Патрис Генифе
Patrice Gueniffey
LA POLITIQUE DE LATERREUR
ESSAISUR LA VIOLENCE
REVOLUTIONNAIRE
1789-1794
Artheme Fayard • 2000
Патрис Генифе
ПОЛИТИКА
РЕВОЛЮЦИОННОГО
ТЕРРОРА
1789-1794
Перевод с французского
Под редакцией
А. В. Чудинова
Москва . 2003	УРСС
ББК 63.3(0)5. 66
Геяифе Патрис
Политика революционного террора 1789—1794: Пер. с фр. / Под ред.
А. В Чудинова. — М . Едиториал УРСС. 2003. — 320 с
ISBN 5-354-00221-4
Книга известного историка Патриса Генифе, вызвавшая во Франции ши-
рокий общественный резонанс, посвяшена феномену революционного террора.
На примере событий 1789—1794 гг. автор подробно анализирует социологический,
психологический, политический и дискурсивный аспекты политики террора, раз-
венчивая многочисленные мифы, существующие в историографии Французской
революции.
Перевод с французского А. В. Чудинова (Введение, гл. 1-8), Е. М. Мягковой (гл. 9—10).
Д. Ю. Бовыкииа (гл.11).
Ихмгсльстао •Едиториал УРСС* 117312, г. Москва, пр-т 60-летим Октября. 9
Лицензия ИД ,4051’5 от 25.06.2001 г Подписано к печати 26.03.2003 г.
Формат 60x90/16. Тираж 3000 экз. Печ. л. 20. Зак .4 155
Опечатано в ГУП «Облиют». 248640. г. Калуга, пл. Старый Торг, 5.
ISBN 5-354-00221-4
С Editions Arthdme Fayard, 2000
© Перевод на русский язык:
Едиториал УРСС, 2003
© Оригинал-макет, оформление:
Едиториал УРСС, 2003
ИдаАТЕЛЬСТВО УРСС
НАУЧНОЙ И УЧЕБНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Е лъм URSS^URSS ги
Каталог издан**
• totomet hnp/AiRSS.fV
Телефакс 7(095)135—44-23
Телефакс 7(095)135-42-46
От редактора перевода
Группа российских историков Французской революции XVIII в., при-
нимая решение об издании на русском языке книги Патриса Генифе, одного
из ведущих сотрудников Центра политических исследований Раймона Аро-
на (Париж), при переводе руководствовалась следующими соображениями.
Во-первых, научной актуальностью книги. На протяжении последних деся-
тилетий и отечественная, и французская историография обходили стороной
тему революционного Террора XVIII в. И хотя П. Генифе, не претендуя
на исчерпывающее освещение сюжета, предложил не столько исследова-
ние, сколько одни из возможных вариантов интерпретации Террора, именно
его работа, вышедшая в 2000 г., пробила брешь а этой стене молчания
и вызвала всплеск самого живого интереса к, казалось бы, «забытой» теме.
Во-вторых, мы хотели дать нашему читателю некоторое представление
о круге проблем, активно обсуждаемых сегодня в среде французских интел-
лектуалов. П. Генифе берет в качестве исходной точки историю Француз-
ской революции и поднимается в своих размышлениях на высокий уровень
обобщения, рассматривая данный сюжет в широком контексте современ-
ных споров о природе и ценностях демократии, ее истоках и традициях.
Неудивительно, что его эссе дало повод для острой дискуссии, которая
продолжается и по сей день.
А. В. Чудинов
Введение
О Терроре теперь почти не пишут Тем не менее, этот центральный
эпизод Французской революции, один из наиболее загадочных и вызыва-
ющих наибольшие споры, никуда не исчез из нашей новейшей истории'.
Долгое время он находился в центре внимания историков. Сочинения, по-
священные таким темам, как политическая карьера, риторика и взгляды
его деятелей, составляют целые библиотеки. Едва ли вся остальная исто-
рия Революции до и после Террора была предметом, по крайней мере,
до последнего времени столь же многочисленных изысканий; особенно —
эпоха, последовавшая за свержением Робеспьера, куда историки соверша-
ли лишь редкие вылазки. Еще не так давно leppop рассматривался как
наиболее важный момент Французской революции, ее вершина и суть:
период до 1793 г. считали полуреволюцией, после 1794 г. — преданной
революцией.
Ситуация изменилась накануне 200-летнего юбилея Революции (1989),
когда исследования Франсуа Фюре и других авторов показали радикальный
характер и глубину революционного разрыва в 1789 г. С той поры звезда
Террора существенно потускнела. Об этом свидетельствует малое число
работ о нем за последнее время. 1793 год уступил 1789-му привилегию
разрыва со Старым порядком и. более того, свою прежнюю репутацию
как раскрывающего глубинный смысл Французской революции. Отныне,
чтобы понять, как Франция покончила со своим прошлым, надо изучать
историю не Национального конвента, а Учредительного собрания. Иными
словами, смысл Революции исчерпывается 1789 г., тогда как 1793-й траги-
чески показывает невозможность ее «завершить» — проблема, с которой
столкнулись члены Учредительного собрания в конце 1789 г. Террор те-
перь служит иллюстрацией не принципов Французской революции или ее
результатов, а лишь ее бурных перипетий.
Утрата историками интереса к этой теме имеет и другие причины —•
упадок социальной истории, долгое время игравшей ведущую роль в объяс-
нении якобинского эпизода Революции, и, в еще большей степени, круше-
ние вместе с коммунизмом надежд, возлагавшихся на революционный путь
развития. «Санкюлотерия» исчезла из книг по истории, когда пролетариат
перестал быть их излюбленной темой; так же и интерес к Террору сошел
на нет по мере того, как угасли революционные настроения. В эпоху, когда
' Ф|>анцуасмя историография начинает новейшую или современную историю (hislotre
СОГПСЛЦЮГАЯ1Г) с 1789 Г. — Прим ПСрС8.
Введение
7
единственной перспективой развития современного общества становится
демократия, общественное внимание неминуемо обращается к моменту ее
зарождения — к 1789 г. — и. напротив, избегает мрачных дней 1793-го.
в коих некогда видели первый акт революции будущего, которая однажды
покончит с буржуазией и с такими уловками, прикрывающими ее господ-
ство. как демократия и права человека. Кто ныне осме\ится прославлять
Террор с искренностью Альбера Матье за. называвшим его «кровавым гор-
нилом. в котором вырабатывалась будущая де^юкратия на развалинах всего
того, что было связано со старым порядком'*?
Цитируя этот текст, нельзя также не вспомнить, насколько история
Террора искажалась многими ее исследователями Сделанное в данном
отношении Матъезом весьма характерно для той историографии, где эруди-
ция всегда сочеталась с истолкованием на свой лад всех спорных моментов.
От Альбера Матьеза до Жоржа Лефевра и Альбера Собуля революци-
онной историографии часто принадлежал решающий вк*ал в установлении
фактов, но при этом открытие этих фактов никогда нс сопровождалось
изменением интерпретации, даже если они доказывали ее ошибочность,
а то и абсурдность. Яркий пример тому — диссертация Альбера Собуля
о парижских санкюлотах, ставшая бесподобным опровержением той са-
мой марксистской интерпретации, бдительным стражем которой старался
быть автор. Несправедливо забытая книга Даниэля Герена /Классовая
борьба при Первой республике в 1793—1797 гт.», впервые опубликован-
ная в 1946 г. и переизданная с исправлениями в 1968 г. была, без
сомнения, последней, которую можно отнести к этой, долгое время до-
минировавшей традиции. Конечно, анархист Герен предложил совершенно
иное объяснение Террору, чем коммунист Собуль, и ин в коей мс^>е иг раз-
делял обожествления Матъезом Робеспьера, предпочитая Неподкупному
Жака Ру и Бабефа. а якобинцам — «бешеных» и участников <<Загово-
ра равных». Но, подобно предшественникам и собратьям-оппонентам, он
поставил свою эрудицию на службу трактовке, по меньшей мерс, фанта-
стической. В данном отношении его сочинение знаменует собою итоговый
рубеж этой историографической традиции. Продолжая свое существование
и после 1960—1970-х гг.. она утратила свое фактологическое наполнение,
в определенной степени «искупавшее» тенденциозность выводов.
Книга Даниэля Герена, ставшая важным вкладом в научение нередко
слабо освещавшейся борьбы за вхасть во II году Республики, продемонстри-
ровала в утрированном виде и такую общую черту многочисленных трудов
о leppopc, как сознательное замалчивание его политического содержания.
В действительности же изложенные в этих работах факты доказывают
"Maihici А. Ь Revolution franchise (1922). Р.. 1978 Т. 2. Р 301-302 [Матье» А
Французская революция. Ростов-на-Дину. 1995. С. 5111
Смелn D 1-а ItJUe de rlawe sous Ь Рпчниме Republique. 1793—1797. Р., 1968. 2 vol
6
Введение
наличие последнего. Террор — это. прежде всего, событие политическое,
в котором действия отдельных лиц приобретают такую значимость, какую
редко когда-либо еще можно наблюдать с подобной очевидностью. Однако
указанные авторы далеки от того, чтобы делать отсюда ссютвстствующие
выводы, а П{>сдпочитают, даже пренебрегая реальностью, наполнять этот
театр теней, где считанные индивиды за кулисами власти борются друг
против друга, неисчислимыми массами и могучими социальными силами,
лишь бы только придать происшедшему видимость присущей революциям
объективности
Справедливость обязывает заметить, что история Террора ничуть
нс меньше искажалась и авторами, враждебными Революции. Здесь 7эн
продолжает пользоваться авторитетом, а Террор рассматривается, в лучшем
случае, как захват власти толпой негодяев, мятежников и фанатиков,
а в худшем — как неизбежный результат не столько самой Революции,
сколько ее принципов. В то время, как одни ссылаются на обстоятельства,
другие осуждают идеи равенства и суверенитета народа, для одних во всем
виноваты эмигранты, для других — Руссо. Понятно, что такой диалог
глухих не спосогктвует спокойному обсуждению и не позволяет установить
истину. Тема Террора как предмет исторического исследования напоминает
опустевшее поле боя двух непримиримых армий — разрушения повсюду.
Битва закончилась с гибелью сражавшихся, и на развалины опустилась
тишина. Тсперь-то, может быть, и настал подходящий момент вынести
беспристрастное суждение об одной из величайших трагедий французской
истории.
* * *
Таким образом, при написании этого эссе о политике Террора поле-
мика меньше всего входила в мои намерения. Заглавие достаточно точно
определяет цели исследования Это — не новая история Террора. Ее,
в основном, еще только предстоит написать. Если не брать в расчет об-
щие работы о Французской революции, то со времени появления давней
и весьма неровной книги Мортимера Герно никто из историков не пы-
тался детально проследить перипетии Террора и нарисовать его более или
менее полную ка|ггину. А ведь некоторые из его эпизодов до сих мало
изучены. Например, «Великий террор*, начало которому положил закон
от 22 прериаля (10 июня 1794 г) и который, как заметил Франсуа Фюре
в 1992 г. до сих пор не стал предметом сколько-нибудь убедительного
монографического исследования или статьи. Также еще многое предстоит
сделать дли изучения истории Террора в провинции. Я не говорю здесь
Tcrnaux М I Luotrr de la Ter/rur, 1792—1794 Р.. 1862 1869. 7 vol
Furd F La Revolution de lurgot a Jules berry (1770-1880). P., 1992. T. I P 511
Введение
9
о тех весьма мнагочисле иных историках, кто считает возможным описывать
развитие событий на местах по аналогии с тем. что происходило в столице.
Механическое перенесение на провинцию истории Irppopa в Париже мл \о
что дает для понимания этого феномена. Я мечтаю скорее о другой истории.
Отб|юсив тезис о мнимом единстве нации, она бы изучала опыт каждой
из местностей со всеми его характерными особенностями Отказавшись
от того, чтибы априори идентифицировать людей я качестве 1>е пьянив
и якобинцев, жирондистов и монтаньяров, и от того, чтобы де мпъ историю
на периоды в соответствии со сменой правительств и законодательных
собраний, она старалась бы выявить стимулы, сияли и интересы, которые
реально определяли принадлежность людей к различным П|книвоб<урс гву-
Ю1ним группам и лежали в основе конфликтов того В(м-м*-ни 1акую работу
еще только предстоит провести. Отравным пунктом для подобной истории
могла бы послужить книга Колина Лукаса о миссии члена Конвеи: » Жа-
вога в департамент Луара, представляющая собою одну из редких попыток
понять местные особенности Террора и выявить стоявшие ча ним интересы
и политические устремления
Итак, читатель найдет здесь не историю Террора, а нечто Ьилее
скромное — размышления о политике Террора и о революционном насилии
Слово «Террор» в данном контексте обозначает не период Революции
от сентябрьских убийств 1792 г. до падения Робеспьера в июле 1794 г.,
а тип революционной политики — применение насилия и принуждения
в политических целях при попустительстве закона. Подобная дефиниция
позволяет следующим образом очертить поле исследовании: здесь будет
рассматриваться больше Париж, чем провинция; больше центр, чем пери-
ферия; больше законодательные собрания, чем местные комитеты, больше
верхушка, чем низы; больше вдохновители, чем исполнители; и. наконец,
больше гонт ели и палачи, чем жертвы.
Г 1иследний пункт требует небольшого пояс нения Описание совершен-
ных революционерами жестокостей и страданий их жертв долг (*• время было
любимой темой контрреволюции. Трагический конец принцессы Ламбаль
и оскорбления, нанесенные королеве. принадлежат к числу непременных
обвинений, выдвигавшихся против Революции. Пет и речи о том. чтобы
отрицать ужасы, выпавшие на долю обеих. Однако исследование, пр</моли-
мое с единственным наме^юнисм вызвать сострадание, имсс один больший
недостаток: оно избавляет и автора, и читателя «>г ц(хш мысам г единых
усилий. Эго — одна из причин того, почему, рассказывая о жгегокик
временах, лучше придерживаться боле*- или менее бесстрас того тона. I 1о
следнес тем более необходимо, что о жертвах, на которые долин? в|х*мн
ссылались как на свидетельство »П(>сступнуго«» характера Революции, сс-
Luca» С La вниегше dr 1в Геогиг L example de Javckuc* et	tin .nrtemeui de Ik Loire /
Tied. C. l-^uluau Saint (.Itrnne, 1940
10
8ведение
годяя упоминают, доказывая ее невиновность. Я имею в виду недавнее
освоение темы Террора культурологической историей. Подчеркивая пре-
имущественно антропологические корни насилия и акцентируя внимание
на сопровождавших его в определенную эпоху и в определенном контексте
ритуалах, подобный способ рассмотрения Террора превращает совершен-
но реальные преступления, где, согласно знаменитой фразе, кровь пахнет
кровью, в представления, «образы» и даже галлюцинацииХуже того,
при изучении такого предмета, как Террор, культурологический подход,
смягчая, подобно своеобразной пуховой перине, трагический характер этого
явления, затеняет и его политическое содержание. Связь Террора с вопро-
сами власти, суверенитета исчезает, а на смену ей приходят россказни
о проявлениях нового образа жизни и мысли, о возрождении искусства,
об углублении равенства, о решаюших успехах социальной интеграции и по-
литики исключения всяких отличийТеррор — это феномен не культуры,
а политики. Может быть, он даже является крайним выражением самой
сути политики.
Историки слишком часто объясняли Террор страхом или фанатизмом.
Страхом — считая, что опасность разбудила в людях скрытые инстинкты,
вылившиеся в стремление перебить всех, кого считали виновными, или
принудить их к бездействию посредством запугивания. Фанатизмом —
рассматривая Террор как средство перекроить реальность в соответствии
с требованиями системы, рожденной в заоблачном мире идей. Но пер-
вое объяснение ничего не говорит о том, почему революционеры боялись
опасностей, порою воображаемых. Второе точно так же умалчивает о том.
почему после того, как наиболее фанатичные, в конце концов, пришли
к власти, одни из них устранили других. Как мы увидим далее, Террор
не является ни продуктом идеологии, ни реакцией на обстоятельства. В нем
не надо винить ни идею прав человека, ни заговоры эмигрантов в Коблен-
ца ни даже якобинскую утопию добродетели. Он — результат динамики
французской революции, как и динамики любой революции. В данном
отношении он составляет саму суть данной Революции, как и любой рево-
люции вообще. Но он также служит моментом истины для Французской
резолюции. Не потому, что он, как полагал Огюстен Кошен, разоблачил
лживость демократии, но потому, что стал трагическим опровержением
ряда иллюзий, возникших в 1789 г. Прежде всего — иллюзии разрыва.
Революционеры 1789 г. верили в возможность создания нового мира. Ре-
волюционеры 1793 г., сами того не желая и не понимая, под обманчивым
прикрытием риторики, доведшей идею разрыва до самой крайней степени,
Как пример подобного подхода см.: De Baecque A., de La Cloire et feffruL Sept morU
too» la lerreuc P. 1997
б См . нлпрмиер. Bianchi S La Revolution cdlurelk de Гап II. Elite» el people. 1789-1799
P, 1982
Введение
И
в действительности войною связали порванные нити национальной истории.
Оми разорили королевскую усыпальницу в Сен-Дени, но их армии пошли
теми же дорогами, кегторыми ранее шагали солдаты короля. И еще — иллю-
зию о том, что возможна прозрачная и безопасная власть. Террор показал
то. что в обычные времена было скрыто, а именно — что всякий суверени-
тет, как подметил Жозеф де Местр, «абсолютен по своей природе» и всегда
порождает, несмотря на любые конституционные предосторожности, «аб-
солютную власть, способную безнаказанно творить зло**0 В этом смы<.ле
Террор иллюстрирует не столько последствия установления неограниченной
власти, сколько скрытую сторону власти как таковой. Он вытекает из самой
ее природы.
♦ * *
Выше я уже отмечал, что рассмотрение Террора в качестве инстру-
мента революционной политики позволяет ограничить поле исследования,
но в то же время подобная дефиниция в некотором отношении вынуждает
его н расширить. Действительно, при таком понимании Террора определить
его хронологические границы оказывается весьма непросто.
Террор с большой буквы — это название периода Революции. Однако
тот же самый термин с маленькой буквы, обозначающий в более широком
смысле насилие и чрезвычайные правовые меры, может бьггь применен
по отношению к столь обширному спектру событий, что выйдет за те
рамки, которыми его обычно датируют.
Официально Террор начался 5 сентября 1793 г., когда Конвент поста-
вил его *в порядок дня» под нажимом парижских секций, окончился же
он 9 термидора II года (27 июля 1794 г.), когда бык свергнут РгХ'хспьср
Впрочем, в представлении победивших термидорианцев смерть Неподкуп-
ного означала конец не Террора, а лишь «эксцессов^ Террора9'. Однако
падение диктатуры робеспьеристов, ослабив тиски принуждения и страха,
в течение нескольких недель привело к разрушению политического и пра-
вового механизма, создававшегося с 1793 г Закрытием якпбинских клубов,
проведенным в декабре 1794 г. процессом над Каррье. обвинявшимся
в потоплениях людей в Нанте, возвращением в Конвент жирондистов, под-
вергшихся преследованиям в июне 1793 г., привлечением к ответственности
бывших членов Комитета общественного спасения и Комитета общей безо-
пасности. хотя те и сыграли решающую роль в свержении робеспьеристов,
термидорианцы, во многом вопреки своим намерениям, все больше прида
вали прекращению Террора необратимый характер и го значение, которого
Цкт по: Boffo М Mai&tre // ЕХс1юпл<ке critique de la Revolution (гал^аюе / F. Furet et
M OW(dir ) P. 198a P. 1018
Baczko В Comment »orttr de la Terreux "Ibrnnwloc ei la Revolution. P . 1989.
12
Введение
оно скачала не имело. * Термидорианская реакция*, развивавшаяся без ка-
кого-либо продуманного плана, но все больше укреплявшаяся в 1795 г.,
должна была, в конце концов, привести Революцию к решению задачи,
которая стояла перед ней с 1789 г. и выполнение которой прервал период
leppopa, а именно — дать Франции новые государственные институты.
В таком, строго ограниченном смысле 9 термидора, действительно, означает
конец Террора.
Но если Террор как государственная система с этого времени стал
достоянием прошлого, то Террор как средство управления отнюдь не исчез.
Есть многочисленные примеры совершения актов террора и в дальнейшем:
ссылка без суда, по декрету от 1 апреля 1795 г., Барера. Бино-Варенна,
Колло д’Эрбуа и Валье, решение о расстреле взятых в плен эмигрантов
на Кибероне, принятое Конвентом 27 июля 1795 г. — в тот самый
день, когда он отмечал первую годовщину свержения «тирана»; закон
от 25 октября 1795 г., подтвердивший акты 1792 и 1793 гт. против
непрнсягнувших священников и восстановивший по отношению к дворянам
закон о подозрительных от 17 сентября 1793 г.; депортации без суда
после аитипарлачентского государственного переворота 4 сентября 1797 г.
и т. д. 9 термидора перевернуло лишь одну из страниц в истории Террора,
но не завершило ее.
Таким образом, имеет место некоторая неопределенность относитель-
но времени окончания Террора, и еще большая неопределенность — от-
носительно времени его начала. Хотя Террор был поставлен в порядок
дня в сентябре 1793 г., механизмы, позволившие привести его в дей-
ствие, существовали к тому моменту уже в течение нескольких месяцев.
Революционный трибунал, комитеты бдительности на местах и Комитет
общественного спасения были учреждены в марте—апреле 1793 г. Но и со-
здание их тоже не может считаться исходным пунктом Террора. «Первым
Террором» называют события августа-сентября 1792 г., последовавшие
за свержением королевской власти, — создание «Чрезвычайного уголов-
ного трибунала*, домашние обыски и резня заключенных. Фактически же
Террор начался еще раньше. Чрезвычайные меры Законодательного собра-
ния в 1791 и н 1792 гт. против эмигрантов и тех священников, кто отказался
принести присягу в соответствии с гражданским устройством духовенства,
продемонстрировали стремление запугать сопротивлявшихся Революции.
Однако можно пойти дальше и обратиться к еще более раннему периоду,
чем начало работы Законодательного собрания 1 октября 1791 г., а имен-
но — к 1789 г., т. с к самому началу Революции, чтобы увидеть первые
расправы и услышать первые призывы к принятию чрезвычайных зако-
нов в виду «грозящих отечеству опасностей*. Действительно, уже в июле
1789 г возникли первые точечные проявления насилия, сопровождавшиеся
убийствами, как в Париже, так и в провинции; в сентябре Марат выпу-
Введение	13
стил первый номер * Друга народа*; в октябре Парижский муниципалитет
учредил Комитет расслел<жаний для розыска заговорщиков
Задолго до первого террора 1792 г и Террора 1793—1794 гг. имел
место так называемый «Террор, предшествующий Террору» w\ которым
совпал по времени с началом Революции или. по меньшей мере последовал
за ним столь скоро (Генеральные штаты собрались в мае 1789 г . а взрыв
насилия произошел в июле), что можно сказать: история Террора началась
с историей Революции и закончилась с нею же. Принимая во внимание
одновременное начало Революции и насилия, необходимо сразу же отка-
заться от двух ошибочных положений: 1) что Террор — результат внешних
по отношению к Революции обстоятельств; 2) что он — плод последующе! »
развития Революции. И хотя мы отсюда не можем без преувеличения сде-
лать вывод, что Террор пронизывает собою всю Французскую революцию
или, иначе говоря, что она сама по себе имеет целиком террористиче-
ский характер, все же надо признать: между Террором и Революцией,
начавшимися почти синхронно, сразу же возникла тесная связь, каковую
н требуется внимательно исследовать
♦ ♦ ♦
Прежде чем перейти к самому эссе, я хочу поблагодарить всех, кто
имел любезность прочитать рукопись и позволил мне своими замечаниями
и предложениями ее улучшить — по крайней мере, я на это надеюсь.
Пусть Бронислав Бачко. Оливье Шопен, Ян Фошуа, Марсель Гошг,
Стефано Маннони, Мона Озуф, Жак Ревель и Пьер Розанна длин найдут
здесь свидетельство моей благодарности. Я признателен Рану Але ни за его
терпение, советы и требовательное внимание. И. наконец, спасибо Роберто
Мартуччи, который, пригласив ч<еня читать весною 1997 г секции о Ггррорс
студентам университета в Мачерата (Macerate), подал мне идею этой книги.
1П< Baczbc В The Terror brftxr ihr Conditwc* 4 ромаЫйу. iogjr ol геа1.лэ»;пп //
Tk- Terror Oxford. 1994 Р 19-38
Насилие и Террор
♦ Революции в человеческом обществе вызываются людьми, обсто-
ятель'. 'мми и\и идеями, но все они скреплены кровью», — писал Рабо
Сент-Этьен в «Кратком очерке Французской революции», опубл вкованном
в 1792 г. о
Не переставая скорбеть о неизбежных для революции актах насилия
н. прежде всего, о тех. которые сопутствовали Французской революции
с первых ее дней. Рабо, тем не менее, полагал: Франция может гордиться
тем что. пролив так мало крови, осуществила величайшие преобразова-
ния. каких никогда не совершала ни одна нация. «Если чти и должно
вызывать удивление иностранцев. — добавляет он, — так это то бла-
го, которое принесла» Французская революция В конце 1791 г., когда
бывший депутат Учредительного собрания писал эти строки, наСмлне еще,
действительно, могло казаться преходящим злом — достойным, конечно,
сожаления. но неизбежным следствием пережитых Францией потрясений.
С 1789 г. произошло уже довольно много вооруженных стычек и мятежей.
Об их жертвах скорбели, но вспышки насилия имели локальный, точечный
характер, а потому еще можно было думать, как это делал Рабо, что речь
идет лишь о «нескольких тучках», которые вскоре рассеются 9.
Рабо Сент-Этьена обезглавили 5 декабря 1793 г. Таким образом,
до смерти v него еще было время убедиться, что развитие событий не оправ-
дало его оптимистических надежд на счастливое и быстрое завершение
Революции. К тому времени. когда его гильотинировали, множество его со-
отечественников утке приняли насильственную смерть; многих других такая
участь еще только ожидала. Эта бойня покончи ла с иллюзией о безобидном
характере Революции, которым той еще можно было приписать в 1791 г.
Когда после 9 термидора общество вновь обрело свободу мнений,
оно оказалось одержимо желанием знать все о количестве жертв, датах,
местах, обстоятельствах и способах казней. Начавшиеся с сентября 1794 г.
’’ Ruhaut Saini-fliennc ].P. Precis de I'liisKure Je la Revolution franchise. P-, 1827. P 315
2) Ibid. P 99 -100.
M Ibid P 106
HilCU-tUC и Террор	15
публичные п|юце<,<ы над вдохновителями и исполните тми преступлений
1еррП|м сопровождались появлением на стиль мрачную гему обильной
литературы. стремившейся удовлетворить любопытство общественмости.
«Эти была. — писал Мишле о процессе Кдррде. — обширная поама
в духе Данте. которая вновь заставила Францию круг за кругом спуститься
в преисподнюю, тогда еще мало известную даже тем, кто через нес
прошел. Люди вновь увидели и пересекли сен мрачный край, великую
пустыню террора, мир руин и призраков. Широкая публика, совершенно
равнодушная к политическим дебатам, была потрясена этими процессами
Мужчины, женщины, дети — все, от мала до велики. представ \чкк себе
картину потоплений, видели подернутую дымкой ночную Луару, ее пучины,
слышали крики медленно погружавшихся туда людей*4).
Нс понимая, почему Революция, совершенная в 1789 г во имя сво-
боды, терпимости и справедливости, в 1793 г. опустилась в бездну насилия
и деспотизма, французы, воскрешая в памяти преступления 1793 1794 гт..
старались, по меньшей мере, осознать величину постигшего их несчастья
и превратить тысячи личных трагедий, происшедших в ту мрачную эпоху,
которая только что осталась позади, в коллективный опыт, способный дагь
уроки на будущее.
« Общая и беспристрастная история заблуждении, ошибок и прсступ
леннн, совершенных во время Французской революции* была впервые
опубликована в 1796 г. .Луи-Мари Прюдомом и также претендовала на то,
чтобы стать «печальным списком всех тех деяний, на которые способна
человеческая порочность, когда ей все дозволено»5К В шести объеми-
стых томах подсчитывались людские потери за шесть лет Рсиолюцин
3 540 человек, утверждал Прюдом, погибли при Учредительном сибр.шнн
8 044 — при Законодательном собрании. 18 613 — гимнпицнр' ваш при
Конвенте, к которым надо еще прибавить 16 603 погибших в граждан^ной
войне на Юге. 32 000 утопленных и расстрелянных в Ндмте. 900 000
жертв войны в Вандее, и это не считая 124 000 белых людей и 60 000
черных, убитых в колониях. 800000 солдат, павших на Фронте, а гзкже —
косвенные потери по причине Революции 20 000 французов, умерших
от голода, 4 790 покончивших жизнь самоубийством. 3400 женщин, сион-
чавшмхея при родах, н 1 550 человек, «сведенных Рююлюцисн < ума ».
В итоге получалась очень точная цифра в 2 022 903 человека, ганшнх
жертвами событий 1739— 1794 гг
Цмт. пи. ВыгЬи В. CcHiuitetU м'ни 4с U Зепсш. Р 20^-210
Prur/бо/пптг /г М Hutoire generic Н impanwie 4га гпгш$, »1га Mulra еч enntrt
аюипк la Rrvolulkm	л daUr du 24 деш 1747; cpnitfuai k nnnihre del ihdnuiiu.
qui ool pen par l« Rrwluhdil. de erm qui ont mntgri, cl let иип<ип des 1мЬ<>1И qui |X4iUn< ce
irinp» ши devoir la France P . 1797. 6 vj T III P, 4
T VI. P. 522 -521
16
Насилие и Террор
Не важно, что цифры этой похоронной бухгалтерии в основном фанта-
стичны; ее значение в другом. Она свидетельствует об общем потрясении,
о смятении разума при столкновении с опытом, так и оставшимся непости-
жимым. и, наконец, о пятне ужасного подозрения, которое схлынувшая
волна насилия оставила на Революции в целом. Безусловно. в 1793 г. это
наем \ие достигло своего пика, однако и первые его проявления отныне рас-
сматривамкь как прецеденты, предвещавшие эпоху Террора. Нужно ли
было винить в случившемся саму Революцию, как, похоже, считал один
из самых первых ее историковили скорее следовало возложить ответ-
ственность за пролитую кровь на порочную природу людей? *9
Прюдом видел в истории Французской революции непрерывную или
почти непрерывную череду актов насилия, где каждое восстание ведет
к смертоубийству и где обычные уголовные преступления шествуют бок
о бок с политическим насилием на том долгом пути через круги преисподней,
что начался в 1789 г и вывел на уровень 1793—1794 гг.
Это было, несомненно, вполне законное желание создать мартиролог
Революции, чтобы заставить услышать голос ее жертв. С таким намерением
Прюдом и написал субъективную, т. е. с позиции жертв, историю рево-
люционного насилия и террора. Однако возникает вопрос, правомерно ли
объединять под одной рубрикой — собственно террора — многочисленные
проявления насилия, в изобилии сопутствовавшие Французской револю-
ции? В действительности, совершенно не факт, что история насильственных
актов на протяжении революционного десятилетия способна дать удовлетво-
рительный ответ на вопросы, поставленные развитием Революции: почему
та приобрела столь жестокий характер и так быстро-* И почему насилие,
в конечном счете, приняло столь специфическую форму, как в 1794 г.?
Существует опасность, отождествляя террор и насилие, произволь-
но смешать воедино разные по своей природе явления. Действительно,
что общего между линчеванием людей толпой в 1789 г. и высылками
1797 г. в Гвиану, между целенаправленно организованными и управляемы-
ми восстаниями 1792—1793 гг. и сентябрьской резней 1792 г.? Па каком
основании сравнивать «заварушку» 1790 г. в 11име и систематическое
истребление врагов народа», предусмотренное законом от 22 прериаля
(10 июня 1794 г). преследование священников и ибелый террор» 1795 г.?
Единственное, что объединяет все приведенные здесь примеры, это —
^«.Свобода! Какие только преступления нс совершались во имя тебя! — восклицал
Фаитгн-Дезюдоар — Разве это в природе вещей. чтобы ступени твоего храма были покрыты
грудами трупов, или сама ты всего лишь бесполезный идол, к которому напрасно взывает
разумный человек?» (Fanlin-Dtsodoardi A Histoire phitosopluque dr ia Revolution dr France
P.. 1797.4 vol. T.l. P.X.).
«’Имея намерение стать лучше, люди все больше ведут себя как алоден <...> и когда
они уже почти гюбратались. выпускают друг другу кишки! Так не поступают даже звг|»и*
(РшМатте L. М. Op. ol Т !. Р. 7)
Между насилие* и террюрои
ужас, который пришлось испытать жертвам, а в ряде случаев — и очевид-
цам насилия В остальном различии намного больше, чем сходства: здесь
насилие спонтанное, там — спланированное; здесь — стихийное, там —
правовое; здесь его вершит народ, там — государство; здесь оно направлено
против конкретных лиц. там поражает без разбора.. Этим различия далеко
не исчерпываются, и можно было бы привести еще множество примеров,
доказывающих, что нет никаких оснований рассматривать указанные явле-
ния в одном ряду, если только не смотреть па проблему насилия и террора
исключительно с точки зрения их жертв и не довольствоваться научением
последствий, а не причин.
Между насилием и террором
«Ужас (jerreur) — волнение души при виде бедствия или угрожающей
опасности; неописуемый, громадный страх» Ужас — это прежде всего
психическое состояние, более напряженное, чем просто страх. — состояние,
в котором оказывается любой человек, когда ему угрожает смертельная
опасность: извержение вулкана, необходимость пройти через дремучий лес
безлунной ночью, приближение вражеской армии, бомбардировка, насилие
или возможность насилия. 1аким образом, если оставить в стороне природ-
ные факторы, любая форма насилия может быть по праву квалифицирована
как террористическая (lerroriste). если это насилие, действительно, ужаса-
ет (terrihe) свои жертвы Однако в таком случае определение террора
оказывается слишком расплывчатым, чтобы его можно было как-либо
использовать. Современные словари дают и вторую дефиницию, непосред-
ственно выведенную из революционного опыта террора: «Акты насилия,
преступления, систематически совершаемые для того, чтобы поддерживать
у некой группы лиц это чувство [ужаса]»». Если в первом определении
речь идет о результате террора, о том субъективном состоянии, причина
которого не уточняется, то второе применяется исключительно в сфере
политики и делает акцент уже нс на следствие, а на причину stoiti состоя-
ния паралича воли — целенаправленные действия людей, имеющие целью
спровоцировать такое состояние. Определяемый подобным образом террор
Die lion noire de lAcedcmie fran<o«*c- Nouvelle edition Lyon. 1776 2 vol. Г I! P 573
В атом разделе и опираюсь в основном на исследование Жана Бмни'рд. См. Bacchter
1-а lerreur a-l-ellr un sens? // La Vendee. Aprrs la lerreur. la reconstnx liun / Ed /V Gerard
P.. 1997. P. 585-606.
О происхождении неологизмов ulrnuriser» и «trinfiur-, досуге т издавшим »o фраиц>зеком
яяыке до 1794 г. и о том. как поямнник'муся в какии-го момент уродливому ntenonhere
пришлось слиться с ними. см нсследоманнс Анин Жеффруа; Се//п?у ,4. "lerreur el ten «ипипе.
Irs rrwHs еп heritage, du neologixne au comept // l,a Vcmlre. Apres la Irrreur. la reconstruct ion
P. 144-161.
3 3a«. i55
18
Насилие и Террор
требует, по меньшей мере, двух действующих лиц — террориста и террори-
зируемого — и представляет собою определенное отношение между ними,
которое устанавливает террорист.
Ровно через месяц после смерти Робеспьера член Конвента Тальен,
хорошо знакомый с террором, поскольку сам осуществлял его, находясь
в миссии в Бордо, произнес важную речь о той ужасной эпохе, из которой
Франция тогда только что вышла. В этом выступлении Тальен дал доста-
точно точную дефиницию террору: разделение общества «на два класса»,
пусть и неравных по численности, — «тех, кто заставляет бояться, и тех,
кто боится» 1Т Дефиниция точная, но все же недостаточная, поскольку
не позволяет провести четкое различие между разными формами насилия,
ведь каждая из них неизбежно предполагает присутствие таких протаго-
нистов, как палач и жертва. Здесь надо заметить, что лишь один из этих
двух протагонистов — жертва — остается в таковом качестве вне зави-
симости от характера действия, от которого пострадал: был ли то удар
саблей, нанесенный участником восстания, или постановление Революци-
онного трибунала. Напротив, терроризирующей стороной в зависимости
от ситуации могут выступать разные субъекты (толпа, ограниченная груп-
па лиц, индивид или государство), так же, как могут разниться способы
и интенсивность применяемого ими насилия. Именно эти различия и позво-
ляют установить характерные особенности террора по сравнению с более
широким феноменом насилия.
Террор не сводится к насилию. Конечно, любое насилие вызывает
чувство ужаса (terreur), а террор всегда требует применения той или иной
степени насилия. Тем не менее, не все акты насилия в революционную эпоху
были по своей сути террористическими. Террор .можно отличить от обычного
насилия по двум критериям: во-первых, носит ли акт предумышленный
характер или нет; и, во-вторых, отождествляется ли жертва, против которой
направлено действие, с реально преследуемой целью или, напротив, между
ними проводится различие. Толпа применяет насилие против тех. кого опа
в силу случайности или, по меньшей мере, без предварительного умысла
сделала своей мишенью; тогда как особенность террора состоит в том, что
насилие сознательно применяется против заранее намеченной жертвы ради
достижения определенной цели.
Отличительной чертой беспорядочного коллективного насилия, много-
численные примеры которого Революция дала, начиная с убийства Фулона
и Бертъе де Совнньи 22 июля 1789 г. и заканчивая резней в тюрь-
мах в сентябре 1792 г., было то, что оно возникало стихийно. Первые
линчевания в Париже произошли без чьего-либо приказа; и, по крайней
мере, нет убедительных доказательств того, что такой приказ имел место
^Archives padenwnuirti. Pemicre serie, 1789—1799. P., 1867 96 vol. Parus. T XC\ 1.
P. 57 (речь от 28 августа 1794 г).
Между насилием и террором
19
во время сентябрьских убийств 1792 г. Последними партии того времени,
конечно, воспользовались в политических целях; одна — для того, чтобы
бросить тень на всех парижских революционеров, другая — для того, чтобы
подавить всякое сопротивление, играя на вызванном убийствами чувстве
страха. Но эта двойственная эксплуатация насилия революционными пар-
тиями относилась к событию, которое не было ими заранее запланировано
с целью создания обстановки страха настолько сильного, чтобы нейтрали-
зовать любую оппозицию Это коллективное и стихийное насилие, часто
доходившее до крайности а изощренном и продолжительном издеватель-
стве над жертвами, как до, так нередко и после их смерти, но при этом
являвшееся точечным и локальным, не имело каких-либо далеко идущих
целей. Неожиданность его возникновения имела своей оборотной стороной
быстрое восстановление спокойствия. Смерть жертв оставляла убийц и зри-
телей одурманенными и в некотором роде пресыщенными, убежденными
в том, что определенное правосудие свершилось, но неспособными, когда их
спрашивали, дать своим действиям сколько-нибудь разумное объяснение.
Хотя это стихийное насилие и лежало в основе некоторых наиболее драма-
тических эпизодов Французской революции, оно имело долгую историю,
в которой 1789 — 1794 гг. составляли лишь одну очень короткую главу.
Подобные рецидивы варварства, смысл которых, так сказать, ис-
черпывался самим пролитием крови, означали возвращение к архаической
традиции убийства в условиях, когда возникало ощущение смертельной
опасности для существования сообщества, а способность государства со-
хранять монополию на применение насилия ослабевала. Усиление государ-
ственной власти в XVII— XVIII вв. сдерживало проявление этой традиции
и в то же время снижало порог терпимости по отношению к насилию.
Однако, когда государство оказывалось в кризисе, как в 1789 г. или после
отречения Наполеона в 1815 г., древние инстинкты вновь брали верх.
Речь идет о феномене, хорошо известном историкам ментальности: насилие
становится реакцией на тревогу, охватывающую общество, когда оно стал-
кивается с опасностью, которая угрожает самому его существованию или
воспринимается как таковая, причем ситуация усугубляется упадком закон-
ной власти и крушением традиционных ориентиров Это — время самых
иррациональных слухов, дающих, однако, непонятным вещам объяснение
убедительное и. стало быть, рациональное в том отношении, чти оно указы-
вает на объективный. идеи гифицнруемый и внешний источник смертельной
опасности, которая, как кажется, угрожает обществу. Слух, разоблачение,
прот1июпа.иняшях тсанса — о стихийном характере убийств (что ни исключает
ответственность за них. пи крайней мере моральную, руководителей Коммуны) и об их
предумышленном характере — выдвигаются соывектвенно Пьс^юм Карином и Ф|Я!дернком
Блюшгм. См Camn Р, Les Manacres de scpteiiibrc P , 1935. Blache F. Srptcnibre 1792.
IjJHMjues d’un manacre. P., 1986.
3*
20
Насилие и Террор
опознание. кара: насилие в данной связи представляется средством, спо-
собным предотвратить ниспровержение естественного порядка вещей путем
устранения виновного, которого физически убивают, а символически оттор-
гакгт как чужеродный и вредный элемент, дабы этой жертвой восстановить
сплоченность и онтологическую целостность общества В этом слунае смысл
насилия сводится к уничтожению виновного
It#
Нет сомнения, что эти действия терроризировали людей. Но их
нельзя считать террористическими актами, поскольку стихийное насилие
толпы не имело таких характерных черт террора, как стратегический расчет
и несовпадение реального адресата насилия с жертвой.
Террор можно определить как стратегию, опирающуюся на насилие,
интенсивность коего варьируется от простой угрозы прибегнуть к нему
до безграничного применения, и имеющую явно выраженное намерение
вызвать ту степень страха, какая считается необходимой для достижения
политических целей, которых, по мнению террористов, они не могут до-
стичь без насилия или доступными им легальными средствами. Кроме того,
террор отличается от остальных форм насилия своей осознанной, а значит
рациональной, природой. Он осуществляется в соответствии с расчетом
и направлен на то, чтобы вызвать определенный эффект ради намеченной
цели. Не важно, рациональна эта цель или нет. а также то, что обра-
щение к терроризму, как показывает опыт, имеет результаты совершенно
противоположные желаемым, или даже то, что это средство по сути своей
не способно когда-либо привести к цели, во имя которой применяется.
• Не понятно. — замечает Жан Бэшлер. — как убийство нескольких
капиталистов может привести к исчезновению капитализма» То же са-
мое относится к «'аристократам* или к «контрреволюционерам». Террор,
независимо от его реальных последствий, рационален в том отношении,
что террористы прибегают к нему после оценки эффективности всех до-
ступных для достижения своей цели средств (предполагая, что таковые
существуют). Начиная с распятия сторонников Спартака и заканчивая
уничтожением жителей Хиросимы и Нагасаки, террор являлся стратегией,
отмеченной печатью рационализма. Он был направлен на то, чтобы пода-
вить или подчинить людей не столько путем причинения им страданий или
,ИСы.: СогЬпЛ Le Village des -cannibals- P , 1995 P 121—139; Delumeuu ]. La Prur en
Occident (XIV* — XVIIIе oeclefe) One cue issiegee. P.. 1980. P. 188—256; Sojsky W Traiie
de la vjJence [1996] / Trad. В Lortholary P 1998. P 155 — 170 Дея периода Революции
см ; Cun-etn fl Le tribunal e! la lemur du 14 jwllet 1789 aux massacres de septrmbre //
La Revokes logiquei 1979-1980. № 11, hrver, Lucas C Revolutionary violence, the people and
the Tenet // The Terror. P 57—79. Roche D La violence viw d en has Reflextons sur les mosvns
de la polruque en penode rnoluuonnainr // Anuales ESC. 1989. Janvier-fevrier. P 47-63.
W Bacchltr I Li teneur a-t-efle un sens? P 591
Mc^rju носи tutM и се/фором
21
смерти, сколько при помощи угрозы страданий или смерти, коим предвари-
тельно подвергали некоторое число жертв (а том числе, при необходимости,
отбираемых по случайному принципу). Террор всегда служил лишь инстру-
ментом, средством осуществления политики или ведения войны, столь же
древним как сама политика и война, и отнюдь не был особенностью нового
времени.
Макиавелли наиболее ярко проиллюстрировал это в тон главе к Госу-
даря^, где рассказал, как Цезарь Борджиа, заняв Романью, страдавшую
от разбоя мелких сеньоров, взялся за наведение порядка и усмирение враж-
дующих группировок. Для этого Борджиа наделил всей полнотой власти
Рамиро де Орко, «человека нрава резкого и крутого*, который выполнил
его поручение без лишних церемоний. С восстановлением порядка Цезарь
Борджиа счел, что время террора прошло и теперь надлежит передать меч
правосудия обычным судам.
Но зная, что минувшие строгости все-таки настроили против него
народ, он решил обелить себя и расположить к себе подданных, показав
нм, что если и были жестокости, то в них повинен не он. а его
суровый наместник. И вот однажды утром на площади в Чеэене по епэ
приказу положили разрубленное пополам тело мессера Рамиро де Ofuco
рядом с колодой и окровавленным мечом. Свирепость этого зрелища
одновременно удовлетвори ха и ошело.мнеа народ®).
Удовлетворила, поскольку Цезарь Борджиа таким образом отомстил
за страдания, которъге принесло людям выполнение его же собственных
приказов; но ошеломила, поскольку народ смутно почувствовал. что казнь
министра была одновременно и данью справедливости, и предупреждением
всем тем. кто хотел бы посягнуть на мир. восстановленный Рамиро де Орко.
Если этот эпизод и является, как сказал Макиавелли, «достойным
внимания и подражания», то не потому, что Борджиа с достижением по-
ставленной цели устранил того, кто выполнял его приказы, а потому, что
Борджиа вместо того, чтобы продолжать тер^юри.мцюватъ на>юд. держа
его тем самым в подчинении, однако рискуя затупить оружие террора
постоянным и многократным употреблением, одним точно рассчитанным
актом насилия успокоил раздражение подданных поразив нелос(и-дстпгн-
ного виновника их страданий, но при этом, хотя и облегчил участь народа,
пригрозил ему еще худшими бедами, чем те, что тот перенес под властью
Рамиро.
Здесь можно видеть в действии основные составляющие тер^юра.
стратегический масштаб, рассчитанное применение насилия и. наконец.
} Час hitrcl A L-e Pome Ch. 7 // Machu и-1 N CEuvm citnplitet / Cd C tUnucnu.
P. 1952. P. 309—310 [AfuKiMiftt им H Государь Передел Г Мураадедей. М<, POfl
С. 67—68). Об тексте см Afanenf Р. Hiuouc ntcllmiwcik du ЙЬегаЬмпе Dit le^on»
P. RJ7. P 51-50
22
Насилие и Террор
возникающие в результате косвенные отношения между раз яичными про-
тагонистами. В самом деле. если при акте коллективного насилия на сце-
не присутствуют лишь два демепгьтощих лица (толпа и ее жертва), то д\я
террора их нужно, как минимум, три террорист. по^жжаемая нм жертва
и объект, который зрелище казни должно достаточно запугать, чтобы он
подчинился требованиям террориста. В приведенном Макиавелли примере
Рамиро де Оркп веет лишь жертва, тогда как народ Чеэены является
истинным адресатом этого акта террор. Эти неизбежно косвенные отно-
шения .между террористом н его реальной мишенью могут быть даже двух
уровней, когда, как в случае с современным терроризмом, политическая
группа или государство, нс разбираясь, наносят удар по большей или мень-
шей части населения, чтобы запугать весь народ целиком и через него тем
самым опосредованно поразить и его правительство.
Польза великих примеров
Если свести суть террора исключительно к применению насилия с це-
лью запупшання или принуждения. то это означало бы, что он не только
существовал но все времена, но и то. что беззаконие и произвол, с ко-
торыми его обычно ассоциируют, не являются его непременными чертами.
11 действительно, нс предполагает ли уголовное наказание, помимо жела-
ния покарать правонарушение и возместить ущерб, намерения преподать
урок и предотвратить повторное преступление показательным характером
кары? 11акаэание и, прежде всего, смертная казнь являются одновременно
и санкцией. и назиданием. Уже в 1640 г. Ла Менардьер утверждал в споем
трактате «Поэтика». что «праведный ужас, которым наказание преступни-
ков вызывает в душах людей, оказывает благотворное воздействие»
Расчет на устрашение карой, изначально присущий любому акту
правосудия, приобрел еще большее значение в Х\ 111 в., когда утилита-
ристский подход к уголовной санкции начал вытеснять прежний порядок
наказаний Последний делал упор на искуплении, на воздаянии, иа при-
мирении виновного с Богом и ст^мился продемонстрировать «проявление
правосудия во всей его мощмм казнь, несь ход которой был за|>анее
расписан до мельчайших деталей, являлась также уроком, преподавае-
мым властью'^. После 1750 г. движение за реформу уголовного процесса
Цвгт no jenny L L> Trrrtur el lei lignri. Poeliqiie de mplure. I1.. 1982. P. 9.
См , и чжггжхлм Schntippcr B. \oirs miuwllrs en hi^Coire du dtuil L-a jiifllke, la Uinille.
UrtprsDOhpeBik (XVF -XX* lin k*) P , 1991 I1 187 — 205 ( •Распространение iw Ф^шв-
ним нивы* пргдгташлемий уголовной ответственности в последнее десятилетие Спцюп*
порядна*)
См. ставший уже клдсгнчесиим анакил аюй пр/жемы и кн : Aoucc>u/f М Surveillei el
purtir NavAame dr la рпмят P.. 1975 P 36-72.
По нма вешкиx примеров
нс только добивалось индивндуа чиллцин. фиксированности и смягчения
наказаний, но н оказывало решающее клиянне на юридическую практику,
отныне озабоченную не столько наказанием преступника, сколько пресе-
чением преступления. и стремившуюся определить тяжесть кары, исходя
нс столько из характера преступного деяния, сколько на ее предполагаемой
способности предотвратить по повторение. Вред, причиняемый обществу
преступлением, — замечает Мишель Фуко. — состоит в том, что оно вносит
беспорядок, вызывает скандал, подает дурном пример и, если не наказано,
побуждает к повторному совершению . Likmm образом. чтобы принести
пользу, наказание, публично налагаемое на виновного, «должно произвести
наиболее сильный жрфгкт на тех, кто нарушения не совершал ». лабы еще
хоть немного укрепить их заинтересованность в том. чтобы избегнуть кары,
риском которой чревато преступление г Ужас, вызываемый традицион-
ным способом казней, имплицитно отвечал атому требованию, и рефор-
маторы, полностью согласные между собой в том, что пашням критерием
меры наказания должна быть общественная польза, имели р.ммы* мнения
относительно средств, лучше всего ведущих к этой цели Если Беккариа,
стремясь согласовать интересы общества с правами личности, стал ратовать
за отмену смертной казни (кроме как за политические преступления), это
отнюдь не означало. чти в данном вопросе он имел много последователен.
Гак, юрист Мюмар де Вуглан, посвятивший значительную часть своего пра-
вового трактата опровержению доводов Беккарин, пришел к диаметрально
противоположным выводам, исходя из того же самого утилитаризма;
Наказания были введены, прежде всего, с назидатг \ьиой целью,
а потому о степени нх суровости надо судить нс столько по тому, ключ*
воздействие они оказывают на виновных, сколько ио тем внеч.и мнпнм.
которые они вызывают у зрителей*01.
(\‘чъ шла не только о том, чтобы наказывать лая воздаяния, но и в го-
раздо большей степени о том. чтобы наказывать Л'Я предотнращення
Террористы 179i г. говорили го же сам<и Разумеется, они нмс\н иную
не>ь, чисто политическую, однако опрамдынахи внелени» суровых мер, за-
имствуя артюигацию у тех тоор’тнков. кто при Старом порядке защищал
принцип смертной казни ссылкой на ес общее им i*h\ю пользу К.^к и эгн
т<ч)ретнки. как и Мюйар де Вуглан. террористы верили н пользу -ш хнкнх
примеров»: скорое н самое строгое наказание лаговорщнкон должно пре-
дотвратить будущие заговоры, все чин н души уверенное ль в цеотерстгимостн
наказания и страх перед эшафотом,
В дебатах о пользе торрора широко применялись аргументы, которые
на протяжении века ныдвигачи сторонники н противники смертной казни,
,9>1Ы Р. 95-97
" Mmjort de VoMg/<uu Р F les Loh crnninellrs <hn« leur <vrlrr nMiirel 117ЯЧ] Ц1П 1Ю:
Mullet D. Magistrals el fWMiie Je nuwt au Will* »u?ck // Dix-bulirme wrcle 1972 P 8b
24
Насилие и Террор
споря о се назидательности и способности устрашать. Если инициаторы
создания Революционного трибунала говорили то же самое, что Мюйар
де Вутлан, то те. кто боролись против Террора. особенно после Термидора,
заимствовали своя доводы у всех противников смертной казни, от Беккариа
до Дюпора и Робеспьера. Так, Робеспьер 30 мая 1791 г. ратовал за ее
отмену утверждая, что смерть осужденного не только не служит назида-
нию. но и прямо противоречит поставленной цели: с одной стороны, она
вызывает сочувствие к казнимому, а потому отвращение от казни заглушает
отвращение от преступления, пробудить которое собственно и должно пра-
восудие; с другой стороны, зрелище казни ожесточает и развращает души
тех, кто ее наблюдает, а его неоднократное повторение притупляет страх
перед карой, обесценивая человеческую жизнь. Смертная казнь, никого
не путая и ничуть не способствуя снижению преступности, дает народу по-
чувствовать вкус крови и скорее ведет к росту числа преступлений, чем к их
предотвращению2^. Конечно, спустя год или два Робеспьер уже не будет
произносить подобных речей, но именно этими его аргументами на рубеже
1793-1794 гт. воспользуется Камилл Демулен для осуждения Террора,
заявив, что тот лишь развращает нравы, хотя и введен под предлогом их
возрождения. «Я. — писал он. — вижу в республике *ишь неподвиж-
ную гладь деспотизма, ровную поверхность стоячих болотных вод; я вижу
здесь лишь равенство страха, нивелировку мужества и принижение самых
благородных душ до уровня самых заурядных» 22\
Те же самые мысли развивал Тальен, утверждая после 9 термидора, что
террор никоим образом не может сделать общество добродетельным, по-
скольку развращает народ до такой степени, что тот становится «неспособен
принять свободу», ибо страх приучает люден к рабству и, в конце концов,
приводит к разрыву в обществе всех тех связей, без которых добродетель
там существовать не может25).
Одиако не следует делать поспешных выводов из внешнего сходства
дебатов о смертной казни и о терроре. Даже если правосудие и стремилось
к поучительности, оно не являлось террором, и наоборот. Чтобы понять
это. побудем еще в компании Тальена. Взяв слово ровно через месяц после
смерти Робеспьера, он, похоже, выдвигает два противоречащих друг другу
требования: сохранить «революционное правление» и восстановить право-
судие. И действительно, одно противоречит другому, ибо правление может
считаться «революционным» лишь постольку, поскольку оно стоит выше за-
конов и обладает правом действовать, руководствуясь лишь необходимостью
общественного спасения. Правосудие, напротив, требует, чтобы власть зако-
на распространялась на нее, только так можно гарантировать прана каждого.
Robespierre М. (Euvree Р„ 19(2—1967. Т. VII. Р. 432-446.
Desmoulins С. Le Vieui Cordelier Р., 1987. Р. 113.
Archives padementaires, Т XCVl Р 58.
Польза великих примеров
25
Тем не менее, Тальен совершенно не представлял себе возможности суще-
ствования некоего «террора на основе правосудия», вроде того, который за-
думывал Робеспьер накануне своего падения, или того, к которому, похоже,
призыва ли термидорианцы из Комитета общественного спасения, пытавши-
еся сохранить орудие после того, как был низвергнут его наиболее красно-
речивый защитник Потребовав у Конвента восстановить применение норм
правосудия в борьбе с врагами Революции, Тальен призвал коллег отказать-
ся от произвола террора. Но он совершенно не собирался возобновлять кам-
панию в пользу политики «снисхождения», проводившуюся в начале 1794 г.
Камиллом Демуленом. Эта кампания привела Камилла на эшасрот. и. чтобы
избежать обвинения в «умеренности», Тальен настаивал на сохранении ре-
волюционного правления. Впрочем, такой подход диктовался не только эле-
ментарным благоразумием. Отвергать снисходительность не означало от-
вергать правосудие. К тому же многие тогда считали, что снисходительность
чужда правосудию. «Если помилование оказывается справедливым. — пи-
сал Бриссо в работе начала 1780-х гг., — то закон плох. Там. где законо-
дательство хорошее, помилование. — это преступление перед законом»
Хотя правосудие не является синонимом милосердия, его нельзя сме-
шивать и с террором, даже если оно. действительно, пробуждает ст^мх
(terrorise). Разница между ними в том, что правосудие направлено против
действий, тогда как террор направлен против лиц, вне зависимости от их
поступков. Гаким образом, те виды страха, который вызывает каждый
из них. фундаментальным образом различаются между собой. Правосудие,
поясняет Тальен. порождает «страх, связанный с определенной ситуаци-
ей, <...> предчувствие того ужаса, который последует за преступлением.
<...> разумный страх перед законами»; террор же вызывает «непре-
станную душевную муку <...>, несмотря на ощущение невиновности»
Правосудие вызывает «разумный» страх потому, что наказание применяется
по фиксированным и заранее принятым нормам, в случаях, предусмотрен-
ных законом, н по приговору, вынесенному в соответствии с правовой
процедурой. Закон дает виновному почувствовать неотвратимость кары,
благодаря чему обеспечивается спокойствие и безопасность невинного.
Этим и только этим правосудие вызывает страх. Напротив, террор рас-
пространяет всеобщий страх, поскольку представляет собою проявление
насилия, освобожденного от каких-либо законных ограничений. Он угро-
жает каждому, виновен тот или нет. угрожает всем и всегда; он разит наугад,
без мотивов и доказательств. Террор — это повсеместное и неограниченное
царство произвола. Даже когда террор заимствует формы у правосудия, как
при создании Революционного трибунала 10 марта 1793 г., он сохраняет
произвол в осуществлении правовых актов как свою главную движущую
Brissot J. Р Thcocie des lois crinimcUe* [ 17811 P . 18 MS T I. P. 2U()
Archives parlnnenlanes. T. XCVI P. 56.
2 Зак >55
26
Насилие и Террор
силу, поскольку чувство неуверенности, распространяемое террором, слу-
жит условием его эффективности. В самом деле, можно лк представить себе
систему террора, которая поражает только действительно виновных? Даруя
спокойствие невинным, она не достигла бы своей цели. Для порабощения
всех надо, чтобы каждый жил в постоянном страхе, которъ?й бы вызывали
и поддерживали наглядные примеры, в достаточной степени отмеченные
печатью произвола и достаточно частые. Тогда все проникнутся страхом,
чувствуя, что смерть, постигшая человека, чья «вина,' неясна, может завтра
постигнуть их самих и тоже без лишних формальностей.
Чрезвычайные законы и законы террористические
Террор отличается от правосудия произволом в правовых актах и фор-
мах, всеохвал4остью и отсутствием четко обозначенных пределов. Ничуть
не меньше отличается он и от тех жестких мер, к которым государство
порою вынуждено прибегать в случае опасности. Так, закон против сборищ,
принятый Учредительным собранием 21 октября 1789 г. сразу после убий-
ства. ставшего продолжением других убийств, не может рассматриваться
как террористическая мера, даже если предшествующая ему преамбула,
на первый взгляд, интерпретирует его именно таким образом. Действитель-
но, законодатель в ней объявляет, что на смену «спокойным временам»,
когда, чтобы обеспечить соблюдение законов, достаточно обычной обще-
ственной власти, могут приходить «трудные эпохи», «периоды кризиса»,
которые «на какое-то время создают потребность в чрезвычайных мерах
для поддержания общественного спокойствия и обеспечения прав всех».
Этот чрезвычайный закон наде,\ял муниципальные власти правом в случае
беспорядков объявлять военное положение и требовать вмешательства во-
оруженных сил. Как только разворачивалось красное знамя, всякое сборище
считалось «преступным» и по манифестантам после трех предупреждений
мог быть открыт огонь, даже если они не имели оружия. Столь же суров был
этот закон в налагаемых им наказаниях: смертью карались «подстрекатели»
вооруженных сборищ (даже если бунтовщики подчинились после сделан-
ных им предупреждений) и те, кого уличили в совершении насилия; три
года тюрьмы получали зачинщики невооруженных сборищ, рассеявшихся
после вынесения предупреждений (в таком случае преследованию подле-
жали только подстрекатели); такая же санкция налагалась на вооруженных
манифестантов, не уличенных в применении своего оружия; и, наконец, год
тюрьмы давали невооруженным участникам вооруженных сборищ
Если я и останавливаюсь столь подросЗно на конкретном содержании
этого закона, который собственно и привел к бойне на Марсовом поле
Collection de» luis. dfcrek, ordonnanew... de 1788 a 1824 / Ed. J. B. Duvrrgicr. T I
P. 52-53
Чрезвычайные законы и законы террористические
27
17 июля 1791 г., то лишь потому, что оно позволяет понять его нетерро-
ристический характер: закон начинал действовать лишь в период волнений;
им устанавливалась шкала ответственности и соответствующие санкции; он
наказывал за строго определенные действия; и хотя рассмотрение подобных
правонарушений передавалось чрезвычайному суду, чей приговор не подле-
жал ни обжалованию, ни кассации 27\ такой трибунал должен был не только
«уличить» обвиняемого, но и сделать это в соответствии с нормами публич-
ной и состязательной процедуры, которую ввел закон от 8 октября 1789 г.,
реформировавший уголовный ордонанс 1670 г. 2S> Таким образом, закон
от 21 октября 1789 г., в соответствии с установленными (формальностями,
наказывал за деяния.
Сразу же по другую сторону этой границы начинается террор, когда
закон карает за нарушения, определяемые столь расплывчато, что под
наказание попадают не только поступки, но намерения и даже само без-
действие, или когда закон направлен уже не против деяний, пусть даже
нечетко определенных, а против лиц. Редактору Annales palriofiquea ci
litferaires Жану-Батисту Салавилю пришлось обратить особое внимание
на этот пункт после Термидора, дабы напомнить, что нельзя считать «тер-
рористическим» любой жесткий или чрезвычайный закон. Он отмечал, что
закон может, например, ограничить свободу слова ради «общественного
спасения или даже общественной пользы», не нарушив тем самым этой
свободы, поскольку в таком случае он будет направлен не против самого
мнения, а лишь против его публичного выражения и тех волнений, которые
оно способно вызвать. Но в то же время закон может что-либо запрещать
лишь при условии точного определения того, о каком именно мнении идет
речь. «Без такой строжайшей точности права нарушаются, а закон служит
тирании», как это было во II году, когда закон карал смертью «оскорбление
должностных лиц», «разложение нравов» или «проявление себя врагом
народа» — преступления, определение которых было столь растяжимо, что
любой оказывался уязвим для произвола властей 29).
С этой точки зрения закон от 19 марта 1793 г. был полной противопо-
ложностью октябрьскому 1789 г. о военном положении Репрессивные
меры, применение коих против индивидов, нарушавших закон, в данном
В тот же день Учредительное собрание поручили временно вести дела о <преступле-
ниях против нации» (crime* du lese-nation) и нарушениях общественного порядка прежнему
трибуналу 11 laiAt* в Париже до тех нор. пока нс будет создан новый суд (Ibid. 1.1 Р. 53)
Делегации муниципалитета Парижа потребовала, чтобы убийц булочника Франсуа суди-
ли по ускоренной процедуре, но Учредительное собрание отвергло их требование, и обвиняемых
судили п соответствии с законом от 8 октября. Двоих на них приговорили к смерти и повесил»»,
третьего — к девяти годам ссылки (Ades de la Conuriune de Paris pendant la Revolution /
Ed. S. Lacroix. P.. 1894-1914 Т.П P 375-376. 379)
2 В 9 Aimales palrioliqucs et buerairesdc la France. № 597 21 auut 1794. T. IX. P. 2607-2608.
50) Collection des lois... T V. P 253-255.
28
Насилие и Террор
случае — о военной повинности, было само по себе вполне лепггимно,
вышли далеко за пределы, предусмотренные законом о военном положении
1769 г (каковой, заметим, как раз и мог быть применен в указанной
ситуации). Закон от 19 марта 1793 г. не ограничивался введением смертной
казни для повстанцев захваченных с оружием в руках, и для подстрекате-
лей, но распространял эго наказание н на всех, кто носил белую кокарду
или • любой другой знак мятежа». Объявленные вне закона, они лишались
возможностей защиты, которые давали обычным подсудимым процедура
судебного разбирательства или суд присяжных. В определенных случаях
вынесение приговора доверялось военным комиссиям, чей вердикт под-
лежал исполнению в течение двадцати четырех часов, если подсудимые
признавались виновными в мятеже на основании «либо протокола, заве-
ренного двумя подписями, либо протокола, заверенного одной подписью
и подтвержденного показанием свидетеля, либо устных и совпадающих
показаний двух свидетелей*. Лица, захваченные без оружия, предавались
суду обычных уголовных трибуналов, но те в подобных обстоятельствах
должны были судить в соответствии с чрезвычайной процедурой военных
комиссий.
Статья 6 закона от 19 марта предусматривала еще и отягчающие
обстоятельства, связанные не с характером совершенных деяний, а с лично-
стью обвиняемого Согласно этой статье, из числа обвиняемых — т.е. тех
кто оказался под арестом, и вне зависимости от вердикта суда, — «свя-
щенники. бывшие дворяне, бывшие сеньоры, служащие или домашняя
прислуга всех этих людей, иностранцы, а также лица, выполнявшие пу-
бличные обязанности при старом правительстве или во время революции»,
подлежали такому же наказанию, как «руководители, подстрекатели* и те.
кого «уличили в убийстве, поджоге и грабеже». Грабители и поджигатели,
еднако. карались смертной казнью за свои деяния, тогда как священникам
и дворянам такой же приговор выносился лишь в силу их статуса или
происхождения. Они должны были умереть, даже если не носили оружия,
не побуждали никого к волнениям н не совершили никакого конкретного
преступления. 11х личного статуса оказывалось достаточно для того, чтобы
признать виновными и вывести нз под действия нормы, предусмотренной
для тех, кто был арестован, но не совершил никакого преступления, —
те должны были «всего лишь* находиться в заключении до тех пор. пока
Конвент не решит их участь.
И наконец, закон требовал конфискации имущества осужденных,
распространяя, таким образом, вину и на их семьи. Это — чрезвычайный
закон, но также — закон террористический, поскольку давал широкий
простор для толкования и устанавливал весьма расплывчатые критерии
виновности. что позволяло его использовать против кого угодна, а стало
быть — и против КАЖДОГО
Террор и легитимное правительство
29
Мартовский закон (793 г был принят, как только Конвент получил
первые сведения о беспорядках и еще не знал об их истинном размахе. Этот
чрезмерный закон, способный скорее раздуть пожар, чем его потушить. был
ограничен 10 мая по требованию Дантона, добившегося принятия декрета
о том, что «.наказанию, предусмотренному законом от 19 марта против
мятежников, подлежат лишь их руководители и подстрекатели* Если
закон от 19 марта был террористическим, то положения декрета от 10 мая
приблизили его к тем чрезвычайным мерам, которые обычно применяются
для пресечения нарушений общественного порядка.
Террор н легитимное правительство
Террор или другая чрезвычайная мера могли быть для легитимных пра-
вительств. говоря словами Цицерона, лишь «^наставником на день*. С этой
точки зрения Французская революция не была монополистам по чрезвы-
чайным законам или применению насилия против врагов правительства.
Напротив, она открывает долгий, почти вековой период, на протяжении
которого все сменяющие друг друта режимы будут более или менее часто
и в течение более или менее длительного времени использовать чрез-
вычайные меры млн насилие, чтобы отразить атаки своих противников
нли уменьшить нх возможности сопротивления. Здесь я имею в виду
не столько чрезвычайные меры, введенные при Первой и Второй империях,
и не ужасные репрессии, обрушившиеся на повстанцев в июне 1348 г.»
а затем в 1871 г., сколько выходящие за рамки обычного права законы,
которые стали привычной опорой дчя правительств второй Реставрации
и Июльской монархии. В данном отношении вторая Реставрация 1815 г.
служит хрестоматийным примером’4*). В конце 1815 — начале 1816 гг.
были один за другим приняты закон об общественной безопасности, ко-
торым предусматривалось тюремное заключение без приговора суда д.хя
лиц. подозреваемых в заговоре против королевской семьи или безопасности
государства, что воскрешало практику закона о подозрительных 1793 г.
закон, вводивший цензуру хся газет; и, наконец, закон о создании в каждом
департаменте превотального суда.
Эпизод Ста дней, завершившийся поражением при Ватерлоо, поставил
в порядок дня контрреволюцию, которую до того времени позволял сдержи-
вать компромисс, заключенный между имперскими элитами и окружением
Людовика Х\ III после первого отречения Наполеона в 1814 г. Тогда ярые
роялисты, эмигранты и вес тс, кто удвоенным усердием старался ком-
пенсировать новизну своих монархических убеждении, не поняли, как это 11
11' Annales parnotiques... Т V Р.347
'^О лиу* Ресгалрацмжх — 1814 и 1613—1630 гг. — см.. Bertie Зе Зил^пу С. Ла миг
de k monarchic Li ResUuralxxi. Р , 1974.
30
Hecutue u 7e#*x>
победившая монархия смоги проявить снисходите хьность по отношению
к наследникам Революции. Они предпочли бы. чтоб король заставил нацию
мсмяитъ 1789 г и способствовал восстановлению всего низвергнутого Ре-
всллхшгн. но нм пришлось сдерживать свои порывы. После же Ватерлоо
к rmpxo возвращения .\юловика XVTI1 сложилась иная ситуация: король,
уже менее склонный к милосердию. вынужден был согласиться с тре-
бованиями ультрароялисттких лидеров «Бесподобной палаты». избранной
в августе 1815 г
• Настал час правосудия, — заявил тогда Лабурдонэ с трибуны. —
Оно должно быть скорым н ужасающим, чтобы повсюду восстановить
тип ниу и спокойствие. <..<> Лишь вселив спасительный ужас (terreur)
в души мятежников, вы предупредите их преступные намерения» Ла-
тордонэ в некотором роде представлял собою подобие Марата — та-
юя же одержимый контрреволюцией. как тот — Революцией. Не бы-
ло ни одной чрезвычайной меры, которая не находила в нем горячего
защитника, если только она была карательной и. по возможности, кро-
вавей Он к его друзья-ультра защищали трон, используя язык И го-
да. Впрочем даже роспуск > Бесподобной палаты > в сентябре 1816 г.
и формирование большинства. поддержавшего Деказа в его стремлении
• национализировать монархию» и тем самым • монархизировать нацию»,
не означало конца чрезвычайных законов, принятых в 1815 г. Они еще
несколько раз продлевались (в феврале и декабре 1817 г.). Если Де-
каз и был убежден в необходимости принять Францию такой, какой она
выххка из 1789 г., и защитить порожденные Революцией интересы. —
го столь же рел1ите_сьнс он был настроен бороться без малейшей по-
оыжкм против революционных воззрений. Отсюда — противоречивый
характер этой эпохи, которая отмечена принятием либеральных законов,
упрочивших компромисс 1814 г., я в то же время — чрезвычайными
мерами Последние свидетельствовали о глубине противоречий в стра-
не. но сами также способствовали их сохранению н даже радикализа-
ции Эти законы лишь увеличивали число противников того режима,
который, как предполагалось, они защищают. Позже, в 1818 г., Дека-
эу пришлось отказаться от подобного использования чрезвычайных мер.
ставшего почти обыденным, но убийство 13 февра.<я 1820 г. герцога
Берряйск юс немедленно привело к принятию новой серии чрезвычайных
законов.
Как показало покушение, режиму, несомненно, приходилось сталки-
ваться с рядом опасностей Начиная с 1816 г. не раз становилось известно
о заговорах к-<и восстаниях В некоторых случаях речь шла о делах, со*
стряпанных полмцней и явно направленных на то. чтобы заставить власти
ужесточить свое отношение к наследникам 1789 г. Когда же эти заговоры
и лештммное праяипшьство
31
оказывались реальными, они не предстаачяли никакой серьезней опас-
ности д.чя существования режима, кроме покушения Лувеля на герцога
Беррийского Однако не обстоятельствами, а хрупкостью режима, не-
достатком легитимности у вторично реставрированной в 1815 г. монархии
объясняется ее повторяющееся раз за разом подражание методам политики
общественного спасения 1793 г.
И в самом деле, в 1814 г. французы отвернулись от императора,
оставив его на произвол судьбы, но своей прежней привязанности к ди-
настии Бурбонов не восстановили. Если они тогда чего-то и хотели. то
не какой-либо конкретной формы правления, а лишь такого режима, ко-
торый принес бы им мир и отказался бы (в случае возвращения короля)
от всякого намерения отомстить и от желания вернуть потерянное. «Роя
лизм* побежденной и уставшей Франции 1814 г. был всего лишь иллюзией,
вскоре развеянной присоединением провинции к императору после его вы-
садки с Эльбы. Монархия к новой Франции не привилась. И не потому,
что государственные институты 1814 г. были плохи: напротив, именно их
сохранения потребовали французы у императора, когда тот вернл^ся Од-
нако нельзя сказать, что. приняв институты конституции иной монархии.
Французы в то же время распространили эту’ привязанность и на короля:
 Когда им говорят о троне и об алтаре, они отвечают ..Это — четыре
деревянные доски; мы их и скачачмвалм. и гвозди из них лергали"» 561
Слова Альфреда де Мюссе справедливы: легитимность была )битд два-
жды — гильотиной 21 января 1793 г. и двадцати одним годом изгнания,
вырывшим .между прежней династией н Францией, где Революция все
перевернула снизу доверху, такую пропасть, котпр неможно бы то
заполнить. Встреченным доброжелательно в 1814 г., посхочьку нес с собой
надежду на мир, Людовик Х\ 111 вернулся в июле 1815 г как иностранный
король, навязанный нации вражескими армиями, и как король контррево-
люции. сопровождаемый когортой тех. кто бежал из страны в марте 1815 г.
и теперь лелеял мечты о репрессиях и о мести пи отношению к виновной
нации.
Пример второй Реставрации показывает, что если террор. действитель-
но, может быть «наставником на день» для правительств легитимных и опи-
рающихся на поддержку общественного мнения (Кавенывм в ниже 1848 г,
Тьер в 1371 г.), то хчя режимов с сомнительной легитимностью или слабо
Irpyor 6е|хрммснмм. убитым Лухе.мм. был е^ммствемымй мя нм ыимсы мревм. см»
мог дзтъ гютоыство xui прмаачмгнкя дмийсгш* Ьурбиыов П<ж>шсмме Лухел*	бы
дннмтшм IM ътклнме еелм бы гтрусгми» Беррыйскм мг	• тон мошпет бгреыеммд
Нескачыко ЫГСХЦГЛ гпусгв ОМА родим сын* (будущего Шлыфор*). «лгторого ргжлмсты
,1>См	Р La МмпшгЬг апрсыаЬи L« Скале» de н de Н50 Р . Г>94
Р 149-Ш
101 МимгГ A., df L* Conf с woo dm еЫаы du 0ede. P., H73. P 26.
32
Нйсилие и Террор
поддерживаемых обществом он — скорее неизбежность. которая рано или
поздно обречена превратиться в привычное средство управления. В схо-
жей ситуации летом 1793 г. находился монтаньярский Конвент, не имевший
иного источника легитимности, кроме антнпарллментского государственного
переворота 31 мая *793 г., и иной опоры, кроме сфабрикованного одобрения
референдумом Конституции 24 нюня 1793 г., введение в действие которой
Конвент, к тому же, поспешил отложить. чтобы избежать возвращения
к своим избирателям.
Я не хочу сказать, что режимы 1793 — 1794 гг. и 1815 г. сопоставимы.
Второй имел в своей основе Конституцию, определявшую его устройство
и пределы, тогда как д\я первого не было другого права, кроме силы.
Конечно, режим 1815 г. так же. как и 1793 г., прибегал к чрезвычайным
средствам, но делал это в гораздо более ограниченном масштабе: 1 500
арестованных в 1816 г. по закону об общественной безопасности от 29 ок-
тября 1815 г. — цифра, не выдерживающая никакого сравнения с примерно
500 000 подозрительных, находившихся в тюрьмах в соответствии с зако-
ном от 17 сентября 1793 г. Между двумя режимами существовало и то
различие что реставрированная монархия 1815 г. была властью легитимной,
но слабо укорененной, тогда как монтаньярская республика 1793 г. пред-
ставляла собою автократический режим, установленный насильственным
путем и не имевший иного способа продлить свое существование, кроме
постоянного и неограниченного применения силы 37\
Террор, ставший «наставником* политики или режима, — это оружие
меньшинства. Для чегитнмной власти, — замечает Тк^ьен. — которую
признает подавляющее число людей, такого признания (так сказать си-
лы закона и общественного мнения) достаточно, чтобы восторжествовать
и преодолеть сопротивление отдельных лиц. Террор может быть полезен
лишь меньшинству, которое стремится угнетать большинство я \ При-
нимая во внимание эту характеристику и выводя за пределы собственно
террора те чрезвычайные законы, которые большинство может краткосроч-
но использовать дкя сдерживания угрожающего ему меньшинства, террор
можно определять как стратегию группы частных лиц или носителей госу-
дарственной власти, прибегающих к насилию и произволу с целью вызвать
чувство страха и неуверенности, каковое они считают необходимым, либо
чтобы добиться выполнения своих требований, либо чтобы захватить власть,
либо чтобы удержать ее вопреки воле меньшинства. Ни насилие толпы,
ни жесткие меры, к которым обстоятельства могут принудить легитимную
власть, не относятся, строю говоря, к истории террора.
' 'Что совершгяно не	отсутстжме всякого согласия с эгой властью у тел. кто ен
подчинялся к ддже тех. мто стад «х	См ниже главу V II.
АкЬлт» pariemroiiuts Т. XCVL Р 57.
Истребление — высшая сталия Террора
33
Истребление — высшая стадия Террора
Перечень форм революционного насилия не будет полным, если не под-
черкнуть особый характер отдельных эпизодов, которые нельзя отнести
ни к стихийному насилию, ни к собственно террору. Здесь я имею в виду
уничтожение жителей Вандеи «адскими колоннами» генерала Люрро в янва-
ре 1794 г., а также, хотя и в меньшей степени, систематическую ликвидацию
«врагов народа», предусмотренную законом от 10 июня 1794 г., который
положил начало «Великому террору». Эти события не являются проявле-
нием ко.клектнвного и спонтанного насилия; не вписываются они и в рамки
террора. При нем. как уже было показано, цель насилия не сводится
к убийству жертвы: оно — лишь иистру-мент для выполнения другой, более
отдаленной задачи. Иначе говоря, мы оказываемся за пределами террора,
когда речь заходит уже не о распространении страха. а о том, чтобы
по заранее составленному плану уничтожить без разбора все население
целиком или определенную его категорию. В таком случае речь идет об ис-
треблении. Оно предпринимается не для того, чтобы кого-нибудь напутать,
и не служит какой-либо отдаленной цели, поскольку его задача coctoict
в уничтожении без остатка всех тех. кто д\я него одновременно является
и жертвами, и целью. Утопления в Нанте производились по ночам; не при-
сутствовала публика н при кровавой бонне, устроенной людьми Тюрро; да
и в Париже при закрытых дверях заседали народные комиссии обязанные
отбирать заключенных для того, чтобы одних выслать. а других направить
в Революционный трибунал, оттуда —- на эшафот.
Впрочем, пример Вандеи лучше всего позволяет рассмотреть последо-
вательное возникновение этих форм насилия В период с начала восстания
в марте 1793 г. и до разгрома вандейских армий в декабре 1793 г. гра-
жданская война была отмечена актами стихийного насилия, присущими
подобного рода конфликтам; подавление же восстания армией сопровожда-
лось террористическими мерами, призванными повысить эффективность ее
действий. В первом случае это были многочисленные убийства и проявлении
варварства, сопровождавшие развитие военных действий, во втором — за-
кон от 19 марта 1793 г. Речь не идет о том. чтобы, кимстатнруя жесток'ють
противоборства, возложить за нее ответственность поровну на обе стороны.
Действия их не были симметричными, поскольку они вели разную войну
Вандейцы, несомненно, подняли бунт, но к войне ид принудили — войне,
которой они не хотели. 11 менно Революция своей непримиримостью, своей
неспособностью трактовать конфликты в понятиях политики, что позволя-
ло бы искать им политическое решение, и своей склонностью видеть в любой
форме оппозиции посягательство на принципы превратила в марте 1793 г.
бунт против рекрутского набора в войну. Вандейцам ничего не оставалось,
как поднять флаг контрреволюции, потому что выбирать мотивы борьбы
им не позволили революционеры. Именно последние определили характер
34
Насилие и Террор
конфликта. Поскольку. на их взгляд. никакой оппозиции, кроме контррево-
люционной. быть не могло, постольку вандейцы неизбежно оказывались для
них контрреволюционерами или, иными словами, иностранцами и врагами
внутри самой нации Вояка во имя принципов, изначально исключавших
всякий компромисс, война непримиримая, которая могла закончиться лишь
уничтожением противника, — такая тотальная война велась только со сто-
роны Революции. Но даже эта ужасная гражданская война была еще
ясе же войной. А вот начавшиеся с января 1794 г. действия адских колонн
уже означа.ш сознательный переход к стратегии сознательного истребле-
ния всего местного населения. Если ее осуществление оказалось ужасно,
то исключительно потому, что сама по себе задача была чудовищной. После
разгрома вандейцев в декабре 1793 г. подобные действия уже никак не были
связаны ни с целями устрашения, ни с военной необходимостью.
В масштабе же всей Франции проявление трех форм революционного
насилия в целом связано с тремя последовательными периодами времени.
Коллективным и стихийным насилием особенно отмечены первые го-
ды Революции. Оно достигло кульминации в 1792 г., прежде чем пойти
на убыль в 1793 г., а затем пережить последний всплеск в жерминале
и прериале 111 года. Террор как средство вошел в революционную политику
с 1789 г., а именно — с создания в октябре Комитета расследований
муниципалитета Парижа. Но лишь два года спустя, в октябре 1791 г.,
центральная власть в лице Законодательного собрания решилась террор
применить (против эмигрантов). Весной 1793 г. он институализировался
одновременно и как политика Революции, и как система. И. наконец, с вес-
ны 1794 г. и на протяжении периода в несколько долгих недель, который
был насильственно прерван 9 термидора, террор опирался на идеологию как
фундамент системы власти и источник легитимации политики истребления
врагов народа», для которой опустошение Вандеи, задуманное и осуще-
ствленное в совершенно ином контексте в январе 1794 г., стало генеральной
репетицией. С этого времени террор использовал насилие как средство
уже не с целью вызвать страх, а для того, чтобы полностью уничтожить
врагов. Реальный ход событий был, конечно, сложнее, чем эта схема, но она
нужна лишь для того, чтобы показать в самом начале нашего исследова-
ния различие феноменов, представленных в истории террора Французской
революции.
Французская революция
и Террор
Французская революция в зеркале революций
Год 1789, по выражению Алена Рея, «революционизировал* по-
нятие революции11. До сих пор употреблявшееся лишь во множественном
числе — «революции», оно в дальнейшем стало произноситься в единствен -
ном, означая конкретное событие, получившее универсальное значение. —
(Французскую революцию.
В XV111 в. революции не казались диковинкой. Перипетиям револю-
ций в Римс, Англии, Швеции и даже в Сиаме была посвящена обширная
литература. Некоторые авторы, как, например, аббат Верти, даже спе-
циализировались на этом жанре истории. Однако подобные потрясения,
внезапные и жестокие, рассматривались как проявление свойственно!о при-
роде неудержимого, фатального хода вещей, ни вызнать, ни контролировать
который люди не в силах и согласно которому государства, как и вооб-
ще всё на свете, периодически возвращаются через разные катаклизмы
в свое исходное состояние. 1аким образом, считалось, что любое изменение
связано с движением по некоему, заранее очерченному кругу и о*птнгстну
ет изначально установленному порядку, постоянство коего подтверждают
даже вызываемые им перемены к лучшему или худшему: революции хоро-
ши, когда возвращают государств») к изначальной чистоте его икс негу тон;
революции плохи, когда приближают общество к конечной гибели, кото-
рая его неизбежно ожидает. В любам случае изменение представлялось
возвращением к старому
К середине XVIII в. идея циклического развития истории утратила
прежние позиции, будучи потеснена новыми представлениями, согласно
которым историю уже не воспринимали как постепенный и неизбежный
11 Rcy A. «Revolution* HUioire «Tun mol. P . 1989.
Guu/emal J.-M Dlbcoutb, tevokibnn* e< hwioue (representation» de llnuloue el diftcour* »ur
let revolutions de I rtRe daMique aux Liiniieret. P . 1^75, Ozou/ M Revdubon // Dictionnarre
critique de la Rrvulutum fnuityiwe. P. 847-859.
36
Французская z>eeo нация и Террор
упадок. а. напротив, пытались увидеть в переменах признаки движения
человечества к счастью. У Вольтера в « Философских письмах* (1734)
и «Опыте о нравах* (1756) насильственные революции приобрели иной
смысл и ctclvh частью обновленном картины ч!ира, задавшей истории новый
ход. «где на смену страстям приходит разум, а .люди, далекие от стремления
вернуться к золотому веку, существовавшему лишь в несбыточных мечтах,
порожденных несчастьями, перестраивают мир по своей мерке*
Однако классическая концепция истории как упадка, а революции как
возврата к прежнему не исчезла. Циклическая и поступательная концеп-
ции истории существовали бок о бок. Первая с новой силой возродилась
у Руссо, и после 1750 г. революцию достаточно редко связывали, как это
делал, например, Мабли. с волевым началом, видя в ней целенаправленное
действие, посредством которого народ возвращает себе свои забытые или
узурпированные права. Конечно, для середины XV1I1 в. разработанная
Мабли концепция революции уже была новаторской. поскольку призна-
вала способность людей управлять событиями Но, в то же время, эта
интерпретация. вроде бы во многом предвосхищавшая 1789 г., еще да-
леко не свободна и от классических представлений. Ведь у Мабли речь
ши о революции, призванной вернуть нации ее права путем восстано-
вления изначального общественного устройства и свобод, которые были
не только нарушены, но и забыты на протяжении длинной череды цар-
ствований, последовавшей за эфемерными «национальными собраниями*,
созывавшимися Карлом Великим. Иными словами, речь шла о том, чтобы
восстановить посредством революции цепь времен. Мабли не мог и во-
образить себе, что однажды будет совершена революция с целью построить
новый мир и создать нацию одним лишь мановением воли и разума.
В этом отношении Французская революция не имела ни предтеч,
ни предков, да она и не хотела иметь никаких предков. Она представляла со-
бою, по крайней мере, в сознании ее участников, разрыв ткани времен, воз-
обновление человеческой истории, рождение заново через отречение от про-
шлого к от традиции, н, наконец, основание общественного строя на прин-
ципах, выведенных из чистого разума. Иными словами, она хотела создать
«все кз ничего* Наделив человеческую волю способностью творить исто-
рию и сделав эту волю орудием разума в деле преобразования общества,
люди 1789 г. сформировали современное представление о революции.
Смеггнх J.-M. Gy at Р 380 См тамле. Р. 461—465.
'О Мабли н особенно о его работе  Observance** swr ПиЯоие de France (1765—1736)»
гм Furd F. Ouauf M Deux	hulonqucs de La socielc francaue au X\4He liede
MabK el BoulaKJviiberx // Fwet F. LAirher de I’huitotre P.. 1982 P 165—183; fidfrer K. .4
Ab inbonal de Горшкж Бма» *ur I orM^inaire pobuque au XVUl* **ede. P.. 1993. P. 63-73,
123-153
Fw/c! F La RrvUiiwri. de Torgut a Jule* Ferry (1770-1880). P. 106.
Французская лдео.иоция а эср«але ремдеций
57
Но уже с конца 1790 г. Бёрк вабил тревогу, одним из первых осознав,
в какую бездну насилия и деспотизма могло привести чисто волюнтаристское
намерение перестроить общество на основе абстрактных пран индивида без
учета каких-либо социальных или исторических реалий61, Ом не находил
во французских событиях ничего, что заслуживало бы сравнения с англий-
ской Славной революцией 1688 г., являвшейся я Англии XVII! в. предметом
всеобщего почитания. Совершенная во имя традиции, «благотворная рево-
люция» 1688 г ценой смены династии восстановила традиционные свободы,
исторические права и равновесие властей, временно нарушенные королев-
ской властью. В данном случае революция приняла форму реставрации.
Однако Бёрк, придерживаясь выборочного подхода, характерного для
национальной памяти в целом, забывал о другой Англине кой революции —
революции 1640-х — 1650-х гг. с казнью короля в 1649 г. и протекто-
ратом Кромвеля* 7^. То, что в XVIII в. называлось «Великим мятежом*
имело гораздо больше сходных моментов с Французовой революцией Как
и во Франции 1789 г., в Англин тогда были свин радикалы. Очи вовсе
не требовали восстановления прежних порядков, которым угрожал королев-
ский деспотизм или папизм Стюартов, а желали глубоких п^ ^образовании
общества и государства. Подобно своим далеким последователям 1789
и 1793 гг.. английские республиканцы (commonu-eallhrncn) хеггели перестро-
ить общество снизу доверху; но не на основе исторически существующих
свобод, а исходя из того, что их вожаки Уайльдмен, Лхльберн и Овертон
называли «прирожденными правами* людей. Авторитету истори'гггк'го
прецедента они противопоставляли незыблемые права разума, а институ-
там. складывавшимся на протяжении веков. — необходимость заключения
письменного договора, где перечислялись бы права народа и обязанности
правителей8^. И все же было бы ошибкой трактовать в духе философского
рационализма XVIII в. их убеждение в верховенстве разума по отношению
к истории, а договора — по отношению к традиции «Разум» х\я англий-
ских радикалов — это не что иное, как Бог, характерная черта радикального
дискурса — неразрывная связь с религией. В то время Библия, особенно
Евангелие от Иоанна, была первым из «учебников политики»9*. Верность
христианскому учению служила основой и источником л\я требований
радикалов так же, как в сфере теологии для требовании и рот ест ашс кия
реформаторов это бы\ вызов существовавшей власти и традиции во имя
61 Burke. Е. RcdexMXM rat La Яе*окмюп de France P. I'WJ
7) О почитаинм в Ангчми XVIII в событий г к о мыхччижаямм тех. «т»,
в 1640 — 1660 гт. см.- CoHrei В La GUneoae Rrv^Ktoon d An^rrrrre IfcKn P .
Об англмиском раД(жа.игэме XVH в см * О Lea Deva НгизКимжа d An^irtme
(Dncumcnu poiibquea, sociaua. геЦпси»), P., 1978 P. 67-91 230-245.
(тежст -Майсжпго соглашения*, консгмгуфаомиого проекта. пгуЪхмксФаннгхо мягдлерыш
в мае 1649 г.)
9| Itad Р 19. О &.АМИНММ четвертого Еламтлж см : Р 67
38
Французская революция и Террор
более древней и более высокой власти и традиции Священного Писания
Английский радикализм проповедовал установление порядка, соответству-
ющего природе, которая древнее права, но он никогда нс предполагал, что
революция призвана усилием воли явить на свет новый порядок, не имею-
щий иных истоков, кроме человеческого разума.
* * *
Возможно, сочинения английских республиканцев XVI! в. оказали
важное и во многом еще слабо изученное влияние на деятелей Француз-
ской революции. Мунье, бывший лидер «умеренных» в 1789 г., позднее
признает этот факт, заметив, что в начале Революции «принципы некото-
рых писателей XVJII в (Мунье имеет в виду Руссо. — П. Г.) и особенно
Долгого парламента Англии приобрели пагубное влияние» В действи-
тельности, мысль о том, что Французская революция опирается на англий-
ский прецедент, появилась в 1790 г. Контрреволюционеры использовали
этот аргумент, осуждая принципы и политику, которые, по их мнению,
должны были привести к уничтожению монархии Сходство двух рево-
люций проявилось особенно ярко во время суда и казни Людовика XVI.
Тогда как защитники трона переиздали истории смерти Карла 1, впервые
опубликованные сразу после цареубийства 30 января 1649 г. то респу-
бликанцы ответили им новыми изданиями переводов «Защиты английского
народа» Дж. Мильтона (1651), сделанного в 1789 г. Мирабо, и сочинения
Эдварда Сексон «Лишение жизни — не убийство» (Killing no Murder)14).
И хотя цареубийство 1793 г. дало дополнительный повод вспомнить
об Англии XVII в., оно лишь усилило ощущение, довольно сильное уже
с 1789 г., что в опыте двух стран есть много общего. Так, в 1792 г.
переводчик «Истории Англии», написанной Кэтрин Маколей (1772), счел
возможным утверждать, что существует «столько точек соприкосновения
,0/См.; Chau пи Р. £gli se. culture el aocieie. Essais sur Reforme et Conlre-Reforme.
1517-1620 P., 1981.
111 Mourner /.-J. De Г influence aitribuee aux philosopher, aux francs-ma^ons el aux illumines,
•ur Ij Revolution de France [1801] P . 1822. P 108. Долгин парламент с перерывами заседал
с ноября 1640 по март 1660 гг.
См. Lc Long Parlement el ses crimes, rapprochements faciles a faire. P„ 1790; Essais
histonques sur ia dissolution el le retablissemeni de la monarchic anglaise. P., 1791.
!3j Histoirc enliere ei veritable du process de Charles Stuart, roi d’Angleierre. P.. 1792; Relation
veritable de la mort cruelle el barbare de Charles ler, roi d’Angleterre. P., 1792. Это сочинение
было переиздано в 1793 г под новым заголовком. L'Angk’^rre inMruisant la France, ou Tableau
hulonque el politique du rtgne de Charles Iе el Charles IL
Опубликованное в 1657 г. сочинение Сексби. направленное против Кромвеля, было
переведено на французский язык год спустя. Об апих публикациях см,- Lutaud О Des revolu-
tions d’AnglHerre a la Revolution lran;aise. Lr tyrannicide el • Killing no murder* (Cromwell.
«Athalie». Bonaparte). Eisai de la literature politique compare. La Haye, 1973. P. 225—239.
Французская регюлюкия и зеркале рсоолкщий
39
и связей между этими событиями, этими персонажами и нами. что. огра-
ничившись указанием на них в обычных сносках, можно получить историю
двух революций*.
Все новые переводы или переиздания вышедших незадолго до то-
го сочинений Юма. Голдсмита, Маколеи по истории Англии множились
на протяжении нескольких лет, знакомя Французскую публику с событиями
XVII в.ъ1 Английская история была актуальна, но столь же актуаль-
ны были и английские идеи. Известно, каким престижем на протяжении
/ь\ительного времени пользовалась в XVII] в. английская * Конституция »,
ставшая результатом событий 1683 г., и как философы, вслед за Монтескье
и Вольтером, описывали и анализировали ее. Но другую английскую по-
литическую традицию — традицию английских республиканцев 1640 х гт.,
которая так ужасала французских монархистов XVII в., благоразумные ан-
глофилы века Просвещения, похоже, обрекли на забвение, и лишь события
1789 г. позволили ее открыть вновь161. В конце 1788 г. Мирабо сделал
достаточно свободный перевод «Ареопагитнки« Мильтона (1644), а затем
в 1789 г. вышла «Защита английского народа* того же автора (1651)
Правда, переиздания или скорее новые переводы сочинений, принадлежав-
ших к республиканской традиции английской революции, были не слишком
многочисленны и касались лишь наиболее известных авторов: конечно же.
Мильтона, но также и Олжерона Сиднея, чье «Рассуждение о прави-
тельстве», переизданное в 1794 г., и раньше регулярно перепечатывалось
по первому переводу 1702 г. Публикация «Мемуаров* Эдмунда Людло
в 1794 г., учитывая меньшую известность автора, убедительно свидетель-
ствовала о всплеске интереса к английскому революционному опыту, но и это
произведение было переведено еще в конце XVII в.16 * *’ То же относится
и к трактату М. Нидэма «Превосходство свободного государства>• (1656).
перевод которого, опубликованный в 1790 г. Геофнлом Ман даром. впервые
был издан еще в 1775 г.19 *
’’’ Сочинение Данила Юма  История династии Стюартов на трюке Аигким». переведенное
аббатом Прево в 1760 г., была переиздано в 1788 г.: HumcD. L Нн>ш»ге > U ma»vr. dr Sluari
sur le irone d'Angletcrre L.. P . 1788 6 vd. В 1786 г, а затем в 17^0 г Бриссо дважды
издал Историю Англии» Оливера Голдсмита (Leitrrb	»ui ПиМшге
de ГАиякгегге. L.. Р.. 1786 (1790) 2 vol.). И. наконец, сочмч'нне Катрин Маколей 1р»«.«м
было опубликовано Мирабо и Туссеном Жироде: Macaulay'Graham С HiMOue ТАгцНнепг,
depws l avencnienl de Jacques 1° jusqua la Revolution P.. 1791—1792 5 vol.
]b)Coulemol I -M. Op. al. P. M-119.
1,1 Mirabeau /7 C. R._ de. Areopag»tica Sur la liberie de la pres^, inuie de I’anglaii, de Milv n
L.. 1789, Tlirorie de la royaute. d’apres la doclrine de Millon S.I., 1789.
,bl В 1699 — 1707 гт Они было переиздано в 1794 г. под заголовком НыЫге dr la rrpuLlique
d’Aritdelerre, d'apres les Memoires d Edniond Ludlow. P., an II.
’9 Ncdharn M De la aouveraineie du people et de ['excellence d'un Llxe [1656] /
Trad, fh Madar P , 1790. 2 lomei rn 1 vol. (cm. Ltlaud O. Les deux Revolution d'Angkrterre
P 226-227)
40
Французская революция и Террор
Сочинения же, ставшие известными французам непосредственно в кон-
це Х\ III в., были немногочисленны. Произведения Уолвииа, Овертона,
Лильбериа, Ноллиса или Айртона не переводились ни тогда, ни потом.
Но из этого отнюдь не следует, что принципы английского республиканиз-
ма нс имели распространения во время Французской революции. Прежде
всего во Франции XVIII в. распространялись идеи Джеймса Гаррингто-
на. хотя его работы и не переводились. Некоторые читатели знакомились
с его текстами на языке оригинала, как, очевидно, делали люди, подобные
Барнаву или Синесу; другие, составлявшие большинство, узнавали о них
косвенными путями: из рецензий, опубликованных в научных изданиях,
из работ других авторов, таких как Джон Адамс, на которых Гаррингтон
оказал сильное влияние* 2^. К тому же влияние какого-либо произведения
или теории почти никогда нельзя измерить количеством прямых и дословных
заимствований из них.
Темы, почерпнутые в английской республиканской традиции XVII в.,
несомненно, всплывали в политических дебатах 1790-х гг., например, ко-
гда речь шла об определении таких способов и средств демократического
контроля за деятельностью представителей, которые позволили бы пре-
одолеть противоречия традиционно предлагаемых решений, или когда речь
шла о об активном надзоре, осуществляемом народом, либо о прямой
демократии. Но если такое влияние могло существовать без непосредствен-
ного знакомства с текстами, то это потому, что изложенные в них идеи
стали в некотором роде общими местами для радикально политической
мысли XV111 в. После 1700 г. они были унаследованы виггизмом. Позд-
нее, во время борьбы американцев за свою независимость, это наследие
напью применение в Новом Свете. В конце концов, будучи модифициро-
ваны и адаптированы к новым целям, эти идеи вернулись в Старый Свет
в ходе развернувшейся накануне Революции дискуссии о природе и фор-
мах республиканской властиТакими, чаще всего косвенными путями
устанавливались связи между Французской революцией и ее английской
предшественницей И хотя преемственность здесь очевидна, тем не ме-
нее, эти идеи воспринимались в чисто секуляризированной форме, будучи
лишены какой бы то ни было связи с трансцендентным. Французские ре-
J,,0 распространении во Франции идей Гаррингтона см.: Lahmer М. Volume general et
separation drs pouvoirs cliez Jean-Jacques Rousseau 1 hese pour le doctoral en droit public P.. 1998.
2 vol. T. I. P. 288-334. Сочинение Джона Адамса «Защита американской Конституции»
после появления в 1787 г стало предметом широкою обсуждения, в котором примяли
участие Кондорсе. Бриссо и Филиппо Мадзен (Mazzei). В 1792 г. оно было переведено
на французский язык z4c/ams J Defense des Constitution! amcricaines, ou De la necessile d une
balance dans les pouvoirs d un gnuvernemeni fibre. P , 1792 2 vol.
«политической науке вигов* XVIII в, см.: Wbod C.S. La Creation dr la repubbquc
amencainc [196Ч| P.. 1991 P. 37-79. О франко-американских дебатах относительно ptc
публиканизиа см.: Letomc D. L'Invention de la republique. Le rnodelc amrricain. P., 1991,
P 149-204
Французская революция в зеркале революций
41
волюцнонгры стремились перевернуть существующий мир не во имя Бога,
а во имя человека
★ * *
Таким образом, современное представление о революции появимчгь
на свет в бурном 1789 г. Оно строилось на вере п ряд факторов: прежде
всего. — в безграничные возможности человеческой ноли, далее. — п си-
лу разума, и, наконец, — в бесконечную податливость реального. Виля,
поставленная на службу разуму для преобразования реальности. — такова
суть современной революции, и именно поэтому на ее пути зияет пропасть,
где таятся насилие и террор. Подобное сочетание основанных на вере убе-
ждений позволяет вынашивать проект преобразования общества по заранее
составленному плану, никак не связанному с традицией и историей Иначе
говоря, нет такой утопии, пусть даже экстравагантной, которая, будучи
вооружена политической волей, не могла бы претендовать на и гмгпгние
реальности по своему образу и подобию. Соответственно, террор оказыиа-
ется почти неизбежным следствием усилим по приведению н соответс свис
идеального и реального, поскольку для успешного завершения этого пла-
на необходимо подчинить себе реальное и сокрушить все тс препятствии,
которые неизбежно возникают на пути идеального^.
Разумеется, само по себе преобразование реальности по<редсгном
волевого воздействия отнюдь не обязательно сопряжено с террором. 11рсд-
положив обратное, нам пришлось бы отвергнуть политику вообще. так как
суть ее собственно и состоит в применении воли по отношению к реальному.
Зато террор оказывается возможным, а в отдельных случаях и фатально
неизбежным, когда политическая воля, исходя из неправильной оценки
тех пределов, которые ей ставят обстоятельства, пытается достичь всех
намеченных ею целей. Переставая, таким образом, стремить» я чини к ком
промиссу между рационально постигаемым благом и силой сопротивления
реалий, политика покидает сферу возможного и устремляется к абсолюту
Гак, Мильтон писал в «Арсинлпп'нкг» «Дон «иуя нгчл гор *н * мнжно уо»пь хорошую
книгу, а это почти то же, что убить человека! 1ит. кто убивает челсигил. % нодгт |м «умное
существа. соэдлниое по образу Бога, а тот. кто убнтмст хорошую кишу убиодгт сам ра«ум,
т с образ и подобие Бига» (Milton /. AreopagHica ou Dimoutb рои» la lilerio I пиринг» мп»
аШопьлОоп nt censure//l^rs Liberaux / f.d P Maneot P.. 1986 2 vol. 1 I P 481 Mtipafr* <*«
переел: «Убить <1?А0века — значит убить ражумиое существо; но погубил» х<»|>»н1ую нишу —
значит убить сам |лазумн (Mirabrau Н С. К., с/е. AitopagtHce. Р 10). Не будучи совсем
неправильным, ле|»евол Мирабо ло смыслу отличается от тега i а Мильтона.
Внес hits I La Lcrreur a belle on «сив? P, 586 -606
‘4Hbid Подробнее о философских истоках распространения полиляюп» «HppraxHwu*
в политике пол влиянием научного мышления см . Tercilchefiko М 1л Vio|e«» e de I slmiiacikin
P.. 1992
42
Фиаща!аскан революции и Itppup
Соединение «волюнтаризма»» и « конструктивизма -' стало первоосновой
для революционного террора. С ягой точки зрения история террора Фран-
цузской революции начинается не в 1793 и даже не в 1791 или 1792 гг.:
она неотделима от истории собственно революции, которая с самого своего
начала в 1789 г. была чисто волюнтаристским предприятием.
Характерное слово эпохи, выражающее притязания революции, —
«'возрождение» (regeneration). Эта идея, пишет Мона Озуф, с самого на-
чала находилась в центре внимания революционерок как олицетворение
утопии, ставшей политикой в то необыкновенное, небывалое время, ко-
гда все вдруг показалось возможным, даже невозможное2^. Революция,
именно потому что никто не мог се предвидеть и тем более оценить размах
н последствия, ликвидировала прежде непреодолимый разрыв между тем,
что есть, и тем, что могло бы быть. Отсюда оставался уже один только
шаг до мысли: то. что могло бы быть, может и даже должно случиться.
Конечно, этот шаг был сделан очень быстро. Гем не менее, имели место
различные интерпретации идеи возрождения: далеко не все доводили се
до той грани, за которой политика превращается в потенциально смерто-
носную утопию. Это явно относилось к тем. кто рассматривал возрождение
королевства и граждан как своего рода чудо, свершившееся н результате
отказа от абсолютизма и отмены привилегий. Согласно их точке зрения,
народное восстание 14 июля и ночь 4 августа 1789 г. возродили нацию:
тем самым возрождение уже достигнуто, и если оно должно иметь про-
должение, то нм станет разработка Конституции, призванной установить
институты свободного государства для общества свободных людей. Имен-
но такой. «умеренной» трактовкой возрождения Мирабо руководствовался
в своей политической деятельности начиная с 1789 г. Ее же придержива-
лось и Учредительное собрание, когда попыталось в 1791 г. «закончить»
революцию установлением конституционной монархии.
Но не все думали так. и .многие отказыва \ись считать, что с круше-
нием Старого порядка свобода установилась в полном объеме. Например,
по убеждению Кондорсе, свободу еще только предстояло утвердить пу-
тем создания того нового человека, того народа, состоящего из граждан,
без чего свободная конституция останется всего лишь пустой скорлупой.
Для формирования же гражданственности. каковую Кондорсе определял
как способность к самостоятельным суждениям, требовалось не допускать
«существования никакого неравенства, порождающего зависимость»
Такое освобождение через обретение независимости, полагал Кондорсе,
Diouf М La Revolution (ran^aise et I’idce de I’hommc nouveau // The Polibcal vullutt
of the French Revolution / Ed. C. Lucas. Oxford, 1988 P. 213—232; Idem. Regeneration II
Dictionnaire rriuque. P 821 -831
Condorcet J A N Cinq шепкмггя sur Г instruction publiquc / Ed Ch Coutel, C.KinuIrt
P.. 1994 P 61
Французская революция в зеркале эволюций
43
изначально является целью развития цивилизации, которое в ходе исто-
рического процесса, воспринимавшегося преимущественно как прогресс,
избавляет человека от подчинения природе. Революция. внося прогресс
и в законы, и в нравы общества, должна ускорить это движение, чтобы
не пропадало даром ни одно усилие, ни одно волевое действие, направленное
на то, чтобы поднять людей на высоту причитающихся им прав. Гак им дей-
ствием, согласно Кондорсе, является, прежде всего, воспитание» а именно
то, которое достигается путем просвещения. В данном отношении оно оста-
ется политикой, предполагая, несомненно, идею принуждения, поскольку
речь идет о том. чтобы оторвать людей от всего, что делает их пленни-
ками всевозможных отношений зависимости. Однако было бы абсурдным
отождествлять эту идею с террором. Возрождение в понимании Кондор-
се предвосхищало проводившуюся Жюлем Ферри и Третьей республикой
политику в сфере образования; оно достигалось не через установление ра-
венства при помощи гильотины, а путем длительного, терпеливого труда
по моральному преобразованию, это была перспектива, горизонт, который
открывала мысль о способности человеческой натуры совершенствоваться.
Совершенно по-другому звучал иной дискурс, появившийся уже в са-
мом начале Революции. Этот дискурс имел в своей основе прямо противо-
положный постулат: здесь речь шла не о том, что когда-нибудь произойдет
совмещение в одном лице человека рационального и человека реального,
а о том, что такое совмещение уже существует, или, точнее, что их совпаде-
ние было бы полным, если бы человек не был разделен со своей подлинной
сущностью, со своей истинной природой веками деспотизма. неравенства
и рабской жизни в испорченном мире. Согласно этой радикальной ин-
терпретации возрождения, проблема состояла не в том. чтобы история,
понимаемая как прогресс, освободила человека от природы, а в тпм, «ггобы
здесь и сейчас восстановить власть природы вопреки истории. Переходя
от Кондорсе к Робеспьеру к Бино-Варенну, мы покидаем сферу поли
тики, основанной на опенке возможностей, предоставляемых конкретной
ситуацией для политической волн, и попадаем во владения политики, наде-
ленной неограниченной властью раздвигать пределы возможного и менян,
реальность.
Если главным источником террора стала типичная для современно-
сти претензия на перестройку социального порядка ab novo, то можно ли
из этого заключить, что террор — неотъемлемая черта современности, как
утверждает контрреволюционная обществен тая мысль? Во Франции рево-
люционная идея tabula rasa прямым ходом привела к террору, и если бросить
общий взгляд на путь от 1789 к 1793 тт., то можно признать правоту Бёрка,
предрекавшего французам в 1790 г. долгую дорогу «через мрак и хаос».
Он находил в идее общества индивидов логическое противоречие, по-
скольку гипотеза о том. что индивида определяют его субъективные прана,
предполагала независимость, несовместимую с жизнью в обществе. В этом
АЛК prAwiyu* U /нр/. , .
Ьгрк ни дел опасны гь того. что р»т*рСИГненньн’ таким обрядом индивиды
не (MOiyr ВОССТАНОВИТЬ СПОЮ общность, иначе КИК ГК'., М’ГЛЛГИХ 1ПНГМ 1ШГШ-
МСЙ и стоящей над ними силы п форме н< смогут» го м»< ударе :твл. которое
теоретически будучи СОЗДАНО и результате ня соглас ин. практически обретгг
над НИМИ нбсоАЮТИуЮ ИААГП. не имеющую ир< 1,!ГД» иг* Н Н истории^). Бу-
дущее одновременно н опровергло и подтиердило 1П Г кинетический прогноз
Берка Опроверг м». потому что свобода прогресс ирпилла вместе с индиви-
дуализмом 11одтверлмло, причем п первый рлм уже ц 1793 г. показав, что
деспотизм, даже самый абсолютный и самый жестикий. не только иг от-
рмцдет современную демократию, ио и является одним ич гс возможных
следствий.
Революции Американская и Французская
I |<|до заметить, что, хотя XIX н. н был tw-ком рсиолюций, террор
до начала ддадцатоги столетня оставался, гак < камать, французе кой специ-
фикой. Впрочем, так же дело обстояло и в конце XVIII в. Американская
революция, начавшаяся в 1776 г. во имя тех же принципов гг нч твгннаго
прана. что и Французская, завершилась в 1787 г.. нс будучи в своем
развитии запятнана ничем, что предвосхищало бы те формы, которые
принял тер|юр в 1793—1794 гг. Различие в результатах Американской
и Французской революций связывают в основном с различием в положе-
нии этих стран Американская революция произошла в новой стране,
почти не имевшей пришлого; Французская — в одной из старейших стран
I .вропы. В отличие от французов, американцам не надо было ниспровер-
гать аристократичен кое общее ию, чтобы объявить себя ранными (они итак
ими были): им не требовалось разрушать абсолютную монархию, чтобы
ирпвомглАСИТь суверенитет народа (британский минарх, с которым они
поркали. находился далеко). Рождение нового общества в Соединенных
Штатах произошло вез большого напряжения. Оно выглядело скорее как
отдаленное следствие той революции, которую совершал каждый будущий
американец, когда, покидая старую Европу, поргянал с государственной
религией, монархией и аристократией. Болес того, на подошвах своих
башмаков пилигримы принесли с собой малую толику той самой Европы»
от чьей н<терпимости они бежали в Новый Свет. Англия подарила им
(гюбоды и ингтнтупя, которые достаточно было только приспособить к их
jjecпублика!к кпм принципам, чтобы на дол/ ни срок конституционным путги
*	/ Нитке ай U hn d une will* luntoiie de ГЕигорс // Drbel 1986». Nv 39
Мнп пин Р % 66
( м. Oruirui* dr In Rrvuluhou	j ful I . I wet el К. I Ulcvi 1 I. l-c« CuirHiluMih
P. 1989 P I.XXVI I.XXIX; Ini'll I.KIrr hdn;Aur tlr Id Rrvolutioll // Lf Dcb»l. 1997
№%. SepirmU-Otiobrr 1997 P.13- 31
Ргппялщии A	*ал и Ф/Ммщ/*<	4 >
g0i —==Г--------------------------------------------------------— "- — — AL-^L ’
(/>( 1 ИШ, ссбг с нободу Французе кая рГНоЛЮЦНМ ПрмИ'ЮШЛД В ( <'1»Г{Л1ГННО
иной < мху ’иии Она л |и*ноя гласила граждан' кое ранен* тип л дригтпкратичг 
i к-'М < ' цнч тнс и политическую свободу в самой могущее твснноП ммнлрчни
1*Л1рОШ»1
И и< е-тики террор не был, как думали контрреволюционеры. Пре*
ждс пг< о неизбежным след* гнием принципов 1789 г., ранги* тил прли
и с уъгр. Hirer га парода. I 1<хтргб<тал(м to, чтобы н потенциальным угрим.
заключенным в подобных угт^и-млеииях. добаиилигъ и другие факторы
Насилие, с нойстнениог Революции с самого начала и сделавшее с «эмо
го же начала террор возможным, было обусловлено <к • и>нн<и тямн юн
системы, которую она должна была ниспровергнуть, чтобы ути* рдмть < *юю
легитимность. Любое волюнтаристское начинание несет и себе опасно* п,
террора нас илия» применяемою с целью сломип> (опр<пиилениг об-
стоительсти и людей. Эта опасность и подобной ситуации потенциально
существует при любом контексте. Но ее вг|м>игио* ть во »растает, когда
все то. что нужно искоренить. — традиции, привычки. отношения иг
равенства, верования, институты — образуют вполне осязаемую реаль-
ности. С этой точки ярения, исключением является иг случай Франции,
а американская модель революции, статная результатом слишком епг
пифического стечения обстоятельств, чтобы се можно было с мягкостью
повторить. Революция 1776-1787 г г. не имела наследников, тогда как
у Революции 1789 г. позднее нашлись подражатели и в других • гранах
с Данией историей, гдг сила обстоягелытн вызвала к житии революционный
порыв.
Американская революция, если даже и< учитывать богиых д» *ь иши
Войны за нгиашк имое гь, впрочем, достаточно »пи юдине* кнх и с отпоен
тельпо небольшим числом жертв, все же нс была ст»»\ь мирной, к.тк жго
нередко думают. Один на крупнейших нсслелователгй истории ночникп*)-
вения американский республики !ордон Вуд нлппмина** г. что п Америке
нппхи Войны за неэдднсимостъ существовала весьма давняя градиция
внеплрламгнг< ких действий народа, отнюдь нс нсчелнунпмя с явгдгмшчи
республиканской Конституции I 1одобныг действия. НКЛЮЧЛВ1ПИГ I) < ГОМ
преследование (купщиков, давление на выборщиком, устрашение долж-
ностных лиц. мятежи и поджоги судебных учреждений, имгли линп» весьма
отдаленную связь <. народными волнениями, хорошо мчвг< гнымН и< го-
рикам. изучающим европейский Старый порядок Дсчитоитгльио, «здесь
речь шла нс о спонтанных волнениях, начатых бедняками или неимущи-
ми», а об оргапизопапном насилии со стороны нелегальных организаций,
нередко руководимых уважаемыми членами о(>щин1я и имевших целью
удовлгтнорснис определенных акономичгских нам политических требошь
пни. Априори подобная активность народа, орг авизованная пс зависимо
‘	С 5 1лв С crrthoii dr l.i frptiblique ameruaine. Р.» !99| P 37 i- ЗЛ2
46	Ф/ЯЖЦуЭОЛЯ революция U 7<‘м,М4р
пт тосуда|и твгнных hhcthtvtvb и часто иалрав меняля против них. ско-
рее налс^поиет секционное движение Французской рсп.^юцик. Парадок-
глянио. но провозглашение независимости только увеличило число таких
организаций: *В течение первых 12 лет после провозглашения независи-
мости появилось больше групп подобного рода, чем за весь колонна хьный
перилл». Этот феномен немедленно вызнал враждебную реакцию респу-
бликанцев находившихся теперь г власти Так. Сэмюэль Адамс, когда-
то поддерживавший такие организации, заяви я в 1784 г, что в свобод,
нпм г* уллр-тве они утратили ту полезность, котором обладали, когда
южно бы to дать почувствовать королевским чиновникам и лоялистам
тяжелою дчань народа. "Поскольку у нас теперь есть конституционная
и упорядоченная систем* государственных органон, ежегодно обнов.хяс-
мы1 наполем на свободных выборах. — заявлял Адамс. — безопасность
нам ги<спечгна н без них [этих нелегальных групп]». Па данный аргу-
мемт (яязыяавшнн гарантии личной безопасности с коллективной свобо-
дой. зл’цмтннкн подобных комитетов. также называвшихся «конвентами»,
0ТНСЧ1М1 те. что оказалось полезным при колониальном владычестве, оста-
ется tjkhm же по его окончании и даже при выборной власти. В числе
сторонников непосредственного вмешательства народа в государственные
дела был и Джефферсон. 13 ноября 1787 г. он писал относительно во-
орхжскн'зго восстания крестьян-должников под руководством Дэниэля
Шейса:
Калля страна сумеет сохранить свои свободы, если ее руководителям
иернидмчески не напоминать о способности народа к сопротивлению?
Пусть он возьмтя за оружие! Что значит потеря нескольких жизней
м течение одного-двух веков? В$>емя от времени необходимо орошать
древо свободы кровью патриотов и тиранов Она для него — естественное
удобрение
Не апология ли это террора, судя по жестокости слов? Насилие
здесь легитимизируется правом на сопротивление гнету' или. иначе говоря,
здоуштрсблснням и узурпациям, совершенным правителями. В свою оче-
редь, революционеры 1793 г. включили этот принцип в свою конституцию,
но уже с 1789 г. постоянно использовали его в политическом обиходе, чтобы
лрзадынать восстание против узурпации власти и борьбу' с противниками
Революции
Впрочем, данная параллель не должна заводить нас слишком далеко.
Предпринятая Джефферсоном в 1787 г. апология насилия была, в конеч-
ном счете, лишь выражением принципа, согласно которому, «окончательное
и полное вхождение народа во власть* ч’ невозможно и даже несовмести-
Wl Цхт пы Ltfcow D. Ор. ги Р. 112.
n’UwC.Opai Р.ЭТ7.
Революции Аысрикеъскач и Фрсну^^ская
мо с планами самого народа Отсюда следовало, что пос ледний должен
при чмжкЛ <|юрме власти иметь средства оказывать. если нужно, сопроти-
вление своим представителям либо применяя easy, хнбо путем легальной
и конституционной процедуры, которая, институализируя эту. невбюди*
мую для свободных государств функцию надзора и контроля, покю*ист
избегать насилия. Именно здесь берет свое начало система конвентов —
чисто американское изобретение, которую, как подчеркивает Горлом Вуд,
нельзя понять без учета опыта организованной нс^егалыюй акппыюстп
1776-1787 гт.
Французским революционерам, по крайней игре, некоторым из них.
была известна и эта идея, и даже подобный способ ее осущг твхення
Идею обсуждали в дебатах о пределах компетенции представительных
органов, особенно между 1789 и 1793 гт.. а такой сп‘хоб ее реализа-
ции нашел себе горячих защитников в лице жирондистов*’* 11 нс г же
во Франции эта общая для обеих сторон Атлантики проблем* получила
совершенно иное решение. Америка инст|гг>’имоналкзкроавла нгэаьн» и-
мое вмешательство народа в государственное управление, революционна*
Франция провозгласила в 1793 г. право народа на восстание Амери
ка оказалась вынуждена гарантировать посредством системы конвентов
верховенство народа над представителями. Франция попыталась соылгъ
условия, в которых народ и власть не могли бы не действовать вме-
сте. Один из наиболее важных для американской политический культуры
текстов — л Политические рассуждения Джеймса Бурча — позволяет
очень точно оценить различия в опыте обеих стран «Составляя пчлп
представительного правления, — пишет Бург, — народ должен принять
меры, чтобы не потерять всякое значение Он должен установить кон-
ституционную и упорядоченную процедуру, чтобы лейстн<»иато самое точ
только, без своих представителей и даже вопреки им если сиг нижется
необходимом Эти несколько строк выражают все то, чти Токвим> на
звал «новой политической наукой для «совершенно нотюто \iuk,i Н)
с одной стороны, «негативная антропология властиисточник н»и гннк-
тивного недоверия ко всему, будь то люди ячи институты чти i ттогт над
народом; с другой — убеждение, что между социасыг н и пплмтнчес
кой сферами имеет место столь серьезна разшчне. »гто даже шктитуг
прч’лстаэнтельства нс способен его уменьшить и уж тем (и *ег чи^нили
ровать, а потому главной политической пргслемой являетоя нг уствни-
Об <Tv*i джмч енм см Gaur/>d М. La Rr>UiUhm’ к» рсцч.и.1 La мя.-тмпеи U рец4с
el la reprrsrntaiux). 1789—1799 Р., 1995 О жмгАиимстаг см нглмгма выиклитоп  с>гт
рдбиту. поемцгюпю Брисго 4az:anh Ptpt F II \t>^u пюгмй di Ijtmr г
ir«j лыки rrgmie e revJuaxHw Тосию, 1996.
(Jirr по К»*/ C Op at P 377.
Toc^ueuiWr A de. De U drnwentir en Агооивг. P !%t> P 44
48	Французская революция и Тсрасэ
вление коллективной свободы, а обеспечение ; .мантий индивидуальных
свобод
Наследие абсолютизма
В данном отношении Франция находилась в иной ситуации, из которой
также берут начало истоки террора. Во Франции 1789 г., как и в Америке
несколькими годами ранее, речь шла об установлении политического строя,
гарантирующего личные права. Имея одинаковую цель, каждая из стран до-
бивалась ее, однако, разными средствами. Франции, пытаясь использовать
для этого наследие абсолютизма, попала в ловушку. Революция фактичес-
ки взяла из наследия Старого порядка унитарную концепцию суверенитета
и представительства, причем еще больше ее усилила, ликвидировав в 1789 г.
все то. что ограничивало ее практическое применение.
Когда 17 июня 1789 г. третье сословие провозгласило себя представи-
телем нации в целом, оно отменило исторические права привилегированных
сословий — духовенства и дворянства, которыми те обосновывали соб-
ственные притязания. Тем самым третье сословие положило в основу своего
права принцип нации, стоящий выше всех внутренних делений и юридиче-
ского партикуляризма сословного общества. Несколькими неделями позже,
9 июля, новое Национальное собрание з развитие этой основополагающей
декларации назвало себя Учредительным, иначе говоря, присвоило себе
право дать конституцию нации, органом которой являлось. Начиная с этого
момента Собрание оказалось обречено на борьбу с абсолютной монархией.
Конечно, несколько десятилетий наладок парламентов на корону ослабили
монархию, но та по-прежнему оставалась олицетворением суверенитета,
символы и прерогативы которого Учредительному собранию предстояло
у нее отнять, чтобы сделать безвозвратным тот переход власти к нации,
который оно собиралось обеспечить. Это было не противоборство двух
различных концепций суверенитета, а соперничество двух ветвей власти,
из коих одна хотела удержать, а другая — присвоить себе тот сувере-
нитет, что был создан абсолютной монархией. Иными словами, борьба
развернулась вокруг разделяемой обеими сторонами идеи суверенитета,
одной из характерных черт которой было априорное отрицание какой бы то
ни было плюралистичное™ представительства. При Старом порядке дей-
ствительно считалось, что единственным олицетворением единства нации
служит личность короля и что нация мс может иметь иной воли, кроме
воли монарха. Людовику XV пришлось напомнить это в своей знаменитой
'^Об «американской политической науке» см.: Raynaud Ph, Revolution amencaine //
Dictionnaire critique. P. 860-871; Idem L’idee republicaine et Le Federalist // I-e Siede
de I'avencrncni republican / Sous dir. F. Furst et M. Ozouf P.. 1992. P. 57-79.
Наследие абсалютилча
49
речи от 3 марта 1766 г.: «Только моя персона является носителем суверен-
ной державности <..♦>, только мне принадлежит законодательная класть
<... > Прана и интересы нации, которую кое-кто осмеливается изображать
как нечто отдельное от монархии (король имеет в виду старые парламен-
ты. — П.1.), неизбежно совпадают с моими и охраняются только мною».
Забывать эти принципы — значит посягать на «истинно фундаментальные
законы государства»
После конституционной революции 1789 г. нация стала выражать свои
мысли и волю устами избранных представителей, как когда-то делала это
устами наследного представителя. Подобно королю, депутаты считали. что
- они некоторым образом облечены «даром» выражать общую волю. Иначе
говоря, представительный орган не был представителем нации, существу-
ющей вне его н независимо от него. а. напротив, олицетворял собою всю
нацию, выражая ее волю. Таким образом. Революция забрала у абсолютно-
го монарха суверенитет только затем, чтобы, ничего не меняя в содержании
последнего, вручить его нации, отождествляемой с национальными пред
ставителями. Сменился лишь обладатель суверенитета, концепция которого
в своих фундаментальных основах осталась прежней, поскольку революция
ограничилась лишь тем. что нашла иное применение монархическом кон-
цепции. передав избранному представительству ту же неделимую власть,
которая раньше была атрибутом короля. Разрыв с абсолютизмом в 1789 г.
завершился созданием столь же абсолютной формы власти *7L
Революция пошла и еще дальше. Она не удовлетворилась смещением
короля Старого порядка, ио также провозглас ила гражданское равенство
и уничтожила прежнее сословно-корпоративное общество. Сделав это. она
разрушила все то, что на практике ограничивало применение сувереном его
власти. Если теория абсолютизма рассматривала нацию как совокупность
подданных в равной степени, независимо от их происхождения и статуса,
подчиненных воле короля, то в реальности дело обстояло совершенно иначе
Так называемая корпоративная организация общества, с ее иерархией, при-
вилегиями и частными правами, представляла собою почти непреодолимый
оплот против применения суверенной власти в полном объеме. 11рави-
Remon trances du pademet de Paris au XVIIГ riede 11888 — 1898] Geneve, 1978. J vol.
Т.П. P.557-558.
Cauclief M La Revolution des dioita de Пютте. P., 1989 В l79() г. при обсуждении
вопроса о »преступлениях пригни нация» (crimes de lose-nation), Франсуа де I Ьнж выступил
против переноса в новую ситуацию понятий. свойственных ранге суверенитету монарха, считая,
что под видом восстановления нации н ее правах ато увековечило бы яидчннгнние положение
индивидов по отношению к власти. «Когда после многих веков угнетении французская нация
возвращает себе узурпированные монархами нрава, люди хопп. ’стобы она получила все
атрибуты суверенитета, ну а поскольку ранее существовал закон о преступлениях против
лс-ти честна (crimes de lese-majcsle), некоторые желают видеть теперь на ею месте закон
о преступлениям против нации» (De Рипце F Observations sur le crime de lese-nalion. S I
Octrjbrr 1790 P.11).
5 Зав. 155
Ф/шнуинслая режмюцин и Tfpfwp
тслы'тигиныс решения чаще всего принимались в результате переговоров
между королевской бюрократией и опосредующими корпорациями. которые
вмешивались в теоретически прямые отношения монарха и подданных
Нсц>ол. несомненно, был инкорпорирован в государство, но люди были
независимы от него.
Уничтожение сословий и корпораций 4 августа 1789 г. разрушило
препятствия, на которые когда-то наталкивалась королевская власть; это
создало общество юридически равных индивидов, отныне подверженных
прямому воздействию государства. Абсолютный монарх, символическое
олмцетно|К'нис единства нации, должен был отказаться от управления ею;
власть, вышедшая из народа, правила теперь индивидами. 7 сентября 1789 г.
Синес заявил прежде во Франции царил «хаос обычаев, правил и запре-
тов, особых для каждом местности»; отныне управление станет «всеобщим»:
«гхущгстнляемие из единого центра, оно будет одинаково распространяться
на все, даже самые отдаленные части государства»; а законодательный ор-
ган, -который, будучи составлен из людей, избранных всеми гражданами,
об(к»л высоким стату* IЧапионального собрания и исключительное право
трактовать общую нолю <...> готов всей своей несокрушимой мощью
крушиться на пах, кто стремится ее выражать, исходя из своих частных
интересов’ , н Разумеется, Синес употребил столь сильный образ прежде
всего, чтобы подчеркнуть универсальность права. Однако сама по се-
бе подобная речь показывает нечто большее: она свидетельствует о том.
что в 1789 г. идея юридического равенства была тесно связана с верой
в возможность установления такой власти, которая, будучи по своему про-
исхождению выборной, могла бы выражать интерес и волю общества, ее
спадавшего и сю управляемого. Поскольку деспотизм привел к образованию
глубокой пропасти между обществом и государством, считалось, что свобо-
да и безопасность могут 61»ггь обеспечены п/кюдоленнсм подобного разрыва
и созданием власти, кото/мя представляла бы собою нс что иное, как власть
общества над самим собою. Соответственно, проблема состояла не в том,
чтобы защитить себя от злоупот|)гблснип правителей, а в том. чтобы уста-
новилъ власть, которая сама по себе была бы гара>пх>м сткяЗоды. Речь шла
нс о возведении, как в Америке, барьеров для ограничения возможностей
власти, пусть даже исходящей от народа, а о создании такой абсолютно
НЛ/М1ДНОН власти, каковая естественным образом, в силу самой своей при-
роды, уважительно относилас ь бы к правам каждого человека. Если все зло
произошло из-за отчуждения власти от общества, то нее благо должно спать
1>езультатом объединения политического и социального путем выборов.
1 Маппнт S. Uue ri riuinistble. Sttria dell acrulramrahi ammmiMialivo in Fr inc ia 2 vol
T. I l-а (опиаты ilrl м»1ппи (16bf-1Я15). Milwno. 19*M
Anliivet pMicmcniaireji. Г \’111 P. 593
Hoc.ieiut о6сс*<1птияно
.Люди 1789 г. возлагали на принцип ныборнсхти большие надежды
Слишком большие... Они ниделн в нем защиту и гарантию. полагай,
что ом может обеспечить единство интересов избираемых и избирате-
ле»*». Они даже приписывали ему способность устранить любые различии
между представляемыми и представителями, чтобы первые мере» вторых
могли бы реально распоряжаться властью: таким образом им мыслились
представительное правление в истинно демократическом понимании
Подобная вера в мнимое совпадение интересов народа и власти не оста-
ется без последствий; она одновременно ослабляет прочность пи удархтигн-
нмх институтов и угрожает безопасности индивидов. Миф этот обречен
на постоянное разоблачение, ибо выборы всегда и неизбежно создают
реальные различия между народом и теми, кого он выбирает. Краткий
срок депутатских полномочий и избрание людей «добродетельных и га*
лантливых» не способны сколько-нибудь существенно исправить ситуацию.
Если теоретически, согласно принципу выборности властей, народ — их
единственный источник, то акт голосования уже сам по себе ведет к новому
различию, ведь избрать — значит выделить40^. Однако такое различие
носит временный характер, ибо обусловлено предпочтением избирателей,
которое может и поменяться, тогда как различия, основанные на промсхо-
ждении, по сути своей постоянны и неизменны, Народ на выборах впош»
и вновь создаст временную аристократию. «Политическое равенство. —
заметила мадам де Сталь, — есть не что иное, как восстановление тс’ге-
ственного неравенства» 41\ Наследственные привилегии, добавляет они.
плохи потому, что создают «искусственное неравенство*», которое часто
не совпадает с тем «естественным неравенством•>. что освящено народ-
ным голосованием, доверившим власть «наилучшимл. Нет ничего более
противоречащего реальности, чем стремление видеть в представительной
демократии своего рода «редукцию», в ссютвгтгтвин с которой избираемое
собрание являлось бы «малым подобием народи в целом»4*1
7см нт менее, именно такое, по определению мадам де С таль, ^абсурд-
ное» понимание П|»едст«|вительноги правления преобладало в 1789 г. Оно
пита\о заблуждение о позитивном характер- власти, избрание которой на»
родом якобы гдрантируст от того, чти она когда цибуль сможет шк я»нуть
ил свободу граждан. В конечном счете, зги создавало опасную иллю-
зию о возможности сущее гвииания безвредной власть» Эп) противоречие
между идеен н реальностью в значительной степени обусловим’ ход н<>\и
гической истории Французской революции, который определил’ н борьбой
4,4 См А/атя В Principe* Ли goavenwinent rcprttciHitil. Р.. 1995
4|,5/«н7 'I.L.G., г/г. Det circunstanirs dcturliea uhi pruwiii irnnuirr 1л Rrvuhilmn H ilrs
principal qui doivviil lander L гсриЫк|»е rn France / r <l pAi L. Oin«U'inr Genewr. Pai»» 1979
P. 10.
421 Ibid. P 15-24.
5*
52	Фрахцукхая рс&м/пумя и Teppw
между представительной властью, изо вс ех сил старавшейся доказать свою
идентичность с народом, и приверженцами демократии, постоянно стре-
мившимися преодолеть существовавшее в дейстинтгльмости расхождение
между тем и другим, чтобы воплотить в жизнь идеал власти, одновременно
н представительной, и чисто демократической. Деспотизм парламентский
и деспоткам ультрадемократмческий — две крайности, в которые поочгред-
но впадала Революция — имели общий источник, а именно — представление
о том, что государственная власть основана на полном совпадении соци-
ального и политического, тогда как англо-саксонская модель, напротив,
строилась на институционализации их различия.
Подобное видение власти, носившее общий характер, позволяет также
понять истоки феномена, достаточно рано проявившегося в истории Револю-
ции, а именно — почти всеобщего безразличия к посягательствам на права
индивидов, особенно когда жертвы таких посягательств были реальными
или предполагаемыми противниками народного дела. В апреле 1792 г., после
обвинения и ареста министра иностранных дел Делессара, которого Бриссо
обвинил в недостатке твердости, проявленном в переписке с иностранными
дворами, редактор Mercure de France Мале дю Пан счел сноим долгом вы-
ступить с предостережением относительно определенных, по меньшей мерс,
тревожных, последствий установления в 1789 г. выборной демократии:
Как вы думаете, хоть одни парижский буржуа, видя, как г-на Делес-
сара обимнили и бросили в тюрьму, не соблюдая дажг тех формальностей,
которые нужны при обычном опротестовании векселя, испытал опасение,
что столь впепешное правосудие может таким же образом обрушиться
на него самого, как и на министра? Нет. напротив. действия своих
доверенных лиц (commettaiiu) [яс) он воспринял как акт собственной
власти, и его самолюбию тайно льстила мысль, что и сам он, так же как
Бриссо, может отправить в темницу члена правительства 4,\
Назначая должностных лиц на все листы, народ прннык видеть в них
своих ставленников, а в их действиях — проявление своей воли. Вот почему
каждое нарушение властью прав индивида, сегодня — члена правительства,
а завтра — рядового гражданина, народ ягкпринимал как подтверждение
сгАтвенного могущества. Индивиды находились п опасности, но народ
чувствовал себя сы^бодиым. К тому же он был твердо убежден: если
кыда-нибудь над ним напи<нет угроза того, что сегодня он одобряет как
временное беззаконие, то ему, конечно же, удастся с этим справиться.
Будущее, однако, показало об/мтное.
41 * Мггсшт de |*>ыке. № 17. 1792. 7 avnl // Мсгсше politique Р 49—50. Бриссо, депутат
Замонодэтедыглт с'4ф*иия т ГЦ*мжа. проводил кдмпдяию, амаг/шжшяуихя мыиесгмм^м
/Irxftcajiy fifamieMN*
'’/Зриггпоргдопучесгом товар»
«Аристократический заговор»
К этапу перечню причин надо лкАтнить и еще одну — воображаемый
.wofjop. <трах перед которым стел сжхго рода движущей сидок тгр|х>ра
Мания мгож>(Х)0 — характерная черта революционного менталитете В их
существовании революционный разум, убежденный в собственной правоте
и всесилии, находил удобный ответ на ту непостижимую д\я себя загадку,
каковой для него являлось сопротивление, которое сама природа вещей ока*
навала его планам Если Револк>ция пользуется единодушной поддержкой
народа. почему же она никак не увенчается успехом? Откуда берутся все сти
вновь и вновь вози икающие противоречия^ Почему на ее пути вианикают
всё новые препятствия, новые трудности, если не мэ-да происков врагов?
Ссылка на заговор выглядела убедительной. поскольку благодаря ей любое
сопротивление, любая трудность или, иначе говоря, все то. чти должно
было заставить революционера умерить свои притязания и даже отказа»вся
от своих планов, приписывалось пагубным усилиям прс/тхвидемствующей
воли, которая представлялась по образу воли революционной, ко с обратным
знаком, как се зеркальное отражение, ее двойник. ее отрицание Предпола-
галось, что власти народа, замечает Франсуа Фюре, П|ютм|юстоит «некая
анти власть, абстрактная, вездесущая; столь же могущественная, как и на*
ция. но тайная, тогда как та открыта, имеющая частный интерес. тогда как
та универсальна, пагубная, тогда как та благотворна Это — ее негатив, ее
изнанка, ее антипод* 44h Объявленный срок завершения революции ото-
двигался по мере приближения к нему Революция, начертавшая на своем
знамени призыв ко всеобщему счастью, проливала потоки Ирмой Идея
заговора, позволяя перекладывать ответствен кость за насилие на чужую,
внешнюю волю, стала спасительным снадобьем. Она защищала иллюзии
революционера от развенчания при столкновении с действительностью и по-
зволяла, в случае необходимости, убивать, оставаясь невиновным Дгягсля
революции даже невозможно себе представить без его врага — тайного
загонорщика-ки1гтрре1юлюционера Они образуют неразлучную пару. 11ер-
вому жизненно необходимо существование второго, пос кальку голько оно
позволяет ему вновь и вновь со слепым упоре тпом бороться против труд
костей, уже одно только повторение которых доюнывагг бессммслсшик гь
или несоразмерность поставленной им цели
В данном отношении Французская революция обладала тгм преиму-
ществом, что сразу же идентифицировала итого вездесущего врага как
«аристократа*. I Ьнятию пнация в трактовке 1789 г. придавалась ос<Хю
важная значимость. Оно имело одновременно и юридическ<»г. и эмоцио-
нальное содержание Юридически нация представляла собою совокупное гь
индивидов, принявших свободное и осознамние решение жить под сенью
44) Fufd F levreuf // Dicoonvuire <Ык^х Р. 157
54	Французская революция и Террор
общего закона, защищающего их права. В эмоциональном же плане понятие
нации связывалось с отказом от привилегий. 1ем самым его смешивали
с равенством, в результате чего идея нации получала расширенное, универ-
сальное толкование, противоречившее прежнему ее пониманию как истори-
чески сложившейся общности людей, живущей на определенной территории.
Таким образом, нация становилась уже чем-то большим, нежели просто
населением Франции. У нации теперь не было истории, а была одна лишь
общность прав. Конечно, преимущество обладания этими правами обычно
все еще связывали с получением французского гражданства по рождению
или в результате натурализации, однако в августе 1792 г. нескольким
иностранцам» известным своей преданностью принципам Французской ре-
волюции. дали гражданство декретом Законодательного собрания, хотя они
и не имели на то законных оснований. Это доказывало универсализацию
идем нации. Но в то же время новая нация не включала в себя все население
Франции. Можно было быть французом по крови или месту жительства,
но не быть полноправным гражданином. А что еще могло означать пред-
ложение Сийеса вернуть «в леса Франконии» дворянство, пытавшееся
оправдать свои привилегии гипотетическим франкским происхождением?
Или реплика Барнава, ответившего тем, кого возмутило линчевание быв-
шего министра Фулона: «А была ли чиста пролитая кровь?» Согласно
букве закона, ни происхождение, ни взгляды человека не входили в число
условий, определявших его статус гражданина. Данным статусом обладал#
все французы, кроме тех. кто лишился его по приговору суда, хотя воз-
можность пользоваться политическими правами и была обусловлена цензом
оседлости и имущественным цензом. Однако именно двойным критерием
происхождения и политических взглядов руководствовались местные власти
в Бретани, когда в январе 1790 г. согласились допустить дворян к участию
в формировании нового муниципалитета, только если они торжественно
отрекутся от своей прежней оппозиции созыву Генеральных штатов и при-
несут клятву на верность конституции* 4В 1790 — 1791 гт. все тот же
двойной критерий лежал в основе разнообразных манифестаций, посвящен-
ных символическому возвращению дворян в состав нации, откуда они были
исключены из-за своих прежних привилегий и из-за противодействия ре-
волюционной политике46^. Французская революция установила настоящую
границу внутри самого общества, разделявшую равенство и привилегии,
а точнее — народ и привилегированных47^. Революция нашла себе козлов
отпущения.
Dupuy R. De la Revolution e la ehnuannene. Paysans en Bretagne, 1788 — 1794 P., 1^88
Об органиэованных в сентябре 1791 г. народным обществом Минпазъс (Дордонь)
церемониях реинтеграции дворян см Cardinal L.. de. La Socifiie populate de Monipaxier
P.. 1924.
4 Nora P. Nation // Dichonnairc critique. P. 801 — 812.
От оппонента к еоо?у
Призрак «аристократического заговора» очень быстро заполнил со-
бою нее пространство революционного дискурса. Чтобы убедиться в этом,
достаточно рассмотреть непрерывный пеггик разоблачений, направлявшихся
н Комитет расследований Учредительного собрания^. 11сречень подобных
посланий позволяет получить представление о силе эгалитарного порыва,
охватившего страну в 1789 г. 11адо. однако, отметить, что тиком психоз
разоблачений свидетельствует не только о широким распространении |>евп-
моиконных настроений, но и о прочности традиционного менталитета, для
которого бьгло вполне привычно ссылаться на заговорщиков при объяснении
любой непонятной и опасной ситуации, казалось. грозившей разрушением
естественного порядка вещей. Обе тенденции Пересекл чись и верен четались
друг с другом.
Воображаемый заговор выполнял и еще одну функцию. Страх перед
«аристократическим заговором»* фактически стал тем вектором, в соответ-
ствии с которым происходило само конституирование нации и обретение ею
самосознания. Нация определяла себя через то. что отвергала. и обретала
материальную форму, устойчивость и бытие через мобилизацию. спрово-
цированную слухами о грозивших заговорах Спровоцировав мп-.м 1789 г
стихийное формирование национальной гвардии по всей Франции, эта все-
общая мания, в конечном счете, привела к материализации абстрактной идеи
общества индивидов, связанных между собою только тем. что независимо
друг от Друга обладают одинаковыми пранами. Призрачная угроза только
что обретенным правам привела к последствиям, которых само по себе
признание этих прав иметь не могло, — к обновлению общества путем и<
ключения из него, по меньшей мере символического, некоторого кохичестиа
его членов. Самоидентификация нации произошла через отсечение части
социального организма. Такова была цена» заплаченная в 1789 г. третьим
сословием за присвоение себе национальной идеи.
От оппонента к врагу
Вера в существование заговора нее еще больше укреплялась, а поли-
тические конфликты приобретали более острый характер. Ведь противиться
Французской революции могли н< оппоненты, а только враги. Речь шла
не о по тптчсскоч споре относительно предпочтите лынк.ти гою или нн<чо
пути — споре, который можно было решить путем переговоров. .» <> кон-
фликте по коренным вопросам общественного и политического бытия, из-за
чего тот очень быстро принял характер войны со всеми вытекавшими отсю-
да последствиями , ненавистью к проч ивнякам и стремлением использовать
4R) Catlid Р. Camtie des rwhert Iks de ГАмстЫее natiufMie, 1789— 1791, hwenteire шл1уощ*е
de la sous-sene D XXIX Ins. P . 199J
56	Фрамцуллйя революция и Теорср
чрезвычайные н насильственные средства. Конечны- • \и были столь воз-
вышенны. столь всеобъемлющи — свобода, равенств» . законность» — что
заранее исключали какие-либо промежуточные рубежи. какие-либо ком-
промиссы. Революционный конфликт становился, таким образом. похож
на религиозные воины, где конечная цель и представление о благе были
столь высоки, чти не подлежали обсуждению, и где единственным исходом
борьбы было полное уничтожение противника. Берк понял это, написав
s «Мыслях о французских делах» (декабрь 1791 г.):
Нынешняя революция во Франции обладает, на мой взгляд, совер-
шенноособым характером н формой, имея мало внешнего или внутреннего
сходства с любой из тех чисто политических революции, что до сих пор
совершались в Европе. Это — революция доктрины и теоретичес-
кой дог мы. Она скорее напоминает те преобразования, которые были
осуществлены на религиозной основе... Последняя революция в Европе
во имя доктрины и теории — зто Реформация40).
Подобный характер конфликта привел не только к обострению проти-
воборства. ио и к тому, что частным разногласиям стал придаваться столь же
абсо.иотнын характер, как и самому противоборству. Известно ведь, что
лютеранин XVI в. испытывал к анабаптистам не меньшую ненависть, чем
к папистам. То же самое имело место и во Французской революции, где не-
нависть партий друг к другу была обратно пропорциональна расхождениям
между ними. * Монархист» был таким же врагом для «патриота», а фельян
для якобинца, каким для каждого из них был самый заклятый контр-
революционер. Непримиримый характер носило не только изначальное
противоборство между Революцией и Старым порядком, но и второсте-
пенные конфликты, не касавшиеся не только вопроса о конечных целях
Революции, но даже более тривиального вопроса о выборе средств.
Накал политических страстей — не единственная причина превра-
щения оппонентов во врагов. Этот процесс был также во многом связан
с теорией «обшей воли*. Согласно этой доктрине, коллективное решение
по тому или иному вопросу не является результатом временного совпадения
индивидуальных устремлений, которое всегда может быть нарушено
оно предлагается членам общества извне как единственно возможный,
единственно верный ответ на поставленный вопрос; к тому же оно всегда
открыто для обсуждения, правда, с тем условием, что последнее будет
свобо^ю от влияния предрассудков и частных интересов’1). Тогда и речи
Цю по: О'Впеп С С BmV. рщМле // La Vendee. Apces ia Terreur, la rrconstnKttcn.
P.515
z’ Oilrvfariki M La Democnax ei kx parus pobnques P.. 1993 P 653—738 Об имевшей
фк1№Ирапег».*хое происхождение концепции разумной очевидности и о теории общей воли
см/ Rcaanceilafi Р Lr Sacre du cnoven. Hialoire du wHra^e untversel en France P.. 1992
P. 149-171
5,1 Schurnpeter] СарйЛагпе. kxulwne el democrat* [1942] P.. 1990. P. 330—354
пл л олеита w fipaiy
57
не чюгхо идти о деятельности на политическом поле раз чинных партий.
кмп'| ме выражали бы несовпадающие. но раянп легитимные точки зрения
о бл<ие общества и боролись бы между собой за большинство на выСюрах,
Ad бы добиться приоритета для своих взглядов или интересов. Проблема
была не в том, чтобы получить больше голосов нзгнрлтгчгн и тем са-
мым способствовать разделению общества на большинство и меньшинство.
Любое разделение внутри полнтичсскогт организма рассматривалось как
симптом его болезни. Напротив, речь шла о том. чтобы, приняв реше-
ние путем обсуждения, преодолеть первоначальное разнообразие мнении,
освободив людей от всего того, что вводило их в заблуждение, мешая их
стремлениям найти выражение в общей воле.
Иначе говоря, в задачу обсуждения не входило выявить >шотоб|мгзие
взглядов. Решение, соответствующее общей воле, д.хтигалось не путем
объединения мнений, а выражачо единство, существующее независимо
от частной воли избирателей. Оно. по опре лечению. должно было нести
к единогласию. Разумеется, конкретно общая воля проявлялась в решении,
принятом большинством, однако это трактовалось как суррогат едино глас ия,
достичь которого не позволяло лишь неравенство у разных людей способно-
стей выносить верное суждение. Неравенство способностей или даже нечто
хуже: от предположения об ошибке до подозрения в злонамеренности быч
только шаг, а там уже недалеко было и до обвинения в преступлении Робе с -
пьер проделал весь этот путь, когда обрушился 10 нюня 1791 г на тех.
кто противился решению об увольнении должностных чип дворянского
происхождения:
Я скажу со всей нскреныхтью. котщжя может несколько походить
на грубость, но к которой обязывают нынешние обстоятгльсты всякий,
кто не видит этой необходимости [увольнения]. — глупец, всякий, кто
ее видит, но отрицает и не следует ей, — предатель
Подобная абсолютизация политического конфликта. открывшая доро-
гу всем эксцессам, как и всем отклонениям характерна для Революции
в целом. Наряду с революционным волюнтаризмом и «коиструктивнчмом-,
с унитарной концепцией суверенитета и стремлением к слиянию общества
н государства, с манией заговора и уравнительным порывом она показывает,
что уже с первых дней Революция несла в себе потенциальную опасность
насилия и террора.
Начиная с 1789 г. террор присутствует во Французской революции,
подобно тому, «как темное пятнышко на кожуре фрукта выдает причутствне
червя, который гложет его изнутри» Террор не водник неожиданно, как
рок или печальная случайность
Robespierre .4 CEuvrea, Т \ II. Р 471—472.
1 Выражение Алессандро Макцонн унт по. Btlthhi Сол/а/ои<еп L. biugrt dr Rob«p*enT
danb les rents de Мапахи // linagr* de Robespietre / £d. J. Ehrard Napoli. 1996. P 400.
4 3as <55
— Ill
Наставление «Друга народа»
12 сентября 1789 г., когда вышел первый номер газеты Марата, Террор
обрел своего провозвестника
С самого начала был задан определенный тон. 12-го, освещая дебаты
о двухпалатном парламенте и королевском вето, Марат заявил о суще-
ствовании коалиции «трусливых депутатов» и «честолюбивого монарха»,
стремящейся поработить народ. 16-го он осудил «ярость врагов обще-
ства, алчность монополистов, бесчестность чиновников». Тема следующего
дня — «могущественная клика в стенах Генеральных штатов», которая
плетет повсюду интриги, опираясь на сонм своих агентов и приспешников,
«рассеянных среди народа» *). С этого времени Марат не переставал день
эа днем довольно монотонно клеймить предателей и изобличать «отврати-
тельные козни» всяких «ужасных лиг». Заговор, считал он. вездесущ: его
руководители есть и при дворе, и в армии, и в коммуне Парижа, и даже
в том самом Учредительном собрании, о котором Марат однажды напи-
шет. что оно похоже на «шлюху, начинавшую как порядочная женщина,
но превратившуюся в проститутку». Никто и ничто не могло заслужить
его пощады. И даже уважение общества к тем или иным людям, каза-
лось ему, в лучшем случае, следствием доверчивости или слепоты народа,
которые, полагал он, столь же распространены, как и зловещие умыслы
заговорщиков. Он находил лишь одно средство справиться с повсеместным
заговором, рука которого виделась ему за каждым событием и за каждым
решением, а именно — непрестанно проводить чистку и прополку, ведь
вырываемые сорняки не перестают прорастать вновь и вновь: «Нельзя
починить политическую машину без крепких ударов, — писал он в одном
из первых номеров своей газеты, — так же и воздух не может очиститься
без бурь».
Называвшаяся изначально Le publicisle parisien [«Парижский публицист»], эта газета
получит название LAmi du people [«Друг народа*] начиная с № 6. 16 сентября 1789 г.
^Недавно вышло критическое собрание «Политических сочинений* Марата за
1789-1793 гт. (Мага! / Р (Euvres poliirquw (1789-1793) / £j. J. De Cock el Ch Goetz
Bruxelles 1989-1995), откуда и нэяты след цнтагы.
Наставление ъДрула нарсма*
59
Как хорошо понял Мншлг» Марат выдвинулся так рано потому, что
занял позицию на высочайшем пике революционного рдднка чизма и ни-
когда ее не уступал, обладая верховным авторитетом а густом.we ленном
? королевстве» изобличителей. Ведь Марат был не единственным, кто взял
на себя миссию выявлять и разоблачать заговоры и преступные махина-
ции правителей. « Аргусы «, «Надзирателя». «РаЭвблйчители*>. «Часовые»
и даже «Прозорливые слепцы» — так назывались издания, ллполнкю-
щие сегодня полки библиотек. Все они свидетельствуют о стремлении
к прозрачности политики, которую, казалось, требовал разрыв с абсо-
лютизмом и с секретностью, служившей ему оружием 51 Оригинальность
Марата была в другом — в его театральном, иступленном н безапел-
ляционном стиле, в размерах изобличаемых им заговоров, в численности
их предполагаемых участников, и, наконец, п жестокости предлагавшихся
им мер. В том, что касается наказаний, рекомендуемых для искоренении
зла. Марат оставался человеком старого времени. Не страдая сентимен-
тальной филантропией, вдохновившей доктора Гильоттна на его проект,
Марат предпочитал другие, испытанные средства. Он призывал своих
читателей пропускать врагов родины через строй*, побивать камнями,
закалывать кинжалами, расстреливать, вешать, сжигать, сажать на кол
или четвертовать, а при невозможности сделать это советовал отрезать
им уши или отрубать большой палец на руке, чтобы потом было легче
опознать.
Этот бред убийцы не исключал и высокой точности при определении
числа голов, которые должны пасть. «Несколько вовремя отрубленных
голов, — писал он в 1790 г.. — надолго остановят врагов общества»
Означало ли это, что Марат предлагал устроить несколько показательных
казней, чтобы избежать необходимости проведения более массовых чисток?
Когда он говорил о том. чтобы отрубить «несколько голов-, он вкладывал
в эти слова смысл, отличный от общепринятого. Для него «несколько
голов» с таким же успехом могли означать несколько тысяч. В июле 1790 г
он сожалел, что в жертву не принесены 500 преступников, чья смерть
позволила бы, хоть на некоторое время, обеспечить счастье нации Месяц
спустя число жертв, подлежащих закланию, поднялось до 600. к концу
года подскочила до 20 тыс., после паления монархии удвоилось и к ноябрю
1792 г. достигло весьма точной цифры в 270 тыс. предан- чей, подле -жавших
уничтожению. Такое насилие прискорбно, полагал Марат, но неизбежно
и даже гуманно, если вспомнить о 20 тыс. патриотов, уже убитых, как
уверял он, контрреволюцией, и еще о 500 тыс., приговориных ею к смерти.
? См . Labrosxe С. Rc(at Р Na usance du |ошпа! revJuijonnaiTC (1789). I.yun. I9ft9
P 195—203; Baecquc A . de. Le Curpi de I hiwUnrc Mriaphwea el (xihti'iuc (1770- 1800).
P.. 1993. P. 266-286
‘ Старинное накшниг, при котором ’н-ловску. принодм.чиыу через строй солдат, каждый
из них наносил удар шпагой плашмя. — Прим, перев.
4*
60
Постамент «Друга пароле
--------------,--------------------—JL—.—:-----------------------
Начиная c 1789 г. многие другие журналисты также сделали разо-
блачение смен специальностью. 11о большинство из них довольствовалось
тем, что отравляло политическую жизнь ядом подоз^юннй. Марат же всегда
шел дальше этот. Если те приучали народ к недоверию, то Марат» говоря
словами Бриссо, дал почувствовать народу «вкус крови»В портрет-
ной галерее революционеров Марату принадлежит место «бесноватого» Ч
II хотя в этом отношении он не сравнится ни с одним из своих совре-
менников и даже ни с одним из своих подражателей, ему, тем не менее,
улилось выразить нечто, свойственное Революции в целом. Его пример,
отмечает М.Оэуф, по-своему показал, какую власть над общественным
мнением приобрела новая сила — пресса. Он лучше других освоил уме-
ние — возможно. именно потому, что придал ему форму пароксизма —
влиять на умы людей как «журналист — дирижер и творец, общественно-
го мнения Он был настолько поглощен выполнением этой миссии, что
с 1789 г. вся история его жизни уже неотделима от истории его газеты 9,
Деспотизм, диктатура. Террор
Марат выделялся среди других не столько своими политическими
идеями, сколько силой слова, которое очень часто заменяло для него план
действий. Он — человек слова, а нс дела, обвинитель, а не теоретик.
Пет ничего более ординарного, чем «идеи» Марата: это — всегда идеи
его времени. Неистощимый на слова, когда речь шла о препятствиях,
стоящих на пути к благу, он ничего или почти ничего не говорил о том
счастливом состоянии общества, к коему должна привести Революция. По-
следним биограф Марата, Оливье Кокар, посвяти \ пространную главу его
взглядам на революционные действия и всего лишь — что весьма показа-
тельно! — полторы страницы представлениям об «идеальном обществе».
И действительно, на сей счет немногое можно заметить, кроме того, чти
Марат по конституционным вопросам не сказал ничего, что отличало бы
его от других или носило бы оттенок оригинальности I Впрочем, харак-
терная особенность терроризма, включая его современные проявления, как
раз и состоит в том. что применяемое средство — насилие — выглядит
несоразмерным по сравнению с целью, которая в большинстве случаев
определяется банально. Настолько банально, что даже возникает вопрос,
а почему для ее достижения требуются такие крайние меры. Похоже, для
«’й.-шЫ / Р Мтоюч (1754-1793) / Ы Cl Perroud Р.» s. d Т I. Р 207.
Oiottf М Mrtrat // Dirlioniuire critique dr Id RevoluhOfi francaiar. P. 282—284.
6> Ibid. P. 278
7|Cm. Coqunrd 0. Mural P.. 1993. P. 315—354, 355—356. См. также весьма скромные,
несмотря на явно явидогетичеекке и.1л«'|)ения. |хэу.льтаты подробного анализа. П|М>ведеиногп
шднгглхми |и16от Марата: Mural ] Р CEuvrea pdiliquca Т \’l Р. !О45—1061
Деспотиям диктатура. Террор
террориста средство, в действительности, важнее цели. Он может приме-
нять его для достижения вообще любой поставленной себе задачи, сколь бы
мало рационально это ни было.
Две основные темы доминировали в дискурсе Марата несокруши-
мость деспотизма к доверчивость народа, что придает взглядам Друга на-
рода отдаленное сходство с идеями Макиавелли («искренний и неистовый
Макиавелли». напишет о нем Луи Блан) и с «Рассуждением о добро-
вольном рабстве» Ла Боэсиа\ «Повсюду монархи движутся к деспотизму,
а народы — к рабству», — писал Марат в «Цепях рабства» Ни эта
идея, ни определение им деспотизма не оригинальны1^. Это — распро-
страненная в его век концепция, которую он почерпнул из * Размышлений
о причинах величия и падения римлян» Монтескье. Однако особенность
Марата состоит в навязчивом обращении к данному вопросу, а также —
в идее о фатальной неизбежности деспотизма. Скорее Макиавелли, нежели
Монтескье, убедил его в том, что власть всегда приобретается силой или
хитростью и не может быть сохранена, кроме как при помощи силы или
хитрости. В определенной форме эта мысль присутствует и у Монтескье,
но тот высказывает ее только для того, чтобы искать решение данном
проблемы в таком сочетании государственных институтов, которое не по-
зволило бы властям злоупотреблять своей силой. По мнению же Марата,
напротив, ни легитимность власти, независимо от того, лежит в ее основе
наследственность или народное голосование, ни государственное устрой-
ство не способны обеспечить никакой гарантии безопасности. Деспотизм
не является возможным уделом какого-либо определенного политического
режима; это — неизбежная, неотвратимая судьба всех режимов.
С этой точки зрения у демократии нет никакого преимущества перед
аристократией, а у республики перед монархией. Поскольку Марат считал,
что форма правления — не более чем обман, ом станет столь же равнодуш-
ным гражданином Республики, каким был подданным при монархии Гак,
всеобщее избирательное право, разделение и равновесие властей для него —
лишь прикрытие угнетательском сущносгн любой власти. Ни участие Г|*а-
ждан в политике, нм государственное устройство не могут дать гарантий
свободы. Она обеспечивается единственно и исключительно проявлени-
ем бдительности, вскрывающей и разоблачающей покушения на свободу,
/. HiMoire de U Revolution (гнили* P., Ш47-1Н62 T \ P Вкнинне
Ла Болен на Марата подчеркнуто О. Кок<*(юм См Coqudo/ О, Op til. Р '44
Marat J. Р. Les Charnel de rcsckvige. ouvrage dtsime a dmlopper let noin aitcnuii
des princes contre les peuples. les rrssurts secrets, l« ruses, lei iiieiicet. les aruhuei. ki coups d’Llals
qu’ili emploieitl pour del rune la liberie el k« icenei sangknies qiu accurnpapieiH le despuUwne
P , 1793. p. 19 Опубликованное u 1774 г. на «ныииском жхыке. jtv сочинение было переведено
на французский и 1793 г.
101 См.: Marat J.P. CEtivres politique» Т. Ill Р. 569-570. н особенно: Coquurd О Op ciL
Р. 341-351.
62
Наступление «Друга народа
которые любая власть, даже если и говорит языком закона. не может
иг предпринимать для поддержания и укрепления своего могущества. Если
участие н политике всего лишь обман, а закон — ложь, то проявление бди-
тельности становится единственно важной для народа функцией, средством
осуществления которой служит пресса, а исполнителем — собственно Друг
народа. Миссия надзора и разоблачения не может эффективно выполнять-
ся самим народом. «В пылу острых споров, — замечает Марат в номере
от 23 сентября 1789 г. — народу следует опасаться уловок своих врагов,
и здесь не стою надеяться на его силы и храбрость. Он попадет в западню,
если се не заметит». Но разве он может ее заметить, такой просто душный,
такой наивный и. в конечном счете, такой испорченный? «А значит, ему
нужны искушенные в политике люди, которые бы денно и ионию блюли его
интересы, защищали его права, заботились о его благе. Я посвящу этому
каждое мгновение своей жизни».
Народу нужен «Друг». Марат исполнен глубокого пессимизма, кото-
рый побуждает его делить всех люден на две категории: с одной стороны,
заговорщики, стремящиеся угнетать народ, с другой — сам «народ, пустой
и легкомысленный», к коему, по мнению Бриссо, Марат испытывал глубо-
кое презрение, — народ, дремлющий на краю пропасти, куда его собираются
столкнуть враги. «Между спящими и негодяями нет никого, кроме Марата,
одиноко исполняющего роль часового народа, охраняющего Революцию,
пока все спят, неустанного изобличителя преступников... Марат — это око
народа»
Согласно подобному представлению, на политической сцене присут-
ствуют лишь угнетатели-правители и доверчивый народ. Отрицая какое бы
то ни было значение имеющихся у граждан легальных средств — начиная
с организации регулярных выборов и заканчивая свободным осуществле-
нием права подачи петиций — для защиты себя от злоупотребления
правителей властью, данная доктрина сводила всю политику к постоян-
ному проявлению бдительности. Это было непосредственно связано с гем
пониманием политики, что существовало при Старом порядке и имело
в своей основе представление о чисто внешнем характере власти по отноше-
нию к обществу^). «Важно отметить, — справедливо указывает Патрис
Роллан. — насколько вся политическая активность гражданина сводилась
к контролю. Эта на самом деле политическая пассивность показывает,
насколько <...> власть оставалась внешней и чуждой по отношению к гра-
жданину. Подобная политическая культура была свойственна абсолютной
монархия, однако Марат совершенно не изменил своего подхода даже
тогда, когда граждане стали участвовать в управлении. Он сохрл-
,0Ozou/A/. Marat Р. 283-284
1‘J Этими страницами я во многом обязан работе Rolland Р. Marat ou Ь polinqitf
du soupcon // Le Debar № 57. Noveinbre—deccmbrc 1989.
Деспотия*. ликтптура. Г'ррор
63
нил прежнее представление о власти как о чем-то чуждом, враждебном,
подавляющем. Он не оставлял м<хта для политической культуры участия
в ответ* твенностн В конечном счете, его политическая культура целиком
была пронизана духом Старого порядка».
Этим Марат отличался от Бриссо, хотя и тот придавал ничуть не мень-
шее значение функции надзора и разоблачения недобросовестных прнш-
телсн — функции, которая должна принадлежать прессе, пока народ
не просветится и не повзрослеет в достаточной степени для того, чтобы
самому забоиггься о собственной безопасности. Однако Бриссо всегда
видел в функции надзора лишь средство помешать возможным злоуяотрг
бдениям в,ласти, которую признавад легитимной. если она установлена
народом. По его мнению, всенародные выборы, разумеется, не могли дать
абсолютной гарантии от узурпации, ибо иг могли помешать правителям
в дальнейшем злоупотребить доверием народа. Тем не менее, выборы,
считал он, обеспечивают легитимность власти, дажг «ели для гарантии
свободы необходимо. чтобы деятельность любого нрелстапитгльипгп органа
находилась под демократическим контролем граждан или. за отсутствием
такового, под контролем со стороны органа, выражающего мнение народа,
т. е. прессы13).
Политическая же концепция Марата заранее отвергала всякую воз-
можность установить царство свободы на сколько-нибудь легитимном осно-
ве. Неминуемым следствием подобного сведения политики к проявлении»
бдительности оказывался террор. Этот постоянный террор неизбежно дол-
жен был иметь при демократии еще более широкий и всеобъемлющий
размах, нежели при монархии, в силу того, что увеличение при демократии
количества органов власти и числа участвующих в их работе граждан значи-
тельно расширяло круг лиц, подлежащих надзору: здесь спи запшо(>ою
могли охватывать все общество. И. наконец, террор становился неизбеж-
ным, так как считая разоблачение единственной по -настоящему полезной
формой политической активности и отрицая, ‘сто подобную функцию над-
зора можно осуществлять легальным образом, Марат иг мог иг призывать
к применению насилия — народного насилия. прливопостивлгиио1о наси-
лию правителей. Ведь поскольку имеющие власть — нс важно, получили
они ее по наследству или в |я?эультаге всеобщею гплоссимнни управляют
при помощи силы, народ тоже должен защищать сы»н прайм аналогич-
ными средствами. Однако направленное им против угнетигелей насилие
справедливо, благотворно и полезно, ибо совершается ими свободы. На-
силие же правителей, творимое ради угнетения, нес щдавгдливи, вредоносно
и губительно. Марату, честно говоря, акты насилия, совершаемые пародом,
не очень нравились, ибо им слишком уж был присущ случайный выбор
' Cucnij/cy Р. Brissol // La Gironrb rl lee Girondin» / £d. Г Furei el M < P , 1991
P. 437-464.
64
Наставление "Друга народ-:
жертв, кпими маралу с виновными становились и невинные люди. Войдя
в проскрипционный раж. правда, чисто словесный, он мечтал о некой раци-
онализации насилия. дабы оно применилось по слравел'1'пости, в нужный
момент и с точным расчетам.
Исходя из того понимания политики, коим он в большей степени
был обязан Старому порядку, чем Революции, Марат уже в своих ранних
работах 1790 г. наметил в общих чертах будущую динамику террора —
превращение из политического инструмента в систему, что показывало
невозможность достижения постааленной самим же Маратом цели.
Если народу из-за его * непросвещенности» и «доверчивости» нель-
зя доверить меч справедливого и необходимого для блага человечества
наси-лия, то кому же тогда этот меч следует вручить? Марат, который и сам
лично не люби* крови, и не мог. не противореча самому себе, допустить,
чтобы функция контроля была доверена правителям, пусть даже вышедшим
из народа. — ведь надзор и наказание предназначались именно для них —
призвал в начале 1790 г. установить на строго ограниченный срок должность
диктатора для проведения террора против виновных. Диктатура, однако,
непременно должна была быть добродетельной, ибо следовало считаться
с риском, что осуществление ее способно, в свою очередь, породить
такую власть. которая, став постоянной. неминуемо обратится против
народа, чью свободу обязана защищать. Лишь добродетель диктатора
способна обеспечить справедливость наказания виновных и гарантировать,
что человек, облеченный столь громадной властью, сложит ее в назначенный
срок. Вот почему Марат стал во время Революции одним из первых
приверженцев Робеспьера, в ком он, без сомнения, угадал такую же
склонность к подозрительности, какой облада-л и сам. Однако прежде всего
в его лиуе ои восславил ^единственно честного человека в сенате» —
единственного, в ком любовь к народу была достаточно сильной, чтобы
удержать в узде собственное честолюбие.
В данном отношении логика Марата весьма примечательна, поскольку
показывает, что обращение к террору однажды непременно приведет к дик-
татуре наиболее добродетельного человека. Кроме того, она показывает
нам, что террор не может не стать безграничным. Конечно, сам Марат »
уверял, что у террора будет свой предел и что. если раньше насклие всегда
приводило к появлению плохих правительств, то насилие народа, напротив,
породит власть, избавленную от пороков власти. Но здесь скрыто явное
противоречие, ведь система Марата не оставляла места для добродетельно-
го правительства Деспотическая сущность любой власти не допускгька,
чтобы когда-либо могла иметь место власть столь положительная, что
террор оказался бы бесполезен и исчез бы с установлением свободы.
1 Зто occZu гмэлчеркмАамп Л. Де Кил и Ш Гёц, См.: Mara! /. Р. CEuvrrx politique*.
T/V. Р.636
Наролине пони иомие суаелените^а
65
Тачмм образом, уже в 1790 г. Марат описал будущую историю II голо:
переход г террора как политического средства, вызванного обстоятельства-
ми. к достоянному и безграничному применению насилия и к диктатуре,
основанной на добродетели наделенного ею лица. Однако такая логика
была обусловлена еще старой, дореволюционной концепцией политики,
построенной на принципе полной экстерриториальности народа и власти
по отношению друг к другу. Марат не задавался собственно политическими
проблемами или, иначе говоря, вопросами установления н гарантии свободы
при помощи определенных средств, таких как выборы или Конституция.
Он не занимался разработкой механизмов и процедур, призванных снимать
противоречия и не допускать злоупотребления властью, т. е. вопросами,
о которых сторонники представительной системы спорили с теми, кто
поддерживал либо прямую демократию, либо изобретенную Кондорсе или
Бриссо «демократию представительную». Марат оставался в стороне от их
дебатов Они для него не имели никакого смысла, поскольку, считал он,
устройство государственных институтов ничего не решает. И хотя в данном
отношении он оставался одиночкой, все же у него была своя аудитории
Его дискурс в действительности выражал концепцию политического поряд-
ка. которая существовала задолго до Революции, но сохранилась и после
1789 г. Именно она лежала в основе большинства стихийных расправ
в июле 1789 г. и даже нескольких великих революционных • дней* (с 1789
по 1795 гт.).
Народное понимание суверенитета
Несколько поколений историков видели в предпочтении массами кол-
лективного и прямого действия стремление преодолеть ограниченность
принципов («формальное» политическое равенство) и средств (представи-
тельство) буржуазной демократии, попытку народа взять на себя прямое
осуществление своего суверенитета с целью радикализировать Революцию.
Таким образом народ показывал, что хочет сам осуществлять власть через
подчиненных его воле и отзываемых в любой момент должносптгых \иц,
дабы окончательно ликвидировать всякое различие между управляемыми
и управляющими.
Недавно Колин Лукас приступил к переоценке роли толпы во Фран-
цузской революции Вопреки классическим положениям Джорджа Рюде
и Жоржа Лефевра он, опираясь на исследования по истории ментально-
стей и социальной активности масс, подчеркнул важное значение элементов
преемственности в поведении толпы при Старом порядке и при сме-
нивших его после 1789 г. режимах15’ Преемственность просматривается
1,1 Rude С La Foule dans Ь Revolution (rau{ai*c / Trad. A. Jordan. P.. 1982; Le/cburc C. La
Grande Peur de 1789. tuivi de Les Fouiee revolubunnaires / Avec unc preface de J. Revel. P.. 1988.
66
Hacrnaaicnuc vjpyia народа
во многих аспектах: в механизме возникновения бунтов. в организации
то мин — от состава действующих лиц до роли зрителей. от подбора во-
жаков до деления толпы на разные части соответственно коммунальным
традициям, — в способе действий и. наконец, цангюлсе очевидна преем-
ственность в ритуалах. в частности, карательных. Однако по сравнению
с XVII и большей частью XVIII вв. у революционной точны существовали
и два кардинальных отличия: организующая роль политических активистов,
особенно в 1793 , и выражение требований через политический дискурс,
характеризовашшшея таким уровнем обобщения и абстракции, какой был
неизвестен до 1788-1789 гт Начиная с 1789 г. мишенью восставших был
уже нс тот или иной конкретный представитель власти и нс тот или иной
индивид считавшийся виновным в бедствиях народа, а сама центральная
власть либо какая-либо социальная группа в целом, такая как эмигранты
или нг присягнувшие священники 1б\
Это — фундаментальное изменение, поскольку оно способно ото-
двинуть на второй план элементы преемственности и стать основанием
для вывода о существовании у народа политического сознания, сформи-
ровавшегося в лоне новой политической культуры. Однако надо заметить,
что применение политических понятий и лексики Революции, обращение
к суверенитету народа во многом было связано с присутствием в толпе
политических активистов, привносивших в нее свои ценности н свою рито-
рику. Эти два подхода к политике существовали бок о бок и, в то же время,
не совпадали друг с другом; одни провозглашался открыто, другой — нет;
они сосуществовали, но не смешивались, о чем свидетельствуют, например,
массовые движении в марте и, особенно, в сентябре 1793 г., когда активисты
приложили недюжинные усилия, чтобы придать требованиям участников
волнений приемлемое политическое выражение.
Еще более важно то, что, несмотря на все изменения, конечная цель
народного движения и после 1789 г. оставалась той же, что и ранее.
Речь по-прежнему иш либо о наказании правителей и их прислужников,
считавшихся виновными в неприемлемой ситуации, либо о принуждении
их поступать в соответствии с потребностями общественного блага, каким
счо представлял себе народ. Именно в этой сфере и действовал Марат,
успешно исполняя во время Революции роль «голоса» народа. Парод, дей-
ствительно. бунтовал для того, чтобы оказать давление на политическую
власть, которую по отношению к себе изначально воспринимал как внеш-
нюю. Толпа вторгалась в ccjjepy, занимаемую в обычной ситуации власть
имущими. нс для того, чтобы эту власть захватить, а для того, чтобы за-
ставить их поступать должным образом. Восстание было исключительным
ответом на исключительную ситуацию; оно не предполагало каких-либо
притязаний на власть, а, напротив, служило имплицитным подтверждением
f,‘' Lucas С. Crowd and politics // The Pohlical Culture of the French Revolution. P. 259 285
Нарллнос ппничлнис смлерснитето	Ь/
ее независимости и автономии Колин Лукас в *тон связи также отме-
нят. что неизменно наступал момент. koi да толпа, считая, что не может
заходить далее определенной черты, переклады»** чд задачу, например. нл-
казакин виновных. на представителей законной а части, предоставляя нм
большую или меньшую свободу де йсгнин. но угрожая вмешаться, если они
уклонятся от выполнения этой задачи 1ак. 31 мая 1793 Г ВОССТАВШИХ*
окружили Конвент, не проникая внутрь и позволяя депутатам самим при-
нять решение об изгнании жирондистов. А когда два .гни спустя hoik ганцы
вторглись н Конвент, фактически захватив власть, то можно было 1шл<*ть,
насколько они оказались обескуражены и неспособны действовать н той
сфере, за которой они. даже уг^южая власть имущим, всегда признавали
автономность.
Подобные действия народа, в коих порою видят предвестие прямой
демократии и «антипарламситарнзма», были обусловлены на ымом деле
весьма давним представлением о взаимоотношениях правите о й н упранляг
мых. Хотя восстание могло использоваться политический группой в качестве
решающего средства борьбы за власть, его динамика определялась оргл
ническнм представлением об обществе, согласно которому народ и его
правители связаны контрактом, налагающим на них ряд взаимных обяза-
тельств, несоблюдение коих правителями оправдывает восстание народа.
Народ не столько боролся за суверенитет, сколько отстаивал свое право
не быть угнетаемым.
Для того старинного понимания политического порядка, которое опре-
деляло действия санкюлотов, легальность и. в частности, выборность hmi чн
второстепенное значение. Избирательное право служило народу нс столь
ко средством участвовать в управлении, сколько защитой от ynicгения
давая возможность общаться с властями через своих упо i но коченных,
которые, будучи тесно связаны с избирателями и находясь под ужином
отзыва, не могли иметь интересов, отличных от иютрпов народа. Важно
не столько избирать правителей, разделяя таким образом и огьи ти беря
на себя ответственность за принятые ими решения, сколько иметь право их
наказывать, если они нарушат основополагающий договор, связывающий
их с народом. Введенные в 1791 г. ограничения На подачу коллективных
петиций были сочтены неприемлемыми именно потому, что они имя
единства интересов нации и избранных ею аре дета и и геле Г» ставили под
сомнение право народа защищаться от посягат^лытв со < тороны его пра-
вителей. Зато отказ на неопределенный срок от выбе^ров в конце 17(Н г
не вызвал каких-либо особых волнений, так же как и восстановление их
в 1795 г. не сопровождалось взрывом энтузиазма. Радикализм революци-
онных секций был мало совместим с парламентаризмом, но в своей основе
определялся траднцшшным пониманием политики. Приверженная архаиче-
ской модели противопоставления собственно парода и магжтратоо, далекая
от демократической модели общества, которая построена на взаимоаави-
63
марина
снмостм граждан и предполагает периодическое выл вмжг мне некоторых
из них во алзсть. толпа восставала. чтобы наказывать своих правителей,
не не брала на себя тру* избирать их.
Корни террор*. понимаемого как форма коллективного карательно-
го насилия, идеологом которого выступал Марат, уходят, таким образом,
а политическую культуру Старого порядка Однако было бы ошибочно
рассматривать, подобно Эдгару Кинэ. террор в це\ом как уступку нового
старому или как иллюстрацию живучести черт прошлого в настоящем. Ра-
зумеется, взрыв насм_кня. произошедший в 1789 г., во многом схож с теми,
что случались ранее в ситуациях кризиса и стремительного осла бдения го-
сударственной власти и имели целью восстановление естественного порядка
впцей Тем не менее, этому взрыву «архаического» насилия сопутствовал
w новый тип насилия — собственно революционного, которое пропаган-
дировалось и использовалось как средство, выходящее за рамки права,
но оправданное предполагаемыми заговорами контрреволюции. Необходи-
мость проводить различие между массовым насилием и террором никоим
образом не препятствует начинать историю последнего не с 1793 и даже
we с 1791 —1792 гг., а с 1789 г., когда он стал одновременно порождением
и Старого порядка, и Революции.
IV
Учредительное собрание:
между принципами и средствами
«Одна из главных заслуг \ чредительного собрания, которую нельзя
оспорить, — писала мадам де Сталь. — неизменное уважение к про-
возглашенным им самим принципам свободы* Но не все историки
судили столь же благосклонно о повелении первого революционного собра-
ния. В частности, Тэн отстаивал прямо противоположную точку вренмя
утверждая, что оно без стеснения присваива_чо себе полномочия прави-
тельства, несмотря на свое обязательство уважать принцип разделения
властей: принимало законы, являвшиеся издевательством над индивиду
альными свободами; и даже создало свой полицейский орган — Комитет
расследований, деятельность которого предвосхищала деятельность -яко-
бинской инквизиции» -L Выбранным Тэно.м пример не слишком убедителен,
поскольку приписывает Комитету расследований Учредительного собрания
те неблаговидные деяния, в коих был виновен аналогичный комитет Париж
ского муниципалитета. Однако досье. на основе которого Тэн сделал свои
выводы, этим далеко не исчерпывается. Откроем его.
Комитет расследований
23 июля 1789 г в Учредительное собрание бычо внесено два пред-
ложения: одно — создать комитет, уполномоченный .принимать лон<кы
на врагов общественного блага», и второе — ввести •спецна.чьнын трибу-
нал, дабы судить лиц. арестованных по подозрению в преступлении прогни
нации (lese-nation)»Собрание не приняло какого- чибо немедленного
П Slael А / L de. CoawderatKJca iur la RevUuboa (ггп<аде (1818) / fxl J Codec Ык
P . 1983 P t91
Гате H Let Onjnne* de la France conUtnporawx (1875—1893) / Ed F Legri P_. 1986.
2 vd. T I. P 409.
Mcltn A. Lea orient du Cocnrte de turtle gmeraie de I* Cor vtoikwi rwjooak // La Rrvd^xm
franc due 1895 P 259.
/О Учредительное собрание: между принципами и < реле швами
решения, однако двумя днями позже, пос %е того, как Коммуна Парижа
попросила его ознакомиться с содержанием нескольких писем, захваченных
у корреспондента графа Артуа, дебаты возобнови пись
Инициатива городских властей вызвала продолжительный спор, в ко-
тором обозначились две стороны, отстаивавшие прямо противоположные
мнения
Первая, наиболее многочисленная, отказывалась согласиться с ка-
ким бы то ни Сняло посягательством на принцип неприко< новен мости частной
переписки. Камю, Дюпор и Мирабо поочередно поднимались па трибуну,
чтобы осудить «незаконный», а неконституционный» и политически нера-
зумный характер предложенной меры. Эта мера незаконна, поскольку про-
тиворечит миссии, которую нация возложила на своих представителей, —
утвердить и гарантировать личные права и фундаментальные свободы;
яга мера неконституционна, поскольку противоречит принципу разделения
властей, который запрещает Собранию вмешиваться в вопросы полиции
и текущего управления, являющиеся уделом исполнительной власти; и на-
конец. эта мера политически неразумна, поскольку принять ее — значит
усилить противоречия под предлогом их преодоления и создать атмосферу
недоверия, превратив чисто личные послания, вещь эфемерную. предпола-
гающую выражение сиюминутных чувств и мнений, в «улики», способные
послужить основой для обвинения. Хотите ли вы, спрашивал Мирабо,
чтобы «гражданин, товарищ, сын. отец, сами того не зная, стали, таким
образом, судьями друг для друга; чтобы однажды они погубили друг друга,
если Национальное собрание сочтет, что может принимать свои решения
на основе перехваченных подозрительных посланий»?
Противники вскрытия писем, стремясь очертить пределы полномочий
Нлциыылыюго собрания, особый упор делали на таком представлении
о Революции. согласно которому она, помимо передачи народу суверенных
прав, должна также привести средства политики в максимальное соответ-
ствие с принципами и нормами морали: разве может Революция иметь свой
«черный кабинет», не отрекаясь от себя и не восстанавливая фактически то
самое прошлое, с коим она намерена порвать?
Сторонники изучения перехваченных Коммуной писем придержи-
вались противоположного мнения. <<В ходе войны, — заявлял маркиз
Гун д’Арси. — допускается вскрывать письма; а мы в период волнений
и бурь, наговоров и интриг можем считать себя находящимися в состоянии
войны и, действии льни, в таковом находимся», чти соответственно позво-
ляет использовать «тс же средства», как и на войне., и н силу чрезвычайных
обстоятельств и настоятельной необходимости избавляет от строгого со-
4‘ 1рлф А|луа. h-UmIwwu браг Людышма XVI, ыиигри/лнкЕч 16 июля
^Агг 1н¥« parletncniatres. Т VII/ Р 273—279 (25 и 21 »моля 1789 г).
6)1Ы<1 Т VIII Р 275
Комитет рж следпаи
блюде и ич принципов и (рор.мл чьи остей. R *тгягг на довод л необходимости
подчинить политику морали Гун д'Арен. Фрето дс Сен-И$юст и Робес-
пьер ссылались на обстоятельства и потребности обц|ествит<1ГС1 «пасения.
С их точки зрения, нельзя было отказываться от использования в< е.г
средств, необходимых для общественного спасения, не подвергая опасности
личные свободы, 8(|»4**ктиВ1ыя гарантия которым обг.лг читается .креплени-
ем коллективной свободы. «Можно ли сопоставить эту иенрнжкнавешюсть
со спасением родины?» 7j — спрашивал Ребель.
Революция как состояние войны и верховенство закона как нечто
вторичное по отношению к необходимости одержать победу над привер-
женцами Старо1*о порядка — подобный дискурс стал в 17^3 г политикой
Конвента. Он не сводился лишь к поддержке временной приостанов-
ки свобод, вызванной необходимостью избавления от уцюмы Речь шла
об обосновании гораздо более опасных положений, чем те. которыми в ок-
тябре 1789 г. будет мотивироваться принятие закон* о военном положении.
Здесь предполагалось лишать «подозрительных граждан • защиты со сти-
роны закона не только в тех случаях, когда предусмотренный им порядок
предъявления доказательств и предписанные нм формально,. ш препятству-
ют надлежащему наказанию заговорщиков, но и на гк«< тчяиной псионе,
поскольку Собранию предлагалось вскрывать письма цмждан нс в мигам
с каким-либо конкретным делом и нс в течение какого-либо опргделенного
срока, а шпионить за перепиской любого подозрительного лица, на которого
ему когда-либо донесут. Тем самым утверждался дискурс террора прогни
«врагов народа», построенный на отождествлении революционной гюробы
с войной, так что на другой стороне оказывались не пркти противники,
<i настоящие чужеземцы» против которых могу! н дяижнм исяодышвагы я
любые средства, в зависимости только от их эффективности Ц< |н нн1ь-
<я с заговорщиками. — уже тогда заявлял Робеспьер, — «начит нр< данать
народ». До сих пор не обращали достаточно внимания на то, что уже
начиная с лета 1789 г. в стенах Учредительного собрания з.чнучллл ги ь
пощадная и кровожадная риторика 11 года Так на пар\лменг< кую лгну
вышел дискурс чрезвычайщины и терро|мв
1 1редложсния Ребеля и Роскчиыра ш ириж.» - » мп чим (я>лмннн> iна
депутатов, и после двукратного обсуждения. 25 и 27 нюкн. те перешли
от рассмотрения запроса Коммуны Парижа к повестке дня. показав тем
самым, чти не намерены поступаться принципами ил-зи <лр.»хов и»р<д
заговором, более или менее химерических и уж но жимом случш- iлишком
слабо обоснованных, чтобы оправдать принятие чр» лнычлннмх мер.
Однако уже заседание следующего дни, 28 июля. л<н пример пн* .,ni-
ной перемены иастроснин. стиль свойс твенных многолюдным ксачи v ям.
Учредительное собрание 1|мктмчгскн совершило решающий шаг, Голдам
7)1Ы Т VIII. Р.2<В-294
Учредигпыънгье собрание. мемлу принципами и ере т< тнами
последснательни Комитет донесений и Комитет расе \гклиним. Первый,
учрежденным по предложении) Впльнгя. состоял из тридцати депутатов,
обязанных знакомиться с весьма многочисленными Делами полицейского
и административного характера, поступавшими на расл к трение Собрания,
и докладь’лать ему о них. «когда сочтет нужным*Е 'mi первоначаль-
ной целью формирования данного комитета было освободить Собрание
от заботы, поглощавшей у законодателен то время, которое они должны
были ггскнящатъ работе над Конституцией, то следствием такого тага стало
наделение Уч/бдительного собрания правом выносить решения но админи-
стративным делам, а потом следить за действиями министров, обязанных
выполнять эти постановления. Создание Комитета донесений фактически
представляло собою серьезное покушение на принцип разделения властен.
Едва было принято решение о формировании данного комитета, кан-
на трибуну поднялся Дюпор, чтобы потребовать учреждения «комитета
расследований» из четырех депутатов, обязанных обобщать всю информа-
цию о заговорах, день за днем изобличаемых в Собрании. 11енэвестно, чем
руководствовался Дюпор, еще накануне решительно выступавший против
любых мео. нарушающих принципы. Может быть, хаос, охвативший страну
после 14 июля, мятежи, сообщения о заговорах и угроза новых народных
расправ убедили его в необходимости прибегнуть к средствам, без со-
мнения. предосудительным, но способным покончить с этими бедствиями,
а именно — передать Собранию надзирательную и репрессивную функции,
которые королевская власть и ее представители, сами по себе подозри-
тельные и почти парализованные, едва ли могли исполнять9^ Если эта
гипотеза имеет под собой какое-либо основание, то предложение Дюпора,
часто изображаемое как капитуляция перед настроениями народа и даже
как популисте кий шаг, оказывается, напротив, попыткой разорвать роковой
в) Archives pajlcmenuirrs. Т VIII. Р. 84.
Каь бы то ия было, такова точка зрения Баранана. с той поры связанного с /\дрненом
Димюрим (см Baznure .4 Dr la Revolution cl de la Constitution (1792] / Ed. P Gucinffey.
Grenublr. 1988 P 119-121). Может быть, Дюпор также опасался, что созданный накану-
не Комитет донесений излишне многолюден (30 депутатоп), чтобы действовать эффективно,
н особенно, что способ его составлении был слишком выгоден для умеренных Действительно,
постановление предусматривало, что тридцать членов Комитета будут избираться тридцатью
бюро Собрания В этих бюро, по которым были распределены все депутаты, проводились
различные выборы (п^тедседателя, секретарей, членов комитетов) и готовились решения пле-
нарных заседании. Заседания бюро, куда доступ! зрителей был сознательно запрещен, были
особенно выгодны наиболее умеренным из депутатов. Отсюда — нх приверженность этой
системе 29 июля. т. е. на следующий лень после учреждения Комитета расследований, Со-
брание приняло кнутрешгнй регламент, усиливший роль бюро, однако 31-го контрнаступление
• патриотов» восстановило полномочия общего заседания депутатов и предопределило судьбу
бюро, которые быстро захирели. (См Oraieurs de la Revolution kan^aise / Ed b.Furel
ft R. Halevi P. XUI, LV-LV1I. Casfj/Jc A. Les Methodes de travail de la Constttuanir.
Les technique* deliberative* de I'Assemblee nationalc. 1789- 1791. P., 1989).
Комитет расследований
73
круг стрзхл и мести 10Г Действительно, бывают времена, когда невозможно
быть добрым. Рассматривая происхождение чрезвычайных мер. этот мотив
нельзя упускать из виду, поскольку он имел место даже в 1793 г., когда
Революционный трибунал учреждался. по крайней ме(и. некоторыми иэ его
создателей, с аналогичным намерением, проиллюстрированным знаменитой
фразой Дантона: «Будем сами применять террор, »ггобы избавить народ
от необходимости его применения».
Тем не менее, предложение Дюпора вызвало дискуссию, аналогичную
гой. что шла накануне по вопросу о тайне переписки 11 Одни, например. Гун
д'Арси, приветствовали проект, другие, такие как Вирье, осудили создание
инквизиции, которая, подобно венецианской, самостоятельно и втайне ре-
шала бы судьбы граждан. «После бурных споров»», отмечается в прото-
коле, Учредительное собрание приняло предложение Датора, увеличив,
однако, число членов Комитета расследований с четырех до двенадцати,
постановил обновлять его каждый месяц и обязав, «получая информацию
о подозрительных лицах», передавать ее затем компетентным юридическим
органам
Комитет расследований Учредительного собрания неоднократно под-
вергался критике на протяжении всей своей работы15', Альбер Me ген,
первым посвятивший ему специальное исследование, изобразил гго как
предшественника Комитета общей безопасности Конвента. Такое сопо-
ставление, несомненно, является преувеличением. В отличие от Комитета
1793 г., тот, что существовал в 1789 г., не имел полномочий ни арестовы-
вать, ни отдавать обвиняемых под суд. Речь шла скорее, если пользоваться
терминологией декрета от 28 июля, о «комитете по сбору информации »
который помогал органам правосудия, дабы повысить эф<рективность и бы-
строту их действия, непосредственно не вмешиваясь в саму процедуру.
И все же между установленной законом компетенцией Комитета
расследований н его реальной деятельностью существовали значительные
расхождения. Так, будучи уполномочен собирать сведения о «подозри-
тельных лицах», он быстро — постановлением от 7 ноября 1789 г —
Ю) Этот тезис Александр Адмет защищал в свсжх мемуарал: «Учреждение Комитета
расследований, поднергшгеся всевозможным нападкам со стороны прагтмвникин Редплюции,
боявшихся надзора, было задумано совершенно с ИНОЙ целью. чем U. котирую ему при»
писывали его хулители. Намерение состояло совсем не в том чтобы воабудить грешку
у народа. а, напротив, ее успокоить» (см Lameih Л.. de. Н Moire de I Assemble* cuniuiuanle.
Р., 1828-1829. 2 vol. Т.1. Р.82-84).
Archives parlrmentaires Т. V111. Р. 293-295.
Ком>гтет (мсследоианни обновлялся каждый месяц до декабря 1789 г., а ааггм ь послед-
ний раз — 26 ап|М»ля 1790 г. (CatiMo Л- Op.cii. Р. 228).
™MeiinA Op.au Р. 263-270.
Формулировка Лустало в газете Reuotufionj de Аапл (8~!4 ноября 1789 г) Цнт г.п
Actes de la commune de Paris. Г. il. P. 376.
74
Учредительное собрание* л«е»гду приниипл.ми и средствами
отказался от данного Ле Шапелье обещания уважить тайну переписки.
Кроме того, хотя Комитет непосредственно не илданал постановлений
об аресте, фактически пн имел возможность приводить в действие юри-
дическую процедуру, направляя изученные дела либо министру юстиции,
если они входили в компетенцию обычных судов, либо в трибунал Шатле,
если речь шла о преступлениях против безопасности государства. 11 даже
после передачи дел в другие инстанции, Комитет не бездействовал: он
продолжал наблюдать за ходом процедуры по возбужденным им делам
и контролировал деятельность министра юстиции Существовала также
еще одна сфера, куда реальная практика внесла свои коррективы. Будучи
по закону обязан подучить сообщения и доносы. Комитет вскоре начал
их требовать, вознаграждал их авторов и, не довольствуясь спонтанными
доносами, использовал сеть платных агентов16). Бесспорно, деятельность
Комитета выходила за рамки его полномочий, однако он далеко не обладал
тон неограниченной властью, которую ему так часто ставили в вину.
* * *
Если кто-то хочет найти в 1789 г. предшественника Комитета общей
безопасности, то ему лучше обратить внимание на Комитет расследований,
созданный Коммуной Парижа 21 октября 1789 г.
Уже накануне волнений 5—6 октября один из дистриктов столи-
цы *- Сен-Рош — призвал Коммуну разоблачить «ужасные заговоры»,
затеваемые против свободы, и, более того, обеспечить себе возможность
арестовывал) виновных для «наказания их со всей строгостью, какую только
заслуживают подобные посягательства» 21 октября, когда Париж вновь
обагрился кровью из-за линчевания толпой булочника Франсуа, Комму-
на про< ила Учредительное собрание принять закон о военном положении,
который позволил бы ей пресекать подобные беспорядки. В то же время,
не ставя в известность Национальное собрание, она по собственной ини-
циативе решила создать твоя Комитет расследований. По данному вопросу
были приняты два постановления Первое, оговаривая, что члены Комитета,
не имея никакой иных административных полномочий, ограничатся полу-
чением доносов и свидетельских показаний», казалось, определяло функции
этого органа по аналогии с тем, чти был создан в июле Учредительным
собранием. Однако тут же в этом постановлении уточнялось, что члены
Комитета «в случае необходимости могут арестовывать изобличаемых лиц.
их допрашивать и собирать вещественные доказательства <...> для обес-
печения базы следствия Коммуна, таким образом, наделила свой Комитет
’^СмйЛ/оА Op ей. Р. 237.
,6|СшЛнР. Op сп Р 12-18
171 Цит. по Talnc Н. Op.cil. Т. 1. Р 409 Ку 5.
Кпчитееп расследований
75
таком властью, какую Учредительное собрание не сочло возможным дать
даже сноси собственной исполнительной комиссии, а именно — задержи
вать и допрашивать. Второе постановление дополняло первое, обеспечивая
условия эффективной деятельности Комитета: оно предусматривало возна-
граждение для доносчиков «в соответствии с характером и значимостью
сообщенных ими фактов» и предлагало королю даровать помнлпнднис «• лю-
бому лицу. изобличающему интригу или заговор, автором или соучастником
которых оно является»1®).
Таким образом. Коммуна не просто «подражала* Национальному со-
бранию, как позднее станет утверждать Бриссо VM. А потому противникам
Комитета было совсем нетрудно находить аргументы в пользу ликвида-
ции этого «незаконного трибунала, который, не имея четко определенного
устройства и полномочий, присвоил себе право вторгаться в наши дома
и семьи» 2<^). Однако первым против решения Коммуны поднялся край-
не радикальный Лустало, осудивший в своей газете Les Revolutions de Ptins
от 14 ноября 1789 г. учреждение этой «гражданской инквизиции >, ’мметив,
что при ее полной независимости данное ей право арестовывать граждан
по определенным мотивам означает конец какой бы то ни было личной бе-
зопасности для частных лиц21). Вскоре и другие авторы включилм< ь в эту
войну статей и брошюр, продолжавшуюся на протяжении всего существо-
вания Комитета расследований. Все настаивали на незаконности института,
не предусмотренного никакими законами, и даже не санкционированного
ими уже после его создания2 *’).
Незаконным было происхождение, но еще более незаконной была
деятельность. Парижский Комитет, не довольствуясь тем, что взял на себя
функции суда, фактически не соблюдал никаких законов: он определял
по своему усмотрению, устраивать или не устраивать очные ставки свидете-
лям и обвиняемым; некоторых, арестованных по его приказу, он сн иабожддл
без решения суда об их опрандании, тогда как других тайно держал под
арестом и т. д.2^) Учреждение Комитета расследований, считал < Прайс va
1,4? Actes de L Commune de Paris. T II P. 366 - 367 I Id следующим день муницииа лпиый
совет избрал шесть членов Комитета расе ледова инн. в том чюлг Бриссо (Ibid Р. 389)
u)Bri.ssof ]. Р. Lettre а М le chevalier de Pangr. виг »а bfxhue nihtulre Ке|1гх«он< «и»
la delation cl sur le Cumrtfc des rccherchrs // Le Patnote Irancaii. № 173 30 |.mbh r 1700 P I I
№ 182. 6 frvrier 1790. P.5-6
2°) Выступление делегации дистрикта Минны (Mmune*) перед Коммлний 3 марта 1790 г
(Actes de la Commune dr b^ns. 1 IV. P. 278)
2,1 Ibid. Т.П. P. 376-377
*'t) Cm.4 Clermont-Tun л ere 5.. de. Nouvellcs nberrva lions ahi lea cumites <lea ret hmhrt.
P., 1790 [arjUrrnbre I P. 7—9; Ainge F. de. Lctlre a M. de Ixi 1 tape, мя le conuie de recherche*.
[P.. 27 алы 1790]. P.4-5.
. например, еммдетельства» приведенные Станисласом Клермон-luiuicpnw Clermont
Tvnnere S.. de. Keflexicmi sur 1‘ouvragc intitule * Projet de <omre-revolution par ks Mmmambuhsin.
76
Учредительное собрание: между принципа ми и средствами
ле Панж24\ было подобно возведению новой Бастилии »<п центре столицы,
восставшей против деспотизма» н фактически восстз на нлинало практику
применения leltrcs de cachet* *, поскольку привело к нелегальному появле-
нию органа власти, круг полномочий к порядок действия которого не был
определен ни одним законом2-5).
Бриссо, руководителю и преданному защитнику Комитета рассле-
дований, пришлось вести длительную баталию против его критиков. Он
не пренебрегал ни одним из аргументов, то утверждая что Коммуна лишь
вдохновлялась решением Учредительного собрания, то, день спустя, что
Комитет является французским аналогом жюри присяжных в английской
судебной системе, своего рода «первичным или предварительным трибу-
налом», чья деятельность ни в малой степени не предваряет конечный
вердикт"?6\ С бесстыдством, присущим данному персонажу, выдвигались
и другие лживые доводы, такие, как утверждение, что Комитет всегда
«весьма тщательно соблюдал права человека» и видел в обвиняемых лишь
«братьев и себе подобных», а единственный упрек, который может быть
ему адресован, это — проявление «чрезмерной чувствительности» 27).
Также Бриссо постоянно использовал против своих оппонентов тот же
аргумент, к которому прибегли Ребель и Гун д’Арсм в июле 1789 г.. —
общественное спасение. В момент кризиса, утверждал Бриссо, обычные
суды оказываются бессильны:
Им, связанным формальностями, трудно задерживать виновных,
которые из-за применения таких формальностей всегда оказываются
предупреждены. Полиция, комитеты безопасности или расследований
создаются для того, чтобы преодолеть этот недостаток. Они получают
чрезвычайные полномочия, чтобы иметь возможность предотвратить
бегство заговорщиков 2Ч
Бриссо взывал и к авторитету Макиавелли. «Вспомните, — обращался
он к Клермон-Тоннеру, — аксиому столь же тривиальную, сколь правиль-
ои гаррол dans Г affaire de ММ. d’Hosier et Petit-Jean»; aux comiles de г cc benches de I’Assemblee
nalwnale e( de la municipalite de Paris, le 29 juillet 1790. Pans, aout 1790 P. 13 — 16.
‘4) Франсуа де Панж (1764-1796), близкий друг братьев Шенье, был членом Общества
1789 г., куда весной 1790 г. вошли те революционеры, кто, подобно Кондорсе или аббату
Синесу, держался в стороне от якобинцев.
* Уты прямого действия, издававшиеся при Старом порядке королевской властью, в
частности об аресте тех или иных лиц без соблюдения положенных по закону юридических
формальностей — Прим ntptfi
ftirige F., de. Reflexion* sun la delation, rt *ur le Connie des recherche*. P., janvier 1790.
P. 16-17.
Le patnoie francais. Nv 201. 1790. 25 fevner P. 5-8; Brissot J. P. A Stanislas Clermont,
bui la drainbe de ct dernier coiitre ks comites de* rccherches. et sur son apologie de Mw Jumilliac,
el des lUuminb. P., 28 aout 1790. P. 12 -13
2 ' Впмо/ /. P. Lritre a M. It chevalier de Pan^e. P. 3—4.
281 Ibid. P. 6.
Комитет расследпмний
77
ную: кто желает цели, желает и средств» -<4h Поднятая Бриссо проблема
состояла нс столько в том, что некая цель оправдывает использование неких
средств, а в том, чтобы решить, подходит ли применение данных средств
для достижения поставленной цели. Уже Панж в ответ иа эти рассуждения
указывал, что результаты, которые должна была повлечь за собой деятель-
ность Комитета, противоречили заявленным целям. Введенная в действие,
чтобы успокоить «брожение народа», практика повторяющихся разобла-
чений заговоров властями не могла не выэватъ одержимости заговором
и не повлиять на возникновение атмосферы всеобщей подозрительности,
которая именно и провоцировала те вспышки насилия, возобновлению коих
вроде бы и должен был воспрепятствовать Комитет Клермон-Тоннер
так же замечал, что Комитет стал скорее «памятником тем прискорбным
страстям, от коих мы страдаем», чем средством с ними совладать, и что,
в конечном счете, применяя те диктаторские средства, «которыми ненависть
вооружила нас пропив деспотизма», Революция, если не будет настороже,
«пойдет тем же путем, коим следовали наши угнетатели, и добавит новые
звенья к разбитой ею цепи»^.
Подобный аргумент уже использовался в дебатах о тайне переписки,
когда говорилось, ч то разрыв с абсолютизмом вызывает необходимость ре-
формировать методы управления. Эта благородная мечта разбилась, однако,
о су^ювую реальность будней, когда нетал вопрос о том, чтобы сдержать
рост насилия и анархии, дав возможность законным властям осуществлять
те самые репрессии, коих требовала улица. Подобный мотив уже упоми-
нался в связи с инициативой Дюпора. В не меньшей степени он имел место
и при создании Комитета расследований мэрии Парижа, что признавали
даже самые решительные критики данной меры. С этой точки зрения
образованный Коммуной Комитет может наряду с Комитетом. созданным
ранее Учредительным собранием, и с Верховным судом 1791 г. рассматри-
ваться как одна из многих попыток обуздать массовое насилие, которое
революционные элиты, приученные своим веком к чувствительности, всегда
воспринимали крайне болезненно, даже если в силу своих убеждений, или
идя на уступку, признавали его неизбежный и даже вполне объяснимый ха-
рактер. Вполне вероятно, что такие люди, как Дюпор, Варнав и даже Брис-
со, рассматривали институционализацию насилия как своего рода «повязку
на нарыве», способную остановить распространение массового насилия,
воспринимавшегося как варварское и дикое, хотя, в конце концов, предло-
женное ими средство скорее усугубило лихорадку, нежели избавило от нее.
Сам Робеспьер в ту пору проявлял стремление обезвредить уличное
насилие путем чрезвычайных мер. Уже тогда для него, несомненно, был
Brosot I Р. A Stamsh* Clermont.. Р. IL
'°' Pungc F., de. Reflexions sur l<i dchlion... P. 17.
Clcnnant-Tunncre 5 , de. Nouvelles observation.*.., P.4.
78 Учредительное собрание чежду принципами и гпедствами
характерен абстрактный взгляд на веши, не придающий большого значения
пролитой крови. На другой день после убийства Фулона Бабеф писал жене:
«Всякого рода казни <...>, далачи. которых развелось повсюду так мно-
го, — все это развратило наши нравы! Наши правители вместо того, чтобы
цивилизовать нас, превратили нас в варваров» Робеспьер же высказался
более лаконично; «Г-н Фулон был вчера повешен по приговору народа» 33).
Насилие, по мнению Робеспьера, легитимно, поскольку вершится народом,
и осуждать его — значит выдвигать обвинение против народа, а стало
быть — начинать процесс против Революции, которая не смогла бы побе-
дить без актов насилия 14 июля34). Однако оправдание революционного
насилия не мешало ему разделять озабоченность своих коллег и призывать
Учредительное собрание как носителя новой легитимности взять на себя мис-
сию ^возмездна и наказания преступлений» путем создания чрезвычайного
трибунала3*). По этому вопросу между политическими лидерами существо-
вал достаточно широкий консенсус, несмотря на то, что к революционному
насилию они относились по-разному. Некоторые считали его законным,
тогда как большинство более или менее открыто от него отмежевывались.
* * *
История Комитета расследований мэрии Парижа позволяет раскрыть
еще одну из сторон происхождения террора, отмечаемую гораздо реже,
а именно — интерес политический и материальный. В самом деле, Коми-
тет расследований не довольствовался разоблачением заговоров, которые
с большим или меньшим основанием считал угрожающими Революции (бы-
вали и таковые36^)- но, когда ощущался их «недостаток», фабриковал их
сам. Послушаем Тэна:
За неимением заговоров, он их изобретает. Для него пожелание
равнозначно поступку, неясные планы превращаются у него в совершен-
ные преступления. Из доноса слуги, подслушавшего у дверей, из сплетен
прачки, нашедшей клочок бумаги в кармане пеньюара, из превратно
истолкованного письма, из смутных намеков, которые он собирает, до-
полняя силой воображения, он создаст государственный заговор37).
Babeu/ С. (Euvres. Т I Babeuf avant la Revolution I Ed. V. Daline, A. Saitta el A. Soboul.
p, 1977. P. 340 [Ь’а&ф Г Сочинения. T. 1. №.. 1975. С. 232].
''' CorresponJancc de Maximdien et Augustin Robespierre / Ed. G. Michon. P., 1926. P. 50
[Переписка Робеспьера Л., 1929 С 57].
'4) См., в частности, его речь от 20 июля 1789 г . Robespierre М. CEuvres. Т. VL Р. 39-42.
»)См речи Робеспьер* от 31 июля (Ibid. Р. 48—51) н 21 октября 1789 г. (Ibid
Р. 121-130).
См.; Saini-Victorde. La Chute des ansi ос rates. 1787—1792 La naissance de la droite
P.. 1992.
37; Taint H. Op ril T. I. P. 409 Напомним, что Тэн ошибочно говорит здесь о Комитете
расследований Учредительного собрания, котя его анализ полностью относится к Комитет)
Комитет расыглолачий
79
Красноречивый факт: в больвгинстве случаев трибуналы снимали
с жертв Комитета выдвинутые против них обвинения, а в обвинительных
досье порою настолько ощущалась нехватка убедительных доказательств,
что Комитет считал более благоразумным не отправлять задержанных в суд.
По сути, он столкнулся лишь с одним настоящим заговором — заговором
маркиза Фаэраса, но оказался даже не способен его раскрыть.
Это стремление бесконечно изобретать все новые заговоры объясня-
лось просто: от их частоты зависело само существование Комитета. Именно
для того, чтобы доказать свою необходимость и сохранить приобретенную
политическую власть, Комитет без устали выдумывал все новых врагов.
Этот институциональный фактор имеет важнейшее значение, поскольку то,
что в 1789 г. можно видеть в ограниченном масштабе, с большим размахом
повторилось в 1793—1794 гт. Институционализация средств борьбы с вра
гами Революции не уменьшала их численности. а. напротив, увеличивала»
создавая мнимых врагов, с единственной целью оправдать сохранение си-
стемы и после прекращения действия тех обстоятельств, которыми могло
быть обусловлено ее возникновение. С этого времени речь шла о защите
как власти, так и интересов, порожденных политикой репрессии
Надо заметить, что своим существованием Комитет расследований му-
ниципалитета Парижа был особенно обязан политическим амбициям Брис-
со, которого предшествующей весной избиратели не допустили в депутаты
Генеральных штатов, лишив возможности сделать карьеру в национальном
масштабе и заставив довольствоваться менее престижным поприщем
Будучи членом временной Коммуны, созданной в июле, он использовал
Комитет расследований в чисто политических целях, как средство повысить
свое влияние внутри .муниципального совета и ограничить, с одном стороны,
власть мэра Байи, с другой — претензий дистриктов. требовавших себе
права осуществлять «суверенитет»» без посредников 17Г С ноября 1789 г
газета Revolutions de Paris изобличает в создании Комитета расследований
политическую акцию, имеющую целью заставить дистрикты замолчать,
подвесив над их активистами дамоклов меч преследования по расплывча
тому и растяжимому' обвинению в «преступлении против нации » (епгпе
de lese-nation) Комитет расследований, в первую очередь, нме \ зада-
чу обеспечить Бриссо решающее политическое влияние, предоставив ему
ведущую роль а столь исключительно важной сфере, как нои нм вре- * * * * * * 41
расследомннй мэрии Парижа. См., например. авалях дела /Тимямика К керм»и? 1:н»1Г|>пы,
раскрывшим «монтаж» этого дела. прон.шеденный Брнсхо и его подручными
Об этом см.: Martucxi R. Qii‘c8t-ce que la icse-naiktn? A ptupoa Ju pfulikinc lr Г infraction
puliiiqtir sous la Constituante (1789—1791) // Deviance ri aocieti |990. X- 4 P.
',?Об этих конфликтах см.: Cen/y М l^ns I789-I79S. L apprenUaMgc de la ctlnvrnnelr
P1987.
41 Ц|гг. no: Aclex de la Commune de Рапа T. II. P 377
80
Учредительное собрание, мсжлу принципами и cpej< тнами
мя (игволюцик является борьба против ее врагов (и^> г х. кто таковыми
считается).
Однако охота на заговорщиков была не только  литическим сред-
ством, но также «ремеслом», источником, приносившим доходы, прежде
всего посредством утечек информации в печать и продажи сообщений 41\
Деятельность Комитета расследований хорошо вписалась в контекст жест-
кой конкуренции на рынке доносов и обвинений. Журналисты и сочинители
брошюр, боровшиеся за читателя, жаждали сенсационных разоблачений
и указании на жертвы, которых можно пригвоздить к позорному стол-
бу. Помимо простого извлечения прибыли, вполне, впрочем, реального,
существовал также немаловажный фактор, заставлявший многочисленных
последователей Марата соперничать с ним в кровожадности, пытаясь пере-
тянуть к себе его круг читателей. В этой конкуренции находила отражение
та динамика, которая в конечном счете приведет к пролитию потоков крови:
в революции легитимность, а значит и власть, принадлежит тому и только
тому, кто находится на острие борьбы с врагами и предателями. Далее мы
к этому еще вернемся42^.
Таким образом, деятельность Комитета расследований не была всего
лишь эпизодом в бурной истории 1789 г. Его история, слишком часто
оставляемая без внимания, показывает уже обозначившиеся тенденции
и напрямую связывает момент провозглашения прав человека с наиболее
мрачным периодом эпохи. Но эта история показывает также и то, что
их разделяет: несмотря на все сомнительные аспекты, все же не Комитет
расследований Учредительного собрания предвосхищал собой комитеты
эпохи Террора, а тот, что был создан Коммуной Парижа4^.
Преступления против нации
Создание Учредительным собранием Комитета расследований 28 ию-
ля 1789 г. тесно связано с преследованием «преступлений против нации».
Поручая своему Комитету сбор всей поступающей информации о заговорах,
4 ' F de Reflexion sur la delation. P. 8. См. также Clermont-Tonnerre S., de.
Reflexions.. P 10 Публикация этих докладов сп{М)Вои,ировала ряд первых критических
выступлений против Комитета. См. выдвинутое в Коммуне 26 декабря 1789 г предложение
запретить Комитету что-либо публиковать без разрешения (Actes de la Commune de Paris.
T III P. 286. 292-293). еще ОДНО выступление 8 февраля 1790 г. (Ibid. Т. IV. Р. 23. 37-38)
и демарши дистриктов Premonlres» и Sainl-Philippe-du-RouIe 16 феврали (Ibid. Т. IV. Р 126).
42/ См ниже главу IX.
Этот Комитет завершил свое существование с обновлением состава муниципалитета
в августе—сентябре 1790 i Из 144 бывших членов муниципального совета лишь 46 было
переизбрано. Все члены Комитета расследований, за исключением никому не известного
Перрона в новый состав совета нс попали (Actes de la Commune de Pans. 2r serie. T I
P.XX1X-XXX1V)
Преступления против нации
81
Собрание стремилось» с одной стороны, рассеять страхи, вызываемые мни-
мыми заговорами, с другой — ускорить наказание инициаторов заговоров
реальных. 1ем самым оно признало обоснованность обвинений в преступ-
лениях против нации и поставило в порядок дня введение соответствую-
щею правосудия. 23 июля оно установило ряд следующих принципов 44 \
исключительная компетенция Национального собрания на преследование
за те преступления, что нарушают, в отличие от обычных, права не от-
дельных лиц, а общества в целом; осуществление этого национального
права особым трибуналом: применение к обвиняемым правовой процедуры,
предполагавшей презумпцию невиновности и предписывавшей судить их
«в соответствии с законом и после публичного расследования».
Два ключевых момента вызвали непреодолимые трудности и оказа-
лись в центре критики: дефиниция преступления протии нации и провоз! ла-
щенное намерение не отступать от принципа беспристрастной процедуры
даже в отношении государственных преступлений. Пак отмечает Робер-
то Маргуччи4^, преступление против нации так и не получило никакого
юридического определения, способного обеспечить основу для судебного
преследования и очертить пределы применения данного понятия Уголовный
кодекс 1791 г. не содержит статьи, посвященной преступлениям подобного
рода. Хотя уголовный ордонанс 1670 г. и предусматривал преследование
за преступления против величества (lese-majeste), он тоже не давал км
определения, придавая тем самым данному понятию почти безграничную
растяжимость.
Разработанное в эпоху Римской республики понятие преступления
против величества, теоретически относившееся к посягательствам на внеш-
нюю и внутреннюю безопасность Рима, с самого начала и, особенно,
в эпоху Империи применялось аля уничтожения оппозиции и защиты инте-
ресов, не имевших отношения к жизненно важным интересам государства.
Заимствованное французским правом понятие преступления против вели-
чества получило широкое толкование начиная с царствования Людовика
XIII. Оно включало в себя уже не только покушение на цареубийство или
на монархический строй, а было расширено формулировкой «преступление
против божественного и человеческого величества» (Icse-majeate divine el
humain), что позволяло во многих случаях использовать его для наказания
за сочинения или предложения, сочтенные святотатственными или подстре-
кательскими. Одной из последних его жертв стал шевалье де Ла Барр
в 1766 г.46>
«Эта зловещая формулировка» — преступление против нации, пола-
гал Франсуа де Панж, была порождена гибельным духом подражания,
Metin A. Op. ch. Р. 260.
Martucci R Qu’eM-ce que la leae-nalioti? P. 377—393.
461 Laingui A.. L.eblgrt A. 1 listoirr du rlroil penal P.. 1979 2 vol T I. P 199-204.
7 За». 155
82
Учредите »ьм»х сс'бдомме
м< аду лумнииплмм и средствами
ме сютгобнмм пред сталметь национальный гуигргнмтгт ина ie, нежели обла-
ДЛЮЩНМ ТГМИ ЖГ ЧГ|ГГАМИ. ЧТО И гувпм*нитгт королек» кий 4 1 А поскольку
К<*|Х>ЛИ НММН П * ноем pni пори ЖГ НИ И ГТОЛЬ туманную Н|М1>(М1уЮ норму, как
преступление против ле мгитлш. дабы оправдывать литы илнболгг нопи-
нчугго про извод д, тп считалось, что и нация иг может обладать полным
сунерекнтстпм, иг овладев атмм привклггм(>о1мнным С|эедгпюм подлнленмя.
Начавшаяся с Х\'П и. критика гели не самого понятия «преступление
против пгчичеепио*. то его незаконного применения, в XV III в. < оставила
сх нону требований |м*формы уголовного законодательства4^. Однако идеи
наказания ял преступления против величества столь тесно ассоциирова-
лась с понятием сунг^жггета и столь ярко демонстри|ювлла обладание
верховной властью. что нация должна была присвоить ее себе как сим-
вол супер нитета, который она пыталась отнять у короля. Поэтому идея
преступления П[ютнн нации и появилась в тот момент, когда, по словам аб-
бата Ьаррюэля. написанным в инваре 1789 г , монарх «уронил дрожавший
в сп» рука* скипггр>» Уже в 1788 г. Ожар обвинил хранителя печати
Ламуаньомл в том, что. проведя в мае 1788 г. судебную реформу, напра-
вленную против парламентов, тот совершил преступление против нации
иг менее «одмотос». чем преступление против величества. Л янсенистский
публицист [абрмлль де Мольтро тогда же заявил, что сами короли могут
совершать по отношению к папин преступления против величества или
«против государства» (lrsc-£tatp0\
Присвоение Революцией понятия преступление против нации, являв-
шего» я наследием Старого порядка и принятого к применению без точной
дефиниции, по мюстью подтверждает тезис Гэиа о нарушении членами
Умилительного собрания своих же собственных принципов. Если при-
держиваньем Декларации пран человека 1789 г., которая предусматривает
и статье 7, что «никто не мпжет подвергнуты я обвинению, задержанию
или паклК’чению иначе, как в случаях, предусмотренных законом», то,
очевидно, любые юридические действия по отношению к обвиняемому
в преступлении прении нации оказываются противозаконны, поскольку
в вину вменяется преступление, не определенное законом. Однако про-
блема носила нс столько юридический, сколько политический характер.
Исходя именно из втогт» и следует рассматривать решении, принимавши-
еся Учредительным собранием. 1Ьчное соблюдение статьи 8 Декларации
</с. К г fir Mon	1л (klftiion Р 33- Ч. Idem. Observations ми lr crime de lr»e«
nation.
4Н,См. Мамтикьс Ш.Л Дул jUkohoh. Кн 12. 1л 7—18.
Статья и га ян г Itwnat ccdcstasfiqut Janvier 178е) Цит. no: Riqucl М. Augustin
de Barrurl Un jbuitr (лее eux Jacobins hance nitons. 1741- 1820. P.. 1989. P. 52
сНм дна примера приведгя1й н кн. Van Kley D.V. llie Ие1»км»им (3rig)iiM cd the I rrnch
Rrvulutiun Fnmi Calvin <•» ilir Civil ConMituiian, 1560- 1791. Nrw Haven Ixindon. 1996.
P. 325-326.
Приступ протии nimuu
пран* фактически привело бы х запрету не чюблг прес хедондпие м де-
яния. совершенные до обмА^юдовання будущего закона о приступ чемнях
против нации, а мель трибуналу Шатле бычо временно поручено счлнгь
чл такие преступления только и октябре. С другпб гтгцхним. стропи* со-
блюдшие статьи 7 Декларации прав, даже сои нргдналсякнтк что данное
преступление получим» бы свою дефиницию, привело бы к иекчючгиню
Hi числа исследуемых большинства деяний, осуждаемы* революционным
общественным мнением, которое имело склонность рас<ШТ|твить любое
несогласие с собой как государственное преступление. На практике понятие
преступления против нации служило для обвинении политических против
ников, превращаемых таким обралом во врагов госуллргпм Вот почему
дать точное определение подобному преступлению было равносильно для
Учредительною собрания отказу подчиниться T]ic6omiihmm улицы, что ю-
зла л о бы для него опасность подвергнуться осуждению и последующим
репрессиям 5,) Проблема состоит не в том. чтобы <казать, спраиедчиы, бы-
ло или нет легализировать это орудие произвола, эти средство прекращении
политической оппозиции в преступников, а н том, чтобы понят», достатич
но ли было сильно Учредительное собрание летом 1789 г. особенно в як •••
для сопротивления нажиму, который на него окааымлея Власть Собрания
была еще слишком слабо обеспечена, чтобы ему не приходилось моги бы
делать вид, будто оно разделяет господствующие страсти. Оно вынуждено
было подчиняться. приспосабливаться к окружавшей его истерии, изо тех
сил стараясь сдерживать ее проявления и надеясь, что ре«|я»рма ннгтгутоп
и время успокоят страсти.
Сделанное 23 июля признание, что существуют нрегтупченнм прочив
нации, и наделение 21 октября трибунала Шатле ст типе шующимм пол
номочиями — это решения, принятые под давлением .ни п.ктелы тн Г,и<«
в проекте создании Верховного суда, окончательно внесенном 2 фгнра*.н
1790 г., понятие преступления против нации прямо ши де и. утшминл мн в,
а компетенция трибунала сводилась к ряду четко определенных деянии. что
означало разрыв с логикой революционных активистов, о гож дес гн лявшнч
любую оппозицию с преступлением.
Верховны»! суд был уполномочен заниматься •пр»ктупклм1< министров
и главных агентов исполнительной власти, а тнкже преступлениями. vip«
жакяпнмн общей безопасности государства, пи вынс< сини мкмн.дяп чьным
корпусом постановления об обвинении» Будучи эм грдордюыриым три
буналом. Верховный суд не был чрезвычайным судом в привычном с мы< ле
•( тагпк «ЗакЗД может устанйьлиидгь н*к«»лиия лишь стрпси и бдопцмп. игпЛт
днмыс. н ннкги не можгт быо. нйкдлдн иначе, хяк в iM-чу мк>ж«. н<длгжмуг пр»<мгнен».'но
надаюкик и обн..|м)ди|мн|«<.гь ди гопершеиня гц-лиьнарушгнич• (Д.жумг»пи и< горни Вглинии
ф|*лмцуж КОЙ pCXQAHlQHn I. I М.. 1^90 С 112) — Прим, перел
Murtuaci R Qu’e»i-cc que 11 Icte-rwUUMp Р 588
Конституция 179| г Раамл 3. Глава 5 Ст 23.
7’
84
Учреди тельное собрание между принципами и средствами
этого слова — в том смысле, в соответствии с которым Революционный
трибунал, согласно положениям закона от 22 прериаля II года (10 июня
1794 г), будет судом чрезвычайным. Верховный суд был судом экстраорди-
нарным, поскольку его приговоры нс подлежали ни апелляции, ни кассации.
В то же время он подчинялся нормам, гарантировавшим беспристрастность
вердикта. Кассационный трибунал направлял туда судей из своего состава;
все 166 присяжных большого жюри избирались народным голосованием.
Обвиняемый должен был предстать перед национальным представитель-
ством. выполнявшим функцию обвинительного жюри, а затем — перед
высокими судьями, обязанными вести расследование. Он мог пользоваться
помощью защитника и обладал правом без указания мотивов дать отвод
40 из 166 присяжных, а по мотивированному заявлению — еще части при-
сяжных, которые, в конце концов, должны были назначаться по жребию.
И, наконец, он имел право приглашать свидетелей защиты в неограниченном
количестве
Тем самым Учредительное собрание высказалось в поддержку норм,
максимально обеспечивавших презумпцию невиновности и право на защиту,
в это при том, что Верховный суд не мог быть по-настоящему независимым
трибуналом. Один из аргументов, выдвинутых де Панжем, гласил, что
ни один суд не может обладать большей легитимностью и более высо-
ким авторитетом, чем есть у Национального собрания, уполномоченного
выступать обвинителем, в результате чего обвинение неизбежно предрешит
приговор Сомнения в беспристрастности — таков, в действительно-
сти. удел любого суда по политическим делам. Суд пэров, судившим
в 1815 г. маршала Нея, а в 1816— 1835 гг. — многочисленных заговорщиков
и организаторов покушений, едва ли проявил больше справедливости и бес-
пристрастия, чем это мог сделать Верховный суд 1791 г., если бы довел
до конца дела, которыми занимался. К тому же Верховный суд 1791 г.
обладал такой характерной чертой, как более медленное ведение следствия,
чем у экстраординарных судов XIX в. Эта особенность, по крайней ме-
ре отчасти, определялась сложностью процедуры, порядок которой Туре
позаимствовал в проекте Синеса. Роберто Мартуччи полагает, что такая
сложность была избрана сознательно, дабы поставить дополнительное пре-
пятствие перед соблазном простого и быстрого политического правосудия
и. тем самым, фактически помешать преследованию за преступления против
нации, судопроизводство по которым увязло бы в трясине процедурных
формальностей Гипотеза правдоподобная. Учреждение Верховного суда
стало, таким образом, одним из первых образцов тех суровых и даже
ужасных законов, которые на самом деле принимались для того, чтобы
Collection det lob... Т. 11. Р 436—437
Pang* F.. de. Observations sur le crime de lese-nalion.
Martucci R. Qu'est-ce que la lese-nation? P 392—393
О миянии аристократических нравов
85
никогда не быть примененными. Так, закон от 20 апреля 1825 г. предусма-
тривал отсечение головы или вечную каторгу за святотатство по отношению
к П|>едметам культа. Это была уступка наибо,хее крайним требованиям
ультрароялистов эпохи Реставрации, однако применение закона было об-
ставлено столь драконовскими условиями, что он фактически оказался
не применим, ла никогда и не применялся.
Защита, которую Учредительное собрание обеспечило обвиняемым
в преступлениях против нация, как посредством установления открытой
и состязательной судебной процедуры, так и усложненностью всех эта-
пов следствия и суда, вызвала многочисленные критические высказывания,
особенно с весны 1792 г. Однако Законодательное собрание, пришедшее
на смену Учредительному в октябре 1791 г., уступило этой критике только
после 10 августа 1792 г., когда приняло небольшие дополнения, сокра-
тившие срок, в течение которого обвиняемый мог воспользоваться своим
правом на отвод присяжных и составлял список приглашаемых свидете-
лей защиты *6). Как известно, проблема была окончательно решена, когда
обвиняемых, готовившихся предстать перед Верховным судом, перерезали
в Версале 9 сентября 1792 г., через несколько дней после убийств, обагрив-
ших кровью парижские тюрьмы. Верховный суд, созданный в соответствии
с Конституцией 1791 г. и фактически закончивший свое существование
одновременно с нею 10 августа 1792 г., был официально ликвидирован
25 сентября.
О влиянии аристократических нравов
Первые три года Революции характеризовались разительными контра-
стами. С первых же месяцев террор поднимался повсюду, словно морской
прилив. Он шел снизу и отнюдь не был исключительно парижским фено-
меном, появившись одновременно и в провинции.
Это свидетельствовало о силе репрессивного порыва революционной
толпы в 1789 г. Он проявлялся в распространившейся повсюду навяз-
чивой идее заговора, которая, в свою очередь, подпитывала стремление
к показательным и быстрым карам, свободным от правовых ограничений
и призванным «вселить ужас в души преступников». Он выражался так-
же в предложениях создать органы чрезвычайной юстиции, что находило
отклик и в Учредительном собрании. Как мы видели, Комитет общей безо-
пасности еще не появился, но его прообразом стал Комитет расследован ни,
учрежденный в октябре Коммуной Парижа во имя общественного спасе-
ния. Террор не был делом одной лишь парижской толпы и революционных
активистов столицы: требование его ввести, порождаемое мнимыми или
См. доклад, представленный Жансонне 25 августа 1792 г.. Rcitnpre&Mon de I andrn
Moiiiicur (далее — Moniteur). P.. 1863—1870. 32 vol T. XIII. P. 532—533.
86 Учредительное собрание между принципами и средствами
реальными заговорами. выдвигалось во всех провинциях, как показывает
список разоблачений, поступавших в Комитет расследований Учредитель-
ного собрания s7\ Хотя поток террора, действительно, представляется неот-
делимым от революционных событий, тем не менее, надо подчеркнуть, что
первое время террор был делом рук толпы, чья способность мобилизоваться
с целью наказания v виновных», если и приводилась в действие мотивами,
связанными с Революцией, то своими глубинными корнями уходила в «ре-
прессивную» культуру, существовавшую задолго до Революции. И лишь
затем террор стал требованием революционных активистов в дистриктах,
Коммуне и, прежде всего, в клубах. Сначала он представлял собою народ-
ное действие, потом сюда же добавились устремления активистов, и лишь
затем нижние эшелоны революционной власти — муниципалитеты, дис-
трикты, реже администрации департаментов — взяли на вооружение его
методы для ликвидации оппозиции.
Это распространение террора происходило, в основном, с начала
1791 г.. когда предъявленное священнослужителям требование присяги
спровоцировало разрыв между Революцией и значительной частью обще-
ства. Местные революционные власти, часто по наущению клубов, предпри-
няли тогда первые террористические меры по отношению к неприсягнувшим
священникам или их сторонникам. Этот провинциальный прецедент объ-
ясняется рядом причин. Первая — удаленность от центральной власти,
которая к тому времени имела мало возможностей повлиять на местные
инициативы, поскольку сама была ослаблена. Вторая — дополнительные
обстоятельства, усугублявшие остроту конфликтов: к разногласиям, свя-
занным исключительно с революционными событиями, добавлялись споры
и соперничество местного происхождения. К двум указанным факторам
первостепенной важности надо добавить и то, что в провинции революцио-
неры находились в большей изоляции, чем в Париже, что вело к стихийному
формированию у них осадной психологии, побуждавшей к радикальным ре-
шениям И, наконец, надо заметить, что в ту пору идеи, в столице еще
остававшиеся высокой теорией, по мере удаления от центра превращались
в примитивные и грубые лозунги.
* ♦ *
Итак, связанный вначале с «архаизмом» народной ментальности, тер-
рор вскоре стал одним из средств революционной политики. Однако, имея
точечное и локальное применение, он по меньшей мере до лета 1791 г.
еще не превратился в политику Революции как таковой. После первых
месяцев, в ходе которых была достигнута весьма относительная и хруп-
кая стабилизация, и до того, как произошел великий поворот, вызванный
57>См.: Coillet Р. Op. ciL
О влиянии аристократически* нравов
бегством Людовика XVI в ночь с 20 на 21 нюня 1791 г., Учредительное
собрание в ответ на поступавшие со всех сторон требования чрезвычайных
мер против «предателей» и прочих «подозрительных* подчеркивало свою
приверженность законности и уважение к принципам. Это происходило
либо потому, что исчерпала себя политика уступок (криминализация оп-
позиции при помощи растяжимого понятия преступления протии нации),
на которые Собрание вынуждено шло. пока нс укрепило свою власть;
либо потому, что оно решило больше не прислушиваться к требованиям
радикалов. Так, узнав 24 февраля 1791 г. об аресте в Арне-ле-Дюк те-
ток Людовика XVI, покидавших Францию под предлогом празднования
Пасхи в Римс, оно постановило освободить их, заявив, что «ин один
из существующих законов королевства не щ>епятствует их свободному пу-
тешествию», и напомнило о праве каждого гражданина свободно выезжать
из страны. Распространяясь вширь, террор натолкнулся на преграду в лице
Учредительного собрания; он растекался понизу, не захватывая верхушку
государства и революционной власти.
Такая ситуация тем более уникальна, что Учредительное собрание
обладало властью для принятия тех мер. которых требовала улица Альбер
Матьез справедливо заметил, что оно было суверенным революционным
собранием, присвоившим себе «неограниченные полномочия во всех без
исключения сферах» Оно в равной степени обладало и законодатель-
ной, и исполнительной властью: министры обращались в его комитеты
вместо того, чтобы получать приказы от короля. Его полномочия были
не менее обширны, чем у будущего Конвента. Как и он. Учредительное
собрание реализовывало конституционные права, принадлежавшие нации,
оно было устами суверена, вернувшего себе независимость для заключении
нового общественного и политического договора. Поэтому оно не было
связано ни той законностью, что была унаследована от Старого порядка,
ни даже той, которую ему самому предстояло создать и которая долж-
на была связывать конституционные власти, признанные прийти ему
на смену. Если Учредительное собрание и подчинялось правовым нор-
мам. им самим установленным, и даже тем. что были созданы Старым
порядком (по крайней мере до того времени, пока их не отменило), то
делало это исключительно в силу самоограничения своем власти. Оно
могло все, но не позволяло себе хотеть всего. В качены иллнч трацин
можно привести предложение, внесенное Дюпоном де 1{смуром после
избрания его председателем Собрания 16 августа 1790 г. Это предло-
жение относится к регламенту Собрания, однако свидетельствует также
о позиции, добровольно занятой депутатами по отношению к законно-
сти:
Malhiez A I^a Revuluhon lraii<,atse cl la theorie de la dklature // Revue hittorique 1929
88 Учредительное собрание: между принципами и средствами
Руководствуясь исключительно уважением к себе. вы. 1ос1тола.
ввели за правило подчинение законам. без каст ни одно государство
не может существовать. Вы обязали меня следить за соблюдением тех
на них, которые вы. следуя этим благотворным убеждениям, установили
для себя самих. Я добросовестно исполню свой дом. В этом я буду
руководствоваться не собственной нолей, а постлракхъ подняться на вы-
соту нашей, коей вы меня облекли Вы выразили ее в своем регламенте;
именно там изложена ваша законная воля. Вы не собираетесь управлять
ни Францией, ни самими собой, следуя переменчивым и произвольным
прихотям. Если наш регламент <...> потребует каких-либо дополни-
тельных исправлении, я вынесу на ваш суд предложение о том, что
надо сделать для его исправления Вы примете решение и, если внесете
изменения, это будет уже новый закон, отвечающий духу вашей Консти-
туции. Это не будет акт произвола и деспотизма; вы можете отменить
закон, но не можете его нарушить <...> А пока ны не внесли изменений
в свой регламент, вы обязали себя и вы обязали меня не допускать его
нарушения посредством какого-либо рода исключений’^.
Подобное добровольное ограничение собственных полномочий особен-
но примечательно потому, что чем прочнее демократическая легитимность
власти, тем больше у той соблазна выйти за рамки права и законности,
когда к этому побуждают обстоятельства.
Обычно террор невольно ассоциируют с деспотизмом, и это справед-
ливо, поскольку деспот удержииает свою власть исключительно благодаря
порождаемому им страху. Поэтому ему необходимо терроризировать обще-
ство, дабы постоянно, как говорит Монтескье, убивать мужество и душить
в зародыше всякое честолюбие. Но и законные правительства, причем
даже те. которые имеют демократическую основу, также могут прибегать
к террору, хотя бы в виде исключения и в строго ограниченных преде-
лах и сроках. Однако чем более демократическую основу имеет власть,
использующая этот точечный террор, тем большей степени интенсивности
он способен достичь: ведь в таком случае применение силы фактически
опирается на всеобщую, по определению, волю нации и оказывается на-
правленным против устремлений, неизбежно имеющих частный характер,
сколь бы широка не была оппозиция. Республика, по крайней мере, согласно
французской традиции, берущей начало в Революции, является одним из та-
ких режимов, которые наиболее предрасположены к применению террора
против своих врагов Иллюстрацией этому служит Революция 1848 г.
В февральские дни Луи-Филипп, исчерпав все комбинации, имевшие це-
лью прийти к политическому разрешению кризиса, обратился к маршалу
Бюжо. Тот, имея богатый опыт «умиротворения» Алжира, предложил вос-
становить порядок в столице и хладнокровно сообщил цену, которую надо
Цит. по: Castuldo A Op cit. Р. 36—37.
60) См главу VII
О ллиямии аристократических нравов
89
заплатить за спасение короны, — двадцать тысяч убитых. Луи Филипп
отказался и потерял трон. Узнав несколько месяцев спустя <> кровавых
репрессиях, которые Вторая республика обрушила на восставших рабо-
чих «чнаининальных мастерских)», низложенный король в сердцах просил:
«•Везет же Республике! Она может приказывать стрелять в народ!
И действительно, республика (а Франция н 1789 г. была республикой
с монархической формой исполнительной власти) — иго та же нация, по от-
ношению к которой любая оппозиции есть не что иное, как частная ноля,
противопоставляющая себя общей воле. Во имя подобной легитимности
Коммуна 1871 г. будет утоплена в к^юви с такой свирепостью, позволить
себе которую какой-нибудь король тогда, конечно, мог, но лишь на свой
страх и риск.
Пытаясь объяснить самоограничение, наложенное на себя Учреди-
тельным собранием, нам могут напомнить о ситуации, которая между 1789
и 1791 гг., мол, никогда не была столь драматичной, как ситуация Конвента
в 1793 г. Но может ли различие в обстоятельствах объяснить разни-
цу в поведении этих двух собраний? Подобное объяснение не подходит
по нескольким причинам. 11режде всего, оно предлагает судить об остроте
ситуации 1789 г. через сопоставление с ситуацией, действительно, бо-
лее острой, но которая сложится позже. Далее, не следует заблуждаться
относительно влияния, которое могут оказывать «обстоятельствам на по-
литические решения. Поведение действующих лиц определяется нс объек-
тивными обстоятельствами, которые устанавливаются историком уже после
происшедшего события, а тем, как данные обстоятельства воспринимались
современниками, т. е. фактором исключительно субъективным. Важно знать
не то, существовала ли реальная опасность, а то, считали ли протагонисты
опасность реальной, или даже — было ли им полезно притворяться, что пни
верят в существование большой опасности. Объективно в 1789 г положение
не было столь тяжелым, как в 1793 г., когда страна подверглась иностран-
ному вторжению сразу с нескольких направлений, а власть столкнулась
с двойной угрозой — вооруженного восстания и недоверия народа. 11о рево-
люционеры 1789 г., естественно, не могли сравнивать свою ситуацию с тон.
в которой окажутся их преемники. Они чувствовали, что борются против
очень могущественных противников и что окружены опасностями (это и бы-
ло так, по крайней мерс, до 14 июля). Фактически в течение долгих ме< яцев
они жили с ощущением шаткости и ненадежности своего положения
Если чао и делает случай Учредительного собрания столь уникальным,
так эго именно то. что, несмотря на тревогу, периодически охватывавшую
его членов, оно ни разу не уступило этому чувству и нс пошло на те
60 Цит. no: Antoinclli С. Louie-Philippe. Р.. 1994. Р 919.
'•'См. Tuctatt 7 «Par la vulolite <lu people.: Comment le» deputes de 1789 «ml rievemi,
rcvnluJionnairee [1996]. P., 1997 P. 141-145.
6 Зак 1S5
90
Учредительное собрание.- между принципами и средствами
крайние решения, к которым его мог подтолкнуть страх и властью для
принятия которых оно обладало. Впрочем, в его рядах имелись сторонники,
и довольно многочисленные, принятия исключительных мер. предназначен-
ных для того, чтобы либо сломить оппозицию Революции (как предлагали
крайне левые), либо подавить брожение народа и пресечь популистскую
агитацию (как предлагали крайне правые). В этом Робеспьер и аббат Мори
были едины, объективно образуя союз крайностей, ставший с этого времени
почти неотъемлемой частью политической жизни Франции. В парламенте
призывы к исключительным мерам носили экстремистский характер. Наи-
более непримиримые из числа якобинцев и контрреволюционеров хотели
одних и тех же мер (хотя и с противоположными целями), таких, которые
помешали бы стабилизации политического положения и способствовали бы
продолжению революционной смуты, каковую большинство Собрания, на-
против. стремилось «закончить» как можно быстрее. 11оэтому-то прежде
всего из политических соображений Учредительное собрание к не позволяло
себе хотеть того, чего оно могло бы захотеть.
Из этого, однако, отнюдь не следует, что существовало умеренное
большинство. Учредительное собрание не было умеренным ни по своим
принципам, ни по своей политике. Овладев суверенитетом, оно в течение
нескольких недель разрушило существовавший строй к де-факто свергло мо-
нарха Старого порядка, чтобы затем восстановить его в качестве своего рода
наследного президента монархической республики, носителя ограниченной
власти, которая учреждена всеобщей волей и в осуществлении которой он
обязан следовать Конституции6^. А потому отнюдь не «умеренностью»
Учредительного собрания (противопоставляемой «радикализму» Конвента)
объясняется его принципиальное следование закону. Если Учредительное
собрание, действительно, в чем-то и проявляло «умеренность», так ис-
ключительно в выборе средств: существовал разительный контраст между
политической радикальностью Собрания и в то же время присущей ему
умеренностью методов.
Чтобы понять этот феномен, нужно, в действительности, взглянуть
на самих депутатов. Работы Эдны Аемэй поставили точку в продолжи-
тельных спорах историков Революции о характере Собрания, избранного
весной 1789 г.64^ Согласно историографической традиции, выражавшейся
Бёркам, а затем — Тэиом, депутаты Учредительного собрания, включая
политическом радикализме Учредительного собрания см.: Furd F., Halevi R
La Monardne republicans La Constitution de 1791. P.t 1996: Martucci R. 1789, la RepubUu
de» foglianli. Dal re danlico ггюте al pnmo luwiiwio dello Stalo // Stona. ammiiuMrazicn*
CofMftilttriooe. Annals delllrtitulo per la scknza dell'arnministrazione publkca. 1993. P. 61—106
Cm. Lemay L H La composition de I'Assemblee nationals conMiluanie: les hcmnwi
de ia continuHr? // Rcsue dluHoire moderns et contrmporainr. 1977. P. 341 — 363, Dictiunnaue
des constituent! / Sous dir E. H l^may P . 1991 2 vol ; Lemay F. 11 . Patrick A.. Fela j
Revolutionaries al Work. Tlir Constituents Assembly. 1789-1791 Oxford. 1996.
О влиянии арисгпокдотпичссних нрлгюп
кюре, дворян и представителей третьего сословия, были людьми посред-
ственными. как по своему социальному положению и политическому ппьггу,
так и по своему интеллектуальному уровню; привыкшие к отвлеченным раз-
мышлениям, несвязанным с практическими делами, они руководствовались
маниакальной приверженностью к принципам, из-за чего Пыли склонны
выносить и вещах абстрактные и безапелляционные суждения там. где
требовалось проявлять такт, чувство меры и склонность к компромиссу,
а потому строили свое поведение в соответствии скорее с принципами, неже-
ли обстоятельствами. «Подавляющее большинство [депутатов от третьего
сос/ловия], — утверждал Тэн вслед за Бёрком, — состояло из безвест-
ных адвокатов и юристов низшего ранга <...>, простых исполнителей,
замкнутых с юности в узких рамках повседневной судебной практики или
канцелярской рутины и не имевших оттуда иного выхода, кроме фило-
софских прогулок по воображаемым мирам в сопровожден»™ Руссо иди
Рейналя». Ни представители духовенства (меньшинство из примерно тпи-
десяти епископов не имело никакого влияния иа десятки приходских кюре,
питавших к ним ненависть), ни представители дворянства («большинство
провинциальных дворян было избрано в противоборстве с придворными
грандами») не могли изменить столь печального зрелища6^.
Новейшие исследования, по крайней мере отчасти, ставят под сомне-
ние эту мрачную картину. И не только потому, что депутаты от третьего
сословия не были в своем большинстве убогими сельскими стряпчими —
напротив, речь шла о людях, хорошо устроенных в обществе Старого по-
рядка, — но и потому, что в их рядах насчитывалось значительное число
лиц, занимавших различные должности в центральных или местных орга-
нах власти, т. е. тех, кого никак нельзя признать далекими от практической
деятельности. Дворянство также не было представлено лишь обедневшими
владельцами мелких поместий: там находился весь цвет общества Ста-
рого порядка, причем в такой степени, что список депутатов фактически
воспроизводил официальный перечень французской аристократии, рядом
с которой, действительно, находились многочисленные дворяне ис столь
известного происхождения 6г>) Генеральные штаты 1789 г. были в основном
собранием городским и даже слишком парижским собранием людей
в большинстве своем богатых, а если они до того времени н не имели
65) 'Лллс/7. Op. dt. ТЛ. Р.397.
Oraleurs de 1л Revolution (гап^адо Р. XV—XVIII, Это же подтперждает Ъккет три
четверти депутатов от дворянства косили титулы пэроь королевства, герциплв. мармиэиа.
|рафив или ба(юнов. которыми обладали лишь 4 % француз* кил дворян Титулы более 80%
депутатов второго сословия были получены до 1600 г , и в целом зпи люди обладали весьма
значительными состояниями. (Tackett Т Op, c»l Р. 34—40)
67И Jo меньшей мере 211 из 1315 депутатов в основном лили и столице, в том числе
половина предс гавителен днормнгтиа 75 % депутатов проживали в городах, тогда иэ* население
Франции на 82% были сельским (Ibid. Р. 29-30).
6*
92 Учредительное собрание: между принципа ни и средствами
опыта непосредственного участия о управлении государством, то уже про-
шли политическую школу в бурные 1787—1788 гг. (а иногда значительно
раньше), ставшие для нации или, по крайней мере, для ее элит в некотором
роде ускоренным курсом обучения тому, чего они ранее не знали66). Кроме
того, пословица не обманывает: дело формирует человека, по крайней мере,
в той же степени, в какой особенности человека оказывают влияние на вы-
полнение дела. Ни Наполеон, ни Тьер не выказывали гения, дремавшего
н них, пока обстоятельства не предоставили им возможность проявить себя
и не пробудили в них способности, о существовании которых они долгое
время и сами не подозревали.
Тезис о посредственности Учредительное собрания не только не под-
тверждается конкретными данными, но и связан с ошибкой, характерной
для ретроспективной оценки того или иного собрания и даже любой группы
людей, когда их членов рассматривают в совокупности. Нет ничего более
губительного, чем такой абстрактный и квантитативный подход, который
оперирует цифрами там, где речь идет о людях, особенно когда его применя-
ют к демократии. Скажем честно: «демократическая» история демократии
не имеет ни малейшего смысла. Однако именно такую погрешность допу-
стили Бёрк и Тэн (что в их случае имело определенный резон), а совсем
недавно — и Гнмоти Таккет, который в своей истории Учредительного
собрания провел статистическое исследование происхождения, образования
и уровня культуры депутатов. Конечно, демократия может устанавливать
равенство прав и возможностей влияния для членов политического объ-
единения, но она не может устранить того неравенства, которое природа
установила .между людьми. Если каждый из них как гражданин обладает со-
вершенно равными возможностями участвовать в выработке коллективного
решения, которое должно быть принято путем голосования, то естественные
и реально существующие различия в характерах, авторитете, красноречии,
влиятельности сохраняют свое значение в момент дискуссии, предшеству-
ющей голосованию. Здесь различия в происхождении, состоянии, прести-
же. таланте, обаянии, обходительности играют важную роль... Мирабо,
Ле Шапелье, Дюпор, Дюваль д'Эпремениль или герцог д’Эгийон — это
нс такие же депутаты, как остальные, не пять одинаковых атомов, которые
можно было заменить любым из их коллег. Мирабо, как справедливо писал
Олар, сам по себе был партией. В древних Афинах граждане считались
настолько равными, что многие должности заполнялись путем жеребьевки,
однако реальное управление было, тем не менее, уделом Перикла. В Гене-
ральных штатах, а затем в Учредительном собрании, заседало более 1300
депутатов, но история сохранила имена от силы сотни из них; остальные
*l^Tackell Т. Op al, Р. 74—110. См также Oiateurs de la Revolution fran^aisc; биогра-
фические сведения о Бсргассе, Буажелене, Клермон-Тоннере. Дювале д Эпрсмениле, Лалли-
Тшядале, Ле Шапелье, Мирабо. 1урэ и др.
О п.тянии ариетакратическил нраппя
93
молчали, слушали и, в конце концов, действовали, голосуя в соответствии
с мнением (оказавшимся решающим), которое, таким образом, становилось
законом.
Именно здесь, а также в социальном происхождении депутатов надо
искать объяснение способности Учредительного собрания к самоограни-
чению
В январе 1789 г. был объявлен порядок выборов в Генеральные штаты
по трем сословиям. На заседании Национального собрания 27 июня де-
путаты всех трех сословий постановили, что в результате их объединения,
произведенного по инициативе третьего сословия от 17 июня, депутатам
последнего отныне принадлежит половина мест, а духовенству и дворян-
ству — другая половина69). Это означало, что, несмотря па объединение
и превращение депутатов, избранных как от сословий, так и по отдельным
округам, в представителей всей нации, в Собрании сохранился изначаль-
ный депутатский состав трехсословных Штатов. Иными словами, и после
своей гибели Старый порядок в некотором роде находил отражение в ор-
ганизации национального представительства, которое, будучи юридически
организовано на основе принципов Революции, материально — по своему
составу — осталось слепком с прежнего сословного общества.
Подобная ситуация, созданная чисто случайным стечением обстоя-
тельств, имела фундаментальные последствия с точки зрения политики
Национальное собрание, олицетворявшее и осуществлявшее Революцию,
несло в себе свой «негатив», то, против чего оно боролось и с чем хотело
покончить, — общество Старого порядка. Оппозиция или, иными слова-
ми, контрреволюция, находилась не где-то вне Собрания, а в нем самом,
поскольку оно боролось с аристократией, имея аристократов в своих рядах.
Такое положение, определенное способом избрания депутатов Генеральных
штатов, создавало внутренние ограничения для полной реализации рево-
люционной воли, являвшиеся сдерживающим фактором. Благодаря этому
Учредительное собрание действовало в некотором роде как двухпалатный
парламент, где обе ветви власти — аристократическая и народная —
находились под одной крышей.
Против этого можно возразить, чго депутаты привилегированных < о-
словий почти не щюявляли уме; темности: большинство из них очень рано
стали прибегать к политике «чем хуже — тем лучше»» и даже, в донерше
нис всего, в 1791 г. блоки(ювались с наиболее радикальными якобинцами,
чтобы сорвать наметившийся конституционный компромисс между Собра-
В середине июля в Собрание входило 27ft депутатов от дворянства из 1177 депутатов,
чьи полномочия получили подтверждение, т. е. от силы 24 %. Однако, в действительности,
дворян там было гораздо больше, поскольку многие ил них были избраны <п духовенства
и даже от третьего сословия. Из 1 315 де путал ж, заседавших и 1789—1791 гг., не менее 465
вышли из рядов дворянства, т.е. 35 % (Tackdl Т. Op. cit. Р 27—31)
Q4
Учредительное собрание: нежлр прининпами и срслстналт
мигм и королем7*)). В частности. большинство депутатов от дворянства
относилось в|>аждсбно к новому порядку вещей, и лишь меньшая их часть
(около четверти) принадлежала к так наживаемому < хибсрлльиому дно-
рянству». столь дорогому для мадам дг С таль. Можно также добавить,
что уели, реально преследовавшиеся либеральными дворянами — лафпйе-
тами, мирабо. ламетами. лароиируко и прочими дюпорами — по меньшей
мерс. подозрительны. Похоже, глубинные мошны их деятельности, до-
поднявшиеся искренним желанием принести пользу и заменить даруемое
происхождением превосходство иным — основанным на заслугах и об-
щественном признании, состояли я том, чтобы взять реванш у монархии,
которая со времен Людовика XIV далеко отстранила их от управления госу-
дарственными делами. Возможно, ликвидации привилегий представлялась
им средством восстановить утраченное политическое влияние. Легальная
отмена их привилегии н почетных отличии, в действительности, нс должна
была помешать реальному политическому влиянию этих люден и могла
даже, благодаря ликвидации юридически закрепленных преимуществ, по-
высит!» их моральный авторитет. коему угрожало широко распространенное
в обществе раздражение против отличий, основанных на пронсхождеИНи.
В этом-то и состоит суть нашей мысли. Можно заметить, что влияние
дворян в Учредительном собрании значительно превосходило их числен-
ную пропорцию, когда речь шла о выборах председателя пли об участии
в дебатах. Хотя дворяне составляли около трети всех депутатов, из их
числа вышло 38 % председателей. Третье сословие дало наиболее часто
выступавших ораторов, в значительной степени потому, что из его рядов
назначались докладчики от комитетов; зато из дворян вышло большинство
наиболее ярких ораторов. тех. кто блестяще владел искусством красноречия
и устраивал настоящие спектакли для теснившейся па трибунах публики,
любившей ораторские поединки71). Аромат духов, напоминавший об изы-
сканности манер Старого порядка, плавал над парламентскими скамьями.
Ъ же относится к парламентской и политической жизни, обедам, прие-
мам, собраниям в салонах, где бывали депутаты от дворянства и третьего
сословия2). Все. вплоть до пристрастия Баранава к дуэлям на пистолетах
См : StfirH-Vicfof x/i‘. Op. cil. P 246—248
lacked Г Op, at P. P 20>. 214—222. 295-294. Бариав, депутат от третьего сослонни
я вдохновенным оратор огрюмного таланта, казался почти исключением по сравнению с Ми-
рабо, Дюпаром, Казалссом, Клермон- 1Ьннером и другими, вроде 1д\гйрлна. С церковной
кафгдры также сошли некоторых из великих ораторов эпохи, подобных Мори. См также:
Filii J П1Р limitR о/ Revolution: the opposition // Lemay E. I I . P.tlrkk A . Felix J. Rrvohitiondrica.
P 47-53. Дж. Феликс подчеркивает контраст между важным вкладом, внешшым дгсутл-
тамн-дворинамц в работу Учредительного собрании, и негативным политическим имиджем
дворянства из-за позиции последнего и маг—июне 1789 г.
См Dodu С Le Parlcnwntarisme rt It pdrleinentaiics sous !a Rcvolutiun (1789 -1799)
Onginrs du regime rcprcsehtaiil cn Frazier. P., 1911. P. 50 -62.
(*) нлмяннн	тикрвтмческит нрлдпи
со своими главными оппонентами, спидгтсльстпбпа ю о сохранившемся пли
янин и притягательности аристократических ценностей и модели поведения
в этом С ибранни, кгггорпе в то же время методически рлзрушалп аристо-
кратическое общество но имя принципов демократии7^ 1лкнм i образом,
равенство, которое вне стен Собрания устанавливались «сличу» — путем
уничтожения аристократических нравов и ниспровержения прежнего по-
рядка. в с амом Собрании осуществи мкь «наверху»: это иг дворяне сочли
себя подобными третьему сословию, а наоборот, оно встало пл один уровень
с ними, исполнив гем самым мгчпу Целого поколения Дворянство явля-
лось одновременно и антиподом (antiprincipe) Революции, совершавшейся
во имя равсмстпн, и идеальной социальной моделью. 1 .го отмена привела
в сЦи-ре политики нс столько к ниспровержении} его ценностей, сколько к их
восприятию другими. Учредительное собрание сочетало с дсмокртгической
политикой внешний «аристократам в тоне. манерах, в тщательно соблюда
смой дистанции между общественной деятельностью и своим поведением,
привязанностями в частной жизни. 11одобпос заимствование никоим обра-
зом нс вело к умеренности н принципах7^, но располагали к умеренности
в средствах, к соблюдению той относительной учтивости в политических
спорах, которая в дальнейшем нашла продолжение в установлении сер-
дечных отношении между бывшими депутатами Учредительного собрания,
пуст даже принадлежавшими к нротиноборствующим партиям. Этим они
являли собой полную противоположность бывшим членам Конвента, не при-
мирившимся друг с другом и при Реставрации, поскольку их разделяли
слишком много трупов7*).
Иностранны не имеют понятия о столь хваленом шарме и б.мчке
парижского общества, — вспоминала мадам ле Сталь. — rt \н не мидели
Францию Двадцать лет назад. Однако можно Но прану скачать. что
никогда это общество не было столь блнетатгльным в имшовремгнно
Эта притягательность арнстокрлпгпчких мпнгр и усинскгген для гргтьнп сословии
ОДНОирСМГННП НЫЗЫГШЛД у ТОГО Р<!ЗД|Ч1ЖГН11С и комплекс 1<СПОЛН0иГНН>И.?М См Fwrl F.
BiHci'i R. La Monarchic rcpublitairw. P. 131 - 134
/4> Hr обходимо отказаться от двух симметрично npoiHNunuAtimHNX друг другу телиспи.
предложенных сеютнгте тнгнно 1знлм. который делал вывод п 1нн ргл« гцгикосгн итвх милей,
всходя из радикализма их принпипон, и 1иккетпм, который дглал выпнд об умцк*нн«»тн их
юг \ндпн, in ходя in принадлежнехти биштнктпа чм’ипв Учргдни львиго < <i6p.iitioi. дворикты
и перхушки третьего cin ишия. к Ahrr п6|цсггйа Crap^in порядка
•« После бурных дгпигналца nt м*т. - iuu вл лпб*п Грггуар и .М(-чуа|Юх". • синтип я
в живых члены Уч|и*лительного гобрлння считали себя одной irowM Свн»н между ними
крепли по мс|м- того, как они пн де ли. что смерть собирает и их рядах < нои? жатву 11 каноны бы
ни были различия п их убеждениях, их всех обг»сдиимло чуне тип \иажсг«ик и прньм.мнности друг
к другу. В згом отноигенин Конвент был П|хлиаололиж»н*стъю Уч|и ли(г чыюму собранию»
(Gregoire II В Mrinoiies. t <1 Н. Carnot. Р., 18П. 2 vol. Т I Р.425) О членах Кошч-гпа
н ссылке lm : Luztirto .S Mrruoire tie la Irnrur Vieux	<4 iruuet republicащм
au XIXе Mrtle. L.yon, 1991.
96	У‘оч4umcif»Nt»e собрание: между npi/HnunrtMw и г рсд< ггппгии
столь же серьезным. как в течение первых трех мчи чггьци-х чет Револю-
ции — с 1788 и до конца 179 I гт. 11осхел1*ку пгдгнмг политических дгл
ш г еще находилось и руках иыешето класса, одни и тс же лица объеди-
няли к себе нею энергию свободы к иге и.чяшггпи» сырнпного политеса.
Люди третьего ссх лопин. <и чичлнпнкч я просит(ценнос тью и талантом,
присоединились к ятмм даорнпдм, которые бочыис гордились собствен-
ными м< лугами чем прхтиегнямн своего сословии <...>. Что делало
французское общество несколько легком ысленным, так эго развлечении
при монархии И вдруг к элегантности пристократни добавилась сила
свободы <.,.>. Это было, увы. в последний раз. когда французский
ум проявил себя во всем своем блеске. Эти было в последний раз.
а в некоторых отношениях и в первым, когда парижское общество сумело
продемонстри|х>мть подобное единение лучших умоя76).
В 17R9—1791 гг. перед нами предстает демократия, пак сказать, смяг-
ченная аристократическими обычаями и ценностями. В подобной ситуации
нет ничего исключительного. Она станет определяющей для французской
политики, по мгиъшен мере, до середины 1870-х гг. со всеми этими Ри-
шелье. Пакъс, Моле н Брольи (рядом с которыми какой-нибудь Тьер или
Гиво окажутся почти чужаками) — искренними приверженцами аристо-
кратии, даже если они и будут отрекаться от нее по имя демократии 77\
Это смягчение демократии аристократическими ценностями не помешает
н чрезвычайной ситуации отдать приказ стрелять п народ, если тот восста-
нет, однако в обычных обстоятельствах оно будет умиротворяюще влиять
на политические отношения, поскольку нравы будут уздой для демократи-
ческих страстен. Вот и террор, быстро набирая силу за стенами парламента
(где такой узды больше не существовало и где дне партии стояли лицом
к лицу, как армии воюющих стран), долгое время сдерживался внутри него
(где такая узда сохранялась в силу чисто конъюнктурных обстоятельств,
а именно благодаря формированию Генеральных штатов из трех сословий,
что заставляло обе партии, если и не соглашаться друг с другом, то,
по меньшей мере, сосуществовать).
Собрание под надзором?
Утверждение, что Учредительное собрание никогда не прибегало к тер-
рору, равносильно констатации, что к этому его не принудили ни мснь-
Slacl А /..С., с/г. ('onsi<leoth«His wn la Revolution	[ 18181. I\ 228—229
7;^ Лучше iRfiot McuiaHiiiMH характер nctAinirirc кий жимнн XIX н ШЖ&мн Шлрчем Рсмкш
(Я/rnuiof Ch. Мгпкнгга tic ma vic / f • । CI'i Poulhas P , 1958 5 vol ) Вп|н»чсм. демикрл-
DincrKiix пбщегп» оообщг х»1|мктг).«1ю ппс хищение лрк тпкрлхилмом. как енкдгге чышугг счшт
отношений Амермк.нщсис маркизом Лафайетом к период его учат гин и Воине ди немш».пм«*п
(см Кгнтег L. Lafayrilr ш luo World* Рп!»1и Culture* and iVraobul Identifies in An
of Revolution. ( haj>el I Ы1 l.onduii. 1996).
Соб/чтнне fh>j надлп^и'м-1
цпшетно ci4> гобстяешпях членпн. ни даялсниг ИАпне Сопротивление С о-
браним нажиму, который оказывался на нет с целью заставить принять
жесткие меры по отношению к противникам Революции, злетанляет наг
более подробно рассмотр’тъ вопрос о влиянии на его работу актнниого
парламентского меньшинств* и запплиянтсн трибуны публики. .*4го вопрос
прогиноречинын. Многие историки подчеркивали. что члены Учредительно
го собрания, непрестанно подвергаясь давлению и даже утро адм, обсуждали
и принимали законы «под гнетом» горсти радикальных депутаток, силь-
ных поддержкой своры крикунов, которую они по своему желанию могли
удержать или спустить на оппонентов. Снова обратимся к Теку:
Лсныс приняли свое решение; их фанаткам чужд какой-либо щепе-
тильности; pe»ib идет о принципах. об абсолютной истине; необходимо,
чтобы она восторжсстновалп любой ценой. Впрочем, рачы можно со
мнеплтын п том. обращаться ли к идрилу в народном деле? Некоторое
принуждение будет пплсаио для правого дела: Вот почему си лда СпЦчшия
возобновляется день яа днем ;н|.
Чтобы проиллюстрировать роль активного меиыцкнетна. можно рас
смотреть деятельность Бретонского клуба на протяжении первых месяцев
Революции, с начала работы Генеральных штатов в мае и до пргдпол.ндс
мого роспуска этого клуба в августе.
Основанный депутатами от третьего сословия |м Вретдни, клуб ироне л
снос первое заседание в Версале 30 апреля, т. с. за неделю до официаль-
ного открытая Генеральных штатов, назначенного на 5 мая ?ЧГ Речь шла
не о простой неформальной встрече депутатов от провинции, подобной
тем. которые стали проводить по приезде в Версаль некоторые другие
делегации, например, из Дофине, Оверни или Анжу, а о структурирован
нон организации. И хотя сразу дело нс дошло до принятии устава или
протоколирования выступлений, очень скоро стали избирать председателя,
а обсуждение различных вопросов велось с целью создать условия д*н
солидарного голосования к,4 Бретонский клуб не бьи «обществом мысли*»,
от черт которого Якобинскому клубу так до конца в не удалец ь избавиться,
а организованной парламентской паргигй. сплоченной на осниие общих
принципов и заранее намеченной стратегии Ограничив св» й состав одними
лишь депутатами, Клуб ус граи и д\ заседания нескольких видов ил тех что
lainc Н Les Ohkhws Jc L Hancr сои1г|П|1пглпи* 1 I P 404 40S
Чм. пшь.ма Дгчаинмн Лг Py (Dclsvillc l.< Hiiul.x), впубАШатаЮШК Pc»w Kq•nn.w (Rene
Kcrvilri). Kethriiho rl holier* mn Irs drptilrs dr la B;< higne an’ rUO grnriaux н 41 -kurinbUr
Hdlinndlr coiishluaiitr dr 1789 Ц Rrvur luMoiiqur dr I Onewi 188 » -1389 I . II P И6 - 42.
MH v	r	.
I’blAil ДОС гмгнугл ДП1 OtUipriIHlKTY» ДЦОЫ hlUAi'AKlt. II*	Ml Г Данн С I HiqkM bill'll
нпатпа с единым мнением депутатин нт П|1<тннц>1н. каприсы, поднимагмЫе я I гиграАЪиых
штатах, и rv»r же день ынуждно» па соСццншн брстницев П|Л*<Я»хлдшющее мнение будет
НЫ|»amcit»i |в IrHqmxhHbix mtairti] одним на членов юых> .••И|-лнмм н нпддгпжацо другими*
(№)
Учредительное собрание: между принципами и средствами
посвящались делам провинции, присутствовали только депутаты-бретонцы;
на те, что посвящались делам королевства в целом, бретонцы приглашали
депутатов и на других провинций: и, наконец, остальные заседания были
открыты для всех депутатов, кто пожелает. Именно на собраниях второго
типа определялась позиция по различным вопросам и намечалась общая
стратегия, реализуемая затем на пленарных заседаниях. Кроме того, по-
добная структура, состоявшая из двух кругов участников — замкнутого
и открытого, позволяла Бретонскому клубу сохранять свою политическую
целостность, даже несмотря на то, что проведение открытых заседаний,
всегда посещавшихся большим числом депутатов, было чревато для него
риском утраты внутреннего единства и эффективности действий, т. е. имен-
но того, что и привлекало к нему внимание SI\ Состав этого узкого круга
недостаточно изучен. В него входило, естественно, большинство бретон-
ских депутатов, в том числе Ланжюине, Ле Шапелье и Королле. но также
и представители других провинций, которые, похоже, менялись по мере
развития событий. Сийес, Мунье и Мирабо, чье участие было весьма за-
метным в середине мая. позднее отдалились от клуба, когда там появились
Барнан, возможно, Робеспьер, а позднее — Ламеты и герцог д’Эгийон8^.
Эта своеобразная организация сыграла важную роль в ключевые мо-
менты тех событий. которые в течение трех месяцев привели к захвату
народом суверенитета и к ликвидации общества Старого порядка. 10 июня,
когда третье сословие решило начать общую проверку полномочий депутатов
всех трех сословий и потребовало от двух первых, чтобы они присоеди-
нились к нему; 17 июня, когда депутаты третьего сословия провозгласили
себя «Национальным собранием»; 23 июня, когда после королевского за-
седания депутаты отказались разделиться по сословиям, как им приказал
король; и, наконец. 4 августа, когда произошла отмена привилегий. Каждое
из этих решений было намечено и стратегия выверена на подготовительных
заседаниях Бретонского клуба8,\
Из целенаправленного характера революционного разрыва не следу-
ет ли сделать вывод, что организованное меньшинство в Собрании вело
за собой большинство, используя как манипулирование, так и запугива-
ние, дабы навязать свою точку зрения? Некоторые свидетельства говорят
в пользу этого. Наиболее известное принадлежит аббату Грегуару, который
Дюбуа-Крансе утосржддсг. что н начале июня Бретонский клуб стал ветром иГгьгдн-
неяня «всех депутатов, считавших себя защитниками >гарода»> Цнт. no: Recueil d<‘ dociiimiits
pour ГЬыойе du dub des Jacobins de Paris / Ed A Aulard. P., 1889- 1897 6 vol Г. I.
P Xl-Xll.
О членах Клуба бретонского происхождении см Ktrvilcr R Op. ci! Присутствие
Робеспьера предполагается. если нс утзсрждл^ся, первым помощником Нсккера Коттером
12 м.ы в дневнике, который он пел по заданию министра (Ксзьс! Р La Nutt du 4 aoiih
P.. P69. P.88).
яодтотойке ночного заседания 4 августа см.: Ibid Р. 119 — 132.
Собрание пол надпорет)
99
вспоминает в своих «.Мемуарах*», как накануне ко^юлгш кого заседания
человек 15 членов Бретонского клуба собрались и решили. что Собрание
не разделится по сословиям, несмотря на приказы короля: *Нп каким обра-
зом, — спросил кто-то, — желание 12— Г) лиц может определить поведение
12 сотен депутатов? Ему ответили, что безличные обороты обладают маги-
ческой силой (la particule on a une force magique) Мы скажем „Вот, что
должен сделать двор, а среди патриотов уже условлено принять такие-то
меры (parmi les patriots, on est convenu de idles measures).. * Усюнясио
может предполагать и четыреста человек, и десять. Уловка удалась» ft4*
Свидетельство откровенное, но сделанное много лет спустя... К то-
му же современники этого события все. равно утверждают, что решение
было принято на проведенном накануне в Бретонском клубе со6(>анми,
которое было более многолюдным, чем упоминает Г|»егуарм^. Болес убе-
дительны свидетельства относительно заседаний 15-17 июня, на которых
депутаты третьего сословия провозгласили себя Национальным собрани-
ем: члены Бретонского клуба циркулировали по залу, оказывая давление
на колеблющихся, побуждали трибуны оскорблять и запугивать сторон-
ников компромисса с двумя первыми сословиями, а накануне решающего
голосования распространили списки «плохих депутатов» Именно подоб-
ные способы устрашения, по мнению Мунье. и привели к тому, что
число депутатов, как и он выступавших против того, чтобы именовать-
ся «Национальным собранием», сокращалось прямо на глазах: 16 ню-
ня их насчитывалось две сотни, а в момент голосования - не более
90 человек 86 \
Почти не вызывает сомнений то, что устрашение колеблющихся и оп-
понентов имело место, особенно при содействии трибун. Вот почему члены
Бретонского клуба, желая иметь возможность для максимального исполь-
зования этого ресурса, выказывали особую приверженность тем способам
обсуждения, которые обеспечивали наибольшую огласку индивидуальным
мнениям и позволяли более эффективно контролировать депутаток. 1ак.
они предпочитали обсуждать вопросы на общем собрании, а не по от-
дельным бюро, голосовать устно и поименно, а нс вставая с мест8'1.
Н4) Gregoire Н В. Op. cil. Т I. Р. 380
80 Kcw/P. Op. di. Р. 349-150.
4/11 Ibid. Р. 101. См. ТНКЖГ свидетельства Ж. Ж. Мунье. Ж. С Ьнйи м ') Дюмона.
Mourner ] J Expose de ma conduitc dans I Assembler nalEnalc [ 17891 // Orale.urs dr Ь Reviihiikm
fran^aise P. 911—912, Mailly J.S. Mrmows dun (rniom de la Revolution. ou jotirn.d dee bits
qui se sonl pasers sous men yeux et qtti »nl pirpare et Gxr la Coushhilinn irtuifanl. P.. «ш XII
[ 1803- 1804] 3 vol T. I P. 179-180; Dumont £. Souvenirs wr Mirabeau el sur les deux
premiere's rtssemblces legislatives / Cd. J Bcnehuy. P.. 1950. P 68. 256 note.
8  Об изначальном делении Собрания на бюро и упадке arvw системы, счмтаыоейся
слишком благан(л1ятной для умеренных, в |>сэультаге кглгршетунленмя чных а конце июля
1789 г см. выше сноску 9. По мнении» Мунье, упадком системы бюро сбъмняскй, ио меньшей
100	Учредите.*! иное собрание иемдр принципами । • рблггиж)ми
«Наиболее разумным и действенным средством н<-пользовавшимся патри-
отами н Учредительном собрании. — ясломипа* позднее Дюбуа-Крансе,
член Бретонского клуба, а затем якпбинсц, — <>ыл«  т|>е(ювание поименного
голосования по всем важным декретам. <...> Поименное голосование —
средство законное н безупречное, оно пресекает колебания и является
противоядием от позорной продажности и от опасной анонимности, кото-
рая ей так хорошо служит*» ОД. Иными слонами, своего рода террор без
насилия.
Гипотеза, объясняющая революционные решения Учредительного со-
брания запугиванием и манипулированием, базируется, однако, на одном
постулате — убеждении, что члены Собрания имели в большинстве своем
умеренные взгляды, а потому их необходимо было запугивать и на них
необходимо было влиять, чтобы заставить следовать за радикальным мень-
шинством. Это радикальное меньшинство, действительно, существовало.
Одной из причин его возникновения стал тот особенно острый характер,
который в П|юдшествующую зиму приобрел в Бретани конфликт по про-
цедурным вопросам созыва и работы Генеральных штатов1*9). С одной
стороны, спор шел о том, выбирать депутатов от провинции как в 1614 г.,
т. е. — на штатах Бретани, или, напротив. — в городах и сельских приходах;
с другой стороны, — удваивать ли представительство от третьего сосло-
вия и как голосовать депутатам в Генеральных штатах — индивидуально
или по сословиям. Этот конфликт, вызвавший ожесточенные столкновения
на улицах Ренна в январе 1789 г. и заставивший патриотов самоорга-
низоваться, весьма радикализировал позиции обеих партий. Бретонское
дворянство решило не участвовать в Генеральных штатах, тогда как па-
триоты для обоснования своих требований использовали идеи, развитые
аббатом Сийесом в брошюре «Что такое третье сословие?», и заявили,
что нацию образует лишь третье сословие, а потому депутаты, избранные
в Бретани только им. могут законно представлять всю провинциюБре-
тонские депутаты прибыли в Версаль, имея гораздо больше опыта борьбы
мере отчасти. сентябрьское пораженке монархистов в вопросе о королевском вето (Mounter/ /
Rccherrhes sur les causes qui ont empeche les Fran^ais de devenir hbre, et sur les moyens qui leur
festrnt pour acquerir la libertt Geneve; P . 1792. 2 vol T. 11 P. 13).
в8) Цнт. no: lung Th L’Armce et la Revolution: Dubois-Crance. 1747-1814. PM 1884. 2 vol
T. I. P 213-214. О последствиях применения поименного голосования см. также письмо
а(>бата Шевалье, депутата от духовенства Нанта: Keruiler R. Op. cit. Vol. 1. P. 489-490.
8^См.. Dupuy R. Op cit.
*»Cm наказ третьего сословия Ренна. отредактированный Лаижкжне: <»В силу пагубного
заблуждения, то. что называют третьим сословием (tiers flat) и что составляет более 99%
нации, квалифицируется как сословие (otdnj и приравнено к двум классам привилегированных
С атим заблуждением должно быть покончено, и то, что до сих пор называлось третьим
сословием, станет в королевстве (вместе с привилегированными или без) народом или нацией
и будет называться именно так, ибо только такие наименования правильны и отвечаюг
достоинству народа» (Kerviler R. Op. al. Vol, IV. P. 131).
Собрание под мадаодом?
и навыков формирования революционной организации, чем большинство
их коллег У них была также готовая политическая программа, содержание
которой они заимствовали из памфлета Снисса и которая представляла
собой стратегию риэрыпа с привилегированными сословиями. 3 мая, те.
еще до открытия работы Генеральных штатов. б|итонским депутат Де-
лавнлль Ле Ру писал, что он и его коллеги решили «испробовать все
Средства убеждения, чтобы уговорить два (первых) сословия поддержать
предложение [третьего] об индивидуальном голосовании, и, если тг будут
упорствовать в своем сопротивлении столь важному требованию, дей-
ствовать решительно, объявив, что депутаты третьего сословия, которое
в основном и составляет нацию, обеспечат в Гейера \ьных штатах подлинное
представительство всему королевству»9^ Это вредное хищение сценария,
развивавшегося на протяжении долгих недель, начиная с открытия Штатов
5 мая и до принятия 10 июня третьим сословием решения качать общую
проверку полномочий депутатов даже при отсутствии представителен пер-
вых двух сословий. Хотя бретонские депутаты никогда не ставили под
сомнение авторитет королевской власти, и хотя, по их мнению, прана нации
нс могли аннулировать особые права и привилегии их Провинции, тем нг мг
нее, претензиям привилегированных они противопоставили именно идею
Синеса, вероятно, даже не представляя всех последствий этого92).
Возможно, когда Штаты собрались 5 мая, среди депугагон третьего
сословия не существовало никакого большинства, настроенно! о на конфликт
и разрыв с привилегированными. Большине гво склонялось к поиску догово-
ренности, к взаимному согласию, символом которого вскоре станет Муны
Из двух имевшихся моделей проведения политических преобразований —
бретонской, основанной на конфронтации и разрыве, и до» | »ин уа ас кой, осно-
ванной, напротив, на сотрудничестве кегх трех сословий, — большинство
депутатов склонялось ко второй. В мае Ле Шапслье, один из лидеров
Бретонского клуба, дважды потерпел неудачу (14-го, а затем 28-го числа),
ратуя за разрыв, случившийся, в конце концов, 10 июня.
(1а самом деле, именно непреклоншитъ большинства депутатов от дво-
рянства и значительной части депугагон от духовенства, а затем 9 июня
провал попыток прийти к договоренности на конференциях представите-
лей трех сословий вынудили отойти в сторону сторонников компромисса
М1ИЬк1. Vol II Р 317
' Бретонские депутаты т(»етье|т> сословия получили от своих нзби|>агглен поручение
«тщательно охранять прана и свободы Б|>етлнн». * Таким образом, ври оежнмиии Бретон* косо
клуба унажгпне к традиции тесно соседствовало со стремлением к ношонг. особые прапа
корпорации н сообщес тв — с прпаол» нации. Старый порядок — с Революцией • (C^ucnilfcy Р..
Halevi R Clubs ct eocietcs populaircs // Dtclioniiaire critiqiie de la Revolution franchise. P. 495)
Эта изначальная двусмысленность, несомненно, способе питала сохранению относ отельной
сплоченности бретонской делегации, часть ч^чсноа kotojxjh была далеко нс стиль решительно
наст|юена, как Ланжюнне и Ле Шаиелье (Ibid ),
Учредительное собрание, иежду принципа чи и средства ми
и оставили лицом к лицу непримиримых из обоих лагерей, что спровоциро-
вало переход большинства депутатов третьего сословия на сторону партии
разрыва. Неудача примирительных конференции поставила представителей
третьего сословия в такое же положение, в котором находились их бре-
тонские коллеги в янва(>е. В письме от 5 июня Булле правильно объясняет
рост посещаемости Бретонского клуба «ситуацией, 8 которой мы находимся
и которая не отличается от той. что была создана в Бретани дворянством
и духовенством» 93\
Таким образом, эффективность действий Бретонского клуба 10-го,
а затем 17 июня определялась не столько его способностью к манипулиро-
ванию или запугиванию, сколько тем, что логика конфронтации, в конечном
счете, возобладала над логикой переговоров. Это не меньшинство силой или
хитростью увлекло за собой большинство, а само большинство радикали-
зировалось. Кроме того, когда Мунье оценивает число своих сторонников
16 нюня как 200 из 600 депутатов третьего сословия, он признает сла-
бость умеренной партии и подтверждает, что большинство уже склонилось
в пользу провозглашения третьим сословием себя в качестве Национального
собрания. Основная причина успеха Бретонского клуба скрывается в со-
четании частного опыта и общенационального контекста. Первый, в силу
того, что имел место ранее, несомненно, дал Клубу возможность обер-
нуть ситуацию к своей выгоде, но не он создал ее. Более того, члены
Бретонского клуба сумели, благодаря своему опыту; своей организации и,
надо признать, отсутствию щепетильности, воспользоваться радикализаци-
ей третьего сословия, независимо от какого-либо манипулирования. «Тот,
кто хочет объяснить революцию действиями тайных махинаторов, соверша-
ет большую ошибку, — справедливо замечает Этьен Дюмон. — Это не они
создали общее умонастроение, они лишь воспользовались им»94\
Следовательно, проблема, связанная с актами запугивания, вполне ре-
альными — дело даже дошло до подстрекания к забрасыванию камнями
парижского архиепископа Жюинье 24 июня95\ — состоит не в том, что
большинство подавлялось организованным меньшинством, а в подавлении
меньшинства большинством. Посягательству подверглось право меньшин-
ства свободно выражать свое мнение. Депутат от Бар-ле-Дюк Дюкенуа
констатировал это 16 июня «К тому же, — писал он своим избирате-
лям, — необходимо соблюдать величайшую осторожность, и, если кто-то
нс разделяет мнения подавляющего большинства, возможно, ему лучше
^KeruilcrR.Op.cit ШП. Р.323.
Dwnvffl Ё, Op. СИ, Р. 101
Об этом деле см ; Kessel Р. Op. cil Р. 104-105. о роли бретонского депутата Кирилле
см. показания, полученные при расследовании октябрьских беспорядков 1789 г.: Procedure
crim me Ik, intfruite au Challei de Paris, sur id denunciation drs fails arrives a Versailles dans
la jouniee du 6 octobre 1789 P.. 1790. Pi !, P 182-183, 191, 235
Собрание по J мал лором?	103
промолчат!», нежели перчить. не имея надежды на успех и компрометируя
себя лично»
Устрашение (шиканье, угрозы, публичные обвинения и даже акты
агрессин) имело целью не столько принудить большинство к чему-либо,
сколько помешать меньшинству выражать свое мнение. 1г кт прибегал
к запугиванью, хотели представить то ихн иное решение, пусть лаже
поддержанное большинством, как единодушное, выражающее волю народа,
которая неизбежно едина. В данном отношении нажим и запугивание,
реально имевшие место, отражали общее для того времени проставление
о целостности и неделимости политического пространства, исключавшее
или, по меньшей мере, ставившее под сомнение легитимность расхождений
во взглядах. Здесь Бретонский клуб предвосхитил одну из основных
черт якобимизма — неприятие во имя единства народа ли Aim различия
во взглядах, что находило воплощение в стремлении доминирующей партии
к гегемонии.
♦ * *
В этом давлении на меньшинство важную роль играли трибуны97^.
Публика активно участвовала в парламентских дебатах аплодисментами,
выкриками, угрозами и даже побоями, которые наноси \ш ь порой некоторым
правым депутатам при выходе из зала. Происходившее в Умилительном
собрании часто являло собою зрелище, имевшее мало общего с обстановкой
спокойной рассудительности, в коей проходили прения в филадельфийском
Конвенте. Так, Г. Моррис писал Вашингтону в январе 1790 г..
Большая часть времени уходит на крики и вопли (такова их ма-
нера ГОВОрИТь). Те. КТО ХОЧеТ ВЫСТУПИТЬ. ВНОСЯТ СНОГ ими н список.
Их заслушивают в том порядке, в kotojxjm написаны н.х имена, < » хи.
конечно, другие желают их слушать. Ио те ч»сго .*пко не хотят и < по-
йми разговорами создают непрерывный шум. пока оратор не п кин» г
трибуну...<JB)
Не надо, однако, абсолютизировать влияние публики и 6г< порядка
на ход пренийШумные заседания проходили бел каких \нбо правил,
и хотя теснившаяся на трибунах публика. д< ш тин ггчию, ц<- штгдл со-
блюдала тишину, необходимую для свободной) обсуждении. • •поделенный
беспорядок, определенное волнение были неизбежны для собрания, впервые
) Цицишюу A Journal мп I Assemble conslUuaule. 3 дни 1789	1 он! 17’10 /
Ed. dr Crcvecouer. Р., 1Н94 2 vol. Т. 1. Р. КН (ну^кио мой. — // Г)
*' ‘ Оганы» de la Revuluuun Iraacaise. P.XXX -XXX\ II
f>l [Mdrrii G.] Jmmial de Gouvrrneur Mums pen Jani les anneet 1789, 1/90. 1791 н 1792 /
Ed. E РапмЧ. P.( 1901. P. 345.
Cm Caslaldo .4. Op. cil. P 303-306.
Учрелктсльмос собрание: между принципами и к . сдствалт
обретавшего опыт демократических и публичных прении иК>>. К тому же си-
стемати ’егкая поддержка, оказываемая публикой .v-ныч ораторам, никогда
не препятствовала ораторам правых высказывать свое мнение. Можно даже
подумать, что шиканы1 публики только распаляло таких бойцов с правой
стороны. как Мирабо-Тон но или Мори С другой стороны. тот с|*акт. что
с начала 1791 г. публика стала оказывать шумную поддержку крошечной
группе крайне левых, никак не повлиял на распределение голосов в Со-
брании: отныне трибуны освистывали Варнава, но большинство депутатов
продолжало его поддерживать, тогда как Робеспьер или I 1етион, несмотря
на аплодисменты, не могли провести даже самого незначительного предло-
жения. Правда, в последние месяцы работы Собрания Робеспьеру удалось
одержать две крайне важные парламентские победы: первую — 7 апреля
1791 г., когда он провел декрет о невозможности совмещать обязанно-
сти депутата и министра в о запрете депутатам занимать министерскую
должность в течение четырех лет после истечения их полномочий; вто-
рую — 16 мая 1791 г., когда он добился запрета депутатам Учредительного
собрания избираться в следующее Законодательное собрание. Это были
решающие политические победы, но они были достигнуты нс благодаря
поддержке трибун. а благодаря голосам правых, сделавших тогда выбор
в пользу политики усугубления ситуации.
Ограниченное влияние трибун на парламентские решения объясняется
несколькими факторами. Если Собрание по-прежнему было местом, где
разворачивалось действо Революции, то совсем не обязательно, что оно.
по крайней мере, с осени 1790 г. оставалось реальным центром власти.
На самом деле он постепенно смещался в комитеты I Национального собра-
ния. Наделенные вначале техническими функциями и ежемесячно обновля-
емые, комитеты мало-помалу присваивали себе политические полномочия,
пока не стали фактически бессменными, состоявшими из специалистов,
с коими депутаты должны были обсуждать готовившиеся доклады и зако-
нопроекты, прежде чем вынести те на одобрение Собрания, повестку дня
которого также определяли комитеты. Члены наиболее важных комитетов,
особенно Конституционного, вскоре образовали настоящее правительство
Франции, занимаясь как законодательной деятельностью, так и вопросами,
входившими в компетенцию исполнительной власти. В конце 1790 г. уже
в полной мерс установилось «правление комитетов», которое позже осудил
Робеспьер и при котором роль Собрания часто сводилась к функциям
регистрационной палаты. Реальная власть постепенно сосредотачивалась
за пределами пленарных заседаний Собрания.
Имела место и другая причина относительного бессилия трибун,
а именно — сохранявшаяся до июля 1791 г. связь между Учредительным
См замечания Мирабо на сем счет: Caslaldo A Op cit. Р. 373.
Поворот 1791 года	105
собранием и Обществом друзей Конституции101 \ появившимся на свет
в конце 1789 г. С нача\а 1790 г. его состав, первое время нскмочнтельно
депутатский, стал расширяться за счет приема и других лиц, впрочем,
тщательно отбираемых, таких, как Кондорсе или Артур Юнг. В ту пору
Якобинский клуб был мало похож на Бретонский клуб лета 1789 г.
В отличие от последнего, он представлял собой не столько партию, объ-
единенную четкой политической программой и дисциплиной голосования,
сколько ^общество мысли», внутри которого сосуществовали очень разные
течения и единственным кредо которого была приверженность принципам
1789 г. Лишенное политической сплоченности. Общество друзей Консти-
туции в то же время обладало большим авторитетом, символизируя собою
Национальное собрание за вычетом врагов Революции Вот почему очень
скоро ему стали поступать от провинциальных клубов просьбы о при-
соединении и аффилиацми. Расширение членского состава и образование
сети филиалов по всей стране способствовал и тому, что Общество яко-
бинцев стало уже не просто символом «патриотической* партии Собрания,
а олицетворением самой Революции. Несомненно, возраставший престиж
якобинского движения имел и свою оборотную сторону. За это пришлось
платить усилением политической разнородности по мере увеличения числа
членов и филиалов. И все же, несмотря на подобные перемены. Клуб
по-прежнему оставался под контролем депутатов и, согласно своему уставу,
разделял позицию Собрания. Этот устав гласил, что. поскольку задачей
Общества является обсуждение вопросов, вносимых в повестку дня Наци-
онального собрания, Общество обязано подчиниться закону, как только он
принят, и приложить все усилия для проведения его в жизнь. Это правило
не допускало никаких отступлений, даже если накануне голосования клуб
имел позицию, отличную от той, которую заняло Собрание.
Поворот 1791 года
Все переменилось 15 июля 1791 г., когда якобинцы, вопреки резолюции
Собрания, подтвердившей конституционную неприкосновенность Люде ни-
ка XVI, решили продолжить дебаты о низложении бежавшего Короля.
За исключением пяти крайне левых депутатов, асе парламентарии,
являвшиеся членами клуба, покинули здание монастыря якобинцев, чтобы
основать новое общество в монастыре фельянон. Этот уход был политичес-
ки недальновидным шагом, поскольку оставил внепарламентским радикаль-
ным силам не только помещение на улице Сент-Оноре, но и наименование,
являвшееся в глазах общественного мнения символом патриотизма Ре-
волюционная легитимность, воплощенная в Якобинском клубе, с этого
Ю|) Cneni//ey Р.. Haliui R. Op. cit. Р. 500
Учредительное собрание: между принципами и средствами
—	. ----------------------------- -------------- —=ag
ячмени отделяется от революционной законности, олицетворявшейся На-
циональным собранием10-). Правда, ситуация оставалась неопределенной
на протяжении всего лета, пока Якобинский клуб, подвергшийся чистке
и реорганизации под руководством Робеспьера и Бриссо, не приступил
к восстановлению контроля над сетью филиалов. К концу сентября, ко-
гда Законодательное собрание готовилось начать свою работу, сложилась
совершенно новая расстановка сил. Собрание как носитель легальности
противостояло Якобинскому клубу, который был уже не вспомогательным
инструментом национального представительства, а как бы контр-Собра-
нмем. обладавшим правом не только обсуждать «подлежащие принятию
законы», но н полномочиями осуществлять цензуру над принятыми закона-
ми и следить за их исполнением. Национальное представительство обрело
своего цензора и хозяина, хотя доминирование жирондистов одновремен-
но и в клубе на улице Сент-Оноре, и в Законодательном собрании еще
в течение нескольких месяцев позволяло скрывать следствия этой новой
ситуации Но происшедший в апреле 1792 г. разрыв между жирондиста-
ми и Якобинским клубом выявил все результаты подобного разделения
легальности и легитимности и положил начало динамике, которая привела
10 августа 1792 г. к ниспровержению Конституции и монархии, а несколько
позже — к разгулу террора.
В истории террора лето 1791 г. стало поворотным моментом: почти
одновременно были разрушены барьеры, стоявшие на пути распространения
в общественной жизни насилия и террора. Декрет от 16 мая 1791 г., запре-
тивший членам Учредительного собрания переизбираться в новое Собрание,
привел к полному обновлению руководящего персонала и к политической
смерти аристократии, игравшей, как мы видели, умиротворяющую роль
в политике парламента. Раскол же Якобинского клуба 15 июля вызвал окон-
чательное расхождение между легальностью и легитимностью. Так рухнули
дне плотины. Третьим решающим событием стало бегство Людовика XVI
21 нюня, последовавший затем его арест в Варение и приостановка его
полномочий до принятия Конституции. В среднесрочной перспективе это,
по сути, предполагало политическую и символическую гибель королевской
власти, вместе с которой исчезала последняя твердая точка опоры, еще
сохранявшаяся среди всеобщего распада. Однако не менее важными оказа-
лись и ближайшие последствия. Поскольку полномочия Людовика XVI как
главы исполнительной власти были официально приостановлены, Учреди-
тельное собрание фактически взяло на себя руководство правительством
Олар использует выражение «малый террор» по отношению к этому пери-
оду, когда Собрание занималось окончательной доработкой Конституции
в самой неблагоприятной ситуации для тех, кто еще пытался завершить
^Halevi R FeJIanu // Dictionnaire critique de la Revolution francaise. P. 366—373
,05,МйтЛОр. си. P 340-351.
Поворот 1791 i<ua	107
Революцию Хотя после 17 июля оно и отклонило предложение о со-
здании чрезвычайного трибунала для суда над участниками беспорядков
на Марсовом поле 105\ тем не менее, 9 июля приняло закон, предписавший
эмигрантам вернуться в течение месяца под угрозой быть подвергнуты-
ми и случае отказа тройному налогообложению, а при неприятг м>с ком
вторжении быть объявленными предателями родины w'
Ранее, 28 февраля того же года. Ле Шапелье уже предлагал анало-
гичный законопроект, но Собрание тогда пошло за Мирабо и отказалось
ограничить свободу перемещения и выезда из страны ,07h Поске же Варен-
ка Учредительное собрание решилось нарушить принципы, которые до того
времени служили ему правилом поведения. Таким образом. 9 июля 1791 г.
знаменует собой негромкое начало истории геррора.
Il!4) Aulard А Histoire politique de la Revoluhon Inm^aise Origuie* el divekppeinenl
de la democratic el de la Republiqne (1789-1804) P.. 1901. P 157
1051 I la заседаниях 22 и 23 июля 1791 г. Ведение этих дел были, в конечным fir те. huji/hmiu
гражданскому трибуналу 6-го округа, что стало компромиссом между предложением Салам
создать чрезвычайный трибунал, не сляланиый процедурными фо|>мл.\ьм<хтячи и mikmmujhh
приговор без права апелляции, дабы -мной мог карать быстро, если мы сотни *ш<6м t.n
мог карать л, и предложением Ланжюнне отправить обвиняемых в обычные суды (Moiuieur
Т IX Р 201, 206-207)
,W)- Порядок применения был принят голосованием I августа 1791 г. По амнистии 14 сен-
тября применение этого закона было приостановлено; -Ст V. < > Декрет [от 1 августа]
относительно эмигрантов отменяется; и, в сиответстнни с Кс«мс1нтуцнен больше нс будет
чиниться никаких препятствий для осуществлении права всех французских «раздан свободно
путешествовать внутри королевства и. по желанию. его покидать* (Ibid. Г. LX. Р 662).
, ,7) Archives parlementatres. Т. XXIII Р. 568-574.
Обстоятельства и война
Террор и теория обстоятельств
Связь между Террором и «обстоятельствами» была, по меньшей .мере,
непростой. Если, с одной стороны, историю Террора невозможно отделить
от сопровождавших его обстоятельств, то, с другой стороны, из наличия
между ними связи отнюдь не следует, что она носила каузальный характер,
который вся историографическая традиция считает очевидным. Согласно
этой традиции, Террор был защитной реакцией, вызванной многочислен-
ными опасностями, угрожавшими Революции, прямым следствием (скорее
вынужденным, чем желанным) необходимости, как еще называют обсто-
ятельства. Простота подобного объяснения, где обстоятельства и Террор
выглядят логически неразделимыми, имеет много преимуществ, наиболее
значительным из которых является освобождение Революции от всякой
реальной ответственности за события 1793 г. Представление о Терроре как
порождении обстоятельств фактически ведет к превращению революционе-
ров в пассивных агентов необходимости, чья деятельность никоим образом
не определялась провозглашенными ими принципами, поскольку революци-
онеры не могли не подчиняться непреодолимой силе обстоятельств. Такое
объяснение удобно для оправдания Революции ее защитники, в отсутствие
какой-либо альтернативы, принимали Террор, как принимают неизбеж-
ность.
Честно говоря, подобное объяснение никогда не объединяло всех сто-
ронников теории обстоятельств. У разных историков, а иногда и у одного
и того же интерпретации колебались, как справедливо заметила Мона
Озуф, между двумя полюсами, противоположными и по исходным посыл-
кам, и по выводам из них. На одном из этих полюсов, где преобладало,
так сказать, стыдливое объяснение Террора, он изображался «несчастьем,
ставшим ответом на другое несчастье, репликой в трагедии». На другом же
полюсе Террор — это «предвосхищение революций будущего сред-
ство, усилившее энергию, укрепившее патриотическое чувство». С одной
стороны, подчинение необходимости, с другой — торжествующий волюн-
Террор и теорий обстойтыьстп
109
таривм. С одной стороны — Олар, с другой — Матьез... Для первого
из них Террор был жестоким средством, примененным в момент крайней
опасности, но принципиально чуждым духу Революции, которая несла
освобождение, провозглашая права человека и всеобщее избирательное
право. Второй, нс отрицая, что Террор носил ответный характер, также
видел в нем, особенно в вантозских декретах, средство, при помощи ко-
торого Революция поднялась над собой, чтобы достичь «величия»2). Если
историки долгое время были единодушны в вопросе о непосредственных
истоках Террора, то, как только речь заходила о природе предполагаемой
связи между Геррором и Революцией, сразу же возникали разногласии
согласно Олару, эта связь была чисто случайной, согласно Матьезу. —
необходимой.
Подобно большинству простых объяснений, то. которое представляет
Террор непосредсгвенным и исключительным следствием обстоятельств,
скорее уводит от проблемы, нежели ее проясняет. Это — удобное объяс-
нение, которое говорит всё и ничего. Всё. поскольку очевидно, что оценка
благоприятных или неблагоприятных обстоятельств входит в число пара-
метров, на основе которых принимается любое политического решение.
Но в то же время — и ничего, поскольку эти предполагаемые причинно-
следственные отношения между опасностью и Террором маскируют важней-
шее звено в цепи, связывающей обстоятельства и политику, направленную
на их изменение, а именно — людей, которым приходится принимать реше-
ния. Нс само по себе поражение при Маастрихте (9 марта 1793 г.) породило
Революционный трибунал (10 марта); и не сами по себе захват Дюнкерка
англичанами (21 августа) или предательская сдача Гулона (27 августа)
вызвали к жизни закон о подозрительных от 17 сентября. В обоих случаях
это сделал Конвент, который, руководствуясь определенными мотивами,
часть из коих не имела никакого отношения к военной ситуации, принимал
решения усилить репрессивный арсенал и ужесточить борьбу с внутрен-
ними врагами. Уже Эдгар Кинэ выступал против этого, действительно,
банального желания возложить ответственность за последствия человечес-
ких решений на так называемую объективную необходимость. «Считаете ли
вы, — отвечал он критикам своего сочинения о Революции (1865), — что
больше моего возвеличиваете революционеров, если делаете их до такой
степени механическими игрушками в руках судьбы? Разве вы не видите,
что, напротив, лишаете их всякого подлинного величия, поскольку великий
человек — это тот, кто побеждает, казалось бы, неизбежную судьбу и сам
становится новой судьбой?»^
" Ozou! М. Guerre et Terreur dans 1c discuurs fevoluiioimaire: 1792-1794 // L tcoie
de h France. P„ 1984. P. 111-112,
Mathiez A I-a Revolution fraiicaise. T II. P. 301—302.
Quinci E, Critique de La Revolution // Quinel E. La Revolution [1865] P„ 1987 P 55
110
Обстоятельства и воина
Но. даже предполагая, что обстоятельства послужили непосредствен-
ной причиной Террора, необходимо признать, что и с ними дело обстоит
совсем не просто: их объективное содержание отличается от их отражения
в сознании участников. Всякое событие обладает своей логикой, определя-
ющей его реальные последствия. Однако современники могут приписывать
ему то или иное значение, коего оно в действительности не имеет. Чаще
всего именно в соответствии с этой субъективной оценкой очевидцы и участ-
ники судят о событиях и принимают решение о том, как на них реагировать.
Представление о событии играет более важную роль, чем само событие,
если, конечно, не приписывать революционной политике ос>ъективность,
каковом политика вообще никогда не обладает. События действуют не сами
по себе, а через дискурс, в котором их воспринимают, интерпретируют и тем
самым «осмысливают», чтобы в случае необходимости использовать как
основание для принимаемого решения. Это и определяет тщетность споров
о реальности тех обстоятельств, на которые ссылались современники и еще
чаще историки, объясняя или оправдывая Террор. Была ли опасность дей-
ствительно столь велика? Были ли внутренние конфликты столь глубоки,
чтобы угрожать самому существованию нации? Был ли Террор надле-
жащим ответом и способствовал ли он исправлению ситуации? Вопросы
подобного рода не представляют большого интереса, поскольку между про-
блемой и ее предполагаемым решением нет прямой связи: не сама проблема,
а представления о проблеме определяют соответствующую реакцию.
Заметив, что привычное стремление связать воедино поражения. Тер-
рор и победы наталкивается на опровержение фактами и хронологией,
Эдгар Кинэ некоторым образом продемонстрировал бесплодность гипоте-
зы о том, что какое-либо решение может быть прямым и непосредственным
следствием какого-либо факта. В Лионе сопротивление города сломил
«штурм высот на правом берегу Сонны», а террор начался с приездом
Фуше и Колло д'Эрбуа спустя довольно значительное время после побе-
ды над мятежниками; город Нант был спасен в июне 1793 г. генералом
Канкло. а Каррье и его приспешники организовали массовые потопления
в декабре, много времени спустя после снятия осады; Марсо наголову
разбил вандейскую армию при Ле Мане в декабре 1793 г., и вновь Террор
начался лишь после победы, когда в начале 1794 г. «адские колонны»
приступили к истреблению населения. Террор, заключает Кинэ. «почти
повсюду начинался после побед. Мог ли он их обеспечить? Станем ли
мы утверждать, что в нашей системе следствие предшествует причине?
Нам придется это сделать, если мы по-прежнему будем утверждать, что
Террор был необходим для обеспечения республиканских побед, которые
ему' предшествовали»Неоспоримое возражение, которое приверженцы
теории обстоятельств чаще всего игнорируют, поскольку не могут опроверг-
Quinel Е. Critique de La Revolution... P. 55.
Террор и теория обстоятельств
111
нуть, показав, что Террор всегда был результатом поражения и опасности.
Он так часто следовал за победами, что уже становится почти невозможно
объяснять его неминуемой опасностью.
Итак, возражение бесспорное, но его основное достоинство состоит
в том, что оно показывает отсутствие связи между событием и решением,
которое, как предполагалось, должно его нейтрализовать — между мя-
тежом в Лионе и восстанием в Вандее, с одной стороны, и расстрелами
и потоплениями, с другой. Хронология показывает, что между этими двумя
рядами событий не было никакой причинно-следственной связи. Болезнь
уже исцелена, когда специалисты по экспериментам in anima ь*Шэ' ре-
шают применить к ней свое средство. Расстрелы в Лионе были лишь
косвенным следствием лионского восстания, так же как и опустошение
Вандеи имело весьма относительную связь с восстанием крестьян. И в том,
и в другом случае резня была непосредственным результатом инициативы
представителей Конвента на местах — инициативы, основанной на расче-
тах. в основном, политических, в которых оценка ситуации играла ничуть
не более важную роль, чем борьба за власть, амбиции, личные интересы
или характер различных действующих лиц.
Кроме того, разве доказано, что именно обстоятельства и даже наибо-
лее серьезное из них — война — положили начало тем этапам, по которым
шло развитие Террора в 1792—1793 гт.? Являлись ли они той движущей
пружиной, на которую прямо указывали действующие лица? «Надо ска-
зать, — замечает Мона Озуф в исследовании, посвященном выявлению
связей между войной и Террором в революционном дискурсе. — что вза-
имозависимость войны н Террора, нередко упоминаемая как сама собой
разумеющаяся, совсем не очевидна»
Сделав упор на трех эпизодах, разделенных между собой интервалами
в год или около того (сентябрь 1792 г., сентябрь 1793 г., июнь 1794 г.),
исследование Моны Озуф показало, что тема войны часто занимала вто-
ростепенное место в дебатах, предшествовавших принятию мер, которыми
ознаменовалось в сентябре 1793 г. наступление царства Террора, а в ню-
не 1794 г. — «Великого террора» То же самое относится и к 1792 г.,
«На живом материале* — выражение, использованное гм» итиптенню к террористам
Клтремером де Кинси. См.: Qualrcmcre de Quincy A Ch La Veritable Lr’e de Candida:*,
precedve d’observaiions sur la nature de I’institution des candidates el sou application ли gouvetnemeiit
representatif. P., an V [1797]. P 6.
Ozouf M. Guerre cl lerreur. P 110.
'1 Из первой главы можно увидеть, что сентябрьские убийства нс относятся к истории
Террора в строгом смысле слова, если определять тер|юр как стратегию, преднамеренно
осуществляемую партиен или государством и состоящую в том, чтобы подвергнуть показа-
тельному насилию некоторое количество жертв. Повторим, сентябрьские убийства не могут
рассматриваться как эпизод Террора до тех пор, пока не будут найдены доказательства
предумышленного и спланированного характера этих действий. Еще Бенжамен Констан иод-
112
Обстоятельсгпеш и война
когда лишь значительное время спустя после происшедшего — уже в но-
ябре — Робеспьер одним из первых создал хсгенду о том. что сентябрьские
убийства были средством законной самообороны, победой, одержанной
народом на внутреннем фронте в тот момент, когда граждан призвали про-
вести массовую мобилизацию д\я защиты нарушенных врагами границ* 8).
Год спустя толпу повстанцев привели в Конвент также не военные неудачи,
а экономические требования. И когда якобинцы вместе с Коммуной не без
труда сумели направить движение в более привычное для себя политическое
русло, призывы к террористическим мерам также обосновывались не со-
ображениями, связанными с военной ситуацией, а ссылками на внутренние
заговоры. « Никто в Конвенте, — замечает Мона Озуф, — не рассматривал
Террор ни как средство обеспечить победу на фронте, ни как вынужденный
ответ на военные неудачи. Похоже, в нем прежде всего видели средство
направить революционный поток в нужное русло»9).
Связь между войной и Террором была еще более сомнительной и, даже
можно сказать, отсутствовала, когда 10 июня 1794 г. Кутон и Робеспьер
заставили принять ужасный закон от 22 прериаля. Действительно, разве
это происходило не в разгар «весны побед» и завоеваний, когда главную
опасность для революционного правительства стало представлять уже само
улучшение военной ситуации?
Имели, правда, место и другие эпизоды, когда война оказывала бо-
лее заметное влияние на дебаты, как. например, 9—10 марта 1793 г.
при создании Революционного трибунала. Именно сделанный 8 марта,
по возвращении из Бельгии, доклад Дантона и Делакруа об ухудшении
военной ситуации в результате опрометчивого вторжения Дюмурье в Гол-
ландию побудил Конвент направить своих членов в парижские секции,
чтобы ускорить набор 300000 рекрутов, объявленный несколькими днями
ранее. На следующий день руководители города пришли в Конвент, чтобы
сообщить о «восторженном» приеме, оказанном столицей представителям
народа. Прокурор Коммуны Шометт открыто связал вопрос мобилизации
с социальными требованиями и с Террором Он предложил, чтобы осо-
бые стипендии на учебу «были введены для детей тех. кто ушел на фронт»
и чтобы во имя национальной солидарности был установлен военный налог
на бога гых. Наконец, он потребовал создания «революционного трибунала
без апелляций», чтобы, «пока одни пойдут добывать победу Республике
вовне, другие заставляли бы уважать законы внутри». Его требование
было поддержано членами Конвента Бентаболем и Жанбоном Сен-Андре,
черкивал принципиальное различие актов насилия в сентябре 1792 г. и в 1793 г. (Constant В
Des eHets de la terrem [1797] / fid. Ph. Raynaud. P., 1988. P. 174-175).
8) См. его речь от 5 ноября 1792 г. (Robespierre М. CEuvres. Т. IX. Р. 91—94).
9) Ozouf М. Guerre et Terreur. Р 122
,0) Moniteur Т. XV Р. 663.
Террор и теория обстоятельств
113
также призвавшими к Террору, ссылаясь на войну. Каррье оформил это
предложение как законопроект, который после недплгого сопротивления
со стороны жирондистов был принят Конвентом за основу11*.
Связь между войной и Террором здесь гораздо более отчетлива.
Однако надо заметить, при создании трибунала 10 марта принималась
во внимание не только война. Фактически уже накануне, а затем и соб-
ственно 10 марта, когда Конвент прорабатывал детали организации нового
судебного органа, в Париже зарождалось повстанческое движение, имевшее
целью, как считал Мишле, произвести чистку Конвента и в некотором роде
предвосхищавшее анти-жирондистское восстание 31 мая 121. Что касается
самих членов Конвента, то они скорее боялись повторения сентябрьский
резни 1792 г. Вечером 9-го Дантон распорядился освободить арестованных
за долги. 10-го. увидев, что противники нового трибунала возымели не-
которое влияние на колебавшуюся ассамблею, которая задалась вопросом,
не стоит ли усилить те слабые гарантии, что предоставлялись обвиняемым,
и даже была готова сделать это, Дантон вмешался снова и, дабы сломить
предубеждения своих коллег, подчеркнул, что им самим грозит такая же
опасность, как и подозрительным:
Необходимо принять меры судебного порядка для наказания контр-
революционеров. так как именно в их интересах необходимо спадание
трибунала: именно для них этот трибунал должен заменить верховный
суд народного мщения. <...> А так как в этом собрании осмелились
напомнить те кровавые дни [сентября 1792 г.]. о которых скорбят все
добрые граждане, то я скажу, что если бы тогда существовал трибунал, то
народ» который так часто и жестоко упрекали за те дни, не запятнал бы
их кровью... Сделаем то, чего не сделало Законодательное собрание;
будем сами применять террор, чтобы избавить народ от необходимости
его применения
Здесь вновь присутствует идея институционального террора как «по-
вязки на нарыве», как уступки требованиям улицы — уступки, направленной
одновременно на то, чтобы их обезвредить Это — тот же самый мотин,
который вновь возникнет 5 сентября 1793 г., когда Конвент поставит террор
«в порядок дня». Но если некоторые, подобно Дантону, надеялись таким 111 * * * * * * * * *
111 Жанбон Сен-Андре. посетивший вместе с Давидом секцию Лувра, заявил, чти гражда-
не «поклялись броситься на защиту родины, но, выполняв этот священный долг, сообщили
о своих опасениях за спокойствие внутри страны. Они сказали нам: „Мы требуем* что-
бы. пока мы будем сражаться с внешними врагами, Конвент внутри покарал предателей
и уничтожил интриганов**. И. наконец, они потребовали создать трибунал, который бы карал
контрреволюционеров и возмутителен общественного спокойствия и (Ibid. Р. 665)
1 Michele! I Htstoirc de la Revolution francaise / Ed G. Walter. P., 1952 2 vol T II.
P. 239-260.
111 Monil«*ur. Г W P. 683 [Документы истории Нглик"й фрлк(	•< волюции.
М, 1990 Т.1. С. 210].
9 Зак 155
114
Обспюителм'тва и воина
обрезом разоружить народ, то другие, как Клмбассрес или Робеспьер,
хотели воспользоваться случаем. чтения п/юичнести своего рода государ-
ственный перепорот, стремясь обновить состав министров (Камбасерес)
или ликвидировать разделение властей, поставил министров под более сте-
гни контроль Конвента (Робеспьер) В данном отношении мартовские
дни 1793 г. являют собой показательный пример. Они демонстрируют со-
четание различных факторов, ощ>еделнвших каждый шаг по направлению
к Террору: неблагоприятные обстоятельства, побуждавшие принимать меры
общественного спасения; давление секционных активистов. которое должна
была нейтрализовать институционализация террора; стратегические расчеты
радикалов, стремившихся использовать созданное этими двумя факторами
напряжение, чтобы изменить расстановку политических сил в свою пользу.
Если и существовала какая-либо неоспоримая связь между Террором
и фактором «о^стг.1ятельств», то лишь и том, что lippop во многом носил
ситуативный характер. Нс было никакого плана, никакого долговременно-
го расчета. Чрезвычайные законы и институты, кровавые постановления,
действительно, объясняются прежде всего обстоятельствами — обстоя-
тельствами ожесточенной борьбы между партиями и занесенного над ними
на родного топора, а не каким-либо обдуманным планом тон системы власти,
к созданию ко горой эти меры приведут на рубеже 1793—1794 гг. Мысль
о том, что, вводя Террор, Франция «уступала необходимости усилить во сто
крат свою силу и энергию путем их концентрации» 16\ т. е. тезис, предпо-
лагающий существование осознанного, почти спланированного и в любом
случае целенаправленно осуществляемого проекта, — эта мысль не имела
места ни в 1792, ни в 1793, ни даже в 1794 гг., поскольку обстоятель-
ства не входили в число мотивов, по которым требовалось всю власть
сосредоточить у Комитета общественного спасения
Доктрина Террора как неизбежного порождения обстоятельств, в дей-
ств ителы юс ти. появилась в пост-iермидприанскин период, будучи создана
выжившими членами Комитета общественного спасения в тот момент, ко-
гда, свергнув Робеспьера, они d свою очередь подверглись обвинениям как
сообщники - тирана", соучастники преступлений, ответственность за кото-
рые им почт в течение месяца удавалось возлагать на него одного. Между
26 и 29 августа 1794 г., ровно месяц спустя после казни Робеспьера,
Фрсрон, Тальен и Лскуаитр предприняли атаку на Комитет общественного
спасения, превратив тем самым процесс над Робеспьером в процесс над
Террором. В ответ Барер, Бийо-Варемя и их коллеги представили историю
Террора как ответ на внешние и внутренние опасности, угрожавшие (Юдине.
В защитных речах, вместе иля по отдельности публиковавшихся члена- 141
141 Monllt'ur. Г XV. Р 681.
,$) Ro^^erre М (Euvrn. Т. IX. Р. 308 313
Blanc L, Hbtouc Ии 1л Revolution (rancaiie. P., 1868. 2 vol. I I. P. XVI
Террор и теории об(тоятелы.тв
115
ми Комитета, это запоздалое объяснение получило наиболее законченную
форму. однако в общих чертах оно было намечено уже в самом начале
разоблачений; 28 августа Шарль Дюваль, член Конвента и преданный Ба-
реру журналист, выпустил весьма эмоциональный памфлет в защиту режима
революционного правления Франция, заявлял он, обязана этому правитель-
ству и проводившейся им политике «тон славой и тем процветанием, кото-
рые знает и которыми восхищается вся Европа»», а также — возвращением
гражданского мира и восстановлением положения на фронтах благодаря
Герреру, павшему на головы всех виновных Робер Ленде, член Коми-
тета, пощаженный, однако, «деятелями реакции» («reacteurs*), несколько
позже подхватил тот же мотив, хотя при этом и более откровенно, чем
Дюваль, признавал реальность совершенных преступлений, ответственность
за которые он, правда, возлагал на «разрушительный гений» Робеспьера 1Й\
В основных чертах концепция обстоятельств была сформулирована осе-
нью 1794 г. Барсром и Бнио-Варенном, каждый из которых в соответствии
с собственным нравом изложил ее в своих сочинениях Барер тщатель-
но проводил различие между исполняемой работой, включая применение
по необходимости орудия Террора, и преступлениями, совершенными «мни-
тельным и жестоким триумвиратом» Робеспьера, Сен-Жюста и Кутина,9).
Бийо-Варснн, как всегда непреклонный, отказался выражать хоть малейшее
сожаление и лишь с большим трудом признал, что имели место некоторые
«эксцессы». По его мнению, Комитет всего лишь старался быть на вы-
соте ситуации, держа «бразды правления твердой и сильной рукой»
Когда Саладсн от имени комиссии парламентского расследования спро-
сил: «Л существует ли ситуация, способная оправдать подобные эксцессы
и жестокости?» ^9 — Карно, который сам преследованию не подвергал-
ся, выступил в защиту своих бывших коллег с подробным изложением
концепции обстоятельств:
11е следует ля, наконец, сопоставить факты с теми ужасными
обстоятельствами, которые их вызвали? Разве обстоятельства, и кото-
рых находилась Франция, были обычными? <...> Неприятель вторгся
со всех сторон; в арсеналах Не имелось ни пушгк. ни пороха для защиты
1/1 Journal des honnnea lihres, uu le Republican!. №251 11 FrurlidiH (28 aotit 1794) T II
P. 1017-1018.
Речь от 20 сентября 1794 r. (Muniteur Т. XXII. Р. 18-26).
См Barerc IT, fttlliiud-Varenne ) N.. Colic»! <1 Herbots j.M. Second memwre «le* member
dr I’aucicn Cornitc de ьаЬн public, dcivonce* par 1-aufriH Lecnintre. P., 24 janvier 1795.
Billaud- Vareime / N. Mcincnre nirdn nut lea eveiieintMits du 9 tlicinu<lor / Ed. Ch Vellay
P. 1910. P. 30
Sabidiii J.Ii.M. Rappor! au nom de la Cfirmuion de« Vtugl-rt-un, crerr |мг decret du
7 nivone an III, pour Гежагнеп de la conduile des reprttentonis du peuplc Billaud-Vrucrjne. Collnt
d'Herboia et Barerc. rnrnd^rs dr I’ancien Comite de ealut f»ublic, et Vadirr mrinbre de 1 aucich
( ouutc de burrte grnerule, (art k 12 vcnldsc P., an III P. 97.
9*
116
Обстоятыы' тм и пойма
крепостей, мы обладали малочисленными, п лохо дисциплинированными
войсками с генералами-предателями но главе; надо было призвать мил-
лион солдат в тот момент. когда уже первый набор и 300 000 человек
вызвал восстание» вооружить иж. хотя склады были пусты, нкнпировать
при недостатке сырья, наконец, прокормить мл в границах Республики
продовольствием с ее же территории при том, что часть этом территории
бьсла опустошена вражескими армиями и повсюду ощущалась нехватка
провиямн; и все это происходило в обстановке самого упорного соп/юти-
анемия н в окружении активно денстнующих фракций. 14е считаете ли вы.
граждане, что все это можно было сделать без средств принуждения?^
Может быть, сам Карно и соглашался на террористические меры,
будучи убежден, что «угрожающая отечеству опасность» делает их необ-
ходимыми. Однако подобная трактовка не может служить универсальным
объяснением, справедливым для всех террористов или даже для всех
членов Комитета общественного спасения. Возможно, Робер Ленде руко-
водствовался в своей деятельности .мотивами, близкими к мотивам Карно:
но Робеспьер, Ко.лло д’Эрбуа или Блрср проводили политику террора,
исходя из идеологических, политических или партийных соображений без
какой-либо реальной связи с действительным положением Республики.
На протяжении двух веков многие поколения историков довольствова-
лись воспроизведением того, что обвиняемые террористы говорили в свое
оправдание. Их защита, несомненно, определила первые вехи в истории
Французской революции и Террора, поскольку дала им первое объяснение
по горячим следам; тем не менее, ина практически никоим образом не спо-
собствует, и не без оснований, пониманию того феномена, который она,
как предполагалось, должна объяснить.
От Варенка к войне
Невозможно исследовать роль обстоятельств, не вернувшись к истокам
наиболее серьезного из них — войны.
По мнению Мишле, бегство короля в ночь с 20 на 21 июня 1791 г.
получило мощный отклик «в широких слоях населения Франции, трудя-
щихся и молчаливых» <чОнн поняли, что Революция поставила их в особое
положение среди им подобных в этом мире <...> и что они, прежде всего,
сами должны позаботиться о своей защите. Именно это они и сделали.
<...> И вот осенью и зимой по всей Франции прокатилось сдержанное
и приглушенное многоголосое ira!*; „за этим звуком таилось нечто
могучее, роковое, неудержимое — волнение огромного революционного
2’* Opinion de Latare Сапки suf ГасгшМюн ргородее cuntre Billaud- Varenne. Collot d Heibois.
Вагёге el Vadier. par la Commission des Vingt-el un. сгёсе pour l examcn de la coiidiiite de ces
rrprexnUnis. Р.» germinal an HI [1795 J. P 9- 10.
От Варении к войне
117
океана. который нот-вот выйдет из берегов*»Война, которую пред-
п<и«лн вьиов, брошенный миру в 1789 г., стала неизбежной из-за угроз
европейских монархов и из-за того, что ее хотела вся Франция — хотела
не из смирения перед неотвратимостью, а с вдохновенной решимостью
народа, почувствовавшего себя призванным к выполнению некой миссии.
Из той героической поэмы, которую сочинил Мишле, превративший
воинственную прозу 1791 г. в поэзию, сегодня сохраняет значение лишь
оцдуц&енис грандиозности события, учитывая, какие оно имело последствия.
Со вступлением н 1792 г. Франции в войну поток Революции, можно
сказать, покинул свое русло и уже никогда туда не вернулся.
Подобно другим историческим событиям, сопровождавшимся непред-
сказуемыми последствиями, начавшаяся в 1792 г. война имела довольно
малозначительные причины Большинство историков сегодня согласно
с Жоресом в том, что война, ни в коей мере не будучи спровоцирова-
на из-за рубежа, была начата самой Революцией и что это произошло
не в соответствии с единодушным желанием всей нации, воспетым Мишле,
а по воле революционеров, руководствовавшихся мотивами, среди кото-
рых мессианизм занимал довольно скромное местоПожар, бушевавший
по всей Европе на протяжении четверти века, возник в результате расчетов
и интересов разных партий. В данном отношении, конечно, необходимо
проводить различие между непосредственными причинами войны и со-
вокупностью факторов, сделавшей ее возможной. Некоторые историки,
исходя из этого различия, выдвигали идею о том, что война, хотя рево-
люционеры и желали ее без какой-либо реальной и прямой угрозы извне,
была неизбежна; в гаком случае партии оказывались всего лишь орудием
необходимости. Этот тезис выдвигался гХльбером Сорелем, который ннтер
претировал конфликт конца Х\ Ill столетия в свете многовековой борьбы
Франции и Австрии за гегемонию на европейском континенте. Объявив
по своим собственным соображениям войну монархии Габсбургов, Револю-
ция. сама того не осознавая, пошла по стопам Старого порядка, преследуя
фактически ту же цель, к коей неустанно стремились и короли. — устано-
вление и естественных границ». Таким образом, война, которая должна быка
способствовать разрыву со Старым порядком, параллельно 1ккстанавлнвлла
связь времен Концепцию Сореля можно признать правильной, если при
*)} Miihelct J Histoiie de L Revolution fran^aise T. I. P 758—762
‘41 Франсуа Фк»рс сделал «то наблюдение относительна Первой мировой войны: -Чем
более тяжкие последствия имело событие, гем труднее его понять. игхиди из ело причин*
О'иге/ F Le jMssce d’unc illusion. Essai sur I’idce coninuiiustc .in XX' <кч1е. P.. 1995. P. 49)
^ИСм.; Jaures/ Hutoire socialist? de la Revolution tran^ne Ed A.Soboul P , 1968-19/5
7 vol. ]. 11. P 53—246 (*La guene on la pan»)
Sorel zl. L Europe el la Revolution	P. 1885-1904 8 vol. Об ограниченности
применения концепции /kiboqa Сореля см. Riihci D Fronlieres Ml art Им :/ Dktiunnairr
cribtiqur de la Revolution fraii;aise P. 742 -750.
118	Обстоятельство и воина
этом уточнить. что идея расширения национальной территории до Рейна,
возникшая задолго до Революции, стала государственной политикой уже
после начала поенных действий и сочеталась с другими мотивами, такими,
как создание братских республик или просто желание продлить конфликт,
чтобы не позволить армии, оставшейся без дела, поддаться искушению
вмешаться я раздиравшую Париж борьбу за власть И если война,
действительно, в конце концов, заставила Революцию принять наследие
прошедших веков, от которого та отреклась в 1789 г., то этот брак между
революционным чувством и национальной историей оказался следствием
войны, но не ее мотивом.
Революция 1789 г. также сама по себе не объясняет вступление Фран-
ции в войну Провозгласив новое политическое право, общее для всех времен
и народов, Французская революция, действительно, представляла угрозу
для всех существовавших режимов. Даже если бы революционная Фран-
ция воздерживалась от какого бы то ни было активного прозелитизма, ее
принципы уже в силу своей универсальности должны были способствовать
повсеместному распространению за ее пределами происходивших внутри
нее конфликтов и расколов. Послушаем Гокпиля:
Все революции — как гражданские, так и п<1Л1Ггическис — имели
свое отечество н ограничивались им. У Французской революции нс было
определенной территории. Болес того, в известном смысле в результате
et были стерты старые границы на карте. Она сближала и разводила лю-
дей. не взирая на законы, традиции, характеры, язык... 1очнес сказать,
поверх жех национальностей она создала единое* интеллектуальное оте-
чество, гражданами которого могли сделаться люди любого государства.
В анналах истории вы не найдете ни одной политической революции,
сходной в этом отношении с французской — подобный характер мож-
но обнаружить только в некоторых религиозных революциях. <...>
Таким образом, Французская революция представляет собой политиче-
скую революцию, в искоторюм отношении принявшую вид революции
религиозной и действовавшую ее приемами. Вот специфические черты,
довершающие сходство: как и революции религиозные, французская ре-
волюция выходит далеко за пределы своей страны и делает это при
ПОМОЩИ проповеди и пропаганды. Взгляните на это новое зрелище: по-
литическая революция, вдохновляющая прозелитизм, столь же страстно
Пропоят дуемая иностранцам, сколь ревностно приводимая у себя. Средн
всех диковинок, что Французская революция продемонстрировала миру,
это явление, без сомнения, самое ноасх,2н\
‘7| *Надо. чтобы тысячи людей, поставленных нами под ружье, были отправлены так
далеки. куда только смогут донести нх ноги, — заявлял жирондист Рола к, п то пр»емя министр
внутренних дел, — иначе им ла хочется перерм-аать нам глотку- (Sorel A. Op. cil. 1. III. Р. 155)
^Tocqueville A.. de. L’Ancien Regime et la Revolution / £<1. F. Mclonio. P .. 1986
P. 958-959 [ Томит»/4 . де. Старый порядок и Революции. М , 1997. С 16-17].
От Маренна к войне	119
Ничуть не меньше Революция угрожала сутцегпювавшнм правитель-
ствам тем, что заявила о своем желании порвать с обычаями. которыми ре-
гулировались международные отношения. Провозгласив 22 мая 1790 г., что
«нация отказывается от ведения каких-либо завоевательных войн и ни в ка-
ком случае не станет обращать свои вооруженные сиды против свободы
какого-либо народа», Учредительное собрание не простодушно отреклось
от использования оружия на веки вечные, а скорее показало, что отвергает
правила традиционной дипломатической игры, и фактически дало понять,
что окажет поддержку, по крайней мерс моральную, усилиям народов
обеспечить свое единство, завоевать независимость или определить свою
национальную принадлежность на основе прана самоопределения При-
менение подобных принципов вызвало в ряде случаен заметную напряжен-
ность в международных отношениях: сначала это было связано с правами
немецких князей, имевших владения в Эльзасе, — эти права Умилительное
собрание отменило как частные во имя единого для всех закона; затем —
с аннексией Аниньона и графства Венессен, решение о которой было приня-
то 14 сентября 1791 г. И наконец, посягательства на королевскую власть
во имя суверенитета народа ставили под сомнение сам принцип монархии;
в то время, как унижения и оскорбления, которым подверглась королев-
ская чета, особенно в октябре 1789 г., побуждали иностранные державы
к вмешательству во французские дела во имя династической солидарности.
Несомненно, что без этих многочисленных факторов, создававших се-
рьезные трения между революционной Францией и Европой, инициативы
и расчеты партий не получили бы продолжения; но столь же несомненно,
что при отсутствии подобных инициатив и расчетов вступление в вооружен-
ный конфликт с Европой так и осталось бы в области вероятного как одна
из тех возможных перспектив, которые таит в себе любая историческая
ситуация и каждая из которых имеет не больше шансов стать реально-
стью. чем любая другая. То. что случилось, это с овеем не то. что должно
было случиться. 11е существует никакого непреложного закона историче-
ской необходимости, а есть лишь цепь решении, принимаемых на основе
имеющегося выбора возможностей, которые, будучи чреваты определен-
ными, часто непредвиденными последствиями, способны в свою очередь
создать новый веер возможностей. Согласно глубокому замечанию Токвиля,
«человек могущественен и свободен в широких пределах».
В действительности, распространение революционных идей в Евро-
пе оставалось ограниченным, и если не считать фанфаронства России
и Швеции, с большим пылом призывавших к организации а1гп<француэ-
Эта декларация дошла а Раздел 6 Кипспггуцнн 1791 г. [см Д«<ъумгкты история
Великой французе кой ^м*Пилк»инн. Г I С 139—1401
( м /lf/ог F l-a devolution fratl^ftisa declare U киепе а Г Г	I. гтЬгаидепеЫ de I Europe
a la fin du X\ IIP M&le. Btuxrlke. 1992. P. 16-21
120
Обстоя тс ихтва и воина
ского крестового похода, поскольку их удаленность делала этот проект
скорее гипотетичным, то Австрия, Пруссия и Англия благоразумно зани-
мали выжидательную позицию. Державы внимательно следили за тем, что
происходит на западе, но заняты были прежде всего ситуацией на восто-
ке Европы. Русско-турецкая война или участь Польши гораздо больше
привлекали их внимание, чем беды французской монархии. К тому же
ослабление французской дипломатии их отнюдь не огорчало, и совсем
нс очевидно, что другие правительства видели в Революции феномен,
отличный по сути своей от тех разнообразных кризисов, которые перио-
дически потрясали королевство Бурбонов. Кроме того, новые французские
руководители не выг.шдели столь непреклонными, столь невосприимчивыми
к любой идее компромисса, чтобы всеобщая война показалась неизбежной.
Учредительное собрание предложило выплатить эльзасским князьям ком-
пенсацию; а если оно после нескольких месяцев колебаний и провозгласило
присоединение .Авиньона, то это произошло только после того, как Пий VI
уступи.^ наиболее непримиримым из своих советников и осудил гражданское
устройство духовенства Ни Европа, ни Франция не хотели в тот мо-
мент открытого конф.игкта, и хотя австрийский император вынужден был
официально поддержать протесты своих эльзасских вассалов, он твердо
отказал эмигрантах!, предлагавшим ему начать интервенцию.
Вареннский эпизод, несомненно, положил начало периоду роста на-
пряженности. Европейские монархи выступили с протестами против «пле-
нения» короля. что ускорило австро-прусское сближение, начатое несколь-
кими месяцами ранее по инициативе Берлина. Два монарха встретились
27 августа в Пнльнице, чтобы заявить о возможности своего совместного
военного выступления против Франции. Однако они обусловили реали-
зацию такой возможности установлением европейского согласия, которое
было настолько недостижимо, что эта воинственная декларация, по сути,
означала, что Европа решила ничего не предпринимать
После ареста Людовика XV I и вежливых европейских протестов
во Франции создается пугающий призрак неминуемого вторжения. В то вре-
мя как парижская пресса призывала к оружию, Учредительное собрание
приняло ряд законов, одни из которых были направлены против эмиграции,
другие должны были укрепить защиту границ Были ли эти меры продик-
тованы чувством опасности или политическими соображениями? Потому ли
^SambVidorl.. Jc Op.ctt. Р. 189-229.
развитии международной ситуации см.: /Attar Fr. Op. cil. Р. 24—82.
Закон 28 нюня 1791 г. регламентировал условия выезда из страны; законы от 9 июля
и 1 августа устанавливали х\я тех, кто покинул королевство после I июля 1789 г., месячный
срок лиг возвращения под угрозой подвергнуть их тронному налогообложению и <«в случае
вражеского вторжения объявить предате \ями отечества» (Moniteur. 1 IX. Р. 79—83, 280),
закон от 22 июля объявлял о мобилизации на добровольной основе 100 000 национальных
гвардейцев для усиления войск на северо-восточной границе
От Варемна к войне
121
Национальное собрание приняло их. что .действительно опасалось воору-
женной интервенции или же с каким-либо иным намерением, понимая, что
державы довольствуются воинственными словами, лабы еще крепче дер-
жаться за свой нейтралитет? Именно это Бриссо, через три месяца сам став-
ший горячим сторонником войны, и подозревал, когда 10 июля заявил. что
Франции угрожают «пустые фантомы . Бессильные эмигранты и европей-
ские державы, разобщенные ссорами, разоренные своими королями и обре-
ченные на бездействие своим «общественным мнением», — эти воображае-
мые угрозы, по его мнению, раздуваются Учредительным собранием, чтобы
не позволить ставить под сомнение неприкосновенность короля и чтобы
заставить умолкнуть оппозицию во имя грозящей отечеству* опасности.
При помощи этих воображаемых страхов надеются сплотить добро
детельных. но робких и мало просвещенных патриотов вокруг постыдной
партии. <...> Уже не в первый раз. господа, используется эта уловка,
чтобы сбить с толку Национальное собрание: всякий раз, когда хотя?
расшатать и нарушить его принципы, ему рисуют в отдаленной пер-
спективе воины и неисчислимые бедствия. <,..> И сейчас это средство
используется, чтобы без суда оправдать человека [Людовика XVI],
проявившего себя врагом Французской конституции М1.
Использование международной напряженности и даже ее прямое
и откровенное нагнетание для проведения чрезвычайных мер. преследую-
щих внутриполитические цели, — этот урок Брнссо не забудет н применит
его в своих интересах в октябре, когда международная ситуация будет
столь же мало располагающей к войне, как и в июле. Возможно даже, срыв
побега королевской четы устранил реальную утрозу. ес\и верна гипотеза
некоторых историков, что Леопольд II обещал свою военную помощь в слу-
чае успешного осуществления плана бегства551. В любом случае, осенью
1791 г., когда депутаты Учредительного собрания готовились уступить место
своим преемникам, угроза конфликта была менее вероятна, чем когда-ли-
бо: поражение сторонников республики в июле, пересмотр в течение лета
Конституции в более благоприятном для короля смысле, затем принятие
ее королем 14 сентября — все это способствовало климату умиротворения
и сопровождалось отливом революционной волны, который 6ы\ отмечен
всеми очевидцами. Однако вскоре все перевернулось с ног на голову.
Международная ситуация осенью 1791 г. оставалась прежней, но с от-
крытием 1 октября Законодательного собрания произошла смена основных
действующих лиц Революции. Как известно, это была совершенно новая
ассамблея. Принятый 16 мая 1791 г запрет переизбираться депутатам Учре-
дительного собрания не позволил войти в новый орган авторам Конституции, * 35
Bnssal J.P. Discour» sur la question de savoir si it rvi pent tire jugr. pronounce а Г assembler
des Amis de la Constitution. dans la seance du 10 itiillcl 1791. Ps d. P. 15—lb
35Uf/ar Fr Op. ей. P. 45
6 Зак 155
122
Обстоятельства и война
которые после Варения пытались под руководством фельянского триумвира-
та «восстановить»» короля, чтобы «завершить Революцию» Вместе с их
уходом должна была растаять и иллюзия о прекращении Революции с вве-
дением новых институтов Прежде чем разойтись. Учредительное собрание
декретировало окончание Революции но это официальное постановление
утратило всякую значимость вместе с роспуском Собрания 1789 г., что дало
Робеспьеру основание накануне дня, когда депутаты должны были сложить
свои полномочия, бросить им: а Я не думаю, что революция закончилась»^.
Несомненно, результаты выборов в Законодательное собрание, начав-
шихся в конце августа, скорее подтверждали мнение конституционалистов
о нараставшей стабилизации политической ситуации, нежели пророчества
якобинцев о необходимости «дополнить» революцию. В Париже исход
выборов оказался благоприятен в основном д.\я фельянон, тогда как Бриссо
и Кондорсе, поддержанные Якобинским клубом, были избраны лишь в са-
мом конце и то после длинной серии неудач В то же время результаты
выборов в департаментах не дали преобладания фельянам. сравнимого с тем.
что можно было наблюдать в столице. И все же эта относительная неудача
не принесла никакой выгоды их соперникам — якобинцам. Соотношение
сил двух партий известно. В момент открытия Законодательного собрания
124 из 745 депутатов принадлежали к якобинцам, 189 — к фельянам,
остальные — примерно 6 парламентариев из 10 — держались между
соперничающими группами 40\ Однако политический ландшафт Собрания
в начале его работы не должен вводить в заблуждение: он не имел ни ма-
лейших признаков стабильности, и не было никакой уверенности даже
в том, что он отражает реальное соотношение сил на данный момент.
Различные течения должны были мало-помалу оформиться в ходе дебатов
и в соответствии с эволюцией стоявших на повестке дня задач. Ситуация
оставалась переменчивой в течение всех первых недель. В 1791 г., как
это будет и в случае с Конвентом год спустя, новые депутаты, за ис-
ключением меньшинства, уже достаточно давно игравшего активную роль
*0 пине фельянов и его крушении см Cucnlffey Р. Terminer la Revolution: Bamave el
la revision de la Constitution (aoul 1791) // Terminer la Revolution. Mounier el Bamave dans
la Revolution (len^aise / Ed. F. Fun»l et M. Ozouf Grenoble, 1990. P. 147—170.
Закон об амнистии от 14 сентября 1791 г гласил: « Национальное собрание, считая,
что целью Французской революции было дать стране Конституцию н что, соответственно,
революция должна закончиться в тот момент, когда Конституция завершена и принята коралем
<...> настало время прекратить распри и т д.> (Monileur. 1 IX. Р. 662).
Речь от 29 сентября 1791 г. о политических обществах (Robespierre М. CEuvrcs. Т VII.
Р 747).
Cueni//ey Р. Lt Nombre el la raison. La Revolution fran;aisc el les elections. P„ 1993
P. 366-373
401 О якобинцах см . Milchclt С /. The French Legislative Assemly of 1791. Leyde, 1988
P 14; о фельянах см Challamel A. Les Clubs contre-revolutionnaires. Cen.les, comiles. socletes.
salons, reunions, cafes, restaurants et libraries. P., 1895. P. 286—323.
От Варенка к войне
123
на парижской сцене, в большинстве своем были нотаблями, поднаторевшими
в управлении местными делами. Перебравшись в Париж, они. так сказать,
попали в другой мир. Парижская политика с ее секретами была им еще
не знакома. Правда, примерно половина избранников народа принадлежала
к различным политическим обществам, но совсем не обязательно, что д\я
всех из них без исключения это свидетельствовало о четко выраженных
убеждениях. В числе 124 депутатов, вступивших в Якобинский клуб, было
много членов провинциальных клубов, которых не могли не оттолкнуть
порядки, принятые в парижском обществе, и качества, необходимые д\я
того, чтобы там блистать. Поэтому они не замедлили его покинуть. Уже
через несколько недель после начала работы Законодательного собрания
среди депутатов насчитывалось не более 52 якобинцев Также снизилось
и влияние фельянов, чье общество к концу года вообще исчезнет42!.
Непрочность членства в клубах отражала неопределенность личных
позиций депутатов во время первых заседаний. Члены Законодательного
собрания, вспоминает Юа, представитель от Сены-и-Уазы. «по прибытии
рассаживались на скамьях вперемежку». Но обучение шло быстро «через
два дня они уже занимали определенные места: вот правая сторона, нот —
левая, вот — центр». Юа немного спешит. Далее он сам признает, что для
выявления политической принадлежности потребовалось больше времени:
депутаты постепенно группировались в различных частях зала в зависимости
от своих политических пристрастий43!.
Если сначала имела место относительная недифференцированность
позиций депутатов, за исключением тех нескольких фигур «нациока ньно-
го» политического масштаба, которые стали для остальных ориентирами,
то уже на протяжении последующих нескольких недель сформировались
фракции. Результаты этого процесса, в основном завершившегося месяц
спустя, отчетливо проявились в тех столкновениях, коими сопровождались
ноябрьские дебаты о неприсягнунших священниках44!.
Та чрезвычайная быстрота, с которой происходила радикализация
политической ситуации после созыва Законодательного собрания, отчасти
обусловлена особенностями начального периода его работы, когда определя-
ющее влияние принадлежало тем. кто уже был сведущ в хитросплетениях па-
рижской политики, даже если и принадлежал к меньшинству, как, например,
'"Mikheil CJ. Op. at. Р. 14-15.
4‘) В декабре 1791 г. членами Клуба фельянов оставались 144 депутата (тремя местами
ранее их было 189). См: Lisle des members de I’Asscmblec national* reunis dan’s I eghse
des PcHillants, le dimanchc 4 decern bre 1791. el qui onl pns la resolution Jr *c presenter a la Sociele
des amis de la Constitution seanie aux FeuilLinls (Archives nationalea. I*7 4186)
4,1/7u<] E. Л Memoires d un avoeal au parlemenl de Paris, depute a (Assembler legislative,
publics par sou prills-his E. M. F. Saint-Maur Poitiers, 1871 P. 74, 81.
44i Mikheil C.J. Op. dt. P. 16-17.
8*
124
Обстоятельства и вой ни
Бриссо и Кондорсе. Однако это тактическое преимущество, это превосход-
ство в понимании целей и в ораторском искусстве объясняет далеко не все.
Бриссо не сумел бы увлечь Собрание на путь, ведущий к войне, если бы
его речи встретили решительную оппозицию со стороны того большинства
депутатов, которые, как показало их нежелание записываться в парижские
клубы, не хотели служить интересам партий. Действительно, якобинское
меньшинство в Законодательном собрании, поддерживаемое клубом на ули-
це Сен-Оноре и почти всей столичной прессой, воспользовалось упадком,
в котором фельяны пребывали с конца лета из-за того, что не смогли при-
влечь на свою сторону провинциальные филиалы якобинского движения,
а также из-за бездействия своих руководителей, ошибочно поверивших в то,
что одержанной в августе пар/каментской победы будет достаточно, дабы на-
долго отбросить на обочину своих якобинских конкурентов. Находившийся
на момент открытия Собрания в полудреме, Клуб фельянов в декабре впал
в глубокую кому’ после того, как большинство его членов покинуло высту-
павшего за мир Барнава и последовало за Лафайетом, выбравшим войну.
Этот раскол фельянской партии свидетельствует о слабости оппозиции яко-
бинским интригам, а также показывает, с какими смешанными чуъствами
была встречена на депутатских скамьях кампания Бриссо в пользу войны.
Люди, пришедшие в октябре 1791 г. к руководству политически-
ми делами, отличались от своих предшественников и по происхождению,
и по опыту, и даже по темпераменту. По опыту, поскольку Законодатель-
ное собрание не имело в своих рядах ни одного из представителей тон
небольшой когорты людей, кто находился в постоянной близости к коро-
левской власти до 1789 г., а затем оказывал большое влияние как на прения
в Учредительном собрании, так и на работу его комитетов. Время всех
этих !уре и Демснье осталось в прошлом. Более половины парламентариев
1791 г. вышли из органов управления дистриктом или департаментом; около
1/5 — из гражданских и уголовных судов, 1/10 — из муниципалитетов4^.
Не менее 610 депутатов из 745 вышли из рядов местных кадров, которые
в 1790 г. были созданы выборами в административные и судебные органы.
1аким образом, выборы в Законодательное собрание завершили то гигант-
ское перемещение власти и полное обновление руководящего персонала,
начало которому положили события 1789 г. Люди, принявшие на себя
полномочия, были сведущи в делах местной администрации, но не имели
ни малейшего опыта в том, что касалось средств и ресурсов управления
огромной страной. Революция позволила им как бы перескочить через
несколько ступенек и начать управлять до того, как они этому научились.
В этом одна из причин начавшегося вскоре взлета Бриссо, обладавшего тем
преимуществом, что уже достаточно долго участвовал в «большой полити-
ке». Бриссо принадлежал не к этому, второму поколению революционеров,
KuClitlthy A Lc* Depute* а ГАалетЫее lrgi»lalivc de 1791. Р., 1900. Р. 31—107,
От Ьареина к войне
125
а к первому — поколению 1789 г., и с таким запозданием выдвинулся, хоть
и лишь 'лгодаря декрету от 16 мая о запрете иа перевыборы членов Учре-
дительна о собрания, без чего ни он, ни Кондорсе не могли бы надеяться
на благосклонность парижских избирателей
Эго собрание новых людей было также собранием бея дворян и свя-
щенников — этих еще сохранившихся осколков Старого порядка Дво-
рянские фамилии, как и сутаны, встречались там редко. Так что характер
данной ассамблеи весьма отличался от характера Учредительного собрания,
которое в социологическом плане оставалось отражением Старого порядка
даже после его юридической ликвидации. Без дворянства и духовенства За-
конодательное собрание оказалось лишено внутренней оппозиции. Правда,
оно разделилось на правое и левое крыло, но отныне якобинцы и фельяны
спорили между собой о средствах осуществления Революции, а не о ее
целях. Им, если не считать тех, кто находился вне стен парламента,
больше не противостоял ни один защитник Старого порядка, прав уеркэи
или ушедшего в прошлое аристократического общества. Это было полно-
стью демократическое и «патриотическое» (в том смысле, который данное
понятие носило в 1789 г.) собрание, не имевшее больше никаких внутрен-
них сдержек. Поэтому, не подвергаясь никаким ограничениям и никаким
влияниям, определявшим поведение Учредительного собрания. Законода-
тельное собрание не могло не проявлять гораздо меньше склонности к учету
нюансов и к компромиссу. К тому же для него гораздо меиьшей привлека-
тельностью обладали прежние ценности и нравы, оказавшиеся чуждыми для
тех «людей без прошлого», которые стали его членами. Их воспоминания,
замечает Франсуа Фюре, «были связаны уже не со Старым порядком,
а с Революцией. Депутаты Учредительного собрания, прибывшие из балья-
жей, воодушевлялись горячим желанием преобразовать старую монархию;
эти же вышли из департаментских центров, из администраций дистриктов
или из парижских клубов, будучи детьми 1789 г. <...> Революционный
разрыв воспринимался ими как событие почти естественное, уже довольно
давнее и во многом независимое от деятельности их предшественников —
членов Учредительного собрания; к тому же ни одного очевидца этого
собы гия в их рядах не было. Соответственно, они восприняли скорее мифо-
логию, чем традицию, и были в большей степени склонны поддерживать дух
происшедшего, нежели изучать его опыт»47). Депутаты Законодательного
собрания, действительно, были порождением Революции. В большинстве
своем они вышли из рядов провинциальных якобинцев. По своим идеям
и дискурсу якобинцы в провинции отличались большей умеренностью, чем
4 1 Законодательное собрание насчитывало в своих рядах чншь 18 представителей
духовенства.
4'1 Furet F. I^ee Girondms cl U guerre: lea debull de ГАмегпЫёе legislative // La Gronde el
let Girondtn». P. 191
126
Обстоятельства и впйна
их столичные собратья; ио в своих действиях и выборе средств они часто
оказывались более радикальными. Поскольку в провинции им очень рано
пришлись вести в борьбу с враждебным окружением, они без колебаний
применяли террористические меры против предполагаемых или реальных
врагов Революции уже тогда, когда Учредительное собрание еще предпо-
читало компромиссные решения на правовой основе.
Чтобы понять ту быстроту, с которой большинство депутатов, включая
тех. кто не разделял республиканских убеждений жирондистов и не собирал-
ся поддерживать их амбиции, оказались увлечены воинственной риторикой
Бриссо, необходимо также принять во внимание еще один фактор пси-
хологического порядка. Депутаты 1791 г. были избраны для тоги, что
претворять в жизнь Конституцию, созданную их предшественниками. Они
прибыли в Париж, чтобы управлять наследием Революции, которая, аведя
в действие конституционный акт, достигла изначально определенной для нее
цели Иначе говоря, они приняли свои полномочия, когда героическая эпоха
уже закончилась, и были обречены стать бледной тенью своих предшествен-
ников. Члены Учредительного собрания, если бы сами не запретили себе
продолжение парламентской карьеры, конечно, смогли бы довольствоваться
ролью ^хранителей», поскольку в таком случае они претворяли бы в жизнь
Конституцию, написанную ими самими. Депутаты же Законодательного
собрания были, напротив. всего лишь наследниками.
Однако все говорило о том, что зга провинциальная революционная
элита, порожденная событиями 1789 г., никоим образом не намерена ми-
риться со столь скромной ролью в тот момент. когда легальное отстранение
от власти всех членов Учредительного собрания открыло перед ней воз-
можность блестящей карьеры Это относилось и к людям неизвестным,
и в еще большей степени — к Бриссо и Кондорсе, неудачникам выборов
1789 г. Избрание в 1791 г. возвестило для них час реванша, позволив,
наконец, получить ту крупную роль, которая им не досталась в 1789 г. Оба
были избраны в 1791 г., так сказать, за недостатком лучших, в отсутствие
более подходящих кандидатов, и Робеспьер позднее мог с полным основа-
ние заявить, что, предложив декрет от 16 мая, он «дал Франции Бриссо
и Кондорсе» — на свою голову, мог бы добавить он.
До сих лор никогда особо не отмечалось, сколь большую ответствен-
ность несет лидер жирондистов за уклонение Революции в сторону произво-
ла и насилия В действительности же именно он вовлек едва начавшее работу
Законодательное собрание в ту конфронтацию с королем, которая меньше
чем через три месяца разрушила хрупкое равновесие, установленное в авгу-
сте Барнавом и его друзьями Человек, возглавлявший в 1789 г. первый тер-
рористический орган власти — Комитет расследований парижского муници-
палитета. использовйл для новой авантюры тот же набор — неразборчивость
Furci F Let G<rondiru et U guerre».. P 191 — 192.
От Rape» но г мине
127
В ЯыГи’рС средств и пространные [ХЧИ С декларациями о добрым намерениях.
Бриссо, прайда, не был популярен никто не забыл о его роли в движении,
имен'пем целью свержение королевскля власти после Варениа 1 1е скрывлч
пн и св<х-10 неприятия Конституции. а также той судьбы, которую уптгоянт
для нее. как только получит спегня-тствуияцую ш^мпжнпсть. 8 августа
1791 г., когда Учредительное собрание приготовилось принять вмтнатель-
кую редакцию конституционного акта, Бриссо в сыти га м*тг определил
его как сугубо временный. Осудив «значите \ьныс лакуны . и «яд. ловко
запрятанный среди отличных статей-, пн добавлял • Однако подобные не-
достатки, в конце концов, можно со временем исправить... Мы же не будем
упорствовать, требуя этого совершенства уже сейчас: поспешим ж* восполь-
зоваться тем, что уже есть к не станем терять драгоценнее время в пустых
дискуссиях>: 49). Если же учесть, что замечание п «недостатках* относилось
ко всем или почти ко всем разделам конституционного акта — от изби-
рательной системы до организации исполнительной власти, то нетрудно
догадаться: он считал возможным позволить фельянам завершить их труд,
поскольку был убежден, что, когда -еггцыл Конституции отойдут от дел, их
творение вскоре подвергнется не {^работке Бриссо заранее облекал новый
законодательный орган учредительными полномочиями, и. став депутатом,
он будет без устали пытаться наделить ими Законодательное собрание, для
управления которым нспс^ьэует два рычага — Якобинский клуб и прессу.
Уже с первых своих заседаний Законодательное собрание, подстре-
каемое небольшой группой жирондистов, отмежевалось егт Учредительного
и воскресило революционный дух 1789 г., несмотря на попытку фельянов
«закончить Революцию» и на то, что шел уже 1791 г Ойо начало с тот.
что отказалось от принятого Учредительным собранием порядка шк ещеиия
королем зала заседаний. затем посягнуло на гарантированный Конституци-
ей принцип разделения властей и таким образом реформировало смстгму
парламентских комитетов, чтобы они могли жестко контролировать прави-
тельственные департаменты 1аким образом, Зам'»нодлтельи1|е собрание
утверждало свое превосходство, покалывая, что считает себя не одним и ч ко-
лес конституционного механизма, а защитником Конституции и народный
суверенитета от происков подозрительной королевской власти.
Революция, которую фельяны полагали завершившейся, тем не менее,
продолжалась. В последующие дни За кош? да гелыкс собрание ы?л/шовнао
ее п[югив внутренних врагов, аристократического заговора и его зарубеж-
ных пособников. 7 октября Кугой, в то время близкий к жирондистам,
1^г f^ainrHe 1га<цзи. /\w729 Н дой 1791. Р 1Ы.
Внутренний |МТ.ЧЛМГНТ ЗаигжоДательного	был 1ft октября Е/n яагдеиме
в дгйгтине фамт1г<г<нн Г1одчмкя.м> жпомштельнтю влд» гъ Со^мни* Танлл не «эггувукя.
П(»авдА, имел* место и м Уч{>елитгл»»х/м	д/wmu м «(itma еще не 6ы.и
примята Кмжтитуцня. ин|«делмдшлм Гк/л>м/и<пия рдлАНчммх влдстем. Перлинь 21 мошитеп
3jMLrttf>AjrtAJi>*Kxo <.и6[»4мн;4 см. Мопнеш Т. X Р.124
128
Обстоятельства и война
потребовал принять меры против священников, отказавшихся принести
присягу Двумя днями позже настала очередь /Лансонне поставить во-
прос об их ответственности за вспыхнувшие в Вандее волнения 20-го
Лекиньо, Крестен и Бриссо по очереди поднимались на трибуну, что-
бы осудить эмигрантов, а также немецких князей. принявших их у себя
и потворствующих их заговорам Развернулась агитационная кампания
в пользу войны?4). В ходе ее была поднята тема громадного заговора,
затеянного священниками в сговоре с эмигрантами из Кобленца, фи-
нансируемого пр и рей иск ими князьями и тайно инспирируемого великими
державами с Австрией во главе Так Законодательное собрание, по под-
сказке жирондистов, нашло себе троянского коня, который позволил ему
выйти за пределы очерченных Конституцией полномочий и присвоить себе
столь желанный статус революционной власти.
Как мы видели, вероятность агрессии извне в то время была равна
нулю иди близка к нему: поджигателям войны в 1791 г. крайне не доставало
врагов. А потому им приходилось использовать все риторические средства,
чтобы сохранять реальность смутно маячившей впереди опасности, когда
даже за малейшей угрозой тут же следовал примирительный жест. То они
говорили о необходимости потребовать изгнания эмигрантов и уверяли, что
Европа уступит, то извлекали на свет идею превентивной войны... Вой-
ны наступательной или оборонительной? Цель ее долгое время оставалась
не ясна, и жирондисты воспользовались этой неопределенностью, чтобы
навязать войну в качестве центральной темы политических дебатов и вы-
звать подвижки в общественном мнении, необходимые для того, чтобы
сломить последнее сопротивление.
Возможно, что в тот момент Бриссо еще не предполагал ни вовлечь
Революцию в авантюру настоящей войны, ни экспортировать ее принципы
за рубеж. 22 октября, накануне того дня, когда он развернет кампанию
в пользу войны, он и в самом деле писал своему родственнику, уехавшему
жить в США, что вероятность войны равна почти нулю: «Спокойствие,
которым мы, похоже, вскоре будем наслаждаться, побуждает меня принять
участие в предложенном моим другом Лантена проекте создания сельскохо-
зяйственного предприятия в Нормандии... С тех пор как король утвердил
Конституцию, иностранные державы отказались от всякой идеи нападения
51'Moni(eur. Т.Х Р 56-57.
5^lbid. Р. 329-332. 345-346.
Я*1Ы. Р 159-161. 162-164. 171-173.
Впервые эта кампания наметилась в августе, прежде всего в прессе. Гак, Брного,
еще в июле осуждавший «напрасные страхи*», которые Учредительное собрание пытается
вызвать у французов, в августе стал говорить о неизбежности возникновения аитифранцузскон
коалиции Эта радкка.\ышя смена курса объясняется стремлением обострить обстановку в тит
момент, когда фельяны сделали ставку на успокоение и стаби.шзацию.
речь, произнесенную Бриссо 20 октября 1791 г. (Monrteur. Т. X. Р. !71).
От Варснна к войне
129
на нас; ip.kwm образом, нам нечего опасаться извне. Эго побуждает нас
приобрс тать собственность и укрепляться здесь»
Бриссо совершенно не собирался подвергать Революцию и особен-
но свои личн ые планы риску войны с Европой. Он хотел только грозишь
Европе. Агитационная кампания в пользу’ войны, точно так же. как декреты
от 9 ноября против эмигрантов и от 29 ноября против отказавшихся при-
сягнуть священников, была направлена на достижение чисто политических
целей внутри страны. Враг, в которого метили, находился не в Вене и да-
же не в Кобленце, а в Тюильри; исход борьбы должен был решиться
не на берегах Рейна, а на берегах Сены. Избрав в качестве мишени сначала
священников н эмигрантов, а затем — австрийского императора, обвиня-
емого в подстрекательстве их к совершению контрреволюции, пытались
вынудить короля разоблачить себя и самому представить доказательства,
что он никогда не согласится с 1789 годом. Бриссо ошибочно думал, что
Людовик XVI ни за что не захочет начать войну против своих братьев,
против части своего дворянства и против Австрии, с которой был связан
браком и договором 1756 г. Нагнетание военной угрозы должно было
показать, что Людовик остался королем Старого порядка, инородным для
нации телом, которое сохранилось, благодаря Конституции, как яд, убива-
ющий нацию. Бриссо рассчитывал таким путем отделить короля от нации,
заставить его выступить в роли врага Революции, чтобы добиться, наконец,
того, что не удалось после Варенна — установить республику
Двойное вето, наложенное Людовиком XVI на декреты об эмигран-
тах (11 ноября 1791 г.) и о неприсягнувших священниках (19 декабря),
стало первым успехом стратегии Бриссо^. Однако примкнув 14 декабря,
по инициативе своего министра Нарбонна, к партии войны, король сделал
конфликт неизбежным, вынудив тем самым Бриссо идти гораздо дальше,
чем тот ранее рассчитывал. И как Бриссо предвидел, война, объявленная
20 апреля 1792 г., должна была вскоре привести к республике 11о он не мог
и предполагать, что установление республики произойдет без его помощи,
а сам он даже станет одной из ее первых жертв.
Brissot J.P CaiTesponchnce et papim / Ed Cl Penoud P„ 1912. P 27-* О «сельско-
хозяйственном предприятии упомянутом Бриссо. см. PcrrQud Cl. Un pr*>tct dr ponr
une association agucolc // La Revolution fran^aise. 1902 P. 260-265
О развитии милитаристской стратегии жирондистов есть богатое фактами же v домине
отмеченное, однако, наивностью оценок, побудившей автора восславить жирондистов как
«пионеров циничнзацин». См.: Co/z-fiemjlrin НА. La politique exteneure de ВгкмЯ el
des Girondins. P., 1912.
Приняв 8 апреля 1792 г. закон от 9 февраля того же голь определявший условия
секвестра на доходы эмигрантов. Людовик XVI фактически ото знал свое вето 19 декабря
Г) ** Об эскалации с середины декабря 1791 г. событий, сделавших конфликт неизбежным,
и о важной роли. которую в этом сыграло восшествие 1 марта 1792 г на императорский трон
Франца II, см. Alto! Fr. Op. cit. P 34-58. 82-121
-VI
Начальные шаги leppopa
(1791-1792)
Первые чрезвычайные законы
Террор предшествовал воине. Можно даже установить точную дату
начала применения Террора, причем уже не в «революционной политике»,
где он на и словах, и на деле использовался еще с 1789 г., а в «политике
Революцию». Это — 9 июля 1791 г., когда Учредительное собрание предъ-
явило эмигрантам ультиматум. решив наложить денежное взыскание на тех,
ктп не вернется в течение месяца, и пригрозив также привлечь их к су-
ду по обвинению в государственной измене, если произойдет иностранное
вторжение 9.
Этот декрет выходил за рамки чрезвычайного законодательства. Если
не по содержанию, то по своему духу он относился к террористическим
мерам. В отличие от уже упоминавшегося октябрьского закона 1789 г.
о чрезвычайном положении, этот, несмотря на умеренность предусмотрен-
ных им санкций, не наказывал за какое-то определенное преступление,
когда органы юстиции обязаны предъявить доказательства вины. Он был
направлен против целой категории населения — против всех тех, кто
покинул территорию страны начиная с 1 июля 1789 г. Во внимание не при-
нимались даже различия в мотивах отъезда, которые неизбежно в разных
случаях были разными. Несомненно, избранная дата показывала, что име-
ются в виду только те, кто покинул Францию из враждебного отношения
к Революции, но при этом не делалось никакого формального исключения
для тех, кто уехал вне связи с политическими событиями. Закон оставлял
исключительно на усмотрение административных органов решать, кто имен-
но из эмигрантов должен попасть под действие указанных санкций. Более
того. закон от 9 июля объявлял преступным деяние, которое до сих пор
не только не запрещалось, но даже признавалось одной из фундаменталь-
Momteur. 7 IX. Р. 2Л0
Первые чрезвычайные законы
13!
пых свобод. Отныне факт выезда из королевства в ситуации, пригнанной
исключительной, рассматривался как преступление
Мипир относил момент вторжения Террора в парламентскую практи-
ку к cine более раннему времени. Он связывал его с дебатами по вопросу
об эмиграции в феврале 1791 г., ставшими, по его мнению, -первым шагом
к Герреру» Дис куссия 24 февраля об отъезде теток короли в Рим.
а затем 28 февраля — по представленному Ле Шапел1*е проекту аакона
об эмиграции, где предлагалось созда ть * диктаторскую комиссию* для вы-
дачи разрешений на выезд из страны, была. писал Мишле, «почем великом
битвы, ма котором сошлись и вступили м»*жду собой в борьбу два ириниигм.
дна подхода. Один — основополагающий и естественный принцип, j «ди
которого была совершена Революция. — справедливость или рааемегтшо
людей; другой — принцип практическом пользы, выгоды называемый об-
щественных спасением и сгубивший Францию <...>, столкнув се в ноток
смертоубийств» В действительности же эти два «принципа ♦. эти дна
«подхода» столкнулись на парламентской арене еще раньше — в июле
1789 г,, во время дебатов о неприкосновенности частной коррп пондгнции.
Однако в арсенал законодательной власти принцип общественного спасения
вошел лишь н июле, а не в феврале 1791 г. В феврале большинство членов
Учредительного собрания пошло за Мирабо и отклонило предложенные
чрезвычайные меры. В июле же они открьии ящик Пандоры. проголосован
за чрезвычайные законы.
Таким образом. leppop в форме мер, принятых во имя чрезвычайных
обстоятельств и практической целесообразности, начален раньше. чем вой-
на, Но отсюда отнюдь не следует, что война нс имела никакого отношении
к его появлению. Однако члены Учредительного собрания, к > ди примима \и
в июле решение ударить по эмигрантам, более или менее искр< икс и по тем
или иным причинам опасались войны. Их же преемники из Законодатель-
ного собрания к ней стремились, когда и ноябре 1791 г вновь ноаобнинили
Закон от 29 ноября 1791 г. П|ютир нелртк я гнувши» < втценннмж. в mxm.v мы обратимся
чуть позже, носил Волге ярко выраженный тсмм>ригп1чг< кин .хл^мккр. чем декрет .жт 9 мюх*
1791 г., однако оба были И(юннк1пты одним духом К кал.дому н<» ник м<»жн" отнесп<
сказанные н ноябре слона Жансоиие: «Это — закон  (ман<>й стгпнж v< •днмй. oiuuiu.m
и неконституциониын <...> Дгклдрацрей прав установлен., чъ/щ ннл<яп >и» a|M4'i<ihhb4»h
и иг содержали нол стражей, кроме как в <.<ютвстстъин с <цлг.и»н» вм»м»н |\<и« ;гнуннгп
процедурой; — чтобы никого иг 11<*днг{>галн наклмниич к^м«мг «ал на <к1м)»апни ыь »и.п
предварителыю опублмконаниых в легальным образом примененных Тем нс менег. ми
предлагаете закон всеобщей ироскриПЦИВ по отношению к гражданам, которые лллгкч не все
виновны в ранной степени. И наконец, в «к ниву Конституции положено разделение влаепгй,
из-за чего знконодателыыя власть никогда нс должна 6jHTb на егбн судебную функцию,
будучи ибнллна лишь оирс делить на кала пни. ио миюжм образом ие тцжмгнгть их в маком либо
частном случае пли 1Ю отношению к какому-либо конкретном} индивиду» (Ibid Г. X. Р 2Н6)
" Michelet J. I libhiue de la Revolution 1гащ^нас Г. I. P. 536-552
P.544-5451 Momteur T. VII. Р.5ОЗ-5И.
132
Начальные шаги Террора (/79/- Г?Ч2,)
в еще более жесткой форме ранее принятые, но сие. чинные на пет амнистией
от 14 сентября меры против эмигрантов и одновременно вступили на путь
репрессий против неприсягнувших священников. Борьба с предполагаемыми
врагами Революции пошла по нарастающей, что особенно ярко проявилось
в отношении священников.
Первыми под удар попали эмигранты. 9 ноября 1791 г. Законода-
тельное собрание объявило французов, участников <сборищ» за границей,
«подозреваемыми в заговоре против Франции», а если эти сборища не рас-
сеются до 1 января 1792 г., — «виновными» в указанном преступлении.
Надо заметить, что этот закон давал некоторое послабление по сравнению
с законом от 9 июля, ибо карал, по сути, за конкретное действие — участие
в «сборище» или, иными словами, за эмиграцию в Кобленц, а не за один
лишь факт выезда из страны. Закон от 9 ноября не касался той эмигра-
ции по политическим мотивам, которая нс сопровождалась враждебными
действиями в отношении Франции. Однако, с другой стороны, переда-
ча обязанности наказывать виновных трибуналам, подобным Верховному
суду, ужесточала предусмотренные этим законом санкции, поскольку вме-
сто введенных Учредительным собранием денежных штрафов предполагала
смертную казнь и конфискацию имущества Законодательное собрание
наносило удар более прицельно, а значит, и допуская меньше произвола, чем
его предшественник, но било гораздо больнее. Закон от 9 ноября был менее
«террорнстичным», чем закон от 9 июля, поскольку точнее формулировал
вину, но зато превосходил его по жестокости налагаемых санкций.
Эскалация репрессии продолжалась и далее. 9 февраля 1792 г. Зако-
нодательное собрание наложило секвестр на доходы эмигрантов; 27 июля
конфисковало их собственность; и, наконец, 1 марта 1793 г Конвент, объ-
явив их «навсегда изгнанными» н «мертвыми в гражданском отношении»,
приказал казнить тех, кто вздумает вернуться или, вернувшись, не захочет
снова уехать Начиная с этого времени эмигрантов уже не преследовали
как виновных в преступлении против нации: они были отделены от нации.
врагами которой стали, покинув страну.
Здесь необходимо отметить не столько усиление вводившихся с 1791
по 1793 гг. наказаний, сколько преемственность в настроениях до и после
начала войны. Принятые после открытия боевых действий июльский закон
1792 г. и мартовский 1793 г. карали ту категорию лиц, из которой лишь
отдельные индивиды подняли оружие против своей страны; июльский же
и ноябрьский законы 1791 г., аналогичным образом трактуя эмиграцию как
5)Moni(eur. ТХ Р 332-333. Закон наказывал также должностных лиц, военных
и приравненных к должностным лицам принцев — братьев Людовика XVI и Конде —
за выезд из страны без разрешения правительства немедленной конфискацией их доходов
и жалования, а также — отрешением от должности.
611Ш. T.XV. Р. 595-596.
Первые чрезвычайные законы
133
Преступление, были направлены против тех, кто еще не был врагом, а лишь
находился в оппозиции.
А вот в том, что касалось неприсягнувших священников, между по-
зициями Учредительного собрания и Законодательного скорее имел место
разрыв, чем преемственность. В начале мая 1791 г. члены Учредительного
собрания рассмотрели постановление, принятое 11 апреля директорией де-
партамента Париж. Почти ежедневно сталкиваясь с актами агрессии по от-
ношению к монахам, оставшимся верными своим обетам, и по отношению
к неприсягнувшим священникам, директория во имя свободы совести и сво-
боды культа разрешила верующим арендовать здания, даже религиозные,
для отправления культа по своему выбору7). Талейран и Сийес, депутаты
Учредительного собрания, но также члены директории и возможные авто-
ры постановления от 11 апреля, добились принятия декрета, одобряющего
действия властей департамента: «Национальное собрание, — говорится
в преамбуле, написанной Синесом, — заявляет, что акт директории про-
диктован теми же принципами религиозной свободы, которые оно признало
и провозгласило в Декларации прав»8). Далее декрет запрещал чинить
препятствия нсприсягнувшнм священникам в служении мессы и признавал
за верующими, не согласными с гражданским устройством духовенства,
право создавать «частные общества» для аренды не используемых госу-
дарственными священнослужителями церквей, дабы там отправлять свой
культ и даже причащаться святыми дарами. Этим декретом Учредительное
собрание подтвердило свою нерушимую верность принципу религиозной
свободы. Сийес напомнил, что свобода не может быть «лишь принципом
без применения»; она не хранится «на складе абстракций, ключ от которого
законодатель держит при себе, постепенно, в зависимости от обстоятельств
выдавая се малыми дозами по собственному усмотрению»9).
Некоторые историки, тем не менее, замечают, что Учредительное со-
брание, хотя и нашло принципам применение, но существенно ограничило
его пределы, ведь декрет от 7 мая 1791 г. устанавливал полную религи-
озную свободу лишь в границах департамента Париж Таким образом.
Учредительное собрание не пожелало отменить ряд постановлений, вы-
держанных в прямо противоположном духе, как. например, постановление
от 22 апреля администрации департамента Финне тер, приказавшей из-
гнать неприсягнувших священников из их прежних приходов. Критика эта
не вполне обоснованна. В самом деле, торжественно объявляя, что раздела-
7,Ibid. T.VIIl. Р. 126—127.
Moniteur. T.VIIl. Р 343. О роля Талейрана к Сийеса в этом обсуждении см/. Lacour-
Cayet G. Talleyrand [1928-1931]. P.. 1990. P 142-144. Br'din'j.D. Siyee. La de
de la Revolution Iranqaist. P., 1988. P, 192-198.
9) Moniteur. T.VIIl. P.339
19 ’ На этим настаивал в своем докладе Талейран (Ibid. Р.338).
134
Начальные iuaiu Террора (1791 - 17‘/2)
ст принципы администрации департамента Париж. Уч|кдмтельное собрание
предписывало местным властям линию поведения, противоположную тем
репрессивным мерам, которые кое-кто из них уже принял и к которым
склонялось большинство остальных. Оно напоминало нм, что обязанность
карать преступления, совершенные под «предлогом религии», нельзя трак-
товать как право подавлять какие-либо религиозные взгляды или запрещать
их выражение.
Но даже если критика в адрес Учредительного собрания нс справед-
лива и если нельзя согласиться с тем, что результатом его декрета стало
установление религиозник свободы в столице при одновременной отмене ее
от Бреста до Кимпера’’\ то все же решение депутатов было в некотором
роде соломоновым Хотя они и воздали должное принципам, тем не ме-
нее, принятый под предлогом верности этим принципам декрет от 7 мая,
в действительности, закреплял не столько религиозную свободу для не-ка-
тпликов, провозглашенную в 1789 г., сколько раскол внутри католической
церкви, вызванный гражданским устройством духовенства. Он. по словам
Трейяра, весьма оппозиционно настроенного по отношению к этому «эдикт)’
о веротерпимости», санкционировал существование «двух [католических]
культов там, где сейчас есть лишь один», и где, полагал Чрейяр, их вообще
не может быть больше одного Постановление властей департамента
Париж поставило Учредительное собрание перед недвусмысленным выбо-
ром. либо отменить гражданское устройство духовенства, либо установить,
в случае необходимости — силой, чисто внешнее единство католического
культа, признанного и материально поддерживаемого государством. Собра-
ние должно было либо капитулировать, либо приступить к репрессиям. Оно
не желало и не могло капитулировать, а к репрессиям испытывало отвра-
щение. В результате оно предпочло придерживаться наиболее удобного для
себя кредо, которое на самом деле никоим образом не могло разрешить
созданную его же собственной религиозной политикой ситуацию, близкую
к гражданской войне. К тому же декрет от 7 мая 1791 г. не положил ко-
нец ни религиозным волнениям в столице, ни репрессивным устремлениям
местных властей
И вот в обстановке подобной анархии, когда провозглашение свободы
вероисповедания даже внутри самого католического культа ничуть не пре-
пятствовало все более широкому ее подавлению на практике, Законо-
дательное собрание, в свою очередь, приняло соответствующий закон
1!'Таконо ошибочное, на мой взгляд, мнение Ладана Борумана См.: Boroumand L
L Homme мгн aouveraincir Drotts de ГЬяшпе et druit de la nation dans lee assemble*
de la Revolution fran^aur These de doctoral. P.. 1995. 2 vol T. I P. 357 — 363.
Moniteur T.VIIl P. 165.
Auiard A Les ongines de la separation des Egiisea et de Г£са( // La Rrvolufioft
йапсаье 1905 P 134-136. 227-228.
Первые чрсявычайные яачаны	1 5 5
от 29 ноябри 1791 г. Это был решительным разрыв, если и не с Практиком,
которую данный декрет ско(>ге продолжал чем начинал. то с действни-
щими правовыми нормами. Новый закон не оспаривал принцип свободы
вероисповедания и. стало быть, не запрещал кятоанклм сохранявшим вер-
ность римской церкви, отправлять свой культ, Казались даже, что он идет
по пути уступок, отменяя вызвавшую в начале 1791 г рас кол среди клира
клятву на верность гражданскому устройству дух листва к нвпдя вместо
нее обычную присягу на верность Конституции государства Но зтп 6ым<
чисто формальные уступки. Хотя Законодательное собрание и ш дгы-рднлп
свободу вероисповедания, оно постановило запретить доступ к приходским
церкпям — даже к тем, что не использовались служителями rot улар» тисн-
ного культа — приверженцам неприсигнувшего духовенства и тем самым
обрекло их на полуподпольное существо ван я»- Что касается зммгны преж-
ней клятвы политической присягой, то хотя это. казалось, я упрощало, хак
считал Оларн,« отправление культа папистами, все тлки, гця-жде всего,
этот шаг вел к превращению служителей всех культов в государственных
чиновников, обязывая их поддерживать принимаемые законы. включая те.
что противоречили их совести.
Под предлогом восстановления гражданского мира злкмн or 29 ноябри
1791 г. создавал, в действительности, условия д\я флктичг. юн и запрета
негосударственного культа. В декрете оговаривалось, что священнослу-
жители, отказавшиеся присягнула на верность Конституции. лишаются
жалования и пенсий и «становятся подозреваемыми в несоблюдении за-
конов и в дурных намерениях против отчизны • В случае возникнове-
ния беспорядков, даже если сами эти люди оказались бы их жертв,imh
администрация департамента получала право после консультации с адми-
нистрацией соответствующего дистрикта высылать их -»с меч гл <юычнпт»>
проживания», а в случае «неповиновения* отдавать под суд, который мгн
дать нм два года тюрьмы,7) Фактически местные власти получали и. \н\ю
свободу действий для того, чтобы нанлучшнм поразим найти выход м-м
подозрениям или даже просто сомнениям, к-иорыг не не ны+ыплп.
вынужденно полуподпольное существование hci-икорного думай ж nw Л»
кон от 29 ноября отменил «Нантский эдикт», шестью м<ч яц.<ми рю»»*
принятый Учредительным собранием.
17 ноября докладчик законопроекта Франсуа д» I ta;>:.n»vn (.irona\
за лишение нсприси! нхнпш.х священников ЖАДОваИМЖ иашллэув (ак».й
образ: «Какие возражения выдвигаются против этого пункта-1 ( 1ьманюя
на Конституцию, защищая тех. кто не хочет се прн н .п^ль > lor да
я сравнил бы нацию с отцом семейства, кеюрый, обнаружив у себя
в поле ядовитых рептилий, лишает своих детгй пищи, чтобы кормить
M4l>.d Р.215.
^Collection ha.. T.IV P 23-20.
136	Начальные cuaiu Терргюа (1791 — 1792)
«тих насекомых [jic]»,fT Этот образ нес в себе гораздо более сильный
заряд, нежели того требовала цель. для достижения которой Нефшато mi
использовал; и Торне, епископ Шера, отвергавший идею любых репрессии,
хотя сам и принадлежал к конституционному духпвеис тву, показал, к каки*
последствиям, в конце концов, может привести подобное сравнение:
Может лк отец семейства позволить существовать на своем по-
ле (<птклиям, которые бесконечно наносят его детям ядовитые укусы?
Такое довод, предлагаемый нам сторонниками политической нетерпи-
мости, но это не более чем софизм. Надо щадить тех. кого щадит
Конституция. или. по меньшей мерс, не возлагать на них более тяжкое
бремя. чем возлагает она сама. Нельзя без нарушения общественного
договора ужесточать обязанности, налагаемые им на граждан. Сравнение
с рептилиями привело бы к высылке из страны всех врагов Револю-
ции uiu к их истреблению внутри самой страны, поскольку отец
семейства обязан истребить гадюк но своем поле г7\
Именно по такому п\ти вскоре н отправилось Законодательное со-
брание. Людовик XVI наложил вето на закон от 19 декабря 1791 г.
В мае 1792 г Собрание вернулось к этому вопросу. 27-го оно разрешило
властям департаментов высылать неприсягнувших священников, если того
потребуют двадцать граждан Людовик XVI отклонил и этот закон,
как предыдущий. но после свержения монархии Законодательное собрание
нанесло непокорному духовенству смертельный удар: 26 августа 1792 г.
оно приказало неприсягнувшим священникам покинуть территорию страны
в течение 15 дней под угрозой депортации в Гвиану, а тех. кто был болен
или был старше 60 лет. распорядилось взять под стражу
Эскалация репрессий, имевшая место в 1792 г.» происходила в духе
декрета от 29 ноября 1791 г. Так же. как и в случае с законодательством
об эмигрантах, война и сопутствующие ей обстоятельства могли оказывать
некегто/юе влияние на ужесточение санкций, но не меняли самого Л.ТО.
которым были проникнуты уже первые репрессивные меры, принятые jo
начала военных действий п(ютив Австрии.
Между войной и чрезвычайщиной
Относительно первых дискуссий об эмиграции в феврале 1791 г.
.Мишле заметил, что «это якобинские бастарды — Барнав. Дюпор и Ла-
^Мопкгш.Т.Х. Р 403
^Цкт. гю fioroumand L. Op cil Г I Р 379 (курсив мои. — П.Г.).
В апреле 1792 г., судя по докладу министра внутренних дел Ролана, этот мной
применялся в половине департаментов, несмотря на королевское вето (Aulard А Lee оп©п«
tie la aeparaiw/n de* Lglite* ef de l Elal P 140).
,9)CoBea>nn det 1он... T IV P. 209-210
201 Ibd T IV P 423-424.
Afe»/*/ »ои*юы u чрс **»*•**№ цсмхед
137
мет — г ?хгтнво[кх тзвнаи справеххмвостн прело, основанное на практи-
ческой лъиьяе — право оби^гсглвенною спасения. смертоносное оружие,
клинок без рукояти, который поразил ил самих» *:>. Действительно, именно
Е)армав первым додумался предложить 25 февраля 179| г чречяычаннме
меры против эмигрантов, заявив, что «в критические времена» нация впра-
ве предпринимать любые шаги, диктуемые •необхолилюстью» и только ею
одной Таким образом, в Учредительном собрании инициативу по при-
нятию чрезвычайных мер проявили отнюдь не бугутцие члены Конвента,
уже тогда занимавшие крайне радикальные позиции, а их б^дутцие жгрт
вы — лидеры фелъянов, ставшие летом 1791 г. умеренными. Ни Робеспьер,
ни Приер, ни Ребель ничем не отличились в этих дебатах Почему же —
спрашивает Мишле, — Барнав и братья Ллметы «защищали право прак-
тической выгоды? Можно гадать, искренне они это делали или нет. однако
надо заметить, что они имели в этом вполне конкретную за интере*. «»лан-
ность» И в самом деле, искренность их довольно сомнительна, нигере» же
очевиден. Александр и Шарль Ламеты только что пережили жестокую
схватку в Якобинском клубе, где Бриссо добился того, *гп» из списка
филиалов был исключен за недостаточный патриотизм клуб, основанный
их братом Теодором в Лон-ле-Сонье. Ламетам. чьи по сиу нм на улице
Сент-Оноре оказались ослаблены, требовалось, как говорит Митче, «про-
демонстрировать рвение» перед трибунами Учредительное обрания Они
должны были подтвердить свою революционную чистоту, постай семную под
сомнение23). Схожие мотивы имел и Барнав. Он сам признал это в очерке
о Революции, который написал в 1792 г., находясь в тюрьме Гренобля. На-
помнив, что в последние месяцы 1790 г. он и его друзья п<н пятили бпсьпцю
часть своего времени подготовке важных законопроектов (о судьях, о пра-
вилах продвижения по воинской службе и т д.) и пренебрегали посещением
заседаний и Собрания, и Якобинского клуба, Барнав ссхющагт. что когда
они вновь смогли регулярно бывать на этих заседаниях в начале 1791 г.,
то обнаружили, насколько изменилась ситуация и, прежде всею, их соб-
ственное положение. «Доверие, которым мы подь^.нллисъ в Собрании. —
пишет он, ослабло, а моя популярность вне его стен заметно снизилась-
Ситуация весьма болезненная для человека, столь об»/ж^ашего «чары попу-
лярности», как Барнав. «-Как только слабый человек ч>н< гнуп что теряет
популярность, — пишет Барная в заметке, явно относящейся к данному
эпизоду, — то начинает предпринимать массу усилий, чтобы ее удержать.
Обычно в такой момент он меньше всего руководствуется своими убежде
ниямн и может позволить себе совершить самые большие глупости и самые * 22
* ’’ Muhcld I Hifiloire de Ь Revolution 1га(ци*с Т I Р 545
22) Monitor. Т VII Р. 479
1 Michetel ] HiMoae de la RevohitMm fr»a^4U»e T L P 546.
Bamaue A. Op. al. P. 136
138
Начальные шаги Террора (1791—1792)
ужасные нелепости»» Именно в такой момент, когда он. как сам скажет
позднее, перестал быть «полностью» самим собой, каждая совершенная
им ошибка подталкивала к совершению новой. Чтобы вернуть потерянные
популярность и влияние, он прибег к радикализму, признав к жестким
мерам против нгприсягнувших священников, к роспуску Общества друзей
монархической Конституции, к принятию закона против эмигрантов...
«Эти инициативы отнюдь не означали, что Барнав стал приверженцем ради-
кализма Он действовал исключительно по расчету, пытаясь стремительным
рывком выдвинуться на первый план. К принятию репрессивного закона он
призывал отнюдь не потому, что считал отъезд теток короля представляю-
щим серьезную угрозу для безопасности государства, а потому что проблема
эмиграции имей большую значимость для революционного общественного
мнения и давала хорошую возможность восстановить утраченную популяр-
ность. В этом смысле вторжение Террора в сферу парламентских дебатов
в феврале 1791 г. никоим образом не диктовалось реальной ситуацией,
а стало результатом тактического использования обстоятельств, которые
сами по себе были малозначимы, но искусственно раздуты в политических
целях, непосредственно с ними не связанных. Барнав н его друзья думали
таким образом восстановить свое влияние на улице Сент-Оноре в тот
момент, когда на горизонте уже наметились дебаты (об организации ветвей
власти, о регентстве и о колониях), в коих они не могли выступать с по-
зиции слабого, поскольку собирались отстаивать там именно «умеренную»
точку зрения. Им нужно было казаться радикальными, чтобы повысить
шансы на обеспечение поддержки большинства проекту, в основе своей
умеренному.
Такой же стратегический расчет, как в февральских дебатах 179! г.,
имел место фактически на протяжении всей истории Террора. Так, ноябрь-
ские законы 1791 г. против эмигрантов и неприсягнувших священников
не были ответом на столь реальную или, по меньшей мере, столь конкрет-
ную угрозу, как можно было бы предполагать, судя по строгости принятых
мер. Эти законы не пресекали какой-либо уже существующий заговор. Они
превращали в заговор поведение и поступки, такие, как эмиграция и отказ
принести клятву на верность гражданскому устройству духовенства, —
поступки, конечно, выражавшие оппозиционное отношение к Революции,
но совершенно не означавшие наличие заговора. Именно репрессии против
подобных проявлений оппозиции и создали из этих разрозненных действий
образ всеобщего и единого заговора.
Нечто похожее произойдет и во время «Великого террора» 1794 г.,
когда жертвы Революционного трибунала будут отправлены на гильотину
не потому, что виновны, а, напротив, их станут считать виновными как
Manuscnts de Bamave Biblioilieque muniopak de Grenoble. Cahier 2. f. 93.
261 ВотаиеЛ Op. dt. P. 136—137
Между войной и чрезвычайщиной
139
раз потому, что они отправлены на гильотину. В 1791 г. репрессии не бы-
ли ответом на угрозу, они сами создали ее как фантастический роман,
слепленный из предположений, разрозненных деяний и актов бессильного,
в действительности, сопротивления. В 1794 г. речь пойдет уже не о том,
чтобы использовать обстоятельства в репрессивных целях, а о том, чтобы
изобретать такие обстоятельства, фабриковать их для оправдания репрес-
сий. проводимых без какой-либо связи с реальной опасностью, хотя бы
минимальной. В 1791 г. последствия еще не были кровавыми, ни механизм
уже был тот же, что и в 1794.
Разумеется, нельзя исключать, что революционеры, как пол а га к Кннэ,
верили, будто «объединившееся за границей дворянство является ужасной
силой. Им рисовался пугающий призрак армии Конде и всех этих сборищ
в Вормсе» 27). Воображение вкупе с весьма неточной информацией, несо-
мненно, могли сыграть злую шутку с многочисленными активистами секций
и клубов. Однако сами депутаты черпали информацию отнюдь не из « Дру-
га народа». Они имели доступ к докладам правительства и парламентских
комитетов, и наиболее влиятельные из членов Собрания, конечно же. обла-
дали гораздо более точным представлением о реальной ситуации Бриссо
знал, насколько маловероятна война, которую он публично объявлял неиз-
бежной. А Верньо, боровшийся тогда же за ужесточение законодательства
против эмигрантов, даже находил неуместным аргументировать свои требо-
вания ссылками на обстоятельства: «Нет, — говорил он, — эти мятежники
не ужасны, а столь же смешны, сколь дерзки <...>; с каждым днем их
ресурсы тают». И. в конце концов, он, чтобы убедить своих коллег, не на-
шел ничего лучшего, чем заявить: «Их нынешнее бездействие, возможно,
скрывает тайные замыслы»
Изобличаемый заговор являлся, в действительности, чисто риториче-
ской конструкцией, созданной с определенной целью Ноябрьские законы
1791 г. были неотъемлемой частью общей стратегии, имевшей целью пред-
ставить воину, для которой не было никаких оснований, как необходимое гь.
Речь шла о том, чтобы принятием репрессивных законов яродеминстри-
ровать: существует внутренний заговор, затеянный нс присягнувшими свя
щенниками и руководимый из-за рубежа эмигрантами, которых, в < вою
очередь, укрывают немецкие князья и поддерживает Австрия, действую-
щая в тесной связи с «австрийским комитетомн Тюильри С тавилась цель
убедить, что нет другого решения, кроме войны, и создать при помощи
чрезвычайных мер видимость того, что отечество находится в смертельной
опасности и необходима политика общественного спасения. Эго позволи-
ло бы Законодательному собранию и его жирондистским лидерам изба-
виться от конституционных ограничений своих полномочий и присвоить
Quinel Е La RevolutifMi. Р. 263.
2М) Moniteur. Т X. Р. 210.
140
Начальные uiaiu Террора (J791—1792)
себе столь желанную х\я них революционную, учредительную власть^1.
Для подобной политической операции Террор был всего лишь инструмен-
том. Если даже эмигрантам и неприсягнувшкм священникам и предстояло
стать его жертвами, метили, прежде всего, не в них. Людовик XV], мо-
нархия. Конституция — вот главные мишени, поразить которые можно
было лишь в условиях общего кризиса. Подавляя предполагаемые загово-
ры, жирондисты сами их выдумывали. Они нуждались в заговорах так же.
как нуждались в изменах и поражениях. Бриссо почти не скрывал этого,
когда 30 декабря 1791 г. заявил в Якобинском клубе; «Признаюсь, господа,
я опасаюсь лишь одного — что нас не предадут. Нам нужны великие изме-
ны*, как единственное средство избавиться от «больших доз яда», до сих
пор таятцихся в теле Франции Таким образом, в 1791 —1792 гг. Террор
и война вписывались в логику политической радикализации, имевшей целью
совершение государственного переворота.
♦ ♦ *
Наличие подобного тактического расчета в применении Террора от-
нюдь не означает, что он никак не был связан с войной или, иначе говоря,
с обстоятельствами. Война, особенно если она сопряжена с поражениями
н неприятельским нашествием, как это произошло в 1792 г., всегда и в лю-
бом контексте создает новую ситуацию, управлять развитием которой,
по меньшей мере, сложно.
Даже когда власть опирается на поддержку граждан, уважающих ее
институты, война не благоприятствует свободе политических дебатов и бес-
препятственном}' выражению различных интересов и мнений, имеющих
место в обществе. Потребность в мобилизации усилий, военная необхо-
димость, угроза — пусть даже ограниченная — основам существования
политического организма, гибель солдат на фронте — все это естествен-
ным образом застаакяет умолкнуть внутренние распри и безоговорочно
принять священное единение, к которому вынуждает ситуация. Те же. кто
отказываются пожертвовать своими интересами и мнениями, представля-
ются уже не конкурентами или оппонентами, как это было еще накануне,
а плохими гражданами и даже подкупленными врагом предателями. По-
добное следствие войны можно наблюдать во все времена и при любых
2?J Жирондист Делона из Анжера в дебатах 30 июня 1792 г об • опасности для отечества»
откровенно признаках: «У нас трудное положение, и народ, требу-югунн от вас спасения,
предоставляет вам все полномочия для осуществления своего суверенитета, Везде и во асе
времена его власть абсолют**, и < ...> он умоляет вас отринуть все, что сдерживает и тормозит
реализаиию решений, которых от вас требует угрожающая общественному делу опасность»
(Ifcd .Т.ХШ. Р 12)
501 Brittol J. Р. Second ducoura tur la neceuite de faire la guerre aux pnneet ahemandi
ргопшюё a la Socieie [det Апил de la Conabtution], dana ia seance du vendredi 30 decembre 1791
P . [1792] P 15
Mexjy войной u чр^звычайи^иной
141
обстоятельствах, но особенно ярко оно проявляется в революционном кон-
тексте. когда, как я сказал выше, оппонент уже сам по себе воспринимается
в качестве потенциального врага, ибо спор идет об абсолютных ценно-
стях. относительно которых компромисс невозможенВоина же стирает
последние отличия оппонента от врага, поскольку ослаб.чяет чувство при-
надлежности к единой, несмотря на имеющиеся разногласия, общности.
Любой оппонент превращается во врага, к тому же различие между врагом
внутренним и внешним также имеет тенденцию к исчезновению. Оппонент
становится предателем и, так сказать, иноземцем. Характерно, что после
бегства Французских войск в первый же день австрийского наступления
на Севере 29 апреля 1792 г. на первый план в политических дебатах
вышла тема изобличения •австрийского комитета», якобы тайно заседав-
шего в Тюильри и руководившего контрреволюцией. И если даже нельзя
утверждать, что война обострила противоречия, то. по меньшей мере, надо
согласиться с тем, что она обострила их восприятие. Она внушила мысль,
имевшую тяжкие последствия, а именно, что любой политический конфликт
является частью непримиримой войны между нацией, чье существование
и целостность поставлены под угрозу, и иностранными державами, во-
шедшими в альянс с внутренними врагами, дабы эту нацию погубить.
Война «делепггнмиэнровала» любое проявление оппозиции, приравняв его
к измене.
Война не только прекращает любую демократическую активность,
но и столь же естественным образом ведет к усилению прерогатив коллек-
тивной власти за счет прав частных лиц Кроме того, ее продолжительность,
ее перипетии, риторическое восхваление борьбы, самопожертвования, не-
нависти к врагу’, имеющее целью мобилизовать энергию .молей, — все это
вызывает «брутализацию •> поведения, растущее привыкание к насилию,
к мысли о смерти и в то же время — снижение значимости, придаваемой
свободе, законности, личным правам. С одной стороны, война побужда-
ет видеть в любом оппоненте врага, с другой — она понижает цену
жизни.
Да и сама риторика меняется с войной. Это заметно уже в последние
перед началом конфликта месяцы, когда жирондисты вели пропагандист-
скую кампанию с целью навязать воину. Различие между Учредительным
и Законодательным собраниями состояло не только в обновлении депу-
татского корпуса, но и в изменении тональности речей, произносимых
с трибуны. Политическая риторика становится воинственной и даже кро-
вожадной, причем по отношению к внутренним противникам Так, Инар
31 октября 1791 г. говорил:
В великую эпоху, когда надо принимать великие решения, всякая
осмотрительность есть слабость... Особенно бескомпромиссно надо дей-
См выше главу II.
142
Начальные шаги Террора (1791—1792 )
стаивать по отношению к мятежникам их надо уничтожать, как только
они появляются,.. Деспотизм всегда употребляет такие методы; именно
поэтому одни человек может держать в оковах целую нацию. Если бы
Людовик XVI использовал такие сильные средства, когда о Революции
еще можно было только помышлять, мы бы здесь не сидели, а нация
находилась бы в упадке и под ярмом. Применение столь суровых мер
есть великое злодеяние, когда деспот хочет таким образом увековечить
тиранию. Но когда эти средства используются нацией в целом, они
не являются преступными, а представляют собой великий акт справедли-
вости. Законодатели же, которые к ним не прибегают, сами совершают
преступление. Ибо в условиях политической свободы простить преступ-
ление, это почти то же самое, что и стать его соучастником. Я знаю, что
подобная суровость приведет к кровопролитию, но если вы ее не приме-
ните, разве не прольется еще больше крови? <... > 1{собходимо отсечь
пораженную гангреной часть организма, чтобы он не погиб песь32Ь
Кровопролитие становится актом справедливости и собственно источ-
ником добродетели. Война, уничтожающая врагов свободы, должна тем
самым «возродить» тех, кто ее ведет, кто убивает и сам погибает. Война,
восклицает Бриссо, «очищает души». Она подавляет эгоизм и превращает
массу разделенных между собой в мирное время граждан в единый орга-
низм, в единый народ. Вонна учит свободе: «Смешивая людей всех званий,
она возвышает плебея и принижает утонченного патриция; одна лишь вой-
на может научить равенству и возродить души». Пролитая кровь — это
горнило, где люди освобождаются от прошлого, где появляется «возро-
жденная. новая, высоконравственная нация» 33\ это — средство выполнить
обещанное Революцией.
Террор возник в русле чисто политической и узкопартийной логики;
однако он приобрел более общее значение в рамках обусловленной войной
логики расширения и радикализации политического конфликта. Террор
привел к войне, а война привела к Террору.
32) Moniteur. Т.Х. Р. 375.
33) Bristol /. Р. Discours биг la necessity de declarer la guerre aux princes allemands qui
prolegent lee emigres; prononce le 16 decembre 1791. (P-. J 1791. P. 14-16. Автор этой похвалы
войне, возрождающей людей, вдохновлялся опубликованным в 1784 г. сочинением Мабли.
где тот. обращаясь к американцам. беспокоился о недостаточной прочности их независимости
и республиканских институтов: «Не был ан слишком />езкнм переход от того положения,
в котором вы находились под властью англичан, к тому, в котором вы находитесь сегодня?
Я боюсь, что умы к этому еще недостаточно готовы; и я часто говорил некоторым из вашим
соотечественников, что слишком заинтересован в их судьбе, чтобы не желать им воины
которая, будучи продолжите.ль ной. могла бы исправить их предрассудки в наделить их каче-
ствами, коими должен обладать свободный народ. <...> Уже долгое время политика в Европе
строится на деньгах, а коммерция вытеснила античные добродетели: и я не знаю, способны ли
нх возродить в Америке семь лет войны » (Mably С. В. Observations sur le gouvememenb el
les lois des Elate-Unis d’Amenque. Amsterdam. 1784 P. 23—24, 27).
-VII------------------:-----
Общественны» договор
как обоснование чрезвычайных мер
Конституция и чрезвычайное положение
21 января 1793 г. член Конвента Мор официально сообщил своим кол-
легам о смерти «Лепелстье де Ссн-Фаржо, убитого этим вечером бывшим
телохранителем короля. Возбуждение было велико, прошло всего нес колько
часов после казни Людовика XVI на площади Революции, н дебаты между
монтаньярами и жирондистами быстро приобрели резкий тон. Между зал-
пами взаимных обвинений депутаты требовали принятия мер общественного
спасения. «Представители народа, — говорил Барер. — во все времена
и для всех народов существует общий принцип: национальной верховной
власти принадлежат все права <...> в моменты кризиса и опасности,
включая право принимать все меры общей безопасности/» 'К
Членам Конвента на протяжении последующих двадцати месяцев при-
дется часто слышать подобные, почти ритуальные формулировки, которые,
как считалось, доказывали легитимность предлагавшихся им чрезвычан
ных мер. Депутаты станут спорить о характере подобных мер, о границах
и продолжительности их действия, но никогда или почти никогда не будут
задаваться вопросом об их соответствии принципам, провозглашенным Ре-
волюцией. В данном отношении закон от 22 прериаля (10 июня 1794 г.)
оказался исключением. Вводя господства судебного произвола и угрожая
даже са.мим законодателям, он настолько противоречил правовым нормам,
что предлагавшему его Кутину не хватило н длинного доклада, чтобы до-
казать его «соответствие» принципам справедливостиО принкмавшихг я
в 1793—1794 гг. чрезвычайных мерах можно сказать, перефразируя слива
Жореса: они стали настолько обычным средством, что принятие их уже
не требовало размышлений.
Вот в чем состоял ужасный урок эшафота: смерть так чаете
на протяжении месяцев выступала в качестве ьраншчх» средства, вели-
'* Moniteur. Т. XV Р.259.
2>См ниже сыну X.
06q«vmяснннй докн»п|л	общ мотание чрезвычайных мер
КОГО |КП1СМ!1И. ЧТО При №'4>П(К|НМ*СП1Ш любого вопроса. приводящего ум
я смущение нлн прежктодяцкто его ниаможшх тн. на приходила вновь
и инояь. продлятя спои услуги с некой навязчивой непринужденностью,l.
До 10 августа 1702 г. деда обстояли иначе Франция имела Кон-
пгтупню, определявшую обязанности и Прелем»! полномочий всех ветвей
власти. Поэтому принятие любой меры. нарушавшей прана, торжественно
гарантированные Конституцией !7(?1 г., требовало такого обоснования. для
которого сон» ршеино не подходи ли формулировки 1793 г. Зато после 10 ав-
п’стл 17^2 г. Революция вновь прибегла к логике учредительной власти —
той логике, в рамках которой идея чрезвычайных полномочии гораздо легче
могла найти себе место. Правда. Учредительное собрание с 1789 по 1791 гг.
уже находилось в ситуации, сравнимой с ситуацией Конвента, однако оно
подвергло себя самоограничениям, предохранившим от тех последствий,
кин м. • ю иметь присвоение им революционной и ничем неограниченной
власти. Законодательное же собрание, в отличие как от своего предше-
ственника. так и от своего преемника, было в тот период единственным, чья
нласть определялась конституционными нормами. Соответственно, только
ему приходилось задаваться вопрком о законности чрезвычайных мер.
которые они считало необходимым принять.
Конституция 3 сентября 1791 г. отнюдь не обходила молчанием вопрос
о чрезвычайных мерах. 11 хотя раздел «Основные положения, обеспеченные
Констигуцией» провозглашал, что законодательная власть не может «изда-
вать законы, препятствующие осуществлению естественных и гражданских
прав, перечисленных в настоящем разделе41», тем не менее он предусма-
тривал наказание «за совершение деяний, которые, нарушая общественную
безопасность или права других граждан, вредны для общества». Во втором
случае речь шла о том. чтобы наделить закон способностью устанавли-
вать легитимные границы применения естественных прав; а в первом —
чтобы предоставить законодательной власти (осуществляемой Собранием
с санкции короля) полномочия пресекать «деяния» или. иначе говоря,
правонарушения и преступления, посягающие на общественный порядок
к. хуже того, на безопасность государства. Этой статьей обеспечивалась
правомочность закона о военном положении от 21 октября 1789 г., так
же, как и закона, учреждающего Верховный суд. дабы судить «обвиняе-
мых в посягательстве и заговоре против общей безопасности государства
или против Конституции • Данный закон был чрезвычайным, поскольку
нарнтпал принцип, согласно которешу обвиняемый не мог быть выведен
Ор сп Т VI Р 490.
Свободы перемещения, мненны. собрании н нггмций, равенство в на.\апмхииж<‘нян
в рамнегше перед даконам. саьбадный доступ ко всем неким и долж1ич1ям.
**'Конституций 1791 г Раздел 1 1ллва 3. Отдел I. Ст. I; Глава 5. С. 2Я (Документы
истории Т 1. С. 127, В7).
Конституция и чреэякчойное паюкемне	145
из-под юрисдикции положенных ему по закону сулей, однако Конегитуцнк
он не противоречил. поскохьку она предусматривала возможность принятия
законов против покушений на безопасность государства 6*. Совокупность
этих правовых норм наде,хяла общественную власть расширенными пол-
номочиями для защиты внутреннего порядка местные власти или король
могхн привлекать вооруженные силы дхя подавления волнений7*; лаки-
нлдательный корпус нмеч право предавать посягнувших на Конституцию
юрисдикции Верховного суда и мог принимать законы против «обществен
но вредных » деяний, что явно включало в себя возможность ограничивать
и даже приостанавливать использование индивидуальных прав в особо
опасной ситуации.
Впрочем, представляя 7 июля 1791 г. свой проект закона об эми-
грантах, Всрнье ссыхался на принципы Конституции Диапазон действия
этого текста был шм|)е, нежели того требовала его непосредственная цель.
Перечисляя меры, предусмотренные против эмигрантов, отказавшим* я вер-
нуться в страну, закон содержал также ряд статен о действиях, которые
следует предпринять. если обстоятельства потребуют принятия чрезвычай-
ных мер. Первая статья проекта форму хнровала предмет этого закона,
напоминая о гарантированном Конституцией принципе, в данном слу-
чае — пране выезда из страны, которое п|)едгтоялп ограничить Статъя
2 определяла условия, при которых использование данного права мог-
ло быть приостановлено (декрет законодательного органа, вступающий
н силу после публикации его королем). Статья 3 предписывала собхю-
дение тех же (рормальностей для прекращения действия чрезвычайного
положения. И. наконец, статья 4 уточняла, что “цель закона состоит
в ограничении на некоторое время к опреде хенным ниже образом [сга
тъи 5—11] использования права, промозгла шейного в первой статье на-
стоящего декрета» *9, Фактически данный проект предлагал щюцедуру,
подходившую для принятия любой чрезвычайной меры, рамки прнменгннн
каковой Вернье постарался очень точно определить, чтобы максимально
снизить опасность произвола и злоупотребления. А именно, согласно та-
кон процедуре закон должен называть то право. кипчюс предполагается
ограничить; точно мотивировать причины такого ограничения, натюми
нать об исключительно временном характере принимаемых мер и, наконец*
предусматривать обязательное сотрудничество двух основных кг нс гиту
циопных властен — Собрания к короля. Законопроект Верны об эми
грации предлагал модель органического закона, который бы определи х
ь| Впрочем. Коигтитуццм уточним, что «граждеке ir могут быть инигиы ыычнюм
ПОДСУДНГСТИ МНКЛКММИ СИГиНЛЧЬНЫМИ уМАМММ. НН И И гимн (W11* КИЯМИ и fiqVAAMC ИМ»
клъяткн дел. кроме лредукмагреттых .мконпм* (Раядсх Гшы 5 Ст 4 [ Глм жг С. 1341).
'Ч. м. Ралдел ). Гм»л 4 Ст. !. Раядса 4 Ст 10 II fl<M же С Bl, B»S).
Monilrui Т 1\ Р 6Ъ.
146	Обшсстаенный ictoeop как обоснование чрезвычайных мер
условия применения чрезвычайной власти, предусмотренной в Консти-
туции.
9 июля 1791 г. Учредительное собрание частично приняло этот проект
в качестве закона, ужесточив, однако, его положения и отклонив ста-
тьи. имевшие целью ограничить возможность обращения к чрезвычайным
мерам. Отвергнув те положения, что служили хоть какими-то гарантиями
от произвола. Учредительное собрание приняло закон скорее в соответствии
со своими революционными полномочиями, нежели с будущем Конститу-
цией Для подобного шага имелись свои причины: сохраняя возможность
применения чрезвычайных мер. Конституция требовала, чтобы они были
направлены на пресечение «деяний*. тогда как закон от 9 июля наказывал
не за какие-то конкретные преступные действия, а за сам факт эмиграции
после 1 июля 1789 г., даже еа\и такой отъезд не был связан с каким-либо
действием против Революции. Этот закон карал определенную категорию
населения без какого-либо разбора и лишь на основании предполагаемых
у нее враждебных намерении.
По той же самой причине Законодательное собрание посвятило
в 1791 — 1792 гг. столь продолжительные дебаты обоснованию легитим-
ности принимаемых им чрезвычайных мер. Конституция, как мы толь-
ко что видели, оставляла возможность дся подобных мер, но те, что
предлагались. создавали такую же проблему, как и закон от 9 ию-
ля. Что касается эмигрантов, то теперь речь шла уже не о том. что-
бы наказывать за сам факт эмиграции, как в июле, а лишь о том.
чтобы покарать эмигрантов, участвовавших в ^сборищах* на границе
Столь туманное определение предполагало, что репрессия*! подвергнут-
ся не те, кто признан виновным в откровенно враждебных действи-
ях. а все, у кого предполагаются враждебные намерения. То же са-
мое имело место и во втором случае — с неприсягнувшими священ-
никами. Ставилась задача наказать целую категорию населения, подо-
зреваемую в оппозиционном отношении к Конституции, — наказать
за убеждения, независимо от каких бы то ни было фактов и доказа-
тельств, и. более того, сделать это в административном, а не в судеб-
ном порядке. Если дебаты и оказались столь оживленными, то лишь
потому, что проект встретил возражения как неконституционный, ведь
Конституция считала лишь действие основанием для обвинения в пре-
ступлении и необходимым условием д>\я того, чтобы в определенной
ситуации пользование каким-либо из прав могло быть сочтено про-
ступком.
Конституция 1791 г. не пренебрегала потребностями «общественной
безопасности* (как это делала Хартия 1830 г.9)), но она их достаточно
Х^/тил 30 г. сюхолила эттн иодчамнем С млрт^ по июнь 1832 г. праылгль-
стъу пршдАОСЬ бортткя предка рши висстамий Ордонамс. с/гъяеляыини сгкггветстлуюцрк
Общественный	и чрезвычайные обслтскгпельслпво
147
строго очерчивала — гораздо более строго, чем какие бы то ми было из по-
сле дукяя их конституций. которые предполагали либо временную отмену
конституционного порядка, как Хартия 1814 г или Конституция 1958 г.
либо отмену гарантий личной безопасности в условиях осадного положения,
как Конституция 1848 г.
Не слишком ли строго? Когда Законодательное собрание нс нау-
дило в Конституции необходимой гибкости, чтобы поразить тех. кого
считало врагами государства, оно фактически приостанавливало действие
самой Конституции, каждый раз совершая своего рода государственный
переворот* 12). Принятые в 1791 — 1792 гг. чрезвычайные законы были рсво-
яюииомны.чн актами такой власти, которая объявила себя наделенной всей
полнотой ^национального суверенитета». если использовать выражение Ба-
ре ра. В этом была главная причина столь необычных для революционной
эпохи дебатов, сотрясавших Законодательное собрание
Общественный договор и чрезвычайные обстоятельства
Развернувшиеся в 1791 — 1792 гг. дебаты о легитимности чрезвычай-
ных мер проходили под знаком теории обшеспвенного договора 111 Тезис
о договорном создании обшества ритуально воспроизводился и сторонни-
ками чрезвычайных мер. и их противниками. Восхитительна пластичность
департаменты на осадном положении ссылался на нмлграторскмм декрет от 24 декабря
1Ы1 г., согласно которому полномочия гражданских властей передавались воечыым Поветам-
цы предстали перед военным судом, но обжаловали сто решение в в мт «цистном суде воторыш
отменил приговоры на том основании, что Хартия не предусматривает вожяржнлети хиного
положения. Это было прискорбное решение в плайе поддержднма об^ствекмого порклма,
но оно полностью итвечдмз положениям Конституция. авторы мотором гкитаралакь иг оставит»
в нем ничего, что напоминало бы о произволе последних днем царствования Клрлд X
,f > См ст. 14 Хартии 1614 г. и ст. 16 Конституции 1956 г,
П) Конституция 1848 г. ст 106. Осадное положе мне рстлдментврвеялскь законом от 9 ав-
густа 1849 г. в котором усдовив введения н претра-^rt— оедд/мхо гжмшглныл были сложи
с условиями июльского лаяомолроектв Вериьс 179! г. Тевет гтехт» маи*<а и дожил гтсуаар-
ственнссо советника Буде см CofiecUoci <1е» 1ша Nouwlle ьепе Т XLIX Р 268—27?
12) 5 июля 1792 г. Законодательное собрание примяло д?ц*-т г^реллмг ыжмлагкм г^ммять
о<тредсле»<иые меры «в случае, еечм иеожмдямиые ми» чрешычндми Ухтыгпе«ветвя смиддр
опасмостъ для гюмгтичесмои свободы* Декрет предполагал, ото Нлфи4«в.^мое сг/рв1ви
торжественно провоэгласит «отечество в ольсмостм* и. в силу тм дгжмрацкм. гтлучмт прево
понимать любые меры, придмктобвниыс обстоите мхотмми (Доялал ?К*ма Дебри М) икчм
1792 г см Мопаеш. Т. XIII. Р 42—43. текст декрета см Itmi Р >4-55) Хотя игтт деьрет
и о6стае_\ял приме не ине чрезвычайные средств опрсде.м-юеыим формальностями. он, '.<иасо.
не предполагал нм одной из тех мер предисгорожжстм. ото предусматривал томе рвмыж
чьюжопроемт Вернее. Зам оно да тельный орган получал право Помнима г» чрезвычайные меры,
«и будучи обязан ухяиэывдтъ их цель, фэшеи^лжать их цридолителыюстк и вапросиммтв
осласис на нит короля.
'' Первое обобфлюфее мссчедсжакие тех дебетов провел ~\аддм Борумдм в своем днссер-
тацим См. BocGumand L. Op. ей. Т. I. Р. 296—393
148 Общественный jotoBop как обоснование чрезвычайных мер
принципов, на которые каждый мог ссылаться в подтверждение свой точки
зрения Но разве не был Руссо святым покровителем как Революции, так
и контрреволюции? Причем, отнюдь не факт, что противники чрезвычай-
ных законов отличались наибольшей преданностью принципам договорной
теории, к коим апеллировали обе стороны. В действительности, как раз
представление о договорном устройстве общества и послужило оправда-
нием репрессивных законов 1791 —1792 гг., впервые включивших Icppop
в арсенал законодателей. В данном отношении эти законы оказались обо-
ротной стороной Декларации прав человека, которую они явно отрицали,
но с которой имели общее происхождение.
Вернье, о чьем выступлении 7 июля 1791 г. уже говорилось выше,
также развернул эти принципы соответствующим образом, пытаясь убедить
своих коллег. Он счел полезным напомнить им некоторые «истины»:
То. что свобода в общественном состоянии абсолютно отличается
от независимости в состоянии естественном; что нельзя даже считать
жертвой отказ в обществе от этой жестокой и дикой независимости,
которая должна быть всего лишь кратковременным этапом на пути к об-
щественному состоянию; <...> что общество, ради которого совершен
такой отказ, преумножает наши права, нашу собственность, наши блага,
и в нем, благодаря замечательной взаимосвязи причин и следствий, все
преимущества оказываются столь уравновешены, что под защитой закона
самый слабый оказывается на одном уровне с самым сильным
Нет необходимости доказывать, что подобные комментарии к главе
«Общественного договора», посвященной «гражданскому состоянию» |6),
не соответствуют идеям Руссо. Он не писал о том, что вступление в обще-
ство не только не уменьшает естественную свободу, но, напротив, позволяет
людям расширить свою реальную свободу, обеспечивая им поддержку зако-
на Речь здесь идет о широко распространенной в то время «теории», кото-
рая рассматривала переход от естественного состояния (где свобода состояла
в «неограниченном праве» на все) к состоянию общественному (где свобода
«ограничена общей волей») как своего рода континуум, в коем утрата изна-
чальной независимости компенсирована каждому участнику договора обес-
печением гарантии реального обладания им своей свободой. Закон, защищая
членов общества от угрозы права сильного, которая делает столь зыбкой
естественную свободу, обеспечивает всем обладание равной свободой и воэ-
наблюдения Бернара Манена: Manin В Rousseau // DiclioniiHire critique... Т-I.
Р 298-393.
t5) Momteur. T. IX. P. 65.
Rousseau /.-J. Du central social. I. 8.
Общественный договор и чремычаиныс <>6стпяте,п<твп
149
мощность в безопасности развивать полученные от природы способности *\
Общественное состояние увеличивает свободу, ограничивая ее.
Устанавливая легитимные рамки применения свободы, закон ни в коей
мере не предписывает, как имении ею пользования. Он указывает людям
не то, что они должны делать, а лишь то, чего они не могут делать, не на
ручная права других: закон позволяет все, что прямо не запрещено. Таким
образом, он негативно определяет обязанности каждого по отношению
к другому: обязанности граждан во взаимных отношениях одновременно
являются их правами. Но если каждый член общества обладает права-
ми. границы которых очерчивают круг его обязанностей по отношению
к согражданам, то на таком же основании он имеет обязанности и пс|к»д
защищающим его обществом. Закон не является источником индивидуаль-
ных прав, которые он не создает и не наполняет объективным содержанием.
Но он должен обеспечить их защиту Следовательно, нет ничего абсурд-
нее иногда предпринимаемых попыток законодательного вмешательства
в сферу естественных прав, поскольку права человека, по определению,
не могут мыслиться вне общей волн, которая только и способна обеспе-
чить их реальное применение. Каждый индивид, без сомнения, обладает
правами, независимо от принадлежности к коллективу, но только такая
принадлежность позволяет ему реально пользоваться ими. Иными слова-
ми, индивидуальная свобода обусловлена свободой коллективной, Когда
последней угрожает агрессия извне или внутренние беспорядки, личные
права каждого гражданина также оказываются под угрозой. Тогда на-
ступает момент сказать вместе с Монтескье и со всеми политическими
мыслителями того времени, что «спасение народа есть высший закон»,
перед которым временно отступает на задний план все остальное Если
в обычные времена общество несет в основном обязанности по отноше-
нию к своим членам, то в момент опасности граждане должны, в свою
очередь, исполнять обязанности по отношению к обществу, которое их
защищает: они должны оказать ему помощь и поддержку. Именно это
Барнав уже говорил во время первых дебатов об эмиграции в феврале
1791 г.:
Каждый, будучи человеком, хочет наслаждаться неги полнотой l по-
беды. Будучи гражданином, каждый должен исполнить свои <юяэашюстн
Они определены законом, и, выполняя их, мы «издаем благоднрниегь
обществу в обретаем возможность в пачкой мерс наслаждаться гра-
жданскими пранами, которые общественный договор обеспечивает всем
индивидам его [общество] составляющим. Но когда обществу требуются
силы и помощь каждого и поскольку эю следует иэ договора, согласно
которому оно ласт вам все, чш может, вы обязаны дать ему шг, что
См/. Gauchd М l-a Revolution des droju dr fhomiue P. 75—87. 220—226.
,8) Monlciquitu Ch L S. De I’ripiit des leu. XXVI 23
1>0 Обще	JKMtWW -Ж» обоГАЮАвММГ 4P<JM'Etf4tfxi«t«X *tp
шаяпт вы 3 столь крнтн^гсхжг времена тике* лар является ничем ммым,
как мере* необжюхжяоег» 7‘,
Посмолькл речь идет о спасении ко к гектила. государство может да-
же «ременко (пгкт индивидуальную свободу, чтобы надежнее защн-
tv-t себя ст врагов. В обычные времена закон запрещает. но ничего
не предгвк*мьает. Он wnovae может запретить хождение без дороги, но он
не шхе.ет приказать каждому идти именно этой дорогой, а не тон. В кри-
зисные зреыена все на<х5ор г он предпнсыме* и указывает каждому,
что -ст должен сделать для государства. Таким образом. чрезвычайный
характер обстоятельств выявляет гт следствия общественного договора,
которые в мирное время не бросаются в глаза. Временная приостансв-
кд гарантии кмчьюн бе^чисностм — это возможность, предполагаемая
и д ттясюаемая договорной теорией Подобная аргументация характерна
не только для Французской революции XVIII в. И в 1S49 г. Госу-
дарс-эенный совет провозгласил те же самые принципы. высказавшись
в пс-ихэу здлонолроекта от 9 августа того же года об осадном поло-
жеямм.
Еслм обычного прммгнекжя законов. осуществляемых бычными
органами, ояазываетсл не достаточно, чтобы обетпенить общественное
спкжомствме к у*лжнне всех гражданских прав; если правительство
« общество оцикрслАГгся нападению к если трсбчэотся энергичные меры
хчд их за^х-ы. тогда действие органов власти, прав м гарантий граждан
времена пржчтанаддевается Каждый обязан проявить самоотвер*
жгяностъ в вгтересд-я обфествеяяого спасения, чтобы дать возможность
с бскшшй свободой в решагтелыюстью вести обш>-к? защиту. Отказаться
в столь тяжких сюстогг^чьствах пожертвовать применением своих прав
а доАГгмчесгжх гарантий, устаноаченмьа Конституцией ххя обычного,
мирного иреявгям. — яиачи* неправильно понимать свой .гражданским
долг Требовать ю чтобы вегюлвэовать как оружие в борьбе, оггрждм)-
цеа общество — значит г^хдать свою страну и оказаться недистоинш
ттх с ниша свибси. которыми длсутютре6и.ч л>.
Барер. несомненно, лучше всех в 1791 г. выразил суть связи между
общественным дотесром как гарантией индивидуальной свободы и эре-
иенным отказом от гмлльэованкя свободой как условием ее сохранения при
опрежелеиных обстоятельствах Когда * свободной стране» приходится
•W Мяеяеж Т Ml. Р 479
^ОЛеа^оехкж TXUXP.271.
* Б эти вишпт ревпмс^мжрь сгмлкдесь не спхихо яа Руссо, схолыи» на SUhtr-
жзм • а частнот» «в ту «Дуы эааонов*. г ле Монтескье утверждает чти <шакг
мокме^гж а а гиаг обст»ельсгва жегда цркюляпся маружггь закон • я отнэшеяхм одного v-
мжгжа. ч^обы аоцрамгть [слободу] хм всех», в «временно нвброогтъ ни свободу mw мая
lilf иг тгтуы богов- (О хпхе законов XJL )9 -Кад в реслублмже а^емпме
O6i£f<'наемный jworinp tt чрелвшчжммме	151
сталкиваться co смертельной опасностью. «спасение народа становится
выси гм*» законом» Это — важное уточнение Дейстшгг? чыю. иыеныэ на-
личие с яг «боды, обеспеченной государственными институтами. определяет
исключительный характер прдаудительных игр и требует е го же время
ограничения срока их действия н сдержанности в применении, для чего
оно поручается законным властям Перед не^тб ходимостью обществе инпгт
спасения, продолжает Ьарер, права человека «почтительно склоняются»;
• общество же в целом требует преданности от всех, застав, миг жертвовать
всем, временно отменяет гражданские права, каждый человек отказьтается
от всех иных забот, кроме общей обороны» Все это происходит в силу
положения составляющего основу общественного договора «Гражданин,
говорят общество, именно я связано защищать твою лнчичю 6езопасз*ктъ.
твой покой и твою собственность Что получаю я взамен вл гго постоянное
благо? Если я окажусь в опасности, разве покинешь ты меня в трудный
час. отказав мне в защите <...>? Конечно, нет Это будет как раз такой
момент, когда я потребую от тебя пожертвовать теми самыми правами
той самой собственностью и даже жизнью, которые я столь неуклонно
оберегала»
Могут возразить, что Барер находился на крайне ьевоы фланге Учре-
дительного собрания. Однако он чкшь более цветисто изложил тезис, еще
раньше защищавшийся Барнавом, коего нельзя заподозрить в идеологиче-
ском экстремизме. В Законодательном собрании аргумент общественного
спасения также не был уделом исключительно левых Последние, конеч-
но. единодушно или почти единодушно восдваллси жесткие меры, ио тут
они получили неожиданную поддержку со стороны фельяжкой правой.
Очень умеренный и монархически настроенным Пасторе протянул ру-
ку помощи Бриссо и Верны*, не побоявшись, например, заявить что
«допустимы крайние средства, когда имеют место крайние беды - Та-
ким образам, в вопросе о потребностях (Хк^ественмоп^ спасе ник сот час не
пр<ос.чадало над партийными разногласиями. Барнав и Барер, Пасторе
и Верньо приходи.ки к одинаковым выводам опихиттльио действия .тхг
верных принципов в чрезвычайных обстоятельствах. Этим дебаты 1791 г.
решительно отличались от дебатов лета 1789 г. кос да в спо^мг по во-
просу об общественном спасении сошлись две не при миримо настроенные
партии, одна, возглавлявшаяся Мирабо, отвергай мм < нарушение ир*<н
ципоа, другая, поддерживавшая Ребеля к Гун д’А^си. уже тогда ссылать
на обстоятельства, выступая за принятие чрезвычайных мер-1' Ины-
ми словами, начиная с 1791 г. спорили уже не столько о легитимности
чрезвычайных мер — хотя большинство ораторов н считхчо полезным
Prw, 9 июлл 1791 Г (XUmuw TJX Р 52).
IUA Т X Р 212
кышр главу Л*
152 Общественный jaioeop как обоснование чрезвычайных мер
ее продемонстрировать, ссылаясь на Конституцию или на теорию, —
сколько об их своевременности, их последствиях или о реальной тя-
жести обстоятельств, на которые ссылались те, кто требовал принятия
таких мер. «Где война? <.,.> Кто наши враги?» — уже спрашивал
маркиз де Буфлер летом 1789 г., возражая против создания Комитета
расследований-^. Тот же вопрос в Законодательном собрании задал Бэ-
ньу. но его выступление показывает, сколь широким согласием пользовался
сам принцип:
Если мне возразят, что свобода гражданина ехать, куда ему заблаго-
рассудится. может быть временно отменена, когда отечество в опасности;
то я. признавая за вами, господа, право временно отменять действие лич-
ных свобод, замечу, что с вашей стороны было бы разумно сначала
изучить, продиктован лн предлагаемый вам закон высшими интереса-
ми Прежде всего, нн одному человеку, который спокойно поразмыслит
о нынешнем состоянии дел. и в голову не придет, что нации в целом
угрожает опасность, вынуждающая ее прибегнуть дш своей защиты
к крайним мерам. Не является ли та угроза, о коси нам твердит, чистым
вымыслом? 261
То, насколько реальны были обстоятельства, на основании которых
требовали принятия чрезвычайных мер, это — вопрос одновременно и ва-
жен, и относительно малоинтересен. Важен, если вести речь о моральной
легитимности подобных мер. Относительно малоинтересен, если рассматри-
вать только политическую их легитимность. В первом случае, действитель-
но. важно знать, была ли опасность такова, чтобы допустить отступление
от закона. Во втором достаточно спросить, существовало ли обществен-
ное «согласие» на принятие подобных мер, даже если они практически
не оправдывались обстоятельствами. В самом деле, не реальная острота
опасности придала легитимность этим чрезвычайным мерам, а одобрение
их «общественным мнением» или тем, что его заменяло.
Локк и чрезвычайные полномочия
Локк некоторым образом разрабатывал эту проблему в той главе сво-
его Второго трактата о правлении», которая посвящена «прерогативе» или
«власти действовать сообразно собственному разумению ради обше-
ственного блага, нс опираясь на предписания законов Я упоминаю
этот текст не для того, чтобы, назвав ранее Монтескье и Руссо, пополнять
Archwes parlemeniairea. ТЛП1. Р. 294
Цит по: Bomumand L. Op. cil, Т. I Р 313
Locke J. Deuxieme traile du gouvemernent. Ch. XIX. «De la prerogalivc» // Locke J. Deux
iraiiH du gouvememenl / Trad B. Gilson P., 1997. P. 229—234 [Локк Д* Два трактата
о правлении // Локк Дж Сочинения В 3 т. М.. 1988. Т. 3. С. 357)
Локк и чрезвычайные псыночочич
153
еще одним именем список авторов, на чей авторитет постоянно ссылаются
для оправдания мер общественного спасения, а потому, что революционеры
для подкрепления своей аргументации порою обращались к этой редко ци-
тируемой главе книги автора, которого чаще всего связывают с либеральной
философией.
11рерогатива, как говорит нам Локк, это — власть действовать по соб-
ственному разумению, которую в интересах самого же коллектива следует
предоставить исполнителю законов. Первая причина, делающая подобную
уступку необходимой и даже неизбежной, состоит в невозможности за-
конодателю «предвидеть все и создавать соответствующие законы на все
случаи, когда это может быть полезно обществу»». Прерогатива нужна всем
политическим режимам, независимо от формы правления, но чем более
демократично государство, тем острее потребность в ней. Действительно,
в этом случае власть создавать законы и власть их исполнять находятся
в разных руках, а потому орган, обязанный заниматься законодательством,
т. е. отвечать на запросы коллектива, не обладает непосредственным знани-
ем этих запросов, которое возникает исключительно в результате прямого
управления вещами и людьми. Более того, законодательную власть народ
здесь доверяет многолюдному собранию, из-за чего она «слишком громозд-
ка н поэтому поворачивается слишком медленно, а для исполнения законов
необходима быстрота». Это приводит к следующему парадоксу: сфера дей-
ствия власти «по собственному разумению»* имеет тенденцию расширяться
прямо пропорционально тому, как народ возводит конституционные барье-
ры для защиты себя от злоупотреблений и покушений со стороны своим
правителей. Чем больше последние оказываются подчинены правилам, тем
сильнее необходимость позволить им игнорировать эти правила н интересах
самого же народа. Действительно, нельзя же рассчитать, чтобы потребность
в тех или иных действиях во имя «общественного блага» возникала точно
во время парламентских сессий. Поэтому необходимо позволить правитель-
ству в тех случаях, когда «позитивное право молчит*, принимать меры,
хотя бы временные, пока законодатели не соберутся, чтобы новым законом
закрыть эту правовую лакуну.
Надо также разрешить правительству интерпретировать исполняемый
им закон и даже обходить его положения. В самим деле, применение закона
в конкретных случаях способно вызывать не предвиденные законодателем
проблемы н трудности. Соответственно, применение закона может войгтн
в противоречие с задачами гражданской власти, каковые состоят в «защи-
те всех». Правительству, непосредственно имеющему дело с бесконечным
многообразием таких частностей, должно быть позволено модифицировать
применение общего правила, приспосабливать его к обстоятельствам и даже
обходить его требования, если выясняется, что выполнение их влечет за со-
бой больше вреда, чем пользы. Надо, как говорит Локк, «щадить даже
виновных, когда это не наносит ущерба невинным*. И. наконец, в чрез-
10 Зак 155
154 Общественный логовор как обоснование чрезвычайных .мер
вычанной ситуации правительство должно иметь максимальную свободу
действий, включая и такие, что нарушают предписания закона. Об этом
Локк пишет:
Ведь может возникнуть целый ряд обстоятельств, когда строгое
и неуклонное соблюдение законов может принести вред (как. например,
нельзя снести дом невинного человека, чтобы прекратить пожар, когда
горит соседний дом).
Разрушение такого дома есть зло, ибо посягает на одно из наиболее
священных прав гражданина — неприкосновенность собственности; однако
данный шаг оправдан необходимостью остановить распространение пожа-
ра ради спасения коллектива. Власти нарушают закон, но того требует
общественное спасение, и если какой-то гражданин оказывается ущемлен
в своих правах, то это, говоря словами Монтескье, делается для того, чтобы
сохранить их для всех.
Итак, мы вновь возвращаемся к теме общественного спасения и к во-
прос), всякий раз неизбежно возникающему при учреждении чрезвычай-
ной власти, которое оправдывают крайней необходимостью: кто должен
судить □ такой необходимости? На ком будет лежать обязанность про-
верять и решать, действительно ли обстоятельства таковы, что должна
быть использована прерогатива, и действительно ли способ се примене-
ния отвечает общественному благу? «В том. что касается прерогативы, —
замечает Локк, — будет задаваться старый вопрос: „Но кто будет
судьей, определяющим правильность применения этой власти?’*» Точно
также можно было бы спросить: кто будет судьей, который решит, что
опасность со стороны эмигрантов достаточно серьезна, чтобы оправдать
объявление их вне закона, или который подтвердит, что существует необхо-
димость помещать людей в тюрьмы по одному лишь подозрению, без суда
и на неопределенный срок? Строго говоря, можно считать совершенно бес-
спорным, что решение снести дома, коим угрожает огонь, оправдано лишь
в том случае, если риск распространения пожара действительно реален.
Но, полагает Локк, в лаком деле ^на земле не может быть судьи», т. е.
о действиях правительства не вправе судить ни конституционные власти,
ни даже народ, по крайней мере, если он не обладает «по конституции
этого общества высшей властью для определения и вынесения действенного
приговора в этом случае».
Причина подобной неправомочности состоит в том, что прерогати-
ва полностью вынесена за пределы конституционного пространства. Она
включает в себя такую деятельность правительства, которая не может быть
ни заранее предусмотрена законом, ни подчинена правовым нормам, неред-
ко лишь .мешающим достишуть стоящей перед нею цели. Соответственно,
о прерогативе нельзя судить на основании тех норм, которые ей позволе-
но игнорировать и даже нарушать. Гем не менее, эта власть действовать
Локк и чрезвычайные полномочия
155
по своему разумению отнюдь не абсолютна, н тому есть две причины.
11ерпая состоит в том, что прерогатива есть атрибут власти, а не пра-
во. принадлежащее обладателю власти и позволяющее ему использовать
ее по собственному усмотрению на пользу или во вред народу. Втором
причиной является то, что применение прерогативы подчинено той цели,
ради которой и создано само общество — обеспечению взаимной выгоды
граждан. Прерогатива — это власть действовать по собственному разу-
мению ради общего блага и только ради общего блага. Всякое действие,
направленное на удовлетворение частных интересов какого-либо лица или
группы лиц, исключается из области прерогативы. Она. по крайней мере,
дает возможность, чтобы все. совершаемое за чертой правовых норм, дела-
лось в интересах народа. Она, при всем разнообразии в продолжительности
и размахе применения, есть результат разрешения, которое действует до тех
пор, пока не отменено или не ограничено. «Прерогатива, — пишет Локк. —
не может представлять собой что-либо иное, кроме как разрешение со сто-
роны народа его правителям делать некоторые вещи по их собственному
свободному выбору, когда закон молчит, а иногда также и поступать во-
преки букве закона ради общественного блага; и народ соглашается с этим,
когда это сделано».
Кроме того, прерогатива не является результатом прямой и форма-
лизованной передачи полномочий, подобной, например, вручению пред-
ставителям народа полномочий на осуществление законодательной власти.
Правительство обладает полной свободой проявлять инициативу по при-
менению прерогативы, а разрешение народа на действия властей и его
согласие с их актами имеет место лишь в том смысле, что считается,
будто он молчаливо согласен со всем, против чего открыто не возража-
ет. Передача полномочий осуществляется здесь чисто негативно: народ
в данной сфере не вручает никакой власти, но может ее отнять. Локк это
подчеркивает: народ либо предоставляет своим правителям самый широкий
простор, не пытаясь «установить границы прерогативы тех королей или
правителей, которые сами не преступали границ общественного блага»,
либо, в противоположном случае, может прямо отказать в этом молчаливом
согласии или «посредством определенных законов ограничить прерогативу
в тех ее проявлениях, в каких народ терпел от нее ущерб».
Действительно, бывает так, что правительству приходится против вну-
тренних или внешних врагов государства принимать меры, запрещаемые
законом и осуждаемые моралью. В таком случае речь идет не о праве, коим
оно обладает, а о долге, который ему надлежит выполнить в определенных,
особо тяжких обстоятельствах во имя интересов того самого коллектива,
что наделил его полномочиями. Подобные решения не могут быть преду-
смотрены в перечне законных обязанностей правительства, их выполнение
не регламентируется правилами и, тем более, не может быть обусловлено
предварительным получением формально выраженного разрешения. Пра-
10-
156 Общественный логолор как обосноеами- ч»’с?«ычайных мер
жительство должно иметь возможность дей тновлтъ в надлежащий момент
со всей необходимой для этого свободой Народ. как говорит нам Локк,
не может не одобрить действия, пусть да.-че незаконные и достойные
осуждения если понимает, что они совершены ради его же блага: «На-
род. имея основание быть довольным этими государями. в тех случаях,
когда они поступали не по закону или вопреки ' >кве закона, соглашался
с содеянным <...>, справедливо считая, что они этим не наносили ущер-
ба законам, поскольку они поступали в соответствии с основой и целью
всех законов — общественным благом*. Но если правители используют
средства защиты общественного блага, предоставленные им посредством
молчаливого согласия. для преследования личных врагов, достижения част-
ных цечей или угнетения мирных граждан, тогда народ может отозвать свое
согласие и принять законы, устанавливающие строгий контроль за дей-
ствиями. совершаемыми под предки том защиты государства. Последнее
будет защищаться не столь эффективно, но граждане окажутся в большей
безопасности.
Таким образом, сфера применения прерогативы расширяется или сужа-
ется в зависимости от того, считает народ ее использование соответствую-
щим к.хи противоречащим своим интересам. Это позволило Локку заявить
что «правление хороших государей всегда было наиболее опасным для сво-
бод их народа». Прерогатива существует благодаря молчаливому согласию
народа и прекращает существование в результате открытого отказа в та-
ком согласии. В этом смысле речь здесь идет не о «полномочиях* (pouvoir).
порядок передачи и содержание которых регламентируются правом, а о вру-
чении власти, контролировать которую может лишь сам народ. Именно это
Локк имел в виду, говоря, что в таком деле «на земле не может быть судьи».
Ведь народ, имеющий вполне реальную возможность судить о применении
прерогативы, выносит свой приговор не в соответствии с юридическими
нормами и не как магистрат, облеченный конституционными полномочиями,
а согласно «закону, предшествующему н превосходящему' все положитель-
ные законы .моден», — закону, оставляющему за ним «окончательное
определение». Народ, по мнению Локка, всегда сохраняет за собой пра-
во «воззвать к небесам» в случае использования прерогативы во вред
общественному благу.
Подобный призыв к небесам был. в действительности, не чем иным,
как правом на восстание, риск которого Локк старался минимизировать,
подчеркивая, что оно может быть реализовано, только когда большинство
народа убедится в покушении на свою свободу. Однако, на деле, это
право тем самым получало небывало широкое толкование: речь теперь шла
не о праве народа восстать против незаконной власти, а о признании за ним
права выступить с оружием против любого политического решения. Этот
меч оказывался постоянно подвешен над головами правителей с того самого
момента, как только они обретали всю полноту положенной им власти.
Ричеры народною colwcum «о II iwy Республики
157
Размеры народного согласия во II году Республики
рассуждения Локка время от времени воспроизводились вплоть
до II г м не только для обоснования легитимности чрезвычайных мер,
но так^е с целью напомнить, что легитимность таких мер определяется
лишь согласием народа, которое всегда может быть отозвано Илиострацией
том) v ъет послужить статья, опубликованная очень солидным и серьез-
ным изданием Conserucleur decadairc в день казни Робеспьера, однако
написанная еще до термидорианского кризиса. .Автор статьи, восхваляя
террор* тическую политику Комитета общественного спасения, намека-
ми — к чему обязывала скторожность — дает понять, что народ постоянно
сохраняет за собой право отменить то, на что дал свое сот час нс. и это прав*»
обусловлено гем, что именно он дал такое согласие
Принцип, непременно действующий в свободном государстве <...>,
г час ит. что в случае угрозы безопасности народа нужно, как говорив
сам Монтескье, пожертвовать свободой одного, чтобы спасти ее хчл
всех... При революционных обстоятельства! общая eatt гтручает
и позволяет. -молчаливы* согласием или открыто ради сохранения
свободы всех граждан проведение жестких мер против отдельных лиц,
желающих эту свободу погубить. Нельзя сказать, что имднамду альмая
свобода нарушается даже при заключении в тюрьму тех, косо считают
всего лишь подозрительными. Эта мера безопасности справедлива по от-
ношению к тому, кто своим поведением и.чм речами заслужил ксдовгрне
находящегося в опасности отечества, ведь ест он невиновен, -он теряет
свою свободу лишь на время, чтобы сохранить ее навсегда -
Заявить, как это сделал издатель Consenatcur dccadaire, что <-’бщзя
воля поручает и позволяет», означало 8 принципе утверждать. что она
может также отозвать свое одобрение, запретить то. что ранее разрешала,
отменить передачу полномочий, на которую ранее молчаливо соглашалась,
ограничить прерогативу, предоставленную ею правителям. Софизмы. ска-
жут нам: доктрина прерогативы предоставляет правительству широчайший
простор дхя действий, коим ставит гишь чжто теоретические, фиктивные
ограничения, поскольку решительно настроенное правит л>.тво может по-
сягать на свободы граждан под предлогом «чрезвычайных обстъятельстэ»
не опасаясь, что народ, силой принужденный к молчанию, сумеет ко-
гда-либо отменить свое мнимое согласие, которого он в дейспигттлыюсти
не давал. Иллюстрацию тому можно найти в событиях 1792—1794 гг.
когда аргумент общественного спасения позволил меньшинству постгпенно
отменить свободы, овладеть государственной а частью и удерживать ее без
Le CooMrvatrur deodaut dr* prmopn гп«1Ыклю1 « de U awiie pUaltqur 1793-1794
2 rd. T II (1794] 5Й9 10 ihrnn«i<x ад (| p 132—133 (курсив *мж — П Г j. Посжллм*
^мпна ыт «Дум ыдсное*
158 Обшесгглбнный aoioeofi кок обоснлнсное чрс’ычлйныг .мер
какого-либо разрешения или согласия. Но соответ- гругт ли реальности ятот
сценарий, нарисованный 1 эном?
Известно, что 9 термидора Робеспьер был свер. нут отнюдь нс народ,
ным восстанием, а в результате заговора, созревшего в верхах государства
н осуществленного при поддержке широкого парламентского большинства.
Казалось бы, народ или общественное мнение не сыграли никакой роля
в данном эпизоде. Однако если заговорщики и получили поддержку в пар-
ламенте, в частности, со стороны депутатов <. Равнины . то именно потому,
что общественное мнение уже начало восставать против Террора. Действи-
тельно. во время военных побед и с прекращением гражданских волнений
для него уже не оставалось оправданий. Это было настоящее восстание
общества, волна которого начала подниматься уже с июня 1794 г., т. е. еще
за месяц до термидорианского кризиса, и которое в течение нескольких
недель после свержения Робеспьера снесло прочь всю систему Террора
Именно эта мощная волна н позволила заговорщикам одержать победу
9 термидора. Но разве слова о ниспровержении общественным мнением
чрезвычайного режима, постепенно создававшегося с 1792 г„ не наводят
на мысль о том, что власть, осуществляемая во имя общественного спасе-
ния, до того времени пользовалась одобрением, по меньшей мере, некоторой
части общественности, которая, отозвав в конечном счете свое молчаливое
согласие, спровоцировала крушение данной власти? Это возможное согла-
сие с Террором является великой тайной эпохи. Уже современники видели
здесь загадку, перед которой останавливались в недоумении, ограничива-
ясь констатацией того, что не могли объяснить. Вот, например, мнение
Катремера де Кинси, человека умеренных взглядов, бывшего депутата
Законодательного собрания:
Какая смесь гордыни и презрения к самому себе побудила на-
род. столь кичащийся собой при сравнении с другими, пасть ниже самого
убогого племени дикарей? Разве нам не довелось увидеть времена, когда,
став, нс знаю под какими чарами, пособником собственного уничтожения,
он рукоплескал своим самым жестоким палачам и в поистине самоубий-
ственном браду рушил все свои государственные институты, отрекался
от всех своих обычаев и соглашался на самосожжение, чтобы воскреснуть
нз пепла29’.
Суждение, несомненно, утрированное. Не весь народ поддерживал
якобинцев. Некоторые даже подняли оружие против них. Различные груп-
пировки, сменявшие друг друга у власти с 1792 по 1794 гг., всегда могли
опираться на активную поддержку лишь более или менее узкого меньшин-
ства. Последнее, однако, формировало «мнение», то самое общественное
мнение, на которое находившиеся у власти люди не переставали ссылаться,
стремясь легитимизировать свои, даже самые предосудительные решения.
9) Quelremin Jc Quincy A. Ch. Op.cil P. 6.
Ратнеры нлроднто сомвсия ап II голу Республик
Клждия !П)вая чистка, каждый новый декрет немелченнп приветствовались
чередой депутаций в Конвент и лавиной ал|эсов Конечно же. jm> мобнли-
луг мое по команде «общественное мнение * не выражало ям мцы бпльшнп
стал французов. Подобные манифестации поддержки не лаки* оснований
для вывода, сделанного Катремером де Кинси, о согласии народи» на свое
угнетение Тем не менее, лаже в самые мрачные дин 1793—17(Ц гг. П|м>дл v
жал существовать своего рода остов пбщггты-нного мигни*, ckaimiwhumm
влияние на решения и поступки повителей Это мнение ва^идкло откмж
в окружении главных лидеров; его голос был слышен в Конвс нтг, в пре« се
(пусть на нее н надели намордник, ио (эедакторы быстро овладели л»«юп.
вым языком), в клубах, где продолжали спорить. хотя ни и находились
под надзором, в секциях, наконец, без поддержки которые оказывались
невозможны ни государственный переворот, ни успешна» патриотическая
церемония. Все это составляло свой мирок, насчитывавший. шммйжш».
лишь несколько тысяч человек, действовавших либо ча кулисами, либо
на узкой, чисто парижской сцене. Провинция нс участвовала в зт>»м пред
ставлении. Ничего удивительного тут нет Можно счесть жестокими слове
Гейне, но они истинны: «Во Франции я слышу Париж, но не прошшция'
Го, что думает провинция, имеет так же мало значения, как и то что думают
наши ноги, [олова является вместилищем наших мыслен* То что еще
оставалось верно для Франции 1830 г., тем более было верно в 1793 г
Общественное мнение тогда существовало лишь в Париже. 11льх<> от нггп
одного зависела судьба страны и будущее Революции. Здесь количество
не имело никакого значения: достаточно было одному Марку Ангулну
Жюльену свистнуть в театре, чтобы Комитеты приказали \братъ пьесу
из репертуара как не отвечающую «желаниям публики* М}. Общгстнен1юг
мнение представляло собою нс социологическое явчгиие. a npiiuijiui нлнт п<
Согласно формулировке того времени, оно было трибуналом-. »«•< кшси»
решений которого не измерялась числом судей. Нд|юд в своем полапли-
юще.м большинстве безмолвствовал, но правителы тжъ по крайней м< рг.
могло опираться на «общественное мнение»•
Кроме того, правительства опираются ведь нс только на ока.и.ом(мую
нм активную поддержку Пассивжкть к 6< ^^злнчие бнлыпиисгвд таюю-
могут ж рать нм на руку. В данном отношении якобинцы ошибались, юн да
стремились наказывать беэразличнык чья масса я инерпнкть служили им
защитным валом.
Я полагаю, что уже в 17(В 1794 гг между	пюм францу чми
и (Эволюционной властью существовали отношения, следующим гюраюм
описанные Тжвилем лея периода Директории' «Франция <•..> презира
W) Нме Н De ГАИетчяе (I83Sj / Cd Р Gn^m. Р . Р 42.
LicbyA L dilefrvptrur <k Ь Иггам re rrpfe«raUlKKide UCjcneiLr F г**	» 1793//
l-A RevUu(«ua	1905. P 501 — 520
160 Обществ ними до/онлр кил обоенп/шнне чр« •-♦-^чимных мер
ла н ненапидс \а правительство. которому подчинялась». Пли: «Это был
уникальный феномен: Революция, похоже, становилась для нации все до-
роже по мере того, как заставляла ее все больше страдать» Народ
ненавидел революционеров. но поддерживал их. по меньшей мере, своей
пассивностью, потому что питал еще более ск\ьную ненависть к Старому
порядку и потому что не видел иной альтернативы, :риме как поддерживать
якобинцев, их эпигонов и их наследников или вернуться под иго тех, кого
свергли в 1789 г. Токвиль приводит слова одного роялиста о голоде 1796 г.:
«Народ стонет н клянет Республику. Но поговорите с ним здраво, скажите
ему. что когда-то он был более счастлив; и он ответит, что аристократы
хотят голодом и страхом заставить его призвать короля, однако он скорее
бугег есть камни мостовой, чем сделает это» И). Такие же настроения
уже имели место в эпоху Террора. Свобода народа была поругана, бе-
зопасность находилась под угрозой, но интересы, порожденные 1789 г.,
оставались защищены. Поэтому враждебность по отношению к террори-
стам могла вполне сочетаться с несокрушимом преданностью Революции, ее
идеалам н завоеваниям, что нейтрализовало любые попытки сопротивления
или оппозиции. С этой точки зрения, закон от 22 прериаля (10 июня
1794 г.) и <гВеликий террор», установив абсолютное господство произвола,
стали хуже, чем преступлением, — непоправимой политической ошибкой.
Покинутое общественным мнением, которое до тот времени его поддержи-
вало, иногда активно, чаше пассивно, революционное правительство рухнет.
11ными словами, надо согласиться с тем. чти существование даже наиболее
деспотических режимов тоже зависит от согласия общественного мнения.
Легитимность политике общественного спасения обеспечила не какая-
либо реально существовавшая опасность — она и не могла ее обеспечить,
а исключительно согласие общественного мнения, выраженное открыто или
молчаливо, пусть даже посредством бездействия.
Эмиграция: от преступления к обязанности
Вопрос о реальности предполагаемой угрозы не имеет никакого зна-
чения и по еще одной причине, во всяком случае, если речь идет не о том,
чтобы судить, а о том, чтобы разобраться в побудительных мотивах ре-
шений, принимавшихся революционерами. Сегодня нам очень хорошо из-
вестно, да и в то время это многие подозревали, что в 1791 — 1792 гг.
Революция не сталкивалась с какой-либо опасностью, которая могла бы
заставить ее нарушить свои принципы. Однако политику общественного
Tocqueville A. L'Ancirn Regime е( la Revolution. Р. 1110, 1115.
Ibid Р. 1118 Это замечание Токвиля относительно состояния опщегтпеннпгп мнения
при Дм|*кп)рни подтверждается противоречитктью достижений роялистов на выборах 1795
и особенно 1797 гт.
Эишрпиия: от поступления к обязанности
161
спасения необходимо рассматривать не столько в свете объективного состо-
яния пп< ^неполитической ситуации, сколько в связи с внутриполитической
ситуацией, с интересами и притязаниями различных партий Вероятно,
о 1791 левое крыло Законодательного собрания ие боялось находившихся
а Кобленце эмигрантов, понимая их бессилие; но этот призрак позволял
левым добиваться принятия чрезвычайных мер, которые, r свою очередь,
должны были создать ситуацию опасности, благоприятную для достижения
ими своих политических целей. В данном случае, отнюдь не существование
какой-либо опасности заставляло революционеров кричать о ней. На самим
деле, они кричали об опасности, манипулируя искусственно раздутыми мел-
кими фактами, которые, хотя и не представляли собою реальной угрозы,
но, по меньшей мере, создавали вполне реальное О1цущсние такой утро*
эы. И если правое фельянское крыло пошло вслед за левым якобинским,
то лишь потому, что понимало всю ту выгоду, которую можно извлечь
из существования измены, олицетворяемой собравшимися на берегах Рейна
эмигрантами Фельяны считали, что смогут перехватить у левых наме-
ченную теми добычу и спасут Конституцию, на которую их временные
союзники нападали, используя тот же предлог.
Действия партий представляли собою искусственное нагнетание си-
туации и манипулирование доктриной общественного спасения. Не часто
обращали внимание на то, что применение принципов общественного до-
говора имело неожиданный результат: сначала с их помощью эмигрантов
принуждали вернуться на родину, а несколько месяцев спустя заставляли не-
присягнувших священников ее покинуть. Эти дебаты, действительно, дают
весьма яркий пример того, как принципы использовались в политических
целях.
Я уже говорил, что ссылки на Руссо доминировали в дебатах об эми-
грации и что к его авторитету взывали как для того, чтобы защитите свободу
выезда из страны, так и для того, чтобы ее временно отменить. Заключение
общественного договора, создающего «гражданскую а<социацию», а также
голосование, отменяющее изначальный акт или вносящее в него изменения,
требуют, по мнению Руссо, единодушного согласия граждан; ничто не мо-
жет заставить человека отказаться, вопреки его волг, от своей естественной
независимости. «Если после заключения общественного соглашения ока
жется, что есть этому противящиеся, то их несогласие не лишает Договор
силы, оно только препятствует включению их в число его участников: это —
чужестранцы средн граждан», — резюмирует Руссо м). Согласие должно
быть формально выражено в момент заключения общественного договора,
в дальнейшем оно предполагается самим фактом проживания на территории
страны: Когда Государство учреждено, то согласие с Договором заключа-
Ruuueuu /.-/ Du contrat social IV. 2 [Руссо Трактаты. M . 1969 С. 230)
162 Обшег mwrxHwu f<»/onnp мл* пб.»<н »uj»<ue ммчвинм.» мер
етгя уже р самом выборе местопребывании гражданина; жить на данной
территории — это значит подчинить себя суверену ’ 1 ’*
11з этих принципов, заимствованных у 1 1уфсндн|>фа и Бурламаки
следовали, что согласие должно быть дано в момент создания обще-
ства (или при изменении основополагающего пакта, но решению народа,
1куществляю!пего свои учред)птлы<ые полномочия) и что это согласие
а дальнейшем может быть r любом момент отозвано каждым из членив
ассоциации в одностороннем порядке *.1роцнй даже полагает, — писал
Руссо. - что каждый может отречься от 1осударства. членом которого он
являете я, и вновь возвратить <ебе естественную свободу и свое имущество,
если покинет стран) \ Каждый гражданин имеет право эмигрировать
по любой из причин Эти принципы вдохновили Кондорсе на прсдста*
пленный нм в октябре 1791 г. п|юект закона об эмиграции. Природа, по
сто мнению, *’Дает каждому человеку право покинуть свою страну <..,>
по делам, для поправки здоровья и даже для отдыха или удовольствия»
Более того, она ему даст право нс только покинуть страну и вернуться
в нее. когда он захочет, но и «сменить отчизну», «отказаться от той, где
он родился. и выбрать себе другую». Общество, как полагал Кондорсе,
не должно препятствовать осуществлению данного права. Самос большее,
что оно может, это рейдировать его применение, требуя, например, от уез-
жающего. чтобы он объявлял о добровольном отказе от своего отечества,
или же устанавливая испытательный срок, в течение коего экспатриант
остается под юрисдикцией законов покидаемой им страны Нс следу-
ет ли отсюда, что теории Руссо противоречило предусмотренное законом
от 9 июля 17(Ч г. наказание для тех. кто покинул страну после I июля
1789 г и своим отъездом показал, что отказывается подписаться пол но-
вым общественным договором? Таков был ударный аргумент противников
чрезвычайных законов. Однако сторонники таких законов, в свою очередь,
отвечали им с < Общественным договором» в руках, что Руссо, установив
право каждой) отказываться в любой момент от признания подобного пак-
та, сделал оговорку относительно приостановки этого прапа в зависимости
01 (й5стояте.мх*тв:
Конечно, ее нельзя покинуть, чтобы уклонит1»ся от своего долга
и избавиться от служения отечеству в ту минуту. когда оно в нас
нуждается. Бегство тогда было бы преступным и наказуемым; это
были бы уже нс отступлением, но дезертирством
' ' Ишшаи J.J. Duconir<H tonal. IV 2 (Руссо 2К.-/И. Трактаты. М . 1969 С. 230J.
1м См Kou>$edM J / CEuvretccimplries/ Ed В Cagnebm гг M Raymond. 1 III Ducwiilrat
social Если p^liiiqueb. P . 1964. P. 1493. notes 3-4 de la P 440
Rouleau j ‘!t Du contidi siKial ill 1Я [Руссо Указ», соч. С. 227].
Выступление 25 октября 1791 г. (Mimilrur. Г X. Р. 205-207)
Rousmqu J / Du conlial мч-ial. Ill. !8, note [Руссо Ж.-Л*. Указ. соч. С. 227 j
Э чицтцип: огп чрссггшплеммя к пбямнчости	16 J
В ситуации опасности. когда существует прямая угрела пп Аишчсскому
орглнн ам\ . применение этого права может быть яременнл запрещено, л мо-
бос нпрумгнме подобного запрета подлежит наказанию как преступлемнг
Ес ан п обычную пору э*1игрЛ1гг является гражданином, реализующим сяпе
пряно, то п чрезвычайное нремя ои становится «дезертиром* Сторонни
кн репрессий не преминули напомнить об этим отяорие. еде миной Руссо,
тем. кто доканывал сущестновакме ♦абсолютного* и неогъемчемого полна
на эмиграцию. Чрезвычайный характер обстоятельств пправдмплА. таким
образом, требование к эмигрантам вернуться в страну к принять участие
в ее защите.
А теперь перенесемся на несколько месяцев вперед. к тому времени,
когда непрнсягиуишее духовенство займет место эмигрантов в качестве
главного врага Революции. I la трибуне без перемен Де же с мим. те же
доводы. те же ссылки на "Общественный договор» или на «Дух ялкинояг
что и осенью 1791 г.. однако вывод из них следует совершекно иной Речь
идет уже не о том, чтобы по имя обязанностей, налагаемых общеетпеиным
договором. заставить врагов вернуться под юрисдикцию непризнавлемого
ими закона, а о том. чтобы подвергнуть ич высылке ил страны, т. е.
эмиграции, во имя непременного единодушия, которое должно царить
при образовании общественного организма и при всяком изменении или
обновлении пакта. Именно об этом говорит 26 апреля 1792 г. Франс*
из Нанта в своем докладе о депортации иепрнсягнувших священников
Разумеется, когда общество организован»» в еттгнетстшт с принци-
пами своСюды. каждый из членив ассоциации берет перед геч-уоди, гнпм
обязательство уважать и поддерживать мконм, а государство, в сыч»»
очередь. обязывается сохранить за членим ассоциации все П|моа, <гт кон а
он ис отказался. 1е. кто не хотят принимать участия и ассоциации, могут
или должны покинуть государство, я зависимости ст топ», чту ,*»ЛЫИИН-
стпо членов ассоциации сочтет наиболее полезным для общих интересом
Когда великая семья французов установила дм» себя в 1769- 17*^0 гг.
новые законы, нспрнсяniymui« < жпценники откл«мли<ь их примысь.
I 1оэтому общество получает право нс признавать и дажг изпыть »и сио
их рядов тех, кто сам его пс признает4,).
Попутно можно заметить, что наш 0(>атир весьма < п-(ч».анп интер-
претирует Руссо, выводя из отказа подписать обще< темный дип.ьор пра-
во политического организма изпгать несогласны*. Однако, прежде ыего,
необходимо подчеркнуть, что. оправдывая репрессии, он пс’>рлщл» п я и*
ключ1гге льни к принципам, совершенно не упоминая сии тпяггды. гм. г< ылки
на которые столь активно использовались предыдущей осенью против лмн
• С |»гд|1 прли чглоиска.	%ыа\яА Всрньо. — не г пран опичать на при«ыв nrrtertwi
ЖМГрЯЦМГЙ. котири епш бы труелнным демрпчхтвим» (Мшигш. Т X Р 207)
4|>1Ьп1. TXI1 Р.232.
164	тканный диншор иак мгщ«нмг чр. «ам'ыйнмл мер
Г(МНП»Н Между IVM. ПНАПЮСТЬ II ДАННОМ AV’i.- и Г11ИГСЛЫ10, СТАЛЛ
реальной, к.ванюн она не бы\л ранге Фр.шннн ипп.г • находилась и со-
стоиннн 1»“нпы. в ей уже не «угрожали- П|киню< н по лишь горстки
IKK ТАЛЫ МрУКХЦНХ НО (. тлрпму порядку. I 1рМ‘Н ’I ill . >'»Н(Н(> умолчании
четко понять: речь шла нс о том. чтобы пака hi п» < 'шщгнников за отказ
ПОМОЧЬ нации. а о том. чтобы принудмп» ИХ К Г? Л\ Ь НГр!» II отношении
СВАЩСННИКОЬ было НЫТОДНГГ ССЫЛАТЬСЯ н<1 го же < . Мог право НАВСЕГДА
покинуть территорию < граны пр.шо, врс нращ< hi i чд<чь и • ноего ролл
<||.1ЯЧ,11ПНН’ТГ> нмнгрнрина ГЬ. КОП'рОС СЧ ПАрИВАММ b \ <МИ1 PdllTOU ( гороипнкн
репрессий применили весной 1792 г, те же аргументы, чы н<_пользовались
и копие 1791 । мм оппонентами.
Война, общественное спасение, суверенитет
Усиление власти общества над его членами, вызнанное необходимостью
обще< твгннпгс) спасения. рлс< могрнвалось как аномамог большиш гном да-
же тех люден, кто соглашался с этим в теории. Они остана\нсь верны
провозглашенным н 1789 г. принципам ннлнвндуали.чмл, хотя и ратовали
за временную приостановку пран, вытекавших ил укачанных нрннцнпиь.
Суть их К|>гдо по-прежнему составляло убеждение в первичности прав инди-
вида но отношению к обществу. которое рассматривались клк искусе тнгнное
образование, основанное на согласии его членов. I 1гключсние, сделанное,
как подчеркивались, в силу обстоятельств. только подтверждало принцип:
общество с уществует по воле индивида и ради него, и если индивидуальная
спободл может быть временно ограничена, то лишь в с хучие «абсолютной
необходимы тн* . когда «пр собственно надо дхн сохранения самой свободы.
Likuh «либеральный» подход имел достаточно широкое распространение,
ин ми чего (мч поле лно пытаться прочертит!. иоображ*1смую демаркационную
линию, которая сидглкла бы рснолюциоиерон, верных принципам 1789 г,,
от тех, чьи П|н'драсположг11ностъ к крайним мерам спиде гельствопала бы
об антнлибсральных настроениях и нраждебиосчи к индивидуа хмаму.
Однако в дебатах 1791—1792 гг. о чрглнычанных мгрлх. возможно,
проявляло! ь и друг»1Н концепция от1кш1гннн между личное иио и коллекти-
вом. В ходе них время от времени у некоторых ораторов, чья привержен-
ноегь духу 1789 с не пызывает сомнений, проскальзывала мысль о том.
что. поскольку общество имен свои собственные прана и интересы, более
высокие и более весомые, чем тг, что есть у нндивндоп, оно должно за-
щищать интересы, имеющие значение нс только для настоящего, но и для
такого будущего, когда его нынешних членов ужг нг будет в жнных.
Гак, когда Каксльг требовал наказания для «мигрантов, ымечая. чти
«главный долг каждого грвждалнни — служи гь огеч<ч гну, шх нищать ему
все свои таланты, псе спин способности, а нгсоплюдгннг .чгон еннщепнон
обннанностн. котирую вы пршшнагм < рокде/^шм!, ужг является большим
Мойнп. общее тменнпс сл<н енис. сулгргнинкт	165
пргс ni мигм < то разве он не иодрАяумевлл. что каждый че-мтек доч
ЖГИ 1Ой||'< MINI I» обяяиннгм ГМ» Возложенные НА нгт ьгч РП» СОГЛ«1< НЯ И ЧТО
прнннлл» т JHH~Th К опрсдг \Г1|||ому пбщГСТНУ НИКОИМ обраАОМ иг ЫНН1 »п
m д(»6|и»и<>и.ш)П1 к нему присоединты? I 1е хсптл ли он этими гмшами
покачан. ни общестш» пргдсIan\ягт собой некое обрахованке по • ути
сшк-н отличное от с.< к та паяющих его членов? Наложенная адггь Кавелье
концепции о1ноиич1НЙ между индивидом и обще( тиом. рлзумеетгя, уже
не яимкчхн кпнцгнуцгй «( кнцгеспешимо договора» тут иг воля индивида
пргднлрнг г иопннкнонгние социального организма, а социальный прошвам
предннч'ti’vtt появлению чмчшктн, ил-за чего его потребности иенчбеж-
но ок.1 льшнюпл нажиге пран любого человека. Подчинение общей нам*
обу< лонлгно тут Hr допиюром, который заключен между всеми и потому
в любой момент может быть рас горгнут, а с амим фактом рождения п гой.
а иг и другой стране.
Верны» говорил О ТОМ Ж САМОМ, КОГДА, ОТВеЧАЯ Кондорсе, ОГСГ.1И-
павшему со сноси радикальной оривержеиноетью договорным принципам
нерушимое право каждого человека на расторжение уч. < называющих со»
г отсчгс 1HUM. упомянул о тех «обядате \ьс гнах с лужить, мботнтьсн, трудить-
ся, защищать и даже любить»» которые существуют» Нгзлаж нмо in какого
либо волензьяпленин. как и отношениях между гражданами, гик и а от-
ношениях любого гражданина с нацией Эти ораторы утверждали, что
недси га гочио одного лишь желания, длбы стать (или nrpci гать быть) гра-
жлапкном; что суть принадлежности к нации не исчерпывается легитимным
стремлением получить защиту со с гороны закона и июбодно пальяошгпнн
своими правами; н, наконец, что общество целили сранпнвап». как нтп
сделал Синес п I7H9 г., с коммерческим предприятием, а гражданина
с «акционером», вступающим в асснцшщню исключительно ради личном
щнишн и имеющим право в любой момент ее покннуп». унося с собой гною
долю общего капитала. Верны» продолжал:
I ItKin.iH на чту фу и да ментальную истину нм», схерсе, на »го чужгш»
взаимных обя ынн<1стгй, лгжлщге и «х н«шс счщналыюй гармонии, яы даггг
полную нолю всем лощ иекх кнм пирьпмм. ны ралрушаг »е иинь м< .кду
индивидом и обществом, обществом н нндинндом nr»! дел л < тс чгмтек.»
(юдее Г1ю(м1дным, но побуждаете его к прслАтелкству, вернлпметпу.
Неблагодарности; ны глушите в нем нрАВстш-ниыс чу<и ни, которые часто
ему по чмо vi mi находить н глубине пюгй души То сча, ты*, к.пирм пи
ТЩГ1НО искал и окружающем м»цм\ Вы длстг ему к • нражллне iu» *
моден на i мете, но учите его не верить нм*^
Цю пи. HiMnunuinJ Op. cil Р.186.
I X. P 207.
44)11эм1 P.20H.
Общественный договор как обоснование чрезвычайных мер
Наиболее решительные критики революционного индивидуализма мог-
ли бы предъявить свои авторские права если не на выводы из этих речей,
прославлявших репрессивные меры, то, по меньшей мере, на использо-
ванную аргументацию. Верньо говорил почти как Берк, порицавший идею
абстрактного человека, свободного от всех социальных связей и от истори-
ческого наследия, или как позднее — Леопарди, заклеймивший в универ-
сализме прав крайнюю форму эгоизма и безразличия к другим4^. Однако,
быть может, Верньо хотел опровергнуть прежде всего то определение сво-
боды, как чистого наслаждения, не связанного ни с какими обязанностями
или жертвами, которое, как полагал Мишле, содержалось в трудах аббата
Сийеса. — «свободы пассивной, инертной, эгоистической, оставляющей че-
ловека в эпикурейском одиночестве, свободы исключительно наслаждаться,
свободы ничего не делать, мечтать или спать, подобно монаху в келье или
кошке на кухне»?46)
Подобная критика, несомненно, утрирована. Французская революция
не делится на два периода, в один из которых (1789 г.) гражданина рас-
сматривали только через призму его собственных интересов, а в другой
(1793 г.) — лишь с точки зрения интересов отечества, благодаря коему
он существует. Еще задолго до 1789 г. в дискуссии о древних и новых
авторах высказывались соображения о том, что для обеспечения индивиду-
альной свободы надо не полагаться на такую мало предсказуемую вещь, как
порывы добродетели, а предпочтительнее и надежнее создать институты,
способные свободу защитить, оставив обращение к добродетели граждан
на случай крайней опасности. Впрочем, если речь и шла о том, чтобы
свобода опиралась на нечто более надежное, чем приверженность граждан
добродетели, это никоим образом не означало, что добродетель или хотя бы
ее минимум не предполагались в качестве одного из необходимых условий
сохранения свободы. Размышления новых авторов о свободе противопоста-
влялись ее трактовке «классическим республиканизмом», но не были его
опровержением: никто не считал, что индивидуальная свобода предполагает
отказ от гражданственности и от принесения жертв во имя сохранения сво-
боды коллективной. Так, в мае 1791 г. один из корреспондентов якобинской
газеты (будущий фельян) напоминал критиковавшим институт националь-
ной гвардии: «Каждые индивид, отдающий себя под защиту общества,
самим фактом вступления в него [или, согласно Верньо, своего рождения]
берет на себя обязательство всеми силами защищать общественный договор
от любых посягательств... Что стало бы с обществом, каждый член кото-
4/)См.: Leopardi С. Le Massacre des illusions / Trad. M. A Rigoni. P.. 1993. P 50-76.
vВсеобщая любовь. — насмешливо замечает Леопарди, — это теория, которая, на самом
деле, состоит в том, чтобы никому не помогать»
Michelet I Histoire de la Revoluhon fran^aise. 7 I. P. 647.
Война, общественное спасение, суверенитет
167
рого нс считал бы себя обязанным отдавать те свои споссю1гости на благо
сограждан? » 47^
В некоторых речах и некоторых сочинениях, действительно, мог-
ла высказываться идея об абсолютном приоритете интересов индивида.
Например, бывший сотрудник «Энциклопедии» Жак Пешс порицал наци-
ональную гвардию как институт, который противоречит «принятой в Европе
системе торговли, производства и наслаждения жизнью», поскольку требует
от каждого человека жертв, несовместимых с удовлетворением его личных
интересов И депутаты — в 1789 г. довольно часто, в 1791 г. гораздо
реже — отвергали принцип даже временного ограничения индивидуальных
свобод, не допуская, что общество, вторичное по отношению к своим членам,
может когда-либо тех мобилизовать и даже ими пожертвовать во имя более
важных интересов, чем их собственные. В своем докладе 7 июля 1791 г.
Всрнье призывал своих коллег по Учредительному собранию к бдитель-
ности по отношению к подобным неверным трактовкам Декларации нрав
человека. «Злоупотребляя Декларацией прав человека, — заявлял ок, —
некоторые противопоставляют ее всем нашим законам, предполагающим
принуждение, в частности, закону о военном положении»
В действительности, ни Кавелье, ни Верньо не выдвигали какой-либо
иной концепции социальных отношений, которая лишала бы личность ее
приоритетного значения, передавая его коллективу. В своих речах они.
склоняя чашу весов на сторону коллектива, в некотором роде восстанавли-
вали необходимое равновесие между правами личности и обязанностями,
налагаемыми обществом на своих членов. Дебаты о чрезвычайных мерах
и в целом политика, проводившаяся с 1791 г. под лозунгом общественного
спасения, позволили вновь показать двусмысленность принципа независи-
мости индивида от потребностей коллектива или, используя цюрмулировку
Барера, от «прав сообщества». Чтобы обеспечить защиту прав своих чле-
нов, государство, олицетворяющее собой преемственность в существовании
общества, должно защищать интересы не только нынешнего поколения,
но к поколений грядущих. В этом смысле ни общественный интерес,
ни общественное спасение не являются пустыми словами
* * *
Можно также заметить, что в этих дебатах вновь появляется го, чем
Революция хотела и старалась порвать в 1789 г. 1огда революционеры
превыше всего ставили индивида и его права, рассматриваемые как гичка
отсчета и цель существования общес тва 1ем самым они хотели придать сво-
4 Journal des anna de la Constilutiun. Г. IL 10 mai 1791 P 51Й- И9.
Mercure de France. № 35. 27 aoiil 1791 Mercure historique r! pulibquc P. 354-355.
49)Moniirur. T IX. P. 65.
Обцдесгпм’мжгй jotoeop мак о6оснг явные ч>* «*v< ><а:7ных мер
им тенгтвмям более высокую легитимность, чем v мностъ традиции*^.
Одилко в 1791-1792 гг динамика все более ужесточаемой борьбы против
• внутреннего врага». войны и политики обществен/' >п спасения заставила
Революцию еаснтъо. пригнав права коллектива и ^‘/пикающее во время
войны * таинство» нации. с тем. чего она прежде стыдилась. — с п ре дета-
в гением по «бщегтве. как результате созидательно^» труда на протяжении
многих веков Вос пользовавшись в своих целях историей. Революция, не-
гомнеино. пошла по стопам Старого порядка, но тем самым лишила его
опоры нн прошло? и на традицию, служивших ему основными источниками
легитимности. Вторжение идеи общественного спасения в революционную
политику привело к экспроприации у Старого порядка его родовых грамот
н передаче их новолгу суверену.
Политика общественного спасения означала также, что политические
потребности взя»н реванш у принципов. В 1789 г кое-кто полагал, что
только принципы могут быть единственным надежным руководством для
действии правителей. Эта мечта о прозрачности политики и ее соответ-
ствии морали быстро испарилась. Появление в 1791 г. идеи общественного
спасения в качестве центральной темы дебатов с грубой откровенностью
nf" Демонстрировало невозможность постоянно руководствоваться в дей-
ствиях правовыми нормами. Потребности власти со свойственной им долей
секретности, скрытности, с необходимостью принимать решения, противо-
речащие праву, но продиктованные «общественным благом», вновь про-
явились в одной из тех крайних ситуации, в коих государство, как творит
Кар* Шмит, разоблачает свою истинную сущность^, Идея общественного
спасения, которая освобождает государство от узды конституционных норм
и процедурных формальностей, направляющих его действия и решения
в обычное время. < выявляет не только логическую независимость решения
от нормы но и. прежде всего, его первичность, его основополага-
ющим характер» Ситуация общественного спасения или чрезвычайного
положения вынуждает признать истинным сувереном не «нацию» или
государство в целом, а тот государственный орган, который принимает
окончательное решение о чрезвычайном характере обстоятельств н соответ-
гтхнцкх нм мер: • Сувереном является тот, кто принц част решение
о вдслении чрезвычайного паюженпя [Шмит], поскольку, чтобы ввести
чрезвычайное положение, надо иметь власть отменить действующий за-
^Об гтч «обрА^енкн к умиверелмйюму» как стратегии, имеющей целью лжпнтъ
трмншпо .М7ИТИМ1ЮС гч. см Caurhel М La Revolution des droHs de I’hommc. P >8
Ш C Lj dfiUtwa Dalle otipne deD xiea modcrrui di aovramU alia kxu di <Lux
prdcUTM. Rome, Btn. 1975 Эпэ — др иля проблема, нежели мекуеггъенное совдлние и ж-
памкжжлнме во &я>-трипииггмчссккх иш партийных интересах гак.ж крайней ситлдцми
" Кспсвяя / F- £ui d'exceptMMj // ЭмгижпАие de phdowpbe politique / Ed Ph. RawmimJ
et S Ruk P.. 19% P. 251
Rvuh.3. (»6щеспикетное спасение, сцяереммли**	169
кон, а значит — и власть его восстановить и даже установить* Идее
общественного спасения, наделяя суверенную в клеть в нгкагэрим роде
тем. что Локк назвал •прерогативой», т. е почномочиямн •действовать
сообразно собственному разумению ради общественноп? 6мга. не чшражь
на предписания закона, а иногда даже вопреки ем\»лЛ) показывает. кто
именно является сувереном, и в то же время, приостанавливая действие
права, демонстрирует всю полноту этого суверенитета
Именно в этом смысле следует трактовать обмечавшееся Мишле
и Кинэ сходство между революционным террором и абсолютизмом Старого
порядка. Возникновение Террора означало, по их мнению, эпзвра? Фран-
цузской революции к абсолютистской традиции. Проект закона об эми-
грации, представленный Ле Шапельс 28 февраля 1791 г. быч. как писал
Мишле, «первой статьей кодекса Геррера и копировал другой Террор —
связанный г отменой Нантского эдикта» Со своей стороны Ким < ниже
замечает
В эти гиды имело место никогда более не вндлнное jumo с од-
ной стороны — высокий идеал общественного блага в справедливости
обещание золотого века, начертанное при входе, с другом стороны,
в реальности. — царство беспощадной Немезиды Можно ска.мгь.
XVIII век воплощал свои идеи в жизнь средствами ХМ века Две апоме
сосуществовали, объединившись в чудовищном сокче. семтммскткчьнля
мысль Руссо использовала в качестве инструмента толп». Варфолом^»
с кон ночи^.
Топор Варфоломеевской ночи или драгонады последующа.. <п,»г
тия... Свободно перелагая восхитительный текст Кина, можно • казать, что
это было почти так. по крайней мере, посче 1 АХ) г как если бы пн»•во г*. -
нувшийся семнадцатый век заговорил языком в*> г мналиатого Эп *.ьпр
связь между Революцией и Старым порядком, состояв илю в том. что Рево-
люция, провозглашая свои цели, нс пользе на. \а его eg* детва д<я дсстнжения
их. открыла отнюдь не историография второй половины XIX а . одержимая
идеей неизбежного возврата к деспотизму газалси-ь. пожтвержддемч'Ю фхин
1Ы. Р. 232.
Loth I Deuuirme ианё du gouwnirtnrni P 229 J> У«а> cr^ C 3>'|
И О 1кишленнм ДГ»КТ)ЖНЫ пх ум pc гвекисоз КНТРн.» (гши«) dL.ff) • аочг 1 •
к о мритнкг ее я W ill а см С«п»<К</ Ч L’Lmi au t£»rvu de U -ммлп <f f . / Bjm» о
drraibon d f’.ui ThronoetM ei (heorm de la twfl d fhai jui XVT i X\l!* v*. p
P 193-244, Cai4it//e / -Р Dr U corururikja <irs	de L • «хцмигект
S<mula(u>n el dmimuUlMW! mire U XVf* c< le Will1 ые<к // ljHr*4iurca «Ummqmti
P. 73-102.
x 1 'ficAe/el /. Hisioue dr U Re«UuU<xi йап^аме T 1 P
4 Qmnd E Le СЪпМктыпе e< U Rrvduboo 1тал<лжг p 19*5 P M9
^70 Общественный договор кок обоснование чрезвычайных мер
цузской историей Террора и двух Империй 1R\ Мысль о применении Рево-
люцией методов абсолютизма была сформулирована еще в революционную
эпоху. Это сходство, разумеется, гораздо раньше историком подметили про-
тивники чрезвычайных законов. Еще до Мишле и Кннэ они увидели, что над
новыми временами простерлась тень Великого века. «Вам предлагают закон,
отвечающий обстоятельствам, — заявлял некий Дарнода, — [но] как только
вы вступите под власть обстоятельств, возникнет нужда в диктатуре. Имен-
но диктатуры потребуют от вас и будут взывать к тени Людовика XIV»
Однако еще удивительнее то, что подобное сходство не только от-
мечалось противниками какой бы то ни было приостановки действия ин-
дивидуальных свобод, но и признавалось даже теми, кто проявил себя ее
сторонниками. На сей счет можно привести несколько особенно красно-
речивых примеров. 9 июля 1791 г. Барер, не без ораторских ухищрений
и оговорок, так трактовал свободу выезда из страны:
Обсуждаемый нами вопрос не раз поднимался и в государственных
советах тиранов. Установив варварские законы, Людовик XIV и Иосиф
II приняли еще более варварские меры против эмиграции; однако вам
здесь осмеливаются предлагать законы отнюдь не такого рода... Сегодня
речь идет всего лишь о полицейских мерах
А вот что 14 ноября 1791 г. говорил Инар о неприсягнувших священ-
никах:
Если бы Людовик XVI использовал такие сильные средства,
когда о Революции еще можно было только помышлять, мы бы здесь
не сидели... Применение столь суровых мер есть великое злодеяние,
когда деспот хочет таким образом увековечить тиранию. Но когда эти
средства используются нацией в целом, они не являются преступными,
а представляют собой великий акт справедливости * 60 61 62\
И снова Барер. предлагающий 1 августа 1793 г. от имени Комитета
общественного спасения опустошение Вандеи:
История осудила Лувуа за разорение Палатината, и Лувуа должен
быть осужден; он служил деспотизму, он грабил для тиранов. Палатинат
Республики — Вандея, и свобода, нащ>анляющая теперь руку истории,
вознесет хвалу вашему смелому решению, потому что вы будете карать,
дабы утвердить права человека, и вы послужите уничтожению двух самых
больших недугов наций — религиозного фанатизма и монархического
суеверия
Fitrd F. La Gauche el la Revolution franchise au milieu du XIXе siecle. Edgar Quinct el la
question du jacobinisme (1865-1870). P., 1986.
Выступление 9 июля 1791 г (Moniteur. T. IX. P. 79).
60) Ibid. P.81.
61) Ibid. T.X. P. 375.
62)lbid. T.XVI1. P.339.
Вайно, общественное спасение, суверенитет
171
И, наконец, Робеспьер с его докладом от 5 февраля 1794 г. «О прин-
ципах политической морали»:
KiBopwr, что террор составляет движущую силу деспотического
правления Разве ваше правление похоже на деспотиям^ Да, так же,
как меч. сверкающий в руках героев свободы, похож на меч, которым
вооружены прислужники тиранов Деспот прав как деспот в том, тго
управляет своими забитыми подданными посредством террор; обуздайте
при помощи террора врагов свободы, н вы будете правы как основатели
Республики. Республиканское правление — это деспотизм свободы,
направленный против тирании
Можно без труда множить цитаты из речей, развивающих тот же
тезис: Революция не должна стесняться использовать против своих врагов
те насильственные средства, которые деспотизм использовал против своих,
безусловно плохие, когда применялись во имя плохой цели, эти средства,
если и не стали теперь хорошими, то, по меньшей мере, оправданны
той хорошей и справедливой целью, которой отныне служат. Однако
в подобном, ранее немыслимом признании общности методов с деспотизмом
скрыта и еще одна идея, а именно — что народ может использовать
аналогичные методы и точно так же применять насилие против своих
врагов, поскольку завоеванный им суверенитет ничуть не слабее и не меньше
того, коим когда-то обладали короли. Следовательно, развязывая против
своих врагов такое же насилие, как и короли, народ демонстрирует свой
суверенитет. Таким образом, с этой точки зрения Террор предстает как
один из способов присвоения суверенитета народом.
Ранее уже говорилось о том, что в июне 1789 г. депутаты тре-
тьего сословия, образовавшие Национальное собрание, провозгласили себя
представителями всей совокупности граждан независимо от каких-либо раз-
личий по происхождению и статусу, дабы противопоставить привилегиям
и званиям, на коих те основывались, высшую легитимность, опирающуюся
на универсальные принципы63 64*. Однако, присвоив себе право оглашать во-
лю нации, они вступили в конфликт с королем, являвшимся до того времени
единственным «представителем», единственным хранителем суверенитета.
Эта борьба за обладание суверенитетом продолжалась около года. Переход
суверенитета от короля к нации окончательно состоялс я не в июле 1789 г.,
когда восстал Париж, и даже нс в сентябре, когда Учредительное собрание
установило пределы полномочий монарха, а лишь в мае 1790 г, когда око
передало нации право объявлять войну и заключать мир (по предложе-
нию короля) На этот счет современники не обманывались. Если верить
газетам того времени, тысячи граждан толпились на подступах к Собра-
нию в течение всех шести дней, пока шла дискуссия. Когда стал известен
63) Robespierre М. CEnvres. Т.Х. Р.357.
См. главу И.
/2	Обшег г леем/t мй доеолор как обогмоллние чрезвычайных мер
f результат. они встретили рукоплесканием Варнава и Д юпора. защищав-
ших верховенство нации, и освистали Мирабо, который. ио нх мнению,
слишком заботился о «части короля65). Без юмиення, декрет от 22 мая
1790 г. стал плодом компромисса, поскольку предоставил представите-
лям нации право объявлять воину при условии внесения монархом такого
предложения. С технической точки зрения, декрет не полностью завершил
переход суверенитета: за королем сохранилась более важная роль в по-
литическом устройстве, нежели просто «первого приказчика нации», как
говорил Робеспьер66^. Однако с точки зрения символики лишение короля
власти производило на умы большее впечатление, нежели то довольно зна-
чительное влияние, которое он сохранил. Уже утратив власть давать законы
н власть вершить правосудие, он потерял и последний символ своего былого
могущества — меч67).
Действительно, право объявления воины — это не просто один из атри-
бутов суверенитета. Это именно тот аспект, где суверенность власти про-
является в высшей степени. Как показал Жоэль Корнет, в XVII веке —
веке почти непрерывных конфликтов — война была главным движителем
эволюции абсолютизма^). Создавая по определению чрезвычайную ситуа-
цию. в которой речь шла о самом существовании нации (даже в случае чисто
наступательной войны и без какого-либо неприятельского вторжения на на-
циональную территорию), война тогда вела к беспрецедентному усилению
власти, обязанной защищать жизненно важные интересы страны. Война
позволяла власти принимать любые меры, продиктованные обстоятельства-
ми. в силу древнего принципа общественного спасения: Necessilas legem
non habet («нужда нс знает законов»). Власть становилась абсолютной,
поскольку действие процедур контроля и регистрации решений монарха
суверенными судами — процедур, ограничивавших королевскую власть. —
во время опасности приостанавливалось. 1ак уполномоченный короля при
штатах Лангедока заявлял в 1650 г.: «Несомненно, что в монархическом
государстве король — хозяин собственности и людей, являющихся его под-
данными. и что он может распоряжаться их свободой и жизнью по своем)
усмотрению, особенно в общественных делах» °у).
° ) См : Michelet } Hisioire de la Revolution franchise. T. I P. 350—351
Robctpierre M (l£uvres. T. VI. P. 364—365.
67) а Вы уже отняли у короля два его основных прана. — заявлял во bjx-мн дискуссии
Казалес, — право на внутреннее управление и право на осуществление правосудия. Если bn
постановите отнять у него и третье, то придется открыть народу большой секрет: с клто дю»
у него больше не будет короля». Цнт пи: Oraieurs de la Revolution han^aise / Ed. F. Furet el
R. Halevi. P 214
Cornell* J. Le Ro< de guerre. Elude sur la souveramete dans la Fiance du Grand Seek
P.. 1993.
69)JUd P. 319.
Вонна, общественное спасение. суверенитет
173
Это была абсолютная власть, но изначально временная, поскольку она
должна была заканчиваться с исчезновением опасности для королевства.
Однако в XVII в. монархия использовала чрезвычайные полномочия,
чтобы значительно усилить свои прерогативы в мирное время и ослабить
для себя ограничения со стороны традиционных корпораций7^ Винна
служила не только средством материального усиления монархии, но и.
кроме того, вела, замечает Ж. Корнет, к возрастанию ее символического
значения, создавая образ «воюющего короля».
Аналогичную роль играла война и во время Революции, поскольку
здесь также стоял вопрос о суверенитете. Начиная с 1792 г. война — хотя
это проявилось еще во время подготовки к ней, частью которой стали атаки
в предшествующую зиму на эмигрантов и непрнсягнувшмх священников —
создавала ситуацию общественного спасения к влекла за собой, как к в пре-
дыдущее столетне, подчинение законов и права нуждам текущего момента.
Она так же освободила революционеров от рамок Конституции, как ко-
гда-то позволила королю уменьшить прерогативы парламентов. Тем < амым
война способствовала наиболее полному раскрытию могущества суверена.
Так же. как ранее она позволила Людовику XIV посягнуть на тради-
ционную «Конституцию», она позволила Революции, низвергнув трон,
ликвидировать последние руины Старого порядка, оставленные 1789 г.
Кроме того, именно в ходе войны, объявленной внутренним врагам
так же, как и внешним, народ почувствовал себя настоящим сувереном
Вонна лишила понятие суверенитета абстрактного характера и наполнила
конкретным содержанием, придав суверенитету такую реальность, которую,
по меньшей мере, трудно ощутить в мирное время, когда гражданин при-
меняет его, только голосуя на выборах. Нация почувствовала суверенитет
благодаря войне и благодаря тон мощи, которую война позволила ей обра-
тить против своих врагов. В 1793 г. новый суверен обрушил на восставшую
Вандею всю мощь своего суверенитета, как когда-то короли применяли
его против своих врагов или мятежных подданных. Революция опусто-
шала Вандею так же. как некогда Ришелье морил голодом Ла-Рошель.
Это позволяет лучше понять параллель, проведенную Борером а августе
1793 г.: Вандея — это Палатинат Республики, потому чю Республика
ничуть не менее королей имеет право применять насилие, причем, в самой
жестокой форме, чтобы уничтожать своих врагов. Палатинат стал жерпюй
нс только стратегических расчетов, но и желания Людовика XIV нагляд-
но продемонстрировать собственное могущество. Король, как справедливо
написал Вольтер, «приказал <...> опустошить целую страну, поскольку
для него не существовало н этом мир? ничего, кроме его власти и ужас-
О найме как «повивальной пайке абсолютной монархия* си.. /омиене/ fl. de. Du pouvwr
Histoirr naiurelie dr sa cruissance [1945]. P„ 1998. P. 229—254
Общественный логавор как обоснование чрезвычайных нер
кого права войны» 7^. По убеждению революционеров 1793 г. стратегия
требовала опустошения Вандеи но Вандею надлежало опустошить и для
того, чтобы она искупила свое преступление, так же. как Лион должен
был быть стерт с лица земли за восстание против Конвента, органа власти
народа-суверена. Новый суверен, совершенно очевидно, нс давал пощады
своим врагам или тем. кого считал таковыми.
Однако, в конце концов, нужно ли вместе с Эдгаром Кинэ уди-
вляться этому' противоречию между стремлением к прекрасным целям
и применением жестоких средств, из-за чего тень XVII в. простерлась над
человеколюбивым восемнадцатым столетием? Революционеры были деть-
ми века Просвещения, но разве не были они также н детьми абсолютной
монархии?
’"Corndle/. Op.cit. Р. 325.
-VIII
Якобинизм, демократия
и Революция
Подобно тому, как наблюдателю у подножья горы простирающаяся
перед ним долина видится иначе, чем тому, кто стоит на вершине, так же
существуют и два способа рассматривать ход Французской революции.
Если воспринимать ее в целом, сверху, то неизбежно складывается впеча-
тление о некой фатальности ее движения к Террору, как будто к худшему
развитию событий ее вело действие некой непреодолимой логики История
Французской революции с 1789 по 1794 гг. демонстрирует рост насилия
и политической нетерпимости, постоянную радикализацию, день за днем
оттеснявшую на обочину наиболее умеренных и выводившую на авансцену
экстремистов. Впрочем, своего историка Террор обрел еще до того, как
ушел в прошлое. Его будущую историю, действительно, можно найти в тех
предварительных ежедневных зарисовках, где трезвомыслящий и пессими-
стически настроенный Мале дю Пан1) изображал скрытую за внешним
блеском изнанку происходящего и показывал еще юной Революции т»\
чего она не хотела видеть, — ее скорую и жуткую дряхлость-1 Вновь
воспользовавшись известным образом, можно сказать, что Революция, по-
добно Сатурну, пожирала своих детей, но не только пигому. что нч убшм ч.*,
но и потому, что властвовала над ними.
Есть, однако, и другой, имеющий нс меньшее право на существо-
вание способ изучать ход Французской революции Он состоит н том.
чтобы охватывать ее взглядом не всю целиком, а рассматривать снизу
в более скромном масштабе, ее протагонистов и ее перипетии, так сказать,
день за днем. Другая перспектива, другое зрелище* то, что издали кала*
С 1789 по 1791 гт. Мале дю Пан редактировал полюнчеекчя раздел «гиги* V;r. de
France.
Я перефразирую здесь на свои лад выражение Бронт ива Бачи- писавшего гцмвдк.
о Термидоре: «Революции достаточно быстро старекп. 11х старое it ужасна .И Термидор
является тем зеркалом, в коп^юм кажддн новорожденная революция может беа всякий нагон
увидеть то. чего она видеть не хогеча бы. — зрелище [«спада и дряхлости, в коих нашли
смерть былые мечты» (Baciho В Comment ыэгЫ de la fen-еш Р 353)
176
Я*г<<>имиям ленократын и Ределкщия
лось широким потоком, увлекающим за собой людей и события, вблизи
распадается на множество ручейков, пересекающихся друг с другом, време-
нами с чикающихся. чтобы затем разделиться, исчезающих из вида в одном
месте, чтобы появиться в другом, иногда спокойных, иногда бурных. (
бытия и действующие лица приобретают свой неповторимый облик; самые
значительные из обстоятельств порою теряют свое величие, уступая место
тем мелким расчетам и мелким мотивам, которые их порождают. Если при
взгляде сверху Революция кажется мчащейся к пропасти, то при взгляде
снизу можно увидеть, как она следовала извилистыми путями, которые без
какой либо предопределенности привели ее. в конце концов, туда, где она
оказалась. Ее сценарии не был написан заранее.
До тех пор. пока не доказано обратное, история остается делом рук
людей чей характер страсти, интересы и выбор оказывают немаловажное
влияние на ее развитие. * Род людской, — заметил Проспер де Барант еще
в 1828 г. — не является лишенным воли и жизни объектом, который дни
жется по предопределенному ему пути в соответствии с законами моральной
гравитации . Напрасно нам пытаются доказать, что люди и народы выпол-
няют некую, им неведомую миссию; их моральный характер определяете я
их личными качествами, их осознанными действиями*^. Продравшись че-
рез этот хаос осознанных действии и событий, мы можем вернуть случаи .
вероятности и непредвиденности принадлежащее им место в историческом
процессе История непредсказуема. Однако в конце XX в. историку невоз-
можно не принимать во внимание то, что в XIX в. его предшественникам
или. по крайней мере, большинству из них было простительно не знать
из-за недостатка опыта: а именно — то, что любая революция, независим-
от ее принципов, причин и целей, ведет к трагедии. Хотя историк сеп».ъ
не может подкалить к этим вопросам, игнорируя опыт прошлого, он,
нами, должен следить за тем, чтобы на смену убеждению, что все завя. «•
от обстоятельств, нс прииска мысль, что все подчинено необходима
Помять сочетание случайного и необходимого — такова задача кажд.?-
кто пытается найти объяснение Террору.
Случайность и необходимость: гипотезы
Существуют различные взгляды на соотношение случайного я ?
днмого Можно вообще отрицать всякую связь между ними, лисю </г 
‘л ль случайного иллюзорной как это делали контрреволюционер;
тавшие 1793 г неизбежным счедствием и даже сутью принципов 174
либо и-члргая саму' идею необходимости, как это делали рев> к
ры. видевшие в 1793 г. печальный инцидент, результат чисто
rtn MotcJm р Barante // ГЛсСюолигс Jet klircs	Lz d.x j
Sound, c Gran* P 1971 T.l P 91
Случайность и меобхолмлнхгль.- гипотезы
177
обстоятельств, никоим образом не связанный с принципами Революции
Контрреволюционеры смешивали воедино ход Революции и ее принципы,
а революционеры слишком жестко отделяли одно от другого Сложность
состоит в том. чтобы рассматривать в совокупности все, что в Терроре было
случайного и что — необходимого.
Опубликованный в 1988 г. Франсуа и Моной Озуф -Кри-
тический словарь Французской революции представляет собой попытку
увидеть, в чем между 1789 и 1793 гг. была преемственность и в чем
разрыв; — попытку, равноудаленную от противостоящкх друг другу ре-
волюционной и контрреволюционном традиций. Основная идея состоит
в следующем: деспотизм 1793 г. может быть понят лишь в свете про-
тиворечий революционной политической культуры, изначально обладав-
шей определенным антилиберальным потенциалом. который обстоятельства
превратили в реальность 1793 г. Из существовавших в 1789 г различ-
ных вариантов возможного развития событий ни один, в том числе худший,
не имел больше, чем другие, шансов воплотиться в жи.чнь. Дальнейшее раз-
витие Революции, зависевшее исключительно от стечения обстоятельств,
определила чрезвычайная ситуация. Однако, поскольку с самого начала
Революция была чревата как свободой, так и деспотизмом, различные ее
периоды отмечены печатью преемствен мости Послушаем Франсуа Ф*>ре
В этой книге проводится мысль о том. что диктаторским характер
революционного правления не был просто илм исключительно результа-
том защитной реакции перед лицом опасности. а стал также проявленлгы
некоторых потенций политической культуры Французской революции
Террор не был с неиэбежн<хтью предопределен принципами 1789 г
но обстоятельства, действительно чрезвычайные « 1793 г приеме
в действие те идеи и страсти, которые не сгксобствовали устаноалентг»
политической свободы4 ’
Тезис, развиваемый Франсуа Фю^ и Моной Озуф -\ичам:я
от сформулированного в свое время Жюлем Мишле. Последний, вопреки
мнению большинства историков, высказал мыскь, что к знфлнкт межл жи-
рондистами и якобинцами был вызван нс только личным соперничеством,
но»расхождением в принципах, проявившимся иа процессе над Людовиком
XVI. По мнению Мишле, именно в силу своей щ иве жени у -и , тип*
народного суверенитета Жиронда предлагала передать на	нар ла
вердикт. вынесенный Конвентом. «Дочь философии XVH1 н , она г.р»
ела ее логику в стены Конвента. Принципы заставили ее н>	суть
монархию, и принципы же заставляли ее пощадить короля Напротив,
•Гора Открыто защищала право меньшинства < мила, ь с г. зет и .... .-.д,
не считаясь с его суверенитетом Искренняя патриотичная. гг| ичесхая
она. однако, пошла опасным путем. Если большинстве ничего иг значит
^Furtl F La Revolution, de TurgU л Jukn Ferry T I. P 50*-509
’•3	155
178
демократия и Революция
если преобладать должны лучшие, независимо от их количества, то эти*
лучших может быть минимальное число <...>, и даже всего лишь один
человек — король, папа. Гора карала короля, опираясь на тот же принпи--
на который опирается монархия. — принцип авторитета, способный при-
вести к восстановлению королевской власти. Она положи \а сей принцип
е основание эшафота, но на нем же можно было возвести и трон
.Мишле, а затем и Кямэ связывали антклибералъную сторону Революции
с существованием особого якобинского мировосприятия, для которого бы?
характерен дискурс, берущий начало в философском наследии одновремен-
но абсолютизма и католицизмаякобинизм — это демократия, мыслимая
в понятиях Гоббса н Боссюэ7'.
Никто здесь не собирается отрицать того, что «чистый аист» 1789 f
ткрывал возможность для любых девиаций под лозунгом равенства, и\и
того, что радикальный индивидуализм 1789 г. был чреват вероятностью
возникновения -новой суверенной власти	столь же абсолютной
и столь же автономной, как и воля любого из создавших ее индивидов Ч
Тем более, речь не идет о том. чтобы оспаривать существование «якобинско-
го дискурса» или отрицать глубочайшие различия, например, между разра-
ботанной Кондорсе математической теорией представительства и созданной
якобинцами эссенциалистгкой» доктриной. Истоки 1793 г., действите\ь
но, утсодят в 1789 г. И перед нами уже не стоит задача понять, какие
революционные принципы или настроения сделали Террор возможным
Нас сейчас занимает более узкая проблема — проследить пути перехода
от 1789 к 1793 г, установить, каким образом скрытые в 1789 г. потении
альные возможности антилиберального развития смогли, в конечном счете,
осуществиться
Трактовка Террора как реализации антнлиберального потенциала,
державшегося в латентном состоянии внутри революционной лолитичесн i
культуры, вполне обоснованно заставляет искать в последней объяснении
мотивов насилия и форм, принятых Террором. Однако такой подход не и
аваляет понять пути, приведшего к подобному результату, если не счипп
ссылок на непредвиденные обстоятельства. Такая интерпретация прид.»»•
идеологии решающее значение в объяснении происшедшего, а обстоите '
ствам — не менее решающее функциональное значение. Предполагаю
что обстоятельства вызвали всплеск насилия, а идеология, в широком смы-
*' M cAc/xf J. } Ьм<д>е de U Revolution fran^aisc Т. 11 Р. 166.
Ь>0 Кинэ и об его гюннмаими вкобнинэма как возврата в рамках Революции •
порядку см. /иге/ F La Gauche el la Revolution. P. 61-72.
' He елмшххш отличается от зггого м тезис Люсьена Жома. См jaumc L 1 I- I
i Hid ftpnrttouitve гшх1егги Р., П&6; Idem Lr Discuu/e jacobin el la demoerdtir P
Furr/ F Li Rev<.tutK>q de Turgot a Julea Ferry P. 106.
Об otqm гм выше главы II м Ш.
Якобинизм u jfMQ^pamun
179
еле слова, объясняет формы, в которые оно вылилось. Террор предстает
здесь как возможный продукт революционной политической культуры.
Следует ли считать, что если бы не инерция вещей н не сопротивление,
оказанное людьми тем переменам, что совершались, как предполагалось,
ради их же блага, то Революция не нарушила бы своего обещания дать
свободу? Возникновение Террора, несомненно, было обусловлено уже су-
ществовавшей к тому моменту совокупностью различного рода условий,
делавших его возможным: принципов, применение которых было чрева-
то опасностью; ожесточения коллективных страстей, интеллектуального
и культурного наследия, мало совместимого со свободой и с уважением
к праву; освобождения деятельности от любых моральных ограничений
и т. д. Помимо этой плодородной для Террора почвы, его появлению спо-
собствовали также конфликты, инциденты — т е . те факторы, которые
привели его в действие и без которых он и далее пребывал бы в латентном
состоянии. Это — обстоятельства, скажут нам. Однако, как мы уже видели,
хотя обстоятельства и вызывали последствия, которых никто не мог пред-
видеть и которыми никто не мог управлять, очень часто они не имели ничего
общего с неожиданными событиями чисто внешнего происхождения Начи-
ная с наиболее важного из них — войны, обстоятельства во многих случаях
сознательно создавались революционерами в своих стратегических целях,
объяснение которым надо искать не столько в противостоянии Революции
и контрреволюции, сколько в конфликтах между самими революционерами.
Обстоятельства были не причиной этих распрей внутри революционного
лагеря, а одним из их следствий. А потому можно выдвинуть и другую
гипотезу, определив террор как неизбежное порождение революции самой
по себе. т.е. революции как особой формы исторических изменений неза-
висимо от ее принципов и даже от того места и времени, где и гдд она
происходит. Иными словами, если идеология позволяет определить, кого
принести в жертву, то революции, независимо от своих принципов и целей,
требуют жертв и требуют непременно
Якобинизм и демократия
Якобинизм. в коем историки часто искали разгадку Террора, пред-
ставляет собою сложный феномен, различные ипостз и которого далеко
не полностью совпадают между собой. Определение якобинским* отно-
сится и к одной из форм социабильностн, и к деятелям Революции, и и ее
периоду, н к дискурсу, и к традиции В социологическом плане якобинизм
выступает как метафорическое обозначение демократии, ее принципа и се
пределов. При рассмотрении в политическом и о идеологическом планах
его история во многом совпадает с историей бурного потока Революции.
Ш>Об этой гипотезе см. след главу.
13*
180	Якпбмнмщ. ЛСЫОК/ЙРП11Я U /\дл
И. наконец, в философском плане он является ватчцаннем Франц лаек и
революции якобнниэм — это. прежде всего, другое имя Француз» к.ч
революции
Что касается традиции, то. замечает Фухшеуа Фюрс, посмср-нмя
история якобиннямл «началась сразу же после его гибели как пслик.-е
и побуждающее к действиям воспоминание, вызывающее восхищение »иг
ненависть, как олицетворение всего лучшего или худшего, что было п сам а
Революции»1”. Вскоре одной лишь приверженности принципам 178” г
окажется достаточно. чтобы быть названным якобинцем. «Теперь.	кон
статмрсмып в 1806 г бывший член Конвента, жирондист Пагане чп.
слово «кобинеь имеет лишь относительное значение. Для тех, кто лор -
жиг старыми образами к лелеет давние заблуждения, все французы —
якобинцы» Затем в «багаже республиканской партии»* якобинизм не
ребра и:* в XIX н где стал весьма растяжимым обозначением для обще
достояния наследников Революции, вКгЛючаншего в себя суверенность, нс
делимость и независимость нации, равенство прав, секуляризацию и т д
Якобиниэм был отделен от Террора н претерпел «обуржуазиванме . к
в целом завершилось к 1880 г., когда республиканцы положили в осн в
своей власти «экуменическую версию Французской революции, где яко-
бинское нас ледие было очищено от крови и насилия» 13\ Однако со времгн
Директории существовала и другая якобинская традиция, имевшая в <в » ।
основе историю якобинской «партии». Берн начало и бабупистскоп ин-
тгрП|)стацим якобинского опыта, она выводила из этой истории докт. »•••>
за л вата власти и революционного, волюнтаристского преобразования ( <
щсства организованным меньшинством. Через тайные общества. Бл.шьн
и активистов Коммуны этот якобинизм приводит к Ленину и к те. : »
диктатуры революционной партии ,4/
Что касается •якобмнмзма» как метафоры для именования дем»
тин. то его социологическая интерпретация в таком качестве с<»< ъп
главный вклад Огюстена Кошена в изучение Революции Честно
вора, исследование Кошена представляет более широким интерес, не
только как работа о Революции. Препарирование якобинизмл, ь гм.
лосаэтнл свои труды, является также препарированием демократии. I 1г
Гап1 F J^cbniumc /7 Экл.олпаие critique de U Revolution franvaiie. P 757.
Aitf-j'ie! P £»•> hiHonque et critique tux la Revolution bancaise; set c«nisr> >
лггс lei puftrailt de» bununet Ira piua teiebfM [1806|. P-, 1815. 1. II. P. 355
fwrtx F J«rvbfno<nr P 759
^Cmj fiuoaerruli Ph	de l egaliie iLlc dr Babeu! 11828] P . Ilr’/ I.
P«xnu Ф Запмк4> ас ине рамжгтм. имеиуемши ыгиворим БабеЦн М . Л . PMS l 1
ирггметиеяиогтм си:	Т. ВокЬемк* el Jacobins hinerairc des лплк^и*^
Т [клъшсммкН жжибинцп и прмараж термидора М., 1993].
'5 ОодмА амачм» незавершенной работы Кошен* nui мбшгги на фреше? в >
см Г.огГ F Prnacf la Revoluttuo Ьагндиде. Р. 212 —259
Як обучи am и демпчритиа
181
всрженец католическом и консервативной традиции, Кошен не испытывал
ни m«lm*hiiiiix симпатий к современному обществу. Именно это о6|цество он
изобличал своим исследованием якобипнзма. рассматривая последний как
высшую форму и саму суть демократии, где та раскрывает свой обман.
Важно, однако, не то, что Кошен вновь воспроизвел контрреволюционную
теорию заговора, коей остался верен, но то. что сделал это при помо-
щи социологического исследования — средства, чуждого защищавшейся
им традиции и принадлежавшего к ненавистной ему современности. Его
работу, действительно, невозможно понять, если, видя лишь откровенно
выраженное намерение автора, не замечать то. что связывает ее со своим
временем и отчасти лишает ее этой причудливой оригинальности Кошен,
ностальгировавший по обществу, где каждый занимал отведенное ему ме-
сто. был также критичным приверженцем Дюркгейма и социологии. —
т. е. «науки», ставившей себе целью открыть законы, которые управля-
ют этим миром, лишенным естественных основ, и где ни у кого боль-
ше нет заранее отведенного ему места, т е. современным обществом
Кошен жил также в период формирования массовой демократии и воз-
никновения первых политических партий, и если он изучал якобинизм.
то лишь как предвестие вторжения масс в сферу политики — «ре иомен,
механизм которого старались понять и другие его современники, чтобы
ответить на вызовы, порожденные данным явлением' К тому време-
ни, когда в 1904 г. Кошен опубликовал свои первые труды, уже вышли
в свет работы Джеймса Брайса «Американское государство» (1889)
Монсея Острогорского — «Демократия и организация политических пар-
тий» (1903), Эдгара Мишо — ^Германская социал-демократия* (1903)
и еще предстояло появиться книге Роберто Мишели -Социология поли-
тической партии в современной демократии» (1911) Из всех этих трудов
наибольшее значение имела работа Острогорского, есхн не выводы, то
предмет н метод которой оказали сильное влияние на Кошена1** Послед-
ний применил метод Острогорского к изучению Французской революции.
См на этот счет замечания Франсуа Фире Ibid Р 222 244 246
Р Об этом свидетельствует	н К чю-г. и j.a,..**-' п -п • -<.. • и •
ГЙ» и СЛЭОКуПЖСТЪЮ НСХАНТНЧес KIU И П|МЧ|ч HKUIIUX ОрГбНИАЛцнЙ О ДГ
того времени (см : Сск/пл ,4. La Сп<е de 1Ъ»:онт revdultonuaire P 1909) .’>m рдолцчноп)
рада организации представляй* собою, по его мнению, всего ляша пркхцмю -Сюхыпого*
об|цг<~пм. частные примеры применения П|1МНцнна демомратим Уже  ГЮ7 г ом ооргд* ’•<.«
истинную цель своего исследования о мхоокннлме. ыявнв -Отнюдь иг тюс.мммл аяибнкца
будет последним с ломок* в разгадывании |*в..>чюцниык»н ян адки *	гм uwo
кратнн ♦ (Cochin .4. La Rox»lubon el la libre pen*ee la u-.mIi Ml ion :le U реньее [17 10 - !7S9|.
k 9м.*й1|«А1юп de U репюппе [1789— ]79^|, U «а»лЬм1юп Iwn* (1791— 17941 P , H24
P XXVII)
Эти влияние подчгркнвамчь Франсуа Фюре (Funl F J*ol»<niiune P. 7б1) i также
Пьером Аврилем н его предисловии к пг^илдаиню юшгм М (Аг}ч>п%х*шо (Chinyonhi М
Op al. Р. 7).
182
Якоби ни ли. демократия и Ре/ю.чюиия
так сказать, одной из двух колыбелей современной демократии, и поста р»«
такой же вопрос, какой Острогорский адресовал англосаксом'ом) • :
РУ: существует ли демократическая политика, соответствующая принчш •.
демократии*
Кошен исследовал проблему содержания демократии и ее у стан
вления на примере того, что он назвал «обществами мысли > (акадсмю-
литературные кружки, масонские ложи, клубы)- Подобные доб|и.»»плыг
объединения были проявлением новой формы социабнлыих г и. какы и
начала распространяться с 1750 г. одновременно с упадком традиии н
ных Цюрм. противоположностью которых выступали эти новые обивч. :п<.
При социальном строе со столь высокой степенью интеграции, каким б.н
Старый порядок, любые ассоциации могли создаваться лишь по инипиа и?
иля с согласия монарха. Принадлежность к ним регламентировала't ю{
дичгскн и являлась общественным долгом. Любое объединение (гх ; г
корпорацию и создавалось независимо от воли включаемых туда люл и
Напротив, общество мысли представляло собою добровольную а* сиги,
цию. обязанную споим появлением исключительно договоренности м'-ж...
ее членами Оно не только не вписывалось в иерархию корпораций и <»<>>,.•
нений, составлявших пирамидальную структуру традиционного о6:п< ст-,
но н способствовало подрыву его основ, ибо воспринимало своих член
исключительно как равных людей, вступивших в него добровольно, и< >
из общности убеждений, взглядов и вкусов, без какого-либо юриди-.'ч
млн социального принуждения. Таким образом, общество мысли г г
вляло собою после 1750 г альтернативную форму социальной свичи
было результатом добровольного соглашения между равными членами а<
циации и не принимало во внимание неравенство и различия, раздг '
их 8 реальной жизни. В результате общество мысли историчес ки
тгм закрытым анклавом, где демократическая форма отношений .........
еще до того, как распространилась на все социальное пространство
В данном ракурсе якобинизм рассматривался как конечный р<
этого завивания . бшестна демократией: «Все французы, — писал К.,
о 1793 г.. — (.оставляли отныне одну ложу» J<^. Гаким образом, якобини
выступал как типичный, почти идеальный образчик установления дг п
тин. разрыв социальных связей между членами общества предпю
распаду соинума на совокупность абстрактных индивидов, освобож/с
от каьн* бы то ни было конкретных обязательств и осущее чиляв л
мпупраьление путем достюкгния согласия между собой через вц--? г
сборням работ Коимма: С<кЫп A. L E^ril du jacobirinnH / Г 1
Р W/ ( 41» хмг/л^нс/ прамгнення 1ЯШМТЯМ •дгм'жр^тичггкой социлбидышс I.*- С
ГУМу viH	R Ixi LcMjri жниляфе* dies b France d‘An<irn /б-кш:.
or b	P.. 1934
Я кабими дм и леиожроти»
183
каждым своей ноли, которая провозглашалась автономной и строго равной
другим.
Существует. однако, замечал Кошен в работе * Кризис |>ево моци-
окном истории», два способа писать историю демократического режима
Первый исходит из «правовых норм, признанных принципов. заявленных
программ». 1акук» историю легко излагать, ибо пишущий находится ••пе-
ред сценой», перед «хороню драпированной, хорошо освещенной и хорошо
украшенной моделью». Второй способ состоит в рассмотрении не сцены,
а ее кулис, не «фасада официальной истории», а * практики и реальной
истории демократии»'20^. Кошен в высшей степени обладал качеством, ко-
торое редко даруется историкам и которое имели также его учитель Тан
и Острогорский, а именно — ярко выраженным интг[>есом к худшей сто-
роне вещей, к тому, что никто не хочет добровольно признавать, особенно,
когда речь идет о режиме, основанном на великих принципах. Демократия
любит рассматривать себя в зеркале своих принципов, но ей не нравится
свое отражение в зеркале политики Кошен не только увидел в якобинизм?
сущность демократии, но и показал в нем политику и реальность демо-
кратии: власть олигархии, скрытую за ритуальным прославлением власти
народа, равенства граждан и добровольного согласия каждого с налагаемы
ми на него законом обязанностями I Iменно в политике нэилучшнм образом
проявилось то, что Кошен считал обманом демократии: свобод л, теоре-
тически даруемая абстрактному индивиду, оборачивалась порабощением
конкретной личности. Человек отказывался от той относительной свободы,
коей он реально обладал в прежнем обществе, и получал взамен независи-
мость, которая в действительности приводила его к подчинению абсолютной
власти — абсолютной, прежде всего, потому, что она, как предполигалос ь.
возникла в результате согласия всей совокупности индивидов. Демократия,
по мнению Кошена, — уловка для простофиль, а ее установление - не чт
иное, как добровольное порабощение себя
Представление Кошена о Старом порядке имело мало общего с ре-
альностью. Однако оно, по крайней мере, обладали тем достоинством,
что восстановило идею о существенных p.i иичиях между гем. что было
создано временем, и тем. что делала абсолютная монархия В прежнем
обществе, как писал он, различной) рода совещательные собрания состояли
нс из абстрактных индивидов, имевших определгнные нрава, а из кон
кретных людей, попавших туда в соответствии со своими интеркамн
Неравные по происхождению, они обладали и неравным влиянием, но оно.
даже если и было небольшим, было вполне реальным, тем более что оно
проявлялось только в тех аспектах, в которых каждый из ?ггих людей
Cochin A. i,/E»pni <hi jrtf.obuminc Р 111
*См-. м частности’ Сос/ип A. Comment furr.nl rhu 1г.ь depute» jua f lat genrreux [1912] //
CiKhm A L i .&pm du jucoliinibme. P 79 —9}
184
Якобинизм. демократия и Революция
имел конкретную заинтересованность. Все они были компетентны в обе;-
ждавшихся вопросах. При демократическом режиме, напротив, субъекюм
похитикн является индивид, обладающий только волей; его реальные ин-
тересы не принимаются во внимание. Теоретически за новым гражданином
признаются полномочия участвовать в принятии государственных реше
ний — полномочия, не идущие ни в какое сравнение с тем небольшим
влиянием, которое он когда-то мог иметь. Однако в реальности он оказы
мет меньше влияния на принятие решений, чем когда бы то ни было22’
Действительно, принцип демократического участия в управлении строится
на предположении о всеобщей компетенции, которое, как и тезис о спон-
танном формировании коллективной волн, является фикцией. В результате
власть, теоретически принадлежащая всем индивидам, передается олигар-
хии, состоящей из профессиональных политиков. Эта олигархия разбирает
проблемы н определяет условия их решения, выступая в роли необходи-
мой) посадника для преобразования множества индивидуальных решении
в коллективную волю» Всевластие «механизма» или партии — такова
реальность свободы современного гражданина. Так же, как и в обществ^
мыс ли или в якобинском движении, где реальная власть находилась в руках
лиц, составлявших -внутренний круг», народ в большом обществе рсальн
не имеет власти, коей обладает партия, необходимая для функциониров.ши
демократии.
«Нет свободы без организации», соглашался Огюстен Кошен, при-
знавая таким образом функциональную необходимость посредничаю; .
структур, приводящих множество индивидуальных устремлений к един-
ству. Однако он тут же добавлял, что «нет свободы и с оргашп и
ей», поскольку в действительности именно аппарат, механизм формн|
единственное мнение абстрактного народа23). Олигархическое функы
пирование демократии предстает, таким образом, неизбежным слсдсп-
изначальной иллюзии демократии — попытки сконструировать сопиа.н
идя от абстракции, не имеющей конкретного содержания, — от Индии
Вот почему якобинизм имел для Кошена значение символа. Высг
в силу своего основополагающего принципа, олицетворением демокр
якобинизм на апогее собственного влияния раскрывал также ее обман,
монстрирун диктатуру меньшинства, претендующего на выражение - ь ;
волн от имени народа и вместо народа. Тирания II года представлял i
демократию без маски.
Диагноз, поставленный Кошеном, не слишком отличался
что поставил Острогорский: демократическая политика в ее к<»нкг ••
проявлении ведет к «подавлению индивидуальности во всех
щественной жизни», противореча основополагающему принципу д,
^См.. Gutnnijjey Р Lr number el la raison. P 208-213.
Coc/iin A La Revolution cl la litre penser P 174
Якобинизм и демократия
185
тин. согласно которому индивид — источник и цель всего общественного
устройства
Однако, несмотря на сходство выводов, цели обоих авторов ради-
кально различались Кошен резко осуждал демократию и ее основной
принцип — индивидуализм, тогда как Острогорский критиковал прак-
тическое функционирование демократии с целью напомнить ей то, что
она обещала, и добиться выполнения этого обещания Таким образом,
если первый называл правление олигархии политических активистов самой
сутью демократии, то второй видел в этом ее искажение. Первый счи-
тал невозможным исправить данную ситуацию, не порван с философским
индивидуализмом, что позволило бы увидеть за гражданином чгювска
и вернуть тому пусть ограниченную, но реальную свободу. когй он когда-то
обладал. Второй же хотел восстановить полномочия индивида во всей той
полноте, которую обеспечивают принципы демократии В отличие от Ко
шена, который из предосудительного применения демократии делал вывод
о порочности самого ее принципа. Острогорский был либералом, принимав-
шим демократическое общество Он выступал одновременно и Прокурором,
и адвокатом этого общества, и если порицал его функционирование, го
лишь для того, чтобы еще активнее ратовать за углубление демократии.
Для этого он предлагал покончить с постоянными партиями, созданны-
ми для завоевания власти и ее использования, — партиями, щк*/слагавшими
программы, где выдвигались «многочисленные и разнообразные проблемы,
подлежавшие решению в настоящем и будущем» . Он мечтал о том, чтобы
заменить их эфемерными объединениями, «котор	псалн
и видоизменялись в зависимости от выдвигаемых жизнью проблем и вы-
званного этим состязания мнений», — объединениями, имевшими целью
уже не завоевание власти, а организацию свободного обсуждения текущих
вопросов. Это был бы «союз вместо единства . согласие вместо ирмнпия
навязанного сверху решения, свободное применение индивидуального ра
зума вместо диктата «кукловодов 25\ Средство, • онечни, утопическое
Острогорский остался верен классическому идеалу > мок| ш как • «мы
принятия решений путем обсуждения, требовавшей от каждого у «и/твика
компетентности и способности принимать рациональное решение, и при
этом хотел применить ее в рамках массовой демократии Впрочем, кишу
свою он завершил меланхоличным и пессимистическим замечанием, обусло-
вив достижение высшей степени развития демократии предыри льмымн
успехами во всеобщем обучении рациональным началам
* Oslronoraki М. Op.Cll Р. 324
П,1Ш. Р. 679-696.
Оо • утопическом либерализме * Ocipoiu^KKuoi _м <дн< л»е»иг к i --крэщенн' >му ю.и-
кню его книги (Гкрнж. 1979). написанное Пьером Ролаиюллином.
12 За» 155
186	Якобинизм. деыпк/мтия u Рето опция
Чп/ж стать реальном. эта победа над политическим ^юрмалнзмпм
дпчжил быть । начала одержана I» душе нэбн|штеля. Нигде нс существует
темой вчастм. кс*тирля могла бы принять и исполнить следующий декрет:
1) постоянные партии рас пп каются нмясегда: 2) партиям категоричен км
мп|>гфлгт1м .км'.нмт> ч власти. 1) вбщестненног мнение отныне будут
юм|>ажать избиратели. Чтобы сделать такие положения осуществимыми,
нужно изменить менталитет избирателей 2 .
Если есть необходимость подчеркнуть здесь утопический характ^
предложенных Острогорскнм решений, то лишь потому, что в этот ту-
пик его самым непосредственным образом привело моральное осуждение.
вынесенное мм. как и Кошеном, функционированию той самой демокра-
тии, которую они оба анализировали со скрупулезностью энтомологов
В некотором po.v тот и другой проявили одинаковую наивность, пытаясь
судить о демократии по ее практическому применению, однако оба они
были более нск)>енни, чем те. кто делает вид. будто верит, что демо-
кратическая политика, действительно, соответствует провозглашаемым ею
принципам Отрицать роль активных меньшинств и фактическое лншенн?
народа возможности осуществлять свое теоретическое право на самоупра-
вление столь же абсурдно, как и видеть в этом опровержение или узуриащи.
демократии
Отсутствие прозрачности не является симптомом испорченности ,
узурпации демократии, но свидетельствует о неизбежно существуютюм
разрыве между идеалом равного к всеобщего участия в управлении, с од-
ной стороны, и необходимыми условиями принятия решений — с другой
Демократия предполагает участие большого числа людей, тогда как для
управления их требуется мало. Эта проблема не зависит от эпохи об-
устройства институтов2<^ Она столь же актуальна для прямой дем«»кр
тми, как и для представительного правления. Просто в первом сл\ча<
не стом, очевидна, как во втором: власть олигархии возрастает с р<к ’.ти
пнем демократии ю’ Чем больше граждан теоретически наделено влл
тем мвям иямне они имеют в реальности. Это хорошо нонил Ни
*O>frnfiwiJr; М Op. cil. Р. 731.
Имгйнс *то хоггавлдгт ддбую стирону проведенного Кошеном анализа ипик г в
» Бргтпкн и Lvofvk.ihh См. С<х7нп A. Les Socieles de реплее el la Revolution <	1
(1. - ’,7h^ i Г 1925 2 vub.; Idem. La санцнапе elcciurale de 1789 on E^ourgoKu l/:
Idw L’Etpm du деоЬмныпг P. 49-78.
Cm Hun for M Un l»r* prht notnbre. De« ubgafchies clans Husloirc <k I 1
P 1W4
Л’Т«. Моем справедливо влигчлг-, «т» •финская демократия была по сути ии<хГ-
тем>ми доДфашюй м гллхио ^кажмиимой олигархией Цмт пи: Mdscl / // II..-
of R.Ju.r Chsa GuiriAfjo Muaca and the Ehle Ann Arbor. 1962.	1M4 ( )
TC.^x. олигармгчесвом Ж4|ыктгрг афинской демократии в эпоку се манвыинг и
см HifUfn М	jnr i l epoque de Demoathenr Structure ,
►Й..1(”N:j	; .: s Hsnlri e. Ph Gwtluer P I99J P 307-330
Якобнмиям и дгчаксылтия
187
шск. Однако порицание такого разрыва имеет в гноен основе ошибочное
представление о том влиянии, которое народ действительно имеет н де-
мократических государствах. Теоретически народ участвует в принятии
решений либо непосредственно — в результате обсуждения, либо косвен-
но — путем избрания представителей (что понимается одновременно и как
выбор правителей, и как выраженное предпочтение определенной полити-
ке). I ia самом же деле граждане осуществляют формально признанные
за ними полномочия преимущественно в негативной форме. За тех. кто
будет от их имени принимать решения, избиратели голосуют, не имея ре-
ального выбора, поскольку они не принимали участия в отбсцх кандидатов
Не оказывают избиратели никакого реального влияния и на те решения, что
будут приняты впоследствии, ведь принятие решений ограничивается «по-
деленными рамками, о которых кандидаты могут не шать или о которых
они предпочитают умалчивать.
1акнм образом, нельзя говорить, что народ свободен, если он обладает
возможностью выбирать себе правителей или даже направление политики,
отдавая предпочтение той или иной из предложенных ему программ Это —
необходимые условия свободы, но сами по себе они не достаточны. Народ
свободен тогда, когда он имеет возможность регулярно одобрять или санк-
ционировать применение правителями доверенной нм власти. Демократия
не сводится только к избирательному праву, а обеспечивается также тем.
что в XVIII в. называли «цензурой» - те. правом лишить ранее оказан-
ного доверия или. напротив, это доверие подтверд»пъ Демократия состоит
не столько в избираемости, сколько в регулярной повторяемости выборов:
именно она позволяет народу санкционировать или одыЗрятъ то. что сам он
не приказывал. Она дает ему также средство влиять ми решения, заст ш\яя
избираемых думать о том, что по истечении своего мандата они вновь
предстанут на суд публики м>, Это влияние одновременно и негативное,
и решающее. Во время Французской революции выборы не были демокра-
тическими не из-за сомнительных происков организованного меньшинства,
а потому что избирательная процедура, обеспечивая гражданам возмож-
ность назначать себе руководителей, не давала им средств санкционировать
действия последних. Отсутствие гласного выдвижения кандидатов и огра-
ничения на переизбрание фактически не позволяли гражданам выражать
свое доверие или недоверие гем избранникам. чей мандат истек Если
установленная и 178^ г. система была вследствие зтого ан1мдемок|>атнчес-
кой. io лишь из-за < »<		геалу демократии.
Ведь именно для того, чтобы гарантнровагь безграничную свободу вы-
бора. было отменено предварительное выдвижение кандидатов, и. чтобы
оосп(.м?пятстнонать кристаллизации слои политиков, отделенных от осталь-
° См Мшип fl Prittcipes chi guumnrmriil ivprr«eiiuu*e Г 223-234 4ml P Ьдми
tur let раН1Г« P.. P. 56—64.
12*
188
Якобимияи, •гу ^рптия и Революция
ного общества. были установлены строгие ограничения на перенабрали:
Похвальное стремление к демократической прозрачности на деле прив<
до к установлению господства олигархии на всех уровнях политичен кои
жизни •’ ’
Таким образом, рассматриваемый в социологическом плане якобини-м
воплощает в себе основополагающий принцип демократии и одновремен-
но, выявляя роль активного меньшинства, демонстрирует нсизбежногп
«аристократического» компонента для любой политики, включая демпкра
гнческую
Якобинский дискурс и Революция
Если же рассматривать якобинизм в историческом плане, то его нельзя
смешивать с демократией. Основная слабость Кошена как раз и состояла
в том. что он построил свой анализ на отождествлении демократии и яко
бияизма. Вопреки его утверждению. ВКТ', избирательное объединение
(caucus) в Бирмингеме или американские политические партии имели лие.ъ
весьма отдаленное отношение к Якобинскому клубу и, тем более, к яко-
бинской организации периода Террора. Кошен, как пишет Жан Бэшле[
«совершенно ничего не понял в либеральной демократии, находившейся
у него перед глазами». Заметив, что у этих разных организаций есть общие
черты, правда, лишь «технического» порядка, он, не принимая во внимание
их идеологических различий, сделал вывод об идентичности соответству-
ющих км политических режимов. Но если Кошен, добавляет Бэньм
не понял того, что отличало современные ему режимы от революционн-
демократки, то он зато «прекрасно понял большевизм, которого никогд.:
не знал»:
Там было все: и авангард, подменивший народ Народом; и удиви-
тельная изощренность в тактике и стратегии, основанная, прежде вссг
на нарушении правил игры, соблюдавшихся их противниками; и полити-
ка, «ггмечгнная нррсалнетичеекями чертами и паническими настроениями;
и террор как средство управления; и постоянные чистки; и демонизация
соперника, и преобладающая посредственность человеческого материал.:
я т д Есть нечтп < вгргыстсственпое в подобной интуиции
Параллель, проводимая между якобнниэмом и большевизма*.’ v 1
но, преувеличена, даже если последний и подпитывался воспомин . :
о якабин > >м 'пьгге. Сходство между двумя феноменами также в ос =
пхническос В действительности, якобинцы представляли собой не ста
CwcniJ'/ry Р Le nambre a la raiioh. Ch. III. Vlll. IX.
* ВКТ — Всеобща* Кьыфслсрацк» трудл. крупнейшее профсоюзное <Z i ед 1
Qc^iwMOf в WT/5 г. — Прим перса
Йаес/iw/ // ( мЬ;п А I ! i.| г, du pcohimeme Р. 29—30
Якобинский дискурс и Революция
189
партию, сколько ее отдаленный прототип, и если существовал * якобински»!
дискурс», то он никогда не выражал идеологию, враждебную представитель-
ной демократии Якобинцы 1793 г. проводили «чистки», репрессировали
и убивали во имя принципов 1789 г., чем явно уступа\и своим далеким
последователям 1917 г.
«Если что и заслуживает интереса в обществе мысли (а значит и 8 яко-
бинизме. — П.Г.), — писал Франсуа Фюре, — то это <...’> не какая-
либо демократическая практика, а чистая, почти предельная демократия
Это — однозначное выражение коллективности как таковой <...>: чистая
демократия без руководителе»! и без избранников» и' По и здесь нуж
на осторожность. Она требует тщательно различать «архетип», заданны»!
якобинцами, и реальные действия якобинской «партии». Как архетип яко-
бинизм представлял собой партию, выдвигавшую претензию на гегемонии»
Объявив себя выразителями воли народа, обладая сетью филиалов по всей
стране, формируя Национальное собрание, якобинцы стремились занять все
общественное пространство, отрицая какую бы то ни было легитимность
организованного плюрализма мнений и политического представительства
В данном отношении якобинизм выступал как образ чистой демократии:
он олицетворял собой народ, представляющий сам себя и единодушно
выражающий свою волю без каких-либо посредников. Таким образом, ои
казался отрицанием установленного в 1789 г. представительного правления,
порождением иной концепции демократии, и его историю очень рано стали
трактовать как соперничество двух форм демократии — представительно»!
и прямой.
В то же время нет ничего более ошибочного, чем изображать события
как бескомпромиссную борьбу между двумя типами демократии, между
двумя принципами легитимности. В действительности имел место конфликт
между двумя концепциями демократии, принципиальные основы которых
во многом совпадали. Сторонники представительного правления и якобин-
цы были детьми одной политической! культуры Они опирались на одни
и те же принципы. В частности, они испытывали одинаковую антипатию
к различиям во мнениях и к посредничеству в выражении воли народа,
питая одинаковое почтение к чистой демократии, даже если и считали ее
технически неосуществимой. Среди сторонников представительства нс было
своего Мэдисона, который признавал бы, пусть даже скрепи сердце, прак-
тическую пользу партийного деления; антиякобинизм фельянов в 1791 г i ак
и не привел их к поддержке политического плюрализма Если в сентябре
1791 г. Ле Шапелье и осуждал монополию на выражение общественного
мнения, присвоенную себе якобинцами, то не для того, чтобы заявить о су-
ществовании права на свободную борьбу мнений, а чтобы напомнить, между
«общественным организмом» (представленным Национальным собранием
Ш Furet F Penser la Revolution P. 227
190
Якобам*/л и, деиьк/мгтья и Реао.иииия
и королем) к индивидами не может существовать никаких посредник- ф ' ’ч
признавал, что якобинизм. несомненно, был полезен, когда нация свергав
Старый порядок В условие! революции. как он заявлял. «каждый гражда-
нин является должностным лицом: все обсуждают и должны пбсуждлн.
общественные дела... Это временное брожение необходимо поддержи -юь
и деже нагнетать, чтобы Революция не оставила своим противникам
каких шансов, чтобы ока встретила меньше препятствии и скорее достиг.*, г
своем цели- Прямая демократия представала здесь скорее как олицетв-•-
ремне Революции, а не собственно демократии. Однако, когда Революция
закончена, спешил уточнить Ле Шапелье. и «когда принята Конституция
королевства <...>. тогда необходимо, ради сохранения самой этой К ч
туцня. чтобы все пришло в надлежащий порядок, чтобы ничто не меню-»
деж тяиям конституционных властей, чтобы принятие решений и примене-
ние власти происходили там, где это положено по Конституции» Ъ) Дш ха.:
Ле Шапелье никоим образом не имел целью увеличить число поли г и ?
ких обществ, что привело оы к институциональному закреплению раз хим; i
во мнениях, к признанию представительного правления системой свободн- ю
обсуждения и к превращению общественного мнения в действенный факто|
упраачения. Напротив, он имел целью запретить клубы или. по мешен-';
мере, устранить их из публичной сферы, вытеснив в сферу исключите\г
частном социабяльности
Противоборство между якобинцами и антиякобинцами, сторонни’-
мн представительства, не выходило за рамки концепции полным, ч
пространства как пространства унитарного и гомогенного. Критика яь
биниама развивалась в том же русле, в каком и сам якобинизм *
Аарактгрнзивзлесь точно такой же «враждебностью к любом у
лг)ичеекоиц гыюро ’маму» и точно таким же «восхвалением цч
/с по.iwTiuческою пространства* Соответственно, конфликт м._т
ду якобинцами и ил противниками развернулся по другому t :.ч .
ил-sa того, кто — представительный орган или сам народ.	\шу i
расмый якобинцами» — уполномочен выражать един>ю волю г ди-,
ндрнда.
П-хколику сторонники н прямой демократии, и предошш* 1
стояли на этой ос н гй почве, противоречия между двумя лагерями ш
«и столь глубоки, как казались [оворя простым языком, реви иц
ш иблада-лм присущим современности пониманием представителе»', и
содьиу ни у кото на н»п размышления об этом предмете не bk.v-
а себя идеи посредничества необходимого с философской и т. •
Аг Шамам 29	П91 г. О народных обществах Цит пи Oiau
de м FUoJuu- Р 4И-4И,
i'1 "уп «4г4^)эг. .Л^мгт» ocjr*)<uv* Б [мчи. Buctko В Comment vjrt.r le i,
P J54-i*
Якобинский дискурс и Революция	1^1
точки зрения для демократического регулирования (в современном смысле
слова) представительной системы Среди сторонников представительного
правления тогда в данном отношении существовало лишь одно исключе
ние — небольшой кружок приверженцев американского республиканизма,
сплотившихся в 1789 г, вокруг Бриссо. Несмотря на ту зловещую по-
литическую роль, которую сыграли Бриссо и его друзья они ока.чались
единственными, кто действительно размышлял о практическом функциони-
ровании представительства и не уходил от рассмотрения вставшей уже тогда
проблемы демократических основ этой системы Это был оригинальный
подход, опередивший свое время, ибо можно сказать, что демократия утвер-
ждалась во Франции, обращаясь к вопросам (хотя и не всегда к решениям),
поставленным жирондистами еще в начале Революции. Но их одинокие го-
лоса заглушил рев большинства, облачившего представительство в одежды
чистой демократии.
Марсель Гоше называл подобную интерпретацию представительного
правления в понятиях, характерных для прямой демократии, интеллектуаль-
ным господством «представительного руссоизма» несомненно. сто»ъ же
чуждого учению Жан-Жака, как и теориям представительной системы. Од-
нако наших революционеров извиняет то, что они не были философами Ес \и
они утверждали, подобно Рабо Сент-Этьену, что депутаты «представляют
народ во всем и ни в чем от него не отличаются* 39). ескн они считали, как
Рёдерер, будто «суть представительства состоит в том, что представитель
живет и мыслит за каждого представляемого индивида, что, добровольно
оказывая доверие, гражданин растворяет свою индивидуальную волю в воле
представителя» — то делали это отнюдь не из философской эксцен
тричностн. Они отождествляли народ с представителями, чтобы укрепить
свои позиции, сначала против коронованного соперника, затем — против
атак якобинцев. Однако в глобальном плане эта отождествляющая кон-
цепция показывала, сколь сильна была надежда на слияние социального
и политического, народа и его представителей — надежда. . х га
одну из характерных черт эпохи 41 h
| Сторонники и противники представите хьепм боролись друг г другом,
придерживаясь общей системы воззрений, к частичному рач л шенин ка -
рой привел п 1795 г. лишь опыт Террора, ретроспективно i ров шировавший
серьезное обсуждение истоков насилия и ответствен»! «ч ги. политической * 40
^См.: Cueni//ey Р. Cordeliers el Girnndms La prehistoirr la • *рн' // Le bin lr
de Гкмёпегиен! republican P 197-224
CauJutl M La Revolution de» drujls de ГЬсмшис. P XIV
Archives parlrmrnlatrrb T VIII P 570
40) Moniirur. T IX. P. 361
г - См. ЛмшичЯ/ил P Le People nirou>abU	•:<	1еяик * к en
han , , p . 1998 P 27-56.
192
Якобимиви аемократия и Революция
и даже интеллектуальной, за происшедшую катастрофу4"*. Якобинизм
и похитичсскин «либерализм* 1789 г. были враждующими собратьями
Они отражали две возможные версии одной концепции политического про-
странства. относительно которой можно заметить, что более логичным для
нее все же был якобинский вариант чистой демократии. Именно этим,
по крайней мере отчасти, объясняется то, что Якобинским клуб вскоре
одержал верх в борьбе против парламентского представительства.
Якобинская партия?
Если якобинизм и сформировал архетип партии-монополиста, то в ре-
альности он был далек от этой модели.
Кошен предпринял попытку исследовать якобинизм как «механизм
(machine). Образ якобинского «механизма» имел уже долгую историю
к тому времени, когда Кошен им воспользовался. Если само слово впер-
вые использовал Мишле4‘\ а потом подхватил Тэн, то образ появился
еще у первых историков Французской революции. Мысль о том, чт
якобинцы сформировали общенациональную партию, обладавшую идео-
логической гомогенностью и политической дисциплиной, встречалась уч
у Тьера в 1823 г. и у Монгайяра в 1827 г. Последний даже упомнил/
о •сети электрических проводов», опутавшей Францию44^. В свою очередь
Ламартин писал в 1847 г.;
Общественное мнение, организованное таким образом э постоян-
ную ассоциацию во всех пунктах страны, давало электрический толчок,
которому ничто не могло противиться. Движение, сделанное в Париже,
отражалось от одного пункта в другой до крайних оконечностей провин-
ции. Одна н та же искра воспламеняла одну и ту же страсть в миллионах
людей 45\
Цитаты можно было бы множить и далее. Как видим, образ м \
ма» получил отражение нс только в контрреволюционной исторнс • i *
Это было общее представление различных историографических тралн
*^См.: С»мт//еу Р Li fevcJutu>n anibijfue de Гап 111: la Convention. Ге!ес1нг
ei Le pioblrnx dei canditbiurea // 1795 Pour one Repubhque sans Revolution / Ld >< >
ci M Mtraba Rennet, 1996 P 49-78
' J неимением доброваммки* ассицкацнв. которая обеспечила бы Револ^;..
сАИм.7ж»	и»! о но-хствеиная о|1гэднмдоя, лига, крут сообщников, которые ,
ал бы ei ue«r мгыкхческое елкисгво Необжодим был политический механизм» (М ;
Hitfwe de U RtvoiutMXi кзпу^шг T II Р. 35)
4t^lfatllord С. И R. HiMfxrt de Funce depuii la fin du regne de Louis 4 1
Г«де 1825 P. 1827. T ill P 30
4^/ишмгШп« Л, Ниимге dea Camodina [W47J P , 1984 T. I. P 60
СПб Ml. T I C. 25- 26J.
Якобинская партия J
193
формировавшееся начиная с первых лет Революция в аптнякобимгких ре-
чах Андре Шенье и Ле Шапелье в 1791 г.. Бриссо — в 1793 г.4М.
в термидорианских выступлениях о Терроре Создавая фантом ужасного
механизма, приводимого в действие по приказу его хозяев, тер. идо. ианцы
старались снять с себя ответственность за события II тда. перем жив ее
на некую злую волю, опиравшуюся на материальную мощь якобинской
организации. Подобное объяснение имело двойное П|»е имущество. будучи
одновременно и надежным, и простым Надежным. потому что снн^ы
вая якобинизм и Террор, оно позволяло избежать вопр-са о в» можня>й
связи между Террором и Революцией. Простым, потому чти. иэ<хЗражая
Террор как сознательный акт злой воли, оно давало эт t загадке и> голкова-
ние. соответствовавшее революционной психологии Призрак якобинского
«механизма» оказался термидорианским аналогом созданного якобинцами
призрака контрреволюционного заговора. Этот образ был порожден своей
эпохой, однако, благодаря ему, потомство получило такое представле-
ние о якобинизме (централизованная система, обладавшая идеологическим
единством и политической дисциплиной), которое в действительности ста-
ло. прежде всего, из-за своего анахронизма, серьезным препятствием для
понимания террористического феномена.
В первую очередь заметим, что сеть якобинских обществ охватывала
далеко не всю территорию страны. Политические революционны! ющ ва.
которые не стоит отождествлять с якобинизмом, представ.шли собою пре-
имущественно городской и относительно ограниченней реноме и \1нш\е
называл цифру в 44 000 клубов, более осторожный Гзн - -600’»
Бутъе и Филипп Бутри насчитали таких обществ с 1 / 4 ) и до « ч .ггщг-»ии
в 1795 гг. — 6 0274'* 1. Цифра довольно значительная днак на ipu о
общую численность подобных образований Львиная юля таких це*
возникла после лета 1793 г., так что 6 тыс. клубов однок • i > ннмг,-.;
не существова \о. Когда в октябре 1793 г Конвент пг.пы <•« ч i. чи
народные общества, он насчитал их только ! 831, бон	- \
созданных с 1789 г., к тому времени уже исчезли 1 lu xv<	( • ла
был характерен плюрализм. Якобинизм. в действ ^льн	юл.чдлч
никакой монополией, так как только 798 кд и j i 5 и. i.>< <»ы_’ и
филиалами Якобинского, т. е 4 3 %Лишь в г % ы 1794 г. т,е.
довольно поздно и на короткий период, якобинизм г j	' п< * м
создания новых клубов (около 3000) охватит i е । ।	. за* м ы
См., в частности В
•ьг Гтйиепсе Леэ anarchibis et les niaux qu elle a causes, su/ U ncrr*u и aneaiHir чгн - mliuan
pxn wuwr la F<cpubhquc. P.. [22 <ruw 17^3]
I Boulter Boulry P. Aiks dr la Revolution Irani .u	ies I' HN2
Uwn I-a JiffuiHin dr» tocieies politique» en France (1789 — an III) L ne euquete	/
Aimaks hislonque» de la Revolution fran^aise 1986 -S9 2'*b P 36? *98
Miimlenunl G. Let Jacobins P., 1984 P 64
Якобинизм. демократий и Революция
политическими обществами. Это была запоздалая гегемония якобинизм<
имевшая весьма относительное распространение: 6 027 клубов, созданные
С 1789 по 1795 гг.. действовали в 5510 коммунах, что составляло меньше
14 % от 40680 коммун Франции. До конца 1793 г. только 5% коммун
имели клубы Данный феномен имел ограниченное распространение и но-
сил исключительно или почти исключительно городской характер, и что
в стране, где S/10 насе чения жило в сельской местности. Если все ад-
мнни< гратинньи центры департаментов и около 60 % административны?
центров дистриктов и кантонов имели хотя бы по одному обществу, то среди
сельских коммун таковых было лишь 7 %, да и то в основном довольно
лозднм, когда создание таких обществ происходило уже не по местной
инициативе. а под давлением центральной власти и ее агентов.
Если якобиииэму и удалось лишь очень поздно — в период рево-
люционного правления — занять собой все политическое пространство
то к этому надо также добавить, что он никогда не представлял из себя
партии в современном смысле слова49). Общество друзей Конституци
размещавшееся в монастыре якобинцев на улице Сент-Оноре в Париже,
возник ло в декабре 1789 г. по инициативе левых депутатов Учредители ют
собрания. Ведя борьбу с хорошо организованными правыми, они хотечи
вернуть себе то влияние, которое им с июня по август 1789 г. обеспечи-
вал бывший Бретонский клуб^\ Таким образом, это была парламентская
организация, имевшая двойное назначение: готовить обсуждение вопрос г
стоявших в повестке дня Учредительного собрания, и создавать условия
для сплндарн” ‘ голосования. Однако быстрое расширение состава ки-
па за счет парламентариев и. особенно, не-депутатов, все более и 6<»л<•<
многочисленных, вскоре привело к изменению им своего характера. Опп
не Общество якобинцев выступало как проекция «патриотической/ ча
Наци ояальмот собрания, но также — как объединение всех патриот»
внутри парламента и вне его. т. е. как олицетворение нации. Эта бы» г>
служившаяся репутация обусловила первые предложения об аффилиац1ш
гик ппившие от пат(1И1Лическнх обществ провинции.
I ’<.< ширяя свой состав и превращаясь в центр все более и более
[хжой сета филиалов, ^материнское общество" в Париже утрачивал*
4 *' ГЬ днг.»чс< кук> м<г<4>мх) Якобнксног»; клуба ТОЛЬКО Предстоит liailHCdi !
ги-.р г*’»ц-аш<ст	раЬгга Жерара В^мгсра (Waller С. Н»51ойе drs Jacobins Р
^’TtHaauiu й« >>м4и>м1 лп и»» пир остаеття Крнйи Бриитон (см Linnlnn (
'и.мЬ.гч Ан »л	N Y. 1930) См. также мгдаянюю работу // .: •
	Ikv' iid	.Imif Dwvig the French Revolution L, Cambridge. 199b. I
Лум ас Клрдгн&лл (Cardinal L La Province prodanl la RevoJution. HiMoire d< s Jul>s
17^9—!795. P., 1929) On истпрни якшшшвэма а пронинцим вышли мншочне \< нш if м
фн»> я|->< а./ппл. i%(.<„ .и ., м> пюсги ।м • Kennedy М L Пи-Jacobin С1н1>ъ in il. 1 i
..........	1982-19^ 2«.b
M>1 См. Г. kdi I Риг u w4oiH< do игф1е. P 176 -207
Якобинская партия
195
политическое единство и сплоченность, которые обеспечили ему влияние
и престиж С первых месяцев 1790 г. оно являлось не столько руково-
дящей верхушкой партии, объединенной общей доктриной и дисциплиной,
сколько олицетворением легитимности. что было обусловлено присутствием
в его рядах главных «патриотических* ораторов Л поскольку те, буду-
чи объединены лишь общим неприятием Старого порядка, расходились
во взглядах относительно применения принципов 1789 г., разнообразие
мнений и конфликтное сосуществование различных политических тенден-
ций стали характерными чертами раннего якобннизма. как в национальном,
так и в локальном масштабе. Единодушие и ортодоксия были *ценностями
якобинского дискурса, но не имели места в реальности, тогда как идео-
логическая и политическая гетерогенность представляла собою реальность,
не будучи «ценностью». Так что и в этом отношении якобинским «ме-
ханизм», где каждый клуб разделяет идеи, выдвинутые узким кругом*,
н подчиняется идущим оттуда импульсам, есть не что иное, как фикция
Движение обладало не политическим единством, а только администра-
тивным Если парижский клуб на протяжении всей своей истории стре-
мился строго контролировать образование новых филиалов, чтобы сохра-
нить административно? единство движения, то обеспечением политического
единства он занимался гораздо меньше. Разнобой бросался в глаза Фили-
алы не были секциями партии, в такой степени объединенными идеаленней
и общими целями, чтобы действовать по приказу из центра В значительной
степени цели каждого из их оставались автономными по отношению к це-
лям «материнского общества». Единый дискурс часто служил прикрытием
для различных устремлений, в чем-то тесно связанных с местной борьбой
за власть, в чем-то имевших отношение к национальной политике Каждое
общество преследовало свои цели, но все придерживались одинаковою дм
курса. И это главное. Не имея возможности заставить филиалы след г.-.гг
за всеми колебаниями переменчивой и противоречивой шлитичечкой ки-
пим, парижские якобинцы старались сохранить административное единство,
на котором строилось их политические влияние, Фактически нмешп ио,
чисто формальное одобрение сотнями клубов постановлений. принимав-
шийся на улице Сент-Оноре, придавало единому якобинскому мнению
ту силу, которая позволяла парижским якобинцам говорить от имени всею
народа.
Раскол в июле 1791 г., за коим последовала |»-«.|,ыпиыция движения
его наиболее радикальным крылом, вызвал большие изменения Избавив-
шись от руководства со стороны парламентариев, которое до гою времени
позволяло сохранять хотя бы хрупкую связь между конституционной закон-
третью и революционной легитимностью, парижский клуб гнынг был уже
втом и п том. что отсюда следует, см Cucmllttj Р. Hnlhi К Club, ct wcu’ri
Р. 492-507
196	Ясобонии м. демлк/хтшя и Революция
нг помощником 11ауионального собрания, а своего рода альтернативным
собранием. над лиратглем и цензором пп отношению к представительному
органу Тем не менее, r самом облике якобиннэма ничего не измени
лось: он так до конца своих дней и будет пытаты я обрести оставшееся
недостижимым доктринальное и политическое единство. Много говори
Aix'b об объединяющей роли чисток, начатых с 1791 г. Несомненно, их
проведение свидетельствовало о стремлении к единству, разделявшемся
нкобин< кнми активистами всех уровней. Но все же чистки так никогда
и не подпалили обеспечить, хотя бы частично, политическое единство всего
движения и даже одного парижского общества, которое с 1791 по 1794 гг,
«мне тнлось*, как минимум, четырежды, но даже в поздний период остава
лось политически неоднородным, — конечно, в меньшей степени, нежели
тремя годами ранее, но все же гораздо больше, чем это нередко считает-
ся Неоспоримое сужение спектра мнений, представленных в парижском
клубе, компенсировалось увеличением числа фракций и клиентел. По-
вторяющиеся чистки никоим образом не свидетельствовали о прогресс*
в дгкгтнженнн какой-либо идеологической монолитности. Они вызывали
все новые и новые разногласия, показывая, что механизм установления
единомыслия буксует, столкнувшись с динамикой политической фрагмен-
тации и растущего популизма, которая собственно и составляла динамику
самом революции. Так, 4 июня 1794 г., когда Конвент избрал своим пред
селателем Робеспьера, чтобы тот мог играть ведущую роль на празднике
Всрхопиого существа 8 июня, якобинцы, со своей стороны, предложили
Фуше председательское кресло в клубе — человеку, заявившему в I leurpr.
что «смерть есть вечный сон». Эго был для них способ продемонстрируйп
свою враждебность к новому культу. Аналогичная ситуация и меха ме< ь
и в провинции, где многочисленные чистки, осуществлявшиеся находивши
мися в миссиях членами Конвента, лишь воспроизводили, в зависимо!
от пристрастии приехавшего, те разногласия, что раздирали парижских
якобик^в Введение революционного правления в конце 1793 г., а зат» м
г го консолидация в начале 1794 г. привели к установлению политически
монополии якобиниэма в стране, однако политического единства п/
обществ, отныне интег рироианных в государственный аппарат, достичь :
и нс удалось. В тот период якобинизм стал заменой народа, своего (><
фиктивным народом, и одновременно инструментом мобилизации обще < ! г
кинт(юАя н надзора за ним, но при этом остался столь же разворотип
как н до 1793 г.
На самом деле, якобинизм никогда не был ни партией, ни д
фракцией. Он яв.хялся прог транстлом. 1Дс соперничали фракции, счрсм
присвоить егбг олицетворяемую нм легитимность, чтобы с ее ш-моип
дскгичь своих сейм тынных, политически разнородных целей. Якобини-
не был одной из фигур на шахматной Диске революционной пили гики
«Якобинский дискурс*?	19/
сам был этой доской, сценой, на которой до 1794 г. определялась судьба
Революции.
В этом смысле неправильно говорить, как Кошен, о том. что «ме-
ханизм» доминировал нал действующими лицами, де чая их взаимозаменя-
емыми. Напротив, поражает относительная автономия действующих лиц
по отношению к «механизму». Разумеется, поскольку данный механизм *•
олицетворял собою революционную легитимность, от него нельзя было
отдаляться без риска для себя — Бариав и Бриссо заплатили за это свои-
ми жизнями. Однако, поскольку он обеспечивал гарантию революционной
ортодоксальности, те. кто умел им овладеть и его удержать, получали
возможность использовать его в собственных целях, в том числе весьма
далеких от лозунгов якобинской риторики Из всех якобинских лидеров
Робеспьер лучше и дольше других сумел использовать данный ресурс.
«Якобинский дискурс»?
Якобинизм был средством создания революционной легитимности при
помощи дискурса. Можно ли говорить о существовании особого якобин-
ского дискурса, обладавшего характерными формулировками, ес хи те были
столь же отличны друг от друта, как и их авторы? Мишле так определяет
периоды развития якобинизма:
Существовал первоначальный якобинизм, парламенте кий н дворян
скин, — якобинизм Дюпора. Варнава и Ламста погубивший Мирабо.
Существовал смешанный якобинизм — якобинизм |ччп уликам* них жур-
налистов. орлеанистов, Бриссо, Лакло и др., где ведущую ри\ь игра*
Робеспьер. И. наконец, когда эта вторая когорта н 92 году как Пм
растаяла, уйдя на места в администрации и в |м^мыного р>лл миссии,
начался якобинизм 93 года — якобинизм Кутою. Сен Жюста Дюма
и др., который должен был использовать Робгст.гра и ым и* попи-
вался им52*.
Бариав, Бриссо, Робеспьер — три *похн якобинизма >рн <с н<ж ка
не имели между собой почти ничего общего. кр»ме ненависти к Старому по
рядку и привилегиям. За исключением столь лабого ex* i п* н о., тальн<»м
преобладали различив. Варнав предвосхитил кон* < • чмгннный либерализм
первой половины XIX в.; Бриссо сочетал философию 11р< ы щенки аф-
риканским республиканизмом, Робеспьер соединил в нгн-м багаже ггорш*
Руссо, классический либерализм и Контрре^и-рм. дню !'> ч нч разделила
На. It М Не М< Ш *
и применяли его методы Либеральные убеждения не помета \н Ьлунаву
призвать к общественному спасению в 1789 з затем и в 1791 г., когда его
' Mi Jiclcl I Huiioirr de h Revaluucn franc***** I II P. ’*
198
Якобинизм. лемокрптия и Революция
временный республиканизм позволил ему занять доминирующие позиции
на улице Сент-Оноре и обзавестись сертификатом революционной орто-
доксии под прикрытием кото(юго он мог проводить умеренную по своей
сути политику Бриссо, горячий защитник индивидуальных свобод, тем
не менее, председательствовал на заседаниях Комитета расследований па-
рижского муниципалитета и организовал в 1791—1792 гг. репрессии против
эмигрантов и нсприсягнунших священников. Наконец. Робеспьер уста но
вил во имя добродетели кровавую диктатуру, имевшую, по меньшей мере
весьма отдаленную связь с его собственной концепцией республики
Все т|>ое проповедовали, оправдывали или использовали террористические
методы, независимо от тех своих целен, что выходили за рамки их общей
приверженности идеям 1789 г
Выявление особенностей специфически якобинского дискурса предпо-
лагает. что нужно отдать предпочтение кому-то из людей (скорее Робес
пьеру, чем Барнаву), какой-то из эпох (скорее 1793 г., чем 1791), каким-то
из речей (скорее посвященным революционной борьбе, чем институтам)
или что созданные якобинцами институты надо рассматривать в свете прин-
ципов якобинизма Именно так, например, происходило с Конституцией
24 июня 1793 г., в которой историки, юристы и философы часто, a поел?
Каре де Мальберга очень часто, пытались найти иллюстрацию якобин
ских принципов или якобинское видение социально-политического порядка
Конституция 1793 г. по своей форме и содержанию, конечно же. была про-
дуктом своего времени. Ее предварительный текст, представленный 10 июня
1793 г. в Конвент Эро да Сешелем, начал обсуждаться уже на другой день
и был принят 24-го Двух недель оказалось членам Конвента достаточна
для того. чтобы выполнить работу, на которую депутаты Учредительное
собрания потратили два долгих года. Хотя этот проект и стал предмет
обсуждения пусть недолгого, но реального, ибо в него были внесены мно-
гочисленные поправки, все же очевидно, что несколько дней спустя после
переворота 2 июня внимание Конвента занимали более насущные проб лемм
Кроме того, вполне возможно, что уже тогда, в ситуации неясной и г:и
тнюречиной. было решено отложить введение в действие данного текста,
ибо оно повлекло бы за собой роспуск Конвента и проведение новых вы
[юо а самый неблагоприятный момент, когда десятки департаментов б(1о
или менее открыто бунтовали против парижской власти. Ускоряя при? > 
тне повой Конституции. Комитет общественного спасения стремился л-,и ь
организовать побыстрее конституционный референдум, чей предсказуемып
резульЕат должен был узаконить антнжирондистскую чистку, пронеденну:о
2 июня.
В еще большей степени продуктом сноего времени Кон<. тнту i ня 1793 г.
была по содержанию. Если предложенный н <|>еврале тот же года i
ниже 1Л4им X и XI
Якобинский дискурс •».->
199
ект Кондорсе пытался найти институциональные решения конфликтам
между народом н его представителями, расширил практику обращения
ко всеобщему голосованию я предусмотрев более частое использование
референдумов то якобинская Конституция лово лы тона \ась тем. что
придала юридическое значение насильственной конфронтации между на
родом н его представителями, которая в 1792 г. уже примела к ниспро-
вержению прежней Конституции. Новая Конституция нюня 17(В г скорее
легализировала право на восстание, нежели давала законные возможности
избежать обращения к этому крайнему средству В этом она была точным
отражением своей эпохи, ибо нормативно закреп ляи автономичэцию по
лнтНки по отношению к институтам или, используя формулгрг»вь\ 11ырл
Розанваллона, «деинституционализацию политики Уч которую восстание
31 мая — 2 июня подняло на беспрецедентный уровень ( уть зтп: явхеннн.
в нескольких словах, состояла в следующем
Все были озабочены гг.м, как обеспечить безграничный < упг|»снмтгг
на[юда. <...> Наиболее часто звучали слова единство н простата —
единство суверена, в коем сливались воедино народ и представители
народа, н простота средств выражения и применении зтого суверены
тста. Если и существовала какая-либо проблема u\aiTn то опа - то
яла в том. как согласовать практическую необходимость г,'цестг-'мннн
представительства — ее признавали нее — с макенмсъхын iiiii^imiu,
по возможности, участием народа в управлении Эти • з.мнля н.пытка
синтеза или, скорее, преодоления принципа нрглставительстпа мни• кн
подталкивала к двум противоречившим друг другу вынь м < < юн
стороны, она побуждала к наиболее полному, чем к«г ы-лно»» х»ыли
нению представителей с подставляемой нацией. *•	• !!•>. с н
стороны, подобное объединение, делавшее полегании ; ; нти»
ннем всей совокупности народа подвергало их потенциалы.' hi и
незаконного воздействия. Они одновременно быки и ikvm и и
зрения всех, ничем
Таким образом, текст 1793 г. отражал протмногц.р...............< рп
денцяй — парламентской узурпации и узурпации u in । п it, чм
которой с 1789 г. была д<
отметить и другой признак пре имущее т пенно полити” •	।	,1( .,h- । а д m
кого текста. Речь идет о неустойчивом кимпромн •	। । • • hihhmh
тех, кто получил власть, и тех. кто совершил । у л., - в « и ш ( • ин
2 июня. т. е. между якобинцами Конвента и Ku.mmvH' <	- । » ч ।	'и.,
проекте Кондорсе см.: Baker К.М Coiukari !<. . <1 , к [l4 | Ь I
М Nobile. Р., 1988, Jaumt L. Le Disctnum piulun et In ilrmw < •
W Cm. Rdfanuallon P LX’inoiratic uui lirvre I In* -
P. 2000.
Cauchd 14. La Revolution <lci fiouvoiis P 108 109
200
Якабинилч. демократия и Ревоиония
начавшееся сразу же после завершения чистки Конвента, стало решающим
фактором, определившим смысл, приданный Конституции.
Одним словом» именно подчинение институтов политическим и<
лям скорее может быть определено как признак якобиниэма, нежели
принципы, использованные в новой Конституции и начертанные на ее фа-
саде. Эти	ы никоим образом не предполагали замену философии
интересов философией добродетели, либо Индивида — Народом. Члены
Конвента 1793 г. сами были детьми 1789 г. и оставили многочисленные
свидетельства тон общности идеалов, что связывала их с предшественни-
ками Гак. они внесли свой вклад в пронизывавшие всю революционную
эпоху размышлении о надлежащей организации суверенной власти путем
создания ее третьей ветви ? 7Г Именно они. открыв для себя после пери
ода Террора необходимость ввести политику' в институциональное рус хи,
создам* термидорианскую Конституцию III года. Конституция 1793 г. за-
служивает названия якобинской из-за своего крена в политику, а не из-за
принципов, в которых нет ничего, что было бы характерно исключительно
для 1793 г. или для одних только якобинцев.
Якобинизм не являлся идеологией — неким сводом принципов, опредс
АЯШП1Ш специфическое представление об антидемократическом и антиинди-
нкдуа хиекком социально-политическом порядке, который бы противоречил
духу 1789 г Он был политикой. основанной на замене права силой. Якоби-
нкэм не содержал сколько-нибудь гомогенного представления о демократии
Рассматриваемый с этой точки зрения, он был всего лишь совокупность-
воззрений якобинцев, воззрений весьма разнообразных, которые отражали
существовавшее в политической культуре Французской революции оес
численное множество представлений о возможной реализации приищи. 1
1789 г Робеспьер оказывался ближе к герцогу Ларошфуко-Лианкуру. е
к Сен-Жюсту, когда говорил о будущем обществе, но — ближе ко второму
чем к первому, когда речь шла о выборе средств. И все же якобинский
дискурс существовал (его изучал Люсьен Жом), однако его объектом ы.
ступала не демократия, а революция, причем, скорее ее методы, чем ।
Если в нем и получила развитие особая концепция соотношения лич
сти и сувг(>снитета, подчинявшая первую второму, то это никоим оерг -
не имело целью определить основы того общества, которое пред! и
создать Революции.
Уже Бенжамен Констан призывал отличать в истории револн >п
ного времени «то, что относилось к управлению, от того, что относил-
к террору». «управленческуюл составляющую от «жестокостей»5^. Biii
чем. если присмотреться к действиям самой террористической влаги-,
можно констатировать удивительное расхождение между принципами, при
J‘1 Cauchel М La Revniuhon det pauvoin. P. 107 — 121
Conj/unl В Dre rffeti de L lerreur. P. 167—171.
«Якобинский дискурс
менявшимися ею для оправдания террора, и теми, что она выдвигала для
обоснования пользы мер, относившихся к «управ чем чес к ой» стороне се
деятельности. Так, в тот самый момент, когда закон от 22 прериа чя (10 ню-
ня 1794 г.) позволил революционному правительству толпами отправлять
«врагов народа» на смерть, оно предложило Конвенту законодательным
путем решить различные проблемы, вызванные введением в действие су-
дебной системы, созданной Учредительным собранием. 7 нюня Конвент
регламентировал порядок дачи свидетельских показаний военными в уго-
ловных и исправительных судах; 9 июня он рассматривал вопрос о том,
можно ли привлекать обвиняемого, освобожденного вердиктом присяжных
уголовного суда, к ответственности перед исправительным судом по тому же
обвинению; 4 июля, когда узаконенная бойня находилась в полном разгаре.
Конвент изучал запрос властей Майенна о точном истолковании «22 и 24
статей 1 раздела 2 части закона от 29 сентября 1791 г.» о вынесении при-
сяжными своих постановлений; 22 июля Конвент принял закон о неявках
в суд>91 и т. д. В сфере обычного правосудия, в отличие от «правосудия
революционного», Комитет общественного спасения и Конвент исходили
из принципов, ничем не отличавшихся от принципов 1789 г. Все эти
разнообразные меры должны были гарантировать подсудимому его пр«ва.
В то же время власть, ссылаясь, правда, на другие принципы, отказывала
в пользовании этими правами тем. кого считала «врагами народи
В том, что касается соотношения личности и сувереннт»а. якобинский
дискурс был дискурсом революции, а именно — революции, понимаемой
как тотальная война, имеющая лишь два возможных исхода — «побе-
де или смерть». Этот дискурс, в действительности, является дискурсом
демократии в состоянии войны. Он доводит демократически’ принцк
пы — индивидуальность, свобода, господство закона, разделение пуплич
кого и частного — до такой точки накала, в которой они преж n.ning
в свою противоположность. Война, как замечает Гоквиль • ииаст дсчн
Кратию. И не только потому, что влечет за собой расширение ючий
гражданского правительства», но также потому, что. приуча- н •< к на
силию и рабству, «мягко» подводит его к деспотизму* Вейна означает
милитаризацию всей жизни, отказ от всякой индивидуальной аг юмии
и самостоятельности суждений; она создает атакой < щ*ч шым i
где личности больше нет», однако в котором индивиды. х каи< ь и ;
себя, отказываясь от всего, что в обычное время их разделяет и ичдет
одного от другого, лишаясь всякого своеобразия, достигав т абсолютной»
равенства61). «Якобинский дискурс» — это теория дем к> атическ» й ичн<
*Collection des !□»... T VII. P. 228-230. 259. 284 286
I Tocqueville 4. De la democratic en Amenquc. P 61) I	,!	. на в мерипг
M. 1992]
W Furel F Le Passe d une illusion. P 49—78
202
Яхпбиннзч. ленократия и Революция
сти. ввергнутой в такую войну, откуда нельзя выйти путем переговоров. —
п ту тотальную войну, каковой является Революция.
♦ ♦ *
Леррор не был ни продуктом якобинизма как идеологии, ни ре
зультатом деспотического потенциала 1789 г., реализовавшихся благодари
обстоятельствам Объясняя Террор идеологическим ослеплением, разве мы
нс придаем ему некое подобие невинности и не признаем за ним своего рода
поэтичность? Террор, как я уже сказал, это фатальная неизбежность, нет.
не Французской революции, а любой революции как разновидности сопи
альных преобразований. В данном плане якобинизм задает архетип Все
революции имеют своих якобинцев. Если революции чаще всего оказыва-
ются несопоставимы в идеологическом плане, то в политическом отношении
они вполне сравнимы. «При изучении какого-либо периода истории, — за-
мечает Эдм Шампион, — нужно не только постоянно фиксировать взгляд
на нем. но и посмотреть, что было раньше, что было потом. Очень ча-
сто оказывается, что некоторые вещи, считавшиеся новыми, необычными,
таковыми совсем не являются, и то, что выглядит особенным, хараккр-
ным лая данной эпохи, можно найти и в другом месте, при совершенно
иных обстоятельствах И тогда станет понятно, что одинаковые следствия
могут вызываться противоположными причинами и что то явление, кото-
рое пытались объяснить определенными факторами, не раз имело мг то
и в отсутствие подобных факторов»
В данном отношении пример якобинизма показателен. Якобинизм
это революционная динамика в действии, революция, выраженная в лозун-
гах (mise en mots), не столько скрытое лицо демократии, сколько жесток
реальность любой революции.
С tampion L Le I jy.uw e< L Revolution (пмцлдо // La Revolution froi^aisc. 1905 Г b’
IX
Движущие силы Террора
Революционная динамика
Террор есть неизбежный результат революции, рассматриваемой н ди-
намике Радикализация Французской революции может быть объяснена
отнюдь не внешними обстоятельствами и внутренними противоречиями,
с которыми она столкнулась, а братоубийственной борьбой между ее ст<.
ронниками, соперничеством между самими революционерами. 1ак. нельзя
сказать, что перегибы вызвала война, расширив революционное простраи-
ство и выведя весь процесс за рамки изначальных, органично присущих му
целей. Напротив, именно радикализация революционной политики породила
войну и террор.
Определение политической культуры, предложенное Китом Бенкером
в работе, посвященной политическим и конституционным спорам в послед
ние десятилетия Старого порядка, представляется полезным для понимании
того, что произошло в ходе Революции. Он писал, что полшп/mii —
«это деятельность, посредством которой индивиды и группы формулиру-
ют, согласовывают, применяют и заставляют уважать взаимные пре - нзин
и требования, предъявляемые друг другу и всем вместе»; политик. нч
культура. следовательно, есть «совокупность дискурсов или символиче-
ских практик, через которые эти требования выражаются Ганой лми-
гвистический подход придает наиболее важное значение двум элементам,
задающим содержание дискурса в любой организованной с ист ме Первый
представляет собой совокупность норм, определи ji 	гь или
нелегитимность дискурса с точки зрения общих для данною коллектива
ценностей, признание которых — необходимое услщии прмнндлсжно ги
к нему. Второй элемент состоит в «наличии государе гневных органов
и .Процедур, способных