ПРОБЛЕМА РЕВОЛЮЦИИ В НОВЕЙШЕЙ
СОЦИОЛОГИИ
1. Verhandlungen des Dritten Deutschen Soziologentages am 24. und 25. September 1922
in Jena. Heden und Vorträge von Ferdinand Tonnies, Leopold von Wiese, Ludo Moritz Hart¬
mann und Debaten über das Wesen der Revolution. Tübingen, Verlag von J. G. B. Mohr (Paul
Siebeck), 1923.
2. Michel Ralea. L’idée de révolution dans les doctrines socialistes. Elude sur révolu¬
tion de la tactique révolutionnaire, Thèse principale pour le doctorat des lettres de l’Université
de Paris. Paris, Jouve et G-ie Editeur, 1923.
I.	Постановка вопроса о революции. Новейшие работы по социо¬
логии пытаются заново подойти к вопросу о так называемой социологии
революции. Определение понятия революции, анализ сил в революции,
взаимоотношение между стихийным и сознательным, роль партий и клас¬
сов, наконец, анализ тактических путей и методов классовой борьбы не
могли коснуться и официальной науки. Социология оперирует в настоящее
время небывало богатым материалом: обостренная классовая борьба в до¬
военной Европе, начиная с 90-х годов прошлого столетия, на фоне эконо¬
мического расцвета и растущего империализма, мировая война, глубоко
изменившая соотношение сил в капиталистическом мире, три величайших
революции в России за полтора десятка лет и образование СССР, рево¬
люции в Средней Европе, революция в Китае и революционное брожение
во всех почти колониях и странах Европы. Что представляет собою
в сравнении со всем этим социально-политическим богатством проблем и
форм борьбы материал английской (1648) и великой французской (1789 —
1871) революций, которым оперировала наука десять-двадцать лет тому
назад?
Только теперь проблемы революции из области гениального предви¬
дения сходят на землю, облекаются в плоть и кровь п могут быть изу¬
чены во всей полноте и широте. Буржуазная наука не может больше
игнорировать ни Маркса и Энгельса, ни Союз Советских Республик, ни
большевизм, как крупный революционный фактор в дальнейшем развитии:
но, затрагивая вопросы, она не в состоянии их реалистически поставить,
диалектически изучить, проявить нужную объективность в анализе сил и
понять сложный классовый переплет их в необычайно усложнившейся
социальной действительности. До сих пор социология избегала вопросов
революции. Даже профессор JI. фон-Визе, защищавший на III съезде
немецких социологов 1922 года идею о проблематичности социологии рево¬
люции вообще и подошедший банально и узко-идеалистически к основным
ее проблемам, бросил упрек социологической литературе в том, что она
поразительно бедна в исследовании основных вопросов общественного раз¬
витии. Б содержательном раценгофском трехтомнике о «Сущности и цели
политики» нет даже понятия революции; в гольцендорфовской «Политике»
также отсутствует какое бы ни было определение понятия революции.

ПРОБЛЕМА РЕВОЛЮЦИИ В НОВЕЙШЕЙ СОЦИОЛОГИИ
405
Во введении в социологическую науку Парка и Бюргесса мы встречаем
несколько малозначащих замечаний.
Только у ряда историков мы видим попытку более внимательного
подхода к вопросу о революции. Токвиль, Топ, Карлейль. Япбель. Ранке
и Трейчке, как и Ломброзо и Густав Лебон. с чисто психологической точки
зрения и с резко субъективной оценкой подходили к этому вопросу. Все у них
сводилось к описанию психологических переживаний масс и их класси¬
фикации, к установлению взаимоотношений массы и ее вождей, к класси¬
фикации психологических типов вождей и описанию сменяющихся явле¬
ний революции. По ни классификация, ни описание не могли быть пра¬
вильными, потому что в основе их лежал механический, метафизический
и чисто субъективный метод исследования.
Густав Лебон в своей «Психологии революции» приходит к следую¬
щему основному выводу: Народ одобряет революцию, не зная почему, и
когда случайно он начинает понимать почему, — революция уже давно
закончена. Народ делает революцию потому, что его толкают делать ее;
совершенно не понимая идей своих вождей, он объясняет их себе по-своему,
и эти идеи нисколько не являются идеями действительных авторов дви¬
жения, или, еще короче, «революция, это — случай из психологии
безумия».
Индивидуально- и социально-психологический подход к явлениям рево-
лшции не только не объяснял явлений, но не оказался даже способным
дать какую-нибудь классификацию, а отсутствие классового подхода лишало
всякого научного значения историческую, психологическую и юридиче¬
скую теорию объяснения явлений революции.
Определение Картельери, что революция, это — насильственное и
долго действующее видоизменение государственного законодательства,
которое отнимает власть у немногих влаотвовавших и передает ее многим
до тех пор подвластным,—не в состоянии ничего объяснить; еще бес¬
помощнее и неопределеннее этическая формулировка Фирканда: «Каждая
революция, это — переворот и новое образование ценностей».
Послевоенные попытки подойти к вопросам революции вносят только
одно новое; революция признана «нормальным явлением», неизбежным
процессом, закономерным явлением.
Но дальше этой формулировки дело не подвинулось. Вместо устано¬
влении закономерности социальной жизни и раскрытия закономерных ее
изменений, Визе пытается наметить классификацию абстрактных явлений.
Наблюдения производятся не над социальным человеком, а над лично-
стью. Вместе с Г. Ландауэром он видит в революции противоречие между
топией и утопией. Топия, т.-е. содержание исторически данной идеоло¬
гии, стареет, выхолащивается, утопия вырастает, превращается из простой
мечты в грозную волю реформ. Но отчего и как это происходит? Почему
данная топия теряет свою силу и блеск, а бессильная утопия превра¬
щается сначала в живую грозную силу, а потом в новую топию, — Визе
не в состоянии объяснить. Он продолжает оперировать понятием масс, а
тге классов, не подвигается он также вперед в анализе взаимоотношений
между массой и вождями, несмотря на то, что современные вожди не вы¬
носятся на гребни революции из мрака неизвестности, а часто десятиле¬
тиями вырастают вместе с организованным авангардом классов во главе
своих политических партий.
У становление взаимоотношений между суммой индивидуальностей,
по Визе, согласно процессам «А»—сближение и «В»—отдаление, ведет
нас назад к Тэну и Ломброзо и своим узко-прагматическим подходом

406
А. Г У P А Л Ь С К И Й
даже лежит далеко позади их. Что может объяснить в своеобразном вза¬
имоотношении сил современных нам революций следующая схема Визе?
Решительно ничего. Вне объективного процесса социального разви¬
тия, основных его противоречий, вне классового анализа, вне изучения
меняющихся методов и тактики каждого класса, развития его группиро¬
вок и видоизменений нет и не может быть анализа революции. Короче
говоря: без марксизма пет ни анализа, ни классификации явлений рево¬
люции.
Определение понятия революции может иметь научное значение только
тогда, когда на почве изучения конкретных революций и их многообраз¬
ного содержания будут сделаны выводы и обобщения. Без такого изуче¬
ния революций XIX и XX веков проблематичным становится не социоло¬
гия революции, как думает Визе и с ним ряд социологов, а социология
вообще. Кропоткин справедливо заметил в своей «Французской револю¬
ции» (стр. 273):	«Есть непреложный закон истории, что периоды
в 100—130 лет, которые лежат между двумя революциями, носят печать,
наложенную революцией, которой они начинаются».
Не является поэтому случайностью, что в новейшей социологии много
новых теории, названий, формулировок и классификаций, но нет ни одной
серьезной попытки материалистически и диалектически подойти к пробле¬
мам революции. Революция не зарождается неожиданно, она проходит свой
долгий «инкубационный период», она не заканчивается сразу переходом
власти от одного класса к другому, периоды между революциями носят
на себе печать новых потрясений; поэтому именно с социологической точки
еренил (а пе политической) вся наша современная история от конца
XIX века — революционна. Тенденция современной официальной социоло¬
гии состоит в том, чтобы навязать самой революции реформистский ха¬
рактер, в то время как тенденция современной истории — придать сравни¬
тельно мирным межреволюционным полосам исторически-революционный
характер. Так классовая социология вступает в непримиримое противоре¬
чие с действительностью.
Недавний конгресс социологов нагляднейшим образом подтвердил
этот вывод. Он в основном не оперировал историческими фактами после¬
военной истории, хотя и находился всецело под влиянием этих фактов;
он не пошел дальше теории классификации социально-психологических
факторов революции, собранных наблюдением над необщественным чело¬
веком; он самое диалектическое явление жизни, революцию, абстрактно и
метафизически разрезал на ряд частных вопросов:
1) подготовку носителями идеалов падения ослабленного строя, па¬
дения старого режима под руководством органических носителей революции,
2) расхождение с нарастающим радикализмом,
3) диктатуру меньшинства,
4) отход резервной армии, удовлетворенной революцией,
5) контр-революцию.
Ята схема Гартмана, соответствующая описанию великой француз¬
ской революции, не объясняет ни усиления влияния нарастающей рево¬
А.
В.
1. Сближение.
2. Приспособление.
3. Уравнение.
4. Объединение.
1. Конкуренция.
2. Оппозиция.
3. Конфликт.

ПРОБЛЕМА РЕВОЛЮЦИИ В НОВЕЙШЕЙ СОЦИОЛОГИИ
407
люционной силы, ни того, почему последняя, доходя до апогея, превра¬
щается из большинства в меньшинство, как и почему силы старого режима
снова собираются в контр-революционный кулак.
При этом Гартман, ссылаясь на Эмиля Ледерера, вместе с ним под¬
черкивает огромное значение для революционного процесса «организован¬
ности» общества, т.-е. существования крупных классовых организаций.
Но он ограничивается замечанием, что это количественно, а пе каче¬
ственно меняет революционный процесс. Это замечание глубоко непра¬
вильно. Здесь само количество имеет уже качественное значение. Под¬
ход же Ралеа к определению понятия революции и основным ее проблемам
является совершенно ученическим; он дает все существующие опре¬
деления и классификации, чаще всего не анализируя их, не критикуя,
изредка только характеризуя, но не всегда показывая самое важное, суще¬
ственное', решающее. Ралеа не игнорирует ни марксизма, ни новейшей
литературы коммунизма, но он ни разу не пользуется марксовым методом
для анализа живых явлений революции и превращает Маркса в банального
реформиста.
Как и Гартман на III съезде социологов, Ралеа приводит отдельные
формулировки Маркса и Энгельса о революции, но случайные, а не основ¬
ные, важнейшие и решающие.
Часто попадается формулировка Энгельса, которая имела целью под¬
черкнуть только одну сторону дела, а именно историческую необходи¬
мость революции и ее неизбежный и стихийный характер. «Революция, это—
чистое явление природы, совершающееся скорее под влиянием физических
законов, нежели на основании правил, определяющих развитие общества
в обычное время, или, вернее, эти правила во время революции приобре¬
тают гораздо более физический характер. На первый план сплошь высту¬
пает материальная сила необходимости» (Энгельс. Письмо от 13 февраля
1856 г. к Марксу). Эта классическая формулировка исторической необхо¬
димости революции, которая подчеркивает правильность общей постановку
вопроса революции марксизмом, не может, однако, заменить постановки
всего вопроса. Ралеа избегает этой постановки, не отказываясь в то же
время от классовой теории в определении революции, но решительно от¬
бросив эту теорию в анализе современного рабочего, движения.
Ралеа определяет революцию как завоевание государственной власти
классом, который ее никогда не имел, с целыо навязать новые ценности
всему обществу. Для этого должны быть даны: 1) социальный организм
(класс), 2) программа ценностей, 3) переход власти. Не касаясь вопроса
о путанности терминологии, у Ралеа, по существу, отсутствует анализ
класса, анализ того, почему и как у класса возникают «новые ценности»,
и, наконец, самый интересный вопрос, как и когда класс навязывает «но¬
вые ценности» всему общественному организму.
Употребляя марксистскую терминологию («класс»), Ралеа вкладывает
в понятие класса такое же содержание, какое Визе и Ландауэр — в топию;
дань марксистской терминологии не означает у него ни понимания, ни
использования марксистского метода. У Ралеа нет трех элементов мар¬
ксистского определения революции:
1)	Противоречие, в которое на известной ступени своего развития
материальные производительные силы общества вступают с существую¬
щими производственными отношениями, приводит с исторической неиз¬
бежностью к изменению всей надстройки. Этот процесс превращает всю
современную историю (до-исторический период человечества по термино¬
логии Маркса и Энгельса)

408
А. Г У 1‘ АЛЬС К И Й
2) в историю борьбы классов и ведет с неизбежностью
3) к диктатуре пролетариата, как переходу к социализму — к вне¬
классовому обществу.
В определении Ралеа «класс» пе сохраняет ни одного атома мате¬
риалистического происхождения, а становится только символом идеологи¬
ческих процессов, развивающихся по метафизическим законам.
II.	Большинство, меньшинство и революция. 26 сентября 1851 г.
Энгельс писал Марксу (по поводу истинных социалистов): «Оставляя
в стороне их глубокие истины, что против силы действительна тольке
сила, их тривиальные открытия, что революция может победить лишь
тогда, когда она является всеобщей», они приходят к выводу, что «если
понимать буквально», революция может победить только тогда, «когда она
является буржуазной». Эту тенденцию тогдашних демократов теоретически
узаконить буржуазную, т.-е. национальную, всеобщую революцию, Энгельс
и Маркс разбивали неоднократно. У Ралеа и Гартмана мы встречаем ту же
мысль, несмотря на то, что Ралеа впадает в грубые теоретические противо¬
речия, ставя вопрос в этой плоскости.
• Гартман («Социальная революция») исторически освещает этот вопрос.
Третье сословие было в действительности частью непривилегированных
классов, но оно в политическом смысле «tout» (все), ибо оно руководит
большей частью народонаселения. Но социально-экономические противоре¬
чия в этой огромной массе с неизбежностью ведут к внутренней борьбе
и к будущему нарастанию сил контр-революции. Таким образом, револю¬
ция, несмотря на «насильственные методы» и долгий период трансформа¬
ции, приходит с незначительными изменениями к тому же месту, из кото¬
рого она вышла. Революция, которую уже больше нельзя считать ненор¬
мальностью, исторической незакономерностью, безумием, национальной
исключительностью, признается современной официальной социологией
скачком, который, но своей социально-экономической сущности, ведет
только к эволюции согласно имманентным законам развития самой рево¬
люции. 1 Этот вывод делается на основании опыта великой французской
революции 1789 — 1871 гг. и на основании классового идеала (который,
как всегда, делает желание отцом мысли) — медленного, постепенного раз¬
вития, не подрывающего ни хозяйственной сущности, ни господства капи¬
талистического класса. Официальная социология, вынужденная теоретиче¬
ски согласиться с переменчивостью форм и неизбежностью катастроф,
прижатая к стене всем ходом развития, старается спасти свою старую
реформистскую концепцию на новой теоретической основе.
Ралеа, касаясь новейшей истории, рассматривает данный вопрос осно¬
вательнее. «Гипертрофия классового эгоизма, серьезное препятствие для
реализации больших трансформаций, делает все более и более трудным
сохранение и управление обществом». Ссылаясь на Г. Зиммеля («Социоло¬
гия», стр. 494), он продолжает: «Эгоизм и узость класса может привести
к распаду человеческого коллектива... Если [класс| дифференцируется и
отделяется от коллективности, его деятельность из сохраняющей стано¬
вится разлагающей». Если, наоборот, класс, на-ряду со своими исключитель¬
ными интересами, защищает широкие общие интересы, — он чувствует*
как его поддерживают и к нему присоединяются «общие усилия в общей
борьбе». Дальше, конкретизируя Зиммеля, Ралеа касается русской рево¬
люции и приходит к следующему выводу:
1 Чрезвычайно любопытно было бы проследить, как сменовеховцы развивают на
всяческим лад ату основную гартмановскую мысль.

ПРОБЛЕМА РЕВОЛЮЦИИ В НОВЕЙШЕЙ СОЦИОЛОГИИ
409
«В начале русской революции был целый ряд классов, которые, на¬
ряду с рабочими и крестьянами, помогали свергнуть троп царизма. Круп¬
ные промышленники, собственники движимого имущества, мелкие и сред¬
ние буржуа, интеллигенты, — почти все хотели революции. Только тогда,
когда пролетариат, охваченный своими узко-эгоистическими интересами,
стал иметь в виду узкий круг своего класса, сотрудничество прекратилось.
Начиная с этого момента, революция перестала быть социальным пере¬
ломом, желанным всеми, и стала деспотическим режимом». Здесь в более
конкретной форме повторяется (в книге Ралеа бесчисленное множество
раз) общая идея новейшей официальной идеологии: революция должна
быть национальной, т.-е. буржуазной, иначе она революция... меньшинства,
следовательно, деспотическая, нежелательная, узко-классовая.
Здесь нет никакой диалектики развития революции. Вся история
революций до сих пор была историей поражения большинства и победы
меньшинства. Уже в 1789 г., как показывает история французской рево¬
люции, активное меньшинство и пассивное большинство вкладывали в эконо¬
мические и политические лозунги «Братство, Равенство и Свобода» совер¬
шенно не то содержание, которое вкладывала победившая буржуазия.
Буржуазии пришлось дать широким народным массам ряд крупных боев
в 1830 г., 1848 г., в особенности в 1871 г., чтобы закрепить власть за собой;
при этом она исходила из узких, эгоистических классовых сображеиий
и использовала весь свой политический, военный и культурный опыт
против большинства, которое ничего, кроме ипстинктнвного понимания
своих иптересов, энтузиазма и наивной веры в будущую победу справед¬
ливости, не могло противопоставить укрепляющейся буржуазии. Только
эта политика позволила буржуазии от 90-х до 900-х годов создать сравни¬
тельно мирную полосу в Европе, расслоить пролетариат па рабочую аристо¬
кратию и плохо оплачиваемую низшую массу и таким образом поддер¬
жать иллюзии о всемогуществе капитализма, невозможности новой войны,
возможности для пролетариата в рамках капитализма постепенно получить
реальное влияние на государство и его аппарат и даже провести социали¬
зацию важнейших отраслей промышленности мирным путем. На этом
именно фоне так называемый ортодоксальный марксизм и расслоился
на три направления:	1)	бернгитеинианство, открыто сдавшее идею
революции и классовой борьбы, 2) ряд левых течетт : революционный
синдикализм во Фрапции, лево-радикалы в Германии и т. д. (во главе
этих левых течений, как самое последовательное, продуманное и выдер¬
жанное, уже с 900-х годов выступил большевизм), 3) так называемый
« ортодокса льпый центр » марксизма, постепенно примирявшийся с берн-
штейнианством, а к моменту мировой войны уже окончательно сдавший
идею классовой борьбы, заменив ее даже теоретически идеей сотрудниче¬
ства классов.
Ралеа не объясняет дифференциации в ортодоксальном марксизме,
он только констатирует и описывает ее. Понятия «большинство и мень¬
шинство» совершенно ничего не в состоянии объяснить в сложной реаль¬
ной обстановке классовой борьбы. Революция, это — особая форма классовой
борьбы, а в классовой борьбе, и особенно революционной, классы меняются,
перерождаются; уже сама быстро меняющаяся обстановка в продолжитель¬
ных процессах революции меняет необычайно быстро классы, формы
и методы, как и содержание их борьбы. Только, напр., изменениями во
французском крестьянстве, прошедшем через огонь наполеоновских побед п
поражений, можно объяснить, почему между 93-м годом и следующим револю¬
ционным подъемом 30-х годов лежали 35 лет сравнительно мирного развития.

410
А. ГУРАЛЬСКИЙ
Февральская революция 1917 года, которую воспевает Ралеа, как
германская, воспетая Визе и Гартманом, означали начало длительного
революционного процесса. Маркс назвал подобные революции «Scheinrevo¬
lutionen». Они вначале не развязывали узла своих проблем. Революция
начинается национальной, буржуазной, демократической революцией. Она
тем последовательнее завершается во всех областях, чем больше она пере¬
растает в пролетарскую революцию и чем шире массы, участвующие
в ней. Все труды Ленина, без основательного изучения которых нельзя
писать о социологии революции, являются подытоживанием, развитием
и углублением марксизма в области проблемы революции. Вне этих трудов
не может быть правильного анализа в области проблемы революции. Но
именно Ленин доказал, что оценивать революцию по ее начальным и внеш¬
ним формам ни в коем случае нельзя.
В свержении царизма участвуют не только Милюков, Гучков, но
даже и английский империализм, который его неоднократно спасал. Не¬
смотря на это, реальное падение царизма произошло только потому, что
широчайшие массы рабочих и солдат выступили на сцену н ударили по
капиталистическому строю вообще. Современная революция в начале ее
развития напоминает сжатую спираль. Все ее проблемы и основные клас¬
совые противоречия до поры до времени сжаты. Во второй фазе рево¬
люции буржуазия старается спасти от царизма и феодализма все, что
можно, но объективные проблемы революции, требующие своего быстрей¬
шего разрешения (мир, земля, хлеб и работа), ставят буржуазию под удар
широчайших масс рабочих и солдат и части мелкой буржуазии городов.
Только поэтому буржуазия могла быть бита в октябре 1917 г. Но
после Октябрьской революции классовый переплет в корне меняется.
Пролетариат из последнего класса стал первым. В руках его—государствен¬
ный аппарат, хозяйственные командные высоты, пресса, армия и флот.
Он расслаивает другие классы, приближает к себе своих союзников,
бедных и средних крестьян, нейтрализует межеумочные классовые группи¬
ровки, изолирует и бьет своего классового врага — вначале буржуазию
городов, а позже и кулаков деревни.
Насколько Ралеа далек от диалектического подхода к сложнейшим
процессам революции, видно из того, что он по - обывательски банально
повторил легкомысленное утверждение о том, что большевизм, в согласии
с учением Бланки и Бакунина, опирается на инициативное меньшинство
против большинства населения, и классифицировал большевизм как тече¬
ние. находящееся между Бакуниным и Марксом.
Н книге «Детская болезнь левизны в коммунизме» (Собр. соч., т. XVII,
стр. 159) Ленин говорит: «Победить более могущественного противника
можно только при величайшем напряжении сил и при обязательном, самом
тщательном, заботливом, осторожном, умелом использовании всякой, хотя
бы малейшей, «трещины» между врагами, всякой противоположности инте¬
ресов между буржуазией разных стран, между разными группами или
видами буржуазии внутри отдельных стран, так и всякой, хотя бы малей¬
шей, возможности получить себе массового союзника, пусть даже времен¬
ного, шаткого, непрочного, ненадежного, условного. Кто этого не понял,
тот не понял ни грана в марксизме и в научном современном социализме
вообще».
В той же «Детской болезни» Ленин дает еще более точный и полный
ответ на вопрос о большинстве и диалектике развития классов. «Основ¬
ной закон революции, подтвержденный всеми революциями и в частности
всеми тремя русскими революциями в XX веке, состоит вот в чем: для

ПРОБЛЕМА РЕВОЛЮЦИИ В НОВЕЙШЕЙ СОЦИОЛОГИИ
411
революции недостаточно, чтобы эксилоатируемые и угнетенные массы
сознали невозможность жить по-старому и потребовали изменения: для
революции необходимо, чтобы эксплоататоры не могли жить и управлять
по-старому. Лишь тогда, когда «низы» не хотят старого и когда «верхи»
не могут по-старому, лишь тогда революция может победить. Иначе эта
истина выражается словами: революция невозможна без общенационального
(и эксплоатируемого, и эксплоататоров затрагивающего) кризиса. Значит, для
революции надо, во-первых, добиться, чтобы большинство рабочих (или во
всяком случае большинство сознательных, мыслящих, политически актив¬
ных рабочих) вполне поняло необходимость переворота и готово было итти
на смерть ради него, во-вторых, чтобы правящие классы переживали пра¬
вительственный кризис, который втягивает в политику даже самые отста¬
лые массы (признак всякой настоящей революции: быстрое удесятерение
или далее увеличение во сто раз количества способных на политическую
борьбу представителей трудящейся и угнетенной массы, доселе апатичной),
обессиливает правительство и делает возможным для революционеров
быстрое свержение его».
По существу развитие этих идей является гениальным подтвержде¬
нием, на основе опыта величайшей революции XX века, основных идей
Маркса и Энгельса. 26 октября 1882 г. Энгельс пишет Бебелю: «В дей¬
ствительности революция начинается с того, что огромное большинство
народа, а также и официальные партии, объединяются против правительства,
оказывающегося благодаря этому изолированным, свергают его, и только
тогда наступает великое разделение народа, а вместе с тем и возможность
нашего господства, и то лишь после того, как те из официальных партий,
которые остаются еще возможными, одна за другой уничтожают себя,
действуя друг против друга. Если бы мы захотели начать революцию
сейчас же с ее последнего действия, нам пришлось бы очень плохо!»
Здесь Энгельс не только мастерски охватывает все фазы развития
тактики пролетарской революции, но и разрушает распространенную легенду
(при помощи которой Ралеа обосновывает якобы антимарксистский харак¬
тер большевизма), что Энгельс после революции 1848 г. сдал свою ярко
революционную позицию и повернул к парламенгскому реформизму и так
называемой реальной политике. В действительности это письмо и страте¬
гически, и тактически насквозь революционно, да это и попятно: только
после 1871	г., как это доказал Ленин в своем труде «Государство
и революция», Маркс и Энгельс, на основе нового революционного опыта,
дошли до самой точной п самой революционной формулировки необхо¬
димости разбить и сломать государственную машину буржуазии, как пред¬
варительное условие народной революции на континенте.
Для Ралеа «либерал с бомбой» революционнее марксиста-револю-
ционера, трезво изучающего на основе революционного опыта все условия
уничтожения старой государственной машины и все необходимое для уста¬
новления диктатуры нового класса. В этом вопросе Ралеа находится
несомненно под влиянием плохих традиций французского революционаризма.
так легко переходящего в самый пошлый и тривиальный реформизм. Там,
где отсутствует понятие класса, где материалистически не исследовано
его происхождение и развитие в непосредственной связи с происходящими
изменениями в окружающей его материальной среде, там не может быть
и тени понимания процесса революции.
Для времен французской революции мы только в последнее время
находим еще совсем не полную попытку Жореса подойти иод этим углом
зрения к исследованию развития буржуазии в эпоху, когда она шла

412
А. ГУРАЛЬСКИЙ
к власти. Зато мы у Маркса - Энгельса. Ленина и Плеханова находим
ряд гениальных замечаний о развитии пролетарского класса в процессе
борьбы за уничтожение классового общества в эпоху пролетарской дикта¬
туры. Мы пе хотим приводить слишком много цитат и ограничимся
только несколькими основными.
* Реформист» Маркс с примесью бланкизма, как его в свое время
характеризовал Бернштейн и как это продолжают делать Ралеа и ряд совре¬
менных буржуазных социологов, не считал какие бы то ни было издержки
революции слишком дорогой ценой для развития человечества. Короткие,
быстро преходящие, максимально бескровные, а следовательно, и мало меняю¬
щие в классовых взаимоотношениях и социальной структуре, революции —
таков идеал Ралеа, Бизе. Гартмана и т. д. и т. д. Отцами этих настроений
в современном марксизме являются Бернштейн, начиная с 1914 г. и Каут¬
ский, по ни в какой мере пе Маркс и Энгельс. Бее цитаты, все попытки
доказать, что приблизительно до 50-х годов Маркс и Энгельс звали к непо¬
средственной борьбе за власть, а с 1852 г. и далее отказывались от нее,
безрезультатны. Бее доводы только лишний раз доказывают, что рефор¬
мисты не поняли, какими блестящими тактиками уже в свое время были
отцы научного социализма, какая неисчерпаемая ценность заложена в мате¬
риалистическом изучении ттории. Самое горячее желание скорейшей
революции, самое непосредственное участие в боях не должно туманить
головы. Результаты налицо. Истинные социалисты, все эти Виллихи,
Кинкели и т. д., проводят годы реакции в игре в «искусственные заговоры»,
путают себя и других и разочарованными сходят со сцены, когда эта
мистическая прекрасная дама— «революция» —так долго не показывается
на их улице. В это время Маркс и Энгельс не только поддерживают револю¬
ционный дух и сознание, но и подготовляют организованную силу будущей
неизбежной революции. Кще ярче, во весь рост, марксизм выступает
в анализе своего собственного класса. Недаром древтше философы гово¬
рили. что самопознание—самая трудная форма познания. Ленин использовал
во всей глубине марксизм и создал настоящую социологию пролетарского
класса и его партии.
«Революция необходима не только потому, что нельзя никаким иным
способом свергнуть господствующий класс, но и потому, что свергающий
класс может только в революции очиститься от всей грязи старого обще¬
ства и стать способным создать новое общество» («Архив К. Маркса и
Ф. Энгельса», т. I, стр. 227.)
Итак, революция, по Марксу, это целая историческая полоса острейшей
классовой бох)ьбы, революций и контр-революций, побед и поражений, войн
революционных и контр-революционных, во время которых пролетариат
из класса, уже осознавшего себя, превращается в вождя всех угнетенных
и полуугнетенных масс, прокладывая таким образом путь к исчезновению
классов вообще. Процессы этого превращения протекают быстро, как все
в революционную эпоху, но без мистических чудес на почве', беспрестанно
и резко изменяющихся условий жизни. Для того, чтобы пролетариат мог
стать вождем широких масс, пролетариат должен стать революционным
классом, а «пролетариат становится революционным лишь постольку, по¬
скольку он не замыкается в узко-цеховые рамки, поскольку он высту¬
пает во всех проявлениях и на всех поприщах общественной жизни как
вождь всей трудящейся и эксплоатируемой массы, и осуществление им
своей диктатуры невозможно без готовности и способности его на вели¬
чайшие жертвы ради победы над буржуазией». (Тезисы об основных
задачах И конгресса Коминтерна. Ленки, Собр. соч., т. XVII, стр. 238.)

ПРОБЛЕМА РЕВОЛЮЦИИ В НОВЕЙШЕЙ СОЦИОЛОГИИ
413
Таким образом, теоретики марксизма отнюдь но представляют себе по-
бланкистски, упрощенно, как содержание, так и форму революционного
переворота. Против подобных упрощений революционного процесса боролся
марксизм, отнюдь не становясь сторонником исторического фатализма.
Ралеа цитирует неоднократно борьбу Маркса против «Revolutionsspielcrei»
истинных социалистов для того, чтобы величайшему теоретику между¬
народной революции навязать мирный, пацифистский взгляд на современную
революцию. При этом к борьбе против истинных социалистов он добавляет
критику Энгельсом устарелых методов баррикадной борьбы и з ицнту
Энгельсом использования парламентаризма. Глубоко было бы разочаро¬
вание Ралеа, если бы он основательней изучил, с какой силой «полу-
бланкист» Ленин клеймил отказ от революционного использования парла¬
ментаризма, или «малейшей трещины» в господствующих классах, каким
острым ножом оператора он вскрывал всякую слабость и недостаточность
устарелых форм революционной борьбы и как настойчиво требовал пол¬
нейшего, безграничного реализма в изучении взаимоотношения сил. Рево-
люционеру-марксисту чужд нереалистический и чисто заговорщический
характер переворота. По ему не менее чужд исторический фатализм,
который все реформисты называют исторической необходимостью, каковая
превращается ими в восточную «Fata Morgana», во внеисторическую, вне¬
классовую, над людьми и условиями господствующую силу. Самую рево¬
люционную силу, — неизбежность исторических процессов, неизбежно тол¬
кающих людей на определенные поступки, через все видимые препятствия
и поражения обеспечивающую за ними победу над силами, успевшими
уже стать оковами дальнейшего исторического процесса,—они описывают
как* фатальный удар, нанесенный свободе революционной воли. Противо¬
поставление революционного волюнтаризма и исторической необходимости —
основное грехопадение не одного только Ралеа, но и всех почти совре¬
менных реформистов. При этом Ралеа, как и многие другие, критикуя
утопистов и революционных романтиков, убедительно показывает, как их
революционный волюнтаризм и идеалистическое понимание истории явля¬
лись источником их слабости и неизбежного поражения. Такова уже судьба
революционеров, что реформисты обязательно предпочитают видеть их
если не безголовыми в буквальном смысле слова, то, по крайней мере,
в переносном.
Реформисты к вопросу о большинстве и меньшинств!1 в революции
всегда подходили механически, с точки зрения элементарной арифметики.
Но Нении доказал, что политика скорее похожа на алгебру, а больше на
высшую математику, чем на низшую. Изменение классов в процессе
борьбы за власть, а еще в большей степени после завоевания власти но¬
вым классом, меняет взаимоотношение между «большинством и меньшин¬
ством». Величайшее значение большинства для завоевания власти ни один
из марксистов никогда не отрицал, но диалектика истории именно учит
тому, что буржуазное меньшинство неоднократно побеждало пролетарское
большинство, а пролетарское большинство нуждается еще в ряде предва¬
рительных условий для победы, само же это большинство — вовсе не ста¬
тическая, арифметическая величина. Вопрос значительно еще более услож¬
няется, когда пролетариат берет государственную власть в свои руки.
Задача пролетариата как господствующего класса — укрепить свой
класс, изолировать и разбить врага, нейтрализовать вначале, привлечь
на свою сторону позже, переработать потом всю мелко- и средне-буржуаз-
ную массу. Этот процесс явится содержанием более или менее продолжи¬
тельной исторической полосы. Для осуществления одних задач достаточно

414
А. ГУРАЛЬСКИЙ
арифметического большинства, а для других (организация социалистиче¬
ских хозяйств, например) необходимо подавляющее большинство населения,
но во всех этих процессах новый класс уничтожает старые классы, ме¬
няет их, приспособляет к себе, ведет сознательную творческую работу.
Ралеа, говоря о «большинстве и меньшинстве», не учитывает: 1) что
самый переворот, т.-е. свержение реакционно-феодального или реакционно¬
буржуазного правительства, совершается всегда, и не может не совер¬
шиться, при участии широких народных масс. Б этой борьбе 2) пролета¬
риат заканчивает свое превращение в «класс для себя», только его при¬
сутствие делает из переворота «революцию», т.-е. ставит с остротой вопрос
о переходе власти к новому классу. 3) Мелко-буржуазные правительства,
идущие на смену реакционной власти, не справляются с задачей, вызы¬
вают разочарование в самих мелко-буржуазных массах, за счет которых
буржуазное меньшинство «нормально» превращается в большинство во
всех капиталистических странах. 4) Общество развивается не но фаталь¬
ным законам, и история делается не мистическим духом, а живыми клас¬
сами, не свободно, конечно, а по закону соотношения сил, которое мар¬
ксисты изучают для того, чтобы изменить его в интересах своего класса.
Ралеа называет это эгоизмом класса. Но разве мыслимо освобождение
человечества, являющееся в классовом обществе абстрактным понятием,
вне уничтожения классов? Классовый эгоизм самого угнетенного класса
неизбежно является источником социального альтруизма, как классовое
господство буржуазии может быть только узким и эгоистичным, исто¬
рической преградой к образованию свободного человечества.
Б ходе революции всякая потеря большинства будет ощущаться как
кризис, как непосредственная угроза господствующему классу. Так было
в 1920 — 1921 гг. в Советской России, когда значительные массы крестьян¬
ства, после завершенной аграрной революции, были оттолкнуты военным
коммунизмом, т.-е. непосредственной наступательной борьбой пролетариата
за немедленную реализацию социализма. В не менее опасном положении
находилас ь немецкая буржуазия в 1919 — 1920 гг. Она, несомненно, была
в ничтожном меньшинстве; только ее союз с консервативными мелко¬
буржуазными верхушками рабочих и крестьянских организаций и посте¬
пенная систематическая концентрация реакционных сил спасли ее от ги¬
бели, но этим самым погубили и все завоевания буржуазно-демократиче-
ской революции 1918 г. Германская буржуазия боролась против
революционного большинства в немецком народе, используя: 1) старые
связи и влияния, международные и национальные; 2) созданную войной
смычку между нею и верхушкой мелко-буржуазных организаций (с.-д.,
профсоюзы, рабочие католического центра, крестьянские группировки и т. д.;
3)	дифференциацию в пролетарском классе; 4) тактическое выставление
собственных международных трудностей, как неизбежных национальных
трудностей и опасностей; 5) использование трудностей первой полосы рус¬
ской революции в качестве пугала для масс привыкшего к определен¬
ному sjandard of life рабочего класса.
«Большинство и меньшинство» не менее десятка раз менялось в про¬
цессе германской революции, и германская буржуазия активпо их меняла,
используя государственный аппарат, международные связи и организован¬
ных союзников.
Бизе силу организации прямо кладет на чашку весов старого ре¬
жима, подчеркивая, что революционеры были разочарованы ноябрьской
революцией в Германии, потому что вожди быстро сговаривались со ста¬
рым режимом. Но Визе забывает, что организация, которая неоднократно

ПРОБЛЕМА РЕВОЛЮЦИИ В НОВЕЙШЕЙ СОЦИОЛОГИИ
415
использовалась против революционных классов, может стать завтра си¬
лой в руках революции.
Основные вопросы современной революции лежат не в арифметиче¬
ском исследовании большинства и меньшинства, а в плоскости следую¬
щих вопросов:
1) Сила революционной организации пролетариата, ее сознательность,
независимость от буржуазных, реформистских колебаний.
2) Ее способность противодействовать мелкобуржуазным экономиче¬
ским и политическим организациям рабочих и крестьян, которые всегда
будут искать в больший или меньшей степени союза с буржуазией.
3) Способность политической и организационной спайки основных
решающих профессий (уголь, металл, железные дороги и т. д.).
4) Способность политикой воздействия на мелкобуржуазные массы
(средние крестьяне, мелкая буржуазия городов) расслаивать их, нейтра-
лизовывать, привлекать симпатии решающих частей, не игнорируя ника¬
ких союзников, как бы условны и преходящи ни были их симпатии.
5) Умение быстро и решительно наступать против буржуазии при
всех тактических ее поворотах и использование всех многообразных
средств борьбы.
Ралеа фаталистически воспринимает исторические процессы и опи¬
сывает их, пользуясь метафизическим методом. Маркс и Энгельс были
так же далеки от исторического фатализма, как и от метафизического
метода исследования исторических явлений. Живые классы не регистри¬
руют исторически неизбежных явлений, как механический аппарат; они
выковывают эту неизбежность в живой борьбе; историческая неизбежность
проявляется как граница их борьбы, но одновременно и как продукт
этой борьбы. Меньшинство и большинство в социологии, и особенно
в социологии революции, явления не элементарной математики, а диалек¬
тики: быстрые переходы количества в качество, возникновение новых
тел с новыми свойствами и качествами.
Революции начинались до сих пор и, повидимому, будут еще долго
начинаться, как борьба подавляющего большинства (явного большинства)
против ничтожного, изолированного меньшинства. Это идиллическое начало
победоносной революции объясняется:
1) Глубоким разложением господствующей группы, пе способной раз¬
решить ни одной проблемы,—группы, политика которой угрожает ката¬
строфой вследствие ее неспособности обеспечить жизнь и элементарные
интересы народных масс.
2) Остатками феодализма, монархизма и других пережитков прежних
социальных эпох в результате прошлых исторических компромиссов между
классами почти во всех странах мира. Эти пережитки—наиболее слабое
место господствующего строя, по которому ударяет революция прежде
всего; эти пережитки особенно резко ощущаются широчайшими массами,
как несправедливость, гнет, эксплоатация и т. д.
3) Революция происходит в связи с рядом внешних потрясений,
войн, голода, внешних осложнений; все эти явления не случайно сопро¬
вождают или не случайно ускоряют революционный процесс. Противо¬
речия классовых интересов в связи с коллизией между дальнейшим раз¬
витием производительных сил и классовой надстройкой уже до начала
революции характеризуются международными осложнениями; еще более
понятны сложные международные последствия перехода власти к новому
классу. Эти осложнения обладают той особенностью, что заставляют массы
быстро менять позиции, группироваться вокруг революции или контр¬

416
А. ГУРАЛЬСКИЙ
революции, своеобразно сочетают социальный и национальный момент.
Они непосредственно меняют взаимоотношения «меньшинства» и «боль¬
шинства». Эти явления можно нагляднее всего проследить на наполео¬
новских войнах с их легендарными успехами и катастрофическими пора¬
жениями, а также на борьбе между рабоче-крестьянской массой и белыми
по всей территории СССР.
Любопытнее всего, что Ралеа для обоснования своего механического
и ненаучного подхода к вопросу «большинства» и «меньшинства» ссы¬
лается все время на Каутского и на других «ортодоксальных» реформи¬
стов, хотя он π сам прпзн ют в одном месте, что Каутский пришел
к берпштейнианству и ничем не отличается от буржуазного демократа.
Так же не научна и не серьезна постановка вопроса о «путче» и рево¬
люции. Для Ралеа решающим является момент удачи. Удавшееся вос¬
стание— революция, неудавшееся — путч. Эта постановка вопроса не
марксистская и глубоко ошибочная. Венгерская революция была не¬
удачной, но кто же ее назовет путчем? Кто назовет путчем восстание
в Баварии, которое явилось только предтечей ряда еще менее удачных
восстаний во всей стране? Восстание, если бы оно даже временно было
удачным, останется все же путчем: 1) если его совершила партия не
в связи с классом и не на фоне сильного движения класса, 2) если
объективные условия развития непосредственно благоприятствовали господ¬
ствующему классу и его руководящей партии, 3) если приемы и методы
завоевания власти совершенно не соответствовали силе класса и уровню
его развития, 4) конечно, момент успеха и размеры успеха являются
во всяком восстании фактором огромного значения.
III. «Мирная революция», партия и класс. Ссылаясь на Каут¬
ского, Ралеа защищает на протяжении 400 страниц идею «мирной, бес¬
кровной революции»; боязнь внешних проявлений революции у него так
сильна, что она лишает все его рассуждения научной ценности и мешает
элементарной правдивости в изложении ф ικτοβ. Ралеа любопытен в каче¬
ство яркого образчика того, как кл юсовые предрассудки лишают спо¬
собности более или менее объективно подойти к явлениям жизни. «Чем
больше мы приближаемся к XIX веку, тем меньше можно говорить о на¬
силии,— как выражается Каутский; — великая революция привела по
многим причинам к «смягчению нравов».
В качестве объективных факторов, смягчивших нравы, Ралеа вместе
с Каутским считает: 1) освобождение крестьян, 2) организацию пролета¬
риата, который заменил собой старых люмпенпролетариев, 3) влияние
марксизма (читай реформизма). «Насильственные революции с применением
террора в России, Германии, Венгрии и Австрии являются кровавым
наследием войны. Люди огрубели в ужасах войны». Таким образом,
мировая война, ее влияние на классовые отношения, на характер и формы
классовой борьбы рассматриваются как историческая случайность. Как
будто бы сама эта война, оставаясь решающим фактором в развитии
современного общества, не явилась выражением роста противоречий в раз¬
витии производительных сил и во взаимоотношении сил современного
классового общества. Мировая война является для определенного класса,
финансовой и индустриальной буржуазии, на определенной ступени ее
развития (империалистическая полоса развития монопольного, загниваю¬
щего капитала) способом ршрешать экономические и социальные про¬
блем],!.
Формы разрешения этих противоречий меньше всего можно назвать
пацифистскими после войны, как и во время войны. Послевоенный капи¬

ПРОБЛЕМА РЕВОЛЮЦИИ В НОВЕЙШЕЙ СОЦИОЛОГИИ
417
тализм привел 1) к быстрой экспроприации мелкой, отчасти и средней
буржуазии во всей средней и центральной Европе, окончательно подорвав
л разрушив старый мирный уклад их жизни; 2) к почти повсеместному
применению антидемократических и террористических методов в борьбе
с революционным пролетариатом в гораздо большей степени, чем это
имело место до войны; 3) к острой военной борьбе с широчайшими мас¬
сами колоний и полуколониальных стран; 4) к легализации почти во всех
странах боевых внегосударственяых фашистских организаций буржуазии,
открыто готовящихся к гражданской войне; 5) к повсеместному наступле¬
нию капитала и усилению эксплоатации пролетариата, имеющему тенден¬
цию уничтожить все завоевания пролетариата за последние пять десятков
лет. Уже перечисление этих главнейших проявлений послевоенного капи¬
тализма достаточно характеризует «смягчение нравов», не говоря уже
о подготовляющихся новых войнах с применением всего арсенала средств,
выработанных новейшими открытиями современной науки.
Белый террор в Баварии, Венгрии, Румынии, Польше, Саксонии
и Пруссии делает смешными всякие выводы о «смягчении нравов». Уже
Плеханов отметил, что террор буржуазии по отношению к пролетариату
далеко, бесконечно далеко оставляет за собой все ужасы якобинского
террора. Пролетариат не может и не должен отказываться ни от одного
метода борьбы, который находится в арсенале его врагов и практикуется
ими. Если бы он этого не делал, он бы заранее поставил себя самого
в худшее положение в борьбе, в которой вся мощь угнетенных заклю¬
чается в их спайке, решительности и целевой организованности, ибо на
стороне буржуазии и при острейшем кризисе: 1) материальная мощь,
2)	государственный аппарат и части армии, 3) международные и нацио¬
нальные связи со своим классом и его союзниками. Так именно, а не
иначе, понимали социалисты классовую борьбу до 1914 г., пока они
еще не сдали идею классовой борьбы и не повернули окончательно к берн-
штейнианству.
Плеханов писал в своей статье «Столетие великой революции»:
«Торжество рабочего дела до такой степени обеспечено теперь самой
историей, что ему не будет надобности в терроре. Конечно, буржуазные
реакционеры хорошо сделают, если постараются не попадаться в железные
объятия победоносного пролетариата. Они поступят благоразумно, если
11(3 будут подражать монархическим заговорщикам первой революции.
A la guerre comme à la guerre — справедливо говорит пословица, и в раз¬
гаре борьбы заговорщикам может приттись плохо». Если у Плеханова
был слишком большой оптимизм насчет легкости победы пролетариата
пад буржуазией, то зато у него ясно и определенно подчеркнуто, что арсе¬
нал средств в распоряжении пролетариата достаточный, чтобы заставить
буржуазию подчиниться воле пролетарского большинства. Буржуазия рас¬
сматривает свой террор, как бы он ни был жесток и беспощаден, как
«законное средство» защиты «освященного временем» капиталистического
строя, а террор борющегося пролетариата, как бьт он ни был вынужден
и умерен, как преступление, варварство против культуры. Эта точка
зрения, которую буржуазия беззастенчиво защищает, естественно вытекает
из представления, что убитый рабочий, это — продавец рабочей силы,
а убитый буржуа — хозяин общества. Эта готтентотская мораль, однако,
очень распространена в современной Европе. В 1909 г. К. Каутский
правильно намечал перспективу нарастающей революции:	«Трудно	пред¬
положить, продолжится ли революционная полоса так же долго, как период
буржуазной революции, которая началась в 1789 г. и продолжалась до
Архив К. Маркса и Ф. Энгельса. Кн. III.	27

418
Л. ГУРАЛЬСКИЙ
1871 г. Сейчас развитие идет быстрее, чем раньше, но, с другой стороны,
необычайно расширилось поле борьбы. Когда Маркс и Энгельс писали
свой «Коммунистический Манифест», они видели перед собой, в качестве
поля борьбы пролетарской революции, только Западную Европу. Сегодня
это — весь мир. Сегодня бои в освободительной борьбе трудящегося
и эксплоатируемого человечества произойдут не только на Шпрее и Сепе,
но и у Гудзона и Миссиссипи, на Неве и у Дарданелл, у Ганга и Гоанго >.
Так характеризовал революцию за пять лет до мировой войны Каутский,
о котором Ралеа справедливо говорит: «В своих последних книгах, в осо¬
бенности в работах против большевизма, продолжатель Маркса все более
и более приближается к демократическому реформизму, который он когда-
то решительно осудил». Эта грандиозная картина всемирной революции,
нарисованная Каутским, подтвержденная последующим развитием, предпо¬
лагает ли она действительно мирный ход развития? Можно ли идеализи¬
ровать парадное начало революций 1848 г., 1917 г., когда «любовь
к рабочим» становится «модой», когда «святую сволочь» воспевают в песнях:
«Chapeau bas devant la casquette, à genoux devant l’ouvrier», a за «спиной»
этой идиллии идет соглашение старого строя с самой «радикальной пар¬
тией» буржуазии за счет интересов рабочего класса.
Если бы сторонники мирного развития были искренни, они, по мень¬
шей мере, проповедывали бы свои принципы господствующему классу, но
их классовая сущность слишком выступает наружу для того, чтобы их
исследования могли бы хоть в малейшей мере отвечать объективной на¬
учности.
Те «предварительные условия», которые Ралеа, как и многие социо¬
логи-реформисты, ставят современной революции, лишают его возможности
заглянуть в ее сущность и попять марксизм как теорию, которая изу¬
чает действительность для того, чтобы ее изменить.
Революция должна быть мирной, бескровной, объединить все классы,
быть демократической, иначе Ралеа ее не «узаконит» и не признает ее
«нормальной». Времена буржуазной революции давно прошли, всякая
современная революция, даже самого отсталого народа, при современном
соотношении мировых сил и господстве мирового хозяйства, неизбежно
будет либо перерастать в пролетарскую революцию, либо заканчиваться
полнейшим фиаско. Историческим процессам никаких «условий» ставить
нельзя, их надо изучать во всей их реальности для того, чтобы их понять.
Анализируя развитие русской революции, Ралеа говорит: «С того момента,
когда пролетариат, охваченный желанием разрешить, защитить свои эгои¬
стические интересы, начинает иметь в виду только узкий круг своего
класса, сотрудничество с ним сорвано. С этого момента революция не
является больше социальной трансформацией, желанной для всех, а деспо¬
тическим режимом».
Вопросы земли, мира, хлеба, организации промышленности выста¬
вляются как узко-классовые интересы, затрагивающие лишь один класс;
совершенно игнорируется, что от февраля до октября, т.-е. в течение
восьми месяцев напряженного революционного опыта широчайших масс
(по содержанию этот опыт равен, по меньшей мере, десятилетнему опыту
масс мирного времени), каждая политическая партия имела возможность
дать и попытаться реализовать свое решение основных проблем. Эти партии,
представлявшие интересы определенных классов, оказались в противоречии
с широчайшими массами населения; они старались удержать власть, сажая
в тюрьмы большевиков, уничтожая прессу, создавая погромное настроение
против вождей.

ПРОБЛЕМА РЕВОЛЮЦИИ В НОВЕЙШЕЙ СОЦИОЛОГИИ
419
Большевики, выступавшие как партии революционного пролетариата,
вскоре показали, что они ведут за собою широкие маслил. У Маркса мы
по этому поводу находим кратчайшую и яснейшую формулировку этой
диалектики социальной борьбы: «Всякий новый класс, — в особенности
тот, который становится на место господствовавшего до него класса, —
уже по одному тому, что он противостоит некоторому классу, — выступает
не как класс, а как представитель всего общества, он является как вся
масса общества в противоположность единственному господствующему
классу». («Архив К. Маркса и Ф. Энгельса», т. I, стр. 231.)
Ралеа не может не знать, что русская партия пролетариата высту¬
пила в первую голову защитницей той аграрной революции, которая про¬
должалась несколько лет и которую другие партии объявили незаконной
и преступной, что в СССР — блок рабочих с подавляющим большинством
деревни и населения страны вообще, бедными и средними крестьянами.
По Ралеа революция есть завоевание власти новым классом, который
навязывает всему населению новое мерило ценностей. Это новое мерило
ценностей уже дано предыдущим социально-экономическим развитием вне
исторической воли людей, поэтому момент революции, т.-е. насильствен¬
ного захвата политической власти, совершенно исчезает, да и истори¬
ческая роль класса сводится, пожалуй, только к «убеждению» других
классов в том, что новые - де ценности общеполезны и рациональны.
Ралеа через Маркса и Каутского приходит к Леону Буржуа и к полной
сдаче классовой позиции. Особенно ясно это в конце его очерка истории
социализма, где он говорит, что «революция становится как бы катего¬
рией познания, через посредство которой мы расцениваем большую часть
социальных актов».
В связи с этими чисто идеалистическими выводами Ралеа искус¬
ственно делит всю историю идеи революции в социалистических доктри¬
нах на три отдела: революция-программа, революция - средство и рево¬
люция - орган.
Революция - программа — преимущественно экономическая, револю¬
ция - средство — преимущественно политическая и, наконец, у Маркса,
революция-орган — смешанного типа, одновременно экономическая и поли¬
тическая. Несомненно, что это деление отражает непреодолимую слабость,
в особенности французских писателей, к новым терминам, за которыми
нет никакого содержания. И Бабеф, и Бланки, и анархисты, и чартисты
стремились к захвату власти не для политических целей, т.-е. только
ради захвата власти, а ради экономической реорганизации общества.
Их хозяйственные идеалы не всегда были очень ясными, но они всегда
соответствовали идеалу определенных классов или слоев населения. Маркс
и Энгельс выступали против их политических доктрин не потому, что
были умереннее их или в меньшей степени хотели политического пере¬
ворота, а потому, что считали их не достаточно революционным^ по
существу.
Уже из вышесказанного ясно, что Ралеа, якобы опираясь на Маркса,
приходит к выводу, что идея революции, представленная как борьба
и победа класса, может быть только эволюционной. Всю проблему захвата
власти он изображает как ряд противоречий в самом марксизме, который
не сумел связать концы с концами: либо политическая революция
является результатом экономической, и тогда диктатура пролетариата
является лишней, либо политическая революция без экономической является
искусственной, не может удержаться даже при помощи диктатуры в со¬
гласии с основным принципом марксизма, что «революции не делаются».

420
А. ГУРАЛЬСКИЙ
Развивая эти мысли, Ралеа приходит к выводу, что марксисты не
механически подходили к вопросу завоевания власти, что, следовательно,
«две души жили в их груди».
В действительности политическая революция, являясь результатом
экономической, не исключает ни на йоту всего разнообразия классовой
борьбы. Историческая необходимость, толкающая пролетариат к борьбе
и обеспечивающая за ним, при определенных взаимоотношениях сил, победу,
обусловливает противодействие господствующего класса. Политическая
революция, которой не предшествует экономический перелом, создающий
новый класс с определенным арсеналом средств борьбы,— фантазия несколь¬
ких революционных романтиков. Однако настоящая политическая рево¬
люция не есть «принятие определенных идей всеми классами», как этого
хочет Ралеа, а подлинная военная победа одного класса над другим при
ноддержке большинства населения. Ралеа повторяет мысль Каутского
против всеобщей стачки. «Либо пролетариат так силен, что всеобщая
стачка не нужна, либо она должна означать поражение пролетариата».
Эта мысль была раскритикована всем ходом развития рабочего движения.
Пролетариат изучал всеобщую стачку на деле; в известный момент
она оказывалась недостаточной для того, чтобы привести пролетариат
к победе, но представить себе массовое революционное движение без все¬
общей стачки уже сейчас невозможно. Россия, Германия и Англия
в различной форме доказали, что всеобщая стачка становится неизбеж¬
ным методом экономической и политической борьбы широчайших масс.
Но уже этот самый факт лишний раз доказывает, что мирная революция
утопистов и романтиков в настоящее время нисколько не соответствует ни
соотношению сил, ни реальному содержанию классовой борьбы во всем мире.
Новейшей социологии революции, оперирующей послевоенной исто¬
рией, труднее всего «мечтать о мирной революции», сохраняя при этом
хотя бы малейшую объективность. Элементы гражданской войны, выра¬
жающиеся в крайне обостренной классовой борьбе, в развитии фашизма,
росте террора и т. д. и т. д., проникли в наиболее солидные и крепкие
капиталистические страны — Америку и Англию. Военные столкновения,
колониальные восстания, революционные крестьянские партии были ред¬
костью в довоенпой Европе и стали обычным явлением после войны.
Ралеа не отрицает, что революция идет, но видит он ее в росте
новых идей, в погоне за новым и оригинальным. В действительности же
она заложена, как историческая неизбежность, в росте объективных хозяй¬
ственных противоречий, в заостренности классовой борьбы, в росте рево¬
люционных организаций и сознательности пролетарского класса, который
все больше становится политическим вождем широчайших масс.
Отсутствие марксистского анализа не дает новейшей официальной
социологии дорасти до правильного анализа трех фаз развития современ¬
ного социализма — его фазы утопической, научной и революционной, т.-е.
живого осуществления идеалов научного социализма.
А.	Гуральский.