Текст
Акад е мил
Наук Союза ССР
Институт Истории
СРЕДНИЕ ВЕКА
С БОРН И К
ИЗДАТЕЛЬСТВО АКАДЕМИИ НАУК СССР
МОСКВА-19 46- ЛЕН ИН ГРАД
Ответственный редактор
член корр. АН СССР Е. А. КОСМИНСКИЙ
РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ:
ЧлРВ-корр. АН СССР С. Д. СКАЗКЛН, | проф. Н. П. ГРАЦИАНСКИЙ
проф. А. И. НЕУСЫХИН и М. 31. СМИРИИ
ffo ctfsi щ a e m сл
ПАМЯТИ
академика
Д.М. ПЕТРУШЕВСКОГО
=&
Д. Л1. Петрушевский
(1928)
Член -корреспондент АН СССР
Е. А. КОСМИНСКИЙ
ДМИТРИЙ МОИСЕЕВИЧ ПЕТРУШЕВСКИЙ >
12 декабря 1942 года в Казани скончался академик Дмитрий Моисеевич
Петрушевский. Сошел в могилу один из лучших и достойнейших пред-
ставителей старшего поколения наших историков, наших учителей, своей
деятельностью подготовивших те достижения, которыми теперь вправе
гордиться Советская страна.
Жизнь и работа Д. М. Петрушевского связаны главным образом с Мо-
сквой, с Московским университетом, славные традиции которого опре-
делили его научный склад и направление его научной работы. Он учился
не в Московском, а в Киевском университете и был учеником Фортин -
ского и Лучицкого, но вскоре после окончания курса он переселился
в Москву, и с московской ученой средой связана вся его деятельность.
Временное его пребывание в Варшаве в качестве профессора Варшавского
университета не нарушило его связей с Москвой. В затхлой чиновничьей
атмосфере «окраинного» университета лекции и семинарии Дмитрия
Моисеевича были «уголком Москвы». Они оставили светлую*и глубокую
память у всех его варшавских учеников без различия национальностей.
В 1905 году Дмитрий Моисеевич стал профессором Московского уни-
верситета и оставался на этом посту до 1911 года. Это было блестящее
время в истории Московского университета, и в частности, его историко-
филологического факультета. Правительство еще не решалось упразднить
только что отвоеванную университетом автономию, по которой профес-
сура сама устанавливала и состав преподавателей и учебные планы.
«Личный состав факультета был исключительно высокий. Ключевский
собирал огромную аудиторию своими, глубоко продуманными и худо-
жественно отделанными лекциями. Всеобщая история была представлена
только тремя профессорами, но имена этих профессоров — Виппер, Петру-
шевский, Савин — имена, оставившие глубокий след в науке. Это было
время наивысшего расцвета деятельности Дмитрия Моисеевича как уче-
ного и как преподавателя. Уже известный ученый, автор двух томов
великолепной диссертации «Восстание Уота Тайлера»1 2 3 и классического
курса «Очерки из истории английского государства и общества в сред-
ние века»,’ он работает в это время над изданием своего курса «Очерки
из истории средневекового общества и государства»,4 ведет свои незабы-
ваемые семинарии, собирает вокруг себя учеников, которым суждено
1 Доклад, прочитанный на траурном заседании памяти академика Д. М. Петру-
шевского 31 января 1943 г. в Ташкенте.
3 Первый том вышел в 1895 г., второй — в 1901; второе издание в одном томе
вышло в 1914 г., третье — в 1927, четвертое — в 1937 г.
3 Первое издание вышло в 1903 г., второе — в 1909, третье и четвертое — в 1937.
4 Нек торые главы этого курса печатались в журнале «Научное слово» за 1904—
1905 гг. Первое издание вышло в 1907 г., второе — в 1908, третье — в 1913, четвертое —
в 1917, пятое — в 1922.
Дмитрий Моисеевич Петрушевский
7
Д. .М. Патрушевский непосредственно продолжил исследования
П. Г. Виноградова. Если Виноградов интересовался главным образом
эпохой классического феодального^поместья (XI—XIII вв_), то Петру-
шевский перенес область своих исследований на эпоху уже начавшегося
разложения феодального строя — на XIV век. В этом нельзя не видеть
отражения перемен, имевших место в русской действительности. К 90-м го-
дам XIX века русская деревня и крестьянская община уже настолько
подверглись действию капитализма, что на очередь был поставлен вопрос
о разложении старинных деревенских порядков. Выбрав с исключитель-
ной исторической чуткостью центром своего исследования крестьянекое
восстание 1381 года, Дмитрий Моисеевич проследил пути разложения
феодальной деревни под влиянием роста товарно-денежных отношений:
замену натуральных рент денежными, развитие арендных отношений,
начало дифференциации крестьянству, рост наемного труда, начало раз-
ложения общинных порядков. Эта тематика во многих отношениях пе-
рекликается с проблемами, поставленными Лениным в ег о «Развитии
капитализма в России». В своей концепции феодальной деревни эпохи
«классического феодализма» Петрушевский еще сильнее, чем Виноградов,
подчеркнул роль традиции, сохранности следов былой свободы, роли
поместного обычая и поместной курии как охранителей крестьянских
интересов. Его «Восстание Уота Тайлера» представляет крупнейший
вклад в историческую науку. Выдержавшая при жизни автора четыре
издания — редчайшая вещь для диссертации,—эта работа остается луч-
шим исследованием как по истории крестьянского восстания 1381 года,
так и вообще по аграрной истории Англии XIV века, не превзойденным
ни одной ни русской, ни английской работой. Она основана на исчерпы-
вающем знании источников и, в значительной части, на архивных изы-
сканиях. Исключительная ясность и точность мысли, доступность изло-
жения, являющаяся результатом этой ясности, чрезвычайная широта
и значимость проблем, поднятых в этом исследовании, — все это дает
исследованию Д. М. Петрушевского право войти в число классических
произведений исторической науки. Восстание английских крестьян
в 1381 году дало Петрушевскому повод нарисовать широкую картину раз-
вития и разложения английской феодальной деревни, картину, имевшую
огромное значение для понимания аграрного развития и других стран
Европы. Всю свою жизнь Петрушевский продолжал работать над «Вос-
станием Уота Тайлера», непрерывно дополняя, перерабатывая и совер-
шенствуя свой главный и любимый труд. Уже первая печатная работа
Дмитрия Моисеевича, появившаяся в 1889 году, была посвящена вопросу,
непосредственно примыкающему к истории крестьянского восстания
1381 года;1 с этой историей связана и последняя его печатная работа —
«Видение Уильяма о Петре-пахаре», перевод поэмы Лэнглэнда с введе-
нием и примечаниями.1 2
Истории Англии был посвящен и другой цикл работ Д. М. Петрушев-
ского, в которохм центральное место занимает его курс — «Очерки из исто-
рии английского государства и общества в средние века», выдержавший
четыре издания. К этому циклу принадлежит также его «Великая хартия
вольностей», выдержавшая три издания,3 и составленный им сборник
документов политической истории Англии XI—XIII веков. 4 Препода-
вание истории средних веков в высшей школе и чтение общих курсов
1 Рабочее законодательство Эдуарда III. Киевские университетские известия, 1889.
2Лэнглэнд. Видение Уильяма о Петре-пахаре. М. —-Л., 1941.
3 Первое издание вышло в 1904 г., второе —в 1915. третье — в 1917.
4 Памятники истории Англии XI—XIII вв. М., 1936; М. —Л., 1928.
8
Е. А. Косминский
побудили его к изданию замечательного курса «Очерки из истории средне-
векового общества и государства», которое при жизни автора вышло
пятью изданиями, и, несомненно, будет не раз переиздаваться и после
его смерти. Здесь Д. М. Петрушевский нарисовал широкую картину
генезиса феодализма в Западной Европе, дав мастерской анализ обще-
ственного развития поздней Римской империи, остготского королевства,
англо-саксонских государств и франкской монархии. Этот курс вполне
может быть назван исследованием, так как в нем нет ни одной строчки,
не являющейся результатом самостоятельной и сосредоточенной работы
крупного ученого-мыслителя, вооруженного всем аппаратом современной
науки, над материалом первоисточников. Вне всякого сомнения, этот
курс Д. М. Петрушевского является (лучшим из общих курсов, посвя-
щенных истории раннего средневековья. Общим же проблемам средне-
векового развития посвящена его книга, вышедшая под заглавием «Очерки
из вкономической истории средневековой Европы», где, впрочем, есть
много спорных поло жений. Особенный интерес в этой книге представляют
мысли автора по истории средневекового города. Проблемы городского
развития средневековой Европы занимали видное место в кругу научных
интересов Д. М. Петрушевского.
По истории средневекового города он читал специальные курсы,
посвящал ему семинарии. Здесь надо назвать его превосходное историо-
графическое введение к переводу книги Белова о городской жизни в
средневековой Германии1 и его работу о новейшей историографии город-
ского строя средних веков.1 2 Я не имею в виду перечислять все работы
Д. М. Петрушевского,3 среди которых есть и посвященные вопросам
древней истории,4 и проблемам историографии.5 К сожалению, Дмитрий
Моисеевич не успел опубликовать многого из того, что было им подго-
товлено. Так не увидел света его интереснейший курс по истории средне-
вековой Франции. В его папках хранились богатые материалы по
истории лоллардизма, которые он собирался обработать и опубликовать,
но так и не успел взяться за это дело.
В чем сила научной работы Д. М. Петрушевского, в чем тайна его
своеобразного обаяния, почему его диссертация и его курсы издавались
и переиздавались и долго еще будут читаться и изучаться и молодежью,
жаждущей знания, и преподавателями, желающими совершенствовать
свое преподавание? Сила и обаяние Д. М. Петрушевского прежде всего
в том, что он всегда умел ставить общие проблемы широчайшего истори-
ческого значения: для него любой вопрос экономической или полити-
ческой истории средневековья был связан с общими вопросами истори-
ческого развития человечества. Другая причина обаяния Дмитрия Мои-
сеевича Петрушевского заключается в исключительной правдивости,
искренности и прямоте его научной мысли. Через его книги вы всегда
слышите голос человека, высказывающего свои убеждения, до которых
он дошел упорным и добросовестным трудом и от которых он легко не
отступит. Даже в тех случаях, когда с ним нельзя было согласиться, —
а таких случаев было немало, особенно в последнее время — вы чув-
ствуете, что перед вами честный и правдивый исследователь, «рыцарь
без страха и упрека», чуждый всяким посторонним расчетам и соображе-
1 Г. Белов. Городской строй и городская жизнь в средневековой Германии.
Перевод под ред. Д. М. Петрушевского с его вводной статьей — «Возникновение
городского строя средних веков (очерк теорий)», 1912.
2 «Городское хозяйство средневековой Европы и новая историческая литература»,
1935.
* Библиография трудов Д. М. Петрушевского помещена в этом сборнике.
4 «Общество н государство у Гомера», 1896.
6 «Виноградов как социальный историк», 1930.
Дмитрий Моисеевич Петрушевский
9
ниям и руководящийся исключительно исканием научной истины. Датке
когда он ошибался, эти ошибки были поучительны, как ошибки сильного,
честного и самостоятельного ума. В самом своеобразном и сильном языке
Д. М. Петрушевского выражалась убежденность... Он не любил огра-
ничений и оговорок, разных «но» и «впрочем», которыми часто пестрят
научные работы. Зато часты у него выражения — «несомненно», «так,
и только так» и т. д. Самое построение его фразы своеобразно — эти гран-
диозные периоды, вырастающие иногда на целую страницу, обрушиваются
на читателя громадой аргументов, убеждают его, берут в плен...
Часто задают вопрос, как могло случиться, что Д. М. Петрушевский,
совсем не марксист по своим историко-методологическим взглядам,
неоднократно заявлявший о своей философской близости к неокантиан-
цам, к Риккерту, к Максу Веберу, воспитал целую школу историков-
марксистов?
Я должен прежде всего отметить, что каковы бы ни были попытки
Петрушевского теоретически осознать и обосновать свои исторические
взгляды, изложение им конкретной исторической действительности вовсе
не было далеко от марксизма. И Виноградов, и Лучицкий, и Петрушев-
ский, и Виппер, и ряд других современных им прогрессивных историков
признавали огромное значение социально-экономического фактора в исто-
рическом развитии человечества. Их исследования были направлены
преимущественно на эту область. Честно применяя строго научную ме-
тодику исследования, они давали богатый фактический материал для
марксистской мысли, от которой они на деле отходили совсем не так
далеко, как им самим казалось. Те общие причины, которые вызвали-
такой подъем марксистской мысли в нашей стране в 90-е годы XIX века,
оказывали сильнейшее влияние и на университетскую науку и на уни-
верситетское преподавание в лице их наиболее честных и чутких пред-
ставителей. К идеалистическим настроениям историков в стиле школы
Герье Д. М. Петрушевский относился резко отрицательно. Припоминаю
одно место в его «Очерках из истории английского государства и общества
в средние века». Средневековый хронист жалуется, что при составлении
переписи 1086 года Вильгельм Завоеватель не пропустил ни одного быка,
ни одной лошади, ни одной свиньи, — «об этом говорить стыдно, а он
не стыдился это делать». По этому поводу Д. М. Петрушевский делает
такое характерное замечание: «Может быть, и в настоящее время най-
дутся историки, которые не хотели бы встречать на страницах истории
низменные материи, так смущавшие высоко настроенную душу их средне-
векового собрата. Но, отдавая должное их возвышенному взгляду на
характер и задачи нашей науки, все же нельзя не признать, что как раз
эти гаиды, виргаты и даже быки, коровы и свиньи, так бесцеремонно
пестрящие страницы Великой переписи, указывают нам более верный
путь к уразумению тайн общественной эволюции, чем многие очень тон-
кие и несомненно глубокомысленные соображения о безотчетных порывах
народной души в ее неустанных усилиях воплотить в жизнь свои идеалы».1
Преподавание Д. М. Петрушевского вплотную подводило к марксистскому
пониманию и ощущению истории. Он воспитал целое поколение истори-
ков, работающих в настоящее время и в Академии Наук СССР и в совет-
ских вузах и с гордостью носящих имя учеников Петрушевского, ка-
ковы бы ни были их расхождения с учителем.
Еще одну характерную черту необходимо отметить в ученом облике
Д. М. Петрушевского. Это не был ученый-эрудит, замкнувшийся в своем
1 «Очерки из истории английского государства и общества в средние века»,
4-е изд, стр. 65. -
10
Е. А. Косминский
кабинете. Это был учитель и пропагандист истории, как незабвенный
основоположник медиевистики в Московском университете Т. Н. Гранов-
ский.
Книги Петрушевского написаны доступно при всей их строжай-
шей научности. Они рассчитаны не столько на ученых специалистов,
сколько на широкие круги образованных читателей. Он обращался к
широкой аудитории, и голос его был услышан. Благодаря ему история
средних веков, и притом не в приспособленном, не в занимательном, а в
строго научном изложении, стала хорошо знакома русскому обществу.
В этом его большая заслуга перед русской культурой, перед культурой
Советского Союза.
Эту сторону его научной характеристики хотелось бы особенно под-
черкнуть. Это был ученый особого склада, ученый-просветитель, у ко-
торого были выношенные убеждения, у которого было что сказать широ-
ким общественным кругам. Он учил честному, точному, научному исто-
рическому мышлению и этим делал большое культурное дело. Талант
Д. М. Петрушевского как учителя всего шире развертывался в его бле-
стящих семинариях. В основу своих семинарских занятий Дмитрий
Моисеевич всегда клал определенный источник. Ставились очень точные
п определенные темы, строго конкретного содержания. Каждая тема
разрабатывалась на основе строжайшего, углубленного изучения источ-
ника. Каждое положение доклада должно было основываться на точно
выверенных аргументах, взятых непосредственно из источника. В требо-
ваниях строгой методики работы Д. М. Петрушевский был беспощаден.
«Доклад,— говорил он,— есть такое произведение, в котором автор
ответствен за каждую запятую, поставленную или не поставленную».
И «автор» призывался к ответу за все, за каждое выражение, за каждую
не вполне доказанную мысль. Случалось, что от эффектно написанного
доклада после разбора его Петрушевским оставалось пустое место. Семи-
нарии Петрушевского были подлинной школой научной работы. На огра-
ниченном и строго определенном материале студенты учились проделы-
вать исследовательскую работу и, что еще важнее, учились строгой науч-
ной честности, суровой ответственности за каждое написанное и сказанное
слово. В критике Петрушевского никогда не было профессорского деспо-
тизма, не было насильственного навязывания своих взглядов. Он допу-
скал возражения и соглашался с ними, если они были хорошо обосно-
ваны. Но всякое верхоглядство, всякая попытка заменить подлинную
работу общими фразами, беспредметным социологизированием им беспо-
щадно преследовались. Особенно жестоко нападал он на самоуверенность,
на зазнайство. Иные «блестящие» молодые (и немолодые) люди, выступив
один раз в семинарии Д. М. Петрушевского, больше там не появлялись.
Но те, кто хотел и мог работать, находили в Дмитрии Моисеевиче внима-
тельнейшего п заботливейшего руководителя. Он умел выбирать людей,
умел находить достойных того, чтобы сделать их своими учениками.
Его научная честность и острая ироническая проницательность позво-
ляли ему безошибочно распознавать всякую фальшь, всякую подделку.
Никто не умел так «высечь» шарлатанствующего невежду или легко-
мысленного болтуна, как Петрушевский. Завоевать его расположение
было нелегко. Его острый, насмешливый взгляд редко задерживался на
собеседнике, но видел его насквозь, со всеми смешными и слабыми сто-
ронами. Никто не умел так метко определить человека одним-двумя сло-
вами, как Дмитрий Моисеевич. Но кто завоевал его расположение, кого
он допустил в число своих учеников, тот делался его другом, и эта дружба
выдерживала порой очень тяжелые испытания. Все, кто был близок
Дмитрию Моисеевичу, испытали на себе влияние этой сильной, несги-
Дмитрий Моисеевич Петрушевский
11
баемой, правдивой и в то же время бесконечно внимательной и заботли-
вой личности. С каким вниманием, с каким искренним интересом отно-
сился он к работе своих учеников, как следил за каждым шагом их научных
исследований, как он умел ободрить в минуты душевного упадка и сомне-
ния в своих силах, как умел удержать от ложного пути!
Дмитрий Моисеевич был не только учителем в области науки, но и
учителем жизни, честным и неподкупным судьей, и это делало общение
с ним нравственно ценным и возвышающим. Я не говорю у?ке о тех сокро-
вищах знаний, наблюдательности, юмора, благодаря которым каждая
беседа с ним была высоким наслаждением. Никто из знавших его ни-
когда не забудет этой высокой, худощавой фигуры, этого упрямо скло-
ненного лба, этих проницательных черных глаз, этой гудящей, нераз-
борчивой, как будто затрудненной и в то же время блестяще остроум-
ной речи...
От нас ушел большой ученый, человек исключительной умственной
и нравственной силы, учитель в лучшем смысле этого слова, честно вы-
полнивший долг перед Родиной.
16
А. И. Неусыхин
резкой и беспощадной форме,что они привели к восстанию, лишь в обста-
новке того кризиса всей хозяйственной жизни, который Англия пережи-
вала во второй половине XIV века. Повторяем: согласно точке зрения
Д.'М. Петрушевского, Черная смерть не создала этого кризиса, но она
обострила его и тем самым содействовала ускорению и углублению ука-
занного перелома.
Д. М. Петрушевский лишь подчеркивает своей концепцией Черной
смерти внутреннюю противоречивость самого хода исторической эволю-
ции вообще и английской деревни XIII—XIV вв. в частности, но отнюдь
не оспаривает того мнения (высказывавшегося и до и после появления
его книги), что Черная смерть не оказала решающего влияния на эту эво-
люцию.
При характеристике рабочего законодательства Дмитрий Моисеевич
несколько видоизменяет свой метод исторического изложения. Он по-
дробно передает содержание ордонансов и статутов времен Эдуарда III
и сначала анализирует каждый из них в отдельности, со всеми его кон-
кретными особенностями, во всем его своеобразии. Здесь он поступает
как историк-аналитик, но в следующей главе он стремится определить
историческую роль рабочего законодательства в целом и набрасывает
широкую его концепцию, которая не только непосредственно вытекает
из предыдущего анализа, но как бы воспроизводит его на некоей более
высокой ступени. Анализ производится заново, с иной, обобщающей точки
зрения. Одни и те же тексты «рабочих законов» Эдуарда III разбираются
дважды: сперва они подвергаются специальному анализу, а затем вдви-
гаются в рамки общего построения.
Само это построение — образчик истинно-научного понимания исто-
рической эволюции. Д. М. Петрушевский рассматривает рабочее законо-
дательство как известную систему мероприятий правительства Эдуарда III,
отражающих интересы определенных слоев помещичьего класса, и в то же
время как узел, в котором различные нити предшествовавших процессов
исторического развития Англии тесно сплелись с разными и друг другу
противоречащими тенденциями ее будущего развития.
Стремясь распутать этот сложный клубок, Д. М. Петрушевский идет
«по линии наибольшего сопротивления» и отвергает все односторонние,
упрощенные решения вопроса.
По мнению многих исследователей, рабочее законодательство XIV века
было реакционным, ибо оно стремилось повернуть вспять экономическое
развитие Англии, прикрепив батраков и так называемых сельскохозяй-
ственных рабочих к нанимателям-помещикам. Другие, наоборот, усматри-
вали в рабочем законодательстве много прогрессивного, так как оно,
порывая с прежними отношениями, поставило на место прикрепления
виллана к земле прикрепление его к работодателю, нуждавшемуся в ра-
бочих руках. Д. М. Петрушевский подчеркивает внутреннюю противо-
речивость рабочего законодательства и показывает, что она была неиз-
бежна в условиях разложения феодального строя' в Англии, ибо, неза-
висимо от субъективных намерений законодателей, рабочие законы
Эдуарда III объективно вынуждены были решать в интересах одной части
помещичьего класса (главным образом мелкопоместного рыцарства) не
какую-либо одну, а несколько противоречащих друг другу задач одно-
временно.
Давая одну яркую формулу за другой, Д. М. Петрушевский с исклю-
чительной ясностью и убедительностью доказывает, что в той мере, в ка-
кой рабочее законодательство стремилось использовать в целях наро-
ждавшегося товарного хозяйства именно феодальные отношения несвободы,
оно действовало старыми феодальными средствами, заставляя сельско-
Дмитрии Моисеевич Петрушевский 17
хозяйственных рабочих принудительно наниматься к манориальным
лордам, но что, с другой стороны, оно тем самым признавало наличие
у этих лордов острой потребности не только в крепких земле вилланах,
но и в батраках. Рабочее законодательство, конечно, вновь прикрепляло
вилланов, уже частично пли полностью порвавших связь с манорами,
но она прикрепляло их не к их прежним сеньорам, ибо эти последние
получали лишь преимущественное право найма сельскохозяйственных
рабочих, что звучало, как справедливо указывает автор, весьма странно
для привыкшего к чисто феодальным отношениям уха.
Рабочее законодательство прикрепляло батраков ко всему слою нани-
мателей в целом, как таковому, а не к отдельным его представителям,
и в этом — его новая тенденция, которая — сознательно или бессозна-
тельно — вынуждена была итти навстречу требованиям развивающегося
товарного хозяйства. Поэтому-то Д. М. Петрушевский и говорит, что
рабочее законодательство было феодально по своим средствам, но анти-
феодально — по тенденциям. Внутренняя противоречивость рабочего за-
конодательства не позволила ему внести резкое и решающее изменение
в хозяйственную жизнь английской деревни XIV века; оно не достигло
тех целей, которые себе ставило, и именно поэтому осталось паллиативом.
Но его неудача объясняется выясненными автором особенностями про-
цесса товарного перерождения английского сельского хозяйства в XIII—
XIV вв., незавершенностью, сложностью и противоречивостью самого
этого процесса. Вряд ли мы ошибемся, если назовем то понимание исто-
рической эволюции, которого придерживается Дмитрий Моисеевич в ана-
лизе рабочего законодательства, диалектическим ее пониманием, — тем
более, что и его концепция так называемой «феодальной реакции» вполне
подтверждает законность такого представления о трактовке эволюции
в трудах Д. М. Петрушевского.
Под «феодальной реакцией» Дмитрий Моисеевич разумеет насиль-
ственное привлечение вилланов к несению уже коммутированных ими
повинностей и принудительный их возврат на покинутые ими наделы.
И то, и другое стремились провести в жизнь представители одного фео-
дального слоя, главным образом крупные манориальные лорды, которые
и в изменившейся обстановке имели полную возможность продолжать
ведение хозяйства путем барщинной эксплуатации крестьян, но испы-
тывали недостаток в рабочей силе крепких земле вилланов, долженство-
вавших обслуживать это хозяйство своим барщинным трудом. На разные
стороны и последствия единого процесса проникновения денежного хо-
зяйства в английскую деревню различные феодальные слои реагировали
по-разному: коммутация особенно дружно прошла как раз в манорах
мелкопоместных лордов, в то время как в крупных манорах она осуще-
ствлялась лишь частично, и лорды этих маноров продолжали комбини-
ровать наемный труд батраков с барщиной вилланов.
В атмосфере кризиса второй половины XIV века, приведшего к недо-
статку рабочей силы, к конкуренции манориальных лордов друг с другом
на почве погони за сельскохозяйственными рабочими, эта разница стала
особенно резкой: одни сеньоры, мелкопоместные рыцари, к тому времени
уже коммутировавшие большую часть повинностей своих вилланов и
перешедшие к наемному труду, нуждались именно в нем, но старались
обеспечить его себе чисто феодальными методами; отсюда — рабочее
законодательство; другие, лорды крупных маноров, пошли по тому пути,
который Д. М. Петрушевский характеризовал как «феодальную реакцию».
Это понятие вызвало ряд возражений. Другой крупный знаток исто-
рии средневековой Англии, А. Н. Савин, в своей рецензии на первое
издание второго тома «Восстания Уота Тайлера», а также в своей «Ан-
2 Средние века, вып. 2
38
А. И. Неусыхин
глийской деревне в эпоху Тюдоров» указывает, что явления, которые
Д. М. Петрушевский обозначил этим термином. — возвращение к бар-
щине и насильственное испомещение вилланов на старые участки — имели
мйсто уже в XIII веке и что поэтому нет оснований говорить об особой
«феодальной реакции» в конце XIV столетия. Но в этом возражении ува-
жаемого мастера экономической истории кроется какое-то недоразумение.
А. Н. Савин, бесспорно, прав в вопросе точного установления фактов:
в XIII веке действительно были отдельные случаи возврата к барщине,
но речь идет не об установлении этих фактов, а об их истолкова-
нии. В конце XIV века эти единичные случаи приобрели массовый харак-
тер, сдэлались бытовым явлением в жизни английской деревни, а это стало
возможно именно в силу вышеуказанных причин; к тому же попытка
насильственного возрождения господства барщинной системы и крепостни-
чества в конце XIV столетия, после того, как процесс коммутации и диф-
ференциации крестьянства зашел уже очень далеко, объективно означала
совсем не то, что аналогичная попытка в XIII веке. Ибо теперь она пре-
пятствовала дальнейшему существованию уже сделавшего большие успехи
товарного перерождения аграрного строя Англии и тем самым приобре-
тала характер форменной реакции: вместо ряда разрозненных случаев
целая продуманная политика определенного слоя помещичьего класса.
Как бы мы ни назвали ее — «феодальной» или «крепостнической реак-
цией»,—мы, во всяком случае, имеем все основания говорить о превра-
щении изолированных реакционных стремлений отдельных феодалов
XIII века, враждебно относившихся к коммутации, в классовую поли-
тику целого их слоя в XIV веке, в «реакцию», как социальное явление.
Исследование Д. М. Петрушевского помогло нам понять данное явление
именно с этой стороны, и в этом — огромное значение введенного им по-
нятия «феодальной реакции» (совершенно независимо от того, насколько
удачен самый термин). Диалектическое понимание эволюции, очевидно,
было органически присуще Д. М. Петрушевскому, этому великому ма-
стеру исторического реализма. Недаром он и в своих лекциях всегда
предостерегал слушателей от упрощенного представления об историче-
ской эволюции, как плавном качании лодки на волнах в сравнительно
тихую погоду (этот образ принадлежит ему самому).
Все построение «Восстания Уота Тайлера» в целом свидетельствует
о том же: товарно-денежное перерождение английской деревни вызвало
в XIII веке огораживание общинных угодий, коммутацию и дифферен-
циацию крестьянства; в обстановке временного кризиса XIV века эти
процессы привели к рабочему законодательству и феодальной реакции.
Но что же вызвало восстание Уота Тайлера? Не какая-либо одна при-
чина, а сложная совокупность многообразных причин в их живом исто-
рическом сплетении. Но в основе всего этого — процесс разложения ан-
глийского феодализма. Недаром книга имеет подзаголовок: «Очерки
из истории разложения феодального строя в Англии». Это — центральная
проблема всей книги; ее глубокая и творческая разработка на обильном
конкретном матерйале дала автору возможность осуществить тот синтез
в понимании столь важной переходной эпохи истории Англии, который
отсутствовал в блестящих аналитических работах П. Г. Виноградова.
Д. М. Петрушевский был самым решительным противником всякого
импрессионизма в исторической науке, который довольствуется чтением
исторических источников и суммированием случайных и иногда поверх-
ностных впечатлений, получаемых историком от такого чтения. В про-
тивовес этому он уже в вводной главе к первому изданию «Восстания
Уота Тайлера» выдвинул требование строго методического, точного' и
тщательно проверенного исследования памятников с целью уразумения
Дмитрии Моисеевич Петрушевский
отраженной в них исторической действительности, и этому требованию
он остался верен всю свою жизнь. Всякий эстетизм тем самым сознательно
изгонялся им из подлинно научного исторического исследования. И в са-
мом деле, никаких следов его нельзя обнаружить в увлекательных работах
Дмитрия Моисеевича; несмотря на весь блеск литературного изложения,
нигде действительность не стилизуется в угоду каким бы то ни было зада-
чам художественного изображения прошлого. Никакой красивости нет
и в «Восстании Уота Тайлера». Откуда же то ощущение необычайной
красоты, которое охватывает нас при чтении этой специальной диссер-
тации, основанной на архивном материале и переполненной латинскими
цитатами? Это именно подлинная красота, а не красивость, и секрет ее —
в красоте самого мышления, в стройности архитектоники, в том, что чело-
веческая мысль празднует здесь один из своих триумфов, обнаруживая
свою способность видеть частное и общее, индивидуальное и целое в ка-
честве живого и неразрывного единства и при этом улавливать и точно
формулировать закономерности его развития, т. е. иными словами доби-
ваться адэкватного постижения исторической действительности. Это —
та красота интеллекта, которую имел в виду сам Д. М. Петрушевский,
когда он обращал особое внимание на то, что в трудах А. Н. Савина, «ко-
лоссальные глыбы сырого архивного материала выстраиваются в изящные
стройные ряды».
П
Отмеченные особенности научного облика Д. М. Петрушевского скц»
запись и в других его работах, менее специальных и отличающихся боль-
шей широтою тем.
В «Очерках из истории средневекового общества и государства» он
стремится проследить процесс разложения Западной Римской империи
и смены античности средневековьем, конструируя при атом с исключи-
тельной ясностью понятие варварского государства и намечая основные
этапы возникновения ранне-феодального строя. Дмитрий Моисеевич огра-
ничивается при этом изображением трех вариантов так называемого
варварского развития — эволюции остготского, англо-саксонского
и франкского государств. Нб по этим трем вариантам он познает
целое, и его «Очерки» превращаются в логически-стройную и в то же
время весьма конкретную концепцию возникновения феодализма в За-
падной Европе, в установленпе закономерностей и движущих сил этого
процесса, в уловление основных, исторически-неизбежных тенденций
его развития. Тем самым Д. М. Петрушевский решает важную
и сложную проблему смены античного общества средневековым в духе
синтеза двух общественных укладов: разлагающейся Римской империи
с развивающимися в ней феодальными отношениями, с одной стороны, и
возникающей из родоплеменного быта варварской государственности со-
свойственными ей предпосылками феодализма — с другой.
Ранний феодализм Каролингской эпохи возник именно в результате
этого синтеза. Подчеркивая эту основную мысль своих «Очерков»,
Д. М. Петрушевский тем самым творчески преодолевает вековой спор
романистов и германистов и вскрывает узость и ограниченность поста-
новки вопроса у представителей каждой из спорящих сторон. Эта по-
становка вопроса снимается с очереди и заменяется другой, более глу-
бокой.
В более поздних «Очерках из экономической истории средневековой
Европы» Д. М. Петрушевский пытается разрешить задачу, которую можно
рассматривать как сочетание задач, поставленных им в «Восстании Уота
2*
20
.4. И. Неусыхин
Тайлера» и в первых «Очерках». Ибо здесь он не ограничивается изобра-
жением социально-экономической эволюции какой-либо одной страны
в* определенную эпоху ее истории, как в «Восстании Уота Тайлера», или
историей возникновения феодализма, как в первых «Очерках», но стре-
мится к обобщениям более широкого характера. Он хочет показать —
во всей сложности, целостности и конкретной наполненности изобра-
жаемого им исторического процесса, — какие этапы и стадии проходило
средневековое общество от его зарождения до начала разложения фео-
дального строя.
Таким образом, здесь проблема западноевропейского феодализма
трактуется уже не на примере отдельных его проявлений, а целиком,
на протяжении всей его эволюции. Поэтому вслед за обобщенно построен-
ной главой о Римской империи и кратким очерком быта древних герман-
цев идет глава о средневековом поместье, характеризующая его струк-
туру на материале источников раннего средневековья: за нею следует
глава об эволюции средневекового поместья, основанная на английском
материале и сводящая воедино главные выводы «Восстания Уота Тай-
лера», и, наконец, глава о средневековом городе с экскурсом, посвящен-
ным экономической теории Фомы Аквинского. Так как это —«Очерки из эко-
номической истории», то в них.доминирует изображение хозяйственных
основ эволюции западноевропейского феодализма, но оно в некоторых
главах дается в тесной связи с другими сторонами жизни — с развитием
государства и идеологии, а там, где эта связь не устанавливается автором,
она настолько очевидна для читателя из его изложения, что он все-таки
нолучает в данной книге попытку обобщения — в виде единой линии —
развития всей истории западноевропейского феодализма, а не только
экономической его основы. Может показаться странным, что автор вы-
черчивает эту линию развития на материале разных эпох и стран: средне-
вековое поместье иллюстрируется памятниками франкского государства
(с двумя специальными экскурсами — о «Capitulare de villis» и о Сен-
Жерменском полиптике), разложение феодального строя — данными из
экономической истории Англии в XIII—XIV вв., а средневековый город —
свидетельствами французских и немецких источников. Но это — лишь
кажущаяся странность, ибо на самом деле такое построение книги, не-
сомненно, продиктовано сознательным стремлением автора показать,
что в сущности на материале истории любых стран Западной Европы
можно вскрыть закономерности разных стадий феодального развития,
и от этого целостность общего построения не нарушится, ясность основ-
ной линии не пострадает. Но само собою разумеется, что автор выбирал
для уяснения закономерностей каждой из этих стадий историю той страны,
где они сказались наиболее ярко, в классической их форме; поэтому-то
раннее средневековое поместье анализируется на франкском материале,
а разложение феодализма — на английском. Отдельные экскурсы лишь
подчеркивают целеустремленность всего построения и в то же время на-
глядно иллюстрируют сложность и многогранность исторического разви-
тия. При всем том опыт такого последовательного, конкретного и в то же
время синтетического изображения разных стадий эволюции феодализма
в их преемственной связи до сих пор стоит совершенно одиноко в мировой
исторической литературе. И уже одно то, что Д. М. Петрушевский ре-
шился на подобный опыт, несомненно, является его большой научной
заслугой, — независимо от того, какова степень убедительности отдель-
ных высказанных в этой книге суждений по существу.
«Очерки по истории английского государства и общества в средние
века» построены по тому же типу, что и «Очерки из истории средневеко-
вого общества», с тою разницею, что метод изложения, принятый в этих
Дмитрий Моисеевич Петрушевский
21
последних, применен здесь к истории одной страны в определенную эпоху
ее развития (Англии до XIV века) и притом, главным образом, к ее поли-
тической истории.
Во всех этих трех работах бросаются в глаза основные черты дарова-
ния Дмитрия Моисеевича и особенности его научного метода: склонность
к целостности построения, к диалектическому пониманию эволюции
и величайшее мастерство исторического реализма. Ведь в историографии
(и, в частности, в историографии западноевропейского феодализма) не раз
делались попытки начертить общую Линию эволюции на протяжении
ряда столетий. Но эти попытки не приводили к тому сложному и глубо-
кому пониманию исторической эволюции, какое мы имеем в трудах
Д. М. Петрушевского. В подтверждение нашей мысли достаточно указать
на Фюстель де Куланжа, который в своей «Истории общественного строя
древней Франции» ставил себе ту же задачу, что и Дмитрий Моисеевич
в своих первых «Очерках»: и Фюстель де Куланж хотел показать, как
из разложения Римской империи родился франкский феодализм. Но
какая огромная разница! Фюстель де Куланж, взывавший к точности
в историческом исследовании, представлял себе как позитивист эту точ-
ность в духе математики или физики. Поэтому, по его мысли, тексты па-
мятника должны были говорить сами от себя; историк должен был играть
роль их рупора, ибо никаких предварительных точек зрения ему иметь
не разрешалось, так как они могли бы нарушить объективность исследо-
вания. Но на деле это открывало путь произвольному толкованию этих
текстов, с неосознанным привнесением в их истолкование предвзятых
точек зрения, в результате неосуществимого требования полного воз-
держания от них, абсолютной и абстрактной объективности. А эволюция
превращалась у Фюстель де Куланжа в некий математический ряд или
в какую-то траекторию пути физического тела на плоскости: первый
исходный пункт этого пути — строй Римской Галлии, первый отрезок
траектории — германское вторжение, второй отрезок — возникновение
феодальных отношений и т. д. Если строить математическую, а не физи-
ческую аналогию, то каждый следующий член того математического
ряда, в который выстраивается у Фюстель де Куланжа конкретно-истори-
ческая эволюция, является результатом суммирования предыдущих.
Или — если угодно — происходит постепенное накопление признаков,
и вся эволюция сводится к их механическому наслаиванию друг на друга:
так зарождаются, крепнут и торжествуют признаки феодализма. Развитие
рисуется в виде прямой линии; только поэтому Фюстель де Куланж и
мог последовательнее, чем кто бы то ни было, проводить романистическую
точку зрения, ибо феодализм в его представлении зародился и развился
из единого зерна романского строя, без всяких колебаний и скачков.
Но эта последовательность была им куплена дорогой ценой — ценой
схематизации и упрощения жизни, ибо это была последовательность
отвлеченного мышления, оторванного от исторической действительности,
а не самой этой действительности, познанной путем адэкватного конкрет-
ного проникновения в движущие силы и законы ее развития.
В отличие от этого, в трудах Д. М. Петрушевского даны образцы
подлинной исторической точности. Историческая точность, конечно,
существует, ибо история — «точная наука» так же, как и всякая другая
(«неточной» науки, строго говоря, нет, или это — вовсе не наука). Только
ее точность заключается не в том, в чем состоит точность физики и мате-
матики, потому что различие в объектах исследования приводит к отно-
сительному своеобразию конкретных методических приемов, хотя прин-
ципиально задачи и методы всякой науки едины — установление и откры-
тие законов, управлявших теми или иными явлениями действительности.
22
А. И. Неусыхин
Точность исторической науки — в познании прошлого при помощи об-
щих представлений о конкретных закономерностях исторического разви-
тая, почерпнутых из живой жизни прошлого и настоящего; она — в уме-
нии видеть и изображать историческую действительность во всей ее
сложности, многогранности и внутренней противоречивости, в умении
находить законы диалектического движения и тенденции развития кон-
кретных общественных укладов и тем самым давать синтетическое истол-
кование их индивидуальных особенностей, вдвигаемых в более широкие
рамки эволюции человеческих обществ. Это — то, что иначе можно опре-
делить как исторический реализм.
Он был в высшей степени свойствен не только отдельным работам
Д. М. Петрушевского: он составлял неотъемлемую характерную особен-
ность всего его научного творчества в целом.
В самом деле: Д. М. Петрушевский написал количественно не так
много. Если оставить в стороне переиздания его трудов, статьи и публи-
кации памятников, то мы насчитаем пять-шесть самостоятельных
значительных работ. Он сам любил говорить о себе: «в многописании
не повинен». Но даже к самой маленькой из его книг (например, к не-
большой брошюре «Общество и государство у Гомера» или к исследова-
нию «Великая Хартия Вольностей») приложимы слова поэта:
«Но муза, правду соблюдая,
Глядит, и на весах у ней
Вот эта книжка небольшая..
Томов премногих тяжелей». J
То же относится и к его творению в целом. Ибо и большие, и малые
книги Дмитрий Моисеевича объединены не только единством метода,
но и общностью разрешаемой автором задачи. Хотя оди и отделены друг
от друга большим промежутком времени и посвящены как будто бы раз-
ным темам и написрны в разном стиле (два тома «Восстания Уота Тай-
лера» представляли собою магистерскую и докторскую диссертацию,
а все три книги, названные «Очерками», выросли из лекционных кур-
сов), — тем не менее тот, кто прочтет их подряд, вынесет такое впечатле-
ние, что они составляют части единого целого. Все они продолжают и
дополняют друг друга, как бы вытекают одна из другой; все они в сущ-
ности посвящены разработке разных сторон одной и той же темы, пресле-
дуют одну и ту же цель — конкретного постижения средневекового фео-
дального общества в его возникновении, развитии и уничтожении. Везде —
все та же попытка разными путями подойти к решению одной и той же
задачи — к уяснению проблемы средневекового феодализма в целом,
стремление понять, почему он возник, как развивался и в силу каких
причин разлагался. Сама постановка вопроса, так же как и выполнение
поставленных автором задач, свидетельствует о том, что эта проблема
разрабатывалась им в духе исторического реализма.
Так же как целостно понимание конкретной действительности в каж-
дом из отдельных трудов Дмитрия Моисеевича, так целостен и его твор-
ческий жизненный путь, так все дело его жизни предстает перед нами
в законченной красоте интеллектуального целого. Но в этом единстве
нет никакой нарочитости. Сам Дмитрий Моисеевич утверждал, что все
его работы (в том числе и «Восстание Уота Тайлера») так же, как и его
лекции, в каком-то смысле были импровизациями. В каком же именно?
Само собою разумеется, что Дмитрий Моисеевич—враг импрессионизма
в исторической науке и сторонник строжайшей исторической точности,
неутомимый и требовательный к себе искатель научной истины—не имел
в виду буквальное значение слова «импровизация». Недаром говорит он
Дмитрий Моисеевич Петрушевский
23
в пояснение своей мысли, что все его работы писались им прямо набело,
почти без помарок. Определяя процесс их окончательного литературного
оформления как «импровизацию», Дмитрий Моисеевич намекал тем самым
на одну особенность его работ, тесно связанную с их творческим харак-
тером. «Глыбы архивного материала» накапливались и изучались, но
в то же время в самом процессе исследования проверялись и видоизме-
нялись предпосылки автора; так создавались тщательно проверенные
частичные построения, из которых вырастала общая концепция. Но
ни то, ни другое не было результатом компиляции или механической
комбинации текстов исторических памятников: все это рождалось из твор-
ческого взаимодействия познающего историка с отраженной в этих тек-
стах живой исторической действительностью. Литературное оформление
складывавшейся таким образом концепции — именно в силу органич-
ности ее роста — приходило потом сразу и могло восприниматься авто-
ром, как «импровизация». Но это не был тот оторванный от многолетнего
•анализа «день синтеза», о котором говорил Фюстель де Куланж, ибо
содержание этого синтеза складывалось в ходе самого исследования.
Только великая скромность Дмитрия Моисеевича и его строгость к са-
мому себе помешали ему назвать это надлежащим именам — вдохновение.
Ш
Плодом научного вдохновения были и его частичные построения, и
общие концепции и синтезы — того вдохновения, которое закаляется в
строгой атмосфере постоянной и углубленной самопроверки на мате-
риале объективных данных и ничего общего не имеет с импрессионизмом
в науке. Ибо и подлинный историк тоже должен обладать «свойствами,
совершенно противоречащими друг другу: пламенем воображения
творческого и холодом ума поверяющего» (Баратынский).
Под знаком такого вдохновения протекала и вся педагогическая дея-
тельность этого пламенного и трезвого, мудрого и простого человека.
Те, кто слушал лекции Дмитрия Моисеевича, кто проходил через его
семинарии, не только навсегда запомнили его, но и всю жизнь будут
чувствовать на себе его незримое влияние. Его твердая, суровая и добро-
желательная рука как бы легла на плечи каждого из них, и они так и
проходят свой жизненный путь с ощущением незримого прикосновения
этой руки. И сейчас, когда его нет среди нас, когда трудно говорить о нем,
особенно чувствуется это дружеское и направляющее пожатие его руки.
Семинарии Д. М. Петрушевского были подлинной школой творческой
научной работы. Будучи сам ярко выраженной творческой индивидуаль-
ностью, он и в своих учениках стремился воспитать и развить прежде
всего творческие импульсы. Но эта задача выполнялась им в процессе
ириобщения учеников к строго научным методам изучения исторических
источников. Источники не рассматривались руководителем как само-
цель, а лишь как орудие познания исторической действительности. Чуж-
дый всякого формализма в науке, Дмитрий Моисеевич неоднократно
подчеркивал, что историк изучает не памятники сами по себе, а отра-
женную в них жизнь. Но познать ее он может только через эти памят-
ники, и, следовательно, приобретение навыков их научного исследования
есть первейшая и основная задача всякого будущего историка.
При этом Дмитрий Моисеевич не смотрел на такое усвоение техники
исторического исследования только как на прием обучения: он всегда
стремился к 'тому, чтобы оно перерастало в самостоятельную научно-
исследовательскую работу студентов. Избирая в качестве . объектов из-
24
А. И. Неусыхин
учения в своих семинариях обозримые по объему, но трудные по содер-
жанию памятники, особенно охотно фиксируя внимание на спорных тек-
стах, допускающих различные толкования, он всеми силами старался
возбудить в своих учениках интерес именно к этим толкованиям, к самому
методу и процессу искания научной истины. И когда студенты зачастую
смущались тем, что отыскиваемая ими истина, может быть, уже открыта
наукой, и выражали сомнение в том, способны ли они, при их ограничен-
ных познаниях, решать на узком материале какого-либо одного памятника
сложные научные проблемы, он неизменно ободрял их следующими сооб-
ражениями: ведь и ученый, впервые открывший искомую истину, тоже
шел к ней своими путями, — идите и вы своим путем; пусть вы придете
к уже ранее найденному, откроете уже известное, но ведь вы самостоя-
тельно откроете это и, следовательно, проделаете работу исследователя.
Более того, может случиться, что попутно вы заметите в источнике и что-
нибудь такое, чего никто еще не заметил. Что же касается ограничен-
ности материала вашего памятника, то «из любого, самого маленького
окошка можно смотреть на широкий божий мир, — и этому надо учиться».
Последнюю фразу он любил повторять часто, и как ярко характеризует
она его собственное «уменье видеть», с такой силой сказавшееся в его
научных трудах! Это не значит, конечно, что Дмитрий Моисеевич давал
простор необоснованным домыслам участников своих семинариев, не-
обузданному полету их фантазии. Наоборот, он требовал от них самого
добросовестного, внимательного и тщательного изучения исторического
источника и специальной литературы вопроса (эпитет «тщательный»
звучал в его устах как высокая похвала) и лишь на основе такого из-
учения осторожно и умело направлял их в сторону самостоятельных
поисков.
Он был очень строг и даже суров в тех случаях, когда стремление
студента высказать оригинальную мысль предшествовало основательному
знакомству с источниками и литературой. В качестве руководителя се-
минария он был столь же беспощадным врагом поверхностных обобще-
ний, непродуманных мыслей и необоснованных выводов в работах своих
учеников, как и в своих собственных научных работах. Но его строгость
не убивала научную фантазию его учеников, ибо Дмитрий Моисеевич
стремился как раз к противоположному: «вышколить» эту фантазию,
цриучить ее обладателей со школьной скамьи непрестанно корриги-
ровать ее «холодом ума поверяющего» и притом ума, получившего
строго методическое воспитание. Тем самым Д. М. Петрушевский под-
готовлял в своих учениках ту способность систематически вызывать в
себе тщательно разработанными техническими приемами «творческое
самочувствие», о которой — совсем в другой области человеческого
творчества — говорил К. С. Станиславский (недаром Дмитрий Моисеевич
всегда высоко ценил его, особенно как воспитателя нескольких
поколений учеников). Дмитрий Моисеевич стремился приучить своих
учеников к тому, что и научное вдохновение не приходит само собою,
а является плодом методических усилий и что, следовательно, каждый
из них должен не только непрерывно расширять свои познания, но
и непрестанно совершенствовать свои способности строго научного из-
учения прошлого, культивировать в себе те навыки подлинно научного
творчества, на основе которых только и может рождаться научное
вдохновение.
Но способны ли ко всему этому студенты? Посильны ли для них, на-
чинающих, эти сложные задачи? Дмитрий Моисеевич, не обинуясь, утвер-
дительно ответил бы на этот вопрос. Ибо он рассматривал каждого сту-
дента как потенциального творца, ученого и стремился воспитать в своих
Дмитрий Моисеевич Петрушевский
учениках то сочетание скромности и склонности к самоограничению
с исключительно серьезной оценкой своего дела, как призвания, недо-
сягаемым образцом коего был он сам. Предъявляя к своим ученикам
(как и к самому себе) строгие требования, он ставил перед ними в то же
время, хотя и трудно достижимую, но увлекательную цель. Он и их при-
зывал к движению по «линии наибольшего сопротивления» в деле овла-
дения наукой, по которой шел он сам в своем научном творчестве.
Но если сложны были задачи, которые Дмитрий Моисеевич ставил
перед участниками своих семинариев, то не менее трудна была и задача,
которую непрерывно должен был разрешать он сам как руководитель
именно так. а не иначе, поставленных семинариев. Каким способом ре-
шал он ее? Отвечая как-то одному провинциальному педагогу, присут-
ствовавшему на одном из заседаний.его семинария на вопрос о методах
ведения семинарских занятий, Дмитрий Моисеевич сказал, что он затруд-
няется дать определенные указания на этот счет, и прибавил: «Это уменье
передается, как ремесло, от мастера к подмастерью». Этим он хотел, ко-
нечно, подчеркнуть не абсолютную непознаваемость метода, а необходи-
мость его усвоения каждым руководителем в процессе собственной педа-
гогической работы, может быть, ориентируясь при этом на конкретный
пример своего учителя. Он хотел, кроме того, указать на существенную
роль индивидуальных особенностей каждого педагога высшей школы
в таком живом деле, как руководство семинарской работой студентов.
Эти индивидуальные особенности были очень ярко выражены у такого
признанного крупного мастера этого дела, каким был Д. М. Петрушев-
ский. Некоторые из них он и сам иногда пытался формулировать, —
не в виде систематической сводки общеобязательных правил по мето-
дике, а в форме разрозненных замечаний, непосредственно вытекавших
из живых наблюдений над практикой собственной работы. Последуем
за ним в анализе этих наблюдений.
Дмитрий Моисеевич не раз говорил, что руководитель семинария
должен лишь направлять его работу, а не заполнять семинарий собою,
не делать ничего за студента и прежде всего — не говорить много в самом
заседании семинария. «Там говорят студенты, — подчеркивал он, —
а я молчу, я беру слово только тогда, когда вижу, что прения пошли
по ложному пути, и их участники зашли в некие дебри, откуда их надо
вывести. Для этого достаточно задать два-три наводящих вопроса и,
убедившись в том, что прения вошли в надлежащее русло, вновь умолк-
нуть». Но это молчание было не безучастным выслушиванием говорящих
студентов: в нем чувствовалась бдительность, настороженность, заинте-
ресованность, ни на минуту не прекращавшееся наблюдение за ходом
прений; молчание руководителя было лишь иной формой столь же жи-
вого участия его в прениях, как и наводящие вопросы; ничего не запи-
сывая, Дмитрий Моисеевич ни на одно мгновение не отрывался от проис-
ходящего в семинарии, не упускал ни одной высказанной кем-либо из сту-
дентов мысли. Участники семинария в ходе самих прений лишь взгляды-
вали время от времени на своего руководителя, стараясь угадать его
мнение по характерным жестам, иногда выдававшим его волнение, по
блеску глаз, по изредка проскальзывавшей одобрительной или ирони-
ческой полуулыбке, столь менявшей сразу выражение его сурово-спо-
койного лица.
Манеру Дмитрия Моисеевича держать себя во время студенческих
прений можно было бы сравнить с манерой очень сдержанного и скупого
на жесты дирижера (если бы разница в самом процессе управления ор-
кестром и руководства семинарием не ослабляла наглядность этого срав-
нения).
'26
А. И. Неусыхин
Заключительное слово Дмитрия Моисеевича никогда не было только
выражением его мнения по существу разбиравшегося в данном докладе
вопроса или просто изложением выводов из собственных исследований
руководителя. Оно было прежде всего подлинным резюме всего хода
прений. Дмитрий Моисеевич строил свое резюме так, словно даже его
•собственные мысли рождались тут же, в результате семинарского обсу-
ждения студенческого доклада... И это лишь отчасти было педагогическим
приемом искусного мастера: ибо многие мысли — по его собственному
признанию — действительно возникали у него на лекциях и в семина-
риях. Ведь и чтение лекций, и ведение семинариев было для него живым,
творческим делом, и естественно, что он, никогда не читавший лекции
по запискам (хотя его курсы и были плодом колоссальной работы над
материалом), записывал приходившие ему в аудитории мысли после лек-
ции, а не перед нею. Да, и лекции, и резюме семинарских прений (особенно
отдельные новые мысли или новые формулировки прежних мыслей) были
у Дмитрия Моисеевича действительно «импровизациями» в том смысле,
что они в значительной мере рождались из живого взаимодействия лектора
и руководителя с аудиторией; только «импровизации» эти возникали
на очень фундаментальной основе глубоких исследований и точного зна-
ния... Не легко было так импровизировать, и не все умели это делать.
Такой метод построения заключительного слова содействовал тому,
что участники семинария превращались из проходящих курс обучения
студентов в некий коллектив, объединенный исканием научной истины
и открывавший, находивший ее тут же, в семинарии, совместно со своим
руководителем. Дмитрий Моисеевич был столь же страстным и темпера-
ментным критиком студенческих докладов и выступлений в своих заклю-
чительных резюме, сколь бесстрастным их наблюдателем казался он
во время хода самих прений. Эта страстность проистекала из уже отме-
ченного выше убеждения Дмитрия Моисеевича в том, что студент —
научно-мыслящий человек, потенциальная творческая индивидуальность
и что он отличается от своего руководителя меньшим количеством зна-
ний, меньшей широтою научного кругозора и недостаточным знаком-
ством с методами исследовательской работы, — чем угодно, но только
не мнимой неспособностью к исканию и нахождению научной истины.
И приобретение знаний, и расширение кругозора, и усвоение методов —
все это возможно лишь в процессе участия студентов в этих творческих
поисках. Вполне естественно, что при таком отношении Д. М. Петру-
шевского к работе студента в семинарии он смотрел на каждый доклад,
как на маленький опыт научного исследования, на прения — как на
научную полемику, и на их участников — как на равноправных ему
будущих исследователей. Поэтому он со всей серьезностью опровергал
необоснованные точки зрения своих учеников, словно он вел полемику
с кем-нибудь из своих коллег. Он с большой страстностью обрушивался
на неубедительные построения докладчиков и со всей суровостью
вскрывал их ошибочность; и с той же горячностью подхватывал
он на лету, с намека, с полуслова малейший проблеск действительно
плодотворной самостоятельной мысли студента и тут же развивал
ее сам, продолжая в присутствии слушателей процесс сотворчества
с ними. Каждый участник семинария Дмитрия Моисеевича мог быть
уверен в том, что в его лице он найдет и исключительно строгого, и чрез-
вычайно доброжелательного, идеально справедливого, беспристрастного
и в то же время чуткого судью проделанной им работы. Оценка будет
дана, и Дмитрий Моисеевич скажет все, что он думает о достоинствах
и недостатках доклада, скажет прямо и искренне, без всяких умолча-
ний... Но его строгость никогда не подавляла его учеников. Наоборот,
Дмитрий Моисеевич Петрушевский 27
она их радовала и подымала. Они нс без внутреннего трепета шли на
заседания его семинария: читать доклад или выступать в прениях в при-
сутствии Дмитрия Моисеевича, слушать его замечания — это было в выс-
шей степени ответственное дело, очень серьезное испытание. Ведь ощу-
щение «равноправия», о котором мы только что говорили, было у него
по отношению к студентам, но отнюдь не у них по отношению к нему;
здесь оно заменялось величайшим пиэтетом к учителю. Но даже для того,
чтобы студент почувствовал такое «равноправное» отношение к себе,
как к возможному работнику науки, со стороны руководителя семина-
рия, он должен был каждый раз завоевывать его своей собственной ра-
ботой.
И тем не менее в Дмитрии Мойсеевиче не было ни тени неприступной
авторитетности или чопорности. Он никогда не смотрел на студентов
иначе, как на своих младших товарищей. Недаром все ученики Дмитрия
Моисеевича не только глубоко уважали, но и горячо любили его. Это
происходило оттого, что ему свойственно было особое личное обаяние,
коренившееся в его общечеловеческом моральном облике.
Участники семинариев Дмитрия Моисеевича хорошо знали, что он
интересуется не только темой и методом их работы, но прежде всего ими
самими как живыми людьми. Всегда доступный для любого студента,
желающего обратиться к нему с серьезным вопросом, этот строгий руко-
водитель превращался на консультациях в живого, по-товарищески про-
стого и увлекательно-яркого собеседника. И тогда из-за внешней суро-
вости выступало основное свойство Дмитрия Моисеевича как человека —
его великая доброта, любовь к людям. В этом сочетании суровости и доб-
роты было какое-то непередаваемое обаяние.
Д. М. Петрушевский смотрел на каждого юношу, приходившего к нему
в семинарий, как на нераскрывшуюся почку, которой нужно помочь
раскрыться и проявить заложенные в ней возможности, при том условии,
если не пытаться насильственно разворачивать ее лепестки (что при-
вело бы лишь к ее гибели), а разумно, осторожно, любовно и вместе с тем
строго наблюдать за ходом ее развития, направлять ее рост.
С огромной чуткостью индивидуализировал Дмитрий Моисеевич
приемы своего педагогического воздействия: каждому студенту умел он
помочь выбрать именно ту тему, которая отвечала его склонностям и
интересам. Угадывая индивидуальные особенности каждого участника
семинария, он направлял их развитие именно по тому пути, на котором
как раз эти особенности могли в дальнейшем привести к наиболее пло-
дотворным результатам. И чем дольше занимались одни и те же студенты
в том пли ином семинарии Дмитрия Моисеевича, тем все более развива-
лись их индивидуальные черты, тем все более формировались их собствен-
ные индивидуальности. А так как семинарии Дмитрия Моисеевича часто
продолжались по нескольку лет при одном и том же составе участников,
то они со временем превращались в такую совокупность различных инди-
видуальностей, которая представляла собою единое целое, внутренне
сплоченный студенческий коллектив, отдельные члены коего дополняли
Друг друга под руководством своего учителя.
Так слагались подлинные маленькие лаборатории научной мысли.
Но душой каждой такой лаборатории был Дмитрий Моисеевич. Он вооду-
шевлял ее работников не только своим замечательным педагогическим
тактом, не только пафосом научного творчества, но и тем, в чем корени-
лось и то и другое: высокой моральной настроенностью его личности.
Подкупающая искренность и прямота, скромность и обаятельная про-
стота в личном общении со своими учениками (при обязательном сохра-
нении «пафоса дистанции») и в то же время требовательность в работе,
28
A. II. Неусыхин
суровость и доброта — все это сочеталось в незабываемый человеческий
образ, исключительный по цельности и силе.
Столь свойственный Дмитрию Моисеевичу живой юмор озарял особым
светом его высокую, несколько наклоненную вперед фигуру со своеоб-
разным, лишь одному ему присущим поворотом головы и блеском то
серьезных, то чуть-чуть улыбающихся глаз, глядевших несколько ис-
подлобья.
Он сам был цельным человеком, как целостны и его отдельные науч-
ные работы, и все его научное творчество. Удивительно ли, что ему уда-
валось создавать единое целое из разрозненных воль отдельных участни-
ков семинария, не подавляя при этом их индивидуальности?
Д. М. Петрушевский был индивидуальностью в лучшем смысле этого
слова. Но личностью может быть лишь тот, кто всецело отдает себя слу-
жению какому-либо делу. Таким делом было для Дмитрия Моисеевича
искание научной истины. Это искание никогда не было у него чем-то
отвлеченным или оторванным от других его духовных запросов. Слу-
жение истине означало для него в то же время и служение добру.
Все неподлинное было ему одинаково чуждо как в интеллектуальной,
так и в нравственной сфере.
Наука еще не поставила работы Дмитрия Моисеевича на полку, как
труды классика, которого все уважают, но редко читают; наоборот: его
труды до сих пор будят научную мысль и входят как живое творческое
начало в нашу жизнь. Так и его личный человеческий образ живет и бу-
дет жить в памяти тех, кто его знал. Он вполне заслуживает того, чтобы
его ученики попытались, в меру своих сил, дать о нем хотя бы слабое
представление и грядущим поколениям наших молодых историков.
Ибо в его жизни и деятельности гармонически сочетались те основные
духовные устремления всякого человека, участвующего в процессе твор-
чества культуры, которые представляют наибольшую ценность. Его
моральный пафос питал его научное творчество, потому что истина и
добро сливались в его представлении воедино; оттого общение с ним до-
ставляло не только интеллектуальное, но и прежде всего огромное нрав-
ственное удовлетворение. Та красота интеллектуализма, о которой мы
уже говорили, была естественным выражением этого единства; и оттого
чтение даже самых специальных его работ доставляет эстетическое насла-
ждение.
Цельность его личности и всего дела его жизни, в свою очередь, коре-
нится в том, что он служил человечеству. Он отдал всю свою жизнь слу-
жению человеческой культуре в самом подлинном и благородном смысле-
этого слова.
Академии
Р. Ю. ВИППЕР
ПЯТЬДЕСЯТ ЛЕТ ДРУЖБЫ С Д. И. ПЕТРУШЕВСКИМ i
Говорить о Дмитрии Моисеевиче Петрушевском для меня значит
говорить о лучшем друге моем, ближайшем сотоварище в работе и вер-
нейшем соратнике в жизненной борьбе. Вам понятно, что те немногие
слова, которые я смогу вам сегодня высказать, будут полны личных пере-
живаний, субъективных мыслей и чувств.
Дмитрий Моисеевич и я, мы принадлежим к одному поколению: он
был немного моложе меня. Наша педагогическая деятельность в универ-
ситете — а в ней был главный смысл нашей жизни — идет от начала
90-х гг. прошлого столетия и совпадает с пятидесятилетием нашей дружбы.
Я бы хотел, чтобы наши ученики, младшие товарищи и друзья, когда
-будут вспоминать о нас, называли наши имена вместе, чтобы наша дружба
была закреплена в сознании ближайших к нам поколений, и я не равно-
душен к тому, что о нас скажут.
У нас есть точное специфическое профессиональное название: нас
зовут профессорами, включая в это почетное звание нашу деятельность
как исследователей, лекторов, ораторов, мыслителей, авторов ученых
книг п статей, руководителей семинариев, составителей руководств и учеб-
ников.
Я верю, что нас обоих добром помянут в области этого многослож-
ного мастерства. Но надеюсь на большее или, по крайней мере, я напо-
минаю о том, что было и есть в нашей жизни нечто более широкое и важ-
ное, что поднимается над нашей профессией, что озаряло внутренним
светом нашу работу, что осмысливало дело, приходившееся на долю на-
шей трудовой категории. Я надеюсь, что вспомянут нашу деятельность
как просветителей университетских поколений, а через их посредство —
всего нашего социалистического отечества, всех объединенных в великом
союзе народов. Я высказываю желание, чтобы имя Дмитрия Моисеевича
Петрушевского называли в числе русских просветителей; лучшего и
высшего звания я не могу себе представить.
Когда я задумал поделиться с вами воспоминаниями о Д. М. Петру-
шевскрм, на меня нахлынула такая масса впечатлений прошлого, что я
почувствовал смущение перед непосильностью этой задачи. Что я выберу
из этой груды интересных и дорогих мне переживаний? Как в тесных
рамках, в немногих словах умещу основной смысл своих впечатлений?
Мои колебания превозмогло, однако, желание передать ныне живу-
щим поколениям такие сведения о Дмитрии Моисеевиче, какие, по своему
1 Доклад, прочитанный на траурном заседании памяти академика Д. М. Петру-
шевского 31 января 1943 г. в Ташкенте.
30
Р. Р>. Виппер
возрасту и по своей близости к Д. М. Петрушевскому в молодые годы
наши, мог сохранить только я один.
Первое, что я хочу сказать, это выразить благодарность судьбе, кото-
рая подарила мне встречу с этим замечательным человеком и которая
в дальнейшем дала мне счастье вместе с ним жить и работать в нашу ве-
ликую эпоху, дала возможность участвовать в нашем коллективном сози-
дательном труде.
Я живо помню наше первое знакомство в начале 90-х годов, когда
Дмитрий Моисеевич, окончивший Киевский университет, приехал в Мо-
скву работать над диссертацией, когда он вступил в число приват-доцен-
тов Московского университета. Я должен признаться, что влюбился сразу
в этого человека. Все мне в нем нравилось, вплоть до мелочей наружности
и повадки: черноволосая, слегка кудрявая голова южанина, его горячий
темперамент, его чисто украинский юмор, его заразительный смех, его
торопливая речь со своеобразным выговором, прямота и непосредствен-
ность, его часто довольно резкие суждения, его скептицизм и независимое
отношение к авторитетам.
Все знают, чего требовал Дмитрий Моисеевич от исторической науки,,
что называл он сам реальной историей: отсутствие фразы и фальши; устра-
нение из истории сантиментальной идеалистической философии, устра-
нение пустых, бессодержательных абстракций; воздержание от всяких
мудрований над историческими событиями в угоду обманчивым красивым
иллюзиям, примиренческим теориям, которые боятся смотреть в глаза
неприкрытой фактической правде; глубокое проникновение в источники,
их исчерпывающий анализ и истолкование.
Дмитрий Моисеевич заявил себя медиевистом, но, к изумлению боль-
шинства коллег, специалистом по Средневековью совершенно нового
типа. О чем говорили историки Средних веков до тех пор? О вторжении
варваров в империю, о Меровингских сеньериях, о борьбе императоров
с папами, о происхождении бенефициальной системы и тому подобных,
безопасных, с точки зрения тогдашней политики, сюжетах; официальные
власти и боязливые умы в обществе могли спать спокойно при этих тихих
упражнениях ученых не от мира сего. А тут вдруг появился неслыханно
смелый молодой человек, который заговорил о каких-то совсем иных
Средних веках, о волнениях народных масс, о нуждах и бедствиях трудо-
вых классов, о правах и притязаниях «бедных людей» и т. п.
Чего стоили одни заголовки сочинений Д. М. Петрушевского! Первая
работа 26-летнего ученого называлась «Рабочее законодательство Эду-
арда III». Сюжет, поставленный Дмитрием Моисеевичем как предмет
диссертации, звучал совсем революционно: «Восстанпе Уота Тайлера».
А какие при этом опубликовывались революционно-крестьянские про-
граммы! (Напоминаю переведенную и комментированную Дмитрием
Моисеевичем «Песнь Петра-пахаря» — лирическое выражение крестьян-
ских дум и настроений).
Пусть дело шло об Англии XIV века, но ведь коммунистический тон
этих документов был как раз’ подстать тревожным веяниям русской де-
ревни конца XIX века, которая в эту пору кипела, как котел. Д. М. Петру-
шевский прослыл самым радикальным из историков, наиболее близким
к демократическим и революционным ожиданиям нашей современности,
можно бы сказать — апологетом крестьянских восстаний. Вдобавок он
читал курсы по истории Англии, в которой все вращалось вокруг
Великой Хартии вольностей — памятника героического упорства нации,
создававшей свою независимость.
Д. М. Петрушевский приближал Средние века, эпоху, скрывавшуюся
в туманной мгле, к живым запросам современности, делал ее народные
Пятьдесят лет дружбы с Д. М. Петрушевским
3»
движения актуальностью, вызывал сочувствие к интересам широких
народных масс.
Таково было социальное мировоззрение Д. М. Петрушевского, моло-
дого, полного горячего порыва и воинственной энергии ученого. Я хочу
только напомнить впечатление, которое он произвел на наши московские
круги историков. На меня он действовал как личность обаятельная.
В чем состоял секрет этого очарования? Пусть на этот вопрос ответят-
все те, кто с ним дружил, кто посещал его, учился у него, приходил с ним,
в соприкосновение. В основе, я думаю, лежала его прямота, его моральная
безукоризненность, его чуткость, его беспощадное осуждение компромис-
сов и сделок с совестью, его гордая независимость, его подлинное, а не-
показное только свободомыслие.
Дмитрий Моисеевич вступал в закосневшую среду старого универ-
ситета, который по духу своему точно на столетия отстоит от нас теперь.
Для меня эта пора символизируется трагическим эпизодом моей ранней-
профессорской практики в Новороссийском университете.
Я передам вам печальный анекдот, о котором вы не можете узнать,
ни из каких архивных источников. Я хотел «оставить при университете
для приготовления к профессорскому званию» Василия Яковлевича Хо-
рошуна, талантливейшего и первого из моих учеников в Одессе (его хо-
рошо известная всем специалистам по французской революции книга
под заглавием «Дворянские Наказы 1789 г.» есть медальная работа, на-
писанная на заданную мною тему). Я пошел прежде всего к ректору и
в разговоре с ним, один-на-один, узнал следующее: об оставлении Хо-
рошуна при университете, т. е. об открытии ему пути к профессуре,
не может быть и речи, потому что он заподозрен в участии в одной сту-
денческой сходке и не мог доказать свое alibi.
Ректор был отличный человек, добрый и честный, ко мне очень рас-
положенный, но в то же время это был бюрократ, исполнявший свою по-
лицейско-инквизиторскую обязанность. Когда будете составлять книгу
афоризмов и крылатых слов дореволюционной эпохи, поместите туда его
классическое изречение из 5 слов — «не мог доказать свое alibi», с ком-
ментарием, который я вам сейчас дал. Так погибали лучшие силы уни-
верситета, так истреблялись талантливые люди в царской России.
Конец столетия был эпохой глухой, мрачной и унылой; интеллиген-
ция переживала период разброда, общественная мысль коснела в бездей-
ствии. Еще один символический анекдот из тех времен. На обеде исто-
риков 12 января 1893 года (в этот день праздновали по традиции годовщину
основания Московского университета) был редкий гость, киевский про-
фессор Иван Васильевич Лучицкий, учитель Д. М. Петрушевского. Про-
возглашались разные благожелательные, но очень робкие тосты. На
предложение одного из участников выпить за здравие и счастье «рус-
ского народа» Лучицкий, со свойственной ему горячностью, ответил
словами: «Пью за русские народы».
Если бы Лучицкий сказал что-нибудь подобное публично, он бы и
кафедры лишился и в ссылку попал. Но и тут, в тесных стенах, для мно-
гих присутствующих киевлянин оказался слишком радикален: они ви-
дели в нем лишь чудака с фантастическими мечтами о самостоятельности
народов.
Революция 1905 года вызвала большие социальные сдвиги в стране,
внесла большие перемены и в жизнь университета.
Кончилась привилегия патентованной классической гимназии, допу-
скавшая в университет только зажиточные городские классы; раскры-
лись двери для других среднеучебных заведений — реальных училищ,
коммерческих, технических, духовных семинарий, военных корпусов».
~J2
P. Ю. Виппер
раскрылись и для представителей других народностей. Допущены были
женщины, хотя и с урезанными правами вольнослушательниц, но важен
был самый принцип их освобождения. В обновленном университете,
только что к этому времени перестроенном К. М. Быковским, в широ-
ких кулуарах теснилась гудящая пестрая толпа студентов; мы с живым
интересом следили] за смешением народностей и званий.
Д. М. Петрушевский знал' множество студентов по именам, интере-
совался биографическими подробностями. Он говаривал мне: вот пермский
крестьянин с Урала, вот группа грузин, вот татарин с Поволжья, вот
латыши и эстонцы из Прибалтики.
Сколько прибывало к нам в Московский университет разнообразных
характеров, темпераментов, талантов! Какой богатый выбор учеников
для руководителей университетских занятий! Какой сильный толчок
для расширения и углубления этой работы! А вместе с тем, какая пере-
мена в отношениях между профессорами и студентами, перемена, о ко-
торой вы теперь и не подозреваете. Исчезли барственные, генеральские
фигуры в виц-мундирах, к которым и подойти-то было страшно. Препо-
даватели и студенты находились теперь в постоянном живом умственном
общении; одним из основоположников этих поистине товарищеских отно-
шений был Д. М. Петрушевский. Вот когда раскрылся его изуми-
тельный педагогический талант—талант просветителя. Годы 1906 —
1911 — период яркого расцвета его университетской деятельности,
вот когда я больше всего любовался своим другом.
О мастерстве Дмитрия Моисеевича в ведении семинариев вам уже
рассказали сегодня мои коллеги, его ученики и почитатели. Я хотел бы
к атому прибавить только одно: руководство университетскими занятиями
было для Дмитрия Моисеевича не только техническим профессиональ-
ным искусством, но и выполнением глубокой органической жизненной
потребности.
Без университета, без аудитории, без круга внимающих и спорящих
с ним учеников он не мог жить. И тут я как нельзя более схожусь с дру-
гом своим. Без постоянного общения со студентами, без заботы об участи
своих учеников, без непрерывной передачи наших знаний, исследований,
изобретений и открытий нашей науки мы оба, Дмитрий Моисеевич и я,
не можем существовать, как рыба на суше, лишенная своей родной стихии.
Университет — это была необходимая атмосфера для функциониро-
вания наших талантов. Университет — это та среда, к которой нас влекло
всеми силами нашего ума и воли. Удаленные из этой среды, мы сразу
должны были почувствовать оскудение нашей умственной и моральной
жизни. Это для нас означало начало умирания.
Й заключение не могу не коснуться одного вопроса, в свете которого
выступает благородная личность Д. М. Петрушевского как обществен-
ного деятеля. Это — вопрос об отношении науки и морали, о согласовании
или разобщении научной мысли и поведения жизни. Есть в буржуазной
науке направление, которое ставит ученую сферу по ту сторону добра
и зла. Для Дмитрия Моисеевича разобщение науки и этики было не-
мыслимо. Наука, в его глазах, должна была итти об руку с человеколю-
бием. защитой чести и справедливости.
Исходя от этой моральной строгости, он был беспощаден ко всякого
рода карьеризму и авантюризму, как среди ученых, профессоров, пре-
подавателей науки, так и среди студентов. Зато какую чуткость, какую
нежную заботу проявлял он в отношении бескорыстных учеников своих,
как любил он их, и как они его любили!
Дмитрий Моисеевич Петрушевский
(1910)
”Ж а
А. И. НЕУСЫХИН
ДМИТРИЙ МОИСЕЕВИЧ ПЕТРУШЕВСКИЙ
(Опыт характеристики) 1
I
Есть историки разного типа. Одни склонны преимущественно к ана-
лизу явлений прошлого, другие — к синтезу, обобщению достигнутых
этим анализом результатов. Встречаются и такие историки, которых
можно было бы назвать (совершенно не делая ударения на негативном
значении этого слова) деструкторами: они разрушают своим разъедающим
скептицизмом устаревшие концепции, пролагая тем самым новые пути
в науке, но не создавая новых построений взамен своих расчищающих
дорогу деструкций. И, наконец, известен и широко распространен (может
быть, шире, чем принято думать) тип историка-художника, который
так или иначе эстетизирует прошлое, стараясь приблизить его к духов-
ному взору современного человека, и при этом — вольно или невольно —
производит некоторую его стилизацию, причудливо переплетающуюся
с ценным «вживанием» или «вчувствованием» в дух изображаемой эпохи.
Д. М. Петрушевский не может быть полностью причислен ни к одному
из этих типов, потому что он, как редко кто иной, совмещал в своем лице
историка-аналитика и историка-синтетика. Более того, неразрывная
связь анализа и синтеза в его трудах представляет собою, может быть,
основную, во всяком случае, одну из основных особенностей его облика
как ученого.
Известный тезис Фюстель де Куланжа — «годы анализа дают право
на один день синтеза» — на практике обычно приводил к тому, что «день
синтеза» предшествовал «годам анализа», и результаты этого последнего
вкладывались в прокрустово ложе заранее готового синтеза. Совсем иное
взаимоотношение между анализом и синтезом наблюдаем мы в работах
Д. М. Петрушевского. Конечно, и он, как и всякий историк, подходил
к материалу с известными предпосылками, без которых вообще невозможно
историческое исследование. В предисловии к первому изданию своих
«Очерков из истории средневекового общества и государства» он сам сфор-
мулировал это с предельной ясностью, подчеркивая, что изгонять из исто-
рической науки так называемые «предвзятые точки зрения» значило бы
обрекать ее на вечное детство, ибо эти точки зрения идут не только от фи-
лософских устремлений историка и субъективных особенностей его ин-
теллекта, по и из живой исторической действительности, из окружающей
историка объективной общественной среды, из его «современности». По-
1 Доклад, прочитанный на траурном заседании памяти академика Д. М Петрушев-
ского в Свердловске 12 февраля 1943 г. в свердловской группе Института истории
АН СССР.
Дмитрий. Моисеевич Петрушевский
13
этому он справедливо усматривал в них источник вечной жизненности
исторической науки и ее безостановочного движения, как бы непрестанно
питающий ее родник.
Только при помощи современности (в самом широком смысле), воору-
жающей историка общими понятиями, познает он историческое прошлое,
но он все же познает его, а не ограничивается воспроизведением создан-
ных его историческим воображением картин, и притом познает именно
ту или иную эпоху прошлого, тот или иной исторический процесс во всей
его конкретности, а не заранее созданную общими точками зрения схему
этой зпохп или этого процесса, превращающую самое познание в некий
фантом.
У Д. М. Петрушевского «предпосылки» сами подвергались изменению
в ходе исследования: они проверялись и углублялись в самом процессе
соприкосновения с исторической действительностью и в таком перера-
ботанном виде входили в живую ткань воссоздаваемого исторического
прошлого. «Только в индивидуальном, конкретном познается историче-
ской наукой общее, а не каким-либо иным путем», — писал Дмитрий
Моисеевич в предисловии ко второму изданию «Восстания Уота Тайлера»,
и он был искренне удивлен, когда по выходе в свет его «Очерков из истории
средневекового общества» (1907) один из тогдашних социологов усмотрел
главное достоинство этой книги в том, что она дает прекрасно разрабо-
танный материал для его социологических построений.
«Вы так хорошо показали нам, — говорил этот социолог Дмитрию
Моисеевичу, — все конкретные закономерности раннего феодального
развития, что нам остается только обобщить добытые вами результаты».
«Странный взгляд на дело», — удивлялся Д. М. Петрушевский, —
словно можно отделить работу обобщения от изучения конкретных за-
кономерностей! Обе задачи тесно связаны друг с другом. Их должен каж-
дый раз выполнять один и тот же исследователь и именно историк». Он
был совершенно прав; и в указанных «Очерках» исторический синтез
уже дан им самим, да и вся его творческая жизнь как ученого была сплош-
ным и непрерывным выполнением этой, двусторонней по форме, но единой
по существу, задачи.
Чтобы показать это, попытаемся более пристально вглядеться в ар-
хитектонику его трудов и в связи с этим проследить ход его мыслей.
Перед нами прежде всего «Восстание Уота Тайлера», вышедшее
в 1897—1901 гг., а затем неоднократно переиздававшееся вплоть до
1938 года. Это ставшее уже классическим исследование писалось тогда,
когда известный русский историк средневековой Англии П. Г. Виногра-
дов уже дал ряд замечательных монографий, поражающих грандиоз-
ностью эрудиции, колоссальностью привлеченного автором архивного
материала и исключительной тонкостью его анализа. И тем не менее
появление «Восстания Уота Тайлера» означало огромный шаг вперед
даже по сравнению с исследованиями П. Г. Виноградова, ибо в нем дано
было — на конкретном материале истории той же страны — преодоление
чисто аналитического метода П. Г. Виноградова.
Более того, в тот момент, когда все русское общество волновали проб-
лемы аграрного развития, общинного строя и возможностей его капита-
листического перерождения, когда впервые был поставлен вопрос о рус-
ском феодализме и о том, как именно в России протекала смена его капи-
тализмом, — Д. М. Петрушевский выступил с исследованием, проли-
вающим свет на аналогичные процессы в истории средневековой Англии,
основанным на сложном и многообразном архивном материале и в то же
время написанном так, что целостность построения органически претво-
ряла этот материал в живое изображение прошлого, могущее поспорить
II. А. МАШКИН
Д. M. ПЕТРУШЕВСКИЙ КАК ИСТОРИК РИМСКОЙ ИМПЕРИИ
Выдающийся историк-медиевист Д. М. Петрушевский как в общих
своих трудах, так и в специальных исследованиях уделял исключи-
тельно большое внимание проблемам древней истории. Вопросы грече-
ской истории затронуты им в работе, носящей название «Общество и
государство у Гомера»; истории Рима посвящены значительные отделы
и в «Очерках из истории средневекового общества и государства» и в «Очер-
ках из экономической истории средневековой Европы». Следуя традиции
лучших представителей всеобщей истории в России — Т. Н. Грановского,
П. Н. Кудрявцева, С. В. Ешевского, В. И. Герье и П. Г. Виноградова,
Д. М. Петрушевский придавал исключительно большое значение послед-
ним периодам античной истории. «История эта, — писал Д. М. Петру-
шевский, — обыкновенно называется историей упадка и падения Рим-
ской империи и давно уже вызывает к себе живой интерес и историков,
и политиков, и богословов, и художников, и поэтов. Это был очень слож-
ный и длительный процесс, и, может быть, более правильным было бы
назвать его процессом перерождения древнего мира в мир новый, древней
культуры — в культуру нового мира».1
Сочетание частного и общего в историческом исследовании было для
Д. М. Петрушевского и одной из важнейших задач теории исторического
познания и одним из самых существенных моментов как всякого истори-
ческого исследования, так и самого метода исторического изложения.
С особенной глубиной удалось Дмитрию Моисеевичу разрешить эту за-
дачу при изучении последних веков античного мира, при изучении эпохи
Римской империи.
Глава «Очерков из истории средневекового общества и государства»,
носящая название «Государство и общество Римской империи», отнюдь
не является лишь введением к курсу истории раннего средневековья;
в свое время зто была первая попытка не только в нашей, но и во всей
мировой исторической литературе, систематического изложения социаль-
ной и экономической истории Римской империи. Перед читателем раз-
вертывается целостная концепция развития всей римской истории, по
преимуществу же — истории Римской империи. В общих чертах харак-
теризует Д’. М. Петрушевский, как он выражается, «чрезвычайно слож-
ный и крайне болезненный процесс постепенного превращения римской
республики в монархию». 1 2 3 Автор указывает на то значение, какое имели
для Рима завоевания и господство аристократии. Историческое развитие
1 Д. М. Петруше, веки й. Очерки из экономической истории средневековой
Европы, 1928, стр. 117.
*Д. М. Петрушевский. Там же стр. 36.'.
3 Средние века, вып. 2
34
Н. А. Машкин
Рима пришло к тому, «что нужно было раздвинуть узкие рамки города-
государства и создать новую политическую форму, в широких пределах
•которой нашли бы свое выражение и законное удовлетворение интересы
всех, кто тем или иным путем связал свою судьбу с римским народом.
Это был жизненный вопрос, поставленный римской республике ее за-
воевательной политикой, и от удовлетворительного решения его зависела
судьба римского государства и его место в истории римской культуры».1
Переход от республики к империи был, таким образом, исторической
необходимостью, и первые два века империи были эпохой хозяйственного
и культурного расцвета римской державы. С исключительным мастер-
ством дает Д. М. Петрушевский общую характеристику политического
строя сначала ранней, а затем поздней империи. Он следит за изменением
механизма управления государством, обращает внимание на организацию
правительственных средств, которые «носят весьма различный характер,
в зависимости от общего характера хозяйственной жизни данного об-
щества в данный момент его существования и, в свою очередь, в ряду
других факторов, определяют самую физиономию государства как поли-
тической организации общества». 1 2 Отмечая централизующую роль им-
ператорской власти, Дмитрий Моисеевич подчеркивает, что «политическая
организация Римской империи представляла собою колоссальную над-
стройку над необозримым множеством самоуправляющихся городских
общин, обозначаемых обыкновенно общим названием муниципиев». 3
В цветущую пору существования империи самоуправляющиеся город-
ские общины являлись базисом правительственных мероприятий, основой
финансовой организации государства. Обычная для многих городов бес-
порядочность муниципальных финансов «не могла не обратить на себя
беспокойного внимания центральной власти, которая, впрочем, на пер-
вых, по крайней мере, порах, повидимому, не чужда была и искреннего
желания облегчить затруднительное положение провинциалов».4 Но эта
забота переходит постепенно в систематическое и мелочное вмешатель-
ство правительства в жизнь городов, оно ограничивает самостоятельность
муниципальных советов и городских магистратов, оно перестраивает
муниципальную жизнь на совершенно иных началах и тем наносит ей
смертельный удар.5 Богатые граждане городских общин, самые крупные
землевладельцы муниципального округа, стремившиеся к занятию го-
родских должностей и тратившие значительные средства на украшение
родного города, превращаются в членов прикрепленных к муниципию
высшего городского сословия, ответственного за все повинности, какие
возлагаются государствам на муниципий. Из почетного звание деку-
риона становится тягостным и обременительным.
Для предшественников Д. М. Петрушевского история римских горо-
дов была прежде всего историей управления (Verfasungssgeschichte),
представляющей собою совокупность правительственных мероприятий
и юридических актов. Для Д. М. Петрушевского эта история — прежде
всего социальный процесс, отнюдь не обособленный от иных явлений обще-
ственной жизни: «прикрепление к государственному тяглу куриалов
путем постепенного превращения их в наследственно несущее бремя
муниципальных повинностей и фискальной ответственности' сословие
представляет собою лишь один из элементов общего процесса закрепо-
1 «Очерки из истории средневекового общества и государства», 1917, стр. 37_
* Там же, стр. 61.
* Там же, стр. 82.
4 Там же, стр. 91.
4 Там же.
JI. M. Петрушевский как историк Римской империи
35
щения, которому постепенно подверглось римское общество в течение
четвертого и пятого веков под все возраставшим бременем требований,
предъявлявшихся ему государством». 1
Особенностью интересующего нас труда Д. М. Петрушевского, как,
впрочем, и других его сочинений, являются отчетливые характеристики
отдельных категорий социальной и экономической истории. Характе-
ристики эти не сводятся лишь к установлению некоторых родовых и част-
ных признаков: они выдвигают на передний план то, что составляет осо-
бенность исторических понятий. Отдельные категории рассматриваются
во взаимной их связи и в процессе развития.
Не останавливаясь на деталях, Д. М. Петрушевский указывает, какое
значение в хозяйстве и социальной жизни империи имел город, какова
была сущность аграрных отношений в разные эпохи Римской империи,
какую роль в экономике последних веков античности играли ремесло
и торговля. Все эти явления рассматриваются как составные элементы
сложного исторического процесса; сущность явления обусловлена общим
контекстом исторического развития. «Когда мы говорим о крупном земле-
владении в Риме, — пишет Дмитрий Моисеевич, — мы должны строго
различать те фазисы, которые оно проходило в своем историческом разви-
тии. Крупное поместье древнейшей поры, латифундии конца республики
и первых веков империи и крупное поместье позднейшей империи, —
это три очень различные хозяйственные и социальные организации». 1 2 *
Латифундии, таким образом,—исторически обусловленная категория,
значение и роль их меняются в зависимости от общих исторических усло-
вий. В эпоху ранней империи латифундии являлись «преобладающей фор-
мой сельскохозяйственного Производства как в Италии, так и во всех
провинциях», они становились «на народнохозяйственную почву». * «Это
был расцвет менового народного хозяйства в римском мире, объединенном
республикой и организованном принципатом».4
Но в то jge время латифундии имеют вполне определенное и социальное
значение: «приобретаемая через посредство земли власть над людьми
играла немаловажную роль в глазах крупного землевладельца».5 Насе-
ление латифундий составлялось не только из рабов, но. и из свободных.
Все большее и большее значение приобретает в латифундиальной системе
фермерское хозяйство, которое ведется живущими в поместьи колонами;
снимая землю у крупного владельца, они попадали «в значительной мере
в подневольное положение». 6 На этом фоне рассматривается процесс
образования колоната, освещается один из сложных вопросов римской
историографии.
Д. М. Петрушевский дает необычайно рельефное и яркое изложение
перехода к поздней империи, постепенного закрепощения различных
слоев населения и жизни прикрепленных к государственному тяглу
сословий. «Центральная власть в своих собственных интересах вынуждена
была принимать меры, способствующие развитию таких общественных
сил, которые, развиваясь, подрывали ее собственные основы». 7 «Орга-
низуя, по мере падения своего денежного государственного хозяйства,
всю хозяйственную жизнь общества в форме одного грандиозного ойкоса
и внося для этого принцип принуждения во все до тех пор свободно дей-
1 «Очерки из истории средневекового общества и государства», 1917, стр. 61.
1 Там же. стр. 116.
• Там же, стр. 121.
4 Там же, стр. 117.
! Там же.
• Там же, стр. 119.
7 Там же, стр. 168.
3'
36
Н. Л. Машкин
ствовавшие общественные организации, превращая их в механически
функционирующие (ср. functio), безжизненные органы извне направляе-
мого организма, империя, естественно, убивала этим самые основы хо-
зяйственного и общего культурного развития, несовместимого с подавле-
нием личной и общественной энергии и инициативы, с утратой свободы
и личного и общественного самоопределения, и тем со своей стороны
сильно двигала совершившийся в римском обществе процесс перехода
к элементарным формац хозяйственной жизни».1 Особую роль отводит
Дмитрий Моисеевич крупному поместью эпохи поздней империи. Он
указывает, что «пульс хозяйственной жизни римского общества пере-
местился в поместье, представлявшее собою... своеобразную систему
мелких хозяйств, тянувших к одному владельческому центру и на-
правляемых прежде всего чисто потребительными натурально-хозяй-
ственными требованиями этого последнего в связи с такими же притяза-
ниями императорского фиска». 1 2 «Крупное магнатское поместье являлось
теперь единственным здоровым общественным организмом среди общего
упадка и увядания, и умиравшее государство было бессильно ассими-
лировать его и вместе с собой потащить в могилу». 3 Наделенное в из-
вестной степени феодальными чертами крупное поместье обладало де-
централизующей силой. Силы эти приводят империю в конце концов
к гибели, или, вернее, это один из симптомов многообразного и сложного
процесса падения, или, как предлагает говорить Дмитрий Моисеевич,
перерождения Римской империи. Установление причин этого явления,
имеющего всемирно-историческое значение, — одна из сложнейших за-
дач исторической науки. Дмитрий Моисеевич признает многообразие
этих причин. Вслед за историками материалистического направления
он говорит о том, что в империи изменилась роль рабского труда, умень-
шилось число рабов, иной характер стала носить эксплоатация труда;
анализирует Дмитрий Моисеевич и другие причины падения античного
мира, но своеобразие его труда состоит в том, что он обращает особое
внимание на роль политического воздействия со стороны государства
на те или иные стороны социальной жизни. Взаимоотношение между
обществом и государством — одна из основных тем, какие разрабатыва-
лись Д. М. Петрушевским на протяжении всей его многолетней и пло-
дотворной научной деятельности. Обществу и государству времен Рим-
ской империи уделял он исключительное внимание. Дмитрий Моисеевич
говорил о постепенном усложнении функций государства, о все возра-
стающем давлении его на общество, приводящем к закрепощению сословий
и, в конце концов, подавляющем все жизненные силы. Государство для
Дмитрия Моисеевича не извечное, стоящее вне общества, творческое
начало. Функции государства определяются историческими условиями.
Усиление роли государства в эпоху ранней Империи оказало благоприят-
ное влияние на социально-экономическое развитие римского общества,
но в результате «гипертрофии государства» в эпоху поздней империи
убиваются самые основы хозяйственного и культурного развития. Го-
сударство опирается на определенные слои населения; яркими штрихами
характеризуются различные этапы классовой борьбы в древнем Риме,
начиная от республиканских времен и кончая падением Римской империи.
Внешне-политическая история в построении Дмитрия Моисеевича тесно
связана с историей социальной и экономической. Варварские завоева-
ния — не стечение случайных обстоятельств; это тоже один из симптомов
1 «Очерки из истории средневекового общества и государства», стр. 169.
* Там же, стр. 170.
3 Там же, стр. 137.
Д. М. Петрушевский как историк Римской империи
37
перерождения античного мира. Нашествия варваров предотвратили
распадение Римской империи на ряд обособленных друг от друга поме-
стий. Вместо этого на ее почве возникли варварские королевства.
Первая глава «Очерков из истории средневекового общества и госу-
дарства» представляет собою переработку лекций Д. М. Петрушевского.
Это часть книги, которую мы бы отнесли теперь к учебным пособиям.
Но мы должны с полной определенностью сказать, что этот труд Дмитрия
Моисеевича имеет большее значение, чем кажется на первый взгляд.
Это, в сущности говоря, одна из первых удачных попыток обобщения
различных специальных исследований и построения социально-экономи-
ческой истории Римской империи.
Если брать сумму всех вопросов, затронутых Д. М. Петрушевским,
то можно назвать многочисленных его предшественников. Дмитрий Мои-
сеевич, например, подробно останавливается на политическом строе
эпохи Римской империи, дает историю развития отдельных институтов;
в его распоряжении были «Римское государственное право» Моммзена
и другие историко-юридические сочинения. Но в этих сочинениях раз-
личные политические институты излагались обособленно, они были недо-
статочным образом связаны с социальной историей. Если взять историю
муниципального строя, то она достаточно систематично излагается хотя бы
в трудах Куна и Либенама, но это опять-таки история учреждений, но
не история общества. Многочисленная литература по истории колоната,
начиная со времен французского юриста XVII века Готофреда, интере-
совалась прежде всего проблемой возникновения в эпоху империи свое-
образных юридических отношений, появления особого полусвободного
слоя населения, не известного в классическую пору римского развития.
Несомненной заслугой русских исследователей (особенно П. Г. Виногра-
дова и М. И. Ростовцева) является то, что колонат рассматривался ими
прежде всего как явление социальной истории. Д. М. Петрушевский,
использовав выводы своих предшественников, обратил главное внимание
на то, что закрепощение колонов является одним из звеньев общего со-
циально-политического процесса закрепощения сословий, вызванного
явлениями исторической жизни и имевшего определенные результаты.
В различных общих пособиях по истории Римской империи давались
сведения по многим из тех вопросов, какие трактуются в первой главе
«Очерков из истории средневекового общества и государства» Д. -М. Пе-
трушевского. Во II томе «Истории падения античного мира» О. Зеека семь
глав посвящены различным вопросам внутренней жизни Римской импе-
рии (император и офицеры, двор и провинции, империя и отдельные
государства, городское управление, финансы и налоги, новые налоги,
наследственность сословий). Но это обособленные очерки, подчиненные
определенной реакционной идее, сводящейся к тому, что истребление
лучших было главной причиной падения античного мира. Эти очерки
содержат кое-какие новые наблюдения и выводы, но изложение Зеека не
дает целостной картины, не оставляет отчетливого представления о раз-
витии и гибели Римской империи, как об определенном едином процессе.
Таким образом, очерк об обществе и государстве Римской империи
представляет собою оригинальное произведение, которое преодолевает
многие из тех затруднений в исследованиях и изложениях данного сю-
жета, какие стояли перед предшественниками Дмитрия Моисеевича.
Одним из приемов, содействовавших этому преодолению, был сравни-
тельно-исторический метод исследования, которым Д. М. Петрушевский
владел в совершенстве. Метод этот не обозначает, что историк должен
модернизировать явления прошлого, но он учит нас не изолировать исто-
• рические явления, не преувеличивать своеобразия индивидуальных явле-
38
Н. А. Машкин
ний, не превращать исторические события в музейные раритеты, годные
лишь для запоминания или бесплодного любования ими. Задача сравни-
тельно-исторического исследования, как это не раз подчеркивалось
Д. М. Петрушевским, состоит в том, чтобы отмечать не только сходство,
но и различия в явлениях, относящихся к разным эпохам, устанавливать
некие общие понятия, без которых невозможно историческое изучение.
Можно не соглашаться с некоторыми из тех определений, какие мы на-
ходим у Дмитрия Моисеевича, но нельзя ничего привести против самого
принципа использования им сравнительно-исторического метода иссле-
дования. Особенно отчетливо сказался он в сопоставлении римского
и средневекового поместья, а также в сравнительной характеристике
античного города и города средневекового.
Значение «Очерков» Дмитрия Моисеевича заключается в том, что
они дают необычайнЬ яркую картину определенного круга исторических
явлений. Особенно ярко изображен процесс разложения и распада Рим-
ской империи. Картина, нарисованная Д. М. Петрушевским, сохраняется
в памяти на долгие годы, может быть, на всю жизнь; даже в тех случаях,
когда в результате последующих восприятий усваиваются иные построе-
ния, изображение, вынесенное из книг Дмитрия Моисеевича, сохраняет
свою непосредственность и свежесть.
Д. М. Петрушевский не раз подчеркивал, что задача историка состоит
не только в анализе исторических документов, не только в восстановлении
фактов и установлении причинной связи между различными рядами исто-
рических явлений. Историк должен дать наглядное представление о том
предмете, о котором он повествует. Современная историография в этом
отношении как бы соприкасается с историографией античной, ставившей
своей целью не только рассказать «как было», но и дать живые образы
прошлого. И все сходятся на том, что Д. М. Петрушевскому действительно
удавалось восстанавливать картину прошлого. Встает, естественно,
вопрос: какими средствами это достигалось? Может быть, это достигалось
посредством живых и оригинальных характеристик действующих лиц?
Но Дмитрия Моисеевича интересуют процессы, и, кроме скупых заме-
чаний, что то или иное событие происходило при таком-то императоре,
мы не найдем никаких иных указаний. Может быть, автор прибегал к
интересным деталям? Скорее обратное: Дмитрий Моисеевич избегает
излишних примеров, которые могут лишь затруднить усвоение основ-
ных линий его концепций. Он пишет в одном месте: «Отдача денег
взаймы провинциальным общинам за самые неумеренные... проценты
занимала весьма видное место в хозяйственной деятельности верши-
телей судеб римской республики и ничуть не шокировала даже самых
уважаемых среди них. 1
Несомненно, автор имел в виду примеры Марка Юния Брута и Помпо-
ния Аттика, но рассказ об их ростовщических операциях затормозил бы
ясное и отчетливое общее изложение. Может быть, автор привлекал те
или иные эффектные цитаты из источников, каких немало можно найти
в разнообразных документах времен ранней и поздней империи? Но
Дмитрий Моисеевич необычайно экономен в цитировании памятников.
Он берет лишь те отрывки из документов, которые безусловно необхо-
димы для подтверждения того или иного изложения. Из законодательных
актов времен поздней империи берется обычно резолютивная их часть,
а не пышные риторические обороты, какие ей обычно предшествуют.
Может быть, для произведений Д. М. Петрушевского характерен какой-то
особый образный язык? И на этот вопрос приходится ответить отрица-
«Очерки из истории средневекового общества и государства», стр. 91.
Д. М. Петрушевский как историк Римской империи
39
тельно. «Очерки» написаны языком трудным, но ясным и точным,
не допускающим различного толкования того или иного явления.
Наглядность изображения есть результат того реализма, который
присущ был Д. М. Петрушевскому и которого он требовал от историка.
Он стремился прежде всего дать жизненное изображение прошлого.
У Дмитрия Моисеевича продуманы не только приемы исторического
исследования, но и приемы исторического изложения. Приведу лишь
один пример, взятый из «Очерков из экономической истории средневе-
ковой Европы». 1 Речь идет о положении крестьянства во времена ранней
империи. В отличие от русского историка или историка-медиевиста,
специалист по ранней Римской империи обладает сравнительно скром-
ным количеством документов. В его распоряжении находится всего 7
или 8 жалоб колонов, относящихся к разным областям и написанным
в различные эпохи. Сюда можно присоединить несколько юридических
памятников и немногочисленные замечания литературных источников.
Дмитрий Моисеевич использовал прошение колонов Бурунитанского
сальтуса (крупного императорского поместья), обращенное к императору
Коммоду. Источник написан на латинском языке, запутанном и недо-
статочно ясном, с типичными канцелярскими выражениями. Близкий
к тексту, перевод его недостаточно вразумителен и не дает читателю нагляд-
ного представления об аграрных порядках в Римской Африке. Вместо
перевода документа или передачи его содержания Дмитрий Моисеевич
представил картину того, что происходило в Бурунитанском сальтусе.
«Кондуктором в этом saltus’e, — пишет он, — был некий Аллий Максим.
Он уже не одно пятилетие был генеральным съемщиком этой император-
ской вотчины, очевидно, имея достаточно серьезные основания не менять
ее на другую. Среди этих оснований не последнее место, надо думать,
занимала возможность не слишком стесняться буквой закона... обеспе-
ченная тоже далеко не безупречной в смысле законности поддержкой
прокуратора того округа». Вместо того, чтобы защищать колонов, про-
куратор стоял всецело на стороне кондуктора. «Тогда колоны решили
обратиться к императору. Об этом стало известно и кондуктору и проку-
ратору, и они приняли решительные меры, чтобы отбить у них охоту
приводить свои намерения в исполнение, имея все основания опасаться
этого шага со стороны колонов, грозившего тому или другому самыми
серьезными неприятностями...» 2 В этой картине нет ничего привнесен-
ного автором, она целиком основана на источнике, но цитаты из него взяты
лишь для передачи обращения колонов к императору. Перед нами не
изложение сухого документа, а мастерски, с тонким, только Дмитрию
Моисеевичу присущим, юмором переданная сцена из жизни. Это не выдаю-
щееся событие, это — одно из повседневных явлений, переносящее чита-
теля в далекое прошлое. Реализм в изображении прошлого сочетается
у Д. М. Петрушевского со строгой логичностью изложения; все явле-
ния, упоминаемые в работе, взаимно связаны, подчинены определенным
общим положениям. Не совокупность событий, а определенные историче-
ские процессы были всегда для Дмитрия Моисеевича на переднем плане.
«Очерки из истории средневекового общества и государства» Д. М. Пет-
рушевский назвал как-то азбукой, с которой следует начинать изучение
средневековья. Но эта «азбука» сохраняет значение для всякого исследо-
вателя. «Очерки» написаны на основании тщательного изучения источ-
ников и литературы предмета. Мы не встретим почти нигде полемических
замечаний, но книга вводит читателя в круг тех важнейших вопросов,
1 «Очерки из экономической истории средневековой Европы», стр. 12 и сл.
* Там же, 122—123.
40
Н. А. Машкин
какие дебатировались в исторической литературе; читатель найдет на
них вполне определенные ответы. В отделе, касающемся политического
строя ранней империи, Д. М. Петрушевский пишет: «Это положение
Сената давало ученым некоторое основание называть начальный период
Империи эпохой диархии. Строго говоря, едва ли можно признать это
название правильным: едва ли можно признать власть сената равной
власти императора...» 1 Автор дает вполне определенный ответ на вопрос
о характере власти Августа и его преемников, вопрос, поставленный
Моммзеном и обсуждавшийся долгое время в историографии. Д. М. Петру-
шевский оспаривал положение Моммзена в те годы, когда оно было, если
не общепринятым, то, во всяком случае, господствующим. По поводу
провинциальных собраний Дмитрий Моисеевич пишет: «Провинциальные
собрания Римской империи не были и не стали органами провинциального
самоуправления, как не стали они и основой политического представи-
тельства». Это ответ на утверждение Фюстель де Куланжа и представи-
телей его школы, видевших в провинциальных собраниях зародыш буду-
щих представительных учреждений.
Неоднократно возвращается Д. М. Петрушевский к вопросу о взаимо^
отношении между натуральным и денежным хозяйством, оживленно
дебатировавшемуся в конце прошлого и в начале текущего столетия.
Таким образом, в своих работах Д. М. Петрушевский дал оригиналь-
ное построение экономической и социальной истории Римской империи,
ответив на основные вопросы, поставленные новейшей историографией.
После «Очерков из истории средневекового общества и государства»
сначала на английском, а потом на немецком и итальянском языках появи-
лась объемистая «Социальная и экономическая история Римской импе-
рии» М. И. Ростовцева; вскоре вторым изданием вышла «Экономическая
история Рима» Т. Франка, в которую включена глава о Римской империи;
появились специальные статьи на соответствующие темы в «Кэмбриджской
древней истории». В нашу задачу не входит сопоставление новых кон-
цепций социально-экономического развития Римской империи с выво-
дами Д. М. Петрушевского. Достаточно отметить, что «Очерки» с выходом
перечисленных работ не утратили своего значения. И новейшие авторы
осветили далеко не все вопросы, какие поставлены были Д. М. Петру-
шевским, а вопрос о взаимоотношении между обществом и государством
в постановке Д. М. Петрушевского сохраняет прежнее свое значение.
Дмитрий Моисеевич не считал свои выводы непреложными. Сравнение
различных изданий «Очерков из истории средневекового общества и го-
сударства» дает возможность установить эволюцию взглядов Дмитрия
Моисеевича. Строгий и требовательный к себе, он никогда не останавли-
вался на достигнутых результатах. Его жизнь — это напряженное иска-
ние истины, что отложило отпечаток и на его труды. Читатель, получи-
вший общую картину развития и распада Римской империи, никогда не
может прийти к выводу, что все в науке уже решено, что задача его сво-
дится лишь к усвоению готовых истин; книги Д. М. Петрушевского,
являясь высшим образцом научного творчества, побуждают в то же время
к новым исследованиям, к новым изысканиям.
По его книгам учились и учатся поколения историков. Вопросам исто-
рии Римской империи, в силу целого ряда причин, русская историография
уделила исключительно серьезное внимание. Изучение истории Рима невоз-
можно в настоящее время без работ русских ученых. Наряду со славными
своими предшественниками и современниками Д. М. Петрушевский вписал
блестящую страницу в отечественную историографию древнего мира.
1 «Очерки из истории средневекового общества и государства», стр. 48.
Ч.ген-корреспопдемт АН СССР
С. В. БАХРУШИН
Д. М. ПЕТРУШЕВСКИЙ П РУССКИЕ ИСТОРИКИ
Выдающиеся заслуги покойного Дмитрия Моисеевича Петрушев-
ского в области всеобщей истории общепризнаны. Но далеко не все знают,
что большие заслуги принадлежат ему и в области русской истории,
которая никогда не была его специальностью, и что очень многие специа-
листы по истории СССР во многом обязаны ему глубиной своего научно-
исторического воспитания.
Д. М. Петрушевский вступил на кафедру Московского университета
в момент, когда в русской исторической науке происходил знаменатель-
ный перелом. Господствовавшее до тех пор представление об особенности
русского исторического процесса, о резком различии исторических судеб
России и Западной Европы — па этой позиции еще стоял глава всей рус-
ской исторической школы того времени В. О. Ключевский — было расша-
тано смелыми п умными исследованиями Н. П. Павлова-Спльванского.
Исходной точкой всех возникавших до тех пор концепций русской исто-
рии оставалось предполагавшееся отсутствие в нашем прошлом явлений,
соответствующих западноевропейскому феодализму. Н. П. Павлов-Силь-
ванский путем тщательного изучения институтов так называемого «удель-
ного периода» и сопоставления их с феодальными институтами Западной
Европы блестяще опроверг это традиционное мнение и доказал полную
аналогию в этом отношении между псторией русского народа и историей
других народов Европы. На фактическом материале он убедительно до-
казал, что Россия, подобно Западной Европе, прошла через феодальный
период. В своих представлениях о феодализме Павлов-Сильванский исхо-
дил из буржуазного понимания этого термина, но, как бы ограниченно
ни толковал он его, его работы легли в основу нового понимания единства
исторического процесса у всех народов.
Молодое поколение научных работников жадно восприняло эту новую
мысль, ломавшую старое историческое мировоззрение и подготовлявшую
пути к марксистскому пониманию исторического процесса. В этот пере-
ходный момент, переживавшийся русской исторической наукой в начале
XX века, на горизонте ученой Москвы и появилась фигура Д. М. Петру-
шевского. В его лице выступал не только крупнейший ученый по всеоб-
щей истории, но и живой и отзывчивый ко всякой свежей идее мысли-
тель. Работа по пересмотру старых установок, которая шла среди моло-
дежи, захватила его с необычайной силой. Я вспоминаю с большой яс-
ностью мою первую встречу с Д. М. Петрушевским 18,31 ноября 1907 года,
сыгравшую большую роль в моей научной жизни как русского историка.
Не без робости вошел я в обширный скромно и даже бедно обставленный
кабинет в темной и пеуютной квартире, которую занимал Дмитрий Мои-
42
С. В. Бахрушин
сеевич в до сих пор существующем, но уже тогда ветхом деревянном доме
в бывшем Большом Трубном (ныне Земледельческом) переулке близ
Плющихи. Тотчас, не заставляя ждать, ко мне вышел нервно-торопли-
вой походкой высокий сутуловатый человек с опущенной головой, и с
первых же его слов, приветливых и радушных, я почувствовал себя дома
в этом холодном и неуютном кабинете, с глазу на глаз с этим крупным
ученым, сразу сумевшим стать на равную ногу с начинающим научную
работу юношей и вникнуть в его интересы.
Дмитрий Моисеевич чрезвычайно внимательно и с большим и искрен-
ним интересом расспрашивал меня о моих научных занятиях. Завязался
как-то необычайно легко и просто оживленный разговор на научные
темы, в частности по вопросу, сильно меня интересовавшему, — о рус-
ском феодализме. Дмитрий Моисеевич живо реагировал на эту тему,
вникал в нее с чисто юношеской страстностью, развивал свои соображе-
ния, подкрепляя мнение Павлова-Сильванского новыми доказательствами.
Помнится, он подробно говорил о неправильности суждений о феода-
лизме с точки зрения только юридической, без учета явлений социальных.
По его мнению, ошибка русских историков заключалась именно в том,
что они искали до тех пор аналогий исключительно в области юридиче-
ского строя удельных веков и, не находя в полной мере таковых, отри-
цали существование у нас феодального строя, хотя в области социальных
отношений, как они сложились в средневековой Руси, аналогия с за-
падноевропейским средневековьем выступает очень ярко.
Я вышел от Петрушевского, очарованный тонкостью и разнообразием
его научной мысли, унося от него не только формальные указания по
программе, но и ряд новых идей, расширявших мой научный горизонт.
Мне пришлось впоследствии убедиться, что эта наша первая встреча
не осталась незамеченной в тот момент и для Д. М. Петрушевского.
«Я прекрасно помню это первое свидание с Вами, — писал он мне
в 1931 году, — почти через четверть века после нашего первого знаком-
ства у меня в тогдашнем Большом Трубном и даже припоминаю кое-что
из того, о чем мы тогда беседовали с Вами».
Эта беседа на смежные темы русской и всеобщей истории была только
началом частых и длительных дискуссий по тому же вопросу о «русском
феодализме», дискуссий, будивших и обогащавших мысль. Ценно было
то, что Дмитрий Моисеевич в этих беседах был не просто высоко квали-
фицированным консультантом, дававшим указания и ответы на возни-
кавшие у собеседника вопросы, как вести дальше работу; не делая ника-
ких попыток навязать своему собеседнику собственное, давно сложи-
вшееся мнение, он непосредственно в ходе обсуждения участвовал твор-
чески в разрешении поставленной проблемы, не поучал, а обсуждал,
учитывая высказывания и даже возражения собеседника, вслушиваясь
в приводимые ему в подтверждение или в возражение его мнениям доводы.
Дмитрий Моисеевич сам глубоко интересовался проблемой «русского
феодализма». Уже стариком он засел за изучение курса Ключевского,
черпая из него факты, подтверждавшие его общую концепцию о сущности
феодализма. Его теория о «соподчинении сословий» как характерной осо-
бенности феодализма обоснована не только на западноевропейском, но
и на русском материале.
Университетское преподавание Д. М. Петрушевского способствовало
формированию не только специалистов по истории Средних веков: оно
оказало очень большое и серьезное влияние также и на тех из его слуша-
телей, которые специализировались по русской истории. Дмитрий Мои-
сеевич не блистал как лектор; его было даже трудно слушать вследствие
.некоторой невнятности произношения, но он захватывал аудиторию
Д. М. Петрушевский и русские историки
43
новизною построений и строгостью научных приемов и будил мысль,
внушая уважение к науке серьезностью своих требований. Качество
Петрушевского как преподавателя заключалось в том, что он ставил
сложные вопросы, вовлекал своих учеников в обсуждение философско-
теоретических проблем, учил работать над источниками.
В первые годы после Октябрьской революции в Московском универ-
ситете образовалась группа студентов, подготавливавшихся к научно-
исследовательской работе по русской истории. Наряду с работой по из-
бранной ими специальности, они очень усердно работали в семинарах
Д. М. Петрушевского. Серьезное изучение во всех деталях западноевро-
пейского феодализма под руководством такого выдающегося ученого
подводило широкую и прочную базу под изучение аналогичных явлений
в русском прошлом. Дмитрий Моисеевич требовал от своих слушателей
всестороннего знакомства с иностранной литературой; таким образом,
они избегли того недостатка, которым страдали многие русские исто-
рики, научный кругозор которых ограничивался русской литературой.
Не только теоретически, но и на практике они учились воспринимать
русское прошлое в. его связи с историей других стран Европы, учились
привлекать западноевропейский материал для уяснения сложных сторон
русского феодализма. Громадное значение имели для них те навыки кри-
тического разбора источников, которые приобретались в семинарах
Д. М. Петрушевского, и тут опять углубленная работа над памятниками
западноевропейского Средневековья не только обогащала их познания,
но и открывала для них новые пути изучения соответствующих русских
памятников. Наконец, склонность Д. М. Петрушевского к постановке во-
просов теории исторического познания приучала серьезно вникать в отвле-
ченные проблемы философии истории, и, хотя философские построения са-
мого Дмитрия Моисеевича, в конечном итоге, уже не вполне удовлетворяли
требованиям молодежи, воспитанной на ином научном мировоззрении,
тем не менее заострение внимания на общефилософских вопросах, свя-
занных с историей, служило хорошей школой отвлеченного мышления.
Результаты посещения семинаров Д. М. Петруьйевского начинающими
русскими историками сказались в ряде докладов, носивших характер
серьезных научных исследований. Примером могут служить две напе-
чатанные статьи, в основе которых лежат семинарские работы под руко-
водством Д. М. Петрушевского: покойного И. С. Макарова: «К вопросу
об организации ремесла во французском поместьи в эпоху Каролингов»
(в «Ученых записках» Института истории РАНИОН, т. Ill, М., 1929)
и Л. В. Черепнина: «К вопросу о составе и происхождении Capitulare
de villis» (в «Известиях Академии Наук СССР» за 1934 г.).
Обе эти статьи очень наглядно показывают сильные стороны научных
навыков, приобретавшихся молодыми русскими .историками в их заня-
тиях под руководством такого мастера, как Д. М. Петрушевский. На
обеих работах сказалось положительное значение использования об-
ширной специальной литературы на иностранных языках, умение давать
филигранно-тонкий критический разбор источников, смелость в поста-
новке и разрешении трудных вопросов.
Значение занятий по социальной истории Средних веков для более
углубленного понимания русских явлений очень наглядно видно из ин-
тересного очерка Л. В. Черепнина: «К истории древнерусских феодаль-
ных отношений XV—XVI вв.», напечатанного в IX выпуске «Историче-
ских записок» Института истории Академии Наук СССР. В нем автор
широко использует аналогию из западноевропейского Средневековья
и материал, представленный в русских митрополичьих грамотах, детально
изучает в сопоставлении с аналогичным материалом западноевропейских
С. В. Бахрушин
хартулариев. В каждой строке этого свежего по материалу и по методу
его разработки исследования чувствуется руководящая рука Д. М. Петру-
_ шевского.
Мои воспоминания о роли Д. М. Петрушевского в подготовке кадров
по истории СССР были бы неполны, если бы я не упомянул о его руковод-
стве научной работой Института истории РАН ИОН (Российской ассо-
циации научно-исследовательских институтов общественных наук). В ка-
честве директора этого научного учреждения Д. М. Петрушевский объеди-
нял «старых», как тогда говорили, историков и начинающих молодых
научных работников в области истории. Под председательством Д. М. Пет-
рушевского периодически собирались заседания Ученого Совета Инсти-
тута истории РАН ИОН, на которых читались научные доклады на самые
разнообразные темы: и по социальной п экономической истории России
XVII века, и о средневековых городах, и о бургундской деревне, и о не-
давно опубликованном египетском папирусе и т. д. Здесь делались сооб-
щения о новых источниках: на одном из заседаний И. И. Полосин впервые
познакомил научные круги Москвы с таким замечательным источником
по истории Ивана Грозного, как записки Штадена; в другом случае я
докладывал об остроумных п тонких мемуарах А. Ф. Тютчевой, описы-
вающих двор Николая I. Я думаю, что все, кто присутствовал на этих
собраниях, сохранил, как и я, самое светлое о них воспоминанпе. За боль-
шим, покрытым зеленым сукном столом собирались дружной семьей учи-
теля и ученики. Доклады всегда представляли большую свежесть и но-
визну, знакомили с достижениями смежных исторических специальностей
и расширяли, таким образом, научный кругозор. Обсуждение их шло
оживленно и с непосредственной простотой. Каждый доклад подвергался
обстоятельной и углубленной критике. Председательствовавший Дмитрий
Моисеевич обычно сидел молча, наклонив голову, иногда прикрыв глаза
рукою и слушал с напряженным вниманием и доклад и прения. Иногда,
задетый за живое, он сам вмешивался в обсуждение, вмешивался с боль-
шой страстностью, беспощадно бичуя всякую небрежность, допущенную
докладчиком и, особенно, недостаточно серьезное отношение к работе.
Этот необыкновенно благожелательный и приветливый в жизни человек
в такую минуту преображался, отрывисто и резко, с беспощадной требо-
вательностью указывал на неправильные построения доклада, ненаучное,
некритическое использование источников и обрушивался со всей силой
на поверхностную трактовку изучаемого вопроса. Это была буря. Видно
было, что строгий и требовательный критик всем сердцем страдал за
недостаточно уважительное отношение к науке, которой он служил;
страдал как педагог, обманутый в своих надеждах на талантливого
ученика.
Заседания Совета под председательством Д. М. Петрушевского были,
таким образом, настоящей школой, продолжением университетского
курса в иной обстановке и в иных формах. Я не ошибусь, если скажу,
что они много способствовали подъему научно-исторического образова-
ния во всех отраслям истории, в частности в области русской истории.
Мы все, и уже сложившиеся ученые и начинающая молодежь, учились
здесь и постановке широких проблем, и научным методам исторического
исследования. Эти обсуждения вовлекали русских историков в общение-
с историками «всеобщими» и, знакомя с явлениями всеобщей истории
и с особенностями методов их изучения, не только расширяли горизонты,
замкнутые до тех пор в рамках истории одной страны, но и заставляли
ставить по-новому вопросы своей специальности и по-нбвому их разре-
шать. Особенно ценно было то, что сам Дмитрий Моисеевич в своих го-
рячих выступлениях не ограничивался разбором докладов по его специаль-
Д. М. Петрушевский и русские историки 45
ностп. но обращал остроту своих критических ударов и на русских исто-
риков.
1920-е годы, когда Д. М. Петрушевский стоял во главе РАНИОН‘а
и не прекращал еще преподавания в университете, являются, таким
образом, знаменательным периодом в деле высшего исторического обра-
зования в нашей стране, периодом согласованного изучения русского
и западноевропейского Средневековья, при котором выводы, построенные
на русском и западноевропейском материале, взаимно проверялись и раз-
рабатывались общие для истории Западной и Восточной Европы
проблемы. На этой работе вырастало новое поколение советских исто-
риков, которые в дальнейшем прилагали приобретенные ими в школе
Д. М. Петрушевского навыки к новому, марксистскому построению рус-
ской истории.
Такова роль этого крупного ученого-медиевиста в деле развития
русской истории.
В. М. ЛАВРОВСКИЙ
Д. М. ПЕТРУШЕВСКИЙ И ЕГО ПЕРЕВОД ПОЭМЫ ЛЭНГЛЭНДА
В жизни больших ученых нередко бывают работы, которые или вовсе
не числятся в списке их научных трудов, или занимают среди них неза-
метное, на первый взгляд, место. Случается, что эти работы долго
остаются ненапечатанными, или выходят они в свет лишь тогда, когда
самого их автора уже нет в живых. Между тем, именно эти работы предста-
вляют иногда особый интерес и значение для уяснения морального, жиз-
ненного, об лика данного исследователя, для выяснения корней и истоков
его мировоззрения, природы и характера его научных интересов. Такое
место занимает в научном творчестве Дмитрия Моисеевича Петрушев-
ского его перевод лэнглэндовской поэмы — «Видение о Петре-пахаре».
Это одна из ранних работ Дмитрия Моисеевича, относящаяся к тому вре-
мени, когда он писал Уота Тайлера. Однако ей суждено было выйти в
свет последней при жизни автора.
Напомним некоторые из художественных образов этой поэмы, так
прекрасно воспроизведенных в переводе Д. М. Петрушевского. Они были
близки и дороги Д. М., свидетельствуют о его тонком, художествен-
ном чутье к различным сторонам средневековой жизни и культуры,
отражают его облик, его общественные симпатии, характер его интере-
сов к Англии XIV века и к истории английского крестьянства.
В прекрасное майское утро поэт гулял вдали от Лондона, на Маль-
вернских холмах. Здесь он заснул у ручья и видел сон: вся Англия пред-
ставилась ему в виде поля, наполненного народом всех сословий и состоя-
ний — от короля, его баронов и рыцарей—до общин и простого лондон-
ского люда. Кого только не было в этой пестрой толпе! —Лорды и леди,
разодетые в пышные одежды, в золоте и беличьих мехах. Королевские
судьи и чиновники-крючкотворы и взяточники, отстаивающие закон и
справедливость за фунты и пенсы: нельзя добиться «гм» из их уст, не пока-
завши им денег... Важные епископы, разъезжающие на рысаках и не
обнаруживающие никакой заботы о бедных, о душах человеческих. Наглые
и хищные продавцы индульгенций, обманывающие народ. Паломники
и пилигримы, рассказывающие всякие чудеса, привыкшие лгать... Уче-
ные мужи — баккалавры, магистры и доктора, которые живут себе в Лон-
доне, считают королевское серебро или служат знатным лордам и лэди.
Ростовщики, скупающие маноры, вывозящие золото в Рим. Купцы, об-
манывающие своих покупателей. Ткачихи, обвешивающие прядильщиков
шерсти... Странствующие музыканты, шуты и жонглеры. Завсегдатаи
«Нового рынка», посетители кабаков. Продавцы старого платья, крысо-
ловы и мусорщики, попрошайки, бродяги и нищие...
Перед нами вся современная Лэнглэнду Англия: титулованная, знат-
ная и чиновная, духовная и ученая, ростовщическая и торговая, бродя-
чая, нищая, веселая, веселящаяся и,мрачная, иногда — жуткая. И этой
Англии, данной в поэме в тонах яркой и острой, бичующей сатиры,.
Д. М. Петрушевский и его перевод поэмы Лэнглэнда
47
противопоставляется другая — трудовая, крестьянская Англия, идеали-
зируемая Лзнглзндом, Англия пахарей и мелких ремесленников, которые
работают и пашут землю на пользу общую, как велит праведная жизнь
и «божий закон». В Петре-пахаре олицетворяется для поэта правда кре-
стьянская, близкая — в его восприятии — к общечеловеческой правде.
Петр-пахарь всю жизнь ходит за плугом; рукоятка плуга является его
посохом, столь не похожим на те высокие крючковатые палки, с кото-
рыми бредут пилигримы и странники — «долговязые олухи», не имеющие
охоты работать и направляющиеся в Рим на поклонение раке святого
Якова или в Уолсингзм на поклонение раке Богородицы. Петр-пахарь —
«пилигрим Правды», только он знает к ней путь. И этот путь — в труде
на пользу общую и в завете — «do well» («делай добро»), «Do well» пре-
восходит, по Лэнглзнду, всякие отпущения грехов, индульгенции, мессы
и папские грамоты. Это единственное, чем «оправдывается» человек.
Общеполезный труд, практический путь действенной любви и помощи
людям: «alter altering onera portate» «друг друга тяготы носите» — это
и есть «божий закон» (Goddis lawe).
Таков основной жизненный вывод автора «Видения о Петре-пахаре»,
рисующего царство Христа (апокалиптический мотив в поэме!) сугубо
земными чертами крестьянского царства, где все работают, где мечи
перекованы в серпы и сошники плугов. Народ идет за Петром-пахарем
в поисках Правды — лучшего на земле сокровища. «Когда испытаны все
сокровища, Правда оказывается лучшим»: эту мысль трижды повторяет
поэту в его сонном видении «святая церковь» — «лэди с приятным лицом,
в чистой, льняной одежде», живущая на горе, в высокой башне... Ха-
рактерно это представление Лэнглэнда об идеальной церкви, отражающее
религиозное сознание людей ранней реформации XIV века. Этой церкви,
где живет Правда, — к Правде, по Лзнглэнду, призывает нас и наш
Разум! — противопоставляется поэтом современный ему Рим, где царят
ложь, лесть, корысть и обман; где при дворе папы свой человек—«дева
Мид» — воплощение мзды неправедной, незаконного стяжания. «Дева
Мид», одетая в багряно-красное платье, с полосами из красного золота
и драгоценных камней, наряженная в меха и увенчанная короной,
которой позавидовал бы и сам король, свой человек не только в Риме,
но и в Уэстминстере. По столице она едет верхом на шерифе. Ее сопро-
вождают Ложь, верхом на заседателе, который трусит мелкой рысцой,
и Лесть — верхом на льстеце, нарядно одетом. К деве Мид на поклон
являются лорды и судьи, живущие в Уэстминстере, и клерки, кото-
рых она также обещает сделать лордами. Ее развлекают мене-
стрели. Исповедник-монах разрешает деву Мид от грехов и за нобль
(монета) становится ее богомольцем и маклером... И сам король на
суде своем оправдывает деву Мид, сочетавшуюся браком с Ложью. Он
прощает ей ее вину, но предлагает выйти замуж за приехавшего из дале-
ких стран «Рыцаря-Совесть». Однако этот рыцарь, воплощение благород-
ства, честности, совести, которая «учит в твоем сердце», решительно изоб-
личает деву Мид в присутствии короля и отказывается от какого бы то ни
было с нею союза. «Да запретит мне это Христос», — сказал Рыцарь-
Совесть королю.
Эти удивительные мысли и образы Лэнглэнда — то бичующие, то
светлые, но и в том и другом случае чрезвычайно убедительные и яркие, —
воспроизведены с большой силой Д. М. Петрушевским. Они отражают
в известной мере его личные симпатии, его общественное и моральное
credo. Подобно крестьянскому поэту Лэнглэнду, Д. М. Петрушевский
был по преимуществу «крестьянским» историком, сочетавшим инте-
рес к истории английского крестьянства с интересом к другим
4 Я
В. Л1. Лавровский
классам к другим сторонам культуры и жизни средневекового государ-
ства и общества. Он был проникнут подлинной симпатией к трудовой
народной массе, к ее жизни, вождям и идеологам. «Длинный Уилли»
(так звали Лэнглэнда) — «слишком длинный, чтобы низко пред кем-
либо нагибаться» — возбуждает особые симпатии Дмитрия Моисеевича.
Весьма интересует его и Джон Болл — «уравнитель» XIV века, про-
поведывавшпй общность имуществ. В одном из вариантов поэмы Лэн-
глэнда мы находим такое, весьма интересное место, характеризующее
деятельность Джона Болла и «бедных священников»:
«They preach men of Plato and prove it by Seneca that all things under
Heaven ought to be in common» («Они проповедуют людям о Платоне
и доказывают ссылками на Сенеку, что все вещи под небом должны быть
в общем пользовании»).
Вот один из источников «коммунизма» Джона Болла и... Томаса Мора
впоследствии. Проповедь, с которой Болл обращается к народу, звучит
иногда как пересказ лэнглэндовской поэмы, как воспроизведение неко-
торых ее мотивов. Обращаясь к народу, уравнитель XIV в. доказывал,
что ничего хорошего не будет в Англии до тех пор, пока все не будет об-
щим, пока не будет ни вассалов, ни лордов, но все различия будут урав-
нены (levelled)... Джон Болл возмущался тем, что крестьяне находятся
в зависимости (bondage) от лордов: «мы на них трудимся и работаем,
а они наслаждаются». Лорды одеваются в бархат и богатые ткани, вла-
деют прекрасными домами и манорами, а крестьяне носят бедную одежду,
работают под дождем и* ветром в поле. — «Нас называют рабами, нас
бьют, если мы не исполняем наших барщин. Но лишь от наших трудов
они поддерживают свое.великолепие»... Производителен и праведен лишь
труд крестьянский, труд пахарей, мелких ткачей и ремесленников —
доказывает автор «Видения о Петре-пахаре».
Джон Болл, требовавший уничтожения сословий, устранения всех
различий, уравнения и общности имуществ, и лэнглэндовский Петр-
пахарь, призывавший всех следовать своему примеру, становиться «копа-
телями» (dikeres)—это и есть путь к правде — личной и- общественной.
Джон Болл и Петр-пахарь — настоящие идейные предшественники
«истинных левеллеров» и диггеров XVII века. Весьма ярко изображает
Лэнглэнд в своей поэме, как увлеченные примером «Петруши» (Perkyn),
обрезали свои длинные рясы пустынники, брались за заступы, прини-
мались копать и обрабатывать землю, побеждая Голод. А притворявшиеся
слепыми и хромыми бездельники-нищие спешили на гумно и молотили
снопы цепами с утра до вечера. Подобно «истинному левеллеру»—Уин-
стэнли, Лэнглэнд верит в возможность морального возрождения и про-
светления людей, которые будут дружно, сообща работать во имя общего
блага и дела, как велят праведная жизнь и «божий закон».
Иным был тот путь, на который звал крестьян — в защиту попранной
в мире Правды — «бешеный поп» (как называл Джона Болла — Фруассар,
ненавидевший английскую «жакерию»). Его речи и письма содержали
призывы истребить всех магнатов и лордов, всех судей и законников,
всех тех, кого изобразил Лэнглэнд в тоне бичующей сатиры: «Время на-
стало. Боже, дай удачи. Наступил час суда. Надо с корнем вырвать пле-
велы, засоряющие пшеницу»... Вспомним видение Лэнглэнда — о поле,
наполненном людьми всех званий и состояний. Болл призывал очистить
это поле от плевелов, уничтожить всех, противящихся общему благу,
всех врагов божьего закона. Призывы Болла звучали как «набатный
колокол». Искать, освобождать Правду, сидевшую в тюрьме под замком,
крестьяне в 1381 году пошли вслед за Боллом и Уотом Тайлером, а не
за Лэнглэндом и его «Петром-пахарем».
Д. М. Петрушевский и его перевод полмы Лэнглэнда
Недаром XIV век представлялся Д. М. Петрушевскому одним из «ин-
тереснейших моментов в английской истории»— не только для «социаль-
ного историка», по и для историка религиозно-общественных идей, для
историка-художника и «историка изящной словесности». Автор «Уота
Тайлера» и переводчик поэмы Лэнглэнда совмещал в себе все эти воз-
можности и дарования, эти задачи и интересы. Изучая в качестве социаль-
ного историка крестьянское восстание в его «английской оболочке», вскры-
вая специфические черты и своеобразие событий 1381 года, Д. М. Петру-
шевский одновременно ставил пред собою ряд общих, социологических
проблем. На английском материале, на почве частного, местного англий-
ского развития, перед ним возникали, им’ выдвигались в качестве идеаль-
ной, обобщающей цели исследования «капитальнейшие социологические
проблемы». Это, прежде всего, вопрос об отношении социальных идей
восставших крестьян к материальному процессу разложения натурально-
хозяйственного строя и перехода его в народнохозяйственный; это, да-
лее, вопрос о распространении религиозно-общественной доктрины лоллар-
дизма в условиях сознательной, но отнюдь не «стихийной» борьбы раз-
личных общественных классов и групп в Англии XIV века.1
«По своей яркости, по своей определенности и отчетливости» факты
английского развития приобретали для Д. М. Петрушевского и для дру-
гих наших историков, занимавшихся историей английской деревни,
широкий и общий интерес. Чисто местный, английский вопрос превра-
щался в руках исследователя в широкую социологическую проблему.
Тем самым пред ним раскрывались заманчивые перспективы конкретно-
исторического исследования. Ибо «действительно реальная (как любил
говорить Д. М.) историческая йаука, ставшая на социологическую почву,
твердо памятует, крепко верует и непоколебимо исповедует, что только
через конкретное можно подняться к абстрактному, что только в инди-
видуальном познается общее». Так изложил свое научное credo Д. М. Пет-
рушевский в речи пред защитой докторской диссертации.
Но это еще не все и не самое большое в Дмитрии Моисеевиче Петру-
шевском как ученом-исследователе и человеке. Теперь, когда его уже нет
с нами — но образ его жив и будет жить в наших сердцах! — мы можем
и должны сказать о нем: Дмитрий Моисеевич — с его неустанным иска-
нием истины и высоким нравственным благородством — был подлинным
«Рыцарем-Совестью» (образ Лэнглэнда) и строгим судьей не только науч-
ной, но и моральной значимости трудов исторических. Блестящий мастер
исторического анализа и синтеза, тесно и неразрывно связанных в его
произведениях, Дмитрий Моисеевич высоко ценил всякое подлинное
проявление научной мысли и творчества. И, подобно лэнглэндовскому
рыцарю, он сурово п, непримиримо относился ко всякой неправде и ко-
рысти в делах человеческих и в делах исторических. Научное творчество
было для Дмитрия Моисеевича делом чести и бескорыстного научного
подвига, руководимого стремлением к научной истине, неотделимым от
правды нравственной. Это было его «do well» — делом его жизни, его
жизненным принципом, верным которому он и остался до конца своих
дней.
И в этом — обаяние и сила образа Д. М. Петрушевского. Ибо, говоря
словами «Петра-пахаря» —
... in the herte there is the heude and the heigh wfell
For in kynde knowynge in herte a niyghte bigynneth». 1 * * 4
1 См. речь Д. M. Петрушевского перед защитой докторской диссертации в Москов-
ском университете 4 ноября 1901 г. Эта речь на тему — «Социологические проблемы
в английской ncTopni^XIV в.» напечатана в сборнике «Помощь», 2-е изд., 1903.
4 Средние века, вып. 2
50
В. М. Лавровский
Д. М. Петрушевский передал это место из поэмы Лэнглэнда так:
«... в сердце — голова и высшее благо.
Ибо в совести, в сердце рождается сила».
Позволю дополнить эту характеристику дорогого для нас образа
Д. М. Петрушевского выдержкой из его письма, написанного 1 октября
1941 г., примерно за год до смерти, и адресованного Р. Ю. Випперу.
Оно изумительно, а облик Д. М., открывающийся в нем, живой и реаль-
ный. Таким именно он и был.
«Дорогой Роберт Юрьевич, — пишет Дмитрий Моисеевич. Сегодня
Б. Д. Греков передал мне Ваш привет и этим очень меня обрадовал. Не-
давно узнал я, что Вы уже начали чтение лекций и что Вас слушают и
учащиеся и учащие. Если бы я был способен к чувству зависти, я бы зави-
довал Вам, сохранившему в полной свежести все Ваши блестящие даро-
вания и в частности Ваш лекторский талант, а за неимением этого чувства
могу лишь испытывать искреннейшее чувство радости и пожелать Вам
еще многие годы быть таким же блестящим профессором и ученым».
Это отсутствие «чувства зависти», замечательное и столь естественное
свойство Дмитрия Моисеевича, было источником того «чувства радости»,
которое проистекало из сознания, что «старый друг» — Роберт Юрьевич —
делает то «общее дело», которому они отдали полвека своей жизни и
дружбы.
В. В. <’ Т О К Л И Ц К А Я Т Е Р В Ш К О В И Ч
Д. М. ПЕТРУШЕВСКИЙ КАК ИСТОРИК СРЕДНЕВЕКОВОГО ГОРОДА
Д. М. Петрушевский, крупнейший медиевист нашего времени, никогда
не замыкался в кругу какой-нибудь одной узкой проблемы, отмежеван-
ной им для исследования. Он принадлежал к тому не часто встречаю-
щемуся типу крупных историков, которые не довольствуются познанием
одной лишь части исторического объекта, а жаждут постичь его во всей
его целостности. Эта глубоко индивидуальная черта, придающая большую
привлекательность личности Дмитрия Моисеевича, налагает особый
отпечаток на еуо научные произведения. Оца сообщает его творчеству
многогранность и побуждает его в тех случаях, когда исследование всего
объекта не под силу ему одному, привлекать на помощь углубленное
и критическое изучение результатов чужих исследований. Такой метод
применен в его «Очерках из истории средневекового общества и государ-
ства» и в его «Очерках из экономической истории Европы». Обе работы
базируются на органическом слиянии результатов собственного исследо-
вания и данных большого количества монографий, написанных другими
авторами.
Д. М. Петрушевский больше всего интересовался проблемами аграр-
ного развития и феодализационными процессами. Но и история средне-
векового города, органически спаянная со всей историей средневекового
общества, не ускользает из поля его зрения. Работа Д. М. Петрушевского
над историей средневекового города прошла через три последовательные
стадии: в первой из них он останавливается на социальных движениях,
развернувшихся в городе; во второй — выдвигает проблему происхожде-
ния города в историографическом разрезе; в третьей — ставит перед
собой задачу построить целостную схему развития средневекового города
в ее основных этапах.
Первая стадия работы ярче всего отразилась в капитальном труде
Д. М. Петрушевского «Восстание Уота Тайлера». Это произведение,
завоевавшее его автору почетное место в мировой исторической литера-
туре, в основном посвящено исследованию эволюции манориального
строя и истории крестьянского восстания 1381 года в Англии. Однако
в нем отразилась и жизнь английского города в момент восстания. Вовле-
кая в круг своего исследования английский город XIV века, Д. М. Петру-
шевский чрезвычайно осложнял свою задачу. Для успешного выполнения
ее нужно было располагать твердой научной базой в форме монографий,
посвященных истории цеха, цеховых движений и классовой борьбы в ан-
глийском городе XIV века. Но. в то время, когда Д. М. Петрушевский
писал свое «Восстание Уота Тайлера», история средневекового города
в Англии была очень мало разработана в этой плоскости, да и в настоя-
щее время разработка ее под этим углом зрения еще незначительно продви-
нулась вперед. Дмитрию Моисеевичу предстояло изучать документальный
52
В. В. Стоклицкая-Т'ерешковт
материал одновременно в двух направлениях — истории города и исто-
рии-деревни. Он не отступил перед трудностью этой задачи, и, хотя центр
тяжести «Восстания Уота Тайлера» — в обрисовке движения народных
масс, тем не менее интересы, нужды и страдания городских низов насе-
ления также нашли в этом труде свое отражение, а главное — сделана
попытка связать крестьянское восстание с движением городских масс.
Приведем для иллюстрации этой мысли несколько мест из «Восстания
Уота Тайлера».
Городское население Кентербери с радостью встречает отряды вос-
ставших крестьян и вместе с ними выступает против городских властей
и архиепископа. Горожане и крестьяне громят ряд зданий, уничтожают
документы, на которых основывают свои притязания архиепископ и
городские власти, заставляют эти последние принести присягу верности
королю Ричарду и общинам Англии, освобождают из тюрем заключенных
узников. Те же картины развертываются в городе Медстоне, где из тюрьмы
освобождается знаменитый вождь лоллардов Джон Болл. Широкое объеди-
ненное движение крестьян и горожан происходит в городе Сент-Албансе.
Особенно детально обрисовано восстание в Лондоне. Дмитрий Моисе-
евич не довольствуется его общей характеристикой, основанной на дан-
ных хроник и судебных протоколов: он различает в восстании участие
различных слоев городского населения — беднейших масс и представи-
телей зажиточных элементов — и живо, со множеством конкретных
подробностей изображает, как бедное население с восторгом привет-
ствовало крестьян-инсургентов и помогло им проникнуть в город и как
приближение крестьянских отрядов вызвало раскол среди зажиточной
верхушки. Некоторые олдермены выступали солидарно с восставшей
массой, другие стояли на страже существующего порядка. Подробно изоб-
ражается разгром дворца герцога Ланкастерского, уничтожение доку-
ментов, принадлежавших корпорации английских адвокатов, разгром
помещения рыцарей ордена госпитальеров, насильственные действия
против фламандцев и ломбардов, которых купечество ненавидело, как
своих конкурентов, расправа ремесленных учеников со своими мастерами
и многие другие детали движения. В особом разделе «О роли Лондона в
восстании 1381 г.» Дмитрий Моисеевич выдвигает утверждение, что «не
примкни к восстанию жители Лондона, оно, может быть, не получило бы
того грандиозного вида, который сообщили ему разгром столицы и страш-
ная расправа с высшими сановниками королевства». Вывод чрезвычайно
интересный, не только в историческом, но и в методологическом отно-
шении.
Небольшая статья Дмитрия Моисеевича, напечатанная в сборнике
статей, посвященных В. О. Ключевскому, «Страница из истории англий-
ского средневекового города» носит на себе печать того же стиля исследо-
вания, что и «Восстание Уота Тайлера». Она покоится на свежем доку-
ментальном материале. С беспристрастием честного исследователя Дмитрий
Моисеевич поднимает в этой небольшой работе завесу над классовой
борьбой, развернувшейся в городе Сент-Албансе в 1326 году, когда го-
рожане возмутились против своего сеньёра аббата. По выражению хро-
никера, сент-албанские горожане «подняли свою пяту» против сеньёра.
После ряда перипетий аббату пришлось подчиниться их воле. Хроникер
выражает это словами: «Аббат подчинился наглой воле своих супостатов».
Небольшое исследование Дмитрия Моисеевича дышит вполне оче-
видным сочувствием автора к этим «супостатам».
В начале 10-х годов нашего века у Д. М. Петрушевского проявляется
усиленный интерес к вопросам городской истории. Выражением его
явилась постановка в 1909 —1910 гг. на историко-филологическом
Д. Л/. Петрушевский как историк средневекового города
53
факультете МГУ7 семинара по истории немецкого города в средние
века. В течение всего учебного года участники семинара обсуждали
проблемы городского строя. В 1912 году появилась статья Д. М. Петру-
шевского историографического характера — «Возникновение городского
строя средних веков», напечатанная в виде приложения к переводу
книги Г. Белова «Городской строй и городская жизнь в средневековой
Германии». Статья не развертывает филиации историографических идей
во всем ее объеме. Д. М. Петрушевский не касается ни французской, ни
английской, ни итальянской историографии.
Из статьи не видно, какую именно теорию разделяет сам Дмитрий
Моисеевич. Лишь особая обстоятельность и внимание, с которыми изло-
жены взгляды Белова, и отсутствие критических замечаний по отноше-
нию к нему позволяют думать, что сочувствие Д. М. Петрушевского—
на стороне концепции Белова. То же убеждение создавалось из семинар-
ских занятий и личных бесед с Дмитрием Моисеевичем. Руководя семи-
нарскими занятиями по Салической Правде в 1907—1908 гг., он последо-
вательно развивал концепцию общинного землевладения у древних гер-
манцев и с большим одобрением отзывался о Марковой теории Маурера.
Концепция Маурера, которая нашла отражение в «Очерках из истории
средневекового общества и государства», роднила Д. М. Петрушевского
с Г. Беловым. Последний выводит городскую общину из деревенской,
и его взгляды генетически связаны с концепцией Маурера/
Очень подробно останавливается Дмитрий Моисеевич на полемике
Белова с представителями вотчинной теории происхождения города
и с особой силой подчеркивает, что согласно точке зрения Белова, город-
ская община, возникшая из сельской, в процессе своего развития сильно
пополняется переселенцами из других деревенских общин. «Вотчинная
теория, — пишет Д. М. Петрушевский, — игнорирует этот последний
факт, а между тем он сыграл огромную роль в процессе возникновения
и роста средневековых городов. Переселявшиеся, — каковы бы ни были
их отношения к сеньёрам покинутых ими деревень, — даже если они
были настоящими лично не свободными крепостными этих сеньёров,
садясь на землю становившейся городом общины, должны были пла-
тить за нее городскому сеньёру платежи, которые он взимал с них'в ка-
честве обладателя права высшей собственности в отношении принадле-
жавшей городской общине альменде, но они никоим образом не станови-
лись при этом его крепостными, — и землей своей владели не по вотчин-
ному праву, а по праву городскому. С течением времени освобождались
они и от личной зависимости от сеньёров покинутых ими деревень, если
они были лично зависимыми от них людьми. Именно эти свободные эле-
менты, местные и пришлые, и их свободный труд— вот основа городского
развития, создавшего свободный город и свободных бюргеров, свободных
в личном, политическом и хозяйственном отношениях».1
Иммиграция зависимого крестьянского населения в город как фактор
роста средневековых городов — идея, достаточно знакомая советским
историкам. В ней слышатся отзвуки высказываний Маркса — Энгельса
о том, что средневековые города созданы беглыми крепостными». 1 2
Характеризуя взгляды представителей теории происхождения го-
рода из рынков и теории происхождения его из купеческого поселения,
Дмитрий Моисеевич отмечает, что Белов не согласен с их взглядами,
но что он, тем не менее, стал под влиянием этих историков сильнее отте-
нять значение экономических моментов в развитии города. Как и наибо-
1 «Возникновение городского строя средних веков», стр. XXIX.
2 К. М а р к с и Ф. Энгельс. Соч., т. IV, стр. 41.
54
В. В. Стоклицпая-Терешкович
лее передовая часть западноевропейских и русских историков второй
половины XIX века, Д. М. Петрушевский испытал на себе влияние
марксизма. Оно проявилось в те годы, к которым относится первое изда-
ние. «Очерков из истории средневекового общества и государства» (1907),
в его приверженности к Марковой теории Маурера, которого Маркс и
Энгельс очень ценили, хотя никогда не отождествляли его взглядов
со своими. 1 Это влияние проявилось в области истории средневекового
города, в частности в вопросе о происхождении города, в сочувствии,
с которым Дмитрий Моисеевич относился к взглядам Белова, генети-
чески связанного с Маурером. Правда, концепция Белова очень далека
от точки зрения советских историков на возникновение средневеко-
вого города. Белов совершенно игнорирует превалирующую роль ре-
месленных элементов в процессе создания средневекового города; совет-
ские же историки признают решающую роль ремесленных элементов
в образовании и развитии города. Но Белов выдвигал два момента, отра-
зивших передовые позиции западноевропейской науки в начале XX века.
Один из них заключается в резко отрицательном отношении к вотчинной
теории происхождения города. Другой момент сводится к признанию
большой роли крестьянских масс в процессе создания города; в част-
ности, Белов подчеркивал большое значение иммиграции все новых и
новых крестьянских слоев в возникшие молодые города.
Третья <тадия творчества Дмитрия Моисеевича в области истории
средневекового города проявилась в 6-м очерке его книги «Очерки из эко-
номической истории средневековой Европы», вышедшей в 1928 году.
В этой работе автор поставил себе целью дать общую концепцию социально-
экономического развития средних веков. Дмитрий Моисеевич почти не
цитирует использованной им литературы, но анализ содержания ецо
труда убеждает нас в том, что он базируется на слиянии выводов соб-
ственного исследования с данными монографий, принадлежащих другим
авторам. Верный самому себе, свойственной ему потребности синтетиче-
ского построения, Дмитрий Моисеевич не обошел молчанием проблемы
городского развития. Ей посвящен последний очерк книги, озаглавлен-
ный «Средневековый город и его городское хозяйство».
Дмитрий Моисеевич начинает историю средневекового города с его
происхождения. Он выдвигает утверждение, что начало средневековых
городов следует искать в первые века нашей эры, в староримских городах
и в центрах управления племен — кельтских и германских. Этот тезис
нуждается в объяснении и расширенном обосновании. Мы знаем, что
процесс общественного разделения труда, отделения промышленности
от сельского хозяйства и города от деревни происходил веками, нача-
вшись в эпоху перехода от племенного строя к государству. «Наибольшее
разделение материального и интеллектуального труда, это — отрыв
города от деревни. Противоположность между городом и деревней начи-
нается вместе с переходом от варварства к цивилизации, от племенного
строя к государству, от местной ограниченности к нации, и тянется через
всю историю цивилизации до нашего времени», — пишут Маркс и Эн-
гельс. 1 2 В крепостях, воздвигнутых римлянами на так называемом «Рим-
ском валу» — Limes romanus (в Кельне, Майнце, Трире, Страсбурге,
Регенсбурге и др.) и в центрах управления разных племен, обычно тоже
укрепленных, пли близ этих крепостей и укреплений, могла происходить
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XXIV, стр. 29, 273 и др. — Критику
К. Маркса и Ф. Энгельса вызывал главным образом германизм Г. Маурера. Послед-
ний констатировал наличие марки у германских племен, а Маркс и Энгельс считали
ее фазой развития, общей всем народам.
2 К. М аркси Ф. Энгельс Соч., т. IV, стр. 40.
Д. Л1. Петрушевский, как историк средневекового города
торговля. В крепостях жили охраняющие их гарнизоны. В центрах пле-
менного управления происходили собрания племен, творился суд; там
члены племени искали защиты от нападения врагов. Скопление людей
в этих крепостях и поселениях составляло благоприятную предпосылку
для локализации там обмена — спорадического и постоянного, обмена, ко-
торый происходит во всяком обществе. Возможно, что там жили и группки
ремесленников, работавших на местное население. С точки зрения урба-
ниста, прослеживающего зарождение и исходные моменты городского раз-
вития, такие крепости и поселения представляют несомненный интерес.
Они привлекают внимание уже.однпм тем, что являются поселениями не
деревенского типа. Они представляют собой пример городов в зародышевом
состоянии.
Какова была дальнейшая судьба этих поселений и каков был их удель-
ный вес в экономике окружающего их общества в первые века их суще-
ствования? Для правильной оценки взглядов Д. М. Петрушевского не-
обходимо остановиться на этом вопросе.
Немногие сохранившиеся документальные данные о ранних стадиях
их существования свидетельствуют о том, что это существование было
хрупким и непрочным. Большая часть староримских крепостей превра-
тилась через ряд веков в города, но процесс превращения совершался
с большими перерывами. Они неоднократно исчезали и затем вновь воз-
рождались. Такова была, например, судьба Кельна, который в начале
нашей эры был пограничной римской крепостью и носил название Co-
lonia Agrippina. Со времени распространения христианства крепость
эта превратилась в архиепископскую резиденцию. Но ее стены неодно-
кратно подвергались разрушению (например, во время набегов норман-
нов) и затем вновь восстанавливались. В X—XI вв. Кельн предстает
перед нами, как поселение городского типа,—вернее, как конгломерат
поселений: крепость, возникшее под ее защитой ремесленно-купеческое
поселение, расположенные близ нее поместья. В XI веке Кельн шумно
выступает на арене истории, ведя борьбу со своим сеньёром. Что касается
центров племенного управления, то из них сохранились лишь те, которые
обладали благоприятными предпосылками для позднейшего развития
городской жизни. Примером может служить Париж. В начале нашей
эры это был центр управления пдемени паризиев, расположенный на
островке Сены и носивший название Лютеции. Это была маленькая кре-
пость, где укрывались паризии во время вражеского нашествия. Здесь же
сходились кельтские жрецы, совершавшие жертвоприношения и твори-
вшие суд. В Лютеции был рынок, где происходила торговля. Расположе-
ние на судоходной реке, облегчавшее подвоз продовольствия, и большое
стратегическое значение этого Ьункта привлекали к нему все новые
и новые массы поселенцев, в частности ремесленников. С образованием
франкского государства Париж — уже при Хлодвиге — становится его
столицей. Начиная с этого момента, притягательная сила Парижа еще
больше возрастает. В дальнейшем он предстает перед нами в том виде,
как его обрисовал новый историк его Марсель Поэт: 1 это крупной
конгломерат духовных и светских сеньерий, обладающих поместьями,
сеньерпй, близ которых выросли ремесленно-купеческие поселения го-
родского типа.
Можно еще привести в качестве примера Венецию, которая в начале
нашей эры являлась поселением племени венедов. Благодаря своему
положению у Адриатического моря и невдалеке от устья реки По. про-
текающей через северную Италшр, Венеция имела возможность достав-
1 Marcel Poete. Paris.
56
В. В. Стоклицкая-Терешкович
лить свои товары сперва по реке По, затем через альпийские горные
проходы в современную Швейцарию, Германию и Францию. Пользуясь
этим путем, Венеция уже в эпоху Карла Великого стала торговым по-
средником между Константинополем и Левантом, с одной стороны,
и романо-германским миром — с другой, и уже в эту эпоху предста-
вляла значительный городской центр. Существовали в самые ранние
периоды средневековья — до крестовых походов — и другие города.
Таков, например, город Турнэ на реке Шельде в современной Бель-
гии, история которого в недавнее время стала объектом исследова-
ния бельгийского историка Роллана. В Римскую эпоху Турнэ был кре-
постью, носившей название Civitas Nerviorum. В V столетии франки
отняли ее у римлян. Крепость подверглась разрушению, затем была
отстроена, и Турнэ и до Хлодвига служил резиденцией меровингских
королей. Близ Турнэ находились знаменитые каменоломни, доставля-
вшие прекрасный материал для постройки соборов. Благодаря Ьтому
в городе сохранилось ремесло каменотесов, питавшее ряд других
ремесел, и городская жизнь не угасала в течение всего средневековья.
Возвращаемся к поставленному выше вопросу. Если судьба римских
крепостей и центров племенного управления была такова, что одни из них.
погибали, а другие постепенно на протяжении веков превращались в го-
рода, то каков был удельный вес этих поселений недеревенского типа
в экономической жизни общества в самый ранний период Средневековья?
Мы полагаем. что он был очень незначителен
не только в самом начале средних веков, но и в каролингскую эпоху,
когда некоторые из поселений приобрели несомненные черты города.
Эти поселения не пробивали бреши в господствовавшей в те века
системе самоснабжения и относительного самодовления аграрных хо-
зяйственных ячеек, поместий и деревень, они не толкали их на путь
широкого товарного производства. Наш вывод обоснован данными эко-
номической истории той европейской страны, в которой раньше всего
развились города, — Италии. Не одна только Венеция налагает спе-
цифический отпечаток на средневековую Италию. И в южной Италии
были города, как, например, Амальфи, Бари и др., которые задолго до
крестовых походов вели торговлю с Левантом. Однако А. Дорен в своей
экономической истории Италии утверждает на основании совокупности
фактов, характеризующих экономическую жизнь Италии в раннее средне-
вековье, что «регресс в направлении натурального хозяйства, начавшийся
в поздней Римской империи, продолжался при лангобардах» 1 и что
«от VII вплоть до XI века в Италии, как и на севере, руководящим на-
правляющим элементом в общей структуре национального хозяйства
были крупные поместья». 1 2
Несомненно, что в X—XI вв. процесс формирования города вступает
в такую стадию, когда город становится массовым явлением. Увлека-
тельную картину жизни французских городов в этот период их развития
дает Фляк. Он рисует их внешний и внутренний быт. Они выросли близ
•тарых замков, римских или франкских крепостей, состоят обыкновенно
не меньше чем из двух раздельных частей: крепости и так называемого
предместья или соботвенно-городского поселения; в составе их населе-
ния имеются не только горожане, но и рыцарские и крестьянские эле-
менты; они подчиняются власти сеньеров, но в их среде уже поднимается
коммунальное движение.3
1 A. D о г е в. Italienische Wirtschaftsgescliichte. Bd. 1, 1934, S. 38.
2 Ibid., p. 78.
“Flack. Les origines de 1'ancienne France, V. Il, Paris, 1893.
Д. М. Петрушевский как историк средневекового города
57
В эпоху Крестовых походов рост и оформление городов получают
новые мощные толчки, и уже в полной мере проявляется их революцио-
нирующее воздействие на окружающую аграрную среду, вовлекаемую
в процесс товарного производства.
Д. М. Петрушевский преувеличивает удельный вес поселений город-
ского типа в экономической жизни раннего средневековья, и особенно,
каролингского периода. 1 Но и он считает древние римские крепости
и центры племенного управления лишь исходными пунктами городской
истории и кроме того еще допускает возможность происхождения города
из других корней. «Конкретные средневековые города, — читаем мы
в 6-й главе «Очерков», — возникали в разное время и в разных условиях,
получая в огромном большинстве случаев уже готовое городское право
и уже готовые учреждения. Но генезис и эволюция этого права и этих
учреждений — это сложная и трудная проблема, для разрешения кото-
рой необходимо обращаться к истории самых ранних городов средне-
вековой Европы». 1 2 Считая таким образом возможным различный генезис
средневекового города — как в смысле времени, так и в смысле других
условий — Д. М Петрушевский вносит существенный корректив в допу-
щенную им переоценку удельного веса городских поселений, существо-
вавших в самый ранний период средневековья.
В дальнейшей части 6-й главы «Очерков» Д. М. Петрушевский просле-
живает эволюцию сформировавшегося города. Он указывает, что формы
развития городов в разных странах были чрезвычайно разнообразны,
но что тем не менее в них удается установить одни и те же основные этапы:
город проходит сперва через стадию монархического сеньериального ре-
жима. затем через стадию аристократического режима и, наконец, всту-
пает в стадию режима ремесленной демократии. Эта схема развития го-
рода соответствует принятой в советской историографии.
Очень точно и в близком соответствии с данными документов харак-
теризуются генезис и эволюция ремесленного цеха в средние века. Дмитрий
Моисеевич решительно отвергает вотчинную теорию происхождения
цеха. Цеховая организация, —- говорит он, — возникла не в вотчине.
Она создана в городе свободными ремесленниками. Но степень ее само-
стоятельности различна в зависимости от политического строя города
и от степени развития самого цеха. В городах с сеньериальным режимом
цеховых старшин или магистров назначает сеньериальная власть, сперва
из числа своих слуг, министериалов, позднее, с ростом значения цеха —
из числа самих ремесленников. Когда цех окончательно укрепляется,
назначение магистров городскими властями прекращается и уступает
место выбору их самими ремесленниками. Цехи превращаются в авто-
номные корпорации. После того как в городе одерживает победу ремеслен-
ная демократия, они начинают осуществлять монополистические тен-
денции. 3
По вопросу о характере городского хозяйства Дмитрий Моисеевич
высказывает в 6-м очерке мысли, близкие к теории замкнутого городского
хозяйства К. Бюхера, с теми поправками, ко’горые внес в нее Г. Белов.
«Хозяйственная замкнутость и самодовление города, далеко впрочем
неполные, и как их опора господство города над прилегающим к нему
сельским округом, являются, бесспорно, основными особенностями го-
1 «Очерки из экономической истории средневековой Европы», стр. 284 и др.
2 Там же, стр. 202.
3 Д. М. Петрушевский отнюдь ие повторяет взгляд Кейтгена па происхождение
и эволюцию цеха (см. книгу Кейтгена «Aemter und Zunfte»). Назначение магист-
ров городской властью у Д. М. — лишь одна из стадий в развитии цеха и совершенно..
не равнозначпца с его происхождением.
58
В. В. Стоклицкм-Терешкович
родского хозяйства средневековой Европы», — пишет Дмитрий Мои*
сеевпч. * 1 Характеристика экономической политики средневекового го*
рода, которую он дает, очень близка к точке зрения Г. Белова. Невиди-
мому; Дмитрий Моисеевич уже после выхода в свет «Очерков» несколько
изменил свой взгляд на городское хозяйство средних веков. Об этом
свидетельствует его статья историографического характера, появив-
шаяся в 1935 году, в которой он дает обзор новых работ западно-
европейских историков, доказывающих наличие широкого междугород-
ского обмена в средние века. Дмитрий Моисеевич с видимым интере-
сом излагает содержание этих трудов. 2
Прекрасен последний абзац очерка о средневековом городе,
посвященный характеристике экономической доктрины Фомы Аквин-
ского. Дмитрий Моисеевич усматривает в ней отражение экономической
действительности средневекового города, — мысль, очень близкая нам.
В итоге анализа 6-й главы «Очерков» мы приходим к выводу, что как
историк средневекового города Дмитрий Моисеевич в конце 20-х годов
текущего века сохранил по большей части вопросов те же позиции в исто-
риографии, которые он занимал в начале XX века и которые оказались
столь плодотворными в смысле влияния на поколение молодых историков.
1 «Очерки из экономической истории Средневековой Европы», стр. 303.
1 «Исторические записки Академии Наук», т. III. Ср. мою статью «О продо-
вольственной политике немецкого города в XIV—XV вв.», появившуюся в 1929 г.
в III т. «Ученых записок» Института истории РАНИОН, и V очерк моих «Очерков
по социальной истории немецкого города в XIV-—XV вв.», 1936.
Академик
Р. Ю. В И П П Е Р
СОЦИАЛЬНЫЕ ИДЕИ ЕВАНГЕЛИЯ ОТ ЛУКИ
Появление в сборнике исследований, посвященных истории средних
'веков — обширного поля занятий Дмитрия Моисеевича Петрушевского,—
моей работы о документе, возникшем в конце периода античного рабо-
владельческого мира, не удивит никого из историков, взгляды которых
поднимаются над условными делениями, основанными на внешнем хро-
нологическом принципе. Все они хорошо знают, что Средние века были
историческим периодом, когда над умами господствовал колоссальный
благочестивый обман (pia fraus), а в этой системе, построенной из теоло-
гических изобретений, подстановок и фальсификаций, сочинения, вклю-
ченные в канон Нового завета, в том числе разбираемое мною евангелие
от Луки, занимали самое видное место.
Не удивит никого из медиевистов и то обстоятельство, что я посвятил
свое внимание историческому памятнику, который по внешнему виду
своему принадлежит к серии так называемых религиозных документов.
Мне часто приходилось беседовать с Д. М. Петрушевским на тему о том,
что такие документы следовало бы ввести как органически необходимый
элемент в изображение социальной эволюции веков; мой друг отвечал
мне на мои предложения, что он не видит в науке настоящего приступа
.к работе такого рода, так как для применения действительно научного
метода в этой области не найдены еще подходящие к делу приемы, не
выработана соответствующая содержанию манера, язык и стиль.
Мне кажется, что мне удалось преодолеть те затруднения, на которые
ссылался Дмитрий Моисеевич, и найти тот «язык», при пользовании ко-
торым религиозные документы становятся первоклассным источником
в описании далеких от нас социальных явлений и в характеристике со-
циальных тенденций различных слоев общества.
В изучении «священных книг» возникающей церкви для историка
наиболее важно выяснить их социальное содержание, их социальный
смысл.
Эти книги представляют собой увещания, наставления, обращенные
к известному кругу верующих (tzlgzoI раНт)та[ a3sX<po[). В них ^по-
ставлены известные моральные и социальные требования и дано оправда-
ние известных форм быта. Это проповедь и законодательство, собрание
правил и сумма утешений.
Историк хочет прежде всего узнать, каково отношение составителей
религиозных документов — литераторов, пропагандистов, публицистов,
учителей, юристов — к таким фактам социальной жизни, как существо-
вание неравенства Между людьми, разделение их на знатных и низкород-
.ных, на богатых и бедных, на господ и рабов. Он ищет ответа на вопросы:
60
Р. Ю. Виппер
были ли христианами выдвинуты новые идеалы, которые бы звали об-
щество к совершенствованию, а правительство — к реформам? Было ли
у христиан основание и право бросать язычникам вызов, обвинять их
в социальной отсталости и косности?
Из времен преобладания религиозного предрассудка и госйодства
властной нетерпимой христианской церкви идет традиция о том, что хри-
стианская проповедь внесла новую стфую демократических и даже со-
циалистических идей. В научной и популярной литературе, независимой
от религиозного предрассудка, повторяются прежние необоснованные
теологические утверждения, определяющие христианство как религию,
благоприятную ожиданиям бедных, трудовых классов, внимательную
к участи рабов.
Подобного рода абстрактные рассуждения остаются недоказанными
и останутся таковыми до тех пор, пока источники не будут подвергнуты
тщательному анализу и проверке. А документы говорят языком весьма
различным, смотря по тому, из какой они происходят страны и эпохи,
из какой среды и обстановки, каким отвечают классовым интересам.
Тут нельзя установить какое-либо единообразие, привести все к одному
знаменателю, и поэтому нельзя говорить о социальной физиономии и со-
циальном влиянии христианства вообще.
Прежде всего надо сделать одно очень элементарное, но никем до сих
пор не применявшееся различение: надо отделить от предшественников
христианства, от направлений 1 века, от сочинений, распространенных
среди сектантов в период их разрозненного, скрытого тайной существо-
вания, их широких неопределенных надежд и упований, не омраченных
тяжкими испытаниями борьбы классов, национальных и социальных
столкновений, — произведения, гораздо более поздние, собственно хри-
стианские, выдвинутые могущественными организациями, открыто вы-
сказывавшими свои взгляды, свои тезисы и догматы, закрепленные в «свя-
щенных» канонических книгах Нового завета (я отношу окончательную
формацию этого сборника к 60-м и 70-м гг. II века).
Для характеристики воззрений первой из этих двух групп мы имеем
два удивительно ярких памятника: «Пастыря Гермы» ('EpuouTtoipTjv) и «Уче-
ние 12 апостолов» (AtSa/ij vwv ЗшЗгха атсостбм»»). Очень непохожие друг на
друга по своей социальной окраске, они объединены своим происхожде-
нием пз Египта, наиболее культурной области Римской империи в на-
чале нашей эры. Я возьму одну страничку из «Пастыря», чтобы дать поня-
тие о гуманном направлении мысли выдающегося публициста этой страны.
Тут мы находим следующую притчу (тгараро/т,, по-латыни similitude,
т. е. поучительная аналогия).
Богатый владелец земли и многих рабов, уезжая в странствование,
поручил одному из своих рабов посаженный им виноградник, наказавши
сделать к нему забор. По возвращении он увидал, что раб не только испол-
нил то, что ему было велено, но также выполол сорную траву, провел
к винограднику воду и безмерно умножил сбор винограда. В восторге
от усердной деятельности раба, господин призывает своего возлюблен-
ного (a-pxTcyj-roc) сына и наследника, а также своих друзей и советников,
святых ангелов, предлагает им дать рабу свободу, сделать его сонаслед-
ником господского имущества (сиух).7)ро»оро<;). Он посылает исполни-
тельному рабу яства со своего стола, которые тот раздает своим това-
рищам; это новое проявление великодушия со стороны раба еще более
укрепляет господина в его решении сделать раба своим наследником.
Как в самой притче, так и в ее истолковании образ сына божия двоится:
он и вечный советник всевышнего (хбрих;) и любимый им естественный
наследник, и он же освобожденный за свои заслуги раб, возведенный
Социальные идеи евангелия от Луки
61
в ранг сына божия после своей трудной работы. Ангел, носящий имя
«пастыря», объясняет Герме: «поле, отданное под виноградник, есть мир,
владетель его — есть тот. кто все создал, раб — сын божий, лозы — на-
род, который им взращен, столбы забора, которым он обнес виноград-
ник,— ангелы божии, поставленные, чтобы править народами, вырван-
ные сорные травы — беззакония, творимые рабами божиими, яства со
стола господского — заповеди, данные народу через сына его; друзья
и советники господина — святые ангелы, первые его создания, наконец,
отъезд господина — тот срок, который оставлен грешникам до раская-
ния вплоть до его пришествия (тгарои<т{а).
Герма не понимает, почему же сын божий должен был появиться в раб-
ском образе? Его наставник объясняет: сын божий не останется в рабском
образе; он получит великую мощь и власть (’EEouaiav рЕуаХтр xal xupioTTjua);
ведь виноградник насадил сам господь, он создал народ (Хаб?) и передал
своему сыну, а сам поставил ангелов для охраны людей; он очистил их
от грехов с великим трудом и тяжелыми усилиями, потому что нельзя
обработать и огородить виноградник иначе, как принявши на себя много
забот и тягостей. После того как он очистил людей от грехов, он пока-
зал им путь жизни, давши им закон, который получил от своего отца.
У меня нет достаточно убедительных слов, чтобы привлечь внимание
всех интересующихся культурой античного мира к данному отрывку
«Пастыря», отметить его значение в области морали и права. Во всей
литературе эпохи существования рабовладельческого общества нет ни-
чего, подобного заключенному здесь прославлению труда и возвеличению
раба как выполнителя усердной, напряженной, свободной от принужде-
ния, созидательной работы; если бог был первым творцом всего сущего,
то теперь второе воссоздание мира, его спасение, очищение и просветле-
ние его провозглашается как дело любимого сына божия, принимающего
рабский образ (замечу, между прочим, что в этой ранней, доевангельской
концепции воплощения божества нет ни малейшего намека на жертвен-
ность, пролитие крови, страдания, мучительную смерть и последующее
воскресение из мертвых, которые станут потом центральным догматом
новозаветного христианства).
Без всякого сомнения, пропаганда религии, принимавшей в круг
своих мечтаний идеализацию раба, в тогдашнем языческом Риме, в Риме
эпохи Клавдия и Нерона, одновременной появлению в Египте Пастыря
Гермы, была немыслима. Тацит драматическими чертами изображает
знаменитый процесс середины 50-х гг. I века, когда на пытку и казнь
повели 400 домашних рабов убитого в своей вилле префекта города Рима,
богатейшего вельможи Педания Секунда; когда в сенате произносились
громовые речи в защиту террора, а прпнцепс расставил по улицам сол-
дат, чтобы охранить судей и палачей от напора плебейства и бедноты,
сочувствовавших рабам. В это время идеолог рабовладельцев, Сенека,
наиболее передовой мыслитель привилегированного класса, решался
только в интимных беседах и переписке со своим другом (Луцилием)
рекомендовать мягкое, лишенное чванства и жестокости обхождение
с рабами; мотивация его состояла в том, что «ведь й рабы — люди, на-
равне с нами подчиненные судьбе». Такое поведение Сенека считал до-
стойным «благоразумия и научной развитости» своего друга (Libenter ex
his qui a te veniunl cognovi familiariter te cum servis tuis vivere: hoc pru-
dentiam tuam, hoc eruditionem decet. Servi sunt? immo homines: immo
contubernales. Servi sunt? immo humiles amici. Servi sunt? immo conservi:
si cognoveris tantumdem in utrosque licere fortunae. Epistol, ad Lucilium,
lib. V, ep. 6).
Если руководиться приведенными характерными выдержками, в эту
62
Р. Ю. Виппер
пору языческий римский Запад отставал в юридических и моральных
понятиях от более просвещенного иудаизованного и эллинизованного
Востока, которому принадлежали сочинения предшественников хри-
стианства.
Во II веке н. э. соотношения язычества и христианства как мораль-
ных и культурно-социальных сил совершенно изменяется: одна идет
вперед, другая отстает и даже обращается вспять, отдается реакции.
Второе столетие нашей эры, которое вместе с тем является и вторым веком
Римской империи, совсем не изучено как эпоха культурного развития
человечества, не получило до сих пор надлежащей исторической оценки.
Я считаю правильным обозначить его как век просветительный. Просвеще-
ние II века н. э.послужило школой и подготовкой гуманизма XVIII века
и остается до сих пор непревзойденным оригиналом последнего: Гай как
политический мыслитель выше, оригинальнее Монтескье, Лукиан как
разрушитель религиозного предрассудка, как атеист, остроумнее, глубже,
решительнее Вольтера.
Гай, величайший из юристов всех времен, начертал в своем руко-
водстве для судей, законодателей и государей следующие монументальные
слова, которые служили воспитанию новейших поколений вплоть до ре-
волюции 1789 года: Естественное право есть то, которому природа научила
все живые существа. Ибо право это не составляет особенности только
человеческого рода, но оно свойственно всем живым существам, которые
родятся в воздухе, на земле и в море. Сюда относится брак мужчины
и женщины, рождение и воспитание потомства. Мы видим, что пользо-
вание этим правом составляет достояние всех животных... В силу обы-
чая, по требованию человеческих нужд, народы, составляющие чело-
вечество, утвердили известные положения: между ними возникли войны,,
следовали пленения и рабство, которое противоречит естественному
праву (ибо согласно естественному праву все люди первоначально рож-
дались свободными) — Instit. tit. II de jure naturali, gentium et civili.
В tit. Ill de jure personarum говорится: ... рабство есть учреждение между-
народного права, посредством которого кто-либо подчиняется чужому
господству вопреки природе (contra naturam). Рабами они назывались
потому, что императоры предписывали продавать пленных и таким обра-
зом сохраняли их, оберегали от смертной казни...
Гай не остался на недосягаемой высоте своего кабинетно-ученого от-
крытия. Он участвует в жизни своего века, который вплотную подошел
к социальной реформе, вытекающей из только что провозглашенного
принципа: В tit. VIII, озаглавленном «De his qui sui vel alieni iuris sunt»,
он говорит: одни лица живут по собственному праву..., другие в подчи-
нении чужой воле; из последних одни подчинены власти родителей, дру-
гие — власти господ... итак рабы находятся во власти господ. Эта власть
входит в состав положений международного права, ибо у всех решительно
народов мы можем заметить, что господа имеют в отношении рабов право
жизни и смерти; п что все, что приобретает раб, достается господину...
Но в наше время никому из тех, кто подвластен нашей империи, не дозво-
ляется без закономерного расследования дела и сверх меры свирепство-
вать против рабов своих. Ибо, согласно конституции божественного Пия
Антонина, тот, кто без законной причины убьет своего раба, подлежит
тому же наказанию, как если бы он убил чужого раба. Дальше Гай пере-
ходит на публицистический тон и посвящает горячую страницу просла-
влению великодушного, просвещенного государя:
«И вообще чрезмерной жестокости господ поставлены пределы кон-
ституцией того же государя. Ибо на запросы некоторых наместников,
провинций, как быть с теми рабами, которые убегают в святые храмы или
Социальные идеи евангелия от Луки
63'
припадают к статуям принцепсов, он предписал, что если господин будет-
изобличен в жестокости, его должно заставить продать раба на хороших
условиях. Это и правильно-, потому что в интересах государства, чтобы
никто не злоупотреблял принадлежащей ему вещью (ne quis re sua male
utatur)».
* Следующие слова находим мы в рескрипте императора к Элию Мар-
циалу: «власть господ в отношении их рабов должна оставаться неогра-
ниченной, и ни у кого из людей не должно отнимать принадлежащее ему
право. Но в интересах самих господ не отказывать в помощи рабам, если
они жалуются на жестокое с ними обращение или голодают, или испыты-
вают невыносимые обиды». — «Поэтому, — пишет император, — рассле-
дуй жалобы тех, кто из рабов Юлия Сабина припадал к статуе моей,
и если обращение с ним было более сурово, чем следовало по справедли-
вости, если ты узнаешь, что они подвергались позору и обиде, распоря-
дись, чтобы они уже не возвращались под власть господина. Этот Сабин,
если нарушит установленный мною, порядок, пусть знает, что его про-
ступок я накажу еще строже».
Гай был современником Юстина, автора «Апологии», поданной им-
ператору Антонину Пию. Для выяснения подлинной, а не фальшиво-
сантиментальной истории христианства нам было бы очень важно
определить отношйше сектантских кругов, защиту которых взял
на себя Юстин в 150—160 гг., к самому актуальному морально-юриди-
ческому вопросу веКа — вопросу о социальной участи рабов, о поднятии
их правового положения. Между тем за те сто лет, которые отделяют
«предшественников христианства» от апологетов, именуемых теперь
открыто и официально «христианами», в жизни сектантов произошли
крупнейшие изменения.
Разрозненные, скрывавшиеся от публичности религиозные кружки
и группировки разрослись в многочисленные общины и появились в боль-
ших городских центрах — Риме, Коринфе, Эфесе, Филиппах и др. Эти
богатые «церкви» (dxxXvjaiai) стали стремиться к организации в обще-
имперский союз и находились между собой в оживленной переписке.
В случайном кусочке этой переписки — послании Игнатия к Поли-
карпу, документе, сохранявшемся как свидетельство о самом старинном
мученике, — вопрос об отношении влиятельных и богатых христианских
кругов к самой основе рабовладельческого права встает сразу во весь
рост. Тут епископы, руководители общин, приходят к общему решению
отвергнуть требование рабов о выкупе их на свободу из средств местных
общинных касс; взамен того они находят нужным напомнить рабам о не-
обходимости строжайшей дисциплины и безусловного выполнения ра-
бами их прирожденных обязанностей.
Разве в этом красноречивом отрывке не заключается для нас, исследо-
вателей, толчок к анализу всех документов Нового завета с точки зрения
суждения о социально-культурном и моральном мировоззрении его со-
ставителей, авторов и редакторов «священных книг»? Я решился сделать,
первый опыт такого пересмотра на евангелии от Луки, слывущем за самую
«демократическую» из книг этого сборника.
Мне кажется, я вправе сказать, что этот любопытнейший документ
до сих пор не изучался со стороны его классового характера, его социаль-
ной физиономии.
Отметим сначала некоторые особенности евангелия от Луки, которыми
оно выделяется из других евангелий.
В так называемых «заповедях блаженства» — прославлении бедных
и угнетенных, которым принадлежит царство небесное, мы читаем у Луки
вариант: «блаженны нищие» (pax-iptoi oiTt-Moyoi VI, 20) в отличие от Мат-
64
Р. Ю. Виппер
фея, провозглашающего: «блаженны нищие духом» (V, 3), что пред-
ставляет собой прославление юродства, простоватости, духовного
смирения.
Далее Луке принадлежит угроза богачам, помещенная после прослав-
ления нищих, голодных и нуждающихся: горе вам, богатые, ибо вы от-
странили обращенный к вам призыв (tt(v 7tapdx>.7)civop.wv VI, 24). С тою'же
поучительной целью приводит Лука и притчу о богатом и Лазаре (XVI.
20—31), встречающуюся единственно в его евангелии.
В рассказе, заимствованном, как похоже, из старинной иудейской
хрестоматии, высказывается не новая какая-либо моральная истина,
а давнишнее, традиционное предостережение богатым. Беспечный, же-
стокий к бедным богач попадает в ад, а лежавший у порога его дворца
нищий, увечный Лазарь — в рай, прямо в лоно Авраамово. Объятый
адским пламенем, богач молит Авраама послать к нему Лазаря смочить
пальцем высохшие губы, а главное — отправить преображенного в святого
бывшего нищего к его, богача, братьям, продолжающим грешную жизнь.
В ответ на эту просьбу Авраам напоминает, что у них есть Моисей и про-
роки, которых богатые люди не слушают и совершенно забыли.
Оригинальность автора евангелия сказалась лишь в том, что в под-
ходящем, как ему подумалось, месте, он вставил красивый старинный
анекдот.
Следующие выражения в главе XII, 32—3, говорящие о бедности
и помощи бедным, обращены, в виде советов, к богатым людям: «не бойся,
что тебе принадлежит малое стадо (noipviov), потому что Отец обещал
вам дать царство (подразумевается «небесное»); продавайте имущества
свои и раздавайте милостыню». Или еще такое напоминание (XIV, 12—14):
«когда устраиваешь хорошее угощение, не зови своих друзей и своих
братьев, родственников и богатых соседей — в ожидании, что они отве-
тят тебе приглашением со своей стороны, и ты будешь вознагражден.
Но когда устраиваешь пиршество, зови бедных, увечных, слепых, хро-
мых, и блажен будешь, что не могут воздать тебе; и воздастся тебе в воскре-
сении праведных».
Если мы прибавим к этим своеобразным чертам евангелия от Луки
еще повторяемый автором, наравне с другими евангелистами, эпизод
о богатом юноше, огорчившемся, когда Иисус предложил ему продать
все имущество и раздать деньги нищим, то этим будут исчерпаны все
«демократические» мотивы разбираемого евангелия.
Этим пяти-шести разрозненным светлым пятнам совершенно про-
тиворечит общий тон социальной картины, заключающей в себе не только
оправдание богатства, но и прославление его, если оно служит благо-
честивым целям.
За исключением наивного юноши, которого Иисус озадачил внезапным
требованием аскетизма, сам направляясь со своими учениками на пир-
шество к богатому мытарю, никому владеть и пользоваться имуществом,
как бы оно ни было велико, не возбраняется. Когда Иисус призывает
в число апостолов мытаря Левин, тот, правда, немедленно покидает свой
деловой стол (teVuviov) и следует за великим учителем, но зто вовсе не
означает, что он должен отказаться от своих богатств: в тот же вечер
он устраивает пиршество для Иисуса и его учеников. Угощение здесь
очень обильное, на пиршество приходит множество мытарей (о/Хо<; teXwvwv
поХб?). Это сборище вызывает ропот фарисеев, указывающих на не-
совместимость пророческого достоинства учителя с его «возлежанием»
у грешников.
Очень своеобразно трактована в евангелии от Луки тема о доброде-
тельном богаче Закхее — другом, уже добровольном, почитателе Иисуса.
Социальные идеи евангелия от Луки
65
Рассказ (XIX, 1.—10) следует почти непосредственно за беседой Иисуса
с апостолами, в которой он развивает ту мысль, что богатому человеку
очень трудно войти в царство небесное. Встреча с Закхеем, «начальником
мытарей» (apxiTeX<uv7]<;) и очень богатым человеком, как бы опрокидывает
только что развитую теорию и указывает обходный путь для оправдания
богатства п спасения души богатого.
Сцена происходит в Иерихоне. Иисус через головы тесно его окру-
жающей толпы замечает влезшего на дерево малорослого Закхея и сам
напрашивается к нему в гости. Как уже раньше бывало, противники
поднимают ропот и обвиняют учителя в том, что проповедник истины
идет к грешникам. На этот упрек отвечает сам Закхей, как бы по вдохно-
вению свыше, называя Ипсуса Господом (хорю?) и объявляя во всеуслы-
шание, что отдает половину своего имущества бедным, а если кого обидел
на суде, то вознаграждает его вчетверо. Иисус, в свою очередь, считая,
что содеянное богачом согласно с его собственной божественной волей,
заявляет в торжественном тоне: «сегодня объявилось спасение дому сему,
потому что ты сам стал сыном Авраамовым».
Лучшего оправдания богатства, при условии выполнения богачом
филантропической обязанности, нельзя было и придумать. Впоследствии
для пуритан и квекеров — банкиров и ростовщиков — зто место слу-
жило драгоценнейшей цитатой, возвеличивавшей именно их, богатейших
финансистов, на степень излюбленных сынов божиих.
Особенно красноречив в смысле прославления богатства язык притч.
У Луки есть притчи, общие с другими евангелистами, но есть и свои осо-
бые притчи, и все они, как на подбор, претендуют на внимание финан- ’
совых магнатов, крупных землевладельцев, ростовщиков, обладателей
огромных денежных сумм, сокровищ. Тут маленькому человеку и даже
обладателю среднего достатка не над чем задуматься, не из чего извлечь
для себя поучение.
Своеобразна сама манера преподнесения моральных правил. В гл. XII,
15 и след, говорится: «берегитесь любостяжания, ибо жизнь человека
не зависит от изобилия его имения». В качестве предостережения рас-
сказывается притча о богаче, пришедшем в восторг от обильного урожая
на своей земле и решившем сломать свои житницы, построить новые,
большие по размерам, собрать в них весь хлеб, все свое добро и сказать
самому себе: «душа, много добра лежит у тебя на многие годы; покойся,
ешь, пей, веселись». Все прекрасные надежды богача обрываются гроз-
ным окриком бога: «безумный, в эту ночь душу твою возьмут у тебя;
кому же останется то, что ты приготовил?»
Нельзя не заметить, что здесь пример обезумевшего от стихийной
удачи богача выбран для усиления эффекта, что притча носит характер
иронии, насмешки над чванством и беспечностью только некоторой группы
богатых людей, а вовсе не целого класса таковых. Этим конкретным слу-
чаем автор вовсе не хочет иллюстрировать бесплодность, ненужность
богатства вообще; нет — он говорит только о бестолковом обладателе
земных благ. В других притчах, и при том рритчах особенно веских и
внушительных, говорится с почтительностью об архибогатых, властных,
умелых в делах, предусмотрительных и требовательных обладателях
крупных имуществ и огромных денежных сумм. Эти финансовые ари-
стократы — верх разумности и могущества — ставятся в образец всему
свету.
Таков магнат, изображенный в знаменитой притче о расчете с рабами,
которым при отъезде господина были поручены денежные суммы
(у Луки — XIX, 12—27 — розданы мины серебра, у Матфея — XXV,
14—30 — таланты; притча пользуется популярностью в варианте Мат-
5 Средние века, выл. 2
66
Р. Ю. Виппер
фея, где неверный раб зарывает данный ему талант в зе.Млю). В этой
притче интересно не только общее моральное заключение, но и отдельные
детальные выражения бытового и технического характера..
- Уезжает «добывать себе царство» (PaoiXstav) человек высокого рода
(euyevfy;). Он призывает своих десятерых рабов и дает им десять мин
с приказом употребить их в оборот (тграуцатеосасбе), пока он не вернется.
Но его сограждане ненавидели его (epicouv) и отправили вслед за ним
посольство, сказавши: «не хотим, чтобы он царствовал над нами». И когда
он возвратился, получив царство, то велел позвать рабов, которым дал
серебро (арууpiov), чтобы узнать, кто сколько приобрел в оборотах (тк; ti
Зьетграуцатебсато). Пришел первый раб и сказал: «господин, твоя мина
принесла 10 мин». И сказал ему господин: «хорошо, добрый раб (ауабг-
ЗоЗХе)! За то, что ты в малом был верен, возьми в управление 10 городов».
Подошел второй раб со словами: «господин, твоя мина принесла 5 мин»,
а третий сказал: «господин, вот твоя мина, которую я хранил завернутой
в платок (ev couSap-w), ибо я боялся тебя, потому что ты человек жестокий
(aucTTjpo?), берешь, чего не клал, и жнешь, чего не сеял». Господин ска-
зал ему: «твоими устами буду судить тебя, поганый раб (тгоущрё 8о5Хе); ты
знал, что я человек жестокий, беру, чего не клал, и жну, чего не сеял.
Отчего же ты не отдал моего серебра менялам в оборот (то apyupiov етг»
тт(у T<;pa7ti^av), чтобы я, пришед, получил его с прибылью» (cuv тсхсо avenpaSa
ao-rc). И сказал окружающим: «возьмите у него мину и дайте имеющему
10 мин». Ему сказали: «господин, у того уже есть 10 мин». А он на это:
«говорю вам, что всякому имеющему дано будет, а у неимеющего отни-
мется и то, что имеет; врагов же моих, тех, которые не хотели, чтобы
я царствовал, приведите сюда и избейте передо мною».
Богатый хозяин вырастает адесь в грозного судью, регулирующего
социальный порядок и экономические отношения, притом в духе безгра-
ничного деспотизма.
Крупной личностью изображен (XVI, 1—8) и тот богач, который
хочет отставить оклеветанного перед ним управляющего (oixovcpo<;); по-
ведение дворецкого, испуганного предстоящим лишением заработка и
заставляющего должников писать ложные расписки, показывает, что
главный доход господина состоял в отдаче денег под проценты, следо-
вательно, он был ростовщиком.
Притча в VII, 41—43 определенно называет главное действующее
лицо заимодавцем (yxveioTfc), который готов простить своим должникам
(Xpew'-peiko-rai) одному 300, другому 30 динариев. AavsioTV]? и /peaxpeiXoTai—
технические термины.
Сам господь-бог характеризуется как крупный собственник, отдаю-
щий большой виноградник свой землеробам (yewpyoi) и посылающий
для получения с него доходов своих рабов, одного за другим.
Как нельзя более ясна та классовая среда, из быта которой выбирает
Лука свои примеры; ясно, каких деятелей, представителей какой профес-
сии ставит он в образец своим читателям. Христианская церковь за дол-
гое время своего господства до такой степени приучила видеть в притчах
«духовный» смысл, толковать «зарывание таланта в землю», как неис-
пользование человеком дарованных ему богом способностей, что нам
и сейчас трудно переменить точку зрения и оценить заключенные в прит-
чах советы и наставления в их реальном, бытовом значении. А между
тем это совершенно необходимо сделать.
Евангелие как Луки, так и Матфея говорит о самых.настоящих зай-
мах, об отдаче денег в рост, об операциях у меняльного стола, о согла-
шениях кредиторов с должниками, о взыскании с подчиненных рабов
порученных им сумм, о наказании неверных или неисправных делопроиз-
Социальные udeif евангелия от Луки 67
водителей, и говорит потому, что обращается с увещаниями к заинтере-
сованным во всех этих делах лицам, потому что хочет утвердить их вла-
дельческое право, создавая этому праву новые гарантии в виде филантро-
пических уступок.
Автор евангелия вполне сознает, что финансовая аристократия не
пользуется симпатиями широких общественных кругов, не любима и
своими подчиненными. Восседая в качестве судьи над рабами, господин
сам признает свою жестокость и несправедливость. Образцовые финан-
совые дельцы являются и самыми суровыми рабовладельцами. Во всем
евангелии от Луки нет ни единого слова сочувствия к участи рабов, ни-
какого призыва к мягкому с ними обращению. Различаются только две
категории: рабы верные и неверные; единственной добродетелью раба
признается его исполнительность, покорность воле господина.
Раб не такой человек, как другие, как свободные: его назначение —
вечная безысходная работа. В гл. XVII. 7—10 мы читаем: «кто из вас,
имея раба пашущего или пасущего, по возвращении с поля, скажет:
поди скорее, садись за стол? — Не думаю. Напротив, не скажет ли ему:
приготовь мне поужинать и, подпоясавшись, служи мне. пока буду есть и
пить, а потом ешь и пей сам? Так и вы, когда исполните все повеленное
вам, говорите: «мы — рабы, ничего не стоящие, потому что сделали то,
что должны были сделать».
Эти жестокие слова вложены в уста самому Иисусу: тут равнение
идет не от свободного к рабу, а от раба к свободному, раб всегда стоит
на последнем месте, даже в глазах спасителя душ.
На вопрос апостола Петра, как должны готовиться к приходу сына
человеческого и наступлению царства небесного, Иисус не находит луч-
шего ответа, как сравнение с усердием рабов, которые все время на ногах,
не знают ни сна, ни отдыха, только бы не упустить малейшей прихоти
господина.
Мы читаем в гл. XII, 36—38: «будьте подобны людям, ожидающим
возвращения господина с брачного пиршества, дабы, когда придет и по-
стучит, тотчас отворить ему. Блаженны рабы те, которых господин, при-
шед, найдет бодрствующими; истинно говорю вам, (раб) препояшется
и посадит (господина) и, походя, станет служить ему. И если придет
во вторую стражу и в третью стражу придет и найдет их так, то блаженны
рабы».
• Тему о рабе, неусыпно бодрствующем, Иисус развивает без конца,
предостерегая рабов от нарушения своих обязанностей угрозой тяжкого
наказания. Мы читаем (гл. XII, 42—48): «кто верный и благоразумный
домоправитель (тгк?то<; oixovcpo? xai <рр<тцо<). которого господин поста-
вил над слугами раздавать им в свое время меру хлеба? Блажен тот,
которого господин его, пришед, найдет поступающим так: истинно го-
ворю вам, что над всем имением поставит его. Если же раб тот скажет
в сердце своем: не скоро придет господин мой, и начнет бить слуг и слу-
жанок, есть и пить и напиваться — то придет господин раба в день, в ко-
торый он не ожидает, и в час, в который он не думает, и рассечет (Si/o-
TO(jnrtGEi) его и подвергнет его одной участи с неверными. Раб же тот, кото-
рый знал волю господина своего и не был готов и не делал по воле его,
бит будет много, а который не знал и сделал достойное наказания, бит
будет меньше. И от всякого, кому дано много, много и потребуется, и
кому много вверено, с того больше и взыщется».
По поводу последней фразы, которая пользуется большой популяр-
ностью не только в религиозной, но и в светской литературе, нельзя не
заметить, что она мало вяжется с предшествующим содержанием и как бы
случайно пристегнута к рассуждению о неизбывных обязанностях рабов
ъ8
Р. К). Bfannep
Этот прием дает понятие о компилятивной манере составителя евангелия.
У него был подбор звучных изречений, красивых формул, которые он
старался разместить по страницам своего произведения, что, однако, не
всегда делалось удачно.
Другой пример неподходящего помещения афоризма представляет
притча об устроителе богатого ужина, на который он приглашал гостей,
но, не встретив отклика, велел звать всех встречных, кого найдут на
улицах и площадях, В варианте у Матфея (XIV, 2—14) устроитель ужина
(царь), заметив, что на одном из случайных гостей нет брачной одежды,
< внезапно распаляется гневом и велит выбросить дерзкого во тьму кро-
мешную, где будет плач и скрежет зубовный». У Луки нет этого прискорб-
ного, плохо мотивированного эпизода, и сцена заканчивается замечанием
хозяина: «никто из тех званых не вкусит моего ужина». У Матфея к этой
притче присоединена не вяжущаяся с ней логическая мораль: «ибо много
званых, да мало избранных» (rcoXXoi уяр eioi xXtjtol, oXiyoi 8г exXextoi).
Возвращаясь к материальному содержанию разбираемого текста, я дол-
жен еще раз напомнить, что в евангелии от Луки идет речь о самом суровом,
ничем не смягченном рабовладельческом праве. Сколько бы ни читали рабу
таких красноречивых страниц о его священных обязанностях, утешения
они не могли принести никакого.
Все нравоучения, все примеры отвечают мировоззрению людей бога-
тых, никогда и ни в чем не нуждающихся. Мораль евангелия опирается
на незыблемое право частной собственности.
Внимательно вчитавшись в текст этого произведения, вдумавшись
в общий смысл изображенной в нем бытовой картины, приходишь к пони-
манию тех немногих «демократических» строчек, которое там и сям вста-
влены в основную структуру сочинения. Возглас о блаженстве нищих,
перенесение в рай бедного увечного Лазаря, упреки по адресу богачей,
пренебрегающих раздачей милостыни, все это — крохи с роскошного
стола, уступки общественному мнению, которое в эту пору было увлечено
• филантропической модой. Это даже не угроза богатым, а скорее наставле-
ние им, как надо всего разумнее пользоваться своими сокровищами,
как застраховать себя от зависти толпы, от жадности обездоленных.
Таким образом, в определении социальной физиономии, классового
характера евангелия от Луки у нас не должно быть никаких сомнений.
Это — руководство для владельческой, преимущественно денежной ари-
стократии. Но оно замечательно еще тем, что дает материал для опреде-.
ления ближайшей специфической профессии своих читателей.
Нам следует изучать евангелие от Луки, как произведение текущей
литературы. Сопоставление с Юстином, написавшим около 160 года «Раз-
говор с Трифоном иудеем», позволяет нам определить момент, когда было
составлено и занимающее нас евангелие. Это было время, когда происхо-
дил полный разрыв бывшей иудейской секты с консервативным иудей-
ством, еще не отказавшимся от веры в восстановление храма, когда гре-
мела полемика религиозных партий. Евангелие от Луки можно назвать
наиболее антииудейским из сочинений, принятых в канон Нового завета:
вражда к иудейству, насмешка над иудейством в нем выражены еще резче,
чем у Юстина.
Консервативное иудейство, с которым спорят ученики и последова-
тели Иисуса, воплощено в фигурах фарисеев и с ними связанных книж-
ников (•ypap.p.aTsi?); им противопоставлен новый народ божий, новые
Избранники, которых евангелист демонстративно называет мытарями
и грешниками (xsXwvai xal apapwXoi). Иисус бросает вызов первым: он
пришел, чтобы звать к покаянию, исцелять и спасать не праведников,
а грешников.
Социальные идеи евангелия от Луки
69
Обозначение фарисеев и книжников праведниками надо, конечно,
понимать в смысле злой иронии. В другом месте евангелия фарисеи
названы сребролюбцами (XVI, 14); о чванстве и корыстолюбии книжни-
ков мы читаем: «остерегайтесь книжников, которые любят ходить в длин-
ных одеждах и любят приветствия в народных собраниях, председатель-
ство в синагогах и предвозлежания на пиршествах, которые поедают
дома вдовьи и лицемерно долго молятся. Они примут тем большее осу-
ждение» (XX, 46—47).
Таким же полемическим задором и намеренным преувеличением звучит
и знаменитая притча о фарисее и мытаре (XVIII, 10—13). Здесь напы-
щенный гордостью фарисей благодарит господа бога за то, что тот сотворйл
его непохожим на этого вот мытаря, так как он, праведник, постится
два раза в неделю, платит десятину со всех своих доходов. В это время
стоящий в стороне мытарь, смиренно понурив голову, признает себя
грешником и молит бога лишь о прощении ему грехов.
На нас теперь эта картинка производит впечатление карикатуры,
соединенной с дружественным шаржем. Да это и в свое время было сати-
рическим преувеличением; оно свидетельствует о крайнем раздражении
религиозных партий, оно как бы выхвачено из самой гущи жизни, из оже-
сточенных столкновений. Мы стоим в самом центре актуальности 50-х
и 60-х годов II века. По этому поводу я должен напомнить, в какой
мере, ошибались представители рационалистической школы, когда поль-
зовались данным евангелием для восстановления исторической дейст-
вительности 30-х годов I века, куда относится деятельность Иисуса.
Автор евангелия от Луки, правда, более всех писателей Нового завета
озабочен установлением исторических дат к жизни Иисуса, но в данном
случае он позволяет себе недопустимый анахронизм, заставляя великого
проповедника новой морали вращаться в среде мытарей, т. е. сборщиков
податей, менял, ростовщиков, служивших интересам римской админи-
страции и вызывавших презрение и ненависть со стороны патриотически
и националистически настроенных иудеев.
В эпоху, предшествующую восстанию 66 года, когда большинство
населения Иудеи горело негодованием против иноземных притеснителей-
римлян и их палестинских пособников, поведение Иисуса, как оно пред-
ставлено в евангелии, его нападки на фарисеев, возглавлявших патрио-
тическую партию, его дружба с предателями отечества были бы бесцель-
ной и необдуманной бравадой.
Евангелист или не представлял себе вовсе исторической действитель-
ности первой половины I века, или не хотел считаться с подлинными
фактами этого времени, будучи занят только своей антииудейской тен-
денцией. Так или иначе, он переносил назад, на эпоху, отстоявшую от него
на 120—130 лет, и объекты спора своего времени и фигуры участников
этого спора. Олицетворенному в виде фарисеев и книжников иудейству
он противопоставлял олицетворенное под именем мытарей и грешников
христианство и заставлял актеров своей драмы разыгрывать столкнове-
ния на почве дореволюционной Иудеи.
Из всего сказанного я делаю такое заключение: мы должны раз на-
всегда отказаться от пользования евангелиями, как' источником для
восстановления исторической действительности I века. Историческая
ценность его состоит в том, что оно отражает с необыкновенной отчетли-
востью идеи и настроения своей эпохи, т. е. середины II века.
В чем же состоял спор между отвергнутым, по понятию евангелиста,
бывшим избранным народом и новыми избранниками божиими? В чем
обвиняются фарисеи и книжники и какую новую мораль проповедует -
великий учитель?'— Они не пошли на первый призыв к покаянию, исхо-
70
Р. Ю. Виппер
дивший еще от проповедника пустыни Иоанна Крестителя; не хотят
они и теперь принести покаяние, замыкаясь в гордом сознании своей
гфаведности. тогда как смиренные грешники открывают свою душу при-
шедшему исцелять людей спасителю. Вина их в том, что они цепляются
за обрядность, за формализм, за сухой, безжизненный этикет.
В столкновениях с фарисеями и с книжниками видное место занимает
вопрос о том, следует ли соблюдать субботу. С особенным ударением со-
вершает Иисус чудеса исцеления именно по субботам, чтобы иметь случай
сказать, что добрые дела милосердия, помощи страждущим угоднее богу,
чем исполнение формального закона, запрещающего в священный празд-
ничный день сдвигаться с места. Отсюда окрик: «подавайте лучше мило-
стыню из того, что у вас есть» (XI, 41).
Но не только по такому важному поводу, где можно уязвить против-
ника за бездушие и жестокость, нападает Иисус на узких законников,
фарисеев и книжников. Он как бы ставит себе целью бить по обрядности
во что бы то нп стало, даже там, где исполнение закона сводится к пра-
вилу приличия. Так, например, Иисус демонстративно не исполняет
обычая умывания рук, когда приходит на обед к фарисею. Получается
впечатление, что первый наглядно проводимый принцип новой морали,
проповедуемой великим учителем, состоит в том, чтобы выйти из рамок
стеснительного закона, отрешиться от внешних, чисто материальных
обрядов и вести жизнь свободную, не загороженную пустыми церемо-
ниями, посвященную выполнению добрых порывов души.
Естественно, что такая интерпретация борьбы с обрядностью, букво-
едством и законничеством вызывает со стороны противника обвинение
Иисуса и его учеников в потворстве беззаботной, вольной жизни, далекой
от всякого покаяния и опасной для добродетели. Доходит до того, что
Иисусу и его последователям противопоставляют истинного аскета
Иоанна, который проповедывал отречение от материальных благ. Иисус
ссылается на общераспространенные разговоры: «вот пришел Иоанн
Креститель: ни хлеба не ест, ни вина не пьет; и говорите: в нем бес. При-
шел сын человеческий: ест и пьет, и говорите: вот человек, который любит
есть и пить вино, друг мытарей и грешников» (VII, 4).
Иисус не может, да и не старается отстранить это обвинение; он гово-
рит с известным задором: можете ли вы заставить сынов чертога брачного
поститься, когда с ними жених (V, 31).
Все эти пререкания — собственно только цветы полемики и не стоят
на высоте серьезных моральных тем. Это только протест против форма-
лизма, мелочной, внешней придирчивости. Позднейшие поколения, ко-
нечно, искали выражения новых, глубоко моральных требований, кото-
рые по существу отличались бы от старых предписаний нравственности.
В беседе с юношей, который хочет сделаться его последователем,
Иисус сам формулирует мораль моисеевых скрижалей (XV1I1, 20): ты
ведь знаешь заповеди — не прелюбодействуй, не убий, не укради, не
лжесвидетельствуй, чти отца твоего и мать твою (у Матфея — XIX, 19 — к
этому прибавлено: «люби ближнего, как самого себя» — эта заповедь при-
писана таким образом ветхому завету, вопреки общераспространенному
мнению, будто христианство впервые подняло призыв любви к ближнему).
Что же противопоставляет Иисус этой традиционной морали? Если
не считать молниеносного требования наивному юноше — продать все
имущество и раздать в виде милостыни бедным, требования, которое
тотчас же отметается, как необязательное для массы людей, — отличие
новой морали от ветхозаветной состоит в советах проявлять наиболь-
шую, какая только возможна, незлобивость и уступчивость, не ожидая
взамен никакой благодарности.
Социальные идеи евангелия от Луки
7 1
В гл. VI, 27—36 мы читаем: «любите врагов ваших, благотворите
ненавидящих вас, благословляйте проклинающих вас и молитесь за оби-
жающих вас. Ударяющему тебя по щеке подставь и другую; и отнимаю-
щему у тебя верхнюю одежду не препятствуй взять и рубашку. Всякому,
просящему у тебя, давай и от взявшего твое не требуй назад. И как хо-
тите, чтобы с вами поступали, так и вы поступайте с ними».
«И если любите любящих вас, какая в том заслуга? Ибо и грешники
любящих их любят. И если делаете добро тем, которые вам делают добро,
какая в том заслуга? ибо и грешники то же делают. И если взаймы даете
тем, от которых надеетесь получить обратно, какая в том заслуга?
Ибо и грешники дают взаймы грешникам, чтобы получить обратно
столько же. Но вы любите врагов ваших и благотворите и взаймы
давайте, не ожидая ничего, и будет вам награда великая и будете
сынами всевышнего, ибо он благ и к неблагодарным и злым (cti аитб?
Хртоатб с, ecTw гтг> тоо<; ауарЕстои- 7rov7]poo<;). Будьте милосерды, как
и отец ваш милосерд».
Последние странно звучащие фразы, рекомендующие непротивление
злу на том основании, что сам всевышний снисходит к злобе и неблаго-
дарности, ослабляют значение новых правил нравственного поведения.
Эти добрые советы противоречат общему описанию жизни, выступающей
так ярко во всех отдельных реальных эпизодах, в подборе нравоучительных
притч*, в практике жестких, беспощадных взысканий, в принуждении подчи-
ненных служащих и рабов к изнурительной беспрерывной работе и т. д.
Автор настаивает на том, что целитель душ пришел не к мнящим себя
праведниками, а именно к грешникам, что он снисходителен к грехам,
только бы встретить со стороны грешников покаяние. Обилие грехов
и тяжесть их — только лишний мотив к тому, чтобы проявить всепро-
щение. Он и самого всевышнего готов представить в виде великодушного
заимодавца, который прощает двум должникам их долги. Иисус задает
своим ученикам по этому поводу почти детский вопрос о том, кто будет
более благодарен такому кредитору: тот ли, кто задолжал 500 денариев,
или тот, кто занял 50 денариев.
И всюду автор вспоминает в первую голову о любезных его сердцу
кредиторах — «мытарях», которые явно занимали в обществе привиле-
гированное положение. Первое и как бы предварительное крещение
и покаяние у Иоанна Крестителя изображено в таких словах (VII, 29):
«и весь слушавший его народ и мытари создали славу богу, крестившись
крещением Иоанновым».
В покаянии и крещении (III, 7—16) не принимают участия фарисеи
и книжники, остальная же масса разделена на социальные категории ,
с определением особых приходящихся на каждое сословие заповедей.
На вопрос плебеев (о/Хо?): «что нам делать?» Иоанн отвечает: «у кого
из вас две одежды, тот дай неимущему, у кого есть пища, делай то же
самое». Высшим двум сословиям Креститель ставит гораздо более уме-
ренные и притом специфические требования; мытарям на тот же вопрос
он отвечает: «ничего не требуйте более определенного вам»; воинам
(a-rpaTe»6p.evoi) он говорит: «никого не обижайте, не клевещите и доволь-
ствуйтесь своим жалованьем».
Мне кажется, что социальная картина, отразившаяся в евангелии
от Луки, вполне ясна; отчетливо выступает и тенденция, которая вдох-
новляет автора. Это — руководство для денежных людей, образующих
верхушку в христианских общинах, притом таких, которые живут в об-
становке крупного городского центра, где происходит широкий непре-
рывный обмен.
Автор этого Домостроя мытарей, как можно было бы назвать еван-
72
Р. Ю. Виппер
гелие от Луки, разумея под условным термином -rekwvai денежную ари-
стократию, вполне сознает трудность и, так сказать, деликатность своей
задачи.. Не забывая ни на минуту об интересах того класса и той профес-
сии, для которой он пишет руководство, он, однако, считает нужным
сделать уступки другим социальным группам, исповедующим другие
направления религиозной мысли. Так, его возглас «блаженны нищие»
имеет в виду доставить удовлетворение эбионитам, которые прославляли
бедность, считали скудость быта состоянием, особенно угодным богу и
близким к достижению райского блаженства. Этот афоризм можно и так
понимать: «блаженны эбиониты!»
Предложение, сделанное архибогатому юноше — продать все иму-
щество и раздать деньги нищим, есть уступка направлению, еще более
крайнему, проповедывавшему полный и последовательный аскетизм,
предвещавшему близящееся монашеское движение.
Наконец, в евангелии от Луки принято во внимание и настроение
группы смиренников, пораженцев, упадочников, отчаявшихся в жиз-
ненной борьбе, искавших покоя в бездействии, принявших своим девизом
«непротивление злу».
Составители канона священных книг, среди них автор евангелия,
озабоченного участью «мытарей», не могли отстранять широко рас-
пространенные направления, защищавшие интересы бедных; напротив,
их надо было привлечь на свою сторону, прикинуться их союзниками
и единомышленниками, чтобы не прослыть самим эгоистами, чтобы скрыть
существо своей собственной «мытарской» позиции. Отсюда компромиссный
характер евангелия от Луки, отсюда противоречия и нескладности, кото-
рые в свое время пропускал без^ внимания благочестивый читатель, но ко-
торые постороннему беспристрастному наблюдателю бросаются в глаза.
После внимательного анализа документа историку становится понят-
ной композиция евангелия: оно составлялось искусным политиком-
компилятором, исходившим из интересов влиятельной социальной группы,
стремившейся утвердить свое господство, пользовавшейся в широкой
мере демагогическими приемами.
Своеобразие религиозных документов состоит в том, что их авторы,
говоря о благах воображаемого потустороннего мира, не могут отре-
шиться от современных им отношений, от будничных забот, от своей бли-
жайшей обстановки. Они сами рисуют нам свои портреты, открывают
свои интимные надежды и опасения.
Иначе и быть не могло. Ведь прекрасная жизнь в раю обещана как
награда за хорошее поведение в здешнем мире. Естественно, что идеали-
зация будущего постоянно сбивается на исправление настоящего, благо-
честивая проповедь становится всесторонне обдуманным «Домостроем».
Евангелие от Луки ярко рисует нам ту общественную группу, кото-
рая образовалась в центре империи и начала слагаться в христианскую
церковь, объявившую себя католической, т. е. вселенской. Уже в следую-
щем, III веке она вступила в борьбу с империей.
Автор евангелия от Луки, сам того не подозревая, дал нам программу
и изобразил первые шаги организации, которая*в течение почти двух
тысячелетий называлась смиренно и мистически государством божиим,
общиной не от мира сего, а на самом деле действовала как властолюби-
вейшая, богатейшая, тираническая социально-политическая сила.
I Н. П. ГРАЦИАНСКИЙ]
К ТОЛКОВАНИЮ ТЕРМИНА VILLA В САЛИЧЕСКОЙ ПРАВДЕ
Вопросу о значении термина villa в Салической Правде, тесно свя-
занному с более общим вопросом о земельных отношениях франков в ран-
ний период их истории, посвящена, как известно, обширная литература.
Настоящая статья не имеет целью разбор этой литературы и рассмотре-
ние хозяйственных отношений франков во всей их сложности. Автор
намерен лишь высказать свои соображения по поводу толкования неко-
торых спорных текстов Салической Правды, в особенности наиболее
спорного из них — титула XLV de migrantibus, чтобы попытаться выяс-
нить таким путем некоторые черты хозяйственной жизни франкской
деревни конца V века.
Прежде всего несколько слов о той хозяйственной обстановке, в ко-
торой проходила жизнь салических франков во время редактирования
их Правды. Франки селились на заброшенной галло-римской террито-
рии (in егето), среди больших лесных массивов, где очень редко попада-
лось местное население. Уже одно то обстоятельство, что франки не брали,
в противоположность другим осевшим на римской территории варварам,
землю у местного населения, говорит о земельных просторах между ниж-
ним Рейном и Соммою. Обилие пустых земель и лесов налагало печать
на все хозяйство приливавших от Рейна франкских поселенцев, сообщая
своеобразный характер и их скотоводству и их земледелию. Скот часто
ходил на воле без пастуха, о чем определенно свидетельствуют статьи
Салической Правды, в которых говорится о свинье пли быке — вожаках
стада 1 или о жеребцах-производителях с их табунами. 1 2 Не только эти
вожаки, но и обычный скот (даже мелкий) носил иногда колокольчики,3
чтобы не затеряться в лесных угодьях. Коней пускали на волю спутан-
ными.4 s Пахотные поля, надо полагать, представляли распаханные лесные
поляны или заимки в лесу, беспорядочно разбросанные в разных местах,
в зависимости от того, где легче можно было захватить землю под пашню.
Эти разбросанные поля обносились изгородями,6 что являлось совершенно
необходимым при беспастушном скотоводстве. Все же случаи захода
скота на нивы были обычным явлением, о чем определенно свидетель-
ствует целый ряд статен Салической Правды, говорящих о потраве.*'
1 Lex SaL, II', 11: XXVII, V, III, 4- — Все ссылки п тексты из Lex -а!, даются
по изданию Behrend'a, 2 Aufl. 1897
2 Ibid., XXXVIII, 3.
8 Ibid., XXVII, 1—2. — Ср. Addit. 1 у Behrend'a, p. 46.
* Ibid., XXVII, 3.
s Ibid., XXXV, 1. —Ср. IX. Addit. II у Behrend'a, p. 18.
8 Ibid., IX, XXVI1,. 5.
74
Н. П. Грацианский
Огораживались не только поля, но и луга 1 в виду той же практики бес-
пастушного скотоводства.
Спрашивается, какой характер носили при такой хозяйственной об-
становке поселения франков? Очень важные косвенные данные о вели-
чине и характере франкских поселений содержатся в тех постановлениях
Салической Правды, которые называют количество голов скота при краже
того или иного стада. Несомненно, что при казуистичности Правды в ней
отражены наиболее типичные, т. е. чаще всего встречавшиеся в жизнен-
ной практике, размеры стад, кража которых каралась соответствующими
пенями. Исходя из этого положения, мы можем, группируя соответствую-
щие судебные казусы, установить некоторые наиболее распространенные
нормы стад свиней, рогатых животных и табунов коней. В области свино-
водства названы стада в 25 и £0 голов, 1 2 но встречались большие и мень-
шие стада (без точного цифрового обозначения их величины), причем
уже 3 свиньи считались стадом. 3 Стадо в 25 голов считалось большим
стадом, кража которого штрафовалась пенею в 62% солида.4 5 Для ро-
гатого скота названы стада в 12 и 25 голов,® но были и большие стада.
Конские табуны упоминаются в 7 и в 12 голов. 6 Из всего сказанного
следует, что наиболее распространенными в скотоводческой практике фран-
ков были свиные стада не более чем в 50 голов (причем стадо в 25 голов
считалось уже большим стадом), стада рогатых животных — до 25 голов
(причем большим стадом считалось стадо в 12 голов) и табуны коней —
до 12 голов. Как видим, стада франков — небольшие стада, и эти стада
не могли принадлежать очень крупным поселениям. С этим заключе-
нием как нельзя лучше согласуется постановление Правды о краже
быка, который обслуживал сразу стада трех, очевидно небольших, посе-
лений. 7
Надо полагать, что франки, как и древние германцы, селились кров-
ными соединениями — большими семьями. Уже само по себе поселение
такой большой семьи не могло быть очень большим поселением. 8 А так
как разрастание этого поселения часто бывало невозможно для данной
местности ввиду обилия леса, от него отделялись другие, малые посе-
ления в одпн, два, самое большее — в несколько дворов, обосновывав-
шихся где-нибудь по соседству — у лесной поляны, у лесного озера,
в долине ручья пли речки и т. п. Иногда такое поселение могло носить
характер своего рода хутора — поселение индивидуальной семьи какого-
нибудь зажиточного франка, окруженного несвободною челядью и веду-
щего сравнительно крупное хозяйство.9
С течением времени, по мере того, как захватывались пустоши и вы-
рубались или выжигались вековые леса, заимки отдельных поселений
могли сходиться, и тогда у соседей возникала необходимость точного
размежевания границ, для чего могли оставлять не вырубленными неко-
торые деревья. Могло, однако, произойти укрупнение деревни, т. е. све-
дение нескольких деревенских территорий в одн^у, как это происходило,
например, в северо-восточной Руси в XIV—XV вв., где хозяпстфнная
обстановка, характеризуемая обилием леса и пустоши, несколько напо-
минала хозяйственную обстановку северной Галлии времени издания
1 Ibid., IX, Addit. II у Behrend'a, р. 18. —Ср. Со lex 2, t. IX у Hessels'a.
8 Lex SaL, П, 14—16.
3 Ibid., Il, 7.
4 Ibid., Il, 14.
5 Ibid., Ill, 6—7.
6 Ibid., XXXVIII, 3—4.
’ Ibid., Ill, 5. — Ср. M e i t г e n. siedelung etc., I, 583.
8 Ср. данные о составе большой семьи у франков XLIV, 9; LVI1I, 1.
8 Ср. LVIII, 1; XXXV, 6.
К толкованию термина villa в Салической Правде 13
Салической Правды.1 Если в одних случаях большая деревня могла
образоваться путем соединения нескольких более мелких деревень (по-
нимаемых не только в смысле селений, но и всего комплекса принадле-
жавших им земель), то в других случаях такая большая деревня могла
образоваться и в результате естественного разрастания населения перво-
начальной, сравнительно небольшой деревни, когда, по условиям мест-
ности, возможно было образование в ней новых дворов без выселения
их на сторону. Таким образом у франков могли существовать и малые
деревни, с малыми поселениями, и большие деревни с более крупными
поселениями и целым рядом поселений. Во франкских деревнях, при
наличии большого имущественного расслоения среди населения, могли
быть не только комплексы крестьянских дворов, но и своего рода хутора
зажиточных людей, в более илп менее широком масштабе эксплуатиро-
вавших несвободную рабочую силу.
Обратимся теперь, руководствуясь этими данными общего характера
о хозяйственных распорядках у франков, к определению термина villa
в текстах Салпческой Правды. Этот термин упоминается в них 4 раза:
в титуле XIV, § 6 и в титуле XLII, § 5, где речь идет о нападении на чужую
villa; в титуле III, § 5, где говорится о краже быка, обслуживающего
стадо трех villae, и в титуле XLV, где речь идет о переселении в villa.
Разберем все эти тексты по порядку.
В § 6 титула XIV читаем: «Если кто нападет на чужую villa, все, ули-
ченные в этом нападении, присуждаются к уплате 63 солидов».1 2 Один более
поздний текст Салической Правды, поясняющий и распространяющий
приведенное постановление, гласит: «Если кто нападет на чужую villa,
выломает там двери, перебьет собак и нанесет раны людям или вывезет
что-нибудь оттуда на повозке, присуждается к уплате... 200 солидов». 3
Как видим, в обоих текстах речь идет о villa — поселении и притом,
надо полагать, небольшом поселении. Штраф за нападение на это посе-
ление тот же, что полагается в § 2 титула XVI за поджог дома с пристрой-
ками — 63 солида. Самый факт нападения на villa и возможность ее
ограбления, с вывозом ограбленного на повозке говорит о небольших
размерах villa. Здесь перед нами тип однодверного поселения, располо-
женного одиноко (невидимому, среди леса) и охраняемого сторожевыми
собаками. Случай нападения на чужую villa, предусмотренный в § 5 ти-
тула XLII, аналогичен только что рассмотренному. Мы читаем здесь
следующее: «Если кто нападет на чужую villa, овладеет находящимся
там имуществом, но это не будет должным образом доказано, он может
освободиться от обвинения через посредство 25 соприсяжников.... Если же
не сможет найти соприсяжников, присуждается к уплате... 63 солидов». 4
Уже один тот факт, что человек может ограбить чужую villa и скрыться
так, что против него не будет улик, определенно говорит за нападение на
однодверное поселение, стоящее в стороне от других поселений. Штраф за
нападение тот же, что и в рассмотренном раньше случае — 63 солида. Ясно,
что в обоих случаях речь идет о преступлении одного и того же порядка.
Обращаемся к тексту § 5 титула III, где речь идет о краже быка, обелу-
1 См. С. Веселовский. Село и деревня в северо-восточной Руси XIV—
XVI в.. 1936, стр. 30.
2 Si quis villam alienam adsallierit quanti in eo contabernio probantur... Solidos
LXIII culpabilis judicetur.
3 XIV, 6. Addit. 1 у Behrend'a. Codex 5—6, t. XIV, 6 у Hessels'a: Si quis villam
alienam adsallierit et ibidem ostia fregerit canes occiderit vel homines plagiaverit aut
in carro aliquid exinde duxerit... solidos CC culpabilis judicetur.
4 Si quis villam alienam expugnaverit et res ibi invaserit si tamen probatio ceria
non fuerit Cum XXV juratores... exsolvat. Si juratores non potuerit invenire... solidos
LXIII culpabilis judicetiir.
76
Н. П. Грацианский
живающего стадо трех villae. Предыдущий параграф того же титула
гласит: «Если кто украдет быка, ведущего стадо и никогда не бывшего
под ярмом, повинен уплатить 45 солидов». 1 В § 5 читаем: «Если же бык
обслуживал сразу коров трех villae, т. е. был trespillius, укравший его
повинен уплатить трижды 45 солидов». 1 2 Некоторые исследователи пола-
гают, что упоминаемый в последнем из приведенных текстов бык, обслу-
живавший три villae, мог быть не единственным в стаде: наряду с ним,,
могли быть и другие общие всему стаду быки.3 Мнение это, однако, ни-
как не согласуется с контекстом, согласно которому кража быка, общего
трем villae, каралась пенею, втрое превышавшею пеню, которая пола-
галась за кражу быка — вожака стада. Очевидно, что бык, о котором
идет речь, был не просто одним из быков стада трех villae, но единствен-
ным производителем этого стада, чем и объясняется такая огромная пеня
за его кражу. Если это так, то villae, о которых идет речь в § 5 титула III,.
могли быть только небольшими деревнями со смежными территориями.
Эти деревни, очевидно, имевшие общие выпасы, сообща держали одного
племенного быка-производителя для своего объединенного стада.
Обращаемся к толкованию термина villa в титуле XLV — de migran-
tibus, о котором столько спорили и продолжают спорить Представители
нашей науки. В § 1 этого титула значится следующее: Si quis super alte-
rum in villa migrare voluerit si unus vel aliqui de ipsis qui in villa con-
sistunt eum suscipere voluerit si vel unus exteterit qui contradical migranti
ibidem licentiam non habebit. В § 2 говорится, что если, несмотря на запре-
щение одного или двух жителей villa, homo migrans все же осмелится
в ней поселиться, против этого следует заявить протест (tunc ei testare
debet). Протест заявляется трижды, причем каждый раз дается против-
ной стороне срок в 10 суток. В случае безрезультатности троекратного
протеста homo migrans вызывается на суд и «за то, что не хотел слушаться
закона, теряет там результаты (своего) труда, а кроме того, присуждается
к уплате... 30 солидов».
Термин villa обозначает в приведенных текстах одновременно и посе-
ление и принадлежащую этому поселению территорию. Однако характер
поселения и относящейся к нему территории выступает очень неясно,
как неясно выступает и смысл всего постановления в целом.
Для понимания тех своеобразных отношений, которые отражены
в титуле XLV, прежде всего обратимся к другим, параллельным текстам
Салической и иных Правд, в которых идет речь о migratio. В § 4 ти-
тула XIV Салической Правды читаем: «Если кто, желая переселиться,
получит грамоту от короля и развернет (ее) в публичном собрании и
если кто-нибудь осмелится протестовать против предписания короля,
повинен уплатить... 200 солидов».4 В § 5 того же титула говорится
о нападении шайкой на homo migrans, причем все участники нападения
штрафуются пеней в 63 солида каждый. 5 Приведенные тексты свиде-
тельствуют о том, что homo migrans пользуется особою охраною короля,
который выдает ему специальную грамоту, очевидно, не только разре-
1 Si quis faiirum furaverit ilium qui gregem regit et nunquam junctus fuisset...
solidos XLV culpabilis judicetur.
* Si vero taurus ipse de tres villas communis vaccas tenuerit hoc est tres pillius qui
eum furaverit... in triplurn XLV solidos culpabilis judicetur.
3 Hanp. H a 1 b a n-B I u ш e n s t о k. Entstehung des deutschen Immobiliarei-
genthums, I, 222, — Ковалевский. Эк гномический рост Евр>пы, I, 62.
4 Si quis hominem qui migrare voluerit et de rege habuerit praeceptum et abbundivit
in malum publico et aliquis contra ordinationem regis testare praesumpserit... solidos
CG culpabilis judicetur.
s Si quis hominem migrantem adsalierit quanti in contubernio vel superventum...
solidos LX1II culpabilis judicetur.
К толкованию термина villa в Салической Правде
7)
шающую переселение в определенную местность, но и предписывающую
местным жителям не чинить переселенцу никаких препятствий. Коро-
левская грамота торжественно объявляется в местном народном собра-
нии — mallus’e, причем всякое сопротивление распоряжению короля
карается огромною пенею, которая равна вире за убийство. Об особой
охране переселенцев в пути свидетельствует то обстоятельство, что на-
падение на него шайкой карается повышенной пеней в 63 солида, кото-
рую уплачивают все участники шайки.
Migratio — явление не только франкского быта. Другпе германские
варвары тоже знали и регулировали практику переселения. В этом отно-
шении особенно интересно одно постановление эдикта лангобардского ко-
роля Ротаря (VII в.). Оно гласит: «De homine libero ut liceat eum migrare.
Si quis liber homo poteslatem habeat intra dominum regni nostri cum fara
sua migrare ubi voluerit — sic tamen si ei a rege dota fuerit licentia et si ali-
quos res ei dux aut quicumque liber homo donavit et cum eo noluerit perma-
nere, vel cum heredes ipsius; res ad donatorem vel heredes eius revertantur».* 1
Как видим, по этому закону лангобардов migratio, считающаяся пра-
вом каждого свободного варвара-лангобарда, возможна, однако, только
при двух условиях: если на то будет разрешение короля и если герцог
или какой-нибудь рядовой свободный человек предоставит переселенцу
землю для поселения. При этом закон оговаривает, что если переселенец
почему-либо не захочет проживать совместно с тем, кто предоставил ему
землю, или с наследниками его, данная ему земля подлежит возвраще-
нию дарителю или его наследникам.
Как видим, эдикт Ротаря, говоря о переселении, частью подтверждает
то, что нам известно об этой (очевидно, общегерманской) практике из при-
веденных текстов Салической Правды, частью же сообщает о нем новые
любопытные данные, которых нет в Салической Правде, именно: по эдикту
Ротаря, для migratio необходимо не только разрешение короля, но и
предоставление кем-либо земли переселенцу. Эта земля могла быть пре-
доставлена либо герцогом, либо просто «каким-нибудь свободным чело-
веком». В первом случае переселенец, надо думать, мог получить не только
культивированную, но и пустую землю, которой распоряжался герцог
в своей области, во втором случае homo migrans приселялся к другому
землевладельцу по приглашению последнего и получал от него землю,
причем, в случае ухода переселенца, права на предоставленную ему
землю возвращались прежнему владельцу.
О практике приселения говорит еще Бургундская Правда, именно,
новелла короля Гундобада от 515 года. § 1 этой новеллы, подтверждаю-
щей более раннее распоряжение, гласит: «Если кто из народа нашего
пригласит человека варварского происхождения проживать на своей
земле, добровольно предоставивши ему место для жительства, и тот будет
владеть этим в течение 15 лет без протестов (sine testiis), пусть (земля)
остается в его владении, и предоставивший ее не вправе требовать возвра-
щения чего-либо обратно». 2 Таким образом, Бургундская Правда уста-
навливает давность владения для переселенцев, по истечении которой
он приобретает бесспорные права на предоставленную ему землю. В §§ 2
и 3 той же новеллы значится, что если кто захватит чужую землю силой
1 Edict. Roth, р. 177.
• Lex Burg., LXXIX: De praescriptione temporum.
1) Licet iam pridem a nobis fuerat ordinatum, ut si quis in populo nostro barbarae
nationis personam, ut in re sua consisteret, invitasset, ac si ei terram ad habitandum
voluntarius deputasset, eaque per annos XV sine testiis habuisset, in potestate ipsius
permaneret, neque exinde quidquam sibi ille qui dederat sciret esse reddendum; tamen
ut absque ulla permutatione, omni tempore generaliter memorata conditio debeat cus-
todiri praesenti placuit lege constitui.
78
Н. П. Грацианский
и это будет доказано, потерпевший в течение 30 лет сохраняет за собой
право требовать возвращения захваченного и лишь по истечении 30-лет-
ней давности теряет это право.1
Смысл титула XLV Салической Правды de migrantibus следует тол-
ковать в свете приведенных параллельных данных из эдикта Ротаря и
Бургундской Правды, чего раньше, насколько нам известно, не делали
представители нашей науки. Во-первых, совершенно ясно при свете этих
данных, что в Салической Правде собственно речь идет о приселении
пришлого со стороны человека к одному из обитателей villa, т. е. о по-
селении этого пришельца па его земле, по предварительному с ним согла-
шению. Последнее обстоятельство является, наряду с разрешением ко-
роля, необходимым условием поселения в villa. Салическая Правда,
как и Бургундская, предусматривает возможность протеста против этого
поселения, причем технический термин, обозначающий этот протест,
один и тот же в обеих Правдах — testatio. Бургундская Правда говорит
о testatio очень обще, не называя тех лиц, которые могли протестовать,
Салическая же Правда, подробно останавливающаяся на процедуре
протеста, сообщает, что протест может последовать со стороны других
жителей villa, т. е. очевидно, соседей человека, приглашающего к себе
переселенца. Давность владения, по истечении которой поселенец, в слу-
чае, если против него не будет заявлено никакого протеста, «остается
неприкосновенным, как и прочие соседи», гораздо меньше, чем в Бур-
гундской Правде, и определяется всего лишь 12 месяцами.
Не останавливаясь пока на выяснении смысла и цели протеста против
прпселения пришлого человека в villa, поставим вопрос о том, кто же
это пришлый человек, homo migrans, и что заставляет его оставлять свою
villa и своих родичей и переселяться в чужую villa?
Салическая Правда, как известно, отражает господство родовых отно-
шений у франков и наличие у них родовой собственности на землю. Земля,
как принадлежащая роду, не отчуждается отдельными индивидуальными
семьями, в пользовании которых она состоит, 1 2 и не переходит по наслед-
ству по женской линии. 3 При господстве родовых отношений возможен
был, однако, выход из родового союза, церемония которого происходила
в публичном собрании — mallus’e и сопровождалась символическим актом
преломления трех ветвей «мерою в локоть». При этом выходивший из рода
человек заявлял, «что он отказывается от соприсяжничества, от наследства
и от всяких счетов с ними. И если потом кто-нибудь из его родственников
или будет убит, или умрет, он совсем не должен участвовать в наследстве
или в уплате виры, а наследство его самого должно поступить в казну». 4 5
Уже самый факт отказа от рода говорит за то, что человек мог полу-
чить защиту вне рода, от короля и его представителей. Безродный человек
становился под непосредственное покровительство королевской власти,
и наследство его шло в казну. Оставляя в стороне мотивы выхода из рода, °
1 2) Si quis vero terram ab altcro violenter dixerit et convicerit fuisse sublatam
priusquaui XXX annorum numerns coinpleatur, et rem consisterit occupatain, et requiri
poterit et repetentis partibus reformari.
3> Ceterum si iiupjetis XXX annis terra a quocumque etiamsi pervasa fuisse dicatur,
non fuerit restituta, nihil sibi reddendum esse cogno-cat.
, a Cm. t., LV11I.
* t. LIX.—Cp. Hilperici regis edictum, capit. V, 3 у Behrenda. p. 152—153.
4 Lex Sal., t. LX... et ibi dicere debet quod juramento et de hereditatem et totam
rationem illorum tollat. Et sic postea aliquis de suis parentibus aut occidatur aut mo-
riatur nulla ad eum nec hereditas, nec compositio perteneat sed hereditatem ipsius fiscus
adquiret.
5 См. об этом в моей статье «О материальных взысканиях в варварских правдах».
I сторик-Марксист», 1940, № 7, стр. 57.
К толкованию термина villa в Салической Правде
79
спросим, мог ли человек, порвавший с родичами, сохранить владение
своею землею, собственность на которую принадлежала роду? Очевидно,
что нет, так как это знаменовало бы потерю родом части родовой терри-
тории и нарождение частной собственности на землю, понятие которой
еще чуждо Салической Правде. Если же выход из рода сопровождался
потерею земельного владения, то отказавшемуся от своих родичей чело-
веку ничего не оставалось делать, как искать пристанища где-нибудь
на стороне, т. е. переселиться в какую-нибудь чужую деревню. Выход
из рода, вообще, надо думать, делал невозможным дальнейшее пребыва-
ние человека среди его бывших сородичей, так как ставил его во враждеб-
ные отношения с ними, а все это стимулировало переселение на сторону.
Вот такой переселенец, как мы полагаем, и выступает в титуле XIV Са-
лической Правды. Он пользуется особым покровительством короля,
который дает ему разрешение на право переезда в тот или иной округ
и жестоко карает всех тех, кто, памятуя о старых народных вольностях,
осмеливается принципиально оспаривать самое право короля давать
разрешение на переселение. Это разрешение, однако, отнюдь не означало,
что король мог принудить жителей той или иной деревни принять к себе
переселенца. Последнее зависело от их доброй воли; король же давал
разрешение лишь общего, так сказать, принципиального характера,
которое проистекало из его верховной власти в государстве и без кото-
рого переселение в тот или иной округ вообще было невозможным. Неко-
торые комментаторы Салической Правды полагают, что титул XIV более
позднего происхождения по сравнению с титулом XLV и что он отменяет
постановление этого последнего, давая переселенцу право оседать в villa
помимо согласия его жителей и даже вопреки пх воле. 1 Но, во-первых,
оба титула — и XIV и XLV одинаково содержатся в основном тексте
Салической Правды, и нет никаких оснований предполагать, чтобы в этот
основной текст одновременно включены были распоряжения, из которых
одно отменяло другое. Во-вторых, параллельные тексты эдикта Ротаря
и Бургундской Правды определенно свидетельствуют, как мы уже ви-
дели, о том, что для переселения, при наличии соответствующего разре-
шения или приказания короля, требовалось также специальное пригла-
шение со стороны того, кто предоставлял переселенцу землю, и вместе
с тем возможен был протест против переселения. Король мог распоря-
жаться лишь пустой и никому не принадлежавшей землей, но никак не
мог принудительно вселять кого бы то ни было на деревенскую терри-
торию помимо воли ее обитателей.
Возвращаясь к анализу текста титула Салической Правды de migran-
tibus, прежде всего подчеркнем еще раз, что в нем речь идет (так же,
как в Лангобардских законах и Правде бургундов) собственно не о пере-
селении, а о приселении чужака к одному из жителей villa. Фюстель
де Кулянж в свое время блестяще доказал, 1 2 что выражение § 1 этого
титула «Super alterum in villa migrare» надо переводить не «переселиться
в villa против воли другого», а «переселиться в villa к другому» т. е.
на землю другого. Перевод указанного текста § 1 в целом будет, следо-
вательно, таков: «Если кто захочет переселиться в villa к другому и
если один или несколько (человек) из жителей villa захотят принять
его, но найдется хоть один, который воспротивится переселению, он
не будет иметь право там поселиться». Пришлый человек селится, сле-
довательно, в villa по приглашению другого, т. е. одного из ее жителей,
на его земле. Это приглашение — такое же необходимое условие пере-
1 См., например, Н а 1 b a n-B 1 u m е n s t о с k. Op. cit., I, р. 260.
2 Nouvelles recherches, р. 327 sqq.
80
Н. П. Грацианский
селения в villa, как разрешение короля на право осесть в том округе,
где расположена данная villa. Мотивы приглашения переселенца жи-
телем yjlla нам неизвестны, как неизвестны мотивы приглашения пере-
селенца в законах лангобардов и бургундов. Надо полагать, что эти мо-
тивы — чисто хозяйственные: может быть, обитатель деревни по состоянию
здоровья или по преклонному возрасту сам не в состоянии был обработать
свою землю и прокормить свою семью и потому входил в какое-то согла-
шение с пришлым человеком, отдавая ему часть своего владения на ка-
ких-то выгодных для себя условиях. Очень может быть, что чужака
приглашал к себе человек, не имевший сыновей, которые одни только
могли по Салической Правде наследовать его землю, и в таком случае
прием переселенца знаменовал собой нечто вроде усыновления. Во всяком
случае, приселение затрагивало каким-то образом интересы всех жите-
лей деревни, и поэтому migratio могло происходить лишь с общего их
согласия. Одно более позднее прибавление, очевидно, разъясняющее
основной текст титула XLV, прямо запрещает кому бы то ни было, под
угрозой пени в 45 солидов, приглашать переселенца без предварительного
соглашения с обитателями villa. 1 Мы уже видели, что согласно § 1 и 2
титула XV, протест хотя бы одного из жителей villa мог воспрепятство-
вать переселению. Спрашивается, каков смысл этого протеста. Один
позднейший текст, найденный в Италии и, поводимому, одинаково отно-
сящийся и к лангобардским и к франкским порядкам, обусловливает
migratio согласием соседей на предоставление переселенцу пользования
общими угодьями на деревенской территории — «травою, водою и до-
рогою». * 2 Принимая чужака-переселенца в свой коллектив, соседи делали
его тем самым участником всех прав этого коллектива и, в частности,
права пользования общими угодьями. В права деревенского коллективу
входило также наследование выморочного земельного имущества его
членов. Согласно позднейшему эдикту Хильперика, разъясняющему
права наследования земли по Салической Правде, это наследование шло
исключительно по прямой мужской линии, при отсутствии же предста-
вителей этой линип земельное владение считалось выморочным и пере-
ходило к соседям.3 Эти соседи (vicini), составлявшие земельную общину,
одновременно были — если не всегда, то по большей части — членами
единого кровного сообщества, и приобщение ко всем их правам чужака
по крови, естественно, могло вызывать возражение.
Двенадцатимесячная давность владения, после которой нельзя уже
было оспарпвать права чужака в деревне, была отменена позднее Людо-
виком Благочестивым. В ст. 9-й капитулярия Людовика Благочестивого
от 819 года читаем: «Об этом титуле (т. е. XLV) постановили, что никто
ие может годами пользоваться или владеть чужою villa или чужими
землями в качестве переселенца, но когда бы захватчик этих земель ни
был вызван на суд, пусть вернет их истцу или, если сможет, пусть защи-
щает свое право на них по закону». 4 Приведенное распоряжение между
* Lex Sal., XLV, 2. Addit. Si vero alium in villa aliena migrare rogaverit antequam
conventuni fuerit...solidos XLV culpabilis judicetur.
2 Extravagantia. Bd. XI у Beurend'a, p. 168. — Non potest homo migrare nisi
convicinia et herba et aquam et via...
3 Capit. V, 3 у Behrend'a, p. 152—153... quicumque vicinos habens aut filios aut
filias post obituni suuni superstitus fuerit quamdiu, filii advixerint terra habeant siCut
it lex salica habet... Et si inoritur frater alter superstitutus fuerit frater terras accipiat
non vicini.
4 Capit. VII, 9 у Behrend'a, p. 162: De XLVII capitulo de eo qui villam alterius
occupaverit. De hoc capitulo judicaverunt ut nullus villam aut res alterius migrandi
gratia per annos tenere vel possidere possit sed in quacumque die invasor illarum reruin
interpellatus fuerit aut easdem res querenti reddet aut eas si potest juxta legem se defen-
dendo sibi vindicet.
К толкованию термина villa в Салической Ilpaedi
81
прочим свидетельствует о том, что переселение в чужую villa иногда
приобретало, как и у бургундов, согласно свидетельству их Правды,
характер захвата чужой (невидимому, запустевшей) земли. Такая захва-
ченна'я в деревне земля именуется в распоряжении Людовика Благоче-
стивого villa, и это вполне естественно при утвердившейся к тому вре-
мени частной собственности на недвижимость: земельные отношения
Салической Правды, истолкованные в духе обычного права, в начале
IX века получили уже иное значение, и потому земля, расположенная
на деревенской территории — в villa, сама как объект частной собствен-
ности именуется villa.
Ко времени Людовика Благочестивого титул XLV Салической Правды
о переселенцах вообще, надо думать, утратил свой смысл, так как при
разложении родовых отношений и господстве частной собственности
на землю не могла не прийти в упадок и первоначальная практика пере-
селения. Может быть, поэтому авторы распоряжения 819 года видели
в migratio просто захват чужой собственности, не оправдываемый с их
точки зрения никакой давностью.
5 Средние века, выл. 1
А. И. НЕУСЫХИН
ПОНЯТИЕ СВОБОДЫ В ЭДИКТЕ РОТАРИ
ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ
Варварские правды оперируют целым рядом понятий, содержание
и смысл которых нуждаются в предварительном истолковании для того,,
чтобы они могли стать орудиями нашего познания отраженной в правдах
социальной действительности. К числу таких понятий относится понятие
собственности (а также владения и пользования) и понятие свободы.
Несмотря на то, что первое из них выступает в текстах правд в несрав-
ненно менее отчетливом терминологическом выражении, чем второе,
тем не менее оба они в равной мере отличаются многозначностью и ха-
рактеризуются обилием оттенков. Уже одно это не позволяет исследова-
телю интерпретировать их при помощи простого перенесения на них
какого-либо определенного, юридически-однозначно го понятия. Ко-
нечно, пользование такими понятиями совершенно необходимо в иссле-
довательской работе, но они должны служить ориентирующей нитью, а не
накладываться механически на материал. Во всяком случае, их нельзя
отождествлять с теми понятиями, которыми пользуются сами правды.
В вопросе о собственности теперь уже общепринято то мнение, что
подходить к истолкованию ее природы в эпоху варварских правд только
с представлением о феодальной или буржуазной собственности—значит
закрывать себе путь к решению целого ряда важных вопросов и что при
попытках их решения надо исходить из своеобразия того понимания
собственности (во всем различии его оттенков), которое имело место в из-
учаемую эпоху. 1 Между тем при анализе понятия свободы все еще при-
меняется метод отождествления юридических категорий исследователя
с правовыми представлениями варварских правд. С тех пор, как Ф. Гекк2
1 Ср. А. Н a I b a n-B lumenstock (Die Entstehung des deutschen Immobi-
liareigentums, Innsbruck, 1894), который показал, как различны права общинной
собственности и семейно-индивидуального владения на разные земельные угодья
по Салической Правде.
а Ph. Heck. 1) Die altfriesische Gerichtsverfassung. Weimar, 1894. 2) Beitrage
zur Geschichte der Stande im Mittelalter. I. Die Gemeinfreien der Karolingischen
Volksrechte, Halle an der Saale, 1900. II. Der Sachsenspiegel und die Stande der Freien,
1905. 3) Die Standesgliederung der Sachsen im friihen Mittelalter, Tubingen, Mohr; 1927
(в этой работе резюмированы основные положения Гекка и дан ответ всем его критикам;
там же помещен список его остальных трудов).
См. также W. Wittich. Die Frage der Freibauern. Weimar, 1901. — Die Grund-
herrschaft in Nordwestdeutschland, 1896. Полемику Бруннера, Шредера и П. Г. Вино-
градова с Гекком см. в «Zeitschrift der Savigny-Stiftung li'ir Rechtsgeschichte», Germa-
nistische Abteilung: 1) Bd. XIX, 1898, S. 76—196. (H. Brunner. Nobiles und
Gemeinfreie der Karolingischen Volksrechte); 2) Bd. XXIII, 1902, S. 193—263 (H. Brun-
ner. Standerechtliche Probleme), 3) Bd. XXIII, S. 123—192 (P. Vinogradoff.
Wergeld und Stand); 4) Bd. XXIV, 1903, S. 347—379 (R. S c h r 6 d e r. Der altsach-
sische Volksadel und die grundherrliche Theorie).
Понятие свободы в эдикте Ротари
83
попытался превратить саксонских и фризских эделингов-нобилей в
«старо-свободных», а фрилингов — liberi — в вольноотпущенников, так
называемая «сословная проблема» очень оживленно обсуждалась в ино-
странной специальной литературе в течение нескольких десятилетий.
Большой заслугой Гекка является самая постановка вопроса о природе
свободы в варварских правдах. Однайо его стремление во что бы то ни
стало установить однородность понятия «фрилинг» и однозначность тер-
мина «эделинг» привела его к трактовке этих социальных групп как
застывших в своей правовой определенности, юридически строго оформ-
ленных и резко очерченных «сословий». Поэтому и все обсуждение про-
блемы пошло по пути решения вопроса о том, какое из двух «сословий»
древне-саксонского общества — фрилинги или эделинги — представляло
собой слой равноправных свободных, «свободнорожденных».
При этом не было предварительно выяснено, можно ли вообще гово-
рить о «сословиях» у саксов и фризов, и не скрываются ли под одним
и тем же термином (например, «фрилинг») представители разных социаль-
ных групп, не охватывает ли одно и то мсе понятие людей с различным
юридическим статусом. Нас интересует именно эта постановка вопроса.
«Свобода» в феодальном и родоплеменном обществе — понятия весьма
различные: в первом оно обозначает отсутствие известных форм личной
и материальной зависимости крестьянина-держателя от собственника-
землевладельца и носит чисто негативный характер («свободный» —
не крепостной); во втором оно, напротив, имеет конкретное позитивное
содержание и означает полноправие, 1 т. е. характеризуется правом
участия свободного соплеменника в народных собраниях (как общепле-
менных, так и сотенных или окружных), а также присущим ему правом
ношения оружия и выступления на суде в качестве носителя юридиче-
ских норм, не говоря уже о его имущественных правах (здесь «свобод-
ный» — равноправный и полноправный член племени). Поэтому источ-
ники феодальной эпохи часто классифицируют по признаку «свободы»
и «несвободы» различные категории крестьянства, выделяя из общей
массы зависимых один его слой в качестве «свободных держателей». 1 2
Между тем варварские правды — при всех кардинальных различиях
одних правд от других — проводят основное разграничение всего общества
по признаку «свободы», «полусвободы» и «несвободы», причем «знатность»
в наиболее архаических текстах рассматривается, как «родовитость»,
т. е. как известная надстройка над «свободой».
Как могло возникнуть деление общества на разные социальные группы
именно по этим признакам?
Очевидно, в эпоху господства родового быта свобода большинства
членов племени была чем-то само собою разумеющимся; она не нужда-
лась в особых определениях и тесно связана бьйга с представлением о ра-
1 Ср. германский термин «vurdibora» (ebenburtig), применяемый наряду с ла-
тинским «libera» к рабыне-сожительнице свободного, которая в результате женитьбы
па ней ее господина превращается (в силу акта отпуска ее на волю) в лицо, равно-
правное с ее мужем-господином (Эдикт Ротари, § 222).
2 Мы оставляем здесь в стороне те случаи, когда члены феодального класса обозна-
чаются в памятниках, феодальной эпохи, как liberi, ибо и в таких случаях источ-
ники противополагают понятия свободы и зависимости, и первое носит опять-таки
негативный характер в том смысле, что оно отнюдь не исчерпывает всю совокуп-
ность прав представителя феодального класса, обовначенного при помощи термина
♦liber», а лишь подчеркивает противопоставление данного лица членам эксплоати-
руемого класса, состоящим в той или иной степени личной или поземельной зави-
симости от их патронов феодалов. Как бы то ни было, но классы, сословия или
социальные слои феодального общества никоим образом не отграничиваются друг
от друга только по признаку свободы и несвободы.
6
84 Л. И. Неусытп
венстве всех полноправных свободных соплеменников друг с другом.
Их свобода противополагалась лишь несвободе рабов, число которых,
впрочем, было невелико. Вероятно, было такое время, когда подчерки-
вать свободу каждого отдельного соплеменника представлялось далее
излишним: на это указывает часто встречающееся в правдах выражение:
«si quis» без определения социального статуса этого «quis». но с подразу-
мевающимся под ним «liber». Но на социальные отношения этой отдален-
ной эпохи варварские правды дают лишь разрозненные намеки. В целом
они отражают как раз процесс перехода от родоплеменного общества —
через стадию варварского государства — к складывающемуся феодаль-
ному обществу. Поэтому в них «свобода» уже не только особо подчерки-
вается, но и противополагается наряду с «несвободой» также и «полу-
свободе» (литов, вольноотпущенников и проч.). Само понятие «свободы»
под влиянием роста социального неравенства дробится, и в него уже
привносится негативный оттенок, свойственный будущему феодальному
понятию свободы, — признан независимости от патрона.
Задача настоящей работы — рассмотреть, как мыслили себе понятие
«свободы» люди этой переходной эпохи, и под эволюцией этого понятия
и его многообразных оттенков попытаться вскрыть процессы социально-
экономического расслоения общества. Для достижения этой цели необ-
ходимо при изучении каждой варварской правды сначала проанализиро-
вать это понятие в контексте всех остальных ее данных по социальному
строю и лишь после этого приступать к сопоставлению добытых таким
путем результатов с выводами из такого же анализа понятия свободы
в других правдах.
Мы начнем наш разбор с эдикта Ротари, дающего обильный материал
по интересующему нас вопросу, а затем обратимся к саксонским источни-
кам и попытаемся сопоставить понятия «fulcfree» и «фрилинг».
I. FULCFREE И haamunb
Основная масса лангобардского племени предстает перед нами в эдикте
Ротари как широкий слой равноправных свободных соплеменников,
резко противопоставляемых рабам и отграниченных весьма определенной
чертой от полусвободных альдиев и вольноотпущенников. Над свобод-
ными возвышаются газинды-дружинники (герцогов илп частных лиц). 1
Имеются намеки и на наличие старой родовой знати (ср. колебание вер-
гельда свободных в зависимости от их знатности и родовитости). 1 2 Таким
образом, эдикт Ротари на первый взгляд рисует нам как будто бы клас-
сическую тацитовскую картину четырехчленного деления древнегерман-
ского племени. Однако более внимательное рассмотрение обнаруживает
сложность и пестроту этой картины и показывает, что схема Тацита уже
неприложима полностью к общественному укладу лангобардов. Не го-
воря уже о том, что в эдикте отсутствует особый термин для обозначения
слоя знатных — «nobiles» (а имеется лишь понятие «nobilitas») и что
взаимоотношения между альдиями, вольноотпущенниками, свободными
и рабами крайне пестры, многообразны и зачастую неустойчивы, — самое
понятие свободы отнюдь не однозначно в нашем памятнике. Уже давно
было отмечено, что термины «свободный» и «независимый» человек «не
покрывают друг друга» и что «выделяется разряд людей, подчиненных
1 Ro., § 225.
2 Ro., § 75, 378; некоторые »з этих намеков могут быть, впрочем, истолкованы
и иначе (см. ниже). *
Понятие свободы в хдикте Ротари
известному патронату», и разряд «совершенно независимых людей». 1
Носителями юридических норм лангобардского права на всем протя-
жении эдикта остаются именно «свободные», обозначаемые чаще всего
термином «liberi». 1 2 а иногда терминами «exercitales».3 «ingenui»4 и «Ьа-
rones liberi».5 *
Значение всех этих терминов тождественно:® при их помощи эдикт
обозначает свободных лангобардов; но даже там, где отсутствует какое бы
то ни было определение социального положения действующего субъекта
права и фигурирует некий безличный «quis», эдикт, конечно, имеет в виду
того же полноправного свободного. Тем более заслуживает внимания
тот факт, что на этом общем фоне выделяется некая особая подгруппа или
категория «свободных», наличие которой указывает на многозначность
самого понятия свободы в эдикте Ротари. Столь же существенно и то,
что для обозначения этой категории свободных и присущего ей содер-
жания понятия свободы (или соответствующего ей оттенка в понятии
свободы) памятник пользуется особым — и притом не латинским, а гер-
манским— термином: «fulcfree»7 и, кроме того, сам указывает на взаимо-
отношение этого термина с латинским «liber».
Разберем отдельно, все случаи упоминания «fulcfree» в эдикте Ротари.
Этот анализ покажет нам, что и понятие «fulcfree», в свою очередь, не
однозначно, и тем самым поможет нам точнее установить конкретный
характер свободы лангобардских «liberi» и наметить градации внутри
этих последних.
1) В § 224 (De manomissionibus) изображены четыре способа осво-
бождения рабов:
а) отпуск на волю в результате процедуры передачи отпускаемого
последовательно из рук в руки четырьмя свободными людьми, в силу
акта gairthinx, причем последний из них ведет освобождаемого на пе-
рекресток четырех дорог (in quadrubium) и говорит ему: «Можешь итти
на все четыре стороны», совершая в присутствии понятых (gisil et gaida)
особый акт «thingatio» (et thingit in gaida et gisil);8
б) однако, как видно из дальнейшего содержания этого параграфа,
описанная процедура может иметь своим последствием полную или ча-
стичную свободу: если господин раба ограничился тем, что превратил
своего раба указанным выше способом в «fulcfree», то отпущенный на
волю продолжает оставаться под властью своего патрона, и этот послед-
1 Ср. П. Г. В и н о г р а д о в. Происхождение феодальных отношений в ланго-
бардской Италии. СПб., 1880, стр. 160.
2 См. По., § 10, 11, 12, 27, 30—32, 37, 39, 41—43, 74—75, 139, 140, 143, 177, 183,
187, 188, 193 , 201, 204 , 205, 211, 214 , 216, 221, 222 . 251, 253 , 259, 263 . 264 . 268 , 279,
371, 377, 378, 382, 383—385, 387.
3 Ro., § 20, 23. 24, 373.
4 Ro., § 14.
6 Ro., § 14, 17.
• Тождественность «exercitales» и «liberi» устанавливается из сопоставления
§ 373. Ro. с § 27 и 30.
Ср. также термин «frea», который, как это явствует из сопоставления § 94 и 120
заковов Лиутпранда с § 182 эдикта Ротари, обозначает свободную женщину, находя-
щуюся под мундиумом ее мужской родни (в данном случае — вдову под мундиумом
родственников ее покойного мужа). Ср. замечания Бруннера по этому поводу (Н. В г и и-
н е г. JStanderechtlichePiobleree«Ztschr. d. Sav-St. iurR. <;.», G. A., Bd. XX11I, S. 236).
8 Каш qui fulcfree et a se extraneum id est haamund, faceie TOluerit, sic detet facere,
Tradat eum prius in rcanu alteri fcominis liberi et per gairthinx ipsumconfirmit; et ille,
sec ondus, tradat in tertium in eodem ir.odo et tertius tiadat in qrartum. Et ipse quartus
ducat in quadrubium et thingit in gaida et gisil et tic cicat: de quattror vias ubi volueris
ambulaie, liteiam habeas potesfatem...Глоссатор XI века толкует слово «gisil» как
свидетель (gisil id est testis). Ср. «Liter legis Laiigol ardorum Papiensis», ed. Boretius
в «Monumenta Ceinaniae Historica»,. Leges, t IV, in .olio, 1868. p. 352.
86
A. II. Неусыхин
ний является наследником его выморочного имущества; для того, чтобы
освобождаемый приобрел полную свободу и независимость, господин
раба должен указать, что он хочет сделать раба не просто «fulcfree», но
и независимым от себя (haamund a se, id est extraneum);1
в) освобождение раба по распоряжению короля (через денарий) да-
вало столь же полную свободу и независимость, как и акт «thingatio in
quadrubium» при условии объявления раба «haamund»;1 2
г) превращение раба в альдия не должно производиться при помощи
процедуры, в силу которой отпускаемый раб получает право итти на все
четыре стороны. Эдикт прямо говорит: «если кто хочет сделать раба аль-
дием [а не «свободным» в любом из вышеуказанных смыслов этого
слова. — А. Я.], пусть не ведет его на перекресток четырех дорог и не
дает ему права итти, куда угодно».3
Как видим, термином «fulcfree» параграф 224 — в странном противо-
речии с семантикой этого слова — обозначает вольноотпущенника, чело-
века, обладающего неполной, частичной свободой. Неполнота его свободы
сводится к сохранению зависимости раба, превратившегося в «fulcfree»,
от его прежнего господина, становящегося отныне — в силу совершен-
ного им акта освобождения раба — его патроном. Этот патронат, обозна-
чаемый при помощи древнегерманского термина «mundium» (откуда и
«haamund»), носит не только личнцй, но и материальный характер: патрон
имеет право на наследование выморочного имущества вольноотпущен-
ника «fulcfree», а судя по закону Лиутпранда 717 года, и на взимание
особого взноса за покровительство. 4 § 225 эдикта Ротари5 прямо отожде-
ствляет «fulcfree» с вольноотпущенником: однако «fulcfree» поставлен
в § 224 выше альдия, ибо, согласно этому параграфу, тот, кто хочет сделать
раба альдием, не должен применять процедуру отпуска раба на все че-
тыре стороны, в силу которой раб становится «fulcfree». Таким образом,
«fulcfree» § 224 — свободный низшей категории, зависимый от патрона,
но все же не альдий, не «полусвободный». «Fulcfree» свободен, но он не
обладает независимостью. Разграничение проходит в § 224 именно по
этому признаку: свобода с сохранением зависимости составляет главное
отличие статуса «fulcfree» от того, кто трактуется, как «fulcfree et
haamund, id est extraneus», m. e. как человек, обладающий и личной сво-
бодой, и полной независимостью от кого бы то ни было, не состоящий
ни под чьим патронатом или мундиумом.
1 I tern qui fulcfree fecerit et quattuor vias ei dederit, el haamund a se, id est extraneum,
non fecerit, 'talem legem patronus cum ipso vivat, tamquam si cum fratrem aut cum
alio parente suo libero langobardo: id est si filios aut filias legitimas, qui fulcfree factus
est, non dimiserit, patronus succidat...
2 «Similiter et qui in pans, id est in votum regis dimittutur ipsa lege vivat, sicut
et qui haamund factus ist» (Ro., § 224). Некоторые списки «Liber legis Langobardorum
Papiensis» (составлен в XI веке и дает полный текст лангобардских законов без изме-
нений, но с глоссами и толкованиями юристов XI века) прибавляют после слов (haamund
factus est» следующее: «postea mundius eorum nec a ipso, nec a filiis eius nullatenus
requiratur, et si filia eius aut ipsa quae fulcfreal facta est, ad maritum ambulare conti-
gerit, detur pro ea mundius, sicut pro libera» (Cod. 1, 2, 3) (Mon. Germ. Legums, t. IV,
p. 352). Из этого прибавления совершенно ясна тождественность освобождения по рас-
поряжению короля с приобретением полной свободы и независимости от патрона;
характерно и приравяение человека, ставшего не только «fulcfree», но и «haamund»,
к «ИЬег».
* Item qui haldium facere voluerit, non illi dit quattuor vias.
4 В глоссах XI века к § 9 и 23 законов Лиутпранда выражение «absque mundio»
комментируется так: «nullam aldiaritiam de possessionibus suis dent», а термин
«альдий» поясняется следующим образом: «id est, qui censum capitis dat» (Liber legis
Langobardorum Papiensis, Mon. Germ. Leges, in folio, t. IV, p. 408).
s Cp. Ro.. § 225. De filiis libertis. Si libertus, qui fulcfree factus est, filios dereli-
querit legitimos, sint illi heredes...
Понятие свободы в эдикте Ротари
87
§ 224 эдикта Ротари подчеркивает, что над человеком, ставшим «fulcfree
et haamund», патрон не имеет более никакой власти, а выморочное иму-
щество такого человека наследует не патрон, а королевский фиск. 1
§ 235 того же эдикта указывает на то, что альдий, не ставший «haamund»
ют патрона, не имеет права без разрешения этого последнего продавать
свою землю и рабов и отпускать кого бы то ни было на волю, 1 2 3 * а глосса-
тор XI века поясняет мысль составителя эдикта следующим образом:
«из этого закона очевидно, что «amund» — свободный (ingenuus) и может
продавать свое имущество, совершать дарения и отпускать рабов на волю,
согласно своему желанию». 8
Следовательно, разграничение «fulcfree» и «haamund» в §§ 224, 225
и 235 отражает не только наличие разных категорий свободных у ланго-
бардов времен Ротари, но и разных степеней и градаций самого понятия
•свободы', человеку, обозначаемому термином «haamund», присуща, согласно
225, «полная свобода» (certa libertas), по сравнению с которой «свобода»
человека, называемого «fulcfree», представляется «неполной», ущербной
свободой. Но это все-таки свобода, а не «полусвобода», не альдионат.
Итак, от рабского состояния к полной свободе ведут три ступени:
раб может стать: а) альдием, б) «fulcfree», в) «haamund». В процессе осво-
бождения рабов, в шкале тех социальных статусов, которые возникают
в результате разных способов их отпуска на волю, статус «fulcfree» зани-
мает как бы промежуточное положение между альдионатом и «haamund».
Выше уже было отмечено, что такое значение термина «fulcfree» про-
тиворечит семантике этого слова. Уже одно это противоречие наводит
на мысль о том, что трактовка «fulcfree» как вольноотпущенника вряд ли
является у лангобардов исконной.
Но в эдикте Ротари встречаются и прямые указания на такое значение
термина «fulcfree», которое не имеет ничего общего с процессом освобо-
ждения рабов и разными процедурами их отпуска на волю.
2) В § 216 эдикта Ротари фигурирует «libera uxor, id est fulcfrea».
Мы имеем здесь, таким образом, сопоставление латинского и германского
терминов, обозначающих свободу, причем «fulcfrea» приравнено к «ИЬег»,
т. е. германский термин приравнен к латинскому, служащему на всем
протяжении эдикта для обозначения полной свободы.
Разбираемый параграф гласит следующее: «О том, если альдий же-
нится на свободной («libera»). Если чей-нибудь альдий женится на сво-
бодной женщине (libera uxor, id est fulcfrea) и приобретет над нею mun-
dium, и затем, после того, как у них родятся сыновья, муж умрет, то
родные этой женщины, в случае ее нежелания оставаться в доме ее мужа
и в случае наличия у них намерения вернуть ее к себе, должны возме-
стить стоимость мундиума, уплаченную [в свое время] за эту женщину
(ее мужем], тем, кому принадлежал альдий. Тогда она может вернуться
к своим родным, но без «morgingab» [утренний дар, приносимый жени-
хом невесте после первой брачной ночи] и без какого бы то ни было иму-
щества ее мужа, лишь с тем, что она [в свое время] принесла [в его дом]
от своих родных. И если сыновья этой женщины не захотят оставаться
в отцовском доме, то пусть оставят там отцовское имущество и внесут
1 Ro., § 224, I: «...Si-sic factum fuerit, tunc erit haamund, et ei manit certa libertas
posteam nullam repetitionem patronus adversus ipsum aut filios eius habeat potestatem
requirendi. Et si sine heredes legitimos ipse qui haamund factus est, mortuus fuerit,
cutris regia illi succidat, nam non patronus aut heredes patroni».
* Ro., § 235: De haldios. Non liceat haldius cuiuscumque qui haamund factus non
est, sine voluntate patroni sui terra, aut mancipia vindere, sed neque liberum dimittere.
3 Per hanc legem videtur quod amund est ut ingenuus et potest vendere donare:
et libertare secundum voluntatem (Mon. Germ. Leges., t. IV, p. 359).
88 А. И. Неусыхин
за себя стоимость мундиума в размере уплаченного за их мать; тогда
они смогут итти, куда захотят в качестве свободных» [liberi], 1
Совершенно очевидно, что в данном случае при помощи термина
«fulcfrea» обозначена женщина, обладающая полной свободой. Указан-
ные в приведенном тексте условия ее возврата к родным и перенесения
ее свободного состояния на ее сыновей — результат полусвободы ее мужа
и отца ее детей (альдия); но тот факт, что дети альдия и женщины-efulcfrea».
при соблюдении этих условий, порывающих узы их происхождения от
отца-альдия, приобретают полную свободу, указывает на наличие полной
свободы и у их матери.
Анонимный юрист XI века, комментатор лангобардских законов,
в своем толковании разбираемого текста совершенно справедливо от-
вергает возможность отождествления <<fulcfrea» данного параграфа с воль-
ноотпущенницей («liberta») и подкрепляет свои соображения ссылкой
на § 218, 1 2 согласно которому дети альдия и вольноотпущенницы насле-
дуют статус отца и становятся альдиями. Он же обращает внимание и
на то обстоятельство, что если бы женщина-«Гп1сгеа» в § 216 была вольно-
отпущенницей, то она не могла бы возвратиться в среду своих сородичей
за отсутствием таковых у вольноотпущенницы.3
Это приводит его к тому единственно правильному выводу, что жен-
щина, фигурирующая в § 216 эдикта Ротари, — «свободная по рожде-
нию», «свободнорожденная» (libera nascendo), т. е. полноправная сво-
бодная.
Однако она обозначена — наряду с термином «libera» — также и при
помощи термина «fulcfree». После всего сказанного совершенно очевидно,
что социальный статус «fulcfree» противопоставлен здесь не «haamund»
(как в § 224), а альдионату и притом не как следующая за ним ступень
свободы, а как полная свобода «homo liber» в противоположность полу-
свободе альдия.
В § 224 полная свобода определяется как сочетание свободы (частич-
ной) и независимости от патрона и обозначается при помощи терминов
«fulcfree et haamund»; в § 216 термин «haamund» не упоминается вовсе,
a «fulcfree» означает полную свободу. Это терминологическое различие
отчасти объясняется тем, что в § 224 идет речь о тех видах и степенях
свободы, которые становятся присущими тому или иному лицу в про-
1 Ro., § 216: «Si haldius uxorein libera tulerit. Si haldius cuiuscumque libera uxorem
tulerit, id est fulcfrea, et mundium de ea fecerit, posteaque filios habens maritus mortuus
fuerit: si mulier in ipsa casa noluerit permanere, et parentes earn adse recollegere voluerint,
reddant pretium, quod pro mundium ipsius mulieris datum est illis, cuius haldius fuit.
Tunc ilia absque morgingab aut aliquid de rebus mariti revertatur sibi ad parentes suos
cum rebus, si aliquas de parentes adduxit. Et si filii de ipsa muliere fuerint, et noluerint
in casa patris sedere, res paternas demittant et mundium pro se reddant, quantum pro
matre eorum datum est, et vadant sibi ubi voluerint liberi».
2 Ro., § 218: Si haldius haldiam uxorem tulerit. Si haldius cuiuscumque haldia aut
liberta uxorem tulerit, si filios ex ipso coito habuerit, patri sequantur: sint haldii quales
et pater.
3 Liber legis l^ingobardorum Papiensis. Non. Germ. Leges, in folio, t., IV 1868, p. 349;
Ro., § 216, Expositio: «In hac lege fulcfreal pro libera nascendo ponitur et non liberta,
sicut a multis iudicibus dicitur, quia si in hac lege «fulcfreal» positum esset pro liberta,
cito in parte rupta esset haec lex a lege istius hie prope posita que est: «Si aldius cuius-
cumque aldiam et libertam», qua in lege legitur: «sint filii aldiones sicut et pater» (§ 218)
Et alia ratione, videri potest, quod «fulcfreal» positum est pro libera nascendo, quia
si pro liberta poneretur, non diceret haec lex: «et parentes eius ad se recolligere neglexe-
rint», cum liberta parentes non dicitur habere.
Правда, и рабыня могла приобрести полную свободу (с обозначением ее как
«libera») в результате ее брака со свободным господином, но в таком случае он должен
был отпустить ее на волю, а ее происхождение, как вольноотпущенницы, особо под-
черкивается: Ro., § 222: «...tamen debeat earn libera thingare, sic libera, quod est vurdi-
bora et legitimam fecere per gairethinx»; тогда и их дети станут законными наследниками.
Понятие свободы в эдикте'Ротари
89-
цессе его освобождения из несвободного состояния; этим обусловлено
отсутствие термина «haamund» в § 216, но иное содержание понятия
«fulcfree» в том же параграфе (сравнительно с § 224) не может быть объяс-
нено только тем, что § 216 не занимается вопросом об освобождении ра-
бов. Ибо если бы содержание понятия «fulcfree» всегда сводилось к непол-
ной, ущербной свободе, то ничто не помешало бы составителям эдикта
применять этот термин в соответствующем значении на всем протяжении
нашего памятника. Следовательно, наличие хотя бы одного случая упо-
минания «fulcfree» в эдикте в смысле полной свободы говорит в пользу
того предположения, что именно таково и было исконное, первоначальное
значение этого термина. В справедливости этого предположения убеждает
нас и другой случай применения эдиктом термина «fulcfree» безотноси-
тельно к процедурам освобождения рабов, хотя этот случай сложнее
предыдущего, ибо текст допускает два толкования понятия «fulcfree».
3) И здесь (в § 257) идет речь о женщине, социальное положение ко-
торой обозначено одновременно латинским и германским термином —
«libera» и «fulcfrea». Только сочетание этих терминов иное, чем в преды-
дущем случае: не «libera id est fulcfrea» (как в § 216), a «mulier libera
fulcfrea».
Это словосочетание дает повод предполагать, что термином «fulcfree»
обозначена здесь известная градация свободы; ибо выражение «mulier
libera fulcfrea» можно истолковать следующим образом: «такая свобод-
ная женщина, которая является «fulcfrea», принимая «libera» за обычное
обозначение полной свободы, а добавление «fulcfrea» — за частное допол-
нительное определение характера этой свободы, быть может с ограни-
чительным оттенком.
Однако содержание § 257 делает возможным и истолкование этих тер-
минов в качестве синонимов (как и в § 216). В самом деле, свободная жен-
щина — «fulcfrea», застигнутая на месте преступления во время воровства,
должна возместить стоимость похищенного в девятикратном размере, 1
точно так же, как и свободный человек («liber homo»), согласно § 253
эдикта Ротари. 1 2 Если оставить в стороне отмеченные в примечании раз-
личия, не влияющие на решение интересующего нас вопроса, то бросается
в глаза не только сходство пени в обоих случаях, но и тот факт, что и
«liber homo», и «mulier libera fulcfrea» в равной мере сами несут ответ-
ственность за совершенный ими проступок, в то время как за повинную
в том же проступке альдионку отвечает ее господин.3
Следовательно, женщина «fulcfrea» выступает, наравне со свободным
мужчиной, как самостоятельный субъект права, как полноправное юри-
дическое лицо.
Таким образом, возможны два толкования понятия «fulcfrea» в § 257
эдикта Ротари: либо это — некая градация свободы (ниже полной «liber-
tas», но выше алъдионата), либо это — полная свобода. Между этими
1 § 257: «Si mulier libera fulcfrea super furtum couprehensa fuerit, furtum quod
fecerit, sibi nonum conponat...»
2 § 253: De furtis. «Si quis liber homo furtum fecerit et in ipsuin furtum templus
fuerit, id est fegangit, usque ad decern seliquas, sibi nonum reddatur et conponat pro tali
culpa sol. octoginta, ant animae suae incurrat periculum». — Разница в наказании
в том и другом случае сводится лишь к тому, что задержанный в качестве вора свобод-
ный мужчина попадает (в силу особого акта «figang» или «fegang») в полное распоряже-
ние задержавшего его собственника похищенного вором имущества, из-под власти
которого вор должен выкупиться ценою уплаты 80 солидов. Женщины изъяты из дей-
ствия акта «figang» (ср. конец § 257: «пат alia culpa non requiratur, pro eo quod iniuria.
passaest»). Ср. также комментарий Bluhme под словом «fegangi» («Edictus», p. 208—209).
* § 258: «Si haldia ant ancilla super furtum tempta fuerit, conponat dominus earum
furtum ipsum sibi nonum, excepto pro culpa solidos quadraginta.
-90
A. II. Неусыхин
двумя возможностями колеблются и комментаторы XI века, склонные
даже рассматривать первую из них как указание на то, что под «fulcfrea»
§ 257 может скрываться (наряду с полноправной свободной) и вольно-
отпущенница. Так, глосса к § 257 говорит прямо: «Слово «fulcfrea» употре-
блено здесь вместо слова «свободная» или «вольноотпущенница высшего
разряда». 1 Впрочем, комментарий к разбираемому параграфу не под-
крепляет это последнее предположение ничем, кроме ссылки на приме-
нение термина «fulcfree» для обозначения вольноотпущенника в уже
известном нам § 224. 1 2
Какое бы из двух возможных толкований понятия «fulcfree» в § 257
мы ни приняли, мы, во всяком случае, найдем в нем еще одно подтвержде-
ние двойственности этого понятия. А так как в разбираемом параграфе
нет и намека на акты освобождения рабов, то он — в сопоставлении
с § 216 — свидетельствует об исконности самого понятия «fulcfree», —
особенно если принять во внимание приведенные выше аргументы в пользу
его трактовки в смысле полной свободы (в § 257). Во всяком случае, в од-
ном месте эдикта Ротари — в § 216 — мы имеем прямое и недвусмыслен-
ное свидетельство справедливости именно такой трактовки этого понятия.
Резюмируя изложенное, мы можем с полным правом утверждать
следующее: понятие «fulcfree», очевидно, проделало известную эволю-
цию; но она заключалась не в перенесении этого термина с вольноотпу-
щенников на свободных по рождению, а наоборот — в перенесении его
со свободнорожденных на вольноотпущенных и связанном с этим частич-
ном изменении самого содержания понятия «fulcfree». Вначале оно, по-
видимому, обозначало полную свободу без всякой зависимости от кого бы
то ни было (что и соответствует первоначальному смыслу слова «fulcfree»)
и имело только одно это значение.3 * * * * В
1 Glossa: fulcfrea pro ingenua et maiore liberta ponitur hie (Mon. Germ., Leges,
IV, p. 366).
2 Expositio: Notandum est, quod in hac lege [т. e. в § 257 Ro.— A. If.] fuljrea pro
libera nascente et pro liberta posita esf, quia si pro altera tantum poneretur, non haberemus
legem, qua altera, supra furtum comprehensa iudicaretur. Et querenti ubi fulfreal pro
libera nascente reperiatur, lex retro posita [Ro., § 216. —A. H.\... ei dicatur; vel ubi
fulfreal reperiatur pro liberta, vel alia lex retro posita [Ro., § 224. — A. ff.]... et cetera
ei ostendatur; quia cum dixerit: «Item qui fulcfreal fecerit» (§ 224) posuit fulfreal pro
liberta» (Liber Papiensis, Mon. Germ., Leges, IV, in folio, p. 366).
3 Термин «folcfry», «folcfrig» (этимологически тождественный c «fulcfree») два
раза встречается в англо-саксонских законах: а) в законе кентского короля Витреда
-695—696 гг. (гл. 3) этим термином обозначен человек, отпущенный на волю в церкви
и продолжающий оставаться в личной и материальной зависимости от освободителя,
т. е. под его патронатом (параллель к «fulcfree» в § 224 эдикта Ротари и в § 23 законов
Лиутпранда, см. ниже, стр. 90—91); б) в законах Кнута 1027—1034 гг.- (II Cnut, 45, 3)
этот термин прилагается к рабу, который приобрел свободу в силу того, что господин
принуждал его работать в праздники («Die Gesetze der Angelsachsen», hrsg. von F. Lie-
bermann, Bd.I, Halle an der Saale, M. Niemeyer, 1898, p. 13; p. 343—344). Хотя этот
термин оба раза применяется к вольноотпущенникам, тем не менее значение его, пови-
димому, гораздо шире, как это явствует уже из сопоставления вышеуказанной главы
Закона Кнута с соответствующей главой закона Уэссекского короля Инл (688—695гг.),
где раб, получивший свободу за принуждение работать в воскресенье, обозначен при
помощи термина «Ггео» (в латинском переводе 1114 г. —• «liber»), охватывающего широ-
кое понятие свободы со включением в нее статуса и кэрлов и эрлов (Ine, 3. ibid., р. 91;
Liebermann. Op. cit., Bd. II, Halfle II, Rechts-und Sachglossar, Halle
a. d. S., 1912, p. 407, «frei»; p. 399 •— «Feiertag»).
Иа этого сопоставления следует: 1) что «folcfrig» у Кнута приравнивается по смыслу
к «Ггео» у Инэ и 2) что в ранних англо-саксонских правдах — у Витреда и у Инэ — поня-
тие «folcfry» (хотя бы и обозначаемое другим термином —«free») имеет двойственное
значение: с одной стороны, оно означает «свободного в широком смысле», т. е. полно-
правного свободного, а, с другой стороны, — вольноотпущенника. Возможно, что
англо-саксонский термин «folcfry» проделал такую же эволюцию, как и лангобардский
«fulcfree».
В пользу этого предположения говорят и следующие возможные толкования
Понятие свободы в эдикте Ротари
91
Потом оно приобрело два значения, ибо термином <<fulcfree» стали
обозначать иногда также и неполную свободу, одним из признаков кото-
рой является зависимость от патрона. Наличие этого признака указывает
•на то, что появление второго значения <<fulcfree» связано с притоком в со-
став свободных лангобардов отпускаемых на волю альдиев и рабов. Но
это отнюдь не значит, что все «fulcfree» с неполной свободой суть «liberti».
Ибо, во-первых, в эдикте Ротари встречаются «liberti», наделенные пол-
ной свободой, и они названы «fulcfree et haamund», и, во-вторых, раз-
личение двух категорий свободы впоследствии было, невидимому, пере-
несено и на понятие «свободы вообще», независимо от происхождения
•свободы того дли иного лица. Раньше не только всякий свободный был
«fulcfree», но и всякий «fulcfree» был свободен (без каких бы то ни было
ограничений).1 Потом положение изменилось: не всякий «fulcfree» стал
считаться свободным, но термином «fulcfree» иногда продолжали попреж-
•нему обозначать свободнорожденных и полноправных свободных. Так
разрешается, между прочим, и противоречие между семантикой термина
«fulcfree» и его словоупотреблением в § 224 эдикта Ротари.
В пользу того, что этот термин продолжал сохранять свое старое зна-
чение (наряду с новым) и трактовался в смысле полной свободы даже
и тогда, когда его стали применять для обозначения зависимых от патрона
вольноотпущенников, свидетельствуют и законы Лиутпранда.
Правда, в этих законах термин «fulcfree» прилагается исключительно
к вольноотпущенникам. * 2 Но весьма существенно то, что § 9 законов
Лиутпранда от 717 года (в отличие от § 224 эдикта Ротари) обозначает
этим термином человека, приобретающего путем освобождения его в церкви
через посредство короля полную свободу и независимость от патрона,
да еще приравнивает его к тем лицам, которые стали «fulcfree» в резуль-
тате процедуры «thingatio», в то время как § 224 эдикта Ротари под-
черкивает, что эта процедура дает лишь неполную свободу с сохранением
зависимости от патрона, если только этот последний не объявил отпу-
скаемого на волю «haamund a se». Между тем в § 9 законов Лиутпранда
отсутствует какое бы то ни было упоминание о «haamund», и тем самым
термин «fulcfree» заменяет здесь сочетание «fulcfree et haamund» в § 224
эдикта Ротари.
•семантики «folcfry», намеченные издателем и комментатором англо-саксонских законов
Либерманом. 1) По его мнению, термин «folcfry» (как и «fulcfree» в § 224 эдикта Ротари),
может быть, содержит воспоминание о древнегерманской процедуре отпуска на волю
в народном собрании, которое — в деле совершения подобных актов — заменила
в Кентском королевстве церковь, а у салических франков — королевская власть;
2) Возможно, что «folcfry» противополагается полусвободному, лату, — подобно
тому как в эдикте Ротари «fulcfree» во всех значениях этого термина (и в § 216, и в
§ 224) противопоставляется альдию. 3) Весьма вероятно, что «folcfry» лишь торжествен-
ный синоним слова «frei» — свободный — в смысле «полноправный член общества»
(«staatsburgerlich по Либерману). 4) Наконец, первый член этого двусложного слова —
«folc» — может означать просто напросто «публично-правовой» (offentlich) и даже
не оказывать влияния иа смысл второго члена—«frei» (наподобие таких слов, как
«folcriht», «folcgemot» и проч.). Ср. Liebermann. Op. cit., Bd. II, Halite 11,
p. 408, «Freilassung»).
Какое бы из этих толкований мы ни приняли, во всяком случае, ясно, что перво-
начальное значение термина «folcfry» указывает на исконную свободу по обычаям дан-
ного народа и данной страны, т. е., что «.folcfry* «полноправный свободный по народ-
ному публичному праву («volks — landrecbtlich frei» согласно переводу Либермана,
Op. cit. I, р. 343—344); недаром в латинском тексте (1114 г.) законов Кнута «tolcfry»
передано через «publice liber» (ibid., Ill, Cnut, 45, 3). Впоследствии термин «folcfry»
был перенесен на некоторые высшие категории вольноотпущенников, не утратив,
-однако, и прежнего своего значения.
1 Ср. нашу статью: «Общественный строй лангобардов в VI—VII вв.» Сборник
«Средние века», в. 1, изд. Института Истории АН СССР. М. —Л., 1942, стр. 33.
* Li., § 9, 23, 55; ср. «thingati»B § 77; «amund»B § 98.
92
A. II. Неусыхин
В самом деле. Текст § 9 законов Лиутпранда гласит следующее: «О воль-
ноотпущенниках. Если кто-нибудь передаст своего раба или рабыню
в руки короля, и этот последний отпустит их на волю через посредство
священника путем [процедуры] шествия вокруг святого алтаря, то пусть
они пребудут свободными, подобно тем, которые стали fulcfreal черен
thingatio («sic permaneant liberi, sicut illi qui fulcfreal thingati sunt»).
И если кто-нибудь испросит у короля мундиум над такой свободной жен-
щиной (de ipsa libera), то пусть обладает им по отношению к ней, как
к женщине — «fulcfreal» («sicut de fulcfreal muliere»): более она не связана
с ним никакими условиями, ни она сама, ни ее дочь. И мы постановляем,
чтобы мужские потомки, которые родятся у этой свободной женщины,
не находились ни под чьим мундиумом, дочери же пусть состоят под мун-
диумом, так же как и их мать, и пусть стоимость этого мундиума не пре-
вышает три солида». 1
Мундиум, о котором здесь идет речь, это — обычный у лангобардов
мундиум над всякой женщиной (в том числе и свободнорожденной); по-
этому и подчеркнуто, что он не распространяется на ее мужское потом-
ство; и тем не менее освобожденная на таких условиях женщина при-
равнена к fulcfreal mulier (в смысле полной свободы) без прибавления
обычного в таких случаях «et haamund», и освобожденный в церкви по
распоряжению короля раб тоже назван «fulcfree» без указанного при-
бавления.
Из изложенного ясно, что, если, с одной стороны, в §9 законов Лиут-
пранда термином «fulcfree» обозначаются не свободнорожденные, а воль-
ноотпущенники, то, с другой стороны, здесь под этим термином имеются
в виду такие вольноотпущенники, которые обладают полной свободой
и независимостью от кого бы то ни было и в этом смысле приравниваются
к свободным по рождению. Другими словами: термин «fulcfree» не обозна-
чает здесь слой тех полноправных свободных лангобардов, которые уна-
следовали эту полную свободу от отцов и дедов (т. е. свободнорожденных),
и имеет в виду только тех, кто приобрел такую свободу путем акта от-
пуска на волю на условиях полного освобождения; однако, — незави-
симо от происхождения этой свободы, — содержание понятия «fulcfree»-
сводится здесь к полной свободе без всяких ограничений (как в § 216
эдикта Ротари).
В других текстах законов Лиутпранда полная свобода определяется
через посредство «fulcfreal et haamund» (как в §224 эдикта Ротари), и
термин «fulcfreal» не фигурирует изолированно, 2 т. е., очевидно, обозна-
1 Li., § 9: De liberlis. Si quis servum suum aut ancillam in manum regis dederit,
et ipse princeps eos per manos sacerdotis circa sacrum altarem liberos dimiserit, sic
permaneant liberi, sicut illi qui fulcfreal thingsti sunt. Et qui mundium de ipsa libera
a principe expetierit, sic eum habeat, sicut de fulcfreal muliere; nam amplius ei nulla
conditione debeat, neque ipsa neque filia eius. Et hoc statuimus, ut masculi, qui de ipsa,
libera nati fuerunt, absque mundium sint, feminae autem habeant mundium, sicut et
mater earum, et ipse mundius non sit amplius quam solidos tres». Освобождение раба
в церкви приравнивается в законах Лиутпранда к процедуре освобождения «in quad-
riibiiiiii» «per gairthinx» и через посредство короля. Первое вытекает из сопоставле-
ния § 23 Li. с § 224 Ro.: «Nam qui haldionem facere voluerit, non eum ducat in
ecclesia» (Li., § 23); «item qui haldium facere voluerit non illi dit quattuor vias»-
(Ro., § 224, 4). Второе явствует из § 55 Li.: «Si quis servum suum fulcfreal thingaverit
et haamund a se fecerit vel quocumque mode eum a se absolvent, in manu regis dandum,
aut in ecclesia circa altarem ducendum etc.» Оба способа дают полную свободу.
* Li., § 23 «Si quis servum aut ancillam suam in ecclesia circa altare amodo
liberum vel liberain dimiserit sic ei maneat libertas, sicut illi qui fulcfreal in quarta
man us traditus et haamund factus est». Уже цитированный выше § 55 подчеркивает
еще раз полную независимость лица, которое в силу акта освобождения стало,
fulcfreal pt haamund.
Понятие свободы в эдикте Ротари
93
чает неполную свободу с сохранением зависимости от патрона. Как видим,
и в законах Лиутпранда налицо два значения этого термина.
То обстоятельство, что и полная и неполная свобода, — в тех слу-
чаях, когда она обозначается в законах Лиутпранда именно этим тер-
мином, — проистекает из тех пли иных актов отпуска на волю, еще ничего
не говорит против того, что самое понятие «fulcfree» (независимо от проис-
хождения и характера свободы того или иного конкретного «fulcfree»)
и во времена Лиутпранда продолжает оставаться двойственным: иногда
оно выражает собою неполную свободу, и тогда полная свобода опре-
деляется (как и в § 224 эдикта Ротари) при помощи сочетания терминов
«fulcfree et haamund» (Li., 23, 55), а иногда означает и полную свободу
(Li., § 9). А это в данной связи самое важное.
Для того, чтобы по возможности наиболее выпукло и рельефно пред-
ставить своеобразие понятия «fulcfree» в лангобардских законах, целе-
сообразно сопоставить различные формы освобождения рабов у ланго-
бардов со строго разграниченными способами отпуска на волю у рипуар-
ских франков. «Рипуарская Правда» знает четыре таких способа:
1) Превращение серва его господином в трибутария или лита (с правом
дальнейшего его освобождения через денарий) (Lex Rib. til. LXI1,
§§ 1—2); этому способу соответствует превращение раба в альдия по эдикту
Ротари (Ro., § 224) и законам Лиутпранда (Li., § 23) с дальнейшей воз-
можностью его освобождения до положения «haamund» (Ro., § 235).
2) Отпуск раба (его господином) на положении табулярия «secundum
legem Romanam» через посредство особой процедуры в церкви с после-
дующим изготовлением освободительной грамоты, в силу коей табулярий
и его потомки объявляются свободными (liberi), но остаются в зависимости
от церкви и несут в ее пользу servitium; их выморочное имущество насле-
дует церковь; их освобождение через денарий запрещено (Lex Rib.,
LVIII, § 1).
Этому способу, являющемуся, в сущности, формой передачи госпо-
дином его раба в собственность церкви на положении зависимого чело-
века, в лангобардских законах аналогии нет; в законах Лиутпранда
(§§ 9, 23, 55) и даже Айстульфа (§ 11) от 755 г. освобождение в церкви,
наоборот, является наиболее полным и приравнивается к «thingatio in
quadrubium» в качестве «haamund», а также к освобождению через дена-
рий в присутствии короля (ср. Ro., § 224, 2; Li., § 9, 55). Правда, в
законе Айстульфа от 755 года (Aist. § 11) человек, освобожденный
на перекрестке четырех дорог и ставший «haamund», должен продолжать
нестп службу своему бывшему господину (benefactor) до смерти этого
последнего, если в соответствующую грамоту включена оговорка об этом;
но и здесь человек, отпущенный на волю через посредство священника,
совершившего процедуру шествия вокруг алтаря, получает полную сво-
боду, как и в § 9 эдикта Лиутпранда. а иное понимание «haamund» в за-
конах Айстульфа — результат и показатель успехов процесса социальной
дифференциации и феодализации лангобардского общества к середине
VIII века.
3) Превращение раба его господином-рипуарпем в вольноотпущен-
ника. обозначенного в «Рипуарской Правде» как «civis RomanUs»; ему
предоставляется право перехода (Lex Rib., LX I, § 1: si quis servum suum
libertum fecerit et civem Romanum portasque apertas conscripserit) и его
выморочное имущество поступает в фиск; тем не менее, он сохраняет зави-
симость от освободившего его лица, как явствует из того, что его господин
может вновь отпустить его на волю через денарий в присутствии короля
^Lex Rib., t.t. LX I, § 3: «Quod si dominus eius eum ante regem dinariari
voluerit, licentianj habeat»). Этому способу лишь отчасти соответствует
94
А. И. Неусыхин
«thingatio» на положении «fulcfree» в § 224: сходство — в сохранении
зависимости от патрона и «civis Romanns», и «fulcfree» § 224, несмотря
на рредоставление и тому, и другому права перехода («quattuor vias ei
dederit» по эдикту Ротари, «portas apertas conscripserit» по «Рипуарской
Правде»); но «fulcfree» § 224 Ro.— в отличие от «civis Romanns»— для приоб-
ретения полной свободы не нуждается в дальнейшем освобождении через
денарий перед лицом короля: для этого требуется лишь, чтобы его господин
при процедуре «thingatio» объявил его «haamund а ее» (однако выморочное
имущество «fulcfree», не объявленного haamund, наследует его патрон).
4) Отпуск на волю вольноотпущенника через денарий в присутствии
короля с изготовлением особой грамоты делает либертина свободным
(sicut reliqui Ribuarii liber permaneat) на положении «homo dinariatus»
(с вергельдом в 200 солидов), выморочное имущество которого наследует
фиск (Lex Rib., t.t. LV11, ср. t.t. LX1I, § 2). Этому способу в лангобард-
ских законах отчасти соответствует освобождение на положении «haamund»
(причем таковым может стать любой раб в отличие от рипуарских норм),,
производимое либо тем же путем, что и у рипуариев — через денарий,
либо путем «thingatio», либо в церкви.
Проделанное сопоставление вскрывает коренное различие в поло-
жении рипуарских и лангобардских вольноотпущенников: первые под-
разделяются на довольно резко очерченные категории («tributarius»,
«tabularius», «civis Romanns», «homo dinariatus») с различными правами,
обязанностями и повинностями и с разными вергельдами; вторые отли-
чаются друг от друга лишь степенью приобретенной ими свободы, глав-
ным конкретным признаком которой для вольноотпущенника является
зависимость или независимость от патрона; отпуск на волю в эдикте Ро-
тари не создает сословно-юридических категорий внутри слоя вольно-
отпущенников, как это имеет место в «Рипуарской Правде». Это объяс-
няется тем, что эта последняя рисует нам гораздо более далеко зашедший
процесс социального расслоения всего общества, нежели эдикт Ротари.
а также влиянием римского права: достаточно указать хотя бы на
отсутствующее в этом эдикте деление общества, имеющееся в Рипуарской
Правде, не только по признаку свободы — полусвободы — несвободы
(а—свободные, б — литы п либертины, в—рабы), но и по признаку
зависимости от короля или церкви (Ср. обороты вроде: «si inge-
nuus aut regius vel ecclesiasticus homo», Lex Rib., tit. XI, XXI;
cp. tit. X, XIV, XVIII, XIX). Поэтому «civis Romanns» «Рипуарской
Правды» имеет мало общего даже с тем «fulcfree», который фигурирует
в § 224 Ro. в качестве вольноотпущенника, не ставшего «haamund»: между
ними — лишь внешнее, мнимое сходство. Ибо «fulcfree», не ставший
«haamund» и получивший свободу путем отпуска на волю, может быть
и полноправным свободным (ср. Li., § 9, см. выше стр. 92), a «civis Ro-
manns» — либертин с ограниченной свободой, зависимый от своего гос-
подина. Наконец, термин «fulcfree» может обозначать и свободнорожден-
ного, что никак не приложимо к «civis Romanns» (пе говоря уже об от-
сутствии параллельного германского термина в Lex Rip.), что вполне
естественно, так как этот способ освобождения идет из римского права.
Некоторую параллель к «fulcfree» § 224 эдикта Ротарп представляет
тот вольноотпущенник в «Lex Francorum Chamavorum», «qui per hantra-
dam ingenuus est». 1 (да и самая процедура «manumissio per hantradam»2
отчасти напоминает «manumissio in quadrubium» в § 224 эдикта Ротари).
1 «Lex Francoruin Chamavorum», tit. XII (Mon. Germ., Leges, t. V, in folio, ed.
R. Sohm. p. 272).
* Ibid., tit. XI: «qui per hantradam hominem ingenuum dimittere voluerit, sua
manu duodecima ipsum ingenuum dimittere faciat».
Понятие свободы в эдикте Ротари
•95-
Отпуск на волю «per hantradam» дает полную свободу в том случае,
если господин ставит освобождаемого вне своего мундиума — «зе ille foris
de ео miserit» (ср. «а se extraneum id est haamund facere» в § 224), и непол-
ную, если господин сохраняет «mundeburgio», над вольноотпущенником.1
В первом случае всякая материальная и личная связь вольноотпущен-
ника с его бывшим господином порывается, и выморочное имущество
такого либертина наследует фиск; во втором случае эта связь сохраняется,.,
и выморочное имущество освобожденного «per hantradam» наследует
господин. Однако параллели к понятию «fulcfree» в смысле «свободно-
рожденный», «полноправный свободный» (т. е. в том значении, которое
имеет этот термин в §§ 216, 257 эдикта Ротари) не дает и освобожденный,
«per hantradam» в «Правде Франков — Хамавов».
П. РАССЛОЕНИЕ В СРЕДЕ СВОБОДНЫХ ЛАНГОБАРДОВ (LIBERI)
РОСТ ЗЕМЕЛЬНЫХ ДАРЕНИЙ
Термин «fulcfree» щигурирует в эдикте Ротари в качестве особого спо-
соба обозначения свободы вообще (и свободного состояния тех или иных
лиц) как бы в дополнение и разъяснение латинского термина «liberi».
После того как анализ показал двойственность понятия «fulcfree», уместно
поставить вопрос о градациях внутри понятия «liberi».
Они выражаются прежде всего в отсутствии единого вергельда сво-
бодного лангобарда и в его колебаниях в зависимости от знатности, ро-
довитости или достоинства («качества») того или иного конкретного лица,,
обозначаемого термином «liber». При этом весьма существенно то, что
сумма вергельда свободного нигде не названа на всем протяжении эдикта
Ротари. Самый характер этих колебаний вергельда и то сочетание ла-
тинских и германских терминов, при помощи которых они обозначаются,
дает основания предполагать, что указанные явления отражают процесс
разложения еще довольно устойчивых родовых связей изнутри, путем
возникновения неравенства между членами разных кровно-родственных
групп и внутри этих последних, и представляет собою первый признак
этого разложения.
В самом деле, когда идет речь о том, что за убийство ребенка во чреве
матери (совершенное без злого умысла со стороны самой матери, т. е.
без ее участия) убийца должен внести половину стоимости матери, «оце-
ниваемой в качестве свободной женгцины сообразно ее знатности», а в слу-
чае ее смертп — сверх того и полную ее стоимость «сообразно ее родови-
тости», то создается такое впечатление, что принадлежность к знатному
роду—«родовитость» — еще включается здесь в самое понятие свободы как
высшая его ступень и что в состав широкого социального слоя свободных
эдикт включает и представителей родовой знати или, точнее, — члено
знатных родов.1 2
1 «Lex Francorum Chamavorum», tit. XII, XIV. Ср. толкование этих текстов
«Правды Хамавов» у Зома (Mon. Germ., Leges, t. V, р. 272).
2 Любопытно, что в англо-саксонских правдах, весьма определенно разграничиваю-
щих статус эрла, как представителя родовой знати, и кэрла, как рядового свободного,
все же встречается и широкое понятие свободы, объемлющее кэрлов и эрлов и обозна-
чаемое терминами, произведенными от корня «fri» — «frigman», «freoman», «freo» и проч.
Широта этого понятия явствует из того, что со времен законов Альфреда термин «эрл»
употребляется для обозначения знатного лишь при противопоставлении кэрлу; таким
образом, кэрлы и эрлы как бы исчерпывают весь состав свободных анело-саксов, а совокуп-
ность тех и других обозначается термином efгео» или «frigneman», который только-
один рав — в ранних законах кентских королей Глотаря и Эдрика 685 г. — фигури-
рует в качестве антитезы к эрлу (Ср. Ine, 74—«frigne man»; II Cnut, 46—«freo»,.
Ine, 3, § 2 и II Aetelstan, 6 — freot, freotes-Iibertas; Alfred, 4, § 2; III Aetelstan, Prol'
96
A. II. Неусыхин
Это впечатление подтверждает еще один казус, приводимый эдиктом
Ротари: жизнь и здоровье свободной женщины, убитой или изувеченной
во ^время ее участия в столкновении между мужчинами, оценивается
в соответствии с ее знатностью. 1
Но другой ряд указаний на колебания вергельда свободных ланго-
бардов в эдикте Ротари не содержит прямых данных о различии между
знатными и незнатными родами и свидетельствует скорее в пользу не-
равенства в среде рядовых свободных. Так, за лишение свободного че-
ловека глаза и за нанесение ему смертельных ран виновный уплачивает
известную сумму (в эдикте не указанную и, вероятно, каждый раз ис-
числяемую особо) «в соответствии с качеством потерпевшего», qualiter
in angar-gathungi id est secundum qualitatem personae. * 1 2
Как бы ни толковать германский термин «in angar-gathungi», 3 во вся-
ком случае несомненно, что он в сопоставлении с латинским «qualitas»
обозначает какие-то разряды внутри свободных; весьма возможно, что
он указывает на различия между родами, но, мввдет быть, и на раз-
ницу в социальном удельном весе отдельных лиц.
Эти «разряды» еще не сложились в оформленные сословно-юридиче-
ские категории и представляют собою скорее «оттенки», «градации» сво-
боды внутри слоя рядовых полноправных лангобардов. Однако эти «от-
тенки» еще столь многообразны и неустойчивы, что требуют индивидуаль-
ной оценки вергельда свободного лангобарда в каждом отдельном случае.
И тем не менее они — показатель роста социального неравенства. Следо-
вательно, двойственность понятия «fulcfree» в эдикте Ротари — не слу-
чайное явление: ей соответствует многозначность термина «liberi». Не для
того лп и прибегает иногда эдикт к германскому термину, чтобы внести
ясность в многозначность латинского и точнее определить его возможные
оттенки? Не этим ли объясняется наличие в нашем памятнике таких обо-
ротов речи, как «mulier libera fulcfrea»? (ср. Ro., § 257).
Как бы то ни было, но отмеченные градации в понятии «liber»,— наряду
с включением в него понятия «nobilitas» бёз выделения особой социальной
категории в лице знатных, «nobiles» — вполне гармонируют с картиной
6; IV, 3 и др. Hlotar and Eadric, 3. Ср. комментарии Liebermann'a. Op. cit., Bd. Il,
Halfte II, 1912, «Adel», lb, le, p. 268; «Frei», 2, p. 407).
Тем самым в англо-саксонских законах и знатность в смысле родовитости,
и свобода рядового члена племени все еще включаются в широкое общее понятие свободы
(которое наряду с этим можетприобретатьи более специальное значение, как, например,
при противопоставлении «frigneman» эрлу и приравнении «Ггео» к «folcfry»). И это
несмотря на то, что в отличие от эдикта Ротари здесь фигурирует родовая знать в лице
эрлов и что вергельды эрлов и кэрлов точно определены и строго разграничены.
1 Но., § 75. Si infans in utero matris suae nolendo occisus fuerit ab aliquem: si ipsa
wilier libera est et evaserif, adpretietur ut libera secundum nobilitatem suam, et medietatem
qnod ipsa valuerit, infans ipse conponatur. Nam si mortua fuerit, conponat eum secundum
gmerositatem suam...
Ro., § 378: Si mulier libera in scandalum cocurrerit ubi viri litigant, si plagam aut
feritam factarn habuerit, aut forsitan inpincla fuerit aut occisa, adpretietur secundum
nobilitatem suam...
2 Ro., § 48, 74; cp. «secundum qualitatem personae» без термина «in angar-gathungi»
(Ro., § 141); ср. выражение «sicut adpretiatus fuerit» (Ro., § 11, 14).
2 II. Г. Виноградов производит этот термин от «Gattung» и толкует его как обозна-
чение родовитости, т. е. приравнивает его к латинскому выражению: «secundum genero-
sitatem suam» (цит. соч., стр. 158). Брукнер, а вслед за ним Виттнх и Гартманн склонны
толковать его как обозначение неравенства на почве землевладения и производят
самое слово «in angar — gathungi» от «Anger» (L. M. Hartmann. Geschichte Ita-
liens im Mittelalter, Bd. 11, Halfte II, S. 1—51. W. В r u c k n e r. Die Sprache der
Langobarden in: «Quellen und Forschungen zur Sprach-und Kulturgeschichte der germa-
nisctien Volker», ed. Brandl, Martin u. a. № 25, p. 202: «getinge» - Wachstum, Zunah-
me, Ehre, Anger Grosse; 25, p. 202: W. Wittich. «Die Frage der Freibauern».
Weimar, 1901, S. 33).
Понятф свободы в .эдикте Ротари у 7
родоплемепного общества, в котором уже идет процесс разложения ро-
дового строя изнутри, т. е. в результате возникновения неравенства
в среде родственников на почве перемещений внутри кровно-родственных
групп и появления различий между ними. 1 В ходе этого процесса ме-
няется представление о знатности и родовитости, а понятие свободы —
до того само собою разумеющееся и однородное — становится много-
значным и проблематичным, требует пояснений и определений разных
его видов в их конкретных особенностях.
Однако, наряду с этим процессом, идет и другой — разлагающий
-старинные связи извне; в основном он сводится к феодализации общества,
и его воздействия накладываются не только на прежние архаические
отношения родового строя, но и на те последствия его внутреннего раз-
ложения, которые были только что отмечены. Начиная с некоторого
этапа, оба процесса вступают в тесное взаимодействие друг с другом
и — частью пересекаясь и переплетаясь, а частью идя в одном направле-
нии — сливаются в один общий процесс перерождения’ всего уклада
лангобардского общества. Эдикт Ротари содержит и данные о весьма
архаических отношениях (о пережитках родового строя), и указания
на процесс внутреннего их разложения, и свидетельства о возникновении
первых признаков будущего феодального строя. В целом он отражает
именно стадию перехода от родо-племенного общества к классово-феодаль-
ному.
Оставляя в стороне такие проявления процесса разложения родо-
племенного строя извне, как усиление роли газиндов и возникновение
военно-должностной знати, с одной стороны, и тенденция к слиянию всех
промежуточных групп (альдиев, низшего слоя вольноотпущенных, ли-
'белляриен) 1 2 * * * * 7 в одну массу зависимых держателей, с другой стороны, —
(коснемся лишь тех симптомов этого процесса, которые непосредственно
-связаны с интересующей нас проблемой многообразия понятия свободы
и претерпеваемых им изменений.
Это вновь приведет нас к констатированию социальных различий
в среде лангобардских «liberi» и установлению градаций в самом поня-
тии «libertas», но различий и градаций иного порядка и другого проис-
хождения. Эдикт Ротари пестрит указаниями на довольно далеко зашед-
шую имущественную дифференциацию внутри широкого слоя свободных
лангобардов.
Так, несостоятельный должник, не имеющий ничего, кроме домашних
лошадей, волов и коров, обязан предоставить их агенту королевской
1 К чему приводит этот процесс внутреннего разложения родового строя тогда,
когда он заходит достаточно далеко и когда с ним сочетается внешнее воздействие
на этот строй со стороны процесса феодализации, — об этом свидетельствует то опре-
деление понятия «secundum qualitatem personae», которое дает Лиутпранд в законе
727 г. (т. е. через 80 лет спустя после издания эдикта Ротари): «Мы решили установить,
что следует понимать под качеством лица. Ибо принято, чтобы за убийство [при само-
защите. — А. //. ] меньшого человека из числа свободных («exercitalis») уплачивалось
150 солидов, а за того, кто принадлежит к числу первейших «exercitales»,— 300 солидов»
(Тут же устанавливаются и вергельды соответствующих разрядов королевских дружин-
нпков-газпндов) (Ср. Li., § 62: «Nunc autem statuere previdemus, quomodo sit ip>a
qualitas consideranda. Consuitudo enim est, ut minima persona, qui exercitalis homo
esse invenitnr, 150 solidos conponatur et qui primus est, trecentos solidos»).
Здесь «оттенки» свободы и «разряды» в среде свободных уже вылились в определен-
ные, юридически 'оформленные социальные категории с фиксированными вергель-
дами для представителей каждого из них, и с ними сопоставлены соответствующие
социальные группы внутри все усиливающегося слоя королевских газиндов, создан-
ного процессом феодализации. Тут указан конечный этап пути, начало которого
внаменует многозначность понятия свободы в эдикте Ротари.
* О возникновении особой категории зависимых держателей либелляриев — см.
Ro., § 227..
7 Средние век,а, вып. 2
98
A. II. Неусыхин
власти — скульдахию—-для передачи кредитору в залог уплаты долга,,
хотя утрата столь необходимых ему сельскохозяйственных животных
должна была подорвать самые основы его и без того потрясенного хо-
зяйства и довести его до разорения. 1 Встречаются и такие свободные,
которые становятся во главе целой толпы рабов, предпринимающих воору-
женные нападения на обитателей лангобардских сел, 1 2 да и сами эти оби-
татели устраивают целые «заговоры» и «бунты»3, с целью совместного
грабежа, причем п те, и другие обозначены при помощи любопытного
термина «homines rusticani» («деревенские жители», «крестьяне»), опре-
деляющего не правовое, а хозяйственное их положение, сближающее
этих разоряющихся бедняков из среды свободных с рабами. На такое
сближение обоих социальных слоев по их экономическому положению
указывают и упоминания о проступках, совершаемых рабами совместно
со свободными или даже по прямому приказанию этих последних (так,
например, о кражах, совершаемых рабами по приказанию их господ).4
Все это — новые явления, что явствует уже из представления законо-
дателя о несовместимости подобных поступков с достоинством свободного-
челорека,5 понимаемым, очевидно, в духе той эпохи, когда большая
часть лангобардского племени состояла из равноправных свободных.
Но в ряду признаков имущественной дифференциации в среде сво-
бодных имеется одно явление, само по себе, невидимому, довольно ста-
ринное и возникающее в процессе разложения родо-племенных отноше-
ний изнутри, но претерпевающее весьма существенные изменения под
влиянием внешних воздействий со стороны процесса феодализации и
связанного с ним усиления королевской власти и всякого рода «коро-
левских людей». Это — дарения, в особенности, дарения поземельной,
недвижимой собственности. Анализ различных видов дарений вскрывает
самую основу процесса имущественной дифференциации — мобилиза-
цию земельной собственности, позволяет наметить эволюцию самого
института дарений от архаической процедуры передачи имущества (в духе
«аффатомии» «Салической Правды») до прекария и срочного бенефиция и
в то же время с неожиданной стороны проливает свет на содержание
понятия «liber».
Дарения в эдикте Ротари весьма часто обозначаются, наряду с ла-
тинским словом «donatio» (§ 177, 225), также и германским термином
«thinx» пли «gairthinx», фигурирующим и в описании процедуры отпуска
рабов на волю, а иногда — при помощи латинского и германского тер-
минов одновременно (ср. «De thinx quod est donatio», § 172).
Во времена Ротари термин «thinx» уже утратил свое первоначальное
значение — названия народного собрания — и употреблялся лишь в пе-
реносном смысле для обозначения актов освобождения рабов и дарствен-
ных aKi'OB. При описании тех и других в эдикте Ротари нет никаких ука-
заний на сотенное или окружное собрание, подобное франкскому «mallus»
1 Во., § 251: «Si homo liber qui debitor est, alias res non habuerit nisi caballos
domitos aut boves iunctorius, seu vacca<..» etc;
2 Ro., § 279: «De concilio rusticanorum. Si servi, id est concilius, manu armata
in vico iniraverint ad malum faciendum et quicumque liber homo sub regni nostri di-
cione positus cum illis in capite fuerit...» etc. Ср. также § 19.
2 Ro., § 280; «De rusticanorum seditione. Si per quacumque causa Ijomines rusticani
se collegerint...»
4 Ro., § 263: «Si plures homines furtum in unum fecerint, tarn liberi, quam servi...»
Ro., § 259: «Si liber homo puerum aut servum suum furtum facere iusserit...»
• 5 Ср. ваключительную фразу § 259: «ибо позорно и ни с чем не сообразно, чтобы
свободный человек вмешивался в. кражу или давал на нее свое согласие» («quia inho-
nestqm esse videtur et nulli rei coivenit rationi, ut homo liber se in furtum debeat miscere-
aut consensum prebere»).
Понятие свободы в эдикте Ротари
99
(если не считать самого термина «thinx», соответствующее значение ко-
торого в текстах нашего памятника еие требуется предварительно дока-
зать); наоборот, все эти акты происходят лишь в присутствии свидетелей
и понятых.
Да и на всем протяжении эдикта нет пи одного упоминания каких бы
то ни было народных собраний ни общеплеменных, ни сотенных или ок-
ружных. 1 Следовательно, дарения, обозначаемые в эдикте термином
«thinx», не следует отличать от других дарений именно по этому признаку,
т. е. по признаку совершения акта в народном собрании; * 2 грань между
разными видами дарений проходит, как увидим, совсем по другой линии.
Первоначальный смысл акта дарения сводился, невидимому, к праву
дарителя распорйдиться своим имуществом, независимо от установлен-
ного обычаем и зафиксированного в том же эдикте порядка перехода
имущества по наследству.3 Другими словами, акт дарения — в его перво-
начальном виде — представлял собою не что иное, как раннюю и еще
недоразвитую форму завещания, подобно процедуре «аффатомии» в Сали-
ческой Правде:4 вместо письменного завещания имеем и тут и там про-
цедуру передачи имущества через посредника при свидетелях, с тою лишь
разницей, что в Салической Правде большую роль прй этом играет отсут-
ствующее в эддкте Ротари собрание — <<mallus». Но так как право даре-
ния (в только что разъясненном его понимании)’ вступает в конфликт
с правом наследования, то оно«обставлено целым рядом ограничений.
Самая процедура дарения — «thinx» — изложена в эдикте Ротари сле-
дующим образом: «Если кто-либо захочет передать свое имущество дру-
гому лицу, то должен сделать это не тайно, а в присутствии свободных
людей через gairethinx, так, чтобы и тот, кто будет совершать акт пере-
дачи (qui thingat) [посредник. — А. Н.], и тот, кто выступит в качестве
понятого (gisil), были свободными людьми, дабы потом не могло воз-
никнуть никаких претензий».5 Дополнением к этому общему определе-
нию «thinx-donatio» служит указание на то, что человек, отпущенный
на волю и ставший «fulcfree», может при своей жизни передать кому-
либо свое имущество при помощи обряда «ande-gauvere et ari-gauvere»
/ Единственный случай упоминания термина «gairethinx» в таком контексте, ко-
торый дает право связывать смысл этого термина с обозначением народного собрания
племени (Ко., § 386), все же может быть более естественно истолкован без помощи этой
гипотезы: речь идет о подтверждении «per gairethinx» содержания самого эдикта
после его обсуждения на собрании знати, в чем можно с полным правом усматривать
просто-напросто утверждение эдикта королем, придание ему силы закона при помощи
особой процедуры («addentes, quin etiam et per. gairethinx secundum ritus gentis
nostrae confirmantes ut sit haec lex firma et stabilis», § 386).
Во всяком случае, этот «gairethinx» по характеру своему ничего общего не имеет
с теми актами, о которых идет речь в других главах эдикта. Изложенного взгляда
на отношение термина «thinx» к народному собранию придерживается П. Г. Виногра-
дов (цит. соч., стр. 132). Противоположное мнение высказал М. Ра ppenheim.
Launegild und Gairethinx, 1882; наши соображения против точки зрения Паппенгейма
изложены в сборнике «Средние века», вып. 1, изд. Института истории Академии Наук
1942, стр. 35—36, 39. По вопросу о «thinx» см. также A. Schultze. Die lango-
bardische Treuhand und ihre Umbildung zur Testamentvollstreckung. Breslau 1859..
2 Недаром в сводке лангобардских законов, составленной между 817 и 840 гг.
и озаглавленной «Liber legis regum Langobardorum Concordia dictus», в титуле XX
объединены под общим заголовком «Capitula Kothari et Liutprandi de thinx quod est
donatio» как те параграфы эдикта Ротари, где дарение обозначено термином «thinx»,
так и те, где оно названо просто «donatio» (§ 177). (Ср. Mon. Germ., Leges in folio, t. IV,
1868, p. 253). Да и сам эдикт ставит знак равенства между «thinx» и «donatio» (§ 172).
3 Ко., § 153—163.
* Ср. Lex Salica, tit. XLVL
B Ro., § 172: «De thinx quod est donatio. Si quis res suas alii thingare voluerit, non
absconse, sed ante liberos homines ipsum gairethinx faciat, quatinus qui thingat et qui
gisel fuerit, liberi sunt, ut nulla in posterum oriatur intentio».
100
A. II. Hey сыти и
согласно лангобардскому праву.1 Ссылка на это последнее говорит о срав-
нительной древности указанной здд^ь процедуры, а сама она истолковы-
вается исследователями как передача чего-либо из рук в руки с под-
тверждением совершенного акта свидетелями,1 2 т. е. сводится, очевидно,
к тому же самому «gairethinx», замененному здесь другим германским
термином (может быть, в силу каких-нибудь чисто формальных и вряд ли
очень существенных различий в ходе процедуры, вызванных тем, что
в данном случае даритель — не полноправный свободнорожденный,
а вольноотпущенник-afulcfree»).
Как видим, дарение в его первоначальной форме совершалось при
помощи посредников, понятых и свидетелей, но без всякого участия ка-
кого-либо сотенного или окружного народного собрания; оно предста-
вляло собою сделку между свободными («liberi»); однако его могли совер-
шать и «fulcfree», и притом такие «fulcfree», которые получили свою сво-
боду в результате их отпуска на волю. Вряд ли это различие в социальном
положении «liber» и «fulcfree» является единственной причиной отсутствия
термина «tbinx» в описании процедуры дарения, производимого этим
последним: ибо, несмотря на отождествление «thinx» и «donatio» в § 172
и на его определение, как сделки между свободными людьми, мы имеем
в§ 177 указание на дарение со стороны свободного человека (liber homo),
не обозначенное, как «thinx».
Как бы то ни было, но эдикт Ротари стремится всячески пресечь воз-
можные нарушения интересов наследников в результате акта дарения.
Не говоря уже о прямом запрещении лишать сыновей (без особой их вины)
наследства и передавать путем дарения другим лицам то, что по закону
следует сыновьям, 3 — рождение у дарителя сыновей, дочерей или не-
законных сыновей после совершения дарения приводит, согласно эдикту,
к полной или частичной его недействительности 4 (причем лицо, которому
передано было что-либо в силу дарения, может в лучшем для него случае
получить лишь ту часть, которая соответствует доле сородичей или бли-
жайших родных в наследстве). Таким образом эдикт стремится приспо-
собить институт дарения, возникший, повидимому, несколько позднее,
к более архаическому и давно сложившемуся порядку наследования. 5
1 Ro., § 225. В случае смерти такого дарителя без наследников подаренное им
имущество получает полностью тот, кому оно предназначено в силу акта дарения:
«Et si casu faciente sine heredes mortuus fuerit, et antea iudicaverit se vivo res suas
proprias, id est ande-gauvere et arigauvere secundum legem langobardorum, habeat
cui donaverit».
2Cp.: Bluhme. Edictus etc., p. 203; andegauvere-manufirmatio, Handfesle;
arigauvere-adfirmatio testimonii. Этому толкованию в сущности не противоречит и
глосса XI века, подчеркивающая лишь, что подобное дарение могло быть произведено
н в здоровом, и в болезненном состоянии (in infirmitate et sanitate, Mon. Germ., lieges
in folio, t. IV, p. 353). Cp.: Aistulfi Leges, § 3: «Si quis in sanitatem aut egritudinem res
suas ordinaverit».
3 Ro., § 168: «Non liceat sine certas culpas filinm snura exheriditare, nec quod ei per
legem debetur, alii thingare» (Cp. § 16!)—170).
4 Ro., § 171: «Si quis... res suas alii Ihiugaverit, posteaque eum contigeril filios
legitinios procreare, omne thinx quod est donatio, quod prius feceraf, rumpatnr, et filii
legitinii unus aut plures, qui postea nali fiierunt, heredes in omnibus pafri succedant».
Если же у дарителя родятся лишь законные дочери (но не сыновья) и незаконные
сыновья, то они получают свою долю в наследстве так, как если бы никакого дарения
не было. Но ввиду того, что эта доля меньше доли законных сыновей, получатель
дарения тоже имеет право в этом случае на известную часть имущества умершего,
но не в объеме подаренного ему, а лишь в размере причитающегося ближайшим родным
согласно порядку наследования.
5 Согласно этому порядку первое место в ряду наследников занимают законные
мужские потомки, за ними идут дочери и сестры умершего, затем — незаконные
сыновья и, наконец, на последнем месте — ближайшие родные или сородичи (parentes
proximi) (ср. § 154, 158—159), в число которых входят прежде всего братья и дядья
по отцу (ср. § 163). ,
Понятие свободы в эдикте Ротари
101
Этот порядок в свое время пробил первую брешь в безраздельном господ-
стве родовой собственности (в частности — на землю), выделив из нее
сначала собственность большой семьи, а затем и индивидуально-се-
мейную собственность. 1 В какой мере институт дарения представляет
собою следующий шаг в том же направлении, видно из того, что он содей-
ствовал разложению самой большой семьи путем возникновения нера-
венства между ее членами изнутри: так, если один из братьев, оставшихся
совместно жить в общем доме после смерти отца, получал что-либо в силу
акта дарения, то приобретенное им имущество поступало в его личную
собственность.1 2 3 * * * * Стремление эдикта оградить законные права наследни-
ков вполне гармонирует с охраной им интересов получателя дарения,
который поставлен здесь в некотором смысле — по отношению к дари-
телю — в такое же положение, как сын-наследник по отношению к отцу.
Так, эдикт запрещает дарителю совершать передачу кому-либо того иму-
щества, которое уже было ранее подарено им другому лицу, если
только это последнее не повинно в таком преступном деянии против да-
рителя, за которое отец имеет право лишить своего сына наследства
(согласно цитированным выше §§ 168—169). Это сближение — хотя бы
в одном пункте — взаимоотношения получателя и дарителя с одной сто-
роны, сына и отца — с другой, дает намек на то, что лангобардское даре-
ние, подобно франкской «аффатомии>>, содержало и элемент адаптации.8
Но в то же время отмеченное сближение указывает на нечто вроде патро-
ната получателя по отношению к дарителю и тем самым приводит нас
к постановке вопроса о социальной природе дарений и о социально-экономи-
ческом положении дарителей. Именно здесь и проходит грань между
разными видами дарений.
В одних случаях даритель выступает в качестве малоимущего, в дру-
гих — в качестве состоятельного или привилегированного лица. Обра-
тимся сначала к дарениям первой категории.
В их ряду имеет весьма существенное значение особая форма дарения
с оговоркой о сохранении за дарителем до его смерти права пользования
подаренным имуществом. Эта форма дарения обозначается в эдикте при
помощи двух равнозначных терминов: германского — «lidinlaib» (letzt-
lebend) и латинского — «in die obitus sui» — и представляет собою иногда
довольно сложную сделку с недвижимостью. Наш памятник изображает
ее следующим образом: «Если кто-нибудь передаст другому свое иму-
щество в силу акта дарения («thingaverit») и при совершении этого акта
(«in ipso thinx») заявит, что он оставляет подаренное за собою, в своем
пожизненном пользовании, то пусть он потом не расточает злоумышленно
подаренное имущество, а старается целесообразно его использовать.
Если же у него возникнет необходимость продать или заложить землю
1 Как видно из изложенного, эдикт Ротари в смысле установления прав насле-
дования оказывает явное предпочтение членам семьи перед членами рода. Вспо-
мним отражение процесса возникновения семейной собственности и ее выделения из ро-
довой в главе «De alotlis» Салической Правды, где, несмотря на огромную разницу
с эдиктом Ротари в порядке наследования, устанавливается право отдельных членов
рода на наследование движимости и прямых мужских потомков — на получение
по наследству земельных участков (Lex Salica, tit. L1X).
- Но., § 167: De fratres, qui incasam comniunem remanserint [post mortem palris]...
Et si quis in supra»c.riptis fratribus galrethinx fecerit, habeat iiiantea cui factum fuerit.
3 Ro., § 174: «De thinx primus factum. Non liceat donalori ipsum thinx, quod antea
.fecit, iterum in alinm hominem. transmigrare; tantum est, ut ille, qni gairelhinx susce-
‘peril, tales culpas non facial donatori suo, quales'sclent ingrati filii parenlibus suis
facere, per quas exhereditatur, quae in hoc edictum scriptae sunt» (§ 169)- Элемент адап-
тации содержит, по мнению некоторых исследователей, u процедура передачи имуще-
ства. описанная в титуле XLVI «De acfatmire» Салической Правды. Впрочем, другие
склонны, толковать её как чисто имущественную сделку.
102
А. И. Неусылин
с рабами или без них, то пусть он прежде, чем делать это, обратится
к тому, кому он передал все это в силу акта дарения («cui thingavit»),
и скажет ему: «Вот, видишь, какая необходимость вынуждает меня усту-
пить это [подаренное тебе] имущество [другому лицу]; если хочешь, по-
моги мне, и я сохраню его в качестве твоей собственности. И если тот
не захочет ему помочь, то все то, что даритель передаст [из состава уже
подаренного имущества. A. ff.] другому лицу, останется за этим по-
следним в качестве его прочного и признанного владения». 1
Как видим, здесь сделано исключение из общего правила, запрещаю-
щего отчуждать дважды разным лицам одно и то же имущество, 1 2 и пово-
дом к этому исключению является не проступок получателя по отноше-
нию к дарителю, а хозяйственная необеспеченность самого дарителя;
она была и причиной совершенного им дарения (ибо он нуждался в по-
сторонней помощи для продолжения своего хозяйства), она же вызвала
и описанные в эдикте последствия. Ибо получатель дарения, невидимому,
не всегда и не обязательно отказывал дарителю в его просьбе; он мог
и удовлетворить ее, и тогда цель дарителя была бы полностью достигнута,
и он мог бы улучшить свое материальное положение; в противном случае
происходит, как видим, довольно быстрое дробление его хозяйства по
частям еще при его жизни. Форма дарения с сохранением пожизненного
пользования (дарение «lidinlaib id est in die obitus sui») является таким
образом ярким показателем процесса разорения и обезземеления неко-
торой части свободных лангобардов. Продолжая сохранять по формаль-
ным признакам частичное сходство с франкской «аффатомией», она да-
леко выходит за ее пределы, тем более, что описание процедуры аффато-
мии в XLVI титуле Салической Правды не содержит никаких данных
ни о социально-экономическом положении дарителя, ни о характере
передаваемого им имущества. 3
Любопытно, что даритель пока еще сохраняет право частичного рас-
поряжения уступленной им в силу акта дарения недвижимой собствен-
ностью (право ее продажи и закладывания), и это отличает последствия
дарения «in die obitus» от прекария (несмотря на несомненные черты
формально-юридического сходства и на общность терминологии). Тем
не менее будущее этой формы дарения ясно: ее развитие пойдет именно
в направлении к прекарию, и мы имеем даже возможность проследить
ход этого развития и фиксировать его конечный этап. Прежде всего тра-
дент, совершающий дарение по этой форме, лишается не только права
повторного дарения из состава подаренного имущества, но и права его
продажи и отдачи в залог, т. е. всяких прав распоряжения им. Затем
ему предоставляется возможность сделаться прекаристом, т. е. сохранить
за собою пользование земельным участком ценою отказа от собственности
на него. Это произошло при Карле Великом. Комментарий XI века
к § 173 эдикта Ротари поясняет, что разрешение на продажу и залог педви-
1 Ro., § 173: Si quis res -..i.n alii thingaverit, et dixerit ш ipso thinx lidinlaib
idest quo 1 in die pbilus sui reliqiieriI: noa dispergat res suas po-dea doloso animo, nisi
frualur eas enm ratio.ie. El. м tales ei evenerit necessitas, ut terra cuin mancipia aut
sine mancipia vindere aut. locum pigiieris poncre debeat, dicat prius iili Cui thingavit:
«Ecce vedis, quia necessitate conpulsus res istas vado dare; si libi vedetur, subveni mihi
et res istas conset vo in tuain proprietalein. Tunc si noluerit subvenire, quod alii dederit.
sit illi stabilem et firmum, qui acceperit».
2 Правда, в § 173 речь идет не о вторичном дарении, а о продаже и залоге ранее
подаренного, но все же и в этом можно усматривать некоторое нарушение общего
правила. >
3 Весь титул «De aefatmire» (tit. XLVI) Салической Правды заполнен изображе-
нием самой процедуры, в то время как в эдикте Ротари гораздо яснее выступает ее
социально-экономическое содержание.
Понятие свободы в эдикте Ротари
103
жимости, которые дает дарителю заключительная фраза этого параграфа,
уже отменено Геристальским капитулом Карла Великого от 779 г.1
§ 78 этого капитулярия гласит следующее: [Даритель-лангобард] «не
сохраняет за собою права продавать и отчуждать подаренное им иму-
щество, как это принято было раньше», но «после того как он однажды
подарил кому-нибудь что-либо из своего имущества, Он не имеет права
совершать новое дарение из состава того, что входило в первое»; «но если
он захочет приобрести право пользования им (usumfructum), то он может
владеть переданной им собственностью в течение установленного срока
на основе прекария».1 2 Здесь ясно виден переход от дарения «lidinlaib»
(in die obitus sui) через ряд промежуточных ступеней к «precaria oblata».
К числу малоимущих дарителей мог, вероятно, принадлежать и тот
либертин-nfulcfree», который передавал свое имущество при помощи
процедуры«ande gauvere или ari-gauvere», ибо он сохранял еще свою зави-
симость от патрона, что явствует из права этого последнего на часть вы-
морочного имущества либертина.3 Однако, как увидим ниже, у такого
«fulcfree» были и иные возможности улучшить свое благосостояние, более
действительные, чем совершение дарственных (в сущности весьма невы-
годных) актов.
Некоторые из таких «fulcfree», приобретавших неполную свободу
путем отпуска на волю, могли впоследствии становиться людьми более
состоятельными, чем многие полноправные свободные, подвергавшиеся
разорению.
Однако среди свободных лангобардов, обозначаемых термином «liberi
homines», встречаются дарители совсем иного типа, чем те, которые фи-
гурируют в дарениях с сохранением пожизненного пользования или
с получением «launegild».
Так, патрон выступает в качестве дарителя в пользу .своего вольно-
отпущенника — «fulcfree», причем в случае бездетности последнего все
подаренное ему возвращается патрону, если только патрон не предоставил
либертину право свободного распоряжения объектами дарения.4 Мало
того, дарителями и в пользу вольноотпущенников — «fulcfree», и в пользу
свободнорожденных лангобардов («liberi homines») могут быть и приви-
легированные люди — герцоги (duces), агенты королевской власти (indi-
ces), и, наконец, такие частные лица, под властью которых состоят 8ави-
спмые люди, оказывающие им послушание («obsequium»). К числу таких
1 Liber legis Langobardorum Papiensis, ed. Rothari, § 173. Expositio: In hoc quod
dicit: «si noluerit ei subvenire, quod alii dederit, sit illi stabile et firmum qui accepit»,
rupta est a capitulo Caroli quod est: «Si1 quis langobardus statum humane fragilitatis
precogilans» etc. (Mon. Germ., Leges, t. IV, in folio, p. 329).
2 Capitulare anno undecimo regnante Domno nostro Carolo gloriosissimo rege.
Cap. 78...: «non reservet sibi potestatem eandem rem vendendi aut alienandi sicut antea
fieri solebat», «sed postquam de rebus suis unam traditionem fecerit, aliain de ipsis rebus
faciendi nullani poleslatem habeat, — ifa tamen, ut usumfructum si voluerit habere
per precariam res traditas in ternpus diffinitum [praefinitum] possidendi sit concessa
facultas» (Mon. Genu., Leges, t. IV, in folio, p. 502). Смешение запрета продавать
подаренное с запрещением вновь дарить его другому лицу, которое имеет место в цити-
рованном нами тексте капитулярия, подтверждает высказанную нами выше мысль,
что разрешение продавать подаренное имущество, предоставляемое дарителю § 173
эдикта Ротари, противоречит запрету повторного дарения, установленному в силу
§ 174. ' .
а Ro., § 225: «Alias vero res, si ut dictum est, heredes [libertus, qui fulcfree factus
est. —A. H.] non derelinquerit aut se vivo non iudicaverit, patronus succedat, sicut
parenti suo.»
* Ro., § 225: «Nam quantum de res benefactor! suo per donum habuit, si eas non
oblegaverit in libertatem, ad ipsum patronum aut ad heredes eius revertantur. Cp.
глоссу XI века: «obligavit in libertate, scilicet dominus, id est colligavit infra libertatem»
,(Mon. Germ., Leges, t. IV in folio., p. 353).
.104
<4. И. Неусыхий
людей, находящихся под чьей-либо частной властью, могли принадле-
жать не только вольноотпущенники, но и свободные цо рождению. Это
свидетельствует о развитии патроната и коммендации в лангобардском
обществе времен Ротари. А так как одновременно с этим идет рост дру-
жинных отношений и их превращение в бенефпцпальные, то термины
«obsequium» и «gasindium» сопоставляются друг с другом, а иногда употре-
бляются один вместо другого: в эдикте встречаются такие обороты речи,
как «gasindium ducis aut privatorum hominum obsequium»,1 и в то же
время «obsequium regis aut iudicis».1 2
На службе у короля и его агентов, у герцогов и частных лиц и вольно-
отпущенник, и свободный («liber>>) могли приобрести некое имущество
в виде предоставляемого пм в дар владения. Фактически оно, может быть,
представляло собою лишь их долю в том, что присваивалось ими раз-
ными путями совместно с их патронами, но выделение этой доли в инди-
видуальное владение такого коммендировавшегося человека облекалось
в форму дарения (donum) и знаменовало переход от общности имущества
дружинников и вождя дружины к пожалованиям его составных частей
в индивидуальное пользование. Если вольноотпущенник, ставший
«fulcfree», но не «haamund», приобретал что-либо в виде дарения в дру-
жине герцога или на службе у частных лиц, то после его смерти приоб-
ретенное им, в случае отсутствия прямых наследников, возвращалось
дарителю. 3 Это правило, невидимому, не распространялось па свобод-
ных. По крайней мере, в соответствующем тексте эдикта пет никаких
прямых указаний на этот счет. 4 Зато эдикт подчеркивает, что имущество,
приобретенное на королевской службе (или на службе у должностных
лиц короля) одним из братьев, оставшихся в общем доме после смерти
их отца, становится его индивидуальным владением, без всяких прав на
него со стороны других братьев. 5 Отсутствие оговорки о судьбе приобре-
тенного таким образом владения после смерти получившего его лица
и о его возвращении королю или его агенту в качестве дарителей указы-
вает на то, что эдикт имеет здесь в виду так называемое «безусловное
пожалование» свободному человеку (братья, о которых здесь идет речь,—
конечно, свободные), причем это пожалованпе формально является воз-
награждением за уже совершенную им службу. 6 Пожалование произ-
водит король или его должностное лицо.
Иной характер ноепт срочное условное пожалование свободному ланго-
барду со стороны’ герцога или частного лица — тоже свободного чело-
века, пожалованпе, которое становится недействительным в случае пере-
мены получателем места жительства, и связанного с этим прекращения
службы. Текст, упоминающий этот вид пожалования, гласит следующее:
«Пусть каждый свободный человек имеет право переселяться (migrare)
со своими чадами и домочадцами (cum fara sua) в пределах нашего коро-
левства, куда ему угодно, но с разрешения короля; если же ему предо-
ставил что-либо в качестве дарения герцог или какой-либо свободный
человек («quicuinque liber homo») и он не захотел оставаться ни с ним,.
1 Ro., § 225.
2 Ro., § 167.
3 Ro., § 225: «Et si aliquid in gasindio ducis aut privatonini I’.ouiinuni obsequium
donurri munus conquisivit, res ad donatoreni reverlantni». (Ср. начало параграфа: «Si
libertus, qui fulcfree factus est, filios derelinquerit legitimes, sunt illi heredes... Et si
casu faciente sine heredes mortuus fuerit» etc.).
4 Cp. §167.
5 Ro., § 167: «Si fratres post mortem patris in casa-rommune remanserint, et unus
ex ipsis in obsequium regis aut iudicis aliquas res adquesiverit, habeat sibi in antea
absque portionem fratruin».
6 О безусловных пожалованиях см. также Li., § 78.
Понятие свободы в эдикте Ротари 105
ни с его наследниками, то подаренное возвращается дарителю или его
наследникам». 1
Предложенный нами перевод представляет собою определенное тол-
кование этого, довольно сложного по содержанию и не совсем ясного
по формулировке, текста. 1 2 Толкование это сводится к следующим основ-
ным положениям: 1) последняя фраза цитированного пассажа (начиная
со слов: «etsi aliquas res») по смыслу не является придаточным предло-
жением к первой, а представляет собою самостоятельное предложение;
2) поэтому выраженное в нем требование возврата подаренного владения
дарителю в случае переселения получателя является лишь возможным,
но не обязательным последствием переселения: ведь «migrans» мог и не по-
лучить перед переселением никаких пожалований; 3) во всяком случае,
э^о требование не представляет собою обязательного условия переселе-
ния, которое следовало бы в этом смысле сопоставлять с королевским
разрешением: эдикт не устанавливает двух условий, при соблюдении
которых только и возможно переселение свободного человека: а) коро-
левское разрешение и б) возврат пожалованного дарителю; 4) в последней
фразе речь идет не об пспомещенпп герцогом переселенца, а о пожало-
ваниях, которые он получил до переселения, на своей исконной родине.
Наше толкование опирается на текстологические аргументы и на ряд
соображений по существу.
В разбираемом тексте три раза фигурирует уступительный союз «si»;.,
его расстановка вызывает недоумение и затемняет смысл всего пассажа;
в одном из трех случаев (а именно в первом) это «si» явным образом не-
уместно, и мы могли бы с полным правом ожидать, что на его месте будет
поставлено «ut».
С тем же основанием «ut» могло бы быть поставлено вместо «si» и во вто-
ром случае. Делая эти предположения, мы не позволяем себе никаких
конъектур, а лишь следуем разночтениям в разных списках нашего па-
мятника. В самом деле, в двух списках эдикта Ротари «si quis» в первом
случае опущено (cod. 6 и 11), а еще в одном списке во втором случае (в при-
даточном предложении: «sic tamen si ei a rege data fuerit licentia») вместо
«si» стоит «ut» (cod. 12). 3 В неаполитанской рукописи Павийской книги
(Liber legis Langobardorum Papiensis), снабженной комментариями XI века
и точно передающей тексты лангобардских законов, встречаем следующие
разночтения § 177: в одном из списков этой рукописи (cod. 2) «si quis»
в первом случае опущено, в других же (cod. 7, 8) перед словами «sic tamen
si ei a rege» поставлена запятая, а перед фразой: «Et si ei aliquas res dux
etc.» — точка, выделяющая ее в качестве самостоятельного предлон.е-
ния. 4 Как видим, средневековые переписчики и редакторы текста § 177
сами колебались в понимании его синтаксической структуры, и их коле-
бания шли в том же направлении, что и наши предположения.
Глоссы XI века толкуют возврат подаренного дарителю в § 177 (res ad,
donatorem... revertantur) следующим образом: «дарение становится не-
действительным, если его условия не выполняются». 5 Вряд ли под невы-
полнением этих условий глоссатор мог разуметь отказ переселяющегося
1 Ro., § 177: De homine libero ut liceat aim migrare. Si quis liber homo potestatem
habeat infra dominium regni nostri cum fai> sua migrare ubi voluerit — sic tamen si
ei a rege data fuerit licentia, —et si aliquas res ei dux aut quicumque liber homo donaoit,
et curn eo noluerit permanere, vel cum heredes ipsius: res ad donatorem vel heredes eius
revertantur. ,
2 Аналогичное толкование дает Pappenheim (Launegild und Gairethinx, Breslau,.
1882, S. 3). — впрочем, не развивая свою мысль и не аргументируя ее подробно.
3 Non. Germ., Leges, t. IV, in folio, p. 41 (Leges Langobardorum, ed. Bluhme),
4 Mon. Germ., Leges, t. IV, in folio, p. 330 (Liber Papiensis, ed. Boretius).
5 Conditionaliter/lonatio irrita fieri, si tenor non adimpletur (ibid.. p. 330).
10f>
<4. II. Неусыхин
свободного человека оставаться долее с дарителем (cum ео noluerit perma-
пеге) на новом месте, куда этот человек только что прибыл, тем более,
что в этом последнем случае нельзя было бы даже и говорить об усло-
вия* дарения, так как мы-имели бы здесь не дарственный акт, а испо-
мещение переселенца герцогом как должностным лицом (главою округа),
с наделением этого переселенца земельными владениями, необходимыми
ему для ведения хозяйства и поддержания существования той «fara»,
с которой он переселялся.1 Поэтому естественнее предположить, что
в последней фразе § 177 речь идет о пожалованиях, полученных пере-
селенцем на прежнем месте жительства. 1 2
Характер этого пожалования станет нам еще яснее, если мы обратим
более пристальное внимание на то, кто выступает здесь в качестве жало-
вателя или дарителя. Разбираемый параграф сопоставляет в роли воз-
можных дарителей герцога и свободного человека («dux aut quicumcpie
liber homo»).
Как могло бы иметь место такое сопоставление, если бы речь шла об
испомещении переселенца герцогом как должностным лицом? Ведь, «сво-
бодный человек» не имел ни права, ни возможности производить такое
испомещение, а разуметь под этим «свободным человеком» в данном кон-
тексте, в свою- очередь, какое-нибудь должностное лицо нет никаких
оснований. С другой стороны, и герцог в § 177 вряд ли выступает с публич-
но-правовыми функциями: в тех параграфах эдикта Ротари, где он фигу-
рирует как носитель таковых, устанавливается его военная и судебная
власть, и регулируются возникающие на этой почве взаимоотношения
герцога с судебно-политическими агентами короля — гастальдами и;
со свободными воинами — «exercitales».3 В § 177 нет ни малейшего намека
на это: здесь Герцог рассматривается под углом зрения его частноправо-
вых интересов; он, наравне с «свободным человеком», как частное лицо,
может делать частные пожалования другим «свободным людям». Дари-
телей § 177 следует сопоставлять с теми лицами, которые делают пожало-
вания своим дружинникам или подзащитным: вспомним, что в § 225 упо-
минается «gasindium ducis aut privatorum hominum obsequium», и тогда
нам станет совершенно ясным, что «свободный человек» (liber homo),
1 Ср. глоссу XI в.: Cum fara id est re vel familia; fara id est generatio (Mon. Germ,.
Leges, t. IV, in folio, p. 330).
2 Это предположение подтверждается и глоссой к § 175 эдикта Ротари, прямо
-сопоставляющей разбираемый § 177 с взысканием-«launegild'а». Между тем, taunegild
представляет собою не что иное, как фиктивное возмещение со стороны получателя
дарителю в ответ на ак.т дарения; это возмещение состоит обычно из предмета незна-
чительной ценности и играет роль акта, гарантирующего права получателя на облада-
ние пожалованным ему объектом дарения. Даритель может и вовсе не получить
«launegild» в момент дарения. Но в таком случае он имеет право потребовать от получа-
теля стоимость подаренного или даже самый объект дарения, т. е. сделать дарение
недействительным. (Ср. Ro., § 175 и глоссы к нему Mon. Germ. Leges, t. IV, in folio,
p. 330). Это требование обозначается в § 175 эдикта Ротари словами «launegild ге-
quirere», а в глоссе к нему, как «actio launehild» (ср. Pappe nheim, цит. соч.,
S. 6—11 и 24—27). Эта глосса указывает на то, что и в § 177 обязанность возвращать
в таких случаях подаренное дарителю распространяется также и на наследников;
тем самым опа подчеркивает, что речь идет в § 177 о дарении, а не об испомещении
герцогом «migrans'a» на ноцом месте жите льства. Вот текст глоссы к § 175: «Hie videt.ur
et in lege: «Si quis liber homo migrare voluerit» quod aelio launehild conpetit heredibns
•et transit ad heredes» (Mon. Germ. I.rtges, in folio, p. 330). Данные о дарениях
c «launegild» содержатся также в эдикте Ротари, § 184 и в эдикте Лиутпранда §§ 43,
54, 65, 73. а. кроме того — в жалованных грамотах вплоть до конца XI века См.
J. F i с k е г. Forschungen zur Reichs-und Rechtsgeschichte Italiens», Bd. IV, Inhsbruck
1873, № 21, 35, 74, 77. Смотри также «Libro Croce» (Regesta Chartarum Italiae)
A cura di Quinto Santoli; Roma 1939. № 27, № 95 (1077), № 168 (1020 год) (pp. 183,
306, 371).
3 Cp. Ro., § 6, 20, 22, 23, 25.
Понятие свободы в ^эдикте Ротари
107
совершающий дарение в § 177, и есть одно из тех «частных лиц» («privati
homines»), которых имеет в виду § 225, а герцог и в том и в другом случае
выступает как частный даритель, а не как лицо, наделенное государствен-
ной властью. Следовательно, переселенец, фигурирующий в § 177 и тоже
названный «liber homo», — человек, коммендировавшийся частному лицу
или герцогу, а может быть, и состоящий в чьей-либо дружине. 1
Сопоставление с § 167, где фигурирует свободный человек «in obse-
quium regis vel judicis», позволяет предполагать, что § 177 мог иметь
в виду и королевского дружинника. Но если даже и отбросить это пред-
положение, переселенец § 177 все же выступит перед нами, как одно из тех
лиц, которые выделялись из общей массы рядовых свободных в процессе
службы герцогу или привилегированным частным людям, собиравшим
вокруг себя целые дружины. Этим и только этим и объясняется тот факт,
что такому переселенцу дается особое королевское разрешение на пере-
селение. Оно предоставляется не всякому свободному лангобарду, а лишь
такому свободному, который стал чьим-либо газиндом (частного лица,
герцога, а может быть, и самого- короля).
« Итак, наше толкование § 177 приводит нас к следующим выводам:
1) Данный текст не имеет в виду установление общего порядка «пере-
селения» (migratio), а лишь регулирует специфический частный его слу-
чай — переселение газинда. 1 2 В этом смысле оно может быть сопоставлено
с переселением салического франка, имеющего королевскую грамоту, 3
но не со вселением во франкскую «виллу» рядового свободного, совер-
шающимся по нормам старинного обычного права. 4
2) Пожалование органически не связано с переселением: с ним свя-
зано лишь вытекающее цд него требование возврата пожалованного вла-
дения дарителю.
3) Один и тот же термин — «liber homo» (свободный человек) — обозна-
чает здесь людей с весьма различным социальным статусом и экономи-
ческим положением: патрона (дарителя) и его подзащитного (переселенца),
человека состоятельного, привилегированного и зависимого.
4) Если дарения по нормам народного права (thinx с lidinlaib; дарение
45 launegild) обнаруживают тенденцию развития в сторону возникнове-
ния прекария и отражают процесс разложения родо-племенных связей
изнутри, содействуя образованию слоя малоимущих зависимых людей
в среде свободных, то пожалования, совершаемые королем, герцогами
1 П. Г. Виноградов (цит. соч., стр. 149—150) справедливо указывает на то, что
в жалованных грамотах VIII века в числе свидетелей упоминаются газинды, причем
при обозначении их социальной квалификации не указано, чьи они дружин-
ники — герцогские или королевские. Отсюда он делает вывод, что это — дружинники
частных лиц. На наличие газиндов у частных лиц обратил внимание еще Тройа в
примечании к тексту одной из изданных им грамот (748 года). Эта грамота, в которой
идет речь о’вродаже двух третей владений некоего Сильверанды неаполитанскому
субдиакону Петру, подписана в качестве свидетелей, между прочими, четырьмя
1 газиндами и одним арнманном. Один из этих газиндов, Троальд, обозначен как
газинд частного лица: Troaldus, gasindiis donini Argus. (Cp. Troy a Storia d'Italia
del medio aevo, t. IV. Codice diplomatico longobardo, pars V, p. 765, № DC XVI).
2 В этом отношении характерны разночтения в заголовке § 177. Обобщающее
заглавие: «De homiiie libero nl liceat cum migrare» дает лишь один список (co-I. 3).
Остальные списки заменяют его более неопределенными редакциями, в которых
отсутствует указание на то, что речь идет о свободном человеке вообще-, так, в cod. 11.
«de inigratione», в cod. 12: «de eo quod cuin fara migrare permissuin» («Leges l.ango-
bardoruin»', ed. Biuhme, Mon. Germ., t. IV, in folio, 1868, p. 41). Впрочем, неточность
заголовков в варварских правдах и частое их несоответствие содержанию глав обще-
известно.
3 Ср. Lex Salica, XIV, § 4: «Si quis hominem qui migrare voluerit et de rege habuerit
preceptuni et abbundivit in malum publico et aliquis contra ordinationem regis testare
(Presumpserit... solidos CC culpalibis iudicelur».
. 1 Cp. Lex Salica, tit. XLV (De migrantibus).
1оя
_4. И. Неусыхин
и патронами в пользу пх дружинников п подзащитных, т. а. дарения,
связанные с ростом королевской власти и частной власти влиятельных
лиц, эволюционируют от безусловного пожалования к срочному бенефи-
цию 1 и отражают процесс разложения родо-племенного уклада извне
под напором складывающихся феодальных отношений. Конкретным при-
мером такого «разложения извне» может служить выделение приобретен-
ного на службе у короля или королевского агента имущества в индиви-
дуальную собственность одного из братьев, ведущих совместное хозяйство.
Тем самым конкретизируется и многообразие понятия свободы в эдикте
Ротари. Анализ разных видов дарений, и особенно той их категории,
которая изображена в § 177, показывает нам, как тесно связано наличие
•разных оттенков в понятии свободы и разных разрядов в среде рядовых
свободных (liberi) с образованием различных социально-экономических
групп «равноправных» свободных лангобардов: на одном полюсе этого
социального слоя — малоимущие люди, коммендирующиеся патронам
или превращающиеся впоследствии в прекаристов, на другом — дружин-
ники, представители только еще возникающей военно-должностной знадп.
Однако, процесс образования этих групп еще очень далек не только
от своего завершения, но и от достаточно отчетливого оформления его
признаков и последствий. И самый ход этого процесса, и его неоформлен-
ность отразились и на положении того промежуточного социального
слоя, который занимает особое место между рабами и свободными. Мы
имеем в виду альдиев. •
Их «полусвобода» — понятие почти столь же неустойчивое и много-
значное, как и «свобода» лангобардских «liberi» и «fulcfree».
С одной стороны, альдию присущ ряд признаков явной «несвободы».
Не говоря уже о том, что альдии неоднократно сопоставляются с рабами
(с сервами- министериалами и «servi rusticani»), 1 2 за проступки альдиев
отвечает их господин,3 и он же получает штраф за проступки третьих
лиц по отношению к его альдию;4 альдий сидит на земельном наделе,
продажа которого без разрешения патрона ему категорически запре-
щена.5 Правда, эдикт иногда сопоставляет альдиев и с вольноотпущен-
никами,6 и некоторые отпускаемые на волю рабы переходили в резуль-
тате освобождения на положение альдиев,7 однако отсюда не следует,
что альдии отождествляются с вольноотпущенниками; таким образом,,
это частичное их сближение друг с другом еще не аннулирует значение
признаков «несвободы» альдпя. Однако, наряду с ними, альдию свой-
ственны и известные элементы личной свободы. Так, альдпонка опреде-
ляется в эдикте как жейщпна, рожденная свободной матерью; 8 аль-
дионка, вышедшая замуж за раба, теряет свою свободу, 9 10 повидимому,
в какой-то мере и в каком-то смысле принадлежавшую ей до ее заму-
жества; с другой стороны, брак свободной женщины с альдием может-
прп соблюдении известных условий и не привести к утере ею свободы,1С';
1 Ср. мнение П. Г. Виноградова по атому поводу: «Право благодетеля отобрать
пожалование указывает на своего рода бенефиций, обязывающий службой и отнимаю-
щийся вместе с ее прекращением» (цит. соч., стр. 140).
2 Ср. Ro., § 76—102; § 126.
s Ro., § 258.
4 Ro., § 28, 127: «ilominus accipiat».
* Ro., § 235.
* Ro., § 28, 217.
7 Ro., § 22* (4).
8 Ro., § 205: Si quis haldiam alienam, id est qui iam de matre libera nala est violen-
tiam fecerit, conponat solidos quadraginta.
’ Ro., § 217: Si haldia aut liberta in casa aliena intraverit et servuin tulerit, liber-
tatem suam amiltat.
10 Ro., § 216 (libera id est Ги1сйеа);дюдробный разбор этого параграфа см. выше.
Понятие свободы в эдикте Ротари
109
в то время как женитьба раба на свободной либо грозит ей смертью от руки
ее родных, либо карается превращением ее в королевскую рабыню;1
кроме того, альдий имел в своем пользовании не только земельный надел,
но и рабов; 1 2 стоимость личности альдия выше стоимости раба,3 а штрафы
за увечья, причиненные альдию, подвержены индивидуальным колеба-
ниям, 4 напоминающим колебания вергельда свободных лангобардов.
Тем не менее эти признаки «свободы», свойственные альдию, все же
не ставят его на одну ступень даже с тем «fulcfree», который приобрел
неполную свободу путем отпуска на волю и не стал независимым
(«haamund») от патрона. Это явствует не только из того, что эдикт разли-
чает освобождение раба с превращением его в «fulcfree», но не в «haamund»
от отпуска раба на положение альдия, 5 но также и из наличия у такого
•«fulcfree» значительно больших прав в сфере распоряжения своим иму-
ществом и владением, чем у альдия. Альдий, в сущности, лишен всякого
права распоряжения таковым без разрешения патрона, в то время как
либертин-efulcfrce» имеет право делать дарения. 6 Это разграничение
альдия и низшей категории «fulcfree'» указывает на то, что в тех случаях,
когда ре'гь идет о «свободе» альдия, имеется в виду противопоставление
каких-то особенностей его статуса полной «несвободе» раба, т. е. подразу-
мевается в сущности не свобода, а полусвобода.
Однако такая трактовка «свободы» альдия (как антитезы к несвободе
раба) объясняет лишь указание эдикта на утерю альдионкой «свободы»
в результате ее брака с рабом, 7 но не дает исчерпывающего объяснения
общего определения альдионки, как женщины рожденной свободной ма-
терью, тем более что в том контексте, в котором находится это определе-
ние, нет речи о рабах. Даже более того: в параграфе, непосредственно
следующем за тем, который содержит указанное определение, с альдион-
кой сопоставляется не рабыня, а вольноотпущенница, причем один и
тот же проступок по отношению к обеим карается во втором случае вдвое
меньшим штрафом. Самая формулировка постановлений обоих парагра-
фов обнаруживает явный параллелизм: «Если кто изнасилует чужую
-алъдионку^ т. е. женщину, рожденную свободной матерью, должен упла-
тить сорок солидов». 8 «Если кто изнасилует чужую вольноотпущенницу,
т. е. лицо, отпущенное на свободу, должен уплатить 20 солидов».9 Пояс-
нение терминов «альдионка» и «liberta» каждый раз особым придаточным
предложением, начинающимся с «id est» («то-есть»Д на первый взгляд
как будто исключает возможность того предположения, что под альдион-
кой, рожденной свободной матерью, подразумевается лишь представи-
тельница какой-то категории внутри альдионата, и говорит в пользу того,
что перед нами действительно — общее определение. Ибо социальный статус
альдионки и вольноотпущенницы в этих текстах равным образом опре-
деляется их происхождением, и при этом для альдионки ее рождение от сво-
бодной матери является таким же конститутивным признаком, как для
1 Ro., § 221.
2 Отпускать этих рабов на волю альдию без разрешения патрона было запрещено
,(Ro., § 235). О наличии рабов v альдия см. также § 219.
' 3 Ro., § 129—136. “ *
1 Ro., § 81: «medletatem pretii ipsius quod adpretiatus fuerit».
6 Ro., § 224: «Item qui haldiam facere voluerit, non illi dit quattuor vias».
6 Ro., § 235: «Non liceat haldius cuiuscumque, qui haamund factus non est, sine
voluntati pafroni sui terra vendere sed neque liberum dimittere». Cp. § 225, согласно
которому «libertus qui fulcfree factus est» имеет право делать дарения «ande-gauvere
et arigauvere secundum legem langobardorum».
’ Ro., § 217.
8 Ro , § 205: «...haldiam alienam, id est, qui iam de matre libera nata est...»
• Ro., §”206: «De liberta violentata: Si quis libertam alienam, id est ipsa persona,
• qui libera dimissa est, violentia fecerit, conponat solidos vigenti».
11<>
.1. II. Пеусыхин
вольноотпущенницы — акт освобождения. И, однако, несмотря па эти
формальные соображения текстологического свойства, разбираемое опре-
деление альдионки все же может быть вполне понято лишь как указание
на наличие внутри альдионата, если не юридически оформленных кате-
горий и групп, то каких-то оттенков и градаций. Ведь, по существу,
альдионка, «рожденная свободной матерью», могла произойти лишь
от брака альдия со свободной, так как браки рабов со свободными жен-
щинами были запрещены, 1 а дочь от брака альдия с альдионкой
не могла бы быть обозначена, как рожденная свободной матерью (если
только эдикт не отождествил в данном случае ее мать-альдионку со сво-
бодной, что совершенно невероятно ввиду определенности правового
положения альдионата, как промежуточного социального слоя между
рабами и свободными, нередко сопоставляемого с темп и другими, но
никогда с ними не смешиваемого). И действительно, эдикт (в уже разоб-
ранном выше § 216) отдельно трактует последствия брака альдия со сво-
бодной женщиной, причем из установления тех условий, на которых
такая женщина и ее дети могут сохранить свободу, явствует,.что при их
несоблюдении ее потомки становятся альдиями. Весьма возможно, что
§ 205 и имеет в виду дочь подобной свободной женщины, вышедшей замуж
за альдия и не порвавшей после смерти мужа связи с его домом и хозяй-
ством, а потому продолжавшей оставаться под мундиумом патрона ее
покойного мужа, в'силу чего ее дети становились альдиями. А общность
определенпя статуса альдионки в § 205 может быть отнесена за счет весьма
частой неточности эдикта в дефинициях и обобщающих социальных ха-
рактеристиках, — тем более, что в § 216 свободные (liberi) резко отгра-
ничены от альдпев. Любопытно, что в обоих случаях, когда понятие сво-
боды прямо прилагается к альдпям, имеются в виду именно женщины,
а так как в одном из них (§ 217) идет речь о неравных браках (о женитьбе
раба на альдионке), то, может быть и в другом (§ 205) подразумеваются
последствия неравных браков (т. е. жейитьбы альдия на свободной, пре-
вращающей, при известных условиях, дочь от такого брака в альдиопку). 1 2
Если принять это толкование, то разница штрафов за изнасилование
такой альдионки и изнасилование вольноотпущенницы указывает на то,
что альдионка, рожденная от брака альдия со свободной, выше вольно-
отпущенницы, — хотя в общей форме эдикт определяет альдиев, как
стоящих ниже лпбертинов-cfulcfree» (см. § 224), а в некоторых текстах
прямо приравнивает альдпев к вольноотпущенникам: в частности, как
раз там, где идет речь о «потере свободы» альдионкой, выходящей замуж
за раба, она и поставлена рядом с вольноотпущенницей, 3 которая тоже*
1 Ro., § 221.
’ Заслуживает быть отмеченным то обстоятельство, что термин «fulcfree» в сочета-
нии с «liber» тоже прилагается в эдикте лишь к женщинам (§§ 216, 257). Это объяс-
няется, невидимому, стремлением эдикта подчеркнуть исконность свободы обознача-
емых этими терминами женщин, их положение, как свободнорожденных, полноправ-
ных свободных. Такое стремление вполне понятно в эпоху бурно идущего процесса
слияния различных промежуточных социальных групп с некоторыми слоями свобод-
ных, — процесса, выражавшегося, между прочим, и в распространенности смешан-
ных браков. Подобные браки заключались не только между альдиями и свободными;
нередки и случаи женитьбы свободных мужчин на рабынях с правом последующего
освобождения этих рабынь, что давало свободу и их потомству, которое при отсут-
ствии акта освобождении их матери наследовало ее рабское состонние (§ 156; 222), —
если только отец не отпускал на волю своих детей от рабыни (§ 156). В такой социаль-
ной обстановке очень важно было строго различать женщину, свободную по рождению,
т. е. происходящую от свободного отца и свободной матери, и женщину, рожденную
свободной матерью, но полусвободным отцом- альдием или получившую свободу
путем ее отпуска на волю ее свободным мужем> и, наконец, дочь такой либертинки
о г ее брака со свободным.
3 Ro., § 217: Si haldia aut liberta servum tulerlt.
Понятие свободы в эдикте Ротари
111
имеет некую «свободу» и может ее потерять... Все это рисует нам пестроту
«полусвободы» альдия и лишний раз подтверждает нашу мысль о много-
значности йонятия свободы.
О том же свидетельствует и возможность превращения альдия
в «haamund»1 путем его отпуска на волю или, если угодно, — перевода
его в высшее состояние свободы. Интересно, что патрон альдия упоми-
нается только в том тексте, который запрещает альдию, пока он не стал,
«haamund», продавать землю с сидящими на ней рабами без разрешения
этого патрона; во всех остальных случаях речь идет о господине альдия
(«dominus»), и альдий рассматривается, как принадлежащий ему человек
(ср. такие часто встречающиеся обороты речи, как «чужой альдий» —
наравне с «чужим рабом», — «чей-либо альдий», «тот, кому принадлежит
альдий»), 1 2 между тем как господин вольноотпущенника назван его «патро-
ном» и «благодетелем» в двух случаях из четырех, 3 где он вообще упо-
мянут. Это указывает на более тесную связь альдия со своим господином;
да это и понятно: ведь, «libertus» — раб, превращенный актом отпуска
на волю в «fulcfree», т. е. в человека, который приобрел некую свободу
у своего господина, изменил свое правовое положение, а у альдия оно
остается неизменным. После того, как бывший раб становится вольно-
отпущенником, его господин становится его патроном; альдий же был
и остался «полусвободным» по рождению, зависимым человеком. Это —
зависимый, держатель (недаром именно таковым рисует его и § 235 эдикта
Ротари, и глосса XI века); 4 поземельная его зависимость уже давно
перешагнула за ту черту, по направлению к которой начинает эволю-
ционировать поземельная зависимость разоряющегося свободного (li-
ber) — будущего прекариста. Этому соответствует и личный социально-
правовой статус альдия.
Альдионат, как и литство, — исконный социальный институт, распро-
страненный у всех древне-германских племен. Поэтому «полусвобода»
альдия, как состояние, промежуточное между рабством и свободой, пер-
воначально, повидимому, характеризовала личное правовое положение
членов данного социального слоя и в этом смысле отличалась известной
определенностью. В родо-племенном обществе такие понятия, как «сво-
бода», «полусвобода» и рабство, были ясны всем и каждому; свобода счи-
талась нормой, полусвобода и рабство рассматривались, как уклонение
от нее; это было естественно в эпоху господства такого уклада, при ко-
тором подавляющее большинство членов племени состояло из полно-
правных свободных по рождению людей. Такой же естественной чертой
данного уклада была и большая или меньшая определенность в пони-
мании этих уклонений. Процесс социального расслоения начал услож-
нять отношения, отчасти передвигая и стирая грани между разными
социальными слоями, а отчасти диференцируя их состав и внося града-
ции как в понятие свободы, так и в понятие полусвободы. Однако, этот
процесс во времена эдикта Ротари далеко еще не закончился; отсюда —
пестрота оттенков в каждом из этих понятий.
1 Ro., § 235.
2 Ro., § 28, 127, 217, 258 («dominus» альдия); § 77—102 («haldius aliening», наравне
c «servus ministeralis»), § 216, 235 («haldius cuiuscumque»); § 216 («ille cuius haldius
fuit»).
a Cp. «dominus» в § 28, 217; '«patronus» и «benefactor» в § 225; «dominus et bene-
factor» — в § 226, где устанавливается общее правило относительно вависимости-
вольноотпущенников от их патронов: «Omnes liberti qui a dominis suis langobardis
libertatem meruerint, legibus dominorum etbenefactoribus suis vivere debeant, secundum
qualiter a dominis suis propriis eis concessum fuerit. .О либертинах см. также Ro.,
§ 206, 218. (
4 Ср. глоссу к § 23 эдикта Лиутпранда: aldionem id est qui censum capitis dat.
Liber legis Langobardorum Papiensis, Mon. Germ., Leges, t.IV, in folio, p. 418.)
112’
.4. 11. Неусыхин
И все же эти понятия изменялись медленнее, чем скрывавшиеся под
ними реальные отношения; поэтому и самые пх оттенки, хоть и созданные
ходрм этих изменений, недостаточно отчетливо отражают результаты
этих последних. Они лишь указывают направление развития, но не всегда
.фиксируют его последствия', в некотором смысле от них веет стариной.
Так, при всей многозначности понятия «liber» в эдикте отсутствуют осо-
бые термины для обозначения столь различных социальных категорий,
как рядовые свободные и знать (родовая и служилая): * 1 понятие знат-
ности входит в понятие свободы; поэтому в эдикте и нет термина «nobiles».
Но с другой стороны ц разоряющиеся свободные, все более приближаю-
щиеся к альдиям и рабам по своему фактическому положению, термино-
логически не выделены в эдикте из общей массы свободных. «Свобода»
каждой из этих групп, весьма различная на деле, объединяется и покры-
вается общим понятием «свободы» (libertas). Самое многообразие оттен-
ков этого понятия отличается неопределенностью не только в силу не-
оформленности действительных социальных различий, но и в силу неко-
торого несоответствия изменения понятий ходу развития социальных
отношений.
Градации и оттенки в понятии «libertas» далеко не столь конкретны,
как реальные различия между разными социальными группами внутри
общей массы «liberi» и между отдельными свободными. Но даже наличие
двух терминов для обозначения «свободы» — fulcfree» и «liber» — и двой-
ственность первого из них все еще не исчерпывает реальной сложности
и пестроты социального уклада лангобардского общества времен Ротари,
хотя дает чрезвычайно важное указание на основное направление его
развития.
Резюмируя все вышеизложенное, мы можем наметить три важнейших
этапа его эволюции и — соответствовавших ей в известной мере, хотя
и отстававших от нее — изменений понятия свободы. В эпоху господства
родового быта «свобода» была естественным состоянием большинства
.членов племени и противополагалась лишь «несвободе» рабов; отсюда —
.однородность понятия свободы. «Свободный человек» и «лангобард» были
.синонимами. Промежуточные слои — вольноотпущенники и альдии —
не играли большой роли в социальной структуре общества. Знатные
выделялись из среды свободных лишь как родовитые люди. На втором
•этапе начинается разложенпе родового строя изнутри, и дальнейший
ход этого процесса приводит к возникновению неравенства в среде сво-
.бодных, 2 к увеличению числа вольноотпущенников и альдиев. Однако,
это неравенство еще не раскалывает общую массу свободных на столь
резко очерченные социальные группы, которые можно было бы назвать
различными классами, выделившимися из этой массы, хотя оно и создает
.предпосылки классообразования. В соответствии с этим нет еще и офор-
мленных групп с различным правовым статусом внутри свободных.
Но уже начальная стадия расслоения в их среде создает различные
оТтенки в понимании «свободы». Это понятие усложняется и дифферен-
цируется, тем более, что оно начинает противополагаться не только «не-
.свободе» рабов, но и «полусвободе» альдиев и вольноотпущенников,
а иногда и сопоставляется с этой последней. Возникает потребность в раз-
личении разных степеней свободы; отсюда разграничение положения
свободных сообразно их знатности, родовитости, достоинству (in angar-
1 Термин «газинд» далеко не покрывает собою всей пестроты различных групп
.складывающейся военно-должностной знати (дружинников короля, герцогов, частных
лиц и разнрго рода подзащитных, коммендировавшихся этим последним).
1 Иерехрд к этому этапу Отражен в той картине древнегерманско^о общества,
,кртррую рисует Тацит.
Понятие свободы а эдикте Ротари
113
gattungi, id est secundum nobilitatem, generositatem, qualitatem perso-
nae), — а вместе с тем и применение исконного древне-германского тер-
мина для обозначения «свободы» — «fulcfree» наряду с латинским, а также
и двойственность самого этого термина. И тем не менее «знатность» не
выделяется особо, а включается в понятие «свободы». Это объясняется
повпдхшому, тем, что старая родовая знать уже теряет свой былой вес,
а новая еще не успела сложиться.
Но бурно идущий процесс разложения родо-племенных отношений
извне, — ускоренный и в значительной мере вызванный поселением
лангобардов в Италии и связанным с этим ростом рабовладения с одной
стороны, дружинного строя, герцогской и королевской власти — с дру-
гой, — ломает прежние социальные рамки и приводит к третьей стадии
намеченной эволюции.
Она характеризуется усилением имущественного неравенства, осо-
бенно в сфере землевладения, мобилизацией земельной собственности
(вспомним разные виды земельных дарений и пожалований) и успехами
процесса классообразования.
Идет быстрое размывание некогда столь широкого слоя полноправных
свободных; низшие его группы все теснее сближаются по своему социально-
экономическому положению с альдиями, вольноотпущенниками и рабами,
высшие превращаются в газиндов короля, герцогов и частных лиц. Растут
и широко распространяются патронат и коммендация, создаются пред-
посылки прекария и бенефиция.
Намечается двухсторонний процесс слияния промежуточных слоев
(альдпев, либелляриев, вольноотпущенников) с разоряющимися сво-
бодными в одни класс будущих зависимых держателей и формирования
новой воепно-должностпой знати. Однако, этот процесс скорее наметился,
чем оформился. В лангобардском обществе эпохи Ротари тенденция в сто-
рону развития феодального строя еще не разрушила окончательно преж-
ние родо-племенные отношения, но внесла крайнюю пестроту в социаль-
ный уклад лангобардского королевства.
Поэтому понятие «свободы» на этом третьем этапе становится все более
многозначным и широким, включая в себя и прежнюю «знатность»
«родовитого» лангобарда, и новую «привилегированность», королевского
слуги или герцогского газинда, и фактическое неполноправие малоиму-
щего свободного.
То понятие свободы, которое было свойственно родоплеменному об-
ществу, в этой обстановке теряет не только свой прежний смысл, но и
свой raison d’etre, меняет свое конкретное содержание, как бы взры-
вается изнутри. И все-таки оно еще сохраняется. Только на его место
все более и более подставляется новая концепция этого понятия, харак-
терная для складывающихся феодальных отношений: «свобода» начинает
все более отождествляться с независимостью от патрона-землевладельца.
Эволюция термина «fulcfree» и его перенесение на вольноотпущенников
иллюстрирует переход к этому новому пониманию «свободы». 1 Но его
торжество лишь подготовляется.
1 Недаром глосса XI века к § 224 эдикта Ротари поясняет текст: «item qui fulcfree
fecerit, et quattuor vias ei dederit, et haamund a se, id est extraneum, non fecerit», etc.
следующим образом: «Нас sola libertate, id est fulcfreal [очевидно, без _ «haamund»
A. H.] utimur modo in presenti tempore» (Liber legis Langobardorum Papiensis, Mon.
Germ., Leges, t. IV, in folio, 1868; p. 352).
А. А. ФОРТУНАТОВ
К ВОПРОСУ О СУДЬБЕ ЛАТИНСКОЙ ОБРАЗОВАННОСТИ
В ВАРВАРСКИХ КОРОЛЕВСТВАХ
(По трактатам Виргилия Марона Грамматика)
Вопрос о судьбе латинской образованности в варварских королев-
ствах — тема чрезвычайно широкая. Но в данной работе она трактуется
на узко конкретном материале — в применении лишь к небольшому
уголку Западной Европы и на основе двух трактатов одного лишь ав-
тора — Виргилия Марона Грамматика.
Тема эта не новая: ею интересовались еще в эпоху Возрождения.
Но в данной работе делается попытка подойти к ней несколько по-новому,
на основе мало использованного материала. Правда, Виргилий Марон
Грамматик открыт для науки уже более 110 лет тому назад, о нем имеется
кое-какая литература, и он выдержал два издания. Но все же он далеко
не до конца использован: литература о нем разбросана в разных весьма
специальных изданиях, частью представляющих даже редкость; инте-
ресовались им преимущественно немецкие и французские филологи и
отчасти — историки литературы; ни историки, ни историки педагогики
его не знают (а для последних он — сущий клад!). Наконец, в русской
ученой литературе он совершенно неизвестен. Единственный случай,
когда удалось найти его имя в книге на русском языке, относится к пе-
реводной литературе, но и там ему посвящено лишь несколько строк,
притом вызывающих возражения (Вандриес. «Язык. Лингвистическое
введение в историю», перевод с французского, М., 1937, стр. 236).
Тема эта узко-академическая. Но в настоящее время она приобретает
некоторый элемент актуальности. Она дает дополнительные данные для
опровержения попыток извращения истории фашистами. Известно, что
еще до войны была выдвинута Допшем концепция близости древних гер-
манцев к римлянам по степени их культурного развития. С приходом
Гитлера к власти это утверждение было доведено до крайних выводов,
и был дан приказ по германской школе: вырвать с корнем «вредное»
утверждение, будто германцы, разрушившие Римскую империю, были
варвары.
Данная работа не ставит своей задачей полемику с фашистскими фаль-
сификаторами. Но все же факты останутся фактами. И эти факты говорят
подчас красноречивее всцкой словесной полемики.
Перед нами юг Галлии, вернее сказать — северный склон Пиренеев.
Недалеко отсюда, в Бурдигале (т. е. в Бордо), жил известный римский
поэт Авсоний (310—393). Среди его творений имеется сборник стихотворе-
ний о профессорах бордосских школ, из среды которых вышел он сам.
«Эти стихотворения интересны как показатель цветущей школьной куль-
туры в Южной Галлии», — говорит с полным основанием покойный
О судьбе латинской образованности в варварских королевствах
115
академик М. М. Покровский («История Римской литературы», М. — Л.,
1942 стр. 376). Южная Галлия славилась своими школами. Интеллигенция
Бурдигалы и Толосы (Тулуза) жила интеллектуально-поэтическими инте-
ресами, отлично знала римскую и греческую классическую литературу.
Взглянем примерно на те же места спустя 100 или 150 лет после Авсо-
ния. Мы попрежнему найдем здесь школы и многочисленных преподава-
телей, занятых литературной работой. Но... насколько же отличается
это сообщество риторов, грамматиков и поэтов от среды, воспетой Авсо-
нием! В чем причина? Прежде всего в том, что с 419 года эти области были
отторгнуты от Римской империи и вошли в состав Вестготского королевства,
первого из возникших варварских королевств, а перед тем через них
прошли полчища вандалов и свевов. Варваризация дает себя знать
очень наглядно. Изучаемый нами автор, называющий сам себя
Виргилием Мароном и являющийся профессиональным преподавателем
грамматики, дает нам исключительные по яркости и выпуклости картины
этой варваризации. Его данные во многом пополняют наши сведения
и по истории школы на рубеже отмирающего античного мира и нарождаю-
щегося средневековья, и по истории литературы, и по истории порчи
латинского языка. Анализ его произведений позволяет здесь выдвинуть
новые проблемы и пересмотреть прежнее решение некоторых старых.
Все это нам представляется достаточным основанием для изучения
Виргилия Марона Грамматика.
I. ВИРГИЛИЯ МАРОН ГРАММАТИК И ЕГО ТРАКТАТЫ
«Et si quis de aquitanis parvum dedicerit grammaticam, mox putat
se esse Virgilium».
(«И если кто-нибудь из аквитанцев немного выучит грамматику,
тотчас мнит себя Виргилием».)
(Из писем Адемара. 9
1
Колоритная, но во многом странная фигура на грани античного мира
и раннего средневековья. Многое в нем загадка: когда он жил? Об этом
спорят. Шарлатан ли он, «глупейший из грамматиков» 1 2 или же «единствен-
ный оригинальный грамматик средних веков»? 3 Любопытно, что для
каждой из этих трех оценок он дал некоторые поводы и основания.
Несомненно одно: его трактаты дают интересные (и во многом — един-
ственные) данные о судьбе античной культуры в обстановке «варварских
королевств» на развалинах Римской империи.
«Из мрака долгого забвенья» его извлек Анжело Маи (Angelo Mai),
библиотекарь Ватикана и позднее — кардинал. Маи опубликовал в 5-м
томе своего собрания «Классических авторов, изданных по ватиканским
кодексам» («Classici auctores, е Vaticanis codicibus editi», t. V, 1833) два
трактата по грамматике, отнесенные им к концу VI века н. э. В рукописи,
найденной им в Неаполе (Codex Neapolitanus, N IV А 34) трактаты названы:
1. Virgilii Maronis opus grammaticum de octo partibus in octo epistolis.
2. Eiusdem Virgilii Maronis Epitomae satis ampla et distincta (т. e. «Вир-
гилия Марона грамматический труд о восьми частях речи в восьми пись-
мах» и «Того же Виргилия Марона извлечение, достаточно полное и под-
разделенное на части»). Заголовки более поздние, чем рукопись и, оче-
1 Адемар — автор XI в.; Mon. Germ. SS, t. IV.
2 К е i 1. De quibusdam grammaticis latinis infimae aetatis, 1868.
8 Com p are 11 i. Virgil im Mittelalter, 1875.
116
А. А. Фортунатов
видно, принадлежат архивным работникам; в самой же рукописи перед
первым трактатом — заголовок красного цвета «Incipit praefatio Ма-
rofiis» (начинается предисловие Марона), а перед вторым — «In nomine
Dei p&tris Maronis Virgilii ordiuntur epitomae» (Во имя бога отца начи-
наются извлечения Марона Впргилпя); дальше озаглавлена каждая глава.
Анжело Маи снабдил издание своим обстоятельным исследованием, в ко-
тором установил, что на грани VI и VII вв. н. э. (приблизительно!) дей-
ствительно существовал такой писатель.
Дальнейшие поиски и исследования 1 немецких и французских фило-
логов (Кишра, Озанн, Озанам, Хаген, Кейль, Хюмер, Коллиньон) от-
крыли новые фрагменты и варианты текста нашего автора, установили
случаи, когда наш автор цитировался средневековыми писателями; выяс-
нили ряд всплывших вопросов, но разошлись в определении времени его
жизни (от V века до эпохи Каролингов включительно) п о его значении
для науки. 1 2
80-ые годы XIX века — время наибольшего внимания к Виргинию
Марону Грамматику, но это внимание не шло дальше узкого круга спе-
циалистов. Даже такой обстоятельный автор, как Эберт, не уделил ему
места в 1-м томе своей истории средневековой литературы (Ebert.
«Allgemeine Geschichte der Litteratur des Mittelalters im Abendlande»,
I—III, 1874—1880). Исключение составляет Озанам, посвятивший ему
ряд страниц в «Истории христианской цивилизации у франков». 3 Между
тем, встала необходимость нового издания. Издание Маи было неполным:
он издал полностью «Письма о восьми частях речи», a «Epitomae» («Извле-
чения») не успел полностью переписать в бытность свою в Неаполе и
издал с сокращениями; кроме того, при издании текста Виргилия Ма-
рона Грамматика он стремился исправлять то, что считал орфографиче-
скими ошибками переписчиков. Между тем, исследования (особенно —
Хюмера) показали, что здесь мы во многих случаях имеем дело с своеоб-
разием языка нашего автора и что в этом-то своеобразии и заключается
интерес. Маи работал над подготовкой нового издания, но, не закончив
его, умер (1854). Подготовленная им к печати для нового издания часть
текста Виргплпя Марона Грамматика позднее была издана в добавлениях
к его трудам. 4 5 Задачу нового издания взял на себя венский филолог
Иоганн Хюмер и выполнил ее с большой тщательностью. В 1886 году
в Лейпциге в издательстве знаменитого Тейбнера вышла небольшая
книжка — «Virgilii Maronis Grammatici opera. Edidit lohannes Huemer»,
сделавшая возможной научную работу над Виргплием Мароном Грам-
матиком по печатному изданию источника. Маленькая книжка стоила
издателю ряда лет египетского труда. Б Хюмер использовал рукописи:
1 Библиографию см. Т е u f f е 1. Geschichte der romischen Litteratur, 6 Aufl.
bearb. von Kroll, B<1. 1, 1916.
2 Выяснилось, что еще до издания Angelo Mai был опубликован фрагмент из
псевдо-Виргилия в так называемом Лейденском кодексе, изданном Линдеманном.
Но Линдеманн не понял многого в публикуемом тексте и считал, что отрывок при-
надлежит какому-то Виргплию Помпею. Об этом см. О z a n п. Beilriige ziir griechi-
schen und romischen Litteraturgeschichte. Об издании Линдеманна он сказал: «Здесь
столько же ошибок, сколько слов».
8 О z a n a m. La civilisation chretienne chez les Francs. Paris, 1849, также
в 4-м томе его «Oeuvres completes de A. F. Ozanam», 1872.
4 «Appendix ad opera A. Maio edita», 1871. —Этого-издания мне иметь в руках
не удалось.
5 Все ссылки на текст автора в этой статье даются по изданию Хюмера. Ссылки
на 1-е издание Mai оговариваются особо, там, где они нужны. Необходимо указать
более раннюю работу Хюмера «Die Epitomae des Grammatikers Virgilius Maro nach
dem Fragmentum Vindaboneuse 19556», помещенную в «Sitzungsberichte der phil.
hist. Classe der Kais. Academie der Wissenschaften», Bd. XCIX, Wien, 1882.
О судьбе латинской образованности в варварских королевствах
117
1) Неаполитанскую, 2) Парижскую (Парижский кодекс 13 026 из Кор-
бейского монастыря), 3) Венский фрагмент 19 556, 4) Fragmentum Ange-
licum, 5) фрагмент из Монпелье, 6) Миланский фрагмент, 7) эксцерпт
из Нанси (был раньше опубликован Коллиньоном), 8) Лейденский кодекс
(см. выше), 9) Бернский кодекс. Все эти рукописи относятся по времени
написания к периоду с конца VIII по X век, большей же частью к IX веку.
Следовательно, это время наибольшей известности Виргилия Марона
Грамматика.
Из всех рукописей лишь Неаполитанский кодекс содержит оба
трактата. Остальные содержат «Epitomae» или фрагменты оттуда.
Следовательно, «Письма о восьми частях речи»_известны только по одному
Неаполитанскому кодексу.
Что представляют собой трактаты? Почему сочинения по грамматике
могут представлять интерес для историка, историка литературы, исто-
рика языка, историка педагогики, как мы говорим в нашем введении?
Сначала ответим на первый вопрос.
Оба трактата писаны для собственных учеников преподавателем грам-
матики, именующим себя Виргилием Мароном. В «Письмах» есть ссылки
на «Epitomae» (р. 107). Следовательно, «Epitomae» написаны раньше.
«Epitomae», видимо, представляют собой извлечение из какого-то более
крупного труда. За это говорит, во-первых, название труда, а во-вторых,
глава VIII «Об остальных частях речи», представляющая собой обобщен-
ное сокращение четырех глав; 1 вслед за этой главой идет уже глава XIII
и т. д. Всего пятнадцать глав. «Извлечение» сделал, видимо, сам автор
для посылки в Африку, своему ученику Фабиану. 1 2 Трактат начинается
с вводной главы «De sapientia» (О мудрости). Далее следуют главы
«О букве», «О слоге», «О метрах». Затем, главы «Об имени», «0 местоиме-
нии», «О глаголе». После — обобщенная глава «Об остальных частях
речи», а за ней глава «Scinderatio fonorum» («Рассечение слов»); что это
значит — будет сказано ниже. Дальше глаца, посвященная тому, что
в средние века называли «этимологиями» (т. е. происхождение слов, объяс-
нение одного слова из другого, более или менее созвучного). Последняя
глава — «Каталог грамматиков» — говорит о главнейших (с точки зре-
ния автора) преподавателях и теоретиках грамматики.
«Письма» писаны тоже к ученику автора — дьякону Юлию Германцу.
Дается витиеватое введение, а затем каждой части посвящено особое
письмо.
Оба трактата не являются учебниками. Это скорее ряд замечаний
по поводу спорных вопросов, предназначенных для лиц, уже знающих
грамматику и, вероятно, преподающих ее. Выражаясь современным педа-
гогическим языком, это заочная консультация по линии «повышения
квалификации» пли «усовершенствования учителей». Автор ни одной
части речи не объясняет последовательно и до конца, но, главным обра-
зом, разбирает дискуссионные вопросы, контроверзы и излагает много-
численные мнения по данным вопросам. Довольно словоохотливый, он
постоянно отвлекается в стороны и тут-то дает порой удивительно изобра-
зительные штрихи, рисующие нам быт провинциальной педагогической
среды и круг ее интересов.
1 Автор говорит: посвятив каждой части речи по отдельному краткому трактату,
он теперь «по остальным частям речи изложит одно лишь извлечение» (nunc per
reliquas padas... unam tantum epitomam sum us exposituri).
2 «Quod etiam in XV epistolarum Africam missarum uolumine ad Fabianum puerum
meum... eodem scrilj,endi more fceisse memirii». p. 107.
118
А. А. Фортунатов
2
Предоставим слово самому автору.
В 1-й, вводной главе трактата «Epitome» он так говорит о латинском
языке: «Латынь (latinitas), как некоторые передают, произошла от Ла-
тина, который как будто явился автором этого языка ... но так как он
жил во времена некоего царя Бела и много раньше, чем произошло сме-
шение языков, то мы склонны отрицать, будто древняя латынь получила
название от этого Латина, но вернее, что название следует выводить
из широты (ex latitudine) самого языка». 1 В подтверждение своей гипо-
тезы автор уверяет, будто при переводе с греческого и еврейского на
латинский получается боЛЬше слогов и слов.
Но, по мнению автора, латинский язык не является единым, а распа-
дается на 12 родов, из которых один наиболее употребителен, на нем и
пишутся все литературные произведения: «Latinitatis autem genera sunt
XII, quorum unum usitatum fitur, quo scripturas Latini omnes atramen-
tantur». Автор обещает продемонстрировать это на примере одного имени
(т. е. имени существительного): «Ut autem duodecim generum experimen-
tum habeas, unius licet -nominis monstrabimus exemplo».
Для примера он берет понятие «огонь». Начинается перечисление.
1. «В обычной латыни имеется (слово) ignis, так как огонь в силу
своей природы все воспламеняет» (in usitata enim latinitate ignis habetur,
quia sua omnia ignit nature).
2. Во второй латыни, по словам автора, огонь обозначен словом
quoquihabin. Указываются и падежи этого странного существительного:
quoquihabin, quoquihabis, quoquihabi, quoquihabin, quoquihabin, quoqui-
habi. Во множественном — quoquihabis, quoquihabium, quoquihabibus ,
и т. д. Происхождение слова объясняется так: «quod incocta coquendi
habeat dicionem», т. e. «так как он имеет название от варки несваренного».
3. Ardon, quod ardeat («так как сверкает»).
4. Calax ...ex calore («от жара»),
5. Spiridon, ex spiramine (буквально — «от дыхания»).
6. Rusin de rubore («от красноты»).
7. Fragon de fragore flammae («от треска пламени»),
8. Fumaton de fumo («от дыма»).
9. Ustrax de urendo («от сжигания»).
10. Uitius,, qui репе mortua membra suo uigore uiuificat,* 2 т. e. «живи-
тельный, который своим теплом оживляет почти мертвые члены».
11. Siluleus, ео quod de silice siliat ... («так как вспыхивает от кремня»).
12. Aeneon, de Aenea deo, qui in ео habitat ... «от бога Энея, который
в нем живет».
В последней главе того же трактата, озаглавленной «Каталог грам-
матиков» (р. 88), поясняется, что теорию двенадцати латыней3 разрабо-
тал Виргилий Ассианский, 4 наставник нашего автора. Он придумал
и термины для обозначения каждого вида латыни:
. 1 Latinitas autem ut quidam rentur, ex Latina est orta, quasi ipsius linguae auctor
extiterit... Sed quia hie Beli cuiusdam regis lemporibus fuerit et longe ante linguarum
retroacta diuissio sit, negare cogimur latinitatem utpute antiquiorem et ipso Latino
usurpauisse uocabulum sed putius... ex latitudine ipsius linguae constat fuisse diriuatam,
p. 5.
2 В рукописях и и <’ не различаются. Хюмер в своем издании везде дает и вместо о.
Будем следовать Хюмеру.
Термин «latinitas» будем передавать словом «латынь» и склонять его смело
в обоих числах по всем падежам.
4 Angelo Mai дает Asianus (азиатский). Но у Виргилия Марона Грамматика
Азия всегда пишется через два s — Assia.
О судьбе латинской образованности в варварских королевствах
119
1. Usitata — общеупотребительная латынь.
2. Assena, hoc est notaria. «Нотариями» называли скорописцев; видно,
что это нечто вроде стенографического письма, так как «одной лишь буквы
достаточно для замены целого слова» буквально — «звука»: una tantum
littera pro toto sono.1
3. Semedia, hoc est nec tota inusitata, nec tota usitata — «не вполне
необычная, но и не вполне обычная». Приводятся примеры слов на этом
виде латыни: gelus — вместо mons altus (высокая гора), gilmola — вместо
gula (глотка).
4. Numerosa, quae proprios numeros habet — «которая имеет собствен-
ные числа» (т. е. особую систему названия чисел): 1 — nim, 2 — dun,
3 — tor, 4 — quir, 5 — quam, 6 — ses, 7 — sem, 8 — onx, 9 — amin,
10 — pie, 11 — nimple, 20 — plasin, 30 — torlasin, 100 — bectan, 1000 —
colephin. Чем отличается этот вид латыни, кроме названий чисел, автор
не указывает.
5. Metrofia, hoc est intellectualis — буквально «умственная» латынь.
Приведены многочисленные примеры слой: вместо principium (начало) —
dicantabat; вместо justicia (справедливость) — sade; utilitas (польза) —
gnq; fortitude (крепость, прочность) — bora; ueneratio (почитание) —
rfoph; pietas (благочестие) — brops; regnum — gal; religio — fkal; lux
solis (солнечный свет) — blaqth и т. д. Видно, что автор пытался вос-
производить какие-то гортанно-придыхательные звуки, плохо поддаю-
щиеся воспроизведению латинскими буквами.
6. Lumbrosa, hoc est perlonga, т. e. «удлиненная»: вместо обычного
слова пишется целая строка, например, вместо legere (читать) — gabi-
tariu cum bresin galiste ion.
7. Sincolla, hoc est perbreuis, т. e. «укороченная»: целая строка сокра-
щается одним словом. Например: gears значит mores colligite, bona di-
ligite («сохраняйте обычаи, любите доброе»).
8. Belsauia, hoc est peruersa — буквально «перевернутая»: здесь ме-
няются падежи и глагольные формы (cum casus nominum modusque uerbo-
rum transmutet).
Примеры: lex стоит вместо legibus и обратно — legibus вместо lex;
так же точно rogo (прошу) вместо rogate (тот же глагол в повелительном
множ, ч.) и т. д.
9. Presina, hoc est spaciosa («пространная»): одно слово этого языка
имеет много значений на обычном языке. Например, sur можето значать
campus (поле), spado (евнух), gladius (меч), amnis (поток).
10. Militina, hoc est multimoda («многообразная»): одно слово обыч-
ного языка передается разными словами. Например, pro cursu («по ходу»)
можно передать: sualin, gamon, selon, robath.
11. Spela, hoc est humillima («низменная»): трактует только о земных
предметах (quae semper res terrenas loquitur). Примеры: Sabon hoc eat
lepus (заяц); gabul вместо uulpis (лисица); lena вместо gallina (курица).
Указано, что этим языком пользовался писатель Урсин.
12. Polenta, hoc est superna, quae de superioribus tractat («возвышен-
ная, которая трактует о более возвышенном»). Примеры: alippha вместо
anima (душа), spiridon — вместо spiritus (дух), repota pro uirtutibus
quibusdam supernis (возвышенные добродетели); sanamiana anus — pro
quadam unitate Dei alti (единство бога вышнего). Добавлено: «этим родом
всегда говорил этот муж» (hoc semper genere uirus loquebatur hie). Оче-
видно, речь о том же Урсине.
1 Мне думается, что вместо sonum стояло fonum. Fonum у нашего автора означает
«слово». Буква вместо целого звука — это бессмысленно.
120
А. А. Фортунатов
Все это очень интересно, так как до знакомства с Виргилием Мароном
Грамматиком ни о чем подобном никогда не слыхали. Но все это довольно
странно. Как может существовать целый род языка, толкующий только
о возвышенном или только о земном? Можно понять замену целого слова
одной буквой или замену одним словом целого предложения, но обратная
замена одного слова целым предложением мало понятна.
Еще более странным являются сведения автора о важнейших грам-
матиках. «Каталог грамматиков» (р. 87) начинается так: «Итак, первым
(грамматиком) был старец Донат из Трои, который, говорят, жил тысячу
лет. Когда он пришел к Ромулу, основателю Рима, то принят был очень
радушно и провел там полных четыре года, создав школу и оставив бес-
численные труды»... (Primus igitur fuit Donatus apud Troiam, quem fe-
runt milla uixisse annos. Hie cum ad Romulum, a quo condita est Roma
urbs, uenisset, gratulantissime ab eo susceptus, IV continues ibi fecit annos,
scolam construens et innumerabilia opuscula reliquens).
В трудах его содержались «problesmata», вернее сказать энигмы (за-
гадки) (р. 87—88). «Был также 6 Трое некий Виргилий, слушатель этого
Доната (euiusdem Donati auditor), усерднейший в писании стихов, кото-
рый написал 70 томов по обоснованию метрики (de ratione metri) и письмо
к Виргилию Ассианскому с объяснением глаголов. Третий Виргилий — я
(tertius Virgilius ego)».
Дальше идет характеристика Виргилия Ассианского, наставника
нашего автора, знатока физики и космографии, автора учения о две-
надцати видах латыни, от которого это учение и усвоил наш автор. «Нипс
uidi meis oculis» («его я видел своими глазами»), говорит с почтением
наш автор.
Потом упоминаются испанец Истрий, египтянин Грегорий, «grecis
studiis ualde deditus» (весьма преданный изучению греческого языка)
и написавший три тысячи книг по истории греков, никомидиец Балапсид.
«Были также три Лукана: 1 один в Аравии, другой в Индии (in Endia),
третий в Африке, которых мой Эней1 2 имел в качестве учителей» (quos
Aeneas meus praeceptores habuit).
Еще любопытнее объясняет автор происхождение своего собствен-
ного имени. Оказывается, что о великом римском поэте Вергилии Ма-
роне, на «Энеиде» которого воспитывались многие поколения школьников
от времени римской империи и до XX века включительно, наш Виргилий
Марон Грамматик слышал более чем смутно. Почти невероятно. Но послу-
шаем его самого:
«Был примерно во времена потопа некий муж Марон, мудрость кото-
рого не смогут пересказать никакие века (uir quidam Maro fuerit prope
diluuium, cuius sapientiam nulla narrare saecula potebunt). 3 Поэтому
Эней, когда увидел во мне одаренного человека (ingeniosum) велел мне
называться этим прозвищем, говоря: этот мой сын будет зваться Маро-
ном, так как в нем ожил дух древнего Марона» (in eo antiqui Maronis
spiritus rediuiuit, p. 92).
Любопытно, что сведения о Мароне, как современнике потопа, по-
черпнуты его наставником Энеем в работах выше названных трех Лу-
канов, написанных «meditante notaria arte» (при посредстве нотариаль-
ного искусства, т. е. на втором роде латыни).
1 В неаполитанской рукописи стоит Ulcani.. Angelo Mai прочел Uleani и решил,
что это испорченное Julian!, как и напечатал в своем издании («Class, auct.», V, р. 124).
2 Эней — учитель нашего автора, к которому он перешел от Виргилия Ассиан-
ского. Его наш автор постоянно называет «мой Эней».
* Форма будущего от possum, типичная для галльской латыни. Angelo Mai
заменил — poterunt' («Class, auct.», V, p. 128).
О судьбе латинской образованности в варварских королевствах
121
А об Энее, «Троянском воителе» (Troiae bellator), со слов того же
«своего Энея», он рассказывает, как тот, бежав из пылающей Трои,
отправился в Индию («Письма», стр. 127).
Можно приумножить наши данные и другими подобными же перлами:
«В истории греков мы читаем, что у персов существовал некий пророк
Тарквиний» (uatem quendam con Persas extitise). Так начинается введе-
ние в «Письма» (р. 105).
Что это? Бред сумасшедшего, выдумки шарлатана, играющего на
невежестве своих читателей, или нарочитая пародия в стиле «Писем тем-
ных людей»? Все эти мысли невольно приходят в голову при первом зна-
комстве с Виргилием Мароном Грамматиком. Если какое-нибудь из этих
предположений верно, то исследовать нечего, а просто нужно отнестись
к нему как к курьезу из области прошлого.
Но это не так. Было бы ошибкой отмахнуться от всего этого, как от не-
серьезного анекдота. Прежде всего, средневековье относилось к нашему
автору серьезно. Было время, когда он имел распространение и успех.
И это было главным образом в дни Каролингского Возрождения, когда
сильно пробудилась жажда знаний. Его цитировали Альдгельм, Беда,
Исидор Севильский, Алкуин. Грамматики Каролингской эпохи Кле-
менс Скотт и Круиндмел черпали из него полными горстями. Отзвуки
теории «двенадцати родов латыни» найдены были все тем же Анжело Маи
в несколько туманном сочинении XII века, озаглавленном «Hisperica
famine», хотя там приписана она Авсонию (A. Mai. Op. cit., р. 479). Не-
которые из странных слов, приводимых в пример разных родов латыни,
можно при настойчивости отыскать в других памятниках раннего средне-
вековья. Пример — название огня в 12-ой латыни, якобы произошедшее
от бога огня Энея: в некоторых списках Салической Правды вместо ignis
стоит то ineum, то aeneum (см. Lex Salica, cap. Ill и cap. IV, 4); видно,
что это просто постепенная деформация слова.
Что касается нашего автора, то он. видно, обладал страстью к знанию
и порядочной эрудицией, но односторонней: он подробно знает мнения
современных ему грамматиков о всех деталях грамматики, интересуется
метрикой, разбирается в греческом языке, не чужд отчасти и философии;
но как только дело касается классической древности, начинает нести
невероятный вздор.
Но его курьезы — не его домыслы: они разделялись и его современ-
никами. Он представитель своего поколения и своей группы. Это уже
само по себе делает его интересным для историка. Благодаря ему мы знаем,
что на грани двух сменяющих одна другую общественных формаций было
время, когда образованные круги провинции былой Империи забыли
классическую литературу и имена великих писателей Рима превратили
в мифы, в поводы для причудливых легенд. Без него мы этого не знали.
Кстати вспомним, что составитель извлечения из Григория Турского
и тот, кого условно называют Фредегар, передавая официозную легенду
франков о их происхождении от Приама и троянцев, ссылались на исто-
рика Виргилия. Жюль Кшпра и Озанам 1 думают, что они эти факты
взяли у нашего Виргилия Марона Грамматика.
Тот же Кишра (и Озанам ему следует) высказал любопытную гипо-
тезу. Нелепые утверждения псевдо-Виргцлия он объясняет приемами
иносказаний п конспирации. По его мнению, остатки галло-римской
интеллигенции после варварского завоевания замкнулись в своем тесном
КРУГУ, принимали классические псевдонимы, выработали свой условный
1 J. Quicherat. Fragments in edits de litterature latine (помещено в «Biblio-
thfeque de I'ecole des chartes», t. II, 1841.). —О z a n a m. Op. cit., p. 461.
Жюля-Этьена-Жозефа Kyinpa не смешивать с Луи-Мари Кишра, тоже филологом.
122
А. А. Фортунатов
язык, недоступный для непосвященных, и разные приемы шифрован-
ного письма и нривыкли между собой изъясняться иносказательно. Ту-
лу/а у них стала зваться Римом, Рим — Троей.
Поэтому рассказ о старце Донате, пришедшем в Рим из Трои при
Ромуле, можно понять так: грамматик Донат приходил из Рима в Тулузу
при короле вестготском Еврике и там четыре года преподавал. Так же
аллегорически можно понять и всякое другое подобное нелепое утвержде-
ние. Гипотеза не лишена интереса и частично опирается на данные. Наш
автор в одном месте прямо говорит об иносказательном повествовании
и приводит пример, как можно об исторических фактах говорить ино-
сказательно: пример этого, по его словам, показал все тот же Эней в книге
о Митридатовой войне, где он говорит о нападении на Рим Фригийца
Бласта (стр. 81—82). Все же в целом нам эта гипотеза кажется несколько
искусственной. Нелепости проще объясняются сильным падением обра-
зованности, повлекшим за собой тяготение к легенде, вымыслу в ущерб
положительным знаниям о прошлом.1 Но существование условных, зашиф-
рованных языков можно считать верным. Среди двенадцати родов латыни
некоторые, несомненно, являются такими выдуманными для тесного
круга посвященных языками. Ниже мы еще вернемся к этому. А пока
установим: трактаты Виргилия Марона Грамматика представляются нам
ценным источником для истории упадка античной культуры и для
истории быта римской интеллигенции после падения Римской империи.
Но важно установить, к какому месту и какому времени относится изо-
браженное в них состояние. К сожалению, точных указаний на этот счет
мы не имеем. Мы можем рассуждать только на основании данных самого
текста. Других источников у нас нет.
П. ВИРГИЛИЙ МАРОН ГРАММАТИК И ЕГО СРЕДА
1
Что мы можем узнать о нашем авторе и создавшей его среде?
Сам он о себе говорит следующее: дед его Мартулис был грамматиком
(«in arte gramatica diligentissimus», p. 92). Называет он также своего
дядю Самминия (р. 28), но был ли тот грамматиком — неизвестно; о ро-
дителях не говорит ничего. Учился в детстве у Виргилия Ассианского,
ученика Виргилия Троянского («Virgilius Troianae scholae doctor», p. 152).
Виргилий Ассианский, по его словам, — каппадокиец, знаток физики
и астрономии, развивавший теорию происхождения грома от особого
рода ветра (р. 88—91); написал также книгу о происхождении человека
(«dispositionum in genesin hominis liber», p. 122). Он же разработал теорию
двенадцати латыней. «Его я видел своими глазами, и он мне, малышу,
начертал записки». Писал он и стихи. Наконец, им же по-гречески было
написано пять книг «De statu regali» (О царском положении), которые
были переведены на латинский Галирием Грамматиком (р. 146). Вероятно
по имени этого учителя и наш автор стал зваться Виргилием.
Дальше он учится у Энея, которого вспоминает постоянно, с востор-
гом и благоговением цитируя его изречения и наставления. Так, он не
мог без сЛез вспоминать поучения: ни одного дня, ни одной ночи не оста-
влять без умственных занятий (sapientiae studia) и непрерывно читать:
«Если ты прервешь чтение на один день или на одну ночь и на завтра
вновь начнешь читать, то, может быть, найдешь остроту понимания в ка-
1 В этом смысле против гипотезы Кишра-Озанама возражает Roger («Enseigne-
ment des classiques d’Ausone a Alcuin», P. 1905).
О судьбе латинской образованности в варварских королевствах
123
кой-то мере притупившейся» (... sensus acumen aliquantula licet parte
repperies deacutum. p. 34). Он же внушал питомцу не гнаться за деньгами,
ибо, как вода гасит огонь и как сумерки изгоняют свет, так страсть к
деньгам губит sensum sapientiae — чувство мудрости (р. 34). От него автор
получил имя Марон в добавление к прежнему Виргилий. Среди уроков,
преподанных Энеем Виргилию, -особенно обращает на себя внимание
«Scinderatio fonorum», т. е. «Рассечение слов», чему в «Epitomae» посвя-
щена целая глава (XIII). «Fonum» (слово, произведенное от греческога
корня и в классической латыни не встречающееся) у нашего авторо
означает звучащее слово. A «Scinderatio fonorum» — это нарочитое извра-
щение слов, применяемое грамматиками. Изобретателем его был Эней:
«Эней первый у нас привык рассекать слова» (primus Aeneas aput nos
fona scindere consuetus est). На вопрос нашего автора, зачем это делать,
он ответил, что по трем причинам: во-первых, для поощрения проница-
тельности учеников в исследованиях и открытиях того, что скрыто (ut
sagacitatem discentium nostrorum in inquirendis atque inueniendis his, quae-
que obscura sunt adprobemus); во-вторых, ради украшения речи (propter
decorem aedificationemque eloquentiae); а, в-третьих, для сокрытия
таинственного, подлежащего знанию лишь достойных, от «низких» и
глупых, сообразно правилу —не метать бисера перед свиньями: если
они выучат эти правила (hanc sectam), то не только не окажут учи-
телям своим уважения, «но даже по обычаю свипей растерзают тех,
кто их украсил» (etiam porcorum more ornatores suos laniabant).
Это «рассечение слов» может быть троякое: 1) нарочито неправильная
расстановка слов. Приведен пример из Катона: «mare oceanum classes
quod longae sepe turaatur simul nauigant»; следует читать — «mare oceanum
sepe surbatur, classes quod longae simul nauigant» (p. 77). 2) Когда слова
разрываются по слогам и слоги расставляются в беспорядке. Пример
из Аукана: ge — ues —го —trum quando — turn — a fee — om — ni —
libet— aeuo. Читай: Quando libet uestrum gero omni aeuo affeesum. 3) Раз-
рыв слов по буквам. Пример из Цицерона: RRR1— ss — рр. — mm — nt —
ее — оо — а — и — i.
Читать: spes Romanorum periit.
Авторы примеров — Катон, Лукан, Цицерон — это отнюдь не великие
писатели и деятели Рима. Это — современники автора, подобно'ему
носящие классические псевдонимы. Из дальнейших примеров видно, что
применялись и такие приемы, как составление одного слова из начальных
слогов нескольких слов («ordinem ас fidem» дает «orfi»), перестановка
согласных внутри слова («germen» вместо «regnum», «rhei» вместо «heri»).
О некоторых приемах автор умалчивает, «quia trita sunt» (так как они
общеупотребительны). 1
Такова была школа Энея, который в глазах признательного ученика
'был «опытнейшим ученым из риторов, грамматиков и поэтов» (rethorum
et grammaticorum poetarumque peritissimus doctor, p. 127).
Виргилий учился еще десять лет у магистра Грациана (р. 63), посе-
щал школу Гальбунга (р. 60), стоявшего во главе целого направления
грамматиков (р. 109, 114, 136) и великого спорщика. Его автор считает
1 Вандриес — в книге «Язык. Лингвистическое введение в историю» (1937) —
говорит так: «Загадочный человек, известный только под претенциозным псевдонимом
грамматик Виргилий Марон, живший повидимому в V в. н. з., как кажется, изобрел
-специальный язык, долгое время бывший в чести в ирландских школах. Этот язык иска-
жал слова обычного языка посредством удвоений, усечений или перемещений слогов».
Это — единственное известное мне на русском языке (и то переводное) упоминание о на-
шем авторе. Но тут необходимы поправки: Виргилий Марон грамматик не изобрел,
а популяризировал изобретения других. И речь идет не об одном языке, а о нескольких.
124
А. А. Фортунатов
непревзойденным в стилистике,» так как его «никакой ум не может пре-
взойти в знании и компановке латинской речи» (nulla ratio sciendae com-
ponendaeque latinitatis potuit praeterire, p. 146).
Далее он получал консультации у афинянина Лупа Христианина,
«in ratione uerborum satis experto», т. e. достаточно испытанного в объяс-
нении глаголов (р. 141). У никомидийца» Балапсида он слушал на грече-
ском языке объяснение книг «нашего закона» (судя по приведенной цитате
это был Ветхий Завет, так как цитата напоминает начало книги Бытия,
р. 92) и получил от него перевод их на латинский язык. Слушал и Регина
Корнилия, «graecae et hebreicae linguae promptissimum interpretem»,
t. e. опытнейшего переводчика с греческого и еврейского языка (р. 133).
Таков его весьма сложный ученический путь. В результате он твердо
знал высказывания современных ему грамматиков по разным спорным
вопросам грамматики и приобрел страсть к дискуссиям, участие в ко-
торых — едва ли не самая яркая страница его жизни. Он, видимо, знал
греческий язык (в какой мере, неизвестно, но сопоставлять латинские
слова с греческими он очень любит). Имел понятие и о еврейском языке. 1
Он изучил метрику и вообще теорию поэзии, но не на образцах вели-
ких классиков, а на творениях своих школьных учителей и других совре-
менников.
О математических науках он почти ничего не говорит: об арифметике
умалчивает, а геометрия для него — прикладная ботаника: «геометрия
есть учебный предмет (ars disciplinata), сообщающий» знание на опыте
трав и растений. Оттого и медиков... мы зовем геометрами, т. е. знато-
ками трав» (unde et medicos... geometres uocamus id est expertos herbarum).
Вообще цикл «свободных искусств» у него отступает от общеустано-
вленного: studia principalia — главнейшие учебные предметы для него —
это poema, rhetorica, grama, leporia, 1 2 dialecta, geometria; он прибавляет
«et cetera» (и прочие, p. 21). Ниже он еще упоминает отдельно астро-
номию. Изучив все это, автор постепенно и сам делается наставником
молодых грамматиков. Из них в его трактатах названы Фабиан, двое
братьев — Донат и Дон, дьякон Юлий Германец. С ними он переписы-
вается, для них пишет свои трактаты.
Так, его «Epitomae» в 15 главах предназначены были для группы дру-
зей п учеников (sodales et discentes), живущих в Африке, и посылались
на имя Фабиана (р. 92 и 167). Позднее он пишет «Письма о восьми частях
речи» («Epistolae» и т. д.) для дьякона Юлия, которого во вступительном
письме называет великим знатоком в св. Писании и философии (р. 106).
Еще им были написаны: а) двенадцать писем к ученику Донату в Рим
(в том числе письмо о героическом и сафическом метре стихов — р. 25);
б) книга комментариев о сотворении мира против язычников («Liber de
mundi creatione commentarium aduersus paganos»). Эти две работы до нас
не дошли. Заголовок последней показывает, что автор не только был
христианин, но и принимал участие в борьбе с еще не изжитым язычеством.
Это же чувствуется и в «Письмах», где он называет дьякона Юлия «сото-
варищем по единой вере» (uniusque fidei consortem, р. 106)* а о Фабиане
говорит, как о бывшем язычнике, ныне же очищенном крещением (Tunc
gentilem, nunc autem fidelem baptismate purificatum, p. 107). To же ro-
1 «Hele apnd bebrcos deus erat, unde et apud graecos helium sol dicitur», т. e.: «Геле
у евреев был бог, откуда и у греков солнце зовется гелиум» (р. 21). Другие ссылки
на еврейский язык — р. 4, 27, 83, 147.
2 Наука «лепория» определяется так: «Лепория есть некое богатое и несущее
в своем облике приятность и язвительность искусство» (р. 18); очевидно, речь идет
об особом виде стилистики (leporia est ars quaedam locuplex atque amoenitatem morda-
citatemque in sua facia preferens).
О судьбе латинской образованности в варварских королевствах
125
ворится и о Доне, брате Доната, прежде — риторе и грамматике, а ныне
священнике (р. 133). В «Миланском фрагменте» из трактатов нашего ав-
тора сам он назван «Virgilius presbyter hispanus» (испанский священник,
р. 100). Стал ли он священником в конце своей деятельности или раньше —
мы не знаем. Скажем лишь, что христианство автора в «Epitomae» почти
никак не ощущается. Наоборот, в «Письмах» оно выступает не раз, а вве-
дение имеет целью доказать, что христианское учение и римская куль-
тура — это два сливающихся воедино потока. Среди его товарищей по
работе встречались язычники. Так Гленгус, сын Сарбона в «Трактате
о богах» говорил: «Раньше солнца были боги» (salion solem dii erant, p. 173).
0
Итак, перед нами среда учителей — частью христианская, частью
языческая. Учителя — из разных мест: Европы, Азии, Африки. Из них
некоторые пишут сочинения по-гречески. Имеется переписка автора
с Африкой. К какому же мевту и времени все это отнести?
Из слов Виргилия Марона Грамматика можно заключить, что он
житель Галлии и считает себя галлом. Так он говорит: «Многие из наших
галлов» (multi nostrorum maxime gallorum), «в некоторых сочинениях
наших галлов» (р. 137) или «некий наш галл» (р. 129). Повидимому, точ-
нее можно определить место его деятельности по такой фразе — увы!
не вполне понятной — где он говорит о буквах: «число букв всем из-
вестно... De potestate autem (о значении же их), quia magna ex parte le-
gestum est, bigerro sermone clefabo». Фраза эта поставила в тупик самого
Хюмера. По поводу ее он обращался за консультацией в редакцию «Ар-
хива латинской лексикографии и филологии». Там ему ответили: би-
геррионы — народ, встречающийся в южной Галлии в записках Цезаря
(III, 27); legestum est — вместо neglectum est, a clefabo — ошибочно
стоит вместо crepabo = loquar — «скажу». 1 Виргилий обещает сказать
о значении букв бигеррской речи. Общий смысл передан верно. Но
насчет clefabo мы сомневаемся в правильности толкования. Не вернее ли
здесь видеть корень clef (французское — ключ), а глагол будет значить
в этом случае — «давать заключение»?
Как бы то ни было, а указание на бигеррскую речь очень интересно.
На северном склоне Пиренеев имеется ныне в департаменте «Верхних
Пиренеев» курорт Бане де Бигорр. В Средние века — это часть Гасконии2,
а в дни Римской империи — это Новемпопулония. Само название гово-
рит о девяти народах. Важная подробность. Автор жил в местности,
где могли встречаться разные народы иберийского, кельтского, лигурий-
ского происхождения наряду с пришлыми вестготами и свевами. Не
адесь ли ключ к загадочным словам, данным в виде иллюстраций к раз-
ным родам латыни? Не здесь ли причина «двенадцати латыней», т. е.
разных местных говоров, по-разному искажающих литературный латин-
ский язык?
К сожалению, это — все, что мы знаем об авторе. Кроме этого, нам
известны лишь его мнения о разных грамматических формах.
Правда, все исследователи, начиная с Маи, ссылаются на Аббо Фле-
рийского (XI в.), который, говоря о мерах сыпучих тел, ссылается на
Виргилия Тулузского (Virgilius Tolosanus). В нем видят нашего автора.
Но цитата взята из неизвестного нам сочинения. В «Epitomae» и в «Пись-
мах» ее нет. А Виргилиев в средние века было много, имя было распро-
1 См. «Archiv Гиг lateinische Lexicographie und Grammatik», I, 1884, S. 41.
* Во времена каролингов возникло графство Бигорское.
126
А. А. Фортунатов
странено. 1 Тут мог цитироваться и Виргилий Ассианский и еще какой-
либо. Все же это есть лишнее указание на Южную Галлию.
То, что он назван «испанским священником», делу не мешает. Север-
ный склон Пиренеев входил в королевство вестготов, центр государства
которых после побед над ними франков переместился из Тулузы в Испа-
нию. Для жителей франкского королевства житель Бигорра мог казаться
испанцем. Но возможно, что наш автор, пожив в Бигорре, мог и пере-
браться на южный склон Пиренеев, в подлинную Испанию, и там полу-
чить приход. Важно отметить точки соприкосновения его с Исидором
Севильским. Исидор написал двадцать книг «этимологий». Наш автор
посвятил этимологиям 14-ую главу «Epitomae» и, кроме того, разбросал
их по обоим трактатам немало. Характер их тот же, что у Исидора. Celum
(небо) у него происходит от глагола celo (скрываю), пох (ночь) от посео
(вредить), «так как она вредит людям», таге (море) от горечи (amaritudo),
homo (человек) от humus (почва) и т. д. (р. 83—85). Можно с уверенностью
говорить о прямом заимствовании у него Исидором Севильским. Семена
Виргилия Грамматика дали в Испании пышный цвет под пером Исидора
Севильского. Здесь — генетическая связь.
Все это подтверждается анализом языка нашего автора. Но этому
вопросу должен быть посвящен специальный очерк. Здесь же необхо-
димо сказать: по мнению авторитетных филологов, язык его ясно указы-
вает на территорию будущей Франции (случаи ударения на последнем
слоге, р. 115), употребление предлога cum в значении apud и об-
ратно, случаи замены родительного падежа через предлог. 1 2 С другой
стороны, в нем есть и зерна будущего итальянского или провансальского
языков: vienti в значении «двадцать», trienta — «тридцать», глагол са-
pisso — «понимать» и т. д.
Все вместе взятое довольно определенно указывает на юг Галлии,
точнее — Аквитании. Место можно считать установленным.
Значительно труднее определить время. Тут мнения расходятся:
Маи определил его как конец VI века — начало VII. Кишра стоял за ко-
нец V века. Тейффель и Хюмер склонны говорить о VII веке. Наконец,
Озанн в свое время настаивал на эпохе Карла Великого.
Раньше чем решать этот вопрос, полезно сделать еще несколько наблю-
дений, касающихся описанной среды и быта.
3
Виргилий Марон Грамматик называет в тексте своих трактатов около
восьмидесяти имен своих современников пли лиц недавнего прошлого.
Большинство имен или римские, или греческие. Среди них ряд лиц с име-
нами великих писателей или деятелей прошлого: Эней, Катон, Цицерон,
Гораций, Флакк (одно это лицо или два разных — сказать трудно), Гра-
циан, Гомер, Луканы (их трое), Квинтилиан, Терренций (их двое —
отец и сын), Варрон, Виргилий (трое, включая автора). Всех их он пли
перечисляет в «Каталоге грамматиков», или же, что чаще, заимствует
из них цитаты. При этом оказывается, что ни одной цитаты из настоящего
Цицерона или Горация, или Гомера, или Варрона и т. д. не удалось
установить. Правда, приведена поговорка: «тот не читает, кто не читает
Цицерона» (non legit, qui non legit Ciceronem, p. 116). Ясно, что сло-
житься она могла только в применении к подлинному Марку Туллию
1 Com par et t i. Op. cit. — Ср. также Z a p p e r t. Virgils Fortleben im
Mittelalter (см. «Denkschriften der К. K. Akademie der Wissenschaften in Wien», 1851).
2 См. работы: Or ob e г и Geier в «Archiv fur lateinische Lexicographic und
Grammatik». I, 1884, S. 58, u II, 1885, S. 24^47.
О судьбе латинской образованности в варварских королевствах
127
Цицерону. Но... наш автор применяет ее к своему современнику, сыну
Сарриция (р. 123), грамматику и поэту (р. 120), упражнявшемуся в «рас-
сечении слов» (см. выше). Гораций у него — его собственный корреспон-
дент, писавший ему письма (р. 30) и применявший обороты, о которых
наш автор говорит как о «варварских»; и, действительно, этот Гораций
ставил положительную степень вместо сравнительной, «magnus doctore»
вместо «maior». То же самое приходится сказать и об остальных. Все
это литературно-педагогические псевдонимы. Среди этих современников
автора встречаются и варвары: двое так и названы германцами (р. 17
и 106). Очевидно, из варваров и Сарбон со своим сыном Гленгом. Едва ли
римлянин Пляст (р. 151).
Все они не только грамматики, но и поэты. Их поэтические про-
изведения автор анализирует в главе IV, озаглавленной «О метрах» (De
metris). Бросается в глаза тяготение к новым ритмам, не укладывающим-
ся в классические каноны; очень распространены рифмованные стихи,
например, «Cantamentum» (песнопение), написанноеСагиллием Германцем:
Mare et tuna concurrunt una
Uice altante temporum gande.
Это звучит почти как итальянская канцона наших дней. Или такое стихо-
творение, которое написал Пляст (Plastus):
Limo solubili,
lympha meabili,
igne ardibili,
aura mutabili
Mundus uisibilis
Sumptus initiis
Cuius terribilis
Pendit tristities.
Это не лишено красоты. Вообще знакомство с Виргилием Мароном
Грамматиком заставляет отодвинуть дальше в прошлое появление тони-
ческих рифмованных стихов, 1 2 3 чем мы это себе представляли раньше.
Вся эта среда грамматиков-поэтов образует тесный круг, где многие
в родстве и профессию передают по наследству: Гленгус — сын Сар-
бона 4 и отец Максимиана (р. 122 и 173); Донат младший и Дон — сыновья
Юлиана Грамматика (р. 19 и 133); Терренций — сын Терренция (р. 129);
Гиларий — брат Лукана (р. 54). Может быть, впрочем, здесь не физи-
ческое родство, а просто ученик зовется «сыном» учителя, как это мы
видим в Каролингское время. Повидимому, нет: псевдо-Виргилий, 33 раза
упоминающий своего учителя Энея, никогда не зовет его отцом. О своих
учениках он заочно всегда говорит: discentes (учащиеся), discipuli (уче-
ники), pueri (мальчики) (см. р. 15, 19, 92, 107, 133). Filius (сын) употре-
бляется почти исключительно при личном обращении учителя к ученику
в звательном падеже (р. 35, 46, 143, 169, 176). Очевидно, в вышеуказан-
ных случаях речь идет о физическом родстве. Учительство часто перехо-
дит по наследству.
Интересно посмотреть, что же представляла собой литература этих
многочисленных профессиональных учителей и одновременно писателей.
1 Перевести трудно, так как не ясны слова «altante» и «gande». Последнее встреча-
ется дважды (р. 17 и 123) и означает что-то вроде — «в течение», «в ходе времени».
2 Приблизительный перевод: «В грязи земной [буквально — почвенной] в текущей
влаге, в пылающем огне, в переменчивом дуновении воздуха — взятый в своих на-
чалах видимый мир, чья ужасающая скорбь висит в пространстве». Мистико-кос-
мологическое стихотворение в духе философии платоников.
’ Наблюдения над метрикой стихов, цитируемых Виргилием Мароном Грамма-
тиком, дал W. М е у е г в работе «Der Indus de Antichristo» (см. «Sitzungsberichte der
Kon. Bayerischen Akademie der Wissenschaften», Miinchen, 1882, Bd. 74).
4 Этот Гленгус был известен англосаксонскому ученому Альдгельму (конец VII
и начало VIII в.) и некоторым грамматикам каролингского времени.
128
А. А. Фортунатов
Отчасти об этом говорят заголовки трудов, на которые ссылается псевдо-
Виргилий и из которых он заимствует цитаты.
, Эней написал 10 книг по спорным вопросам имен (т. е. существитель-
ных и прилагательных), также «О Митридатовой войне» (какое-то алле-
горпчески-псторическое произведение), был поэтом, ввел в обиход Scinde-
ratio fonorum (р. 26, 76, 86).
Балапсид Никомидиец, как уже указывалось, перевел с греческого
на латинский Ветхий завет (р. 92).
Корнилий написал «Элегантнейшую книгу о глаголе» (de statu uerbi
librum elegantissimum, p. 135), был переводчиком с греческого и еврей-
ского.
Донаций Преторий написал книгу «Апологет» (Apologeticus, р. 73).
Дон, сын Юлиана, ученик псевдо-Виргилия — стихи в честь Арки,
царя архадцев (р. 15).
Феликс, «учитель александрийцев» — книгу по метрике (р. 18).
Гальбунг написал какую-то книгу в похвалу римским воинам и импе-
раторам (р. 146).
Какой-то «наш галл» (р. 129) — книгу «Против язычников».
Гергезус — комментарии в стихах о солнце, луне, звездах и радуге
(р. 15).
Гленгус — «Объяснение о богах» (повидимому, языческого содер-
жания, р. 173).
Грегорий — три тысячи книг по истории Греции на греческом языке
(р. 92).
Гил арий — писал стихи.
Гомер — тоже.
Гораций — какое-то сочинение, посвященное местной церкви (р. 38).
Исцен Африканец — какие-то «речи» (р. 128).
Ориген Африканский — «Quoddam uolumen super statu hominis» (О со-
стоянии человека — р. 135).
«Плястус поэт» — стихи с ' философско-космологическим содержа-
нием — р. 151.
Сагиллий Германец — стихи о море и луне (р. 17).
Сарбон, отец Гленга — стихи в честь королевы Ригадис (р. 122).
Виргилий Троянский — книгу о метрике (р. 88).
Виргилий Ассианский — «О положении царя» (De statu regali) на
греческом языке (р. 145), теорию двенадцати латыней (р. 88), «Рассужде-
ния о происхождении человека» (р. 122), книги по физике. Один из Тер-
ренциев написал «Грамматические рассуждения» (р. 126), Квинтилиан
написал что-то о календаре (р. 127).
Итак, здесь даны следующие жанры: 1. Грамматические трактаты.
2. Книги по физике, космографии. 3. Произведения риторического ха-
рактера. 4. Книги исторические. 5. Богословско-полемическая литера-
тура. 6. Разного рода отрывки из стихотворений и т. д.
В общем, перед нами критический, переломный момент школы. Это
уже не типичная риторско-грамматическая школа времен Авсония. Но
это и не церковная школа раннего средневековья, представленная позднее
Бедой, Алкуином и т. д. Перед нами момент разложения старой римской
школы.
Особенностью этого момента является отрыв от старой классической
науки и литературы. Великие писатели прошлого не цитируются. Их
имена носят местные провинциальные грамматики и риторы. Как видно,
этот обычай, раньше нами считавшийся особенностью каролингской
школы, имел прецедент в прошлом. Любопытно, что многие великие
О судьбе латинской образованности в варварских королевствах
129
имена превратились в мифы, как видно из примера «великого Марона»
времен всемирного потопа.
Но если забыты старые классики, то и новые авторитеты еще не сло-
жились. Позднее, в дни Беды и Алкуина, в грамматике держались тради-
ции Доната и на него ссылались, как на авторитет; иллюстрации обычно
брали частью из классиков, частью из священного писания. А у исевдо-
Виргилия совсем иная картина: все примеры берутся из современной
ему местной литературы, а в построении и изложении грамматики ника-
ких общих авторитетов нет. Наоборот, здесь усиленные поиски, контро-
верзы, споры и дискуссии до остервенения.
С особым возбуждением наш автор останавливается на спорах, сви-
детелем и участником которых он был. Он говорит по вопросу об имени-
тельном падеже: «две школы есть во всей Европе — школа Терренция
и Гальбунга» (р. 109). Терренций допускал для имен (существительных)
лишь окончания на us, а, ит и для сравнительных степеней — на ог.
Гальбунг же допускал 6 видов окончаний (us — а — ит и es — as — е).
Между тем и другим из-за местоимений произошел публичный спор,
продолжавшийся 14 дней и ночей: может ли ego (личное местоимение — я)
иметь звательный падеж. Спор был перенесен на решение Энея через
посредство нашего автора, явившегося «интернунцием» (ad Aeneum quaestio
me internuntio referetur, p. 123). Эней решил, что это возможно в вопро-
сительных предложениях. Не менее жесток был спор о глаголах на съезде
apud Romanos (не то в Риме, не то «у представителей Римской школы»).
Гальбунг и Регин Корнилий глагол понимали не как одну часть речи,
а как 12 самостоятельных частей речи (status, formatio, ordinatio, mode-
ratio, adfirmatio, inchoatio и т. д.). Против них Терренций «ревел, как
рогатый бык» (contra quos tauri uel fronte corniata boans, p. 134), дока-
зывая незыблемость восьми частей речи.
Еще более жестокой вышла дискуссия между Регулом Каппадокий-
ским и Седулом Римлянином из-за verba inchoativa: спорили 15 дней
без сна и пищи, «едва дело не дошло до конфликта мечей» (usque ad gla-
diorum репе conflictum peruenit, p. 138), каждого удерживали по три
солдата (tribus militibus utrimque sumptis).
Вся грамматика псевдо-Виргилия, несколько хаотическая (хотя не
лишенная порой отдельных тонких замечаний) и часто заменяющая опре-
деления образно-аллегорическими сравнениями, наполнена контровер-
зами и сопоставлениями разных мнений. Ни одного твердого положения:
все пересматривается, обо всем спорят. Видно каждый учитель стремился
сказать «свое слово», занять оригинальную позицию. А во многих слу-
чаях автор, видимо, чувствует, что прежний латинский язык колеблется
под напором новых явлений, и грамматические нормы идут вразрез с прак-
тикой повседневной речи.
Встает важный вопрос, на который, к сожалению, трудно ответить
точно: все, что говорит наш автор о современной ему школе и педагоги-
ческой среде, относится только к южной части Аквитании или же охва-
тывает весь тогдашний культурный мир? Вероятнее, первое. Но... чем
объяснить тогда всех этих каппадокийцев, египтян, азиатцев, африкан-
цев? Просто ли это клички? Или учителя отдаленных краев общались
меж собой, переселялись из области в область и т. д.? За второе говорит
посылка псевдо-Виргилием своего трактата в Африку к своим ученикам.
Решение этого вопроса определяет и значение нашего автора в качестве
исторического источника. Что это? Источник ли местной, специфически
южногалльской истории или же источник сведений по культурному со-
стоянию всей римской школы? Мы склоняемся к первому.
9 Средние века, вып. 2
130
А. А. Фортунатов
Теперь можно попробовать поставить вопрос о времени, к которому
относится вся эта картина.
еМнения по этому вопросу расходятся. Angelo Mai считал наиболее
вероятным конец VI века. За это говорят: торжество христианства при
незабытом еще античном язычестве, намеки на события, отмеченные Гри-
горием Турским, например, песня в честь королевы Ригадис, сочиненная
Сарбоном, отцом Гленга (р. 122). Здесь Mai склонен видеть королеву
Ригонту, дочь Хильперика и Фредегонды, обрученную с вестготским
королем. А в иносказательном рассказе Энея о нападении на Рим фри-
гийца Бласта с полчищами германцев он видит зашифрованный рассказ
о дальнейших событиях 584 года, когда в Аквитании произошло восста-
ние под командой Бладаста.
Но против этого Кишра вполне основательно указал, что на рубеже
VI hVIIbb. едва ли могло бы сохрайяться античное язычество, а оно у
псевдо-Виргилия представлено еще довольно распространенным. В коро-
леве же Ригадис он склонен видеть Рагнихильду, упомянутую у Сидо-
ния Аполиннария (Письма — IV.8) и жившую в конце V века. За это
же время говорит, по его мнению, эпиграмма Эннодия против «некоего
дурака, возомнившего себя Виргилпем» (De quodam stulto, qui Virgilium
dicebatur). Она заканчивается так:
«Cur te Virgilium mentiris, pessime nostrum?
Non potes esse Maro, sed' potes esse Moro».
t. e. «как ты, худший из нас, мнишь себя Виргилием? Не можешь быть
Виргилием, а можешь быть глупцом» (см. Monum. Germaniae historica,
«Antiquissimi auctores», VII). В этом «глупце» он видит нашего автора.
Эпиграмма была известна Mai, но он ее склонен был относить к Вирги-
лию Ассианскому.
Оригинальную точку зрения высказывал Озанн. На Лейденском ко-
дексе он нашел пометку какого-то архивного работника: «Virgilius fuit
temporibus Karoli Magni» (т. e. «Виргилий был во времена Карла Вели-
кого»), Пусть пометка позднейшая, но верно указывает время. За каро-
лингскую эпоху говорят следующие факты: Виргилия Грамматика ци-
тируют главным образом каролингские писатели; рукописи его — почти
исключительно каролингского времени; обычай называть современни-
ков классическими именами; ряд имен современников Виргилия
Марона Грамматика находит он (не без некоторых натяжек, прибавим от
себя) среди современников Карла Великого (напр. Седула Римлянина
отожествляет с Седулпем Скоттом, что едва ли возможно). Самого псевдо-
Впргилия он хочет видеть в строках стихотворения Алкуина: «Quid Maro
versificus solus peecavit in aula»? (т. e. «чем же провинился во дворце
один только Марон стихотворец?»). Однако в последнем случае у Алкуина
(см. Poetae latini aevi Karolini, ч. I, № XXVI, стихотв. «De studiis in aula
regis») подразумевается, повидимому, настоящий Вергилий. А все доводы
Озанна парируются полной невозможностью представить себе античных
язычников в дни Карла Великого. Да и язык нашего автора не похож ни на
Алкуина, ни на Эйнхардта, ни на Теодульфа. Наконец, описание школы
псевдо-Виргилием совершенно исключает возможность отнесения его
к эпохе Алкуина. Кроме обычая классических псевдонимов да исполь-
зования загадок-энигм, тут нет ничего общего. Прибавим, что Хюмер
и Тейффель стояли за VII век.
Мне представляется ближе к истине мнение Кишра. За конец V или
начало VI века говорит и такое замечание псевдо-Виргилия, предыду-
О судьбе латинской образованности в варварских королевствах
131
щими исследователями не отмеченное: «Все, кто захватывают поле или
провинцию, сначала ее определяют по жребию, чтобы каждый беспокоился
и заботился о своей части, назначенной ему» (р. 51). Ясно, что разделы
по жребию земель в захваченных варварами провинциях у автора стоят
перед глазами или свежи в памяти. Вряд ли подходит для начала VII века
это типичное явление «великого переселения народов». Итак, нам ка-
жется вернее всего отнести нашего автора к концу V или началу VI века.
Во всяком случае, перед нами Вестготское королевство.
Ш. ЗАМЕТКИ О ЯЗЫКЕ ВИРГИЛИЯ МАРОНА ГРАММАТИКА
Ни в чем так не сказывается деградация латинской образованности
у нашего автора, как в его обращении с языком. Что представляет язык
Виргилия Марона Грамматика? Вопрос, требующий кропотливого и
детального исследования. В данной сжатой работе исчерпать его невоз-
можно. Предполагая высказаться по этому вопросу подробно в другом
случае, наметим несколько ‘существенных штрихов.
Прежде всего, сам автор, видимо, сознает, что латинский язык пере-
живает кризис. Он не раз противопоставляет, современные ему обороты
и формы тому, что говорят «старшие», «древние» (seniores nostri, р. 71
и multi ueterum). Но кто эти «древние»? Среди них оказывается Гленгус,
сын Сарбона, явный современник нашего автора, может быть немного
старше (р. 68). Едва ли язык этих «древних» был много чище, чем у са-
мого автора. Пример: «Древние склоняют» — dui — duorum — duis —
duos... «но правильнее склонять duo — duum — duobus...», p. 46. Или:
некоторые из древних (nonnulli ueterum) называют стихи soles (буквально
«солнца»), как, например, Гораций (р. 38). Гораций, впрочем, сам ему
писал письма (р. 30), следовательно, «древностью» не отличался. Итак
установить точно, что он понимает под этим словом, достаточно трудно.
Но он во мнопих случаях пробует протестовать против извращений языка
современниками, действительно, при этом приводит порой разительные
примеры. 1
Посмотрим, в чем главные отступления от того, что мы привыкли
понимать под термином «латинский язык».
Е у него постоянно заменяется через i: Cornilius, Galirius, aduliscentes;
dificere вместо deficere. Это — явление, типичное для V и VI веков.
Часто о заменяется через и — тоже достаточно известное свойство
варварской, в частности галльской латыни, особенно ярко сказавшееся
у Фредегара.
Уже чувствуются зерна будущих романских языков. С одной
стороны, как уже указывалось, появляются случаи ударения на послед-
нем слоге: автор подчеркивает, что дательный падеж от личного место-
имения второго лица — tibi будет иметь ударение на последнем слоге,
а если без ударения, то это — от глагола tibio. Это предвещает француз-
ский язык.
С другой стороны, чувствуются зародыши будущего ита ьянского
языка: bonurn у него чередуется с buonum (р. 78). G порой имеет тенден-
цию выпадать между двумя гласными, и тогда получаются по-итальянски
1 Случаи аблятива при превосходной степени, признаваемые им «варварством»
(р. 30). Любопытен случай полемического выпада: Галлиен где-то сказал: «is erat
uir ualde bonus et maxime prudens» (он был муж весьма добрый и чрезвычайно благо-
разумный); наш автор замечает: «следовало бы ему, если бы он владел своим мозгом,
так'составить фразу — «erat is ualde bonus uir» (p. 129).
132 А. А. Фортунатов
звучащие числительные: vienti — двадцать и trienta — тридцать (см.
р. 49). Перед п — g склонно превращаться во второе п.
Предлог cum превращается в итальянское con (р. 42, 74, 105
и т. д.).
г В части согласных звуков типично удвоение согласных. Особенно
часто удваивается s между двумя гласными: conpossitio, divissio, Assia
(Азия) и т. д. Есть тенденция к удвоению g, что дает, например, eggo
вместо ego, aggo вместо ago (р. 151). Подобным же образом саппо вместо
сапо (р. 137) и т. д.
Интересны случаи превращения и ир в/: например — palculi в смысле
«немногие» (р. 8).
Бывают случаи замены р через Ь и обратно (но тут особенно трудно
разграничить, что надо отнести на долю орфографии нашего автора и
что привнесли переписчики).
В области морфологии наш автор был окружен хаосом форм. Порой
он борется с извращениями современников, порой сам им поддается.
Чаще всего он отмечает ряд разновидностей склонений и спряжений од-
них и тех же слов, допуская их как общеупотребительные.
Существительные начинают терять падежи, которые заменяются фор-
мой существительного с предлогом. Это заставляет автора даже поста-
вить вопрос о седьмом падеже — предложном (р. 36).
Многие существительные склоняются очень причудливо. Пример —
u i s (сила). Оказывается, что можно склонять в двух вариантах:
a) uis -г- uis — ui — uim — uis — uu; множественное — uis — uium—uibus —
uis — uis — uibus; 6) uirs — uiris — uiri — uirim — uirs — uiri (p. 37).
Еще любопытнее: односложные существительные, по его мнению,
обычно имеют две формы именительного падежа. Например, plebs (народ)
может параллельно склоняться и так: plebis (именительный падеж) —
plebis — plebi. Также bos (бык) может звучать и как b о u i s в имени-
тельном же падеже (р. 32). Впрочем, в этом случае bouis означает корову.
LapiS, puluis, cinis, оказывается, могут авучать и писаться одновре-
менно и lapes, pulves, cines, но в первом случае они будут женского рода,
а во втором — мужского (р. 32). Склонения путаются: так генетив от
doctus порой пишется doctii (р. 114).
Допускается возможность винительного падежа от sanctus и perfectus
в форме sandem cultorem и perfectem uirum (р. 42). Всего больше курьезов
с местоимениями. В некоторых случаях — ego (я) не склоняется: Сарбон,
отец Гленга (очевидно, «варварского» происхождения) писал ab ego вместо
а те (р. 123), а Гальбунг смело ставил ego во всех падежах (р. 122). На
ряду с ego применяется в качестве первого лица местоимения mius —
mei — mihi (р. 7) и mius — mis — mi (p. 122). А местоимение meus (мой)
превращалось в mus, ma, riium (p. 47) и параллельно в mealis (p. 48).
А чего стоит nostrates вместо nostri (наши)!
Очень интересно то, что некоторые местоимения у него имеют уже
смысл артикля, и самый термин articulum в этом смысле ему уже известен
(р. 46 и 127).
С глаголами — не менее причудливо. Например, глагол video (вижу)
допускает параллельно uido — uidabo — uidaui — uidare (p. 42, 51, 58)
Иные глаголы имеют тенденцию удлиняться: вместо lego (читаю) —
legego.
Тем же порядком образуется причастие scriptitans — пишущий (р. 75).
Много недоразумений с будущим временем. Автор сам признается, что
не понимает будущего второго (futurum secundum).
От possum он образует будущее potebo (р. 92). Современники его за-
О судьбе латинской образованности в варварских королевства
133
меняют также будущее через причастие с добавлением его и eram: legens
егат (читающий буду — вместо буду читать) — р. 71.
Любопытные явления происходят и с наречиями. Приведем лишь
один пример: magister, по мнению автора, может быть именем (суще-
ствительным) и означать «учитель». Но может быть и наречием и тогда
равно по смыслу docte, т. е. научно, ученым образом, по образцу auda-
citer (р. 69).
Словарь автора порой причудлив. Некоторые слова просто выдуманы
грамматиками искусственно. Но встречаются и такие, проникновение
которых, очевидно, объясняется влиянием каких-то местных народностей,
каких — пока не выяснено. 1 Но и римские корни дают повод к неожи-
данностям. Автор любит «atramentare» (буквально «чернилить») в смысле
«писать» (р. 5 и 39; другой его излюбленный глагол для того же понятия
сагахаге). Он любит придумывать глаголы от существительных (по типу
Игоря Северянина «каблучком молоточа паркет»). С другой стороны,
virgo у него значит зрелый возраст мужчины (р. 7).
В письме VII «о предлогах» автор приводит ряд случаев замены пред-
логов обычных предлогами «четвертой латыни»: con вместо apud, salion
вместо ante, сугоп вместо aduersus и contra, trasso вместо citra и т. д.
Любопытно, что некоторые из них он сам часто употребляет в своей речи,
особенно con (с винительным падежом :«legimus con Gratianum»— «читаем
у Грациана» — р. 74; ср. р. 42, 105). Apud у него обычно стоит вместо in
(«fuit senex Danatus apud Troiam», p. 87; cp. p. 75, 91, 92, 159, 171).
Опустив для краткости ряд других явлений, отметим своеобразное
образование разных частей речи от греческих корней: fonum (звучащее
слово, см. выше), grammula (р. 7), hyperbaton и hyperbatico more (р. 40,
81), monosillabatim, т. е. по одному слогу (р. 155), antropeani mens (ум
человека, р. 177) и т. д.
Стоит еще отметить vors — vortis — vorti и т. д. в значении «слово» —
очевидно, от немецкого Wort, как результат вестготского либо вандаль-
ского, либо свевского влияния (р. 163).
IV. ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Сопоставляя все, что сказано на протяжении очерка, мы думаем,
что странное своеобразие творений Виргилия Грамматика имеет свое
объяснение. Автор был поставлен лицом к лицу с быстрым перерожде-
нием латинского языка. Кругом него звучали разные говоры, выдава-
вшиеся за латынь, но впитавшие в себя самые разнообразные слова и по
разному деформировавшие литературный язык. Оторвавшиеся от старых
традиций грамматики спорили кругом него до исступления, заражая
и его подчас спортивным отношением к трактовке вопросов. Немало тут
было и оригинальничания и самовосхваления, были и моменты экспери-
1 Естественно предполагать иберийское влияние. Действительно, кое в чем
у автора есть штрихи, напоминающие нзык басков. Например, среди, образчиков
«пятой латыни» встречается: bora вм. fortitude (ср. баскское, borthiz); principium
передается посредством dicantabat, странное существительное, напоминающее imper-
fectum. Но на языке басков числительное bat (один) постоянно прибавляется в зна-
чении неопределенного артикля к концу существительных (например, «минута»—
minueta bat, «ребенок»— aur bat и т. д., но возможно, что и название «восьмой латыни»
(belsavia) баскского происхождения: наш автор говорит, что, belsa—значит «поле»
(campus р. 20; менаду тем belsa на языке басков значит «черный», возможно, что в
его устах belsavia означало деревенскую (полевую, черную) латынь. Впрочем,"" боль-
шинство странных слов нашего автора нам не удалось найти в словарнх баскского
языка.
134
А. А. Фортунатов
ментирования, но было и искреннее желание разобраться в хаосе явлений
языка. На этой почве и создалась теория «двенадцати родов латыни».
Авторы ее попытались подойти к языку не в его статике, но в его дина-
мике. Они не систематизаторы и не популяризаторы твердых истин, они
пробовали быть исследователями, наблюдателями текущего процесса.
Но не было ни прочных традиций, ни метода, каждый наблюдает по-своему,
потом спорят, бредут ощупью. В двенадцати родах латыни мы видим,
с одной стороны, искусственно выдуманные способы условной речи и
приемы записи, может быть, порой даже нечто вроде «заумного языка»,
который создавал у нас в XX веке А. Крученых. 1 Но тут же встречаются
и попытки обоснования разных говоров в Южной Галлии после вестгот-
ского завоевания.
Трактаты псевдо-Виргилия нам представляются такой попыткой кри-
тического пересмотра старой грамматики под впечатлением наблюдений
над быстрыми изменениями в латинской речи Южной Галлии, попыткой
не очень удавшейся, но с серьезными намерениями. Вместе с тем, это
памятник нового мифотворчества; не исключено здесь и влияние хри-
стианства, которое привело к созданию массы новых легенд о чудесах.
Каждый автор «жития» какого-либо святого считал своим благочестивым
долгом измышлять чудеса этого святого для прославления его памяти.
Возможно, что проникновение духовных лиц в среду грамматиков и ри-
торов (а мы его выше отметили) должно было заразить этих последних
страстью к созданию чудесных легенд. И школьные грамматики начали
создавать своих легендарных героев и рассказывать чудеса о своих
собратьях былых и недавних времен. 2 Отсюда — старец Донат, живший
тысячу лет, и Григорий Египтянин, написавший три тысячи томов,
Марон, живший в дни всемирного потопа. Но язык нашего автора, рас-
сказы его о школах Теренция и Гальбунга, о приемах работы Энея, о по-
пытках Энея установить двенадцать разветвлений латинского языка —
все это исторические документы, притом единственные для ознакомления
с жизнью школы этой критической, переходной поры, на грани превра-
щения рабовладельческой формации в феодальную.
1 «Сдвигология русского стиха» и Scinderatio fonorum — схожие явления.
* Наш автор, с своей стороны, не прочь многое преувеличить, приукрасить,
может быть, даже «прилгнуть» к слову. Недаром он жил в Гасконии. Во француз-
ской литературе с давних пор любили показывать образ «гасконца», занимательного
сочинителя-лжеца. Может быть, Виргилия Марона Грамматика справедливо назвать
«первым гасконцем»?
Д. С. ГР AXE И II Ц К И Й
К ВОПРОСУ О ПРОИСХОЖДЕНИИ И СОДЕРЖАНИИ ФРАНКСКОГО
ИММУНИТЕТА
Институт иммунитета — один из главных устоев феодального строя.
С помощью этого института осуществлялось действие того фактора «вне-
экономического принуждения», который сыграл такую огромную и не-
обходимую роль в установлении феодальной формации, установлении
и действии феодального способа производства и феодальной эксплоата-
ции трудящихся. В случае иммунитета мы имеем дело с проявлением
«концентрированного и организованного общественного насилия», 1
исходящего от государства. Иммунитет закрепил действие актов частного
насилия и власти, исходивших от отдельных лиц. Поэтому изучение
этого института в его развитии и действии должно представить значи-
тельный исторический интерес.
ЧАСТНО ПРАВОВЫЕ КОРНИ МЕРОВИНГСКОГО ИММУНИТЕТА
Вопрос о средневековом франкском иммунитете, о его содержании
и целях, им преследовавшихся, об исторических причинах его возникно-
вения,— является одной из наиболее трудных проблем средневековой
истории. Среди ученых исследователей до самого последнего времени
не было согласного мнения не только о том, чем в сущности был средне-
вековый франкский иммунитет, но и о том, каково было на самом деле
содержание иммунитетных грамот; различное понимание смысла этих
грамот, являющихся главнейшим источником для изучения вопроса
об иммунитете, естественно, влекло за собой и различные представления
о том, какое значение имел средневековый иммунитет, какие цели пресле-
довала, жалуя его, правительственная власть и чего желали сами имму-
нисты. При разрешении этих вопросов можно базироваться на более
или менее определенных, хотя часто и неясных и неполных данных перво-
источников; к ним относятся королевские грамоты, формулы и капиту-
лярии. Но, когда дело касается выяснения тех основных исторических
причин, которые, начиная с VII века, а может быть и раньше, стали
действовать в направлении утверждения в жизни института иммунитета,
приходится основываться почти на одних только предположениях. Источ-
ники эпох, подобных раннесредневековой не в состоянии давать прямые
•ответы на такого рода вопросы. Поневоле историкам приходится при
выяснении основных движущих исторических сил, создавших в подобные
зпохи какой-либо институт, исходить из своих общих представлений
о ходе исторической эволюции данной эпохи и о значении отдельных
звеньев этой эволюции.
1 К. Маркс. Капитал, т. 1, гл. 24,
136
Д. С. Граменицкий
В таком положении оказались и те историки, которые занимались
вопросом о причинах возникновения института иммунитета. Вопрос
ближайшим образом сводился к тому, в каких характерных чер-
тах и в каких условиях раннесредневековой государственности следовало
искать объяснения быстрого роста института, начиная, примерно,
с VII века, так как с этой поры источники, сообщающие данные об имму-
нитете, начинают все более и более умножаться. Но что принимать за
характерные черты раннесредневековой государственности? Здесь дело
решалось темп общимпе концепциями, какие установились у отдельных
историков, изучавших эпоху раннего средневековья.
Так, Ф. де Куланж, трактуя вопрос об иммунитете в своей «Histoire
des institutions politiques de 1’ancienne France», по перечислении и раз-
боре соответствующих документов, сразу ставит вопрос о причинах,
которые могли создать институт иммунитета, и с этой целью набрасывает
картину государственного и административного режима Франкской мо-
нархии; указывая на абсолютный характер королевской власти, он вместе
с тем отмечает и обширную компетенцию и неограниченный характер
полномочий местных агентов власти, зачастую обращавшихся в мелких
местных тиранов: «Le due, le comte, le centenier pouvait done etre un petit
tyran». 1 Иммунитет и возник как противовес этому неограниченному
всевластию государства и его агентов; не то чтобы он был порожден этим
всевластием, но он возник в обстановке и среде всевластия местных аген-
тов государства: «voila les faits qui precedent et entourent I’immunite,
qui peut etre 1'engendrent. C’est de ce milieu qu’elle surgit». 2
Бросается в глаза вся условность начерченной Ф. де Куланжем
схемы. Иммунитет мог, действительно, возникать как противовес деспо-
тическому режиму, если только последний на самом деле имел место,
но в этом позволительно сильно сомневаться, а тогда теряет значитель-
ную долю силы и выведение иммунитета из условий указанного режима.
Интересно при этом указать, что картина чиновничьего всевластия сло-
жилась у Ф. де Куланжа, повидимому, в значительной степени под
влиянием анализа королевских грамот, жаловавших иммунитет; полное
запрещение доступа агентов власти на территорию иммунитета, казалось,
одно с достаточной ясностью говорило о том, как невыносимо чиновничье
всевластие и как необходимо было освободиться от него. Результат им-
мунитетных пожалований Ф. де Куланж и видит в том, что иммунисты
совершенно избавлялись от власти провинциальных чиновников и по-
падали под непосредственную власть короля. Такое понимание содер-
жания иммунитетных грамот и их назначения, естественно, могло только
подкреплять сложившееся у Ф. де Куланжа представление о неограни-
ченном, почти деспотическом характере франкской государственности.
Сообщив несколько данных, изображающих чиновничий абсолютизм
и произвол, взятых из повествовательных источников (Григория Тур-
ского) и капитуляриев, он заключает 2-ю главу своего этюда об имму-
нитете словами: Nous reconnaitrons, en effet, dans la suite de cette etude,
que ce privilege personnel (иммунитет) ne pouvait naltre que dans un regime
oil les libertes pUbliques faisaient defaut,3 дальше же у него идет разбор
иммунитетных грамот. Таким образом Ф. де Куланж при выяснении
основных исторических причин, вызвавших появление института имму-
нитета, довольствуется одним лишь установлением факта абсолютистского
характера франкской государственности; но такая характеристика франк-
1 Hist., V, р. 351.
3 Ibid., р. 353.
* Ibid., р. 353.
О происхождении и содержании франкского иммунитета
137
ской государственности вообще вызывает сомнения, а в части, основанной
на анализе иммунитетных грамот, в значительной степени неверна, ибо,
как нам об атом придется говорить ниже, иммунитетные пожалования
вовсе не разрывали всякие связи между иммунистами и местной админи-
страцией, как это рисует Ф. де Куланж, и, значит, не такой крайний
характер носило и чиновничье всевластие, как думает тот же ученый.
Ф. де Куланж счел доказанным то, что еще следовало доказать. На одних
предположениях Ф. де Куланжу приходится основываться и по вопросу
о том, к какому именно периоду франкской истории следует отнести
первое зарождение идей иммунитета. «Возможно,— говорит Ф. де Ку-
ланж,— что они (эти идеи) явились в головах людей в результате общего
беспорядка, сопровождавшего вторжения. Они росли по мере того, как
ослаблялся авторитет государственной власти. Они получили силу во
время бесконечных гражданских войн меровингских принцев».1
В заключительной главе этюда об иммунитете Ф. де Куланж говорит:
uHimcho принять иммунитет как факт, который возник среди беспорядков
VI века и который, развиваясь и принимая все более и более устойчивые
формы, в VII веке ст$л тем институтом, который мы рассматривали
раньше». 2 Все эти выражения —«возможно», «нужно принять»— имеют
в достаточной степени предположительный смысл. При этом Ф. де Куланж
оставляет без дальнейшего выяснения вопрос о том, каким же образом
в эти периоды франкской истории конкретно обнаружилось действие
тех двух необходимых факторов, которые, по его мнению, в совокупности
дали начало институту иммунитета; именно действие деспотизма прави-
тельственного режима, с одной стороны, и стремление от него освобо-
диться — с другой. Представленная знаменитым историком схема,
в сущности, позволяет понять только то, какую роль в эти периоды
истории сыграло в деле укрепления идеи иммунитета ослабление авто-
ритета центральной власти, но она не выясняет в этом процессе наличия
того самого административного деспотизма, которому сам же Ф. де Ку-
ланж придает такое значение в объяснении общих исторических причин,
породивших институт иммунитета. Чтобы быть последовательным,
Ф. де Куланж должен бы был определенно указать, каким образом
проявился гнет правительственного режима, в частности, в ту эпоху
вторжений, ослабления государственной власти и дальнейших гра-
жданских войн, к которой он относит укрепление идей иммунитета. Иначе
возникает недоумение, для чего же собственно понадобились иммуни-
тетные привилегии, раз указанная эпоха вообще характеризовалась
ослаблением государственной власти; зачем понадобились эти много-
кратные запрещения доступа должностных лиц на территорию иммуни-
тета, раз церковные и светские землевладельцы, все равно, и помимо
этого эмансипировались от влияния государственной власти вследствие
ее ослабления.
В том-то и дело, что в появлении иммунитетных привилегий с VII века
играли роль какие-то специальные причины, помимо общих благоприят-
ных условий, созданных падением авторитета центральной власти и
«давших возможность вырвать у нее различные уступки. Эти специальные
причины, вызвавшие на свет иммунитетные пожалования, следует искать,
между прочим, в болезненно-остром действии административного про-
извола местных агентов государственной власти, характеризующего
первые века Франкской монархии и, может быть, усиливавшегося по мере
падения значения центральной власти. Ф. де Куланж рисует, может быть,
'* Hist., V, р. 400.
а Ibid., р. 422.
138
Д. С. Граменицкий
«тишком сгущенными красками деспотический характер франкской
государственности,, когда выясняет общие причины происхождения им-
муни’Лта. но недостаточно оттеняет специфические черты этой государ-
ственности, выразившиеся в росте произвола местных агентов власти
в определенный период франкской истории.
Специальную монографию посвятил вопросу о франкском иммунитете
другой французский исследователь, Крелль (Kroell).1 В отличие от
Ф. де Куланжа, он главное свое внимание направляет на выяснение
тех конкретных исторических обстоятельств, которые вызвали появление
института иммунитета в определенную эпоху. Видя зародыши иммуни-
тета в патримониальной юстиции, он прослеживает ее существование
еще в эпоху поздней Римской империи, указывает определенную ее
наличность на землях церковных и светских potentes уже в первые века
существования Франкского государства, еще до появления первых
иммунитетных грамот и параллельно с первыми пожалованиями их,
старается объяснить причины, непосредственно вызвавшие иммунитетные
пожалования с VI—VII веков. Следует выяснить, удалось ли Креллю
дать вполне ясную, свободную от всяких пробелов картину первого
возникновения и роста франкского иммунитета’ и выяснить непосред-
ственные причины его происхождения. Крелль, как мы сказали, усматри-
вает зачатки франкского иммунитета в патримониальной юстиции поздней
Римской империи; эта юстиция не была узаконена, но в период беспо-
рядков, причиненных варварскими нашествиями, она получила воз-
можность расширения и укрепления. Potentes франкской эпохи, кроме
того, унаследовали судебные полномочия позднеримских mediocres indices,
assertores pacis u defensores civitatis,— полномочия, которые в римскую
эпоху часто вверялись крупным землевладельцам. Наконец, Крелль
не отрицает в образовании патримониальной юстиции франкских potentes
и роли германских влияний.1 2 О существовании этой патримониальной
юстиции в начальный франкский период определенно говорят, как
утверждает Крелль, и Анжерские формулы,*относящиеся к VI веку
и Эдикт Клотаря II 614 года. Таким образом,— говорит он,— благодаря
беспорядкам, причиненным вторжениями, юстиция potentes укрепляется
начиная с эпохи, очень близкой к римскому владычеству. То, что было
во времена империи только фактом, стало, благодаря силе обычая, правом
во франкской монархии.3 Но один рост патримониальной юстиции,
как правильно замечает Крелль, не может объяснить начавшихся с VI века
иммунитетных пожалований; Креллю ясно, что возникновение их об-
условливалось какими-то особенными причинами, что положению po-
tentes стали грозить какие-то опасности, от которых нужно было их
предохранить иммунитетными пожалованиями. Эти непосредственные
причины возникновения франкского иммунитета Крелль видит в том,
что в VI веке и начале VII стало подрываться независимое положение
potentes в отношении к агентам власти. В VI веке и начале VII,— говорит
он,— в тот самый момент, когда юстиция potentes укрепляется, их не-
зависимое положение в отношении государственных чиновников, являю-
щееся одним из характерных признаков социального состояния общества
поздней империи, повидимому, скорее умалилось, вместо того, чтобы
упрочиться. Это и было прямой причиной появления франкского имму-
нитета.4 Для объяснения этого факта Крелль снова возвращается к рим-
ской эпохе и говорит об административных преобразованиях, которые
1 Kroell. L'immunit6 franque, Paris, 4910.
2 Ibid., p. 33—34.
3 Ibid., p. 38.
* Ibid., p. 45.
О происхождении и содержании франкского иммунитета
139
произошли при последних римских императорах Задала и первых
варварских королях, в частности, при Теодорихе. Эти преобразования
коснулись и Галлии. Ввиду того, что управители провинций, rectores,
praesides provinciae, стояли во главе слишком больших территориальных
округов и их власть мало давала себя чувствовать на периферии, что,
в частности, способствовало достижению крупными собственниками
полунезависимого положения,— центральная власть стала заботиться
о назначении управителей в естественные мелкие подразделения старых
провинций, в civitates. Такими агентами и явились графы. Эти графы
перешли и во Франкское государство. Вместо 17 управителей провинций,
стоявших во главе римской Галлии в начале V века, франкской Галлией
стали управлять 120 графов, распределенных по civitates. Объединяя
в своих руках всевозможные полномочия и стоя близко к населению,—
гораздо ближе, чем прежние римские rectores provinciae,— они часто
проявляли нестерпимую тиранию.1 Крелль приводит дальше много-
численные примеры из Григория Турского, подтверждающие это само-
властие графов. Понятным становится, что в скором времени у крупных
и влиятельных местных людей, у духовных и светских землевладельцев
не стало другого желания, как избавиться от власти этих графов, что
и повело к просьбам об иммунитетных пожалованиях и к выдачам их
королями. Такова схема, начерченная Креллем. Нужно отдать спра-
ведливость этой схеме: она старается быть ближе к конкретным фактам
исторической жизни, чем схема Ф. де Куланжа; но полностью ли она
удовлетворяет читателя? Мне кажется, что в ней Креллю не совсем
удалось согласовать развитие двух исторических процессов; с одной
стороны, процесса социального усиления крупных землевладельцев,
о другой — процесса роста влияния и полномочий местных органов
власти. Как понять, что, с одной стороны, благодаря периоду смут,
вызванных варварскими вторжениями, неуклонно возрастала сила
potentes, а с другой стороны, параллельно этому, и несмотря на тот же
период смут, государственная власть установила на местах своих новых
агентов, графов, наделенных большими полномочиями и державших
под бдительным надзором все население своего сравнительно небольшого
округа. Непонятно, в частности, как графы, установленные еще послед-
ними римскими императорами, пережили период расстройства обще-
ственного порядка, вызванного варварскими вторжениями, и сохранили
всю силу своей власти во франкский период. Здесь в изложении Крелля
мы натыкаемся буквально на темное пятно. Резюмируя конечный ре-
зультат того и другого развития, Крелль говорит так: «Ан VI е sifeqle
et ан d6but du VII е, ан moment meme ой leur f—potentes) juridiction
s'affirme, il semble bien que l’ind£pendance des potentes vis-a-vis des
fonctionnaires publics, qui est un des traits caract6ristiques de I’dtat social
du Bas-Empire, au lieu de s’aggraver ait plutOt diminue». В этом поло-
жении как раз и непонятно, как могло согласоваться и одновременно
происходить (au moment meme ой...), и притом в течение более чем
одного столетия, и укрепление юстиции potentes и вместе с тем ослабление
их независимого положения в отношении должностных лиц. Одно из
двух: или и в начале франкского периода продолжало укрепляться
социальное значение крупных землевладельцев и соответственно с этим
происходила все бдлыпая эмансипация их от местной власти, или же,
напротив, стали приобретать все бйлыпую силу органы государственной
власти, и тогда никак нельзя говорить о том, что продолжалось укре-
пление положения potentes. Попытаемся разобраться в этом сложном
1 Kroell. Op. cit., р.
140
Д. С. Граменицкий
вопросе. Мы подойдем методологически правильно к разрешению про-
блемы о возникновении иммунитета, о его сущности и значении, если
станем искать образования, подобные иммунитетным, в предшествующем
социальном развитии. Иммунитет в самом широком и неопределенном
значении слова означает господство власти и влияния частных лиц и
корпораций в некоторой сфере, находившейся раньше под господством
государственной власти.* 1 Нужно посмотреть, не создавались ли эти сферы
господства частного влияния и власти уже в ту эпоху, которая предше-
ствовала иммунитетным пожалованиям; это позволит нам уяснить, что
должно было войти непременной составной частью в иммунитетные приви-
легии, так как a priori следует предполагать, что эти привилегии, во всяком
случае, должны были фиксировать результаты предшествующего разви-
тия частной власти, если только не двигали это развитие дальше. Необхо-
димо оговориться, что, конечно, нельзя считать иммунитетные пожалования
одним только подтверждением и расширением частных прав и привилегий,
но, в целях методологических, для уяснения сущности иммунитета удобнее
избрать в начале исследования какой-нибудь один способ подхода к нему,
осветить его сначала с какой-нибудь одной стороны, в надежде, что затем
обнаружатся и остальные его стороны. Далее, необходимо не упускать
из виду параллельных проявлений в эпоху существования института
иммунитета отношений частной зависимости и власти, так как они могут
проливать боковой свет и на отношения иммунитетные. Вопрос об им-
мунитете на фоне развития отношений частной зависимости и власти
исследует Бруннер в своей «Deutsche Rechtsgeschichte»: глава, непосред-
ственно предшествующая главе об иммунитете, носит заглавие «Die
Grundherrlichkeit». И Крелль в своей работе «L’immunite franque» пред-
посылает разработке вопроса о франкском иммунитете, главной теме своей
монографии, очерк развития патримониальной власти и юстиции в поздне-
римскую эпоху и в начальный период франкской истории. Шредер в своем
«Lehrbuch der deutschen Rechtsgeschichte» в одном и том же подразде-
лении главы о судебном устройстве рассматривает вотчинные и иммунитет-
ные суды. Зелигер большую главу об иммунитете в своей книге «Die1
soziale und politische Bedeutung der Grundherrschaft in frfiherem Mittel-
alter» начинает с выяснения отношений частного господства, возника-
вших на основе личной и имущественной зависимости и предшествовавших,
а также сопутствовавших развитию отношений иммунитетных. Вопрос
об иммунитете для него — только часть вопроса о социальном и политиче-
ском значении в раннее средневековье круцного землевладения. Наконец,
Дрпш главу 9-ю своей книги «Die Wirtschaftsentwicklung der Karolin-
gerzeit» 2 характерно озаглавливает: «Die Grundherrlichkeit (Immunitat
und Vogtei)».
При выяснении характера социальных образований, предшествова-
вших и сопутствовавших иммунитетным и им аналогичных, мы должны
уделить главное внимание тем, которые регулировали отношения, возни-
кавшие между носителями частного влияния и частной власти и разными
группами полусвободного и свободного населения: такой отбор диктуется
теми соображениями, что иммунитетные отношения касались главным
образом этих групп населения, хотя включали в себя и поглощали и ста-
ринные взаимоотношения господ и несвободных. Что же сообщают нам
о развитии отношений частной зависимости и власти первые документы
франкской истории? К этим документам принадлежит в первую очередь
1 Я пока не вхожу в рассмотрение сущности этой власти, а укавываю только
на то, что носителями ее были.частные лица и корпорации.
1 1-е изд., 1912.
О происхождении и содержании франкского иммунитета
I'll
Lex Salica, первая редакция которой относится к последним годам цар-
ствования Хлодвига I, Lex Ripuaria, древнейшая часть которой (тит.
1—32) относится ко 2-й половине VI века (не позя«е конца его составлены
и титулы 32—64, за исключением титула 36, видоизмененного дополнения
из каролингской эпохи, и титулов 57—60 и 61—62, обязанных своим
происхождением, вероятно, Дагоберту I (629 — 639), далее — Анжер-
ские формулы, почти все относящиеся к VI веку (57 из 60), притом по
большей части к началу века, и, наконец, капитулярии (эдикты) первых
франкских королей династии Меровингов. Что касается Lex Salica, то,
к сожалению, этот памятник почти ничего не говорит об интересующих
нас отношениях. Титул XIV, ст. 4 1 говорит о человеке, имеющем в руках
королевское предписание (praeceptum), дающее ему дорожную охрану,
и можно предполагать, что это человек, состоящий под особой охраной
короля, но не эти отношения особого королевсного покровительства
и специальной зависимости от короля нас интересуют в данный момент.
В Lex Ripuaria определенные отношения частной службы и зависимости
вырисовывает тит. XXXI, говорящий, что если какой-либо человек,
в том числе и свободный, находящийся на службе и в зависимости
(obsequium) от другого, будет в чем-либо обвинен, его патрон должен
его представить на суд, как это указано относительно рабов, или взять
его дело на себя (in rem respondere); в случае непредставления на суд
патрон полностью отвечает за совершенное его человеком правонару-
шение: (Quod si homo aut ingenuus in obsequium alterius inculpalus fuerit,
ipse qui eum post se eodem tempore retenuit, in praesentia iudicis similiter
sicut superius comprehensum est — (тит. XXX о выдаче на суд рабов),
repraesentare studeat, aut in rem respondere.
Текст этот интересен не только тем, что свидетельствует о наличии
в жизни франкского общества VI века отношений частной зависимости
и службы, но и тем, что государственная власть своим признанием легали-
зовала эти отношения и, мало того, обязав патронов (если можно так
выразиться) представлять своих людей на суд, она этим самым наделила
их и некоторой долей судебно-полицейской власти над последними. Пусть
эта власть проявляется хотя бы только в праве насильственного при-
вода свободных людей на суд, все же это власть, признанная государ-
ством. Титул LVIII того же закона, относящийся, как предполагают,
ко времени Дагоберта I (629—639), подробно определяет положение
церковных tabularii, освобожденных в церкви, ради спасения души или
за плату, частновладельческих рабов; § 1 этого титула постановляет,
что таким образом освобожденные вместе со своим потомством должны
оставаться свободными, находиться под покровительством (tuitio) церкви,
вносить ей все платежи, нести все службы, полагающиеся для tabularii,
и иметь судебной курией ту церковь, в которой они были освобождены.
Церковный представитель защищал status этих tabularii на государ-
ственном суде в случае иска, грозившего их свободному званию и их
зависимому от церкви положению (§ 5). Законодатель, как видим, не
ограничивался уже только простым признанием института частной
зависимости, как это он делал в титуле XXXI, но шел дальше; он вменял
в обязанность определенным общественным группам находиться под
этим частным покровительством, но самое главное и важное для нас
состоит в том, что он признавал и делал обязательной для зтих tabularii
судебную власть церкви. В научной литературе мы встречаемся с по-
1 Si quis hominem qui migrare voluerit et de rege habuerit praeceptum et abbun-
•divit in mallum publico et aliquis contra ordinacionem regis testare praesumpserit
sol. 200 culpabilis iudicetur.
142
Д. С. Граменицкий
пыткой истолковать соответствующее место текста иначе. Георг Мейер
в своей помещенной в журнале «Zeitschrift der Savigny-Stiftung ffir
Rechtsgeschichte» статье под заглавием «Die Gerichtsbarkeit fiber Unfreie
und Hintersassen nach altestem Recht» переводит слова: non aliubi nisi
ad ecclesiam, ubi relaxatisunt, mallum teneant так: они (tabularii) должны
иметь судебную курию при (bei) церкви, в которой они были освобождены.
Эти tabularii были подсудны исключительно государственному суду,
но подлежали ведению ближайшего к их церкви судебного округа, так
как были связаны с церковью отношениями зависимости и поэтому не
могли свободно менять свою подсудность, как это возможно было делать
полноправным свободным. Такое толкование данного текста Рипуарской
правды стоит в связи с общими взглядами Г. Мейера, считавшего, что
признанная государством частновладельческая юстиция стала склады-
ваться лишь в каролингскую эпоху и окончательно развилась в следую-
щие за тем столетия. 1 Против этого толкования говорят прежде всего
филологические доводы: нельзя латинский предлог «ad» переводить
немецким «bei», а затем, касаясь понимания отношений по существу,
нельзя полагать, что вечно зависимые отношения tabularii к церкви,
в которой они были освобождены, должны были непременно прикреплять
их и к ближайшей государственной судебной курии; уже одна свобода
передвижения, которою они безусловно пользовались, должна была
сделать для них возможной подсудность тем судебным округам, в пре-
делах которых они в данный момент находились. Текст же Рипуарской
правды, несомненно, имел в виду их взаимные иски и правонарушения
относительно друг друга, имевшие место при обычном их жительстве
на церковных владениях; и в этих случаях дела разбирались в суде
церкви.
Таким образом, в первой половине VII века, несомненно, существует
узаконенная государством' частновладельческая юстиция, по крайней
мере она имеет место на церковных территориях, касаясь круга сво-
бодных, но зависимых от церкви tabularii. Государство отступалось от
своего права судить эти группы людей, по крайней мере по causae minores.
и, значит, должно было запретить своим агентам вмешиваться каким
бы то ни было образом в эту сферу частного суда; определялась некоторая
сфера частной власти, в известной степени как бы недоступная для го-
сударственного вмешательства, для introitus’a (наезда) представителей
власти, и эта сфера была обширнее той, которая намечена была в титуле
XXXI: там патроны без посредства государственной власти несли в отно-
шении зависимых от них людей лишь известные судебно-полицейские
функции, здесь же они, будучи одновременно и крупными землевладель-
цами и держа известные группы населения не только в личной, но и в
материальной от себя зависимости, ведали (определенным) кругом су-
дебных дел с правом вызова на суд, ведения судебных заседаний, объяв-
ления приговоров, приведения их в действие, вызова соприсяжников
и поручителей и т. д. Не дана ли уже нам в этих отношениях основная
сущность отношений иммунитетных? Мы пока еще не имеем формального
запрещения introitus’a агентов власти, но запрет их вмешательства
в отправление некоторых функций частной власти подразумевался в
вышеназванных постановлениях Рипуарской правды; мы не имеем еще
и строго территориального определения границ действия этой частной
власти; она касается пока лишь некоторых групп не вполне свободного
населения и не подчиняет себе его свободных групп. Все это даст в даль-
нейшем иммунитет, но основное ядро его — это легализованное отщепле-
G. Meier. Op. cit., 1882, 121.
О происхождении и содержании 'франкского иммунитета
143
ние от государства известных правительственных функций и передача
их носителям частного влияния и власти,— уже заключено в порядках,
определяемых вышеуказанными титулами Рипуарской правды.
Времени VI века принадлежат и старейшие из дошедших до нас со-
браний формул — это Formulae Andecavenses. с несомненностью свидетель-
ствующие о существовании уже в начальный период франкской истории
частной юстиции над группами свободного населения. Юстиция эта
находится, как и в Lex Ripuaria, в руках церковных властей, но не имеет
отношения к вопросам канонического права и не касается исключительно
клириков. Это совершенно светская юстиция над светскими людьми.
Касается- она только мелких дел: так, формула 11-я разбирает случай
покражи скота; 16-я относится к иску о вещи; 24-я говорит об уводе чу-
жого скота и о гибели его при этом; 28-я—о том, что некто перекопал землю
рвом, а сосед доказывает, что эта земля принадлежала ему; 29-я разби-
рает иск об отдаче на время столового белья и утвари («Servicium»); 30-я —
о данном в аренду винограднике с условием отдачи части продукта
(colonia partisria), причем арендатор присвоил виноградник; 47-я — о
захвате чужого виноградника.
Кто является в этих формулах истцами и ответчиками? Наимено-
вания неопределенные: «aliquis homo, aliqua femina», просто «homo»;
упоминается совместный иск родственников, например вдовы и брата
ее умершего мужа (формула 29-я), иск к несовершеннолетнему, вместо
которого является на суд для ответа его отец (формула 11-я). По содер-
жанию исков можно заключить, что все это мелкие земледельцы и до-
машние хозяева; у них есть земли, на которых они работают, виноград-
ники, они владеют скотом, сдают друг другу в аренду землю. Можно
согласиться с предположением Крелля,1 что все это были прекаристы
или колоны, сидевшие на входивших в состав церковной территории
землях; мне кажется, что преимущественно это должны были быть прека-
ристы, так как они пользовались достаточно полной хозяйственной
самостоятельностью; их участки — как бы их полная собственность,
terra sua. Они распоряжаются этой землей, передают ее в арендное
пользование на условии получения части урожая (формула 30). Во всяком
случае, это не те tabularii, которые должны были вечно-наследственно со-
стоять под покровительством церкви, вносить ей платежи и нести службы,
о которых упоминает Lex Ripuaria, это более широкий и свободный круг-
людей, в той или другой мере зависевших от церкви. Одна из формул—•
10-я — заставляет думать, что компетенция церковного частновладель-
ческого суда распространялась и на иски со стороны третьих лиц, предъ-
являемые к вышеназванным категориям людей: разбирается типичный
случай, когда кто-либо со стороны выставит претензию на то, что такой-то
обязан ему нести службу. Суд выясняет, не нес ли такой службы кто-
нибудь из родства ответчика и, в случае невозможности выяснить дело,
постановляет, чтобы ответчик доказал клятвой 12 соприсяжников, что
в течение тридцати — и больше — лет этой службы истцу он не нес.
Вероятнее всего предположить, что этот истец явился со стороны, желая
вернуть к себе бывшего своего раба или полусвободного. Как видно
из текста формулы, такой человек мог целые годы и даже десятилетия
прожинать спокойно, без всякого опасения, что его потребует к себе
назад прежний господин или патрон; его мог выручить 30-летний срок
давности; очевидно, прежний господин или патрон проживал где-то
совсем в другом месте. По Lex Ripuaria тит. LVIII. 5, эти иски о состоя-
нии tabularii предъявлялись епископу или королю, и архидиакон пока-
1 К г о е 1 1. Op. cit., р. 37.
144
Д. С. Граменицкий
зывал суду те документы, tabulae, которые подтверждали факт осво-
бождения данного человека в церкви, причем совместно с семью свиде-
телями, подписавшими tabulae, клятвенно заверял подлинность этих
документов. Дело, как видим, по Lex Ripuaria разбирается, во всяком
случае, не в той церковной частновладельческой курии, которой под-
судны по своим внутренним делам tabularii, между тем как в Анжерских
формулах эти иски перенесены именно в частновладельческую курию.
Из этого явствует большая широта ее компетенции. В тех же Анжерских
формулах мы встречаемся с юстицией анжерского графа (формулы 12,
50); она касается случаев крупных преступлений — убийства, совершен-
ного какой-нибудь женщиной путем какого-нибудь тайного -средства
(maleficium, формула 12), убийства вообще (формула 50), и состав суда
графа (граф и adiutores в форм. 12, граф и рахимбурги в формуле 50)
и процедура разбора дел в нем совершенно аналогичны составу суда
и разбору дел в частновладельческой церковной курии. Определенно
говорит в пользу признания за частновладельческой курией функций
настоящего суда и это разделение компетенций между курией графа
и курией частновладельческой: к первой относились, говоря общим
языком, causae maiores, ко второй — causae minores; если разбор causae
maiores происходил настоящим судебным порядком, то таким же образом,
очевидно, должен был происходить и разбор causae minores, как это
и определялось франкским судебным устройством, и разница между
государственной и частновладельческой — в данном случае церковной —
курией состояла лишь в том, что первую возглавляли должностные лица,
вторую же — частные владельцы, в нашем случае аббат или его агенты.
Разбираемый нами источник имеет тот недостаток, что он не является
законодательным памятником и потому не позволяет с достаточной уве-
ренностью судить о том, насколько узаконены были изображаемые в нем
порядки, но, по аналогии со статьями Рипуарской правды и по сообра-
жениям внутренней вероятности, следует признать, что эти частновла-
дельческие судебные курии существовали на самом законном основании.
Таким образом, формулы определенно разграничивают сферы компе-
тенций государственной и частной курий; графы считались с таким раз-
граничением и не вмешивались в отправление дел частновладельческих
курий, а также не допускали, чтобы стороны, в той или иной мере за-
висевшие от частных владельцев, обращались за разрешением своих
causae minores к государственной курии. Таким образом, и Анжерские
формулы дают определенную картину обособления от государства неко-
торой сферы влияния и власти, которая перешл^ с ведома и, очевидно,
допущения государства в частные руки; но это еще не иммунитет: нет
ни формального запрещения чиновникам вторгаться в область компе-
тенции частной власти, ни территориального определения границ этой
власти.
Рассмотренные нами статьи Рипуарской правды и Анжерские фор-
мулы, принадлежащие приблизительно к одному и тому же времени,
показывают нам существование частновладельческой — и именно цер-
ковной — юстиции, выросшей на основе развития частных отношений
личной и материальной зависимости. Каковы были корни этого развития?
Рипуарская правда — памятник чисто германского происхождения,
Анжерские формулы относятся к древнегалльской области, где были
еще очень сильны римские традиции. Таким образом, оба ряда развития
дали одинаковые результаты. В частности, относительно Анжерских
формул Бруннер высказал предположение, что обрисованная в них
частновладельческая юстиция представляет собой продолжение юстиции
assertores pacis, миройых судей с компетенцией, распространявшейся
О происхождении и содержании франкского иммунитета <145
на causae minores, должности, установленной еще в римские времена
п обычно передававшейся в руки крупных землевладельцев. Аналогичной
была должность dcfensores civitatis. Эти крупные землевладельцы удер-
жали за собой полномочия assertores pacis и по завоевании Галлии гер-
манцами, а отдельные церкви, возможно, обратили defensores в своих
должностных лиц.1 Это же предположение повторяет и Крелль.1 2
Обратимся к эдиктам первых франкских королей. Ценные сведения
о частновладельческой юстиции, притом не только церковной, но и свет-
ской, начала VII века, т. е., приблизительно, той же эпохи, к которой
относятся Рипуарская правда и Анжерские формулы, содержит эдикт
Клотаря II 614 года. Статья 5-я эдикта говорит о том, что если возникает
судебное дело между свободным гражданином и церковными людьми,
дело разбирается в государственном суде, где заседает граф совместно
с правителем церкви (Quod si causa inter personam publicam et hominibus
ecclesiae steterit, pariter ab utraque parte praepositi ecclesiarum et iudex
publicus in audientia publica positi eos debeant iudicare).
Статья 15 постановляет, что если будут обвинены в каком-нибудь
уголовном деле люди церковные или зависящие от potentes, и если частно-
владельческие агенты, несмотря на требование государственных чинов-
ников, не пожелают представить виновных для разбора дела на госу-
дарственный суд, они должны быть к этому принуждены, если только
эти частновладельческие агенты не уладили дела раньше (si homines
ecclesiarum aut potentum de causis criminalibus fuerint accusati, agentes
eorum ab agentibus publicis requisiti si ipsos in audiencia pu [blica]...
foris ipsorum ad iustitiam reddenda praesentare noluerint, et distringantur
quatenus eosdem debeant praesentare, si tamen ab ipsis agentibus antea
non fuerit emendatur).
Эти две статьи эдикта заставляют определенно предполагать, что
в делах между зависимыми от частных владельцев людьми, если эти
дела относились к causae minores, была компетентна их частновладель-
ческая курия: компетенция государственного суда обнимала causae
maiores и случаи судебных дел между зависимыми людьми и третьей
стороной. Статья 19 того же эдикта определяет, что епископы и potentes,
владеющие землями в разных областях, должны назначать indices и
missi только из местных людей. (Episcopi vero vel potentes, qui in alias
possedent regiones, iudicis vel missus discursores de alias provincias non
instituant, nisi de loco, qui iusticia percipiant et aliis reddant). По точному
смыслу статьи эти indices и missi как будто не ведали юстицией, а лишь
представляли интересы, и личности своих господ на стороне, когда дело
касалось судебных исков. Так понимает текст Кре’лль, но мне кажется,
что больше оснований видеть в этих indices и missi discursores частно-
владельческих судебных агентов; за это говорят и их наименование indices
и missi discursores, и их функции — percipere et reddere iusticiam; reddere
iusticiam определенно значит также вести судебные разбирательства;
Крелля смущает выражение iusticiam percipere, которое он не решается
отнести к судебной процедуре, но нельзя ли понимать весь этот спорный
абзац так, что эти агенты, именно разбирая дела между зависимыми
людьми, получают удовлетворение от одних и удовлетворяют других. 3
Тогда и эта статья 19 могла бы также подтверждать факт существования
частновладельческой юстиции. Таким образом, эдикт 614 г. сообщает
1 Op. cit, II, р. 285—286.
* Там же, стр. 38.
3 Крелль интерпретирует текст так (Op. cit., р. 43—44, прим. 1): «получать
удовлетворение и удовлетворять но искам (recevoir justice et гёparer le tort).
10 Средние века. вып. 2
S46 Д. С. Граменицкии
нам и о признанной государством частновладельческой юстиции, и о-
легализованных тем же государством и введенных в рамки государствен-
ной службы судебно-полицейских полномочиях частновладельческих
должностных лиц (обязательное представление на государственный суд
обвиняемых в уголовных преступлениях). Мало того: агент частновла-
дельческой власти (пробст) заседал в государственном суде, если раз-
бирались дела между зависимыми от частной власти людьми и свободными
гражданами (ст. 5): благодаря этому он принимал некоторое офици-
альное участие и в общегосударственной юстиции. В общем эдикт рисует
нам картину образования отделенной от государства, но государством
узаконенной, приспособленной к государственным нуждам и обладающей
определенной компетенцией частной власти над известными группами
населения.
Эдикт очень неясно определяет социальное положение этих групп;
это просто homines ecclesiae aut potentum, эдикт ни слова не говорит-
об их экономическом положении; в последнем отношении от него выгодно
отличаются Анжерские формулы. Можно, однако, по аналогии думать,
что зто те же группы и лично и материально зависевших от церкви и
светских владельцев держателей, прекаристов, колонов, tabularii, ко-
торых в раздельности упоминают Рипуарская правда и Анжерские
формулы: tabularii Рипуарской правды и прекаристы вместе с другими
более или менее свободными держателями церковных земель объединены
в эдикте в одну общую группу homines ecclesiae; аналогичный, очевидно,
состав был и homines potentum, в их числе не было, однако, tabularii.
Эдикт первый среди современных ему памятников делает указание и
на известные территориальные пределы этой частной власти: среди
частновладельческих должностных лиц упоминаются missi discursores,
совершавшие свои объезды, очевидно, в определенных территориальных
границах; в связи с этим можно думать, что и iudices не только ведали
определенной группой людей, но стояли во главе определенных судебных
округов; также и те agentes, на обязанности которых было представлять
обвиняемых в уголовных преступлениях на государственный суд, оче-
видно, осуществляли свои функции в пределах известной территории,
на которую не вступали агенты публичной власти. Одна эта наличность
частновладельческих должностных лпц имеет сама по себе большое
значение; она с достаточной ясностью говорит об обособлении от госу-
дарства известной территории, на которой несли службу эти частные
agentes среди определенных групп населения, а также об отделении
от государственной власти особого круга полномочии, передававшихся
этим agentes; эдикт упоминает этих должностных лиц в большем числе,
чем все рассмотренные нами перед этим памятники. Эдикт 614 г. особенно
интересен тем, что позволяет до некоторой степени определить место
и значение ’частновладельческой власти в общей системе франкского
государственного устройства VII века, по крайней мере в нейстрийской
половине Франкского государства, на которую распространялся эдикт.
Мы получаем определенное впечатление, что частная власть этих цер-
ковных владык и светских potentes была регламентирована государством,
на нее было возложено исполнение определенных государственных функ-
ций, и на известных началах был организован ее должностной аппарат.
Многого, конечно, мы здесь не узнаем, но достаточно указать на то, что
агенты частной власти обязаны были доставлять на государственный
суд обвиняемых в уголовных преступлениях, и если они этого не делали,
то их принуждали к этому агенты государственной власти (ст. 15).
Значит, не такой уже изъятой от всякого государственного вмешатель-
ства являлась сфера частной власти, и не такими безответственными:
О происхождении и содержании франкского иммунитета
147
и неприкосновенными лицами были ее агенты. Церковные пробсты, как
мы видели выше, были официальными заседателями государственных
судов, если разбирались смешанные дела (ст. 5). Государство требовало,
чтобы частновладельческие iudices и missi discursores назначались из
местного населения (ст. 19). Ст. 20 эдикта предписывает, чтобы эти
частновладельческие agentes не чинили злоупотреблений. Все эти данные
нам будут полезны для выяснения сущности и значения иммунитета; но по-
ка мы еще не имеем перед собой иммунитета в точном смысле этого слова.
Но эдикт 614 г. сообщает нам о существовании уже в эту эпоху во
Франкском государстве и иммунитетов. Статья 14 эдикта говорит о том,
что имущество церквей, священников и бедных, которые не в состоянии
защищать себя сами, должно до суда быть под охраной графов, но при
этом не должны нарушаться иммунитеты, которые были пожалованы
предшествующими королями церкви, potentes и кому-либо другому
для поддержания мира и порядка. Дело идет здесь, как говорит Брун-
нер,1 о временной охране имуществ до судебного приговора об их при-
надлежности, и мера эта была, вероятно, вызвана происшедшим во время
гражданских войн смешением имущественных титулов. Графы должны
были защищать имущественные права церквей, священников и бедных,
но не имели права покушаться на иммунитеты, пожалованные прежними
королями церквам, светским влиятельным людям и всем другим для
поддержания мира и порядка. Перед нами две характерные черты франк-
ского иммунитета: он предоставлялся для поддержания мира и порядка,
и нарушать его не могли должностные лица государства. Последнее
предписание стало потом главным содержанием иммунитетных грамот,
запрещавшим introitus должностных лиц; положение же о поддержании
мира и порядка, вскрывающее внутреннюю сущность и значение имму-
нитета, долгое время не включалось в иммунитетные грамоты, и тем
важнее отметить наличие его в том памятнике, который одним из первых
упоминал вообще о франкском иммунитете. Разбираемая- нами статья
позволяет судить и о времени первого появления иммунитетных пожало-
ваний: обеспечиваются иммунитеты, данные еще прежними королями,
что возводит их ко времени, может быть, деда Клотаря II, Клотаря I.
Об иммунитете упоминается и в другом законодательном акте того же
короля Клотаря II, его constitutio или praeceptio: ст. 11 предоставляет
всем церквам сборы с полей, пастбищ и с выпаса свиней (десятину) с тем,
чтобы никакой сборщик не являлся эа взиманием их на церковную
территорию; далее идет особое предписание о тех церквах и клириках,
которые заслужили иммунитетные пожалования от деда и отца короля:
агенты государственной власти не должны требовать с них никаких
казенных служб и платежей. В этом предписании относительно невзи-
мания никаких причитающихся в казну платежей и неистребования
служб мы узнаем обычный запрет иммунитетных грамот агентам публичной
власти вступать на территорию иммунитета для производства различных
сборов; только в грамотах сильнее подчеркнут запретительный момент.
Впрочем он достаточно схоже звучит и в первой части разбираемой нами
статьи, только касается, в этом случае, повидимому, не иммунитетных,
а всяких других церковных территорий: никакой казенный сборщик
не должен являться на эти территории для собирания платежей с полей,
пастбищ и за выкорм свиней. Praeceptio определенно относит первые
церковные иммунитеты ко времени Клотаря I.
Рассмотренные нами памятники, все принадлежащие приблизительно
к одному и тому же времени (VI и началу VII веков), говорят нам об
’Brunner. Op. cit.; р. 292, прим. 31; Kroell. Op. cit., p. 57.
14Й
Д. С. Граменицкий
одновременном и параллельном существовании во Франкском государ-
стве и покровительства частных лиц находившимся у них в той или иной
зависимости группам населения, и признанной государством частной
власти, распространявшейся на более или менее широкие группы зави-
симого населения и обладавшей судебными и полицейскими функциями:
в первом случае это была простая частновладельческая власть, во вто-
ром — власть, обеспеченная иммунитетом. Не все звенья эволюции
этих правовых разновидностей достаточно ясны, и многое приходится
представлять только предположительно. Два встречных процесса играли
здесь роль: один шел стихийно, другой определялся государством, как
органом классового насилия укреплявшегося класса феодалов. Стихийно,
в обстановке ожесточенной классовой борьбы, образовывались отношения
личной и имущественной зависимости. Полнее всего они выражались
в отношениях господ и рабов. С самых давних времен господин полно-
властно распоряжался и личностью и имуществом своего раба. Может
быть, одновременно стали возникать отношения личной и материальной
зависимости от отдельных частных лиц — свободных людей, отношения
же господ и несвободных приняли более урегулированные и смягченные
формы; в результате социального и экономического повышения класса
несвободных и соответственного принижения свободных образовались
разные промежуточные состояния, начиная от освобожденных рабов
типа рипуарских tabularii, литов, колонов и кончая прекаристами и
вассалами. Отношения личной и материальной зависимости могли су-
ществовать особо друг от друга, но в памятниках, рассмотренных нами
выше, они, по всем признакам, соединялись: tabularii Рипуарской
Правды не только находились под покровительством церкви, но и платили
взносы и несли службы церкви; очевидно они сидели на церковной земле.
Группы населения, подлежавшие ведению церковной курии по Анжер-
ским формулам, были связаны с церковными владыками личными узами
(формула 28 предписывает принесение клятв in basilica domni illius
senioris) и, вероятно, были церковными прекаристами, т. е. их земли
входили в состав церковной территории и не были их полной собствен-
ностью. Наконец, homines ecclesiae aut potentum, которых упоминает
эдикт 614 г., как показывает их наименование, состояли в личной зави-
симости от своих патронов, и, по всему вероятию, тоже сидели на землях,
входивших в состав церковных и светских владений: в эдикте, как мы
видели выше, есть указания на определенную церковную и светскую
территорию, в границах которой исполняли свои обязанности частно-
владельческие должностные лица; на этой территории и проживали
зависимые люди.
Как бы ни возникали отношения зависимости,— были ли они смяг-
чением отношений господ и рабов или являлись результатом социального
и экономического принижения класса свободных,— они давали прочную
основу для сохранения и для развития частной власти. В совершенно
частном порядке она в своих интересах оберегала мир среди своих под-
властных, прекращала и улаживала своим посредничеством их споры
и несогласия, принимала дисциплинарные меры против неповинующихся.
Эти дисциплинарные меры могли быть особенно ощутительны, когда
принимались при отношениях материальной зависимости; господин мог,
как указывает Бруннер,1 лишить непослушного службы, отнять земель-
ный участок. Сами зависимые люди могли предпочтительно перед судом
графа обращаться при своих спорах и несогласиях к посредничеству
своего господина или патрона. Позже стали обращаться во внесу-
1 Brunner. Op. cit. II, р. 282—283.
О происхождении и содержании франкского иммунитета
149
дебном порядке за посредничеством к господам и патронам и посторонние
лица, когда предъявлялись претензии к их людям. При этом они могли
рассчитывать на более скорый разбор дела, чем при процедуре в госу-
дарственном суде. На такой посреднический разбор даже уголовных
дел (правда, только между людьми одного и того же владельца) указы-
вает ст. 15 эдикта 614 года, исключающая представление обвиняемых
в уголовных преступлениях на государственный суд, если агенты частной
власти уладили дело во внесудебном порядке. Посреднические функции
господ п патронов стали легализироваться и государственной властью:
в первую очередь, надо полагать, было установлено посредничество
частных лиц при выдаче виновных государственному суду, о нем говорят
тит. XXXI Рипуарской Правды и ст. 15 эдикта 614 года, и посредни-
чество это названными текстами вменено этим лицам в определенную
обязанность; посредничество было соединено с ответственностью за ви-
новных в случае их непредставления на суд, как это ясно выражено
в тит. XXXI Рипуарской Правды. Этой установленной законом ответ-
ственности придает большое значение Бруннер, полагая, что она и была
исходным пунктом развития частной власти и что в силу ее значения
образовался обычай обращения к господам в претензиях на людей, им
подвластных, и господин тогда мог взять разбор дела в свои руки или
поручить это своему фогту, чтобы в случае надобности принудить своего
homo к удовлетворению третьей стороны. Несомненно, что эволюция
могла происходить и таким образом, но обращение за посредничеством
господ могло возникать и независимо от юридического значения этой
ответственности господ за своих людей; установление законом ответ-
ственности господ могло только умножить случаи обращения к их по-
средничеству. Последними этапами развития должны были быть признание
государством частной юстиции и закрепление ее, как и связанных с ней
полицейских полномочий, иммунитетами. Такова предположительная
схема развития; источники не показывают нам всех ее звеньев в истори-
ческой последовательности их развития, а сообщают с самого начала
об одновременном существовании всех этих видов частной власти; оче-
видно, что в одних случаях по отношению к одним классам населения
развитие остановилось на одной ступени (посредничество и ответствен-
ность господ по выдаче виновных, находившихся в obsequium (Rip-,
XXXI, 3); в других случаях и по отношению к другим классам оно
вылилось уже в формы признанной и узаконенной государством частно-
владельческой юстиции (церковная курия, которой подсудны tabularii
(Rip., LVII1), также частновладельческая церковная юстиция Анжерских
формул и светская и церковная юстиция эдикта 614 г.); наконец, в треть-
их случаях она уже закрепилась иммунитетом (эдикт 614 г.). Памятники
последующего времени показывают те же разные ступени развития
частной власти по отношению к разным группам населения в соответ-
ствии с различными местными условиями.
Первые дошедшие до нас иммунитетные грамоты относятся к середине
VII века; они имеют двоякий характер: это или дарения фискальной
земли вместе с передачей иммунитета, или пожалования иммунитета
на собственные владения жалуемого. Анализ документов первой группы
позволит нам ближе подойти к уразумению сущности франкского имму-
нитета. Первым таким документом является грамота, выданная Сиги-
бертом 11 в 647 году монастырю, построенному на королевской земле
в Арденнском лесу, в местности Casecongidunus, и наделявшая монастырь
лесными участками; грамота заключается такими словами: Паес omnia
ad usus eorum servorum Dei cum emunitate nostra visj fuimus condonasse
(Dipl. изд. Перца, № 21).
150
Д. С. Граменицкий
Документ заставляет предполагать, что иммунитет был необходимой
принадлежностью земель фиска. Несколько более поздний документ
Хильперика II от 661 года (№ 25), жаловавший из земель фиска епископу
Аманду виллу Barisiacum, передает ее sicut fiscus noster ibidem tenuit
ас possedit, п дальше идет разъяснение этого положения: volumus, ut...
pontifex de ipsa villa et de rebus ad earn pertinentibus habendi. tenendi,
freda exigendi, mansiones faciendi, dandi, commutandi, vel quicquid
eligerit faciendi, liberain ac firmissimam per nostram auctoritatem habeat
potestatem. Очевидно, эти права, связанные с фискальной землей, и
входили в состав того иммунитета, которым обладали, судя по предыду-
щему документу, земли фиска. Типическое выражение этот вид пожа-
лования иммунитета нашел в некоторых Маркульфовых формулах,
относящихся к середине VII века. Формула I, 14 говорит о пожаловании
такому-то виллы sicut... a fisco nostro fuit possessa... ut ipsa villa ante-
dictus vir... in omnis integritate cum terris, domibus... in integra emuni-
tate... absque ullius introitus iudicum de quas libet causas freta exigendum
perpetualiter habeat concessa; подчеркнутые нами выражения мы встре-
чаем и в формулах Маркульфа I, 16 и I, 17, из которых первая пред-
ставляет утверждение дарения виллы фиска духовному лицу, а вторая —
утверждение дарения светскому лицу. Рассмотренными сейчас доку-
ментами обрисовывается, таким образом, следующее юридическое
положение фискальных земель: они были изъяты из непосредственного
ведения провинциальной администрации, их владелец имел право
собирать судебные штрафы и пользоваться постоем (mansiones). Сбор
судебных штрафов (freda) предполагает и обладание юстицией. Мы не
имеем, правда, других сведений об организации управления фискальными
землями при Меровингах, но можем сделать ретроспективные выводы
из принадлежащего Каролингской эпохе Capitulare de villis. некоторые
статьи которого как раз подтверждают существование особых органов
управления и юстиции на землях фиска. Не совсем ясно говорит об этом
статья 4, определяющая судебную ответственность различных насел ь-
щиков фискальных земель, но, несомненно, так называемая familia была
подсудна по всем делам, исключая убийство и поджог, чиновникам фиска,
и определен был даже характер наказаний, их постигавших: за крупные
проступки — componere in caput, за мелкие — vapulare. Более опре-
деленны статьи 52 и 56; первая предписывает чиновникам фиска отпра-
вление правосудия для разных категорий жителей фискальных земель:
servi, fiscalini и ungenui; вторая определяет, что index должен чаще
собирать судебные заседания, отправлять правосудие и следить за тем,
чтобы familia жила сообразно порядку (ut unasquisque in eorum mini-
sterio frequentius audientias tenent et iusticiam facial el praevideat qua-
liter recte familiae nostrae vivant).
Юстиция эта, как можно заключить из статьи 4, касалась causae
minores (в условном понимании термина) и, по всей вероятности, об-
нимала только случаи взаимных исков между жителями фиска. Вот
эта-то юстиция, можно думать, и входила в состав фискального имму-
нитета, и. очевидно, ее нужно разуметь и в дипломе Хильперика II,
передававшем вместе с пожалованием виллы право freda exigendi, а
также в формулах Маркульфа, воспрещавших государственным чинов-
никам взимание freda на пожалованных п.з фиска землях. Заключение,
что иммунитет изначала был соединен с обладанием юстицией, стоит
в согласии с сообщением эдикта 614 года, что иммунитеты жаловались
pro расе ас disciplina facienda. Почему же все-таки так глухо говорят
об этой юстиции первые пожалования иммунитета, связанные с дарения-
ми фискальной земли? Исследователи объясняют это тем, что считалось
О происхождении и содержании франкского иммунитета
151
излишним упоминать об юстиции, так как всякому было ясно, что она
включалась в состав иммунитета земель фиска. Еще и в IX веке понятие
иммунитета постоянно соединялось с понятием земли фиска: Edictum
Pistense в статье 18 говорит о бегстве фальшивомонетчика in fiscuin
nostrum vel in quamcumque iinmunitatem.
Другой вид иммунитетных пожалований и самый для нас важный —
это пожалования лицам и корпорациям иммунитета на их собственные
владения. Самым ранним из дошедших до нас дипломов подобного типа
является диплом Дагоберта I, выданный в 635 году Ресбахскому мона-
стырю (Dipl. № 15). Главным содержанием диплома является освобо-
ждение монастыря от власти епископа и разрешение свободного выбора
аббата. Затем диплом охраняет монастырь от всяких покушений на от-
нятие его владений. (Addicientes ut nulli penitus iudicum vel cuilibet
hominum licentia sit de rebus... monasterii... aliquid defraudare). Дальше
же следует предоставление иммунитета монастырским землям, какого
бы они ни были происхождения: «nulla publica iudiciaria potestas пес
praesens nec succidua ad causas audiendum aut aliquid exactandum ibidem
non praesumat ingredi. Sed sub omni emunitate hoc ipsum monasterium
vel congregatio sud sibimet omnes fredos concessos debent possidere, vel
quicquid exinde fiscus forsetan... potuerit sperare... in luminaribus ipsius
sancti loci vel stipendia servorum Dei... debeant cuncta proficere».
Главное содержание иммунитета, как это ясно видно, состоит в за-
прещении доступа на монастырские земли должностным лицам для
производства судебных дел и для взимания разных государственных
платежей. Менее оттеняется в иммунитете передача монастырю freda.
Почти буквальное воспроизведение той части диплома, которая говорит
об иммунитете, мы находим в одной из формул Маркульфа (I, 2). Позже
редакция дипломов, 'жаловавших иммунитет, стала более пространной,
и типическое выражение она нашла в 3-й формуле 1-й части собрания
формул Маркульфа: запрещался доступ должностным лицам не только
на существующие церковные владения, но и на те, которые будут церкви
пожалованы впредь; подробно перечислялись функции, которые долж-
ностные лица теряли право совершать на церковной территории вслед-
ствие запрещения доступа на нее: это производство судебных дел, взи-
мание freda, пользование правом постоя и кормления, вытребование
поручителей (ad audiendas altercationes ingredire, aut freta de quaslibet
causas exigere, nec mansiones aut paratas vel fideiussores tollere non
praesumatis).
В заключение церкви передавались все получения фиска. По шаблону
этой формулы писались потом многие документы. Иногда в документах
мы встречаем перечень определенных сборов, взимание которых воспре-
щалось должностным лицам; так, в грамоте Хильперика II 664—666
(Dipl. 28) им воспрещается сбор freda, stuopha и herebanni на землях
церкви св. Марии и св. Стефана в Шпейере; в грамоте того же короля
673 года, данной монастырю св. Петра и Павла, запрещается появление
должностных лиц на землях монастыря с целью сбора, между прочим,
rotaticum (Dipl. 31). Какой же смысл имело это запрещение должностным
лицам вступать на территорию иммунитета и какие права заключались
в иммунитете? Оба вопроса тесно связаны один с другим, и разрешение
одного предрешает решение другого. После всего, что мы знаем о раз-
витии частной власти и юстиции уже в VI веке, а также на основании
того факта, что иммунитет земель фиска заключал в себе понятие особой
власти и юстиции, функционировавших отдельно от органов общегосудар-
ственной власти, и что такой иммунитет нераздельно с пожалованием
-земель фиска передавался и новым владельцам, наделяя пх теми же пра-
152
Д. С. Граменицкий
вами и привилегиями, которыми обладал прежний владелец данной
фискальной земли, следует заключить, что пожалования иммунитета
на %емлп, принадлежавшие частным лицам и корпорациям, лишь за-
крепляли и утверждали то развитие частной власти и юстиции, которое
имело место на частных землях уже до этого, и это закрепление частных
прав совершалось но тому образцу, который был дан пожалованием
фискальных земель cum emunitate; юридическая природа земель фиска
присваивалась и частным землям, получившим иммунитет. Каким же’
способом иммунитетные пожалования закрепляли частновладельческие
права? — Полным запрещением доступа на территорию иммунитета
должностных лиц под предлогом осуществления каких-либо должностных
функций. Очевидно, до этого момента были многочисленны случаи столк-
новения компетенций должностных лиц и частных владельцев; еще более,
быть может, многочисленны были факты злоупотреблений должностных
лиц властью (повествования одного Григория Турского служат доста-
точной к тому иллюстрацией). Нужно было поэтому внести полную
ясность в эти взаимоотношения, что королевская власть и сделала, совер-
шенно запретив доступ должностным лицам на территорию иммунитета
для отправления обыкновенных должностных функций. Георг Мейер
рисует такую картину взаимоотношений между должностными лицами
и частными владельцами до пожалования иммунитетов: 1 так как на
частновладельческих землях вперемежку жили и свободные и несво-
бодные колоны, должностные лица часто по ошибке могли вызывать на
суд и применять принудительные меры против несвободных, что вызывало
нарекания собственников. Нередко происходили и злоупотребления
властью; с другой же стороны, и собственники могли иногда заявлять
несправедливые протесты. Документы, дипломы иммунитетных пожало-
ваний, оттеняют преимущественно злоупотребления и беззакония должно-
стных лиц, против которых и направлен запрет introitus’a. Так, рас-
смотренная нами выше грамота Дагоберта Ресбахскому монастырю
635 года воспрещает кому бы то ни было, и в том числе должностным
лицам, предъявлять ложные претензии на монастырские владения и «без-
рассудным образом» захватывать что-либо из них в свою пользу (nulli
penitus iudicum vel cuilibet hominum licentia sit de rebus monasterii absque
servorum Dei voluntate aliquid defraudare aut temerario spiritu quidquam
exinde suis usibus usurpare). Грамота Карла Великого Трирской
церкви, — правда, подложная, — запрещает должностным лицам доступ
на территорию иммунитета ad iniustas exactiones requirendas (Dipl. Karol.,
№ 36). Грамота того же Карла Великого 787 года, выданная Беневентской
церкви, дарует иммунитет, также запрещая должностным лицам яв-
ляться на землю иммунитета homines ecclaesiae contra rationis ordinem
distringendum neque novas consuetudines imponendum (Dipl. Karol.,
.№ 156). Грамота того же года, данная монастырю св. Винцента в Волтурно
(Dipl. Karol., № 157), упоминает как недозволенные должностные дей-
ствия ullarn пооат consuetudinem ponendum. Грамота, пожалованная
в 803 году церкви в Градо, даруя иммунитит, предписывает: ut... nullus
iudex publicus iniuste ad causas audiendum... nec ullas redibutiones iniustas
requirendum ingredere... praesumat (Dipl. Karol., № 200). Правда, три
последние грамоты относятся к Италии и принадлежат к Каролингской
эпохе, но сущность отношений, имевших место раньше во Франкском
государстве, отразилась и в них, особенно если принять во внимание
шаблонный стиль грамот. Но не только определенные указания грамот
1 Die Gerichtsbarkeit fiber Unfreie und Hintersassen nach altestem Recht,
Zeitschrift der Savigny-Stiftung fur Rechtsgeschichte, 1882, S. 104.
О происхождении и содержании франкского иммунитета 153
на злоупотребления должностных лиц, а и общий энергичный тон, каким
они запрещали их inlroitus, говорят за то, что главной целью их было
обезопасить частных владельцев от злоупотреблений должностных лиц.
Этот тон достаточно сильно слышится в обычном обороте иммунитетских
грамот: neque vos neque iuniores neque successores vestri nec ulla publica
iudiciaria potestas quoque tempore in villas... ingredire... non praesumatis.
(Маркульф I, 3). Это значение иммунитета подчеркивает Энгельс-. «К этому
[дарениям — Д. Г. ] присоединялся иммунитет, который в эпоху непрестан-
ных гражданских войн, грабежей и конфискаций защищал владения
церкви от насилий».1 Пожалования иммунитетов, по всей вероятности, были
результатом бесчисленных домогательств частных владельцев, страдавших
от притеснений должностных лиц, а эти притеснения и злоупотребления
имеют объяснения в самой постановке должности графа, главного носи-
теля провинциальной власти в Франкском государстве; графы управляли
сравнительно небольшими территориальными округами, стояли поэтому
близко к населению, соединяли в своих руках всевозможные полномочия,
а также имели право сбора с населения кормов и пользования постоем;
все это благоприятствовало чрезмерному усилению их власти, особенно
в связи с падением авторитета центральной власти; усиление же власти
вело к злоупотреблениям и притеснениям. Частным владельцам и кор-
порациям приходилось при таких обстоятельствах опасаться за свои
частные права, и иммунитетные пожалования имели целью радикальным
образом положить предел злоупотреблениям этих должностных лиц
и столкновениям с частными владельцами, путем запрещения должно-
стным лицам introitus’a на иммунитетную территорию, а также обеспе-
чить и закрепить частные права иммунпстов. Этим, однако, не предре-
шается вопрос о государственно-правовом значении .иммунитета, которому
посвящена следующая статья настоящего сборника.
Франкский период. Партиздат, 1938, стр. 66.
Н. С. М И X Л Л О В С К А я
КАРОЛИНГСКИЙ ИММУНИТЕТ
Задачей настоящей работы является исследование иммунитета франк-
ской эпохи первого этапа в процессе возникновения и развития новых
государственных образований.
Для разрешения этой задачи необходимо попытаться возможно
рельефнее выявить природу иммунитета и проследить видоизменения,
которые этот институт претерпевал в процессе борьбы между двумя исто-
рическими силами: королевской властью, с одной стороны, и крупными
землевладельцами — претендентами на политическую власть, с другой
стороны, принимавшей временами весьма острый характер.
В основу исследования положены те источники, которые дают материал
для выявления сущности иммунитета, в первую очередь законодательный
материал — законы франкских королей и «Capitularia regum Francorum».
Это определяет и период, в отношении которого рассмотрены изменения,
происходившие в иммунитете. Из множества иммунитетных грамот,
составленных в большинстве в единообразной форме, державшейся целыми
веками и мало, а то и совсем не отражавшей происходивших в данном
институте изменений, были привлечены лишь те грамоты, которые
содержали нужные для цели настоящего исследования данные. Отли-
чаясь специфическим характером, эти грамоты содержат либо данные,
более определенно выявляющие сущность иммунитета, либо указываю-
щие на совершавшиеся в этом институте изменения.
В целях возможно более четкой постановки проблемы о сущности
иммунитета очень полезно рассмотреть существующую в научной литера-
туре контроверзу о первичном моменте в акте пожалования иммунитетных
прав. Неясные формулировки иммунитетных грамот давали повод к рез-
кому разногласию по этому вопросу в литературе. Подвергнем анализу
соответствующие параграфы эдикта короля Хлотаря II, сопоставив
Их с данными некоторых меровингских грамот (стр. 22-а — 27-д).
Весьма существенно рассмотреть подробнее два момента, отражающие
этапы развития иммунитета. Первый момент — превращение иммунитет-
ного суда в обязательную для третьих лиц инстанцию. Автора побудило
остановиться на нем также и расхождение с Зелигером (подробно иссле-
довавшим иммунитет) по вопросу о моментах исторического развития,
приведших к указанному изменению. Второй момент — присвоение
королевской властью права вмешательства в выборы и в назначение
фогтов — должностных лиц иммунитетов. Рассмотреть более подробно этот
момент, помимо существенного значения его, автора и в данном случае
побудило расхождение с общей концепцией Допша относительно взаимо-
отношений между королевской властью и иммунистами-землевладель-
цами и с вытекающей из этой концепции трактовкой указанного вопроса.
Каролингский иммунитет
155
I
В иммунитете Каролингского периода основные черты этого инсти-
тута, наметившиеся в Меровингский период, получили дальнейшее
развитие и углубление.
Из анализа источников Меровпнгского периода можно сделать вывод,
что основной политической и юридической сущностью иммунитета яв-
ляется предоставление государственной властью крупным землевла-
дельцам, духовным и светским, судебной и полицейской власти в опре-
деленном объеме. К этому присоединялось пожалование государственных
доходов (судебных и иных), взимавшихся в пределах иммунитетной
территории. Объем пожалованных прав был ограничен и строго опре-
делен; разграничение компетенции между государственным и иммуни-
тетным судом производилось в соответствии с франкским судебным
устройством, сообразно франкскому праву. Иммунитет представлял
лишь низшую юстицию, тогда как высшая неизменно сохранялась за
государственным судом.
На развитие иммунитета, и, в частности, иммунитетного суда при
Каролингах влияли те же моменты, которые влияли и на организацию
государственного управления в целом, а именно: общий характер про-
изведенной Каролингами реорганизации государства, вызванной пред-
шествовавшим социально-политическим развитием, а также перво-
начальное временное усиление королевской власти и, возможно, некото-
рый прогресс в концепции государственных понятий, проявившийся
в государстве Карла Великого и нашедший свое отражение и в законо-
дательстве последнего.
Итак, существенное значение для усиления всей позиции иммунистов,
в особенности для изменения положения иммунитетного суда, имели
те же условия, в которых происходило восстановление государственного
единства и государственной власти после распада их в конце Меровинг-
ского периода. Между населением и королевской властью стояли вырос-
шие постепенно • в недрах’ меровингского общества могущественные
социальные и политические силы в лице духовных и светских магнатов—
крупных землевладельцев, вокруг которых организовались более узкие
общественные и политические группы, образовавшиеся пз различных
категорий зависимых людей. Опираясь на свою социально-экономическую
силу, эта духовная и светская аристократия стремилась и к политиче-
скому господству. Вступив в борьбу с королевской властью, она фор-
мально добивалась признания себя законной силой в государстве, что
и отразилось в эдикте короля Хлотаря II от 614 г. Исполненная партикуля-
ристических тенденций, духовная и светская аристократия и после этого
не прекращала борьбы, стремясь к полной независимости и самостоятель-
ности. В результате, как известно, Меровингское государство стало
распадаться на ряд независимых политических организмов. Восстана-
вливая внутреннее единство, Каролинги уничтожали внешнюю полити-
ческую независимость и изолированность этих политических миров в лице
стоявших во главе их магнатов-землевладельцев, но они не могли
уничтожить социальное могущество крупных земельных магнатов и даже
вынуждены были отправляться от этих новых общественных образований.
Настоятельной необходимостью для существования государственного
целого явилось подчинение органов частной власти государственному
целому. Таким образом, восстановить государственное единство можно
было, так сказать, лишь посредственным путем, уничтожив внешнюю
независимость обладателей частной власти и превратив их в органы
государственного управления, что и выполнила Каролингская династия
156
И. С. Михаловская
с величайшим напряжением и при непрекращавшемся противодействии
со стероны партикуляристических сил.
Вместе с тем основа власти самой Каролингской династии была
конструирована по образцу власти частных лиц: являясь представите-
лями могущественной аристократии, обладая большим земельным фондом
и многочисленными частными подданными, будучи связанными узами
частно-правового характера с весьма различными слоями населения,
Каролинги захватили и приобрели государственную власть Меровингов,
построенную на публично-правовом основании. Таким образом, в вос-
становленной государственной власти переплетались публично-правовые
и частно-правовые элементы. На той же основе Каролинги вынуждены
были организовать государство и государственное управление, стараясь
превратить частную власть в органы, осуществляющие государственные
интересы. Такое объединение являлось вопросом существования Франк-
ского государства перед лицом внешней опасности — натиском внешнего
врага.
В результате борьбы с внешними врагами и завоеваний Каролинги '
образовали огромное мировое государство п в лице Карла Великого
приобрели императорский титул. Flo это государство было организовано
на основе тех общественных и политических образований, которые были
стянуты сильной рукой Каролингов, сломивших их политическую не-
зависимость.
Таким образом, своеобразная государственная организация, рекон-
струированная Каролингской династией, по существу своему не соот-
ветствовала той форме, которую она приняла при Карле Великом,,
именно — форме империи, являясь по своей сущности результатом того
социально-экономического развития, которое постепенно происходило
в течение Меровингского периода.
Итак, двойственная основа государственной власти и государственной
организации сказывается и на том способе, каким Каролинги организо-
вали государственное управление. Они стремились превратить соеди-
нения частной власти и частного подданства в органы государственного
управления. Осуществлению такой государственной/ деятельности
способствовало укрепление центральной власти, начавшееся при первых
Каролингах (при Карле Мартеле и его сыновьях) и достигшее своего,
наибольшего развития при Карле Великом. Фундамент для усиления,
центральной власти был заложен первыми Каролингами, главным образом
Карлом Мартелом — восстановителем государственного единства — пу-
тем усиленного применения ими в разных сферах государственной жизни
системы королевских бенефициев на секуляризированных церковных
землях, системы, приведшей к образованию многочисленного класса:
средних королевских бенефициариев, представлявших внушительную
военную силу и являвшихся социальной опорой власти. Иными словами,,
власть восстанавливалась благодаря применению вассальных и бене-
фициальных отношений к публично-правовой сфере.
В государстве Карла Великого государственная деятельность могла
уже получить и некоторое теоретическое обоснование. Под влиянием
римских традиций и теократических представлений, возрождавшихся
по мере изменения государственной обстановки, которая приводила
к постепенному образованию мировой державы, стал развиваться соот-
ветствующий круг государственных идей и складываться известная
политическая теория: государство начинает трактоваться как полити-
ческое цеЛое; появляется идея о разграничении интересов государства
и личных интересов монарха, о необходимости соблюдения жизненных
интересов государственного целого. В связи с этим у носителей госу-
Каролингский иммунитет
157
дарственной власти появилось и новое понимание задач государственного
управления, возникли и идеи о необходимости внутренней сплоченности
и дисциплинированности населения и об обязанности подданных надле-
жащим образом обеспечивать интересы государства.1
Возможно, что такой круг идей мог явиться для Карла Великого
дополнительным стимулом в его политике.
II
Все вышеуказанные условия оказали влияние и на иммунитет и на
иммунитетный суд. Оставляя неприкосновенной основу судебного
устройства Франкского государства, королевская власть стремится
поставить иммунитетный суд на службу государства. Мало того, она
•стремится превратить иммунитетный округ и иммунитетный суд
в один из элементов исконного судебного устройства, старается ввести
-их в систему государственных учреждений, сообщить им значение со-
тенных округов и сотенных судебных собраний.
Территориальным административным округом попрежнему остается
графство с его подразделениями — сотенными округами; жители данного
судебного округа — manentes — попрежнему осуществляли свою судеб-
ную повинность на исконных судебных собраниях сотенных округов.
Попрежнему судебная компетенция каждого сотенного суда распростра-
нялась на все графство.1 2 3 На существование сотенных судебных собраний
указывает Сар. 77, с. 8-801 (1) 13 г.8 Хотя в этом капитуле речь идет
о другом предмете, однако капитул заключает в себе важное указание,
как бы мимоходом вскрывающее наличие судебных собраний сотен.
Здесь дается предписание, чтобы викарии держали в округе своего
ведомства охотников на волков, а на население такого округа возла-
гается обязанность содержать этих охотников. Способ содержания
охотников населением определяется таким образом: «... Et unusquisque
de his qui illo ministerio placitum custodiunt dentur eis modium unum
de annona», т. e. «и каждый из тех, кто в данном округе [ведомстве]
обязан являться на судебные собрания, должен давать им содержание
в определенном размере».
Здесь говорится о ministerium викария в смысле ведомства викария,
в смысле того округа, на который распространяется круг его деятель-
ности.
Викарий — сотник; округ его ведомства — сотня; судебные собрания
происходят в округе, ведомства викария, т. е. в сотне.
То же самое видно и из Сар. 49, с. 4—807 г. На королевских
посланцев возлагается обязанность производить ревизию различных
категорий королевских бенефициев, викарию же предписывается оказы-
вать содействие посланцам в своем ведомстве: «... пусть каждый викарий
в каждом графстве, в своем ведомстве [т. е. в округе своего ведомства.—
Н. М.]— unusquisque vicarius singulis comitatibus in suo ministerio —
вместе с нашими посланцами заботится об этом и пусть занесет в заметки
все то, относительно чего он может дать клятву, а самые заметки эти
пусть будут нам доставлены». Интересна клятва сотника в Сар. 260,
Bd. II, р. 274: «... in isto comitatu et in meo ministerio»... Такое же
выражение «ministerium» в смысле округа, ведомства но отношению
ж графству встречается в Сар. 48, с. 3—807 г. Очень ясно это значение
1 Д. М. Петрушевский. Очерки..., 4-е изд., стр. 366.
’Sohrn. Die trankische Reichs-und Gerichtsverfassung, § 10, 13, 14, Weimar,
M871. — Brunner. Deutsche Rechtsgeschichte, Bd. II, § 88, Leipzig, 1892.
3 На это место указывает Sohm — см. стр. 156.
158
11. С. Михаловская
ministerium в смысле округа, ведомства графа, выражено и в Сар. 141,
с. 24i-819 г., где королевским посланцам дается указание не задержи-
ваться в тех графствах, в которых правосудие отправляется удовле-
творительно: «Ut in illius comitis ministerio qui bene iustitias factas habet
idem missi diutius non morentur...».
С точки зрения этих ясных^ указаний на судебные собрания сотен
выясняются и те места капитуляриев, в которых указывается на судебную
деятельность графа «in suo ministerio, per ministeria eorum». (Граф,,
стоящий во главе административного округа-графства, должен был
отправлять судебные функции по сотенным округам, территориальным
подразделениям своего графства. На судебные собрания графов особенно
ясно указывает Саксонский капитулярий 775/90 г. (Сар. 26, с. 34):
«Interdiximus ut omnes Saxones generaliter conventus publico nec faciant,
nisi forte missus noster de verbo nostro eos congregare fecerit; sed unus-
quisque comes in suo ministerio placita et iustitias faciat. Et hoc a sacer-
dotibus consideretur, ne aliter faciat».
Карл Великий запрещает саксам созывать самостоятельно conventus
publicus и разрешает вообще более обширные собрания лишь своим
собственным посланцам, предписывая в то же время графам созывать
обыкновенные судебные собрания, противополагая, по видимому, эти
последние более обширным собраниям как самих саксов, так и своих
собственных посланцев: в понятии sed заключается противоположение —
sed unusquisque comes...
Запрещая обширные собрания, Карл Великий допускает собрания
лишь в меньшем объеме, не представляющие опасности для государствен-
ного порядка. На наличие судебных собраний, созываемых графами,
указывают и выражения капитуляриев, упоминающих судебные собра-
ния — malli publici, placita в тесной связи с упоминанием о графе.
Сар. 13, с. 7: «ad ilium comitem ... in mallo... ante comite... in mallo...»;
Cap. 20, c. 9: «placitum comitum»; Cap. 136, c. 3: «in mallum ante comitem
venerint»; c. 10: «in mallo publico ad praesentiam comitis...»; c. 15: «in
mallo ad praesentiam comitis...»; Cap. 142, с. 1—819 r.: «Et si comes infra
supradictarum noctium numerum mallum suum non habuerit, ipsum
spatium usque ad mallum comitis extendatur... proximus mallus comitis»;
c. 5: «a comite ad mallum suum adducatur».1
В научной литературе установлено, что выражение mallus представ-
ляет собой технический термин для обозначения судебных собрайий
сотен. Итак, граф созывает судебные собрания по сотенным округам,
объезжая, очевидно, с зтцй целью свое графство так же, как и в Меро-
вингские времена.2
1 Сар. 273, с. 32 —864; cap. 278, с. 3—873. S о h m. Op. Cit., S. 151, примеч. 8.
8 В литературе высказывается взгляд, что в некоторых областях Франкского-
государства существовали более обширные судебные собрания целого графства
(В г и и и е г. Op. cit., S. 222; Wait z. Deutsche Verfassungsgeschichte, Bd. IV,
S. 374—376 и «Anmerkung» Berlin. 1885. S. 526—530). Зом энергично восстает против
этого взгляда, толкуя в другом смысле те места капитуляриев, которые приводятся
в подтверждение такого мнения, Сар. 273, с. 32—864 г.; Сар. 252, с. 9—895 г.
Сар. 39—803 г., стр. 112 и ср. Сар. 40, С. 19—803 г.; Сар. 266, с. 2—857 г.; Сар. 268—857;
Adnuntiatio Karoli regis, р. 294 (S о h in. Op. cit. Il, S. 17). Аргументация Зома в дан-
ном вопросе чрезвычайно искусственна, и его доказательства представляют собой
только очень искусный и остроумный обход затруднений; в особенности это отно-
сится к истолкованиям указанных капитуляриев. Кроме того, ошибочен самый
исходный пункт его аргументации. Отождествляя ошибочно старинный германский
pagus с сотней (Op. cit, S. 5—7), Зом указывает, что основой организации pagus
(графства) во Франкском территориальном государстве послужили покоренные
германские народности, тогда как во франкской территориальной сотне сохрани-
лась преемственность германской сотни — pagus. Во Франкском государстве, по мне-
Каролингский иммунитет
159”
Основным судебным собранием для суда за все правонарушения,
в особенности за наиболее тяжкие, так называемые causae maiores, по-
прежнему оставался niallus publicus legitimus под председательством,
графа — echtes Ding, по терминологии немецкой литературы. * 1 Сюда
все жители данного округа должны были являться определенное число
раз в году (2 или 3) в установившиеся, в силу обычая, сроки для отправле-
ния своей судебной повинности. Кроме mallus publicus legitimus суще-
ствовали и другие placita — судебные собрания, так называемые gebotene
Gerichte для более легких правонарушений — causae minores; на этих
собраниях обычно председательствовали низшие должностные лица —
сотники, или викарии. Эти судебные собрания созывались в течение года
по мере надобности, причем сюда являлись лишь те лица, которые спе-
циально призывались судьей; первоначально судья имел право призы-
вать на зти собрания всех жителей данного округа. Существование всеоб-
щей судебной повинности, судебных собраний, а также различие между
обоими видами их ясно обнаруживаются из Сар. 19, с. 12—769 г.: «Ut ad
mallum venire nemo tardet circa aestatem secundo circa autumnum. Ad
alia vero placita, si necessitas fuerit vel denuntiatio regis urgeat, vocatus
venire nemo tardet». «Пусть никто не нарушает обязанности являться
в mallus один раз в летнее время, другой раз в осеннее. На остальные же
собрания обязан явиться всякий, кто будет призван, когда представится
необходимость, или же потребует приказ короля», — внушительно под-
черкивает этот капитулярий первых годов царствования Карла Вели-
кого (769).
Эта судебная повинность оставалась в неприкосновенности и была
лишь видоизменена судебными реформами Карла Великого.
нию Sohui’a, исчезли всякие следы бывших народных собраний, в которых проявля-
лись политическая самодеятельность и самостоятельность германских народностей,
тогда как судебные собрания сотев — pagus — преемственно сохранялись в судеб-
ных собраниях франкских территориальных сотен. Поэтому во Франкском государ-
стве, по мнению Зома, нельзя найти никаких следов существования собраний графства,
в то время как сотенные собрания, значение которых исчерпывалось исключительна
судебным характером, продолжали существовать. Таким образом, вследствие не-
правильного отождествления германской сотни с pagus у Зома при рассмотрении
вопроса о собраниях графства во Франкском государстве выпадает как раз то звено,
которым могло обусловливаться сохранение в некоторых областях судебных собраний
графства; последние и могли представлять собой некоторые отголоски старинной
организации германских pagus.
1 К категории causae maiores относятся наиболее тяжкие правонарушения,
которые могли повлечь за собой объявление вне закона со всеми последствиями —
так называемая «АсЫ», а также файда или месть. В основе того рода наказаний (объ-
явление вне закона — Acht — со всеми развившимися отсюда разновидностями
наказаний: смертная казнь, изувечение, изгнание, обращение в рабство), которыми
карались наиболее тяжкие правонарушения causae mortales, capitales, лежала идея
лишения жизни, идея смертной казни (Brunner. Op. cit, Bd. II, S. 538—539).
В капитуляриях такие тяжкие правонарушения обозначаются терминами causae,
Actiones criminales, negotium criminale, crimen capitale (эдикт 614 r.j, crimen mortale
Cap. 26); встречается и конкретное перечисление некоторых из них: homicidium
(raptus, incendium, depraedationes, membrorum amputationes, furtum, latrocinium
(cap. 132), rapacitas, assaltura, infidelitas (cap. 278); к категории causae maiores ка-
питулярии относят также споры о земельной собственности и о состоянии, а также
виндикацию рабов. Хотя от таких наказаний и можно было откупиться деньгами,
однако это не лишало правонарушения характера causae maiores: «Die Moglichkeit,
die Strafe um Geld abzulosen, nimmt dem Verbrechen nicht den Charakter des crimen
capitale» (Brunner. Op. cit.)
В противоположность этому, более легкие правонарушения обозначаются в капи-
туляриях терминами: «causae minores, causae leviores».
Таким образом, противоположность между causae maiores u causae minores отнюдь
не обозначала противоположности между уголовными и гражданскими делами.
060
Н. С. Михаловская
III
Карл Великий ограничил число обязательных судебных собраний,
куда попрежнему должно было являться все свободное население для
отправления судебной повинности, лишь тремя собраниями в году —
tria placita generalia. В зависимости от местных условий эти собрания
могли полностью или частично -совпадать с placita legitima, mallus legi-
timus, т. e. с судебными собраниями так называемых echte Dinge. В то же
время Карл Великий совершенно упразднил обязанность населения
являться на судебные собрания других placita, так называемых «gebotene
Gerichte>>, и лишил своих должностных лиц права созывать население
чаще трех раз в году. В этих placita — gebotene Gerichte — население
•было полностью заменено постоянными судебными заседателями — ска-
бинами, которые обязаны были заседать на этих судебных собраниях
вместе с председателем (графом или сотником), сторонами и необходи-
мыми свидетелями. Содержание этого мероприятия особенно ясно обна-
руживается из Сар. 40, с 20—803 г.: «Ut nullus ad placitum banniatur
nisi qui causain suam quaerere aut si alter ei quaerere debet, exceptis sca-
bineis septem qui ad omnia placita praeesse debent».
Скабины являлись непременными судебными заседателями и в других
-судебных собраниях, заменив, таким образом, прежних выборных засе-
дателей — рахимбургов, избиравшихся каждый раз на судебных собра-
ниях. Скабины были государственными должностными лицами, их долж-
ность была ministerium, предоставлялась пожизненно. Назначались ска-
бины государственной властью (королевскими посланцами или графами
при содействии народа) из числа meliores, т. е. землевладельцев данного
округа; подлежали контролю государственной власти и ею же — через
королевских посланцев — смещались в случае неудовлетворительного
отправления своих функций.
Содержание реформы наиболее полно отражается в капцтулярии
Людовика Благочестивого (Сар. 141. с. 14—819 г.): «De placitis siquidem
quos liberi homines observare debent constitutio genitoris nostri penitus
observanda atque tenenda est, ut videlicet in anno tria solummodo gene-
ralia placita observent, et nullus eos amplius placita observare compellat,
nisi forte quilibet aut accusatus fuerit aut alium accusaverit aut ad testi-
monium perhibendum vocatus fuerit. Ad caetera vero, quae centenarii,
4enent non alius venire iubeatur, nisi qui aut litigat aut iudicat aut testi-
ficatur».
Очень интересное чтение другой рукописи указывает Sohm [Codex
Par. 4628А (9)]: Comitibus vero de nostro verbo unusquisque praecipiat,
ut in anno tria generalia placita teneant, et ad ilia omnis liber homo de
illius comitatu sicut a domno Karolo constitum est veniat. Ad caetera vero.
Чрезвычайно важно остановить внимание на социальном смысле ре-
форм Карла Великого, так как тенденции социального развития и соот-
ветствующая политика государственной власти, обнаруживающиеся в су-
дебной области, быть может еще более освещают процессы, происходи-
вшие в области развития иммунитета.
Экономическое и социальное ослабление низших классов — мелких
землевладельцев, вызванное постепенным их обезземелением, сделало
для них невозможным исполнение государственной судебной повинности
во всем объеме, требовавшемся старинной судебной организацией. Карл
Великий, вынужденный считаться с этим обстоятельством, уменьшил
объем этой повинности; в то же время, устанавливая законные рамки
судебной повинности, он имел в виду ограничить злоупотребления су-
дебной властью со стороны своих должностных лиц, пользовавшихся ею.
Каролингский иммунитет
161
между прочим, для назначения чрезмерного количества судебных собра-
ний с целью взимания штрафа с неявлявшихся. Такие притеснения уско-
ряли процесс обезземеления мелких землевладельцев и, следовательно,
усиливали их зависимость от могущественных социальных сил. Распро-
странение такого рода явлений представляло собой опасности для инте-
ресов государственной власти, которая, в сознании такой опасности,
вынуждена была принимать соответствующие меры; заботы о мелких-
землевладельцах вызывались опасениями, что они не будут в состоянии
исполнять государственные повинности — regale obsequium minuatur
и, следовательно, не смогут являться оплотом государственной власти.
Сплетение указанных мотивов рельефно отражается в известном
Сар. 44, с. 16—805 г.: «De oppressione pauperum liberorum hominum,
ut non fiant a potentioribus per aliquod malum ingenium contra iustitiam
oppressi, ita ut coacti res eorum vendant aut tradant. Ideo haec et supra
et hie de liberis hominibus diximus, ne forte parentes contra iustitiam fiant
exhereditati et regale obsequium minuatur et ipsi heredes propter indigen-
tiam mendici vel latrones seu malefactores efficiantur. Et ut saepius non
fiant manniti ad placita, nisi sicut in alio capitulare praecipimus ita ser-
vetur>>.
Так выразительно заканчивается этот капитул. Не менее красноречив
и итальянский капитулярий Карла Великого — Сар. 99, с. 12—781/810 г.:
«Ut per placita non fiant banniti liberi homines... et pro hoc condemnati
illi pauperiores non fiant».
С другой стороны, крупные землевладельцы, в лице скабинов, госу-
дарственных должностных лиц, сделавшихся исключительно участни-
ками gebotene Gerichte, заняли в то же время господствующее положе-
ние и в mallus publicus legitimus. Областная администрация и суд усколь-
зают из рук народной массы, мелких землевладельцев—главного оплота
старинных государственных учреждений народного характера; центр
тяжести политической жизни в области перемещался от низших классов,
мелких землевладельцев, утрачивавших вместе с ослаблением своего
социального значения п свое политическое положение, к крупным земле-
владельцам.
Таким образом, реформа Карла Великого обнаруживает, с одной
стороны, стремления государственной власти задержать опасные для
интересов государства процессы, а с другой — необходимость отправляться
от сказавшихся результатов социального развития и направлять свою
организационную деятельность в области государственного устройства
на приспособление новых явлений к прежним основам.
IV
Принцип, на основе которого Карлом Великим производится распре-
деление судебной компетенции между графом и сотником, тождествен
с принципом древнего франкского права, которым определяется ком-
петенция: mallus publicus legitimus — echtes Ding п др. placita — gebo-
tenes Gericht.
В научной литературе указывается, что подобным распределением
не создается ничего нового; напротив, производится оно в точном соот-
ветствии с исконным судебным устройством и судебным правом Франк-
ского государства. 1 11 Новшеством, по мнению Бруннера, зто является
лишь для галло-римских областей, так как сохранившееся там из рпм-
1 S о h m. Op. cit., S. 419—430; Brunner. Op. cit., S, 178—179.
11 Средние века, вып. 2
162
Н. С. Михаловская
ских времен распределение компетенции регулируется по принципам
франкского судебного права.
Causae maiores подлежат компетенции mallus publicus под предсе-
дательством графа (Сар. 102, с. 14—801/10 г.): «Ut ante vicarios nulla
criminalis actio diffiniatur, nisi tantum leviores causas quae facile possunt
diiudicari; et nullus in eorum iudicio aliquis in servitio hominem conquirat.
sed per fidem remittantur usque in praesentiam comitis...» Содержание
causae maiores раскрывается из других капитуляриев (Cap. 80, с. 4—
811/13 г.): «ut nullus homo in placito centenarii neque ad mortem neque
ad libertatem suam amittendam aut ad res reddendas vel mancipia iudi-
cetur, sed ista aut in praesentia comitis vel missorum nostrorum iudice-
tur». Такое же запрещение относительно исков о свободе, земельной соб-
ственности и виндикации рабов повторяется в Сар. 64, с. 3—810 г.: «... de
proprietate aut libertate и в Cap. 65, с. 15—810 г.: «de res et mancipia...».
Особенно интересен Cap. 41, с. 8—803 г., являющийся прибавлением
к Рипуарской Правде: здесь совершенно определенно подтверждается
исконный принцип франкского судебного права, так как, в случае назна-
чения какого-либо лица наследником, при отсутствии сыновей, устанавли-
вается обязательность королевского суда coram rege или заменяющего
последний суда королевских посланцев, или, по крайней мере, суда графа
(mallus publicus coram comite et scabineis), который в данном случае,
по мнению Brunner1 а, занял положение тунгина. Эта альтернатива: или
суд короля — coram rege, или суд графа — coram comite (по смыслу:
по крайней мере, суд графа) — напоминает аналогичную альтернативу
Рипуарской Правды (58,18) в процессах о свободе (... a rege seu a comite).
Быть может, в свете этого постановления еще рельефнее выделяется и
природа остальных постановлений о разграничении компетенции, делае-
мых на основании принципа старинного франкского права. На древнюю
природу этих постановлений проливается свет и предписанием Сар. 136,
с. 14—818/19 г. созывать судебное собрание mallus, т. е. mallus publicus —
echtes Ding, в определенных местах, именно в тех, где исстари по древнему
обычаю приносились клятвы в процессах о свободе, т. е. велись про-
цессы о свободе. А такие освященные древним обычаем места являлись од-
ним из существенных условий для mallus publicus legitimus — echtes Ding.
Значит, процессы о свободе по древнему праву должны были вестись-
в mallus publicus legitimus. 1 Другие капитулярии показывают дей-
ствительное применение этих норм на практике. 2
Итак, causae maiores, к которым относятся'тяжкие уголовные право-
нарушения и споры о земле и о состоянии, а также виндикация рабов,,
подлежат компетенции mallus publicus под председательством графа.
V
Как судебные округа создаются по территориальному признаку,
так и судебная повинность строится на территориальном принципе.
Сар. 25 с. 4—792 г. вскрывает конкретные условия всеобщей судебной
повинности. Для принесения присяги королю королевским посланцам
и графам предписывается созвать весь народ в каждом графстве по сотен-
‘Sohm. Op. cit., §. 17. S. 122.
1 Относительно свободы и собственности. Уголовные правонарушения тяжкие.
-Сар. 136, с. 10—818/19 г. Сар. 142, с. 5—819 г. Сар. 214, с. 2, 3—855 г. Сар. 20, с. 11,
12, ср. с. 23—779 г., Сар. 98, с. 7—801 г. Сар. 102, с. 13—801/10 г.; Сар. 136, с. 15—
818/19 г.; Сар. 278, с. 3—873г. ср. 61,2. Ср. Сар. 260, стр. 274—II т. клятву сотника.
Ср. Сар. 213—с. 13/850 г.
Каролингский иммунитет
153
ным округам... et comites similiter de singulis centinis semoti... Весь на-
род... «Cunctas generalitas populi, tarn puerilitate annorum XII quamque
de senili, qui ad placita venissent et iussionem adimplere seniorum et con-
servare possunt, sive pagenses, sive episcoporum et abatissuarum vel comitum
homines, et reliquorum homines...», обязан явиться в сотенное собрании
для принесения присяги королю. Чрезвычайно интересно юридическое
определение круга лиц, призываемых на данное собрание. Таковыми
являются все лица, начиная с 12-летнего возраста и кончая старцами;
они обязаны приходить на судебные собрания и выполнять приказы
сеньеров (в данном случае сеньеры — должностные лица); это опреде-
ление относится не только к независимым жителям графства — pagenses,
но и к жителям его, находящимся под частной властью других лиц —
sive pagenses sive episcoporum et abatissuarum vel comitum homines,
et reliquorum homines; в тесной, непосредственной связи перечисляются
разные категории generalitas populi.
На данные собрания призываются также различные группы полу-
свободных и несвободных элементов, которые на судебные собрания
являться не обязаны. Быть может в слове «quoque» можно усмотреть
подчеркивание присоединения указанных групп «fiscilini quoque et со-
loni et ecclesiasticis adque servi...» В настоящем случае их призыв может
быть объяснен тем, что цель собрания — исключительная: присяга ко-
ролю. Из Сар. 25, с. 4 определенно выясняется, что теоретически все
жители округа (comitatus), независимо от всяких личных отношений,
считаются принадлежащими к данному округу; они pagensales в широком
смысле, так как являются уроженцами своего округа и живут здесь...
«qui intra pago nati sunt et pagensales fuerint» различаются от лиц,.«...qui
aliunde in bassalatico commendati sunt»; в основе лежит понятие оседлого
жительства (in illo vicinio habitare) — территориальный принцип. 1
В силу этого лица, обязанные нести судебные повинности, несут их именно
в том округе, к которому принадлежат. Интересно сопоставить более
позднее постановление Карла Лысого 857 года. В этом году вследствие
усиления грабежей и разбоев королевским посланцам, графам и еписко-
пам предписывается созывать в графствах и приходах большие собрания
для обнародования принятых властью по этому поводу мер. На эти со-
брания обязаны явиться все жители данных округов. В Сар. 268, II т.,
стр. 294 (Adnuntiatio Caroli regis) говорится: «Ut per omne'regnum nostrum
episcopi et missi nostri ac comites in singulis parrochiis ac comitatibus
placita teneant et ad ilia placita omnis homo, qui placitum custodire debet
et in illis comitatibus commanet, sine exceptione et excusatione conveniat».
Более детально состав подлежащих явке объясняется в Сар. 266, с. 2—
857 г.: «omnesque quicumque vel quarumcumque homines in eisdem parochis
vel comitaHbus commanent, sine ulla personarum exceptione vel excusa-
tione aut dilatione convenient». Здесь такое же определение круга при-
зываемых лиц: все жители, принадлежащие к данному графству, — сот-
manentes -— обязаны нести в этом графстве судебные повинности. «Om-
nesque quicumque vel quorumcumque homines» (Cap. 266) составляют
no Cap. 268: «omnis homo, qui placitum custodire debet et in illis comita-
tibus commanet»; оба капитулярия взаимно дополняют и разъясняют
один другой. Принадлежность к судебному округу обусловливает су-
дебное подданство (по терминологии Sohm'a) данному округу и его су-
дебным собраниям; отсюда — судебные повинности жителей данного
1 S о h ш. Op. cit., § 14, S. 337. Территориальной основой принадлежности к дан-
ному округу Зом считает оседлое жительство или владение вемлей: и то и другое
создает во франкском праве Понятие manens, manentes. (Op. cit., § 12).
it*
164
II. С. Михалов ска я
округа. Такое судебное подданство можно усмотреть из Сар. 49,
с. 1—807 г.: «Volumus atque iubemus, ut comites nostri propter venatio-
nem et alia ioca placita sua non dimittant nec ea minuta faciant, sed ad
exemplum quod nos cum illis placitare solemus, sic et illi cum s u i s
subiectis placitent et iustitias faciant». «Мы желаем и приказываем,
чтобы графы наши из-за охоты или других забав не пренебрегали своими
судебными собраниями, но, подобно тому как мы заседаем с ними на
судебных собраниях, пусть и они заседают со своими подданными и от-
правляют правосудие». На такие же отношения указывает часто встре-
чающееся в капитуляриях выражение «comes suus», т. е. свой граф, не
чужой, — именно тот, в судебном подданстве которого состоит какое-
либо лицо.
В Сар. 50, с. 1—808 г. частным подданным сеньера предписывается
отправляться в поход или со своим сеньером, или со своим гра-
фом («sive cum seniore suo... sive cum comite suo»); отсюда видно, что
частные подданные считаются принадлежащими (manentes) к данному
графству. То же можно усмотреть и из Сар. 162, с. 2—825 г.... «... Ho-
mines vero episcoporum seu abbatum, et qui foris manent, volumus, ut
cum comitibus eorum vadant...» Ho Cap. 74, c. 7—811 г. королевские вас-
салы должны отправлять в поход своих собственных вассалов — vassallos
suos casatos — вместе с графом («cum comile cuius pagenses sunt»), в слу-
чае, если сами не идут в поход.
Уже из приведенных капитуляриев видно, что жители иммунитетных
территорий, к которым несомненно принадлежали все эти homines episco-
porum, abbatum, abbatissuarum, comitum et reliquorum, — считались
прпнадле;кащпми к административному округу — графству, commanen-
tes, и являлись подданными судебных собраний соответствующих сотен.
Это подтверждается и тем, что сами episcopi, abbates, abbatissae, comites
и др. potentes, владевшие иммунитетами, были такими же подданными
судебного округа и его собраний и точно так же обязаны были выполнять
свои повинности в этих собраниях. Сар. 158, с. 7—822/3 г. «Volumus
ut episcopi, abbates, abbatissae eorum advocates habeant et pieniter iustitias
faciant ante comitem suum».
Само собой разумеется, что подсудность свободных людей mallus
publicus в случаях causae maiores, совершенных ими за пределами имму-
нитета, вытекаете из указанных выше принципов распределения компе-
тенции между государственным и иммунитетным судом. Пожалуй, в од-
ном капитулярии 278 с. 3 можно усмотреть не только прямое подтвержде-
ние требований государства в отношении несвободных людей иммунитета
в случае совершения ими преступлений за его пределами, но и косвен-
ное, касающееся свободного населения.
Из приведенных выше капитуляриев (Сар. 39, с. 2; Сар. 82, с. 5; Сар.
273, с. 18; Сар. 260, с. 7) обнаруживается, что государство запрещает
злоупотреблять иммунитетом путем предоставления убежища, преступни-
кам, спасающимся по совершении преступлений вне иммунитетной тер-
ритории. Из Сар. 278, с. 3 можно вывести заключение, что и некоторым
категориям иммунитетных жителей — колонам и рабам, спасающимся,
повидимому, в свой иммунитет после совершенных вне его преступлении,
иммунитет также не должен предоставлять убежища, и для его должност-
ных лиц в таких случаях обязательны требования о выдаче преступни-
ков. В начале капитулярия на графа возлагается обязанность изобличать
п судить людей, имеющих дурную репутацию и подозреваемых в тяжких
правонарушениях (furtum, latrocinium, rapacitas, assaltura, infidelitas);
при этом капитулярий исходит как бы из всем известного положения,
что подобные преступления подлежат компетенции mallus publicus графа:
Каролингский иммунитет
16.'.
«...cum ad mallum comitis venerint...» «...Etsi post secundam comitis ad-
monitionem ad mallum venire noluerint» и т. д. Тем же выражением «comes
suus>> характеризуется отношение епископа к графу в Сар. 163, с. 1—825.
По мнению Sohm’a и Seeliger’a, такого рода отношения обнаружи-
ваются и из Сар. 91, с. 6—782. 86 г., в котором епископу предписывается
иметь фогта в каждом графстве, где будут находиться владения епи-
скопа. «....ubicunque pontifex substantiam habuerit, advocatum habeat
in ipsu comitatu, qui absque tarditate iustitias faciat et suscipiat» — оче-
видно, епископ считается manens 1 каждого графства, на территории
которого находятся его владения; в силу этого фогт епископа обязан
выполнять свои функции в соответствующем судебном собрании. Хотя
в Сар. 93, с. 1—787 г. речь идет о церковном суде, тем не менее и здесь
видна тесная связь епископа и его фогта с судебным собранием графа;
об этом же можно заключить из с. 5 этого же капитулярия; и в отношении
других potentes такую же связь можно усмотреть из Сар. 136, с. 18—818/19;
Сар. 192, с. 8—829 г. (ср. Сар. 273, с. 32—864 г.). Итак, связь админи-
стративного округа-графства с иммунитетными владениями, лежащими
в его пределах, не подлежит сомнению. Жители иммунитетного округа,
сами иммунисты и пх фогты являются commanentes данного графства
и судебными подданными его сотен. Для свободных жителей иммунитет-
ного округа судебная повинность — placitum custodire — является, по-
видимому, впдойзмененной лишь в том отношении, что отправлять ее они
должны не в судебном собрании графа, а в судебных собраниях иммуни-
тетных владений; по крайней мере, это можно вывести из Cap. de villis,
с. 56:1 2 «Ut unusquisque iudex in eorum ministerio frequentius audientias te-
neat et iustitiam faciat et praevideat qualiter recte familiae nostrae vivant».
Аналогичный вывод можно сделать и из указаний на private audientia
в пределах иммунитетных владений церквей в Трире и в Меце в двух
известных грамотах Карла Великого,3 в которых последний подтверждает
этим церквам в 772 году (церкви Трир) и в 775 году (церкви Мец) имму-
нитет, пожалованный им его предшественниками. В обоих грамотах
в тождественных выражениях предписывается судить жителей иммуни-
тета не иначе, как в их «privata audientia», а отнюдь не в государственных
судах: «...Nec homines eorum per mallobergos publicos nec per audientias
nullus deberet admallare aut per aliqua iniqua ingenia presumeret con-
dempnare... sed in eorum privatas audentias agentes ipsius ecclesie unicuique
de reputatis conditionibus directum facerent...» (Мец).
Связь жителей иммунитетного округа с графством не была непосред-
ственной: иммунитетный округ, оставаясь в тесной связи с графством,
все же представлял собой особую административную п судебную единицу,
недоступную непосредственному воздействию королевских должностных
лиц; подданными графства являлись, таким образом, отдельные имму-
нитетные единицы, и связь между жителями иммунитета и государствен-
ными властями осуществлялась через должностных лиц иммунитета.
Этим административным и судебным округам иммунитетной территории
отнюдь не всегда соответствовала территориальная замкнутость их,
так как владения пммуннстов были разбросаны в разных местах графства.
Быть может, некоторый намек на такие иммунитетные единицы можно
1 Sohm. Op. cit., § 12, S. 307.
2 Хотя это относится к королевским владениям, однако иммунитет королевских
земель развивался в одном направлении с иммунитетами частных лиц. Об этом речь
впереди. Термин «familia» употреблен здесь в более широком смысле и обозначает
вотчинных людей, живущих на королевских землях.
•’ а) Текст грамоты церкви в Трире абсолютно тождествен, опущено лишь слово
«publicos» при inallobergiis
б) Monumenta Gerrnarjiae Historica, Diplom. Carolinorum, I, № 66 и 91.
166
II. С. Михаловская
усмотреть в Сар. 25, с. 4: cuncta generalitas populi в графстве трактуется
не в виде однообразной массы pagensales, но разбивается на группы,
категории: pagenses, homines episcoporum, abbatissuarum, comitum et
reliquorum. Получается впечатление, будто из совокупности отдельных
групп составляется население графства; такое впечатление усиливается
и от перечисления по группам полусвободных и несвободных элементов,
fiscilini (fiscalini), coloni, ecclesiasticis. Разумеется, это подразделение
и трактование pagensales как отдельной группы может обусловливаться
также и частным подданством другого рода, так называемым сеньератом,
но оба эти явления могли совпадать: иммунитетный округ в то же время
мог быть и территорией, в пределах которой жили частные подданные
сеньера-иммуниста. Другое указание, быть может, находится в Сар. 136,
с. 14—818/19 г., mallus (т. е. mallus publicus. — Н. М.) предписывается
созывать в определенных местах — в тех, где еще в древние времена
установился обычай приносить клятву в процессах о свободе <<ubi ап-
tiquitus consuetude fuit de libertate sacramenta adhramire vel iurare, ibi
mallum habeatur». Другие же судебные собрания, вероятно gebotene
Gerichte, разрешается созывать, невидимому, в пределах частных вла-
дений графа-иммуниста: «Minora vero placita comes sive intra stiam po-
testatem vel ubi impetrare potuerit habeat».
Таким образом в пределах служебного округа графа находится осо-
бый округ, представляющий сферу личной власти графа как частного
человека: в понятии potestas заключается идея власти, а не только вла-
дения; тем не менее государство признает этот округ графа в качестве
округа, служащего и государственным интересам, так как разрешает
созывать там судебные собрания. Указание на такого рода potestas встре-
чается и в Сар. 637—809 г., где запрещается не признавать обращение
полновесной и полноценной монеты... и устанавливается наказание —
штраф в 60 солидов для свободного человека, телесное наказание для
раба: «Et in cuius cumque comitatum et potestate inventum fuerit et dena-
rius ex dominica moneta bene merus et pensantes reiectaverit, episcopus,
abba aut comes, in cuiuslibet potestate ut diximus invent! fuerit et hoc
emendare distullerint, honore priventur>>.
Епископы, аббаты, наравне с графом, обязаны блюсти государствен-
ные интересы в пределах своих potestas; в противном случае, они, как
и графы, лишаются должности (honore priventur); comitalus и potestas
стоят рядом, но, разумеется, не как равноправные и независимые единицы,
а как административные округа, служащие государственным интересам.
Все же potestas производит здесь впечатление единицы с известной само-
стоятельностью в графстве, что, быть может, отражается в сопоставле-
нии — comitatus et potestas. Такое же впечатление получается от Сар. 143,
с. 3—820 г., «...aut de immunitatibus aut de fiscis, aut de liberis homi-
nibus...» Здесь части графства с независимыми pagenses — иммунитеты,
фиски, округа независимых людей перечисляются рядом как отдельные
самостоятельные единицы. Быть может, позволительно указать на
Сар. 273, с. 8—864 г., в котором, наряду с государственными округами,
перечисляются immunitas и всякие другие potestas: должностным лицам
королевских владений, и владельцам таких potestas — ab judicibus
nostris et ab eis, quorum villae sunt, — предписывается назначать в каж-
дом соответствующем владении людей, которые, совместно с государ-
ственными должностными лицами, следили бы за выполнением государ-
ственных предписаний относительно денег и обращения монет. Значит,
эти potestas и владельцы их, наравне с государственными округами и
государственными должностными лицами, обязаны блюсти государствен-
ные интересы.
Каролингский иммунитет
167
VI
Связь иммунитетного округа с графством предполагается капитуля-
риями как нечто само собою разумеющееся всякий раз, когда речь идет
о распределении судебных функций между иммунитетным судом и судом
графа, о разграничении компетенции иммунпстов и графов. К сожале-
нию, относительно этого важного вопроса имеются лишь очень скудные
сведения. Все же эти сведения позволяют вывести заключение, что имму-
нитетный суд занял положение так называемого «gebotenes Gericht».
В Сар. 20, с. 9—779 г. (обе версии) предписывается выдавать разбойников
из пределов иммунитета. 1 «Разбойники должны доставляться в судебные
собрания графа из пределов иммунитета их должностными лицами; кто
этого не сделает, лшпптся своего бенефиция и своей должности. Точно
так же и вассал наш лишится своего бенефиция и своей должности, если
не выполнит этого; кто же бенефиция иметь не будет, тот должен будет
уплатить bannus». В лангобардской версии то же предписание излагается
несколько детальнее:
«Пусть разбойники представляются в судебное собрание графа из пре-
делов иммунитета должностными лицами и фогтами их всякий раз, когда
об этом делается заявление. Если же он [очевидно, должностное лицо
иммунитета. — II. Л/.] объявит, что не может представить этого разбой-
ника, пусть поклянется, что не в состоянии был выполнить этого, когда
получил заявление; что отнюдь не по сговору с разбойником и не с целью
отсрочить правосудие не выставил его из пределов своих владений и
округа своего ведомства; пусть поклянется в том, что он сам, по собствен-
ному почину, если сможет, обязуется представить этого разбойника для
•свершения правосудия. Кто этого не выполнит, лишится бенефиция и
должности. Точно так же и королевские вассалы должны подчиняться
этому постановлению; кто же без клятвопреступничества не сможет при-
нести вышеуказанную клятву, тот через это лишится бенефиция, если
будет иметь таковой, или должности; если же бенефиция у него не будет,
то уплатит королевский bannus».
Не ясно, касается ли это постановление жителей иммунитета, совершив-
ших разбой в пределах самого иммунитета, или же речь идет о выдаче раз-
бойника, скрывшегося на территорию иммунитета извне (ср. Сар. 39,
с. 2—803 г.). Boretius 3 придерживается первого взгляда, и это, невиди-
мому, вполне правильно. Сначала в с. 9 высказывается общее положение
относительно иммунистов, находящихся в известных отношениях с ко-
ролем (владеющих королевскими бенефициями, имеющих должность);
этой общей норме обязан подчиняться и королевский вассал, имеющий
бенефиций: «similiter et vassus noster»; еще яснее в лангобардской версии:
«similiter et vassi doininici ipsum exemplum sustineant». Вассал же без
бенефиция подчиняется, невидимому, другой общей норме, касающейся
1 С. 9: «Ut latrones de infra immunitalem illi iudicis ad tomitum placita praesentetur;
et cpii hoc non fecerit, beneficiiim et honorem perdat. Similiter et vassus noster si hoc
non ad impleverit, beneficium et honorem perdat; et qui beneficium non habuerit, bannum
sobnat». Версия лангобардская «Ut latrones de intra eniunitale illos indices et advocati
ad coinihim piacitum, quando eis animntiaveriiit, praesentetur. Et si dixerit, quod illo
latrone praesentare non potuisset, iurare debet, quod illos praesentare non potuisset,
postquan ei denuntiatuin fuerit, nec pro nulia iustitia dilatando illi latroni non eoasen-
tisset, nec pro causa dilatationis de sua potestatein vel de suo ministerio ipsum latronem
non iactasset; et hoc juret, tit per sua volnntate, si potest, ipsum latronem praesentare
debeat ad iustitias faciendum; et qui hoc non fecerit, beneficium et honorem perdat.
Similiter et vassi dominici ipsum exemplum eximle sustineant; et qui suprascripto
Sacramento sine per iurio iurare non potuerit.si beneficium habuerit aut actum, per ipsum
perdat; et si beneficium non habuerit, bannum dominicutn solvat».
* Boretius. Capita'aria, t. 1, p. 48, прим. 2.
168
И. С. Михаловская
уже всяких лиц вообще, имеющих иммунитет в своих владениях и на
своих территориях; неопределенное выражение «el qui beneficium non
habuerit» может относиться, с одной стороны, к вассалам, но с другой —
может содержать указание вообще на всяких лиц, владеющих иммуни-
тетом; все эти нормы в с. 9 находятся в непосредственной и тесной связи
между собой; поэтому, подобно тому как королевские вассалы, владею-
щие бенефициями, подчиняются общим нормам, касающимся лиц. нахо-
дящихся в известных отношениях с королем вообще (владение бенефи-
цием, должность), так и вассалы, бенефициев не имеющие, указанные
во второй половине с. 9, подчиняются, невидимому, общим нормам, ка-
сающимся лиц, владеющих иммунитетом вообще: «et qui beneficium non
habuerit, bannuin solvat». В эту категорию могут входить п вассалы,
бенефициев не имеющие. Следовательно, за нарушение королевских
постановлений всякие иммунисты вообще обязаны уплатить высокий
штраф в 60 солидов. Итак, за ослушание назначает(!й высокий штраф,
так называемый bannus, которым карается ослушание королёвских при-
казов, и таким образом поддерживается государственный порй^ок: «Ut
bannus quem per semetipsum domus imperator bannivit sexaginta solidos
solvatur. Caelere vero banni quos comites et judices faciunt secundum legem
uniuscuiusque componantur» (Cap. 35, c. 57—802 r., (?) Cap. 34, c. 18—802 r.:
«De banno domni imperatoris et regis, quod per semelipsum consuetus est
bannire... et de exercitali placito instituto: ut hi qui isla inrumperinl bannum
dominicum omiiimodis component». 1
Лишение бенефиция и должности равноценно этому наказанию; раз-
ница в наказаниях обусловлена тем, что второму роду наказаний подвер-
гаются, повпдпмому, лица, находящиеся в известных отношениях с ко-
ролем:. владеющие бенефициями, должностями. 1 2 Поэтому можно пред-
положить. что высокий штраф в 60 солидов указывает здесь на охрану
одной из норм судебной организации франкского государства, в силу ко-
торой causae maiores подлежали компетенции mallus publicus под пред-
седательством графа-, за нарушение этой нормы, так же как за наруше-
ние других норм, касающихся государственного строя, полагается высо-
кий штраф в 60 солидов; так, за нарушение норм, касающихся военной
повинности, полагается тот же высокий штраф (Сар. 50, с. 2, 3, 4, 5—
808 г.; Сар. 34, с. 18—802 г.) Повндпмому, с. 9 Сар. 20—779 г. относится
к разграничению компетенции между mallus графа и иммунитетным
судом и имеет в виду случаи тяжких преступлении, совершенных в пре-
делах иммунитета. Мо;кет быть, некоторое подтверждение, хотя и весьма
отдаленное, можно усмотреть в Сар. 24, с. 12—789: 3 * * * «de illis latronibus,
homicidiis de infra inmonitate» — «относительно разбойников и убийц
из пределов иммунитета» (подразумевается выдаваемых); эта короткая
п отрывистая фраза производит впечатление, будто здесь предписывается
выдавать разбойников и убийц, совершающих преступление в пределах
иммунитета; находится эта фраза в непосредственной связи с с. 9 указан-
ного капитулярия (№ 20). Сар. 24 представляет собой краткую инструк-
цию королевским посланцам, направляемым Карлом Великим в 789 г.
1 Ванты графа по франкскому праву равнялся 15сопид. (Сар. 39, с. 2—803 г):
на это указывает и Саксонский капитулярий 26, с. 31 — 775'91) г., который, по мнению
Brunner'a и Sohm'a, в этом пункте отражает франкское право. Ввиду особых условий
(завоевание Саксонии) король в данном случае усиливает власть графов при саи.-ае
maiores и для подавления файды.
2 Из Сар. 91, с. 7—782 86 г. (конец) и Сар. 136, с. 16—818,19 г. видно, что и в дру-
гих случаях наказ шия за ослушание королевских приказов лица, владеющие, неви-
димому, королевскими бенефициями, или имеющие какую-либо должность, подверга-
ются лишению бенефициев или должности.
2 Того же мнения придерживается Wait z. ibid., Bd. IV7 т. <тр. 455, прим. 2.
Каролингский иммунитет
Я69
в Аквитанию с целью проверить выполнение постановлений, короля
Пиппина (отца Карла Великого) и собственных постановлений Карла;
об этом говорит капитулярий в с. 1: «de illo edicto quod domnus et ge-
nitor noster Pipinus instil uit et nos in postmodum pro nostros missos cons
servare et implere iussimus vel de nostros edictos, quomodo fuerunt custo-
diti>> 1 прямо указывает на то, что эта инструкция относится к .Аквитан-
скому капитулярию Пиппина 768 г. (Сар. 18) и к капитулярию Карла
779 г.; последнее вполне подтверждается тем, что все капитулы, начиная
с с. 12, по содержанию совпадают с соответствующими капитулами
Сар. 20—779 г. Повидимому, иммунитетные должностные лица в случае
тяжких преступлений — разбоя, убийства, совершенных в пределах
иммунитета, обязаны были представлять соответствующих преступников
в mallus publicus графа. Более рельефно такое понимание выступает
в Сар. 39, с. 2—803 г.; Сар. 82, с. 5—804/13 г. (Ansegise III—26), Cap. 273,
с. 18—864 г.; Сар. 278, с. 3—873 г.; Сар. 260, с. 7—853 г., которые на-
правлены против злоупотребления иммунитетом, выражающегося в пре-
доставлении убежища преступникам (Сар. 39, с. 2). 1 2 Иммунистам или
их должностным лицам предписывается выдавать по требованию графа
из пределов иммунитета преступника, скрывшегося туда извне: «Si autem
homo furtum aut homicidium vel quodlibet crimen foris comittens infra
emunitatem fugerit, mandet comes vel episcopo vel abbati vel vicedomino
vel quicumque locum episcopi vel abbatis tenuerit, ut reddat ei reum».
За ослушание графского приказа полагается штраф в 15 солидов (bannus
графа), при втором предупреждении штраф увеличивается до 30 солидов,
и после третьего граф получает разрешение вступить в пределы иммуни-
тета и искать там преступника; па иммуниста же возлагается ответствен-
ность за преступление, совершенное злоумышленником. За вооруженное
сопротивление вступающему в пределы иммунитета графу пммунпст по по-
становлению короля присуждался к уплате 600 солидов (Сар. 27.3, с. 18)—
сумме, равной штрафу, который полагается за нарушение иммунитета
вообще. Если же после первого заявления графа иммунист объявит, что
преступник бежал пз пределов иммунитета, то для сложения ответствен-
ности ои обязан дать клятву, подтверждающую его непричастность. Здесь,
повидимому, вовсе не оспаривается подсудность злоумышленника го-
сударственному суду, это предполагается известным; здесь предусматри-
вается другой случай: трактование иммунитета как убежища для всяких
преступников. Правонарушение не является, таким образом, нарушением
норм судебной организации, а представляет собою злоупотребление пра-
вами иммунитета. Преследование за такие злоупотребления составляет
одну из задач государственных должностных лиц в порядке управления
и относится к области их принудительной власти. Поэтому здесь уста-
навливается штраф в 15 солидов, полагающийся по франкскому праву
за ослушание приказов графа. В Сар. 20, с. 9—779 г. имеется в виду на-
рушение норм судебной организации, вытекающей пз государственного
устройства франкского общества. Охранителем же государственного строя
является король; поэтому нарушение этих норм карается bannus‘oM
в 60 солидов; штраф в 15 солидов предусмотрен Сар. 39, с. 2 за правона-
рушения административного характера. Такой штраф соответствует
меньшей силе принудительной власти графа. Таким образом, различной
высотой штрафов можно подтвердить вывод о различных нормах, нару-
шение которых предусматривается Сар. 20 и Сар. 39. Интересно сравнить
1 См. объяснения Boretius'a к этому капитулярию: В о г е t i u s, Capitularia
t. 1, 65, прим. 2 и 3.
2 Ср. Ansegise, III—26,
170
fl. С. Михаловская
Cap. 82, с. 5—804 13 г.; в последнем имеется постановление, сходное
с постановлением Сар. 39, с. 2, но обращенное не к графу, а к королев-
ским» посланцам. Несмотря на то, что королевские посланцы являются
должностными лицами высшей категории, заместителями самого короля,
действующими regia potestate et auctoritate, 1 все же кара остается неиз-
менной; это указывает на то, что данное правонарушение действительно
рассматривается как злоупотребление иммунитетным правом путем пре-
доставления убежища, — злоупотребление, относящееся к сфере воздей-
ствия графа, но отнюдь не короля непосредственно. В Сар. 273, с. 18—
864 г. буквально повторяется то же постановление по отношению к фаль-
шивомонетчику, спасающемуся в иммунитет. В Сар. 260, с. 7—853 г.
речь идет о беглом разбойнике, поставленном королевскими посланцами
вне закона — latronus forbanitus; за укрывательство такого преступника
полагается более строгая кара, и этим, быть может, объясняется повы-
шение обычного штрафа в 15 солидов до 60 солидов за правонарушение,
аналогичное указанному в Сар. 39, с. 2; Сар. 82, с. 5 и Сар. 273, с. 18.
В Сар. 260, с. 7 говорится не прямо об иммунитете, но о вилле (вла-
дение), куда забегает разбойник: «et si in alicuius villam fugerit et ipsa
villa cum contenderit...», дальше — о фогте, должностном лице этого
владения: «advocato denuntietur ut ipsum latronem reddat». Сопоставляя
это место co способом выражения Cap. 273, с. 18: «... in fiscum nostrum
vel in quamcumque immunitalem aut alicuius potentis potestatem vel
proprietatem confugerit...» (фальшивомонетчик), можно признать, что
и данная villa относится к категории «potestas vel proprietas alicuius
potentis», которая в последующем изложении с. 18 охватывается общим
термином immunitas. Итак, позволительно сделать вывод о том, что
в Сар. 20, с. 9—779 г. и в Сар. 23, с. 12—879 г. действительно имеется
в виду разграничение компетенции между mallus publicus и иммунитет-
ным судом. Некоторое положительное указание на подобное разграни-
чение компетенции можно усмотреть в Сар. 132, с. 2, 3—815 г. Испанцам,1 2
отдавшимся в подданство Людовику Благочестивому и занявшим Септи-
манию и пустынную часть Испании (на севере Испании — по соседству
с Септиманией) Людовик дарует судебную автономию как по отношению
к ним самим, так и к людям, сидящим на их земле, с. 2: «Ipsi vero pro
maioribus causis, sicut sunt homicidia, raptus, incendia, depraedationes,
membrorum amputationes, furta, latrocinia, alienarum тегит invasiones,
et undecunque a vicino suo aut criminaliter aut civiliter fuerit accusatus
ed ad piacitum venire iussus, ad comitis sui mallum omnimodis venire non
recusent. Ceteras Vero minores causas more suo, sicut hactenus fecisse no-
scuntur, inter se mutuo definire non prohibeantur...»; c. 3: «... Et si quispiam
eorum in partem quam ille ad habitandum sibi occupaverat alios homines
•undecunque venientes adtraxerit et secum in portione sua, quam adpri-
sionem vocant, habitare fecerit, utatur illorum servitio absque alicuius
contradictione vel impedimento, et liceat illi eos distringere ad iustitias
faciendas quales ipsi inter se definire possunt. Cetera vero iudicia, id est
criminales actiones, ad examen comitis reserventur. Это не настоящий
иммунитет, а лишь судебная автономия, но все же судебные права ею
предоставляемые, можно трактовать с точки зрения иммунитета: неви-
димому, судебная автономия представляет тот обычный уровень судеб-
ных прав, которые в данную эпоху принято было закреплять за частными
1 Ср. Сар. 152—825 г. (конец). — Государственные должностные лица разных
категорий обладают но франкскому праву различной силой принудительной власти,
которая проявляется в различной высоте штрафов за ослушание их приказов.
2 Испанцы бежали из пределов Испании от преследования сарацин (Сар. 132—815 г.
предисловие и с. 1)
Каролингский иммунитет 171
лицами путем иммунитетных привилегий, за исключением суда в отно-
шении третьих лиц, который исключается, очевидно, по определенным
причинам. 1 Сходство с пожалованием судебных прав иммунитетными
привилегиями обнаруживается в том, что и данное пожалование испанцам
совершается, повидимому, в точном соответствии с франкским судебным
устройством; 1 2 Людовик Благочестивый старается приспособить эту
судебную автономию к судебному устройству Франкского государства,
подчеркивая связь судебных собраний испанцев с судебными собраниями
графа: «cetera vero indicia, id est criminales actiones, ad examen comitis
reserventur» — особенно ясно подчеркивается судебное подданство ис-,
панцев в с. 2: «ad comitis sui mallum omnimodis venire non recusent».
Таким образом, в автономном суде испанцев обнаруживаются общие
черты иммунитетного суда: несомненно суд испанцев имеет родственную
с иммунитетным судом природу, 3 можно поэтому допустить, что пожа-
лование судебных прав испанцам представляет собой пожалование
некоторых иммунитетных прав одного специального и определенного рода
применительно к конкретному случаю. Поэтому положительное опреде-
ление компетенции автономного суда испанцев может также вскрыть
и указать сущность компетенции иммунитетных судов вообще. Causae
maiores, к которым в точном соответствии с франкским правом относятся
и споры о земельных владениях (alienarum rerum invasiones), опреде-
ленно относятся к компетенции mallus publicus графа, только causae
minores составляют предмет автономной юрисдикции: «ceteras vero
minores causas more suo, sicut hactenus fecisse noscuntur, inter se mutuo
definire non prohibeantur»; то же и по отношению к людям, сидящим на
их землях: «et liceat illi eos distringere ad iustitias faciendas quales ipsi
inter se definire possunt. Cetera vero iudicia, id est criminales actiones,
ad examen comitis reserventur». Разграничение компетенции произво-
дится ясно, определенно и энергично, и подчеркивается значение mallus
publicus; утверждается исключительная компетенция последнего во всяких
спорах с третьими лицами вообще; «et undecunque a vicino suo aut cri-
minaliter aut civiliter fuerit accusatus et ad placitum venire jussus, ad
1 Интересно сравнить также судебную автономию, которую даровал Людовик
Благочестивый своим лесничим в Вогезах, в 832 г. 27 октября (см. Formulae Irnperiale
№ 43 в Monumenta Germaniae Historica). Людовик Благочестивый жалует своим лесни-
чим право избирать ежегодно трех лиц, которым вменяется в обязанность отправление
суда как в отношении свободных forestarii, так и в отношении несвободных элементов —
servi forestarii tarn ecclesiastic! quam fiscalini — за исключением суда за тяжкие
правонарушения — exceptocriminalibus causis — и по спорам с посторонними лицами;
графам, как и всяким другим судебным властям, запрещается применять в отношении
лесничих свою судебную власть — de quibuslibet rebus distringere. Аналогичное
запрещение обращается к сеньерам, под частной властью которых находятся указан-
ные лица несвободных состояний:
«...Et, in anno tres ministros constituant; nisi illi comites aul alii illis quiddam
quaesiverint, aut in testimonium dicendum product! luerint, super hoc nullus comes
aut iudiciaria potestas eos de quibuslibet rebus distringere praesuniat, excepto crimina-
libus causis»... «[et nullus] quilibet de parte seniorum illoruni eos pro qualibet re distringat
aut iniustam inquietudinein facial (последнее относится к несвободным лицам); sen
quidquid tarn liberi forestarii quam servi, ecclesiastics aul fiscalini, praesuniptionis
ant inobedientiae errore aut cuilibet nocuerint, magistri forestatoriinn illorum iustitiam
faciat».
2 ,)то обнаруживается и в судебной автономии королевских лесничих в Вогезах;
связь с государственными судами графов предполагается как нечто само собой разу-
меющееся; «Nisi illi corniles aut alii illis quiddarn quaesiverint, aut in testimonium
dicenduin product! fuerint super hoc nullus comes aut iudiciaria potestas eos de quibus-
libet rebus distringere praesumat, excepto criminalibus causis...»
8 Возможно, что в судебном отношен и и владения испанцев пред-
ставляли собой такие же самостоятельные potestas, о которых говорилось выше по
поводу иммунитетов вообще.
172
II. С. Михаловская
comitis sui mallum omnimodis venire non recusent>> — постановление,
точно определяющее область применения автономного суда.
В • подтверждение судебных привилегий испанцев Карлом Лысым
в 844 г. (Сар. 256, с. 3) Зелигер отмечает чрезвычайно интересную эволю-
цию: causae maiores, относящиеся к компетенции mallus publicus, со-
кращены до трех случаев тяжких правонарушений — homicidium, incen-
dium, raptus, — а споры с третьими лицами уже входят в объем прав
судебной автономии. Таким образом, в этом подтверждении привилегий
испанцев отражается уже дальнейшее постепенное усиление иммуни-
тета в направлении приобретения иммунистами прав высшей юстиции.
Это усиление иммунитетных’ прав получает полное развитие в после-
дующую эпоху и особенно в эпоху Оттонов.* 1 Seeliger, исходя из общей
своей теории, категорически отрицает подобную эволюцию иммунитетных
прав — приобретение иммунистами прав высшей юстиции, хотя при
толковании данного капитулярия Карца Лысого Seeliger сам невольно
поддается непосредственному впечатлению, правильно толкуя его именно
в смысле постепенного усиления иммунитетных прав.
В точном соответствии с принципами разграничения компетенции
между государственным и иммунитетным судом, обнаружившимися из
анализа разобранных выше капитуляриев, проводится разграничение
компетенции между государственным и иммунитетным судом и в грамоте
Лотаря I монастырю Novalese 845 г. 2 В этой грамоте вместе с другими
правами Лотарь подтверждает и иммунитет своих предшественников —
Карла Великого и Людовика Благочестивого. Из компетенции имму-
нитетного суда исключаются тяжкие правонарушения — «exceptis illis
ctilpis criminalibus», суд по которым должен производиться в графском
суде в Турине — «ante comitem in civitate Taurinis», согласно постано-
влению предшественников: «...Sicuti in Praeceptis Praedecessorum con-
tinetur». .
Компетенции же иммунитетного суда подлежат все прочие дела:
«..reliquae vero causae in ipsis locis per Ministros et Ordines ipsius Monas-
terii deliberatae et definitae fiant...»
Такие же принципы разграничения компетенции между государствен-
ным и иммунитетным судом, как указано выше, лежали по видимому,
в основе распределения компетенции и в Меровингскую эпоху; на это
указывает эдикт 614 г., с. 15, 3 считающий, повпдимому, causae crimi-
nates подлежащими как ведению государственного суда, так и воздей-
ствию государственных должностных лиц — agentes publici, насколько
об этом вообще можно судить прп фрагментарности с. 15. С данными
этого с. 15 важно сопоставить и постановления с. 4 того же эдикта, ка-
сающиеся церковных судов. Несмотря на уступки, сделанные в пользу
церковных судов, criminate negucia «исключаются из компетенции
последних как сам собой разумеющийся, не вызывающий сомнения,
факт, на что и указывает категорически краткая формулировка данного
постановления: «praeter criminate negucia».
Таким образом, и грамотой 845 года подтверждается, что принципы
распределения компетенции между государственным и иммунитетным
судом, отличаясь неизменным характером, вытекали, невидимому, из
основ франкской судебной организации.
Указанными принципами освещается, быть может, и постановление
1 Исследование дальнейшей эволюции иммунитетных прав не входит в задачу
данной работы.
1 Muratori, Ant. 5, 973. .
w« Rietscfel. Landleihen, Hofrecht und Immunitat, статья
«Mitteuungen des Instituts fiir osterreicliische Geschichtsforschung», Bd. 27.
Каролингский иммунитет
173
в грамоте Людовика Благочестивого Парижской церкви 819 г., 1 которое
предписывает жителям подвластного Парижской церкви острова, осво-
божденным от судебной власти государственных должностных лиц
и подлежащим юрисдикции церкви, являться тем не менее в «mallus
legitimus графа или же в королевский суд: «...Sine aliqua iudiciaria pote-
state inibi, vel banno, nisi in mallo legitimo vel regali placito, sicut lex
Ecclesiarum praecipit». И далее, при подтверждении воспрещения госу-
дарственным судебным властям, снова повторяется: «...nisi, ut supra
diximus in mallo legitimo comitis et ibi una cum Advocato Parisiacae
Ecclesiae venire non differant et rectam rationem ac legalem justitiam
adimplere cogantur...» Очевидно, это постановление имеет в виду causae
maiores, которые подлежали компетенции mallus legitimus графа. Сле-
дует остановить внимание на этой грамоте, так как она представляет
интерес еще и в другом отношении: быть может, ее индивидуальные
особенности помогут выяснить причину появления в грамоте постано-
влений о компетенции иммунитетного суда, обычно в иммунитетных гра-
мотах отсутствующих (за исключением грамоты Лотаря монастырю
Novalese). Не заключает ли в себе столь настойчивое и категорическое
подчеркивание (приказ повторяется два раза) компетенции государст-
венного суда — mallus legitimus (очевидно, в известных, законом уста-
новленных случаях), указание на наличие особых обстоятельств, сде-
лавших необходимым издание подобного рода постановления вообще?.
Действительно, можно предположить, что основанием послужило не
совсем обычное еще в данную эпоху явление, а именно: распространение
иммунитета Парижской церкви на острове, ей подвластном, на свободных,
совершенно независимых людей, живущих в пределах острова, а также
на поселенцев, сидящих там на землях других владельцев. 1 2.
Возможно, что такая особенность данного иммунитетного пожало-
вания и вызвала необходимость такого категорического приказа, заклю-
чающего в себе определенные ограничения компетенции иммунитетного
суда, что соответствовало основному принципу франкского права. Таким
образом, должны были иметь место особые обстоятельства, чтобы выз-
вать к жизни постановление, обычно в иммунитетных грамотах не вы-
ражаемое, но Очевидно подразумеваемое.
VII
Все указанное по поводу разграничения компетенции касается сво-
бодных жителей иммунитета, над несвободными же иммунист и в области
суда обладал всей полнотой власти, вытекавшей из чисто владельческих
прав.3
Белов4, полемизируя с Зелигером, указывает на принципиальную
несостоятельность общего* положения Зелигера (Grundherrschaft, 93),
будто компетенция иммунитетного суда в отношении несвободных лиц
была иеограничена, свободные же были подсудны иммунитетному суду
лишь по более легких! правонарушениям. Белов подчеркивает, что
1 В о и q u е t, 6, 524.
’Miilbactier, Reg. 2, S. /04: D о p s c h. Op. cit., S. 121—122.
’Brunner. Op. cit., Bd. II, § 93. Die Grundlierrlichkeit, § 94. Die linmunitat:
W a i t z. Op. cit., Bd. IV; S e e 1 i g e r. Die soziale und politiscbe Bedeutung der
Grundherrscliaft im friiheren Mittelalter. Leipzig, 1903; D о p s c h. Die Wirtschafts-
entwicklung der Karolingerzeit, § 9. Aufl., Weimar, 1913.
4 Georg Below. Der Ursprung der Landeshoheit. В сб. «Territoriuin und Stadt»
2 Aufl., 1923.
174
Н. С. Михаловская
иммунитетный суд, как таковой, занимал по отношению к несвободным
элементам такое же положение, как и государственный суд: «Das Immu-
nitatsgericht als solches hat zu den Unfreien keine andere Stellung, als
das allgemeine staatliche Gericht». Иными словами Белов считает, что
иммунитетный суд, как и государственный, не имел никакого касате-
льства к вопросам компетенции господина по отношению к своим рабам.
Однако на это следует возразить, что, хотя иммунитетный суд и был
тождествен с государственным судом, тем не менее он включил в себя
и элементы власти над рабами и иными лицами полусвободных состояний.
В результате сочетания таких элементов власти с юрисдикционной,
даваемой иммунитетным судом над свободными, могло происходить
важное видоизменение 1 в положении несвободных, — именно, откры-
вался путь к настоящей юрисдикции вместо прежней расправы.
В этом и заключалось важное значение иммунитета в отношении
несвободных и полусвободных элементов. 2 С этой точки зрения позво-
лительно, быть может, все же говорить о компетенции иммунитетного
суда и в отношении несвободных элементов.
Пестрота и разнообразие компетенции иммунитетного суда обнару-
живаются и из данных некоторых капитуляриев. Итальянский капиту-
лярий № 93 с. 5, имеющий по всей вероятности, близкое отношение
к иммунитету, указывает на то, что суд епископа различается, неви-
димому, в зависимости от сословного и правового положения лиц, сидя-
щих на церковных землях (рабы, альдии, либелларии): «...episcopus
primo compellatur, et ipse per advocatum suum secundum quod lex est,
iuxta conditionem singularum personarum iustitiam faciant». Та же пе-
строта и то же различие обнаруживаются в иммунитетных судах коро-
левских владений. Cap. de villis, с. 4 ясно указывает на пестроту юрис-
дикции — ad reliquos autem homines iustitiam eorum, qualem habuerint,
reddere studeant, sicut lex est — резко различая свободных — franci
(«Franci autem qui in fiscis aut villis nostris commanent») и несвободных—
familia, в отношении которых осуществляется полнота судебной власти
(latrocinium, incendium, homicidium); 3 из состава правонарушений
выделяются здесь лишь incendium и homicidium, в отношении которых
наказание несколько видоизменяется. Возможно, что в Cap. Missorum
Wormatiense (Cap 192, с. 9—829 г. II, р. 16) полнота власти в отношении
несвободного населения королевских владений также отражается в том,
что тяжкие правонарушения, в частности homicidium, подлежат ведению
должностных лиц королевских владений. Сар. 192 с. 9: «De homicidiis
vel aliis iniustitiis, quae a fiscalinis nostris fiunt, quia inpune se ea com-
mittere posse existimant, nos actoribus nostris praecipiendum esse decer-
nimus, ne ultra inpune fiant, ita ut ubicunque facta fuerint, solvere cum
discipline praecipiemus».
В отношении же свободных людей — franci — в том же с. 4 (Сар.
de villis) говорится в более общем и сжатом Виде: «Franci autem qui in
fiscis aut villis nostris commanent, quicquid commiserint, secundum legem
eorum emendate studeant».
Содержание всего этого с. 4 формулировано вообще очень сжато
и неясно; недостаточно разграничено и подчеркнуто, что компетенция
должностных лиц королевских владений по указанным causae maiores
касается только рабов, а не свободного населения, а между тем вряд
ли можно сомневаться в том, что свободные жители королевских владе-
1 Об этих важных отношениях см. Edmund Stengeel. Grundherrschaft und
Immunitat. «Savigny Zeitschrift», 25, S. 290—291.
’ См. ниже.
’Seeliger. Op. cit., S. 60—61; Dopsch. Op. cit., Bd. II. S. 128—131.
Каролингский иммунитет
175
ний подлежали компетенции mallus publicus в случаях тяжких право-
нарушений: в основе королевского иммунитета и иммунитета частных
лиц лежали одни и те же принципы (об этом речь впереди). Пожалуй,
намек на указанное соображение можно усмотреть в постановлениях,
содержащихся в грамоте Лотаря I монастырю Novalese 845 года. В этой
грамоте Лотарь I излагает, с целью подтверждения, пожалования своих
предшественников — Карла Великого и Людовика Благочестивого
(в силу auctoritates...Caroli Avi nostri, seu et Domini Genitoris nostri
Ludovici Augusti...»); именно, пожалование долины Bardonneche —
Vallem Bardoniscam и тяготеющих к ней владений; эти пожалования
были сделаны из королевских владений («...Sicut in publicum, vel ad
Palatium priscis temporibus visum est pertinuisse.») co всеми правами,
вытекавшими, повидимому, из иммунитета королевских владений, эа
исключением права суда по тяжким правонарушениям: «...pro crimi-
nalibus culpis, de quibis sacerdotibus et Monachis non est licitum judi-
care ante Comitem illius loci et iustitias reddant, et ab aliis se cpcipiant».
Исключается, между прочим, и военная повинность... «et itinera
exercitalia cum comite illius loci, quando necessitas exegerit, peragerent»
(Cm. Muhlbacher, Dipl. 2, 1122).
Права эти были, очевидно, подведены под иммунитет и подтверждены
этим последним, так как в пункте подтверждения пх Лотарем говорится:
«...пес homines commanentes in praefatis Vallibus, quae a Decessoribus
nostris eidem Monasterio per Praecepta delegatae sunt, et sub emunitate
confirmatae...» Те же особенности компетенции иммунитетного суда
обнаруживаются и из Capitularia de villis, с. 52: 1 Volumus, ut de fis-
calis vel servis nostris sive de ingenuis qui per fiscos aut villas nostras
commanent diversis hominibus plenam et integram, qualem habuerint,
reddere faciant iusticiam. «Относительно фискалинов или сервов наших
или же относительно свободных людей, живущих в наших виллах или
фисках, мы желаем, чтобы [этим] различным лицам вполне и тщательно
оказывалось правосудие, полагающееся каждому».
Возникает вопрос, какова была компетенция государственного суда
по тяжким правонарушениям, совершенным жителями иммунитетных
владений за пределами таковых. В литературе указывается, что в случае
тяжких правонарушений, совершенных за пределами иммунитета, обе
категории населения, свободная и несвободная, подлежали безусловно
компетенции mallus publicus; должностные лица иммунитетов — фогты
несли при этом посреднические функции. Действительно, в отношении
рабов это можно вывести уже из категорических требований государ-
ственной власти судить рабов, совершивших тяжкие преступления за
пределами собственного «potestas» господина, в государственных судах.
С особенной ясностью это обнаруживается из постановления Сар. 82,
с. 9—804—13. 1 2
1 Se е 1 iger. Op. cit., S. 177, прим.
2 Это положение вполне выяснилось в литературе. Seeliger указывает даже на то,
что за известные государственные преступления, совершенные хотя и в пределах
владений господина, государство начинает требовать наказаний и даже выдачи раба.
Сар. 28, с. 5—794 г.; Сар. 63, с. 7—809 г.; Сар. 136, с. 18—818 19 г.; Сар. 271—866 г.
имеют в виду всякие случаи преступлений как в пределах, так и за пределами вла-
дельческих территорий.
Попутно следует подчеркнуть то важное обстоятельство, что в силу указанных
выше постановлений о рабах последние не только подчиняются общей судебной орга-
низации государства, но в отношении их применяется тот принцип территориальности
судебных повинностей, который вообще лежал в основе Франкского государства
со времени основания территориального государства.
176
Н. С. Михаловская
Сар. 82, с. 9: «...ut si servi invicem inter se furtum fecerint et in una
fuerint potestate, domini eorum habeant licentiam faciendi iusticiam...»
«... S? vero de foris accusator adversus eum surrexerit quae ad latrocinium
pertinent, habeant missi nostri de hoc licentiam faciendi iusticiam».
Если такие требования предъявляются государством даже относи-
тельно рабов, то тем более такое положение должно было иметь приме-
нение п к свободным людям. В отношении последних можно, пожалуй,
в одном капитулярии усмотреть косвенное подтверждение. Из приве-
денных выше капитуляриев — Сар. 39, с. 2; Сар. 82, с. 5; Сар. 273,
с. 18; Сар. 260, с. 7: Сар. 278, с. 3 — обнаруживается, что государство
запрещает злоупотреблять иммунитетом путем предоставления убежища
преступникам, спасающимся в иммунитет по совершении преступлений
вне иммунитетной территории. Из Сар. 278, с. 3 можно вывести заклю-
чение, что и некоторым категориям иммунитетных жителей — колонам
и рабам, спасающимся, невидимому, в свой иммунитет после совершен-
ных вне его преступлений, иммунитет .тоже не должен давать убежища,
и должностные лица иммунитета подчиняются в таких случаях тем же
нормам о выдаче преступников. В начале капитулярия на графа возла-
гается обязанность изобличать и судить людей, имеющих дурную ре-
путацию и подозреваемых в тяжких правонарушениях, (furtum, latro-
cinium, rapacitas, assaetura infidelitas); капитулярий предполагает при
этом в виде всем известного положения, что подобные преступления
подлежат компетенции mallus publicus графа: cum ad mallum comitis
venerint...». «... Et si post secundum comitis admonitionem ad mallum
venire noluerint...» и т. д. в том же роде. Затем устанавливается проце-
дура суда и изобличения, а в случае бегства преступника и невозмож-
ности привода в суд предписывается поставить преступника вне закона —
forbannire. Те же постановления относятся и к рабам. Далее, пред-
усматривается случай бегства в иммунитет: «Si autem fiscalinus noster
ita infamis in fiscum nostrum confugerit vel colonus de immunitate in
immunitatem confugerit, mandet comes iudici nostro vel advocato cuius-
cumque casae Dei, ut talem infamem in mallo suo praesentet». Под «co-
lonus de immunitate» — можно понимать колона, принадлежащего к им-
мунитету, подобно тому как «fiscalinus» обозначает человека, принад-
лежащего к фискальным поместьям. Неясно, имеется лп здесь в виду
бегство в свой собственный фиск или иммунитет пли в какой-либо фпск
или иммунитет вообще; можно в виду общей формы выражения предпо-
ложить оба случая. Конец капитулярия указывает скорей на первый
случай: графу предписывается требовать от господина выдачи раба,
имеющего дурную репутацию и подозреваемого в упомянутых престу-
плениях: «et si servus alicuius ita clamosus est, comes dominum servi com-
moneat, ut eum in mallo praesentet».
Невидимому, раб подозревается в указанных правонарушениях
(clamosus), совершенных где-нибудь в графстве, но граф требует выдачи
у господина; возможно, что раб в данное время уже находится в пределах
potestas своего господина; быть может, вернулся туда, скрылся там;
эта часть капитулярия производит именно такое впечатление: раб вы-
дается из пределов potestas за преступление, совершенное где-нибудь
в графстве вообще. Такой смысл как будто сходен со смыслом приве-
денного места о колоне из иммунитета — colonus de immunitate. Во
всяком случае, такое толкование не исключено, принимая во внимание
крайне общую форму выражения.
К а ролимгски й иммун итет
477
VIII
Быть может, позволительно сделать вывод, что и в отношении оби-
тателей иммунитета в известных случаях тоже не допускалось трак-
товать иммунитет в качестве убежища. Тем более такая практика должна
была применяться к свободному населению иммунитета: ведь подобного
рода постановления относительно несвободных, исходившие из государ-
ственных интересов, имели, вероятно, в виду, хотя бы в некоторых отно-
шениях, распространить на несвободные элементы нормы, установленные
для свободных. В постановлении рассматриваемого капитула можно
пожалуй, усмотреть косвенное подтверждение принципов, применя-
вшихся к свободному населению иммунитета.
Итак, распределение компетенции между mallus publicus графа
и иммунитетным судом, выявляющееся из Сар. 20, с. 9—799 г.; Сар. 23,
с. 12—789 г.; Сар. 132. с. 2, 3—815 г., эдикта 614 г., с. 15 (ср. с. 4) и под-
тверждающееся грамотою Лотаря I монастырю Novalese 845 г. (ср. гра-
моту Людовика Благочестивого Парижской церкви 819 г.), а также гра-
мотою Людовика Благочестивого, пожаловавшего судебную автономию
королевским лесничим в Вогезах в 822 г. 27 октября, обнаруживает
полное тождество с распределением компетенции между mallus publicus
графа и другими placita, т. е. между так называемыми «echte u. gebotene
Gerichte». Тождество обнаруживается даже из перечисления отдельных
правонарушений и включения их в категорию causae maiores, а также
из самой терминологии. В Сар. 132, с. 2,3 и Сар. 256, с. 3 упоминаются
causae maiores, criminales actiones и causae minores. В грамоте монастырю
Novalese 845 г. из подсудности иммунитетному суду исключаются culpae
criminates; в эдикте 614 г. с. 15 упоминаются causae criminales (ср. с. 4);
в Сар. 102, с. 14, регулирующем распределение компетенции между судом
графа и судом сотника, упоминаются criminalis actio, leviores causae:
«ut ante vicarios nulla criminalis actio diffiniatur, nisi tantum leviores
causae quae jaeile possunt diiudicari...» (подчеркнуто нами — H. M.);
в Сар 132, с. 3 тот же смысл: «... et liceat illi eos distringere ad iusti-
tias faciendas quales ipsi inter se definire possunt. Cetera vero iudicia, id
est criminates actiones, ad examen comitis reserventur» (подчеркнуто
нами — H. M.). Совпадает и перечисление отдельных правонарушений:
в Сар. 132, с. 2; Сар. 23, с. 12; Сар. 20, с. 9; Сар. 256, с. 3: homicidium,
raptus, incendium, depraedationes, membrorum amputationes, furtum,
latrocinium, alienarum rerum invasiones; в Cap. 278, c. 3: в отношении
суда графа testeia (furtum) latrocinium, rapacitos (depraedationes —
грабеж), assaltura (нападение: raptus или homicidium?).
Такому тождеству вполне соответствует сходство и в терминологии.
А что процессы о свободе в соответствии с указанным принципом
распределения компетенции действительно должны были вестись в суде
графа, подтверждается, между прочим, и судебной грамотою 880 г.,
приводимой Miihlbacher’oM (Reg. 1122) в связи с грамотою Лотаря мона-
стырю Novalese 845 г. Согласно этой грамоте спор о свободе жителя
долины Bardonneche, «...quod de sua persona servus monasterii esse de-
buisset», разрешается в графском суде в Турине.
Процессы же о земельной собственности в среде жителей иммунитета
не могли иметь места, поскольку последние являлись поселенцами на
чужой земле (Hintersassen). Итак, действительно можно вывести, что
иммунитетный суд занял положение «gebotenes Gericht>>. Этот вывод,
быть может, подкрепляется еще и с другой стороны. Должностные лица
иммунитета, отправляющие государственные функции, в некоторых
капитуляриях прямо обозначается термином сотника — centenarius;
12 Средние века, вьш. 2
178
И. С. Михаловская
очень трудно распознать, имеется ли в виду особая категория иммуни-
тетных должностных лиц или же так обозначаются иммунитетные долж-
ностные лица вообще, отправляющие государственные функции. По-
следнее можно предположить, пожалуй, на основании Сар. 33, с. 13—802 г.* 1
«Пусть епископы, аббаты и аббатиссы имеют фогтов, заместителей
сотников, сведущих в законе, любящих правосудие, , миролюбивых
и кротких, чтобы с их помощью святая церковь божия возвеличивалась,
в преуспеянии и в воздаяниях, ибо мы отнюдь не желаем иметь в мона-
стырях уполномоченных или фогтов, вредных и жадных, из-за которых
мы могли бы претерпеть урон и навлечь на себя хулу. Но они должны
обладать такими качествами, какие предписывают канонические уста-
новления и монастырские правила: они должны быть покорными воле
божией, всегда готовыми всем оказать правосудие, должны соблюдать-
закон без злого умысла, должны всегда постановлять справедливые при-
говоры. Уполномоченные же должны обладать такими качествами,
какие предписывает монастырский устав. И пусть вообще следят за тем,
чтобы они не уклонялись от канонических и монастырских норм, но
чтобы во всем проявляли смирение. Если же они осмелятся поступать
иначе, они подвергнутся каноническому взысканию, а если они не
исправятся, пусть будут устранены от полномочий, и пусть на их место
призываются достойные». Сначала рядом с фогтами и заместителями
упоминаются сотники и определяются качества этих лиц, Необходимые
для отправления правосудия: «legem scientes et iustitam diligentes
pacificosque et mansuetus»; в дальнейшем изложении сотники уже не
упоминаются, они подмениваются фогтами и уполномоченными (ргае-
positus, advocatus) должностными лицами, действительно отправляю-
щими государственные функции. К ним именно и относятся в дальнейшем
настойчивое повторение и усиленное подчеркивание обязательности
обладания упомянутыми качествами: «quia nullatenus neque ргаеро-
sitos neque advocates damnosus et cupidus in monasteria habere volumus
...sed tales sint...»
Таким образом, упоминание сотника не производит впечатления,
будто речь идет об особом должностном лице; скорее за этим упомина-
нием кроется характеристика функций обычных должностных лиц
иммунитета вообще — vicedominus, praepositus, advocatus; опущение
vicedominus в дальнейшем изложении — простой пропуск, так как
известно, что это действительно было особое должностное лицо, отпра-
влявшее также п судебные функции; прямое же упоминание сотника
встречается еще один только раз и вызывает те же сомнения. Это отрывок
капитулярия неизвестного происхождения (Сар. 104, с. 5): 2 «Пусть
1 «Ut episcopi, abbates adque abbatissae advocates adque vicedomini centenariosque
legem scientes et iustitiam diligentes pacificosque et mansuetus habeant, qualiter per
illosque sanctae Dei ecclesiae magis profectum vel merces adcrescat; quia nullatenus
neque praepositos neque advocates damnosus et cupidus in monasteria habere volumus,
a quibus magis nos blasphemia vel detrimenta oriantur. Sed tales sint, quale eos canonica
vel regularis institutio fieri iubet, voluntati Dei suhditos et ad omnes iustitia perficiendi
semper paratos, legem pieniter observantes absque fraude maligno, iustum semper
iudicium in omnibus exercentes, praepositos vero tales, quales sancta regula fieri docel.
Et hoc omnino observent, ut nullatenus a quibus magis nobis a canonica vel regular!
norma discendant, sed humilitatem in omnibus habeant. Si autem aliter praesumserint,
regulare discipline sentiant et si se emendare noluerit, a praepositum removeantur et
qui digni sunt in loca eorum subrogentur».
1 «Scire debent fnissi dominici, qualiter episcopus atque comes inter se habent con-
versationem et quomodo sunt consentientes legem atque iustitiam vel pacem; et quomodo
abbates vel abbatissae subiecti sunt episcopis, in quorum parrocnia commanent; et
quomodo habent fideles atque diligentes legem vel iustitiam vicedominos, advocates,
centenaries atque praecones, ut omnes homines qui per ministeria eorum commanere
identur et qualem pacem habent inter se».
Каролингский иммунитет
179
королевские посланцы произведут расследование относительно того,
как живут между собою епископ и граф и какова их солидарность в со-
блюдении законов, правосудия, в охранении мира; пусть расследуют
относительно подчинения аббатов и аббатисс епископам, в округе которых
те живут, пусть расследуют, имеют ли они заместителей, фогтов, сотников,
судебных служителей, верных, любящих закон и правосудие, пусть
расследуют, пользуется ли население спокойствием в пределах подве-
домственных округов, и каково оно». Однако, по мнению Boretius'a, от-
рывок этот может находиться в связи с с. 13 и другими соответствующими
капитулами Сар. 33. Кроме этих двух мест, находящихся, очевидно,
в связи между собой, о сотнике в пределах иммунитета нигде больше не
упоминается. Во всех остальных случаях иммунитетные должностные
лица, особенно фогты, сопоставляются с государственными сотниками,
Сар. 73, с. 2—811 г.: «Quod pauperes se reclamant expoliatos esse de eorum
proprietate; et hoc aequaliter clamant super episcopos et abbates et eorum
advocatos et super comites et eorum centenaries» — епископы, аббаты
и их фогты сопоставляются с графами и их сотниками — «eorum advo-
cates», «eorum centenaries». Тоже в Cap. 141, с. 1—819 г.: aut vicarius
aut advocatus; в Cap 50, c. 3—808 1 в начале говорится: «iussione comitis
vel vicarii aut centenarii»; в конце еще раз повторяется: «comes sive vi-
carius» и прибавляется: «sive advocatus episcopi atque abbatis»; злоупо-
требления позволяют себе граф и его сотники или же фогт епископа или
аббата, точно соответствующий здесь сотнику. Такое сопоставление
может указывать на известное сходство в деятельности иммунитетных
должностных лиц, особенно фогтов и государственных сотников. Пред-
положение о таком сходстве подкрепляется, быть может, Сар. 141, с.
19—819 г. Этот капитулярий (с. 19), запрещающий епископам, аббатам,
графам и аббатиссам назначать государственное должностное лицо —
сотника своим фогтом, указывает в то же время на то, что должность
сотника и должность фогта могли совмещаться в одном лице; правда,
здесь запрещается такое совмещение, однако самая возможность подоб-
ного совмещения, потребовавшая запрещений, заставляет предположить,
что публично-правовая сторона деятельности фогта похожа на
публично-правовые функции сотника, т. е. содержание и объем пу-
блично-правовой стороны власти фогта похожи на содержание и объем
власти государственного сотника. Итак, кроме разобранных двух мест,
допускающих к тому же другое толкование, в капитуляриях нигде
больше не встречается упоминание об особой категории иммунитетных
должностных лиц — о сотниках; 2 с другой стороны, капитулярии
в целом ряде случаев указывают на известное сходство в деятельности
иммунитетных должностных лиц и государственных сотников. Приве-
денные соображения позволяют предположить, что в указанных двух
капитуляриях упоминанием сотника в пределах иммунитета характери-
зуются, быть может, лишь государственные функции фогта и других
иммунитетных должностных лиц. Такое предположение становится еще
более вероятным, если принять во внимание неэластичность языка капи-
туляриев, недостаточную точность и ясность в выражениях, беспомощ-
ность в определениях отвлеченных понятий; возможно, что и в данном
случае конкретным образом сотника подменяется более отвлеченная
характеристика функций иммунитетных должностных лиц и иммуни-
тетного суда вообще (concretum pro abstracto). Итак, невидимому, су-
* На это место указывает Brunner.
* Ни в грамотах, ни в формулах, относящихся к иммунитету, также не встреча-
ется упоминания о такой особой категории иммунитетных должностных лиц, т. е.
о сотниках иммунитета специально.
12*
180
Н. С. Михаювская
дебная деятельность иммунитетного суда характеризуется аналогично
с судебной деятельностью суда сотника; следовательно, и с этой стороны
подкрепляется тот вывод, что иммунитетные суды заняли положение
так называемого gebotenes Gericht.
Перейдем к вопросу о превращении иммунитетного суда в обязатель-
ную инстанцию для третьих лиц.
В тесной связи с ростом и эволюцией иммунитетного суда находится
весьма важное явление: иммунитетный суд в Каролингский период
превратился окончательно в обязательную судебную инстанцию и для
третьих лиц по их спорам с жителями иммунитета; Каролинги санк-
ционировали совершившуюся эволюцию. Seeliger1 считает это пре-
вращение самой существенной и основной стороной в эволюции иммуни-
тетного суда в Каролингский период и приурочивает таковое к опреде-
ленному времени — к началу IX века. Бруннер* 2 также признает
существенное значение развития иммунитетного суда в таком направ-
лении, но относит проявление его уже к VH1 веку. Dopsch оспаривает
подобную эволюцию, развивая мысль, что иммунитетная привилегия
не создавала никакой новой судебной власти вообще, поцрыв и укрепив
лишь существовавшую уже ранее вотчинную юрисдикцию — grupdherr-
liche Gerichtsbarkeit, которая развивалась пз вотчинно-сеньериальной
власти — Grundherrlichkeit; отсюда же возник и укрепился с давних
времен обычай обращения третьих лиц к этой судебной власти, как
к первой инстанции. Иммунитетная привилегия с запрещением introitus
judicum покрыла и закрепила этот обычай; таким образом, у?#е с ука-
занным запрещением фактически устанавливается обязательность имму-
нитетного суда, как первой инстанции, т. е. уже с первых моментов
распространения иммунитетных привилегий. Иммунитет, следовательно,
не создавал ничего нового, отсюда его отрицательная формулировка,
которая явилась исходным пунктом дальнейшей эволюции иммунитетной
привилегии:3 <<Die Immunitat hat an sich keine пене Gerichtsbarkail
geschaffen, sondern but die alte grundherrliche wider die Eingriffe der
offentlichen Beamten gesichert». — «Bereits mit dem Verbot des introitus
judicum war tatsachlich bei Klagen Aussenstehender der Immunitatsherr
bezw. dessen Beamte eine nicht zu umgehende Instanz geworden. Die
Immunitatsleute standen wo nicht im Eigentum so doch insgesamt in Mun-
dium des Immunitatsinhabers. Schon damit war die Tatsache ihrer Ver-
tretung dutch ihn als Patron gegeben und eine direkte Belangung ausge-
schlossen».
'Seeliger. Op. ci I., S. 92, 93. Этот факт был отмечен и оценен во всем его
значении еще раньше; Tai:, например, в книге von W i е k е d е. Die Vogtei in den
geistlichen Stiftern des frankischen Keichs, 1886.
“Brunner. Op. cit., Bd. Il, S. 301, прим. 68, 69, 70.
3 Alfons Dopsch. Die Wirtschaftsentwicklung der Karolingerzeit, Bd. II, 1913,
§ 9: «Die Grundherrlichkeit (Immunitat und Vogtei»), S. 97—99; cm. S. 92: «Mit dem
Verbot des Introitus an die offentlichen Richter, was auch m. E. dock die Hauptsache
dabei war und den Ausgangspunkt fur die spalere Entwicklung bildete, mochte die Prii-
sentationspflicht des Grundlierrn gegeniiber dein offentlichen Richter wolil mehr und
mehr auf die causae maiores beschraiikt werden».
Эта глава об иммунитете перепечатана без изменения из первого издания (Die
Wirtschaftsentwicklung der Karolingerzeit, Bd. II, 1913) в сборнике статей того же
автора, составленном учениками последнего к 60-летию со дня рождения в 1928 г.:
«Verfassungs-und Wirtschaftsgeschichte des Mittelalters». Gesammelte Aufsatze von
Alfons Dopsch, Wien, 1928, S. 11—50.
Как видно из предисловия к сборнику, глава эта перепечатана с той целью, чтобы
сделать ввовь доступной научному исследованию данную главу, изъятую из второго
издания (Die Wirtschaftsentwicklung der Karolingerzeit, Bd. Il, 1922) по причинам
внешнего характера. Предисловие, стр. VIII—IX.
Каролингский, иммунитет
181
Едва ли можно в такой категорической форме выводить, что обяза-
тельность иммунитетного суда как первой инстанции устанавливается
уже в силу обычая обращения третьих лиц к обладателю судебной власти,
вытекавшей из вотчинно-сеньериа’льной.
В начале VII века государство как будто игнорирует такой обычай
(по крайней мере, в эдикте 614 г. с. 5) имеется постановление, указы-
вающее совершенно иной порядок для дел третьих лиц) даже по отношению
к вотчинно-сеньериальной власти (Grundherrlichkeit) римского проис-
хождения, которая, имея другие основания, была большего объема,
нежели вотчинно-сеньериальная власть франкского происхождения.1
В с. 5 указанного эдикта определенно говорится, что в случаях споров
с третьими лицами население церковных владений «homines ecclesiae»
должно судиться в государственном суде — в audientia publica; церкви
дается лишь привилегия участвовать в этом суде, в лице своего уполно-
моченного; устанавливается смешанный суд, который осуществляется
в государственном судебном собрании: «Quodsi causa inter personam
publicam et hominibus ecclesiae steterit, pariter ab utraque partem prae-
positi ecclesiarum et judex publicus in audientia publica positi eos deDeant
iudicare». Отсюда можно сделать вывод, что светские землевладельцы
привилегии такого рода не имели, и население их владений в делах
с третьими лицами было, очевидно, подсудно государственному суду
без всяких ограничений. Важно обратить внимание на такой факт:
несмотря на существование указанного обычая, несмотря на то, что
в галльских областях сохранялась из римской эпохи ясно выраженная
юрисдикция духовных и светских лиц (Grundherrlichkeit римского
происхождения), несмотря на значительные уступки, сделанные знати
королем именно в этом эдикте, королевская власть все же, как будто,
игнорирует этот обычай и, предоставляя церкви некоторую привилегию,
определенно говорит о подсудностп государственному суду жителей
церковных поместий по делам с третьими лицами.
Итальянские епископы к VIII веку добились увеличения своих
прав, в таком именно направлении, по отношению к либеллариям,
и притом законодательным путем (в этом вопросе сказалось также влияние
франкского иммунитета), тогда как вотчинно-сеньериальная власть
сама по себе существовала у них с давних времен (Сар. 215, с. 4—856 г.,
касающийся этих отношений ссылается на lex — повидимому, на лан-
гобардский закон)1 2 и, развиваясь самостоятельно приблизительно до
774 года, не достигла настоящего права юрисдикции. После же оконча-
тельного завоевания Италии в 774 году, в эпоху, когда и в последней
начал распространяться франкский иммунитет, епископы добиваются
от государства признания за ними права юрисдикции в известном объеме
по отношению к одной категории арендаторов, так называемых либел-
лариев, сидящих на церковных землях; мало того, суд епископов при-
знается обязательной инстанцией и для третьих лиц. Эти успехи нашли
свое отражение в итальянском Сар. 93, с. 5 (ср. с. 7), относящемся ко
времени вскоре после завоевания Италии в 774 году. Возможно, что
1 См. Kroell, Op. cit.
2 «Secundum legem...»—«...contra legem»; здесь делается различие между существу-
ющим законом и данным постановлением, закрепляющим закон: «...Si quis contra
hanc nostram auctoritatem et eorum legem...»; в c. 2 имеется прямая ссылка на Lex
Langobardorum, хотя и по другому выводу; в с. 5 и с. 6 —тоже, повидимому, ссылки
на лангобардский закон. Весь капитулярий вообще представляет собою прибавление
к закону и должен иметь силу такового; с. 1 гласит: «... adque ideo subter annotata
capitula ad certain utilitatem conscribi fecimus, quas in futurum pro lege tenenda
firmamus». Cm. Liutprandi .leges, § 92,
182
Н. С. Михаловская
»
влияние иммунитета сказывается и на частично сохранившейся отри-
цательной формулировке, свойственной иммунитетным грамотам, ка-
ковая здесь в полной мере корреспондирует с положительным пожало-
ванием епископам политических прав. Итак, и у франков в Италии встре-
чаются факты, ослабляющие утверждение Допша; специальное же раз-
витие итальянского и франкского обществ шло в сходном направлении. 1
Выводя обязательность инстанции уже из вотчинно-сеньериальной
власти, Допш приводит в качестве примера обычай обращения к сеньёру,
как к первой инстанции, третьих лиц по их спорам с вассалами послед-
него: <<Man hatte vor der Anstellung der Klage im offentlichen Gericht
den Senior von der Tat des Vassus zu verstandigen, auf dass dieser ihn
dazu verpflichte das Unrecht gutzumachen» (Op. cit., S., 99).
Действительно, подобный обычай существовал и был распространен.
Но можно ли в такой категорической форме утверждать, что он создавал
обязательную государственную инстанцию для третьих лиц? Такое
утверждение вызывает сомнение, так как для этого надо доказать, что
государство запрещает игнорирование обычая, запрещает обходить
судебное разбирательство сеньёра; требуется доказать, что государст-
венный суд отсылал обратно к сеньёру лиц, нарушивших обычай об-
ходом судебного разбирательства сеньёра. Подобное предписание встре-
чается в капитуляриях для Италии по отношению к определенной группе
вассалов (Сар. 159, с. 3—823/7 г.), но это предписание носит здесь ха-
рактер особой привилегии, даваемой государством вассалам королев-
ских вассалов; вассалы же вообще, как это видно из Сар. 93, с. 5, исклю-
чаются, повидимому, из постановления, сделанного в этом направлении
относительно либеллариев. В противоположность последним вассалы 1 2
подчиняются общим нормам наравне со всеми остальными подданными.
'«Ceteri vero liberi homines qui vel commendationem vel beneficium
ecclesiasticum habent sicut reliqui homines iustitias faciant». «Ceteri
vero» — явное противоположение либеллариям. К тому же, даже и по
отношению к королевским вассалам капитулярии категорически под-
черкивают подсудность их графскому суду, как нечто само собою разу-
меющееся. В Сар. 90, с. 13—78 — «De vassis regalis, de iustitiis illorum,
ut ante comitem suum recipiant et reddant» выразительно звучит пред-
писание — ante comitem suum, кратко напоминая о судебном подданстве
судебным собраниям своего округа.
Таким образом, мнение Допша по вопросу о превращении иммуни-
тетного суда в обязательную государственную инстанцию вызывает
большие сомнения.
Можно ли согласиться с другим утверждением Допша, что иммунитет
не создал ничего нового по отношению к вотчинной юрисдикции и что
отрицательная формулировка явилась исходным Пунктом дальнейшего,
так сказать, имманентного развития иммунитета?
Иммунитетная привилегия по самому существу своему, несмотря
на отрицательную формулировку, заключала в себе, как указано выше,
формальное признание государством некоторых положительных прав,
и притом с таких ранних времен Меровингского государства, от которых
до нас дошли только отрывочные сведения, да и сама отрицательная
формулировка являлась, по всей вероятности, лишь результатом поло-
жительного пожалования политических прав.
1П. Г. Виноградов, Происхождение феодальных отношений в Лангобард-
ской Италии, стр. 169, 185, 188, 326, 331.
2 Bnfnner обращает внимание на то, что под категорией лиц, владеющих церков-
ными бенефициями (Сар. 93, с. 5), разумеются вассалы, наделенные бенефициями.
Каролингский иммунитет
183
Именно это положительное признание некоторых государственных
прав и явилось исходным моментом дальнейшей эволюции.
Признавая и санкционируя некоторые судебные права, которые по
отношению к свободным людям успели развиться из вотчинно-сенье-
риальной власти франкского происхождения до судебного поручитель-
ства и представительства, отнюдь не заключая в себе определенного
права юрисдикций, — последняя могла существовать лишь фактически
в силу фактического же влияния землевладельца,— иммунитетная приви-
легия не только укрепляла эти права, но и повышала уровень их до
настоящего права юрисдикции определенного объема, не говоря уже
о приобретении иммунистом и иных политических прав. 1
По отношению же к несвободным и полусвободным элементам приоб-
ретение политических прав в силу иммунитета, особенно же права юрис-
дикции, осуществляемого, как и в государственных судах, по тем же нор-
мам франкского судебного устройства, должно было повлечь за собою
подчинение и этих элементов суду, имеющему такой же характер, как
и государственные суды. А это обстоятельство должно было оказать
влияние на постепенное превращение, при расправах с указанными
элементами, власти дисциплинарного характера во власть судебного
характера, уже ограниченную некоторыми законными рамками.
Помимо всего этого, иммунитетная привилегия прибавляла весьма
существенную новую черту: она территориализировала судебные права
и судебную организацию иммунитета, переводила, так сказать, в пре-
делах иммунитета, на рельсы территориального права те права, которые
вытекали из личных отношений разнообразного характера (власть над
рабами, коммендации); судебные права в отношении безземельных
людей, сидящих на земле владельца, тоже конструировались по образцу
прав, вытекавших пз патронатных отношений. Территориализация су-
дебных прав и судебной организации в пределах иммунитетной терри-
тории, естественно, ставит вопрос об отношении этих иммунитетных
институтов к территориальной судебной организации Франкского госу-
дарства. Государство нормирует эти отношения, видоизменяя при помощи
иммунитетной привилегии судебную государственную повинность для
определенной категории населения и разграничивая судебную компетенцию
в точном соответствии с франкским судебным устройством. Иммунитетные
привилегии видоизменили государственную судебную организацию,
следствием чего явилось формальное наделение частных лиц известным
объемом политических прав территориального характера. Это знамена-
тельное начало послужило важным исходным моментом для дальней-
шего расширения политических прав иммунистов территориального
характера в еще большем объеме. Таким образом, иммунитет должен-
был иметь совсем иное значение, нежели приписываемое ему Допшем
значение простого обеспечения развившейся уже до того вотчинной юрис-
дикции от посягательства государственных должностных лиц. Белов,
возражая Допшу по данному вопросу, указывает, что хотя иммунитет
мог осуществляться и до формального предоставления привилегии, но
мог быть пцлучен землевладельцем также и до развития вотчинной юрис-
дикции в сфере власти землевладельца над подчиненными ему людьми:
«Gevviss kann Immunitat vor der Erteilung von formlichen Immunitats-
1 Еще Waitz высказал интересный в этом отношении взгляд: «Ohne die Immunitat.
-aber hatte der Eigentiimer uber die freien Hintersassen keinerlei gerichtliclies Recht.
Nur von einem Recht tiber die Knechte und Horige kann die Rede sein, aber dies ist
keine wahre Gerichtsbarkeit, ebenso wenig, vvie ihre Zinse und Leistungen Steuern sind.
.Erst durch die Erwerbung des koniglichen Rechts erhalt auch das Recht des Herrn eine
hohere Bedeutung-'. Waitz, «Deutsche Verfassuugsgeschichte», Bd. II, S. 578, прим. 3-e.
18'i
H. С. Михаловская
privilegien vorhanden gewesen sein, aber auch Immunitat vor grundherr-
licher Gerichtsbarkeit. Jedenfalls darf man nicht als unmittelbaren Zweck
der Immunitat die Sicherung der «alten grundlierrlichen Gerichtsbarkeit
wider die Eingriffe der offentlichen Beamten» ansehon». Эту спою мысль
Белов поясняет далее: «Wenn wir nun aus der frankischen Zeit von mach-
tigen Herren, von Potentes, von Tyrannen horen, die uberall im Land
sich erheben, so brauchen wir dabei keineswegs speziell an Inhaber von
grundlierrlichen Gerichten zu denken. Ob diese Herren ein Hofgericht
abzuhalten pflegten Oder ihre abhangigen Leute arbitrar behandelten, das
isl fiir ihre Macht gleichgultig, eher mindert es ihre Macht, wenn schon
Hofgerichte bestehen. Immunitat aber mogen sie vielfach gehabt haben» 1
Если сущностью иммунитетной привилегии считать формальное призна-
ние государством некоторых политических прав землевладельцев, а такое
признание — исходным моментом для дальнейшего расширения зтих
прав, то новым этапом на пути развития -иммунитета, расширяющим его
юридическое содержание, является именно включение в него суда по
искам третьих лиц с жителями иммунитета. Это расширение прав находит
вполне ясное отражение в источниках второй половины VIII века, в зпоху
значительного усиления социального и политического могущества
крупных землевладельцев после победы, одержанной ими над королевской
властью Меровингской династии. Но может ли такое отражение именно
этого периода служить подтверждением того, что и дальнейшие захваты
в области иммунитетных прав со стороны крупных земледельцев вызы-
вались, действительно, ростом социальной силы последних в каждый
данный исторический момент? Проторенным конкретным путем раз-
вития в этом направлении мог для земельных магнатов служить развива-
вшийся обычай обращения третьих лиц к обладателю судебной власти
в их спорах с жителями иммунитета.
Официальная санкция со стороны государства расширения юриди-
ческого содержания иммунитета являлась, таким образом, оформлением
успехов, достигнутых крупными землевладельцами в этом отношении.
Быть может, в связи с указанными процессами позволительно было
бы использовать интересное предположение, сделанное Танглем (Tangl) -
относительно грамот церкви в Трире (722) и Меце (775), в которых отра-
зилось новое положение иммунитетного суда — превращение его в обя-
зательную судебную инстанцию и для третьих лиц. По предположению
Тангля, в основе грамот упомянутым церквам могла лежать утерянная
грамота какого-нибудь майор дома, например, Карла Мартела (etwa
Karl Martells). Этим самым подтвердилась бы мысль о том, что новая
черта иммунитетного суда имела какое-то отражение как раз в пере-
ходное время — время наибольшего могущества крупных землевладельцев
и наметившегося -возрождения центральной власти, которая, при всей
беспощадной борьбе против политической независимости последних, все же
была поставлена в необходимость пойти на известные компромиссы
с ними. Карл Великий, подтверждая в грамотах церквам в Трире и Меце
иммунитет, данный предшественниками, санкционирует совершившееся
развитие. С тех пор, особенно начиная с IX века, указанное ирное поло-
жение иммунитетного суда, как известно, неоднократно отмечается в им-
мунитетных грамотах.
Георг Каро, исходя из отрицательной формулировки иммунитета
и считая, повидимому, сущностью иммунитетной привилегии отрицание
‘Below. Der I rspruog der Landeshoheit в сборнике «Territoriiim und Stadt»,
1923, 2-е изд., стр. 37.
* T a n g 1 M. G. D. Cap. I, стр. 563 (Nachtrage). На это предположение Tangl’a
обращает внимание Dopsch (Op. cit., Bd. II, S. 92), но в другой связи.
Каролингский иммунитет
185
государственного суда, высказывает мысль, что даже обязательное об-
ращение третьих лиц в иммунитетный суд по их спорам с жителями
иммунитета можно вывести из одного лишь отрицания государственного
суда («...liess sich aus der blossen Negation des staatlichen Gerichts ab-
leiten») а что принцип этот был необходимым следствием принципа им-
мунитета вообще («der Grundsatz mag nicht iiberall gleich friih und voll-
standlicli durchgedrungen sein, war aber eine notwendige Folge des Prin-
zips der Immunitat»). С указанных в настоящей работе точек зрения на
эволюцию иммунитетного суда этот взгляд Каро надо признать непра-
вильным, так как отрицательная формулировка иммунитета является лишь
следствием пожалования политических прав определенного объема,
и, следовательно, увеличение этого объема представляет собою даль-
нейшее приобретение политических прав такого же положительного
характера.
В капитуляриях нет прямых указаний па положение, занятое имму-
нитетным судом; имеется лишь косвенное отражение в итальянском Сар.
93, с. 5 тех прав вообще, которые заключались, повидимому, во франк-
ском иммунитете. Возможно, что категорическое исключение из приви-
легии испанцев 815 года права суда по делам с посторонними лицами
объясняется тем, что испанцы являются чужестранцами; ведь им разре-
шается творить суд — more suo — по своему обычаю. Иными словами,
испанцам по определенным причинам даруется автономия, аналогичная
иммунитетному суду в прежнем его положении — до расширения его
юридического содержания включением права суда в отношении третьих
лиц по их спорам с жителями иммунитета.
Таким образом, иммунитетный суд в качестве обязательной первой
инстанции существовал уже в первые моменты предоставления имму-
нитетных привилегий.
Косвенно вышеуказанное изменение в положении иммунитетного
суда может подтверждаться общегосударственным значением, которое,
судя по капитуляриям, приобрел иммунитетный суд в Каролингский
период.
Зелигер 1 отнюдь не склонен считать грамоты церквам в Трире и Меце
свидетельством в пользу того, что третьи лица обязаны были обращаться
сначала в иммунитетный суд; в этих грамотах он также видит лишь
обычный запрет государственным должностным лицам вызывать жителей
иммунитета в суд самостоятельно, без участия иммуниста или его должно-
стного лица. С таким толкованием никак нельзя согласиться.
В указанных грамотах не только воспрещается доступ в иммунитетную
территорию государственным должностным лицам, но никому не дозво-
ляется ни вызывать жителей иммунитета в обычные государственные
суды, ни осуждать их там; напротив (sed), категорически предписы-
вается, чтобы суд над ними производили должностные лица церкви в соб-
ственных судебных собраниях. 1 2
Подтверждая отразившуюся в этих грамотах эволюцию иммуни-
тетного суда, направленную к превращению последнего в обязательную
инстанцию для третьих лиц, Карл Великий, как указано выше, тем
самым как бы и формально санкционирует совершившееся.
Вывод о такого рода развитии иммунитетного суда на основании
этих двух грамот делает Brunner, указывая что уже во второй половине
VIII века третьи лица обязаны были обращаться сначала к иммунисту
1Seeliger. Op. cit., S. 93, прим. 1.
2 См. грамоту церкви в Меце 775 г. Текст грамоты церкви в Трире (772) абсолютно
тождественен; незначительное отличие имеется лишь в отдельных словах.
IS1! H. С. Михаловская
или его должностному лицу. 1 По отношению же к более ранней эпохе
он несколько колеблется, указывая на то, что в более ранний период
иммунитетный суд мог не иметь такого обязательного характера. 1 2
Такого же взгляда на эволюцию иммунитетного суда на основании
названных двух грамот придерживается и Kroell.3
Правильно отмечая общее развитие иммунитетного суда в Каролинг-
скую эпоху, введение его в общую систему судебных учреждений, Зелигер
суживает эту эволюцию, связывая ее преимущественно с одной стороной —
с превращением иммунитетного суда в обязательную судебную инстанцию
и для третьих лиц и приурочивая слишком определенно к началу IX
века.4 Отвергая свидетельство грамот 772 и 775 гг., в которых отрази-
лась происшедшая уже эволюция, Seeliger в то же время, для подтвер-
ждения таковой, базируется на итальянском капитулярии — Сар. 93, с. 5,
который он, повидимому, относит к началу IX века: 5 «Hier liegt ein
unzweideutiges Zeugnis aus dem Anfang des 9 Jahrhunderts dafflr vor,
dass die Herrschaft von Ausw3rtigen wegen Vergehen herrschaftlicher Hin-
tersassen zuerst angegangen werden musste».
А между тем постановление Cap. 93, с. 5 не относится к иммунитету
непосредственно, но отражает, по всей вероятности, то применение,
которое сделано было итальянскими землевладельцами из франкского
иммунитета,— следовательно, может отражать франкский иммунитет
косвенно. Вследствие того, что Seeliger не обратил достаточного внима-
ния на проявившееся уже во второй половине VIII века направление
развития иммунитетного суда, у него замечается неправильная пер-
спектива при оценке этих процессов и тех факторов, которые им содейст-
вовали. Он преувеличил значение роста и силы королевской власти
Каролингской династии, выдвинув этот рост в качестве главного фактора
указанной эволюции. Социальные процессы, которые укрепляли частную
власть крупных землевладельцев и усиливали ее значение, продолжали
обуславливать дальнейшие захваты власти и в области иммунитетного
-суда.
В частности, на эволюции иммунитетного суда в Каролингский
период сказались социальные и политические условия, при которых
Каролингской династии пришлось восстанавливать государственное
единство и королевскую власть. Выше было указано, что жизненным
вопросом явилась необходимость сломить внешнюю независимость
разных центров частной власти и ввести их в систему государственной
организации, превратив в органы государственных интересов и госу-
дарственного управления. Сила недавно пришедшей к власти новой
династии сказалась в попытках ввести в законные рамки франкского
государства захваты и успехи частной власти, которые явились резуль-
татом происшедших в общественном развитии сдвигов.’ В частности,
это сказалось и на дальнейшем развитии иммунитетного суда, которое
1 В г и пае г. Op. cit-, Bd. II, S. 341, прим. 70. «Die Urkunden file Metz unit
Trier schliessen ein condernpnare durch den offentlichen Bearn ten am».
“ Ibid., прим. 69: «Ausser Zvveifel steht, dass dem Dritten dieser Weg freistand;
fraglich 1st nur ob er ihn umgehen konnte».
’Kroell. L'immunite franque, Paris, 1910, p. 221, прим. 1.
4 S e e 1 i g e r. Op. cit., S. 92—93: «Vor Beginn des 9 Jahrhunderts ist davon [t. e.
об обязанности посторонних лиц обращаться в иммунитетный суд] noch nichts zu
bemerken...» «...zur festen, nicht zu umgehenden Gerichtsinstanz ist das Herrschafts-
gericht erst seit Anfang des 9 Jahrhunderts gemacht worden...», S. 94: «... am Anfang
des 9 Jahrhunderts sind sie [t. e. diese Wandlungen der Immunitaten] erfolgt»...
5 Ibid., S. 89, прим. 2. —Seeliger приписывает этот капитулярий Карлу Вели-
кому, но не указывает оснований, в силу которых он относит данный капитулярий
к началу IX века.
Каролингский иммунитет
187
лривело к превращению его в обязательную инстанцию для третьих
лиц, теперь формально признанную королевской властью. Грамоты
772 и 775 гг. и отражают один из моментов такого рода санкций, именно —
признание Карлом Великим в двух конкретных случаях совершившегося
развития. С этой точки зрения особенно понятной может стать та пре-
увеличенная роль, которую Зелигер приписывает силе королевской власти
в этом процессе развития. 1
Все указанные условия способствовали тому, что иммунитетный суд
окончательно занял в системе судебных учреждений Франкского госу-
дарства положение так называемого gebotenes Gericht п превратился
в обязательную судебную инстанцию.
Если применить к эволюции иммунитета, проявившейся в достиг-
нутом иммунитетным судом положении, характеристику, которую дает
Энгельс в отношении эволюции сеньёрата и роли крупных землевладель-
цев, то можно сказать, что иммунитетный суд «становится одним из право-
мерно действующих маховых колес государственной машины». 1 2
Важно отметить, что в процессе развития сеньёрата Энгельс придает
существенное значение моменту официального признания государ-
ственной властью сложившихся уже ранее на социально-экономической
основе отношений. «Король вынужден был возложить на крупных зем-
левладельцев такую же ответственность за явку их свободных поселенцев
в суд, в ряды войск и к исполнению прочих традиционных государст-
венных повинностей, какая до сих пор лежала на графе за всех свободных
жителей его графства. А это король мог сделать только путем пере-
дачи земельным магнатам части служебных полномочий графа по отно-
шению к их поселенцам». 3 Благодаря официальному признанию со
стороны государственной власти сеньёрат, как указывает Энгельс,
приобретал государственный характер, получая значение официаль-
ного государственного органа. «Приобревший публично-правовой ха-
рактер сеньёрат вначале был копией графской должности и с графскими
полномочиями».4
Все это как раз моменты, имеющие существенное значение и в эволюции
иммунитетной привилегии, как в этом убеждает анализ приведенных
выше источников Каролингского периода.
Указания Энгельса в отношении хода развития сеньёрата в полной
мере могут осветить и ход развития иммунитета, тем более что оба эти
института, различаясь между собою юридически, фактически совпадали,
так как иммунист в большинстве случаев являлся и сеньёром, на кото-
рого государственная ‘ власть возлагала государственные функции;
а, с другой стороны, и сеньёрат и иммунитет приводили к аналогичному
историческому результату — к присвоению крупными землевладельцами
государственной власти над частью государственных подданных.
* *
*
Из всего вышеизложенного следует, что иммунитет есть не только
важнейший путь перехода государственной власти в руки отдельных
1See liger. Op. cit. S. 93—94: «Nicht Schwache, sondern Starke des Staates hat
diese Wandlungen der Immunitaten und des Vogtgerichts geschaffen. In den Zeiten des
hochsten Aufschwunges staatlicher Gewalt, am Anfang des 9 Jahrhunderts, sind sie er-
folgt...», Ср. E. А. К о с м и н с к-и й, ст. «Иммунитет» в «Большой Советской Энци-
клопедии», т. XXVI1.
4 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XVI, ч. I, стр. 402—403.
3 Там же, Стр. 402—403.
4 Там же, стр. 408.
188
)I. С. Михаловская
представителей землевладельческого класса, по и форма осуществления
этой власти. Процесс этот происходил в виде сложного взаимодействия
и борьбы между королевской властью, с одной стороны, и крупными
землевладельцами — претендентами на политическую власть, с другой.
Захваты власти со стороны последних ставили королевскую власть пред
необходимостью, санкционируя таковые, вводить эти захваты в законные
рамки франкского государства, а это, в свою очередь, оказывало влияние
на усиление политической позиции крупных землевладельцев. Кон-
кретным проявлением* этих процессов и являлась иммунитетная приви-
легия в разных фазах своего развития; внешне привилегия оформля-
лась соответствуклцей иммунитетной грамотой, даваемой королевской
властью.
Таковы значение и смысл государственного вмешательства в сферу
иммунитетных отношений,— вмешательства, с наибольшей силой и по-
следовательностью проявившегося в Каролингский период, в эпоху вре-
менного подъема королевской власти, в результате чего иммунитет
приобрел государственное значение и превратился в институт с чертами
публично-правового характера.
Главное значение развития иммунитета в Каролингскую эпоху и за-
ключается именно в той отчетливой последовательности, с какой этот
институт вошел в законные рамки Франкского государства, в систему
франкских государственных учреждений. Королевская власть не только
признала официальную государственную позицию иммунитета, но
и с различных сторон старалась согласовать этот институт с исконными
франкскими учреждениями, основывавшимися на старинном народном
праве. Видоизменение судебной повинности для жителей иммунитета,
осуществлявшееся в соответствии со старинным судебным устройством
Франкского государства, оставляло нетронутыми исконные основы самой
повинности; мало того, иммунитетные округа стали трактоваться как
государственные сотенные округа, а иммунитетный суд, превратившись
в обязательную судебную инстанцию, был поставлен в положение сотен-
ного суда (Gebotenes Gericht) с соответствующей этому последнему
компетенцией. Должностные лица иммунитета ставятся на одну доску
с соответствующими должностными лицами государства, получая иног-
да даже прямо название сотников. Государственная власть присваи-
вает себе право вмешательства в назначение последних и в их дея-
тельность.
Итак, значение Каролингского периода для процесса оформления
политической власти крупных землевладельцев заключается в том, что
эта власть в рамках иммунитета получает официальный государственный
характер не только прямо по признанию сверху, но, благодаря вклю-
чению иммунитета в состав учреждений, основывавшихся еще на ста-
ринном народном праве,—косвенно как бы н по признанию снизу. Но,
с другой стороны, вышеуказанным процессом постепенно расшатывалось
старинное государственное устройство и подготовлялось развитие новых
государственных образований, т. е., другими словами, происходил процесс
постепенной организации и оформления суверенитета отдельных пред-
ставителей землевладельческого класса п подготовлялось в будущем пре-
вращение поместья в государство, когда государственное верховенство,
прикрепившись окончательно к землевладению, становится как бы
принадлежностью последнего. Вытекающее отсюда смешение публично-
правовых и частно-правовых отношений, 'власти государя с властью
помещика - землевладельца, откроет уже более полную возможность
для применения принудительности, лежащей в основе государст-
венного властвйвания, к экономической области, — иными словами,
На рол и нгский иммун шпет
189
для применения государственной власти как орудия внеэкономиче-
ского принуждения, для целей эксплоатации подданных государя-
помещика.
Положение пммунистов в еще большей степени могло содействовать
тому процессу, который приводил к превращению крупных землевла-
дельцев в особое сословие, в аристократию, признанную государством:
«... Это сословие, — говорит Энгельс, — было включено в государст-
венную организацию и сделалось одним из рычагов правительственной
машины... Но чем более вклинивался этот новый элемент в старый госу-
дарственный строй, тем более он потрясал основы этого строя», — про-
должает Энгельс, намечая далее и обратный процесс воздействия
на прежний государственный строй, процесс, который приводил уже
к развитию новых государственных форм.1
1 К. М арке и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. XVJ, ч. I, стр. 'tOG.
МАНОР БРАМПТОН (BRAMPTON, HUNTS)
(К истории поземельных отношений XI—XVIII вв.)
ОТ РЕДАКЦИИ
Среди других источников по истории поземельных отношений в -раз-
личных манорах XVI—XVIII вв. имеются четыре найденные А. Н. Са-
виным в «Public Record Office» документа, относящиеся к гентингдон-
ширскому манору Брамптон: 1) Опись этого манора, относящаяся к
30-м гг. XVI века — 29 Henry VIII. Survey, Augm. Office, Misc. books,
v. 369, p. 1—22. 2) Две парламентских описи того же манора, сделанные
в 1650 году — Parlamentary Survey, Huntingdon № 3 and 4. 3). Приговор
об огораживании Брамптона в 1780 году. Enclosure Award 20 Geo. Ill
1780. H. Roll 355 С. P. R. P. 787. Источники эти были изучены
А. Н. Савиным и подвергнуты первичной обработке в его ученом
«Daybook», начатом в 1914 году и продолженном в 1922—1923 гг., в
последнюю его поездку в Англию.
Работа эта была прервана смертью А. Н. Савина, последовавшей
29 января 1923 года. Долг учеников — продолжить и довести до
возможного конца то, что им было начато.
Статья Е. А. Косминского начинается с истории манора Брамп-
тона в XI—XIII вв. по книге Страшного Суда и Сотенным свиткам.
Длинная выписка из этого последнего источника — Rotuli Hundredorum
И607в — 610 а — содержится и в тетради А. Н. Савина, отражаю-
щей ход его занятий в Британском Музее.
Е. А. Косминский, изучив источники XI—XIII вв., доводит свое
изложение до описи, которая сделана на 29-м году царствования Ген-
риха VIII, тем самым перекидывая мост от' ранней истории Брамп-
тона к ее более позднему периоду, нашедшему отражение в описях
1537—1538 гг., 1650 года п в приговоре об огораживании 1780 года.
Изучением описи 1537—1538 гг. начинает свое изложение В. М.
Лавровский, доводя его вплоть до того момента, когда в 1780 году,
при Георге III, было произведено парламентское огораживание ма-
нора Брамптон, подведшее итоги тем переменам, которые происхо-
дили здесь в столетие, следовавшее за буржуазной революцией 40-х годов
XVII века.
Наличие среди источников, найденных А. Н. Савиным, двух парла-
ментских описей 1650 года позволяет установить важный промежу-
точный этап в истории поземельных отношений в маноре Брамптон:
от секуляризации Генриха VIII — к революции 40-х годов XVII века
и от этой последней — к завершающим десятилетиям разложения и
почти полного исчезновения системы общинных полей в Англии конца!
XVIII — начала XIX вв.
Е. Л. К О CM JIH С К И И
I. МАНОР БРАМПТОН С XI ПО XVI ВЕК
Манор Брамптон расположен в центральной части графства Гентинг*
доншир, на реке Узе, близ г. Гентингдона, в сотне Leigh tonstone. При
рассмотрении судеб манора нельзя, конечно, игнорировать специфику
его географического положения — непосредственную близость к городу
Гентингдону (и к расположенному на другой стороне реки городку
Годманчестеру), близость к судоходной реке, на которой неподалеку
устраивались известные Сент-Айвзские ярмарки и близ устья которой
находился важнейший центр экспортной торговли хлебом — Линн.
Несомненно, товарно-денежные отношения должны были раньше сказаться
здесь, чем во многих других, менее благоприятно расположенных пунктах
страны. Кроме того, здесь были и другие специфические особенности,
о которых будет сказано далее. Все это не могло не наложить особого от-
печатка па историю манора Брамптон. Но в конце XI века он еще как
будто бы ничем не отличался от окружавших его маноров.
Книга Страшного Суда дает его опись в числе королевских владе-
ний — Terra Regis — в Гентингдоншире.1 «В Brantune у короля Эдуарда
было 15 гайд податных (ad geldum). Земля для 15 плугов. Там теперь
три плуга и 36 вилланов и 2 бордария, имеющие 12 плугов. Там церковь
и священник и 100 акров луга. Лес пастбищный, */2 лиги в длину и 2 фор-
лонга в ширину, и две мельницы дают 100 шиллингов. Во времена короля
Эдуарда и теперь оценивается в 20 фунтов».
Перед нами типичная опись, ничем особенным не отличающаяся от
множества описей других маноров этого района Англии, с очень простым
составом держаний, без сервов, сокменов и свободных, с очень незначи-
тельным числом бордариев, с вилланами, хорошо обеспеченными рабочим
скотом и, очевидно, землей, с доменом средних размеров.
Еще не наступило время, когда близость города и торговых путей
могла сказаться на социальной структуре манора и выделить его из
окружающей среды.
В конце описи Гентингдоншира, где описывается Terra tainorum
regis, Брамптон упомянут еще раз. «В Brantune [имеет] Эльрик 1 гайду
и 1 виргату податной земли. Земля для 10 волов. Там три бордария и
1 плуг. Оценивается в 30 солидов». 1 2 3
Иную картину застаем мы в 1279 году — в подробной описи, поме-
щенной в Гентингдонширских Сотенных свитках. * При этом необходимо
отметить, что Гентингдоншир в XIII веке — район типичного крупного
крепостного и барщинного манора, особенно три его северных сотни,
Leightonstone, Hirstingdon и Normancross. Наиболее яркие образцы
1 DB. I, 203.
« DB. I, 207 v.
3RH. 11, 607 и след.
192
li. А. Косминский
таких маноров дают описи расположенных в непосредственной близости
от Брамптона владений Рамзейского монастыря, как в Сотенных свитках
127» года, так и в знаменитом монастырском Картулярии. 1
В 1279 году Брамптон уже не является королевским манором. Из текста
описи в Сотенных свитках мы узнаем, что король Иоанн передал манор
Брамптон и Houlton графу Давиду apud Mirabel. От графа Давида он
перешел по наследству к его сыну Джону, от Джона к трем его сестрам:
Изабелле, Аде и Гавизе. Брамптон достался Аде, которая вышла замуж
за Генриха Гастингса старшего. От Ады он перешел к Генриху Гастингсу
младшему (сыну Гастингса старшего), а от него к Джону Гастингсу,
находящемуся по несовершеннолетью под опекой графа Корнуольского. 1 2
Как манор, принадлежавший королю в момент завоевания и по-
том отчужденный, Брамптон представляет так называемый — «ста-
ринный домен короны>>. Как увидим в дальнейшем, манор Брамптон
был передан Давиду apud Mirabel и перешел к Джону Гастингсу не
целиком.
Что представляёт собою манор Брамптон в 1279 году? В нем имеется
домен, в котором числится 2 карукаты пашни, 200 акров луга и 100 акров
отдельного пастбища. К домену же принадлежит лес, занимающий одну
лигу в длину и 2 форлонга в ширину, а также 3 мельницы. Таким об-
разом, за 200 лет, истекших со времени Книги Страшного Суда, доме-
ниальная пашня в Брамптоне сократилась. Зато вдвое увеличились луга
и появилось отдельное пастбище в 100 акров. Увеличился и лес, имевший
также пастбищное значение. Число мельниц возросло с двух до трех.
Это были, как видно из описи XVI века, водяные мельницы.
Таким образом, перемены, происшедшие на домене за время между
1086 и 1279 гг. можно в основном охарактеризовать как сокращение
пахотного хозяйства и усиление хозяйства скотоводческого — пастбищного
и лугового. Кроме того, к домену следует причислить 3 карукаты пашни
и лес в одну лигу в окружности в соседнем маноре Alconbury. Эта земля
называется Liminge.
Далее Сотенные свитки дают опись свободных держаний, фригольда.
В сущности этот фригольд, по крайней мере в подавляющей своей части,
не связан с манором Брамптон. Почти никто из свободных держателей
не держит от лорда манора и не уплачивает ему никакой ренты. При
этом значительная часть свободных держателей — люди посторонние,
главные владения которых находятся вне Брамптона.
Наиболее крупное свободное держание принадлежит епископу Лин-
кольнскому, который держит его непосредственно от короля на праве
свободной милостыни, как думают присяжные. Это держание состоит
из двух гайд земли и называется Hertney. У епископа его держит в на-
следственной аренде (feodi firma) Джемс Грим за весьма солидную ренту
в 10 фунтов. Он фигурирует в списке присяжных сотни Leightonstone.
дававших показания перед Королевской Комиссией 1279 года.
Есть все основания предполагать, что земля Hertney была передана
королем епископу Линкольнскому еще до того, как манор Брамптон
перешел к графу Давиду apud Mirabel. Может быть, эта передача про-
изошла одновременно с пожалованием епископу церковного патроната
в Брамптоне, еще при Генрихе I.3
Джемса Грима мы знаем из других Гентингдонширских описей.
Он держит вместе с Николаем de Grafham один рыцарский феод в Sibthorp
1 Cartularium Monaslerii de Rameseia, Rolls Series.
2 Cp. Cat. Inq. post mortem, I, J\" 719.
3 RH. II, 610.
Манор Брамптон с XI по XVI век
193
от Рамзейского аббата, 14 акров луга в Alconbury и является патроном
церкви в Denton.
У Джемса Грима имеется 10 мелких свободных держателей (у восьми—
по 2 акра, у одного — 2* 1/» акра и у одного — 3 акра).
6 акров луга держат Ричард Trayli и жена его Елизавета от Джемса
Грима за 12 d. Но это держание не имеет ничего общего с владениями
епископа Линкольнского: Джемс держит его от графа Герифордского,
а от кого держит граф — присяжные не знают. Ричард Трайли — также
человек чужой Брамптону. Он и Изабелла — лорды манора Copmanford
в той же сотне Leightonstone *.
6 акров луга держит Генрих le Porter за 12 d. от W. Engayne и его
жены, те от Джемса Грима, а от кого тот — неизвестно. Генрих — житель
соседнего местечка Godmanchester, где он держит как «liber socomannus»
18 акров 1 */3 руды пашни и 4 акра l1^ ч. луга и за это платит «firme
ville» 15 s. 2 d.2
Особо надо отметить держание в 5 виргат пашни в 15 акров луга,
принадлежащее Филиппу Danles, свободному сокмену короля. Филипп
держит непосредственно от короля и свою ренту в 6 шиллингов уплачи-
вает в scaccarium. Есть все основания думать, что это держание то-
ждественно с тем держанием в одну гайду и одну виргату или «для десяти
волов», которое было в Книге Страшного Суда помечено за королевским
тэном Эльриком, отдаленным наследником или преемником которого
и является «свободный сокмен» Филипп Danles. У Филиппа имеется 12,
по большей части очень мелких, свободных держателей. Лишь один
из них держит 11акров. Все прочие держат не более 1 акра, у большей
части только mesuagia.
Непосредственно от лорда манора держат приор Гентингдонского
монастыря — 5 акров луга за 2 s. (de dono Johannis regis) и Джон, сын
Томаса из Брамптона 9 акров пашни за 1 фунт тмину. Эти 2 шиллинга
и фунт тмину, повидимому, все, что получает лорд манора с довольно
значительного фригольда в Брамптоне. Есть еще мелкое держание
Гентингдонских монахов (2 акра луга), но они nichil solvunt.
• Таким образом, большая часть фригольда находится не в крестьян-
ских руках. Держание Джемса Грима можно рассматривать как своего
рода самостоятельную вотчину с доменом и мелкими свободными держа-
телями. Вероятно, свободные держания входили в счет двух гайд. Тогда
в «домене» можно считать 219х/2 акров, держательская земля составит
20 х/2 акров. Столь же сложного состава и может рассматриваться как
самостоятельная вотчина и держание «свободного королевского сокмена»
Филиппа Danles, в котором мы можем насчитать 1363'4 акров пашни
и 15 акров луга в домене и 13*1/2 акров в держаниях.
Вот эти-то мелкие держания, да еще держание в 9 акров Джона, сына
Томаса, из Брамптона, и составляют, несомненно, «крестьянскую» часть
фригольда в Брамптоне — в деревне Брамптон, но не в маноре Brampton
et Houtton, к которому принадлежит только держание Джона, сына
Томаса.
Все остальные держатели фригольда в Брамптоне — или рыцари,
или духовные учреждения. Несомненный интерес представляет, впрочем,
Филипп Danles, свободный сокмен короля. К какому разряду людей
его причислить? К мелким вотчинникам пли к крупным крестьянам?
Он платит королю 6 s., но и сам получает со своих мелких фригольдеров
ренту в 1. 13. 2. Конечно, не на этой ренте и не на приносимых теми же
1 RH. II, 619, 620.
1 RH. II, 596.
13 Средние века, вьш. 2
194
Е. А. Еосминский
держателями 14 каплунах держится его хозяйство... Его следует при-
числить к тому характерному для Англии важному промежуточному
слою, который лежал между верхушкой свободного крестьянства и мелким
рыцарством.
Не все «мелкие» фригольдеры были мелкими хозяевами. У многих
из них были еще держания в том же Брамптоне. Так, упомянутый Джон,
сын Томаса, кроме 9 акров фригольда «по хартии графа Давида», держал
еще двор (mesuagium), 25 3/4 акра пашни и 4х/2 ч. луга, как «bondus
socomannus» того же манора. Петр Rokebi, державший от Филиппа Danles
Н1^ акра «по хартии», держал еще cotagium «de tenemento Kechel»,
cotagium, 28*/4 акра пашни и 5l/4 акра луга, как «bondus socomannus»
манора Брамптон и 1 акр луга от Дервергуллы Баллиоль в Houtton.
R. Pinchun держит 2% акра у Джемса Грима, двор у Филиппа Danles
и 7 акров как «bondus socomannus» в Houtton.
Еще ряд мельчайших свободных держателей Филиппа Danles вы-
ступает в списке «bondi socomanni» с держаниями в 4—7 акров.
Общие размеры фригольда можно определить в 399 акров пашни
и 34 акра луга.
Наибольшую часть территории Брамптона занимают и наибольший
интерес представляют держания многочисленных бондов-сокменов,
«bondi socomanni», этих характерных держателей старинного домена.
Таких держаний в Брамптоне 155, и они охватывают 979 Vi акров пашни
и 1351/4 акров луга, всего 1114% акра. Как уже указывалось, манор
Брамптон представляет старинный домен короны. Для него характерно
привилегированное вилланское держание, держание вилланов-сокменов,
которые здесь выступают под именем бондов-сокменов. Не в пример
обыкновенному вилланскому держанию это держание пользуется юриди-
ческой охраной и во многих отношениях приближается к свободному
держанию, к фригольду. Этим, несомненно, объясняется и своеобразие
судеб этого держания по сравнению с вилланским.
Рассматривая в описи 1279 года размеры отдельных держаний бондов-
сокменов, мы не увидим в них никакой симметрии, столь характерной
для обыкновенных вилланских держаний. Мы не найдем здесь ни одной
виргаты или полувиргаты. Все держания, обычно состоящие из пахотной
земли и луга, выражены в акрах; цифры для той и другой части держаний
так варьируют, что крайне редко попадаются держания одинаковых
размеров.
Для того, чтобы выяснить степень и характер расслоения держаний
бондов-сокменов в маноре Брамптон и Houtton, я разделяю их на не-
сколько разрядов, в основном соответствующих привычным нам разрядам
в типичной крепостной деревне. Держания от 20 до 40 акров в общем
соответствуют виргатам, от 10 до 20 — полувиргатам, от 5 до 10 — фер-
делям. Держания менее 5 акров могут быть приравнены к держаниям
коттеров; среди них я особо выделяю самые мелкие держания — до
3 акров. При определении размеров держания принималось во внимание
общее количество акров пашни и луга.
Даже самые крупные из держаний бондов-сокменов в Брамптоне
не могут быть названы крупными. Они не превосходят размерами типич-
ных виргат — это лишь хорошо обеспеченные землей «середняцкие»
держания. Ни одно из них не превышает 40 акров. Держаний размерами
от 20 до 40 акров в Брамптоне 14, и они занимают 38% всей площади
учтенной земли бондов-сокменов; 28% занимают 20 держаний в 10—20
акров, грубо соответствующие полувиргатам, этим типичным вилланским
держаниям востока Англии. Держаний в 5—10 акров (соответствующих
ферделям, обычно немногочисленным в типичной вилланской деревне) 29т
Манор Брамптон с XI по XVI век
195
и занимают они 21% учтенной площади. Держаний же размерами ниже
5 акров — 94, т. е. 60% всех держаний, причем из них 74, т. е. 47% всех
держаний, — менее 3 акров.
К манору Брамптон принадлежит также hamlet Houlton, включенная
в этот манор в дарении Иоанна Безземельного. Невидимому, в Книге
Страшного Суда территория, описанная как манор «Brantune», соответ-
ствует площади Брамптона и Houtton в 1279 году. Вся описанная в Hout-
ton площадь занята держаниями бондов-сокменов. Не все бонды-сокмены
Houtton’a держат от лорда манора Брамптона. Часть их описана как
«tenentes domine Derfergol de Balliol». Этой последней принадлежал
манор Stukeley в той же сотне, и вообще имя ее встречается не однажды
и в Сотенных свитках и в картулярии Рамзейского монастыря, с которым,
она была в тяжбе. Как получила эта «domina» права на часть Houtton’a,
наши источники не сообщают, но. невидимому, ее часть также прежде
входила в состав королевского манора Brampton et Houtton. Число
держателей Джона Гастингса в Houlton’e — 33. Только у троих из них
держания превышают 20 акров, у девятерых они лежат между 10 и 20
акрами, у пятерых — между 5 и KJ. Менее 5 акров — 16 держаний,
из них 11 менее 3 акров. Держателей Дервергуллы Balliol — 10. Один
из них держит 27 акров, один — 11 акров, все остальные держания очень
мелки и не достигают и 3 акров.
Цифровые данные, касающиеся расслоения держаний бондов-сок-
менов, даны в следующей таблице.
В Книге Страшного Суда нет никаких указаний на фригольд, если
не считать одной гайды и одной виргаты королевского тэна. Вероятно,
часть фригольда возникла из сдачи частей домена; таковы, повидимому,
держания небольших участков пашни и луга.. Часть этих сдач могла
иметь место еще до отчуждения королевского манора, чем и объясняется
отсутствие связи большей части их с новым лордом манора. Земля Hertney
могла быть связана с церковным патронатом и вместе с ним отчуждена
при Генрихе I. Что касается земли бондов-сокменов, то она, повидимому,
соответствует той, которую в эпоху книги Страшного Суда занимали
36 вилланов и 2 бордария с их плугами. Очень трудно ответить на вопрос,
какому числу акров, хотя бы приблизительно, соответствовали 12 плугов
в XI веке. Но если мы предположим, что плугу соответствовала каруката
в 120 акров, то общее число акров пашни у держателей Брамптона в
эпоху Domesday составит 1440. .Эту цифру надо уменьшить, если вилланы
и бордарии несли пашенные повинности.
В Сотенных свитках пашня бондов-сокменов составляет 1232% акра.
Эти сопоставления очень грубы, но все же позволяют предположить,
что земле 36 вилланов и 2 бордариев в книге Страшного Суда в общем
соответствует в 1279 году земля бондов-сокменов в Брамптоне и в Houtton.
За 200 без малого лет, лежащих между обоими описаниями, сокмен-
ская земля испытала крупнейшие перемены. Держания бондов-сокменов
подверглись крайней деформации и раздроблению. У нас есть основания
думать, что когда-то эти держания представляли симметричные виргаты;
теперь счет по виргатам сохранился лишь на земле свободного сокмена.
О держателях сокменской земли в Brampton можно было бы сказать
то же, что присяжные сказали об обычниках (custumarii) старинного
домена Честертона (Кембридж): «Solebant tenere dimidias virgatas terrae
sed quidam eorumdem partem terrarum suarum vendidit secundum usuni
manerii».
В соседнем маноре старинного домена, Alconbury, который также
был отчужден королем Иоанном графу Давиду apud Mirabel и судьба
которого во многом напоминает Брамптон, мы, наряду с таким же, как
J3*
196
Е. А. Кос минский
Таблица 1
Держания бондов-сокменов в маноре Brampton et Houlton в 1279 г.
Число держаний Общая площадь в акрах
Размеры держаний в акрах в абсол. цифрах D °/0 пашня луг Сумма в абсол. 1 0 цифрах } в -о
I. Брамптон
20—40 14 9 344 1/8 50 ’/4 394 >/8 38
10—20 20 13 270 V, 39 */„ 309 =/8 28
5—10 29 18 203 21 % 224 % 21
3— 5 20 13 68 11 79 7
менее 3 74 47 62 11 ’/2 73 "/. 6
Всего в Брамптоне . . 157 947 ’/8 13з 1080 8«
II. II О U t t О 11
Свыше 40 1 3 35 10 45 16
20-40 2 г» 39 >/я 6 »/8 '*6 >/8 16
10-20 У 07 99 */4 15 */, 114 */2 40
5— 10 5 15 34 1/2 2 */2 37 28
3— 5 5 15 18 3/, 1 */„ 19 ’/. 7
менее 3 11 33 13 4 I/, 17 % i
Всего в Iloutton . . . 33 240 39 ’/, 279 »/4
III. Держатели Дервергуллы Бал л ноль
20—40 1 10 26 1 27 57
10—20 1 10 10 1 11 26
5-10 — — — — — —
3— 5 — — — — — —
менее 3 8 80 • 8 ’/8 2 10 ’/8 18
Всего у Дервергуллы . 10 44 7/8 4 48 78
IV. II о всему манору
Свыше 40 1 0.5 35 10 1.) 3
20—40 17 8 409 s/8 57 % 467 72 32
10 -20 30 15 379 3/4 55 ®/8 435 */8 31
5-10 34 17 237 ’/2 24 >/. 261 ’/8 19
3- 5 , 25 13 86 »/4 12 1/8 98 ’/» 7
менее 3 93 46 83 % 17 ’/. 101 % N
Всего ... 200 1232 i/2 177 */4 1499 3/4
1 В подсчет не вошли мелкие участки земли, не выраженные в акрах: 9 cata-
gia и 8 placeae. Включение их не изменило бы наших подсчетов.
Манор Н рампою.i, с XI по XI'I век
197
в Брамптоне, сложным дроблением наделов, находим остатки старинного
деления на виргаты. В то время как денежные ренты исчисляются здесь
отдельно для каждого держания, выраженного в акрах, для целей
распределения барщинных работ (в общем незначительных), счет идет
по виргатам. Все вилланы-сокмены держат «между собой» (inter se) 553'4
виргаты х, и каждая виргата несет определенные повинности. В дей-
ствительности деление на виргаты давно стерто с сокменской земли,
и оно служит для манориальной администрации лишь традиционным,
условным способом распределения отработочных повинностей, которое
стало бы чрезмерно сложным, если приспособлять его к прихотливо
варьирующим размерам отдельных держаний.• Очень трудно представить
себе, как фактически происходило распределение отработочных повин-
ностей между отдельными держателями в Alconbury. Леветт утверждает,
что деформация вилланских держаний, происшедшая в результате от-
чуждения их частей, приводила к необходимости коммутации в вотчинах
Сент-Олбанского аббатства. В Брамптоне барщина исчезла окончательно,
в нем всецело господствует денежная рента, а вместе с тем исчезло и
воспоминание о виргатах на земле бондов-сокменов. Но держание сво-
бодного сокмена, размеры которого не изменились, по старине измеря-
ется в виргатах.
Вместо описанных в Domesday Book 38 держателей, из которых
только двое (бордарии) были недостаточно обеспечены землей, Сотенные
свитки дают нам на сокменской земле Брамптона и Houtton 201 держание,
из которых 118, или 60%, менее 5 акров и 93, или 46%, менее 3 акров,
Полнонадельные крестьяне, составлявшие в эпоху Domesday Book
92% держательского состава Брамптона, в 1279 году составляют всего
лишь 8%%. Даже если мы объединим их с держателями наделов в 10—
20 акров, что в среднем соответствовало полувиргатам, то число их едва
достигнет четверти всех держаний.
Общее число держаний в Брамптоне возросло за это время в 5 раз.
Свобода отчуждения привела на земле бондов-сокменов к крайнему
дроблению держаний; никакого сопровождающего отслоения верхушки
мы не видим.
Является ли это огромное увеличение числа держаний и их дробление
результатом естественного роста населения Брамптона пли же оно вызвано
также переселением в королевский манор, а потом манор старинного
домена, манор привилегированный, жителей из других мест?
Являются ли все держателя сокменской земли в Брамптоне жителями
этого манора?
Являются ли все держатели сокменской земли крестьянами?
С этим связан и другой вопрос — чем живет многочисленное мало-
земельное население Брамптона? Ведь совершенно очевидно, что при
более или менее «крупных» хозяйствах в Брамптоне — домен лорда
(240 акров пашни), домен Джемса Грима (219% акров пашни) и домен
свободного сокмена Филиппа Danles (1363 4 акра пашни) не могли обеспе-
чить постоянный заработок всем этим мелким держателям, если у них
не было других держаний пли других занятии. Значительное возрастание
числа держаний в XIII веке по сравнению с XI наблюдается повсюду,
по крайней мере на территории, охваченной сохранившимися Сотенными
свитками. Но надо отметить, что среди держателей Брамптона нередко
встречаются прозвища, указывающие на то, что их носители пли их
предки пришли из других мест (такие прозвища как de Hainerton, de
1 Сумма пашни у валлэиов-сокменов в Alconbury 1789 1/2 а. 55 3/4 виргаты
соответствует 1672 '/г акрам, если виргата точно равна 30 акрам.
198
Е. А. Еосминекий
Offord, de Upwood, de Stivecleya, de Fordham). Чаще всего они указы-
вает на близлежащие деревни. Но есть такие имена, как Londeneys,
как de Norfolc (с этой фамилией имеется четыре держателя). При этом,
конечно, приселенцы, «adventitii», как их называют другие источники,1
могли и не сохранять в своем прозвище названия своего прежнего место-
жительства.
В некоторых случаях мы можем предположить, что сокменское дер-
жание принадлежит чужаку, главное владение которого лежит вне манора
Брамптона. На это наводит то обстоятельство, что в ряде случаев при
учете держания не упомянута усадебная земля (mesuagium). Таких
случаев очень много — 72 по Брамптону и Houtton. При этом большая
часть их (61) относится к мелким держаниям, менее 5 акров. Имеется целый
ряд держаний, состоящих из небольших клочков луга, бзз усадьбы.
Конечно, пропуск упоминаний об усадьбе (mesuagium) мог быть и слу-
чайным. Но иногда мы можем отыскать в другом месте лицо, держащее
клочок земли в Брамптоне. Так Willelmus Robertus de Weston, который
держит % акра луга в Брамптоне, отыскивается под именем Willelmus
Rodberd в описи недалекой деревни Weston, где у него есть свободное
держание в 9 акров % р. пашни. Кажется очень вероятным, что обильные
Брамптонские луга привлекали съемщиков из других мест, может быть
из числа городских ремесленников близкого Гентингдона. Так, W. Teynter,
держащий 3 акра луга за 4 s. 6 d. очень смахивает на гентингдонского
горожанина.
Среди бондов-сокменов Брамптона встречаются имена, как будто
говорящие о ремесленной профессии — Kareter, Carpenter, Faber, le
Corder, Cissor, le Kuppere, Taylur, Barber, Кос. Все это профессии, кото-
рые могли существовать и в деревне. Но. с другой стороны, ряд горожан
мог скрываться под ничего не говорящими фамилиями...
Эту сторону дела освещает нам опись манора Честертона (RH. 11,402—
406), тоже старинного домена короны, во многом похожего на Брамптон.
Подобно Брамптону Честертон является пригородным манором. В на-
стоящее время он представляет предместье г. Кембриджа. Подобно
Брамптону манор был отчужден при короле Иоанне. Его получил в веч-
ную аренду Барнвельский монастырь. В Честертоне большой фригольд
(свыше 700 а.) и около 690 акров «terra custumaria», соответствующей
земле бондов-сокменов в Брамптоне. «Кустумарии» Честертона прежде
держали полувпргаты, но «некоторые из них продали часть своих ’земель
согласно обычаю манора» (secundum usum manerii). Невидимому, часть
земли продали не некоторые, а все полувиргатарип, некоторые, может
быть, прикупили, так что в размерах держаний в Честертоне наблюдается
такая же пестрота, как и в Брамптоне. Как и в Брамптоне, церковная
земля находится в руках не лорда манора, а другого юридического лица
(монастыря св. Андрея в Верчелли) и составляет особый «феод ректора».
Большинство держаний в Честертоне состоит из сложных комбинаций
участков фригольда, «обычной земли» и «феода ректора», причем многие
из кустумариев держат «по хартии» (per cartum) участки фригольда от
разных лиц. Среди держателей Честертона видное место занимают
«forinseci tenentes Cantebrigiae», Кембриджские горожане, держащие
участки земли «in campis de Cestreton». Место это в рукописи сильно
попорчено, но приблизительно вычислить размеры их держаний можно.
Таких держаний 19. Они включают около 113 акров «обычной» земли,
22^4 акра из «феода ректора» и 463/4 акра от других «феодов»— всего
1 Placit. Abbr., р. 270—271. Вопрос о приселенцах в манорах старинного домена
разобран Виноградовым (Villainage, р. 117 и сл.).
Манор Брамптон с XI по XVI век
199
200 акров. Многих из этих горожан мы находим в описи Кембриджа
среди владельцев домов, лавок, городских участков, а также участков
в городских Полях. Кроме того, в Честертоне мы находим <<forinseci
tenent.es>> из деревень Landbeach, Waterbeach и Ditton (?). Таким образом,
пример Честертона делает, как мне кажется, вполне обоснованным пред-
положение, что и в Брамптоне часть земель могла находиться в руках
горожан. В Честертоне большая часть земли, находящаяся в руках
«forinseci tenentes»,— «обычная земля». То же, невидимому, имеет место
и в Брамптоне.
Во всяком случае состав сокменских держаний в Брамптоне очень
сложен и это особенно относится к мелким держаниям. Далеко не всех
держателей, помеченных как «bondi socomanni», можно причислить
к местным крестьянам. Среди держателей сокменской земли фигурирует
и священник (persona de Brampton) и некий Adam Capellanus.
Но все же мне кажется несомненным, что местные крестьяне пред-
ставляют основное ядро брамптонских сокменов.
Мобилизация земли, которая вносила такую невообразимую путаницу
в держательские отношения фригольда, до неузнаваемости деформиро-
вала и сокменские виргаты в Брамптоне; у нас есть все основания думать,
что отчуждения, как и всюду, производились в это время преимущественно
по мелочам. Но они не запутали отношений держания. Все бонды - сок-
мены (за одним незначительным исключением) держат непосредственно
от лорда манора. Это объясняется тем, что бонды-сокмены старинного
домена отчуждали землю не как фригольдеры, через livery и seisin, а как
вилланы, через surrender и admittance. Для того чтобы быть отчужденной,
каждая земля должна сначала в курии формально быть возвращена
лорду-
Переходим к вопросу о держательских рентах. Опись 1279 года не
знает в Брамптоне никаких рент, кроме денежных. Ничтожное исклю-
чение представляют 14 каплунов, являющихся дополнением к денежным
рентам трех мелких держателей Филиппа Danles, и 1 ф. тмину, уплачи-
ваемый лорду манора одним из фригольдеров. Конечно, это не значит,
что некоторое количество натуральных рент бондов-сокменов не пря-
чется от нашего взгляда в мельничных баналитетах, в доходах курии
(особенно в гериетах). Но не подлежит никакому сомнению, что денежная
рента является безусловно преобладающей.
Среди рент фригольда-можно отметить исключительно высокую фирму,
уплачиваемую Джемсом Гримом епископу Линкольнскому (10 фунтов
за 2 гайды). Надо сказать, что и со своих мелких свободных держателей
Джемс берет очень дорого — по 4 шиллинга за 2 акра пашни.
Наибольший интерес, конечно,'представляют для нас ренты сокменов.
Рента свободного королевского сокмена — незначительна и составляет
всего 6 шиллингов за 5 виргат пашни и 15 акров луга. Сопоставляя эту
ренту с рентой Джемса Грима, мы наблюдаем своего рода прецеденты
quit rent п rack rent в XIII веке.
Ренты бондов-сокменов на первый взгляд так же пестры, как и их
держания. Но при ближайшем рассмотрении мы найдем в них известную
правильность. В большинстве случаев 1 акр пашни платит ренту в 6d.,
1 акр луга — ренту в Is. 6d. Есть отступления от этого правила в ту и
другую сторону, но отступления сравнительно незначительные. Рента
более крупных держаний обычно несколько меньше. Но, во всяком случае,
за крайней пестротой держаний вырисовывается первоначальная равно-
мерность обложения бондов-сокменов. Трудно делать предположения
относительно прошлого, но пример упоминавшегося ранее манора Alcon-
bury заставляет предположить, что и в Брамптоне существовали раньше
200
Е. А. Еосминский
отработочные повинности, потом коммутированные. Одной из причин,
сделавших коммутацию необходимой, могла быть крайняя запутанность
в распределении барщинных работ, возникшая в результате свободы отчу-
ждений. Во всяком случае, поводимому, именно привилегированное поло-
жение брамптонских крестьян, как бондов-сокменов стариннного домена,
облегчило и ускорило у них процесс коммутации и полного торжества
денежной ренты. Несомненно также, что одним из условий, определивших
ранее преобладание денежных рент в Брамптоне, является его близость
к городу и вообще его выгодное торговое положение. В связь с вытесне-
нием отработочных рент можно поставить также сокращение домениаль-
ной запашки. Рост пастбищного и лугового хозяйства па домене, может
быть, стоит в связи также с большим спросом города па продукты ското-
водства. Но было бы ошибкой думать, что одно лишь выгодное положение
Брамптона по отношению к рынку определило специфику его развития
в XIII веке. Достаточно сопоставить Брамптон с манорами Рамзейского
аббатства, расположенными по Узу в непосредственной близости от Ген-
тингдона — Hemingford Abbot’s, Witton, Houghton, чтобы убедиться,
как по-разному сложились судьбы держательской земли и рент в полу-
свободном маноре старинного домена и в строго крепостнических мона-
стырских вотчинах.
Ренты Брамптонских бондов-сокменов были сравнительно не высоки,
хотя и не очень низки для XIII века. Они лежали, примерно, посредине
между средними вилланскими и средними фригольдерскими рентами
Гентиндоншпра, где средние ренты были вообще выше, чем в других
графствах, охваченных Сотенными свитками.1 Но любопытно, что ренты
мелких свободных держаний в самом Брамптоне значительно выше рент
бондов-сокменов. Надо к этому прибавить, что ренты эти были непо-
движны и не подлежали возвышению. Держатели имели возможность
отстаивать это свое право судебным порядком.
Конечно, ежегодными денежными рентами, тем, что манориальные
документы называли redditus assisae, повинности бондов-сокменов не
ограничивались, хотя Сотенные свитки ни о чем больше не упоминают.
Бонды-сокмены должны были уплачивать tallagium, когда король взимал
tallagium со своих бургов и маноров; об этом говорит и опись манора
Alconbury: «Et omnes predict! villani talliantur quando rex talliat burgos
suos». Они были подчинены мельничным правам лорда. Наконец, им при-
ходилось уплачивать всякого рода штрафы, взносы и пошлины в мано-
риальную курию. В XVI веке манориальная курия взимала при каждом
отчуждении земли, а также при переходе ее по наследству двойную ренту
в качестве «gersuina». Вероятно, они, подобно вилланским сокменам ма-
нора Alconbury, платили «garshanes» со свиней п pannagium за выпас их
в лесу.
Доходность манора Брамптона оценивалась Книгой Страшного Суда
в 20 фунтов. При короле Иоанне эта оценка доходит уже до 50 фунтов.
Сотенные свитки не дают общей оценки доходности манора, и нам нелегко
ее определить. Некоторые слагаемые, впрочем, вычислить можно.
Рента фригольда, уплачиваемая лорду манора, как мы видим, ни-
чтожна. Рента бондов-сокменов может быть исчислена в Брамптоне
в 32.12.1/2, в Houtton в 7.16.6. Трудно вычислить доходность домена.
Если исчислить эту доходность путем обычного приема фискальных
описей,1 2 исходя из соображения, сколько'можно было бы получить за
1 См. мою таблицу в со. «Средние века», выи. 1, изд. Института истории АН
СССР. М. — Л., 1942, стр. 50—51.
2 См. мою «Английскую деревню в XIII в.», изд. АН СССР, 1935, стр. 158—159.
Манор Брамптон с XI по XII век
201
акр при сдаче, то, отправляясь от размеров сокменских рент, мы можем
определить оценку 240 акров пашни в 6 фунтов, оценку 200 акров луга —
в 15 фунтов, что уже составит вместе, с рентами держаний 61.8.7 у2.
Сюда надо добавить еще оценку 100 акров огороженного пастбища, ко-
торое ценилось сравнительно очень высоко, оценку усадьбы, леса, трех
мельппц, tallagium, дохода курии, общинного выпаса и рыбных ловель...
Едва ли общац годовая оценка манора Брамптон могла быть много ниже
100 фунтов. Либо в XIII веке доходность манора сильно возросла, либо
при Иоанне Безземельном он пошел за бесценок.
Теперь сделаем скачок больше чем в 2% столетия и перейдем к рас-
смотрению описи манора Брамптона в 29 году Генриха VIII (1537—1538).
Анализ этой описи, список которой был сделан покойным А. Н. Савиным
в Лондонском публичном архиве незадолго до его смерти, дается в статье
В. М. Лавровского, п поэтому я ограничусь лишь кратким констатиро-
ванием тех перемен, которые произошли в Брамптоне с конца XIII века.
Для сравнения с данными 1279 года надо иметь в виду, что опись
1537—1538 гг. охватывает только Брамптон, без Houtton. С Houtton
у Брамптона в XVI веке имеется общий выпас.
Крупные перемены начинаются с домена. Все господское хозяйство,
«home farm», целиком ликвидировано. От него осталась только усадьба
с несколькими строениями, сад, огород и небольшое огороженное паст-
бище (3 акра). Вся пахотная земля прежнего домена и часть луга и
пастбища сданы по частям в держания по воле лорда (at will). Держания
«at will» охватывают в 1537—1538 гг. 262 акра пашни (что, невидимому,
целиком включает прежние 2 карукаты домена) и 46% акров непахотной
земли, что составляет лишь незначительную часть прежнего домениаль-
ного луга и отдельного пастбища, в которых в XIII веке насчитывалось
300 акров.
Держателями участков домена «at will» являются, за немногими
исключениями, держатели земли, обозначенной как «ancyent demesne»,
держатели на праве старинного домена. Это — преемники известных
нам бондов-сокменов. Земля «ancyent demesne» состоит в 1537—1538 гг.
из 882 акров пашни, 109 акров пастбища, 126*/4 акра луга. Все зто со-
ставляет 11171,, акра. Земля бондов-сокменов в 1279 году, по нашим
подсчетам, составляла в Брамптоне 10807/8 акров, из них 9475'8 акров
пашни и 133% акра — луга. Очевидно, размеры этой части манора не
изменились; лишь небольшая часть пашни запущена под пастбище.
Итак, эта, по преимуществу крестьянская, часть манора не сокра-
тилась в размерах с XIII по XVI век. Наоборот, она возросла вследствие
присоединения к ней большей части прежней господской земли, сдаваемой
теперь «at will».
Но распределение земли между отдельными держаниями теперь иное,
чем в XIII веке (см. таблицу 2 на стр. 202).
Сопоставляя эту таблицу с первой частью табл. 1, мы видим, что при
общем увеличении площади число держаний значительно сократилось:
в X III веке их было 157, в конце 30-х годов XVI века — всего лишь 86.
Сокращение это произошло за счет держаний размерами менее 20 акров.
Общее число держаний менее 20 акров сократилось с 145 до 58. Зато
несколько увеличилось число держаний размерами от 20 до 40 акров
(с 12 до 14), и, самое главное, создался новый, не существовавший в Х111
веке разряд держаний размерами выше 40 акров (14 держаний), причем
в руках этого разряда находится теперь большая часть земли — 57%.
Таким образом, здесь образовалась держательская верхушка, отсутствие
которой нам пришлось констатировать для XIII века.
Надо, впрочем, сказать, что верхушка эта не заключает очень больших
202
Е. А. Косминский
Таблица 2
Расслоение держаний старинного домена и на воле лорда в Брамптоне
в 1537—1538 гг.1
Размеры держаний в акрах Число держаний Общие размеры в акрах
в абсол. цифрах в •/„ стар, домен «at will» сумма
,в абсол. цифрах в Vo
40 и выше 14 17 646 174 l/4 820 3/4 57
20—40 14 17 320 48 */, 368 4t 27
40—20 9 10 76 42 ’/, 118 */4 8
5—10 11 12 47 31 »/4 78 а/4 5
3— 5 9 10 17 5 22 2
. менее 3 29 34 1Г/4 6 17 1/4 1
Всего ... 86 1117 */, 308 V4 1426
держаний. Большинство их недалеко ушло от 40 акров, но есть держания
в 73, 94 и, самое большое, в 115 акров. Образование верхушки и сильное
размывание нижних разрядов держаний — вот характернейшие признаки
тех перемен, которые произошли на держательской земле Брамптона
за истекшие 2% столетия.
Ошибочно было бы думать, что образование верхушки связано с ликви-
дацией домениальной запашки и сдачей большей части господской земли
в аренду. Все отмеченные явления отчетливо выступают на земле старин-
ного домена, земле прежних бондов-сокменов. Аренда господской земли
лишь усилила отмеченные характерные черты.
Рассмотрим отдельно те перемены, которые произошли на земле ста-
ринного домена (бондов-сокменов). Для этого лучше всего будет сопо-
ставить в особой таблице данные, извлеченные из описи 1537—1538 гг.,
с данными нашей табл. 3.
Таблица 3
Расслоение держаний старинного домена (бондов-сокменов)
в 1279 и 1537—1538 гг.
Размеры держаний в акрах Число держаний Общие размеры в акрах
1279 г. 1537—1538 гг. 1279 г. 1537—1538 гг.
в абсол. I цифрах 1 в ’/о в абсол. цифрах в »/<, в абсол. цифрах В */о в абсол. цифрах в"/.
40 и выше 10 13 559 51
20—40 14 9 13 17 394 38 361 32
10—20 20 13 8 10 309 % 28 99 */4 9
5—10 29 18 10 13 224 % 21 61 5
3— 5 20 13 9 12 79 7 2о О
менее 3 74 47 28 35 73 */, 6 17 1
Всего ... 157 7» 1O8O 3/4 1117 >/4
Мне кажется, эта таблица наглядно показывает, что процесс концен-
трации держаний происходил именно на земле старинного домена (бон-
1 При составлении этой таблицы я складывал вместе пашню, луг и пастбище
в отдельных держаниях. В подсчет не вошли 34 cottages и 8 closes, размеры кото-
рых в акрах не даны. Включение их в подсчет существенных перестановок не вы-
зовет, во несколько увеличит общие ра’змеры земли старинного домена, преимуще-
ственно для двух нижних разрядов держаний.
Манор Брамптон с Xl по XVI век
203
дов-сокменов). Уже на основе этой концентрации произошло распреде-
ление господской аемли, львиная доля которой (больше половины) доста-
лась верхнему разряду держаний, между тем как нижние разряды по-
лучили лишь незначительные клочки.
Переходя от юридической категории держания к социальной кате-
гории крестьянства, мы должны, конечно, констатировать, что не все
держания по праву старинного домена и на воле лорда находились
в руках крестьян и местных людей. Это явление пришлось уже отмечать
для XIII века. В XIV веке мы вправе ожидать еще большего вторжения
чужих элементов в среду крестьян Брамптона. Но опись дает нам в этом
отношении мало указаний. Невидимому, в это время вторжение дворян-
ского, городского и церковного землевладения в область крестьянских
держаний в Брамптоне было еще незначительным. Более или менее круп-
ное держание определенно не в крестьянских руках — это 40 акров луга
в «старинном домене»; его держит «братство богородицы» (the brother-
hood of our Lady). Некий м-р Уайльд, вероятно, бэлиф манора, держит
<60 акров в старинном домене и 13 акров at will.
Остальные определенно некрестьянские держания очень мелки. Сэр
W. Bull держит 3 коттэджа в старинном домене; акра пашни и 1 акр
луга держит викарий, и еще какое-то мелкое держание — священник.
Церковь в Брамптоне держит 1 акр луга. Таким образом, в некрестьян-
ских руках находится всего лишь около 120 акров земли старинного
домена и на воле лорда, причем ббльшая часть ее в руках бэлифа.
Конечно, некрестьянские элементы могут скрываться среди других
держателей, но все же у нас нет оснований предполагать, что они были
сильны и многочисленны. Та картина расслоения, которая была нами
дана, в основном соответствует расслоению крестьянства.
Переходим к вопросу о рентах держателей старинного домена. Ренты
эти совершенно не изменились с Х1П века. Попрежнему обычной рентой
с акра пашни является 6 d., с акра луга 1 s. 6 d. Общая сумма ренты, полу-
чаемой лордом с держателей старинного домена в 1537—1538 гг.,- —
31 ф., 16 шиллингов, 2 пенса, — почти точно совпадает с рентой, упла-
чивавшейся в 1279 году бондами-сокмейами Брамптона — 32.12.%.
Таким образом, неподвижность ренты старинного домена не была фик-
цией, во всяком случае в Брамптоне XVI в.; держатели старинного домена
платят те же архаические ренты, которые уплачивались их предше-
ственниками, бондами-сокменами, 2% столетия назад, а возможно,
и еще раньше.
Большой интерес представляет вопрос: на каких же условиях была
сдана крестьянам господская земля? Для кого эти условия были выгодны,
для лорда пли для крестьян? При рассмотрении рент держаний at will
мы отмечаем их однообразие, напоминающее порядок распределения рент
на старинном домене. Но ренты здесь несколько выше. Рента акра пашни
почти неизменно равна 8 d. Высоту ренты непахотной земли высчитать
трудно. Во всяком случае, эта рента относительно невысока.
Мы не знаем точно, когда произошла сдача господской земли держа-
телям. По известным нам случаям мы можем заключить, что это про-
изошло не раньше второй половины XIV века. В таком случае приходится
признать, что сдача произошла по умеренной, хотя и не слишком низкой
расценке. Интересен тот факт, что ренты, невидимому, с тех пор не
повышались, хотя сдача земли at will дает к этому самую широкую воз-
можность. Поскольку земля снималась не всей деревней, а индивидуаль-
ными держателями, повышения рент должны были вызвать большую
их пестроту. Между тем, все они остались на одном уровне. Это позволяет
отнести и ренты at will в Брамптоне к разряду quit rents а не rack rents
204
Е. 1. Косминский
и заключить, что держание на воле лорда, несмотря на всю свою формаль-
ную *прекарность, очевидно, фактически отличалось здесь значительной
устойчивостью. Вероятно, арендные отношения приспособлялись здесь
к отношениям, уже сложившимся раньше на старинном домене.
Общая сумма рент земли, сдаваемой at will, —10.13.3.
Из других держательских платежей, помимо рент, опись 1537—1538 гг.
упоминает лишь о <<gersom» в размере двойной ренты, уплачиваемой дер-
жателями старинного дойена в случае отчуждений их держаний или
перехода по наследству (at every alyenacon or deth or oderwyse). Курия,
невидимому, совсем захудала, и ее доходы в таком значительном маноре,
как Брамптон, исчисляются всего 13 s. 4 d. в год. Нет никаких упоминаний
о tallagium и о других поборах с держателей.
Не вся господская земля была сдана в держания по воле лорда. Ос-
тается еще ЗбР/з акров луга (в участках различной величины) и 24 акра
огороженного пастбища (в 5 участках от 2 до 5 акров). Эти участки вместе
с 46т/2 акрами луга и пастбища, сданными держателем at will, составляют
322 акра; это, примерно, соответствует тем 300 акрам луга и отдельного
пастбища (несомненно, округленная цифра), о которых упоминают Со-
тенные свитки в описании господской земли Брамптона. Эти 251% акров
луга и 24 акра огороженного пастбища бэлиф сдает ежегодно по частям,
причем луга сдаются от 1 s.8d. до 3 s. за акр, а пастбища — от 1 s. до 4 s.
за акр. 4 акра огороженного пастбища (Kitchen close) брал, как кажется,
сам бэлиф за очень высокую плату. Сдача луга и пастбища приносила
в среднем 32.4. 0 (в Survey неправильно 32.2.4). Впрочем, выручка варьи-
ровала из года в год (not yerely one yere with another) и достигала иногда
40 фунтов. Обращает на себя внимание более высокая расценка луга
и пастбища, сравнительно с рентами земли старинного домена, и, по-
видимому, также и земли, сдаваемой at will,— в среднем акр луга сдается
за 2 s. 4% d., акр огороженного пастбища — за 1 s. 9 d., а иногда, очевидно,
и дороже. На сдаче домениального луга и пастбища начали устанавли-
ваться rack rents в противоположность держательским quit rents.
Три водяные мельницы, помеченные в Сотенных свитках в домене,
теперь сдаются at will; появилась еще валяльная мельница. Все они
вместе сдаются за 20 фунтов.
К домену, очевпдно, принадлежит и лес, размеры которого теперь
определяются в 160 акров. Годовой доход его оценивается в 4 фунта.
Брамптону принадлежит общинное пастбище размером в 300 акров. Им
пользуются совместно с жителями Houtton (в Survey ошибочно Hampton).
Я не коснулся фригольда. Размеры фригольдерских держаний не
даются в описи — даны лишь ренты, которые почти ничего не говорят
о составе и о размерах фригольда и не позволяют поставить его в какую-
либо связь с предшествующими стадиями развития м’анора. Доход с фри-
гольда (4.5. %) составляет незначительную долю всей суммы дохода манора,
которая исчисляется в 113.17.7'/в и в которой главные статьи предста-
вляют доход с держателей старинного домена (31.16.2) и от сдачи доме-
ниального луга и огороженного пастбища (32.4.0). Как было указано
выше, у нас нет точных данных для определения доходности манора
в 1279 году. Но можно думать, что большего повышения доходности
с тех пор не произошло, особенно если принять в расчет понижение стои-
мости денег к XVI веку.
Опись 1537—1538 гг. не оставляет никакого сомнения в том, что
Брамптон в то время еще не переживал «аграрнойреволюции XVI века>>,
что он находился еще в той стадии, которую мы привыкли связывать
с XV веком, «когда преобладающее большинство населения состояло...
из свободных крестьян, ведущих самостоятельное хозяйство, под какими
Манор Брамптон с XI по XVI век
205
феодальными вывесками ни скрывалась их собственность». 1 Для свобод-
ного крестьянства Брамптона такой «феодальной вывеской» было дер-
жание старинного домена.
Крестьянство Брамптона не только полностью сохранило свою ста-
ринную землю, но еще значительно увеличило ее площадь в результате
ликвидации господского хозяйства и сгчи большей части господской
земли в держания на воле лорда. Крестьянство платит за свои земли
ренты, большая часть которых сохранилась с XIII века и которые для
XVI века, несомненно, являлись низкими. Даже ренты с земли на воле
лорда были невелики и не повышались. Характерные для XVI века
«огораживания» еще не коснулись Брамптона. В Брамптоне, невидимому,
полностью огорожены луга и немалая часть пастбища, но это старинные
огораживания. Нет основании думать, чтобы общинное пастбище сколько-
нибудь сократилось с XIII века.
Поистине, это был «золотой век» для «крепкой» крестьянской верхушки,
которая платила низкие ренты, была в сущности почти свободной от
какого бы то ни было давления манориальной администрации, получала
барыши от роста спроса и цен на сельскохозяйственные продукты, выте-
сняла более «слабые» элементы деревенского населения.
Роджерс приводит следующие данные о средних ценах на ряд
сельскохозяйственных продуктов по десятилетиями 70-х годах XIII века
и в XVI веке: 2
Десятилетие Пшеница Ячмень Овес Полы Шерсть
s.d. s.d. s.d. s.d. s.d.
1271—1281» 5.7 % 4.4 /, 2.4 % 12.2 '/г 2.3
1531—1540 7.8 */, 4.11 ’/, 3.1 28.7 Чг 6.8 ’/,
1541-1550 10.8 6.2 7, 4 7, 42.3 V4 20.8
1551—1560 15.3 3/, 10.5 5.10 */2 78.1 7, 15,8
При неподвижности рент с XIII века успели образоваться весьма
значительные «ножницы» между рентами и ценами на сельскохозяй-
ственные продукты, особенно в области скотоводческого хозяйства.
Недаром манориальная администрация, все еще продолжая задешево
сдавать пахотную землю «по воле лорда», предпочитает удерживать
большую часть луга и огороженного пастбища в своих руках и сдавать
ее за повышенную ренту из года в год. «Крепкие» крестьяне должны были
получать больше прибыли от неподвижности ренты. И все же удивляет
их консервативность. У них попрежнему господствуют пахотное хозяй-
ство, открытые поля, общинный выпас. Впрочем, мы не знаем точно, кто
был съемщиком лугов и огороженных пастбищ...
Мы имели возможность проследить, правда, с очень большими пробе-
лами, историю манора Брамптона со времени нормандского завоевания
до конца 30-х годов XVI века. Не все эти части манора выступали перед
нами ясно и связно. Хуже всего дело обстоит с фригольдом. Но историю
господской земли и земли вилланов-сокменов мы в основных этапах
проследить можем...
История господской земли в Брамптоне такова. В XI веке на ней
работают три плуга. Возможно, что кроме этих доменнальных плугов
на господской земле работали также и плуги вилланов, обязанных
1 К. Ма ркс, Капитал, т. I, стр. 574—575. Гиз. 1929.
’Rogers. A history of agriculture ami prices, I. p. 245, 321, 361; IV, p. 292,
355, 395. Цены зерна даны за квартер, цена шерсти — за клов в 7 фунтов.
206
Е. .1. К семи нс кий
отработочными повинностями. К ней принадлежат также, повидимому.
100 акров луга и пастбищный лес. В XIII веке размеры запашки сокра-
щены (2 карукаты пашни), но значительно возрастает скотоводческое
хозяйство — в господскую землю включается 200 акров луга и 100 акров
огороженного пастбища. Площадь леса, если доверять источникам,
увеличивается вдвое. Никаких отработочных повинностей в маноре
больше нет, господское хозяйство должно рассчитывать на наемную ра-
бочую силу. В свободных наемных руках, впрочем, нет недостатка.
Когда-то, между 1289 и 1537—1538 гг., вероятнее всего во второй
половине XIV века, господское хозяйство в Брамптоне ликвидируется.
Вся пахотная земля и некоторая часть луга и пастбища сдается брамптон-
ским крестьянам за умеренную ренту в держания по воле лорда. Осталь-
ная часть луга и огороженного пастбища сдается в аренду из года в год.
Так, по крайней мере, было в конце этого периода. На этой части манора
уже в 30-х годах XVI века можно отметить рост рент, хотя еще не очень,
значительный.
В дальнейшем вся господская земля — как пахота, так и луг и па-
стбище — является ареной развития лизгольда и бурного роста рент.
Переходя к рассмотрению судеб крестьянства, надо еще раз под-
черкнуть, что манор Брамптон — старинный домен короны и что вслед-
ствие этого его развитие отличается некоторыми специфическими чер-
тами. В то же время особенности экономо-географического положения
Брамптона еще увеличивают специфичность его развития. Типическое
крестьянское держание в Брамптоне не крепостное, вилланское держание,
а сокменское, во многих отношениях приближающееся к фригольду.
Если в XI веке Брамптон ничем не отличается от окружающих гентингдон-
ширских маноров, то в X1II веке разница очень велика. К XVI веку она,
вероятно, опять несколько сглаживается. Но все же и в XVI веке бонды-
сокмены еще не превратились в копигольдеров, — они записаны в опись
как держатели старинного домена. Но уже описи середины XVII века
не знают этого термина, и земля старинного домена фигурирует в них
как копигольд. В приговоре об отчуждении 1780 года общие размеры
копигольда в Брамптоне исчислены в 1184 акра и 38 перчей. Если мы
припомним, что в 1537—1538 гг. «земля старинного домена>>. исчислялась
в 11171/4 акров, а в 1279 году земля бондов-сокменов — в 10807'8 акров,
то нам придется констатировать совершенно исключительную живу-
честь держания старинного домена, площадь которого не изменилась
с 1279 года, а вероятно, и со времен короля Иоанна, до конца XVIII
века (небольшие приращения в описях XVI и XVIII вв., может быть,
объясняются большей точностью измерения). Но старинный домен со-
хранил не только свою площадь, он сохранил почти неподвижными и своп
ренты с XIII века и до середины XVII, а, вероятно, и до конца XVIII века.
В середине XVII века рента копигольда исчислялась в 36.8.11, т. е.
почти не отличалась от ренты XVI (31.16.2) и XIII веков (31.19.1*/4).
если не считать, конечно, того, что эта рента, средних размеров для
XIII века, для XVI века была уже низкой, а для середины XVII века,
после революции цен, — ничтожной. Ссылаясь на Блэкстона, Вино-
градов говорит о привилегированном копигольде, выросшем из привиле-
гированного вилланства.1 Но за прочной юридической изгородью,
охранявшей земли старинного домена, происходили большие перестановки,
которые отчасти были описаны, отчасти составляют предмет статьи проф.
В. М. Лавровского. В руках крестьян, владевших в 30-х годах XVI века * II,
'Виноградов. Villainage, 112. — Ссылка на Blackstone. Law Tracts
II, р. 128—129.
Манор Брамптон с XI по XVI век
207
почти всей землей старинного домена с придачей большей части господ-
ской земли, к концу XVIII века осталось всего 118 акров копигольда,
т. е. 10% прежней сокменской земли.
Старинный домен хорошо изучен, но преимущественно с юридической
стороны. Его судьбы в социально-экономической истории Англии, на-
сколько мне известно, не были предметом специального изучения. А,
между тем, ими следовало бы заняться.
Анализируя юридические порядки старинного домена, Виноградов
приходит к весьма интересному выводу, что эти порядки являются для
XIII века архаическими и в общем восходят ко временам нормандского
завоевания и даже к англо-саксонским временам.1 Они фиксируют
момент еще не завершившегося закрепощения сельского населения. Вил-
ланы-сокмены или бонды-сокмены считаются лично свободными и по
характеру держания близки к фригольдерам, с которыми их иногда
смешивают манориальные описи, хотя юридически они четко отделяются
от фригольдеров способами отчуждения земли (через surrender и admittance)
и судебной защиты своих прав (через parvum breve de recto и breve
«Monstraverunt»). Во всяком случае, закон охраняет их от всяких поку-
шений на их землю и от попыток увеличить их ренту. На примере Брамп-
тона мы видим, что это не было пустой фразой.
История старинного домена поэтому представляет значительное- свое-
образие по сравнению с историей типического крепостного манора. Фикси-
рованные в еще несложившемся, неокрепшем состоянии, феодальные
порядки здесь легче и раньше распадаются. История бондов-сокменов
значительно отличается от истории крепостных крестьян-вилланов и
скорее похожа на историю крестьян-фригольдеров, очень мало до сих
пор изученную. И в этом отношении изучение истории старинного домена
представляет специальный интерес.
История крестьянских держаний, или, вернее, история держаний
бондов-сокменов, или старинного домена, как называют эту землю в
1537—1538 гг., рисуется нам в следующем виде.
В XI веке в Брамптоне было 38 вилланов и только 2 бордария. В XIII
веке, при сохранении приблизительно той же площади сокменских дер-
жаний, число их дошло до 200, причем большую часть ,их составили мелкие
и даже мельчайшие держания. Размеры самых крупных почти не выходят
из пределов нормального крестьянского надела в одну виргату. Таким
образом, результатом весьма интенсивной мобилизации наделов в XII—
XIII вв. является крайнее их дробление. Держатели уплачивают исклю-
чительно денежные ренты умеренных размеров; эти ренты затем не ме-
няются в течение половины тысячелетия. Между ХП1 и XVI вв., ве-
роятнее всего в XIV—XV вв.,в распределении крестьянской земли про-
исходят новые крупные изменения. Число крестьянских держаний сокра-
щается вдвое, причем вымыванию подвергаются хуже обеспеченные
землей хозяйства. Зато больше половины всей крестьянской земли
сосредоточивается в руках верхушки, которая образуется уже после
Х1П века. Эта верхушка еще более укрепляется, получив львиную долю
господской пашни, луга и пастбища, сданных хотя и по воле лорда, но
фактически за сходную и не менявшуюся в течение долгого времени ренту.
В противоположность процессу дробления держаний, характерному
для XII—XIII вв., мы наблюдаем в XIV—XV вв. процесс их собирания
и укрупнения. Чем объясняются столь различные результаты мобили-
зации крестьянской земли в XII—XIII и XIV—XV вв.?
1 Growth of the Manor, p. 355—356. Villainage, p. 122—126. Cp. Pollock and Mait-
nald, I, p. 398 и след.
208
Е. 1. Косминский
Вероятное объяснение таково: в XII—XIII вв. мы наблюдаем дро-
бление, вызываемое значительным приростом населения, а также, может
быяъ, переселением в Брамптон крестьян из других мест. Их привле-
кает привилегированное положение держателей старинного домена.
Из судебной практики XIII века мы знаем, как добивались крестьяне-
внллапы признания их держателями старинного домена, как высоко
эти права ценились.1 Ряд источников говорит нам о переселенцах в ма-
норы старинного домена и о юридических контроверзах, возникавших
на этой почве.1 2 Одновременно могли действовать еще следующие фак-
торы. XIII век — время подъема городов в Англии. Гентпнгдон получил
хартию при короле Иоанне С тех же времен жители Годманчестера держат
свой «мапор>> от короля за фирму в 120 фунтов. Но в XIII веке англий-
ский город еще носит полуаграрный характер, и его жители в значи-
тельной мере зависят от своего сельского хозяйства.3 Прибывающее
в город население нуждалось в земле для пастбищ, огородов и даже
для посевов, и собственно городские земли могли оказаться тесными для
новых переселенцев. Брамптон с его обильными лугами, подступающими
к самому городу, притом представлявший собой старинный домен ко-
роля, гораздо менее связанный манориальной рутиной, чем обычные
вотчины, был как нельзя более удобен для приобретения в нем участков
луга, мелких пахотных держаний, огородов н т. д. На территории Брамп-
тона могли образоваться многочисленные мелкие держания, находи-
вшиеся в руках горожан и знаменовавшие одновременно и быстрый рост
города и еще не вполне завершенное отделение города от деревни, ча-
стичное смешение городского и деревенского хозяйства, все еще полуаграр-
ный характер города. Этим и можно объяснить необычайный рост числа
мелких и мельчайших держании.
Преобладание натурально-хозяйственных отношений не создавало еще
почвы для роста крупного крестьянского хозяйства. Эта почва появ-
ляется зато в XIV—XV вв. с ростом внутреннего рынка и более широкими
возможностями накопления в крестьянском хозяйстве, с новыми стимула-
ми, связанными с неподвижностью рент и с ликвидацией доменпального
хозяйства и с устранением конкуренции последнего. Известную роль
в вымывании мелкого держания могли сыграть также такие явления,
как опустошение деревни, причиненное «черной смертью» и граждан-
скими войнами XV века.
Немаловажным фактором нам представляется также дальнейший рост
городской промышленности, рост общественного разделения труда,
завершающееся отделение города от деревни. Все более специализируясь
на ремесленной работе, горожане перестают заниматься сельским хозяй-
ством, и их держания в деревне возращаются в руки местного населения,
преимущественно в руки растущей крестьянской верхушки. Сокращение
числа держаний могло не соответствовать или не вполне соответствовать
сокращению числа крестьянских хозяйств.
Переходя к вопросу о вторжении дворянского и вообще некрестьян-
ского владения в область крестьянских держаний, мы должны отметить,
что до 30-х гг. XVI века это вторжение имеет место лишь в области фри-
гольда, который, повидимому, никогда и не имел в Брамптоне крестьян-
ского характера. Вторжение в область сокменского держания или «ста-
ринного домена» пока еще ничтожно.
1 См. наир. Plac’d. АЬЬг. (Е. Косминский. Английская деревня в XIII в.,
стр. 210 и сл.).
2 См. Виноградов. Villainage, р. 117 и сл.
’ См. Maitland. Township and Boroug.i.
В. М. Л АВРО в С К 11 Й
II. МАНОР БРАМПТОН С XVI ПО XVIII БЕК
I
Сопоставляя Брамптон XIII и XVI вв., Е. А. Косминский приходит
к ряду выводов, весьма существенных и важных для понимания после-
дующего развития поземельных отношений в этом маноре. Исключи-
тельная живучесть держания на старинном домене — еще в 30-х годах
XVI века boncfi socomanni не превратились в копигольдеров!— устой-
чивость, почти неподвижность рент с XIII до XVII, а возможно, и до
XVIII века; рент, которые в связи с повышением цен на сельскохозяй-
ственные продукты становятся почти номинальными,— все это характери-
зует существовавшие здесь отношения, отличавшиеся значительным свое-
образием. Эти отношения напоминают Е. Л. Косминскому скорее XV, чем
XVI век. Аграрной революции XVI века Брамптон .еще не переживал,
но процесс вытеснения крестьянства уже начался. В весьма убедительной
таблице, в которой деление крестьян на группы примерно соответствует
старинному делению деревни на собственников виргат (20—40 акров),
полувиргат (10—20 акров), ферделей (5—10 акров) и ниже, Е. А. Космин-
ский вскрывает весьма важный факт образования верхушки деревни,
создания крепкого крестьянства — держателей более виргаты, от 40 акров
земли и свыше, наряду с другим, весьма характерным фактом — со-
кращения почти наполовину общей численности крестьянских хо-
зяйств — к 30-м годам XVI века.
В своем анализе описи 1537—1538 гг. я исхожу из иного деления
крестьян-держателей земли на группы, соответствующего более позд-
ним представлениям о типах крестьянского хозяйства: крупного (50— 100
акров и выше), среднего (25—50 акров), мелкого (3—25 акров) п
самого мелкого (менее 3 акров). Е. А. Косминский подходит к изуче-
нию манора Брамптон XVI века, отправляясь от категорий и деления
крестьян на группы, характерных для английской деревни XI—XIII ве-
ков. Автор этих строк исходил в своем анализе отношений XV1 в.
от приговора об огораживании 1780 года, пытаясь вскрыть последо-
вательно ниже лежащие пласты и выявить, что представлял Брамптон
середины XVII века, затем — 30-х годов XVI века. Однако, различ-
ные исходные точки, разные пункты, с которых были произведены
наблюдения, а также неполное совпадение категории и рубрик, при-
нятых для определения типа крестьянских хозяйств, отнюдь не привели
к существенному расхождению в выводах. Напротив, выводы получились
в основном вяапмно поддерживающие, подкрепляющие друг друга—как
в отношении результатов анализа описи 1537 —1538 года, так и в
отношении итогов той борьбы за землю и ренту, которые запечатлены
и фиксированы в двух парламентских описях 1650 года и в приговоре об
огораживании 1780 года.
210
В. М. Лавровский
Здесь приводится итоговая таблица I, содержащая результаты анализа-
крестьянского землевладения в Брамптоне, согласно описи 1537/38 года-
(^9 Henry VIII).
Итак, фригольдеров очень мало среди крестьянского типа держателей:
9 из 90, одна десятая часть всех держателей, да и то некоторые них.
под сомнением. Кого из них можно отнести к числу держателей крестьян-
ского типа? — Возможно, Е. А. Косминский прав в своем предполо-
жении, что фригольд в Брамптоне никогда не имел крестьянского харак-
тера; что в область фригольда, который, по Rotuli Hundredorum, составлял
в Брамптоне 451% акров пахотной и луговой земли, т. е. 28,8% всей
площади,1 наблюдалось вторжение дворянских и других, не крестьян-
ских, элементов. Но вряд ли, с другой стороны, можно предположить,
что среди фригольдеров манора Брамптон, владевших в 1279 году 451%
акров и уплачивавших в 1537/1538 год^ ренту 4.5.% — наряду
с дворянами, духовными лицами, собственниками, которые названы
«мистерами» или относительно которых имеются данные, что они не
принадлежат к коренному населению Брамптона,— совершенно отсут-
ствуют свободные держатели крестьянЛого типа. Несомненно, однако,
что целиком преобладали среди крестьянского населения этого манора-
держатели старинного домена, bondi socomanni, пользовавшиеся охраной,
во многих отношениях приближавшиеся к свободному держанию и все-
же к середине XVII века превратившиеся в копигольдеров! Степень
расслоения основной массы деревенского, крестьянского населения
рисуется, согласно приведенной выше таблице, следующими чертами:
1. Всего лишь 5 держателей, которые отнесены к группе крупного
крестьянства (50—100 акров и более), владеют почти 400 акрами земли,
что составляет 30.3% общей площади крестьянского землевладения
(фригольд не учитывается); они уплачивают 30% общей суммы крестьян-
ской ренты.
2. 15 крестьян-середняков (от 25 до 50 акров) владеют примерно 550-
акрами, что составляет 42% крестьянской земли (с той же оговоркой),
и уплачивают 36% общей суммы крестьянской ренты.
3. 30 мелких крестьян (от 3 до 25 акров) владеют 343 акрами земли,
что составляет 26.2%, и уплачивают 28% крестьянской ренты.
4. В группе самых мелких крестьян (менее 3 акров) насчитывается
31 человек. Они владеют всего 20 акрами, или 1.5% крестьянской земли,
и уплачивают 3% крестьянской ренты.
Такова та картина расслоения крестьянства, которая содержится
в- описи манора Брамптон, произведенной на 29 году царствования Ген-
риха VIII. Расслоение крестьянства, судя по моим подсчетам, было
менее ярко выраженным по сравнению с теми итогами, которые содер-
жатся в таблице Е. А. Косминского, сопоставляющего Брамптон
1279 года (по Rotuli Hundredorum) с Брамптоном описи 1537/1538 гг.
Средние и крупные собственники крестьянского типа (от 25 до 50
и от 50 до 100 акров и свыше) владеют 72.3% общей площади крестьян-
ского землевладения; остальными 27.7% той же площади владеют
мелкие и самые мелкие крестьяне. Согласно подсчету Е. А. Космин-
ского, крупные (40 акров и выше) и средние (20—40 акров) крестьяне
сосредоточили в своих руках 83% крестьянской земли, остальною вла-
деют мелкие и самые мелкие крестьяне. Но, в основном, результаты
моего анализа подтверждают вывод Е. А. Косминского: аграрной
революции XVI века Брамптон еще не переживал; он находился, скорее,.
1 1114 акров пашни и луга, или 71. 2% той же площади, были заняты держаниями-
bondi socomanni.
иг
1 Суммы рент выражены в фунтах, шиллингах и пенсах, ралмеры держаний — в акрах, рудах и перчах-
Число держателей
Общие размеры участков
Число держателей
Общие размеры участков
Число держателей
Общие размеры участков
Общие размеры участков
Число крестьян-фригольдеров
я
°1п отношение ренты фригольдеров к ренте осталь-
ных крестьян-держателей_____________________
отношение к ренте остальных держателей
отношение к земле остальных групп держа-
телей
3
% отношение к ренте остальных держателей
% отношение к земле остальных групп держа-
телей
% отношение н ренте остальных держателей
П1п отношение it земле остальных групп держа-
телей
Число держателей
°1а отношение к ренте остальных держателей
°/п отношение к земле остальных групп держа-
9
Й
УЛ
£
я
я
Е
Ё
я
г
л
Я
я
Обшан сумма ренты, уплачивавшаяся держателями
Общая площадь крестьянского землевладения (без
фригольда)
и?8 П1ЛХ 011 JAX 9 itouiuw'odcj d<yn'Dj\r
&3
s
SU
я
Анализ крестьянского землевладения в Brampton, Hunts.
212
Н. М. Лавровский
на той стадии, которую мы привыкли связывать с «золотым» - XV ве-
ком в истории английской деревни. Настоящая борьба за землю и
рейту — «железный век» английского крестьянства — были еще впе-
реди, и впереди были связанные с этой борьбой потрясения. Чтобы учесть
значение происшедших к 30 годам XVI века перемен, крайне важно
проследить последующие изменения, отраженные в описях 1650 года
и в приговоре об огораживании 1780 года.
II
Две парламентские описи манора Брамптон, принадлежавшего Карлу
Стюарту и Генриэтте Марии и подвергшегося затем конфискации, позво-
ляют нарисовать достаточно отчетливую картину состава держателей
этого манора и господствовавших здесь поземельных отношений.
Прежде всего, достойный упоминания и уже отмечавшийся А. Н. Са-
виным в его первых этюдах до истории отдельных маноров факт: ренталь
держателей манора Брамптон позволяет установить наличие ряда дворян-
копигольдеров, вносивших quit rent за копигольд. Я насчитал 12 таких
дворян. Среди них есть и лорд манора Dodington1 Edm. Brudnell, Esq.,
плативший в качестве ренты за фригольд a hawke (сокола) or 2 s. и 2 s.
quit rent за копигольд. Probey Henedy, Knight платил 6 d.— quit rent за
копигольд. Остальные дворяне названы «эскуайрами» и «джентльменами».
Если раннее вторжение дворянского и вообще не крестьянского владения
в область сокменского держания на старинном домене было действительно
ничтожным; если в описи 29 года Генриха VIII я насчитал лишь два
случая, когда дворянин упомянут в качестве держателя земли на ста-
ринном домене, то в 1650 году в Брамптоне было уже 12 дворян-копи-
гольдеров. Основную массу копигольдеров составляют как и прежде,
конечно, крестьяне (их 75 человек вместо 81, которых я насчитал в описи
1537/1538 гг.). Они уплачивали, однако, лишь 57.9% общей суммы копи-
гольдерских quit rents. Остальные 42.1% quit rents (за копигольд и
фригольд) вносили дворяне, духовные землевладельцы, корпорации и т. д.
Другой факт, который следует отметить, — это различная высота
quit rents, уплачивавшихся крестьянами-копигольдерами, — факт, отра-
жающий. очевидно', различную степень обеспеченности землей, дифферен-
циацию крестьянского землевладения. Если распределить крестьян-
копигольдеров на группы в зависимости от высоты уплачивавшихся
ими quit rents (ренталь не содержит данных относительно размеров земле-
владения копигольдеров), то мы увидим, что подавляющее большинство —
63 держателя из 75 — платят quit rent ниже 10s. и даже ниже 1 s. Лишь
5 держателей платят quit rent от 10 до 20 s., лишь 7 держателей платят
quit rent выше 1 фунта.
Кроме дворян-копигольдеров, были в Брамптоне и дворяне-лиз-
гольдеры, в том числе и крупный арендатор —Th. Phillipps, Gent, снимав-
ший manor house called Brampton Berrie с хозяйственными постройками,
садом, огородом, рядом old inclosures пахотной землей в общинных полях
и общинными выгонами. Опись № 3, датированная 1650 годом,2 содержит
детальный перечень всех земель — свыше 40 отдельных участков земли,
арендовавшихся упомянутым джентльменом. Общие размеры сданных
в аренду земель превышают 400 акров. Рента, за которую были сданы
manor house и т. д., составляла 247.10.0.
1 Dodington расположен примерно в 3 милях от Brampton. Но части манора
Dodington лежали в пределах Brampton.
- Survey № 4 даты не имеет, но из сопоставления ясно, что оба документа отно-
сятся к одному времени.
Манор Брамптон с XVI по XVIII век
213
Другой дворянин — Will. Headley, Esq.— снимал в аренду 11914 акров
за 144.44.1. Его ферма состояла из 17 участков луговой земли. Некий
Mr. Elias Harvey, купец из Лондона, также названный эскуайром (London
Merchant, London Esquire) арендовал 247 акров леса за 90 ф. В этом лесу
насчитывалось 1200 деревьев. Высота ренты к концу арендного договора
должна была возрасти до 220 ф.
В общей сложности два упомянутых выше дворянина-лизгольдера
платили арендную плату в 392.4.11, тогда как 12 других дворян-копи-
гольдеров платили quit rents всего лишь 13.19.8. Приобретение копи-
гольда было одним из способов накопления в руках дворян крестьянской
земли. Сдача крупных участков земли в аренду была источником доходов
крупного землевладельца; ранее, до конфискации манора Брамптон
парламентом, таковым был король (неясно, были ли сданы
в аренду манор и ряд земель еще при прежнем лорде манора, или это
последовало уже после конфискации?).
Опись 1650 года содержит ряд данных относительно высоты арендной
платы, которая колеблется, очевидно, в зависимости от качества земли —
в пределах от 10 s. и ниже до 1 ф. и выше. Луга сдаются часто по 1 ф. за акр.
Обращает на себя внимание, что пахотная земля в общинных полях
сдается за очепь низкую ренту — иногда всего 5 s. с акра. Вот один из
стимулов к огораживанию, весьма существенный для крупного земле-
владельца.
Перейдем к вопросу о крестьянской аренде в Брамптоне. Крестьян-
копигольдеров в Брамптоне я насчитал 75 человек. Держателей-аренда-
торов крестьянского типа здесь было всего семеро, причем лишь двое из
них по размерам своего земельного обеспечения могут быть отнесены
к среднему и крупному крестьянству: один — Robert Barton — снимает
в аренду 30 акров земли в общинных полях, 2 closes of pasture и 1 land —
в общей сложности 44 акра за 19.12.0; другой — Thomas Henhead —
снимает 99 акров, в том числе несколько участков пахотной земли
в общинных полях: 60 акров + 5 акров (?), 28 акров луга, 1 croft в
3 акра и еще один участок земли в 3 акра. Рента со всех этих участков
составляет 47.0.0. Остальные крестьяне-арендаторы снимают мелкие
участки в 11/2 - 2,4 и 6 акров. Некий Eaton (имя его не указано)
снимает в аренду 1 close of pasture за 5 s. Другой — Will.
Bladwick, арендующий 6 акров, платит очень высокую ренту — 56.0.0—
не за одну землю, а и за 3 водяные и 1 сукноваляльную (!) мельницу.
Все эти данные о дворянской и крестьянской аренде представляют
большой интерес. Пред нами новое, по сравнению с описью 1537/1538 г.
явление — развитие аренды, иногда довольно крупной пли с тен-
денцией к перерастанию в крупную. Вместе с тем старинный домен уже
не упоминается в описях 1650 года: в них фигурируют уплачивавшие
quit rents копигольдеры, из коих некоторые выступают и в качестве арен-
даторов земли. Так, Th. Henhead, снимавший в аренду 99 акров земли
за 47 ф, является в то же время копигольдером, уплачивавшим quit
rent 4 s. 4 d. Rob. Barton-—другой арендатор, снимавший 44 акра за
19.12.0, платит quit rent за копигольд в размере 9 s. 3d., Rich. Bannester.
арендовавший 11/2 акра земли за 1 ф. платил за копигольд quit rent
2d. Вдова Ashton, невидимому, бывшая замужем за Peeler Ashton, наслед-
ники которого платили quit rent 18 s. Id., снпмала в аренду 2 акра за 10 s.
Это соединение в одном лице копигольдеров — потомков бывших
bondi socomanni, и арендаторов земли, иногда нового типа, приближав-
шихся к более пли менеее крупной аренде, не менее интересно, чем факт
наличия многочисленных дворян-копигольдеров и лизгольдеров земли.
Причем очень существенно, что иногда и дворяне совмещали владение
214
13. Л/. Лавровский
копигольдом с арендой земли. Так, Will. Headley, Esq., арендовавший
HSP/g акров за 144.14.1, повидимому, фигурирует и в списке платель-
щиков quit rent под именем Will. Hetley, Esq. Он платит очень круп-
ную quit rent за копигольд — размерами 3.0.3! Mrs. Miller платившая
тоже крупную quit rent 2.5.2 (жена Rich Miller, Esq?) фигурирует в
списке арендаторов как Mrs. Alice Miller, снимавшая 3 акра пастибщ-
ной земли за 4 ф.
Итак, аренда и ренты лизгольдеров играют большую, все возрастающую
роль в экономии манора Брамптон. Одна из описей (Survey № 3) содержит
весьма интересные данные относительно повышения рент с 20—30-х годов
XVII века до 1650 года. В некоторых случаях за два-три десятилетия
рента возросла в 10—12 раз! Об этом можно судить путем сопоставления
старых условий арендных договоров, содержащихся в Letters patents
и Indentures 20—30-х годов XVII века,— с данными описи 1650 года.
Старые ренты с лизгольдеров, устанавливавшиеся в документах на
аренду земли 20—30-х годов и иногда совмещавшиеся со старинными
платежами феодального происхождения, вроде гериота, который вносился
деньгами или натурой (лучшая голова скота), заменяются, согласно парла-
ментской описи, новой экономической — «улучшенной» рентой. Старые
ренты с лизгольдеров, достигавшие в общем 92.14.7%, в 22/2 раза пре-
вышали традиционные quit rents, которые уплачивали копигольдеры
и фригольдеры. Новые, улучшенные ренты в 5—6 раз превышают старые,
достигая общей суммы в 526.7.3%; они в 12—15 раз выше, чем тра-
диционные quit rents и rents of assize, вносившиеся копигольдерами и фри-
гольдерами в пользу лорда манора Брамтон. Все это давало дополнитель-
ные стимулы к развитию капиталистической аренды, которой суждено было
вытеснить или свести на-нет по своему экономическому значению старинные
традиционные платежи держателей. Правда, последние продолжали, и бу-
дут еще долго продолжать, свое существование. Копигольдеры продолжали
вносить свои quit rents, подобно тому как Edm. Brudnell, Esq, лорд манора
Dodington, подносил, согласно старой традиции, королю — лорду манора
Brampton охотничьего сокола, a hawke or...2 s! Фригольдеры и копиголь-
деры были попрежнему обязаны являться в court baron, державшийся
в manor house at the will of the lord, и в court leete, собиравшийся
в установленные сроки. Фригольдеры платили рельеф лорду манора
при переходе земли по наследству (releife upon discente). Копи-
гольдеры платили ему же «fyne» — двухгодичную ренту (two years rente
of assize) — при переходе' земли по наследству или прн отчуждении. Ко-
нечно, эти платежи были невелики по размерам, носили скорее почетный
для лорда характер, подчеркивая зависимость от лорда его держате-
лей. Но сколь притягательней была для крупного землевладельца высокая
арендная плата, основанная не на средневековом почете, а на голом капита-
листическом расчете! Препятствием на пути к полному переходу к послед-
ней были традиционные платежи и права копигольдеров, а также наличие
консервировавшей старинные поземельные отношения системы общинных
полей. В середине XVII века эта система еще очень живуча и устойчива.
Недаром ей суждено было просуществовать в Брамптоне еще около 130 лет
(приговор об огораживании этого манора относится, как мы знаем,
к 1780 г.). Однако, уже и в парламентской описи 1630 года имеются указа-
ния на’то, что огораживание Брамптона шло постепенно; что часть земель,
принадлежавших королю, была уже огорожена и изъята из действия
общинных прав. Другие земли оставались commonable в течение части
года: с 1 августа (at Lammas day), со дня Магдалины. Но остальные
лежали в общинных полях (eyeth common accordinge to the shiftes of the
fallow fieldes) и настоятельно требовали своего «улучшения».
Манор Брамптон с VFZ по XVIII вок
215
«Улучшение» понималось не только в техническом, но и в экономиче-
ском смысле: улучшение ренты!—Вспомним ту низкую ренту/которую пла-
тили лизгольдеры, арендовавшие иногда довольно крупные участки земли,
лежавшей в общинных полях манора Брамптон. Возможность повышения
ренты была очень серьезным стимулом к ликвидации системы общинных
полей. Тем не менее, общего акта об огораживании Брамптона пришлось
ждать свыше столетия. Его проведение и реализация в 1780 году, спо-
собствуя дальнейшему проникновению капиталистических отношений
и развитию крупной аренды в Брамптоне,нанесли, как мы увидим, тяжелый
удар по крестьянскому землевладению, остатки которого были здесь еще
довольно значительны. Осуществление приговора об огораживании
•повлекло за собою массовое исчезновение мелких собственников кресть-
.янского типа, лишенных общинных прав.
Ш
Изучение и обработка статистических данных, содержащихся в приго-
'воре об огораживании Брамптона, дает следующую картину распре-
деления земельной собственности. Данных об аренде земли при-
говоры парламентского огораживания обычно не содержат: leases объ-
являлись отмененными. Из 2 282 акров земельной площади, данные
о которой имеются в приговоре, 2 036 акров, или 89.3%, находится в ру-
ках дворян и духовных землевладельцев. Крестьянское землевладение
составляет всего лишь около 131 акра, или 5.7% той же площади. Еще
около 103 акров, или 4.5% той же площади, приходится на долю собствен-
ников, обозначенных в приговоре термином «мистер»; это особая группа,
которая не может быть отнесена к числу собственников крестьянского
типа. Наконец, около 10 акров земли, пли 0.5%, принадлежало в Брамп-
тоне Кэмбриджскому университету.
Полученный нами итог весьма выразителен. Крестьянство,
многочисленное в Брамптоне в XVI веке (опись 1537—1538 гг.) и вла-
девшее не менее, чем 1 309 акрами земли1, т. е. площадью по крайней мере
в десять раз большею, чем та, которую собственники крестьянского типа
получили согласно приговору об огораживании 1780 года, крестьянство
действительно исчезло как класс, хотя и в приговоре, отражающем архаи-
’ческие порядки, которые сохранились под покровом common field system
вплоть до момента парламентского огораживания, упоминаются еще много-
численные мелкие собственники — последние остатки крайне измельчавше-
го крестьянства. В то время как в 30-х годах XVI века 72.3% всей пло-
щади крестьянской земли принадлежало 20 средним (25—50 акров) и круп-
ным (50—100 акров и выше) собственникам крестьянского типа, в 1780 го-
ду лишь один собственник, включенный в таблицу крестьянского землевла-
дения—некий Rich. Howard, получпл около 30 акров земли! Согласно
описи 1537/1538 года в Брамптоне было 30 мелких (3—25 акров) собствен-
ников крестьянского типа, все же более пли менее достаточно обеспеченных
землей и имеющих в своем распоряжении 26.2% общей площади крестьян-
ского землевладения. В 1780 году лишь 11 мелких крестьян-собственни-
ков владеют от 3 до 12—15 акров земли, а в общей сложности — около
64 акров, что составляет почти половину той площади (131 акр), которая
еще оставалась в руках брамптонского «крестьянства». Зато в приговоре
об огораживании упоминается 53 «собственника», принадлежащих к груп-
пе самого мелкого крестьянства (менее 3 акров, а нередко и менее
1 акра земли). Число таких «крестьян» значительно больше в 1780 году
1 Держатели старинного домена и на воле лорда, не считая крестьянского фриголь-
да, см. табл. 1.
216
/?. At. Лаврмскии
по сравнению с описью 1537/1538 года, где насчитывается лишь 31 мел-
кий собственник этой категории (менее 3 акров земли) они владели 20 акра-
ми, что составляет 1,5о/о общей площади крестьянского землевладе-
ния. Приговор об огораживании содержит весьма определенные указания
относительно дальнейшей судьбы беднейшего крестьянства в Брамптоне,
выявившейся уже к моменту составления приговора достаточно отчетливо:
из 65 крестьян-собственников, получивших наделы согласно приговору об
огораживании, почти половина (31 чел.) их тут же продали. Sir Rob. Ber-
nard, Baronet—скупил землю у 17 крестьян собственников, получивших
мелкие наделы; Mr. Rob. Godby, Gentleman—парламентский комиссар, про-
изводивший огораживание!—скупилнаделы у 8 мелких крестьян, и т. д.
Итак, лишь 34 мелких крестьян-собственников (из них лишь один может
быть отнесен к группе среднего крестьянства) сохранили пока что в
в 1780 году полученные ими по приговору об огораживании наделы.
Вспомним, что в описи 1537/1538 года насчитывалось 90 крестьян-дер-
жателей старинного домена и фригольдеров; что, еще согласно парламент-
ской описи 1650 года, в Брамптоне насчитывалось 75 крестьян-копиголь-
деров. В результате парламентского огораживания—после сопутствовав-
шей акту и приговору об огораживании продаже — число крестьян-
собственников'сократилось в Брамптоне почти втрое. Но это еще не все,
и не самое главное. Резко сокращается площадь крестьянского земле-
владения и та доля, которую составляет крестьянская рента в общей
экономике манора Брамптон. В самом деле, согласно описи 30-х годов
XVI века, крестьяне владели 1 309 акрами земли на старинном домене,
не считая фригольда, в отношении которого отсутствует данные о раз-
мерах земли и указаны лишь ренты фригольдеров, часть которых может
быть отнесена к числу собственников крестьянского типа. Таким образом,
в 1537/1538 году крестьяне владели 91.8% всей площади старинног-з
домена в Брамптоне (1 309 акров из 1 426 акров). В качестве держателей
земли на старинном домене они платили 38.19.9 3/8 и, кроме того,
за фригольд — 1.4.4; итого 40.4.13/8. Общая сумма ренты, которую
платили в Брамптоне фригольдеры и держатели старинного домена,
составляет 66.14.5%; из этой суммы 20 платила жепа Th. Gar-
lande за 3 водяных мельницы и 1 сукноваляльню. Эта сумма, очевидно,
имела лишь слабое отношение к площади земли, занятой мельницами.
Отбрасывая ее, получаем, что держатели крестьянского типа платили
около 86.0% всей ренты (40.4.13 8 из 46.15.57 8). Повидимому, это
и соответствовало, примерно, той части площади старинного домена
и фригольда в Брамптоне, которая находилась в 1537/1538 году в руках
крестьян. К 1650 году положение уже изменилось весьма значительно.
Крестьяне-держатели земли по копии платят уже всего лишь 57.9% всей
суммы quit rent (22.9.71li из 38.6.1 г4). или 61.6% quit rent копиголь-
деров (22.9.7% из 36.8.113 4). Эта перемена вполне объяснима и от-
ражает то сокращение общей площади крестьянского землевладения,
которое имело место уже к 1650 году. Мы знаем, что парламентская опись
обнаруживает большую тягу дворян к владению копигольдом. В 30-х гг.
XVI века старинный домен находился почти целиком (во всяком случае,
91.8% старинного домена) в руках крестьян-держателей потомков bondi
socomanni, которые еще не называются в Тюдоровской описи копигольдера-
ми. Лишь 2 дворянина, бэлиф и 3 духовных собственника упомянуты среди
держателей старинного домена в 1537—1538 гг. В описи 1650 года уже
фигурируют 12 дворян, один собственник, названный «мистером» (Mr.
Bradwey), и приходский клерк, которые владели копигольдом и вносили
38.4% quit rent, уплачивающей сяза копигольд. Больше трети, почти 2/5
копигольда, находится в 1650 году в руках не-крестьян, а в 1537—1538 гг..
Манор Брамптон с XVI по XVIII век
217
в руках не-крестьян находилось менее 1'10 старинного домена. Это говорит-
о серьезности тех перемен, которые произошли на его территории уже
к половине XVII века. И еще один, весьма чреватый большими послед-
ствиями для крестьянской деревни, факт обнаруживается описью 1650 года:
развитие дворянской, а отчасти и крестьянской,—средней и довольно круп-
ной аренды — и резкое повышение лизгольдерских рент в Брамптоне
с 20—30-х годов XVII века. Арендная плата начинает играть такую боль-
шую и важную роль в экономике манора, что значение копигольдерских
и фригольдерских quit rents становится весьма незначительным: они
составляют 41.3% старой лизгольдерской ренты и лишь 7.3% новой
«улучшенной» ренты лизгольдеров (quit rents—38.6.1 %; арендная плата
с 20—30-х годов XVII века до 1650 года повышается с 92.14.7 V2 до
526.7.31;2). Развитие крупной капиталистической, аренды в XVII—
XVIII вв. и создавало ту обреченность для мелкой крестьянской соб-
ственности и крестьянского хозяйства, которая нашла столь яркое вы-
ражение в приговоре парламентского огораживания. По существу, это был
приговор над крестьянским землевладением Брамптона. В самом деле идет-
массовая скупка мелких крестьянских участков, участие в которой при-
нимал — противозаконно! — один из парламентских комиссаров,
производивших раздел общинных земель. В результате этой распродажи
земли крестьянское землевладение — и без того весьма незначительное
по площади — сокращается еще более: с 167.2.10 до 130.3.18— на 22%,
больше, чем на часть. Оно сокращается, примерно, еще на 2’15 в резуль-
тате коммутации церковной десятины. Итого, на 3/15+ 2/i5= V3I Это
сопутствовавшее парламентскому огораживанию и связанное с ним
сокращение на целую треть общей площади крестьянского землевладения
и приводит к тому, что сохранившиеся еще 34 мелких собственника
крестьянского — в большинстве случаев не крестьянского, а батрацкого
типа, удержали в своих руках совершенно ничтожную часть площади
прихода в целом: 5,7% — примерно 1.18 часть. Сопоставляя этот — еще
не конечный! — результат и показатель крестьянского обезземеления
с в/10 площади старинного домена, которыми владели в Брамптоне держа-
тели крестьянского типа в 1537/1538 г., с 86%, даже с 58—62% quit
rents, которые платили крестьяне - держатели согласно описям XVI —
середины XVII века, мы можем весьма отчетливо представить себе всю
грандиозность перемен, происшедших в Брамптоне за 21/2 столетия
(с 30-х годов XVI века до 80-х годов XVIII века), и их трагические для
крестьянства последствия. В чьих же руках находится теперь (в 1780 г.)
бывший старинный домен, ныне юридически копигольд, de facto — зе-
мельная собственность крупных землевладельцев? Вот один из них — сэр
Rob. Bernard, Baronet, который «держит по копии»—366.2.36, и лишь
20.1.38 земли составляет его фригольд. И еще ряд эскуайров и джентль-
менов — потомков или наследников стяжателей крестьянской земли —
крестьянского копигольда — в XVII веке владеют землей, преиму-
щественно, а иногда и целиком, на правах копигольда. Копигольдом
владеют не только дворяне (из 1284 акров дворянской земли почти 60%
составляет копигольд!), но еще большим его процентом владеют
землевладельцы, объединенные в группу «мистеров»: на их земле (они
владеют 4.5% включенной в наши подсчеты площади в 2 282 акра),
копигольд составляет 93,2%; фригольд— всего лишь 6,8%; копигольдом
владеет и духовенство (процент копигольда на духовной земле —
25,9%), и Кэмбрпджский университет ‘(К).2.13 земли ему принадлежа-
щие — это копигольд).
На той ничтожной части площади манора Брамптон, которая осталась
в руках собственников крестьянского тппа, преобладает, конечно, дер-
218
В. М. Лавровский
жание по копии — старинное, по преимуществу,—крестьянское держание
потомков bondi socomanni, сидевших на старинном домене в XVI, также
кцк и в XIII веке. Но владеют крестьяне XVIII века, как и XVI века,
и фригольдом, составлявшим 9,9% крестьянской земли, согласно при-
говору об огораживании (остальные 90,1% крестьянской земли — копи-
гольд). Лишь в описи XVII века (1650 г.) совсем нет упоминания о фриголь-
гольде, которым владеют крестьяне.
Отметим в заключение еще одну, казалось бы, деталь, которая, однако,
проливает известный дополнительный свет на судьбу крестьянского
землевладения в Брамптоне и на значение для мелких собственников
крестьянского типа быстро исчезавших в конце XVIII — начале
XIX века остатков системы общинных полей и выгонов. В приложении
к приговору об огораживании Брамптона (Schedule I) содержатся данные
относительно числа коров и овец, которые держатели манора Брамптон
могли выгонять на Port Holme Meaddow в силу своего right of common —
rights of stocking, не ликвидированного и парламентским актом и при-
говором об огораживании.
Правила и распорядок пользования Port Holme Meadow, установлен-
ные старинными обычаями, долгой практикой и фиксированные пригово-
ром, представляют любопытный остаток системы общинного выгона,
согласованного с новыми условиями деревенской жизни. Schedule I дает
длинный перечень собственников, имевших право на выгон определен-
ного, выраженного нередко в дробях, числа коров п овец на Port Holme
Meadow. Earl of Sandwich, лорд манора, мог посылать на общинный вы-
гон 66 х/8 коровы и 991/i овец. Сэр Rob. Bernard, баронет, имел право
выгонять на общинный луг 10 % коровы и 14 */4 овец за свой фригольд,
которым он владел в данном маноре; 62 у8 коровы и 33 У8 овцы — за ко-
пигольд, и еще 4 г/4 коровы и 43/8 овцы —in the prebendal manor. Права
выгона на Port Holme Meadow имели (и сохранили после парламентского
огораживания) ректор, викарий и ряд других землевладельцев. Что
касается собственников крестьянского типа, то наиболее крупный из них
Rich. Howard, копигольдер, державший 30 акров 4 перча земли, имел право
выгона 53/4 коров и 73/8 овец. Мелкие крестьяне, державшие участки
в 3—5 акров и менее, пользовались правом выгона меньшего количества
скота на Port Holme Meadow. Например, George Pettit, державший
4.2.22 земли по копии, имел право выгона на общинный луг 3% коровы
и 33/8 овцы. Jonathan Dickarson, владевший 1 акром земли,
имел право выгона на общинный выгон 1 коровы и 1 овцы. Edw.
Luff, державший по копии всего лишь 2 руды 25 перчен, пользо-
вался тем же правом на выгон 1 коровы и 1 овцы. С другой
стороны, Peter Smith, державший по копии около 4 акров, имел право
выгона 1)2 коровы и 3 8 овцы. Неясно, правда, были ли действительно
налицо у всех перечисленных собственников общинных прав подлежавшие
выгону на Port Holme Meadow коровы и овцы? Если были, то Schedule I
дает нам, несомненно, весьма ценный материал, относящийся к харак-
теристике типа хозяйств перечисленных в приговоре и в приложении
к нему собственников. Но рнд мелких копигольдеров, получивших,
согласно приговору об огораживании, наделы, не имел прав выгона
на общинный луг. Из 65 мелких собственников крестьянского типа,
упоминающихся в приговоре, лишь 33 собственника пользовались пра-
вами общинного выгона, остальные 32 этим правом не пользовались.
Весьма характерно, что ни один из 31 собственников крестьянского типа,
получивших наделы, но затем тут же пх продавших, не имел права выгона
скота на Port Holme Meadow. Это наблюдение представляет значительный
интерес и говорит, несомненно, о том, что даже наличие такого остатка
Манор Брамптон с XVI по XVIII век
219
старинной системы землепользования, как right of stocking, могло спо-
собствовать сохранению связи с землей для мелких крестьян-собствен-
ников; что оно представляло для них иногда реальный экономический
интерес, обеспечивая возможность ведения небольшого хозяйства ого-
родно-молочного типа. Так оно, повидимому, и было в Брамптоне на- •
кануне парламентского огораживания. Но далеко не во всех случаях
права мелких держателей, преимущественно копитольдеров, а иногда
и фригольдеров, на общинный выгон были- признаны комиссарами,
производившими огораживание. В результате началась массовая рас-
продажа мелких клочков крестьянской земли, в которой принял непосред-
ственное участие, в свою пользу и Mr. Rob. Godby, Gentleman, комиссар
.парламента...
Таковы основные результаты нашего анализа трех описей манора
Брамптон XVI—XVII века и приговора об огораживании этого манора
1780 года. Изучение истории даже одного манора Брамптон, произведенное
для всего периода с XI по XVIII век, дает все основания присоединиться
к тому замечанию, которое было сделано А. Н. Савиным в заключение
его анализа источников, относящихся к истории поземельных отношений
в манорах Уиндам, East Dereham и East Hendred: «Изученные мною
источники наводят на некторые общие размышления о судьбах англий-
ской, и не только английской, деревни»1. А. Н. Савину не раз приходилось
встречаться с упреком в излишнем эмпиризме, даже — в отсутствии
общих точек зрения. Однако, нельзя упускать из виду, что, начиная от
первых двух больших работ, посвященных английской деревне XVI века
п английской секуляризации при Генрихе VIII, до своих последних,
•оставшихся незаконченными, этюдов по истории отдельных маноров
XVI—XVIII вв., а иногда и XI—XIII и до XVIII — начала XIX веков,
А. Н. Савин исходил в основном пз той широкой и общей постановки
проблем аграрной истории Англии, которая так привлекала его в гл.
24, I т. «Капитала»; которая оправдывала, по его убеждению, неизбежные
детали и мелочи, подчас весьма специального и представлявшегося не-
специалистам узким — исследования, весьма трудоемкого, утомитель-
ного. Его привлекало не только конкретное, к которому можно привыкнуть
и полюбить в процессе изучения, но и то общее, которое оправдывает
и придает широкий смысл историческому анализу. Изучение судеб ан-
глийской деревни ставило пред А. Н. Савиным ряд проблем, связанных
с историей взаимоотношений между поместьем и общиной, доменом
п держаниями, с распадением поместно-общинного строя, с заменой
барщины натуральными платежами, с фиксацией рент, с их последующей
историей. Его интересовало значение манориальных обычаев, их влияние
на судьбу крестьянского копигольда. Его интересовали ранние огора-
ткпвания и рост капиталистического фермерства. Интересовали прони-
кавшие в крестьянскую деревню дворяне-стяжатели, шившие себе
просторный, хотя и пестрый плащ из лоскутьев крестьянской земли.
Интересовали и поздние огораживания, создававшие материальные пред-
посылки для исчезновения крестьян—в условиях нового времени.
Английские огораживателп XVIII века напоминали ему, — вернее,
противопоставлялись им русским разрушителям общпны начала
XX века. Прекрасно понимая, что по двум-трем, даже по десятку маноров
нельзя судить о всей Англии.1 2
1 гКМНП, 1916, т. 1, стр. ‘236.
2 ЖМШ1, 1916, т. 1, стр. 2'«0.
220
-1/. Лавровский
Л. Н. Савин знал, что другого пути нет для конкретно-исторического
решения тех общих проблем, которые ставит перед нами изучение англий-
ской деревни; что нужно еще много работать, увеличивая и расширяя
круг привлекаемых к исследованию источников — ренталсй и описей,,
приговоров и карт парламентского огораживания.
Подводя итоги изучения источников, относящихся к истории манора
Брамптон, мы должны ответить на следующий вопрос: что нового
вносят, или что подтверждают брамптонские документы в отношении
тех выводов, к которым А. Н. Савин пришел раньше в своих двух этюдах,
посвященных истории трех маноров?
В «Истории двух маноров» 1 Л. Н. Савиным были поставлены три
вопроса, весьма важные для уяснения основных линий английской дере-
венской истории:
1. В какой мере однороден, однообразен по своему составу держа-
тельский мир?
2. Всякий ли держатель есть хлебороб?
3. Не происходило ли больших перемен в социальном строении
держательской среды?
На эти вопросы, оставшиеся «совершенно темными» (отмечает Савин),
на основании описей и ренталей XVI—XVII веков и приговоров об огора-
живании, изучение которых было начато Савиным, можно дать в настоящее
время достаточно определенный и отчетливый ответ. Не только в одном
норфокском маноре Уиндам (Wymondham) и еще в двух норфокских
манорах —East Dereham и East Hendred, в гэнтингдоншпрском Брамптоне,,
в линконширских Barrow on Humber и Barton upon Humber— в целом
ряде — в десятках других маноров, представляющих — «репрезенти-
рующих» — английскую деревню XVII—XVIII веков, весьма ярко
проявляется отмеченная А. Н. Савиным сперва лишь для уиндамского
манора — аристократизация держате'Ььского состава — «настоящее наше-
ствие благородных людей» — эскуайров, джентльменов, иногда и
титулованной знати. 1 2 Титулованные копигольдеры, владевшие копи-
гольдом эскуайры и джентльмены, иногда к тому же выступавшие
и в качестве лизгольдеров-арендаторов; лондонский купец — арен-
датор леса, также названный «эскуайром», довольно многочисленные
«мистеры», проникающие в держательскую среду, и т. д.,— все это говорит
о том, в какой мере разнороден и пестр, разнообразен по своему составу
английский манор не только XVIII, но и XVII века: изучение «парла-
ментских описей» королевского домена, важность которых как источ-
ника, открывающего «лучший путь к ознакомлению с английской де-
ревней середины XVIII века», была отмечена А. Н. Савиным еще в «Исто-
рии одного восточного манора» 3 — несомненно, позволяет вскрыть еще
в большей мере, еще с большей отчетливостью картину расслоения
английской деревни на грани того столетия великих перемен, которы-
ми был отмечен период, следовавший за революцией 40-х годов XVII
века и предшествовавший подъему наибольшей волны парламентских
огораживаний последних десятилетий XVIII — начала* XIX века.
На второй вопрос, поставленный А. II. Савиным: «всякий ли держатель
есть хлебороб»— также можно ответить с достаточной определенностью.
Несовпадение ownership и occupancy земли, сдача мелкими собствен-
никами своих участков земли другим держателям, прекращение своего
хозяйства — было широко распространенным явлением в английской
1 ЖМНП, 1916, т. 1, стр. 237.
1 А. Н. С а в и н. История одного восточного манора. Сборник в честь М. К. Лю-
бавского, стр. 275.
3 Там же, стр. 273.
Манор Брамптон с XVI по XVIII век 221
деревне не только XVIII, но, невидимому, и XVII века, свидетель-
ствовавшим о важных переменах в деревне, о своеобразном перерождении
крестьянского хозяйства.
Ответом на третий вопрос, поставленный А. Н. Савиным относительно
перемен в социальном строении держательской среды, являются ре-
зультаты анализа описей XVI—XVII века и приговоров парламентского
огораживания Брамптона и других маноров. Документы эти, вместе
с тем, отражают перемены, происходившие за тот же период в англий-
ской деревне в целом. Изучение, хотя бы выборочное, ряда ренталей
и описей XVI—XVII в., сопоставление полученных выводов с результа-
тами статистических подсчетов и обработки материалов, содержащихся
в приговорах об огораживании, будет способствовать конкрети-
зации, расширению и внесению большей динамичности в наши представ-
-пения о судьбах английской деревни XVI — начала XIX веков.
В. Ф. СЕМЕНОВ
ВОССТАНИЕ УОТА ТАЙЛЕРА В ИСТОРИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
И КОНЦЕПЦИЯ Д. И. ПЕТРУШЕВСКОГО
«Восстание Уота Тайлера» является, несомненно, главной работой
Д. М. Петрушевского, отразившей наиболее ярко его черты как уче-
ного-исследователя и бывшей предметом его занятия в течение целого
полувека. Достаточно указать, что первой печатной работой Дмитрия
Моисеевича было «Рабочее законодательство Эдуарда III» (1893), а
последней—«Видение о Петре-пахаре» У. Ленгленда (1941),—и то и другое
имеет непосредственное отношение к 1381 году. «Восстание Уота Тайлера»
выдержало четыре издания: 1-е изд.: ч. 1-я — в 1897 году (магистерская
диссертация автора), ч. 2-я — в 1901 году (докторская диссертация);
2-е изд. —в 1914 году в одной книге; 3-е изд. — в 1927 году и 4-е —
в 1937 году, сильно переработанные по сравнению со 2-м изданием.
В работе отразилась эволюция общеисторических взглядов Д. М. Петру-
шевского. В то же время, благодаря повторным изданиям, монография
получила широкую известность в кругах не только специалистов-исто-
риков, но и в широкой, интересующейся историческими вопросами массе
советских читателей. «Восстание Уота Тайлера» можно, не ошибаясь,
назвать одной из самых фундаментальных и в то же время наиболее
широко известных исторических работ в области всеобщей истории.
В настоящей статье мы даем общую характеристику изучения
вопроса о восстании 1381 года в научной литературе и, в частности,,
выясняем то место в историографии вопроса, которое принадлежит рабо-
там Д. М. Петрушевского.
I
Наиболее ранней научной концепцией по вопросу о причинах и харак-
тере восстания 1381 года была концепция (или теория, как ее называют}
известного английского историка-экономиста Торольда Роджерса. Впер-
вые он ее высказал еще в 60-х годах прошлого столетия. В 80-х годах
она сложилась окончательно.
Теория Роджерса вкратце сводится к следующему. Крупнейшим
фактом в экономической истории Англии XIII и особенно первой поло-
вины XIV века была коммутация. «В царствование Эдуарда II, — пишет
Роджерс, — становилась все более распространенной практика получать
вместо трудовых рент (рабочих повинностей) — денежную компен-
сацию, а в конце первой четверти XIV столетия это правило стало почти
всеобщим».1 Коммутация была выгодна как лорду, так и крепостным
держателям. Последних она фактически делала свободными. Новая
система быстрее распространилась на землях светских лордов, в то время
К о gers. Six centuries of work and wages, p. 218.
Восстание Уота Тайлера и концепция Д. М. Петрушевского 223-
как монастырские поместья продолжали еще цепко держаться за бар-
щину.
Черная смерть, посетившая Англию в середине XIV столетия,
произвела большое опустошение в стране, истребив от половины до одной
трети населения. Немедленным следствием ее были: недостаток рабочих
рук, чрезмерное повышение заработной платы и серьезные затруднения
в уборке урожая для тех землевладельцев, которые зависели от наемного
труда. «Нам говорят,— ссылается Роджерс на анналистов, — что хлеба
подвергались на полях гниению из-за недостатка рабочих рук, скот и овцы
бродили по стране без пастухов; что земля не обрабатывалась и что вель-
можи крайне обеднели...Многие лорды прощали ренты своим держателям,
лишь бы те не покидали держаний... облегчение ренты доходило до поло-
вины, иногда под условием льготной рассрочки на года».1 В результате этой
паники и смущения лордов процесс коммутации, начавшийся и сделавший
большие успехи до чумы, после нее проходил еще ускореннее. «Чума почти
полностью освободила оставшихся в живых крепостных (serfs)».* 2 Против
роста заработной платы рабочих выступают со своими статутами прави-
тельство и парламент. Но статуты оказались бессильными. «Невозможно
путем законодательных мер парализовать законы экономического раз-
вития.»3 Крестьяне встретили новый закон заговором. «Они организо-
вались, собирали значительные суммы денег... входили в союзы, ана-
логичные тому, что мы теперь называем тред-юнионами, поддерживали
друг друга в борьбе против закона и требовали высокой заработной
платы».4 Последняя, поднявшись в годы, непосредственно следующие
за Черной смертью, не спускалась упорно в течение всей второй половины
XIV века. Плата за уборочные полевые работы, по Роджерсу, в этот
период повысилась на 59,5%, а в декаду 1371—1380 гг. даже более чем
в 2 раза. При таких условиях положение землевладельцев становилось,
безвыходным, тем более что цены на продукты земледелия оставались
прежними, между тем как произведения ремесла сильно, вздорожали.
«Как продавец, лорд должен был продавать свод пр'одукты крайне
дешево; как покупатель рабочей силы и произведений ремесла — платить,
очень дорого». 5
Под угрозой разорения лэндлорды решили прибегнуть к средствам
насилия. «Обширные исследования и,— могу прибавить,— общее согла-
сие всех, кто изучал этот предмет со мною,— заявляет Роджерс, —
убеждают меня в том, что лорды, отчаявшись добиться прежнего уровня
заработной платы путем закона, сделали попытку насильственным путем
заменить обратно барщиной уже вошедшие в обычай денежные платежи».6
Они разрывают договоры, которые некогда сами же заключали со своими
крепостными и регистрировали в своих манориальных куриях, решившись
возвратить крестьян снова в крепостное состояние или, по крайней мере,
восстановить старые трудовые ренты».7 Однако попытка этой реставрации
повлекла за собой взрыв крестьянского восстания, заблаговременно
подготовленного и организованного «бедными священниками» Виклифа.
Пользуясь доверием крестьян, эти проповедники говорили о естественном
равенстве людей, о том, что все — короли, лорды, священники — живут
плодами земли и труда поселянина, «что лучше им (крестьянам) умереть.
’ Rogers. Op. cit., р. 227.
2 Ibid.
“Rogers. History of agriculture and prices, v. I, p. 239.
‘Rogers. Six centuries..., p. 229.
“Rogers. History of agriculture..., p. 240.
•Rogers. Six centuries, p. 253.
’ Ibid., p. 254.
-224
В. Ф. Семенов
с оружием в руках, чем быть отброшенными назад без какого-либо
сопротивления с их стороны в позорное рабство, от которого они освобо-
дились». 1
Восстановление крепостничества (villainage) было, таким образом,
по Роджерсу, главной причиной восстания 1381 года. Очень интересна
оценка результатов восстания Уота Тайлера у Роджерса.' «Крестьяне
были рассеяны и разбиты. Их вождей пытали, судили и казнили. Но
у инсургентов июня 1381 года остались прочные плоды "победы. Недо-
вольство не уменьшалось. Опасность была так велика, а успех вос-
стания так близок, что благоразумные люди предпочли молчаливо согла-
ситься на то, на что они так решительно отказались дать согласие в
парламенте».2 «Что требования крепостных были выполнены,— про-
должал далее Роджерс, — а требования лэндлордов отвергнуты, это
абсолютно верно. Парламент кричал: «Не сдаваться!» в сентябре (1381)
и начал сдаваться немедленно. Грозные резолюции (snarle resolutions)
предлагались еще в течение десятка лет или около того, но правительство
избегало их и склонялось к тому, чтобы осуществить те петиции, которые
говорили, что дела идут лучше, чем воображают недовольные и реакцио-
неры. Обычай замены трудовых рент денежными платежами стал все-
общим; крепостные превратились в копигольдеров. И восстание Уота
Тайлера в последующих летописях стало просто взрывом толпы, которая
-была возмущена грубым сборщиком налога...» «Однажды в истории
Англии, только однажды, может быть, в истории мира, крестьяне и ре-
месленники попытались произвести насильственную революцию. Им зто
почти удалось.’ На короткое время они стали господами положения.
Что они удержалп бы выгоды, полученные на Майлэнде, это мало вероятно.
Но они произвели такой террор, что фактически добились того, чего
они требовали, и притом быстро. Английский трудящийся (labourer)
на целое столетие, а то и более, стал действительно свободным и благоден-
ствующим .3».
Недостатки теорри Роджерса бросаются в глаза даже не особенно
подготовленному читателю: «никакого конкретного представления о дви-
жении 1381 года читатель не выносит из рассказа Роджерса...» 4 В изло-
жении Роджерса много общих фраз, благожелательных и наивных рас-
суждений, голых, ничем почти или очень слабо, аргументированных
утверждений. Самая статистика Роджерса часто носит лишь иллюстра-
тивный, «примерный» характер, а не является результатом настоящих
подсчетов большого цифрового материала источников. Совершенно не-
доказанными являются основные тезисы Роджерса о почти полном исчезно-
вении барщины в Англии в половине XIV века, о массовом возвращении
вилланов, под давлением лэндлордов, к старым повинностям, об органи-
зованном характере восстания 1381 г. и победе крестьян по существу,
несмотря на внешние репрессии в отношении участников движения.5
И все же в концепции Роджерса имеется много увлекающего, импони-
рующего; это смелая, широкая, «весьма остроумная и плодотворная
гипотеза», е мимо которой не мог пройти ни один из последующих исто-
риков социальной истории средневековой Англии. Положительной сто-
роной взглядов Роджерса на восстание 1381 года и его причины яв-
‘Rogers. Six centuries..., р. 251—255.
3 Ibid., p. 257.
3 Ibid., p. 271.
4 Д. M. Петрушевский. Восстание Уота Тайлера, 1-е изд., ч. I, стр.
20—21.
3 Там же, стр. 21.
• Там же.
Восстание Уота Тайлера и концепция Д. М. Петрушевского
225
ляется его экономический монизм. Он пытается объяснить движение
1381 года изменениями, происшедшими в экономике XIV века; сбор
налога, по Роджерсу, послужил лишь поводом к восстанию, настоящей
же причиной было социальное недовольство народных масс в результате
происшедших экономических перемен.
Несмотря на ряд существенных недостатков и слабую аргументацию
выдвинутых положений, теория Роджерса быстро нашла себе сторон-
ников. Среди них были Нассе, автор монографии «О средневековом общин-
ном землевладении и огораживаниях в Англии XVI века» (1869)1 и
Охенковский, автор книги «Хозяйственное развитие Англии на исходе
средних веков» (1879). Охенковский подкрепил концепцию Роджерса
новыми аргументами, в 'частности, тщательно проанализировал рабочее
законодательство XIV века и подчеркнул его крепостнические тенден-
ции. 1 2 Общий взгляд на социальные противоречия Англии второй по-
ловины XIV века Охенковский выражает в духе Роджерса, но еще более
отчетливо: «За кулисами этой социальной борьбы мы совершенно ясно
видим игру экономических сил. Состояние сельского хозяйства было
таково, что существовавшая до сих пор культура могла вестись только
с помощью дешевого труда. Отношения внезапно изменились с Черной
смертью, когда труд стал более дорогим и, может быть, даже недоступным
для средств землевладельца. В этом затруднительном положении, которое
все поставило под сомнение, не нашли ничего лучшего, как доставить
сельскому хозяйству дешевый труд принудительным способом и путем
возвращения к прежним, менее развитым отношениям. С точки зрения
национальной экономической культуры мы можем рассматривать это
явление как обратный шаг от денежно-хозяйственной системы к системе
натурал ьно-хозяйственной.»3
В Англии точку зрения Роджерса усвоили Кеннингам, автор изве-
стной книги «Рост английской промышленности и торговли» (1890)4 *
и Стэббс, автор не менее известной «Конституционной истории Англии»,
т. II (1883).
Так, схема Роджерса к началу 90-х годов превратилась из его личной
теории в доктрину целой школы. На некоторое время она стала господ-
ствующей теорией, пользовавшейся почти всеобщим признанием.
Первые критические замечания против схемы Роджерса выдвинул
наиболее отчетливо Эшли в своей книге .«Введение в английскую экономи-
ческую историю» (1893).® Эшли довольно резко возражал против пред-
положения о наступлении феодально-крепостнической реакции после
чумы, явившейся будто бы причиной восстания 1381 года. «Хотя это
объяснение крестьянского восстания, — писал Эшли, — в настоящее
время настолько общепринято, что считается несомненным фактом, тем
не менее до сих пор не было приведено ни одного свидетельства, которое
можно было бы признать подтверждающим его». 6 Еще более решительное
несогласие с взглядами Роджерса высказал Мзтленд, давший в своем
монографическом исследовании «История одного кембриджского манора»
(189-4) 7 важный конкретный материал, опровергавший точку зрения
1 Переведена на русс. яз. Ярославль, 1878 г.
2 О с h е n к о w s к у. Englands wirtschaftliche Entwicklung, S. 17.
3 О c h е и к о w s к у. Op. cit., S. 21.
4 Первая часть переведена на русс, яв., изд. 1904 г.
6 Переведена на русс, яз., изд. 1897 г., под ред. Д. М. Петрушевского.
• A s h 1 у. An introduction to engl. econ. hist. V. I, p. 265.
’Maitland. The history of a Cambridge manor. «Engl. hist, rev.», july
1894.
15 Средние века, вап. 2
226
Б. Ф. Семенов
Роджерса о рано завершившемся процессе коммутации. Манор Упльбертоп
коммутировал все повинности лишь в первой четверти XV века.1
43 самой середине 90-х годов мы встречаемся с двумя специальными
монографиями, посвященными восстанию 1381 года. Это работа нашего
соотечественника М. М. Ковалевского — «Английская пугачевщина»
(1895) 1 2 и другая работа — монография английского исследователя Эд-
гара Пауэлла «Восстание в Восточной Англии 1381 г.» (1896).
Обе работы обнаруживают явную тенденцию выйти из-под влияния
схемы Роджерса и оспаривают целый ряд ее положений.
Однако нельзя сказать, чтобы эти монографии были очень удачны.
Несмотря на то, что Ковалевским были использованы для работы много-
численные архивные материалы, они были обработаны им недостаточно
внимательно. Калейдоскопичность и беспорядочность изложения, противо-
речивость и небрежность в аргументации, обилие фактических ошибок
и неточностей, «импрессионизм» автора, выражающийся в стремлении
получить от источника лишь известное «впечатление», вместо того чтобы
подвергнуть его подлинно научному анализу, — все это значительно
обесценивает труд М. М. Ковалевского. Поэтому приходится признать
совершенно правильным, хотя и суровым, окончательный приговор
Д. М. Петрушевского этой книге: «Автору не удалось восполнить пробел
предшествующей литературы».3
В самом выяснении генезиса восстания 1381 г. Ковалевский делал
шаг назад, по сравнению с Роджерсом, в том отношении, что отказывался
от монистического объяснения фактов в пользу плюралисти-
ческой точки зрения. «Народные восстания,— заявляет он в начале
своего исследования, — редко бывают последствием одной какой-либо
причины; они отражают в себе общее недовольство существующим, частью
сознательное, частью бессознательное стремление положить конец всему,
что в глазах недовольных представляется вопиющей неправдой и бли-
жайшим источником их бедствий».4 Объяснение Торольда Роджерса,
пытавшегося «связать английскую жакерию с попытками помещиков ожи-
вить крепостное право», Ковалевский считал явным преувеличением,
хотя сам он и не отрицал возможности подобных попыток со стороны
лэндлордов.5 * Но в работе Ковалевского все же былп и определенные
положительные стороны. Ему удалось ярко подчеркнуть участие в дви-
жении городских плебейских элементов: подмастерьев, учеников, мелких
ремесленников.® Кроме того, он правильнее Роджерса решил вопрос
относительно организации восстания. По мнению Ковалевского, все
движение носило характер стихийного взрыва п по существу совершенно
не было объединено; сам Уот Тайлер был лишь одни из вождей местных
«крестьянских дружин», и историки переоценили его значение, окрестив
все движенье его именем 7.
Работа Пауэлла описывала восстание 1381 года в восточных граф-
ствах — Норфольке, Сеффольке и Кембриджшире. В ряде положений
1 ЕН К, vol. IX, р. 438—439. В общем, к таким же выводам пришли и другие
авторы, исследовавшие истории отдельных маноров: Davenport. The economic
development of a Norfolk manor {1906); Feelin g. An Essex manor in the fourteenth
century. EHR, april, 1911.
’«Русская мысль», май, июль, сентябрь, октябрь 1895.— Позднее этот материал
вошел почти без всяких изменений в сводную работу Ковалевского «Экономический
рост Европы», т. 11, стр. 550—700, изд. 1900 г.
• Д. М. Петрушевский. Восстание Уота Тайлера. I-е изд., ч. I, стр. 74.
4 «Русская мысль», май 1895, стр. 1.
* Там же, стр. 1—2, 3, 18.
•«Русская мысль», октябрь 1895, стр. 152.
’«Русская мысль», июль 1895, стр. 42 и сентябрь 1895, стр. 65.
Восстание Уота Тайлера и концепция Д. Л. Петрушевского
ЧП
Пауэлл сходится с Роджерсом, например, по вопросу в влиянии Черной
смерти на рост заработной платы, а также относительно организованного
характера восстания (по мнению Пауэлла, у повстанцев была даже
особая национальная организация — «Magna societas», возглавлявшая
все движение).1 Пауэлл считал также, что одним из главных стремлений
восставших было покончить с «рабством») — «идея, которую они дока-
зывали тем, что истребляли манориальные протоколы, полагая, что
теперь наступил, наконец, случай порвать цепь, привязывавшую кре-
постного к его почве».1 2 Но в общем Пауэлл мало связывал движение
1381 г. с предшествующим экономическим развитием Англии. В то же
время его характеристика участников восстания совершенно лишена
исторической и социальной перспективы. Им сильно преувеличивается
роль в движении дворян (the country gentry), которые будто были
всецело проникнуты симпатией к «революционной народной пар-
тии>> 3.
В конце 90-х годов восстание Уота Тайлера и вызвавшие его условия
подверглись в Англии, а также и за границей, усиленному исследованию.
Были изучены многочисленные архивные материалы и произведены
крупные публикации их. Появляется несколько новых специальных
монографий о 1381 годе. Делаются первые попытки уяснить прп помощи
статистического метода самый процесс коммутации и тем самым проверить
достоверность утверждений, выставленных Роджерсом и его школой
по вопросу о раннем прекращении барщины и новом восстановлении
натуральных повинностей в английской деревне XIV века. В общем
новые исследования оказались неблагоприятны для концепции Род-
жерса. Взгляды Роджерса были подвергнуты резкой критике. Новую
точку зрения, заостренную против схемы Роджерса, выражали наиболее
отчетливо три работы — Ревиля (Пти Дютайи), Пэджа и Тревельена,
появившиеся одна за другой в конце столетия.
Работа французского, рано умершего, историка Андре Ревиля «Вос-
стание трудящихся Англии в 1381 г.»> вместе с обширным введением
к ней его издателя и друга, хорошо известного у нас историка-медие-
виста Шарля Птп Дютайи, 4 представляет серьезное и обстоятельное
исследование по истории восстания 1381 г.
Общая историческая концепция авторов не отличается особенной
оригинальностью и является типично плюралистической и эклектической.
Но схема излагается стройно и ясно; ряд выдвигаемых положений удачно
иллюстрировался свежим документальным материалом. Пти Дютайи
в введении различал четыре категории восстания: причины экономи-
ческие и социальные, причины политические, умственное движение
эпохи и революционная пропаганда. Выясняя причины первой кате-
гории, Пти Дютайи полемизировал с Роджерсом по обоим его основным
положениям о раннем завершении процесса коммутации и о феодальной
реакции после Черной смерти. Пти Дютайп приводил ряд фактов, дока-
зывающих выполнение барщинных повинностей английскими крестья-
нами и во второй половине XIV века без какого-либо перерыва их в
прошлом. 5
1 Р о w е I 1. The Rising in East Anglia, p. 57.
’Powell. Op. cit. p. 62.
5 P о we 1 1. Op. cit. pp. 2—3.
4 A. R c v i I 1 e. Le soulevenient des travailleurs d’Angleterre cn 1381. Avec’
une introduction par Charles Petit Dutaillis. Paris, 1898.— Пти Дютайи у нас известен
больше другой работой, переведенной на русский язык, — «Феодальная монархия
во Франции и Англии X—XIII веков», 1938.
5 R ё v i 1 1 е — Petit Dutaillis. Introduction, р. XXIII—XXV.
15*
228
В. Ф. Семенов
Пти Дютайп, далее, указывал на то, что крестьяне могли быть сильно
раздражены против феодалов не столько восстановлением старых по-
винностей, сколько продолжением барщины и других крепостнических
повинностей (merchet, heriot и пр.), которые для них (крестьян) стали
особенно невыносимыми после Черной смерти, в условиях вздорожания
рабочих рук и в связи с этим некоторого улучшения в материальном
положении вилланов. Впрочем Дютайп не возражал против того, что
отдельные лэнд лорды, находясь в тисках экономического кризиса, при-
бегали и к реставрации отмененных ранее повинностей (барщины), чтобы
как-нибудь только поправить свое хозяйство.1
Оба автора — и Ревиль и Пти Дютапи — решительно расходились
с Роджерсом в оценке результатов восстания. Из многочисленных доку-
ментов, собранных Ревилем и относящихся к последним годам царст-
вования Ричарда II, — читаем мы в введении, — получается впечат-
ление, что никакого изменения ни в положении крестьян, ни в их отно-
шении к лордам не произошло. Серв продолжал рассматриваться как
предмет собственности, и можно видеть, как крестьяне, в прошлом счи-
тавшие себя свободными, теперь обращались в крепостных...» 1 2 Вил-
ланство исчезло лишь в XV веке, и не в результате восстания 1381 г.,
а вследствие развития овцеводства, когда лордам стали уже не интересны
крепостные повинности. 3 Последнее соображение еще до Пти Дютайн
высказывали в английской историко-экономической литературе Кен-
нингэм п Эшли.
Наиболее законченную и наиболее аргументированную критику
взглядов Роджерса дал американский ученый П эдж в своих двух неболь-
ших по размерам работах—(«Превращение натуральных повинностей в де-
нежные платежи» (па немецком языке)4 и переработке ее по-английски
«Конец крепостничества в Англии» (1900). 5
Что нового внесло в изучение вопроса исследование Пэджа? Пэдж
использовал для всей работы довольно большой архивный материал.
Основным источником для него послужили отчеты приказчиков (Ministers
Acounts), а таже манориальные протоколы (Court Rolls), главным образом
крупных церковных маноров восточных, центральных и южных графств
Англии. В противоположность утверждению Роджерса, Пэдж указывал,
что крепостничество в Англии было еще в полной силе в первой половине
XIV века. Лишь в конце этой первой половины XIV века, т. е. очень
незадолго до Черной смерти, и особенно в результате Черной смерти,
коммутация стала усиленно развиваться. При этом Пэдж различал два
типа вилланских работ, которые коммутировались по-разному. Работы
упряжные (teamwork, Spanndienste) были коммутированы ранее, большей
частью еще до Черной смерти, но другого рода повинности — ручные
работы (Handwork, Handdienste) — выполнялись п гораздо позже. Из
таблицы Пэджа, относящейся к периоду 1325—1350 гг., по 81 манору
картина получается такая: только в 6 манорах были уничтожены
все повинности, в 9 манорах производились в небольшом количестве
Handdienste, в 22 манорах — половина, в 44 манорах — полностью
(кроме Spanndienste). 3 Черная смерть, обострившая вопрос с рабочей
силой и поставившая землевладельца перед опасностью остаться без
1 Ibid., р. XXXVII.
2 Ibid., р. CXXV.
* Ibid., р. СХХХП.
* Page. Die Umwandlung der Frondienste in Geldrenten in den ostlichen, mitt-
leren und siidlichen Grafschaften Englands, 1898.
’Page. The end of villainage in England, 1900.
•Page. Op. cit. p. 44.
Восстание Уота Тайлера и концепция Д. М. Петрушевского 229
всяких рабочих рук, побудила лэндлордов пойти на уступки вилланам
и ускорить перевод их повинностей на денежные оброки.1
Быстрое развитие коммутации в период после чумы Пэдж иллюст-
рирует второй таблицей, относящейся к 1350—1380 гг. Он берет 55 ма-
норов из тех, которые упоминались уже в первой таблице, и отмечает,
что в них нет ни одного случая увеличения количества работ, требуемых
с держателей-вилланов; в 10 манорах работы совсем не производятся,
в 13 манорах — незначительные, в 15 манорах — около половины,
и только в 17 манорах практикуются все работы, исключая Spanndienste.
Кроме этих 55 маноров, у Пэджа имеются еще 71 манор, не фигуриро-
вавшие в первой таблице. В них результат процесса еще заметнее: только
в 5 манорах преобладают барщинные работы, в 10 манорах — наполо-
вину, в 26 манорах — в незначительной степени и в 30 манорах — полная
коммутация. 1 2 Отсюда Пэдж заключает, что мнение Роджерса, будто
бы причиной восстания 1381 г. послужило увеличение барщины вилланов,
является неправильным. «Мнение это не вероятно, потому что в дейст-
вительности, — рассуждает Пэдж, — вместо увеличения произошло
облегчение повинностей и коммутация их пошла более быстрым ходом».3 4
Восставшие крестьяне поднялись не против усилившихся повинностей,
а для того, чтобы ’скорее освободиться от остатков прежних, чтобы до-
биться полной свободы.
Впрочем, восстание 1381 года, — подчеркивал Пэдж, — было весьма
пестро по своему составу. Кроме крепостных, в нем участвовало много
свободных крестьян (Кент), горожан и даже дворян *.
Выводы Пэджа и самые приемы его работы подвергались не раз резкой
критике. Виноградов, Петрушевский, Савин, 5 * Грей и Леветт — круп-
нейшие специалисты по аграрной истории Англии, — указывали на
целый ряд недочетов в работе Пэджа. В частности, указывалось на од-
носторонность его материала (одни церковные маноры),8 на ограни-
ченность объектов в географическом отношении (нет севера и северо-
запада); 7 делались возражения против принципа слишком резкого
деления на Spanndienste и Handdienste, 8 отмечалось преувеличенное
значение, приписываемое Пэджем Черной смерти в экономической истории
Англии, 9 а также несогласие утверждения Пэджа об уступках лэнд-
лордов крепостным с фактом необычайного раздражения вилланов против
лэндлордов ко времени восстания и требования ими в первую очередь
уничтожения барщинных повинностей. 10
И все же, несмотря на зту критику, книга Пэджа сыграла огромную
роль в пересмотре вопроса о причинах восстания 1381 года. Она, безу-
словно, подорвала доверие к схеме Роджерса, слишком упрощенно
представлявшей ход разложения английского манора. Влияние
Пэджа сразу же почувствовалось на новых монографиях, написанных
на тему о восстании 1381 года. Появившаяся в 1899 году крупная работа
Тревельяна «Англия в век Виклифа» в объяснении причин восстания
1381 г. следует за Пэджем, хотя и не совсем последовательно. Коммутация
1 Р a g е. Op. cit. р. 56.
2 Ibid., р. 64.
5 Ibid., р. 69.
4 Ibid., р. 71—72.
6 В целом, однако, Савин относился сочувственно к концепции Пэджа.
’Савин. Английская деревня* в эпоху Тюдоров, стр. 411.
7 Gray. The commutation of villain services. EHR, XXIX, pp. 628—630.
’Levett. The Black Death on the-estates of the sea of Winchester. 1916, p. 148.
“Виноградов — в предисловии к работе Levett, р. Ill—IV.
’° Д. М. Петрушевский. Восстание Уота Тайлера. 1-е изд., ч. II, стр.
310.
230
В. Ф. Семенов
началась еще за 100 лет до восстания,— констатирует Тревельян. Сна-
чала она шла крайне медленно. Между 1300 и 1348 гг. движение уско-
ряется. Обязанность пахать домен постоянно заменяется уплатой лорду
денежной ренты (Spanndienste Пэджа). Более медленно, но постепенно
все более заменялись уплатой менее квалифицированные (skilled) работы
(жнитво, молотьба п т. и. — Handdienste Пэджа).
После Черной смерти коммутация особенно усилилась. Созданные
ею условия были таковы, что лорды и думать не могли восстановить
прежние натуральные повинности. Чтобы удержать' сервов в своих по-
местьях, они были вынуждены делать им (крепостным) всяческие уступки1
Но далее, как и Пти-Дютайи, Тревельян оговаривал, что, тем не менее,
лорды стремились удержать вилланов в крепостничестве и везде, где
только было можно, продолжали требовать с них старые повинности,
которые еще не были коммутированы. Процесс коммутации впчланскпх
повинностей шел после Черной смерти быстро, но не так быстро, как
этого хотели бы вилланы.* 2
Таким образом, Тревельян, как историк-экономист, мало оригинален.
Его схема эволюции английской деревни построена, главным образом, на
комбинировании данных Пэджа и Эшлп. Но не в этом значение его книги.
«Англия в век Виклифа» поражает обплпем социально-политического и
идеологическо-публицистического материала. «Его целью, — пишет автор
в предисловии, — было дать общую картину английского общества, поли-
тики и религии на известной стадип их развития и учесть главные и ха-
рактерные события периода, представлявшего собой смыкание средневе-
кового и нового общества (the meeting point of the mediaeval and the
modern).3 Самое изложение событий июня 1381 г. (глава VI — «Кре-
стьянское восстание 1381 г.») — очень обстоятельное, строго докумен-
тированное и в то же время весьма живое художественное (автор — пле-
мянник Маколея!), — производит большое впечатление. 4
Тревельян проделал большую публикаторскую работу, опубликовав
много документов, относящихся к 1381 г.; между прочим в, рукописном
фонде Британского музея он разыскал очень ценную для восстановления
хода событий в Лондоне «Анонимную хронику», опубликованную им
в 1898 году. 5 * 7
Следующей специальной работой, посвященной восстанию 1381 года,
в Англии была работа Чарльза Омана, одного из крупных английских
медиевистов, издателя многотомной исторической серии «Политическая
история Англии» ®.
Работа Омана «Великое восстание 1381 г.» вышла в 1906 году.1 Она
дает описание восстания не только в основных графствах и Лондоне
(как у Тревельяна), но по всей стране, где происходило движение.
Автор особенно подчеркивает роль подушного налога 1381 года, явля-
вшегося одной из важнейших прпчпн восстания. Но главной причиной
движения был, по Оману, «старый спор крестьян с землевладельцами,
начавшийся еще со времени Черной смерти и рабочих статутов» 8. Он
‘Trevelyan. England In the age of Wycliffe, p. 192—193.
a Ibid., p. 193.
3 I b id, p. V.
* Ср. его последнюю работу — Trevelyan, English Social History, A survey of
six centuries, London, 1944, p. 628.
s Engl. Hist. Review, (EHR), v. XIII, 1898; см. также Powell and Treve-
lyan. The peasants rising and the Lollards, 1899.
’ В двенадцати томах.
7 Имеется русский перевод 1906 г. под заглавием «Великое крестьянское вос-
стание 1381 г.»
«Oman. The great revolt of 1381, p. 5.
Восстание Уота Тайлера и концепция Д. М. Петрушевского
231
оспаривает концепцию Роджерса и «его школы», в общем придер-
живаясь точки зрения Пэджа о более позднем начале коммутационного
процесса. По, как и Пти Дютайи — Ревнль, Оман допускает в известной
степени феодальную реакцию, хотя понимает ее иначе, чем Роджерс.
Ввиду дороговизны рабочей силы, даже в тех манорах, где старые повин-
ности вилланов никогда не были коммутированы, лорд старался добиться
некоторого количества добавочного труда. «Из виллана лорд хотел вы-
жать насколько возможно все обычные барщины, всякие мелкие повин-
ности (dues) и всякие файны (fines).»1 Оман совершенно не согласен с Род-
жерсом и Пауэллом в их утверждении, что восстание было заблаговре-
менно подготовлено какой-то организацией. Как и Ковалевский, он
подчеркивал, что каждое графство шло в восстании своим путем, что
у восставших не было никакого общего плана. 1 2 Очень ценны страницы
книги Омана, посвященные анализу противоречий в лондонской среде.
Оман ярко подчеркивает разложение цехов, борьбу между отдельными
гильдиями и столкновения предпринимателей с рабочими. «Индустри-
альный пролетариат находился в процессе образования и был недоволен
своим положением».3 Богатых горожан приводил в ужас наплыв кре-
стьянской толпы, тем более что они опасались выступлений пролетариата
и низших классов столицы.4 Наименее удачной частью работы Омана
является его апологетическая попытка «очистить от обвинения в жесто-
кости» тогдашнее английское правительство. По мнению Омана рас-
сказы хронистов о многочисленных жертвах правительственного террора
грубо преувеличены, «что без суда казнили лишь во время паники, далее
же, без исключения, всех судили обычным судом».5
Консервативные убеждения автора (он принадлежал к партии кон-
серваторов) сказались полностью в этом сочувствии политике «твердой
руки», действующей с соблюдением «законных форм судебной про-
цедуры».
Работой Омана, являющейся в известной степени популярной сводкой
ряда предшествовавших исследований и публикаций, по существу и закан-
чивается английская литература непосредственно о восстании Уота
Тайлера. Других монографий о 1381 годе мы не имеем. В опубликован-
ной недавно (1941) книге Стила «Ричард II»6 главное внимание уде-
ляется политической истории Англии конца XIV в., когда Планта-
генеты вынуждены были уступить место Ланкастерам. Те очерки
движения 1381 года, какие встречаются в общих сводных работах, —
например, в т. I «Экономической истории Англии» Лппсона (1937)7
или в т. VII «Cambridge Mediaeval History»—статья Мэннинга «Англия
Эдуарда III и Ричарда II» 8 — дают сравнительно небольшие, краткие
описания хода событий 1381 года, а в выяснении причин восстания,
в характеристике эволюции манора XIV века в общем мало что при-
бавляют нового, лавируя обычно между концепциями Роджерса и Пэджа
с явным предпочтением точке зреппя последнего. Это же нужно сказать
и о таких немецких общих работах по экономической истории средне-
1 О hi а п. Op. cit., р. 8.
3 Ibid., р. 37.
3 Ibid., рр. 15—16.
4 Ibid., р. 50.
6 Ibid., рр. 86—87.
“A. Steel, Richard II, Cambridge, 1941, р. 330.
7 Lipson. The economic history of England, I, 1937, ch. Ill — «The break up
of the manor».
8 Cambridge Mediaeval history, vol. VII, ch. XV —«England: Eduard HI apd Richard
II» by Bernard L. Manning (1932).
232
В. Ф. Семенов
вековой Англии, как работы Броднпца и Брентапо.1 Некоторых но-
вых специальных работ, касающихся вопроса коммутации, мы кос-
немся нитке. Теперь же перейдем к разбору концепции Д. М. Петру-
шевского.
II
«Восстание Уота Тайлера>> Д. М. Петрушевского, вышедшее в свет
1-м изданием в период 1897—1901 гг., писалось в те годы, когда споры
сторонников Роджерса и его противников носили особенно оживленный
характер. Вполне естественно, что новое исследование отразило зту
полемику. Д. М. Петрушевский был в курсе ее и занял сразу же довольно
определенную и, надо сказать, для молодого ученого смелую, вполне
самостоятельную позицию. В историографическом очерке 1-й части
монографии был дан разбор различных существовавших тогда работ
на тему о восстании Уота Тайлера.1 2 В общем, ни одна из них не удовле-
творяла Д. М. Петрушевского. Ни одним из исследователей, работавших
над 1381 г., не было дано ни достаточно научного и систематизированного
фактического изложения событий 1381 г., ни ответа на вопрос о причинах
восстания. Наиболее остроумные соображения о генезисе восстания Уота
Тайлера были высказаны Роджерсо^, но теория Роджерса — лишь
«гипотеза», требующая самой серьезной проверки.3 Дать строго научное
критическое описание восстания 1381 г. на основе тщательного анализа
документального, летописного и прочего материала, изучить восстание
«во всей совокупности его конкретных признаков» 4 было первой задачей
молодого автора. Второй вопрос, который вставал перед ним непосред-
ственно после разрешения первого, — изучение экономической и соци-
альной эволюции английского общества XIV в., также во всей его
конкретности и опираясь на материал манориальных первоисточников. 5
Д. М. Петрушевский блестяще справился с обеими поставленными
задачами. Уже 1-я часть монографии, в которой давались разбор литера-
туры о восстании 1381 года, критика источников, изложение хода событий
движения и анализ программ восставших,—свидетельствовала о том, что
автор в своем исследовании оставлял далеко позади все другие работы на
эту тему, написанные до него. Глубокий и остроумный анализ источников,
строжайшая документация в изложении материала (при этом важнейшая
часть подлинников была дана в оригинале в обширных подстрочных при-
мечаниях), мастерской анализ программ восставших в их экономической
иполитической частях, в более умеренных и более радикальных вариантах,
самая оценка восстания как крестьянского по существу, антифеодального
и глубоко прогрессивного, — все это буквально очаровывает читателя,
встречающего в книге богатейший конкретный материал вместе с глу-
бокими и широкими научно-социологическими обобщениями. Но ше-
девром исследования была особенно вторая часть монографии, дававшая
фундаментальную историю «разложения феодального строя в Англии»,
чт& и было ответом на поставленный вопрос о причинах великого народ-
ного восстания 1381 года. В четырех главах этой второй части — «Черная
смерть и рабочее законодательство XIV века», «Характеристика основ
1 В г о <1 n i t z G. Englische Wirtschaftsgeschichte, Bd. I, 1918. Кар.II — «Xatio-
nalstaat und Bauerbefreiung»; В г e n t a n o. Eine Geschichte der wirtschaftlichen
Entwicklung Englands, Bd. 1, 1927, Zweites Buch—«Die Zeil der Auflosung von Lehens-
verband und Fronhofswirtschaft».
2 Д. M. Петрушевский. Восстание Уота Тайлера. 1-е изд., ч. I, стр. 3—75.
2 Там же, стр. 21.
4 Там же, стр. 75—76.
4 Там же, стр. 382—384.
Восстание Уота Тайлера и концепция Д. М. Петрушевского
233
манориального строя», «Очерк эволюции манориального строя во второй
половине XIV века» и «Экономическая эволюция и социальная борьба
во второй половине XIV века» — давалось широкое и яркое полотно
сложного исторического процесса, переживавшегося английским об-
ществом, в частности английской деревней, в бурный и богатый собы-
тиями ?vlV век. Обильный архивный материал (архив герцогства Лан-
кастерского в Public Record Office) давал возможность автору исчерпы-
вающе аргументировать и обосновывать свои выводы. По ряду вопросов
Петрушевский пришел к выводам близким к концепциям Роджерса.
Так, утверждение о рано завершившемся процессе коммутации крепо-
стных повинностей в английской деревне1, о том, что уже ко вре-
мени Черной смерти несвободный труд перестал играть сколько-нибудь
существенную роль в манориальном хозяйстве 1 2, о Черной смерти
и созданном ею рабочем кризисе, о попытке нового закрепощения
лэндлордами освободившихся вилланов, сначала в виде рабочего законо-
дательства, а потом в форме «феодальной реакции» 3, — все эти основные
положения теории Роджерса мы встречаем у Д. М. Петрушевского
не только в совершенно ясной, но даже еще в более заостренной, по
сравнению с Роджерсом, форме. Д. М. Петрушевский подчеркивал
положительные стороны концепции Роджерса и указывал лишь на то,
что она плохо аргументирована. Именно взгляды Роджерса он имел
"в виду в первую очередь, когда писал еще в 1-й части своей моно-
графии о своей задаче произвести «проверку» гипотезы, созданной
предшествующими учеными: «Исследователю, который воспользуется
руководящими нитями, предоставленными ему предшествующими уче-
ными, предстоит проверить те результаты, к каким пришли сами эти
ученые, чтобы или превратить их гипотезы в стоящие на незыблемом
основании научные истины, или же, убедившись в невозможности со-
гласовать их с непреложными свидетельствами критически установленных
и тщательно исследованных фактов, отвести им. скромное, но почетное
место среди сослуживших службу науке воззрений».4
Д. М. Петрушевский принадлежал к той классической школе в
истории английского феодализма, которая представлена такими имена-
ми, как Виноградов и Мзтленд. Но, несомненно, он чрезмерно скромен,
когда в примечании к главе III (основы манориального строя) он говорит:
«Предлагаемая характеристика не претендует, конечно, на особенную
новизну, а тем более исчерпывающую полноту. Если автор и привлек
для нее кое-какой новый материал и пересмотрел немалое количество
уже использованного и другими материала, то основные точки зрения у
него в общем те же, что и у авторов, более всего сделавших в последнее
время для выяснения хозяйственных и социальных распорядков средне-
векового манора. Ему только хотелось подчеркнуть и кое в чем развить
некоторые из добытых профессорами П. Г. Виноградовым (в «Иссле-
дованиях по социальной истории Англии в средние века» и, в особен-
ности, в «Villainage in England») и F. W. Maitland’oM (в «History of
English law» by Pollock and Maitland и в «Domesday Book and Beyond»)
результатов, которые не были в надлежащей мере ими самими подчеркну-
ты, так как это не входило в их задачу».5 Близок к П. Г. Виноградову
Д. М. Петрушевский, рисуя развитие средневекового манора, возникно-
вение манора и связь его с натуральным характером, «гармонию»
1 «Восстание Уота Тайлера, 1-е изд., ч. II, стр. 110—142.
* Там же, стр. 143—144.
3 Там же, стр. 285—286 и далее.
4 Там же, ч. I, стр. 75; ср. ч. И, стр. 285.
5 Там же, ч. II, стр. 83.
234
В. Ф. Семенов
хозяйственных интересов лорда и крестьян в классическую пору феода-
лизма, несколько идеализируя правовое положение виллана. Некоторое
влияние идей Мэтленда заметно в анализе обычного (манориального)
права п его отношений к общему праву.
Но развиваемая автором «Восстания Уота Тайлера» концепция об-
наруживает' следы п еще одного влияния, которое придавало его схеме
как наибольшую заостренность в постановке и разрешении вопросов,
так и общую характерную стройность и связность всего построения
в целом. Таким влиянием несомненно, был марксизм. Уже самое наме-
рение автора объяснить восстание 1381 года из предшествующего со-
циально-экономического развития Англии, из о разложения феодального
•строя» обращает па себя внимание. Но, описывая перелом, происшедший
в экономике средневековой Англии, Д. М. Петрушевский придавал
процессу особенно резкий, противоречивый, можно даже сказать, диалек-
тический характер. Эпоха денежного хозяйства выступает как полная
противоположность («отрицание») эпохи натурального хозяйства. С из-
менением методов хозяйства решительно меняются социальные отно-
шения. Место феодальных сословий заступают «чисто экономические
классы», 1 классовые противоречия достигают высшего обострения.
Процесс экономических изменений! происходит чисто материалисти-
чески, стихийно, независимо от сознания людей. 1 2 Идеология отстает
от экономического развития; люди продолжают еще руководствоваться
старыми представлениями и пытаются задержать ход развития новых
экономических отношений, пугающих их. 3 Но экономика берет свое
и заставляет даже реакционеров (авторов рабочего законодательства)
служить своим целям. 4 *
Старая юридическая надстройка рушится, так как новые хозяй-
ственные условия требуют новых юридических форм.6 Анализируя ряд
общественных явлений, Д. М. Петрушевский неизменно указывает на
их классовую сущность. Так, в обзоре источников он подчеркивает
классовые симпатии хронистов и писателей XIV века. 6 Рабочее законо-
дательство было проведено в интересах определенной категории земле-
владельцев и арендаторов, не имевших совсем (или очень мало) крепост-
ных душ. 7 В описании подавления восстания 1381 г. ярко подчерки-
валась месть «вернувшихся к власти правящих классов». 8
Интересна самая терминология Д. М. Петрушевского при его анализе
экономического процесса: это термины политической экономии, отно-
сящиеся обычно к эпохе развитого капитализма. Д. М. Петрушевский
1 «Восстание Уота Тайлера». 1-е изд., ч. II, стр. 245.
’ «Движение к коммутации по своим результатам было, несомненно, движением
к свободе. Но это был чисто материальный, хозяйственный процесс, участники
которого руководствовались лишь весьма конкретными соображениями об удобстве
или выгоде такой, а не иной формы материальных отношений и отвлеченно-эманси-
пационный элемент при этом был так же далек от мысли вилланов, как и от мысли
лордов» («Восстание Уота Тайлера», ч. I, стр. 134).
3 «Свободная конкуренция между нанимателями, как и всякая борьба, неми-
нуемо влечет за собой жертвы: более слабые должны неизбежно понести урон. Такой
порядок вещей еще не кажется «естественным» государственной власти, она еще не
вышла из сферы представлений, возникших и развившихся на почве хозяйственных
отношений, которым была совершенно чужда борьба хозяйственных интересов» (там
же, стр. 277).
1 Восстание Уота, ч. II, стр. 275—283.
* Там же, стр. 274.
• К автору «Ctironicon Angliae» «в такой же малой мере, как и ко всем летописцам
всех стран и народов... приложима классическая характеристика пушкинского Пи-
мена». «Восстание Уота Тайлера», ч. I, стр. 81—82, также 152 (Гауэр).
7 Там же, ч. II, стр. 284.
8 Там же, ч. I, стр. 296.
Восстание Уота Тайлера и концепция Д. М. Петрушевского
235
с некоторой модернизацией прилагает пх к явлениям разлагавшегося
феодализма XIV века. 1 Обстановка кануна революции 1905 года ска-
залась и на ударении, делаемом автором на рабочем вопросе, рабочем
законодательстве, на громадной роли рабочего класса в экономике Англин
XIV в. 1 2
Переходя к существу вопроса, следует отметить, что Д. М. Петру-
шевскому удалось развить и аргументировать большим фактическим
материалом оба вопроса: и о рабочем законодательстве и о феодальной
реакции, которые были лишь намечены Роджерсом, по не получили
у пего достаточного обоснования. Во второй части монографии был дан
исчерпывающий анализ рабочего законодательства и его связи с разло-
жением крепостного манора п ростом наемного труда. Весьма вырази-
тельно и вполне правильно охарактеризована двойственная роль рабо-
чего законодательства, феодального по формуле, но антифеодального по
существу.3 Нужно признать также правильным и другой его вывод
о том, что рабочее законодательство потерпело в общем неудачу, так как,
вместо того чтобы прекратить классовую борьбу или, во всяком случае,
утишить ее, оно обострило положение и лпшь ускорило социальный
взрыв 1381 года.4
Возражая Пэджу, отрицавшему факт усиления крепостничества
после Черной смерти, Д. М. Петрушевский в своей книге смог привести
достаточный фактический материал и в защиту теории о феодальной
реакции. Восстание Уота Тайлера возникло в атмосфере крайнего об-
щественного напряжения, когда крепостничество отнюдь не собиралось
«потухать» в Англии, но, наоборот, крепостники-лорды всеми доступными
средствами пытались задержать вилланов в их прежнем состоянии и даже
восстановить барщину там, где она к этому времени уже исчезла.
Анализируя протоколы манориальных курий (Court Rolls), изученные
им на длинном ряде лет царствований Эдуарда III и Ричарда II, Д. М. Пет-
рушевский доказал документально, что требования лордами с вил-
ланов после Черной смерти старых работ и повинностей (antiqua opera
et servicia), отнюдь не были «легендами», которые были вымышлены
хронистами пли придуманы новейшими историками. Несколько случаев,
приведенных им из практики маноров графства Эссекс, прямо указывают
на то, что лорд требовал возвращения на барщину вилланов, повинности
которых были уже коммутированы ранее, и присяжные называли даже
суммы платежей, установленные в результате, коммутации.5 * Манори-
альная администрация в годы перед восстанием 1381 года настойчиво
разыскивала вилланов, живущих за пределами манора и категорически
требовала их возвращения в манор и взятия вновь вилланского держания
со всеми связанными с ним «старыми повинностями».® Закрепощению
подвергались и свободные, привилегированные элементы пз среды кре-
стьянства. Упорные тяжбы против закрепощения вели с лордами маноров
королевские вилланы «старых доменов», которые по существу никогда
ранее даже и не были настоящими крепостными.7 Об усилении крепо-
стного гнета в манорах в 70-е и 80-е годы XIV века косвенно говорило и
1 «Восстание Уота Тайлера- ч. II, стр. 26».
а Там же, стр. 145—147, 269—272: «с того момента как, факторы производства—
земля, труд и капитал — вышли пз той е тественной связи, в к порой они находили ь
в эпоху замкнутого, нагуралышго хозяйства...»
* Там же, ч. И, стр. 274 — 280. Ср. Маркс. Капитал. Т. I, гл. VIII, § 5.
Сочинения К. Маркса и <1>. Энгельса, т. XVII, стр. 297—298.
4 «Восстание Уота Тайлера», ч. II, стр. 353—355.
5 Там же, стр. 315—318, манор Waltham.
• Там же, стр. 320—324.
’ Там же, стр. 329--335. Villenagium privillegiatum по Брайтону.
236
В. Ф. Семенов
увеличение числа побегов вилланов из маноров, которым совсем не было бы
смысла покидать поместье, если бы землевладельцы облегчали условия жиз-
пц. вилланов посредством коммутации1. Свой общий вывод о наступлении
феодальной реакции во второй половине XIV века Д. М. Петрушевский
формулировал в таких словах: «...в результате вызванного чумой ра-
бочего кризиса наступила в Англии сильная феодальная реакция, тем
более сильная, чтб она имела в виду интересы не натурального, но уже
денежного хозяйства, открывшего возможность самой широкой зксплоа-
тации лордами манора зависимого от него населения».1 2 3 Именно этим
и объясняется та ожесточенность, с которой инсургенты 1381 года уничто-
жали и жгли помещичьи архивы, протоколы манориальных курий, кусту-
марии и рентали светских и духовных сеньёров, а также разные другие
документы, определявшие права сеньёров на их труд и на продукты
их труда.®
Восстание 1381 года, вспыхнув на политической почве (как протест
против притеснений и вымогательств правительственных, финансовых
чиновников), быстро приняло социальный характер, «вскоре оттеснивший
на второй план его первоначальную политическую сторону, и превра-
тилось в широкий протест против феодального строя во имя свободы
личности, свободы труда и земли, свободы торговли, свободы всего
гражданского оборота».4 В то время как сеньёры делали попытку повер-
нуть назад и в экономическом и социальном смысле, крестьяне боролись
за победу нового строя, который должен был обеспечить их интересы как
мелких свободных товаропроизводителей. 5 Восстание 1381 года было,
таким образом, глубоко прогрессивным явлением. Повстанцы 1381 года
хотели решительно и раз навсегда покончить с крепостничеством в Ан-
глии. Освободительная грамота, исторгнутая ими от короля на Майл-Энде,
«должна была раз навсегда отрезать путь всякого рода попыткам со сто-
роны лордов маноров вложить в обветшалые и выветрившиеся формы...
несоответствующее народнохозяйственным тенденциям общественного
развития реальное содержание». 6
Не трудно видеть, что такая оценка роли крестьянского восстания
весьма близка к оценке крестьянского движения классиками марксизма.
Конкретное и глубокое изучение Д. М. Петрушевским истории англий-
ского средневекового крестьянства лишний раз подтверждало правиль-
ность марксистско-ленинского учения о революционно-демократическом
характере крестьянских движений. Вспомним, как характеризовал
В. И. Ленин крестьянское движение в 1905 году и далее.
«Для марксиста крестьянское движение, есть именно... демократи-
ческое движение... Оно нисколько не направляется против основ бур-
жуазного порядка, против товарного хозяйства, против капитала. Оно
направляется, напротив того, против старых, крепостнических, до-капи-
талистических отношений в деревне и против помещичьего землевла-
дения, как главной опоры всех пережитков крепостничества. Полная
победа данного крестьянского движения не устранит поэтому капита-
лизма, а, напротив, создаст более широкую почву для его развития,
ускорит и обострит чисто капиталистическое развитие». 7
1 «Восстание Уота Тайлера», стр. 338—339.
3 Там же, ч. II, стр. 341.
3 Там же, стр. 341; ср. 350.
1 Там же, стр. 350—351; ср. ч. 1, стр. 380.
5 Там же, стр. 357.
• Там же, стр. 353.
’В. И. Л е и и н. Соч., т. VIII, стр. 361—362.
ский социализм».
«Мелкобуржуазный и пролетар-
Восстание Уота Тайлера и концепция Д. М. Петрушевского
237
В связи с этим В. И. Ленин, как известно, установил два основных
типа буржуазной аграрной революции: прусский и американский пути
развития: «В первом случае крепостническое помещичье хозяйство мед-
ленно перерастает в буржуазное, юнкерское, осуждая крестьян на деся-
тилетия самой мучительной экспроприации и кабалы, при выделении
небольшого меньшинства «гроссбауэров» («крупных крестьян»). Во втором
случае помещичьего хозяйства нет или оно разбивается революцией,
которая конфискует и раздробляет феодальные поместья. Крестьянин
преобладает в таком случае, становясь исключительным агентом земле-
делия и эволюционируя в капиталистического фермера».1 Победа вос-
стания 1381 года и означала бы победу этого второго — «американского»
пути развития в Англии.
III
Во втором издании 1914 года «Восстание Уота Тайлера» получило
еще более стройное оформление. Обе части монографии были объединены
в один том. Был сжат чрезмерно разросшийся аппарат подстрочных при-
мечаний за счет удаления громоздких выдержек (на языке оригинала)
пз различных хроник. Значительно сокращалась историографическая
часть, которая теперь, вместо отдельной главы (как это было в первом
издании), переносилась в краткое приложение в конце книги. В струк-
турном отношении монография приняла окончательное деление на шесть
глав, которые сохранялись и в последующих изданиях 1927 и 1937 гг.1 2
Что касается существа содержания работы, оно осталось в общем
почти без изменений. Концепция исторического процесса осталась у авто-
ра также неизменной. Частичные поправки, внесенные в текст книги,
носили скорее стилистический и уточняющий характер, а не были измене-
ниями по существу. Из первого издания без изменения было перепечатано
«Введение»: об особенностях истории английского феодализма. Феодализм
здесь, правда, трактовался, прежде всего, с политической стороны —
как «форма общественной, сословной организации общества»; но эта
форма коренилась «в общих хозяйственных условиях» той эпохи и была
единственно возможной при господстве натурального, замкнутого,
домашнего хозяйства.3 Отсюда и разложение феодализма (как сословной
организации) происходило параллельно с разложением его хозяйственных
основ, «было результатом хозяйственной эволюции английского общества,
постепенного перехода его от натурального, замкнутого хозяйства к де-
нежнохозяйственной, народнохозяйственной организации».4 Правда,
в другом месте, автор оговаривается, что он не считает средневековое
хозяйство абсолютно замкнутым: «Средневековому поместному хозяй-
ству— пишет он,— не были чужды меновые интересы... представлять
себе средневековое феодальное поместье хозяйственно замкнутым, зна-
чило бы давать совершенно неправильное освещение всей средневековой
культуре, очень сложной и во многих отношениях очень далеко ушедшей
вперед...».5 Но одновременно тут же Д. М. Петрушевский подчеркивает,
1 В. И. Л е и и н. Соч., т. XF, стр. 368—349. «Аграрная программа социал-демо-
кратии в первой русской революции 1905—1907 годов».
2 (. Описание восстания; II. Характеристика восстания со стороны его органи-
зации и программы; III. Характеристика основ манориального строя; IV. Эволюция
манориального строя во второй половине XIV века; V. Черная смерть и рабочее
законодательство; VI. Экономическая эволюция и социальная борьба во второй по-
ловине XIV века.
• «Восстание Уота Тайлера», 2-е изд., стр. 17—18.
1 Там же, стр. 19.
* Там же, стр. 207—209.
238
В. Ф. Семенов
что средневековый рынок был преимущественно местным рынком и что
в целом «хозяйственный строй средневекового феодального поместья
еще в очень значительной мере поддается истолкованию в терминах
натурального хозяйства». 1
Генеральный пересмотр всей концепции был произведен автором
«Восстания Уота Тайлера» уже в 3-м издании книги в 1927 году.
В предисловии к 3-му изданию автор прямо заявляет, что его книга
подверглась «тщательному пересмотру». 2
Изменения касались отчасти и фактического содержания. В связи
с новой литературой по вопросу о коммутации, в частности, исследо-
вания Грэя,3 Д. М. Петрушевский теперь более осторожно, чем в первых
изданиях, формулировал успехи коммутации, признавая неравномер-
ность и неодповременность процесса: «Конечно,— писал он, — процесс
коммутации, как и все другие стороны общественной эволюции, разви-
вался неравномерно и неодновременно во всех частях территории сред-
невековой Англии, в зависимости от местных условий, от индивиду-
альных особенностей того или иного района и того или иного поместья —
исторических, экономических, географических, и в одних местностях
едва ли не все барщинные повинности крестьян были переведены на
деньги, и барское хозяйство велось уже с помощью едва ли не исключи-
тельно наемного труда или было вовсе ликвидировано, и домэн был
сдан лордом в аренду целиком или отдельными участками своим кре-
стьянам, в других еще продолжала сохраняться старая барщинная сис-
тема почти что в неприкосновенности». * *
Другая поправка фактического порядка заключалась в более широком
понимании самого термина феодальной реакции. Если в ранних изданиях
феодальная реакция рассматривалась как абсолютный регресс, как
своего рода возврат к натуральному хозяйству, противоречащий «народно-
хозяйственным тенденциям», 5 то в новом издании Д. М. Петрушевский
признавал и «феодализм второго издания», возникающий в условиях
развитого денежного хозяйства на почве определенных рыночных отно-
шений. «Из истории как Западной, так и Восточной Европы, — писал
Д. М. Петрушевский, — известно не мало случаев развития барщин-
ного хозяйства, и иногда и крепостного права, как раз в связи с разви-
тием денежного хозяйства в стране: вспомним рост крепостного права
среди крестьянского населения в восточных провинциях Пруссии в
XVI веке, развитие крепостного хозяйства в России в XVIII и XIX веке.
И в средневековой Европе, и, в частности, в Англии, переход от оброчной
системы к барщинной бывал нередко средством интенсификации поме-
стного хозяйства». 6
Однако характерной чертой 3-го издания было не исправление от-
дельных мест в виде дополнения к фактической части изложения или
нового разрешения какого-либо отдельного вопроса, но перемена всей
общеметодологической концепции, «вызванная главным образом сооб-
ражениями теоретического порядка».7 Д. М. Петрушевский теперь,
во-первых, решительно отказался от концепции натурального хозяйства
1 «Восстание Уота Тайлера», 2-е изд., стр. 207.
• Там же, 3-е изд., стр. 9.
8 Н. L. G г а у. The commutation of Villain services in England before the Black
Death. «Eng. Hist. Rev.», October, 1914.
* «Восстание Уота Тайлера», 3-е изд: стр. 157.
Б Там же, 1-е изд., ч. II, стр. 356; 2-е изд., стр. 541.
® Там же, 3-е изд., стр. 152. — Д. М. Петрушевский учитывал, в частности, иссле-
дования Е. А. Косминского по этому вопросу. См. Е. А. Косминский, «Английская
деревня в XIII веке», изд. 1935 г., стр. 227—228.
’ «Восстание Уота Тайлера». 3-е изд., стр. 9. Предисловие.
Восстание Уота Тайлера концепция Д. М. Петрушевского
239
для средневековой Европы. Во-вторых, он изменил самый взгляд на
феодализм, отказываясь от понятия «социального феодализма» и ограни-
чиваясь пониманием феодализма как чисто политического исторического
явления.
Выше уже указывалась оговорка в отношении характера натураль-
ного хозяйства в средние века, сделанная автором во втором издании
(«и средневековому поместному хозяйству не были чужды меновые инте-
ресы»). В 1927 г. Д. М. Петрушевский гораздо решительнее выражает
эту мысль. «Говоря об английском (и не об одном английском) феодальном
поместье, — читаем мы в 3-м издании, — следует окончательно рас-
статься с тем фантастическим образом его, какой был создан под гипно-
зом натурально-хозяйственной концепции средневековой европейской
культуры, и раз навсегда признать, что манор, как хозяйственная орга-
низация, всегда был связан с рынком и вел свое хозяйство, как пред-
приятие, преследовавшее коммерческие цели...» 1 Вотчинное хозяйство
«только условно может быть названо натуральным, лишь поскольку оно
опирается на натуральные барщинные повинности вилланов и свободных
держателей». 1 2
Взгляды Допша ясно отразились на этом новом понимании экономики
средневекового поместья. 3 *
Особенно сочувственная характеристика Допша «как одного из самых
крупных представителей современной исторической науки», * дается
в «Очерках из экономической истории Средневековой Европы», вышедших
в 1928 году и представлявших собой своего рода кульминационный пункт
в развитии «новых взглядов» Д. М. Петрушевского.
Для доказательства «коммерческого характера» английского манора
уже в ХШ веке Д. М. Петрушевский ссылался на работу американского
ученого Грзса «Эволюция английского хлебного рынка от XII до XVIII
века».5
В трактовке по-новому феодализма (в ограниченном, чисто полити-
ческом смысле) Д. М. Петрушевский отчасти приближается к Допшу, от-
казывавшемуся видеть в феодальной экономике нечто, принципиально
противоположное капитализму («вотчинный капитализм»), отчасти
к Риккерту и Максу Веберу с их учением о «ценностных идеях»
(Wertideen) и «Идеальных типах» как особых методах исторического
познания. 6 Впервые отчетливо новое определение феодализма как
особой сословно-политической организации, дано было Д. М. Петрушев-
ским еще в 1923 году в специальной статье «Феодализм и современная
историческая наука» в сборнике «Из далекого и близкого прошлого»
в честь Н. И. Кареева.
В свое время, вскоре после выхода в свет «Очерков пз экономической
истории средневековой Европы», новая концепция взглядов Д. М. Пет-
рушевского была подвергнута критике со стороны советских историков.
1 «Восстание Уота Тайлера», стр. 109.
2 Там же, стр. 144.
3 Alplions Dopsch. Die Wirtschaftsentwicklung der Karolingerzeit.
I—II. 2-te Ausgabe, 1921. Его же. Wirtschaftliche und soziale Grundlagen der europai-
schen Kulturgeschichte, 1—II, 2-te Ausgabe, 1923.
1 «Очерки из экономической истории средневековой Европы». 1928, стр. 81.
3 N. S. В. Gras. The Evolution of the English Corn Market from the Twelfth to
the Eighteenth century, 1-st ed. 1915; 2-nd ed. 1925. «Восстание Уота Тайлера».
3-е изд., стр. 108: «в XIII веке, в свою классическую пору, оно вело свое [по-
местье] хозяйство на чисто коммерческих началах».
• Риккерт. Границы естественно-исторического образования понятий. Рус.
пер. 1903. — Max Weber. Die Objektivitat sozialvvissenschaftlicher und sozial-
politischer Erenntnisse. Сборник статей «Gesammelte Aufsatze zur Wissenschaftslehre»
Tiibingen, 1921. — «Очерки из экономической истории». Введение, стр. 19—61.
240
В. Ф. Семенов
Мы, с своей стороны, прослеживая развитие взглядов Д. М. Петру-
шевского в связи с его работой «Восстание Уота Тайлера», хотим поста-
вить лишь один вопрос: каким образом новая концепция отразилась на
книге о восстании 1381 г. Продумывая 3-е издание «Восстание Уота
Тайлера», 1927 г. (а также и «Очерки из экономической истории средне-
вековой Европы» 1928 г.), 1 мы приходим к следующему определенному
выводу: монография в новом издании сохранила свои основные черты кон-
кретного исследования по истории английского феодализма, понимаемого
в самом широком социально-экономическом смысле. Ни один из оппонентов
не обратил внимания па это, по нашему мнению, наиболее характерное
противоречие нового издания «Восстания Уота Тайлера».
В самом деле, мы уже сказали, что Д. М. Петрушевский в 3-м издании
решительно отказывался понимать феодализм как «социальный феода-
лизм». «Автор... считает совершенно неправильным деление феодализма
на феодализм политический и феодализм социальный и видит в феода-
лизме определенную форму государственного устройства и управления,
опирающуюся на организованную государственной властью систему
политически соподчиненных государственных тяглых сословий».1 2 Но
фактически все главы монографии о восстании Уота Тайлера и его
предпосылках говорят не о чем ином, как о развитии феодального строя,
феодальных социально-экономических отношений, феодальной формации.
Поместье с сеньёрами и крепостными, борьба за ренту и форму ее между
землевладельцами и крестьянами, все большее обострение классовых
противоречий между теми и другими, — все зто раньше составляло и
теперь составляет основное содержание книги. И хотя автор заявлял
в новом издании, что феодализм существовал в действительности лишь
как феодализм политический, что от термина «социальный феодализм»
он отказывается, что никакого особого «феодального хозяйства» в сред-
невековой Европе никогда и не было ,3 — но на самом деле он же сам
различал два процесса развития, происходивших параллельно в средне-
вековом обществе. С одной стороны, происходило разложение (ликвида-
ция) феодального строя сверху, «сознательно и планомерно проводивше-
еся государственной властью», с другой — имел место «чисто экономи-
ческий процесс. процесс расширения хозяйственных связей в
стране в народнохозяйственном направлении, разрушавший основу
хозяйственной структуры феодального поместья», органическую связь
барского двора феодального сеньёра с крепостной деревней.4 Эта «эко-
номическая и социальная сторона процесса разложения феодального строя
средневековой Англин», «выяснение эволюции хозяйственного и социаль-
ного строя английского средневекового поместья», по существу собственно
больше всего и продолжали интересовать автора.5
Можно от.метить интересную непоследовательность даже в самой тер-
минологии Д. М. Петрушевского нового периода. Отвергая термин «со-
циальный’феодализм», он тем не менее допускает выражение «феодальный
социальный порядок», из оков которого стремился вырваться средневе-
ковой крепостной. 6
Характеристика эволюции средневекового манора и в новом издании
выступала как характеристика эволюции социально-экономического
1 «Очерки из экономической истории», гл. V, стр. 222—276.
’ «Восстание Уота Тайлера». 3-е изд., стр. 10. Предисловие; ср. «Очерки из эко-
номической истории», стр. 76.
3 «Очерки из экономической истории», стр. 166.
4 «Восстание Уота Тайлера». 3-е изд., стр. 145—146.
5 Там же, стр. 147.
• «Очерки иэ экономической истории», стр. 276.
Восстание 'Уота Тайлера и концепция Д. М. Петрушевского
241
феодального организма, развивавшейся стихийно, материалистически,
(«процесс разрушения его [манора] снизу, стихийный, гетерогенный,
чисто экономический процесс»), 1 что, конечно, не только не было напра-
влено против марксизма, но лишь снова, как конкретное исследование
большого количества исторического материала, подтверждало законы
исторического диалектического развития средневекового общества,
феодализма как формации.
Далее, в новом издании «Восстания Уота Тайлера» мы встречаем
и все прежние выводы автора, касающиеся отдельных проблем англий-
ского феодального социально-экономического развития. Рабочее зако-
нодательство и его роль в ломке старого феодального манора, феодальная
реакция, как попытка восстановления крепостного права перед восста-
нием 1381 года, сама оценка восстания Уота Тайлера, как глубоко про-
грессивного по своей сущности, как протеста против феодализма, стес-
нявшего дальнейший рост производительных сил страны, — все это
полностью сохранилось в новом издании, получив лишь еще бблыпую
отчетливость и ясность. 1 2
Необходимо добавить еще несколько слов о «натуральном хозяйстве»..
Д. М. Петрушевский отвергал его в своей новой концепции. Его не
существовало в средние века. Оно —«миф». И в ранний период, вообще
«с каких только пор помнит его история», поместье всегда имело связь
с рынком, а в XIII веке оно уже вело свое хозяйство на чисто «коммер-
ческих началах». 3 4 5 Казалось бы, что при такой резкой переоценке ха-
рактера манориальной экономики должно было по-новому быть осве-
щено положение в английской деревне. В частности, если прежняя кон-
цепция натурального хозяйства допускала на определенном этапе раз-
вития феодализма известную патриархальность в отношениях между
феодалами и крестьянами, возможность некоторой «гармонии интересов»
лорда и его крепостного (что так подчеркивалось П. Г. Виноградовым,
а затем и Д. М. Петрушевским в первых изданиях «Восстания Уота Тай-
лера»), — то теперь, при новой трактовке, когда и в ранний и более
поздний периоды манор вел хозяйство на «коммерческих началах», —
этим отношениям, казалось, уже не оставалось места.
Однако, если мы прочтем главу III — «Характеристика основ мано-
риального строя», мы почти буквально встретим ту же характеристику
взаимоотношений лорда и его виллана в маноре, что и в прежних изданиях.
В манорах до кризиса XIV века в общем продолжала царить «гармония...
между хозяйственными интересами барского двора и крестьянской об-
щины» — как «гармония между двумя хозяйственными автономными
организациями». *
Д. М. Петрушевский объяснял теперь факт ограничения эксплоатации
лордом вилланов, главным образом, исторически. Раньше вилланы были
свободными людьми, потом лишь государственные власти «отдали в распо-
ряжение сеньёра хозяйственные ресурсы крестьянской общины», однако,
в определенных рамках.® Но, кроме этого объяснения, в книге имеется
и другое, бросающее свет на то, как понимал Д. М. Петрушевский эко-
номику манора в ранний период средневековья в отличие от более позд-
него. В главе «Эволюция манориального строя до второй половины
XIV века» он довольно много говорит о развитии денежного хозяйства
1 «Восстание Уота Тайлера». 3-е изд., стр. 146.
’ См. напр., оценку Уота Тайлера в «Очерках из экономической истории»,
стр. 296.
3 «Восстание Уота Тайлера». 3-е изд., стр. 108.
4 «Восстание Уота Тайлера», стр. 132—133.
5 Там же, 3-е изд., стр. 136.
242
В. Ф. Семенов
в Англии в XIV веке. «Развитие денежного хозяйства совершалось
в общем так же как и в других странах, т. е. в результате естествен-
ного перехода от более простых форм хозяйственной жизни к формам
более сложным, удовлетворявшим более сложные общественные потреб-
ности». 1 Перед барским двором открывались теперь (только в XIV веке!.—
В. С.) все более и более широкие денежно-хозяйственные перспективы». 2
Таким образом, фактически и здесь Д. М. Петрушевский различал
два периода в развитии экономики средневекового манора: первый —
период более узких рыночных связей, когда рынок, главным образом,
был местным, и второй, собственно уже в XIV веке, — когда во многих
английских манорах хозяйство действительно получило коммерческий
характер с выступлением на «большой рынок» и, добавим, с применением
в большей или меньшей степени наемного труда. В таком случае дейст-
вительно новая концепция Д. М. Петрушевского била по теории зам-
кнутого («натурального», «домашнего») хозяйства Бюхера, не противо-
реча по существу марксизму, признающему возможность обмена на
самых разных ступенях экономической истории 3.
В итоге мы должны сделать тот вывод, что новая концепция научных
взглядов Д. М. Петрушевского, в значительной степени навеянная впечат-
лениями от новейшей западноевропейской литературы, — носила все же
лишь внешний, а не внутренний, органический характер и не изменила
существенно ни структуры, ни содержания, ни выводов автора по
отдельным историческим проблемам. Как и прежде, «Восстание Уота
Тайлера» продолжало оставаться крупнейшим, строго конкретным
фундаментальным исследованием по истории западноевропейского
феодализма. Вот почему монографию Д. М. Петрушевского продол-
жали и продолжают читать и изучать наши историки и наша
учащаяся молодежь вузов, а также интересующиеся историческими
вопросами широкие круги советской и партийной интеллигенции.
В 1937 году «Восстание Уота Тайлера» понадобилось выпустить но-
вым изданием.
Следует отметить, что сам Д. М. Петрушевский, выпуская книгу
в новом издании, воспроизводил текст издания 1927 г., но без тех
добавлений и подчеркиваний, какие были характерны для «Очерков
из экономической истории средневековой Европы» 1928 г. В новом издании
взгляды автора снова выступают гораздо более независимо и самостоя-
тельно по отношению к западноевропейским концепциям, чем это было
в названной книге 1928 г.
Подведем некоторые итоги.
1. «Восстание Уота Тайлера» Д. М. Петрушевского представляет
собою крупнейшее явление не только в русской, но и в мировой литера-
туре по истории западноевропейского феодализма. В самой Англии,
на родине Уота Тайлера, мы не найдем ни одной работы на эту тему,
которая могла бы равняться с диссертацией Д. М. Петрушевского по
широте исторического замысла, глубине анализа конкретно-истори-
ческих явлений, художественности и стройности изложения материала
в целом.
2. Появление «Восстания Уота Тайлера» Д. М. Петрушевского от-
разило научные интересы и общественные идеалы передовой русской
1 «Восстание Уота Тайлера». 3-е изд., стр. 149.
* Там же, стр. 150.
8 См. «Очерки из экономической истории», стр. 49—50, 53, 58, где Д. М. Петру-
шевский критикует схему Бюхера. Ср. «Восстание Уота Тайлера», 1-е изд., ч. 2,
стр. 229—230, где характеризуется отношение Д. М. Петрушевского к теории Бюхера
в ранний период его научной деятельности.
Восстание 'Уота Тайлера и концепция Д. М. Петрушевского 243
интеллигенции 90-х и 900-х годов, искавшей выхода из противоречий
тогдашнего самодержавного, полукрепостнического строя и стреми-
вшейся найти ответ на вопрос о путях и перспективах русского истори-
ческого развития в исследовании фактов прошлого мировой истории.
В этом смысле «Восстание Уота Тайлера» Д. М. Петрушевского является
одним из ярких документов передовой русской общественной мысли
кануна первой русской революции 1905 года.
3. Д. М. Петрушевский с самого начала своей научной деятельности
испытал значительное влияние марксистской теории и был многим обязан
марксистскому методу. Интерес к экономическим явлениям, устано-
вление связи между экономическими процессами и социально-политиче-
скими движениями, признание диалектики исторического процесса, —
все это ярко чувствуется в «Восстании Уота Тайлера», начиная с первого
и кончая последним его изданием.
4. «Восстание Уота Тайлера» Д. М. Петрушевского, продолжая про-
грессивные традиции школы П. Г. Виноградова, воспитало на своем мате-
риале и методе исследования целое поколение русских, советских истори-
ков-медиевистов, широко развернувших изучение истории западно-
европейского феодализма, и, в частности, истории феодального прошлого
Великобритании.
Б. Д. ГРЕКОВ
СЕЛЬСКАЯ ОБЩИНА В ГАЛПЦКОИ РУСИ И ПОЛЬШЕ
В конце XIV века Галицкая Русь, как завоеванная земля, вошла
в состав Польского государства. Но долго еще она продолжала жить
по нормам русского права. Исследователь эволюции экономической
и правовой жизни Галицкой Руси должен считаться как с дальнейшим
развитием здесь норм русского права, так и с ростом внедряемого
сюда польским правительством права польского.
Некоторые стороны общественного развития польского и украино-
русского народов совпадали, что, несомненно, облегчало налаживание
совместной жизнп двух народов под одной властью.
Только при этих условиях, например, польский Вислицкий статут
с очень небольшими изменениями мог найти применение и в Галицкой
земле.
Не может быть ни малейшего сомнения в том, что в Червоной Руси
Русская Правда была кодексом действующего права не только во время
самостоятельности Галицкой земли, но некоторое время в отдельных пере-
житках и после ее потери.
Польское правительство, во всяком случае, вынуждено было серь-
езно считаться с этим фактом, доказательства чему у нас имеются. Самое
бросающееся в глаза — это терминология той редакции Вислицкого
статута, которая в переводе была предназначена для новозавоеванной
Галицко-русской земли. Смерд (кметь — rusticus), 1 свада (discordia), 1 2
ближний (proximus, consanguineus), 3 уражение, уразить (percutere),4
запреться (negare), 5 синеная рана, кровавая рана (baculo cruentatum,
vulnus illatum) 6, головное (caput), 7 след (vestigia)8 и др.9
1 Висл, статут, ст.ст. 56, 70, также ст. 75.
2 Там же, ст. 36: «Хто будет ранен у сваде...». Простр. Руск. Правда: «... оже
будет убил или в сваде или в пиру» (ст. 6), «будет ли стал на разбои без всякая
свады...» (ст. 7).
3 Простр. Рус. Правда, ст. 99; Висл, статут, ст. 54.
4 Кр. Рус. Правда: «надражен» с одним и тем же значением «ранить» «или будет
кровав или синь надражен...» (ст. 2); Висл, статут: «Коли кметь будет ранен до крови,
а либо уражен сромотне» (ст. 87). «О том, хто кого в игре вразит. Бартольд жаловал
на Ондрея, иж его ранил...» (ст. 102). То же и в ст. 75.
6 Кр. Рус. Правда: «Аже хде взыщет на друзе проче, а он ся запирати почнет...»
(ст. 15). Пр. Рус. Правда: «Аще кто взыщет кун на друзе, и он ся начнет запирати...»
(ст. 47). То же в ст. 48; Висл, статут:»:. «... а он тогося прел» (ст. 107). Речь идет о не-
желании признать обязанности вернуть деньги.
• Кр. Рус. Пр.: «Или будет кровав или синь надражен»... (ст. 2); то же (ст. 10);
Простр. Правда (ст. 29): Висл, статут»: «...» а будет ли синьевая рана, а кровавая....»
(ст. 100).
’ Кр. Рус. Правда (ст. ст. 1,20); Простр. Правда (ст. 5 и др.); Висл, статут»:
«а будет... забит..., тогды.... платить.... головное» (ст. 84).
• Простр. Правда., Ст. 77; Вислицкий статут, ст. 49.
• Все латинские термины взяты из латинского текста Вислицкого статута, напи-
санного для Польши. Volumina legum, t. I, 1859.
Селъекая община в Галицкой Руси и Польше ,245
Не говорю об институтах, потому что и в Польше и в Руси они могли
быть и были в целом ряде случаев одинаковыми. Например, обязанность
общины искать убийц или вора знает Польская Правда—ст. ст. VIII,
IX, 1 Русская Правда; 1 2 знает ее и Впслицкий статут,3 право мертвой
руки известно и Русской4 и Польской5 Правде.
Подобных параллелей можно привести значительно больше. Я соби-
раюсь остановиться на одной из важных сторон дела, на положении
сельской общины в Червоной Руси и Польше.
Та самая община, которая, хотя и далеко не полно, отражена в Русской
Правде, продолжает жить в Галицкой земле и после того, как Галицкая
земля превратилась в самостоятельное княжество и королевство. Она
продол'жает жить и под польской властью, уже по одному тому, что
и Польша знает такую же крестьянскую общину.
Ни в Польской, ни в Русской Правде мы не найдем изображения
организации и жизни общины, сколько-нибудь способного удовлетворить
нас. Не случайно в нашей исторической науке и до сих пор не улегся
спор о том, как надо понимать сообщения об общине Русской Правды.
Однако и в Русской и в Польской Правдах есть материал не только
для утверждения наличия общинного строя в XI—XIII веках как
в Польше, так и на Руси. Из Русской Правды мы знаем, что: 1) сосед-
ская община (вервь-мир), несомненно, на Руси IX—XII веков существо-
вала, 2) в ее функции входила защита ее членов от воровства, грабежей
и убийств, от тяжести налагаемых на ее членов штрафов, помощь в ра-
зыскивании воров и разбойников; 3) она несла ответственность перед
государственной властью за выполнение этих своих функций. Моною
догадаться, что община принимала участие в раскладке государственных
податей и повинностей, — подымное, повоз, поралье, поплужное, —
поскольку у государства не было достаточного для этого аппарата не
только в Киевское время, но и значительно позднее. Нетрудно догадаться,
что община несла и некоторые судебные функции. Необходимо при этом
предполагать и соответствующую организацию общины.
В Польской Правде, записанной немцами значительно позднее Русской
Правды, записанной для нужд немецкого управления в части Польской
территории, мы видим ту же общину. Отдельный человек (Mann) связан
с семьей (Geschlecht)^ деревней (Dorf), общиной (Gegenote, по-польски
Opole) и «землей» (Land). Вот целая система общественных и политических
организаций, с которыми неизбежно имел дело член польской общины.
Группа деревень составляют общину. Gegenote — это члены общпны
(ст. VIII—X) и сама община (ст. IX).
«Если убитый человек лежит на поле или на дороге, и неизвестно,
кто его убил, тогда господин (Herr) призывает к себе крестьян-общин-
ников (Gegenote) и налагает на них штраф (Schuld) за убитого. И если
Gegenote не обнаружат убийцы, то должны заплатить за убитого.
Если Gegenote назовут какую-либо деревню, где произошло убийство,
и деревня заявит, что она неповинна, она должна оправдать себя через
1 A. Helcel. Starodawne prawa polskiego pomniki, t. II.
2 Пр. Пр., ст. 20.
3 «Злодею, имает быти погоня ва ним от сусед»... «[смерд] жаловался на своих
суседов, иж ему в ночи конь украден... просил, абы кметь с ним во след пошли
за злодеем, и они не хотели, а у том ему конь изгынул. Мы сказуем: суседом на ком
та вина, коня заплатить» (Вислицкий статут, ст. 49).
4 Простр. Правда, ст. 90.
6 «Если умрет смерд (Gebuer), не имея сына, господин его (Herr) берет его иму-
щество (Gut)... Если умерший оставит дочку, то тот обязан дать ей приданое, кто
получает наследство, — сын или господин (Herr)». (Польская Правда) A. Helcel.
Op. cit.
246
Б. Д. Греко?
поединок (Campf) или же заплатить за убитого». Если деревня укажет
на какую-либо семью (Geschlecht), и эта последняя заявит о своей неви-
новности, то она должна оправдать себя через поединок или заплатить
за убитого. Если же семья (Geschlecht) укажет на определенного чело-
века, который причинил смерть, и этот человек заявит, что неповинен,
он должен либо выступить на поединок (vechten), либо идти на железо
(«нести железо»). Если при этом он окажется раненым (verwunden), он
должен возместить (bessern), как указано выше.
Если кто-либо будет убит в деревне или около деревни, и крестьяне
убийцу схватят и выдадут господину (Herr) или судье (Richter),
они остаются без всякого ущерба (Schaden). «Если убитый будет около
деревни, и (крестьяне) убийцу не могут схватить, они с криком его пре-
следуют до следующей деревни. В таком случае крестьянам не угрожает
никакая ответственность. Эта деревня должна с криком преследовать
(убийцу) до следующей деревни. И так каждая деревня должна преследо-
вать убийцу до тех пор, пока преступник не будет пойман».
«Если деревня, до которой дошли с криком, не будет преследовать
дальше, она должна оплатить убийство» (ст. VIII). «Таким же образом
преследуют и грабителя и вора от Gegenote до Gegenote, от деревни
к деревне, как выше указано» (ст. IX). «Если кто-либо утонет, тогда
тот, кто вытащит тело из воды без разрешения судьи (Richter), должен
заплатить за утонувшего. Если же (утопленника) никто не вытащит, то пан
(Herr) или судья (Richter) зовут Gegenote. Они должны указать, кто его
утопил, таким же способом, как выше указано относительно убийства»
(ст. X).
Ст. XI говорит с разыскании пропавшей вещи. Если пропадет конь
или что-нибудь другое и обнаружится у кого-нибудь, то судья тре-
бует к ответу того, у кого вещь найдена. Если обвиняемый скажет,
что он' это купил, то судья требует к себе от обвиняемого поручителей.
В этой статье имеется нарративное сообщение: «В некоторых общинах
(Gegenote) есть правило, что поручителей нужно доставлять на границу»
земли (an das Gemerke des Landes) x.
Вот и все, что немцы записали относительно польской общины. Не-
много, но достаточно, чтобы сделать несколько выводов: 4) несомненно,
что перед нами именно соседская община 2, обычно состоящая из не-
скольких деревень; 2) она защищает своих членов и отвечает за них;
3) на ее обязанности лежит помогать в разыскании вора или убийцы;
она отвечает за невыполнение своих обязанностей перед государством
и перед землевладельцем — сеньёром; 4) она же, конечно, раскладывает
внутри себя повинности (powoz, десятина и др.); 5) она имеет свою орга
низацию.
В основных своих чертах польское «ополе» и русская «вервь—мир»
ничем не отличаются, а, стало быть, при встрече русского и польского
прав в Галицко-Волынской земле по этому предмету и не могло быть
никаких столкновений.
1 Термин Land Helcel понимает в смысле государства — Польши. По из текста
Правды видно, что в Польше имеется несколько Land. В ст. XXVIII говорится о беглом
«в какую-либо другую польскую землю» (in eyn ander polensch Lant); в ст. XII тоже
говорится о том, кто укажет путь убийце или вору von einem Lande in das andere или
из одной общины (Gegenote) в другую (А. Н е 1 с е 1, Starodawne prawa polskgo
pomniki, t. И). M. В ина вер считает, Land = княжеству. «Каждое княжество (Lant)
делится на ополя (Gegenote)» М. В и н а в е р. Исследование памятника польского
обычного права XIII века, написанного на немецком языке». Варшава, 1888, стр. 96.
’ В кодексе Малопольском 1277 г., № 93 читаем»:... opole, id est vicinia». To же
в кодексе Великопольском 1278 г. Smolka, стр. 512. Macejowski приводит текст, взя-
тый у Lelewel’a, р. 220, 1291: «vicinia, quod vulgariter opole dicitur». — Macejow-
ski. Historya prawodawstw slowianskich. 111, p. 264.
Сельская община в Галицкой Руси и Польше
247
Нс моя?ет быть никаких сомнений в том, что соседская община вы-
росла из родовой и долго сохраняла в себе пережитки родовых отно-
шении. Судьба соседской общины как в Польше, так и на Руси одна
и та же. Вместе с ростом крупного землевладения она попадает под
власть этих землевладельцев, и свободные члены общины делаются их
подданными. Процесс этот начался давно. В Русской Правде он отражен
в той своей стадии, когда часть общин и свободного крестьянского насе-
ления уже попала под власть князя или боярина, другая часть остава-
лась свободной в ожидании своей очереди. Во всяком случае Пространная
Правда (XII века) знает еще таких смердов, которые сами за себя отве-
чают перед государством. Это смерды, которые «платят князю продажу».
Правда дает понять, что в таком положении находятся не все смерды:
«то ти уроци смердом, оже платят князю (княжю) продажу», т. е. уроки
смердам, если они платят княжую продажу. Даже краткая, значительно
более ранняя Правда уже знает смердов зависимых, приравненных
в некоторых отношениях к холопам, вошедших в состав господской
челяди. В Польше мы видим совершенно то же. Польская Правда, запи-
санная позже Русской, знает «свободных крестьян» (vrier luthe), «живущих
между несвободными и полусвободными». К сожалению, на этой неза-
конченной фразе обрывается памятник, как известно, дошедший до нас
в единственном экземпляре. Исследователь его М. Винавер оборванность
текста именно на этом месте объясняет так: «То, что книга прервана именно
в том месте, где начинается речь о свободных крестьянах, доказывает,
что она переписана в то время, когда вследствие разных причин класс
свободных крестьян исчез и сведения о них не могли уже представлять
большого интереса. По, несмотря на все желание переписчика не по-
мещать в своем сборнике этих сведений, они все-таки туда попали» х.
Сильно сомневаюсь, действительно ли переписчик так энергично желал
оборвать свою рукопись на полуслове. Гораздо вероятнее, что подлинник,
бывший в руках переписчика, был дефектным, подобно подлиннику
Новгородской судной грамоты, обрывающемуся тоже на полуслове
(«...по Новгородской грам....») Но что контингент независимого крестьян-
ства исчезал, в этом не может; быть сомнения. Но Винавер справедливо
указывает на наличие независимого крестьянства в Польской Правде ХШ
веке. «Где крестьяне (Gebuer)1 2 сидят вместе, они не привыкли нанимать
общих пастухов, а сами стерегут свой скот по-очереди». Если крестьянин,
стерегущий скот, будет обвинен и «сознается судье» (dem Richter), то...
В памятнике, когда речь идет о вотчинном суде, всегда судья
называется Herr. В данном случае упоминается Richter, что говорит
о судье не господском, вотчинном, а государственном 3. Ео ipso кре-
стьяне, о которых идет речь, не были подчинены землевладельцу и си-
дели на свободной земле. Они сидят вместе и исполняют обязанности
пастуха «по очереди». Стало быть, несмотря на наличие индивидуаль-
ного хозяйства, у них сохраняются некоторые старые общинные на-
выки.
Вполне естественно, что Вислицкий статут имел в виду значительный
параллелизм в общественных отношениях Полыни и Червоной Руси
и, прежде всего, конечно, наличие там и тут крестьянской сельской
общины. Иначе не было бы никакой возможности одни и те же нормы
распространять одновременно на Польшу и Русь, если, конечно, предва-
рительно не произвести коренной ломки права завоеванной земли, на что
1 М. Винавер. Цит. соч., стр. 78—79.
2 Gebur, Gbur как указывает Н u Ь е, термин, который употреблялся во многих
местах Польши и в XIX веке. (R. Н u b е. Prawo polskie wieku XIII, стр. 176, прим. 2.
8 М. Винавер. Цит. соч., стр. 79.
248
Б. Д. Греков
у нас нет абсолютно никаких показаний источников. А в Вислицком
Статуте — одинаково, как в латинском его тексте, так и в ручско-укра-
инском'1 община трактуется одинаково. Латинский текст, в различных
вариантах имеющий разное заглавие, приводит casus: «Nagoth deposuit
querelam contra suos vicinos, quod cum equus tempore nocturno fuisset
sibi subtractus, idem Nagoth cum instantia requisivit, et petiit suos vi-
cinos villanos, ut per vestigia eundem furem sequi velint sibique esse au-
xilio, quo a fure suum equum habere posset, villani vero furem insequi
recusarunt et ita Nagoth praedictum furem cum equo amisit. Nos itaque
in tali casu declaramus villanos ad solvendum equum praedicto Nagoth con-
damnandos».1 2
В Вислицком статуте, приспособленном для Червоной Руси, та же
статья читается так: «О злодею. Имает быти погоня за ним от сусед. Нагот
кметь жаловал на своих суседов, иж ему в ночи конь украден... 3 Просил,
абы с ним во след пошли за злодеем и они не хотели, а у том ему конь
изгынул. Мы сказуем: суседом, на ком та вина, коня заплатить».4
Термин «кметь» мы имеем право заменить термином «смерд», как это
неоднократно делает Галицкий вариант Вислицкого статута. 5 Vicini —
villani — соседи — несомненно общинники. «Per vestigia», «во след» Вис-
лицкого статута, несомненно — «по следу» (Пространная Русская Правда,
стр. 77). 6 Данный казус имеет в виду «гонение следа», в котором обя-
зана принимать участие община.
Нет никаких сомнений, что та самая община, которую мы имеем
в Русской Правде, продолжает жить в Галицкой Руси и в XIV веке.
В Галицкой Руси институт «гонение следа» живет и в XV веке. В акте
1422 года, в деле по жалобе Перемышльского владыки, король произ-
водит расследование дела о спорных границах епископских владений.
Епископ утверждал, что его церковная земля идет по Лисий брод, что
было и при князе Юрии и при «иных многих державцах». Спор был решен
показанием «земян и старцев», подтвердивших заявление владыки.
«Земяне и старцы» показали, что «владычни люде след гонят по Лисий
брод и уздают топольничаном, занеже топольничане имеют су владыкою
границю».7 Крестьяне перемышльского владыки издавна знали границу,
до которой они обязаны были (от обязанности этой они не освобождены
и сейчас) «гнать след». В грамоте 1413 года, написанной тоже по-русски,
границы сел Покословцы и Блудники определяются точно по такому же
признаку: «а поколе ты то границы, потоле имет пан Мирослав и след
примата, и одгонити, поколи ему тот войчич вывил з старыми людьми». 8
В 1440 году львовский городской суд требует от шляхтича Николая
доказательства свидетелями, что он не отбил вора у крестьян трех коро-
1 Варианты заголовков этого текста по Краковскому изданию: De fure, utrum
debeat insequi per vicinos villanos aut non. Volumina legutn I, p. 10. О наказании кре-
стьянам, которые, будучи криком призываемы, не преследуют вора. О. 1,88.0 пресле-
довании вора. О. II, 48. О кметах, не желающих преследовать вора. Д. IV. 50. О приго-
воре относительно украденного коня, догнать которого соседи нс пожелали. Р. 11, 48.
2 Volumina legutn, t. I, 1884, p._ 10.
8 Пропуск в подлинном тексте.
* А. 3. Р. I, стр. 9, 49.
6 Ст. ст. 56, 70. То же в статуте Владислава II Ольгердовпча. А. 3. Р. I, стр. 41.
8 Татя «по следу женуть; аже не будет с л е д а ли к сему илн к товару, а не от-
еочат от себе следа ... аслед гнать с ч ю ж и м и людьми, ас послухи;
аже погубят след...» «Чужие люди» здесь, несомненно, vicini, обчие люди. Иногда эти
обчие люди называются alien!, extranei. «Habeo homines extraneos aliasobcze..,» (Acta
grodzkie, XIII, p. 187). И. А. Линниченко. Черты из истории, стр. 165,
прим. I. — Термин «чюжие люди» говорит об обязанности широкого круга сельского
общинного участвовать в гонении следа.
’ Akta grodzkie, VII, № 32. Взято уЛинниченко. Цит. стр. 160.
8 Dodatek tygodniowy do gazety Lwowskiej, 1852.
Сельская община в Галицкой Руси и Польше
249
левских сел Сокольники, Солонки, и Журавки, гонявших след. 1 Пре-
красные примеры не только определения границы общины, но и живу-
чести общинных обязанностей, ведущих свое происхождение от очень
давних времен, несомненно от времен Русской Правды и, конечно, и до ее
письменного оформления. Сохранился не только древний институт, но
и старая терминология. Старую древнерусскую терминологию мы встре-
чаем и в других случаях. Население выше названных трех сел Львовской
земли — Сокольников, Солонок и Журавки — православное, живет,
несомненно, по русскому праву и еще в XVI веке имеет своих «тиунов». 1 2
Тиуны были представителями крестьянства: «тиун (de Terpiczow)
из с. Терпичева со всеми крестьянами» 3. Тиуны избираются общиной:
в 4451 году в Львовские судебные книги был занесен акт, из которого
видно, что «kmethones» «крестьяне — смерды» «Paschkonem filium Za-
hajkonis pro thywno kmethones eis elegerunt», т. e. выбрали в тиуны,
Пашку, сына Зачайки. Совершенно то же, что было в Галицкой земле
и в XIII веке. 4
Очень характерно обращение к общине в случаях необходимости
получить ее показания на суде. Гейнош приводит факт из жизни селения
Доброе Саноцкой земли, где добряне, жители селения, жившие на рус-
ском праве и служившие королевскому Саноцкому замку, за показаниями
обращаются ad communitas, 5 термин, который в тех же актах перево-
дится — «ludstwo»,... testes, ludstwo non ita recognoverunt...», 6 7 t. e.
хорошо знакомые нам по Русской Правде «люди» («а людем не надобе»),
хотя в тех же актах упоминаются и поручители по отдельным членам
этой общины. " Очевидно, мы имеем тут общинные отношения уже в
в состоянии разрушения. Некоторые повинности по отношению к замку
накладываются не на отдельных лиц, а на весь коллектив, который уже
сам обязан выполнить их по своему усмотрению. 8 В одном из актов
есть указание на участие общины «Communitas Dobrej» в разделе земли. 9
Корчинский привилей русским землям 1456 года говорит об общине
очень отчетливо: Insuper statuimus: quod kmethones terrigenarum per
capitaneos ac alios officiales ipsorum violenter non recipiantur in ser-
vitutem vulgariter mordinicae, hoc expresso, nisi prius villicus alias cywan
seu watman, cum omnibus kmethonibus possessionatis super eo jurave-
rint quod sit de eorum genere et servitute, et quod ignoraverint (в одном
из вариантов «поп ignoraverint») eum per tantum tempus, per quod de-
fuit»10 Тиун или атаман co всеми кметами должны удостоверить, что
1 Nobilis Nicolaus testes villis regalibus iam express! s... (Acta gr. XIV, p. 1).
2 В 1596 г. король дозволяет тиуну Солонки и Журавки передать тиунство его
сыну (Akta grodzkie, X, р. 176). — И. А. Линниченко. Цит. соч., стр. 1(13.
3 Akta grorlzkie, XVI, р. 4. И. А. Л и н н и ч е н к о. Цит. соч., стр. 165, прим. 2.
4 В Ипатьевской летописи под 1257 г. говорится о взвяглянах (Новоград-Волыиск),
которые отняли тиунство у своего тиуна: «поемше тивуна, не вдаша ему тивуиити».
3 VV. Н е | п о s z, Op. cit., р. 32, прим. 12 (Akta grorlzkie, XI, А» 1749).
• Ibid., № 1113, р. 32.
7 Ibid., № 1898, р. 33.
8 Ibid., р. 37 — Речь идет о «службе поточной».
8 Ibid. (Akta grodzkie, XVI, N.*i020, p. 33).
10 Jus Polonicum Bandtkie, стр. 293. — Вероятно отсюда Шафарик взял термин
«мордоница» Древнерусск. смрдъ (смрдь, rusticus), «морданица» (servitus) должно
быть сравнено с именем народа «мордва», «мордвин». Корень обоих слов персидский,
т. е. «человек», «муж». (И. I. Шафарик. Славянские древности, т. I, кн. 1, стр.
93, 1837.).
И. А. Линниченко читает это слово, согласно одному из вариантов Привилея,
«in ordinice» и, конечно, вкладывает совсем другой смысл. Он производит термин не
от mord, merd, смерд, а от «орда», откуда многочисленная группа населения Галицкой
земли — ордынцы (И. А. Линниченко. Цит. соч., стр. 110, прим. 4). В различных
вариантах текста Привилён- это слово неустойчиво: «mordinicae, mordonicae, in or
250
Б. Д. Греков
1) они не знали, где находился беглый крестьянин (а если признать пра-
вильность другого варианта, они не были неосведомлены о нем за время
его отсутствия), и 2) что он действительно был членом данной общины.
Община имела свою церковь и выбирала священника.
В нашем распоряжении имеется еще один термин, имеющий отно-
шение к общине; это сотня, хотя именно такая трактовка сотни вызы-
вает у многих исследователей возражения. Особенно энергично возра-
жает против такого понимания сотни А. Е. Пресняков,1 по мне-
нию которого сотни возникли «в связи с развитием городского строя».
М. С. Грушевский, не отрицая того, что сотенная организация есть органи-
зация пригородного люда, однако, замечает, что она есть результат выде-
ления горожан из старой сельской организации и, следовательно, есть
явление позднейшее.* 1 2 И. А. Линниченко полагает, что организация насе-
ления в сотни не есть древнейшая общая организация всего населения,
а лишь специальная организация части населения... на сотни делилось
население ближайших к городам сельских поселений».3 * Но он настаивает
на том, что сотня это общинная организация, доказательство чему он ви-
дит в наложении на сотню повинности «огулом, а не на каждого сотного
отдельно». Общее количество повинностей распределялось, по всей вероят-
ности, уже «самой общиной между отдельными частями, составлявшими
сотню». Ссылается И. А. Линниченко на известную грамоту Мстислава
Даниловича 1289 г.: «Се яз князь Мстислав, сын королев (Даниила Рома-
новича. — Б. Г.), внук Романов, уставляю ловчее на берестьяны и в веки
за их коромолу: со ста по две лукне меду, а по две овце, а По пятина-
десять десятков льну, а по сту хлебов, а по пяти цебров овса, а по пяти
цебров ржи, а по 20 кур. А потольку со всякого ста. А на горожанах
4 гривны кун. А хто мое слово порушит, а станет со мною перед Богом». *
В. Гейнош, однако, приводит факты, подрывающие мнение И. А. Лин-
ниченко. В. Гейнош отрицает круговую поруку сотни и в доказатель-
ство приводит: 1) сотня не принимает участия в поимке беглого члена
сотни; 2) не платит за него денежного взыскания; 3) в каждой поручной
называются отдельные поручители, отвечающие за отдельных членов
сотни; только поручители обязаны возвращать на старые места беглых,
за которых они ручались, или платить за них известную сумму денег;
4) поручительство есть результат добровольного соглашения; 5) в доку-
менте о принятии на службу нового сотного требуется поименование
поручителей, что было бы излишним, если бы сотня была общиной. 5
Однако, если мы примем во внимание, что Гейнош имеет в виду более
позднее время, XV—XVI века, а в основе рассуждения И. А. Линни-
ченко лежит факт 1289 года, где естественнее всего понимать внутриоб-
щинное распределение наложенной на берестейскую землю повинностей,
если учесть также, что сотные — это королевское подзамковое насе-
ление, рано включенное под власть короля, а до этого, несомненно, жи-
вшее общинным строем, — тогда мы получим основание согласиться
<linice, inordanice» (Jus Polonicum стр. 293). Разрешение вопроса затрудняется тем,
что и кмети-смерды и ордынцы находились в Галицкой земле in servitutern, поэтому
термин действительно может быть истолкован по-разному. И. А. Линниченко, впрочем,
не очень настаивает: «Кажется, к ордынцам относится... постановление...» Я думаю,
что Шафарик ближе к истине, поскольку тут говорится: «in servitutern vulgariter
mordinicae hoc expresso», т. e. делается перевод термина «servitus» на народный язык,
в котором «смерд» в данном смысле мыслится зависимым откуда и mordinicale ser-
vitus был гораздо популярнее «орды».
1 А. Е. Пресняков. Княжое право, стр. 178, 189 и дальше.
2 М. С. Грушевский. 1стория Украши-Руси, III, стр. 235.
а И. А. Линниченко. Цит. соч. стр. 111—112, 115.
• Ипатьевская летопись, ивд. 1871, стр. 613.
• W. Н е j п о s z. Jus Ruthenicale, р. 67—68.
Сельская община в Галицкой Руси и Польше
251
с М. С. Грушевским. Община в период своего нахождения под доми-
ниальной властью и вследствие этого претерпела с течением времени
изменения, но был значительный период времени, когда сотня по своим
внутренним отношениям ничем от общины не отличалась, if мне кажется,
что И. Л. Линниченко имеет основание утверждать: «Данные о сотных
людях и сотнях в XV веке указывают нам на обломки (курсив мой —
Б. Г.) старинной русской организации крестьянского населения в кня-
жеский период Руси», но она и тогда уже, по его мнению, «не была общей
организацией ее низшего населения, а лишь специальной организацией
подзамкового населения и ближайших к замку поселений» 1 (курсив
И. А. Линниченко).
Мне кажется возможным прибавить к рассуждению И. А. Линни-
ченко еще одно соображение. При организации подзамковых королев-
ских хозяйств мог применяться десятичный расчет, вполне уживавшийся
с обычным общинным строем жизни в этих подзамковых селах.
Из всех приведенных фактов с полной очевидностью вытекает наличие
общины, ее сходство в организацпи и функциях, как в Галицкой земле,
так и в Польше, а равно и факт ее живучести в более позднее
время.
Мне в данном случае важно не столько констатировать факт наличия
этой старой формы крестьянской организации, сколько показать ее
дальнейшую по сравнению с Русской Правдой судьбу и именно на тер-
ритории Червоной Руси, как в период самостоятельного существования
Галицкого княжества, так и после его включения в состав Польши.
Русско-украпнское крестьянство не было заинтересовано в уничто-
жении общины. Не стремились к этому и валахи, рано начавшие селиться
на пограничной с Венгрией территории Галицкого княжества. Валашские
поселения жили на своем валашском праве и крепко держались за свою
общину. На валашском праве сидели иногда и русские и поляки. Важно
отметить некоторые особенности этих поселений. Сказка люстратора
Самборской земли 1568 г. объясняет: «Так как земля Самборского ста-
роства в большей своей части лежит в горах, где озимое не родится, по-
тому что долго длится зима и скоро наступает осень, то вследствие этого
большая часть деревень в Самборском старостве — на волошском праве».2
Стало быть, здесь основное занятие не земледелие, а скорее скотоводство
и охота, на что указывает также факт уплаты податей скотом, его про-
дуктами и дичью: баранами, свиньями, волами, сырами, сернами, зай-
цами. Когда натуральные подати переводятся на деньги, то точно обозна-
чается: «за серну, за вола, за сыр, за ягнят» и т. д. 3 Самоуправление
общин, сидевших на валашском праве, сохранялось очень долго.
Ни русское, ни польское, ни валашское право не угрожало существо-
ванию общинного строя в Галицкой земле.
Этого нельзя сказать о поселениях на Польской или Русской земле
немецких колонистов. Тут совершенно необходимо иметь в виду, в каком
положении находилось немецкое крестьянство, и, в частности, те кре-
стьяне, которые переселялись на новые славянские земли, чего искали
они, чего ждали от перемены места, чем соблазняли организаторы немец-
ких колоний в Польше и на Руси.
Итак, русско-украинская и польская общины обнаружили свою жиз-
неспособность. Несомненно, община и в Польше и на Руси охраняла
•своих членов, во многих случаях оказывала помощь государству. У нее
1 И. А. Линниченко. Цит. соч., стр. 116.
* Лит. метрика IV. В., № 22.
8 И. А. Линниченко. Цит. соч., стр. 185—186.
252 Б. Д. Греков
было достаточно сил, чтобы задержать темпы надвигающейся на нее опас-
ности, но пх определенно нехватало, чтобы ее победить."
В тело сначала Польши, а потом и Галицкой Руси стали проникать
элементы, разъедающие старые местные общественные устои. Немецкий
колонист решительно не считался ни с польским, ни с русским правом.
Он нес с собой свое собственное. В немецких колониях нет и при-
знаков. общинных отношений. Немецкий колонист изжил их еще у
себя на родине. А поскольку польские и галицкие землевладельцы
стали перестраивать своих крестьян на немецкий лад, сажать их на
немецкое право, старым польской и русской общинам, несомненно,
угрожала большая опасность, увеличивающаяся еще и от того, что
эволюция внутриобщинных отношений в свою очередь подготовляла
ее окончательный распад.
в. г р АВАР ь
ВСЕЛЕНСКИЕ СОБОРЫ ЗАПАДНО-ХРПСТИЛНСКОН ЦЕРКВИ
И СВЕТСКИЕ КОНГРЕССЫ XV ВЕКА
Вселенские соборы западной христианской церкви достигли в XV веке
апогея своего развития, — я имею в виду соборы Конст£нцский и Ба-
зельский. Базельский, продолжавшийся 18 лет, был свидетелем куль-
минационного развития идеи вселенских соборов, и с него же началось
ее падение. После этого собора, завершившего целый ряд вселенских
соборов первой половины XV века, во второй половине века соборы уже
не созываются. Они изжили себя, и взоры всех, даже духовных лиц,
не исключая самого папы, обращаются к собраниям светским — к кон-
грессам.
С IX века, когда между восточной и западной церковью образовалась
брешь, приведшая в половине XI века к их разделению, вселенские со-
боры перестали созываться. На Востоке они больше и не возобновлялись,
западная же церковь возобновила их в XII веке, тотчас же после ком-
промисса, состоявшегося между папством и империей по вопросу об ин-
веституре: Вормсский конкордат был заключен в 1122 г., а первый во-
зобновленный вселенский собор был созван в 1123 г. Католическая цер-
ковь признает его 9-м Вселенским.
Всех соборов с XII по XV век было 7: в XII веке три (Латеранский
1-й — в 1123 г., 2-й — в 1139 г., 3-й — в 1177 г.); в XIII веке тоже три
(4-й Латеранский — в 1215 г., 1-й Лионский — в 1245 г., и 2-й Лион-
ский — в 1274 г.); в XIV веке всего один — в городе Вьенне, во Фран-
ции, — в 1311/12 г. Об организации этих соборов мы знаем очень мало.
На соборах XII века принимали участие, повидимому, одни только пре-
латы, на соборах XIII века присутствовали и государи или их послы.
Голосовали все участники собора поголовно, но часто поголовное голо-
сование заменялось просто возгласами одобрения (Placet!).
Соборы XII—XIV веков были послушными орудиями папы: они одоб-
ряли решения, заранее им принятые; папа делал постановления, как это
значилось официально, «approbante concilio». Он созывал соборы для
того, чтобы придать своим постановлениям большую торжественность
в более важных случаях. С XIII века, когда папы стали притязать па все-
мирное господство не только в духовных, но и в светских делах, эти дела
тоже втягивались в компетенцию соборов.
В период с XII по XV века папы и вселенские соборы были своего рода
органами международного законодательства: они создавали нормы,
обязательные для всех государств западно-христианского мира. Из таких
норм особое значение для регулирования международных отношений
приобрели следующие: 1) божье перемирие и божий мир (treuga Dei,
pax Dei); 2) льготы крестоносцам и их семьям; 3) ограничение прав евреев
и сарацин; 4) запрещение пользоваться на войне с христианскими наро-
254
В. Э. Грабарь
дамп метательными снарядами; 5) борьба с пиратством; 6) охрана иму-
щества лиц, потерпевших кораблекрушение; 7) запрещение поставки
врагам христианства («неверным») военной контрабанды и оказания им
какой-либо помощи в ведении войны; 8) запрещение репрессалий.
Из политических дел можно указать: 1) обсуждение кандидатур на
императорский престол (соборы 1215 и 1274 гг.); 2) дело о низложении
с престола императора Фридриха II (собор 1245 г.); 3) разорение Польши
Литвою (собор 1274 г.); 4) вражда германских князей между собой;
5) угроза Чехии со стороны татар и др.
В XV веке вселенские соборы вступают в новую фазу своего разви-
тия. Они перестают быть простыми орудиями в руках пап и становятся
независимыми собраниями, претендующими на высший авторитет в церкви,
с правом контроля и суда над папами. Меняется и состав собора: наряду
с прелатами, членами собора являются и представители университетов,
а также богословы и юристы — магистры богословия и доктора обоих
прав, канонического и римского (цивильного). Соборы демократизуются:
к ним получает доступ и низшее духовенство. Светская власть тоже начи-
нает играть видную роль в деятельности соборов: из простых наблюда-
телей государи и их послы превращаются в значительной мере в верши-
телей соборных дел. Наконец, характерным отличием соборов XV века
от их предшественников XII—XIV веков является национализация
их состава: из собраний, представляющих общехристианские интересы,—
собраний, в национальном отношении индифферентных, они становятся
представителями национальных церквей и других общенациональных
интересов отдельных государств, отражая их национальную обособлен-
ность.
I. ПИЗАНСКИП СОБОР 1409 г. 1
Прошло почти целое столетие со- времени последнего вселенского
собора, имевшего место в 1311/12 г., когда открылись заседания 1-го все-
ленского собора XV века, — собора, созванного в г. Пизе в 1409 г. Созыв
собора был делом нелегким: соборы созывались папами, а пап было двое.
Между тем идея собора, как единственного средства восстановить един-
ство церкви, овладела лучшими умами католической церкви. Очагом
соборного движения был Парижский университет (Сорбонна), его бого-
словский факультет с его виднейшими представителями, кардиналом
Пьером д’Айльи (d’Ailly), Жаном Жерсоном (Gerson) и Николаем де Кле-
манж (Clemanges).
Собор был созван объединившимися кардиналами обоих обедиенций
и сразу же получил всеобщее признание. Кроме прелатов и их предста-
вителей, на собор съехались представители 13 университетов, более 300 ма-
гистров богословия и докторов права, а также послы почти всех госу-
дарей западного христианства. На этом соборе члены его впервые распре-
делились по «нациям», каковых, по канонической традиции, считалось
четыре: итальянская, французская, германская и испанская. Каждая
из этих «наций» включала в себя целый конгломерат государств или наций
1 Для истории соборов XV века я пользовался следующими работами: Mansi.
Conciliorum nova et amplissima collectio, t. XXVII—XXX. Paris, 1903. — H e f e 1 e.
Conciliengeschichte, t. VI—VIII. Freiburg in Hr. 1886—87. — J.H. Wessenberg.
Die grossen Kirchenversammlungen des 15-ten und 16-ten Jahrhunderts, Bd. II.
Constanz, 1840. — P. Hinschius. Das Kirchenrecht, Bd. III. Berlin, 1881. О Пи-
занском соборе см. Jacques Lenfant. Histoire du Concile de Pise, t. 2. Ams-
terdam, 1734. — G. E г 1 e r. Zur Geschichte des Pisaner Konzils. Leipzig, 1884. —
Fr. S t u h r. Die Organisation und Geschaftsordnung des Pisaner und Konstanzer
Konzils. Schwerin, 1893.
Вселенские соборы и светские конгрессы XV века
255-
в современном значении этого слова: в итальянскую нацию входили все
государства Италии и о. Кипр; во французскую — Франция, Бургундия,
Бретань, Лотарингия, Дофпнэ и Савойя; в германскую — Германия,
Англия, Дания, Швеция, Норвегия, Чехия, Польша и Венгрия; в испан-
скую — see государства Пиренейского полуострова, Майорка, Сардиния
и Сицилия. Распределение членов собора по нациям не имело юридического
значения, ибо при голосовании «нации» не принимались во внимание:
члены собора подавали голоса попрежнему индивидуально — «по голо-
вам», как принято было говорить.
Некоторое неудобство представляло размещение членов собора по
местам. Подробное описание его дает автор дневника Базельского собора,
Хуан из Сеговии, посвятивший этому описанию целую главу. * 1 При раз-
мещении членов собора сделано было заявлеие, что занятие лицами не
подобающего по их рангу места (si non essent situatae in ordine suo) не
будет служить прецедентом во вред им. Об этом члены собора потребо-
вали себе нотариальные акты. Послы государей были размещены по ран-
гам своих доверителей (secundum praecellentiam Dominorum suorum). 8
При размещении их не обошлось без споров о ранге. Такой спор возник
между послами Англии и Франции, претендовавшими на первое место
после послов императора. Претензии свои они обосновывали сравнитель-
ной давностью принятия их народами христианства. Это первый дошед-
ший до нас случай спора о ранге на вселенском соборе, свидетельствующий
о возросшем чувстве национального самосознания.
Заседания собора продолжались три месяца, с 25 марта по 27 июля
1409 г.; их было всего 22. Столь многочисленных заседаний прежние
соборы не знали.
На собор прибыли послы Рупрехта Пфальцского, избранного королем
Римским, но, узнав заранее о неблагоприятном для них решении собора,
уехали, не простившись и не выждав официального ответа. Прибыл на
собор лично сын умершего в 1384 г. неаполитанского короля, Людовик II,
чтобы предъявить свои права на престол, захваченный узурпатором
Владиславом. Он был признан законным владетелем, но позднее выну-
жден был отказаться от своих прав в пользу Владислава.
В 15-м заседании, 5 июня, последовало низложение обоих соперни-
чавших пап. Вновь избранный собором папа Александр V вскоре умер,
и место его занял Иоанн XXIII, одно из наиболее преступных лиц, когда-
либо занимавших папский престол; его подозревали в отравлении своего
предшественника.
Пизанскому собору не удалось восстановить и единство церкви: вместо
двух пап в наличности оказалось трое, ибо низложенные папы — рим-
ский папа Григорий XII (Анджело Коррарио, Errorius, как его называли
на Констанцском соборе) и авиньонский Бенедикт XIII (Пьетро да Луна,
Maledictus — по титулованию его на том же соборе) не пожелали отка-
заться от престола. У каждого из трех пап была своя паства: большинство
верующих шло за Иоанном XXIII; Бенедикта XIII признавали папою
в Кастилии, Арагоне, Наварре и в Шотландии; паства же Григория XII
ограничивалась Неаполем и Римини. Настоятельно сказывалась необ-
ходимость тз новом соборе.
1 lohannes de Segobia. Lib. IV, cap. 34. Ordo sedium qui servatus in
concilio Pisano. (J. Haller. Concilium Basiliense. Scriptores, t. II, p. 368—369).
1 Mansi. Op. cit., XXVII, p. 115 и сл.
256
В. Э. Грабарь
U. КОНСТЛНЦС'КИП СОБОР 1414—1418 гг. 1
Закрывая Пизанский собор, папа Александр V назначил сроком со-
зыва нового собора 1412 год Иоанн XXIII созвал его на 1 апреля этого
года в Риме. Ввиду малочисленности прибывших на собор членов, его
пришлось закрыть. Сроком нового собора назначен был декабрь 1413 г.
Папе хотелось видеть собор в пределах Италии, но ему пришлось усту-
пить настойчивому желанию Римского короля, будущего императора
Сигизмунда, и назначить местом заседаний собора имперский город
Костниц, или Констанц.
Не дожидаясь рассылки приглашений папою, Сигизмунд сам обра-
тился ко всем государям с предложением прибыть на собор или прислать
своих послов. Энергии Сигизмунда собор многим обязан и в дальнейшем.
Нехотя, только по настоянию кардиналов, папа Иоанн XXIII отправился
на собор, куда прибыл в конце октября 1414 г. Накануне Рождества,
24 декабря, прибыл и Сигизмунд. Он просил отложить предстоявшее
второе заседание собора в ожидании послов и прелатов, «имеющих
прибыть на собор пз разных частей света и от разных народов, в особен-
ности от королей и королевств Франции, Англии, Чехии, Польши и
Далмации».
Посольства, действительно, стали съезжаться, и к половине 1415 г.
были представлены почти все государства, за исключением тех, которые
остались верными папе Бенедикту XIII. Без их участия восстановление
церковного единства было невозможно. Чтобы побудить королей Ка-
стилии, Арагона и Наварры отказаться от повиновения Бенедикту и
присоединиться к собору, к ним для переговоров отправлено было по-
сольство. составленное из всех четырех наций. С посольством отправился
и сам император Сигизмунд.
В Нарбонне состоялось соглашение об отказе вышеупомянутых госу-
дарей от повиновения Бенедикту, и в результате соглашения в сентябре
1416 г. на собор прибыли послы Арагона, а 30 марта 1417 г. и послы
Кастилии. Посольство, отправленное в Шотландию, тоже добилось при-
соединения ее к собору.
Папа Иоанн XXIII, видя, что ему не удается склонить членов собора
на свою сторону и направить деятельность собора по своему желанию,
тайно бежал из Констанцы. Последовал суд над ним, повлекший за собой
его низложение и избрание нового папы, принявшего имя Мартина V.
Папа Григорий XII, по настоянию собора, сам отрекся от престола.
В промежуток, когда на соборе не было папы, главою его считался
император Сигизмунд, как заступник п защитник (advocatus et de-
fensor) церкви.
Собор длился четыре года, имел 45 общих заседаний и бесконечное
число заседаний отдельных «наций». Я не стану излагать хода работ на
соборе, остановлюсь только на трех моментах, сближающих собор с между-
народными конгрессами последующего времени, а именно: 1) на орга-
низации и делопроизводстве собора; 2) на роли, которую играли на
соборе государи и их послы; 3) на делах, которые были предметом
обсуждения на соборе и связанных с политическими событиями того
времени.
1 Кроме указанных выше сочинений — Mansi, Hefele, Wessenberg’a
Hinschius'a и S t u h r’a,—cm. Von tier Hardt. Concilium Constantiense,
t. 1—III. (Frankfurt, 1699—1742)-. — H. Finke. Zur Geschichte des Konstanzer
Konzils. (Padeborn, 1889.)—Его же. Bilder vom Konstanzer Konzil. (Heidelberg,
4903).—J. Lent ant. Histoiredu concile de Constance, 1—II. (Amsterdam, 1714),—
J. Marmor. Das Konzil zu Konstanz in den Jahren 1414—1418. (Konstanz, 1874).
Вселенские соборы и светские конгрессы А'К века 257
1. Организация и делопроизводство собора1
Но примеру Пизанского собора члены Констанцского тоже распре-
делились по «нациям». Место четвертой нации, вместо испанской, в первые
два года не представленной на соборе, заняла выделившаяся из герман-
ской нации нация английская. С появлением испанцев послы Франции
возбудили вопрос о прекращении дальнейшего существования отдельной
английской нации, так как традиция допускала на соборах наличие лишь
четырех наций.
В самом начале работ собора, перед вторым его заседанием, поднят
был вопрос о способе голосования. Инициатива исходила, повидимому,
от английской нации, самой малочисленной, но предложение было сделано
от имени английской и германской.наций. Нации эти заявили, что не при-
мут участия в голосовании, если оно будет происходить так же, как на
всех предыдущих соборах, — индивидуально, «по головам», и требовали
голосования «по нациям». К ним присоединилась и французская нация,
требуя, чтоб голосование производилось «по нациям» (quod per nationes
et non per voces procederetur). Папа и итальянцы, имевшие большинство
голосов на соборе, энергично протестовали; император поддерживал
требование трех наций, которое и вошло в практику соборов, но сведений
о соответствующем постановлении собора, не имеется. Постановление
было, повидимому, сделано, употребляя выражение папы Мартина V,
не conciliariter, a nationaliter.
В связи с вопросом о способе голосования поднят был также вопрос
о том, кому следует предоставить право голоса на соборе. Папа с итальян-
ской нацией и в данном случае отстаивали старый порядок, при котором
правом голоса пользовались одни только прелаты. Этому аристократи-
ческому течению противостояло другое, более демократическое, требо-
вавшее предоставления права голоса также и представителям умствен-
ного труда, магистрам богословия и докторам права. Течение это исходило
из недр богословского факультета Парижского университета, возгла-
вляемого кардиналом д’Айльи. В представленной им cofjopy записке 8
он отстаивает участие в голосованиях богословов и юристов указанием
на то, что их участие на соборах важнее участия невежественных еписко-
пов и аббатов, ибо «невежественный король или прелат есть коронован-
ный осел». В делах, касающихся прекращения раскола и установления
международного мира, лишать государей и послов их голоса, даже ре-
шающего, — полагает он, — не представляется ни справедливым, ни
разумным, в особенности ввиду того, что они составляют значительную
и почетную часть собора и что установление мира весьма сильно затра-
гивает нх и их подданных; без их совета, помощи и благосклонного со-
действия решения собора не смогут быть приведены в исполнение.
«Нации» имели свою организацию. Во главе каждой из них стоял
председатель (президент), избиравшийся на месячный срок. Место пред-
седателя обычно занимал один из послов. Кроме председателя, нации
избирали еще определенное число должностных лиц: адвокатов, нота-
риусов, прокураторов, буллаторов, регистраторов. Для обсуждения
подлежавших решению собора дел каждая нация собиралась отдельно,
ревниво охраняя свою независимость. Дела, рассмотренные в отдельных
нациях, обсуждались затем в общем собрании наций (congregatio gene-
1 Raumer. Ilistorisches Taschenbuch. N. F., 10 Jg. Lpz., 184‘J. — Si ebe-
k i n g. Organisation uud Geschaftsordnung des Constanzer Conzils. Lpz., 1842. —
S t u h r. Op. cit.
1 Записка напечатана у Mansi. Op. cit., XXVII, pp. 560—561.
17 Средние века, выа. 2
258
В. Э. Грабарь
ralis) и только тогда передавались на утверждение собора, причем
требовалась подпись председателей с приложением печатей всех
наций.
Что касается самого собора, то председателей его назначал папа,
другие же должностные лица, а именно: прокураторы, советники, сбор-
щики голосов, протонотариусы (по одному от каждой нации) и нотариусы,
распорядители, отводящие членам собора места, адвокаты и писцы изби-
рались собором. Особому лицу, охранителю (custos) собора, вручена
была полицейская власть; об охране порядка в городе заботились го-
родские власти. Предполагалась возможность предварительного обсуж-
дения вопросов в комиссиях (per deputatos) и даже создание своего рода
малого собора «из различных наций и государств» (ex diversis nationibus
et regnis).
При совместных выступлениях нации соблюдали порядок старшин-
ства. Первой считалась итальянская нация, второй — французская,
третьей — германская. Пока было всего четыре нации, английская за-
няла четвертое место, но когда Арагон был инкорпорирован в качестве
пятой нации, то между ней и английской возник спор о старшинстве.
Председатель английской нации, получив документ, на котором печать-
испанской нации была приложена на четвертом месте, снял ее и поставил
на ее место свою печать. Конфликт обострился; испанские послы Арагона
заявили, что покинут собор, если им не будет предоставлено подобающее
им четвертое место. Из затруднения собор выручила германская нация,
уступившая свое (третье) место испанской нации и занявшая последнее
(пятое) место. По этому случаю собор вынес постановление, в силу кото-
рого порядок, соблюдаемый между нациями, не имел юридического зна-
чения.
В связи с инкорпорацией послов Арагона р качестве испанской нации
председатель французской нации Жерсон поднял вопрос о праве англичан
образовать самостоятельную нацию. По этому поводу французы и англи-
чане представили собору свои соображения. От имени французов высту-
пил Жан Кампань (Campani, Campagne), но поднялся такой топот и шум,
что оратора нельзя было расслышать. Ему отвечал от имени английской
нации Томас Полтон (Polton), но записка его «ввиду ее обширности»,
как сказано в протоколе заседания, не была заслушана.
Ввиду исключительного интереса, который представляют эти про-
тесты, особенно английский, приведу из последнего несколько выдержек. 1
Характернейшим признаком нации является, по мнению Полтона,
язык, — он составляет ее существо. Английская нация имеет в своем
составе пять языков, т. е. наций, из которых одна не понимает другой,
и, таким образом, она, по всем правам, может представлять столько на-
ций, сколько в ней языков, тем более она в праве образовать одну нацию,
так как представляет на соборе четвертую-пятую часть западно-христиан-
ского мира. Альберт Великий делит мир на Азию, Африку, Европу, а
последнюю на четыре государства: римское, константинопольское, ир-
ландское и испанское. Англия, таким образом, является древнейшим
государством. Идя по стопам Альберта, следовало бы делить Европу на
четыре церкви: восточную, западную, северную и южную. В восточную
входили бы Венгрия, Чехия, Польша и Германия; в западную — Испания
и Франция; в северную — Англия, Уэльс, Ирландия, Шотландия, Да-
ния, Швеция и Норвегия; в южную — Италия и о. Кипр. Интересно
в данном случае отметить дифференциацию понятия нации на старое,
1 Протест английской нации напечатан у М a n s i. Op. cit. XXVII, p. 1058—1069;
протест французского посольства — там же, XXVII, р. 1022—1031.
Вселенские соборы и светские конгрессы XV века
259
каноническое понятие нации, принятое в практике вселенских соборов,
как некоторой совокупности народов или государств, и па новое, отве-
чающее современному понятию этого слова, под которым разумеют народ
или государство.
Полтон отвергает предложение французов возвратиться к старому
способу поголовного голосования. Право, — говорит он, — должно ме-
няться согласно пользе людей п потребностям времени. В прежнее время
поголовное голосованпе было одинаково для всех справедливо и разумно,
но «в наши дни, в особенности, не представляется разумным, чтобы много-
численность прелатов одной области, назначенных на минимальное число
епархий и должностей, с тем, чтобы они превосходили числом всех осталь-
ных членов собора, подчиняла на соборах своей воле все части света,
имеющие различное мировоззрение (diversus modus videndi) и различные
обычаи»; «нации на соборе должны учитываться в равной мере, и каждая
нация имеет равное право, хотя число лиц в одной больше, чем в другой,
ибо онп представляют пе себя, а целое множество других лиц».
2. Роль государей и их посольств1
Раскол приучил церковь искать помощи у светской власти. Опа уже
обращается к государям как к необходимым участникам и вершителям дел
на соборах. Сами государи, весьма заинтересованные в восстановлении
церковного единства, не могли оставаться сторонними наблюдателями,
как в прежнее время. Созыв Копстанцского собора почти1 всецело обязан
стараниям императора Сигизмунда, а в Арагоне, Португалии и Франции
возникала даже мысль уладить раскол съездом государей.
Везде, где сходились послы государей, неизбежно возникали споры
о ранге и о титуле. Не избежали этого и соборы. Первый повод подало
посольство Арагона, поставившее условием своего участия в соборе при-
знание за ним равенства с послами Англии, требуя чередования (альтер-
ната). Англичане воспротивились. Они вообще не считали возможным
предоставлять одному Арагону право образовать испанскую нацию, ибо
арагонское посольство состояло всего из 6 человек; по их примеру и дру-
гие государства пожелают выделиться в особые нации: из германской
нации — Венгрия, Далмация, Дания, Норвегия, Швеция, Чехия и
Польша; из английской — Ирландия, из французской — Савойя, Про-
ванс, Дофипэ, Лотарингия. Спор возник также менаду Арагоном и Пор-
тугалией, между Арагоном и Кастилией. Португалия усмотрела в предо-
ставлении Арагону со стороны собора некоторых привилегий нарушение
права и чести португальской короны и королевства. Собор, по мнению
послов Португалии, пе в праве умалять их права и честь, в особенности,
в мирских делах. Аналогичный протест заявили и послы Кастилии. Ис-
панская нация раскололась: Арагон с Португалией — с одной стороны,
Кастилия и Наварра — с другой. Раскол грозил вооруженным столкно-
вением. Одно пз заседаний собора прошло в жарких спорах (Satis invective
loculi sunt) между двумя фракциями испанской нации. Конфликт этот,
разыгравшийся внутри одной пз соборных «наций», указывает на начав-
шийся распад этих искусственных созданий церкви на составляющие их
отдельные государственные единицы. Можно вспомнить и вековую вражду
между членами германской нации: Польско-литовским государством
и Тевтонским (Прусским) орденом.
1 Justus Hashage n. Papstthum und Laiengewalten im Verhiiltnis zu
Schisma und Konzilien в «Historische Vierteljahrschritt», XXIII. Jg., Dresden, 192b,
S. 325—337.
17*
260
В. Э. Грабарь
3. Дела собора, связанные с политическими событиями
Можно, как это сделал кардинал д’Айльи, разделить обсуждавшиеся
на соборе вопросы на чисто духовные, каковы вопросы веры и церковной
дисциплины, на церковно-политические, как разграничение прав госу-
дарства и церкви или восстановление единства западно-христианской
церкви, и на политические, по преимуществу, как установление мира между
христианскими государствами, меры борьбы с надвигавшейся на Европу
опасностью со стороны турок; расширение христианских владений за счет
язычников и пр.
Из дел, обсуждавшихся на Констанцском соборе, к духовным следует
отнести, по преимуществу, дела о ереси Виклифа, Яна Гуса и Иеронима
Пражского и ряд дел, касающихся реформы церкви.
К делам церковно-политическим можно отнести все мероприятия
собора, связанные с восстановлением церковного единства. Мы знаем,
что собору пришлось отправлять посольство для переговоров с королями
Кастилии, Арагона и Наварры, чтобы убедить их отказаться от повино-
вения папе Бенедикту ХЦ1 и примкнуть к собору.
Из дел характера политического особенно много хлопот доставили
собору: 1) дела Жана Пети (lohannes Parvi, Petit) и Иоганна Фалькен-
берга (Falkenberg) по поводу восхваления и пропаганды политического
убийства; 2) попытки примирения Англии и Франции и 3) спор Польско-
литовского государства с Тевтонским орденом.
1. Жан Пети восхвалял и оправдывал убийство брата французского
короля Карла VI, герцога Орлеанского, совершенное в 1407 г. по науще-
нию герцога Бургундского. Изданная им книга «lustificatio domini ducis
Burgundiae» и ее автор были осуждены судом Парижского епископа.
На приговор герцогом Бургундским была подана жалоба папе Иоанну
XXIII, цоторый передал ее на рассмотрение Констанцского собора. Дело
тянулось долго. Собору было представлено 87 заключений, из которых
61 высказывалось за осуждение сочинения и автора, 26 — за оправдание.
Собор осудил их.1.
Дело монаха Фалькенберга было аналогично. Выполняя поручение
магистра Тевтонского ордена и защищая Орден против обвинений со сто-
роны поляков, Фалькенберг написал пасквиль на польского короля Вла-
дислава Ягелло, призывая к его убийству и к истреблению поляков с лица
вемли. Из сочинения Фалькенберга почерпнуто было 11 положений,
которые и были предметом обсуждения членов собора. «Польский ко-
роль... идол, а все поляки — идолопоклонники и служат идолу своему
Ягелло (Jaghel)», гласит первое положение. «Поляки и их король —
ненавистные богу еретики и бесстыжие собаки, возвратившиеся на свою
блевотину неверия». Все взявшиеся за оружие «для истребления поляков
и их короля... заслуживают вечной жизни». Таково второе положение.
В таком духе выдержан весь памфлет.
Положения эти были предметом длительных обсуждений, как в от-
дельных нациях, так и в общих собраниях. Сторонники Пети были и
сторонниками Фалькенберга, его обвинители — обвинителями Фалькен-
берга. Но против последнего прежде Bcefo, конечно, выступили члены
польского посольства. Собор признал трактат Фалькенберга лживым и
приговорил автора его, как еретика, к'пожизненному заключению. 8
2. Собор принимает меры к примирению между собой Англии и Фран-
1 Н. Finke, Acta, IV, р. 237 и след.
* Документы по процессу Фалькенберга изданы Fink е. Acta, IV, р. 325—439,
№ 438—454. Ср. Dlugosz. Historia polonica. Francofurti 1711—12, p. 377—378,
386—389.
Вселенские соборы и светские конгрессы XV века
261
ции. В письме к Карлу VII от 27 марта 1416 г. он обращается к нему с во-
просом: «почему, наконец, государь не стыдится и не ужасается вести
смертоносные войны, благодаря которым христианская кровь непре-
станно и бесчеловечно проливается... и — о горе! — увеличивается мощь
неверных?» Собор обращается к нему с просьбой пойти навстречу стара-
ниям Сигизмунда, которого он называл «ангелом мира». «Пусть же,— за-
канчивает свое письмо собор, — католические короли, прекратятся между
вамп, между всеми христианами смертельные войны»*.1 Сигизмунд в это
время ведет переговоры в Кале и в Булони, но безуспешно.1 2
3. Важнейшим из политических дел, обсуждавшихся на Констанцском
соборе, был спор между Польско-литовским государством и Тевтонским
орденом. Послы короля Владислава выступают в заседании собора 13 фев-
раля (по другим данным, 17-го) 1416 г. с пространной жалобой на действия
Ордена, изложенной на десяти листах бумаги. Послы Ордена просят
назначить им день для ответа. В назначенный собором день, 24 февраля,
они представили своп возражения и оправдания, столь пространные,
что полностью заслушаны быть не могли. Представитель Ордена ма-
гистр Генрих стал излагать содержание договоров, заключенных между
Польшей и Орденом с отдаленнейших времен. Когда он изнемог от чте-
ния, его сменил другой чтец, но дочитать записку до конца не смог. Собор
дела не обсуждал и не сделал никакого постановления. О дальнейшем
ходе дела в актах собора и в имеющихся дневниках сохранилось весьма
мало сведений. Мы знаем, что Сигизмунду удалось убедить Владислава
согласиться на продление перемирия, кончавшегося в 1416 г., и собор,
по просьбе Сигизмунда, отправляет послов к обеим сторонам с увещанием
не нарушать перемирия. Чем кончилось дело на соборе, мы не знаем,
но рассмотрение на нем спора вызвало к жизни целый ряд документов,
представленных той и другой стороной, документов международно-пра-
вового значения. 3 *
Достижениями своими собор похвалиться не мог. Единственным,
но очень важным достижением его было восстановление единства за-
падно-христианской -церкви во главе с вновь избранным папой Марти-
ном V. Реформа церкви осуществлена не была. «Нациям» пришлось
заключать с папою отдельные договоры (конкордаты), которыми устра-
нены были некоторые из злоупотреблений римской курии.
Своим бессилием Констанцский собор напоминает позднейшие свет-
ские собрания представителей государств. Противоположность интересов
отдельных наций, на которые распался собор, и интересов отдельных
государств внутри одной и той же нации была главной причиной этого
бессилия. Среди собравшихся на собор существовало недоверие. Про
первые месяцы существования собора один из его современников гово-
рит, что «у некоторых была болезнь «не тронь меня» (noli me tangere), *
а кардинал Филластр, участник собора, в своем дневнике записал: «Одна
нация хотела по-одному, другая по-другому», 5 и далее: «Ничего не было
сделано, только спорили». • Если принять во внимание условия, в кото-
рых собору пришлось вести свои заседания, нет ничего удивительного,
что занятия его в той части, которая так или иначе затрагивала инте-
ресы государств, оказались столь же бесплодными, как в недавнее время
усилия Лиги наций по водворению мира между государствами.
1 Н. Finke. Acta, IV, р. 459—460, 46G.
2 Ibid., I, р. 388—390, No 110.
’Mansi. Op. cit., XXVII, p. 832, 837—838. — Finke. Acta, II, p 58, 286. _
D 1 u g о s z. Op. cit., p. 372—377.
• Mansi. Op. cit., XXVI1, p. 534.
• Finke. Acta, II, p. 47.
• Nihil factum est nisi disputare (Ibid., II, p. 151).
262
В. Э. Грабарь
Ш. СОБОРЫ В ПАВИИ И СИЕНЕ ‘
Декрет Копстанцского собора «Frequens» от 9 октября 1417 г. уста-
навливал на будущее время периодичность соборов: первый собор должен
был быть созван через 5 лет после закрытия Констанцского, второй — через
7 лет после первого, а затем соборы должны были созываться через каж-
дые 10 лет. Во исполнение этого декрета папа Мартин V перед закрытием
Констанцского собора буллой от 19 апреля 1418 г. созвал ближайший
собор на 1423 г., назначив местом его заседаний город Павию. Собор
открылся в назначенное время, но, ввиду эпидемии моровой язвы, уже
через два месяца был перенесен в город Сиену.
Первое заседание Сиенского собора состоялось 21 июля 1423 г. Члены
собора попрежнему разделились «по нациям». Французская нация кон-
ституировалась раньше всех и сделала два постановления: о приеме
в члены и об организации. В члены нации допускались прелаты, магистры
и доктора всех факультетов, баккалавры богословия и лиценциаты права
и медицины, настоятели церквей, послы государей и республик, проку-
раторы университетов и других лиц и учреждений. Состав нации, таким
образом, значительно демократизуется. Что касается организации, то
нация избирает своих председателей (президентов) и нотариусов; пх обя-
занности точно определены. Французская нация представила также за-
писку (cedula) о делопроизводстве собора. Согласно ей, каждая нация
избирает из своей среды четырех депутатов для принятия вносимых на
собор предложений; обсуждение происходит ро нациям и решения,
принятые одной нацией, передаются затем другим; при отсутствии согла-
сия между нациями вопрос передается на решение межнациональной
комиссии или «депутации», куда от каждой нации входит по два депутата.
Интересно внесенное на собор предложение о вмешательстве его в рас-
при между государями. «Священный собор, — говорится в этом предло-
жении, — должен озаботиться... чтобы в случае, если между христиан-
скими королями и государями возникнут или уже возникли распри (divi-
eiones), папа... сам ли непосредственно или при посредстве знатных послов
своих... непрестанно прилагал старание к установлению менаду, споря-
щими (discordantes) мира и не переставал добиваться мир)а. пока между
ними не установится полный и совершенный мир..., дабы христианский
народ, из-за несогласий (discordia) некоторых государей, не подвергался
столь огромному разрушению и чтобы там, где ведутся войны, культ
божества вследствие этих войн не оказался полностью заброшенным.
Если бы оказалось невозможным установить мир и единение между по-
добными спорящими между собою государями, то папы, чтобы принудить
этих государей к миру, имеют, в случае надобности, созвать вселенский
собор». Созываемый собор имел бы, таким образом, исключительной за-
дачей водворение мира.
Из других предложении, сделанных на соборе в Сиене, следует отме-
тить предложение, свидетельствующее об укреплении в сознании госу-
дарств начала равенства: кардиналы, в общей совокупности не более 18
или 24, должны избираться поровну от каждой нации, по предложению
самих наций. Предложение это встретило сильное противодействие
со стороны назначенных папою председателей собора; оно вызвало такжэ
несогласия между французской и итальянской нацией; однако французам
удалось привлечь на свою сторону другие нации.
1 Изложение хода событий на этих соборах сделано мною на основании рассказа
участника этих соборов и собора Базельского, далматинца Иована Стойковича из
Дубровника (Рагузы) — Johannes Stoici de Ragusio. In ilium et pro-
secutio Basiliensis concilii в «Monumenta conciliorum generalium saeculi XV».
Cnisilium Basiliense. Scriptorum t. I. Vin-dobonae, 1857.
Вселенские соборы и светские конгрессы XV века 263
19 февраля 1424 г. председатели собора объявляют от имени папы
о закрытии собора, но собор принимает решение разъехаться только
8 марта. Местом следующего собора все нации 19 февраля единогласно
избрали имперский город Базель.
IV. БАЗЕЛЬСКИЙ СОБОР 1431—144» гг. 1
{Соборы в Ферраре 1138, во Флоренции 1439—1443 и в Риме 1443—
1445 гг.)
Согласно постановлению Констанцского собора, следующий собор
должен был быть созван через семь лет. Несмотря на весь ужас, который
папа Мартин V чувствовал при мысли о соборе (qui in immerisum nomen
'Concilii abhorrebat), он вынужден был созвать его ровно через семь лет,
на март 1431 г., в указанном Сиенским собором месте. Председателем со-
бора папа назначил кардинала Юлиана Чезарини. Еще до открытия
собора, 15 февраля, папа Мартин V умер. Преемник его папа Евгений IV
подтвердил назначение Чезарини, который, однако, был в то время занят
в Чехии и прибыл в Базель только 9 сентября. Члены собора собирались
медленно, даже назначенный Сигизмундом протектор собора, Вильгельм
Баварский, прибыл в Базель только 27 января 1432 г. Неудавшийся
поход Сигизмунда против гуситов заставил собор пригласить и их пред-
ставителей к участию на соборе.
Папа желал распустить собор, уполномочил на это Чезарини,
наметил местом будущего собора (в 1433 г.) город Болонью. Чезарини,
однако, решил открыть собор торжественным заседанием 14 декабря
1431 г. Пе имея еще сведений об этом, Евгений IV буллой от 18 декабря
распускает собор. Сигизмунд в письме к папе просит его отменить свое
распоряжение, указывая, что собор не послушается его и что большинство
государей стоит на стороне собора. Уведомляя об этом базельцев, Си-
гизмунд советует им держаться стойко. Чезарини тоже пишет папе, пре-
дупреждая об опасности его шага. В числе десяти доводов он указывает,
между прочим, на предпринятые собором шаги к установлению мира
между государями, в частности, между Францией и Англией, Польшей
и Пруссией. Он просит папу отменить свое решение во избежание раскола,
ибо члены собора твердо решили не расходиться. Резкое письмо папе
отправили и члены собора. Посольство к папе от имени собора должно
было дать ему понять, что члены собора «не намерены покинуть Базель».
В трех письмах к базельцам Сигизмунд хвалит их стойкость и сообщает,
что не имеет ответа от папы, которому дал знать, что останется верен
собору до смерти (usque ad mortem).
Общее сочувствие придало базельцам решимость. 15 февраля 1432 г.
состоялось второе публичное заседание собора. В первом заседании во-
зобновлен был декрет «Frequens» о периодичности соборов и указаны
были задачи собора: искоренение ереси, мир между христианскими го-
сударями и реформа церкви. На втором заседании сделано постановление
о законности Базельского собора и подтверждены декреты Констанцского
собора о том, что вселенский собор получает свою власть непосредственно
от Христа и что все, даже папа, обязаны ему повиноваться, в противном же
случае подлежат наказанию.
Папа — с одной стороны, собор и Сигизмунд — с другой, упорно
1 J о h. Haller. Consilium Basiliense, I—IV, VI, Basel, 1896—97, 1900—1903,
1925; Monumenta Conciliorum Generalium. Concilium Basiliense, Scriptores. Vindo-
bonae, 1857—-1896. —Mansi. Op. cit, XXIX—XXVII. — H e Г e 1 e. Op. cit.,
t. VII. —Lazarus. Das Basler Konzil. Sav. Stilt., 1913, Kanon. Abt., Bd. 34 (47).
264
В. Э. Грабарь
стоят на своем, вербуя себе сторонников среди государей. Сигизмунд
отказывается ехать в Рим для коронации, если папа не отменит своего
постановления о роспуске собора. В апреле папа дает Сигизмунду ответ
через посольство. Упрекая его за поддержку базельцев, Евгений IV
просит «своего сына» не вмешиваться не в свои дела, ибо он не уполномо-
чен созывать и распускать соборы, а установление мира между госу-
дарями есть дело не собора, а его — папы.
Ободренные своим успехом, базельцы продолжали заседания. На
3-м своем заседании (29 апрейя) собор постановляет просить папу публично
отменить свое постановление о роспуске, не ставить впредь собору преград,
а поддерживать его и в течение трехмесячного срока прибыть лично на
собор. На 4-м заседании (20 июня) собор издает ряд декретов для укрепле-
ния своего" авторитета, но с Сигизмундом у него начинается расхожде-
ние, ибо Сигизмунд соглашается на компромисс с папой и советует собору
не обострять отношений с папой.
Между тем английский и французский короли высказались формально
за собор и обещали отправить послов. 9 августа состоялось 5-е заседание
собора, после которого, в августе и сентябре, собор выслушивает послов
папы и дает им резкую отповедь. Между 6-м и 7-м заседаниями установлен
был новый порядок делопроизводства, о котором речь впереди.
С 8-го заседания (18 декабря) начинается открытая борьба собора
с папой. Собор дает ему 60 дней дополнительного срока для явки и признает
незаконным созыв другого собора при наличии Базельского. На 9-м за-
седании (22 января) собор принимает Сигизмунда под свое особое покро-
вительство, заранее объявляя все мероприятия папы (низложение и др.)
недействительными. Собор все еще был малолюден: на 10-м заседании
(17 февраля 1433 г.) 1 всего было налицо 5 кардиналов и 46 прелатов.
В марте прибыли легаты папы с примирительными предложениями, кото-
рые собором не были приняты. Наоборот, в 11-м заседании (27 апреля) со-
бор издал ряд декретов, угрожая папе временным лишением сана в случае
его неявки на собор. Папа пошел на дальнейшие уступки собору, обещав
ему содействие и поддержку. Ввиду этого, — пишет Сигизмунд собору, —
он согласился ехать в Рим короноваться. Заявления папы не успокоили
собор, требовавший, чтобы папа признал себя подчиненным собору;
не повинуясь собору, он становится в положение язычника и мытаря.
В 12-м заседании (13 июля) принят был декрет с резким осуждением
поведения папы и указанием на необходимость, ввиду его упорства,
принять против него более решительные меры, если он в течение 60 дней
не отменит буллы о роспуске собора и не объявит торжественно о своем
присоединении к собору. Англия, .Сигизмунд и Венеция советуют собору
умеренность. Папа делает дальнейшие шаги к примирению с собором,
но пишет Сигизмунду, что охотнее лишится сана и жизни, чем подчинит
папство собору.
Борьба между собором и папой продолжается. В 13-м заседании (11 сен-
тября), ввиду просьб Сигизмунда, курфюрстов и короля Карла VII,
папе предоставляется новый срок для приезда в 30 дней, после которого
будет начат процесс против него. Между 13-м и 14-м заседаниями собора
в Базель прибыл Сигизмунд. Он ведет через дожа Венеции переговоры
с папой и просит собор о новой отсрочке. Устраивается диспут между
делегацией собора, во главе с Чезарини, и послами папы.
Папе пришлось, наконец, уступить: булла 15 декабря 1433 г. отменяла
роспуск собора, и папа безоговорочно присоединился к собору. Булла
была зачитана в 16-м заседании собора (5 февраля 1435 г.). На 18-м засе-
1 В ноябре 1432 г., через 8 месяцев после открытия собора, на нем, по словам
лапы, присутствовало всего 13 прелатов.
Вселенские соборы и светские конгрессы XV века
265-
дании (26 июня) снова был подтвержден декрет 5-го заседания Констанц-
ского собора о том, что собор получает свою власть непосредственно
от Христа и стоит выше папы. Эта доктрина изложена в переданном со-
бору Николаем Кузанским еще в конце 1433 г. сочинении его «De соп-
cordau’ia catholica».
Уступчивость папы объяснялась не столько влиянием Сигизмунда
и других государей, сколько событиями в Италии, приведшими 29 мая
1434 г. к революции в Риме, причем папе удалось спастись только бег-
ством. 19-е заседание собора было посвящено переговорам с греками
о воссоединении церквей; переговоры продолжались в 1435 и в 1436 гг.
Следующие три заседания (январь — февраль 1435 г., 26 марта 1436 г.)
посвящены были церковным реформам: отменены «аннаты» (папские
сборы при назначении на важнейшие церковные должности); число кар-
диналов не должно превышать 24, причем не может быть назначено более
одной трети каждой нации; все должны иметь ученые степени богословия
или права.
Отмена аннат послужила началом нового раздора между папой и со-
бором. На 26-м заседании (31 июля 1437 г.) собор потребовал папу к своему
суду, дав ему 60 дней срока для явки. В ответ папа 18 сентября 1437 г.
издал буллу о переносе собора в г. Феррару ввиду бесплодности Базель-
ского собора и желания греков. Борьба вступила в решительную фазу.
На 28-м заседании (1 октября) папе предъявлено обвинение в упорном
неповиновении (contumacia), а на следующем заседании (12 октября) собор
уже грозит папе низложением с престола, буллу же о переносе собора
в Феррару объявляет лишенной силы. Попытка Чезарини склонить
базельцев к уступкам ради воссоединения с Восточной церковью успеха
не имела. Чезарини и много других прелатов покинули Базель.
8 января 1438 г. открылся собор в Ферраре. Между тем в Базеле на
31-м заседании (24 января) собора объявлено временное отрешение папы.
В Ферраре заспорили, принять ли организацию Констанцского собора
(«нации») или Базельского («депутации»); решено организоваться по званию
(status) в три группы: 1) кардиналы, архиепископы и епископы:
2) аббаты ипрелаты; 3) доктора и пр., причем решения в группах прини-
маются 2/3 голосов. В Ферраре велись переговоры с греками о воссоеди-
нении церквей. После 15-го заседания собор был перенесен во Флоренцию.
где с 26 февраля 1439 г. продолжались заседания (с 17-го по 25-е).
Декреты Базельского собора о реформе церкви были отправлены
во Францию, где с незначительными изменениями были приняты на со-
боре в Бурже (с 1 мая по 7 июня 1436 г.) и вылились в известную «Прагма-
тическую санкцию», основу независимой «галликанской церкви». Мень-
ший успех имело базельское посольство в Германии во главе с' видней-
шим канонистом XV века Никол6 деи Тудески (Tudeschi), известным
под именем Палермского (Panormitanus); курфюрсты объявили себя ней-
тральными. Это совершилось на сейме во Франкфурте 17 марта 1438 г.
Весной 1439 г. заседания сейма перенесены были в Майнц. На нем при-
сутствовали послы от обоих соборов, Базельского и Флорентийского,
послы римского короля Альбрехта, Франции, Кастилии, Португалии
и Милана, а также курфюрсты и их представители. Собрание было своего
рода конгрессом.
На 32-м своем заседании (24 марта 1438 г.) Базельский собор объявил
Феррарский собор раскольническим собранием и продолжал суд над
папою, а в следующем (16 мая) принял в качестве догматов церкви три
положения, а именно: что вселенский собор выше папы, что папа не мо-
жет ни перевести его в другое место, ни отсрочить, ни распустить и что
тот, кто упорно противодействует этим истинам, является еретйком.
2 66
В. Э. Грабарь
Ввиду этого на 34-м заседании собора (25 июня 1439 г.) папа Евгений IV
был- объявлен низложенным, как симонист, клятвопреступник, схизма-
тик и упорный еретик. Собор избрал папою Феликса V.
Акт низложения Евгения IV сильно повредил Базельскому собору.
Число приверженцев его среди государей сократилось. Постепенно от-
пали Шотландия, Кастилия, Милан, Арагон. Верными базельцам оста-
лись Франция и Германия, продолжавшая сохранять нейтралитет, причем
между главой империи Фридрихом III и курфюрстами было резкое рас-
хождение: Фридрих склонялся на сторону Евгения IV, курфюрсты же
были на стороне собора. Длительные переговоры между папой и Герма-
нией, в которых приняли участие Эней Сильвий (от Фридриха), Николай
Кузанский (от Евгения) и Грегор Геймургский (от курфюрстов), привели
в 1447 г. к соглашению: Евгений был признан папой, но должен был обе-
щать созвать новый собор в одном из'германских городов и с своей сто-
роны признать декреты Констанцского собора о периодичности вселенских
соборов и об их авторитете. Окончательное оформление компромисс по-
лучает при преемнике Евгения IV (Ашафенбургские или Венские кон-
кордаты 1447 г.).
В том же году Евгения IV сменяет на папском престоле Николай V.
Франция (Карл VII) принимает на себя посредничество между новым
папой и базельцами. Опа созывает, в сотрудничестве с Англией, Савойей,
Сицилией, в июне 1447 г. съезд в Бурже, перенесенный затем в Лион.
Феликс должен отказаться от тиары, а Николай V — сделать ряд уступок
базельцам и созвать новый собор. Стороны компромисса не приняли.
Он был пересмотрен на новом съезде представителей тех же государств
в конце 1447 г. в Женеве и в измененном виде принят сторонами.
Собор вынужден был в 1448 г. перебраться пз Базеля в Лозанну,
где имел еще 5 заседаний. Николай V и Феликс примирились и сняли
взаимные отлучения. Собор закрылся.
1. Организация собора 1
<<Из уважения к апостольскому престолу» назначение председателей
собора, число которых доходило до пяти, было предоставлено папе: он
выбирал их из среды своей, итальянской, нации. Важным органом собора
была коллегия из 12 лиц, избиравшаяся ежемесячно поровну от каждой
из четырех наций. Она ведала вопросами инкорпорации членов и соста-
вляла повестку заседаний. Четыре лица ведали печатью собора; на их
просмотр поступали все решения собора; они могли отказывать в прило-
жении печати к бумагам, исходившим из канцелярии собора. Собор из-
бирал своих судей, поровну от каждой нации, своих нотариусов (среди
них были известные гуманисты Поджо и Брунетто Латини) и адвокатов
(из виднейших юристов).
Новостью в организации Базельского собора было создание деловых
комиссий, или «депутаций». Члены собора попрежнему распределялись
«по нациям», но последние не играли уже той роли, в которой они высту-
пали на Констанцском соборе. В видах избежания пререканий между
«нациями», тормозивших ход дел в Констанце, придуман был удачный
выход: созданы были комиссии («депутации»), в которых представлены
были все «нации». Депутаций было четыре, по роду дел, поступавших
на их рассмотрение: депутация веры (deputatio fidei), депутация мира
(deputatio pacis), депутация реформ (deputatio reformatorii) и депутация
общих дел (deputatio de communibus). Они созданы были в феврале
1432 года.
1 О. Richter. Organisation und Geschaftsordnung des Basler Conzils. Lpz, 1877.
Вселенские соборы и светские конгрессы XV века
267
Один из участников собора, оставивший нам описание хода дел на
соборе, Хуан из Сеговии (Johannes de Segobia), дает подробную характе-
ристику этой новой организации собора.1 До решения дела собором необ-
ходимы были предварительные переговоры. Прибегали к разным спосо-
бам: 1) к тайному сговору, сопровождавшемуся то угрозами, то обеща-
ниями; 2) к обсуждению по церковным провинциям, что разбивает собор
на части, причем присутствие митрополита мешает членам собора сво-
бодно высказываться; 3) к обсуждению по государствам, при котором также
отсутствует свобода суждений, ибо в поддержке и помощи государя все
заинтересованы; 4) наконец, при обсуждении дел по «нациям» имеется
тот же недостаток, ибо в каждой нации один из государей имеет преоб-
ладающее влияние: в германской — император, во французской — ко-
роль Франции, в испанской — король Кастилии, в итальянской — папа;
в каждой «нации» имеется несколько государей, из которых не все подчи-
нены одному, причем между государствами одной и той же «нации» бы-
вают нелады, а разлад умеряется, когда присутствуют посторонние лица,
которым чужды споры между государствами, входящими в одну нацию:
взаимные пререкания подавляются. При всех этих способах обсуждения
происходит затяжка, ведется торговля: do ut des, facio ut facias. «Вселен-
ские соборы, — продолжает Хуан, — представляют всю католическую
церковь как нечто единое. Ввиду многочисленности членов и множества
дел является необходимость разделения их на несколько собраний, но
правильная их организация требует, чтобы они отражали природу со-
бора, как единого целого». Члены собора слишком склонны отстаивать
интересы той нации, государства или провинции, к которой они при-
надлежат; между членами из ежедневного, почти вынужденного общения
в этих смешанных собраниях рождается истинная любовь между наро-
дам. Автор оговаривается, что он не думает разубеждать съехавшихся на
собор членов его совсем не собираться отдельно по «нациям», государ-
ствам, провинциям и по социальному положению (status) ради приобре-
тения или охраны благ этих объединений, но для дел всей церкви нужны
собрания, объединяющие лиц разных наций и разного социального поло-
жения.
Интересно отметить, что эта организация собора, представляющая
смесь наций и званий, вдохновлялась учением Аристотеля о преимуще-
ствах смешанной формы правления. Правление, — говорит Хуан из Се-
говии, ссылаясь на авторитет «философа», — тем более устойчиво, чем
лучше оно смешано: quanto melius policia miscatur, tanto illam esse magis
mansivam. Во главе зтих новых объединений или «депутаций» стоят послы
великих государей: huiusmodi deputatorum principales essent etiam magno-
rum ambassiatores principum.8
Делались попытки восстановить старый порядок голосования «по на-
циям». Соответственное предложение было внесено 8 мая 1434 г. импера-
тором Сигизмундом, которому этот способ голосования давал, повиди-
мому, больше простора для политических интриг. Вопрос о нациях снова
поднялся в заседании собора 22 марта 1436 г. в связи с дебатами о числе
кардиналов. Сделано было предложение, чтобы от каждой нации избира-
лось определенное число кардиналов. Тотчас же возник вопрос, сколько
имеется наций на соборе. Англичане заявили о своем праве образовать
особую нацию. Их поддержала итальянская и германская нации, но
испанцы и французы запротестовали. Примирились на формуле, в которой
существование английской нации не утверждается и не отрицается.
1 Johannes de Segobia. Lib. II, cap. 22. Concilium Basiliense, Scrip-
tores, t. II. Vindobonae,-1^57, 128—135.
“Haller. Op. ciC, t. I. Basel, 1896, p. 244—245.
268
В. Э. Грабарь
Базельский собор требовал от всех своих членов присяги о подчине-
нии их всем постановлениям собора. Послы государей обычно не встре-
чали препятствий к принесению подобной присяги, но послы короля
английского Генриха VI отказались принести присягу, ввиду чего им
отказано было в инкорпорации. Генрих в письме к собору от 17 августа
1433 г. жалуется на это постановление: это, — заявляет он,— задержи-
вает отправку приличествующего случаю знатного посольства. О присяге
ему, королю, не было известно, и он не слышал, чтоб когда-либо в преж-
нее время от королей требовали подобной присяги, ибо «кто, имея свет
разума, не усомнится скрепить своей подписью документ, которого он
не знает ни связи, ни содержания?.. Мы не знаем, в силу какого права,
божественного или человеческого, принуждаются к принесению присяги
относительно соблюдения постановлений, еще не принятых... государи,
не запятнанные неповиновением и не находящиеся в подозрении. Подоб-
ное нововведение не привлечет сердца государей к собору, собравшемуся
в Базеле, а отвратит их от него>>.
2. Представительство светском власти на соборе
Светская власть была представлена на Базельском соборе столь же
полно, как и на Констанцском. Император Сигизмунд некоторое время
присутствовал на соборе лично. Собор, открывшийся в августе 1431 г.,
обратился к главам всех государств с просьбой прибыть лично или
прислать представителей. Прибыли ответы о готовности поддержать
собор и прислать послов, но самые посольства, ввиду разлада между собо-
ром и папой, задерживались, и большинство их прибыло только в 1434 г.
Принимая во внимание местнические счеты между послами, имевшие
место на Констанцском соборе, и желая предупредить их на будущее
время, отцы собора в первом же деловом заседании, 14 декабря 1431 г.,
вынесли следующее постановление:
«Во избежание столкновений, обычно возникающих на подобных
соборах и в публичных собраниях и нередко в течение долгого времени
препятствующих ведению дел, священный собор этот постановляет
(ordinal, statuit et decernit), что какими бы то ни было действиями, ти-
тулованиями, оказанием почестей, как в отношении места, так и путем
других каких-либо слов или действий (dictis, dicendis et faciendis) на
этом соборе со стороны каких бы то ни было прелатов, государей или
послов (nuntios et legatos), как их, так и учреждений и общин, не приоб-
ретается вновь никакого права, не наносится никому ущерба и не нару-
шается ничье право собственности или владения ни по отношению к ним,
ни по отношению к кому-либо из них на упомянутом соборе. Указанным
путем (per praemissa) или путем допущения послов ничье право или
титул никоим образом не считаются признанными или отвергнутыми
и не приобретается право пли владение правом (ius vel possessio) заседать
на соборе или подавать голос, но во всем и по отношению ко всему всяк
остается в том же состоянии после этого собора, в каком он находился
до времени его празднования».1
Несмотря па это более чем категорическое постановление, редакти-
рованное рукою опытного юриста, местнические споры не только не
прекратились, но еще значительно усилились по сравнению с Констанц-
ским собором 1 2. При каждом посольстве, как это было в обычае, име-
1 Johannes de Segobia. Lib. 1, cap. 26. (Halle r, Acta, II, 37).
2 Хуан из Сеговии посвящает целую главу описанию того, каким образом раз-
мещались члены собора (Lib. IV, cap. 32: «De graduali figura sedium ordineque se-
dentium in sancto Basiliensi Synodo» (ibid., II, p. 364—366).
Вселенские соборы и светские конгрессы XV века
269
лись знатоки международного права, доктора римского. и канониче-
ского права, которые облекали притязания своих посольств в правовую
форму в виде протестов.
Первым камнем преткновения были местнические счеты между пос-
лами германских курфюрстов и послами герцога Бургундского. Они
начались в мае — июле 1432 г., окончились же только через три года,
23 июля 1435 г. Обе стороны претендовали на первое место вслед за по-
слами королей; они ссылались при этом на прецеденты соборов Пизан-
ского и Констанцского. Сняты были показания 23 свидетелей, удостове-
ривших, что видели послов герцога сидевшими на Констанцском соборе
непосредственно за послами королей, а послы герцога возвеличивали
его род, могущество и знатность. Послы курфюрстов уподобляли своих
доверителей кардиналам: как эти занимают места выше других духовных
лиц, так и курфюрсты должны занимать места выше герцогов. Собор,
желая примирить спорящих, предложил чередование (альтернат) между
ними.
Ни это, ни другие предложения не удовлетворили послов. Собор об-
ратился к императору, прося его урегулировать вопрос, и предложил
поставить в месте общих собраний для послов курфюрстов особую ска-
мью возле императора, а в депутациях разъединить спорящие стороны,
для чего в двух депутациях отвести место послам курфюрстов, а в двух
других — послам герцога. Страсти не успокоились. Настало Рождество.
Боясь скандала во время богослужения, председатель собора распоря-
дился вынести из церкви скамьи со спорными местами. Скандала не
произошло, но скамьи, по требованию бургундских послов, пришлось
водворить обратно. Когда они вновь заняли свои места, последовал
протест со стороны послов курфюрстов: обида, — говорили они, —
нанесена не лично их доверителям, а их званию и самой империи; они
скорее согласились бы оставить без отмщения убийство их самих или
их родных, чем эту обиду, и если б даже они согласились, то не согла-
сились бы их дети и их вассалы. Присутствовавший в заседании марк-
граф Бранденбургский сделал на немецком языке заявление, переве-
денное на латинский язык, что,, в случае неудовлетворения их просьбы,
курфюрсты откажутся от похода против гуситов. Маркграфа поддержал
император, а герцог Баварский прибавил, что курфюрсты постановили
не давать согласия на сбор денег с их подданных, если требование их
не будет удовлетворено, а без их согласия собор не сможет получить
денег, нужных ему для организации похода против чехов. Послы Бур-
гундии заявили протест против такого давления на собор (de impressione
et violentia). Покидая Базель, император выразил собору свое неудо-
вольствие. Если бы, — заявил он, — даже какой-нибудь еврей (unus
judaeus) просил столько раз, сколько просил он, то его просьба была
бы удовлетворена.
Спор тянулся еще долго. Собор продолжал искать выхода. Сделана
была неудачная попытка уладить спор путем перестановки скамьи, —
постановление это пришлось отменить. Вместо этого постановлено, что
курфюрсты и их послы занимают места рядом с императором, а послы
Бургундии непосредственно за послами королей. Но. это последовал
протест послов королей, заявивших, что места непосредственно за коро-
лями принадлежат сыновьям королей и их послам. Недовольство их
вызвала также высота скамьи, казавшаяся одинаковой с сидениями ко-
ролевских послов. Наконец, в июле 1435 г., удалось кое-как уладить
спор между послами курфюрстов и Бургундии.1
1 За короткое время, с апреля 1433 г. до конца этого года, упомянутый местни-
ческий спор занял 12 обших собраний всех четырех депутаций и столько же заседаний
270
В. Э. Грабарь
Не успел заглохнуть этот спор, как начался другой: заспорили о ме-
стах послы герцога Бургундского и герцога Бретани. Спор длился
пять месяцев и улажен был одновременно с первым *.
В 1434 и 1435 гг. шли пререкания между послами Англии и Франции.
Это было продолжением спора, начавшегося иа Констанцском соборе.
Он интересен тем, что‘вопрос о местничестве сплетался в этом случае
с вопросом о титуле.
На торжественном приеме английского посольства в августе 1434 г.
глава посольства в речи своей назвал короля Генриха королем Англии
и Франции, каким он и был на основании договора, заключенного с
с Карлом VI в Труа в 1420 г. Послы Франции заявили протест, прося
выдать им соответственный нотариальный акт. Во избежание частых
повторений, <<дабы не надоесть ими собору, они заранее просят считать
протест повторенным всякий раз, как только упомянутый титул будет
произнесен». Протест этот вызвал контрпротест с английской стороны,
притом не только по поводу титула, но и «по поводу места и сиденья,
которое занимают французские послы и которые по праву принадлежат
их государю, как королю Франции». На это французские послы заявили,
что место это принадлежало отцу короля, несомненного короля Франции,
и потому оно по праву принадлежит его сыну, согласно словам проро-
ка: «и сядет на престол Давида, отца своего», а также согласно словам
Экклезиаста: «умер отец и не умер, ибо оставил после себя сына, такого же,
как он». Продолжавшиеся еще долгое время пререкания сторон, наконец,
закончились (fuit autem verborum terminus), и обе стороны потребовали
выдачи им нотариальных актов о заявленных протестах. * 1 2
Спор возгорелся с новой силой, когда прибыли послы короля Генриха,
как короля Франции, — два епископа из его французских владений.
Против Англии выступили Франция, Испания, Сицилия, Шотландия
и Кипр. Когда на приеме послов, несколько раз откладывавшемся, посол
назвал Генриха королем Англии и Франции, поднялся невероятный шум,
помешавший выслушать оратора. В последующих заседаниях депутаций
и всего собора сцены эти неизменно повторялись. Спор особенно
обострился в 1435 г., когда, по выражению современника, участника со-
бора, «спорили даже не о том, кто из них (королей) должен считаться
выше, но кто из них является таковым, ибо и тот и другой называли себя
королями Франции»; речи прерывались топаньем и криками (multi stre
pitus pedum, multi strepitus et rumores), так что председатель вынужден-
был закрыть заседание.3
Высшего напряжения своего местнические споры достигли в отно-
шениях между Англией и Испанией, вернее — Кастилией.4 Англо-
кастильский спор длился почти три года, с сентября 1434 по июль 1436 г.
Дело рассматривалось, притом многократно, в четырех депутациях,
в комиссии двенадцати, в общих собраниях, и всякий раз стороны заяв-
ляли протесты, требуя себе нотариальных актов. Апогея своего спор
депутации общих дел; кроме того, вопрос обсуждался и в других депутациях. Со-
хранились протоколы этих заседаний (Н а 11 е г. Concilium Basiliense, 11, S. 393—5.44
и 111, 8. 12 и сл.). У Хуана из Сеговии рассказ занимает три главы книги IV (главы
32—34, стр. 364—369) и пять глав книги V (главы 36—40, стр. 536—545).
1 J о 11 а н и е s de S е g о b i a. Lib. VI, р. 41, 43. — Halle г. Op. cit., II,
р. 545—547, 549—550.
3 Ibid., Lib. VIII, cap. 28. (Haller, II, p. 727).
л Ibid., Lib. IX, cap. II (H a 1 I e г II, p. 771—772); ср. H a I 1 e r, III, p. 272—273,
4 Документы по этому делу см. Johannes de Segobia. Lib. VIII, cap.
28; lib. IX, cap. 2, 8, 9, 11, 17, 24; Lib. X, cap. 7, 12 (H a I le г, II, p. 726—728, 743,
765—776, 771—772, 782—783, 833—834, 895—897 и протоколы собора — Haller,
III, p. 192—594).
'Вселенские соборы и светские конгрессы XV века
271
достиг в заседании собора, имевшем место 12 ноября 1435 г. и закон-
чившемся крупным скандалом.
После длительных дебатов собор вынес мудрое постановление, в силу
которого испанскому посольству отводилось место на правой стороне,
вслед за послами Франции, как они этого требовали, английскому же
посольству предоставлено было место на левой стороне, но непосред-
ственно за кардиналами и патриархами. Недовольные этим размещением
испанские послы заявили письменный протест, требуя признания за
ними первенства. По прочтении протеста два епископа из испанокого
посольства поднялись с своих мест, подошли к тому месту, где сидел
английский посол в епископском сане, и потребовали, чтоб он уступил
им место. Получив отказ, они столкнули его с места. Это послужило сиг-
налом, по которому в собрание вбежали спрятавшиеся в церквп служи-
тели испанского посольства. Один из них помахивал мечом над головой
английского посла, а па место, с которого тот был сброшен, уселся один
из испанских епископов. К этому месту устремился другой член англий-
ского посольства, профессор Оксфордского университета, но запять его
не успел, ибо был сброшен вниз служителем испанского посольства,
причем, по словам очевидца, он «легко мог сломать себе шею», если бы
не упал весьма удачно на одного из членов собора. Несчастного профес-
сора колотили и топтали ногами; кровь однако, пролита не была, —
констатирует тот же очевидец. Избитый посол не преминул тут же по-
требовать занести происшедшее в протокол и выдать ему о том нотари-
альное удостоверение.
Испанцы были арестованы; собор отлучил их от церкви, но впослед-
ствии, после долгих перипетий, отлучение с них было снято. Мало того,,
собор удовлетворил их требование, признав за ними первенство, не-
смотря на протесты английских послов.
Несмотря на все эти местнические споры между послами государей,
они все же чувствовали свою органическую связь, образуя при соборе
своего рода дипломатический корпус. Так, по одному случаю, в апреле
1434 г., в качестве выразителя общего мнения послов выступил посол
Франции. Он прямо заявил, что выступает как первый среди послов
королей и занимает на этом соборе, как и на Констанцском, первое место
после послов императора.
Сказал же он следующее: короли-де всегда пользовались почетом
на соборах. Они поддержали отцов Пизанского собора, «когда стало
ясно, как необходимо присутствие на соборах самих королей пли их
послов». Не получив согласия Арагонского короля, Констанцский собор
был бессилен предпринять что-либо, пока Сигизмунду не удалось до-
биться его присоединения. Вопросы, ради которых собор созван, тре-
буют участия в нем государей. Мпр между государями без их участия
или участия пх послов не осуществим. Не помогли бы никакие декреты
соборов, если бы они не приводились в исполнение, а этого не могло бы
случиться, если бы декреты не были приняты государями. В тот момент,
когда короли прилагают усплпя, чтобы пополнить собор представите-
лями других государств, их хотят лишить принадлежащих им мест.
Король Франции писал королям Кастилии и Португалии, своим братьям
и союзникам, побуждая их прислать на собор послов: они справедливо
могут заявить неудовольствие, если перед самым своим приездом их
послы будут лишены своих мест.
Когда посол Франции кончил свою речь, все послы встали со своих
мест и поклонились ему. Затем они обратились к членам собора, своим
подданным, прося их отстаивать честь короны, и были поддержаны ими.
Национально-государственный момент получил здесь вполне ясное вы-
ражение.
272
В. Э. Грабарь
3. Дела церковного характера, обсуждавшиеся на соборе
Читая протоколы собора, заполненные местническими передрягами,
длившимися целые годы, удивляешься, как хватало у собора времени
заниматься теми делами, ради которых он был созван. Дела, касающиеся
веры и реформы церкви, нас в данном случае не интересуют, и мы остано-
вимся лишь на делах, вытекавших из третьей задачи собора: водворить
мир между христианскими государями.
Дела эти следующие:
1. Установление перемирия между герцогами Бургундским и Ав-
стрийским. На соборе зачитывались донесения послов собора, отпра-
вленных к последнему.
2. Жалоба собору герцога Саксонского на отказ в правосудии со
стороны императора. Герцог просит настоять перед императором на на-
значении им судей, а в случае его отказа назначить судей от собора. Им-
ператор выражает недовольство по поводу принятия собором к рассмот-
рению дела, не входящего в его компетенцию.
3. Спор между баварским герцогом Генрихом, маркграфом Бранден-
бургским, и Людовиком, нарушившими перемирие.
4. Спор между герцогами Бургундским и Миланским.
5. Спор Венеции с патриархом Аквилейским по поводу захвата Ве-
нецией территории патриархата. Послы Венеции ссылаются на есте-
ственное право: они заявляют готовность немедленно предъявить мандат,
уполномачивающий их отвечать перед судом в защиту своего права.
Адвокат патриарха в ответе своем привел много ссылок (scripta multa
recitavit) юридического характера.
6. Спор между Польшей (королем Владиславом-Ягелло) и Литвою
(вел. князем Свидригайло-Wytrigal). Собор постановил отправить посла
к этим государям и к магистру Тевтонского ордена, чтоб получить ин-
формацию о начавшейся между ними войне и убедить их, заключив пе-
ремирие и воздерживаясь от военных действий (treugis formatis et
abstinentiis guerrarum), передать свой спор на решение собора. Были
составлены проекты писем к ним, датированные 21 октября 1431 г., ко-
торые были зачитаны в заседании собора на следующий день.
В письмах к Владиславу и к Свидригайло собор выражает свою пе-
чаль по поводу начавшейся между ними войны на радость татарам, туркам
и другим неверным. «Кто прав, кто неправ в зтом деле,— говорится
в письме, — мы еще не знаем, но мы скорее хотели бы знать, каким путем
может быть прекращен раздор, чем то, кто является его виновником».
Кто мудрее п кто более уверен в правоте своего дела, должен забыть
обиду и помириться. Победа и поражение одинаково печальны. Так как
вражда эта задевает все христианство, to «собор, созванный, главным
образом, ради установления мира в христианском народе, намерен
приложить все усилия, чтобы прекратить это ваше несогласие». Собор
просит сообщить ему причину возникшей вражды и указать, что он дол-
жен предпринять. По получении ответа собор постарается «отпра-
вить знатных послов, которые с божьей помощью установят мир и
согласие».1
В письме к магистру Тевтонского ордена собор сообщает о своей
печали по поводу войны Полыни с Литвою, приносящей явный вред
христианству, и о том, что он уже обратился к воюющим сторонам,
увещевая их прекратить войну. «И так как, — пишет собор,—между
1 Johannes Stoici de Ragusio (Стойкович из Дубровника). Initium et
prosecutio Basiliensis Concilii в «Monumenta Conciliorum etc». Script ores, t. I, p. 120—
122.
Вселенские соборы и светские конгрессы XV века
273
прочими делами, подлежащими обсуждению этого святейшего собора,
важнейшим будет вопрос, каким образом может быть установлен прочный
мир и согласие в христианском народе», то он обращается к магистру
Ордена с просьбой сообщить как о причинах вражды, так и о средствах,
которые необходимы для ее прекращения. Орден должен приложить
старание к 1гому, чтобы пресечь всякое несогласие между воюющими
и стать посредником мира и общим другом, чем он окажет услугу като-
лической вере и всему христианству: он должен приложить все усилия
к установлению мира, как к этому обязывает его членов обет монаше-
ства. 1
Вмешательство собора едва ли имело успех, ибо через три года,
5 марта 1435 г., посол Свидригайла, которого сопровождал монах Тевтон-
ского ордена, приносит собору жалобу на Владислава, захватившего
земли его доверителя и взявшего в плен его жену. Он просит собор не по-
ставить .Свидригайлу в вину, если ему придется защищаться с оружием
в руках, призвав на помощь, кого он сможет. Адвокаты собора, Гаспар
из Перуджи и Симон из Терамо, обращаются от имени Владислава
к собору с просьбой обождать послов его, имеющих вскоре прибыть для
оправдания перед собором его действий.* 2
7. Не менее беспокойств, чем польско-литовская распря, причиняла
собору все еще не прекращавшаяся война между Францией и Англией.
Уже в самом начале собора, в заседании 19 октября 1431 г., обсуждается
вопрос об отправке к королям Англии и Франции послов для переговоров
о мире пли длительном перемирии. Собор следит за ходом переговоров,
запрашивает об этом своих послов, а также пытающегося посредничать
императора Сигизмунда.
Местом переговоров был выбран город Аррас. Там собрался насто-
ящий конгресс; кроме представителей Англии и Франции, туда прибыли:
посол собора, легат папы, послы императора, Кастилии, Арагона, На-
варры и Португалии, Неаполя и Сицилии, Польши, Дании, Кипра, гер-
цогов Бургундского, Миланского, Бретани и Голландии; герцог Бур-
гундский Филипп Добрый прибыл лично. Примирить главных против-
ников — Англию и францию — оказалось невозможным. Зато кон-
грессу удалось помирить герцога Бургундского с Карлом VII. Филиппа
удерживало от заключения сепаратного мира обязательство, принятое
на себя Бургундией по союзному договору 1420 г. с Англией, но богос-
ловы и юристы постарались успокоить совесть герцога, дав соответственное
заключение, а легат папы освободил его от присяги, данной английскому
королю. В случае нарушения мира Карл VII подвергался воздействию
и принуждению со стороны папы, собора, кардиналов и всех государей,
духовных и светских.
Конгресс в Аррасе был первым съездом представителей государств
всего западно-христианского мира. Но и многие сеймы Германской им-
перии XV века походили, на конгрессы; на них, кроме императора и кур-
фюрстов пли их представителей, присутствовали иногда послы значитель-
ного числа государей. Известен и более ранний конгресс, — съезд го-
сударей Восточной Европы в г. Луцке, на Волыни, в 1429 г. На нем
присутствовали: король римский Сигизмунд, король польский Вла-
дислав-Ягелло, великий князь литовско-русский Витовт, послы папы,
императора Византийского, короля датского, магистров орденов Тев-
тонского и Ливонского и др. «Столь великолепного съезда трех столь
знаменитых государей давно не видели и не скоро увидят», — замечает
по этому поводу польский историк XV века Длугош. На организации
'Johannes Stoic i, op cit., p. 122—123.
2 Haller. Concilium Sasilense, III, p. 38—39.
18 Средние века, вып. 2
274
Вч 3. Грабарь
съезда отразилась практика Констанцского собора: деловые заседания
его, велись отдельно каждым из государей и каждым посольством. Общие
заседания назначались только в торжественных -случаях. Созван был
съезд Внтовтом по соглашению с Сигизмундом. Задачами, поставлен-
ными ему, были: борьба с надвигавшейся на Европу турецкой опасно-
стью, военный поход против гуситов, а также урегулирование взаимоот-
ношений между Польшей, Литвой и Тевтонским орденом. Съезд разо-
шелся, не решив ни одной пз этих задач.1
V. ОТ СОБОРОВ — К СВЕТСКИМ КОНГРЕССАМ
Базельский собор, длившийся целых 18 лет и не давший никаких
осязательных результатов, сильно подорвал идею соборного движения.
Если в прежнее время, при наличии двух или трех пап и соперничеств-
между ними, собор представлялся единственным исцелителем недугов
церкви и восстановителем ее единства, то теперь, с 1438 г., наличие двух
враждующих между собою соборов, Базельского и Феррарского или
Флорентийского, при одном папе (Евгений IV), признаваемом всею като-
лическою церковью, не могло не подорвать авторитета соборов.
Базельский собор, где с конца 30-х годов восторжествовали радикально-
демократические тенденции, побудившие прежних ревностных рефор-
маторов, какими были Эней Сильвий Пикколомини и Николай Кузан-
ский, покинуть его, разочаровал и тех государей, которые раньше слу-
жили ему опорою,.
Гуманист Поджо называет Базельский собор «началом всех бед».1 2
Для пап соборы вообще сделались пугалом. Папа Мартин V, по свиде-
тельству современника, приходил в ужас от одной мысли о соборе,3
но, по настоянию государей, вынужден был созвать его, а преемник его
Евгений IV и не показывался в Базеле, находясь в постоянном антаго-
низме с собором. Что касается государей, то они, отстаивая права нацио-
нальных церквей и требуя от пап уступок себе, сперва охотно поддер-
живали соборное движение, но позднее, получив от соборов то, чего они
требовали от пап, и закрепив это конкордатами или внутренним законом
(«Прагматическая санкция» галликанской церкви, принятая на соборе
в Бурже в 1438 г.), переставали нуждаться в них, а проявившиеся на
Базельском соборе демократические тенденции навели большинство
из них на раздумье и оттолкнули их от себя.
Раньше других государств отступилась от Базельского собора Англия.
В письмах к императору Сигизмунду и к папе Евгению IV король Генрих
уже в 1437 г. высказывает свои опасения. В письме к первому он пишет:
«Да не будет им (базельцам) дан повод и случай судить христианских
государей; ... к ним следует отнестись с презрением, как к мятежникам,
уничтожить их и преследовать, как нарушителей того и другого мира,
как церковного, так и светского»;4 в письме же к папе он пишет: «Из
этого начала мы можем предположить и легко предсказать (praesagire),
что воспоследствует гораздо худшее, если христианские короли и госу-
дари во-время не окажут противодействия».5 В письме к собору от 25-
1 Статья бар. М. Л. Таубе «Международный конгресс на Волыни в XV столе-
тии» в «Русском Вестнике» 1898 г: № 3. Его же, «История зарождения современного'
международного права», т. II. Харьков 1899, стр. 98—106.
• Н е f е 1 е. Op. cit., VIII, р. 4, прим. 1.
1 Johannes Stoici. Op. cit. «Monumenta conciliorum etc.,» 1, p. 66. (in
immensum iioinen concilii abhorreba’).
4 Official correspondence of Bebynton, v. II, p. 84.
6 Ibid., p. 47.
Вселенские соборы и светские конгрессы XV века 275
мая 1438 г. Генрик, вспоминая прошлое, жалуется, что посол короля
в 1433 г. «лишь с большим трудом и после немалых проволочек добился
публичной аудиенции собора, причем возникли беспорядки, поднялся
непристойный шум и раздались возгласы страшнее угроз». Этим, —
продолжает Генрих, — нанесена была обида не только ему, но и всем
прочим государям, так как «подобно тому как честь, оказанная послу,
как бы оказывается тому, чьим послом он является, так и обратное,—
обида, неуважение и неподобающее поведение (improperia) по отношению
к письму короля пли к его послам считаются нанесенными послав-
шему их». 1 Те же мысли продолжают беспокоить его и три года
спустя.
«Нужно, — пишет он папе Евгению, — чтобы христианские короли
и государи собрались вместе и соединенными силами дали бы свое при-
знание (adhaesio) Вашей святости и престолу Петра».* 2 Грехи со-
бора должны быть, таким образом, исправлены светским конгрессом.
Генрих побуждал преемника Сигизмунда, Фридриха III, выступить
против Базельского собора: «Настал уже час, — пишет он, — про-
снуться от спа и ... освободить находящийся в опасности корабль от
к рушения».3
Интересы государей разделились. Образовались две группировки:
Англия, Испания и Италия выступают против собора, Франция же
и Германия, желающие побудить папу к признанию декретированных
собором церковных реформ, долго еще не порывают с ним, причем Фран-
ция поддерживает собор и не признает Евгения IV, а Германия — не
столько император, сколько курфюрсты — в течение ряда лет, по 1448 г.,
сохраняет «нейтралитет». Термин этот тогда впервые вошел в употре-
бление.
Разочарование в идее соборов, явная к ним вражда пап и индиффе-
рентизм большинства государей повели к тому, что после закрытия
Базельского собора вселенские соборы не собираются целых полвека.
Они оставались, однако, в качестве орудия борьбы против папства в ру-
ках его противников: недовольные решением их продолжают апеллиро-
вать от папы к будущему собору, несмотря на то, что буллой Execrabilis
папы Пия II от 18 января 1460 г. подобные апелляции были осуждены
и запрещены.4
Ввиду той роли, которую играли на соборах XV века государи и их
посольства, явилась мысль заменить эти церковные собрания светскими:
съездами государей и их послов. «Кто из римских пап, — спрашивает Ев-
гений IV в 1436 г., — наученный насилиями, произведенными ими (баг
зельцами) над апостольским престолом, осмелится в будущем созвать
вселенский собор?».5 И действительно, папы начинают склоняться
* Official correspondence of Bekynton, II, p. 53—54.
• 28 мая 1440 г. (ibid., II, p. 95)
* 25 декабря 1440 г. (ibid.. Ill, p. -96)
4 В 1482 г. выдававший себя аа кардинала словенец или хорват Андрей Цуккал-
мальо сделал попытку созвать в Базеле вселенский собор как бы для завершения
реформ Базельского. Он был поддержан враждовавшими с папой Миланом и Фран-
цией, но, покинутый ими и не Лайдя другой поддержки у светских властей, в 1484 г.
был арестован и заключен в тюрьму, где повесился. Больше шансов имел так назы-
ваемый 2-й Пизанский вселенский собор, созванный пятью отколовшимися кардина-
лами в 1511 г. Его вызвала к жизни итальянская политика французского короля
Людовика XII, которому удалось временно привлечь к нему симпатии и императора
Максимилиана I. Чтобы лишить этот собор притягательной силы, папе Юлию 11 при-
шлось созвать в 1512 г. в Риме законный вселенский собор, носящий название 5-го
Латеранского (Н е f е 1 е. Op. cit., VIII, р. 246 и сл.; 437 и сл., 453 и сл.)
4 Raynaldi. Annales Ecclesiastic!, No 9, t. IX, 1436, p. 211. См. H e f e 1 e.
Op; cit. VIII, p. 2.
18*
276 В. Э. Грабарь
к созыву светских собрании. В разгар борьбы базельцев с папой, около
1440«г., Эней Сильвий, будущий папа Пий II, в письме к канцлеру Гер-
манской империи восхваляет мысль короля Карла VII не говорить
больше о соборе, а созвать съезд государей. Церковь, — пишет он ему, —
там, где соберутся государи, и тот является бесспорным папой, кого
признают все государи, «ибо я не знаю ни одного духовного лица, ко-
торое хотело бы стать мучеником за эту или другую партию. Все мы, —
продолжает он, — исповедуем^ ту веру, которую исповедуют наши госу-
дари; если бы они стали поклоняться идолам, то и мы стали бы им по-
клоняться; более того, мы бы отреклись не только от папы, но даже от
самого Христа, если бы это повелела светская власть».* 1
Тот же Эней Сильвий пишет одному из приближенных к Фридриху III
епископов: «Будь я на месте императора, я бы хотел просить всех госу-
дарей, чтобы они отправили в определенное место послов, которые имели
бы полномочие уладить дела церкви, ибо за тем, что сделали бы государи,
последовали бы и народ и духовенство»: «и нет надобности спрашивать
об этом папу или собор, захотят ли они или нет, — государи могут
собраться и принять ту или другую сторону. Не будет собора. Да не
будет его, что касается нас».2
И действительно, Эней Сильвий, став папой под именем Пия II, уже
через месяц после своего коронования буллой от 15 октября 1458 г. со-
зывает на 1 июня 1459 г. в г. Мантуе конгресс государей. Созыв такого
конгресса он предложил еще в 1453 г. папе Николаю V. Его мысль была
осуществлена преемником Николая V, папой Калликстом III, обратив-
шимся с просьбой к государям прислать своих послов па съезд, предпо-
ложенный в 1457 г.
Съезд не мог состояться в виду малочисленности собравшихся
членов его.
В конце мая 1459 г. папа Пий II прибыл в Мантую, где должен был
заседать созванный им съезд государей. Послов собралось мало, но папа
все же открыл съезд в назначенный срок. Из Мантуи он отправляет
новые приглашения государям, жалуясь на их индифферентизм. Посоль-
ства прибывают, но в незначительном числе: государи заняты войнами
и внутренними неурядицами. Попытки папы помирить враждующих
остаются безрезультатными.
Первое заседание конгресса состоялось 26 сентября 1459 г. Начались
обычные споры о ранге и месте, хотя папа еще 15 августа издал постано-
вление, что распределение по местам не должно никому наносить ущерба.
Задачей конгресса была организация похода против турок. Она оказа-
лась недостижимой ввиду вражды христианских государей между собою:
император Фридрих III ведет войну с 'наиболее решительным врагом
турок — с королем Венгрии Матвеем Корвином, на что послы послед-
него приносят жалобу; Франция враждует с Арагонией и жалуется,
что папа признал королем Сицилии незаконного сына арагонского
короля, не обращая внимания на права Ренэ Анжуйского;
Польша продолжает враждовать с Прусским орденом. Все призывы
папы к примирению враждующих не имеют успеха. Сам папа в разладе
с Францией из-за «Прагматической санкции».#При этих условиях трудно
было рассчитывать на успех какого-нибудь общего предприятия. Тем
не менее некоторые государства обещали помощь — кто деньгами, кто
войском.
1 D ii х. Der Deutsche Cardinal Nicolaus von Cusa, Bd. I. Regensburg, 1847, S. 255.
1 Ibid.
Вселенские соборы и светские конгрессы XV века 277
Для характеристики рассматриваемой нами эпохи весьма интересен
план общего замирения Европы путем создания постоянного союза
руководящих держав. План этот приписывается чешскому королю
Георгию Подебраду, 1 который поделился им с королем Франции. Он
возник, повидимому, в связи с Мантуанским конгрессом, в 60-х годах
XV века, принадлежит перу французского юриста Антония Марини
и посвящен той же задаче, ради которой папа Пий II созвал упомянутый
конгресс, а именно: изгнанию турок из Европы. Это второй дошедший
до нас проект вечного мира. Он был еще дальше от осуществления своей
цели, чем конгресс в Мантуе.
1 О плане Георгия Подебрада см. Ernst Schwitzky. Der Europaische
Fiirstenbund Georgs von Podebrad. Marburg, 1907.
Л. Е. РОГИНСКАЯ
ИСТОРИЧЕСКИЕ ВЗГЛЯДЫ КОМИНА
Histoire politique en France
date de la. .
Sainte-Beuve
«Мемуары» Филиппа де Комина чрезвычайно популярны среди исто-
риков и литературоведов, занимающихся историей Франции XV века.
Но труд Комина является достоянием не только специалистов: он поль-
зуется широкой известностью также и среди значительной части обра-
зованного французского общества. Уже па школьной скамье обыкновенно
изучают отрывки из «Мемуаров». Пн один специальный труд, посвящен-
ный Франции XV века, не может обойтись без детального н тщательного
изучения труда Комина как основного источника эпохи.
«Мемуары» Компна с момента появления их в свет (а впервые они
были напечатаны в 1524 г.) приобрели широкую известность. Достаточно
сказать, что уже в XVI веке «Мемуары» были переведены на латинский,
итальянский, голландский и немецкий, а в Xvil веке почти на все
остальные европейские языки. В настоящее время насчитывается более
120 изданий «Мемуаров», из коих два падают на первую четверть XX века.1
По свидетельству Мандро — ученого издателя труда Комина — «Мемуары»
являются после св. Писания одной из наиболее часто переиздаваемых
работ.
Между тем, — удивительный факт — до сего времени нет ни одной
монографии, ни одного серьезного исследования, посвященного «Мемуа-
рам» Филиппа де Комина.
Существующие статьи незначительны по своим размерам и освещают,
главным образом, этико-моральные взгляды и психологический облик
Комина, но отнюдь не его исторические и политические взгляды. Есть,
правда, несколько небольших работ, где затрагиваются политические
воззрения Комина; но интерпретация взглядов автора Мемуаров не осно-
вана в них на углубленном анализе текста, сравнении и сэпоставлении
отдельных частей его; в итоге это приводит к необоснованным и неверным
построениям. 2
Исторические взгляды Компна до сих пор не имеют своего исследова-
теля; несмотря на то, что они являются наиболее интересными в труде
Комина, пет ни одной серьезной работы, посвященной их разбору. Даже
в общих историографических курсах имя Компна часто предается
забвению.
1 Edition Mandrot, Paris, 1903—1906; edition Calmette, Paris, 1925.
! Arnold, W. Die etthsch-politischen Grundanschauungen des Ph. von Commines,
Г>»*еж1оп, <870; В о u г i 1 I у. Les idees politiques de Comminas. 1899; Binaut, J. Des idee»
liberates dans 1'ancienne France, P. 1857 j
Исторические взгляды Комина 279
XV век для Франции был, как известно, эпохой, когда могуществен-
ные феодалы, борясь за уходящую из Их рук власть, пытались сохранить
политическую раздробгенность страны, и любыми средствами предотвра-
тить становление и укрепление абсолютизма.
Результат этой борьбы должен был определить дальне пший ход истори-
ческого развития французского государства. Франции для ее экономиче-
ского и политического развития необходимо было прекращение феодаль-
ных междоусобиц и войн, создание национального государства и единой,
централизованной королевской власти.
Дтя выполнения этих трудных задач нужен был деятель крупного
масштаба. Людовик XI оказался таковым; его субъективное понимание
своей задачи совпадало с объективной закономерностью исторического
процесса: ФрЖщия XV века шла по пути создания абсолютной монархии;
Людовик XI смело и уверенно повел се в этом направлении.
Новая организация государственного управления, основанная на
новой экономической политике, при первых своих шагах еще не находит
идеологических форм, которые служили бы теоретическим базисом для
практической деятельности.
Обновленная Франция XV века ждала своего идеолога, способного
уловить и определить тенденции ее развития, дать принципиальное
обоснование национальному единству и абсолютной монархии.
Таким идеологом стал Филипп де Комин. Его «Мемуары» являются
первым документом эпохи, в котором отражены взгляды и стремления
нового общества, начавшего определяться в царствование Людовика XI.
Комин происходил из зажиточной буржуазной семьи, получившей
дворянство в XIV веке. Родился он во Фландрии, в 1447 году. Шестнад-
цати лет Комин попал в качестве пажа ко двору бургундских герцогов,
вскоре достиг чина оруженосца и далее — советника и камергера.
Но феодальный мирок бургундских герцогов, с его беспрерывными вой-
нами и раздорами, с пышными пирами и турнирами в часы отдохновения,
не привлекал внимания Филиппа де Комина. С самого начала своей по-
литической карьеры он гораздо больше интересовался деятельностью
французского короля, и симпатии его совершенно определенно направля-
лись к Людовику XI.
В 1472 году темной августовской ночью Филипп де Комин бежал из
лагеря Карла Смелого в ставку французского короля.
Людовик XI принял бургундского слугу чрезвычайно благосклонно.
Он вполне оценил крупный политический талант Комина и уже давно пы-
тался переманить его на свою сторону. За свою измену Комин был награ-
жден и щедрыми подарками, и рукой богатой и знатной наследницы, и мно-
гочисленными земельными владениями (кстати сказать, не принадлежа-
вшими Людовику XI).
До самой смерти французского короля звезда Комина стояла очень
высоко; его слава и влияние в политических делах французского госу-
дарства были чрезвычайно значительны.
После смерти Людовика XI па Комина посыпались всевозможные
невзгоды. Враги ополчились на него со всей яростью и начали с того,
что привлекли к суду по обвинению в незаконном приобретении тех
владений, которыми его наградил Людовик XI. Комину пришлось более
года просидеть в тюрьме и отправиться в изгнание. Только с воцарением
Карла VIII опала была снята, и Комин снова появился при дворе. Однако
никогда уже он не достигал былого значения, хотя и был в почетной
должности посла в Венеции во время итальянских походов.
Царствование Людовика XII, 'сменившего Карла VIII, полностью
отодвинуло Комина на задний план, и с этих пор политическая карьера
2 RO
zl. E. Рогинская
его была окончена безвозвратно. Остаток жизни Комин проводит в своих
владениях, где пишет «Мемуары» — источник, на основании которого
мы и изучаем его историко-политические взгляды.
' Политические взгляды Комина сводятся к следующему. Автор «Ме-
муаров» провозглашает безусловный вред феодального сепаратизма
и его представителей и призывает к ожесточенной борьбе с этими послед-
ними. Он утверждает необходимость объединения французского государ-
ства под эгидой «умного и сильного» государя. Мысль о решающей роли
и значении мудрого правителя Комин развивает п доказывает на всем
протяжении «Мемуаров».
Однако Комин считает, что мудрый и сильный государь не должен
превращаться в тирана. Во избежание тирании Комин полагает необхо-
димым наличие Королевского совета и Генеральных штатов, — не в ка-
честве органов, ограничивающих права Короля, а в качестве совеща-
тельных учреждений, обязанных государю советом и помощью.
Политические воззрения Комина являются, таким образом, защитой
и утверждением сильной королевской власти, идущей по пути создания
абсолютной монархии, национального государства и, следовательно,
по пути борьбы с феодальным сепаратизмом. Не являясь еще законченным
идеологом абсолютизма, каким для Франции стал Боден, Комин, тем
не менее, в некотором отношении проложил дорогу теории абсолютной
монархии, прогрессивное значение которой на ранней стадии ее развития
было указано Марксом: «абсолютная монархия выступает в качестве
цивилизующего центра, в качестве основоположника национального
единства».1
По самому складу своей натуры Комин был не теоретиком, а прак-
тиком. Он не пытался, да, быть может, и не умел, абстрагируясь от событий
конкретной действительности, создать стройную систему историко-
политических взглядов. Поэтому Комин не стал писать политического
трактата, как это сделал Макиавелли, а избрал для себя менее обязы-
вающую форму мемуаров.
. Цель «Мемуаров» Комин определяет отчетливо на первых же страни-
цах своего труда: он утверждает, что хочет поделиться своим богатым
политическим опытом с будущими правителями для того, чтобы те,
на примере ошибок и успехов государей современной Комину эпохи,
могли научиться правильным принципам управления. Свои «Мемуары»
Комин представляет, по существу, в виде своеобразного политического
руководства.
Та цель, которую Комин ставит перед собой, кладет резкую грань
между ним и предшествовавшими ему хронистами. Основной их задачей
было изложение интересных фактов и событий, героических подвигов,
не более. Средневековые хронисты не давали себе труда охватить вну-
треннюю закономерность отдельных событий, не старались выявить при-
чинно-следственную связь исторических явлений. Констатация фактов, —
часто, кстати сказать, непроверенных и поэтому нередко извращенных, —
таков в основном метод предшественников Комина. Если же средневеко-
вым хронистам приходила в голову мысль объяснить происходившее
перед ними явление, они апеллировали или к воле божьей, или к власти
государя. Никаких других факторов исторического процесса средне-
вековые хронисты не видели.
Виллярдуэн, Жуанвиль, Фруассар могут вознаградить своего чита-
теля поэтическим описанием битв, живым изображением рыцарских
подвигов и геройских поступков. Ноч напрасным трудом было бы искать
‘К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. X, стр. >21.
Исторические взгляды Кожина
281
у них мыслей, которые подымались бы над уровнем описываемого мате-
риала, давали бы систему суждений и взглядов.
Исторический метод Компна качественно иной, чем метод его пред-
шественников. Если Впллярдуэн, Жуанвпль, Фруассар ищут прежде
всего интересных эпизодов, бьющих на эффект, и описывают факты, по-
рою плохо проверенные, то Комин излагает сухо и сжато, не подбирает
внешних эффектов, излагает только то. что ему известно достоверно. Ко-
мпн сужает поле своих наблюдений, чтобы углубить рассмотрение
вопроса.
Сам Комин сознательно старается провести черту между собою и своп-
ими предшественниками, как бы отграничить себя от них. «Хронисты,—
говорит он,— пишут только в похвалу тем, о ком они говорят... и умал-
чивают многое или совершенно не знают действительного положения
вещей; а я решил не говорить о неправдоподобных вещах, о том, чего
я не видел или не узнал от столь значительных особ, которые достойны
веры и не стремятся к похвалам».1 Конечно, не следует особенно доверять
торжественному обещанию Компна «говорить правду», но, во всяком слу-
чае, тенденция эта сама по себе, несомненно, заслуживает внимания.
Комин прекрасно умел передавать внутреннюю сущность человека.
Психологические характеристики, данные им ряду современников,
заставляют оживать образы во всем их многообразии. Тем пе менее,
«Мемуары» в целом отличаются отсутствием живописания и привлекают
симпатии читателя отнюдь не литературными достоинствами. Они задер-
живают внимание благодаря мыслям, которые рассеяны на всем протя-
жении работы. Автор «Мемуаров» не умеет описывать, но умеет рассу-
ждать. В этом, по существу, заключается основное отличие от его хрони-
стов: эти последние хорошо описывали, но не умели думать.
Важной чертой, отличающей Компна от его предшественников, явля-
ется совершенно иной взгляд на события и на людей. Для Виллярдуэна,
Жуанвпля и Фруассара представляли огромный интерес описания рыцар-
ских героических подвигов и благородных поступков. Для Комина не
существовало героического, он не умел его видеть. Чрезвычайно любо-
пытный факт: Комин, почти современник Жанны д’Арк, ни разу на про-
тяжении всей своей работы не .упоминает ее имени. Компна интересовали
не люди вообще. Он в этом отношении очень целеустремлен. Комин выбира-
ет свои образы в соответствии с задуманным планом, интересуясь только
теми, кто по его мнению оказал влияние на исторические события.
Все историческое изложение Комина является по существу наглядной
иллюстрацией его политических воззрений. Свое политическое credo
он выработал на основании богатой жизненной практики, и эти свои
взгляды он проверяет и подтверждает на страницах «Мемуаров».
Во всех своих построениях, — будь то объяснение мотивов действий
отдельного человека или изображение политических отношений между
целыми государствами, — Комин походит из резко отрицательного от-
ношения к человеку и к человеческой природе. Он неоднократно заявляет,
что «видел и знал столько обмана и скверностей и под такими цветами,
что лучше умолчать». 1 2 Однако он не молчит и на многих страницах своих
«Мемуаров» показывает, какими средствами люди стремятся к достижению
мирских благ. Комин считает, что человеческие отношения в большинстве
своем «основаны на подозрениях и доносах, что является скрытой бо-
лезнью, которая царит в домах больших государей, отчего происходит
много зла, как для ник самих, так п для их слуг и подданных».3 Правда,
1 Memoires, t. I, р. 403.—Все ссылки сделаны по изданию Mandrot.
2 Ibid., р. 223.
* Ibid., t. 11, р. 342.-
282
А. Е. Рогинская
такое поведение людей он считает естественным и утверждает, что
поэтому «невозможно быть уверенным одному в другом».1 Каждый че
ловец, стремится к счастью и благополучию; «большинство стремится
возвеличиться». 1 2 В несчастьи человек остается одинок, никогда поэтому
не следует рассчитывать на снисходительность пли тем более на помощь
ближнего. Когда Эдуард IV был свергнут и вынужден был бежать из Ан-
глии, то именно те, которых Комин считал самыми близкими к королю, —
угрожали ему бдльше всех. «И я думаю,— говорит Комин,— что неко-
торые это делали из страха, а другие по доброй воле».3 В связи с раз-
громом Карла Бургундского при Брансоне, Комин замечает: «Сколько
людей при этом стали ему врагами и заявили об этом, тогда как еще
накануне выжидали и притворялись друзьями».4 Обычно против гиб-
нущего «друзья обращают его врагов». Человек ищет всегда лучшего
и большего, никогда не удовлетворяясь полученным. Это проявляется
и в отношении парода к своему господину: «Они всегда любят своего
будущего господина, но как только он становится сеньёром, — они его
ненавидят». Зависть и подозрение, стремление к выгоде за счет другого,
искательство и угодничество по отношению к сильным, безразличие
или чаще злоба, которая рада возможности проявить себя по отно-
шению к слабым, — такой представляет себе Комин человеческую
природу.
Со всем тем безрадостная картина, изображенная Компном, отнюдь
не делает его пессимистом. Комин принимает человека таким, каким
он себе его представляет. Он не прпходпт в уныние, но ищет возможность
создать условия, в которых, с одной стороны, умерялись бы скверные
человеческие инстинкты, а с другой, удовлетворялись бы основные
потребности и стремления. Он исходит, если можно так выразиться,
из наличного строительного материала и считает, что из него возможно
построить надежное здание. В этом отношении Комин близок к Макиа-
велли. И для флорентинского историка человек — скопище порочных
инстинктов, которые проявляются, коль скоро их не умеряет какая-либо
внешняя сила. Вместе с тем, Макиавелли представляет себе систему
идеального правления, построенную для тех самых людей, пороки ко-
торых он так безжалостно бичует.
Как Комин, так и Макиавелли полагают, что мудрый правитель
и разумные законы могут сдерживать человеческие страсти и одновременно
служить средством удовлетворения их потребностей. Подобный взгляд
Комина на человеческую природу имеет естественное объяснение в той
исторической обстановке, в которой жил и действовал французский
историк.
Эпоха Комина несла с собой подрыв старых, веками складывавшихся
понятий и представлений и постепенное разрушение феодальной идеоло-
гии. На месте старого не сразу создавались основы нового мировоззрения,
не сразу складывались твердые принципы. При отсутствии каких бы то
ни было сдерживающих традиций основой всех отношений становился
узкий эгоизм, преследование личных целей. Комин был свидетелем
значительного материального разгрома и морального упадка, явившихся
следствием Столетней войны и церковной схизмы. Он видел беспрерывные
феодальные междоусобицы, раздиравшие на части Италию, Германию
него родную Францию. Он ясно понимал, что идея объединения христиан-
ской Европы, проповедуемая католической церковью, является химерой.
1 Memoires, t. I, р. 348.
» Ibid., р. 213.
3 Ibid., р. 72.
4 Ibid., р. 348.
Исторические взгляды Комина
283
•Он видел повсюду лишь господство частных интересов. Все это заставилс
его придти к убеждению, что никакие великие идеи не руководят миром,
что всякий живет и действует только дл-я себя. Однако, Комин не скорбит
об этом и мы пе находим у него ламентаций по поводу упадка нравов,
Комин сам такой же, как и все. В нем самом была слишком сильна
жажда власти и богатства, чтобы он не понимал и не прощал эти и по-
добные стремления в других. Совершив измену своему господину, Комин
даже не пытается оправдать пли объяснить свой поступок.
Комин думает, таким образом, что в мире много зла, но что с ним надо
бороться; и если нельзя зло окончательно искоренить, то, во всяком
•случае, можно несколько упорядочить.
Силой упорядочивающей и организующей Комин считает волю
•отдельных людей — или стоящих во главе государства, или близких
к ним. Поэтому действующими лицами у Комина являются преимуще-
ственно государи и правители, которые делятся на две неравные категории:
на тех, которые достойны всяческого удивления и подражания, — таких
Комин находит весьма немного, — и на таких, которые являют собой
образец полнейшего человеческого ничтожества и бессилия, в руках
которых гибнет всякое дело; таких огромное большинство. Их деятель-
ность, по мнению Комина, должна служить примером того, чего необ-
ходимо избегать всякому государю, дабы достигнуть блага и процветания
своих подданных и государства.
Подлинно достойным государем, согласно Комипу, является Людо-
вик XI. Карл Бургундский, смертельный враг французского короля, слу-
жит Комину образцом скверного правителя. Не.теоретизируя, не облекая
•свои взгляды в отвлеченные формулы, Комин, показом борьбы этих двух
людей, их соперничества, методов и результатов их политики, — дает
оценку их деятельности.
При сопоставлении Карла Смелого и Людовика XI Комин показывает
не только борьбу двух враждующих государей. Для него эти политиче-
ские фигуры являются как бы олицетворением двух непрерывно стал-
кивающихся на арене политической жизни враждебных начал: ума —
и силы, тонкого расчета — и бешеного натиска, умелой политики — и
безудержной вспыльчивости.
Противопоставление Людовика XI Карлу Смелому дает возмож-
ность Комину со всей отчетливостью подтвердить свою мысль о значе-
нии мудрого государя, который умеет находить правильные пути, не-
смотря даже на совершаемые серьезные промахи (как это имело место,
например, при свидании французского короля и бургундского герцога
в Перонне)1 11 и о вреде правителя, не вооруженного ни политическим
знанием, ни, главное, природным умом.
Комин не моя?ет отказать себе в удовольствии подробно рассказать
•о ловком, хотя и несколько примитивном, ходе французского короля
по отношению к Карлу Бургундскому, которого французский ко-
1 Как известно, эта встреча состоялась по желанию Людовика XI, который начал
переговоры с Карлом Смелым для того, чтобы несколько оттянуть военные действия
11 за это время собрать материальные и человеческие ресурсы. Заручившись рыцар-
ским словом герцога Бургундского, французский король с небольшой свитой явился
к Карлу; одновременно е этим Людовик XI направил послов в г. Льеж, чтобы под-
нять горожан против Бургундского герцога. Когда вести об этом дошли до последнего.
Он пришел в страшную ярость и, аабыв о своем рыцарском слове, решил покончить
с царственным гостем. Эту поездку в ставку Бургундского герцога Комин считает
величайшей ошибкой Людовика и резко осуждает его за нее. Но вместе с тем, про-
слеживая все детали пребывания короля в Перроне, Комин не может отказать себе
в удовольствии подчеркнуть его удивительную гибкость, тонкость и политический
такт, которые позволили Людовику вырваться из смертельной опасности и пере-
хитрить своего недалекого врага.
284
1. Е. Рогинская
роль хотел поссорить с могущественным коннетаблем Франции, Сен-
Полем. 1
Прй обрисовке ряда политических деятелей, как, например, Карла
Французского, брата короля, Эдуарда IV, короля Англии, и ДР- Комин
дает им яркую л верную характеристику путем показа этих людей в дей-
ствии; он останавливается на их взаимоотношениях и борьбе с целью
определить политический вес и значение каждого из них.
Помимо борьбы между отдельными государями, Комин видит и другие
враждебные силы, стоящие на пути усиления королевской власти. Это
во-первых, — феодалы, борющиеся за удержание своих сепаратистских
прав, и, во-вторых, это — города, стремящиеся противопоставить свои
вольности единоличной власти короля. Таким образом, не отдавая себе
в этом ясного отчета, Комин выдвигает новые слагаемые исторического
процесса; он глухо, но вместе с тем ощутительно, констатирует наличие
классовой борьбы. Несомненно, Комин, сознательно не включающий
в орбиту своего внимания все то, что выходит за пределы политики,
обнаруживает в этом ограниченность своего кругозора. В силу этого,
отвлекаясь от конкретной действительности, Комин ищет объяснения
всего происходящего в индивидуальных свойствах отдельных личностей,
возглавляющих государство, и в их политике, определяемой этими свой-
ствами. Обращаясь к жизненным фактам, Комин чутьем историка пости-
гает другие пружины исторического развития и изображает их под опре-
деленным углом зренпя историка-политика, с классовых позиций пред-
ставителя чпновнослужилого дворянства.
Для автора «Мемуарбв» совершенно ясны внутренние причины, ко-
торые заставляют создавать коалиции против французского короля.
Известная коалиция феодалов, вошедшая в историю под названием «Лиги
общественного блага», вызывает чрезвычайно интересную по своей точ-
ности и правильности характеристику со стороны Комина. Автор «Мемуа-
ров» заявляет, что феодалы «стремились стать сильными, чтобы принудить
короля подчиниться им, если он не захочет смириться.»1 2
Комин указывает, таким образом, на стремление феодалов закрепить
свой сепаратизм.
Чтобы читателя не вводила в заблуждение обманчивая этикетка
«Общественного блага», Комин спешит предупредить о том, что это на-
звание коалиция приняла «потому, что она подделывалась под цвет
общественного блага королевства».3 Эту оговорку Комин делает неодно-
кратно; а чтобы не оставить ее бездоказательной, он показывает, что
как только феодалы захватили в свои руки некоторые территории, так
тотчас же на почве дележа добычи начались раздоры,грозившие разгореться
в междоусобицу. «У них у всех были различные речи», — с иронией
замечает Комин. И этот факт является для автора «Мемуаров» логическим
следствием того, что сеньёров «воспитывали только, чтобы совершать
1 Стремись к власти, Сен-Поль играл двойную роль: он выступал то в союзе
с Людовиком XI, то с Карлом Смелым. Людовику XI нужно было подорвать веру
герцога Бургундского в коннетабля. Когда однажды к французскому королю прибыли
послы Сен-Поля, он принимал одновременно и послов герцога Бургундского. Людовик
поставил за занавеску бургундских послов, с ними вместе поместил и Комина, чтобы
тот мог наблюдать интересную развязку дела, и начал во всеуслышание вести
беседу с послами Сен-Поли. Те, чтобы понравиться королю, старались всячески
поносить герцога Бургундского, топали ногами, подражая ему во всех его несдер-
жанных жестах. Французский король, притворись глухим, просил повторить рас-
сказ еще раз, чтобы произвести как можно больший эффект на послов Бургундского
герцога. Комин излагает этот инцидент с большим мастерством и весьма красно-
речиво, — подобные эпизоды всегда вызывают одобрение у автора «Мемуаров».
2 Memoires, t. I, р. И.
’ Ibid.
Исторические взгляды Комина
285
глупости и в одежде и в словах».1 Весь ход борьбы лиги «Общественного
блага» Комин изображает в пренебрежительно-иронических тонах, по-
казывая гнилостность феодальных объединений, их непрочность и вред.
Одно из частных проявлений феодального сепаратизма Комин видит
в бесконечных войнах. Нигде он не высказал так отчетливо своего резко
отрицательного отношения к войне, особенно к войне феодальной, как
в описании битвы при Монлери между войсками французского короля
и Карла Бургундского. Рассказ об этой битве является по существу
пародией на описание всякого сражения того времени. Здесь все — слу-
чайность, глупая, подчас смешная; для организованного плана действия,
для продуманных поступков нет места. Все, что намечается заранее,—
расположение, наступление войск, начало стрельбы и атаки и т. п. — все
существует как бы только для того, чтобы действительность перевернула,
опрокинула все человеческие построения. Изложение Комина является
блестящим материалом для характеристики рыцарского войска, с его
разнобоем и отсутствием единого плана дейзтвия, с его стихийной, часто
нелепой силой, вслепую бросающегося туда, куда толкает собственный
произвол.
Комин точно бравирует пренебрежением ко всему, происходящему
на поле битвы. Злой насмешкой он хочет убедительнее подтвердить свою
мысль о господстве в сражениях слепого случая и нелепых стечений
обстоятельств. «У. меня была лошадь, чрезвычайно усталая. — рассказы-
вает Комин, — старая лошадь. Она выпила полное ведро вина. Случайно
она ткнула туда свою морду; я дал ей кончить. Никогда я не видал ее
столь бодрой и столь свежей, как тогда».1 2 Для Комина этот эпизод как
бы символизирует и данное сражение, и всю войну вообще.
Изложение борьбы лиги «Общественное благо», описание сражения
при Монлери сделаны Комином с одной целью: показать весь
вред могущественных феодалов, феодальных коалиций и войн и доказать
необходимость крепкой центральной власти.
Кроме могущественных феодалов, выступающих против француз-
ского короля, Комин видел и другую враждебную силу, противостоящую
«мудрому государю» — буржуазию. Комин не имел точного представления
о той социальной группе, которая в настоящее время характеризуется
термином «буржуазия». Он не отделяет городские низы от городских
верхов, хотя у него можно встретить определение «богатый человек»,
«достойный человек» — понятия, кстати сказать, синонимичные в устах
Комина. Но обычно городское население Комин называет или просто
горожанами, или, чаще всего, объединяющим термином «народ».
Следует отметить тут же, что Комин никогда не упоминает о крестьян-
стве. Слов «раузап» или «villain» нет в его лексиконе совершенно.
Буржуазия или «народ», согласно терминологии Комина, рассматрива-
лась им как полезное орудие для роста и развития государства и, следо-
вательно, для укрепления нового дворянства. Впрочем, сознательный
взгляд на буржуазию, как на источник доходов для государства и пополне-
ния карманов дворянства, появился лишь в XVI веке, но и в XV веке,
так же как и во все последующие столетия, этот класс расценивался
как своего рода удобное вспомогательное средство, предназначенное
для благополучия и процветания господствующего класса, без
права претендовать на самостоятельное значение и, тем более,
на какую-либо политическую весомость. Всякая попытка протеста
со стороны буржуазии, не желавшей согласиться на подобную роль,
1 Memoires, t. I, р. 11.
2 Ibid., р. 43.
286
•1. Е. Рогинская
рассматривалась как дерзостное попраппе законов, предписывающих
ей смирение п покорность. Этот взгляд в основном дошел до Француз-
ской революции. Резкое проявление его можно найти уже у Комина.
Комин мало останавливается на положительной оценке буржуазии:,
у него можно найти лишь краткие и поверхностные замечания о пользе
торговли, о необходимости поддерживать купцов как возможных ссудо-
дателей п т. п. Дальше мысль Комина не идет: в вопросах экономики
он ие разбирается и в этом отношении стоит значительно ниже Людовика
XI. Зато весь запас своей гневной мысли Комин обращает на тех же самых
горожан, когда они перестают быть только удобными, но становятся
также опасными. Городские восстания, которые имели место в царство-
вание Людовика XI, являются поводом для резких отповедей Комина.
Рассказывая о восстании Гента и попытке гентцев начать дипломатиче-
ские переговоры с Людовиком XI, Комин с несомненным чувством удовле-
творения показывает провал гентцев вследствие их несостоятельности
на поприще политики и дипломатии. Для Комина это кажется совершенно
естественным, иначе, полагает он, и быть не можетх потому что «в своих
делах [у горожан]^.. всегда больше безумия, чем хитрости, да и чаще
всего у них пользуются доверием грубые ремесленники, которые не имеют-
ни-малейшего понятия ни о значительных делах, ни о том, что относится
к управлению государством».1
При сравнении того, как критикует Комин крупных феодалов и город-
скую буржуазию, прежде всего обращает на себя внимание общность-
позпций, единообразие подхода к обоим классам. Буржуазия вредна,
с точки зренпя Комина, тем же стремлением к сепаратизму, который
характерен и для феодальных магнатов. Борьба за коммунальные воль-
ности равнозначна стремлению к частному благу членов лиги «Bien,
public». Следовательно, как буржуазия, так и феодальные магнаты,
стремящиеся к ослаблению центральной власти," являются врагами,
против которых необходима упорная и ожесточенная борьба.
В этой оценке, представляется нам, Комин стоит на правильных
позициях: когда складывание национального государства и становление
абсолютной монархии имеет прогрессивное значение, — тогда вся-
кое стремление к противодействию, к борьбе с этой политиче-
ской формой за торжество сепаратных начал, — будь то вольно-
сти городские, коммунальные, или политическая самостоятель-
ность отдельных княжеств, — является моментом реакционным. Филипп-
де Компн, не формулируя этих положений в отвлеченных построениях,,
по существу, приходит именно к аналогичным выводам. Правда,
если для него ясен однородный состав враждебного феодального лагеря,
то он совершенно не видит социальной дифференциации в том, что он
подразумевает под словом «народ». В общей массе сложных и переплета-
ющихся интересов городского патрициата, бюргерства и плебса он видит
только интересы, которые преследуются верхушкой буржуазии и иногда
средней ее прослойкой. Комин не понимает, что основным побудительным
мотивом восстания городских низов, как правило, являлись в ту
эпоху причины экономические, тогда как борьба городской верхушки,
обычно преследовала главным образом политические цели; что первые
не стремились к изменению государственного порядка, а вторые целили
именно в него. Комин расценивает всякое восстание, — будь оно напра-
влено против налогов и обременительного постоя солдат, или же протия
центральной королевской власти, в защиту коммунальных вольностей, —
как бунт, как дерзостное неподчинение законам государства. Правда
Memoires, t. I, р. 433.
Исторические взгляды Комина 287
отсутствие подобного расчленения у Комина легко объяснить тем фактом,
что в эпоху XV века городские восстания носили еще крайне недиффе-
ренцированный характер, тем более трудный для анализа близ стоящему
наблюдателю.
Комин, таким образом, констатирует наличие классовой борьбы, од-
нако, он рассматривает ее не как движущую пружину общественного
развития, а как тормоз ее.
Пытливый ум, подобный^ Комину, при изложении исторических
событий не может не попытаться определить те или иные факторы, влияю-
щие на ход исторического развития. Комин прежде всего 'задерживает
свое внимание на своеобразии развития отдельных государств и в связи
с этим старается выявить закономерности, определяющие судьбу каждого
народа. Анализируя историю известных ему государств, Комин прихо-
дит к заключению, что существенную роль в судьбе каждой страны играют
природные свойства данного народа. Этот взгляд стоит в тесной связи
с воззрениями Комина на роль личности в истории. Как отдельный прави-
тель может определить пути развития своего государства, направить
его к укреплению (как это делал Людовик XI) или же к разрушению
и гибели (как то имело место у герцога Бургундского), точно так же
и целый народ, если не решает судьбы своей страны, то влияет на ход
ее истории.
Комин полагает, что французы представляют благодарный материал
для создания могущественного государства. Этот народ обладает рядом
качеств, которые не могут, по мнению Комина, не выдвинуть его на одно
из первых мест. Но все похвальные свойства соотечественников, которые
видит Комин, должны служить, по его мнению, для того, чтобы разумный
государь, вроде Людовика XI, смог создать крепкое и сильное государ-
ство. Действительно, Комин особенно настойчиво указывает на два
свойства французов. Прежде всего на то, что они являются наиболее
верными и наиболее терпеливыми подданными в мире: «Если бы наш
король или те, кто хотел его возвеличить, говорили: 4 у меня такие
прекрасные покорные подданные, что они мне не отказывают ни в чем,
чего бы я ни попросил, и что мо'и подданные меня боятся и мне повину-
ются, как ни одному государю в мире; они наиболее терпеливо переносят
все зло и тяготы Лменвше всего вспоминают о прошлых невзгодах», — он
сказал бы правду».1
Верноподданность французов Комин старается доказать на конкретном
примерё, чтобы им наглядно подтвердить справедливость своего заключе-
ния. Материал для этого ему представляют Турские Генеральные штаты
1484 года. Комин несколько своеобразно интерпретирует это собрание,
будто бы совершенно не замечая оппозиционных нот, которые звучали
достаточно явственно, и видя лишь покорную готовность' депутатов
к услугам короля. Комин здесь, несомненно, тенденциозен; он умышленно
некритически использует данные, чтобы подтвердить свою мысль, хотя
он сам нигде не дает уличить себя в этом. Во всяком случае, самая эта
тенденциозность дает возможность легче проследить взгляды Комина.
Сравнивая французов и англичан, Комин выясняет второе, важнейшее
по его мнению, достоинство своих соотечественников: «Никогда не бывало
в переговорах между французами и англичанами, чтобы ум французов
не оказывался выше ума англичан, одним словом, англичане в сра-
жениях с французами всегда или чаще всего выигрывают; но во всех
переговорах, которые они ведут с ними, они оказываются в потере или
в ущербе».1 2 Комин полагает, что англичане ниспосланы богом в качестве
1 Мemoires, t. I, р. 4А4.
2 Memo it es.
28Я
A. E. Рогинская
противовеса французам. Наряду с грубостью и топорностью, они имеют
ряд свойств, которые до некоторой степени компенсируют эти недостатки.
Так, 'они великодушны, щадят побежденных, весьма гостеприимны.
При сопоставлении характеристик, даваемых Комином этим двум
нациям, несмотря на кажущуюся объективность изложения, несмотря
даже на большее количество хвалебных эпитетов по отношению к англи-
чанам, чем к французам, — ясно проглядывает патриотическое отношение
к своему народу, определенная теплота в его обрисовке. Этот факт инте-
ресен как свидетельство того, что во Франции XV столетия уже, не-
сомненно, сильно было чувство нации, национальных интересов, нацио-
нального государства. Если практически это чувство нашло выражение
еще в выступлении французского народа вместе с Жанной д’Арк, то
свое теоретическое оформление оно получило в «Мемуарах» Комина.
В истории отдельных народов Комин различает тех, которым даны
возможности для развития, усиления и процветания, — к таким он
прежде всего относит французов, венецианцев и частично англичан, —
и на таких, которые в силу своих свойств неспособны достичь большого
значения и политического веса. К этим последним он относит прежде
всего немцев. Германия, по свидетельству Комина, «велика и могуще-
ственна», 1 но народ этот не обладает качествами, необходимыми для
поддержания и укрепления своего могущества: «немцы сильны и грубо
живут», 1 2 «они совершенно не искушены в тонкостях политического
искусства». 3 Главный же порок, который Комин видит в германцах,
это их бесконечные раздоры и войны; их не в состоянии умерить никакая
сила, ибо. как полагает Комин, сам парод только и думает о грабежах
и смутах: «В Германии... столько людей, готовых к злодеяниям, грабежам
и разбоям... Человек, у которого нет ничего, кроме него самого и его
слуги, вызывает [на борьбу] большой город или [какого-нибудь] герцога,
чтобы лучше грабить».4 Комин показывает далее, что кроме этого порока,
существует еще один, по его мнению, более существенный: в Германии
нет государя, который наложил бы руку на феодальную вольницу.
«Государи никогда не наказывают этих людей [т. е. феодалов.— А. Г*.],
так как они хотят иметь их услуги в нужде».5 Комин указывает на непре-
рывную междоусобную вражду между феодалами, между феодалами
и городами, и все это заставляет его весьма пессимистически отнестись
к судьбам Германии, для которой он не видит никаких перспектив в ее
историческом будущем.
Комин приходит, таким образом, к заключению об исторической
роли отдельных наций, из которых одни предназначены к ведущей роли
в истории, а другие осуждены быть как бы их придатками. Этот взгляд
характерен для подымающегося класса молодой буржуазии. Франция,
Англия, Венеция в эпоху Комина встали на путь буржуазного развития;
Германия представляла собой почти нетронутый кусок феодального
мира; для историка XV века, выражавшего передовые идеи своего вре-
мени, казалась несомненной ведущая роль тех государств, которые благо-
даря формировавшейся буржуазии и росту национального самосознания
развивались как централизованные национальные государства с сильной
королевской властью. Филипп де Комин, идеолог чиновно-служилого
дворянства, частично отразил и чаяния подымавшейся буржуазии. Это
обстоятельство объясняется тем, что в XV столетии целый ряд вопросов
1 M6moires, t. II, р. 263.
1 Ibid., р. 15.
2 Ibid.
4 Ibid., t. I, p. 438.
»Ibid.
Исторические взгляды Комина
289
и задач объединял обе эти социальные группы. Но так же как представи-
тели абсолютной монархии, направлявшие свою деятельность на удовле-
творение интересов господствующего, т. е. феодального, класса, а объек-
тивно содействовавшие развитию и усилению могущества буржуазии,
не осознавали этого последнего факта и конечных результатов, к которым
он приведет, так и Филипп де Комин, субъективно высказываясь против
выходцев из буржуазии, объективно показал ее прогрессивную роль.
При подобном расположении сил должно казаться необъяснимым
что, несмотря на непрерывную борьбу не только внутри каждого государ-
ства, но и между государствами (эту борьбу Комин видит и показывает
очень отчетливо), мир продолжает существовать и ни одна могуществен-
ная страна не поглотила другую, так же как и не установилось господ-
ство грубой силы и произвола.
Пытаясь осмыслить исторический процесс, Комин создает свое
образную теорию противоположностей, которая, по его мнению, яв-
ляется как бы всеобщей закономерностью существования человечества.
Комин предполагает в мире господство зла; для него является
неоспоримым фактом стремление каждого возвыситься за счет умаления
своего ближнего. Именно это стремление к славе, богатству и могуществу
автор «Мемуаров» и считает побудительным мотивом всех поступков
отдельных лиц, групп и государств. Однако Комин видит, что в мире,
наряду с произволом, существует также законность и порядок; образцом
для этого ему служат прежде всего государство Людовика XI, Венеция,
отчасти английское королевство. Перед автором «Мемуаров» возникает
вопрос — в чем заключается причина этого явления и что служит
сдерживающей силой в миропорядке? «Мне кажется, — говорит Ко-
мин, — что господь ни одной вещи не сотворил в этом мире — ни чело-
века, ни животного — без того, чтобы не создать их противоположност
(quelque chose son contraire), дабы держать их в страхе и смирен i
Королевству Франции он дал в противовес англичан, англичанам —
шотландцев; королевству Испании — Португалию... Государям Италии...
которые правят довольно жестоко народами и их денье, — господь дал
в противовес города-коммуны, . как Венецию, Флоренцию, Геную...
которые во многих вещах противоположны сеньорам, а сеньоры — им,
и каждый только и смотрит как бы не усилился его сосед» * 1 и т. д. Таким
образом, помимо воли людей и вне их существует, согласно Комину,
определенная объективная закономерность, заключающаяся в наличии
взаимно враждебных, противодействующих, борющихся друг с другом
сил. Закон этот управляет миром и сохраняет его, если не в гармонии,
то в относительном равновесии. Комин останавливается на этом неодно-
кратно. Он хочет фиксировать на этом внимание, дать ощутительно понять
это особенно тем, кто полагает, что не существует преград проявлению
их самодурства. «Следует знать, — пишет Комин, — в виду скверности
людей и особенно великих мира сего, которые не знают бога и не верят
в него, — что необходимо, чтобы каждый сеньор и государь имел
свою противоположность, дабы она держала его в страхе и в смирении,
иначе никто не смог бы жить под ними или возле них». 2
Комин не может подняться до выяснения причин, порождающих
эти противоречия; эти последние у него непосредственно не ассоции-
руются с классовой борьбой; но уже тот факт, что историк XV века доходит
до установления противоречивости и борьбы, в которой протекает истори-
ческий процесс, является, несомненно, немаловажной заслугой. Эта свое-
1 Memoires, t. I, р. 436—438.
1 Ibid., р. 460.
19 Средние века, вьш. 2
290
A. E. Рогинская
образная философия истории приближается к стихийному интуитивному
постижению закона диалектики о борьбе и единстве противополож-
ностей. Конечно, автор XV века считает это установлением божествен-
ного провидения, но он признает эту закономерность существующей
совершенно объективно, независимо от человеческой воли и не изменяемой
божеством, как бы раз навсегда данной.
Выводы: Филипп де Комин считает, что ход исторического про-
цесса зависит прежде всего от индивидуальных свойств отдельных лич-
ностей: «мудрый государь» правильно постигает цели и задачи, стоящие-
перед ним, и уверенно и твердо ведет свое государство к могуществу
и процветанию. Его деятельность решает судьбу подданных; от нее
зависит их благосостояние и мир; она же определяет удельный вес
данного государства в системе других государств. Следовательно, ре-
шающую роль в истории Комин уделяет отдельной личности, вооружен-
ной богатством политического знания.
Феодальная знать оказывает на историю лишь отрицательное влияние,
тащит ее назад, так как интересы этой знати расходятся с насущными
задачами, выдвигаемыми эпохой.
Народ также не может, согласно Комину, играть никакой роли в упра-
влении государством, так как он ничего не смыслит в политике. Экономи-
ческого фактора, как одного из двигателей истории, Комин не видит
вовсе.
Социальный фактор останавливает на себе его внимание, и он даже
фиксирует наличие классовой борьбы, но он видит в этом не пружину
общественного развития, а тормоз его, противодействующий благим
начинаниям, исходящим от мудрого главы государства.
Однако историческое чутье Комина не позволяет ему сводить весь,
исторический процесс только к воле отдельных личностей, и, хотя и
верный в этом отношении традициям средневековых хронистов, автор
«Мемуаров» во главу угла ставит государственных деятелей и их поли-
тику, вместе с тем он стремится оторваться от исключительной субъективи-
зации истории и установить общие объективные закономерности ее раз-
вития. Не будучи в состоянии понять роль и значение классовой борьбы,
Комин ищет другие законы, управляющие человеческим обществом.
Так, вместо социального фактора, Комин признает фактор национальный;
он показывает, что каждый народ имеет свое лицо, свои особенности,
что одни народы содействуют строительству своего государства, как,
например, французы и венецианцы, а иные препятствуют созидательной
работе, -как то имеет место у немцев и швейцарцев.
Всеобщую закономерность исторического развития Комин видит
в противоположности враждующих сил, которые, беспрерывно сталки-
ваясь друг с другом, не дают перевесить ни одному из могущественных
государств и поглотить все остальные на своем пути; эта закономерность,
препятствует также торжеству насилия и произвола внутри каждой
отдельной страны, сдерживает разгул мятежных феодалов, «бунты» вос-
стающего народа, наконец, тиранию дурного государя. Для французского
историка источником этого мирового порядка является не классовая
борьба, а противодействие политических сил, каковыми обладает и каждый
класс, и каждое государство.
Комин — эмпирик. Во всех своих построениях он исходит из не-
посредственной практической действительности; он не теоретизирует,
не пытается создать отвлеченную схему исторического развития; наоборот,
реальные факты служат для него материалом, из которого он выводит
определенные заключения, помогающие ему объяснить происходящее
вокруг него.
Исторические взгляды Комина
291
История в изложении Комина вся пропитана политическими симпа-
тиями и антипатиями автора, и всюду он вносит свое политическое пони-
мание современной ему действительности. Сам Комин считал зто необхо-
димой принадлежностью своего труда, чтобы этот последний мог служить
руководством для правителей.
Все вышеизложенное дает нам основание признать в Комине первого
политического историка Франции и согласиться с выводами Сент-Бева
о том, что «политическая история во Франции начинается отсюда» ’.
1 S. В е u v е. Causeries du Lundi, t. I, Paris, 1857.
М. М. С МИ Р и и
ТОМАС МЮНЦЕР И УЧЕНИЕ ИОАХИМА ФЛОРСКОГО
Все биографы и исследователи Мюнцера, 'начиная с Георга-Теодора
Штробеля, 1 отмечают сильное влияние на него средневековой мистики.
Большинство из них, в том числе и Карл Каутский,1 2 поддерживает,
в частности, версию о полной зависимости учения Мюнцера от хилиасти-
че(кого учения калабрийского аббата Иоахима Флорского. Эта версия
основана, во-первых, на открыто проявлявшемся интересе Мюнцера
к учению Иоахима, во-вторых, на утверждении его современников,
преимущественно из лютеровского лагеря, стремившихся скомпромети-
ровать его обвинением в слепом следовании за Иоахимом. В своих ком-
ментариях к книге Бытия Лютер резко обрушивается на «сновидцев»,
допускающих произвольное толкование священного писания. Как на
пример Лютер указывает на толкование пророка Иеремии Иоахимом,
под влиянием -которого Мюнцер утверждал, что мог бы, если бы по-
требовалось, составить новую библию.
О большом интересе Мюнцера к учению Иоахима Флорского говорят
также В. Циммерман 3 и Ф. Энгельс. 4 Однако Энгельс решительно
отстаивает оригинальный характер учения Мюнцера, которое он рас-
сматривает как поворотный пункт во всей средневековой идеологии,
как зародыш нового мировоззрения, которое получит свое развитие
в будущем.5 Известно, что Энгельс считает мировоззрение Мюнцера
выражением зачатков идеологии современного пролетариата, впервые
выступивших на историческую арену в эпоху реформации. 6
Это мнение Энгельса находит свое подтверждение в писаниях самого
Мюнцера. В обращении к Гансу Цейсу, приложенном к его сочинению
«О вымышленной вере», Мюнцер, подчеркивая новизну своего учения,
пишет: «Вы должны также знать, что они [т. е. противники — М. С.]
приписывают это учение аббату Иоахиму и называют его издевательски
(in grossen spott) вечным Евангелием. Я высоко ценю учение аббата
Иоахима. Я сам читал его толкования Иеремии. Однако мое учение выше
его учения (aber meine -leer ist hoch droben). Оно не от него, а от божьего
1 G. Th. Strobel. Leben, Schriften und Lehren Thomas Miinzers... Nurnberg
und Altdorf, 1795.
2 К. Каутский. Предшественники новейшего социализма, т. II, Гиз. Мос-
ква, 1919, стр. 41.
* В. Циммерман. История Крестьянской войны в Германии, т. I, стр. 136.
4 К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. VIH, стр. 136.
s Там же, стр. 138—139.
*Там же, стр. 131—132: «У Мюнцера эти коммунистические намеки впервые
становятся выражением потребностей реальной общественной группы; у него впервые
они формулируются с известной определенностью; начиная с него, мы встречаем
их снова во всяком большом народном потрясении, пока они постепенно не сливаются
с современным пролетарским движением...»
Томас Мюнцер и учение Иоахима Флорского
293
Слова (von ausreden gottis) что я и надеюсь доказать в свое время всем
писанием библии (mit alter schrift der biblien)». 1
Это обращение датировано 3 декабря 1523 года. Литературная дея-
тельность Мюнцера по теоретическим вопросам теологии началась неза-
долго до этого. Из обращения мы видим, что Мюнцер собирался дать
по образцу Иоахима свое толкование всего священного писания, но с
отличным от поахимовского толкования содержанием. Погибший в револю-
ционной борьбе, Мюнцер не успел осуществить задуманной работы,
но его сравнительно скромное литературное наследство и бурная рево-
люционная деятельность в последние годы жизни дают возможность
установить как то, что сближает его с калабрийским пророком конца
XII века, так и то, что отличает его от него. Сравнение обоих учений
позволит нам установить, насколько прав был Мюнцер, отстаивая само-
стоятельный характер своего учения.
Историческая теория Иоахима, составляющая центр тяжести его
системы, заключается в его учении о трех состояниях, или эрах, миро-
вого развития. Учрежденная папой Александром IV в 1255 году комиссия
в Ананьи по расследованию обвинения в ереси, выдвинутого против
произведений Иоахима профессорами Парижского университета, отме-
чает в своем протоколе, * 2 что учение о трех состояниях мира, изложенное
в произведениях Иоахима — «Согласование Нового и Ветхого заветов»
(Concordia novi ас veteris testamenti), «Введение в апокалипсис» (Enchiri-
dion in Apocalypsin) и других, — является основой Иоахимова учения. 3
В «Concordia» мировая история делится следующим образом: первое
состояние, начавшееся с Адама и продолжавшееся до Христа, характери-
зуется как время, когда люди жили по плоти (secundum carnem); второе
состояние, которое продолжается «до настоящего времени» (usque scilicet
ad presens tempus), характеризуется тем, что люди живут по принципу,
промежуточному между плотью и духом (in quo vivitur inter utrumque,-
hoc est carnem et spiritum); наконец, в третьем состоянии, которое про-
длится до конца мира (ad finem mundi), люди будут жить по духу (se-
cundum spiritum). 4 В отношении каждого из этих времен и состояний
Иоахим различает формальное его начало (initiatio), зарождающееся
в предыдущую стадию мирового' развития, и его оплодотворение (fructi-
ficatio), знаменующее собою наступление новой эры.
В 5-й главе «Concordia» указывается и руководящая сила каждой
из трех стадий мирового развития. Каждой стадии соответствует особая
группа избранных (ordo), призванная в данную эпоху к руководству
и проповедующая особое назначение этой стадии мировой истории, в
особой соответствующей ей форме. Первая группа избранных, предназна-
ченная для первой стадии, это «орден женатых» (ordo conjugatorum),
считавший основным принципом жизнь по плоти; второй орден, соответ-
ствующий второму состоянию, это духовное сословие, или «орден кли-
риков» (ordo clericorum); третий орден — это сословие или «орден
монахов» (ordo monachorum).
В XI и XX главах 2-й книги «Concordia» путем сравнения и мисти-
ческих выкладок определяется продолжительность второго — среднего —
‘Thomas Miinzer. Briefwechsel. Leipzig und Berlin, 1931, S. 51—52.
2 Полный текст протокола комиссии в Ананьи, заседавшей в июле 1255 г., опу-
бликован в I томе «Archiv fur Literatur-und Kirchengeschichte d. Mittel alters», 1885 r.
вместе co статьей Денифле о характере так называемого «Вечного евангелия».
’ См. указанный том «Archiv», S. 102: «primo notandum est fundamentum doctrine
Joachim. Et proponuit tres status tocius seculi». Дальше приводится ряд цитат из про-
изведений Иоахима, а затем дается следующее заключение: «Super hoc igitur funda-
mento procedit tota doctrina Joachim» etc.
‘ Ibid., S. 102—103.
294
М. М. Смирин
состояния мира в сорок два поколения, «от Захария до конца этого со-
стояния», а продолжительность каждого поколения в 30 лет. Таким об-
разом^ конец 2-го состояния мира и начало третьего состояния опреде-
ляется, путем умножения 42 на 30, точной датой — 1260 годом от рожде-
ства Христова. Для третьего состояния, которое должно начаться в
1260 году и продолжаться «до конца мира», устанавливается другая
норма. «Ясно—говорится в следующей, XXI главе 2-й книги «Concordia»,—
что третьему состоянию, начало которого уже близко, требуется число
лет 50, Как свободе великого юбилея». 1
Характер и назначение намеченных трех стадий исторического раз-
вития Иоахим определяет указанием на свойственный каждой из этих
стадий особый путь общения людей с богом. В первой стадии люди пре-
бывали под действием закона (sub lege); определяющим для этой стадии
являлось простое знание (scientia) закона и рабская покорность в его
выполнении. В второй стадии люди пребывают под действием благодати
(sub gratia), и задача их заключается уже не в простом знании закона
и рабском следовании ему, а в частичном его понимании, в наличии уже
известной степени мудрости (in parte sapientiae), позволяющей следовать
богу с верой и сыновней покорностью. Третья же, высшая, стадия миро-
вого развития характеризуется Иоахимом тем, что люди будут общаться
с богом под знаком возвышенной благодати (sub ampliori gratia) и обла-
дать полной и совершенной мудростью.
В третьей стадии постижение человеком божества будет уже не актом
слепого исполнения законов и даже не актом веры, а актом непосред-
ственного созерцания истины (in contemplatione). Поэтому третья стадия
явится уже не временем страха и покорности в той или иной форме, а
временем свободы. В отличие от первой стадии, являющейся эрой рабов
(servorum), и второй стадии — эры детей (liberorum), третья стадия
явится эрой друзей (amicorum); в отличие от первой эры — страха и вто-
рой эры — труда, третья стадия будет эрой торжественного спокойствия,
восторга и радости и т. д. 1 2 3
Основной путь исторического процесса, таким образом, ведет от раб-
ства к свободе. Первое и второе состояния — это состояния подчинения
и покорности. Переход от первого состояния ко второму — это переход
от рабского подчинения внешней власти господина к сыновнему чувству
подчинения авторитету отца, т. е. переход от чувства страха к чувству
веры. Внешние средства и действия играют во второй стадии развития
гораздо меньшую роль, чем в первом состоянии, так как обязанности
выполняются уже как обязанности детей по чувству, внушенному бла-
годатью веры, и отчасти уже под влиянием сознания долга. Однако и в
этом втором состоянии обязанности, вытекающие из состояния покор-
ности, хотя и сыновней покорности, остаются и выражаются в известных
необходимых действиях внешнего порядка и в трудностях, которые
характеризуют это «tempus labor is». Третье же состояние будет состоя-
нием свободных отношений к богу, основанных на непосредственном
созерцании истины. В этом состоянии, характеризующемся полным
отсутствием покорности и взаимоотношением «друзей», истина раскрыта
полностью, и поэтому нет нужды ни в каких внешних действиях или
одолении трудностей. Это время чистого созерцания, время полной
свободы. *
1 «Arch, fiir Literatur- und Kircheng.», t. I, S. 104: «Sane tertius status, cujus
ihitia presto sunt, numerum quinquagenarium ob magni jubilei libertatem requirit».
2 Concordia, V, p. 84 (Protocoll, Bl. 102 b).
3 Ibid., p. 84.
Томас Мюнцер и учение Иоахима Флорского
295
Вопрос о характере третьего, высшего состояния мирового развития
«составляет центральную проблему исторической концепции Иоахима.
Важное значение для выяснения этой концепции имеет также вопрос
об отношении третьего состояния к предшествующему ему второму,
т. е. вопрос о характере исторической преемственности между вторым
и третьим состояниями мировой истории.
В цитированной уже 5-й книге «Concordia» Иоахим определяет сущ-
ность «третьего интеллекта», соответствующего третьей стадии истори-
ческого развития, тем, что дар непосредственного созерцания истины
освобождает его от посреднической роли книжного текста библии.
С другой стороны, он определяет трудности, характерные для второй
стадии исторического развития и для соответствующего ей второго
интеллекта, как затруднения, вытекающие из буквенной ограничен-
ности доступного людям этой стадии священного писания. Следуя своему
методу толкования священного писания, Иоахим вскрывает в одном
из рассказов первой книги царей о пророке Илии указание на пред-
•стоящее освобождение священного писания от всякой буквенной ограничен-
ности и на наступление эры чисто духовного («вечного») евангелия. Земля
и вода, из которых построен был жертвенник Илии, означают, согласно
толкованию Иоахима, Ветхий и Новый заветы. Огонь же, сошедший
с неба и пожравший землю и воду жертвенника, означает тот духовный
интеллект, который должен появиться и выжечь земную поверхность
•священного писания, т. е. ее буквенную внешность, так как «с приходом
совершенного, — заключает он, ссылаясь на первое послание к Корин-
фянам, — прекратится то, что отчасти». 1
Иоахим приходит, таким образом, к выводу, что с установлением
господства нового интеллекта должны прекратиться функции не только
Ветхого, но и Нового завета. Это учение Иоахима о священном писании
составляет важную часть его исторической теории, вне связи с которой
оно не может быть понято. Если первое состояние мирового развития
•есть время господства закона и внешнего принуждения, когда истина,
•совершенно недоступная, навязывается чисто внешними средствами, как
рабам, то предназначенный для этой эпохи Ветхий завет в своей внешней
•буквенной форме не содержит в себе ничего ясного и истинного. Истина
открыта в нем только для пророков, праведнейших людей, имеющих в
себе самих дух божий. Ветхий завет есть темное небо без всякого света,
за исключением того, что дано пророкам, освещающим это небо, как
особые фонари в темном месте, «или точно — как ясные звезды неба во
тьме ночной». 9
За этим временем закона и рабского подчинения последовало «время
•благодати» (tempus gratiae), распростерто было новое, второе небо,
и создан Новый завет, образующий ясность лунного света. 1 * 3 * И дальше
Иоахим в решительном тоне много говорит о преимуществах второго
неба по сравнению с первым, о превосходстве Нового завета над Ветхим.
1 Concordia, II (Protocoll, Bl. 100 Ь): «Oportet inquam nos in hoc opere altare
testament! prioris pro dono omnipotentis dei ordinate componere, fundentes et statu-
entes insuper aquam novi testamenti, aliud inter aliud ac si rota infra rotam inesse per
concordiam videatur, invisibilem autem spiritnm expectare desuper, qui veluti de tertio
celo ignem dirigat spiritualem, ut veniente eo quod perfectum est, evacuetur quod ex
parte est».
* Ibid.: «Erat autem locus tenebrosus et quasi celum obscurum vetus illud testamen-
tum, quod proprie littera dictum est, nichil habens in se caloris, nichil luminis, nisi quod
prophete viri justissimi, sub eo multipliciter dati sunt, qui habentes in se ipsis spiritum
dei essent quasi quedam luminaria in caliginoso loco aut certe velut clara celi sidera
in caligine noctis».
3 Ibid.: «Sequutum est autem tempus gratie ut ponderetur secundum celum et
•conderetur novum testamentum velut in claritate lune?».
296
М. М. Смирим
Велико, говорит он, расстояние между обоими небесами, велико и раз-
личие между обоими заветами. Однако он решительно настаивает на том,
что « «второе небо» не является апогеем совершенства. 1 Ведь апостол
Павел в Послании к коринфянам (1—3, 1—2), говорит он, называет и
обращенных в христианство плотскими людьми и младенцами, которых
можно лишь кормить молоком, а не твердой пищей, указывая, что плот-
ский человек не может воспринять того, что есть дух божий (dicens, ani-
malem hominem, non percipere ea, que sunt spiritus dei). Необходимо,
говорит Иоахим, притти к выводу, что наше высшее совершенство поме-
щено в третьем небе, в небе того духовного понимания, которое вытекает
из обоих заветов. 2
Иоахим, таким образом, говорит об историческом и преходящем харак-
тере не только Ветхого, но и Нового завета. Если три стадии мировой
истории являются тремя прогрессивными ступенями в сознании истины,
каждой из которых соответствует особое священное писание, то третьей,
высшей ступени сознания, или третьему интеллекту, должно соответ-
ствовать новое евангелие, чисто духовное и свободное от внешних препят-
ствий, вызываемых в Ветхом и Новом заветах словесной и книжной
формой. Однако мы видим, что содержание нового духовного откровения,
по утверждению Иоахима, «вытекает» из предыдущих «книжных» заветов.
Иоахим заявляет об этом неоднократно. О том же он говорит в 7-й главе
той же второй книги «Concordia». Известно,— утверждает там Иоахим, —
что буква Ветхого завета вверена была иудейскому народу, буква Нового
завета — римскому народу. Духовным же мужам вверено будет то ду-
ховное понимание, которое вытекает из обоих [заветов. — М. С. ]. 3
В другом месте Иоахим говорит лишь о Новом завете как об источнике,
из которого вытекает новое, свободное от буквенной формы, евангелие
святого духа .
В предстоящую новую эру, — говорится в сочинении Иоахима «Psal-
terium decern chordarum»,—роль святого духа значительно возвысится,
так что всем необходимо научиться чтить его. Чем же следует его по-
читать? — спрашивает Иоахим и отвечает: «не подлежит сомнению,
что его евангелием (in evangelio ejus)». «А что есть его евангелие?» —
спрашивает он дальше и отвечает: «То, о котором Иоанн говорит в апо-
калипсисе [XIV, 6]: «И увидел я другого ангела, летящего по середине
неба, который имел вечное евангелие». 4 И дальше: «Это то, которое выте-
кает из евангелия Христа (illud quod procedit de evangelio Christi), ибо
буква убивает, а дух животворит (littera enim occidit, spiritus autem
vivif icatj».
Вопрос о толковании формулы Иоахима — illud quod procedit de
evangelio Christi — вызывал уже в XIII веке горячие споры между офи-
циальным руководством францисканского ордена, видевшего, как изве-
стно, в пророчестве Иоахима подтверждение доктрины о предстоящем
установлении нераздельного господства в мире католической церкви и
о необходимости руководящей роли внутри церкви особого духовно
1 Concordia, II (Protocoll, В1. 100®): * *«... Sed num quia secundum celum tante
novimus esse dignitatis, idcirco oicimus esse in eo finem perfectionis nostre?».
* Ibid.: «Restat ergo ut in tertio celo finem perfectionis nostre positum esse intel-
ligamus, celo utique spiritualis intelligentie, que de utraque testamento procedit».
* Ibid., cap. 7 (Protocoll, Bl. 100®): «Et sciendum quod littera veteris testa-
ment! comissa fuit populo Judeoruni, littera novi populo Romano, spiritualibus
autem viris spiritualis intelligentia quae ex utraque procedit».
' Psalterium decern chordarum, cap. XIX (Protocol!; 100B): «Et quod est evange-
lium ejus? Illud de quo dicut Johannes in Apocalipsi: vidi angelum dei volantem per
medium celum, et datum est illi evangelium eternum».
Томас Мюниер и учение Иоахима Флорского
297
одаренного ордена, 1 и так называемыми «спиритуалами», из среды ко-
торых образовался впоследствии особый апостольский орден, основан-
ный Герардо Сегарелли.
О взглядах официальных кругов верхушки францисканцев мы узнаем
из хроники францисканского монаха Салимбене, написанной в 80-х гг.
XIII века, где Иоахим изображается как комментатор евангелий, как
пророк, выявлявший скрытые в евангелии тайны о будущем, но не как
автор нового учения о недостаточном совершенстве христианских еванге-
лий и об их исторически преходящем характере.1 2 Иначе толковали учение
Иоахима отколовшиеся от францисканцев «строгие» францисканцы или
«спиритуалы». Салимбене уделяет в своей хронике этому радикаль-
ному течению, выделившемуся впоследствии в особый апостольский орден,
и его руководителям много страниц, характеризуя их учение как
фальсификацию иоахимизма. 3
Свое толкование учения Иохима и, в частности, его отношения к еван-
гелиям один из «спиритуалов» Гирардо из Борго-сан-Доннино выразил
в примечаниях к произведениям Иоахима и в особой книге под заглавием:
«Введение в вечное евангелие» (Introductorius in evangelium aeternum).
Автор книги был брошен в тюрьму при папе Александре IV, благо-
даря стараниям францисканцев, а его книга осуждена. Салимбене рас-
сказывает, как он сам и другие главари францисканцев старательно
уничтожали экземпляры этой книги за то, что она была написана
«не в стиле древних ученых и содержала дерзкие слова и смешные
вещи». 4 Книга Гирардо, таким образом, не сохранилась, но об ее
основных положениях мы можем узнать из ряда комментировавших ее
произведений XIII в. Это, во-первых, упомянутая уже хроника Салим-
бене, затем — «Выдержки из вечного евангелия» — сочинение, составлен-
ное в середине 50-х гг. XIII века как обвинительный материал против
иоахимизма (происхождение этого сочинения не совсем ясно и вызывает
споры5). Краткую характеристику содержания «Introductorius» мы нахо-
дим в протоколе следственной комиссии папы Александра IV, разобрав-
шей эту книгу на своем первом заседании.
Все эти источники, трактующие и излагающие тезисы «Introductorius»,
исходят из враждебного ему лагеря. Все же необходимо иметь в виду, что
этот враждебный «радикалам» лагерь не был единым и что отношение каж-
дого из указанных источников к автору «Introductorius» не было одинако-
вым. Салимбене принадлежал к руководящим кругам францисканского
ордена, по-своему принявших иоахимизм как свою официальную доктрину.
«Выдержки из Вечного евангелия» исходили от элементов, враждебных
иоахимизму во всех его видах. И все же мы видим, что оба эти источника
передают основные тезисы Гирардо в тех же выражениях. То же мы наблю-
даем и в третьем источнике, т. е. в протоколе комиссии папы Александра IV.
Денифле считает этот источник, как юридический, абсолютно точным
и беспристрастным. Если Денифле идет слишком далеко в своем доверии
к папской юриспруденции, то необходимо все же признать, что папская
1 См. А. Г а у с а р т. Средневековые реформаторы, II, стр. 325 и след.
1 Chronica Fr. Sa I im bene. Pannensis ordinis Minorum (Monumenta Historic»
ad provincias Parmensem et placentinam pertinentia). Parmae 1857.
3 Ibid., p. 233—234.
4 I bid., p. 236: «... iste liber non habet stilum antiquorum doctorum, et habet
verba frivola et risu digna».
5 Cm. W. P г e g e r. Das Evangelium aeternum und Joachim von Floris. Abhand-
lungen der Kais, bayer. Akad. der VVissenschaften, Bd. XII, Abth. 111. Munchen,
1874.— H. Reuter. Geschichte der religiosen Aufklarung im Mittelalter, Bd. 11,
7-tes Buch.—H. D e n i f I e. Das Evangelium aeternum und die Commission zu Anagni.
«Archiv fiir Literatur- und Kirchengeschichte des Mittelalters». Bd. 1. Berliin 1895.
298
М. М. Смирим
комиссия в Ананьи особенно заботилась о точной проверке обвинения.
Когда дело дошло до сочинений самого Иоахима, то, как отмечается
в протоколе, один из кардиналов держал в руках оригиналы Иоахима
и проверял точность цитат, приводимых акконским епископом, выступа-
вшим в Ананьи в качестве обвинителя1. В отношении «Introductorius»
также подчеркивается, что комиссия имела перед собою его оригинальный
экземпляр, присланный папой для рассмотрения (ad inspiciendum).
Можно поэтому считать изложенную в этих трех источниках трактовку
иоахимизма радикальным автором «Introductorius» подлинной.
Салимбене утверждает, что основной тезис «Introductorius» заключался
в приписывании Иоахиму учения о том, «что евангелие Христа и учение
Нового завета никого не ведет к совершенству и подлежит прекращению
в 1260 г.»1 2 3
«Выдержки из вечного евангелия» рассматривают «Introductorius»
как первую часть «Вечного евангелия», за которой следует книга Иоахима
•«Concordia», образующая его вторую часть. В «Выдержках» приводится
семь ошибок (errores) из «Introductorius», которые показывают, как пони-
мал учение Иоахима Гирардо из Борго-сан-Доннино и все радикальное
направление иоахимитов в середине XIII в.
Первым заблуждением «Introductorius» «Выдержки» считают его
тезис о том, что учение Иоахима, рассматриваемое им, как само «вечное
евангелие», должно устранить учение Христа и заменить собою как Вет-
хий, так и Новый завет.8 Второе заблуждение усматривается в утвержде-
нии, что евангелие Христа не есть евангелие царства божьего и, следо-
вательно, не образует основы церкви4 * * *. Третье заблуждение заключается
в утверждении о предстоящем прекращении функций Нового завета
таким же образом, как в свое время прекратил свои функции Ветхий
завет®. Остальные заблуждения усматриваются в утверждениях «Intro-
ductorius», что Новый завет будет функционировать «еще шесть лет,
т. е. до 1260 г.», что после этого срока не следует руководствоваться Но-
вым заветом, что предстоящая замена евангелия Христа новым еванге-
лием повлечет за собою и замену священства Христа другим священ-
ством и, наконец, что только нищенствующие (т. е. те, кто ходит босиком)
являются лучшими наставниками людей в духовном и вечном®.
Изложение содержания основных положений «Introductorius» в «Вы-
держках из вечного евангелия» подтверждается, как мы видим, Хроникой
Салимбене. Из «Выдержек» мы узнаем, кроме того, что радикальное
крыло иоахимитов понимало под «евангелием святого духа» Иоахима
совершенно новое писание, а именно: произведения самого Иоахима. Они-то
1 Protocoll, BI. 92з: «... quorum unus tenebat originalia Joachim de florensi mo-
nasterio, et inspiciebat coram nobis, utrum hec essent in predictis libris, que predictus
•episcopes Acconensis legebat et legi faciebat per tabellionem nostrum».
“Sal imbene, 1. c., p. 233: «... Continebat multas falsitates contra doctrinam
abbatis Joachym, quas abbas non scripserat, videlicet quod evangelium Christi et do-
ctrine novi testament! neminem ad perfectum duxerit, et evacuanda erat 1260 anno».
3 Evangelium eternum, quod noviter est confictum, continet XXX errores, Cdd.
Lat. Monum. 311. «... quod evangelium eternum, quod idem est quod doctrine Joa-
chim, excellit doctrinam Christi et omne vetus et novum testamentuui».
4 I bid.: «Quod ewangelium Christi non est ewangelium regni ac per hoc nec
•edificatorium ecclesie».
•Ibid.: «Quod novum testamentum evacuandum est sicut vetus evacuatum est».
•Ibid.: «Quod novum testamentum non durabitinvirtute suanisi per. Vlannos
proximo futures, i. e. usque ad annum MCCLX... quod illi, qui erunt ultra tempus pre-
dictum, non tenentur recipere novum testamentum... quod ewangelio Christi aliud
ewangelium succedet et ita per contrarium Sacerdotio Christi aliud sacerdotium suc-
cedit... quod nullus simpliciter ydoneus est ad instruenduin homines de spiritualibus
et eternis nisi illi qui nudis pedibus incedunt».
Томас Мюнцер и учение Иоахима Флорского
299
и образуют, согласно этому толкованию, новое евангелие и тот новый
интеллект, который должен восторжествовать с наступлением третьего
состояния мира и с прекращением действия «евангелия Христа». О том
же говорит и протокол ананьинской комиссии, передающий характери-
стику «вечного евангелия», данную в «Introductorius» в XVII главе, сле-
дующим образом: Около 1200 года от рождества Христова вышел дух
жизни из обоих заветов для того, чтобы образовать «вечное евангелие»1.
Таким образом, по утверждению «Introductorius», из обоих заветов «ушел
уже дух жизни», так как они прекращают свое существование, уступив
место «вечному евангелию», а несколько ниже излагается мнение «Intro-
ductorius» с указанием соответствующих глав и параграфов о том, что
«Concordia» Иоахима образует первую книгу «Вечного Евангелия», что
произведение Иоахима «Apocalipsis nova» составляет вторую книгу его
же, так же как произведение Иоахима «Psalterium decern chordarum»
образует третью книгу того же евангелия1 2 3. Дальше «Introductorius»
приводит определение Йоахимом Ветхого завета как первого неба, Нового
завета как второго неба и «вечного евангелия» как третьего неба и ряд
других сравнительных определений, данных Иоахимом и им самим, и при
этом подчеркивает, что речь идет о трех частях священного писания —
Ветхого завета, Нового завета и Вечного евангелия — как о трех священ-
ных книгах (Нес tria sacra volumina) s. Характерно, что «Introductorius»
говорит о «третьей Книге» священного писания как об уже данной (que
nobis data est), хотя вторая книга, т. е. «евангелие Христа», должна дей-
ствовать от момента составления «Introductorius» (т. е. от 1254 г.) еще
шесть лет — до 1260 года.
Новый евангелист Иоахим, образ которого дан еще Даниилом 4, возве-
стил новую эпоху, но написанное им евангелие будет введено в действие
апостольским орденом, свято хранящим идеал бедности Франциска
Асизского, также предначертанный в апокалипсисе 5. Время, когда новое
евангелие введено будет в действие, будет отличаться тем, что история
будет твориться самим святым духом открыто, без всякого прикрывающего
призрака или образа отца или сына. Для будущего новейшего завета
не будет уже нужды в образе ерша. В этом смысле и следует понимать,
согласно «Introductorius», ссылку Иоахима на выражение апостола: «когда
придет то, что совершенно, прекратится то, что отчасти».
Вся изложенная в «Introductorius» концепция дается не как новая
концепция, а как понимание или толкование учения Иоахима. Об этом
говорят примечания (глоссы) Гирардо к отдельным местам произве-
дений Иоахима. Многие из этих глосс приводятся также в протоколе
ананьинской комиссии.
Итак, мы видим, что основной вопрос иоахимизма, вопрос о том, что
представляло собою «евангелие святого духа» Иоахима и в каком отноше-
нии оно находится к христианскому евангелию, по-разному трактовался
различными направлениями этого движения. Одни отстаивали верность
Иоахима официальной церковной догме и понимали его новое евангелие
и его «новый интеллект» как вскрытие истинного смысла христианского
1 Protocoll, Bl. 91а: «Quod circa MCC annum incarnationis dominice exivit
spiritus vite de duobus testamentis, ut fieret evangelium eternum».
a Ibid.: «Item XXVIII capitulo«А» dicit, Sacram Scripturam divisam in tres partes,
Scilicet in vetus testamentum, et novum et evangelium eternum».
3 Protocoll, Bl. 91a.
4 ibid.. Bl. 101a: «Item quod per virum indutus lineis intel ligatur Joachim scrip-
tor hujus operis».
3 Ibid.: «Нес verba: — usque ad ilium angelum qui habujt signum dei vivi, qui
apparuit circa MCC incarnationis dominice,— quern angelum frater Gerardus
vocat et confitetur sanctum Franciscum».
300
М. М. Смирин
евангелия в католическом духе. Это направление, представленное-
руководящими кругами францисканского ордена, видело сущность
учения Иоахима в том, что только особо посвященному ордену дано пони-
мание истинного духовного смысла священного писания и, следовательно,
руководство всей церковью и духовной жизнью общества. Другие считали,
что Иоахим не только имел в виду прекращение существующего евангелия
и существующего духовенства и возвещение нового «евангелия святого
духа», но и сам дал это новое евангелие, предвещая тем самым скорое
наступление конца существующего.
У исследователей XIX и XX вв. мы также наблюдаем крупные разно-
гласия по вопросу о понимании учения Иоахима и, в частности, его от-
ношения к католицизму. Вильгельм Прегер в первом томе своей «Истории
немецкой мистики» утверждает, что, по существу, Иоахим не был еретиком,,
а наоборот — был ревностным католиком, полностью разделявшим
теократические и иерархические идеи Григория VII. По мнению Пре-
гера, Иоахим не имел в виду дать какую-либо новую религиозную док-
трину, а стремился лишь к исправлению церкви, так как хотел ее видеть
освобожденной от внешнего блеска и тленной роскоши и проникнутой
духом внутренней религиозности1. Все же рассуждения о новом «вечном»
евангелии, по мнению Прегера, приписаны Иоахиму францисканцами.
Прегер пытается доказать, вопреки известным фактам, что и главные
произведения Иоахима, т. е. «Concordia», «Psalterium» и «Apocalipsis
Expositio», принадлежат не Иоахиму, а тем же францисканцам, написа-
вшим их не раньше 1254 года, т. е. больше чем через 50 лет после смерти
Иоахима.2
Иную оценку Иоахиму дал Герман Реутер во втором томе своей «Исто-
рии религиозного просвещения в средние века». По его мнению, Иоахим,
хотя и был субъективно правоверным католиком, не желавшим отступать
от католической догмы, бессознательно заложил основу антикатоличе-
ской теологической доктрины. Реутер видит это в легком отношении
Иоахима к букве и авторитету, в том, что букву религии он признал
исторически преходящей, указав при этом на силу откровения в рас-
крытии истины, т. е. на силу внутренних переживаний одаренной лич-
ности. Реутер заключает, что Иоахим бессознательно подготовил проник-
новение в религиозное мировоззрение средневековья элементов просвети-
тельства, которые несколько заслоняются, но не устраняются его
субъективной консервативностью, вполне объяснимой в условиях того
времени.
Францисканцы лишь формально и односторонне приняли иоахимизм,
но, по существу, извратили его. Только отделившиеся от францисканцев
спиритуалы, из среды которых вышел «Introductorius», правильно,
по мнению Реутера, обратили внимание на основное у Иоахима —
на его указания о преходящем характере существующего, о предстоящем
упразднении католического авторитета и католической догматики.
Против этой трактовки иоахимизма в духе радикального «Introdu-
ctorius» выступил известный католический историк реформации Денифле.
В статье «Вечное евангелие и комиссия в Ананьи» Денифле старается
доказать, что учение Иоахима не содержит в себе никаких реформацион-
1 W. Preger. Geschichte der deutschen Mystik im Mittelalter. Bd. 1, S. 197.
* W. Preger. i>as Evangelium aeternum und Joachim von Floris. Abhand-
lungen der Kays. Bayer. Akad. d. Wissenschaften, Bd. ХИ, Abth. 111. Miinchen, 1874.
Критику взглядов Прегера см. Н. Reuter. Geschichte der religiosen Aufklarung
im Mittelalter. Bd. 11, 1877, S. 356—360.— О. А. Д о б и а ш - P ож дест в ей-
ская. Некоторые проблемы иоахимизма и петербургская рукопись сочинений
Иоахима Флорского. Журнал Мин. нар. проев., 1913, июнь.
Томае Л1 юнцер и учение Иоахима Флорского
301
ных тенденций в антикатолическом смысле, что «вечное евангелие» Иоа-
хим понимал не как новое писание или новое учение, а как духовный
смысл священного писания, т. е. Нового завета, об упразднении авто-
ритета которого он и не помышлял. Денифле ссылается на приводимое
уже выше определение Иоахимом «вечного евангелия». «Quid est evange-
lium ejus? Illud quod procedit de evangelio Christi, littera enim occidit,
spiritum autem vivificat» — и указывает, что речь идет только о рас-
крытии того, что содержится в старой религии, а не о признании чего-то
нового !.
Денифле приводит еще ряд цитат подобного рода. Однако все его
аргументы и выводы продиктованы тенденциозной целью — доказать
правоверный католицизм Иоахима и его учения. Денифле поэтому
не замечает, что во всех приводимых им цитатах из сочинений Иоахима
говорится лишь о преемственной связи между Новым заветом и «вечным
евангелием», что там, где у Иоахима говорится о «происхождении» веч-
ного евангелия из «евангелия Христа», речь идет не о простом принятии
вечным евангелием содержания Нового завета, а о превращении элементов
старого содержания в новое, отличное от него, содержание. Субъективная
консервативность Иоахима и его положение заставляли его заботиться
о сохранении связи между его учением и церковной традицией. Поэтому
он старается всюду подчеркнуть, что, согласно его учению, будущий
новый интеллект будет исходить из «евангелия Христа», но тут же утвер-
ждает, что новый интеллект, т. е. «вечное евангелие», будет превращать
взятое «из воды в вино»2, т. е. из застывшей догмы в продукт живого
откровения. Прерогативой нового интеллекта будет толкование священ-
ного писания в духе живого откровения. Конечно, понимаемое таким
образом отношение к Новому завету есть не больше, как установление
исторической связи между двумя этапами развития и вместе с тем —
выражение стремления к сохранению связи с религиозной традицией.
Иоахим старался спасти традицию тем, что Новый завет не просто от-
брасывается им, а объявляется подлежащим толкованию в духе открове-
ния нового интеллекта. Такое «сохранение» в действительности означает
его прекращение в духе католической традиции. Не подлежит поэтому
сомнению, что «Introductorius», отбрасывающий условную терминологию
самого Иоахима, по существу правильно резюмирует учение Иоахима
в том смысле, что Новый завет прекращается с наступлением эры нового
интеллекта так же, как Ветхий завет — с наступлением эры Нового
завета.
Историческая точка зрения Иоахима на священное писание, отнесе-
ние им «евангелия Христа» и вечного евангелия или «евангелия цар-
ства» [божия] (evangelium regni) к разным состояниям мирового раз-
вития с различными функциями лучше всего говорит о его отношении
к христианской традиции. В 23-й главе 11-й книги «Psalterium decern
chordarum», развивая свои исторические взгляды, Иоахим утверждает,
что'понятия совершенного и отвергаемого не абсолютны, а относительны,
и что основным критерием частично совершенного, более совершенного
и совершеннейшего является время, к которому они относятся: частично
доброе, утвердившееся в начале истории, устраняется для того, чтобы
1 Н. Denifl е. Op. cit.
‘Psalterium decern chordarum, cap. XIX (Protocoll, Bl, 100b): «Et ut ostenderet
.quod de evangelio Christi et de Scripture ejus acciperet et commutans quasi aquam in
vinum inebriaret electos, adjecit et ait...» Среди многочисленных сравнительных опре-
делений трех состояний мира у Иоахима есть определение второго состояния миро-
вого развития как воды, а третьего состояния как вина и огня.
302
М. М. Смирин
установить последующее, являющееся более совершенным1. Это не зна-
чит, — продолжает он, — что те, кто хорошо служили в свое время,
не получат своего вознаграждения в царстве божием. Речь идет о том,
что должно быть прекращено подражание тем, кто были хороши в свое
время, поскольку на месте преходящего меньшего добра устанавливается
лучшее.
Иоахим поясняет далее свою мысль примером. Построен был храм
божий и украшен медью, серебром и золотом, но в определенной после-
довательности: первое место в его украшении занимала медь, второе
место — серебро, а третье — золото. Эти три вида украшений равным
образом нужны, но вещам поставлены определенные пределы (modus
impositus est rebus). После того, как те, которые приспособлены были к
доставке меди, сделали свое дело и радостные вернулись к себе, кто же
станет требовать у тех, которые пришли после них доставлять серебро,
чтобы они снова доставляли медь, дело которой уже совершено и оста-
влено (iterum offere es, cujus consumatum est opus et sabbatizatum ab eo).
Кто же дальше станет требовать у тех, которые пришли в третью оче-
редь, продолжать давать серебро, дело которого уже завершено, а не
золото и драгоценные камни, которые необходимы теперь по месту и
времени?1 2 Следовательно, говорит он дальше, не отвергается медь, кото-
рая введена в храм, но отвергается несвоевременное предложение меди,
и отвергаются предлагающие медь в то время, когда с них требуется
серебро3. То же самое можно сказать о серебре после того, как прошло
его время и настало время золота. Оно тоже остается в храме, но необ-
ходимо, чтобы прекратилось старательное предложение его, для того,
чтобы не было пренебрежительного отношения к золоту, которое необ-
ходимо на данном последнем этапе4.
Эти же отношения являются причиной того, что в каждое время имеется
свое представление о рабстве и свободе: если железу рабство предназна-
чено по отношению к меди, меди — по отношению к серебру, серебру —
по отношению к золоту, то это, безусловно, потому, что каждый из этих
предметов, поскольку он дешевле, больше остается в употреблении,
а поскольку он дороже, сохраняется в лучшем месте5. Продолжая пример
относительного значения различных металлов, Иоахим уточняет свое
понимание относительности, указывая, что для каждого времени речь
идет не просто о том, чтобы принять или отвергнуть тот или иной металл,
но о степени его необходимости в данное время и о характерной в связи
с этим форме его применения. Если во вторую эпоху, т. е. в эпоху серебра,
отвергается медь, то это не значит полное и абсолютное ее непризнание.
Отвергается лишь та форма применения, которая характерна для первой
эпохи, для собственной эпохи меди. То же говорится и в отношении се-
ребра, которое в эйоху золота отвергается не вообще, а лишь в том ис-
1 Psalterium II, cap. XXIII (Protocoll, Bl. 101a): «... reprobatur precedens,. quod
bonum est sequndum partem, ut statuatur subsequens quod perfectius est».
’Ibid., Bl. 101**: «... aut hii qui succedunt vice tertia, offere iterum argen-
tum consumato opere ipsius et non pocius aurum et lapidos preciosos, quod suo loco
et tempore necessarium est».
’ Ibid.: «Non igitur reprobatur aes, quod positum est in templo, sed reprobata
est oblatio aeris non oblata in tempore suo; et reprobati sunt offerentes aes, a quibus
exigebatur argentum».
4 I b i d. : «Sed necesse est ut desinat oblatio ejus, ne negliatur opus auri, quod in
fine necessarium est».
8 Ibid.: «... ut servitus et libertas secundum tempus et tempus accipiende sint,
quemadmodum si servitus ascribatur ferro respectu eris, eri respectu argenti,
argento etiam respectu auri, nimirum quia unumquodque secundum quod est vilius,
magis manet in usu, et secundum quod est carius, in loco optimo custoditur».
Томас Мюнцер и учение Иоахима Флорского
303
ключительном его значении, которое оно имело во вторую эпоху, т. е.
в эпоху серебра. Расшифровывая пример и вернувшись к характеристике
эпох или состояний мировой истории, Иоахим определяет особую истори-
ческую задачу, предназначенную им для каждой эпохи.
Если первому состоянию, характеризуемому полным погружением
в духовное рабство, вполне соответствует плотская жизнь, то для второго
состояния, начинающегося с христианской эры, необходимо уже, чтобы
плотская жизнь была для многих подчинена духовному началу. Этому,
как видно из многих мест сочинений Иоахима, соответствует «второй
интеллект», данный Новым заветом, признающий примат духовного
начала не из чувства страха, а из чувства веры. Время это характеризу-
ется только частичной и относительной свободой, так как вера не есть еще
сознание и непосредственное созерцание истины. Это еще не полное
совершенство. Кроме того, признание духовного начала, продиктован-
ное верой, не является всеобщим и вообще еще кажется людям невозмож-
ным1. Достижение истины представляется еще как результат усилий
и борьбы. О переходе к третьему состоянию говорится здесь очень кратко:
«Они еще немного продержатся, пока не будет сокрушен Вавилон, когда
человек станет выше золота»2. Сокрушение Вавилона в устах Иоахима —
это устранение современного состояния Римской церкви, после чего
человек достигнет состояния полного совершенства. Исключительное
преобладание духовного начала представляется в свете нового интеллекта
раскрытой истиной, не требующей больше для своего признания ни уси-
лий, ни борьбы.
Иоахим, таким образом, рассматривал христианство как необходимый,
но преходящий этап мирового развития. На определенной стадии истори-
ческого развития ветхозаветная суровость закона, бывшая до тех пор
необходимым средством подчинения людей богу, стала излишней. Основ-
ным принципом сделалась вера. Люди уже подчиняются богу не из чув-
ства страха, а из внутренней религиозности. Христианская вера ближе
к непосредственному постижению истины, чем ветхозаветный закон,
но она еще не дает полного и ясного раскрытия истины. Христианская
вера не есть высшее совершенство, потому что она требует еще известных
действий — таинств и догматики, но христианство подготовляет уже
следующую, высшую'стадию развития, эру спокойного созерцания истины
без всяких действий и усилий, эру полного господства святого духа.
После наступления этой новой эры историческое и догматическое христиан-
ство должно сделаться излишним. Однако принцип чистой духовности,
поскольку он подготовляется историческим христианством, содержится
в нем как цель и как тенденция. При компетентном толковании можно
уже в самой догматике христианства, в конкретных действиях истори-
ческого христианства вскрыть направление духовной тенденции, которой
предстоит быть реализованной в следующую стадию—господства святого
духа, когда никакие деяния и никакие догмы не будут нужны.3 Когда
Иоахим говорит, что «вечное евангелие» вытекает из Нового завета, то он
имеет в виду преемственную связь двух исторических этапов, т. е. то,
что при соответствующем толковании можно в словесном Новом завете
вскрыть духовную тенденцию развития, но не то, что «вечное евангелие»
и Новый завет составляют содержание и форму одной и той же католиче-
ской идеи, как утверждает Денифле.
1 Psalterium II: «Нос si impossibile videtur hominibus, sed non deo».
•Ibid.: «Sustineant paululum, donee percutialur Babilon, quando preciosor erit
vir auro et homo mundo obrizo».
• Concordia, V, cap.’ L (Protocoll, Bl. 101®).
l-304
Л/. Л1. С ми рии
Историзм Иоахима, образующий основу его взглядов на судьбы мира,
на роль священного писания, на церковь и на духовенство, делает его
концепцию непримиримой с католической традицией, вопреки его соб-
ственным желаниям. Обвинитель сочинений Иоахима в папской комиссии
анконский епископ Флорентий неоднократно останавливается на исто-
ризме Иоахима и с особой решительностью отвергает его как антикато-
лический. Историческим взглядам Иоахима о том, что в ближайшие
годы наступит на земле идеальный, 'Очищенный мир, который просуще-
ствует еще целую эпоху в пятьдесят поколений, т. е. о том, что царство
божие начнется уже на земле в связи с ходом развития земного мира,
акконский епископ противопоставляет взгляды блаженного Августина
об обязательном параллельном сосуществовании добра и зла, царства
божия и царства дьявола, вплоть до окончания земной жизни. Флорентий
приводит ряд цитат из трактата Августина «О вере»: «Твердо того при-
держивайся и никогда не сомневайся в том, что католическая церковь
есть поле божие и на нем до конца мира пшеница содержится вперемешку
с мякиной»1. И дальше из того же трактата, где уточняется сущность
католического представления о взаимоотношении между добром и злом
и о роли церкви: «... добро смешано со злом в общность таинства, и
в каждом состоянии — духовном, монашеском пли светском — добрые
должны быть вместе со злыми, и не из-за злых добрые должны себя от-
странить, а [наоборот] из-за добрых злые, насколько этого требует дело
веры и любви, должны быть терпимы» (hoc est bonis malos sacramentorum,
communione misceri, et omni professione sive clericorum, sive monachorum,
sive laicorum esse simul bonos et malos, nec pro malis bonos deserendes,
sed pro bonis malos, in quantum exigit fidei et caritatis ratio, tolerandos).
Устами блаженного Августина католическая доктрина отказывает
земному миру во внутреннем развитии, ведущем к его очищению. Католи-
ческая доктрина рассматривает земной мир в системе космоса без вся-
кого самостоятельного положительного значения и указывает, что пути
«оправдания» земного мира находятся вне его и составляют таинство,
доступное только церкви Христа. «В конце же мира, — цитирует дальше
Флорентий трактат Августина «О вере», — добрые и злые будут раз-
делены, когда придет Христос, имея веялку в своей руке, и очистит поле».2
Всякая мысль, которая допускает наступление царства божия на земле
и, следовательно, установление связи между божественною целью и раз-
витием мира, рассматривалась Августином как разрушение самих основ
христианства. Акконский епископ приводит строгое предостережение
Августина против допущений подобной мысли: «...обстоятельному из-
ложению сороковой главы о правилах веры верь преданным образом;
если ты узнаешь кого-либо, кто утверждает обратное, беги [от него],
как от чумы, и устрани [его] как еретика». 3
Таким образом, обвинитель Иоахима в папской следственной комиссии
доказывает текстами блаженного Августина, что уже самое рассмотрение
земной жизни как процесса исторического развития, ведущего к очищению
от зла, есть не что иное, как отрицание самых основ католической церкви.
И действительно, мы видим, что учение Иоахима о третьей фазе исто-
1 Concordia, V, cap. I (Protocol!, Bl. 93a):—«...firmissime tene et nullatenus
•dubites aream dei esse ecclesiam catholicam et intra earn usque in finem secuii fru-
'mento mixtam palearn contineri».
* «In fine vero secuii bonos et malos etiam corpore separandos, quando veniet
Christus habens ventilabrum in manu sua et permundabit aream».
’ «Нес interim XL capitula ad regulam vero fidei firmissime pertinentia fideliter
crede, fortiter tene, veraciter pacienter defende, et si quern contraria hiis dogmatizare
cognoveris, tanquam pestem fuge et tanquam hereticum abice».
Томас Мюнцер и учение Иоахима Флорского
305
рического развития мира есть учение о суде божием на земле, который
должен привести к очищению мира и вместе с тем к прекращению старых
функций церкви задолго до окончания мира, начиная с ближайших лет.
Обвинитель обращает также внимание на учение Иоахима о предстоящих
двух антихристах и двух судах божиих и на его толкование в этом духе
17-й главы откровения Иоанна Целым рядом логических рассуждений,
сравнений, вопросов и ответов Иоахим старается доказать, что на судеб-
ное разбирательство «между добрыми и злыми», о котором в этой главе
идет речь, явится Христос лично, своим телом (in corpora suo), и что
святые, которые должны притти вместе с Христом, будут жить в то время,
т. е. будут еще облечены в свои смертные тела 1 2 *. Анконский епископ
замечает по поводу этих рассуждений Иоахима, что так как он помещает
здесь святых, имеющих еще смертные тела (ponit sanctos adhuc habere
mortalia corpora), то, следовательно, речь идет у него не о том страшном
суде, который предусматривается католическим учением и который дол-
жен быть после воскресения мертвых, а о том суде, который, по его соб-
ственному мнению (secundum opinionem suam), должен иметь место в конце
второго состояния и до третьего состояния мирового развития.
Смысл этих рассуждений Иоахима и его учения о двух антихристах
и двух предстоящих судах над миром заключается в том, что эра совер-
шенства мира должна наступить задолго до его конца — в рамках ми-
ровой истории и земной жизни, что те избранные, которые призваны
будут производить этот мировой переворот, будут смертные люди, которые
явятся исполнителями по искоренению зла в мире. Намек на эту миссию
Иоахим видит уже в рассказе первой главы первой книги Ветхого завета
о создании богом света и разделении между светом и тьмой*. Это в сущ-
ности означает прекращение функций церкви по верховному регулирова-
нию отношений и балансированию между добром и злом, рассматривае-
мыми, как неотъемлемые элементы мира до. его‘полного завершения. Эту
церковь, включающую греховный мир в общий «Corpus Christianum»,
Иоахим рассматривал как исторически преходящий этап «вавилонского
пленения» церкви, за которым последует новый этап вселенской церкви
с новым принципом религиозности, совершенно отличным от католиче-
ского принципа оправдания. Вскрывая судьбу латинской церкви в исто-
рической судьбе Иудеи и Иерусалима, Иоахим заключает, что сокрушению
вавилонской монархии должно соответствовать насильственное устранение
современного состояния церкви и торжество новой церкви и царства
святого духа, которое будет «Новым Иерусалимом4».
По поводу хронологического различия Иоахимом в истории латин-
ской церкви двух исторических этапов — этапа вавилонского пленения
и этапа «Нового Иерусалима» — анконский епископ Флорентий снова
ополчается против историзма Иовхима и, противопоставляя ему блажен-
ного Августина, снова подчеркивает, что, по Августину, Вавилон с насе-
ляющими его злыми и Иерусалим с населяющими его добрыми гражда-
нами просуществуют вместе до конца мира. Иоахим, жалуется Флорентий,
предусматривает конец Вавилона, под которым он понимает римскую
церковь в ее настоящем состоянии, в близком будущем, именно —
1 Enchiridion in Apocaiypsin, cap. VIII (Protocoll, Bl. 99b—100a).
2 Apocalypsis nova. Bl. 207b (Protocoll, Bl. 100a): «Quamvis non incongrue forsan
in equis albis corpora mortalia sanctorum intelligi queant, quod magis puto, qui sequen-
tes passionem domini sui ita pugnaturi sunt in corporibus suis».
a Concordia, V (Hahn. Beilagen, 8. 303): «Erit ergo et nunc lux creata per quam
iliuminentur hi qui in tenebris et umbra mortis sedent et dividantur a multitudine in-
creduiorum qui dicuntur Christian! et non sunt, ut sit posita meta divisionis inter lucem
et tenebras, sicut et in diebus apostolonim».
4 Concordia. Ill, V (Hahn, 111. Beilagen, S. 281, 308, 309, 310—311).
20 Средние века, вып. 2. '
306
М. М. Смирин
в конце второго состояния и 42-го поколения *. Уже самые слова Иоахи-
ма о предстоящем «рождении» новой церкви не могут, по словам Фло-
рентин, быть поняты в определениях двух градов, установленных
Августином.
С устранением зла из мира не будет больше, по Иоахиму, нужды
в «оправдании» мира, т. е. в основной функции католической церкви.
Будущая церковь будет помощником «ордена монахов» в утверждении
нового или «общего» интеллекта, который должен вступить на место веры
и противопоставляться ей как более высокая ступень духовного развития.
Вместе с тем должна отпасть церковная догматика, приспособленная
к старым функциям церкви. Постижение истины через веру и догму,
смысл и практика которых доступны лишь особо посвященным, станет
пройденной ступенью. С наступлением новой эры всякие формы и «фигуры»
станут излишними. Этими «фигурами», — пишет Иоахим, — надо было
пользоваться лишь до тех пор, пока мы видели только отражение в за-
гадочном виде и не могли знать, что представляет собою истина, обознача-
емая в этих фигурах. «Когда придет дух -истины и научит вас всей истине,
какой же вам тогда смысл в этих фигурах»? 1 2
Наряду с новым евангелием и новой церковью Иоахим предусма-
тривал и новое духовенство. Это впдно из всех тех мест в сочинениях Иоа-
хима, где говорится о предстоящем уходе ордена клириков и уступке
им места «ордену монахов». Правда, Иоахим старается представить эти
свои взгляды в том смысле, что старый орден после выполнения своей
задачи добровольно, и радостно уступает свое место новому. В сочинении
«О четырех евангелиях» Иоахим говорит по поводу предстоящей смены
орденов: «Неужели тот, кто внимательно следит за следующим за ним
-плодом, может печалиться по поводу того, что в нем прекратится ча-
стичное совершенство для того, чтобы на его место последовало совершен-
ство универсальное?» (Sed num qui talem intuetur sibi fructum succe-
dere, dolere potest, quia desinit esse in se particulars perfectio, ut succedat
universalis?) Нет и нет, — отвечает он в самой категорической форме, —
не может этого быть у преемников Петра. Должна быть рассеяна и должна
исчезнуть зависть по отношению к совершенству духовного ордена, ко-
торый, очевидно, образует единый дух с богом своим (ut tabescat invidia
super perfectione ordinis spiritualis, quem videbit esse unum spiritum
cum deo suo) 3.
В 5-й книге «Concordia» он тоже говорит: «Радостный п добрый, он
[т. е. старый орден.—М. С.] выдержит терпеливо муки антихриста, зная
то, что Господь говорил Петру: «а когда состареешься, то прострешь руки
твои, и другой препояшет тебя и поведет, куда не хочешь»4. Иоахим
старается таким образом представить отношения «ordo clericorum» и «ordo
monachorum» между собою как отношения трогательной преемственности.
Однако при всем своем старании он не смог показать во взаимоотноше-
1 Protocol!, Bl. 97b ;«...Quod autem in hiis verbis non intelligat regnum reproborum
hominum, sicut ait Augustinus in libro de civitate dei, ponens duas civitates,‘scilicet
Babilonem maiorum et Jherusalem bonorum, patet, quod ista Babiion cum civibus suis,
sicut ait Augustinus, currit inde-inenter simul cum Jerusalem cum civibus suis usque
in finem mundi. Iste autem ponit finein Babiionis hujus, de quo loquitur, esse prope,
hoc est in fine secundi status et XLII generationis».
1 Concordia, V, cap. 73 (Protocol!, Bl. 103b): «Tarndiu enim necessarium est amp-
lecti figuras istas, quamdiu videmus per speculum in enigmate et scire non possumus
sicut est illam veritatem quam significant ista. Cum autem venerit spiritus veritatis, et
docebit vos omnem veritatem, quid vobis ulterius de figuris?»
’ Super quatuor Ewangelia (Protocoll, BI. 95a ).
4 Concordia, V (Protocol!, Bl. 95a): «Letus etconfortatus sustinebit equanimiter
et patienter tormenta antichrist!, sciens iiiud quod ait sibi in Petro dominus suus: cum
senueris etc. (Job. XXI, 18).»
Томас Мюнцер и учение Иоахима Флорского
307
ниях орденов иной преемственности, кроме добровольного отказа ста-
рого ордена от всех своих функций и передачи им всего руководства
новому ордену, как лучшему и отвечающему задачам нового времени.
От старых функций, т. е. от догм и таинств старого духовенства, ничего
не остается, потому что с переходом от второго состояния мирового раз-
вития к третьему дело уж больше не идет к тому, чтобы знать пути оправ-
дания грешного мира в системе вселенской церкви и совершать для этой
цели нужные дела и таинства, а к тому, чтобы после полного устранения
зла из мира просветить всех светом нового интеллекта и таким образом
обратить всех к богу, к непосредственному созерцанию его. Функции
нового ордена — не в совершении дел и таинств, не в утверждении авто-
ритета Писания внешними средствами, а в обучении и просветлении
всех, в раскрытии истины, постигаемой новым интеллектом. Написано
же, говорит он, ссылаясь на стих 33-й главы XI Даниила, об ученых
того времени (de doctoribus illius temporis): «Ученые из народа обучать
будут многих» (docti in populo docebunt plurimos)1. Новый орден достиг-
нет, благодаря этому, исключительного по своей универсальности
влияния. В 18-й главе 5-й книги «Concordia» говорится, что в новом ордене
исполнится пророческое обещание псалмиста: он властвовать будет
от моря до моря и от первой до последней реки всей земли1 2.
Совершенно очевидно, что у Иоахима речь идет о новом духовенстве,
отличном по своим задачам от католического. «Introductorius» и здесь
таким образом правильно формулирует взгляды Иоахима кратким те-
зисом: «За духовенством Христа последует новое духовенство» (Sacer-
dotio Christi aliud sacerdotium succedit).
Радикальные взгляды Иоахима дали Герману Реутеру основание
утверждать, что иоахимизм представлял собою начало просветительного
направления в средневековом религиозном мировоззрении3. Рассмотре-
ние вопросов о влиянии учения Иоахима на Мюнцера и об отношении
Мюнцера к -иоахимизму поможет нам выяснить, насколько правильна
далеко идущая оценка иоахимизма Германом Реутером. Прежде всего
необходимо установить, что Мюнцер был противником созерцательной
религиозности. Он резко протестует против тех, которые утверждают,
что «слово божие прямо вливается в уста»4. Говоря об обучении народа
вере, Мюнцер ополчается против тех, кто обманывает народ «неопытной
верой» (mil unversuchten Glauben), не научая его, как притти практи-
чески к вере5. Весьма характерным является толкование Мюнцером
библейского рассказа о борьбе Якова с богом®. Бог обещал Якову много
добра и всякого изобилия. И все же Яков должен был прежде всего
одолеть бога, т. е. практически испытать по отношению к нему свою
силу. Мюнцер со свойственной ему яркой иронией высказывается о
платонической созерцательности. Так, он резко выступает против
книжников, проповедующих чисто пассивную веру и утверждающих,
что вера несовместима с человеческим рассудком, что поэтому никто
якобы не может знать, кто является избранным. Мюнцер пишет по этому
поводу: «их вера обладает рассудком только для того, чтобы защищать
безбожников», и дальше он продолжает иронически: «Да, это все же
1 Oncordia, V (Protocoll, Bl. 94а ). •
2 Ibid., cap. XVIII (Protocoll, Bl. 93b); «... ut ordo unus convalescat in terra
similis Joseph et Salomonis... ut coinpleatur in eo protnissio ilia psalmi dicentis, et
dominabitur a mari usque ad mare et a flumine usque ad flumimim».
2 H. Reuter, 1. c., 7-tes Buch, § 7.
* Thomas Munzer. Von dem gedichteten Glauben..., § 7.
s Th. Munzer. Op. cit., § i3.
“Th. Munzer. Ausgedriickte Entbldssung des falschen Glaubens. Vorrede
an die arme zerstreute Christenheit.
308
М. М. Смирим
изящная вера. Она еще много доброго сделает, она, конечно, образует
тонкий, нежный народ (ein subtil Volk), как философ Платон мечтал
о гбсударстве и Апулей о «золотом осле» и как Исайя в гл. 29-й говорит
о сновидце 1 и т. д. Они проявляют свой произвол для того, чтобы
использовать святого Павла, 2 Тим.. 2 для прикрытия своих позорных
дел по своему обыкновению» 1 2.
Созерцательную и мечтательную религиозность Мюнцер, таким обра-
зом, считал пустой и бесплодной, так как его представление о вере есть
прежде всего представление о человеческом поведении, о его высокой
активности в определенном направлении, как уже показано было нами
в другом месте3. Поэтому мы видим, что стройная и величественная
историческая концепция Иоахима не оставила более или менее заметного
влияния на Мюнцера.
По Иоахиму, историческое развитие протекает как строго объективный
процесс. Все распределено и предусмотрено планом свыше, вплоть до
точности дат, смены эпох и круглого числа поколений в каждой эпохе —
42 поколения для второго состояния, 50 поколений для третьего состоя-
ния. Точно устанавливается число лет для каждого поколения. Все эти
числа предусмотрены с такою точностью, что считается недопустимым
всякое сомнение в правильности расчета4. Время появления нового
ордена монахов и перехода к нему руководства Иоахим выясняет «из
сравнения разных мест священного писания»5. Правда, Иоахим преду-
сматривает и соответствующую подготовку людей для перехода от вто-
рого состояния мирового развития к третьему состоянию. «Etenim in
hiis diebus homines facti sapientes in noticia littere querunt intellectum
epiritualem...»
Однако время и характер этой подготовки совершенно не зависят
от самих людей, а строго установлены заранее. Следовательно, роль
людей остается пассивной в системе Иоахима, так как их собственное
умственное развитие рассматривается как чисто объективный процесс:
•в определенное время, предусмотренное божественным планом, дости-
гается — независимо от людей — определенный этап в их духовном раз-
витии, и тогда божественный план им открывается. Все оставляют свои
заблуждения и созерцают божественную истину.
Мюнцер совершенно иначе представляет себе процесс божественного
откровения. Для него объективный процесс откровения осуществляется
через субъективную волю людей, через их сознание и поступки. Чув-
ства моральной ответственности человека, являющиеся предпосылкой
его деятельности, Мюнцер определяет как «страх божий», которому он
придает исключительно большое значение6. В цитировавшемся уже
сочинении Мюнцера «Разоблачение ложной веры» говорится, что кто
не имеет в глубине своего сердца страха божия, к тому и сам бог не может
быть милостив (dem kann auch Gott nicht gnadig sein). Страх божий, —
читаем мы дальше, — делает человека свободным для бесконечной муд-
рости. Без этого, т. е. без своей активности, человек не осознает мрака,
в котором он находится, а неосознанный мрак не может быть освещен
1 У пророка Ивайи (гл. 29, стих 8) говорится о голодном, которому снится, что он
кушает, и о жаждущем, которому снится, что он пьет, и которые после пробуждения
узнают с разочарованием о том, что все это — сон.
1 Th. Miinzer. Ausgedriickte Entblossung...
3 См. сб. «Средние века», в. 1, стр. 141.
4 Concordia, II (Protocoll, Bl. 92а —92b).
5 Concordia, V, cap. 56 (Protocoll, Bl. 93b). «Ex aliorum vero collatione locorum
datur intelligi quod circa finem status secundi et inicium tercii».
8 См. сб. «Средние века», в. 1, стр. 141 и след.
Томас Мюнцер и учение Иоахима Флорского
309
и сердечным милосердием бога Е Таким образом, Мюнцер сочетает идею
откровения с признанием активной роли человеческого сознания. Боже-
ственное откровение остается недейственным для человека, если он не
подготовлен своей моральной деятельностью для его принятия. Раскрытие
человеческого разума есть для Мюнцера, в отличие от Иоахима, результат
не только божественного акта, но и, прежде всего, деятельности чело-
века. Мюнцер решительно отвергает учение «книжников» о том, что только
бог сможет отделить избранных от отвергнутых и произвести будущий
переворот без активной роли людей. «Они думали, — говорит он в том
же сочинении, — что только ангелы с длинными копьями произведут
это отделение в день страшного суда (am jilngsten Tage). Я считаю, что
они могли бы провести за нос даже самый дух святой. Они бесстыдно
утверждают, что бог никому не открывает своих суждений...» Человек,
таким образом не остается пассивным элементом в свете божественного
откровения. В откровении человеку дается способность суждения.
Мюнцеровское понимание откровения, отличное от иоахимовского
понимания, тесно связано с его иным отношением к евангелиям. Мюнцер,
как и Иоахим, является решительным противником авторитета букваль-
ного текста евангелия. Оба они противопоставляют признанию такого
авторитета живое откровение бога.
Однако для Иоахима речь идет больше всего о мистическом раскрытии
внутреннего смысла священного писания. И если «вечное евангелие»
он понимает, как уже указано выше, не только как простую передачу
духовного содержания Ветхого и Нового заветов, но и как новое учение,
соответствующее характеру новой эпохи и открывающееся людям в свете
нового интеллекта, то нельзя забывать, что и новый интеллект Иоахима
есть чисто мистическое орудие познания, орудие непосредственного созер-
цания истины в ее завершенном независимо от людей виде.
Мюнцер также употребляет термин «раскрытие разума», но для него
в этой терминологии речь идет не о раскрытии человеческого разума
для мистического созерцания истины, а о даре логического суждения,
связанном с определенным поведением и деятельностью и направленном
для самостоятельного постижения высшей цели. Евангелие и закон
Мюнцер рассматривает как конк^тный материал для собственных логи-
ческих суждений и как основу для логических выводов о нормах мо-
рального поведения. В направленной против Лютера «защитительной
речи» Мюнцер говорит, что беспорочный сын божий, отвергший «книж-
ников» как дьявольское подобие, дал нам через евангелие и закон способ-
ность суждения (das Urtheil zu richten)1 2. В'вводной же части другого
своего сочинения — «Разоблачение ложной веры» — Мюнцер высказы-
вается более определенно о своем методе толкования священного писания
«путем сравнения всех тайн и определений бога». Ибо каждое определение,
утверждает он, содержит в себе свою противоположность. Без общего
понимания в целом ничто не может быть понято, как следует3.
Как Мюнцер конкретно себе представляет работу над текстами писания,
сопоставление противоположных положений и «понимание их в целом»,
мы лучше всего узнаем из его собственного метода оперирования тек-
стами и из сравнения его метода с методо^ Иоахима. Иоахим системати-
1 Th. Miinzer, Ausgedruckte Entblossung...: «... und die herzliche Barmher-
zigkeit Gottes kann unsere unerkannte Finsternis nicht erleuchten diweilunsdie Furcht
Gottes nicht leer macht zum Anfang der unaufhorlichen Weisheit».
3 Th. M iinzer. Hoch verursachte Schutzrede...
’Th. Miinzer. Ausgedruckte Entblossung...: «Denn es haben alle Urteil das
hochste Gegenteil bei sich selber. Wo sie aber nicht zusammengefasst werden, kann
keins ganz und gar verstanden werden».
310
М. М. Смирин
чески анализирует тексты, вскрывая в них картину будущего и пред-
сказывая определенные события. Так, например, он, обращаясь часто
к «(Откровению Иоанна», указывает в точных выражениях ход будущего
переворота, который последует за 1260 годом. Мюнцер же привлекает
тексты Ветхого и Нового завета, пророков и апокалипсиса для иллю-
страции своих, логических суждений, точнее — для иллюстрации того,
что он рассматривает как логический вывод из хода конкретной действи-
тельности. Так, в письме к курфюрсту Фридриху Мюнцер отстаивает
правильность своей решительной тактики в отношениях с графом
Эрнстом фон Мансфельд. «Князья, — пишет он, — изложив и обосновав
свою тактику, не должны внушать ужаса праведникам. И когда пона-
добится (wenn sich das wird vorwenden), меч будет у них отнят и передан
народу для свержения безбожников... Тогда это нежное сокровище —
мир (der Friede) будет упразднен на земле. В апокалипсисе гл. 6 сидящий
на белом коне хочет победить, но ему это не подобает»...1 Мюнцер ссы-
лается здесь на рассказ 6-й главы Откровения Иоанна о семи печатях,
снятых Агнцем, и о видениях, которые последовали за каждой из семи
печатей. По Иоахиму, который уделяет много внимания этому апокалипти-
ческому рарсказу, здесь дано предначертание событий, которые по дан-
ному плану должны в определенное время и в определенной последова-
тельности развернуться. Мюнцер приводит этот рассказ для иллюстра-
ции своей политической тактики сегодняшнего дня. Он не конструирует
объективного хода развития по текстам, как это делает Иоахим, а на-
оборот, — исходит из самой диалектики конкретной действительности
для объяснения и понимания текстов. Мюнцер исходит из самых фактов,
рассматриваемых им, как мы увидим ниже, в свете его строгой этики,
как проявление гармонии — подчинения частей целому, т. е. подчинения
конкретных случаев общим принципам божьей справедливости. Пости-
жение этой гармонии есть дело не слепой веры и не мистического созер-
цания, вскрываемого в текстах, а активной деятельности разума, его
способности суждения. «Мы обязаны знать, а не только верить в ветер,
данный нам богом, дьяволом или природой, — говорит он в своей про-
поведи саксонским князьям.— Поскольку наш естественный рассудок
(unser natfirlicher Verstand) должен бвдь завоеван на службу вере, он
должен достигнуть высшей ступени своих суждений»2.
Необходимо, однако, иметь в виду, что признание Мюнцером поло-
жительного значения человеческого естественного разума существенно
отличается от рационалистических направлений нового времени. Есте-
ственный разум признается им лишь постольку, поскольку в нем реали-
зуется активное участие человека в божественном откровении, которое
Мюнцер, как уже сказано выше, рассматривал не как чисто объективный
и внешний по отношению к человеку акт божества, а как деятельность
бога, проявляющуюся и реализующуюся в активной и сознательной
деятельности «избранных». Мюнцер не допускает свободного господ-
ства человеческого разума, потому что естественный разум может служить
не только вере, не только высшей духовной цели, т. е. подчинению тво-
рений принципу справедливости божьей, но и плотскому эгоизму тво-
рений. «Но из суждений, — продолжает Мюнцер в выше приведенной
проповеди, — он [т. е. наш естественный рассудок. — 21/. С.] не может
1 Т h. Munzer. Briefwechsel, № 45, S. 50.
s Th. Munzer. Die Fiirstenpredigt. Auslegung des andern Unterschieds
Daniels: «Wir miissen wissen und nit aliein in den Wind glauben, was uns von Gott ge-
geben ist Oder von Teufel Oder Natur. Denn so unser naturlicher Verstand daseibst
soil zur Dienstbarkeit des Glaubens gefangen werden, ... so muss er komrnen zu dem
letzten Grad aller seiner L'rteil».
Томас Мюнцер и учение Иоахима Флорского
ЗИ
заключать с достоверностью, имеющей основание в его совести, без
божьего откровения. Тогда человек убедится, что он не может головой
бежать по небу без того, чтобы раньше не сделаться внутренним глуп-
цом» !. Смысл этого ограничения, как это видно из текста данной пропо-
веди и из ряда других мест, сводится к тому, что только разум «из-
бранпых», только разум, связанный с практикой реализации этического
начала в мире, признается Мюнцером, как проявление божествен-
ного откровения, т. е. имеющим положительное значение. Разум Мюнцер
строго подчиняет этическому началу. В «Разоблачении ложной веры»
Мюнцер, осуждая ростовщичество и жадность, говорит, что одними осу-
ждениями разума нельзя выяснять путей к вере, «так как, если мы
в ближайшее время не сделаемся лучше, то мы потеряем и естественный
разум для суждения о собственной пользе, которую мы все направляем
на плотские желания»1 2.
В «Протестации или Повелении» Мюнцер в обычном для него резком
тоне нападает на «книжников» за то, что они представляют себе христи-
анство как легкое дело заучивания формул Христа, а не как постулат
строгого нравственного поведения. Обращаясь к «книжнику», Мюнцер гово-
рит, что перед человеком с таким чисто словесным пониманием христианства
сама книга закрывается «и никакое творение не откроет его тебе, вопреки
разуму, хотя бы ты и лопнул» (... so wird dir... zum ersten auch das Buch
verschlossen. Da kann dirs wider die Vernunft keine Kreatur auftun, soil-
test du auch zusammenbrechen)3.
Дальше он говорит о том, что необходимо сбросить с себя все, что
внушено частными интересами, и заключает призывом: «И ты не должен
поступать, как те. умные, которые цитируют одну фразу отсюда, другую
оттуда без основательного сравнения всего духа писания».
Мюнцер требует здесь разумной трактовки действительности, ко-
торую он рассматривает как основу истинного понимания духа св. пи-
сания. Под разумом же он понимает здесь, как видим, не что иное, как
сознательное поведение в духе нравственного совершенства, т. е.'как
отказ от всех частностей и подчинение их принципу общей справедли-
вости. ‘
Таким образом, откровение Мюнцер понимает не как открытие чело-
веку внешней для него мистической тайны и не просто как просветление
его ума для созерцания этой мистической тайны, а как акт божества,
воспринимаемый активным сознанием человека и его практическим
нравственным поведением. По Мюнцеру человек — не пассивный созер-
цатель объективно происходящего и мистически открывающегося ему
процесса, а активный проводник этого процесса и в известном смысле
его субъект. Отвергая авторитет мертвой буквы и внешнего слова, Мюнцер
говорит в проповеди перед князьями, что истинное слово божие — это
внутреннее слово, которое человек черпает из глубин своей души через
откровение божие4. Откровение же, говорит он в той же проповеди
несколько ниже, не дается человеку автоматически. Для его получения
1 Th. Мйпгег. Die Fiirstenpredigt: «Der Urteil kann er aber keins beschliessen mit
gutem Grund seines Gewissens ohne Gottes Offenbarung. Da wird der Mensch klarlich
finden, dass er mit dem Kopf durch den Himmel nicht laufen kann, sondern er muss
erstlich zum innerlichen Narren werden».
s Ausgedruckte Entblossung...: «Die verniinftigen Urteile sind in der Weis nit
zu erklaren. So wir uns nicht in kurzer Zeit bessern, haben wir auch die natiirliche Ver-
iiunft verloren unsres eigenen Kutzes wegen, den wir doch alle aut fleischliche Lust wen-
den».
“Thomas Miinzer. Protestation oder Entbietung..., § 12.
4 Th. Munzer. Die Furstenpredigt: «... vom innerlichen VVorte zu horen in dem
Abgrund der Seelen durch die Offenbarung Gottes».
312
М. М. Смирин
человек должен отрешиться от всего временного Ч Он должен носить
в себе серьезное стремление к истине, а практическим применением этой
истины распознавать настоящее видение от ложного2.
Иоахим считал книжный текст священного писания исторически
преходящим и потерявшим свое значение с известного времени. Место
книжного текста занимает духовное «вечное евангелие», свободное от
буквенной и догматической формы и раскрывающееся всем людям для
спокойного созерцания. Вечное евангелие, отличаясь от традиционного
евангелия своей формой и всем своим характером, остается, однако,
для человека выражением внешней для него объективной истины.
Мюнцер же противопоставляет авторитету буквы — внутреннее слово,
которое есть по существу логическое суждение его разума, связанное
с активной нравственной жизнью. Поэтому Мюнцер не принимает и исто-
рической концепции Иоахима.
Для Иоахима развитие идет от строгой покорности рабов времени
бога-отца, через мягкую и патриархальную покорность детей вре-
мени бога-сына, к свободной привязанности друзей времени святого
духа. Если принципом первого состояния Иоахим считает страх и закон,
а принципом второго состояния — веру и благодать в догматической
форме католических таинств, то принципом третьего состояния он считает
любовь и высшую благодать, свободную от закона и вообще от всякого
представления об обязанностях и покорности в какой бы то ни было
форме. Вместо примитивной ступени знания в начале развития через
закон, выполняемый с чувством страха, вместо неполного и частичного,
хотя и более совершенного, чем в начале, знания на среднем этапе через
веру и добрые дела, — Иоахим на последнем этапе . развития видит
полное знание и мудрость чистого непосредственного созерцания.
Прогресс в развитии сознания, лежащий в основе концепции Иоахима,
ни в какой мере не является прогрессом человеческого разума. Это прогресс
в формах божественного откровения и раскрытия истины. Чем выше
форма откровения, чем непосредственней раскрывается божественная
истина, тем слабее человеческая активность и тем меньше роль самого
человека.
Мюнцер, который, как мы уже видели, иначе представлял себе со-
вершенство человеческого разума и роль человека вообще, не мог согла-
ситься с концепцией Иоахима. Прежде всего он не мог принять взгляда
Иоахима на закон и на страх божий. В сочинениях и проповедях Мюнцера
не мало резких упреков по адресу «книжников» (Schriftgelehrte), которые,
ссылаясь на авторитет апостола Павла, считают, что христианство
упраздняет обязательный характер закона. В «Толковании 19-го псалма»
Мюнцер отстаивает • положительное значение и необходимость за-
конов. «Закон Божий, который в настоящее время освещает глаза из-
бранных и ослепляет безбожников, есть безупречное учение, объясняющее
дух чистого страха божия, что .имеет место, когда человек отдает свою
голову за истину»3. Закон, при правильном его понимании, таким
образом, устанавливает, что истинный дух чистого страха божьего со-
ставляет нравственное поведение людей, т. е. их отказ от всех частностей
для общего принципа справедливости божией. Дальше в том же сочи-
1 Th. Miinzer. Die Fiirstenpredigt: «Zur Offenbarung Gottes muss sich der
Mensch von aller Kurzweil absondern».
1 Ibid.: «... und muss durchdieUbung solcher Wahrheit das unbetriiglicbe Gesicht
von dem falschen erkennen».
’ Auslegung des XIX Psalms: «... ist eine untadlige Lehre, wenn der Geist der
rechten und reinen Furcht Gottes dadurch erkiart wird, welcbes geschiet, wenn ein
Mensch seinen Hals fiir die Wahrheit setzet...»
Томас Мюнцер и учение Иоахима Флорского
313
нении Мюнцер утверждает, что апостол Павел в действительности не
только не упразднял закона, но и сам его предписывал. Мюнцер упрекает
«книжников» в том, что своим толкованием они фальсифицируют Павла.
Он дает свое толкование 4-й главы послания к Римлянам, из которой
он заключает, что выполнение закона образует в совести человека те
зацепки (Stacheln seines Gewissens), которые необходимы для пони-
мания благодати, пребывающей уже до этого в глубине его сердца.
В другом месте * 1 Мюнцер также говорит, что выполнение эакона
необходимо, так как человек не может иметь веры без того, чтобы убить
в себе все плотское и животное, что практика нравственной жизни об-
разует чистый разум -закона (den reinen Vernunft des Gesetzes) без пони-
мания которого человек остается слепым и «измышляет деревянного
Христа». Но если смысл закона в том, что он формулирует обязанность
нравственной жизни, а нравственная жизнь есть, по Мюнцеру, как мы
уже видели, основа разума, то из этого следует, что основное в законе
есть не только его выполнение, но вместе с тем и его понимание. Это
Мюнцер подчеркивает неоднократно. В «Защитительной речи» он ут-
верждает, что раскрывающийся в священном писании страдающий Христос
заявляет о том, что он пришел в мир не для упразднения закона и
расторжения союза с богом, а для того, чтобы его проводить, объяснять
и выполнять (vollflihren, erklaren und erflillen)2. Несколько ниже в той
же речи Мюнцер уточняет, что Христос объяснял закон и таким путем
завладел человеческим разумом3; дальше он заявляет, что он сам, во-
преки виттенбергской плоти, стремился к соблюдению чистоты закона
и всякими суждениями (durch alle Urtheil) объяснял исполнение духа
страха божия, т. е. аргументами разума старался разъяснить смысл
закона в духе обязательной нравственной жизни.
Таким образом, в отличие от Иоахима Мюнцер утверждает, что ход
развития ведет к возрастанию значения закона, т. е. к возрастанию
обязанностей и ответственности человека, его активной роли вообще.
В связи с этим он не считает требования строгой нравственной жизни
и высокой ответственности признаками примитивной ступени сознания.
Наоборот, развитие в этом направлении Мюнцер рассматривает как
развитие человеческого разума, так как возрастание активной роли
человека связано для него с прогрессивным развитием его способностей
к правильному суждению и к достижению истины. Откровение Мюнцер
представлял себе не как односторонний акт раскрытия истины сверху,
а как результат готовности человека активно воспринимать божественную
истину своей практическою деятельностью и своим разумом, как результат
его готовности следовать «внутреннему слову» в указанном понимании.
Это расхождение с Иоахимом определяет отношение Мюнцера ко
всей его исторической концепции. Мюнцер также предвидит определенное
направление исторического процесса. «Верно, и я знаю это определенно, —
говорил он в своей проповеди князьям, *— что дух божий открывает
теперь многим благочестивым людям будущую необходимую реформацию;
она должна быть осуществлена, чего бы ни хотели отдельные лица».
Дальше речь идет о характере этой «будущей реформации» как о пред-
стоящем повороте мировой истории:
«Теперь в самом разгаре дело идет о конце пятой империи мира»4, —
1 Die Fiirstenpredigt.
1 Hoch verursachte Schutzrede...
’ Ibid.: «Chrrstus fing an von Ursprung wie Moses und erklarte das Gesetz... Sein
Predigen war also wahrhaftig und also ganz wohl verfasst, das er die menschliche Ver-
nunft... gefangen nahm...».
* Th. Milnzer. Die Fiirstenpredigt: «Das Werk geht jetzt in rechtem Schwange
vom Ende des fiinften Reichs der Welt».
314
Л/. М. Смирин
пишет он. При этом в основе его схемы исторического развития лежит
не чисто объективный процесс раскрытия божественной истины, а целесо-
образное, разумно осознаннее проведение в практической жизни нрав-
ственной идеи подчинения частных интересов целому и общему. Поэтому
он считает основным фактором развития ту бедную народную массу,
которая является носительницей справедливости и страдает от нару-
шения высшего морального закона. Мы уже видели, что закон Мюнцер
признает прогрессивным, если он правильно понят и сознательно приме-
няется. Но правильное этическое понимание закона может быть, по его
мнению, дано только разумом народа. Он советует саксонским князьям
руководствоваться в своей политике желаниями и указаниями народа,
потому что народные массы лучше князей понимают божью волю, и уве-
ряет их в том, что если соседние князья вздумают предпринять против
них враждебные действия за следование духу евангелия, т. е. духу инте-
ресов и требований народа, то они будут изгнаны их собственным на-
родом С
«В Защитительной речи», направленной против Лютера, Мюнцер
говорит: «Он обвиняет меня в призыве к восстанию, но не говорит глав-
ного в моей речи князьям,—что вся община имеет власть меча, что князья
не господа, а слуги меча. Поэтому существует прекрасный старый обычай
присутствия народа на суде. Если власти не будут правильно защищать
слабых, то народ сам возьмет меч»2. Дальше он в чрезвычайно яркой
форме объясняет, как извращенно толкуют закон те, кто действует против
народа. Лютер в своей книге о торговле, говорит он, призывает князей
к борьбе с воровством, но причину воровства он замалчивает. «Смотри,—
продолжает он дальше, — опоры ростовщичества, воровства и грабежа —
это наши господа и князья, они присваивают цебе в собственность все
творения. Рыба в воде, птица в воздухе и все растущее на земле — все
должно принадлежать им. Поэтому они распространяют заповедь божью
среди бедных и говорят: бог заповедал — не укради. Но закон этот не
в их пользу, поскольку они доводят всех до того, чтобы драть шкуру
с бедного хлебопашца, ремесленника и всего живущего. Если же он ма-
лейшее возьмет, то он должен быть повешен, а доктор-лгун тогда скажет
аминь! Сами господа делают бедный народ враждебным себе, поскольку
они не хотят устранить причину зла».
Для того чтобы закон не извращался и служил своему назначению,
т. е. делу справедливости, необходимо, чтобы народ имел собственное
суждение, говорит он в «Разоблачении вымышленной веры». Страдания
бедняка очищают его нравственно. Он-то и должен быть возвышен, а
великие должны быть принижены. «О, если бы это знали бедные забитые
крестьяне, это знание было бы им крайне полезно. Бог ненавидит крупных
магнатов (die grossen Hansen), как Ирода... и принимает для служения
ему малых, как Мария, Захарий и Елизавета»3. Как могут, — продол-
жает он несколько ниже, — вести людей к вере те изнеженные смолоду,
которые жрут, пьют, жадничают и не желают уступать ни одного геллера
из своих ростовщических процентов? Никак нельзя допустить, —говорит
он в «Защитительной речи», — чтобы закон служил в руках злых для
угнетения праведных, чтобы говорить им: «Ты должен мучиться, как
Христос».
Разумное толкование и правильное применение закона Мюнцер ожидал
только от народной массы, которую он считал, таким образом, основным
фактором исторического развития. Народ заинтересован в решительном
1 Th. Mfinzer. Die Fiirstenpredigt.
’ Hoch verursachte Schutzrede...
’ Ausgedriickte Entblossung...., § 4.
Томас Мюнцер и учение Иоахима Флорского
315
устранении всех эгоистических проявлений, нарушающих гармонию
целого. Народ является носителем идеи общего. Руками народа будет
совершен предстоящий переворот мировой истории, «как бы ни проти-
вились этому отдельные лица». Пророчество Даниила, — говорит
Мюнцер ш> поводу предстоящей реформации, — должно быть исполнено,
если бы даже никто и не хотел в него верить х. Действия народа будут
проявлением объективно необходимого процесса. Но вместе с тем это и
субъективный процесс, так как народ должен разобраться в нем, понять
смысл происходящего и действовать сознательно1 2. Без сознательного
участия народа идея справедливости, лежащая в основе развития, не
может быть реализована. Люди, хотя и боящиеся бога, но не понимающие
духа страха божия, не умеют отличать возможного от невозможного3,
так как они воображают, что можно, боясь бога, терпеть властолюбивых
князей, и считают, что нельзя их свергать. Основную задачу Мюнцер
видит в том, чтобы народ был просвещенным и имел собственное суждение.
Он старается обосновать это историческими примерами (dass das Volk
ein Urtheil hatle).
Взгляд Мюнцера на народ как на основной фактор прогрессивного
развития отличает мюнцеровское понимание истории от стройной, но
чисто объективной и созерцательной исторической концепции Иоахима
Флорского, хотя- самый факт влияния исторической схемы Иоахима
на Мюнцера трудно отрицать.
Вслед за Иоахимом Мюнцер дает свою общую схему мировых мо-
нархий и будущих судеб мира в связи с толкованием второй главы
Даниила. Сравнение обоих толкований этой главы покажет нам как
несомненное влияние Иоахима на Мюнцера, так и коренное различие
между ними.
Во второй главе Даниила рассказывается о сне вавилонского царя
(Навуходоносора), разгаданном пророком Даниилом. Вавилонский царь
видел во сне огромную статую чудовища, голова которого была из золота,
грудь из серебра, живот п бока из меди, бедра из железа, а ноги — ча-
стично из железа, частично из глины. Вдруг от скалы откололся без
помощи чьих-либо рук камень, ударил по ногам страшной статуи и разбил
их. В результате вся статуя повалилась, и все ее части из золота, серебра,
меди, железа и глины унесены были ветром, не оставив никакого следа.
Камень же, разбивший статую, сделался огромной горой и заполнил
собою всю землю. Даниил объяснил Навуходоносору, что отдельные
части статуи из различных металлов — это все настоящие и будущие
царства мира, а общая судьба статуи — судьба мира. Золотая голова
означает сильное и богатое царство самого Навуходоносора, потом будет
другое царство — попроще, обозначенное серебром, а затем третье цар-
ство — медь, которое овладеет всей землей. Четвертое царство будет
крепкое и сильное, как железо, а после него будет царство, обозначенное
в ногах чудовища железом и глиной. Это будет царство разных народов,
смешанных друг с другом, но не слитых в единый народ так же, как
железо не смешивается с глиной. Камень же, уничтоживший все части
чудовища, означает, что вечное царство божие положит конец всем ука-
занным пяти царствам.
Останавливаясь в 5-й книге «Concordia» на Данииле, Иоахим утвер-
ждает, что сон вавилонского царя, разгаданный Даниилом, так же как
1 Die Fiirstenpredigt.
2 Ausgedriickte Entblossung...
3 Ibid. Erklarung des 1-en cap. Lucae: «Sie fiirchteten Gott vor alien Dingen,
dennoch vermochten sie nicht das mogliche vom unmoglichen zu schauen, darum dass
ihnen der Geist der Furcht Gottes zur Ankunft des Glaubens nicht eroffnet war».
316
М. М. Смирим
и собственные видения самого Даниила содержат предсказания всей
истории «до конца мира» (usque ad finem secuii). В виденном Навуходоно-
сором чудовище золотая голова означает не только вавилонское царство,
но и все другие царства Востока — как халдейское царство, так и цар-
ства мидян и персов. Хотя, говорит Иоахим, цари сменяли друг друга
в Вавилоне, в целом царство оставалось восточным, так же как это изве-
стно о римском мире Ч Серебро означает македонское царство, начавшееся
с Александра и продолжавшееся до времен Маккавеев. К третьему цар-
ству, обозначенному медью, о котором Даниил говорит, что оно завладеет
всей землей, ничто так не подходит, как царство, издавшее эдикт Цезаря
Августа о производстве описи всей земли. Это царство часто воевало
со многими, часто терпело неудачи, но чаще всего торжествовало над
противниками. Железо означает сарацинов, владевших завоеванными
землями насильственно и бывших действительно неукротимыми, как
железо (indomabilis quasi ferrum). Поднято было богом это царство,
дабы оно поразило развращенный Вавилон, испортивший всю землю.
Что же касается ног статуи, сделанных из железа и глины, то
они, по Иоахиму, означают новейшее царство, которое будет во время
антихриста. Это царство будет длиться недолго — до тех пор, пока камень,
отделившийся от горы без помощи чьих-либо рук, ударит по нему и раз-
рушит его, как некогда Римскую империю. Когда же уничтожены будут
все царства мира, будет царствовать Христос, ибо он должен будет цар-
ствовать сам, пока не повергнет всех врагов своих под ноги свои а. В этот
день, говорит Иоахим дальше, бог будет один, и имя его будет одно,,
и будет один царь над всей землей.
В этой схеме Иоахима содержится и этическое начало. Развитие
ведет к устранению зла из мира, к полному сокрушению «Вавилона»
задолго до конца мира, чтб идет в разрез с учением Августина, как мы
это видели выше. Однако весь процесс развития представляется здесь
делом Христа, который направляет его сверху. Людям этот процесс
открывается на известном этапе как объективно необходимый и от их
воли не зависящий. Между различными народами мира роли распределены
заранее: Восток и Запад противостоят друг другу. Все государства Вос-
тока одинаково олицетворяют собою мировое зло. Они все обозначены
в видении 2-й главы Даниила в золотой голове чудовищного идола, так
как золото есть символ богатства, роскоши и разврата. Испорченным
по своим основным принципам было и греческое царство, сделавшееся
почвой отколовшихся от латинской церкви отступников. Испорченность
этого царства выражена в символе серебра, т. е. в более мягкой форме.
Римская империя — это мировая монархия, основывавшаяся по суще-
ству на принципе мудрости, мужества и умеренности. Она поэтому обозна-
чена в меди, занимающей среднее место между золотом и железом. Ввиду
того, что Римская империя погрязла в роскоши, т. е. превратилась во
второй или «Новый Вавилон», то призваны были сарацины — народ,
обозначенный в железных частях идола, народ неукротимый и знавший
только насильственные действия. В конце же концов бог повергнет всех
врагов своих. Все признают римскую церковь и вернутся в ее лоно, когда
1 Concordia, V (Hahn., HI, S. 310): «Quia licet reges mutarentur in Babi-
lone, regnum tamen orientate in eis integrum mansit sicut et Roma accidisse
cognovimus».
’ Concordia, V (Hahn., Ill, S. 311): «Durabit autem regnum illud tempore brevi,
quosque lapis ille, qui abscissus est de monte sine manibus, corruat super illud, et armis
quibus olim romanum vicit imperium, vincat istud et deleat... Quando autem dissipa-
buntur omnia regna mundi regnabit Christus solus, oportet enim ipsum regnare donee
ponat ornnes inimicos suos sub pedibus suis»...
Томас Мюнцер и учение Иоахима Флорского
317
сам Христос установит на земле свое единоличное царство* 1. Денифле
•ссылается на это место у Иоахима, на предусмотренное им возвращение
язычников и иудеев в лоно латинской церкви, как на доказательство
его верности католицизму. Выше уже была показана несостоятельность
этих взглядов Денифле: будущая латинская церковь Иоахима ничего
общего по существу не имеет с традиционным католицизмом и покоится
на совершенно иных принципах. Нельзя, однако, отрицать, что в этом
пункте нашло свое выражение стремление Иоахима представить истори-
ческий процесс, как заранее предусмотренный божественным планом
во всех своих деталях с определением заранее места каждого народа
и не зависящий ни от деятельности, ни от разума людей. Возвращение
греков и иудеев в лоно латинской церкви будет результатом наделения
их новым интеллектом, с помощью которого истина, воплощенная в очи-
щенной латинской церкви, откроется им непосредственно.
Посмотрим теперь, как толкует ту же главу из книги Даниила
Мюнцер. Первое царство, возвещенное золотой головой идола, — это
Вавилонская империя. Второе царство, соответствующее серебряной
груди и длани его, — это империя мидян и персов. Третье царство,
указанное в медной части идола,— это царство греков, отличавшееся мудро-
стью. Четвертое царство, обозначенное в бедрах идола, сделанных из
железа, — это завоеванная мечом империя насилия (римская). Под пятой
империей, охарактеризованной Даниилом как государство, полное вну-
тренних раздоров, Мюнцер понимал современный ему мировой порядок.
«Пятая империя, — говорит он, — это та, которую мы имеем перед гла-
зами». Очевидно, Мюнцер имеет в виду главным образом Германскую
империю, когда он иронически говорит о пятой империи: «она также
пз железа и очень хотела бы угнетать, но ее железо смешано с грязью
<(mit Kot geflickt), как мы наблюдаем здесь ясными очами сплошные про-
делки лицемерия, которыми кишит весь мир земной. Ибо тот, кто не
способен обманывать, считается сумасшедшим. На наших глазах объедини-
лись теперь -угри (die Aale) и змеи в одну банду. Попы и все злые
духовные лица — это змеи, а светские господа и правители — это угри.
Так государства дьявола обмазали себя глиной»а.
Обрисовав таким образом царство зла красками современной ему
действительности из быта господствующих классов, Мюнцер продолжает:
«Ах, любезные господа, как хорошо здесь среди старых горшков будет
господь бить железным шестом»3. Он призывает князей не поддаваться
добродетельным призывам лицемерных попов, «потому что камень, ото-
рванный от горы, стал большим. Бедные светские люди и крестьяне видят
его гораздо острее, чем вы; да, благодарение богу, он уже порядочно
вырос. Если бы другие господа или соседи захотели вас преследовать
из-за Евангелия, то они были бы изгнаны их собственным народом. Это
я точно знаю. Да, камень уже велик. Развратный мир давно боялся этого.
Он поражал их, когда он еще был мал. Что же нам нужно делать теперь,
когда он сделался таким великим и мощным и с такой силой обрушился
неотвратимо на великие столпы (auf die grosse Saul) и, раздробил их, как
•старые горшки?» На поставленный вопрос он сам отвечает, что необходимо
1 См. продолжение приведенного места из 5-й книги Concordia, где Иоахим дает
•свое толкование другим видениям Даниила, в частности из 7-й, 8-й, 10-й и 11-й глав.
1 Т h. Miinzer. Die Fiirstenpredigt: «Eitel Anschlage der Heucblerei, die da
kriimmet und wimmet auf dem ganzen Erdreich... Die Pfaffen undalle bosen Geistlichen
sind Schlangen... und die weltlichen Herren und Regenten sind Aale... Dahaben sich
die Reiche des Teufels mit Ton beschmieret...».
. 3 «Ach, lieben Herren, wie hiibsch wird der Herr da unter die alte Topf schmeissen
anit einer eisernen Stange»: -
318
М. М. Смирим,
смело ступить на краеугольный камень и удержаться на нем. Это зна-
чит, — разъясняет он тут же саксонским князьям, — «добивайтесь
только полной справедливости божьей и действуйте смело за дело еван-
гелия».
Не подлежит никакому сомнению, что, опираясь в своей проповеди
князьям на вторую главу Даниила, Мюнцер имел своим источником
пятую книгу Concordia Иоахима. Но именно поэтому здесь ярче всего
выступают самостоятельный подход Мюнцера к своему источнику и его
особые взгляды. Прежде всего необходимо подчеркнуть, что этическая
цель, лежащая в основе процесса, выражена в схеме Мюнцера гораздо
ярче, чем в схеме Иоахима, но главное в том, что самый процесс предста-
вляется в мюнцеровской схеме не как дело одного только Христа. Люди
должны активно добиваться справедливости божией, и для этой цели они
должны прежде всего понять цель бога, видеть «камень, оторванный от
горы». Понимание божественной истины дается не только божественным
откровением сверху непосредственно через особый орден избранных,
а на основе практики нравственной жизни. Только бедняки и крестьяне,
не имеющие собственности и не имеющие иных источников дохода, кроме
труда, способны понимать цель бога и проводить ее.
Только те, которые действуют от их имени и в их интересах, будут
активными факторами предстоящего исторического переворота. Он и
призывает саксонских князей отойти от других князей, своих товарищей
и соседей, и перейти к народу. Иоахим предсказывает близкий переворот
в земной жизни, но самый переворот представляется ему чисто мисти-
чески: пятая империя зла — это приход антихриста, борьба Христа против
его полчищ и т. д. Для Мюнцера, как мы видим, пятая империя — арена
предстоящего исторического переворота, это конкретная современная
ему обстановка. Силы, вступающие в решительную схватку, тоже взяты
им из конкретной обстановки. На одной стороне змеи и угри — духовные
магнаты, светские господа и правители, на другой стороне — беднота,
крестьянство и те, которые будут на их стороне.
В связи с тем, что Мюнцер ставит судьбу предстоящего переворота
в зависимость от активности народных масс и от их нравственного и
интеллектуального развития, у него нет того фатального распределения
ролей между народами Востока и Запада и нет признания особой миссии
Рима и латинской церкви. Он не подводит под одну рубрику все народы
Востока и отличает царство мидян и персов от вавилонского царства.
Медь, символизирующая разумную умеренность, обозначает, по Мюн-
церу, не Римскую империю, а греческое царство. Римскую же империю
он просто характеризует в этой схеме как империю насилия, завоеван-
ную мечом и обозначенную презренным железом. Обращение турок,
иудеев и язычников произойдет, по Мюнцеру, тоже не таким мистическим
путем, как это представляет себе Иоахим, а в результате того, что хри-
стиане окажутся лучшими и, таким образом, на практике сумеют убедить
язычников в христианской истине1. Язычники такие же люди, как и хри-
стиане, и им нужен только практический пример нравственной жизни
в доказательство преимуществ христианства1 2. Книжники же и буквоеды,
говорит он, показывают им обратный пример.
Отличие христианства от язычества Мюнцер видит только в том, что
язычники верят «в неподвижного бога», что «все набожные люди, совер-
шившие что-то особенное для мира, становятся богоподобными, как наши
1 Ausgedruckte Entblossung...
2 Ibid.: *Es gebricht ihnen am rechten Zeugnis des Glaubens, wie auch uns alien...»
Томас М юнцер и учение Иоахима Флорского
319
святые»1. Истинное же христианство — это непрерывная нравственная
жизнь, такое постоянное ощущение бога на деле, в практической жизни;
которое убеждает человеческий разум. Язычники просят у своих богов
легкой жизни, рожать детей без болей, вопреки библейскому утверждению,
и никогда не думают о том, что мы должны производить детей в страхе
божием1 2, т-. е. в нравственном сознании полного подчинения себя и всех
своих частных интересов общему делу и в активной деятельности в этом
направлении.
В этом сознании и в этой активности Мюнцер в’идел отличие христиан-
ства и от магометанства, и от иудейства. Магомет, говорит он, верил
в беспорочное происхождение Христа, но утверждал, что не Хри-
стос был распят, а другой вместо него. Магомет считал, замечает он там
же, что распятие Христа противоречило бы доброте божией3. Мюнцер
имеет здесь в виду, как и всюду, не исторического Христа, а идею стра-
даний Христа, которую он рассматривал как основу своих социально-
этических взглядов. Иудейство чуждо христианству, потому что оно
буквально и формально принимает закон и не добирается до его этиче-
ского содержания. Дело обращения иудеев, турок и язычников есть по-
этому только дело практики и разума.
Энгельс подчеркнул этот взгляд Мюнцера следующим образом: «Вера
есть не что иное, как пробуждение разума в человеке, и потому иметь веру
могли и язычники»4. К этим словам Энгельса необходимо лишь прибавить,
что «пробуждение разума в человеке» Мюнцер связывал всегда с прак-
тикой социальной справедливости. Если Иоахим говорил о предстоящем
приведении иудеев и возвращении греков в лоно римской церкви, то по су-
ществу, как мы уже видели выше, речь шла у него о совершенно иной
церкви. Однако формальная привязанность Иоахима к римской церкви,
к идее универсальной церковности, имеет свои корни не только в его
субъективной боязни разрыва с официальной церковью и возможных
отсюда последствий, а в самом мистическом сверхразумном и притом
чисто объективном характере предстоящего переворота. Поскольку для
Иоахима речь идет о мировом перевороте, который должен раскрыться
людям при помощи нового интеллекта, но при их полной пассивности,
то он не мог себе представить совершение переворота без универсальной
церковной силы, подготовленной, по его мнению, исторически в римской
церкви, а наступление всеобщего совершенства на земле иначе, как путем
приведения и возвращения всех в римскую церковь. Поскольку же для
Мюнцера акт божественного откровения и осуществление божественного
руководства историческим процессом практически выражались в деятель-
ности и разуме людей, то в его системе церковность, как институт, передаю-
щий земному миру и распределяющий в нем благодать, вовсе не суще-
ствует. Приход язычников, турок и иудеев к общей истине с христианами
представлялся Мюнцеру как победа справедливости и разума, одержанная
народом в результате его борьбы в земной жизни, и вовсе не означает
торжества определенной церкви. Если у Иоахима мы видим зародыши
космополитических идей в сугубо мистической трактовке, то у Мюнцера
эти зародыши по существу имеют весьма реалистические черты под слабой
мистической оболочкой. И в этом отношении Мюнцер был прав, когда
сказал: «aber meine leer ist hoch droben».
Существеннейшим образом отличаются исторические взгляды Мюнцера
от взглядов Иоахима в вопросе о значении и судьбе земной жизни. Ица-
1 Protestation oder Entbietung..., § 10.
* Ibid., § 12.
3 Ibid., § 11. . .
4 К. Маркса Ф. Эя re л ьс. Соч., т. VIII, стр. 138.
320
.If. М. Смирин
хима отличает от католической- теории его учение об устранении зла
из земного мира и исполнении в рамках этого мира пророчества апока-
липсиса. Мы уже видели, какое место занимает этот тезис Иоахима, проти-
воречащий учению Августина, в обвинениях, выдвинутых против него
в Ананьи. Однако для Иоахима речь идет в данном случае о последнем
этапе земного мира. Иоахим в ряде мест своих сочинений подчеркивает,
что третье состояние мирового развития есть конец мира1. Об этом го-
ворит также приведенное уже учение Иоахима о двух антихристах, из ко-
торых первый придет в конце второго состояния мира, а второй — в конце
3-го состояния, по имени Гог1 2. Ко времени первого антихриста Иоахим
относит видение из откровения Иоанна (гл. XIX, стихи 11, 14) о «Вечном
и Истинном», показавшемся из отверстого неба на белом коне и прибывшем
в сопровождении воинства небесного, следовавшего за ним также на конях
белых, для того, чтобы судить и воинствовать. Иоахим, комментируя
это место апокалипсиса, говорит, что речь идет о суде Христовом со-
вместно со святыми, которые прибудут с ним до общего воскресения мертвых
в конце 6-го времени, т. е. в конце второго состояния мира, что эти святые
прибудут еще в своих смертных телах3. Кроме этого суда, предстоит
еще общий последний суд во времена «настоящего» антихриста'Гога, в кон-
це третьего состояния, т. е. в конце мира, при общем воскресении мертвых.
Между этими двумя антихристами расположено, по Иоахиму, время
третьего состояния мира. Это, следовательно, время царствования свя-
того духа в мире, царствования, завершающего земной мир и подгото-
вляющего переход к другому, неземному миру, который начнется с вос-
кресения мертвых. Мы уже знаем, что Йоахим определяет продолжитель-
ность третьего состояния мира, т. е. время от завершения 42-го поколения
современного ему второго состояния до конца мира, — в 50 поколений,
по числу лет ветхозаветного большого юбилея4.
Совершенно иное отношение мы наблюдаем у Мюнцера к земному
миру. Для него не существует и не может существовать хронологической
границы между земным и небесным миром. Для него земной и плотский
мир — это мир творений, пребывающих в своем изолированном состоянии.
Небесный же мир — это божественная гармония совершенства, где во всех
творениях и частностях признается полное преобладание и господство
общего начала. «Человек упал от бога к творению»5 *, говорит Мюнцер, —
поскольку он пребывает во власти творений, т. е. во власти своих плот-
ских частных интересов. Задача христианства—помогать человеку вер-
нуться к богу. Идея очеловеченного Христа, постоянно пребывающего в че-
ловеке®, указывает ему путь к тому, чтобы сделаться вместе с Христом
учеником бога, стать обожествленным человеком и «даже полностью пре-
вратиться в бога, так, чтобы земная жизнь была поднята в небеса»7. Это
невозможно, пока человек руководится своими частными интересами.
Христианская вера, — пишет он там же, — совершенно невозможна
1 Concordia, II (Hahn, III, S. 265): «Aliud namque tempos fuit in quovivebant
homines secundum carnem, hoc est usque ad Christum... Aliud in quo vivitur inter ut-
rumque, hoc est inter carnem et spiritum, usque seu ad praesens temp us... Aliud in quo
vivitur secundum spiritum usque ad finem mundi».
2 Introductorius in Apocalipsis, cap. XII (Protocoll, Bl. 99b): «Ut autem in fine
primi status ultimus rex Antiochus nomine... Ita in fine secundi... de quo dicit Johan-
.nes... deterior... universe vastabit... Sane in fine tercii... Gog...»
’ См. сноску 2. на стр. 305.
4 См. выше, стр. 294.
8 Ausgedruckte Entblossung... Erklarung des 1-ten Cap. Lucae.
8 См. сборник «Средние века», в. 1, стр. 140 и указанные там ссылки.
7 Ausgedruckte Entblossung..., указанный раздел: «Jawohl vielmehr in ihn ganz
und gar verwandelt, auf das sich das irdische Leben schwinge in den Himmel».
Томас Мюнцер и учение Иоахима Флорского
321
для плотского человека, для того, кто боится за свою шкуру (die Нааге
auf dem Haupte konnten krachen).
Небесная жизнь есть не что иное, как земная жизпь, приведенная
к идеальному совершенству, а это, как мы уже видели, означает социально-
этическое совершенство человека, его решительное проведение на деле
торжества общего начала. О хронологическом разграничении между
земным и небесным мирами не может быть у Мюнцера и речи. В другом
месте, где приводится борьба Мюнцера со своими противниками из разных
партий, уже показано было нами, какое значение имеет в полемике про-
тивников Мюнцера то, что он превращает исторического Христа в основу
этического учения *. Характерным в этом отношении является также
письмо Карлштадта Мюнцеру от конца 1522 года. Карлштадт выражает
«вое недовольство воинственной тактикой Мюнцера и его непримиримой
принципиальностью. «Знай, — пишет Карлштадт в этом письме, — как
бы легко нам ни казалось подчинение воле бога, мы тем более от нее от-
деляемся, в какой мере она подавляет наши малейшие желания. В стране
-смерти живем мы; поэтому, пока мы пребываем в плотской жизни, Хри-
«това справедливость не может в нас восторжествовать».1 2 Мюнцер
не признавал этого фатального ограничения «страны смерти» так же,
как он не признавал границы между страной смерти и потусторонней
жизнью.
Для Иоахима церковь останется в указанной им ее новой роли толкова-
теля откровения святого духа на всем протяжении земной жизни. Только
через церковь люди наделяются новым интеллектом.
Мюнцер же рассматривал церковь как человеческое учреждение,
которое может быть полезным для уяснения существующего в мире зла,
но значение которого остается условным, ограниченным и, главное, —
необязательным. Решающим фактором в акте откровения Мюнцер считал
собственное духовное развитие человека и его активную деятельность
- в обществе. Основным же фактором исторического развития мира
Мюнцер считал народное, понимание справедливости божией, т. е.
народное нравственное сознание и его активную борьбу за эту спра-
ведливость.
Революционные взгляды Мюнцера и его революционная борьба выте-
кали, таким образом, и§ его мировоззрения и составляли органическую
часть всей его концепции народного понимания реформации. Мнение
Эрнста Трельча, отказывающегося признать за учением Мюнцера значение
повой и особой концепции реформации и рассматривающего его теологию
лишь как «случайное совпадение» усвоенных им мистических идей иоа-
химизма с гуситско-таборитской и «энтузиастической» революцией,
должно быть отвергнуто3.
В учении Иоахима Мюнцера привлекала сама идея близостп мирового
переворота и очищения мира от зла, а также его метод отнесения проро-
честв апокалипсиса к грядущей деятельности в земной жизни, но чистый
объективизм исторической концепции Иоахима, связанный с признанием
1 См. сб. «Средние века», в. 1, стр. 140.
2 Briefwechsel, N. 37: «Ти seis, quam facile non sumus cum dei voluntate conjun-
ct!, quoniam tocies ab ea sumus separati, quociens nostrum quantulumcunque deside-
rium vincit. In terra mortis degiinus, proinde iusticia Christi non in nobis triumphal,
donee vita carnis superest».
3 E. T r oTe 1 t s c h. Die Sociallehren der christlichen Kirchen und Gruppen,
S. -878—879: «Miintzer ist eine Verquikung von mystischen Ideen mit der husiiisch-
taboritischen und entusiastischen Revolution. Das aber ist eine zufallige und nicht inner-
lich zusammengehorende Verbindung, die bei dem unruhigen, nach besonderen und auf-
fallenden Bestatigungen begierigen Manne sich aus dessen Charakter und Schicksal er-
klart».
21 Средние века, вып. 2.
322 М. 31. Смирим
за человеком одной только роли пассивного созерцателя, не был принят
Мюнце ром и не соответствовал его революционной натуре. Для полного
выяснения отношения Мюнцера к средневековой мистике, к которой
он питал несомненный интерес, необходимо подвергнуть особому ана-
лизу его отношение к мистическим учениям XIV века и, в частности,
к учению Иоанна Таулера. Однако уже рассмотренное нами здесь от-
ношение Мюнцера к иоахимизму показывает, что в своем обращении
к средневековой мистике он исходил из запросов своей собственной
теологической концепции, образовавшей основу народного понимания
реформации и связанной с подготовлявшимся мощным подъемом народной
революции.
Н. И, Р А Д Ц И Г
ЭТЬЕНН ДЕ ЛАБОЭСИ — ПРЕДШЕСТВЕННИК МОНАРХОМАХОВ-
ТИРАНОБОРЦЕВ XVI ВЕКА
XVI век, когда пришлось жить и писать Лабоэси, век Ренессанса,
был свидетелем «величайшего прогрессивного переворота из всех, пере-
житых до того времени человечеством»... «Рамки старого orbis terrarum
были разбиты; только теперь, собственно, была открыта земля и были
заложены основы для позднейшей мировой торговли и для перехода
ремесла в мануфактуру... Духовная диктатура церкви была сломлена»1.
Перестраивались все социальные установки, и происходила переоценка
веками установившихся воззрений и верований. Наука, литература,
искусство, право, даже религиозная мысль бросились на поиски новых
путей, пожалуй, с неменьшим увлечением, чем конквистадоры на ра-
зыскание новых земель и новых богатств. В литературных сокровищах,
оставшихся от античного мира, в многочисленных памятниках и художе-
ственных реликвиях, частью известных прежде, частью вновь найденных,
и в античных реминисценциях находили гуманисты XV и XVI веков
нужный запас критического материала и методы борьбы с современными
обветшавшими устоями и традициями. Робко, но настойчиво стараясь
выбраться из сетей богословских учений и феодально-схоластических
конструкций, они прокладывали пути для новой, буржуазной демокра-
тии. Редко что ускользало от их внимательной критической проверки.
Такому пересмотру не могла не подвергнуться и область политики в ши-
роком значении этого слова, т. е. вопросы о происхождении государства,
о существе верховной власти, об отношениях между государем и под-
данными и т. д. Как далеко заходили при этом чаяния лучших предста-
вителей тогдашней прогрессивной буржуазии, показывают такие произ-
ведения, как «Утопия» Т. Мора, «Государство солнца» Т. Кампанеллы,
а также «Телем» в романе Ф. Рабле. Сколько нового вносили они в трак-
товку боевых политических проблем, показывают труды итальянца Макиа-
велли, англичанина Фортескью, француза Бодена, сочинения голландца
Альтузия и особенно памфлеты так называемых монархомахов-тирано-
борцев конца XVI века.
Среди этих публицистов, с давних пор прилежно и разносторонне
изучаемых, одно имя стоит как бы особняком и остается бледно освещен-
ным, хотя работы его неоднократно издавались и ему посвящено немало
журнальных статей и отдельных заметок. Это имя друга Монтеня, им вы-
соко ценимого и неоднократно упоминаемого в «Опытах», — Этъенна
де Лабоэси. Труды многих новейших юристов и историков литературы
либо совсем не упоминают имени Лабоэси1 2, либо говорят о нем лишь
1 Ф. Энгельс. Диалектика природы, 1939, стр. 7.
2 Напр., Т р е й м а н. >Тираноборцы, пер. под ред. Рейснера. СПб., 1906.
Н. II. Радциг
вскользь1, иногда только в связи с Монтенем1 2; Лансон не находит для
него в «Истории французской литературы» более подходящего места,
как вгглаве о переводчиках (sic!)3. Мало известный при жизни4 п рано
умерший Лабоэси как будто затерялся среди крупных литературных
звезд и полемистов XVI века. Это — с одной стороны; с другой — публи-
цисты-монархисты, присвоившие себе руководительство в европейском
общественном мнении с конца XVI века, не могли сочувствовать популя-
ризации имени и идей ненавистного им радикала. Даже в том случае,
когда им приходилось говорить о нем, они старались по возможности
завуалировать его радикализм и изображали его гневные вылазки против
тирании, как какую-то школьную игру с античными республиканскими
идеями. Как это ни странно, именно так поступил Монтень, горячо лю-
бивший Лабоэси при жизни и прославивший его после смерти. Изображая
своего друга образцовым гражданином, всей душой заботившимся о благе
отечества и об общественном спокойствии, и противником смут и новшеств,
Монтень считает главное произведение Лабоэси «Рассуждение - о добро-
вольном рабстве» простым школьным упражнением на тему, уже доста-
точно избитую «в тысяче всевозможных сочинений». И в то же время
он признавал «Рассуждение» и «Записку об эдикте 1562 года» слишком
опасными, «чтобы выпускать их на нездоровый и тяжелый воздух столь
неподходящего момента». Монтень старался, правда неудачно, скрыть
оба эти трактата от взоров своих современников.
С легкой руки Монтеня и многие буржуазные историки недавнего
прошлого стараются фальсифицировать образ Лабоэси и представить
его аполитичным поклонником древности. Вот, например, что говорит
о Лабоэси и его трактате историк французской литературы Пти де Жюл-
левиль5 *: «Они, т. е. гуманисты, играют с античными идеями, как дети
с огнем, не предвидя того, что может отсюда произойти. Так, Лабоэси,
всецело пропитанный республиканскими рассуждениями Тита Ливия
и Тацита, написал свой трактат «О добровольном рабстве». Этот верный
монархист, этот превосходный католик не предвидел того, что ‘мятежные
протестант^ воспользуются однажды его книгой, как оружием против
короля и церкви».
Почти так же смотрит на трактат Лабоэси и составитель одной из глав
коллекции «Peuples et civilisations» Реноде: книга эта развивает красно-
речиво все классические общие места, скорее стоические, чем христиан-
ские®. Хорошо известный русским читателям историк Рамбо в своей
«Истории французской цивилизации» тоже пренебрежительно относится
к трактату Лабоэси: «Лабоэси, молодой человек 18 лет, в «Рассуждении
о добровольном рабстве» повторил республиканские афоризмы, почерп-
нутые им из учения греческих и римских писателей»7. АБрюнетьер8
в своей неприязни к радикализму Лабоэси берет под сомнение даже самую
его дружбу с Монтенем и обвиняет старика Монтеня в риторическом
преувеличении сердечности этих отношений.
1 Lemonnier et Lavisse. Hist, de France, v. 2, 1904, p. 283.
3 Hanp., Petit de Jul lev i He. Hist, de la langue et la litter. franc-, t. III. —
Brnnetiere. Hist, de la litter, franc, classique, 1.
• L a n s о n. Hist, de la litter. franc., 1916, p. 269.
4 Трактат Лабоэси «Рассуждение о добровольном рабстве» увидел свет лишь
десять лет спустя после его смерти, а другой его памфлет — «Записка об эдикте
1562 г.» — впервые издан в 1922 г. (см. Collection des chefs-d’oeuvres mdconnus, ed.
Bossard. Introd, et notes de Bonnefon).
5 Petit de Ju 1 leville. Op. cit., p. 17.
® Peuples et civilisations, t. VIII, 1929, p. 555.
'• Rambaud. Hist, de la civilisation franc-, I, 1924, p. 483.
в Brunetiire. Hist, de la litter, franc, classique, I.
Этъенн de Лабоэси—предшественник монархомахов XVI века
325
Но если буржуазные историки-реакционеры пытаются затушевать
радикализм автора «Добровольного рабства», то историки либерального
лагеря, наоборот, стараются всячески подчеркнуть революционное
устремление этого трактата. Начало такому отношению к трактату
Лабоэси положили его ближайшие потомки, монархомахи, полемисты
времени религиозных войн XVI века. Они увидали в Лабоэси своего идей-
ного предтечу и постарались изданием его памфлета придать больше силы
своим выпадам против монархии. В одном 1574 году памфлет Лабоэси из-
дается трижды: сперва по-латыни в отрывках (<<Dialogi ab Eusebio Phila-
delpho cosmopolita), потом по-французски в памфлете «Le Reveille-matin»
и, наконец, в «Memoires de BEstat de France» Симона Гулара с коммента-
риями в духе той бурной эпохи. В это же время он приобретает подзаго-
ловок «Contre ип» (против единовластия), которого не было в рукописи
Лабоэси.
Это восторженное отношение к трактату Лабоэси от монархомахов
XVI века перешло ко многим позднейшим публицистам-либералам.
Один из них, Морерп, в своем «Историческом словаре» сказал про Лабоэси:
«Лабоэси имел душу, столь же возвышенную, как и ум, и он, несмотря
на свою молодость, способен был бы управлять целым государством;
но только он подходил бы скорее для республики, чем для монархии»
(II, ed. 1732). Позднее из Лабоэси сделали даже одного из «героических
прародителей революции 1789 года» (А. Верморель).
Приблизительно так же смотрят на Лабоэси и многие историки
недавнего прошлого. Наш историк-юрист М. Ковалевский говорил:
«Не из среды церковных проповедников-кальвинистов, а из уст юриста-
практика раздался призыв к свержению «добровольного рабства». Го-
воря это, я разумею распространенную в рукописях вскоре после пода-
вления восстания в Бордо и отпечатанную не ранее как в 1577«году [?]
брошюру Лабоэси «Речь о добровольном рабстве»1.
Близко к Ковалевскому стоит в оценке памфлета Лабоэси и другой
наш соотечественник — Лучицкий. «Страшное подавление мятежа
в Бордо, — писал Лучицкий2, •— вызвало отклик, и в лице Лабоэси
общество высказало свои идеи, еще смутно бродившие в умах. В его трак-
тате «Рассуждение о добровольном рабстве» выразилось все то недоволь-
ство, которое накопилось в течение полувека против власти, так бесце-
ремонно начавшей обращаться с правами и вольностями народов, все
сильнее и сильнее давившей народ». Наконец, как курьез надо отме-
тить трактовку «Рассуждения» Лабоэси у американского историка Кур-
ца (Kurz «La Boetie Antidictator». New York 1942). Курц проводит па-
раллели между образом тирана у Лабоэси и фашистскими диктаторами
Гитлером, Муссолини и др.
Чья оценка трактата Лабоэси является более правильной, это можно
решить, только познакомившись с биографией Лабоэси, с его сочинениями
вообще.
Его биография очень небогата фактами. Он родилен 1 ноября 1530 года
в Сарла в Перигоре, умер в Жерминьяне 18 августа 1563 года; значит, '
прожил менее 33 лет. Лабоэси вырос в интеллигентной семье и получил
образование в духе новых, гуманистических идей. Он — типичный сын
Возрождения, «живший в самой гуще интересов своего времени, принима-
вший живое участие в практической борьбе, отличавшийся полнотой
1 Ковалевский. От прямого народоправства к представительному, II,
стр. 40.
’Лучицкий. Феодальная аристократия и кальвинисты во Франции. Киев,
4871, стр. 40.
326
Н. II. Радци,'
и силой характера, делавшими из людей того времени людей цельных»1.
До нас не дошло ни одного его портрета, но зато современники зарисовали
четкр его нравственный облик. По их рассказам, он восторженно говорил
о свободе, дружбе, о республиканских добродетелях в стоическом духе,
мужестве, твердости, самопожертвовании, верил во всемогущую силу
воспитания, в вечную плодовитость человеческого гения. Он относился
очень либерально к волновавшему умы его современников религиозному
вопросу. Он не сочувствовал протестантам, возмутившим своими высту-
плениями покой государства, но он не был и защитником традиционной
католической религии. Он хотел бы широкой церковной реформы, пере-
смотра догматики, реформы таинств. Он возражает против «рабского
поклонения иконам», не хочет слышать о почитании реликвий, требует
молитв на народном языке, предлагает всех хоронить с соблюдением одина-
ковых обрядов. Король, по его убеждению, должен так преобразовать
религию, чтобы она казалась совсем новой, и дать возможность проте-
стантам вернуться в одну семью с католиками2.
Своей специальностью Лабоэси избрал юриспруденцию, получил
в Орлеане ученую степень по гражданскому праву и в 23 года с небольшим
от роду сделался советником в Бордоском парламенте. Среди своих сослу-
живцев он пользовался большим влиянием, считался как бы оракулом.
Лабоэси очень добросовестно выполнял свои обязанности по службе.
Ему, между прочим, однажды дано было курьезное поручение — рас-
следовать, нет ли чего-либо мятежного в фарсах, комедиях и моралитэ,
которые собирались разыгрывать на сцене школьники гиеннского кол-
леджа. Он сопровождал в Ажан отряд солдат, направленных для вос-
становления мира, нарушенного гугенотами, и отобрания оружия
у учителей.
Но влужба не поглотила всецело Лабоэси, и он находил время зани-
маться и литературой. Он был восторженным поклонником древности,
подобно Рабле и Ронсару. В римском народе он видел подлинного носителя
гражданских добродетелей, римскую республику он считал самой совер-
шенной государственной формой. Он и Венецию прославлял за то, что
ее политический строй всего более приближается к порядкам республикан-
ского Рима. В Бордо Лабоэси поддерживает связи с учеными, находи-
вшимися под непосредственный влиянием Юлия Цезаря Скалигера. Со
своим коллегой Арну Лефраном он консультировался по поводу текста
Плутарха. После Лабоэси остались переводы из Плутарха и Ксенофонта.
В литературе он примкнул к тому прогрессивному направлению, которое
возглавлялось Ронсаром и его друзьями. Особенно сошелся Лабоэси
с Баифом, который в 1555 году посвятил ему сонет в сборнике «Amours
de Francine». В подражание поэтам «Плеяды» Лабоэси и сам стал писать
французские стихи (до нас дошли 1 песня и 29 сонетов); стихи эти, впрочем,
мало оригинальны.
Друзьями Лабоэси были тоже передовые люди того времени, как,
например, Гильом де Люр, сеньер де Лонга, упоминаемый в «Рассуждении»
Лабоэси, и Монтень, сохранивший с Лабоэси до самой смерти этого
последнего тесную дружбу и оставивший нам трогательный рассказ
о его последних днях. Монтеню все нравилось в Лабоэси — его горячая
любовь к свободе, его восторженность, его вера в лучшие инстинкты
еловеческой природы, увлечение античной доблестью, способность
к тесной дружбе с близким по духу человеком. Монтень всегда вспоминал
с особой теплотой годы своей дружбы с Лабоэси и признавал его «1е plus»
1 Ф. Энгельс. Цит. соч., стр. 8.
1 Обо всем этом см. Р I a t t а г d. Montaigne et son temps. Paris, 1933, p. 59, €5
и 72.
Этъенн де Лабоэси — предшественник монархомахов XVI века
327
grand homme», какого он знал. Монтеня прельщала в Лабоэси его душев-
ная красота. Встрече с Лабоэси Монтень придавал большое значение,
хотя и не разделял его политического радикализма. Свою любовь к Лабо-
эси Монтень понимал, впрочем, несколько своеобразно: он старался
спасти память своего друга от всяких упреков в революционности и ради
этого скрывал рукописи Лабоэси от нескромного взгляда современников.
И тем не менее «Рассуждение» Лабоэси, как мы сказали, увидело
свет в разгар религиозных войн. Почему же не удалось Монтеню помешать
появлению в печати трактата Лабоэси? Объяснять это следует двояко.
Во-первых, из слов Монтеня, что познакомиться с Лабоэси его заставил
трактат последнего «Рассуждение», ходивший по рукам, следует, что
при жизни Лабоэси трактат был известен многим и имелся не в одном
экземпляре. Во-вторых, сам Монтень недостаточно зорко берег рукопись
Лабоэси от постороннего глаза. Известно, что двое из его друзей — Анри
де Мем и Клод Дюпюи получили от него по экземпляру трактата. Один
из этих списков попал в 1570 году в руки ученому Корбинелли, который
прочел его с увлечением и отзывался о его языке, как о «francese elegantis-
simo». Впоследствии с этих двух списков неоднократно делались копии,
так что «Рассуждение» Лабозси было хорошо известно полемистам-монар-
хомахам конца XVI века, сделавшим из него орудие в борьбе с тира-
нией. О нем точно так же говорят Летуаль, Агриппа д’Обинье и др.
При этом д’Обинье дает нелестную характеристику Лабоэси, причисляя
его к тем «раздраженным умам, которые с удивительной смелостью печа-
тали книги, содержавшие такие мысли, какие в другое время не решились
бы говорить и на ухо». Он, хотя и считал «Рассуждение» школьным упраж-
нением, однако, объяснял составление его личной обидой Лабоэси, кото-
рого будто бы дворцовая стража не пустила в залу на бал в Лувре1.
И Эти нелестные для Лабоэси замечания его младших современников
и были, наверное, одной из причин, побудивших Монтеня выступить
на защиту своего покойного друга. Оттого-то он, говоря о «Рассуждении»
Лабоэси, старается отнять у него сколько-нибудь серьезное значение,
называет его «фантазиями» и «упражнениями» 16-летнего (sic!) юноши,
иными словами — социально безопасным.
В этой попытке Монтеня реабилитировать Лабоэси от упреков в ради-
кализме, равно как в нападках на него со стороны д’Обинье, Летуаля
и др., а также в популярности «Рассуждения» Лабоэси в эпоху «монархо-
махии» мы имеем лучшее опровержение взгляда тех историков, которые
считают трактат Лабоэси лишенным каких-либо политических тенденций.
Но, и помимо этого, его политическая устремленность подтверждается
и другими данными. Сам Монтень, отстаивая полную лойяльность своего
покойного друга, все же признавал у него особый интерес к общественному
благу и даже обмолвился признанием, что Лабоэси наверное предпочел
бы родиться не в Сарла, а в Венецпи, т. е. в том городе, который казался
Лабоэси наиболее свободным в отношении политического строя2. Да
и факты из жизни Лабоэси и сами его произведения отнюдь не свидетель-
-ствуют в пользу его политического индифферентизма. «Записка об эдикте
1562 г.» рисует ее составителя поборником свободы и справедливости,
защитником веротерпимости и проповедником гражданского мира. При-
нимая под свою защиту «январский» эдикт, Лабоэси становится под
знамена прогрессивной партии «политиков», которой принадлежало
1 D*A u b i g п ё. Hist, univers., t. II, 1616, p. 107.
1 Нас не должно особенно удивлять преклонение Лабоэси перед политическим
строем Венеции. Перед ее строем преклонялись и многие другие люди XVI в. См.
Commy nes. Memoires ed. parCalmette, III, 1925, p. 114. — Bodin. La Вёри-
blique, 1,10. — Монтень в его «Journal de voyage», н др.
328 Н. II. Радциг
будущее. Еще один, чисто внешний факт является показателем передовых
взглядов Лабоэси. Несмотря на великолепное знание латинского языка
и превосходное умение изъясняться по-латыни, Лабоэси пишет пред-
почтительно на французском языке, т. е. вступает в ряды тех передовых
интеллигентов, которые во главе с Ронсаром проводили в то время защиту
родного языка против ретроградов, упрямо державшихся за латынь.
Наконец, само «Рассуждение о добровольном рабстве» далеко не апо-
литично, как это кажется историкам реакционного лагеря. Правда,
античные образы, цитаты и прецеденты в нем преобладают, как почти
во всех произведениях эпохи Возрождения, ио рядом с ними очень часто
появляются картины чисто современного содержания. Примеры этого
рассеяны на всем протяжении трактата. Возьмем те страницы «Рассужде-
ния», где говорится о поддержке, которую тирания находит в религии;
здесь доказательства черпаются не из классического мира, а из поздней-
шей европейской действительности. Или — печальное зрелище народа,,
изнывающего под игом тирана, иллюстрируется в трактате на примере
Турции, которая европейцам-прогрессистам XVI века представлялась
не государством, а «разбойничьей бандой». А разве предпочтение, ко-
торое автор отдает простому крестьянину перед придворным, — первый
отработает положенный ему урок и 'свободен, второй вечно на глазах
у тирана и потому вечно является рабом — разве это в какой-либо степени
подсказано ’ античностью? Напротив, здесь скорее чувствуется свой-
ственное Возрождению увлечение «простым человеком», нецивилизован-
ным, дикарем, чему яркую иллюстрацию найдем как раз у Монтеня.
Да и знаменитое изображение тирана в начале «Рассуждения» — «не ка-
кого-нибудь Геркулеса или Самсона, но только человечка, чаще всего
самого трусливого и изнеженного среди нации, привыкшего не к пороху
сражений, но, скорее того, к песку турниров, не такого человека, который
может своей силой распоряжаться людьми, но всецело увлеченного тем,
чтобы позорно служить последней женщине» — изображение это никак
не может быть отнесено ни к Нерону, как обычно думают, ни к Генриху
III1, ни к Карлу VI2, а имеет большое сходство с Генрихом II, современ-
ником Лабоэси, страстно любившим турниры и компрометировавшим
корону своей связью с Дианой Пуатье. Правда, Лабоэси спешит огово-
риться, что его нападки на тиранию не стоят ни в какой связи с государями
Франции, которых он изображает идеальными монархами, самим небом
предназначенными для этого высоко ответственного звания, но всякий
поймет, что это им сказано для избежания нареканий и неприятностей.
Самая зависимость Лабоэси от античных образцов не является уже
такой исключительной, как это представляют себе историки-ре акционеры.
Нередко имеются у него ссылки на законы природы, даже на примеры
из жизни животных: «Свобода прирождена человеку... Звери кричат
людям, если те только хотят их услышать: да здравствует свобода! Многие
из них сейчас же умирают, когда их поймают; подобно тому, как рыба
тотчас же засыпает, как только оставляет воду, так и они расстаются
с жизнью и не хотят переживать свою естественную свободу». Да- и без
этого, оружие против тирании Лабоэси легко мог найти не только у ан-
тичных стоиков, но и у многих французских передовых деятелей и писа-
телей недавнего прошлого. Дело в том, что конец XV века и XVI век
были во Франции, с одной стороны, свидетелями быстрого роста королев-
ского абсолютизма, а с другой — крепнувшего сопротивления ему со сто-
роны общественности. Первый из этих процессов — подчинение короне-
1 См. Арменго в «Rev. polit. et parlem.», 1906.
* Деземери в «Acles de 1’Acad. de Bordeaux», 1907.
Этьенп де Лабоэси — предшественник монархомахов XVI века
329-
сословного представительства в лице генеральных и провинциальных
штатов, дворянства, церкви, буржуазии, насаждение повсюду бюро-
кратического аппарата и подавление малейших проявлений свободы
и самостоятельности — достаточно известен, чтобы здесь на нем остана-
вливаться1. Сколь далеко заходили здесь притязания французских госуда-
рей, показывают слова Екатерины Медичи о ее желании видеть фран-
цузскую корону обладательницей такой власти, какой пользовались
турецкие султаны1 2.
Для нас важнее остановиться на втором процессе — нарастании-
общественного недовольства и протеста. Такого рода недовольство и про-
тест проходят красной нитью через публицистику конца XV и начала
XVI веков. Резюмируя эти явления, Ковалевский писал: «И государ-
ственные люди, вроде Филиппа де Коммина или Томаса Базена, и народ-
ные проповедники, и стихотворцы одинаково сознают, что причиной
бедственного экономического положения страны является отсутствие
в ней какой бы то ни было конституции. Все высказываются в том смысле,
что одна лишь замена личного произвола волею сословных представителей
в состоянии положить конец и чрезмерному обложению, и ничем не сдер-
живаемому грабительству народной казны, и угнетательству чиновников,
и продажности судей. Еще один или два десятка лет — и теория народного
самодержавия открыто будет провозглашена одинаково со скамей сред-
него сословия и дворянства. «Разве вы не читали, — скажет сеньер
де Ларош, — что не что иное, как народная воля положила начало цар-
ствам и создала королей?». «Королевская власть не наследство, а пуб-
личная должность», — объявит в свою очередь Филипп По»3.
К этому надо прибавить, что французская общественность еще в начале
XV века слышала страстный призыв к убийству тиранов в памфлете
Жана Пти, написанном в оправдание умерщвления герцога Орлеанского4,
а в эпоху Реформации уже раздадутся гневные обличения проповедниками
тиранов-богоотступников. Надо помнить также, что у столпов средне-
вековой схоластики — Иоанна Салисберийского, Фомы Аквинского и
др. — имеется восхваление и оправдание тираноубийства, перенятое
ими у древних5 *. Даже некоторые панегиристы абсолютизма, вроде
лойяльного Клода Сейсселя, автора трактата «La grande monarchic de
France»^ и те находят, что должны же существовать какие-то легальные
сдержки для королевского самовластия®.
Но все эти возражения и протесты носили скорее академический
характер и плохо воспринимались современниками. Гораздо больше
впечатления производили проявления народного недовольства в виде
открытых волнений и восстаний. Французский народ не был настолько
забит, чтобы безропотно сносить насилия и произвол власти. Он волно-
вался и устраивал антиправительственные демонстрации даже по таким
случайным поводам, как высылка из Парижа обскуранта Беды7. Но
современники отметили ряд и других, более серьезных массовых дви-
жений — волнения 1523 года (год измены коннетабля Бурбона) ®, вол-
нения в Париже и в др. местах 1525 года, волнения 1542—1545 гг. в Ларо-
шели, Париже и др. местах, наконец, восстания 1547—1548 гг. Последние
1 См. I m Ь а г t de la Tour. Les Origines de la Reforme, I, 1905.
3 Л у Ч И ЦК н й. Цит. соч., стр. 16.
* Ковалевский. Цит. соч., I, стр. 293.
• С о v i 1 1 е. Jean Petit. La question du tyranicide au commencement du XV s.
Paris, 1932.
5 T рейман. Цит. соч., стр. 73.
•Там же, стр. 45.
7 Lavisse. Hist, de France, V, I, 1937, p. 367.
• Для дальнейшего — L srv-i s s e. Op. cit., V, 2, p. 29, 43, 49, 119, 120, 137
330
H. fl. Радциг
из них носили особенно бурный характер. В частности, в г. Бордо вос-
стание вызвано было установлением непосильных новых налогов. Губер-
натор Монен был убит; президента парламента заставили примкнуть
к восставшим. Но верхушка городского общества испугалась смелости
низов населения и обратилась за помощью к властям. Восстание было
подавлено, главные его руководители наказаны. Но правительству этого
показалось недостаточно. В Бордо был командирован коннетабль Мон-
моранси с широкими полномочиями. Более сотни горожан были казнены
•или сосланы на галеры. Полномочия парламента были приостановлены,
привилегии города отняты, регистры городской думы сожжены, коло-
кола с церквей сняты, на жителей наложена контрибуция.
Восстание в Бордо заслуживает внимания именно потому, что, по
словам современников, правительственные эксцессы при его подавлении
и вызвали появление в свет «Рассуждения о добровольном рабстве».
Особенно категорически звучат слова историка де Ту: 1 «Этьенн де Лабоэси
из Сарла, являвшийся позднее великим украшением бордоского сената
(sic!), тогда юноша, едва имевший 19 лет от рождения, но выдававшийся
не по возрасту здравостью суждений, воспользовался этим инцидентом
и блестяще использовал его в том своем трактате, который носит заголовок
против единовластия или о добровольном рабстве».
Это свидетельство де Ту является столь убедительным и категори-
ческим, что вряд ли стоит вступ&ть в дискуссию с теми критиками, которые
его оспаривают. Но само собой понятно, что Лабоэси волновали и другие
народные движения антиправительственного характера, недовольство
современников тогдашним режимом и вообще темные стороны абсолютизма.
Для Лабоэси составление им «Рассуждения о добровольном рабстве»
не было мимолетным и единичным взрывом негодования и протеста. Все,
что высказал Лабоэси в своем памфлете, он носил в своей душе и позднее.
-«Рассуждение», написанное Лабоэси, когда ему было всего 18 лет, было
им просмотрено несколькими годами позднее. Это можно заключить
из того, что в трактате упоминаются имена Ронсара и другие, что указы-
вает на время после 1550 года. Свое произведение Лабоэси показывал
многим, придавал ему серьезное значение; вокруг него создалась уже
некоторого рода шумиха, заставившая, как мы видим, самого Монтеня
искать знакомства с его автором. Можно ли после всего этого сводить
весь трактат Лабоэси исключительно к античному влиянию, как это
делает Деларюэль2.
Наконец, самый пафос «Рассуждения» говорит о его близкой связи
с действительностью. В этом пафосе заключается самое оригинальное,
что есть в «Рассуждении». Патетическое прославление свободы у Ла-
боэси — в этом в сущности альфа и омега трактата — по силе экспрессии
можно сравнить rnutatis mutandis лишь с прославлением свободы у
Руссо («Consider, sur le Gouvernement de Pologne», 1783, v. VIII, p. 264).
Свободу прославляет Лабоэси, как величайшее благо, которым вправе
владеть человек. Свободное состояние человека покоится на законах
разума. Свобода есть великий закон природы. Но почему же, когда вся
природа единодушно восклицает: да здравствует свобода! — почему в
это же время человек, один, наперекор природе, кричит: да здравствует
король! В объяснение этому Лабоэси с необыкновенной психологической
глубиной вскрывает опору тирании. Тирания, — говорит он, — сильна
потому, что пользуется всеми средствами для укрепления своей власти:
она опирается на подонки общества, она эксплоатирует народное невеже-
1 Historiarum sui tempons libri, 138, t. I. London, 1733, p. 186.
3 De 1 a r u e lie. Inspiration antique dans le «Discours» s. 1. s. v., Rev. d’hist,
litter, de la France, 1910, p. 34—52.
Этъени де Лабоэси— предшественник моиархомахов XV1 века
331
ство, она пользуется классовыми противоречиями в обществе и зака-
баляет одних людей посредством других, она дурманит народ внешним
блеском, праздниками и увеселениями и отравляет народ развратом.
Жизнь под властью тирана кажется Лабоэси лишь прозябанием во мраке.
Теряя свободу, человек утрачивает и храбрость; героем человека может
сделать не рабство, а только свобода. Будучи рабом, человек не знает
и отечества. Под властью тирана нет места и дружбе, этой святой силе,
связующей людей свободных. Тирания, откуда бы она ни исходила
(Лабоэси, подобно юристам того времени, признавал три источника
тирании — народное избрание, завоевание и наследование), все равно
есть зпо. И, главное, зло, которое легко устранить. Бороться с тираном—
излишний труд; тирания падет, если вы перестанете ее поддерживать.
Трагикомизм положения заключается в том, что власть тирана покоится
на добровольном рабстве его сограждан; она — призрак и, как таковой,
легко может быть рассеяна. Но так как, — продолжает Лабоэси, —
людям трудно сговориться и пассивным протестом разбить свои оковы,
то велика и почетна историческая заслуга борцов с тиранами, вроде
Брута и Кассия. Лабоэси не жалеет ярких красок, чтобы оттенить со-
циальную заслугу тираноборцев, и рядом с этим старается в самом мрачном
свете представить тиранов; под его пером Нерон выступает, как грязная
и мерзкая язва человечества.
Таково краткое содержание «Рассуждения»; детально изложить его
очень трудно. Лабоэси, подобно другим писателям Возрождения, на-
водняет свой трактат разными вставками и отступлениями. Увлечение
Венецией, нами уже отмеченное, преклонение перед ее «республикан-
ским» строем вызывает у нас улыбку. Восхищение тираноборцами Бру-
том и Кассием основано в значительной степени на непонимании клас-
совой подоплеки их действий. Исключение, сделанное для королей
Франции из общего осуждения всех монархов, кажется натянутым.
Заключительный призыв автора делать добро и возводить очи к небу
отзывает наивностью. Но все это ошибки, которые можно найти у любого
публициста эпохи Возрождения., Если бы мы стали искать у Лабоэси
юридическое обоснование его положений, чем были сильны монархомахи
конца XVI века, учение о народном суверенитете, о договорном проис-
хождении государства, теории сословного представительства *, то нас бы
постигло разочарование. Этих важных принципиальных вопросов он не
ставит. Но своим прославлением свободы и гневными выпадами против
тирании, — а в его понимании и вообще против монархии, — он, несо-
мненно, является идейным предшественником моиархомахов. В его «Рас-
суждении», хорошо знакомом монархомахам, они находили в готовом виде
материал для выявления слабых сторон абсолютизма и почерпали аргу-
менты в пользу республиканской или конституционной формы правления,
как наиболее рациональной организации общества.
Для нас особенно свежо звучат следующие слова Лабоэсп: «По-
ставьте, с одной стороны, 50 тысяч вооруженных людей и столько
же с другой; постройте их в боевой порядок; пусть они начнут биться
ДРУГ с другом, одни из них, свободные, сражающиеся за свою вольность,
другие — за то, чтобы ее у них отпять; какой стороне предположительно
можно предвещать победу? Которые из них, думаете вы, с большей
отвагой пойдут в бой — те ли, которые надеются ценою своих усилий
сохранить свою свободу, или те, которые не могут ожидать иного возна-
граждения за удары, наносимые другим или принимаемые на себя, кроме
порабощения других?»
’См. Треймая, цит. соч.; Ковалевский, цит. соч.; М ё n 1 у. Les
i>ublicistes de la КёГогте sous-Franfois II et Charles IX. Paris, 1903 и др.
332
Н. И. Радциг
Издания трудов Лабоэси, которыми пользовался автор данной статьи:
Е. dr la Воёйе. Discours de la Servitude volontaire suivi du Memoire touchant
I'edit de Janvier 1562 et d'une iettre de M. le Conseiller de Montaigne. Introduction
etTiotes de Paul Bonnefon, ed. Bossard. Paris, 1922, Coll, des chefs-d'oeuvre nieconnus.
E. de la Boetie. Discours sur la servitude volontaire. snivi de 29 sonnets de la
BoJtie et de lettres de Montaigne relatives a la Boeiie. Preface par A. I'ermorel.
Bibliotheque nationale. Paris, 1908.
Montaigne. Essais, suivis de sa correspondence et de la servitude volontaire
d'E. de la Boetie, ed. de Louaudre. Paris, Bibliotheque Charpentier, s. d., v. 1—4.
Ф. Л. К О Г Л II Г. Е Р Н III Т Е И Н
ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ВЗГЛЯДЫ БОДЕНА i
(К вопросу о так наливаемой революции цен XVI века)
Среди многочисленных вопросов, привлекавших к себе интерес круп-
нейшего политического мыслителя XVI века Жана Бодена, не последнее
место занимали экономические проблемы. Почетное место в истории
экономической мысли доставила Бодену небольшая, но аамечательно
богатая мыслями работа, носящая довольно длинное и неуклюжее назва-
ние «La Response de Maistre Jean Bodin advocat en la cour au paradoxe
de monsieur de Malestroit touchant 1’encherissemenl de toules choses et
le moyen d’y remedier»1 2.
Изложение и анализ этого знаменитого памфлета и являются темой
настоящей статьи.
1
Как видно из названия брошюры, дело шло о проблеме дороговизны,
о явлении, которое, возникнув во Франции в 20-х годах XVI века и мед-
ленно прогрессируя, с особенной остротой стало перед французским
обществом в 60-х годах. Мы теперь знаем, что вздорожание жизни в то
время было не каким-то специфически французским фактом, — оно было
одним из эпизодов той так называемой революции цен, которая постепенно
захватила в XVI веке одну за другой все страны центральной и западной
Европы. Но Боден и его современники не могли, конечно, охватить этого
явления во всей его универсальной значимости: оно интересовало их
только как чисто национальное бедствие. Уже в 1563 году одному из
видных чиновников Парижской счетной палаты, королевскому советнику
Мальтруа, было поручено изучение этого вопроса. После трехлетней
тщательной работы Мальтруа представил в 1566 г. плоды своих размыш-
лений под названием «Les Paradoxes du Seigneur de Malestroit, Conseiller
du Roy et Maistre ordinaire de ses comptes, sur le faict des Monnoyes, pre-
sentez A sa Majeste au moi de Mars», M. D. LXVI3.
«Парадоксы» — в XVI веке ходкое заглавие, которым охотно
1 Настоящая статья представляет собой главу из докторской диссертации «Жан
Боден. Жизнь и творчество».
s Финансовый кризис, вызванный потрясениями Первой мировой войны, сделал
особенно актуальной проблематику дороговизны и революции цеи и усилил интерес
к постановке этих вопросов в прошлом. Эти причины, в частности, побудили фран-
цузского историка экономической мысли Озе (Hauser) выпустить в 1932 г. новое, ком-
ментированное, с обширным введением, издание «Ответа на парадоксы г-на Мальтруа»
Жана Бодена, вышедшего впервые в свет в 1568 г. Памфлет Бодева интересен и с
точки зрения влияния его на раннюю экономическую мысль Англии.
3 При передаче хода мыслей Мальтруа, работа которого была для меня недоступна,
н пользовалась, главным образом, «Введением» Озе к его изданию «Response de Jean
Bodin», но в одном пункте я предпочла следовать П. Арсену (Р. II а г s i n. Les doc-
trines monetaires et financieres en France du XVI au XV1I1 siecle), излагающему, на
мой взгляд, в этом случае рассуждении Мальтруа правильнее.
334
Ф. Л. Коган-Бернштейн
пользовались многие авторы. В 1578 году сослуживец Мальтруа, Франсуа
Гарро, выпустил по тому же вопросу о дороговизне свои «Paradoxes sur
1егГа1с1 des inonnoyes».
Но «Парадоксы» Мальтруа содержали в себе действительно нечто
парадоксальное, шедшее вразрез с общепринятыми взглядами: он ут-
верждал, что дороговизны, так больно бившей по карманам всех фран-
цузов, особенно бедноты, вовсе не существует. «Напрасно, — писал
Мальтруа, — жалуются во Франции на вздорожание всех вещей, ибо
за последние 300 лет в ней ничего не вздорожало»1. То, что считают
вздорожанием, является лишь «пустой иллюзией» (une opinion vaine),
монетным миражем, не имеющим под собой ничего реального (image
de compte, sans effet ny substance quelconque). Наблюдаемое вздоро-
жание есть просто результат обесценения находящейся в обращении
монеты. Мальтруа выдвигает положение, свидетельствующее о том,
что он был не просто дельным чиновником финансового ведомства, а
человеком сильной аналитической мысли. «Деньги, — говорит он, —
такой же товар, как и другие товары, и всякая сделка купли-продажи
это, по существу, меновой акт, в котором одним из обмениваемых товаров
является благородный металл, золото или серебро». Насколько значи-
тельна эта мысль, видно из того, что даже в XVIII веке такой крупный
мыслитель, как Юм, в своей теории денег признавал их лишенными
внутренней стоимости и обладающими только условной, фиктивной цен-
ностью, смешивая таким образом металлические деньги с бумажными.
Исходя’ из своего понимания денег, Мальтруа говорит, что если
брать цены товаров в их золотом или серебряном выражении, а не просто,
в монетном, то окажется, что за все товары французы дают в середине
XVI века столько же весовых единиц благородного металла, как и 300
лет назад. Для доказательства своего .тезиса Мальтруа пользуется, по
словам Арсена, чисто дедуктивным методом. При Филиппе Красивом
золотой экю равнялся 20 турским солям, в XVI же веке золотой экю
того же веса и пробы равнялся 50 солям. Поэтому, заключает Мальтруа,
локоть бархата должен был стоить тогда 4 экю (т. е. 80 тогдашних солей),
ибо теперь он продается по 10 ливров (т. е. 200 теперешних солей, которые
равны тогдашним 80 солям), т. е. за те же 4 зкю. Таким же гипотетически-
дедуктивным образом рассуждает Мальтруа и относительно других
товаров. Цена бархата, хлеба и пр., взятая в золотом выражении,
осталась неизменной 2.
Словом, никакой реальной дороговизны нет — таков первый пара-
докс Мальтруа. И если люди жалуются на нее, то не потому, что они
платят теперь больше за товары, а потому, что они меньше зарабатывают,
ибо все те группы населения, доход которых фиксирован в денежном
выражении, — землевладельцы, получающие с крестьян твердую денеж-
ную ренту, чиновники, буржуа-рантье, наконец, сама казна, — сильно
потеряли от обесценения ливра. Таков второй парадокс, делающий
столько же чести проницательности Мальтруа, как и первый, хотя в
другом месте он, вразрез с этим утверждением, говорит об «общем обед-
нении королевства» (une pauvrete generale a tout le royauine), вызываемом
обесценением денег. Ведь яспо, что если страдают социальные катс-
1 Н. Hauser. La Response de Jean Bodin, p. XXXII.
’ В изложении Озе (Hauser) этот условно-силлогистический характер аргумен-
тации Мальтруа исчезает. По Озе, выходит, что Мальтруа оперировал эмпирическими
данными. При Филиппе Красивом локоть бархата стоил будто бы 4 экю, т. е. 80 солей.
Теперь он стоит 10 ливров, т. е. 200 солей, но в теперешних 200 солях столько же
золота, сколько его было в тогдашних 80 солях; следовательно, локоть бархата стоит
и теперь 4 золотых экю. То же самое можно сказать и о других товар'X.
. Экономические взгляды Бодена
335
гории, получающие фиксированный доход, то от этого выигрывают те
группы, которые платят его: крестьяне, вносящие помещику неизменную
денежную ренту, налогоплательщики, платящие определенный налог,
и т. д.
Но га этой непоследовательности Мальтруа я останавливаться не
буду. Для моей задачи, для выяснения экономических взглядов Бодена,
имеет значение только первый парадокс Мальтруа, его утверждение,
что никакого вздорожания товаров не произошло, что цены их в золотом
или серебряном выражении остались неизменными на протяжении
веков.
Против этого тезиса Мальтруа и выступил Боден в своем знаменитом
«Ответе» ему.
В предпосланном «Ответу» посвящении Прево Боден пишет, что
Мальтруа «заслуживал бы, чтобы ему отвечал более крупный противник»
(стр. 3). Это, конечно, чрезмерная скромность, неизбежная дань литера-
турной манере времени. В действительности же, как ни замечательны
по мыслям «Парадоксы» Мальтруа, но именно в Бодене — и только в
Бодене — он мог найти тогда и нашел более чем достойного противника.
И вообще, лишь благодаря «Ответу» Бодена до потомства дошло имя
талантливого чиновника Карла IX, давшего, вероятно, в «Парадоксах»
все то, на что он был способен в сфере теоретической мысли. «Ответ
Мальтруа» — небольшая брошюра, обладающая обычными достоин-
ствами и недостатками писаний Бодена: обилием мыслей, обширной
документацией, в которой, однако, реальные факты сообщаются впере-
межку с легендарными россказнями, непропорциональностью и хаотич-
ностью изложения, с обширными отступлениями, затемняющими основ-
ной ход рассуждений, и пр. Эти интересные и сами по себе экскурсы ценны,
сверх того (подобно, впрочем, всему «Ответу»), как источник по экономи-
ческой истории XVI века. Но не останавливаясь на них, я ограничусь
лишь изложением основных идей Бодена.
Свой «Ответ» Боден начинает с методологической, так сказать, кри-
тики Мальтруа, указывая на негодность его типического примера —
невздорожавшего товара, бархата. Бархат, говорит Боден, был во
времена Филиппа Валуа самым дорогим, привозным с Леванта товаром,
который носила только знать. Но с тех пор он стал вырабатываться
в Европе, сперва в Греции и Италии, а затем и во Франции. Теперь,
говорит Боден, когда Тур, Лион, Авиньон, Тулуза и другие города
полны подобных товаров и их носит весь свет, локоть лучшего бархата
должен был бы стоить не больше одного экю1.
Что касается других предметов роскоши или, как выражается Боден,
латинских товаров (marschandises latines) и вообще товаров — вина,
хлеба и пр., — то они, утверждает наш автор, стоят теперь в три раза
больше, чем 100 лет назад. И в доказательство этого Боден ссылается
на тулузские кадастры, реестры Шатлэ и другие документы, из которых
он приводит ряд цифровых данных и к которым он отсылает Мальтруа.
То же самое относится и к цене на землю, которая, как подчеркивает
Боден, в отличие от плодов земных, не может быть ни увеличена, ни
уменьшена, ни испорчена, если ее правильно возделывать. За последнпе
.50 лет земля вздорожала втрое и притом не номинально, не в ливрах,
а в золотом выражении, в экю. И опять следуют многочисленные ссылки
на всякого рода архивные документы, кутюмы и пр.
1 В вышедшем в 1578 г. втором издании «Response» Боден отбрасывает вообще
пример с бархатом, доказывая, что во времена Филиппа Красивого не носили еще бар-
хата во Франции, а «возможно, и нигде на свете» (См. приложение II к «Response»
в изд. Hauser, р. 64). "
336
Ф. А. Коган-Бернштейн
Словом, Боден считает бесспорным факт реального, а не только номи-
нального вздорожания всех предметов. Чем же объясняется это явление?
Оно вызывается тремя или даже четырьмя причинами, из коих первая
и главная (на которую, однако, по словам Бодена, никто до него не указал),
это — избыток, обилие (abondance) золота и серебра, которых теперь
во Франции больше, чем когда бы то ни было за последние 400 лет. Не
касаясь пока побочных причин, займемся главной из них — обилием
благородных металлов или, как выражается Боден, «обилием того, что
придает оценку (estimation) и цену (pris) вещам» (стр.10), обилием того,
что мы теперь, согласно марксистской терминологии, называем мерилом
стоимости.
В доказательство своего положения Боден приводит ряд истори-
ческих примеров. Так, когда после завоевания Македонии консул Павел
Эмилий привез в Рим массу награбленного золота и серебра, то цены на
землю тотчас же резко подскочили. Когда царица Савская прибыла в
Иерусалим, то она привезла с собой столько драгоценных камней, что
их просто попирали ногами. Наоборот, при завоевании Америки испан-
цами железные топоры и ножи продавались там дороже жемчуга и дра-
гоценных камней, ибо у туземцев имелись только деревянные и каменные
ножи и в то же время множество драгоценных камней. Резюмируя факты
этого рода, Боден формулирует своего рода аксиому своей теории стои-
мости: «таким образом обилие вызывает обесценение» (le mespris).
Но верно ли, что во Франции XVI века имелось больше благородных
металлов, чем их было раньше? Боден отвечает на этот вопрос положи-
тельно, ссылаясь в доказательство на ряд исторических примеров. Ни
для выкупа Людовика Святого, ни для выкупа Иоанна Доброго не
могли в свое время собрать достаточно денег. «Невероятно, — говорит
Боден, — чтобы французский народ, который по природе любит своего
короля, особенно в те времена и притом такого короля, которого он
никогда не имел и подобного которому он, может быть, не будет иметь,
допустил, чтобы он оставался рабом столь ненавистных магометан»
(стр. 11). Между тем, во времена Бодена, король, когда ему понадобилось,
раздобыл в одном Париже за 6 месяцев более 3 400 000 ливров, не говоря
уже о других статьях дохода. И Боден опять отсылает Мальтруа к архивам,
на зтот раз его собственной счетной палаты. «Пусть г. Мальтруа перели-
стает реестры Палаты, и он согласится со мной, что во Франции нашлось
для нужд короля и государства больше золота и серебра за период с
1515 до 1568 года, чем их можно было раздобыть раныпе в течение 200
лет» (стр. 11).
Спросят—откуда же взялось это обилие благородных металлов? Говоря
кратко, причиной этого является огромный рост французской торговли,
усиление отхожих промыслов французов, привозящих из-за границы
свой заработок в золоте и серебре, и некоторые другие второстепенные
причины.
Страницы, посвященные Боденом этой стороне дела, дают такую
яркую картину хозяйственного оживления в XVI веке, что я считаю
необходимым подробно изложить ход его мысли.
Прежде, говорит Боден, купец и ремесленник, деятельность которых
вызывала приток золота и серебра, не работали (cessoyent). Французы,
обладающие одной из плодороднейших стран в мире, занимались земле-
делием и скотоводством. Торговли с Востоком, Левантом не было из
страха перед господствовавшими на Средиземном море мусульманскими
народами. Что касается торговли с Западом, то она вообще была неизве-
стна до тех пор, пока испанцы не пустились в плаванье к Индийскому
морю. Англичане, в руках которых находились порты Гиени и Нормандии,
Экономические взгляды Бодена
337
закрыли французам доступ в Испанию и на Британские острова.
Точно так же борьба Анжуйского и Арагонского домов отрезала фран-
цузов от итальянских гаваней. Но с тех пор многое изменилось. Англичане
были изгнаны из Франции. Португальцы, пользуясь компасом, вышли
в открытое море и добрались до Индии с ее богатствами. В свою очередь,
испанцы открыли Новый свет, богатый золотом и серебром, и проложили
путь французским морякам. «Но испанец, живущий лишь Францией,
ибо он вынужден здесь покупать хлеб, полотно, сукно, бумагу, книги,
столярные и вообще все ремесленные изделия, отправляется на край
света добывать для нас золото, серебро и пряности. С другой стороны,
англичанин, шотландец и все жители Норвегии, Швеции, Дании, Бал-
тийского побережья, у которых бесконечное множество рудников, от-
правляются добывать металлы к центру земли, чтобы покупать наши
вина, наш шафран и, особенно, нашу соль, представляющую подлинную
манну, которую бог милостиво посылает нам за ничтожный труд»
(стр. 13).
Далее, благодаря мудрой политике Франциска I, заключившего союз
с Турцией, развернулась торговля с Левантом, обогатившая Францию.
Французские купцы, подобно венецианским и генуэзским, открыли свои
отделения в Александрии, Каире, Бейруте, Триполи и др. восточных
городах. Этот торговый путь, добавляет Боден, был открыт французам
евреями, изгнанными из Испании при Фердинанде Католике и поселив-
шимися в Лангедоке.
Другой причиной обогащения является огромный рост населения
за последние сто с лишним лет, когда наступила эра мира, длившаяся
вплоть до религиозных войн, ибо заграничные войны, которые велись
за этот период, были лишь «освобождением от дурных соков, необходимым
для всего государственного организма» (стр. 13). В оправившейся от бед-
ствий английской оккупации и гражданских войн разоренной стране
были расчищены бесчисленные болота, леса, построены новые деревни,
увеличилось население городов. Избыточное население — особенно
из Оверни и Лиможской области — направляется толпами в Испанию.
В Наварре и Арагоне почти все земледельческие и винодельческие ра-
бочие, плотники, каменщики, столяры, каменотесы, токари, возчики,
рабочие каменоломен и т. д. — французы, ибо испанцы удивительно
ленивы, если не говорить о войне и торговле. Эти овернцы и лиможцы,
как выяснил из личных бесед с ними любознательный Боден, зарабатывают
в Испании втрое больше, чем на родине, ибо богатый, высокомерный
и ленивый испанец продает свой труд лишь за очень дорогую цену.
Притоку золота и серебра во Францию способствовало еще основание
при Франциске I Лионского ссудного банка. Выплачиваемый им высокий
процент привлек в Лион множество итальянцев, швейцарцев, немцев
с их капиталами.
Таковы разнообразные каналы, через которые стали поступать
во Францию за последние 100—200 лет в таком изобилии золото и серебро.
Благородных металлов, прибавляет Боден, больше в Италии и Испании,
чем во Франции, поэтому у них все и дороже, чем во Франции, а в Испа-
нии даже дороже, чем в Италии, — согласно основному положению Бо-
дена, по которому чем больше благородных металлов в стране, тем в ней
дороже товары.
Что касается второстепенных причин дороговизны, то из них Боден
указывает прежде всего на так называемые «монополип», т. е. коалиции,
с одной стороны, купцов с целью поднять цены на товары (или не до-
пускать снижения их), эти вызывавшие в XVI веке такую ненависть
22 Средние века. вып. 2.
338
Ф. А. Логан-Бернштейн
покупателей спекуляции представителей торгового капитала с другой —
на коалиции ремесленников и рабочих с целью поднять заработную плату
(илр не дать ей опуститься). Не касаясь первых, Боден приветствует
законодательные меры, принятые против коалиций трудящихся.
Дороговизна вызывается далее нехваткой товаров, которая, в свою-
очередь, порождается чрезмерным вывозом за границу товаров, необходи-
мых самой стране; избыточным экспортом из Франции в Испанию, Нидер-
ланды, Италию и пр. хлеба, вина и тому подобных товаров, за которые
французы получают либо золото и серебро, как из Испании, либо, как
из Италии, квасцы и пр., т. е. то, что они могли бы сами производить
либо добывать у себя дома. Подтверждение своим словам Боден видит
хотя бы в том факте, что во время войны с Испанией и Нидерландами
хлеб и вино дешевеют во Франции из-за невозможности вывоза их и, на-
оборот, дорожают в мирное время: «не успеют обмолотить хлеб, как испа-
нец забирает его, ибо Испания, за исключением Арагона и Гренады, очень,
бесплодна; к этому надо прибавить свойственную [испанскому] народу
от природы лень» (стр. 16).
Не менее пагубно действует мотовство, расточительность, как резуль-
тат разорительной моды на широкие одежды с буффами и всякими раз-
резами, благодаря чему уходит втрое больше материи, чем нужно было
бы при обыкновенных условиях. «Двери, — говорит Боден, — слишком
узки, чтобы пропустить человека в таком одеянии, чтб так далеко от былой
скромности наших предков, носивших, по словам Цезаря, плотно прилегав-
шую к телу цельную, сплошную одежду» (стр. 20). И со своей обычной
любовью к конкретным и техническим деталям Боден перечисляет вся-
кого рода вышивки, позументы, узоры и пр., которыми украшают свои
одеяния модники и модницы его времени. А пышная одежда требует
и соответствующей меблировки, что, со своей стороны, требует столь
же пышного стола и т. д. Изысканность и Щегольство в этом отношении
доходят до того, что иные богачи отправляют из Парижа свое белье стирать
во Фландрию по одному тестону за сорочку.
Боден взывает к законам против роскоши, указывая, однако, что
тщетно издавать подобные законы, если они не выполняются, а выполняться
они не будут до тех пор, пока король не заставит следовать им своих
придворных, ибо в вопросе о роскоши весь народ следует примеру при-
дворных: «Не было никогда государства, в котором здоровье или болезнь
не шли бы от головы ко всем членам» (стр. 32).
Влиянию государей Боден приписывает также четвертую причину
вздорожания, ибо государи не только предписывают законы подданным,
но и меняют по своему усмотрению их нравы и образ жизнп. Так, когда
Франциск I постриг волосы из-за раны на голове, то вслед за ним стали
немедленно стричься придворные и весь народ, так что над длинными
волосами, бывшими прежде признаком красоты п свободы, уже смеялись.
И далее Боден приводит ряд примеров, как по прихоти того или иного
государя то дорожали, то дешевели драгоценные камни, произведения
искусства и пр. Таковы, по Бодену, причины дороговизны1 2. Какие же
он предлагает меры для борьбы с этим злом? Ведь «Ответ» Мальтруа
обещает и средства противодействия дороговизне.
Что касается первой и, как мы знаем, чуть ли не единственной при-
чины вздорожания — обилия золота и серебра, то против нее он, соб-
1 Достаточно вспомнить, например, излюбленные выпады против Фуггеров и по-
добных им «монополистов» в диалогах Гуттена.
2 В вышедшем в 1578 г. переработанном издании «Response» Боден прибавляет
к ним пятую причину—ту именно, которую только и выдвинул Мальтруа,—номиналь-
ное обесценение денег.
Экономические взгляды Бодена
339
ственно, ничего не предлагает. Боден разделял (хотя и не полностью,
непоследовательно) иллюзии меркантилистической или скорее предмер-
кантилистической эпохи насчет значения денег. «Во-первых, — пишет
он, — обилие золота и серебра, составляющее богатство страны, должно
частично извинить дороговизну в ней. Действительно, если бы была такая
нехватка их, как в прежнее время, то, несомненно, все вещи тем менее
ценились бы и покупались, чем больше ценились бы золото и серебро»
(стр. 32). Конечно, если бы получился такой недостаток денег, какой
наблюдался в конце XV века, то это сильно тормозило бы торговлю или,
как выражается Боден, вещи менее ценились бы и покупались. Но речь
идет ведь не о возвращении к денежному голоду прошлого, а об избавле-
нии от апоплексического денежного полнокровия с его всеобщей
дороговизной.
Однако, находясь в плену меркантилистской идеологии, Боден
вместо борьбы с обилием благородных металлов предлагает, собственно,
примириться с дороговизной.
Высказавшись столь кратко о средствах борьбы с главной причиной
дороговизны, Боден тем обстоятельнее останавливается на мерах против
других факторов ее. Против монополии и излишней роскоши нужны
хорошие законы, но, конечно, при том условии, чтобы они выполнялись.
Что касается заграничной торговли, экспорта товаров, то по этому
вопросу наш автор высказывает ряд важных и ценных соображений.
Есть, говорит Боден, немало выдающихся лиц, которые устно и пись-
менно требуют полного запрещения торговли с иностранцами. Сторон-
ники этого запрещения утверждают, что французы могли бы жить счаст-
ливо и дешево, ничего не продавая и не покупая за границей. Но, по мне-
нию Бодена, онй заблуждаются, ибо «мы нуждаемся в иностранцах и не мо-
жем обойтись без них» (стр. 32). Если французы шлют за границу хлеб,
вино, соль, шафран, бумагу, сукна и грубое полотно, то в обмен они полу-
чают все металлы (за исключением железа) и другие товары: золото,
серебро, олово, медь, свинец, ртуть, квасцы, серу, купорос, воск и т. д.;
при этом Боден любовно перечисляет множество товаров, ввозившихся
во Францию в XVI веке.
Но, прибавляет Боден, если бы, вопреки очевидности, мы и не нужда-
лись в этих товарах, если бы даже мы имели их столько, что могли бы,
с своей.стороны, продавать их, то все же «мы должны были бы торговать,
продавать, покупать, менять, ссужать и даже дарить часть наших благ
иностранцам и даже нашим соседям, хотя бы для того, чтобы иметь об-
щение с ними и поддерживать добрую дружбу между ними и нами» (стр. 33).
И, продолжает Боден, если бы даже мы были наделены всем, что может
быть дано человеку в смысле оружия и законов, то все же мы должны
были бы, согласно естественному долгу, сообщить им те дары, которыми
наградил нас бог, должны были бы обучить и воспитать их во всякой
доблести и добродетели.
Но стран, способных к такой, выражаясь современным термином,
автаркии, о которой мечтают сторонники запрещения заграничной тор-
говли, не существует. И, повторяя и развивая мысли, высказанные еще
в «Methodus», Боден пишет: «Бог в своей изумительной мудрости внес
здесь прекрасный порядок — ведь он так распределил своп дары, что нет
столь богатой страны в мире, которая не нуждалась бы во многих вещах.
Бог сделал это, повидпмому, с той целью, чтобы все подданные его государ-
ства жили в дружбе или, по крайней мере, с той целью, чтобы помешать
им вести продолжительные войны между собой, поскольку они постоянно
нуждаются друг в друге» (стр. 34).
Боден выступает здесь как сторонник неограниченной свободы
22*
340
Ф. Л. Коган-Бернштейн
торговли, защищая ее во имя как материальных, так и религиозных
и моральных соображений. Но боденовская свобода торговли допускает
ря/г исключений; это, прежде всего, относится к торговле с Италией.
Боден требует запрещения ввозить из Италии духи, пергамент, свинец,
фальшивые камни, яды. И, как бы забыв, что речь идет у него об экономи-
ческих вопросах, он требует запрещения въезда из Италии всем банкро-
там и эмигрантам, за исключением тех эмигрантов, которые изгнаны
из отечества за свою добродетель. Здесь явно действуют не столько эконо-
мические мотивы, сколько политические — общая у Бодена с большин-
ством тогдашних французов ненависть к многочисленным итальянским
выходцам, игравшим такую важную роль при Екатерине Медичи, к италь-
янским ростовщикам и банкирам, ломбардцам, игравшим такую крупную
роль в финансовой жизни Франции. Наоборот, для других иностранцев
Боден требует всякого покровительства, ибо, помимо прочих соображений,
зто способствует торговле, которая для богатства и величия государств
должна быть вольной и свободной (стр. 35).
Однако для этой свободы есть еще одно ограничение: торговля хлебом
должна регулироваться государством, так как в противном случае может
иметь место недопустимая дороговизна и голодовки. Свободная торговля
хлебом нередко приводит к тому, что «Франция, которая должна быть
житницей всего Запада, получает, чаще всего из Прибалтики, корабли,
нагруженные скверным черным хлебом» (стр. 35). Во избежание этого
Боден рекомендует устроить в каждом городе, как это было в старину,
общественные склады и обновлять ежегодно старый хлеб. Это не только
даст запасы на случай неурожаев, но и помешает махинациям купцов,
скупающих весь хлеб на корню, чтобы подымать затем цену на него1.
Свобода торговли терпит и другое исключение. С целью привлечения
денег в страну и облегчения положения населения Боден рекомендует
ввести для иностранных покупателей пошлину на ряд вывозимых из Фран-
ции товаров, в особенности на вина, соль и хлеб, от которых «после бога
зависит жизнь иностранцев». Рудники Севера и Индии, говорит он, исчер-
пываются в короткий срок; исчерпанное золото, как утверждают специа-
листы, возрождается лишь через тысячи лет, но «наши живые источники
хлеба, вина и соли неисчерпаемы» (стр. 36) — мысль, отнюдь не согласую-
щаяся с вышеуказанным меркантилистским тезисом о золоте как богатстве
страны и предвосхищающая знаменитую фразу Сюлли: «Земледелие
и скотоводство являются двумя сосцами, которыми питается Франция,
и представляют собой подлинные рудники и сокровища Перу». Свобод-
ный вывоз соли из Франции и тяжелый налог на нее внутри страны при-
водят, по словам Бодена, к той нелепости, что в Англии, Шотландпи
и Фландрии французская соль дешевле, чем в самой Франции. С другой
стороны, иностранные государи ввели пошлину на французские вина,
получая таким образом доход, который иначе шел бы в пользу короля
Франции. Рекомендуемый Боденом налог на вывозимые товары мог
бы воспрепятствовать, по его мнению, вздорожанию предметов первой
необходимости.
Вслед за тем Боден предлагает еще одно своеобразное средство: специ-
ально для борьбы с дороговизной жизненных средств использовать рыбные
1 Политика французских королей в отношении регулирования хлебной торговли
по существу соответствовала требованиям Бодена. «В 1577 году вывоз хлеба допу-
скался только по разрешительным свидетельствам. Вывозные пошлины на хлеб (22
ливра на 1 мюи) упоминаются в тарифе 1614-года. В XVII и XVIII веках регламен-
тация хлебной торговли становится еще строже. Арендаторы не должны держать
свой хлеб в житнице дольше 2-х лет, города должны запасаться провиантом самое
меньшее на три года...» (В. 3 о м б а р т. Современный капитализм, ГИЗ, 1931, т. I,
стр. 358).
Экономические взгляды Бодена
341
богатства, «придать потреблению рыбы такую же цену, какую оно имело
в старину» (стр. 37). На протяжении нескольких страниц он страстно
борется с предубеждением против рыбной пищи, доказывая все прекрасные
качества ее, не говоря уже о дешевизне. Очевидно, рыба была в XVI веке
мясом бедных и даже беднейших, как картофель в XIX веке был одно
время хлебом бедняков. Во всяком случае, Бодеи, рекомендуя эту меру,
называет ее парадоксом и заявляет, что Мальтруа, как любитель пара-
доксов, не найдет ее странной. И опять-таки, если бы пример был подан
сверху и государь стал бы потреблять рыбу, то за ним последовали бы
придворные и знать, а затем и весь народ.
Еще более обширный и ценный для историков экскурс Боден посвящает
проекту улучшения денежной системы, от недостатков которой так стра-
дала экономика Франции; он доказывает, что для поддержания неизмен-
ности цен товаров нужна неизменность денег (I’equalite des monnoyes).
Боден при этом вдается в массу технических подробностей насчет чеканки
монеты, ее веса, пробы, истории отношения цен золота и серебра и пр.
Боден резко выступает против порчи денег, к которой часто прибегали
в своей нужде французские короли, и находит эту меру невыгодной
не только для народа, но в конечном итоге и для государей. Он предла-
гает ввести полноценную доброкачественную монету трех сортов: из воз-
можно чистого золота, столь же чистого серебра и разменной мелкой
монеты из меди. От этой меры он ждет множества благих последствий:
«доходы и ренты будут обеспечены, оценка вещей лучше регулирована,
прекратится неопределенность при размене денег, торговля будет совер-
шаться легче, Франция обогатится, прекратятся махинации придворных,
фальшивомонетчики будут изгнаны, а положение бедного люда будет
облегчено» (стр. 53), того бедного люда, который, как замечает Боден
в последних строках своего памфлета, «хорошо чувствует боль, но большей
частью не может правильно судить, откуда она проистекает» (стр. 54)х.
о
Таково содержание «Ответа Мальтруа». Наиболее ценной из развива-
емых здесь Боденом идей является, с теоретической точки зрения, идея
о том, что цена товаров зависит от количества циркулирующих в стране
денег; не менее ценно установление им связи между количеством денег
в обращении и товарными ценами— эта, по словам одного немецкого
автора, «создавшая эпоху идея Бодена о связи между количеством денег
и их ценой»1 2. Сам Боден придавал такое значение этому тезису, что через
несколько лет повторил его в «Republique», дав на полях книги в виде
подзаголовка следующее положение: «Обилие золота и серебра привело
к тому, что все вещи вздорожали в 10 раз по сравнению с тем, что они
стоили 100 лет назад». На основании этого же тезиса ряд исследователей
приписывает Бодену честь первой, правда, еще рудиментарной, еще
неполной, формулировки так называемой количественной теории денег,
которая, четко выраженная Юмом, вслед за Локком, была полностью
развита в трудах таких буржуазных экономистов XIX века, как Ирвинг
Фишер, Кассель и др.
Как известно, согласно количественной теории денег цена товаров
зависит от трех факторов: от объема товарной массы, от количества обра-
1 Этому же вопросу о деньгах Боден посвятил обширную главу в своем монумен-
тальном труде «Rdpublique», в котором он дополнил и развил идеи, содержавшиеся
в «Response».
2 J a s t г о w. Kopernikus Miinz- und Geldtheorie. «Archiv fiir Socialwissenschaft»,
1914, Bd. 38, Hf. 3, S. 753.
342
Ф. А. Коган-Бернштейн
щающихся в стране денег и от быстроты обращения последних. Выража-
ясь математически, цена товаров прямо пропорциональна количеству
цйркулирующих денег и быстроте обращения их и обратно пропорцио-
нальна товарной массе, или, пользуясь формулой:
где Р— цена товаров, М— товарная масса, S—количество обращаю-
щихся в стране денег и V — быстрота обращения денег.
Если от этой развитой формулы количественной теории обратиться
к рассуждениям Бодена, то ясно, прежде всего, что в них совершенно
не учитывается фактор V, т. е. быстрота обращения денег. О товарной
массе Боден говорит, но не устанавливает прямой связи между ней и ценой
товаров, а указывает лишь на то, что рост торговли во Франции повлек
за собой увеличение количества денег в стране. Но зато он вполне опреде-
ленно устанавливает причинную зависимость между 8 и Р, между коли-
чеством денег и ценой товара. Правда, он не выражает этого в точных
терминах пропорциональности, как этого требовала бы строго формули-
рованная количественная теория, но идея пропорциональности скрыто
содержится в его теории, как это видно из его замечания, что в Италии
цены выше, чем во Франции, а еще выше в Испании, куда в таком изо-
билии притекали золото и серебро из Нового света, — главная, по Бодену,
причина вздорожания всех товаров.
Поэтому я не могу согласиться с Арсеном, который в своей работе
пытается, вразрез с большинством исследователей, доказать, что раз-
виваемые Боденом в «Ответе» взгляды не имеют никакого отношения
к количественной теории денег. По словам Арсена, количественная теория
«учит, что общий уровень цен — при прочих равных условиях — должен
подниматься или опускаться в той же пропорции, в какой увеличивается
или уменьшается количество денег, и что колебания его могут иметь
причиной только изменения этого последнего»1. Словом, каузальная
связь и пропорциональность — таковы неотъемлемые условия всякой
количественной теории денег. Но ведь о причинной зависимости товарных
цен от количества денег говорит весь памфлет Бодена. Что касается пропор-
циональности, то, не говоря о приведенном мной выше месте, сам Арсен
цитирует одну фразу, в которой она сформулирована, правда, не совсем
складно: «подобно тому, — говорит Боден, — как цена всех вещей умень-
шается при уменьшении стоимости денег [Боден хотел сказать: коли-
чества денег]... так она увеличивается при увеличении цены денег» [опять-
таки Боден имел здесь в виду количество денег]. Приведя это место,
Арсен замечает, тем не менее: «Однако надо признать, что этого слишком
мало, чтобы оправдать преподнесение ему [Бодену] венков»1 2. Если под
преподнесением венков понимать утверждения, будто Боден—родоначаль-
ник количественной теории денег, будто он формулировал эту теорию,
то Арсен, конечно, прав. Боден не задавался вообще целью построить
теорию денег, но в его рассуждениях и, в частности, в его основном
тезисе о причинах вздорожания всех вещей количественная теория содер-
жится в скрытом виде. Исследователь, который желал бы построить
теорию денег и исходил бы из этого боденовского положения, должен
был бы притти к количественной теории денег3.
1 Р. Н а г s i n. Op. cit., р. 40.
* Ibid., р. 41.
3 Я не берусь судить, насколько правы те исследователи, например, Дмоховский
см. его работу «Nicolas Copernic I’economiste» в «Itevue d’lconomie politique» за
Экономические взгляды Бодена
343
Но, развенчав Бодена как отца количественной теории денег, Арсен,
с другой стороны, готов воздать должное его заслугам в исследовании
вопроса о причинах вздорожания жизни во Франции в XVI веке. «Боден, —
пишет он, — остается первым, кто, если не заметил, то, по крайней мере,
объяснил для Франции основную причину дороговизны, вызванную
в XVI веке притоком драгоценных металлов. Его объяснение остается
в настоящее время единственным, способным истолковать названное
явление. В этом — его подлинная заслуга, его действительно личная
слава 1.
Несомненно, нужна была исключительная проницательность и сила
анализа, чтобы суметь поставить в связь между собой два таких, как будто
чуждых друг другу, факта, как приток золота и серебра из Америки и цены
товаров. И хотя Боден дает свое объяснение только для дороговизны
во Франции, но от него не совсем укрылся универсальный характер
факта дороговизны, па что указывает его замечание о большей дороговизне
жизни в Италии, чем во Франции, и еще большей в Испании. Заслуга
Бодена в этом вопросе, бесспорно, велика. Но это все же не значит, что
данное им объяснение безупречно и что оно и в настоящее время остается
единственно правильным.
Объяснение это не безупречно прежде всего формально, с точки зре-
ния того учения о стоимости, которое, хотя и не развивал Боден (этого
вопроса он и не ставил в своем памфлете), но которое можно вычитать
из его рассуждений. Это учение сводится к элементарной форме теории
спроса и предложения. Как мы знаем, обилие вещей порождает дешевизну
их (le mespris) и, наоборот, нехватка вызывает вздорожание. Так, как уже
упоминалось, когда царица Савская привезла с собой в Иерусалим мно-
жество драгоценных камней, то они страшно упали в цене. С другой
же стороны, когда европейцы привезли с собой в Новый свет железные
топоры и ножи, то они ценились, так сказать, на вес золота. Но любопытно,
что когда Павел Эмилий привез из Македонии в Рим массу награблен-
ного золота, то, как замечает Боден, поднялась резко цена на земельные
участки. Вместо того, чтобы говорить об удешевлении денег, Боден гово-
рил о вздорожании земли, хотя сам тут же замечает, что количество земли
не может ни увеличиться, ни уменьшиться. Таким образом, деньги, это
мерило стоимости, как бы изымаются из закона спроса и предложения.
Не деньги дешевеют от изобилия благородных металлов, а дорожают
1925 г., с которой, к сожалению, я не имела возможности познакомиться), которые
приписывают великому Копернику честь первой формулировки количественной
-теории денег. Они основываются при этом на двух его замечательных докладных
записках (от 1519 и 1526 гг., составленных в связи с проектировавшейся Сигизмундом
польским денежной реформой и опубликованных только в 1816 г. Коперник, между
прочим, высказывает здесь и такие мысли (цитирую по Арсену): «Polest enim propter
immoderatam multitudinern moneta vilescere... Monela vilescente, omnium rerum quae
ad victum et humanum usum pertinent pretium ascendere experimur». (Деньги могут
вследствие чрезмерного изобилия подешеветь. А если деньги дешевеют, то, как по-
казывает опыт, дорожают все вещи, служащие для пищи и пользования человека).
Вторая фраза о том, что дешевизна денег влечет за собой дороговизну всех необ-
ходимых человеку вещей, — почти тавтология. Важнее первая — о связи между
«чрезмерным» обилием денег и их подешевением, так напоминающая основной тезис
Бодена. Но, чтобы судить о значении ее, надо было бы знать, какое место она зани-
мает во всем контексте рассуждения Коперника. В такой же отвлеченной и ограни-
чительной вдобавок (ведь речь идет о чрезмерном изобилии денег) форме она напо-
минает соображения Николая Орезма о том, что если бы осуществилась идея
алхимиков о получении золота, то последнее подешевело бы, и аналогичные рассу-
ждения древних авторов (см. Р. Н а г s i n. Op. cit., p. 7 и 40—41). У Бодена же его
общий тезис стоит не оторванно, а служит для объяснения крупнейшего экономиче-
ского явления его эпохи.
1 Р. Н а г s i н, р. 44,- ,
344
Ф. А. Коган-Бернштейн
все выражающие в них свою стоимость товары. Но, рассуждая последова-
тельно. Боден долгкен был бы из изобилия денег в XVI веке заключить
об удешевлении их, а не о вздорожании товаров, и притти, таким образом,
в известном смысле к тезису Мальтруа, что никакого вздорожания нет,
с той только разницей, что Мальтруа говорил об обесценении счетных
денег — ливра, а Боден должен был бы говорить об обесценении метал-
лических денег — золотого экю.
Но объяснение Бодена не безупречно и по существу. Дело вообще
обстоит иначе, чем это думал Боден и чем это думает его современный
комментатор Арсен. Тесная связь между количеством обращающихся
денег и товарными ценами действительно существует, но обратная тому,
что утверждают и Боден и самоновейшая количественная теория денег.
Как доказывает марксистская теория денег, не цены товаров определя-
ются количеством циркулирующих денег, а наоборот, количество денег
определяется ценами товаров — при прочих равных условиях, т. е. при
той же товарной массе и той же быстроте обращения денег, так что, вместо
приведенной выше формулы, следует писать:
S=
В количественной теории денег в развитой ее форме и в рудиментарном
тезисе Бодена каузальная связь поставлена на голову. Как показывает
формула (2), при увеличении товарной массы количество денег может уве-
личиться даже при неизменности товарных цен и быстроты обращения
денег. Таким образом, обилие драгоценных металлов не сопровождается
непременно дороговизной. И при объяснении дороговизны XVI века не-
достаточно указать на огромный приток золота и серебра, главным образом
серебра из Нового света. В своем примере вздорожания земли в Риме
после разграбления Македонии Павлом Эмилием Боден не принимает во
внимание, что привезенное римским полководцем золото было награблен-
ное, т. е. почти даровое и во всяком случае дешевое 2.
Не в своем обилии, а в своей дешевизне это золото носило на себе
уже дороговизну других товаров, в том числе и земельных участков. То же
самое относится и к американскому золоту и серебру, поток которых
устремился в Европу. Это было отчасти награбленное, отчасти добытое
рабским трудом, а затем добытое при помощи усовершенствованных методов
и, во всяком случае, дешевое золото п серебро. Эти благородные металлы,
поступая в Европу, — и прежде всего в Испанию — носили на себе уже
штемпель дешевизны (а значит, и дороговизны других товаров) и только
благодаря этому и могли проникнуть в большем количестве в каналы
обращения.
Таким образом, не просто обилие благородных металлов вызвало
дешевизну их и, следовательно, дороговизну всех прочих продуктов,
а, наоборот, дешевизна благородных металлов вызвала их обилие в об-
ращении и наряду с этим вздорожание всех товаров.
1 Я здесь абстрагирую от сделок в кредит, от денег, припрятанных, как сокро-
вище, и т. д.
* «Совершенно не относятся к делу излюбленные учениками Юма ссылки на по-
вышение цен в античном Риме в результате завоевания Македонии, Египта и М. Азии.
Характерное для древнего мира внезапное и насильственное перемещение накопленных
денежных сокровищ из одной страны в другую, временное уменьшение издержек
производства благородных металлов для данной страны, благодаря простому про-
цессу грабежа, нисколько не изменяет законов денежного обращения, равно как
бесплатная раздача египетского и сицилийского хлеба в Риме не изменяет общего
закона, регулирующего общую цену хлеба». К. Маркс и Ф. Энгельс. К кри-
тике политической экономии. Соч., т. XII, стр. 144—145.
Экономические взгляды Бодена
345
Теория Бодена исходила только из внешней стороны явлений, но при
тогдашнем состоянии экономической науки невозможно было ожидать
иного — ведь по существу объяснения Бодена придерживается и такой
крупный исследователь «революции цен» в XVI веке, как Вибе, и даже
такой современный буржуазный историк денежных теорий, как П. Арсен,
не идет дальше боденовского анализа рассматриваемого феномена. И, по-
вторяю, нужна была совершенно исключительная сила мысли, чтобы
из множества влияющих на цены факторов выделить в качестве основного
и универсального такой, как будто бы далекий, как прилив благородных
металлов. Обилие золота и серебра является главной и чуть ли не един-
ственной причиной дороговизны жизни. Последняя—всенародное бедствие,
особенно тяжело дающее себя чувствовать бедному люду. Но первое —
благо, так как деньги — это богатство страны1. В результате получается
неувязка между поставленным Боденом диагнозом болезни и рекомендуе-
мым им лечением ее. Констатированная нашим автором золотая и сереб-
ряная инфляция требовала бы уменьшения количества циркулирующих
денег, требовала бы дефляции, а вместо этого Боден рекомендует такие
паллиативы, как мало эффективные законы против монополий и роскоши,
как благие примеры со стороны государей подданным, как введение
наряду с мясом и рыбного стола. Паллиативом же является и проект
денежной реформы, которому он уделил столько места в своем труде.
Конечно, введение доброкачественной монеты должно было покончить
со многими злоупотреблениями, нарушавшими нормальный ход хозяй-
ственной жизни Франции, но оно нисколько не могло повлиять на денеж-
ную инфляцию, в которой, собственно, и заключался корень зла. Словом,
между теоретическим построением Бодена и практическими его выводами
наблюдается явное противоречие.
Некоторую непоследовательность обнаруживает Боден и по вопросу
о внешней торговле, которая, по его мысли, должна быть вольной и сво-
бодной, но для которой все же он вводит ряд ограничений. Однако эти
ограничения продиктованы мотивами частного характера — политиче-
скими, финансовыми и пр., а не принципиального. Принципиально же
Боден—против экономической исключительности, против стремления
своей меркантилистической эпохи к автаркии. Конечно, Боден, как
и все французские авторы1 2 * * * * * * 9, превозносит плодородие и естественные
богатства Франции, так выгодно отличающие ее от соседних государств,
но отсюда он не делает вывода, что Франция не нуждается в последних.
Наоборот, он показывает, что она не может обойтись без ряда чужеземных
товаров. Разве богатства Индии и счастливой Аравии растут в наших
степях (en noz landes)? — иронически заключает он, обращаясь к против-
1 Боден в одном месте,— правда, мимоходом — советует даже запретить, по при-
меру Испании, вывоз денег из страны. Рекомендуя свою полноценную монету, он
указывает, как на одно из достоинств ее, на то, «что она привлечет по дешевой цене
заграничные товары, как зто наблюдается н Испании, где дукаты, двойные дукаты
и старые реалы привлекают иностранцев, продающих свои товары по дешевой цене,
чтобы иметь такие деньги, хотя запрещено вывозить их из страны (что следовало бы
запретить также и в этом королевстве), и заработать на них у себя дома, перечеканив
их в тамошнюю монету (la forgeant au coin de son prince)»—стр. 48.
Боден хотел бы одновременно и привлечь доброкачественной монетой заграничные
товары и в то же время сохранить эту монету во Франции, запретив вывоз ее. В этом
антиномичном требовании как бы до предела сконцентрировано противоречие между
Боденом, сторонником свободной и вольной торговли, и Боденом-меркантилистом.
9 П. Арсен приводит длинный список авторов, начиная с К. Сейсселя, писавшего
в начале XVI в., и кончая Джоном Ло, утверждавшими единодушно, что, выражаясь
словами знаменитого шотландца, «ни одно государство не было более, чем это [т. е.
Франция], в состоянии обойтись без иностранцев и... что иностранцам невозможно
обойтись без нас» (Op. cit., р. 14).
346
Ф. А. Коган-Бернштейн
никам свободной торговли (стр. 35). И, не ограничиваясь экономическими
соображениями, он выдвигает и моральные мотивы, во имя которых
следует торговать, продавать, покупать, менять, подкрепляя все это
: финалистической концепцией о плане промысла, распределившего земные
блага так, что все члены вселенского государства, этого «града Божьего»,
связаны между собой узами экономической взаимозависимости и соли-
дарности. Разумеется, от боденовского требования свободной и вольной
торговли еще далеко до физиократического лозунга — laissez faire, laissez
passer, соответствовавшего более высокой фазе развития капитализма.
Но, во всяком случае, космополитизм экономической политики Бодена
представляет, несмотря на некоторые шатания мысли, огромный
шаг вперед по сравнению с экономическим национализмом его современ-
ников, да и не только современников, но и всей длинной полосы торже-
ства идей меркантилизма.
3
«Ответ Мальтруа» вышел в 1568 году. Через 8 лет Боден выпустил
обессмертившую его «Republique», вся шестая книга которой посвящена
экономическим и финансовым вопросам, а еще через 2 года — новое,
несколько измененное и дополненное издание «Ответа Мальтруа».
Между тем денежный кризис не переставал свирепствовать. И в 1577
году было созвано новое совещание из видных лиц и специалистов фи-
нансового ведомства для обсуждения мер борьбы с ним. Как показывает
П. Арсен, идеи Бодена не оказали влияния на решения этого собрания,
члены которого придерживались взглядов Мальтруа. В результате
указанного совещания в том же году был издан указ, отменявший счет
на ливры и вводивший счет на золотое экю (1 экю приравнено было
3 ливрам). Указ этот, встреченный вначале восторженно, не помешал росту
дороговизны, и через *'4 века, в царствование Генриха IV, возвратились
к традиционной денежной единице, ливру. Но все эти частности, важные
для истории денежной системы во Франции, не имеют непосредственного
отношения к моей теме.
Возвращаясь же к Бодену и его экономическим трудам, можно сказать,
что если они не оказали никакого влияния на практиков и на практику
финансового ведомства, то, наоборот, у многочисленных авторов можно
отметить самые явные следы боденовской мысли. В богатой фактическим
материалом VIII главе своего «Введения» к памфлету Бодена- Озе при-
водит длинный список французских авторов — Лану, Сципиона, Гра-
мона, Монкретьена и др., — у которых можно встретить не только
идеи Бодена по вопросу о ценах, но даже отдельные выражения, срав-
нения, метафоры, заимствованные из «Ответа Мальтруа».
Но особенное влияние, по словам Озе, памфлет Бодена оказал на
английскую экономическую мысль. В связи с этим он касается одного
любопытного литературного эпизода того времени. В 1581 году вышел
диалог — «А Compendious or Brief Examination of Certayne Ordinary
•Complaints of our Countrymen», в котором собеседники, представляющие
различные классы общества,— рыцарь, фермер, ремесленник и богослов
(выражающий взгляды автора) — пытаются разобрать причины доро-
говизны. Диалог был подписан инициалами W. S. В свое время Маркс
писал: «Диалогическая форма этого сочинения способствовала тому,
что его долго приписывали Шекспиру, и еще в 1751 году оно вышло в
свет под его именем. Автор его — Вильям Стаффорд»1. Новейшие исследо-
вания установили, что автором его является не Стаффорд, а Гэльс (Hales),
1 К. Маркс. Капитал, т. I, 1937, стр. 813.
Экономические взгляды Ладена
347
написавший его в 1549 году. Стаффорд же был позднейшим редактором
его. В этом проникнутом чисто меркантилистическими идеями диалоге,
одном из самых ранних произведений английского меркантилизма, среди
прочих объяснений дороговизны, на которую жалуются все собеседники,
имеется ссылка на увеличение количества благородных металлов, на
«бесконечные массы золота и серебра, которые добываются в Индии и
других странах и ежегодно отправляются в нашу страну».
Выходило, таким образом, что еще задолго до боденовского «Ответа
Мальтруа» Гэльс установил связь между дороговизной и притоком
золота и серебра из Нового света. В действительности это было не так.
Последняя издательница диалога Miss Elisabeth Lamont установила,
что в первоначальном его тексте этого объяснения не было, что это вставка,
сделанная W. S., и, если, — говорит она,— «W. S. не был самостоятелен,
то, во всяком случае, он поспешил использовать идею Бодена и пустить
ее в обращение в Англии»1.
В результате своего исследования Озе приходит к выводу, что «Боден
стоит в начале целого потока идей, именно того потока, который приведет
у Локка к формулировке количественной теории денег»2.
Я, с своей стороны, продолжила бы эту линию развития и прибавила
бы к названным Озе авторам прежде всего одного знаменитого писателя,
который вообще очень многим из своего мировоззрения обязан Бодену,
хотя и не упоминает его имени. Я имею в виду Монтескье. В XXII книге
«Духа законов», носящей название «О законах в их взаимоотношениях
к употреблению денег», Монтескье касается и вопроса о зависимости
цен товаров от количества находящихся в обращении денег. В главе VII
названной книги Монтескье пишет, что «установление цен на вещи
будет всегда в основе своей в зависимости от отношения между совокуп-
ностью вещей и совокупностью знаков [т. е. денег]». И в следующей главе
Монтескье объясняет это отношение на таком примере: «Если после
-открытия Индии золото и серебро увеличились в Европе в двадцать раз,
то цены жизненных продуктов и товаров должны были тоже увеличиться
в двадцать раз. Но если, с другой стороны, число товаров увеличилось
вдвое, то цена товаров и жизненных продуктов должна была, с одной
стороны, подняться в двадцать раз, а с другой, упасть в два раза, и,
следовательно, она увеличилась в десять раз»3.
Как мы видим, Монтескье связывает между собой, притом отношением
пропорциональности, товарную массу, количество денег в обращении
и цены товаров. У него отсутствует только фактор быстроты обращения
денег. В таком виде его теория представляет значительный шаг вперед
по сравнению с общей и недостаточно точной формулировкой Бодена.
Но связь теории Монтескье с. проблематикой европейской дороговизны —
и в таком именно виде, как ее поставил Боден, объяснявший ее притоком
благородных металлов из Индии,— очевидна. Вполне возможно, что
Монтескье заимствовал ее непосредственно у Бодена. Во-первых, память
о контроверзе Мальтруа — Боден не совсем исчезла даже к концу XVII
пека, и еще в 1671 г., т. е. за 18 лет до рождения Монтескье, вышел сделан-
1 За Боденом же следует W. S., Когда устами богослова он защищает ааграничную
торговлю: «Конечно, здравый смысл требует, чтобы одна страна помогала другой,
если той чего-нибудь нехватает. И вот почему Бог устроил так, что ни одна страна
не может иметь всех товаров. То, чего лишена одна из них, ей доставляет другая.
И то, чего одна страна лишена в этом году, то другая имеет в изобилии в том же году,
чтобы можно было знать, что они нуждаются друг в друге и что благодаря этому
дружба и сообщение растут у наибольшего числа их» (Н. Hauser. Op. cit.,
р. LXVIII). Ср. с соответствующим суждением Бодена на стр. 344.
® Н. Hauser. Op. cit., р. LXXV.
* Esprit des lois. Paris,- 1867, p. 326.
348
ф. 1. Коган-Бернштейн
ный известным немецким эрудитом Германом Конрингом латинский пере-
вод «Ответа» Мальтруа под названием: «loannis Bodini Responsio ad
Paradoxa Malestretti de caritate rerum». Но главное, Боден изложил
свою теорию и в «Republique», которая была известна автору «Духа за-
конов». Не исключена, однако, возможность, что мысль Монтескье
питалась не прямо из труда Бодена, а восходила к нему окольным путем,
через какие-нибудь французские или английские каналы.
В 1753 году вышли «Опыты» Юма, в которых он дал уничтожающую
критику умиравшего меркантилизма, в связи с чем он развил количе-
ственную теорию денег. У Юма еще тоже отсутствует фактор быстроты
обращения денег, но в других отношениях он значительно усовершенство-
вал количественную теорию. Механизм вздорожания описан у Юма кон-
кретно и наглядно. Если, например, по Монтескье вслед за увеличением
количества денег в 20 раз как бы автоматически немедленно и повсеместно
подымаются и цены всех товаров в 20 раз, то у Юма это изображается
как постепенный процесс, передающийся волнами из одной экономи-
ческой ячейки в другую. Юм далее указывает, что цены зависят не от
абсолютного количества денег и товаров, а от того количества их, которое
находится на рынке и в обращении. Припрятанные в сундук деньги,
равно как и не вышедшие иа складов товары, не оказывают влияния
на уровень ценх.
Замечательно, что в то время, как Юм, нанося удары умиравшему
меркантилизму, придал научный характер количественной теории денег,
его младший современник Дюгальд Стюарт, запоздалый талантливый
защитник меркантилистских идей, заложил первые основы той теории
денег, которая, развитая в XIX веке Фуллертоном и Туком, нашла свое
классическое выражение в учении о деньгах Маркса 2.
Но с Юмом и Стюартом мы стоим уже на пороге совершенно новой
зры в истории экономической мысли, которая открывается «Богатством
народов» Адама Смита (1776), этой библией промышленного капитализма^
по-новому ставящей все проблемы хозяйственной жизни. И здесь мы
можем остановиться, ибо в количественной теории денег Юма находит
известное завершение 3 тот цикл экономических идей, исходным пунктом
которого послужил тезис Бодена, что основной и почти единственной
причиной вздорожания всех товаров является «изобилие того, что дает
оценку и цену вещам».
Ко времени Адама Смита мысль о связи дороговизны с притоком
американского золота и серебра стала таким трюизмом, что память о писа-
теле, установившем впервые эту связь, совершенно испарилась, и творец
«Богатства народов» мог в главе по истории денег спокойно написать:
«Единственной причиной этого ’уменьшения цены серебра по сравнению
с ценой хлеба является, повидимому, открытие американских рудников.
Это признает весь свет, и здесь нет никаких споров ни относительно
самих фактов, ни относительно причины их».
‘Давид Юм. Опыты. Изд. Солдатенкова, М., 1906, стр. 20—36 (Опыт о
деньгах).
® «Он [Стюарт] в сущности первый, кто ставит вопрос: определяется ли коли-
чество обращающихся денег товарными ценами или товарные цены — количеством
обращающихся денег»?» (К. Маркс и Ф. Энгельс. К критике политической
экономии. Соч., т. XII, стр. 148).
• «Юм — самый выдающийся представитель этой [т. е. количественной.—Ф. К.-Б.]
теории в XVIII столетии» (К. Маркс и Ф. Энгельс. К критике поли-
тической экономии. Соч., т. XII, стр. 143'.
С. И. Л Р X АПРЕЛЬ с К И И
ДВИЖЕНИЕ КЛУБМЕНОВ В ЭПОХУ АНГЛИЙСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
I
Если движение английских крестьян 1640—1644 гг. обычно обхо-
дилось молчанием в западноевропейской исторической литературе 1
и главное внимание обращалось на борьбу в то время Долгого парламента
с королем, то движение клубменов 1644—1646 гг., представляющее собой
новое выступление крестьян, более широкое и лучше организованное,
изображалось обычно лишь в общих чертах, характеризовалось корот-
кими замечаниями. Ни один историк английской революции не рассматри-
вал это движение в отдельной главе, а лишь в связи с эпизодами граждан-
ской войны этого периода времени.
Что же говорили о движении клубменов историки XVIII—XX ве-
ков?
Юм, опубликовавший свою «Историю Англии от вторжения Юлия
Цезаря до революции 1688 года» в 50-х и начале 60-х годов XVIII века,
интересовался больше всего политической историей. Будучи торийцем,
он хотел, однако, выбраться из дебрей торийской фразеологии и взглянуть
на прошлое Англии несколько иначе, чем это делали тори. Упомянув
про распущенность королевской армии во время гражданской войны,
он отметил, что сельский народ собирался в некоторых местах, воору-
женный дубинами (clubs) и палками (staves). Хотя крестьяне были вра-
ждебны солдатам обеих партий, т. е. и партии короля и партии парламента,
однако в большинстве мест они были враждебны роялистам. «Многие
тысячи восставших крестьян собирались в разных местах Англии,
уничтожая всех отставших солдат, с которыми они встречались, и сильно
нападая на армии»* * 8.
Следующая по времени крупная работа по истории английской
революции была написана Гизо; ее первая часть, где идет речь о клуб-
менах, вышла в свет в 1826—1827 гг. Гизо уделил несколько больше
внимания клубменам, чем Юм. Он также связал это движение с распущен-
ностью королевских войск, резко сказавшейся в юго-западных графствах
Англии. «В графствах Вустер и Дорсет образовалось несколько шаек,
возбужденных неистовством принца Руперта. В марте 1645 года эти
клубмеиы в западных графствах представляли постоянный, правильно
организованный союз, поддерживаемый и даже руководимый дворянами,
из которых иные служили в королевской армии»3.
Целью союза клубменов была забота об охране имущества, личной
безопасности, о восстановлении порядка и мира. Клубмены сделали
1 Исключение представляет III глава в работе М. James, Social problems and
policy during the puritan Revolution. London, 193<>.
8 H u m e. History of England, v. VII, p. 386.
’Гизо. История английской революции, т. II, стр. 14.
350
С. И. Архангельский
своей тактикой ведение переговоров с обеими партиями, поддержку
то одной, то другой стороны, в зависимости от того, кто был слабее.
Подчеркнув успехи парламентской армии в юго-западной Англии после
битвы при Незби, Гизо говорит, что Кромвель увидел себя вынужденным
сделать решительное нападение на клубменов, беспокоивших его войска.
Коноводы были арестованы, а парламент заклеймил именем государ-
ственной измены всякие объединения, подобные клубменскнм, и клубмены
скоро исчезли. Концепция Гизо в отношении клубменов становится ти-
пичной для историографии позднейшего времени. Годвин, стоявший
на анархической точке зрения, т. е. принципиально отличной от точки
зрения либерала Гизо, и издавший свою «Историю республики» в те же
20-е годы XIX века, говорил о клубменах, называя их почему-то не
крестьянами, а новой корпорацией людей (new body of men)1.
Вводя этот, несколько загадочный, термин, может быть связанный
с его анархическими взглядами, Годвин сообщил еще меньше конкретных
подробностей о характере этого движения, чем Гизо, по привел несколько
цифровых данных о размерах движения из дневника Уайтлока.
История гражданской войны 1642—1649 гг. полнее всего изложена,
конечно, Гардинером в соответствующих томах его обширного труда,
вышедших в свет в 1886 году. Естественно было ожидать от Гардинера,
большого знатока архивных и печатных документов революционной
эпохи, подробного изложения событий, связанных с выступлением
клубменов. Действительно, он уделил им гораздо больше внимания,
чем его предшественники и даже его продолжатели. Он коснулся дви-
жения клубменов Дорсета, Уильтса и Сомерсета. По его мнению, оно
было направлено против грабежей, которые допускали воюющие стороны,
и в защиту собственности. Причем клубмены Дорсета и Уильтса сделали
более решительный шаг — они отправили депутацию к королю и парла-
менту с просьбой о мире и собрали по подписке некоторую сумму денег
для оплаты соседних гарнизонов, чтобы избавиться от грабежа1 2. Гарди-
нер отметил начавшийся, но приостановленный процесс перерастания клуб-
менской организации в третью партию. Движение клубменов было ослаб-
лено и разбито благодаря искусным действиям Ферфакса и Кромвеля.
Что касается состава клубменов, то Гардинер, не разбирая вопроса
по существу, дает несколько раз понять читателю, что это были сельские
жители; он называет их фермерами и иоменами, но руководство движением
принадлежало дворянству и духовенству. Новейшая западноевропей-
ская историография или совершенно обходила вопрос о движении клуб-
менов3, или, отдавая дань психологизму, искала объяснения этому дви-
жению в «чувстве нейтральности», «которое было общим для большой
массы трудовых классов» в эпоху революции4 * 6, в стремлении жителей
оказать сопротивление вторжению национальных проблем в местные
интересы ®.
Этими соображениями хотели объяснить тот факт, что движение
клубменов протекало на сепаратистском западе Англии, п вместе с тем
обходили вопрос о его социальном значении. Лишь в работах, носящих
локальный характер, посвященных истории отдельных графств®, можно
встретить много интересных фактов, освещающих значительность дви-
1 God wi n. The history of the Commonwealth, v. I, p. 438.
’Gardiner. The history of the great civil war, v. II, p. 264.
® M. James. Social problems and policy during the puritan revolution.
4 G о о c h. English democratic ideas in the XVII c., p. 95.
’Idris Deane Jones. The english revolution, p. 68.
6 Victoria history counties of England. Dorset, II; Somerset, II, III; Gloucester -
ishire, II; Herefordshire, I; Worcester, II.
Движение клубменов в эпоху английской революции
351
женин клубменов, его истоки, разветвления, идущие от главного русла,
его социально-политический смысл.
Крупное социальное движение, не укладывающееся в рамки господ-
ствующей в западноевропейской буржуазной историографии теории,
что английская революция была пуританской, трудно правильно оценить,
руководствуясь общими и специальными обзорами хода событий 40-х
годов XVII века.
Уже* автор -анонимной биографии Оливера Кромвеля, вышедшей
в свет в Лондоне в 1725 году (The life of 01. Cromwell) вторым изданием,
противоречив в своих суждениях о клубмеиах. С одной стороны, по его
исчислению, клубменов было 5—6 тысяч, с другой стороны, «армия
клубменов была очень страшной для обеих партий; каждая стремилась
перетянуть их на свою сторону». Автор отметил военную организацию
клубменов, назвав ее третьей армией.
Для изучения движения клубменов необходимо обратиться к доку-
ментам, исходившим как от клубменов, так и от их противников; необхо-
димо обратиться к рассказам о клубменах, составленным современниками
под не изгладившимся еще впечатлением от их движения.
П
Клубмены, выступившие в эпоху гражданской войны, после того,
как стала затихать первая волна крестьянского движения1, оказались
побежденной стороной. Основная цель движения — создать самооборону
и приостановить грабежи деревень, имевшие место в гражданской войне
между сторонниками короля и парламента, иначе говоря, между фео-
дальной знатью, с одной стороны, и буржуазией и новым дворянством,
с другой, — не была осуществлена. Эта неудача имела роковое влияние
на изображение клубменов в современной революции литературе, которая
рассматривала ход событий и давала им освещение с точки зрения основных
политических группировок, получивших название кавалеров, пресви-
териан и индепендентов. Можно сказать, что клубмены оказались в худ-
шем положении, чем левеллеры и диггеры конца 40-х и начала 50-х годов,
оставившие после себя значительную литературу, излагавшую их точку
зрения на задачи революции. В этом отношении бросается в глаза раз-
ница между клубменами и диггерами. Диггеры писали о себе гораздо
больше, чем клубмены, хотя размах движения диггеров был несравненно
более скромным, чем клубменов, которых насчитывалось десятки тысяч.
Эта разница объясняется тем, что движение клубменов протекало в сто-
роне от главного политического и культурного центра — Лондона.
Оно возникло и достигло высшей точки на юго-западе Англии и было
разгромлено в то время, когда враждебные армии разобщали и разделяли
английские графства, когда результаты гражданской войны еще не
определились с полной ясностью.
Хотя клубмены не создали своей собственной сколько-нибудь зна-
чительной литературы, но их движение не могло пройти не отмеченным
в литературе их противников. Там оно нашло свой отголосок и оценку.
Как представлял движение клубменов сторонник короля, участник
гражданской войны, член Оксфордского королевского совета, впослед-
ствии автор первой крупной исторической работы о революции, Кла-
рендон? Его «История великого мятежа» была написана не сразу. Он
начал писать свой труд еще в то время, когда революция продолжалась
п углублялась, между 1646 и 1648 гг., закончив изложение событиями
1 «Исторические записки» № 3, 1938. Вступление в борьбу сельских масс в на-
чале английской революции. .
352
С. И. Архангельский
1644 года. В июле 1646 года Кларендон написал отчет об операциях на
западе Англии, вставленный в 9 книгу. Между 1668 и 1670 гг., уже
' находясь во второй эмиграции, он составил свою автобиографию.
В 1671 году Кларендон вернулся к прежней работе, к незаконченной
истории «Великого мятежа», и объединил -ее со своей автобиографией
в одно сочинение. На его работе лежит печать личных воспоминаний
о событиях. Кларендон воспринял движение клубменов, описанное в
IX книге, как некоторое серьезное, но досадное явление, которое осложни-
ло ход борьбы между партией короля и «мятежниками» (rebels), но о кото-
ром нельзя было умолчать уже по одному тому, что клубмены поднялись
в большом числе и представляли крупную силу. Кларендона интересо-
вало не столько само движение клубменов, их социальный состав и про-
грамма, сколько меры воздействия против них, принятые принцем Уэль-
ским, Джоном Стэвеном и Горингом. Мимоходом Кларендон отметил,
что низшие чины армии (inferior officers) покидали свои посты, жили
среди клубменов и подогревали их недовольство 1. Клубмены перешли
к открытым нападениям на армию кавалеров при приближении Ферфакса.
Полную противоположность кларендоновской «Истории Великого
мятежа» представляет книга Спригга «Возрожденная Англия». Она была
написана в защиту тех, кого Кларендон называет «мятежниками», вышла
в свет в Лондоне в 1647 году и была посвящена Ленталю, спикеру Палаты
общин.
Обращаясь в предисловии к Ферфаксу, главнокомандующему парла-
ментской армией, Спригг пишет такие восторженные слова: «Палаты
парламента должны умереть Вашими должниками: тот не англичанин,
кто не признает, что как честь этих действий, под руководством бога,
принадлежит Вам, так и все, чем они пользуются благодаря этим успехам,
также Ваше»8.
Книга представляет изложение военных операций парламентской
армии в годы гражданской войны, когда Ферфакс в мае 1645 года вступил
в командование. Точка зрения автора на ход событий совершенно ясна —
он всецело и безусловно на стороне Ферфакса и Кромвеля. «Как ко двору
короля стекались разные солдаты и прочий сброд, — пишет автор, — так
многие благонамеренные граждане и другие люди выражали добровольно
свою преданность парламенту, хранителю их ’личных прав и привиле-
гий»* * 3. Спригг был индепендентским проповедником и лицом, близким
к Ферфаксу. Он участвовал в армейском совете.
Во время обсуждения на одном из заседаний армейского совета в
Уайтхолле 14 декабря 1648 года «Народного соглашения», т. е. программы
левеллеров, Спригг высказался против предоставления какой-либо
власти правительству в религиозных вопросах4.
Анализ композиции работы Спригга убеждает читателя, что автор
очерка о военных операциях армии под командой Ферфакса и Кромвеля
располагал целым рядом официальных документов, которые он иногда
приводит целиком, а содержание его руководящих идей показывает,
что он был выразителем религиозной идеологии индепендентов в такой
же мере, в какой она выступает в речах и письмах Кромвеля. Бог помогает
индепендентам потому, что они борются за его дело — такова основная
мысль автора. Спригг, описывая военные действия 1645 года, остана-
вливает свое внимание на клубменах, главным образом, графства Дорсет,
с которыми вели борьбу Ферфакс и Кромвель. Он отмечает опасность
Clarendon. The history of the great rebellion, IX, § 50—51.
* S p r i g g e. Anglia rediviva. An apologie.
» Ibid., 3.
4 Clarke Papers, II, p. 84—87.
Движение клубменов в эпоху английской революции
353
этого движения для армии, говорит более подробно, чем другие авторы,
о его вождях и о влиянии клубменского движения на ход военных опе-
раций. Однако и Спригг не интересуется движением клубменов как
таковым; в этом он сходен с Кларендоном.
Спригг освещает движение клубменов с точки зрения руководства
армии — Ферфакса и Кромвеля — и стоявших за ним группировок.
Ликвидация клубменского движения не менее, чем разгром королев-
ских войск, входила в план действий армии парламента; отсюда показ
обреченности клубменского движения и ограниченности его руководи-
телей, противопоставление ему мудрой и дальнозоркой политики вождей
парламентской армии. Но все же небольшая книга Спригга — более
ценный источник, более богатый подробностями рассказ о клубменах,
чем обширное произведение Кларендона.
Промежуточное положение между «Историей великого мятежа» и
«Возрожденной Англией» занимают мемуары Уайтлока, 1 составленные
в виде ежедневных записей событий, волновавших Лондон, прави-
тельство и парламентские круги. Уайтлок был членом Долгого парла-
мента, чрезвычайным послом в Швеции между сентябрем 1653 и июлем
1654 года, заключил с ней договор; затем был снова членом парламента
1656 года и позднее членом Верхней палаты, созданной согласно второй
конституции протектората в 1657 году. Начав свою деятельность в эпоху
революции в рядах пресвитериан, Уайтлок переходит на сторону индепен-
дентов и является видным членом этой партии. В своих мемуарах он *
выступает как тонкий и осведомленный наблюдатель текущей действи-
тельности. Его записи кратки, содержательны и объективны. Он всегда
отмечает важные события, свидетелем которых он был: это и парламент-
ские прения, и прием иностранных послов, и социальные движения эпохи.
Он много раз отмечал в своем дневнике известия, полученные из разных
графств о движении клубменов, не давая, однако, оценки этому движению
и не останавливаясь на деталях. Он записывал данные, ставшие ему
известными, о количестве восставших клубменов в разных графствах
Англии, об их сочувствии королю или парламенту. Вся сложность
местной обстановки движения ускользала от Уайтлока, так же как и
социальный состав его участников. Но размах этого движения Уайтлоком
осознан, и читатель мемуаров благодарен автору за ясную и четкую ре-
гистрацию фактов большого общественного значения, которые игнорирует
позднейшая историография. Однако цифровые данные о клубменах,
приведенные Уайтлоком, возбуждают сомнение, так как они оказываются
преувеличенными по сравнению с показаниями очевидцев.
III
Прежде чем говорить о месте и времени выступления клубменов, необ-
ходимо остановить внимание на самом термине, которым обозначается обы-
чно это крестьянское движение времен гражданской войны, сильно отли-
чавшееся и размерами и целями от движения начала 40-х годов. Едва
ли можно сомневаться в том, что слово «клубмены» — «дубинщики»
звучало презрительно, когда оно произносилось в высших общественных
кругах. Дворянин не мог показаться на поле битвы, вооруженный ду-
биной, и в его глазах дубина могла быть оружием лишь людей низшего
сословия. Этот оттенок значения слова «клубмен» сохранился в декларации
графства Дорсет, опубликованной во время второй iгражданской войны
(15 мая 1648 г.) и подписанной около 10 000 жителей этого графства;
там вспоминалась прежняя борьба жителей, известных под «пренебре-
1Whitelock. Memorials.
23 Средние века, вып. 2.
354
С. II. Архангельский
жительным и неправильным названием клубменов» (under the slighted
and unprosperous notion of clubmen). 1
Вместе с тем было бы ошибочно думать, что клубмены имели только
одно единственное оружие — дубины (clubs). Уже в самом начале граждан-
ской войны (15 августа 1642 г.) в донесении Вильяма Кинга упоминалось
о появлении большого количества людей низшего сословия, вооруженных
алебардами, старыми мушкетами, пастушьими пиками п дубинами.* 2
По словам другого современника клубменского движения Спрпгга.
наблюдавшего его в самом главном очаге, т. е. в Дорсете, Сомерсете л
Уильтсе, люди этих графств собрались, имея такое оружие, какое они
могли найти: многие из них, как показывает их название, были вооружены
только дубинами3. Интересное описание клубменов мы встречаем в письме
Ферфакса от 7 июля 1645 года Комитету обоих королевств: «Чтобы отли-
чить себя от других людей, они носят белые ленты, чтобы показать, как
они говорят, свое желание мира. Они собираются с барабанами, разве-
вающимися знаменами; в качестве оружия они имеют мушкеты (неко-
торые, как я слышал, были посланы им из Шерборна), охотничьи ружья,
пики, алебарды, большие дубины и тому подобное».4 *
Итак, дубина была нс единственным вооружением клубменов, но
она была удобным символом презрительного отношения к крестьянину,
осмелившемуся поднять восстание, к крестьянину, плохо вооруженному
по сравнению с солдатом.
Где же впервые появились клубмены как защитники деревенского
населения от грабежей боровшихся армий короля и парламента? Главный
очаг клубменского движения был в тех же трех юго-западных графствах
Англии — Дорсете, Уильтсе и Сомерсете, где уже в 1643 году крестьян-
ское движение приняло большие размеры и грозило «перерасти в откры-
тую войну и враждебные действия» (breakout into open war and hostility),
как говорил парламентский ордонанс, бивший тревогу по этому поводу
и мобилизовавший на борьбу местную гражданскую власть и военные
отряды®. Клубменское движение разливалось шире, выходило за границы
трех графств и захватывало следующие графства: Шропшир, Герифорд,
Вустер, Глостер, Девоншир, Гампшир и Сессекс. Встречаются указания
на то, что движение клубменов выходило даже за пределы перечисленных
графств и распространялось на некоторые соседние округа 6. Декларацию,
направленную против клубменов и принятую потом обеими палатами
парламента, генерал-майор Браун предложил привести в исполнение
в графствах Оксфорд, Бакшир, Бекингамшир, очевидно, затронутых
клубменским движением.7 w
Указанные выше десять графств занимают 13 829 кв. миль, т. е. они
составляют более чем 1/4 всей площади Англии. Они тянутся непрерывной
лентой, окаймляя западную и южную Англию от Шропшира к Сессексу.
Кроме Англии, движение клубменов охватило и Уэльс, который
примыкает непосредственно к Шропширу и Герифорду. Конечно, каждое
графство имело свои экономические и социально-исторические черты,
не говоря уже об Уэльсе, где слышалась местная уэльская речь, где
действовал особый орган управления — The court of the Council of Wales
and Marches, введенный Тюдорами и отмененный Долгим парламентом
‘Bayley. The civil war in Dorset, p. 353.
1 Historical Manuscripts Commission, XIII. Report. Appendix, I, p. 53.
* S pr i g g e. Op. cit., p. 62.
4 Journals of the House of Lords, VII, p. 485.
’Firth. Acts and ordinances, I, 139.
’Rusworth. Historical collection, IV, I, p. 52.
7 Journals of the House of Commons, IV, p. 250.
Движение к.1 f/o.wснов в эпоху английской, революции
в 1612 году.1 Юго-западны0 графства были опорой короля, н он хотел
зимой 16'14—1645 гг. создать западную ассоциацию графств в протпвове.-
восточной, являвшейся опорой парламента. В западную ассоциацию
графств предполагалось ввести Корнуоль, Девоншир, Сомерсет и Дорсет. * 2 *
Развертываясь на обширной территории южных и западных графств Ан-
глии, клубмепское движение было значительно н по количественному
составу своих участников.
Данные, собранные нами, приведены в следующей таблице, где они
расположены в хронологической последовательности с. указанием сначала
трех юго-западных графств — Дорсета. Уильтса, Со треста, а где воз-
можпо и поселения, около пли в пределах которых сосредоточивались
клубмены, а затем остальных графств — Герпфо-рда, Вустера, Сессекса.
Гламоргана (Уэльс).
Прежде чем перейти к анализу собранных в таблице данных о коли-
честве клубменов, необходимо отметить, что точных подсчетов клубменов
никто не производил. Отсутствие точных данных подтверждается и тем
фактом, что количество взятых в плен клубменов после сражения с ними
прп Гембледонском холме Кромвель определяет словами «около 300а,
а Спригг — 400Но, не будучи вполне точными, цифровые данные источ-
ников все же заслуживают внимания. О тысячах клубменов сообщают
самые разнообразные источники, офпцальные и частные, источники
королевской и парламентской ориентации, гражданские и военные лица,
о большом количестве клубменов, поднявшихся на борьбу в юго-западной
Англии, пишет и Ферфакс в своем письме к отцу от 4 августа 1645 года4 *.
Характеризуя силу движения клубменов на западе, в графстве Герпфорд.
полковник Джон Бирч говорит, что все графство в оружии, беспорядки,
население перед городом Герифордом®. Кларендон отметил, что клубмены
начали подниматься в больших количествах в некоторых частях страны
в то время, когда принц Уэльский направлялся из Бесса в Бриджуотер6.
Сами клубмены заявляли, что они способны биться и против короля
и против парламента 7.
Все эти замечания говорят о значительных размерах движения и нахо-
дятся в соответствии с количественными показателями, собранными в та-
блице. Наибольшее количество данных о числе клубменов идет из графств^
бывших главным очагом движения — из Дорсета, Уильтса и Сомер-
сета. В мае — июне там было до 10 000 клубменов; в июле число клуб-
менов поднялось вдвое и доходило до 22 000; в августе упало до 13 000.
Легко сделать вывод, что главная масса клубменов сосредоточилась
в этпх трех графствах. По словам Ферфакса, руководители клубменов
Дорсета и Уильтса хвалились, что они могут в 24 часа собрать на сходку
20 000 клубменов. Если сюда присоединить сообщаемые Уайтлоком дан-
ные о количестве клубменов Сомерсета, то получится около 22 000 клуб-
менов в составе организации этих трех графстп. Но это было максималь-
ное количество людей, которое там могло быть мобилизовано клубменами.
На самом же деле активно выступало меньшее количество, как об этом
сообщает Спригг, наблюдавший события.
’Owen. Wales, р. 322, 388.
“Gardiner. Op. cit., II, p. 180.
8 С а г I у 1 e. Cromwell's letters and speeches, 4/VIII—1645.— S prigg e. Op.
I, 245. Письмо от 4/VIII—1645.
4 Memorials of the civil war comprising the correspondence of the Fairfax family
cit., p. 79.
8 Camden society XIV, Appendix.
’Clarendon. Op. cit., IX, § 50.
’Bayley. Op. cit., p. 264.
C. U. Архангельский
Таблица выступлений клубменов в 1615 году
Дата выступления Графство ! Место собрания клубменов Количество собравшихся клубменов Источник
1 марта Дорсет — около 1000 Письмо губернатора Пу- ла, полковника Джона Бингхима. Bayley. The civil war in Dorset, 260
11 марта Дорсет — 4000 VVhitelock. Memorials, 1, 404.
25 мая Уильтс и Дор- сет Горе хедж Корнер 4000 Bayley. Op. cit., 264
2 июня Сомерсет Маршале Элм 5—6000 Clarendon. The history of the great rebellion, IX, 50
2 июля Уильтс Гровели около 4000 Journals of the House of Lords, VII, 485
2 июля Уильтс Сальсбюри около 700 Journals of the House of Lords VII, 485
3 июля Уильтс и Дор- сет — 4—5000 VVhitelock. Op. cit., I, 460
7 июля Уильтс и Дор- сет — 20 000 Journals of the House of Lords, VII, 485
15 июля Сомерсет Бриджуотер 2000 VVhitelock. Op. cit., I, 477
3 августа Уильтс, Дор- сет, часть Со- мерсета — 10 000 (по крайней мере) Spri gge. An glia red iviva,1 78
4 августа Дорсет Шафтсбюри 2000 Cromwell’s letters and Speeches (4/VIII—1645)
4 августа Уильтс. Шраутон 4000 Sprigge. Op. cit., 79
22 августа Сомерсет, Дор- сет -— 8000 Письмо Лондонского Ко- митета комитетам Сомер- сета и Дорсета. Bayley. Op. Cit., 328
март Герифорд — 15 000 Victoria historiy counties of England. Herefordshire, I, 394
31 марта Вустер — 2000 Whitelock. Op. cit., I, 404
1 ноября Вустер — 3000 Bayley. Op. cit., 261.
18 сентября Сессекс Чичестер 1009 Донесение Комитета Cec- секса. Godwin. The civil war in Hampshire, 219
8 августа Уэльс Гламор- ган Кардифф 2000 H. M. C.2 Manuscripts of Portland, I, 256.
22 октября Уэльс Гламор- ган 6000 H. M. C. Manuscripts of Portland I, 294.
1 Об этом факте сообщает и Кромвель в письме Ферфаксу от 4 августа 1645 года
из Шафтсбюри. Он также указывает 10 000 собравшихся.
‘ Historical Manuscripts Commission.
Движение клубменов в эпоху английской революции
357
Цифровые данные показывают, что клубменское движение стало
расти, начиная с марта 1645 года, дошло до высшей точки в июле, а затем,
начиная с августа, после удачных операций парламентской армии в этих
графствах, стало быстро спадать. Здесь, на юго-западе, была наиболее
мощная и разветвленная клубменская организация. Большие отряды
клубменов действовали в начале 1645 года и в двух соседних западных
графствах, Герифорде п Вустере; данные об этом идут из двух различных
источников, от полковника Бирча иУайтлока, которые, с некоторыми раз-
личиями в тексте, говорят, в сущности, об одном и том же факте, что
около 16 000 клубменов (это максимальное количество), некоторые на ко-
нях и хорошо вооруженные, собрались под стенами города Герифорда для
его осады.1 О южных клубменах мы имеем мало данных. Уайтлок сооб-
щает лишь о 6000 восставших в Сессексе под видом клубменов (in the
nature of clubmen), которые были хорошо вооружены и стали на сторону
короля.8 Но донесение Комитета Сессекса сообщает о более скромном
количестве клубменов, именно — о тысяче. Таким образом, общее коли-
чество клубменов, принимавших участие в борьбе, достигало, примерно,
40000 человек. К этому количеству надо еще присоединить клубменов Де-
воншира, Гамшира и Шропшира; об их количестве мы не имеем данных,
но едва ли будет преувеличением сказать, что общее число клубменов
доходило до 50000 человек. Это была, таким образом, целая армия, немно-
гим уступавшая численно парламентским военным отрядам, которые
в 1645 году достигали 60—70 тыс. человек1 2 3, и превосходившая армию
короля, которая доходила до 40 000.4
Современники, имевшие дело с клубменским движением, отмечали
его силу и большие размеры, и их сообщения в этом смысле совпадают
с нашими подсчетами. Уже в марте 1645 года современный событиям жур-
нал «Perfect Diurnal>> писал, что «лицо Запада начинает быстро меняться
и что очень большое число клубменов в Вустере и Дорсете из сельских
жителей встало на свою самозащиту»5. Точно такое же сообщение находим
и в дневнике Уайтлока 6. Ферфакс в своих письмах от 7 и 11 июля 1645 года
говорит, что клубмены «очень многочисленны»: клубмены Дорсета и
Уильтса составляют «многие тысячи»7. Та же мысль сквозит и у Кла-
рендона, стоявшего на совершенно иных политических позициях: он на-
зывает клубменов Сомерсета могущественными (powerful); они задер-
живают продовольствие у армии и гарнизонов8. На военном совете пар-
ламентской армии 25 июля 1645 года решался вопрос, двигаться ли дальше
на запад из Дорсета против Горинга или остановиться, чтобы сломить
сопротивление враждебных клубменов9. Уже самая постановка вопроса
и затем принятое решение прежде всего обуздать клубменов указывают
на силу движения клубменов. О том же говорит и письмо к спикеру Па-
латы общин, написанное в октябре того же года полковником Мартином
Пиндаром и Гаркауртом Лейтоном. Они употребляют два термина, рас-
сказывая о том, кто берет у крестьян продовольствие и пользуется
в дождливую погоду их хижинами,—«наша армия» и «армия клубменов»
1 Camden society XIV, Appendix.— W h i t е 1 о с k е. Op. cit., I, p. 411.
2VVhitelocke. Op. cit., 1, p. 515—516.
3 Fir th. Cromwell's army, p. 34.
‘Peacock. The army lists of roundbeads and cavaliers, p. 19.
"’Bayley. Op. cit., p. 260.
• Whitelock e. Op. cit., I, p. 404, 411.
’ Journals of the House of Lords, VII, p. 485.—Memorials of the Fairfax family,
I, p. 244.
•Clarendon. Op. cit., IX, § 51.
•Sprigge. Op. cit.; p. 75.
358
С. II. Архангельский
(club army) х. Это были, в глазах авторов письма, как бы две равновеликие
силы, живущие за счет населения графства.
Итак, цифровые данные, которые сообщают нам различные источники
о клубменах, находятся в соответствии с другими показаниями современ-
ников, близко соприкасавшихся с движением клубменов: они наблюдали
его и оценивали с разных точек зрения, но недооценивали его значитёль-
ности и серьезности.
Однако не все клубмены поднимались на борьбу одновременно; они
не собирались в общие боевые отряды и не держались одной политиче-
ской ориентации, что, конечно, ослабляло эффективность их выступления.
IV
Переходя к выяснению социального состава клубменов, мы должны
сказать, что не располагаем списками рядовых клубменов, но имеем лишь
замечания о социальном положении некоторых их руководителей, деятель-
ностью которых интересовалось главное командование парламентской
армии в графствах Дорсет, Уильтс и Сомерсет, т. е. в центре движения.
Поэтому нам придется использовать лишь косвенные указания источников
на социальный характер движения, обратиться к оброненным случайно
замечаниям современников о том, кто были клубмены и какова была
их деятельность. Крестьянский характер движения клубменов можно
доказать уже тем, что оно охватило широкие массы населения в то время,
когда городское население составляло (без Лондона) только около 15%.
Надо, однако, заметить, что в графствах Дорсет, Уильтс, Сомерсет,
Глостер была достаточно развитая шерстяная промышленность, рас-
кинувшаяся по селениям и так ярко изображенная впоследствии в описа-
нии Дефо 1 2. Часть деревенского населения была уже втянута в промыш-
ленное производство, что ясно из анализа описи графства Глостер
1608 года3. Значительная часть населения была оторвана от сельского
хозяйства, жила работой по найму, составляла кадры бедноты и отлича-
лась подвижностью; это особенно отчетливо выступает в документах,
отразивших социальную и правовую жизнь графства Сомерсет4. Но,
с другой стороны, в графстве, благодаря развитию овцеводства, выросло
многочисленное йоменство и было много ремесленников. Таким образом,
противопоставление деревенского населения городскому в отношении
перечисленных графств носит условный характер, если иметь в виду
профессии населения и степень его социального расслоения.
Современникам движение клубменов представлялось охватившим боль-
шой район. Спригг пишет: «Воскресенье, 3 августа 1645 года. В этот день
пришли известия, что вся страна Уильтса, Дорсета и части Сомерсета
была в оружии и собралась сходка по крайней мере из 10 000 человек,
чтобы выручить своих вождей»5 6. Клубмены былп организованы в граф-
ствах Уильтс и Дорсет по приходам и селениям и собирались в городах
(Сольсбери, Шефтсбери) лишь на общие сходки.
По замечанию Спригга, собрания клубменов происходили по их деле-
ниям на округа (rendez-vous for their severall divisions)e. Ферфакс в письме
от 7 июля 1645 года, адресованном Комитету обоих королевств, являв-
шемуся тогда высшим органом исполнительной власти, жалуется на опас-
1 Historical Manuscripts Commission. Manuscripts Portland, I, p. 284.
1 D e f о e. A tour through England and Wales, I, p. 279.
* Econ. Hist. Review, v. V, p. 1.
4 Somerset Record Society, v. XXVIII, p. 30, 85, 103, 202, 240, 276, 351.
4 Sprigge. Op. cit., p. 78.
6 Ibid., p. 78.
Движение клубменов в эпоху английской революции
359
ность клубменского движения, он говорит, что клубмены не повинуются
приказам посылать продовольствие для армии или повозки для обоза,
если они не бывают вынуждены к этомух. Таким образом, клубмены
представляются Ферфаксу владельцами крестьянских хозяйств, распола-
гающими запасами съестных продуктов и гужевым транспортом. Охрана
хозяйства крестьянского или полукрестьянского типа от разорения
боровшимися армиями и была главной целью клубменского движения.
Если обратиться к терминам, которыми пользуются современные
писатели, характеризующие клубменов, то принадлежность последних
к сельским жителям не вызывает сомнений. Так, у Спригга мы встречаем
выражение «countrymen», «сельские жители». Желая отметить раскол
среди клубменов, Спригг говорит о «благонамеренных сеЛьских жителях»,
(well affected countrymen), пришедших на помощь осаждавшим Бристоль
парламентским войскам1 2. Кларендон, рассказывая о представлении
клубменами петиции принцу Уэльскому, отмечает, что ее передавали
фермеры (farmerlymen) и некоторые из духовенства, имевшие репутацию
приверженцев короля3. Таким образом, несомненно, что основная масса
клубменов — сельскпе жители. Но есть факты, указывающие, что в
движение было втянуто и городское население.
Яркий пример участия города в движении клубменов дан в показаниях
Дэла, арестованного по подозрению в шпионаже 2 июля 1645 года
и допрошенного на другой же день после ареста. По его словам, в городе
Сольсбери имелось около 700 клубменов, которые входят в ассоциацию
и несколько раз собирались, но на самом деле их даже больше. В этом
центре было выбрано 15 руководителей клубменов по 4 человека от 4 при-
ходов, кроме последнего прихода, от которого выбрано лишь три лица,
и мистер Голлис, главный над всеми4. Город Шефтсбери был центром
объединения клубменов трех соседних графств: Дорсета, Уильтса
и Сомерсета; там собирались их руководители, образуя нечто вроде
совета клубменов, или их штаба; там полковник Флитвуд, окружив город
своей конницей, захватил около 50 вождей отдельных звеньев клубмен-
ской организации (ringleaders)5. Едва ли Шефтсбери мог бы играть такую
выдающуюся роль в клубменском движении, если бы его население не было
вовлечено в движение клубменов. Не случайно среди вожаков клубменов,
как мы это увидим несколько ниже, было значительное количество лиц,
обозначенных как мистеры. При всей растяжимости этого термина он от-
носился обычно к горожанам, имевшим материальный достаток. Помимо
горожан, к клубменам примыкала часть духовенства и дворянства. Их мы
находим в составе руководителей движения. Среди сквайров обращает
на себя внимание крупный землевладелец Уильтса Томас Беннет, обви-
ненный впоследствии в том, что он поднял оружие вместе с клубменами.
Он заседал в незаконном суде в Сольсбери, судившем сторонников парла-
мента 6. Беннет оправдывался тем, что был вынужден угрозами со стороны
народа посещать собрания клубменов. Его приговорили к уплате высокого
штрафа в 2000 фунтов стерлингов.
Был приговорен к уплате высокого штрафа в 1000 фунтов стерлингов
и другой руководитель движения, Вильям Смис из графства Сомерсет,
землевладелец, вступивший в ассоциацию клубменов, чтобы сохранить
1 Journals of the House of Lords, VII, p. 485.
’Sprigge. Op. cit., p. 80, 99, 100.
’Clarendon. Op. cit., IX, § 50.
4 Journals of the House of Lords, VII, p. 485.
’Sprigge. Op. cit., p. 77.
’Journals of the House of Commons, IV, p. 611,
360
С. И. Архангельский
Таблица о социальном составе руководителей клубменского движения
Название групп Составные части группы Количе- ство В процен- тах
Духовенство rectors 4
priests 2
vicars 3
9 9
Дворянство esquires 2
gentlemen 2
men of good, fair or
great estate 5
9 9
Военные captains 7
captains of the clubmen 4
chief commanders of
clubmen 2
soldier 1
14 14
Купцы и промышленники merchant 1
clothier 1
grazier 1
misters 18
21 21
Ученые и чиновники doctors 2
surveyers 2
under cheriff 1
5 5
Крестьяне copyholder 1 1
Неопределенные, т. е. лица
без социального или про-
фессионального признака 41 41
Всего ... 100 100
своп владения от солдат1. Ои был захвачен вместе с другими клубменамп
конницей Ферфакса, отведен в Шерборн, оттуда в Лондон; после подачи
петиции о подчинении Комитету запада был отпущен на поруки и со-
гласился на уплату композиции.
Таковы эти интересные фигуры, выступающие из скупых замечаний
офицальных документов.
Следующая таблица дает представление о социальном составе руково-
дителей клубменского движения, главным образом, в трех графствах —
Сомерсете, Уильтсе и Дорсете. Сто руководителей клубменов, игравших
в движении различную роль (одни были военными начальниками, другие
сборщиками средств, третьи поддерживали связь между клубменскими
подразделениями графств, выдавали паспорта для свободного передвиже-
1 Calendar of the Committe for Compounding II, p. 1046.
Движение клубменов в эпоху английской революции 361
ния; четвертые представляли петиции королю, принцу и парламенту и,
таким образом, исполняли политические поручения), разбиты на 7 групп,
по социальным признакам; каждая группа состоит из более мелких со-
ставных частей, за которыми сохранены названия, данные им документом.
Надо заметить, что в составе «неопределенных», несомненно, были
крестьяне; относительно 13 из них известно, что они происходили
из деревенских поселений. К крестьянам, надо думать, принадлежали
также лица, обозначенные как «капитаны» клубменов и как «главные
их командиры». Таким образом, крестьянская прослойка среди руководи-
телей клубменского движения составляла, по крайней мере, 20%. Среди
«неопределенных» встречались и лица с отметкой «агент короля».1
Охарактеризованная нами верхушка клубменов, не принадлежавшая
в своем большинстве к крестьянству, имела своей задачей направить
это движение в желательное ей русло. Одна группа ориентировалась
на короля, другая — на парламент; таким образом, единства в политиче-
ской ориентации среди клубменов не было, а это предопределяло неизбеж-
ность разгрома и гибели всего движения клубменов, невзирая на участие
в нем значительной народной массы.
V
Чтобы выяснить момент подъема клубменского движения и его связь
с общим ходом гражданской войны 1642—1646 гг., надо остановиться
на значении юго-западных графств в истории гражданской войны: Лон-
дону, являвшемуся оплотом парламента, король противопоставил Окс-
форд, ставший центром сосредоточения королевских военных сил, админи-
стративной, продовольственной и военной базой. Туда 14 июля 1643 года
под звон колоколов и выстрелы вступил король вместе с королевой Ген-
риеттой Марией, приехавшей из-за границы2. Там же 22 января 1644 года
Карл I открыл парламент, состоявший из 82 пэров и 175 коммонеров,
оставивших Вестминстер3. Там принимали иностранных послов, наез-
жавших к королю. Словом, это был политический центр, соперник Лон-
дона.
Но географическое положение Оксфорда было невыгодно. В то время
как Лондон судоходной Темзой был связан с внешним миром и имел
свободный морской путь для торговли, Оксфорд лежал вдали от мор-
ского берега и, отделенный от него враждебными графствами, был лишен
возможности поддерживать общение с заграницей. Между тем Карл 1,
как этого требовала вся обстановка и весь ход гражданской войны, не мог
ограничиться местными ресурсами и должен был искать и боевые припасы
и людей за границей. Связующим звеном с иностранными государствами
(Голландией, Францией) была королева Генриетта-Мария, то покидавшая
Англию, то возвращавшаяся назад к мужу и исполнявшая дипломатиче-
ские и иные деликатные поручения. Король, кроме того, нуждался в уста-
новлении тесных связей с Ирландией, военные силы которой он имел в ви-
ду привлечь для нанесения парламентской армии решающего удара. Все
эти обстоятельства побуждали короля искать новой дополнительной
к Оксфорду базы с тех пор, как ему не удалось отрезать Лондон от моря
и овладеть Темзой, захватив оба берега ее нижнего течения. Такой базой
должна была стать юго-западная Англия, которая держалась, за немно-
гими исключениями, королевской ориентации в противоположность
юго-восточным графствам, вошедшим в ассоциацию (Эссекс, Сеффок, Нор-
1 В а у I е у. Op. cit., р. 277.
•Gardiner. Op. cit., v. I, p. 166.
* Ibid., p. 259, 301.
"t1- С. II. Архангельский
фок, Кембридж и Гертфорд), организованную парламентом. Повести на-
ступление на Лондон с севера через ассоциацию восточных графств и одно-
временно туда же повести наступление с юго-запада ставит своей целью
королевское военное командование в Оксфорде. Не допустить осуще-
ствления этого плана, разрушить отдельные попытки, ведущие к этой
основной целп, было задачей парламентского главного командования.
43 этой точки зрения надо рассматривать эту борьбу между парламентом
и королем, которая шла на северном и юго-западном фронте в течение
1643—1645 гг. Летом 1643 года на юго-запад был направлен королем
принц Мориц; за небольшой промежуток времени, кроме Пуля и Лайма,
весь Дорсет оказался в руках кавалеров. Гоптон, идя пз Корнуоля,
овладевает юго-западными графствами. Руперт осадил Бристоль, этот
второй после Лондона город Англии, важнейший порт, открывавший
возможность прямых связей с заграницей. Он был взят Рупертом
26 июля 1643 года и, по выражению Спригга, стал «складом амуниции
всякого рода» (magazine for all sort of ammunition)1. Роялисты, захвати-
вшие юго-западные области, подвергли их ограблению. Правда, Гоптон,
а позднее Карнарвон сознавали вред такой политики, но Гоптон был
отозван в Оксфорд и играл подчиненную роль в решении дел юго-запада,
а рядом с Карнарвоном стал действовать племянник короля и брат
Руперта, упомянутый Мориц, прославившийся грабежами, заставля-
вшими население покидать свои дома и поля.
Успехи королевских войск на юго-западе вызвали ответные операции
парламентских войск, направленные к ослаблению успехов войск короля,
и командование парламентской армией, оперировавшей на юго-западе,
было поручено Уоллеру. Юго-запад становится важнейшей ареной борьбы
между парламентом и королем в конце 1644 и в течение 1645 гг. Именно
тогда распространились слухи, что король создаст юго-западную ассоциа-
цию графств, о которой было сказано выше. Бристоль должен был стать
вторым после Оксфорда центром для королевской армии. Переезд летом
1645 года на юго-запад принца Уэльского, к которому обращались
с жалобами клубмены, показывает, какое значение король и его совет-
ники придавали юго-западному театру военных действий.
Между тем юго-запад продолжал терпеть большой ущерб от армий,
которые жили за счет населения. Раздражение жителей против грабитель-
ских действий, естественно, привело их к мысли о самозащите. Кларендон
считал, что общепризнанной причиной для восстания клубменов был
невыносимый гнет, грабеж и насилие, проявляемые конницей лорда
Горинга а.
Отдельные военные отряды, предоставленные самим себе в смысле
продовольствия, стали бичом для населения. Разделение королевских
войск на три группы — юго-западную, северную и оксфордскую, являв-
шуюся центральной, — имело роковые последствия для короля: оно дало
возможность Ферфаксу и Кромвелю нанести решающее поражение
главным королевским силам при Незби 13 июля 1645 года в то время,
когда командующий юго-западной армией не мог притти к королю на по-
мощь. После Незби Ферфакс обратился к борьбе с армией короля на юго-
западе, и там были разбиты последние значительные королевские силы.
В сентябре после штурма был занят Бристоль. Защищавший его Руперт,
согласно капитуляции, получил право свободного выхода и направился
в Оксфорд. На его пути озлобленный народ кричал: «Не давать ему
пощады»3. Сам Руперт просил дать сопровождавшим его людям 1000
’Sprigge. Op. cit., р. 88.
’Clarendon. Op. Cit., IX, § 50.
’Sprigge. Op. cit., p. 112.
Движение клубменов в эпоху английской революции
363
ружей для отражения враждебного ему глостерширского населения.
В такой момент, когда определялась судьба власти парламента и короля,
юго-запад был охвачен движением клубменов, широкие размеры кото-
рого мы стремились показать выше.
VI
Рассматривая движение клубменов по отдельным графствам западной
и юго-западной Англии, легко убедиться в том, что клубмены не имели
общей политической программы, хотя всюду у них выступала одна и та
же цель — самозащита против грабежей, которые себе позволяли армии
воюющих сторон.
Обратимся сначала к двум западным графствам, Герифорду и Ву-
стеру, 'где движение клубменов приняло массовый характер, но не
отличалось устойчивостью.
Невзирая на то, что жизнь в графстве Герифорд шла по старому
руслу и старинные фамилии землевладельцев не были вытеснены новыми
собственниками, втянутыми в торговлю, движение клубменов в нем при-
няло достаточно широкие размеры. Оно началось весной 1645 года и
вылилось в форму протеста против изъятия у крестьян кормов по рас-
поряжению начальника королевских войск Скудемора. Клубмены в
количестве 15—16 тысяч 18 марта собрались перед городом Герифордом,
многие на лошадях, с оружием в руках. Они стреляли в солдат и призы-
вали жителей города открыть им ворота. Местный начальник отрядов
парламентской армии направился с ними к Ледбюри и призвал клуб-
менов встать на сторону парламента. Клубмены ответили, что они до-
статочно сильны, чтобы противодействовать сбору контрибуции и расквар-
тированию армии в их графстве, от какой бы партии эти требования
ни исходили. Клубмены разошлись по своим домам, получив обещание
от Скудемора удовлетворить пх требования, но некоторые из клубменов
были убиты, а их руководители арестованы и повешены. Клубмены,
вставшие под защиту парламентского отряда, стоявшего в Ледбюри,
были рассеяны Рупертом в числе около 2000.1 В движений! клубменов
в Герифорде не видно ни следов разветвленной организации, ни при-
нятия каких-либо пунктов организационного устава, как основы для
самозащиты. Стихийность крестьянского движения в этом достаточно
отсталом графстве выступает отчетливо.
Графство Вустер, соседнее с Герифордом, было также ареной движения
клубменов с марта 1645 года. Оно было названо в письме современника
событий, солдата парламентской армии, «изобильным плодами, богатым
хлебом, лесами, пастбищами, холмами и равнинами»); оно имело развитую
шерстяную промышленность, но было разорено поборами обеих воюющих
сторон; создались вооруженные отряды фермеров и рабочих, чтобы
оказать сопротивление новым попыткам увести скот и корм2. Во главе
вустерских клубменов встал некто Эдуард Динней, и они напали на
Руперта и Морица, когда эти последние направлялись в Оксфорд. Из-
данная клубменамп прокламация призывала к самозащите и к отказу
от служения папской партии, но признавала права короля и привилегии
парламента3. Это движение частично сливалось с тем, которое происхо-
дило в Герифорде, о чем свидетельствует запись в дневнике Уайтлока.
Он писал, что вустерские клубмены для осады города Герифорда просили
1 The Victoria history of the counties of England. Herefordshire, 1, p. 394.
1 The Victoria history of the counties of England. Worcester, II, p. 313.
’Webb. The civil war in Herefordshire p. 224.
364
С. И. Архангельский
помощи у полковника Мессея, но он поставил им условием помощи
переход на сторону парламента \
Движение клубменов в Глостершире и Девоншире носило несколько
другой характер в смысле политической ориентации клубменов. В Гло-
стершире, где корона в 1640 году продала Джону Уинтеру свои лесные
богатства, каменоломни, рудники и тем нарушила права пользования,
принадлежавшие местным жителям, население было враждебно Уинтеру,
стороннику короля, и разрушало устроенные им изгороди, возвращая
себе прежние права пользования местными богатствами2. Нет ничего
удивительного в том, что отряды местных жителей явились на помощь
парламентской армии, когда Ферфакс начал осаду Бристоля, захвачен-
ного Рупертом. В Девоншире население было раздражено грабежами
королевских войск и поднялось на защиту своей собственности. Местные
клубмены с момента своего появления были за парламент. Уайтлок
сообщает, что они убили губернатора Бернстэбла, сэра Левена Эполей
и других сторонников его партии3.
В графствах Дорсет, Уильтс и Сомерсет движение клубменов отли-
чалось большим размахом и напряженностью; организация клубменов
состояла здесь не только из низовых звеньев, но и из съездов, объединив-
ших соседние графства; было установлено самообложение, существовалп
особые сборщики и связисты. Так, на собрании клубменов в Сольсберп
было принято решение, что клубмены будут давать 50 фунтов ежене-
дельно каждому гарнизону, пока король и парламент не ответят на пх
пункты4. Самые пункты (article») были обсуждены и приняты на общих
собраниях графств. Были призваны, таким образом, к жизни старинные
органы, отмиравшие с момента выделения феодальной аристократии.
Здесь была проявлена наибольшая политическая активность клубменов.
Планы и цели движения клубменов нам лучше всего раскрывает резо-
люция, принятая 25 мая 1645 года на общем собрании дорсетских и уильт-
ширских клубменов®. Она состояла из трех частей. Вначале была дана
обрисовка создавшегося печального положения графств, территория
которых стаута ареной затяжной гражданской войны: «Наши старинные
законы и свободы, вопреки Великой Хартии Англии и Петиции о праве,
все целиком уничтожены произвольной властью меча». В этих условиях
разорение, голод и крайнее отчаяние должны постигнуть всех нас, наших
жен и детей. Из положения один выход — мир, но папизму и произвольной
властп объявлена смертельная борьба.
За этим введением без видимой логической связи следовали четыре
основных пункта резолюции, носивших слишком общий характер, чтобы
было возможно назвать их программой. Они заключали в себе сле-
дующие положения: 1) охрана и защита истинной реформированной
протестантской религии и наследия короны; 2) взаимная помощь и защита
свободы и собственности против грабителей и всякого незаконного на-
силия; 3) общая помощь всякому, кто пострадает при проведении в жизнь
принятых решений, вплоть до поддержки его семьи в случае его гибели;
4) отказ в помощи тем, кто не присоединится к указанным справедливым
решениям. Гораздо подробнее была разработана третья часть, добавление
к этим четырем основным пунктам, представлявшая как бы правила
объединения для взаимной защиты и помощи.
Вместе с тем эти правила стояли в прямой логической связи с пунк-
’Whitelocke. Op. cit., I, p. 411.
1 The Victoria history of the counties of England. Gloucestershire, II, p. 225.
•Whitelocke. Op. cit., I, p. 515—516.
* Journals of the House of Lords, VII, p. 485
s В а у I e y. Op. cit., p. 472—479.
Движение клубменов в эпоху английской, революции
365
тами, являясь их дальнейшим развитием; тут предусматривалось кон-
кретное проведение пунктов в жизнь.
Правила прежде всего предписывали выборы трех или более уполномо-
ченных, самых подходящих людей по уму, храбрости и состоянию в каж-
дом городе, десятне, приходе или селении, для руководства делом защиты.
Констебл, десятник и другие должностные лица должны были обеспечить
постоянную охрану днем и ночью, состоящую, по крайней мере, из двух
человек. Число их могло быть увеличено по требованию избранных и
должностных лиц. Охрана не должна останавливать, беспокоить или
допрашивать солдата на его пути или какого-либо прохожего, должна
отвечать миролюбиво и содействовать ему в его миролюбивом деле.
•Охрана обязана делать обход в своем округе секретно, чтобы избежать
неожиданного нападения. В случае тревоги, если охрана не в состоянии
справиться одна, она должна призвать к оружию приход, десятню, город
пли селение, а также соседние округа или селения. Всех, именующих
себя солдатами и захваченных в качестве грабителей или насильников,
•следовало под хорошей охраной препровождать в ближайший гарнизон
и передавать начальству вместе с доказательствами преступления. «Всех
.людей надо достаточно снабдить хорошим оружием и аммуницией, на-
сколько возможно, и богатый из доброго сознания должен облегчить
бедного в этом, также в его труде и в другой помощи, в некоторой пропор-
циональной мере».
Еженедельные взносы деньгами, продовольствием и всем другим,
необходимым армии, должны были направляться местному начальнику,
если они требовались на основании законного распоряжения. Несостоя-
тельность плательщика должна была подтверждаться местным начальни-
ком с согласия избранных уполномоченных людей. Устав также пред-
усматривал допуск солдат на постой согласно военному приказу, но
обязывал солдат вести себя во время постоя дружественно. Воспре-
щалось собирать сходку, вопреки пунктам соглашения, в пользу или
для противодействия партии короля или парламента. Виновный в этом
признавался недостойным покровительства со стороны объединения.
Обыски домов и аресты людей или имущества были позволены только
для должностных лиц на основании законного распоряжения. В состав
организации (присоединение оформлялось подписью под принятыми
пунктами соглашения) не допускались лица, с оружием в руках защи-
щавшие какую-либо партию или известные тем, что они не протестанты.
Общий смысл правил объединения клубменов совершенно ясен. Они
были составлены для того, чтобы объединить жителей графства, в своей
массе крестьян, для самозащиты от грабежей и насилий, какие допускались
•армиями воюющих сторон. Участники объединения не хотели примыкать
ни к партии парламента, ни к партии короля, которых они, как мы видим,
призывали к примирению. Участники объединения не отказывались
ни от предоставления постоя для армии, ни от уплаты законных сборов
.для ее содержания; они не игнорировали действующего правительствен-
ного аппарата. В помощь к нему, в целях самозащиты, они вводили ин-
ститут трех выборных от каждого селения и округа и подчиняли всех
местных должностных лиц руководству этих выборных. Сила объединения
покоилась на следующих четырех моментах: на организации института
выборных, «самых подходящих по уму, мужеству и состоянию»; на
связях между отдельными селениями и округами графства; на выде-
лении вооруженной охраны и на всеобщем вооружении. Петиция, адре-
сованная к королю от клубменов и от «разоренных протестантов, житель-
ствующих в Дорсете», содержала, главным образом, жалобы на насилия
п поборы гарнизонов, стоящих в этом графстве, и армпй. ежегодно
366
C. 1J. Архангельски й
проникавших в его пределы, и выражала желание, чтобы был заключен
мир, прежде чем несчастное королевство станет добычей иностранцев.
Составленная витиевато, но без отчетливых политических формулировок,
петиция лишь в конце выражала некоторые конкретные чаяния и заканчи-
валась просьбой разрешить всем поднявшим оружие или иначе помо-
гавшим какой-либо партии, разоружиться и вернуться домой; это раз-
решение должно иметь силу и в отношении тех, кто из страха перед
какой-либо партией удалился пз своего обычного местопребывания
илп в силу сочувствия какой-либо партии был захвачен и лишен свободы.
Наконец, петиция настаивала на сохранении за клубменамп права со-
бираться хотя бы только для того, чтобы «представлять своп великие
обиды через нижайшую петицию вашему священному величеству и двум
Палатам и быть объединенными» х.
В графствах Сессексе и Гамшпре движение Клубменов протекало
более слабо; в Сессексе оно началось в то время, когда в трех главных
районах клубменского движения, в Дорсете, Упльтсе и Сомерсете, ужо
наступал его спад; известие о движении клубменов в Сессексе Уаитлок
поместил впервые в своем дневнике под 10 сентября 1645 года. Под
22 сентября он записал: «майор Юнг рассеял клубменов в Сессексе, взял
в плен двух проповедников, вождей и других разных пленных» 2. Однако
сопротивление клубменов в Сессексе продолжалось, и в начале октября
здесь нельзя было собрать ни людей, ни денег для армии Ферфакса. У
парламентского правительства возникла мысль о дальнейших репрес-
сиях — конфискации владений у руководителей, наложения штрафов
на остальных и всеобщего разоружения3.
В Гамшпре клубмены появились уже в июне; вооруженные дубинами,
а также цепами, косами и мотыгами, насаженными на длинные палки,
онп представляли самооборону для защиты домов и житниц от грабежей
солдат армии Горинга, издавшего против них суровый приказ. Они отка-
зывали в расквартировании армии в пределах их селений. На их белом
знамени были слова: «Если вы будете грабить или брать наш скот, будьте
уверены, мы будем сражаться с вами».
Клубмены отказывались подчиниться и власти парламента. «Наше
намерение — итти средним путем; сохранить нашу личность и имуще-
ство от насилия п грабежа, ни с кем не соединяться и никому не противо-
действовать, пока через ответ на нашу петицию мы не увидим, кто враг
того счастливого мира, которого мы действительно желаем»4. Ими руко-
водили лица из местного дворянства и духовенства. В письме к отцу
от 4 августа 1645 года Ферфакс писал, что движение гампширских клуб-
менов может иметь, по его мнению, опасные последствия, если оно не
будет предупреждено. В сентябре движение было подавлено парламент-
ским отрядом под командой полковника Нортона. Современная событиям
газета сообщала: «конница много клубменов порубила и поколола, захва-
тила всех их главарей, руководителей и около 1000 предметов вооружения,
которое сделали их соседи в Сессексе... мы слышали, большинство от-
правилось по своим домам».
Совершенно особый характер носило движение клубменов в Уэльсе,
который с начала гражданской войны был на стороне короля и давал ему
кадры людей в пехоту. Воинственность, подвижность и храбрость уэльсцев
отметил еще Гиральд Камбрийский, давший описание Уэльса в начале
XIII века. Он связал эти черты уэльсцев с дикой природой их страны.
'Bayley. Op. cit., р. 478—479.
’ Whitelock е. Op. cit., p. 516.
’ Historical Manuscripts Commission. Manuscripts of Portland, I, p. 289,
‘Godwin. The civil war in Hampshire, 1642—1645, p. 216—217, 220.
Движение клубменов в эпоху английской революции
367
с, их примитивным образом жизни1. Потерпев поражение при Нозби.
король рассчитывал, что в Уэльсе он соберет новую армию. 28 июля
1645 года король присутствовал на собрании жителей графства Гламорган,
дворяне были па конях, а остальные — выстроены, как для битвы. Дворян-
ство предложило королю одно условие — гарнизон Кардифа должен
быть под управлением местного дворянства1 2.
Во время пребывания короля в Кардифе до 20 000 поднявшихся
клубменов предложили королю сопровождать его к парламенту. Среди
собравшихся было много дворян и хорошо вооруженных людей3. Воз-
можно, что капитан Вильям Баттен, писавший это донесение Ленталю.
спикеру Палаты общин, не как очевидец, а на основании полученной
информации, сообщил преувеличенное количество клубменов, но все-
таки их число было значительным. Спустя два месяца, в конце октября
1645 года, капитан Роберт Мультон сообщал Ленталю, что клубменов
пока еще остается в поле (т. е. в походном положении) около 60004 s.
Итак, в Уэльсе поднялась большая народная масса (a mightie multi-
tude of clubmen); уэльсцы хотели выступить в защиту короля, но под
командой своих начальников и при гарантии, что их округа не будут
ограблены королевскими войсками. Нарушение последнего условия
усилило среди уэльских клубменов стремление к самозащите. В этом
отношении они приближались к клубменам юго-западной Англии®. В
Уэльсе классовые противоречия былг менее остры, деревня была более
патриархальна, но зато здесь были сильны сепаратизм и политическое
раздробление, а ввиду отсутствия широких экономических связей с внеш-
ним миром кругозор населения, особенно крестьянского, был крайне
узок. Уэльские клубмены не поднялись на уровень клубменов Дорсета,
Уильтса и Сомерсета и не выработали никаких своих «пунктов», не
сделали пи одного шага на пути к образованию «третьей партии». В глазах
короля уэльсцы, хотя они и говорили на своем языке, были только
хорошие пехотинцы-стрелки. На них король делал свою последнюю
ставку в борьбе с парламентом. Эта ставка была им проиграна. Граждан-
ская война шла к концу. Одновременно и клубменское движение было
разбито победителем-парламентом.
VII
Клубмены, поднявшиеся в эпоху гражданской войны, оказались между
двумя враждебными армиями. Каждая сторона стремилась перетянуть
их на свою сторону и всячески мешала им итти своей дорогой, ставить
перед собой свои особые цели.
Принц Уэльский, будучи в городе Уэльсе 2 июня 1645 года, получил
петицию от сомерсетских клубменов, одобренную на собрании 5—6 тыс.
клубменов в Маршале Элме. Петиция была вызвана невыносимыми
утеснениями и грабежами, которые чинила конница лорда Горинга.
Как же ответил на нее принц Уэльский? Он выразил свое сочувствие клуб-
менам, пострадавшим от беспорядков в армии, и обещал написать серьез-
ные письма лорду Горингу. Вместе с тем он признал недопустимыми
на будущее время общие собрания, клубменов из опасения вредных
влияний со стороны парламента. Он особенно подчеркнул недопусти-
1(JiraIdus. Descriptio Cambriae, I, p. 8.
* Symond's Diary, p. 215.
1 Historical Manuscripts Commission. Manuscripts Portland, I, p. 256.
1 Ibid., p. 294.
s Ibid., p. 270.
368
С. И. Архангельский
мость нейтралитета и безучастия к королю, чтб может облегчить призыв
действовать против него.
Принц Уэльский советовал клубменам записаться в полки и выбрать
джентльменов графства своими командирами.1 Когда он прибыл в Берн-
стебл, он предостерег Горинга от большой опасности, которую может
вызвать своеволие народа, и советовал ему, с одной стороны, устранить
беспорядки в армии, введя строгую дисциплину и сурово карая ее
нарушителей, а, с другой стороны, своевременно пресечь собрания клуб-
менов и наказывать виновных в этом. Кларендон, который передает нам
рассказ об этих событиях, сам колеблется в отношении того, что признать
истинной целью политики принца Уэльского —желание ли показаться
великодушным и ради популярности пойти навстречу тому, что он не
одобрял, или действительная вера принца в то, что ему удастся использо-
вать клубменов и убедить их стать частью его армии. Кларендон не одобряет
эту политику уступок; он говорит, что клубмены стали могущественны,
задерживают продовольствие для гарнизонов, а когда принц Уэльский
двигался от Таунтона, они перебили множество его солдат и причинили
ему больше вреда, чем все силы мятежников. 2 Едва ли можно сомневаться
в том, что принц Уэльский хотел подчинить клубменов целям королев-
ской политики; его уступчивость не шла дальше борьбы с явными зло-
употреблениями конницы лорда Горинга. Запрет клубменам созывать
общие собрания лишал их возможности выступать самостоятельно.
В июне происходит известное поражение королевской армии при Нез-
би. Клубменское движение на юго-западе Англии не стихает, а разра-
стается. Часть клубменов продолжает возлагать большие надежды на ко-
роля. Документом, свидетельствующим об этом, является их петиция
королю. Одна петиция представлена клубменами графства Дорсет, дру-
гая, помещенная в журналах Палаты лордов,3 не имеет обозначения граф-
ства и скорее похожа на формулу петиции, которую обсуждали на собра-
ниях клубменов и которая заранее была заготовлена. По содержанию и
композиции петиции очень близки, но есть некоторые отличия, которые
будут в дальнейшем отмечены на основании дорсетского варианта, более
краткого по содержанию и более сжатого по форме.
Петиция, помещенная в журналах Палаты лордов, исходила из того
основного положения, что графства, охваченные движением клубменов
сильнее, чем другие части королевства, пострадали от размещенных
гарнизонов и враждебных друг другу армий, проходивших через эти
графства. Надежда на заключение мира во время переговоров в Окс-
бридже потеряна. Поэтому клубмены просят о мире. Он необходим для
сохранения истинной реформированной религии, для спасения короля,
для обеспечения привилегий парламента, свободы и собственности под-
данных. Петиция называет это четырьмя главными, торжественно провоз-
глашенными статьями. Клубмены, однако, заявляют, что они не смеют
вмешиваться в спор двух великих государств, касающийся прерогатив
короля и привилегий парламента, но вместе с тем они считают долгом
своей совести поддержать своей жизнью и состоянием истинную рефор-
мированную религию, всеми средствами сохранить унаследованные
от предков свои законы, свободу, собственность, равноценные самой
жизни. За этой торжественной частью петиции следовали просьбы более
конкретного характера — прекратить военные действия на время пере-
говоров о мире; уменьшить число гарнизонов в графстве; поручить их
'Clarendon. Op. cit., IX, § 50.
2 Ibid.
3 Journals of the House of Lords, VII, p. 485.
Движение клубменов в эпоху английской революции
369
лицам, уполномоченным королем, и Палатам парламента; освободить
жителей от всяких платежей, кроме постоя королевской армии во время
ее похода; применять законы по отношению к обидчикам; разрешить
вернуться домой участникам гражданской войны. В заключение петиция
принимала тон оправдания: она говорила, что собрания клубменов про-
исходили только с той целью, чтобы представить королю петиции о тяго-
стях жизни; что объединялись клубмены только для защиты религии,
законов, свободы и собственности. Петиция заканчивалась такими словами:
«они нижайше просят ваше милостивое величество обеспечить безопас-
ность тем, кому будет поручено обратиться к вашему священному ве-
личеству».
Петиция Дорсетских клубменов, повторяя все основные мысли, из-
ложенные выше, пропускала пункты о четырех главных статьях, о невме-
шательстве клубменов в спор двух великих устоев государства, короля
и парламента; в более общих фразах говорила о сокращении гарнизонов
и об освобождении от платежей. Кончалась она таким заявлением:
«смиреннейшие просители, если война продолжится, не преминут с покор-
ными сердцами и преклонив колена ежедневно взывать к богу о мире
п просить долгого и благополучного царствования вашего величества
над нами»1. Одним словом, она носила менее смелый характер, содержала
менее конкретные заявления, выставляла более робко принципиальные
положения по сравнению с петицией, образец которой сохранился в жур-
налах Палаты лордов. Обе петиции говорили о доверчивом, патриархаль-
ном отношении клубменов к королю, о вере в возможность его добрых
действий, об отсутствии у клубменов планов политических или социаль-
ных преобразований.
Как же отнеслись король и кавалеры к клубменам? Король, как
и прежде, до битвы при Незби, стремился не к миру, о котором хлопотали
клубмены, отправляя к нему своих представителей, а к продолжению
войны и победе над парламентской армией. Поэтому он желал обратить
клубменов в подчиненную ему силу, действующую по его указанию. Ко-
роль дал директиву клубменам юго-запада не подниматься, пока Ферфакс
со своей армией не пройдет в Эксетер, а уже за!ем подняться и напасть
на его тыл.* 2 *
По оценке лорда Горинга и Ферфакса, клубмены были бы значитель-
ным пополнением королевских сил, если бы они присоединились к королю*.
Кавалеры напомнили клубменам, что от них ожидается пополнение
не только королевских отрядов, но и королевской казны4. По мнению
Спригга, выразившего взгляды руководящих индепендентских кругов,
король хотел из клубменов организовать третью партию, чтобы подчинить
их своему влиянию. Этой партией должны были руководить его агенты,
и она должна была сыграть крупную роль в разгроме парламентских
сил. «Намерение было поставить на ноги в других частях, даже в ассо-
циированных графствах и во всех частях королевства, и собрать третью
партию, на что король сильно рассчитывал, если другая помощь не
удастся».
Доказывая это положение, Спригг ссылается на найденные среди
бумаг сэра Левиса Лайвса письма клубменов, в которых выражалось
намерение клубменов служить королю. Кларендон упоминает имя дру-
‘Bayley. Op. cit., р. 475—477.
2 Ibid., р. 276.
’Clarendon. State papers, I, p. 269. Письмо Ферфакса приведено у Bayley,
р. 272.
‘Bayley. Op. cit., p. 264.
24 Средние века, вып. 2
370
С. II. Архангельский
того кавалера, сера Джона Стоуэла, агенты которого были очень деятель-
ны на собраниях клубменов.1
Одним словом, клубмены встретились в лице короля с изворотливым
полйтиком, умевшим пользоваться разными средствами в борьбе и искусно
маскировавшим свои истинные цели.
Невзирая на поражение при Незби, король продолжал вести круп-
ную политическую игру и втягивал в нее клубменов, стремясь любой
ценой добиться победы над парламентом.
VIII
Поскольку победа в борьбе между парламентом и королем досталась
парламенту, отношения между парламентом и клубменами представляют
особый интерес. Представителем парламентской политики на юго-западе
Англии был Ферфакс, появившийся там после битвы при Незби для
окончательного отвоевания этой территории. Ввиду раскола клубменов
на сторонников короля и на сторонников парламента уже 30 июня
полковник Ф. Бутлер объявил, что клубмены, сторонники парламента,
чтобы освободиться от королевских гарнизонов, должны помогать,
парламентским войскам, обеспечивая им беспрепятственное продви-
жение и оказывая противодействие папистам и другим врагам пар-
ламента.
Полковник Ф. Бутлер обещал сурово наказывать обидчиков населения.
Королевскую армию он изображал варварски жестокой, начальников
королевских гарнизонов — ставленниками королевы, доверяющей только
папистам 2.
Почти в то же время выступил Ферфакс с письменным ответом на пе-
тицию клубменов пропустить их делегатов к королю и парламенту для
ведения переговоров о мире. Ответ Ферфакса был построен очень искусно
и содержал три раздела: о мирных предложениях, о передаче гарнизонов
клубменам и о роспуске армии: «Мы предприняли войну с одной целью-—
установить прочный и счастливый мир», но «из писем, написанных ко-
ролем и королевой и взятых в последней битве при Незби, видно, что
им уже заключены контракты на 10 000 французских и 6000 ирландских
солдат».
Передать гарнизоны клубменам — это значило бы освободить армию
частично от доверия, оказанного королевством. Распустить армию —
то же самое, что сделать себя неспособным вести войну, прежде чем за-
ключен мир. Ферфакс, приводя эти аргументы, отклонил петицию клуб-
менов в той ее части, которая касалась пропуска делегатов для мирных
переговоров. Жалобы на грабежи он обещал рассмотреть и наказать
виновных, но вместе с тем запретил народные сходкп. Ответ Ферфакса
лишал клубменов возможности сыграть политическую роль в борьбе
между королем и парламентом. Как известно, впоследствии, когда нарушен
был запрет собираться на сходки, Ферфакс арестовал руководителей
клубменов одного за другим. По образному, но грубому выражению
Спригга, их собственные дубины в свое время должны были вбить в них
разум3. В письме, адресованном Комитету обоих королевств в начале
июля 1645 года, Ферфакс откровенно, широкими мазками изображает
и движение клубменов в графствах Дорсет и Уильтс и свое безусловно
отрицательное отношение к нему. Принятые на собраниях клубменов
'Clarendon. The history of the great rebellion, IX, § 50—51.
* Письмо полковника Бутлера у Bayley. Op. cit., p. 477—478.
’Sprigge. Op. cit., p. 60.
Движение клубменов в эпоху английской революции
371
пункты программы дают ему основание говорить о новой партии. Он от-
мечает их организационные связи, характер их вооружения, их тактику,
их приемы, направленные к разложению парламентской армии. Он на-
стаивает на принятии спешных мер к их успокоению или подавлению,
пока это не трудное дело. Необходимо командировать два конных полка
(полковника Фаннеса и полковника Нортона), которые с'помощью пол-
ковника Людлоу, шерифа графства Упльтс, и местных гарнизонов не до-
пустят клубменов собираться на большие собрания. В лице Ферфакса
клубмены встретили своего самого сильного врага, верно ориентирова-
вшегося в обстановке и принявшего решительные меры к разгрому клуб-
менов. Ферфаксу удалось еще до поражения и деморализации клубменов
перетянуть часть их на свою сторону в графстве Сомерсет; он уверил
клубменов, что он явился защитить их от насилий войны и содействовать
миру, рассеивая своих врагов1. «Во время осады Бриджуотера Ферфакс
пришел к клубменам второй раз, — пишет Уайтлок, — и предложил
им прекрасные условия, так что большинство их отправилось по своим
домам и многие из них вступили в союз, чтобы служить парламенту»).
Часть клубменов пришла на помощь Ферфаксу при осаде Бристоля.
К нему же присоединились клубмены Девоншира1 2 *. Остальные были
лишены руководящей верхушки и рассеяны. Рядовых клубменов Кромвель
назвал бедными глупыми созданиями (poor silly creatures). В письме
от 4 августа 1645 года он говорил: «Многие из них бедные, глупые создания,
которых, если угодно, я пошлю домой; они обещают быть очень послуш-
ными на будущее время и будут повешены прежде, чем они снова явятся»8.
В этом презрительном отзыве о клубменах чувствовалось упоение победой
над ними, тогда как прежде мнение о клубменах было совсем другое.
В письме Ферфакса от того же 4 августа, составленном до получения
известия от Кромвеля о победе над клубменами, говорилось, что клуб-
мены Уильтса, Дорсета и Гэмпшира опасны, если не будут против них
приняты меры.
Что касается Долгого парламента, то борьба с клубменами была
в ведении особого Комитета запада 4 *. Ему давались поручения со стороны
Палаты общин®. Для разбора бумаг клубменов Сессекса Палата лордов
образовала 6 октября Комитет Семи, в который вошли на пропорциональ-
ных началах и представители Палаты общин6.
От имени обеих палат парламента была выпущена 23 августа деклара-
ция о клубменах следующего содержания: «Лорды и общины объявляют
всем и каждому, что все, кто будет объединяться пли собираться с оружием
в руках в какой-либо части королевства без санкции парламента, будут
изменниками государства и будут преследуемы сообразно с этим. Губер-
наторы и начальники всех гарнизонов и мест, находящихся под властью
парламента, опубликовывают эту декларацию и используют нее усилия
для того, чтобы предупредить и уничтожить подобные союзы или собрания
и арестовать верхушку или руководителей их»7.
Эта декларация подтверждала те распоряжения, которые проводило
уже в жизнь главное командование парламентской армии. В принятии
этпх мер борьбы с клубменами обе палаты парламента были солидарны.
Декларация была принята в то время, когда главные силы клубменов
1 Victoria history of the counties of England. Somerset, II, p. 213.
2 W h i t e 1 о c k e. Op. cit., 1, p. 529.
’Carlyle. Op. cit.
4 Journals of the House of Commons, IV, p. 194, 200.
» Ibid., IV, 247, 476.
6 Journals of the House of Lords, VII, p. 625.
7 Ibid., p. 549.
372
С. И. Архангельский
уже были сломлены и когда во всех церквах и капеллах Лондона и Вест-
минстера благодарили бога за его милость к войскам парламента, которые
взяли Бесс, Бриджуотер, замки Скарборо и Шерборн, рассеяли клубменов
и-имели успех в Пемброкшире х.
Отсюда видно, что инициативная роль в борьбе с клубменамп принад-
лежала не парламенту, а главному командованию парламентской армии.
Главных вожаков клубменов Ферфакс захватил в плен, направил
в Лондон. Палата общин была того мнения, что Ферфакс посылает в Лондон
тех, кого он считает нужным послать, но у него право выпустить на свободу
второстепенных людей, которые принимают ковенант и обязываются
на будущее время жить мирно1 2. Дела клубменов продолжали рассма-
триваться и в 1646 году; приравненные к другим делинквентам они могли
приходить в Гольдсмис-холл, чтобы подвергнуться композиции; однако
в списках делинквентов они встречаются редко и, во всяком случае,
не принадлежат к рядовым клубменам. Рядовые клубмены слились с на-
родной массой, так сказать, растворились в ней и остались вдали от пар-
ламента и служившего ему правительственного аппарата. Намерение Ку-
пера, приписываемое ему Кларендоном, собрать другую силу—клубменов,
которые должны подавить обе партии и настаивать на общей амнистии
и созыве нового парламента, потерпело неудачу. Все движение клубменов
пошло на убыль. Это явление было подмечено современниками вскоре
после того, как клубмены были разбиты на Гамбледонском холме. Раш-
верс писал спикеру палаты общин Ленталю 9 августа 1645 года: «Я имею
много нового, что бы можно было добавить к прежнему. Клубмены
успокоились с тех пор как они были сильно разбиты при Гембледонском
холме. Армия продолжает находиться перед Шерборнским замком»3.
Причины неудачи этого своеобразного партизанского народного движе-
ния Англии, направленного на самозащиту населения от грабежей вою-
ющих армий, создавшего собственную организацию, лежали в том, что
это движение не смогло объединить и сплотить графства, им затронутые,
оно не имело общей программы, руководящая верхушка не была плотью
от плоти массы клубменов; сама организация, приводившая массы
в движение, за исключением Дорсета, Уильтса и Сомерсета, была рыхлой.
Рядовые клубмены отличались патриархальной доверчивостью и быстро
расходились по домам по предложению своих усмирителей, стреми-
вшихся отделить руководителей (ringleaders) от массы. Никакие экономиче-
ские интересы не объединяли эту массу, состоявшую из крестьян, фер-
меров, батраков, слуг, ремесленников. Гражданская война кончилась
победой парламента, и та охрана собственности от грабежей, ради чего
создалась организация клубменов и были предприняты их выступления,
становилась уже ненужной. Их движение должно было закончиться.
Через два года, когда революция вступила в новый этап своего развития,
котда обозначился конфликт между парламентом и армией, поднялись
на борьбу новые группы народа — левеллеры и диггеры. Тогда соз-
дался «союз городского плебса [современного пролетариата] с демо-
кратическим крестьянством», который, по выражению Лепина, «придавал
размах и силу английской революции XVII, французской XVIII века»4.
Характер, цели и корни движения леваллеров и диггеров были уже со-
вершенно иными.
1 Journals of the House of Commons, IV, p. 245.
1 Ibid., p. 234.
* Historical Manuscripts Commission. Manuscripts of Portland, I, p. 242.
4 В. И. Ленин. Соч., т. XV, стр. 347.
Б. Ф. П О Р III Н Е В
НАРОДНЫЕ ВОССТАНИЯ ВО ФРАНЦИИ ПРИ КОЛЬБЕРЕ
Кризис феодально-абсолютистского порядка во Франции в середине
XVII в., носящий название Фронды, окончился победой абсолютизма
над оппозиционными и революционными силами.1 Но общественные
противоречия, подготовившие этот кризис, не были устранены. Последние
годы правления Мазарини после Фронды (1653—1661) снова полны
забот о подавлении вспыхивающих то там, то тут народных движений.
Однако в 50-х годах это еще почти исключительно выступления город-
ского плебейства, ибо французское крестьянство к концу Фронды по-
терпело такой ужасающий разгром, от которого не легко было опра-
виться.
О крестьянских движениях в течение ближайших лет после Фронды
почти ничего не слышно. Продолжается еще разгул кровавых репрессий
и грабежей, начинаются голодовки и эпидемии, в которых хронически
и привычно будет теперь жить французское крестьянство во все цар-
ствование «короля-солнца», Людовика XIV. Разбежавшиеся крестьяне, —
те, кто остались в живых, — пцнемногу возвращаются в своп деревни,
и все их силы заняты восстановлением разрушенного хозяйства. Но уже
в 1658 году в центральных провинциях вспыхивает первая крупная
крестьянская война, а вслед за ней, особенно с 1662 года, крестьянские
восстания приобретают широкий и массовый характер. Время наиболь-
шего их размаха в общем совпадает со временем правления Кольбера.
Для того чтобы понять некоторые своеобразные черты и эволюцию
этих восстаний (отчасти также и плебейских), необходимо знать, что
время Кольбера характеризуется не только общеизвестным насаждением
сверху промышленности и колониальной торговли, но одновременно
и волной сеньерпальной реакции в деревне. Кровавый эпилог Фронды
ощутительно задел интересы сельских дворян: опустошенные деревни
не могли уплачивать никаких сеньориальных повинностей; все, что было
у крестьян, забирали казна и войска путем насильственных реквизиций.
Сельские дворяне в течение 50-х годов выступали уже в роли защитников
крестьян от этих насилий. Оппозиционное движение провинциального
дворянства, щедро сулившее крестьянам облегчение от налогов, в 1657—
1658 гг. вылилось в форму дворянских «собраний» (assembles), происхо-
дивших в Нормандии, Бретани, Мэне, Орлеавэ, Анжу, Пуату и других
провинциях. Правительство Мазарини довольно энергично расправилось
с этим движением, в Нормандии даже подавив его вооруженной силой.
Соответственно в крестьянских восстаниях конца 50-х годов заметно
что-то вроде кратковременной тяги к сближению с дворянской оппози-
1 Б. Ф. Поршнев. Проблема Фронды, «Историк-марксист», 1941, № 5. .
374
Б. Ф. Поршнев
цией. Как отголоски этого даже в 60-х годах можно видеть то там, то
здесь во главе крестьянских восстаний вождей из рядов бедного провин-
циального дворянства.
Однако за этой мимолетной видимостью «единого фронта» скрывался
менее заметный, но более важный и прочный результат, достигнутый
сельскими дворянами: пользуясь тем, что бежавшие крестьяне нередко
могли вернуться назад (или просто оставаться в своей деревне) только
благодаря их защите, они увеличивали лежавшие на крестьянах феодаль-
ные повинности. Еще ни один историк не подверг специальному исследо-
ванию эту сенериальную реакцию третьей четверти XVII века, но и в тру-
дах общего характера по истории французского крестьянства (Дониоля,
Боннемера и др.) можно проследить наличие во всей Франции признаков
происходившего в 50—70-х годах наступления дворян на крестьянство:
восстановление ряда давно’ уже забытых сеньериальных прав, вроде
droit de guet et de gard, изменение размера ценза, корве и т. д., увеличе-
ние судебных прав сеньеров, захват общинных лесов, пастбищ и угодий Ч
История цен также подтверждает, что доходы землевладельцев скачко-
образно и значительно возросли: по данным Авенеля, цена на землю
во Франции за 1650—1675 гг. поднялась на 1/3 при одновременном паде-
нии цены на хлеб на */6 (и заработной платы)1 2; это — бесспорное сви-
детельство роста сеньериальной ренты. Таким образом, соотношение между
двумя формами феодальной ренты — централизованной и сеньериаль-
ной — после Фронды и при Кольбере имело тенденцию изменяться
в пользу последней. Правительство пыталось остановить этот процесс.
Материалы так называемых Grands Jours,—проводимых на местах спе-
циальных судебных сессий для борьбы с дворянскими и пр. злоупотребле-
ниями,—дают богатейший материал для изучения сеньериальной реакции
50—70-х годов (например в Оверни). Но борьба ограничивалась паллиа-
тивами. Принять радикальные меры для уменьшения дворянских доходов
государство не могло и не хотело. В конце концов, оно существовало во имя
нужд этих самых дворян. Чтобы все же не допустить сокращения объема
централизованной ренты, оставалось компенсировать потерянное, сти-
мулируя рост не-феодального богатства в стране, контролируемого го-
сударством и облагаемого налогами. Энергичное насаждение Кольбером
промышленности и торговли (при «безразличии» к сельскому хозяйству)3
было, следовательно, прямым результатом нежелания Людовика XIV
обижать дворян и должно рассматриваться в тесной связи с сеньериаль-
ной реакцией и укреплением феодализма после неудачи Фронды4. Но
косвенно оно способствовало развитию капитализма.
Соответственно этому в народных движениях 60-70-х годов — чем
дальше, тем яснее — выступают две новые черты: во-первых, в крестьян-
ских восстаниях, наряду с антиналоговыми требованиями, все большее
место занимают, на смену мимолетному сближению с дворянской оппо-
зицией, антидво.рянские выступления и антифеодальная программа,—
1 Е. Воппетёге. Histoire des paysans, 4-е ed., 1886, t. Ill, p. 74—81.—
H. Doni о I. Histoire des classes rurales en France, 1865, p. 389—391.— A. F e i 1-
1 e t. La misdre au temps de la Fronde et Saint Vincent de Paul, 1862, p. 363—364.
1 A v e n e I. Histoire economique de la propriete etc.,t. I, p. 386.
•P. Boissonnade. Colbert, le triomphe d'etatisme, 1932.—P. Clement.
Histoire de la vie et d'administration de Colbert, 1846.
4 Спор Сюлли и Генриха IV о том, чтб следует преимущественно поощрять —
сельское хозяйство нли промышленность,— происходил в сущности на той же почве.
Генрих IV, исходя именно нз покровительства дворянам, предпочел в конце концов
план Лаффема — повысить государственные доходы путем насаждения промышлен-
ности. Программа же Сюлли повела бы к ущемлению сеньериальной ренты. Поэтому -
то физиократы и считали Сюлли своим предшественником.
Народные восстания во Франции при Кольбере
375
-естественный результат сеньериальной реакции (полнее всего эти черты
выявились в бретонском восстании 1675 г.); во-вторых, как естественный
результат развития крупной промышленности, в плебейских восстаниях,
наряду с антиналоговыми требованиями, все большее место занимают
элементы стачечной борьбы против хозяев-предпринимателей. Наконец,
вследствие появления этих новых черт, намечается частичное обособле-
ние друг от друга крестьянских и плебейских движений (в первой поло-
вине XVII в. их сплачивало и давало им особую силу единство анти-
налоговой платформы); впрочем, этот результат вполне обнаруживается
только в XVIII веке.
На этом общем фоне мы теперь можем отметить некоторые важнейшие
народные восстания с начала 60-х по начало 80-х годов.
Кривая народных восстаний после «войны саботье» 1658 года круто
идет вверх. В 1660 году произошли антиналоговые восстания в Ок-
серре1, в Монтеро (погромы против габели)1 2. В 1661 году во время анти-
налогового восстания в Ла-Рошели с одного откупщика заживо содрали
кожу3, в Марселе толпа молодежи снесла пирамиду, установленную
на площади по повелению короля4.
Переломным и критическим был 1662 год — год одной из самых
ужасных голодовок, периодически повторявшихся во Франции в осо-
бенности во второй половине XVII века5 *. В 1662 году происходили го-
лодные бунты в Орлеане, Бурже, Амбуазе®, антиналоговые беспорядки
в Монпелье7, Лавале8 * и др. городах. Одновременно в 1662 году в раз-
ных концах Франции вспыхивают крестьянские восстания; цепи катор-
жников тянутся в августе 1662 года через всю Францию — из Берри,
Бурбоннэ и других провинций ’.
Особенно крупным было восстание 1662 года в Булоннэ, так называе-
мая «война бедняг» (lustucrus). Ее предисторией является восстание пле-
бейства в городе Булони в 1656—1657 гг. Главными источниками по исто-
рии восстания 1662 года могут послужить донесения интендантов Машо
и Сент-Пуанжа Кольберу, опубликованные в книге Гами 10 11 * * и в издании
административной переписки Деппенга 11. Кроме того, сведения об этом
восстании находятся в «Наставлениях дофину» Людовика XIV18, в пись-
мах Кольбера18, мемуарах Бюсси-Рабютен14, в одной дворянской livre
de raison15 * *, в «Gazette de France»1в. Краткое изложение истории восста-
1 А. С h а 1 1 е. Histoire de 1'Auxerrois, 1878.
1 L. J а г г у. Les suites de la Fronde, guerre des sabotiers de Sologne et assemblies
-de la noblesse, 1653—1660. Orlean, 1880, p. 403.
3 E. Bonnemire. Op. cit., t. Ill, p. 65.
4 G. D e p p i n g. Correspondence administrative sous le rfegne de Louis XIV,
t. I, p. 649—651.
4 P. M. В о n d о i s. La misfere sous Louis XIV, la disette de 1662. «Revue d'hi-
stoire economique et sociale», 1924, № 1.
• Ibid., p. 93, 99, 103.
’Colbert. Lettres etc., t. IV, p. 5.
8 G. D e p p i n g. Op. cit., t. II, p. 896.
’ Ibid., p. 899.
10 H amy. Essai sur les dues d'Aumont, gouverneurs du Boulonnais, guerre dite
-de Lustucru, Boulogne, 1906.
11 G. D e p p i n g. Op. cit., t. II, p. 697.
18 Louis XIV, Oeuvres, t. I, p. 213.
“Colbert. Op. cit., t. IV, p. 2.
“Bussy-Rabutin. Memoires, ed. Lalanne, t. II, p. 129.
14 Livre de raison des Frest ou Fret, sieurs d'lmbertun, publ. par E. Duterte, «Bul-
letin de la Societe academique de I'arrondissement de Boulogne-sur-mer», 1907,
1. VII, p. 596—608.
14 «Gazette de France», 1662, № 88.
376
Б. Ф. Поршнев
ния дано в статье Клемана «Народные бунты при Людовике XIV»1, во-
шедшей позже в его книгу «Полиция при Людовике XIV» 1 2.
Восстание это было вызвано налоговыми вымогательствами под
предлогом содержания войск, тем более невыносимыми, что провин-
ция Булоннэ после присоединения к Франции сохраняла еще большие
налоговые привилегии. Людовик XIV в назидание сыну так повествует
о событиях в провинции Булоннэ: «Я захотел наложить на нее совсем
небольшую сумму, только чтоб дать ей понять, что я имею на это власть
и право; это произвело сначала дурной результат, но я, хотя с огорчением
и скорбью, так с ней обошелся, что она стала хороша в дальнейшем.
Низкий народ (le bas peuple), испуганный новшеством или тайно подстре-
каемый дворянством, мятежно взбунтовался против моих приказаний.
Уговоры и мягкость тех, кому я доверил их исполнение, принятые за
робость и малодушие, увеличили возбуждение, вместо того чтобы
успокоить его. Бунтовщики собирались в различных местах числом до
шести тысяч человек. Их неистовство нельзя было сносить. Я отправил
войска для их наказания. Большая часть из них рассеялась. Я помиловал
без кары всех тех, кто отступлением засвидетельствовал свое раскаяние.
Некоторые же, наиболее упорствовавшие в своем проступке, были взяты
с оружием в руках и преданы правосудию. Их преступление заслуживало
смерти, я же сделал так, что большинство было приговорено только к
галерам, и я освободил бы их даже и от этого наказания, если бы не
считал своим долгом следовать в этом случае более своему разуму, чем
своей склонности».
Этот рассказ, конечно, весьма тенденциозно резюмирует историю
восстания. Крестьяне, действительно, отказывались платить налоги,
расправлялись со сборщиками и целыми отрядами уходили в горы, где
легче было выдерживать партизанскую войну против королевских войск.
По словам «Gazette de France», они также «совершили различные насилия
над личностями своих земляков, которые оставались верными своему
долгу, даже громя и сжигая их жилища, дабы заставить их восстать».
Против «этих мерзавцев» (Бюсси-Рабютен) были посланы десять отрядов
(compagnies) французской гвардии, пять — швейцарской, двадцать три —
легкой кавалерии и один полномочный чиновник (mattre des requetes)
для суда и расправы. Партизанская война завершилась 12 июля у бурга
Эклие сражением, в котором было убито и ранено около шестисот чело-
век; арестовано было около трех тысяч человек, в том числе немало моло-
дежи и стариков.
Кольбер, еще только поднимавшийся к власти, писал в инструкции
посланному чиновнику, что суд не должен быть поручен местным судьям,
ибо они могут оказаться слишком снисходительными и «не наказать мя-
тежников достаточно сурово, как необходимо, чтобы дать устрашающий
урок (un exemple de terreur)». Впрочем, приговор суда был уже наперед
предрешен Королевским Советом: осуждению подлежали 1200 человек,
из них «четыреста наиболее здоровых» должны были быть присуждены
пожизненно к галерам (исходя из нужд королевского флота). Предписание
было выполнено. Вожди и зачинщики были колесованы или повешены
в различных городах и деревнях для устрашения. Один агент Кольбера
писал о жалком состоянии 400 человек, взятых при Эклие и приговорен-
ных к галерам: «они совершенно голые и почти все больны». Из них со-
ставили цепь, которая двинулась по дороге в Марсель под усиленной
охраной, так как опасались попыток со стороны населения отбить их-
1 Р. Clement. Les emeutes populaires sous Louis XIV, «Revue des Deux Mon-
des», 1865, t. 58.
2 P. Clement. La police sous Louis XIV, 2-me ed., 1866.
Народные восстания во Франции при Кольбере
Кроме того, Кольбер написал секретную инструкцию, что расправу над
восставшими надо использовать как предлог для ликвидации налоговых
привилегий Булоннэ, что также было выполнено. Наконец, для устра-
шения города Булони были подвергнуты торжественному изгнанию во-
семь ни в чем не виновных буржуа, — но им вскоре было разрешено вер-
нуться обратно.
После 1662 года, в течение 60-х и начала 70-х годов, мы снова
видим, с одной стороны, цепь городских плебейских восстаний, с дру-
гой — дальнейшее нарастание крестьянских войн, все более длительных
и упорных, все более, так сказать, массивных и концентрированных.
В 1664 году в Ниоре произошло плебейское восстание против налогов;
откупщики и их служащие подверглись погромам и избиениям. 1 В том же
году произошли восстания в нескольких городах провинции Пуату при
известии об установлении габели 1 2 * и восстание в г. Бурже по поводу
новых налогов, направленное также против муниципалитета и разжи-
гаемое каким-то протестантским священником. Прибывший в Бурж спустя
почти месяц интендант Померё пишет Кольберу: «Узнав, что за волнение,
произошедшее по поводу установления новых налогов (эд), главные
виновники не понесли лично никакого наказания и что мятежники были
настолько дерзки, что принудили магистратов выпустить из тюрем заклю-
ченных, я счел важным для интересов короля дать урок, дабы удержать
в узде чернь (la canaille), которая роптала еще довольно нагло ко времени
моего приезда». Так как местный суд бездействовал, ибо мэр и эшевены
«опасались восстания», интендант собственной властью произвел корот-
кий суд, организовал несколько казней, многие участники восстания
были отправлены па галеры, многие успели бежать из города*.
В 1665 году произошли крупные беспорядки в Бордо, направленные
против податного суда; толпа забросала камнями и снегом чиновников,
были побиты окна здания суда и т. д.4 В том же году — восстание в Нуайе,
тоже вызванное фискальными мероприятиями; «мелкий люд» громил
дома финансовых агентов и буржуазной аристократии. Президент Брюлар
пишет Кольберу, что события были «столь преступны и столь опасны по
своим последствиям», что надо было спешить «потушить огонь, который
был велик, но который мог вызвать пожар еще и в других местах, если бы
здесь против него не были приняты меры; я пользуюсь этими выражениями,
ибо такие настроения имеются, и я должен вас уведомить, что чернь-
сильно возбуждена в городах Бон и Шатильон (ан-Базуа)... Эти дела
могут стать частыми в виде восстаний низкого . народа (bas peuple),
который никогда еще не был таким наглым, как сейчас». В Нуайе прибыл
особый комиссар «дабы королевской властью восстановить нарушенную
общественную безопасность»; зачинщики были арестованы и заключены
в тюрьму ®.
В том же 1665 году интендант пишет Кольберу из Оверни, что в го-
роде Эгеранд (ныне Эгеперс) «жители весьма мятежны», местный свя-
щенник «говорит весьма нагло о короле» и т. д. ®.
В 1666 году имело место антиналоговое восстание в городе Савар-
1 Arret du Conseil d'Etat sur les troubles de Niort en 1664, publ. par Desaivre,
«Procds-verbaux, memoires et documents de la Societe hislorique et scientifique des
Deux-Sevres», 1905, t. I, p. 389—394.
*E. Lavisse. Louis XIV (Histoire de France, t. VII, 1), p. 345.
’ G. Depping. Op. cit., t. I, p. 723—726, t. Ill, pl 53.— M. Mario n..
Histoire du Berry et du Bourbonnais, 1933, p. 181.
4 G. Depping. Op. cit., t. II, p. 144—145.
B Ibid., t. II, p. 16—17, 27.
• Ibid., p. 20.
378
Б. Ф. Поршнев
дене * *, в 1668 году — в городах Доль, Грэ, Салин 2. В 1669 году произошло
большое восстание в Лионе; жители предместья Круа-Русс силой разогнали
финансовых агентов и их стрелков, собиравших у городских ворот новую
пошлину на ввоз вина, причем во главе толпы выделялась «особенно
мятежная» женщина, соорудившая зяамя из листа бумаги, прикреплен-
ного к палке. Стрелки пытались отстреливаться от своих преследовате-
лей, но, по словам интенданта, это «скорее раздражило умы, чем привело
их к повиновению». Только подоспевшие войска архиепископа лионского
подавили мятеж. Интендант от имени короля потребовал «примерного
наказания виновных», ибо «для его [короля] власти имело бы самые ги-
бельные последствия [tres perilleuse cons6quence], если бы виновники
подобных покушений не подвергались наказанию». Вскоре девять чело-
век (в том числе упомянутая женщина) были повешены на городской
площади. Сообщая Кольберу, что следствие об остальных зачинщиках
еще продолжается, интендант прибавляет: «Правосудие не может не тре-
бовать урока, который удержал бы в повиновении умы, имеющие склон-
ность к мятежу»3. В 1670 году, в ответ на сообщение о восстании в бурге
Юссон, Кольбер предлагает произвести «примерное наказание», и если
нужно, то, вопреки обыкновению, даже разоружить весь бург4.
Эти примеры далеко не исчерпывают списка городских восстаний
60-х годов. Но нет нужды дольше останавливаться на них. Новым по
сравнению с временами Ришелье и Мазарини5 является, пожалуй, только
гораздо более суровое к ним отношение. Не видно больше никакого ма-
неврирования правительства; нет ни послаблений, ни уступок — борьба
абсолютизма с плебейскими восстаниями приобретает обнаженный ха-
рактер. Если Ришелье лишь изредка обращался к «примерному наказа-
нию» восставших, то Кольбер требует его в каждом случае.
Цорьба абсолютизма с крестьянством в 60-х годах носит столь же
обнаженный и непримиримый характер. В сущности, это была почти
сплошная война, даже если налицо и не было открытых восстаний. Сбор
тальи сплошь и рядом удавалось производить только с помощью коро-
левских войск. Об этом в 1661 году пишет Кольберу интендант Педло
из Пуату, в 1662 году — маркиз де Сен-Люк из Аженуа, в 1664 году —
Жоли из Оверни, де Кубевилле из Орлеана 6 и т. д. Чиновник Бойн пишет
Кольберу в 1665 году из Гиени: «Что касается войск, которыми поль-
зуются для принуждения наиболее трудных общин к уплате, то скажу
вам... что было бы совершенно невозможно заставить их платить без
страха перед войсками. Нет народа более покорного, чем народ в Гиени,
когда имеется сила для его подавления, и болей вспыльчивого, когда
он видит, что бояться нечего» 7. Но то же самое было повсюду. Естественно,
что то там, то тут дело доходило до вооруженных столкновений. Интен-
дант Померё в 1663 году пишет Кольберу из Бурбоннэ: «В приходе
Тремуйль-Маршаль произошел значительный мятеж, жители атаковали
двенадцать конных военных, которых я послал, чтобы принудить их пла-
тить талью, и убили одну лошадь и двух валетов, а остальных принудили
к бегству... Было бы важно послать в это место вооруженную силу для
* С. В а гг i 6 г е - F 1 a v у. Histoire de la ville et chMellenie de Saverdun,
Toulouse, 1890, p. 297—313.
* Memoires de la Societd d'emulation de Jura», 1869—1870, t. XXXV (Perraud).
* O. D e p p i n g. Op. cit., t. Ill, p. 167—168.
* Ibid., t. I, p. 814.
• Б. Ф. Поршнев. Народные восстания во Франции 20—40 гг. XVII в.
«Ученые записки исторического факультета Московского областного педагогического
института», II, 1940.
•G. Depping, Op. cit., t. II, p. 3—9, 57—60, 62—63 etc.
’Ibid., t. Ill, p. 136.
Народные восстания во Франции при Кольбере
379
подавления этих мятежников». На этом письме — резолюции короля
и Кольбера о посылке войск1. Интендант Пелло в том же году пишет
Кольберу из Лангедока о «новом мятеже» жителей деревни Масса (в об-
ласти Консеран), «самых несносных и вспыльчивых в этих краях», и о том,
что он посылает туда войска для их наказания с «применением большей
или меньшей суровости» в зависимости от обстоятельств. Но в следующем
письме он сообщает, что все жители покинули деревню и скрылись в недо-
ступных горных местах или у соседей; некоторых из них удалось пой-
мать, они будут присоединены к мятежникам из другой деревни, Капель-
Менваль, «дабы составить целую цепь для галер». «Войска там будут оста-
влены до тех пор, пока (крестьяне) не пойдут на соглашение относительно
тальи и не выкажут совершенной покорности».8 В 1664 году в Берри имело
место значительное крестьянское восстание против нового налога на вино;
интендант в объяснение его пишет Кольберу, что «в этом краю царит ни-
щета... Следует принять во внимание падеж скота, недостаток коммерции,
неурожаи последних лет»; восстание закончилось жестокими наказа-
ниями 1 * 3.
Таких эпизодов происходило, разумеется, очень много в разных ме-
стах. Опубликованные источники лишь случайно фиксируют некоторые
из них. В деревне Кернилис в Бретани в 1666 году произошел руководи-
мый местным священником бунт по поводу постоя войск4 * *. В 1669 году,
одновременно с упомянутым восстанием в Лионе, недалеко от него,
в сеньерии Грамон, произошло нападение крестьян на чиновников, явив-
шихся для сбора нового налога, о чем сообщает Кольберу архиепископ
лионский®. В 1671 году в области Лабур (Гасконь) произошел крестьян-
ский бунт по поводу вербовки матросов; сам Людовик XIV пишет
губернатору графу де Гиш, что впредь следует «наказывать все беспо-
рядки, какие будут учинены или начаты мелким народом (petit peuple)»;
о том же пишет ему и Кольбер®.
Но борьба не ограничивалась этими почти бесчисленными мелкими
стычками. Часто она принимала форму крупных крестьянских войн,
охватывавших на долгое время целые провинции и требовавших систе-
матических действий со стороны королевских войск. Для них характерна
тактика партизанской войны. Отметим три таких крупных крестьян-
ских движения после «войны саботье» 1658 года и «войны бедняг» 1662 года:
«восстание Одижо» в Гаскони, движение «ангелочков» и «микеле» в Рус-
сильоне и «восстание Рура» в Виварэ.
Героическая эпопея гасконца- Одижо давно привлекала к себе внима-
ние историков, но нам нет надобности упоминать отдельные публикации
документов и разрозненные сведения, так как в 1893—1894 гг. А. Ком-
мюнэ опубликовал в двух томах все существующие документы и мате-
риалы, относящиеся к этому делу7.
Восстание началось весной 1664 года из-за попытки ввести габель,
а вместе с тем и подвести под особое обложение почти все товарное
обращение в Гаскони. В бурге Ажемо (Hagetmau) антиналоговые бес-
порядки и расправы с «габелерами» начались в апреле; в мае толпа
жителей и окрестных крестьян напала на налоговых служащих и стражу
1 Ibid., р. 52—53.
1 Ibid., р. 5—6.
’ Р. С 1 ё m е n t. La police sous Louis XIV, p. 293.
4 W a q u e t. Une 6meute a Kernilis en 1666, «Bulletin de la Societe archeologique
du Finistgre*, 1927, t. LIV, p. 97—103.
•G. Depping. Op. cit., t. Ill, p. 187.
• Ibid., t. I, p. 818—837.
7 А. С о m m u n a y. Audijos, la gabelle en Gascogne, «Archives historiques de la
Gascogne», fasc. 24—25, 1893—1894.
380
Б. Ф. Поршнев
и, после кровопролитных столкновений, принудила их бежать. Интен-
дант Пелло пишет Кольберу, что прощение первых беспорядков только
сделало население «более дерзким и несносным» и что поэтому «не
следует спускать этот новый мятеж, зашедший слишком далеко, чтобы
не наказать его как следует». Но пока войска шли к месту назначения с
приказом «захватить как можно больше пленников, дабы произвести
примерное правосудие над этими мятежниками», события развернулись
значительно шире. Королевские драгуны и полицейские чиновники
натолкнулись на баррикады и в упомянутом бурге, и в окрестных
деревнях. Бург был взят штурмом, но во всей области Шалосс (а затем
также Лабур, Беарн и Бигорр) началась партизанская война. Во главе
ее стоял местный небогатый дворянин Бернар Одижо, долго служивший
в армии. В этой авантюристической фигуре, несомненно, олицетворялось
еще не утихшее недовольство некоторых элементов сельского дворян-
ства чрезмерными «обидами» крестьян со стороны королевского фиска.
Восставшие же крестьяне нашли в нем исключительно мужественного,
ловкого и чрезвычайно популярного предводителя. Одижо, окруженный
небольшим сплоченным отрядом приверженцев, опирался на широчай-
шую поддержку гасконских деревень и бургов. 6 августа Пелло пишет
Кольбер^: «тридцать — сорок окрестных приходов доставляют им людей».
13 августа: «не может быть восстания более полного и более открытого;
жители этих мест ... виновны во всем беспорядке и подстрекают других».
20 августа: «между окрестными приходами имеется настоящий заговор» —
не терпеть налоговых чиновников и бюро, «для этой цели они подстре-
кают крестьян и чернь, которых именуют «невидимыми» ... Они рассеи-
ваются при приближении войск или моем», а во время военных стычек
«кричат, что они всех нас истребят». 7 октября: «число мятежников уве-
личивается». 31 октября: банда во главе с Одижо, «производящая все
эти дурные поступки», пользуется «покровительством населения, ко-
торое дает ей пищу и убежище, а когда их теснят войска, они уходят
в Беарн, где их также терпят, поэтому их пока и не удается поймать».
3 ноября: «ходит слух, что это сборище намеревается нанести еще больший
удар, что они покушаются на меня ... Они называют себя отчаявшимися,
говоря, что не боятся умереть и что они — мученики за общественное
благо». 29 декабря: «войска напуганы, вся страна (tout le pays) против
них, они не решаются итти в деревни, мятежники же воодушевлены
столькими учиненными ими и удавшимися убийствами, ... нужно при-
слать больше войск». 5 марта 1665 года: «полк драгун направился к горам
Тарб в области Бйгорр,... но встретил вооруженное сопротивление-
жителей этих гор, которых Одижо поднял под предлогом габели ...
Этот Одижо со своими людьми был принят в Ортэ, Марсане и других
местах как освободитель». 5 марта: «Одижо со своим войском направился
в долину Лаведан ... и заставил там поднять оружие шесть тысяч человек,
которые овладели всеми горными проходами». 1 апреля: «я прилагаю,
все усилия, чтобы искоренить и задушить это восстание ...; оно крупнее
и концентрированнее, чем это можно вообразить...; народ убежден, что,
пока существует Одижо, не будет никакой габели». 6 мая: «Я получил при-
казание учредить одну налоговую контору в Даксе, исполнение коего я счи-
таю нужным отложить ввиду известного вам состояния всего этого края.
Ибо Байонна произвела по этому поводу большое восстание, Беарн что
ни день выказывает признаки дурного расположения, область Шалосс
расположена не лучше и дает понять, что она повинуется только благо-
даря силе, и вы согласитесь, что нет причины давать повод новым бес-
порядкам, не прекратив прежних ... Это затаившийся огонь, который
появляется время от времени, которого, конечно, надо бояться и который
Народные восстания во Франции при Кольбере
381
следует основательно загасить». Такое положение оставалось в течение
всего лета 1665 года.
Нет возможности передавать здесь все многочисленные эпизоды
и перипетии этой долгой партизанской войны. Многочисленные регу-
лярные войска действовали в Гаскони, но восстание распространялось
все шире, захватив отчасти и Гиень. Иногда деревни и целые округа
встречали войска с оружием, иногда, напротив, мирно пропускали или
даже просили прощения за мятеж, но по существу оставались верны
сторонникам Одижо, при случае оказывали им поддержку и не допу-
скали взимания налогов. Точно так же и в ряде городов — в Мон-де-Мар-
сане, Даксе, Гарта, Байонне — находились полускрытые очаги сопро-
тивления. В Байонне в апреле 1665 года произошло восстание из-за
попытки арестовать некоторых «соумышленников» Одижо, в том числе
одного шляпочного подмастерья; «народ на улицах взбунтовался со всех
сторон с великим буйством»; толпа с криками, что «габелеры хотят
увести людей Одижо», набросилась на стражу, принужденную отпустить
арестованных и едва спасшуюся «от ярости народа». Из принятых
муниципалитетом полицейских мер видно, что до этого времени плебей-
ские элементы Байонны «собирались внутри и в окрестностях города
с намерениями, несомненно, дурными», часто большими компаниями
сидели в кабаках, нападали «на божью славу, на общественную благо-
пристойность, на имущество и честь ближних», наконец, «к величайшему
скандалу для порядочных людей, они публично распевали известную
песенку Одижо, которого все знают как виновного в различных пре-
ступлениях и в оскорблении величества».
Одижо оставался совершенно неуловимым. Он появлялся то там,
то здесь. Однажды его с двенадцатью товарищами окружили войска
в деревенском доме, но он отстреливался целый день, а ночью прорвался
сквозь стражу и ушел в лес. Несколько раз он переходил через испан-
скую границу и возвращался обратно. За его голову было обещано
12 тысяч ливров. Он был окружен почти легендарной славой. Но его спо-
движники гибли один за другим. Интендант Пелло и лейтенант-генерал
Сен-Люк с необыкновенной жестокостью расправлялись со всеми «мя-
тежниками», которых им удавалось захватить. Жестокость была воз-
ведена в принцип; она, по словам Пелло, «неизбежна для тех, кто выходит
из повиновения». В течение полутора лет партизанской войны неисчис-
лимое множество людей было колесовано и повешено; «изуродованные
и окровавленные тела. — по словам Коммюнэ, — были выставлены на
ветвях деревьев на протяжении дорог и оставались в таком состоянии
многие дни». В дополнение к террору на мятежные приходы были нало-
жены крупные штрафы, повсюду стали открываться бюро габели, на-
конец, во все деревни и города были направлены на постой войска —
— жить за счет населения, пока порядок не будет полностью восстано-
влен. «Надо совершенно утомить этот край и полностью его изморить
{mortifjer) этим постоем», — писал Пелло. К осени 1665 года положение
Одпжо с его поредевшим отрядом стало затруднительным, он не мог уже
получать прежней широкой поддержки. И тут сразу сказалась его
дворянская природа: он вступил в переговоры с интендантом, вытор-
говывая себе полную амнистию за прекращение борьбы. Только из-за
несговорчивости властей в этот момент соглашение не было достигнуто,
и Одижо еще десять лет оставался легендарным героем, время от времени,
как мы увидим, возобновляя партизанскую войну в Гаскони.
Навряд ли можно сомневаться, что с «восстанием Одижо» так или
иначе была связана другая партизанская война, происходившая в 60-х
годах в непосредственном соседстве с Гасконью — в Руссильоне. Источ-
382
/>. Ф. Поршнев
ники и материалы об этом движении тоже довольно многочисленны.
но рассеяны в разных местах: ряд документов опубликован в 1900—1901 гг.
Тореем1 и.Эльном1 2, другие находятся в цитированной публикации Деп-
пенга3 и в «Письмах» Кольбера;4 ценные сведения содержатся в мемуарах
свя'щенника Кюрпа ®; изложение истории восстания дается в «Истории
Руссильона» Арагона®. Мы не будем подробно останавливаться на этом
движении, протекавшем в несколько специфических условиях: Рус-
сильон был только что (по Пиренейскому миру 1659 г.) присоединен
к Франции, антиналоговая борьба сплеталась с другими мотивами недо-
вольства французским господством. В основном, однако, это было такое
же антиналоговое восстание, как и в соседней Гаскони, вызванное
также установлением габели и носившее такой же характер упорной
партизанской войны. Оно началось в тот момент, когда движение в Гас-
кони уже шло на убыль, с 1666 года (впрочем, отдельные вспышки борьбы
можно проследить, начиная с 1661 г.), достигло полной силы в 1668—
1669 гг., а закончилось в 1670 году, когда в восточной соседней провинции,.
Лангедоке, вспыхнуло крупное крестьянское восстание под руковод-
ством Рура. Таким образом, восстание в Руссильоне, получившее странное
название «ангелочков» (angelets), послужило и в территориальном и
в хронологическом отношении связующим звеном между восстаниями
в Гаскони и в Лангедоке. Но мы не располагаем точными доказатель-
ствами связи, которую в обоих случаях естественно предполагать.
Главную роль в движении в Руссильоне сыграли «микеле» (mique-
lets) — крестьяне, вооруженные для несения местной стражи, но обра-
зовавшие партизанские отряды; они то скрывались в горах и лесах, то
нападали на охрану королевских чиновников и на регулярные войска.
Как и отряд Одижо, «микеле» пользовались широчайшей и активной
поддержкой крестьянства, а также податного населения городов Прад,
Арль-сюр-Теш, Вильнев. Из-за близости испанской границы власти
боялись открытой войны, и в 1668 году движение в области Валеспп
закончилось мирным компромиссом между населением и откупщиком.
Но чиновник Макерон доносит Кольберу из Перпиньяна: «Наглость
микеле и общин в области Конфлан есть результат снисходительности
к таковым в области Валеспи; не придется огорчаться, если дело оста-
нется в таком положении, как сейчас, и не восстанут общины всей рав-
нины Руссильона, дабы также силой принудить заключить с ними со-
глашение». Были посланы войска, чтобы «оттеснить и рассеять микеле,
принудить города и области вступить [с откупщиками] в разумное со-
глашение и восстановить авторитет короля в этих краях».
Военные действия продолжались до осени 1670 года. Откупщик га-
бели Рикэ требовал сожжения всех деревень, дававших убежище микеле;
были произведены многочисленные казни и наказания. Кольбер в письме
к Рикэ 5 июля 1670 года выражает надежду, что «эти уроки, вместе с темп,
которые ожидают других виновных, удержат их впредь в повиновении».
Путем сочетания террора с политикой соглашений и уступок удалось
затушить затянувшуюся партизанскую войну в Руссильоне,— но ее от-
голосок мы увидим еще и в 1674 году. Большинству «микеле» была даро-
1 Т ог г о i 1 1 es. Documents sur les troubles en Roussillon. «Revue d'histoire
et d’archeologie du Roussillon», t. I—II, 1900—1901.
• J. d’ E 1 n e. Ibid., t. II.
a G. D e p p i n g. Op. cit., t. I, p. 803—805; t. Ill, p. 176—183.
‘Colbert. Op. cit., t. II, p. GCXXVI1I, t. IV, p. 318—348.
4 Memoires de mossen Curp, rector de Villalonga del Mont, publ. par E. Coste,
«Ruscino», 1919—1920, № 10—14.
• V. A r a g о n. Le Roussillon aux premiers temps de sa reunion a la France,
1882.
Народные восстания во Франции при Кольбере
383
вана амнистия, чтобы не оставлять в горах и лесах этот горючий мате-
риал, который при случае легко мог быть использован испанцами.
Кольбер в письме к Людовику XIV от 22 мая 1670 года говорит как
об одном целом о событиях в Руссильоне и начинающемся восстании в
Виваре (часть Лангедока). Последнее известно под названием «восстание
Рура». Основным источником для истории этого восстания служит соста-
вленное неизвестным современником «Достоверное повествование о вос-
стании Рура»;1 кроме того, сведения о нем содержатся в мемуарах свя-
щенника Мейсонье1 2 и буржуа Андрэ Делор; 3 в опубликованных прото-
колах муниципалитетов городов Ларжантьер и Бург-Сент-Андеоль,
посвященных обсуждению мер против возможных нападений,4 в одной
опубликованной судебной жалобе по поводу убийств и погромов, произ-
веденных восставшими;5 * наконец, в нескольких письмах Кольбера.®
Изложению истории восстания были посвящены две специальные книжки
историков и краеведов Мартине7 и де Виссака8 *, а также глава в книге
Дурилля.® В 1922 году дополнительные сведения о восстании Рура
в Виварэ опубликованы местным историком Рейнье.10 11
В кратких чертах история этого восстания такова. Зима 1670 года,
говорит автор «достоверного повествования», была необыкновенно су-
ровой, погибли все оливки. Весна сопровождалась грозами и градом,
который причинил страшные опустошения. Но еще тяжелее были
новые налоги, отнимавшие последнее у народа, истощенного уже своими
сеньерами и ростовщиками. Все говорили о неизбежном голоде. «Кре-
стьяне, всегда чувствительные к угрозе голодной смерти, сначала крях-
тели и жаловались, вскоре перешли к ропоту, а от ропота к глухим уг-
розам, которые затем стали громогласными». Для начала восстания
достаточно было такого пустякового повода, как пущенный кем-то слух,
будто новым эдиктом установлены пошлины за каждого рожденного ре-
бенка, на каждое новое платье, рубаху, шляпу, ботинки, на каждый
фунт хлеба, на каждый день жизни крестьянина. Другим поводом по-
служило появившееся в городе Обена 30 апреля 1670 года объявление,
предлагавшее желающим принять участие в некоторых новых откупах.-
В тот же день толпа женщин и поденщиков в Обена разгромила дом вы-
весившего это объявление финансового агента. На другой день толпа
силой вырвала из тюрьмы захваченного накануне участника погрома;
в ответ на уговоры городских консулов раздавалось только гиканье,
«тысячи уст кричали, что они не желают ничего нового». Одновременно
1 Fidele relation de се qui s'est passe en la ville d'Aubenas pendant les derniers
mouveniens du pays-bas du Vivarais, ou recit de la revolte de Roure.— J. L. L a -
boi ssiere. Les commentaires du soldat du Vivarais, suivis de la Relation de la
rfrvolte du Roure en 1670, Privas, 1811.
• Memoires d'Isaac Meissonier, ci-devant ministre й Saint-Sauver en Vivarais,
suivi d'extraits de son livre de raison, publ. par C. Aurenche, «Revue historique, arche-
ologique, litteraire et pittoresque du Vivarais», t. XXII—XX111 (1914—1915).
3 Cbroniques du Languedoc, t. 1, 1875 (Andre Delort).
4 «Revue historique, archeologique, litteraire et pittoresque du Vivarais», t. X
(1902), t. XX (1912).
•Vaschalde. Mes notes sur le Vivarais, Privas, 1873, p. 18—22.
•Colbert. Op. cit., t. Il, p. CCXXV111—CCXX1X; t. IV, p. 350.—D e p-
ping. Op. cit., t. Il, p. 937; t. Ill, p. 208—210.
7 A. M a r t i n a i s. Rdvolte de Roure, episode des guerres intestines du Vivarais,
Privas, 1843.
8 De V i s s a c. Chronique vivaroise, Antoine du Roure et la revolte de 1670, Paris,
1895.
’ D our i 1 le (de Crest). Histoire des guerres civiies du Vivarais, Valence, 1846,
chap. VI1.
11 «Revue historique, archeologique, litteraire et pittoresque du Vivarais», t. XXIX
(1922J (E. Reyniers).
38'1
Б. Ф. Поршнев
началось крестьянское восстание в различных местах Впварэ. 12 мая
в город Жуайез ворвался четырехтысячный отряд вооруженных кре-
сткян, обобравших всех местных купцов. Оттуда часть крестьян перешла
в город Ларжантьер, где также принялась за погромы и грабежи, но
вооруженным силам города удалось их выгнать после кровопролитной
борьбы. То -же происходило и в других местах. Крестьяне соединялись
в отряды. 14 мая один из отрядов предложил местному дворянину Ан-
туану де Рур, опытному в военном деле, возглавить всю «охоту на элю».
По утверждению «достоверного повествования», Рур насильно был при-
нужден принять эту честь и согласился только после того, как получил
пощечину от одного из крестьян. Во всяком случае, он скоро вошел
в роль. Приняв титул «генералиссимус угнетенного народа», с небольшим
отрядом крестьян он двинулся к Обена. Городские власти успели закрыть
все ворота, но восставший плебейский квартал Сент-Антуан открыл
одни иэ них, и ворвавшиеся крестьяне вместе с городской беднотой при-
нялись за погромы домов видных лиц города. В конце концов вооружен-
ным буржуа удалось оттеснить крестьян и захлопнуть городские ворота,
предварительно убив нескольких человек и нескольких захватив в плен.
Но тогда набат зазвучал во всех окрестных деревнях, толпы крестьян
двинулись к Обена, от имени 27 приходов был предъявлен ультиматум
немедленно освободить пленников, и город принужден был принять его.
К сожалению, до нас не дошли «жалобы», позже составленные вос-
ставшими крестьянами Виварэ и посланные королю. Представить себе
предпосылки и требования восстания можно только по разрозненным
намекам. Вот, прежде всего, песня, которую здесь пели в годы Фронды
и которая теперь стала гимном восставших:
Вот уже пять — шесть лет
Как нас безнаказанно грабят
Жадные откупщики,
Су-откупщики, дельцы,—
Порода, враждебная нашему счастью, —
В городах, в деревнях,
И непомерность их грабежей
Так же, как и их власти.
Доводит нас до отчаяния...
Довольно голода, довольно слез.
Живей, крестьянин, бери свое оружие!
На ростовщиков, на габелеров!
С волками жить — по волчьи выть!
С вампиров Лрдеши 1
Твои вилы, мотыки и заступ
В свой черед соберут налог.
Смелей, ребята! Не ждите!
Непосредственным лозунгом восстания была расправа с «элю». «Един-
ственная цель наших сборищ (attroupements)— истребить элю, которые
доводят нас до голодной смерти». «Да здравствует король, долой элю!»
Но этот термин понимался очень широко. По словам «достоверного
повествования», «повсюду преследовали элю, называя этим именем всех
частных лиц (tons leszparticuliers); кричали, что не надо больше сносить
их вымогательств (concussions) и что надо истребить этих кровопийц
(sangsues) народа». Как нередко бывало, врываясь в города, крестьяне
стремились расправиться не только с действительными агентами фиска,
но и с потенциальными, т. е. со всеми богатыми. Плебейство охотно под-
держивало крестьян, поэтому буржуазия городов энергично содей-
ствовала оборонительным мероприятиям. Но в лице буржуа крестьяне
Ардещ — другое название Виварэ, по имени главной реки.
Народные восстания во Франции при Кольбере 385
видели также и феодалов-землевладельцев. По утверждению «досто-
верного повествования», буржуа Обена еще и потому трепетали перед
восставшими, что те грозили «обратить в пепел их мызы (m^tairies)»,
вытоптать их поля и т. д. Термин «элю» восставшие распространяли
и на землевладельцев как таковых. По словам Дурилля, «они давали
это имя всем частным лицам, занимавшим общественные должности или
имевшим дворянский титул, так же как и тем, кто имел какое-либо бо-
гатство». Действительно, ряд сведений говорит о расправах крестьян
с дворянскими усадьбами.
Автор «достоверного повествования» так резюмирует предпо-
сылки восстания: «Сверх бед, общих для всего королевства, народ в нижнем
Виварэ был угнетен многими сеньерами и разорен вымогательствами
чиновников (gens d’affaires)». В другом месте, характеризуя ход вос-
стания, он пишет: «дворяне и добрые буржуа были для них объектами
презрения и ненависти». В несохранившемся «прошении» на имя короля
«были описаны вымогательства сеньеров, которые угнетали область
Виварэ». Логика классовой борьбы вела восставших крестьян и плебеев
Виварэ далеко за пределы первоначальной задачи борьбы с «элю» и на-
логами и понемногу открывала им глаза. В одном из воззваний они пи-
сали, «что пришло их время и что не годится им всегда оставаться сле-
пыми (que leur tour ё1ай venu, et qu’il п’ё1ай pas juste qu’ils fussent tou-
jours aveugles)». «Пришло время — говорится далее — исполниться про-
рочеству, что глиняные горшки разобьют железные горшки. Проклятие
дворянам и священникам, которые являются нашими врагами и, в осо-
бенности, проклятие их предводителю епископу Вивье! Проклятие мар-
кизу де Кастри [королевский военный наместник в Лангедоке. — Б. П.\,
бессовестному и бесчестному человеку».
Замечательно, что духовенство также фигурирует в числе основных
врагов народа. Это следует объяснить не только остатками гугенотских
настроений в Лангедоке1, но и богатством католического духовен-
ства на юге Франции, как и вообще его большой ролью в защите суще-
ствующего режима. «Было опасно призывать народ к повиновению; свя-
щенники в Лашане, Мезильяке и других местах были погромлены за то,
что говорили, что подчинение приказам короля есть божественный
закон». Духовенство, по словам того же «достоверного повествования»,
понесло особенно большие потери во время восстания. В протоколе
следствия, предъявленном духовенством Виварэ вместе с иском о воз-
мещении убытков, говорится, «что войска Рура ... совершали набеги по
всей области, захватывали солому, хлеб и зерно, выламывали двери цер-
квей и приходских домов и грабили их, а так как духовные лица живут
в правилах сбережения как можно большего добра в своих бенефициях,
то все запасы у них были отняты, у них взяли белье, верхнюю одежду
и ту малость денег, какую они имели; что они [восставшие] опрокидывали
в церквах дарохранилища, разграбили священные сосуды, покровы
и украшения; что скот и лошади с их [духовенства] ферм были уведены
в их [восставших] лагерь, и им [духовенству] не осталось ни что есть,
ни во что одеться; что после этих грабежей на суше мятежники стали
останавливать суда, шедшие вверх и вниз по Роне, и что боязнь этого
рискованного судоходства помешала поездкам на ярмарку в Бокэр
и что таможни, в особенности таможни епископа Вивье, понесли от этого
большие убытки».
Естественно, что дворянин‘Антуан де Рур не был подходящим вождем
1 Напомним, что в этих самых местах 30 лет спустя бушевало знаменитое вос-
стание «камизаров».
25 Средние века, вып. 2
386
Б. Ф. Поршнев
для реализации всех этих далеко идущих социальных тенденций народ-
ного восстания. Он был талантливым и мужественным военным предво-
дителем, но с ограниченной социально-политической перспективой.
Как'и обычно, в развитии народного восстания обнаружилось это непре-
одолимое противоречие: чуждое руководство, без которого народные массы
не могли бороться, но которое мешало углублению борьбы и в конце
концов заводило ее в тупик. Рур составил своего рода штаб из несколь-
ких человек (секретарь, лейтенант, несколько сержантов), («каждая
община посылала свою бригаду и своего офицера» и должна была снабжать
их провиантом и деньгами. Это войско Рура, насчитывавшее около
10 тысяч человек и пользовавшееся широкой поддержкой остального кре-
стьянства и плебейства, было организованно и дисциплинированно. Есть
сведения, что в рядах восставших и в некоторых деревнях имелись
попытки неповиновения, но сторонники Рура решительно с ними распра-
влялись. «Пламя все разгоралось, войско этих мятежников разрасталось
с минуты на минуту, они грабили, жгли и разоряли повсюду где прохо-
дили и где могли одержать верх». Чтобы противостоять этому войску,
королевский военный наместник маркиз де Кастри призвал к оружию
всех дворян и магистратов и приказал гран-прево, в распоряжении
которого были некоторые местные войска, укрепиться в городе Вплль-
нев и начать судить мятежников. Тотчас армия Рура появилась под
стенами Вилльнева, и гран-прево пришлось бежать. Осада и взятие
Вилльнева были предотвращены только изданием ордонанса маркиза де
Кастри, объявлявшего о всеобщей амнистии и «отмене» воображаемых
новых налогов.
Однако наступившее успокоение было вскоре нарушено прибывшим
известием, что король отказался амнистировать виновных в «убийствах,
кощунствах и плакатах (воззваниях)», а также потребовал новых, хотя
и незначительных, налогов «в знак подчинения и покорности». Восстание
вспыхнуло с новой силой. Набат непрерывно звучал по всей области
Виварэ. Более того, когда маркиз де Кастри попробовал собрать опол-
чение в других частях Лангедока — в районах Монпелье, Нима, Юзэ —
«никто не захотел служить против мятежников Виварэ, которых рас-
сматривали как единственных ревнителей общественного блага, п их
дело считали общим делом». Армия Рура, достигшая двадцати тысяч
человек, намеревалась даже пойти на Тулузу; небольшой отряд был
послан в город Крива и овладел им с помощью местных плебеев и крестьян.
Одновременно маркиз де Кастри, рассчитывая удержать в своих руках
город Обена, имевший сильную крепость и расположенный в центре
восставшей области, ввел туда дополнительный гарнизон в 200 солдат.
Однако это иослужйло лишь сигналом для вторжения восставших.
Сначала буржуазии Обена с помощью солдат удалось было ликвидиро-
вать попытку плебейства Сен-антуанского предместья открыть ворота
для войск Рура, но вскоре несколько десятков крестьян хитростью про-
никли в другие ворота и помогли товарищам ворваться. Все наличные
в городе военные силы, а также многие буржуа с женами и детьми за-
перлись в городском замке; его безуспешная осада войсками Рура про-
должалась около месяца. Став хозяевами города, восставшие начали
страшную расправу с действительными и мнимыми «элю», обнаженные
тела которых они волокли по улицам города, как трофеи. По словам
«декларации» нескольких буржуа, укрывшрхся в иезуитской коллегии
Обена, «8—10 тысяч человек, осадивших замок, причинили крайнее
опустошение этому городу, в котором с прошлой среды совершены многие
убийства лучших жителей ... Невинные люди были жестоко убиты, мно-
гие дома как убитых, так и других лиц были ужасным образом разграб-
Народные восстания во Франции при Кольбере
387
лены и опустошены». Но словам провинциальных штатов, ворвавшиеся
в город восставшие «подвергли его всем видам вражеских действий и жесто-
костей, многие жители ... были убиты и подверглись самому гнусному
в мире обращению». Убив какого-то «элю», один из восставших обмотал
его внутренности себе вокруг шеи п в таком «ожерелья» расхаживал
по улицам.
Не будем останавливаться па отдельных эпизодах этой кровавой
расправы. Она вызывает в памяти слова Маркса о народных восстаниях
XIV века: «Дикая ярость низших классов народа, стонавшего под
безудержным гнетом». Маркс не приукрашивает характера этих стихий-
ных и слепых восстаний: «Крестьяне совершали все жестокости, какие
бывают во время крестьянской войны или восстания рабов»; но он далек
йот какого-либо морализоваиия: ведь «они неистовствовали против своих
палачей».1
Поведение вождя только дезориентпровато массу восставших.
В самый разгар борьбы, выйдя из Обена с двухтысячным отрядом, Рур
начал переговоры с прибывшими в замок Ап (Aps) губернатором принцем
д'Аркур и другими представителями верховной власти в провинции.
Он наивно надеялся убедить их и самого короля, что поднял оружие
за правое дело. Он утверждал, что «злонамеренные лица», против ко-
торых направлено восстание, умышленно покушались на благо фран-
цузской короны, «как я это с божьей помощью докажу». Позже он
столь же наивно пытался силой привлечь на сторону восстания неко-
торых феодальных вельмож. С несколькими сподвижниками Рур под-
писал унизительную просьбу о помиловании, адресованную королю:
«Ваши бедные подданные, которые были вынуждены выйти из должного
повиновения вашему величеству, на коленях молят о милосердии ...
Ваш бедный народ хочет жить и умереть в послушании и верности вашему
величеству». Принц д'Аркур и граф Бранка взяли на себя роль посред-
ников в переговорах об амнистии, при условии временного прекращения
военных действий, снабжения продовольствием осажденного гарнизона
в Обена и т. д. Рур принял все эти условия чисто феодального по духу
перемирия, «но его приказы плохо исполнялись, так как большинство
его офицеров не могло сносить, чтобы оказывалась поддержка'их врагам».
Иными словами, масса восставших инстиктивно чувствовала гибель-
ность и нелепость того пути, по которому их вел Рур. Действительно,
перемирие и переговоры об амнистии, еще несколько раз под разными
предлогами возобновлявшиеся, были со стороны принца д ‘Аркур не чем
иным, как военной хитростью для того, чтобы оттянуть время до при-
бытия королевских войск.
В Париже с самого начала с тревогой следили за событиями в Виварэ.
22 мая Кольбер пишет Людовику XIV, что «весьма необходимо крепко
подавить это начало движения», и король отвечает ему, что уже осве-
домлен о событиях и дал распоряжение военному министру Лувуа отпра-
вить войска. Лувуа смог выполнить :>то распоряжение только в конце
июля. Незадолго до того венецианский посол, донося из Парижа в Ве-
нецию о восстании в Виварэ, писал: «Можно ожидать важных изменений
в европейских делах, если это восстание не будет быстро подавлено и
если восставшие, силы которых с каждым днем возрастают, выиграют
еще какие-либо преимущества». Дело в том, что восстание в Виварэ,
во-первых, совпало и, может быть, взаимодействовало с концом и раз-
гаром партизанской войны в Руссильоне; во-вторых, повидимому, оно же
1 К. Маркс. Хронологические выписки. «Архив Маркса и Энгельса», т. VI,
стр. 64, 313—314.
25*
388
Б. Ф. Поршнев
вызвало в 1670 году рецидив движения Одижо в Гаскони1; наконец,
события в Виварэ имели широкие отклики и по всей Франции. По словам
«достоверного повествования», «это был как бы первый акт трагедии,
которую Лангедок, Прованс, Гиень, Дофинэ и почти все королевство
смотрели с некоторого рода удовольствием, может быть намереваясь
взять пример с этой катастрофы».
Понятно, что в Виварэ в конце концов были направлены значительные
и отборные военные силы: все королевские мушкетеры под командова-
нием д’Артаньяна, 4 эскадрона кавалерии, 2 роты королевских драгун,
3 полка и две роты пехоты, 6 рот гвардейского полка, 400 швейцарцев,
800 человек милиции, — всего около 5 тысяч человек, не считая боль-
шого числа присоединившихся к армии дворян Лангедока и других про-
винций. Вечером 25 апреля 1670 года возле Прадель они атаковали врас-
плох главный Отряд Рура, насчитывавший в тот момент всего около 1800
человек. После недолгого сражения, рассказывает «достоверное пове-
ствование», было рассеяно это войско, «столь грозное для Виварэ и ко-
торое вскоре должно было стать, если им поверить, таким же грозным
для всей Франции. Все смято, все бежит, кавалерия преследует их во весь
опор, пехота запыхалась, и этим несчастным, которых находили спря-
тавшихся за каждым кустарником и каждым камнем, была устроена
настоящая бойня». Затем войска рассыпались по деревням и лесам, ловя
и уничтожая сподвижников Рура. 26 июля королевская армия вступила
в Обена и так же легко сняла осаду с замка, захватив множество «кре-
стьян и ремесленников». Уже на другой день были повешены на площади
Обена сапожник, чесальщик шерсти, котельник, пивовар и трактирщик;
затем казни повторялись почти каждый день. Общее число казненных
в городах превышало 100 человек, приговоренных к галерам — 500-600,
к изгнанию — столько же; женщин из Сент-антуанского предместья
публично секли. В то же время войска рыскали по деревням, «причиняя
там неисчислимые бедствия: скот, сено, зерно, припасы, мебель — все
было захвачено, целые деревни были разграблены, другие сожжены,
а все, кто встречался с оружием в руках, перебиты». Расправы с кре-
стьянами производились без всякого подобия суда. Сам прево, напра-
вляясь в г.-Прива с отрядом войск, «по пути (chemin faisant) приказал
повесить на суКу одного беднягу, дабы задать страху всей местности».
Жители разбежались из всех населенных мест, так что интенданту про-
винции пришлось издать 20 августа приказ, предписывавший всем в трех-
дневный срок возвратиться на свои места под угрозой быть наказанными
как участники восстания. Все население Виварэ было разоружено.
Что касается Рура, то ему удалось скрыться. Полный старомодной
дворянской доблести, он пытался пробраться в Париж и добиться личной
беседы с королем. Но, убедившись, что его разыскивают и что на проще-
ние нет надежды, он бежал из Парижа и направился к испанской границе.
Может быть, его толкнул туда тот же дух феодальной независимости,
но есть большие основания предполагать и другое: Рур направился в те
самые места, где скрывался в это время Одижо; более чем вероятно, что
между вождями двух соседних восстаний существовали прямые сноше-
ния1 2. В городе Сен-Жан-Пье-де-Пор он был опознан и арестован. 29 ок-
тября 1670 года он был казнен в г. Монпелье. Труп его долго был выста-
влен на большой дороге, ведущей в Ним, а голова несколько дней висела
над воротами г. Обена. Говорят, что части его рубахи народ отрывал и
1 A. Communa v. Op. cit., p. 417—419.
2 Ibid.,, p. 418—419.
Народные восстания во Франции при Кольбере
389
хранил как реликвии: ведь «этот слепой народ считал его своим покро-
вителем и защитником своих прав>>.
Кольбер, как показывают его письма за август—ноябрь 1670 года,
лично руководил расправой в Виварэ, получал сведения о приговорах
и казнях, давал указания, в том числе: «посылайте как можно скорее
в Марсель всех тех, кого вы приговорили к галерам». Его беспокоит
также, как бы репрессии не задержали поступление налогов: «Сьер Рикэ мне
сообщает, что он не может коснуться эдиктов в генеральстве Монпелье
до конца декабря по причине беспорядков, произошедших в Виварэ;
мне кажется, что пока восстание в этой провинции продолжалось», на-
логи действительно нельзя было собирать, «но я уверен, что наказание
восставших привело дела в такое состояние, что отныне их можно за-
ставить платить». Что Кольбер лично наблюдал за «делом в Виварэ»,
показывает также письмо к нему Людовика XIV в декабре 1670 года:
«Я видел то, что вы мне пишете по поводу волнений, происходивших
в провинциях, на что я в настоящее время ничего не отвечу, так как весьма
полезно было бы узнать ваше мнение, прежде чем принять какое-либо
решение».
Еще в конце августа 1670 года венецианский посол доносил дожу
из Франции: «Самые суровые наказания и казни продолжаются в Виварэ
для расправы с восставшими... Они подчинились тем же налогам и тем же
притеснениям, какие были прежде, и возвратились к своему старому
повиновению... Король необыкновенно радуется,, видя, что со всех сто-
рон дует благоприятный ветер для его фортуны, могущества и покоя».
Это было совершенно ложное впечатление: апогей внутренней войны,
которую вел Людовик XIV с французским народом, был еще впереди.
Переписка и бумаги Кольбера дают ясно понять, в какой тревоге
перед народными восстаниями и угрозой революции все время жило абсо-
лютистское правительство. Так, в июле 1665 года королевский прокурор
Податного суда доносит Кольберу: «Читая книгу Амадеуса Гименеуса,
я обнаружил одно весьма дурное положение, способное возбудить бунт
в государстве, а именно, что подданные имеют право не платить надле-
жащих податей. Так как это положение прошло цензуру Сорбонны, ... в
сознании народа может остаться впечатление, что это -— дозволенное поло-
жение, чтб может стать весьма неблагоприятным для интересов короля».1
Или другой пример: замечания Кольбера в 1664 году по поводу прислан-
ных ему на утверждение планов и чертежей нового фасада Луврского
дворца. «Первое замечание, которое должно быть сделано, — пишет
Кольбер,—это—что этот величественный дворец должен рассматриваться
не только с точки зрения его великолепия и удобств, но и с точки зрения
безопасности, будучи главным местопребыванием королей в самом боль-
шом п самом населенном городе в мире, подверженном различным рево-
люциям. Необходимо хорошо учесть, чтобы в опасное время ... не только
короли могли быть в нем в безопасности, но также чтобы свойства их
дворца могли служить для удержания народа в должном повиновении,—
не так, однако, чтобы для этой цели не было необходимо возвести особую
крепость, просто учитывая, чтобы входы не могли быть легко взяты
приступом и чтобы все сооружение давало острастку сознанию народа
п оставляло у него впечатление силы»* 2.
Особенно сильными становятся эти мотивы в 70-х годах. Письма Коль-
бера этого времени не оставляют сомнения в том, что царствование «ко-
роля-солнца» было сплошным поединком с угрозой народных восстаний.
’ Colbert, Op. cit., t. 11, p. 139.
2 Ibid., t. V, p. 246.
390
Б. Ф. Поршне?
На 70-е годы приходится кульминационная точка в развитии француз-
ского абсолютизма, но в то же самое время наблюдается и максимальная
зрелость народных восстаний. Последняя выражается в двух отноше-
ниях. Во-первых, в углублении антифеодальной программы, т. е. в ударе
одновременно и по налоговому и по сеньориальному гнету (а вместе с тем
и в освобождении от дворянского руководства); мы уже ясно видели ату
тенденцию в Виварэ в 1670 году и еще яснее увидим ее в Бретани в 1675 го-
ду. Во-вторых, в стремлении преодолеть непосредственную причину всех
предыдущих поражений — местную ограниченность и раздробленность
восстаний; эту тенденцию к связи и взаимодействию разных восстаний
мы также могли заметить в 60-х годах, а в 1674—1675 гг. она выступит
еще отчетливее. — однако она так и останется лишь тенденцией, ибо
в конечном счете эта задача объективно непосильна ни для крестьянства,
ни для плебейства. Но если народные восстания созревали на опыте соб-
ственных поражений, то созревало и феодальное государство, созданное
для их подавления, так что перевес всегда оставался за ним. На углубле-
ние антифеодальной программы абсолютизм Людовика XIV ответил
небывалым сплочением всех элементов господствующего класса и полным
прекращением феодальных распрей; на стремление народных восстаний
к единству — небывалой централизацией государственной власти. Но
самое главное: он смог противопоставить возросшей силе восстаний воз-
росшую силу армии. На 70-е годы приходится главная часть военных
реформ Лувуа (для которых экономические мероприятия Кольбера слу-
жили лишь предпосылкой). 1
Перестроив всю организацию армии, Лувуа дал, наконец, возможность
абсолютизму подавлять народные восстания и в условиях военного вре-
мени. Половодье народных восстаний при Ришелье в немалой степени
объясняется тем, что у абсолютизма руки были связаны внешней войной.
Начало Фронды заставило Мазарини прекратить Трпдцатилетнюю войну
и поспешить с заключением Вестфальского мира, а «война саботье» заста-
вила поторопиться с заключением Пиренейского мира. «Деволюционную
войну» за Фландрию Людовик XIV смог предпринять лишь в момент
кратковременного упадка народных восстаний (в том числе движений
в Гаскони и Руссильоне) в 1667 году и должен был очень поспешить с ми-
ром в Экс ла Шапелль в 1668 году в связи с новым подъемом восстаний.
Только условия мирного времени позволили в 1670 году так радикально
расправиться с движениями в Руссильоне и Виварэ и предотвратить
вспышки в других местах. Но военные реформы Лувуа дали возможность,
не прекращая войны с Голландией, начатой с 1672 года, одновременно
подавить (хотя и не без труда) крупные восстания, происходившие
в разных частях Франции. В этом—то новое, что прежде всего отличает
зрелый абсолютизм Людовика XIV от предшествовавших десятилетий.
Продолжавшая возрастать военная мощь Франции в следующие десятиле-
тия сделала еще более ощутительным этот перевес правительства над рево-
люционными силами (хотя в военные годы все же подчас приходилось
туго, как, например, при подавлении «камизаров»), Можно сказать,
что именно военная мощь государства, созданная министрами Людовика
XIV, на столетие отсрочила гибель французского абсолютизма. По сере-
дина 70-х годов XVII века была критической точкой, когда этот перевес
был лишь едва достаточным и положение абсолютистского правитель-
ства — весьма рискованным.
Новая волна восстаний начала подниматься в конце того же 1672 года,
в котором началась война с Голландией. В декабре 1672 года Кольбер
1 L. A n dr ё. Le Tellier et I'organisation de I'armee monarchique, 1906.
Народные восстания во Франции при Кольбере 391
пишет инструкцию интенданту Гиени де Сев в связи с сведениями о вос-
стании в Лжане и беспорядках в Периге, возникших по поводу слухов о
введении табели: «Я должен вам сказать, что ничто не имеет такой важ-
ности, как воспротивиться этим начаткам и помешать их продолжению,
последствия коего вы достаточно понимаете, чтобы принять должные
меры». «Начало бунта» в Периге он не считает пока необходимым нака-
зывать: «Хотя у короля достаточно длинные руки, чтобы вернуть народ
к должному повиновению, если бы он уклонился, вы все же должны своим
рвением, энергично противодействуя зарождению этих беспорядков,
избавить короля от неприятности и огорчения наказывать свой народ.
Ваше рвение тем более необходимо, что чрезвычайные средства, к кото-
рым его величество принужден прибегать для покрытия расходов госу-
дарства, дают повод для распространения дурных слухов лицами, заин-
тересованными в этих налогах, и для мятежного волнения народа ...
В особенности вам необходимо озаботиться, ... чтобы те, кто производит
сборы, не давали народу ни малейшего повода для восстания». 1 Но в от-
ношении «организованного мятежа (la sedition formfee), произошедшего
в Лжане». Кольбер дает другую инструкцию: «Так как взятый народом
повод [для восстания] не имеет под собой никакого основания, это яв-
ляется бесспорным знаком дурного расположения умов, против которого
надо принять быстрые меры». Местные власти (президиалыгый суд и лей-
тенант-генерал) не смогли удержать народ в повиновении, следовательно,
по мнению Кольбера, теперь необходимы суровые наказания, которые
поручаются интенданту, ибо у президиального суда «может недостать
сил, а такая беда могла бы иметь пагубные последствия»* 2. 13 января
1673 года Кольбер снова пишет интенданту де Сев: «Я не имею никаких
сообщений ... о том, что наказание мятежников в Джане произведено.
Признаюсь вам, это меня беспокоит, ибо покой провинции, конечно,
зависит от более или менее суровой кары, которая их постигнет». 3 И, на-
конец, 20 января он пишет ему же: «Королю было очень приятно узнать
о наказании судом Ажана виновных в восстании, которое там произошло,
и его величество не сомневается, что этот урок помешает тем последствиям,
которые оно могло бы иметь. Вы должны в особенности хорошо наблюдать
за тем, что будет происходить в провинции, дабы быстро прекратить
эти мелкие беспорядки в случае, если они еще произойдут».4
Едва лишь закончилось дело в Ажане, как в начале февраля 1673 года
Кольбер уже пишет тревожное письмо интенданту Фейдо де Бру о только
что подавленном начале восстания в Лектуре, о «скоплении» (1’attroupe-
ment) крестьян в области Ломань (часть Арманьяка) и о последовавших
казнях виновных, наконец, о «беспорядках» в окрестностях города Ла-
вит5. Письмо к нему же от 17 февраля содержит любопытную нотацию:
«Выражения, которыми вы пользуетесь, столь похожи на те, которые упо-
требляет народ для своих жалоб, что почти невозможно думать, что вы
не дали их речам убедить себя. Поскольку ничего не может быть более
вредного для блага королевской службы, вы должны в этом исправиться».
Давая далее наставление, каким должен быть королевский уполномочен-
ный в провинции, Кольбер в заключение предлагает «наказывать крупные
беспорядки, когда таковые происходят в провинциях, и останавливать
(remfedier) более мелкие, как это и практикуется в течение уже 10—12 лет
Colbert. Op. cit., t. Il, p. 260.
2 Ibid., p. 259.
3 Ibid., p. 261.
‘ Ibid., p. 261—262.
5 Ibid., p. 269.
392
Б. Ф. Поршнев
во всех провинциях королевства»1. Любопытно, что здесь сам Кольбер
подчеркивает принципиальное отличие своей политики в отношении
народных восстаний («10—12 лет», т. е. со времени его прихода к власти)
от политики Ришелье и Мазарини, которые, как мы отметили, держались
тактики лавирования и часто наказывали как раз мелкие восстания,
а перед крупными отступали. Новая тактика Кольбера — результат,
во-первых, возросшего страха перед народными восстаниями (следствие
Фронды) и, во-вторых, возросшей военно-полицейской силы абсолю-
тизма. В тот же день, когда было отослано цитированное письмо на юг
Франции, Кольбер пишет другое, на север, интенданту Алансона, в ко-
тором выдвигает ту же тактику: «... пресекать малейшие беспорядки
и наказывать крупные, когда таковые происходят»2.
В марте 1673 года Кольбер снова занят положением в Гиени. «Я ви-
дел — пишет он интенданту — ваш протокол относительно воззваний
(placards), которые были расклеены в различных местах города Бордо.
Поскольку вы хорошо знаете, какую важность имеет наказание авторов
этой наглости, которая является продолжением ажанского дела и кото-
рая может иметь пагубные последствия, если она не будет сразу пресечена
каким-либо суровым уроком», — король приказывает незамедлительно
произвести строгое следствие и наказание3. В апреле Кольбер занят
уже сведениями об угрозе беспорядков в Бретани, заставившей местные
власти приостановить сбор некоторых налогов. На этот раз он пытается
изобразить спокойствие: «Король приказывает мне сказать вам, — пишет
он первому президенту Реннского парламента, — что его величество
не желает, чтобы кто-Либо боялся восстания, ибо он не думает, что оно
может произойти... Его могущество достигло такой степени, когда он
не должен и не желает опасаться никаких дурных результатов воли своего
народа и когда он способен легко их подавить в случае, если бы они
появились»4.
Но лето 1673 года принесло столько новых свидетельств неблаго-
получия в Бретани, что в сентябре Кольбер пишет тому же корреспон-
денту уже в несколько ином тоне: «касательно всего того, что я узнаю ...
о зачатках восстания, которое назревает и вспышки которого начинают
появляться в городе Ренне, довольно затруднительно по всем этим прояв-
лениям верно судить, чем все это может кончиться, ибо нельзя знать,
до чего может дойти безумие народа, когда оно не подавляется магистра-
тами с должным рвением и старанием. Но могу вас также заверить, что,
поскольку это безумие придется сейчас весьма некстати, никогда может
быть не бывало подавленного королевской силой и властью более круто
(fortement), чем это будет подавлено. Бесспорно, что город, произведший
восстание в тдкое время, когда король находится во главе своих войск
и собственной персоной трудится для славы и блага государства, затрудни-
тельно, говорю я, чтобы город, воспротивившийся своим дурным поведе-
нием великим деяниям, которые могли бы произвести сила и доблесть
короля, получил достаточно большое наказание за свой грех и свое пре-
ступление». Кольбер далее предупреждает, что наказание обрушится
прежде всего на магистратов, «ибо это их долг — препятствовать след-
ствиям безумия народа»5. Все эти угрозы Кольбер выполнил два года
спустя, когда восстание в Бретани действительно разразилось. Но в
1673 году опасность удалось предотвратить, и уже 29 сентября Кольбер
Colbert. Op. cit., р. 274—275.
" ibid., р. 274.
3 Ibid., р. 280—281.
‘Ibid., р. 281.
5 ibid., р. 292.
Народные восстания во Франции при Кольбере
393
пишет первому президенту: «Мне было очень приятно узнать из вашего
письма, что реннский парламент прекратил мятежный ропот, нача-
вший было возникать в этом городе» Вскоре Кольберу пришлось уже
заниматься событиями в Гаскони. 10 ноября он пишет интенданту: «Я
доложил его величеству о... зачатках волнения, появившихся в городе
Байонне. Но, поскольку тот небольшой мятеж, который произошел в
прошлом году в Лжане, был круто подавлен, его величеству кажется
мало вероятным», что Байонна решится на такой риск. Однако Кольбер
предлагает интенданту немедленно отправиться на место происшествия
«и подавить зачатки волнения в случае, если они появятся»1 2.
В письме к нему же от 1 декабря мы снова обнаруживаем глубокое
отличие политической тактики Кольбера от поведения Ришелье. Кольбер
отвергает мысль о каких-либо налоговых изъятиях и поблажках, в част-
ности для Байонне, в результате волнений3, ибо это только повлечет за
собой «пагубные последствия»; «ничто не может быть опаснее и дать больше
волнения горячим головам того края, где вы находитесь, нежели такого
рода изъятия». В случае, заканчивает Кольбер, «если вы заметите появ-
ление какого-либо опасного волнения в умах», срочно известите для полу-
чения соответствующих приказаний4. Действительно, уже 23 декабря
губернатор маршал д’Альбре пишет, что попытка восстания в Байонне
была быстро подавлена благодаря наличию хорошей стражи, по затем
произошло восстание в городе Сен-Жан-де-Люц, которое «наделало больше
шума в провинции, ибо там имелись убитые и раненые», — однако и это
восстание теперь подавлено и ведется следствие5.
Не надо забывать, что опубликованная переписка Кольбера за 1673 год
пе только не дает полной картины народных восстаний по всей Франции,
так как он вовсе и не занимался всеми восстаниями и не руководил не-
посредственно полицией, но не отражает вполне и его роли в борьбе с вос-
станиями: из огромной массы писем и инструкций Кольбера опублико-
вана в девятитомном издании только некоторая часть, довольно произ-
вольно и субъективно отобранная Клеманом (так же, как и Деппенгом
в цитированном издании). Это надо иметь в виду и в отношении следую-
щего, 1674 года.
1674 год, канун критического 1675 года, принес правительству еще
больше тревог. В этом году, как и в начале Фронды, зашевелились было
и должностные лица парижского парламента (прокуроры), которых по-
пытались обложить новым сбором®, но дело было поспешно остановлено.
В письмах Кольбера теперь все заметнее двойственность: безудержное
превознесение могущества королевской власти и плохо скрываемая тре-
вога по поводу роста восстаний. Иногда его можно уличить в сознательном
искажении положения вещей. Так, в письме к королю в мае 1674 года
он предлагает отменить объявленный новый налог на бумагу. «Заверяю
вас, — прибавляет он, — что если бы в какой-либо части государства
имелось хоть малейшее мятежное волнение, я никогда пе сделал бы ва-
шему величеству этого предложения; но, учитывая, что все находятся
в повиновении, уважении и почитании, каких только может желать ваше
величество, и что ваша воля не имеет других границ, кроме тех, что ей
ставят ваша справедливость и доброта», — желательно отменить налог
1 Colbert. Op. cit.
1 Ibid., p. 683.
3 Ср. Б. Ф. Поршней, Восстание в Байонне в 1641 г. «Известия Акащмпи
Наук СССР, Отделение общественных наук», 1938, Л« 1—2.
‘Colbert. Op. oil., р. 303.
5 G. Depping. Op. cit., t. III., p. 237.
• Ibid., p. 241—242.
394
Б. Ф. Поршнев
иа бумагу, могущий разорить бумажную и книгопечатную промышлен-
ность С Все эти оговорки и сами по себе подозрительны, но Кольбера
полностью разоблачает сохранившееся в его бумагах письмо, полученное
им перед тем от лейтенанта полиции: последний сообщает об угрозе вы-
ступления печатников-подмастерьев по поводу нового налога на бумагу,
из-за закрытия типографий2. Этот пример следует вспоминать, когда
дальше мы снова будем встречаться в письмах Кольбера с напускной
уверенностью во всемогуществе короля.
Ареной новых волнений в 1674 году были прежде всего те же две про-
винции, которые причиняли беспокойство еще в 1673 году и стали основ-
ными очагами восстания в 1675 году: Бретань и Гиень. Кольбер пишет
королю о новых признаках недовольства и сопротивления в Бретани,
о том, что народ отказывается платить новый налог, об арестах зачинщи-
ков: «следует учесть, что народ в одной из больших провинций сносит
взимание этого налога довольно нетерпеливо,... народ там позволяет
себе много дерзости, чтобы затруднить уплату»3. Значительно хуже было
положение в Гиени. 25 мая 1674 года Кольбер пишет интенданту Гиенн
де Сев по поводу сообщений «о дурном расположении умов бордосцев»:
«Мы живем при величайшем из королей, какой когда-либо носил скипетр,
и в то самое время, о котором вы говорите, в течение лета, он непрерывно
будет во главе своей армии, совершая деяния, которые будут изумлять
все потомство. Если в такое время город, подобный Бордо, проявит ма-
лейшее мятежное волнение, он безусловно сохранит воспоминание о своем
злонравии больше, чем во времена Генриха 11» [намек на жестоко нака-
занное восстание 1548 года. — Б. П.]. Сообщая далее о взятии штурмом
Безансона, Кольбер прибавляет: «Посудите сами, должны ли мы после
этих мастерских дел бояться злой воли какой-то бордосской черни!»4
Но при это.м он продолжает зорко следить за «чернью». В тот же день он
пишет первому президенту бордосского парламента, что если магистраты
не помешают бордосцам проявить свою злую волю, то «они, и народ,
и все те, кто в этом будут соучаствовать, какого бы положения они ни
были, получат незабываемый урок повиновения и почтения, которое
должны иметь по отношению к такому королю, как наш»5. Чрезвычайно
характерно это постоянное напоминание буржуазному чиновничеству
о его обязанности грудью защищать существующий порядок.
Несмотря на рост военной мощи государства, баланс сил на внутрен-
нем фронте был таков; что он не гарантировал подавления народ-
ных восстаний без сотрудничества буржуазии, вооруженной и обле-
ченной властью на местах. Кольбер считал бесспорным, что буржуазия
должна бояться народного восстания. 15 июня он пишет тому же первому
президенту: «Очень трудно, чтобы в таком городе как Бордо не было
некоторого количества весьма злонамеренных и дурных умов, но, ко-
нечно, благонамеренные намного преобладают и раз все буржуа, имею-
щие какое-либо имущество, должны бояться последствий всякого вос-
стания, ясно, что это большинство напряжет своп силы для подавления
п наказания первых же могущих произойти волнений, так как это —един-
ственное средство, способное охранить законную власть магистратов п
помешать гибельным последствиям этого волнения». События следую-
щего, 1675 года, показали, что Кольбер был не совсем пран в этих своих
расчетах в отношении Бордо. Сам сознавая ненадежность расчета на
‘Colbert. Op. cit., t. II, p. CCXLII.
1 G. Depping. Op. cit., t. lll,p. 242.
’Colbert. Op. cit., t. II, p. CCLV11I.
* Ibid., p. 338—339.
5 Ibid., p. 339.
.Народные восстания во Франции при Кольбере
395
буржуазию, он снова возвращается к угрозам: «поскольку отнюдь не мо-
жет быть в государстве большего преступления, нежели противиться
с помощью мятежных волнений стремительному ходу доблестных успехов
нашего повелителя, постольку ни. одно преступление не должно по-
давляться и наказываться более строго».1
Мы уже знаем, что наибольшую опасность представляло взаимодей-
ствие восстании. Когда они теряли локальную изолированность и пламя
восстания начинало легко перебрасываться — подчас совершенно неуло-
вимыми путями — из провинции в провинцию, правительству приходилось
напрягать для борьбы все больше сил. Именно это наблюдалось осенью
1674 года. Между прочим, возобновилось восстание и в Руссильоне, но
там оно теперь носило характер не только антиналогового движения,
а и сепаратистского: восставшие требовали возвращения Руссильона
Испании, испанские войска па помощь им перешли границу. 1 2 Восстания
вспыхивали по всей Франции. Письма Кольбера теперь полны нескры-
ваемой тревоги. 15 ноября он пишет интенданту провинции Ангумуа:
«Я получил ваше письмо от 10 ноября по поводу волнений, которые на-
чали производить некоторые мятежники в окрестностях Ангулема, ка-
ковое (письмо) я прочел королю. Но должен вам сказать, что его величе-
ство был удивлен вашим столь сильным испугом и возвращением вспять
и полагает, что этот ваш ложный шаг может придать смелость мятежни-
кам, если бы они ее даже и не имели... Ничто не чревато столь крупными
последствиями в подобного рода положении, как показать народу какие-
либо проявления страха... Долг тех, кто имеет власть в провинциях,
никогда не выказывать никакого страха и даже рисковать кое-чем в важ-
ных случаях, показываясь народу и тем указывая ему на его долг, так же,
как и давая ему понять, какое большое наказание ждет его, если своим
непослушанием и волнением он прервет на время ход побед и великих
деяний нашего повелителя. Должен вам сказать, что вы совершили боль-
шую ошибку своим бегством и что вы должны исправить эту оплошность,
вернувшись обратно и приложив все зависящее от вас старание, чтобы
усмирить эти проявления волнения... На всякий случай вы можете быть
уверены и даже огласить в провинции, что король всегда содержит, на
двадцать лье в окрестностях Парижа, армию в двадцать тысяч человек
для направления в любые провинции, где возникло бы восстание, дабы
с громом и блеском (avec eclat) наказать его и дать всему народу урок
должного повиновения его величеству» 3.
В последних словах есть доля бахвальства, но в целом это письмо
очень важно для характеристики политики Кольбера. Несмотря на воен-
ное время, государство действительно держало некоторые военные ре-
зервы для внутренних нужд. В письме к тому же интенданту от 23 ноября
Кольбер сообщает, что, еще до получения сведений о полном усмирении
волнений, в Ангумуа были направлены войска с испанской границы;
«₽ы должны хорошо продумать, не будет ли полезно для службы королю
наказать главных виновников этого восстания, дабы воспрепятствовать
их продолжениям в будущем... Не думаю, чтобы король захотел простить
это волнение без всякого урока»4 5.
Одновременно приходили известия о беспорядках и восстаниях из всех
соседних провинций. В Орлеане началось грозное движение против но-
вого налога на торговлю вином ®, так же как и в Туре. По поводу послед-
1 Colbert. Op. cit.. р. 342—343.
2 Т о г е i 1 1 е s. Op. cit.
•Colbert. Op. cit., t. II, p. 360—361.
4 Ibid., p. 361.
5 G. D e p p i n g. Op. cit., t. Ill, p. 245.
396
Б. Ф. Поршнев
него Кольбер пишет интенданту: «поскольку эти беспорядки имеют кое-
какие продолжения в других провинциях, вы должны с величайшей за-
ботой наблюдать за всем развитием событий и быть готовым прпбыть
в те места, где еще появятся признаки волнения» 1. В провинции Пуату
восстания в том же ноябре 1674 года имели место в городах Сен-Жермен
и Рошешуар. «Жители этих двух мест, — пишет Кольбер, — легко поко-
рились и даже дали интенданту некоторых видных жителей в залог своей
верности»; тут же он просит интенданта Ангумуа подавить сопротивление
в городе Конфолан, пограничном между этими двумя провинциями, «дабы
его пример не возобновил то [сопротивление], которое уже усмирено»1 2.
В Гпенп восстание в ноябре произошло в городе Сарла. Кольбер просит
интенданта де Сев лично руководить процессом против зачинщиков:
«крайне важно (de la derniere consequence) подавлять такого рода вол-
нения в самом зародыше; вы должны также учесть, что если зачатки
восстания, появившиеся в окрестностях Ангулема, будут пметь какие-
либо продолжения, вам нельзя будет приехать сюда, ибо надо будет весьма
опасаться, как бы во время вашего отсутствия огонь не разгорелся и
не охватил часть Гпенп»3. Следующее письмо, от 23 ноября, подтверждает
невозможность поездки интенданта в Пария? «при нынешнем положении
дел в бордосском генеральстве и при мятежных волнениях, происходящих
в соседних провинциях»4. А в письме от .30 ноября уя;е говорится о дур-
ном расположении народа в Байонне; «но в настоящее время будет
очень затруднительно вернуть ее к повиновению, если она из пего
выйдет. Надо только стараться оттянуть время и по возможности
ничем ее не волновать»5. В этих словах уже совсем не видно уверен-
ности во всемогуществе королевской власти. Впрочем, это — скорее
исключение из общего стиля переписки Кольбера, объясняющееся
приграничным положением Байонны. Восстание в Ангумуа, только что
подавленное, возродилось вновь в начале декабря. «Его величество, —
пишет Кольбер интенданту, — вполне удовлетворен, узнав о том, что
произошло в связи с возобновлением восстания приходов в окрестностях
Ангулема и что вы оказались в состоянии произвести примерное нака-
зание наиболее мятежных из них»; требуя дальнейших репрессий в
Ангумуа и в Пуату, где волнения также не прекращались, Кольбер
утверждает, что они «послужат к значительному укреплению власти в
этих провинциях и к избавлению от мятежного духа (1’esprit de la
revolte) народа, который там был к нему довольно склонен во все
времена»6. 21 декабря 1674 года он снова пишет тому же интенданту:
«Из вашего письма от 15 декабря я вижу, что вы арестовали еше несколь-
ких из главных мятежников... Я ничуть не сомневаюсь, что так как
они были взяты с оружием в руках, во время нападения на королевские
войска, и их преступление вполне установлено ... вы прикажете
произвести примерное наказание их и благодаря этому все волнения
будут полностью подавлены»7.
В это тревожное время на сцене снова появляется имя Одижо. Оно
успело уже приобрести такую популярность, что могло послужить сур-
рогатом недостающего общего знамени для восстаний в разных частях
Франции, поскольку буржуазия и Пария? больше не поднимали деп-
1 С о 1 b е г t. Op. cit., t. II, p. 362.
’ Ibid., p. 367.
’ Ibid., p. 354.
4 Ibid.
5 Ibid., p. 364.
6 Ibid., p. 366—367.
7 Ibid., p. 368.
Народные восстания во Франции при Кольбере
397
ствительного общего знамени. Учитывая эту потенциальную роль Одижо,
Кольбер принимает энергичные меры для его поимки. «Что касается
Одижо, — пишет он интенданту де Сев 30 ноября 1674 года,—то вы хорошо
сделали, обещав тысячу экю тому, кто его выдаст. Но следует пойти
дальше», — назначить еще более высокую премию, для каковой цели
в распоряжение интенданта переводятся дополнительные ассигнования 1 2 3.
Но поймать Одижо не удавалось. В январе 1675 года интендант де Сев
сообщает Кольберу, что Одижо со своими «бандитами» появился в Дзен-
ской долине и прошел такие-то деревни2. Ходили слухи, что агенты и
сподвижники Одижо появляются в разных провинциях Франции, призы-
вая к восстанию от его имени. Об этом говорили даже за границей: «Брюс-
сельская газета» в июле 1675 года сообщает, что в Бордо арестован один
из сподвижников Одижо, «находившийся там для того, чтобы поднять
народ»3. В июле 1675 года — в разгар кризиса, когда по всей Франции
пылали восстания,—правительство решилось принять старое требование
Одижо о полной амнистии. В настоящий момент эффектное «примирение»
короля со своим провинившимся и раскаявшимся дворянином имело
большой тактический смысл. Предательство Одижо было специально
подчеркнуто в широко оглашенном королевском акте о помиловании:
«но так как недавно он признал свою вину и искал возможность оказать
нам какую-либо важную услугу...»4. Согласно феодальным нравам, поми-
лование получили и все сподвижники Одижо. Затем Одижо было предо-
ставлено командование полком королевских драгун с правом навербо-
вать солдат из числа своих гасконских партизан. «Драгуны Одижо» от-
важно сражались на испанской границе; сам он был убит в 1678 году.
Разумеется, предательство Одижо не остановило подъема народных
восстаний и навряд ли сыграло заметную роль в исходе революционного
кризиса 1675 года. Ни буржуазия, ни представители дворянства не дали
народным массам того, к чему последние теперь явно стремились, но
чего не могли осуществить своими силами, — объединения борьбы в обще-
национальном масштабе. И все же восстания в 1675 году носили наименее
изолированный характер, чем в какие-либо предыдущие годы. С весны
по осень этого года абсолютизм Людовика XIV выдерживаЛ| очень серьез-
ное испытание. К сожалению, характерная фальсификация источни-
ков XVII в. коснулась и материалов, говорящих об этом кризисе: чья-
то заботливая рука уничтожила в бумагах Кольбера все, что относится к
революционным событиям 1675 года. Не сохранилось ни одного его пись-
ма, говорящего о мерах для подавления восстаний или свидетельствующего
об отношении к ним. Только мысленно умножив в несколько раз то, что
нам известно из писем 1673 и 1674 гг., мы можем приблизительно пред-
ставить себе настроения и деятельность правительства в "1675 г. Другие
сохранившиеся источники дают лишь возможность установить важнейшие
очаги восстаний в 1675 г. Любопытно, что они не расположены на смеж-
ных территориях, а раскиданы по всей Франции: восстаниями в 1675 году
были охвачены Гиень, Пуату, Бретань, Мэн, Нормандия, Бурбоннэ,
Дофинэ, Лангедок, Беарн. Лишь некоторые из них — в особенности вос-
стания в Гиени и в Бретани — могут быть изучены более или менее
подробно.
1674 год был очень тяжелым годом для Франции, истощенной все
возрастающим налоговым гнетом, подгоняемым безудержными расходами
1 Colbert. Op. cit., р. 363.
2 A. Comm u n ay. Op. cit., p. 421—422.
8 J. Lemoine. La revolte dite dtt papier timbre ou des bonnets rouges en Bre-
tagne en 1675 (Etude et documents), 1898, p. 342 (Extraits de la «Gazette de Bruxelles»).
4 Л. С о m mu n ay. Op? cit., p. 423.
394
Б. Ф. Поршнев
двора п придворной знати, потребностями широких предприятий Коль-
бера, реформы армии, голландской войны и т. д. «Чрезвычайные» нало-
говые мероприятия следовали одно за другим. Три таких мероприятия
послужили поводом для нескольких восстаний в 1673 году: введение
гербовой бумаги для всех судебных и нотариальных актов, установление
государственной табачной монополии и введение обязательной «марки-
ровки» изделий из олова (оловянная посуда была широко распространена
среди небогатого населения). Эти новые налоги, может быть, сами по себе
и не очень обременительные, упали на уже подготовленную почву.
В мае 1675 года губернатор Ледигье незадолго до восстания писал
Кольберу из Дофинэ: «Не могу больше медлить с уведомлением вас
о той пшцете, до которой я вижу доведенной ату провинцию. Торговля
здесь совершенно прекращается, и со всех сторон ко мне обращаются
с просьбами довести до сведения короля невозможность при существую-
щем положении уплачивать налоги. Достоверно, — и я говорю вам об этом
потому, что хорошо осведомлен, — что большинство населения этой
провинции питалось зимой только желудовым хлебом и кореньями, а сей-
час они едят траву с лугов и кору с деревьев. Я чувствую себя обязанным
сказать вам правду о положении вещей, чтобы после этого были даны
распоряжения, какие будут угодны его величеству».1
Примерно так же обстояло дело и в других провинциях. А «его вели-
честву» было угодно только одно: чтобы платили. Гербовая бумага, на-
лог на табак и оловянную посуду дали лишь последний толчок взрыву
сопротивления.
Восстание в марте — апреле 1675 года в Бордо (и в остальной Гиени)
хронологически кладет начало ряду восстаний 1675 года и по существу
занимает среди них как бы центральное место. Но в настоящей статье
мы не можем остановиться на этом восстании * 1 2. Отметим только, что оно
носило необычайно массовый и кровавый характер, причем в город ворва-
лись крупные силы окрестного крестьянства, а бордосская буржуазия
молчаливо поощряла мятежное плебейство. Восстание привело к победе:
бордосский парламент отменил все новые налоги именем короля; мало
того, из Парижа, вместо обычного «примерного наказания», прибыло
королевское письмо, подтверждавшее это решение парламента и объяв-
лявшее амнистию всем восставшим. Это небывалое отступление Кольбера
объясняется тем, что в Париж уже поступали сведения о грозном распро-
странении волнений по другим провинциям, а королевские войска в это
время скованы были напряженным положением на фронте.
Как результаты капитуляции в бордосском деле, так п отклики на
нее за границей, по всей Франции и в самом Бордо были весьма неблаго-
приятны для французского правительства. «The London Gazette» («Лон-
донская газета») поспешила 20 апреля опубликовать сенсацию: «Беспо-
рядки, происшедшие в Бордо, сейчас полностью умиротворены, и его
величество утвердил всеобщую амнистию (the general pardon); дарована
также отмена ряда различных налогов...»3. «Gazette de Bruxelles» («Брюс-
сельская газета») от 27 апреля даже опубликовала по этому поводу ха-
рактерную «утку»: «Его величество, видя, что произвели новые налоги
в Бордо, отменил их в Лангедоке, Гаскони и Бретани из опасения по-
добных же мятежей»4. Несколько позже французский посол в Льеже
получил известие из Кельна: «...возлагаются большие надежды на фран-
' G. Dep pi ng. Op. cit.. t. Ill, p. 265.
1 Ему посвящена специальная статья» Б. Ф. Поршне в, Восстание в Бордо
в 1675 г. «Доклады и сообщения исторического факультета МГУ», выл. II, 1945.
3 Extraits de «The London Gazette». J. Lemoine. Op. cit., p. 337.
4 Extraits de la «Gazette de Bruxelles». Ibid., p. 340.
Народные восстания во Франции при Кольбере 399
цузских мятежников». 1 Здесь речь идет уже не об одном Бордо: первые
беспорядки в Бретани и других провинциях начались тотчас после бор-
досских событий и под прямым впечатлением доходивших из Бордо из-
вестий. «Брюссельская газета» 4 мая печатает сообщение из Франции,
на этот раз соответствующее действительности: «Установленные налоги
на табак и другие припасы все время вызывают некий грозный ропот
(rumeur) в разных местах; едва лить было усмирено волнение по этому
поводу в Ренне, как возникло еще большее в Нормандии, так что король
был принужден послать туда войска». 1 2 Беспорядки в Нормандии про-
должались вплоть до августа: 17 августа та же газета сообщает в кор-
респонденции из Парижа, что «при дворе получено известие о волнении
в Авранше. что .принудило отбыть туда маркиза де Матиньон».3 8 мая
в топ же газете сообщается пз Франции: «Новые налоги на различные
припасы, и в особенности на табак, производят смуты ((roubles) по всему
королевству (partout dans le Royaume), и мы слышали, что большой бес-
порядок был в Мулене, где были избиты многие откупщики».4
Действительно, в апреле, мае. июне вся Франция была охвачена воз-
буждением, так что трудно провести различие между провинциями вос-
ставшими и только готовыми к восстанию. Так, из Артуа губернатор
герцог д’Омон пишет Кольберу 4 июня, что, прибыв в провинцию, он
застал народ в возбуждении; если только потребовать новых платежей,
народ «впадет в отчаяние, последствия которого могут быть только весьма
пагубными.... Они имеют оружие в руках, в то время как я не имею в про-
винции, кроме них, никаких других войск; возможно, что я уже окажусь
не в состоянии делать то, что захочу...»5. Губернатор д’Альбре пишет
Кольберу 27 апреля: «Я получил письма из По, из коих видно, что откуп-
щики домениальпых доходов в Беарне находятся не в лучшем положении,
чем в Гиени. Там были вывешены воззвания, в частности касавшиеся
контролеров за наложением арестов на имущество, и таковые в долине
Оссо, занимающей главное место в этой небольшой стране, отказались
от своих функций из боязни, как бы угрозы не превратились в действия.
Добавляют, что две ночи подряд возле того дома, где в городе По нахо-
дится бюро гербовой бумаги, стреляли из ружей. Я не знаю, Monsieur,
что будет дальше после такого начала...»6. Губернатор Пуату герцог
де Вьевилль, сообщая 29 мая Кольберу, что он срочно прибыл по коро-
левскому распоряжению в Пуатье, прибавляет: «Бесспорно, что умы мел-
кого люда здесь полны жара, и что их крайняя бедность в сочетании с при-
мером безнаказанности их соседей в Бордо и Бретани убедила их, что
для освобождения от новых эдиктов достаточно лишь воспротивиться
их исполнению». «Я застал — продолжает Вьевилль — нищету и го-
рячность этих людей в таком состоянии», когда уже ничье влияние не мо-
жет на них подействовать. Собрав верхушку буржуазии Пуатье, губер-
натор дал им понять, что «в случае беспорядков или даже опоздания
с уплатой налогов» они в первую очередь понесут наказание, провинция
лишится своих привилегий и т. д. Чтобы успокоить народ, он одновре-
менно снизил подати, так чтобы даже бедные могли платить. Наконец,
на всякий случай были сделаны военные приготовления, созваны дворяне
как бы на смотр, — «ими можно будет воспользоваться вместе с моей гвар-
дией для того, чтобы одержать верх в случае надобности». Теперь, за-
канчивает Вьевилль, если восстание и произойдет, «оно будет столь незна-
1 Е. L a v i s s е. Op. cit., р. 354.
1 J. Lemoine. Op. cit., р. 341.
’ Ibid., р. 343.
* Ibid., р. 341.
s G. Depping. Op. cit., t. Ill, p. 268—269.
• Ibid., p. 238. ' '
400
Л. Ф. Поршнев
чительно, что перевес силы останется на стороне власти его величества
и даст возможность произвести наказание примерное и полезное для
всего его народа»1. Образцом крупного восстания могут послу-жить со-
бытия в г. Мансе в апреле — июне 1675 года, описанные в двух статьях
историков-краеведов Ледрю и Ла Буйери1 2. Это восстание было вызвано
увеличением размера ввозных пошлин (октруа) в пользу казны, приоб-
рело большой размах и было жестоко подавлено переброшенными сюда
из Бретани и из Парижа крупными (около 2 000 человек) королевскими
войсками в конце июня.
Ряд таких же восстаний происходил в провинции Гиень, в непосред-
ственном соседстве с Бордо. Еще 24 апреля интендант Гиени де Сев писал
Кольберу: «Должен вам сказать, что в Перигоре народ начинает грозить
всем, кто служит по королевским делам, от страха не избавлены и слу-
жащие по сбору тальи. Во многих местах в Перигоре те, кто взяли на себя
контроль за наложением арестов на имущество, теперь отказались от этих
функций, дабы не подвергать себя ненависти народа, и будет затрудни-
тельно найти людей, которые захотели бы занять их места. Одновременно
мне сообщают из Бержерака, что жители открыто требуют предоставле-
ния им тех же льгот, которые были дарованы жителям Бордо после пер-
вого восстания. Тем не менее, Monsieur, до сих пор ничего не было, кроме
беспокойства, но может произойти и беспорядок, и я опасаюсь, как бы
некоторые города этой провинции не последовали примеру Бордо»3.
Опасения интенданта очень скоро оправдались. О восстании в Бер-
жераке в мае против гербовой бумаги мы узнаем из обстоятельного и
красноречивого протокола, составленного мэром и консулами4. Во главе
толпы, выбросившей на улицу и порвавшей весь запас гербовой бумаги,
были женщины, вооруженные шпагами, ножами и пистолетами; из ок-
рестностей сбежались крестьяне; буржуазная гвардия тотчас выступила
и подавила восстание. Вскоре прибыли войска и началась расправа:
одни были повешены, другие отправлены на галеры, третьих пороли
на городской площади. Губернатор Гиени маршал д’Альбре пишет в связи
с этим Кольберу 18 мая: «Я не сообщаю вам никаких подробностей об
экспедиции в Бержерак ... Этот пример сдержит остальную часть Пе-
ригора...»5 *. Вслед за тем произошло восстание в Ла Реоле, где при по-
давлении было захвачено одиннадцать пленников, потом — в Монсе-
гюре. О них д’Альбре пишет Кольберу 15 июня: «Дело в Ла Реоле не имело
других продолжений, кроме насилий, учиненных чиновникам по продаже
гербовой бумаги в городе Монсегюр... Лейтенант моей гвардии находился
там почти в то самое время, когда произошли беспорядки; он захватил
четырех бунтовщиков, которых препроводил в замок Ла Реоль, где г-н
де Сев подготавливает процесс всех этих пленников»®. Наконец, к этим
разрозненным сведениям, которыми мы располагаем о восстаниях в Гиени
летом 1675 года, можно прибавить еще известие о колесовании в городе
Ла Бастид предводителя восстания, произошедшего там в августе 7.
О состоянии всей Гиени много говорит следующее паническое письмо
интенданта де Сев Кольберу: «Мне кажется, я не должен утаить от вас,
Monsieur, что произносятся и весьма дерзкие речи о старинном влады-
1 G. D е р р i n g. Op. cit, р. 267.
1 «Revue historique et archeologique du Maine», 188'», t. XVI (Lelru); 1897, t. XLH
(La Bouillerie).
’ P. Clement. Histoire de la vie et de radininistration de Colbert, p. 366.
4 Procfes-verbal de la sedition et emotion advenue h Bergerac en 1675, publ. par
Durand, «Bulletin de la Societe historique et archeologique du Perigord», 189», t. XXL
5 G. D e p p i n g. Op. cit., t. Ill, p. 239.
“ Ibid., p. 239.
7 P. Clement. Op. ci!., p. 368.
Народные восстания во Франции при Кольбере
401
честве англичан, и если бы английский король захотел воспользоваться
этим настроением и произвести десант в Гиени... то при нынешнем поло-
жении вещей он доставил бы много хлопот»* 1.
Что касается Бордо, давшего толчок всей лавине народных восстаний
1675 года, то в нем, под впечатлением известий, прибывавших из других
городов и провинций, в течение всего лета 1675 года происходили новые
волнения и вспышки.
Наиболее мощным и глубоким из всех движений 1675 года было вос-
стание в провинции Бретань, распространившееся сначала по городам,
а затем охватившее и широчайшие массы крестьянства. Это бретонское
восстание, оставившее ценные для историка программные документы2,
может вообще рассматриваться как один из классических примеров кре-
стьянских антифеодальных войн. Однако в настоящей статье мы не будем
останавливаться на нем.
Для того, чтобы сломить силу народных восстаний, правительству
нужны были регулярные войска. Но их недоставало. Внешний фронт
связывал главную часть вооруженных сил Франции, и на внутреннем
фронте правительству приходилось искусно маневрировать весьма огра-
ниченными резервами. Еще ни один военный историк не пытался описать
эту «кампанию» 1675 г. на внутреннем фронте Франции, с ее переброской
полков из одной провинции в другую, стремительными маршами, кон-
центрацией войск или, напротив, их рассеиванием в зависимости от конъ-
юнктуры, с ее страшными «победами» над французским народом. Газеты
в Голландии и южных Нидерландах, внимательно следившие за состоя-
нием вооруженных сил Франции, дают много сведений о ходе этой «кам-
пании». Две основные причины помогли королевской власти выиграть ее:
во-первых, приближение зимы несколько ослабило войну на внешних
фронтах; во-вторых, именно в течение 1675 года особенно энергично осу-
ществлялась реформа вооруженных сил Франции, давшая в распоря-
жение правительства дополнительные резервы. Королевские войска
сначала затопили в крови Бретань, затем обрушились на Гиень и Бордо.
«Примерное наказание» совершилось к концу 1675 года.
1675 год был кульминационной точкой в истории народных восста-
ний 50—70-х годов. Со следующего года начинается быстрый спад дви-
жений, словно народные массы устали и отчаялись в возможности по-
беды. Впрочем, до начала 80-х годов восстания все же периодически вспы-
хивают то там, то здесь. В 1676 году происходят беспорядки в Руане
и Дьеппе, возглавляемые мясниками и женщинами3. Кольбер, к письмам
которого мы снова можем обратиться, напоминает интенданту, что, хотя
беспорядки уже кончились и хотя повод был как будто несущественный,
но ведь именно так, «из-за священника церкви St.-Eustache,» началось
восстание 1648 года в Париже, открывшее Фронду4. Это напоминание
очень характерно, по нему можно составить представление, как же дол-
жен был расценивать Кольбер угрозу действительно серьезных восста-
ний в предыдущем году. В 1679 году отмечены беспорядки в Перигоре, за-
кончившиеся казнями зачинщиков5, восстание в городе Бовэ®. В1680го-
1 Р. Clement. Op. cit., р. 365.
1 Б. Ф. Поршнев. Цели и требования крестьян в бретонском восстании
1675 г. «Труды МИФЛИ им. Чернышевского», т. VI (к 150-летию французской рево-
люции), 1940.
а G. Depping. Op. cit., t. I, p. 871.
•Colbert. Op. cit., t. IV, p. 119—121.
• Ibid., t. II, p. 113.
• «Bulletin de la Societe d'etudes historique et scientifiques de 1'Oise», 1907, t. Ill,
p. 101—106 (H. Q u i g n о u).— C. L. D о у e n. Histoire de la ville de Beauvais,
1842, t. II.
26 Средине век», вып. 2
402
Б. Ф. Поршнев
ду — волнения в Пуату по поводу тальи * *; в Шампани — нападение в одном
местечке женщин, вооруженных жердями, сначала на судебного пристава,
явившегося для объявления нового налога, затем на прибывшего судью,
наконец, «на этого изрядного мошенника интенданта» 2; крупное восста-
ние против нового налога на вино в Бургундии, где крестьяне, преследуя
налоговых агентов, ворвались в город Макон при поддержке городского
плебейства3. Кольбер, узнав об усмирении этого последнего восстания
(главным образом, усилиями духовенства), пишет интенданту Бургундии
Бушю: «...весьма важно для интересов короля привести народ в этом ок-
руге и жителей города к должному повиновению. Для этого надо с ними
обойтись с некоторого рода суровостью, дабы не дать им впасть в еще
большие проступки. Вот почему король приказал мне написать вам зтп
строки, дабы ... вы поступили таким образом, чтобы они [участники}
были наказаны и чтобы урок, который вы дадите, показал всему народу,
что король не желает терпеть никакого мятежного волнения и что для
народа нет другого выбора, как покориться воле и приказаниям его вели-
чества... Держитесь, пожалуйста, того убеждения, что для народа нет
большей снисходительности, как сурово наказывать начатки бунта,
ибо снисходительность заставляет его впадать в еще большие проступки»4.
В этой инструкции перед нами снова вполне уверенный в своей силе ру-
ководитель абсолютистского государства (напомним, что в 1678 году
голландская война завершилась Нимвегенским миром). Действительно,
хотя восстание в Бургундии уже закончилось, туда были направлены
батальон пехоты и две роты кавалерии, обеспечившие осуществление
репрессий.
Отметим еще значительное восстание в 1681 году в области Аженуа
(в Гиени), решительно подавленное; хваля в письме парламент за произ-
веденные казни, Кольбер прибавляет: «чрезвычайно важно подавлять
эти первые зачатки, которые могли бы иметь пагубные последствия»5.
Но к концу жизни Кольбер все больше внимания уделяет уже не подавле-
нию восстаний (хотя бы и в «зачатках»), которые постепенно сходят на-
нет, а предупредительным мерам. Так, получив в 1683 году письмо от мэра
г. Тура с жалобами на злоупотребления откупщика, он отвечает интен-
данту: «... поскольку этот город во все времена был подвержен большим
восстаниям», король предписывает произвести расследование и, в част-
ности, выяснить, почему мэр пишет жалобы, вместо того, чтобы «смирять
волнение народа»®. Разумеется, уделяя так много внимания народным
восстаниям, Кольбер не мог не понимать, что радикально устранить эту
угрозу государству можно только устранив ее поводы. Он неоднократно
обращается к королю в последние годы жизни с указанием на корень
зла. Так, в 1680 году он пишет: «Несмотря на все, что было сделано, надо
все время сознавать, что народ сильно обременен и что с самого начала
монархии он никогда не нес и половины тех повинностей, которые несет
сейчас»7. В другом письме королю он говорит: «Что наиболее важно, так
это очень большая нищета народа; все письма, приходящие из провинций,
говорят об этом». В 1683 году, перед самой смертью, он пишет королю о
необходимости «облегчить народ» путем сокращения расходов и уменьше-
xColbert. Op. Cit., р. 129.
* Е. Lavisse. Op. cit., p. 346.
'Laplatte. Memoire, pubi. par Rameau, «Annaies de I'Acadeinie des MSon,
Societe des arts, sciences, belles lettres et agriculture de Sadne-et-Loire», 1897, 3-e serie,
t. II.
‘Colbert. Op. cit., t. II, p. 142—143.
•Ibid., t. IV, p. 146.
•Ibid., t. Il, p. 215.
'Clement. Op. cit., p. 270.
Народные восстания во Франции при Кольбере
403
ния тальи, габели, эд, сокращения числа должностных лиц.* 1В втих проек-
тах был очень трезвый политический расчет, но в то же время они были
совершенно неосуществимы; поэтому проблему народных восстаний аб-
солютизму Людовика XIV приходилось попрежнему решать не столько
их предотвращением, сколько содержанием наготове достаточной силы
для их подавления.
Итак, в этом единоборстве двух непримиримых сил к началу 80-х го-
дов XVII века одолел абсолютизм. Народные восстания, хотя вскоре
и возобновились после короткого перерыва, уже никогда не достигали,,
вплоть до восьмидесятых годов XVIII века, такого размаха, какой они
имели при Кольбере. Однако над указать, что этот неоспоримый факт
сокращения числа и силы народных восстаний объясняется не только
твердым материальным перевесом, появившимся у абсолютной монар-
хии в результате перестройки всего государственного и военного аппа-
рата в XVII веке. Кроме этой внешней причины, была и другая, внутрен-
няя, временно ослабившая народное движение. Мы уже отмечали, что
наряду с антиналоговыми требованиями при Кольбере в крестьянском
движении, на почве сеньериальной реакции, все яснее выступают элементы
антифеодальной борьбы, а в плебейских, на почве развития крупной
мануфактурной промышленности, все яснее выступают элементы стачеч-
ной борьбы против предпринимателей. И то и другое было в сущности
прогрессивным явлением и послужило не к ослаблению, а к дальнейшему
созреванию народных революционных сил. Обе струи народных движений
снова объединились в качестве движущих сил буржуазной революции
1789—1794 гг. Но на время, почти на столетие, такое частичное расхо-
ждение путей крестьянского и плебейского движений должно было при-
вести к кажущемуся упадку, к сокращению числа и силы восстаний,
особенно крестьянских, лишившихся отчасти былой плебейской под-
держки. Плебейские элементы городов, понемногу перерабатываясь
в предпролетариат, находили в дополнение к старым новые пути борьбы —
стачки и забастовки, и уже не могли, как прежде, полностью сливаться
с крестьянами в общем движении.
Стачки во французских городах спорадически встречаются и в XVI в.
и в первой половине XVII века. Но это были еще единичные случаи,
и только с конца XVII в. они начинают принимать все более системати-
ческий характер. Время Кольбера в этом отношении является как раз
переходным периодом. Это видно по непрерывно возобновляющимся
правительственным запрещениям всем рабочим создавать какие бы т<>
ни было ассоциации. Всякие собрания работников и подмастерьев с целый
обсуждать требования к мастеру наказываются теми же карами, как
восстание. Например, в 1667 г. был предан уголовному суду лионский
рабочий Сзж за организацию собрания подмастерьев с целью обсужде-
ния условий труда, за «составление заговора и внесение разногласия
в умы». В Дижоне «братства» рабочих неоднократно запрещаются в 1667—
1674 гг., в Париже — собрания подмастерьев печатников в 1675—1676 гг..
то же — в Лангедоке и т. д. Однако тайно «компаньонажи» существуют
в это время едва ли не во всех профессиях и проявляют огромную актив-
ность. Стачки становятся уже не редкостью в 60—80-х годах; особенно
заметна в Париже—стачка подмастерьев ленточников, в Тулузе —шля-
почников, в Амбере — бумажников (1688). В 1675, 1677, 1679 гг. прекра-
щали работу, требуя выплаты задержанной заработной платы, камен-
щики и другие рабочие, занятые на строительстве королевских дворцов2.
1 В о п пет ёге. Op. cit., р. 139.
1 Р. Boissonnade. Op. cit., р. 278—280.—Col be г t. Op. cit., t. V, p. 561
404 Б. Ф. Поршнев
В 90-х годах количество стачек еще возрастает. В 1697 году в Дарнетале,
близ Руана, взбунтовались против своих хозяев около 3—4 тысяч работ-
ников-суконщиков и целый месяц не возобновляли работы. На 1697—
1699 гг. падает и ряд других стачек. Буагильбер в это время писал: «Всюду
царит дух возмущения... В промышленных городах видишь,- как семь-
сот — восемьсот рабочих какого-нибудь производства сразу и одновре-
менно уходят, бросая работу, потому что захотели на 1 су понизить их
поденную плату. Наиболее мятежные применяют даже насилие по отно-
шению к тем, которые хотели бы быть рассудительными»х.
Однако мы не будем останавливаться подробно на характеристике
стачек. Хотя это явление и распространяется в последние десятилетия
XVII века, но по существу оно целиком принадлежит XVIII веку.
‘Boisguillebert. Detail de la France, 1697, p. 135.
ДМИТРИЙ МОИСЕЕВИЧ ПЕТРУШЕВСКИЙ
(1863—1942)
УКАЗАТЕЛЬ ТРУДОВ
И ВАЖНЕЙШИХ ДАТ ЕГО НАУЧНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
1882
Поступление на историко-филологический факультет Киевского университета.
1886
Окончание Киевского университета. Оставление при университете по кафедре
всеобщей истории по представлению И. В. Лучицкого.
1889
Научная командировка за границу на 6 месяцев (июль—декабрь).
1. Рабочее законодательство Эдуарда III. Опыт исторического исследования.
«Университетские известия», Киев, 1889, № 12, стр. 1—43. Отд. отт., Киев, 1889,
43 стр.
Этому же вопросу посвящены позднейшие работы Д. М. Петрушевского, поме-
щенные в сборниках документов: 1) Социальная история Средневековья, стр. 197—
223 (см. № 40); 2) Английская деревня XIII—XIV вв. и восстание Уота Тайлера,
стр. 115—230 (см. № 46). Документы и материалы указанного периода вошли также
в книгу «Восстание Уота Тайлера» (см. № 7 и 15).
1891
Избрание членом С.-Петербургского Исторического общества.
2. Перевод книги: Д. Брайс. Священная римская империя. М., 1891,
XXVII, 382 стр. 1
1892
3. Новое исследование о происхождении феодального строя. «Журнал Мини-
стерства народного просвещения», СПб., 1892, декабрь, ч. 284, стр. 307—376.
Разбор труда П. Г. Виноградова: Р. Vinogradoff. Villainage in England.
Essays in english mediaeval history. Oxford, 1892, 454 p.
Об этой статье см.: 1) Н. И. К а р е е в. По поводу новой формулировки «ма-
териальной истории». «Историческое обозрение», СПб., 1892, т. 5, стр. 272—280.
2) «Вестник Европы». СПб., 1894, т. IV, № 7, стр. 30.
4. В и к л и ф. Энциклопедический словарь Брокгауз-Ефрон. СПб., 1892, II,
стр. 287—288.
1894
По ходатайству историко-филологического факультета Московского университета
принят в число приват-доцеитов по кафедре всеобщей истории.
1896
5. Общество и государство у Гомера. Опыт исторической характеристики. «Во-
просы науки и искусства, литературы и жизни». М., 1896, № 6, 54 стр.
2-е изд.: М., 1913, 60 стр.
Рецензия Н. Борецки й - Бе ргфел ьд. «Речь», СПб., 1913, JM* 75, стр.З.
6. Редактирование книги: История Греции со времени Пелопоннесской войны.
Сборник статей. Пер. под ред. Н. П. Шамонина и Д. М. Петрушевского, вып. 1—2,
М., 1896, XIX, 451 стр.; XIX, 502 стр. (Библиотека для самообразования).
1 J. В гусе. The Holy Boman empire. 8th ed. London, 1888.
406
Л. Л. Крушинскал
Ряд статей пер/вед’Н из различных, преимущественно иностранных, трудов,
отбор которых сделан редакторами.
Рецензии: В. Н. Б у з е с к у л. «Филологическое обозрение», СПб., 1896,
, т. 10, кн. 1, стр. 95—97.— Н. К о з ь м и н. «Образование», СПб., 1896,
№ 7—8, стр. 173—177.
7. Восстание У.гга Тайлера. Очерки из истории разложения феодального строя
в Англии. «Журнал Министерства народного просвещения», 1896, октябрь, ч. 301,
стр. 325—401/ноябрь, ч. 308, стр. 1—81; декабрь, ч. 308, стр. 214—300.
Окончание Печаталось в том же журнале в следующем году: 1897, январь, ч. 309,
стр. 95—169; март, ч. 310, стр. 1—65.
1897
Защита диссертации на степень магистра при Киевском университете (Восстание
Уота Тайлера. Ч. 1).
Избрание Советом Варшавского университета на кафедру всеобщей истории
экстраординарным профессором.
Восстание Уота Тайлера (окончание). См выше № 7. Выход того же труда
отдельной книгой: ч. 1, СПб., 1897, VI, 384 стр. (ч. 2 и последующие изд. обеих частей
см. № 15).
Рецензии: М. М. К о в а л е в с к и й. Новое сочинение о восстании Уота Тайлера
в Англии. «Русская мысль», М., 1897, кн. 5, стр. 46—63. (Ответ
Д. М. Петрушевского, см. № 8), И. В. Л у ч и ц к и й. Ф. Я. Ф о р-
т и и с к и й. Рецензия на сочинение, представленное в Историко-
филологический факультет для приобретения степени магистра все-
общей истории. «Университетские известия», Киев. 1897, № 11, стр. 1 — 5.
8. Pro Domo Sua (письмо в редакцию). «Русская мысль», М., 1897, кн. 10, стр.
По поводу критической статьи М. М. Ковалевского (см. № 7).
9. Редактирование книги: У. Д. Э ш л и. Экономическая история Англии в связи
с экономической теорией. Пер. под ред. Д. М. Петрушевского. М., 1897, XVI, 814 стр.1
Рецензия: «Исторический вестник», СПб., 1898, июль, т. 73, стр. 343.
1898
10. О задачах всеобщей истории как науки. «Образование», СПб., 1898, № 2,
стр. 1—10.
Вступительная лекции, читанная в Варшавском университете 27 сентября 1897.
1899
Научная командировка за границу на 1 год (с 1 января).
11. Восстание Уота Тайлера. В кн.: «Книга для чтения по истории средних веков»
Составлена кружком преподавателей под ред. П. Г. Виноградова. М., 1899, вып. 3,
стр. 103—116,
Выпуск 3-й «Книги д-я чтения...», выдержал четыре издания; 4-е изд.: М., 1914.
12. Джон Уиклифф. В кн.: «Книга для чтения по истории средних век-, в». Соста-
влена кружком преподавателей под ред. П. Г. Виноградова. М., 1899, вып. 4, стр.
11—42.
Выпуск 4-й «Книги для чтения...», выдержал четыре издания; 4-изд.: М., 1914.
13. Тенденции современной исторической науки. «Образование», СПб., 1899,
№ 5—6, стр. 73—104.
Об этой статье см. Н. И. Кареев. О желательной постановке курса средне-
вековой истории. (Разбор мнения проф. Петрушевского о школьном преподавании
истории). «Русская школа», СПб, 1900, J\» 3, стр. 131—155. — Он же. Типологическая
и всемирноисторическая точки зрения в изучении истории. «Известии Петербургского
Политехнического института Петра Великого», Экономическое отделение, 1905, т. 3,
вып. 1—2, стр. 104—108.
1901
Защита диссертации на степень доктора при Московском университете (Восстание
Уота Тайлера. Ч. 2) (см. ниже № 15).
14. Курс всеобщей истории, читанный Д. М. Петрушевским в 1900—1901 акад,
году. Римская история, т. 1, Варшава, 1901, 239 стр. Литогр. изд. по собственно-
ручным запискам Д. М. Петрушевского.
1 W. 1. Ashley. An intro luction to english economic history and theory.
1—2, London, 1892—1893.
Указатель трудов и важнейших дат научной деятельности
407
15. Восстание Уота Тайлера. Очерки из истории разложения феодального
строя в Англии, ч. 2. М., 1901, VIII, 367 стр. (ч. 1 —см. J\s 7).
Диссертация на степень доктора. За труд в целом (ч. 1 и 2) Д. М. Петрушевскому
была присуждена Академией Наук большая премия митрополита Макария.
Рецензии: П. Г. Виноградов. «Журнал Министерства народного про»
свещения», СПб., 1902, апрель, ч. 340, стр. 440—449. — Он же. Отчет
о присуждении X премии митрополита Макария. СПб., 1905, 20 стр. —
A. S a v i n е (Л. Н. Савин). English historical review. L., 1902, vol.
17, p. 781—782. — A. S. (A. H. Савин). Vierteljahrsschrift fiir Sozial-
und Wirtschaftsgeschichte. Lpz., 1903, Bd. I, Hft.. 4, S. 588—592. —
P. Vinogradoff. Deutsche Literalurzeitung. Lpz., 1902, N 8,
S. 487—491.
2-е, перераб. изд.: M., 1914, V, 600, 1стр. В этом изд. в одном томе объединены
.магистерская и докторская диссертации (ч. 1 и 2). Заново написана глава, посвященная
-характеристике основ манориального строя (гл. 3). Значительно сокращена исто-
риографическая часть и глава, посвященная анализу «летописной традиции» (первая
и вторая главы ч. 1). Добавлены «Введение» и общее «Заключение».
Рецензии: Г. Вернадский. «Библиотекарь», СПб., 1915, вып. 2, № 16,
стр. 171; Н. Рожков. «Современный мир», СПб, 1914, № 6, стр. 151—
153; «Русское богатство», СПб., 1914, № 6, стр. 338—341. — А. Н. Санин
«Русские ведомости», М., 1914, JM? 41, стр. 7. — И. Шеламов. «Речь»,
Пг: 1915, № 225, стр. 4. —Он же, «Современник». Пг., 1915, № 10,
стр. 404—405.
3-е изд., вновь перераб.: М. —Л., Госиздат, 1927, 415 стр. (Институт К. Маркса
и Ф. Энгельса. Исследования по истории пролетариата и его классовой борьбы).
В 3-е изд. Д. М. Петрушевским внесены существенные изменения по сравнению
о предыдущим. Дополнена третья глава (§ 5), в которой по-новому освещена проблема
разложения феодального строя в Англии. Вычеркнуто введение ко второму изданию:
«Об особенностях истории английского феодализма».
В предисловии к настоящему изданию — «От редакции» (стр. 5—6)—дана крити-
ческая оценка данного исследования.
Критические замечания о нем же см. кн.: Е. А. Космииский. Английская
деревня в XI11 в. М. —Л., изд. Академии Наук СССР, 1936, стр. 243—244.
4-е изд., вновь проем.: М., Соцэкгиз, 1937, 488 стр.
16. Редакция книги: У. Р и з о н. Университетские и социальные поселения.
Пер. с англ. Е. С. Петрушевской. Под ред. Д. М. Петрушевского. СПб., 1901, 241 стр.
Рецензия Е. Т. (Е. Тарле). «Мир божий», СПб., 1901, (Библ, отд.), стр. 93—96
1902
Назначение ординарным профессором Варшавского университета.
17. Феодализм и Англии (в статье: Феодализм). Энциклопедический словарь
.Брокгауз-Ефрон, СПб., 1902, 70, стр. 539—545.
18. Отзыв (Д. М. Петрушевского) о медальном сочинении на тему «Колонат»...
-«Варшавские университетские известия», 1902, № 6, стр. 1—4.
1903
19. Великая хартия вольностей. Исторический очерк. «Русское богатство», СПб.,
.1903, № 11, стр. 29—63.
Изд. отдельно: Ростов н/Д, Донская речь, 1904, 55 стр.
Рецензия: Л. П. К-ва (Куприянова). «Мир божий», СПб., 1905, № 1 (Библ,
•отд.), стр. 120.
2-е изд.: Ростов н/Д, Донская речь, 1905, 54, 12 стр. С приложением перевода
текста Великой хартии.
Следующее, 3-е изд., вышедшее в том же издательстве без указания года (1906)
является перепечаткой 2-го изд., так же как и 4-е изд., вышедшее под маркой «Книжное
дело». Ростов н/Д, без указания roia [1906].
В значительно переработанном виде и с добавлениями эта работа вошла в очерк
лод заглавием «Великая хартия вольностей и конституционная борьба в английском
•обществе во второй половине XIII в.» (см. № 33).
20. Очерки из истории английского государства и общества в Средние века, ч. 1.
СПб., Брокгауз — Ефрон, 1903, V, 262 стр. (История Европы по эпохам и странам
в Средние йена и Новое время. Изд. под ред. Н. И. Кареева и И. В. Лучицкого).
Рецензия: II. К - ий. «Исторический вестник». СПб., 1904, январь, стр. 328.
2-е изд.: СПб., Брокгауз - Ефрон, 1909, V, 262 стр.
1 W. Reason. University and social Settlements. London, 1898, 195 p.
408 , А. А. Крушинская
3-е изд., перер. и доп.: М. —Л. Госиздат, 1930, 272 стр.
В 3-е изд. включено введение — «Феодализм и современная историческая наука»,
появившееся первоначально в виде самостоятельной статьи под тем же заглавием
(см. № 37) и перепечатанное также в 4-м изд. этих «Очерков...». В предисловии к 3-му
иэд. в Статье «От издательства» (стр. 3—8) А. Д. Удальцовым сделан ряд критических
замечаний.
4-е изд., вновь испр. и доп.: М., Соцэкгиз, 1937, VIII, 222 стр.
В это издание автором внесены поправки в связи с появлением в Англии ряда
работ, «по-новому осветивших политический кризис второй половины XIII в. и, в част-
ности, совсем в ином свете представивших деятельность временного правительства,
созданного Оксфордским парламентом в 1258 г.» (см. предисловие «От автора»).
Ряд'критических замечаний сделан в статье «От издательства» (см. стр. Ill—IV).
В 1-м и 2-м изданиях история политического развития средневековой Англии
доведена до XIII в. включительно. В двух последних изданиях хронологические
рамки исследования значительно расширены (охвачена история английского пар-
ламента, государственных и «народных» учреждений в XIV и XV вв.), ввиду отказа
Д. М. Петрушевского от первоначального замысла дать 2-ую часть «Очерков».
21. Социологические проблемы в английской истории XIV века. В кн. «Помощь
евреям», 2-е изд., СПб., 1903, стр. 518—521.
Речь перед докторским диспутом в Московском университете 4 ноября 1901 г.
при защите докторской диссертации: «Восстание Уота Тайлера», ч. 2 (см. № 15).
1904
Научная командировка за границу на время летних каникул.
22. Средневековая история Англии. Программа № 4. Составитель Д. М. Петру-
шевский. В ки.: Эпизодические программы. Серия 2. (Комиссия по организации до-
машнего чтения, состоящая при учебном отделе Общества распространения техни-
ческих знаний). М., 1904, стр. 27—31.
23. Редакция статьи: М. Вебер. Социальные причины падения античной
культуры. «Научное слово», М., 1904, кн. 7, стр. 108—124. 1
24. Очерки из истории средневекового общества и государства. «Научное слово»,
М., 1904, кн. 3, стр. 78-—115; кн. 5, стр. 58—72; кн. 7, стр. 80—92; кн. 9, стр. 67—99.
Продолжение «Очерков...» печаталось и том же журнале в след, году: 1905, кн. 2,
стр. 76—90; кн. 4, стр. 81—100; кн. 8—9, стр. 68—93; кн. 10, стр. 50—68.
1905
Научная командировка за границу на время летних каникул.
Очерки из истории средневекового общества и государства (продолжение). См.
выше № 24.
«Очерки...» вышли также отдельно: Научное слово, М., 1907, IV, 327 стр.
Первый очерк этого исследования посвящен государству и обществу Римской
империи и выяснению основных причин и моментов «возникновения феодального
строя на западе Европы из условий предшествующего развития» (предисл. к 1-му изд.).
Рецензии: А. А. В а с и л ь е в. «Журнал Министерства народного просвещения»,
СПб., 1908, сентябрь, ч. 17, стр. 183—185.
2-е изд.: М., Научное слово, 1908, IV, 327 стр.
3-е изд., испр. и доп.: М. Научное слово, 1913, VI, 380 стр.
В 3-м изд. «Очерков...» заново написан последний, пятый очерк, посвященный
политическому и общественному строю франков; в соответствии с этим дополнено
и заключение. В конце каждой главы дополнены библиографические указания вклю-
чением основных трудов западноевропейских ученых.
Рецензии: Г. Вернадский. «Библиотекарь», СПб., 1914, вып. 2, стр.
177—178. — В. П. В о л г и н. «Русские ведомости». М., 1913, № 83,
стр. 3. — В. Протопопов. «Голос минувшего», М., 1913, № 8,
стр. 288. — «Правительственный вестник», СПб., 1913, № 79, стр. 5.
4-е изд., вновь перераб. автором: М., «Научное слоно», 1917, VI, 402 стр.
Для 4-го издания «Очерков...» Д. М. Петрушевским совершенно заново написано
«Введение» — «О логическом стиле исторической науки вообще и средневековой
истории, в частности» (без изменения перепечатано в 5-м изд.). Часть «Введения»
была ранее напечатана под заглавием «К вопросу о логическом стиле исторической
науки» (см. № 34). Для этого издания также заново написано «Заключение», в котором
«автор задался целью... дать общую концепцию феодализма и феодализационного
процесса в его основных особенностях н в его отношениях с другими сторонами
жизни» (предисловие, стр. VI).
1 М. W е Ь е г. Die soaialen Grunde des Untergangs der antiken Kultur. «Die Wahr-
heit», Stuttgart, 1896 Bd. 6, S. 57—77.
У казатель трудов и важнейших дат научной деятельности
409
5-е изд., вновь переем. автором: М., Госиздат, 1922, 290 стр.
25. Борьба за политическое освобождение в английском обществе во второй по-
ловине XIII в. «Русское богатство», СПб., 1905, № 8, стр. 129—150; № 9, стр. 50—74.
Вместе с другой статьей Д. М. Петрушевского «Великан хартия вольностей» (см.
№ 19) в сокращенном виде вошла в очерк под заглавием «Великан хартия вольностей
и конституционная борьба в английском обществе во второй половине XIII в.» (см.
№ 33).
Великая хартия вольностей. Исторический очерк. 2-е изд. (см. № 19).
1906
Переход в Московский университет на кафедру всеобщей истории. Утверждение
в должности преподавателя Московских высших женских курсов.
Великая хартия вольностей. Исторический очерк. 3-е изд. и 4-е изд. см. № 19).
1907
(Июнь). Чтение курса лекций для учителей средней школы в Петербурге (О не-
которых моментах в эволюции западноевропейского феодализма). Редактирование
исторического отдела журнала «Критическое обозрение», издававшегося в Москве
при Комиссии по организации домашнего чтения (редактирование продолжалось
в 1908 и 1909 гг.).
Очерки из истории средневекового общества и государства. 1-е изд. (см. № 24).
1908 и сл. гг.
Назначение преподавателем истории хозяйственного быта в Московском коммер-
ческом институте.
26. Рецензия на книгу: Фюстель де Кулан ж. Римский колонат. Пер.
под ред. И. М. Гревса. СПб., 1908, XXV, 197 стр. — «Критическое обозрение», М.,
1908, вып. VI (XI), стр. 37—41. 1 ♦
Очерки из истории средневекового общества и государства, 2-е изд. (см. № 24).
1909
Научная командировка за границу на время летних каникул.
27. Английское общество в одиннадцатом веке. «Журнал Министерства народ-
ного просвещения», СПб., 1909, новая серия, ноябрь, ч. 24, стр. 169—216; декабрь,
стр. 339—436. — Отд. отт., СПб., 1909, 88 стр.
Разбор книги: Paul Vinogradoff. English Society in the eleventh cen-
tury. Oxford, 1908, XII, 599 p.
28. Страница из истории английского средневекового города. В кн.: «Сборник
статей, посвященных В. О. Ключевскому». М., 1909, стр. 449—457. —Отд. отт. М.,
1909, 8 стр.
29. Рецензия на книгу: Р. Виппер. Очерки из истории Римской империи.
М., 1908, IV, 405 стр. —«Критическое обозрение», М., 1909, вып. I, стр. 42—46.
Очерки из истории английского государства и общества в Средние века. 2-е изд.
(см. Д'. 20).
1910
Научная командировка за границу на время летних каникул.
30. Редакция перевода книги: Л. М. Гартман. Об историческом развитии.
Введениев историческую социологию. М., 1910, XIV, 128 стр. (Библиотека для самооб-
разования)1 * 3.
1911
Уход из Московского университета в знак протеста против реакционной поли-
тики министра народного просвещения Л. А. Кассо.
Чтение лекций в Московском "городском народном университете им. А. Л. Ша-
нявского.
1 F и s t е 1 de С о u 1 a n g е s. Le Colonat remain. 1. Recherches sur quelques
probl ernes d'histoire. Paris, 1894; p 186.
3 L. M. Hartmann. Ueber historische Entwicklung. Sechs Vortrarge zurEin-
eitung in eine historische Soziologie. Gotha, Perthes, 1905, 89 S.
41(>
Л. Л. Крушинская
1912
31. Редакция перевода и предисловие к книге: Г. Белов. Городской строй и го-
родская жизнь в средневековой Германии. М., 1912, LXVIII, 224 стр. 1
Переводу предпослана вступительная статья (см. след. №).
32. Возникновение городского строя средних веков. Очерк теорий (вступ. статья).
В кн: Г. Белов. Городской строй и городская жизнь в средневековой Германии.
М., 1912, стр. VII—LXVIII.
1913
Общество и государство у Гомера... 2-е изд. (см. № 5).
Очерки из истории средневекового общества и государства. 3-е изд. (см. № 24).
. 1914
Утверждение ординарным профессором Петербургского политехнического
института.
Восстание Уота Тайлера. Очерки... 2-е изд. (см. № 7 и 15).
1915
33. Великая хартия вольностей и конституционная борьба в английском обществе
во второй половине XIII в. С прил. латинского и русского текста Великой хартии
и др. документов. М., 1915, VI, 175 стр.
Эта работа Д. М. Петрушевского составлена им из двух очерков, значительно
переработанных для настоящего издания: 1) Великан хартия вольностей. Историче-
ский очерк (см. № 19). 2) Борьба за политическое освобождение в английском обществе
во второй половине XIII в. (см. № 25).
Приложены документы, переведенные Д. М. Петрушевским: Хартия вольностей.
Баронские статьи и др.
2-е изд.: М., 1918, IV, 17-5 стр.
Рецензии: л. Пиотровский. «Современный мир», Пг., 1915, № 1, стр.
210. — Г. Пригоровский «Голос минувшего», М.,1915, № 4,
стр. 284—285. — В. М. «Правительственный вестник», Пг., 1915,
№ 107, стр. 7. «Вестник Европы», Пг., 1915, август. Приложение —
Библиографический листок;—«Русские записки», Пг., 1915, А» 5
стр. 333—335.
34. К вопросу о логическом стиле исторической науки. «Известия Петроградского
•политехнического института Петра Великого». Отдел наук экономических и юри-
дических. 1915, т. 24, стр. 67—87. — Отд. отт.: Пг., 1915, 21 стр.
Вступительная лекция в Политехническом институте (1911). В переработанном
и расширенном виде напечатано как «Введение» к 4-му и 5-му изд. «Очерки из истории
-средневекового общества и государства» (см. № 24).
Рецензии: В. П. Волгин. «Русские ведомости», М., 1916, № 265, стр. 7. —
«Русские записки», Пг., 1917, № 1, стр. 313—314.
1917
Возвращение в Московский университет и утверждение ординарным профессором
ло кафедре всеобщей истории.
35. Феодализм и натуральное хозяйство. Критический этюд. Пг., 1917. Оттиск
из неизданного сборника в честь проф. А. С. Постникова, стр. 49—63.
Очерки из истории средневекового общества и государства. 4-е изд. (см. № 24).
1918
Великая хартия вольностей и конституционная борьба в английском обществе
во второй половине XIII века. 2-е изд. (см. № 33).
1919
Чтение лекций в Политехническом и Педагогическом институтах в г. Иваново-
Вознесенске.
1 G. В е 1 о w. Das altere deutsche Stadtewesen und Biirgertum. 2-te Aufl. Bielefeld
<ind Leipzig. Velhagen und Klasing, 1905. S. 137.
Укааателъ трудов и важнейших дат научной деятельности
411
1921
Назначение на штатную должность в Московский государственный университет
по кафедре истории европейских и внеевропейских обществ.
Избрание действительным членом и директором Научно-исследовательского
института истории при факультете общественных наук (ФОН) Московского государ-
ственного университета, впоследствии при Российской ассоциации научно-исследо-
вательских институтов общественных наук (РЛНИОН).
1922
36. Некролог: Н. В. Сперанский (1861—1922). «Вестник литературы». Пг., 1922,
№ 1 (37), стр. 21—22.
Н. В. Сперанский — автор «Очерков по истории средней школы в Западной Ев-
ропе». М., 1898, 240 стр. и книги: «Ведьмы и ведовство. Очерк по истории церкви
и школы в Западной Европе». М., 1906, 201 стр.
Очерки из истории средневекового общества и государства. 5-е изд. (см. 24).
1923
37. Феодализм и современная историческая наука. В кн.: «Из далекого и близкого
прошлого». Сборник этюдов из всеобщей истории в че«ть пятидесятилетия научной
жизни Н. И. Кареева. М., 1923, стр. 110—120.
Эта статья вошла как «Введение» в 3-е и 4-е изд. «Очерков из истории английского
государства и общества в средние века» (см. № 20).
1924
Избрание членом-корреспондентом Академии Наук. Участие в Квалифика-
ционной комиссии по истории, образованной в Академии Hay if СССР для проверки
квалификации специалистов.
1925
20 декабря. Торжественное заседание Института истории РАНИОН»а в ознаме-
нование тридцатипнтилетия научной и литературной деятельности Д. М. Петрушев-
ского. Присвоение звание заслуженного профессора.
38. Редакция и предисловие — к книге: М. В е б е р. Аграрная история древнего
мира. Пер. под ред. и с предисл. Д. М. Петрушевского. М., 1925, V, 406 стр.1
1926
39. Памяти А. Н. Савина. Читано 11 марта 1923 г. в соединенном заседании
Факультета общественных наук, Исторического общества и Исторического института.
В кн. Памяти А. Н. Савина 1873—1923. Сборник статей. Труды Института истории,
вып. 1. М., 1 МГУ и Росс, ассоц. научно-исслед. институтов обществ, наук
(РАНИОН), 1926, стр. 15—18.
1927
Назначение сверхштатным профессором Этнологического факультета 1-го МГУ
по кафедре истории Запада.
40. Рабочее законодательство и восстание 1381 г. Отбор документов, перевод
и комментарии Д. М. Петрушевского в кн.: Социальная история средневековья.
Под ред. Е. А. Косминского и А. Д. Удальцова. (История в источниках. Пособие для
практических занятий). М. — Л., 1927, т. 2, стр. 194—223.
Часть приведенных документов была использована в его первой печатной работе.
(Рабочее законодательство Эдуарда III, см. № 1). В расширенном виде вошло в книгу:
Английская деревня XIII и XIV вв. и восстание Уота Тайлера (см. № 46).
Восстание Уота Тайлера. Очерки... 3-е изд. (см. № 7 и 15).
1928
41. Очерки из экономической истории средневековой Европы. М. — Л., Госиздат.
1928, 323 стр.
42. Strittige Fragen der mittelalterlichen Verfassungs- und Wirtschaftsgesrhichte.
«Zeitschrift. fur die gesamte Staatswissenschaft». Tiibingen, 1928, Bd. 85, X 3, S. 468—490.
1 M. Weber. Agrarverhaltnisse im Altertum.Очерк Макса Вебера, являющийся
первой частью коллективной статьи Agrargeschichte, помещен в книге: Handworter-
buch der Staatswissenscliaften. Bd. 1, 3-te Afl., Jena, 1909, S. 52—188.
412
1. А. Крушинская
1929
Избрание действительным членом Академии Паук СССР.
1930
43. П. Г. Виноградов как социальный историк. Л., Академия Наук СССР, 1930,
27 стр. (Труды комиссии! по истории знаний, 9).
44. Die Entwicklung tier Grundherrschaft. in England. «Zeitschrift fiir die ge~amte
Staatswissenschaft». Tiibingen, 1930, Bd. 88, Л« I, S. 114—166.
Очерки из истории английского государства и общества н средние века. 3-е изд.
(см. № 20).
1935
45. Городское хозяйство средневековой Европы и новая историческая литература.
В кн.: Исторический сборник. Труды исторической комиссии Академии Наук СССР.
М.—Л., Академия Наук СССР, 1935, стр. 183—222.
Одна из глав подготовлявшейся большой работы по истории общих концепций
экономической и социальной эволюции средневековой Европы (см. Отчет о деятель-
ности Академии Наук СССР за 1934 г. М. — Л., 1935, стр. 64).
46. Рабочее законодательство и восстание 1381 г. Отбор документов, перевод
и комментарии Д. М. Петрушевского. В кн.: Английская деревня XIII—XIV вв.
и восстание Уота Тайлера. М. — Л., Соцэкгиз, 1935, стр. 115—130. (Московский
гос. университет. Исторический факультет. Всеобщая история в материалах и доку-
ментах. Средние века. Под ред. Е. А. Косминского и А. Д. Удальцова). (См. № 40).
Рецензия: В. Васютинский. Из истории средневековой деревни. «Книга
и пролетарская революция». М., 1936, А° 3, стр. 64—66. — В. Се-
менов. «Историк-марксист», М., 1937, кн. 1, стр. 175—176.
1936
47. Памятники истории Англии XI—XIII вв. Русский и латинский тексты
Великой хартии вольностей и других документов. Пер. и введение Д. М. Петрушев-
ского. М., Соцэкгиз (Документы и материалы всеобщей истории. Исторический фа-
культет МГУ. Средние нека). Д. М. Петрушевским включено 28 документов от времен
Вильгельма Завоевателя до Эдуарда I, освещающих политическую историю Англии;
большинство документов появилось на русском языке впервые.
Рецензии: В. Васютинский. «Книга и пролетарская революция». М.,
1937, № 3, стр. 164—165. — «Исторический журнал», М., 1937, № 2.
стр. 142.
1937
Восстание Уота Тайлера. Очерки... 4-е изд. (см. № 15).
Очерки из истории английского государства и общества в Средние века. 4-е изд.
(см. № 20).
1941
48. Перевод и примечание к кн.: Уилльям Ленглен д. Видение Уилльяма
о Петре-пахаре. William Langland. The vision of Piers Plowman. Пер., вступ. статья
ц примеч. Д. М. Петрушевского. М. — Л., 1941, 275 стр. (Академии Наук СССР.
Институт истории).
Д. М. Петрушевский использовал для перевода так называемый текст «В», из-
данный отдельно Скитом. — The Vision of William Langley (or Langland). Ed. by
W. W. Skeat. Third ed. rev. Oxford. Clarendon press. 1881. Русскому переводу пред-
послано введение (см. след, номер).
49. Видение Ленгленда и современная ему английская действительность (вступ.
статья). В кн.: Уилльям Ленгленд. Видение Уилльяма о Петре-пахаре... М. —Л.,
4941, стр. 5—40 (Академия Наук СССР. Институт истории).
Указатель трудов и важнейших дат научной деятельности
?13
При составлении настоящего био-библиографического указателя использовано
личное дело Д. М. Петрушевского, хранящееся в Архиве Академии Наук 84 к
личное дело в Архиве МГУ (дело № 2'36, 1906 г.) и нижеследующие печатные
материалы:
«Университетские известия». Киев, 1881, № ‘3, стр. 44—45; 1801, 11, стр. 1—%-
«Варшавские университетские известия», 1801, № 0, стр. 3; 1898, № 2, стр. 35;
№ 8, стр. 3; № 11, стр. 23—24; 1899, № 7, стр. 37; 1901, № 6, стр. 12; № 7, стр. 4; 1902,
Л? 2, стр. 19, 74; № 6, стр. 23; № 9, стр. 4, 25; 1903, № 6, стр. 9; № 9, стр. 4; 1904,
№ 6, стр. 8; № 9, стр. 4; 1905, № 9, стр. 9.
Московский университет. Отчет о состоянии и действиях... М., 1907—1912.
О Д. М. Петрушевском см.: Отчет... за 1906 г. М., 1907, стр. 9;... за 1907 г. М.,
1908, стр. 16; ... за 1908 г. М., 1909, стр. 14, 15; ... за 1910 г. М., 1911, стр. 14; за
1911 г. М., 1912, стр. 9—10;
Петрушевский Дмитрий Моисеевич. В кн.: Энцикл. словарь Брокгауз-Еф; он.
1898, 68." Стр. 479.
Петрушевский Дмитрий Моисеевич. Энциклопедический словарь Граната.
7-е изг^, т. 32, стр. 112—ИЗ (подпись А. Дж.). Краткие биографические сведения
с указанием крупнейших работ. Статья составлена А. К. Дживелеговым.
Памяти А. Н. Савина, 1873—1923. Сборник статей. Труды Института истории,
вып. 1. М., 1 МГУ и Росс, ассоц. научНО-исслед. институтов обществ, наук, 1926,
539 стр.
О Д. М. Петрушевском см.: Отчет о деятельности Института за 1922—1924 гг..
стр. 523—539.
В. Бузескул, Ф. Успенский, С. Платонов. Записка об ученых
трудах Д. М. Петрушевского. «Известия Академии Наук СССР», 1924, № 12—18, стр.
542—545.
Составлено по поводу избрания Д. М. Петрушевского в члены-корресподенты
Академии Наук СССР.
Дмитрию Моисеевичу Петрушевскому в ознаменование тридцатипятилетия на-
учной и литературной деятельности. Ученые записки. Институт истории Росс, ассоц.
научно-исслед. институтов обществ, наук, т. 3, ч. 1—2. М., 1929, 391 стр.
Протокол торжественного заседания Института истории 20 декабря 1925 г. в оз-
наменование тридцатипятилетия научной и литературной деятельности Д. М. Пет-
рушевского (см. ч. 1, стр. 9—11).
Н. II. Грацианский. Речь, произнесенная на торжественном заседании
Института истории 20 декабря 1925 г. (см. ч. 1, стр. 12—15).
Е. А. Косминский. Список трудов Д. М. Петрушевского (см. ч. 1, стр.
16—17). *
Ученые записки Института истории Росс, ассоц. научно-исслед. институтов
обществ, наук, т. 3, 4, 7. М., 1928—1929. За 1922—1924. М., 1926. т. 1, <тр. 523—539.
О Д. М. Петрушевском см.: Отчеты Института истории... за 1924—1925 гг. —М.,
1929, т. 3, стр. 388, 390; ... за 1925—26 гг. — М., 1929, т. 4, стр. 218—223; ... за 1926—
27 гг. — М., 1928, т. 7, стр. 150—157.
В. П. Бузескул. Записки об учекых трудах Д. М. Петрушевского. В ки.:
Записки об ученых трудах действительных членов Академии Наук СССР по Отделе-
нию гуманитарных наук, избранных 12 января и 13 февраля 1929 г. Приложение
к «Известиям Академии наук СССР по гуманитарному отделению». Л., Академия
Наук СССР, 1930, стр. 85—90.
В. П. Бузескул. Всеобщая история и ее представители в России в XIX
и начале XX века, ч. 2, Л., Академия Наук СССР, 1931, 223 стр.
О Д. М. Петрушевском—стр. 99—105.
Академия Наук СССР, Отчет о деятельности... Л. — М., Академия Наук, 1930—
1935.
О Д. М. Петрушевском см.: Отчет... за 1929 г. Л., 1930, стр. 52—53;... за 1930 г.
Л., 1931, стр. 35 и приложение к Отчету... стр. 123; за 1931 г. Л., 1932, стр. 42:, ...
за 1932 г. Л., 1933, стр. 32; ... за 1933 г. Л., 1934, стр. 203; ... за 1934 г. Л. — М., 1935,
стр. 64.
Петрушевский Дмитрий Моисеевич (Краткие биографические сведения с ука-
занием основных трудов). В кн.: Большая Советская Энциклопедия, т. 45. М., 1940,
стр. 291—292.
Е. А. Косминский. Роль русских историков в разработке истории Англии.
«Исторический журнал». М., 1941, № 10—11, стр. 89—99.
О Д. М. Петрушевском — стр. 94.
Е. А. Косминский. Изучение истории средних веков за 25 лет. В ки.:
Двадцать пнть лет исторической науки в СССР» М. — Л., Академия Наук СССР,
1942, стр. 209—215.
О Д. М. Петрушевском — стр. 211—212.
414 А. А. Крушинская
| Д. M. Петрушевский.| Некролог. «Исторический журнал», M., 1943, № 3—4,
стр. 111.
Некролог подписали:
Б. Д. Греков, С. В. Бахрушин, К). В. Готье, А. Д. Удальцов, С. Д. Сказкин,
Н. П. Грацианский, В. Н. Заходер, Н. Л. Рубинштейн, А. И. Яковлев, С. К. Бушуев,
В. И. Авдиев, А. Ф. Миллер, Е. А. Косминский, В. В. Стоклицкая-Терешкович,
А. И. Неусыхин.
Памяти Д. М. Петрушевского было посвящено несколько заседаний: в Сверд-
ловске — под председательством В. П. Волгина (12 февраля 1943 г.), в Ташкенте —
под председательством Б. Д. Грекова (.... 1943 г.) и в Москве — под председательством
Н. П. Грацианского (8 апреля 1943 г.), устроенного Институтом истории Академии
Наук СССР и кафедрой истории средних веков исторического факультета Москов-
ского государственного университета
Программа заседаний
В Свердловске: Вступительное слово — В. П. Волгин; Д. М. Петрушевский —
историк, исследователь, педагог — А. И. Неусыхин; Д. М. Петрушевский как историк
средневековых городов — В. В. Стоклицкая-Терешкович; Концепция Римской исто-
рии в трудах Д. М. Петрушевского — М. А. Машкин.
В Ташкенте: Вступительное слово и воспоминания о Д. М. Петрушевском —
Б. Д. Греков; Д. М. Петрушевский как ученый — Е. А. Косминский; Пятьдесят
лет дружбы — Р. Ю. Виппер; Семинарии Д. М. Петрушевского — А. Д. Удальцов;
Что дал Д. М. Петрушевский русским историкам — С. В. Бахрушин.
В Москве: Вступительное слово и доклад—Д. М. Петрушевский как ученый —
Н. П. Грацианский; Д. М. Петрушевский как личность и педагог — В. В. Стоклицкая-
Терешкович; Воспоминания о школьных годах Д. М. Петрушевского (пребывание
в Коллегии Павла Галагана) — В. Э. Грабарь; Д. М. Петрушевский как руководи-
тель семинариев в Московском университете — А. А. Фортунатов; Д. М. Петрушев-
ский как человек — Е. Н. Чехова; Воспоминания о семинариях Д. М. Петрушевского-
на Московских высших женских курсах — А. А. Крушинская.
С ост. А. А. КРУШИНСКАЯ
{Сектор истории фундаментальной библиотеки
общественных наук АН СССР)
ОГЛАВЛЕНИЕ
Е. А. Косминский. Дмитрий Моисеевич Петрушевский . . 5
А. И. Неусыхин. Дмитрий Моисеевич Петрушевский (Опыт
характеристики) ........................................ 12
Р. Ю. В и п п е р. Пятьдесят лет дружбы с Д. М. Петрушевским . . 29
Н. А. М а ш к и н. Д. М. Петрушевский как историк Римской . .
империи................................................ 33
С. В. Бахрушин. Д. М. Петрушевский и русские историки . 41
В. М. Лавровский. Д. М. Петрушевский и его перевод
поэмы Лэнглэнда......................................... 46
В. В.Стоклицка я-Т е р е ш к о в и ч. Д. М. Петрушевский как
историк средневекового города.......................... 51
Р. Ю. Виппер. Социальные идеи евангелия от Луки .... 59
|Н. П. Грацианский. | К толкованию термина villa в Са-
лической Правде..........,...................... 73
А. П. Неусыхин. Понятие свободы в эдикте Ротари ..... 82
А. А. Фортунатов. К вопросу о судьбе латинской образован-
ности в варварских королевствах.................114
Д. С. Г р а м е н и ц к и й. К вопросу о происхождении и содержании
франкского иммунитета ........................135-
I Н. С. М и х а л о в с к а я. I Каролингский иммунитет .... 154
Е. А. К о с м и н с к и й и В. М. Лавровский. История ма-
нора Брамптона в XI—XVIII вв.........................190
В. Ф. Семенов. Восстание Уота Тайлера в исторической лите-
ратуре и концепция Д. М. Петрушевского...............222
Б. Д. Греков. Сельская община в Галицкой Руси и Польше 244
В. Э. Грабарь. Вселенские соборы западно-христианской церк-
ви и светские конгрессы XV века......................253
А. Е. Р о г и н с к а я. Исторические взгляды Комина...27-5
М. М. Смири н. Томас Мюнцер и учение Иоахима Флорского 292
Н. И. Р а д ц и г. Этьевн де Лабоэси—предшественник монархомахов-
тираноборцев XVI века.....................................323
Ф. А. К о г а н-Б ернштейн. Экономические взгляды Бодена
(к вопросу о так называемой революции цен XVI века) .... 3!.3
С. И. А р х а н г е л ь с к и й. Движение клубменов в эпоху англий-
ской революции...............................................зу*
Б. Ф. П о р ш н е в. Народные восстания во Франции при Кольбере 37".
А. А. К р у ш и н с к а я. Дмитрий Моисеевич Петрушевский.
Указатель трудов и важнейших дат его научной деятельности .