Москва «ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА» 1980


Р2
М15
Под общей редакцией и с предисловием В. И. Г уляева
Послесловие Б. М. М е р и и а
Художник Е. В. С а в и и
Макет книги Г. Ф. Ордынского
На форзаце —«Дом правителя», У шмаль Рис. Ф. Каэерву да
Макарова А. Ю.
М15 Путешествие в страну майя /Под общ. ред. и с предисл. В. И. Гуляева; Послесл. Б. М. Мерина; Рис. Е. В. Савина.— М.: Дет. лит., 1980.— 207 с., ил.
В пер.: 1 р. 10 к.
В книге советской писательницы А. Ю. Макаровой рассказывается о путешествии археолога Д.-Л. Стефенса и художника Ф. Каэервуда. предпринятом ими в первой половине XIX века в Центральную Америку и на Юкатан —«страну индейцев майя» с целью найти и обследовать руины городов древненндейской цивилизации.
70803—211 ММ101 (03)80
57 р—79
ББК 633(7) 9(М) 03
©ИЗДАТЕЛЬСТВО «ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА», 1980 г.


Второе открытие Америки
ГОРОДА, ЗВОНКИЕ, КАК ОТКРЫТОЕ МОРЕ' У КАМЕННЫХ ВАШИХ НОГ, ПОД СЕНЬЮ ШИ РОКИХ ОДЕЖД. ОПОЯСАННЫХ ПРЕДАНЬЕМ МЛАДЕНЕЦ-НАРОД ИГРАЕТ В ПОЛИТИКУ. В ТОРГОВЛЮ. В БИТВЫ. А КОГДА ЦАРИТ МИР МУДРЫЕ КУДЕСНИКИ УЧАТ И В ГОРОДЕ. И В СЕЛАХ ТКАТЬ. СЕЯТЬ В НУЖНУЮ ПОРУ И ПОСТИГАТЬ ТАИНЫ СЧЕТА
Мигель Анхель Астуриас
Эта книга посвящена индейцам майя — удивительному народу, история которого представляет собой непрерывную цепь загадок и парадоксов. Известно, что все великие цивилизации древности возникли и развивались в условиях сухого и теплого климата, в долинах крупных рек, чьи ежегодные разливы повышали плодородие почвы и создавали наиболее благоприятные возможности для земледелия. Так было в Месопотамии, Египте, Индии и Китае. В Новом Свете воинственные обитатели Центральной Мексики — теотихуаканцы, тольтеки и ацтеки — создавали свою блестящую культуру в засушливых горных долинах и на плоскогорьях. Правда, из-за отсутствия крупных рек местные индейцы широко использовали для искусственного орошения полей разветвленную систему пресноводных и мелких озер.
И только древние майя, словно бросая вызов капризной судьбе, на века обосновались в негостеприимных центрально- американских джунглях, выстроив там свои каменные города, полные воздуха и света.
За пятнадцать веков до Колумба майя изобрели точный солнечный календарь и иероглифическую письменность, использовали в математике понятие нуля, уверенно предсказывали солнечные и лунные затмения, а пути движения планеты Венера вычислили всего лишь с ошибкой четырнадцать секунд в год.


Майя достигли поразительного совершенства в архитектуре, скульптуре, живописи и керамическом производстве.
Но вместе с тем их орудия труда оставались крайне примитивными и изготовлялись только из дерева и камня. Майя не знали металлов, колесных повозок, плуга, гончарного круга, вьючных и тягловых животных. Вся гигантская программа их архитектурного строительства была выполнена исключительно мускульной силой человека.
«Культура-загадка», «культура-феномен»— такими определениями награждают зачастую культуру майя в своих трудах зарубежные ученые, пытаясь скрыть свое бессилие познать истинный характер этой действительно выдающейся цивилизации Американского континента.
О майя в настоящее время написано множество различных отчетов, книг, публикаций и статей. Однако одни из них принадлежат перу специалистов-археологов и, будучи насыщены чисто техническими деталями и описаниями, слишком трудны и малопонятны для восприятия широкой публики. Другие, созданные профессиональными журналистами, искателями приключений и путешественниками, к сожалению, во многих случаях грешат разного рода сенсационными выдумками и фантазиями.
Предлагаемая вниманию читателей книга известной советской писательницы и переводчицы А. Ю. Макаровой выгодно отличается от названных выше видов литературы о майя тем, что в ней занимательность изложения сочетается с добросовестным подбором фактического материала. В основу книги положены путевые записки американского путешественника и дипломата Джона Ллойда Стефенса (1805—1852)—«Эпизоды путешествия в Центральную Америку, Чьяпас и Юкатан», впервые изданные в Нью-Йорке в 1841 году. Рассказ Стефенса о первых шагах в изучении древностей майя А. Ю. Макарова дополняет сведениями, почерпнутыми из трудов других известных исследователей в области археологии Центральной Америки — А. Моуд- сли, Г. Спиндена, С. Морли, Дж. Вайяна и других. Велик их вклад в развитие науки о древних майя. Но для того, чтобы лучше понять и оценить конкретный вклад этих первопроходцев в изучение давно погибших городов майя, необходимо хотя бы кратко остановиться на истории развития центральноамериканской археологии.
До эпохальных путешествий Колумба жители Старого Света вряд ли вообще подозревали о том, что за голубыми просторами океанов обитает еще немалая часть человечества. Отдельные случаи доколумбовых плаваний в Западное полушарие почти не отразились на знаниях древних географов и ученых. Поэтому первые надежные сведения о самобытных культурах американских индейцев появились лишь с началом европейской колонизации Нового Света — в XVI веке.


Испанские завоеватели, столкнувшись с наиболее развитыми народностями Американского континента (в Мексике и Перу), были поражены своеобразием их культуры и необычайно Высокими достижениями во многих областях знания — математике, астрономии, архитектуре и т. д. Сохранившиеся до наших дней письма, отчеты и воспоминания участников и очевидцев основных этапов завоевания (исп.— конкиста)—Кортеса, Берналя Диаса, Альварадо и др.— содержат ценные сведения о религии, быте и нравах коренного населения этих областей Нового Света.
Однако ни о каких настоящих исследованиях далекого прошлого индейцев в то время никто не помышлял. Завоевателей, короля и духовенство, занятых грабежом колоссальных богатств вновь открытого материка, вряд ли могли увлечь поиски истоков древних языческих цивилизаций. Выжженные солнцем горы и долины Центральной Мексики, влажные джунгли Северной Гватемалы и покрытые колючим кустарником известняковые равнины полуострова Юкатан были буквально усеяны тысячами безымянных холмов и руин. И в каждом из них могли скрываться свои Троя, Ниневия и Пергам. Но, ослепленные золотым блеском сказочных сокровищ ацтекских государей, конкистадоры равнодушно проходили мимо тысячелетних следов индейской культуры, спеша добраться до богатых кладовых Теночтитлана.
Не слишком повезло в этом отношении и тем индейским народностям, которые были современниками конкисты.
Наиболее развитые цивилизации Центральной Америки того времени — ацтекская, миштекская и майяская были насильственно уничтожены европейцами в самом расцвете сил. А их богатое культурное наследие безжалостно вытравлено из памяти последующих поколений многовековым колониальным гнетом.
Испанские власти постарались отгородить свои американские владения от остального мира непроницаемой стеной всевозможных запретов и ограничений, своего рода санитарным кордоном. Стоит ли после этого удивляться, что уже через 200—300 лет после конкисты сам факт существования в прошлом высокоразвитых индейских цивилизаций на территории Нового Света был почти полностью забыт. Их пришлось открывать заново уже в наше время. И решающую роль сыграла здесь археология. Причем важнейший ее раздел всегда составляла археология майя.
Со времен Колумба среди руин майяских городов успели побывать конкистадоры, священники, чиновники, путешественники, искатели приключений, географы, археологи, астрономы — и каждый из них на всю жизнь уносил с собой неизгладимое впечатление о самобытной и яркой культуре этого древнего народа.
В 1376 году некий Диего Гарсиа де Паласио во время одного
7


8
из своих путешествий в город Гватемалу обнаружил на берегу р. Копан (Западный Гондурас) заросшие лесом руины — остатки некогда цветущего города. «Я со всем тщанием,— пишет он,— пытался выяснить у местных индейцев: нет ли^ в их древних преданиях сведений о людях, живших когда-то в этом городе. Но у них не оказалось книг с описанием их прошлой истории... Правда, они сообщили мне, что в древние времена сюда пришел с Юкатана великий правитель, который построил все эти здания, но затем, бросив все, вернулся в родные края». Подробный отчет о своей находке Гарсиа де Паласио направил в Мадрид, императору Филиппу II. Но и сам монарх и высшие придворные чины пропустили это сообщение мимо ушей.
В конце XVIII века в глубине джунглей Чьяпаса, в Мексике, был найден еще один город древних майя — Паленке, погибший в IX веке н. э. Обнаружили его индейцы. Они-то и сообщили о причудливых белоснежных зданиях, затерявшихся в лесу, местному священнику. А от него о таинственных руинах узнали потом и испанские чиновники. В 1784 году в Паленке был направлен военный отряд во главе с капитаном Антонио Дель Рио, с тем чтобы проверить слухи о погибшем городе. Капитан «успешно» справился со своей задачей. Сказочный белокаменный город действительно существовал, и его внушительные постройки отнюдь не походили на бесплотные фантастические призраки. Не будучи профессиональным археологом, Дель Рио сделал лишь самое необходимое: он расчистил от зарослей и кратко описал важнейшие сооружения в центральной зоне Паленке. В отчете испанскому королю он между прочим с гордостью докладывает с чисто солдатской прямотой и лаконичностью: «Решительно было сделано все, что необходимо, чтобы не осталось ни одного заблокированного окна или ворот, ни одной не пробитой стены, ни одного помещения, коридора, двора, башни и подземелья, где бы не было произведено глубокое рытье...»
Археологи еще долго будут вспоминать катастрофические последствия этого лихого набега ретивого служаки на древний город.
В 1822 году отчет Дель Рио был опубликован в Лондоне, и хотя научная значимость его была равна нулю, он разбудил интерес к загадочным руинам среди исследователей.
Не прошло и полутора десятков лет, как в Паленке объявился граф Жан Фредерик де Вальдек — немного археолог, немного художник и немного авантюрист. Результаты своего кратковременного пребывания в древнем городе он описал в книге «Живописное и археологическое путешествие по провинции Юкатан», появившейся в Париже в 1838 году. Как выяснилось впоследствии, он вовсе не был графом; под стать громкому титулу оказались и многие его рисунки скульптур из Паленке:


одного из правителей древних майя он изобразил во фригийском колпаке, а чисто американских животных — ягуаров превратил в... слонов.
Столь же неопределенный характер носили и сообщения некоего полковника Хуана Галиндо из Гондураса о существовании в лесных дебрях долины реки Копан какого-то огромного разрушенного города.
Однако этих смутных рассказов и слухов оказалось вполне достаточно для того, чтобы разжечь энтузиазм молодого американского адвоката Стефенса.
В октябре 1839 года он отправился в Гондурас на поиски руин забытого города Копана. Его сопровождал в этом смелом предприятии одаренный английский художник Фредерик Ка- зервуд.
Шел XIX век — время величайших археологических находок и открытий. И тот, кто имел хоть немного честолюбия и романтического воображения, спешил к далеким берегам Африки, Ближнего Востока и Средиземноморья, чтобы поисками исчезнувших цивилизаций увековечить свое имя в анналах истории. Шампольон, Ботта, Лэйярд, Шлиман известны теперь всему миру.
Однако американским древностям долго не везло. Многие ученые упорно считали тогда, что индейцы никогда не выходили в своем развитии за рамки варварства, и поэтому, дескать, искать в Новом Свете остатки каменных храмов и дворцов — сущая бессмыслица.
Заслуга Стефенса состоит как раз в том, что он бросил прямой вызов этим устаревшим и косным взглядам и, несмотря на все трудности и лишения, стоявшие на его пути, победил.
Однажды Стефенс случайно узнал в одной из издательских фирм, что книги с описаниями далеких путешествий пользуются у читающей публики наибольшим спросом. Это натолкнуло его на мысль попробовать свои силы на писательском поприще. Обладая несомненным литературным дарованием и гибким, живым умом, Стефенс в поразительно короткий срок создал двухтомное повествование о своей недавней поездке в некоторые страны Старого Света. Вопреки его опасениям, книга имела шумный успех. Только за один год она выдержала шесть изданий.
На очереди стояли новые экзотические страны и континенты, причем первое место занимала в его планах Центральная Америка. И осенью 1839 года Стефенс вместе со своим спутником — художником Казервудом оказался вдруг вдали от нью-йоркской сутолоки, в Белизе, на восточном побережье Карибского моря. Здесь кончались последние форпосты цивилизации. Впереди лежали безбрежные, как море, вечнозеленые тропические джунгли. Однако ни грязь и бездорожье, ни мародерствующие шайки
9


10
разбойников, ни змеи, москиты и ягуары не смогли остановить отважных путешественников на пути к заветной цели. Они упорно искали в лесной чаще древний Копан и, наперекор всем препятствиям, наконец нашли его. «Какой же народ построил этот город?—писал позднее Стефенс.— В разрушенных городах Египта, даже в давно заброшенной Петре, чужестранец знает в общих чертах историю того народа, следы деятельности которого он видит вокруг. Америку же, по словам историков, населяли дикари. Но дикари никогда не смогли бы воздвигнуть эти здания или покрыть резными изображениями эти камни...
Город был необитаем. Среди древних развалин не сохранилось никаких следов исчезнувшего народа, с его традициями, передаваемыми от отца к сыну и от поколения к поколению. Он лежал перед нами словно корабль, потерпевший крушение посреди океана. Его мачты сломались, название стерлось, экипаж погиб. И никто не может сказать, откуда он шел, кому принадлежит, сколько времени длилось его путешествие и что послужило причиной его гибели... Все представлялось загадкой, темной и непроницаемой».
После Копана путешественники побывали и в других городах древних майя, затерянных в лесных дебрях Южной Мексики и полуострова Юкатан: Паленке, У шмаль, Сайиль, Тулум, Кабах, Лабна, Чичен-Ица длинной и красочной чередой прошли перед их взорами. Общие результаты экспедиции превзошли все ожидания: Стефенс нашел и обследовал 46 древних памятников, из которых только 3 были известны до него. И каждый раз восторженные описания величественных руин каменных городов в дневнике Стефенса сопровождались документально точными рисунками Казервуда. Теперь уже никто не мог больше утверждать, что в доколумбовой Америке не существовало высокоразвитых культур и цивилизаций. Вполне осязаемые их следы были найдены в джунглях Центральной Америки и вынесены на суд ученых кругов и читателей. Итогом этой длительной одиссеи явилась книга «Эпизоды путешествия в Центральную Америку, Чьяпас и Юкатан» (1841).
Учитывая тот огромный эффект, который произвели на ученых Европы и США открытия Стефенса, можно с полным правом утверждать, что именно он пробил первую брешь в хаотическом нагромождении беспочвенных гипотез и фантазий относительно доколумбовой истории Нового Света, именно он положил начало науке о древних майя — майянистике.
Задолго до начала широких археологических раскопок Стефенс пришел к выводу о том, что некогда Центральную Америку населял многочисленный и одаренный народ-строитель, с единым языком, письменностью и культурой, и что современные индейцы — его ближайшие потомки.
Именно руками индейцев, а не греками, римлянами, егип-


тянами и халдеями были построены те великолепные города, развалины которых встречались путешественникам в лесных дебрях этого края.
Стефенса не случайно называют «отцом майяской археологии». Его заслуги в изучении далекого прошлого индейцев майя велики и бесспорны. Но вместе с тем необходимо помнить, что сам он жил и работал в начале прошлого века и был истинным сыном своей страны и своей эпохи. Романтическая страсть к приключениям и путешествиям постоянно влекла его в дальние страны. Образованный и начитанный человек с живым умом и горячим воображением, археолог по призванию, он знал и умел многое, но не был профессиональным археологом в том смысле, как мы теперь понимаем. Его представления о методах и задачах археологии в Новом Свете, естественно, не соответствовали нынешним, отсюда ряд промахов, допущенных им. Так, возвращаясь из своего путешествия, Стефенс сумел вывезти в США немалую коллекцию древностей майя: терракотовые статуэтки из Санта-Крус-дель-Киче, древние вазы из раскопок в Тикале и Уеуетенанго, деревянные с резными изображениями балки из храмов Кабаха и У шмаля и ряд каменных скульптур, удобных для транспортировки. Все эти сокровища были выставлены им в Нью-Йорке в деревянном павильоне вместе с панорамой художника Казервуда. Но в один несчастный день павильон сгорел дотла, а вместе с ним исчезли в бушующем пламени и эти бесценные произведения древнемайяского искусства.
Джон Ллойд Стефенс умер в 1852 году в Нью-Йорке от малярии, полученной им во время скитаний по Панаме. А его друг и соратник Фредерик Казервуд трагически погиб в 1854 году в океанской'пучине при столкновении двух пассажирских судов в Атлантике.
Но первый шаг был уже сделан. И по следам Стефенса к руинам городов древних майя отправились другие исследователи и путешественники: француз Дезире Шарнэ, англичанин Альфред Моудсли, австриец Теоберт Малер, американцы Альфред Тоззер и Эдвард Томпсон. Эти экспедиции открыли новую страницу в изучении культуры майя, показав всему миру богатство погибшей индейской цивилизации. И все же это было только начало. Археологические раскопки древних городов Мексики и Центральной Америки стали повсеместным явлением гораздо позднее — в 20—30-х годах нашего века.
С тех пор научные учреждения и специалисты Мексики, США и отдельных стран Европы продолжают вести систематические исследования наиболее важных памятников культуры майя: Копана, Киригуа, Вашактуна, Тикаля, Паленке, Пьедрас- Неграса, Бекана, Сейбаля, Цибильчальтуна, Чичен-Ицы, Майя- пана и многих других.
В нашей стране интерес к древним майя особенно заметно


проявился в последнее время, после того как Ю. В. Кнорозов и Р. В. Кинжалов опубликовали ряд ценных работ об искусстве, религии и письменности этого индейского народа. Правда, эти многообещающие исследования родились отнюдь не на пустом месте. В начале XX века в Мексике побывал русский этнограф С. К. Патканов, подробно описавший свое путешествие на полуостров Юкатан в серии статей по археологии и этнографии майя.
Почти все выдающиеся памятники майя посетил и другой русский путешественник — поэт и переводчик К. Д. Бальмонт. Не будучи профессиональным ученым, он тем не менее сделал немало любопытных наблюдений. Вот, например, как описывает он свое пребывание среди руин У шмаля:
«Руины Ушмаля совсем близко от усадьбы, верстах в двухтрех. Мы поехали туда на другой день утром... Пирамидный храм, который называется Домом Колдуна или Домом Карлика, хорошо сохранился. К верховной молельне ведет крутая лестница саженей в десять... Вид с пирамиды — один из самых красивых, какие мне когда-либо приходилось созерцать. Безмерный зеленый простор. Изумрудная пустыня. Четко видятся седые здания там и сям вблизи от пирамиды. Это древние руины, священные остатки погибшего величия. Здесь был когда-то могучий город. Теперь это — царство растений. Они захватили все кругом. Они захватили и эти погибшие храмы и дворцы...»
Майя едва ли назовешь «исчезнувшим народом», поскольку их и сегодня насчитывается еще в общей сложности свыше двух миллионов человек. Это — крупнейшая группа американских индейцев к северу от Перу. Они, как и в древности, населяют одну сплошную и значительную территорию, которая включает в себя полуостров Юкатан и части штатов Табаско и Чьяпас — в Мексике, всю Гватемалу, Белиз (Британский Гондурас), западные районы Сальвадора и Гондураса. Величественна и разнообразна природа страны майя. «Полные удушающих испарений джунгли, выжженные солнцем каменистые нагорья, где днем палит зной, а ночью замерзает вода, грозные вулканы, покрытые снегами, время от времени заливающие долины раскаленной лавой, частые разрушительные землетрясения, хищные звери и ядовитые змеи»—такова была среда, в которой обосновались с незапамятных времен местные индейцы.
Их происхождение окутано пеленой таинственности. Мы знаем только, что рождение развитой (классической) культуры майя относится к первым векам нашей эры. В течение многих столетий процветали здесь многолюдные царства и города. Но в IX—X веках н. э. этот период закончился внезапным упадком. Города на юге страны были заброшены, население резко сократилось, и вскоре жадная тропическая растительность надежно укрыла своим зеленым покровом все памятники некогда блестящей цивилизации. После X века развитие культуры майя,


правда уже значительно измененной влиянием со стороны чужеземных завоевателей — тольтеков, пришедших из Центральной Мексики, продолжалось на полуострове Юкатан. Испанцы застали там в XVI веке свыше полутора десятков небольших, вечно враждующих между собой государств, каждое из которых имело свою династию правителей.
Но «золотой век» майяской цивилизации остался уже позади. Страна переживала явный упадок. Беспрерывные войны, эпидемии, засухи и неурожаи опустошали некогда цветущие земли этого края...
Загадки, загадки, одна сложнее другой. Они сопровождают нас на протяжении всего знакомства с цивилизацией древних майя. Ирония судьбы заключается в том, что доколумбова культура, о которой написаны горы книг и статей, до сих пор известна нам ничтожно мало. Однако яркий свет познания начинает все больше пробиваться сквозь сумрачные тени столетий.
Ученые используют самые разные методы для воссоздания прошлого майя.
Значительную часть всей информации дают археологи, раскапывающие руины древних городов и селений, с их скульптурами, надписями, храмами и дворцами. Историки упорно выискивают необходимые сведения в пыли архивов, среди немногих дошедших до нас письменных свидетельств о майя: здесь и повествования самих индейцев, записанные вскоре после конкисты на майяском языке, но буквами латинского алфавита («Пополь- Вух», книги «Чилам-Балам»), и свидетельства первых конкистадоров и монахов, вторгнувшихся в XVI веке с мечом и крестом на земли майя.
Наконец, заслуживают пристального внимания и современные индейцы. Некоторые из них, обосновавшиеся в наиболее глухих и труднодоступных уголках страны, все еще сохранили старый уклад жизни. Они говорят только на родном языке, верят в языческих богов, пользуются древним земледельческим календарем — словом, буквально во всем следуют проторенными путями своих далеких предков. Традиции старой культуры у современного индейского населения тщательно изучают и описывают ученые-этнографы.
Эти исследования и позволяют нам уже сейчас дать ответ на многие загадки истории древних майя.
В старинном эпическом повествовании «Пополь-Вух», созданном народом майя-киче (горная Гватемала), есть рассказ о сотворении мира. В нем говорится, что руками великих богов были созданы твердая земля, солнце, луна. Боги населили землю различными животными, птицами и растениями, а затем из кукурузного теста сотворили и первых людей — предков киче.
Это, пожалуй, единственное во всей доиспанской литературе упоминание о происхождении одной из групп майя. Но древние


14
легенды и пожелтевшие от времени рукописи были не в силах помочь исследователю пробиться сквозь плотную пелену неизвестности, которой до сих пор окружены истоки майяской цивилизации. Вырвавшись из-под властной руки времени, каменные города майя словно застыли в немой неподвижности. И каждый такой мертвый город отражает лишь самый поздний этап его жизни. Следы более ранней культуры погребены под многометровыми напластованиями последующих эпох. Да и разрушительная деятельность неистовой тропической природы сыграла немалую роль в уничтожении следов первых поселений майя в джунглях Петена (Сев. Гватемала) и Юкатана.
Если мы обратимся к лесным низменным районам майя, где находился центр цивилизации классического периода, то увидим, что самые ранние памятники относятся здесь только к началу I тысячелетия до н. э. С другой стороны, в горах Южной Мексики (Чьяпас) и Гватемалы значительное население, и в его составе, несомненно, далекие предки майя, имелось уже с 12—10 тысячелетий до н. э. Затем линия почти непрерывного развития местной культуры прослеживается здесь вплоть до испанского завоевания.
По находкам древнейшей керамики и глиняных статуэток можно проследить постепенное распространение раннеземледельческой культуры из горных районов Чьяпаса на юго-восток, вдоль реки Усумасинты, в самую глубину джунглей Петена и на северо-восток, в Юкатан. Но это — лишь один из возможных источников массового переселения земледельцев майя в равнинные лесные области. Другие находились, вероятно, на юге — в горах Гватемалы, в Сальвадоре и Гондурасе. Во всяком случае, многие важнейшие черты классической майяской цивилизации — иероглифическая письменность, каменные скульптурные алтари и стелы, нефритовые украшения и маски — появляются раньше у горных майя, чем у жителей лесистых равнин.
В горном Чьяпасе найдена резная каменная стела с календарной надписью 36 года до н. э.— самая ранняя на территории майя . В то же время первая известная нам стела из Тикаля — крупнейшего классического города Петена — относится только к 292 году н. э.
Совсем недавно в горах Сальвадора археологи обнаружили и частично раскопали крупный населенный пункт древних майя — Чальчуапа, с рядами каменных храмов, стоявших на вершинах ступенчатых пирамид, широкими, вымощенными камнем площадями и обилием каменных скульптур. Этот предшественник будущих блестящих созвездий городов существовал уже с конца I тысячелетия до н. э. К рубежу н. э. здесь возводились ряды стел и алтарей с иероглифическими надписями и календарными датами по эре майя. Однако некоторое время спустя Чальчуапа внезапно гибнет, став жертвой ката-


строфического извержения близлежащего вулкана Илопанго, засыпавшего толстым слоем черного пепла окрестные районы.
Все вышесказанное позволяет предполагать, что предки майя пришли на лесистые равнины Петена и Юкатана из горных районов Чьяпаса, Гватемалы и Сальвадора в начале I тысячелетия до н. э. и продолжали сохранять тесную связь со своей прародиной в течение многих веков. Основы цивилизации и все признаки государства складываются здесь в начале классического периода — примерно на рубеже и. э.
Еще несколько лет назад в трудах самых авторитетных зарубежных исследователей рисовалась идиллическая картина внутренней жизни древнемайяского общества: мирные земледельцы-общинники благоденствуют под отеческим присмотром правящей элиты — аристократов и жрецов,— поставляя им продукты со своих полей и даровую рабочую силу для строительства храмов и дворцов. И всё исключительно из глубокой любви к богам, религии и ее служителям.
Эти авторы избегали писать о жизни простого народа — подлинного творца великолепной культуры, зато не уставали восхищаться духовным миром сановников и жрецов, сложностью их религиозных и философских воззрений, богатством их познаний в области астрономии, математики и искусства. Направляемые опытной рукой подобных специалистов, читатели получают слишком искаженное и однобокое представление о характере древней цивилизации майя. Достаточно сказать, что время расцвета классической культуры — I тысячелетие и. э.— было объявлено для майя абсолютно мирной, лишенной каких- либо крупных войн и столкновений эпохой, своего рода «золотым веком».
Однако новые археологические открытия не оставили камня на камне от всех этих идиллических утопий. Жестокие и кровавые порядки, которые принесло с собой нарождавшееся раннеклассовое государство, бесконечные войны с соседями из-за спорных земель, беспощадная эксплуатация основной массы населения — общинников, зависимых людей и рабов, чья жизнь проходила в тяжелом труде на полях и строительных площадках,— все это, конечно, мало походило на истинный золотой век.
Анализ археологических находок показывает, что уже с первых веков нашей эры у майя наблюдается значительное классовое расслоение. Величественные каменные храмы и пышные многокомнатные дворцы резко контрастируют с убогими деревянными хижинами рядовых горожан и земледельцев. Великолепные гробницы аристократов и жрецов с драгоценными вещами и человеческими жертвоприношениями — с одной стороны, и скромные могилы простого люда — с другой красноречиво говорят о той глубокой пропасти, которая отделяла правящую верхушку от остального населения.


Долгое время считалось, что майя испокон веков культивировали у себя самое примитивное подсечно-огневое земледелие, которое требовало больших массивов свободной земли и частой смены выжигаемых участков в связи с быстрым истощением плодородия почвы. Такое земледелие не могло обеспечить пищей сколько-нибудь значительное население. Как же появились у майя в таком случае пышные и многолюдные города? Почему они существовали на одном и том же месте непрерывно, в течение сотен лет?
В результате последних исследований ученых удалось установить, что подсечно-огневое земледелие майя, при всех его внешних минусах, не было столь примитивным, как представляется на первый взгляд. Уже в глубокой древности жрецы разработали весьма совершенный солнечный календарь, точно регулирующий все сроки основных земледельческих работ: вырубка леса, его выжигание, сев в начале сезона дождей, уборка урожая. Земледельцы майя путем длительных опытов и отбора сумели вывести гибридные, высокоурожайные сорта основных сельскохозяйственных растений — кукурузы, бобовых и тыквы. Наконец, ручная техника обработки небольшого участка и сочетание на одном поле посевов нескольких культур (например, кукурузы и фасоли) позволяли долгое время сохранять его плодородие и не требовали частой смены участков. Природные условия Петена (плодородие почв и обилие влаги) позволяли древним земледельцам собирать здесь в среднем не менее двух урожаев в год. Кроме того, возле каждого индейского дома имелся приусадебный участок с огородами, рощами фруктовых деревьев и т. д. Последние (особенно хлебное дерево — рамон) не требовали особого ухода, но давали значительное количество пищи, повышая тем самым степень оседлости рядового крестьянина.
Но и это не все. Сейчас твердо установлено, что майя в I тысячелетии н. э. знали и другие, более интенсивные формы земледелия. На юге Юкатана и в Белизе на склонах холмов найдены земледельческие террасы с особой системой увлажнения почвы. В Петене и в бассейне реки Канделарии (Кампече, Мексика) археологи обнаружили следы орошаемого земледелия в виде каналов и так называемых «приподнятых полей»— искусственно сделанных длинных грядок земли, полузатопленных водами реки или озера. Подобные земледельческие системы, которые весьма напоминают знаменитые «плавучие сады» («чинампы») ацтеков, способны были давать огромные урожаи и практически обладали неистощимым плодородием.
К концу IX века н. э. жизнь на большей части низменных лесных районов майя прекращается или уменьшается до незначительных пределов. Остановились научные изыскания. Не строились новые здания. «На священных алтарях,— пишет аме-
16


риканский археолог Ч. Галленкамп,— не воскуривался больше душистый копал. На широких площадях умолкло эхо человеческих голосов. Города остались нетронутыми — без следов разрушений или перестроек, как будто их обитатели собирались вскоре вернуться. Но они не вернулись. Города окутало безмолвие... Дворы заросли травой. Лианы и корни деревьев проникли в дверные проемы, разрушая каменные стены пирамид и храмов. За одно лишь столетие заброшенные города майя оказались вновь поглощенными джунглями».
В качестве возможных причин этой гигантской по масштабам катастрофы называют землетрясение, резкое изменение климата, эпидемии страшных болезней, крах местной системы земледелия, восстания угнетенных против засилья правящей верхушки аристократов и жрецов и, наконец, чужеземное нашествие.
Наименее вероятно, что города майя погибли в результате землетрясений: Петен, как известно, лежит вне пояса активной вулканической деятельности.
Не выдерживает критики и гипотеза о катастрофическом сокращении дождевых осадков. Последние геохимические и ботанические исследования в Петене показали, что незначительное уменьшение влажности, действительно наблюдавшееся здесь в конце классического периода, никак не могло отразиться на культуре майя, а тем более привести ее к гибели.
Версия о повальных эпидемиях малярии и желтой лихорадки, и по сей день опустошающих целые районы Латинской Америки, тоже несостоятельна, так как обе указанные болезни не были известны в Новом Свете до прихода европейцев.
Одной из наиболее распространенных оставалась до последнего времени гипотеза об упадке системы майяского земледелия, оказавшегося неспособным обеспечить потребности быстро растущего населения. К концу классического периода — считает, например, американский ученый С. Морли — все запасы земель, годных для обработки, были исчерпаны, а их плодородие полностью истощено. И тогда наступил экономический крах: голод, народные восстания и кризис власти.
Но исследования в различных районах обширной и разнообразной по природным условиям территории майя не позволяют принять и эту гипотезу.
На наш взгляд, ближе всего к истине мнение, которое связывает гибель классических городов майя с нашествием чужеземных племен. Несколько волн завоевателей, вышедших из Центральной Мексики и побережья Мексиканского залива, затопили некогда цветущую страну. Только массовое вторжение врагов извне могло привести к резкому сокращению населения и гибели культуры такой огромной области, какой была область майя в конце I тысячелетия н. э. Продвигаясь с северо-запада на юго-восток по наиболее выгодным и легкодоступным направ-
17


лениям, орды захватчиков постепенно опустошали земли майя. Красноречивые следы их пребывания в виде обломков центральномексиканской керамики, статуэток и каменной скульптуры обнаружены прежде всего на западе майяской территории: в Алтар-де-Сакрифисьос, Сейбале, Паленке. Один за другим гибли древние города. Дольше всех держался Тикаль — великолепная и гигантская по размерам столица одного из государств майя. Это свидетельствует о том, что географическое положение в самом центре Петена, в глубине непроходимых джунглей, и сила сопротивления на какое-то время сдержали натиск чужеземцев, но не могли окончательно спасти город от вторжения врага. У большинства народов древности войны велись для захвата добычи и рабов. Поэтому не приходится удивляться, что в результате вторжения мексиканских армий население в низменных районах майя резко сократилось (одни были убиты в ходе военных действий, других увели в плен победители). Не исключено, что известную роль в гибели классической культуры майя сыграли и внутренние социальные неурядицы, ослабившие силу сопротивления майяских городов вражескому нашествию.
Из всех коренных обитателей Нового Света майя — единственный индейский народ, который создал задолго до прихода европейцев развитую систему иероглифической письменности. У них были целые библиотеки рукописных книг, сделанных из бумаги луба фикуса и снабженных кожаными обложками. Однако большинство этих книг погибло от времени и от рук испанских монахов и солдат в годы конкисты. До наших дней сохранилось всего три таких рукописи-книги, названные по именам городов, где они сейчас хранятся: Дрезденская, Парижская и Мадридская. Они относятся к самому концу существования культуры майя — к XII—XV векам. Недавно советский исследователь Ю. В. Кнорозов дешифровал и перевел текст рукописей на русский язык, впервые заставив заговорить их таинственные письмена. Рукописи представляют собой книги-календари для сельских жрецов и содержат перечень празднеств и обрядов в честь различных богов майя и точное указание полагающихся даров и жертвоприношений1.
Для классического же периода (I тысячелетие н. э.) мы имеем пока только иероглифические надписи, запечатленные на камне и дереве. Их знаки имеют своеобразное написание и мало похожи на иероглифику рукописей. Да и язык майя должен был претерпеть значительные изменения за прошедшие столетия. Из всего богатства классических письменных источников ученые смогли до недавних пор прочитать только календарные даты. Таким образом, классическая цивилизация майя — это «великий
1 В 1973 г. американский ученый Майкл Д. Ко опубликовал вновь найденную, четвертую рукопись майя—«Рукопись Гролье».
18


немой», неспособный рассказать потомкам о своем богатом прошлом. Археологи открывали в джунглях новые великолепные города. На свет появлялись вычурные каменные храмы, дворцы, стадионы для игры в мяч, красочные фрески, статуи богов и гробницы царей, изящная керамика. Но весь этот богатейший материал был поразительно скуп на историческую информацию. И все же удалось подобрать ключ даже к этому заповедному «царству молчания».
Все началось с того, что американский исследователь Майкл Д. Ко собрал по частным коллекциям и музеям изображения значительного числа красочно расписанных глиняных ваз майя, относящихся в основном к VI—IX векам н. э. На каждом сосуде древний художник изобразил определенный сюжет, сопроводив его короткой надписью. Большинство упомянутых предметов происходило из грабительских раскопок и, естественно, никогда не попадало в сферу внимания археологов. Издав три больших альбома древнемайяской керамики, М. Д. Ко ввел тем самым в оборот совершенно новый вид исторических источников — как письменных, так и изобразительных.
Выяснилось, что все изображения на этих сосудах сводятся к нескольким группам мотивов: правитель или царь, сидящий на троне, боги и духи подземного царства смерти, куда, по верованиям индейцев, попадали души умерших, и т. д. Причем все персонажи, представленные там, имели на теле черные точки — трупные пятна, символ смерти. Да и сами глиняные вазы были аккуратно пробиты посредине каким-то острым предметом — имитация ритуальной смерти предмета. Наконец, удалось твердо установить, что почти все эти красочные сосуды происходят из наиболее богатых и пышных погребений майяских городов, которые с большой долей вероятности можно считать царскими. Суммировав все имеющиеся данные, М. Д. Ко предположил, что изящная полихромная керамика майя делалась специально для царских погребений, а сюжеты на ней изображали перипетии странствий души почившего властителя в лабиринтах подземного царства мертвых. Кроме того, американский ученый заметил, что надписи или отдельные их части на многих сосудах повторяются, то есть имеют стандартный характер. Но это и был тот предел, которого он смог достигнуть.
На помощь ему пришел Ю. В. Кнорозов. «Перевод рукописей,— говорит советский исследователь,— это хорошая база для изучения более ранних текстов на каменных стелах, стенах зданий и керамических сосудах». Особенно важное значение имеют последние из названных предметов, ведь знаки на них наносились с помощью краски и кисти, как и в рукописях, что обусловило значительное сходство формы иероглифов в обоих случаях. Первые удачные опыты по прочтению этих древнейших надписей майя Ю. В. Кнорозовым уже сделаны. И нет сомнения в
19


том, что давно погибшая цивилизация американских индейцев скоро раскроет нам многие свои секреты и тайны.
От первых романтических путешествий к руинам забытых городов до комплексных, вооруженных всеми достижениями науки и техники археологических экспедиций сегодняшнего дня — таков гигантский путь, который прошла центральноамериканская археология за истекшее столетие. Но останавливаться на достигнутом пока рано. Новому поколению исследователей, пришедшему на смену первопроходцам, предстоит еще немало потрудиться, прежде чем история майя будет нам так же хорошо известна, как история греков, римлян, египтян, шумерийцев и других цивилизованных народов Старого Света. Но время это близко. Второе, подлинное открытие Америки уже не за горами.
В. И. Гуляев, доктор исторических наук
Алтарь «Q».
Иероглифический
текст
на верхней
поверхности
алтаря.
Копан.
Рис. Казервуда.


Каменный
диск
с изображением игрока в мяч. Барельеф. Чинкультик. 590 г. н. з.
От автора
Первые впечатления о замечательной культуре и искусстве майя я получила еще в молодости — в США. В Нью-Йорке, в залах известного Музея естественной истории, где я работала в 20-х годах референтом по русской естественнонаучной литературе, имелась экспозиция, на которой демонстрировались памятники архитектуры и скульптуры древних майя.
Там я впервые увидела четырехметровую стелу — каменный монолит из древнего города Копана, культурного центра народа майя. На передней стороне стелы изображена фигура правителя в пышном одеянии, на задней и боковых поверхностях — иероглифический текст. Это было прекрасное воспроизведение настоящей стелы — слепок, передающий всю тончайшую резьбу по камню.
Среди других экспонатов я увидела и копию знаменитой колонны из «Храма ягуаров», украшенной у основания головой змеи с открытой пастью. Храм был воздвигнут в Чичен-Ице, в поздний период истории майя, накануне испанского завоевания.


Стела «D». Копан,
Г ондурас.
761 г. н. э.
Рис. Каэервуда.
22
Работая в музее, я познакомилась с доктором Гербертом Спинденом, крупнейшим специалистом по культуре майя. От него я много узнала об этом талантливом народе. С тех пор я всегда прислушивалась к рассказам об индейцах майя, собирала литературный материал и репродукции их памятников.
И после возвращения в 1924 году домой, в Москву, интерес к замечательной культуре майя не пропал.-
В январе 1940 года по московскому радио передали мой инсценированный рассказ для детей «Путешествие в древнюю страну индейцев майя». Сразу после того, как окончилась передача, кто-то позвонил в Радиокомитет и высказал сомнение в достоверности переданного рассказа. По счастливой случайности я встретила в Москве ленинградского ученого — академика Николая Ивановича Вавилова. Он в 1921 и 1932 годах посетил родину народа майя — Центральную Америку и Юкатан, возглавив научные ботанические экспедиции. Вавилов искал диких прародителей ряда культурных растений и привез оттуда богатый ботанический материал. Попутно академик познакомился с развалинами замечательных древних городов майя и сфотографировал знаменитый «Храм воинов» в Чичен-Ице. Николай Иванович по моей просьбе написал письмо в Радиокомитет, подтверждающее правильность данных рассказа о стране майя.
Я была очень благодарна Николаю Ивановичу за поддержку и решила продолжать работу на эту тему, тогда еще мало знакомую советскому читателю.
Среди сокровищ Библиотеки имени Ленина я отыскала путевые дневники американского путешественника Джона Ллойда Стефенса. Впервые дневники были изданы в Нью-Йорке в 1841 —1846 годах, под названием «Эпизоды путешествия в Центральную Америку, Чьяпас и Юкатан» и «Эпизоды путешест-


вия по Юкатану». Общий объем этого труда—1800 страниц. Путевые дневники Стефенса сопровождались прекрасными зари- совками памятников, тщательно и любовно выполненными его другом и спутником — английским художником Фредериком Казервудом.
Виктор фон Хаген — автор предисловия к дневникам Стефенса («Эпизоды путешествия по Юкатану»), переизданным университетом в Оклахоме в 1962 году,— дает интересную характеристику этому талантливому человеку: «Юрист по образованию, путешественник по любви к странствованиям, археолог по призванию, он положил начало археологической науке в Америке. Его увлекательные, хорошо иллюстрированные книги воспитали пять поколений археологов».
Джон Ллойд Стефенс родился 28 ноября 1805 года в местечке Шрюсбери, штат Нью- Джерси, в США. Через год после рождения сына вся семья переехала в Нью-Йорк, который не был в то время городом небоскребов, а носил характер разбросанного голландского поселения. (Нью-Йорк был основан в 1626 году голландской Вест-Индской компанией на территории индейского племени ирокезов.) Первоначальное образование получил в классической школе, потом окончил колледж и Высшую юридическую школу.
Прежде чем заняться работой адвоката в городе Олбани, ему пришлось задержаться в Нью-Йорке из-за президентских выборов.
Работа оратора, на которую молодой Стефенс был приглашен, привела к тяжелому заболеванию горла и, следуя на-
Портал
«Храма
ягуаров».
Чичен-Ица.


стоянию врачей, он решил отправиться в длительное путешествие по Европе, а затем и по странам Азии и Африки.
Осенью 1835 года Джон Стефенс покинул берега Америки. С юных лет он был страстным путешественником: ездил по своей стране, плавал на баржах по Миссисипи. За два года Стефенс побывал в Италии, Греции, во Франции, Англии, России, Аравии, Турции, Сирии, Палестине и Египте. Он любовался шедеврами античной культуры, восхищался памятниками Древнего Востока, видел египетские пирамиды. Это путешествие обогатило духовный мир Стефенса. Вернувшись в Нью-Йорк, он поделился своими впечатлениями с друзьями, и они посоветовали ему записать все, пока не стерлось в памяти. Через два года вышли два тома дневников его путешествия по странам Старого Света, вызвавшие огромный интерес у американских читателей.
В 1839 году Стефенс собирается в малоисследованные страны Центральной Америки. О древней истории этих стран было высказано немало пустых догадок и беспочвенных гипотез. Создание их таинственных городов поочередно приписывалось: древним египтянам, индусам, финикийцам, китайцам, сказочным обитателям Атлантиды и даже пришельцам из космоса. И Стефенс со своим другом художником Казервудом решил вплотную заняться исследованием загадочных культур древней Америки. Для того чтобы облегчить себе доступ к руинам давно погибших городов майя, он согласился занять пост посланника США в Центральной Америке. Два года путешествует Стефенс, изучая древности Центральной Америки, Чьяпаса и Юкатана. Его путевые дневники, иллюстрированные Казервудом, вызвали живой интерес у читателей всего мира.
* * *
В марте 1941 года журнал «Пионер» напечатал мой рассказ, написанный под впечатлением прочитанного первого тома путевых дневников Стефенса. Рассказ вышел под названием «В страну майя» и был иллюстрирован фотоснимками с зарисовок древних памятников, исполненных Казервудом.
Последующие годы я была занята работой над переводами
Джон Ллойд Стефенс. Г равюра.
24


найденных мною в библиотеках Москвы книг индейских авторов — Серой Совы и Мато Нажина. Но мечта написать книгу о прекрасном искусстве и трагической судьбе индейцев майя не оставляла меня. Создавая ее, я перечитала много работ, написанных на разных языках, но касающихся одной волнующей меня темы. В конце концов я решила положить в основу моей книги путевые дневники Стефенса, хранящие аромат эпохи.
Большую помощь в работе над новой книгой оказали мне сотрудники Библиотеки имени Ленина, которым я, пользуясь случаем, хочу принести искреннюю благодарность.
Внукам своим посвящаю.
Змеевидные
колонны
«Храма
воинов».
Чичен-Ица.


МУДРЫЕ ДРЕВНИЕ МАЙЯ ОСТАВИЛИ НАДПИСЬ: «ТЫ. КОТОРЫЙ ПОЗДНЕЕ ЯВИШЬ ЗДЕСЬ СВОЕ ЛИЦ01 ЕСЛИ ТВОЙ УМ РАЗУМЕЕТ. ТЫ СПРОСИШЬ, КТО МЫ. КТО МЫ? СПРОСИ ЗАРЮ. СПРОСИ ЛЕС. СПРОСИ ВОЛНУ, СПРОСИ БУРЮ. СПРОСИ ЛЮБОВЬ. СПРОСИ ЗЕМЛЮ. ЗЕМЛЮ СТРАДАНЬЯ. ЗЕМЛЮ ЛЮБИМУЮ. КТО МЫ? МЫ - ЗЕМЛЯ».
И. К. Рерих. Радость Искусству
26
Коротко о народе майя
IT ...
JL I де же находится страна индейцев майя г*
Это вся Гватемала, Западный Гондурас, Белиз (Британский Гондурас), Западный Сальвадор, мексиканские штаты: Чьяпас, Табаско, Кампече, полуостров Юкатан, территория Кинтана-Роо. Здесь зародилась и расцвела великая культура майя.
Горные районы, включая плоскогорье Чьяпас, Центральную Гватемалу и часть Гондураса, хранят памятники глубокой древности. В низменных, тропических районах первые следы обитания ученые относят ко II — I тысячелетиям до нашей эры. Древнейшие памятники ранних земледельцев в низменных районах майя относятся к эпохе за 1000 лет до нашей эры.
Природа в этих местах крайне разнообразна. Здесь и заросшие хвойными лесами горы Гватемалы, и болотистые низменности, покрытые тропической растительностью, на побережье Тихого океана и Мексиканского залива, и сухая известняковая равнина полуострова Юкатан. С севера на юг вся страна пересекается могучим горным массивом — Кордильерами.
Майя создали высокоразвитую культуру: их искусство занимает почетное место среди великих культур мира. Влияние майя в Центральной Америке было таким же значительным, как влияние греков в Европе.
«Художники многих стран мира,— пишет доктор Г. Спин- ден,— считают, что скульптура и другие произведения искусства майя не уступают самым прекрасным произведениям, созданным на земном шаре, а астрономы поражаются успехам народа, добившегося удивительно точного измерения времени в процессе наблюдения за движением небесных светил. Больше того: майя изобрели удивительную систему иероглифического письма, благодаря которой они смогли записывать события и факты своей истории; они строили каменные города, которые свидетельствуют


о величии и великолепии архитектуры, невиданной во всей Америке». В то же время майя не знали ни колеса, ни гончарного круга. Они не применяли железа для изготовления орудий труда; они валили лес каменным топором; их зодчие создавали прекрасные произведения искусства, работая резцом с острием из вулканического стекла — обсидиана.
Искусство майя возникло в условиях родового, первобытнообщинного строя. Оно воплощало представления людей о мире и являлось фокусом всей духовной жизни народа. Майя создавали легенды о мироздании и о своих героях. На смену глиняным статуэткам архаического периода (I тысячелетие до нашей
СХЕМАТИЧЕСКАЯ КАРТА
р €* с яуо о ому? омом ил ftj ык€> вых групп.
1'<>сц<)арстненные границы Границы распространения


Глиняный сосуд с изображением священной птицы кецаль.
Копан.
I тыс. н. э.
эры) приходит прекрасная реалистическая скульптура классического периода (I тысячелетие нашей эры). Многообразна керамика майя, особенно хороши расписные вазы.
Майя были оседлым земледельческим народом. Они возделывали кукурузу с помощью подсечно-огневой системы земледелия (их поля назывались мильпы). В истории майя некоторые небесные явления очень рано стали считаться прямо связанными с урожаем. Жрецы наблюдали за небесным сводом, чтобы в точности предсказать начало дождливого сезона, необходимого для посева кукурузы. В результате им удалось установить взаимосвязь между временем года и постепенным перемещением звезд.
Майяская астрономия отличалась большой сложностью. Путем тщательных наблюдений майя определили, в частности, продолжительность года на 0,0001 дня более точно, чем это удалось создателям юлианского и современного григорианского календарей. Майя определили также продолжительность обращения Луны вокруг Земли и вычислили ее необычайно точно, даже с точки зрения людей нашей кибернетической эры. Майяские астрономы умели также точно предсказывать время затмения Луны.
У майя было два календаря. Согласно «священному» календарю, который назывался «цолькин», в году насчитывалось 260 дней, согласно второму, «хаабу»,— 365 дней. Майяский месяц и в той, и в другой календарной системе состоял из 20 дней.
С успехами в астрономии возникла потребность постоянной записи календарных вычислений. Жрецы начали создавать письменность и систему чисел1. Первые шаги на пути к этим изобретениям нам почти неизвестны. Ученые предполагают, что начала иероглифической письменности и календаря майя были запечатлены не на камне, а на деревянных дощечках, кожаных свитках или каких-либо других разрушающихся материалах.
1 Появление письменности было вызвано не только и не столько потребностями астрономии, сколько социально-экономическим развитием общества и потребностями нарождающегося государства. См. Кнорозов Ю. В. Письменность индейцев майя. М.—Л., 1963, с. 45. (Примеч. В. И. Гуляева.)
28


Майя — единственный народ доколумбовой Америки, который создал письменность более сложную, чем простые пиктографические изображения.
Майя называют первоначальную дату своей истории—3113 год до нашей эры.
На рубеже нашей эры в Северной Гватемале возникли древнейшие города майя — Вашактун и Ти- каль. Самая ранняя из известных датированных стел была воздвигнута в 292 году нашей эры. Это стела 29 в Тикале.
Народ майя издревле строил храмы. Сначала храм был хижиной, построенной на холме. Люди приносили сюда цветы, плоды, бобы какао, жгли ароматную смолу, приносили в жертву богам животных. Позже майя стали строить высокие пирамиды и на площадках этих пирамид — каменные храмы, с узким внутренним помещением — святилищем.
Таковы храмы в Тикале — они скорее напоминают
памятники,— религиозные церемонии происходили под открытым небом, а не внутри храма1.
В более поздний период, в бассейне полноводной реки Усу- масинты, выросли города: Йашчилан, Пьедрас-Неграс, Паленке, а на юге — города Копан (в Гондурасе) и Киригуа (в Гватемале). Самая ранняя из обнаруженных здесь надписей датируется V веком.
Внутреннее помещение «Храма солнца» и «Храма надписей» в Паленке просторнее по сравнению с ранними храмами Тикаля,
1 Внутри храма тоже производились религиозные церемонии и обряды, но лишь для горстки избранных. (Примем. В. И. Гуляева.)
Обсерватория древнего города Майяпана. Рис. Казервуда.
29


Храм I. Тикаль,
Г ватемала. VIII в. н.
30
а стены здания тоньше. Какие там происходили церемонии, нам неизвестно.
Никаких исторических сведений об упомянутых городах нет, иероглифические надписи — единственный возможный источник знаний — в большей части не прочтены. О высоком уровне культуры этих городов можно судить лишь по великолепным памятникам архитектуры, скульптуры и настенной живописи.
Период истории майя с I по IX век называется Древним царством (классический период). В этот период города быстро растут, искусство и наука процветают. Культура майя достигает своего «золотого века».
В IX веке н. э. происходит загадочное событие в истории народа майя: население покидает свои прекрасные города, оставив их на произвол судьбы.
Почему майя покинули места своего обитания на юге? И куда они ушли? У исследователей нет никаких письменных источников, где можно было бы найти ответ. Эта неразгаданная тайна — один из самых интригующих вопросов истории майя.
Столетия спустя после перемещения народа стало известно, что на архитектурных памятниках майя в покинутых городах редко встречались иероглифические надписи IX—X веков и что хронологические надписи так называемого «длинного счета», характерные для культуры майя Древнего царства, вообще с тех пор исчезают.
Как только ученые убедились в правильности этих наблюдений, они стали искать объяснения. Был выдвинут целый ряд гипотез и предположений. Предположения, что население бежало от каких-то стихийных бедствий — землетрясения, засухи или, быть может, эпидемии,— были скоро опровергнуты учеными:


не было найдено следов ни засухи, ни землетрясения, а эпидемии появились в этих краях лишь с приходом европейцев.
В 30-х годах нашего столетия американский археолог Силь- ванус Морли выступил с теорией, которую некоторое время считали наиболее убедительной. Суть ее в следующем.
В общественной структуре майя с годами начинают все больше обнажаться классовые противоречия, которые особенно наглядно выявились в застройке городов. Дворцы аристократии и храмы составляли отдельный район, своеобразную крепость, где жили правители и жрецы; вокруг каменного города теснились хижины, покрытые пальмовыми листьями.
Хижина индейца майя. Рис. Казервуда.
Жизнь индейцев зависела от урожая кукурузы. Часть этого урожая земледельцы отдавали городу. Чтобы вырастить кукурузу, они выжигали участок джунглей и на полученной таким образом поляне делали заостренной палкой ямки, куда и бросали зерна. Когда земля на участке истощалась и переставала родить, земледельцы переходили на другое место. Заброшенные участки зарастали деревьями и кустарниками, только спустя много лет их можно было снова обрабатывать. В поисках плодородной


земли земледельцы все больше углублялись в джунгли, удаляясь от городов, которые им приходилось кормить. Между городами и кукурузными полями увеличивались широкие пояса выжженной и бесплодной земли. Жить горожанам становилось все труднее, и они начали голодать. Огромные пространства оказались истощенными, и народ понял, что единственное спасение — это переселиться в другие края.
Триумфальная
арка.
Лабна,
Юкатан.
Конец I тыс. н. э. Рис. Каэервуда.
Среди многочисленных гипотез и предположений одной из первых была выдвинута гипотеза о военном нападении — народ бежал, изгнанный воинственными чужеземными племенами. Но и эта гипотеза встретила сначала возражение ученых, так как никаких следов нападений не было в свое время найдено. Однако недавние открытия при раскопках городища Алтаря Жертв подтверждают это раннее предположение1.
Город возник в архаический период, около 1000 года до на-
1 Данные о гибели Алтаря Жертв взяты из Послесловия В. И. Гуляева к книге: Галленкамп Ч. Майя. Загадка исчезнувшей цивилизации. М., 1966, стр. 197.
52


шей эры, и существовал до 900 года нашей эры. Все находки свидетельствуют о непрерывном развитии культуры одного и того же населения. И вдруг в 900 году нашей эры картина резко меняется.
На смену классической культуры майя приходит совершенно новая, лишенная местных корней культура, получившая условное название «химба». Материалы «химба» носят ярко выражен¬
ИИ , 1
ный центральномексиканский (тольтекский) характер: здесь и типичная для долины Мехико керамика и терракотовые толь- текские статуэтки. Этих находок так много, что их присутствие нельзя объяснить торговыми связями, да и никаких чисто майяских материалов в археологических слоях «химба» нет. Поэтому современные исследователи склонны считать, что одной из основных причин гибели южных городов майя в эпоху Древнего царства было, скорее всего, вторжение иноземных захватчиков — племен центральномексиканского происхождения. Это тем более вероятно, что в X веке — в период блестящего расцвета Нового царства — мексиканцы-тольтеки вторглись на территорию майя северном Юкатане.
Здание с колоннадой. Тулум, Юкатан. X—XII в. н. э. Рис. Казервуда.
33


* * *
Источниками исторических сведений о городах Нового царства (X—XVI в. и. э.) являются хроники, записанные жрецами на языке майя латинскими буквами (в XVI—XVII в. н. э.) и названные в честь группы жрецов, славившихся своими пророчествами, книгами «Чилам-Балам».
О древней истории майя (I — IX в. н. э.) очень мало известно. Исследователи почти полностью лишены письменных источников, освещающих этот период, они ищут крупицы истины в ста ринных легендах, пытаясь с их помощью воссоздать историю.
Почему же не сохранились письменные источники?
Известно, что у народа майя издревле была иероглифическая письменность, они создали настоящие книги, у них имелись библиотеки с большим количеством книг и рукописей. Но эти бесценные сокровища были уничтожены врагами. Так, все книги и рукописи столичного города Мани на Юкатане были сожжены по распоряжению испанского епископа Диего де Ланды.
Древние иероглифические надписи на стелах и на каменных плитах в храмах еще недостаточно расшифрованы, несмотря на усилия ученых, в том числе нашего известного исследователя Ю. В. Кнорозова, который недавно прочитал и перевел на русский язык четыре знаменитых «кодекса», написанных иероглифами на языке майя в XII—XV веках н. э. Эти рукописи являются жреческими требниками: они содержат подробный перечень обрядов, жертвоприношений и предсказаний, связанных со всеми отраслями хозяйства (земледелием, охотой, рыбной ловлей, пчеловодством). Никаких других, исторических сведений они не содержат1.
Архитектура, скульптура и живопись — по-прежнему единственные немые свидетели замечательной истории майя. На долю археологов выпал почетный долг восстановить их древнюю историю.
1 	Кнорозов Ю. В. Иероглифические рукописи майя. Л., 1975.


КОПАН
АРХИТЕКТУРА - ТОЖЕ ЛЕТОПИСЬ МИРА: ОНА ГОВОРИТ ТОГДА, КОГДА УЖЕ МОЛЧАТ И ПЕСНИ И ПРЕДАНИЯ И КОГДА УЖЕ НИЧТО НЕ ГОВОРИТ О ПОГИБШЕМ НАРОДЕ.
Н. В. Гог,
Через Кордильеры к древнему городу Копану
Jj| октября 1839 года поднял свои паруса и покинул га- f вань Нью-Йорка бриг «Мэри-Эн». Ветер дул попутный, и скоро туманные берега Северной Америки остались далеко позади.
На борту «Мэри-Эн» было всего лишь два пассажира: американский путешественник и дипломат Джон Ллойд Стефенс и его друг — англичанин Фредерик Казервуд, художник. Путь им предстоял далекий, но мореплавателей манила неведомая страна и они не боялись трудностей.
Целью их путешествия были берега Центральной Америки. Там, на узкой полосе земли, омываемой с одной стороны Атлантическим, а с другой Тихим океаном, лежала страна, сказочная по своей красоте, с загадочным, почти легендарным прошлым.
Много дней качалось судно на огромных, как горы, волнах океана.
Холодные штормы сменились тропическими ливнями, когда наконец бриг «Мэри-Эн» вошел в бухту Святого Георгия1 и совершил первую остановку у берегов Центральной Америки. Здесь же стояла на якоре, ожидая попутного ветра, шхуна, нагруженная красным деревом.
Ярко светила луна на темном, почти черном небе. Юноша лет шестнадцати перепрыгнул со шхуны на борт брига и заговорил с капитаном певучим грудным голосом. Это был индеец — сын лоцмана.
Капитан брига пригласил юношу к себе в помощники.
Бухта Святого Георгия на берегу Гондурасского залива.
35


Бриг снялся с якоря.
Индеец, сидя у руля, рассказывал о штормах, о подводных рифах, о погибших кораблях.
В ночном свете луны смутно вырисовывались очертания гор. Но только с восходом солнца открылись берега Гондураса во всей своей яркой красе. Густой лес опускался к самому краю воды. Позади возвышались горы, покрытые до самых вершин изумрудной зеленью.
Исполинские горы сменялись долинами, где пальмы изгибали свои изящные, как фантастические перья, листья, а плоды лимонных и апельсиновых деревьев блестели на солнце как золотые шары.
Но вот в горном хребте показалось ущелье. Бриг проскользнул между двумя голыми утесами. Перед глазами изумленных путешественников выросли две совершенно отвесные стены, подымавшиеся футов на тридцать в высоту. Заключенная в этих берегах, как в стенах огромной крепости, вся в тени, спокойно текла река Рио-Дульсе. Огромные деревья росли у самого края воды. Их густая листва сплелась в сплошной зеленый покров, и нигде не было просвета — сюда не проникали лучи солнца. С верхушек высоких деревьев к самой воде ниспадали тонкие стебли ветвей, словно хоботки, которые всасывали влагу, чтобы напоить дерево. Только в одном месте показалась совершенно обнаженная скала, но и на ней в расщелинах росли кусты. А кругом была тишина, абсолютная тишина. Пеликаны, самые тихие из пернатых, казалось, были единственными обитателями спокойных берегов Рио-Дульсе.
«Трудно поверить, что где-то недалеко отсюда лежит страна вулканов и землетрясений»,— подумал Стефенс.
А чудесным берегам Рио-Дульсе, словно погруженной в глубокую задумчивость, казалось, не было конца.
В Исабеле, маленьком городке на берегу озера Исабель, путешественники сошли на землю. Здесь они пересели на мулов и вместе с сыном лоцмана — индейцем Антонио, взятым в качестве проводника, продолжали путь.
Скоро началось мучительное восхождение на гору Мико1.
Топкая, скользкая грязь, образовавшаяся после длительных тропических ливней, засасывала, как болото; огромные корни деревьев, высоко разросшихся над землей, и особенно острые корни красного дерева, которые проросли даже через скалы, стали на пути почти непреодолимым препятствием. Мулы то и дело спотыкались и не раз сбрасывали своих всадников.
Восхождение превратилось в настоящую пытку. Можно было впасть в отчаяние. Но опытные путешественники знали: един-
36
1 Мико fисп.)— длиннохвостая обезьянка.


ственное, что оставалось,— это не падать духом, не терять терпения.
В дневнике Стефенс не без юмора записывал:
«В случае позорной гибели нам не избежать следующей надгробной надписи: «Сброшенные мулами, размозженные о ствол красного дерева, погребенные в грязи горы Мико».
Далее путь лежал по высокогорной стране. Захватывало дыхание, когда пробирались гуськом по горному хребту над страшными, зияющими пропастями. Тропы местами были такие узкие и так близко шли над обрывами, что всадники спешивались и под уздцы вели своих мулов.
И кругом, куда ни бросишь взгляд, горы, горы и горы! Конусообразные, похожие на пирамиды, исполинские горы самых фантастических очертаний.
«И не раз я жалел, что у меня нет крыльев, чтобы перелететь через пропасть и опуститься на их вершину»,— пишет Стефенс.
Но не только грандиозное в этой природе волновало воображение археолога. Он любуется долинами, причудливо украшенными яркими цветами — цветами, у которых венчики величиной с блюдце. Ведь он путешествует по стране, где все, что только может цвести, цветет круглый год, где розы распускаются в январе. Пробираясь над пропастью и минутами забывая об опасности, Стефенс зоркими глазами заинтересованного наблюдателя успевает заметить, что противоположные склоны покрыты палевыми и розовыми мимозами.
Караван прокладывает свой путь по глухой, безлюдной местности. Только изредка встречаются индейцы с тяжелыми тюками индиго1 за спиной да пеоны1  2 с мачете3 в руках спешат на банановые плантации. Кое-где у подножия, а иногда и на вершине горы, на высоте, почти недоступной человеку, лепятся, словно ласточкины гнезда, одинокие хижины индейцев.
В этой безлюдной стране странное впечатление производят огромные католические храмы, встречающиеся на пути. Их величие, роскошь архитектурного убранства невольно заставляют недоумевать: кем выстроены они? И почему стоят они в глуши, где почти не видно признаков жизни человека?
Стефенс пишет: «В шесть часов вечера мы пришли на прекрасную равнину, где стояла еще одна огромная церковь. Это была седьмая, которую нам пришлось увидеть за сегодняшний день. Место было совершенно безлюдное. Земля кругом поросла высокой травой, которая не была примята ногами человека. Не-
1 Индиго — растение из семейства indigofera, содержит синее красящее вещество.
2 Пеон — сельскохозяйственный рабочий в странах Латинской Америки, находившийся в полурабской зависимости от своего хозяина — помещика.
3 Мачете — большой нож для рубки сахарного тростника.
37


ложным
Арка сводом, характерная для архитектуры майя.
Копан.
I тыс. н. э.
сколько брошенных хижин стояло в стороне, но никого не было видно — даже из-за решетки темницы никто не выглядывал».
Еще много церквей миновали путешественники, переваливая через горы, но развалин древнеиндейских городов нигде не было видно. Караван продолжал продвигаться к Гватемале.
Но вот, достигнув долины Сакапы и побывав в местечке того же имени, Стефенс со своими спутниками вдруг повернул на юго-восток, вместо того чтобы продолжать путь на запад.
Почему же археолог переменил направление и повернул в противоположную от Гватемалы сторону? Два обстоятельства заставили его изменить прежнее направление. Это: известие о восстании индейцев в Гватемале, с одной стороны, с другой — услышанные им рассказы о чудесном древнем городе Копане, скрытом в джунглях.
Ехать в Гватемалу для того, чтобы вручить властям документы, в то время когда там происходило восстание, казалось нелепым. Стефенс решил, что лучше повременить с официальными делами, и отправился на розыски древнего Копана. О нем он узнал от падре1, исполнявшего также и обязанности учителя в маленькой школе Сакапы.
В существовавших тогда испанских исторических документах, главным образом отчетах и письмах чиновников, упоминалось о развалинах древнего города Копана. Так, Диего де Паласио, испанский идальго в своем письме от 8 марта 1576 года пишет королю Филиппу II: «Недалеко... на пути к городу Сан-Педро в первом городе провинции Гондурас, именуемом Копан, находится много развалин великолепных зданий, сооруженных с таким мастерством, что кажется,
1 Падре — отец; так католического священника.
называют


они никогда не могли быть воздвигнуты таким диким народом, как туземцы этих мест».
Желание найти, увидеть, руками потрогать древние камни становилось у Стефенса все сильнее. Чудесный город, затерявшийся в джунглях, целиком завладел его мыслями. С неясной надеждой на успех он двинулся в путь.
Указаний падре оказалось далеко не достаточно. Антонио пришлось расспрашивать редких встречных, но никто не слыхал о древнем городе. Наконец нашелся один индеец, который вывел их на тропу к Копану.
Снова горы громоздились со всех сторон, уходя вершинами в облака. Снова караван переваливал через хребты и пробирался
над зияющими пропастями. Где-то высоко в горах путешественники перешли наконец границу Гватемалы и ступили на землю древней провинции Гондурас.
Теперь развалины должны были быть совсем близко.
И Стефенс не ошибся.
Барельеф на камне с изображением обезьян. «Храм воинов». Чичен-Ица.
Копан — Афины Нового Света
Словами не передать волнения, охватившего археолога и художника, когда после долгих лишений и утомительных поисков они наконец очутились у желанной цели.
Пробираясь через густые заросли джунглей за индейцем-про- водником, прорубавшим тропу, Стефенс заметил угол высокой пирамиды, выдававшейся из зеленой чащи. На пути к ней, наполовину скрытый в земле, стоял высокий камень, украшенный скульптурной резьбой. На передней стороне этого камня была
39


Стела «L». Передняя сторона. Копан. 731 г. н. э. Рис. Казервуда.
высечена фигура индейца с суровым лицом, в причудливом одеянии, боковые поверхности сплошь покрыты тонким, как кружево, узором. Стефенс знал, что это были иероглифические надписи. Всматриваясь в чудесный барельеф, археолог и художник поняли, что перед ними не просто свидетельство о прошлом древнего народа, но и произведение искусства. Взволнованные — по собственному признанию Стефенса — еще сильнее, чем тогда, когда они бродили среди развалин Египта, друзья стали пробираться все дальше в глубь джунглей. Старый город был найден!
В одном месте на небольшой площадке они нашли четырнадцать каменных изваяний — это были стелы. Антонио называл их идолами. Однц были сброшены со своих пьедесталов огромными корнями деревьев, высоко разросшимися над землей. Другие еще стояли в рамке зеленых ветвей, но уже почти поднятые в воздух и готовые рухнуть на землю. Третьи, видно, давно лежали в траве и были обвиты и привязаны к земле густо переплетающимися лианами.
Вдали среди чащи, на склоне грандиозного здания, похожего на пирамиду, выступали ступеньки каменной лестницы.
Кругом царила торжественная тишина. Единственный звук, который нарушал покой этого погребенного города, был шорох мартышек, передвигавшихся по верхушкам деревьев, да хруст ломавшихся под ними веток. Обезьяны двигались быстро, вытянувшись длинной вереницей, по сорок — пятьдесят в одной цепи. Некоторые из них крепко прижимали к груди своих детенышей. Пробравшись на самый край ветки, легким движением они отталкивались цепкими ногами или хвостом и перепрыгивали на соседнее дерево. Так с шумом, похожим на гул ветра, мартышки неслись в самую глубь джунглей — веселые и игривые, бесчувственные к печальной судьбе погибшего города.
Долго бродили друзья среди загадочных памятников. Они нашли много высоких каменных монолитов и около них увидели плоские камни, которые лежали на земле. Огромные камни были покрыты иероглифами. Но кто записал здесь свою историю?


Какое индейское племя? Этого Стефенс пока не мог разгадать.
Там же в глуши джунглей они нашли индейский театр: четырехугольная площадка, окруженная со всех сторон высокой белокаменной лестницей, прекрасной, как амфитеатр римского Колизея. Лестницу украшал скульптурный орнамент. Когда-то он был расписан в яркие цвета — следы поблекших красок, и особенно красной, все еще отчетливо виднелись.
И в воображении Стефенса вставали картины индейских празднеств, когда шумной толпой сюда стекался народ, знатные люди важно ступали в одеждах, затканных яркими перьями птиц, появлялись воины в шкурах тапира и ягуара.
Жизнь здесь била ключом. А теперь мертвый город тонул в океане зелени, как потерпевший крушение корабль.
Вот и пирамида. На склоне ее — широкая лестница. Друзья ступили на нее. Поднимались медленно, любуясь фантастически
Стела «L». Вид сбоку. Рис. Каэервуда.
Стела «L». Задняя сторона. Рис. Каэервуда.
41


оперенными змеями, высеченными на ступеньках. И здесь были видны следы поблекших красок. Некоторые ступеньки хорошо сохранились, другие были надтреснуты, и из их расщелин рос кустарник, иные совсем обрушились — могучие деревья выросли на них и как часовые стояли вдоль лестницы.
Стоя на вершине пирамиды, высившейся не среди песков Египта, а в глуши американских джунглей, археолог весь оставался во власти тайны, которая царила здесь.
Кто выстроил этот город? В книгах — сокровищницах знаний — не было ответа. Но архитектура, скульптура, живопись — все искусства, которые украшают жизнь, расцветали в этом затерянном городе. Красота, дерзания, слава жили здесь и ушли навеки.
Может быть, в народе сохранились предания?
Ученый спросил индейца-проводника:
— Кем выстроен этот город, Антонио?
— Кто знает!—спокойно ответил индеец.
«Иероглифическая» лестница. Копан. Реставрация Т. Проскуряковой (США).


Так были найдены развалины города Копана — древнего центра культуры индейцев майя, которая начала свою блестящую историю около трех тысяч лет тому назад.
Впервые ученый и художник стояли в изумлении перед бесценными памятниками легендарного города. Но Стефенс еще не мог назвать имени народа-строителя и с увлечением принялся за изучение развалин.
Джунгли ревностно охраняли историю древнего города, и приподнять зеленую завесу над ней было не так просто. Экспедиция была почти совсем не оснащена — археолог не захватил с собой даже топора. Вся работа по расчистке зарослей велась индейцами с помощью мачете.
Древнейший из известных стадионов майя. Копан. I тыс. и. з.
«С непередаваемым интересом,— пишет Стефенс,— мы начали исследование развалин. О них никто еще ничего не знал. Они не значились ни в одном путеводителе. Это была девственная почва для исследователя. Все утопало в зелени, на расстоянии десяти шагов ничего не было видно, и мы никогда не знали, какая неожиданная находка порадует нас».
Однажды, прорубая тропу, Стефенс натолкнулся на угол чудесного памятника, заслоненного зеленью.


Стела «Т». Копан.
677 г. н. э.
Рис. Казервуда.
«Я наклонился затаив дыхание,— пишет Стефенс,— индейцы начали раскопки. И когда я услышал, как зазвенел мачете о резной камень, то оттолкнул индейцев и сам стал руками отгребать землю. Красота найденной скульптуры, торжественная тишина джунглей, нарушаемая лишь возней обезьян и болтовней попугаев, заброшенность города и тайна, которая повисла над ним,— все это вызывало волнение, еще более сильное, если это только возможно, чем то, которое мы испытывали на раскопках в Старом Свете».
Так постепенно одно за другим Стефенс делает свои открытия. Художник Казервуд, не выпуская из рук карандаша, зарисовывает находки. Передать на бумаге сложный узор иероглифов и рисунок барельефов, высеченных на камне, было задачей нелегкой. И особенно трудно было запечатлеть иероглифические записи. Но Казервуд работал с увлечением, с необычайной настойчивостью и добился в конце концов прекрасных и правдивых зарисовок. Он особенно много работал над зарисовкой стел — высоких каменных монолитов, украшенных прекрасной резьбой, то тонкой как кружево, когда изображались иероглифы, то смелой и выразительной, когда высекались фигуры людей,— в их каменных ликах оживали загадочные строители забытого города.
Стефенс посвящает им восторженные строки:
«На краю города среди зарослей мы нашли один из лучших памятников города Копана. Это монумент «Т»—стела I. По мастерству, с каким выполнена ее резьба, она может соперничать с лучшими образцами скульптуры Египта. Она стоит у подножия уступчатой стены — только голова и плечи возвышаются над поверхностью земли, остальная часть ее зарыта, но, должно быть, так же прекрасна, как и та, которая находится над землей».
Стефенсу не удалось откопать эту стелу — корни растений оплели ее со всех сторон и крепко держали. Не имея ничего, кроме мачете, в руках, археолог приостановил раскопки, боясь повредить прекрасную скульптуру. Но он надеялся освободить ее во время следующей экспедиции, когда будет привезено необходимое для археологических раскопок оборудование.


«Быть может, это счастье выпадет на долю другого путешественника,— говорит археолог в раздумье,— и если так, кто бы он ни был, я завидую ему».
Стела «Q» обращена лицом к востоку. На передней стороне ее изображен какой-то жрец или мудрец с неестественно большими ушами, с полуоткрытым ртом и полными ужаса глазами. Зато обратная сторона стелы поражает своим изяществом и красотой. На ней высечены медальоны, и в каждом из них — иероглифические знаки.
«Мы всегда останавливались,— говорит Стефенс,— когда проходили мимо этой удивительной стелы и подолгу любовались чудесной резьбой. И чем больше мы смотрели на нее, тем трудней было оторвать глаза. Нас привлекло к ней не только изящество искусства, мы знали, что в красивых медальонах заключены исторические записи древнего народа, и надеялись, что, быть может, настанет день, когда удастся прочесть их и рассеять тайну, которая повисла над древним городом».
Стела «Q».
Копан. 727 г. н. э. Рис. Каэервуда.
Стела «Q». Оборотная сторона. Рис. Казервуда.


* * *
46
Когда индейцы освободили древний город из плена зарослей, Стефенс начал зарисовку местности, где были расположены развалины.
Развалины города тянулись вдоль берега реки на протяжении более двух километров. Пирамиды, уступчатые возвышения — террасы, лестницы, поднимающиеся амфитеатром,— таковы его архитектурные сооружения. Никаких признаков жилых домов или дворцов Стефенс здесь не нашел.
Одна группа развалин особенно обращала на себя внимание. Это — высокие пирамиды, уступчатые возвышения и величественные амфитеатры лестниц, расположенные крепостью вокруг двух больших площадей на берегу реки. По-видимому, это был главный общественный центр города — индейский акрополь.
Здесь, у подножия высокой лестницы, вблизи полуразрушенной пирамиды Стефенс обнаружил несколько каменных пьедесталов круглой формы.
Не были ли это пьедесталы статуй, которые украшали знаменитый цирк, описанный испанским летрписцем XVI века Фуэнтесом?—спрашивал себя археолог.
По словам летописца, по кольцу совершенно круглой площади возвышались высокие каменные пирамиды, расположенные в стройном порядке. Они были воздвигнуты на широких платформах, которые в дни народных праздников служили также и местом для размещения зрителей, собиравшихся здесь шумной толпой. Но замечательнее всего, говорит летописец, что у подножия пирамид стоят прекрасные статуи мужчин и женщин высотой в рост человека. Статуи высечены с таким мастерством, что видны даже застежки. Не менее удивительно и то, что, находясь под открытым небом, эти статуи совсем не поблекли и с них не сошли зеленые, синие и красные краски, которыми они были расписаны.
На небольшом расстоянии от предполагаемого цирка Стефенс увидел портик удивительно изящной архитектуры, подобный тем, которые строились у входа во дворцы. Сбоку — две статуи мужчин тончайшей работы. Они стояли с жезлами в руках, как бы охраняя вход этого красивого здания.
По записям Фуэнтеса, за портиком на пьедесталах были воздвигнуты две пирамиды, к которым подвешивался гамак, высеченный из камня. В гамаке помещались, тоже высеченные из камня, мужчина и женщина в наряде индейцев. Мужчина — в короткой тунике с тюрбаном на голове и кольцами, продетыми сквозь уши, ноздри и губы. На женщине вышитая одежда — уипиль, серьги в ушах, ожерелье на шее; длинные волосы заплетены в косу и уложены венцом на голове.
Гамак, в котором сидят эти две фигуры, приходит в движение


при самом легком прикосновении руки и долго качается. На гамаке не видно ни малейших следов цементировки —он высечен из цельного камня.
В работе сказывается такое мастерство, продолжает летописец, что кажется, сами римляне и никто из других народов не справились бы с ней. Однако все говорит за то, что это сделано руками индейцев — замечательных мастеров, особенно в резьбе по камню.
Эти описания, прочитанные Стефенсом на пожелтевших страницах летописи, глубоко врезались в память.
Но можно ли было целиком верить словам Антонио Фуэнтеса? Испанские летописцы были склонны к некоторым преувеличениям.
Однако мысль о цирке и особенно о чудесном гамаке не выходила из головы ученого.
Стефенс больше не сомневается, что попал на площадку, которая, по его предположению, могла быть ареной цирка, прославленного Фуэнтесом,—«Circus Maximum». Среди осколков камней археолог ищет следы гамака, но не находит.
«И все-таки я не перестаю верить,— пишет Стефенс,— что этот гамак существовал когда-то и осколки его, быть может, и сейчас лежат здесь, занесенные песками».
Общий вид древнего города Копана. I тыс. н. э.
47


Головка из белого известняка — шедевр
реалистической скульптуры майя. Копан.
Начало I тыс. н. э. Фото К. Кеннеди. Музей Пибоди, США.
Памятники, открытые Стефенсом в Копане, принадлежат к Древнему царству — классическому периоду культуры майя.
В искусстве этого периода особенно яркого выражения достигла скульптура, в науке — астрономия.
Прекрасная скульптура индейцев майя выделяется среди родственных индейских культур своим реализмом. Наряду с фантастическими изображениями богов и сложной символикой здесь часто встречаются изображения людей, поражающие жизненной правдивостью в передаче анатомии человеческого тела, пластики движений и ярко выраженного национального типажа.
В скульптурных изображениях человека повторяется один и Тот же тип — худощавое, удлиненное книзу лицо, тонкого рисунка нос, маленький энергичный рот, большие продолговатые глаза. В лице передается выражение сдержанности, благородства и внутренней силы. Очевидно, ваятели запечатлели не только внешние черты своего народа, но и его характер.
Среди скульптурных изображений майя встречаем тонкие психологические портреты. На развалинах Копана Стефенс нашел скульптурный портрет индейца, поражающий своей внутренней силой и благородством.
Ученый расспрашивает индейцев, не слыхал ли кто- нибудь из них о гамаке, высеченном из цельного камня. Нет, никто ничего не слыхал.
Только перед отъездом из Копана Стефенс встретил индейца, который помнил еще с детства рассказ деда о чудесном гамаке.
* * *


* * *
Улыбающаяся
индианка.
Копан.
Ваятели индейцев майя создавали шедевры каменным резцом. Вот головка из белого известняка, найденная тоже в Копане. Выражение печали и задумчивости на лице очень тонко передано ваятелем.
Это один из лучших образцов скульптуры майя классического периода. Она хранится в Музее Пибоди, в Гарвардском университете (США).
А вот еще один скульптурный портрет из белого известняка. Он тоже сделан резцом мастера из Копана. Улыбка играет на лице молодой индианки, рот полуоткрыт, и кажется, что вот-вот она заговорит. К сожалению, скульптура немного повреждена.
К шедеврам Копана принадлежит и «Скульптурный портрет мужчины». Художник запечатлел в камне вулканического происхождения благородный, полный глубокого внутреннего содержания образ строителя городов майя.
Вся жизнь трудолюбивого народа майя зависела от земледелия и урожаев кукурузы. Не удивительно, что они боготворили это растение и создали обаятельный образ «Юного бога кукурузы» в скульптуре.
* * *
Копан был городом, где не только процветало прекрасное искусство, он был также центром развития майяской науки, и особенно астрономии.
Остановимся рядом со Стефенсом, внимательно рассматривающим удивительный памятник, известный под названием «Алтарь Q». Это большой каменный параллелепипед, покоящийся на четырех каменных шарах. На верхней плоскости его высечен пространный иероглифический текст. «Нет сомнения,— отмечает Стефенс,— что здесь записаны какие-то исторические события этого загадочного народа; линии всех тридцати шести иероглифов текста отчетливо видны, и Казервуд зарисовал их с удивительной точностью».
На боковых поверхностях памятника изображено шестнадцать фигур с тюрбанами на голове. На западной


Алтарь «Q».
Предположительно
съезд
ученых-
астрономов.
Копан.
775 г. н. э.
стороне алтаря изображены две фигуры, обращенные лицом друг к другу и, по-видимому, ведущие какие-то переговоры; взгляд остальных направлен в сторону говорящих. Главные персонажи сидят, скрестив ноги по восточному обычаю. Каждый из них размещен на иероглифе, по-видимому обозначающем должность или социальное положение беседующего.
Некоторые ученые предполагают, что здесь изображен съезд астрономов, который происходил во второй половине восьмого века с целью установления единого календаря для всех племен майя. Точные астрономические наблюдения и расчеты были необходимы для земледельческих работ: от правильности определения начала тропических ливней и связанных с ними сроков посадки кукурузы зависел урожай.
Яркие светила на темном небе тропической страны не только приковывали к себе внимание ученых — к ним устремлялась и фантазия народа.
Мечты и фантазия народа получили богатое отражение в


ярком устном творчестве майя. Приведем здесь образец высокого поэтического творчества — легенду о том, как Чикованег создал новое солнце1.
Легенда о солнце
Старые люди говорят, что когда-то очень давно, так давно, что никто не помнит, когда это было, злые духи боролись с добрыми и победили их.
Когда это совершилось, они погасили солнце снегом, льдом и метелями.
И настала тогда вечная ночь на земле. Все покрылось льдом, и всюду была смерть.
Не росли больше деревья со сладкими плодами папайи, не стало больше маиса на полях.
Не цвели цветы и не пели птицы.
Кузнечики и цикады перестали стрекотать.
Люди умирали от голода.
Тогда вожди индейских племен созвали Великий совет, чтобы
Скульптурный портрет мужчины (из камня вулканического происхождения — трахита)— прекрасный образец скульптуры майя. Копан.
Начало I тыс. н. э.
Молодой
бог
кукурузы. Храм 22. Копан.
решить, как создать новое солнце.
1 Т р а в е н Б. Мексиканская арба. Л., 1937. Пересказ «Легенды о солнце»
А. Макаровой. 51


На небе остались одни звезды. Только их не удалось погасить злым духам.
Много, много дней совещались вожди, и никто не мог придумать, как создать новое солнце.
Наконец один мудрый вождь, который прожил на свете триста лет, сказал:
— Слушайте, слушайте, сыновья мои, внуки и правнуки. Я говорю вам, создать новое солнце можно. Пусть только отважный юноша проникнет в звездные края и возьмет с каждой звезды по частице. Эти частицы звезд он должен прикрепить к своему щиту. Устремляясь все выше и выше, от звезды до звезды, юноша достигнет зенита небесного свода. И там его щит засияет, как солнце.
Когда мудрый вождь замолчал, со всех сторон раздались голоса:
— Я пойду! Я пойду!
Старый вождь сказал:
— Спасибо вам, дети мои, что вы готовы идти. Но пойти может со щитом только один из вас, потому что только одно солнце нужно создать. Если было бы несколько светил, подобных солнцу, они сожгли бы землю.
И еще сказал он:
— Тот, кто пойдет на этот подвиг, должен принести самую большую жертву, которую может принести человек. Он должен покинуть жену и детей, отца и мать, своих друзей, свой народ. Никогда больше не вернется он на землю. Вечно будет странствовать по небесному своду со щитом в левой руке. И всегда должен он быть готов к бою со злыми духами. Ибо они никогда не успокоятся и снова и снова будут пытаться погасить ясное солнце.
Когда мудрец замолчал, все храбрые вожди и воины стояли в раздумье, с поникшей головой.
Никто не шевелился. Никто не говорил.
Казалось, что никто не хотел разлучиться навсегда с женой и детьми, матерью и отцом. Никому не хотелось жить на чужбине до конца своих дней.
Долго царило молчание.
Наконец заговорил один юноша.
— Я пойду,— сказал он.— Я молод и силен и хорошо владею оружием. У меня красавица жена, и я горячо люблю ее. У меня маленький сын, я в нем души не чаю. У меня добрая старушка- мать, я ее защитник, и во мне ее надежда. У меня много добрых друзей. Я горячо люблю свой народ, свою родину. Но я не могу быть счастливым, когда вижу страдания кругом. Людям нужно солнце, без солнца человечество погибнет. И я пойду на все жертвы, чтобы вернуть людям солнце.
Так сказал юный вождь по имени Чикованег.
52


Он попрощался со своей женой и маленьким сыном, со своей матерью и народом.
Напутствуемый советами мудрецов, он ушел домой собираться в путь.
Он сделал себе щит из ягуаровой шкуры и змеиной чешуи.
Он сделал себе шлем из орлиных перьев и сандалии из шкуры ягуара.
Потом он отправился искать пернатого змея.
Долго скитался Чикованег по высоким горам. Наконец он услышал шорох, который доносился из глубины пещеры. Это был шорох перьев. Потом юный вождь услышал, как кто-то бил хвостом.
Чикованег догадался, что там скрылся пернатый змей.
В несказанной радости он бросился к пещере.
Юный вождь приблизился к пернатому змею. Змей дремал, свернувшись кольцом.
Чикованег достал свою певучую свирель из-за пояса и заиграл нежную песенку.
Поднял змей голову, оперенную зелеными перьми, и, послушный его приказаниям, оставил пещеру и последовал за ним.
Долго ли, коротко ли, добрались они до края света, где звезды были ниже всего над землей.
Чикованег разбежался и прыгнул на ближнюю звезду.
Он взял от нее частицу и прикрепил посередине щита — щит засиял и осветил ему путь.
Долго странствовал Чикованег по небесному своду и с каждой звезды уносил с собой по сияющей, как алмаз, частице.
И все ярче светился щит. И когда, наконец, щит засверкал ярче самой большой звезды, злые духи заметили молодого вождя.
Злые духи догадались, что Чикованег хочет создать новое солнце, и стали изо всей силы трясти землю, чтобы поколебать звезды. Они хотели, чтобы Чикованег сорвался, прыгая со звезды на звезду, и упал бы в темную страшную бездну.
Змея — любимый мотив в искусстве майя. Копан.
53


Но юный Чикованег не забыл ни одного совета старого вождя.
Если звезда была очень мала и ее было плохо видно, он посылал на разведку пернатого змея. Змей, вернувшись, рассказывал все, что узнал и увидел, и Чикованег мог рассчитать свой прыжок. Когда расстояние от звезды до звезды было слишком велико для прыжка, Чикованег пускал лететь пернатого змея. Перелетев на звезду, змей свешивал хвост, чтобы Чикованег мог схватиться за него и взобраться на звезду.
Все выше и выше поднимался Чикованег по небесному своду, его щит становился все ярче и ярче.
И люди наконец увидели с земли этот сияющий щит.
И они радовались.
Но люди знали, как труден путь молодого богатыря, и радость их омрачалась печалью.
А злые духи посылали на землю страшные бури, которые сносили хижины людей и разоряли их поля. Злые духи затопили землю водой и заставили горы извергать огонь. Они хотели уничтожить всех людей на земле, прежде чем на небе появится солнце. И они бросали раскаленные камни вслед поднимавшемуся Чикованегу, но никак не могли попасть в него.
И все ярче и ярче светился его щит.
И снова зацвели цветы и запели птицы. Плоды папайи и манго стали созревать на деревьях.
И пришел наконец долгожданный день: люди, взглянув на небо, увидели солнце. И радости их не было конца.
Ликуя, они устроили шумный праздник.
И всегда с той поры люди праздновали день солнца и славили Чикованега.
А злые духи по-прежнему пытались погасить солнце. Они окутывали землю туманом и закрывали солнце темными тучами.
И люди боялись, что солнце снова погаснет.
Однако отважный Чикованег, притаившись за золотым щитом, остается все время на страже счастья людей. И когда злые духи выводят его из терпения, он мечет на землю сверкающие стрелы, чтобы уничтожить злых богов, которые притаились в черных тучах. Он потрясает своим щитом, и воздух содрогается от грома.
А когда Чикованег разгонит злых духов, он рисует на небе разноцветный лук, и люди знают, что Чикованег победил и что он никогда не позволит злым духам погасить солнце.
54
* * *
Шли столетия. И в жизни индейских народов наступили трагические времена.
Враги пришли на родную землю индейцев. Это были испан-


ские конкистадоры1 во главе с Кортесом, Монтехо и другими завоевателями. Они принесли индейцам много горя. Что могли сделать индейцы, вооруженные луками и стрелами, с врагом, который выставил против них огнестрельное оружие? Несмотря на героическое сопротивление, длившееся многие годы, индейцы были покорены.
Мы начнем свой рассказ с битвы под Копаном, описанной летописцем Гватемалы Антонио Фуэнтесом, расскажем о том, как храбро бились индейцы с неприятелем и как испанцы победили их в 1530 году. Путешествуя по следам Стефенса по развалинам величественных городов древних майя, расскажем и о покорении Юкатана и героической борьбе древнего города Тайясаля, сохранявшего независимость до конца XVII века.
Битва под Копаном
Когда испанцы подошли к городу, именуемому Копан, они нашли там несметные полчища индейцев. Место засады с юга и с севера защищали высокие горы, а с запада — глубокий ров, который наполнялся водой из реки Копан. А позади рва для защиты своего города касик1  2 Калель велел выстроить частокол из тяжелых бревен и в них проделать отверстия для метания стрел.
Испанцы не ожидали встретить такого сильного противника.
Испанский полководец Эрнандо де Чавес собрал отряд кавалеристов и подошел к линии противника, чтобы начать переговоры. Через своих переводчиков Чавес предложил храброму вождю индейцев — Калелю покориться испанскому королю и признать христианского бога. Индейский вождь выслушал спокойно увещевания Чавеса. А потом объявил с превеликим гневом, что ни он, ни его народ не признают чужеземного ига. После этих слов Калель выстрелил из лука, а его воины стали метать копья. Чавес вынужден был отступить.
В ту ночь Эрнандо де Чавес созвал совет из военачальников и решил на заре двинуть войска в наступление против Калеля.
Не успел Эрнандо де Чавес выступить со своим авангардом, как на противоположной стороне рва появились индейцы с яркими перьями на голове, со щитами из шкур тапира в руках. Они были вооружены луками, пращами и копьями. Началась жестокая битва между испанцами и копанеками. Она длилась почти весь день, и много было убитых и с той и с другой
1 Конкистадоры — испанские завоеватели, захватившие в XVI в. Мексику и Центральную Америку, значительную часть Южной Америки и с неслыханной жестокостью истреблявшие и порабощавшие коренное население.
2 Касик — индейский вождь.
55


стороны. Никто не хотел сдаваться. Индейцам пришлось очень худо под огнем испанских аркебузов. Но ничто не могло сломить отважных копанеков — они защищались отчаянно и заставили Чавеса отступить с тяжелыми потерями.
Но вот однажды ночью в лагерь испанцев прокрался индейский касик, враждовавший с храбрым Калелем. Он выдал Чавесу военную тайну — рассказал, что ров вырыт не везде на одинаковую глубину, и указал место, где его можно перейти вброд.
Эрнандо де Чавес на следующее же утро повел свое войско к индейским укреплениям. Он нашел там большой гарнизон индейцев, вооруженных копьями с острием из вулканического стекла обсидиана. При виде испанцев индейцы подняли неистовый крик и стали бить в барабаны и дуть в трубы, сделанные из морских раковин.
Чавес повел в наступление пехоту, за ней следовали другие части.
Копанеки выдержали атаку с большой стойкостью. Испанский полководец прислал подкрепление своим силам. Началась горячая битва, такая, какой не было раньше. Копанеки ринулись в жестокую атаку, а испанцы стояли посреди рва, как «неподвижная гора». Индейцы не пускали противника вперед. Но завоеватель тоже решил не отступать.
Тем временем Калель обходил посты и убеждал своих людей защищаться до последней капли крови.
Много раз испанцы пытались прорваться сквозь индейские укрепления: в железных латах, со стальными мечами и неведомым оружием в руках, они бросались на индейцев. Но все было напрасно. Индейцы отбили все атаки.
Но вот испанец Хуан Васко де Осуна, весь покрытый грязью и кровью, вскочил на своего коня и, как разъяренный тигр, бросился к крепости. За Васко де Осуна последовало двенадцать других всадников. Ужас и смятение охватили индейцев: они никогда не видели человека на лошади, и всадники казались им страшными чудовищами. Испанцы воспользовались замешательством и перебили огромное множество индейцев.
Касик Калель появлялся в местах самых жестоких схваток и старался поддержать в своих людях мужество. Когда же он увидел, что потери на стороне индейцев так велики, что бессмысленно продолжать сражение, он вынужден был отступить. С небольшим количеством отважных воинов он продолжал отбивать атаки из-за прикрытия. Однако испанцы одержали верх.
Луки и стрелы индейцев оказались бессильны перед огнестрельным оружием испанцев.


ГВАТЕМАЛА
«ТЫ РОЖДЕН ДЛЯ СТРАДАНИЙ,- НУ. ТАК СТРАДАЙ, МОЙ СЫН1»
Слова индейской матери, с которыми она обращается к новорожденному
Из Копана в Гватемалу
ак ни жаль было покидать удивительные развалины Копана, как ни опасался Стефенс встречи с восставшими, он собрался в путь — в Гватемалу. Там он должен был предъявить свои дипломатические документы и приступить к исполнению обязанностей посланника США в Гватемале.
В полдень мулы уже стояли навьюченные. Пришли индеец Августин и погонщик мулов, чтобы сопровождать в пути археолога. Казервуд проводил друга до опушки леса, и они распрощались в полном неведении, встретятся ли снова.
Некоторое время дорога шла вдоль берегов реки Копан. «Поэты не воспели ее в песнях,— записывает в дневнике Стефенс,— но по красоте своей она может соперничать с прославленным Гвадалквивиром». По обе стороны тянулись горы, и за каждым поворотом открывалась новая, неожиданная картина.
Стефенс и его спутники перевалили через горный хребет и вышли на берег реки, по которой шла граница между Гондурасом и Гватемалой. Река была широкая, быстрая и глубокая, но местами на ней встречались отмели из песка и камня. Переправившись через реку по этим отмелям, археолог снова очутился на земле Г ватемалы.
«Не было видно ни одной деревни, даже ни одного дома, и некому было проверить мои документы»,— не без юмора записывает Стефенс.
Путешественники начали восхождение на Сьерра-Мадре — горный хребет Кордильер. На его склонах берут начало многие реки: одни из них устремляются в Тихий океан, другие в Атлан-
57


58
тический. Подъем был очень крутой; через несколько часов путешественники наконец достигли вершины, но пошел проливной дождь и окутал серой пеленой все вокруг.
Когда Стефенс спускался, выглянуло солнце и осветило огромную равнину, расстилавшуюся у самого подножия гор и уходившую в неведомую даль. И посреди этой первозданной природы археолог снова увидел высокий католический храм.
«Я спустился к подножью горы при ярком солнечном свете,— читаем мы в дневнике,— и любовался бескрайней изумрудной равниной. И вспомнил равнины Турции и Малой Азии, но эта была прекраснее, так как она была обрамлена горами. На протяжении трех часов одинокая церковь была нашим ориентиром. По мере того как мы приближались, она выделялась все рельефнее на фоне гор — только их вершины были спрятаны в облаках».
Уже под вечер они въехали в город Эскипулас и направились к монастырю. Стефенс, имея в виду сложное политическое положение в стране, приготовил паспорт, рекомендательные письма и дипломатические документы. Но молодой настоятель монастыря принял его с доверием, гостеприимно и не стал смотреть бумаги. В монастыре находился еще один гость — полковник Сан- Мартин из Гондураса; его ранили в последней битве с войсками Морасана, и он приехал в монастырь полечиться и отдохнуть от ратных дел. Стефенс с интересом слушал его. Сан-Мартин рассказывал о восставшей Гватемале, о молодом индейском вожде Каррере.
Каррера родился в индейском квартале Гватемалы. Когда ему исполнилось одиннадцать лет, он поступил барабанщиком в полк генерала Айсинена. Однако в полку он оставался недолго — забросил барабан, ушел в горы и стал пастухом в окрестностях деревни Матакескуинтлы. Потом он служил в армии в должности сержанта и немного познакомился с военным делом. И вот теперь этот экс-сержант стал грозной силой в стране. Войска Карреры, набранные из индейской бедноты, заняли все деревни, расположенные на пути к Гватемале.
Стефенсу было над чем задуматься. Он знал, что солдаты Карреры малограмотные индейцы. В его документах им трудно будет разобраться, и они могут принять его за врага.
Путешественник решил, что не стоит рисковать, и, свернув с намеченного пути, поехал в сторону Чикимулы. Задерживаться в пути было опасно.
Рано утром он распрощался с гостеприимным хозяином и его гостем и снова отправился в дорогу со своими спутниками. Через полчаса они уже были в сосновом бору на склоне горы Кесальтепек. Как и на горе Мико, на каждом шагу здесь попадались то глубокие рытвины, то ямы, наполненные вязкой грязью. Тяжелые тучи заволакивали небо, начинался унылый дождь, потом погода резко менялась.


«Не успели мы подняться на вершину,— пишет Стефенс,— как выглянуло солнце и осветило долину Эскипулас и на горизонте высокий горный хребет с темными силуэтами сосен. Солнце то пряталось, то выглядывало из-за облаков, и мы заметили вдали селение Кесальтепек. Спуск был очень крутой, а вязкая грязь еще глубже, чем на подъеме. Облака, нависшие над горами, были такими же тяжелыми и мрачными, как и мои мысли».
Стефенс проехал не останавливаясь мимо селения Кесальтепек. Дорога была по-прежнему очень трудной, тропа вела через горные хребты, часто по самому краю пропасти.
Наконец, в первый раз за время трудного и долгого пути по стране, загроможденной горами, путешественники вышли на ровную дорогу. Земля в этих местах была плодородная — здесь раскинулись плантации сахарного тростника и индиго.
Стефенс ехал на своем муле медленно, опустив поводья, отдыхая. Совершенно неожиданно перед ним появились четыре индейца в военной форме и потребовали документы. Разобрать, что было написано в паспорте археолога, они не смогли и предложили ему проехать в местечко Чикимула. К счастью, среди солдат оказался индеец, с которым Стефенс встретился около монастыря в Эскипуласе, и он уговорил патруль пропустить путешественников.
Как приятно в пути узнавать знакомые места! Стефенс снова ступил на тропу, по которой они свернули на развалины древнего города Копана и сделали чудесное открытие. С тех пор не прошло еще и трех недель, а археологу казалось, что миновала целая вечность.
* * *
Так день за днем Стефенс преодолевал тяжелый горный путь в напряженном ожидании встречи с городом Гватемалой, о котором он так много слышал и читал. От индейцев-носиль- щиков, шедших из города с тяжелыми тюками за спиной, он узнал, что два дня назад Каррера со своими солдатами подошел к Гватемале.
Гватемала расположена на плоскогорье на высоте тысяча семьсот метров над уровнем моря. Она находится в зоне умеренно теплого климата, здесь царит постоянная весна. По своему внешнему виду Гватемала напоминает лучшие итальянские города. Дома в ней выстроены с расчетом на сопротивление землетрясению — одноэтажные, очень просторные, с большими окнами и дверьми, и с балконами перед окнами. Печальная история старой Гватемалы, разоренной землетрясением в конце XVIII века, заставила строителей новой столицы быть предусмотрительными. Новая Гватемала начала строиться в 1776 году на расстоянии двадцати пяти километров от старой, покинутой населением. Она живописно расположилась в долине Лас-Вакас.
59


Так, вспоминая прочитанное и услышанное о Гватемале, Стефенс поднимался на невысокую возвышенность. И вдруг он остановился в изумлении. По обе стороны от него, словно расставаясь с землей, тянулись к небу два вулкана. Это были знаменитые вулкан Агуа и вулкан Фуэго, величественные и прекрасные.
А через несколько минут открылась новая панорама: бескрайняя, обрамленная горами долина Лас-Вакас и в центре ее — столица, словно островок среди океана зелени.
Гватемала со своими церквами, куполами и башнями произвела сильное впечатление на путешественников.
Солнце садилось, но было еще довольно высоко. Оно освещало крыши и купола города, и отражение его было настолько ослепительным, что смотреть на город можно было только украдкой. Постепенно спускаясь, солнечный диск коснулся кратера вулкана Агуа и скоро исчез, оставив зарево на небе. Большое золотистое облако показалось на миг. Но вот краски солнечного заката исчезли, и торжественность панорамы пропала.
* * *
Огромная зияющая лощина лежала на пути археолога и его спутников и мешала подойти к Гватемале. Было уже совсем темно, когда они спустились на дно лощины и их чуть не сбил с ног караван нагруженных мулов, который шел навстречу. До Гватемалы еще оставалось полторы мили. На окраине города виднелись бедные хижины, освещенные пылающими кострами.
Путешественникам пришлось спешиться, чтобы дать отдохнуть измученным животным.
У Стефенса было рекомендательное письмо к английскому вице-консулу, у которого он и переночевал с дороги.
На следующее утро Стефенс занял квартиру посла при посольстве США. Прежде всего он отправил людей с мулами на развалины Копана, чтобы успеть перевезти рисунки памятников и другие материалы археологической экспедиции, пока оттуда не уехал Казервуд.
После этого Стефенсу предстояло решить вопрос: где искать правительство федерации Центральной Америки, к которому он был аккредитован? Одновременно ему необходимо было разобраться в политических событиях Гватемалы.


Смутное время в Центральной Америке
Со времени покорения Центральной Америки испанцами в первой половине XVI века населяющие ее народы в течение почти трехсот лет находились под иноземным владычеством. Независимость пришла в начале XIX века как результат многолетней освободительной борьбы против испанской короны в Южной Америке и Мексике, где армии колонизаторов были разгромлены. Это создало благоприятные условия для освобождения и Центральной Америки. Независимость была провозглашена здесь 15 сентября 1821 года. По первой конституции на перешейке между двумя океанами возникла Федеральная республика Центральной Америки, и состояла она из пяти государств — Гватемалы, Гондураса, Никарагуа, Коста-Рики и Сальвадора. Каждое из них объявлялось «свободным и независимым в вопросах своего внутреннего управления».
Выход Центральной Америки из положения испанской колонии произошел без активной борьбы патриотических, революционных сил. Испания, силы которой были подорваны вооруженным подавлением освободительных восстаний в других районах Америки, просто оказалась неспособной и дальше осуществлять колониальную власть. Однако и патриотические силы были слабы.% Поэтому случилось так, что первые хлопоты по управлению новой независимой федерацией взяли на себя бывшие королевские чиновники и офицеры; последний генерал-капитан стал первым политическим руководителем Центральной Америки (Габино Гаинса). Ясно, что в такой обстановке помещики-латифундисты и католическая церковь, скопившие в своих руках за счет угнетения индейского населения огромные богатства, употребили все силы, чтобы приспособиться к новым порядкам, а на деле удержать свое прежнее влияние. Эти мрачные силы сплотились вокруг образовавшейся партии консерваторов.
Но в эти годы в Центральной Америке начинали действовать и другие политические силы, выступавшие за подлинно прогрессивные преобразования, за ограничение засилья помещичьей знати и католической церкви. Эти силы во многом следовали передовым идеям, провозглашенным североамериканской и французской революциями XVIII века. Эти силы сгруппировались вокруг либеральной партии.
Не прошло и пяти лет со дня провозглашения независимости, как между либералами и консерваторами началась ожесточенная гражданская война, на долгие годы охватившая Центральную Америку. Именно в этот период на исторической арене появилась героическая фигура Франсиско Морасана, пламенного сторонника единства всех центральноамериканских народов, их независимого и свободного развития. И историки, и прогрессивные политические деятели сходятся на том, что Морасан — подлин¬
ен


Фреска
с изображением сановников майя в звериных шкурах. Бонампак,
Г ватемала.
ный символ борьбы за единую, свободную и процветающую Центральную Америку. О нем говорили: «Исключите гений Мо- расана, и вы убьете душу Центральной Америки». В самом деле, имя его почитается до сих пор всеми центральноамериканскими народами.
Франсиско Морасан родился в 1792 году в семье торговца, в нынешней столице Гондураса городе Тегусигальпа. Часто путешествуя вместе с отцом, молодой Франсиско видел, как тяжела жизнь простых крестьян-индейцев и трудового городского люда под игом королевской колониальной власти, креольских помещи- ков-латифундистов и католической церкви. Он сам рано научился читать и как мог доставал редкие тогда в его стране книги. Глу-
62


бочайшее впечатление на него произвели сочинения великих просветителей XVIII века Монтескье, Руссо, Токвиля и других, нашедшиеся в библиотеке его родственника. Просветительские идеи справедливости, свободы, равенства и братства на всю жизнь овладели помыслами Морасана. В Гондурасе он и начал свою военную и политическую деятельность, долгое время возглавлял единое правительство Центральной Америки с резиденцией в Гватемале, затем руководил правительством Сальвадора. С оружием в руках он боролся за лучшее будущее своей родины на землях всех пяти составлявших ее стран. Многогранна была его прогрессивная деятельность: он проявлял большую заботу о школах, основал университет в городе Сан-Сальвадоре (Сальвадор) и в Леоне (Никарагуа), издал декрет об освобождении рабов, объявил свободу вероисповедания, при нем был введен суд присяжных. За торжество демократических идей ему приходилось почти непрерывно сражаться с оружием в руках. Мора- сан верил в силу передовых идей, в их способность повернуть ход исторических событий.
А между тем самые мрачные, реакционные силы Центральной Америки — помещики и католическое духовенство, объединенные под знаменами партии консерваторов,— старались расширить мятеж против прогрессивных преобразований правительства Морасана. Особую ярость вызвали у них конфискация имущества монашеских орденов, ссылка некоторых особенно жестоких священников и монахов. Католические попы призвали нищих и безграмотных крестьян-индейцев к открытому мятежу против правительства либералов.
Что мог противопоставить этим призывам Морасан? Что он мог предложить в то время широким массам народа? Не умевшие ни читать, ни писать, опутанные нескончаемыми долгами помещикам, находившиеся под сильнейшим влиянием священников, простые индейцы никак не могли увидеть перспективу светлого будущего, которую открывал для них Морасан. У него, по сути дела, не было средства общения со своим народом. Только очень немногие могли услышать его: читать прокламации и воззвания умели лишь грамотные, которых были считанные единицы. А в то же время любое послание выдворенного из страны епископа, любая клевета на Морасана сразу же сообщались тысячам при- хожан-индейцев с церковных кафедр и папертей. И за спиной лживых проповедников как бы стоял непререкаемый авторитет бога, фанатичную веру в которого испанские колонизаторы внедряли здесь на протяжении трех столетий. Вот почему все прогрессивные начинания Морасана неизменно наталкивались на слепое и ожесточенное сопротивление индейских крестьянских масс, подстрекаемых католическими священниками видеть в каждом либерале слугу дьявола.
Мятеж против правительства либералов усилился в 1836 го¬


ду с началом эпидемии холеры. Опустошительность этой эпидемии — за несколько месяцев умерло полторы тысячи человек — была тут же использована противниками Морасана. Церковники утверждали даже, что либералы отравляют колодцы и водоемы, чтобы извести людей, а их земли отдать «иностранцам». Когда же правительство запретило захоронения в церквах, чтобы предотвратить распространение заразы, это толковалось как «лишение усопших прав быть вместе с богом в его храме».
Как это часто бывало в истории, нашелся и способный главарь мятежа, фанатично веривший в то, что он действует за правое дело «защиты истинной веры и добрых старых порядков», на благо простого народа. Таким главарем стал никому не известный дотоле 22-летний сержант Рафаэль Каррера, грубый и невежественный парень. Его необузданную смелость и прирожденный военный талант сумели подчинить себе католические священники и монахи. Каррера —«человек из народа», выступавший «во имя веры»,— необычайно быстро стал популярен среди самых широких масс фанатично религиозных крестьян- индейцев, сотнями и тысячами стекавшихся к нему. Мятеж разрастался. Отряды Карреры нападали на города и деревни, зверски умерщвляя правительственных чиновников и либералов.
К началу 1838 года Каррера решился напасть на город Гватемалу — столицу федерации. Современники писали, что это походило на нашествие варварских орд. Пьяные, едва одетые, люди Карреры громкими криками требовали восстановления привилегий духовенства и смерти «иностранцев». Многие шли с мешками, чтобы унести побольше награбленного. Сам же главарь мятежников появился в Гватемале в мундире испанского генерала. Вступление «армии» Карреры в город сопровождалось столь дикими насилиями и разнузданными оргиями, что даже развязавшие этот мятеж духовенство и верхушка консерваторов были ошеломлены происходившим и принимали все меры для умиротворения разбушевавшихся людей Карреры и удаления их из Гватемалы.
Главарь мятежников получил немалую награду от своих хозяев: 1000 песо для себя и 10 тысяч песо для своих людей. Ему преподнесли чин полковника и назначение губернатором в городок Мита — подальше от столицы. Забрав с собой награбленное, а также военные трофеи —2000 новых ружей и пушку, отряды Карреры ушли в горы.
Но скоро в Гватемалу пришло письмо на имя правительства за подписью Рафаэля Карреры. Индейский вождь писал, что до него дошел слух, будто бы в столице о нем распространяют дурную славу, и предупреждал, что, если это будет продолжаться, ему придется вернуться в Гватемалу и прекратить подобные разговоры. Такого рода напоминания о себе Каррера посылал неоднократно через странствующих индейцев.
Потом Г ватемалу взволновала новая опасность. Стало из-


вестно, что в горах собираются индейцы, отколовшиеся от Карреры, что они намерены разгромить столицу, перебить всех белых, взять обратно землю, которая по праву принадлежит им, и установить республику «Свободных ягуаров».
Говорили также, что и Каррера вербует людей, чтобы опять пойти на Гватемалу.
Среди жителей снова началась паника. Сотни людей покидали столицу. По большой дороге двигались караваны лошадей, мулов, носилыциков-индейцев, нагруженных домашним скарбом.
Правительство прекратило выдачу паспортов и издало декрет, призывавший все население к оружию.
Стефенсу было трудно сразу разобраться в противоречивой политической обстановке и уяснить сложную ситуацию.
Помимо всего, Стефенс узнал, что в мае 1839 года, незадолго до его приезда, истек срок полномочий президента, сенаторов и депутатов федерального правительства, однако выборы не были назначены. Только у вице-президента не истек срок полномочий, так как он был избран позже и теперь оставался Конец I тыс. н. э. единственным официальным представителем правительства.
Гватемала, Гондурас, Никарагуа, Коста-Рика объявили свою независимость, Сальвадор и провинция Кесальтенанго все еще поддерживали федерацию. Морасан, главнокомандующий федеральными войсками, занял Гондурас и оттуда пробовал управлять страной.
«Я пробыл всего три дня в Гватемале,— пишет Стефенс,— и уже было не по себе. Тучи, которые собрались на политическом горизонте, действовали угнетающе на население. Вечера я проводил дома, в одиночестве».
Когда Каррера снова занял Гватемалу, он всюду расставил патрули из индейцев. Это были наивные недисциплинированные парни, которым очень нравилось стрелять из мушкетов. Им было приказано спрашивать: «Кто идет?», «Какие люди?», «Какого полка?», а потом в зависимости от ответа стрелять. Пароль был:
«Свободная родина», «Крестьянин» и «Мир».
Скоро прошел слух, что Каррера после отлучки вернулся в
Скульптурный портрет древнемайяского правителя. Барельеф. Фрагмент стелы. Сейбаль, Г ватемала.


Гватемалу. Стефенсу захотелось увидеть индейского вождя. Он договорился с английским консулом, мистером Павоном, отправиться вместе на прием к «Индейскому Королю», как величали индейцы своего вождя.
Не теряя времени, они встретились на следующее утро у Стефенса на квартире. Английский консул посоветовал археологу надеть парадный дипломатический мундир с золотыми пуговицами: говорили, что Каррера любил внешний блеск. Стефенс воспользовался советом и достал из сундука свой залежавшийся мундир.
Свидание с Каррерой
Каррера жил в маленьком доме на окраине Гватемалы. Постовой охранял вход, несколько солдат-индейцев бродили во дворе. Стефенс со своим спутником не встретил никаких препятствий. Археолог вошел в маленькую комнату, дверь которой была открыта в большой сад. Каррера сидел наклонившись над столом и сосредоточенно считал серебряные монеты. Когда Стефенс вошел, он встал, отодвинул деньги и пригласил его сесть рядом с собой.
Теплый бронзовый оттенок кожи, черные прямые волосы, орлиный нос, гордая осанка — все в нем было характерно для
Г линяный
сосуд
с росписью. Чама,
Г ватемала.
I тыс. н. э.


индейца. Он был одет в черную вельветовую куртку и такие же брюки.
Тут же за столом, в яркой военной форме, сидел лихой полковник Монте Роса — метис с очень темной кожей.
Стефенс был поражен еще совсем юным обликом индейского вождя, перед которым трепетали все бледнолицые Гватемалы. На вид ему было не больше двадцати лет. Своими порывистыми движениями он напоми¬
нал мальчика, но выражение его лица было сосредоточенное и серьезное, в глазах светилась грусть.
— Как вы молоды,— первым заговорил Стефенс, пожимая руку юноши и с интересом всматриваясь в его лицо.
Каррера улыбнулся и сказал, что ему уже двадцать три года. Не дожидаясь вопросов и чувствуя к себе расположение иностранца, он стал рассказывать о себе.
— Я начал (он не сказал что) с тринадцатью людьми, у нас были старые мушкеты, которые мы заставляли стрелять огнем наших сигар. Иначе они не работали.
Потом он говорил о своих ранениях — у него было восемь ран. Тепло отзывался о докторе, который удалил у него пулю, засевшую в бедре. Рассказал о своих скитаниях, о том, как его преследовали власти и как он скрывался в горах со своими людьми, живя впроголодь.
— Вот, прочитайте, что здесь написано,— сказал он, протягивая Стефенсу листок бумаги.
Археолог стал читать:
Скульптурный портрет. Культура майя. Пантелеон, Г ватемала.
«Объявление
Тот, кто доставит преступника Рафаэля Карреру — живым или мертвым,— получит в награду тысячу пятьсот долларов, две кабальерии1 земли и, кроме того, ему простят любое преступление, которое он совершил. Генерал Карвальо
Гватемала, 20 июля 1838 г.».
1 Кабальерйя — мера земли, принятая в Испании и в странах Латинской Америки; имеет разное количественное значение (напр., на Кубе кабаль- ерия равна 13,4 га).
67


Стела «F». Кирнгуа,
Г ватемала.
Стелы в Киригуа напоминают стелы Копана, но отличаются большими размерами.
Высота этой стелы 7,5 м.
риканского путешественника — молодым, прекрасным воином, доблестно боровшимся за лучшую долю для бедных людей. Наверное, юный Каррера и в самом деле был искренним в те минуты свидания со Стефенсом, с болью говоря о страданиях своего угнетенного народа.
Но Стефенс не мог знать, не довелось ему узнать и позже, что молодой индейский вождь, оставивший у него столь глубокое впечатление, был просто игрушкой в руках богатых помещиков и католической церкви, в святость которой набожный Каррера слепо верил. Да это и не удивительно — он едва умел читать и писать, и хитрым монахам оказалось нетрудно вкрадчивой лестью приручить его. Каррера был от природы умен, энергичен, обладал незаурядным военным талантом, о его отчаянной смелости в народе ходили легенды, и само духовенство поддерживало среди фанатично веровавших крестьян-индейцев его славу борца за подлинную справедливость для бедняков.
Стефенс так и не узнал о том, что приход Карреры к верховной власти при помощи помещиков и церкви надолго затормозил развитие страны, отбросил ее в мрачное прошлое. О том, кто на самом деле стал тогда править Гватемалой, скрываясь за спиной Карреры, мы узнаем из донесения мексиканского посланника, отправленного в 1854 году, когда Стефенса уже не было в
— Меня называют преступником за то, что я борюсь за дело моего народа. Ведь Гватемала страна индейцев, а у нас хозяйничают все, кроме индейцев,— испанцы, англичане, немцы, французы и ваши американцы. Они богаты, а мы нищие. В их руках вся власть... Так было. Но так больше не должно быть.
Каррера говорил горячо. Его карие глаза горели гневом. Стефенс видел в нем потомка тех гордых индейцев, которые когда-то жили в этой стране и так стойко боролись за независимость своей родины.
Таким он и остался в памяти аме-


тщательными поисками правительства».
Барельеф на камне. Фрагмент притолоки. Пьедрас-Неграс, Г ватемала. I тыс. н. э. Фото К. Кеннеди.
живых. «В этой стране,— писал посланник,— по существу господствует олигархия, представленная тремя семьями: Айсинена, Павон и Батрес. Главы этих семей являются хозяевами положения и почти единолично руководят государственными делами». По всей Гватемале тогда заново создавались монастыри, религиозные миссии, строились новые церковные здания. За содействие процветанию католической церкви сам папа римский Пий IX в 1853 году наградил Карреру крестом святого Григория. А в личном письме гватемальскому диктатору папа называл его возлюбленным сыном, прощал ему все грехи и освобождал от всех церковных наказаний, которые когда-либо могли быть на него наложены.
К тому времени все прекрасные слова о сострадании бедным братьям-индейцам Каррера давным-давно забыл. И во многих горных районах Гватемалы то тут, то там стали вспыхивать новые восстания доведенных до отчаяния крестьян-индейцев. Во главе этих восстаний часто становились бывшие соратники Карреры, когда-то преданно шедшие за ним, когда-то верившие, что он принесет избавление простому народу.
В поисках правительства федерации
Стефенс оставался под сильным впечатлением свидания с Каррерой. Однако картина общей политической обстановки продолжала оставаться для него запутанной, неясной, и он по- прежнему не знал, где искать федеральное правительство.
«Я был в полной растерянности и не знал, что делать.
В Гватемале все единодушно говорили, что федерального правительства больше нет. Английский генеральный консул, очень уважаемый человек, даже опубликовал циркуляр, отрицающий его существование. Но само правительство, не переизбранное по истечении срока его полномочий, утверждало, что оно существует. Я выслушал мнение только одной стороны и не считал себя вправе делать окончательные выводы. Как бы там ни было, мне следовало заняться


70
И вот Стефенс решает ехать в город Сан-Сальвадор, который раньше был местом пребывания федерального правительства.
Для того чтобы предпринять поездку в Сан-Сальвадор, Стефенсу необходимо было получить местные документы, в которых могли бы разобраться власти Центральной Америки. Но договориться в Гватемале было трудно, так как верительные грамоты дипломатического корпуса США были адресованы федеральному правительству, и Стефенс не считал возможным отдавать их управлению временного правительства Гватемалы. Переговоры эти были неприятными для той и другой стороны. В конце концов Стефенсу выдали какой-то временный документ, как рядовому путешественнику, а не как представителю дипломатического корпуса.
Снова и снова Стефенс мысленно обращался к политическому положению этого райского уголка земли. Вот его записи в путевом дневнике.
«Положение в стране представляется мне очень тяжелым, из ряда вон выходящим. Насколько я узнал из разговоров с представителями местной интеллигенции, до сих пор во всех восстаниях, которые начались после завоевания независимости, руководящую роль играли креолы — потомки завоевателей, индейцы же играли второстепенную роль. До самого восстания во главе с Каррерой они не понимали, какую огромную силу собой представляют. Но теперь это грозное открытие сделано. Индейцы составляют три четверти населения Гватемалы, они — исконные хозяева земли, которую у них отняли бледнолицые. В первый раз после покорения они организованы и вооружены, имеют своего вождя — индейского вождя, который в данный момент примкнул к центральной партии1. Я не симпатизировал этой партии, потому что считал, что в своей ненависти к либералам они будили третью силу, которая может погубить и тех и других, что они играют на наивности и предрассудках индейцев и, с помощью католических священников, на их религиозном фанатизме, забавляя их праздниками и церковными церемониями, убеждая их, что либералы хотят разорить церкви, уничтожить священников и тогда некому будет их учить1  2 и помогать в несчастий».
Наступило первое января 1840 года. Новый год в Гватемале начался как весеннее утро. Казалось, что солнце радовалось красоте уголка земли, им согреваемого, и что даже горы улыбались среди изумрудной зелени лесов. Тридцать восемь колоколов церквей и монастырей возвестили о наступлении Нового года в Гватемале.
1 Эта партия была известна под двумя названиями — центральная, а также консервативная.
2 Священники в Центральной Америке одновременно были и учителями.


5 января Стефенс выехал в Сан-Сальвадор.
В Сан-Сальвадоре, разрушенном землетрясением, произошло свидание Стефенса с сеньором Диего Вихиль, волею судьбы оставшегося во главе несуществующего правительства. Стефенс узнал, что войска федерального правительства были разбиты в Гондурасе, что Каррера подавил восстание в Кесальтенанго и оставил там гарнизон своих солдат. Теперь только один Сан- Сальвадор поддерживал правительство. Стало известно, что генерал Морасан пошел в поход против Гватемалы. И несмотря на то что все устали от войны, отовсюду приходили добровольцы. Сеньор Вихиль говорил, что они будут поддерживать федеральное правительство и если суждено, то умрут на развалинах Сан-Сальвадора.
«То, что я слышал от сеньора Вихиль,— записывает Стефенс,— взволновало меня. Во всех испытаниях этой тяжелой годины ни разу не блеснула передо мной искра героизма или патриотизма в среде потомков завоевателей. Страсть к самосохранению и чрезмерное самомнение руководили поведением большинства. Это была жестокая борьба за власть и положение в обществе — для личной выгоды. И часто, когда я ехал по этой прекрасной стране, я невольно думал о неблагодарности людей, которых судьба наделила счастьем жить среди благодатной природы...
Патриоты Сан-Сальвадора, либералы, верили, что генерал Морасан победит Карреру и Гватемала снова станет столицей федерации. Цель революции — свержение консерваторов — обсуждалась здесь всесторонне и с напряженным интересом, так как это был для них вопрос жизни и смерти...
Я не разделял надежд патриотов Сан-Сальвадора,— продолжает Стефенс.— Г розные тучи, которые собрались над страной, не скоро развеются. И я решил как можно скорее вернуться в Гватемалу, чтобы закончить официальную часть и продолжать любимое дело — заняться археологическими исследованиями в этих сказочных странах, полных неожиданностей и красоты».
Смеркалось, когда Стефенс со спутниками вошли в город Ауачапан, пограничный город Сальвадора,— аванпост опасностей.
Остановились в домике пожилой женщины, вдовы Падильи, с которой был знаком спутник Стефенса дон Сатурино. Она горевала о сыне, который ушел в поход с генералом Морасаном.
Внезапно маленький городок был взбудоражен известием: Морасан потерпел поражение! Он спасается бегством с пятнадцатью драгунами! Его преследуют индейцы во главе с Каррерой!
Прошло немного времени, и раздался тревожный крик: «Люди идут!»
Церковный колокол бил тревогу. Никто пока не знал, какие люди идут. Но жители с тревогой стали собирать свои самые
71


ценные вещи, укладываться в путь. У домов стояли оседланные лошади и мулы; все бежали. Вдова Падилья оставила Стефенсу ключ от своего дома и ушла вместе с дочерью.
Стемнело. Дверь в домике вдовы Падильи была слегка открыта. Улан, скакавший мимо, пикой открыл ее настежь и попросил напиться; с ним были и другие военные. Как выяснилось из расспросов, вернулся Морасан, потерпевший поражение в Гватемале, и с ним уцелевшие соратники.
Встреча с Морасаном
Генерал Морасан и несколько офицеров стояли в коридоре кабильдо1. Большой костер горел у входа, во дворе, и хорошо освещал стоявших. Морасану было на вид лет сорок пять, он был высокого роста, военный мундир, застегнутый на все пуговицы, хорошо сидел на нем. Он стоял без шляпы, ветер шевелил его черные волосы. Стефенс следил за выражением его лица, он не заметил в нем жестокости, наоборот, этот «непобедимый вождь» показался ему человеком мягким и вдумчивым. Десять лет, несмотря на свою молодость, Морасан был первым человеком в федерации и восемь лет ее президентом. Морасан прекрасно владел военным искусством и отличался отвагой. Участвовал во многих битвах, всегда мчался во главе своих военных отрядов, много раз был ранен, но неизменно выходил победителем. Казалось, его популярность росла. Однако когда срок его полномочий на посту президента федерации истек, его выбрали всего лишь начальником штата Сальвадор. Морасан отказался от этой должности и действовал в роли главнокомандующего войсками федерального правительства. Человек, умевший всегда побеждать, Морасан не мог примириться с мыслью, что он не только не президент, но что и само федеральное правительство перестало существовать. И вот он двинулся на Гватемалу с армией в тысячу четыреста человек; прошел через арку Буэна Виста и вышел на главную площадь. И здесь в бою с отрядами Карреры погибли сорок его лучших офицеров и в их числе его сын — он был убит на глазах отца. Морасан бежал из Гватемалы с оставшимися в живых четырьмястами пятьюдесятью соратниками.
«Из бесед со многими людьми я вынес очень хорошее впечатление о Морасане,— пишет Стефенс.— Его не любили за большие налоги, которые легли тяжелым гнетом на население, когда он стоял во главе федерации. Но он это объяснял огромными военными расходами. Жители Сан-Сальвадора говорили
72
1 Кабильдо — городская управа.


о нем с энтузиазмом, и у меня сложилось к нему чувство, близкое к восхищению. И вот теперь Морасан потерпел поражение, потерял преданных ему людей. К этому добавилось еще личное горе — смерть любимого сына.
Меня познакомил с Морасаном генерал Саравия. В первый момент нашей встречи я растерялся и не знал, с чего начать разговор. Я был полон мыслей о его поражении, и, пока, задумавшись, молчал, он обратился ко мне с вопросом: не слыхал ли я чего-нибудь о его семье, уехавшей в Коста-Рику?
Я не мог сказать ничего утешительного. Я знал, что его несчастье падет черной тенью на всех близких и вряд ли Коста-Рика даст политическое убежище его матери и дочери. Но я ничего этого не сказал, зная, как ему сейчас тяжело.
Он выразил сожаление, что я увидел его страну в таком бедственном положении1. Пожалел также, что соглашение между нашими странами в настоящее время не может быть заключено.
Что мог я ответить? В данный момент этот вопрос меня не беспокоил. Меня тревожило только моральное состояние моего собеседника, и я постарался поскорее закончить разговор, чтобы дать ему возможность заняться неотложными делами».
Скоро Морасан бежал в Чили, куда выехала и его семья.
Теперь он был в изгнании. Под страхом смерти не мог вер- нуться на родину.
* *
*
Через год после того как Стефенс покинул берега Центральной Америки, наступил трагический конец жизни Морасана.
В августе 1841 года никарагуанское правительство обратилось с просьбой ко всем центральноамериканцам оказать помощь в борьбе против английских захватчиков, которые оккупировали в 1841 году главный порт в Никарагуа на Атлантическом побережье. Это воззвание взволновало Морасана. На взятые в долг деньги он арендовал судно, приобрел вооружение и в начале февраля 1842 года, с военным отрядом на борту, отплыл к берегам Центральной Америки.
Он сделал попытку высадиться в Сальвадоре. Однако правительство Сальвадора, опасаясь осложнения отношений с соседними странами, попросило его покинуть территорию страны. Тогда Морасан высадился в Коста-Рике, в городе Сан-Хосе. Там шла гражданская война. После трех дней ожесточенных боев консерваторов с либералами Франсиско Морасан потерпел поражение и был захвачен в плен. Страх перед лидером либералов
1 Морасан — уроженец Гондураса, одного из штатов, входивших в федерацию.


у консерваторов был так велик, что они поспешно создали военный суд, который приговорил Морасана к смертной казни. 15 сентября 1842 года, в день 21-й годовщины независимости Центральной Америки, Морасан был расстрелян на центральной площади костариканской столицы.
Перед смертью Морасан продиктовал своему пятнадцатилетнему сыну завещание:
«Моя любовь к Центральной Америке умирает вместе со мной. Я обращаюсь к молодежи, которой суждено вдохнуть жизнь в эту страну, покидаемую мной с чувством горечи из-за царящей в ней анархии; я призываю молодежь последовать моему примеру,— пусть она предпочтет скорее умереть, чем видеть родину в состоянии хаоса, в каком она, к сожалению, пребывает сейчас...»
Вскоре после казни Морасана в Гватемале к власти пришел ставленник помещичьей и церковной реакции Рафаэль Каррера. Его влияние на дела всей Центральной Америки оказалось столь велико, что тридцатилетний период его кровавой диктатуры историки называют «мрачным тридцатилетием» для всех стран перешейка, развитие которых было в эту эпоху насильственно приостановлено.
74
На пути к Паленке
Политические перемены в стране освободили Стефенса от его официальных обязанностей. Но привыкнуть к мысли, что федерального правительства нет, он смог не сразу. Надолго ли эти перемены?
«Еще много воды утечет, прежде чем федеральное правительство возобновит свою деятельность, если этому вообще суждено быть,— записывает в дневнике Стефенс.— Итак, моя дипломатическая карьера на том была окончена. Я чувствовал бесполезность своего дальнейшего пребывания в Гватемале и послал официальное уведомление правительству США: «Несмотря на тщательные поиски, федерального правительства не смог обнаружить».
Стефенс с облегчением вздохнул, когда наконец приехал Казервуд из Копана с материалами исследований. Теперь они снова вместе. Его не связывают никакие обязательства, и он может целиком отдать свои силы и время любимому делу — археологии, ни от кого не завися материально.
Было уже начало апреля, нужно было срочно собираться в путь, чтобы попасть на развалины Паленке до начала сезона тропических ливней, во время которых часть дороги станет непроходимой. Паленке — древний индейский город, расположенный с восточной стороны горного массива Кордильер. Предстояло путешествие в сотни миль, с трудными горными пере-


валами. В Гватемале не нашлось никого, кто бывал в тех краях, и за советом не к кому было обратиться.
Одной из интересных особенностей путешествия по этой стране оказалось то, что каждый день и каждый час приносил исследователям что-то новое. Они никогда заранее не знали характера местности, куда попадали, и их подстерегала одна неожиданность за другой. В путевых дневниках Стефенс подробно рассказывает об этом.
«На небольшом расстоянии от деревни мы начали восхождение на горы Сьерра-Мадре — главный массив Кордильер. Первый хребет был каменистым, а когда мы поднялись на его вершину, то увидели там возделанные поля. Позади него поднимался другой хребет, покрытый густым дубовым лесом. На вершине этого хребта стоял крест, поставленный испанцами. Это место называлось Буэна Виста —«Красивый вид». Перед нами открылась величественная картина массивов гор и долин; мы увидели пять озер и два вулкана — один из них назывался Тахумулько, проводник сказал нам, что в кратере этого вулкана озеро. Дальше возвышался третий хребет. Высоко на вершине мы заметили индейскую деревушку, и, когда мы поднялись выше, среди зелени живой изгороди показалась головка маленького мальчика, и мы услышали: «Счастливо!»—так он провожал всех путешественников.
На вершине этого хребта мы были почти на уровне с вершинами вулканов. По мере того как мы поднимались, становилось холоднее, и нам пришлось набросить на себя свои «пончо» (теплые накидки). Наконец мы достигли вершины Сьерра-Мадре— линии водораздела. Уже во второй раз во время странствования по этой стране мы пересекли Кордильеры».
Есть и грустные странички в путевых дневниках археолога, когда он делал свои записи после тяжелого приступа тропической лихорадки; измученный тяжелым недугом, несколько дней он не был в состоянии ехать на муле, и индейцы несли его на носилках.


ПАЛЕНКЕ
КОГДА ЗОВЕМ ИЗУЧАТЬ ПРОШЛОЕ, БУДЕМ ЭТО ДЕЛАТЬ ЛИШЬ РАДИ БУДУЩЕГО. ПОТОМУ-ТО КОГДА УКАЗЫВАЕМ БЕРЕЧЬ КУЛЬТУРНЫЕ СОКРОВИЩА, БУДЕМ ЭТО ДЕЛАТЬ НЕ РАДИ СТАРОСТИ. НО РАДИ МОЛОДОСТИ. КОГДА УПОМИНАЕМ О ВЗАИМОУВАЖЕНИИ. О БЕРЕЖНОСТИ И ОБ ОСМОТРИТЕЛЬНОСТИ. БУДЕМ ИМЕТЬ В ВИДУ ИМЕННО ЭТИ КАЧЕСТВА ИСТИННОГО СТРОИТЕЛЯ. СРЕДИ ЭТИХ КАЧЕСТВ СТРОИТЕЛЯ ЗАПАСЕТ И ТРУДОЛЮБИЕ, И ДРУЖЕЛЮБИЕ. И МУЖЕСТВО.
Н. К. Рерих. Аисты дневника
Паленке, провинция Чьяпас
I огода в Паленке характеризуется местными жителями так: три месяца идут дожди, три месяца льют ливни, а шесть месяцев дуют северные ветры, которые приносят с собой холодный дождь.
Деревня Санто-Доминго-де-Паленке, по словам префекта1, представителя местной власти, была в прошлом довольно известным местом: все товары, которые направлялись в Гватемалу, провозили через нее. Но потом с Паленке стал усиленно соперничать городок Белиз1  2, и направление торговых путей изменилось. Несколько лет тому назад эпидемия холеры унесла в могилу больше половины населения деревни. Люди гибли целыми семьями, дома оставались заброшенными и постепенно разрушались. Только церковь торжественно возвышалась на зеленой, заросшей травой площади. Лес подступал к деревне. Самый большой дом представлял мрачную картину: брошенный, с пустыми проемами окон, он беспомощно ждал полного разрушения. Сохранилось всего около десятка домов, где жили потомки испанцев — креолы. Стефенс познакомился с ними во время прогулки и узнал обо всем, что происходило в Паленке.
1 Префект (начальник)— высший правительственный чиновник в провинции, в округе. Префектом называют также и начальника городской полиции.
2 Белиз теперь столица Белиза (бывшего Британского Гондураса).


На небольшом расстоянии от Паленке, за рекой Чакамаш, в глухом лесу, уединенно жили индейцы, известные под именем карибов. Они жили по обычаям своих предков, никто из них не принял христианскую веру.
Развалины древнего города лежат на расстоянии восьми километров от поселка, совершенно скрытые от внешнего мира. Даже имя древнего города забыто — его стали называть по имени соседнего селения Паленке. Дорога туда была настолько трудной, что для того, чтобы произвести исследование развалин, Стефенс с Казервудом решили поселиться в одном из древних зданий.
Собираясь в дорогу в эти глухие места, путешественники задумались, как они будут жить на развалинах, чем питаться. Ведь Стефенсу удалось купить в деревенской лавке только килограмм кофе. Хуан, помощник-индеец, узнав, что в одном из дворов закололи свинью, сделал небольшой запас сала и принес молока, подоив корову, которая паслась без привязи.
Индейцы знали дорогу к развалинам, но только один из них мог быть проводником на самих развалинах. Однако выехать сразу путешественники не смогли, так как их проводник был занят в тот вечер общественным поручением — ему нужно было распределить между жителями деревни мясо зарезанной свиньи.
Впечатления мрачного запустения, бедности, заброшенности усилились вечером, когда глухую тишину деревни нарушили неожиданные звуки рухнувшего старого дома.
На следующее утро археолог и художник стали собираться в путь. Кроме скудного запаса продуктов, они взяли с собой и нехитрую посуду — глиняные горшки и круглую скорлупу тропических плодов, которая должна была заменить чашки.
Рано утром они вышли из деревни. Лишь на небольшом расстоянии дорога оставалась открытой, затем путешественники вступили в заросли леса, которые тянулись сплошным зеленым массивом до самых развалин и, должно быть, еще дальше, на много миль вперед.
Собственно говоря, это была не дорога, а лишь узкая индейская тропа, протоптанная босыми ногами. Ветви деревьев отяжелели от дождя и висели так низко, что путешественникам приходилось все время нагибаться и останавливаться. Скоро их шляпы и вся одежда стали совсем мокрыми. Лучи солнца не могли проникнуть через густую листву деревьев и высушить землю после сильного ливня, который прошел накануне вечером. Под ногами чавкала вязкая грязь, путь пересекали потоки воды, выплеснутой разбухшей от ранних дождей рекой. Мулы то и дело застревали в рытвинах, останавливались перед оврагами, с трудом преодолевая бездорожье.
Через два часа караван добрался до берегов реки Мичоль, а еще через полчаса путешественники услышали в тени леса рев
77


78
реки Отолум — каскады воды грохотали по каменистому ложу. Переправившись на другой берег, они наткнулись на груду камней и вдруг увидели камень с художественной резьбой.
С трудом удалось подняться вверх по крутому склону. Склон оказался искусственным возвышением — террасой, так густо заросшей деревьями и кустарником, что определить ее форму было почти невозможно. Продвигаясь по этой террасе, путешественники поднялись к подножию второй террасы, когда вдруг услышали возглас индейца: «Д ворец!»
Трудно передать радостное волнение археолога и художника, когда через просвет деревьев они увидели фасад величественного здания, богато украшенного орнаментом, с лепными фигурами на стенах — изящными и непривычными. Огромные деревья росли у самого основания дворца, и зеленые ветви раскачивались в проеме дверей.
Стефенс записал в дневнике: «Стиль этого здания был необычайный, очень своеобразный, ни с чем не сравнимый. Он был великолепен! Какое-то скорбное величие и красота царили в нем».
Путешественники привязали своих мулов к деревьям и поднялись по каменным ступенькам лестницы, полуразрушенной и оплетенной корнями кустарника и деревьев.
Они вошли во дворец. Побродили по галереям, прошли во внутренний двор и, после того как улеглись волнение, изумление и радость, вернулись к главному входу дворца и в ознаменова-


ние чудесного открытия дали три выстрела из охотничьего ружья.
Впервые археолог и художник находились под крышей здания, воздвигнутого древними зодчими. Они поселились в передней галерее и начали свое хозяйство с того, что выпустили кур и индюков во внутренний двор, так густо заросший тропической зеленью, что на расстоянии двух шагов ничего не было видно.
На дальнем конце галереи Хуан устроил кухню: сложил три больших камня под углом, так что внутри можно было развести огонь. Паулинг, хозяин развалин, нашел большую каменную плиту и подсунул под нее два камня, так что получился стол. Индейцы сделали длинные шесты, связали их корой и положили на камни — это сооружение должно было служить исследователям походными кроватями.
Теперь оставалось только срезать огромные ветви, которые заслонили двери, спилить несколько деревьев на террасе, и тогда можно было отдохнуть.
Устроив свое несложное хозяйство во дворце древнеиндейских властелинов, путешественники, усевшись на полу величественного здания, любовались, как ветер колыхал вершины деревьев бескрайнего леса, который простирался далеко на восток до самого Мексиканского залива.
Вечером индейцы ушли в деревню — они боялись оставаться ночью на развалинах: из поколенья в поколенье у них передавались страшные рассказы о том, что на развалинах по ночам бродят злые духи. Стефенс и его спутники остались единственными обитателями древнего замка.
«О существовании этого города,— пишет Стефенс,— много столетий никто не знал. О нем не было упоминаний в литературе, не рассказывалось ни в одном предании. До сегодняшнего дня неизвестно его настоящее имя».
Однако Паленке был открыт раньше других древнеиндейских городов.
В местных хрониках записано, что группа испанцев, путешествовавших в 1750 году по центральным районам Мексики, проникла в лесную провинцию Чьяпас и там вдруг очутилась среди каменных строений давно покинутого древнего города.
Весть об открытии древнеиндейского города передавалась из уст в уста и дошла, наконец, до местной власти, представителями которой были потомки завоевателей. Но никто не задумался об организации исследования развалин.
Только 36 лет спустя после интересного открытия испанский король послал археологическую экспедицию для исследования древнего города. В мае 1787 года капитан Антонио Дель Рио во главе правительственной комиссии из Гватемалы отправился на руины. Доклад капитана Дель Рио с комментариями доктора Феликса Кабреры из Гватемалы, в котором древнему городу
79


80
приписывается египетское происхождение, по непонятным причинам был отправлен в архив Гватемалы. Здесь он пролежал до начала следующего столетия и попал в руки англичанина, много лет прожившего в Гватемале. Англичанин перевел рукопись на английский язык и опубликовал в Лондоне в 1822 году. Это было первое сообщение в Европе об открытии развалин Паленке. Но оно не вызвало живого интереса и прошло как-то незаметно.
Пока доклад Дель Рио лежал в архиве Гватемалы, король испанский Карл IV послал в Чьяпас еще одну экспедицию, во главе которой был поставлен капитан Дюпе. Его сопровождали художник, секретарь и эскадрон драгун. Эта экспедиция работала в течение 1805, 1806 и 1807 годов.
Рукопись Дюпе и рисунки художника Костаньедо уже были подготовлены для отсылки в Мадрид, оккупированный в то время французами, когда неожиданно для всех началась революция в Мексике1. Во время борьбы за независимость Мексики рукопись с рисунками оставалась у Костаньедо, который потом передал их в исторический кабинет города Мехико. Работа Дюпе была опубликована лишь в 1834—1835 году, 28 лет спустя после его экспедиции. Это было роскошное, дорогое издание, недоступное для широкой публики.
«Рисунки моего спутника и друга Каэервуда включают все, что было изображено Костаньедо,— пишет Стефенс,— но в дополнение ко всему и то, на что Костаньедо почему-то не обратил внимания, и в том числе на удивительно интересную и ценную для археологической науки большую таблицу иероглифов, вырезанную резцом по камню.. Эта таблица занимает всю площадь задней стены в Каса де Пьедра № З1  2.
И я заявляю,— пишет далее Стефенс,— что рисунки Казер- вуда боЛее правильные в пропорции, и в контуре, и в целом изображении, что они представляют более правдивый материал для размышления и исследования, чем все, что было до сих пор представлено. Если я ошибаюсь, пусть мне возразят путешественники, которые приедут сюда после нас.
Я не стал бы говорить об этом, если бы не желание внушить другу-читателю, который, быть может, захочет изучать эту интереснейшую культуру, доверие к материалу, представленному в этой книге. Он более правдив, чем все, что было до сих пор опубликовано».
Археологические исследования Джона Стефенса и Фредерика Казервуда получили всемирное признание. Приведу по этому поводу высказывание чешского ученого Милослава Стингла, нашего современника:
1 Мексиканская революция 1810 года.
2 Каса де Пьедра (исп.)—дословный перевод «Каменный Дом». В археологической литературе Каса де Пьедра 3 называется «Храм солнца».


«Многие, и даже довольно известные люди, посетили майяские города, сообщили об этом и, наконец, опубликовали их описания. Но мир точно ничего не слышал и не видел. И лишь значительно позднее Мексика, Гондурас и весь свет вдруг словно прозрели и с изумлением обнаружили для себя это чудо. Так были заново открыты города, по своей красоте, благоустройству и благородству архитектурных форм ни в чем не уступавшие шумерским, вавилонским и египетским. Но чтобы мир распознал эту жемчужину, должны были появиться искусные мастера, способные извлечь ее и очистить. И они появились. Один из них американец по имени Джон Ллойд Стефенс, другой, чьи заслуги обычно недооцениваются,— английский художник Фредерик Казервуд»1.
Первый день в «Большом дворце» Паленке
Пока Стефенс и Казервуд были заняты своими исследованиями, Хуан принялся за приготовление пищи — он варил обед. В четыре часа дня путешественники сели за свой первый обед на развалинах. Вместо скатерти Хуан постелил два больших зеленых листа тропического растения. Индеец гордился изобретательностью и тем, что вкусно накормил хозяев.
Тропические ливни все время мешали работе, сырость мешала жить. В первый же день на развалинах Паленке разразилась сильная гроза. Заглянем в дневник Стефенса:
«Вдруг небо заволоклось тучами, раскатистый гром оповестил о приближении очередной бури. Через двери дворца, расположенного на высокой ступенчатой террасе, мы видели, как ветер рвал и гнул макушки деревьев бескрайнего леса, простиравшегося внизу. Через несколько минут ослепительная молния засверкала в дверях дворца, и тут же начался ливень, который в одно мгновение залил обеденный стол».
Г роза продолжалась весь день. Ночью нельзя было зажечь свечи. Но галерея дворца была отлично освещена огромными светлячками, то летающими вокруг, то отдыхающими на стенах.
Испанские летописцы, судя по их записям, смотрели на этих тропических светлячков как на чудо и считали, что они указывают путь путешественникам, которых застигла ночь в пути.
Утром индейцы принесли из деревни к завтраку горячие кукурузные лепешки «тортильяс»— любимое национальное блюдо.
С ними был и индеец, которого рекомендовал префект как единственного человека, знакомого с развалинами. Нужно ли говорить, какая это была большая услуга для путешественников.
Никто не мог сказать хотя бы с приблизительной точностью, какую же территорию занимали развалины Паленке, и люди
С т ингл М. Индейцы без томагавков. М., 1971, стр. 249.
81


давали волю своей фантазии. Индейцы и местные жители говорили, что они занимают площадь в шестьдесят квадратных миль: в некоторых статьях, опубликованных в Северной Америке, вполне серьезно сообщалось, что территория, занимаемая Паленке, в десять раз больше территории Нью-Йорка.
Стефенс пишет: «Я считаю своим долгом сказать, что ни индейцы, ни сами жители деревни Паленке не имеют сведений о размерах развалин, проверенных на личном опыте. Другие сообщения также лишены какого-либо прочного основания. Необъятная территория на протяжении многих миль покрыта глухим лесом, где растут гигантские деревья с подлеском и зарослями кустарников, неизвестных в Северной Америке.
Эти заросли непроходимы, в каком бы направлении ни пойти, и единственный способ проникнуть в лес — это прорубить дорогу сквозь чащу с помощью мачете. Что за сокровища скрыты в этом лесу, без проводника я не смог бы узнать. Мы могли находиться на расстоянии каких-нибудь ста метров и не знать, что они рядом с нами».
И вот еще запись, сделанная несколько позже:
«Под предводительством нашего проводника мы провели утомительный, но очень интересный день. То, что мы увидели, не требует прикрас,— оно вызвало у нас восхищение».
Как и во время пребывания на развалинах Копана, археолог подготовлял материал для работы художника. Стефенс соскабливал и тщательно очищал от грязи и мха поверхность резных камней. Казервуд поставил себе целью сделать рисунки памятников с наибольшей точностью, а для этого необходимо было пользоваться камерой Люсида1,— Паулинг взял на себя труд соорудить подставку для камеры.
Архитектура Паленке, загадочная и прекрасная, целиком захватила внимание исследователей. Казервуд зарисовывал памятники, Стефенс делал измерения и описания.
Мы узнаем, что дворец стоит на искусственном возвышении овальной формы. Это возвышение, или терраса, 13 метров высотой и 103 метра длиной, раньше было облицовано каменными плитами, но теперь следы облицовки можно было установить лишь при внимательном рассмотрении — огромные деревья своими могучими корнями разбросали камни и разрушили плиты.
Дворец стоит лицом к востоку. Его длина по фасаду семьдесят шесть метров, ширина — шестьдесят метров, а высота — около восьми метров. Вверху, вокруг всего здания, идет широкий выпуклый каменный карниз. Со стороны фасада у дворца четырнадцать дверей. С левой стороны, если стоять лицом к фасаду,
1 В то время фотоаппараты еще не были изобретены. Камера Люсида от- брасывала отражение предмета, и художник мог сделать свой рисунок очень точно.
82


часть простенков рухнула, так же как и правый угол дворца. Терраса внизу завалена камнями и мусором от постепенно разрушающихся стен.
Только шесть простенков с лепным орнаментом устояли против разрушения, все же остальное здание дворца со стороны фасада зияет пустотой.
Здание дворца было выложено из камня и скреплено раствором из песка и извести. Весь фасад покрыт штуком1.
Простенки между дверьми украшены лепным барельефом с реалистическим изображением людей.
Над барельефом — три иероглифа лепной работы.
Этот настенный барельеф с фигурами заключен в широкую, с богатым орнаментом раму.
Главный персонаж барельефа изображен в профиль. Он стоит вытянувшись во весь рост. Верхняя часть его головы словно сплюснута и вытянута вверх1  2.
Находясь под впечатлением от увиденного, Стефенс записывает в своем дневнике: «Человек, изображенный рельефом на
Дворец. Паленке, Чьяпас. Рис. Казервуда.
1 Штук — излюбленный зодчими майя строительный материал. Он представляет собой массу, замешенную на извести, которая широко употреблялась для лепных рельефов и облицовки зданий.
2 В аристократических семьях майя существовал обычай с младенческого возраста искусственно изменять форму черепа, согласно представлениям о красоте.
83


простенках дворца, не похож ни на кого из тех, кого мы здесь видели. Если предположить, что это был скульптурный портрет действительно существовавшего человека или созданного воображением художника, согласно идеалам красоты того времени, все равно это свидетельствует о народе, теперь исчезнувшем, забытом».
После длительных наблюдений и размышлений Стефенс изменил свое мнение о том, кто был создателем этой удивительной архитектуры и культуры. Об этом читатель узнает в последующих главах, а пока продолжим рассказ.
На всех сохранившихся простенках Стефенсу еще удалось рассмотреть лепной рельеф, подобный тому, который только что описан. Рухнувшие простенки, видно, были украшены в том же стиле. Каждый из них раскрывал свою особую тему, и все вместе воссоздавали некую легендарную историю.
Главный вход не отличается от боковых дверей ни размерами, ни более роскошным орнаментом, и только выделяется тем, что к нему ведет ряд широких ступенек по наклонной плоскости террасы.
Дверей во дворце не было видно. Однако с каждой стороны проемов Стефенс заметил по три углубления и в них цилиндрический камень, вставленный вертикально в эти углубления. Возникло предположение, что двери все-таки существовали и подвешивались с помощью этих приспособлений.
Вдоль карниза, выступавшего сантиметров на тридцать над поверхностью наружной стены, Стефенс заметил отверстия, которые были высверлены в каменной стене с определенными интервалами. У археолога и художника создалось впечатление, что когда-то здесь висел огромный хлопчатобумажный занавес во всю длину дворца, возможно расписанный в том же стиле, что и леп-
Портрет
знатного
человека.
Дворец
Паленке.
84


ные орнаменты. Исследователи предполагали, что он прикреплялся к карнизу и что его можно было поднимать и опускать в зависимости от погоды — то защищаясь от палящего солнца, то от дождя. Позже, во время путешествия Стефенса по Юкатану, ему не раз приходилось видеть подобные занавесы.
Дверные проемы имели квадратную форму. Их верхняя часть везде разрушена. И над каждой из них по бокам большие углубления в стене: в эти углубления когда-то вставлялись притолоки. Со временем притолоки рухнули, и из оставшихся камней образовалась сама собой ломаная арка. А внизу на полу лежали кучи разбитых, раскрошенных камней, но никаких следов свалившихся притолок нигде не оказалось.
«Если бы притолоки были сделаны из цельного камня,— пишет Стефенс в своем дневнике,— они не смогли бы уйти от
Портреты лепной работы по штуку, украшающие здание дворца. Паленке.
Мифологический сюжет. Барельеф по штуку. Дворец Паленке.


нашего внимания, и мы нашли бы их легко среди архитектурного мусора. И вдруг нас осенила мысль, что притолоки были сделаны из дерева. Это предположение было высказано не случайно,— мы видели деревянные притолоки в Окосинго. Позже мы любовались резными притолоками в древних зданиях на полуострове Юкатан, и после этого у нас уже не оставалось сомнения в правильности нашей догадки».
В здании «Большого дворца» сохранились галереи. Они идут вдоль всех четырех сторон дворца. Со стороны фасада эти галереи около трех метров шириной и тянутся вдоль стены на протяжении семидесяти метров. В стене, которая разделяет в продольном направлении эти галереи, всего лишь одна дверь, она расположена напротив главного входа. А напротив нее с другой стороны — дверь, которая выходит во внутренний двор. Полы во дворце обмазаны известковым раствором и тверды, по словам Стефенса, «как в римских банях». Стены заштукатурены.
План дворца. «По обе стороны главного входа — медальоны,— отмечает
Рис. Казервуда. Стефенс,— в них, по-видимому, были заключены скульптурные
Восток


портреты вождей. Теперь все стерто рукой времени, выветрилось, и остался лишь овальный рельеф».
Во внутренней стене, разделяющей две галереи, находятся небольшие отверстия, должно быть для вентиляции. Иногда они сделаны в форме креста, встречаются и другой формы.
Потолок в галерее — наклонный. Строители, видно, не знали принципов сооружения арки и делали свод, накладывая один камень на другой, а когда они сближались, клали поперек плоские камни. Стены свода' покрывались известковым раствором, и таким образом получалась гладкая поверхность1.
Каменные ступени широкой лестницы ведут во внутренний двор от центрального входа галереи. На наружной стене по обе стороны лестницы, как бы охраняя вход, выстроились в ряд гигантские мрачные фигуры. Они высечены резцом на каменной плите в технике барельефа. На них живописные головные уборы из перьев, богатые ожерелья. Они слегка откинулись назад, как бы пораженные глубокой тревогой и испугом.
«Рисунок и анатомические пропорции фигур произвольны,— замечает Стефенс,— но изображенная сцена настолько эмоциональна, выразительна, что ясно говорит о талантливости художника и о его живом воображении».
Когда исследователи впервые вошли во внутренний двор дворца, они ничего не могли разглядеть вокруг: все заросло деревьями и было завалено кучами обломков и мусора. И для того чтобы зарисовать фигуры поразившего их барельефа, пришлось раскопать и убрать весь архитектурный мусор, скопившийся за многие годы у стен галереи.
Анфилады комнат — это, по-видимому, был*} спальни — тянулись вдоль внутреннего двора и с той, и с другой стороны. Справа все простенки разрушены. С левой же стороны они все еще стояли, и по-прежнему лепной орнамент украшал их. В комнате, занимавшей центральное положение- в одном из отверстий
Западная
галерея
дворца.
Паленке.
1 В архитектуре такой свод известен под назй&цием «ложная арка».
87


Каменные
ступеньки
лестницы,
ведущие
во внутренний
двор дворца.
Паленке.
дверной арки был найден обломок деревянной притолоки около тридцати сантиметров длиной, сильно изъеденный червями.
«Это единственный кусочек дерева, который мы нашли в Паленке,— сожалеет Стефенс.— Пройдет немного лет, и от него ничего не останется. Мы нашли его уже после того, как пришли к заключению, что на дверях дворца были деревянные притолоки».
По ту сторону двора, напротив парадной лестницы, находилась другая лестница с широкими каменными ступенями. По обе стороны ее виднелись иероглифы, высеченные на камне.
Каждый день, уходя на работу или возвращаясь «домой»— на галерею дворца, исследователи шли по каменным ступеням лестницы, а мрачные, загадочные фигуры смотрели на них с барельефа, прямо в лицо. Они снова и снова приковывали к себе внимание, словно заворожили их. Стефенс и Казервуд стали считать этот уголок дворца самым интересным местом на развалинах.
* *
*
88
Стефенс хотел было сделать раскопки внутреннего двора, но не имел для этого ни оборудования, ни людей. Он предполагал, что внутренний двор выложен каменными плитами или же залит


известняковым раствором, что в кучах архитектурного мусора, где валялось много лепных рельефов и резных камней, можно найти прекрасные образцы древнего искусства.
«Эта интересная работа останется для путешественника, который приедет сюда вслед за нами,— размышляет Стефенс.—
Может быть, он приедет сюда с лучшим, чем у нас, оборудова- Восточная
нием и у него будет больше рабочих. И мне кажется, что, если сторона
« внутреннего
он и не найдет здесь зарытых сокровищ, одна лишь возможность 7
_ „« - двора.
полюбоваться прекрасной архитектурой внутреннего двора будет Дворец
ему хорошим вознаграждением за труд и расходы». Паленке.
* * *
Недалеко от «Большого дворца», сбоку, находятся несколько простых построек.
Главная из них — башня, сохранившаяся, как и «Большой дворец», до наших дней. Она возвышается на южной стороне второго двора и обращает на себя внимание путешественников высотой и пропорциями. Однако при более внимательном, детальном изучении ее археолог не нашел в ней ничего интересного.
На восток от башни находится еще одно дворцовое здание с галереями. Одна из них богато украшена художественными барельефами. Казервуд зарисовал со свойственным ему вкусом и достоверностью один из этих барельефов.
89


Он высечен на твердом камне овальной формы и замурован в стену. Сохранились лишь следы роскошного лепного бордюра, в котором был заключен барельеф.
Главная фигура барельфа изображена сидящей, со скрещен-
Барельеф, высеченный ваятелем древних майя на овальной каменной плите и украшавший одно из дворцовых зданий в Паленке.
ными ногами, на мягком, низком сиденье, украшенном двумя головами ягуаров. Поза свободная, черты лица напоминают другие портреты дворца: лицо выражает спокойствие и доброжелательность. На шее ожерелье, к нему подвешен медальон с изображением какого-то символа в виде буквы «Т». Как и на всех скульптурных портретах, в ушах у изображенного персонажа серьги, на руках браслеты, а на бедрах повязка. Головной убор отличается от обычных в изобразительном искусстве Паленке — он не украшен перьями. Вблизи головы высечены три иероглифа.
Вторая фигура — женщина. Она сидит на полу скрестив ноги, в руках у нее плюмаж из перьев, по-видимому, она делает подношение — не случайно владыка изображен без этого характерного для индейца головного убора. Над головой сидящей на полу женщины четыре иероглифа. Это единственный во всем дворце барельеф, высеченный на камне, если не считать тех, которые украшают стены внутреннего двора.
Нигде во дворце нет таких великолепных лепных орнаментов, как в той части здания, которая в плане отмечена как «комната 1», но, к сожалению, орнамент сильно пострадал от времени. По обе стороны двери — барельеф лепной работы с изображением человека. Тут же поблизости комната, условно названная «маленький алтарь». Богатое ее убранство характерно и. для алтарей других зданий, найденных позже на развалинах Паленке.
«Мы ничего не знали об обычаях людей, которые жили в этом грандиозном зда^- нии,— читаем в дневнике Стефенса,— и нам трудно было представить, как использовались разные помещения. Но если мы были правы, именуя его дворцом,— название, которое ему дали индей-


цы, то можно высказать предположение, что, та часть здания, которая выстроена вокруг внутреннего двора, была предназначена для собраний и празднеств, а внутренняя его часть — для правителя и erq семьи: маленькая комната с алтарем по современной терминологии может быть названа королевской капеллой.
Бродя по развалинам величественного дворца, любуясь его богатым убранством, необычайным, своеобразным стилем, великолепными лепными орнаментами и тончайшей резьбой по камню, чувствуя всю трагедию заброшенности и разрушения, живыми свидетелями которого были лишь вековые деревья тропических джунглей, мы невольно уносились в своем воображении к тем дням, когда разрушающая сила времени еще не коснулась этого величественного творения древних. Дворец стоял во всем своем великолепии, и здесь жили удивительные, загадочные люди, чьи портреты все еще украшали стены заброшенного дворца».
Каса де Пьедра № 1—«Храм надписей»
Из дворца не видно ни одного здания. Но если пройти подземным ходом, посетитель попадает на юго-западный угол холма, на котором стоит дворец. И тут же начинается подъем на полуразрушенную пирамиду, на которой со всех сторон остались следы лестниц. Каменные ступени сброшены корнями деревьев.
«Мы карабкались по камням, хватаясь за ветви деревьев, чтобы не упасть,— пишет Стефенс.— Подъем настолько крут, что если человек, идущий впереди, столкнет камень, камень стремительно покатится вниз по склону пирамиды и горе тому, кто идет сзади».
Приблизительно на половине подъема сквозь просвет деревьев видно здание, изображенное на рисунке. Оно стоит на пирамиде высотой в тридцать один метр и находится целиком во власти джунглей. «Никакие описания, ни зарисовки,— продолжает Стефенс,— не могут передать того потрясающего впечатления, которое производят эти развалины в джунглях! Мы могли бы представить много таких экзотических пейзажей с развалинами, но наша цель была представить здания в реставрированном состоянии, чтобы можно было сравнить их с архитектурой других стран и других времен. Предполагаемая реставрация делалась после тщательного изучения архитектуры памятников. К этому было приковано наше особое внимание. Должен добавить, что сказанное касается только архитектуры — скульптуру и штуковый орнамент мы зарисовывали в таком виде, как их находили».
Рисунок представляет то же здание, но освобожденное от зарослей и реставрированное. На рисунке показано также пирамидальное его основание.
91


Каса де Пьедра № 1 —
«Храм надписей». Рис. Каэервуда.
92
Здание это имеет двадцать пять метров в длину и восемь в ширину. В нем пять дверей. Сохранилось шесть простенков в виде четырехгранных колонн. Здание со стороны фасада богато украшено лепным орнаментом, а торцовые стены сплошь покрыты иероглифами — каждая из них содержит девяносто шесть квадратов-иероглифов.
На четырех гранях — барельефы с изображением людей, обращенных друг к другу. Человеческие фигуры в плохой сохранности.
Один из них, по-видимому, изображает женщину с ребенком на руках. Этот скульптурный портрет заключен в лепной бордюр. Сверху три иероглифа. Заметны также следы выветрившихся иероглифов по углам.
Три остальных барельефа, в общем, того же характера: у каждой изображенной человеческой фигуры был ребенок на руках, а сверху иероглифическая надпись.
Внутреннее помещение здания разделено вдоль на две галереи. Потолок сводчатый, заканчивается наверху под острым углом, как и во дворце. Пол выложен большими каменными плитами.


Передняя галерея два метра шириной. Стена, разделяющая галереи, очень массивная; в ней три двери: посередине дверь большая, по бокам двери поменьше.
В этой галерее по обе стороны главного входа находятся большие каменные плиты с высеченными на них иероглифами. Каждая плита (четыре метра длиной и три высотой) разделена на двести сорок квадратов с иероглифами; каждая из них вмурована в стену так, что выступает сантиметров на восемь или десять над поверхностью стены. Стефенс заметил отверстие, пробитое в стене недалеко от одной из плит, видимо, с намерением снять плиту со стены. Это дало возможность археологу измерить толщину каменной плиты,— она оказалась тридцати сантиметров.
Иероглифические таблицы состоят из трех каменных плит: двух широких по бокам и более узкой посередине, как указано темными линиями на рисунке.
В таблице, которая находится с правой стороны, одна строчка стерта под действием воды. Вода капала на каменную плиту с незапамятных времен, и в результате образовался слой какого-то твердого вещества, так плотно забивший ажурную резьбу, что очистить от нее барельеф с иероглифами Стефенс, несмотря на свой уже немалый опыт, не смог.
На другой таблице под действием воды засорилась почти половина иероглифов, разрушилась и сама каменная плита.
Когда археолог и художник впервые увидели эти каменные таблицы, их покрывал толстый слой мха, и потребовались огромные усилия, чтобы отмыть, выскрести и очистить их тщательно. Пошли в ход даже сапожные щетки, которые индеец Хуан захватил из квартиры Стефенса в Гватемале. В галерее, где находились таблицы, было мало света, и, чтобы художник имел возможность воспроизвести удивительные записи, приходилось зажигать свечи и факелы, пока он работал.
Галерея, которая находится позади, темная и мрачная. В ней расположены три комнаты.
В каждой из крайних комнат небольшие оконца. Там не заметно ни следов резного или лепного орнамента, ни следов фресок. В средней комнате вмурована в заднюю стену, как раз напротив главного входа, еще одна панель — таблица. Крыша здесь прочная, и иероглифы пре-
«Храм надписей». Эскиз реставрации Стефенса и Казервуда.


Барельеф в «Храме надписей».
Барельеф на северной стене «Храма надписей».
красно сохранились, хотя посреди каменной плиты образовалась трещина.
«Я не в силах передать впечатление, которое произвели на нас эти говорящие, но нам совсем непонятные таблицы,— признается Стефенс.— Капитан Дель Рио и Дюпе упоминают о них в своих работах, но никто из них не дал ни одной зарисовки. Вероятно, это произошло оттого, что в их экспедиции не было хорошего художника, который мог бы с беззаветной преданностью отдаться трудной работе, как это делал Казервуд».
Как и на развалинах Копана, Казервуд с удивительной точностью и тщательностью воспроизводил иероглифы, разграфив лист бумаги на квадраты.
Индейцы в разговоре с исследователями называли это здание школой, но знакомый священник уверял Стефенса, что это здание суда, а каменные таблицы, покрытые иероглифами,— это свод законов.
«Мне хочется обратить внимание читателя на один очень важный факт,— пишет Стефенс,— что иероглифы, найденные в Паленке, Копане и в Киригуа, принадлежат одному и тому же народу, хотя соседние промежуточные территории теперь заняты племенами, говорящими на разных языках, непонятных друг дру-


гу. Но есть основание предполагать, что когда-то в далеком прошлом вся эта территория была заселена одним народом, говорившим на одном и том же языке или во всяком случае имевшим одну и ту же письменность».
Современные ученые придерживаются того же мнения.
Каменная плита с иероглифами, укрепленная в стене «Храма надписей».
* * *
Археолог и художник не нашли лестницы в этом здании и не заметили никаких ее признаков. Чтобы добраться до постройки, венчающей пирамиду, пришлось залезть на дерево, которое росло так близко от стены, что огромные ветви его простирались над крышей. Крыша наклонная, каменная. Поверхность ее покрыта лепным орнаментом, сильно пострадавшим от дождей и близости деревьев, чьи ветви в бурю терзают и хлещут ее. «Орнамент сильно стерся, и Казервуд не смог зарисовать его, о чем очень жалел. И все-таки там осталось достаточно следов, чтобы представить себе, что когда-то эта крыша с орнаментом, расписанным красками, была прекрасна».
Вдоль верхней части здания, в виде балюстрады, вытянулся ряд невысоких колонн. Эта колоннада сделана из небольших камней, укрепленных известковым раствором и облицованных штуком, а наверху каждой колонны положен плоский выступающий камень.


«Храм надписей» после раскопок.
Перед зданием, у основания пирамиды, протекает маленький ручей, он питает акведук, проложенный здесь древними строителями. Переправившись через ручей, путешественник попадает к подножию разрушающейся каменной террасы с плоской площадкой наверху.
Каса де Пьедра № 2—«Храм лиственного креста»
Эта искусственная каменная терраса служит фундаментом для пирамиды, уже сильно разрушенной и поросшей деревьями. Высота ее по склону сорок пять метров. На площадке пирамиды — здание, названное Стефенсом Каса де Пьедра № 2. Оно тоже поросло деревьями, как и пирамида, на которой оно воздвигнуто. Казервуд сделал рисунок здания, представив его в реставрированном виде.
По всему фасаду оно украшено лепным орнаментом. На двух крайних четырехгранных колоннах—иероглифы. Одна из средних колонн рухнула, а другая еще стоит; на ней виден барельеф, изображающий фигуру человека; барельеф поблек и сильно осыпался.


Внутреннее помещение этЬго здания, так же как и в Ка- са № 1, разделено на две продольные галереи. Потолки сводчатые, сходятся под острым углом, как и в других зданиях Паленке. Полы выложены крупными квадратными каменными плитами. Стефенс заметил брешь в полу. По его предположению, она была проломана капитаном Дель Рио, упорно искавшим клад. Задняя галерея разделена на три комнаты. Напротив двери главного входа находится продолговатая комната с тяжелым лепным карнизом и когда-то богатым, но уже поврежденным орнаментом над дверью. По обе стороны двери, по предположению Стефенса, должны были находиться две каменные резные таблицы. Но их уже не оказалось на месте — кто-то их снял и унес.
Комната эта — небольшая, четыре метра в длину и два в ширину. Свет проникает в нее только через дверь. Боковые стены гладкие, без следов орнамента. А на задней стене во всю ее длину вмонтирована каменная резная панель.
Она состоит из трех отдельных каменных плит. Та, которая размещена с левой стороны, если стоять лицом к таблице, все
Каса де Пьедра № 2— «Храм лиственного креста». Эскиз реставрации Стефенса р*Казервуда


«Храм
лиственного
креста».
Святилище.
еще находится на своем месте. Средняя плита оказалась снятой со стены и брошенной на берегу ручья, недалеко от здания. Стефенсу удалось узнать, что это случилось давно и снял ее кто-то из жителей соседней деревни с намерением унести к себе домой. Но тщетны были усилия — ее не удалось передвинуть дальше ручья. (Позже вышло постановление, запрещающее выносить с территории развалин что-либо из древних сокровищ.)
«Мы нашли каменную плиту лежащей на берегу ручья, резьбой кверху. В сезон дождей много потоков воды заливало ее. Она была покрыта толстым слоем грязи и мха. Мы соскоблили и отмыли всю грязь и подставили под нее подпорки. Быть может, кто-нибудь из путешественников приедет вслед за нами,— он найдет ее, наверно, в том же положении. На рисунке, который сделал Казер- вуд, она представлена на своем месте — на стене.
Каменная плита с правой стороны таблицы очень сильно разрушена, однако, судя по небольшому количеству фрагментов, найденных нами среди осколков перед зданием, мы не сомневаемся, что это были иероглифические записи, подобные тем, что находятся на каменной плите, расположенной с левой стороны. Панель, которую нам удалось воспроизвести, составляет лишь две трети оригинала»,— отмечает Стефенс.
Рассматривая этот рисунок, мы видим, что центральное место на барельефе занимает крест. На нем сидит какая-то фантастическая птица, а вокруг очень сложный, не поддающийся описанию орнамент. Две фигуры, расположенные по бокам, видимо, изображают знатных людей.
«Рисунок барельефа прекрасен,— восхищается Стефенс.— По симметрии и пропорциям он не уступает многим из тех, которые украшают стены древних храмов Египта. Костюмы изображенных людей очень своеобразны, они отличаются от всех


изученных нами на барельефах и горельефах Копана, Киригуа и Паленке. Судя по мягким складкам ткани, надо думать, что это было хлопчатобумажное одеяние.
Обе фигуры устремили свои взоры на крест и, должно быть, совершают жертвоприношение. По-видимому, это жрецы, хотя утверждать что-либо определенное трудно. Иероглифические записи на барельефе объяснили бы все, если бы только их можно было расшифровать»1.
Ни одно из сокровищ Паленке не вызвало столько споров и предположений, как этот каменный барельеф с изображением креста. Здесь нет необходимости передавать эти споры, скажем только, что загадка осталась не разгаданной до сегодняшнего дня.
Стефенс предполагал, что это здание было храмом, а малень-
1 Иероглифические знаки древних памятников майя (I тысячелетие и. э.) до сих пор полностью не прочитаны, хотя первые успешные шаги в этом направлении уже сделаны Ю. В. Кнорозовым (см. жури. «Латинская Америка, 1978, № 4). (Примеч. В. И. Гуляева.)
Настенная
панель
«Храма
лиственного
креста».
99


Каменная
статуя,
лежавшая лицом к земле
среди обломков
развалин.
Паленке.
кая изолированная комната — молельней. Какие там происходили ритуалы и церемонии, никто не может сказать.
Как и в соседнем здании, в «Храме лиственного креста» Стефенс не нашел лестницы. Единственный способ, каким исследователи могли приблизиться к верхней постройке — собственно храму,— это снова забраться на ближнее дерево, ветви которого простирались над крышей. Крыша была наклонная, и поверхность ее тоже украшена лепным орнаментом, изображавшим фигуры людей, растения и цветы. Она сильно пострадала от разрушающего действия времени и стихий, но все же Стефенс нашел следы высокого искусства. Вот его запись:
«Среди фрагментов орнамента я увидел прекрасную головку и две обнаженные фигуры, по правильности пропорций и симметрии близкие к греческой скульптуре».
Продольные стены узкой надстройки издали выглядят, как легкая решетка,— они сделаны ажурной лепкой, с замысловатым рисунком.
Как и другие архитектурные сооружения местных зодчих, это здание не похоже ни на одно из архитектурных форм других наций и народов, нам знакомых. Его назначение? Как пользовались им, никому не известно. Возможно, что эта надстройка с высоким ажурным гребнем на крыше служила обсерваторией. «Мы стояли на верхней галерее,— вспоминает Стефенс,— устремив свои взоры поверх бескрайнего леса, и в туманной дали увидели лагуну Терминос и Мексиканский залив».
* * *
Недалеко от этого здания лежала статуя лицом к земле. Никто из путешественников сначала не заметил ее. Лицо было наполовину засыпано землей и осколками камней, тыльная сторона — шероховатая, не тронутая резцом. Археолога и художника удивили большие


размеры статуи — три с половиной метра высотой. Как перевернуть ее и увидеть лицо? Индейцы срубили молодые деревца и сделали из них шесты. Общими усилиями перевернули скульптуру.
Это была единственная статуя, когда-либо найденная в Паленке.
Исследователей поразило ясное и безмятежное выражение ее лица, большое сходство с египетски-
ш
ми статуями, хотя по размерам она значительно уступала гигантским реликвиям Египта. Высокий головной убор отличался изысканностью, в ушах виднелись небольшие отверстия для серег,— когда-то они были украшены по обычаю страны нефритовыми вставками-серьгами; на шее — ожерелье. Правая рука прижимала к груди какой-то инструмент — можно догадаться, что он был зубчатый. Левая рука покоилась на иероглифе, от которого спускался вниз символический орнамент. Ноги опирались на иероглиф, хранивший, быть может, тайну имени.
Каса де Пьедра
№ 3-
«Храм солнца». Паленке. Эскиз реставрации Стефенса и Казервуда.
Каса де Пьедра № 3—«Храм солнца»
Рядом с пирамидой, на которой воздвигнут «Храм надписей», почти касаясь ее основания, возвышается другая пирамида такой же высоты. На вершине ее стоит здание, названное Стефенсом Каса де Пьедра № 3, в современной литературе известное как «Храм солнца». Длина этого здания тринадцать метров. Фасадом оно обращено на восток. Передняя стена расчленена тремя широкими дверными проемами, так что средняя часть выглядит как две прямоугольные колонны. Эти колонны украшает лепной орнамент в форме медальонов. Внутреннее помещение разделено на две галереи, полы выложены каменными плитами. В конце галереи прорезано маленькое оконце.
Задняя галерея разделена на три комнаты. Посередине, как раз напротив главного входа, находится изолированная комната, похожая на ту, которая в соседнем здании была нами названа молельней или святилищем.
101


Каменная
резная
настенная
панель
из «Храма
солнца».
Над дверью богатый лепной орнамент, а на простенках — по обе стороны двери — каменные плиты с вырезанными на них в барельефе строчками иероглифов.
Стены святилища-молельни не были украшены ни лепным орнаментом, ни фресками, но во всю длину задней стены оказалась вмурованной таблица-панель. Она состояла из трех каменных плит.
Стефенс считал эту панель самым совершенным и самым интересным произведением из древних памятников Паленке. Он писал: «Художественная резьба выполнена скульптором великолепно, фигуры людей и иероглифы выступают на камне ясно и отчетливо. По бокам — четыре строчки иероглифического пись¬
ма. Главные фигуры сразу обращают на себя внимание — они те же, что и на ранее описанной таблице с крестом, и одежда на них почти такая же.
Надо думать, что они участвуют в жертвоприношении.
Внизу, по центру стенной панели, изображены две мужские фигуры, сидящие друг против друга, скрестив ноги по восточному обычаю. Один из них опирается рукою о пол, другою


Барельеф слева от двери, ведущей в святилище «Храма солнца»
поддерживает квадратный столик. Второй человек изображен в такой же позе, только с противоположной стороны столика. На стол опираются два скрещенных копья — они поддерживают уродливую маску с широко расставленными глазами и высунутым языком. Это, по-видимому, божество, которому люди приносят жертвоприношение». На простенках, по обе стороны двери, когда-то располагались две каменные плиты с высеченным на них барельефом, изображающим людей.
Эти плиты, однако, были сняты с простенков, перенесены в деревню и вмонтированы как украшение в стену одного из жилых домов.
Что же представлено на этих плитах?
Два человека стоят друг против друга. Тот, который расположен с правой стороны, обращен лицом к зрителю. Нос и глаза его выразительно очерчены, весь облик характерен для портретов дворца. Головной убор его очень любопытный и сложный. Он состоит * главным образом из листьев растений, с большим, свешивающимся вниз цветком. В орнаменте можно различить клюв и глаза птицы и черепаху. Его одежда — шкура ягуара. У человека, стоящего слева от зрителя, тот же характерный для портретов Паленке профиль. Головной убор у этого персонажа — султан из перьев, к которому прикреплена птица с рыбой в клюве; на плечах — богато вышитая пелерина; пояс широкий, с головой какого-то зверя; на ногах сандалии. Правая рука протянута вперед, ладонью вверх, как бы в просящем движении. Над головой каждого из этих загадочных персонажей высечено несколько иероглифов.
Стефенсу казалось, что этот алтарь-святилище — самая интересная часть развалин в Паленке.
Чтобы читатель мог представить себе убранство алтаря во всех подробностях, достаточно внимательно рассмотреть рисунок.


На нем ясно видна дверь с поврежденным орнаментом, две каменные резные плиты, а внутри, на задней стене, барельеф с изображением жертвоприношения солнцу. Можно составить полное представление о том, какое впечатление произвело на путешественников все это сооружение, когда, с трудом взобравшись на разрушенную пирамиду, они подошли к алтарю. «Мы не могли воспринять его иначе,— пишет Стефенс,— как святое место, посвященное богам и освященное религией этого удивительного народа. Рука разрушения пощадила это место, и огромный каменный барельеф устоял против разрушения стихий и остался прекрасным и неповрежденным. Печальными, всеми покинутыми выглядели эти резные фигуры, такие же выразительные, как и в те дни, когда народ, создававший их, приходил сюда поклоняться и совершать священные обряды.
Мы стояли в полном недоумении. Все, что предстало нашему взору, было непостижимо самому пытливому человеческому уму».
Вблизи высилось еще одно здание, выстроенное на пирамиде. Но оно оказалось совершенно разрушенным — камни валялись по склону пирамиды. Стефенс высказал предположение, что здание это пострадало от землетрясения.
Индейцы, которые хорошо знали местность, уверили путешественников, что на территории Паленке никаких развалин больше не было.
В заключение мне хочется привести взволнованные строки из путевых записок Стефенса, которые воспринимаются как прощание с Паленке.
«Нет необходимости приписывать Паленке грандиозную площадь, так же как и очень большую древность, соответствующую
Барельеф справа от двери, ведущей в святилище «Храма солнца».
105


«Храм солнца»— алтарь- святилище.
древней культуре Египта или других очень древних народов. То, что мы видели, было величественно, интересно и замечательно. Перед нами лежали развалины города, строителями которого был народ культурный, образованный, оригинальный, ни на кого не похожий. У этого народа было богатое прошлое. В своем развитии он достиг золотого века и исчез в полной неизвестности. Звенья, которые соединяли исчезнувший народ с общей семьей человечества, разорваны и потеряны. И эти развалины сохранили в себе следы его рук на земле. Мы жили в разрушенном дворце властелинов, стояли возле уединенных храмов и рухнувших алтарей. И куда бы мы ни приходили, мы видели проявление их вкуса, художественного мастерства, богатства и могущества...
В романтике мировой истории,— продолжает Стефенс,— ничто не производило на меня более сильного впечатления, чем этот когда-то прекрасный город, разрушенный, брошенный и потерянный, случайно открытый, поросший лесом, заполонившим его на много миль, и лишенный даже своего имени. Это был скорбный свидетель превратности человеческой судьбы».
Опубликованные в Нью-Йорке дневники путешественников с подробными описаниями памятников и прекрасными зарисовками вызвали большой интерес во всем мире. Но затем вое-


стание юкатанских индейцев и длительная их борьба против колонизаторов надолго закрыли путь к археологическим исследованиям в стране. И когда, наконец, в начале нашего века они были возобновлены, то многое было разрушено, безвозвратно утеряно. Археологи и искусствоведы стали обращаться к бесценному труду Стефенса, иллюстрированному Казервудом1. Об этом говорит советский этнограф и искусствовед Р. В. Кинжалов в своей книге «Искусство древних майя»:
«К сожалению, большинство штуковых рельефов в Паленке сильно пострадали от климатических невзгод и варварского обращения случайно забредавших туда людей. Поэтому мы можем составить о них более ясное представление только по рисункам путешественников прошлого столетия, видевших их в более хорошем состоянии».
Современные ученые предполагают, что Паленке был построен в середине V века. Древний город привлекал к себе внимание многих ученых на протяжении многих лет. Совсем недавно мексиканский археолог Альберто Рус сделал там волнующее открытие. Это было в 1952 году, сто с лишним лет спустя, после того как здесь работали Стефенс и Казервуд. Рус занимался тогда реставрацией пирамиды «Храма надписей». Исследуя внутреннюю часть храма, ученый случайно обратил внимание на камен-
1 Кроме описания развалин Паленке Стефенса, известны еще названные нами раньше работы Дель Рио, Дюпе и альбом Вальдека «Живописное путешествие». (Примеч. В. И. Гуляева.)
Надгробная
плита.
«Храм
надписей».
107


Скульптурный
портрет
молодого
воина.
Г робница
«Храма
надписей».
ную плиту, несколько выступающую над уровнем пола. Он засунул в щель кирку и, когда удалось поднять ее, увидел узкую потайную лестницу. Лестница, сделав несколько поворотов, привела к большой каменной плите. Здесь ученый заметил каменную дверь, открыл ее и попал в зал. Внутри находился большой саркофаг, накрытый плитой с высеченными в технике барельефа портретом вождя и пространной иероглифической надписью. А когда Рус со своими помощниками подняли надгробье, то увидели под ним скелет халач-виника1 в нефритовом ожерелье и
больших нефритовых серьгах.
Открытие Руса очень интересно, оно меняет представление о том, что пирамиды майя, в отличие от египетских пирамид, не являются гробницами царей, а лишь искусственными подножиями храмов и дворцов. Рус доказал, что иногда и в пирамидах майя можно обнаружить захоронение.
* * *
«Среди индейцев, которые пришли проводить нас до деревни,— пишет Стефенс,— был незнакомый нам юноша, поразивший всех своим сходством с людьми далекого прошлого, изображенными на барельефах «Большого дворца». Его можно было принять за их прямого потомка. Возможно, что это сходство было чисто случайным, но нам захотелось иметь его портрет».
Юноша был очень скромным и стеснялся позировать. Стефенс решил уговорить его позже, после того как все сборы к отъезду из Паленке будут закончены и его друг- художник отдохнет от напря¬
1 Хала ч-в и н и к — верховный правитель города-государства у майя.


женной работы. Но найти юношу перед отъездом так и не удалось. Четвертого июня 1840 года исследователи покинули Паленке.
Путешествие на Юкатан
Теперь путешественникам предстояло исследовать развалины древних городов на Юкатане. Туда и лежал их дальнейший путь. На Юкатан можно было добираться двумя путями: либо сухопутным — через Табаско, либо водным — через лагуну Терминос де Кампече. Но так как Казервуд по состоянию здоровья не мог ехать верхом ни на лошади, ни на муле, выбрали водный путь.
Выйдя из деревни, они попали в долину с живописно разбросанными по ней деревьями; долина простиралась до самого Мексиканского залива. У опушки одной рощи путешественники заметили удивительные деревья — высокие, с совершенно гладкими стволами; вокруг деревьев на ветках, словно бахрома, висели гнезда птицы-портнихи. Местные жители объясняли, что эта умная птица, располагая таким образом гнезда, спасает своих птенцов от нападения змей.
Дорога тянулась грязная, но местность была красивая; в воздухе роем кружились крупные бабочки с большими желтыми крыльями.
Спустя пять дней путешественники прибыли в деревню Плайяс. Здесь реки, впадающие в Мексиканский залив, становятся судоходными.
Остановившись в монастыре — примитивной постройке, покрытой пальмовыми листьями и похожей на хижину,— Стефенс начал переговоры с представителем местной власти, судьей- мулатом, о том, чтобы ему прислали гребцов для предстоящего плавания. Монастырский сторож принес кукурузу для мулов, а его жена угостила путешественников индейскими лепешками.
В этой деревушке, состоящей из одной улицы, поросшей травой, главную торговлю вел мальчик лет двенадцати, в большой соломенной шляпе, защищавшей его от лучей палящего солнца. На смуглом теле мальчика была лишь набедренная повязка. Утром он принес гостям фрукты, а потом появился еще раз, волоча за собой на веревке, перекинутой через плечо, молодого крокодила. Путешественники, к своему удивлению, узнали, что крокодил — любимая пища местных жителей.
Члены археологической экспедиции, в состав которой, кроме Стефенса, Казервуда и доктора Кэбота, входили также индеец Хуан, их верный спутник, и Паулинг — из семьи владельца развалин Паленке, стали готовиться к новым трудностям неизвестного пути.
Прощаясь с Паленке, Стефенс расставался и со своим верным


другом — мулом Мако, к которому обращены следующие строки дневника:
«...Я должен был расстаться с верным, благородным другом Мако, моим мулом. На нем я проехал более двух тысяч миль по самым худшим дорогам, по которым только приходилось мулам возить седоков. Мако стоял привязанный к изгороди монастыря, он видел, как уносили поклажу и даже его собственное седло, и казалось, у него было предчувствие, что произойдет что-то необычное, неладное. Не раз меня просили продать его, но я не отдал бы ни за какие деньги своего четвероногого друга. Теперь он был в худшем состоянии, чем когда мы приехали в Паленке. Сколько времени мы ездили с ним под проливными дождями, питался он впроголодь,— редко когда ему попадалась кукуруза. Глядя, как он стоял понурый, истощенный, я вдруг почувствовал угрызения совести, что оставляю его на произвол судьбы. Я обнял своего друга за шею и взглянул в его грустные глаза,— мне казалось, что в эту минуту расставания он забыл, как я, бывало, ударял шпорами по его бокам, и я не упрекал его за то, что он однажды сбросил меня с седла и несколько раз пытался это повторить. Нет, мы помнили только нашу верную дружбу, ничем не омраченную.
Мой верный друг, где ты теперь? Я оставил тебя привязанным к изгороди монастыря, вместе с другими лошадьми. Ты вернешься в Паленке и там восстановишь свои силы на вольных пастбищах Чьяпаса, пока не дождешься меня, и мы снова начнем свои странствия».
110
* * *
Рано утром путешественники вышли на берег, чтобы продолжать свой путь.
В пироге было двое гребцов. Одним из них оказался сам судья-мулат. Они пригласили путешественников в пирогу — это была вместительная, тринадцатиметровая лодка; тент, натянутый посередине, защищал от палящего солнца; скамья покрыта циновками.
Вскоре пирога попала в узкий и грязный, но очень глубокий проток; она шла против течения. Когда гребцы обогнули небольшую косу, перед глазами путешественников открылось ужасное зрелище: на берегу притаились восемь или десять огромных аллигаторов.
В полдень пирога уже продвигалась по Рио-Чако, мутной и глубокой, по берегам которой сплошной непроницаемой стеной стоял густой лес. Перед закатом солнца пирога вырвалась на водные просторы Усумасинты — широкой полноводной реки Центральной Америки, которая берет начало в горах Гватемалы и впадает в Мексиканский залив у городка Фронтера.


В этом месте примыкают друг к другу три штата — Чьяпас, Табаско и Кампече.
Вся бескрайняя долина от Паленке до Мексиканского залива изрезана речками и ручейками. Усумасинта в своем величественном течении принимает в себя многие из них, другие же сами находят выход к морю.
Плавание продолжалось по притоку Усумасинты — реке Палисаде; и здесь густой лес вытянулся темной стеной вдоль ее берегов.
Путешественники вышли на берег в ясный солнечный день, в местечке того же имени, что и река,— в городке Палисада. У пристани лежали штабеля красной древесины, готовые к спуску на воду.
Проездом в Мериде
Высадившись на пристани в Палисаде, Стефенс с друзьями ступили на землю штата Кампече, служившего воротами Юкатана.
После утомительного путешествия по водам Мексиканского залива в примитивных пирогах и барках, Стефенс с Казервудом наконец приблизились к цели своего путешествия. Добравшись до порта Сисаль, они поспешили в Мериду — испанскую столицу Юкатана, чтобы организовать экспедицию на развалины древнеиндейского города Уш- маль.
Уже смеркалось. Их окликнул человек в военной форме и отвел в таможню, а потом к коменданту порта. Дипломатические документы археолога произвели должное впечатление, и путешественникам был открыт доступ в глубь страны.
Они попали в страну, так сильно отличающуюся от Центральной Америки, словно эти страны были разделены Атлантическим океаном.
Путешествие продолжалось совершенно неожиданным для исследователей способом передвижения.
Путешественникам подали экипаж — большой и неуклю-
Хижина, покрытая пальмовыми листьями, типичное жилое помещение в Центральной Америке. Рис. Казервуда.


Девушка из страны майя в национальном костюме.
112
жий, но хорошо приспособленный к плохим дорогам и выкрашенный в ярко-зеленый цвет. Впрочем, его яркая окраска не была исключением — навстречу двигались красные, желтые, голубые экипажи. Пассажиры прикрепили ремнями кожаные вещевые мешки позади сиденья, а сверху пристроили корм для лошадей. Этот громоздкий экипаж, со всеми пассажирами и багажом, тянула всего одна лошадь, да еще с седоком на спине. Сзади следовали две лошади — для подмены,— и тоже с седоками.
Дорога шла совершенно ровная, а вокруг расстилалась каменистая равнина с низким кустарником. После грандиозной и живописной горной природы Гватемалы, Гондураса, Сальвадора природа Юкатана казалась бедной и унылой.
Наконец друзья прибыли в Мериду. Здесь, как это ни покажется странным, у Стефенса, жителя Нью-Йорка, оказался знакомый, который ждал его приезда. Познакомились они еще в Нью-Йорке. Стефенс был частым посетителем одного испанского кафе, где постоянно встречались приезжие из Ачинской Америки. Там Стефенс по счастливой случайносуи и встретился с человеком, который оказался владельцем развалин Уш- маля. Дона Симона Пеона все знали в Мериде.
Археолог разыскал дом, где жил его приятель, познакомился с его женой, матерью и отцом, но самого дона Пеона не оказалось дома — он уехал в Ушмаль. Терять время не хотелось, и Стефенс стал готовиться к срочному отъезду на развалины.
Мерида — испанская столица. Она возникла на месте древнеиндейского города Тхо в штате Юкатан, и выстроили ее из камней разоренных индейских храмов покоренные индейские мастера. Это был красивый город, воздвигнутый в мавританском стиле, принятом в то время в Испании. Но от внимательного взора археолога не могли ускользнуть следы древнеиндейской архитектуры, которая слилась с испанской.


До отъезда на развалины У шмаля в распоряжении Стефенса оставался один день. Как раз в этот день состоялся большой католический праздник в честь одного из многочисленных святых. Стефенс с друзьями пошел на главную площадь, чтобы посмотреть торжественную процессию. Люди, собравшиеся под навесами и в открытых галереях, представляли собой интересное зрелище.
«Среди толпы было много индейцев — женщин и мужчин,— пишет Стефенс.— Это самый красивый народ, который мы когда-либо видели. Одеты они опрятно и изящно,— все индианки в белых платьях, отделанных красной каймой вокруг шеи, на рукавах и внизу, на подоле. Ни одна, даже самая бедная индианка, не выйдет на праздник неопрятно одетой. В выражении их лица сквозило так много женственности и нежности! Сеньориты, принадлежавшие к местной знати, сидели под навесом около своих домов,— без шляп, с цветком в волосах или с вуалью на голове. Они были веселы, их движения непринужденны и изящны».
Отдохнув в Мериде, путешественники продолжали свой путь по направлению к У шмалю.
Вступив на землю Юкатана, Стефенс со свойственной ему настойчивостью и пытливостью ума собирал в монастырях и записывал сведения о покорении полуострова Юкатана. При этом он широко использовал хронику «История Юкатана», принадлежащую перу испанского летописца — монаха Когольюдо. Археолог перевел этот труд на английский язык и включил в свои записки о путешествии.
Здесь уместно будет рассказать о первых встречах индейцев с испанцами, о многолетней войне, навязанной конкистадорами индейцам, которая, несмотря на героическое сопротивление последних, привела к трагическому концу.
Для этого рассказа я позволю себе использовать хронику Когольюдо.


ИЗ ИСТОРИИ ПОКОЛЕНИЯ ЮКАТАНА
ИСПАНЦЫ СТРАДАЮТ НЕДУГОМ, ИЗЛЕЧИМЫМ ТОЛЬКО одним золотом.
Эрнан Кортес1
ней экспедиции (март 1502—ноябрь 1504), ее называют «героической морской легендой», после шестидесяти дней шторма, «когда на небе не было видно ни звезд, ни солнца», Колумб на каравеллах пристал к маленькому острову Г уанаха, в тридцати милях от берегов Гондураса1  2.
Там он встретился с торговой пирогой, на борту которой находилось двадцать пять индейцев. Они ему сказали, что прибыли «из страны майя»,— Колумб был первым из европейцев, кто увидел индейцев майя и записал их имя в своем дневнике. Эти индейцы, в красиво вышитых рубашках и плащах, показались ему более «цивилизованными людьми», чем полунагие обитатели островов Вест-Индии.
На вопрос мореплавателей: «Где здесь найти золото?»— индейцы указали на запад и советовали плыть в том направлении. Если бы Колумб последовал совету индейцев, то через день или два он бы достиг берегов Юкатана3 и далее последовало бы открытие Мексики и ее богатств. Ореол новой
114
1 Эрнан Кортес ( 1485—1547)— испанский конкистадор, завоеватель Центральной Мексики (1519—1521). Испанские конкистадоры во главе с Кортесом грабили и истребляли коренное индейское население. Они уничтожили древнюю ацтекскую культуру.
2 30 июля 1502 г.
3 В то время этот полуостров не назывался Юкатаном. На вопрос чужеземцев: «Как называется эта страна?»—майя ответили: «Си-утан» («Мы вас не понимаем»). Испанцы подумали, что это название страны. Позже Си-утан превратился в Юкатан. Есть и другие объяснения этого названия.


славы мог украсить его старость вместо тех несчастий и разочарований, которые ему пришлось пережить.
Девять лет спустя, в 1511 году, майя вновь встретились с бледнолицыми бородатыми людьми. Первыми испанцами, приставшими к берегам Юкатана, по свидетельству современников, был Херонимо де Агиляр и его спутники. Они плыли на каравелле из Панамы в Сан-Доминго — испанскую колонию на острове Гаити1. Приближаясь к Ямайке, каравелла попала на рифы и потерпела крушение. Спаслось всего лишь двадцать человек, которым удалось забраться в лодку с порванными парусами. Люди скитались по морю тринадцать дней, не имея никаких съестных припасов. Половина из них умерли от голода. Оставшихся в живых прибило к берегам Юкатана — так они оказались в стране майя.
Интересна судьба двух испанцев, потерпевших кораблекрушение,— Херонимо де Агиляра и Гонсало Герреро. Вскоре после того, как волею случая они очутились на полуострове Юкатан, и тот и другой попали в рабство к индейскому касику. Агиляр был рабом восемь лет, пока его не освободил конкистадор Эрнан Кортес и не сделал своим переводчиком. Гонсало Герреро удалось убежать на юг, в провинцию Четумаль, там он стал главным военным советником при местном правителе Начан-Кане. Гонсало Герреро женился на дочери Начан-Кана и отважно сражался против конкистадоров на стороне индейцев во время героической защиты Юкатана.
В феврале 1517 года Эрнандес де Кордова, богатый идальго с Кубы, снарядил флот из трех кораблей, на борту которых было сто десять солдат. Корабли отчалили от порта Сантьяго- де-Куба и пустились в плавание в поисках неизвестных земель, золота и рабов для работы на плантациях. Обогнув мыс Сан- Антонио и плывя наугад на запад, они увидели страну, о которой никто из европейцев ничего не слыхал.
В начале марта, подплывая к берегу, они встретили индейцев на пяти больших пирогах под парусами и с веслами; на некоторых пирогах находилось до пятидесяти индейцев на борту. И когда испанский капитан стал жестами приглашать их к себе, человек тридцать индейцев подплыли и поднялись на борт испанского корабля.
На следующий день индейцев оказалось еще больше, уже на двенадцати пирогах, и с ними вождь. Он позвал испанцев в город, предлагая им отдых и все необходимое. Пригла-
1 В 1492 году на острове Гаити Колумб основал первую испанскую колонию, испанцы назвали ее «Эспаньола».
115


шение индейского вождя прозвучало так: «Конекс коточ», что значило: «Просим пожаловать в наш город». Не поняв значения этих слов, испанцы решили, что так называется город, и назвали его мыс Каточе; это название сохранилось до настоящего времени.
Испанцы приняли приглашение, но, увидев на берегу множество индейцев, поплыли на своих собственных лодках, захватив с собой пятнадцать арбалетов и десять аркебуз. Простояв некоторое время на причале, испанцы вышли на берег и отправились вслед за вождем. Когда они проходили мимо густых зарослей леса, большой отряд индейцев по сигналу вождя выскочил из засады и засыпал непрошеных гостей стрелами.
Сразу было ранено пятнадцать испанцев. Другой отряд индейцев стремительно их атаковал. Но огнестрельное оружие повергло индейцев в такой ужас, что они бросились в бегство, не подобрав даже раненых.
Испанцы вернулись на каравеллы и продолжали путь на запад, не спуская глаз с берега.
Через пятнадцать дней они увидели большой город на берегу бухты, вышли на сушу за водой и уже собирались уходить, когда заметили, что с полсотни индейцев, одетых в красивые хлопчатобумажные мантии, идут к ним навстречу. Они пригласили испанцев в свой город. После некоторых колебаний испанцы пошли за ними. Они увидели большие каменные дома, похожие на те, что на мысе Каточе. Стены домов были украшены изображениями оперенных змей и других индейских божеств. Испанцы решили, что это храмы индейцев.
Заметив беспокойство индейцев и опасаясь встречи с таким многочисленным противником, испанцы вернулись к берегу, захватив бочонки с водой.
Продвигаясь дальше в западном направлении, испанцы снова увидели город на расстоянии около пяти километров от берега. Недостаток воды вынудил их выйти на берег. Хорошо вооружившись и стараясь держаться вместе, испанцы нашли колодцы, наполнили бочонки водой и уже собирались вернуться на каравеллы, как вдруг большой военный отряд индейцев приблизился к ним. Лица индейцев были расписаны белой, черной и красной краской, на головах развевались султаны из перьев. Вооруженные луками и стрелами, копьями и мечами, сделанными из твердых пород дерева, со щитами в руках, индейцы вызывали чувство изумления и страха. Испанцы не ожидали такой встречи.
Время уже было позднее. Испанцы осторожно поставили на землю свои бочонки и решили не возвращаться на каравеллу, а переночевать на берегу. На следующий день мно-
116


начисленные отряды индейских воинов с развевающимися знаменами нахлынули со всех сторон. Завязалась битва, которая длилась несколько часов. Двадцать испанцев было убито, двое попали в плен, пятьдесят тяжело ранены. Кордова, понимая, что оттеснить такое множество индейцев невозможно, собрал своих людей в отряд и стал отступать к каравеллам. Индейцы следовали за ними по пятам, не отставая даже в воде. Спеша и толкая друг друга, испанцы торопились к спасительным лодкам и чуть не потопили их. Хватаясь за борт лодки, то вплавь, то вброд они с трудом добрались до небольшой каравеллы, которая прибыла к ним на помощь. У каждого солдата было по две, три, четыре раны, а у капитана Эрнандеса де Кордовы — двенадцать от стрел, пущенных индейцами.
Так много было человеческих потерь, что испанцы не смогли снарядить все каравеллы и одну сожгли, а команду разместили на двух оставшихся. Затем подняли паруса и отправились в обратный путь на Кубу, которая недавно стала испанской колонией.
На старых испанских картах место этой схватки значится как «Бухта злой битвы».
Экспедиция Хуана де Грихальвы
В 1518 году была организована еще одна экспедиция. Двести сорок добровольцев изъявили желание в ней участвовать; потребовалось снарядить четыре каравеллы. Хуан де Г рихальва — племянник Диего Веласкеса, губернатора Кубы — был назначен капитаном флотилии.
Шестого апреля 1518 года флотилия отчалила из порта Матансас1 и направилась к Юкатану. Каравеллы обогнули мыс Сан-Антонио, но течение отнесло их дальше, чем их предшественников, и они открыли остров Косумель. В конце концов и эта экспедиция попала в «Бухту злой битвы», памятную поражением испанцев. Индейцы, ободренные своей прежней победой, напали на экспедицию, прежде чем пришельцы успели сойти на берег. Но на этот раз победили испанцы, и индейцы вынуждены были оставить родной город Чампотон, возвышавшийся на берегу моря.
Чампотон лежит к северо-востоку от лагуны Терминос. Это был большой город, вокруг которого выросло много маленьких городков и селений,— один из полутора десятков независимых городов-государств полуострова Юкатан. Город Чампотон славился своими красивыми каменными домами
Порт Матансас находится на острове Куба.
1
117


с плоской крышей и особенно великолепным храмом, посвященным Кецалькоатлю —«Пернатому змею», богу воздуха, покровителю культуры и знания. Согласно легенде, он покинул страну майя, чтобы вернуться на родину, в Мексику1, и его корабль отчалил от берегов Чампотона. В память этого события над водой был выстроен из огромных камней, сброшенных с берега, чудесный замок. Развалины этого легендарного здания, как свидетельствуют испанские летописцы, были найдены одним из конкистадоров в 1518 году.
О том, какое большое значение имел для испанцев этот город, речь пойдет немного ниже.
Испанцы продолжали свой путь на запад. Достигнув центральной части побережья Мексиканского залива, флотилия вскоре вернулась на Кубу.
Спустя некоторое время Г рихальва задумал организовать новую захватническую экспедицию. Люди, участвовавшие в первой экспедиции, выразили желание снова пуститься в плавание под его командой и руководством. Но по случайному стечению обстоятельств возглавил эту экспедицию Эрнан Кортес, секретарь губернатора Кубы.
Аделантадо Франсиско де Монтехо
Среди командного состава экспедиции Грихальвы и Кортеса находился Франсиско де Монтехо — дворянин из испанского города Саламанки.
После того как Кортес начал покорение Мексики, дважды возникала необходимость послать в Испанию человека с важным поручением, и оба раза выбор останавливался на Франсиско де Монтехо. Во время второй поездки в Испанию в 1526 году Монтехо получил королевскую грамоту, уполномочившую его покорить и подчинить Испании земли, выпавшие из поля зрения конкистадоров, ослепленных сказочными богатствами Мексики. На королевской грамоте стоит дата: декабрь, восьмого дня, лета 1526. Она гласит, что дон Франсиско де Монтехо уполномочен покорить народ на Юкатане и острове Косумель; что он должен приступить к этому через год после получения полномочий; что ему жалуют звание аделантадо — губернатора и верховного судьи, а также генерал-капитана (главнокомандующего) в военное время. Ему дано право брать непокорных индейцев в рабство, покупать индейцев, числившихся рабами у касиков.
1 Один Кецалькоатль был, видимо, реальным историческим лицом, обожествленным правителем тольтеков в X в. и. э., а другой — бог ветра, покровитель культуры и знаний.
118


Прельщенный такими полномочиями и возможностью обогатиться, Франсиско де Монтехо, не теряя времени, стал собираться в военный поход на полуостров Юкатан и остров Косумель.
Ему было 35 лет. По свидетельству современников, Франсиско де Монтехо обладал живым характером, был человеком предприимчивым и расточительным. А в истории осталась о нем память как об одном из самых жестоких конкистадоров.
Монтехо израсходовал много денег на покупку оружия, обмундирования, лошадей и провизии. Покидая родные берега, он продал свое имение, которое приносило ему две тысячи дукатов дохода, оснастил на эти деньги четыре корабля, посадил на них четыреста человек испанцев, с которыми договорился о распределении добычи, и отправился покорять индейцев.
На берегу Юкатана
В июне 1527 года вооруженная флотилия подняла паруса и покинула порт Севилью.
Корабли остановились у берегов острова Косумель. Здесь у Монтехо возникли трудности при переговорах с индейцами— не было переводчика. Тогда он пригласил на борт корабля одного из индейцев, чтобы установить через него связь с населением. Затем корабли отправились дальше — к берегам Юкатана. Там испанцы сошли на берег и прежде всего, как это принято было у конкистадоров, торжественно водрузили испанский королевский флаг. Одновременно раздался громкий голос Гонсало Нието: «Испания! Испания! Да здравствует Испания!»
Оставив для порядка на борту кораблей по нескольку матросов, корабельная команда выгрузила оружие, амуницию, лошадей и продукты питания, рассчитывая расположиться здесь на несколько дней.
Индейцы знали, что испанцы покорили Мексику, и решили всеми силами сопротивляться — не допустить, чтобы пришельцы вторглись на родную землю и лишили их свободы.
Месть
Дон Франсиско де Монтехо сошел на берег Юкатана, незнакомой ему страны. Конкистадору недоставало переводчика, но с ним находился индеец с острова Косумель, который вызвался сопровождать испанцев.
Высадившиеся испанцы шли из селения в селение, ста-
119


раясь не возбуждать ненависти у индейцев, пока наконец не прибыли в город Кониль. Испанцам показалось, что местное население настроено дружелюбно, и на этот раз они вошли в город без обычной охраны. Но случилось так, что представитель индейцев, который пришел якобы приветствовать гостей, выхватил охотничий нож из-за пояса негритенка — раба испанцев — и замахнулся на аделантадо. Испанский генерал также схватился за меч, но солдат опередил его — стремительно бросился на индейца и убил его.
При создавшемся положении оставаться в Кониле представлялось опасным, и Франсиско де Монтехо немедленно направился со своим отрядом к городу Чуака.
В тех местах не существовало дорог, почва была каменистая, и кругом все заросло лесом. Наконец испанцы добрались до Чуаки. Но в городе никого не оказалось. Индейцы покинули его. Молва о том, что испанцы убили индейца, опередила приход непрошеных гостей.
Отряд Монтехо снова двинулся дальше во главе с ин- дейцем-проводником. Наконец испанцы пришли в город Аке1, и тут они столкнулись с бесчисленным количеством индейцев, выбежавших из леса.
Индейцы были вооружены пращами, луками со стрелами, дубинками, копьями с острыми наконечниками из вулканического стекла, мечами из очень твердого дерева. Они дули в дудки, трубили в огромные морские раковины и ударяли рогами оленя по панцирю черепах. Их обнаженные до пояса тела были выкрашены в боевые яркие краски; в ушах и ноздрях висели каменные кольца.
И началась страшная битва, которая длилась весь день. Ночь спустилась, чтобы положить конец этой бойне. Однако разгневанные индейцы оставались на своих местах на поле боя.
Назавтра, после ожесточенного сражения, длившегося с утра и до полудня, конкистадоры вышли победителями.
На поле жестокой битвы полегло больше тысячи индейцев.
1 Развалины древнего города Аке находились на расстоянии 30 км от Мериды. Как и многие из древних городов майя, он был построен вокруг сенота — естественного водоема, воды которого находились на глубине 10 м. Город занимал большую площадь, и среди его многих храмов, построенных на пирамидах, особенно выделялся один, окруженный величественной колоннадой, по своей архитектуре напоминавший «Храм воинов» в Чичен-Ице. Аке был соединен с городом Исамалем белокаменной дорогой —«сакбе» длиной более 100 км.
120


Жажда золота
В начале 1528 года Франсиско де Монтехо решил снова отправиться в поход на рекогносцировку местности, всячески избегая столкновения с вооруженными индейцами.
Конкистадоры во главе с аделантадо теперь держали путь по направлению к древнему городу Чичен-Ице. Прибегая к различным хитростям, им удалось-таки провести индейцев и с их помощью построить хижины под крышами из пальмовых листьев.
Как и всех испанских конкистадоров, Франсиско де Монтехо мучила жажда золота, но все его попытки найти благородный металл кончились неудачей.
И вдруг он узнает от одного индейца, что в провинции Бакалар есть драгоценный металл. Аделантадо тут же отдает распоряжение капитану Давиле направиться в эту провинцию, завладеть ею, обосноваться и выстроить испанский город.
Давила, собрав отряд из пятидесяти пехотинцев и шестнадцати кавалеристов, двинулся в поход. Но с тех пор неудачи и непреодолимые трудности преследовали как дона Франсиско де Монтехо, так и капитана Давилу. Все попытки установить связь друг с другом оказались напрасными.
Испанцы, оставшиеся в Чичен-Ице, находились под угрозой постоянных опасностей, с минуты на минуту они ждали гибели либо от голода, либо от руки индейцев. В конце концов они оставили свой лагерь и бежали в Кампече.
Судьба Давилы была не легче. Прибыв в Бакалар, он отправил посла к правителю города Четумаль. Через своего посла он надеялся узнать, есть ли в провинции Бакалар золото. Давила передал также свою просьбу индейскому касику снабдить испанцев продовольствием. Касик на это ответил, что он пришлет Давиле индеек на острие копья и початки маиса на концах стрел. Через некоторое время Давила повернул обратно и направился к берегу моря с сорока оставшимися в живых солдатами и пятью лошадьми. В Кампече он снова встретился с аделантадо.
Обрадованный возвращением Давилы, Франсиско де Монтехо решил предпринять новую попытку проникнуть в глубь страны. С этой целью он поручил Давиле сформировать отряд из восьмидесяти испанских солдат и отправиться в новый поход. Сам же он остался в Кампече всего лишь с сорока пехотинцами и десятью кавалеристами. Это не осталось тайной — несметное множество индейцев окружило вражеский лагерь. Аделантадо, услышав шум, не предвещавший ничего хорошего, вскочил на коня и подъехал к группе индейцев, собравшихся на вершин? небольшого хол-
121


ма. Он прикинулся их доброжелателем — приветствовал и старался успокоить. Индейцы повернулись в сторону, откуда долетел до них голос, и узнали испанского генерала. Они догнали его и пробовали вырвать поводья и меч. Аделантадо пришпорил лошадь и на мгновенье освободился от рук индейцев, но они снова окружили его плотным кольцом, и бежать ему не удалось. Индейцы схватили за ноги лошадь, вырвали у генерала меч, сняли его самого с седла и, если верить молве, хотели принести в жертву богам. Выручил Монтехо Блас Гонсалес, испанский солдат, который стремглав примчался к нему на помощь... верхом на лошади.
Как раз в эту пору молва об открытии Перу с его сказочными богатствами долетела до злополучных покорителей Юкатана, и многие из них, воспользовавшись близостью к морю, дезертировали. Чтобы продолжить покорение Юкатана, аделантадо решил отправиться в Новую Испанию1 и там пополнить поредевшие ряды своих людей.
Он написал послание испанскому королю, в котором подробно изложил все о постигших его неудачах. В ответ король послал хартию в совет наместников Новой Испании, в которой поддержал просьбу аделантадо дать ему людей для покорения Юкатана.
122
Восстание в Табаско
И Франсиско де Монтехо снова воспрянул духом. Он не только набрал новых солдат, но и закупил новые каравеллы, оружие и амуницию. Однако ему надо было в первую очередь навести порядок в провинции Табаско, ранее покоренной Кортесом, но теперь восставшей.
Выйдя из гавани Веракрус, аделантадо с частью солдат направился в Табаско, а сыну своему поручил продолжать покорение Юкатана.
Подавить восстание индейцев в Табаско оказалось делом гораздо более трудным, чем предполагал аделантадо. В то же время испанцы, находившиеся в Кампече, никак не могли проникнуть в глубь страны — мешали голод и болезни.
В конце концов испанцы решили бежать. Гонсало Нието, когда-то так поспешно водрузивший испанский флаг на бе-
1 Вице-королевство Новая Испания было образовано в 1535 г. из испанских владений в Мексике и Центральной Америке. Столицей его стал город Мехико, построенный конкистадорами на месте ацтекской столицы Тено- чтитлана. (Примеч. В. И. Гуляева.)


регу Юкатана, последним бежал с индейской земли. В 1535 году ни одного завоевателя не осталось на полуострове.
Изнурительная война с индейцами, недостаток оружия и продуктов, а самое главное — дезертирство солдат умерили воинственный пыл Франсиско де Монтехо. Но когда появился Гонсало Нието со своим небольшим отрядом, бежавшим из Юкатана, настроение аделантадо поднялось.
Как раз в это время к гавани пришвартовалась каравелла капитана Диего де Контрераса. Он прибыл в Табаско без всякой определенной цели, готовый примкнуть к любой крупной авантюре, о чем мечтали многие искатели приключений того времени. На борту каравеллы, которая принадлежала лично капитану Диего, находился его сын, экипаж из двадцати человек, большой запас провизии и предметов первой необходимости.
Франсиско де Монтехо пустил в ход все свое красноречие, чтобы убедить капитана Контрераса остаться с ним и принять участие в подавлении восстания в Табаско. Его главным доводом было то, что Диего де Контрерас окажет таким образом огромную услугу королю.
Присутствие капитана Контрераса дало возможность аделантадо продержаться в Табаско до того момента, когда было прислано пополнение, и ему удалось подавить восстание индейцев в этой провинции.
Борьба за покорение Юкатана продолжается
Франсиско де Монтехо-старший задумал теперь снова вернуться на Юкатан, чтобы сделать новую попытку покорить полуостров. Высадиться на берег он предполагал в порту Чампотон, в том знаменитом приморском городе, о котором уже шла речь.
Он отправился во главе военной экспедиции, но, прибыв в Чампотон, поручил своему сыну, тоже Франсиско де Монтехо, командование военным отрядом, а сам вернулся в Табаско — провинцию, лежавшую вблизи Новой Испании, откуда, в случае необходимости, он рассчитывал получить подкрепление.
В 1537 году испанцы снова водрузили королевский флаг на полуострове Юкатан. Индейцы дали возможность врагам сойти на берег, затаив к ним ненависть.
Прошло немного времени, и несколько отрядов индейцев подкрались ночью к испанскому лагерю. Они схватили воина, стоявшего на страже, и убили его. Шум разбудил испанцев. Местность для них была совсем незнакомая, и в


темноте трудно было ориентироваться. Наступило полное смятение. С востока, запада и юга к ним доносились гул голосов и выкрики индейцев. Испанцы открыли огонь. А индейцы, услышав грохот огнестрельного оружия, увидев, как жестоко косила их смерть, отступили.
Испанцы остались в лагере до рассвета. Утром собрали убитых и похоронили их.
В течение нескольких дней между индейцами и конкистадорами не было военных столкновений. Но это было затишье перед грозой.
Героическое сопротивление индейцев
В те тревожные дни индейцы майя организовали «Великий союз», объединивший почти всех касиков юкатанских городов-государств. Со всех концов страны индейцы спешили для борьбы с врагом. В несметном количестве собрались они во главе со своими вождями под ^ампотоном..
Индейцы ринулись на испанский лагерь. Они начали битву с неистовыми криками, под бой барабанов. Испанцы не в силах были долго противостоять бурной атаке многочисленного противника.
Индейцы понесли тоже очень большие потери, но они готовы были отдать тысячу своих людей за гибель одного бледнолицего. У испанцев не было другого выхода, как отступить к берегу моря.
Если враг пробовал проникнуть в глубь страны, индейцы всеми силами сопротивлялись, шли на всевозможные хитрости, чтобы не пропустить завоевателей. Каждый раз испанцы вынуждены были ни с чем возвращаться в Чампотон, их единственное пристанище.
В Чампотон время от времени приплывали суда с испанскими солдатами, присланными на помощь завоевателям. Но так или иначе, ряды конкистадоров постепенно редели. Пришел день, когда в Чампотоне осталось всего лишь девятнадцать человек.
Но снова и снова приходило подкрепление, и снова и снова число испанцев убывало. Слухи о богатствах Перу вскружили всем головы, и завербованные солдаты бежали в надежде добыть золото.
124
Дезертирство испанцев
На Юкатане не было золота, присоединиться к экспедиции Франсиско де Монтехо не прельщало искателей богатств и приключений. И завоевание Юкатана, связанное с непрестанными


трудностями и опасностями, не продвигалось вперед. Положение экспедиции становилось все безнадежнее. Многие бежали — кто вплавь, кто на плоту, кто сухопутным путем, как кому удавалось.
Франсиско де Монтехо-младший решил повидаться с отцом, чтобы вместе найти выход из создавшегося положения. Поручив командование военным отрядом своему двоюродному брату — капитану Франсиско де Монтехо, он поехал к отцу.
Во время его отсутствия дела пошли еще хуже. Люди продолжали уходить, и удержать их было почти невозможно. Но Монтехо-третий понимал, что, если испанцы потеряют Чампотон, который им так дорого стоил, будет потеряно все. Помощь, которую они с такой надеждой ожидали от аделантадо, оказалась ничтожной. Военный отряд пробыл здесь три года и не продвинулся ни на шаг.
Потеряв всякую надежду на успех и будучи не в силах больше оставаться в тех ужасных условиях, в которых они находились, люди просили расформировать военный отряд, чтобы каждый был предоставлен самому себе.
Однако капитану удалось уговорить людей подождать еще немного, так как необходимо было известить Франсиско де Мон- техо-старшего об этом ответственном решении.
Диего де Контрерас взял на себя миссию передать депешу и рассказать подробно аделантадо обо всем, что происходило.
Его донесение сильно взволновало аделантадо. Он понимал, что, если испанцы уйдут из Чампотона, завоевание Юкатана станет невозможным. И вот он созывает на военный совет испанцев и уговаривает их отправиться на помощь экспедиции в Чам- потоне.
Подарки и обещания сделали свое дело. А пока организовывали помощь для экспедиции, в Чампотон был послан гонец — Алонсо Росадо, один из добровольцев, чтобы обещать срочную помощь.
Аделантадо передает свои полномочия сыну
Аделантадо погрузился в тяжелое раздумье, понимая, что авантюра, в которую он пустился, не предвещала ничего хорошего. Не веря больше в свои силы, завоеватель Монтехо-старший решил доверить покорение Юкатана сыну. В то время Франсиско Монтехо-отец занимал видный пост в провинции Чьяпас; он передал все полномочия, возложенные на него королем Испании, сыну, что было закреплено соответствующим актом. Не прошло и месяца, как Франсиско-младший снова появился в Чампотоне с небольшими запасами провизии.
С этого времени обстоятельства стали складываться более благоприятно для.испанцев.
125


Не теряя времени, Франсиско-младший решил предпринять поход на Кампече.
Недалеко от Чампотона испанцы заметили большую группу индейцев и, не желая возвращаться в город, тут же разбили свой лагерь.
Индейцы, наученные горьким опытом войны с испанцами, воздвигли заслоны по всей линии марша. Враг не мог свободно продвигаться вперед — путь преграждали глубокие овраги, частоколы из тяжелых свай и другие препятствия. Индейцы боролись самоотверженно за каждую пядь своей земли. И так велики были потери индейцев, что враги буквально шагали по телам убитых, сражаясь с живыми.
* * *
О том, как испанцы были приняты в Кампече, летописец умалчивает. Однако известно, что в 1540 году они основали город под названием Сан-Франсиско-де-Кампече.
Испанцы задумали строить свой город
Спустя некоторое время Франсиско де Монтехо-младший по совету отца отправился в провинцию Кехпеч и выбрал место для постройки испанского города вблизи индейского города Тхо (иначе Тихоо).
Тхо — крупный религиозный центр индейцев майя. Диего де Ланда считал Тхо одним из прекраснейших городов того времени. Ансамбли домов были соединены в нем белокаменными дорогами.
Не желая медлить со строительством, Франсиско де Монтехо-младший попросил своего двоюродного брата капитана Франсиско отправиться вперед, во главе отряда из шестидесяти пяти человек. Он сам остался в Кампече, чтобы принимать и обучать пополнение, которое посылал ему отец. _
Капитан, направившийся в Тхо, во всех донесениях сообщал о многочисленных препятствиях и опасностях, которые возникали на пути следования отряда,— глубокие рвы, заграждения из свай, повсюду отряды вооруженных индейцев. Завоевателей мучила жажда и голод: индейцы маскировали колодцы и прятали съестные припасы. Так, однажды, приблизившись к городу под названием Покбок, испанцы разбили лагерь и соорудили укрепления в надежде немного отдохнуть. Но ночью они проснулись от удушья: их лагерь был объят пламенем. Завоеватели не сомневались, что лагерь подожгли индейцы.
Капитан срочно послал донесение о случившемся своему двоюродному брату, и, через несколько дней после того как от-
126


ряд прибыл в Тхо, к нему присоединились сорок испанцев, посланных аделантадо.
В те дни индейцы пришли к испанцам и спросили: «Что вы тут делаете, испанцы? Скоро придет сюда множество индейцев, их будет больше, чем волос на шкуре оленя». Испанцы ответили, что они выступят им навстречу.
Оставив стражу охранять лагерь, капитан Монтехо вышел с военным отрядом и встретил индейцев на расстоянии пяти лиг1 от лагеря.
Произошла горячая битва. Индейцы отступили.
В те дни Монтехо-младший прибыл в Кампече на встречу с отцом, чтобы обсудить дела,— положение испанцев оставалось тяжелым.
Нежданно-негаданно здесь появился знатный касик Тутуль- Шив, прибывший из центральных районов страны, и объявил, что он готов признать власть испанского короля. Вскоре еще несколько касиков из соседних районов тоже признали власть короля.
Испанцы воспрянули духом и твердо решили строить свой город в непосредственной близости от древнеиндейского города Тх°1  2.
Тем временем все индейские племена с территории, лежащей на восток от города Тхо, стали стягивать свои силы. И в один из июньских вечеров многочисленное индейское войско подошло к отряду испанцев, состоявшему приблизительно из двухсот человек.
Индейцы окружили вражеский лагерь со всех сторон, и произошла такая жестокая битва, какую испанцы не могли припомнить за все время войны с индейцами.
Битва продолжалась большую часть дня. «Индейцы падали, как колосья, скошенные в поле, но их место тотчас же занимали другие, ведь их было так много, как листьев на деревьях» (со слов индейцев).
Испанские аркебузы и арбалеты вносили смятение в ряды индейцев, а быстрые всадники преследовали бежавших, и лошади топтали копытами раненых и умирающих.
Индейцы потерпели полное поражение,— земля была покрыта телами убитых на большом расстоянии вокруг поля боя, оставшиеся в живых не могли больше продолжать сражение.
* * *
Прошло 16 лет с тех пор, как король Испании послал дона Франсиско де Монтехо покорить Юкатан. Индейцы майя оказы-
1 Лига (исп.)— старинная испанская мера длины, равная в среднем
4,83 км.
2 В 1542 г. там был заложен город Мерида. (Примеч. В. И. Гуляева.)
127


вали героическое сопротивление на протяжении всех этих лет, пока не потеряли последнюю надежду на победу.
«Каждый из конкистадоров, открывавший новое место,— читаем в дневнике Стефенса,— прежде всего должен был водрузить королевский флаг на берегу неизвестной страны и вывесить объявление об обязанностях населения, составленное известными испанскими юристами и священнослужителями — в форме, еще невиданной нигде в мире. Оно требовало признать католическую веру и королевскую власть. В случае неповиновения конкистадор грозил: «Я ворвусь в твою страну силой и буду воевать, не щадя никого. Я заставлю тебя подчиниться церкви и королю. Я заберу твою жену и твоих детей, сделаю их рабами и продам или же предоставлю в распоряжение Его Величества короля. Я схвачу твоих идолов и причиню тебе столько зла, сколько хватит сил, за твою непокорность королевской власти. И я предупреждаю, что виновником кровопролития и несчастий, которые произойдут, будешь ты, а не Его Величество король, и не я, и никто из тех, кто подчинен мне».
128
Бартоломе де Лас-Касас* — друг индейцев
Много горя и зла причинили испанские конкистадоры коренному населению Юкатана и Центральной Америки — индейцам майя, слезами и кровью была залита их прекрасная земля.
Приведу свидетельство великого гуманиста Лас-Касаса. Он писал:
«В году тысяча пятьсот двадцать шестом другой бессовестный муж был поставлен над королевством Юкатана. Сей тиран с тремя стами людей начал вести войну против невинных, в собственной отчизне живущих и никому вреда не чинящих туземцев, чем вызвал гибель несметного множества народа. А поелику в крае том отсутствует золото, дабы все ж таки извлечь золото из тел и душ их,— всех, у кого не отнял жизнь, сделал он рабами и наполнил ими корабли, приведенные в места сии молвой и слухами, и наполненные отсылал, выменивая индиан на вино, на оливковое масло, на уксус, на засоленную свинину, на одежду, на лошадей и на все прочее, что, по его суждению и разумению, может кому-либо быть потребно. Он предлагал выбор из пятидесяти или ста дев и ту, которая иных затмевала, выменивал на самый малый бочонок вина, оливкового масла, или уксуса, или на солонину. И такой же выбор предлагал из юношей. И случалось, что отрока, бывшего, по всей видимости, сыном вождя, отдавал за круг сыра, а сотню человек за коня. И сим преступле-  11 Лас-Касас — монах доминиканского ордена, позже епископ штата Чьяпас.


ниям он предавался с года двадцать шестого по год тридцать третий»1.
Лас-Касас проявил себя защитником индейцев не только в своем главном труде «Краткое донесение о разорении Индий», но также в предпринятой им попытке практически решить индейскую проблему в духе своих представлений о «мирной» и «гуманной» колонизации европейцами только что открытых земель Нового Света.
Убедив короля в справедливости своих воззрений, он вместе с несколькими другими доминиканцами в 1520 году отправляется в Куману (Венесуэла). Он хочет создать там своего рода «заповедник»— индейскую территорию, куда доступ белым был бы запрещен.
Доминиканские монахи собираются вести здесь пропаганду христианства и обучать индейцев, как обрабатывать землю, изготовлять плуги и другие орудия земледелия. Для реализации этого плана король наделил Лас-Касаса землями на побережье Венесуэлы (Жемчужный Берег). Король удовлетворил и другую просьбу Лас-Касаса — он запретил белым появляться в миссии.
И тем не менее проект Лас-Касаса не был осуществлен. В малодоступной Кумане ни один испанец не принимал приказ короля всерьез. И когда Лас-Касас уже находился на территории своей миссии, на неприкосновенную землю вторгается экспедиция Гонсалеса де Окампо, который охотится здесь за рабами для шахт и плантаций, расположенных поблизости от Антильских островов.
Лас-Касас едет к губернатору, чтобы просить его о вмешательстве. А тем временем в миссии истребляет индейцев экспедиция Кастельяно. Так был похоронен план Бартоломе де Лас- Касаса — первая попытка практического решения индейской проблемы.
Бартоломе де Лас-Касас был страстным защитником индейцев.
«Я убеждаю и клянусь в верности моих слов,— писал он,— что сами индейцы не давали никакого повода и не были виноваты в том, что одних из них убивали, а других обращали в рабство. И еще утверждаю, я могу поклясться, что ни одного смертного греха против христиан индейцы не сделали — не было ни мести, ни ненависти, которые они могли бы испытать против христиан, таких страшных для них врагов. Может быть, некоторые индейцы и пытались мстить, но я знаю совершенно точно, что индейцы вели только справедливые войны против христиан, а христиане никогда не были справедливы, и все их войны против индейцев — самые неправедные, захватнические и тиранические из всех, что  11 Бартоломе де Лас-Касас. История Индий. Л., 1967.
129


бывали на земле»1. (Лас-Касас имел в виду «крестовые походы».)
В знакомом нам штате Чьяпасе, где находятся развалины древнего города Паленке, стоит памятник Бартоломе де Лас- Касасу, епископу этого штата. На памятнике надпись: «Чужеземец, если тебе дорога добродетель, остановись и отдай дань уважения этому человеку. Это — монах Бартоломе де Лас-Касас, отец индейцев».
В 1974 году исполнилось 500 лет со дня рождения Бартоломе де Лас-Касаса, великого испанского гуманиста, первого в истории обличителя колониализма и расизма. Он умер в 1566 году в штате Чьяпас, преследуемый инквизицией.
Хосе Марти, кубинский писатель и революционный демократ XIX века, сказал о нем: «Он использовал свои знания религии и законов для защиты прав человека на свободу. В те времена надо было иметь очень большое мужество, чтобы говорить подобные вещи, так как за такие речи инквизиция сжигала людей».
* *
*
Такова была трагическая история покорения Юкатана испанскими авантюристами во главе с жестоким конкистадором Франсиско де Монтехо. Белокаменные города майя постепенно исчезли в зарослях тропического леса. Замечательная культура майя была предана забвению, окружена тайной.
Разгадать эту тайну, найти и исследовать древние города, превратившиеся в развалины, было целью путешествия американского археолога Джона Стефенса и английского художника- архитектора Фредерика Казервуда.
Я продолжу свой прерванный рассказ об их замечательном путешествии.
1 Мелентьева Е. А. Голос Лас-Касаса. Жур] 1975, № 1, С. 137.
«Латинская Америка»,


УШМАЛЬ
ОДНИМ ИЗ ПОРАЗИТЕЛЬНЫХ ГЕОГРАФИЧЕ СКИХ И ИСТОРИЧЕСКИХ СОБЫТИИ, ЗНАЧЕНИЕ КОТОРОГО ЕЩЕ НЕДОСТАТОЧНО УЧИТЫВАЕТ СЯ В ИЗЛОЖЕНИИ ВСЕМИРНОЙ ИСТОРИИ ЯВЛЯЕТСЯ САМОСТОЯТЕЛЬНОЕ РАЗВИТИЕ ДРЕВНИХ ЦИВИЛИЗАЦИЙ ЮЖНОЙ МЕКСИКИ И ЦЕНТРАЛЬНОЙ АМЕРИКИ. И ПЕРУ, И БОЛИВИИ ДОСТИГШИХ НЕЗАВИСИМО ОТ СТАРОГО СВЕ ТА ВЕЛИЧАЙШИХ УСПЕХОВ В ОБЛАСТИ И( КУССТВА, НАУКИ, ТЕХНИКИ И СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА1
Н. И. Вави
Дорога к развалинам У шмаля
п
|тефенс со своими спутниками отправился к развалинам %м1Ушмаля. Впереди ехал индеец-проводник, слуга сеньора Пеона. За чертой города началась ровная каменистая дорога; казалось, это был огромный пласт белого известняка, врезавший¬
ся в заросли кустарника.
Жара стояла невыносимая. Местные седла своеобразной конструкции были очень неудобными для приезжих; пять кило¬
метров пути показались очень длинными.
Наконец путешественники остановились перед серым каменным зданием, похожим на замок немецкого барона; в тени величественных деревьев они с удовольствием соскочили с лошадей и поднялись по широкой каменной лестнице на просторную галерею. Не оставалось сомнений, что это было богатое поместье. Тысяча пятьсот индейцев находились в полной зависимости от хозяина этой асьенды1  2 с ее законами и обычаями, напоминавшими феодальные отношения.
Совершенно неожиданно путешественники столкнулись с порядками, для них совсем неизвестными и ни на что другое не похожими.
Полуостров Юкатан, расположенный между заливом Кампече и Гондурасским заливом, представляет собой огромную равнину. Земля здесь необычайно суха. Вдоль всего побережья от залива Кампече до мыса Каточе нет ни одного ручейка или родника с пресной водой, выходящих на поверхность. Вода находится глубоко под землей, и местные индейцы стараются селиться возле естественных карстовых колодцев — сенотов. Такое же безводье характерно и для внутренних провинций страны. Вода — это самая большая ценность на Юкатане. Во время дождливого сезо-
1 Известия Государственного географического общества, т. 71, выпуск 10, 1939 г., стр. 1487.
2 Асьенда (истг.)—поместье, имение.
131


на ее здесь в изобилии. Но палящее солнце следующих шести месяцев высушивает землю до предела. И если бы в апреле не была запасена вода, то погибли бы и люди и животные и страна превратилась бы в необитаемую пустыню. Поэтому все владельцы поместий устраивают огромные резервуары для воды и всякого рода водохранилища; сооружение и содержание этих водоемов обходится очень дорого: необходимо в течение шести месяцев обеспечивать водой всех, кто связан с асьендой. И это делает хозяина поместья — асьендадо — подлинным господином всей окружающей территории.
После того как потомками завоевателей была провозглашена независимость от Испании, формально индейцы стали свободными. Но так как бедняки по-прежнему ничего не имели, они помимо воли держались за какую-либо богатую асьенду. За право пользоваться водой индеец должен был платить своим трудом. Таким образом, он попадал в зависимое, полу рабское положение от креольских асьендадо.
«Такого положения вещей,— замечает Стефенс,— я не наблюдал ни в одной стране Латинской Америки, за исключением Юкатана».
Загадка истории
Для усталых путешественников было большим соблазном отдохнуть несколько дней в асьенде. Но они не хотели задерживаться.
До развалин оставалось еще большое расстояние, и, чтобы попасть туда не окончательно обессиленными, решено было использовать носилки. Местные носилки — подобие паланкина, в которых путешествовали в старину касики, объяснил археологу управляющий асьендой. По его сигналу появились тридцать индейцев и быстро соорудили носилки из больших веток. Стефенс должен был воспользоваться этим приспособлением: его беспокоило состояние здоровья Казервуда. Каждый паланкин несли четыре индейца, а позади шагали еще четверо на смену.
Здесь не было гор. Дорога шла ровная, и только кое-где попадались небольшие холмы.
Индейцы пронесли своих пассажиров около трех километров, а потом осторожно опустили на землю. Немного отдохнув, они отправились дальше.
«Как и индейцы Мериды,— пишет Стефенс,— наши индейцы-носильщики были очень красивы. Они не лишены чувства юмора и всё удивлялись, что мы не можем объясняться с ними на их языке. На Юкатанском полуострове язык майя — это общепринятый язык, на нем говорят и испанцы. Индейцы майя составляют девяносто пять процентов населения»1.
1 И в наши дни майя составляют подавляющее большинство населения Юкатана, путешественники слышат их музыкальную речь на всем полуострове.


Путешествие продолжалось на носилках, только проводник ехал впереди на лошади. В каждой асьенде, попадавшейся на пути, происходила смена носильщиков.
В палящий полуденный зной Стефенс со спутниками наконец добрались до У шмаля и остановились у ворот асьенды дона Пеона Симона, на чьей территории и находились развалины древнего города. Здесь их снова постигло разочарование — они узнали от родных, что дон Симон рано утром уехал в Мериду, откуда только что прибыли путешественники.


Общий вид развалин. Ушмаль, Юкатан.
Рис. Казервуда.
Отдохнув немного в гостеприимном доме, археолог и художник отправились на первую разведку. Они шли густым прекрасным лесом, который пересекало несколько троп. Проводник сбился с пути; Казервуд почувствовал себя плохо и решил вернуться в асьенду. Стефенс не хотел сдаваться, и проводник повел его в противоположном направлении. И как только они вышли из лесу, перед их глазами открылась удивительная панорама.
На совершенно открытом пространстве были разбросаны курганы, усеянные обломками камней, среди них возвышалось огромное здание на многоступенчатой террасе пирамиды — величественное, хорошо сохранившееся, щедро украшенное прекрасным рельефным орнаментом.
Когда Стефенс рассказал своему другу о потрясающем впечатлении, которое на него произвели развалины У шмаля, художник подумал, что его друг преувеличивает, и назвал его романтиком. Но стоило на следующее утро им вместе посетить развалины, как художник пришел в восторг едва ли не больший, чем археолог, и сразу же принялся за работу.
«Место, о котором я сейчас говорю,— читаем в дневнике Стефенса,— несомненно было когда-то большим многолюдным и высокоцивилизованным городом. Но читатель тщетно будет стараться найти страничку его истории. И никому не известно,


ПЛАН
до*гкрсмъыогг «иястг* дровпяю юрод**
шшш
1. Четырехугольник «Женского монастыря»
2. «Дом волшебника* («Дом карлика• )
3. Северный комплекс
4. Район захоронений
5. «Дворец правителей» («Дом губернатора»)
6. «Дом черепах*
7. Площадка для игры в мяч
8. «Дом голубей*
9. Южный комплекс
10. «Большая пирамида»
11. «Дом старой женщины»
кто был его строителем. И почему он был воздвигнут именно на этом месте, лишенном воды, вдали от каких-либо природных богатств, что во все времена стимулировало строительство городов. И как — покинутый и забытый — он превратился в руины?
У шмаль — единственное имя, под которым древний город известен,— это имя асьенды, на земле которой он стоит. В старых хрониках, принадлежавших семье Пеонов и написанных сто сорок лет назад, эти здания называются «Аас-Касас де Пьедра»— «Каменные Дома». Других исторических документов о древнем городе нет.


Даже устных преданий не услышишь теперь, если не считать наивных суеверий индейцев о страшных привидениях, которые бродят здесь по ночам».
Стефенс узнал, что год назад на всей территории города был вырублен лес и сожжены деревья. Теперь только позади развалин осталась огромная стена леса. Здесь же между руинами кое-где зеленели кукурузные поля.
«Дом волшебника»
«Дом
волшебника» и «Дом монахинь». Ушмаль.
Рис. Кааервуда.
Здоровье Казервуда беспокоило Стефенса. Хотя по вечерам приступы тропической лихорадки прекратились, общее состояние друга было еще тяжелое и вызывало тревогу.
В глубоком раздумье пришел Стефенс к развалинам древнего города,— он был виден как на ладони.
И снова внимание археолога было приковано к «Дому волшебника» (сооружению, которое запечатлено в правом углу рисунка Казервуда, художник успел сделать его до болезни). Взор скользил по руинам, курганам, по разрушенным огромным
136
сооружениям и опять возвращался к поразившему воображение Стефенса зданию.
Остановившись наконец в дверях этого древнего дома, Стефенс насчитал вокруг шестнадцать высоких пирамид с разрушенными храмами на вершинах, увидел груды камней и огромное,


Крутая
лестница
«Дома
волшебника».
Ушмаль.
величественное строение вдали, которое на расстоянии казалось не тронутым ни временем, ни стихиями.
Терраса «Дома волшебника» очень высокая — двадцать три метра высотой, это естественный холм, увеличенный и оформленный руками человека. Ее форма — овальная, с округлой поверхностью; длина основания — восемьдесят, ширина — сорок метров. На вершине возвышается храм. В нем три комнаты, большая широкая дверь выходит на площадку. Высота всего сооружения вместе с храмом тридцать пять метров.
На восточной стороне здания расположена широкая, почти отвесная лестница. Стефенс насчитал сто одну ступеньку. Лестница настолько крутая, что подниматься и спускаться по ней очень трудно, особенно под лучами тропического солнца. Упоминание об этом с давних пор встречается на страницах дневников путешественников, в том числе и русского поэта Бальмонта.
Все здание выстроено из камня. С внутренней стороны поверхность стен настолько гладка, что кажется, будто она отполирована. С наружной стороны на высоте дверей стены выложены из гладких квадратных камней. Выше идет декоративный карниз, а поверх него вся поверхность стены покрыта великолепным лепным орнаментом, близким по характеру к арабескам1.
«Стиль и характер этих орнаментов отличался от всего, что мы когда-либо видели в этой или в какой- нибудь другой стране,— говорит Стефенс.— Они не были похожи на орнаменты Копана или Паленке,— они были совершенно уникальными, самобытными.
Рисунок казался странным и загадочным: то слишком перегруженным, то изысканным, то грубым, а часто очень простым и прекрасным.
1 Арабески ( франц.) — особый вид орнамента из геометрических фигур и стилизованных листьев, цветов и т. п.


Храм,
венчающий
«Дом
волшебника». Реставрирован по рисунку Казервуда.
Среди мотивов рисунка нам понятны были квадраты, ромбы, фигуры людей, головы ягуаров, гирлянды листьев и цветов и рисунок, повсюду известный под именем «греческий». Орнаменты, расположенные один над другим, все разные. В общем, создается впечатление чего-то очень сильного, из ряда вон выходящего по роскоши, сложности композиции и загадочности».
Стефенс любовался мастерством, с каким была выполнена мозаика. Каждая каменная плита в отдельности ничего не гово-
138
рит — она только составляет часть удивительно сложного орнамента, который в целом вызывает восхищение.
Индейцы относятся к этим развалинам с суеверным страхом. Они боятся подходить к ним ночью и любят рассказывать старинную сказку о том, что там скрыты бесценные сокровища. У каждого из этих древних зданий есть свое имя, данное им индейцами.
Зданию, о котором.только шла речь, так поразившему Стефенса и известному под названием «Дом карлика» или «Дом волшебника», народ посвятил легенду. Эту легенду услышал археолог впервые из уст индейца, когда они сидели рядом на ступенях храма.


Индейская легенда о карлике
Жила-была старая волшебница в ветхой хижине. Хижина стояла на том самом месте, где стоит теперь этот высокий, высокий дом, как раз напротив «Дома правителя». Женщина жила одна-одинешенька и очень горевала, что у нее не было детей.
Однажды она взяла индюшачье яйцо, завернула его в тряпочку и положила в уголок около очага. Каждый день она осторожно разворачивала яйцо, а потом снова заворачивала и клала обратно.
«Дом волшебника» с западной стороны.
В одно чудесное утро старушка заметила, что скорлупа на яйце лопнула. Она так и замерла на месте — крошечный мальчик протянул к ней ручки.
Старая женщина не знала, что делать от радости. Она взяла дитя на руки и прижала к груди. Потом позвала к нему няньку, и они вместе стали ухаживать за малюткой.
И так хорошо они нянчили ребеночка, что когда ему исполнился один год, он уже научился ходить и разговаривать как большой.
Добрая старушка в нем души не чаяла и никак не могла наглядеться. Все ее думы были о нем, и в сердце затаилась мечта, что быть ее сыночку Великим Вождем.


«Королева из Ушмаля». Известняк. Найдено в Ушмале. Коллекция Национального музея
антропологии.
Мехико.
Только мальчик почему-то скоро перестал расти и все оставался маленьким. Но старушка об этом не горевала.
Как-то раз она позвала сына- карлика и сказала ему, чтобы он пошел во дворец, где живет правитель, и померился с ним силой.
Напрасно карлик упрашивал мать не посылать его во дворец, старушка и слушать не хотела, а все приговаривала: иди да иди. Делать было нечего.
Пошел карлик во дворец, увидел правителя и сказал ему:
— Хочу помериться с тобой силой — кто из нас сильней?
— Давай,— согласился правитель и велел карлику поднять огромный камень.
Мальчик боялся, что у него не хватит сил поднять этот камень, он горько заплакал и побежал к матери.
Старая волшебница сказала:
— Не плачь, сынок, не тужи: если правитель поднимет камень, то и ты поднимешь. Ступай обратно.
Правитель поднял камень. Карлик собрался с силами и тоже поднял камень... Правитель придумывал еще много всяких трудных трюков, чтобы испытать силы карлика. Но карлик лицом в грязь не ударил, все выполнил.
Правитель сильно гневался и не знал, что придумать, чтобы наказать карлика. Наконец он сказал:
— Построй мне такой высокий дворец, какого еще ни у кого не было. Не выстроишь — не миновать тебе смерти.
Карлик очень испугался и побежал к матери.
Старая волшебница сказала:
— Утро вечера мудреней. Ложись, сынок, спать.
Наутро только открыл правитель глаза, как увидел перед собой этот высокий, высокий дом. И он удивился и разгневался.
Долго ли, коротко ли, но правитель снова послал за карли¬


ком — придумал новое состязание, которое должно происходить на площади перед всем народом. Карлику он велел принести две охапки дров твердого дерева.
На состязании они должны были бить друг друга по голове — кто выдержит. Сначала правитель будет бить карлика, а потом карлик правителя.
Карлик в слезах прибежал к матери. Старая волшебница успокоила его и положила ему на голову кукурузную лепешку — тортилью, приговаривая, чтобы он ничего не боялся.
Правитель стал сильно бить по голове, но карлик оставался жив и невредим, потому что его защищала кукурузная лепешка, которую мать положила ему на голову.
Теперь настал черед карлика. Правителю очень не хотелось продолжать состязание, но ведь он об этом объявил всем своим придворным, и теперь неудобно было отказываться.
Карлик размахнулся и ударил поленом правителя по голове. На втором ударе их счеты были покончены.
Народ выбрал карлика своим вождем, и он остался жить в этом высоком доме, который до сих пор стоит в Уш- мале. Только старушка исчезла...
На окраине города Мани, далеко-далеко от У шмаля, есть глубокий колодец в темной пещере, от которой идет подземный ход до самой Мериды. В этом подземелье, под большим деревом, на берегу ручья, сидит старая женщина, а рядом кольцом свернулась змея.
Фрагмент стены с крючками, характерный орнамент Ушмаля.


Сюда приходят странники за водой. Они рассказывают старушке про ее сына-карлика, а старушка поит их водой. Только денег она не берет — все просит маленьких детей...
Эта легенда не забыта народом майя до сегодняшнего дня. Недавно наши советские туристы услышали ее из уст девочки- индианки на верхней площадке «Дома карлика».
Каса де лас Монхас—«Дом монахинь»
«Дом
монахинь». Ушмаль. Фасад со стороны двора
реставрирован
под
руководством Холмса в 1915 году.
Перед нами рисунок одного из замечательных зданий Ушма- ля, известного под именем «Женский монастырь» или «Дом монахинь». Называлось ли оно раньше «Домом весталок», по старинным преданиям охранявших священный огонь? Кто знает! То название, под которым оно сейчас известно, дали ему испанцы.
«Дом монахинь» построен на трехступенчатой искусственной террасе пятиметровой высоты. Здание выстроено в форме четырехугольника, огибающего внутренний двор — патио. Длина главного фасада девяносто метров. Поверх карниза — от одного
VL- • L
ц v
| - ж
ЕЙ
* ч
<т~-.
J V 1
мг


конца до другого — стена украшена скульптурным орнаментом, высеченным резцом по камню. Главный
вход — через арку. И с той и с другой стороны центрального входа расположены четыре двери с деревянными притолоками. Эти двери открываются в комнаты со сводчатыми потолками — других дверей нет,— комнаты между собой не сообщаются. Здание, которое является восточной
правой стороной четырех¬
угольника,— пятьдесят три метра в длину по фасаду, а то, которое левой, западной стороной,— пятьдесят восемь
метров в длину. Эти три здания с наружной стороны выглядят как глухая стена — дверей там нет. Однако так же, как и главный фасад, поверх карниза все они украшены роскошным, изысканным скульптурным орнаментом.
На стенах заметны следы легкого рисунка, можно различить две человеческие фигуры.
Посетитель, который войдет через главный вход с аркой, увидит три величественных здания, фасадами своими обращенными во двор.
Каждое из этих зданий, как уже > было сказано, украшено во всю длину богатейшей и такой замысловатой скульптурной резьбой, какой, пишет Стефенс, он еще не встречал в зодчестве Ушмаля: «Экзотическая, загадочная, ни с чем не сравнимая по своему великолепию».
Беспощадное время и стихии настолько повредили величественные стены «Женского монастыря», что Стефенс в своей попытке описать эти шедевры древних зодчих майя оказался в трудном положении.
«Я часто испытывал чувство неудовлетворенности от своей работы,— досадует Стефенс,— из-за невозможности описать то,
Рис.
«Дом
монахинь».
Восточное
здание,
внутреннее
помещение.
Каэервуда.
143


«Дом
монахинь».
Орнамент
фасада
западного
крыла.
что было перед глазами. Особенно сильно я испытывал это чувство теперь, когда стоял перед четырьмя великолепными фасадами Каса де лас Монхас. Единственное оправдание, которое я себе находил, заключалось в том, что стена с наиболее богатым орнаментом была так сильно повреждена временем и беспощадной силой разрушения, что при любых обстоятельствах ее полное описание невозможно».
Этот фасад находится с западной стороны. Его отличительный признак — скульптурное изображение двух гигантских змей, которые переплетаются друг с другом так, что голова одной находится у хвоста другой. Змеи тянутся по всему фасаду и вплетаются в орнамент.
На рисунке изображена голова змеи, украшенная тюрбаном с перьями. Пятна на конце хвоста, должно быть, говорят о том,
что это гремучая змея — вид пресмыкающегося, которым изобилуют эти края. Пасть другой змеи зловеще открыта, и в ней отчетливо видна голова человека.
На следующем рисунке воссоздан орнамент, помещенный над дверьми. Здесь тоже две огромные переплетающиеся змеи тянутся по всему орнаменту от одного конца до другого. Бросается в глаза скульптурное изображение человека.
«Если бы нам удалось побывать в этих местах на несколько


лет раньше,— пишет Стефенс,— то, может быть, посчастливилось бы увидеть эти удивительные фасады во всей их красе. Дон Симон говорил нам, что еще недавно все было цело и две змеи вплетались в каждый орнамент и обвивали кольцом все здание».
Глядя на эти величественные развалины, археолог вспоминает слова Берналя Диаса, участвовавшего в походе конкистадора Кортеса. Сойдя на берег в приморском городе индейцев майя, Кампече, он записал в своем дневнике: «Там были большие и очень хорошо выстроенные дома — из камня и извести. На стенах виднелись изображения змей, разных животных и идолов».
В конце двора, прямо напротив ворот, Стефенс остановился перед высоким зданием, воздвигнутым на ступенчатой террасе.
«Дом монахинь», Уцелевшая от разрушения часть западного крыла. Рис. Каэервуда.
Широкая полуразрушенная лестница проходит посередине. Стены здания украшены скульптурной резьбой на высоте восьми метров — до карниза. Стефенс, насчитал тринадцать дверей. И над каждой из этих дверей, над карнизом, поднимается отрезок стены высотой в семь метров.
«Эта грандиозная, причудливая надстройка была, без сомне- ния, выстроена с целью придать величие зданию. Издали эти летящие фасады выглядят как башенки. К сожалению, только четыре из них остались целы и на месте.
145


Юго-восточный
угол
«Дома
монахинь».
Рис. Каэервуда.
Весь фасад этого величественного здания, включая башенки, загроможден очень сложным и пышным скульптурным рельефом,—
пишет Стефенс.— Всматриваясь, можно различить фигуры людей, довольно грубо изображенные,— двое играют на струнном инструменте: один как будто на гитаре, другой — на маленькой арфе. Третья фигура, которую можно рассмотреть,— это сидящий человек с руками, скрещенными на груди. Остальное трудно разглядеть и понять,— нет ничего, что выделялось бы так рельефно, как интересно задуманный орнамент змеи.
Общее впечатление — чрезмерного великолепия и грандиозности. Недостает лишь чувства меры и изящества.
Зато восточное крыло «Дома монахинь», расположенное направо от входа, производит самое приятное впечатление своей сдержанностью и изящной простотой орнамента. Фасад этого здания сохранился лучше других». Орнамент над дверьми главного входа, по словам Стефенса,—«шедевр варварского великолепия». Он отличается чрезвычайной сложностью и изысканностью. Орнамент над другими дверьми — скромнее и проще и более приятен для глаза. Характерной деталью этих рельефов является лицо человека в маске, с роскошным головным убором • из перьев. На монастырских стенах часто встречается ажурный орнамент из ромбов, на нем видны следы красной краски. Орнамент расположен между горизонтальными полосами. По ту и другую сторону полосы — излюбленные народом майя змеиные головы с широко раскрытой пастью.
Вот еще один рисунок. Он изображает юго-восточный угол «Дома монахинь». Здесь снова мы видим лицо в маске и орна-


мент из ромбов. На выступах большие каменные крючки — характерная и загадочная деталь архитектуры У шмаля. По мнению современных исследователей, эти крючки представляют собой сильно стилизованное изображение носа бога дождя Чака.
«Трудно себе представить,— восклицает Стефенс,— сколько было вложено труда и таланта, чтобы украсить стены здания, обступающие внутренний двор, таким удивительно разнообразным орнаментом, который в общем сочетании создает гармоничное впечатление. Все орнаменты были расписаны яркими красками, их следы до сих пор видны.
Читатель может себе представить, какое сказочное впечатление производили все эти здания «Дома монахинь», пока разрушение не коснулось их. В воображении возникал образ девушки индейского племени майя, стоящей в дверях монастыря и, подобно римской весталке, охраняющей священный огонь».
«Дом монахинь». Восточная сторона. Рис. Каэервуда.
правителя»
Одно странное обстоятельство связано с этими руинами: на их территории не было воды. Не было ни одного ручейка, родника или колодца на более близком расстоянии, чем территория асьенды, то есть около пяти километров пути. Источники, которые когда-то снабжали население города водой, теперь, должно быть, высохли, исчезли, цистерны разбиты, родники пересохли.
Пока Стефенс исследовал развалины города, Казервуд занялся зарисовкой «Дома правителя»— здания, которое было известно т&кже под именем «Дом губернатора»— название, данное ему испанцами. Это было величественное и прекрасное по пропорциям здание, воздвигнутое на трехступенчатой террасе.
Рисунок Казервуда в совершенстве передает архитектурный шедевр зодчих майя. Длина этого грандиозного здания по фасаду
147


Часть фасада < Дома правителя». Ушмаль.
Рис. Казервуда.
девяносто восемь метров. Художник зарисовал его в том виде, в каком он его застал,— без какой-либо реставрации. Читатель заметит, что фасад в двух местах обрушился. Дон Симон Пеон, владелец земли, на которой находились развалины, говорил Стефенсу, что еще в 1825 году дворец был целым и невредимым. А теперь с разрушавшейся стены валились камни, и кучи обломков и пыли все росли. Никто не интересовался судьбой здания и не нарушал покоя этого мертвого города.
Дворец был выстроен целиком из камня, стены выложены совершенно гладкими каменными плитами, а выше притолок дверей до верхнего карниза сплошь покрыты скульптурным орнаментом.
Самый великолепный скульптурный орнамент дворца находится над дверью центрального входа — он подчеркивает величие этого здания.
Перед нами, видимо, правитель, он сидит на троне. Над ним три иероглифа. На голове у него пышный плюмаж — огромные перья симметрично разделяются и опускаются на плечи правителя и ниспадают до самых ног. Подобные барельефы по камню, с изображением знатного лица — касика, военного вождя или жреца,— находились над всеми дверьми дворца.


Выше этого орнамента, до самого верхнего карниза, стена украшена барельефом в стиле арабески.
Орнамент такого рисунка чаще других встречается в «Доме правителя».
Характерной декоративной деталью является каменный крючок. Его размер полметра в длину, считая от места прикрепления к стене до изгиба.
Французский художник Валь- дек, который работал здесь над своим альбомом «Живописное путешествие», не совсем удачно назвал эту декоративную деталь «хоботом слона»,— в Центральной Америке слонов не было и нет, и вряд ли у художника народа майя могла возникнуть такая ассоциация. Эти торчащие каменные крючки, в комбинации с различными орнаментами, встречаются в У шмале почти на всех фронтонах и углах зданий. Удивительно, что хотя эти
крючки помещены высоко и рукой их не достать, почти у всех у них отбиты верхушки. К сожалению, только три крючка сохранились в целости. Возможно, что испанские конкистадоры в гневе разбивали эти торчащие крючки, а может быть, и сами индейцы, в наивном суеверии представлявшие, что все люди и звери на орнаментах — злые духи и что они по ночам бродят по развалинам и преследуют людей, разбивали те орнаменты, которые внушали им страх.
Комбинации двух орнаментов, изображенных на рисунке, занимают на стене пространство более полутора метров шириной. Нет ни одного отдельного камня или таблицы, на которых сюжет был бы полностью раскрыт,— каждый орнамент или комбинация их складывается из отдельных камней, на которых высечена резцом только часть сюжета. Стефенс назвал эти орнаменты «скульптурной мозаикой», он не сомневался, что в этих узорах был скрыт тайный смысл, что они имели символическое значение и хранили тайну загадочной истории народа майя.
Крыша «Дома правителя» была плоская, заштукатуренная известковым раствором, но Стефенс и Казервуд увидели ее всю заросшей травой и кустарником.
Скульптурный орнамент над центральным входом «Дома правителя» Рис. Казервуда
149


Широкий орнамент, высеченный на камне, украшает верхнюю часть стен в покоях дворца.
Ушмаль.
Рис. Каэервуда.
150
Со стороны фасада дворца четырнадцать дверных проемов, а с южного и северного торца — по одному. Дверей нигде уже не было, и деревянные притолоки тоже везде рухнули. Внутреннее помещение разделено продольной стеной на две галереи, а поперечные стены делят эти галереи на продолговатые комнаты. Каждая пара комнат сообщалась между собой дверью, которая находилась как раз напротив наружной двери фасада.
Стены, как мы уже говорили, облицованы гладкими плитами. Полы заштукатурены, местами сильно разрушены. Потолок сводчатый. Он образует треугольную арку, как в Паленке,— так называемую «ложную арку»— без замка свода. Стефенс обратил внимание на то, что задняя стена дворца совсем без дверных проемов и что толщина ее чрезвычайно велика (3 метра). С точки зрения архитектурных расчетов, не было никакой необходимости выкладывать стену такой толщины. У археолога мелькнула мысль, нет ли там потайных ходов. Посоветовавшись с друзьями, он решил сделать пролом в центральной, парадной комнате.
«Я должен признаться,— читаем в дневнике Стефенса,— что такое решение вызвало у меня угрызение совести. Однако одного камня уже не было на месте, должно быть, индеец вынул его, чтобы дробить кукурузу. В любой момент это же может сделать и другой индеец. Такие соображения немного успокоили меня».
Разбирая стену, работавшие увидели нечто необыкновенное, удивительное — они увидели на камне красный отпечаток руки с расставленными пальцами.
Это не был рисунок карандашом или красками, это был отпечаток живой руки, прижатой ладонью к камню.
«Тот, кто сделал этот отпечаток,— пишет Стефенс,— стоял


здесь, живой, как мы, и приложил свою ладонь, смоченную красной краской, к камню. Все линии углубления ладони Отчетливо виднелись. В отпечатке было что-то похожее на чудо и вызвало у нас сильное волнение. Мы пытались представить в своем воображении давних обитателей дворца, чье прошлое осталось удивительной загадкой».
Камни с красными отпечатками руки были в числе первых, которые индейцам удалось вынуть из стены. Для этой работы взяли лом из хозяйства асьенды. Индейцы сделали отверстие около двух квадратных метров — большие каменные плиты, скрепленные известковым раствором, твердым как камень, с трудом поддавались их усилиям. Скоро работа была приостановлена. Каждый раз, когда исследователи проходили мимо стены с зияющей дырой, их снова и снова захлестывали угрызения совести. Но чем объяснить чрезмерную толщину стены во дворце, где все было соразмерно и прекрасных пропорций, они так и не узнали — необдуманная попытка не увенчалась успехом.
«Дворец правителя» в У шмале известен как самое великолепное и величественное здание, когда-либо воздвигнутое в доколумбовой Америке. Стефенс о нем говорил: «В его планировке нет ни грамма примитивизма. Напротив, весь ансамбль отличается гармоничностью и величием архитектуры. Если бы в наши дни он стоял на вершине своей искусственной грандиозной террасы в Гайд-парке или в саду Тюильри, то он был бы воплощением своеобразного искусства, достойного занять место в одном ряду с памятниками египетского, греческого и римского искусства».
По всей вероятности, он был официальной резиденцией правителя тольтекского происхождения. В сохранившихся хрониках майя имеются сведения, что в 987—1007 годах (Катун 2 Ахав) майяский вельможа Ах Суйток Тутуль-Шив занял пост правителя Ушмаля. Несмотря на то что в Ушмале найдено шестнадцать стел с изображениями и иероглифическими надписями, все они настолько выветрены и стерты, что пока ничего не удалось разобрать. История Ушмаля осталась неразгаданной, за исключением того, что он был одним из городов лиги Майяпана1.
* * *
От центра большой площади «Дома правителя» поднимается красивая лестница сорокаметровой ширины. Она ведет на третью террасу, на которой стоит само здание дворца. Это единственная
1 У шмаль (искаженный термин от майяского «Ош-маль»—«Трижды построенный»)— крупный центр культуры юкатанских майя, расцвет которого приходится на самый конец классического периода (700—900 гг. н. э.). К этому времени относятся и все описанные выше памятники архитектуры. Однако город существовал и позднее, вплоть до конкисты. (Примеч. В. И. Гуляева.)
151


лестница, других способов сообщения с соседними зданиями нет.
На большой площади дворца У шмаля, в северо-западном углу, стоит «Дом черепах». Такое название этому строению дали испанцы, заметив на нем орнамент с черепахами. Его первоначального названия никто не знает. Длина этого здания по фасаду тридцать один метр, ширина одиннадцать метров. И величиной и убранством оно резко отличается от «Дома правителя».
Полуразрушенный
фасад
«Дома
черепах».
Ушмаль.
Рис. Казервуда.
152
«В нем нет богатого и пышного убранства, как в «Доме правителя»,— говорит Стефенс.—«Дом черепах» отличается скромностью, строгостью, красотой пропорций и изящной простотой орнамента. Во всем здании нет ничего, что могло бы оскорбить вкус самого требовательного художника.
Но, к сожалению, это прекрасное здание быстро разрушается. Центральная часть его обрушилась. В задних комнатах притолоки надтреснуты и вогнуты посередине, но все еще держат на себе тяжесть стены. Должен признаться, что мы не без нервного напряжения проходили через эти двери».
Стефенс заканчивает запись следующими размышлениями: «Дом черепах» стоит одинокий, покинутый, как будто скорбя о своем разрушении и опустошении. Еще несколько дождливых сезонов — и он превратится в груду развалин. И тогда на всем


континенте Америки не останется памятника таких чистых линий и изящной простоты, каким создали это здание зодчие майя».
Позади и чуть правее «Дома черепах» Стефенс увидел еще одно здание, которое привлекло его внимание своей необычной формой. Пришлось пробиваться через груды развалин, чтобы подойти к зданию, созданному необычайной фантазией индейцев. Оно известно под именем «Дома голубей».
Длина этого здания — восемьдесят метров. Стены его довольно сильно разрушены, внутреннее помещение засыпано обломками камней. Привлекает к себе внимание надстройка, которая идет во всю длину крыши. Как мы видим на рисунке, она состоит из девяти пирамид, примыкающих друг к другу; в них прорезаны узкие продольные оконца. А в общем создается впечатление голубятен, поэтому здание и получило такое название.
За «Женским монастырем», на более низком уровне, стоят еще несколько полуразрушенных построек и сзади них «Дом птиц», получивший свое название от скульптурного орнамента с птицами и перьями.
В «Доме птиц» располагаются самые большие комнаты в Ушмале, и среди них две длиной в восемнадцать, шириной в пять и высотой около семи метров.
«Дом голубей»
еще один пример богатой фантазии народа майи Ушмаль Рис. Казервуда
153


«Дом птиц». Ушмаль.
Рис. Каэервуда.
В одной из них хорошо видны следы цветной росписи, в другой находится арка, которая по своей конструкции очень похожа на ранние арки этрусков и греков.
Уже не первый раз отправлялся Стефенс верхом на лошади в сопровождении индейца-проводника по окрестностям У шмаля, в надежде найти еще неизвестные развалины. Он проехал более пятидесяти километров, нашел семь городищ — больше, чем он ожидал, но они были в таком разрушенном состоянии, что почти ничего не смогли сказать исследователю.
Когда Стефенс верхом на своем усталом коне подъезжал ко дворцу, тот показался ему родным домом. Он всматривался в его причудливую, прекрасную архитектуру с еще большим интересом, чем раньше.
Здания У шмаля пленяли своей красотой, несмотря на то что разрушение началось и здесь.
Ему казалось, что здесь сохранились лучшие памятники из архитектуры майя, что нужно было спешить описать и зарисовать их для потомства, пока не стало слишком поздно.
Как индейцы майя обрабатывают свои милъпы —
кукурузные поля
Как-то раз дон Симон пригласил археолога и художника посмотреть, как индейцы собирают урожай кукурузы. Большое поле перед «Домом правителя» было все засажено кукурузой. По словам дона Симона, кукурузные поля, возделываемые в непосредственной близости от древних городов, давали очень хороший урожай.
Кукурузное поле начиналось почти у самой террасы дворца. Тысячелетиями возделывается кукуруза в этих краях: ведь Гватемала и Южная Мексика ее родина. Великая цивилизация майя многим обязана древним земледельцам.


Гости были удивлены, каким примитивным способом кукуруза выращивалась на полях индейцев. Они возделывали ее так, как их праотцы еще до вторжения на их землю испанцев.
В сухой сезон, обычно в январе или в феврале, выбирается участок леса для мильпы — кукурузного поля. Раньше индейцы валили деревья каменным топором, позже — с приходом испанцев— металлическим; поваленные деревья сжигались. В мае или июне индейцы сажают кукурузу. Это делается крайне просто: палкой с заостренным концом индеец копает ямку в земле и бросает туда несколько зерен кукурузы. Ямка с зернами присыпается землей, и после этого поле предоставлено само себе.
Такую же картину наблюдал известный советский ботаник Николай Иванович Вавилов во время своего четвертого путешествия по странам Латинской Америки в 1932—1933 годах, то есть почти сто лет спустя после путешествия Стефенса. Вот что он писал в статье «Великие земледельческие культуры доколумбовой Америки и их взаимоотношения»:
«На Юкатане мы до сих пор могли наблюдать самые примитивные формы сельскохозяйственных орудий, как камнетерки для приготовления муки, деревянные палки для посева. Поля на Юкатане, как и в Чьяпасе, на юге Мексики, и в Гватемале, около Антигуа, нередко представляют собой как бы сообщество различных культурных растений: фасоль обвивает кукурузу, а между ними растут различного рода тыквы.
Естественно, что ручная культура майя, так же как ацтеков и сапотеков, должна была быть интенсивной. Отсутствие сельскохозяйственных животных заставило человека ограничивать площадь посева небольшими участками, обрабатывать тщательно небольшие площадки, вырабатывать своеобразные навыки ухода за растениями, как, например, надлом початков у кукурузы перед созреванием, широко практикуемый до сих пор в мексиканских деревнях и в Гватемале, по-видимому, для выравнивания созревания и, возможно, для борьбы с повреждениями початков насекомыми. Возделывание растений мелкими делянками заставило уделить внимание самому растению. Так, вероятно, появились первые селекционеры.
Культурная флора Мексики и Центральной Америки, даже в настоящее время, при значительном завозе сюда растений из Старого Света, останавливает внимание своей оригинальностью. По существу, до сих пор здесь господствуют древние американские эндемичные1 культурные растения». И дальше: «Нет никакого сомнения в том, что земледельческая культура Мексики и Центральной Америки возникла самостоятельно и независимо от влияния Старого Света».
Я привожу здесь высказывания советского ученого Н. И. Ва¬
1 Эндемичные — местного происхождения.


вилова из области историко-агрономических исследований. Однако они звучат в унисон с открытиями американского археолога Стефенса, который пришел к тому же выводу в области архитектуры и искусства Центральной Америки и Юкатана, а именно: культура народа майя возникла самостоятельно и независимо от влияний стран Старого Света.
Первоначальные догадки и искания приводят Стефенса к твердому убеждению, что индейцы майя были прямыми потомками талантливых строителей древних городов на территории Центральной Америки и Юкатана. К этому вопросу мы еще не раз вернемся в нашем путешествии по следам Стефенса.
* * *
В стране майя относились к кукурузе как к бесценному дару природы и приписывали ей магическую силу. Вспомним легенду о карлике, которую слушал Стефенс на пороге «Дома волшебника»: лепешка из кукурузы совершила чудо — спасла жизнь карлику. А вот отрывки из легенды о сотворении человека из книги «Пополь-Вух»1 («Книга народа»).
Как гласит легенда, творцам Вселенной удалось создать человека только из кукурузы,— попытки создать его из глины, из дерева кончились неудачей.
Легенда о сотворении человека из зерен кукурузы
Здесь вот начало (рассказа о том), как было решено создать человека и как искали то, что должно было войти в плоть человека.
И Великая мать и Великий отец, Создательница и Творец, Тепеу и Кукумац, как гласят их имена, говорили: «Приближается время зари; так пусть наша работа будет закончена и пусть появятся те, кто должен нас питать и поддерживать, порождения света, сыновья света; пусть появится человек, человечество на лице земли!» Так говорили они.
Они собрались, сошлись вместе и совещались в темноте и в ночи, и вот они искали и обсуждали, и здесь они размышляли и думали. Таким образом, их намерения подошли к ясному решению; и они искали и открыли, что должно войти в плоть человека.
Это было еще перед тем, как солнце, луна и звезды появились над головами Создательницы и Творца.
Из Пашиля, из Кайала, как именовались (эти страны), появились желтые початки и белые початки кукурузы.
1 Пополь-Вух. Родословная владык Тотоникапана. М.—Л., 1959. серия «Литературные памятники»


Вот имена животных, доставивших эту пищу: лисица, койот, попугай и ворона. Эти четыре животных принесли известия о желтых початках и о белых початках кукурузы. Они сказали Созидательнице и Творцу, что они должны идти в Пашиль, и они показали им дорогу в Пашиль.
И там они нашли пищу, и это было то, что вошло в плоть сотворенного человека, созданного человека, это была его кровь, из этого была создана кровь человека. Так вошла кукуруза в сотворение человека по желанию Великой матери и Великого отца.
И вот тогда они были исполнены радости, потому что они нашли такую прекрасную страну, полную удовольствий, изобилующую вкусными початками желтой кукурузы и вкусными початками белой кукурузы; изобилующую также прекрасным паташте и семенами какао. Нельзя и перечислить, сколько там было деревьев сапоте, кавуэш, хокоте, тапаль, матасано, какое множество меда. Там было изобилие восхитительной пищи, в этих селениях, именовавшихся Пашиль и Кайала. Там была пища всякого рода, малая пища и большая пища, малые растения и большие растения. И дорога к ним была показана животными.
И тогда, размолов початки желтой кукурузы и початки белой кукурузы, Шмукане изготовила девять напитков, и из этой пищи пришла сила и плоть, и из кукурузы были созданы мускулы и сила человека. Вот что сделали Великая мать и Великий отец, Тепеу и Кукумац, как именовались они.
После этого они начали беседовать о сотворении и создании нашей первой матери и отца; только из желтой кукурузы и из белой кукурузы они создали их плоть; из кукурузного теста они создали руки и ноги человека. Только тесто из кукурузной муки пошло на плоть наших первых отцов...
И так как они имели внешность человека, то они были люди, они говорили и вели беседы, они хорошо видели и слышали, они ходили, брали вещи руками; они были хорошими и красивыми людьми, и их фигуры были человеческой фигурой.
Они были наделены проницательностью; они видели, и их взгляд тотчас же достигал своей цели. Они преуспевали в видении, они преуспевали в знании всего, что имеется на свете. Когда они смотрели вокруг, они сразу же видели и созерцали от верха до низа — свод небес и внутренность земли...
Многие легенды о мироздании из книги народа майя-киче «Пополь-Вух» полны поэтической прелести, народной мудрости и юмора. Вся книга «Пополь-Вух» представляет собой большую ценность как литературный памятник, одна из немногих сохранившихся книг этого древнего народа.
157


Немного о языческих обрядах и религиозных представлениях индейцев майя
Францисканский монах Когольюдо, летописец Юкатана, пишет в своих трудах, что когда в памятные дни он посетил великий храм в У шмале, то увидел там в одном из святилищ на жертвенном камне бобы какао и кусочек смолы-копаль, все еще наполнявшей воздух ароматом. Когольюдо счел это доказательством языческого ритуала, недавно здесь совершенного. Эта маленькая запись говорит о многом, и прежде всего о том, что Ушмаль не был покинутым городом, когда сюда пришли испанцы.
Стефенс внимательно прислушивается к рассказам современников, читает и с любопытством изучает немногие исторические документы, которые ему удается обнаружить в монастырях. Дон Симон Пеон показал археологу интересный документ. В нем говорилось о том, что в январе 1588 года испанская корона передает Ушмаль и большую прилегающую к нему территорию испанскому аристократу дону Лоренсо де Эвиа. Здесь же делается ссылка на то, что эта земля якобы не пригодна для посева кукурузы и индейцам она не нужна, а что дон Лоренсо ее может использовать для выгона скота.
В документах дона Симона Пеона встречаются постоянные упоминания, что политика испанской светской власти и церкви была направлена на то, чтобы сломить обычаи и веру индейцев и заставить их уйти подальше от храмов, где они совершали свои языческие обряды.
Познакомимся с верованиями майя.
В языческих представлениях майя бог Хунаб Ку — творец мира. Сын его, Ицамна,— владыка небес, верховный бог. Иногда народ отождествляет Ицамну с солнцем. Майя верили, что Ицамна дал людям письменность и книги. Известна Ишчель — богиня луны, покровительница женских работ.
Особо большое значение имел для майяских крестьян Чак — бог дождя. Их было много. Четыре Чака владели странами света, и каждый имел свой собственный цвет. Чак Шиб Чак — Красный Чак Востока; Сак Шиб Чак — Белый Чак Севера; Эк Шиб Чак — Черный Чак Запада и Кан Шиб Чак — Желтый Чак Юга.
Всем, кто интересовался культурой майя и посетил выставку «Искусство Мексики» (Москва, 1960), запомнилась большая скульптура еще одного майяско-тольтекского божества — Чак- Мооля, изображенного в полулежащей позе.
Одним из любимых богов был Йум Кааш — бог кукурузы. Шаман Эк — бог Северной звезды — по всей вероятности, покровительствовал путешественникам и купцам. Знаменитый Ку- кулькан — оперенная змея — почти так же могуч, считали майя,


как Ицамна. Ему посвящен величественный храм в Чичен-Ице, который испанцы назвали «Эль Кастильо» («Замок»).
Небо было не одно — майя верили, что их тринадцать, расположенных одно над другим. А под землей — потусторонний мир, ад из девяти ярусов. Этим подземным миром тоже правили боги, в самом темном и глубоком пекле владыкой был Ах Пуч.
Каждый день календаря майя имел своего бога. Имели своих богов и все цифры, от единицы до тринадцати. Собственный бог был даже у нуля.
Религиозный культ у майя отличался невероятной разветвленностью, а майяские ритуалы были необычайно пышны. Жрецы, профессиональные церемониймейстеры, принадлежали к избранным, к верхушке майяского общества.
Чак-Мооль — майяско- тольтекское божество. Известняк, инкрустация. Чичен-Ица. Коллекция Национального музея антропологии. Мехико.
По-видимому, у майя отправлением религиозных обрядов в каждом городе-государстве руководил верховный жрец — Ах Май. Он следил за воспитанием детей высокой знати и обучал подчиненных жрецов. Помимо религиозных догматов, он преподавал жрецам основы иероглифического письма, астрономию, астрологию и т. д. Жрецы, в отличие от халач-виников и других представителей светской аристокра-
159


гии, носили одежду, ничем не отличающуюся от одежды простонародья, зато на голове у них была высокая «митра».
Основным обрядом майяского религиозного культа было жертвоприношение.
На жертвенный камень клали цветы, плоды, бобы какао, драгоценности; чаще всего в жертву богам приносились животные — индюки, олени, ящерицы и т. д.— и пища; в редких случаях совершались человеческие жертвоприношения 1.
* *
*
Я рассказала о том, что удалось археологу и художнику увидеть, зарисовать, услышать, узнать на развалинах древнего города Ушмаля — одного из прекраснейших, удивительных городов народа майя, воздвигнутого талантливыми зодчими в I тысячелетии н. э., еще в классический период, и процветавшего вплоть до кануна конкисты.
И мне хочется еще раз напомнить читателю о необыкновенной ценности работы этих исследователей, успевших увидеть и запечатлеть то, что потом стало недоступно для большинства ученых и художников мира. Вспыхнувшее на Юкатане — вскоре после путешествия Стефенса — в 1847 году восстание («война каст») затянулось на два десятилетия. Индейцы майя на долгие годы стали хозяевами значительной части своей страны и не пускали к себе мексиканских чиновников и солдат,— слишком тяжелы были испытания, перенесенные народом под властью помещиков-латифундистов.
Дальнейшее изучение культуры майя на Юкатане возобновляется лишь в начале нашего века, шестьдесят — семьдесят лет спустя.
Из статьи известного американского археолога Джорджа Вайяна «Скрытая история» мы узнаем, что в двадцатых — тридцатых годах нашего столетия, на протяжении десяти лет, совместными усилиями вашингтонского Института Карнеги и мексиканского правительства проводились археологические раскопки и большая работа по реставрации древних зданий в Чичен-Ице, и особое внимание было уделено «Храму воинов»— шедевру архитектуры доколумбовой Америки.
Известно также, что в 1956 году начались и продолжались до 1968 года большие работы по реставрации одного из крупнейших городов древнего периода — города Тикаль в горной Гватемале. Работы велись под руководством и на средства Пенсильванского университета (США).
1 О человеческих жертвоприношениях, совершавшихся жрецами майя, свидетельствуют изображения в Пьедрас-Неграсе, Бонампаке, Тикале и т. д., относящиеся к I тысячелетию и. э. (Примеч. В. И. Гуляева.)
160


Продолжаются и открытия древних городов, воздвигнутых народом майя. В 1941 году были получены первые известия о найденных в лесах Юкатана, недалеко от одинокой асьенды, развалинах древнего города Цибильчальтун. Несколько лет спустя туда была послана экспедиция Ново- Орлеанского университета (США).
Тайясаль не сдается
Путешественники были теперь на последней границе обитаемых мест Юкатана, на расстоянии нескольких километров от последней деревни. Дальше простирались дикие, глухие места до самого озера Петен и тех мест, где обитали лакандоны — некрещеные индейцы. Стефенс предполагал, что в этих глухих местах затерялся таинственный город, куда не ступала нога белого человека и где индейцы жили по законам предков, как до открытия Америки. Жители Мериды хранили подобное же представление об этих местах.
Итак, Стефенс во главе своей маленькой экспедиции продолжал поиски разрушенных городов. Один из местных католических священников начертил ему маршрут путешествия по диким местам района озера Петен.
«У меня была надежда,— пишет в дневнике Стефенс,— что во время этого путешествия мы достигнем наконец места, где откроется тайна и будет найдено звено, соединяющее настоящее с прошлым. Но эта надежда то появлялась, го угасала — возможно, на наше счастье,— ведь мы ничего не слыхали о развалинах тех мест. Правда, я далек от заблуждения, что если мы не слыхали о развалинах, то их там действительно нет. Наоборот, очень возможно, что развалины древних городов лежат погребенные на расстоянии нескольких километров, но никто из местных жителей ничего об этом не знает».
На озере Петен-Ица много островов, один из них называется «Большой Петен» (в переводе с языка майя «Петен»— это «остров»).
После падения Майяпана — столицы крупного государства юкатанских майя в XIII—XV веках — индейцы одной из групп племени майя-ицев отправились в район озера Петен. На большом острове они выстроили себе столицу и назвали ее Тайясаль1.
' Точная дата основания Гайясаля неизвестна. Однако первое появление майя-ицев в районе Петена относится, безусловно, к XII в. н. э., то есть более чем за триста лет до конкисты (см. Кнорозов Ю. В. Письменность индейцев майя, 1963, с. 27). (Примеч. В. И. Гуляева.)


Здесь на протяжении 155 лет после покорения Юкатана испанцами ицы с удивительным мужеством и неустрашимостью отстаивали свою независимость.
В 1618 году, шестьдесят шесть лет спустя после покорения Юкатана, два монаха францисканского ордена отправились на остров Петен с намерением покорить эту провинцию путем обращения индейцев в христианскую веру.
Согласно летописным записям испанского историка Когольюдо, они пристали к берегу острова в десять часов вечера. Местный владыка предоставил им дом, где они расположились на ночь. На следующий день они выступили перед индейцами с проповедью. В ответ на проповедь правитель сказал, что не пришло еще время для людей майя-ицев принять христианскую веру, и посоветовал им покинуть остров и вернуться спустя некоторое время. Однако он разрешил испанским монахам познакомиться с их городом — столицей Тайясаль. В Тайясале монахи увидели великолепные дворцы и хра- лиги трех городов мы. Один из храмов был посвящен Цимин Чаку («Громово-
Пирамида. Вот все, что осталось от древней столицы
Майяпана.
Рис. Казервуда.
му Тапиру»). Священным Громовым Тапиром был назван любимый конь Кортеса — Морсильо, раненный на охоте за оленями во время похода Эрнана Кортеса из Мексики в Гондурас1. Кортес попросил жителей Тайясаля позаботиться о верном коне.
Известно, что во время конкисты лошади поразили воображение индейцев больше, чем сами испанцы. Когда индейцы увидели стреляющих всадников, им показалось, что это конь извергает огонь и создает ужасный грохот. Отсюда и прозвище, данное Морсильо.
Индейцы ухаживали за раненым жеребцом, подносили ему всякие лакомства, но конь все-таки пал. И тайясальские майя-ица выстроили в его честь храм, где поместили большую скульптуру, изображающую Цимин Чака, ставшего на дыбы.
Испанские монахи вошли в храм и увидели этого удивительного идола. Неожиданно для всех один из них схватил
162
1 Поход из Мексики в Гондурас (1524—1525) был направлен не против индейцев, а против мятежного испанского офицера Кристобаля де Олида.


камень и разбил статую вдребезги. Среди возмущенных индейцев раздался клич: «Убьем его!» «Но владыка,— говорит испанский летописец,— спас монаха, однако заставил покинуть остров».
В начале октября 1619 года те же два монаха решили снова отправиться на остров и добиться успеха в обращении индейцев в христианство. Их появление вызвало возмущение среди индейцев. Один из монахов пробовал увещевать их, но вызвал еще большее раздражение — кто-то из индейцев схватил его за волосы и бросил оземь. В конце концов монахов отправили восвояси в ветхой пироге, не дав им с собой никакой еды.
Шли годы. В 1695 году губернатором Юкатана стал дон Мартин де Урсуа. С согласия испанского короля и Совета Индий, он принялся за осуществление ранее предложенного им проекта по строительству дороги через весь полуостров — от Кампече до Г ватемалы. Открытие этой дороги привело к покорению ицев, что подробно описывается в хронике испанским историком Вильягутьерре. «История покорения ицев» вышла в Мадриде в 1761 году.
Работы по прокладке дороги начались в 1695 году. При строительстве главным препятствием оказались покинутые и заросшие джунглями развалины древних зданий, рассеянные на пути.
В январе 1697 года дон Мартин де Урсуа отбыл из Кампече во главе экспедиции, среди членов которой был и викарий1, назначенный епископом в провинцию ицев.
В последний день февраля Мартин де Урсуа распорядился, чтобы срубили деревья строевого леса для постройки корабля, который должен будет доставить их на остров. В то же время дон Мартин отправил вперед себя послов с известием о том, что пришло время для ицев жить в мире с испанцами. «В противном случае,— говорилось далее,— я сделаю то, что король велит, но о чем сейчас преждевременно говорить». Это была прямая угроза.
На тридцатое марта была назначена высадка на берег. Некоторые из испанцев, участников экспедиции, зная, на какого многочисленного и отважного противника они собираются напасть, предвидя трудности борьбы с народом, уже заслужившим репутацию непобедимого, предупредили генерала, что считают его действия слишком поспешными. Генерал, по свидетельству летописца, ответил, что имел в виду «служение богу и королю» и «спасение» несчастных душ от мрака идолопоклонства и что под покровительством
Викарий — помощник епископа.
163


святой девы, чей образ запечатлен на королевском флаге и в его сердце, он сам может покорить народ, сколько бы трудностей ни стояло на его пути.
Затем он вошел на корабль со ста восемью солдатами, оставив сто двадцать солдат и два орудия в качестве гарнизона в лагере.
Викарий благословил всех присутствовавших на корабле, и, как только взошло солнце, корабль снялся с якоря и направился к острову, который находился на расстоянии девяти километров.
На половине пути корабль встретил флотилию пирог с индейцами. Не обращая на них внимания, испанцы продолжали двигаться к острову, но вскоре заметили огромное количество вооруженных индейцев.
Индейцы заняли все ближние маленькие островки и на пирогах поплыли навстречу непрошеным гостям. Как только испанцы приблизились на расстояние полета стрелы, индейцы засыпали их градом стрел.
Урсуа, стремясь усыпить бдительность индейцев, рассчитывал без выстрелов высадиться на берег. Но индейцы не могли поверить в мирную миссию испанцев, и стрелы с берега сыпались градом.
Но вот один солдат, тяжело раненный в руку, не смог удержаться и выстрелил из мушкета. Другие сразу же последовали его примеру.
Не дожидаясь момента, когда корабль причалит к берегу, солдаты стали прыгать в воду.
Индейцев было великое множество, и все они ринулись в бой. Но ужасный грохот огнестрельного оружия и страшные потери сломили индейцев, и они бежали.
Испанский корабль атаковал пироги. А индейцы? Все — от мала до велика — и те, кто был на берегу, и те, кто был в пирогах,— все бросились в воду. И от острова до большой земли ничего не было видно, кроме голов несчастных индейцев — мужчин, женщин и детей, пораженных страхом.
Трагедия покорения
Конкистадоры ворвались в покинутый город и водрузили королевский флаг на самом высоком месте острова. А дон Мартин де Урсуа объявил, что провинция Ица отныне принадлежит испанской короне. Викарий, надев торжественное облачение, благословил озеро и провозгласил, что провинция ицев подчиняется епископству Юкатана.
Это произошло в марте 1697 года, 155 лет спустя после основания новой столицы испанцев — Мериды.


Что же делали испанцы в покоренном индейском городе:* Монахи рассказывали, что когда им предложили показать город-остров Тайясаль, они прежде всего отправились в самую высокую часть города, чтобы посмотреть на индейские храмы и молельни, посвященные языческим богам. Они увидели там множество храмов, по своим размерам не уступавших самым большим храмам Юкатана.
Испанские солдаты тоже отправились смотреть город.
«Кастильо».
Тулум,
Юкатан.
Рис.
Казервуда.
Их поразило огромное количество домов идолопоклонства (молелен). По их словам, идолов было так много и они были так разнообразны, что невозможно было не только описать их, но даже сосчитать.
Согласно историческим записям, в городе Тайясаль майя воздвигли двадцать один храм. Главный из них находился в ведении Кин Канека — верховного жреца, двоюродного брата верховного правителя Канека. Этот храм построен на пирамиде квадратной формы, с красивой лестницей из резных камней. Дальше упоминается о его сходстве с замком, отсюда и название — Эль Кастильо. Такое же название испанцы


дали храмам в Чичен-Ице и Тулуме; оно и сохранилось за ними до сегодняшнего дня.
Рассказывается еще об одном храме подобной архитектуры, о других упоминается лишь мимоходом. Описания храмов короткие и общие, но, по мнению Стефенса, этих описаний достаточно, Атобы прийти к заключению, что храмы столицы Тайясаль, в общем, такой же архитектуры, как и разбросанные по всей стране.
Где же теперь эти языческие храмы? По свидетельству современников, от них не осталось и следа.
Если перелистать страницы истории, записанные Ко- гольюдо, то ответ не трудно найти.
Губернатор Урсуа завладел островом в восемь часов тридцать минут утра. Отзвучала молитва благодарности. После этого генерал отдал распоряжение всем офицерам и начальникам отправиться в разные части города и в языческих храмах, а также в домах, где было замечено идолопоклонство, сбросить и перебить всех идолов. Сам Урсуа вместе с викарием принимал в этом участие. Какое количество идолов и статуй, которые испанцы принимали за идолов, было уничтожено, можно судить по тому факту, что, приступив к «делу» в половине девятого утра, они били, ломали и жгли идолов до половины шестого вечера, пока не прозвучал сигнал, призывающий к ужину, «а поужинать завоевателям было нужно после такого тяжелого труда»,— пишет историк.
С горечью читает Стефенс эти страницы из истории конкисты. Они вызывают в нем бурю негодования. Вот что он записывает в своем дневнике:
«И если в один день можно было уничтожить столько идолов, то за период в сто сорок пять лет, когда был выстроен военный форт, церкви и другие здания, которые существуют по сей день, времени было вполне достаточно, чтобы уничтожить все языческие индейские храмы.
Я спрашивал себя, где алтари и храмы Петена? А теперь мне хочется задать еще один вопрос. Где индейцы, плывшие плечом к плечу в тот ужасный день кровавой бойни, чьи головы покрыли всю поверхность воды от острова до большой земли? Где эти несчастные беженцы и обитатели других островов и территории Ица? Они бежали в глухие, дикие места, пока ужасные испанцы не проникли туда. И в моем воображении снова и снова встает город, о котором я уже не раз говорил, где живут некрещеные индейцы по обычаям своих предков. И не стоит удивляться тому, что далеко за пределами озера Петен, среди дикой природы, куда не ступала еще нога белого человека, может быть, индейцы живут так, как жили их предки до открытия Америки. Они
166


молятся перед алтарями языческих богов и посещают языческие храмы, такие же, как те, что теперь уже разрушены, разбросаны по всей территории Юкатана»1.
Мерида
Отправляясь в свое второе путешествие (1841— 1842) из Северо-Американских Соединенных Штатов к берегам Карибского моря и Мексиканского залива, Стефенс мечтал продолжить исследование развалин древних городов на полуострове Юкатан, изучить развалины знаменитого города Чичен-Ица, еще раз побывать и полюбоваться прекрасным Ушмалем и проникнуть в глубь страны.
Но оказалось, что сама Мерида дала большой материал для раздумий.
Стиль города — мавританский, в то время господствовавший в Испании. Дома каменные, одноэтажные, с балконами под окнами и большим внутренним двором — патио.
В центре города большая площадь. Вся восточная сторона ее занята собором и дворцом епископа. На западной стороне— здание кабильдо (муниципалитета). На северной стороне дворец губернатора, а на южной — здание, которое невольно обращает на себя внимание: его фасад украшен богатым скульптурным орнаментом. В стену вмонтирована каменная плита со следующей надписью:
«По воле аделантадо Франсиско дё Монтехо это здание воздвигнуто в тысяча пятьсот сорок девятом году».
Сюжет, изображенный на камне, следующий: два гигантских рыцаря в латах топчут поверженных, нагих людей. Нет сомнения, что здесь изображены покорители Юкатана — отец и сын Монтехо.
Нельзя пройти мимо этого здания без горького чувства обиды за индейцев и глубокого возмущения против завоевателей. Хочется повторить здесь слова великого гуманиста Лас-Касаса: «Сей тиран с тремя стами людей начал вести войну против невинных, в собственной отчизне живущих и никому вреда не чинящих туземцев, чем вызвал гибель несметного множества народа».
Казервуд пытался сделать зарисовку фасада дворца, но около него собралась толпа любопытных и работать было невозможно. Стефенс предполагал, что это здание было синтезом искусства индейского и испанского,— проект, конечно, был испанский, а исполнение — индейских мастеров. В тот ранний период, всего лишь пять лет спустя после
1 Легенда о существовании в глубине джунглей Петена и Юкатана «живых» городов майя, в которые не ступала еще нога европейца, в дальнейшем не получила подтверждения и была отвергнута учеными. (Примеч. В. И. Гуляева.)
167


основания Мериды, испанцев здесь было немного, и, конечно, каждый из них считал себя конкистадором и не хотел снизойти до строительных работ, да и не обладал этим умением. Стефенс с убеждением писал:
«Здесь работали индейские зодчие резцом из вулканического стекла обсидиана, а не теми инструментами, которыми их снабжали испанцы».
Улицы в Мериде означались способом, характерным для Юкатана: на дом, который стоял на углу улицы, прикреплялась дощечка с красочным изображением какой-нибудь птицы или животного. Так, Стефенсу оказали гостеприимство на улице Фламинго; известны были улица Слона, улица Быка и т. д. Большинство индейцев не умели читать по-испански, но легко ориентировались по этим знакам.
Характерной особенностью Мериды и других испанских городов являлись католические храмы. Были среди них храмы довольно красивой архитектуры и убранства, но ни один из них не мог сравниться с замечательным зданием Францисканского монастыря. Он стоит на холме в восточной части города, окруженный высокой каменной стеной с башнями, как замок. Каменная стена хорошо сохранилась, но внутри произошло страшное опустошение.
Вот что Стефенс узнал о судьбе этого здания.
В 1820 году новая конституция, провозглашенная в Испании, распространилась на испанские колонии. Тридцатого мая местный чиновник вывесил плакат, чтобы познакомить население с новыми законами. Хотя церковь продолжала придерживаться старого законодательства, францисканские монахи, пользуясь своими добрыми отношениями с народом, вышли из ворот монастыря на площадь, где собралась толпа, и старались успокоить людей, сдержать волнения, связанные с опубликованием новых законов. Тогда власти, опасаясь сговора монахов с толпой, приказали выкатить на площадь пушки, а солдаты подошли к монастырским стенам, открыли ворота и заставили уйти из монастыря всех, кто там жил.
Стефенс посетил разоренный монастырь. Его спутником был бывший монах францисканского ордена. Они вошли через ворота во двор, заросший травой. Перед ними раскинулся монастырь с его длинными коридорами и две большие церкви. Стены всех трех зданий были целы, только в них не осталось ни окон, ни дверей. Крыша одной из церквей рухнула, и лучи яркого солнечного света освещали внутреннее помещение храма. Они вошли в другую церковь, выстроенную в годы конкисты. У самых дверей расположилась кузница и мастерская лафетов для полевых пушек. Алтари были повергнуты, стены обезображены. У главного входа перед алтарем виднелась надпись: «Лагерь легкой артиллерии». Церковь превратилась в бараки.


«Мне тяжело было смотреть на разоренную, оскверненную церковь,— пишет Стефенс,— но я с трудом представляю, что чувствовал мой спутник, бывший монах францисканского ордена, посетивший монастырь в первый раз после изгнания».
С именем монастыря связана еще одна социальная катастрофа, гораздо более трагическая и большего культурно-исторического значения. Это не прошло мимо испытующего взгляда археолога и взволновало его до глубины души.
Арка, характерная для архитектуры майя. Лабна. Юкатан. Рис. Каэервуда.
1Ж ( ■ j ,
Я , ^-Ч' 1 njjBP^gOTl
В одном из помещений монастыря, расположенных внизу, под главным дормиторио1, находятся две параллельные галереи. Та, которая расположена с наружной стороны, выходит на главный внутренний двор. В этой галерее красуется удивительная арка, о типе которой не раз говорил археолог: две противоположные стены тянутся вверх, чтобы встретить друг друга, и, когда их разделяет расстояние в один фут, сверху накладывается несколько плоских камней.
1
Дормиторио (исп.)— спальня.
169


«Не может быть никакого сомнения относительно характера этой арки,— убежденно говорит Стефенс,— нельзя ни на минуту предположить, что ее выстроили испанцы, настолько она противоречила всем принципам их архитектуры. Безусловно, она была частью одного из тех таинственных зданий, вызвавших столько горячих споров и обсуждений, строительство которых приписывалось одному из самых древних народов Старого Света, народу неизвестному, исчезнувшему с лица земли...
Нет никаких оснований приписывать большую древность этим развалинам. Нет никакого смысла и£кать их строителей среди народов Старого Света, так же как и утверждать, что народ, который строил эти города, исчез, вымер. Но есть серьезные основания утверждать, что они созданы руками людей, которые населяли эту страну во время ее покорения испанцами, или, быть может, их близкими предками».
К этому выводу Стефенс пришел не сразу, были у него и сомнения. Но в результате внимательного, кропотливого исследования развалин, изучения исторических материалов, глубокого раздумья и сопоставлений он утверждает:
«Я должен сказать, что мои последующие исследования укрепили и подтвердили мои выводы и сделали убеждением то, что раньше было просто мнением. И одинокая арка, обнаруженная мной в испанском монастыре,— очень сильное, возможно, окончательное доказательство, что все разрушенные здания, разбросанные по Центральной Америке и Юкатану, были выстроены тем самым народом — индейцами майя, которые населяли страну как во время покорения ее испанцами, так и за два, три тысячелетия до того».
Эти выводы Стефенса заслужили высокую оценку среди ученых разных стран. Приведем высказывание советского исследователя Р. Кинжалова:
«...Не кто другой, как Стефенс, впервые высказал предположение, что творцами замечательных памятников были предки современного индейского населения, живущего здесь — племена майя. В дальнейшем, благодаря самоотверженной работе этнографов и археологов, лингвистов и историков, эта блестящая догадка была подтверждена, фантастические теории опровергнуты и тайна, окружающая мертвые города, рассеяна».
Так прорываются лучи света на загадочную историю майя. А стала она загадочной потому, что все исторические документы — книги и рукописи древних майя — были уничтожены злой волей одного человека — епископом Ландой. Но об этом речь впереди.


Мани — город, овеянный печалью
(Страничка истории)
Когда один из представителей династии Тутуль-Шив, правящей династии У шмаля, основал новую столицу, он назвал ее Мани, что в переводе с языка майя звучит так: «Всё потеряно». Думал ли он, что предсказал трагедию, связанную с именем этого города?
Я уже говорила о том, что когда испанские конкистадоры, во главе с Франсиско де Монтехо, пришли в индейский город Тхо, они разбили свой лагерь на ближнем кургане. Прошло немного времени, и разведчик донес Франсиско Монтехо о том, что приближается толпа воинствующих индейцев. И в самом деле, с вершины холма испанцы увидели многочисленную процессию индейцев, сопровождав-
Карта
провинции
Мани,
выполненная
индейцами
майя.
ших паланкин, в котором восседал знатный касик.
Не сомневаясь, что битва неизбежна, викарий поднял крест и благословил испанцев, а они, произнеся молитву, взялись за оружие.
Индейцы же приблизились к кургану, опустили на землю паланкин, и знатный человек, которого они несли на плечах, мирно пошел навстречу испанцам. Он бросил на землю лук и стрелы и поднял вверх руки — этим он дал понять испанцам, что пришел с мирными намерениями. Тотчас и все индейцы положили на землю свои луки и стрелы, коснулись земли пальцами и поцеловали их — в знак уважения и мира.
Вождь приблизился к подножию холма и начал восхождение.
Дон Франсиско Монтехо пошел встречать гостя, взял его за руку и пригласил в лагерь.
Знатный индеец происходил из правящей династии Тутуль- Шив. Он прибыл из города Мани, где было много храмов и


дворцов, выстроенных из камня. Гость сказал испанскому генералу, что с уважением наблюдает доблесть и стойкость испанцев и пришел сюда, чтобы выразить свою покорность и предложить помощь в деле подчинения непокорных соотечественников; он привез с собой в подарок аделантадо много фруктов, индюков и иной снеди. Знатный гость прибыл сюда, чтобы предложить свою дружбу и высказать желание принять христианскую веру.
Великого человека из Мани, как свидетельствует историческая запись, сопровождало несколько касиков, чьи имена были записаны и переданы дону Франсиско де Монтехо.
Знатный гость пробыл в испанском лагере семнадцать дней. Прощаясь, он обещал разослать послов, чтобы уговорить индейских вождей соседних территорий покориться Испании.
Вернувшись в Мани, Тутуль-Шив созвал индейцев, рассказал им о соглашении, которое он заключил с испанцами, и о своих дальнейших намерениях. Он предупредил, что все сказанное касается и их всех.
Затем он пригласил касиков, которые сопровождали его во время путешествия к испанцам, и предложил им отправиться в качестве послов к касикам из династии Кокомов, обитающих в провинции Сотута, а также и к другим племенам, живущим дальше на восток, до самого Вальядолида. Необходимо было познакомить их с его решением, рассказать о дружбе, которую он завязал с испанцами, и посоветовать им сделать то же. Необходимо было также поставить их в известность, что испанцы решили остаться в этих краях, прочно обосновались в Кампече и собираются осесть и в Тхо. Он просил напомнить и о том, как много произошло сражений с испанцами и какое множество индейцев погибло на поле битвы. Тутуль-Шив просил еще рассказать о гостеприимном приеме, оказанном ему испанцами. Он считал, что все индейцы страны должны последовать его примеру, чтобы положить конец вражде с пришельцами. Тогда наступит мирная жизнь и всем будет хорошо.
Послы отправились в провинцию Сотута и просили сообщить об их прибытии Начи Кокому — главному вождю индейцев той территории. Начи Коком просил подождать его ответа пять дней.
Тем временем он созвал своих касиков. На общем совете решили устроить охоту на диких кабанов и хорошо угостить послов. Охоту устроили в глухом лесу, далеко от обитаемых мест. Охотились и пировали три дня. На четвертый день охотники собрались к обеду под большим развесистым деревом. И тут наступила развязка. Коком отрубил головы послам Шива, обвинив их в измене родине. Он оставил в живых только одного посла, который должен был передать возмущение трусостью Тутуль- Шива, а также решение не покоряться испанцам.
Народ майя не мог примириться с самой мыслью о покоре-
172


нии. Мани был первым городом из центрального района, который подчинился испанцам. Но героическое сопротивление индейцев продолжалось. Ярким примером может служить уже известная нам история героического Тайясаля.
В поисках исторических документов
Был уже вечер, когда Стефенс со своими спутниками прибыл в Мани. На ночлег устроились в «каса реаль»— в гостинице при кабильдо. Гостям отвели большую комнату, принесли стол, стулья и повесили гамаки.
Несмотря на все трудности и перипетии походной жизни, Стефенс проснулся в Мани с чувством особого удовлетворения, так как слыхал, что среди рукописей, которые находились на хранении у касиков, были очень ценные исторические документы.
Да и сам город имел свой особый колорит. В подземелье Мани находился колодезь, о котором говорится в легенде о карлике.
Археолог с художником направились туда. Толпа следовала за ними. В конце улицы, которая вела к колодцу, они увидели длинное здание, поперек перерезанное улицей. Стефенс и Казер- вуд сразу определили, что оно относится к эпохе завоевания.
Кто-то из местной интеллигенции объяснил путешественникам, Роспись
что это —«Дворец короля Монтехо». глиняного
«История этого дворца,— записывает Стефенс,— столь же за- п сосуда.
„ « лд Натинлиншуль,
гадочна, как и история древних индеиских здании. Мы заметили Гватемала.
резные камни из древнеиндейских храмов, вмонтированные в I тыс. и. э.
его стены, теперь уже готовые рухнуть. Мы были свидетелями гибели здания, воздвигнутого на развалинах другой цивилизации».
Вблизи дворца на углу улицы и находился колодезь...
173


«На окраине города Мани, далеко-далеко от У шмаля,— гласит легенда,— есть глубокий колодец в темной пещере, от которой идет подземный ход до самой Мериды. В этом подземелье, под сенью большого дерева, на берегу ручья, сидит старая женщина, а рядом с ней кольцом свернулась змея.
Сюда приходят странники за водой. Они рассказывают старушке про ее сына-карлика, а старушка поит их водой. Только денег она не берет — все просит маленьких детей...»
Над входом в пещеру, где был колодец, нависла огромная скала; картина эта — дикая и мрачная — создавала именно то настроение, с каким вспоминаются легенды.
* * *
Во дворе некоторых домов, на улице, проходящей позади гостиницы, находятся остатки больших курганов. Гид говорил Стефенсу, что в пригороде Мани тоже много курганов. Но археолог уже видел, не выходя за пределы города, что Мани выстроен на развалинах древнего города, чья архитектура была характерна для этой страны.
Вечером индеец Альбино по поручению Стефенса попросил касика, который ведал архивом, показать ученому гостю старинные документы, о которых перешептываются в городе. Индейцы, в ответ на эту просьбу, принесли копию исторической хроники Когольюдо, бережно завернутую в старую ткань. Касик открыл книгу и показал единственную иллюстрацию, на которой было запечатлено трагическое происшествие в Сотуте. И пока археолог и художник внимательно рассматривали иллюстрацию, индейцы развернули на полу расписную хлопчатобумажную ткань. Это был оригинал картины печального события — с нее для книги Когольюдо снята копия. Рисунок изображал гербовый щит, окаймленный головами убитых послов. Большое саподиловое дерево, под которым совершилась казнь, помещено в центре картины,— индейцы говорили, что это дерево до сих пор растет в Сотуте. По всей вероятности, картина была создана индейцами, вскоре после расправы с послами и в память ее. Летописец Юкатана Когольюдо ссылается на эту картину, как на чрезвычайно важный документ. Индейцы Мани берегут ее как сохранившуюся печальную страницу своей истории.
«У нас она вызвала очень большой интерес,— говорит Стефенс.— И на самом деле, за все наше путешествие по Центральной Америке мы ни разу не встречали в руках индейцев какой-либо документ, открывающий страницу их истории.
Каким бы мраком неизвестности ни была окутана их история, ясно, что этот нищий, обездоленный народ цепляется с отчаянной и роковой преданностью за память о предках, которых они не знали. И не будем судить их за это. История
174


конкистадоров говорит о безжалостной и дикой политике испанцев, стремившихся искоренить в сознании индейцев их веру, их национальную гордость».
В доказательство этих слов Стефенс рассказывает о преступлении перед народом майя епископа Диего де Ланды, вписавшего мрачную страницу в историю мировой культуры.
Прошло уже много лет со дня основания Мериды, когда до Ланды дошел слух, что в городе Мани некоторые из обращенных в христианство индейцев перестали ходить в католическую церковь. Ланда призвал сюда инквизицию, которая наводила ужас на народ. Но жестокому Ланде (навеки связанное с его именем определение) этого было мало. Чтобы вырвать с корнем из памяти индейцев их языческую веру, он повелел собрать все книги и рукописи майя, написанные иероглифами, и в назначенный день, в присутствии представителей испанской знати и огромного количества индейцев, распорядился сжечь на кострах инквизиции.
Во время ужасной церемонии слышны были рыдания индей- цев.
Позже Ланда в свое оправдание говорил: «Мы нашли большое количество книг, написанных этими буквами. И так как в них не было ничего, в чем не имелось бы суеверия и лжи демона, мы их все сожгли»1.
Преступление Ланды вызвало возмущение даже в Испании, а день 12 июня 1562 года остался в памяти народа как один из мрачных дней в истории человеческой культуры.
Ланда едет в Испанию, чтобы оправдать жестокости, которые по его инициативе были допущены в отношении индейцев, «отпавших» от католической церкви и вернувшихся в свои языческие храмы.
Чтобы искупить вину, он задумал написать хронику из истории культуры майя, книгу о том, что еще можно было узнать от его современников — майя XVI века.
Ланде удалось познакомиться с образованным индейцем, членом одной из самых значительных майяских правящих династий — династии Кокомов.
В своей хронике, названной «Сообщение о делах в Юкатане», Ланда часто почти дословно передает рассказ этого индейца, своего основного информатора. В этом главное значение книги. Книга появилась в печати только в 1864 году. В ней рассказывалось о первых испанцах в Америке, о завоевании Юкатана конкистадорами из семьи Монтехо во главе с Франсиско Монте- хо, содержались некоторые сведения о культуре майя — календа-
1 Диего де Ланда. Сообщение о делах в Юкатане. М.—Л., 1955, стр. 193.
175


ре, письменности, архитектуре и социальном строе XVI века — времени покорения.
Но вклад Ланды слишком мал, чтобы искупить тяжелую вину перед гениальным народом, перед историей мировой культуры.
И все же каким-то чудом сохранились три рукописи, или три кодекса, доиспанской эпохи, написанные иероглифами. Кодексы известны под именем Парижского, Дрезденского и Мадридского, они получили свое название по месту, где хранятся. Дрезденский кодекс был найден в 1739 году. Этот литературный памятник состоит из тридцати шести листов, представляющих собой свиток из луба фикуса длиной в три с половиной метра. В 1839 году, вместе с бумагами, выброшенными кем-то в мусорную корзинку, был обнаружен второй кодекс — Парижский. Третий, Мадридский,— самый большой. Его длина 6 метров 33 сантиметров, состоит он из пятидесяти шести листов1.
Весьма ценным литературным памятником майя является и < Пополь-Вух»—«Книга народа». Переводы этой редкой книги вышли, вероятно, во всех цивилизованных странах. «Пополь- Вух» называют «жемчужиной в сокровищнице мировой литературы», и ценность ее в том, что она в своих легендах, мифах верно передает этические, религиозные и философские представления киче, одного из племен великой семьи центральноамериканских майя.
Первоначально «Пополь-Вух» был, очевидно, записан иероглифами. После прихода в Гватемалу испанцев кто-то переписал эту рукопись латиницей. Личность переписчика литературного памятника неизвестна. Возможно, «Пополь-Вух» переписал (скорее всего в 1530 году) крещеный индеец Диего Рейносо. Переписанный экземпляр «Пополь-Вух» пережил пору губительной деятельности Диего де Ланды и его фанатических соратников. В начале XVIII века эту рукопись, надежно спрятанную в гватемальской индейской общине Чичикастенанго, нашел образованный доминиканский монах, благородный друг индейцев Франсиско Хименес. Он скопировал ее и, владея языком киче, сделал также испанский перевод текста. С рукописью Хименеса познакомились впоследствии европейские исследователи. В 1861 году был опубликован в Париже ее французский перевод, автором этого перевода был французский исследователь Брассер де Бурбур. С тех пор эта удивительная книга была переведена на многие языки, в том числе и на русский, и стала достоянием читателей всего мира.
176
’В 1973 г. в частной коллекции США был найден отрывок четвертой иероглифической рукописи майя—«Кодекс Гролье». (Примеч. В. И. Гуляева.)


По дороге в Чичен-Ицу
Седьмого марта 1842 года путешественники выехали из Мани.
Стефенс записывает в своем дневнике, что доктору Кэботу (участнику второй экспедиции; удалось сделать интересные наблюдения над птицами Юкатана, еще никем не изученными; и особенно интересен материал, собранный доктором Кэботом, о диких индюках — птицах, придающих особый колорит стране майя.
Ночь провели в Тисмечуане — маленькой деревушке с глубоким колодцем. Вода в нем находилась на глубине пятидесяти метров. Женщины шли одна за другой к колодцу, и каждая, набрав ведерко воды, оставляла горстку кукурузы — дань хозяину асьенды. А путешественники напоили лошадей за деньги и еще до рассвета двинулись в путь.
В 9 часов утра они прибыли в маленький городок Пето, где Стефенса поджидал Казервуд. Они с радостью воспользовались гостеприимством дона Пио Переса — старого знакомого и доброго друга Стефенса.
Пето был красивый городок. Улицы его, как и в Мериде, обозначались изображением разных фигур на домах. Церкви и монастыри, как и в испанских городах, доминировали над другими зданиями.
На страницах дневника Стефенс высказывает глубокую благодарность Пио Пересу, который принял горячее участие в их исследованиях и сделал все, что мог, чтобы облегчить им труд.
Время археолога было целиком занято очень интересными беседами с ним о древних сокровищах страны. Пио Перес подготовил для Стефенса словарь глагольных форм языка майя и материал, поясняющий их грамматику. Он подарил ему словарь, написанный от руки и содержащий четыре тысячи слов на языке майя. И главное, этот образованный человек, большой знаток языка майя и того немногого, что о них известно, подарил Стефенсу копию очень важного исторического документа о тольтеках — народе, который сыграл большую роль в поздний период истории майя. (Слово «тольтеки» означает «строители». Происхождение их неизвестно. Ученые предполагают, что они были родом из племени нахуа.)
В X веке тольтеки вторглись в Чичен-Ицу, но, вопреки обычаю чужеземных завоевателей, не разорили город. Со временем они оказали положительное художественное влияние на архитектуру Чичен-Ицы, хотя их искусство было более примитивным.
Искусство тольтеков растворилось в искусстве майя. Ученые предполагают, что влияние тольтеков на архитектуру Чичен-Ицы длилось от XI до XIII веков нашей эры.


ЧИЧЕН-ИЦА
ЧИЧЕН-ИЦА _ ЭТО ПАРИЖ И ЛУРД1 МАИЯС КОГО МИРА
Милослав Стингл
Сбылась мечта
тефенс тепло распрощался с доном Пио Пересом и в сопровождении своих друзей отправился в Чичен-Ицу. Побывать в этом городе уже давно стало мечтой археолога и художника.
Еще двое суток пути, и на третий день, под вечер, они увидели возвышавшийся над равниной храм Кукулькана.
Через полчаса путешественники уже находились среди развалин древнего города. Все величественные здания были на виду. Они отбрасывали гигантские тени на равнину и представляли удивительное зрелище.
Белокаменная дорога проходила прямо посреди развалин. Место было настолько открытое, что путешественники, все еще не веря своим глазам, проехали совсем близко от главных зданий.
Невольно они сдерживали лошадей за уздцы, пораженные волнующим зрелищем древнего города.
Смеркалось, и надо было спешить к асьенде.
Раздались крики пастухов, и огромное стадо коров хлынуло через ворота усадьбы, к которой они направились.
Асьенда, где заночевали археолог и художник, известна под тем же именем, что и старый город Чичен-Ица. Развалины древнего города находились на территории, принадлежащей дону Хуану Соса, который получил их в наследство от отца, вместе со стадом коров и табуном лошадей. Руины лежат на расстоянии около сорока километров от города Вальядолид, к которому ведет прямая широкая белокаменная дорога. Огромные здания возвышались по обе стороны дороги, на виду у всех про¬
1 Лурд — город на юго-западе Франции, славится минеральными источниками. Католические священники приписывали им чудодейственную божественную силу.


ПЛАН
цемумральмоЯ ure^i»» рребыего города
чмчз
ышт
1. «Колодец жертв•
2. «Священная дорога»
3. Танцевальная платформа
4. «Эль Кастильо* («Храм Кукулькана
5. «Платформа орлов*
€. Цомпантли («Стена черепов»}
7. Площадка для игры в мяч («Гимназиум» —у Стефенса)
8. Современная дорога на Мериду
9. «Храм воинов»
10. Рынок
11. Пресноводный сенот (колодец)
12. «Караколь» — обсерватория
13. «Храм скульптурных рельефов>
14. «Монхас» («Дом монахинь* >
15. «Красный дом»
16. «Храм верховного жреца•
17. «Иглесия»—церковь
18. «Дом оленей»
19. Акаб-Циб («Написанное в темноте*
езжающих путешественников, поэтому старый город Чичен-Ица был известен населению Юкатана больше, чем другие древние города.
Из дверей хижины, где остановился Стефенс со своими спутниками, были видны главные здания древнего города.
Они посетили сначала те, которые находились на противоположной стороне дороги. Тропинка шла через небольшой участок леса, а потом через место выгона, испещренного следами копыт.
«Перед нами открылась картина,— записывает в дневнике Стефенс,— которая снова поразила своей необычностью. Впе¬


Сенот — колодец. Чичен-Ица.
Рис. Казервуда.
Вода
В районе Чичен-Ицы, так же как и в других районах Юкатана, источники воды и водоемы встречаются редко, и проблема воды стоит очень остро. Как и в других районах Юкатана, здесь тоже «сеноты»— колодцы на
большой глубине, трудно достигаемые. Но здесь они менее освоенные, больше по площади и часто почти недоступные. Эти сеноты поражают путешественников и вызывают чувство восхищения своей первозданностью.
Сеноты в Чичен-Ице — это огромные круглые ямы от двадцати до семидесяти метров в диаметре, с обрывистыми, отвесными берегами, уходящими в глубь земли на двадцать — тридцать метров. Здесь-то и находит человек бесценное сокровище— воду. Вода во всех сенотах находится на одном и том же уровне,— ученые предполагают, что они снабжаются подземными реками. Стефенс видел хижины индейцев, выстроенные на берегу сенота, с одной стороны огороженного плетнем. За изгородь индианки забрасывали свои лубяные ведерки, зачерпывали воду и вытягивали ведерки за длинную веревку. Очень вероятно, что два самых больших сенота этих мест послужили причиной основания древнего города Чичен-Ицы.
Перед нами сенот в древнем городе Чичен-Ице, зарисованный художником Каэервудом. Он отличался по своей форме от большинства сенотов, которые исследователи видели в этой стране,— они обычно представляют собой круглую яму, на дне которой на большой глубине скрыта вода.
Этот сенот продолговатой формы — сто двадцать метров в длину, пятьдесят в ширину. Берега его отвесные, двадцатиметровой высоты, за исключением одного места, где берег обрушился и образовался крутой, изломанный спуск к воде.
чатление от развалин было очень сильное — они великолепны. Здания большие и многие хорошо сохранились. Но фасады зданий не отличались таким богатым убранством, как многие из тех, которые мы видели раньше. Их скульптурные орнаменты выполнены грубее, и казалось, что все выстроено в более давнее время».


«Тропа,— читаем дневник Стефенса,— по-видимому, была в какой-то мере искусственной, так как мы нашли в одном месте на берегу остатки каменной стены. Каждый день в полдень, когда жара становилась невыносимой на поверхности земли, мы купались в этом глубоком сеноте».
Исследование древнего города Чичен-Ицы происходило в тяжелые дни — в стране был голод. Когда запоздалый дождливый сезон стал грозить неурожаем, цена на кукурузу поднялась очень высоко, особенно в центральных районах страны. Здесь цены на зерно были в четыре раза выше, чем на морском побережье, куда приходили корабли, нагруженные зерном из Соединенных Штатов. Отчаяние, которое овладело народом из-за неурожая, трудно себе представить. Индейцы молились, приносили жертвы богу дождя Чаку, но все было напрасно — засуха продолжалась, дожди не освежали землю.
В 1836 году страна пережила то же несчастье, что и теперь. Правда, теперь вдоль побережья океана стояли корабли с зерном, присланным из Северной Америки. Однако доставка внутрь страны была невозможна из-за отсутствия транспорта, и цена на кукурузу поднялась так высоко, что стала совершенно недоступна населению. Голод свирепствовал в стране, и индейцы умирали от истощения. Они собирались толпами около хижины, где поселились исследователи, но помощь, которую Стефенс мог им оказать, была ничтожной.
«Акаб-Циб»—«Написанное в темноте»
Здание «Акаб-Циб» находилось на расстоянии двухсот метров от той хижины, где поселились Стефенс и Казервуд, нужно было только перейти территорию, отведенную для выгона скота. Это здание не было построено на ступенчатой террасе, как большинство зданий архитектуры майя. Вопреки обычаю использовать природные возвышенности для возведения пирамид, майя поставили его на искусственно устроенном холме, лицом к востоку. Длина его по фасаду — пятьдесят метров. С наружной стороны оно выглядит довольно просто, без каких-либо орнаментов. Огромная лестница, уже совершенно разрушенная, поднимается посередине здания до самой крыши.
На передней стене, обращенной к востоку, находятся семь дверей; по бокам здания — по одной двери; в доме восемнадцать комнат.
С южной стороны дверь открывается в комнату, окутанную глубокой тайной. Через низкую узкую дверь задней стены она сообщается с другой комнатой такого же размера, находящейся позади.
На каменной притолоке этой двери высечены иероглифы в
181


Здание,
известное
под названием
Акаб-Циб.
Чичен-Ица.
Рис. Казервуда.
182f
барельефе, нижняя часть двери тоже украшена скульптурным рисунком, воспроизведенным Казервудом.
Эта таблица иероглифов и положение, в котором она находится, навели индейцев на мысль назвать здание «Акаб-Циб»— «Написанное в темноте», потому что свет проникает в эту комнату через единственную дверь, и комната настолько темна, что художнику стоило больших усилий воспроизвести иероглифическую надпись.
«Впервые в Юкатане мы нашли иероглифы, высеченные на камне, которые, вне всякого сомнения, были такого же типа, как в Копане и Паленке.
«Написанное в темноте», наверно, объяснило бы все, если бы кто-нибудь мог это расшифровать. Сидящая фигура, по-види- мому, совершает заклинание или какой-то языческий ритуал. Следы красной, синей и желтой краски отчетливо видны на барельефе»,— пишет Стефенс.
Каса де лас Монхас—«Женский монастырь»
Если пойти от здания Акаб-Циб в западном направлении и выйти за каменный забор асьенды, то можно увидеть огромное здание, известное под названием «Женский монастырь»,—


одно из главных зданий Чичен- Ицы. Это здание хорошо сохранилось и отличается богатством и красотой своих орнаментов.
Совсем близко от «Женского монастыря», справа, находится «Иглесия» (церковь). Фасад ее украшен двумя карнизами сложного и красивого рисунка.
Над дверью расположено двадцать иероглифов в четырех рядах, по пяти в каждом. И тут же, на этой стене,— своеобразное украшение, часто встречающееся в архитектуре Ушмаля,— шесть выдающихся вперед крючков, похожих на хобот слона1. Над дверью, в полукруглой нише, находится барельеф, на котором можно различить сидящую фи- гуру в головном уборе из перьев.
Остальные орнаменты тоже характерны для архитектуры
древних майя — такого стиля не встретишь ни у одного из других народов.
Вьющиеся тропические растения и кусты росли на крыше церкви, свешивались поверх карниза и еще больше подчеркивали прелесть изящного фасада этого древнего здания.
Рис.
Деталь
двери
Акаб-Циб.
Казервуда.
* * *
Здание «Женского монастыря» состоит из двух построек, различных по характеру архитектуры. Одна из них представляет как бы крыло основного здания. Общая длина всего здания по фасаду равна семидесяти шести метрам. Но только в здании- крыле находятся комнаты — их девять, и все они на первом этаже.
Основное здание «Женского монастыря», к которому примыкает крыло, представляет собой сплошную громаду, сложенную из камней, скрепленных известковым раствором и предназначенную только для того, чтобы служить основанием для двух построек, венчающих монастырь. Грандиозная лестница — девятнадцать метров шириной, самая широкая из всех, которые Стефенс и Казервуд видели в этой стране,— поднимается на одиннадцать метров, до самого верха здания. Она подходит к над-
стройке, расположенной в центре огромной платформы. Ширина ЗрУИ
1 В представлении индейцев (предположительно) это носы бога дождя.
(Примеч. В. И. Гуляева.)
183


Крыло
«Дома монахинь» и «Иглесия»— церковь. Чичен-Ица.
Рис. Каэервуда.
этой платформы со стороны фасада — пять метров. Она вся заросла травой и была приятным местом для прогулок — посетителю открывался великолепный вид на окружающую территорию.
С тыльной стороны платформы поднимается другая лестница и доходит до крыши верхнего здания; эта крыша служит площадкой для здания, возвышающегося над ним. Последнее, по словам Стефенса, было сильно разрушено. «Архитектура «Женского монастыря»,— пишет Стефенс,— характерна для архитектуры древних майя. Их зодчие никогда не строили верхнего здания на крыше нижнего, но всегда — отступя, позади. Основанием служил высокий фундамент из сплошного камня. Крыша нижнего здания была лишь площадкой для прогулки перед верхним зданием.
Казалось, что все это громоздкое сооружение было задумано лишь для того, чтобы принять на себя тяжесть верхнего здания, состоящего из нескольких апартаментов, где мастерство и талант зодчих были щедро представлены».
[ГГ>ГН
Речь идет о хорошо сохранившемся верхнем переднем здании.
На том и другом конце этой надстройки находятся комнаты с тремя нишами. На стене, обращенной к югу, три двери, соответствующие трем нишам на северной стороне. Двери открывались в большой зал. На задней стене зала девять ниш.
184


«Все стены — от пола и до верхнего изгиба арки,— пишет Стефенс,— были покрыты цветным рисунком, теперь сильно стертым, но все еще носящим следы живых, ярких красок.
Всматриваясь внимательно, мы различали отдельные фрагменты росписи: то голову с плюмажем из перьев, то руку, сжимающую щит или копье. Но все попытки Казервуда скопировать остатки этой росписи кончились неудачей».
Но вот исследователи спустились вниз и остановились за углом крыла «Женского монастыря», у здания «Иглесия», о котором была уже речь.
Сравнительно большая высота подчеркивает приятные пропорции красивого здания. На передней стене — три карниза, сложный скульптурный орнамент расположен между ними. Этот скульптурный барельеф довольно грубо выполнен, но общее впечатление величественное. Главное украшение сосредоточено „
„ г г «Дом монахинь»,
над притолоками дверей, а по ту и другую сторону от двери Чичен-Ица.
расположен барельеф с фигурами сидящих людей, к сожалению Рис. Казервуда.
очень сильно выветренный. Та часть орнамента, которая находится под вторым карнизом, своим рисунком напоминает стены древних городов Лабны и Сайиля.
Само здание «Иглесия» хорошо сохранилось. Внутреннее помещение представляет собой одну большую комнату, когда-то
185


оштукатуренную. Наверху стены, под самой аркой, видны следы медальонов лепной работы, в которых были заключены иероглифы.
Индейцы не боятся бывать на развалинах Чичен-Ицы, и только это здание вызывает у них суеверный страх; они рассказывают, что по страстным пятницам там раздается таинственная музыка. Исследователи устроили в этом здании лабораторию, принесли туда дагерротип (предшественник фотоаппарата) и работали весь день в страстную пятницу, но никакой музыки не слышали. Внутреннее помещение хорошо подходило для этой работы: свет проходил через единственную дверь, и затемнение легко устраивалось. Не нужно было также каждый раз после работы все складывать и уносить.
«Караколь»— обсерватория
Фасад «Иглесии». т т
Чичен-Ица. На расстоянии ста пятидесяти метров от «/ленского мона-
Рис. Казервуда. стыря» находится здание, известное под названием «Караколь»
(«Улитка»),— так называли местные жители астрономическую обсерваторию.
Это своеобразное, живописное по своему облику строение не похоже ни на одно здание древнеамериканских городов, за исключением сильно разрушенного круглого здания в Майяпане. Оно называется «Улиткой», потому что внутри здания находится винтовая лестница и своим строением оно напоминает улитку.
Круглое здание «Караколь» стоит на более высокой из двух рядом расположенных террас. Широкая пятнадцатиметровая лестница в двадцать ступенек, ведет на низкую террасу. По обе стороны этой лестницы, образуя своеобразную балюстраду, находятся скульптурные изображения огромных извивающихся змей. На Стефенса эта балюстрада, хотя и частично


разрушенная, произвела сильное впечатление.
«Караколь» в диаметре немного больше семи метров. В нем четыре двери, каждая из них обращена в направлении одной из четырех сторон света: на север, на юг, на восток и на запад. Общая высота здания, включая террасу,— двадцать метров.
Стефенс застал его частично разрушенным.
«Впечатление, которое производила «Караколь» в свои лучшие времена, даже среди окружающих величественных зданий, было, без сомнения, поражающим, из ряда вон выходящим»,— пишет Стефенс.
Дверь ведет в круглый коридор. Во внутренней стене тоже четыре двери, по размеру меньше наружных. Они расположены в промежуточных точках компаса и обращены на северо-восток, на северо-запад, юго-запад и юго-восток. Через эти двери посетитель входит во второй коридор. Он видит в центре круглый камень, а над ним, на расстоянии около трех метров от земли, маленькое четырехугольное отверстие в стене, все забитое камнями. Стефенс попробовал освободить это оконце от камней, но они падали в узкий коридор и было опасно продолжать работу. Крыша стала настолько ветхой, что не представлялось возможным установить, куда это окошко выходило. По-видимому, оно предназначалось для наблюдений.
Стены и того и другого коридора были оштукатурены и расписаны красками, сверху поднималась треугольная арка.
«План здания поражал необычайностью, но и изучив его, мы не смогли приоткрыть тайну, которая окутывала это здание»,— писал Стефенс.
Современные ученые предполагают, что это была обсерватория.
Здание обсерватории в Чичен-Ице, частично реставрированное сотрудниками Института Карнеги и мексиканскими учеными
в 1920—1930 гг.
187


«Чичанчоб»—«Красный дом»
«Караколь»— обсерватория. Чичен-Ица.
Рис. Казервуда.
На расстоянии ста пятидесяти метров от обсерватории, в северном направлении, Стефенс увидел здание, которое индейцы называют «Чичанчоб», что в переводе на русский язык означает «Красный дом», а испанцы называют его «Каса Колорадо».
Это пятнадцатиметровое здание стоит на террасе с широкой лестницей. Оно находилось в хорошем состоянии, когда его увидели Стефенс и Казервуд. Поверх карниза стены были богато украшены, но орнамент сильно стерся. Со стороны фасада — три двери, они ведут в широкий коридор, который тянется во всю длину здания. Наверху задней стены — длинная каменная панель с иероглифами, она тянется от одного конца стены до другого. Многие из этих иероглифов стерлись и выветрились, но некоторые сохранились. Зарисовать их было очень трудно, так как они высоко располагались. Исследователям удалось сделать подмостки, и таким образом эта трудная задача была решена.
188
В доме находился еще задний коридор, разделенный на три комнаты. В каждой из них сохранились следы стенной живописи.
Недалеко отсюда, на расстоянии семидесяти метров, стоит еще одно здание, выстроенное на искусственном возвышении — террасе. И терраса и само здание сильно разрушены, но Казер-


вуду они показались настолько живописными, что он не мог противостоять соблазну зарисовать их.
«Гимназиум»— спортивная площадка
Все эти здания находятся на открытом месте, в западном направлении от большой белокаменной дороги. На той же территории, кроме сохранившихся строений, Стефенс видел много курганов с остатками разрушившихся построек.
И вот исследователи пересекли большую дорогу и остановились перед очень интересным сооружением. Оно состояло из двух массивных параллельных стен в девяносто метров длиной и десять шириной. Расстояние между ними было сорок метров.
На расстоянии тридцати трех метров от северного конца этой площадки, лицом к ней, стоит на возвышении здание (двена-
Здание в конце сцортивной площадки ( «Гимнаэиум»).
Чичен-Ица. Рис. Каэервуда.
дцать метров длиной), в нем всего одна комната с обвалившейся стеной. Среди обломков возвышаются две колонны, украшенные скульптурным орнаментом. Уцелевшие части стены покрыты снизу доверху барельефом с изображением людей, но барельеф поблек и сильно осыпался.
189


На противоположном конце, также на расстоянии тридцати метров от площадки, стоит другое здание на возвышении. Его длина по фасаду двадцать семь метров. Оно тоже полуразрушенное, и среди обломков также высятся две колонны.
В центре каменных стен — точно против друг друга — на высоте семи метров от земли прикреплены два массивных каменных кольца —1,3 метра в диаметре, толщиной в один метр. Кольца украшены скульптурным орнаментом, изображающим извивающихся змей.
Параллельные стены с каменными кольцами напомнили Стефенсу аналогичное сооружение в У шмале. Он высказал предположение, что эта площадка была предназначена для больших народных состязаний в играх. Археолог назвал ее «Гимнаэи- ум»—«спортивной площадкой для игры в теннис». Описанная территория соответствует тому, что у нас называется площадкой для игры в мяч. Игра древних майя называлась «пок-а-ток» и была очень похожа на баскетбол. Однако во времена Стефенса этого сравнения не могло возникнуть, так как играть в баскетбол стали только с 1891 года. Майя называли эту территорию «Иглесия»—«Церковь», во-первых, в честь двух церквей, расположенных по краям площадки, во-вторых, потому, что игра «пок-а-ток» носила в старину религиозный характер.
Стефенс в дневнике своего путешествия приводит описание игры в мяч известного испанского летописца Герреро. Наблюдать игру в мяч было одним из развлечений Монтесумы, верховного вождя другого индейского народа — ацтеков. Герреро величает Монтесуму «королем» и пишет: «Королю доставляло большое удовольствие наблюдать игру индейцев в мяч, которая называлась «тлачтли»— ее испанцы потом запретили, ссылаясь на несчастные случаи, иногда происходившие на спортивном поле. Мяч для этой игры делали из липкого смолистого сока растений жарких стран. Чтобы добыть этот сок, пробивали отверстие в стволе дерева, и он вытекал оттуда крупными каплями. Сок быстро затвердевал и, после того как его мяли, придавая форму мяча, становился твердым и черным, как смола. Мячи, сделанные таким образом, хотя были твердые и тяжелые, прыгали и летали с большой легкостью.
Играют две команды — одни бросают мяч в стену, другие отбивают его. Разрешено отбивать мяч плечом, головой, ногой — как выйдет, только не рукой; самым большим достижением считается отбить его бедром, и, чтобы удар был сильнее, прикрепляется к набедренной повязке кусок твердой кожи. Правила игры разрешают отбивать мяч, сколько кто сможет, иногда это делается по многу раз подряд, так что создается впечатление, что мяч летает взад и вперед, словно живой.
Индейцы играли на золото, но чаще всего на одежду, на


изделия из перьев тропических птиц, а иногда побежденные проигрывали самих себя.
Местом игры была узкая длинная площадка между двумя высокими стенами. Индейцы следили за тем, чтобы эти стены и пол были гладко заштукатурены. На той и другой каменной стене укреплялись каменные кольца с отверстием посередине, достаточно большим, чтобы мяч мог проскочить. Но это случалось редко,— попадание мяча в отверстие кольца считалось большим событием, и победители получили право снимать одежду у зрителей: это было установлено древними обычаями и вошло в законы игры. И было очень весело смотреть на внезапное оживление, которое наступало, как только мяч попадал в кольцо,— зрители бросались бежать со всех ног, чтобы их не раздели, смеясь и радуясь, если им удавалось убежать. Одновременно раздавались восклицания неудовольствия и досады команды победителей, если они не могли отнять одежду: ведь они должны были устроить жертвоприношение идолу спортивной площадки и отдельно идолу каменного кольца, через отверстие которого проскочил мяч».
Приведя описание испанского летописца, Стефенс в заключение говорит: «Общий характер устройства спортивной площадки в Чичен-Ице настолько похож на ту, что в Теночтитлане (столица ацтеков), что не остается сомнений в том, что она сооружена для такой же игры».
«Храм воинов»
К юго-востоку от спортивной площадки стоят два здания, примыкающие друг к другу. Переднее здание, вопреки обычаю индейцев майя, выстроено не на искусственном возвышении, а прямо на земле. Оно невысокое. Второе, выстроенное с большим вкусом, поднимается над ним на восемь метров. Орнамент, изображающий процессию ягуаров, рельефно выделяется на его фасаде. Это высокое здание с деревьями, растущими на его крыше, показалось исследователям очень живописным на фоне зелени.
Но не только красота здания привлекла внимание Стефенса, оно заставило его над многим задуматься.
Стена фасада переднего здания рухнула, от колоннады остались лишь две полуразрушенные колонны, украшенные барельефом с изображением людей.
Через обвалившуюся переднюю стену видна стена внутреннего помещения; она украшена очень тонко выполненным барельефом, на котором изображена процессия. По индейскому обычаю на головах у изображенных людей плюмаж из перьев. В верхнем ряду каждый в процессии несет охапку копий или же колчан стрел.
191


«Храм воинов»—
архитектурный
шедевр
Чичен-Ицы.
Реставрация
К. Кананта.
Но, к сожалению, этот барельеф сильно пострадал от дождя и ветра, которые год за годом делали свою разрушительную работу.
Художник мог работать только один или два часа, когда здание было в тени: жара была настолько сильной, что под лучами тропического солнца линии сливались и становились нечеткими.
«Все фигуры людей расписаны красками. И какое же сильное впечатление должны были производить эти цветные барельефы, когда они не были повреждены! Они представляют особую и большую ценность»,— записывает в дневнике Стефенс.
Индейцы называют эту комнату «Кетоль» и говорят, что здесь изображены старинные танцы индейцев.
Лестница обвалилась; археологу и художнику пришлось карабкаться через груды камней, чтобы добраться до верха высокого здания. Дверь открывалась на плоскую крышу соседнего здания, откуда была видна вся спортивная площадка. Потолок передней галереи поддерживал ряд массивных колонн, украшенных скульптурным орнаментом.
Притолока внутренней двери сделана из дерева сапоте и ук¬
рашена резным узором. Косяки снизу засыпаны мусором, а выше на них все еще видны фигуры людей с развевающимися перьями на голове. Через эту дверь посетитель входит в комнату, стены и потолок которой сплошь расписаны живыми, яркими красками. Присмотревшись, вы увидите фигуры сражающихся людей, дома, деревья, сцены домашней жизни и очень отчетливо на одной из фресок — большую ладью.
Но первые радостные впечатления у археолога и художника сменились разочарованием: фрески местами обсыпались от вре¬


1 Франсиско Сентено. 400 веков настенной живописи. «За рубежом», 1972, № 46.
мени, местами злонамеренно испорчены. «Всюду на стенах видны глубокие царапины, искажающие рисунок,— замечает Стефенс,— и хотя местами отдельные фигуры людей не были повреждены, но сюжет рисунка нельзя было разгадать. Мы долго мучились над фрагментами фресок, стараясь воссоздать их целиком в своем воображении и понять. В конце концов у нас сложилось впечатление, что достижения древних художников страны майя в стенописи, таком недолговечном искусстве, свидетельствовали о еще большем мастерстве, чем в скульптуре.
Краски на фресках — зеленые, желтые, красные, синие и красновато-коричневые: последними обычно пользовались художники, когда изображали тело человека. Предлагаемый рисунок не воспроизводит красок оригинала и, конечно, не может передать полного впечатления, которое производят эти фрески. И тем не менее они приковывают к себе внимание свободой контурного рисунка, которая могла возникнуть лишь в результате дисциплины и обучения под руководством мастера».
У Стефенса был замечательный художественный вкус и умение видеть главное. В унисон с его высказываниями звучат высказывания современного мексиканского искусствоведа Франсиско Сентено, который о фресках майя говорит:
«Народ майя достиг такого совершенства в настенной живописи, какого не удалось добиться ни одному индейскому народу Америки. Майя делали фрески на затвердевшей белой извести (штук) для украшения домов снаружи и внутри»1.
Самая старая и красивая фреска древнего периода истории майя была найдена в городе Вашактуне, около озера Петен в Гватемале. Эту настенную роспись древних майя ученые относят к середине I тысячелетия нашей эры.
Портал «Храма воинов» со змеевидными колоннами. Чичен-Ица. Фото.


Цветной
барельеф.
«Храм воинов», Чичен-Ица.
Рис. Казервуда.
Совсем недавно, всего лет двадцать пять назад, американский фотограф, служащий известной «Юнайтед фрут компани», открыл в джунглях бассейна реки Усумасинты город индейцев майя, выстроенный в V веке нашей эры. Американцы дали ему название Бонампак (дословно «роспись на стенах»), потому что
в одном из зданий этого города были обнаружены великолепные фрески, по художественному мастерству не уступающие знаменитым фрескам из Кносса, города древней культуры на острове Крит.
«Эль Кастильо»—«Храм Кукулькана»
На расстоянии полутораста метров к югу от спортивной площадки возвышается храм, посвященный Кукулькану, одному из главных божеств пантеона майя в эпоху Нового царства. Испанцы назвали его «Эль Кастильо»—«Замок». Это здание бросилось в глаза Стефенсу раньше всех других памятников Чичен- Ицы — самое большое и величественное, оно возвышалось над равниной и было видно отовсюду. «Замок» выстроен в стиле древней архитектуры майя — высокая пирамида, и на усеченной ее вершине небольшой храм. Одна пирамида выстроена поверх


другой так, что покрывает ее со всех сторон, согласно обычаю майя обновлять здания храмов. Ученые предполагают, что внутренний храм был выстроен в 900 году нашей эры; естественно, что храм, который покрывает его, выстроен позже. Мотивы орнамента — оперенная змея, символ бога Кукулькана.
Настенные росписи в «Храме воинов». Чичен-Ица. X—XII в. н. э.
Стефенс оставил нам живые строки, передающие его впечатления:
«Каждое воскресенье на развалины приходят для прогулки жители соседней деревни, и ничто не может сравниться по красоте с этой живописной картиной, когда женщины в белом, с красной шалью на плечах, поднимаются на высокую пирамиду и гуляют на площадке, входят и выходят из дверей».
Длина пирамиды у основания, с южной и северной стороны,— шестьдесят пять метров, с восточной и западной стороны — шестьдесят семь. Высота ее — двадцать пять метров. Склоны пирамиды обращены к четырем сторонам света. На каждом склоне — лестница пятнадцатиметровой ширины, и на ней девяносто одна ступенька.
У подножия северной лестницы посетителя подстерегает пугающее зрелище: по обе стороны ее лежат на земле огромные каменные головы змей с открытой пастью.


< Кастильо» даривший над всеми зданиями Чичен-Ицы.
«Нет сомнений,— записывает Стефенс,— что эти змеи были религиозным символом и внушали благоговение людям с пылким воображением, которые приходили сюда, чтобы подняться на вершину этой высокой пирамиды».
Верхняя площадка «Эль Кастильо»— двадцать метров длиной в направлении с севера на юг, и двадцать один метр с востока на запад. Размеры собственно храма, воздвигнутого на вершине пирамиды, если измерять в том же направлении, четырнадцать на шестнадцать метров. С каждой стороны по одной двери; они обращены на восток, на запад, на юг и на север. Притолоки сделаны из массивного ствола саподилового дерева, искусно украшены резным орнаментом, а на косяках — в технике горельефа по дереву — изображена фигура вождя. Скульптура довольно сильно пострадала от времени, но головной убор из перьев и
местами богатая одежда еще отчетливо видны. Хорошо сохранилось гордое лицо вождя. Видны серьги в ушах, отверстие для кольца в носу — обычай настолько распространенный среди индейцев Юкатана, что испанцы издали закон, запрещающий его. Все косяки других дверей украшены в том же стиле.
Дверь, которая обращена на север, шире других; у входа две массивные колонны, украшенные затейливым скульптурным орна-


ментом. Через эту дверь посетитель входит в галерею тридцатиметровой длины. В задней стене галереи дверь с косяками, украшенными деревянной скульптурой, и притолокой из твердого дерева с резным барельефом. Эта дверь ведет посетителя в помещение, представленное на следующем рисунке.
Две четырехгранные колонны подпирают балку из дерева сапоте, украшенную резным орнаментом, сильно пострадавшим от времени. На обеих колоннах со всех четырех сторон находятся
портреты, исполненные резцом. после
Освещение в этой комнате было плохое — только через дверь; реставрации.
исследователи долго бились, чтобы рассмотреть и разгадать Снимок
«Отдела
узоры. исторических
«Впечатление, которое мы получили, входя в эту высокую памятников»,
комнату,— записывает Стефенс,— непохожую ни на что виден- США.
ное нами ранее, было, вероятно, наиболее сильным из всего того, что мы пережили здесь. Мы провели в ней целый день, только время от времени выходили на верхнюю площадку и смотрели вниз на разрушенные здания древнего города, который расстилался вокруг на большое расстояние. Посетить Чичен-Ицу мы мечтали давно, мы многого ждали от встречи с ней, и наши ожидания вполне оправдались».
197


Комната, обращенная на север. «Кастильо», Чичен-Ица.
Рис. Каэервуда.
Чичен-Ица была одним из наиболее крупных городов Юкатана в X—XIII веке н. э. Она являлась важным культурным, религиозным и политическим центром майя.
Согласно сохранившимся историческим записям майя, Чичен- Ица трижды строилась заново. В 432 году племя ицев обнаружило поселение вблизи сено- та, или колодца. Они начали здесь строить свой новый город, который позже стали называть Чичен-Ица, это означало: «У источника племени ицев». Через двести лет ицы покинули этот город, а в конце X века снова вернулись. Они пришли вместе с тольтеками — согласно легенде, во главе с толь- текским вождем Кецалькоатлем, переименованным в Кукулькана, символом которого была змея в птичьем оперении. Смешанное потомство ицев и тольтеков создало в Чичен-Ице столицу нового государства, носящего следы влияния тольтекской культуры.
Два других участника похода Кукулькана в Северный Юкатан— Коком и Шив, или Тутуль-Шив,— создают затем два самостоятельных города-государства. Коком основал Майяпан, а Тутуль-Шив — прекрасный У шмаль. Чичен-Ица, Майяпан, У шмаль быстро растут и набирают силу.
Но чем великолепнее становились эти города, тем больше увеличивалась зависть и взаимная вражда в сердцах их правителей.
В 1194 году происходит открытое столкновение. Майяпанский правитель Хунак Кеель, из рода Кавич, при поддержке семи военных вождей и с наемными тольтекскими отрядами, нападает на Чичен-Ицу и захватывает ее. Хунак Кеель отдает прекрасный город своим союзникам, а халач-виника — правителя Чичен- Ицы — уводит к себе в Майяпан как заложника. В XIII веке к власти в Майяпане приходит могущественная династия Кокомов, которая становится неограниченным властителем Северного Юкатана.
Владычество майяпанских Кокомов над остальными землями юкатанских майя продолжалось 230 лет. Но потом вспыхнуло общее восстание, которое положило конец господству Кокомов.


Этим восстанием руководил правитель У шмаля Тутуль-Шив. В 1441—1461 годах победители уничтожили Майяпан — центр самовластия. Объединению народа майя помешала взаимная вражда и зависть халач-виников, которых называли, однако, «великими людьми».
И майя — народ, установивший единый точный календарь по всей стране, более точный, чем григорианский, которым пользуются в Европе, майя, создавшие великолепную архитектуру, которой до сих пор удивляется мир,— не смогли за всю историю объединиться в самостоятельное государство и собрать свои силы.
* * *
Незадолго до прихода испанцев осталось всего лишь восемнадцать независимых городов-государств народа майя.
Вскоре после разрушения Майяпана население покидает свою бывшую столицу и основывает новый центр в Текохе. Ицы снова покидают Чичен-Ицу и переселяются на юг — в Петен, где на острове, среди большого озера, строят новую столицу — Та-Ица, теперь известную под именем Тайясаль. Здесь они оказывают героическое сопротивление испанским конкистадорам, сохраняя свою нацио¬
нальную независимость на протяжении 155 лет после начала завоевания Юкатана. Переселяются и победители — ушмальская династия Шивов (их потомство до сих пор живет на Юкатане). Они основывают новую резиденцию — город Мани. Мы уже знаем смысл этого названия —«Все потеряно», и трагедию, которая разыгралась здесь с приходом испанцев. На кострах инквизиции были сожжены сотни и сотни книг и рукописей майя. И никто никогда не узнает, что записал в них иероглифами этот удивительный и талантливый индейский народ — майя. Древний период его истории останется неразгаданным, пока не будут полностью расшифрованы и прочтены тексты на памятниках — стелах, алтарях, каменных плитах во дворцах и храмах.
Барельеф с изображением воина. «Кастильо», Чичен-Ица. Рис. Казервуда
Искусство древних майя не ушло бесследно
В заключение мне хочется еще раз повторить высказывание Гоголя об архитектуре, которое я поставила эпиграфом к рассказу об открытии древнего города Копан.
199


«Архитектура тоже летопись мира: она говорит тогда, когда уже молчат и песни и предания и когда уже ничто не говорит о погибшем народе».
Путешествуя по следам Стефенса, мы познакомились с древним городом Копаном, где расцветали наука и искусство в классический период — золотой век истории майя. Мы познакомились с замечательным городом Паленке, с его величественной и своеобразной архитектурой периода Древнего царства. Мы побывали на развалинах сказочного города У шмаля и знаменитой Чичен-Ицы, чья архитектура зародилась в первые века нашей эры и достигла расцвета в X—XIII веках — в период Нового царства.
Архитектура майя, своеобразная и прекрасная, сохранила свою красоту и очарование даже в руинах. Величественные дворцы и храмы выдержали испытание временем, несмотря на варварское отношение завоевателей, стремившихся уничтожить культуру индейцев — уничтожить все, что им напоминало о былом величии, все, что составляло национальную гордость народа. Мы уже знаем, что конкистадоры разоряли города майя, чтобы построить свои рядом, из тех же камней. Но стереть целиком с лица земли древние города майя испанцам не удалось.
Многие архитектурные достижения древних майя органически слились со строительным опытом, принесенным испанцами. Нельзя забывать, что каменщики, каменотесы и другие мастера, воздвигавшие здания колониального периода, почти без исключения были индейцами.
Вот что говорит по этому поводу советский этнограф и искусствовед Р. Кинжалов: «Огромный опыт, специфика зодчества в тропических и подверженных землетрясению областях, привычка к богатой орнаментировке здания — все это у майя переходило из поколения в поколение и обусловило многие характерные черты мексиканской, гватемальской и гондурасской архитектуры колониального периода»1.
По мере того как открывались среди непроходимых джунглей Центральной Америки памятники архитектуры майя, влияние старых художественных традиций майя на современную архитектуру становилось все более очевидным.
За последнее время влияние древних традиций зодчества майя еще более усилилось и окрепло и в архитектуре, и в скульптуре, и в монументальной живописи Латинской Америки.
1 Кинжалов Р. В. Искусство древних майя. Л., 1968.


Послесловие
Книга А. Ю. Макаровой посвящена индейцам майя — народу, который вписал блестящую страницу в мировую цивилизацию. «Еще до нашествия испанцев,— писал великий художник-монументалист Диего Ривера,—
мексиканские художники-индейцы проявили великую силу и великий талант. Как всякое истинно высокое искусство, их творчество имело ярко выраженный национальный характер: оно было связано с землей, с природой, с животными, с различными божествами, с красками окружающего их мира. Искусство определялось в первую очередь чувствами людей. Оно выражало их надежды и страхи, предрассудки и радости, страдания и идеалы».
Создав неповторимые памятники культуры, майя и соседние индейские народы вынуждены были на протяжении почти всей истории вести борьбу как против уничтожения своей самобытной культуры, так и против угрозы полного физического истребления со стороны чужеземных конкистадоров.
В 1523 году испанские завоеватели во главе с Педро де Альварадо вторглись в Центральную Америку. В 1560 году на территории, которую в основном населяли индейцы майя, было образовано генерал-капитанство Гватемала, в состав которого вошли Гватемала, Гондурас, Коста-Рика, Сальвадор, Никарагуа и часть ^нынешней Мексики. Коренное население, большинство которого составляли индейцы майя, было закрепощено испанскими конкистадорами. Наряду с феодальными формами эксплуатации существовало и рабство.
Экономику генерал-капитанства определяло сельское хозяйство: возделывались маис, какао, индиго, позднее — кофе и сахарный тростник. Промышленности, за исключением небольших кустарных мастерских, в городах не было. Колониальное господство сковывало развитие производительных сил. Коренное население, создавшее на рубеже нашей эры впервые в Америке письменность, оставалось почти сплошь неграмотным.
Начавшуюся в 1810 году на континенте войну за независимость широко поддержали народы Центральной Америки, которые испытывали на себе тяжелый гнет метрополии. Развитию освободительного движения способствовало завоевание независимости Мексикой и другими испанскими колониями в Америке.
15 сентября 1821 года1 собрание представителей населения города Гватемалы приняло декларацию, провозгласившую независимость провинций, составлявших генерал-капитанство Гватемалы. Гнет колониальной Испании, продолжавшийся 300 лет, был ликвидирован. После непродолжительной унии с Мексикой бывшие пять провинций генерал-капитанства Гватемалы объединились в самостоятельное государство — Соединенные провинции Центральной Америки, которое осуществило ряд прогрессивных для того времени мероприятий. Был создан выборный двухпалатный законодательный орган, отменено рабство, беглым рабам предоставлялась свобода, упразднялись феодальные титулы, ограничивалось церковное землевладение.
1 Эта дата отмечается в странах Центральной Америки как День незави¬
симости.


202
Вскоре в федерации началась борьба между консерваторами и либералами, которая переросла в междоусобную войну. В 1829 году к власти пришли либералы во главе с гондурасцем Ф. Морасаном. Просветитель и талантливый полководец, он много сделал для укрепления Соединенных провинций. Избранный президентом федерации, Морасан провел конфискацию церковных земель, провозгласил свободу вероисповедания, способствовал строительству школ.
Однако междоусобная борьба в странах Центральной Америки не прекращалась. На политической арене действовали самые разнообразные силы. В 1833 году сепаратисты, возглавляемые гватемальцем Р. Каррерой, разбили войско Морасана. В 1839 году Каррера объявил о расторжении пакта о федерации, и в Центральной Америке образовались самостоятельные государства: Гватемала, Гондурас, Сальвадор, Никарагуа и Коста-Рика. После получения независимости эти страны стали объектом экспансии капиталистических государств. В середине XIX века наиболее прочные позиции здесь занимал английский капитал; со второй половины века его начал серьезно теснить американский.
Для достижения своих колонизаторских целей правящие круги Соединенных Штатов использовали флибустьеров, усиленно поощряли различного рода авантюристов, пытавшихся утвердить флаг США в этом районе. Особенно «прославился» флибустьер из Калифорнии, расист У. Уокер. Он отстранил от власти президента Никарагуа Риваса и назначил на этот пост себя. Посол Соединенных Штатов в Никарагуа поспешил признать новое «правительство». Первым мероприятием Уокера было насаждение в стране рабства по примеру южных штатов США. Он открыто проповедовал «культ белого человека», считая, что индейцам и другим цветным уготована самой судьбой роль рабов. Он стремился распространить власть на всю территорию Центральной Америки. Его поддерживали рабовладельцы Соединенных Штатов: снабжали деньгами, вербовали наемников.
На борьбу с бандами Уокера поднялись все центральноамериканские народы. Решающую роль сыграла костариканская армия под командованием видного политического деятеля Центральной Америки президента Коста-Рики Хуана Мора. Состоявшая в основном из крестьян, плохо вооруженная, она нанесла сокрушительные удары по отборным бандам. Уокер бежал в Соединенные Штаты. После очередной попытки высадиться в Центральной Америке он был схвачен и расстрелян.
Закабаление Центральной Америки североамериканским капиталом главным образом связано с «Юнайтед фрут компани». Она начала свою деятельность в этом районе в конце XIX века.
Агрессивная политика североамериканского империализма прикрывалась теорией «предначертания судьбы», согласно которой Западное полушарие должно быть сырьевым придатком США.
Острая внутриполитическая борьбы, экономическая отсталость, продажность местной олигархии также облегчали проникновение североамериканского империализма в этот район. Огромное значение придавали правящие круги Соединенных Штатов и стратегическому положению центральноамериканских стран.


«Юнайтед фрут» захватила огромные участки земли в Центральной Америке. Ей принадлежали многочисленные предприятия, железные дороги, пароходные линии. Она имела собственную полицию. «Эта могущественная компания,— отмечали авторы книги «Банановая империя» Д. Кепнер и Д. Суз- хилл,— уничтожала своих конкурентов, распоряжалась правительствами, завладела железными дорогами, разорила плантаторов, поработила рабочих». Капитал «Юнайтед фрут» в первой половине XX века превысил бюджет всех центральноамериканских республик, вместе взятых. Не случайно эту компанию называли «государством в государстве», а Кейта, президента ее, «королем Центральной Америки». «Юнайтед фрут компани» получала баснословные доходы. Достаточно сказать, что в Гватемале ее чистая годовая прибыль в несколько раз превышала бюджет этой страны. В то же время ежегодно на плантациях, принадлежавших компании, умирали от голода и болезней тысячи трудящихся. «Юнайтед фрут» нарушала свои же соглашения, подписанные с правительствами центральноамериканских стран, для того чтобы еще больше увеличить прибыли; она действовала бесконтрольно, попирая законы и конституции этих стран.
Народы центральноамериканских стран вели мужественную борьбу с империализмом Соединенных Штатов за экономическую и политическую самостоятельность. Наиболее значительные события в истории этой борьбы связаны с вооруженным сопротивлением никарагуанского народа под руководством Сан- дино и гватемальской революцией 1944—1954 годов.
Сандино — выходец из бедной индейской семьи. Он писал о себе: «Высшей честью для меня является то, что я вышел из числа угнетенных. Я плоть от плоти нашего народа». Шесть лет (с 1927 по 1933) армия Сандино, состоявшая из 2 тыс. рабочих, крестьян, студентов, наносила одно поражение за другим превосходящим силам Соединенных Штатов, на вооружении которых находились артиллерия, авиация, эсминцы и крейсеры. Американские самолеты стерли с лица земли десятки никарагуанских селений, но сломить сопротивление армии Сандино, пользовавшейся поддержкой народа и всех прогрессивных сил Латинской Америки, захватчики не смогли. К «генералу свободных людей», как называли Сандино, стекались сотни добровольцев из стран Западного полушария.
В январе 1933 года экспедиционный корпус США, не сумев сломить сопротивление армии Сандино, вынужден был покинуть Никарагуа. Но в стране оставалась национальная гвардия, созданная на деньги США и обученная американскими инструкторами. То, что не смог сделать экспедиционный корпус Соединенных Штатов, совершили национальные гвардейцы во главе с Анаста- сио Сомосой, которому президент США Ф. Рузвельт дал следующую характеристику: «Сомоса — сукин сын, но это наш сукин сын». Вероломно заманив Сандино в западню, они зверски с ним расправились. Такая же участь постигла и большинство других героев освободительного движения из армии Сандино. В результате в стране надолго утвердилась династия ставленника США — Сомосы, превратившая Никарагуа в вотчину североамериканского капитала.
Развитие мощного демократического движения в мире, окрепшего под влиянием побед Советского Союза во второй мировой войне над силами фашизма, оказало глубокое воздействие на народы Центральной Америки. Наиболее


яркое воплощение этот подъем освободительного движения нашел в гватемальской революции октября 1944 года.
Мировой экономический кризис 1929—1933 .годов тяжело отразился на экономике Гватемалы, которая была деформирована американским империализмом и носила монокультурный характер. В 1931 году в результате переворота в стране установилась реакционная диктатура генерала Хорхе Убико. При нем были ликвидированы все буржуазно-демократические свободы, прогрессивные организации подверглись преследованию, прекратила существование компартия Гватемалы. «Наша страна,— цинично эаярлял Убико,— индейская страна, а для индейцев есть лишь один закон — кнут».
В 1934 году правительство Убико приняло так называемый «Закон о бродягах» с целью обеспечения даровой рабочей силой монополий США и местных латифундистов. Убико отдал страну на разграбление американским монополиям, захватившим основные отрасли национальной экономики. Американские монополии имели в стране свои концентрационные лагеря. Рабочие-индейцы массами гибли на ее плантациях. Они получали мизерную заработную плату, как правило выдаваемую не в национальных денежных единицах, а в бонах, которые принимались только лавками, принадлежавшими «Юнайтед фрут компани». На ее плантациях широко эксплуатировался детский труд. Двадцать процентов рабочих составляли дети до 14 лет.
В результате развернувшегося в стране народного движения в июне 1944 года диктатура Убико была свергнута. Вскоре в столице произошло сооруженное восстание, явившееся началом антиимпериалистической, антиолигархической революции. В начале 1945 года к власти пришло правительство X. Аревало, поддерживаемое всеми демократическими силами Гватемалы. Была принята буржуазно-демократическая конституция, взявшая курс на развитие национальной экономики и предоставившая конгрессу право запрещать или ограничивать деятельность иностранных монополий. В 1945 году правительство Аревало установило дипломатические отношения с СССР. С 1949 года важную роль стала играть вновь созданная Коммунистическая партия Гватемалы.
За время пребывания X. Аревало у власти американские монополии организовали многочисленные заговоры, направленные против народа. Однако, несмотря на это, на новых президентских выборах 1950 года ставленники империализма Соединенных Штатов потерпели поражение. Подавляющим большинством был избран видный прогрессивный деятель Гватемалы полковник Хакобо Арбенс. Правительство Арбенса осуществило мероприятия, направленные на дальнейшую демократизацию политической жизни страны, на создание независимой экономики.
Напуганные демократическими преобразованиями в Гватемале и их влиянием на освободительное движение в Латинской Америке, империалисты США, опираясь на силы гватемальской реакции, осуществили с территории Гондураса в июне 1954 года вооруженную интервенцию в Гватемалу. В стране была установлена диктатура ставленника американского империализма Кастильо Арма-
са (1954—1957)
Несмотря на свирепые расправы с патриотами, в центральноамериканских странах ширится и крепнет освободительное движение. 19 июля 1979 года рухнула диктатура Сомосы в Никарагуа. Многолетняя и трудная борьба патриотов
204


этой многострадальной страны завершилась победой. Это выдающееся событие подтвердило, что народы Центральной Америки не смирятся с гнетом своей и чужеземной реакции, которая на протяжении многих десятков лет хочет поработить славных потомков индейцев майя и других индейских племен.
В последние годы в государствах Центральной Америки растет стремление к установлению и расширению отношений с СССР и другими социалистическими странами. Так, Советский Союз подписал с Коста-Рикой целый ряд торговых, культурных и других соглашений. Установлены дипломатические отношения с Никарагуа. Большой вклад в укрепление мексикано-советских отношений внес визит в нашу страну в 1978 году президента Мексики Хосе Лопеса Портильо — страны, где бережно хранят и развивают лучшие традиции свободолюбивого и талантливого народа майя.
Б. Мерин, доктор исторических наук


ОГЛАВЛЕНИЕ
В. Г уляев. Второе открытие Америки . 5
Отавтора 21
Коротко о народе майя . 26
КОПАН
Через Кордильеры к древнему городу Копану . 35
Копан — Афины Нового Света ... 39
Легенда о солнце . . 31
Битва под Копаном . 33
ГВАТЕМАЛА
Из Копана в Гватемалу 57
Смутное время в Центральной Америке . 61
Свидание с Каррерой 66
В поисках правительства федерации . 69
Встреча с Морасаном 72
На пути к Паленке . 74
ПАЛЕНКЕ
Паленке, провинция Чьяпас 76
Первый день в «Большом дворце» Паленке . 81
Каса де Пьедра № 1—«Храм надписей» .... 91
Каса де Пьедра Хв 2—«Храм лиственного креста» . 96
Каса де Пьедра Хв 3—«Храм солнца» . . 101
Путешествие на Юкатан . . 109
Проездом в Мериде ... 111
ИЗ ИСТОРИИ ПОКОРЕНИЯ ЮКАТАНА
Первое знакомство 114
Экспедиция Хуана де Грихальвы . 117
Аделантадо Франсиско де Монтехо . 118
На берегу Юкатана ... 119
Месть ... —
Жажда золота . . 121
Восстание в Табаско 122
Борьба за покорение Юкатана продолжается . 123


Героическое сопротивление индейцев . 124
Дезертирство испанцев —
Аделантадо передает свои полномочия сыну . 125
Испанцы задумали строить свой город . 126
Бартоломе де Лас-Касас — друг индейцев . 128
УШМАЛЬ
Дорога к развалинам У шмаля . 131
Загадка истории 132
«Дом волшебника» ... 136
Индейская легенда о карлике .... 139
Каса де лас Монхас —«Дом монахинь» . 142
«Дом правителя» 147
Как индейцы майя обрабатывают свои
мильпы — кукурузные поля 154
Легенда о сотворении человека из зерён кукурузы . 156
Немного о языческих обрядах и религиозных
представлениях индейцев майя 158
Тайясаль не сдается 161
Трагедия покорения 164
Мерида 167
Мани — город, овеянный печалью
(Страничка истории) .... 171
В поисках исторических документов . 173
По дороге в Чичен-Ицу 177
ЧИЧЕН-ИЦА
Сбылась мечта . 178
Вода 180
«Акаб-Циб»—«Написанное в темноте» . . 181
Каса де лас Монхас —«Женский монастырь» . 182
«Караколь»— обсерватория 186
«Чичанчоб»—«Красный дом» .... 188
«Гимнаэиум»—спортивная площадка . 189
«Храм воинов» 191
«Эль Кастильо»—«Храм Кукулькана» . 194
Искусство древних майя не ушло бесследно . 199
Б. Мерин. Послесловие. .201


‘editдо vX 'хэиежодо \i Hvaojdox ионжинх и HH(t»edJHVou ‘пэчуэкУеи nvvsV ou (5ЭЭЭ ЭХ9ХИИО}| "OHH»exDdeVXDOj Hdu eяoduф*dJИYOueolOЗ ханн^охф^хиуоп иихэиежодо “dau HHM33«Mdaj^ -до ‘dxHafJ ‘еахэодо Hveoxdox
ИОНЖИНХ И ИИф*dJИYOU ‘iXJQVJieVeH MevaV ou (5ЭФЭх1
ехэхниох ojoHHaaxodeYXaoj «edXxedaxHY квмэхэ^» оахэчуэхвУеи инзквн^ ojoHDed^j oxoaoVXdj^ BHaVdQ '* 01 '<* l ««aft
'em 4Sf ече000 OS £в‘П v VeH-'hA Ц'с,\ -v
•hau -vd^ 'KexogXYJ чхвьэц -иихээьинэГвхв хфис)[у] l ajg- ыи -9Xvj aw wXg • i/, 06X0£ «"doO) V
08Z0S7 ихеьэи N онвэниГоц '6^,'Z0'6l doQBH a ohbPj
UM Щ 9 И ааож^фаэ *y *H И
•*xaaadaM ц у
ndoxxaddo^ waon*Y*|j g *3 doxxeVad инхэаьинхэ^ vaodvHO)| И H doxxvVad ипннаахээжоУХу •нихнкажон -до H doxxeYad ипинэахэхэах0
KUVW XHVdXD Я ЗИЯХЭЭШЗХХи
eaodexe^i eHi94YQ| ewy
EXDcdeoa ojamdeio и олэнУэсЬ bv^