Труды Кафедры Отечественной истории древности и средневековья
Брянского государственного университета им. академика И.Г.Петровского
Выпуск 12

Русский
С б о рн и к
5

Брянск - 2009
1

ББК 63.3
УДК 930.26
Р47
Редакционная коллегия:
Е.А. Шинаков – доктор исторических наук, профессор
А. А. Чубур – кандидат исторических наук, профессор РАЕ
Г. П. Поляков – кандидат исторических наук, доцент
Рецензенты:
В.Я. Петрухин – ведущий научный сотрудник Института Славяноведения РАН, доктор исторических наук, профессорРГГУ
Р.В.Новожеев – доцент кафедры истории и политологии Брянской государственной сельскохозяйственной академии, кандидат исторических наук, профессор РАЕ
Компьютерная верстка - А.А. Чубур
На титульном листе: Вислая печать. Свинец. Древняя Русь. Брянская область. Случайная
находка. (частная коллекция)
Тексты всех материалов даны в авторской редакции.

Р47 Русский сборник Выпуск 5. (Труды кафедры отечественной истории
древности и средневековья Брянского гос. университета им. акад. И.Г.
Петровского, вып.12). Брянск: РИО БГУ – 2009. 244 с.
ISBN
Очередной выпуск периодического издания трудов по направлениям науки, представленным
на кафедре Отечественной истории древности и средневековья БГУ приурочен к юбилею
профессора Александря Михайловича Дубровского и к пятилетию кафедры. Название отражает особое геополитическое положение Брянского региона на стыке трех восточнославянских народов – наследников Древней Руси. В сборник включены труды по археологии, культуре и истории Восточной Европы, написанные исследователями из России (Брянск, Курск,
Москва, Чебоксары, Ростов-на-Дону), Украины, Беларуси, Болгарии, Польши. Охватывает
широчайший хронологический диапазон (от палеолита до современности). Предназначен для
научных работников, преподавателей, студентов, всех кто интересуется проблемами истории,
этнологии и археологии.

ББК 63.3
© 2009 – кафедра Отечественной истории древности и средневековья БГУ
© 2009 – коллектив авторов

®

Русский сборник
ISBN

2

Содержание
Правила для авторов ………………………………………………………………...………4
АЛЕКСАНДР МИХАЙЛОВИЧ ДУБРОВСКИЙ (к 60-летию со дня рождения)
Публикации Александра Михайловича Дубровского …………………………………………………..6
Михальченко С.И. (Россия, Брянск) Историография в творчестве А.М. Дубровского ……………..9
Поляков Г.П. (Россия, Брянск) Краеведческий аспект научной и педагогической деятельности
профессора А.М.Дубровского………………………………………………………………….12

К 5-ЛЕТНЕМУ ЮБИЛЕЮ КАФЕДРЫ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИИ ДРЕВНОСТИ
И СРЕДНЕВЕКОВЬЯ …………………………………………………………………………………..15
АРХЕОЛОГИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
Чубур А.А. (Россия, Брянск) Животный мир плейстоцена в мелкой пластике древних обитателей бассейна Десны ………………………………………………………………………………………………….22
Шинаков Е.А., Чубур А.А., Гаврилов К.Н. (Россия, Брянск, Москва) Древние поселенческие агломерации на территории села Хотылево ……………………………………………………………………..33
Макарович П. (Польша, Познань) Исследования поселения могильной культуры в Щепидле над рекoй
Вaртoй, стоянка 17 ………………………………………………………………………………………40
Дробушевский А. И. (Беларусь,Ветка) К типологическому соотношению городищ эпохи раннего железа
Восточной Беларуси и Брянщины ……………………………………………………………………..45
Гусев К.А. (Россия, Москва) К вопросу о роли оружия в скифском обществе и его социальной стратификации (по данным курганного могильника Колбино I – Средний Дон) ………………………….56
Гусаков М.Г., Патрик Г.К. (Россия, Москва) Погребения на городищах железного века лесной полосы.
К вопросу о происхождении милоградских и юхновских погребений ……………………………..58
Шпилев А. Г. (Россия, Курск) О многовариативности использования височных колец в древнерусское
время (по материалам Курской области) ………………………………………………………………67
Бездудный В. Г., Стародубцев Г. Ю. (Россия, Ростов-на-Дону, Курск) Итоги геофизических (магнитометрических) исследований северо-восточной части посада Гочевского археологического комплекса и
дальнейшие перспективы изучения памятника ……………………………………………………….73
Гурьянов В.Н. (Россия,Брянск) Предметы вооружения, быта и украшения древнерусского времени
с городища Рассуха 2 ………………………………………………………………………………….79
Шинаков Е.А., Миненко В.В., Грачев С.Ю., Пискунов В.О., Соболев А.В. Чубур А.А. (Россия, Брянск,
Москва) Средневековые копья Среднего Подесенья (VI – XV вв.) …………………………………84
Черненко Е.Е., Новик Т.Г. (Украина,Чернигов) Исследование гидротехнического сооружения ХVІІ – начала ХVІІІ ст. на територрии Черниговской крепости ………………………………………………98
Зайцев В.В. (Россия, Москва) Монеты Карачевского княжества …………………………………103

ИСТОРИЯ И КУЛЬТУРА ДРЕВНЕЙ РУСИ И ЕЕ СОСЕДЕЙ
Зорин А.В., Шпилев А.Г. (Россия, Курск) Каганат русов и «страна славян»: Восточная Европа в IX столетии (опыт исторической реконструкции) …………………………………………………………110
Шив С. (България, Пловдив) Към датировката на надписа на цар Самуил от с. Герман и произходът на
името на майка му-Рипсимия …………………………………………………………………………130
Лончакова В.К. (Россия, Чебоксары) Воздействие социально-экономических тенденций на аксиосистему
гендерных субкультур Скандинавии в IX–XI вв. (на примере памятников декоративно-прикладного и
искусства)………………………………………………………………………………………………..132
Новожеев Р.В. (Россия, г. Брянск) Сельское хозяйство Древней Руси: проблемы изучения …….138
Цыбульски М. (Польша, Люблин) Обрядовость некоторых весенних праздников в русской
и польской традиции ……………………………………………………………………………………141

ИСТОРИОГРАФИЯ И ИСТОРИЯ НАУКИ
Шинаков Е.А. (Россия, Брянск) Древнерусский государствогенез: Историографические тенденции
начала XXI века …………………………………………………………………………………………146
Павлов А.П. (Россия, Москва) Князь Д.Т.Трубецкой и внуьриполитическая борьба в Русском государстве
в начале царствования Михаила Романовича ………………………………………………………….157
Кучурин В.В. (Россия, Санкт-Петербург) Материалы для изучения идейных споров русских масоноврозенкрейцеров в первой четверти XIX в.: письма А.Ф.Лабзина к Д.П.Руничу …………………….166
Поляков Г.П. (Россия, Брянск) Юрий Борисович Колосов – учитель, историк, краевед ………….172
3

Синицына М.В. (Россия, Брянск) Жизнь и деятельность Д. О. Святского ………………………..177
Горбачёв П.О. (Россия, Курск) Патриарх Гермоген и организация Первого земского ополчения
(Историографическая заметка) …………………………………………………………………………192
Гришин К.П. (Россия, Брянск) П.Н.Тиханов и общество любителей древней письменности ……194

ИСТОРИЯ КУЛЬТУРЫ И ОБРАЗОВАНИЯ
Тончева Х. (България,Пловдив) Особенности на Богоявленские чин в един църковнославянски
требник от ХVІІІ век ……………………………………………………………………………………207
Слепцова Е.П. (Россия, Брянск) Театральная и музыкальная жизнь Брянщины конца
ХIХ – начала ХХ вв……………………………………………………………………………………..211
Вярбіцкая В.І. (Беларусь,Мінск) Каштоунасцi усходнепалескай традыцыйнай культуры
у трылогii Якуба Коласа “На ростанях” ……………………………………………………………….213

ВОЕННАЯ ИСТОРИЯ
Карпов Д.А. (Россия, Брянск), Артиллерийское вооружение юго-западных крепостей русского
порубежья в 30-е годы XVII века ……………………………………………………………………..216
Зорин А. В. (Россия, Курск) Великий рейд Александра Лисовского (март–декабрь 1615 г.) ……224
Бобков В.А. (Россия,Брянск) К вопросу об историографии арсеналов военного ведомства
России…………………………………………………………………………………………………….232
Суржик Д.В. (Россия, Москва) Репарации Советскому Союзу после Великой Отечественной
войны …………………………………………………………………………………………………….236

Принятые сокращения ……………………………………………………………. ……243

Правила для авторов «Русского сборника»
«Русский сборник» публикует работы научно-исследовательского характера по вопросам археологии, этнологии и истории, историографии и истории науки, археологические материалы Подесенья и сопредельных регионов, критические статьи и рецензии на публикации по указанной тематике, а также исследования по истории и
археологии территории входившей в состав Древнерусского Киевского государства и геополитически связанной с ним.
 Рукопись подается в электронной версии (только на CD, дискеты не принимаются). Все нестандартные обозначения в тексте должны быть разборчиво вписаны от руки и введены в текст в виде картинок.
 На отдельном листе приводятся подробные сведения об авторах (полные фамилия, имя, отчество, ученая
степень, звание, должность, место работы, почтовый и электронный адреса, контактный телефон).
 Объем рукописи (включая таблицы, список литературы и подрисуночные подписи) до 40.000 знаков с пробелами, к-во иллюстраций не ограничено, но не должно выходить за рамки здравого смысла.
 Рисунки и чертежи должны быть отпечатаны на лазерном принтере. Не принимаются ксерокопии архивных
документов – только фотографии. Подписи к иллюстрациям даются на отдельном листе. Необходимо наличие электронных версий иллюстраций (разрешение не менее 200 dpi).
 Примечания даются внизу соответствующей страницы со сплошной нумерацией для всей рукописи (1,2,3),
применение автоматических сносок MS Word запрещено!.
 Ссылки на литературу и источники даются в квадратных скобках: фамилия автора (без инициалов, кроме
работ однофамильцев) или сокращенное название (если издание не имеет автора), страница, рисунок, таблица и т.п., например - [Шинаков, 2005, с.22, рис.3]
 Список литературы и источников дается общий, в алфавитном порядке на отдельной странице и состоит из
двух частей: первая - работы на кириллице, вторая - на латинице. Работы одного автора располагаются в
хронологическом порядке. При наличии публикаций одного года с ним проставляются литеры а, б, в,
включая первое упоминание. Список сокращений прилагается на отдельной странице. Источником библиографического описания является титульный лист издания. Год издания в монографиях и сборниках ставится после города издания. При ссылках на периодические издания необходимо указать том, №, выпуск:
монография: Шинаков Е.А. Образование древнерусского государства. - Брянск, 2003.
статья:
Чубур А.А. Древнерусская ладья из летописного Вщижа // РА. 2004 - №3.
источник:
Псковские летописи. Т.1. - М.-Л., 1941.
архивный материал: Шинаков Е.А. Отчет о раскопках Погарского отряда Деснинской экспедиции ИА
АН СССР в Брянской обл. (1985г.) // Архив ИА РАН, Р-1, №11047.
Просим Вас придерживаться при подготовке своих рукописей изложенных ниже правил оформления, это поможет редакции оперативно готовить Ваш материал к выходу в свет.
Статьи, оформленные с нарушением данных правил, редколлегия не принимает и не рассматривает.
4

АЛЕКСАНДР МИХАЙЛОВИЧ ДУБРОВСКИЙ
(К 60-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ)

5

Список публикаций Александра МихайловичаДубровского
(составители А.А.Чубур, Г.П.Поляков)

Биографическая справка
Александр Михайлович Дубровский родился 7 сентября 1948 г. в Брянске в семье преподавателей. В
1966 г. поступил на историко-филологический факультет Орловского педагогического института, который
окончил в 1970 г. С 1972 г., начал работать по специальности «учитель истории и обществоведения» в
с.Каралат Камызякского района Астраханской обл.. Затем – служба в армии, по возвращении с которой
преподавал историю и политэкономию в Брянском техникуме советской торговли до 1976 г.. Затем поступил в аспирантуру при кафедре истории СССР Университета Дружбы народов. Успешно защищены кандидатская («Проблемы социально-экономической истории России в XVI-XVII вв. в трудах С.В.Бахрушина».,
1980) и докторская («Формирование концепции истории феодальной России: историческая наука в контексте политики и идеологии (1930-1950-е гг.)», 2006) диссертации. С 1979 г. – преподаватель исторического
факультета Брянского пединститута (ныне – факультета истории и международных отношений БГУ). Многие ученики Александра Михайловича обрели уже самостоятельность и известнсть в исторической науке.
Область научных интересов профессора Дубровского – история исторической науки (историография),
история культуры, история России феодального периода.
Великолепный организатор, блестящий экскурсовод, прекрасный педагог и выдающийся ученый - все
эти качества сочетаются в одном человеке - Александре Михайловиче Дубровском, которого не случайно
многие годы и студенты и преподаватели называют «душой исторического факультета».
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.

8.
9.

10.

11.
12.
13.

Формирование историографических воззрений
С.В.Бахрушина // Историография и источниковедение. М.: УДН, 1978.
Неопубликованные историографические работы
С.В.Бахрушина // Археографический ежегодник за
1987 год. М.: Наука, 1979. С.285-291.
Анализ зарубежной историографии истории СССР в
трудах С.В. Бахрушина // Историография и источниковедение. М.: УДН, 1979.
Проблемы социально - экономической истории России в XVI-XVII вв. в трудах С.В. Бахрушина. Авт.
канд. дисс. М., 1980.
Всесоюзная историографическая конференция //
История СССР. 1980. №2. (в соавторстве с Е.А. Соловьевым).
История Москвы в трудах С.В.Бахрушина // Русский
город. Т.5. М.: МГУ, 1982. С.5-17.
Рец.: Восстание 1662 г. в Москве. Сб. док., Восстание в Москве 1682 г. Сб. док., Восстание московских
стрельцов. 1689 г. Сб.док. // Вопросы истории. 1982.
№ 5.
П.П.Смирнов как историк русских феодальных городов // Русский город. Т.6.: МГУ, 1983. С.91-101.
Проблемы социально-экономической истории в трудах С.В.Бахрушина // Проблемы социальноэкономической истории феодальной России. М.:
Наука, 1984. С.3-21.
Советская историография социальных движений в
Москве в XVI-XVII вв. // Русский город. Т.7. М.:
МГУ, 1984. С.107-126 (в соавторстве с Е.В. Чистяковой).
Корни братской дружбы // Украинский исторический журнал. 1984. № 2.
С.В.Бахрушин как историк русского купечества //
Проблемы отечественной и всеобщей истории в трудах советских исследователей. Воронеж, 1985.
Русский феодальный город в современной английской и американской литературе // Русский город.
Т.8. М.: МГУ, 1986. С.54-76.

14. Введение христианства на Руси: легенды и реальность. Брянск, 1986. - 24 с.
15. Составление, предисловие и комментарии в кн.: Бахрушин С.В. Труды по источниковедению, историографии и истории феодальной России. М.: Наука,
1987. - 220 с.
16. К истории крестьянских волнений в 1796-1797 гг. //
Тезисы докладов межвузовской историко - краеведческой конференции. Брянск, 1988.
17. Н.Л.Рубинштейн как историк исторической науки //
Перестройка и научный прогресс. Тезисы докладов
научно-практической конференции, посвящённой
60-летию БГПИ. Брянск, 1990.
18. К характеристике государственно-юридического
направления в отечественной историографии //
Спорные вопросы отечественной истории XI-XVIII
в. Тезисы докладов и сообщений Первых чтений, посвящённых памяти А.А.Зимина. Т.1. М.: РГГУ, 1990.
19. История крестьянства западных районов РСФСР.
Период феодализма. Воронеж: ВГУ, 1991. - 342 с. (в
соавторстве с Д.И.Будаевым, Е.И.Индовой и др.).
20. Летопись старого быта // По следам народного искусства. Тула, 1991 (в соавторстве с М.В. Брянцевым).
21. Неофициальная версия истории России (к характеристике взглядов А.П.Спундэ) // Реализм исторического мышления. Проблемы отечественной истории периода феодализма. Чтения, посв. памяти А.Л. Станиславского. Тез. док. и сообщ.. М.: РГГУ, 1991.
22. Исторический образ // Историк - художественная
литература и публицистика. Тезисы докладов и сообщений научной конференции. Орёл: ОГПИ, 1991.
23. Школы отечественных историков в Киевском университете во второй половине XIX-начале XX в. //
Проблеми вивчення та охорони пам'яток археологii
Киiвщiни. Тези доповiдей. Киев, 1991.
24. "Теософия" С.М.Соловьева // Теоретическая культурология и проблемы отечественной культуры.
Брянск: БГПИ, 1992. С.96-106 (в соавторстве с В.В.
Кучуриным)
6

25. С.В.Бахрушин и его время. М.: УДН, 1992. - 167 с.
26. Исторические категории в трудах В.Н.Татищева и
М.М.Щербатова // Источниковедческие и историографические вопросы истории XVI-XVII вв. Ярославль: ЯГУ, 1992. С.114-125.
27. К оценке исторических взглядов Б.Н.Чичерина //
Развитие общественной мысли и гуманитарные науки. Материалы межвуз. науч.-практич. конференции
учёных стран содружества. Измаил, 1992. С. 12-13.
28. Купечество Брянска в XVII-первой половине XVIII
в. // Феодальный город. Вып.1. Брянск: БГПИ, 1992.
(в соавторстве с М.В.Брянцевым).
29. Исследователь истории российских городов И.И.
Дитятин // Там же. (в соавторстве с С.И. Михальченко).
30. Предметный мир провинциального купечества
XVIII в. // Теоретическая культурология и проблемы
истории отечественной культуры. Брянск: БГПИ,
1992. (в соавторстве с М.В.Брянцевым).
31. Судьба историка и вульгаризация науки // Чтения
памяти В.Б.Кобрина. Проблемы отечественной истории и культуры периода феодализма. Тезисы докладов и сообщений. М.: РГГУ, 1992.
32. Почеп в первой половине XVIII в. (заметки по истории города) // Феодальный город. Вып.2. Брянск:
БГПИ, 1993. С.13-20.
33. Слово о Д.О.Святском // Из истории Севска и его
округи. Сб. материалов областной краеведческой
конференции, посвящённой 50-летию боёв за Севск.
Севск, 1993
34. Цивилизационный подход к отечественной истории:
проблема единичного, особенного, общего // Отечественная и всеобщая история: методология, источниковедение, историография. Материалы науч. конференции. Брянск: БГПИ, 1993. С.7-9.
35. Севский уезд во второй половине XVIII в.: поселения, крестьяне, землевладельцы. Локоть, 1994. - 211
с. (в соавторстве с А.А.Иваниным).
36. Российская средневековая цивилизация. Брянск:
1994. - 249 с. (в соавторстве с М.В.Брянцевым и
С.И.Михальченко).
37. Бахрушины // Отечественная история. История России с древнейших времён до 1917 г.. Энциклопедия
в пяти томах. Т.1. М.: Энциклопедия, 1994.
38. Государственное направление // Отечественная история. История России с древнейших времён до 1917
г.. Энциклопедия в пяти томах. Т.1. М.: Энциклопедия, 1994.
39. Задачи этнографического исследования Брянской
области // Из истории Брянского края. Материалы
юбилейной историко-краеведческой конференции,
посвященной 50-летию образования Брянской области и 50-летию Победы в Великой Отечественной
войне. Брянск, 1995. С.2528.
40. Северский край после Смуты: упадок и возрождение
хозяйства // Деснинские древности. Материалы межгосударственной конференции. Брянск, 1995.
41. Из воспоминаний С.В.Бахрушина // Проблемы социальной истории Европы от античности до нового
времени. Брянск: БГПУ, 1995. С.141-174.
42. Из рода Бахрушиных: Сергей Владимирович Бахрушин // Краеведы Москвы. М.: Московский рабочий, 1995. С.165-180.

43. А.А.Жданов в работе над учебником истории // Отечественная культура и историческая наука XVIII-XX
вв. Брянск: БГПУ, 1996. С.128-143.
44. Как Демьян Бедный идеологическую ошибку совершил // Там же. С.143-151.
45. Публикация: С.В.Бахрушин Политические толки в
царствование Михаила Федоровича // Религия, умонастроения, идеология. Межвуз. сб. науч. трудов.
Брянск: БГПУ, 1996. С.219-256.
46. К вопросу о контактах Руси с Золотой Ордой в XIIIXV вв. // Святий князь Михайло Чернiгiвський та його доба. Матеріали церковно-історичноi конференціi.
Чернігів: Сіверянська думка, 1996. С.112-114 (в соавторстве с Д.И.Лагутичевым).
47. Облик старообрядческого села на юге России // Старообрядчество. История, культура, современность.
М., 1996. С.173-174 (в соавторстве с Е.Фениной).
48. Русская Смута в воспоминаниях нидерландского
купца // Россия и Нидерланды сквозь века. Брянск,
1997. С.4-10.
49. "Гражданской истории у нас нет" (о неизвестной
речи И.В.Сталина 1934 г.) // Проблемы отечественной и всемирной истории. Брянск: БГПУ, 1998. С.96101 (в соавторстве с Д.Л.Бранденбергером).
50. "Веский учебник" и архивные материалы // Археографический ежегодник за 1996 год. М.: Наука, 1998.
С.181-195.
51. "The People Need a Tsar": The Emergence of National
Bolshevism as Stalinist Ideology, 1931-1941 // EuropaAsia Studies. Vol.50. N 5. 1998, 873-892 (with
D.L.Brandenberger).
52. Партийный документ о совещании историков в 1944
г. // Археографический ежегодник за 1998 год. М.:
Наука, 1999. С.148-163 (в соавторстве с
Д.Л.Бранденбергером).
53. Крестьянское хозяйство в юго-западных уездах России (первая половина XVII в.) // Страницы прошлого
Брянского края. Брянск: БГПУ, 1998. С.27-37.
54. Изучение локальной истории в СССР в 1940-е гг. //
Региональная история в российской и зарубежной
историографии. Тезисы докладов международной
научной конференции 1-4 июня 1999 г. Ч.1. Рязань:
РГПУ, 1999. С.47-48.
55. Ученый и общая концепция отечественной истории
// Россия в IX-XX вв. Проблемы истории, историографии и источниковедения. М.: РГГУ, 1999. С.2325.
56. Сталин, Демьян Бедный и русская история // Нева.
№10. 1999. С.194-203.
57. Историческая мысль в "скрытой культуре" (к постановке вопроса) // Отечественная культура и историческая мысль XVIII-XX вв. Брянск: БГПУ, 1999.
С.72-99.
58. Публикация: А.А.Зимин. Несравненный Степан Борисович // Там же. C.199-211.
59. Публикация: Письма П.В.Павлова к А.А.Краевскому
// Там же. С. 212-218.
60. Публикация: С.В.Бахрушин. Восстание в Западной
Сибири // Там же. С.229-255.
61. Ученый и общая концепция отечественной истории
// Россия в 1Х-ХХ веках. Проблемы истории, историографии и источниковедения. М.: РГГУ, 1999.
С.23- 25

7

62. История Брянского края. Брянск: 2000. - 302 с. (в
соавторстве с О.В.Горбачёвым, Ю.Б.Колосовым и
др.).
63. История и историки, 1930-1950-е гг. // Историк во
времени. Третьи зиминские чтения. М.: РГГУ, 2000.
С.143.
64. "Весь славянский мир должен объединиться": идея
славянского единства в большевистской идеологии
(1930-1940-е гг.) // Проблемы славяноведения.
Брянск: БГУ, 2000. С.192-209.
65. Опыт прочтения графического наследия
С.В.Бахрушина // Рисунки писателей. Сб. науч. статей. По материалам конференции "Рисунки петербургских писателей". СПб., 2000. С.364-387.
66. Сергей Владимирович Бахрушин // Портреты историков. Время и судьбы. Т.1. Отечественная история.
М.-Иерусалим, 2000. С.192-206.
67. Уроженец Севска Даниил Осипович Святский //
Источниковедение и краеведение в культуре России
(сб. к 50-летию служения С.О.Шмидта Историкоархивному институту). М.: РГГУ, 2000. С.330-332.
68. "Лично я считаю её доклад немарксистским" (доклад
М.В.Нечкиной о причинах отсталости России и его
обсуждение в 1941 г.) // История и историки. 2001.
М.: Наука, 2001. С.40-71.
69. Предисловие и составление: Переписка С.Б. Веселовского с отечественными историками. М.: Археографический центр, 2001. - 527 с.
70. Нина Константиновна // Страницы истории. Межвуз.
сб. науч. трудов. Брянск: БГПУ, 2001. С.5-12.
71. От "нации Обломовых" к "великому русскому народу": из истории партийно-государственной идеологии в СССР в 1930-1950-е гг. // Там же. С.176-190.
72. Переосмысливая судьбу и творчество историка //
Россия XVII века и мир. Юбилейный сб. к 80-летию
доктора исторических наук профессора Елены Викторовны Чистяковой. М.: РУДН, 2001. С.359-375.
73. Идея мировой пролетарской революции в идеологии
большевиков (1917-1930-е гг.) // Русский сборник.
Сб. науч. трудов, посв. 25-летию исторического факультета БГУ. Брянск: БГУ, 2002. С.137-146.
74. Хотылево. Восстановление памятников культуры XVIII
- XIX вв. – Брянск, 2002. – 32 с.
75. Брянский край. История Брянщины с древнейших
времён до XIX в. Учебное электронное издание №
320300450, свидетельство 3 2839 от 22.05.2003
76. Идейное перевооружение: патриотизм и идеология
большевиков (1920-1940-е гг.) // Отечественная культура и историческая мысль XVIII-XX вв. Брянск:
БГУ, 2004. С.55-91 (в соавторстве с
Е.П.Прудниковой).
77. Ещё о вождях и школьном учебнике // Там же. С.92101.
78. Очерк А.А.Зимина о Н.Г.Бережкове // Там же. С.212214.
79. С.Б.Веселовский в письмах, мемуарах, дневниках //
Там же. С.215-241.
80. Жизнь и графика историка // Там же. С.242-272.
81. Мобилизация музыки: советская музыкальная пропаганда и её создатели (1917-1932) // Там же. С.284300.

82. Главная песня, или "Здесь критерии искусства неприменимы" (об истории Государственного гимна
СССР) // Там же. С.301-316.
83. История Орловского края. Ч.1. С древнейших времён
до конца XIX века. Орел, 2004. - 391 с. (в соавторстве
с Е.Н.Ашихминой, В.А.Власовым и др.).
84. Эволюция воззрений на государство теоретиков
большевизма (1917-1950-е гг.) // Право, история, теория, практика. Сб.статей и материалов. Вып.8.
Брянск: БГУ, 2004. С.72-82.
85. Указующий документ 1937 г. // Проблемы первобытной археологии Евразии. К 75-летию А.А. Формозова. Сб.статей. М.: РАН, 2004. С.30-35.
86. Автобиографические рукописи А.А.Зимина // Восточная Европа в древности и средневековье. Проблемы источниковедения. Тезисы докладов. Ч.1. М.:
РАН, РГГУ, 2005. С.5-8.
87. Парк в Лакомой Буде. Исторический город (Проблемы сохранения исторических городов и объектов
культурного наследия): Сборник материалов научнопрактической конференции, г.Брянск, 15-16 апреля
2004 года. Вып. 2. Брянск: Изд-во БГУ 2005
88. Александр Александрович Зимин: трудный путь
исканий // Отечественная история. 2005. № 4. С.140151.
89. Dem'ian Bednyi, Russian History, and Epic Heroes, in
Epic Revisionism: Russian History and Literature as Stalinist Propaganda. Madison: University of Wisconsin
Press, 2005. P.77-98.
90. Историк и власть. Историческая наука в СССР и
концепция истории феодальной России в контексте
политики и идеологии (1930-1950-е гг.). Брянск,
2005. 800 с.
91. Формирование концепции истории феодальной России:
Историческая наука в контексте политики и идеологии:
1930-1950-е гг.: авт. дис. ... докт. ист. наук. СПб., 2006.
92. Переломный год // Русский сборник. Труды кафедры
отечественной истории древности и средневековья.
Вып.2-3. Брянск, 2006. С.83-94.
93. С.В.Бахрушин – преподаватель Московского университета // Археографический ежегодник. М.,
«Наука» 2007.
94. И.И.Любименко: новые материалы //Сборник трудов
в честь юбилея Н.С.Носова. СПб: Институт истории
РАН 2007.
95. Переп иска Е.В.Чистяковой с М.Н.Тихомировым //
Археографический ежегодник. М., «Наука» 2007.
96. Национальный состав населения Брянского края в
конце XIX – первой четверти ХХ в. // Русский сборник, вып.4. Брянск, РИО БГУ, 2008.
97. Исследование А.А. Зиминым «Слова о полку Игореве» // Слово о полку Ігоревім” та його епоха. Випуск
2. Збірник наукових праць / За ред. В.Б. Звагельського. Сумы, 2008
98. Non-Orthodox Christian groups on the Russian – Belorussian-Ukraianborder Region // International Medieval
Congress, 2008. (в соавторстве с Е.Шинаковым,
М.Кочергиной, М.Брянцевым)
99. Мария Тенишева: духовное наследие в Брянском
крае. – Брянск, 2008. – 20 с. (в соавторстве с А.В. Городковым, И.А. Кеня)

8

ИСТОРИОГРАФИЯ В ТВОРЧЕСТВЕ А.М.ДУБРОВСКОГО
© 2009.

С.И.Михальченко

(Россия, Брянск, Брянский государственный университет им.академика И.Г.Петровского)
Творчество Александра Михайловича Дубровского многогранно. Защитив обе диссертации
по историографии, он написал значительное количество работ по истории России (в том числе по
истории Брянского края), истории культуры, по
этнографии. Из-под его пера вышли не только исследовательские, но и учебно-методические работы. Но все же первой и наибольшей любовью его
остается история исторической науки, именно в
этой области он добился наибольших успехов и
получил признание в России и за ее рубежами.
Первые сочинения А.М. по этой дисциплине
вышли в свет, когда он, будучи аспирантом Университета Дружбы народов им. Патриса Лумумбы,
работал над изучением жизни и творчества выдающегося отечественного историка Сергея Владимировича Бахрушина.
В аспирантуру он поступил в 1976 г. по рекомендации руководителя своей студенческой работы, профессора Орловского пединститута Е.И.
Чапкевича, который познакомил А.М. с Е.В. Чистяковой, профессором УДН. Порядок поступления
был тогда таков, что немедленно после окончания
Орловского пединститута выпускник еще не имел
права становиться аспирантом. Поэтому А.М. пришлось сперва два года отработать по распределению учителем в средней школе, в далекой Астраханской области, затем пройти службу в армии, в
Подмосковье, поработать преподавателем в Брянском техникуме советской торговли, и только после
этого он смог осуществить свою давнюю мечту об
аспирантуре.
Елена Викторовна Чистякова была специалистом по истории русского феодализма, ученицей
академика М.Н.Тихомирова. Главной темой ее исследования была история городов в феодальной
России, в частности, городских восстаний в XVII в.
Бахрушин, в свою очередь, был старшим современником Тихомирова, его «определяющим учителем»
в Московском университете, как говорил Тихомиров, также специалистом по средневековью. Историей феодальной России А.М. увлекался со школьных лет. Правда, по воспоминаниям А.М., когда он,
будучи студентом-первокурсником, однажды в
книжном магазине увидел собрание сочинений С.В.
Бахрушина и открыл первый том. Содержание этой
книги показалось ему слишком скучным; он не купил этих книг. Между тем его судьба как историографа в течение многих лет заключалась в исследо-

вании творчества именно этого историка. Тема кандидатской диссертации, которую предложила Чистякова, была «Проблемы социально - экономической истории России XVI-XVII вв. в трудах С.В.
Бахрушина»1.
А.М. повезло – в 1970-х гг. еще была жива
вдова Бахрушина, что позволило ему познакомиться не только с сочинениями историка, но и с подробностями его частной жизни. О Бахрушине многое могли рассказать его младшие современники.
Поэтому начинающему исследователю пришлось
не только сидеть над архивными материалами, но и
встречаться с интересными людьми и собирать любопытный материал, благодаря которому Бахрушин
выглядел в его глазах как живой человек. В конце
1979 г. диссертация была готова и в начале 1980 г.
успешно защищена. С ноября 1979 г. молодой преподаватель кафедры истории СССР приступил к
работе в Брянском госпединституте.
Далее историографическое творчество А.М.
развивалось в сторону расширения и углубления
избранной ранее тематики. Несколько лет он готовил книгу о Бахрушине, в основу которой была положена диссертация. Монография молодого историка вышла в свет в издательстве УДН в 1992 г.2 и
быстро завоевала известность в научных кругах.
«Книга во многом помогает понять творческий путь
С.В.Бахрушина и его подход к послереволюционной жизни. В таком ракурсе историографические
труды не появлялись в печати. … Научная биография – нелегкий жанр исторического исследования.
И автор, бесспорно, справился со своей задачей,
представив читателям поучительный очерк о большом русском ученом», - отмечал в рецензии на работу А.М. известный историк В.А.Александров3. «Я
многому научился, читав Ваши историографические
труды», - писал автору монографии венгерский исследователь творчества Бахрушина Ш. Сили.
В основу работы о Бахрушине А.М. положил
1

Дубровский А.М. Формирование историографических воззрений С.В.Бахрушина // Историография и источниковедение. М.,
1978. Он же. Неопубликованные историографические работы
С.В.Бахрушина // Археографический ежегодник за 1987 год. М.,
1979. С.285-291. Он же. Анализ зарубежной историографии
истории СССР в трудах С.В.Бахрушина // Историография и
источниковедение. М., 1979.
2
Дубровский А.М. С.В.Бахрушин и его время. М.,1992.-167с.
3
Александров В.А. А.М.Дубровский. С.В.Бахрушин и его время
// Отечественная история. 1994. №4-5. С.244, 246.

9

не только опубликованные труды Бахрушина, но и
его работы, которые он нашёл в архивном фонде
ученого, а также другие источники, которые помогли восстановить биографию историка. Сочетание
опубликованных сочинений, архивных материалов,
а также устных воспоминаний об историках в дальнейшем стало важной чертой в работах А.М. по
истории исторической науки. Исследование жизни
и творчества Бахрушина отличали не только научная проработанность материала, но и доступность
изложения, хороший слог, что также стало характерной чертой для сочинений А.М.
Следует отметить, что творчество Бахрушина и
позже привлекало внимание Дубровского, причем
наряду с публикацией строго историографических
статей4, А.М. проанализировал, например, столь
тонкую материю, как рисунки историка – изобразительные источники о его жизни и творчестве5. Он
также опубликовал многочисленные ранее неизданные сочинения ученого, в том числе, его мемуары6.
Параллельно с работой над биографией Бахрушина, А.М.Дубровский опубликовал ряд обобщающих статей по историографии русского средневекового города, а также остающуюся по сию
пору единственной в русской историографии статью об историке П.П.Смирнове7.
4

Дубровский А.М. История Москвы в трудах С.В. Бахрушина // Русский город. М., 1982. Вып.5. С.5-17. Он же. Освещение социально-экономической истории феодальной
России в трудах С.В.Бахрушина // Проблемы социальноэкономической истории феодальной России. К 100-летию
со дня рождения члена-корреспондента АН СССР С.В.
Бахрушина. М., 1984. С.3-21. Он же. С.В.Бахрушин как
историк русского купечества // Проблемы отечественной и
всеобщей истории в трудах советских исследователей. Воронеж, 1985; Он же. Бахрушины // Отечественная история.
История России с древнейших времён до 1917 г.. Энциклопедия в пяти томах. М., 1994. Т.1., Он же. Из рода Бахрушиных: Сергей Владимирович Бахрушин // Краеведы Москвы. М., 1995. С.165-180. Он же Сергей Владимирович
Бахрушин // Портреты историков. Время и судьбы. Т.1.
Отечественная история. М.-Иерусалим, 2000. С.192-206.
5
Дубровский А.М. Опыт прочтения графического наследия
С.В.Бахрушина // Рисунки писателей. Сб. науч. статей. По материалам конференции "Рисунки петербургских писателей". СПб.,
2000. С.364-387; Он же. Жизнь и графика историка // Отечественная культура и историческая мысль XVIII-XX вв. Брянск,
2004. С.242-272.
6
. Бахрушин С.В. Труды по источниковедению, историографии
и истории феодальной России. М.: Наука?1987. - 220 с. Дубровский А.М. Из воспоминаний С.В.Бахрушина // Проблемы социальной истории Европы от античности до нового времени.
Брянск, 1995. С.141-174; Бахрушин С.В. Политические толки в
царствование Михаила Федоровича // Религия, умонастроения,
идеология. Межвуз. сб. науч. трудов. Брянск, 1996. С.219-256;
Бахрушин С.В. Восстание в Западной Сибири // Отечественная
культура и историческая мысль XVIII-XX вв. Брянск,
1999.С.229-255.
7
Дубровский А.М. П.П.Смирнов как историк русских феодальных городов // Русский город. М.,1983. Вып.6. С.91-101. Дубровский А.М., Чистякова Е.В. Советская историография соци-

Важной частью историографо - археографической работы Дубровского стала работа над письмами современника Бахрушина С.Б.Веселовского,
крупнейшего специалиста по истории средневековой России. Подготовленные к печати письма вышли в свет в 2001 г. Здесь вновь проявился археографический талант исследователя, скрупулезность
в подготовке непростых для комментирования источников8. Работа с письмами Веселовского получила продолжение в виде изучения и публикации
неизвестных материалов о жизни и деятельности
этого ученого9.
Академическая жизнь такова, что редкий ее
участник, защитив кандидатскую диссертацию, не
задумывается о докторской. Не был исключением и
А.М. Тема исследования выкристаллизовалась не
сразу. Е.В.Чистякова наталкивала на занятия историографией русских феодальных городов. По собственным свидетельствам А.М., ему хотелось заняться историографией петровского времени, затем
историей государственно-юридического направления в истории исторической науки. Он даже повел
широкий архивный поиск материалов по последней
теме. Но начавшаяся перестройка, открытие недоступных ранее архивов советского времени закономерно вели его к расширению темы о Бахрушине в
исследование всей советской исторической науки
1920-40-х годов. Этому громадному труду и посвятил он без малого двадцать лет жизни.
Прежде чем вышла в свет его главная – на сегодняшний момент – книга, из печати появлялись
статьи, в которых прорисовывалась концепция будущего исследования10.
Безусловно, одной из основных характерных
черт этих статей была попытка не просто описать то
альных движений в Москве в XVI-XVII вв. // Русский город. М.,
1984. Вып.7. С.107-126. Дубровский А.М. .Русский феодальный
город в современной английской и американской литературе //
Русский город. М., 1986. Вып.8. С.54-76. Он же. Исторические
категории в трудах В.Н. Татищева и М.М.Щербатова // Источниковедческие и историографические вопросы истории XVIXVII вв. Ярославль, 1992. С.114-125.
8
Переписка С.Б.Веселовского с отечественными историками.
М.: Археографический центр, 2001. - 527 с.
9
Дубровский А.М. С.Б.Веселовский в письмах, мемуарах, дневниках // Отечественная культура и историческая мысль XVIIIXX веков. Сб. статей и материалов. Брянск, 2004. С.215-241.
10
Дубровский А.М. Как Демьян Бедный идеологическую ошибку совершил // Отечественная культура и историческая наука
XVIII-XX вв. Брянск, 1996. С.143-151; Он же. Сталин, Демьян
Бедный и русская история // Нева. 1999. №10. С.194-203; Он же.
"Лично я считаю её доклад немарксистским" (доклад М.В. Нечкиной о причинах отсталости России и его обсуждение в 1941 г.)
// История и историки. 2001. М., 2001. С.40-71. Он же. Александр Александрович Зимин: трудный путь исканий // Отечественная история. 2005. №4. С.140-151. Dubrovsky A. Dem'ian Bednyi, Russian History, and Epic Heroes // Epic Revisionism: Russian
History and Literature as Stalinist Propaganda. Madison, 2005. P.7798.

10

или иное явление, но выявить глубинные причины
конкретных событий. А.М.Дубровский стремится
при характеристике поступков историков и иных
деятелей эпохи проникнуть в глубины их психологии, показать живых людей. Героями публикаций
Дубровского стали выдающиеся отечественные
историки – кроме Бахрушина, Веселовского, Смирнова М.В.Нечкина и А.А. Зимин, а также поэт
Демьян Бедный. Постепенно автор отошел от узко
историографического исследования, расширив его
до изучения идеологической ситуации в стране в
конце 1920-х – начале 1950-х гг., важных тенденций в истории культуры. Предметом анализа Дубровского теперь становится не просто внутреннее
развитие науки и становление концепции истории
России в трудах ученых, но – может быть, прежде
всего – политика партии и государства по отношению к ученому миру историков11. Итогом этого
подхода стала серия публикаций. На основе изучения обширных архивных материалов Дубровский
проанализировал, как создавались первые школьные и вузовские учебники по истории СССР12, как
партийно-государственная идеология отражалась
на тексте разрабатывавшегося в годы Великой Отечественной войны гимна13. Итогом этих многочисленных публикаций явилось издание в 2005 г. фундаментального исследования «Историк и власть»,
защищенного в 2006 г. в качестве докторской диссертации в Санкт - Петербургском институте исто11

Дубровский А.М. "Весь славянский мир должен объединиться": идея славянского единства в большевистской идеологии
(1930-1940-е гг.) // Проблемы славяноведения. Брянск, 2000.
С.192-209; Он же. От "нации Обломовых" к "великому русскому народу": из истории партийно-государственной идеологии в
СССР в 1930-1950-е гг. // Страницы истории. Межвуз. сб. науч.
трудов. Брянск, 2001 С.176-190. Он же. Идея мировой пролетарской революции в идеологии большевиков (1917-1930-е гг.) //
Русский сборник. Сб. науч. трудов, посв. 25-летию истфака
БГУ. Брянск, 2002. С.137-146. Дубровский А.М., Прудникова
Е.П. Идейное перевооружение: патриотизм и идеология большевиков (1920-1940-е гг.) // Отечественная культура и историческая мысль XVIII-XX вв. Брянск, 2004. С.55-91. Дубровский
А.М. Эволюция воззрений на государство теоретиков большевизма (1917-1950-е гг.) // Право, история, теория, практика.
Сб.статей и материалов. Брянск, 2004. Вып.8. С.72-82. Он же.
Переломный год // Русский сборник. Труды кафедры отечественной истории древности и средневековья. Брянск, 2006.
Вып.2-3. С.83-94.
12
Дубровский А.М. А.А.Жданов в работе над учебником истории // Отечественная культура и историческая наука XVIII-XX
вв. Брянск, 1996. С.128-143. 43. Он же. Как Демьян Бедный
идеологическую ошибку совершил // Там же. С.143-151. Он же.
"Веский учебник" и архивные материалы // Археографический
ежегодник за 1996 год. М.: Наука, 1998. С.181-195. Он же. Ещё о
вождях и школьном учебнике // Отечественная культура и историческая мысль XVIII-XX вв. Брянск, 2004 С.92-101.
13
Дубровский А.М. Главная песня, или "Здесь критерии искусства неприменимы" (об истории Государственного гимна
СССР) // Отечественная культура и историческая мысль XVIIIXX вв. Брянск, 2004. С.301-316.

рии Российской Академии наук14.
В основу книги были положены значительные
архивные материалы, не известные до той поры
историкам. Это дало возможность открыть большой
ряд новых фактов, восстановить более полную картину событий 1930-1940-х гг. Автору книги пришлось тщательно анализировать разные редакции
политико-идеологических текстов, восстанавливать
историю создания основных указующих документов, создаваемых людьми власти.
Для того, чтобы объяснить развитие исторической науки в 1930-1950-е гг., автор подробно осветил основные тенденции в развитии идеологии партии большевиков. Он показал, как партийногосударственная власть насаждала новое понимание
отечественной истории сперва в области искусства,
затем в школьном образовании и, наконец, в исторической науке. Главным результатом в этой деятельности была новая концепция отечественной
истории, которую впервые проанализировал А.М. В
разработке этой концепции шло постоянное непростое взаимодействие историков и людей власти.
Историкам приходилось идти на компромисс с властью. Порой же немногие из них, вступив в оппозицию к власти, создавали труды, относившиеся к
«скрытой культуре», ставшие известными только в
последнее время.
Книга «Историк и власть» была высоко оценена отечественными и зарубежными учеными. «Книгу Вашу "Историк и власть" я получил и прочитал
ее с большим интересом. Тема книги очень важна и
я надеюсь, что и последующие Ваши работы будут
столь же значимы и интересны», - писал в письме к
А.М. виднейший американский исследователь сталинской России Роберт Такер. «С большим вниманием прочитал Вашу книгу, которая заставила меня
уважать современную историческую науку. Я черпаю из нее много полезной информации для своих
филологических и историко-культурных штудий», писал из Саранска литературовед Н.Л.Васильев. В
Англии были опубликованы две рецензии на книгу
А.М. Автор одной из них – Ч.Гальперин - отметил,
что тема, выбранная А.М.Дубровским, освещалась
и ранее, но никогда – с такой глубиной и так широко, как это представлено в его монографии. М. Перри отметила, что благодаря новым деталям, открытым автором книги, он смог представить читателям
более тонко разработанную интерпретацию событий, чем это удавалось сделать его предшественникам по исследованию темы.
Свой юбилей А.М. встретил, завершая очередную работу – новую книгу, которая должна выйти в
свет в близком будущем.
14

Дубровский А.М. Формирование концепции истории феодальной России: Историческая наука в контексте политики и
идеологии: 1930-1950-е гг.: автореферат дис. ... доктора исторических наук: 07.00.09 . СПб., 2006.

11

КРАЕВЕДЧЕСКИЙ АСПЕКТ
НАУЧНОЙ И ПЕДАГОГИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
ПРОФЕССОРА А.М. ДУБРОВСКОГО.
© 2009.

Г.П. Поляков

(Россия, Брянск, Брянский государственный университет им.академика И.Г.Петровского)
Краеведение (до 1917 г. – родиноведение, отчизноведение) давно стало составной частью отечественной исторической науки, хотя путь его в России был сложен и тернист. Оно сыграло и играет
важную роль в общественной жизни и культуре
России. В новейший период одно из его основных
направлений – историческое краеведение, чаще
всего обозначается как «историческое регионоведение», «историческая локалистика», «микроистория», в содержание которых входит изучение территории во времени. Замечу попутно, что последнее понятие чаще всего ныне обозначается как «историческая регионология».
Одной из составляющих исторической регионологии России является история Брянского региона – Брянской области, края. Ее изучение было и
остается одним из важных научных направлений
кафедр отечественной истории факультета истории
и международных отношений БГУ. К сожалению,
специальные попытки осмысления этого процесса
на факультете пока не предпринимались. Наша
цель состоит в том, чтобы рассмотреть частный
аспект данного процесса – тот вклад в изучение
истории Брянского и соседних регионов России,
который внес известный ученый и педагог нашего
вуза и региона, профессор, д.и.н., Александр Михайлович Дубровский.
Интерес к истории родного края у нашего
юбиляра возник в далекие 80-е годы прошлого столетия. В апреле 1983 г., когда Брянск активно готовился к празднованию своего 1000-летия, в областной газете «Брянский рабочий» была опубликована
статья старшего преподавателя кафедры истории
СССР БГПИ им. И.Г. Петровского, кандидата исторических наук А. Дубровского «История города в
краеведческих исследованиях». В ней автор осуществил историографический анализ основных работ
по истории г. Брянска: Г.Пясецкого «Исторические
очерки г. Брянска Орловской губернии» (Орел,
1882), Ф.Дмитриева «История Брянска» (Орел,
1894), Н.Петрова «Историко-археологический
очерк г.Брянска Орловской губернии и его отношений к Киеву» (Киев, 1901), брошюры В.Петрищева
«Брянск» (Орел, 1938), очерков В.Соколова и Б.
Шавырина «Брянск. Историко-экономический
очерк» (Брянск, 1946. 2-е изд.-1952), В.Волохова
«Брянск. Очерк прошлого и настоящего одного из
старейших русских городов» (Тула, 1968). Подводя

итог своей работы Александр Михайлович писал:
«За многие годы усилиями дореволюционных и
советских краеведов был создан ряд трудов о Брянске – одном из старейших русских городов. Эти работы и в настоящее время являются ценными пособиями в деле воспитания патриотизма и любви к
своему городу, ознакомления с его прошлым»1.
Статья стала первым опытом нашего юбиляра
на поприще исторического краеведения. Вновь к
нему Александр Михайлович вернулся через пять
лет. Он был приглашен в авторский коллектив историков, работавших над первым томом «Истории
крестьянства Западного региона РСФСР». Среди
них были ученые из Смоленска, Калуги, Владимира, Брянска и Москвы: А.А. Кондрашенков, Д.Н.
Будаев, Е.А.Шмидт, С.В. Думин, Г.Т.Рябков, Е.Д.
Беспаленок, Т.Л. Ковалева, Л.Р.Горланов, Я.Р. Кошелев, Е.А.Шинаков и Е.Л. Элизастеги. Данный
авторский коллектив работал под руководством
комиссии по истории сельского хозяйства и крестьянства СССР Института истории СССР АН СССР,
под председательством доктора исторических наук
Е.И. Индовой2. Первый том многотомной «Истории
крестьянства» освещал историю крестьян Брянской,
Калужской и Смоленской областей начиная с древнейших времен (становление производящего хозяйства) до 1861 г.
Александр Михайлович принял участие в
подготовке главы 5, посвященной изменениям в
положении крестьянства после возращения западнорусских земель в состав Российского государства,
главы 7 о крестьянах Брянского региона во второй
половине XVII – первой половине XVIII вв. и главы
11 – о культуре и быте брянских крестьян XVI XVIII вв. Следует отметить, что, несмотря на то, что
история крестьянства являлась одним из магистральных направлений советской исторической науки, история крестьян Брянщины эпохи средневековья и нового времени практически не была изучена.
Доцент Дубровский стал, по сути, пионером в изучении данной проблемы, с которой он весьма успешно справился. Первые результаты своих исследований он опубликовал в двух статьях, посвященных классовой борьбе и быту брянских крестьян:
«К истории крестьянских волнений в 1796 – 1797
гг.»3 и «Летопись старого быта»4.
Окончательные итоги многолетнего исследования опубликованных отечественных докумен12

тальных источников, мемуаров иностранцев, вновь
выявленных документов Российского государственного архива древних актов и отдельных монографий и статей, Александр Михайлович подвел в
обозначенных нами ранее главах первого тома коллективной монографии «История крестьянства Западного региона РСФСР»5.
Интерес к местной истории А.М. Дубровский
сохранил и в 90-е годы XX в. Несмотря на значительные материальные трудности связанные с осуществлением научных публикаций в данный период, он становится автором и соавтором содержательных исследований, углубляющих наше представление об истории г. Почепа в первой половине
XVIII в.6, экономическом состоянии Северского
края после Смутного времени7, крестьянском хозяйстве в юго-западных российских уездах8.
В 1994 г. Александр Михайлович в соавторстве с одним из своих учеников А.А. Иваниным
опубликовал интереснейший справочник о Севском
уезде второй половины XVIII в., ставший первым
опытом такого рода изданий в брянской историкокраеведческой литературе9. справочник был составлен на основе материалов Государственного
архива Брянской области – переписей населения
(ревизий) 1763, 1782, 1796-1798 гг., послужных
списков, документов Севского уездного суда, нижней расправы, уездного казначейства, межевой
канцелярии и других источников. В статьях справочника содержится сведения о сельских поселениях уезда, численности населения в них, о родословных и биографических данных севских землевладельцев. Каждая статья справочника была снабжена
ссылками на используемые архивные источники.
Он стал добротным подспорьем как для специалистов-историков, так и для учителей и краеведов
Брянщины.
В 1995 г. Александр Михайлович разрабатывал программу этнографического исследования
Брянской области, основные положения которой
опубликовал в сборнике материалов юбилейной
историко-краеведческой конференции, посвященной 50-летию образования Брянской области и 50летию Победы в Великой Отечественной войне10.
Конечной целью этнографического исследования
региона, по мнению Дубровского, должна была
стать серия учебных пособий для средней школы,
посвященная культурным традициям того или иного района или культурного субрегиона.
На основе историко-краеведческого материала
создавались и другие работы историка. Так в 2000
г. Александр Михайлович посвятил одну из своих
статей полузабытому ученому из г. Cевска Даниилу Осиповичу Святскому (1881-1940), в 20-е годы
XX в. одному из руководителей Центрального бюро краеведения страны11. Впрочем, особое внимание Дубровский в начале нового XXI в. уделил участию в учебных изданиях по историческому краеведению. Первым из них стала коллективная «Ис-

тория Брянского края. Часть I», где ему принадлежала глава III («Брянщина в XVI-XVII вв.»), § 8
главы IV («Быт и народная культура XVIII в.»), § 9
главы VI («Быт и народная культура Брянщины в
XIX в.»)12. В главе III и параграфах о быте и культуре он систематизировал и обобщил сведения как об
уже известных фактах и событиях, так и о вновь
вводимых в научный оборот. Таким образом, они
стали в значительной степени и научным исследованием.
Вторым масштабным краеведческим изданием
с участием А.М. Дубровского стал учебник по историческому краеведению для учащихся средней
школы и студентов вузов «История Орловского
края. Часть I. С древнейших времен до конца XIX
в.» Перу, в то же время кандидата исторических
наук, доцента Дубровского принадлежат три главы
учебника (главы III, IV, V), посвященные истории
Орловщины в XVI-XVII вв. Здесь Александр Михайлович в полную меру использовал богатый опыт
и накопленные знания по истории России в свой
любимый позднесредневековый период. Написанные им главы посвящены эпохе, когда Орловский
край выполнял функцию передового форпоста Русского государства в борьбе против вторжений
крымских татар и литовцев, когда по его территории пронеслась гражданская война начала XVII в.
Особое внимание автор уделил времени, когда с
освоением Дикого поля Орловский край превратился в житницу Москвы. Отсюда караваны барж, груженных зерном, вниз по Оке устремлялись в северные районы России. В силу географического положения орловская земля была тесно связана с Украиной, поддерживала с нею экономические и культурные контакты14. Главы Дубровского выделяются
не только своим объемом и обстоятельностью, но и
глубиной анализа излагаемого материала. Значительное место занимает характеристика культурной
жизни Орловского края, особенно духовной жизни
населения и места в ней религии, прослежен процесс строительства церквей и монастырей, показана
их роль в образовании населения.
Впрочем, Александр Михайлович не ограничивал сферу своей деятельности на поприще краеведения только статьями научно- исследовательского характера и соответствующими главами учебников. Еще в начале своей преподавательской карьеры
Александр Михайлович знакомил и знакомит до
сих пор студентов-историков БГУ с прошлым Брянского региона в XIV- XVIII вв. Он включает краеведческий материал в свои лекции, семинарские
занятия, практики, которые проводит уже три десятка лет, в тематику курсовых, выпускных квалификационных работ, магистерских и кандидатских
диссертаций, над которыми осуществляет научное
руководство.
Доцент, а ныне профессор, А.М. Дубровский
был и остается постоянным участником большинства региональных научных и практических конфе13

ренций, он давно установил «производственную»
связь с брянскими областными и районными муниципальными архивами, музеями и библиотеками.
Александр Михайлович много лет осуществляя руководство и был непосредственным участником сначала любительских, а затем и вполне профессиональных научных этнологических экспедиций студентов исторического факультета БГУ, как
по сухопутным, так и по водным маршрутам по
территории области. Они сопровождались сбором
музейных предметов по истории народного быта.
По инициативе и под руководством юбиляра была в
свое время построена небольшая, но весьма насыщенная подлинными экспонатами музейная этнологическая экспозиция в аудитории № 205.
Особого внимания заслуживает многолетняя
подвижническая деятельность Александр Михайловича по восстановлению парков усадеб XVIII начала XX вв. в с.Хотылево Брянского, с.Ревны
Навлинского и с.Лакомая Буда Климовского районов. Усадьбе в с. Хотылево посвящена брошюра
Александр Михайловича «Хотылево. Восстановления памятников культуры XVIII-XIX вв.»15, в которой были собраны материалы по истории усадьбы
Тенишевых в с. Хотылево, современному состоянию усадьбы и храма Преображения. Она хорошо
иллюстрирована, в ней показаны перспективы возрождения усадьбы и даны конкретные предложения по проведению реставрационных работ.
Княгине М.К. Тенишевой посвящена еще одна
брошюра юбиляра, которую он написал в соавторстве: «Мария Тенишева: духовное наследие в Брянском крае»16. Она была приурочена к 150-летию
выдающейся отечественной меценатки и ее деятельности в Брянском регионе. Брошюра великолепно иллюстрирована.
Александр Михайлович стал инициатором,
одним из организаторов и непосредственным участником международной конференции «М.К. Тенишева и ее время», состоявшейся 5-6 сентября
2008 г. в г. Брянске. На пленарном заседании конференции он выступил с докладом «Духовное наследие М.К. Тенишевой».
Несмотря на вполне очевидную и вполне естественную второстепенность в творчестве Александр Михайловича историко-краеведческой тематики, он внес свой вклад в развитие как брянской,
так и орловской краеведческой мысли. Он и в этой
области подтвердил свою репутацию не только

вдумчивого исследователя и истолкователя местной
старины, но и умелого наставника студентов, магистрантов и аспирантов в данной области.
Таким образом, Александр Михайлович Дубровский является одним из первых брянских ученых, заложивших одним из первых брянских ученых, заложивших основы научной исторической
регионологии в нашем вузе и в нашем регионе. И,
вне сомнения, наш юбиляр еще неоднократно порадует своих коллег и учеников своими новыми трудами на этом поприще.

Примечания.
1.
2.
3.

4.
5.
6.
7.

8.

9.

10.
11.
12.

13.
14.
15.
16.

Дубровский А. История города в краеведческих исследованиях. – Брянский рабочий – 21 апреля 1983 г.
История крестьянства Западного региона РСФСР. Период
феодализма. – Воронеж. Издательство ВГУ. 1991.С.7-8.
Дубровский А.М. К истории крестьянских волнений в 1796
– 1797 гг. // Тезисы докладов межвузовской историкокраеведческой конференции. Брянск, 1988. С. 52-53.
Дубровский А.М. Летопись старого быта // По следам народного искусства. – Тула, 1991. С. 63-70.
История крестьянства Западного региона РСФСР. – Воронеж: ВГУ. 1991. Гл. 5, 7, 11.
Дубровский А.М., Михальченко С.Н. Почеп в первой половине XVIII в. (Заметки по истории города) // Феодальный
город. Вып. 2. – Брянск, 1993. С.13-20.
Дубровский А.М. Северский край после Смуты: упадок и
возрождение хозяйства // Деснинские древности. Вып. I. –
Брянск, 1993. С. 146-148.
Дубровский А.М., Брянцев М.В. Крестьянское хозяйство в
юго-западных уездах России (первая половина XVII в.) //
Страницы прошлого Брянского края. Сб. научных трудов. –
Брянск: Издательство БГПУ, 1998.С. 27-36.
Дубровский А.М., Иванин А.А. Севский уезд во второй
половине XVIII в.: поселения, землевладение, крестьяне и
землевладельцы. – Локоть, 1994. – 109 с.
Дубровский А.М. Задачи этнографического исследования
Брянской области // Из истории Брянского края. – Брянск:
Издательство БГПУ. 1995. С. 25-28.
Дубровский А.М. Уроженец Севска Д.О. Святский // Источниковедение и краеведение в культуре России. – М.:
РГГУ. 2000. С. 330-332.
История Брянского края. Часть I: С древнейших времен до
конца XIX века / Горбачев О.В., Дубровский А.М., Колосов
Ю.Б., Крашенинников В.В., Шинаков Е.А. – Брянск: Издательство БГПУ, 2000. – 303 с.
История Орловского края. Ч. I.С древнейших времен до
конца XIX в. – Орел, 2004. – 392 с.
Там же. С. 3.
Дубровский А.М. Хотылево. Восстановление памятников
культуры XVIII - XIX вв. – Брянск, 2002. – 32 с.
Городков А.В., Дубровский А.М., Кеня И.А. Мария Тенишева: духовное наследие в Брянском крае. – Брянск, 2008. –
20 с.

14

К ПЯТИЛЕТНЕМУ ЮБИЛЕЮ
КАФЕДРЫ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИИ
ДРЕВНОСТИ И СРЕДНЕВЕКОВЬЯ
Труды кафедры Отечественной истории древности и средневековья
Выпуск 1. Поляков Г.П. Села-Замки Древней Руси XIXIII вв. Брянск: РИО БГУ, 2005
Выпуск 2. Поляков Г.П. Брянский район в контексте
российской истории. Исторические очерки. Брянск, РИО
БГУ, 2005.
Выпуск 3.. Дубровский А.М. Историк и власть. Брянск:
Изд-во БГУ, 2005
.Выпуск 4. Чернышов С.В. Декор крестьянского жилища
Брянской области. Брянск: Экспресс-СВ, 2007.
Выпуск 5-6. Русский сборник 2-3. Брянск, РИО БГУ,
2006.
Выпуск 7. Проблемы отечественной и всеобщей истории. Сборник статей памяти Николая Ивановича Платунова. Брянск: РИО БГУ, 2007.

Выпуск 8. Поляков Г.П. Археология и история Брянской
земли в древности и средневековье (до сер. XVI в.).
Брянск: РИО БГУ, 2008.
Выпуск 9. Русский сборник. Вып.4. Брянск: РИО БГУ,
2008.
Выпуск 10. Поляков Г.П. История Брянской земли (XVI
в. – 20-е гг. XX вв.). Брянск: «Мир копий», 2008.
Выпуск 11. Поляков Г.П., Бобков В.А. Брянский Арсенал
(1783-2008 гг.). Брянск: «Мир копий», 2008.
Выпуск 12. Дубровский А.М. М.Тенишева: духовное
наследие в Брянском крае. Брянск: «Автограф», 2008.

Монографии преподавателей кафедры, не вошедшие в состав «Трудов» (2005-2009)
Чубур А.А. Деснянский палеолит: проблемы истории
исследований, историографии, источниковедения. М.:
РГСУ, 2005.
Чубур А.А., Поляков Г.П., Наумова Н.И. Трубчевский
самородок (к 100-летию со дня рождения Всеволода Протасьевича Левенка). Брянск: Брянская областная научная
универсальная библиотека, 2006.

Чубур А.А. К.М.Поликарпович: жизнь, открытия, ученики (в серии «Люди белорусской науки»). «Белорусская
наука», Минск, 2009.
Шинаков Е.А. Образование Древнерусского государства: сравнительно-исторический аспект. 2-е изд. М: «Восточная литература» ВО «Наука», 2009.

Учебные пособия, изданные преподавателями кафедры
Чубур А.А. Основы антропологии. Брянск: ЦКО, 2005.
Поляков Г.П., Шинаков Е.А. Основы археологии.
Брянск: РИО БГУ, 2006.
Поляков Г.П. Из истории школьного музея Брянского

региона. Справочник. Брянск: Брянская обл. станция туризма и экскурсий. 2007
Бобков В.А. Военная история Брянщины, РИО БГУ,
2009.

Научные статьи и тезисы докладов преподавателей кафедры
2005 год
Шинаков Е.А. Опыт формализованной классификации
государств древности и средневековья. Часть 2. // «Эволюция», № 2. М., 2005
Шинаков Е.А. «Восточные территории» Древней Руси:
опыт социологической реконструкции по материалам
археологии // Юбилейный сборник статей профессоров
БГУ к 75-летию БГУ. Брянск, РИО БГУ,
Шинаков Е.А., Гурьянов В.Н. «Славяне и русы» - кто
они такие? Часть 2. // «Эволюция», № 2. М. 2005
Шинаков Е.А., Пономарева В.П. Общественная власть
и социальные нормы на ранних этапах политогенеза. //
Право: история, теория, практика. Вып.9. Брянск, 2005
Шинаков Е.А. Чубур А.А. К археозоологической характеристике древнерусских поселений Верхнего и Среднего
Подесенья // Археология Юго-Востока Руси. Тезисы докладов. Елец 2005. с.11
Бобков В.А. Казанский арсенал в системе военнопромышленных предприятиях России первой половины
XIX в. // Научно-документальный журнал «Гасырлар авазы-Эхо веков».2005. Казань
Гурьянов В.Н. Брянск конца XIII- первой половины XIV
вв. по данным археологии //
Куликово поле и Юго-Восточная Русь в XII – XIV вв.:

сборник статей. Тула, ООО РИФ «Инфра», 2005
Гурьянов В.Н. Современное состояние археологического изучения средневековых монастырей Брянщины: Николо-Одринский монастырь // Вопросы археологии, истории, культуры и природы Верхнего Поочья: материалы
XI Всероссийской научной конференции. Калуга, 2005
Дубровский А.М. Автобиографические рукописи
А.А.Зимина // Восточная Европа в древности и средневековья. Проблемы источниковедения. Тезисы докладов.Ч.1. М., 2005.
Дубровский А.М. Парк в Лакомой Буде. Исторический
город (Проблемы сохранения исторических городов и
объектов культурного наследия): Сборник материалов
научно-практической конференции, г.Брянск, 15-16 апреля 2004 года. Вып. 2. Брянск: Изд. БГУ 2005
Дубровский А.М. А.А.Зимин: трудный путь исканий
Отечественная история, № 4. 2005
Дубровский А.М. Dem’ian Bednyi, Russian History, and
Epic Heroes, in Epic Revisionism // Russians History and
Literature as Stalinist Propaganda. Madison: University of
Wisconsin Press. 2005.
Поляков Г.П. НГПИ в годы Великой отечественной войны // Вестник Брянского государственного университета.
К 75-летию БГУ.2. Брянск: Изд БГУ, 2005.
15

Поляков Г.П. Прамузейные формы собирания древностей на западе Центральной России. Собрание древностей
и музей Свенского Успенского монастыря XVIII – начала
XX вв.// Проблемы славяноведения.
Поляков Г.П. Страницы истории НГПИ – БГПИ – БГПУ
– БГУ. Брянск: Изд БГУ, 2005.
Поляков Г.П., Карпов Д.А. Древний Мглин по материалам Брянского краеведческого музея и раскопкам 2002 г. //
Славянский мир Полесья в древности и средневековье.
Сб. материалов Международной историкоархеологической конференции. Гомель: Изд. ГГУ 2005.
Карпов Д.А. Авиация дальнего действия над Брянском //
60 лет Великой Победы. Материалы научно-практической
конференции. Брянск: БИПКРО. 2005:
Карпов Д.А. Изобразительные находки средневекового
Мглина // Изобразительные памятники: стиль, эпоха, композиция. СПб, 2004
Чернышов С.В. Реконструкция духовного облика старообрядческой общины Курско-Орловского пограничья. По
материалам этнографических исследований 1987-1997 гг.
// Старообрядчество: история, культура, современность.
т.2. М., 2005.
Чернышов С.В. К вопросу о дате основания Володарского района г.Брянска // Исторический город (Проблемы
сохранения исторических городов и объектов культурного
наследия): Сб.материалов науч.-практ.конф., г.Брянск, 1516 апреля 2004 года. Вып.2.. Брянск, 2005.
Чернышов С.В. Социальные истоки благотворительности – исторический аспект (размышления в ответ на статью Ю.Н.Полякова «Социальная ответственность бизнеса»)// Вестник Московского психолого-социального института. № 1. 2005.
Чернышов С.В. «Экология этнического поведения» проблема изучения и постановки вопроса // Экологическая безопасность региона. Брянск: МГСУ (филиал в
г.Брянске), 2005
Чернышов С.В. Социальные истоки благотворительности – исторический аспект // Конкурентоспособность бизнеса и технологий на региональном уровне. Проблемы и
перспективы. Материалы международной научнопрактической конференции. Брянск: МИБП 2005
Чернышов С.В. Декор как часть материальной культуры
Брянщины Менталитет славян и интеграционные процессы: история, современность, перспективы: материалы IV
международной научной конференции Гомель, Наукова
думка, 2005
Чернышов С.В Вариативность культуры Брянщины VI
конгресс этнографов и антропологов России, Санкт – Петербург, 28 июня – 2 июля
Чубур А.А. Первобытное искусство стоянки Быки 1 и
духовный мир палеолита // Искусство и ритуал ледниковой эпохи. Луганск, 2005, С.100-108.
Чубур А.А. Николай Лелянов - «последний из могикан»
довоенной краеведческой археологии // Вопросы археологии, истории и культуры Верхнего Поочья. Матераилы XI
науч. конф. Калуга, 2005 С.58-61.
Чубур А.А. Деснянский палеолит: проблемы истории
исследований, историографии, источниковедения. М,
2005, 116 с.
Чубур А.А. Мамонт и мамонтовая териофауна Курского
Посеймья // Проблемы палеонтологии и археологии южной России и сопредельных регионов. Ростов-на-Дону,
2005. С.111-113
Чубур А.А. К историографии исследований палеолита
бассейна Десны // Вестник Брянского государственного
университета. Вып. 2. Брянск, 2005 С.63-69
Чубур А.А. О численности населения бассейна Десны в
верхнем палеолите // Фундаментальные исследования,
2005 - №10, С.98-99

Чубур А.А. Средневековое судостроение в ЮгоВосточной Руси (бассейны Десны и Оки) по археологическим источникам // Куликово поле и Юго-Восточная
Русь в XII-XIV веках. Тула, 2005. С.176-191
Чубур А.А. Археозоология древнерусского Брянска по
материалам раскопа на Петровской горе // Куликово поле
и Юго-Восточная Русь в XII-XIV вв. Тула, 2005 С.59-61
Чубур А.А. Работы Сеймско-Деснинской палеолитической экспедиции в Брянской области // Археологические
открытия 2004 года, М., 2005
Чубур А.А. Микрорегион Чечевизня и некоторые вопросы этнокультурных процессов в раннем железном веке
бассейна Днепра // Славянский мир Полесья. Гомель,
2005
Чубур А.А. Археолог Елизавета Калитина (к 110-летию
со дня рождения) // Материалы III Яхонтовских историко-архивных чтений. Рязань, 2005
Чубур А.А. «Курское городище» и его округа (по данным разведок 1995-1999 гг.) // Исторический город. Материалы научно-практической конференции. Брянск,
2005.
2006 год
Шинаков Е.А. Переселенческая политика русских князей в контексте государствогенеза // Исследования по
русской истории и культуре. Сб.статей к 70-летию
проф.И.Я.Фроянова М.: Издательский дом «Парад»,
2006.
Шинаков Е.А. Mechanisms of Hierarchy Formation and
Power Legitimion in Ancient Rus Hierarchy and Power in the
History of Civilization.Ed.: D.D.Beliaev, D.M. Bondarenko.
М., РАН –РГГУ 2006.
Шинаков Е.А. О форме государственности Украинского
гетманства XVII в. // Ucrainica Petropolitana. Сб.науч. трудов. Под ред. Т.Г.Яковлевой. Вып.1. СПб.: Изд.дом
СПбГУ. 2006.
Шинаков Е.А. Датско-русские связи IX – начала XI вв. //
Русь на перехрестіі світів (Міжнародні впливи на форумировання
Давньоруськоï
Держави).
Материалі
міжнародного польового археологічного семінару.
Чернігів: Сіверянська думка, 2006.
Шинаков Е.А Средневековая Россия и Европа в поэтическом творчестве А.К.Толстого // Проблемы славяноведения, Вып. 8. Под. Ред. С.И.Михальченко. Брянск, РИО
БГУ 2006.
Шинаков Е.А. Болгарский след в «Сказании о Вещем
Олеге» // Научни трудове на Пловдивски университет
«Паисий Хилендарски». Под ред. И.Х.Джамбова. Т.1,
кн.1: История. България. Пловдив 2006.
Шинаков Е.А. Единое образовательное пространство
славянских государств XXI в. проблемы и перспективы.//
Материалы II международной научно-практической
конф. Под ред. В.И.Аверченкова. Изд-во БГТУ-СГА 2006
Шинаков Е.А. Многослойное поселение Борки III под
Погаром // Русский сборник. Вып.2.3. Брянск, 2006 .
Шинаков Е.А., Чубур А.А. Предыстория и история Кафедры Отечественной истории древности и средневековья // Русский сборник. Брянск: РИО БГУ – 2006. С.32-38
Шинаков Е.А., Чубур А.А., О современном состоянии
археозоологической изученности роменско- древнерусских поселений Брянского Подесенья // Археология ЮгоВостока Руси. Материалы конференции. Елец, 2006.
С.248-264.
Шинаков Е.А., Гурьянов В.Н. Еще раз о радимичах на
Десне // Rossica Antigua. Исследования и материалы
2005. Под ред. Ю.А.Дворниченко, А.В. Майорова. СПб:
Издательский дом СПбГУ. 2006.
Шинаков Е.А., Гурьянов В.Н. Древнерусские курганы
Брянского ополья // Деснинские древности. Вып.4.
Брянск, 2006.
16

Бобков В.А. Реформы Д.А.Милютина в артиллерийском
деле России // Вестник БГУ. Вып.2. РИО БГУ, 2006.
Бобков В.А. Кантонисты арсеналов военного ведомства
России (По материалам Брянского арсенала) // Русский
сборник, Вып.2-3. РИО БГУ, 2006.
Гурьянов В.Н. Об одной группе древностей с городища
Рассуха-2 // Археологическое изучение Центральной России. Тезисы междунар. науч. конф., посв. 100-летию со
дня рождения В.П.Левенка, Липецк, РИЦ ЛГПУ, 2006.
Гурьянов В.Н., Миненко В.В. Новые памятники археологии на левобережье Десны // Русский сборник. Вып.2-3,
Брянск: РИО БГУ 2006.
Гурьянов В.Н., Миненко В.В. Археологические исследования на территории тютчевского музея –заповедника
(раскопки поселений Неготино-5 и 6) // Тютчевские чтения на Брянщине: Материалы VI чтений. Брянск, Изд-во
ГУП «Клинцовская городская типография», 2006
Дубровский А.М. Прудникова Е.П. Переломный год //
Русский сборник .Вып. 2-3. Брянск: РИО БГУ, 2006.
Кандауров О.Г. Об участии студентов Брянского государственного университета в раскопках в Великом Новгороде // Русский сборник. Вып.2-3. Брянск:РИО БГУ, 2006.
Кандауров О.Г. К вопросу о дне 4 ноября в контексте
провозглашения его днем народного единства // Там же.
Кандауров О.Г. Брянские студенты в Великом Новгороде
// Исторический факультет в воспоминаниях преподавателей и выпускников, Брянск, 2006.
Карпов Д.А. Стеклянные браслеты древнерусского времени с городища Мглин-2 // Русский сборник. Вып.2-3.
РИО БГУ. 2006
Карпов Д.А. Древнерусские города как основа оборонительной системы юго-запада России в начале XVI в. (по
материалам Брянской области) // Археология Юго- Востока Руси. Материалы конф. Елец: Издательство ЕГУ, 2006
Поляков Г.П. Межгосударственная научная конференция
«История и археология Подесенья» - форум восточнославянских историков в Брянске // Единое образовательное
пространство славянских государств в XXI в.: проблемы и
перспективы. Материалы II международной научнопрактической конференции 5-6 апреля 2006 г. Брянск:
Изд-во БГТУ–СГА, 2006.
Поляков Г.П. Трижды рожденный (исторический факультет НГПУ в 1930-1960 гг.) // Вестник БГУ.2 История.
Литературоведение. Право. Философия. Языкознание.
Брянск, РИО БГУ, 2006
Поляков Г.П. Из истории полиции г.Брянска в начале XX
в. // Проблемы славяноведения. Вып.8. Сборник научных
статей и материалов. Брянск, РИО БГУ, 2006
Поляков Г.П. Из истории БГУ. Новозыбковский государственный педагогический и учительский институт в 19321940 гг. // Русский сборник Вып.2-3. Брянск, РИО БГУ,
2006.
Поляков Г.П. Вщижская соседка семьи Тютчевых и ее
роль в отечественной археологии // Ф.И.Тютчев. Личность. Творчество. История. Материалы 1 и 2 Гамолинских научных чтений 10.02.2005. Овстуг, 2006.
Поляков Г.П. Трубчевский музей и его директора в 1919
– 1941 гг. // Археологические изучения Центральной России. Тезисы международной научной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения В.П.Левенка . Липецк: РИЦ ЛГПУ, 2006.
Поляков Г.П. Из истории музеев запада Центральной
России. Музеи Брянского и Трубчевского уездных земств
Орловской губернии в начале XX в. // Вестник СанктПетербургского университета. Вып.4.Серия 2. 2006.
Поляков Г.П. Карпов Д.А. Профессор Шинаков Е.А.:
Краткий очерк научной, педагогической и научноорганизационной деятельности // Русский сборник Вып.23. Брянск, РИО БГУ2006

Полякова С.Г. Дочери Михаила Всеволодовича Черниговского в культурной жизни Древней Руси XIII в.//
Середньовічні старожитності Південноі Русі – Украиіни.
Чернігів: Сіверяньска думка, 2006.
Полякова С.Г. К вопросу о русско-византийских матримониальных связях во внешней политике Владимира
Мономаха // Русский сборник. Вып.2-3. Брянск: РИО
БГУ, 2006.
Полякова С.Г. Русско-венгерские отношения в свете
династических браков XI–XIII вв.// Вестник БГУ. Ч.2
Брянск:РИО БГУ, 2006.
Полякова С.Г.Княгини Древней Руси X – первой половины XIII вв.: социальный статус и роль в государственной политике. Автореф. канд. дисс. Брянск, 2006.
Сердюцкая О.В. Московский университет и система
органов государственной власти в 50-60 гг. XVIIIв. // Актуальные проблемы социально-гуманитарных и педагогических наук. Сб. науч.тр. по итогам междунар. науч.техн. конф. Брянск:БГИТА, 2006.
Чернышов С.В. Благотворительность. Социальные истоки.// Предпринимательство и власть – модели взаимодействия: исторический опыт и современная практика.
Сборник докладов всероссийской научно-практической
конференции, посвященной 10-летию филиала СЗАГС в
г.Калуге. (29-30 мая 2006 г.), Калуга: изд. АКФ «Политоп», 2006.
Чернышов С.В. Проблемы российского федерализма //
Формирование и развитие российского законодательства
в современных условиях. Материалы научно- практической конференции, 10 октября 2005 года, Брянск: РИО
БГУ, 2006.
Чернышов С.В. Основные вопросы современных полевых этнографических исследований // Русский сборник,
вып. 2-3. Брянск: РИО БГУ, 2006.
Чернышов С.В. Мотивы вышивки традиционного рушника. Локализация и вариативность на примере Трубчевского района Брянской области // Русский сборник, вып.
2-3. Брянск: РИО БГУ, 2006.
Чернышов С.В. Исследования декора Брянской области
// Гуманитарная наука в изменяющейся России: состояние и перспективы развития: Материалы VIII Региональной научно-практической конференции РГНФ / Общ.
ред. Ю.Ф.Мелихова. Отв. ред. М.Л.Космовская и
В.А.Лаптева. Курск.2006.
Чубур А.А. Елизавета Арсеньевна Калитина // Российская Археология, 2006 - №2
Чубур А.А. Эксплуатация мамонтовых «кладбищ» как
элемент адаптации палеолитического человека к природным условиям Эпохи Экстремальных Затоплений //
Позднекайнозойская геологическая история севера аридной зоны. Изд-во ЮНЦ РАН: Ростов-на-Дону 2006,
С.348-352
Чубур А.А. Собирательство в палеолите бассейна Десны
// Русский сборник вып.2-3. Брянск: РИО БГУ, 2006.
С.39-46.
Чубур А.А. Охота в палеолите: историография и современное состояние источников (по материалам бассейна
Десны) // там же С.105-115
Чубур А.А. Проблема незаконных раскопок и подпольной торговли древностями и возможные пути ее решения
// Право: история, теория, практика. Вып.10. РИО БГУ.
Брянск, 2006 С.392-399
Чубур А.А. В защиту старых приятелей. Российские динозавры и мамонты вновь вымирают // Древности и старина 2006 - №2(7) С.2-4
Чубур А.А. К методике раскопок палеолитического культурного слоя и отбора из него остеологического материала // Вестник Брянского государственного университета.
Вып. 3. Брянск, 2006.
17

Чубур А.А. «Археология – моя страсть» (Трубчевский
период биографии В.П. Левенка) // Археологические исследования центральной России. Липецк, 2006.
Чубур А.А. Новая типология палеолитических жилищ
Восточной Европы // Интеграция археологических и этнографических исследований. Материалы XIV международного научного семинара. Омск, 2006.
Чубур А.А. Могилевская юность археолога К.М. Поликарповича // Материалы II Международной научной конференции «Романовские чтения», Могилев, 2006.
Чубур А.А. Первопоселенцы окрестностей Овстуга, Неготино, Речицы и их исследователи (к истории археологического изучения тютчевской земли) // Тютчевские чтения
на Брянщине. Материалы VI чтений. Брянск., 2006.
Чубур А.А., Праслов Н.Д. Библиография научных трудов
В.П. Левенка // Археологические исследования центральной России. Липецк, 2006.
Чубур А.А., Миненко В.В. Новое нижнепалеолитическое
местонахождение в Неготино // Археологические исследования центральной России. Липецк, 2006.
Чубур А.А. Стародубцев Г.Ю. Начальник (памяти Марианны Давыдовны Гвоздовер) // Историко- археологические исследования в Азове и на Нижнем Дону в 2005 г.
Вып.22. Азов, 2006. С.427-438.
2007 год.
Shinakov E.A. The Mechanisms of the Old Russian Genesis
Social Evolution and History. Studies in the Evolution of Human Societies. Vol.6. № 2. 2007. M: “Uchitel” Publishing
House
Шинаков Е.А. Опыт корреляционного анализа венчиков
древнерусских круговых сосудов // Современные проблемы археологии России (материалы Всероссийского археологического съезда. Т.2.). Новосибирск: Изд.Ин-та археологии и этнографии СО РАН, 2007.
Шинаков Е.А. Механизмы институционализации и легетимизации власти (на примере древнерусского государствогенеза) // Вестник БГУ, № 2. Брянск: РИО БГУ. 2007
Шинаков Е.А., Чернышов С.В. О некоторых версиях
семантической атрибуции фибул с эмалями из Брянского
Подесенья // Чернiгiв у середньовiчнiй та ранньомодерновой исторiï Центрально-Схiдноï Європи.Збiрник науковах
праць, присвячений 1100-лiттю першоï лiтописноï згадки
про Чернiгiв. Чернiгiв, 2007.
Шинаков Е.А. Гурьянов В.Н., Джамбов И.Х. Исследования в с.Елисеевичи Брянского района // Археологические открытия 2005 года. Москва: «Наука», 2007
Бобков В.А. Н.Г.Высочанский – работа на Брянском арсенале // I Тихановские чтения. Брянск, 2007
Бобков В.А. История создания и развития Брянского колледжа экономики, статистики и информатики // I Тихановские чтения. Брянск. 2007.
Дубровский А.М. С.В.Бахрушин – преподаватель Московского университета // Археографический ежегодник.
М., «Наука», 2007.
Дубровский А.М. Переписка Е.В.Чистяковой с
М.Н.Тихомировым // Археографический ежегодник. М.,
«Наука». 2007.
Дубровский А.М. И.И.Любименко: новые материалы
//Сборник трудов в честь юбилея Н.С.Носова. СПб: Институт истории РАН 2007.
Поляков Г.П. Археология и история брянской земли в
древности и средневековье (до середины XVI столетия) //
Сборник статей, тезисов и докладов Брянск. РИО БГУ,
2007.
Поляков Г.П. П.М.Еременко – археолог из Новозыбкова
// Чернiгiв у середньовiчнiй та ранньомодерновой исторiï
Центрально-Схiдноï Європи. Чернiгiв, 2007.
Поляков Г.П. Почеп. Первые страницы истории (XV 30-е гг.XVI вв.) // I Тихановские чтения. Брянск, 2007

Поляков Г.П. Музейная реликвия декабристов Искрицких // I Тихановские чтения. Брянск, 2007.
Поляков Г.П. Предыстория БГУ.Новозыбковское среднее сельско-хозяйственно-техническое училище // Вестник БГУ. Ч.2 История. Литературоведение. Право. Философия. Языкознание. Брянск: РИО БГУ, 2007.
Поляков Г.П., Мамин В.В. Археолог-краевед
А.М.Романов // I Тихановские чтения. Материалы краеведческой научно-практической конференции. 14-15 ноября. Брянск, 2007.
Полякова С.Г. Имущественное положение представительниц высшего сословия Древней Руси и ее соседей в
X- пер.пол. XIII в. // Проблемы славяноведения. Вып.9.
Брянск: Изд-во БГУ 2007
Полякова С.Г. Женский фактор в борьбе за власть между Ольговичами и Мономашичами во второй половине
XII в. // Середньовiчнi старожитности Пiвденноi Русi
Украiни. Чернiгiв, 2007
Сердюцкая О.В. Организационно-правовой аспект коллективной биографии профессоров Московского университета вт. пол. XVIII в. // Вклад ученых в развитие Брянского региона. Материалы межвузовской конф. 29-31
января 2007. Брянск: РГОТУПС, 2007
Сердюцкая О.В. Преподавательская служба в Российской империи // Современные направления теоретических и прикладных исследований. Одесса. 2007
Чернышов С.В. Миграционная служба в Брянской области как фактор формирования малого и среднего бизнеса // Стратегические проблемы управления социальноэкономическим развитием города Брянска. Материалы
межрегиональной научно-практической конференции.
Брянск:Изд-во «Ладомир», 2007
Чернышов С.В. Исторический аспект социальных истоков благотворительности // Социальная миссия кооперации через реализацию национальных проектов. Материалы региональной межвузовской конференции. Ч.2.
Брянск: Изд-во БИПКРО 2007
Чернышов С.В. Декор крестьянского жилища на территории Брянской области // Вестник Московского Психолого-Социального института. Научно-методический журнал. № 1. 2007
Чернышов С.В. Деятельность «Этнографического бюро» В.Н.Тенишева // Вестник Московского ПсихологоСоциального института. Научно-методический журнал.
№1. 2007
Чернышов С.В. Реконструкция этнокультурных границ
Брянского Подесенья // VII конгресс этнографов и антропологов России: доклады и выступления.Саранск 9-14
июля 2007. Саранск. 2007
Чернышов С.В. Формирование основных мотивов декора традиционного крестьянского жилища // VII конгресс
этнографов и антропологов России: доклады и выступления. Саранск 9-14 июля 2007 Саранск, 2007.
Чернышов С.В. Мир семьи. Материалы этнологических
исследований // VII конгресс этнографов и антропологов
России: доклады и выступления. Саранск 9-14 июля 2007.
Саранск, 2007.
Чернышов С.В. Этнографические исследования исторического факультета Брянского государственного университета им.акад.И.Г.Петровского // VII конгресс этнографов и антропологов России: доклады и выступления. Саранск 9-14 июля 2007. Саранск, 2007.
Чернышов С.В. Деятельность студенческих палаточных
лагерей труда и отдыха // Успехи современного естествознания. Научно-теоретический журнал. № 10. 2007
Чернышов С.В. Русская баня и печь в народной традиции // I Тихановские чтения. Материалы краеведческой
научно-практической конференции. 14-15 ноября
Брянск, 2007.
18

Чернышов С.В. Формирование и основные мотивы декора жилищ Брянщины // Позднесредневековый город:
археология и история: сб.статей в 2-х частях. Ч.2. Изучение позднесредневековых городов России/. Тула, 2007
Чернышов С.В., Шинаков Е.А. Соотнесение племенных
(конца X – начала XII вв.) и этнокультуных (XX в.) границ в Брянском Подесенье // Верхнее Придонье: природа,
археология, история. Вып.2. Сб. статей в 2-х т. Т.2. История, Тула, 2007.
Чубур А.А. Новые исследования раннепалеолитического
местонахождения Хотылево 1 // Деснинские древности.
Вып.4., Брянск, 2007
Чубур А.А. Учитель и ученик: переписка Ф.М. Заверняева
с К.М. Поликарповичем // Деснинские древности, вып.4.
Брянск, 2007
Чубур А.А. Палеолитическое искусство микрорегиона
Быки: сравнение контекста находок // Современные проблемы археологии России (материалы Всероссийского
археологического съезда. Т.1.). Новосибирск: Изд.Ин-та
археологии и этнографии СО РАН, 2007.
Чубур А.А. Реконструкцiя давньоруського моноксила по
археологiчним, iсторiчним й етнографiчним даним // Интеграция археологических и этнографических исследований. Материалы XV международного научного семинара.
Одесса, 2007
Чубур А.А. На межі Кавказу і Європи. эпизод
геометричніх мiкролiтiв в Середньоднiпровськоi iсторiкокультурної областi верхнього палеолiту: можливi джеоела
й причини // Интеграция археологических и этнографических исследований. Материалы XV международного научного семинара. Одесса, 2007
Чубур А.А. Первоначальное заселение человеком Среднерусской возвышенности: к постановке проблемы // Успехи современного естествознания, 2007 - №7, С.5-9 М.
Чубур А.А. К вопросу о культурно-хронологической и
этнической интерпретации круглых полуземлянок Подесенья // VI Конгресс этнографов и антропологов России,
Саранск, 2007
Чубур А.А. Роль палеоэтнологии в истории исследований
палеолита Подесенья // VI Конгресс этнографов и антропологов России, Саранск, 2007
Чубур А.А. Жилища-поселения палеолита Восточной
Европы как маркер мигрантов // VI Конгресс этнографов и
антропологов России, Саранск, 2007
Чубур А.А. О судьбе архива археолога Константина Михайловича Поликарповича // Материалы I Тихановских
чтений. Брянск, 2007. С.293-304.
Чубур А.А. Микролитический эпизод среднеднепровской
историко-культурной области верхнего палеолита: возможные истоки и причины // Гуманитарная наука в изменяющейся России: состояние и перспективы развития.
Курск, 2007.
Чубур А.А. Письма из ледникового периода (о методике
поиска и консервации останков плейстоценовой фауны) //
Древности и старина, 2007, №№ 1-2.
Чубур А.А. К вопросу о феномене субкультуры фурри //
Folk-art-net: новые горизонты творчества. От традиции к
виртуальности. Гос.республиканский центр русского
фольклора, М., 2007. С.105-116.
Чубур А.А. Поселенческая стратегия человека в верхнем
палеолите бассейна Десны // Материалы международной
конференции к 100-летию со дня рождения М.М. Герасимова. М.: Институт антропологии и этнологии РАН, 2007.
Чубур А.А. Палеонтология, археозоология и тафономия
мамонтовой фауны поселения Хотылево 2 (по материалам
раскопок 1994-2003 гг.) // Материалы IV Международной
мамонтовой конференции. Якутск, 2007.
Chubur А.А. Paleontology, archeozoology and taphonomy of
mammoth fauna of a site Chotylevo 2 (excavations of 1994-

2003) // Materials of 4-th mammoth conference. 2007
Чубур А.А. О судьбе филетической линии рода
Mammuthus в бассейне верхней Десны // Современные
проблемы биологической эволюции. Москва: Гос. Дарвиновский музей, 2007. С.72-73.
Чубур А.А., Пискунов В.О. Первобытная археология
устья Болвы // Деснинские древности, вып.4, Брянск,
2007
Чубур А.А., Чубур Ю.Б. Археологи центра Европейской
России: гендерный аспект // VI Конгресс этнографов и
антропологов России, Саранск, 2007
Чубур А.А. Чубур Ю.Б. Середньовичне суднобудованнья на територiï Чернiгiвського князiвсьтва // Чернiгiв у
середньвiчнiй та ранньомодернiй iсторiï ЦентральноСхидноï Европи. Чернигов, 2007, С.379-388.
Чубур А.А., Наумов А.Н. Плейстоценовая мегафауна
Тульской области // Верхнее Подонье: природа, археология, история. Том.1. Тула, Гос.Военно-историч. и природный заповедник «Куликово поле» 2007. С.59-78
2008 год.
Шинаков Е.А. Восточная граница радимичей конца X –
середины XII в. // Труды II (XVIII ) Всероссийского археологического съезда в Суздале 2008 г. М: Изд-во ИА
РАН.Т.II. 2008
Шинаков Е.А. «Сказание о Вещем Олеге» и южные славяне // Проблемы славяноведения. Труды центра славяноведения.Вып.10. Брянск, РИО БГУ, 2008
Шинаков Е.А. Идеологические механизмы легитимизации власти у южных славян //Российско-БелорусскоУкраинское пограничье: проблемы формирования единого социокультурного пространства –история и перспективы. Брянск: Ладомир, 2008.
Шинаков Е.А. Средневековая поселенческая агломерация в с.Хотылево // Тезисы докладов Международной
научной конференции «Поселение как исторический источник (теоретические и методические подходы к изучению поселений в современной археологии)» Москва:
Изд-во ИА РАН, 2008
Шинаков Е.А. Находки предметов с эмалями позднеримской эпохи в Подесенье и вопросы их происхождения и атрибуты // Случайные находки: хронология, атрибуция, историко-культурный контекст.
СПб.:Изд-во
СПбГУ, 2008. С.09-115.
Шинаков Е.А. Рецензия: Некоторые комментарии к книге «Раннее государство: его альтернативы и аналоги».
Под ред. Л.Е.Гринина, Д.М.Бондаренко, Н.Н.Крадина,
А.В. Коротаева. // История и современность. №2 2008.
Шинаков Е.А. О современном состоянии и направлениях политико-антропологических исследований // Раннее
государство, его альтернативы и аналоги. Волгоград,
2008
Шинаков Е.А. О современном состоянии и направлениях политико-антропологических исследований (размышления над книгой Гринина Л.Е. «Государство и исторический процесс») // Личность. Культура. Общество. 2008
с.396-405
Шинаков Е.А. Славянское направление международных
научно-образовательных связей исторического факультета БГУ (2006-2008 гг.) // Единое образовательное пространство славянских государств в XXIв: проблемы и
перспективы. Материалы III Международной научнопрактической конференции. Т.1. – Брянск, 2008 С.40-42.
Шинаков Е.А. Пути формирования древнерусских городов в Подесенье // Деснинские древности, вып.5. Брянск,
2008.
Шинаков Е.А. О происхождении славян и руссов и
специфике Деснинско-Северского региона (современное
состояние вопроса) // Единое образовательное пространство славянских государств в XXIв: проблемы и перспек19

тивы. Материалы III Международной науч.-практ. конф.
Брянск, Минобрнауки РФ. 2008 С.42-47.
Шинаков Е.А. Пути формирования городов в Деснинском регионе Древней Руси// Русский сборник, вып.4.
Брянск, РИО БГУ, 2008.
Шинаков Е.А. А.А.Спицын и вопрос о расселении славянских племен на современном этапе изучения // История и практика археологических исследований. Материалы международной научно-практической конференции,
посвященной 150-летию со дня рождения А.А.Спицына.
СПб. 2008
Shinakov E. The Mechanisms of the old Russian State Genesis // Hierarchy and Power in the History of Civilization: Ancient and Medieval Cultures/ Ed.by L.E.Grinin, D.D.Beliaev,
A.V.Korotaev. Moskow: Komkniga/URSS. 2008.
Shinakov E., Brjntsev M., Dubrovsky A., Kochergina M.
Non-Orthodox Christian groups on the Russian – BelorussianUkraianborder Region // International Medieval Congress.
2008
Shinakov E., Kovalenko V,.Yenukov V. The Transformation
from Pagan to Christian Religion in the Archeological Sources
// International Medieval Congress. 2008
Шинаков Е.А., Гурьянов В.Н. Межплеменные пограничья в Брянском Подесенье: современное состояние вопроса // Stratum plus, №5 (2005–2007). Кишинёв, СПб., Одесса,
Бухарест. 2008. С.576-588.
Шинаков Е.А., Гурьянов В.Н., Карпов Д.А., Миненко
В.В., Чубур А.А. Охранные раскопки поселений у с. Курово на Судости // Археологические открытия 2006 г. М.,
2008.
Бобков В.А. Брянский непременный арсенал в начале – 1й половине XIX в. // Русский сборник, вып.4. Брянск, РИО
БГУ, 2008
Гурьянов В.Н. Исследования древнерусских курганов в
Жуковском районе// Русский сборник, вып.4. Брянск, РИО
БГУ, 2008.
Гурьянов В.Н. Средневековые монастыри Брянщины как
объекты археологического наследия // Труды II (XVIII)
Всероссийского археологического съезда в Суздале. Т.II.
М.: Институт археологии РАН, 2008 С.446-448.
Гурьянов В.Н., Фатьков А.М. О времени появления роменской культуры в Брянском Подесенье (по материалам
поселения Курово 6) // Труды II (XVIII) Всероссийского
археологического съезда в Суздале. Т. II. М: Институт
археологии РАН 2008. С.214-216.
Дубровский А.М. Исследование А.А. Зиминым «Слова о
полку Игореве» // Слово о полку Ігоревім” та його епоха.
Вип.2. Збірник наукових праць / За ред. В.Б.Звагельського.
Сумы, 2008
Дубровский А.М. Национальный состав населения Брянского края в конце XIX – первой четверти ХХ в. // Русский
сборник, вып.4. Брянск, РИО БГУ, 2008.
Карпов Д.А. О некоторых обрядах и верованиях, бытовавших в Черниговской губернии начала XIX века // Русский сборник, вып.4. Брянск, РИО БГУ, 2008.
Карпов Д.А. Была ли передовая черта единым оборонительным рубежом // Преподавание истории в школе № 22008. С.39-41.
Поляков Г.П. Исторические кафедры исторического факультета Новозыбковского государственного педагогического института в 1931-1945 гг. // Русский сборник, вып.4.
Брянск, РИО БГУ, 2008.
Поляков Г.П. Земские музеи Смоленской и Орловской
губерний в конце 80-х гг. XIX - начале XX вв. // Русский
сборник, вып.4. Брянск, РИО БГУ, 2008.
Поляков Г.П. Из истории музеев российско-белорусскоукраинского пограничья // Российско-украинскобелорусское пограничье: проблемы формирования единого социокультурного пространства – история и перспек-

тивы. Брянск, Ладомир, 2008.
Поляков Г.П. Личный архив Федора Михайловича Заверняева// Деснинские древности, вып.5 , Брянск, 2008.
Поляков Г.П. Главный музей Брянской губернии (по
вновь выявленным документам ГАБО) // Деснинские
древности, вып.5 , Брянск, 2008.
Поляков Г.П. Древний Брын // Вопросы археологии,
истории, культуры и природы Верхнего Поочья. Материалы VII Всероссийской научной конференции 3-5 апреля 2007 г. Калуга 2008
Поляков Г.П. К вопросу об изъятии ценностей в Площанской пустыни в 1924-18925 гг. (по материалам ГАБО)
// Наш край в судьбе Отечества: материалы научнопрактической конференции. Брянск, 2008
Поляков Г.П. Литературно-мемориальный музей А.К.
Толстого в годы образования и становления (по документам ГАБО) // Сборник к 190-летию А.К.Толстого Брянск,
2008.
Поляков Г.П. Земские музеи Смоленской и Орловской
губерний в конце 80-х гг. XIX - начала XX вв. // Наш
край в судьбе Отечества: материалы науч.-практ. конф.,
Брянск, 2008.
Полякова С.Г. Верховские княжества в контексте русско-литовских династических связей второй половины
XIII – XIV вв.// Вопросы археологии, истории, культуры
и природы Верхнего Поочья. Материалы XII Всероссийской научной конференции. Калуга, 3-5 апреля, 2007.
Калуга, 2008
Полякова С.Г. Семейный статус представительниц высшего сословия Древней Ру-си и её соседей после принятия христианства// Русский сборник, вып.4. Брянск, РИО
БГУ, 2008
Сердюцкая О.В. «Мысли об учреждении Московского
университета…» Г.Ф.Миллера как один из проектов преобразования университета. 1765 г. // Отечественные архивы № 4. 2008 – С.57-66
Сердюцкая О.В. Преподаватель как государственный
служащий: становление российской университетской
модели // Высшее образование в России № 8, 2008 С.166172.
Сердюцкая О.В. Метод коллективной биографии при
изучении особенностей преподавательской службы в
Московском университете XVIII-XIX вв.// Вспомогательные исторические дисциплины- источниковедениеметодология истории в системе гуманитарного знания.
Материалы XX международной научной конференции.
31 января – 2 февраля 2008 г. М., 2008. С.585-587
Сердюцкая О.В. Историко-социологический срез профессуры Московского университета вт.пол. XVIII в. //
Актуальные проблемы социогуманитарного знания:
сборник научных трудов гуманитарного факультета
МАИ. Вып.IV. М.: Вузовская книга, 2008.
Сердюцкая О.В. Преподавательская служба в университетах Российской Империи второй половины XVIII века:
особенности и эволюция // Русский сборник, вып.4.
Брянск, РИО БГУ, 2008.
Сердюцкая О.В. Московский университет второй половины XVIII в. как государственное учреждение. Преподавательская служба. Автореферат канд. дисс. Брянск.
2008.
Чубур А.А. Новые следы палеолита в Хотылево на верхней Десне // Труды II (XVIII) Всероссийского археологического съезда в Суздале. Т.I. М: Институт археологии
РАН 2008.
Чубур А.А. Микростратиграфия верхнепалеолитической
стоянки Быки // Русский сборник, вып.4, Брянск, 2008.
С.9-22.
Чубур А.А. О судьбе филетической линии Mammuthus в
бассейне верхней Десны // Вопросы археологии, истории
20

и культуры Верхнего Поочья. Материалы XII науч. конф.
Калуга, 2008 С.377-379.
Чубур А.А. Отечественная археология на изломе российской истории: от науки академической к науке вузовской
// Исторический выбор и судьбы России в ХХ веке. Кемерово, 2008.
Чубур А.А. Половцы в Подесенье. Археологический аспект // Слово о полку Ігоревім” та його епоха. Вип.2.
Збірник наукових праць / За ред. В.Б.Звагельського. Сумы, 2008.
Чубур А.А. «Нижче Гусіна броду, на усть Ревута ріки».
Середньовічний мікрорегіон Дроняєво: структура й
історична доля // Слово о полку Ігоревім” та його епоха.
Вип.2. Збірник наукових праць / За ред. В.Б.Звагельського.
Сумы, 2008.
Чубур А.А. Роменское селище Большая Долженкова 2 (к
своду памятников Курской области) // Славяно-Русские
древности Днепровского левобережья. Материалы конференции посвященной 75-летию со дня рождения К.Ф. Сокола. Курск, 2008, С.186-188.
Чубур А.А. Этноархеологические данные о повторной
утилизации терочных камней на поселении Курово 7 в
Подесенье // Современные проблемы науки и образования. Москва - Ставрополь, РАЕ №6 , 2008.
Чубур А.А. Васіль Падін – дослідник стародавньої
Сiверщини (до 100-річчя від дня народження) //
Сiверщина в iсторiï Украïни. Суми, 2008, С.188-191
Чубур А.А. К проблеме выделения аморфного комплекса
раннепалеолитического местонахождения Хотылево 1 //
Российско-украинско-белорусское пограничье: проблемы
формирования единого социокультурного пространства –
история и перспективы. Брянск, Ладомир, 2008.
Чубур А.А. Микроинвентарь палеолитического микрорегиона Быки: назначение, типология, реконструкция // Деснинские древности, вып.5 , Брянск, 2008.
Чубур А.А. О предполагаемом парусном вооружении
Вщижской ладьи // Деснинские древности, вып.5 , Брянск,
2008.
Чубур А.А. Наумов А.Н. Плейстоценовая мегафауна
бассейна р. Плавы // Плавский край, Вып.3. Тула, 2008.
Чубур А.А., Стародубцев Г.Ю. Недопетая песня. Памяти Александра Антоновича Узанова // Русский сборник,
вып.4. Брянск, 2008. С….
Чубур А.А. Чубур Ю.Б., Пискунов В.О. Неолитическая
стоянка Стаево на верхней Десне // Вопросы археологии,
истории и культуры Верхнего Поочья. Материалы XII

науч. конф. Калуга, 2008 С.85-88.
Чубур А.А. Миненко В.В. Археозоология позднесредневекового Смоленска (по данным раскопок 2004-2005 гг.)
// Верхнее Подонье: археология, история. Вып.3. Тула,
2008. С.42-52
Чубур А.А. Случайные находки эпохи бронзы на северозападе и западе Брянской области // Случайные находки.
СПб. 2008.
Чубур А.А. Деснянський палеоліт в Епоху Екстремальних Затоплень («Потопу») // Сiверянськiй лiтопic №6 2008, с.26-30.
2009 год (первая половина).
Шинаков Е.А. Элитные воинские формирования и
власть // Викинги между Скандинавией и Русью. Terra
Historica. – М.: Изд-во «Вече». 2009. С.177-198
Шинаков Е.А. Politiyas with the Structure of Power in the
European Early Medieval State Genesis // Иерархия и власть
в истории цивилизаций. М.: Институт Африки РАН,
РГГУ, 2009.
Шинаков Е.А. Comparative Content-Anaysis of the emergence of tne State in Britian and Rus // Иерархия и власть в
истории цивилизаций. М.: Институт Африки РАН, РГГУ,
2009
Бобков В.А. Брянский арсенал I разряда в 1910-1919гг. //
II Тихановские чтения. Брянск, 2009.
Поляков Г.П. К истории изучения благотворительности
на Брянщине в конце XX – начале XXI вв. // II Тихановские чтения, Брянск, 2009.
Чубур А.А. Геолог Петр Армашевский // II Тихановские
чтения, Брянск, 2009.
Чубур А.А. Страницы истории брянской археологии.
Любовь Артишевская: дороги без конца. // VI Тютчевские чтения. Брянск, 2009.
Чубур А.А. Субкультура фурри: краткая характеристика
и корни явления. // VIII Конгресс этнологов и антропологов России. Оренбург. 2009.
Чубур А.А. Федор Михайлович Заверняев // Календарь
знаменательных дат по Брянской области на 2009 год.
Брянск, 2009. С.30-31.
Чубур А.А. Сергей Сергеевич Деев // Там же.С.32-34
Чубур А.А. Василий Андреевич Падин // Там же. С.3637.
Чубур А.А. Археологи и археология центра Европейской
России: взгляд сквозь призму гендера // Антропология
академической жизни. М.: Институт антропологии и этнологии РАН. 2009.

21

АРХЕОЛОГИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ЖИВОТНЫЙ МИР ПЛЕЙСТОЦЕНА
В МЕЛКОЙ ПЛАСТИКЕ ДРЕВНИХ ОБИТАТЕЛЕЙ
БАССЕЙНА ДЕСНЫ
© 2009.

А.А. Чубур

(Россия, Брянский государственный университет им. академика И.Г. Петровского)
Произведения искусства - яркий и многообразный источник сведений о жизни человека верхнего палеолита. Они позволяют узнать многое о
быте, образе жизни предков, их объектах охоты,
одежде и даже проникнуть в глубины их загадочного духовного мира, мифологии.
Толчком к изучению духовного мира людей
каменного века на территори нашей страны и, в
частности, в Подесенье, послужили найденные в
1908 г. на Мезинской стоянке так называемые
«птички» и другие орнаментированные изделия из
бивня мамонта. Вслед за этим в 1920-х гг. были открыты женские статуэтки в Костенках и Гагарино,
затем в 1930-х – уникальные произведения искусства в Елисеевичах. Искусство палеолита Русской
равнины уже в довоенные годы заняло прочное место в мировой культурной сокровищнице. Накопленный к 1960-м гг. объем информации позволил
уже не просто вводить в оборот новые находки, но
и произвести анализ искусства палеолита Русской
равнины. Свод-монография З.А.Абрамовой остается основополагающим по данной проблематике
[Абрамова, 1962]. Скорее популяризаторский характер носили в отношении палеолита работы
А.А.Формозова по первобытному искусству, хотя в
них выдвинут ряд интересных концепций – например, наличие в некоторых культурах древнекаменного века утилитаризма, подавившего искусство
[Формозов, 1980]. Одна из версий происхождения
изобразительного искусства рассмотрена А.Д. Столяром. Его гипотеза об историческом процессе усложнения символического действия [Столяр, 1985]
остается в настоящее время основной в отечественной науке, в противовес ещё господствующей в
ряде школ доктрине «художественного ледникового чуда» - спонтанного возникновения искусства.
Одним из регионов Европы, в которых хорошо представлено и изучено палеолитическое искусство, является бассейн Десны. Десна - самый крупный левобережный приток Днепра, общая длина
реки составляет 1130 км. Она берет начало из болот
Смоленской возвышенности. Протекает в пределах
Смоленской и Брянской обл. России и Черниговской и Киевской обл. Украины. Река принимает 18
правых (наибольшие – Судость и Снов) и 13 левых

(основные – Сейм, Остер) притоков. Течет Десна по
широкой долине, в которой, из-за особенностей
геологического строения и неотектоники локальные
сужения сменяются озеровидными расширениями,
таковы же особенности долин крупных притоков.
Фауна верхнего плейстоцена бассейна Десны достаточно хорошо изучена как по многочисленным
случайным находкам, хранящимся в фондах музеев
[Чубур, 1993, 1998; Чубур, Головачева, 2002; Чубур,
Симоненко, 2004; и др.], так и по материалам нескольких десятков палеолитических стоянок.

Рис.1. Палеолитические стоянки бассейна Десны на
которых встречены изображения животных. 1- Хотылево
2; 2 – Елисеевичи 1; 3 – Юдиново 1; 4 – Мезин; 5 – Авдеево (2 жилых комплекса), 6 – Быки 1 и Быки 7.

Представления людей палеолита о животных,
обитавших в бассейне Десны, воплощены в мелкой
пластике, изготовленной как из бивня мамонта и
кости, так и из мягкого камня. Рассмотрим эти изображения в ключе общепринятой зоологической
систематики.
Класс MAMALLIA - МЛЕКОПИТАЮЩИЕ
Отряд PROBOSCIDEA - ХОБОТНЫЕ
Семейство ELEPHANTIDAE - СЛОНЫ
Шерстистый мамонт (Mammuthus primigenius Blumenbach, 1799)

Мамонт был одним из важнейших компонентов верхнеплейстоценового териокомплекса Евразии. На стоянках Елисеевичи, Авдеево, Юдиново,
Мезин, Супонево, Тимоновка, Хотылево 2 встречены останки многих десятков и даже сотен этих животных разного возраста – от утробных мамонтят до
совсем старых особей. Мамонт служил основой
экономики обитателей Подесенья в палеолите –
22

причем и как добыча охотников, и как объект собирательства. Его кости, взятые из естественных скоплений («мамонтовых кладбищ»), использовались в
условиях перигляциального мало облесенного
ландшафта как топливо, строительный и поделочный материал. Не удивительно, что мамонт нашел
отражение в изобразительном искусстве палеолита.
На стоянке Елисеевичи (ок.17.000-18.000 л.н.)
недалеко от места обнаружения знаменитой женской статуэтки[Поликарпович,1968] Л.В.Греховой
была найдена стилизованная фигурка идущего
взрослого мамонта 4,0 x 3,0 x 1,8 см, вырезанная из
известковой конкреции [Грехова, 1980]. Характерная форма тела с низким крупом, и движение (отставленная назад левая задняя нога и поднятая правая передняя) переданы несколькими умелыми
штрихами кремневого резца (Рис.2:3).
Еще три скульптурных изображения мамонта
дала Авдеевская стоянка (22.000 л.н.). Эти находки
опубликованы М.Д. Гвоздовер [Гвоздовер, 1952,
1953, 1983; Gvozdover, 1995]. При раскопках первого жилого объекта (Авдеево-Старое) была обнаружена фигурка мамонта 9,5 х 8,6 х 3,0 см из губчатого вещества мамонтовой кости (Рис.2:1). Это вписывающееся в круг стилизованное изображение
спокойно стоящего зверя с выделенной скупыми
штрихами шеей, хоботом, характерным изгибом
спины. Сама поверхность губчатого вещества прекрасно передает шерстяной покров животного.
Второй жилой объект принес еще одну фигурку, выполненную почти в той же манере, но уже из
песчаника 9,0 х 7,3 х 3,9 см [Гвоздовер, 1983]. Изображено спокойно стоящее взрослое животное
(Рис2:2). Серия округлых углублений на левом боку фигурки, располагающихся в области груди возможные свидетельства охотничьей магии – аналогичные следы, возможно имитирующих удары
копья, имеются на костяной фигурке бизона с Зарайской стоянки [Амирханов,Лев, 2004]. Впрочем,
заметим, что не все палеолитоведы уверены в такой
интерпретацией как зарайского бизона, так и авдеевского мамонта [Григорьев, Булочникова, 2005].
То, что мамонт был объектом охоты в палеолите,
сомнений не вызывало никогда. Статуэтка (если
удары по ней нанесены именно в магических целях)
подтверждает не массовые облавы или применения
ловушек, а бытование активной охоты именно на
отдельное животное: сложного и опасного процесса, требовавшего с точки зрения охотников сложной предварительной подготовки, включающей
даже религиозно-магические ритуалы. Хищническое уничтожение целых стад мамонтов остаётся
досужим вымыслом археологов-марксистов. Первая скульптура быстро стала классикой, ее фото
помещено даже на страницах Большой Советской
Энциклопедии, вторая же почему-то известна много меньше – о ней осведомлены даже не все археологи, занимающиеся палеолитом Европы.
Третья, миниатюрная, скульптура происходит

из первого жилого объекта, однако интерпретирована не была [Гвоздовер, 1953, С.219]. Это изделие
из мягкого песчаника, 3,5 х 3,5 х 2,0 см, по нашему
мнению представляет собой фигурку молодого мамонта или даже мамонтенка, имеющего более укороченные пропорции тела по сравнению со взрослой особью. Прорезями в камне проработаны ноги
и хобот, ясно читается низкий круп, пышная зимняя
шерсть. Животное идет, о чем говорит приподнятая
правая передняя лапа (Рис.2:4).
М.Д.Гвоздовер одно время относила к изображениям мамонта треугольные подвески с ушками
из Авдеево, считая их изображением головы мамонта анфас [Гвоздовер, 1953, С.211], но на их современной интерпретации, не совпадающей с этой
точкой зрения, мы остановимся несколько ниже.
Мифологические сюжеты о мамонте у эвенков, долганов и др. связаны с актами творения
зверь-гигант стоит в океане и поддерживает мир,
выступает в роли демиурга – его действиями объясняются формы рельефа. С мамонтом у многих народов связано образование речных русел, обвалы
берега в половодье, треск льда при вскрытии рек и
ледоходе. Его образ соотносится с Нижним миром,
мировым океаном. У жителей Северо-Восточной
Азии образ мамонта наиболее близок к реальности.
Так, в чукотской сказке люди находят торчащие из
земли бивни, танцуют вокруг и произносят заклинания. В результате открывается скелет мамонта,
обрастает плотью, и его мясо идет в пищу и спасает
людей от голодной смерти. Этот миф хорошо ложится на гипотезу об активном использовании «мамонтовых кладбищ» не только как источника костей для топлива и построек, но и как экстремального пищевого ресурса. У русских и эстонцев существовали поверья о том, что мамонт - подземное животное, зверь-индрик. В «Голубиной книге» написано: «Он проходит все горы белокаменные, прочищает все ручьи и проточины, пропущает реки,
кладязи студеные. Когда зверь рогом поворотится,
словно облацы по поднебесью, вся мать-земля под
ним всколывается» [Сериков, Серикова, 2004].
Отряд PERISSODACTYLA - НЕПАРНОПАЛЫЕ
Семейство RHINOCERATIDAE - НОСОРОГИ
Шерстистый носорог (Сoelodonta antiquitatis Blumenbach, 1799)

Эти одиночные растительноядные животные,
обитавшие чаще всего в зарослях кустарника на
обширных поймах, были неотъемлемой частью мамонтового териокомплекса. Рог носорога – его оружие – сохраняется в ископаемом состоянии лишь в
мерзлоту, так как состоит не из кости, а из кератина,
напоминая по структуре пропитанную клеем
шерсть. Черепа же находят довольно часто. Они
массивны и прочны, ибо рассчитаны для нагрузок
при лобовых столкновениях с таким же «живым
танком». Останки шерстистого носорога известны
по материалам стоянок Авдеево, Хотылево 2, Пушкари 1, Новгород-Северский, Пены, Быки1, Супо23

нево, Мезин, Чулатово 1. Изображения носорога
нередки в палеолитическом искусстве: фрески и
гравюры западноевропейского мадлена, из Каповой

пещеры, гравюра на плитке песчаника из нижнего
слоя Гмелинской стоянки, великолепные примеры
мелкой пластики из Костенок, Дольних Вестониц.

Рис.2. Скульптурные изображения животных в Деснинскои палеолите и их реальный облик. 1-4 – мамонт; 5-6 –
шерстистый носорог; 7 – лошадь. 1, 2, 4, 6 – Авдеево. 3 – Елисеевичи 1. 5 – Быки 1. 7 – Быки 7. 1 – кость, 2, 4 – песчаник, 3 – известняк, 5-7 – бивень мамонта.

Из бассейна Десны наиболее известно изображение носорога со стоянки Быки 1 (17.00018.000 л.н.) [Чубур, 2001, 2004, 2005]. Плоская фигурка бегущего животного размером 10,8 х 3,0 х 1,0
см выполнена из бивня мамонта. В экстерьере явно
видны лошадиные черты, однако лапы (задняя целая, от другой – следы древнего слома, позволяющие установить поперечник) для лошади слишком
коротки и массивны. Шея плавно переходит в

большую задранную голову со скругленными обводами нижней челюсти. Мы видим ревущего шерстистого носорога. Именно у этого зверя сочетаются массивность тела и лап с «лошадиной» статью.
По всей поверхности амулета многочисленные нарезки, с помощью которых художник, вероятно,
пытался передать шерсть животного и, одновременно, стремительность его движений. На месте рта
- ушко для подвешивания, которое было просверле24

но по короткой нарезке (Рис.2:5). Изображение полиэйконично, это фигурка-оборотень. На одной из
сторон по оси изделия ближе к ушку, являясь как
бы его продолжением, но не соединяясь с ним, имеется выбранный кремневым резцом паз шириной
2,5 мм, глубиной до 2 мм и длиной 30 мм. Он совершенно не вяжется с горизонтальной фигуркой
животного, но при развороте в вертикальное положение схематично обозначает две человеческих
ноги. Прием показа ног с помощью такой прорези
не нов. Сходно изготовлена, к примеру, одна из антропоморфных фигурок на стоянке Хотылево 2
[Заверняев, 1978, Рис.3-1]. Передняя лапа зверя,
ныне обломанная, превращалась в эрегированный
фаллос, в лучших традициях «культа плодородия».
А вот хвост и задняя нога при развороте становились хорошо очерченной мордой с рогом и характерной гривой-горбом. Перед нами «человек- носорог». Именно так, вверх «рогом», амулет был вонзен в пол полуземлянки перед уходом обитателей.
Еще одно изображение найдено при раскопках
второго жилого объекта Авдеево (Рис.2:6). Фигурка
длиной около 4 см также вырезана из бивня [Гвоздовер, 1983]. Она более натуралистична (не уплощенная, как в Быках, а объемная), что характерно
для памятников круга восточного граветта. Исследователи стоянки видовую принадлежность
скульптуры определяют условно, поскольку фигурка, особенно ее голова, повреждена: это либо лошадь, либо носорог. Массивность фигурки, ее укороченные тумбообразные ноги, укороченная шея и
низко посаженная голова заставляют нас видеть в
этом произведении искусства все-таки изображение
именно шерстистого носорога, а не более изящного
коня.
Семейство EQUIDAE - ЛОШАДИНЫЕ
Широкопалая плейстоценовая лошадь
(Еquus latipes Gromova, 1949)

Лошадь - крупное стадное растительноядное
животное, обитатель лесостепных и степных - как
обычных, так и перигляциальных ландшафтов
позднего плейстоцена. Широкие копыта были приспособлены для передвижения по мягким грунтам,
не исключено поэтому, что основным биотопом,
где обитали эти животные, были более увлажненные пространства речных долин. Остатки лошади
встречены на многих стоянках Подесенья и Посеймья, но особенно многочисленны на поселениях
Мезин, Пены (Быки 4), Быки 1, Быки 7.
Из жилища в Быках 7 происходит пока единственное палеолитическое изображение лошади в
Деснинском бассейне. Это вырезанное из бивня
мамонта кольцо, увенчанное близкой по стилю к
фигурке носорога из Быков 1 стилизованной лошадиной головой (нарезкой подчеркнута характерная
для животного грива) [Ахметгалеева, 2006]. Как и
амулет Быков 1 кольцо было вонзено вертикально в
яму, вырытую в полу жилища. Поделка была фрагментирована при использовании: один ее обломок

найден в 3 м от основной находки, безвозвратно
обломана морда животного. Высота изделия – 12,3
см, из них на диаметр кольца приходится 8,5 см при
толщине 1 см (Рис.2:7). Кольцо, скорее всего, символизирует жилище, увенчанное головой животного [Чубур, 2006]. «Пространственную организацию
общественной жизни можно выразить геометрически: в основном она была кольцеобразной (искусственное жилище, часто округлое в плане, и территория, осваиваемая людьми, вокруг него)» [Kabo,
2002]. При этом, согласно теории А.Д.Столяра,
увенчанное головой (черепом) тотема жилище являет собой как бы гипертрофированное тело первопредка, скрывающее в себе род, семью [Столяр,
1985, С.205]. Лошадь может быть связана в мифологических системах и с солярным знаком – отсюда
круг, кольцо.
Лошадь играет важную роль во многих мифологических системах Евразии. На небесной колеснице, по преданиям всех народов, Солнце объезжает небо за год. Лошади вынашивают жеребят 354
дня, что равно лунному году. Как в году сочетаются
Лунное и Солнечное начала, так и лошадь сочетает
в себе и лунное и солнечное качества. Конь является древним символом циклического развития мира
явлений. Сравнение греческой «хозяйки коней»,
древнеиндийской «хозяйки благоденствующих лошадей», кельтской богини лошадей Эпоны, прусского конского божества позволяет также предположить наличие некоего предкового (чаще женского) мифологического образа, связанного с лошадью.
Отряд CARNIVORA - ХИЩНЫЕ

Особое место в пластике малых форм Деснинского палеолита занимают хищные животные. Сразу заметим, что часть изделий с памятников круга
восточного граветта не совсем просто идентифицировать с конкретным видом. В первую очередь это
касается подвесок подтреуголъной формы, имеющих в верхней части округлые или заостренные
ушки. С.А.Демещенко в качестве определителя
зоологического вида использует «абрис округлой
или подтреугольной головы животного и характер
воспроизведения ушей (конусовидные выступы у
волки и округлые у льва и медведя) [Демещенко,
2004, С.54]. Однако округлые ушки и вытянутая
морда встречается не только у медведя, но и у песца, останки которого намного чаще встречаются на
памятниках костенковско-авдеевской культуры,
острые же ушки характерны не только для волка, но
и, например, для лисицы, а потому к видовому определению изображенных в треугольных «булавках-подвесках» следует подходить с некоторой осторожностью. Зато сомнений не вызывает иное:
признаки хищников на подвесках и иных изделиях
сочетаются с признаками человека. Антропоморфность выражается как в подтреугольной форме подвесок (ведь треугольник – не только форма морды
животного, но и женский знак, отображение женского лона, лобка) [Чубур, 2001, C.105], так и в ор25

наменте – косом крестике, отождествляемом со
швами на одежде [Гвоздовер, 1985; Демещенко
2006, С.11]: одежда свойственна только человеку.
Семейство FELIDAE - КОШАЧЬИ
Пещерный лев (Felis spelaea Goldf.)

Пещерный лев был самым крупным кошкообразным хищником всех времен, превосходя примерно на треть размерами современного африканского льва. Несмотря на название, совершенно не
обязательно устраивал логово в пещере. Предположения некоторых ученых о полосатой окраске
(отсюда встречающееся порой в литературе название «тигролев») надуманы и биологически не обоснованы. Цвет шерсти пещерного льва был однотонным – песчаным или серовато-песчаным, под
цвет ландшафта. Полосатая окраска в условиях перигляциальной тундростепи делала бы хищника
заметным, что не способствовало бы удачной охоте. Путем тщательного изучения рисунков первобытного человека было установлено, что пещерный
лев некоторыми своими чертами резко отличался
от современных львов, в частности, отсутствием
гривы и кисточки на хвосте [Верещагин, 1972]. В
Подесенье останки пещерного льва известны со
стоянок Хотылево 2, Авдеево, Быки 1, НовгородСеверский, Юдиново.
Все изображения пещерного льва даются в сочетаниями с антропоморфными чертами [Заверняев, 1978; Гвоздовер, 1985; Демещенко, 2006]. В
первую очередь это так называемые «лопаточки»,
изготовленные из ребер мамонта (Авдеево, Хотылево 2), навершие которых часто оформлено в виде
стилизованной головы льва с округлыми ушками
(Рис.3: 1-3), а в одном случае – в виде двух противолежащих львиных голов (Рис.3: 3) [Gvozdover,
1995]. Напрашивается аналогия с шумеро - аккадским божеством Нергалом, изображаемым с человеческим торсом и двумя львиными головами. В
египетской мифологии тоже известно божество,
представляемое как пара Львов, каждый из которых
тождествен Тефнут и Шу. В Египте лев был и эмблемой двух образов-антагонистов – Вчера и Сегодня. Кроме того со львом, вероятно, связаны упомянутые подтреугольные подвески (Рис.3: 4-5).
По сей день остается неясным функциональное назначение лопаточек. Осмелимся высказать на
этот счет свою гипотезу. Своей формой «лопаточки» весьма напоминают колотушки для выбивания
снега из одежды у многих народов крайнего севера.
«Верхушка их часто украшается изображением человечьей или собачьей головы, которая в данном
случае играет роль духа-покровителя, так называемого «путешествующего товарища» [Богораз, 1991,
С.109, рис.98]. Колотушка считается предметом,
наделенным магической силой, к примеру, чукчи
именно ею копают ямки, в которые закладываются
дары духам (не в этом ли, кстати, состоит назначение некоторых ямок-хранилищ с костяными поделками и кремневыми кладами?).
Мифические существа с головой льва и телом
человека характерны для обширного ареала культур. В мифологических картинах лев – часто сим-

вол высшей божественной силы, мощи, власти;
солнца, огня. Особую семантику несет образ львицы:
она – символ материнства и воплощение сладострастия. Лев связан со многими женскими божествами
Египта и античной цивилизации. В Африке его образ
часто воспринимается как воплощение предка,
сверхъестественного духа-патрона, тотема, считается, что колдуны могут обращаться львом. Порой лев
выступает и воплощением зла и хаоса (шумероаккадские левоподобные демоны Угаллу и Уридимму; Нергал - божество войны) [Мифология, 1998].
Семейство СANIDAE - ПСОВЫЕ
Лисица (Vulpes vulpes L. 1799),
Песец плейстоценовый (Alopex lagopus L. 1799),
Волк (Canis lupus L. 1799)

Лисица – хотя и принадлежит к хищникам, питается разнообразно: среди пищи, которую она
употребляет, выявлено больше 400 видов животных
и несколько десятков видов растений. Основу питания составляют мелкие грызуны, главным образом
полёвковые. Лисы заселяют все ландшафтные зоны
от тундры и субарктических лесов до степи и
пустынь, не смущает их и близость человеческого
жилья. Отдают предпочтение открытой местности.
Чаще всего селятся на склонах оврагов и холмов,
выбирая участки с песчаным грунтом, защищённые
от заливания дождевыми, грунтовыми и талыми
водами. Популяция лис в палеолите была немногочисленна, судя по количеству останков в культурных слоях, однако широко распространена хронологически и территориально: отдельные кости лисиц встречены на стоянках Хотылево 2, Авдеево,
Новгород-Северский, Быки 1, Елисеевичи 1, Мезин.
Плейстоценовый песец – один из компонентов
мамонтового териокомплекса. Эта мелкая полярная
лисичка вполне могла во множестве обитать даже
непосредственно близ человеческого жилья, используя для своего питания, помимо прочего, пищевые отбросы. Основной пищей песцу служили
полевки и лемминги, главными врагами были волки
и более крупные хищники.
Останки песца присутствуют почти на всех палеолитических стоянках Подесенья и Посеймья, где
сохранилась в ископаемом состоянии кость.
Волк – наиболее крупное животное в семействе: длина тела с хвостом может достигать 160 см.
По данным сравнительной остеологии, плейстоценовый волк был несколько крупнее своего современного потомка. Волк – типичный хищник, добывающий пищу активным поиском и преследованием жертв. Он предпочитает степи, полупустыни,
тундру, лесостепь, избегая густых лесных массивов.
Может селиться недалеко от человеческого жилья.
Основу питания составляют копытные животные.
Останки волка встречены на большинстве палеолитических стоянок рассматриваемого региона. В Мезине череп волка украшал вход в одно из жилищ.
Именно волк по данным анализа ДНК является
предком современной собаки. Кости древнейших
собак в палеолите Десны выделены на стоянках
Елисеевичи [Саблин, 2002] и Мезин [Пидопличко,
1969]. Первым предположил наличие собаки в ос26

теологической коллекции Елисеевичей еще
И.М.Громов [Поликарпович, 1968, С.50-52], а затем
В.В.Щеглова [Будько, Вознячук, 1969, С.16-22].
Все авторы отмечали укороченность морды волкообразной собаки в сравнении с диким собратом.
Это явление – результат характерной для одомашненных видов неотении, то есть сохранения признаков детенышей у взрослых особей. Важно отметить, что на памятниках других регионов Восточной Европы убедительно определенные останки
собаки отсутствуют. Упомянутые в литературе на-

ходки останков собаки, якобы сделанные в Авдеево,
не нашли подтверждения. Деснинское население
можно считать пионерами в области доместикации
животных в Восточной Европе. Возможно, эксперименты по доместикации хищников в бассейне
Десны были еще шире, к такой мысли позволяют
склоняться наблюдения за морфологией черепа
песца на стоянке Быки 1 [Чубур, 2001, С.21]. Для
песцов из Быков, как и для собак из Елисеевичей и
Мезина характерна неотения. Это тем интересней,
что волк в Быках совершенно отсутствует.

Рис.3. Скульптурные изображения животных в Деснинскои палеолите и их реальный облик. 1-5 – пещерный лев; 6
– сурок; 7-9 – волк; 10-11 – медведь. 16 – шерстистый носорог; 7 – лошадь. 1, 7 – Хотылево 2; 2-5, 8-10 – Авдеево. 6
– Быки 1; 11 - Мезин. 1-3, 11 – кость, 6 – мергель, 4,5, 7-10 – бивень мамонта.

К изображениям волков (с гораздо меньшей
долей вероятности – лисиц) могут быть отнесены

уже упомянутые выше подтреугольные с острыми
ушками (Рис.3: 8, 9). Еще один предмет с сочетани27

ем звериных и человечьих черт – острие из Хотылево 2, на навершии которого изображена личина с
бровями, носом, треугольной бородой, увенчанная
острыми (волчьими?) ушами. Высота фигурки 14,5
см, из них на голову приходится 1,4 см (Рис.3: 7).
Острие было найдено вонзенным в пол наземного
жилища [Заверняев, 1978] – почти так же, как человек-носорог в полуземлянке Быков. Вероятно, мы
имеем дело с изображениями тотемов. А вот стилизованные костяные фигурки из Мезина, относимые
Д.А.Ветровым к изображениям волков или собак
[Ветров, 2005, C.69] вряд ли таковыми являются.
Одна из них, скорее всего, носит не зооморфный, а
антропоморфный характер. Вторую, грубо выполненную миниатюрную, с головкой, отделенной от
тела желобком [Шовкопляс, 1965, С.236], до вида
определить сложно, хотя похоже, что изображен
некий сидящий хищник. А.Д.Столяр увидел в ней
изображение льва или медведя, находя определенные аналогии с двучастным «натуральным макетом» – ранней фазой становления изобразительного
искусства [Столяр, 1985, С.207].
В мифологических представлениях многих
народов Евразии и Северной Америки образ Волка
связан с культом родоначальника племени (тотемические истоки). Часто в таких мифах предок-вождь
выступает в образе волка или способен обращаться
в него. Отсюда недалеко и до представлений об
оборотнях – волколаках, вилктаках, вервольфах и
др. Герой-родоначальник, вождь часто называется
волком или имеющим голову волка (так прозвище
грузинского царя Вахтанга – Горгослани, то есть
«волкоглавый»). Ритуал переодевания в волчьи
шкуры, у многих народов Европы приурочивался к
осенне-зимнему сезону. У камчадалов и коряков
сохранялся «волчий праздник», совершавшийся в
связи с охотой на волка и представляющий собой
обрядовое соответствие мифам о волке [Мифология, 1998].
Семейство URSIDAE - МЕДВЕЖЬИ
Медведь бурый – Ursus arktos

Наиболее типичные места обитания бурого
медведя – леса, перемежающиеся болотами, лужайками, водоемами. Под пологом леса медведь находит убежище, а открытые участки служат ему местами кормежки. Очень часто берлоги располагаются в ямах под защитой бурелома или корней упавших деревьев. Иногда звери роют глубокие берлоги
в земле. Останки медведя представлены в крайне
небольшом количестве, но на большинстве деснянских стоянок. По мнению С.А.Демещенко в число
изображений данного зверя входят увенчанная головой медведя булавка из Авдеево и некоторые
костенковско-авдеевские подтреугольные подвески
с округлыми ушками. «Медвежья морда всегда изображалась более широкой в области предполагаемых щек, резко сужаясь в носовой части, продолжением которой являлся стержень заколки» [Демещенко, 2006, С.10]. Там же говорится, что в от-

личие от медведя, пещерный лев изображается с
округлой плоской головой (медведь, соответственно подтреугольной). Однако, учитывая антропоморфность подвесок, их вытянутая часть, орнаментированная изображающим швы на одежде косым
крестиком, должна олицетворять торс человеческого существа с головой зверя, а значит, не может
быть речи о вытянутой медвежьей морде. Таким
образом, уверенно соотнести с медведем на деснинских памятниках можно только булавку из второго
жилого комплекса Авдеево (Рис.3:10) [Gvozdover,
1995], подтреугольные же булавки, скорее всего,
являются изображениями пещерного льва (Рис.4).
Вторым изображением медведя предположительно
можно считать уже упомянутую небольшую фигурку сидящего хищники из Мезина (Рис.3:11).

Рис.4. Сравнение формы морды бурого медведя и пещерного льва и изображений львиной головы в искусстве
палеолита бассейна Десны.

Медвежьи черты часты у богов и демиургов
ряда северных народов: лабрабодских эскимосов,
ненцев, илимских эвенков и др. Высший бог обских
угров Нуми-Торум отправил для покровительства
людям на землю сына в облике медведя. Представление о медведе-небожителе бытует и у бурят. Коми-пермяки считают медведя Оша создателем земного рельефа: плоскую землю он драл когтями, отчего возникли горы и болота. У селькупов и комизырян медведь творил вселенную вместе с мамонтом, у эвенков – с вороном [Мифология, 1998].
Отряд RODENTIA – ГРЫЗУНЫ.
Семейство SCIURIDAE – БЕЛИЧЬИ
Степной сурок, байбак (Marmota bobak),

Сурок – дальний родственник белки. Зверёк
имеет плотное телосложение. Встречаются экземпляры, вес которых достигает 10 кг. Шерсть короткая
и мягкая. На коротких сильных передних лапах
крупные когти, приспособленные к рытью нор. В
палеолите крупный сурок, имевший хороший мех,
жир, мясо служил объектом целенаправленной охоты и употреблялся человеком в пищу. Многочисленные останки сурка встречены на таких деснян28

ских и посеймских стоянках, как Авдеево, Новгород-Северский, Мезин, Чулатово 1, Юдиново.
В заполнении полуземлянки стоянки Быки 1
автором обнаружена мергелевая уплощенная с боков зооморфная фигурка размером 2,2 х 1 х 0,5 см,
изображающая сидящего сурка (Рис.3: 6). Несколькими надрезами на кусочке мергеля переданы голова с ушками, передние лапки, которые зверек держит перед собой, и задние, на которых он сидит.
Фигурка имеет сходство с сурком – типичным
представителем палеолитической фауны. Как и мамонт из Елисеевичей она находит общие черты с
мобильным искусством Костенок 1-1, 11-2, 4-1
[Ефименко, 1958; Рогачев, 1955].
Сурки в различных мифологических системах
рассматриваются как кровные родственники людей. Согласно традициям чувашской мифологии,
сурки произошли от людей и их нельзя обижать. В
монгольской легендах о сурках "Эрхий мэргэн"
«Тарбаган-мeрген» происхождение сурков также
антропогенизировано. Сурок-стрелок сбивает из
лука лишние солнца, когда ему не удается сбить
последнее – превращается в тарбагана. Мусульмане
сурков считают священными животными за их человекоподобное поведение: по утрам, выходя из
нор, они встают на задние лапки и, обратившись к
солнцу, передними лапками "моют личики", чистят
шерсть, глаза – словно совершают намаз. [Дмитриев, 2008].

путем постепенного срезания (строгания) кости. У
одной птички он цел, у другой - поломан в древности. Четкий переход от головы к клюву достигнут
посредством строгания как в направлении кончика
клюва, так и к основанию с последующей подрезкой костяной стружки по границе головы. Кроме
клюва на восприятие образа работает исключительно естественная форма кости. Примеры подобного
использования природных форм часты, ярчайшие
из них – это слегка подработанные для придания
антропоморфности метаподии мамонта и волка на
памятниках виллендорфско - костенковского круга
[Гвоздовер, 1985]. Несмотря на скупость обработки,
ясно видно – изображен ворон. Крупные размеры и
многочисленность ворона, изученного по материалам Авдеевской стоянки, заставили В.Н.Калякина
предположить, что птицы питались многочисленными трупами мамонтов [Калякин, 1991]. В связи с
этим нельзя вновь не вспомнить об использовании
палеолитическим человеком в хозяйственных целях естественных скоплений останков мамонта –
так называемых «мамонтовых кладбищ» [Чубур,
1993, 1998, 2006] – у таких скоплений чаще всего
располагались базовые стоянки.

Класс AVES - ПТИЦЫ

Останки птиц в небольшом количестве присутствуют на многих памятниках эпохи позднего
палеолита, среди них такие виды, как лебедькликун, серый гусь, чирок-трескунок, белая куропатка, ворон, серебристая чайка, полярная сова.
Птица нередко встречается в мелкой пластике
Восточной Европы и даже Сибири (Мальта), в гравюре и наскальной живописи западноевропейского
мадлена (Powers, Stringer, 1975).
В разных традициях птицы выступают как
элемент религиозно-мифологической системы, ритуала, обладающий разнообразными функциями.
Они могут быть демиургами, героями, превращёнными людьми, ездовыми животными или слугами
богов, шаманов, героев. Порой они выступают как
«вторичный» демиург либо как помощник человека
при «втором» творении. Широко распространены
представления о птицах-первопредках, тотемах. Не
случайны, наверное, поэтому и изображения человекоподобных птицеглавых существ в пещерах
Ляско, Альтамира и других. В мифах, сказках, народных песнях, сфере гаданий суеверий, примет
отмечено огромное количество примеров превращения в птиц богов, героев, людей. Весьма распространенно как в древних, так и в современных традициях представление о душе в виде птиц.
Птички, найденные автором на стоянке Быки
1, представляют собой два артефакта выполненные
из одинаковых костей запястья северного оленя.
Это две поделки размером 4,0 х 2,0 х 2,0 и 2,5 х 1,8
х 1,8 см. Проработаны только клювы, выполненные

Рис.5. Изображения птиц с палеолитических стоянок бассейна Десны и их живые прототипы. 1, 2 – ворон. 3 – серебристая чайка. 1,2 – Быки 1. 3 - Юдиново 1. 1,2 –кость.
3 – рог. Масштаб относится только к артефактам.

Ворон связан с охотничьими поселениями
еще с палеолита и играет значительную роль в мифологии разных народов. Он выступает в роли демиурга, первопредка, культурного героя, его связывают с миром мертвых, наделяют шаманским могуществом. Ворон нередко – посредник между мирами, летом и зимой, водой и сушей. Он – центральный персонаж мифов народов Северной Азии
29

и Северной Америки – коряков, ительменов, чукчей, эскимосов, эвенков, якутов и многих других.
Например, по представлениям ительменов, ворон
Кутх с сестрой (пара воронов, как в Быках) сместил
землю с неба, где и сам раньше находился, или сотворил ее из своего сына. Ворон побеждает злых
духов, защищает от них людей [Легенды… 1985].
Раскопки В.Д. Будько в Юдиново принесли в
1966 г. орнаментированную сеткой ромбов и извилистыми линиями фигурку головы птички, изготовленную из рога оленя [Будько, Вознячук, 1969].
К сожалению, артефакт известен только по опубликованным фотографиям. В этом случае художник,
вероятно, изобразил серебристую чайку, скорее
всего – в полете, судя по вытянутой горизонтально
шее. Читается характерный профиль клюва и головы, набитый зоб. Серебристая чайка, по данным
В.Н.Калякина, изучавшего орнитофауну стоянки
Авдеево, – второй распространенный в верхнем
палеолите региона вид. По мнению исследователя,
для чайки, как и для ворона, была характерна некрофагия [Калякин, 2001]. Иными словами, чайка
была постоянным обитателем района «мамонтовых
кладбищ», а значит – и окрестностей поселений, на
которых широко использовалась мамонтовая кость.
Из мифологии народов севера чайка известна
как одна из шаманских птиц, наряду с гагарой, гусем, вороном, филином, совой [Легенды, 1985].
Остановимся на вековой дискуссии на тему
интерпретации орнаментированных статуэток из
Мезина. С частью из них все понятно: это стилизованные женские фигурки, торс которых выполнен
наподобие фаллоса. Не лишена правдоподобия версия о том, что статуэтки могли применяться при
обряде инициации девушек – для ритуальной дефлорации. Речь в данном случае не об этих фигурках. Многие археологи видят в мезинской скульптуре еще и изображения птиц [см., например, Абрамова, 1962].
Сходство с птичками придает не столько реальная форма статуэток, сколько, зачастую, рисунки-развертки, сделанные с целью наглядней показать орнаментацию артефактов, но играющие с разумом злую шутку. Даже знание того, как выглядит
реальный артефакт, не дает порой подсознанию
избавиться от навязанного картинкой образа птицы
с распахнутыми крыльями. Порой эти развертки
публикуются без всякого пояснения, что рисунок
вовсе не является реальным обликом статуэтки
[Мартынов, 1973]. Многие исследователи в итоге
видят в них исключительно отражение местной
орнитофауны: «В Мезине (Украина) найдены совершенно необычные по своеобразной стилизации
фигурки хищных птиц, покрытые богатым геометрическим узором» [Окладников, 1956, С.67]. Именно ростом роли птиц в охотничьем хозяйстве обитателей
Мезина
объяснил
фигурки
и
П.И.Борисковский. Впрочем, тут же он осторожно
предположил синкретизм образа женщины и птицы

[Борисковский, 1953, С.282-283]. Идею синкретизма развил А.Д.Столяр, предположивший, что сочетание образов женщины и птицы вообще исключительно значимо и закономерно для сознания людей
ледниковой эпохи. «Особенно же впечатляюще такой синкретизм фиксируют известные «птички» из
Мезина, которые имеют на спине отчетливое абстрактно-знаковое обозначение женского чрева как
неиссякаемого источника жизней» [Столяр, 1972,
С.60-61]. Даже в статуэтках с фаллической стилизацией он видит одновременно птичек, читая смысл
изваяний так: «мужчина – женщина (т.е. абстрактный человек вообще) – птица». Вторит ему В.Р. Кабо: «Скульптуры из Мезина интерпретировались то
как птицы, то как фаллосы, то как изображения
женщин, то как "женщины-фаллосы". Скорее всего,
это синкретические образы первобытной мифологии, совмещающие в себе в нерасчлененном виде
эти ипостаси» [Kabo, 2002].
Однако стоит только сравнить профили статуэток из Мезина с так называемыми клавиформами
(женскими знаками) из западноевропейской пещерной росписи и с профилями других женских изваяний эпохи палеолита, никак не связанных с птицами, как все становится на места. «Крылья» превращаются в ягодицы, хвост – в торс, а знак «женского
чрева» оказывается там, где ему и должно наличествовать, а не на спине несуществующей птицы.
Взяв мезинскую статуэтку, мы можем увидеть,
слегка напрягая воображение, округлые бедра и
нанесенный нарезками на соответствующее место
скульптуры характерный треугольный женский лобок. Остальное, как говорится, игры разума. Мезинские «птички», на наш взгляд, полностью совпадающий с точкой зрения исследователя стоянки
Мезин И.Г.Шовкопляса, несомненно, являются стилизованной антропоморфной женской скульптурой
и к орнитофауне не имеют ни малейшего отношения [Шовкопляс, 1965, С.247].
Класс РЫБЫ - PISCES

Наличие рыболовства в палеолите не вызывало сомнений с момента открытия стоянок этой эпохи, однако доказательств в пользу такого суждения
никаких, помимо наличия редких изображений рыб
в первобытном искусстве, не приводилось. Первым
из отечественных исследователей критически подошел к рассмотрению этой стороны жизни предков П.И.Борисковский: «Рядом с охотой в ориньякскую эпоху впервые появляется рыболовство, на
что указывают кости рыб, спорадически встречающиеся в ориньякских стоянках. Рыбу могли бить
копьями, ловить сетками и корзинами, устраивать
запруды и т.п. Но рыболовство в это время не приобрело еще существенного значения. На существование крючков нет никаких указаний. Судя по остаткам, рыбная пища не имела решающего значения... Да это и понятно, исходя из того, что копья с
более или менее широкими каменными наконечниками не были особенно удобны для рыбной ловли;
30

сети не могли найти большого применения, так как
материалом для них служили в основном продукты
охоты – сухожилия и шерсть животных» [Борисковский, 1932, С.22-23]. Далее исследователь говорит о росте роли рыболовства в следующую мадленскую эпоху, называя его существенной отраслью хозяйства [Борисковский, 1932, С.36]. Однако
если коснуться сохранившихся материальных свидетельств этой «существенной отрасли», то выясняется, что их не так много. Так называемый «рыболовный крючок» и другие предметы из Мезина,
трактуемые, как рыболовная снасть [Борисковский,
1953, С.274, Рис.36], таковыми, по всей вероятности
не являются. Что касается «крючка», на его опубликованном изображении 2/3 предмета реконструировано совершенно произвольно. Костяные
ланцетовидные предметы с этого же памятника могут, в сущности, быть чем угодно, например наконечниками стрел. Другие крючки по археологическим источникам региона не известны. Таким образом, говорить о специализированных орудиях рыболовства в палеолите Десны нельзя.
Изображения рыб известны нам в бассейне
Десны исключительно по материалам Елисеевичей
– это пресловутые пластины-«чуринги» из бивня
мамонта. Чуринга 6 и, возможно 2, 3 и 5, могут являть собой изображения рыб [Поликарпович, 1968
Рис.38-42] «Сотовый» орнамент на чурингах «списан», скорее всего, с рыбьей чешуи, а на чуринге 6
проработано и изображение хвостового плавника.
Функционально чуринги были ножами. Важно отметить, что только в культурном слое Елисеевичей
при промывке выявлено 26 глазных хрусталиков
рыб, отосящихся вероятно к отряду карпообразных
[Поликарпович, 1968, С.53].

Рис.6. Рыбоподобная чуринга 6 из Елисеевичей. Бивень

Скелетные останки рыб встречены на трех
стоянках. Для Чулатово 1 и Мезина не удалось определить
видовую
принадлежность
рыб
[Пiдоплiчка, 1947, 1959], а в материалах НовгородСеверского выявлены кости лосося, плотвы, язя,
леща, судака, сома, окуня, налима, карповых [Никольский, 1952]. Проблема в том, что часть этих
находок или все они могут быть погадками птиц,
селившихся на навесе грота в древности, и к деятельности человека, в таком случае, отношения не
имеют.
Итак, подведем итог (Таблица 1). Популярным
объектом, вдохновлявшим древних художников
Подесенья, был мамонт (4 изображения). Далее
следуют три изображения птиц, два шерстистых
носорога, по одному изображению лошади и сурка

(рыбоподобные чуринги-ножи из Елисеевичей мы
не учитываем, поскольку их зооморфизм все же
остается дискуссионным). Однако, наиболее многочисленны сюжеты с хищными животными (их почти половина, причем 5 случаев из 10 - изображения
пещерного льва, самого крупного хищника верхнего плейстоцена). Заметим, что хищник является
сюжетом, характерным в первую очередь для памятников круга восточного граветта (виллендорфско-костенковского культурного единства), возраст
которых преимущественно больше 20000 лет. В то
же время изображение птиц оказывается более характерным для эпиграветтийских памятников – более поздних (15000-18000 л.н.).
Таблица 1. Зооморфная и пластика бассейна Десны
Вид животного
К-во Памятники
Мамонт
4
Авдеево (3) Елисеевичи
(1)
Носорог
2
Авдеево (1), Быки 1 (1)
Лошадь
1
Быки 7
Сурок
1
Быки 1
Пещерный лев
5
Авдеево (4),
Хотылево 2 (1)
Волк (Лисица?)
3
Авдеево(2),
Хотылево 2 (1)
Медведь
2
Авдеево, Мезин
Птица
3
Быки (2), Юдиново (1)
Всего:
21

Хищники вряд ли были основным объектом
охоты, а вот объектом поклонения были несомненно. Отсюда следует, что основная часть изображений (если не все они) все же не относится к предметам охотничьей магии. Это подтверждается и тем,
что часть фигурок – подвески, булавки, сиречь –
украшения, несущие функции амулетов, оберегов.
Понять смысловую нагрузку таких оберегов
помогает тот факт, что частым явлением в палеолитическом искусстве Европы (и бассейн Десны не
исключение) оказалось сочетание образа зверя и
человека в одном изображении. Вероятно, антропозооморфные фигуры – это изображения тотемных
первопредков. Сочетание головы зверя с телом человека встречается по всей Европе. В гравюре –
«дьяволята» на «жезле начальника» в Тейжа, людильвы и люди-медведи на гальках пещеры ЛяМадлен, женщина-лисица из Пшедмости и др. В
рисунке – «колдун-олень» и человек-бизон в композиции из пещеры Труа Фрер, человек-бизон из пещеры Шове, человек-мамонт из пещер Комбарелль
и Капова и пр. В скульптуре – человек-лев со стоянки Холенштейн. В Подесенье данный сюжет
представлен пока исключительно в скульптурных
композициях, в большей или меньшей степени стилизованных: это зооантропоморфная булавка их
Хотылево 2, треугольные подвески из Авдеево,
«лопаточки с навершием» из Авдеево и Хотылево 2,
фигурка-оборотень из Быков 1.
Детальное рассмотрение такого явления, как
сочетание в сюжетах палеолитического искусства
человеческих черт и черт животного – тема отдель31

ной работы. Здесь же только отметим, что наличие
аналогичных зооантропоморфных сюжетов на памятниках всей территории Европы позволяет говорить о единстве структуры мифологических систем
позднего палеолита на огромных пространствах, об
относительно общем идеологическом пространстве, то есть фактически о Единой Европе, имевшей
место на древнейшем этапе человеческой истории.
Однако первые и вторые обозначают явно два
различных круга памятников – мамонты и хищники
относятся к поселениям, тяготеющим к восточному
граветту, а птицы – к памятникам эпиграветта.
Литература
Абрамова З.А. Палеолитическое искусство на территории
СССР. САИ А-4-3. М.,– Л. 1962.
Абрамова З.А. Изображения человека в палеолитическом
искусстве Евразии. М.–Л. 1966.
Амирханов Х.А., Лев С.Ю. Статуэтка бизона с Зарайской
стоянки // Проблемы каменного века Русской равнины. М.,
2004. С.299-321.
Ахметгалеева Н.Б. Украшения и новые произведения искусства первобытного человека со стоянки Быки 7 // Деснинские древности, вып.4., Брянск, 2006. С.56-63.
Борисковский П.И. К вопросу о стадиальности в развитии
верхнего палеолита (Изв. ГАИМК, т.14, вып.1). Л., 1932.
Борисковский П.И. Палеолит Украины. МИА №40, М.-Л.,
1953.
Будько В.Д., Вознячук Л.А. Палеолит Белоруссии и смежных территорий (итоги исследований за годы Советской
власти) // Древности Белоруссии. Минск, 1969. С.16-22
Ветров Д.О. Семантика зооморфних зображень палеолiту
схiдноевропейськоï рiвнини // Искусство и ритуал ледниковой эпохи. Луганск, 2005, с.64-70.
Гвоздовер М.Д. Скульптурное изображение мамонта из
Авдеевской палеолитической стоянки близ Курска // Ископаемый человек и его культура на территории СССР, Ученые записки МГУ, вып.158. М., 1952, С.211-215.
Гвоздовер М.Д. Обработка кости и костяные изделия Авдеевской стоянки // Палеолит и неолит, МИА №39, М-Л., 1953,
С.192-226.
Гвоздовер М.Д. Новые находки из Авдеева. // Вопросы
антропологии, вып.71, М., 1983, с.42-63.
Гвоздовер М.Д. Орнамент на поделках костенковской культуры // СА 1985 - №1;
Грехова Л.В. Фигурка мамонта со стоянки Елисеевичи //
История и культура Евразии по археологическим данным.
Тр. ГИМ, Вып.51, М., 1980. С.4-7.
Григорьев Г.П. Булочникова Е.В. Новые данные о граветтийском искусстве палеолита Европы // Искусство и ритуал
ледниковой эпохи. Луганс, 2005. С.84-90.
Демещенко С.А. Стилизация образа в мелкой пластике
палеолита // Изобразительные памятники: стиль, эпоха,
композиции. Материалы тематической научной конференции. – СПб, 2004. С.53-55.
Демещенко С.А. Особенности украшений костенковскоавдеевской культуры // РА, № 1 – 2006, С.5-16.
Дмитриев А.В. Этносоциальный взгляд на сурков. // Сайт
«Байбак.Ру», 2005-2008. (по состоянию на 1.02.2009) URL:
http://www.bobak.ru/etnos.shtml.
Заверняев Ф.М. Антропоморфная скульптура Хотылевской
верхнепалеолитической стоянки // СА 1978 - №4.
Калякин В.Н. Материалы к изучению орнитофауны Курской области периода позднего палеолита // Материалы 10-й
всесоюзной орнитологической конференции, ч.2, кн.1. –
Минск, 1991, С.260.
Калякин В.Н. Палеоэкологическая интерпретация находок
птиц позднепалеолитической стоянки Авдеево (Курская
область) // Бюлл. Московского общества испытателей природы. Отд. Биол. Т.106. Вып.2. – М., 2001.
Легенды и мифы севера. М., 1985.

Мартынов А.И. Археология СССР. – М., 1973.
Мифология. Большой энциклопедический словарь (под ред.
Е.М. Мелетинского). – М., 1998.
Нiкольскiй Г.В. Риби Новгород-Сiверськоi пiзньочетвертинноi фаунi // Збiрник праць Зоологiчного музею
Академii наук УРСР, №25. – Киев,1952, С.94-95.
Окладников А.П. Развитие первобытнообщинного строя.
Поздний древнекаменный век (верхний палеолит) // Всемирная история. Т.1. Ред. И.Лурье, М.Полтавский. – М., 1956 С.50-88.
Пiдоплiчка I.Г. Палеолiтична стоянка Чулатiв I (Крейдяний
майдан). (Звит про розкопки 1935-1936 pp.) // Палеолiт i
неолiт Украiни, т.1. – Киев, 1947, С.123-148.
Пидопличко И.Г. Новые данные о фауне Мезинской стоянки // КСИА АН УССР, Вып.8. – Киев, 1959.
Пидопличко И.Г. Палеолитические жилища из костей мамонта. – Киев, 1969.
Поликарпович К.М. Палеолит верхнего Поднепровья. –
Минск, 1968.
Саблин М.В. Палеозоология стоянок верхней Десны: новые
данные // Верхний палеолит – верхний плейстоцен: динамика природных событий и периодизация археологических
культур (материалы междунар. конф. посв. 90-летию со дня
рожд. А.Н. Рогачева). – СПб, 2002. С.107-109.
Сериков Ю.Б., Серикова А.Ю. Мамонт в мифах, этнографии и археологии Северной Евразии. // РА 2004 - №2, С.168172.
Столяр А.Д. О генезисе изобразительной деятельности и ее
роли в становлении сознания (к постановке проблемы) //
Ранние формы искусства. – М., 1972. С.54-66.
Столяр А.Д. Происхождение изобразительного искусства. –
Л., 1985.
Формозов А.А. Памятники первобытного искусства на территории СССР. – М., 1980.
Чубур А.А. Система человек-мамонт в бассейне Десны.
Культурная адаптация в верхнем палеолите. – Курск, 1993.
Чубур А.А. «Мамонтовое собирательство» в бассейне Десны // Природа 1993 - №7. С.54-57.
Чубур А.А. Роль мамонта в культурной адаптации верхнепалеолитического населения Русской равнины в осташковское время // Восточный граветт. – М., 1998, С.309-329.
Чубур А.А. Быки. Новый палеолитический микрорегион и
его место в верхнем палеолите центра Русской равнины –
Брянск, 2001.
Чубур А.А. Отражение первобытной мифологии в искусстве
и архитектуре поселения Быки 1 // Изобразительные памятники. Стиль, эпоха, композиция. Материалы тематической
научной конференции. – СПб, 2004. С.61-64.
Чубур А.А. Первобытное искусство стоянки Быки 1 и духовный мир палеолита. // Искусство и ритуал ледниковой
эпохи. – Луганск, 2005, С.100-109.
Чубур А.А. Эксплуатация мамонтовых «кладбищ» как элемент адаптации палеолитического человека к природным
условиям Эпохи Экстремальных Затоплений // Позднекайнозойская геологическая история севера аридной зоны. –
Ростов-на-Дону 2006, С.348-352.
Чубур А.А. Палеолитическое искусство микрорегиона Быки: сравнение контекста находок. // XVII Всероссийский
Археологический съезд. Т.1. – Новосибирск. 2006.
Чубур А.А., Головачева И.В. Плейстоценовая фауна из
собрания Брянского областного краеведческого музея // Деснинские древности. Вып. 2. – Брянск. 2002, С.56-61.
Чубур А.А., Симоненко В.Е. Шерстистый носорог
Coelodonta antiquitatis Blumenbach (1799) на территории
Брянской области // Деснинские древности, вып.3. – Брянск,
2004, С.67-76.
Шовкопляс И.Г. Мезинская стоянка: к истории Среднеднепровского бассейна в позднепалеолитическую эпоху.
Киев, 1965.
Gvozdover M. Art of mammoth hunters. The finds from
Avdeevo. Oxford, 1995; наблюдения автора – 1988, 1997.
Kabo V.R. The Circle and the Cross. Canberra, 2002.

32

ДРЕВНИЕ ПОСЕЛЕНЧЕСКИЕ АГЛОМЕРАЦИИ
НА ТЕРРИТОРИИ СЕЛА ХОТЫЛЁВО
© 2009.

Е.А.Шинаков, А.А.Чубур, К.Н. Гаврилов

(Россия,Брянск, Москва, Брянский государственный университет Институт Археологии РАН)
Археологические памятники на Десне располагаются не цепочками, а «кустами», агломерациями разного уровня и социально-топографического
содержания. Так, к западу от коленообразного изгиба Деснинской долины, обходящего Брянское
неотектоническое поднятие (на нем расположен
современный Брянск), четко прослеживается три
таких агломерации – Брянская, Вщижская и центральная – Хотылевская. Расстояние от ее восточного края до западной оконечности Брянской – 9
км, от ее западной границы до восточных рубежей
Вщижской – 12 км.
Район с. Хотылёво — один из самых живописных в Брянском течении Десны. На этом участке Десна входит на территорию Брянского неотектонического поднятия, ее долина постепенно сужается. Левый её берег — низкий пойменный — состоит из чередующихся песчаных дюн и прирусловых валов и болотистых западин и озер-стариц.
Правый берег – высокий обрывистый – состоит
только в пределах села из двух десятков мысов,
разделенных оврагами и балками. Красота местности и удобство для проживания в ней человека,
экологически благоприятная ситуация, высоко ценились людьми во все исторические эпохи, начиная
с того времени, когда в микулинском межледниковье здесь поселились неандертальцы. По нескольку
раз основывались поселения практически на каждом из 20 мысов правого берега, и даже на болотистом левом человек в эпоху мезолита, неолита,
бронзы заселял невысокие береговые всхолмления.
На территории Хотылёво присутствуют памятники
археологии, перекрывающие период от раннего
палеолита до позднего средневековья без существенных хронологических лакун. Красота и экологическая уникальность хотылевского участка долины Десны уже оценена биологами – здесь открыт
луговой заказник. Кроме археологических и природно-ландшафтных памятников, Хотылёво известно усадебно-парковым комплексом, принадлежавшим в XVIII – нач. XX вв. родам Тютчевых и
Тенешевых. В парке произрастают уникальные деревья, его пейзажи запечатлены Врубелем на картине «Пан». Именно этот синтез разных эпох и типов памятников природного и историко - культурного наследия русского народа подтолкнул ряд
ученых, в том числе и авторов статьи к разработке
проектов музеефикации данного микрорегиона в
целом и введения в нем заповедного режима землепользования.
История археологического изучения с.Хотылёво фактически начинается с того, что известный
археолог В.А.Городцов в 1928 г. высказал предпо-

ложение о возможности находок палеолита на его
территории, богатой природными месторождениями мелового кремня [Архив ИИМК РАН. ф.2, оп.1,
1928, д.226]. В 1935 г. бежицкий краевед Н.И. Лелянов издал первый свод находок плейстоценовой
фауны для бассейна верхней Десны и дал в сопроводительной статье положительный прогноз о палеолите в районе Хотылёво [Лелянов, 1935]. Сам
Лелянов собирал в Хотылёво вымытый вешними
водами расщепленный кремень, но в его палеолитической датировке не был уверен [Чубур, 2005]. В
течение ряда лет из Хотылёво поступали в Брянский музей от местных жителей кости мамонта. Как
сообщал археолог Ф.М.Заверняев в письме одному
из авторов, «до войны, когда шел интенсивный размыв правого берега р.Десны в районе с.Хотылева,
на бечевнике кости мамонта лежали грудами» [Заверняев – Чубуру, 02.06.1993]. В 1948 г. начинающим свою научную карьеру Заверняевым были
предприняты разведки по Десне. В районе Хотылёво он также обнаружил ископаемые кости и кремень палеолитического облика, но в научный оборот вводить не спешил.
В 1955 г. А.К.Амброз, проводя разведки в
Верхнем Подесенье, зафиксировал в Хотылёво городище Кудеярка и несколько селищ, относящихся
к раннему железному веку и древнерусскому периоду [Архив ИА РАН, д.№1250]. Вскоре, в 1958
г. Ф.М.Заверняев и Е.А.Шмидт проводят разведки в
верхнем Подесенье [Шмидт, Заверняев, 1959, С.216,
218; Архив ИА РАН, Р-1, д.1731]. Одной из основных задач стал поиск палеолита, а главным результатом – открытие ставшего классическим местонахождения ашело-мустьерского времени Хотылёво 1
(далее – Х-1) [Заверняев, Шмидт, 1961]. Кроме того,
опытные археологи-разведчики открыли в Хотылёво мезолитическую и три неолитических стоянки,
еще одно городище, и обследовали памятники, открытые А.К.Амброзом. В 1960 г. Заверняев приступил к стационарным исследованиям Х-1. Поскольку
местонахождение занимало протяженный участок
берега (свыше 1 км), было принято решение заложить серию раскопов в различных его частях. Раскоп 1 вскрыл 70 кв.м культурного слоя в центральной части. В работах принимал участие сотрудник
Института Географии АН СССР А.А.Величко. В
1961 г. заложен раскоп 2 в восточной части местонахождения, вскрывший 70 кв.м культурного слоя.
В 1962 г. раскопами 3 и 4 были исследованы участки к западу от раскопа 2, вскрыто соответственно 45
и 80 кв.м. В работе участвовали геолог из Смоленска И.Н.Салов, палеолитовед В.П. Любин и уже
упомянутый АА.Величко. В 1963 г. на западной
33

окраине местонахождения раскопом 5 вскрыто еще
135 кв.м культурного слоя, а в 1964 г., к нему прирезан раскоп 6 (82 кв.м). Кроме того, произведена
серия зачисток и шурфовок на всем протяжении
местонахождения. Получен богатейший материал
по археологии и палеографии региона. Во время
раскопок памятник посещали палеогеографы и геологи М.Н.Грищенко, А.И. Москвитин, В.П.Гричук,
И.К.Иванова, Г.И.Горецкий, Л.Н. Вознячук,
В.Е.Зелинский, археологи Н.Д.Праслов, а позднее и
Л.М.Тарасов [Архив ИА РАН, Р-1, дд. 2067, 2298,
2554, 2803, 2993]. В 1967 г. местонахождение было
осмотрено участниками международного научного
совещания «Лёсс – перигляциал – палеолит Восточной и Средней Европы». Фауна памятника исследована В.И.Бибиковой, В.М. Мотузом и в 1990-х
А.А.Чубуром.
В 1962-63 гг. П.Н.Третьяковым (ЛОИА АН
СССР) были проведены разведки памятников 1
пол. 1 тыс. н.э., в результате чего на территории
Хотылёво были отмечены три селища этого периода [Третьяков, 1974; Архив ИА РАН, Р-1, д.2263,
2444, 2886].В 1967-68 гг. Ф.М.Заверняев предпринял раскопки многослойного селища (неолит, РЖВ,
Древняя Русь) в устье р.Госома, открытого А.К.
Амброзом, и провел дополнительные разведки памятников эпохи камня, выявившие ряд новых
пунктов, в т.ч. верхнепалеолитическую стоянку
Хотылёво 2 (далее – Х-2), к исследованиям которой
и приступил в 1969 г.
Двумя раскопами и разведочной траншеей
1969 г. в Х-2 вскрыто около 100 кв.м., выявлены
культурные слои верхнего палеолита, эпохи бронзы
и 1 тыс.н.э. В 1970 г. раскопами 3 и 4 на Х-2 вскрыто еще 115 кв.м в северной и восточной частях поселения. В 1971 г. на Х-2 Заверняев раскопами 5 и 6
исследовал 50 кв.м в центральной части поселения,
а затем завершил раскопки многослойного селища
в устье Госомы. В 1972г. заложен раскоп 6 на Х-2
площадью 60 кв.м., а в 1973 раскоп 7 (60 кв.м., затем расширен до 66 м). В работе приняли участие
В.Я.Сергии (ИА АН СССР), группа из Института
Географии АН СССР под руководством А.А. Величко, геологи из Минска [Архив ИА РАН, P-1, дд.
3577, 3786, 4018, 4318, 4413]. Годом позже Заверняев исследует культурный слой в раскопе 8 (30 кв.м)
совместно с группой палеогеографов ИГАН, одновременно А.С.Смирнов (позднее – начальник Деснинской экспедиции ИА АН СССР) проводит обследование двух ранее открытых хотылевских городищ [Архив ИА РАН, Р-1, дд.4935, 9196]. В 1975
г. Заверняев с целью изучения так называемого
«аморфного комплекса» закладывает раскоп 7 (43
кв.м) в восточной части Х-1 (Заверняев, 1977), он
же исследует раскоп 9 на периферии Х-2 (30 кв.м.).
Завершился цикл работ Заверняева на Хотылёво 1 в
1977 г. небольшими охранными раскопками (20
кв.м) к югу от раскопа 2, к тому времени разрушенного Десной. Тогда же в Х-2 раскоп 10 раскрыл 25
кв.м периферии памятника. В 1980 г. был заложен
раскоп 11 площадью 50 кв.м. Выйдя на уровень
культурного слоя, исследователь приостановил ра-

боту, а в 1981 г. расконсервировал раскоп к проведению советско-французского семинара "Динамика
взаимодействия между естественной средой и доисторическим обществом" [Архив ИА РАН, P-1,
дд.6344, 6800, 8859]. В том же 1981 г. А.Н.Сорокин
(Деснинская экспедиция ИА АН СССР) провел раскопки на многослойном памятнике Хотылёво 6 (X6) в устье Кладбищенской балки [Сорокин, 1982;
Архив ИА РАН, P-1 д.8456]. Стоянка была выявлена в конце 1950-х гг. [письмо Ф.М.Заверняева
А.А.Чубуру от 11.03.1988], но ранее не раскапывалась. Исследования выявили материалы эпох палеолита, мезолита, бронзы и раннего железа.
Итак, к 1982 г. на участке протяженностью в
3,3 км с ВЮВ на ЗСЗ, от поселения в устье Госомы
(селище 1) до поселения 6, и 1,6 км с ЮЗ на СВ, от
водораздела Десны и Госомы до курганной группы
на берегу впадающей в Десну слева р.Сенна было
открыто и обследовано в общей сложности 16 памятников разных эпох. Лишь на 4-х (городище 2 в
центре села, селище 1 в устье Госомы, селища 5, 6
на СЗ окраине села) были обнаружены роменскодревнерусские материалы [АКР, 1993, С.38-39]. Это
отчасти связано с тем, что раскопки были проведены лишь на 5 поселениях, включая два палеолитических и одно (Х-6) многослойное, лишь одно селище 1 содержало слои исключительно I тыс. н.э., в
том числе роменские [Заверняев, 1970, 1974].
После 9-летнего перерыва работы в Хотылевской агломерации возобновлены А.А.Чубуром. Рекогносцировочный маршрут для изучения размещения палеолитических памятников, дал подъемный материал, в том числе мустьерские отщепы в
устье балки Кудеярка. С 1993 г. К.Н.Гаврилов (ИА
РАН) возобновил стационарные исследования стоянки Х-2. С 1993 г. К.Н.Гавриловым и АА.Чубуром
продолжены работы в районе Хотылёво. Первый
продолжал раскопки Х-2 на современном научном
уровне, второй, сосредоточившись на разведках,
выявил новые памятники палеолита и мезолита (Х8-13, 16-18). Стоянка-мастерская Х-8 была подвергнута раскопкам [Чубур, 2002]. Изучение прежних
сборов Ф.М.Заверняева привело к выделению палеолитических стоянок Х-14 и Х-15. Кроме того, в
2004 г. были проведены шурфовка неолитической
стоянки Стаево в устье Госомы, и заложен раскоп 8
(20 кв.м.) на Х-1 в самой восточной части памятника. В 2001-2005 гг. К.Н.Гавриловым одновременно
с раскопками Х-2 (где удалось изучить также культурный слой 1а поздней поры верхнего палеолита)
был заложен раскоп на многослойной стоянке Х-6.
Он позволил обнаружить новый слой поздней поры
верхнего палеолита и культурный слой ранней поры верхнего палеолита, ранее не встречавшейся в
Подесенье. В 2006-2008 гг. к востоку от Х-2, под
городищем раннего железного века Кудеярка, К.Н.
Гавриловым был найден новый памятник ранней
поры верхнего палеолита. Таким образом, установлено наличие в верхнем Подесенье нового культурно-хронологического пласта.
На Х-2 выявлен и исследуется новый комплекс, возможно имеющий культовый характер
34

[Воскресенская, Гаврилов, 2006], зафиксированы
искусственная сортировка костей, серия ям со вбитыми костями, найдены антропоморфная лопаточна
из ребра мамонта и новое уникальное произведение
первобытного искусства – изображение двух обнажённых женских фигур, вырезанное на плитке мела. Фигуры вписаны в треугольник, обращённый
вершиной вниз. Изображение выполнено в реалистической манере, традиционной для эпохи европейского граветта. Женщины стоят плечом к плечу;
головы, руки и голени ног отсутствуют. Тыльная
сторона плитки без реалистической проработки –
она заглажена и разделена продольной бороздкой
на две половины, соответствующие фигурам. Плитка была разбита древними обитателями Хотылёво
на несколько фрагментов. Они залегали небольшим
скоплением в культурном слое стоянки рядом с
округлой в плане ямой, заполнение которой содержало большое количество костей мамонта и охры.
Подобная иконография женского образа зафиксирована в мелкой пластике впервые. Все женские
фигурки, найденные ранее при раскопках Х-2 Ф.М.
Заверняевым, были вырезаны из бивня мамонта.
В 1997 г. В.Н.Гурьянов (Брянская дирекция по
охране памятников) провел охранные раскопки на
многослойном селище 1 в устье Госомы, ранее исследовавшемся Ф.М.Заверняевым, выявив при этом
мезолитический комплекс изделий. Повторный
анализ материалов собранных Заверняевым и новых находок позволил отнести их к иеневской культуре [Чубур, Гурьянов, 2002].
С 1996 г. к исследованиям в Хотылёво присоединяется Е.А.Шинаков (Брянская Древнерусская экспедиция БГУ). Он уделил основное внимание разведкам и раскопкам памятников средневековья, до этого крайне слабо исследованным в микрорегионе. К 2001 г. было обнаружено 20 селищ от
эпохи бронзы до позднего средневековья включительно. Из исследованных раскопками селищ
однослойным (и то относительно – ибо кроме основного слоя включает и материалы среднеднепровской культуры бронзового века) оказалось лишь
одно — селище 13 на юго-восточном краю Кладбищенской балки. Оно относится к финальному
этапу киевской культуры [Чубур, Гаврилов, Чеплянская, 2002]. Все остальные имеют от 2 до 5-7
(селище 9) стратиграфических горизонтов. На городище 2 кроме ранее упоминавшихся юхновского
и древнерусского слоев между ними был обнаружен роменско-волынцевский горизонт, включавший и фрагменты чернолощеной керамики салтоидного типа. Шурфовка выявила следы заплывшего
рва глубиной св. 4 м и полностью распаханного
вала неясной хронологической принадлежности.
Рассмотрим поселенческую агломерацию эпохи каменного века. По насыщенности памятниками
эпохи камня район села Хотылёво почти не уступает Костенкам на Дону, а по охватываемой хронологии даже превосходит их, так как дает информацию
о развитии человечества на протяжении последних
ста тысяч лет.
Древнейший пласт памятников относится к

мустьерскому периоду. Это местонахождение Хотылёво 1, на деле представляющее собой целую
серию местонахождений, непрерывно тянущихся
вдоль берега Десны на протяжении километра. Отложения, содержащие артефакты, вероятно, относятся к микулинскому межледниковью, однако следует учесть, что в большинстве случаев артефакты
переотложены, следовательно, поселение существовало еще раньше. Материал был разделен на два
комплекса – аморфный и ашело-мустьерский. Ашело-мустьерский комплекс Заверняев справедливо
считал неоднородным и выделял несколько групп
находок. Основную часть он датировал начальными
этапами рисс-вюрма, рубежом ашельской и мустьерской эпох. Комплекс из погребенной почвы раскопов 5-6 по мнению Заверняева, близок к материалам Бетово. Наконец, комплекс галечника раскопов
5-6 отличается от основного наличием листовидных
орудий и малым числом типичных остроконечников. Аморфный комплекс, локализующийся в центральной и, особенно, восточной части Х-1, типологически более древний. Для него характерна клектонская техника расщепления, для многих орудий в
качестве заготовок использовались естественные
фрагменты кремня [Заверняев, 1978]. Наблюдения
А.А.Чубура за аморфным комплексом во время
раскопок в 2004 г. [Чубур, 2006] совпадают с выводами, сделанными Ф.М.Заверняевым. Мустьерские
изделия (финальное мустье?) встречены и в устье
балки Кудеярка (Х-11), и в устье Кладбищенской
балки, однако лишь в виде подъемного материала,
без стратиграфической привязки.
В целом прослеживается закономерность: наиболее древние комплексы лежат ниже по течению,
наиболее поздние – выше, у западной окраины села.
Возможно, это связано с постепенным смещением
русла Пра-Десны, связанного с нынешней долиной
Госомы?
Ранняя пора верхнего палеолита пока представлена тремя стратифицированными памятниками. На многослойном поселении Х-6 был вскрыт в
погребенной почве, нарушенной склоновыми и
мерзлотными процессами, культурный слой 3, содержавший каменные артефакты. Верхнепалеолитические изделия, имеющие архаичный облик, обнаружены и в шурфе на городище Кудеярка, в 100 м
к В от Х-2 (местонахождение Х-19), на площадке в
прибортовой части мыса., на глубинах. 4.1 м. и 4,7
м. Комплексы отличаются от инвентаря нижнего
слоя Х-6 полным отсутствием пластин. Высокая
плотность находок даёт основания надеяться, что с
расширением площади раскопа коллекция пополнится, и о её культурной атрибуции можно будет
делать более определённые выводы [Гаврилов,
2008]. Наконец, нельзя не упомянуть и о единичных
находках расщепленного кремня в стратиграфических шурфах ниже основного слоя Х-2. Таким образом, в настоящее время можно констатировать наличие в окрестностях с.Хотылёво памятников,
культурные слои которых частично заполняют хронологическую лакуну между Хотылёво 1 и Хотылёво 2. Вполне вписываются они и в отмеченную ра35

нее закономерность, группируясь на западной окраине села, выше по течению Десны.
К развитой поре верхнего палеолита относится
основной культурный слой Х-2 - одна из наиболее
ярких и самобытных стоянок этой эпохи в бассейне
среднего Днепра, относящаяся к кругу памятников
восточного граветта [Гаврилов, 2008].
К фазе поздней поры верхнего палеолита могут быть отнесены стоянки слоя 1а Х-2, слоя 2 Х-6
(левый приустьевой мыс кладбищенской балки), Х8 (а левом борту Кладбищенской балки в 200 м от
ее устья), Х-10 (в 150-200 м юго-западнее Х-8, на
мысу в глубине Кладбищенской балки), Х-15 (на
мысообразном всхолмлении плато между селом и
кладбищем). Все пять памятников связаны с фланкирующей западный край агломерации Кладбищенской балкой [Гаврилов, Воскресенская, 2004;
Чубур, 2002, 2008]. Материал, полученный при
раскопках и разведках невелик пока по объему (в
основном отходы кремнеобработки и небольшое
число орудий), и все же позволяет проводить определенные аналогии с синхронными памятниками,
такими как Тимоновские стоянки или Косица.
К финальнопалеолитическому – мезолитическому хронологическому пласту принадлежат местонахождения и стоянки слоя 1 уже упоминавшегося Х-6, Х-9 (на левом борту Кладбищенской балки между Х-8 и Х-6), Х-14 (в районе песчаного
карьера на восточной окраине села), Х-16 (на левобережье Десны), Х-17 (на восточной окраине села, в
80 м к востоку от песчаного карьера, на спуске дороги к Десне, на мысу песчаной 1 надпойменной
террасы), уже неоднократно упоминавшееся селище 1 в устье Госомы (иеневский культурнохронологический горизонт), и наконец, выявленная
разведочными работами А.Фатькова в 2009 г. при
участии авторов стоянка Х-20. В культурном плане
этот пласт древностей относительно однороден,
будучи представлен памятниками постаренсбургской традиции, в разной степени (по типологии инвентаря, технологии расщепления и уровню пластинчатости индустрии) сближающимися с памятниками типа Иенево, Гренск, Песочный Ров [Чубур, Гурьянов 2002; Чубур, 1997, 2008]. Стационарные раскопки памятников этой группы на широкой площади только предстоят. Пока же можно
отметить, что финальнопалеолитические памятники концентрируются на восточном и западном краях Хотылёвской агломерации.
Неясна пока датировка в пределах позднего
палеолита находок расщепленного кремня на мысах левого бора балки Кудеярка на восточном краю
села (Х-12 и Х-13), Х-19 на правом борту Кладбищенской балки за кладбищем, а также верхнепалеолитических кремней, залегающих в лессовидных супесях над районом второго раскопа на Х-1.
Всё это – перспективные пункты исследований.
Таким образом, Хотылёвский куст поселений
стал хорошим полигоном для дальнейшей разработки проблематики эволюции культуры в верхнем
Поднепровье в течение всего среднего, верхнего и
финального палеолита.

Теперь рассмотрим агломерацию средневековых памятников. Её размеры с запада на восток –
около 1800 м при ширине от края берегового обрыва Десны до водораздела – 700м в ее центральной
части, где с севера на юг «выстроились» три почти
смыкающихся селища конца X–XVI вв.
Всего в агломерацию входят 18 памятников,
имеющих средневековые слои разной хронологической принадлежности. Более-менее значительные
раскопки проводились лишь на трех из них, географически центрально-восточных – «селищах- городищах» 9 и 20, селище 20А, однако шурфовка –
практически на всех. До 1996 г. было открыто лишь
2 из них (селища 5 и 6), что объясняется в основном
специализацией исследователей, производивших
разведки, среди которых по сути не было ни одного
медиевиста. В западной части агломерации (селища
5, 6, 7, 14) средневековые слои подстилаются слоями с позднезарубинецкими (почепскими) материалами. В 6 случаях средневековые горизонты подстилаются роменско - волынцевскими, в одном из
них (городище 2) – еще и юхновским, в двух – колочинскими. Это, кроме городища 2, расположенное рядом селище – городище 9, и находящиеся на
расстояниях 300 и 400 м к востоку селище 18 и селище – городище 20. Одно (селище-городище 16)
примыкает непосредственно с запада к городищу 2.
В итоге группа поселений с роменско- древнерусской преемственностью (при этом чаще присутствует хронологическая лакуна с середины XI по разные периоды XII-XIII вв.) вытянулась с З–СЗ на В–
ЮВ на расстояние 1 км. Ближайшее к ней с востока
роменско-волынцевское поселение находится в 2
км устье р.Госома. С запада, юга, востока роменскодревнерусское ядро оконтуривается полосой в 2-3
селища шириной поселениями с древнерусско- литовско - московскими слоями. При этом на некоторых, выходящих к водоразделу (сел.14 и 19) древнерусские материалы отсутствуют. На селище 17
имеется горизонты как XII–XIII вв., так и XVI – начала XVII вв.
В то же время слои и сооружения периода Великого Брянского и Литовского княжеств присутствуют только на одном «прибрежном» поселении –
селище-городище 9, а XVI – начала XVII в. – еще на
одном (селище 20А). Они достоверно отсутствуют
на селище-городище 20, а также прошурфованных
«прибрежных» селищах 5, 6 и 23, фланкирующих
агломерацию вдоль берегового обрыва Десны. О
точной хронологической принадлежности в рамках
средневековья остальных поселений (прибрежные
селища 14, 15, 16, 18, 21, 22), а также селища 8 в
центре современного села, говорить преждевременно. По предварительным данным (подъемный материал, шурфовка) некоторые из них (селища 8 и 18)
обладают всеми тремя горизонтами. Селище 14
достоверно имеет два средневековых горизонта
(древнерусский – возможно до конца XIII в., и середины XVII-XVIII в.). На селищах 7 и 13, находящихся над палеолитическими стоянками, найдены
фрагменты сосудов предположительно XV – начала
XVII в.
36

На средневековых поселениях, исследованных
раскопками (селища-городища 9 и 20, селище 20А)
обнаружено несколько сооружений, в основном –
жилища (4 землянки или жилиша с подклетом, 2
наземных) с датировкой от рубежа X–XI вв. до рубежа XVI–XVII веков. Следует отметить также обнаруженное на селище 20А наземное жилище конца XVI — начала XVII вв. Его контуры хорошо читались в сером слое и на материке по углистому
заполнению и строительной фурнитуре: кованым
гвоздям, скобам, пробоям, фрагментам печных терракотовых изразцов, фигурной кованой жуковине.
Датировка проводилась по изразцам, сочетанию
характерной керамики XVI в. с утолщенными венчиками и XVII в. – серолощеной, с прямыми венчиками с загнуто-рубчатыми краями и штампованным
орнаментом. Кроме того, отметим, что на территории агломерации изучены три землянки столбовой
конструкции на киево-колочинских селищах 7 и 11
и позднезарубинецко-почепском 12. Все это интересно с точки зрения исследования бытовой культуры, но мало что дает для выяснения хозяйственного облика как агломерации в целом, так и ее составных частей.
Единственное хозяйственное сооружение –
овин для просушки снопов [Гаврилов, Шинаков,
1997, С.91-93; Шинаков, 2004, С.91] свидетельствует о сельскохозяйственном облике даже ключевого
в агломерации селища-городища 9. Это прекрасно
сохранившиеся остатки здания каркасно-столбовой
конструкции с двусторонней толщиной до 20 см
обожженной глиняной обкладкой. Общая длина
сооружения с учетом подбойной печи под его полукруглой юго-западной стеной — 5,85 м, ширина
от 1,2 м ("вестибюль") до 2,5 м. Главная "комната"
здания между "вестибюлем" и печью имела 3,1 м в
длину, по ее краям располагались глиняные, крытые досками "нары" шириной 70-80 см. Стены сооружения, побеленные снаружи и закопченные изнутри, возвышались над дневной поверхностью не
менее чем на 2 м, пол был дощатый на бревенчатых
слегах. Основная часть стен состояла из горизонтальных плах, врезанных в угловые и промежуточные столбы. Сооружение при входе ("вестибюль")
имело срубную ("в лапу") конструкцию. На "нарах", частично на полу основной части сооружения
сохранилось несколько кучек обгорелого зерна,
хранившегося в матерчатой либо берестяной таре.
Данные факты, конструктивные особенности здания явно нежилого характера, печь для создания
температурного режима, жернов в соседнем сооружении, позволяют предположить, что описанная
конструкция предназначалась для просушки и хранения зерна. К сожалению, отобранное для 14Сдатирования вполне достаточное количество угля
из «овина» по техническим причинам так и не подверглось обработке. В самом заполнении сооружения керамический материал отсутствовал. В засыпке над провалившейся крышей и в одном из материковых заглублений в полу присутствует в основном керамика конца XIII–XV вв., каковым периодом и следует, вероятно, датировать конструкцию.

Но нельзя полностью исключать и X – нач.XI в. В
раннем средневековье такая техника строительства
более присуща Северной Европе, нежели Руси. Однако в Старой Рязани встречены подобные постройки как жилого так и хозяйственного характера,
в том числе с полукруглым торцом и ложбиной в
полу и "нарами" [Даркевич, Борисевич, 1995, С.158159, 167-168; табл.24 (постройка В-5); табл. 41
(постр.Р-1)].
Многочисленные металлургические и керамические шлаки, кусочки криц говорят о наличии соответствующих производств, но для такого размера
агломерации это и не удивительно. Но варниц, следов ювелирного или, например, костерезного ремесла пока не обнаружено.
Некрополь для всех периодов существования
средневековой агломерации пока не зафиксирован.
Лишь на площадке селища-городища 9, попадая в
хронологическую лакуну между началом XI и началом XIII в., располагалось небольшое кладбище.
Погребений изучено два, оба на селище 9. Погребение 1 находилось буквально на краю склона, обращенного на северо-восток, к Брянску так, что ноги
скелета были уже "обрезаны" оползнем. Скелет
принадлежал девочке-подростку и имел западную
ориентировку. Захоронение находилось в неглубокой могильной яме, выкопанной в материке и роменско-раннедревнерусском слое X - нач. XI вв.
Несколько десятков золотостеклянных бус, рассыпавшихся в районе грудной клетки (сохранили
форму цилиндрическую, боченковидную, рубчатую, двухчастную 14 экз.) датируют погребение
второй пол. XI - первой пол. XII вв. Погребение 2
представлено лишь могильной ямой с юго-западной
ориентировкой (размеры 2,15 x 0,7 x 0,6 м), отчасти
перекрытой прослойкой угля и белой глины. Скелет
не сохранился, уцелел лишь его угадывающийся
отпечаток и тлен. Из инвентаря представлен фрагмент стеклянного фиолетового браслета и краснокремневый нож вторичного использования. Расстояние между двумя погребениями — 50 м, раскопов между ними нет. Можно говорить, что во 2-й
пол. XI – 1-й пол. XII вв. на северном мысу площадки селища 9 функционировал полухристианский по
обряду могильник. В XIII в. (скорее всего, в его 2-й
половине – когда стерлась память, сменилось население) на бывшем кладбище снова возникло поселение, просуществовавшее несколько столетий. Об
этом свидетельствует, в частности, серебряная полуполушка Тверского княжества XV в. и печные
терракотовые изразцы XVI-XVII вв. над погребением 2.
В эпоху средневековья, с середины 1 до середины II тыс.н.э. Хотылёво представляло собой мозаичную, пульсирующую поселенческую агломерацию. Наиболее интенсивные вспышки жизни, судя
по топохронологическому анализу и степени насыщенности тех или иных горизонтов на исследованных раскопками поселениях, падают 1) на середину
I тыс. н.э. (киевско-колочинский культурно - хронологический стык); 2) X – нач.XI вв. – волынцевскороменско-раннедревнерусский период; 3) конец
37

XIII - XV вв., когда агломерация, скорее всего, достигает расцвета под властью брянских князей из
династий Рюриковичей и Гедеминовичей, как независимых, так и в составе Великого княжества Литовского. Не исключен расцвет поселений и в XII
в., когда их центром могло быть городище-погост
(городище 2 и селище 9). Однако другие относящиеся к этому периоду селища 5, 6, 18, 21-23 еще
слабо исследованы для окончательных выводов.
Есть следы XVII в. – жилище, терракотовые, в т.ч.
«муравленые» печные изразцы, керамика, медный
солид польского короля Яна Казимира (селище 18).
Датирующими материалами, кроме фрагментов
керамических сосудов, типология венчиков которых для региона частично опубликована [Шинаков,
1991; 2002; 2006], служат и индивидуальные находки.
При большой площади агломерации и количестве входящих в нее даже одновременно поселений, укрепления (ров глубиной свыше 4 м и распаханный вал) есть только на городище 2, имеющем
не только средневековые, но и юхновские слои.
Селища-городища 9 и 20 названы так условно, ибо
расположены на обрывистых мысах, отрезанных от
плато сужающимися перешейками. Ограниченные
по площади раскопки на них (2001 г.) явных следов
земляных укреплений не выявили, хотя не исключено и наличие частокола либо деревянной каркасно-столбовой ограды. Отсутствие значительной
укрепленной площади (городище 2, даже если его
укрепления функционировали в средневековую
эпоху, за таковую сойти не может), в контаминации
с отсутствием специализированного городского
ремесла и слабыми следами международной и даже
межрегиональной торговли, не позволяют говорить
о городском и даже предгородском характере Хотылевской средневековой агломерации. В тоже
время с учетом разных размеров и состава находок
отдельных поселений агломерации она не может
быть простым скоплением весей, а представляет
собой, скорее всего, соподчиненную и взаимосвязанную систему поселений несколько разного
функционального значения.
Из всего набора типов средневековых русских
поселений для Хотылевской агломерации наиболее
подходит центр небольшой сельской округи (да и
вся округа, пожалуй) – погост, позднее, возможно,
частновладельческое село. В разное время, судя по
интенсивности слоя и находок, центр агломерации
смещался. Так, в роменско-древнерусское, и брянско-литовское в качестве такового могло выступать
селище – городище 9, в московское (XVI – середина XVII в.) – селище 20А. Впрочем, возможно, это
просто самые изученные средневековые поселения.
На площади около 2 х 0,7 км культурный слой располагается мозаично, с разрывами между его участками в несколько десятков метров. С учетом
«пульсирующего» характера агломерации это расстояние может увеличиваться до 100-200 м между
одновременными поселениями разного размера и
функций, но вряд ли больше. Вероятно, на «пустых» участках располагались огороды, а также еще

не обнаруженный некрополь роменско - раннедревнерусского времени и кладбище XIII – XVII вв.
В чем причина устойчивого поселения в пределах достаточно компактной округи, причем не
только «пашенных» земледельцев, но и, в более
ранние археологические периоды (а в Хотылёво по
сути не пропущен ни один) людей с иными типами
хозяйства и отношений с природой? Вероятно, для
каждого периода ответ может быть свой. Что касается средневековья, то возможно ответ кроется в
пиках развития агломерации, которые падают отнюдь не на самые спокойные моменты истории.
Это и образование Древнерусского государства и
включение в его состав племенных земель, и борьба
Брянского, Смоленского и Литовского княжеств, и
даже Смутное время. Хотылёво лежит в стороне от
главных магистральных путей с юга в Залескую и
Смоленскую земли. Путь вверх по Судости выходил на Вщиж, и на Брянск вел по р.Крупец на Елисеевичи. От Брянска пути на северо-восток шли либо по Болве, либо Снежети, а от Вщижа и Смоленской земли – по Ветьме, но не по тем незначительным речкам (Серижа и Сенна), которые с севера
впадают в Десну напротив Хотылёво. В то же время, агломерация имела возможность выхода и на
Десну, минуя Брянск и на Судость, минуя Вщиж.
Это явно малоизвестные «не местным» маршруты
вдоль Госомы на Судость, и вдоль р.Волонка на
Десну у с.Супонево. Дорога Брянск – Смоленск
проходила, скорее всего, как и сейчас, по водоразделу, в нескольких км к югу от Хотылёво, которое
оказывалось как бы внутри развалки крупных магистральных путей, но не в глухомани, имея при необходимости быстрый «выход» на них. Вероятно,
именно относительная безопасность и в то же время
близость (при знании местности) к транзитным путям и средним по размерам центрам (Брянск и до
1239 г. Вщиж) и определила поселенческую популярность этой части Брянского ополья в течение
всей средневековой эпохи. Однако связи были в
основном локальные, потребности ограниченными
и необходимой торгово-ремесленной базы для превращения агломерации в город не возникало.
Даже сравнительно ограниченный масштаб
исследований средневекового звена агломерации
(около 250 м2 раскопов) позволяет внести существенные дополнения и в историческую этнографию
как Хотылевского микрорегиона, так и Верхнего и
Среднего Подесенья. Так, в Хотылёво обнаружены
самые северные жилища почепской и роменской
культур (последняя начинается на юге по Сейму,
Суле и Пслу). Принадлежит роменская культура
северянам и возможно, отчасти радимичам и вятичам [Шинаков, 1980, С.17], а входящий в ее состав
волынцевский компонент — славянизированным
алано-болгарам [Шинаков, 2000, С.322-325]. О присутствии последних говорит и такой предмет женского туалета, как бронзовый косметический пинцет (раскоп 1 селища 9), имеющий ближайшие аналоги в салтовских (алано-болгарских) древностях
Северского Донца [Плетнева, 1989, С.106.-Рис.55;
98]. Салтовский компонент является важнейшей
38

составляющей культуры Хазарского каганата, к
которой принадлежит и чернолощеная керамика с
городища 2. Не исключено существование здесь
хазарского, а позднее — древнерусского форпоста.
Они нередко возникали на стыке племенных территорий. К деталям вятичского костюм относится
широкосрединный решетчатый биллоновый перстень (селище 20). Золотостеклянные бусы из погребения 1, хотя и являются достаточно распространенным элементом общерусского женского
сельского костюма, но в большом количестве
встречаются все же у радимичей. Кривичских древностей непосредственно в Хотылёво пока не найдено, но с учетом максимальной «балтизации» этого племенного союза весьма показательна находка
латунного плосковыпуклого браслета с головой
змеи (дракона) – тотема балтов. Эта форма браслетов заимствована у прибалтийских соседей в конце
X– н.XI вв. [Левашева, 1967, С.241]. Уникальность
Хотылевского микрорегиона в средневековой этнической истории Брянского края состоит в том, что
он находился на стыке племенных границ: с юга он
заселялся северянами, с юго-запада его могли достигать радимичи, с северо-запада к нему подходили
кривичские, с северо-востока — вятичские границы. Добавим сюда балтский (или прабалтославянский) субстрат — киево-колочинские древности, возможное присутствие алано-болгар и
скандинавов (фрагменты железных "тордированных" гривен с селища 9). Даже если в самом Хотылёво и не было крупных поселенческих групп всех
этих племен и народов, то его расположение на
важных путях сообщения вблизи этнокультурных
границ предполагало его культурный синкретизм,
межкультурные связи и синтез. Именно их результатом могла стать единая древнерусская христианская культура, формирующаяся здесь в XI-XII вв.
Литература
Археологическая карта России. Брянская область
//Авт.-сост. А. В. Кашкин. -М., 1993.
Воскресенская Гаврилов
Гаврилов К.Н. Верхнепалеолитическая стоянка Хотылево 2. - М.:Таус, 2008.
Гаврилов, Воскресенская
Гаврилов К.Н., Шинаков Е.А. Археологические исследования в районе с. Хотылёво // АО 1996 г. - М.,
1997.
Гаврилов К.Н., Лопатин Н.В., Воскресенская Е.В.
Изучение верхнего палеолита в окрестностях села Хотылёво // АО 2001 г., - М., 2003. С.121-124.
Гурьянов В.Н., Чубур А.А. Новые данные об ареале
иеневской культуры // Н.И. Троицкий и современные
исследования историко-культурного наследия центральной России. - Тула, 2002.
Даркевич В.П., Борисевич Г.В. Древняя столица Рязанской земли. — М., 1995

Заверняев Ф.М. Хотылевское нижнепалеолитическое
местонахождение. — Брянск, 1961.
Заверняев Ф.М. Зарубинецкие памятники Верхнего
Подесенья //Древние славяне и их соседи. — М., 1970.
Заверняев Ф.М. Селище в устье р. Гасомы // Раннесредневековые восточнославянские древности. – Л.,
1974.
3аверняев Ф.М. Новые археологические находки в
с.Хотылёво //Брянский краевед. Вып.8. - Брянск, 1976.
Заверняев Ф.М. Хотылевское палеолитическое местонахождение. — М., 1978.
3аверняев Ф.М., Шмидт Е.А. Новая находка нижнего
палеолита на Верхней Десне // СА,№1.1961.
Левашева В.П. Браслеты //Очерки по истории русской
деревни X -XIII вв. Труды ГИМ. Вып. 43. - М., 1967.
Лелянов И.И. Палеолитический человек на территории
Западной области// Геология и полезные ископаемые
Западной области. Смоленск, 1935.
Плетнева С.А. На славяно-хазарском пограничье.
Дмитриевский археологический комплекс. – М., 1989.
Сорокин А.Н. Раскопки в Брянской и Владимирской
областях//АО 1981 г. -М., 1982.
Третьяков П.Н. Древности второй и третьей четверти I
тыс. н.э. в Верхнем и Среднем Подесенье // Раннесредневековые восточнославянские древности. — Л., 1974.
Чубур А.А. Мезолитические памятники окрестностей с.
Хотылево Брянской области // Песоченский историкоархеологический сборник. Вып.3, - Киров, 1997. С.8-13.
Чубур А.А. Финальнопалеолитическая стоянка Хотылево 8 // Деснинские древности. Вып.2. – Брянск, 2002.
С.48-52.
Чубур А.А. Николай Лелянов - «последний из могикан»
довоенной краеведческой археологии // Вопросы археологии, истории и культуры Верхнего Поочья. Матераилы XI науч. конф. Калуга, 2005 С.58-61.
Чубур А.А. Работы Сеймско-Деснинской палеолитической экспедиции в Брянской области // АО 2004 г.. – М.,
2006.
Чубур А.А. Новые следы палеолита в Хотылево на верх-

ней Десне // Труды II (XVIII) Всероссийского археологического съезда в Суздале. Т.I. М: Институт археологии
РАН 2008.
Чубур А.А. Гаврилов К.Н., Чеплянская Е.А. Верхние
слои многослойного поселения Хотылево 2 на Десне //
Деснинские древности. Вып. 2. Брянск. 2002 с.74-84.
Шинаков Е.А. Демография и этнография междуречья
Десны и Ворсклы в конце X — первой половине XIII
века // Депонирована 29.12.1980 в ИНИОН АН СССР,
№6673.
Шинаков Е.А. Племена Восточной Европы накануне и
в процессе образования Древнерусского государства //
Ранние формы социальной организации. Генезис, функционирование, историческая динамика. — СПб., 2000.
Шинаков Е.А. Хотылевская агломерация памятников и
проблемы ее музеефикации // Проблемы сохранения
исторических городов и объектов историко-культурного
наследия Брянской области. Брянск, 2004.
Шмидт Е.А., Заверняев Ф.М. Археологические памятники бассейна Верхней Десны // Материалы по изучению
Смоленской обл. — Смоленск, 1959.

39

ИССЛЕДОВАНИЯ ПОСЕЛЕНИЯ МОГИЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ В
ЩЕПИДЛЕ НАД РЕКOЙ ВAРТOЙ, СТОЯНКА 17, ПОЛЬША
© 2009.

Пшемыслав Макарович

(Польша, Познань, Институт Праистории Университета им. Адама Мицкевича в Познани)
С середины 90-х гг. XX в. группа археологов
из Института Праистории Университета им.Адама
Мицкевича в Познани под руководством доктора
Пшемыслава Макаровича ведёт исследования на

стоянке 17 в Щепидле, гмина Кжимув, Великопольское Воеводство.
Описание стоянки и её окружения
Стоянка 17 в Щепидле находится в районе надпойменной террасы р. Варты (Великопольско-Куявская
Низина,
Польша) на расстоянии около
1,8 км к юго-востоку от русла
реки, в 300 м восточнее шоссе
Бжезно – Щепидло, на территории широкой дюны (остатки
параболической дюны?), вытянутой по оси Восток – Запад
примерно на 2 км, а по оси Север – Юг примерно на 1 км
(рис.1). Вышеуказанная геоморфологическая форма, значительно (2-3м) приподнята
над долиной Варты, окружена
заливными лугами. На расстоянии 500 м на юг от стоянки
находится водоём площадью
несколько гектаров, а к западу
имеется широкое снижение, в
прошлом водоём (теперь здесь
находится небольшой пруд).
Рассматриваемый район покрывают песчаные почвы, в
большой мере эоловые пески.
В лесистой, северной части
стоянки, при просёлочной дороге видны сохранившиеся
кое-где части дюны. В результате действия ветра морфология района подвергается непрерывным переменам. Поселение
занимает территорию около 3
гектаров, что ставит его в ряд
самых больших стоянок с эпохи средней бронзы на СеверoЗапaде Польши.
Рис.1. Положение поселения в
Щепидле.

40

Рис.2. Работа на раскопках

Рис. 3. Планиграфия объектов

Результаты исследований в сезоне 2008.
Спасательные археологические исследования
на стоянке 17 в Щепидле переведены в периоде с 1
по 27 августа 2008 года. Исследованиями, проведенными Институтом Праистории УАМ в Познани
и Познаньском Доисторическом Обществом руководил доктор Пшемыслав Макарович. В текущем
сезоне участие в исследованиях, в качестве практикантов, принимали студенты из Брянска под руководством доктора Артура Чубура с исторического
факультета Брянского государственного университета. (рис. 2). В исследованиях участвовали магистр
Кжиштоф Горчыца из Окружного Музея в Конине,
магистр Наталя Липовчык из Воеводского Отдела

Охраны Памятников в Познани (Отдел в Конине),
магистр Адам Ваврусевич (выпускник ИП УАМ) и
доктора Борис Тришкин и Сергей Чернышов из
Брянского филиала Московского государственного
психологического института. Воеводский Отдел
Охраны Памятников в Познани, Познаньское Доисторическое Общество а также гмина Кжимув финансировали эти исследования.
В настоящее время раскопы были расположены тремя группами, они соприкасаются с сеткой
предыдущих раскопов. Разведана ситуация на западных, северных, восточных и юго-западных границах исследованной территории стоянки. Проведено также поверхностное исследование металло41

детектором на территории поверхности около 1
гектара, включая вершину и склоны холма находящегося к югу от металлургической мастерской
(объект 153). Исследован участок площадью 425
кв.м. (суммарно итог восьми сезонов – 26,25 ара).
Заложено 8 раскопов размером 10 х 5 м а также 1
размером 5 х 5 (рис. 3).
В сезоне 2008 г. документировано 9 неподвижных объектов (№№ от 192 до 200), в том числе:
6 хозяйственных ям – подвалов, складских и мусорных (объекты 194, 196–200), а также 3 столбовых ямки (объекты 192, 193 и 195) (рис. 4).
В категории движимых материалов зарегистрировано 2066 фрагментов керамики от сосудов,
243 каменных изделия, 134 кремнёвых изделия, 11
фрагментов костей животных, 14 фрагментов глинобитного пола, 3 куска шлака, 4 фрагмента тигля,
а также 52 артефакта из бронзы (готовые изделия,

полуфабрикаты, лом и остатки – бронзовые сплески). Среди кремнёвых изделий зарегистрированы
топорик (рис.5a) и 2 фрагмента других шлифованных топориков, кремнёвый наконечник стрелы
(рис. 5б), кремнёвый вкладыш. Так же выявлены,
между прочим, 2 целых ручных мельницы, целую
шлифовальную плиту и фрагменты еще нескольких, тёрка, фрагмент шлифовального напильника
или каменной булавы. Самые ценные предметы из
бронзы – это нaкoнечник cтрелы (рис.5в) и фрагмент подобного наконечника, части шпильки, четырехгранной проволоки, а также точно не определённые производственные отходы (возможно часть
эфеса бронзового кинжала?). Кроме того, описано 4
фрагмента тигля для отливки бронзы. Взято 9 специализированных образцов: угольных, а также макроостатки происходящие от промывки естественного
содержания заполнения объектов.

Рис. 4. Объект 199 вид c юга

Во время исследований заметено продолжение
«зоны» объектов в северно-восточной части стоянки,
где кровля почвы была самая большая, а объекты
лежали сравнительно глубоко под поверхностью
гумуса. В южной (юго-западной) части не установлено культурного слоя (подпочва находилась исключительно близко к поверхности – эффект развеивания песка), а немногочисленные культурные остатки залегают на небольшой глубине. В западной
части зарегистрировано значительное количество
подвижных источников, при практическом отсутствии объектов (эффект слияния материала?).
В отдельном раскопе (его южной части) с западной части исследованного района отмечено 2
углубленных объекта. Их профили остались разрушенными неизвестными виновниками (но к счастью
раньше были документированы).

Итоги исследований после 8-го сезона
Всего по итогам восьми сезонов на стоянке
зафиксировано 200 неподвижных объектов, 17925
фрагментов керамических сосудов, 821 кремнёвое
изделие, 715 каменных изделий, 38 фрагментов
глинобитной обмазки, 102 фрагмента костей животных, 101 фрагмент бронзового лома, 54 куска
бронзового шлака, 2 куска бронзы а также 3 бронзовых булавки, 4 бронзовых и 5 кремнёвых
нaкoнечникoв
стрел,
фрагмент
бронзового
нaкoнечникa копья, фрагмент браслета, фрагменты
тиглей-ложек и литейные формы из глины. Во время восьми сезонов исследований выявлены следы
пяти этапов заселения стоянки:
1. Заселение мезолитическое, следы которого ограничиваются исключительно немногочисленным
кремнёвым материалом
42

Рис. 5. Изделия из кремня и бронзы

Можно отнести к этой фазе заселения стоянки
почти все наземные объекты, в которых документирован керамический и кремнёвый материал. Остальные объекты, в которых не зарегистрировано подвижных материалов, можно тоже с большой вероятностью относить к деятельности населения могильной культуры.
5. Заселение средневекового общества (ХIV –
XV в.), представлено через немногие подвижные источники (керамика – фрагменты сосудов).
Наиболее ярким открытием на стоянке было документирование в 2006 г. объекта 153 – остатков жилой и хозяйственной постройки с функцией металлургической мастерской. Здесь было зарегистрировано большое количество разнообразных подвижных
памятников: пережженная и размельченная керамика
сосудов, каменные и кремнёвые изделия (шлифовальные напильники, шлифовальные плиты, топорик), глинобитный пол, бронзовый шлак, фрагменты
бронзовых изделий («излом»), а также булавки и 3
бронзовых наконечника стрел. Это первое такого типа открытие на неукреплённом поселении могильной
культуры в Центральной Европе. Довольно большая
часть керамических материалов имеет следы дейст-

2. Заселение культуры воронковидных
кубков, остатком которого являются
также только подвижные памятники
(фрагменты посуды и кремнёвый материал).
3. Заселение тщинецкой культуры. К
этому этапу заселения можно причислить некоторые объекты, а также подвижный материал (фрагменты посуды,
кремнёвый материал).
4. Заселение культуры могильной. Эта
культура представлена наиболее богатыми подвижными источниками: керамика, кремнёвые орудия (в частности,
нaкoнечник cтрелы) и каменные орудия
(между прочим тёрки, шлифовальные
плитки), костный материал, следы обработки бронзы в виде шлака и бронзового лома а также готовых изделий (булавки, фрагменты браслетов, наконечники стрел, часть наконечника копья), а
также многочисленными неподвижными источниками (большинство из 200
объектов зарегистрированных на стоянке), древних углубленных сооружений –
хозяйственных ям, подвалов, мусорных
ям, топок, хозяйственных и жилых остатков, а также в северно-восточном
углу – постройки в виде жилищнопроизводственного (металлургическая
мастерская) сооружения столбовой конструкции.
вия высокой температуры (пемза). Объект, форма
нижнего уровня которого приближалась к нерегулярному овалу, был расположен длинной осью
в направлении СЗ – ЮВ. Его максимальные размеры (длина х широта х глубина) были равны:
13,2 х 9,2 х 0,9 м. Это корытообразное углубление
с неровным дном имело заполнение, состоящее из
множества слоёв дифференцированных по консистенции, почти каждый из которых носит следы
действия огня. Они были построены из компонентов песка с разной степенью осветленности
(светло-серый, серый, тёмно-серый), а также не
осветленного (чёрного и бурого цвета), с примесью мелкозернистого жёлтого (ржаво-жёлтого)
или беловатого песка, содержали также размельчённый древесный уголь или слои гари с большими углями. В центрально-западной части объекта открыта хозяйственная яма (место, в котором
стояла переносная печь? – об. 153А), со слоистым
заполнением, состоящим из чёрно-бурого песка и
песка с разными оттенками серого. Из этого места
происходят многие подвижные источники, в том
числе – керамика, бронзовый лом (проволока,
пластинки, «выплавки»), кремни и многие камен43

ные изделия. В рассмотренной обширной структуре
отмечено также 2 поломанных бронзовых наконечника стрел, а также большое количество фрагментов
керамических сосудов, фрагменты тигля и литейной
ложки, фрагмент заготовки топорика, кремнёвый материал, каменный и бронзовый лом. По причине глубокой вспашки и наличия множества древесных корней, оставшихся от леса, который здесь ранее рос,
состояние сохранности объекта было не самым лучшим.
Интересным и познавательным было открытие в
южной части раскопа ХХХ следов нескольких хозяйственных ям (подвалов – объекты 162, 163, 164, 165,
168 – рис. 6), характеризующихся трапецеидальными
или прямоугольными профилями, многослойными
заполнением, сложенным из слоев супеси с различной степенью осветленности, смешанного с мелкозернистым песком, заключали древесные угла. Из

этих объектов происходит керамика, кремнёвые и
каменные изделия, потребительские кости животных (об. 162), бронзовый лом (об. 165).
Зарегистрированные в Щепидле остатки неукреплённого поселения могильной культуры
являются уникальном открытием европейского
масштаба. В специальной литературе до сих пор
нет надежно документированных проявлений
общественно - экономической деятельности этой
культуры, представленной в виде дворовой системы [Ignaczak, Makarowicz 1998]. Это вытекает,
между прочим, из особой научной традиции, которая сосредоточивается больше на исследовании
реликтов ритуальной жизни (могильников, погребальной обрядности), чем на следах повседневной
жизни. Редкостью является также немогильная,
бытовая керамика той же группы, что отмечена в
таком значительном количестве в Щепидле.

Рис. 6. Хозяйственные ямы – вид c северo-востокa

Невозможно переоценить важнейшее открытие
в 2006 году следов металлургической мастерской. До
сих пор в Центральной Европе не открыто углубленных объектов такого типа, связанных с могильной
культурой. Большинство изделий из бронзы встречается либо в могилах, либо в так называемых клaдaх
(то есть хранилищах складных металлей разного типа
во влажной среде, болотах) (Gedl, 1975). В районе
среднего течения бассейна Варты, и особенно стоянка
в Щепидле, увеличивается значительную степень (и
сейчас единственная известная в категории неукреплённой поселений) металлургического центра в ука-

занной зоне, который вырабатывает разные изделия наверно не только для местных потребностей.
После окончания исследований, на территории стоянки проектируется строительство скансена, который будет показывать жизнь металлургов эпохи бронзы.
Литература
Ignaczak M., Makarowicz P. Krąg trzciniecki a krąg
mogiłowy. Problem zmiany kulturowej na Kujawach
i dorzeczu środkowej Warty // A. Kośko. J. Czebreszuk (red.) „Trzciniec” – system kulturowy czy interkulturowy proces? – Poznań 1998, C.379-397.
Gedl M. Kultura przedłużycka. – Wrocław, 212 c.

44

К ТИПОЛОГИЧЕСКОМУ СООТНОШЕНИЮ ГОРОДИЩ
ЭПОХИ РАННЕГО ЖЕЛЕЗА
ВОСТОЧНОЙ БЕЛАРУСИ И БРЯНЩИНЫ
© 2009

А. И. Дробушевский

(Беларусь, г.Ветка, Ветковский музей народного творчества)
В эпоху раннего железа территорию Восточной
Беларуси и Брянской обл. Российской Федерации
занимали племена днепро-двинской, милоградской и
юхновской культур. Основным типом поселений
здесь в этот период были городища. К сожалению,
значительная часть из них не подвергалась раскопкам и может быть датирована в рамках всего раннего
железного века. Положение несколько облегчает тот
факт, что после I в. н. э. вплоть до раннего средневековья новые укрепленные поселения в рассматриваемом регионе, как правило, не возводились. Если
из списка исключить средневековые объекты или
сведения, о которых явно недостоверны, то оставшиеся могут быть суммарно датированы в пределах VII в.до н.э.– I в.н.э. Всего в работе использованы данные о 395 памятниках Восточной Беларуси и
142 Брянской обл. Российской Федерации (Рис.1).
Разумеется, что по мере накопления нового материала, сделанные ниже наблюдения, будут уточняться.
Несмотря на то, что городища эпохи раннего
железа Восточной Беларуси и Брянщины стали объектом исследования еще в XIX в., их специальное
типологическое сопоставление до сих пор не проводилось. Целый ряд особенностей местных городищ
было отмечено уже в ходе археологических работ,
проводимых в 40-60-е гг. прошлого века. В частности, уже М.В.Воеводский указывал, что все юхновские городища Подесенья расположены на мысах, а
размеры их площадок невелики – обычно 0,2–0,5 га
[Воеводский, 1949, С.68-69]. До сих пор остаются
актуальными и результаты разведок, проведенных
Л.В.Артишевской 1954 г. в Рогнединском р-не Брянской обл. Она не только определила здесь границу
между днепро–двинскими и юхновскми памятниками, но и отметила интересную особенность в размещении местных городищ. По её данным, если юхновские городища расположены по берегу самой
Десны, то днепро–двинские – по её небольшим притокам [Артишевская, 1957, С.88]. Все эти наблюдения в полной мере подтвердились в ходе дальнейших исследований [Шмидт, Заверняев, 1959; Третьяков, 1963, С.22, 129; Шмидт, 1992, С.23].
Разведки, проведенные в 1950-х гг. О.Н. Мельниковской, Ф.М.Заверняевым и В.А.Падиным в Гомельском и Брянском Посожье позволили в общих
чертах определить границу между милоградской и

юхновкой культурами [Мельниковская, 1967, С.18;
Падин, 1961].
В 1970-е гг. на основе изучения архивных данных и фондовых коллекций Л.Д.Поболь Гомельское
Посожье включил в так называемую «буферную зону» культуры штрихованной керамики и зарубинецкой, с преобладанием традиций последней. Западную границу юхновской культуры исследователь
ограничил почти исключительно Брянщиной, включив в ареал этой культуры только небольшой участок
верховьев Беседи в пределах Костюковичского и
Хотимского р-нов Могилевской обл. Республики
Беларусь [Поболь, 1973, С.9-15, 20, рис.1].
Особо следует упомянуть диссертацию А.М.
Обломского, посвящённую верхнеднепровскому
варианту зарубинецкой культуры. По сути дела, это
первая работа, в которой сделана попытка определения места Нижнего Посожья в системе древностей
рубежа н.э. Анализируя керамические комплексы из
нижнесожских (Ворновка, Шепотовичи, Чечерск) и
приднепровских (Кистени, Рогачёв) городищ, исследователь выделил здесь особую группу зарубинецких памятников типа Кистени – Чечерск. По мнению
А.М.Обломского, эта группа сформировалась на базе
верхнеднепровских зарубинецких древностей типа
Горошков–Чаплин при активном участии культуры
штрихованной керамики [Обломский, 1983, С.15-19].
Тем не менее, памятники эпохи раннего железа
Нижнего Посожья долгое время оставались известны
в основном по разведочным работам. Ситуация постепенно начала меняться в 70–80-е гг. ХХ в., когда
на местных городищах начали проводить раскопки
В.В.Богомольников, С.Е.Рассадин, В.А. Сычёв, М.А.
Ткачев, И.М.Чернявский и автор этих строк. Велись
и достаточно большие разведочные работы. Все это
позволило впервые выделить в Гомельском Посожье
памятники с материалами юхновской культуры и
классифицировать местные городища [Рассадзін,
1991, С.72–80]. Однако, сопоставление нижнесожских городищ эпохи раннего железа с
памятниками сопредельных территорий Рассадиным
проведено не было, а использование отдельных,
порой случайных примеров, привело к несколько
искаженным представлениям об их месте в системе
синхронных древностей Верхнего Поднепровья.

45

Рис. 1. Поселения эпохи раннего железа Брянской области. 1 – Брянск; 2 – Городец; 3 – Добрунь; 4 – Хотылево 1-е; 5 – Хотылево
2-е; 6 – Глушня; 7 – Зуево; 8 – Николаевское; 9 – Сныткино (с); 10 – Лопушь; 11 – Полужье 2-е; 12 – Полужье 2-е; 13 – Уручье; 14 – Алисовка; 15 – Антоновка; 16 – Завод Корецкий; 17 – Городец; 18 – Дубовец; 19 – Новоселки; 20 – Рябчи; 21 – Шибинец; 22 – Воробейня; 23 –
Гнездиличи; 24 – Мехово; 25 – Рубча; 26 – Творишичи; 27 – Вщиж; 28 – Дятьковичи (с); 29 – Неготино (с); 30 – Никитенка (с); 31 – Овстуг; 32 – Олсуфьево; 33 – Речица; 34 – Азаричи; 35 – Песочня; 36 – Акуличи 1-е; 37 – Акуличи 2-е; 38 – Каменец; 39 – Мужиново 1-е; 40
– Мужиново 2-е; 41 – Бабки; 42 – Оптени; 43 – Великая Тополь; 44 – Душково; 45 – Коржовка-Голубовка; 46 – Субовичи; 47 – Ущерпье
1-е; 48 – Игрицкое; 49 – Пьяново; 50 – Батуровка; 51 – Батуровка (с); 52 – Кашковка; 53 – Красная Гора; 54 – Летяхи; 55 – Палужская Рудня; 56 – Увелье; 57 – Велюханы; 58 – Вормино; 59 – Мглин 1-е; 60 – Мглин 2-е; 61 – Старые Чешуйки; 62 – Борщово; 63 – Гололобово; 64
– Кольцовка; 65 – Салтановка (Парня 1); 66 – Деменка; 67 – Каташин; 68 – Старые Бобовичи; 69 – Старый Кривец; 70 – Бобрик; 71 – Горицы (с); 72 – Городище; 73 – Долботово 1-е; 74 – Долботово 2-е; 75 – Жигалки; 76 – Кожуровка (с); 77 – Марковск 1-е; 78 – Марковск 2-е;
79 – Погар; 80 – Посудичи 1-е; 81 – Посудичи 2-е; 82 – Посудичи-6 (с); 83 – Синин; 84 – Случовск; 85 – Сопычи; 86 – Чаусы; 87 – Чаусы
(с); 88 – Чубарово; 89 – Баклань 1-е; 90 – Баклань 2-е; 91 – Верхняя Злобина; 92 – Волжино; 93 – Гущино; 94 – Доманичи; 95 – Заполье; 96
– Козловка; 97 – Лабодино; 98 – Полянка (с); 99 – Поповка; 100 – Старопочепье; 101 – Бабинки; 102 – Бологча; 103 – Будянский; 104 –
Владимировка 1-е; 105 – Владимировка 2-е; 106 – Пацинь; 107 – Селиловичи; 108 – Селиловичи (с); 109 – Снопоть; 110 – Снопоть (с); 111
– Тихая Пристань; 112 – Федоровское; 113 – Зеленин (с); 114 – Кудеяр; 115 – Севск; 116 – Гарцево; 117 – Еремин; 118 – Левенка; 119 –
Мишковка; 120 – Мытничи; 121 – Невструево; 122 – Нижнее 1-е; 123 – Новоселки; 124 – Осколово 1-е; 125 – Осколово 2-е; 126 – Печеники; 127 – Рябцево; 128 – Селище 2-е; 129 – Стародуб; 130 – Старые Халеевичи; 131 – Тарасовка; 132 – Гаврилова Гута; 133 – Неруса; 134 –
Влазовичи; 135 – Закот (с); 136 – Ляличи; 137 – Путилин; 138 – Старый Дроков; 139 – Сураж; 140 – Арельск; 141 – Городцы (Средние);
142 – Городцы (Макчая); 143 – Кветунь; 144 – Красное; 145 – Лобыжичи 1-е; 146 – Монастырище; 147 – Непорень; 148 – Радутино; 149 –
Ратчино; 150 – Сагутьево; 151 – Селец 1-е; 152 – Селец (с); 153 – Трубчевск; 154 – Горяны; 155 – Лыщичи; 156 – Найтоповичи; 157 – Рассуха 1-е; 158 – Рассуха 2-е. (с – селища, остальные – городища).

К настоящему времени разработано несколько
типологий для городищ эпохи раннего железа из
различных регионов лесной зоны Восточной Европы. Ни одна из них не может быть признана универсальной в силу многообразия форм укреплён-

ных поселений и топографических условий их расположения [Гусаков, 2004, С.98-107]. Последнее
обстоятельство в значительной степени затрудняет
типологическое соотношение этой категории памятников из различных регионов. На наш взгляд, на
46

данном этапе исследования, более целесообразным
представляется сопоставление городищ не по всей
совокупности признаков, а по каждому признаку в
отдельности. За основу мы взяли классификацию
А.М.Медведева [Медведев, 1994, С.74-102; Медведев, 1996, С.13-20], которая была использована
мной в 1998 г. при анализе городищ Нижнего Посожья и смежных приднепровских районов Гомельской и Могилевской областей Республики Беларусь [Дробушевский, 1998, С.5-7, 2004, С.5-27].
Тогда городища Брянской обл. РФ мною специально не рассматривались. Этот пробел и должна восполнить данная статья.
В качестве признака типа берутся топографи-

ческие условия расположения поселения, подтипа –
форма площадки. Всего выделено четыре основных
типа городищ: I тип – расположенные на холме; II –
на мысу; III – на высоком коренном берегу реки; IV
– низинные, на ровном месте.
На всей территории Гомельского Посожья и в
Брянской обл. преобладали мысовые городища (II
тип) (Рис.2). Особенно высок их удельный вес на
Брянщине (85,8%)(Рис.7). Утверждение, что «юхновцы» предпочитали возводить мысовые городища, а «милоградцы» – низинные [Рассадин, 2007. С.
39], не совсем верно. В непосредственном правобережье, как Днепра, так и Сожа, среди городищ милоградской культуры преобладают именно мысовые.

Рис. 2. Типы городищ эпохи раннего железа Брянской обл.
I – расположенные на холме; II – на мысу; III – на высоком коренном берегу реки; IV – низинные, на ровном месте.

Роль поселений IV типа на Гомельщине заметно возрастает в условиях Приднепровской низменности на водоразделах крупных рек (Сожа,
Днепра и Припяти), где они даже доминируют.
Бóльший удельный вес низинных городищ в южной области обусловлен, прежде всего, полесским
ландшафтом.
Среди юхновских городищ Брянской области

IV тип составляет 9,2%. Кроме того, нельзя забывать,
что целый ряд низинных городищ на Брянщине,
обычно связываемых с т.н. «казацкими городками»,
при дальнейших исследованиях могут оказаться более ранними. Попытка объяснить наличие подобных
городищ в юхновской культуре влиянием «милоградцев» [Рассадзін, 1991, С.75; 2005, С.20] не может
быть принята, т.к. большинство городищ IV типа в
47

Брянской обл. расположены на значительном удалении от милоградского ареала (Рис.2).
Городища мысового типа обычны для днепродвинской, милоградской, зарубинецкой и юхновской
культур Верхнего Поднепровья [Шмидт, 1992, С.2425; Мельниковская, 1967, С.26-27; Поболь, 1974,

С.25-31; Археологическая карта, 1993, С.14]. Для
культуры штрихованной керамики Средней Беларуси, напротив, наиболее типичными являются холмовые городища I типа [Егорейченко, 1980, С.87, 2006,
С.16, 61; Медведев, 1994, С.83], которые для Брянщины не характерны.

Рис. 3. Подтипы городищ эпохи раннего железа Брянской обл.
А – овальная форма площадки; Б – круглая; В – треугольная; Г – четырёхугольная
(для двух- и трехплощадных городищ учитывалась форма 1-й площадки).

По форме площадки выделено пять подтипов:
А – овальная; Б – круглая; В – треугольная; Г – четырёхугольная; Д – полукруглая. Если в северной
части Восточной Беларуси явно преобладают городища с овальной формой площадки (44%), то в
южной – с четырёхугольной (42,6%). Четырёхугольная форма площадки наиболее свойственна
городищам низинного типа, хотя на Гомельщине
она не редкость и для мысовых городищ [Дробушевский, 2004, С.10; Рассадин, 2005, С.20]. На
Брянщине доминируют городища с овальной формой площадки (62,2%) (Рис.8). По этому признаку
юхновские городища близки днепро-двинским Се-

верной Беларуси [Шадыра, 2006, Мал.1] и культуры
штрихованной керамики Белорусского Понёманья
[Медведев, 1996, С.18], для которых также характерна именно овальная форма площадки. Удельный
вес брянских городищ с четырехугольной формы
площадки довольно велик (16,8%). Они известны на
всей территории Брянской обл. (Рис.3) и также не
могут рассматриваться как результат влияния милоградской культуры.
По способу укреплений А.М.Медведев подразделил городища культуры штрихованной керамики на 9 вариантов [Медведев, 1996, С.18]. Этот
признак с трудом поддаётся качественному опреде48

лению, ведь обороноспособность городищ зависела
от многих факторов. Совершенно очевидно, что
поселения, расположенные в разных топографических условиях, имели различную систему укреплений. Если мысовые городища защищались, прежде
всего, с напольной стороны, то низинные – по всему периметру. В настоящее время вряд ли правомерно выделять в особый вариант городища без
внешних следов оборонительных сооружений, ведь
далеко не всегда ясны причины их отсутствия. Эту

категорию памятников более целесообразно включить в группу городищ, сведения, об укреплениях
которых отсутствуют. На данном уровне источниковедческой базы более правильно исходить из количественных показателей, на основании которых
городища можно подразделить на три варианта: а –
с одной линией обороны (вал, ров), б – с двумя, в – с
тремя и более. В последний вариант также включены памятники, состоящие из двух и более укреплённых площадок.

Рис. 4. Варианты городищ эпохи раннего железа Брянской обл.
а – с одной линией обороны (вал, ров), б – с двумя, в – с тремя и более.

Более половины всех городищ Восточной Беларуси и Брянщины относится к варианту а, т.е. с
одной линией обороны (Рис.4). Поэтому утверждение, что «юхновцы» в отличие от «милоградцев»
избегали больших затрат труда на возведение земляных укреплений [Рассадзін, 1991, С.77], видимо,
следует считать недоразумением. Юхновских городищ, имеющих 3 и более линии обороны не менее 18
(13,7%) (Рис.9). Например, городище Рассуха 1
Унечского р-на укреплено даже 5 валами и 4 рвами
[Археологическая карта, С.258-259, №919]. Отме-

тим, что городища варианта «в» группируются так,
что создаётся впечатление о существовании в этот
период продуманной системы коллективной безопасности (Рис.4). На территории Брянской обл. цепочка наиболее укреплённых городищ эпохи раннего
железа как бы защищает район Стародуба с трех
сторон. На всех брянских городищах, состоящих из
двух и более укреплённых площадок, есть древнерусский слой. Поэтому существование этого варианта городищ в юхновской культуре остается спорным.
Не характерны они и для днепро-двинской культуры.
49

Последние в Беларуси наиболее типичны именно
для милоградской культуры [Мельниковская,1967,
С.27].
Большое значение имеет анализ городищ по такому признаку, как размер площадки. В нашей рабо-

те городища разделены с интервалом в 1 тыс. м². Т.о.,
по этому признаку выделено 11 групп городищ: 1 –
площадью до 1000 м² включительно; 2 – свыше 1000
до 2000 м²… 10 – свыше 9000 до 10000 м². Городища
площадью более 1 га объединены в 11 группу.

Рис. 5. Группы городищ эпохи раннего железа Брянской обл.
1 – площадью до 1000 м² включительно; 2 – свыше 1000 до 2000 м²; 3 – свыше 2000 до 3000 м²; 4 – свыше 3000 до 4000
тыс. м²; 5 – свыше 4000 до 5000 м²; 6 – свыше 5000 до 6000 м²; 7 – свыше 6000 до 7000 м²; 8 – свыше 7000 до 8000 м²; 9
– свыше 8000 до м²; 10 – свыше 9000 до 10000 м²; 11 – площадью более 1 га.

По этому признаку городища северной и южной частей Восточной Беларуси довольно заметно
отличаются друг от друга (Рис.5). На севере наиболее представлены городища миниатюрных размеров 1 группы, тогда как поселения II группы здесь
вообще не известны. По размерам могилёвские городища наиболее близки памятникам днепродвинской культуры Северной Беларуси, хотя здесь,
по данным В.И. Шадыро, преобладают городища 2
группы [Шадыра, 2006. Мал. 2].
В Нижнем Посожье самыми многочисленными являются городища 3 группы. Не редкость для
Нижнего Посожья и городища 11 группы, которых
здесь 8,2% от общего числа памятников. Ещё заметнее удельный вес городищ больших размеров в

прилегающих районах Гомельского Поднепровья
(16,2%) [Дробушевский, 2004, С.11, Карта 7]. Городища площадью более 1 га в Беларуси характерны,
прежде всего, для милоградской культуры. По данным М.И. Лошенкова, милоградские городища
площадью 11 тыс. м² и более на территории Восточнополесской низменности составляют 33,6%
[Лошенков, 1990, С.8]. Ещё П.Н.Третьяков указывал, что своими большими размерами милоградские
городища отличаются от городищ других частей
Верхнего Поднепровья [Третьяков, 1966, С.178]. На
Брянщине, в отличие от Гомельщины, до сих пор не
зафиксировано ни одного достоверного городища
эпохи раннего железа площадью более 1 га. Севск и
Кветунь (№№115 и 143), как известно, содержат
50

материалы древнерусского времени, а городище
Творишичи (№26) может быть отнесено к 11 группе лишь предположительно. Только в Курском Посемье, некоторые городища с юхновскми материалами имели несколько бóльшие размеры, чем на
Брянщине, но здесь сказалось скифское влияние.
Хотя О.Н.Мельниковская, считала, что наличие
дополнительных укрепленных площадок на южнобелорусских городищах не является специфическим признаком только милоградской культуры
[Мельниковская, 1967. С. 28], для брянских городищ юхновской культуры этот признак всё же не
характерен.
Брянские городища относятся в основном ко 2
группе (31,1%) и по этому признаку более близки
днепро-двинским, чем милоградским (Рис.10). Характерно, что 5 из 11 городищ миниатюрных размеров 1 группы (площадью до 0,1 га) расположены
в Рогнединском районе Брянской обл., т.е. в зоне
расположения уже не юхновских, а днепродвинских памятников (Рис.5).
Т.о., сравнение городищ эпохи раннего железа
Восточной Беларуси и Брянщины показывает, что
между ними нет принципиальных различий. Во
всяком случае, только по внешним признакам, без
проведения соответствующих археологических исследований, невозможно дать тому или иному конкретному памятнику культурно- хронологическое
определение. Исключение представляют только
двух- и трехплощадные укрепленные поселения, а
также площадью более 1 га, которые не характерны
для юхновской культуры Брянского Подесенья. В
целом, юхновские городища по набору признаков
более близки днепро-двинским, чем милоградским,
на что указывал ещё П.Н. Третьяков [Третьяков,
1966. С. 171]
Карта плотности распределения (Рис.6) фиксирует в Восточной Беларуси и Брянской обл. три
довольно обширных области городищ эпохи раннего железа, отделенных друг от друга слабозаселенными пространствами. Особенно наглядно это видно на примере 70-километрового участка правобережья Сожа между г. Славгородом и г. Кричевом,
где известны следы всего одного городища в г. Черикове. На этот феномен обратил внимание ещё
К.М. Поликарпович [Поликарпович, 1957. С. 55],
т.к. отсутствие здесь городищ не находит объяснения в физико-географических условиях местности.
Далее слабо освоенные земли тянутся на восток по
левобережью Сожа до верховий р. Беседи и Вщижа
на Десне. Видимо здесь и проходила граница между племенами днепро-двинской, милоградской и
юхновской культур. В последние годы исследования на р. Беседь в Костюковичском р–не Могилевской обл., проведенные В.И. Шадыро и А.А. Метельским подтвердили наличие здесь юхновских
городищ [Шадыра, 1998. С. 80–90; Мяцельскі, 2006.
С. 53–60]. Достаточно широкая слабозаселенная
полоса тянется от белорусско – российско – укра-

инского пограничья на юге до Гордеевского р-на на
севере. Эта полоса являлась своеобразным рубежом, отделяющим милоградскую культуру Нижнего Посожья от юхновской Подесенья.
Большинство Юхновских городищ на Брянщине расположены в зоне достаточно плодородных
серых лесных почв, но известны скопления поселений (хотя и меньших размеров) и на менее плодородных землях. Т.е. не только условиями местности
или слабой изученностью определялось наличие
подобных «белых пятен».
Как отмечал относительно германцев Г.Ю. Цезарь: «Чем более опустошает известная община
соседние земли и чем обширнее пустыни, её окружающие, тем больше для неё славы» [Caesar.B.G.
IV, 3; VI, 23]. О подобных «пустынях» между племенами сообщают и более поздние римские авторы.
Разумеется, что наличие границ не означало
отсутствие активных связей между соседями. Юхновские элементы зафиксированы на Гомельщине в
правобережье Сожа (Уваровичи и др.) [Дробушевский, 1991, С.26-28; 2006, С 41-50], а милоградские
в Брянском Подесенье (Полужье и др.). Возможно,
был прав П.Н.Третьяков, что правильнее говорить
не о границах, разделяющих племенные группы
раннего «железного века», а о широких пограничных полосах с более или менее смешанной культурой [Третьяков, 1966, С.124].
Внутри выделенных областей городища расположены неравномерно и большинство из них
группируются в скопления, состоящие из двух и
более поселений. Особо следует отметить то, что
наиболее крупные скопления (до 30–40 городищ)
находятся во внутренних, а самые мелкие – в приграничных районах выделенных нами областей.
Гнездовое размещение городищ эпохи раннего железа зафиксировано практически во всех регионах
лесной полосы Восточной Европы. Наиболее крупное скопление юхновских городищ в Брянской области – Стародубское, которое резко выделяется
среди остальных своими размерами и состоит из 34
поселений. Все остальные скопления значительно
меньшие и, как правило, насчитывают не более 6–7
городищ. Как отмечалось выше, район Стародуба
защищен с трех сторон наиболее укрепленными
городищами. Видимо, Стародубье и являлось центром юхновской культуры в данном регионе.
Тем не менее, бросается в глаза, что юхновские скопления Подесенья разделены слабозаселенными участками бóльших размеров, чем милоградские на Гомельщине. Некоторые скопления внутри
самого ареала юхновской культуры выглядят явно
изолированно, например, Суражское на Ипути.
Данный факт вряд ли следует объяснять исключительно природными условиями (заболоченные почвы и т.п.) или недостаточной археологической изученностью этих районов. Не связано ли это с тем,
что внутри юхновского общества были серьезные
противоречия?
51

Рис. 6. Карта плотности распределения городищ эпохи раннего железа Восточной Беларуси и Брянской обл.
Российской Федерации. а – одиночные городища; б – скопления городищ.

На рубеже III–II вв. до н. э. в поселенческой
системе Верхнего Поднепровья происходят существенные изменения, что проявилось в общем сокращении числа укрепленных поселений. На наш
взгляд, главную роль здесь сыграл внешний фактор, а не социально-экономические или экологические изменения. Дело в том, что на Гомельщине
процесс сокращения числа городищ шёл относительно плавно. Например, в Нижнем Посожье число укреплённых поселений в зарубинецкое время
уменьшилось примерно на 20%. В центральных
районах Беларуси, наоборот, как отмечал А.Г. Митрофанов, довольно много городищ возникает в I–II
вв.н.э. [Митрофанов, 1978, С.15]. В Смоленском
Поднепровье, а также в Брянском Подесенье картина совсем иная. Судя по данным Е.А.Шмидта
[Шмидт, 1992, Рис.2, карта на с.206], из 173 днепродвинских городищ только 46 продолжали функционировать на рубеже н. э., т. е. примерно только
четверть. Такое же соотношение дает и Брянщина,
где из 142 учтенных в данной статье городищ эпохи
раннего железа материалы рубежа н.э. (типа верхнего слоя Полужья) содержат всего около 30 памятников. Столь резкое сокращение числа укреп-

ленных поселений связано, в первую очередь, с расселением носителей зарубинецкой культуры в северном и восточном направлениях [Третьяков,
1996, С.225-226]. Следует учитывать и активность
сарматов в Левобережье Днепра, которые устанавливают здесь свое военно-политическое господство
именно в это время [Смирнов, 1984, С.9].
Изменения коснулись и самого характера поселений. В северной области заметно падает удельный вес городищ миниатюрных размеров 1 группы,
которые в период VII–III вв. до н. э. здесь были наиболее массовыми. В Могилёвском Поднепровье их
доля сокращается почти в четыре раза (с 46% до
11,8%), что нарушило прежнее размежевание городищ северной и южной областей по этому признаку. На рубеже н.э. в северной области самыми многочисленными становятся городища 2 группы
(40,6%), которые, как отмечалось выше, наиболее
характерны для юхновской культуры Брянского
Подесенья [Дробушевский, 1998, С.7; 2004, С.11-12,
Карта 8]. Возможно, что под давлением «зарубинцев» часть юхновского населения отступила на
днепро-двинскую территорию.

52

Рис. 7.
Диаграммы типов городищ
эпохи раннего
железа Восточной Беларуси и
Брянской обл.
Российской Федерации.

В южной области резко уменьшается число городищ низинного типа. В Нижнем Посожье их
удельный вес падает с 41,7% до 12,9%. При этом
необходимо отметить, что только Шепотовичское
городище этого типа имеет ярко выраженный горизонт древностей рубежа н.э. [Дробушевский, Лошенков, 1995, С.33-51], тогда как на остальных нижнесожских городищах IV типа эти материалы единичны. За счёт сокращения числа низинных городищ, в Нижнем Посожье сильно возрастает удельный вес мысовых городищ (до 83,9%). Не характерны для рубежа н.э. и большие городища площадью
свыше 1 га, а также состоящие из двух и более укреплённых площадок. Аналогичные процессы наблюдаются и в Гомельском Поднепровье.
Применительно к Брянщине, по предварительным данным можно констатировать прекращение
использования на рубеже н. э. городищ варианта в,
т.е. имеющих три и более линии обороны. Видимо,
после включения Подесенья в сферу зарубинецкого
влияния, обстановка здесь стабилизировалась.
Таким образом, на рубеже н. э. происходит как
бы нивелирование тех различий, которые имели
место между городищами междуречья Днепра и
Десны в период VII–III вв. до н.э.
Территориальное размежевание между этнокультурными общностями хотя и сохраняется, однако имеет уже менее чёткие очертания. В II–I вв.
до н.э. юхновская и днепро-двинcкая культуры
подверглись не только мощному нивелирующему
воздействию зарубинецких племён, но так же утратили значительную часть своих территорий. Ре-

зультатом этих процессов явилось формирование в
последние века до н.э. в Верхнем Поднепровье новых этнокультурных общностей. В Гомельском Посожье возникает своеобразная чечерская группа
зарубинецкой культуры (типа Кистени–Чечерск)
[Дробушевский, 2000. С.49-77], в Брянском Подесенье – памятники типа верхнего слоя Полужского
городища (I–II этапы почепской культуры, по А.К.
Амброзу) [Амброз, 1961, С.56-71; Обломский, Терпиловский, 1991. С.58-59], а на Смоленщине – памятники типа среднего слоя Тушемли [Третьяков,
1963, С.12-18; Шмидт, 1992. С.131-141; Лопатин,
Фурасьев, 2007. С.79-88]. Последние две не могут
считаться прямым продолжением предшествующих
местных древностей днепро-двинской и юхновской
культур, что уже очевидно из приведенного выше
факта резкого сокращения числа укрепленных поселений на рубеже н. э.
Литература
Амброз А.К. К истории Верхнего Подесенья в I тысячелетии
н. э. // СА. – 1961. – №1. – С. 56–71.
Артишевская Л.В. Разведка в верховьях Десны //
КСИИМК. – Вып. 68. – М., 1957. – С. 84–89.
Археологическая карта России: Брянская область / Автор–
сост. А.В. Кашкин. – М., 1993.
Воеводский М.В. Городища Верхней Десны // КСИИМК. –
Вып. XXIV. – М., 1949. – С. 67–77.
Гусаков М.Г. Классификация городищ дьяковской культуры // Археология Подмосковья: Материалы научного семинара. – М., 2004. – С. 98–107.
Дробушевский А.И. Нижнее Посожье на рубеже н. э. Автореф. дисс… канд. истор. наук. – Гомель, 1998.
Дробушевский А.И. Городище эпохи раннего железа в г.п.

53

Уваровичи // Гомельщина: археология, история, памятники.
– Гомель, 1991. – С. 26–28.
Дробушевский А.И. Чечерская группа верхнеднепровского варианта зарубинецкой культуры // Краеведческие
записки. – Гомель, 2000. – С. 49–77.

Дробушевский А.И. Поселения Нижнего Посожья и смежных приднепровских районов в эпоху раннего железа //
Навуковыя запіскі Веткаўскага музея народнай творчасці. –
Гомель, 2004. – С. 5–27.

Рис. 8.
Диаграммы подтипов городищ эпохи
раннего железа
Восточной Беларуси и Брянской обл.
Российской Федерации.

Рис.9.
Диаграммы вариантов городищ эпохи раннего железа
Восточной Беларуси и Брянской обл.
Российской Федерации.

54

Рис.10. Диаграммы групп городищ эпохи раннего железа Восточной Беларуси и Брянской обл. Российской Федерации.
Дробушевский А.И. Связи населения Нижнего Посожья и
Подесенья в раннем железном веке // Деснинские древности.
– Вып. IV. – Брянск, 2006. – С. 41–50.
Дробушевский А.И., Лошенков М.И. Шепотовичское
городище эпохи раннего железа // Гістарычна-археалагічны
зборнік. – Мінск, 1995. – № 6. – С. 33–51.
Егорейченко А.А. Типология городищ Белорусского
Полесья // КСИА. – № 162. – М., 1980. – С. 82–89.
Егорейченко А.А. Культуры штрихованной керамики. –
Минск, 2006.
Лопатин Н.В., Фурасьев А.Г. Северные рубежи раннеславянского мира в III–V вв. н.э. // Раннеславянский мир. – Вып.
8. – М., 2007.
Лошенков М.И. Городища милоградской культуры
восточной части Белорусского Полесья: Автореф. дисс…
канд. истор. наук. – К., 1990.
Медведев А.М. Поселения культуры штрихованной керамики Беларуси (некоторые экономические и социальные
аспекты расселения) // Гістарычна-археалагічны зборнік. –
№ 3. – Мн., 1994. – С. 74–102.
Медведев А.М. Белорусское Понёманье в раннем железном
веке (I тысячелетие до н. э. - 5 в. н. э.). – Минск, 1996.
Мельниковская О.Н. Племена Южной Белоруссии в раннем железном веке. – М., 1967.
Митрофанов А.Г. Железный век средней Беларуси (VII–VI
вв. до н. э. – VIII в. н. э.). – Минск, 1978.
Мяцельскі А. Гарадзішчы жалезнага веку ў міжрэччы Сожа і
Іпуці (па матэрыялам Магілёшчыны) // Гістарычнаархеалагічны зборнік. Вып. 21. – Мінск, 2006. – С. 53–60.
Обломский А.М. Верхнеднепровский вариант зарубинецкой культуры: Автореф. дисс... канд. истор. наук. – М., 1983.
Обломский А.М., Терпиловский Р.В. Среднее Поднепровье и Днепровское Левобережье в первые века нашей эры. –
М., 1991.
Падин В.А. Разведки в бассейнах рек Навли и Ипути //
Брянский краевед. – № 3. – 1961.

Поболь Л.Д. Славянские древности Белоруссии (могильники раннего этапа зарубинецкой культуры). – Минск, 1973.
Поболь Л.Д. Славянские древности Белоруссии (свод археологических памятников раннего этапа зарубинецкой
культуры – с середины III в. до н. э. по начало II в. до н. э.. –
Минск., 1974.
Поликарпович К.М. Стоянки Среднего Посожья (Материалы обследования 1928 г.) // Материалы по археологии
БССР. – Минск, 1957. – Т. I. – С. 45–148.
Рассадзін С.Я. Ніжнесожскія гарадзішчы ранняга жалезнага
веку: тыпалогія і культурна – храналагічная дыферэнцыяцыя
// Весці АН БССР, серыя грамадскіх навук. – № 6. – Мінск,
1991. – С. 72–80.
Рассадин С.Е. Милоградская культура: ареал, хронология,
этнос – Минск, 2005.
Рассадин С.Е. Юхновская культура в белорусскороссийском Посожье // Матэрыялы па археалогіі Беларусі. –
№ 14. – Мінск., 2007. – С. 37–53.
Смирнов К.Ф. Сарматы и утверждение их политического
господства в Скифии. – М., 1984.
Третьяков П. Н. Финно-угры, балты и славяне на Днепре и
Волге. – М.–Л., 1966.
Третьяков П. Н. Древние городища Смоленщины // Третьяков П.Н., Шмидт Е.А. Древние городища Смоленщины. –
М.–Л., 1963. – С. 3–140.
Шадыра В.І. Беларускае Падзвінне (І тысячагоддзе н. э.). –
Мінск, 2006. – 150 с.
Шадыра В. І. Аб паўднёвай мяжы днепра–дзвінскай
культуры на Беларусі // Гістарычна-археалагічны зборнік . –
№ 13. Мінск, 1998. – С. 80–90.
Шмидт Е.А., Заверняев Ф.М. Археологические памятники
бассейна Верхней Десны // Материалы по изучению Смоленской области. – Вып. 3. – Смоленск, 1959.
Шмидт Е.А. Племена верховьев Днепра до образования
Древнерусского государства. I. Днепро-двинские племена
(VII в. до н. э. – III в. н. э.). – М., 1992.

55

К ВОПРОСУ О РОЛИ ОРУЖИЯ В СКИФСКОМ ОБЩЕСТВЕ
И ЕГО СОЦИАЛЬНОЙ СТРАТИФИКАЦИИ
(по данным археологии и палеоантропологии курганного могильника
Колбино I – Средний Дон)
© 2009

К.А. Гусев

(Россия, Москва, Московский педагогический государственный университет)
В регионе среднего Подонья в той или иной
лезные (636), а число бронзовых и костяных относистепени исследовано только 12 могильников скифтельно небольшое (44 и 7 соответственно). Из вооского времени (в некоторых из них раскопан только
ружение же среднего боя представлено 22 остатками
один, например, Абрамовка [Медведев, 2001, С.14дротиков (наконечников и втоков), т.е. более чем 1 в
20], или несколько курганов (Дубовой) [Березуцкий,
каждом захоронении. Оружие же, предназначенное
Разуваев, С.53-68]). Один из наиболее крупных для рукопашной схватки, представлено 10 остатками
Колбино I - на данный момент исследован практичекопий (в 50% погребений) и 5 мечами (25% погребески полностью. В силу этого анализ данных, полуний).
ченных в ходе раскопок этой курганной группы
Оборонительное вооружение же представлено
представляет достаточно большой интерес.
остатками 5 железных панцирей и десятком поясных
Курганный могильник Колбино I находится на
бляшек, использовавшихся для закрепления боевого
стыке Репьёвского и Острогожского р-нов Воронежпояса, который защищал нижнюю часть корпуса
ской области. Все его курганы расположены на поле
воина [Горелик, 1984, С.119-128]. Кожаные же панмежду сёлами Колбино и Терновое. Это поле, в свою
цири могли просто не сохраниться.
очередь, занимает территорию возвышенности межГоворя об особенностях вооружения, надо скаду долиной р.Потудань и балкой Терновой.
зать о преобладании железных наконечников стрел
Он обнаружен в 1957 г. во время разведок, про(в то время как в Северном Причерноморье преоблаводимых под руководством П.Д.Либерова [Либеров,
дают бронзовые наконечники), объясняемом отсут1957, С.18]. Повторное обследование его было проствием месторождений меди на этих территориях,
ведено в 1959 г. тем же П.Д.Либеровым [Либеров,
что наряду с количественным преобладанием дроти1959, С.51-52], который в 1961 г. раскопал-таки один
ков над копьями, можно назвать локальными осокурган, погребения в котором относились к эпохе
бенностями данного региона. В то время как мечи
бронзы и позднесарматскому периоду [Либеров,
тождественны мечам всей Европейской Скифии
1961, С.73]. Спустя 10 лет раскапывается ещё один
[Cавченко, 2004, С.250].
курган, на этот раз скифский [Либеров, 1967, С.22Большая часть вооружения обнаружена в муж23]. Следующий перерыв в исследовании могильниских погребениях (единичных или коллективных).
ка оказался в 2 с лишним раза длиннее. Раскопки
Возраст похороненных представителей сильного
этого памятника продолжились в 1995 г. [Гуляев,
пола колеблется от 20 до 55 лет. Но встречено и не1995]. Процесс продолжается, результаты периодисколько женских погребений (одиночных или колчески публикуются.
лективных), снабжённых оружием (курганы №№1, 3,
В нескольких десятках курганов скифского
5, 12) [Добровольская, 2004, С.69-106; Савченко,
времени обнаружено 20 погребений с оружием. В
2004, С.264], причём в некоторых из женских захоэтих могилах обнаружены многочисленные предмеронений обнаружена и конская упряжь (курганы № 1
ты оборонительного и наступательного вооружения
и № 5) [Савченко, 2001, С.142].
[Савченко, 2004, С.264]. Считается, что этот могильИнтересно, что в могильнике, который нельзя
ник принадлежал представителям высоких социальназвать принадлежащим воинскому сословию
ных слоёв [Савченко, 2001, С.131].
[Cавченко, 2001, С.131], оружие обнаружено практиПреобладает в захоронениях наступательное
чески в каждом погребении (в 20 погребениях из 24).
вооружение (оно обнаружено во всех могилах, где
К тому же в значительной части захоронений обнавообще есть следы оружия). Количественное преружены и детали конской упряжи [Савченко, 2001,
имущество имеют наконечники стрел (в 20 погребеС.142]. Такое положение дел можно объяснить тем,
ниях), что характерно для всех скифских погребений
что представители практически всех слоёв скифского
на территории современной Европы [Савченко,
общества (за исключением беднейших) имели ору2004, С.250]. То есть в качестве оружия дальнего боя
жие и, значит, могли при необходимости принять
массово использовались луки, которые в силу осоучастие в боевых действиях. Это неудивительно,
бенностей материалов, из которых они были изгоучитывая, какую роль играет оружие в жизни и быте
товлены (преимущественно дерево и кость) не сокочевых и полукочевых племён [Плетнева, 1967,
хранились. Всего найдено 687 наконечников стрел,
С.156]. К тому же такая точка зрения подтверждается
то есть более 20 колчанных наборов (один набор –
и обнаружением оружия (подчас вместе с конской
30 стрел). Подавляющее большинство из них - жеупряжью) в чисто женских погребениях.
56

Применение методов естественных наук в исторических исследованиях вообще, и методов палеоантропологии в частности - актуальное направление
научной деятельности. Например, анализ и сопоставление данных о распространении маркера физиологического стресса - эмалевой гипоплазии и «богатства» погребального инвентаря позволяет выдвигать
гипотезы о социальной стратификации скифского
общества. Рассмотрение материалов курганного могильника Колбино I перспективно с точки зрения
изучения некоторых сторон жизни европейских скифов.
Эмалевая гипоплазия – макроскопические изменения на эмали зубов, фиксируемые невооружённым взглядом (например, поперечные линии на зубах). Этот признак – маркер эпизодического физиологического стресса, пережитого тем или иным человеком в детстве (если быть точнее, в возрасте от
полугода до 6 лет). В зарубежной [Kerr, 1989, P.2332] и отечественной [Бужилова, 1995, С.12-21] науке
разработаны приёмы выявления и интерпретации
этого маркера, к тому же имеется опыт непосредственного применения этих данных для исследования
частоты встречаемости этого признака в среде среднедонского скифского населения [Добровольская,
2004, С.69-106].
Курганный могильник Колбино I - один из
крупнейших погребальных памятников скифского
времени на Среднем Дону. Анализ материалов, позволяющих определить с той или иной степенью
точности место социально-имущественное положение конкретных индивидов, позволил на примере
этого археологического комплекса сделать некоторые выводы об особенностях социальной стратификации скифского общества, обитавшего в степях
Среднего Подонья.
За более чем десятилетие работы Донской (Потуданской) археологической экспедиции были обнаружены останки почти семидесяти индивидов. У
более четверти из них была обнаружена эмалевая
гипоплазия. Этот статистический показатель можно
назвать высоким, что говорит о том, что данная популяция (или её часть) испытывала серьёзный физиологический стресс в детском возрасте.
Если судить о социальном положении индивидов с эмалевой гипоплазией, то анализ «богатства»
погребального инвентаря позволяет сделать важные
выводы. Примерно половина погребённых, чьё
имущественное положение можно интерпретировать
по оставшемуся после ограбления захоронения сопроводительному инвентарю, относилась отнюдь не
к бедным, а скорее даже к богатым представителям
скифского общества (в их погребениях обнаружены
редкие и дорогие предметы экипировки из цветных
металлов, опять же редкая, высококачественная,
гончарная дорогостоящая посуда греческого производства и т. д.). Другая же половина – скорее всего
«восьминогие» (по терминологии Геродота), то есть

свободные полноправные кочевники (их тела не сопровождали редкие и дорогие вещи, но и назвать их
погребения «бедными» никак нельзя) [Савченко,
2001, С.103-110; Гуляев, 2006, С.1-30; Антипина,
2004, С.107-118].
Всё это говорит о том, что физиологический
стресс в детстве испытывали индивиды любого
имущественного положения и социального ранга.
Важно отметить, что эмалевая гипоплазия выражена
у индивидов всех возрастов, что, учитывая более чем
столетнюю историю функционирования этого некрополя, свидетельствует об определённой устойчивости социальных отношений и культурных традиций в скифском обществе в конце V–IV вв. до н.э.
Подробный анализ археологических и антропологических материалов скифского курганного могильника Колбино I на Среднем Дону, позволяет
сделать вывод о том, что социальный статус погребенного непосредственно не связан с тем, насколько
благополучно с точки зрения здоровья проходило
детство этого человека.
Литература:
Антипина Е.Е. Остеологические материалы из скифских
памятников на Среднем Дону // Археология Среднего Дона в
скифскую эпоху М., 2004
Березуцкий В.Д., Разуваев Ю.Д. Курганный могильник
скифского времени у хутора Дубовой на Среднем Дону // Археология Среднего Дона в скифскую эпоху М., 2004.
Бужилова А.П. Древнее население. Палеопатологические
аспекты исследований М., 1995.
Горелик М.В. Панцирное снаряжение из кургана у села
Красный подол // Вооружение скифов и сарматов Киев, 1984.
Гуляев В.И. Отчёт о работах Донской археологической экспедиции в 2006 году Архив ИА РАН. Без №.
Добровольская М.В. К антропологии населения Среднего
Дона скифского времени // Археология Среднего Дона в
скифскую эпоху М., 2004
Либеров П.Д. Отчёт о работе Воронежского отряда Лесостепной скифской экспедиции ИИМК АН СССР в 1957 г. //
Архив ИА РАН, Р-1, №1460.
Либеров П.Д. Отчёт о работе Воронежского отряда Лесостепной скифской экспедиции ИА АН СССР в 1959 г. // Архив
ИА РАН, Р-1, №1871.
Либеров П.Д. Отчёт о работе Воронежского отряда Лесостепной скифской экспедиции ИА АН СССР в 1961 г. // Архив
ИА РАН, Р-1, №2258.
Либеров П.Д. Отчёт о работе Воронежской лесостепной экспедиции ИА АН СССР в 1967 г. // Архив ИА РАН, Р-1,
№4549.
Медведев А.П. Отчёт о раскопках скифо-сарматской экспедиции Воронежского государственного университета в Прихопёрье в 2001 г. // Архив ИА РАН, Р-1, дело №24883.
Плетнева С.А. От кочевий к городам М., 1967
Савченко Е.И. Вооружение и предметы снаряжения скифского времени на Среднем Дону // Археология Среднего Дона
в скифскую эпоху М., 2004
Савченко Е.И. Могильник скифского времени Терновое I Колбино I на Среднем Дону (погребальный обряд) // Археология Среднего Дона в скифскую эпоху М., 2001.
Kerr N.W. Childhood health of two Scottish medieval population
as revealed by enamel (hypoplastic) defects // J. of Pleopathology: 2
(1), 1989

57

ПОГРЕБЕНИЯ НА ГОРОДИЩАХ ЖЕЛЕЗНОГО ВЕКА
ЛЕСНОЙ ПОЛОСЫ. К ВОПРОСУ О ПРОИСХОЖДЕНИИ
МИЛОГРАДСКИХ И ЮХНОВСКИХ ПОГРЕБЕНИЙ
© 2009 М.Г. Гусаков, Г.К.Патрик
(Россия, г. Москва, Институт Археологии РАН)
Причины, побудившие нас написать статью о
природе милоградских и юхновских погребений, по
меньшей мере – три:
Первая причина, в этом году один из авторов, заканчивает очередную научную тему о погребальной обрядности Восточной Пруссии в эпоху
Гальштата и Латена, в которой он пытался найти
аналогии погребениям могильника поморской
культуры – у с. Покровское, которое раскапывал
ещё в конце прошлого века. В связи с этим были
проанализированы материалы из могильников
Польши, Северной Германии, Прибалтики, Белоруссии, Украины и Молдавии, в названные эпохи15.
В результате, сложилась достаточно ясная и определенная картина. Погребения с кремацией обладают определенными и достаточно четкими различительными признаками, позволяющими их однозначно дифференцировать в синхронном срезе.
Достаточно ясно эти различия выражаются и при
диахронном рассмотрении материала. Была построена типология погребений с сожжением.
Вторая причина, «милоградские» погребения
были рассмотрены нами вместе с другими погребениями эпохи РЖВ и они оказались в ряду погребений не только синхронных с нею, но и с культурами, отстоящими от неё на значительные хронологические расстояния. Причина проста – милоградские погребения вошли в типологический ряд, наряду с погребениями из таких культур как – лужицкая, поморская, подклёшевая, зарубинецкая и Поянешти-Лукашевская.
Третья причина, когда встал вопрос о сходстве погребений милоградской культуры (далее
МК) с культурами западного круга, тут же возник
вопрос об их культурной принадлежности. Беря во
внимание об их, практически, полном сходстве с
культурами севера-запада Европы, вывод можно
сделать один – это погребения не милоградскоподгорцевского круга. Вероятнее всего, это погребения лужицко-поморского типа.
А теперь рассмотрим ряд деталей из истории
изучения погребальных памятников милоградской
культуры. Территория МК охватывает – Нижнюю
15

Переводы статей по могильникам с польского и немецкого языков сделаны Г.К. Патрик.

Припять, Гомельское Поднепровье и нижнее течение р. Сож и Ипуть. Памятники МК стали известны
благодаря раскопкам О.Н.Мельниковской на Горошковском, Асаревичском, Моховском 1-2 и других городищах в 50-х гг. прошлого века. К милоградской культуре относятся нижние слои многих
городищ Припятского и Днепровского бассейнов.
Название культура получила от большого городища
у д.Милограды, на правом берегу Среднего Днепра,
несколько ниже устья р. Березины, на которой были
также проведены значительные раскопки [Мельниковская 1957; Третьяков, 1959, 1960, С.178]. Южным вариантом МК являются поселения т.н. «подгорцевского» и «бобрицкого» типов, известные в
правобережных областях украинского Полесья по
работам В.Н. Даниленко [Даниленко, 1956]. Общая
хронология памятников МК укладывается в рамки
VI–II вв. до н.э. Основной датирующий материал
относится к V-IV вв. до н.э. Поселения МК представлены городищами и селищами. Селище известно одно [Мельниковская, 1957].
Городища МК по своим параметрам мало отличаются от городищ других лесных культур Верхнего Поднепровья, Сожа и Десны. К МК относится
около 100 городищ [Егорейченко 1996]. Около половины из них составляют «малые» городища с
площадью до 6000 кв.м. 16 городищ имеют большие размеры - от 0,7 до 1,5 га. Городищ с площадью до 15000-20000 кв.м. всего несколько, они разделены валами на две неравные части: меньшую –
основную, густо застроенную и дополнительную,
обычно превышавшую по площади первую, с остатками сравнительно небольшого числа построек,
но так же окруженную валом и рвом. Городища
этого типа несколько напоминают большие укрепления Северной Скифии или культурах «скифского
типа» [Егорейченко 1996 С.12]. Обведенная валом
дополнительная площадь являлась, вероятно, местом загона для скота. [Третьяков 1966 С.178].
Кроме городищ, сооруженных на отрогах высоких речных берегов, имеются милоградские городища «болотного типа», возведенные на возвышенности среди заболоченной местности. Они имеют
овальную или прямоугольную форму и бывают окружены валом по всему периметру [Третьяков,
1966, С.179].
58

Рис.1. Карта. Лесные культуры эпохи Латена Восточной
Европы. 1- культура штрихованной керамики, 2-Милоградская
культура, 3 – Юхновская культура, 4 – Днепродвинская культура, 5 – Верхнеокская культура, 6 – Дьяковская культура, 7 –
Городецкая культура.

Милоградская культура первая из культур
лесной полосы железного века, у которой удалось
найти погребальные памятники. Вторая – юхновская культура. Грунтовые могильники располагались, за валами городищ, Чаплин, Асаревичи, Горошков, Мохов 1, или на некотором расстоянии от
поселений, на возвышенных участках поймы, дюнах. Некоторые отдельные погребения располагались непосредственно на поселениях в т.н. жилой
площадке, в пределах укреплений, Горошков, Мохов 1, Любны. Могильники в Горошкове и Мохове
частично расположены и за пределами поселения,
на внешней площадке городища.
Могильники грунтовые – погребения с трупосожжениями, прах ссыпался в яму. Всего было
вскрыто около 150 погребений. Урновых погребений нет. Сосуды все разбиты и целиком не собираются. Вещевой инвентарь скуден. Кости праха тщательно очищены, и в погребении их мало. В могилах встречаются куски железной руды. Изредка в
погребения бросались целые экземпляры грузиков
или пряслиц. Во многих погребениях встречались
маленькие валуны, камни или один камень. Этот
обычай класть в погребение камень (камни) встречены на некрополях, на городищах: Горошковском,
Моховском 1. В некоторых погребениях встречены
куски охры. Около ряда погребений были обнаружены ямки от столбов, которые, по мнению Мельниковской, служили в качестве могильного знака
над погребением [Мельниковская, 1962, С.166].
На городище Горошков, на жилой части было

найдено погребение, совершенное по обряду трупоположения, по мнению Мельниковской, оно относится к начальному периоду жизни городища
(VI-V вв. до н.э.). Второе аналогичное погребение
было обнаружено на древней поверхности вала
[Мельниковская, 1962, С.166].
В западной части основного ареала МК были
раскопаны курганы в д.Дубой. Погребения под курганной насыпью были совершены по обряду трупоположения, но кости не сохранились [Кухаренко,
1961]. Особенностью найденных погребений является наличие сожженных бревен, служивших погребальной рамой (гробовищем) для покойного. По
мнению Кухаренко, они принадлежат к милоградской культуре [Кухаренко, 1961]. Хронология курганов VI-V вв. до н.э. В качестве основного диагностического признака выступает керамика. Обломки грубо лепленных горшков с жемчужным орнаментом.
Подгорцевская культура (далее ПГК) - археологический близнец милоградской культуры Белоруссии, территория распространения центральная
Украина [Арх..Укр. ССР 1985].
Памятники ПГК расположены, в бассейне
Среднего Днепра, южнее основного массива памятников МК. Территория распространения ПК – от
р.Стугна на севере до р. Ю.Буг на юге. Памятники
были открыты В.Н. Даниленко в начале 50-х гг.
прошлого века. Известно около четырех десятков
памятников этой культуры, но, к сожалению, они
плохо изучены. Они представлены городищами (10
едн.), селищами (5 едн.), курганами (19 едн.) и несколькими местонахождениями. По отдельным вещам были определены хронологические рамки
культуры - VI-III вв. до н.э.
В курганных могильниках ПГК погребения
сделаны по обряду трупоположения со значительным погребальным инвентарем. Характер захоронений даёт основание считать, что обряд находился
под сильным влиянием скифской погребальной
традиции. С курганами в ПК имеют аналогии курганы группы Дубой в Припятском Полесье.
Подгорцевские погребения – трупоположения.
Украинские археологи считают, что это влияние
скифской культуры. Прежде всего, курганные захоронения. А где подбои, дромосы и т.д., т.е. специфические детали, что создают у нас четкое представление о скифах и их погребальной культуре?
[Ольховский, 1991]. Многого не хватает, чтобы считать их результатом скифского влияния [Археология
УССР, 1985; Археология СССР, 1989].
Что любопытно? Подгорцевские погребения
такие же, как и юхновские – это трупоположения.
Они лежат в тех же могильниках, что и зарубинецкие
погребения: Пирогов, Корчеватое, Дедов Шпиль и
др. Хронология от VI в. до н.э. по III в. до н.э. Украинские археологи считают, что «милоградцы» спус59

тились ссевера на юг из Белоруссии на Украину до
реки Стугна [Археология УССР, 1985].
«Скифоидные» культуры – группы: 1.киевочеркасская, 2.восточно-подольская, 3.западно - подольская, 4.волынская, 5.ворсклинская, 6.северскодонецкая, 7.молдавская. Нас интересуют первые
пять.
Киевская – широкая зона правобережья Днепра
от р.Ирпень до р.Тясмин. Поселения: до городищ
были неукрепленные поселения 7-6 вв. до н.э. 20
сооружений полуземлянки и землянки. Стены каркасно-столбовой конструкции, с плетеными стенами
и обмазаны глиной. Большинство сооружений погибло в пожаре. Жаботинский тип. Чернолощеная
керамика. Городища: появляются не позже первой
половины 6 в. до н.э. На береговых мысах, чаще всего. Как правило, городища создавались большие со
свободными площадками. Артамонов предположил,
что это для скота. Из защитных сооружений – валы и
рвы. На городищах находили стрелы, керамика, чернолощеная, черпаки с фигурными ручками. Они существуют до 3 в. до н.э. На городищах часты находки античных вещей. Посуда. Амфоры. Городища
большие по площадям от 18-24 га.
Теперь остановимся подробнее на милоградских погребениях открытых в 1954-1955 гг. О.Н.
Мельниковской на городище Горошков (Речицкий
район, Гомельская обл.). Правый берег Днепра, на
городище, с напольной стороны, в пространстве между первым и вторым валами был обнаружен грунтовой могильник. О.Н. Мельниковская в 1954-1955,
1959-1961 гг. вскрыла до 100 погребений. Все погребения – трупосожжения. Относительно погребального инвентаря можно сказать, что он наредкость –
беден, кроме нескольких черепков – в могильной
яме, кроме костей покойного, практически, ничего
не было. Правда, есть исключения 2-3 погребения,
где помимо черепков были булавки и ещё предметы
неясного происхождения, поврежденные в огне. Могильник раскопан не до конца [Мельниковская 195455, 1959-1961, Поболь 1974]. Все погребения описанные в отчетах Мельниковской сведены мной в
таблицу. В этом могильнике были зафиксированы
следующие типы погребений:
Погребения, имитирующие каменный ящик
– 14 погребений. В неглубокой могильной яме лежали кости праха и черепки от сосудов (сосуда). Вокруг них по периметру ямы лежали камни разных
размеров, иногда камни лежали в кучке. Одно погребение, окруженное камнями, содержало только
кости праха. На наш взгляд эти погребения всего

лишь поздняя дань традиции делать каменный ящик.

Рис.2. Городище Горошков – милоградская культура.

Ямное – прах – сосуды (черепки) – 69 погребений. В могильной яме на дне лежали кости праха
и черепки. Три погребения помимо черепков содержали и инвентарь (булавка, прясло, и неясный
предмет).
Яма – прах – 7 погребений. В небольшой и не
глубокой ямке лежали косточки праха и больше
ничего.
Разрушенное (неясные) – 5 погребений. Важные детали этих погребений, очевидно, были пропущены в момент раскопок. Что-либо определенное
сказать о них трудно.
При раскопках шел сквозной счет погребений,
поэтому, в этот список вошли ямы, обозначенные
как от «могильных» столбиков, таких псевдо погребений – 12 единиц. Дело в том, что по наблюдениям
Мельниковской у многих погребений были столбики, остатки ямок, содержащих остатки обугленной
древесины. Таких погребений со столбами – 10 ед.
На самом деле было их много больше, но их стали
поздно фиксировать.

60

Рис.3. Погребения
милоградской культуры.

Рис.4. Погребения
лужицкой культуры.

Хронологию вскрытых погребений определить не просто. Мельниковская дала только приблизительные контуры. На городище, но уже в мысовой части было вскрыто трупоположение и оно
сопровождалось керамикой. Автор раскопок сделала предположение, что это погребение милоградское и относится к началу жизни городища – т.е. к
V в.до н.э. Данные погребения – все сожжения. По
керамическим остаткам они их то же можно отнести к МК, однако есть ряд возражений. Во-первых,
есть аналогичные погребения в Восточной Пруссии, в частности на могильнике Покровское (см.
выше), и в других культурах эпохи рубежа Гальштата и Латена в лужицкой, поморской, подклешевой культурах, впрочем, аналогичные погребения
есть в культуре Поянешти-Лукашевка. Поэтому мы
можем определить их хронологические рамки как
400-200 гг. до н.э., то есть, до прихода в эти места
зарубинецкого населения. Антропологических определений не делалось.
Несколько замечаний возникших у меня в
процессе работы с материалами раскопок милоградских погребений.
О.Н. Мельниковская с начала с 50-х гг. и работала до начала 60-х гг. и провела широкомасштабные раскопки на городище Горошков (было вскрыто в общей сложности 4600 кв.м площади), и совершенно неожиданно, открыла древний некро-

поль, который по ряду признаков был ею отнесен к
памятникам милоградской культуры (далее МК).
Что послужило для исследователя критерием оценки для соотнесения зафиксированных погребений с
материалами МК? Прежде всего, это то, что могильник был открыт на городище, принадлежащем
к милоградской культуре. До этого Мельниковская
копала мысовую часть того же городища и вся материальная часть и все топографические признаки,
недвусмысленно свидетельствовали в пользу милоградской культуры и о времени не раньше V в. до
н.э.
Cамо городище, по всем параметрам принадлежащее МК и стоящее в ряду аналогичных городищ, расположенных на Верхнем Поднепровье.
Второе, это керамика, со специфическими признаками, как-то жемчужный орнамент, слабый обжиг,
и самое главное, округлое дно. В-третьих, грузики
милоградского типа, которых было достаточно,
чтобы недвусмысленно утверждать, что это памятник МК. Дома, жилые сооружения, валы – тоже
давали дополнительные аргументы в пользу отнесения памятника с МК. И вот, сразу за первым валом
(а точнее между первым и вторым валами), автор
раскопок заложила в «предградье», вначале контрольный, позднее достаточно крупный по площади
раскоп, раскопки которого растянулись на 5 лет
[Мельниковская 1954-1960].
61

Рис. 5. Погребения могильника Покровское
(Восточная Пруссия).

Рис.6. Погребения могильника Долиняны
(культура Поянешти-Лукашевка).

Однако исследователя подстерегали серьёзные
трудности. Начну с того, что Мельниковская никак
не ожидала встретить на городище погребения с

сожжением. До этого на мысовой части было открыто погребение с трупоположением, которое автором раскопок было отнесено к МК. Оно совсем не
вписывалось в те представления, которые до этого
наблюдали археологи. Тем более, совсем не вписывались в привычные схемы того времени погребения с кремацией.
Мельниковская пишет: «при раскопках 195455 гг., на площадке между большим и малым валом
городища, а так же за большим валом, на площади,
не имеющей четко выраженного культурного слоя,
были обнаружены следы сожженных столбов, ямы
с сосудами милоградского типа, просто развалы
сосудов без следов ям и «длинный дом», на площади которого собраны кальцинированные кости человека. Тогда же был отмечен безусловно ритуальный характер этих остатков и предположительно
высказано мнение о существовании на этой площади могильника с трупосожжениями, оставленного
жителями городища» [Мельниковская, 1954-1960,
Полевые отчеты]. Автор сама признается, что в
1954 г.скопления кремированных костей не фиксировались, и их не воспринимали как погребения, и
что она сама не была готова к подобной работе.
Только в раскопках 1959-1960 гг. стало окончательно ясно, с чем имеют дело исследователи памятника. Сегодня ясно, что Мельниковская не знала, как
копать подобные памятники и её метода была весьма «груба» для подобной работы. Могильник копали штыками, по 20 см, что совершенно неприемлемо при глубине культурного слоя в 30-40 см. Границы ям после снятия первого штыка не фиксировались, как пишет Мельниковская из-за цветности
грунта (на сером фоне ничего не читалось) и только
на втором штыке контуры ям, не везде, определялись. Так сказано в отчете. При раскопках совершенно не обращали внимания на расположение
камней, как внутри погребения, так по краям его, в
результате чего были пропущены, дающие возможность по крупицам собрать информацию о характере
погребальной обрядности в данном месте. На самом
деле, ошибок достаточно, чтобы дать повод для сомнений в четкости и подлинности раскопанной части
погребений. Однако результат не так уж безнадежен
и его можно и нужно использовать в аналитической
работе. Просто, мы должны помнить, что его достоверность не совсем стопроцентная.
Теперь попробуем представить, с каким материалом мы имеем дело в данном случае? В результате археологических работ на городище Горошков
стало ясно, что за валом явно некрополь с остатками кремации. Мельниковская отнесла открытые
погребения к милоградской культуре, в качестве
аргументов послужили обломки керамики из погребений. Редкие из них, дали хотя бы частичное представление о целой форме, но мы должны признать,
62

что к тому времени милоградские горшки были
почти не известны, их было мало, и никому не приходило в голову их сравнивать с керамикой, такой
же круглодонной из могильников Восточной Пруссии. Эту керамику не знали отечественные археологи, в русской практике она совершенно ни как не
фигурировала. Даже такой знаток древностей эпохи
РЖВ Белоруссии и Польши как Кухаренко, ничего
не говорит о ней, в своих работах, посвященных
поморской и подклешевой культурам в Полесье.
Сегодня я уверен, что соотнесение погребений с
милоградской культурой – археологическая ошибка. Но вернемся к погребениям.
Перед нами формально «новый» тип, или
«подтип» погребения в яме, привычных размеров
(от 0,5 до 1,0 м в диаметре), пережженные кости
лежат в разбросанном виде тут же лежат отдельные
черепки от сосуда или нескольких сосудов и редкие
вещи из личного инвентаря погребенного. Погребальную яму окружают камни различной величины, чаще всего мелких размеров. Однако этот тип
погребения нам известен и выглядит он как кольцо
из камней, составленных вокруг урны или нескольких урн, или как вариант в кольце из камней лежат
кости праха и рядом стоят сосуды-приставки.
Почему я выбрал именно этот прототип? Да
потому что мы имеем дело с той же процедурой
устройства погребения как в случае сооружения
каменного ящика, с той лишь разницей, что перед
нами не привычное воспроизведение по всем канонам погребального обряда, а его миниатюра – имитация погребения. Из мелких камней сделана «могилка» и внутри неё положены косточки и черепки
от разлетевшихся при сожжении сосудов. Сосуды,
недавно сделанные по случаю похорон, ещё быть
может, сырые, под действием огня, разлетелись на
фрагменты и те что были найдены после кремации,
были положены в могилу. Причем положены были
ещё горячими, отчего поверхность дна ямы прокаливалась до такой степени, что зачистка ножом была весьма затруднительна. На мой взгляд, перед
нами случай имитации погребения привычного типа. И видимо необходимость в ней была вызвана
отсутствием привычных материалов (камня и глины) и потерей подлинных традиций, связанных с
новыми поколениями переселенцев.
У меня есть вопрос: почему нужно было устраивать могильник на городище? Но у меня нет на
него четкого ответа. Тут же возникает иной вопрос –
а это похоронены - «милоградцы»? И тоже нет ответа. Кто мог быть похоронен на милоградских городищах? Скажу сразу, что ответить на этот вопрос в
то время не могли по многим причинам. Ни Мельниковская, ни Кухаренко, ни Третьяков ещё не были детально знакомы с польскими материалами,
впрочем, польская археология так же в 50-е гг.

прошлого века только «оживала», как и советская,
от войны. Правда, были материалы из довоенных
раскопок в Восточной Пруссии и Польше, но отношение к ним было столь негативным, что никому и
в голову не могло прийти рассматривать их как
возможных кандидатов на погребальные памятники, оставленные на милоградских городищах.

Рис.7. Погребения могильника Кнапы
(Польша, Поморская культура).

Рис.8. Погребения могильника Велемичи-1
(Зарубинецкая культура).

63

ской культур [Даниленко, 1953, 1956; Okulicz,
1973]. В результате Мельниковская пришла к выводу, что это автохтонное население и найденные погребения принадлежат именно ему.

Рис.10. Посуда лужицкая и западно-балтийских курганов.

Рис.9. Посуда милоградская.

Что вызывает удивление при просмотре археологических материалов из раскопок Мельниковской? Это то, что автор раскопок не обратила внимание на тот факт, что круглодонная керамика не
является исключительной привилегией милоградской культуры, она была широко представлена в
памятниках лужицкой, поморской и культуры западно-балтийских курганов [Okulicz, 1973]. Мельниковская первым делом стала смотреть аналогии
среди поднепровских древностей, тем боле что годом
раньше
украинским
археологом
В.Н.Даниленко были открыты аналогичные памятники т.н. «подгорцевского типа», однако среди находок им опубликованных есть формы посуды
очень напоминающие посуду лужицкой и помор-

Второй аргумент, часто звучащий в специальной литературе - это специфические особенности
милоградской керамики, точнее её обломков. Часто
они настольно невыразительные, что по ним трудно
сделать однозначное заключение. Тем не менее, мы
можем констатировать, что часть фрагментов из
погребений можно идентифицировать, как «милоградские». Ну и что? Нам достаточно много известно случаев из археологической практики, что в погребениях часто использовались вещи не всегда
принадлежащие бывшему владельцу. Вполне возможно, что в данном случае «чужое» по происхождению население использовало «местные» горшки
и миски для совершения обряда. Я не стану настаивать на этом тезисе. Дело в том, что это вполне реальная ситуация и она не нуждается, на мой взгляд,
в дополнительных аргументах.
Погребальные памятники юхновской культуры (далее ЮК) представлены много меньше. На
сегодняшний день мы можем говорить о 50 погребений, не больше. А.И.Пузикова, проводившая раскопки на Марицком городище Курской области,
отмечала, что «…погребения были совершены по
обряду трупоположения и представляли обычные
ямы прямоугольной формы, выкопанные на глубину от 0,4 до 0,8 м. размерами от 1,00 до 2,20 м, при
ширине 0,7-0,9 м» [Пузикова, 1981]. Покойники
лежали на спине или в слегка скорченном положении. На городище были обнаружены как одиноч64

ные, так и парные погребения. Были и детские погребения. Погребальный инвентарь незначителен.
Исходя из топографии городищ, специальной локализации погребений не было, они располагались
хаотично [Пузикова, 1981].

Рис.11. Погребения на городище Марицкое.
Юхновская культура.

Рис.12. План городища Марицкое. Юхновская культура.

По-видимому, были разновременные. Юхновских погребений не много, все они – трупоположения. Подобный обряд распространен только у кочевников (скифов и сармат) и в памятниках лесостепных культур, т.н. «скифского круга», их ещё

называют культуры «скифоидного круга». Эти
культуры расположены много южнее основной
территории ЮК, на территории левобережной и
правобережной Украины, в пространстве от Днепра
до Днестра.Итак, получается, что в культурах, явно
относящихся к кругу лесных культур (МК и ЮК),
однотипных по характеру поселений, по вещевому
материалу, по экономическому укладу, есть погребения, но их мало, и они оставлены на городищах.
Но что странно, на других городищах названных
культур, где проводились масштабные раскопки,
аналогичных случаев не наблюдалось. Получается,
что это как бы случайная ситуация. В противном
случае, на всех городищах, за валами, должны были
быть погребальные комплексы. Но этого нет.
Дело в том, что все археологические культуры
лесной полосы эпохи РЖВ: штрихованной керамики, днепро-двинская, дьяковская, городецкая, верхнеокская, юхновская и милоградская – культуры
«городищенские». Основные признаки этих культур – небольшие городища (крупные городища
просто редкость), многоукладность в ведении хозяйства (примитивное земледелие, скотоводство
при сохранении охоты и рыболовства) и отсутствие
грунтовых погребений (кроме милоградской и юхновской?). На наш взгляд, милоградская и юхновская культуры – в этом ряду. Материальная культура МК и ЮК по многим компонентам отличается от
культур Прибалтики, Повисленья и Побужья. Погребения, раскопанные Мельниковской, на городищах – не милоградские. Аналогичная ситуация и с
юхновскими погребениями, они не местные, а принадлежали так же переселенцам, бежавших от
войск Дария с юга [Гусаков, 2006]. В противном
случае на каждом городище (или на многих) – все
раскопки за валом давали нам погребальные комплексы, но этого - нет.
Все культуры, как западные, так и восточные
(от Вислы до Оки), объединяет экономический уклад, основой которого является подсечно-огневая
система земледелия [Гусаков, 2001]. Но подсека –
«подвижное земледелие», где участки через несколько лет эксплуатации забрасываются на длительный срок. Следовательно, перемещение в пространстве заставляет людей переносить и свои святыни, среди которых погребенным предкам, особенно выдающимся принадлежит весьма важная
роль в духовной и религиозной жизни носителей
этих культурных традиций. Отсюда мы вправе
предположить, что мигранты переносят на новые
места не только свой скарб, но и своих святых, т.е.
урны погребенных предков. Прах некоторых из них
положен в особые урны – лицевые и домковые. Надо сказать, что кремация покойных удивительно
приспособлена к подвижному образу жизни подсечных земледельцев.
65

Этот факт может быть достаточно хорошо аргументирован наличием в каждом могильнике т.н.
«неполных» или «разрушенных» погребений. Как
правило, процент «разрушенных» погребений составляет от общего числа погребенных на могильнике от 5-6% до 15%. К таким погребениям можно
отнести погребения «без покойника» - кенотафы.
Есть ещё один аргумент в пользу этого утверждения. В могильниках РЖВ, совершённых по обряду
кремации, прослеживаются два способа обращения
с кремированными костями: первый – положение в
урну, второй – сложение костей в кучку, не исключено, что они изначально были положены не в урну, а в холщёвый или кожаный мешок, возможно, и
в ларец (шкатулку), которые с течением времени
истлевали. Возможен и другой вариант, когда из
урны отсыпается часть косного материала в могилу,
а сама она забирается в поход. Появление кенотафов можно объяснить именно фактом извлечения
урны с прахом из погребения, тогда как сосуды «с
ритуальной пищей» остаются на месте. Впрочем,
эта версия для нас так же нова, и её необходимо
тщательно обдумать, чтобы найти ей адекватные
аргументы или отбросить её. Нам достаточно хорошо известны из древней истории случаи переселений и как новоприбывшие первым делом устанавливают и устраивают на новом месте святилища, алтари и киоты со своими святынями.
На наш взгляд, почитание мощей христианских святых, имеет глубокие корни, как сказано в
православной религиозной литературе: «Мощи –
нетленные останки тел христианских святых. По
мнению отечественных православных богословов
почитание мощей, как святынь, относится к началу
христианства» [ППБЭС. Т.2. С.1606]. Однако у нас
относительно этого утверждения есть сомнения, на
наш взгляд, почитание и воплощение святых (кумиров) относится к эпохе язычества. Не исключено,
что наибольшее распространение этого вида культа
или поклонения «праху своих предков» (мощам)
приобрело всеобщую практику, оформилось в эпоху Гальштата и Латена и просуществовало до наших дней.
В заключение необходимо отметить, что высказанные здесь мысли, это попытки найти новые
аргументы в истолковании находок, сделанных более 50-ти лет назад. К сожалению, раскопки городищ сегодня в России или Белоруссии – большая
редкость. Да и копаются в основном участки на
площадках городищ. На самом деле, раскопкам
должно подвергаться всё городище, не только его

площадка, но и его подошва, ров, вал, эскарпы и
часть напольной площадки за городищем. Примеры
подобной работы в археологической практике были
и они достаточно успешно доказали как много может дать такое комплексное исследование.
Литература.
Археология Украинской ССР. 1985. Первобытная археология. Т.1-2. «Наукова думка». Киев.
Археология СССР. 1989. Степи европейской части СССР в
скифо-сарматское время. М.
Гусаков М.Г. 2001. К вопросу о роли подсечного земледелия в эпоху раннего железного века в лесной зоне Восточной
Европы. //Тезисы докладов 9 научной конференции «Вопросы археологии, истории, культуры и природы Верхнего Поочья». С. 55-58. Калуга.
Гусаков М.Г. 2005. К вопросу о происхождении обряда
сожжения в урне и без неё. //Теоретические и методические
подходы к изучению погребального обряда в современной
археологии. Тезисы докладов всесоюзной научной конференции. С. 31-32. М.
Гусаков М.Г. 2006. Дьяковская культура на Верхней Волге.
Проблема хронологии. //Археология Верхнего Поволжья (к
80-летию К.И.Комарова). С.105-120. М.
Гусаков М.Г. 2008. Погребения на городищах лесной полосы раннего железного века. По материалам дьяковской, милоградской и юхновской культур. Сдана в печать.
Даниленко В.Н. 1953. Памятники ранней поры железного
века в южной части Полесья УССР.//Доклады VI научной
конференции Института Археологии АН УССР. Киев.
Даниленко В.М. 1956. Дослiдження пам'яток пiдгiрського
та бобрицького типiв на Киiвщинi в 1950 р.//Археологiчни
памятники УССР. Т. VI. С. 5-16. К.
Егорейченко А.А. 1996. Древнейшие городища Белорусского Полесья. Минск.
Кухаренко Ю.В. 1959. Чаплинский могильник.//МИА №70.
С. 154-181. М.
Кухаренко Ю.В. 1961. Памятники железного века на территории Полесья./САИ. Д1-29. М.
Мельниковская О.Н. 1957. Древнейшие городища южной
Белоруссии. //КСИА. Вып. 70. С. 28-39. М.
Мельниковская О.Н. 1962. Могильник милоградской культуры в дер. Горошков, в южной Белоруссии. //СА. №1.
С.160-173. М.
Мельниковская О.Н. 1967. Племена Южной Белоруссии в
раннем железном веке. М.
Ольховский В.С. 1991. Погребально-поминальная обрядность населения степной Скифии (VII-III вв. до н.э.). М.
Поболь Л.Д. 1973. Славянские древности Белоруссии. Т. 12. Минск.
Полный православный богословский энциклопедический
словарь. 1992. Т.1-2. М.
Пузикова А.И. 1981. Марицкое городище в Посеймье. М.
Третьяков П.Н. 1959. Чаплинское городище. /МИА. №70.
С. 119-154. М.
Okulicz J. 1973. Pradzieje ziem pruskich od poznego
paleolitu do VII w. n.e. Wroclaw – Warszawa – Krakow –
Gdansk.

66

О МНОГОВАРИАТИВНОСТИ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ
ВИСОЧНЫХ КОЛЕЦ В ДРЕВНЕРУССКОЕ ВРЕМЯ
(ПО МАТЕРИАЛАМ КУРСКОЙ ОБЛАСТИ)
© 2008 А. Г. Шпилев
(Россия, Курск, Курский государственный областной музей археологии)
Господствовавший в роменский период среди
населения Курского края (2-я пол. VIII – к.X вв.)
обряд погребения (кремация на стороне) полностью
исключает точное определение способов размещения и вариантов использования височных колец.
Материалы с роменских памятников соседних
регионов указывают на то, что в это время височные кольца или прикреплялись к убору или вплетались в волосы по бокам головы у висков. Об этом
свидетельствует расположение височных колец на
скелетах женщин, погибших при разгроме Новотроицкого (Сумская обл., Украина) и Супрутского
(Тульская обл., Россия) городищ. Так, при описании женского скелета из новотроицкого жилища
№4 И.И.Ляпушкин отмечал, что перстнеобразные
кольца с заходящими концами лежат у висков и
«височные кости черепа имеют зелёную окраску»
[Ляпушкин, 1958, с.59].
Более противоречива локализация колец Супрутского городища. М.А.Воронцова на графических реконструкциях помещает лучевые у висков, а
проволочные кольцеобразные и литые кольца «салтовского» типа в уши [Воронцова, 2002, рис.5,а,в,г,
рис.6,г]. Однако в тексте статьи со ссылкой на отчёт
С.А.Изюмовой кольца данных типов из погребений
№3 и №4 чётко локализуются в районе висков [Воронцова, 2002, с.112]. Это позволяет предположить,
что часть украшений отнесённых М.А.Воронцовой
к серьгам могла использоваться в качестве височных колец.
В конце X в. на курских землях распространяются подкурганные трупоположения, анализ погребального инвентаря которых позволяет не только достаточно полно представить региональный
набор древнерусских височных колец, но и даёт
возможность проследить варианты их крепления и
использования.
1) Вплетение височных колец в волосы. В четырёх гочевских погребениях на височных кольцах
сохранились остатки волос, в которые они, вероятно, были вплетены. В кургане №65 (Рыков П.С.,
1912 г) под черепом было найдено 3 перстнеобразных височных кольца с остатками темно-русых волос [Рыков, 1912, л.118-119], в кургане №101 (Рыков П.С., 1912 г) «под черепом лежали пряди чёрных волос и 6 височных колец [Рыков, 1912, л.158-

159]16, в кургане №39 (Глазов В.Н., 1913 г) между
семилучевыми височными кольцами «сохранились
пряди черных волос» [Глазов, 1913, л.19], в кургане
№14 (Глазов В.Н, 1915 г) проволочные кольца у
висков были «обвиты прядями темных волос, хорошо сохранившимися от окиси медной лигатуры»
[Глазов, 1915, л.8]17.
2) Крепление височных колец к головному убору. Этот способ зафиксирован в восьми гочевских
курганах. В кургане №7 (Рыков П.С, 1912 г.) справа
от черепа обнаружено «два медных проволочных
кольца с ветхими остатками ткани желтого цвета»
[Рыков, 1912, л.17-18], в кургане №LXXXVIII (Самоквасов Д.Я., 1909 г.) у головы женского скелета
расчищено 8 кольцеобразных височных колец и
обрывок полотняной ткани [Самоквасов, 1915а,
табл.XXXIX; Самоквасов, 1915б, с.26] (Рис.1,1), в
кургане №LX (Самоквасов Д.Я., 1909 г.) у черепа
лежало 18 височных колец, «обрывки кожи и шерстяной ткани» [Самоквасов, 1915а. Табл.XXXI; Самоквасов, 1915б. С.21], в кургане №35 (Рыков П.С.,
1912 г.) слева от черепа находилось 3 височных
кольца с остатками материи [Рыков, 1912, л.74-76],
в кургане №26 (Рыков П.С., 1912 г.) справа от черепа девочки 8 – 10 лет лежало 9 серебряных височных колец, слева – 3 височных кольца и 4 бубенчика, в районе лба – спиральная бронзовая пронизка и
куски ткани от головного убора с отдельными прядями бахромы [Рыков, 1912, л.52-53].
Височные кольца могли крепиться к головному убору посредством вдевания их в специально
сделанные нитяные петли. Подобный способ был
встречен В.В. Хвойко в Броварках (Полтавская
губ.), где в кургане №6 лежали «по обе стороны черепа по 3 височных кольца с кусочками парчи, к
которой были пришиты петли, придерживавшие эти
кольца» [Хвойко, 1904, c.46-47]. Ещё один способ
крепления височных колец был прослежен Е.Н.
Мельник в кургане №28 Ницахского могильника
(Харьковская губ.). Под пластинчатым очельем была обнаружена подкладка из бересты, которую
сверху и снизу, «в виде бахромы», украшало несколько десятков серебряных проволочных колец
разной величины и толщины. По мнению исследо16

Согласно сообщению нс ИИМК К.В. Павловой, 4 височных кольца «в волосах», остальные без волос.
17
Фиксируются только комплексы, где специально отмечается факт соединения височных колец с волосами.

67

вательницы, берестяной обруч сверху был покрыт
тканью, в которую продевались кольца, т.к. в уцелевших кусках бересты не было заметно дырочек
от их крепления [Мельник. 1905, с.737]. Впрочем,
как и в Броварках височные кольца из Ницах могли
не продеваться через ткань, а крепиться в нашитые
нитяные петли.
Височные кольца могли крепиться и на затылке, как большие браслетообразные кольца из исследованных П.С. Рыковым гочевских курганов №1
(погр.3) (Рис.1, 6) и №41. Вероятно, в данном случае украшения несли и практическую нагрузку,
пришиваясь к задней части головного убора для
подвешивания лент или нитяных кистей. Кроме
Гочево факт нахождения височных браслетообразных колец на затылке зафиксирован в Ницахах
(Харьковская губ.), где «часть человеческого черепа
с остатками кожи, волос и сохранившимися концами венчика, серебряным кольцом и пучком шелковых шнурков» была обнаружена Е.Н.Мельник в
кургане №28 [Раскопки…, 1902, с.95]. Аналогичная
находка присутствовала и в одном из погребений
курганной группы «Песчаная дача» у г. Сумы (Украина), где на черепе женщины С. Магура расчистил пластинчатое крючкоконечное очелье, фрагмент головного убора в виде толстых скрученных
ниток бордового цвета и спиралевидное височное
кольцо, а в районе затылка – крупное браслетообразное височное кольцо с несомкнутыми концами
[Магура, 1930]. В Гочево большие браслетообразные кольца на затылке встречаются в погребениях с
пластинчатыми очельями конца X – 1-ой четверти
XI вв. и исчезают после появления в женском головном уборе Днепровского Левобережья проволочного головного венчика с пластинчатым назатыльником, в который стали помещать ленты и украшения, крепившиеся ранее к назатыльным кольцам [Шпилев, 2005, с.197-198].
В ряде случаев был зафиксирован факт использования поломанных украшений. Так, в гочевском кургане №LIV Д.Я.Самоквасов расчистил у
головы покойной 4 семилучевых кольца, из которых одно было прикреплено к головному убору
покойницы «посредством сохранившейся толстой
нитки» [Самоквасов, 1915а, табл.XXVII; Самоквасов, 1915б, с.19] (Рис.1,4).
3) Нанизывание височных колец. Продетые
сквозь кожаный ремень три «малых кольца из медной проволоки с эсовидным завитком на одном
конце» расчищены на правом виске женского погребения из кургана №27 [Глазов, 1913. с.16]. В
кургане №71 (Стародубцев Г.Ю., 1996 г.) рядом с
черепом обнаружено 6 бронзовых перстнеобразных
височных колец, около двух из которых сохранился
«тлен от кожаного ремешка, на котором они были
повешены» [Стародубцев, 1996, л.4-5]. В кургане
№XLII (Самоквасов Д.Я., 1909 г.) найден головной
венчик с 6 спиральными кольцами [Самоквасов,
1915а. табл.XX; Самоквасов, 1915б, с.16] (Рис.1, 5),
а в кургане №41 (Стародубцев Г.Ю., 1999 г.) слева
от черепа девочки 10–12 лет – вертикальная полос-

ка сотканной в «елочку» ткани светло-серого цвета
(длина 51 мм, ширина 9 мм) продетая сквозь два
«кудреватых» височных кольца [Стародубцев, 1999,
л.11-12] (Рис.1,8). Иногда височные кольца продевали друг в друга и получали подвеску, подобную
расчищенной П.И. Засурцевым у левого виска погребённой в липинском кургане №80 [Засурцев,
1949, л.10] (Рис.1,10). Полоски ткани или кожи с
закреплёнными на них кольцами так же могли
вплетать в волосы. Возможно, именно такой способ
отмечен в гочевском кургане №86 (Глазов В.Н.,
1915 г.), где около виска погребенной обнаружили
«6 средних колец из гладкой медной проволоки,
соединенных ремешком и перевитых темными волосами» [Глазов, 1915, л.19].
Необходимо отметить, что исследователи Гочевского курганного могильника часто отмечали
преднамеренную ассиметрию в расположении височных колец. Так, П.С.Рыков в своём «Отчёте»
писал, что височные кольца «чаще всего встречаются по пяти в курганах – три с одной стороны и два с
другой». Аналогичная ситуация наблюдается и в
материалах раскопок Д.Я. Самоквасова, В.С. Львовича, В.Н. Глазова и Г.Ю. Стародубцева. Кроме Гочево ассиметричное расположение колец отмечено
в комплексах Студенка (Сперанский, 1894, к.№2),
Липино (Засурцев, 1948, к.№75; Засурцев, 1949,
к.№80, 94, 96) и Горналя (к.№8 Самоквасов 1872).
Пять лучевых колец Жидеевского клада (Железногорский р-н) тоже подразумевали ассиметрию в использовании, о чём свидетельствуют разъёмы на их
дужках (3 справа, 2 слева).
Впрочем, количество гочевских комплексов с
симметричным расположением височных колец так
же достаточно велико, а в Липино и Горнале оно
является преобладающим. Возможно, в данном
случае мы имеем дело с определёнными традициями в использовании височных колец, но носит ли
это явление этно-культурный или хронологический
характер пока не ясно.
4) Височные кольца-серьги. В ряде курских захоронений размещение височных колец указывает
на то, что они могли использоваться в качестве серёг. Об этом же свидетельствуют и фрагменты
ушей, сохранившиеся в ряде гочевских погребений
благодаря окислам вдетых в них колец. С большой
степенью вероятности, остатки ушей представлены
в комплексах раскопанных Д.Я. Самоквасовым курганов №XCIV (КГОМА 125/19/67) (Рис.2,7),
LXXXIV (КМА 156/19/303), LXXXIX (КМА
156/19/485), CXIV (КМА 156/19/341) (Рис.2,4),
CXXVIII (КМА 156/19/436) (Рис.2,5) и в кургане
№60 (Рыков, 1912 г.). Вероятно, в качестве серёг так
же использовались пять соединенных кожей височных колец из гочевского кургана №13 [Львович,
1913, л.31] и «связанные кожей» височные кольца
из горнальского кургана №8 [Самоквасов, 1908,
с.214], полностью идентичные кольцам из гочевского кургана №CXXVIII (Самоквасов Д.Я., 1909 г.). В
курганах №CX, CXXXIX, LXXVII происхождение
фрагментов кожи (ухо или ремешок) на височных
68

кольцах не совсем понятно, ввиду незначительности их размеров.
В курских погребениях роль серёг выполняют
височные кольца самых разных типов. Так, в горнальском кургане №12 (Самоквасов Д.Я., 1872 г.)
«часть человеческого уха» сохранилась на одном из
спиральных колец [Самоквасов, 1908, с.215]. Спиральные кольца-серьги найдены и «возле ушей»
детского захоронения кургана №CXIII в Гочево
[Самоквасов, 1915а, табл. XLII; Самоквасов, 1915б,
с.30]. В кургане № LXXI у головы обнаружено «две
серьги, каждая из двух серебряных проволочных
колец [браслетообразных – А.Ш.], вложенных одно
в другое» [Самоквасов, 1915а, табл. XXXIV; Самоквасов, 1915б, с.23] (Рис.1,9). В кургане №41 (Стародубцев, 1999 г.) слева от черепа были расчищены
соединённые между собой тонкой проволокой два
височных колечка (с эсовидным окончанием и неопределимое фрагментированное), одно из которых, предположительно, было продето в левое ухо,
от которого сохранился фрагмент 3х3 мм [Стародубцев,1999 л.11-12]. Семилучевые височные кольца-серьги были обнаружены М. Сперанским в кургане №2 у д. Студенок (Рыльский у., совр. Хомутовский р-н) – «на правом ухе 3 серьги, надетые на
неспаянное колечко с острым концом, на левом –
одна» [Сперанский, 1894, с.266]. Аналогичные небольшие перстнеобразные колечки присутствовали
и в Гочево на браслетообразном кольце со стеклянной бусиной печеночного цвета из кургана №2
[Рыков, 1912, л.9-10] (Рис.1,3), на одном из 6 спиральных колец кургана №XCVII [Самоквасов,
1915а, таб.XLI] (Рис.1,7), на найденном «в области
уха» погребённой женщины проволочном кольце
из кургана №28 [Львович, 1913, л.60-61], а так же в
Горнале – на проволочных кольцах из курганов
№7, №12 и спиральном кольце из кургана №10
[Самоквасов, 1908, с.214-215].
Проволочные кольца могли использоваться в
качестве серёг и самостоятельно. Об этом свидетельствуют их находки в районе ушей (если в единственном экземпляре, то обычно справа) не только
женских, но и мужских погребений древнерусского
времени (Рис.2,1-2). Обычно гочевские мужчины
использовали в качестве серёг браслетообразные и
перстнеобразные кольца с несомкнутыми или заходящими концами (Рис.2,1,6).
Иногда в качестве серёг выступают поломанные или специально переделанные изделия. В гочевском кургане №LIV как серёжка использовался
фрагмент (часть дужки и крайний луч) семилучевого кольца [Самоквасов, 1915б, с.19] (Рис.1,4а).
Фрагменты сломанных семилопастных колец, вероятно, используемые в качестве серёг, так же обнаружены в захоронениях вятичей – 2 кольца в погребениях грунтового могильника Бутырка, по одному кольцу обнаружено в курганных захоронениях у биостанции под Звенигородом (Московская
обл.) (Рис.1,2) и Завальском, ещё одно – на поселении Кутьино 1А (Московская обл.) [Сарачева, 2004,
сноска 6, Р.6].

Об использовании височных колец в качестве
ушных украшений свидетельствуют и данные исследований А.С.Агапова и Т.Г.Сарачевой. Ученые
обработали несколько кожаных фрагментов с восточнославянскими кольцами различных типов (семилопастными, браслетообразными с заходящими
и завязанными концами, перстневидными) и определили, что кожа является остатками ушных раковин с 1 – 4 отверстиями, общее состояние, сглаженные и омозолевшие края которых свидетельствовали о том, что «они были сформированы прижизненно в результате контакта с массивными предметами (украшениями) на протяжении длительного
периода» [Агапов, Сарачева, 1997, с.106].
5) Нехарактерное использование височных колец. Локализация части курских височных колец
позволяет предположить полифункиональность для
некоторых типов этого украшения и в первую очередь – для кольцеобразных проволочных колец.
Так, в ряде гочевских погребений височные кольца
выполняли роль нагрудных украшений. В кургане
№LIX (Самоквасов, 1909 г.) на груди погребённой
лежало ожерелье из 12 серебростеклянных бус и
три вдетых друг в друга браслетообразных кольца,
на среднем из которых находилось 3 серебростеклянные бусины [Самоквасов, 1915б, с.20. Табл.
XXX] (Рис.2,9). Пять серебряных браслетообразных
височных колец с несомкнутыми концами, «составляющих как бы ожерелье» расчищены на ключице
костяка в кургане №41 [Рыков, 1912, л.85-86]. Аналогичное расположение колец так же зафиксировано в курганах №XXXVIII (5 колец), XXXIX (4
кольца), XL (6 колец), XLIII (4 кольца), XLIV (4
кольца), XLVI (5 колец), XLVII (2 кольца), XLVIII
(6 колец), XLIX (4 колец), LXIII (4 кольца), LXIV (5
колец), LXIX (2 кольца), LXX (6 колец), LXXII (3
кольца), LXXIII (3 кольца), LXXVI (4 кольца),
LXXXI (6 колец), CXIII (4 кольца), CCLXI (5 колец)
[Самоквасов, 1915а; Самоквасов, 1915б]. Возможно, в состав ожерелий входили и кольца из кургана
№74 (Рыков, 1912 г.) (Рис.2,8). Три височных перстнеобразных бронзовых кольца, на одно из которых была нанизана бусина, находились в скоплении
из 16 серебряных лунниц и 6 пастовых бусин расчищенном вокруг нижней челюсти (Рис.2,8а). Второе аналогичное по составу скопление было обнаружено здесь же, у правой руки погребённой. Вероятно, оно так же представляло собой ожерелье, состоявшее из 4 кольцеобразных проволочных колец,
84 бус и 4 серебряных лунниц [Рыков, 1912, л.132133].
Можно предположить, что найденные на груди покойниц кольцеобразные височные кольца или
входили в состав ожерелий смешанного типа (кольца-бусы) или носились на груди в виде цепи, подобно украшению из Ницах (Харьковская губ.), где
в погребении 2 кургана № 28 Е.Н. Мельник обнаружила вокруг шеи скелета «целый ряд разложившихся серебряных колец, продетых друг в друга в
виде звеньев цепи» [Мельник, 1905, с.699].
По материалам Гочевского курганного мо69

гильника круглые проволочные кольца исчезают из
состава нагрудных украшений местного погребального костюма во 2-ой трети XI в. [Шпилев, 2005,
с.199]. Однако клады и письменные источники говорят о том, что «кольчатые» нагрудные цепи использовались женщинами на протяжении всего
древнерусского периода [Пушкарева, 1989, с.168;
Корзухина, 1954, с.130. Табл.L,9].
В ряде комплексов нахождение височных колец в районе груди может быть связано с перемещением предметов под воздействием различных
факторов (животные, корни растений, смещение
грунта и др.), подтверждением чего являются находки на груди погребённых фрагментов ушей с
кольцами в курганах №LXXXIX (КМА 156/19/485)
и №CXXVIII (КМА 156/19/436) [Самоквасов,
1915б, с.26,33].
В 1985 г. во время раскопок городища «Гора
Ивана Рыльского» (г.Рыльск, Курская обл.) М.В.
Фроловым обнаружено височное кольцо совмещенное с фигурной бронзовой подвеской, имеющей с лицевой стороны практически стертый рельефный орнамент со следами позолоты, а на обратной стороне 3 небольших шпенька (Рис.2,3). Исследователь предположил, что подвеска является накладкой, к которой позднее припаяли свернутую в
колечко бронзовую проволоку с заходящими концами [Фролов, 1985. Отчёт, л.19, фото №28; Опись,
л.16, №53]. Похожее изделие-подвеску Д.В.Милев
обнаружил на усадьбе Десятинной церкви (Киев,
Украина) в погребении №122, где на правой стороне груди погребённой женщины лежала «серебряная с позолотой круглая, слегка выпуклая фибула
(диаметр 2,8 см), превращенная в медальон с проволочным кольцом (перстнеобразное с завязанными концами-А.Ш.) для подвешивания, приклепанным к тыльной стороне». [Каргер, 1957, с.205-206,
рис.167, 2г-д] (Рис.2,3а).
Проволочные кольца использовались и в качестве перстней. В Гочево это было зафиксировано в
ряде погребений мужчин – грунтовое погребение
№6 на городище «Царский Дворец», курганов №I,
XXII, XXX (Самоквасов, 1909 г.); женщин –
№XXXVII, XLIV, XLVI, LXVI, LXXIII, LXXXIII,
LXXXVIII, XCVI (Самоквасов, 1909 г.), №41, 73, 79
(Рыков, 1912 г.); детей – №CIII, CVII, CVIII, CIX,
CXXII (Самоквасов, 1909 г.) и погребений неопределённого пола – №CXXXIII, CXXXV, CXXXVIII
(Самоквасов,1909 г.). В Липино проволочные кольца-перстни обнаружены в курганах №7, 9, 11 п.2 и
63 (Засурцев, 1948 г.). Как правило, функцию перстней выполняли проволочные кольца с несомкнутыми концами диаметром около 3 - 3,5 см.
В гочевском кургане №27 (Рыков, 1912 г.) восемь нанизанных на ремешок кольцеобразных колец были обнаружены «на месте пояса» [Рыков,
1912, л. 55-56].

Литература
Агапов А.С., Сарачева Т.Г. О способах ношения височных
колец // РА. 1997 - №1.
Воронцова М.А. Этнический состав населения поречья Упы
в IX – X вв. (по данным анализа украшений городища у
с.Супруты) // Н.И. Троицкий и современные исследования историко-культурного наследия Центральной России. Т.I. Тула, 2002.
Глазов В.Н. Отчет о раскопках Гочевского могильника в
1913 г. // Архив ИИМК. Ф.1. Д.123 за 1913 г.
Глазов В.Н. Отчет о раскопках Гочевского могильника в
1915 г. // Архив ИИМК. Ф.1. Д.93 за 1915 г.
Засурцев П.И. Липинские курганы. 1949 г. // НА КГОМА
VI-20/3.
Каргер М.К. Древний Киев. М.-Л., 1957.
Корзухина Г.Ф. Русские клады IX – XIII вв. М.-Л., 1954.
Львович В.С. Дневник раскопок Гочевского могильника в
1913 г. // Архив ИИМК. Ф.1. Д.330 за 1913 г.
Ляпушкин И.И. Городище Новотроицкое // МИА № 74. М.Л., 1958.
Магура С. Археологiчнi дослiдi на Сумщинi року 1929-го //
Хронiка археолгii та мистецтва. Ч.I Киiв, 1930.
Мельник Е.Н. Раскопки курганов в Харьковской губернии
1900 – 1901 гг. // Труды XII Археологического съезда в
Харькове. 1902 г. Т.I, М., 1905.
Раскопки Е.Н. Мельник близ с.Ницахи Ахтырского у. //
Каталог выставки XII Археологического съезда в
г.Харькове. Харьков, 1902.
Пушкарева Н.Л. Женщины Древней Руси. М., 1989.
Рыков П.С. Дневник раскопок курганного могильника близ
Городища с.Гочева Обоянского уезда Курской губернии,
произведенных на средства Императорской археологической комиссии в июне – июле 1912 г. // Рукописный
архив ИИМК. Ф.1. Д.116 за 1912 г.
Самоквасов Д.Я. Могилы Русской земли. М., 1908.
Самоквасов Д.Я., 1915а. Атлас гочевских древностей. М.,
1915.
Самоквасов Д.Я., 1915б. Дневник раскопок в окрестностях
с.Гочева, Обоянского уезда, Курской губернии произведенных в августе 1909 г. М., 1915.
Сарачева Т.Г. Ювелирные изделия вятичей: технология
изготовления и сбыт продукции // Археология Подмосковья. М., 2004.
Сперанский М. Раскопки курганов в Рыльском уезде (Курской губ.) // Археологические известия и заметки издаваемые ИМАО. Т.II. М., 1894.
Стародубцев Г.Ю. Отчёт об охранных раскопках курганного могильника около с.Гочево Беловского р-на Курской
области в 1996 г. // НА КГОМА СI-87
Стародубцев Г.Ю. Отчёт об охранных раскопках курганного могильника около с.Гочево Беловского р-на Курской
обл. в 1999 г. // НА КГОМА I-112
Фролов М.В. Комплексные научные исследования.
Археологические исследования. Памятники г. Рыльска
Курской обл. 1985 г. // НА КГОМА Ф I-68.
Хвойко В.В. Раскопка могильника при с.Броварки,
Гадячского уезда, Полтавской губ. // Тр. Московского
археологич. о-ва. Древности. Т.XX. Вып. II. М., 1904.
Шпилев А.Г. Погребения с головными венчиками и
очельями
как
показатели
этнокультурных
и
политических процессов на Верхнем Псле в XI в. (по
материалам Гочевского курганного некрополя) //
Куликово поле и Юго-Восточная Русь в XII-XIV вв. Тула, 2005.

70

Рис.1
1 – Курган №LXXXVIII.
Гочевский
могильник.
Д.Я. Самоквасов. 1909 г.
(Атлас...,
1915.
Табл.
XXXIX); 2 – Курганный
могильник у г. Звенигорода (Московская обл.) (Сарачева, 2004. Рис.6); 3 –
Курган №2. Гочевский
могильник. П.С. Рыков.
1912 г. ГЭ 816/23-24. Прорисовка К.В. Павловой; 4 –
Курган №LIV. Гочевский
могильник. Д.Я. Самоквасов. 1909 г. (Атлас..., 1915.
Табл. XXVII; Дневник...,
1915. С.19); 5 – Курган
№XLII. Гочевский могильник. Д.Я. Самоквасов.
1909 г. (Атлас..., 1915.
Табл. XX); 6 – Курган №1.
Погребение 3. Гочевский
могильник. П.С. Рыков.
1912 г. Прорисовка К.В.
Павловой; 7 – Курган
№XCVII. Гочевский могильник. Д.Я. Самоквасов.
1909 г. КМА 156/19/7; 8 –
Курган №41. Гочевский
могильник. Г.Ю. Стародубцев. 1999 г. Реконструкция А.Г. Шпилева; 9 –
Курган №LXXI. Гочевский могильник. Д.Я. Самоквасов. 1909 г. (Атлас...,
1915. Табл. XXXIV); 10 –
Курган №80. Липинский
могильник. П.И. Засурцев.
1949 г. Прорисовка П.И.
Засурцева.

71

Рис.2
1 – Курган №I. Гочевский
могильник. Раскопки Д.Я.
Самоквасова. 1909 г. (Атлас..., 1915. Табл. IX; Дневник..., 1915. С.9); 2 – Курган №XXXVII. Гочевский
могильник. Д.Я. Самоквасов. 1909 г. (Атлас..., 1915.
Табл. XVI; Дневник...,
1915. С.14); 3 – Гора Ивана
Рыльского. М.В. Фролов.
1985 г. (Фролов, 1985. Отчёт. Фото 28; Опись Л.16,
№53); 3а – Погребение
№122. Усадьба Десятинной
церкви. Киев. Д.В. Милеев.
1908 г. (Каргер, 1957.
Рис.167,2г-д); 4 – Курган
№CXIV. Гочевский могильник. Д.Я. Самоквасов.
1909 г. КМА 156/19/341; 5
– Курган №CXXVIII. Гочевский могильник. Д.Я.
Самоквасов. 1909 г. (Атлас..., 1915. Табл. XLV); 5 –
Курган №XIII. Гочевский
могильник. Д.Я. Самоквасов. 1909 г. (Атлас..., 1915.
Табл. XIII); 7 – Курган
№XCIV. Гочевский могильник. Д.Я. Самоквасов.
1909 г. КМА 156/19/67; 8 –
Курган №74. Гочевский
могильник. П.С. Рыков.
1912 г. Прорисовка К.В.
Павловой; 9 - Курган
№LIX. Гочевский могильник. Д.Я. Самоквасов. 1909
г. (Атлас..., 1915. Табл.
XXX);

72

ИТОГИ ГЕОФИЗИЧЕСКИХ (МАГНИТОМЕТРИЧЕСКИХ)
ИССЛЕДОВАНИЙ СЕВЕРО-ВОСТОЧНОЙ ЧАСТИ ПОСАДА
ГОЧЕВСКОГО АРХЕОЛОГИЧЕСКОГО КОМПЛЕКСА
И ДАЛЬНЕЙШИЕ ПЕРСПЕКТИВЫ ИЗУЧЕНИЯ ПАМЯТНИКА
© 2009 В. Г. Бездудный, Г. Ю. Стародубцев
(Россия, Ростов-на-Дону, РРОО «Донское археологическое общество (1), Курск, Курский государственный областной музей археологии (2))
Поселение входит в состав Гочевского археологического комплекса (Беловский район Курской
области) в качестве посада древнерусского города и
располагается к СЗ от городища 1 («Крутой Курган») и к ЮЗ от городища 2 («Царский Дворец»)
(Рис.1). C северо-западной стороны граничит с бескурганным могильником [Апальков, Стародубцев,
1995, с.66-67]. В разные годы XX в. его обследовали Д.Я.Самоквасов (1909), Б.А.Рыбаков (1937),
И.И.Ляпушкин (1948), Б.А. Шрамко (1958), А.В.
Кашкин (1975), Г.Ю. Стародубцев (1995). Исследовали Д.Я.Самоквасов (1909), Б.А.Рыбаков (1939),
Г.Ю.Стародубцев (2003–2005) [Самоквасов, 1915;
Эдинг, 1938, С.143; Ляпушкин, 1961, С.69; 1968,
С.66; Стародубцев, 1996, С.188; 2006а, С.162-169;
Кашкин, 1998, с.139].
Исследования памятника в последние годы
позволили в значительной степени уточнить его
хронологические рамки. Возникновение древнерусского города на месте сравнительно небольшого
северянского поселения относится, вероятно, или к
965 г., когда во время Восточного похода Святослава было разгромлено Горнальское городище [Петрухин, 1995, С.103], или, что более вероятно, в период «усиленной деятельности Владимира I по укреплению границ» [Шинаков, 1980, C.34-35; Шинаков, 1982, C. 90] («…и нача ставити городы по Десне и по Востри по Трубешеви и по Суле и по Стугне и нача нарубати мужи лучшие от Словенъ и от
Кривичъ и от Чюди и от Вятичъ и от сих насели
грады бе бо рать от Печенегъ и бе воюяся с ними и
одолая имъ» [Лаврентьевская летопись, л. 42]). Но в
обоих случаях предполагается, что изначально город был основан как княжеская крепость – опорный
пункт власти великого князя на северянских землях
и, соответственно и населяли его, в значительной
степени, выходцы из чуждых местному населению
племён. В древнерусское время Гочево приобретает
характер настоящего города, что в первую очередь
обусловлено его ролью перевалочного пункта на
торговом пути из Булгара в Киев. Период его процветания, вероятно, приходится на вторую половину XI – первую половину XII вв. – период наиболее
активного функционирования киево-булгарской
торговой магистрали.
Охранные раскопки последних лет выявили,

что городище «Царский Дворец» представляет собой мощный укреплённый пункт, контролировавший как въезд на Гочевское поселение со стороны
поймы р. Псёл, так и участок сухопутного торгового пути. Вероятно, оно было основано в качестве
пограничной крепости Великого княжества Литовского вскоре после присоединения территории
верхнего Псла в 1360-х гг. Не вызывает сомнения
существование крепости ещё в конце XIV в., о чём
свидетельствует находка на поселении монеты с
именем Тохтамыша. В таком случае гибель замка
(возможно и поселения) следует связать с военными
действиями второй четверти XV вв.
Вероятно к позднейшему этапу существования
города относится и бескурганный могильник (по
топографии его расположения (в северной части
поселения, практически примыкая к городищу
«Царский дворец») и погребальному обряду (отсутствие инвентаря, захоронения в неглубоких ямах
без курганных насыпей). С большой долей вероятности его также можно датировать XIII–XIV вв.
Учитывая то обстоятельство, что позднесредневековые памятники на территории Днепровского
Левобережья недостаточно исследованы, представляется перспективным комплексное изучение хронологии и планиграфии построек на посаде комплекса.
В течение сезона 2008 г. В.Г. Бездудным были
проведены площадные научно-исследовательские
геофизические (магнитометрические) работы на
северо-восточной части поселения с целью получения физических наблюдений величин магнитного
поля, распределения аномалий магнитного поля
земли, связанных с археологическими объектами.
Исследования на памятнике, представляющем
собой посад древнерусского города охватывали
площадь 18000 м2. Произведено 38375 физических
наблюдений. В итоге построены схемы участков
распределения градиента магнитного поля с сечением не более 2 нТл (в цвете / в черно-белом варианте), приведена интерпретация полученных данных, произведена фотофиксация рабочих моментов
исследования. Выявленные археологические объекты нанесены на план участков исследования. В местах выявленых аномалий проведено бурение с описанием керна.
73

Для магнитометрического исследования применялся процессорный датчик Оверхаузера POS-2 в
его градиентометрической (двухканальной) модификации (далее градиентометр POS-2). С его помощью осуществлялось измерение градиента магнитного поля земли. Принцип измерения – явление
ларморовской прецессии магнитных моментов во
внешнем магнитном поле. Измеряемая величина –
вертикальный градиент магнитного поля Земли в
каждой точке исследования, т.е. разница значений
общего магнитного поля Земли над этой точкой и
магнитного поля непосредственно на поверхности в
точке исследования, измеренных одновременно

(синхронно) по верхнему и нижнему датчикам и
деленная на расстояние между датчиками над предполагаемым объектом. Расстояние между датчиками градиентометра – 2 м, высота нижнего датчика
над дневной поверхностью – 0,3 м. Методика исследования – непрерывная съемка по профилю,
время каждого физического наблюдения – 1/2 сек.,
ТТХ применяемой аппаратуры при этом методе
позволяет получать значения градиента магнитного
поля, с точностью +/– 0,2 нТл/2м. Участки размечались при помощи буссоли и нивелира, с ориентировкой на магнитный Север с погрешностью +/– 0,5
градуса. Размеры участков №№ 1, 2, 4–6 составляли
74

50 х 50 м, №3 – 20 х 25 м, №№7, 8 – 40 х 50 м, №9 –
20 х 50 м.
Внутри каждого участка профили располагались параллельно через 1 м, расстояние между точками измерения по профилю – не более 0,5м. Начало съемки R(оо) – ЮВ угол каждого квадрата Полученные данные обработаны при помощи специализированных программ. Результат представлен в
виде распределения градиента магнитного поля на
участках исследования (Рис.2). Отрицательные значения градиента даны в чёрном диапазоне, положительные в белом. После предварительного построения распределения, программным образом отфильтрованы, явно выраженные аномалии, связанные с наличием в приповерхностном слое металлических объектов различного размера, либо со сбоями магнитометра (к примеру – зацепы датчика за
остатки сухой растительности).
Анализ полученных данных позволяет говорить об аномалиях магнитного поля, связанных с
человеческой деятельностью. Наблюдается множество мелких аномалий от наличия в толще культурного слоя остатков металла, металлических шлаков.
Выявлено около 60 аномалий, возможно связанных
с археологическими объектами (Рис.3). Для окончательного подтверждения полученных результатов
было произведено бурение в местах наиболее характерных аномалий (точки №№ 1–3), а также на
участке, свободном от аномалий (точка №4). Данные бурения по точкам №№1–4 представлены в
приложении 1. Исходя из полученных данных,
можно сделать следующие выводы:
1. Бурение в точках №№1–2 выявило наличие заглубленных в материк объектов, вероятно погибших при пожаре. Учитывая глубину дна объектов
можно предположить, что данные сооружения, вероятно, являются жилыми постройками, имеющими заглубленные в материк подклети.
2. Бурение в точке №3 выявило наличие заглубленного в материк объекта, имеющего заполнение, характерное, как для жилых, так и для хозяйственных
объектов, исследованных на данном поселении в
2003–2005 гг. [Стародубцев, 2005, С.94-97; 2006а,
С.162-169; 2006б, С.229-235; Стародубцев, Зорин,
2004а, С.187-193; 2004б, С.206-208; 2005, с.230231].
3. Бурение в точке №4 выявило наличие культурного слоя, характерного для межпостроечного пространства поселения.
По аналогии с подтвержденными бурением
объектами, оконтурены в плане и остальные соору-

жения (на плане – замкнутый сплошной контур), в
количестве 33 построек. Границы выявленных аномалий по экспертному заключению В.Г. Бездудного
совпадают с истинными границами сооружений с
точностью ±0,25 м. Объекты можно условно разделить на следующие типы по своим размерам:
тип A – сооружения подквадратной и подпрямоугольной формы 4-6 х 4-8 м;
тип B – сооружения подпрямоугольной формы 8–
10 х 10-12 м.
Сооружения, в плане, выстраиваются в три
линии, ориентированные по направлению ЮВ – СЗ,
вдоль обрыва коренного берега р. Псёл. Ближайшая
к обрыву линия включает последовательно чередующиеся крупные и более мелкие сооружения.
Так же наблюдается ряд более слабых аномалий (на плане – замкнутый пунктирный контур). По
заключению В.Г.Бездудного границы этих аномалий на плане даны достаточно условно, с погрешностью ± 1 м. Их также можно разделить на 2 типа,
размерами аналогичными подтвержденным. В плане они не выстраиваются в систему, и анализ их
месторасположения пока не дает новой информации. Возможно, это остатки наземных сооружений
хозяйственного (или жилого) характера. К сожалению, пока данный участок не будет подвергнут раскопкам, мы не можем получить подтверждение
данной гипотезы (также как и определить их хронологическую датировку и культурную принадлежность).
Аномалия (или группа мелких аномалий), выявленная в центре северной половины участка №4,
находится на условной границе поселения, имеет
сложную форму, но в целом ориентирована по линии СВ–ЮЗ с условными размерами 15-20 х 15-20
метров. С учётом существующего рельефа местности наиболее вероятно интерпретировать данную
аномалию как остатки сооружения (или группу сооружений) при въезде в поселение.
Прерывистым контуром обозначена условная
граница, свободная от четких аномалий в центре
участка №1. Этот условный контур по ориентировке совпадает с уже выявленными объектами, что
позволяет рассматривать эту границу гипотетической площади, как составную часть планировки
исследуемого поселения. В случае подтверждения
данного предположения в результате раскопок достаточно перспективным представляются поиски
остатков городского храма, который может быть
локализован на территории площади.

75

Рис.2. Северо-восточная часть Гочевского поселения. Распределение градиента магнитного поля на исследованных
участках №№1-9 (черно-белый вариант с применением фильтрации значений магнитного поля).

В ходе работ также выявлена граница поселения (на плане – дана пунктирной линией), которая
ориентирована по направлению СВ–ЮЗ и проходит через исследованные участки №№ 1, 4, 6. Косвенным подтверждением её наличия может служить выявленный грунтовый могильник (погост),
расположенный в 50–60 м к СВ от границы данного
поселения, исследовавшийся Д.Я.Самоквасовым в
1909 г. и Г.Ю.Стародубцевым в 1994 г. [Самоквасов,1915, С.5,6; Апальков, Стародубцев, 1995, С.67;
Стародубцев, 1994, л.8-11].
Результаты полученных данных в ходе научно-исследовательских геофизических (магнитометрических) работ на поселении (выявление упорядоченной структуры аномалий, связанных с археологическими объектами) приводят к следующим
предварительным выводам:
1. Взаимная упорядоченность зафиксированных
сооружений в ориентировке, их линейное расположение в плане позволяет допускать одновремен-

ность их существования и разрушения.
2. Данные бурения, позволяют уверенно интрепритировать часть аномалий, как углубленные археологические объекты (постройки) нескольких типов.
3. Продолжение исследований при помощи градиентометра представляется целесообразной. Они потенциально позволят выявить восточную и южную
границу посада, а также его общую, взаимно увязанную структуру.
4. Поселение предполагает наличие в своем культурном слое:
а) жилых построек, а так же хозяйственных ям, с
заполнением, отличающимся от общего магнитного
поля на данном локальном участке;
б) прокаленного грунта с аномалиями магнитного
поля в местах кострищ, очагов, остатков печей, сгоревших построек, как наземного, так углубленного
типа;
в) остатков каменных (мергелевых) или кирпичных
конструкций храма;
76

г) деревянных (с вероятной глиняной забутовкой)
строительных конструкций оборонительных сооружений и въездных ворот.
В связи с этим результаты геофизических работ позволяют с большой долей точности фиксировать и локализовать такого рода объекты на участках исследований поселенческих памятников археологии.
5. Дальнейшие исследования, как археологические,
так и с применением других методик позволят
уточнить интерпретацию данных магнитометрии.
6. Геофизические исследования дают возможность

изучения поселений гораздо большей площадью и в
более короткие сроки, чем раскопками. Кроме того,
они позволяют определить приоритетные направления в исследовании памятников.
7. Нельзя не отметить тот факт, что магнитометрические работы (равно как и с помощью георадара)
являются неразрушающим методом. С их помощью
появляется возможность изучения тех памятников
археологии, которые не подвергаются стационарным исследованиям, но находятся под угрозой
уничтожения.

Рис.3. Северно-восточная часть Гочевского поселения. Схема расположения участков №№1-9 геофизического
(магнитометрического) исследования с наложением на нее выявленных археологических объяктов и точек бурения.
.

77

Приложение I.
Данные бурения по точкам №№ 1 – 4.
Выявленные слои

Глубины
(в метрах)

0 – 0,15
0,15 – 0,75
0,75 – 1,05
1,05 – 1,15
1,15 – 1,4
1,4
0 – 0,2
0,3 – 0,45
0,45 – 0,85
0,85 – 1,0
1,0 – 1,4
1,4
0 – 0,15
0,15 – 0,55
0,55 – 1,03
1,03
0 – 0,15
0,15 – 0,7
0,7 – 0,9
0,9

Точка № 1
пахотный слой
культурный слой (серо-коричневый суглинок)
темно-серый суглинок
прокаленная глина
темно-серый суглинок с мелкими фрагментами обмазки
материк (коричневая глина)
Точка № 2
пахотный слой
культурный слой (серо-коричневый суглинок)
золистый слой
прокаленный суглинок
угли
материк (коричневая глина)
Точка № 3
пахотный слой
культурный слой (серо-коричневый суглинок)
серый суглинок с мелкими фрагментами обмазки
материк (коричневая глина)
Точка № 4
пахотный слой
культурный слой (серо-коричневый суглинок)
предматерик (темно-коричневый суглинок)
материк (коричневая глина)
Литература

Апальков А.Н., Стародубцев Г.Ю. Исследования Курского музея археологии // АО 1994 г. – М., 1995.
Кашкин А.В. Археологическая карта России: Курская область. Часть 1. – М, 1998.
Лаврентьевская летопись // ПСРЛ. Т. 1. – М., 2001.
Ляпушкин И.И. Днепровское лесостепное левобережье в
эпоху железа // МИА. № 104. 1961.
Ляпушкин И.И. Славяне Восточной Европы накануне образования древнерусского государства. – М., 1968.
Петрухин В.Я. Начало этнокультурной истории Руси IX –
XI веков. – Смоленск, 1995.
Самоквасов Д.Я. Дневник раскопок в окрестностях с. Гочева, Обоянского уезда Курской губернии. – М., 1915.
Стародубцев Г.Ю. Отчет об охранных раскопках курганного могильника около с. Гочево Беловского района Курской
области в 1994 г. // НА КГОМА. I – 51.
Стародубцев Г.Ю. Продолжение охранных раскопок Гочевского курганного могильника//АО 1995 г.– М., 1996
Стародубцев Г.Ю. Охранные исследования Гочевского
археологического комплекса (летописного Римова) //
Ю.А.Липкинг и археология Курского края. Материалы
межрегион. науч. конф. – Курск, 2005.
Стародубцев Г.Ю. Охранные исследования Гочевского
археологического комплекса в 1994 – 2005 гг. // Русский
сборник (Тр. кафедры отечественной истории древности и
средневековья Брянского гос. университета им.акад.
И.Г.Петровского). Вып.2–3. – Брянск, 2006а.
Стародубцев Г.Ю. Охранные исследования посада Гочевского археологического комплекса (летописного Римова) в
2003 – 2004 гг. // Археология Юго-Востока Руси. Материалы

IV науч. конф.. – Елец, 2006б.
Стародубцев Г.Ю., Зорин А.В. Начало исследования Гочевского посада // Верхнее Подонье: Природа. Археология.
История. Сб. ст. в 2-х т. Т. 1. – Тула, 2004а.
Стародубцев Г.Ю., Зорин А.В. Начало исследования Гочевского поселения // АО 2003 г. – М., 2004б.
Стародубцев Г.Ю., Зорин А.В. Отчет об охранных раскопках поселения Гочевского археологического комплекса (с.
Гочево Беловского района Курской области) в 2003 г. // НА
КГОМА. I – 126, 127.
Стародубцев Г.Ю., Зорин А.В. Отчет об охранных раскопках Гочевского археологического комплекса (с. Гочево Беловского района Курской области) в 2004 г. // НА КГОМА. I
– 128, 129.
Стародубцев Г.Ю., Зорин А.В. Отчет об охранных раскопках Гочевского археологического комплекса в 2004 г. // НА
КГОМА. I – 128, 129.
Стародубцев Г.Ю., Зорин А.В. Охранные раскопки Гочевского археологического комплекса // АО 2004 г. – М., 2005.
Стародубцев Г.Ю., Зорин А.В. Отчет об охранных раскопках Гочевского археологического комплекса в 2005 г. // НА
КГОМА. I – 137, 138.
Шинаков Е.А. Население междуречья Десны и Ворсклы в
конце X – первой половине XIII вв. – М., 1980 (на правах
рукописи).
Шинаков Е.А. Население верхнего течения р. Псёл в XI –
первой половине XII вв. (По материалам Гочевского археологического комплекса) // Вестник МГУ. История. № 82. –
М., 1982.
Эдинг Д.И. Экспедиционная работа московских археологов
в 1937 г. // ВДИ. № 1. 1938.

78

ПРЕДМЕТЫ ВООРУЖЕНИЯ, ПРЕДМЕТЫ БЫТА
И УКРАШЕНИЯ ДРЕВНЕРУССКОГО ВРЕМЕНИ
С ГОРОДИЩА РАССУХА 2
© 2009 В.Н. Гурьянов
(Россия,Брянск, Брянский государственный университет им. академика И.Г.Петровского)
Городище Рассуха-2 (в отчете Г.Н.Пронина и в
паспорте Министерства культуры СССР от
8.06.1973 г. памятник обозначен как городище Рассуха-3, однако мы придерживаемся нумерации,
предложенной А.В.Кашкиным [АКР, с. 259]) расположено в 0,11 км к югу от юго-восточной окраины села Рассуха, в 0,5 км к северу от шоссе Брянск Гомелъ в месте его пересечения р.Рассуха. Городище занимает мыс правого коренного берега реки
Рассуха при впадении в нее правого притока р.Писталь. Высота площадки городища над уровнем воды 18,5 м, площадка грушевидной формы,
вытянута по линии север - юг с отклонением от оси
координат в 15° к востоку. Размеры основной площадки городища: длина с учетом внутреннего и
внешнего валов 80 м, ширина в северной части у
внутреннего вала 20 м, в южной части у внешнего
вала 55 м. Напольный вал сильно оплыл, его высота
3,5 м, с южной стороны проходит ров глубиной 5 м.
Внутренний северный вал высотой до 1 м расположен на самом краю площадки. Ров находится уже
за ее пределами, на уступе, его глубина 5 м от гребня вала. За ним идет следующий вал высотой 3 м, за
ним — ров глубиной 2,5 м и внешний вал высотой
2 м. За третьим валом находится площадка длиной
16 м, которая обрывается крутым склоном к реке,
высота края площадки над уровнем реки 12 м. Восточный и западный склоны площадки городища
очень крутые, крутизна склонов 55° и 65°, высота
над уровнем реки 16 и 18 м соответственно. Площадка городища имеет небольшую седловидность в
разрезе по линии север - юг. С запада и севера мыс,
на котором расположено городище, огибает р. Писталь – правый приток р. Рассуха (на плане в отчете
Г.Н.Пронина ошибочно указана р.Рассуха), с востока – собственно река Рассуха. Склоны и края
площадки городища, а также малая площадка с северной системой валов и рвов и большой южный
ров в настоящее время заросли лиственными деревьями. С юга к городищу примыкает обширное
селище площадью около 3,5 га, расположенное между двумя оврагами. По результатам шурфовки
Г.Н.Пронина, культурный слой на городище достигал мощности 1,5 м и делился на два горизонта:
верхний древнерусский толщиной 0,5-0,6 м и нижний юхновский, разделенные зольной прослойкой.

В исторической литературе городище Рассуха2 с прилегающим к нему посадом связывается с летописным пунктом Росусь, упомянутым в Ипатьевской летописи под 1160 годом при описании событий феодальной войны конца 50-ых — начала 60-ых
гг. XII в. в Чернигово-Северской земле. В 1158 г.
Изяслав Давыдович, вторично став великим князем
Киевским, передал Черниговский стол своему кузену Святославу Ольговичу (при этом удержав за собой и своим племянником Святославом Владимировичем большую часть Черниговской волости), а в
Новгород-Северском утвердился племянник Святослава Ольговича – Святослав Всеволодович. Вмешавшись на стороне Ивана Берладника в смуту в
Галицкой земле, Изяслав Давыдович потерпел поражение и вынужден был оставить Киев. После этого он двинулся в Землю вятичей и занял волость
«Вятичи», принадлежавшую Святославу Всеволодовичу. По дороге в «Вятичи» Изяслав захватывает
город Обловь, который был собственностью жены
Святослава Ольговича Черниговского. Эти события
послужили причиной дальнейшей конфронтации. В
ходе военных действий лета - осени 1160 г. Изяслав
Давыдович закрепился в г. Вырь на юго-востоке
Чернигово-Северской земли. Заключив союз с половцами, он предпринимает неудачные походы на
Путивль и Чернигов. Городов взять ему не удалось
и, разорив окрестности, Изяслав возвращается в
Вырь. Здесь он задумывает новый поход - против
Смоленской земли, союзной Черниговскому князю.
Дождавшись подхода нового половецкого контингента, он в начале зимы 1160 г. снова начинает военные действия. «Ко Изяславу же придоша Половци мнози и иде с ними к Воробийнh и к Росусh и
тудh повоевавъ иде къ сновцю своему ко Вщижю» [ПСРЛ, Т.2. 2001, стлб. 508]. Едва ли не первым из исследователей локализовал летописную
Росусь «у с.Рассухи около Мглина» М.П.Погодин
[Погодин, 1848, с.457].
Собственно же городище впервые упомянуто в
списках графини П.С.Уваровой как «городец —
память войн кн. Изяслава и Святослава 1160 г.»
[Уварова, 1906, с.81]. О наличии в с.Рассуха городища, представляющего собой «остаток древнего
города Росухи», упоминает и П.В.Голубовский [Голубовский, 1908, с.33]. Впервые городище было
79

обследовано Г.Н.Прониным в 1973 г. [Кулаков,
Пронин, Смирнов, 1974, с.62,63].
В последние годы городище и примыкающее к
нему селище стали объектами деятельности «черных копателей», работающих с применением металлодетекторов. Часть находок, предположительно происходящих с данного комплекса памятников,
одним из кладоискателей была передана в Унечский районный и Брянский областной краеведческие музеи. В Унечский музей поступили в основном орудия труда и предметы быта, а также фрагменты украшений ХI—ХII вв., в том числе достаточно редких, изготовленные из цветного металла
[Гурьянов, 2002, с.143]. В Брянский музей поступили предметы вооружения (несколько однотипных
бронебойных наконечников стрел) и вислые печати, дальнейшая судьба последних в настоящее время неизвестна.
Нарастающая опасность разрушения памятника в ходе грабительских раскопок заставила в 2002
г. провести охранные раскопки городища [Гурьянов, Ефимов, 2003, с.116,117]. Раскоп площадью 60
кв. м был заложен у подножия внутреннего северного вала городища, у восточного края площадки, на
месте четырех крупных кладоискательских ям, нарушивших дерн и верхнюю часть культурного слоя
на глубину до 0,4 м. Древнерусский горизонт культурного слоя представлял собой слой темно-серой
(до черного) прозоленной супеси толщиной до 0,6 м.
Слой достаточно однородный, какие-либо стратиграфические горизонты в нем не выделяются.
В ходе раскопок собрана значительная коллекция круговой древнерусской керамики (свыше 3,5
тысяч фрагментов) и индивидуальных находок, не
менее 60 из которых могут быть отнесены к древнерусскому времени.
Предметы вооружения представлены двумя
наконечниками стрел (Рис.1:8,9). Первый из них
размерами: длина 98 мм, длина пера 65 мм, ширина
пера 20 мм относится к варианту 2 типа 44 (по
А.Ф.Медведеву) – «клиновидные» и датируется в
широких пределах с IX по XIV вв., довольно часто
наконечники этого типа встречаются в слоях XII
века [Медведев, 1966, с.67]. Второй наконечник
длиной 93 мм, длина пера 58 мм (при этом достаточно длинная шейка – 23 мм, по сути половина длины
пера), ширина пера 21 мм наиболее близок к типу 43
по А.Ф.Медведеву – «ромбовидные с расширением
в середине длины пера и пропорциями пера 1 : 3» -,
распространенному с IX по XIII в. Наконечники
типа 43 особенно характерны для XII и первой половины XIII вв., в Подесенье наконечники этого типа
найдены во Вщиже [Медведев, 1966, с.66,67].
К снаряжению всадника и верхового коня относится находка грызла удил с петлями, находящимися по отношению друг к другу во взаимно
перпендикулярных плоскостях (Рис.1: 13). Вероят-

но к воинскому снаряжению относится и находка
фитильницы (?) (Рис.1: 10).
Ремесленно-бытовые предметы представлены
находками ножей, их всего 7 экземпляров, все черенковые, из них 6 с прямой спинкой клинка (универсальные) (Рис. 1:1-6), один экземпляр у которого острие значительно ниже оси рукоятки (Рис.1: 7).
Считается, что такие ножи применялись для резьбы
по дереву [Хорошев, 1997, с.18].Оковка с заклепкой, изготовленная из цветного металла (Рис.2:14),
возможно является оковкой ножен ножа.
Значительное число находок связано с охраной
жилищ и другой собственности. Это фрагменты
замков и другие принадлежности для запора дверей.
Среди находок – большой цилиндр цилиндрического замка типа «В» (Рис.1:17), распространенного во
второй половине XII–XV вв.; малый цилиндр замка
типа «Б» (нач.XII – середина XIV вв.) (Рис.1:16)
[Колчин,1982, с.160,162. Рис.3], крышка и пружина
цилиндрического замка (Рис.1: 18,19). Найдены
также дверной пробой, фигурная накладка к замку
(Рис.1:15,12) и накладка к сундучному замку
(Рис.1:14).
К предметам личной гигиены относится двусторонний трапециевидный гребень (Рис.2:13), изготовленный из компакты диафиза трубчатой кости
коровы (остеологическое определение А.А. Чубура). По форме гребень близок типу М, который по
новгородской шкале датируется концом X - началом XIII в. [Колчин, 1982, с.164, 165].
Шиферные пряслица представлены тремя экземплярами. Одно пряслице неправильной усеченобиконической формы, темно-бордового цвета, диаметром 21,4 и высотой 9,1 мм, диаметр канала 6,8
мм (Рис.2:10). По диаметру отверстия (по Р.Л. Розенфельдту [Розенфельдт, 1964, с.223]) пряслице
можно датировать второй половиной XII - первой
половины XIII вв. Ко второй половине XII века
можно отнести аккуратное усечено-биконическое
пряслице небольшого размера: диаметр 15,9 мм,
высота 11 мм, диаметр канала 7,1 мм, внутри канала имеются два вертикальных пропила (Рис.2:11).
Третье пряслице шаровидно-уплощенное, диаметром 24,2 и высотой 14 мм, диаметр канала 8,9
мм датируется более ранним временем - второй половиной XI - первой половины XII вв. [Розенфельдт, 1964, с.223]. На боковой поверхности этого
пряслиц имеется граффити, напоминающее буквы
кириллицы, перечеркнутые длинной линией (Рис.2:
12). На наш взгляд, в этой «надписи» хорошо читается буква Ш («ша»). Возможно, граффити является
следами неудачной попытки подписать пряслице.
Практика нанесения различных меток и надписей
на пряслицах была широко распространена на Руси
преимущественно в XI - XII вв. [Медынцева, 2000,
с.52-68].
Из находок, связанных с ремесленным произ80

водством, следует отметить находку зажимного
пинцета с Г-образными захватывающими губами
(Рис.1:11). Такие пинцеты применялись в ювелирном деле в XI-XIII вв. при механической обработке
изделий [Колчин, 1985, с.264]. Украшения представлены находкой рубчатого перстня (Рис.2:8) и
фрагментые бра стеклянных браслетов (Рис.2:1-7).
Рубчатые перстни изготавливались из свинцовооловянистой или оловянистой бронзы и были широко распространены на Руси, в Новгороде они
встречаются в слоях 90-х гг. XI - 90-х гг. XIV вв.
[Седова, 1981, с.122].
Стеклянные браслеты представлены 12 экземплярами, из них 4 гладких и 8 крученых. 10 фрагментов браслетов покрыты патиной в различной
степени, два фрагмента (оливковый и светлосиний) патины не имеют. Гладкие браслеты четырех цветов: коричневый, фиолетовый, зеленый и
бирюзовый. Цветовая гамма крученых браслетов
более разнообразна, среди них черный с накладным
желтым декором, три фиолетовых, два зеленых,
светло-синий и оливковый. Интересно отметить,
что в цветовой гамме древнерусских браслетов
обычно отмечается преобладание коричневого цвета [Щапова, 1997, с.88], в Рассухе же такой встречен только один, при этом треть из найденных составляют браслеты фиолетового цвета. Для сравнения: среди стеклянных браслетов, найденных при
раскопках городища Мглин 2, коричневые и фиолетовые составляют равную долю – по 20 % каждого цвета [Карпов, 2006, с. 50].
Внутренний диаметр браслетов определен у 10
экземпляров. В двух случаях он составляет 6 см, в
остальных – от 6,6 до 7,2 см, при этом шесть экземпляров имеют «стандартный» диаметр 7 см. По
мнению Ю.Л.Щаповой, браслеты большого диаметра (от 7 см) связаны с южной традицией ношения подобных украшений на предплечьях [Щапова,
1972, с.162]. Диаметр стеклянного прутка, из которого изготовлены браслеты, в одном случае составКатегория находок
Наконечник стрелы тип 43
Наконечник стрелы тип 44
Цилиндрический замок типа «Б»
Цилиндрический замок типа «В»
Двусторонний гребень типа «М»
Пряслице 1
Пряслице 2
Пряслице с граффити
Зажимной пинцет
Рубчатый перстень
Стеклянные браслеты

IX в.
-----------------

ляет 3,6–4 мм (гладкий светло-зеленый), в трех случаях (мелкокрученый черный с накладным желтым
декором, среднекрученый оливковый и крупнокрученый фиолетовый) – 6,5 – 7 мм. В остальных случаях диаметр прутка 5 – 5,5 мм. Что касается датировки стеклянных браслетов, то, как отмечается в
литературе, крученые браслеты различных цветов
бытуют в основном с XII по XIII в., максимальное
их распространение приходится на XIII в. К этому
же времени относится и распространение гладких
браслетов [Мастыкова, 2005, с.166-167].
При синхронизации находок (см. таблицу) нетрудно заметить, что время совместного бытования
всех вышеперечисленных категорий вещей приходится на XII в., а если учитывать время наибольшего бытования отдельных категорий вещей – наконечников стрел, цилиндрических замков, шиферных пряслиц (с датировкой последних, предложенной Р.Л.Розенфельдтом, согласен и ряд других исследователей, см. например [Моргунов, 2003, с.38 и
др.]), - то это время можно сузить до второй половины XII в. Керамический материал также подтверждает указанную датировку.
Как уже упоминалось выше, населенный пункт
Росусь упомянут в летописи единственный раз под
1160 годом. Совпадение археологической датировки и летописного упоминания города представляется нам неслучайным. Именно к середине XII в.
оформляются сначала чернигово-смоленское, а затем чернигово-северское пограничья, процесс формирования которых происходил в ходе нескольких
войн за «раздел» и «передел» Подесенья. В частности, по мнению А.А.Метельского, в 1142 г. чернигово-смоленская граница изменяется именно в районе Росуси [Мяцельскi, 1994, с.148-155]. Вероятно,
в связи с этими событиями и происходит укрепление пограничных черниговских крепостей, в том
числе и Росуси [Шинаков, Миненко, Сафронов,
1993, с.22-24], что нашло свое отражение и в археологическом материале.

X в.
-----------------

-

XI в.
-----------------

---------

-----------

XII в.
----------------------------------------------------------------------

XIII в.
-------------------------------------

-------------------------

XIV в.
-----------------

--------

81

Рис.1 Предметы вооружения и быта с городища
Рассуха.
1-19 - железо

Литература:
Археологическая карта России: Брянская область / Авторсост. А.В.Кашкин. – М., 1993.
Голубовский П.В. Историческая карта Черниговской губернии до 1300 г. // Труды XIII археологического съезда. М., 1908. Т. 2.
Гурьянов В.Н. Раскопки селища Хизовка 3 на реке Болва и
разведки в Брянской области // АО 2001 г. - М., 2002.
Гурьянов В.Н., Ефимов А.Е. Охранные раскопки городища Рассуха 2 // АО 2002 г. - М., 2003.
Карпов Д.А. Стеклянные браслеты древнерусского времени
с городища Мглин 2 // Русский сборник. Вып. 2-3. - Брянск,
2006.
Колчин Б.А. Хронология новгородских древностей // Новгородский сборник. 50 лет раскопок Новгорода. - М., 1982.
Колчин Б.А. Ремесло // Археология СССР. Древняя Русь.
Город, замок, село. - М., 1985.

Кулаков В.И., Пронин Г.Н., Смирнов Ю.А. Разведки в
бассейне р. Судость // АО 1973 г. - М., 1974.
Мастыкова А.В. Стеклянные изделия из раскопок в г. Козельске // Нигматуллин Р.А., Прошкин О.Л., Массалитина
Г.А. и др. Древний Козельск и его округа: Труды отдела охранных раскопок ИА РАН. Т.4. – М., 2005.
Медведев А.Ф. Ручное метательное оружие. Лук и стрелы,
самострел VIII–XIV вв. // САИ. Вып.Е1-36. - М., 1966
Медынцева А.А. Грамотность в Древней Руси (По памятникам эпиграфики X – первой половины XIII века). - М.,
2000
Моргунов Ю.Ю. Сампсониев Остров: Пограничная крепость на посульской окраине Южной Руси в XI – XIII вв. –
М., 2003.
Мяцельскi А.А. Смаленска-чарнiгаўскае памежжа XII стагоддзя ў мiжрэччы Дзясны i Дняпра // Гiстарычнаархеалагiчны зборнiк. № 4. Сярэднявечча. – Мiнск, 1994.

82

Рис.2 Предметы быта
с городища Рассуха

Погодин М. П. Разыскания о городах и пределах древних
русских княжеств с 1054 по 1240 год // ЖМВД. 1848,
ч.23,24.
Полное собрание русских летописей. Том 2. Ипатьевская
летопись. - М., 2001.
Пронин Г.Н. Отчет о работе Судостьского отряда Среднеднепровской экспедиции ИА АН СССР в 1973 г. // Архив
ИА РАН. № 4991.
Розенфельдт Р.Л. О производстве и датировке овручских
пряслиц // СА. 1964. № 4.
Рыбина Е.А., Розенфельдт Р.Л. Гребни, расчески // Археология. Древняя Русь. Быт и культура. - М., 1997.
Седова М.В. Ювелирные изделия древнего Новгорода (XXV вв.). - М., 1981.

Уварова П.С. Выборки из дел Черниговского статистического комитета, исторического общества Нестора Летописца
и архива граф. П.С.Уваровой. Городища и курганы // Труды
Московского предварительного комитета по устройству XIV
археологического съезда. Вып. 1. - М., 1906.
Хорошев А.С. Ножи, бритвы, ножницы // Археология.
Древняя Русь. Быт и культура. - М., 1997.
Шинаков Е.А., Миненко В.В., Сафронов И.В. «Города»
Чернигово-Смоленского пограничья: факторы и этапы развития // Роль раннiх мiських центрiв в становленнi Київської
Русi. – Суми, 1993.
Щапова Ю.Л. Стекло Киевской Руси. – М., 1972.
Щапова Ю.Л. Украшения из стекла // Археология. Древняя
Русь. Быт и культура. - М., 1997.

83

СРЕДНЕВЕКОВЫЕ КОПЬЯ СРЕДНЕГО ПОДЕСЕНЬЯ
(VI – XV вв.)
© 2009 Е.А. Шинаков, В.В.Миненко, С.Ю.Грачев,
В.О.Пискунов, А.В.Соболев, А.А. Чубур
(Россия, Брянск, Брянский государственный университет им.академика И.Г.Петровского)
В фундаментальном труде А.Н.Кирпичникова
[1966] для всей территории Северочерниговского (в
основном современного Брянского) Подесенья были
указаны находки всего четырех наконечников средневекового древкового колющего оружия. Два наконечника этот автор относит к типу III Б (удлиненнотреугольной формы, узколистные, почти пиковидные), два – к типу V («с пером в виде четырехгранного стержня и воронковидной тульей»), который
также называется «пика» [Кирпичников, 1966, С.14,
15]. Один наконечник типа III Б (№431 по каталогу
А.Н.Кирпичникова) был случайно найден в 1887 г. В
Карачеве, один (№430) – во Вщиже, при раскопках
Б.А.Рыбакова на детинце [Кирпичников, 1966, С 90].
Оба экземпляра типа V (№482, 483) также найдены
во Вщиже при тех же обстоятельствах [Кирпичников, 1966 С.94]. Все четыре экземпляра А.Н. Кирпичников относит к XII–XIII вв., для одного (№430)
несколько сужая дату до XII – первой половины XIII
в. [Кирпичников, 1966. С. 90].
За прошедшие с момента его публикации, а, по
сути, со времени окончания работ Б.А. Рыбакова в
1949 году в Вщиже, в указанном регионе (с добавлением небольших территорий к западу от него, в бассейне Ипути (Новозыбков) и на его северовосточной окраине, где верховья Рессеты (бассейн
уже не Десны, а Жиздры) практически смыкаются с
верховьями речек, впадающих в притоки Десны –
Болву и Снежеть, было зафиксировано минимум 29
наконечников рогатин, копий и сулиц. Из этого числа два втульчатых наконечника дротиков (Новозыбковский и Брянский музеи (в последнем случае – из
Жуковского района)) и один – копья (музей школы с.
Чемлыж под Севском) пока точно не локализованы,
еще один – пики с поля Добрыничского сражения,
переданный автором находки (В.В.Зайцевым) в Севский музей, во-первых, пока точно не атрибутирован,
а, во-вторых, судя по месту находки, выходит за хронологические рамки статьи. Имеются также сведения
об обнаружении в одном пункте трубчевско- суземских лесов сразу пяти черешковых наконечников сулиц, причем в комлексе с другими предметами вооружения.
Из числа 27-ми проанализированных в данной
статье наконечников (без учета чемлыжского и добруньско-севского) 4 принадлежат рогатинам, 9 –
копьям разных типов и размеров, 15 – дротикам (сулицам), из них 8 – втульчатым, 7 черешковым. Из
этого числа только 5 экземпляров и один вток от ро-

гатины происходят из научных раскопок поселений, еще 3 – из археологических разведок, в т.ч. - с
применением металлоискателя, остальные – побочный результат деятельности поисковиков, исследующих поля сражений Великой Отечественной войны, и случайные находки. Из 19-ти последних 6 наконечников уже переданы в Брянский областной историко-краеведческий музей (результат
работ группы «Поиск» во главе с А.В. Соболевым),
2 – в Почепский (работы А.В.Сазоненко), один – в
Новозыбковский, один – в Трубчевский музеи, остальные хранятся в частных коллекциях.
Рогатины. Одна находка (на границе Трубчевского и Суземского р-нов, правый берег левого
притока Десны р. Сольки) была сделана группой
«Поиск» во главе с А.В.Соболевым. Еще три – на
юго-западной окраине Карачева, около церкви Тихона Столпника, в пойме левого берега р. Снежеть
и в верховьях правого притока Рессеты – р.Велья к
востоку от станции Судимир (с.Владимировка), и к
востоку от станции Нерусса на правом берегу одноименной реки – были сделаны случайно местными жителями. Самым крупным является экземпляр из под станции Нерусса – 47 cм общей длины
при максимальном диаметре втулки в 4 см. Следующий по размерам наконечник – 40 см длиной
при максимальном внешнем диаметре втулки в 4,2
см найден на Сольке, самый маленький – 33, с учетом изношенности – 34 см при максимальном диаметре втулки в 3,8 см – в Карачеве.
Наконечник из под Судимира (Владимировка) (рис. 1:1) имеет промежуточные параметры – 37
х 4 (диаметр втулки) см. Этот наконечник наиболее
массивен, прочен, его лезвие ненамного длиннее
втулки (соотношение их примерно 60 х 40 % общей длины) (рис.1:1). Ширина лезвия (до 4,2 см)
равна максимальному диаметру втулки (4 см), переход между ними слабо выражен, минимальная
ширина шейки – 2,7 см. Ребро на лезвии имеет
прямое продолжение в одном из ребер девятигранной втулки. Сечение лезвия – уплощенноромбическое, с прямыми гранями, при толщине у
основания в 1,4 см, в середине лезвие – 1 см. Края
лезвия - скруглено-выпуклые, плавно сходятся от
основания к острию. В основании втулки – два
сквозных отверстия для крепления к древку. Толщина стенок втулки – 0,2 см, ее диаметр у основания пера – 2,5 см, в торцевой части – 4 см.

84

Берег р. Нерусса к юго-востоку от одноименной
станции «содержал» самый крупный наконечник рогатины длиной 47 см (рис.1:4). По форме оно идентично рогатине из Судимира-Владимировки, но имеет гораздо более короткую втулку и широкое лезвие.
Соотношение ее с пером – 12 : 35 см, или 26 х 74 %,
что почти идентично рогатине с р. Солька, в этом же
микрорегионе, однако, последняя имеет иную конструкцию лезвия и втулки (см. ниже). Форма пера «не-

русской» рогатины – плавно-лавролистная, при
максимальной ширине в 6, 4 см, толщине – в 1 см.
Ребро – неярко выраженное, переходит в одну из
граней втулки. Втулка – шестигранная, внутри –
круглая, с толщиной стенок в 0,2 – 0,4 см., максимальный диаметр втулки в ее торце – 4 см, минимальный, в переходе от нее к лезвию – 2,6 см. В 0,5
см от торца втулки находится горизонтальная прорезь 1,5 х 0,2 см для крепления к древку.

Рис.1. Рогатины. 1 – Судимир, 2 – д. Мальцева, 3 – Карачев, 4 - Нерусса

Карачев (Тихонова пустынь). Наконечник по
своим овально-вытянутым очертаниям, плавному
переходу от втулки к лезвию (рис.1:3), напоминает
«судимирский». Однако втулка здесь округлая, ребро
с лезвия (кстати, менее четкое) на нее не переходит.
Несколько другим здесь является и соотношение
длин лезвия и втулки: 23,5:9,5 см, т.е. примерно 70 х
30 %. Иное соотношение, чем у «судимирского» экземпляра, имеют ширина пера (4–4,3 см: края лезвия
сильно повреждены) и максимальный диаметр втулки
– 3,8 см (диаметр втулки у основания пера – 2,4 см).
Для сравнительно небольшой длины (33–34 см) наконечник имеет относительно толстые стенки втулки
– 0,2–0,25 см без визуально зафиксированных отверстий для крепления к древку (наконечник, пока он
находился в распоряжении исследователей, не представилось возможным очистить от ржавчины).
д.Мальцева на р. Солька, Суземский район.
Найденная здесь А.В.Соболевым рогатина представляет собой менее массивный образец изделий этого

типа (рис.1:2). Его лезвие – почти плоское, утолщается к середине лишь до 0,6 см, и достигает толщины в 1,2 см за счет четко выраженного в рельефе
ребра бордюра по центру, плавно опускающегося к
плоскости лезвия в его нижней части, и более вертикального – в верхней. Форма лезвия – такая же,
как и в предыдущих экземплярах – овальновытянутая, с плавным переходом к втулке. Максимальная ширина лезвия в его нижней части – 5 см.
диаметр округлой втулки у основания пера – 2,2
см, в торцевой части – 4,2 см, средняя толщина
стенок – 0,3 см. в нижней части втулки находится
овально-прямоугольное отверстие (1,2 х 0,5 см) для
крепления к древку. Пропорции: перо и втулка соотносятся как 29 : 11 см, т.е. примерно как 73 х 27
%, и являются минимальными для втулки во всей
группе среднедеснинских рогатин.
А.Н.Кирпичников относит рогатину к итоговому развитию архаичного для Древней Руси типа
копий IV с «продолговато-яйцевидными» наконеч85

никами [Кирпичников, 1966 С.15]. Внутреннего членения этого типа (рогатины – тип IVА, «с пером лавролистной формы» [Там же]) ученый не делает,
впрочем, не прослеживая и его хронологического
развития. Он отмечает лишь, что «форма и размеры
домонгольских рогатин удивительным образом совпали с одноименными образцами XV-XVII вв. (ср.
известную рогатину князя Бориса Александровича
Тверского)» [Кирпичников, 1966, С.15].
Действительно, сравним с нашими образцами –
хотя бы с точки зрения их датировки, ибо все они
найдены вне слоя (по крайней мере, он не был зафиксирован на момент их «поднятия»). По форме и
пропорциям собственность Бориса Александровича
[Russian Arms, 1982, Pl.2-5] «удивительным образом»
совпадает с наконечником из-под Судимира (соотношение длины пера и втулки у первой – 61 х 39%, у
второй – 60 х 40%) и в наибольшей степени отличается от образца с р. Солька. Это позволяет, возможно, отнести судимирскую рогатину у XV в., а «сольскую» поставить в начало эволюции копий этого типа (IVA по А.Н.Кирпичникову).
Копья ближнего боя.
Копья, не вошедшие в сводку А.Н. Кирпичникова, относятся к четырем типам. Тип I (ланцетовидные) представлен одним экземпляром (поселение
Борки II, раскопки Е. А.Шинакова, 1985 г.) [Шинаков, 1986; 1995, Табл.XXXIV:1]. Тип III (копья с пером удлиненно-треугольной формы) обнаружены в
количестве 2-х экземпляров в разных частях региона:
д.Боев Завод на реке Лютая, приток Рессеты (сборы
А.В.Соболева); д.Монастырище Трубчевского района, левый берег Десны (случайная находка)). Оба
экземпляра относятся к различным как типологически, так и, судя по всему, хронологически вариантам
данного типа.
Тип I (рис.2:1, копье из Борок II) подробно, с
упоминанием аналогий, описан [Шинаков, 1995,
С.110-111, 121 Табл. XXXIV:1; 2006, С.64]. Здесь
отметим, что хронологически и функционально наконечник этого типа не связан с культурным слоем
поселения, в котором был найден (эпоха бронзы и
раннего железа). Он явно контаминируется с соседним, находящимся в нескольких стах метрах к северу, вверх по Судости, поселением Борки III. Последнее, наряду со многими другими, имеет и ярко выраженный позднероменский горизонт X – нач.XI в.,
после которого в существовании поселения наблюдается длительная лакуна вплоть до конца XII в. минимум. Наконечник скандинавского типа явно связан с моментом прекращения существования позднероменского поселения, как, возможно, и найденным здесь же втульчатый наконечник сулицы, описываемый ниже.
Тип IV имеет самые древние местные корни в
вытянуто-яйцевидных наконечниках эпохи бронзы
из Бежицы, Кветуни [Шинаков, 1995. Табл. IV: 2,3] и
бассейна Ипути (рис.5:1 данного издания), встречаются они в древностях эпохи «Великого переселения

народов», и в финно-угорских средневековых и т.д.
В связи с архаичностью их формы, а также тем, что
от них, по мнению А.Н. Кирпичникова, развились
уже описанные выше рогатины (тип IVА), мы рассматриваем их раньше типа III. Железных наконечников этого типа в регионе обнаружено 3 экз.,
все на Деснинском левоберережье. Они локализуются в двух его микрорегионах: два наконечника
найдены практически в одном пункте суземскотрубчевских лесов в верховьях левого притока
Десны р.Солька у д.Мальцева в конце 1990-х гг.
группой «Поиск» во главе с А.В. Соболевым и переданы в БГОКМ. Еще один представляет собой
случайную находку в деснинско-жиздринских долинно-зандровых лесах в низовьях р.Снежеть напротив Брянска (с.Красные Дворики). Тип V (пики)
также найдены в двух пунктах – на городище Слободка (2 экз.), раскопки Т.Н. Никольской [Никольская, 1981, Рис.95:15; 1987, Рис.68:14] и на окольном городе «Чашина Кургана» в Брянске (случайная находка, частная коллекция).
Тип IV. «Красные Дворики» (рис.2:2). Общая
длина – 32 см, соотношение длин пера и втулки –
17:15 см, т.е. 53 х 47 %. Ширина лезвия – 3,2 см,
диаметр втулки – 2,8 см (у торца), 1,4 см (при переходе к лезвию). Отверстие для крепления к древку
отсутствует, однако мы располагаем только фотографией, а экземпляр очень проржавел. Типологически данный экземпляр типа IV близок к типу III
по своим удлиненным параметрам.
Такая форма пера, да и сами пропорции наконечника в «чистом» виде для Древней Руси нехарактерна. От типа IV ее отличают прямые боковые
грани лезвия, от типа III – скругленность острия и
плечиков. На первый взгляд парадоксально, что
ближайшая аналогия наконечнику из «Красных
Двориков» датируется второй половиной VII в. н. э.
встречена в одном из алеманнских погребений могильника Трухтельфинген в Баден-Вюртемберге
[Эпоха Меровингов …, 2007, С.180-181, 447. Табл.
VII.8.2]. Правда, втулка у него восьмигранная, но
грани почти не заметны, зато длина и пропорции
практически идентичны (32 см и соотношение
длин пера и втулки 53 х 47 % («Красные дворики»),
30,3 см и 56 х 44% (Трухтельфинген)). Но этот парадокс, по сути, снимается, если учесть, что несколько ранее, но в тех же «Красных Двориках»,
скорее всего, в разрушенном дорогой могильнике,
была обнаружена подковообразная фибула с дисковидными окончаниями. Правда, по аналогиям
она датируется более ранним, чем алеманнское копье, периодом (хотя в историографии и существуют разногласия – каким именно, но в рамках II–IV
вв.) [Шинаков, 2007 С.20-23, Рис.6; Шинаков, Чернышев, 2007, С.50-51, Рис.5; Шинаков, 2008, С.110,
112-115. Рис.2:2]. С другой стороны, в этом же
микрорегионе сделаны две находки пальчатых фибул, распространение которых в Среднем Подесенье в основном и «падает» на вторую половину VII
86

в. Впрочем, германский наконечник типологически
явно связан с одной изолированной группой копий
из восточной Литвы [Казакавичус, 1988, Рис.15], которые В. Казакавичус относит к типу III (по своей
классификации) и датирует концом VI–VII вв. Этот
же автор, со ссылкой на В.Л.Мыц [1981] упоминает о
находке «нескольких экземпляров с похожими перьями и многогранными втулками в Керчи», где они
датируются IV–V вв. [Там же C.41-42]. Поэтому в
принципе и наконечник из «Красных Двориков» мог
бы датироваться и ранним временем, но типологически выстраивается иная цепочка: литовский наконечники мечеобразной формы – германский наконечник – копье из «Красных Двориков». Форма «литовских» копий очень схожа с «алеманнским», что
наводит на мысль об их генетической связи. Однако
у первых перо длиннее, его соотношение с втулкой,
также восьмигранной – 67 х 33%, но чаще лезвие

еще длиннее. С учетом датировок, можно «алеманнское» копье возводить к «литовским». Учитывая керченские находки (со слов В.Казакавичуса, в
данной статье их анализа не проводилось) и образцы из Баден-Вюртемберга и «Красных Двориков»
«вопрос о происхождении формы пера этих наконечников» уже не остается столь «открытым» [Казакавичус, 1988, С.42]. Возможно, речь идет о какой-то мигрирующей группе германского населения, либо о балтском влиянии на германское вооружения эпохи «Великого переселения народов».
Наконечник из «Красных Двориков» в этой связи
становится и типологически, и хронологически самым поздним (конец VII – начало VIII в.). Но это
допущение – подобная форма могла повториться и
в эпоху Древней Руси, как неоднократно и на разных территориях, например, повторялась лавролистная форма наконечников.

Рис.2. Копья ближнего боя.
1 – Борки II, 2 – Красные дворики, 3, 4 – Мальцева, 5 – Монастырище, 6 – Боев Завод, 7 - Чашин курган

Мальцева. Копье 1 (рис.2:3) имеет длину 23,5
(24) см при соотношении длин пера и втулки 14 : 10
см, т.е. 58 х 42 %. Ширина лезвия – 4 см, толщина –
0,7 см. втулка – воронковидная, но с небольшим перепадом диаметров (2,3 и 1,3 см) и с четко выраженной шейкой, толщина стенок втулки – 0,2 см. втулка,
слегка, на 1 см, вклинивается в плоскость пера. В ее
нижней части фиксируется небольшое, диаметром
0,15 см круглое отверстие для крепления к древку.
Форма пера имеет четко вытянуто- яйцевидную
форму и типологически наиболее близка к очертаниям наконечников эпохи бронзы.

Копье 2 (рис.2:4) имеет более выраженные
плечики при переходе от втулки к перу и «перелом» при переходе от них к основной части лезвия,
края которого идут почти параллельно друг другу и
лишь на треть длины до острия лезвия сужаются,
образуя округло-приостренную форму конца пера.
Общая длина наконечника – 21 см, соотношение
длин пера и втулки – 11,3:8,7 см, т.е. 59 х 41%.
Ширина пера – до 3,5 см, толщина – 0,75 см, диаметр втулки – 2,7-1,6 см, толщина ее стенок – 1,5
см. В нижней части втулки – круглое отверстие
диаметром 0,45 см для крепления к древку. По своей форме данный образец типа IV наиболее близко
87

из всех трех подходит к ранним вариантам типа IVА
(рогатины), особенно к карачевскому экземпляру,
что, возможно, делает последний одним из самых
ранних наконечников рогатин в регионе. Сами же
три образца копий типа IV настолько различаются,
что, скорее всего, представляют собой отдельные типо-хронологические варианты. Точных аналогов по
форме и пропорциям среди древнерусских копий не
обнаружено, наиболее близкие встречены в финноугорских древностях северо-запада Руси XI–XII вв.,
но преимущественно (по курганным комплексам) –
XI века. Это №349 (Калихновщина), 350 (Крапивна),
352 (Залахтовье).
Тип III (удлиненно-треугольной формы) представлен двумя экземплярами, которые вариативно
еще более отличаются друг от друга, чем образцы
предыдущего типа.
Монастырище, левый берег Десны и Навли в
месте слияния этих рек, напротив известного городища Монастырище-Любожичи, с его единственной
пока в регионе находкой «каролингского» меча типа
«Т». Копье (рис.2:5) представляет собой наиболее
классический вариант данного типа: имеет относительно широкое лезвие и крутые плечики. Оно самое
большое по размерам среди всех копий, причем не
только типа III. Превосходит его только рогатина из
Неруссы. Длина копья – 40 см, ширина пера – 4,4 см
у основания, соотношение длин пера и втулки – 26,
5:13,5 см, т.е. 66 х 44%. Диаметр втулки – 2,7–1,7 см,
толщина стенок и наличие отверстия для крепления
пока не известны. Аналогов этому копью достаточно
много, в силу его типичности для XI–XII вв. Наиболее близкими из сводки А.Н.Кирпичникова представляются либо №311 (Калихновщина, СПб губерния), который по курганному комплексу имеет дату
XI век [Кирпичников, 1966, Табл.VII Рис.20:13 С.82],
либо №302 (СПб губерния) [Там же Табл.III Рис.17:6
С.82)], датируемый XI–XII вв. У более ранних экземпляров этого типа края лезвия вогнуты («пламеневидные»), у более поздних – выгнуты, плюс часто
появляется фигурный перехват в месте соединения
пера и втулки. Соотношение длин последних, судя
по выборочному анализу, хронологическим признаком внутри типа III не является.
Боев Завод, правый берег р.Лютая, притока Рессеты. Общая длина наконечника – 19, 0 см, соотношение длин втулки 11: 8 см, т.е. 58 х 42 %. Лезвие
при этом сравнительно короткое и широкое – 2, 9 см
у основания, ровной треугольной формы с ярко выраженными ребром посередине (рис.2:6). Ребро это
занимает и шейку (2,3 см длиной) между собственно
боевой, треугоной, частью пера и круглой втулкой с
ярко выраженной «расклешенностью» (ее верхняя
часть, у «перешейка», имеет диаметр 1,35 см, а торцевая – 3 см, шире лезвия). При неровной толщине
стенок втулки – от 1,5 до 2,5 см – древко данного ко-

пья должно было быть очень массивным, что функционально приближает это копье к типу рогатин.
Дополнительным аргументом в пользу этого может
служить толщина пера – 0,8 см (при длине боевой
его части всего в 10 см) и форма его сечения – уплощенно - ромбическая. Внизу втулки – два круглых отверстия для крепления к древку, ровно напротив друг друга. В целом же это копье наиболее
соответствуют ранним вариантам типа IIIА, с его
коротким лезвием, сильно скошенными плечиками
и почти равным соотношением длин пера и втулки
[Кирпичников, 1966, С.13]. В IX–X вв. они присущи, по мнению этого исследователя, чудским
древностям и присутствуют только в отдельных
русских пунктах, позднее становясь общерусскими. Но эти поздние варианты обладают более
длинным и узким лезвием, чем у наконечника с
р.Лютой. Последний имеет наиболее близкие аналогии происходящие именно с финно-угорских
территорий: №129 (Подболотье, X в.), №97 (Кабанское, X в.) и №92 (Сарское, X в.) [Кирпичников,
1966 Табл.VIII, Рис. 21:2, 3, 4, С.72, 74]. Кстати, соответствует такой идентификации и общая небольшая длина аналогичных наконечников – от
16,5 до 27,3 см.
Таким образом, копья разных вариантов типа
III в исследуемом регионе оказались взаимосвязанными лишь формально - типологически. Реально
они контаминированы с разными периодами в истории Древней Руси – становления государственности (X в., р.Лютая) и существованием единого
Древнерусского
государства
(XI–XII
вв.,
с.Монастырище).
Тип V (пики). Пики в регионе представлены в
двух хронологических диапазонах – XII – XIII и
XVI – XVII вв. В данной статье мы рассматриваем
три образца только первого периода.
«Чашин Курган» (Брянск) (рис.2:7), «окольный
город». Пика явно раннего варианта, лезвие у основания шире втулки (2 и 1,5 см), при этом сохраняется вогнутый «перехват» между ними. Сохранившаяся длина лезвия – 13, реконструируемая – 14,5
см; общая длина наконечника – 25,5 (27) см. лезвие
имеет выпуклые края, плавно сходящиеся к острию,
ромбовидное сечение, толщину в 1,3 см. втулка –
воронковидная, диаметром 1,5 см у «перехвата», 3
см – у основания, в торцовой части. Толщина стенок втулки – 0,15 см. отверстия для крепления не
прослеживаются.
Слободка. Оба экземпляра наконечников копий типаV опубликованы и описаны исследовательницей этого городища Т.Н. Никольской [1981,
Рис.95:16 С.255; 1987, Рис.68:14 С.130]. Оба наконечника относятся к классическим, хотя и ранним
для этого типа вариантам. Датирующими признаками может служить отсутствие утолщения на
88

шейке – зародыша «яблочка», типичного для копий с
XIV в. [Кирпичников, 1966 С.16], плечики лезвия
слегка выступают над втулкой, лезвие еще шире 1 см
(1,7 и 1,3 см), втулка – сравнительно узкая (2,8 см, у
классических – до 3,5 см [Там же]). В данном случае
типологическая датировка - XII–XIII вв. полностью
подтверждается и уточняется хронологией слоя –
вторая половина XII – 1-я пол. XIII вв. [Никольская,
1987 С.47-48].
Имеются также данные о находке на предполагаемом поле Добрыничского сражения января 1605 г.
под Севском трехгранного в сечении наконечника
пики (автор находки В.В.Зайцев, передана в Севский
музей). Однако она является единственным пока нам
известным артефактом подобного типа рубежа XVI–
XVII вв. (системные исследования еще не проводились) и выходит за хронологические рамки работы.
Еще один наконечник копья, судя по описанию, относящийся к типу IV по А.Н.Кирпичникову, хранится в Чемлыжской средней школе (с.Чемлыж находится между Севском и полем Добрыничского сражения, но ни точное место находки, ни культурнохронологическая атрибуция пока не установлены).
Группа втульчатых наконечников метательных
копий (сулиц, дротиков) выделяется не по принципу
формы, а предполагаемого характера применения.
По типологии А.Н.Кирпичникова они относятся к
типам неправильно – ромбовидных (тип II) (1 экз.),
лавролистных (тип IVА) (2 экз.), удлиненнотреугольных (тип III) (3 экз.), с двушипным лезвием
(тип VII)(1 экз.). Однако они имеют гораздо меньшие
размеры, чем основные копья этих двух типов: длину
15–20 см, максимальный диаметр втулки 1,7–2,5 см.
Наконечники этой группы разбросаны равномерно
почти по всей площади исследуемого региона. На
северо-западе это – Осовик (случайная находка) и
Ржаница (поселение Витховка, раскопки А.С. Смирнова, 1985), [Смирнов, 1986 Рис.33:1] и наконечник
из Жуковского района (точное место не известно),
хранящийся в БГОКМ. На северо-востоке находка
была сделана уже в бассейне Рессеты, в верховьях
р.Велья, к востоку от станции Судимир. На юге сулица подобного вида происходит из раскопок Е.А.
Шинакова 1985 г. на поселении Борки III на Судости
[Шинаков, 1986; 2006 Рис.36] и из Кветуни (сборы
В.А.Падина). Почти из географического центра исследуемого региона происходит дротик из с.Котовка
на р. Рожок, хранящийся в Почепском музее. Еще
одно метательное копье выставлено в экспозиции
Новозыбковского музея на юго-западной, ипутьской
окраине региона, но место его происхождение точно
не известно. Последнее по форме пера не подпадает
под типологию А.Н. Кирпичникова.
Рассмотрим вначале наконечники по типологии
А.Н.Кирпичникова, в данном случае – прежде всего
по форме пера.

Среди метательных копий присутствует экземпляр, хотя и не соответствующий полностью
самому архаичному типу II, но являющийся наиболее близкой его реминисценцией. Он найден в слое
роменского (или позднероменского?) времени на
поселении Витховка около Ржаницы Жуковского
района [Смирнов, 1986 Рис.33:1; Рис.3:1 данного
издания]. Длина его – 16,4 см, максимальная ширина пера – 3 см, диаметр втулки – до 2,1 см. форма
неправильная, с одной стороны наконечник имеет
вытянуто-ромбическую форму с плавным переходом от пера к втулке, с другой на расстоянии 6, 8
см от острия присутствует уступ шириной 0,7 см,
четко отделяющий лезвие от втулки. Длина втулки
до основания уступа – 9 см, диаметр втулки в этом
месте составляет 2 см. неправильная форма наконечника, скорее всего – результат грубой ковки и,
может быть, недоработанности. Последнее, возможно, подтверждается незаделанным швом у основания втулки (рис.3:1).
Тип IV представлен двумя лавролистными экземплярами, более поздними, по мнению А.Н.
Кирпичникова, чем продолговато-яйцевидные варианты этого же типа [1966 С.15], который датирует их появление, связывая их с перерастанием собственно типа IV в тип IVА (рогатины) (Там же).
Однако в силу малых размеров «наши» экземпляры
нельзя отнести не только к рогатинам, но даже к
копьям ближнего боя.
Борки III (рис.3:2). Наконечник с окраин этого
поселения (найден в болоте к востоку от береговой
гривы р. Судость, на которой, собственно и располагается поселение) дважды опубликован (Шинаков, 1995. Табл. XXXIV: 2; с.207; Шинаков, 2006.
Рис.36; с.64). Тем не менее, подробное описание
его еще не давалось. Реконструируемая длина экземпляра (острие обломано) – около 18 см, максимальная ширина лезвия (ровно посередине его
длины) – 2,6 см, диаметр втулки – 1,5-2,3 см. Сечение лезвия – уплощенно-ромбическое, его толщина
– до 0,7 см. Толщина стенок втулки – 0,2-0,25 см,
что сужает ее внутренний диаметр в самой широкой части до 1,8 см. Следы отверстий для крепления наконечника к столь тонкому древку отсутствуют. Исходя из формы пера, этот наконечник
можно связать, скорее с тем периодом жизни на
поселении Борки III, который датируется концом
XII–XIII вв. и отнести скорее к охотничьему, чем к
боевому оружию.
Реконструированная длина сильно окисленного втульчатого наконечника из с. Котовка Почепского района (экспозиция Почепского музея) – минимум 21 см, хотя сохранившийся участок пера составляет всего 7-8 см, а общая длина – 19 см.
внешняя длина втулки – до 12 см, хотя внутреннее
отверстие прослеживается на длину всего 9, 5 см и
89

Рис.3. Втульчатые сулицы. 1 – Витховка, 2 – Борки III,
3 – Котовка, 4 – Судимир, 5 – Жуковский район, 6–
Кветунь, 7 – Осовик, 8 – Новозыбков.

имеет в разрезе форму конуса с выпуклыми краями
(рис.3:3).
Внешний диаметр втулки – 1,5-3 см, внутренний, в торцевой части – 2,2 см при толщине стенок
от 0, 3 до 0, 5 см (колебание – за счет окалины).
Лезвие сильно испорчено той же ржавчиной и обломано на конце, однако очевидно, что по форме
оно ближе всего к лавролистным наконечникам
типа IV А. Максимальная сохранившаяся ширина
лезвия в его середине – 2, 7 см, толщины здесь уплощенного ромба с вогнутыми гранями и сильно
выраженными округлыми ребрами по центру. Эти
ребра переходят и на круглую в сечении втулку,
причем прослеживается и вдоль ее боковых граней,
являясь как бы продолжением острых граней лезвия. Такая «укрепленность» наконечника свидетельствует, вероятно, в пользу его не только охотничьего, но и боевого применения. Реконструируемые же размеры и мощная втулка ставят его на
грань между чисто метательными копьями – сулицами и копьями ближнего боя.
Тип III. Примерно такую же длину (ок.21 см),
в одном случае реконструируемую, в другом – почти реальную (добавляется 0,5 см) имеют три предположительно метательных копья, формально относимые к типу III (удлиненно-треугольной формы).
К востоку от станции Судимир (рис.3:4). Длина сохранившейся части наконечника – 17,2 см, судя по конфигурации пера, первоначальная была не
менее 20, а, скорее всего, 21 см. Перо - чисто удлиненно- треугольное, с прямыми краями, возможно,
скруглялось к острию. Плечики – крутые и короткие, расстояние между концом втулки и началом
собственно треугольного пера – 1 см, диаметр
втулки в этой части – 1,35 см, ширина пера в нижней широкой части – 2,5 см. Сечение пера – линзовидное, толщина – 0,5 см. Длина широкой части
втулки (диаметр у ее основания – 2,6 см), надевавшейся на древко – всего 5,5 см, но еще 3 см составляет постепенно уплощающаяся к лезвию шейка, у
начала пера имеющая уплощенно-овальное сечение (1, 35 х 0,8 см). Толщина стенок втулки – 0, 2
см, отверстия для крепления не прослеживаются.
Сам наконечник явно «слабый», хотя диаметр
древка, на которое он насаживается, достигал 2,1–
2,25 см.
Жуковский район, место хранения – БГОКМ
(рис.3:5). Длина наконечника – 20,3 см, первоначальная, возможно до 21 см. соотношение длин пера и втулки – 11,5 : 8,8 см, или 57 х 33%. Перо состоит из двух частей – ударной, удлиненнотреугольной формы со скругленным концом (10,2
см) и основания с умеренно-скошенными плечиками. Длина этой части - 1,3 см, плечики сужаются от
2,4 см на стыке двух частей лезвия (месте его наибольшего расширения), до 1,4 см у места соединении лезвия и втулки. Диаметр втулки у торца – 2,4
см, здесь находится круглое отверстие диаметром
90

0,15 см для крепления к древку. Судя по толщине
стенок втулки – 0,15-0,2 см – конец древка имел
диаметр 2 см, т.е. оно было довольно массивным для
метательного копья. Впрочем, толщина лезвия – 0,5
см, уплощенно- ромбовидного в сечении, все же
приближает его к метательным образцам.
Кветунь, сборы В.А.Падина на распаханной
части курганной группы (Рис.3:6). Относится к данному типу (III) исключительно по удлиненнотреугольной форме пера. В остальном оно весьма
необычно, т.к. имеет длинную втулку (13 см), при
общей длине наконечника (без учета обломанного
острия) в 21 см. Соотношение длин пера и втулки,
соответственно, равняется 62 х 38%. Перо у основания его треугольной части имеет ширину 2 см, толщину 0,8 см. Втулка плавно расширяется от плечиков к основанию от диаметра 0,9 до 1,8 см, визуально
отверстий для крепления к весьма тонкому древку не
наблюдается, что, впрочем, при такой длине втулки
вполне объяснимо. В боковом продольном сечении
(рис.3:6) наконечник представляет собой равномерно
сужающийся от торца (основания) втулки к острию
вытянутый конус, без ощутимых перепадов между
втулкой, шейкой и лезвием.
Наиболее прямая по форме и пропорциям аналогия кветуньскому экземпляру – наконечник остготского происхождения из Бергамо (Италия), датируемый второй половиной VI в. [Эпоха Меровингов
…, 2007 Табл. VIII. 10.1, с.553].
Если у кветуньского наконечника соотношение
длин втулки и пера – 62 х 38% (60 х 40% с учетом
обломанного острия), то у остготского – 57 х 43%.
Форма пера – вытянуто-треугольного со слегка
скругленными к острию боковыми гранями при уплощенно-ромбическом сечении с выраженной средней гранью – практически идентична. У бергамского
экземпляра, правда, существенно большей является
степень расширения втулки от шейки к торцу – более чем в два раза (у кветуньского артефакта – менее,
чем вдвое). Объясняется это главным отличием двух
наконечников – их назначением. Бергамское копье,
судя по длине его наконечника (34 см) и ширине основания втулки (3,5 см) явно предназначалось для
ближайшего боя, кветуньское – для метания.
Несколько меньшие размеры (длина – около 29
см), особенно касательно диаметра (1,5-2 см) и, соответственно, меньшей, чем даже у кветуньского экземпляра (0,9-1,7 см), степени расширения втулки,
имеет наконечник из англо-саксонского (ютского)
могильника Финглесхам в Кенте [Chadwick,
Grainger, 2006 P.96. Fig.2. 113.135]. Его, правда, отличает от кветуньского экземпляра четко лавролистная форма пера, зато, возможно, сближает с ним метательное назначение. Внутренний диаметр древка,
явно указывает на невозможность, во всяком случае,
нерациональность его использования в качестве
оружия ближнего боя и роднит с франкскими метательными фрамеями, которым соответствуют англосаксонские копья типа D2 [Swanton, 1973]. Могиль-

ник Финглесхам, где в погребении №135 был обнаружен аналог кветуньскому копью, датируется
VI в.н.э. [Chadwick, Grainger, 2006 P.31].
С литовскими наконечниками VI-VIII вв. кветуньский экземпляр роднит наличие удлиненной
втулки и наличие в каждом типе, где такая втулка
имеется, в т.ч. и метательных копий с «грацильными» наконечниками. В то же время среди многочисленных наконечников подтипов IА, IГ, IД (по
классификации В.Казакавичуса) ни один не имеет
аналогичного по форме пера. Среди этих копий нет
ни одного с выраженным уступом при переходе от
втулки к лезвию. В то же время у тех экземпляров,
где уступ имеется – втулка короткая.
Точных аналогов в сводке А.Н. Кирпичникова
этому наконечнику нет, однако, «котовскому» экземпляру очень близко соответствуют некоторые
образцы литовских копий типа I Д по классификации В.Казакавичуса. Они обладают плавностью
перехода от втулки к лезвию, выраженной ребристостью, но в целом большей длиной втулки, чем у
«котовского» наконечника. Среди копий этого типа
явно есть и метательные, и ближнего боя, ибо длина их наконечников колеблется от 10,5 до 40 см
[Казакавичус, 1988 С.32]. Наиболее сложный по
форме и пропорциям экземпляр Жеймялис, случ.
находка: [Казакавичус, 1988 Рис.10:10] имеет длину 15 см при диаметре втулки до 1,6 см и ширине
пера в 1,8 см Наконечники этого подтипа появляются в VI в., но наибольшее распространение получают в VII-VIII вв., причем не только в Литве, но
и в Латвии [Там же С.33-34]. С учетом того, что в
микрорегионе Почепа представлены колочинские
поселения, балтское или по крайней мере «прабалто-славянское» происхождение наконечника из
Почепского музея не представляется слишком невероятным.
Тип VII (гарпун) (Рис.3:7) - редко использовался в качестве боевого оружия, т.к. предназначен
для застревания в теле жертвы, что облегчает ее
преследование на охоте. В бою копья с таким наконечником (pilum) использовали только римские
легионеры с узкоспециальной целью – заставить
противника бросить щит. С той же целью использовался и франкский ангон. Однако втулка последнего (как и более раннего пилума) достигает в длину 90 см [Винклер П., фон. 1992 С.77-78]. Здесь мы
ничего подобного не имеем, т.к. максимальная
длина втулки такого наконечника из дружинного
кургана в с. Михайловское под Ярославлем достигает 18 см, с городища Княжая Гора – 25 см (вместе
со стержневой частью пера) [Кирпичников, 1966
№№219, 557. Табл. X (Рис.23): 3,5; с.78, 94].
В Среднедеснинском регионе единственный
наконечник типа VII является случайной находкой
2007 г. на городище Осовик (остальные копья с него
мы не рассматриваем, т.к. исторически это уже территория смоленского, а не чернигово-брянского
Подесенья). Этот же экземпляр столь уникален для
91

региона, что его нельзя не упомянуть. Здесь он может
датироваться периодом существования городища
(вторая половина XII–XIII вв.) [Раппопорт,1972 С.23].
Эта дата не противоречит периоду бытования
подобных наконечников: «михайловский» экземпляр, правда датируется X в., зато наконечник с
Княжьей Горы – XII - первой половиной XIII вв.
[Кирпичников, 1966 С.94]. По своим параметрам,
однако, осовикский экземпляр наиболее близок к находке из кургана в с.Посады бывшей Тверской губернии [№386 по Кирпичникову, 1966], где датируется XI веком [Там же С.88]. Не только своими размерами, но и по форме оба наконечника очень напоминают друг друга. Экземпляр из Посадов [Кирпичников, 1966 Табл.X Рис.23:4; C.88] имеет длину 14
см, сохранившаяся часть осовикского – 13 см, с учетом реконструкции его размеры могут несколько
превысить 14 см. Либо этот вариант использовался
довольно долго, либо осовикский экземпляр был изготовлен раньше возникновения поселения (середина XII в.), в слой которого он позднее попал.
Длина его втулки – 9,5 см, лезвия (с учетом реконструкции) – 5,5-6 см. ширина лезвия между концами шипов – 2 см (2,5 – 2,7 см с учетом реконструкции). Диаметр втулки у пера – 1 см, у торца – 2,5
см; толщина ее стенок – 0,12 см, отверстий для крепления не прослеживается.
В регионе Среднего Подесенья обнаружен также втульчатый двушипный наконечник стрелы
(рис.5:2). Место находки – окольный город поселения в урочище «Чашин Курган» в Бежицком районе
г. Брянска, раскопки Ф.М.Заверняева [Заверняев,
1979 рис.101(1)]. Поскольку наконечник был найден
в закрытом комплексе (раскоп 5 яма 4), то по сопровождающему материалу автор раскопок датировал
его X веком. Находка важна с этнокультурной точки
зрения. Если А.Н.Кирпичников имплицитно связывает двушипные наконечники копий в Древней Руси
преимущественно с финно-угорскими территориями
[Кирпичников, 1966 С.17], то по отношению к аналогичным наконечникам стрел сложилась иная традиция их этнической атрибуции.
В частности, хотя на изначально финноугорских территориях Поволховья, в частности, на
Рюриковом городище под Новгородом было найдено
20 экземпляров таких стрел и они являются здесь
наиболее массовым типом, встречаясь и на других
памятниках региона, но связываются они с чисто славянскими (западного происхождения) слоем населения [Медведев, 1966 С.56; Минасян, 1978, 1982 С.2429; Перхавко, 1979 С.51; Носов, 1990 С.165, 176]. С
учетом находок в урочище «Чашин Курган» и иных
артефактов западнославянского (мазовецкого в первую очередь) происхождения, эти факты наводят на
определенные размышления, хотя выводы делать пока рано. Есть такие наконечники и в германских
древностях, но более раннего - позднеримского периода [Schlette, 1980 Foto37]. Но для германцев они
малохарактерны и являются, скорее всего результа-

том римского влияния. Доказательством этого являются и более поздние франкские ангоны с аналогичной формой пера [Schlette, 1980 Repr.,S.128;
Винклер фон, 1992 С.160], явно восходящие к римским пилумам. Встречены они и у летто-литовских
племен в погребениях с IV по VII в., но здесь они,
во-первых, «скорее всего, не местные», а, вовторых, «имели более промысловое значение, хотя
в отдельных случаях и обнаружены в погребениях
воинов» [Казакавичус, 1988 С.55, 57].
Наконечник из экспозиции Новозыбковского
музея (рис.3:8) по конфигурации не подпадает не
под один тип классификации А.Н.Кирпичникова.
Само лезвие – ближе к лавролистной форме, с ярко
выраженным ребром по середине. Однако края лезвия сильно выщерблены, что не может исключить и
треугольную форму с выгнутыми краями. Но важнее не это, а уникальное для региона, да и для
Древней Руси в целом, соотношение длин пера и
втулки – 5,5:12 см, т.е. 31х69%. Такое, и даже
большее соотношение характерно только для пилумов и ангонов, но как место хранения и самой
предполагаемой находки, так и форма пера исключают такую атрибуцию. Впрочем, среди ангонов
имеются похожие по форме лезвия наконечников
[Эпоха Меровингов, 2007 VII. 45.2.2.], однако, имеется точка зрения, что подобную конфигурацию
(лавролистную, но с прямыми параллельными боковыми гранями) они приобрели благодаря тому,
что у них обломались зубцы [Винклер П., фон, 1992
С.78]. Впрочем, степень сохранности и доступности
наконечника из Новозыбкова также не позволяет
полностью исключить такую возможность.
С другой стороны, если допустить утрату не
зубцов, а части боковых граней, то можно предположить, что изначально перо могло иметь близкую
к ромбу или широкому листу форму (конфигурация
плечиков делает это допущение вероятным). В этом
случае новозыбковский наконечник приближается
по форме к более грубым балтским прототипам (?)
(см., например, наконечник подтипа IА из Застаучай длинной 15 см или типа IД из Шукёнис, длиной
17,6 см [Казакавичус, 1988 Рис.4:6;10:11]). В обоих
случаях нельзя исключить метательную функцию
этих копий, кроме того, соотношения длин пера и
втулки близки к «новозыбковским» параметрам (в
обоих случаях примерно 33 х 66%, при 31 х 69% в
нашем случае). Наконечники подтипа I А датируются «первой половиной I тыс. н.э.», IД - VI-VIII вв.
н.э. [Казакавичус, 1988 С.24; 32].
Впрочем, в данном случае вполне очевидной
является необходимость более тщательного, в т.ч.
металлографического, исследования изделия. Необычен наконечник также своими небольшими
размерами и минимально возможным для метательных копий диаметром втулки – 1,8 см, что, даже при небольшой толщине стенок (а она пока неизвестна) предполагает древко диаметром максимум 1,5 см. Эти обстоятельства ставят данный эк92

земпляр где-то между дротиками и тяжелыми стрелами, например, от крепостного арбалета.
Черешковые сулицы (тип VI по А.Н. Кирпичникову) найдены в основном при работах поисковых
групп в крупных лесных массивах левобережья Судости, Десны и верховьев Рессеты, а также при целевых разведках по р.Ветьма; есть и случайная находка
– на поселении Лески в верховьях р.Навля. Зафиксировано и атрибутировано 7 наконечников, хотя есть
данные о находке еще пяти в одном пункте в среднем
течении р.Нерусса вместе с другими предметами
вооружения. Типологически их можно подразделять
по форме пера, используя уже апробированную классификацию А.Н.Кирпичникова, и размерам, прежде
всего самого лезвия и толщине черешка. Первый вид
классификации по отношению к черешковым сулицам будет носить, скорее всего, формальный характер, второй – функциональный.
Рассмотрим их с учетом последнего принципа:
большие, малые и средние. Последняя категория может оказаться случайной по причинам степени сохранности конкретного экземпляра или его близости
по основным параметрам к категориям «большие»
или «малые».
Большие наконечники черешковых сулиц.
Боев Завод на р. Лютая, притоке Рессеты. Длина
– 23 см, ширина пера – 3,3 см, толщина – 0,5 см. Черешок имеет почти квадратную в сечении форму –
0,8 х 0,7 см в верхней части, 0,5 х 0,45 см – в нижней,
у загиба (последний обломан). Черешок имеет продолжение на лезвии, что делает последнее более
прочным. Соотношение длин лезвия и черешка – 11 :
12 см, или 48 х 52% длины. Форма пера наиболее
близка к удлиненно-треугольной типа III А, но с более скругленным острием и плечиками.
Лесничество «Красный Двор» на р. Нерусса (Суземский район) (Рис.4:2). Длина – 21 см, ширина лезвия – 5 см, толщина – 0,2 см. Черешок сужается от 1
см в верхней части до 0,3 см у загиба; в середине он
образует в сечении квадрат со сторонами 0,4см. Конец загнут под прямым углом, длина загиба – 0,8 см.
Соотношение длин пера и черешка – 10:11 см, или 48
х 52%. Лезвие по форме – ромбовидное, что сближает
наконечник с типом II по А.Н.Кирпичникову, который даже для X–XI вв.считает их «архаичными» и
характерными не для славянских, а «муромомордовских древностей» [Кирпичников, 1966 С.12].
Малые наконечники черешковых сулиц представлены тремя экземплярами, два из которых происходят с северо-западной части региона (р.Ветьма ).
Бацкино (Рис.4:3). Найденный здесь при инструментальной разведке 2007 г. (В.О.Пискунов) наконечник является самым маленьким. Ширина пера –
2,1 см, толщина – 0,3 см. Размеры поперечного сечения черешка колеблются от 0, 7 х 0,4 см в месте перехода его в лезвие до 0, 6 х 0,25 см у места загиба, сделанного под прямым углом и вытянувшегося на 0,8
см. Лезвие по конфигурации – неправильно - ромбовидное, типа II по А.Н.Кирпичникову, в сечении так-

же имеет форму уплощенного ромба. Наконечник
был найден в слое селища, предварительно датированном XII–XIII вв., однако, в близком соседстве с
курганной группой, по крайней мере, некоторые
насыпи которой были сооружены ранее – в XI, а то
и X веке [Карпов, 2002 С.126, 128].

Рис.4. Наконечники черешковых сулиц. 1 – Боев Завод, 2 – «Красный двор», 3 – Бацкино, 4 – Николаевка,
5 – Лески, 6 – Мальцева, 7 – Котовка.

Николаевка: на р.Ветьма, в 5 км к югу от Бацкино, но на другом, левом берегу реки находится
еще одно древнерусское селище и предположительно этого же времени курганная группа. При
93

инструментальных разведках В.О.Пискунова (2007 г.)
обнаружен черешковый наконечник сулицы с пером
типично (тип IIIА) удлиненно-треугольной формы
(рис. 4:4). Длина наконечника – 15,1 см, ширина пера –
2,4 см, толщина в середине его длины – 0,4 см. Как к
острию, так и к шейке его толщина уменьшается (у
шейки – до 0,25 см). Сечение пера – разное: в середине
его длины, в месте максимального утолщения, оно
имеет линзовидную форму, на стыке боевой части лезвия и плечиков, где перо имеет максимальную ширину, форма его сечения – уплощенно - ромбическая.
Черешок имеет почти одинаковую ширину, несколько
сужаясь к месту загиба, а вот максимальной толщины,
как и перо, достигает к середине своей длины. В этом
месте его сечение имеет размеры 0,7 х 0,4 см, загиб у
основания черешка развернут под тупым углом к его
плоскости и имеет длину 0,7 см. Соотношение длин
пера и черешка – 6, 8: 8,3 см, или 45 х 55 %.
Лески, левый берег верховьев Навли, предположительно роменско-древнерусского комплекса (городище и два селища). Наконечник (Рис.4:5) имеет
конфигурацию, переходную между ромбовидной и
удлиненно-треугольной, т.е. типами II и III по А.Н.
Кирпичникову. Его длина – 14,5 см, ширина пера – 3
см, толщина – 0,5 см, в сечении оно сегментовидно.
Переход от лезвия к черешку – плавный, сам черешок
имеет в сечении форму квадрата (0,5 х 0,5 см). Загиб у
основания черешка – крючковидный, длина его – 0,8
см. соотношение длин лезвия и черешка – 6,5 : 8см,
или 45 х 55 %, с учетом обломанности кончика пера –
7:8 см, или 47 х 53 %, что довольно типично для всех
черешковых сулиц.
Средние наконечники черешковых сулиц
представлены двумя экземплярами – из-под д. Мальцева и с. Котовка.
д.Мальцева (Рис.4:6), правый берег р. Солька,
найден А.В. Соболевым. Как острие лезвия, так и черешок обломаны, что позволяет увеличить сохранившуюся длину (13 см) еще минимум на 2-3 см.:
обломанный конец лезвия заново заточен наискось.
Форма лезвия – удлиненно-треугольная с выгнутыми
сторонами, его ширина – 3,8 см, толщина – 0,4 см,
сечение – неправильно-линзовидное. Черешок в сечении прямоугольный (0,4 х 0,2 см), его края идут
почти параллельно от шейки, образуя резкий перегиб
с плечиками пера. Соотношение сохранившихся длин
пера и черешка – 7,6 х 5,4 см или 58 х 43%.
Котовка Почепского района (Рис.4:7) расположена у северной оконечности густых Рамасухских
лесов между реками Рожок (на берегу которой и был
найден наконечник) Судость и Десна. Наконечник
был найден А.В. Сазоненко, экспонируется в Почепском музее.
Сохранившаяся длина наконечника – 15 см, реконструируемая, с учетом степени «обломанности»
острия пера – до 16,5 см, ширина лезвия – 3,5 – 4 см
(края выщерблены), толщина пока не известна. Ширина пера – от 0,8 см у шейки, до 0,5 см у загиба, отходящего от черешка под прямым углом и имеющим

длину 1,45 см. Форма пера – наиболее вероятно,
треугольно-удлиненная. Соотношение длин пера (с
учетом реконструкции) и черешка – 9,5 : 7 см или
58 х 42%. При сравнительно небольшой длине,
большая ширина пера и массивное, судя по длине
загиба, древко, к которому крепился наконечник,
делали это метательное копье довольно мощным
оружием.
Судя по всему, все или почти все черешковые
наконечники сулиц относятся к эпохе Древней Руси
и имеют местное происхождение. Они отличаются,
например, от аналогичных летто-литовских и финно-угорских изделий (тип VIII по В. Казакавичусу)
VII – начала IX в. [Казакавичус, 1988 С.59]. У последних отсутствует загиб на конце черешка, обязательный для всех полностью сохранившихся брянских изделий, ромбовидная или удлиненно - треугольная форма пера [Казакавичус, 1988 Рис.23],
характерная для всех черешковых наконечников
исследуемого в данной статье региона. Кроме того,
максимальная длина «наших» экземпляров – 21–23
см (Мальцева; Боев Завод), а размеры внутри типа
VIII колеблются от минимум 23-х до 43,5 см. и,
наконец, образцы типа VIII в. имеют, вместо загиба
на конце, утолщение в середине черешка, которое
не позволяло последнему «глубже вонзиться в
древко и расколоть его» [Казакавичус, 1988.С.57].
Из деснинских экземпляров лишь на одном (из Николаевки на Ветьме) имеется утолщение, да и то,
скорее всего, случайное (особенности ковки изделия).
Следует также отметить вток от копья, скорее
всего, типа IVА, т.е. рогатины, из раскопок 1983 г.
«окольного города» средневекового Стародуба
[Шинаков, 1983 (отчет)]. Длина сохранившейся
части втока (рис.5:3) – 15,4 см, при этом длина полностью сохранившегося острия – 10 см, одной из
обломанных «косиц» - полос для крепления к древку – 5,4 см, другой еще меньше. Толщина «косиц» 0,5 см, ширина – 1 см. на сохранившейся их части
отверстий не выявлено, а, поскольку они должны
быть обязательно, длина полос была существенно
больше. Внешний диаметр втока между «косицами» - до 4,2 см, внутренний, у начала острия (основание «косиц») – 2,8 см, выше по древку (между
«косицами») – 3,1 см. Столь массивное у основания
древко могло быть только у рогатины в связи с ее
функциональными особенностями. Впрочем, нельзя
полностью исключать и возможность использования данного втока и в качестве наконечника пешни.
К сожалению, вток был найден в сильно переотложенном и разрушенном, особенно казачьей крепостью XVII в. и строящимся зданием госбанка XX в.,
культурном слое. В последнем обнаружены как артефакты, так и сооружения XI–XVIII вв. без существенных перерывов [Коваленко, Шинаков, 1997
С.95-98]. Поэтому ни по стратиграфии, ни, тем более, комплексу, уточнить датировку втока не представляется возможным.
94

В заключение попробуем выявить закономерности в территориально-хронографическом размещении
исследованных в данной статье предметов вооружения. Заметно, что большая часть находок сделана на
берегах небольших и средних рек, прорезавших лесные массивы левых, низких берегов Десны и Судости,
а также Деснинско-Жиздринского полесья. Почти нет
находок на поселениях – оба наконечника, контаминированые с поселением Борки III, например, обнаружены за его пределами, хотя и неподалеку. Оба наконечника из Карачева найдены не в слое городища, а, по
крайней мере, один – и вообще за пределами средневекового города, на его окраине. Интенсивные целевые
поиски на селищах Бацкино и Николаевка дали лишь
по одному наконечнику сулиц. Рядом с большинством
случайных находок (или находок поисковиков) поселений не зафиксировано.
Во-первых, это связано с обстоятельством расположения и обнаружения находок. На поселениях,
или на интенсивно осваиваемых участках ополий
правобережья Десны и Судости такие крупные и
ценные вещи, как копья, или не теряли, или очень
быстро «поднимали». В слабозаселенных лесных
массивах они могли лежать веками. Недаром находить их стали именно в последние годы – благодаря
поисковикам, изучающих места боев Великой Отечественной войны, особенно по пути отхода13-й, 43-й и
50-й армий Брянского фронта в октябре 1941 г. Амбивалентна здесь и роль «чистых» «черных копателей».
Т.е., с одной стороны количество находок здесь определяется степенью интенсивности, целенаправленности и инструментальной вооруженности их поиска. С
другой, однако, - причинами их более частого «выпадения» и сохранности in situ во времена их функционирования. Оружие после сражений собирали: например, после напряженной, хотя и кратковременной Добрыничской битвы, происходившей зимой, осталось
очень мало находок (из крупных – лишь один наконечник). С оружием христиане не хоронили, а языческих ингумаций обнаружено в регионе мало.
Наводит на размышление малое количество находок копий в древнерусских городах (при том, что
артефактов других категорий, причем и гораздо более
дорогих, здесь было встречено достаточно много). Не
удивительно, что копий не было найдено, скажем, в
Брянске на Покровской горе (Т.В. Равдина, раскопки
1968, 1970 и 1971 гг., В.Н. Гурьянов, раскопки 1994
г.) и в Севске (В.К. Пудовин и В.П. Даркевич, раскопки 1957 г., В.В. Зайцев, раскопки 1989 г.), где работы
носили весьма ограниченный характер, а слой в значительной мере был переотложен.
Однако и там, где было вскрыто по несколько
сот квадратных метров «городского слоя (комплекс в
урочище «Чашин Курган», раскопки Ф.М. Заверняева
в 1976-1979 гг. и более поздние - Г.П.Полякова и
Е.А.Шинакова, детинец и «окольный город» Стародуба, работы Е.А.Шинакова в 1982, 1983, 1985-1988
гг., Н.Е.Ющенко в 1989 г., В.Н.Гурьянова и А.Н. Полякова в 1994 г.) ни одного наконечника копий также
найдено не было

Рис.5. Аналогии. 1 – бассейн Ипути. 2 - Окольный
град у Чашина кургана. 3 – Стародуб.
95

Карта 1. среднее и Нижнее Подесенье и прилегающие территории.
Цифрами на карте обозначены:
1 – Осовик 2 – Бацкино 3 – Николаевка 4 – Ржаница (Витховка) 5 – Судимир (Владимировка на Велье) 6 – Боев Завод 7 –
Вщиж 8 – Брянск («Чашин Курган») 9 – Красные Дворики 10 – Карачев 11 – Котовка 12 – Лески 13 – Слободка 14 – Борки
15 – Монастырище 16 – Мальцева на Сольке 17 – станция Нерусса 18 – лесничество «Красный Двор» 19 – Новозыбков 20 –
Стародуб 21 – Добрыничи-Чемлыж
Условные обозначения.
I – словные границы исследуемого региона; II – наконечники рогатин; III – наконечники копий; IV – наконечники метательных втульчатых копий; V – наконечники черешковых сулиц; VI – вток; VII – пути сообщения, зафиксированные по комплексу
данных. VIII – условные границы территорий, ограниченно затрагиваемых в статье; IX – северо-западная граница НовгородСеверского и Трубчевского удельного княжества; X – юго-восточная граница Смоленского великого княжества в XII – середине XIII вв.; XI – максимальный вариант юго-восточной границы Смоленского княжества (по А.А. Метельскому); XII – границы Брянского великого княжества со Смоленским, Карачевским и Стародубским в середине XIII – XIV вв

.Находка втока при раскопках 1983 г. в Староду- факта. Другое дело, что масштабные раскопки Вщибе, и – случайная – наконечника копья на «Чашине жа (Б.А. Рыбаков, 1940, 1948 и 1949 гг.) и Слободки
Кургане» в начале XXI в. – не опровергают этого (Т.Н. Никольская, работы 1959, 1962 и 1964, 1966
96

гг.) «дали» все-таки по два наконечника. Но вскрыты
здесь были уже не сотни, а тысячи квадратных метров культурного слоя, по сути – полностью детинцы
обоих городов. Кроме того, жизнь на обоих поселениях оборвалась внезапно, во Вщиже – достоверно
насильственно. После этого поселения не функционировали или вообще (Слободка), или очень долго
(Вщиж). Впрочем, жизнь прекратилась и на «Чашине
Кургане», но, как показали раскопки, процесс этот
был длительным (растянулся до XVI в.) и постепенным, связанным не с гибелью поселения, а с изменением его характера и поэтапным уменьшением размеров. В любом случае вопрос требует дальнейшего
осмысления и анализа, а пока можно констатировать
следующее.
Все типы копий, рогатин, сулиц разбросаны достаточно равномерно по всей территории Среднего Подесенья. Их находки концентрируется вдоль дорог

(включая реки), проходящих через лесные массивы,
либо на окраинах населенных пунктов и связаны,
скорее всего, либо с охотой, либо с военными столкновениями, после которых по какой-то причине не
было возможности, желания либо времени собрать
брошенной оружие.
Надо учитывать вероятную неоднородность
происхождения изделий – часть из них может относиться к эпохе «Великого переселения народов» в
широком смысле, включая VI–VII вв. Работа по
предварительному исследованию наконечников копий Чернигово-Брянского Подесенья ставит на повестку дня два момента, без которых их дальнейшее
изучение невозможно. Это – первое: точная привязка
или хотя бы контаминация их с ближайшими датированными и культурно атрибутированными памятниками археологии. И – второе: проведение, там, где
возможно, металлографического анализа.

Литература

историко-культурный контекст. – СПб., 2008. С. 109 –
115.
Шинаков Е., Чернышев С. О некоторых версиях семантической атрибуции фибул с эмалями из Брянского Подесенья // Чернiгiв у середньовiчнiй та ранньомодернiй
iсторii Центрально-Схiдноi Европи. – Чернiгiв, 2007. С. 49
– 57.
Шинаков Е.А. Многослойное поселение Борки III под
Погаром // Русский сборник. Вып. 2 (Труды кафедры
Отечественной истории древности и средневековья. Т. 4).
– Брянск: РИО БГУ, 2006. С. 55-68.
Шинаков Е.А. На пути к державе Рюриковичей: от пращи до скрамасакса. Брянск; СПб., 1995.
Шинаков Е.А. Ранние этапы заселения Брянского края
славянами // Проблемы отечественной и всеобщей истории. Сб. ст. памяти Н.И.Платунова –Брянск, 2007. С.14-33
Эпоха Меровингов. – Европа без границ. Археология и
история V - VIII вв. – Берлин; М.; Мюнхен, 2007.
Swanton M.J. The Spearheads of the Anglo-Saxon Settlements – Leeds, 1973.
Hawkes S. Ch., Grainger G. The Anglo-Saxon Cemetery at
Finglesham, Kent. Oxford, 2006.
Schlette F. Germanen zwischen Thorsberg und Ravenna. –
Leipzig; Jena; Berlin. 1980.
Russian Arms and Armour. Ed.By Y.Miller.–Leningrad,
1982.
Отчеты
Заверняев Ф.М. Отчет об археологических исследованиях средневекового селища в Бежицком районе г. Брянска
в урочище «Чашин Курган» //Архив ИА РАН, дело №
7939.
Смирнов А.С. Работы Деснинской экспедиции в Калужской и Брянской областях // Архив ИА РАН, дело №
11003.
Шинаков Е.А. Отчет о работах Брянского отряда Новгород-Северской экспедиции ИА АН СССР и ИА АН УССР
в Брянской области (1983 г.) // Архив ИА РАН, дело №
10109.
Шинаков Е.А. Отчет о работах Погарского отряда Деснинской экспедиции ИА АН СССР в Брянской области
(1985 г.) // Архив ИА РАН, дело № 11047.

Винклер П., фон. Оружие. Руководство к истории, описанию и изображению ручного оружия с древнейших времен
до начала XIX века. – М., 1992.
Казакавичус В. Оружие балтских племен II – VIII веков на
территории Литвы. – Вильнюс, 1988.
Карпов Д.А. Об одном из погребений Бацкинской курганной группы // Деснинские древности. Вып. II. – Брянск,
2002. С. 126-129.
Кирпичников А.Н. Древнерусское оружие. Вып. 2. Копья,
сулицы, боевые топоры, булавы, кистени IX – XIII вв. //
САИ. Вып. Е1 – 36. – Л.: Наука, 1966.
Коваленко В.П., Шинаков Е.О. Лiтописний Стародуб (до
питання про локалiзацiю) // Любецький з..iзд князiв 1097
року в iсторичнiй долi Киiвськоi Русi. Матерiали
Мiжнародноi конференцii, присвяченноi 900-лiттю з..iзду
князiв Киiвськоi Русi у Любечi – Чернiгiв, 1997.
Медведев А.Ф. Ручное метательное оружие (лук и стрелы,
самострел) // САИ. Вып. Е 1 – 36. – М.: Наука, 1966.
Минасян Р.С. Втульчатые двушипные наконечники стрел
Восточной Европы // СГЭ. 1978. № 43.
Минасян Р.С. Проблема славянского заселения лесной
зоны Восточной Европы в свете археологических данных //
Северная Русь и ее соседи в эпоху раннего средневековья. –
Л.: Наука, 1982.
Мыц В.Л. Могильник IV – V вв.н.э. на южном склоне г.
Чатырдаг // Актуальные проблемы археологических исследований в Украинской ССР. Киев, 1981. С. 133-134.
Никольская Т.Н. Городище Слободка XII – XIII вв. – М.:
Наука, 1987.
Никольская Т.Н. Земля вятичей. – М.: Наука, 1981.
Носов Е.Н. Новгородское (Рюриково) городище. – Л.: Наука, 1990.
Перхавко В.Б. Классификация орудий труда и предметов
вооружения из раннесредневековых памятников междуречья Днепра и Немана // СА. 1979. № 4.
Раппопорт П.А. О местонахождении смоленского города
Заруба // КСИА. Вып. 129. 1972. С. 21-23.
Шинаков Е. А. Находки предметов с эмалями позднеримской эпохи в Подесенье и вопросы их происхождения и
атрибуции // Случайные находки: хронология, атрибуция,

97

ИССЛЕДОВАНИЕ ГИДРОТЕХНИЧЕСКОГО СООРУЖЕНИЯ
ХVІІ – НАЧАЛА ХVІІІ СТ.
НА ТЕРИТОРРИИ ЧЕРНИГОВСКОЙ КРЕПОСТИ
© 2009 Е. Е. Черненко, Т. Г. Новик
(Украина, г. Чернигов, Черниговский государственный педагогический университет им.
Т.Г.Шевченко (1); Национальный историко-архитектурный заповедник «Чернигов древний» (2))
Подземные сооружения, находящиеся на территории черниговской крепости, в настоящее время
плохо изучены. Информация о них отрывочна и
часто носит полулегендарный характер. Практически все достоверно известные подземные комплексы открыты в результате случайных провалов и
только бегло осматривались специалистами [Руденок, 1992, С.104-106]. Поэтому особый интерес
представляет сооружение, исследованное в 2008 г.
во время охранных археологических раскопок
вблизи постройки Черниговского коллегиума.

Рис.1. Сооружения, сохранившиеся на территории Черниговской крепости. План.
1. – Здание Коллегиума ХVІ – ХVІІІ в.
2. – Борисоглебский собор ХІІ в.
3. – Спасо-Преображенский собор ХІ в.
4. – Дом архиепископа ХVІІІ в.
5. – Здание полковой канцелярии (дом Лизогуба) ХVІІІ в.
6. – Раскоп 2008 г.

Здание Коллегиума располагается на склоне
останца срытого в начале ХІХ в. вала Черниговской
крепости. В ХVІІІ в. здесь находилось известное
светское учебное заведение – Черниговский коллегиум, с чем, собственно, и связано историческое название постройки. Когда-то она была частью архи-

тектурного ансамбля Борисоглебского кафедрального монастыря находившегося в восточной части
Черниговского кремля. После упразднения монастыря в 1786 г., его постройки обветшали и в начале ХІХ
ст. большинство из них пришлось разобрать [Марков,1852, С.32-34; Филарет, 1873, С.112]. До наших
дней сохранились только Борисоглебский собор,
здание Коллегиума и дом архиепископа (рис.1).
Натурные исследования сооружения Коллегиума проводились во время реставрации 1951-1953
гг. (Н.Холостенко и М.Говденко) а так же в 19731977 гг. (М.Говденко) [Говденко, 2002, С.153]. По
заключению М.Говденко, в современном виде Коллегиум сформировался в результате ряда последовательных перестроек в ХVІ–ХVІІІ ст. В середине
ХVІІ ст. к монастырским кельям (т. наз. западный
корпус) пристроили трапезную; в 1700–1702 гг. над
ними возвели колокольню и церковь Иоанна Предтечи. Тогда же построили восточный корпус с трапезной церковью Всех святых [Говденко, 2002].
Раскопки 2008 г. входили в комплекс изыскательских работ, необходимых для разработки проекта реставрационно-ремонтных мероприятий: требовалось установить состояние фундаментов Коллегиума на тех участках, где стены потрескались, а
в подвальные помещения просачивалась влага.
Во время раскопок у северо-западной стены
здания (раскоп 1) было обнаружено полуразрушенное архитектурное сооружение – кирпичная галерея, примыкавшая к замурованной арочной нише в
стене Коллегиума. Галерея была ориентирована
длинными стенами вдоль оси северо-запад – юговосток. Она пересекала вершину останца древнего
вала (участок №1) и спускалась вдоль его склона на
дно засыпанного крепостного рва (участок №2).
Стены и пол постройки сложены из красного
желобчатого (т. наз. «литовский») кирпича, формата
36х20х6-7 см, на известковом растворе жёлтоватого
оттенка. Толщина швов – 2-5 см.
От стен Коллегиума, на отрезке длиной 7,5 м
(участок №1, расчищен в раскопе 1; рис. 2: І), галерея спускалась вниз под углом 150. Здесь она сохранились на высоту от 0,2 м (у здания Коллегиума) до
1,25 м (северо-западная часть). Кирпич плохой сохранности, сильно расслоился. В нескольких местах
пол повреждён перекопами, а южная стена оказа98

лась пробитой буром во время геодезических изысканий предшествовавших реставрации 70-х годов
ХХ ст. (рис.2: І; рис.3: ІІІ) [Отчёт об инженерногеологических условиях…, 1973]. Остатки стен были перекрыты строительным мусором из развалин
этой же постройки. Слой развала доходил почти до
современной поверхности.

Рис.2. Раскопанные участки галереи:
І – участок № 1 (раскоп 1). ІІ – участок № 2 (шурф 1).

Общая протяжённость исследованной части
галереи составляет 11, 8 м. После окончания работ
она была засыпана песком.
На участке № 2 (шурф 1; рис.2:ІІ) галерея уходила вниз под углом 250. Шурф 1 заложен в 1 м к
северо-западу от раскопа 1, по ходу галереи, над
провалом, образовавшемся в 2004 г. во время благоустройства территории вокруг Коллегиума. Здесь
уцелели своды постройки. Они находились под
землёй, на глубине 0,68 – 1,0 м от поверхности. Был
расчищен и исследован внутренний объём помещения на отрезке 5 м. Далее ход перекрывал завал

земли и битого кирпича. Завал находился примерно
на 3 м ниже уровня северо-западной части галереи
на участке №1.
Система кладки, толщина стен и ширина постройки различны на разных участках.
На участке №1 толщина стен составляет от 0,6
до 0,9 м. Общая ширина сооружения: от 1,20 до 1,55
м по внешнему краю и от 0,8 до 1,25 м – по внутреннему. В верхней части северной стены сохранилось несколько рядов равнослойной кладки, ниже
она была диагональной (сложена по схеме «ложоктычок»), а в основании стены – снова равнослойной
(рис.3).
Южная стена с внешней стороны залита известковым раствором. В её толще, под нижними
рядами кладки, зафиксированы горизонтальные
щели шириной 0,14–0,18 м. В них сохранился древесный тлен – вероятно, от настила, служившего
основой при сооружении пола галереи (рис. 3: ІІІ).
Пол галереи сложен из кирпича того же формата, что и стены, положенного в один слой плотными поперечными рядами, широкой плоскостью к
верху (рис.2: І).
На участке №2 стены сложены в технике равнослойной кладки. Схема мощения пола та же, что
и на участке № 1, но пол неровный, часть кирпичей
выступает наружу. Внутри ширина сооружения составляет 1,4 м. Оно перекрыто полуцилиндрическим сводом. Внутренняя высота свода от уровня
пола – 1,1 м, при толщине 0,45-0,52 м. Общая высота сооружения – 1,55-1,62 м.
Заполнение галереи состояло из серо-жёлтой
супеси с обломками кирпича и известкового раствора. На участке №1, под развалами кирпича, в
северо-западной части, находилось скопление
рыбьей чешуи. Тут же найдены обломки гончарных
сосудов ХVІІ–ХVІІІ вв.: «задымленных» горшков,
мисок и макитр, украшенных штампованным орнаментом и лощением. Кроме этого, обнаружены
фрагменты стеклянных сосудов: бутылок, бокалов,
банок из прозрачного зеленоватого стекла, кости
животных.
На участке №2 находки представлены фрагментами керамической и стеклянной посуды (миски, горшки, штофы, фарфоровая тарелка) ХVІІІ –
ХІХ ст. и печных изразцов. Так же обнаружены:
фрагмент железного ключа, костяная рукоять, железная рукоять ножа с деревянными накладками,
декоративное изделие из цветного металла в виде
листьев, медные струны и детали кожаной обуви.
Исходя из стратиграфии исследованного участка, можно заключить, что галерея сооружена на
насыпном грунте, на дне траншеи, впущенной в
тело древнего вала, а затем засыпана землёй.
Сегодня сложно установить, была ли верхняя
часть галереи (участок 1) подземной, или выступала
над поверхностью, а так же каким образом она пе99

ресекала линию крепостной стены. Вершину древнего вала срыли в начале ХIХ в. Судя по тому, что
наиболее поздние материалы, обнаруженные в заполнении галереи, относятся примерно к этому
времени, тогда она и была разрушена. В ХХ в. поверхность вокруг Коллегиума неоднократно нивелировалась в ходе реставрации и благоустройства
территории. В результате уровень грунта значительно снизился. Возможно, изначально на участке
№1 галерея частично возвышалась над землёй, а на
участке №2 спускалась под землю и проходила под
крепостной стеной.

Рис. 3. Профили стен галереи (участок № 1):
І – профиль северной стены галереи с внутренней
стороны. ІІ – профиль южной стены галереи с внутренней стороны. ІІІ – профиль южной стены галереи
с внешней стороны.

Характеристика кладки позволяет предварительно датировать обнаруженное в 2008 г. сооружение концом ХVII – началом XVIII вв. Оно было
пристроено к стене уже существующего здания
западного корпуса, скорее всего, вскоре после его
постройки: формат кирпича, из которого сложена
галерея, идентичен тому, что использован в кладке
Коллегиума. Помимо этого, он близок кирпичу
древнейшей части здания Черниговского магистрата,
которая датируется ХVII в. [Черненко, 2008, С.73]

Конструктивные особенности галереи дают
основания считать её гидротехническим сооружением. Об этом свидетельствует незначительная (до
1,1 м) внутренняя высота сводов, которая исключает возможность свободного прохода внутри помещения и наклонный пол, обеспечивавший ток воды
от стен Коллегиума на дно крепостного рва.
Схожую конструкцию имеют канализационные тоннели конца ХVII – начала XVIII ст., открытые во время раскопок 2003 г. на территории Новгород-Северского Спасо-Преображенского монастыря [Черненко, 2006, с. 556-557]. Тоннели служили для отвода кухонных отходов от здания трапезной и покоев настоятеля на дно крепостных рвов.
Это низкие (высотой около 1 м) наклонные галереи
(трубы), сложенные из кирпича в технике равнослойной кладки, перекрытые полуцилиндрическим
сводом, с мощёным полом. В их заполнении обнаружены скопления рыбьей чешуи (труба трапезной), кости животных, разбитые кухонные горшки
и стеклянные сосуды (труба у покоев настоятеля).
Способ сооружения тоннелей тот же, что и в Чернигове: они построены на дне траншей и засыпаны
землёй. Скорее всего, их постройка относится ко
времени генеральной реконструкции монастыря во
второй половине ХVІІ ст. Реконструкция осуществлялась по инициативе черниговского архиепископа
Лазаря Барановича, первоначально избравшего
Спасо-Преображенский монастырь своей резиденцией. Его стараниями вокруг обители возвели каменные крепостные стены с башнями, отстроили
заново церкви и другие строения [Венедикт, 1861;
Филарет, 1873а, с. 44-45].
Судя по сходству конструкции и характеру заполнения, обнаруженная около Черниговского Коллегиума галерея так же, как и тоннели, открытые в
Новгороде-Северском, предназначалась для отвода
в ров кухонных отходов. Нечистоты поступали в
галерею через нишу в стене бывших келий, к которым она пристроена. В ров они стекали самотёком,
по наклонному кирпичному полу. Надо отметить,
что ниша в стене келий примыкает к корпусу трапезной ХVIІ в. Возможно, возникновение галереи
соотносится во времени с постройкой трапезной,
пристроенной к зданию западного корпуса.
Таким образом, исследованное в 2008 г. сооружение – первая подземная инженерная постройка, открытая на территории Черниговской крепости.
Не исключено, что аналогичные гидротехнические
сооружения в дальнейшем будут открыты и в других частях города, как в крепости, так и на территории Троицкого и Елецкого монастырей реконструированных в ХVІІ – ХVІІІ ст.

100

Остатки кирпичной галереи в раскопе 1. Вид с запада.

Остатки кирпичной
галереи в раскопе 1.
Вид с северо-запада.

Остатки кирпичной галереи в раскопе 1. Вид с юго-запада.
101

Завал, перекрывший
подземный .участок
галереи.

Кирпичная галерея в
шурфе 1. Вид с югозапада.

Литература и источники
Венедикт (Курковский). Описание Новгород- Северского
Спасо-Преображенского мужского монастыря // Черниговские епархиальные известия. – Чернигов, 1861.
Говденко М. Чернігівський Колегіум // Архітектурна спадщина України. 2002. – Вип. 5.
Марков Н. Историческое и статистическое описание Чернигова. – Чернигов, 1852.
Отчёт об инженерно-геологических условиях участка памятника архитектуры ХVІІ – ХVІІІ вв. Коллегиум в
г.Чернигове на территории Детинца (Вал). – Т.II.– Инженерно-геологические работы. – Чернигов, 1973. // Фонд Нацианального архитектурно-исторического заповедника «Чернигов древний», КН 606/2, ДФ-447.
Руденок В.Я. Подземелья вала // Архітектурні та

археологічні старожитності Чернігівщини. – Чернігів, 1992.
Филарет (Гумилевский). Историко-статистическое описание Черниговской епархии. Кн. 3. Мужские монастыри.Чернигов, 1873 а.
Филарет (Гумилевский). Историко-статистическое описание Черниговской епархии. Кн. 4. Женские и закрытые монастыри. Чернигов, 1873 б.
Черненко О.Є. Нові археологічні матеріали до вивчення
Новгород-Сіверського Спасо-Преображенського монастиря
// Могилянські читання 2005. Збірник наукових праць. – К.,
2006.
Черненко О.Є. Археологічні дослідження споруди
Чернігівського магістрату // Чернігівські старожитності. –
Чернігів, 2008.

102

МОНЕТЫ КАРАЧЕВСКОГО КНЯЖЕСТВА
© 2009 В.В. Зайцев
Россия, Москва, Государственный исторический музей
Вскоре после гибели в Орде в 1246 г. Михаила
Всеволодовича Черниговского, его обширная держава распалась. Поскольку старший сын Михаила –
Ростислав бежал в Венгрию, где и умер бездетным,
титул великого князя черниговского достался Роману, перенесшему столицу своих владений на север в защищенный лесами Брянск. Другие сыновья
Михаила также стали обладателями уделов. Семен
получил Новосиль и Глухов, Мстислав – Карачев,
Юрий – Тарусу [Шеков., 1993. С.30].
Ни одному из этих княжеств не удалось сохранить свою целостность на длительный срок. На
протяжении второй половины XIII и всего XIV в.
они продолжали делиться на более мелкие и менее
значимые в политической жизни региона феодальные владения. Судьба этих уделов сложилась поразному. Одни из них надолго вошли в состав Великого княжества Литовского и оказались в управлении наместников или князей из династии Гедиминовичей. Другим, умело лавируя между влиянием могущественных соседей и попадая в сферу
влияния то Москвы, то Литвы, длительное время
удавалось сохранять относительный суверенитет.
Такие княжества и в XV в. оставались во владении
представителей местных династий, ведущих свое
начало от черниговских князей.
В последней трети XIV в. многие из владетельных князей, обладавших уделами на территории исторической Черниговской земли, начинают
изготавливать свою монету. В силу объективных
обстоятельств денежный чекан этих княжеств, особенно на раннем этапе, находился под сильным
влиянием монетного дела Золотой Орды. Зачастую
местные монетные выпуски представляли собой
двусторонние подражания джучидским дирхамам
различных ханов, более или менее искусно копируя
свой прототип. И только со временем на одной из
сторон некоторых монет появляются изображения
или даже русские надписи, содержащие имена князей. Известны, например, монеты с именами Дмитрия Ольгердовича Брянского (рис.1), КорибутаДмитрия Новгород-Северского (рис.2), Александра
Патрикеевича Стародубского (рис 3). Однако в целом монетное дело княжеств, сформировавшихся в
XIV в. на обломках Чернигово-Северской земли,
остается практически не изученным.
Настоящая статья посвящена атрибуции необычных средневековых монет ставших известными широкому кругу нумизматов лишь в 2003 г. Это
серебряные монеты, по своим размерам и весу
близкие джучидским дирхамам (дангам) конца XIV

в. На их лицевой стороне имеется изображение
всадника, влево, с копьем, направленным острием
вперед, поверх головы коня. Оборотную сторону
целиком занимает грубая имитация арабской надписи, в которой угадывается подражание дангу хана
Джанибека (1342–1357).

Рис.1. Денга Дмитрия Ольгердовича Брянского,
70-е годы XIV в.

Рис. 2. Монета Корибута-Дмитрия НовгородСеверского, 80-е годы XIV в.

Рис. 3. Монета Александра Патрикеевича Стародубского, 80-е годы XIV в.

Одна такая монета (рис. 4; вес 1,38 г) присутствовала в составе клада, состоявшего из золотоордынских дирхамов и близких к ним в весовом отношении русских денег, найденного на посаде, возле г. Алексин (в Тульской обл.) в мае 2003 г. Судя
по датировке младшей джучидской монеты, клад
был сокрыт в 1492 г. или немного позже [Колызин,
Литвинов, Селезнев, 2004 С.137]. Еще две аналогичные монеты были обнаружены осенью того же
года близ с. Игрицкое Комаричского района Брянской области, предположительно на территории
древнего поселения Лугань. Одна из них сильно
103

потерта и имеет плохую сохранность. Другая, изображения на которой, несмотря на потертость и
следы механических повреждений, просматриваются значительно лучше (рис.5; вес 1,26 г), чеканена той же парой штемпелей, что и монета Алексинского клада.
По фотографии плохого качества известна еще
одна монета с всадником, восходящая к той же
штемпельной паре (рис.6). Она присутствовала в
кладе начала 90-х гг. XIV в., найденном в 2008 г. в
Тульской области и состоявшем из серебряных золотоордынских и русских монет и клейменых слитков-полтин*.
Необычные по своему типовому оформлению
и весу монеты сразу же привлекли внимание нумизматов. Однако их атрибуция была крайне затруднена скудостью имевшегося в распоряжении
исследователей нумизматического материала и отсутствием на самих монетах надписей или какихлибо других явных указаний на эмитента, по причине чего приходилось опираться лишь на косвенные данные.

Рис. 4. Денга с изображением всадника
из Алексинского клада 2003 г.

Рис. 5. Монета, найденная в 2003 г. в Комаричском
районе Брянской области

Рис. 6. Монета из клада, найденного
в Тульской области в 2008 г.

Авторами публикации Алексинского клада
было отмечено, что монета с изображением всад*

Выражаю признательность В.Л. Лейбову, Г.А. Титову и
А.Н. Трошину за оказанное содействие в сборе сведений о
составе кладов из Тульской области.

ника имеет «некоторую схожесть с литовскими монетами XIV в.». При этом подчеркивалось и совпадение ее веса «с весовыми показателями рязанских
монет великого князя Олега Ивановича» [Колызин,
Литвинов, Селезнев, 2005 С.163,164].
Поскольку изображение всадника на этих монетах по своей трактовке заметно напоминает аналогичное изображение, имеющееся на некоторых
разновидностях ранних литовских монет, чеканенных от имени вел. кн.Ягайло [Remecas, 2003 S.9497, №36, 45], а также с учетом ряда других обстоятельств многими исследователями был сделан вывод об их чеканке в Русских землях, находившихся
в конце XIV в. под властью Великого княжества
Литовского. При этом большинство нумизматов не
исключало возможности выпуска таких монет Новгород-Северским князем Дмитрием Корибутом
Ольгердовичем [Гончаров, Тростьянский, 2006
С.171; Барейша, 2007 С.69; Зайцев, 2007 С.122,123;
Гайдуков, Зайцев. 2008 С.112]. Важную роль в данном выборе играло то обстоятельство, что денги
этого князя с подражанием арабской легенде на одной из сторон, также чеканенные по весовой норме,
ориентированной на вес джучидского дирхама
(рис.2), были известны уже с начала XX в. [Догель,
1913 С.85-87].
Появлялись в нумизматической литературе и
иные варианты атрибуции, согласно которым чеканку этих монет следовало относить к более раннему времени. Так, авторы каталога «Манеты Беларуси (до 1707 г.)», соглашаясь с мнением других
исследователей о чеканке монет с изображением
всадника в Северских землях, склонны датировать
их второй половиной 1340-х годов, относя к периоду, предшествовавшему вхождению Северщины в
состав Великого княжества Литовского [Гулецкi,
Грамыка, Крываручка, 2007 С.60, 61]. В другой раз,
один из этих авторов публикует денгу с всадником
из Алексинского клада как «северскую монету без
имени князя», чеканенную, «вероятно», в 1350-е
годы [Гулецкi, 2007 С.33].
Однако выводы о столь ранней датировке монет основывались не на реальном нумизматическом
материале, а лишь на умозрительных заключениях
о том, что чеканка подражаний джучидским дирхамам не могла осуществляться спустя длительный
период после выпуска в обращение их прототипов
[Хромов, 2004 С.87,88; Гулецкi, Грамыка, Крываручка , 2007 С.60, 61] Датировка рассматриваемых
монет серединой XIV в., таким образом, обосновывалась исключительно присутствием на ее оборотной стороне подражания дирхамам Джанибека.
Между тем подобный подход к датировке монет подражательной чеканки не находит своего
подтверждения в кладовом материале. Напротив,
можно отметить, что многие клады джучидских
монет, сформировавшиеся в Русских землях в последней четверти XIV в., содержат в себе подражания монетам Джанибека тех типов, которые пока не
104

известны по кладовым комплексам более раннего
времени. В этой связи стоит напомнить, что и сама
монета, о которой шла речь в названных работах,
происходит из Алексинского клада, сокрытие которого, так же как и клада из Тульской области, относится к началу 90-х годов XIV в. И это на настоящий момент наиболее ранние клады, содержавшие
в своем составе монеты данного типа.
За последние годы стали известны новые находки монет рассматриваемого типа, что позволяет
заново обратиться к вопросу об их атрибуции. Все
вновь обнаруженные монеты отчеканены с использованием разных штемпелей. Однако типовое
оформление для всех их остается неизменным. В
деталях повторяется даже сама трактовка изображения всадника на лицевой стороне с сохранением
таких, казалось бы, второстепенных элементов, как
точки по сторонам от головы всадника. Данное обстоятельство однозначно указывает на изготовление всех этих монет в едином центре, но, очевидно,
в несколько разное время. Несложно проследить и
эволюцию сюжета, развивавшуюся в направлении
схематизации изображений и их «огрубления».
Наиболее ранними в этом ряду видимо следует считать монеты, чеканенные описанной выше
штемпельной парой (рис.4-6). Они наиболее многочисленны, отчеканены на аккуратно изготовленных
заготовках правильной округлой формы без видимых следов обрезки по краям. Имеющееся на них
изображение всадника наполнено динамизмом. Декоративные элементы в виде крупных точек заполняют лишь наиболее свободные от изображений
участки поля монеты. В подражании оборотной
стороны легко угадывается прототип.
Заметно близка к этим монетам денга, происходящая из клада, обнаруженного в 2008 г. в Новосильском районе Орловской области. Датировка
кладового комплекса существенно затруднена тем
обстоятельством, что он был нарушен многолетней
распашкой и среди монет, собранных с использованием металлодетектора, несомненно, оказались и
монеты, происходящие из слоя поселения. В целом
в скомплексе, насчитывавшем более 60 экз. монет,
преобладали джучидские дирхамы, отчеканенные в
конце XIV–начале XV в. (определение В.П. Лебедева), что позволяет предварительно отнести время
его сокрытия к концу второго десятилетия XV в.
Монета с всадником из Новосильского района
выделяется своим тяжелым весом – 1,5 г. Это усиливает возможность связи ее находки не с кладовым комплексом начала XV в., а с культурным слоем поселения. Изображение на ее лицевой стороне,
хотя и повторяет в основных деталях изображение
всадника, имеющееся на описанных выше монетах,
все же содержит заметно меньше динамики, а фигура всадника, вооруженного копьем, и вовсе статична и схематизирована. На голове воина появляется островерхий «шлем», а подражание на оборот-

ной стороне дополняется серией крупных точек в
нижней части поля монеты (рис.7).
Точное место находки другой монеты этого же
типа неизвестно. Ранее, согласно сведениям почерпнутым из нумизматических интернет-сайтов,
предполагалось, что она была найдена на территории Стародубского или Клинцовского районов
Брянской области [Зайцев, 2009 С.19,20, рис.4]. Однако, как недавно сообщил белорусский нумизмат
А.Громыко, эта монета, в действительности была,
видимо, обнаружена на территории современной
Курской области.
Вес монеты 1,31 г. На ее лицевой стороне также изображен всадник в островерхом шлеме. Возможно, штемпели, как для этой, так и для предыдущей монеты резал один мастер. Заметная близость просматривается во многих элементах изображения. Обращают, например, на себя внимание
одинаково длинные, изогнутые книзу уши коня
(рис.8). В то же время в целом изображение всадника на этой монете выглядит еще более схематичным, а поле монеты «украшается» дополнительными элементами, не несущими смысловой нагрузки,
что можно расценивать и как свидетельство «варваризации» типа. Количество точек на лицевой стороне заметно увеличивается. Теперь они занимают
уже почти все свободные от изображения участки
штемпеля. В имитации арабской легенды на оборотной стороне монеты угадывается подражание
дирхаму хана Абдаллаха (1363–1370), имя которого
(хотя и со значительными искажениями) читается
во второй строке. По мнению А.М. Колызина, прототипом для подражания мог, очевидно, послужить
дирхам чекана Орды 770 г.х., на котором вместо
надписи «султан правосудный» в первой строке
помещена надпись «правосудный султан» [Сагдеева, 2005. №340]. Оборотная сторона монеты также
приобретает декор в виде пояска, состоящего из
«зигзагов» с точками в уголках, расположенного
вдоль внутренней стороны кругового ободка.
В подобном оформлении оборотной стороны
можно усмотреть подражание одному из типов
анонимных денег Дмитрия Ивановича Донского с
изображением на лицевой стороне воина, вооруженного мечом и топором, чеканка которых, по
всей видимости, осуществлялась в начале 80-х годов XIV в. [Гайдуков, Гришин, 2009 С.330, рис.2:
1,2]. Хотя нельзя исключать, что за подобным орнаментальным пояском стоит попытка резчика преобразовать на свой лад фигурный картуш джучидского дирхама.
Одна денга с изображением всадника с копьем
входила в состав небольшого комплекса серебряных монет, собранного осенью 2008 г. на территории средневекового селища, расположенного на
р.Проня в Новомосковском районе Тульской области. Комплекс лишь условно можно назвать кладом.
Он состоит из 26 монет и, по всей видимости, представляет собой содержимое кошелька. Младшей
105

монетой в нем является данг хана Токтомыша,
Крым ал-Джадид, 785 г.х. (определение В.П. Лебедева) с надчеканкой русских букв «ПС». Время
формирования комплекса, таким образом, должно
быть отнесено ко второй половине 80-х гг. XIV в.
Монета с изображением всадника из Новомосковского клада отчеканена на серебряной пластине с ярко выраженными следами обрезки по краям.
Подражание на оборотной стороне монеты вырезано в грубой менере, его прототип не угадывается
(рис.9).
Еще одна монета с изображением всадника с
копьем, влево, была найдена осенью 2007 г. на посаде городища Слободка, отождествляемого археологами с летописным городком Болдыж (в Шаблыкинском районе Орловской области). Ее вес составляет 1,28 г, по краям явно прослеживаются следы
обрезки. Все изображения на этой монете выполнены небрежно и неумело, благодаря чему подражание, расположенное на ее оборотной стороне, выглядит, как набор беспорядочно нанесенных линий
и точек (рис.10). Подобная крайняя схематизация
рисунка нехарактерна для подражательных монет,
чеканившихся в русских землях в 70–80-е годы XIV
в., прототип которых, послуживший образцом копирования, как правило, угадывается. Таким образом, денгу с грубо выполненным изображением
всадника, происходящую из-под Слободки, видимо, следует рассматривать как наиболее позднюю в
ряду всех рассмотренных выше монет этого типа.
В итоге можно назвать ряд факторов, позволяющих ограничить возможное время чеканки рассматриваемых монет в рамках двух последних десятилетий XIV в. Это и отмечавшаяся ранее многими исследователями близость типа их лицевой стороны монетам литовского великого князя Ягайло, и
наличие на оборотной стороне некоторых монет
грубых подражаний джучидским дирхамам (в том
числе подражания монете Абдаллаха) или элементов подражания московским денгам 1380-х годов.
Важно также отметить присутствие таких монет в
составе кладовых комплексов сокрытых в 90-е годы
XIV в., а возможно (в случае происхождения из
нарушенного распашкой клада монеты, найденной
в Новосильском районе Орловской области) и в
конце второго десятилетия XV в. Все вместе перечисленные обстоятельства практически исключают
возможность чеканки монет этого типа в более
ранний период.
Анализ топографии находок монет с изображением всадника дает важную информацию и для
определения места их изготовления. Как уже говорилось, две монеты с всадником были найдены севернее Севска, близ с. Игрицкое на р. Усожа (левый
приток р. Нерусса). Во второй половине XIV в. эта
территория входила в состав Брянского княжества,
гранича с владениями карачевских князей. С бывшей территории Карачевского княжества происходит монета с грубым подражанием на оборотной

стороне, найденная у городища Слободка. Три клада, содержавшие в своем составе монеты с всадником, также были обнаружены на территории Верховских княжеств. Точное место находки еще одной
монеты, происходящей, предположительно, из Курской области, пока неизвестно.

Рис. 7. Монета, найденная в Новосильском районе
Орловской области

Рис.8. Монета, предположительно найденная в Курской области в 2007 г.

Рис.9. Монета, найденная в 2008 г. в Новомосковском
районе Тульской области

Рис.10. Монета, найденная на посаде городища Слободка в Орловской области

Итак, топография находок монет с изображением всадника с копьем на лицевой стороне и подражанием арабской легенде на оборотной, исключает возможность их чеканки в НовгородСеверском княжестве. Ни одна из таких монет не
была найдена на его территории. Достаточно внимательно посмотреть на карту с указанием мест находок монет, чтобы убедиться, что их чеканка осуществлялась в землях, располагавшихся в верхнем
106

течении Оки, и что это могло быть либо Карачевское, либо Новосильское княжество (рис.11).
Этим княжествам, благодаря их расположению в «буферной зоне», между владениями Великого княжества Литовского, Великого княжества
Московского и Золотой Орды, длительное время
удавалось сохранять относительную самостоятельность. Причем именно по границе этих двух княжеств во второй половине XIV в. проходила и граница сфер влияния Москвы и Литвы, периодически
отклоняясь в ту или другую сторону.
Вскоре после победы в 1362 г. Ольгерда над
татарами в битве на Синих Водах и потери суверенитета Брянским княжеством, большинство Верховских княжеств попадают в зависимое положение от Великого княжества Литовского. На ситуацию в регионе, несомненно, повлиял и довольно
успешный поход Ольгерда на Москву, совершенный им в 1368 г. [Гудавичюс, 2005 С.140, 141]. Союзнические отношения были подкреплены династическими браками – оба правителя наиболее
крупных и влиятельных верхнеокских княжеств,
Иван Новосильский и Святослав Карачевский женятся на дочерях Ольгерда.
Однако в ходе московско-литовских военных
столкновений конца 60-х – начала 70-х гг. XIV в. в
регионе формируется и антилитовский блок. Вероятно, уже в результате ответного похода Дмитрия
Ивановича Московского зимой 1369/70 гг. на
Брянск, Мценск и Калугу князь Иван Новосильский
был замещен ориентировавшимся на Москву его
братом Романом [Шеков, 1993 С.34, 35]. В московско-литовском соглашении о перемирии, составленном летом 1372 г., в период стояния противоборствующих войск под Любутском, Роман Семенович Новосильский, очевидно, как «старший» в
роде черниговских князей назван великим князем.
И хотя, как было показано С.Кучиньским, новосильские князья при определенных обстоятельствах, действительно, могли претендовать на использование великокняжеского титула [Kuczyński, 1936
S.125, 126], в данном случае, несомненно, угадывается лишь стремление московской стороны подчеркнуть значимость своего сторонника [Кучкин,
2003 С.157]. Князь Роман Новосильский в качестве
союзника Дмитрия Ивановича Московского участвует в 1375 г. в походе на Тверь. В отместку за это
татарами Мамая, поддерживавшего Ольгерда в его
противостоянии Москве, в том же году был полностью разорен Новосиль и Роман Семенович был
вынужден перенести столицу в г. Одоев [Шеков,
1993, С.35].
Карачевское княжество в отличие от Новосильского оставалось, очевидно, на всем протяжении второй половины XIV в. в орбите влияния Литвы, сохраняя при этом внешние атрибуты самостоятельности. Вплоть до начала XV в. здесь правили представители местной династии, потомки

первого Карачевского князя Мстислава Михайловича.
По-видимому, уже в конце XIII в. из Карачевского княжества выделяются Козельский и Звенигородский уделы, последний из которых располагался предположительно в районе современных
городов Орел и Болхов [Крашенинников, 1990,
С.64]. Однако эти уделы длительное время не разрушали внутренней целостности княжества, составляя как бы доли князей в общей с братьями вотчине,
«старший» из которых занимал Карачевский стол.
Об этом, например, говорит тот факт, что еще в
первой половине XIV в. Карачев переходит к князю
Титу, владевшему ранее Козельским уделом. Титу
наследует его сын Святослав, женившийся, как уже
говорилось, на дочери Ольгерда – Феодоре. Другой
же его сын Иван, женатый на дочери рязанского
князя Олега, становится князем в Козельске. Династические браки представителей Карачевского княжеского дома также, вероятно, свидетельствуют об
антимосковской направленности их политики.
Позднее Карачев принадлежал сыну Святослава –
князю Мстиславу, а затем и его внуку Ивану Мстиславичу Хотету, при котором в начале XV в. Карачевское княжество окончательно теряет свою независимость.
В 1407 г. литовские войска сожгли столицу
Новосильского княжества – Одоев. В ходе военных
действий 1406–1408 гг. Витовт захватывает Мценск
и учреждает там и в Любутске наместничества,
ставшие опорными базами Литвы в верхнеокском
крае. В это же время Витовтом были отняты земли
карачевских, перемышльских и белевских князей.
Карачев был занят «на имя» литовского великого
князя и стал управляться его наместниками. Потомкам карачевских князей при этом остались лишь
небольшие уделы с центрами в Мосальске и Хотетове [Крашенинников, 1990, С.79; Шеков, 1993,
С.39, 40].
При решении вопроса о том, к какому же из
двух названных княжеств следует отнести чеканку
монет с изображением всадника, из-за отсутствия
иных данных, также приходится опираться, прежде
всего, на анализ распределения их находок и типологию. Нетрудно заметить, что на территории Новосильского княжества монеты с всадником встречены лишь в составе кладовых комплексов, имевших довольно пестрый состав. Близость обнаружения одного из этих двух кладов к г. Новосилю не
должна вводить в заблуждение, поскольку, как уже
было сказано, после разорения этого города татарами Мамая в 1375 г. столица княжества была перенесена далеко на север, в г. Одоев. Случилось это еще
до начала чеканки рассматриваемых монет. Следовательно, присутствие в составе этого комплекса
(кладового или находок с поселения) монеты интересующего нас типа может быть объяснено именно
близостью данной территории к владениям карачевских князей.
107

Большинство единичных находок также явно
тяготеют к Карачеву. Это можно сказать как про
находку такой монеты на посаде городища Слободка, так и про находки двух монет близ села Игрицкое. В пользу Карачева в данной ситуации свидетельствует и монета, найденная в Курской области.
Наконец типология рассматриваемых монет
также больше склоняет к возможности отнесения
их к чекану Карачевского княжества. Выше уже
отмечалась близость изображения лицевой стороны

этих монет некоторым типам монет литовского великого князя Ягайло. И это, возможно, не просто
случайность. Отсутствие карачевских князей среди
участников Куликовской битвы, неучастие их в походах объединенных сил русских войск под знаменами Москвы на Тверь (в 1475 г.) и Рязань (в 1485
г.), а также направленность династических браков
свидетельствуют об их последовательной приверженности пролитовского блока.

Рис. 11. Места находок безымянных денег с изображением всадника с копьем на лицевой стороне

Для Святослава Титовича и его сына Мстислава, в период правления которых и могли чеканиться эти монеты, с политической точки зрения,
было выгодно демонстрировать, как свои родственные связи с Ягайло, так, возможно, и признание
его в качестве верховного сюзерена. Поскольку
Ягайло не обладал реальной властью даже над ли-

товскими землями, такое признание нисколько не
ущемляло их самостоятельности. Напротив, оно в
определенной степени могло защитить карачевских
князей от притязаний со стороны могущественного
Витовта. Разумеется, подобная демонстрация приверженности Ягайло могла иметь смысл лишь до
начала 1401 г., т. е. до того времени, когда Витовт
108

официально был провозглашен великим князем.
Позднее она могла быть даже опасной. Именно рубеж XIV–XV вв. следует считать наиболее поздней
датой в возможном периоде чеканки монет с изображением всадника. Хотя есть основания полагать, что их выпуск был завершен даже несколько
раньше.
Таким образом, новые находки монет рассматриваемого типа позволяют, на мой взгляд,
окончательно отвергнуть встречающееся в нумизматической литературе предположение об их чеканке в Новгород-Северском княжестве. Местом
изготовления этих монет, несомненно, являлись
земли, расположенные в верхнем течении Оки.
В пользу чеканки монет с изображением всадника в Карачевском княжестве, помимо доводов,
перечисленных выше, могут свидетельствовать и
особенности техники их изготовления. Монеты
этого типа отчеканены на заготовках, вырезанных
из тонкой раскованной серебряной пластины. Ранние монеты имеют более правильную округлую
форму, однако, похоже, что и у них есть следы обрезки по кругу. Важно отметить, что подобная техника чеканки была характерна в последней четверти XIV в. для монетного дела соседних с Карачевским Брянского и Стародубского княжеств [Зайцев,
2007. С.127, 133-135].
Наиболее ранними монетами рассматриваемого типа, как уже отмечалось, следует считать денги,
присутствовавшие в составе Алексинского и Тульского кладов (см. рис.4-6). Монеты этого варианта
наиболее многочисленны. Не исключено, что выпуск таких монет мог осуществить зять Ольгерда –
карачевский князь Святослав Титович. Другие варианты монет с изображением всадника с копьем
явно копируют тип первых, но их изображения выполнены в более грубой манере. Каждый из этих
вариантов представлен пока лишь одним экземпляром монет (рис.7–10), что можно расценивать как
указание на использование для их чеканки бронзовых штемпелей. Выпуск таких монет осуществлялся, очевидно, уже в княжение Мстислава Святославича.
В целом же, как было показано выше, безымянные монеты с изображением всадника с копьем
могли изготавливаться на протяжении двух последних десятилетий XIV в. При этом присутствие
в кладе рубежа 80–90-х гг. XIV в. из Новомосковского района Тульской области одного из наиболее
поздних вариантов монет этого типа (на небрежно

вырубленной заготовке и с грубым подражанием
арабской легенде), позволяет утверждать, что их
чеканка завершилась не позднее середины 1390-х
годов.
Литература
Барейша Ю., 2007. Аб атрыбуцыi i датаваннi дзвюх манет Алексiнскага скарбу // Банкаускi Веснiк. №13 (378).
Гайдуков П.Г., Зайцев В.В., 2008. «Русско-литовская»
монета XIV в. из-под Севска // Крынiцазнауства i спецыяльныя гiстарычныя дысцыплiны. Навуковы зборнiк.
Вып. 4. Мiнск.
Гайдуков П.Г., Гришин И.В., 2009. Именные деньги
великого князя Дмитрия Ивановича Донского. (Типология и хронология) // Великий Новгород и средневековая
Русь. Сборник статей к 80-летию В.Л. Янина. М.
Гончаров Е.Ю., Тростьянский О.В., 2006. Монеты русских уделов Гедиминовичей // МНК, посвященная 150летию Национального музея Литвы: Тез. докл. Вильнюс.
Гудавичюс Э., 2005. История Литвы с древнейших времен до 1569 года. М.
Гулецкi Д., Грамыка А., Крываручка А., 2007. Манеты
Беларуси (да 1707 г.). Мiнск.
Гулецкi Д., 2007. Манеты Беларускай даỷнiны. Мiнск.
Догель М.И., 1913. Неизданная русская монета XIV в. //
Записки нумизматического отделения Русского археологического общества. Т. II. Вып. III–IV. СПб.
Зайцев В.В., 2007. Новые находки ранних монет Великого княжества Литовского в России // Средневековая нумизматика Восточной Европы. Вып. 2. М.
Зайцев В.В., 2009. О монетах Карачевского княжества
конца XIV в. // Средневековая нумизматика Восточной
Европы. Вып. 3. М.
Колызин А.М., Литвинов С.В., Селезнев А.Б., 2004. Клад
золотоордынских и русских монет из-под Алексина //
Двенадцатая ВНК. Тез. докл. и сообщ. М.
Колызин А.М., Литвинов С.В., Селезнев А.Б., 2005. Алексинский клад монет XIV века (Предварительная публикация) // Московское нумизматическое общество. Нумизматический сборник № 12. М.
Крашенинников В., 1990. Взгляд через столетия. Тула.
Кучкин В.А., 2003. Договорные грамоты московских князей XIV в.: Внешнеполитические договоры. М.
Сагдеева Р.З., 2005. Серебряные монеты ханов Золотой
Орды: Каталог-определитель. М.
Хромов К.К., 2004. К вопросу о начале монетной чеканки на территории Киевского княжества в XIV в. (о «киевских» подражаниях монетам Джанибека) // Двенадцатая ВНК: Тез. докл. и сообщ. М.
Шеков А.В., 1993. Верховские княжества: Краткий очерк
политической истории. XIII–середина XVI в. (Труды
Тульской археологической экспедиции. Вып. 1). Тула.
Kuczyński S.M.,1936. Ziemie czernihowsko-siewierskie pod
rządami Litwy. Warszawa.
Remecas E., 2003. Vilniaus zemutines pilies pinigu lobis.
Vilnius.

109

ИСТОРИЯ И КУЛЬТУРА
ДРЕВНЕЙ РУСИ И ЕЕ СОСЕДЕЙ
КАГАНАТ РУСОВ И «СТРАНА СЛАВЯН»:
ВОСТОЧНАЯ ЕВРОПА В IX СТОЛЕТИИ
(ОПЫТ ИСТОРИЧЕСКОЙ РЕКОНСТРУКЦИИ)

© 2009.

А. В. Зорин, А. Г. Шпилев

(Россия,Курск, Курский государственный областной музей археологии)
Общеизвестно, что исследование эпохи сложения Древнерусского государства сопряжено с крайней скудостью и ограниченностью письменных источников, что и порождает многочисленные споры, а
также всё новые и новые противоречивые реконструкции хода событий данного периода. Обычно авторы подобных построений предлагают пересмотр традиционной хронологии, что, зачастую, приводит к
радикальному изменению всей исторической картины [Franklin, Shepard,1996; Цукерман, 2003; Лебедев,
2005]. Иной раз сведения источников, не укладывающиеся в концепцию авторов, просто объявляются
«фантастическими» [Скрынников, 1999]. В настоящее время сложились благоприятные возможности
для того, чтобы заново прочитать уже известные источники, сопоставить их с накопившимся археологическим материалом, внимательнее рассмотрев отдельные, остававшиеся ранее в тени, моменты и выявив при этом определённые закономерности.
Северская земля и Хазарский каганат в IX в.
В датируемом серединой X в. Письме царя Иосифа испанскому сановнику Хасдаю ибн Шафруту
хазарский правитель сообщал, что на севере ему
«служат и платят дань» буртасы (бурт-с), волжские
болгары (булг-р), савиры (с-в-ар), мордва-эрдзя (арису), черемисы (ц-р-мис), вятичи (в-н-н-тит), северы (св-р) и с-л-виюны (радимичи или поляне). Но данное
положение начало складываться гораздо раньше, со
второй пол.VIII в., когда власть могущественного Хазарского каганата стала распространяться на обширные пространства Восточной Европы.
Политическая мощь каганата во многом определялась его выгодным географическим положением,
позволявшим хазарам выступать в качестве торговых
посредников между Европой и странами арабского
Востока. По мнению А.П. Новосильцева, усиление
хазарского присутствия в Поднепровье и Поволжье
было в первую очередь связано с тем, что “в середине
VIII в. единое Арабское государство начало распадаться, ...Средиземное море находилось под контролем враждебной арабам Византии... [и] это толкало
мусульманских купцов на торговлю через хазарские
владения, а хазарские власти — на поиск путей для
усиления своего контроля над торговыми артериями

Восточной Европы” [Новосильцев, 1990, с.202-203].
Окончательное становление торгового пути через
Хазарию относится к последним десятилетиям VIII
в. По данным А.В. Комара, именно с 780-х — 790-х
гг. к салтовскому населению начинается постоянный приток арабских монет [Комар, 1999].
Из Хазарии дирхемы шли в Восточную Европу по двум направлениям — волжскому и донскому. Первый, играя роль трансконтинентальной магистрали, связывал мусульманский мир с Прикамьем и Северной Европой. Второй обслуживал потребности северных провинций Хазарского каганата. Он шёл по Дону (аланы и донские славяне) из
которого караваны попадали на Верхнюю Оку (вятичи) при посредстве волока, существовавшего еще
в конце XVI в. Английский дипломат Д. Флетчер,
посетивший Россию в 1588 г., сообщал, что “по Дону (как уверяют русские) можно из города Москвы
доехать водой до Константинополя и во все части
света, перетаскивая только лодку (по обычаю их)
через небольшой перешеек или узкую полосу земли… Это недавно было доказано одним посланником, отправленным в Константинополь, который
плыл сперва Москвой-рекой, потом вошел в другую, называемую Окой, тут перетащил лодку свою
на Дон, а оттуда уже всю дорогу плыл водой”
[Флетчер, 1991, с.29]. С Верхней Оки трасса через
Сейм и Десну (северяне) выходила в Верхнее Поднепровье (радимичи), откуда часть дирхемов могла попадать к смоленским кривичам, о чём свидетельствуют находки в Верхнем Поднепровье кладов
куфических дирхемов, младшие монеты которых
были отчеканены в 810 – 820-х гг. Эта же трасса
могла использоваться и для продвижения к роменцам и их соседям импорта из Византии, например,
лучевых височных колец с изображениями птиц в
верхней части щитка [Шпилев, 2008в, с.284-288]. В
связи с этим интересно отметить находки совершенно одинаковых колец на Супрутском городище
(Тульская обл.) и Гнёздовском поселении (Смоленская обл.) [Изюмова, 1978, с.102-103, рис.1; Ениосова, 2002, рис.3]. Аналогичные кольца (отличие лишь
в позах птиц и количестве шариков на конце центрального луча) были так же обнаружены в захоро110

нении на поселении Маморницы (Черновицкая обл., кольца с фигурками одиночных птиц из Курской
Украина) [Тимощук, 1982, рис.91,б]. Вероятно, к ви- области и Искоростеня [Шпилев, 2008в, с.284-288]
зантийскому импорту так же относятся лучевые (Рис.1).
Рис.1
Украшения 2-й пол.
VIII – IX вв.
1, 3, 5, 11 – Гнёздовское
поселение
(Смоленская обл.,
Россия);
2 – Фативижский
клад (Сумская обл.,
Украина);
4 – Новотроицкое
городище (Сумская
обл., Украина);
5а-б – Дмитровский
катакомбный
могильник (Белгородская обл., Россия);
6 – Рыльский р-н
(Курская обл., Россия);
7,7а – Мухинское
городище
(Хомутовский р-н, Курская обл., Россия);
9,12 – Супрутское
городище (Тульская
обл., Россия);
10 – Маморницы
(Черновицкая обл.,
Украина).
1,3,5,5а-б, 11 - без
масштаба.

В связи с функционированием «северного» пути
интересны находки на Гнездовском поселении (Смоленская обл., Россия) украшений, характерных для
более южных районов — «кольца височного с подвеской-балясинкой» имеющее аналогии на Битицком
городище (нач.IX в., Сумская обл.) и в Фативижском
кладе (вторая пол.VIII–нач.IX вв., Сумская обл.),
«перстней коронковых со стеклянной вставкой и с
бронзовой вставкой, украшенной изображением птицы» с аналогиями в салтовских древностях второй

пол. VIII– сер.IX вв., семилучевого ложнозернённого височного кольца с аналогиями в роменских
древностях IX – нач.X вв. [Пушкина, 1987, с.55;
Путь из варяг в греки..., 1996, с.59, 63; Ениосова,
2002, рис.3; Плетнева, 1989, с.115; Григорьев, 2000,
с.21; Шпилев, 2008б, с.189]. О непосредственном
участии роменцев в продвижении восточных товаров и монет на Верхний Днепр так же свидетельствует присутствие среди лепной керамики Гнёздовского поселения сковород с гладким бортиком, со111

судов с вертикальным горлом, верёвочного орнамента или пальцевых вдавлений по краю венчика [Пушкина, 1987, с.55].
Присутствие среди найденных в культурном
слое Гнёздовского поселения монет африканского
чекана, по мнению ряда учёных, подтверждает участие населения Гнездова в восточноевропейском монетном обращении уже на первом его этапе (до 833
г.) [Кирпичников, Дубов, Лебедев, 1986, с.224].
Дискуссионным является вопрос о поступлении
арабского серебра в Среднее Поднепровье, к полянам
— самому западному славянскому объединению признающему власть хазар. В этом регионе зафиксированы находки единичных монет сер. VIII – нач. IX вв.
[Фасмер,1931, с.15], однако (в отличие от Верхнего
Поднепровья) не отмечено ни одного достоверного
клада этого времени. Исключение составляет упоминаемый И.И. Ляпушкиным (со ссылкой на Р.Р. Фасмера) «монетный клад (?) 194 г.х. (809/810)» из Киева
[Ляпушкин, 1968, с.48], однако сам Р.Р. Фасмер только отмечает находку в Киеве в 1927 г. четырёх самаркандских дирхемов 194 г.х. (809/810), но не говорит о
том, что они входили в состав клада [Фасмер,1931,
с.15]. В связи с этим мы можем предположить, что
какие-то поступления дирхемов в 1-й трети IX в. к
полянам, вероятно, осуществлялись, но до находки
кладов этого времени данное предположение остаётся гипотетичным.
Для защиты идущих по трассе караванов и соблюдения своих интересов каганат в узловых местах
магистрали мог размещать свои воинские контингенты. Одним из таких пунктов, вероятно, было городище “Гора Ивана Рыльского” (г. Рыльск, Курская обл.)
на котором М.В. Фроловым в 1991 г. было исследовано разрушенное погребение хазарского воина, сопровождавшееся захоронениями коня и собаки, а
также найденными неподалеку наконечниками двух
втульчатых ромбовидных копий и характерными для
степных древностей VIII–IX вв. железными двухсоставными удилами с гвоздевидными псалиями
(Рис.2). Предметы и кости, предположительно, были
выброшены из округлой ямы, аналоги которой известны на некоторых могильниках салтовской культуры. По мнению исследователя, “погребение является несомненным свидетельством контактов обитавших на городище северян с кочевым населением степей на ранних этапах развития роменской культуры”
[Фролов, 1992, с.14].
Возможно, захоронение свидетельствует о присутствии в Рыльске на рубеже VIII – IX вв. хазарского
подразделения, контролировавшего район соединения шедших через Курское Посеймье торговых путей: Ока — Самодуровское озеро — Тускарь — Сейм
и Ока — Самодуровское озеро — Свапа — Сейм
(Рис.3). Северными хазарскими форпостами так же
могли быть Супрутское городище (Тульская обл.,
Россия) на Упе, контролировавшее вероятный участок перехода из Дона в Оку, Чернигов (Украина),
закрывавший выходы в Нижнее и Верхнее Придне-

провье и Киев (Украина), являвшийся плацдармом
хазар на правом берегу Днепра [Шпилев, 2008а,
с.202].

Рис.2 Предметы вооружения из раскопок
на городище “Гора Ивана Рыльского”
(г. Рыльск, Курская обл., Россия)

По мнению ряда учёных, оплотом хазарской
власти на Днепровском Левобережье было Битицкое городище, расположенное на р. Псел недалеко
от г. Сумы (Украина). Вероятно, здесь находилась
ставка хазарского наместника-тудуна и размещался
отряд воинов, в обязанности которых входил сбор
дани, отражение вражеских набегов и поддержание
спокойствия среди зависимых от каганата племен.
Население Битицы было многонациональным, о
чём свидетельствуют юртообразные жилища кочевников, сосуществовавшие с типичными для славян полуземлянками. Городище так же являлось
крупным ремесленным центром, в округе которого
действовали гончарные мастерские, продукция которых находила сбыт на обширной территории
Днепровского Левобережья.
Битицкое городище погибло во время вражеского нападения, свидетелями которого являются
следы пожара и скелеты убитых людей. По мнению
В.В. Приймака, разгром Битицы произошел в начале IX в., в самый разгар междоусобицы, разразившейся в Хазарии после того, как царь Обадия объявил иудаизм государственной религией [Приймак,
1994, с.15]. Эта религиозная реформа вызвала недовольство обитавших в Хазарии христиан, мусульман и не желавших отказываться от веры предков
112

язычников. Однако более веской причиной стали сопровождавшие внедрение иудаизма политические
преобразования, в результате которых каган был отстранен от власти и превратился в религиозный символ, а фактическая власть сосредоточилась в руках
одной семьи, передававшей её по наследству. Именно
это и стало причиной выступления против центральной власти возмущённых хазарских вождей и старейшин. Междоусобица раздирала каганат несколько

десятилетий. Наконец мятеж был усмирен, но победа досталась правителям Хазарии дорогой ценой.
Десятки укрепленных замков были разрушены,
множество воинов погибло или покинуло пределы
своей родины, каганат потерял ряд пограничных
областей, в других же выросло стремление к самостоятельности [Артамонов,2001, с.433-434, 438441].

Рис.3 Торговые пути IX – XI вв. через Курское Посеймье

На Днепровском Левобережье, в ареале роменской культуры, возможным отражением этих бурных
событий стало возведение многочисленных городищ,
призванных защитить их обитателей в условиях охватившей каганат анархии. Впрочем, судя по данным
русской летописи, левобережные племена — северы,
радимичи и вятичи еще достаточно долгое время (884
г., 885 г., 960-е гг.) продолжали признавать свою зависимость от хазар, что позволяло им получать высококачественную продукцию ремесленных центров
каганата, облегчало участие в торговых операциях с
хазарскими, среднеазиатскими и ближневосточными
купцам, а также обеспечивало защиту от набегов кочевавших в южнорусских степях племен.
В анонимном описании северных народов (хазар, буртас, волжских болгар, мадьяр, славян и русов),
включённом в созданный иранским географом Ибн
Ростэ между 903 и 913 гг. трактат “Дорогие ценности” имеется описание «Страны славян». Она предстаёт перед читателем племенным союзом (глава
глав) с сильной верховной властью («глава их коронуется, они ему повинуются и от слов его не отступа-

ют»), возможно, дружиной («царь этот имеет
верховых лошадей…есть у него прекрасные, прочные и драгоценные кольчуги»), сбором налога в виде
полюдья («царь ежегодно объезжает их») и системой управления (свт-малик — супанедж) похожей
на систему управления Хазарским каганатом (каган
и царь-шад) [Хвольсон, 1869, с.32-34].
«Страну славян» Ибн Ростэ мы соотносим с
Северской землей второй трети IX в. [Шпилев,
2008а, с.203-206]. В её локализации отправной точкой служит расстояние в десять дней пути между
ней и печенегами, которые находятся как бы за пределами «Описания», однако в сообщениях о хазарах
и буртасах отмечается, что эти народы воюют с печенегами, а лежащий рядом с волжским болгарамиэсегель «первый из краев мадьяров» соседствует с
ними. В то же время сообщения о контактах печенегов со славянами и аланами у Ибн Ростэ полностью отсутствуют. Возможно, это является косвенным свидетельством раннего характера источника,
так как после вторжения печенегов в причерноморские степи (кон.X в.) процесс взаимодействия с ни113

ми этих народов достаточно полно отражен в разноязычной литературе того времени. Таким образом,
время составления помещённого у Ибн Ростэ «Описания», вероятно, застало печенегов ещё в заволжских степях, где они, согласно Константину Багрянородному, «имели место своего обитания на реке
Атил [Волга], а также на реке Геих [Урал], будучи
соседями и хазар, и так называемых узов» [Константин Багрянородный. 1989, с.155]. С.А. Плетнёва считает, что заволжская Печенегия лежала в лесостепной
зоне между реками Волга и Урал, доходя на севере до
Жигулевских гор, называемых в некоторых источниках Печенежскими. Именно здесь, в лесистой, сильно
пересечённой местности появляются служившие для
более строго управления конем удила без перегиба
ставшие одним из характерных признаков печенегов
[Плетнева, 1958, с.164]. Самым западным регионом
печенежского расселения было левобережное Саратовское Поволжье, откуда автор «Описания», вероятно, и начинает отсчет «дней пути» до разных народов.
В статье, посвящённой сухопутной магистрали
Булгар — Киев, Б.А.Рыбаков установил, что в зависимости от сложности трассы “день пути” для передвигавшихся по суше караванов колебался в пределах
31-46 км, а день обычного пути (при продвижении на
большие расстояния) следует считать в 35 км [Рыбаков, 1969, с.190]. Это же значение было использовано
А.П.Моцей и А.Х.Халиковым в их труде, посвящённом расположенным вдоль трассы Булгар — Киев
археологическим памятникам [Моця, Халиков, 1997,
с.138]. Поскольку большая часть упомянутых в
«Описании» народов обитала в Днепро-Волжском
междуречье, мы так же используем эту цифру для
своих вычислений.
Ближайшие от Саратовского Поволжья славянские поселения находились на Верхнем и Среднем
Дону, в области расположения т.н. "воронежского
узла" (по Б.А. Рыбакову) памятников роменскоборшевской культуры. По мнению Рыбакова самый
крупный из памятников этого «узла» — городище у
Михайловского кордона на р. Воронеж вполне может
быть соотнесено с Вантитом (Вабнитом) — “первым
городом сакалиба со стороны востока”. Оно выдвинуто далеко на восток и, действительно, является
первым славянским поселением для идущих со стороны Волги путешественников, а по своим размерам
(свыше 2 км по периметру оборонительного вала)
городище равнялось одному из крупнейших городов
Волжской Болгарии Сувару [Рыбаков, 1969, с.194].
Большинство учёных связывает донских славян
с вятичами, вероятно, упоминавшимися царем Иосифом среди подчинённых ему северных племён под
именем «в-н-н-тит». Согласно «ПВЛ» свою зависимость от хазар так же признавали северы (с-в-р), радимичи (с-л-виюн?) и поляне. Возможно, на территории этих племён и располагалась «Страна славян»
Ибн Ростэ. Впрочем, существует определённое противоречие между сообщениями «ПВЛ» о том, что все
эти племена платили хазарам дань и «Описанием»

Ибн Ростэ, ни о какой зависимости славян от хазар
не сообщавшей. Однако это не должно нас смущать, так как единственным входившим в состав
каганата народом относительно которого Ибн Ростэ
прямо указывает, что он находится в зависимости
от хазар являются буртасы («настоящим образом
подчиняются они царю хазар»). Ни о волжских болгарах, ни о кавказских аланах так же подчинённых
хазарам Ибн Ростэ никак эту зависимость не обозначает, вероятно, считая племена имеющие собственных «царей» достаточно суверенными, в отличие от буртас такого царя не имевших («нет у них
верховного главы, который бы управлял ими и
власть которого признавалась бы законной; есть у
них в каждом селении только по одному или по два
старшины, к которым обращаются они за судом в
своих распрях. Настоящим образом подчиняются
они царю Хозар»).
В связи с сообщением ряда письменных источников о подчинении северян хазарам представляет интерес свидетельство Ибн Ростэ о том, что
правитель славян употребляет в пищу кобылье молоко. Это совершенно чуждо традиционному укладу земледельческих обществ, но характерно для
кочевых культур и может указывать на то, что описываемыми у Ибн Росте славянами правил человек,
придерживавшийся степных обычаев. Это мог быть
некий представитель хазарской знати, которого северяне рассматривали, как своего законного правителя, одинаково равноудаленного от всех входящих
в союз родоплеменных образований и поддерживающего тем самым необходимое равновесие внутри их объединения. Если верно предположение
Д.А.Хвольсона о том, что “С.вит.м.л.к” является не
титулом, а личным именем [Хвольсон, 1869 с.139140], то, возможно, перед нами свидетельство начала ассимиляции иноэтничного правящего рода, которая нередко имела демонстративный характер.
Ближайшей аналогией может служить русский
князь Святослав, чьи родители носили скандинавские имена Игорь (Ингвар) и Ольга (Хельга).
Изложенные Ибн Ростэ сведения о народах
Восточной Европы неоднократно привлекали внимание исследователей и часто использовались ими
в работах, посвящённым тем или иным аспектам
средневековой истории этого региона. Однако при
локализации «Страны славян» практически все авторы следовали установкам, сделанным ещё Д.А.
Хвольсоном. Опираясь на прочтение имени царя
славян как «Святблк», исследователь считал его
моравским великим князем Святоплуком (870-894
г), а его подданных относил «частью к моравским
славянам, частью к славянам, жившим на расстоянии около 350 верст на западе от печенегов», населявших земли между Хазарией и Византией
[Хвольсон, 1869, с.49, 140, 144]. Последними значительными исследованиями, поддерживающими и
развивающими идеи Д.А. Хвольсона являются работы Д.Е.Мишина и Е.А. Шинакова. Д.Е.Мишин
114

считает, что термин «сакалиба» в «Описании» применяется к киевским полянам, подвергавшимся набегам обитавших в Этелькузу (район между Днепром и
Сиретом) венгров, и к входящим в державу Святополка I Великоморавского белым хорватам, живущим
к востоку от Карпат [Мишин, 2002, с.58,60].
Е.А.Шинаков, склоняясь к версии о соотнесении термина «Свт.м.л.к.» не с именем, а титулом правителя
«Страны славян», соотносит последнюю с Зличанским княжеством, «объединявшим несколько племён
Восточной Богемии, Моравии, Словакии (?), во главе
с известными в Чехии хорватами и династией Славниковцев, крестившихся где-то в середине X в.», а
подвергавшихся набегам «русов» славян — с разрозненными и не обязательно только славянскими племенами Севера [Шинаков, 2002, с.51,53]. Оригинальную идею выдвинул Б.А. Рыбаков, соотнёсший славян Ибн Ростэ с Землей вятичей [Рыбаков, 1982,
с.258-283].Племя, скрытое у Ибн Ростэ под именем
«Страны славян», мы попробуем определить, проанализировав сообщение о таком важном элементе культуры, как погребальный обряд. Описание его у Ибн
Ростэ настолько подробно, что создаётся впечатление
свидетельства очевидца: «Когда умирает кто-либо из
них, они сжигают труп его. Женщины их, когда случится у них покойник, царапают себе ножом руки и
лица. На следующий день по сожжении покойника,
отправляются на место, где оно происходило, собирают пепел и кладут его в урну, которую ставят затем
на холм. Через год по смерти покойника берут кувшинов двадцать меду, иногда несколько больше, иногда несколько меньше, и несут их на тот холм, где
родственники покойного собираются, едят, пьют, и
затем расходятся. Если у покойника было три жены,
то та из них, которая утверждает, что она особенно
любила его, приносит к трупу его два столба и вбивает их стоймя в землю, потом кладет третий столб поперек, привязывает посреди этой перекладины веревку, становится на скамью, и конец этой веревки завязывает вокруг своей шеи: тогда скамью вытаскивают
из-под нее, и женщина остается повисшей, пока не
задохнется и не умрет. После этого труп ее бросают в
огонь, где он и сгорает… При сожигании покойника
предаются шумному веселью, выражая тем радость
свою, что Бог оказал милость покойному (взяв его к
себе)» [Хвольсон, 1869, с.29-31].
Аналогом описываемому обряду погребения
является кремация на стороне с последующим
захоронением кальцинированных костей в сосуде в
верхней части курганной насыпи.
Мы сразу должны исключить южные (хорваты,
уличи, тиверцы) или юго-западные (волыняне, древляне, поляне) племена восточных славян в связи с
полным несоответствием погребальному обряду
«Описания»их захоронений. Обитавшие в VIII-IX вв.
от Правобережья Среднего Днепра до Закарпатья
славяне, археологическим выражением материальной
культуры которых служат памятники культуры ЛукаРайковецкой (кон.VII – к.IX вв.), практиковали

кремацию
на
стороне
с
последующим
бескурганным или подкурганным погребением
кальцированных останков. При этом подкурганные
погребения
представлены
захоронением
кремированных остатков в ямах, на горизонте в
виде ритуальных кострищ, и на горизонте в урнах
[Этнокультурная карта..., 1985, с.106, 107, 114-115].
Со 2-й пол.– кон. IX в. у ряда племён (поляне и
волыняне) обряд трупосожжения сменяется
ямными подкурганными ингумациями. Что же
касается соотнесения «Страны славян» с Великой
Моравией, то её население приняло крещение ещё в
831 г. и во времена Святополка I уже традиционно
хоронило своих умерших по христианскому обряду
(Седов, 1995, с.284-297).
Полную аналогию описанного у Ибн Ростэ
погребального обряда мы находим на Днепровском
Левобережье,
в
области
распространения
памятников роменской культуры. Г.Ф. Соловьевой
было установлено, что курганы с обычно
помещаемыми
в
верхней
части
насыпи
погребальными урнами занимают Посеймье и
среднее течение Десны, являвшихся территориями
летописных северян [Соловьева, 1953, с.6]. У
родственных северянам радимичей и вятичей
погребальный обряд был несколько иным. У
радимичей в IX–X вв. резко преобладал обряд
сожжения на месте с последующим возведением
кургана [Седов, 1982, с.154]. У вятичей остатки
кремации на стороне хоронили под насыпью
кургана в глиняной урне, поставленной или в
деревянную погребальную камеру или просто на
грунт. Известны и безурновые погребения
[Никольская, 1981, с.27]. Донские славяне
располагали под насыпью на уровне погребенной
почвы небольшие остатки кремаций на стороне с
глиняным сосудом или без него или же помещали
несколько урн с остатками разновремённых
кремаций на стороне в деревянные домовины,
окруженные кольцевыми оградками [Седов, 1982, с.
141].
По мнению А.В.Григорьева, находки погребальных урн в верхней части насыпей как ранних,
так и поздних роменских курганов Днепровского
Левобережья говорят о стабильности традиции их
размещения на протяжении почти двух веков (IX–X
вв.). «Исключение составляют некоторые курганы,
расположенные в зонах контактов с верхнеокским,
вятичским вариантом роменской культуры, имевшей иной погребальный обряд, а именно в верхнем
течении Десны и р.Тускарь... В целом можно говорить о том, что в начале своего развития погребальный обряд северян не выделялся из общей массы
славянского погребального обряда, распространённого к западу от р. Днепр, и был необычайно близок
к обрядам соседних территорий родственных роменских культур Верхней Оки и Среднего Дона.
Однако уже в нач. IX в. на территории Северской
земли, вероятно, складывается оригинальный и не115

обычайно стандартный погребальный обряд, остававшийся неизменным вплоть до кон. X в. и хорошо
известный нам по письменным источникам» [Григорьев, 2000, с.114].
Таким образом, совпадение описанного у Ибн
Ростэ погребального обряда «Страны славян» с погребениями роменской культуры Днепровского Левобережья позволяет нам соотнести её обитателей с
«северами» русской летописи.
Предложенная Б.А. Рыбаковым локализация находящегося «в ближних краях земли Славянской» города Ва._._.т (Вантит, Вабнит) на Среднем Дону
вполне обоснована, так же как и соотнесение его
имени с содержащимся в письме Иосифа названием
вятичей (в.н.н.т), поскольку материальная культура
славянского населения этого региона имела много
общего с культурой верхнеокских вятичей. Однако
возникает противоречие между определением «Страны славян» как Северской земли и включением в неё
территорий, населённых вятичами. Несоответствие
снимается, если принять во внимание мнение
А.В.Григорьева, согласно которому активная колонизация в IX в. областей Верхней Оки и Среднего Дона
населением, родственным северянам по облику материальной культуры, вероятней всего, шла со стороны
Северской земли [Григорьев, 2000, с.177]. Возможно,
отделившиеся от основного северянского массива
переселенцы постепенно превратились в самостоятельное этнополитическое образование, принявшее в
честь своего легендарного предводителя имя «вятичей». Однако во время составления описания «Славянской земли» они всё ещё могли признавать верховное главенство правителя северянского племенного союза, получая взамен помощь и поддержку при
освоении новых земель.
При определении нижней даты «Описания северных народов» мы исходим из того, что его автор,
описывая мадьяр фиксирует ранний этап их движения на запад, когда они ещё частично проживали на
восточном берегу Волги между волжскими болгарами-«эсегель» и печенегами, а частично — в причерноморских степях около хазар, славян и крымских
греков. Свидетельство Ибн Ростэ о строительстве
хазарами укреплений против мадьяр и Константина
Багрянородного о нахождении среди венгров-«турок»
трёх родов кабар, являвшихся потомками хазарских
мятежников покинувших родину после поражения в
междоусобной войне, может свидетельствовать о переселении мадьяр в причерноморские степи как раз
во время этой смуты, однако, согласно М.И. Артамонову, не ранее 820-х гг. [Артамонов, 2001, с.459].
Вероятно, «Страна мадьяр» Ибн Ростэ должна
быть соотнесена с упоминаемой Константином Багрянородным Леведией, которая тянулась от донских
владений Хазарии далеко на запад и, если верно соотнесение Хидмаса-Хингилуса с правобережным
притоком Нижнего Днепра р. Ингул, включала в себя
Днепро-Днестровское междуречье. Сообщение Константина Багрянородного о проживании венгров в

Леведии в течении трёх лет, вероятно, является
ошибкой, так как они занимали Днепро-Донские
степи с конца 820-х по 890-е гг. Археологическим
отражением присутствия мадьяр на левобережье
Днепра являются разрушенное погребение у с. Коробчино (Днепропетровская обл., Украина), погребение воина у с.Твердохлебы (Полтавская обл., Украина) и погребения двух девочек 5 — 7 лет из кургана у Комсомольска (Полтавская обл., Украина) на
Нижнем Псле [Супруненко и др., 1999, с.23; Приймак, 2008, с.123]. Погребения соотносимые с захоронениями венгров так же обнаружены на Северском Донце, на могильниках Нетайловском, Волоконово Озеро I, Дроновка III и у с.Лиманское Озеро.
По мнению В.С.Аксёнова, это свидетельствует о
том, что частью Леведии являлись и лесостепные
районы бассейна Северского Донца, в которых
венгры активно контактировали с носителями салтово-маяцкой культуры [Аксёнов, 2001].
Ещё одним фактом, привязывающим описываемых у Ибн Ростэ мадьяр к землям, лежащим на
восток от Днепра является упоминание города Карха, где они продавали грекам захваченных во время
набегов славян — «воюя со славянами и добывши
от них пленников, отводят они этих пленников берегом моря к одной из пристаней Румской земли,
который зовется Карх» [Хвольсон, 1869, с.27]. Хазарский царь Иосиф в написанном между 954 —
961 гг. письме Хасдаю ибн Шафруту среди подвластных ему западных городов упоминает город «К-рц», соотносимый с расположенным в Восточном
Крыму греческим городом Пантикапеем (совр.
г.Керчь), получившим после утверждения хазар в
Крыму тюркское имя «Карша» (в древнерусской
транскрипции «Корчев»). Если соотнесение Карха
Ибн Ростэ с современной Керчью верно, то мадьяры приводили сюда своих пленников лишь в период, когда их кочевья располагались недалеко от
Восточного Крыма, так как систематическое пересечение торговыми караванами венгров территории,
контролируемойрезко враждебными им печенегами
представляется невозможным.
Отсутствие у Ибн Ростэ традиционного для
более поздних арабских географов описания трех
центров Руси (Славии, Артании и Куябы) дает возможность определить его верхнюю хронологическую планку, так как «Куяба», являвшаяся среднеднепровским анклавом Руси, могла возникнуть
только после того, как «бояре» Рюрика Аскольд и
Дир захватили Киев перед своим походом на Константинополь в июне 860 г. Исходя из вышесказанного время составления содержащегося у Ибн Ростэ
«Описания» можно датировать второй третью IX в.
и соотнести «Страну славян» с Северской землей1.

1

Более подробное обоснование в статье А.Г. Шпилева «О соотнесении «Страны славян» Ибн Ростэ с Северской землей 2-й
трети IX в.» (в печати).

116

Вероятно, личной вставкой Ибн Ростэ является
информация об исповедующем ислам «царе» болгар
Алмуше, правившем в первые десятилетия X в. Алмуш был достаточно известен в мусульманском мире
и не упомянуть о повелителе самого северного из мусульманских народов его современник Ибн Ростэ
просто не мог.
Русь на Днепре
В 1-ой половине IX в. гегемония Хазарии на
Днепре и Волге начинает испытывать военноторговое давление со стороны “руси”, политическое
доминирование среди которой осуществляли выходцы из различных скандинавских регионов. Русь двигалась по Днепру и Волге с севера, из Поволховья и
Приладожья — регионов, в которых североевропейские древности фиксируются с середины VIII – сер.
IX вв. [Кузьмин, Михайлова, Соболев, 1997].
Первые походы на днепровском направлении
носили разведывательный характер и были осуществлены в виде опустошительных, но кратковременных
викингских набегов. “Житие св. Стефана Сурожского” сообщает, что в кон. VIII – первой четверти IX вв.
русская рать во главе с “новгородским” князем Бравлином опустошила крымские владения от Херсонеса
до Керчи и после 10-дневной осады штурмом взяла
Сурож [Гумилевский, 1888, с.21]. Святой Стефан Сурожский умер в 787 г., нападение же произошло после того “через малое число лет”, что позволяет сузить его дату до промежутка между 790 и 820 гг.
Исходным пунктом, откуда мог начаться этот
поход, вероятно, был не Новгород (тогда еще не существовавший), а основанная скандинавскими переселенцами в середине VIII в. Ладога, в которой к временам легендарного Бравлина относятся III ярус Земляного городища (около 780 – около 810 гг.) и найденный в 1892 г. клад куфических монет 749–786 гг.
Однако основу процветания Ладоги составляли не
войны, а торговля. Именно посредническая роль в
восточной торговле и обслуживание транзитного пути привели, по мнению Н.Е.Носова, к стремительному возвышению Ладоги во 2-ой пол. VIII–IX вв. [Носов, 1997].
Согласно Ибн Ростэ, основными товарами русов
были пушнина и рабы — “они производят набеги на
славян... полонят народ, который отправляют потом в Хазеран и к болгарам и продают там... Единственный промысел их — торговля собольими, беличьими и другими мехами” [Хвольсон, 1869, c.3536]. Меховая торговля русов была очень выгодным
предприятием, так как, согласно Т.С. Нунану, в исламском мире существовал огромный спрос на меха.
«Масуди, например, комментировал, что одна шкурка
чернобурой лисы буртаси продавалась за 100 или даже больше динаров, в то время как рыжая лиса стоила
значительно дешевле. Он добавляет, что «арабские и
персидские правители с гордостью носили черные
меха, которые они ценили гораздо выше, чем соболя
... или других зверей. У царей были шапки, кафтаны и
меховые пальто из этих мехов, и невозможно пред-

ставить, чтобы царь не владел бы кафтаном или меховым пальто на подкладке из этих чернобурых
лис» [Нунан, 2004, с.275]
Осуществлявшие посредническую торговлю
волжские болгары не были заинтересованы в установлении прямых контактов руси с арабскими купцами и, возможно, препятствовали продвижению
русских караванов вниз по Волге через свои земли.
Этим самым они вынуждали русь к поиску обходных путей проникновения на Каспий и прокладыванию маршрутов по Днепру и через византийские
владения в Крыму. Именно так можно объяснить
датируемое 846/47 гг. сообщение Ибн Хордадбеха о
том, что русские купцы “вывозят бобровый мех,
мех черной лисицы и мечи из самых отдалённых
(частей) страны славян к Румскому (Черному) морю, а с них десятину взимает царь Рума, и если они
хотят, то они отправляются по Тнс (Танаис-Дон),
реке славян, и проезжают проливом столицу хазар
Хамлых (Итиль), и десятину с них взимает их (хазар) правитель. Затем они отправляются к Джурджанскому (Каспийскому) морю и высаживаются на
любом его берегу... и иногда они привозят свои товары на верблюдах из Джурдана в Багдад” [Сведения, 1985, c. 292].
Материальным подтверждением ранних контактов руси с государственными образованиями
Юго-Восточной Европы является Петергофский
клад (Ленинградская обл., Россия), состоявший из
82 куфических и сасанидских монет, младшая из
которых была отчеканена в Балхе в 804/5 г. На двух
десятках монет обнаружены распадающиеся на четыре самостоятельных системы письменных знаков
граффити. Византийская представлена процарапанным в две строчки греческим именем “Захариас”,
скандинавская - 12 дирхемами со скандинавскими
рунами, в том числе именем “Убби” и словом
“kiltR”, хазарская - 4 монетами с тюркскими рунами
и арабская - 2 дирхемами со знаком “каф” и надписью “Хвала Аллаху” [Лебедев, 2002, c.22-23].
Вероятно, ранние контакты хазар и руси не ограничивались только торговыми операциями. На
Битицком городище были обнаружены наконечники стрел «гнёздовского» типа и топор с щекавицами, которые могут свидетельствовать о присутствии
в рядах штурмовавших Битицу воинов отряда русов
[Комар, Сухобоков, 2004, c.166]. Это могли быть
наёмники, о практике привлечения которых на
службу в воинские подразделения каганата говорят
сообщения арабских авторов IX – X вв. и результаты археологических исследований Балымерского
могильника в Поволжье [Измайлов, 2000, с.84].
Возможно, в 1-ой пол. IX в. начинает складываться и успешно осуществляемая позднее древнерусскими правителями практика силового воздействия на Византию при отстаивании своих торговых
интересов. Об этом может свидетельствовать совпадение дат совершенного между 825-842 гг. нашествия, во время которого губительный “именем
117

своим и делами народ Русь” опустошил малоазийские области от Боспора до Синопа, захватив находившуюся в нескольких переходах от Константинополя столицу Пафлагонии — Амастриду и известия о
первых русско-византийских дипломатических контактах в конце 830-х гг.
Красочный рассказ о набеге руси на расположенный в Малой Азии византийский город Амастриду сохранился в житии cв. Георгия Амастридского:
«Было нашествие варваров, россов, — народа, как все
знают, в высшей степени дикого и грубого, не носящего в себе никаких следов человеколюбия … этот
губительный и на деле, и по имени народ, начав разорение от Пропонтиды и посетив прочее побережье,
достигнул, наконец, и до отечества святого (Амастриды), посекая нещадно всякий пол и всякий возраст,
не жалея старцев, не оставляя без внимания младенцев, но противу всех одинаково вооружая смертоубийственную руку» [Древняя Русь, 2003, с.90-91].
Возможно, поход затронул не только византийские владения, но и земли хазарских данников на
Днепровском Левобережье и обитавшие по Днепру
славянские союзы. О вспышке военной активности в
первых десятилетиях IX в. свидетельствует достаточно значительная в количественном отношении группа
кладов, укрытых примерно в одно и то же время в
Верхнем Поднепровье (Витебский р-н 822/23 гг.),
Посожье (Литвиновичи Гомельская обл. 824 г., Яриловичи Черниговской обл. 820/821 гг.), на Псле (Новотроицкое 819 г. и Нижняя Сыроватка Сумской обл.
813 г.), Десне (Нижние Новоселки Брянской обл. 812
или 817 г., Кремлевское 812/813 гг. Орловская обл.) и
на Оке (Лапотково Тульская обл. 817 г., Хитровка 811
г., Баскач Московская обл. 1-я треть IX в., Борки 818
г.,), а также серия кладов Верхнего Поволжья (Угодичи, Сарское городище, Углич, Загородье, Семенов
Городок, Демянск, Набатово) [Ляпушкин, 1968,
с.82,110-111; Кропоткин, 1968, сноски; Кропоткин,
1978, с.113].
В основной своей массе младшие монеты этих
кладов датируются второй пол. 810-х – первой пол.
820-х гг., однако нахождение в одном из жилищ (№2)
Новотроицкого городища дирхема 833 г. может отодвинуть дату предполагаемого укрытия этой группы
кладов к середине — второй пол. 830-х гг., тем самым
давая нам возможность связать их выпадение с маршрутом движения русской рати во время Амастридского похода (Рис.4).
В связи с этим интересна судьба расположенного на Псле Новотроицкого городища (Сумская
обл., Украина). Исследовавший его И.И. Ляпушкин
считал, что оно было разгромлено печенегами в конце IX в. Однако более чем полувековой разрыв между
датой чеканки младшей из обнаруженных на Новотроицком монет (833 г.) и временем появления печенегов в южнорусских степях (начало 890-х гг.) представляется чрезмерным.
Прояснить вопрос об этнической принадлежности напавших на Новотроицкое врагов помогает ана-

лиз обнаруженных при раскопках городища наконечников стрел. Из 19 найденных экземпляров 10
относятся к типам, распространённым в первую
очередь на севере Руси, в основном среди финноугорских племён (Прикамье и Среднее Поволжье,
Сарское городище, Вятка). Ряд наконечников также
имеют аналогии среди дружинных древностей руси
в Гнёздово, Шестовице, Гульбище, Чёрной Могиле
[Ляпушкин, 1958, рис.9, 1, 3, 4, 7, 10, 11; рис.62,5;
рис.83,1; табл. XCIII,14]. Согласно классификации
А.Ф. Медведева они принадлежат к типам 2, 35, 39,
41, 42, 45, 50, 61, 63. Пять наконечников было обнаружено в заполнении сгоревших жилых построек.
Особый интерес представляет наконечник из жилища 43 — плоский, втульчатый, двушипный [Ляпушкин, 1958, с.125]. Согласно классификации А.Ф.
Медведева, его следует отнести к типу 2, который
применялся вдоль западных границ Руси с конца
VIII по середину XIII вв. и был “несомненно, заимствован русскими у западных соседей. В Западной
Европе двушипные наконечники … употреблялись
и для зажигательных стрел, чтобы они цеплялись за
кровлю и не падали на землю” [Медведев, 1966,
с.56].
Таким образом, с большой долей уверенности
можно утверждать, что Новотроицкое городище
было уничтожено не кочевниками, а отрядом русов,
часть которого, предположительно, составляли
лучники из числа союзных или подчинённых русам
финно-угорских племён.
Взятое в плен население стало рабами, а непригодные к этому по возрасту или физическим
данным жители — перебиты на месте. Об этом свидетельствуют останки семи погибших людей, обнаруженные в шести жилищах (№ 2, 4, 24, 30, 39, 43)
Новотроицкого городища. Все они принадлежат
женщинам зрелого возраста (около 40 лет, причем
одна из них была, вероятно, горбатой) и маленьким
детям в возрасте от 10 — 12 месяцев до 5 лет [Ляпушкин, 1958, с. 54, 59, 95, 104, 118, 125]. Всё это
весьма напоминает «почерк» разорителей Амастриды. Там русы также действовали «не жалея старцев,
не оставляя без внимания младенцев». Части человеческих скелетов были обнаружены и при исследовании культурного слоя, поэтому можно утверждать, что потери новотроицких северян не ограничились семью убитыми в полуземлянках старухами
и детьми.
В целом, судьба городища представляет яркую
иллюстрацию к свидетельству Ибн Ростэ о том, что
“когда они [русь] нападают на другой народ, то не
отстают, пока не уничтожат его всего. Женщинами
побеждённых сами пользуются, а мужчин обращают в рабство” [Хвольсон, 1869, с.38-39].
Исходя из приведенных выше фактов, можно
осторожно предположить, что сплавившаяся по
Днепру русь (клады Верхнего Поднепровья) после
разгрома византийских владений в Крыму и Малой
Азии на обратном пути прошлась огнем и мечом по
118

северо-западной окраине Хазарского каганата (Нижний Днепр, Десна, Ока) и, вызвав выпадение многочисленной группы кладов по Волге (Сарское городище 820-е гг., Угодичи 813 г., Углич 829 г.), закончила поход в районе Поволховья и Приладожья
(Рис.4).
Одним из результатов Амастридского похода
могло стать появление на северо-западе современной
России государственного образования, объединившего под властью руси многочисленные славянские и
финно-угорские племена, населявшие верхние течения Днепра и Волги. Любопытно использование главой русов-европейцев восточного титула “каган”.
Однако не надо забывать, что в IX веке так именовался один из наиболее могущественных правителей
Восточной Европы, земли которого непосредственно
соприкасались с границами контролируемой русью
территории. Именно для того, чтобы подчеркнуть
свою независимость от хазар, предводитель возглавляемой русью конфедерации северных племен и мог
принять этот титул.
Практика более позднего времени показывает,
что итогом русских нашествий на Византию обычно
становилось заключение мирного договора, содержавшего выгодные для руси торговые условия. Возможно, именно это и было целью миссии, направленной “каганом русов” к византийскому императору в
конце 830-х гг. Сообщение о ней содержатся в составленных епископом Пруденцием “Бертинских анналах”. Согласно им, в состав прибывшего ко двору
Людовика Благочестивого в 839 г. византийского посольства входили люди “которые говорили, что их
зовут рос», правитель которых именовался «хакан»
[Сахаров, 1980, с.36-37]. Они посещали византийского императора, но не могли вернуться домой прямой
дорогой, “так как пути которыми они прибыли в Константинополь шли среди варваров, весьма бесчеловечных и диких племен”. Вероятно, под «варварами»
подразумевались господствовавшие в Причерноморье с 829 г. венгры, нападавшие на преодолевавшие
днепровские пороги торговые караваны, подобно тому, как это делали сменившие их печенеги.
Людовик расспросил послов и, узнав, что они являются “свеонами” (шведами), задержал до выяснения
истинных целей их прибытия. Но всё, вероятно, закончилось благополучно и послы вернулись на родину. С
одним из участников этой миссии С.С. Ширинский
связывает погребение из кургана 47 в Гнёздове. По его
мнению, об этом говорит и обрядность (трупосожжение в ладье), и состав находок, среди которых соотносимые им с посольскими дарами превращённый в подвеску золотой солид императора Феофила, массивная
каролингская шпора из серебра и серебряное шитье
[Ширинский, 1997]. Возможно, находка погребения
«посла» в Гнёздово не случайно, т.к. в 1-ой пол. IX в.
Гнёздово являлось самой южной точкой продвижения
руси на Днепре и, вероятно, маркировало границу
“Русского каганата”, существование которого с конца
830-х гг фиксируют не только европейские, но и вос-

точные источники. Источники могут помочь и в
определении точного местоположения страны русов.
Согласно Ибн Ростэ русы жили “на острове,
окруженном озером. Окружность этого острова…
равняется трем дням пути; покрыт он лесами и болотами; нездоров и сыр до того, что стоит наступить
ногою на землю, и она уже трясётся, по причине
(рыхлости от) обилия в ней воды. Русь имеет царя,
который зовётся Хакан-русь… Пашен Русь не имеет
и питается лишь тем, что добывает в земле славян,
…единственный промысел их - торговля соболиными, беличьими и другими мехами, которые и продают они желающим” [Хвольсон, 1869, с.34-36].
Пытаясь локализовать местонахождение острова русов, мы исходим из того, что образ обширного острова, окруженного огромным пресноводным водоемом, мог появиться в трудах мусульманских географов вследствие не совсем точно понятого или переданного описания одного из отрезков
северной части Волжского пути (Балтийское море
— Финский залив — Нева — Ладожское озеро —
Волхов — озеро Ильмень — “Селигерский путь”
— Верхняя Волга), ограниченного с двух сторон
такими значительными пресноводными водоемами
как Ладожское озеро и озеро Ильмень.
Подробное описание движения по этому отрезку оставил Адам Олеарий, посетивший Россию в
составе голштинской дипломатической миссии
1634 г. После пересечения границы посольство
проплыло по Ладожскому озеру 12 миль, утром 22
июля сделало остановку на Волховской губе, вечером прибыло в Ладогу, из которой отплыло во второй половине следующего дня. До вечера флотилия
из 7 судов преодолела два порожистых участка и
устроило ночевку у монастыря Николы на Посаде.
В середине дня 24 июля с попутным ветром суда
под парусами прошли 4 мили до д.Городище, откуда после полуночи еще 4 мили до д.Сольцы. Отдохнув весь день, посольство вечером прошло 6 миль
до с.Грузино, откуда 26 июля в три часа утра прошло 4 мили до д.Высокой. Весь следующий день и
ночь флотилия провела в движении и утром 28 июля
к восходу солнца прибыла к д. Кречевице под Новгородом [Олеарий, 1986, c.297-301].
На весь путь по Волхову, общая длина которого
равняется 224 км, двигавшееся против течения немецкое посольство затратило около 7 суток, в среднем проходя за день пути 32 км, что почти укладывается в раннесредневековый норматив (25–30 км)
водного путешествия. К сожалению, мы не смогли
найти описания прохождения того же маршрута по
течению, но если применить систему расчетов IX–X
вв., то сплав по реке протяженностью 224 км должен был занять у путешественников не более трех
“дней” пути. Таким образом, лежащая по берегам
Волхова местность вполне может быть соотнесена с
“островом русов” Ибн Ростэ по своим размерам
(“три дня пути” 210–225 км²), топографии (земля,
119

ограниченная крупными озерами), климату (нездоро- ми).
вый, сырой) и ландшафту (покрыт болотами и леса-

Рис. 4. Карта предполагаемого маршрута Амастридского похода руси (между 834 и 838 гг.)
1 - Набатово 815/16 (?); 2 - Могилев 814/15; 3 - Новотроицкое 818/19; Нижняя Сыроватка 811/12 или 816/17; 7 Лапотково 816/17; 8 - Хитровка 810/11; 9 - Баскач 807/8; 10 - Борки 817/18; 11 - Сарское городище (Деболы)
1854 г. 820-е гг.; 12 - Сарское городище 1930 г. 814/15; 13 - Угодичи 812/13; 14 - Углич 829/30; 15 - Загородье
832/33; 16 - Семенов городок 810/11 (?); 17 - Демянск 824/25; 18 - Витебский р-н 822/23; 19 - Литвиновичи 824;
20 - Кремлевское 812/13

Интересно сравнить описание Ибн Ростэ с исторической топографией приладожского региона во
второй пол. VIII – первой пол. IX столетия. Согласно
Е.Н.Носову, Ладога была основана “на самой северной окраине славянского мира, в двух сотнях километров от коренной территории славян у озера Ильмень. На запад от нее тогда тянулись сплошные незаселенные болотистые леса, а на восток лишь далеко
на р.Сяси начинались районы расселения финноязычных племен. В отличие от ильменского Поозерья
с его плодородными почвами и широкими поймами
р.Веряжи и озера Ильмень, в отличие от разработанных долин крупных рек Приильменья — Ловати, Полы, Мсты, никаких особых преимуществ для развития сельскохозяйственной деятельности низовья
Волхова не давали. В окрестностях Ладоги не было

плотного скопления сельских поселений и она не
являлась центром аграрного района, обеспечивавшим и определявшим ее благосостояние. Известные
поселки обнаружены лишь непосредственно вдоль
Волхова и явно ощущается тяготение и приуроченность основных из них к наиболее сложным участкам водной артерии. В первую группу входит непосредственно сама Ладога и ее ближайшее окружение, вторая — расположена в 9 км выше по течению от нее у опаснейших гостинопольских порогов,
третья в 30 км выше последних, у пчевских порогов. В каждой группе имелись укрепленные поселения, что знаменательно, поскольку городища этого
времени в Приильменье и в Приладожье единичны… Имеющаяся картина говорит о приречной агломерации, а не о группировках населения в местах
120

наиболее удобных для земледелия и скотоводства.
Главным было обслуживание пути, а на втором плане
аграрно-хозяйственная деятельность” [Носов, 1997].
Если соотнесение “острова русов” с Приладожьем и Поволховьем верно, то именно здесь располагался административный центр “Русского каганата” и
находилась резиденция его правителя. Отсюда русы
отправлялись в далекие торговые походы и грабительские набеги на поселения славян, которые, согласно свидетельству Гардизи, для избежания плена и
разорения “приходили к русам служить, чтобы этой
службой приобрести для себя безопасность” [Бартольд, 1940, c.22]. ПВЛ сообщает, что “варяги из заморья” взимали дань с кривичей, словен, чуди и мери,
через земли которых проходила значительная часть
Днепровского и Волжского путей. Определение Гардизи подданных русов как славян-сакалибов не должно нас смущать, так как под этим термином арабские
географы нередко подразумевали не только этнических славян, но и другие северные народы Восточной
Европы.
Под 862 г. ПВЛ сообщает, что платившие варягам дань племена “изъгнаша варяги за море и не даша
им дани и почаша сами в собе володети, и не бе в них
правды, и въста род на род, и быша в них усобице, и
воевати почаша сами на ся” [ПСРЛ, 1962, ст.19]. Вероятно, это событие должно быть отнесено ко 2-й
пол. 850-х гг., поскольку Аскольд и Дир, «бояре Рюрика», появились под Константинополем в июне 860
г.1 Возможной причиной восстания могла стать
смерть кагана русов, совершившего поход на Амастриду и организовавшего посольство 839 г. Кончина
могущественного правителя неизбежно должна была
вызвать борьбу за власть между его наследниками
или преемниками, что привело к ослаблению руси и
дало племенам-данникам шанс на успешное восстание. Причиной же возникшего внутри восставших
конфликта могли стать притязания каждого из победителей на осуществление гегемонии вместо ушедших варягов. Результатом усобицы явилось направление “за море” делегации чуди, словен, кривичей и
веси, которая пригласила Рюрика с братьями “владеть
и княжить нами”.
По мнению А.Н. Кирпичникова, археологически
призвание варягов фиксируется в Ладоге появлением
небольшой группы постоянно проживающих выходцев из Скандинавии, оставивших после себя обособ1

Нередко встречающееся в литературе разделение правления
Аскольда и Дира на две отдельные эпохи или же совмещение этих
персонажей в одно лицо, равно как и отнесение их к некоей исконной киевской династии ни на чём не основано и не имеет подтверждений в имеющихся источниках. Приводимое иногда в качестве аргумента в пользу их раздельного существования упоминание ал-Масуди (сер. Х в.) «правителя сакалиба по имени Дира»
также не выдерживает критики, поскольку арабское «’л.дир» не
является именем собственным и представляет собой скорее искажённый титул (возможно, правителя Волжской Болгарии, называемого в арабских источниках «малик ас-сакалиба» [Мишин.2002, с.68-69].

ленный курганный могильник (13 насыпей) в урочище Плакун, ряд особенностей которого роднит
его с захоронениями Ютландии. Изменяется и характер городской застройки. В слоях второй пол. IX
в. на Земляном городище обнаружены стандартные
по размеру участки земли — парцеллы, аналогичные найденным при раскопках датского города Рибе [Кирпичников, 1997]. Учитывая, что прибывшие
в Ингельгейм послы были «из рода свеонов», к числу свеонов-шведов, вероятно, принадлежал и сам
каган русов. В таком случае весьма логичным является призвание на его место дружины давних соперников шведов — данов.
Вероятно, Рюрик сохранил за собой престижный и устоявшийся титул “кагана”.
Об этом может свидетельствовать сохранившаяся в Салернской хронике и датируемая 871 г.
часть переписки императора Людовика II Немецкого и византийского императора Василия упоминающая народы, правители которых, по мнению
византийцев, носят титул “хакан”, не употребляемый относительно этих правителей в западноевропейской терминологии: “хаганом мы называем государя авар, а не хазар или норманнов”. Это сообщение хорошо сочетается с записью в Бертинских
анналах о русах-свеонах, прибывших из Византии.
Кроме того, как отмечает А.В. Назаренко, «из ответа Людовика ясно, что в византийской императорской канцелярии около 870 г., как и в 839 г., древнерусского князя продолжали именовать «хаганом», к
тому же явно соотнося этот титул с титулом хазарского кагана» [Древняя Русь, 2003, c.290]. Согласно
источникам, титул “каган” наряду с титулом “великий князь” применялся к правителям Руси вплоть
до конца XII в. Анонимный автор географического
свода последней четверти Х в. “Худуд ал-Алам”,
описывая страну русов, к востоку от которой “лежат горы Печенегов, к югу … — река Рута, к западу
— славяне, к северу — необитаемые страны Севера” сообщает, что ее правителя зовут “Рус-хакан”
[История СССР, 1966, c.484]. В XI в. создавший
“Слово о законе и благодати” митрополит Илларион именует каганами Владимира I и Ярослава Мудрого, в “Слове о полку Игореве” так титулуется
Олег Святославич, а одно из граффити XI — XII вв.
из киевского Софийского собора содержит обращение “Спаси, господи, кагана нашего” [Артамонов,
2001, c.492 cноска 1214].
Вскоре после прибытия Рюрика центр власти
переносится из Ладоги к истокам Волхова и столицей государства становится Городище (Рюриково
городище) — древнейший Новгород русских летописей. “Значительная плотность населения в Поозерье и к юго-западу от озера Ильмень, разветвленная
речная сеть, охватывавшая обширные территории
освоенные славянами создавали наилучшие возможности для административного управления всей
землей и сбором дани. Кроме того, схождение здесь
торговых путей также включало район истока Вол121

хова в международную торговлю и способствовало
его экономическому росту” [Носов, 1997].
Этим же временем датируется и новое продвижение руси по Днепру. Оно связано с походом Аскольда и Дира, отпросившихся у Рюрика с “родом”
своим в Царьград. Возможно, приближенные Рюрика
увели с собой воинский контингент, ставший ненужным правителю Северной Руси после упрочнения его
власти и распределения владений среди участвовавших в призвании “мужей”. В качестве аналогии можно привести действия Владимира Святославича, который в 980 г. выбрал из помогавших ему в захвате
власти варяжских наемников “мужей добрых, умных
и храбрых и роздал им города; остальные же отправились в Царьград к грекам”.
Вскоре после этого «рюриковы бояре» появились и в Константинополе: ночью 18 июня 860 г. столица империи была неожиданно блокирована несколькими сотнями русских боевых судов с восьмитысячным войском на борту и подвергнута осаде.
Русский летописец, основываясь на византийских
источниках, сообщает о провале похода, что противоречит сведениям современников. «Венецианская
хроника» сообщает, что «народ норманнов на трехстах шестидесяти кораблях осмелился приблизиться
к Константинополю. Но так как они никоим образом
не могли нанести ущерб неприступному городу, они
дерзко опустошили окрестности, перебив там большое множество народу и так с триумфом возвратились восвояси» [Древняя Русь, 2003, c.291]. Папа Николай I в послании императору Михаилу III от 28
сентября 865 г. упоминает о недавнем опустошении
окрестностей Константинополя язычниками, которым удалось уйти, избежав какой бы то ни было мести [Цукерман, 2003].
Возникшая в результате этого нападения напряженность могла сохраняться в русско - византийских
отношениях вплоть до воцарения императора Василия I Македонянина (866-886 гг.), который “щедрыми
раздачами золота, серебра и шёлковых одеяний …
склонил к соглашению неодолимый и безбожный
народ росов, заключил с ними мирные договоры,
убедил приобщиться к спасительному крещению и
уговорил принять рукоположенного патриархом Игнатием архиепископа” (второе патриаршество Игнатия относится к 867-877 гг.) [Древняя Русь, 2003,
c.104]. Попытки обращения руси случались и раньше.
Об этом свидетельствует сообщение о крещении князя Бравлина и факт нахождения Константином Философом во время его пребывания в Херсоне в 861 г.
написанных русскими письменами Евангелия и
Псалтыри, по которым будущий просветитель славян
научился читать и говорить на русском языке [Артамонов, 2001, c.444-445].
В итоге этих событий центром днепровской руси стал Киев, в котором Аскольд и Дир обосновались
еще до своего похода на Царьград в 860 г. ПВЛ сообщает, что они захватили этот племенной центр незначительного (“притесняли полян древляне и иные

окрестные люди”) правобережного объединения
полян, не встретив особого сопротивления: “И поидоста по Днепру, и идуче мимо и оузреста на горе
градо и оупрашаста и реста чии се градок. Они же
реша была суть три братья Кии, Щек, Хорив иже
сделаша градок сь и изгибоша и мы седим платяче
дань родом их Козаром. Аскольдо же и Дир остаста в граде сем и многи Варяги скуписта и начаста
владеть Польскою землею” [ПСРЛ, т.1, 1962,
ст.20-21]. Вероятно, именно тогда и была выплачена хазарам демонстративная дань мечами, являвшихся излюбленным оружием «руси».
Это был прямой вызов Итилю, который в ответ мог попытаться блокировать движение идущих
в Киевское Поднепровье караванов, так как занимавшие Черниговское Подесенье северяне всё еще
признавали свою зависимость от кагана и выплачивали ему дань. О прекращении ввоза восточных
монет в прилегающие к Днепру районы может свидетельствовать зафиксированное В.Л. Яниным выпадение из ареала обращения дирхемов Верхнего
Поднепровья, на территории которого «после 824 г.
на протяжении всего IX в. не зарегистрировано не
только ни одного клада, но даже ни одной отдельной монеты» [Янин, 1956, c.105]. Этой же точки
зрения придерживался и М.К. Каргер, который на
основе анализа киевских находок восточных монет
сделал вывод о том, что «необходимо прежде всего
категорически отбросить распространенное до недавней поры убеждение, что киевские клады восточных монет охватывают период с конца VIII до
начала X в. Как показано выше, никаких кладов VIII
и даже IX в. в Киеве не было обнаружено... наиболее известные нам по составу киевские клады восточных монет были зарыты: два не ранее первой
четверти и один не ранее середины X в. Этот важный факт, подтверждающийся многочисленными
наблюдениями за составом куфических монет в погребениях киевского некрополя, вносит существенное уточнение в датировку киевско-среднеазиатских
торговых связей, которые, судя по нумизматическим
данным, более характерны для X, чем для IX и тем
более VIII в.» [Каргер, 1958, с.123-124].
Оспаривая эту точку зрения П.П. Толочко выдвинул тезис о том, что «для характеристики торговых связей Киева с Востока важным является не
столько время зарытия кладов, сколько даты самих
монет. Редко какой клад состоит из одновременных
монет, большей частью эти ценности собирались,
изменяя свой состав под воздействием рынка, на
протяжении нескольких столетий. Последняя монета в кладе указывает не столько на дату его зарытия,
сколько на то, что с того времени он больше не пополнялся новыми монетами. Считать, что время
поступления всех монет в Киев должно определяться датой позднейших, методически неверно. В Киеве найден клад, в котором среди 200 медных куфических монет VIII–X вв. было несколько поздних,
датируемых XIII в. Характерно, что и одиночные
122

находки арабских монет (в культурных слоях и погребениях) так же датируются VIII–X вв. Без признания существования налаженных торговых связей
Киева с Востоком в VIII–X вв. (наибольшее число
монет относится к IX – н.X в.), о чём свидетельствуют и восточные авторы, подобная закономерность
нумизматических находок не может быть удовлетворительно объяснена. Даты кладов указывают не на
установление прочных связей Киева с Востоком, а,
скорее, на их прекращение» [Толочко, 2003].
Фактически, исследователь предлагает новую
методику датировки кладов, при которой даты младших монет определяют время появления этих монет
на территории, где был найден клад, а сами клады
могут собираться «на протяжении нескольких столетий». В качестве примера приводится киевский клад,
найденный в 1845 г. близ Кирилловского монастыря.
Он состоял почти из 200 медных восточных монет,
древнейшая из которых отчеканена в Бухаре при аббасидском халифе Мансуре в 148 (765-766) г., однако
наряду с древними монетами в этом же кладе были
джагатайские монеты, отчеканенные также в Бухаре,
но Менгу-кааном в 651 (1253-1254) г. По мнению
М.К.Каргера клад был зарыт в землю в пору монгольского владычества в Киеве, не ранее 1253 – 1254 гг.
[Каргер, 1958, с.118].
Однако сложно представить себе ситуацию, при
которой два десятка поколений людей на протяжении
почти 500 лет собирали исключительно медную восточную, практически не ввозимую в Восточную Европу из-за отсутствия спроса. Более логично предположить, что перед нами сбережения какого-то монгольского воина прибывшего в Киев из среднеазиатских владений Чагатаидов, возможно, использовавших для выплаты жалования своим воинам равнозначные монеты из казны своих предшественников,
не обращая внимания на даты их чеканки. Находки
же одиночных монет не могут сами по себе датировать культурные отложения, поскольку они могли
находиться в обращении даже десятилетия спустя
после даты чекана. Таким образом, возражения П.П.
Толочко просто повисают в воздухе.
Таким образом, достоверных кладов IX в. в Киеве не обнаружено, монеты VIII – IX вв. найдены в
погребениях совершённых не ранее конца IX в., собирание кладов на протяжении нескольких столетий
на материалах восточноевропейских монетных кладов VIII – X вв. не подтверждается, а достоверно датируемые сообщения о Куябе у арабских авторов появляются не ранее X в. Всё это не даёт возможности
говорить о поступлении заметного количества арабского серебра в Среднее Поднепровье ранее конца IX
в. и позволяет согласиться с гипотезой В.Л. Янина о
выпадении Верхнего Днепра во втором периоде (833900 гг.) обращения дирхема в Восточной Европе из
ареала обращения дирхемов. Причиной такого выпадения, предположительно, является хазарская блокада, введённая после отторжения этих районов русью.

Однако все предпринятые итильскими правителями действия не смогли вынудить Аскольда и
Дира оставить захваченное ими Киевское Правобережье, что свидетельствовало о появлении в ЮгоВосточной Европе новой силы, которая не только
открыто бросила вызов хазарской мощи, но и успешно осуществила захват и удержание за собой
части входящих в состав Каганата земель.
Русь и племена Днепровского Левобережья
в конце IX в.
Окончательно вытеснить хазар и установить
полный контроль над Днепровским путем русы
смогли лишь четверть века спустя, при приемнике
Рюрика — Олеге Вещем. Летопись сообщает, что
«в год 6390 (882) выступил в поход Олег, взяв с собою много воинов: варягов, чудь, славян, мерю,
весь, кривичей, и пришел к Смоленску с кривичами,
и принял власть в городе, и посадил в нем своего
мужа. Оттуда отправился вниз, и взял Любеч, и
также посадил своих мужей... И убили Аскольда и
Дира… И сел Олег, княжа, в Киеве, и сказал Олег:
"Да будет это мать городам русским».
Покончив с Аскольдом и Диром, Олег в 883 г.
покоряет древлян, в 884 г. — северян, а в 885 г. —
радимичей. Причём, если в первом случае летописец сообщает, что «поча Олег воевати Деревляны и
примучив имаша на них дань», то во втором случае
князь просто «победи Северяны и възложи на нь
дань легъку», а в третьем и вовсе дело обошлось
одними дипломатическими средствами: «посла к
Радимичем рька камо дань даете. Они же реша Козаром и рек им Олег не даите Козаром но мне даите
и въдаша Ольгови по щьлягу якоже и Козаром даху» [ПСРЛ, 1962, ст.24]. Вероятно, после произошедшего у них на глазах «примучивания» древлян
и стремительного разгрома хазарских же данников
северян, радимичи просто решили не искушать
судьбу и подчиниться силе, признав власть Олега на
тех же условиях, на которых раньше признавали
власть хазарского кагана.
Результатом предпринятой Олегом широкомасштабной военной кампании 882–885 гг. стало
появление Древнерусского государства и установление Рюриковичами полного контроля над путем
“из варяг в греки”.
Ответом хазар на отторжение от кагана значительных территорий с проживавшим на них многочисленным населением могло стать распространение введённой при Аскольде и Дире торговой блокады и на волжские центры руси. По мнению В.Я.
Петрухина, об этом свидетельствует прекращение в
последней четверти IX в. притока арабского серебра
в Восточную Европу и Скандинавию, возобновляемое в полной мере лишь после смерти Олега в 910-е
гг., но уже из среднеазиатских владений Саманидов,
через Волжскую Болгарию, в обход Хазарии [Петрухин, 1996, с.11]. Предпринять более решительные
действия по защите своих интересов и подданных
на Днепровском Левобережье хазары уже не могли.
123

Испытанные союзники мадьяры в конце IX в. были
изгнаны печенегами из Доно-Днепровского междуречья, а затем победители обрушились на северные и
западные провинции каганата. Мощное государство с
прочной экономикой, яркой культурой и сильной
центральной властью развалилось. В руках хазар осталось несколько таманских и восточно-крымских
портов, а также устье Волги и низовья Дона, по которым проходил оживленный торговый путь.
Несмотря на то, что летописи нет упоминания о
каких-то столкновениях Олега с вятичами, это племя
так же должно было привлечь к себе внимание руси,
в первую очередь из-за своего важного географического расположения на Оке. Известно, что в походе
Олега на Константинополь в 907 г. участвовали не
только “множество варяг, и словен, и чюдь, и кривичи, и меря, и деревляны, и радимичи, и поляны, и северо”, но также хорваты, дулебы, тиверцы и вятичи.
На каких условиях и при каких обстоятельствах оказались воины этих племён в составе войска Олега —
неизвестно.
В связи с северянской войной Олега и проблемой его отношений с вятичами значительный интерес
представляет особая группа кладов, зарытых в конце
IX в. в вятических землях на Верхней Оке. В их составе встречаются восточные монеты, славянские,
финские, салтовские (хазарские) и скандинавские
украшения. Среди них следует назвать клады у с.
Мишнево Лихвинского у. Калужской губ. (101 дирхем с младшей датой 867 г., фрагмент серебряной
цепи из рубчатой проволоки); с. Железница Зарайского у. Рязанской губ. (дирхемы с младшей датой
877/878 г., 2 шейные гривны вятского типа, браслеты,
пяти- и семилучевые височные кольца, салтовские
серьги, серебряный наконечник пояса); городище у с.
Супруты Щекинского р-на Тульской обл., разгромленное при штурме (обнаружено уже более 100 костяков погибших жителей; опубликовано два клада: а)
20 дирхемов с наиболее поздней датой 866 г., 2 салтовские серьги, проволочное височное кольцо, серебряная тордированная гривна глазовского типа с гранёными головками, скрученная в спираль б) железные удила с бронзовыми фигурными псалиями
(Скандинавия, стиль Борре), чеканные бляшки поясных наборов, возможно, железный сошник; клад находился в роменском лепном горшке (датировка вещей — конец IX в.); с. Бобыли. Тельченский р-н, Орловская обл. (337 дирхемов с младшей датой 875/876
г); с.Острогов (дирхемы с младшей датой 870 г.);
с.Растовец (дирхемы с младшей датой 864 г.);
с.Хитровка. Каширский у., Тульская губ. (1007 арабских и византийских монет с младшей датой 876/877
г.). Любопытно отметить, что тем же периодом датируются и клады, найденные у д. Моисеево, Дмитриевского у., Курской губ. (р.Свапа) в соседнем с Верхней Окой северянском Посеймье: а) до 30 серебряных
дирхемов с младшей датой 865 г. и одна византийская
монета Михаила III Порфирородного (842-867 гг.); б)

в глиняном сосуде клад арабских дирхемов IX в.
(Рис.5).
Учитывая близость младших дат найденных в
кладах монет, представляется маловероятным, чтобы это были простые “накопительные” клады. О
том же свидетельствует и сам состав кладов. Как
отмечали Т. Нунан и Р.К. Ковалёв, клады, попавшие
в землю в конце IX в., “состояли преимущественно
из более старших дирхамов, чеканенных до 860 г.”.
Основываясь на анализе ряда кладов, в том числе из
Хитровки, Бобылей и Погребного, они приходят к
выводу, что “в течение периода около 860 — 880
гг., который можно назвать эпохой Рюрика, в циркуляции было огромное количество монет. Более
половины дирхамов из кладов, зарытых в Восточной Европе между ок. 780 — 899 гг., было захоронено именно в это время”. Массовое выпадение эти
сокровищ в виде кладов исследователи связывают
со вспышкой “интенсивных войн в русских землях,
в которые были вовлечены соперничающие между
собой группы викингов и местные народы” [Нунан,
2002, с.156, 158; Нунан, Ковалёв, 2002, с.155 – 156].
Время укрытия верхнеокских и сопутствующих им посеймских кладов, предположительно,
приходится на последние десятилетия IX в. и, вероятно, является следствием русско-северянской войны 884 г. Столь единовременное их выпадение,
возможно, было связано с глубоким и опустошительным рейдом русов в страну враждебных славянских племён (северян и вятичей), а главной целью похода мог стать отвлекающий удар по восточным северянам и вятичам, не позволивший их отрядам оказать помощь воевавшим с Олегом деснинским сородичам. Исходя из топографии кладов
можно даже попытаться восстановить вероятный
маршрут этого похода — из Ярославского Поволжья к устью Оки, вверх по её течению до устья Упы
(клад у с. Мишнево), далее по Оке и её притокам
(разгром Супрутского городища), затем вверх по
Оке до Самодуровского озера, а из него на Свапу
(Моисеево).
Возможно, поход завершился выходом на
Сейм и Десну и соединением с войском Олега Вещего, но не исключено и другое. Разгромив вятичей, как потенциальных союзников северян, и создав угрозу для восточносеверских земель (Посеймье), поволжская русь вернулась на свои базы в
районе Тимерёво. Проведение подобных сложных
стратегических операций не является чем-либо необычайным для дружин руси того времени. Аналогичная операция была осуществлена столетием
позже, в 985 г., во время похода Владимира Святославича на Волжскую Болгарию. Силы самого Владимира и воеводы Добрыни, выступив соответственно из Киева и Новгорода, сошлись в заранее условленной точке Верхнего Поволжья и отсюда на
ладьях двинулись в сторону Булгара. Одновременно
с этим со стороны степей по булгарам нанесли удар
союзные Владимиру торки.
124

В связи с событиями рубежа IX – X вв. особый
интерес представляют материалы разгромленного в
то время городища Супруты в землях вятичей на Упе.
Обращает на себя внимание представительная коллекция предметов скандинавского и северного происхождения — котлы, весы, ланцетовидные наконечники стрел, роскошные удила в стиле Борре, гривны
и фибулы с гранёными головками, ледоходные шипы,
щитовидные подвески, ладейные заклёпки. Всё это
является яркой иллюстрацией к высказыванию Т.С.
Нунана относительно “соперничающих между собой
групп викингов”, которые, опираясь на местные племена, вели между собой борьбу за контроль над богатствами Восточной Европы. Подобной точки зрения придерживается В.В.Мурашёва, считающая, что
совокупность материалов Супрутского городища отражает процесс «установления викингами контроля
над важнейшими речными путями Восточной Европы». По мнению исследовательницы, городище являлось ключевым пунктом инфраструктуры этого участка пути и было занято некоей варяжской дружиной,
превратившей его в «административный центр и в
пункт сбора дани» [Мурашёва, 2006, с.199].
Впрочем, более вероятно, что окруженные практически со всех сторон зависимыми от Каганата племенами супрутские русы являлись хазарскими наемниками, призванными охранять одно из ключевых
звеньев важной торговой магистрали и присутствие
которых было зафиксировано ал-Масуди в армии каганата (“русы и славяне…также служат в войске
царя”). Вероятно, отряды пехотинцев хазары использовали в условиях, когда действия степной кавалерии
были бы не эффективны, например в сильно пересеченной, болотистой или лесистой местности. Одно из
таких славяно-русских подразделений могло базироваться на Супрутском городище, контролируя переход из Дона в Оку и защищая эти земли от набегов
балтских (голядь) и скандинавских отрядов. В этом
случае ликвидация Супрут была для Олега необходимым условием укрепления собственных позиций
на землях хазарских данников. В пользу подобного
варианта говорит и заключение В.В. Мурашёвой относительно вещей из супрутского клада 1969 г.:
«комплекс представляет собой редчайший для эпохи
викингов «всаднический» клад (удила с псалиями,
два ременных набора и серебряные пластины, которые можно интерпретировать, как накладки на переднюю и заднюю луки седла) … Происхождение
поясного набора, детали которого отлиты из серебра,
связаны с декоративно-прикладным искусством Хазарского Каганата» [Мурашёва, 2006, с.199]. Таким
образом, данный клад вполне мог принадлежать
знатному руссу – главе наёмного хазарского гарнизона.
Находка на Супрутском городище дирхемов,
отчеканенных при Саманиде Исмаиле ибн-Ахмаде в
900 г. и 903/904 гг. (подражание) позволила А.В. Григорьеву выдвинуть гипотезу о том, что «нумизматический комплекс Супрутского городища мог сложит-

ся не ранее 904 г. и не позднее 1-й пол. 10-х гг. X в.
Учитывая находку дирхема 906 г. на Щепиловском
городище, датировка гибели поселений раннего
периода может быть несколько сужена. Вероятно,
разгром поселений и ликвидация торгового пути
произошли в районе 910–915 гг.» [Григорьев, 2005,
с.139]. Однако встреченные в слое Супрутского городища (дирхем 900 г. раскопки С.А. Изюмовой,
кв.96-97, 2-й пласт; подражание дирхему 903/904
гг., раскопки А.В. Григорьева, кв.102, дерн) единичные саманидские дирхемы [Григорьев, 2005.
с.193-195], скорее всего не могут быть связаны с
этим разгромом, поскольку во всех вышеперечисленных кладах (Мишнево, Железница, Супруты,
Бобыли, Острогов, Растовец, Хитровка, Моисеево)
были зафиксированы только аббасидские монеты,
отчеканенные до 880-х гг. и попавшие в ареал роменской культуры по Доно-Окскому пути из Хазарии. Иные восточные монеты (саманидские, аббасидские X в., саффаридские и тахиридские дирхемы) начинают поступать в Восточную Европу из
Волжской Болгарии лишь в 10-е годы X в., после
прорыва блокады, введённой хазарами в последней
четверти IX в. [Петрухин, 1996, с.11]. То есть, разрыв между выпадением кладов с аббасидскими
дирхемами и началом поступления саманидских
дирхемов после организации соединявшего Среднее Поволжье и Киевское Поднепровье водного
торгового пути составляет не менее 25 лет2. Это в
свою очередь указывает на то, что или городище
было вновь заселено спустя некоторое время после
разгрома или же оно время от времени посещалось
какими-то людьми.
Согласованные удары по Северским землям
нанесённые в 884 г. со стороны Киева в район Черниговского Подесенья и с севера через земли вятичей неминуемо должны были привести к быстрой
капитуляции северян, что и зафиксировано ПВЛ. Не
имея возможности и, по-видимому, желания вступать в затяжную войну на обширных Северских
территориях, Олег удовлетворился получением
“лёгкой дани” и установлением жёсткого военного
контроля над районом Чернигова, непосредственно
примыкающего к Днепру и Днепровскому пути.
Вполне вероятно, что здесь обосновался варяжский
правитель, обладавший заметной автономией по
отношению к Киеву. В таком случае можно пред2

Не совсем укладывается в эту схему находка саффаридского
дирхема Мухаммада бен Амра отчеканенного в 888/889 гг. Дирхем был обнаружен А.В. Григорьевым в заполнении постр. 6
(2000 г., раскоп XXIV, кв.7,), от которой «сохранилась лишь
небольшая часть, по которой можно сказать, что длина южной
стены котлована достигала 4,20 м, а глубина — 0,30 м [Григорьев, 2005. с.41,195]. Возможно, этот дирхем (как и саманидские X в.) попал на Супрутское городище вместе с саманидскими дирхемами в третий период (900 — 938 гг.) обращения дирхема, в который монеты Саффаридов составляли «небольшую,
но обычную примесь», при этом В.Л. Янин не упоминает о саффаридских монетах в составе кладов 2-го периодов [Янин, 1956,
с.108-109,123].

125

положить причину, по которой поволжские дружины
остановились на северных границах Посеймья —
Олегу необходимо было поддерживать на Левобережье определённый баланс сил, выступая в качестве
третьей, решающей силы. Существование зависимой,
но непокорённой Северской земли являлось гарантией против чрезмерного усиления Черниговского вла-

детеля. А присутствие мощного воинского контингента руси под Черниговом (лагерь в Шестовицах)
должно было сдерживать возможные непредсказуемые действия восточных северян. При этом оба
владения являлись для Киева щитом против
вероятного удара со стороны Хазарского каганата.

Рис.5 Днепровское Левобережье в конце IX в.
1 - Железница (877/78 гг.); 2 - Острогов (870 г.); 3 - Растовец (864 г.); 4 - Хитровка (876/77 гг.); 5 - Мишнево
(867 г.); 6-7 - Супруты (866 г.); 8 - Бобыли (875/76 гг.); 9-10 - Моисеево (865 г.)

Относительно вятичей можно предположить,
что сокрушительный рейд руси произвёл на них известное впечатление, проявившееся в участии их отрядов в Царьградском походе Олега.
Русь на Волге и Каспии
Говоря о данной вспышке военной активности,
следует обратить внимание и на любопытную закономерность, которая начинает прослеживаться именно с этого времени. Практически вслед за фиксируемыми ПВЛ в конце IX в. войнами руси против славянских племён, восточные источники свидетельствуют о вторжении пиратских дружин русов на Каспий между 864 – 884 гг.1 Затем, в 907 г., следует по-

ход Олега на Константинополь, а в 909 – 910 гг. русы, закрепившись на о. Абесгун, совершают набеги
на берега Мазандерана и громят г. Сари. В 911 г.
следует заключение договора между Олегом и Византией, а в 913 – 914 гг. русы вновь появляются на

излишней воинской силы» также успешно срабатывает, однако
подобное предположение не имеет под собой прочных оснований из-за отсутствия точной датировки набега в источниках — в
сочинении Ибн Исфандийара он датируется временем правления алида аль-Хасана бен Зайда, которое приходится на 864-884
гг. Учитывая, что рейд на Константинополь состоялся за четыре
года до вступления Хасана на престол, абесгунский поход руси
логичнее будет отнести к последним годам его правления. К
этому же выводу, исходя из политической обстановки в Прикас1
Иногда дату набега на Абесгун сдвигают на более ранний пери- пии, пришла и И.Г. Коновалова, относившая этот набег ко втоод, увязывая его с царьградским походом Аскольда и Дира [Лебе- рой половине 70-х – началу 80-х годов IX в. [Коновалова, 1999,
дев. 2005, с.570; Цукерман, 2003]. В данном случае схема «сброса с.113].

126

Каспии. Аналогичная ситуация прослеживается и
позднее — русы вновь отмечены на Каспии в 943 –
944 гг., тотчас после завершения противостоянии
князя Игоря с Византией. Объяснить подобную последовательность может ситуация, сложившаяся в
Киеве после захвата его Владимиром в 980 г. Собранная им для борьбы с Ярополком варяжская рать,
не удовлетворённая окончанием войны, предъявила
князю требование: “се града нашь и мъı прияхом єи
да хочемь имати окуп на них по 2 гривне от человека
и рече им Володемер пождете даже въı кунъı сберуть
за месець и ждаша за месяць и не дасть им и реша
Варязи сольстилъ єси нами да покажи нъı путь въ
Греки. Он же рече им идете и избра от них мужи
добръı смъıсленъı и добры и раздаша им градъı прочии же идоша Царюграду в Греки” (ПСРЛ 1962: ст.
78-79).
Вероятно, после завершения каждой из серии
войн, что вели киевские князья с помощью скандинавов (против славянских племён при Олеге, против
Византии при Олеге и Игоре), у них на руках оказывался “излишек военной силы”, представлявший откровенную угрозу их собственной власти и благосостоянию государства. Способом избавиться от таких
“излишков” было отправить их в новый, ещё более
дальний самостоятельный поход. В отличие от предыдущих правителей Руси Владимиру пришлось
хитростью тянуть время, собирать собственные силы
и, в конечном итоге, “сплавлять” варягов в Константинополь в качестве наёмников — вероятно, печальный исход большинства каспийских предприятий
русов сделал это направление походов весьма непопулярным среди северных воинов. Еще одной причиной прекращения набегов русских дружин на Каспий был разгром Святославом иудейской Хазарии и
появление в хазарских городах хорезмийских гарнизонов, вряд ли склонных пропускать военные отряды
язычников в области, населенные единоверцамимусульманами.
В связи с Каспийским направлением движения
руси следует рассмотреть и роль Волжского пути в
становлении Древнерусского государства. Арабские
источники сообщают, как известно, о трёх центрах
русов: Куяба, Славийя и Артания (Арсанийа). Первые
два из них традиционно отождествляются с Киевом и
Новгородом (землёй словен). Местоположение
третьего, откуда привозят на продажу чёрных соболей и куда под страхом смерти не допускаются чужеземцы, остаётся спорным. Определить его местонахождение можно, рассмотрев места концентрации
находок скандинавского происхождения. При этом
следует отметить, что упоминание этих трёх центров
относиться не ранее, чем к рубежу IX – Х вв. (860-е
гг. — приход Аскольда и Дира в Киев).
Расположенное близ Смоленска, Гнёздово возникает в начале IX в., в пользу чего говорит датировка ряда изученных курганов и нижнего слоя самого
поселения. С самого начала оно имело смешанный
состав населения, куда входили славяне, скандинавы,
балты и, отчасти, финно-угры. Но примерно так же
обстоит дело и с протогородскими центрами Ярославского Поволжья. Тимерёвский, Михайловский и

Петровский комплексы возникают в IX в., достигая
своего расцвета в середине Х в. Основанные в мерянских землях, эти центры контролировали Волжский торговый путь. Таким образом, на IX в. археологически прослежены два центра, откуда могла
исходить военно-торговая активность руси и которые могут претендовать на роль “Артании” арабских источников. Арабские географы сообщают об
«Арсе», что «неизвестно, чтобы кто-нибудь из чужеземцев достигал её, так как там они (жители)
убивают чужеземца, приходящего в их землю … И
торговцы туда не ходят и не ходят дальше Булгара»
[Древнерусское государство, 1965, с.411-413]. Наиболее интересным тут является последнее утверждение, что торговцы, желающие иметь дело с обитателями Арты “не ходят дальше Булгара”. Из этого
следует, что путь в Арту идёт именно через Булгар,
то есть по Волге. Это недвусмысленно указывает на
ближайшую точку концентрации варяго-русских
древностей в Ярославском Поволжье — Тимерёво,
Михайловское, Петровское, поскольку ас-Славийа
(Новгород) это — “самая отдалённая из них группа”.
Утверждение же, будто жители Арты убивают
чужестранцев (т. е. фактически мусульманских
купцов), появилось, возможно, в момент очередного резкого противостояния между русью и мусульманами после очередного неудачного похода на
Каспий, каким был, например, набег 909/910 г, закончившийся истреблением пришельцев [Древняя
Русь, 2003, с.223]. Известие о данном разгроме не
могло вызвать у поволжской руси тёплых чувств к
мусульманам, ближайшие из которых обитали в
Булгаре. Вероятно, всякий мусульманин в тот период рассматривался, как вражеский лазутчик, с которым и поступали соответственно. Позднее же утверждение об избиении чужеземцев стало устойчивой легендарной характеристикой жителей “третьего центра русов”, начав кочевать по работам арабских географов. Кроме того, существовала ещё одна
причина, из-за которой обитатели Верхнего Поволжья могли относиться к чужеземцам с подозрением
и опаской. Появилась она во второй половине Х в.,
когда дружины хоросанских гази стали появляться
в “землях сакалиба” за Булгаром, занимаясь захватом невольников. Они, “двигаясь по пути купцов,
достигали пределов земли славян, нападали там на
их поселения и немедленно уводили невольников за
границу” [Мишин, 2002, с.182]. Разумеется, что в
свете таких визитов обитатели “земель сакалиба”, а
в первую очередь господствующая там русь, могли
в любом мусульманине видеть потенциального
охотника за рабами или их лазутчика.
Таким образом, сообщение о том, что жители
Арты убивают чужестранцев, возможно, является
свидетельством непростых взаимоотношений двух
политических образований — Волжской Руси и
Волжской Болгарии, в попытках установить свою
гегемонию над проходящим по Итилю торговым
путем. Предположительно, результатом этого противостояния стало определенное равновесие сил,
когда правители Волжской Болгарии разрешали
127

руси торговать на своих рынках, но блокировали их
дальнейшее продвижение вниз по Волге, а контролировавшая Верхнее Поволжье русь пресекала всякое
проникновение в подвластные ей земли возможных
агентов своего «вероятного противника». Своего пика неприязнь к мусульманам могла достигать после
неудачных походов на Каспий и следовавших за этим
истреблением остатков возвращавшихся русских
дружин мусульманским населением Нижней и Средней Волги
Нельзя сказать, что русы видели в Волжском пути лишь удобный путь для разбойничьих набегов.
Судя по всему, события на Волге развивались по тому же сценарию, что и на Днепре. Различие состояло
лишь в том, что, наткнувшись на волжских болгар и
не сумев преодолеть установленную ими блокаду,
русы находят обходной путь через византийские владения в Крыму и хазарские в Подонье и Нижней Волге, откуда затем всё же проникают на Каспий. После
первых “разведывательных” рейдов (ок.884, в
909/910, 913 гг.), русь предпринимает полномасштабное вторжение с попыткой прочно обосноваться в
этом регионе (поход 943/944 г.). О серьезности их
намерений свидетельствует Ибн Мискавейх. Согласно ему, заняв важный в стратегически важный город
Бердаа, русы заявили местным жителям, что гарантируют им безопасность и свободу вероисповедания,
если те будут им подчиняться: “Нет между нами и
вами разногласия в вере. Единственно что мы желаем
— это власти. На нас лежит обязанность хорошо относиться к вам, а на вас хорошо повиноваться”. Примерно так же могли звучать речи русов по отношению к поднепровским славянам. В случае закрепления Руси на каспийском побережье она взяла бы под
свой контроль оба конца Волжского пути, а далее
могло последовать поступательное “освоение” оказавшейся между ними территории по “приднепровскому варианту”.
Однако, закрепиться среди устойчивых государственных образований Закавказья, с агрессивно настроенным мусульманским населением, лишенным
постоянного притока свежих сил русам не удалось.
Да и Хазария с Волжской Булгарией были более
серьезными противниками, чем восточнославянские
и финно-угорские племенные союзы Днепра и Верхнего Поволжья.
Предпринятые при Святославе и Владимире попытки убрать с Волжского пути эти преграды привели лишь к ухудшению ситуации для самой Киевской
Руси. Вследствие разгрома Хазарского каганата причерноморские степи превратились в источник постоянной угрозы для южнорусских рубежей, а войны с
Волжской Булгарией лишь подтвердили доминирование болгар на Средней Волге, продолжавшееся
вплоть до монгольского нашествия.
Итоги
Подводя итоги, можно попытаться выстроить
следующую картину развития событий в Восточной
Европе на протяжении IX столетия.
1. В первой половине IX в. на территории Днепровского Левобережья на основе племенного союза северян складывается протогосударственное образование

(«Страна славян» Ибн Ростэ) во главе которого, вероятно, стоят потомки хазарской знати, обосновавшиеся здесь после окончания гражданской войны в
каганате на правах вассалов Итиля.
2. Во второй трети IX в. в северных и центральных
районах Европейской России (земли кривичей, словен, мери и чуди) складывается протогосударственное образование («Русь») во главе с “пришедшими
из-за моря варягами” (свеонами), правитель которых принимает титул “каган”. Его форпостами являются Гнёздово на Днепре и Ярославское Поволжье на Волге. Дружины руси начинают совершать
набеги по Днепровскому и Волжскому путям, стремясь поставить их под свой контроль. Свои торговые интересы на днепровском направлении русь
подкрепляет демонстрацией военной мощи в виде
походов на Византию (Сурож и Амастриду) и северные окраины Хазарского каганата (гибель Новотроицкого городища, появление группы укрытых во
второй половине 830-х гг. кладов на Десне, Нижнем
Сейме и Оке). На Волге проводимая волжскими
болгарами политика сдерживания русской активности привела к прокладыванию русами обходных
магистралей через византийские и хазарские владения, позволяющими им проникнуть на Каспий и
далее, в страны арабского Востока.
3.Середина – вторая половина IX в. — период военной активности на Днепровском Левобережье, в
которой ведущую роль играет русь. Территория
северян, вятичей и радимичей, — данников Хазарии, — подвергается набегам, о чём свидетельствует выпадение кладов в Посеймье и на Верхней Оке,
разгром Супрутского городища. Это можно связать
с походами Олега в борьбе за объединение северного “каганата русов” и киевского анклава руси Аскольда и Дира в единое государство. В результате
этих походов и серии войн руси со славянскими
племенами Днепровский торговый путь “из варяг в
греки” оказывается под полным контролем русских
князей. Добиться такого же результата на Волге не
удалось ни первым Рюриковичам, ни их наследникам, несмотря на громкие, но эфемерные успехи
Святослава.
Литература
Аксёнов В.С. Контакты венгров с аланами в IX веке — взаимопроникновение культур // Северный Кавказ и кочевой мир степей Евразии: V Минаевские чтения по археологии, этнографии и
краеведению Северного Кавказа. Ставрополь, 2001.
Артамонов М.И. История хазар. СПб., 2001.
Бартольд В.В. Арабские известия о русах // Советское востоковедение. Т.I. М.-Л., 1940.
Григорьев А.В. Северская земля в VIII — начале XI века по
археологическим данным. Тула, 2000.
Григорьев А.В. Славянское население водораздела Оки и Дона
в конце I — начале II тыс. н.э. Тула, 2005.
Гумилевский Ф. История русской церкви. М., 1888.
Древняя Русь в свете зарубежных источников. М., 2003.
Древнерусское государство и его международное значение. М.,
1965.
Ениосова Н.В. Ювелирное ремесло раннегородского центра
Гнездова // Вестник РГНФ №3, М., 2002.
Измайлов И.Л. Балымерский курганный могильник и его историко-культурное значение // Славяне, финно-угры, скандинавы,
волжские булгары. СПб., 2000.
Изюмова С.А. Ранние типы лучевых височных колец Супрутского городища // Вестник МГУ. Серия «История». №6. 1978.

128

История СССР. - История СССР. Т.I. М., 1966.
Каргер М. К. Древний Киев. М; Л., 1958. Т. 1.
Кирпичников А.Н., Дубов И.В., Лебедев Г.С. Русь и варяги
(русско-скандинавские отношения домонгольского периода) //
Славяне и скандинавы. М., 1986.
Кирпичников А.Н. Раннесредневековая Ладога и основание династии Рюриковичей// Матер.XIII конф. скандинавских стран.
Петрозаводск.
(http://petrsu.karelia.ru/psu/ScienceActivity/confer/1997)
Комар А.В. Предсалтовские и раннесалтовский горизонты Восточной Европы (вопросы хронологии) // arhaeology. kiev. Ua / pub /
komar. Htm
Комар А.В., Сухобоков О.В. Городище «Монастырище» и древнерусский Ромен: проблема преемственности // Стародавнiй
Iскоростень i слов'янскi гради VIII — X ст. Киiв, 2004.
Коновалова И.Г. Походы русов на Каспий и русско-хазарские
отношения // Восточная Европа в исторической ретроспективе. М.,
1999.
Константин Багрянородный. Об управлении империей. М.,
1989.
Кропоткин В.В. Новые материалы по истории денежного обращения в Восточной Европе в конце VIII — первой половине IX в.
// Славяне и Русь. М., 1968.
Кропоткин В.В. О топографии кладов куфических монет IX в. в
Восточной Европе // Древняя Русь и славяне. М., 1978.
Кузьмин С. Л., Михайлова Е. Р., Соболев В. Ю. Североевропейские древности в культуре населения западных районов Новгородской земли в раннем средневековье // http://www.nwae.spb.ru
Лебедев Г.С. Петергофский клад начала IX века как исторический
источник по ранней истории Руси // Клады: состав, хронология,
интерпретация. СПб, 2002.
Ляпушкин И.И. Новотроицкое городище // МИА № 74. М.-Л,
1958.
Ляпушкин И.И. Славяне Восточной Европы накануне образования Древнерусского государства (VIII — первая половина IX в.).
Историко-археологические очерки // МИА. №152. Л., 1968.
Медведев А.Ф. Ручное метательное оружие VIII — XIV вв. //
САИ Вып. Е1-36. М., 1966.
Мишин Д. Е. Сакалиба (славяне) в исламском мире в раннее
средневековье. М., 2002.
Моця А.П., Халиков А.Х. Булгар — Киев. Пути-связи-судьбы.
Киев, 1997.
Мурашёва В.В. Клад с Супрутского городища в контексте русско-скандинавских связей // Славяно-русское ювелирное дело и
его истоки. — СПб., 2006.
Никольская Т.Н. Земля вятичей. М., 1981.
Новосельцев А.П. Хазарское государство и его роль в истории
Восточной Европы и Кавказа. М., 1990.
Носов Е.Н. Раннегородские центры Поволховья: проблемы возникновения и соотношения // Материалы XIII конференции скандинавских стран. Петрозаводск, 1997.
Нунан Т.С. Клад дирхамов 876/77 гг. из деревни Хитровка Тульской губернии // Клады: состав, хронология, интерпретация. СПб.,
2002.
Нунан Т.С., Ковалёв Р. К. Клад 873/74 гг. из Любыни: войны и
захоронение кладов в эпоху Рюрика // Клады: состав, хронология,
интерпретация. СПб., 2002.
Нунан Т.С. Торговля Волской Булгарии с саманидской Средней
Азией в X в. // Археология, история, нумизматика, этнография
Восточной Европы. СПб., 2004.
Олеарий А. Описание путешествия в Московию // Россия XV —
XVII вв. глазами иностранцев. Л., 1986.
Петрухин В.Я. Скандинавия и Русь на путях мировой цивилизации // Путь из варяг в греки и из грек в варяги. М., 1996.
Плетнева С.А. Печенеги, торки и половцы в южнорусских степях
// Труды Волго-Донской археологической экспедиции. МИА №62.
М.-Л., 1958.
Плетнева С.А. Хазары. М., 1986.

Плетнева С.А. На славяно-хазарском пограничье. Дмитриевский археологический комплекс. М., 1989.
Приймак В.В. Територiальна структура межирiччя Середньоi
Десни i Середньоi Ворскли VIII — поч. IX ст. Суми, 1994.
Приймак В.В. Проблемы изучения древностей Днепровского
Левобережья VIII — XI вв. // Славяно-русские древности Днепровского Левобережья. Курск, 2008.
ПСРЛ. — Полное собрание русских летописей. Т. 1. М., 1962.
Путь из варяг в греки и из грек... Каталог выставки. 1996. М.
Пушкина Т.А. Височные кольца Гнездовского комплекса //
Труды V международного конгресса славянской археологии,
т.III, вып.1б, секция V. Города, их культурные и торговые связи.
М., 1987.
Рыбаков Б.А. Путь из Булгара в Киев // Древности Восточной
Европы. М., 1969.
Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества XII — XIII
вв. М., 1982.
Сахаров А.Н. Дипломатия Древней Руси. IX — первая половина X в. М., 1980.
Сведения о славянах и Руси до X в. из восточных (арабских)
источников // Материалы по истории СССР. Вып. 1. Древнейшие народы и государства на территории СССР. М., 1985.
Седов В.В. Восточные славяне в VI — XIII вв — Археология
СССР. М., 1982.
Седов В.В. Славяне в раннем средневековье. М., 1995.
Соловьева Г.Ф. Славянские племенные союзы по археологическим данным (вятичи, радимичи, северяне): автореф. дис. канд.
ист. наук. М., 1953.
Скрынников Р.Г. Русь—Россия, IX—XVII вв. СПб., 1999.
Супруненко А., Кулатова И., Приймак В. Венгерское погребение с юга Полтавщины // Finno-Ugrica. №1. 1999.
Тимощук Б.О. Давньоруська Буковина (X — перша половина
XIV ст.). Киiв, 1982.
Толочко П.П. Русь изначальная // Археологiя, №1, 2003.
Цукерман К. Два этапа формирования Древнерусского государства // Археологiя, №1, 2003.
Ширинский С.С. О времени кургана 47, исследованного у д.
Гнёздово в 1950 г. // Материалы XIII конференции скандинавских стран. Петрозаводск, 1997 (http: petrsu. karelia.
ru/psu/ScienceActivity/confer/1997).
Шинаков Е.А. Образование Древнерусского государства.
Сравнительно-исторический аспект. Брянск, 2002.
Шпилев А.Г. Северянское Посемье // Очерки истории Курского
края. Курск, 2008а.
Шпилев А.Г. Лучевые и лопастные височные кольца Курского
края (IX-XIII вв.) // Славяно-русские древности Днепровского
Левобережья. Курск, 2008б.
Шпилев А.Г. Курские ложнозернённые лучевые височные
кольца с зооморфным украшением щитка // РоссийскоБелорусско-Украинское пограничье: проблемы формирования
единого социокультурного пространства — история и перспективы. Брянск, 2008в.
Фасмер Р.Р. Завалишинский клад куфических монет VII — IX
в. // Известия ГАИМК. Т.VII. Вып.2. Л.,1931.
Флетчер Д. О государстве Русском // Проезжая по Московии
(Россия XVI — XVII веков глазами дипломатов). М., 1991.
Фролов М.В. Отчет об археологических исследованиях 1991 г.
городища “Гора Ивана Рыльского” в г. Рыльске Курской области. Т.I. // НА КГОМА
Хвольсон Д.А. Известия о хазарах, буртасах, болгарах, мадьярах, славянах и руссах Абу-Али Ахмеда Бен Омара ибн-Даста.
СПб., 1869.
Этнокультурная карта территории Украинской ССР в I
тыс.н.э. Киев, 1985.
Янин В.Л. Денежно-весовые системы русского средневековья.
Домонгольский период. М., 1956.
Franklin S., Shepard J. The Emergence of Rus’ 750-1200. London,
1996.

129

КЪМ ДАТИРОВКАТА НА НАДПИСА НА ЦАР САМУИЛ
ОТ С. ГЕРМАН И ПРОИЗХОДЪТ НА ИМЕТО
НА МАЙКА МУ-РИПСИМИЯ
© 2009.

Самуил Шив

(България, гр.Пловдив, Пловдивски университет „Паисий Хилендарски”)
В студията си "Надпись царя Самуила" от 1894г.
руският учен Феодор Успенский пише за намерена
надгробна плоча от с.Герман, на Преспан ското езеро,
през 1888. При прочитане на надписа върху плочата
се чете името на Самуил,а при изчисление на годината излиза 993, разбираме че това е надпис на цар Самуил (997-1014).Самият Ф.Успенский прави подробен анализ на текста върху плочата [Успенский,
1894].
Плочата има размери: дл.1,25 м и ширина 0,52 м.
Върху нея има издълбани два помалки кръстаотляво
и отдясно, и един голям в центъра.В долния десен
ъгъл е издълбан единадесетреден текст.Една малка
част от плочата е счупена,върху която има част от
текста.Но все пак поголямата част от текста се чете и
за нас с удивление изниква името на цар Самуил –
име,с което се свързва героичната борба на българите
за отстояване на своята държавност от 973 до 1018.
Плочата е съхранила в себе си следния текст:

Един обстоен преглед на тези редове показва,че
това е: 1) надпис на цар Самуил; 2) паметна плоча, за
упокоение на мъртвите; 3) плочата се отнася за
семейството на цар Самуил (отец, матери и брату); 4)
изброяват се три имена (Никола, Давид и Рипсимия);
5) посочва се годината и индикта.
Трябва да изтъкнем, че това е още един
паметник, който трябва да прибавим към малкото
запазени от Първото българско царство (681-1018) и
ни позволява да разкрием подобре събитията от
историята на българската държава в периода (9731018).
От текста разбираме, че името на Самуиловия
баща е Никола, а единият му брат е Давид. Що се
отнася до името на майка му, то плочата е счупена, но

ние научаваме нейното име от един византийски
извор добавки на епископ Михаил Деволски от
1118 към „Исторически свод” на Йоан Скилица
от 11в.: избрали да ги управляват четирима
братя - Давид, Мойсей, Арон и Самуил, деца на
един могъщ български комит,който се казвал
Никола ,а майка им – Рипсима и затова били
наричани комитопули [Гюзелев,1994 С.51]. Това
разкритие на името на Самуиловата майка –
Рипсимия, породи множество спекулации около
произходът на цар Самуиловия род: арменци,
власи, ”македонци” или някаква смесица между
българи и тези етноси. Първият учен, който
развенчава тези спекулации е Николай Благоев,
който казва, че комит Никола (бащата) е зет на
цар Симеон (893-927).
Известно е, че цар Симеон е имал четирима
синове – Петър, Иван, Михаил и Вениамин и една
дъщеря,която искал да омъжи за малолетния
византийски
император
Константин
VІІ
Порфирогенит (912-959). Покъсно патриарх
Николай Мистик иска да омъжи за един от
синовете на Роман Лакапин (920-944). Тази дъщеря
на цар Симеон-Рипсимия (всички деца на Симеон
носели християнски имена) – била омъжена за
Никола,който станал един от много силните
комити в България [Благоев, 1942, C.29-30].
Други две взаимно допълващи се тези са на
Божана Благоева и Антон Съботинов.Според
Благоева комит Никола е син на Гаврил – вторият
син на княз Борис І Михаил (852-889), а
Съботинов смята, че Никола е бил кавхан по
времето на Симеон, Петър и БорисІІ, а Рипсимия
е дошла(?) със свитата на царица Мария-Ирина
Лакапина и може да се говори за втори
„династичен” брак, след този на цар Петър и
Мария-Ирина Лакапина [Благоева, 1966, C.87;
Съботинов, 2005, C.149].
Но и трите мнения имат повече за цел да
докажат правото на комитопулите върху
българския престол, но интересно е да проследим
името на Рипсимия. Според Николай Адонц
„Рипсимия е изключително арменско име”.
Рипсимия наистина е име разпространено в
Армения, но то идва от св.Рипсимия-девица,
която в ІV в. При преследванията на император
Диоклециан избягала в Армения, но била убита от
арменския цар Тиридат.
130

Рипсимия не е била арменка, а римска
гражданка, а името е било разпространено в
Апенинския и Балканския полуостров, преди да е
разпространено в Армения, обстоятелството, че
арменците започнали да кръщават често момичетата
си така – Рипсимия, съвсем не значи, че в другите
страни това име е изчезнало и че тази, която има
такова име, непрменно трябва да бъде от арменски
произход. И притежателките на имената Ана, Мария,
Елена и Екатерина, а още по-малко – Давид, Мойсей,
Арон, Самуил, Гаврил, Яков, Симеон (които са
старобиблейски имена) не означава, че техните
притежатели са от друга народност - „арменска”
[Благоева, 1966, C.88]. То според това, че имената им
са старобиблейски трябва да отнесем царете: Симеон,
Петър и Самуил към друга народност, различна от
българската. Името Рипсимия идва от гръцки
(хресимос), което означава човек, който се ползва с
авторитет, порядъчен [Суперанская, 1994, С.421].
Самото прилагателно хресимос има няколко
значения, но те в голямата си част са синоними:
полезен, изгоден, благоприятен, добър, способен,
честен, благороден [Войнов, 1996, C.904].
Да не забравяме, че в България християнството
тържествува от близо един век (864), така че за
новопокръстените християни било нещо характерно
да се обърнат към старобиблейски имена – Михаил,
Яков, Симеон, Самуил. Християнството се заражда в
Палестина и първите последователи на Христос са
юдеи. Но християнството е религия, която излиза от
своите рамки – Палестина и се разпространява над
всички останали народности в Римската империя, а
личната именна система на юдеите се пренася сред
другите народи, но това не означава,че гърците са
евреи, или римляните са евреи.
Като втори важен момент тук трябва да
посочим, че България приема християнството от
Византия, като освен богослужението и църковната
архитектура, в България навлиза цялата сиситема на
раннохристиянски светци на Източната църква, което
е свързано със системата на личните имена.А
Византия, като наследница на Римската империя
заимства раннохристиянската именна система.
След като изяснихме проблемът с произхода на
името на Самуиловата майка, стои въпросът с
датировката на надписа. Но първо как разбрахме, че
това е надпис на цар Самуил (997-1014)? В последния
ред четем 6501 г. от сътворението на Света,или 993 г.
от рождението на Христос. На базата на сведенията
на хронистите: Йоан Скилица (който споменава, че
Самуил и братята му вдигнали въстание след смъртта
на Йоан Цимисхий (976); от „Саксонски аналист”(за
българските пратеници при немския император Отон
I в Квидлинбург (973) и от „Записки касательно
российской истории” на Императрица Екатерина
Велика (1762-1796), която пишейки върху руската
история споменава и българските царе: Борис (970974), Самуил (974-1014). Така разбираме, че плочата
от с.Герман е на цар Самуил.

В тази част от датировката на плочата е
отбелязан и индиктът. При едно правилно
изчисление по византийското летоброене (5508 от
сътворението на света) датираме надписа на цар
Самуил от 993 г. (6501-5508=993). То след като
годината е 993,защо се дава индиктът да е 6ти.
При едно правилно изчисление той е 4ти.
Но първо какво представлява индиктът или
индиктионът и каква е формулата за неговото
изчисление?
Индиктионът е компилация от източните
циклични времеизмервания и римската данъчна
система. Годините са групирани в цикли по 15,
без имена на месеците и се означават с числата от
1 до 15. Началото на годината е 1 септември,
което усложнява привързването му към
слънчевия календар, чиято година започва на 22
декември. Индиктионът се изчислява като остатък
от делението на съответната година от
сътворението на света на 15 което е правило
изведено в литературата [Вълчев, 1997, C.147]. В
справочната литература [Туртуриков, 2003, С.104]
индиктът се определя и като остатък на делението
на сбора от християнската година и числото 3 на
15. Като начало на ерата на индиктиона се води
313 г. Сл. Хр.- 1ви индикт.
Така годината на плочата от с. Герман е
6501(993). Но това е годината по януарското
летоброене (1.01-31.12). През Средновековието,
както казахме по-горе, годината е започвала от 1
септември и е свършвала на 31 август. Ето защо
ние не знаем кой месец е написана плочата, затова
я датираме от 1 септември 992 до 31 август 993,
т.е. на границата на 992-993, т.к. имаме два
периода: 1) 01.09.992-01.01.993, 2) 01.01.99331.08.993.
Успенский датира надписа в 6ти индикт, но
993+3=996, а 996:15=66.4, тази четворка, която е
остатъкът ни показва индикта.Но 4ти индикт се
пада в периода (1 септември 992-31 август 993).
Ето защо точната датировка на надписа на цар
Самуил от с.Герман е 992-993, индикт 4-ти.
Литература:
Благоев Николай. Братята Давид, Мойсей, Арон и
Самуил, Годишник на Софийския Университет,
Юридически факултет, кн.39, 1941-42.
Благоева Божана. За произхода на цар Самуил, сп.
”Исторически преглед”,кн.2,1966
Войнов Михаил. Старогръцко-български речник,1996
Вълчев Йордан. Календар и хронология, 1996
Гюзелев Васил. Извори за средновековната история на
България (7-15в.) в австрийски
Ръкописни сбирки и архиви,т.1-2,1994.
Суперанская А.В. Словарь русских личньх имен. М.,
1996.
Съботинов Антон. Българският произход на цар
Самуиловия род. 2005
Туртуриков Георги. Кратък терминологичен речник
по история, 2003.
Успенский Ф.И. Надпись царя Самуила//Изв. Русского
Археологического Института в Константинопле. Кн.3,
1894.

131

ВОЗДЕЙСТВИЕ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИХ
ТЕНДЕНЦИЙ НА АКСИОСИСТЕМУ ГЕНДЕРНЫХ
СУБКУЛЬТУР СКАНДИНАВИИ В IX–XI ВВ.
(НА ПРИМЕРЕ ПАМЯТНИКОВ ДЕКОРАТИВНО-ПРИКЛАДНОГО ИСКУССТВА)

© 2009.

В. К. Лончакова

(Россия, г.Чебоксары, Чувашский государственный университет им. И.Н.Ульянова)
Средневековая Северная Европа – это географически обособленный район, в котором развитие
политической системы и культуры шло по своеобразному пути. Для стран средневековой Скандинавии характерна оригинальная система ценностей,
формировавшаяся в обособленном субкультурном
пространстве. Мы выдвигаем тезис о взаимовлиянии социальных преобразований в скандинавском
обществе и изменений культурных ценностей мужской и женской субкультур. Хронологические рамки работы (IX-XI вв.) выбраны не случайно: во
время наиболее интенсивных изменений в скандинавском обществе.
При исследовании мы столкнулись проблемой
неполноты источников (в первую очередь археологических) и слабой изученностью вопроса. Источниковая база исследования состоит из описаний
вещественных источников, полученных в результате археологических раскопок [Arbman, 1938;
Adwissor, 1938; Geijer, 1938; Nockert, 1997; Petersen,
1928], сохранившихся средневековых изображений,
фресок и миниатюр, а также памятников письменности древнескандинавской литературы [Исландские саги, 1973; Исландские саги, 2002].
Поставленная проблема специально в литературе не рассматривалась. Отдельным аспектам исследуемой темы посвящены работы Я.Петерсон,
Г.Адвиссор, Х.Арбман, М.Хальт, Г.С. Лебедева,
А.Я.Гуревича, Э.Роэсдаля, А. Гейжер, М.Нокерт и
др. Однако нами не встречено публикаций по системным исследованиям истории средневековой
материальной культуры в её связи с социальными
преобразованиями. Для выделения отдельных этапов мы использовали общепринятую хронологию
этого периода, составленную Г.С.Лебедевым.
Скандинавская культура складывалась из
сложных и, порой, противоречивых ценностных
систем. Тем не менее, «разноголосица» ценностей,
присутствующих в скандинавской культуре будет
свидетельствовать либо о появлении альтернативного варианта иерархии системы ценностей (аксиоструктуры) в будущем, точно также как и об остаточном явлении аксиосферы прошлого, либо о наличии такой интегрирующей ценности данной
культуры, которая позволяет бесконфликтное сосуществование различных ценностных структур.
Это разнообразие объясняется первоначально

большой раздробленностью среди Скандинавских
государственных образований. Однако, важным
знаменателем, который объединяет различные системы скандинавских ценностей, является стремление к общему занятию, которым стала профессия
викинга.
Мы предлагаем новый подход, который рассматривает закономерности изменения и взаимодействия мужской и женской субкультур под воздействием социально-экономических факторов. Эта
система взаимосвязей отражена в сводной таблице,
объединяющей и дополняющей существующие типологии, предлагая при этом авторское видение
типологии некоторых элементов материальной
культуры.
Основные тенденции эволюции скандинавской культуры.

Взаимосвязь политико-социальных норм субкультуры Северной Европы – это достаточно спорный вопрос, который затрагивает, кроме указанных,
и другие смежные дисциплины. Кроме того, углубление проблемы взаимосвязи мужской и женской
аксиосистем как гендерных субкультур позволяет
нам спроецировать взаимопроникновение материальной и духовной культур в обществе викингов и
их взаимосвязь на политическую и военную жизнь
скандинавского социума [Гуревич, 1972, С.56].
Рассмотрим взаимосвязь между политической
деятельностью викингов, элементами их материальной культуры в рамках мужской и женской субкультуры. Наиболее ярко эти тенденции можно
проследить по ювелирным изделиям, которые находятся на грани мужской и женской субкультур,
так как изготавливались мастерами мужчинами, но
для женщин, и вышивка, которая изготавливалась
женщинами не только для себя, но и для мужчин.
Это ключевой, на наш взгляд, момент, способный
проиллюстрировать взаимопроникновение и взаимозависимость мужской и женской культуры.
Ювелирное ремесло и его продукция характеризуют не только военно-дружинную, но и во многом противоположную (хотя и взаимосвязанную, и
дополняющую) женскую субкультуру украшений, с
непосредственным (через орнаментальный стиль)
выходом в область художественного творчества.
Оно стало важным показателем развития социальных норм, а также состояния материально132

технических ресурсов и распределения ценностей в
скандинавском обществе уже в середине I тыс.н.э.
К. концу VIII – нач.IX вв. возможности этого развития кажутся уже исчерпанными, эпоха викингов
получила от предшествующей поры в наследство
тяжеловесный, вычурный, перегруженный множеством второстепенных деталей и дополнений вендельский стиль, в бесконечных вариациях повторяющий и комбинирующий мотивы и образы, выразительные возможности которых полностью были раскрыты и исчерпаны искусством VI-VIII вв.
Три основных стиля характерны для эпохи викингов. С 840-х по 980-е гг. распространен стиль
Боре, названный по одному из курганов Вестфольда, вытеснивший как тяжеловесную орнаментику
III стиля, так и разнообразные экспериментальные
поиски рубежа VIII-IX вв., отобразившиеся, в частности, в усебергской резьбе (отделка корабля, повозки, саней) [Викинги… 1996, С.38].
Вторая разновидность звериной орнаментики
эпохи викингов получила название стиля Еллинг,
по находкам в резиденции датских конунгов IX-X
вв. Этот стиль получил распространение в 870-1000
гг. [Викинги, 1996, C.83]. Длительное время он сосуществует со стилем Борре, и нередко обе разновидности звериной орнаментики представлены на
одной и той же вещи. Однако и по происхождению,
и по формальным особенностям, а вероятно и по
социальному адресу, еллингский стиль достаточно
отличен от сравнительно демократичного, насыщенного яркими языческими образами, привлекающего внимание пластическим богатством, при
достаточно доступном материале, стиля Борре.
Третий стиль эпохи викингов иногда обозначают названием стиль Большого Зверя, объединяя
при этом местные разновидности звериной орнаментики: стиль Маммен в Дании (960-1020 гг.),
норвежский стиль Рингерике (980-1090 гг.) и сменяющий его стиль Урнес (1050-1170 гг.), и «стиль
рунических камней» в Швеции XI в. Все эти варианты звериной орнаментики представляют собой
развитие еллингского стиля в позднюю эпоху викингов.
Новой особенностью художественной и общественной практики этого времени стало сооружение различных мемориальных камней с руническими надписями [Викинги…1996, C.36]. Установленное современными исследователями хронологическое соотношение разновидностей скандинавского звериного стиля раскрывает не только художественный процесс, но в какой-то мере и социальную динамику. Объяснить синфазность изменения
разных и при этом не связанных непосредственно
сторон культуры (таких, например, как орнаментальный стиль) можно только, считая эти изменения производными от изменений социальной
структуры.
Скандинавские овальные фибулы и вышивка

Для характеристики этих взаимосвязанных

социокультурных изменений прикладное искусство
эпохи викингов дает возможность не только качественного анализа сменяющихся стилей (о многом
можно судить по количеству и многообразию типов
вещей). Динамика типологических изменений форм
украшений - параметр, в принципе независимый от
стилистических норм и в то же время тесно связанный с «потребляющей средой», ее состоянием, возможностями, структурой. Наиболее показательная и
массовая категория вещей этого круга – овальные
(черепаховидные) фибулы, типология которых разработана Я.Петерсеном. [Petersen, 1928, P.11]. (наименование фибул по Петерсону в статье обозначено как ЯП № - т.е. Я. Петерсон № ).
Исходная форма VIII в. – фибулы бердальского типа, украшены рельефным изображением животного в необычной, вертикальной, проекция,
словно вид сверху; хребет зверя делит поверхность
фибулы пополам; голова с двумя глазами (показанными рельефными выпуклинами) занимает нижнюю часть чашечки фибулы. Плечевые и бедренные части лап акцентированы такими же выпуклинами, так и те, что изображают глаза. Эти три пары
полусферических рельефных элементов в сочетании с вертикальной линией, фиксирующей хребет
зверя и образующей ось симметрии, составляют
четкую и устойчивую структуру композиции.
Одновременно с этим, происходит постепенная трансформация вышивки. Первоначально она
изготавливалась из дорогих материалов (например,
из золота), но орнамент был, прежде всего, геометрическим и максимально упрощенным. Таким образом, эффект достигался скорее за счет драгоценных материалов, нежели за счет сложной техники.
Разрушение традиционной семантики образа
фибул бердальского типа (ЯП7) происходит уже в
самом начале IX в. Около 800 г. в комплексах появляются фибулы типа ЯП14 [Petersen, 1928, Pg.23],
на которых центральная ось симметрии трактуется
как вполне самостоятельный изобразительный элемент, не имеющий никакого отношения к териоморфному образу. На месте «спинного хребта» зверя - две узких прямоугольных (реже: со скругленными внешними торцами) площадки, разделенные
срединным элементом, фиксирующим центр всей
композиции. Шесть овальных выступов, расположенных симметрично этой оси, остаются обязательным элементом композиционной структуры.
Интервалы между элементами заполняются орнаментальными композициями из растительных, ленточных и геометрических мотивов. Эти вещи пластичны, богаты объемными деталями, свободными
и разнообразными композициями.
В вышивке этого периода также отчетливо заметно влияние западного искусства. Очевидно, что
его влияние на женскую субкультуру происходит
опосредованно, поэтому элементы, воспроизводимые на скандинавской одежде, узнаваемы, как и
любой скандинавский орнамент, однако, они до133

полняются отличными от привычных материалами
и техниками исполнения. Значительно более сложные орнаментальные рисунки, выполненные в западной технике и наполненный скандинавской
символикой.
В середине IX в. появляется орнамент в стиле
Борре, новый изобразительный язык, видимо столь
же информативный, как появившиеся в это же время младшескандинавские руны: ими записан, в частности, древнейший дошедший до нас обрывок
стихотворного эпоса, на камне из Рёк в Эстеръётланде [Лебедев, 1985]. Новая общественная среда
создает и новые знаковые системы, и системы духовных ценностей, такие, как героический эпос или
стиль декоративного искусства. Уже в первой половине IX в., параллельно с прямой и короткой линией развития фибул «бердальского типа» возникает вторая, основная, базирующаяся на той же симметричной структуре (парные элементы по сторонам осевой линии), но радикальным образом эту
структуру переосмысливающая. Суть преобразования – в замене териоморфной организации пространства геометрической: шесть выступов (глаза и
лапы зверя) дополняются еще тремя, фиксирующими начало, середину и конец осевой линии; выступы соединяются линиями; образуется двуромбическая композиция (ЯП25) [Petersen, 1928, Pg.37].
Ленточные границы ромбов – устойчивый, обязательный, общепонятный элемент. Расчлененное
ими пространство к тому же обретает иерархическую организацию. Рельефные выступы (уже в середине IX в. стали изготавливать специальные металлические репьи, насаживавшиеся на округлые
площадки на поверхности чашечки) отмечают четкие членения изображения, сообщая ему особый
ритм.
Фибулы этой поры – словно маленькие поэмы
в позолоченной бронзе: заполняющие ритмически
организованное пространство изображения в стиле
Борре причудливы, вычурны и на первый взгляд
малопонятны, как скальдические кеннинги (у нас
нет образного и словесного эквивалента этим изображениям, иначе, наверное, как и в поэзии скальдов, мы смогли бы обнаружить, в общем-то сравнительно несложный и, во всяком случае, доступный
смысл этих поэм). Но важно другое: они были созданы, их знали, и уже к концу ранней эпохи викингов едва ли не каждая свободная женщина в скандинавских странах могла нести на плечах некую
сумму духовных ценностей, вполне, в принципе,
сопоставимую с той, что столетия спустя была запечатлена на пергаментах «Эдды».
Ленточные элементы, так же как и мотивы
свободного взаимопроникновения териоморфной и
геометрической орнаментальных систем в вышивке
этого периода, образуют сложные растительные
орнаменты, которые покровительствуют накоплению, росту благосостояния. Эти элементы ритмически повторяются, они зеркально отражаются друг

в друге и сплетаются в многочисленных завитках и
коленцах [Роэсдаль, 2001].
Фибулы типа ЯП37 (с вариантами) - наиболее
массовая разновидность украшений середины IX в.
Композиционная схема та же, но она становится
жестче, более четкие линии ограничивают ромбы,
сближены и несколько увеличены округлые площадки под репьями; иногда вводится дополнительное ленточное плетение, усиливающее геометричность композиционной структуры. Локальные, видимо, сюжетные композиции внутри отдельных
участков, выполненные в стиле Борре, строго симметричны; иногда они дополнены антропоморфными изображениями: «маски», изображающие бородатых викингов, или неких косматых существ с развевающимися локонами, а может быть рогами;
трудно сказать, что это – берсерки Одина или козлы
Тора.
Возрастающие объемность, пластичность изобразительного решения (в некоторых параллельных
линиях развития фибул проявившаяся еще раньше,
и в более резких формах) приводят к закономерному для стиля Борре новому техническому решению:
рельефную декоративную поверхность фибулы изготавливают отдельно, в виде особой орнаментальной накладки. Ранние варианты «ажурных фибул»
появляются в конце IX – начале X в. (типы ЯП41,
ЯП44) [Petersen, 1928, Pg.52]. В структуре сохраняются два центральных ромба, девять ритмически
организующих элементов, ленточные границы участков; внутреннее их пространство заполнено
ажурным, почти скульптурным изображением; при
этом наряду с териоморфными образами в центр
композиции (сопряженные вершины центральных
ромбов) в качестве организующего изобразительного мотива выдвигаются маски эпических героев.
В 1-й половине – середине X в. та же композиционная схема реализована в фибулах типа ЯП51
[Petersen, 1928, Pg.75]. Наиболее массовые, эти варианты дополнены и усилены по сравнению с композицией, выработанной к началу X в. Обязательным элементом всех разновидностей фибул типа
ЯП51 были рельефные, ажурные репьи, создававшие пластически выразительный, волнообразно
изменяющийся рисунок поверхности. Рельефные
шишечки из двух крест-накрест сложенных металлических лент с ажурными просветами между ними, словно завязывают в сверкающий позолотой
бронзовый узел ограничительные ленты ромбов. К
центральному репью (а иногда – от него, но обязательно по отношению к нему ориентированные)
обращены крупные, ставшие ведущим изобразительным элементом маски: подтреугольной формы,
изображающие в фас лица воителей, с круглыми
выкатившимися глазами, грозно глядящими из-под
развевающихся на ветру, спадающих на брови прядей волос; с лихо закрученными усами, скрывающими разинутый в боевом крике рот; треугольная
борода завершает изображение, и незаметно связы134

вает его с геометрической структурой остальной
композиции.
Борющиеся звери окружают лики героев, наверное, так, как в смертельном сплетении бились
вокруг них боевые «драконы»-корабли. Зооморфно-мифологическое начало ко второй половине X в.
отходит на задний план, уступая при этом место
началу героически-эпическому, антропоморфному.
Уже не столкновения сакральных чудищ, а герой,
борющийся в их окружении, не стихийная космическая сила, а некая личность (безусловно, человеческая) в напряженной борьбе – главная тема искусства викингов. Викинги этой поры изображали
самих себя. Люди, дарившие своим женщинам украшения, которые мы сейчас называем фибулами
типа ЯП51, отнюдь не собирались без боя подчиниться королевским дружинам, брюти, лендрманам. В середине X в. они осознавали свою силу и не
боялись соперничать с королевским окружением ни
в роскоши, ни в могуществе, ни в отваге.
Удивительно, но в скандинавском женском
искусстве отмечаются те же тенденции. И видны
они гораздо отчетливее в остатках текстиля, найденном в Маммене. Мамменские лица, которые
хватаются друг за друга, которые оберегают владельца носившего их. Эти лица застыли в немой
мольбе вернуться обратно. Очень трудно описать
эти образцы скандинавской вышивки непредвзято и
объективно, настолько силен ментальный посыл,
который отправлен нам неведомыми мастерицами,
стремившимися обезопасить путь дорогих им мужей. А когда эти люди возвращались, они привозили с собой таинственные рассказы о неведомых
землях, и эти рассказы оставались на одеждах картинами, но которых изображались таинственные
животные, леопарды и птицы с ярким оперением.
Анализ этих вышивок составляет широкое поле для
исследование культурных связей викингов [Iversen,
1991, Pg.78].
Около 950 г. в художественной культуре эпохи викингов ощущается некий надлом, непосредственно предшествующий торжеству еллингского
стиля и его переходу в новые (Маммен, Рингерике),
а также упадку стиля Борре. В это время появляются фибулы типа ЯП52, в принципе сохраняющие
композиционную схему фибул ЯП51, но, вопервых, все более перегруженные рельефными металлическими деталями (репьи становятся массивными, сложными, иногда – прямо-таки скульптурными); во-вторых, декоративные композиции

ажурной накладки, не без воздействия стиля Еллинг, приобретают все более плоскостный, геометризованный схематичный характер, вырождаясь в
тяжеловесное, грубое и сухое подражание еллингской орнаментике. Начинается упадок искусства
викингов.
К началу XI в. в виде фибул типа ЯП55 (появившихся уже в 960-е гг.) этот упадок проявляется
со всей очевидностью [Petersen, 1928, Pg.89]. Ажурные накладки больше не изготовляются: намеки на
некие контуры, обобщенно передающие хрестоматийный сюжет, даются с помощью геометрически
однообразных линий, прочерченных в металле. Огрубленные массивные репьи фиксируют традиционную, привычную структуру вещи. Сами эти вещи, однако, безусловно, проигрывают по сравнению и с изящными, дорогими и редкими ювелирными изделиями в еллингском стиле, и с монументальной лаконичностью стиля Маммен. Украшения
в новом, упрощенном стиле быстро выходят из
употребления. Именно в это время, со 2-й половины
X и в начале XI в.. социальная среда, выступавшая
основным заказчиком и потребителем скорлупообразных фибул и связанных с ними компонентов
женского этнографического убора переживает глубокий кризис, который проявился, в частности, в
упадке культивировавшегося этой средой прикладного искусства.
Такой же кризис можно проследить и в женском ремесле. В вышивке начинает отражаться более сдержанный и менее насыщенный христианский орнамент, его вообще становится гораздо
меньше, а сохранившиеся элементы, еще отчасти
наполненные языческими идеями, выглядят плоско
и не несут того энергетического заряда, которым
пропитаны изделия предыдущего периода.
Заключение.

Структура и динамика развития мужской и
женской субкультур эпохи викингов, в целом, совпадают. Можно назвать взаимовлияние развития
мужской и женской субкультур опосредованным,
благодаря тому, что влияние извне и первоначальное развитие происходят, в первую очередь, в мужской аксиосфере и лишь потом имеет место толчок
в сторону женской субкультуры и заимствование
этих нововведений. Эволюция начинается с появления немногих, различных по происхождению типов;
интенсивность типологических поисков нарастает к
середине IX в., определяется ведущая группа типов,
которая даст наиболее многочисленные варианты.

135

В течение следующих ста лет (с 850-х по 950-е гг.)
формируется основной фонд типов, наиболее характерных для эпохи викингов и получивших самое широкое распространение. Боковые линии одна за другой
прекращаются.
Во второй половине X в. число и разнообразие типов резко сокращается, а в начале XI в. эволюция этих
категории украшений исчерпана и завершена. Единый
ритм развития связывает в основном надстроечные
сферы культуры викингов: базис ее остается практиче-

ски неизменным (орудия труда, тип селитьбы, домостроительство), качественные изменения если и происходят
(появление виков, магнатских усадеб, домов треллеборгского типа), то сравнительно редко, и совпадают с важными общими рубежами внутри эпохи викингов. В то же
время синфазность изменений, особенно – на уровне относительно независимых друг от друга мужской и женской субкультур (оружие – украшения), свидетельствуют
о том, что в основе этой эволюции лежат изменения в общественной системе.

136

Литература
Викинги: набеги с севера. – М.: 1996.
Гуревич А. Я. Норвежская община в раннее средневековье //
Средние века. – М.: 1958. Вып.11.
Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. - М.: 1972.
Гуревич А. Я. Древние германцы. Викинги. // Избранные труды.- М.: 1985. Т.1
Гуревич А. Я. Некоторые спорные вопросы социального развития средневековой Норвегии // Вопросы истории. – М.: 1959.
№2.
Лебедев Г.С. Эпоха викингов в Северной Европе. – Л.1985
Роэсдаль Э. Мир викингов. Викинги дома и за рубежом. –
Спб.: 2001

Сойер П. Эпоха Викингов. – СПб.: 2006.
Стальсберг А. О скандинавских погребениях с лодками
эпохи викингов на территории Древней Руси // Историческая
археология. – М.: 1998.
Arbman H. Birka. Die grabber. - Upsala.: 1938
Adwissor G. Birka. Sistematische analysen der graberfunde. Upsala.: 1938;
Geijer A. Birka. Die textilfunde. – Upsala.: 1938
Iversen M. Mammen: Grav, kunst og samfund i Vikingetid. –
Jysk.:1991
Nockert M. Bocksenmannen. – Boras.: 1997
Petersen J. Vikingetidens smykker. – Stavanger.: 1928.

137

СЕЛЬСКОЕ ХОЗЯЙСТВО ДРЕВНЕЙ РУСИ:
ПРОБЛЕМЫ ИЗУЧЕНИЯ
© 2009.

Р. В. Новожеев

(Россия, г. Брянск, Брянская государственная сельскохозяйственная академия)
Значение села в социально-экономических
системах европейских стран и, особенно, Древней
Руси, обусловливается его определяющей ролью в
становлении и развитии феодальных отношений.
Труд крестьянства – основного класса средневекового общества, обеспечивал производство значительного прибавочного продукта, необходимого
для процессов государствогенеза. Кроме того, село
было главным источником людских ресурсов, а
также основной системой аккумулирующей национальные традиции. Ещё в XIX веке «мир представлял собой всё ещё огромную сельскую страну, где
от 80% до 90% людей жили плодами земли и только ими»1.
В отечественной историографии есть две магистральных точки зрения по вопросу о роли земледелия в Древней Руси. Автор первой Ключевский
дошел до полного отрицания важности сельского
хозяйства в экономической жизни Киевской Руси:
«История нашего общества изменилась бы существенно, если бы в продолжение восьми-девяти столетий наше народное хозяйство не было историческим противоречием природе страны. В одиннадцатом веке масса русского населения сосредотачивалась в черноземном среднем Поднепровье, а к
половине пятнадцатого века передвинулось в область верхнего Поволжья. Казалось бы, в первом
краю основанием народного хозяйства должно было стать земледелие, а во втором должны были получить преобладание внешняя торговля, лесные и
другие промыслы. Но внешние обстоятельства
сложились так, что пока Русь сидела на днепровском черноземе, она преимущественно торговала
продуктами лесных и других промыслов и принялась усиленно пахать, когда пересела на верхневолжский суглинок»2.
Автор второго направления Б.Д. Греков максимально принижая роль промыслов и торговли
говорит об огромной роли сельского хозяйства:
«Мне кажется, что в наших источниках нет свидетельств подтверждающих, основные положения
Ключевского, Рожкова и их последователей. В Киевской, Новгородской и Суздальской Руси земледелие было основным занятием народа»3.
Принижать роль земледелия у восточных сла1

Бродель Ф. Структура повседневности. – М., 1986.-С.80.
В. О. Ключевский, "Боярская Дума древней Руси", с. 13.
3
Б.Д. Греков, "Киевская Русь", с.35.

вян и в Древней Руси ни в коей мере нельзя. Славяне еще до образования государства не просто были
знакомы с земледелием, оно составляло основу их
жизни, как материальной, так и духовной. Хозяйственную деятельность нужно рассматривать комплексно, учитывая все ее напрвления.
Изучение сельских поселений Древней Руси
даёт возможность и материал для решения актуальных исторических проблем: становления феодальных отношений, специфики общинной жизни, особенностей обработки земли и животноводства, других вопросов материальной и духовной культуры
большинства населения (в исследуемый период до
95%), носителей традиционных ценностей. Однако
исследование обусловлено рядом объективных
трудностей. В первую очередь, это сложность выявления селищ на местности. Они могут быть уничтожены деятельностью человека, застроены, распаханы. Трудно установить границы поселения в
ландшафте.
Под селом понимаются открытые неукреплённые поселения. Так они назывались ещё до образования Древнерусского государства. С «селом» отождествляются и конкретные открытые поселения, в
каких, наряду с «весями», «погостами» и «слободами» проживали конкретные социальные группы
русского средневекового населения. Сёла упоминаются уже в первых договорах руссов с греками и
во вступительной части Повести временных лет, в
летописных сводах, грамотах князей, памятниках
литературы и агиографии. Но это кажущееся источниковое многообразие на деле представляет собой
отрывочные упоминания, содержанием от одного
слова до нескольких предложений в редких случаях. Нет в письменных источниках и рассказов о деталях сельской жизни.
В Краткой редакции Русской Правды ряд статей посвящён взаимоотношениям государства с
сельским населением – смердами. В Ипатьевской
летописи под 1103 есть интересный пассаж о споре
князя Владимира Мономаха с дружинниками великого князя Святополка, которые отказывались весной идти в поход на половцев, мотивируя это тем,
что этой акцией «хочемъ погубити смерды и ролью
имъ»4. На что Владимир резонно ответил «на весну
начнетъ смердъ тотъ орати лошадью и приехавъ
половчинъ ударитъ смерда стрелою и поиметь ло-

2

4

Полное собрание русских летописей. М.,1998. Т.2., стб.252.

138

шадку и жону и дети его и гумно его зажжетъ»5. И
вот эта информация относится к числу едва ли не
самых объёмных в источниках. Отсюда источниковая разобщённость порождающая разобщённость
историографическую, когда возникают разные, порой взаимоисключающие точки зрения на проблемы сельского хозяйства Древней Руси.
И в такой ситуации на первое место по объёму
потенциальной информации выходят археологические источники. Но и они не абсолютны. Главная
проблема в том, что древнерусские сельские поселения очень редко выявляются археологическими
разведками из-за отсутствия характерных внешних
признаков. Тем более что многие из них уже уничтожены многовековой хозяйственной деятельностью человека. Однако, несмотря на источниковедческие трудности к настоящему времени объём информации, которые давала и даёт археология, позволяют составить более-менее объективное представление о сельских поселениях Древней Руси.
Древнерусское село имело разнообразные характеристики. Размеры его колебались от 0,5 га до
50 га. Социальный статус этих поселений также
неодинаков: сёла княжеского домена, боярские частные владения, но более всего было независимых
от частновладельцев общин-вервей, где проживали
смерды-общинники.
Основную сельскохозяйственную продукцию
производили крупные аграрные комплексы, в которых сельское хозяйство совмещалось с развитым
ремеслом (кузнечным, гончарным, дегтярным, столярным, кожевенным, ткацким, производством угля) и торговлей хотя бы в пределах своего микрорегиона. Основным видом деятельности, конечно,
было земледелие. И не всегда оно было подсечноогневым и экстенсивным, так как в первую очередь
культурному освоению подвергались безлесные
участки – многочисленные ополья. Именно в
опольях концентрируются древнерусские поселения, и сельские, и городские. Найденные наральники и лемеха, серпы, косы жернова, специальные
постройки для сушки и обработки зерна говорят об
отнюдь не отсталой для того времени технологии
сельскохозяйственного производства.
В лесной зоне работа земледельца должна была начинаться с вырубки деревьев и выжигания
подлеска. В первые два-три года урожай был высоким, так как древесная зола - хорошее удобрение.
Однако через три-четыре года земля переставала
давать достаточный урожай и использовались новые, заранее подготовленные участки. Тем временем оставленный участок быстро покрывался молодой порослью, которую опять нужно было выжигать, когда земледелец возвращался к нему. В целом задача по очистке и уходу за землей, требовав5

шая тяжелого труда и большого количества работников, была не под силу одной крестьянской семье.
Таким образом, примитивное земледелие в лесах
предполагало существование кооперативных объединений в форме общин. В степной зоне первоначальная система использования земли называлась
перелог, суть ее заключалась в том, что после первых урожаев землю оставляли под паром на несколько лет, не соблюдая какого-либо определенного чередования ни во времени, ни в севообороте. В
степях почва была настолько плодородной, что
вспаханная однажды она давала хорошие урожаи в
течение нескольких сезонов даже без дополнительной обработки. Когда сорняки разрастались и заглушали посевы, земледелец распахивал новый
участок степи и возвращался к первому только через несколько лет.
Такая расточительность в отношении сельскохозяйственных угодий возможна только пока земли
много, а население не так велико. С ростом населения, развитием феодальных отношений количество
земли становится ограниченным и на нее устанавливается частная собственность, тогда от переложного земледелия приходится отказываться, и земля
могла оставаться под паром только на определенное
время. Исторически это привело к появлению двупольной и, позже, трехпольной системы земледелия.
Значительный научный интерес представляет
изучение орудий земледелия, а также орудий уборки и переработки урожая. Основным орудием пашенного земледелия X-XIII вв. было рало, или орало (отсюда «орать» – пахать, «оратай, ратарь» – пахарь) с железным наральником. Наральники имели
широкую лопасть с заострённым рабочим концом.
Некоторые усиливались дополнительно наваренными полосами железа по краям. Длина наральников колебалась в диапазоне 16-22 см, ширина 8-13
см, длина втулки 5-7 см, ширина 6-17 см. С археологических памятников Днепровского Левобережья
происходят также чересла более длинные (28-30 см)
и узкие (5-7 см). Наральники принадлежат к однорукояточному прямогрядильному ралу, которое
использовалось для распашки старопахотных или
нераспаханных почв с хорошим травяным покровом. Втульчатые чересла служили рабочей частью
орудий подобных ралу, разрезали тяжёлую или задернованную почву в вертикальной плоскости.
Наряду с пахотными орудиями для обработки
почвы довольно широко применялись и орудия
ручной обработки, преимущественно в огородничестве и для вторичной обработки почвы и – мотыжки-тёсла, мотыги и лопаты-заступы. Для уборки
урожая использовались серпы и косы. Они имели
вид практически аналогичный современным и выполняли те же функции, что и сейчас. Зерно мололи
с помощью ручных жерновов, фрагменты которых

Полное собрание русских летописей. М.,1998. Т.2., стб.265.

139

находят на славянских и древнерусских поселениях. Они состоят из двух частей – круга-бегунка и
неподвижного нижнего камня. Делали жернова из
туфа, шифера, гранита.

Рис.1. Наральники и сошники Древней Руси и их некоторые аналогии

1-10 - наральники; 11-15 - сошники. 1-2,7 Ладога; 3-4 - Холопий городок; 5 - Деревяницкий могильник; 6 - Новгород;
8 - Моравия; 9 - Норвегия; 10 - Швеция (Готланд); 11-13 Новгород; 14 - Вщиж; 15 - Владимирское курганы.

Палеоботанические и исторические исследования свидетельствуют о том, что основными зерновыми культурами были рожь, ячмень, пшеница,
просо и овёс. Кроме того, выращивали горох, лён,
коноплю, огородные культуры – лук, чеснок, капусту, репу, редьку. Земледелие было неразрывно связано с животноводством. По преимуществу разводили крупный рогатый скот, а также свиней, коз,
лошадей. Дополнительным источником продуктов
питания на селе было рыболовство и собирательство грибов, ягод, дикого мёда. Археологические исследования позволили утвердительно заявить о том,
что именно на селе, а не в городе появляется усадьба, как закрытый комплекс жилых, хозяйственных и
производственных помещений. Вервь (позже
«мир») была автономным самоуправляющимся социальным организмом, строящим свои отношения с
государством на договорных началах.
Главный успех развития производительных
сил древнерусского общества заключался в непрерывном возрастании площадей земли для земледелия. Этим можно объяснить экстенсивность русского сельского хозяйства, сохранявшуюся многие
столетия.

Рис. 2. Реконструкции древнерусского сельского жилого
дома.

140

ОБРЯДОВОСТЬ НЕКОТОРЫХ ВЕСЕННИХ ПРАЗДНИКОВ
В РУССКОЙ И ПОЛЬСКОЙ ТРАДИЦИИ
© 2009.

Мартин Цыбульски

(Польша, г.Люблин, Люблинский университет имени Марии Склодовской-Кюри)
Предпринимая попытку хотя бы поверхностного
сравнения традиционной обрядовости, связанной с
отмечанием весенних праздников на территории
Польши и России, необходимо принять во внимание
определенные факты, касающиеся источников так называемой традиционной культуры обоих государств.
Несмотря на большое сходство, вытекающее из естественной принадлежности к одному и тому же славянскому культурному кругу, здесь обозначаются также
достаточно существенные различия. Прежде всего, в
случае России целостность материальной культуры,
традиции и обычаев в значительно более сильной степени связана с деревней и сельским населением, чем в
Польше. Насколько так называемая высокая культура
и искусство в России XIX века преобладала в среде
шляхты, настолько целостность материальной и ежедневной культуры уходила своими корнями в широко
понимаемую крестьянскую культуру.1 Шляхта охотно
принимала разного рода элементы культуры, происходящие с запада. Однако основы традиционной обрядовости во всех социальных слоях имели прочную основу в деревне (как и типично российские детерминанты
материальной культуры, известные также в больших
городах, как, например, баня, традиционная кухня,
отмечание некоторых праздников, уходят своими корнями в сельскую культуру). В Польше это было менее
заметно, с точки зрения/перспективы на сильно распространенную традицию и шляхетский обычай уже в
XVI и XVII столетиях, что, конечно, не означает, что
обрядовость, связанная с отмечанием праздников, не
имела у нас также отчасти сельского происхождения.
На более сильную связь сельской культуры с общенациональной, какая отмечается в случае России, оказал
влияние также тот факт, что во многих регионах (например, в Сибири) такие социальные слои, как мещанство или интеллигенция, сформировались относительно поздно, а их повседневная жизнь текла в относительно небольшой изоляции от сельского населения.2
Стоит обратить внимание на то, что в русской
ментальности отмечание праздников было чем-то особенным, даже исключительным, что происходило как
минимум по нескольким причинам. Во-первых, русская сельская культура имела более архаичный характер, благодаря которому наблюдалась более сильная
связь с циклами природы, а поэтому и сильнее про-

слеживалась/ проявлялась языческая, естественная
коннотация определенных праздников. Во-вторых,
суровый климат и тяжелые условия жизни приводили к тому, что редкие праздники были единственной возможностью отдохнуть, и поэтому некоторые из них смогли принять поистине дионисийскую формулу. Таких постоянных праздников в
русском календаре было немного, поэтому их каталог постоянно и охотно расширяли окказиональными праздниками, причиной/поводом для которых могли быть не только бесспорно значительные
события (бракосочетание, крещение, похороны),
но и в принципе каждое изменение в жизни семьи
или общественности (дожинки, начало сенокосов,
наем пастухов, положение угольного камня под
общественное/публичное здание и т.п.). В случае
похорон почитали память умершего также на девятый и сороковой день после его захоронения.3
Среди постоянных праздников необходимо
отметить, прежде всего, главные православные
праздники, то есть Пасху, Рождество, День Святой
Троицы, День Спасителя, а также торжества языческого происхождения, как, например, масленица
и День Ивана Купалы (который, несмотря на приписываемый ему патронат Иоанна Крестителя, по
существу не имел ничего общего с христианской
традицией). Дохристианские корни имел также,
несомненно, День Ильи, который праздновали 20
июля и связывали с традицией купания в холодных
водоемах. Зато ее очень пышно отмечали Новый
Год, который был перенесен на 1 января лишь
Петром I, и ту традицию русское общество принимало с трудом/русское общество противилось этой
традиции.4 Неотделимым элементом русского
праздничного календаря были также престольные
праздники, которые нередко длились семь дней (от
воскресенья до воскресенья).5
Размах, с каким отмечали праздники в русской
деревне, вытекал также из того факта, что их противовесом было аж двести постных дней в году,
которые должны были соблюдать православные
верующие.6 Эта дихотомия должна была быть особой чертой русского общества. Строгое соблюде3

Там же. С. 284, 295.
Что интересно, в современной России Новый Год празднуют
с бóльшим размахом, чем Рождество (прим. автора).
5
Там же. С. 294-295.
6
О.Фигес. Танец Наташи. Из истории русской/российской
культуры. Варшава, 2002. С. 229.
4

1

Б. Егоров. Обличия России: наброски из истории российской
культуры XIX века. Гданьск, 2002. С. 283.
2
Там же. С. 284.

141

ние поста, как и иных настояний церкви, вытекало из
специфической русской религиозности, но другим полюсом этой ментальности была абсолютная неумеренность в еде и напитках во время праздников и торжеств.7 Русский человек на показ и молился, и праздновал.
По мнению многих авторов, обрядовые традиции,
связанные с христианскими праздниками, в России
исключительно сильно отличаются своим архаичным
языческим происхождением. В основном каждый
праздничный день в этой культуре, независимо от своей христианской коннотации, был связан с магической,
необычайной сферой, с гаданиями, метафизическими
событиями, мистикой смены пор года, естественным
циклом природы и тому подобным (например, русской
традицией, в том числе в городах, были вечера гаданий, которые устраивались в канун праздника Богоявления, чего в Польше не было).8 В Польше эти дохристианские корни праздничной обрядовости исчезли/стерлись немного раньше, функционируя в скорее в
стилизованной форме, а сам характер празднования не
приобретал такого безудержного размаха, вместе со
всеми его последствиями, как это имело место среди
русских.
Все русские праздники, независимо от характера и
происхождения данного торжества, обычно имели ряд
общих и повторяющихся элементов. К ним относились: хождение в гости и угощение гостей едой и напитками (что интересно, не был распространен обычай
приношения подарков хозяевам дома); сильный элемент общности (торжество не ограничивалось семьей;
как правило, в нем участвовала вся деревня); песни,
танцы, хороводы и процессии; молитвы и употребление огромного количества самой разной пищи и алкоголя (что приблизительно с XVIII века должно было
быть уже постоянным элементом всех сельских торжеств).9
Несомненно, наиболее важным православным
праздником является Пасха (в Польше – Wielkanoc, это
название еще в XVIII веке было равнозначно10). Ей
предшествовал сорокадневный период Великого Поста, который в России не только строго соблюдали, но
и считали периодом усиленного религиозного упоения. Отсюда, вместе с приближением его окончания,
среди людей особенно усиливалось напряжение. Примечательно, что последние дни поста в русской обрядовости трактовались достаточно вольно. Так, например, в Москве накануне Пасхи на Красной Площади
организовывались большие базары-фестивали с цветными лотками, играющими на дудках музыкантами,
сладостями и тому подобным.11 Проблемой также была Великая Пятница, поскольку, с одной стороны, это

был самый важный праздник и самый строгий
день в году, требующий созерцательной задумчивости, с другой – именно в этот день в домах кипела работа по приготовлению выпечки и блюд,
предназначенных для священия на следующий
день и употребления в воскресенье.12 Русскую
Пасху везде праздновали с большой набожностью,
но в городах эти празднования имели почти камеральный и семейный характер. Самой выдающейся
чертой русской Пасхи есть то, что ее празднование
начинается в полночь, вместе с проводами Великой Субботы. В городе в это время раздавался звон
большого колокола, а после ночного богослужения
начиналось застолье в домах. Столы были заставлены разнообразными деликатесами. Также как и в
Польше, почетные места занимали «пасхальные
бабы» и другая выпечка, практиковался также
обычай деления друг с другом пасхальным яйцом
и обмена пожеланиями. Вместе молились, а затем
пировали до самого утра, когда участники начинали расходиться.13 В деревне эти празднования носили еще более зрелищный характер. Поздним
вечером в деревне начиналась великая процессия с
иконами, свечами и хоругвями. Когда она достигала алтаря, в полночь появлялся поп и провозглашал формулу: «Иисус воскрес!». Начиналось многочасовое богослужение, после которого часто
процессия с иконами заходила по очереди в каждый дом. Только после этого садились за пасхальному стол.14 Во многих регионах России неотъемлемым элементом завершения Великого Поста
(как и других праздников) была организация цветных хороводов, которые везде считаются одним из
основных пережитков/реликтов дохристианских
ритуалов Славянства.15 Конечно, Пасха на территории всей Центрально-Восточной Европы вобрала в свою обрядовость много нехристианских элементов, однако в русской традиции это прослеживается особенно явно/отчетливо, а смешение язычества и христианства проявляется во многих вопросах, как, например, параллели между культом
дохристианских богов и православных икон и изображенных на них святых.16
В польской традиции празднования Пасхи
дни, предшествующие самому пасхальному воскресению, имели большее значение, чем в России.
Так, например, Великая Пятница, независимо от
региона, была, как правило, ареной посвященных
мукам Христа зрелищ, которые сегодня еще существуют, в том числе в Кальварии Зебжидовской и
некоторых других местах. Подобно как в России,
этот день, тем не менее, был также временем лихорадочных кулинарных приготовлений. Огромное

7

Л. Базилев. История современной русской культуры. Варшава,
1986. С. 159-160.
8
Там же. С. 164-165.
9
Б. Егоров. Указ. соч. С. 295.
10
Б. Огродовская. Польские праздники. Традиция и обычаи. Варшава, 2000. С. 201.
11
О. Фигес. Указ. соч. С. 230.

12

Б. Егоров. Указ. соч. С. 308.
Там же. С. 308-309.
14
О. Фигес. Указ. соч. С. 230.
15
Л. Базилев. Указ. соч. С. 166; О. Фигес. Указ. соч. С. 242.
16
О. Фигес. Указ. соч. С. 242.
13

142

значение играла символика яиц, которые собирали и
святили в огромных количествах и бледной тенью которых являются «писанки» (разукрашенные яйца) на
современных пасхальных столах. Великая Суббота
была днем священия продуктов. Изначально священник заходил по очереди в каждый дом, со временем
начали приносить продукты в костел и там их святили,
как впрочем и сегодня.17
Праздник Воскрешения Господня, как и в России,
был самым главным праздником польского литургического и традиционного календаря. В настоящее время эта ситуация слегка изменилась, поскольку в последние десятилетия в общественном восприятии все
большее значение придается зимним праздникам Рождества Христова. С точки зрения христианской доктрины этот праздник уступает своим рангом Пасхе
(хотя в Польше всегда Рождество имело большее значение, чем в России, что вытекает из доктринальных
различий между католичеством и православием). Основным отличием в пасхальных празднованиях между
Россией и Польшей было то, что в Польше уже с конца
XVIII века укоренился обычай богослужения ранним
утром в воскресенье, который связан с евангелической
записью, говорящей об обнаружении открытого Гроба
Господнего на рассвете. В связи с тем, что воскресенье
начинается ранним утренним богослужением, пасхальный прием пищи в польской традиции принято
называть завтраком. Если речь идет о количестве пищи
и продолжительности этого застолья, то трудно было
бы признать его типичным завтраком. Однако определенная связь определенно сохранилась, ибо пасхальный прием пищи в семейной традиции состоит прежде
всего из холодных блюд (то есть тех, которые употребляют на завтрак), в том числе различных заливных
деликатесов/лакомств. Так же как и в России, было
много разного рода выпечки, прежде всего «пасхальных баб». Специфической польской традицией было
размещение в центре праздничного стола фигуры ягненка. В сельских домах он был выполнен из теста, а в
зажиточных шляхетских дворах хорошим тоном считалось выставление ягненка большого размера, сделанного из золота. Пасхальное застолье растягивалось
на много часов и носило в Польше явно семейный характер.18 В русской традиции значительно более важное значение имело хождение друг к другу в гости и
разного рода совместная активность (процессии, хороводы, молитвы, песнопения и т.п.).19 Тут необходимо
также вспомнить, что – как следует из многих записей
и упоминаний – уже в XIX веке, а может даже раньше,
постоянным элементом русского празднования Пасхи
было распитие алкоголя, прежде всего, водки, в огромном количестве. Несмотря на христианское происхождение, этот праздник легко мог превратиться в событие, похожее на традиционную сельскую масленицу
(то есть карнавальное торжество, особенно в прибли-

жении «Жирного Четверга» - последний четверг
карнавала, когда главенствуют сладости: пончики
из дрожжевого теста с джемом и печенье "хворост"), во время которой одна маленькая деревня
была в состоянии выпить около 100 ведер водки.20
Орландо Фигес подчеркивает, что в XVIII – XIX
веках пьянство русской деревни не имело еще эпидемиологического характера, потому что люди в
сущности пили очень редко, то есть только в случае праздников и торжеств. Но если уж начинали
пить, то не знали меры. 21 Это не значит, что в
польской праздничной традиции не пили алкоголя,
но это не принимало столь ужасающих форм, кроме того, в большей степени это касалось шляхетской, а не крестьянской культуры.
Возвращаясь к прохождению пасхальных обрядов, необходимо перейти ко второму дню праздников, то есть пасхального понедельника, который
имел особое значение в польской традиции. В
Польше этот день носил необычайно забавный,
радостный и даже почти фривольный характер.
Его традиционно называли Смигусом, Дингусом
или Смигунтем. Известный и сегодня обычай обливания водой был одной из шаловливых традиций, которым следовали в польских деревнях. Разного рода шутки начинались уже ночью с воскресенья на понедельник: например, разбирали заборы, выпускали скот из коровников и т.п. Потому
эту ночь когда-то называли «дьявольской ночью»,
полагая, что эти шалости – дело рук дьявола. Понедельник уходил, прежде всего, на женскомужских колкостях, главным образом, в отношении холостых мужчин и незамужних женщин. Помимо обливания водой, это были прежде всего
разного рода частушки, а в некоторых регионах
также символическое хлестание свежими ветками
(Силезия, Малопольша). Эти обычаи являются
прямым отражением культа воды, плодородия,
плодовитости и растений, который играл ключевую роль в дохристианском Славянстве. Тем не
менее, их глубокое значение существенно уменьшилось / ослабло, а эти традиции уже в XIX веке
носили достаточно поверхностный и увеселительный характер. Только в некоторых регионах сохранились более архаичные традиции, связанные с
культом плодородия, например, обычай ритуального вскапывания полей утром второго дня Пасхи
на Погуже. Другой, более «важной» традицией
понедельника было ношение по домам пасхального ягненка – далекое эхо русских пасхальных процессий.22
Однако в целом между традициями и обычаями, связанными с праздником Пасхи в Польше и в
России, наблюдается много схожего. Опуская сам
20

17

Б. Огродовская. Указ. соч. С. 185-198.
18
Там же. С. 201-210.
19
Б. Егоров. Указ. соч. С. 296.

Там же. Ведро – традиционная русская мера объема, равная
приблизительно 12,3 литрам. См. О. Фигес. Указ. соч. С. 126.
21
О. Фигес. Указ. соч. С. 126.
22
Б. Огродовская. Указ. соч. С. 213-222.

143

христианский контекст, который отличается настолько, насколько отличается друг от друга католицизм и
православие, общей является традиция пасхального
застолья, пожеланий, которыми обмениваются при
делении друг с другом яйцом, священие пищи, похожий состав блюд на праздничных столах. Основные
отличия: больший размах в русских празднованиях,
как в обрядово - литургической плоскости (общие молитвы и песни, иконы), так и в самой традиции обычаев. Русской отличительной чертой является также то,
что праздновать начинали сразу по полуночи в Великую Субботу, а не воскресным утром, как укоренилось
в польской традиции (до сегодняшнего дня православный пасхальный праздник начинается ночью, продолжается несколько часов, а его важным элементом является большая процессия с зажженными свечами).
Как правило, в русской пасхальной обрядовости обозначается значительно более живой дух дохристианского прошлого, более высокая степень смешения православных и языческих элементов, а сам процесс
празднования имеет общественный характер, не ограничивающийся только семьей, а через это также реализующийся более безудержно и экстатично.
Второй весенний праздник, которому стоило бы
уделить несколько слов, это ночь Купалы (в Польше
раньше назывался Собуткой), известная сегодня как
ночь Святоянская, в России же отмечается также как
День Ивана или День Иваны-Купалы. Это классический пример архаичного праздника, отмечаемого в
ночь летнего солнцестояния, который очень поверхностно был адаптирован христианством, однако в своей
сущности остается традицией насквозь языческой. Интересна сама этимология названия этого праздника.
Достаточно распространенное мнение, что якобы название «Ночь Купалы», или «Купальночка»
(Kupalnocka) происходит наверняка от имени славянского бога Купалы, будучи тем самым пережитком
дохристианских времен, не является абсолютно достоверным. В равной степени это название может происходить от традиционного купания, совершаемого в
ночь солнцестояния, и связываться вообще с существенным для этого праздника культом воды.23 В любом
случае как в Польше, так и в России Христианская
церковь приписала почти априори этому празднику
того же самого патрона, то есть св. Иоанна Крестителя,
что в свою очередь объясняется связью с водной стихией. Однако традиция празднования этого праздника
сохранила на практике все свои языческие корни, особенно в России. Например, вождение хороводов, круговое, вводящее в транс движение которых имеет очевидно архаичное происхождение (отражение чего находим в свою очередь в «Празднике Весны» Игоря
Стравинского). В России также сохранился обычай
паления кукол в этот день, что связано с символикой
плодородности.24 Другие авторы обращают внимание
даже не столько на сам характер святоянских обрядов
23
24

Б. Огродовская. Указ. соч. С. 260.
О. Фигес. Указ. соч. С. 227.

и традиций, а скорее на способ познания этого мира в коллективном сознании. Тут подчеркивается
сильная связь со сверхъестественной сферой жизни, магией, любовными и другими заклинаниями,
магическим действием трав и растений, верой с
силу ведьм и колдуний. Неотъемлемым элементом
русских обрядов XVIII – XIX вв. в Ночь Купалы
было паление костров, перепрыгивание через них,
танцы и песни у огня, а также специфический обычай купания нагишом в росе при лунном свете (то
есть фактически валяние в мокрой траве, что также
навивает явные экстатично-языческие ассоциации).25 Этот каталог обрядов и обычаев укладывается в целостность с явно языческими чертами,
установленных культом огня, плодородия, воды и
магическим воздействием. Необходимо помнить,
что в языческой традиции Ночь Купалы носила
сильно сексуальный и вакханальный характер, что
вызывало серьезное сопротивление Костела уже в
период средневековья.26
В сущности, совсем похожие традиции празднования Собутки, Иоанна Крестителя, или также
Купальночки, функционировали в Польше, хотя
кажется, что и в этом случае их языческая коннотация стала в определенной степени мягче, отводя
святоянские традиции больше в сторону увеселения. Тем не менее, подчеркивается, что в Польше
также христианская оболочка вокруг этого мира
была очень слабой и не имела в сущности большого значения. В польской обрядовости, связанной с
праздником Ивана Купалы, ключевую роль играли
стихии воды и огня. Палили костры, вокруг которых танцевали и пели песни. Также через огонь
прыгали.27 Большое значение в польской традиции
имели растения. Ночь Купалы характеризовалась
особой связью с травами и растениями, в особенности с теми, которым приписывалась магическая
сила (например, полынь и зверобой). С этим связан
обычай поиска цветов папоротника, с целью чего
парни, а нередко и молодые девушки уходили
вглубь леса ночью, что, по мнению многих авторов, играло особое значение как одна из редких
возможностей молодых людей побыть наедине
друг с другом перед свадьбой (этот контекст, однако, также не противоречит языческой коннотации
культа плодородия и особого, экстатичного освобождения от повседневных правил и обычаев).28
Совершенно исключительным святоянским обычаем, практикованным только на Кашубах, была
так называемая казнь птицы/коршуна. Суть состояла в том, чтобы поймать большую хищную
птицу (коршун, но это могла быть также ворона
25

Л. Базилев. Указ. соч. С. 166.
А. Ковалик. Космология древних славян. Изд-во
«Номос»/Nomos. Краков, 2005. С. 252.
27
Это традиции, живые до настоящего времени во многих
местах, хотя сегодня они имеют, в основном, развлекательный характер (прим. автора).
28
Б. Огродовская. Указ. соч. С. 261-265.
26

144

или сова, в крайнем случае довольствовались обычной
курицей), триумфально пронести ее через деревню в
процессии, а также публично казнить, обычно через
отсечение головы.29 Происхождение этого странного
обряда и его связь со святоянской ночью не до конца
выяснены. Известно только, что коршун на Кашубах
символизирует всякое зло, хотя неизвестно почему,
поскольку это большая и красивая хищная птица, к
тому же питающаяся грызунами, а потому являющаяся
потенциальным союзником земледельцев.30 Казнь
коршуна заключалась в публичном обвинении птицы
во всех несчастьях, отсечении палачом головы, а затем
торжественном захоронении. В данном зрелище принимали участие все жители деревни. Существуют
предположения, что эта символическая экзекуция
должна была быть предостережением для людей, особенно в свете того, что в обвинительной речи войт или
другой начальник деревни делал явные / отчетливые
намеки на местные дела/проблемы и провинности жителей. Что интересно, этот обычай сохранился во многих регионах Кашуб, но сегодня, конечно, не убивают
уже редкую и находящуюся под охраной птицу, а
«обезглавливают» ее фигуру, выполненную из глины
или соломы. Не исключено, что все это является реликтом кровавых жертв, приносимых когда-то на стыке весны и лета.31
Подводя итог настоящему очерку на тему празднования Пасхи и Ночи Ивана Купалы в обеих странах,
необходимо подчеркнуть, что описанная выше обрядовость сохранилась/уцелела в сельской культуре обоих государств приблизительно в XVIII – XIX веках и в
течение ХХ столетия в большой мере начала отходить
от прошлого (на что очевидный немалое влияние оказывали исторические условия, прежде всего, светский
социалистический режим в этой части Европы). Традиционно русские праздники сильно связаны с православной религиозностью (а та, в свою очередь, впитала
в себя ряд дохристианских элементов). Тем временем
новые данные показывают, что русское общество отворачивается от православной церкви. И хотя 80% населения декларирует отмечание пасхальных праздников, в 13-миллионной Москве только неполные 100
тысяч принимает участие в пасхальном богослужении.
В особенности в больших городах праздничные традиции становятся все более светскими, сводясь к нескольким основным/базовым детерминантам (как, например, в случае Пасхи яйца, печенье, пожелания и
т.п.). Относительно новой традицией, очень живой в
России, является навещение могил близких во время

праздников Пасхи. Это считается одним из наиболее популярных пасхальных обычаев среди современных русских россиян (в Польше практически
неизвестный, за исключением 1-го ноября; все чаще приходят на могилы в праздники Рождества).
Бóльшая статистическая религиозность, а значит и
больше шансов на сохранение традиции, отмечается на Украине.32
Очевидным различием между праздничной
обрядовостью в Польше и России является то, что
литургические праздники проходят в разное время,
поскольку православная церковь использует юлианского календаря (в случае постоянных праздников перенос/разница составляет 13 дней, в случае
подвижных праздников эта величина меняется и
максимально может составить 5 недель; однако
каждые несколько лет эти праздники в обеих традициях выпадают на одно и то же число).
Вышеизложенный очерк не имел своей целью
даже частично исчерпать тему, коей является различия в обрядах и традициях отмечания праздников в польской и русской культурах. Здесь освещено только несколько избранных сюжетов, позволяющих – на примере двух совершенно разных
торжеств, то есть Пасхи и Ночи Ивана Купалы –
зарисовать линию различий и сходств между
обеими культурами. При этом предпочтительной
стала перспектива историко-этнологическая, поскольку похожие и отличные черты легче определить на основе проявлений народной культуры
обеих стран, устоявшихся/укоренившихся в XVIII
– XIX веках. Секуляризация, являющаяся, с одной
стороны, результатом десятилетий коммунистических правительств, а с другой – современных цивилизационных процессов, приводит к тому, что
(становится) все сложнее выделить сущность многих традиций, а их значительная часть вообще исчезает. Определенно обоснованным является проведение сравнительных исследований, благодаря
которым хотя бы часть этой разнообразной и
имеющей разные источники традиционной культуры, удастся в какой-то степени предохранить/защитить от забвения.

29

Там же. С.266.
Существует теория, что голос этой птицы ассоциируется с призывом «пить-пить», а значит предвестием приближающейся засухи, которая была важной и частой проблемой на неурожайных
кашубских землях (прим. автора).
31
Б. Огродовская. Обычаи, обряды и традиции в Польше. Изд-во
«Вербинум»/Verbinum. Варшава, 2001. С. 245. Более подробно об
этом обряде пишет Т. Баранюк. Казнь коршуна на кашубах – в
поисках семантики/значения жертвенного обряда. «Музейный
ежегодник Мазовецкого Музея». 1991, № 4. С. 205-213.
30

32

М. Войцеховский. Влияние православия в России и на Украине. «Газета Выборча»/Gazeta Wyborcza, 9 мая 2002.

145

ИСТОРИОГРАФИЯ И ИСТОРИЯ НАУКИ
ДРЕВНЕРУССКИЙ ГОСУДАРСТВОГЕНЕЗ:
ИСТОРИОГРАФИЧЕСКИЕ ТЕНДЕНЦИИ НАЧАЛА XXI ВЕКА
© 2009

Е.А. Шинаков

(Россия, Брянск, Брянский государственный университет им.академика И.Г. Петровского)
Отметим наличие, по нашему мнению, трех главных направлений в развитии исторической мысли в
сфере древнерусского государствогенеза. Первое –
сохранение и развитие «концептуального» подхода,
причем как с преобладанием «индуктивных» методик
(при привлечении и методологии, и понятийного аппарата политической (социокультурной) антропологии, так и «дедуктивных» - с помощью подведения под
готовую теорию новых доказательств и фактов. Условно его можно назвать также «структурно - процессуальным» - по цели исследований.
Второе направление – «этногенетическое», в котором также можно выделить два подхода. Первый –
традиционный, когда дается максимально широкий
критический (или даже «гиперкритический») обзор
предшествующих теорий, а затем выдвигается новая
теория (чаще «новая» - хорошо забытая старая) происхождения «руси». Второй связан либо с попыткой введения в оборот ранее не использовавшихся для этих
целей источников, либо с анализом известных источников с помощью новых методик (компаративистских,
статистико-комбинаторных).
Третье направление – конкретно-историческое,
источниковедческое, с ограниченным кругом выводов,
где процесс исследования, развития методологии источниковедения является самоцелью и базой для дальнейших исследований. Во всех трех направлениях
идеологический аспект присутствует в силу того, что
они неизбежно имеют дело с письменной или устной
традицией, отраженной в источниках. Однако, если,
например, в третьем направлении развитие представлений о власти, идеальном правителе, происхождении
народа являются самоцелью, то в первом и во втором –
отправным пунктом для социополитических или этногенетических реконструкций или, максимум, входит в
структуру власти (как форма ее идеологического обоснования, легитимации).
В итоге грани между отдельными направлениями
могут быть достаточно прозрачными, т. к. сторонники
той или иной «концепции» используют в исследованиях конкретные источники и методы, а также имеют,
обычно, и свою точку зрения на этногенез «руси», хотя
и не считают его главной целью, проблемой и предметом изучения. Кроме того, практически все исследования объединены таким «модным» в XXI в. и реально
перспективном направлением (или «подходом», «методологией») как компаративизм. Правда, некоторые
исследования подходят к нему системно, органично, а

некоторые – чисто формально, поверхностно. Это же
можно отнести и к сути, понятийно- терминологическому аппарату такой науки (или междисциплинарного направления, если применять его к конкретной
истории) как политическая (социокультурная) антропология. В некоторых случаях она используется в
качестве методологической основы, системно и последовательно, в других – выборочно, эпизодически,
так сказать, на поверхностном, «терминологическом» уровне.
Тем не менее, по целям исследования тех или
иных авторов, конкретные работы или группы работ
(сборники) можно отнести к одному из трех преобладающих направлений, в рамках которых мы и
представим их краткий обзор.
В составе первого («концептуального») развития
историографии древнерусского государствогенеза за
последние шесть-семь лет не возникло ни одной новой теории. Продолжали разрабатываться, в том числе и новыми авторами и с использованием новых
подходов и методик, три основные теории, возникшие ранее.
1. Создатель концепции «дружинности» А.А.
Горский несколько трансформировал ее в сторону
«смягчения», указывая на то, что хотя правящая элита на Руси практически с VI–VIII и до XII в. состояла
исключительно из дружины (отрицается «народовластие» и наличие власти у «земского боярства»),
но вводить термин «дружинное государство» не следует. При этом, как уже говорилось выше, он критикует за излишнюю, как он считает, категоричность и
однозначность в этом вопросе Е.А.Мельникову,
Н.Ф.Котляра и автора этих строк [Горский, 2004,
С.108-109, 111-113]. Исследователь абсолютно прав,
когда утверждает [Там же С.113], что характер государства определяется не только «типом организации
в нем элитного слоя», но комплексом признаков. В
то же время технически невозможно каждый раз
вместо названия формы государственной, пускай
условного, приводить полный список ее характеристик. А сам А.А.Горский иного, но также короткого,
названия не предлагает.
Парадоксально, но аналогичный тип критики не
только термина, но и идеи «дружинного государства» прозвучал ранее и со стороны сторонников концепции «общинного государства» [Пузанов, 1996,
С.160-162]1. Впрочем, данная группа историков, как
бы при взгляде со стороны самого А.А.Горского к
146

противникам данной идеи отнюдь не относит [Дворниченко, 2006 С.186]. Также сближает позиции сторонников этих двух, по сути, взаимоисключающих
концепций («дружинной» и «общинной») общее отрицательное отношение к «имперской» идее применительно к Киевской Руси. Идея эта, как указывает
В.В.Пузанов, была предложена Е.А.Мельниковой
[1992 С.41], или, параллельно с ней, В.П.Даркевичем
[1994] вслед за К. Марксом (по мнению А.Горского:
2004 С.114), и активно постулируется в нашей монографии (§2 гл.4: «Святослав – «имперский» эксперемент: причины и преспективы). Впрочем, здесь (как и
в случае с «дружинным государством») оппоненты
нанесли «удар» не по первоисточнику идеи2. (нельзя
же, в самом деле, считать за таковой случайную, хотя и
красиво звучащую фразу К.Маркса – «империя Рюриковичей» [Маrх, 1899, Р.76-77]. Если А.Горский, утверждает, что Русь была ближе не к империи, а моноэтничным государствам [Горский, 2004 С.121], то сторонники «общиной» концепции признавали на определенном этапе развития «имперский» характер Руси,
но считали его скорее тормозом развития феодальных
отношений, более медленных, чем в «моноэтничных
Швеции и Норвегии» [Пузанов, 1996 С.162].
2. Дальнейшее развитие имеет в XXI веке, получив неожиданную «поддержку» если не в сути, то в
понятийно-терминологическом аппарате политической антропологии, теория городов – государств – общин. Ее разрабатывают сейчас ряд учеников И.Я.
Фроянова, поскольку сам ученый, продолжая научную
деятельность, отошел от киево-русской проблематики,
считая (по его собственному выражению), что он все
сказал в этой сфере. При этом разные его последователи (сам он к этой науке отношения не имел) почерпнули в политической антропологии разные идеи и методологические постулаты.
Так, В.В. Пузанов позаимствовал у нее сущностный, процессуально-этапный подход к государствогенезу, выделяя только внутри переходного периода от
«чистой» первобытности к «федерации земель» XI в.
три уровня (стадии) интеграции союзов племен с переходными формами между ними. Интересно, что в одном хронологическом срезе эти три типа могут сосуществовать, отражая разноуровневость и несинхронность развития регионов Восточной Европы [Пузанов,
2003 С.115, 167]. Пусть не пугает терминология («союз» вполне можно заменить более нейтральным «объединение», или (для более низких уровней интеграции)
– «конгломерат», «группа» и т.д.) и спорность в силу
ограниченности источников для выделенных типов
или стадий, сама идея представляется продуктивной.
А.Ю. Дворниченко, по-сути третьим в отечественной историографии (после Е.А. Мельниковой и
автора данных строк), принимает часть понятийнотерминологического аппарата политической антропологии, а именно – «вождество» [Дворниченко, 2006
С.187], отвергая полностью «союзы племен», ставя под
сомнение «племя» и делая исключение для «военной
демократии», но не как этапа, а как одного из путей

государствогенеза [там же С.186-188]. Главное у
Дворниченко: он полностью воспринял современные
веяния в политической (социокультурной) антропологии, предусматривающие возможные альтернативные государству вообще пути развития. Впервые
в концентрированном виде эти взгляды были изложены в специальном сборнике «Альтернативные
пути к цивилизации» (2000), на статью Р.Карнейро,
«патриарха» политической антропологи, в этом
сборнике в основном и опирается исследователь. Он
пытается доказать, что в домонгольской Руси государства не было вообще, т.к. от первобытности она
прошла путь через «вождество» (завершил формирование которого только Владимир I) к городамгосударствам с гражданской общиной в качестве
базиса. А поскольку полис – не государство, то Русь
как бы «перешагнула» (или миновала) государственную форму существования [Дворниченко, 2006
С.192-195]. При этом ученый даже находит объяснение этим фактам, как и для Греции, в природногеографическом факторе [Там же С.194]. Но, вопервых, исходя из характеристик «вождества»,
«сложного вождества» (или «компаундного» и «консолидированного» по современной терминологии
Р.Карнейро, принимаемой А. Дворниченко) и «раннего государства» в политической антропологии,
держава Владимира I имеет признаки именно последнего этапа «государствогенеза». При этом как
«сущностные», так и «внешние». А именно: территориальное деление; профессиональный аппарат
управления и внутреннего принуждения (хотя бы та
же самая дружина); налоги-дань. Лишь право только
начало переходить с санкции Церкви в руки государства. «Внешние» признаки также налицо: монументальное строительство, в том числе и целых городов
(Белгород, Василев и др.) и протяженных пограничных линий; грандиозные переселенческо- интегративные мероприятия, принятие мировой религии,
начало выработки государственной идеологии; принятие письменности; города. Главный же сущностный признак «вождества» - реципрокность в отношениях власти и народа – заменяется отношениями
типа «господство - подчинение», лишь между князем
и дружиной они сохраняются на весь киево-русский
период (правда, не повсеместно). Во-вторых, полисы
не считаются государством далеко не всеми исследователями. Некоторые, наоборот, подчеркивают, что в
древности только они и были подлинными, правда,
«ранними» государствами [Штаерман, Андреев,
1989; Якобсон, 1989, Гринин, 2004, 2006, Ван дер
Влит 2006].
Некоторые, наоборот, только полисы (и близкие
к ним средневековые «коммуны») и считают подлинными государствам и древности и средневековья
в силу полной отстраненности от поста личностнородственного фактора. [Гринин, 2006 С.354; Ван де
Влит, 2006 С.408]. В то же время имеются и частные
замечания в адрес характера восприятия и репродукции со стороны А.Ю. Дворниченко некоторых поня147

тий политической антропологии. В частности, понятие
«потестарности» вряд ли устарело, т.к. использовалось
не только в позднесоветской науке в качестве «отдушины» [Дворниченко, 2006 С.185], но и активно разрабатывается и в последние годы, причем как раз в
Санкт-Петербурге. Стоит упомянуть хотя бы специально посвященную этому феномену коллективную
монографию «Потестарность» (под. ред. В.А. Попова,
изд-во МАЭ РАН 1997), подготовленную во многом
на средства грантов федеральных фондов (РФФИ и
РГНФ). Следует отдать, впрочем, должное
А.Ю.Дворниченко в том, что частота упоминания этого термина в литературе в дальнейшем действиительно
снижается, причем даже в петербургских изданиях, где
он был наиболее принят [ср.: Ранние формы …, 2000;
Антропология власти … 2006].
В целом можно констатировать, что данный автор, создававший в свое время совместно с И.Я. Фрояновым концепцию городов-государств на Руси, видоизменил ее первоначальное звучание. Если у Фроянова
на первом месте стоит «общинность», «народность»,
федерализм общественного строя Древней Руси, наличие здесь в XI–XII вв. конгломераты городов – государств доклассового уровня, т.е. по сути – этапа поздней первобытности, то его бывший соратник принципиально отрицает сейчас саму возможность этого
[Дворниченко, 2006 С.190]. По его мнению, «вождества» IX – X веков этапа поздней первобытности трансформировалось не в государство (или даже конгломерат городов-государств), а в аналог, общественную
альтернативу государству, стоящую выше уровня первобытности. То есть, Русь была уже частью цивилизации, но безгосударственной. В этой связи несколько
нетрадиционно можно трактовать его фразу: «Государство или есть, или его нет, и есть нечто иное»
[Дворниченко, 2006 С.186]. Речь идет не об этапах
процесса государствогенеза, а о наличии негосударственного типа социально-политических образованийполитий, синхростадиальных раннему или даже зрелому государству. Насколько соответствуют «духу»
политической антропологии четкое и однозначное
обозначение одной грани, разделяющей «негосударство» и «государство» в процессуалистском понимании,
мы уже говорили во «Введении», отвечая на замечания
другого последователя И.Я.Фроянова – А.В.Майорова.
«Горизонтальное», синхростадиальное группирование
общественных организмов по такому принципу вполне соответствует духу некоторых современных тенденций развития этой науки.
В докторской диссертации А.В.Майорова, защищенной в СПб ГУ в 2004 г. и базировавшейся на его
ранее опубликованной монографии [Майоров, 2001]
«общинная» теория И.Я.Фроянова представлена еще в
классическом варианте, а положения политической
антропологии используются еще выборочно, несистемно. Вторая его монография [Майоров, 2006], также
как и цикл последних статей, посвящена этногенетической, в меньшей степени источниковедческой (комплексный анализ) проблематике, и относится в основ-

ном ко второму направлению, подчиненно – к третьему.
Ограниченно-регионаный подход (с выделением
только двух зон потестарности и путей государствогенеза – северной и южной) вновь продемонстрирован в дополненных переизданиях трудов Г.С. Лебедева и В.В.Седова, а также имплицитно с ними солидаризирующегося А.А.Горского. У В.В.Седова,
крупнейшего слависта конца XX века, упомянуты
два центра первоначальной государственности –
«Конфедерация словен, кривичей и мери» во главе с
варягом Рюриком на севере, и славянский «Русский
каганат» на юге (по изданию 1999 г., где эти мысли
впервые выражены четко и концентрированно – С.63
и 131). Г.С.Лебедев, который ранее в конце 70-х годов впервые системно применил компаративистский
подход к истории Руси, показав ее на фоне Северной
Европы эпохи викингов (1985), подготовил расширенное и измененное переиздание своей монографию на эту тему, увидевшее свет уже после его безвременной смерти [Лебедев, 2005]. «Каганат росов»
первой половины XI в., судя по контексту книги,
ученый связывает прежде всего с южной Русью Дира
(«Низовской Русью», «Русской землей»). В середине
XI в. формируется федерация «племен» северозапада, «Верхняя Русь», сопоставимая с «внешней
Росией» Константина Багрянородного [Лебедев,
2005 С.421-422]. В более ранней работе исследователь образно назвал эти две «первичные государственные территории» «Русью Дира» и «Русью Рюрика и Аскольда» [Лебедев, 1994].
Идея о двойственности этнополитического аспекта возникновения Древнерусского государства
присутствует в нескольких работах В.В.Мавродина,
начиная с 1945 г. А.А.Горский, не ссылаясь на предшественников3, по сути, предлагает аналогичную
«дуалистичную» концепцию. «Если бы варяжские
князья не обосновались в Киеве и не соединили под
своей властью Юг и Север Восточной Европы, в X
в., возможно, на Юге существовало бы одно или два
славянских государственных образования, а на Севере – одно или несколько полиэтничных (славяне,
скандинавы, финны, балты), с верхушкой из норманнов …» [Горский, 2004 С.49]. Описание же структуры Древнерусской державы на середину X в.(до
«древлянского» кризиса) А.А.Горский дает точно
такое же [2004 С.73-74], как и в нашей монографии
[2002 С.156-166, 186] – что, впрочем, неудивительно,
учитывая главный общий источник обоих авторов –
четкое и однозначное описание этой структуры у
Константина Багрянородного. В вопросе о локализации «Русского каганата» А.А.Горский присоединяется, впрочем, не слишком категорично, к «южной»
версии в интерпретации В.В.Седова, впрочем «ставя» в отличие от последнего во главе гипотетичного
каганата не славян, а варягов-норманнов Аскольда и
Дира и их предшественников [Горский,2004 С.5657]. Разделяет А.А. Горский и высказанное О. Прицаком предположение, что первым русским каганом
148

мог быть и родственник кагана хазарского, бежавший
из Хазарии в результате междоусобной войны начала
XI в. [Там же С.57].
В.Я.Петрухин, как и ранее, считает «русский каганат» «историографическим фантомом» [Петрухин,
Раевский, 2004 С.291], а вот каганату Хазарскому придает большое значение в процессе русского государствогенеза. В XXI веке этот исследователь уже не затрагивает концепции роли «городовой сети» в становлении древнерусской государственности, разработке которой (совместное Т.А.Пушкиной и Е.А. Мельниковой) уделял основное внимание в конце 70–80-е гг. XX
в. Зато нашла свое продолжение тема хазарского влияния и наследия в русском политогенезе, которой
В.Я.Петрухин обращается в конце 80-х – середине 90-х
гг. XX в. [Петрухин, Раевский, 2004 С.287-300, 309325]. Наиболее показательно в этом аспекте повторение указания автора на совпадение границ «домена»
киевских князей – «Русской земли» в узком смысле
слова с ареалом бывшей хазарской дани [Там же
С.309] и на наличие хазар в составе русской дружины
конца X в. [Там же С.318], восприятие русской правящей верхушкой «хазарских ритуалов» и титулов [Там
же. С.319]4. Все эти положения приводятся на основном фоне работ В.Я. Петрухина последнего времени –
историко-этнографическом или этногенетическом, что
позволяет все же отнести их ко второму направлению.
Значительные и интересные источниковедческие разделы также присутствуют, но они подчинены решению этногенетических задач. Надо сказать, что автор и
ранее (с 1989 г.) периодически обращения к историкоэтнографическим сюжетам (прежде всего к происхождению этнонима «русь»), а его первая монография
1995 г. была прямо посвящена этнокультурной истории Руси. Содержание взглядов исследователя по этой
проблематике излагать не будем в связи с изложенными во «Введении» ко второму изданию резонами.
Кроме работ В.Я.Петрухина, в составе второго
направление историографии следует отметить уже
упомянутые труды В.В.Фомина5 по варяжскому вопросу, анализу которых «поневоле» была посвящена
значительная часть «Введения» (хотя это и противоречило и тематике монографии, и принципам подхода ее
автора к самой значимости этнической составляющей
в древнерусском государствогенезе). К данному направлению можно отнести и вторую монографию
А.В.Майорова о Великой Хорватии. В ней прослеживается этногенез белых хорватов от их, как считает
автор, аланских истоков до создания «этнополитического образования» под названием «Великая, или Белая Хорватия» в IX в. Используя комплексный анализ
(сочетание этнолингвистических и археологических
источников и методов в контаминации с данными
письменных источников), автор достаточно убедительно доказывает первичность карпатских (восточнославянских) хорватов по сравнению с западнославянскими и южнославянскими. С другой стороны, комплексный подход к источникам – новой акцент в творчестве Майорова. В данной монографии ученый отка-

зывается от частично используемого им ранее понятийного аппарата и терминологии политической антропологии, возможно, в силу этногенетических, а не
структурно-политико - методологических задач работы. Даже последняя, 9 глава исследования, номинально посвященная последней проблематике («Рождение хорватского этнополитического образования
в Восточном Прикарпатье»), так же по сути подчинена достижению этногенетических целей.
Последняя работа А.В. Майорова, исследующая
ключевое, упомянутое одним из первых в «восточных» источниках этнопотестарное образование восточных славян, находится все же на грани не только
с исторической этнографией, но и локальной историей. Это напрпвление мы в данном обзоре не рассматриваем, однако, следует упомянуть плодотворную,
ведущую к обогащению методологии, в том числе –
практического применения политической антропологии к русскому материалу, дискуссию между курскими учеными С.П.Щавелевым и В.В.Енуковым по
поводу этнопотестарной интерпретации летописных
«семичей» и «Посемья» [Енуков, 1998, 2002, 2004,
2005, 2007; Щавелев С.1998 , 2000, 2002б , 2006].
Еще одна специфика курских ученых, сближающая их (при всех разногласиях во взглядах на
«конкретику»), если вглядеться «со стороны» - в разной степени, но в целом успешные усилия в сфере
комплексного источниковедения и междисциплинарных подходов к «локальной истории».
Целиком решению источниковедческих задач в
компаративистском и «личностном» аспекте, т.е. в
третьем направлении, была подчинена научноиздательская деятельность сектора древнейших государств ИВИ РАН в начале XXI века. Она выразилась в изменении тематики ежегодных чтений памяти В.Т. Пашуто (в 90-х гг. XX в. преобладал международно-компаративистский аспект). Соотношение
«исторической памяти» и реальности, правды и вымысла, влияние личности автора и стереотипа описания на источник - вот только некоторые проблемы,
которым были посвящены эти конференции (список
прилагается в библиографии). Исключение составила XIX конференция (2007 г.), посвященная политическим институтам6, однако XXI в. (2009 г.) вновь
возвращается к традиционной проблематике: «Автор
и его источник: восприятие, отношение, интерпретация». Отчасти по материалам этих конференций (в
дополнение к сборникам тезисов) издаются и традиционные тематические ежегодники «Древнейшие
государства Восточной Европы». Некоторые статьи
в этих изданиях целиком посвящены проблемам
древнерусского государствогенеза в источниковедческом контексте [например: Никольский, 2002; Кузенков, 2003; Мельникова, 2003; Петрухин, 2003;
Ведюшкина, 2004, и др.]. В этом же ключе (источниковедческо- компаративистский подход) издана монография А.С.Щавелева «Славянские легенды о первых князьях. Сравнительно-историческое исследование моделей власти у славян» (М., 2007). Не в пер149

вый раз, но в первый раз системно, с соблюдением
принципов компаративизма и использованием понятийного аппарата политической (социокультурной)
антропологии автор проводит сравнения «генеалогических легенд» всех славянских народов.
Полностью соглашаясь с основными методологическими подходами автора, можно было бы предложить в рамках углубленно-формализованого, хотя бы
и выборочно используемого, подхода, применить контент – а, может быть, и корреляционный анализ. Мог
бы автор привести и более широкие аналогии некоторым сюжетам и образам легенд, не ограничиваясь
только славянским миром (благо, и сам имеет опыт в
сравнении русских сказаний со скандинавскими сагами [Щавелев А., 1998, например].
Впрочем, и компаративизм «среднего уровня», в
рамках только славянской ойкумены – явление перспективное и развиваемое в историографии самого
конца XX – начала XXI в.,7 к чему и мы приложили
посильные усилия [Шинаков 1998, 2000, 2001]. Соглашаясь с автором в его определении ценности славянских генеалогических легенд в качестве источника
для потестарно-политических реконструкций и их типологическо-сюжетном сходстве, если не родстве
[Щавелев А., 2007 С.200-208], мы однако, вряд ли можем разделить его точку зрения о наличии единых
«славянских представлений о власти», пусть даже
только потестарного периода. Собственно сравнительно-исторические исследования этой проблемы приводят нас к несколько иному выводу – о наличии в среде
даже только восточных славян нескольких форм прото- и предгосударственных образований, [Шинаков,
1998, 2002: Гл.2 §1], путей и механизмов государствогенеза [Шинаков, 2007, 2008], отраженных в нескольких этапно- дифференцированных типах идеологического обоснования власти [Шинаков, 2008]. Отдельные работы в этом же ключе были в XXI в. опубликованы и В.Я. Петрухиным [2004, 2008] и С.П. Щавелевым [2002, 2003], значительно раньше – А.П.Толочко
[1994]. В целом надо отметить, что для третьего направления развития современной историографии
древнерусского государствогенеза именно идеологические его аспекты, трансформация «образа власти» на
разных его этапах является одним из основных объектов исследования.
В исследовании идеологии можно отметить две
тенденции: «реконструктивную», когда на основе источников устанавливается тип обоснования власти, а
далее путем разной степени диапазона сравнений реконструируется и форма самой власти и даже государственности. Идеология здесь не самоцель. Во второй
тенденции духовный мир, ментальность является
главным объектом исследования, и она ближе уже к
истории культуры, нежели к реконструкции потестарно-политических структур [например: Колесов, 2006].
Разнообразным аспектам международного положения Древнерусского государства, преимуществен на
этапе его становления (IX – начало XI в.) посвящено 10
глав из 14, новой, итоговой (обобщающей 25 лет науч-

ной работы) монографии крупнейшего современного
специалиста по внешней политики Руси
А.В.Назаренко [2001]. Хотя она вышла до публикации первого издания нашей книги, и мы пользовались многими предшествующими исследованиями
этого автора, но этот его труд не попал тогда в сферу
нашего внимания. Ликвидируем эту погрешность и
отмечаем многоплановость книги А.В.Назаренко
2001 г. в сравнении с более ранними работами, посвященными более узким вопросам. В творческом
же методе автора, как и ранее, сочетаются комплексный сравнительный анализ источников (и не только
письменных, но и, например, нумизматических, хотя
автор и филолог по базовому образованию) с широким компаративистским подходом, неизбежным при
анализе международных отношений.
Только торговым связям средневековой Руси, в
том числе и их влиянию на процесс государствогенеза, посвящена основанная в этой своей части преимущественно на археологических, нумизматических сфрагистических и эпиграфических данных в
сочетании со сведениями письменных источников
монография В.Б.Перхавко [2006] – археолога по базовому образованию. Эти две последние монографии
стоят уже на грани между общими работами по
древнерусскому государствогенезу, относящимися к
одному из трех вышеозначенных современных направлений историографии, и специальными исследованиями по отдельным аспектам этого процесса.
Объять этот спектр работ, пусть даже и за 6–7
лет, вряд ли возможно – сюда входят многочисленные археологические, этногенетические, генеалогические, геральдические, нумизматические, текстологические, правовые исследования, работы по локальной истории. На основе комплексного анализа источников, как и ранее, продолжаются многочисленные исследования по установлению и уточнению
внешних границ Руси, ее «внутренних пограничий»
(в том числе и между ее потестарными суборганизмами – т.н. «племенными княжениями»), маршрутов
торговых путей, общерусским и региональным вопросам исторической демографии и этнографии.
Отметим заметное (пока) сокращение работ по
истории отдельных исторических и легендарных
персонажей8. Исключение составляют взаимосвязанные образы князей Володислава и Улеба договора
944 г., княгини Ольги, Вещего Олега, Хл-г-в из документа Шехтера в связи со сравнительным комплексным контент-анализом их образов, а также
(возможно, в контаминации с северянской государственной «альтернативой») – воеводы Претича. В
этом же направлении можно отметить попытки не
только контент-, но и корреляционного анализа с
целью «идентификации личностей» литературно фольклорных персонажей – князя Володислава [Белецкий, 2000] и Вещего Олега [Шинаков, 2006, 2008,
2009 (в печати)], комплексного анализа источников
при соблюдении «принципа непротиворечивости»
при идентификации HLGW «Кембриджского доку150

мента» [Шинаков, 2003; Семенов, 2005].
Не оставляют вниманием также Рюрика с братьями в контексте этногенетического направления историографии. Так, В.В.Фомин опять (вслед за А.Г. Кузьминым) настаивает на их кельтских (через южнобалтийских славян) происхождении [2008 С.178-184].
Другой последователь А.Г. Кузьмина, В.И. Меркулов,
на основе немецкой литературы еще XVI – XVIII вв.
«возобновляет» мекленбург-ободритскую генеалогию
Рюрика [Меркулов, 2005].
Критикуя эту концепцию (в «ободритском» варианте), Л.В.Войтович находит новые аргументы для
другой теории происхождения Рюрика (опираясь в т.ч.
на более ранние генеалогические труды Е.В. Пчелова
[2000,2001], корни которой уходят, правда не в XVII–
XVIII, а лишь в XIX в. – датско-фризской [Войтович,
2006 С.111-121]. Здесь генеалогия является не самоцелью и объектом исследования, а поводом для доказательств той или иной этногенетической теории. В силу
специфики источниковой базы и степени «изученности» темы, эти работы неизбежно имеют в основном
не исследовательский, а избирательно - историографический и полемический характер.
Творчеству И.Я.Фроянова, в том числе и в сфере
государствогенеза, посвящены 3 статьи из 29-ти в специальном сборнике, изданном к 70-летию этого ученого [М., 2006]. Опубликованы воспоминания о Г.С. Лебедеве [Гражданин Касталии…, 2003]. В историографической монографии А.С. Дубровского «Историк и
власть» значительное место уделено биографиям и
мотивациям творческих концепций историков, в т.ч.
специалистов по древнерусскому государствогенезу
20-50-х гг. [Дубровский, 2005]. За исключением данных изданий, а также историографических разделов
(не везде) и полемики в монографиях А.А.Горского,
А.В.Майорова, В.Я. Петрухина, Г.С. Лебедева, статье
А.Ю.Дворниченко и др., специальных историографических работ по проблеме древнерусского государствогенеза, особенно новейшего этапа, нет, что отчасти
подвигло автора на включение этого раздела во второе
издание монографии.
В сравнении с теми теориями древнерусского государствогенеза в отечественной историографии последней четверти XX в., которые были представлены в
«Историографических замечаниях» в 1-м издании нашей книги (примерно 7 теорий разной степени завершенности или распространенности), в начале XXI в.
продолжают развиваться две. В кратком изложении –
«общинная» и «дружинная». От концепции «городовой сети» также никто не отказывался. Но новых теоретических работ в ее развитии нет, хотя она активно
применяется, например, в археологии и локальной истории.
Ушла в прошлое теория внутреннего саморазвития и становления государства сразу как чисто феодального, и даже новых аргументов в пользу «государственного феодализма» у сохраняющихся ее адептов
(М.Б.Свердлов, например) не появляется. Это же можно сказать и о концепции «вторичности» Древнерус-

ского государства, его возникновении исключительно под «варяжским» или, что чаще постулируется,
хазарским воздействием. «Торговая» теория, которая
никогда не была очень «модной» среди отечественных историков (после В.О. Ключевского и отчасти –
М.Н.Покровского
«ушла»
в
конкретнонумизматические исследования.
Развиваемая нами под влиянием положений политической антропологии концепция разнотипности
первоначального государствогенеза, его этапности и
возвратности поддерживается (или самостоятельно
развивается) лишь в некоторых моментах. Например,
у А.В.Майорова (СПб) – в изучении и подчеркивании локально-типологических особенностей государствогенеза, у А.С.Щавелева (Москва) – его этапности и «общности» для всех славян. Наиболее последовательно применяют эту концепцию, правда, на
локальном уровне, часть курских и украинских
ученных, А.П.Моця например. Пока в чем-то ее изменять или дополнять, за исключением более строгого отношения к терминологическому аппарату, необходимости не представляется.
Что касается иностранной историографии по
данной проблеме за последние 6-7 лет, то ее анализ
проведен выборочно и имеет обзорный характер.
Научная литература Украины и Белоруссии представлена в основном конкретно-историческими, археологическими, нумизматическими и ритуально геральдическими работами, относящимися в основном ко второму (этногенетическому) и третьему (источниковедческому) направлениям исследований.
Наиболее наглядно это нашло свое отражение, например, в тематике «Международных полевых семинаров» в Чернигове – Шестовицах, проводимых
совместно ЧГПУ им. Т.Г. Шевченко и Институтом
археологии НАН Украины. Наиболее показательны в
аспекте компаративистского изучения древнерусского государствогенеза семинары 2003 и 2006 гг. –
«Дружинные древности Центрально-Восточной Европы VIII–X ст.» и «Русь на перекрестке миров (международные влияния на формирование Древнерусской державы IX – XI ст.». Следует отметить также
материалы международной конференции «Древний
Искоростень и славянские грады VIII–X ст.», многие
из которых посвящены конкретным эпизодам и явлениям древнерусского государствогенеза. В Белоруссии в этих аспектах представляет интерес «Историко - археологический сборник», издававшийся с
начала 90-х гг. Институтом истории НАН Беларуси и
насчитывающий более 20-ти выпусков. В свое время
именно в нем была опубликована «валхеренская»
теория А.А. Александрова [1998].
Из концепций, созданных или развиваемых в
«дальнем зарубежье», уже на украинской почве продолжает существовать теория О.Прицака о возникновении Руси путем внешних воздействий – в результате нормано-хазарского противостояния. Он
продолжает утверждать, что первым центром «русского каганата» был Ростов (или его округа), и лишь
151

Игорь перенес столицу «каганата» в Киев. Он является
сторонником первоначального дуализма державы,
включавшей «каганат Руси (по мужской линии) и
державу словен (по женской линии)». Наиболее важный рубеж в процессе государствогенеза – перенос
столицы «каганата» из Ростова в Киев Игорем и образование вокруг Ростова «наследственного домена
(вотчины) династии». Событие это, по мнению
О.Прицака, могло произойти «где-то в 30-х годах X
века». Целью объединительной активности Олега и
Игоря было, по мнению исследователя, укрепление
торговых возможностей норманов-руси путем «осуществления контроля над двумя маршрутами к Эллипалтору» (Керченскому проливу–Е.Ш.). Хазарское
влияние также велико, и не только за счет контроля
над этим районом, но и потому, что до 30-х гг. X в.
хазары правили в Киеве [Голб, Прицак, 2003 С.89-96],
а его еврейско-хазарская община и в дальнейшем оказывала влияние на политику Руси [Там же С.196-198].
Польско-шведский ученый В.Дучко в своей работе «Русь викингов», опубликованной в 2004 г. в Лейдене (изд-во «Брилль») на английском, в 2007 г. в
Варшаве на польском языке, опирается в комплексном
анализе источников прежде всего на материалы исследований и научные выкладки «позднесоветских» (и – в
основном – также и современных российских археологов) Москвы и Ленинграда – Санкт- Петербурга, рассматривая сведения письменных источников именно в
археологическом контексте. Работа В. Дучко в этой
связи носит скорее структурно-описательный, иллюстративно-культурологический, чем концептуальный
характер. В этой связи в наибольшей степени ее можно
отнести ко второму, «этногенетическому» направлению, т.к. комплексный анализ источников далеко не
всегда имеет самостоятельный характер, а вполне

обосновано опирается на результаты исследований
специалистов, археологов в первую очередь. Тем не
менее имплицитно контуры концепции, которой в
процессе описания этнокультурных и политических
процессов следует В. Дучко, все же вырисовываются. Он внимательно, с подробным обзором гипотез (в
основном для России-«зарубежных») и доказательством своей точки зрения, рассматривает каждый
эпизод в истории «росов» и выделяет важнейшие, по
его мнению, этапы и причины их оседания в Восточной Европе. Считая, вслед за автором «Бертинских
анналов» и императором Людовиком, «росов» изначально свеями [Duczko, 2007 S.47], начало «Государства Русского», в создании которого они позднее
приняли участие, он связывает только с «киевским»
периодом их истории, который он вслед за археологами считает возможным начинать с 900 г. [Там же
S.181-182], а то и позднее [S.182-183].
Присутствует в зарубежной литературе тенденция, как, впрочем, и в отечественной, показывать
историю Руси в связи с общеевропейской, а анализ
источников по этому процессу производить в контаминации с аналогичными их типами, но созданными
в других странах. Отметим, например, параллели
между славянскими былинами и скандинавскими
сагами, вопрос о необходимости изучения которых
ставит молодой польский исследователь А.Мазяж
[Мaziarz, 2005. S.58].
На грани между «зарубежной» и «отечественной» историографией стоит опубликованная в сборнике «Древнейшие государства Восточной Европы.
2004» работа шведского исследователя Ю. Гранберга
по отдельным элементам древнерусской государственности, в частности, по роли веча [Гранберг, 2006].

Таблица коэффициентов сопряженности между литературно-фольклорными образами
1
Х-л-гв
Предводитель
похода на
Бердан
Глава похода
920 г. по НПЛ
Свенельд
Улеб 944
Олег НПЛ
Олег ПВЛ
Олег Св. II
Вольга
Волх
Хельги убийца
Хундинга
Хельги сын
Хьёрв
Ольга
Олав Трюг
Олег Св. I
Всеслав Пол.

1
2

3
4
5
6
7
8
9
10
11

2
0.7

3
0.44
0.8

4
0.64

5
0.45
-

6
0.3

7
0.33

8
0.4
-

9
0.54

10
0.39

11
-

12
-

13
0.62

14
0.37

15
0.3
-

16
16
0.32

0.52

-

0.44

-

-

-

-

-

-

-

-

-

0.45

-

0.33
-

0.33
0.8

0.74
-

0.38
0.3
-

0.51
0.32
0.92

0.32
0.33
0.34
0.3
0.44
-

0.35
0.63
0.54

0.39
0.34
0.33
0.53
0.38
0.48

0.45
0.28
0.32
0.32
0.3
0.56

0.55
-

-

0.5

0.37

-

0.53

-

12
13
14
15
16

1. Бесспорно, что «дружинное государство» не является даже близко
универсальной формой не только «ранней», но и ей предшествующей
варварской государственности. Оно вовсе не эквивалент «военного»
(«германского» по Ф.Энгельсу), пути политогенеза, и в понятийном
аспекте гораздо ýже последнего. В этом В.Пузанов прав. Но он не прав,
когда универсализирует и в диахронном, и в типологическо-

синхростадиальном аспекте обязательную четырехчленную структуру
«дофеодального» общества [Там же С.161]. Всегда одно – два звена этой
структуры имели перевес над остальными, по ним и определялась конкретная форма государственности и этап государствогенеза.
2. А первоисточник (для славян) – работы В.Д. Королюка еще начала
70-х гг. XX в., который считал создание многонациональных и многоук-

152

ладных «империй» почти обязательным, 4-м этапом развития «славянской государственности» (пример – Великая Моравия при Святополке,
держава Святослава Игоревича, Болеслава II Чешского, Болеслава I
Храброго в Польше, Крутого и Готшалка у Полабов [Королюк, 1972
С.20-23].
3. Если не считать в качестве такового «допущение контаминации
двух сходных названий – скандинавского, служившего одним из обозначений варяжских дружин, и южного, которое служило одним из названий территории или / и населения Среднего Поднепровья», предложенное В.А. Бримом [Горский, 2004 С.46; Брим, 1923].
4. Продолжением главного направления исследований конца XX в.,
но уже в начале XXI в. явилось редактируемая им серии «Хазарский
проект», в рамках которого и он сам публикует статьи на тему о роли
Хазарии в русском государствогенезе [Петрухин, 2005]. Пишет о русскохазарских взаимоотношениях в эту же эпоху и специалист по истории
исторической науки и локальной истории С.П. Щавелев [2002а, 2003а,
2008].
5. По сути к этому же направлению можно отнести и одну из последних работ этого автора, которую, судя по названию («Народ и власть
в эпоху формирования государственности у восточных славян») можно
было бы отнести к первому направлению, к собственно государствогенезу относится лишь одна страница (С.175-176) из двадцати. Остальные
посвящены либо критике чужих концепций этногенеза Руси (в основном
«варяжскому вопросу»), либо обоснованиям «своей» (восходящей к А.Г.
Кузьмину и более ранним предшественникам, сторонникам «южнобалтийско-славянской» версии).
6. Интересно, что почти «параллельно» с ними, но в СанктПетербурге в мае 2007 г. на базе Эрмитажа была организована международная конференция «Сложение русской государственности в контексте
раннесредневековой истории Старого Света» (май 2007 г.).
7. Логичным продолжением как широкого взгляда на историю славян, регионального подхода В.Д. Королюка, выделившего т.н. «контактную зону» в Юго-Восточной и Центральной Европе (Королюк, 1972б,
1975), но и аналогичных по методологии (компаративистской в широком
смысле) исследований других отечественных (Б.Д. Флоря, В.К. Ронин и
др.) и зарубежных (например, чехословацких: Д. Тржештик, Й. Жемличка, Р. Марсина и др.) исследователей, стали на рубеже тысячелетий конференции памяти этого ученого. Названия их говорят сами за себя:
«Славянский мир между Римом и Константинополем» (2000), «Становление славянского мира и Византия» (2001) и др. И если в конференциях
памяти В.Т.Пашуто в XXI в. преобладает сравнительноисточниковедческий подход, то здесь, скорее, сравнительнотипологический. Но сам компаративизм, как принцип, подход, их безусловно, объединяет. Более локально-компаративистский подход был
продемонстрирован и «местными» конференциями в Брянске, организованными Центром славяноведения БГУ (С.И.Михальченко, некоторое
время – Е.А. Шинаков) при взаимодействии с Институтом славяноведения РАН и на средства грантов РГНФ и Администрации Брянской области (2003, 2008 гг.). Более широкой общеславянской ойкумене посвящены регулярные «Труды Центра славяноведения БГУ», насчитывающие уже 10 выпусков (с 2000 по 2008 г.). Правда, в них вопросам древнерусского государствогенеза (в т.ч. сравнительного) уделяется весьма
скромное место в связи с максимально широким хронологическим диапазоном их тематики (с древности по XX в.).
8. Кроме работ курских историков и археологов, с которыми автор
знакомился в силу совпадения «северянской» тематики локальных исследований, в силу чисто «технического» фактора (место работы) он
пользуется случаем упомянуть работы молодых ученых брянской школы. Здесь рассматривались социальные основы государствогенеза (Поляков, 2002, 2005), атрибуты власти (Новожеев, 2005, 2006), гендерный
аспект (Полякова, 2005, 2006). На стыке последнего и максимально
широкого компаративистского подхода (как части методологии политической антропологии) находится также статья автора о семейно-брачных
механизмах государствогенеза (Шинаков, 2000в). Имеются и отдельные
работы по правовым аспектам политогенеза (Пономарева, Шинаков,
2005). Что же касается общедревнерусской и локальной исторической
этнографии, эколого-демографических проблем и вопроса о «внутренних пограничьях» Руси – то это базовые темы возглавляемой автором
кафедры Отечественной истории древности и средневековья, и перечисление отдельных работ смысла не имеет. Авторы кафедры имеют достаточно большой географический диапазон публикаций, но в наиболее
концентрированном виде ее «Труды» представлены в «Русских сборниках» (Вып.: 1, 2-3 и 4 (2002, 2006, 2008 гг.)).

Литература
Альтернативные пути к цивилизации. Под ред. Н.Н. Крадина,
А.В.Коротаева, Д.М.Бондаренко, В.А.Лынши. – М., 2000.
Ангелов Б. Ст. За книжовното дело на презвитер Григорий

мних// Старобългарско книжовно наследство. София, 1983;
Горина Л.В. Византийская и славянская хронография (Существовал ли Болгарский хронограф)// Византия. Средиземноморье.
Славянский мир. М., 1991.
Ангелов Б.Ст. Сказания за железния креъст.// Из старата българска, руска и сръбска литература. София, 1978, кн.3.
Антропология власти. Хрестоматия по политической антропологии. Под ред. В.В. Бочарова. Т.1. Власть в антропологическом
дискурсе. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2006.
Белецкий С.В. Кто такой Володислав договора 944 г.?// Норна у
источника Судьбы. Сб. статей в честь Е.А. Мельниковой. – М.:
ИВИ РАН, 2001.
Блок М. Короли – Чудотворцы: Очерк представлений о сверхъестественном характере королевской власти, распространенных
преимущественно во Франции и Англии. – М.: Языки русской
культуры, 1998/1924.
Брим В.А. Происхождение термина «Русь»// Россия и Запад. Ч.I.
ПГ., 1923.
Ведюшкина И.В. Этногенеалогия в Повести временных лет//
Древнейшие государства Восточной Европы 2002. Генеалогия как
форма исторической памяти. – М.: «Восточная литература» РАН,
2004.
Влит Ван дер, Э.Ч.Л. Полис: проблема государственности // Р.Г.,
его альтернативы и аналоги. Под ред. Гр., Л.Е., Бонд, Д.М., Кр.
Н.Н., Кор., А.В. – Вып.: Учитель, 2006.
Войтович Л.В. Рюрик: легенды и действительность.// Исследования по русской истории и культуре. Сб. статей к 70-летию профессора И.Я. Фроянова. – М., 2006.
Восточная Европа в древности и средневековье: Мнимые реальности в античной и средневековой историографии. Историческая
память и формы ее воплощения. XII Чтения памяти чл-корр. АН
СССР В.Т.Пашуто. – М.: ИВИ РАН, 2000.
Восточная Европа в древности и средневековье: Мнимые реальности в античной и средневековой историографии. Генеалогия как
форма исторической памяти. XIII Чтения памяти чл-корр. АН
СССР В.Т.Пашуто. – М.: ИВИ РАН, 2001.
Восточная Европа в древности и средневековье: Мнимые реальности в античной и средневековой историографии. XIV Чтения
памяти чл-корр. АН СССР В.Т.Пашуто. – М.: ИВИ РАН, 2002.
Восточная Европа в древности и средневековье: Мнимые реальности в античной и средневековой историографии. Автор и его
текст. XV Чтения памяти чл-корр. АН СССР В.Т.Пашуто. – М.:
ИВИ РАН, 2003.
Восточная Европа в древности и средневековье: Время источника
и время в источнике. XVI Чтения памяти члена- корр. АН СССР
В.Т.Пашуто. – М.: ИВИ РАН, 2004.
Восточная Европа в древности и средневековье: Источниковедение и исторический нарратив (памяти А.А.Зимина) XVII Чтения
памяти чл-корр. АН СССР В.Т.Пашуто. – М.: ИВИ РАН, 2005.
Восточная Европа в древности и средневековье: Восприятие,
моделирование и описание пространства в античной и средневековой литературе. XVIII Чтения памяти чл-корр. АН СССР
В.Т.Пашуто. – М.: ИВИ РАН, 2006.
Восточная Европа в древности и средневековье: Политические
институты и власть. XIX Чтения памяти чл-корр. АН СССР
В.Т.Пашуто. – М.: ИВИ РАН, 2007.
Восточная Европа в древности и средневековье: Трансконтинентальные и локальные пути как социокультурный феномен. XX
Чтения памяти чл-корр. АН СССР В.Т.Пашуто. – М.: ИВИ РАН,
2008.
Восточная Европа в древности и средневековье: Автор и его источник: восприятие, отношение, интерпретация. XXI Чтения памяти чл-корр. АН СССР В.Т.Пашуто. – М.: ИВИ РАН, 2009.
Гедеонов С.А. Варяги и Русь. М., 2004.
Гимон Т.В. К вопросу о структуре текста русских летописей;
насколько дискретна погодная статья?// Восточная Европа в древности и средневековье: Время источника и время в источнике.
XVI Чтения памяти чл-корр. АН СССР В.Т.Пашуто. – М.: ИВИ
РАН, 2004
Горский А.А. К вопросу о составе войска Олега в походе на
Царьград// Восточная Европа в древности и средневековье: Мнимые реальности в античной и средневековой историографии.XIV

153

Чтения памяти чл-корр. АН СССР В.Т.Пашуто. – М.: Изд-во ИВИ
РАН, 2002.
Горский А.А. Русь. От славянского расселения до Московского
царства. М., 2004.
Гражданин Касталии, Ученый, Романтик, Викинг (о Г.С. Лебедеве)//Санкт-Петербургский университет.№12. 2003.
Гуревич А.Я. Исторический синтез и Школа «Анналов».- М.,
1993.
Дворниченко А.Ю. О восточнославянском политогенезе в VI-X
вв.// Rossica Antiqua 2006. Исследования и материалы – СПб.:
Изд-во СПбГУ, 2006.
Джаксон Т.Н. Четыре норвежских конунга на Руси. Из истории
русско-норвежских политических отношений последней трети Xпервой половины XI в. – М., 2000.
Дикстра Том. Слово о Законе и Благодати митрополита Илариона как три изначально самостоятельных произведения // Rossica
Antigua 2006. Исследования и материалы. – СПб, 2006.
Древнейшие государства Восточной Европы 2000. Проблемы
источниковедения. – М.: «Восточная литература» РАН, 2003.
Древнейшие государства Восточной Европы 2001. Историческая
память и формы ее воплощения. – М.: «Восточная литература»
РАН, 2003.
Древнейшие государства Восточной Европы 2002. Генеалогия
как форма исторической памяти. – М.: «Восточная литература»
РАН, 2004.
Древнейшие государства Восточной Европы 2003. Мнимые
реальности в античных и средневековых текстах.- М.: «Восточная
литература» РАН, 2005.
Древнейшие государства Восточной Европы 2004. Мнимые
реальности в античных и средневековых текстах. Политические
институты Древней Руси.- М.: «Восточная литература» РАН,
2006.
Гранберг Ю.(Гётеборг). Вече в древнерусских письменных
источниках: Функции и терминология. -М.: «Восточная литература» РАН, 2006.
Енуков В.В. История Посемья – Курской волости на рубеже эпох
(IX-XI века)// Автореф.докт. дисс. – Курск, 2007.
Енуков В.В. Курская волость-княжение как модель эволюции
малых структурных элементов древнерусской государственности
// Вестник Воронежского гос. университета. – Сер. Гуманитарные
науки. – 2005а. - №1.
Енуков В.В.Славяне до Рюриковичей//Курский край: Серия в 20
т. – Курск: Учитель, 2005. – Т. III.
Енуков В.В. Становление и развитие государственных структур
малых земель древней Руси в домонгольское время (на примере
Посемья)// Проблемы истории государства и права: Россия. –
Курск: РОСИ, 1998. – Вып.2.
Енуков В.В. Посемье и семичи (по данным письменных, археологических и нумизматических источников)// Очерки феодальной
России: Сб. статей. – Вып.6. – М.: Едиториал УРСС, 2002.
Енуков В.В. Феномен средневекового социума «Посемье» в
свете последних исследований. // Ученые записки КГУ. –
Сер.гуманитарных наук. – 2004. - № 1.
Исследования по русской истории и культуре. Сб. статей к 70летию профессора И.Я. Фроянова. – М., 2006.
Калинина Т.М. Восприятие времени ал-Мас'уди.// Восточная
Европа в древности и средневековье: Время источника и время в
источнике. XVI Чтения памяти чл-корр. АН СССР В.Т.Пашуто. –
М.: ИВИ РАН, 2004
Калинина Т.М. Генеалогии восточноевропейских народов в
историческом сознании средневековых арабских писателей//Древнейшие государства Восточной Европы 2002. Генеалогия как форма исторической памяти. – М.: «Восточная литература» РАН, 2004.
Кистерев С.Н. «Повесть временных лет» о ратификации русскогреческого договора 944 г.// Исследования по русской истории и
культуре. Сб. статей к 70-летию профессора И.Я. Фроянова. – М.,
2006.
Колесов В.В. Исторические антиномии в основе русской ментальности. Общество и государство.// Исследования по русской
истории и культуре. Сб. статей к 70-летию профессора И.Я.
Фроянова. – М., 2006.

Колода В.В. К вопросу о наследии Хазарского каганата и его роли
в истории восточных славян//Хазары. Т.16. Евреи и славяне. Под
ред. В.Я.Петрухин и др. – Иерусалим; М., 2005.
Королюк В.Д. О так называемой «контактной зоне» в ЮгоВосточной и Центральной Европе периода раннего средневековья// Юго-Восточная Европа в Средние века. – Кишинев, 1972.
Королюк В.Д. Основные проблемы формирования контактной
зоны в Юго-Восточной Европе и бессинтезный регион в Восточной и Центральной Европе// Проблемы социально-экономических
формаций. – М., 1975.
Королюк В.Д. Основные проблемы формирования раннефеодальной государственности и народностей славян Восточной и
Центральной Европы// Исследования по истории славянских и
балканских народов. – М., 1972.
Крадин Н.Н. Политическая антропология. – М.: Логос, 2004.
Кузенков П.В. Поход 860 г. на Константинополь и первое крещение Руси в средневековых письменных источниках.// Древнейшие
государства Восточной Европы 2000. Проблемы источниковедения. – М.: «Восточная литература» РАН, 2003.
Лаппо-Данилевский А.С. Методология истории. М., 2006.
Лаушкин А.В. Точные датировки в древнерусском летописании
XI-XIII вв.: Закономерности появления.// Восточная Европа в
древности и средневековье: Время источника и время в источнике. XVI Чтения памяти чл-корр. АН СССР В.Т. Пашуто. – М.:
ИВИРАН, 2004
Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. – М.: Прогресс,
1992.
Лебедев Г.С. Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси. –
СПб.: «Евразия», 2005.
Лебедев Г.С., Хокун Станг. Готлиб Зигфрид Байер и начало русской истории: взгляд спустя три столетия // Петербургская Академия наук в истории академий мира. Материалы междун. конф.,
посв. 275-летию АН. – СПб, 1999. С.136-152.
Леви-Стросс К. Структурная антропология.– М.:Наука, 1984.
Лихачев Д.С. Великое наследие. Классическое произведение
литературы Древней Руси. М., 1975.
Лукин П.В. О так называемом «племенном вече» у восточных
славян// Восточная Европа в древности и средневековье: Мнимые
реальности в античной и средневековой историографии.XIV Чтения памяти чл-корр. АН СССР В.Т.Пашуто. – М.: ИВИ РАН,
2002.
Майоров А.В. [Рец. на кн.:] Шинаков Е.А. Образование древнерусского государства: Сравнительно-исторический аспект.
Брянск, 2002 // Rossica Antiqua 2006. Исследования и материалы.
СПб, 2006.
Майоров А.В. Великая Хорватия: Этногенез и ранняя история
славян Прикарпатского региона. – СПб.: Изд-во СПбГУ, 2006.
Майоров А.В. Галицко-Волынская Русь. Очерки социальнополитических отношений в домонгольский период. Князь, бояре и
городская община. – СПб.: «Университетская книга», 2001.
Майоров А.В. Галицко-Волынская Русь. Очерки социальнополитических отношений в домонгольский период. Князь, бояре и
городская община.// Автореф. докт. дисс. – СПБ., 2004.
Межславянские связи и взаимодействия в Восточной Европе:
история, проблемы, перспективы. Тез.док. межгос.науч. конф.
(Брянск, 13-14 мая 2003 г.) // Труды Центра славяноведения БГУ.
– Брянск, 2003.
Мельникова Е.А. историческая память в устной и письменной
традициях (Повесть временных лет и «Сага об Инглингах»)//
Древнейшие государства Восточной Европы 2001. Историческая
память и формы ее воплощения. – М.: «Восточная литература»
РАН, 2003.
Мельникова Е.А. Первые русские князья: о принципах реконструкции летописцем ранней истории// Восточная Европа в древности и средневековье: Мнимые реальности в античной и средневековой историографии.XIV Чтения памяти чл-корр. АН СССР
В.Т.Пашуто. – М.: Изд-во ИВИ РАН, 2002.
Меркулов В.И. Откуда родом варяжские гости? Генеалогическая
реконструкция по немецким источникам. – М., 2005.
Милютенко Н.И. Летописание Ярослава Мудрого (Древнейший
свод) // Rossica Antiqua 2006. Исследования и материалы. СПб,
2006.

154

Мюллер Л. Рассказ «Повести временных лет» о крещении Ольги
// Мюллер Л. Понять Россию: историко-культурные исследования. М., 2001.
Назаренко А.В. Древняя Русь на международных путях. Междисциплинарные очерки культурных, торговых, политических
связей IX-XII веков. М., 2001.
Никольский С.Л. Мнимые реальности смешанного права русско-византийских договоров 911 и 944 гг.// Восточная Европа в
древности и средневековье: Мнимые реальности в античной и
средневековой историографии. XIV Чтения памяти чл-корр. АН
СССР В.Т.Пашуто. – М.: Изд-во ИВИРАН, 2002.
Новожеев Р.В. Формирование и развитие атрибутов власти
Древней Руси (вторая половина IX – середина XIII вв.): сравнительно-исторический аспект. Автореф. канд. дисс. – Брянск, 2006.
Новожеев Р.В. Атрибуты власти Древней Руси. – Брянск, 2006.
Новосельцев А.П. Хазарское государство и его роль в истории
Восточной Европы и Кавказа. М., 1990.
Очерки феодальной России. Вып. 6. – М., 2002.
Перхавко В. Торговый мир средневековой Руси. М.: Изд-во ИРИ
РАН, 2006.
Петрухин В.Я. История славян и Руси в контексте библейской
традиции: миф и история в Повести временных лет// Древнейшие
государства Восточной Европы 2001. Историческая память и
формы ее воплощения. – М.: «Восточная литература» РАН, 2003.
Петрухин В.Я. «Кто в Киеве нача первее княжити?».// Восточная
Европа в древности и средневековье: Время источника и время в
источнике. XVI Чтения памяти чл- корр.АН СССР В.Т.Пашуто. –
М.: Изд-во ИВИ РАН, 2004.
Петрухин В.Я. Русь и Хазария: к оценке исторических взаимосвязей// Хазары Т. 16. Евреи и славяне. Иерусалим; М., 2005.
Петрухин В.Я. Начало Русской земли: между Гостомыслом и
Кием // Российско-Белорусско-Украинское пограничье: проблемы
формирования единого социокультурного пространства – история и перспективы. – Брянск, 2008.
Поляков Г.П. Владельческие города и села Древней Руси (середина X-XIII вв.). Автореф. канд. дисс. – Брянск, 2002.
Поляков Г.П. Села-замки Древней Руси XI–XIII вв.//Труды кафедры отечественной истории древности и средневековья БГУ. –
Брянск, 2005.
Полякова С.Г. Княгини Древней Руси X - первой пол. XIII вв.:
социальный статус и роль в государственной политике // Автореф. канд. дисс. – Брянск, 2006.
Полякова С.Г. Княгиня Ирина (Ингигерд) в исландских сагах и
древнерусских летописях // ПС. Труды Центра славяноведения.
Вып. 7. – Брянск: Изд-во БГУ. 2005.
Пономарева В.П., Шинаков Е.А. Общественная власть и социальные нормы на ранних этапах политогенеза // Право: история,
теория, практика. Вып. 9. – Брянск: Изд-во БГУ, 2005.
Потестарность. Генезис и эволюция. Под ред. В.А. Попова. –
Спб.: МАЭ РАН, 1997.
Пузанов В.В. О спорных вопросах изучения генезиса восточнославянской государственности в новейшей отечественной историографии //Средневековая и новая Россия. Сб. научн. статей. К
60-летию профессора И.Я. Фроянова. – СПб.: Изд-во СПбГУ,
1996.
Пчелов Е.В. Генеалогия древнерусских князей IX – начала XI в. –
М., 2001.
Пчелов Е.В. Происхождение династии Рюриковичей // Труды
Историко-Архивного института. Т.34. Сборник статей геральдического семинара Историко-Архивного института РГГУ. Вып. 1.
М., 2000.
Раннее государство, его альтернативы и аналоги. Под ред. Л.Е.
Гринина, Д.М. Бондаренко, Н.Н. Крадина, А.В. Коротаева. – Волгоград, 2006.
Ранние формы социальной организации. Генезис функционирование, историческая динамика. Под ред. В.А. Попова. – СПБ.:
МАЭ РАН, 2000.
Российско-Белорусско-Украинское пограничье: проблемы формирования единого социокультурного пространства – история и
перспективы. Материалы междунар. науч-практ. конф.. – Брянск:
Изд-во БГУ, 2008.
Русский сборник. Вып. 1. Сб. научн. трудов, посвященный 25-

летию исторического факультета БГУ им. И.Г. Петровского. –
Брянск: Изд-во БГУ 2002.
Русский сборник. Вып. 2-3. К 75-летию БГУ (вып.2) и 50-летию
Е.А. Шинакова (Вып. 3). Тр. кафедры Отечественной истории
древности и средневековья. – Брянск: Изд-во БГУ, 2006.
Русский сборник. Вып. 4. К 30-летию исторического факультета
БГУ//Тр.кафедры Отечественной истории древности и средневековья, №9. – Брянск: Изд-во БГУ, 2008.
Сванидзе А. Королевство Бенин. История, экономика, социальные отношения //Некоторые вопросы истории стран Африки. М.,
1968.
Седов В.В. У истоков восточнославянской государственности. –
М., 1999.
Седых В.В. Клады эпохи Рюрика: свидетельства активной международной торговли или сильных общественных потрясений?//
Восточная Европа в древности и средневековье: Время источника
и время в источнике. XVI Чтения памяти чл-корр. АН СССР В.Т.
Пашуто. – М.: Изд-во ИВИ РАН, 2004
Семенов И.Г. К интерпретации сообщения «Кембриджского
Анонима о походах Хельгу, «царя Русии»// Хазары. Т.16. Евреи и
славяне. Под ред. В.Я.Петрухина и др. – Иерусалим, М., 2005.
Славяне и их соседи. Межславянские взаимоотношения и связи.
Средние века – раннее Новое время// Сб. тезисов 18 конф. памяти
В.Д.Королюка. – М.: Изд-во Института славяноведения РАН,
1999.
Славяне и их соседи. Славянский мир между Римом и Константинополем. Христианство в странах Центральной Восточной и
Юго-Восточной Европы в эпоху раннего Средневековья.// Сб.
тезисов XIX конф. памяти В.Д. Королюка. – М.: Изд-во Института
славяноведения РАН, 2001.
Стефанович П.С. Германская дружина и попытка сравнения ее
со славной дружиной. Историографический обзор.// Rossica Antiqua 2006. Исследования и материалы – СПб.: Изд-во СПбГу, 2006.
Творогов О.В. Литература XI – начала XIII в. // История русской
литературы X – XVII веков. Под ред. Д.С. Лихачева. – М ., 1980.
Турилов А.А. Византийские и славянские пласты в «Сказании
инока Христодула» (к вопросу о происхождении памятника)//
Славяне и их соседи. Греческий и славянский мир в средние века
и раннее новое время. М., 1996.
Фомин В.В. Варяги и варяжская Русь. К итогам дискуссии по
варяжскому вопросу. – М., 2005.
Фомин В.В. Народ и власть в эпоху формирования государственности у восточных славян // «Отечественная история», 2008, № 2.
Фонт М. Наследование княжеской / королевской власти в Восточной и Центрально-Восточной Европе в X-XII вв. // Rossica
Antiqua 2006. Исследования и материалы – СПб.: Изд-во СПбГу,
2006.
Хлевов А.А. Норманнская проблема в отечественной исторической науке. СПб., 1997.
Шинаков Е.А. «Болгарский след» в сказании о Вещем Олеге.
Научни Трудове. Т.1. Кн.1. България, Пловдив, Пловдивский
университет «Паисий Хилендарски», 2006.
Шинаков Е.А. К вопросу о семейно-брачных механизмах институционализации власти у восточных славян // Труды Центра славяноведения. Вып.2. Брянск: Изд-во БГУ, 2000.
Шинаков Е.А. 2000 Племена Восточной Европы накануне и в
процессе образования Древнерусского государства // Ранние формы социальной организации: генезис, функционирование, историческая динамика. Под ред. В.А. Попова. СПб.
Шинаков Е. А., 2000 Формы ранней государственности западных славян IX – XII вв. (вопрос о дружинном государстве) // Право: история, теория, практика. Вып.4. Брянск.
Шинаков Е.А. О так называемой «византийско-болгарской»
модели государственности в славянском мире// «славяне и их
соседи» XX конференция памяти В.Д. Королюка. Становление
славянского мира и Византия в эпоху раннего средневековья. –
М.: Изд-во Института славяноведения РАН, 2001.
Шинаков Е.А. Образование древнерусского государства: Сравнительно-исторический аспект. – Брянск: Изд-во БГУ, 2002.
Шинаков Е.А. Город-государство у славян (региональнотипологический обзор)// Право: история, теория, практика. Вып. 6.
– Брянск: Изд-во БГУ, 2002.

155

Шинаков Е.А. О времени создания так называемого «Введения к
начальному своду»// ПС. Труды Центра славяноведения. Вып. 4. –
Брянск: Изд-во БГУ, 2002.
Шинаков Е.А. За летописной строкой (еще одна идентификация
Х-л-гу (HLGW) // Проблемы славяноведения (Труды Центра
славяноведения БГУ). Брянск, 2003.
Шинаков Е.А. Формы государственности Украинского Гетманства XVII в. // Ucrainica Petropolitana. Вып. 1. СПб, 2006.
Шинаков Е.А. Механизмы институционализации и легитимизации власти (на примере Древнерусского государства)// Вестник
БГУ. №2. 2007.
Шинаков Е.А. «Сказание о Вещем Олеге» и южные славяне//.
Труды Центра славяноведения. – Брянск: Изд-во БГУ, 2008.
Шинаков Е.А. Идеологические механизмы легитимации власти
у восточных славян // Российско-Белорусско-Украинское пограничье: проблемы формирования единого социокультурного пространства – история и перспективы. – Брянск: Изд-во БГУ, 2008.
Шинаков Е.А. Образ Олега Вещего в контексте сопредельных
литературно-фольклорных
традиций
(сравнительнокорреляционный анализ). Материалы международной конференции «Сложение русской государственности в контексте раннесредневековой истории Старого Света» (в печати).
Шинаков Е.А. Х-л-гв, Углеб и другие. Контент-анализ образов в
источниках. Rossica Antiqua. (в печати).
Щавелев А.С. Устные сказания в композиции начальной части
«Повести временных лет», Новгородской Первой летописи, хроник Галла Анонима, Козьмы Пражского.// Восточная Европа в
древности и средневековье: Время источника и время в источнике. XVI Чтения памяти члена- корр. АН СССР В.Т.Пашуто. – М.:
Изд ИВИ РАН, 2004.
Щавелев А.С. Славянские легенды о первых князьях. Сравнительно-историческое исследование моделей власти у славян. – М.,
2007.
Щавелев С.П. Северяне «ПВЛ» и формирование древнерусской
народности //Труды Центра Славяноведения. Сб. научных статей
и материалов. Вып.1. – Брянск: Изд-во БГУ. 2000. С.7-25.
Щавелев С.П.Сеймский путь (в системе международных коммуникаций Восточной Европы рубежа I и II тысячелетий
н.э.)//Археологический сборник. Гнёздово. 125 лет исследования
памятника.– М.,2001 (Тр. ГИМ. Вып.124).
Щавелев С.П. Славяне и хазары: даннические отношения как
индикатор потестарно-политического взаимодействия // Проблемы славяноведения. – Брянск: Изд-во БГУ, 2002.
Щавелев С.П. Вятичи и «семцы» в контексте военнополитической деятельности Владимира Мономаха// Материалы
межгос.науч.конф. «История и археология Подесенья», посв.
памяти брянского археолога и краеведа Ф.М. Заверняева. –
Брянск:. 2002.
Щавелев С.П. The annalistic legend about Kiy as a model of early
state formation//2-я Международная конференция «Иерархия и
власть в истории цивилизаций». Тезисы докладов. – М. – Спб.,
2002.
Щавелев С.П. Славянская дань Хазарии: новые материалы к
интрепретации// Вопросы истории. 2003. № 10.
Щавелев С.П. Летописное сказание о Кие и его родичах как
«устная история» политогенеза у восточных славян// Проблемы
славяноведения. Сб. научных статей и материалов. Брянск: Издво БГУ, 2003.
Щавелев С.П. Имена городов с формантом «-ск» как топонимический источник политической истории Древней Руси // Русский
сборник. (Тр.кафедры Отечественной истории древности и средневековья БГУ им академика И.Г. Петровского. Вып. 2-3).
Брянск: Изд-во БГУ, 2006.
Щавелев С.П. Мстислав Лютый – основатель житийнолетописного города Курска (к вопросу о славянских, варяжских,
касожских участников строительства Древнерусской державы)//
Русь на перехрестi свiтiв (Мiжнароднi впливи на форування
давньоруськоi держави) IX-XI ст. Матерiали Мiжнародного поьового археологiчного семiнару (Чернiгiв – Шестовиця, 20-23 липня
2006 р.) – Чернiгiв, «Сiверянська думка», 2006.
Rossica Antiqua 2006. Исследования и материалы – СПб.: Изд-во
СПбГу, 2006.

Страдавнiú Iскоростень i слов'янськi гради VIII-X ст. Збiрка наукових праць – Киïв, 2004.
Русь на перехрестi свiтiв (мiжнароднi впливи на формувиння
Давньоруськоï держави IX-XI ст.). Матерiали мшжнародного
польового археологiчного семiнару (Чернiгiв–Шестовица, 20-23
липня 2006 р.) – Чернiгiв: «Сiверянська думка», 2006.
Дружиннi старожитностi Центрально – Схiдноï Европии VIII-X
ст. Матерiали Мiжнародного польового археологiчного семiнару
(Чернiгiв – Шестовица, 17-20 липня 2003 р.)– Чернiгiв:
«Сiверянська думка», 2003.
The Early State, its Alternatives and Analogues. Ed. by L.E. Grinin
and others. – Volgograd, 2004.
Maziarz A. Byliny czyli stwiańskie sagi// Men hir. Nr5 2005.
Duczko W. Rus wikingow. – Warszawa, 2007
Hierarchy and Power in the History of Civilization: Ancient and Medieval Cultures/ Ed. By L.E. Grinin, D.D. Beliaev, A.V.Korotaev. –
Moskow: URSS, 2008. статья: The Mechanisms of the Old Russian
State Genesis
Источники:
Анна Комнина. Алексиада. СПб, 1996.
Беда Достопочтенный. Церковная история народа англов. СПб,
2003.
Голб Н., Прицак О. Хазарско-еврейские документы X века. Иерусалим; М., 2003.
Древняя Русь в свете зарубежных источников. Под ред. Е.А.
Мельниковой. – М.: «Логос», 1999.
Титмар Мерзебургский. Хроника. – М., 2005.

156

КНЯЗЬ Д.Т.ТРУБЕЦКОЙ
И ВНУТРИПОЛИТИЧЕСКАЯ БОРЬБА
В РУССКОМ ГОСУДАРСТВЕ
В НАЧАЛЕ ЦАРСТВОВАНИЯ МИХАИЛА РОМАНОВА
© 2009

А.П.Павлов

(Россия, Москва,Институт Всеобщей Истории РАН)
Князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой являлся
одной из наиболее ярких и значительных фигур русской истории первой четверти XVII в. Между тем
политическая биография этого человека не получила
удовлетворительного освещения в исторической литературе. Недостаточно изученным, в частности, остается его участие в политической жизни страны во
время избирательной борьбы 1613 г. и царствования
Михаила Федоровича.
В историографии отмечена видная роль руководителей земских ополчений князей Д.Т.Трубецкого и
Д.М.Пожарского в организации созыва избирательного земского собора. По освобождении Москвы
функции временного правительства взял на себя «Совет всея земли» - правительство объединенного земского ополчения во главе с Д.Т.Трубецким и
Д.М.Пожарским. Уже в ноябре 1612 г. от имени Трубецкого и Пожарского на места посылались грамоты
с предписанием прислать в Москву на собор выборных представителей от разных чинов. Вопросы о созыве избирательного собора, характере его представительства руководители земского правительства обсуждали совместно с представителями разных сословий.' Срок явки выборных представителей на собор
был намечен на 6 декабря 1612 г. Однако из-за задержки с прибытием делегатов с мест созыв избирательного собора был перенесен на месяц - на Крещение, т.е. 6 января 1613 г.
Созыв избирательного земского собора протекал
в сложной, специфической обстановке. Традиционная
боярская знать утратила в годы Смуты свою монополию на политическую власть в стране. В условиях
ослабления центральной монархической власти и
междуцарствия знать оказалась неспособной сохранить свое политическое господство и контролировать
положение на местах. Сотрудничество с польскими
оккупационными властями в Кремле основной части
бояр, членов Думы,2 окончательно подрывало
авторитет боярства в обществе. Руководство
Думы («бояре князь Федор Иванович Мстиславский с
товарищи») оказалось отстраненным от участия в
политической жизни. Поход короля Сигизмунда III

на Москву в конце 1612 г. вызвал новый подъем антипольских настроений в русском обществе. Опасаясь расправы со стороны казаков и простонародья,
бояре, бывшие «кремлевские сидельцы», были вынуждены удалиться из Москвы в свои имения. Другой
важной особенностью политической обстановки конца 1612 г. - начала 1613 г. являлось то, что, ввиду отъезда многих дворян после освобождения Москвы по
своим имениям, доминирующей военной силой в
столице становилось «вольное казачество». На своих
особых совещаниях, на казачьем кругу казаки выдвигали своих кандидатов, их главной целью было посадить на престол «своего», удобного для них царя.3
В сложившихся условиях «Совет всея земли» во
главе с влиятельными и авторитетными воеводами
Д.Т.Трубецким и Д.М.Пожарским на протяжении
всей избирательной кампании (в ноябре 1612 г. - феврале 1613 г.) оставался единственно правомочным и
полновластным органом власти в стране. Так, в декабре 1612 г. «по приговору» Трубецкого и Пожарского и «по совету всей земли» была направлена грамота галицким воеводам и дьяку с предписанием оказывать содействие сборщикам денежных четвертных
доходов, посланным с Москвы.4 Еще до избрания
Михаила Федоровича Трубецкой и Пожарский «по
приговору Кирилла митрополита Ростовского и Ярославского и всего освященного собору и по совету
всеа земли» посылали писцов «для... государевых
обиходов, отписывать дворцовых сел пашенных и
посопных и оброчных ...».5 Первенствующая роль
Трубецкого и Пожарского в стране отмечена современниками - очевидцами событий. Попавший в конце
1612 г. в плен к полякам смоленский дворянин Иван
Философов говорил «в роспросе», что «на Москве у
бояр, которые вам, великим господарям служили (т.е.
у бояр, сидевших в Кремле - А.П.), и у лучших людей
хотение есть, чтоб просить на господарство вас, великого господаря королевича Владислава Жигимонтовича, а имянно де о том говорити не смеют, боясь
казаков, а говорят, чтоб обрать кого из русских бояр,
а примеривают Филаретова сына и Воровского Колужского. И во всем деи казаки бояром и дворяном
157

сильны, делают что хотят... А бояр деи, государи,
князя Федора Ивановича Мстиславского с товарищи,
которые на Москве сидели, в думу не припускают, а
писали об них в городы ко всяким людем: пускать их
в думу, или нет? А делает всякие дела князь Дмитрей
Трубецкой да князь Дмитрей Пожарской да Куземка
Минин. А кому впредь быти на господарстве, того
еще не постановили на мере».6 Сходные сведения
содержат
расспросные
речи
И.И.Чепчугова,
Н.А.Пушкина и Ф.Р.Дурова шведам: «...знатнейшие
бояре, сидевшие с поляками в Москве, после ее взятия выехали из Москвы и отправились в разные места
под предлогом, что они хотят съездить на богомолье... но больше потому, что к ним враждебно относились простые люди страны... и в настоящее время в
Москве не осталось никого из бояр и думных людей,
лишь князь Дмитрий Трубецкой и князь Дмитрий
Пожарский».7
В такой обстановке начались заседания земского
собора, открывшегося, по общему мнению историков, 7 января 1613 г. На этих заседаниях собора отсутствовало руководство Боярской думы. Знатнейшие бояре во главе с «первым» думным боярином
кн.Ф.И.Мстиславским находились вне столицы. В
неполном составе была представлена на соборе 1613
г. и другая важнейшая курия - Освященный собор высшая церковная иерархия.8 Все это открывало широкие возможности для проявления сословной инициативы на избирательном соборе.
Сведения о январских заседаниях собора сообщает Г.Брюнно, выехавший из Москвы в 20-х числах
января и 14 февраля дававший показания в Новгороде
Делагарди, т.е. бывший очевидцем московских событий того времени. По словам Брюнно, ригстаг, или
собор хотя и заседает на Москве уже несколько времени, однако его участники не пришли к соглашению. Инициатива выдвижения кандидатов на престол
принадлежала казакам. Вначале они предложили
кандидатуру кн.Д.Т.Трубецкого, «потому что он долгое время был их военачальником и освободил Москву», но это предложение не встретило поддержки у
«других бояр», которые не считали его способным
править ими. Затем казаки пожелали избрать царем
Михаила Романова, но и эта кандидатура была отвергнута собором, «так как бояре и другие чины не
хотят иметь никого из своих единоплеменников великим князем». Тогда казаки, посовещавшись на своем «совете», высказались за кандидатуру кабардинского князя Д.М.Черкасского, которую бояре также
отвергли, высказались за избрание на царский престол шведского принца Карла Филиппа.9 О том, что
«бояре»-участники собора склонялись в пользу кандидатуры Карла-Филиппа, говорят и другие источники шведского происхождения.1 Следует сделать пояснение, что под термином «бояре» шведские доку-

менты понимали не только думных бояр, но и всех
служилых людей «по отечеству».
Решительным противников избрания иноземного кандидата на русский престол было казачество. В
качестве казачьих кандидатов в январе 1613 г. выступали боярин кн. Д.Т.Трубецкой, сын Филарета Михаил Романов и князь Д.М.Черкасский. Все эти лица
(как и основная масса казаков - участников царского
избрания) были связаны с Тушинским лагерем: Трубецкой и Черкасский служили в Тушино, а Михаил
Романов был сыном тушинского патриарха. Однако
их нельзя считать лишь простыми ставленниками
казачества. И Д.Т.Трубецкой, и сторонники Михаила
Романова, и другие кандидаты вели собственную активную предвыборную агитацию, стремясь заручиться поддержкой различных сословий, в том числе казаков. Большие шансы на избрание в цари на начальных этапах деятельности земского собора имел глава
земского правительства кн.Д.Т.Трубецкой. Будучи
главой временного правительства, первым лицом
триумвирата, Трубецкой всеми мерами использовал
свое положение в борьбе за власть и царский престол.
Отъезд из Москвы Ф.И.Мстиславского и других бояр
в конце 1612 г. способствовал укреплению его позиций в Москве. Ярким показателем возросшей власти
и влияния Д.Т.Трубецкого явился торжественный акт
передачи ему в январе 1613 г. от имени земского собора в наследственное владение богатейшей Важской
земли. Жалованная грамота была торжественно вручена Трубецкому в Успенском соборе перед чудотворным образом Владимирской Божией Матери и
скреплена подписями высших церковных иерархов и
других соборных чинов. В литературе распространена точка зрения о том, что пожалование Трубецкому Важской волости являлось своеобразной компенсацией за отклонение его кандидатуры в цари на земском соборе.12 Действительно, согласно показаниям
Г.Брюнно, собор в январе отклонил кандидатуру
Д.Т.Трубецкого и, более того, его делегаты прямо
высказывались о неспособности Трубецкого к правлению. Однако у нас нет оснований считать, что Трубецкой окончательно признал в то время свое поражение и отказался от предвыборной борьбы. Основную ставку в избирательной борьбе он делал на казачество. Согласно «Повести о земском соборе 1613 г.»,
он в течение полутора месяцев, т.е. в течение всей
избирательной кампании (ровно столько месяцев
прошло от первого до заключительного /21 февраля/
заседания земского собора), вел активную агитацию
среди казаков, устраивая им богатые пиры.13 Сам тон
жалованной грамоты на Вагу отнюдь не свидетельствует о поражении Трубецкого - в ее тексте не просто
воздавалось должное его заслугам перед Отечеством,
но подчеркивалась его роль как главного организатора и военачальника земского движения, как признан158

ного («за его разум и премудрость, и за дородство, и
за храбрость, и за правду...») верховного правителя
страны. Князь Дмитрий Пожарский выступает в грамоте как помощник Трубецкого, продолжатель начатого Трубецким земского движения: «А как по Божий
милости стольник и воевода князь Дмитрей Михайлович Пожарской, собрався ... со всякими служилыми
людьми, пришел к боярину и воеводе ко князю
Дмитрею Тимофеевичу в сход под Москву; и положа
меж себя они богосоюзной совет... Московское государство очищали...».14 Составители грамоты особо
отмечали тот факт, что прежде Вага была пожалована
царем Федором Ивановичем правителю Борису Годунову, а после царь Василий пожалован ее своему
брату кн.Д.И.Шуйскому - эти ассоциации должны
были подчеркивать значение Д.Т.Трубецкого как
претендента на царскую власть. Жалованную грамоту
Трубецкому скрепили своими подписями митрополит
Ростовский и Ярославский Кирилл, бывший (за отсутствием патриарха, митрополитов новгородского и
казанского) старшим архиереем на земском соборе,
рязанский архиепископ Феодорит, а также другие
влиятельные представители духовенства. От служилых людей грамоту подписали кн. Д.М.Пожарский,
Василий (Иванович или Матвеевич?) Бутурлин, подписавшийся и за кн.Д.М.Черкасского, кн. Петр Иванович Пронский, кн.Алексей Михайлович Львов,
расписавшийся и за кн. Юрия Яншеевича Сулешова,
Михаил (Матвеевич) Бутурлин, кн. Федор (Петрович)
Борятинский, Михаил (Евстафьевич) Пушкин,
кн.Иван Андреевич Голицын, Иван (Васильевич,
Иванович?) Биркин, а также Игнатий (Истомин)
Михнев, бывший спальником Лжедмитрия II. Все эти
лица - известные деятели земского движения, участники I и II ополчений, принадлежавшие к столичному
дворянству.15 Однако на грамоте мы вовсе не встречаем подписей думных людей, в том числе и тех думцев, которые участвовали в земских ополчениях, бояр кн.В.Т.Долгорукого, В.П.Морозова, кн. В.И.
Бахтеярова-Ростовского, окольничего С.В.Головина,
которые присутствовали на январских заседаниях
земского собора.16 Отсутствует подпись на грамоте
видного члена триумвирата Кузьмы Минина, а также
представителей других сословий - гостей, казаков и
т.д. По-видимому, далеко не все представители земского движения поддерживали Трубецкого и внутри
земского лагеря не было единства по вопросу о кандидатуре на царский престол.
Согласно утвержденной грамоте 1613 г., 7 февраля 1613 г. участники собора «единомысленне» остановили свой выбор на кандидатуре Михаила Романова, отвергнув кандидатуры польского и шведского
королевичей и прочих претендентов на царский престол. Современная документация рисует, однако,
иную картину состояния и деятельности избиратель-

ного собора на начало февраля. В жалованной грамоте от 9 февраля 1613 г. дворянину Ивану Иванову
с.Хрипкову перечисляются следующие чины собора,
принимавшие решение о пожаловании ему вотчины
за «московское очищение»: «Московского государства и архиепискупы, и епискупы, и архимариты, и весь
Освященный собор, и боярин и воевода князь Дмитрей Тимофеевич Трубецкой, да стольник и воевода
князь Дмитрей Михайлович Пожарской с товарыщи,
и окольничие, и стольники, и стряпчие, и дворяне и
дети боярские, и все ратные люди».'9 Обращает на
себя внимание то обстоятельство, что среди участников собора, согласно грамоте, как особый чин отсутствуют бояре; упоминается только один боярин кн.Д.Т.Трубецкой. Как соборный чин в грамоте зафиксированы лишь окольничие. Характерно, что и
ранее, в январской грамоте собора о пожаловании
вол. Ваги кн.Д.Т.Трубецкому, как мы отмечали выше,
отсутствуют подписи думных людей. Таким образом,
в деятельности земского собора в январе - начале
февраля 1613 г. сколько-нибудь активного участия
Боярской думы не прослеживается. Источники явно
свидетельствуют о том, что реальная власть в столице
и руководящая роль на соборе в январе - начале февраля принадлежала руководителям земского освободительного движения - Д.Т.Трубецкому и Д.М. Пожарскому. И тот и другой отнюдь не являлись сторонниками кандидатуры М.Ф.Романова. В данной
обстановке об единодушном одобрении на соборе 7
февраля 1613 г. кандидатуры Михаила Романова не
могло идти речи. Действительно, в упомянутой нами
жалованной грамоте И.И.Хрипкову от 9 февраля, выданной от имени собора, говорилось: «А как даст Бог
на Московское государство государя и тогды велит
ему государь на ту вотчину дать свою царскую грамоту за красною печатью...». Имени государя в грамоте не указывается и, следовательно, вопрос о том,
кому должен принадлежать царский престол (вопреки позднейшим показаниям утвержденной грамоты),
оставался открытым и после 7 февраля.
К 21 февраля в Москву стали съезжаться бояре
кн. Ф.И. Мстиславский «с товарищи», а также, видимо, и новые выборные от «городов», которые не успели прибыть к первым заседаниям собора.20 Избирательная кампания вступила в решающую фазу. Яркую картину хода последних заседаний земского собора рисует «Повесть о земском соборе 1613 г.».
Бояре, сообщается в Повести, выдвинули из своей
среды восемь знатных вельмож: «первый князь Федор Иванович Мстиславской, вторый князь Иван Михайлович Воротынской, третий Дмитрий Тимофеевич
Трубецкой, четвертый Иван Никитич Романов, пятый
князь Иван Борисович Черкасской, шестый Федор
Иванович Шереметев, седьмый князь Дмитрей Михайлович Пожарской, но и осмый причйтаючи князь
159

Петр Иванович Пронской», из которых предполагали
выбрать царя путем жеребьевки, полагаясь на Божью
волю. Казаки же, узнав о боярском решении, которое
было принято без совета с ними, заявили боярам, что
«не по Божией воли, но по самовластию и по своей
воли вы избираете самодержавного»; по Божией же
воле «подобает державствовать» Михаилу Романову,
отца которого благословил на царство умирающий
царь Федор Иванович и только его они желают на
царский престол. Когда же один из бояр - Иван Никитич Романов - попытался возразить казакам, что «тот
князь Михайло Федорович еще млад и не в полне
разуме», те ответили ему: Но ты, Иван Никитич, верстой стар, в полне разуме, а ему, государю, ты по
плоти дядюшка прироженный и ты ему крепкий потпор будиши». Под давлением казаков бояре против
своей воли вынуждены были признать государем
Михаила Федоровича и целовать ему крест. Особенно огорчен был результатом соборного избрания, согласно Повести, кн.Д.Т.Трубецкой («паде в недуг, и
лежа много дней, не выходя из двора своего с кручины»), потративший немало средств на агитацию среди казаков («учреждаше трапезы и столы честныя и
пиры многия на казаков... моля их, чтобы быти на
Росии царем...») и горько обманувшийся в своих надеждах: «казаки же честь от него принимающе», в
душе «браняще его и смеющеся его безумию таковому».22 Свидетельства Повести во многих важных деталях совпадают с показаниями других источников,
что дает основание заключить о правдоподобности ее
рассказа в целом. Вполне соответствующим действительности следует, по-видимому, признать сообщение Повести о намерении бояр решить вопрос об избрании государя путем жеребьевки. Согласно показаниям в Новгороде И.И.Чепчугова, Н.Е.Пушкина и
Ф.Р.Дурова, на одном из заседаний собора высказывалось предложение бросить жребий между тремя
кандидатами -кн.Д.Т.Трубецким, кн. Иваном Голицыным и Михаилом Романовым, «кого из них Бог
пожелает дать им в государи».23 Весьма показательным является совпадение с Повестью рассказа
И.Чепчугова и его товарищей о том, что в ответ на
аргументацию казаков в пользу избрания Михаила
Романова «бояре и думцы, родственники упомянутого Михаила, высказали им некоторые затруднения, а
также указали на его молодость... (подчеркнуто мной
- А.П.)».24 Хотя свидетельство Повести о поддержке
со стороны казачества исключительно кандидатуры
Михаила Романова, по-видимому, является преувеличением, вызванным законами литературного жанра
(выше мы приводили показания источников о выдвижении казаками и других кандидатов, в том числе
кн.Д.Т.Трубецкого), сам факт решающего влияния
казачества в деле избрания на царство Михаила Федоровича находит подтверждение в источниках само-

го различного происхождения.25
Избрание Михаила Федоровича и присяга ему в
столице 21 февраля не привели автоматически к прекращению полномочий временного земского правительства Трубецкого и Пожарского. Грамоты от имени воевод-правителей продолжали писаться вплоть
до 25 февраля. И лишь с 26 февраля на грамотах появляются пометы «по государеву указу».26 25 февраля
от имени собора (духовенства, бояр, дворян и иных
чинов) по всем городам была разослана окружная
грамота с извещением об избрании на царство Михаила Романова.27 Сохранились тексты грамот 25
февраля с подписями членов собора, посланных на
Двину и в Пошехонье.28 Из представителей знати
грамоту на Двину подписали бояре кн. Ф.И. Мстиславский, Ф.И.Шереметев, кн.И.С.Куракин, Ан.Ал.
Нагой; окольничие кн.Д.И.Мезецкой, Н.В.Годунов,
Ф.В.Головин; а также князья Д.М.Пожарский и
И.Н.Меньшой Одоевский. Среди подписавших грамоту на Пошехонье отсутствуют имена боярина
кн.И.С.Куракина, окольничих Н.В.Годунова и
кн.Д.И.Мезецкого, а также князя И.Н.Одоевского, но
встречается новая подпись - И.В.Морозова. Из упомянутых лиц лишь кн.Д.М.Пожарский, а также
кн.И.Н.Меньшой Одоевский и И.В.Морозов были
участниками земских ополчений; следует отметить,
что все они не имели в 1613 г. думных чинов. Все
остальные из подписавшихся (за исключением
Н.В.Годунова, в течение всей Смуты находившегося
в ссылке в Сибири) принадлежали к числу думных
людей, сидевших в Кремле при польской оккупации.
Если мы сравним состав подписей под соборными
грамотами 25 февраля с подписями под январским
соборным актом о передаче кн.Трубецкому во владение Важской волости (январскую грамоту, как мы
видели, подписали исключительно участники земских ополчений), то сможем придти к выводу о том,
что к концу февраля расстановка сил на соборе претерпела существенные изменения. С 25 февраля
власть в Москве перешла из рук временного земского
правительства к государевой Боярской думе во главе
с ее традиционным первым боярином Ф.Н. Мстиславским. В грамоте от 27 февраля 1613 г. в Волхов
местному воеводе предписывалось, чтобы он «безо
всего собору и без боярского приговору никому ни на
какие росходы давати (собранные на месте деньги) не
велели».29 Лишившаяся полученных от Сигизмунда
земель и привилегий и оттесненная от власти земскими правителями первостепенная боярская знать
стремилась вернуть свое традиционное положение в
обществе при новом царе Михаиле. Однако переход
власти от земского правительства к Боярской думе не
обошелся, вероятно, без борьбы, и именно с этим было связано то обстоятельство, что и после соборного
избрания Михаила Федоровича некоторое время гра160

моты продолжали писаться от имени руководителей
«совета всей земли». Характерно, что среди подписавшихся на обеих грамотах от 25 февраля мы не
встречаем
имени
главы
земского
совета
кн.Д.Т.Трубецкого.
Несмотря на прекращение полномочий «Совета
всея земли» князья Д.Т.Трубецкой и Д.М.Пожарский
продолжали сохранять авторитет и влияние в государстве. В тексте соборной утвержденной грамоты об
избрании на царство Михаила Романова, составленном в мае 1613 г., подчеркиваютя большие заслуги в
деле освобождения Москвы (в том числе избавления
от плена Михаила Романова и прочих сидельцев)
Д.Т.Трубецкого и Д.М.Пожарского. При этом в грамоте подчеркивается первенствующая роль Трубецкого и единство земских движений: кн. Д.М. Пожарский со своим ополчением явился под Москву на помощь Трубецкому, «в сход» к главному воеводе, что
отчасти соотносится с текстом упомянутой выше жалованной грамоты Трубецкому на Вагу.30 Составители утвержденной грамоты старались подчеркнуть
отсутствие противоречий между различными общественно-политическими силами, единение и примирение различных общественных групп, избравших на
царство Михаила Романова.
Идею единства различных политических сил
страны стремились подчеркнуть и составители Чина
венчания на царство Михаила Федоровича Романова:
наиболее ответственные и почетные обязанности на
церемонии царского венчания 11 июля 1613 г. исполняли как виднейшие представители кремлевской Боярской думы, так и руководители земских ополчений
- царский венец держал дядя царя боярин
И.Н.Романов, скипетр - боярин кн.Д.Т.Трубецкой,
яблоко - боярин кн.Д.М.Пожарский; осыпал царя золотыми монетами по выходе из Успенского собора
первый думный боярин кн.Ф.И.Мстиславский. Однако в действительности единения не было. Отсутствие
мира и согласия в верхах ярко проявилось в местнических спорах между участниками коронационной
церемонии, несмотря на объявленное «безместье».
Кн. Д.Т.Трубецкой, державший скипетр, пытался оспорить первенство у И.Н.Романова, державшего
шапку Мономаха. На Трубецкого бил челом
В.П.Морозов, «что ему, Василью перед саном идти, а
боярину князь Дмитрею Трубецкому держать скифетр».31
Между руководством Думы и земскими воеводами существовали и серьезные политические противоречия. Д.Т.Трубецкой и Д.М.Пожарский были
людьми новыми в боярской среде. Трубецкой стал
боярином в Тушине и только благодаря заслугам в
деле освобождения Москвы он сохранил свой боярский чин в дальнейшем. Исключительно благодаря
своим заслугам перед государством по случаю цар-

ского венчания был пожалован боярским чином
кн.Д.М.Пожарский, представитель захудавшей ветви
рода Стародубских князей.
Если высокое положение в стране старого руководства Боярской думы поддерживалось силой традиции и прочными корпоративными связями внутри
боярства, то позиции земских воевод подкреплялись
прежде всего их авторитетом и влиянием в армии и
среди населения. И после избрания на престол Михаила Романова в руках Трубецкого и Пожарского
сохранялась определенная военная власть в столице.
В апреле 1613 г., накануне вступления в Москву царя
Михаила, Д.Т.Трубецкой и Д.М.Пожарский били ему
челом о дозволении им и «всем ратным людям», принимавшим участие в освобождении Москвы, участвовать во встрече государя и «видеть царские очи»,32
т.е. сохранялись особые воинские подразделения,
подчиненные Трубецкому и Пожарскому. 28 апреля
1613 г. царю Михаилу бил челом есаул «полку боярина и воеводы князя
Дмитрея Тимофеевича Трубецкого» Иван Данилов о пожаловании его брата, участвовавшего в
штурме Китай-города.
Популярность Трубецкого и Пожарского в служилой среде (в среде бывших земских ополченцев) в
значительной мере обуславливалась широкими земельными раздачами, проводившимися в I и II ополчениях. В раздачу шли не только дворцовые и черные
земли, но и владения бояр и дворян, служивших Сигизмунду.34 Согласно приговору I ополчения 30 июня
1611 г., поместья и вотчины бояр, «которые ныне на
Москве», должны быть конфискованы и пущены в
раздачу.35 Земским правительством в 1612-1613 гг.
практиковались переводы поместных земель в вотчины (подобно московским осадным сидельцам при
царе Василии Шуйском) в качестве пожалований «за
Московское очищение». Почти у половины лиц (у 70
с лишним из 160), перечисленных в земляном боярском списке 1613 г. (был составлен и использовался
весной 1613 г.), мы встречаем записи о пожалованиях
им поместий и вотчин «при боярех», т.е. в ополчениях.36 По подсчетам Е.Д.Сташевского, почти у половины лиц, упомянутых в земляном списке (у 73 человек), размеры земельных владений превышали 1000
четвертей; наличие столь большого числа крупных
землевладельцев было в значительной степени было
обусловлено новыми пожалованиями земель, прежде
всего пожалованиями в земских ополчениях.37 Еще 22
августа 1613 г. в царском указе о порядке взимания
печатных пошлин с земельных владений признавалась законность пожалований вотчин как за московское осадное сидение при царе Василии, так и «за
подмосковную службу».
Результаты политики «земских бояр и воевод»
не могли не вызывать тревоги у членов Боярской ду161

мы и окружения царя Михаила, среди которых преобладали лица, сидевшие на Москве при оккупационной власти, а не участники земских ополчений.
Сохранение обширных земельных пожалований «при
боярех» грозило серьезным обострением социальных
и политических противоречий и внутри широких
слоев служилого сословия. Наличие крупных (порой
превышавших нормы поместных окладов)
земельных дач у одной части дворян и малоземелье другой части приводили к нарушению традиционного и основополагающего принципа равномерного и «справедливого» распределения земель в служилой среде. Массовые раздачи поместий и вотчин
«при боярах» способствовали также значительному
истощению фонда дворцовых земель.39 Правительство Михаила Федоровича до поры было вынуждено
считаться с подобным положением, учитывая большой авторитет и влияние лидеров земского движения
в армии, среди определенной части дворянства и казачества.
Расстановка сил в столице изменилась осенью
1613 г., когда Д.Т.Трубецкой во главе войска находился в походе против шведов под Новгородом.
Пользуясь благоприятным моментом, Боярская дума
(«бояре князь Федор Иванович Мстиславской с товарищи») 30 ноября 1613 г. приняла приговор, согласно
которому у тех, «кому дана вотчина против московских осадных сиделцов, а они были в Тушине, или
кому даны вотчины за московское очищенье», предписывалось эти вотчины переводить в поместья в соответствии с поместными окладами; у тех же, кто
вотчинные грамоты «утаит», вотчины подлежали
конфискации «бесповоротно».41 В первом случае (с
тушинцами) имелись в виду лица, которые обманом
получили вотчины «за московское осадное сидение» в осаде на Москве не сидели, а служили в Тушино.42
Однако во втором случае речь шла не о полученных
обманным путем «за московское очищение» вотчинах, как считается в литературе,43 а вообще о всех
пожалованных «за московское очищение» вотчинах,
которые отныне надлежало перевести в поместья.
Каких-либо прямых указаний текста приговора на то,
что упоминаемые в нем вотчины «за московское
очищение» являлись именно «вылганными» или связанными со службой в Тушино, мы не имеем. Показательно, что в писцовых книгах 20 - 30-х гг. XVII в.,
в отличие от дозоров 1613 г., уже не содержится упоминаний об особом разряде вотчин, пожалованных
«за московское очищение», «при боярех».44 Постановление 30 ноября 1613 г. о переводе в поместья
вотчин, пожалованных «при боярах», последовательно претворялось в жизнь.45 Принятие приговора 30
ноября 1613 г. устранило двусмысленное положение,
когда одна часть служилых людей по отношению к
другой части находилась в привилегированном по-

ложении в отношении владения землей, и способствовало более равномерному распределению земель
внутри служилого сословия.
Поход под Новгород, возглавляемый Д.Т. Трубецким, оказался неудачным. Под Бронницами Трубецкой потерпел поражение и отступил к Торжку.46
Причиной поражения была недостаточная подготовленность похода. Попавшие в плен к шведам в 1614 г.
русские дворяне И.И.Чепчугов, Н.А.Пушкин и
Ф.Р.Дуров передавали слухи о том, что «бояре и думские советники в Москве, бывшие прежде заодно с
поляками и сидевшие вместе с ними в осаде на Москве, послали этого Трубецкого из Москвы больше из
ненависти, чем желая сделать хорошее дело, потому,
что им надоело, что он получил большое уважение у
всего народа за осаду и взятие Москвы, поэтому они
искали случая и нашли послать его с небольшим войском в такие места, где он мог бы осрамиться».47 Слухи эти, очевидно, не были совсем беспочвенными.
Косвенным свидетельством соперничества между лидерами земских ополчений и руководством Боярской думы может служить анализ подписей на грамоте от московских бояр к польско-литовским «панам-радам», отправленной с гонцом Ф.Г. Желябужским в конце 1614 г. - вначале здесь идут подписи
старых бояр, Ф.И.Мстиславского, И.В. Голицына,
И.Н.Романова, Ф.И.Шереметева, И.С. Куракина и
других и лишь на десятом месте стоит подпись
Д.Т.Трубецкого, а на одиннадцатом - Д.М. Пожарского.48 Здесь мы сталкиваемся с явным принижением
положения и значения Трубецкого. В грамоте от земского собора, отправленной в Кольский острог после
избрания царем Михаила в конце февраля 1613 г.,
подпись боярина кн. Д.Т.Трубецкого стоит выше
подписей старых бояр кн. И.С.Куракина, Ф.И. Шереметева и кн. Б.М.Лыкова.49 В перечне бояр земляного
списка 1613 г. имя кн.Д.Т.Трубецкого стоит на шестом месте после князей Ф.И.Мстиславского, А.В.
Трубецкого, И.М.Воротынского, В.В.Голицына (находившегося в польском плену) и И.В.Голицына и
выше бояр И.Н.Романова, А.П. и И.С.Куракиных,
В.П. Морозова, Ф.И.Шереметева, Б.М.Лыкова и других. В боярской книге 1615/16 г. имя боярина Д.Т.
Трубецкого стоит после Мстиславского, Воротынского, И.В.Голицына, И.Н.Романова и И.Б. Черкасского
(следует отметить здесь отсутствие по сравнению с
земляным списком 1613 г. имен кн. А.В.Трубецкого и
кн. В.В.Голицына) и выше Ф.И.Шереметева, И.С.
Куракина, Б.М.Лыкова и других бояр.51 Отправка
гонцом с боярской грамотой 1614 г. Ф.Г. Желябужского может указывать, из каких думских кругов исходила инициатива отправки грамоты - его сестра
Соломонида Григорьевна была женой кн. В.Ю. Голицына и матерью боярина И.В.Голицына; Желябужские были связаны родством с Хлоповыми, а через
162

них с кн. Ф.И. Мстиславским. Одним из показателей
падения власти и влияния лидеров земских ополчений явилось то, что чина думного дьяка лишился (последний раз упоминается как думный дьяк 5 июня
1613 г.) Федор Шушерин, служивший поместным
дьяком в ополчении Трубецкого и в объединенном
ополчении.
После неудачного шведского похода Д.Т. Трубецкой служил на Москве. В октябре 1614 г. он принимал участие в церемонии приема датского посланника;52 25 марта 1615 г., 1 октября и 25 декабря 1617
г., 24 мая, 3 сентября и 25 декабря 1618 г. присутствовал на званых царских обедах;53 сидел в осаде на Москве в приход королевича Владислава.54 Однако в
правительстве царя Михаила Федоровича Д.Т. Трубецкой не пользовался большим влиянием. Не упоминается он ни в качестве руководителя приказов, ни
как участник переговоров с иностранными послами.
В годы царствования Михаила Федоровича он лишился волости Вага, пожалованной ему земским собором в январе 1613 г.55 Утратил он, очевидно, и другие земельные владения, пожалованные ему в Подмосковном ополчении. В земляном списке 1613 г. за
ним указаны помимо старых
(досмутных) вотчин и поместий «новые дачи,
что дано под Москвою, в Стародубе Вотцком, да на
Резани, да в Мещере 12596 чети; да за ним же в Муроме Замотренские волости, а четвертная пашня в ней
неведома, сыскать не по чему; да за ним же город Вага с волостями».56 Однако после 1613 г. указаний о
владении Трубецким этими новыми вотчинами мы не
встречаем. Очевидно, они еще при жизни Д.Т. Трубецкого были отписаны «во дворец», а затем были
пожалованы другим землевладельцам. Так, в Стародуб-Вотском стане Муромского у. получил вотчину
из дворцовых сел по грамоте 1621/22 (7130) г. боярин
И.Н.Романов; в том же стане в муромской писцовой
книге 1628-1630 гг. упоминаются владения патриарха
и боярина М.Б.Шеина.57
В судьбе Трубецкого после 1613 г. были, однако,
и благоприятные моменты. В мае 1618 г. Д.Т. Трубецкой женился на дочери окольничего В.Ф. Воронцова (последнего представителя рода Воронцовых)
Анне Васильевне; он и его жена получили свадебные
подарки от царя Михаила и от государыни старицы
Марфы Ивановны. Мать Анны Васильевны и теща
Д.Т.Трубецкого Мария Воронцова была боярыней
государыни старицы Марфы Ивановны: 1 мая 1619 г.
был отпущен в хоромы государыне и великой старице Марфе Ивановне атлас, и государыня пожаловала
тот атлас «боярыне Марьиной дочери Воронцова (т.е.
Анне Васильевне) на покров...».59 О близости Марии
Воронцовой к царю Михаилу и его матери свидетельствует тот факт, что еще летом 1613 г. ей были возвращены старинные вотчины ее мужа, находившиеся

ранее в поместной раздаче, в Переяславском (село
Кабанское) и, очевидно, в других уездах.60 Обширные
вотчины Воронцовых в Переяславском (село Кабанское), Московском (станах Бохове, Жданском, Сетунском, Гоголеве), Ростовском и Ярославском уу. перешли в качестве приданого Д.Т. Трубецкому.61 Женитьба Трубецкого на Анне Воронцовой состоялась,
по-видимому, не без участия старицы Марфы и ее
окружения, заинтересованных в привлечении на свою
сторону видного и влиятельного боярина как противовеса старой боярской знати. О близости к
Д.Т.Трубецкому Марфы Ивановны свидетельствует
ее вклад, сделанный в 162' г. по душе Трубецкого в
Брянский Свенский монастырь.62 Через брак с Анной
Воронцовой происходит сближение Д.Т.Трубецкого с
боярами круга Марфы Ивановны и Салтыковых княгиня Анна Васильевна Трубецкая и боярин кн.
В.Т.Долгорукий были соседями по дворам на Никольском крестце в Китае-городе и были связаны с
одним и тем же священником Иваном Михайловым.63
После 1618 г. влияние Д.Т.Трубецкого заметно возрастает. 6 июня 1619 г. Трубецкой был одним из видных участников церемонии встречи возвратившегося
из польского плена митрополита Филарета Никитича.
24 июня 1619 г. на церемонии поставления Филарета
Никитича в патриархи Д.Т.Трубецкой вместе с
окольничим Ф.Л.Бутурлиным исполнял почетную
обязанность - «осля водил» под патриархом. В 1619 г.
местническое старшинство Д.Т.Трубецкого попытался оспорить боярин В.П.Морозов, ссылавшийся на
измену его двоюродного брата кн.Ю.Н.Трубецкого и
на «прежнее уложение», по которому род изменника
«терял многие месты»; тем не менее боярский суд
вынес решение в пользу Трубецкого и приговорил
Морозова за его бесчестье посадить в тюрьму.65
В период правления Филарета Д.Т.Трубецкой
служит преимущественно в Москве. Он часто присутствовал на царских званых обедах, сопровождал
царя в походах по монастырям.66 21 сентября 1623 г.
во время царского похода был оставлен во главе думской комиссии на Москве.67 В 1621/22 г. разбирал в
Ярославле дворян и детей боярских. Однако мы не
видим его ни во главе приказов, ни среди участников
дипломатических переговоров. Д.Т.Трубецкой явно
не пользовался расположением со стороны Филарета,
о чем могут свидетельствовать события 1624 г. На
свадьбе царя Михаила Федоровича с Марией Владимировной Долгорукой в сентябре 1624 г. Трубецкой
был расписан первым «сидячим боярином» со стороны царицы и пытался местничаться с кн. Иваном
Ивановичем Шуйским, бывшим первым «сидячим
боярином» «с государевой стороны». «Места» Трубецкого и Шуйского пытался оспорить кн .Иван Васильевич Голицын, расписанный 2-м «сидячим боярином» «с государевой стороны». Местнические спо163

ры были затеяны вопреки царскому указу «о безместье». Несмотря на увещевание царя Голицын отказался сидеть ниже Шуйского и Трубецкого и в итоге
вообще не явился на свадьбу. За такое непослушание
И.В.Голицын подвергся суровой опале - был лишен
боярского чина, лишился поместий и вотчин и сослан
в ссылку в Пермь. В отличие от И.В. Голицына, Трубецкой подчинился государеву указу, и «на свадьбе
был».69 Однако и его попытка местничаться на свадьбе царя не осталась без последствий. Вскоре после
свадьбы, в 1624/25 г., Трубецкой был послан на воеводство в Тобольск.70 Хотя формально эта посылка не
носила характера прямой опалы, фактически она означала почетную ссылку и удаление от придворной
жизни видного боярина. В Тобольске кн.Д.Т. Трубецкой и умер 24 июня 1625 г.71
Притязания Д.Т.Трубецкого и И.В.Голицына,
по-видимому, выходили за рамки обычных споров «о
местах»; в местнических столкновениях между представителями первостепенной княжеской знати в 1624
г. получила отражение борьба по вопросу о том, кому
наследовать после смерти кн.Ф.И.Мстиславского
(1622 г.) первенство внутри боярской иерархии.72 В
окружении царя Михаила и патриарха Филарета не
могли не помнить также, что именно князья Д.Т.
Трубецкой и И.В.Голицын выступали, наряду с Михаилом Романовым, в числе наиболее вероятных претендентов на царский престол в 1613 г. Можно полагать, что прежде всего именно стремлением правительства Филарета удалить от двора неугодных представителей знати и были обусловлены опала И.В. Голицына и отправка на воеводство (фактически в
ссылку) в далекий Тобольск Д.Т.Трубецкого.
После смерти Д.Т.Трубецкого в официальной
романовской историографии была решительно пересмотрена его роль в событиях, связанных с освобождением Москвы в 1612 г. Если в утвержденной грамоте 1613 г. и другой документации 1610-х гг., как
мы видели, Д.М.Пожарский со своим ополчением
рассматривался, по существу, лишь как вспомогательная военная сила по отношению к главному войску кн.Д.Т.Трубецкого (Пожарский пришел под Москву на помощь, «в сход» к главному воеводе Трубецкому), то в составленном в правление Филарета
Новом летописце главная роль в деле освобождения
Москвы отводится именно ополчению Пожарского,
тогда как деятельность Д.Т.Трубецкого оценивается
весьма критически и во многом негативно.73 Именно
этот, представленный в Новом летописце, облик
Д.Т.Трубецкого и был воспринят последующей историографией. Воссоздать всесторонний, объективный
политический портрет князя Д.Т.Трубецкого - задача
будущих исследований.

1

Примечания

Черепнин Л.В. Земские соборы Русского государства в XVI XVII вв. М., 1978. С. 187 и ел.
2
Следует отметить, что из почти 30 членов Боярской думы на
1613 г. только 9 человек участвовали в земском освободительном движении (в составе I и II ополчений) - 5 бояр
(кн.Д.Т.Трубецкой, кн. А.П.Куракин, кн. В.Т.Долгорукий,
В.П.Морозов, кн. Вл.И.Бахтеяров-Ростовский), 2 окольничих
(А.В.Измайлов, С.В.Головин), думный дворянин
Гавр.Г.Пушкин, думный дьяк Сыдавный Васильев. Из этого круга выделяется фигура кн. Д.Т.Трубецкого, бывшеготушинского
боярина, который, наряду с Ляпуновым, Заруцким и князем Пожарским и Кузьмой Мининым являлся действительным лидером
освободительного движения. Прочие же думцы, участвовавшие
в земском движении, не играли в нем особо заметной роли (см. о
них: Любомиров П.Г. Очерки истории Нижегородского ополчения 1611 - 1613 гг. М., 1939. С. 272, 275, 277, 279, 283, 284, 287,
292). Из представителей первостепенной знати (помимо
Д.Т.Трубецкого) среди участников ополчений мы видим лишь
боярина кн. А.П.Куракина. Как отметил П.Г.Любомиров, руководители земского движения не считали необходимым иметь в
ополчении как можно больше членов Думы и не стремились
создавать в ополчении настоящую Думу боярскую (Любомиров
П.Г. Очерки. С. 130). Собственно Боярская дума пребывала в оккупированном поляками Кремле. Станиславский А.Л. Гражданская война в России XVII в.: Казачество на переломе истории.
М., 1990. С.88.
4
Черепнин Л.В. Земские соборы. С. 189.
5
Дворцовые разряды (далее - ДР). СПб, 1850. Т. I. Стлб. 1083.
6
Hirschberg A. Polska a Moskma w pierwszej polowie wieku
XVII. We Lwowie, 1901. S. 361-364..
7
Арсеньев В. Арсеньевские шведские бумаги. 1911 - 1615 гг.
//Сборник Новгородского общества любителей древностей. Вып.
5. Новгород, 1911 (далее - Арсеньевские бумаги). С. 30
8
Любомиров П.Г. Очерки. С. 187 и др.
9
Замятин Г.А. К истории земского собора 1613 г. //Труды Воронежского государственного ун-та.
Т. III. Воронеж, 1926. Приложения. С. 71-73.
10
Арсеньевские бумаги. С. 22-33.
11
Забелин И.Е. Минин и Пожарский. Прямые и кривые в Смутное
время. СПб., 2005 (перепеч. с
изд. 1901 г. с испр.). Приложения. С. 228 - 233.
12
См., например: Замятин Г.А. К истории земского собора 1613 г.
С. 29.
13
Станиславский А.Л. Гражданская война в России. С. 87.
14
Забелин И.Е. Минин и Пожарский. Приложения. С. 229 - 230.
15
Там же. С. 232.
16
Любомиров П.Г. Очерки. С. 200, 201
17
Скрынников Р.Г. Михаил Романов. М., 2005. С. 142.
18
Утвержденная грамота. С. 42-43.
19
Архив СпбИИ РАН. Ф. 131. № 106. Л. 101-103 (Роспись рода
Хрипковых).
20
Утверженная грамота об избрании на Московское государство
Михаила Федоровича Романова /С предисл. С.А.Белокурова. М.,
1906. С. 44.
21
Морозов Б.Н., Станиславский А.Л. Повесть о земском соборе
1613 г. //ВИ. 1985. № 5. С. 89-96.
22
Морозов Б.Н., Станиславский А.Л. Повесть о земском соборе
1613 г. С. 95.
23
Арсеньевские бумаги. С. 30.
24
Там же.
25
Станиславский А.Л. Гражданская война в России. С. 90.
26
Любомиров П.Г. Очерки. С. 231 -232.
27
Разрядные книги 1598- 1638 гг. М., 1974. С. 210-215.
28
Зимин А.А. Акты земского собора 1612-1613 гг.//Записки ОР
ГБЛ. Вып. 19. М, 1957. С. 188191; Любомиров П.Г. Очерки. С. 305-306.

164

29

Акты подмосковных ополчений и земского собора 1611-1613 гг.
/Под. ред. С.Б.Веселовского. М., 1911. С. 129.
30
Утверженная грамота. С. 41.
31
ДР. Т. I. Стлб. 96-98; Эскин Ю.М. Местничество в России XVI XVII вв. Хронологический реестр. М., 1994. С. 137.
32
ДР. Т. I. Стлб.1 208.
33
Сухотин Л.М. Первые месяцы царствования Михаила Федоровича: Столбцы Печатного приказа. М., 1912. С. 11.
34
Так, 17 июня 1611 г. вотчина боярина кн.И.С.Куракина сельцо
Воронино Костромского у. была отдана кн.Д.М.Пожарскому
(Акты служилых землевладельцев XV - начала XVII века. М.,
2002. Т.III. /Сост. А.В.Антонов. С. 270; Флоря Б.Н. О приговоре
Первого ополчения //Исторические записки. 2005. Т. 8 (126). С.
90).
35
Флоря Б.Н. О приговоре Первого ополчения. С. 90.
36
Чтения ОИДР. М., 1895. Кн. I. Отд. I. С. 1-24. - Об атрибуции
этого документа см.: Лукичев М.П. О «земляном» боярском списке 1613 г. //Исследования по источниковедению истории СССР
дооктябрьского периода. Сб. статей. М., 1983. С. 103-111.
37
Сташевский Е.Д. Очерки по истории царствования Михаила
Федоровича. Ч. I. Киев, 1913. С. 78-79.
38
Документы Печатного приказа (1613 - 1615 гг.). М., 1994. С. 296297.
39
Седашев В.Н. Очерки и материалы по истории землевладения
Московской Руси в XVII в. М., 1912. С.6-7; Сташевский Е.Д.
Очерки по истории царствования Михаила Федоровича. Ч. I.
С.121 - 122.
40
ДР. Т. I. Стлб. 104, 107-109.
41
Законодательные акты Русского государства второй половины
XVI - первой половины XVII века. Тексты. Л., 1986. № 70. С. 82.
42
Так трактовался смысл постановления в деле по челобитной
Алексея Чубарова с тов. 20 сентября 1616 г. (Сторожев В.Н.
Указная книга Поместного приказа//Описание документов и бумаг, хранящихся в Московском архиве Министерства Юстиции.
М., 1889. Кн. VI. Отдел III. С.40).
43
Ср.: Сторожев В.Н. Указная книга Поместного приказа. Приложения. № 2. С. 155; Сташевский Е.Д. Очерки по истории царствования Михаила Федоровича. Ч. I. С. 118; Законодательные акты Русского государства второй половины XVI - первой половины XVII века. Комментарии. Л., 1987. С.120.
44
После 1613 г. из тех, кто владел вотчинами «за московское очищение», мы видим лишь лидеров земского движения кн.Д.М.Пожарского и Кузьму Минина, но они были пожалованы
этими вотчинами уже не по «боярским» грамотам, а по грамотам
царя Михаила (Документы Печатного приказа. С. 398; РГАДА.
Ф. 233 (Печатный приказ). № 663. Л. 23; РГАДА. Ф. 1209. Кн.
293. Л.1026 и ел.; Кн. 7481. Л. 274).
45
См., например: челобитную А.И.Бастанова 1615 г. об оставлении
за ним в поместье земель, пожалованных ему из поместья в вотчину «за Московское очищенье» (Государственный архив Ивановской области. Ф. 324 /колл. Гарелина/. Оп. 1. Д. 7. Л. 1,3,4.9
(документ обнаружен Ю.В.Анхимюком).
46
ДР. Т. I. Стлб. 104, 107-109.
47
Арсеньевские бумаги. С. 32. - Общая численность армии
Д.Т.Трубецкого, отправленной под Новгород, составляла около
5500 человек, включая членов государева двора, городовых дво-

рян, атаманов и казаков, служилых татар, стрельцов и «пеших
людей» из посадских людей и черносошных крестьян. В войске
же, посланном под Смоленск во главе с воеводой кн.
Д.М.Черкасским, в общей сложности насчитывалось более 14
тысяч человек (с прибавочными отрядами), т.е. в два с половиной раза больше (Разрядные книги 1598-1638 гг. С.254-256, 259263).
48
Соловьев СМ. История России с древнейших времен. Т. 9
//Соловьев СМ. Сочинения. Кн. V.
М., 1990. С. 34.
49
Архив СПб.ИИ РАН. Ф. 238. Оп. 1. № 292. Л. 89 об.
50
Чтения ОИДР. 1895. Кн. I. Отд. I. С. 1.
51
Акты Московского государства. СПб, 1890. Т. I. С. 138. - В боярской книге 1615/16 г. в порядке расположения имен бояр наблюдаются некоторые изменения - перед боярином
кн.Д.Т.Трубецким стоят уже бояре И.Н.Романов и
кн.И.Б.Черкасский.
52
ДР. Т. I. Стлб. 157.
53
ДР. Т. I. Стлб. 174, 299, 309, 325, 353, 385.
54
ДР. Т. I. Стлб. 356.
55
Так, в сентябре 1616 г. на Ваге упоминается царский воевода
Иван Владимиров с.Благово (РНБ.ОР. Основное собр. грамот. №
90).
56
Чтения ОИДР. 1895. Кн. 1. С. 1. "РГАДА. Ф. 1209. Кн. 11828. Л.
41 об.- 191.
58
РГАДА. Ф. 396. Оп. 2. № 203. Л. 392. - Это был его 2-й брак.
Первая его жена Мария Борисовна дочь кн. Бориса Петровича
Татева, умерла 6 августа 1617г. (Летопись Историкородословного общества в Москве. 1910 г. Вып. 1. С. 20; Великий
князь Николай Михайлович. Московский некрополь. Т. 3. СПб.,
1908. С. 227).
59
РГАДА. Ф. 396. Оп. 2. № 204. Л. 596.
60
Сухотин Л.М. Первые месяцы. С. 131, 187.
61
РГАДА. Ф. 1209. Кн. 7646. Л. 888; кн. 9806. Л. 453 об.; кн. 9807.
Л. 128 об., 496, 817 об.; кн. 549.
Л. 227; кн. 10751. Л. 68.
62
Известия Русского генеалогического общества. СПб., 1911. Вып.
IV. С. 403.
63
РГИА. Ф. 1088. Оп. 9. №№ 2381, 2385.
64
ДР. Т.
65
ДР. Т.Стлб. 394, 406, 407; РГАДА. Ф. 396. Оп. 2. № 204. Л. 734.
66
ДР. Т.Стлб. 394-397, 411-413.
67
ДР. Т Стлб. 414, 431. 434, 438. 454, 476, 500, 507, 510. 513, 520,
525, 533, 551, 553, 565, 581, 613,619,629, 647, 652.
68
ДР. Т. Стлб. 570.
69
ДР. Т Стлб. 521; Описи архива Разрядного приказа XVII в. Стлб.
1219.
70
Последний раз упоминается в разрядах на Москве 27 ноября
1624 г. (ДР. Т. I. Стлб. 652 ). Упоминается в Тобольске в мае
1625 г. (Барсуков А.П. Списки городовых воевод и других лиц
воеводского управления Московского государства XVII столетия. СПб, 1902. С. 236).
71
ДР. Т. I. Стлб. 659, 729. Скрынников Р.Г. Михаил Романов. С.
234 -235. ПСРЛ. М., 1965. Т. 14. С. 112, 124; Вовина-Лебедева
В.Г. Новый летописец: История текста. СПб., 2004. С. 340-341.

165

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ИЗУЧЕНИЯ ИДЕЙНЫХ СПОРОВ РУССКИХ
МАСОНОВ-РОЗЕНКРЕЙЦЕРОВ В ПЕРВОЙ ЧЕТВЕРТИ XIX В.:
ПИСЬМА А. Ф. ЛАБЗИНА К Д. П. РУНИЧУ
© 2009

В. В. Кучурин

(Россия, Санкт-Петербург, ГОУ ДППО ЦПКС «Научно-методический центр» Красногвардейского р-на)
Настоящая публикация писем А.Ф. Лабзина к
Д.П. Руничу предпринимается с целью осветить один
из важнейших периодов в истории масонства и эзотерической традиции в России. Она позволит глубже
понять причины и сущность идейных разногласий
среди масонов-розенкрейцеров, которые были главными проводниками и популяризаторами всякого
рода мистических, теософских и эзотерических учений в России в первой четверти XIX в., когда, по
справедливому замечанию М.О. Гершензона, мистицизм «царствовал всюду и его влияние падало на литературу, педагогику, живопись, архитектуру». Это
«было настоящее, могучее общественное движение,
равно увлекавшее и наивные, и просвещеннейшие
умы»1. Последователей было много. И они с нескрываемым интересом зачитывались разнообразными
эзотерическими сочинениями. Но особенно сильное
впечатление на русских адептов эзотерического знания оказали сочинения К. Эккартсгаузена и И.Г. Юнга-Штиллинга. Можно без преувеличения сказать о
том, что труды этих авторов не только выражали, но
и формировали духовную атмосферу александровской эпохи. Впрочем, были и противники новых кумиров. Среди них особо следует сказать о Н.И. Новикове, который, не разделяя всеобщего восхищения
трудами К. Эккартсгаузена и И.Г. Юнга-Штиллинга,
видел в их трудах много противоречивого, ложного и
даже опасного.
В результате в среде масонов розенкрейцеровского круга развернулась острая дискуссия о творчестве К. Эккартсгаузена и И.Г. Юнга-Штиллинга,
ставшая важной страницей в истории эзотерического
движения в России, которое вовсе не было единым ни
организационно, ни идейно. Главными участниками
этой дискуссии были А.Ф. Лабзин и Н.И. Новиков.
Кроме того, к спорам подключались Д.П. Рунич, Ф.П.
Ключарев, И.В. Лопухин, М.И. Невзоров и многие
другие. Начало дискуссии относится к 1801-1805 гг.
В это время А. Ф. Лабзин издал ряд книг западноевропейских эзотериков, в которых видел могучее средство для распространения в обществе истинных, по
его мнению, знаний и понятий о «внутренней» церкви и среди них сочинения К. Эккартсгаузена и И.Г.

Юнга-Штиллинга. В свою очередь Н. И. Новиков
высказал ему несколько критических замечаний. В
письме А.Ф. Лабзину от 25 июля 1803 г. он писал:
«Касательно до Экарт. последнее-присланное место
вами из книги его Обл., его писма, да и самая книга,
которую я получил всю от Ф. П. и ныне оную читаю,
заставляют меня против его быть в крайней осторожности. Я не против его, но и не за него: в сей книге
много есть странного и противуречущего; да и обещает он только то, что давно уже нам известно. Я в
его сочинениях не нахожу ни той силы, ни убедительности, ни глубокости познания натуры, коими
столь преизобильно исполнены книги другой школы,
даже без сравнения. Для чего же оставлять известно
верное, для может быть верного? Начто оставлять
родник, из которого мы столь долго пили, для того,
что может быть найдем другой хорошей? -Кажется,
что мы выступаем в такое время, в которое, может
быть сотни Экарт-в появятся, но мы очень должны
быть осторожны! Матф. гл. 24 ст. 23 и 24. Марк. гл.
13 ст. 21-23. -До тех пор пока я почитал, что может
быть он принадлежит, я имел к нему уважение, но
увидя ясно, что не принадлежит, оставляю его своей
судбе. Может быть он хорош и велик, но не для нас.
Впредь о сем больше. Прибавлю еще: знакому с ним,
кто захочет, быть можно, но с крайнею осторожностию. Что до меня, то я не хочу»2. И далее добавлял:
«Ежели он и светильник, то частной. А что бы он был
всеобщей посланник, на сие не могу я никак согласиться»3. Свое отношение к творчеству К. Эккартсгаузена и И. Г. Юнга-Штиллинга Н. И. Новиков не
изменил и в 1815-1818 гг., на которые приходится
очередной этап книгоиздательской деятельности А.
Ф. Лабзина, продолжившего знакомить русское общество с трудами К. Эккартсгаузена и И. Г. ЮнгаШтиллинга. Одновременно возобновилась и критика
этой деятельности со стороны Н. И. Новикова, который, к примеру, в письме Н. Н. Трубецкому писал,
что «ныне в превеликой моде Штиллинг, и вскружил
многим головы, даже и дамам; все делаются проповедниками и проповедницами, учителями и учительницами, забывши слова Святого Апостола, который
ясно сказал: как будут проповедывать, ежели не бу166

дут посланы?»4.
К сожалению, до настоящего времени дискуссия
масонов-розенкрейцеров о К. Эккартсгаузене и И. Г.
Юнге-Штиллинге не стала предметом тщательного и
систематического исследования. А что касается
взглядов главного оппонента Н. И. Новикова А. Ф.
Лабзина, то они вообще остаются малоизвестными. В
связи с этим огромный интерес представляют письма
А. Ф. Лабзина к Д. П. Руничу, хранящиеся в РО РНБ.
Ф. 656. Ед. хр. 22-26. Они охватывают значительный
период жизни известного религиозного издателя, писателя и журналиста. Письма весьма информативны и
содержательны. Они раскрывают самые разные стороны жизни и творчества А. Ф. Лабзина, в том числе
позволяют реконструировать взгляды и позицию их
автора о трудах К. Эккартсгаузена и И. Г. ЮнгаШтиллинга.
Из многочисленного корпуса писем А. Ф. Лабзина к Д. П. Руничу в настоящую публикацию вошли
четыре письма, в которых он достаточно подробно
раскрывает свои взгляды на волновавшую русских
масонов-розенкрейцеров проблему. Письма публикуются по автографам в хронологической последовательности. Тексты воспроизводятся в современной
орфографии и пунктуации с сохранением некоторых
языковых особенностей. Сокращения, пропущенные
буквы, а также слова, прочтение которых вызывает
сомнения, саключаются в квадратные скобки. Подчеркивания
выделяются курсивом.
1
2
3
4

Гершензон М. О. Чаадаев. М., 2000. С. 32.
Письма Н. И. Новикова. СПб., 1994. С. 74-75
Там же. С. 75
Там же. С. 217.

1.
7 марта 1805. Спб.
Любезный друг Дмитрий Павлович!
Рад я сердечно, что вы доехали и благополучно
и скоро, и нашли всех своих здоровыми. Благодарю
за все, что вы мне сказали; ответствовать же на все
было бы излишне, и если Бог велит нам видеться, то
на словах в один час и более и яснее все перетолковать можно, нежели в целые 24 часа на письме. Весьма я доволен, что вы не вступили в спор с Ф[едором]
Щетровичем]1. Скромность и кротость всего лучше.
Ученому и книги в руки; пусть их все знают, а мы
хоть ничего, им же лучше, и спор всегда не хорош.
Где и можно еще поспорить, то надобно соблюсти
любовь к ближнему, т. е. чтоб не огорчить и не оскорбить, а предлагать свое возражение в виде вопроса, в виде не знающего, желающего научиться. Особливо любезный мой, сохрани сию кротость и внутреннее смирение в рассуждении батюшки, столь тебя
любящего.
Впрочем хоть в Москве и Экк[артсгаузена] и
Шт[иллинга] так хорошо знают: однако ж для тебя я
скажу пример, как там их знают. Когда я в первый раз

написал в Москву о Штиллинге, мне тотчас отвечали,
что знают, и когда я спросил, какое сочинение его
читали, то наименовали такое сочинение, которое
писано Шписом, и я должен был указывать, что р не t,
fs не 11. За тем отвечали, что в лавках ни одной книги
Шт[иллинга] не нашли. Экк[артсгаузена] ни один
человек из них в оригинале не читывал, и штилю его
так не знает, чтоб мог надежно заключить, его ли какая книга или нет; со всем тем они знают, что Облако
не его . Откуда эдакая им благодать: от почтмейстеров что ли сии верные известия достаются? Ежели
Экк[артсгаузен] взят только за ученого человека, то
собственная гордость не допустит ученого чужое сочинение назвать своим публично; если ж принять его
больше нежели только за ученого, то какой добрый
человек, и притом сам писатель, не посовестится чужое себе присвоить? На что это похоже? Думать все
можно, что кому угодно: но выдавать свои гадания за
настоящее ведение не хорошо. Но Москва из стари
все знает, и Петербург только по милости ее знает
что-нибудь.
Что касается до Ключа3, я согласен с приведенным Ф[едором] Петровичем] примером, что министр,
который распубликовал бы кабинетные дела своего
государя, не только сделал бы не хорошо, но был бы
изменник и преступник. Но не согласен я в аппликации сего примера к Эккартсгаузену. Почему Ф[едор]
Щетрович] знает, изменил ли Эккартсгаузен тайну
своего государя, или издавал манифесты его, которые
публикуются во всенародное известие, с одобрения
государей, и без нашей цензуры? Чтоб судить
Экк[артсгаузена] надобно быть по крайней мере равну ему: а я не таков, следовательно и не смею; а кто
уже таков, или больше Экк[артсгаузен]а, тот пусть
его и судит. Сверх того чего министр иногда не скажет и сказать не может, то смеет сказывать гамбургской газетир, от которого часто лучше можно узнавать о делах, нежели от министра: для чего бы
Экк[артсгаузен]а вместо министра не сравнять с газетчиком? Впрочем, мой любезный нам дано правило
1. Солун. V. 21. Римл. VIII. 28. и Марк. X. 18. при том
же скажи сам: кто выигрывает более, слушающий,
или говорящий? Первый все запасается и может выбирать любое; а последний часто расточает и то, о
чем после жалеет. Следовательно, со скромностью ты
скорей разбогатеешь.
Еще повторю тебе, любезный друг, что я всем
содержанием твоего письма доволен. Но что тебе в
том, если собственный внутренний твой М. был бы
тобою недоволен? И потому во всех тайных и явных
действиях твоих не то имей в предмете, чтоб угодить
Ф. П-у или А. Ф-у, но чтоб угодить тому в. м. и так
слушая Ф. ли П., А. ли Ф., А. ли А. старайся услышать истину, которая чрез всех говорить может, подобно как Числ. XXII.30. и которая иногда лучше
167

слышится чрез того, иногда чрез другого, и в сем разуме все будут хороши, и ни с кем мы не поссоримся
и никого не перессорим. Каждый имеет свои недостатки: но чужие недостатки не для меня, а доброе его
для меня годится.
Всем вашим мое почтение; бр[ату]. П. И. А. от
меня поклонитесь4. Благословение Господа нашего да
будет с нами!
Ваш искренний друг и слуга покорный [нрзб.].
P. S. Поклоны ваши не зажилю.
РО РНБ. Ф. 656. Ед. хр. 22. Л. 18-19 об.

2.
8 апреля 1805.
Я удивляюсь, что в письме вашем от 3 числа вы
пишите, что не получили от меня писем тогда, когда
батюшка благодарит меня за полученное письмо от
28 марта, а писавши к нему я писал и к вам. Как старик Щиколай] Щванович]5 теперь уехал, то прошу
посланное к нему письмо мне возвратить. Щиколай]
Щванович] говоря о Штиллинге, что у него много
фантазий, прав; что истину лучше найти в самом Св.
Писании, - опять прав: но следует к сему дополнить,
что книга писана и издается не для Щиколай] Щванович]; что больше людей, которые Св. Пис[ание] не
читают, нежели которые читают; что это для простолюдинов, а не для избранных; что Езоповы басни совершенно фантазия, но совсем тем не меньше содержат в себе истины [нрзб].
Мне не полюбилось то, что вы с приезду вашего
не принималися за перевод Штиллинга; сие доказывает, что вы время свое много убиваете без пощады.
Опыт долженствовал бы научить вас, что и лучшие
люди редко беседами своими доставляют нам столько пользы, как дух автора, с которым мы знакомимся.
Испытайте и узнаете; а если уже испытали, то на что
же отвергать познанное добро? И что же останется к
нашему совершенствованию, если мы нерадеть будем
о том, что уже узнали полезным?
Особенно рекомендую вам, любезный друг,
просаливать праздное теперь ваше время несколькими часами уединенными ежедневно, чтоб не загнилось оно. В сии часы молитесь, читайте, переводите.
Но одно чтение я не так одобряю; ибо оно часто есть
только занятие, а перевод труд, и трудиться полезнее,
нежели только заниматься. Приучите себя не засыпать никогда без того, чтоб не пробежать в мыслях
проведенный свой день, и за иное принести благодарение, а во многом попросить прощения у Жизнодавца, и ободряться добрыми намерениями на следующий день. Увидите, как вы спокойно спать и весело
вставать будете; узнаете тайны, в собственном существе вашем кроющиеся. Аминь.
О поездке в деревню я сказал прежде мои мысли. Если при прощаньи вас особенно не приглашали,
то и ехать не за чем. В мае же Щиколай] Щванович]

опять в Москву будет. К князю можете уже и не ездить; ибо я рекомендовал вас ему на тот только случай, если вам скучно будет.
Приметно мне, что вы мало уважаете случай,
случившийся с вами 12 ноября; ибо тотчас по приезде
Ипполита вы уже заключаете, что и он воспользовался тем же. Много есть Ипполитов, и много может
быть лучше и его и вас; но совсем тем не пользуются
тем же: не все такие счастливцы, и я вас уверяю, что в
нынешнее время это не иначе принимать должно, как
за особенное счастие. Псал.102. ст.10.
Поздравляю с завтрашним праздником. [нрзб].
Суббота великая.
РО РНБ. Ф. 656. Ед. хр. 22. Л. 25-26 об.

3.
5 мая 1815 [Санкт-Петербург] Рукой Д. П. Рунича: отвечал 13 мая.
Любезнейший друг!
С прошлою почтою отправил я на имя твое посылку к Ивану Влад[имирови]чу6; не имев досугу
написать к нему письма, которое посылаю ныне и
прошу переслать к нему. Проб типографских фигур гна Всеволожского я еще не получал; но имею повестку из почтамта о какой-то посылке на имя мое без
цены, и думаю, что это и есть оне самые; за что и лагодарю и тебя и г-на Всеволожского. Деньги 75 рублей за книги я получил и также благодарю. Счет верен, ошибка с вашей стороны только та, что вместо
Путь ко Христу , который по просьбе Осипа Ивановича назначал я жене его, вы послали ей Таинство
Креста9, которого я посылать ей не думал: но быть
так, пусть так и останется. 7 книг, взятые Б. Белогоровым безденежно, как вы написали, я думаю, безденежными не останутся; ибо я ему не давал на то права.
Что касается до неодобрения Победной повести
известными стариками10, я это знаю. Но есть ли что,
что бы сии люди одобряли, кроме того, что они делали, избирали и издавали сами? Твой дружеский совет, или книга мысли о небе, заслужили ли их благоволение, как, например, от Ив[ана] Владимировича]?
Может быть их просвещение так уж далеко и истины
все так уже отверсты пред их очами, что они ни в каком писателе и действователе и не видят больше ничего кроме заблуждений и недостатков, которых сами
уже чужды, и которые мудрено только усматривать в
себе, а в других весьма легко. Но я, непросвещенный
еще таким безоблачным светом, наполненный сверх
того и заблуждениями и неведением во многом, не
смею произносить решительного суда о таких мужах,
которые - ясно вижу - и умнее и сведущее меня, и
которые сверх того всю жизнь свою посвятили на
служение Богу и ближнему, охотно разделяя с братьями своими человеками, что они встречали на сем
пути - по мнению их - хорошего. Бранить ли за сие их
168

надобно, или благодарить? Пусть они не без заблуждений: но совесть моя мне говорит, что и я также, и
что гораздо легче остеречься от чужих заблуждений,
нежели от своих собственных, в которых я иногда
увяз, а думаю, что погрузился по горло в истину.
Надлежит также и то сказать, что в таких писателях,
дышущих одною любовию, которая по моему мнению есть наиглавнейший признак достоинства наставника, учителя, писателя, - каковы и суть Эккартсгаузен и Штиллинг - не все же писанное ими есть заблуждение: не уж то в них нет ничего хорошего? Что
ж о хорошем ничего не скажут, а только порочат положим - заблуждения? О самом авторе Танинства +
ко мне писано было: «удивительно де, что такой великий муж впал в такое то де заблуждение». Я на это
дал ответ. Впрочем мне известно и то, что нижний
старик отзывается: вот де я бы и читать не хотел, а
меня заставляют переводить то и то. Итак, кто их разберет?
Но что касается собственно до твоего суждения
любезный брат, пожалуйста, остерегись делать свои
заключения о материях, тебе меньше известных, нежели автору. Все возражения, которые представляются тебе, не уже ли не представлялись и не были
представляемы ему другими? На все есть ответ, и надо прочесть всю книгу с терпением и со вниманием, и
тогда, по крайней мере, выводить свои о ней рассуждения. Из прилагаемого при сем корректурного листочка ты увидишь ответ самого автора и скажи, пожалуйста, можешь ли ты по совести отвергнуть то,
автор говорит например в том месте, где я поставил
NB. Лучше ли его мы с тобою знаем, так или не так?
Куда как странно, например, таковое суждение:
что да мне до того, когда Господь мой придет? Я желаю и сегодня и завтра, и сей час. Что это за ответ:
что мне до того'? Почему ты себя поставляешь как
бы единственным кормилом суждения? Тебе это не
надобно, так другому нужно; иному и не хочется,
чтоб Господь приходил; и когда мне позволить сии
дела решить по моему я, мне не нужно: то почему
отказать в сем позволении и тому иному! Он точно
тоже имеет право. А при том мое заключение: что
мне до того, и несправедливо. Во-первых, блаженным
назван тот раб, его же Господь пришед обрящет бдяща, и девы мудрыми названы те, которые именно жали жениха, не думали: коснеет? Господь прийти, и не
бегали за маслом тогда, когда уже он пришел. О кто
же может о себе сказать, что он на всякий час и на
всякую минуту остается бдящим, и светильник его
горит? А как это за всеми нами водится, то и правду
сказано, что аще бы хозяин дому ведал, в кую ночь
тать придет, бдил бы конечно: итак это не все равно,
не что мне до того. Во-вторых, если мы прямо возлюбим жениха и прямо жаждать будем пришествия
Его; то совсем не скажем что мне до того; напротив

того будем наведоваться, и с нетерпением иногда вопрошать: когда? Скоро ли? Как то и кричали души
под алтарем, - как-то вопиют дух и невеста: ей гряди,
Господи Иисуси, ей гряди скоро! А не что мне до
того; приходи когда хочешь; мы де готовы на всякий
час и на всякую минуту. В них такого горделивого о
себе мечтания нет; а напротив того трепетное ожидание и безмерное желание пришествия Его как наискорее.
Что автор говорит о сих великих таинствах гадательно, это он сам во многих местах сказывает и на то
отвечает; пожалуй не спеши, дождись книги, прочти
ее всю и тогда заключай. Что в Москве немного будет
на сию книгу охотников, также знал; и в ответ на
оное прошу разогнуть вторый том Ключа к Таинствам Натуры и взглянуть на приложенную при оном
картинку. Книги сии пишутся для простых, не высоко
о себе думающих; и потому как есть у меня порицатели, так есть и благодарящие меня за Эккартсгаузена, за Штиллинга, за «Сионский вестник», и вот тебе,
мой любезный друг, свидетельство в прилагаемом у
сего письма, что иному в Ригу надо было съездить,
чтоб узнать о том, что делается в Петербурге11. Письма Христианки (коим будет продолжение), также, я
думаю, не одобрятся: а их пишет особа, прошедшая
довольно путь возрождения12. Что делать? Дух сектаторский, властвовавший между разными исповеданиями, пробрался ныне и в духовную церковь: все то,
что не от моей секты выходит все есть еретическое,
моя только вера и мои единомышленные только суть
православные. Есть своего рода Ростопчины и между
сими православными. Где терпимость? Где любовь?
Мы себе только от других их требуем: а сами водиться оными не почитаем себя обязанными.
Кстати прилагаю тебе проповедь подражателя и
бывшего сотоварища нашего Филарета . Ярославский
Преосвященный, не дозволяя говорить ее сочинителю, прислал ее сюда с замечаниями, как наполненную волънодумническими, кабалистическими и мартинистскими мнениями. Здесь же, видишь, Синод ее
напечатал. Кто произвел такое благорасположение в
умах и монахов? Без сомнения не московские старики: итак, дело божеское строится, и строители, видишь, есть: но может быть все не хорошо, потому что
строители не мы; нам дай сесть одному одесную,
другому ошуюю Тебя. Боже, Боже мой! Когда то мы
воскликнем: слава в вышних Богу и на земли мир!
Всякого блага тебе и твоим к всем милостивы и
немилостивым ко мне, усердно желаю.
Преданнейший [нрзб].
P.S. Прилагаю еще письмо к кн. Вяземской14.
РО РНБ. Ф. 656. Ед. хр. 26. Л. 16-17.

4.
26 мая 1815. СПбург. Рукой Д. П. Рунича: ответ
8 июля.
169

За неполного Угроза полный при сем посылаю15.
Касательно же рассуждений, в письме твоем, мой
друг, помещенных, ничего более сказать не могу,
кроме того, что вижу, что мы с тобою далеко разъехались и не одного духа: а с предубеждением что будешь делать? Надо оставить того, кто оному поддается и за оное крепко держится. Но если автор такой
книги, как Т[аинство] + мог ошибаться, не может ли
ошибаться также и дядюшка16, которому ты только
вторишь, не исследовав вещи? Потому еще осмелюсь
отвечать на умствования твои.
1. Штиллинга с Бемом и Дузетаном ни почему
равнять нельзя. Как напр[имер] равнять барана с лошадью? Одни апостолы проповедовали только иудеям, а Павел и язычникам. Одни писатели пишут для
некоторых, другие для всех. Штиллинг есть апостол
для языков. Проповедь его действует также на людей,
как и проповедь Бема прежде. Известная наша писательница bel esprit m-me Krudner, смеявшаяся надо
всем, узнавши Штиллинга, переселилась туда из Риги, там живет и стала теперь сама смешна другим
своею религиозностью и воспитанием дочери в правилах религии. Одно сравнение между сими писателями сделать можно по пользе которую они приносят: но кто сие изочтет? Штиллинг и между русскими
делал обращения, о чем еще в «Сионском вестнике»
за 9 лет возвещено, а судящие Штиллинга мудрые
мужи, обратили ли хоть одного немца, голландца,
итальянца?
2. Не странное ли заключение: Штиллинг де
сам говорит многое гадательно: мне кажется, думать
должно, вероятно; а св. Иоанн говорит де утвердительно: видех? Ну есть ли тут какое сравнение? Если
и ты, мой друг, увидишь какое явление на Яву ли или
во сне, не станешь ли и ты, мой любезный, даже божиться, что ты точно это видел? Но если ты сам, не
только другой, станешь толковать свое видение, с
тою ли уверительностию ты будешь выдавать свое
толкование? Не скажешь ли: я так думаю, мне это
верным кажется? И вот как вы разбираете материи!
Видящий может и не разуметь того, что видел; и что
Св. Иоанну по крайней мере не все прояснено было,
свидетельствуется его собственными посланиями, где
он даже говорит: чадца, последняя година есть; а сия
година напротив того и ныне еще не наступила. В
Победной повести найдешь ты также свидетельство о
сем и из Св. Отцов.
3. К чему служит изъяснение на Апокалипсис?
Больно слышать сей вопрос: к чему служит изъяснение Св. Писания? На все такие вопросы, найдешь в
книге достаточные ответы, только прочтите со смиренномудрием, а не с мудрованием лжеименного разума.
4. Если бы де нужно было изъяснение пророчеств и Апокалипсиса: то Господь возбудил бы кого-

нибудь из апостолов. А почему вы определили Господу время, когда Он должен, и кого именно, возбудить к тому? Почему Он должен был возбуждать людей тогда, а не ныне? Почему и вы и я не можем сделаться апостолами и пророками, если Ему то угодно
будет? Да вы не вникаете братцы в то, что читаете.
Как объясняются, или раскрываются пророчества, об
этом в последнем книжках Угроза есть: а вы спрашиваете!
5. Царствие де Божие не приходит со усмотрением. Однако ж со услышанием, ибо именно сказано:
о полунощи же вопль бысть: се жених грядет! И не
усмотрели те, которые, коснящу Жениху, заснули,
говоря: не так-то еще скоро он придет, пустое кричат,
сами не знают, Боже мой! И о сем в Угрозе писано. Я
не знаю, как вы читаете, что опять вопрошаете о том,
на что уже ответствовано.
6. Теперь о состоянии душ по смерти. Что Евангелие об этом не говорит, что еще не опровергает. Ни
Евангелие, ни Ветхий Завет не говорят откуда взялся
сатана, откуда взялись ангелы; однако ж восстающие
против Douzetans, благоволительно приемлют предание о Люцифере и проч. Но напротив того Новый
Завет и Ветхий даже о сем говорят. Петр Апостол
особливо ясно говорит о изведении душ из ада, сидевших тамо от дней Ноевых.
Кому приятнее сотворить себе, как Навуходоносору, своего Бога жестокого, сурового, который во
век не помилует; а не Бога милосердия и щедрот, тот
пусть покланяется Своему Богу. Иных де сие мнение
может завлечь в нерадение о своем спасении. Таковым не надо сего открывать; потому оно явно нигде и
не открыто в Св. Писании, хотя намекается о покорении всяческих, не только небесных и земных, но и
преисподних: (что если разуметь только о наружном
господстве Божием, то и диаволы и злые человеки и
теперь под властию Господа; но дух покорен только
тогда, когда покорена его воля). Но при сем знай, мой
любезный друг, если кто спасать себя будет из страха
вечных мук, тот не удостоится блаженства; ибо это
рабский, не сыновний дух, не дух Христов. Малолетний сын бывает под управлением раба: но когда возмужает, сам повелевает рабом, а не им управляется.
Дух Христов есть закон любви, а не страха. 2. Тимоф.
1.7. Если же жизнь моя по смерти сей не будет постепенным очищением и просвещением: то кто может
войти туда, куда не входит ничтоже скверно? И кто
вырос до сей меры возраста в сей жизни, Матф.
V.48.? Назовите сие чистилищем ли, мытарствами ли,
адом ли: но беда и лучшим человекам, если б сего не
было!
Прощай мой любезнейший друг!
Господь с тобой!
[нрзб].
РО РНБ. Ф. 656. Ед. хр. 26. Л. 20-21 об.

170

Комментарии
' Ф. П. - Федор Петрович Ключарев - Поэт, драматург,
переводчик. Масон-розенкрейцер. Принадлежал к окружению Н. И. Новикова. В начале XIX в. директор почтового ведомства в Москве, где под его руководством служил Д. П. Рунич.
2
...знают, что Облако не его. - Речь идет о книге К. Эккартсгаузена «Облако над святилищем, или Нечто такое, о
чем гордая философия и грезить не смеет», изданной А. Ф.
Лабзиным в 1804 г. в Петербурге.
3
Что касается до Ключа... - Имеется в виду книга К. Эккартсгаузена «Ключ к таинствам Натуры». Издана А. Ф.
Лабзиным в 1804 г. в Петербурге. Переиздавалась им же в
1820 и 1821 гг.
4
П. И. А. - Вероятно, речь идет об Иосифе Алексеевиче
Поздееве.
5
Н. И. - Имеется в виду Николай Иванович Новиков. Русский просветитель, философ, журналист, издатель. Масон-розенкрейцер.
6
...Ивану Влад-чу... - Иван Владимирович Лопухин (1756 1816). Известный общественный и государственный деятель. Сенатор. Масон-розенкрейцер. Великий мастер
одной из масонских лож. Активный участник литературной и филантропической деятельности новиковского
кружка. Автор и переводчик мистических сочинений.
7
...г-на Всеволожского... - Вероятно, имеется в виду Николай Сергеевич Всеволожский (1772-1857). Участник
русско-шведской войны, военных действий в Польше.
Вице-президент Медико-хирургической академии. В 18171826 тверской гражданский губернатор.
8
... Путь ко Христу... - Изданная А. Ф. Лабзиным в 1815
г. книга немецкого мистика и теософа Я.Беме под названием «Christosophia, или Путь ко Христу».
9
...Таинство Креста... - Книга Дузетана, изданная впервые на французском языке в Гамбурге в 1732 г. Пользовалась особым уважением среди русских масоноврозенкрейцеров. Неоднократно переводилась на русский
язык. В 1784 г. издается в типографии И. В. Лопухина.
Перевод сделали А. М. Кутузов и М. И. Багрянский при
участии И. П. Тургенева, С. И. Гамалеи и Н. И. Новикова.
А. Ф. Лабзин подготовил новый перевод и издал «Таинст-

во Креста» в 1814 г. в'Петербурге в типографии Иос. Иоаннесова.
10
Что касается до неодобрения Победной повести известными стариками. - «Известными стариками» А. Ф.
Лабзин называет Н. И. Новикова и С. И. Гамалею,
которые не одобряли сочинений Штиллинга, в том числе и его книгу «Победная повесть».
"... иному в Ригу надо было съездить, чтоб узнать о том,
что делается в Петербурге. - Имеется в виду баронесса
Крюднер.
12
Письма Христианки (коим будет продолжение),
также, я думаю, не одобрятся: а их пишет особа, прошедшая довольно путь возрождения - Речь идет о А. П.
Хвостовой, которая известна как сотрудница А.Ф. Лабзина по «Сионскому Вестнику» и автор ряда книг
эзотерического содержания. Среди них: «Письма христианки тоскующей по горнем своем отечестве, к двум
друзьям, мужу и жене» (СПб., 1815); «Письмо к другу и
завещание отца к сыну» (СПб., 1816); «Советы души моей» (М., 1816). В этих книгах она, руководствуясь теософской картиной мира, толковала Св. Писание, проповедовала мистическую доктрину «внутренней церкви». Свои
идеи А.П. Хвостова черпала из сочинений Я. Бема,
Юнга-Штиллинга, Фенелона и других западноевропейских адептов эзотерического знания.
13
... бывшего сотоварища нашего Филарета. - Имеется в
виду митрополит московский Филарет (Дроздов).
14
... письмо к кн. Вяземской. - Вероятно, речь идет о княгине Вере Федоровне Вяземской, урожд. княжне Гагариной.
15
За неполного Угроза полный при сем посылаю. - Имеется в виду сочинение Штиллинга «Угроз Световостоков»
(оригинальное название: «Der graue Mann Volksschrift»),
издававшееся А.Ф. Лабзиным в 1806-1815 гг. по мере выхода оригинала. Всего вышло 30 книжек (8 частей), которые пользовались в России огромной популярностью.
Для русского читателя главный герой этого сочинения,
серый человек Эрнст Уриель Остенгейм, которого
А. Ф. Лабзин назвал Угроз Световостоков, стал истинным героем, воплотившим страхи и чаяния того времени.
16
.. .дядюшка... - Речь идет о Н. И. Новикове.

171

ЮРИЙ БОРИСОВИЧ КОЛОСОВ – УЧИТЕЛЬ, ИСТОРИК,
КРАЕВЕД
© 2009

Г. П. Поляков

(Россия, Брянск, Брянский государственный университет им.академика И.Г. Петровского)

10 апреля 2008 года патриарху брянских историков и краеведов, кандидату исторических наук, доценту, ветерану Великой Отечественной войны, участнику Смоленского сражения, обороны Москвы и
Курской битвы Юрию Борисовичу Колосову исполнилось 90 лет. Он прожил еще два неполных месяца.
3 июля 2008 года Юрий Борисович скончался…
Он родился в с. Порецком Порецкой волости
Симбирской губернии (ныне Порецкий район Чувашской республики). Его отец Борис Иванович, окончив
накануне 1917 г. духовную семинарию, до 1921 г. работал учителем, а с 1922 по 1929 гг. был «служителем
религиозного культа». В 1929 г. отец «порвал с церковью» и стал заниматься «общественно-полезным
трудом, работая в Порецкой промартели в качестве
строительного рабочего (штукатура-маляра)». Мать
была домохозяйкой, умерла в 1931 г. от туберкулеза.
В том же году Юра Колосов окончил начальную
школу, а в 1934 г. – фабрично-заводскую семилетку
при Алатырском паровозоремонтном заводе. Тогда
же он поступил в Бугульминское педагогическое
училище (Татарстан) [1].
Учеба шла успешно особенно по истории, интерес к которой заложил ещё в семилетке замечательный учитель Борис Павлович Глазов. Поэтому, когда
при училище были организованы десятимесячные
курсы для подготовки учителей истории неполной

средней школы, то Юрий оказался в числе курсантов. Пришлось заниматься в две смены, с утра – в
училище, после обеда – на курсах. Педучилище и
курсы были окончены одновременно в 1937 г. [2,
с. 4]. После школьного отделения училища Юрий
Борисович получил специальность «учитель начальной школы», а после курсов – «учитель истории неполной средней школы». Он был направлен на работу учителем истории в среднюю школу в с. Потапово Бавлинского района Татарской ССР.
Работая в школе, Ю.Б. Колосов «почувствовал,
что имеющихся знаний недостаточно» и в 1938-1939
учебном году сдал экстерном экзамены за два курса
исторического факультета Казанского педагогического института. В феврале 1940 г. он был призван в
Красную Армию, где служил курсантом полковой
минометной школы, а затем командиром отделения
минометчиков (г. Бердичев Украинской и г. БайрамАли Туркменской ССР). В ходе Великой Отечественной войны Юрий Борисович с начала июля 1941
г. воевал в составе 18 мотополка 18 танковой дивизии Западного фронта [3]. Он в июле-августе 1941 г.
участвовал в Смоленском сражении, в боях в районе
Ельни 3 октября 1941 г. был ранен. После излечения
в госпитале в конце ноября в составе отдельного минометного дивизиона при 29-ой стрелковой бригаде
он был уже под Москвой. Бригада активно участвовала в контрнаступлении, в частности, в освобождении г. Клин. За боевые успехи бригада была преобразована в 42-ю гвардейскую стрелковую дивизию и
награждена орденом Красного Знамени. Изгоняя
фашистов дивизия вновь пришла на Смоленщину. За
боевое отличие в августе 1942 г. Колосову было
присвоено звание гвардии младшего лейтенанта, а в
декабре – гвардии лейтенанта. Весной 1943 г. его
дивизия была переброшена со Смоленщины на южную часть Курского выступа в состав 5 гвардейской
армии и участвовала в июле в оборонительных боях
на Курской дуге, а затем в наступлении. Юрий Борисович участвовал в освобождении Белгорода [2, с. 5].
В боях на украинской земле 17 августа 1943 г. командир минометного взвода лейтенант Колосов был
тяжело ранен. До 25 августа 1944 г. он лечился в
госпиталях №№1326 и 3057 в гг. Свердловске и
172

Алатыре, а также в Кисловодском Центральном военном санатории. После чего был демобилизован из
Советской Армии как инвалид второй группы и стал
студентом исторического факультета Краснодарского
педагогического института [4].
Участие Юрия Борисовича в Великой Отечественной войне было отмечено правительственными
наградами: орденом Отечественной войны I степени,
медалями «За отвагу», «За оборону Москвы», «За победу над Германией». Во время учебы в институте
студент Колосов два старших курса был сталинским
стипендиатом, совмещая учебу с работой заместителем председателя профкома института. За активное
участие в восстановлении г. Краснодара он был награжден медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне». В 1947 г. Ю.Б. Колосов с успехом
окончил институт и выехал на работу в Дагестан.
С 15 августа 1947 г. по 1 октября 1952 г. он работал учителем истории и завучем в Ботлихской средней школе Ботлихского района. За успешный труд на
ниве просвещения в Дагестане был награжден знаком
Министерства просвещения РСФСР «Отличник народного просвещения» [4]. Многие из его учеников в
дальнейшем стали учителями, врачами, научными
работниками.
В 1951 г. Юрий Борисович после сдачи кандидатского минимума поступил в заочную аспирантуру
при кафедре истории СССР Краснодарского госпединститута. В связи с поступлением в аспирантуру он
был переведен на работу в Краснодарский край, где с
октября 1952 по январь 1953 г. работал учителем истории в Павловской школе сельской молодежи. Затем
министерством просвещения РСФСР был переведен
на третий курс стационарного отделения аспирантуры и к концу года подготовил текст диссертации на
тему «Восстание на Северо-Восточном Кавказе в
1877 г. и его характер». В связи с отсутствием вакантных мест преподавателей истории СССР срок пребывания Юрия Борисовича в аспирантуре был продлен
до 1 июля 1954 г. В это время он работал на отделении заочного обучения Краснодарского пединститута, где читал лекции и проводил семинарские занятия.
В августе Новозыбковскому государственному педагогическому институту потребовался преподаватель
истории СССР и министерство просвещения РСФСР
25 августа направило в Новозыбков Ю.Б. Колосова
[5].
В 1954-1956 гг. он работал старшим преподавателем кафедры истории СССР НГПИ. В 1955 г. успешно защитил в Московском Государственном университете кандидатскую диссертацию, тему которой
«Восстание на Северо-Восточном Кавказе в 1877 г. и
его характер» Юрию Борисовичу порекомендовал

академик Е.В. Тарле [2, с.6].
31 августа 1956 г. кандидат исторических наук
Ю.Б. Колосов приказом по Государственному
управлению высших и средних педагогических
учебных заведений был назначен деканом историкофилологического факультета Новозыбковского госпединститута, сменив на этом посту И.Е.Яненко.
Через три года, кстати, последних в истории данного
факультета (его историческое отделение было закрыто, и он был преобразован в филологический) 2
сентября 1959 г. Юрий Борисович был назначен исполняющим обязанности заместителя директора по
учебной и научной работе НГПИ, а 15 января 1960 г.
утвержден в этой должности министром просвещения РСФСР В. Афанасенко [6].
В данной должности, получившей вскоре наименование проректора, наш юбиляр проработал 16
лет (с 3 октября 1969 г. в связи с разделением должности проректора по учебной и научной работе на
две, он стал проректором по учебной работе). После
перевода института из Новозыбкова в Брянск Юрий
Борисович в 1976-1977 гг. исполнял обязанности
заведующего кафедрой истории КПСС теперь уже
Брянского педагогического института имени академика И.Г. Петровского.
В феврале-мае 1977 г. он в качестве слушателя
факультета переподготовки кадров по специальности
«История СССР» при Ленинградском госпединституте имени А.И.Герцена прослушал семь лекционных
курсов по философским, педагогическим и историческим дисциплинам, специальные курсы по истории
русской культуры, госучреждений России, русского
лекционного искусства, методике преподавания истории, истории Ленинграда и др., участвовал в учебных
экскурсиях. Занимался изучением преподавания исторического краеведения в ЛГПИ, разработал ряд
лекций, написал рефераты: «Военно-патриоическое
воспитание студентов пединститута на боевых традициях народа (из опыта работы)» и «Брянцы – участники движения декабристов». Успешно пройдя аттестацию на кафедре истории СССР ЛГПИ у профессора Ю.В. Кожухова Юрий Борисович вернулся в
Брянск, где 25 ноября 1977 г. был избран заведующим
кафедрой истории на Совете БГПИ. [6]
Ещё при подготовке к переводу пединститута в
Брянск ректор Ф.В. Слюняев поручил Ю.Б. Колосову особое внимание уделить вопросам создания исторического факультета. На плечи Юрия Борисовича
легла основная организационная работа по его возрождению, особенно в 1976-78 гг. Кроме того, он вел
курсы истории СССР и вспомогательных исторических дисциплин. [7, с.84].
31 августа 1982 г. Колосов подал в ректорат за173

явление с просьбой освободить его от заведования
кафедрой истории БГПИ по собственному желанию.
На следующий день согласно приказу министра просвещения РСФСР, эта кафедра была разделена на две:
истории СССР и всеобщей истории. [8]. Юрий Борисович продолжил преподавательскую деятельность в
качестве доцента кафедры истории СССР, где вел
курсы истории Брянского края и истории СССР XIX
в. [9, с.166].
Отметив свое 75-летие он подал 10 августа 1993
г. в ректорат заявление с просьбой уволить его «с 25
августа сего года по собственному желанию в связи с
уходом на пенсию», но родной ему факультет не покинул. Юрий Борисович ещё 10 лет трудился здесь по
совместительству и на условиях почасовой оплаты на
кафедре отечественной истории [10]. Таким образом,
его непрерывный стаж работы в НГПИ-БГПИ-БГПУБГУ насчитывает около 50 лет!
Большая часть творческой деятельности Юрия
Борисовича Колосова была связана с Брянской областью. Он был настоящим патриотом Брянского края и
вплоть до последних дней занимался разработкой его
истории.
Его перу принадлежат свыше 70 научных, научно-популярных и учебно-методических работ. Среди
них двадцать научных работ по истории Брянского
края: старообрядческих поселений в VIII-XIX вв.,
Отечественной войны 1812 г., народного образования
в XIX – начале XX вв., революционного движения,
гражданской и Великой Отечественной войн, истории
НГПИ и БГПИ и др. 22 его научно-популярные статьи, опубликованные в журналах «Блокнот агитатора», «Политический собеседник», «Пересвет» и «Над
Корной» (Новозыбков), посвящены Свенской ярмарке, народному ополчению брянцев в 1812 г., народникам на Брянщине, событиям первой русской революции в крае, командармам Я.И.Алкснису и
Ф.Е.Дыбенко и, конечно же, Брянщине и брянцам в
годы Великой Отечественной войны.
Полтора десятка методических пособий и рекомендаций Юрий Борисович посвятил изучению вопросов истории науки и техники и художественной
литературы на уроках истории в старших классах,
внеклассной историко-краеведческой работы, отдельных видов историко-краеведческой работы на уроках,
краеведения как средства патриотического воспитания учащихся, военно-патриотической работы со
школьниками, их интернационального воспитания,
школьным музеям и т.д.
Результатом его многолетних исследований стала книга «Новозыбков: историко-экономический
очерк», опубликованная им в соавторстве и выдержавшая два издания (Тула, 1970; Брянск, 2001). Он

принял участие в подготовке учебных пособий для
учащихся средних школ Брянской обл. «Наша родная Брянщина» (глава III – первая половина XIX в.) Тула, 1970, 1983; «История Брянского края», ч. I (§2
гл. IV; §2 гл. V; §6 гл. VI; «Край в годы Северной
войны», «В Отечественной войне 1812 г.», «Участие
брянцев в войнах России второй половины XIX в.») Брянск, 2000, 2001 и «История Брянского края. Век
ХХ.», ч.II, (гл. IV, §4-6: «Освобождение Брянщины в
1943 г.», «Брянцы – герои Великой Отечественной
войны» и «Трудовой подвиг брянцев в годы Великой
отечественной войны») Клинцы, 2003. Им изданы
брошюры: «Восстание на Северо-Восточном Кавказе в 1877 г. и его характер» (Брянск, «Брянский рабочий», 1955), «Революционное движение в Брянском крае в годы первой русской революции»
(Брянск, «Брянский рабочий», 1964), «Полк имени
Ленина» (Тула, Приокское книжное издательство,
1973), «Город Брянск в годы Великой Отечественной войны (Брянск, Ладомир, 2007).
Большое место в работе старейшины брянских
историков занимала связь с учителями истории области, участие в деятельности методобъединений
учителей истории в районах, во многих из которых
он в разное время побывал. Юрий Борисович регулярно многие годы читал лекции на курсах Брянского БИПКРО (ИУУ), поддерживал тесные контакты с
учителями-историками, делясь с ними своим богатым педагогическим опытом, глубокими историческими знаниями, мыслями и советами.
Мне посчастливилось учиться у Юрия Борисовича на историческом факультете БГПИ на рубеже
70-80-х гг. ХХ в. Он пользовался заслуженным авторитетом среди студентов и преподавателей и запомнился как прекрасный педагог, доброжелательный,
скромный и общительный человек. Юрий Борисович сыграл важную роль и в моей дальнейшей судьбе: именно он на всю жизнь привил мне интерес к
истории Брянского региона, осуществив научное
руководство моей первой курсовой работы «Военная
история г. Брянска». Он же, по сути, ввел меня, тогда
студента, в большую науку, послав вместо себя в
начале сентября 1980 г. на Всесоюзную научную
конференцию (посвященную 600-летию Куликовской битвы) в г. Тулу. В составе брянской делегации
во главе с недавно скончавшимся доцентом Николаем Антоновичем Соболевым мне довелось принять
участие в работе этого форума историков, общаться
с выдающимися учеными академиками Д.С. Лихачевым, Б.Б. Пиотровским, В.Т. Пашуто…
Впоследствии во время двадцатидвухлетней
службы в Брянском областном краеведческом музее
мне посчастливилось регулярно встречаться и об174

щаться с Юрием Борисовичем, консультироваться у
него по многим вопросам брянской истории. Мне
удалось привлечь Юрия Борисовича к написанию
воспоминаний о его работе в НГПИ. Его обстоятельная объемная статья, (написанная совместно с доцентом В.П.Гарбузовой), была опубликована в «Русском
сборнике» (Труды кафедры отечественной истории
древности и средневековья исторического факультета
БГУ) в 2006 г. Другая его работа мемуарного характера, посвященная истории возрождения исторического факультета в Брянске (в соавторстве с доцентом
С.П.Яковлевой) увидела свет в том же году в сборнике воспоминаний, посвященном 30-летию восстановления факультета. Подготовлен к изданию очередной
«Русский сборник» со статьей Ю.Б. Колосова.
Юрий Борисович внес свой достойный вклад в
развитие ведущего вуза Брянщины – БГУ имени академика И.Г. Петровского в целом и его исторического
факультета в частности. Он был, по сути, одним из
основателей научного исторического краеведения в
нашем регионе, педагогом по призванию, настоящим
учителем с большой буквы, символом служения Родине и людям, примером гражданственности и патриотизма, трудолюбия и творческого долголетия.
Литература
1. Архив Брянского государственного университета имени
академика И.Г.Петровского (далее – Архив БГУ). Фонд
личных дел преподавателей. Личное дело Ю.Б.Колосова.
Л.6.
2. Платунов, Н.И.Учитель по призванию. Страницы биографии Юрия Борисовича Колосова // Страницы прошлого
Брянского края. Сборник научных трудов. Брянск, 1998.
3. Архив БГУ. Личный листок по учету кадров. Л.6 об.
4. Архив БГУ. Автобиография. Л.17.
5. Архив БГУ. Удостоверение №402 от 18 августа 1954 г.
Министерства просвещения РСФСР. Л.9.
6. Архив БГУ. Л.22 (Приказ министра просвещения РСФСР
от 15 января 1960 г.)
7. Колосов Ю.Б., Яковлева С.П. Возрождение исторического факультета // Исторический факультет в воспоминаниях
преподавателей и выпускников. – Брянск, 2006. С.84.
8. Архив БГУ. Лл. 62-63. (Приказы по БГПИ №829 от
31.08.1982 и №845 от 1.09.1982).
9. Яковлева, С.П. Памятные даты исторического факультета: 1946-1976-2006 // Всеобщая история: современные исследования. Вып. 15. – Брянск, 2006. .
10. Архив БГУ. Л. 122. (Приказ по БГУ №272 от 12 февраля
2003 г.).
Список опубликованных научных трудов
Ю.Б. Колосова.
Научные издания
Восстание на Северо-Восточном Кавказе в 1877 г. и его
характер. – Брянск, «Брянский рабочий», 1955.
К вопросу о социально-экономических и политических
причинах переселенческого движения горцев Кавказа

во второй половине XIX в. // Ученые записки Смоленского государственного педагогического института. –
Смоленск, 1958.
Революционное движение в Брянском крае в годы новой
русской революции. – Брянск, «Брянский рабочий»,
1964.
Участие рабочих и крестьян Брянщины в революции 19051907 гг. // 60-летие Первой русской революции: материалы конференции. – Новозыбков, 1964.
Участие населения Брянщины в борьбе против шведской
агрессии в начале XVIII в. // За родную землю. –
Брянск, 1968.
Брянщина в Отечественной войне 1812 г. // За родную
землю. – Брянск, 1968.
Антиклерикальные выступления крестьян в 1905-1907 гг.
// Брянский краевед. – 1971. №4.
Из истории строительства социализма в СССР // Строительство социализма в СССР. – Смоленск, 1972
Это был подлинно интернациональный полк // Брянский
краевед . – 1973. №5.
Последние залпы на Брянской земле // Брянский краевед. –
1973. №6.
Юные герои Брянщины // Брянский краевед.–1974 №7.
Участие Брянцев в освободительном движении в России в
70-80-е гг. XIX столетия // Тезисы докладов межвузовской историко-краеведческой конференции. – Брянск,
1988.
Боевое содружество трудящихся Гомельской, Брянской и
Черниговской областей в годы гражданской войны
(1918-1920 гг.) // Первая Гомельская научная конференция. – Гомель, 1989.
Женщины Брянщины в Великой Отечественной войне
//Деснинские древности: материалы 1 межгос. науч.
конф.«История и археология Подесенья»–Брянск, 1995
Из истории старообрядческих поселений на Брянщине в
XVIII-XIX вв. // Из истории Брянского края: материалы юбилейной историко-краеведческой конф.,посв. 50летию образования Брянской обл. и 50-летию Победы
в Великой Отечественной войне. – Брянск, 1995.
Трудовой подвиг жителей Брянщины в годы Великой
Отечественной войны // Из истории Брянского края:
материалы юбилейной историко-краеведч. конф., посв.
50-летию образования Брянской обл. и 50-летию Победы в Великой Отечественной войне. – Брянск, 1995.
Народное образование в Брянске в XIX- начале ХХ в. //
Страницы истории г. Брянска: материалы обл. историко-краеведч. конф. – Брянск, 1997.
Освобождение Брянщины от немецко-фашистской оккупации в 1943 г. // Страницы прошлого Брянского края.
– Брянск: БГПУ, 1998.
В начале пути // Брянскому государственному педагогическому университету имени академика И.Г. Петровского – 70 лет: сб. науч. тр. – Брянск: БГПУ, 2000.
Брянцы – видные деятели вооруженных сил страны в годы
Великой Отечественной войны // Страницы истории
Брянского края: межвузовский сб.науч. тр. Вып.9. –
Брянск, 2001.
Немецко-фашистские оккупанты на Брянской земле //
Русский сборник: сб. науч. тр., посв. 25-летию истори175

ческого факультета БГУ. – Брянск: БГУ, 2002.
Брянщина и море // Брянские страницы истории Российского флота: материалы науч. конф.. – Брянск, 2003.
Победоносное завершение Великой Отечественной войны
// Брянцы на фронтах войны. – Брянск: БИПКРО, 2003
(в соавт. с И.В. Калинкиной).
Юные защитники Отчизны // Брянцы на фронтах войны. –
Брянск: БИПКРО, 2003.
Учителя Брянщины в Великой Отечественной войне // Материалы областной конференции, посвященной 60летию Победы. – Брянск, 2005.
1950-1970-е годы в истории вуза (г. Новозыбков) // Русский
сборник (Тр.каф. ОИДС БГУ – вып.2). Брянск: РИО
БГУ, 2006 (в соавт. с Е.П.Гарбузовой).
Возрождение исторического факультета // Исторический
факультет в воспоминаниях преподавателей и выпускников. – Брянск, 2006 (в соавт. с С.П. Яковлевой).
Город Брянск в годы Великой Отечественной войны. –
Брянск: Ладомир, 2007.
Учебно-методические и научно-популярные публикации
Изучение вопросов истории науки и техники в курсе истории СССР в 9 классе. Методические рекомендации. –
Брянск, 1957.
Использование художественной литературы при изучении
истории СССР в 8 классе средней школы. Методические рекомендации. – Брянск, 1958.
Революционное движение в Брянском крае в годы первой
русской революции. – Брянск, Брянский рабочий, 1964.
Памятники и памятные места Новозыбковского района //
Памятники истории и культуры Брянщины. – Брянск,
1970 (в соавт.).
Наша родная Брянщина. Учебное пособие для учащихся 78 классов. Ч.1. (Глава III: первая половина XIX в.). Тула,
1970 (в соавт.).
Новозыбков: историко-экономический очерк. – Тула, 1970
(в соавторстве).
Полк имени Ленина. – Тула, 1973.
Боевые традиции – в основу военно-патриотического воспитания школьников. Методическое пособие. – Брянск,
1976.
Изучение краеведческих тем в курсе истории СССР в 7-10
классах общеобразовательных школ Брянской области.
– Брянск, 1985.
Боец ленинской гвардии // Блокнот агитатора (Брянск). –
1986. №11.
Из истории Свенской ярмарки // Блокнот агитатора. – 1986.
№18.
Первая марксистская организация в России // Блокнот агитатора. – 1986. №20.
Учителя – воины-герои //Блокнот агитатора–1986 №21.
Командарм Я.И. Алкснис // Блокнот агитатора. – 1987. №1.

Революционный держали шаг // Блокнот агитатора. –
1987. №9.
Красная гвардия // Блокнот агитатора. – 1987. №11.
Моряк с Балтики Светличный // Блокнот агитатора. –
1987. №24.
Великий подвиг народа // Блокнот агитатора. – 1987. №24.
Отстаивая завоевания Октября // Блокнот агитатора. –
1988. №4.
Традиции интернационализма в истории Брянского края //
Блокнот агитатора. – 1988. №20.
Внеклассная историко-краеведческая работа в школе. –
Брянск, 1989.
Федор Ефимович Дыбенко // Блокнот агитатора. – 1989.
№6
Брянцы в рядах народников // Блокнот агитатора. – 1989.
№6.
Защищали Советскую власть // // Блокнот агитатора. –
1989. №20.
Их имена возвращены Родине // // Блокнот агитатора. –
1989. №22.
Навечно в памяти народной // Политический собеседник
(Брянск). – 1990. №10.
Его помнят в стране Гор// Пересвет (Брянск)– 1991 №2
Брянцы в народном ополчении 1812 г. // Пересвет. – 1992.
№9-10
Подвиги во имя Отечества. – Брянск, 1996 (в соавт.).
Из истории старообрядческих поселений на Брянщине //
Над Корной (Новозыбков). – 1997. Вып.3.
Страницы истории // Над Корной. – 1997. Вып.4.
Отдельные виды историко-краеведческой работы в школе.Методическое пособие –Брянск: БИПКРО, 1997
Воинская слава России. Методическое пособие. – Брянск:
БИПКРО, 1997.
Краеведение как средство патриотического воспитания
учащихся. Методические рекомендации. – Брянск:
БИПКРО, 1999 (в соавт.).
Методические рекомендации по выполнению контрольных работ по отечественной истории слушателям заочного подготовительного отделения. – Брянск: БГПУ,
1999.
Программа вступительного экзамена по отечественной
истории. – Брянск: БГПУ, 1999.
История Брянского края. Ч.1. – Брянск, 2000; 2001 (в соавт.).
Новозыбков: историко-экономический очерк. – Брянск:
БГУ, 2001 (в соавт.).
История Брянского края. Век ХХ. Ч.2. – Клинцы, 2003 (в
соавт.).
Брянский край. История Брянщины с древнейших времен
до XIX в. Учебное электронное издание №0320300450,
свид. №2839 от 22.05.2003.

176

ЖИЗНЬ И ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ Д. О. СВЯТСКОГО
© 2009

М.В.Синицына

(Россия, Брянск, Брянский государственный университет им.академика И.Г. Петровского)

Имя Даниила Осиповича Святского (1881 –
1940) – историка науки, организатора краеведческих
исследований, астронома и краеведа – до сегодняшнего дня остается малоизвестным не только широкому кругу читателей, но и значительной части современных историков. Несмотря на весомый вклад, который этот человек внес в отечественную науку, и на
очевидный успех, сопутствовавший ему в карьере,
наследие, оставленное Святским, до сих пор в полной мере не изучено, хотя некоторые попытки в этом
направлении уже неоднократно предпринимались
современными исследователями – В.А. Бронштэном1,
С.О. Шмидтом2, А.М. Дубровским3. Однако, следует
отметить, что в работах названных авторов давался
лишь краткий обзор основных событий жизни и
творческих успехов ученого. Таким образом, в отечественной историографии к настоящему времени пока
еще только намечены основные направления в изучении биографии и творчества Святского.
Настоящая работа не претендует на полное раскрытие обозначенной темы, но преследует цель систематизировать имеющиеся материалы и привлечь к
исследованию новые – неопубликованные архивные
материалы, хранящиеся в Государственном архиве
Орловской области4, а также в Архиве Российской
Академии наук5. Это обстоятельство даст возможность расширить представление о научных контактах,
ходе исследований ученого, продвинуться вперед в
понимании неординарной личности и научного наследия Святского.
Святский родился 14 сентября 1881 г. (ст. ст.) в
г. Севске Орловской губернии в семье священника.

Он был сыном протоирея Соборной церкви г. Севска (Успенский собор)6. Эта профессия была потомственной в его роду: не только отец, но и дед и три
прадеда Святского принадлежали к духовному сословию7. Из пятерых детей Даниил Осипович был
третьим, кроме него в семье росли еще два брата и
две сестры 8.
Как выходец из церковной среды Святский был
отдан на учебу в Севское духовное училище. Летом
1897 г., удачно окончив его, он был переведен в Орловскую духовную семинарию, с пребывания в которой началась его взрослая жизнь9.
Орловская семинария к моменту поступления
туда Святского выпустила из своих стен уже немало
способных и талантливых учеников, уроженцев Орловщины, которые прославились, как говорилось в
«Орловских Епархиальных ведомостях», «на поприще службы гражданской и учебной по разным
ведомствам гражданского управления»10.
В конце XIX в. и начале XX в. семинария переживала время своего расцвета, т.к. именно к этому
моменту дала свои результаты, проведенная в 1867 г.
учебная реформа, согласно которой классы были
сделаны годичными, а богословское образование
выделено из общей программы и отнесено на два
последних года шестилетнего семинарского курса11.
Уничтожалось деление предметов на главные и второстепенные. Теперь воспитанникам в расширенном
варианте преподавались всеобщая и отечественная
история, богословие, русская словесность, история
литературы, математика, философия, педагогика и
психология. Обязательным для изучения, наряду с
латынью, становился по выбору немецкий или
французский язык.
Детальное знакомство со Священным писанием, богословием и русской историей по семинарским
курсам определило интерес Святского к науке в
дальнейшем. Однако более всего он тяготел к астрономии, хотя она не входила в круг предметов, изучаемых в семинарии. Со временем интерес Святского к этой науке так возрос, что он уже в годы обучения серьезно занялся ею самостоятельно: читал
древнерусские летописи, делал из них выписки об
упоминавшихся там затмениях солнца и других астрономических явлениях12. Со временем Даниил
Осипович стал располагать в этой области неплохими знаниями. С 1898 г. он уже сотрудничал в мест177

ной газете «Орловский вестник», где под псевдонимом «Созерцатель небес» ежемесячно помещал «астрономические новости» - краткие сообщения о фазах
луны и прочих небесных явлениях на территории губернии13.
В 1901 г. Святский одновременно с двумя другими любителями астрономии из России и Англии
заметил новую звезду в созвездии Персея, о чем сообщил в Пулково и известному французскому астроному К. Фламмариону, который поместил это сообщение в своем журнале. Благодаря этому открытию
Святский в том же году был принят во Французское
астрономическое общество14.
Бурная общественная жизнь начала XX в. не
меньше, чем наука, захватила юношу. Именно в семинарии, где возник один из первых в Орле марксистских кружков15, Святский познакомился с литературой социалистического толка, которая оказала на
него большое влияние. Вместе с другими семинаристами, мечтающими о справедливом устройстве общества, Святский начал посещать тайные собрания
кружка, где можно было свободно говорить на политические темы, обсуждать вопросы дальнейшего развития России. На собраниях, борясь со страхом
(«или семинарии начальство заметит и исключит …
или жандармерия отнимет…»), молодые люди с восторгом читали «евангелие научного социализма» (по
выражению самого Святского), «произведение великих Маркса и Энгельса» - «Коммунистический манифест», сочинения К. Каутского и прочую социалистическую литературу16. Одновременно семинаристы,
взволнованные судьбой русского народа, также предприняли попытку разъяснить крестьянам необходимость бороться за свои права. В числе людей, призывающих крестьянство Орловской губернии к активному сопротивлению царскому режиму, оказался и
Святский.
Вскоре на квартире, где происходили собрания,
полиция произвела обыск17. Подвергли досмотру и
личные вещи Святского, находящиеся в семинарском
общежитии, его самого впервые арестовали и допросили18. После этого, 18 мая 1904 г., на основании указа
Департамента полиции, «сын священника Даниил Иосифов Святский» был осужден «за хранение и распространение преступных сочинений» среди крестьян Орловской губернии, за что «подлежал гласному надзору
полиции в месте жительства сроком на один год»19.
В результате всего случившегося, после досрочного освобождения от надзора в августе 1904 г. в связи с амнистией по случаю рождения наследника престола20, путь к получению высшего образования для
Святского оказался закрыт. Между тем, он думал о
поступлении в Киевский университет, вероятно, не
желая и после семинарии оставлять своих занятий
астрономией. Однако, как позже Святский отмечал в

своих воспоминаниях, «отметка в моем аттестате об
окончании духовной семинарии, свидетельствовавшая о моем знакомстве с жандармами, разрушила
эти планы»21.
Святскому пришлось возвратиться в г. Севск,
где, согласно полицейским документам, он прожил
пять лет (1904-1909 гг.)22. В Севске он работал наблюдателем метеорологической станции при земской управе – записывал показания 14-ти приборов
три раза в сутки: в 7 ч. утра, в час дня и в 9 ч. вечера23. Подобная работа, как свидетельствовал председатель севской земской управы, отвечая на запрос
Орловского губернатора о характере занятий Святского, требовала «точного исполнения и некоторого
навыка», которым Святский обладал «как человек,
занимающийся астрономией»24. Ввиду того, что в
уездном городе было трудно найти «человека, знакомого с требованиями метеорологии», Святскому
было разрешено продолжать работу на станции и в
период нахождения под гласным надзором полиции25. Посетивший летом 1904 г. метеостанцию чиновник М.Н. Городецкий, командированный Николаевской Главной Физической Обсерваторией, в
введении которой находилась севская станция, как
засвидетельствовано в материалах жандармерии,
отметил «отличный уход, которым пользуются инструменты», и остался вполне доволен работой
станции, тем более, что увиденные им «промахи были второстепенного характера», а «все его главные
указанные инструкции были своевременно поняты
господином наблюдателем и исполнялись им неукоснительно»26. За «старания и аккуратность, с которыми производятся наблюдения» «г. наблюдатель» - Святский был удостоен Академией Наук звания корреспондента Главной Физической Обсерватории27.
Примерно к тому же времени относится и увлечение Святского природой родного края, науками
ботаника и фенология. Интерес к изучению флоры и
фауны Орловщины сделал Святского в 1905 г. активным участником Общества для исследования
природы Орловской губернии28. Святский сотрудничал с редакцией губернского журнала «Общества
для исследования природы», участвовал в сборах
коллекций растений и насекомых, в пополнении
фондов библиотеки, имеющейся при Обществе, неоднократно жертвовал деньги на его нужды29. Итогом плодотворной деятельности стала впервые изданная в Санкт-Петербурге отдельной брошюрой
работа Святского – «Очерк растительности Севского
уезда Орловской губернии»30. Этот труд был составлен на основании ботанических экскурсий, проведенных автором в Севском уезде в 1903-1904 гг. Все
хлопоты, связанные с изданием, как указывал Святский во введении, взял на себя один из активнейших
178

членов Общества для исследования природы, уроженец Орловской губернии, приехавший из Петербурга,
профессор, доктор биологических наук В.Н. Хитрово,
который одновременно выступил и главным консультантом Святского при подборе материала 31.
С изучения окрестностей Орловской губернии
началась краеведческая работа Святского. Интерес к
историческому прошлому родного края вскоре привел его в ряды членов Орловской ученой архивной
комиссии. На заседаниях комиссии Святский выступал с докладами (например, о поговорках населения
Северского края в Смутное время или о пребывании в
Спасском Севском монастыре Искры и Кочубея), неоднократно принимал участие в пополнении коллекции исторического музея, существующего при этом
учреждении32.
В то же время Святский не оставлял и своей
подпольной деятельности. В конце 1904 г. его персона вновь привлекла внимание полиции. Перехватив
через агентов «два письма от 1 и 2 сентября из Севска в Москву к Михаилу Яковлевичу Феноменову и
к Даниилу Семеновичу Архангельскому», к студентам, замеченным в антиправительственной деятельности, и установив, что автором этих писем является
ранее «привлекавшийся к дознанию в качестве обвиняемого по делу о распространении по Орловской
губ[ернии] преступных воззваний "Письма к крестьянам" Святский, который и в Севске продолжает вести
знакомство с лицами политическими неблагонадежными», жандармское управление 30 октября 1904 г.
учредило за ним «негласный надзор»33. Положение
Святского еще более осложнилось, когда «21 января
1905 г. к Севскому уездному исправнику явился служащий в Севской уездной Земской Управе дворянин
Викентий Мельхиорович Оржельский и представил
ему копию письма Георгия Гапона на имя бывшего
министра внутренних дел князя СвятополкаМирского, объяснив при этом, что письмо это распространяет сын священника Д.И.Святский, вообще
пропагандирующий вредные учения и собирающий
пожертвования в пользу рабочих, пострадавших во
время беспорядков в С.-П[етербурге] 9 января 1905
г.»34. Началось дознание, в ходе которого выяснилось,
что «Оржельский и Святский, служа в сельскохозяйственном бюро Уездного Земства, неоднократно обсуждали пол[итические] вопросы»35. На основании
агентурных сведений и вещественных доказательств,
найденных при обыске, Святского в мае 1905 г. заключили под стражу36. Его обвинили в нелегальной
политической деятельности. Вскоре арест заменили
особым надзором37, после чего Святский перебрался в
г. Елец38.
В Ельце он поступил на должность корреспондента «Орловского вестника», позже стал заведующим отделением этой газеты39. Однако на воле оста-

вался недолго. Дело приняло новый оборот. В руки
жандармов попала «шифрованная записка», доказывающая причастность Святского к некому тайному
кружку, распространяющему запрещенную периодическую литературу (в частности, газеты «Освобождение» и «Искра»)40. На квартире Святского был
снова произведен обыск. По обвинению в хранении
запрещенной литературы, а также в произнесении
антиправительственной речи на митинге 15 декабря
1905 г., Святский вновь был арестован и посажен на
этот раз в Елецкую тюрьму в камеру-одиночку41.
Оказавшись вновь в заключении и ожидая, когда ему предъявят обвинение, Святский в камере
начал вести дневник, который ныне хранится в Государственном архиве Орловской области42. В этом
документе, представляющем сегодня огромный интерес для исследователя, нашли свое отражение переживания и надежды молодого человека. Прибывая
в камере, Святский следующим образом описывал
свое состояние: «Первые дни в тюрьме еще чувствуешь себя близким к воле, еще живешь неразрывно ее
интересами …, но каждый следующий день удаляет
все больше и больше от нее. Начинаешь жить прошлым и, понемногу мысль уносит назад за месяцы и
годы, снова начинаешь переживать и чувствовать
уже пережитое»43.
Тоска по свободе нисколько не охладила интереса Святского к астрономии. 7 января 1906 г. он
отметил в своем дневнике: «Сегодня вечер отдал
астрономии, наблюдал из своей одиночки. Ставил на
стол скамью, влезал на нее и с этой импровизированной обсерватории смотрел в открытую форточку.
Лампу ставил под стол, чтобы не мешала»44.
Кроме того, «чтобы сократить часы одиночества» в камере Святский с увлечением читал книги45. В
основном это была литература социалистического
толка, после манифеста 17 Октября разрешенная и
для прочтения в тюрьме. Так, половину объема
дневника Святского составляет подробный конспект
знаменитой «Эрфуртской программы»46, – он цитирует К. Каутского, восхищается «великим учителем
жизни» К.Марксом и его трудами47.
В Елецкой тюрьме Святский впервые пробует
себя и в качестве писателя. Этот факт до настоящего
времени не был отмечен исследователями, занимавшимися биографией ученого. На страницах его
дневника появляется небольшой рассказ, состоящий
из 6-ти маленьких главок, под названием «Старый
служака (из тюремных воспоминаний)»48. Основой
для написания этого произведения стали беседы,
происходившие у Святского с часовым надзирателем Елецкой тюрьмы, «сгорбившемся стариком с
большими седыми усами», в душе которого молодой
и горячий политический заключенный пытался посеять сомнения относительно пользы существующе179

го режима49. Сделать это оказалось не так-то просто:
«Разговаривали с надзирателем на общую тему …что
жизнь стала дорогая», «о косвенных налогах», «о том,
что сахар у нас это роскошь для деревенского жителя
и т.д. Старик слушал внимательно и, по-видимому,
соглашался. Перешли к чиновничеству. Поговорили о
взяточничестве. Перешли к войне, заговорили о ее
неудачах. Но это-то все и сгубило. "А – вы вот к чему.
Это все «политика», знаем мы вас. Не хочу я с вами
разговаривать". И старик, нахмурившись, зашагал
прочь»50.
Сочинение Святского исполнено лиризмом и
наивной трогательностью. В нем не столько фиксируются события, сколько передается напряжение
жизни, описываются ее тревоги и радости. Нетрудно
догадаться, что автор этого произведения, где причудливым образом переплетается реальность и вымысел, романтик: «Дверь с визгом запирается за
мной, и я в каземате. Вот она – одиночка. Сколько
читалось, думалось про нее - и вот она воплощена в
действительность. Подхожу к окну. Оно растворено,
но решетка отделяет меня от свободы. (…). Я ложусь
на жесткий матрац, хочу заснуть – но все напрасно. В
голове стучит, шумит, рой воспоминаний…, ни к чему вынырнувших из далекого прошлого... (…) А за
стенами тюрьмы по-прежнему несется неудержимая
жизнь, разрушая преграды, воздвигаемые ей теми, кто
хочет побороть саму жизнь. Да разве это можно!»51
После освобождения Святского из тюрьмы весной 1906 г., политическая жизнь страны начинает постепенно отходить для него на второй план. К этому
времени революционное движение в целом по стране
постепенно пошло на спад. Святский возвратился в
Севск. Теперь ему хотелось посвящать все больше
времени деятельности научной. Вспоминая об этом
периоде своей жизни, он писал в «Жизнеописании»:
«Я начинаю интересоваться естествознанием вообще
и, в частности, особенно ботаникой…, я начинаю собирать вообще материал, относящийся к Севску и
Севскому уезду по истории, описываю местные памятники старины»52 .
В конце 1907 г. Святский приступил к составлению исторического очерка по истории Севска53. 10
мая 1908 г. рукопись была сдана в печать, и в том же
году вышла книга, которая называлась «Исторический очерк городов Севска, Дмитровска и Комарицкой волости»54. Немногим ранее, в 1906 г., в «Сборнике Орловского церковного археологического общества» была опубликована работа преподавателя Орловской духовной семинарии, известного краеведа
Г.М. Пясецкого (к тому времени уже покойного) «Исторические очерки г. Севска и его уезда», где автор
довольно основательно излагал событийную историю края и давал описание его церковно-религиозной
жизни55.

Книга Святского, хотя и составленная, по его
же словам, «на основании уже имеющихся в литературе данных», и только частично «на основе собственных изысканий», демонстрирует принципиально
иной подход к выбору и подаче исторического материала56. Вот, что по этому поводу говорил сам Святский в предисловии к своей работе: «Труды Пясецкого, – собственно говоря, даже нельзя назвать историей. Это скорее материал к истории, т. к. самостоятельно Пясецкий дает очень мало. А если и дает
где, то исторические события оцениваются им
сквозь призму церкви, и освещение их делается под
углом зрения традиций Иловайского»57. Святский
также указывал на то, что у его предшественника
«почти не разработана история экономического состояния края в древнее время»58. В своей работе он
стремился более подробно рассмотреть вопросы
экономики, рассказать о внутренних порядках и общественных отношениях, складывавшихся в крае,
поставив при этом «всю свою работу на научную
основу, обращаясь, когда это требовалось, за справками к трудам таких корифеев русской исторической мысли, как профессора Ключевский и Милюков»59.
Для достижения поставленной цели Святский
привлек к своей работе летописи, сборники документов XIX в., частные коллекции, исследовал местные легенды, былины, поговорки и песни, старался
использовать статистические данные, археологические находки, а также собственные наблюдения над
местностью60. Святский также впервые осветил историю землевладения и крестьянских волнений в
XVIII - XIX вв. («Мобилизация земельной собственности и аграрные мятежи в XVIII и XIX в.»61), что
еще раз свидетельствует о том, что он, в отличие от
Пясецкого, более широко понимал предмет исторической науки.
Кроме того, в процессе работы молодой ученый отыскал, хранящийся в Городской Управе, старинный план г. Севска, сделанный в 1779 г. прапорщиком Чемесовым и, дополнив его «согласно сделанным изысканиям», передал в Орловскую Архивную Комиссию62. Председатель Комиссии А.Н.
Шульгин, как сообщает сам Святский, «при помощи
этого плана» и фотографий, незадолго до выхода
книги, «сделал модель Севской крепости», а «самый
план поместил в Сборнике», выпущенном на средства членов Архивной Комиссии63.
Однако у современников Даниила Осиповича –
коллег по Обществу для исследования природы Орловской губернии – его «Исторический очерк» не
вызвал особого восторга. В Известиях Общества
появилась довольно критическая статья, где Святского ругали за недостаточную историческую подготовку, слишком большое доверие к местным преда180

ниям и за несоблюдение осторожности в выводах.
«Метод исторического мышления у г. Святского
прост, - писал автор статьи, член Общества для исследования
природы
Орловской
губернии
Н.Василенко, - он берет известное положение у пр.
Ключевского, П.Н. Милюкова или у Н.А. Рожкова,
излагает его, а затем начинает к нему подгонять факты из местной истории. Так истории не пишут»64.
Вместе с тем, отмечая, что созданную для своей работы «интересную программу» Святский «выполнил
очень неосторожно и поспешно», в заключение Василенко подчеркивал, что книга Святского «читается
легко и с интересом», а ее автор «человек, несомненно, талантливый»65. Представляется, что рецензент
был не совсем прав в своей оценке, так как в краеведческих работах (а такой и являлась книга Святского)
обычно исследуется особенности, которые приобретают общероссийские процессы в той или иной местности. Описание и анализ этих процессов как раз и
содержались в трудах Ключевского, Рожкова и Милюкова, откуда информацию о них для своего исследования получал Святский.
Впоследствии, продолжая работу по изучению
истории родного города, Святский планировал выпустить новое издание книги. Ему также хотелось осветить некоторые новые сюжеты, с которыми он выступал на заседаниях Орловской ученой архивной комиссии («Реставрированная картина Севска конца XVII
в.», «Комарицкий мужик и "Комариада", «Севский
край в революцию 1905-1906 гг.»)66. Однако этим планам так и не суждено было сбыться. Святский стоял на
пороге больших перемен в своей жизни.
В 1909 г. Даниил Осипович покинул Севск и переехал в Санкт-Петербург, где до этого времени он
был известен читающей публике только как автор
статей по астрономии и метеорологии, с 1908 г. появляющихся в таких известных научно-популярных
журналах, как «Вестник знания», «Природа и люди»
и «Ботаника».
В столице перед молодым ученым открываются
совсем иные перспективы. Ему, провинциальному
самоучке, вдруг представилась возможность войти в
среду столичных ученых и стать активным участником научной жизни тех лет. В Санкт-Петербурге у
Святского состоялось знакомство с уже очень известным к тому моменту ученым-естественником, писателем и общественным деятелем Н.А. Морозовым,
автором книги «Откровение в грозе и буре» (1907 г.),
посвященной астрономической трактовке Апокалипсиса67.
Когда Святский узнал, что Морозов является
председателем Русского общества любителей мироведения (РОЛМ)68, то обратился к нему со следующим письмом: «Глубокоуважаемый Николай Александрович! Вы меня конечно не знаете – но я Вас

знаю по Вашим произведениям. Я – скромный провинциальный астроном-любитель и естественник,
недавно только выбравшийся в Петербург»69. Далее
Святский просил Морозова о встрече70. И его просьба была удовлетворена. Вскоре Святский наряду с
Морозовым становится членом РОЛМ и одним из
активнейших деятелей этой организации.
Знакомство двух ученых положило начало их
крепкой дружбе и успешной работе, продолжавшейся впоследствии очень много лет. Можно сказать, что Святский прошел школу Морозова, разделяя со своим учителем все тяготы, духовно обогащаясь как через его книги, так и через личное общение
с ним71. Кроме того, встреча с Морозовым окончательно определила интерес Святского к истории астрономии и религиозных верований72. Этому способствовали исследования Морозова и его «новый
метод историко-астрономического освещения документов», применяемый им в своих сочинениях73.
Уже после революции, в 1924 г., в день рождения
своего наставника, Святский писал ему следующие
строки: «На меня Ваше "Откровение" подействовало
особым образом, толкнув меня на изучение истории
древнейшей астрономии… С тех пор я никогда не
забыл и не забуду, что Вы – мой первый учитель,
первый вдохновили меня к подобного рода исследованиям»74.
В 1909 г. в журнале «Вестник знания» появляется статья Святского «Библейская космогония и
современная наука», в которой автор предлагает читателю «разобраться в истинном смысле библейских
сказаний о миротворении»75. В 1911 г. выходит небольшая (58 страниц) брошюра «Страшный суд как
астральная аллегория»76 – историко - астрономический экскурс в область христианской космографии,
где Святский, обобщая ранее собранный материал,
делает попытку систематизировать сведения из Библии и Талмуда о наблюдениях за кометой Галлея,
производимых накануне создания этих священных
сочинений77. Примерно к этому же времени относятся и другие работы Святского, посвященные астрономическому истолкованию различных библейских сказаний, в частности, вышедший в 1913 г.,
сборник статей «Под сводом хрустального неба»78.
В 1912 г. Святский впервые проявил себя не
только в качестве исследователя, но и в качестве организатора. Он успешно добивается издания и становится редактором научного журнала «Известия
Русского общества любителей мироведения» (после
1917 г. - «Мироведение»), который редактировал
вплоть до своего ареста в 1930 г.79 На протяжении
всей своей истории редкий номер журнала выходил
без статьи, подготовленной Святским. Тематика работ поражает своим разнообразием: от статей по ботанике, фенологии, метеорологии до статей сугубо
181

астрономического характера, посвященных разным
небесным явлениям.
В первом выпуске журнала «Известий» читателям сообщалось, что «РОЛМ, имея своей прямой задачей объединить любителей естественных и физикоматематических наук в целях поднятия уровня и ценности их трудов, решило … издавать свой периодический орган, который и ставит своей задачей, с одной
стороны, отражать жизнь самого общества, с другой
же, – стремиться к достижению прямой своей цели –
организации любителей мироведения»80. Вокруг редакции журнала вскоре действительно начали собираться преданные науке люди, профессионалы и любители, последние из которых теперь получили возможность публиковать результаты своих изысканий
на страницах столичного журнала.
Перебравшись в Петербург, Святский не оставил
и своих занятий краеведением. В 1909 г. он получил
от Этнологического Отдела Русского музея им. Александра III командировку в Севск для сбора этнографической коллекции. Ученый обследовал, как указано в статье, «южную половину Севского уезда Орловской губернии и прилегающие к нему части Новгород-Северского уезда Черниговской губернии,
Трубчевский уезд Орловской губернии и Дмитровский уезд Курской губернии», понимая, что именно
«эта область представляет весьма большой интерес
для этнографов», т.к. «здесь сходятся все три главных
отрасли русского народа – великороссы, малороссы и
белорусы»81. По итогам командировки главный этнографический журнал страны «Живая старина» в 1910
г. опубликовал работу Святского под названием
«Крестьянские костюмы в области соприкосновения
Орловской, Курской и Черниговской губерний»
(позже она вышла отдельной брошюрой)82. За это
блестяще выполненное исследование Святский был
удостоен малой серебряной медали от Русского географического Общества83.
Позже открылась еще одна сторона многогранного и творческого дарования Святского. На этот раз
он пробует себя в качестве писателя. В 1913 г. в библиотеке журнала «Всходы» печатается научнофантастический роман Б. Красногорского «По волнам
эфира»84. Святский, которого, по-видимому, впечатлило это произведение, предлагает автору совместно
написать его продолжение. И вот в 1914 г. выходит
роман «Острова эфирного океана» с подзаголовком
«Астрономический роман»85.
В романе рассказывается о приключениях русского ученого-изобретателя Имеретинского и его товарищей, отправившихся в экспедицию «в верхние
слои атмосферы» для того, чтобы «изучить Венеру»86. В пути их поджидает множество опасностей, но
эти отважные исследователи и «в самые тяжелые моменты пути, когда у многих других людей страх за

себя, за свою жизнь поглотил бы все силы и внимание», помнят «об интересах науки» и ставят их «на
первый план»87. Преодолев все препятствия, экспедиция, выполнив поставленную задачу, успешно
возвращается на землю.
Роман «Острова эфирного океана», безусловно,
не является значительным произведением русской
литературы. Это произведение хорошо понятно
только тем людям, у которых имеется какой-либо
багаж естественнонаучных знаний, в первую очередь, знаний астрономических. Вряд ли споры и
дискуссии о происхождении планет, о том, что такое
«мировой эфир» и о значимости периодической системы Менделеева для науки, происходящие между
персонажами романа, увлекут читателя, не имеющего специальной подготовки. Однако можно предположить, что это произведение было востребовано
среди коллег Святского по РОЛМ (круг вопросов,
поднятых в романе, в основном совпадает с теми
проблемами, которые обсуждались в 1912-1914 гг.
на страницах журнала «Известия Русского общества
любителей мироведения»88), а также среди астрономов-любителей, интересующихся тайнами Вселенной. Благодаря тому, что роман был написан живым,
увлекательным языком, в те годы он мог иметь в
столице даже некоторую популярность. Рецензию на
это произведение опубликовал в журнале «Природа
и люди» активный член РОЛМ, специалист жанра
научно-популярной литературы, Я.И. Перельман,
лично знакомый со Святским и не раз помогавший
последнему выступать со статьями на астрономические темы в этом издании89.
Накануне Первой мировой войны Святский совместно с Русским астрономическим обществом
участвовал в подготовке и в наблюдении полного
солнечного затмения 8 августа 1914 г.90, а также занимался сбором материала для своего нового исследования. 22 июня 1914 г. Святский писал Морозову:
«Сейчас, несмотря на ужасную жару, стоящую у нас,
я занят в Публичной библиотеке подготовкой материала к новой моей работе, на этот раз делаемой для
"Известий Императорской Академии Наук"… Не
знаю еще, как я назову ее, но содержание ее таково:
обработка и критическая проверка сказаний русских
летописей о солнечных и лунных затмениях и кометах. Работа получается очень обширная, и я не скоро,
вероятно, с ней справлюсь»91. Речь шла об одном из
основных трудов Святского – «Астрономические
явления в русских летописях».
Находясь еще в Севске, Святский познакомился по переписке с выдающимся этнографом (в дальнейшем – членом корреспондентом АН СССР) Д.К.
Зелениным. Позднее в Петербурге Зеленин представил молодого человека знатоку русских летописей
академику А.А.Шахматову, который поддержал
182

идею, вероятно, возникшую у Святского еще во время обучения в семинарии, – о создании работы, где
бы был представлен обзор описаний небесных явлений, помещенных в русских летописях92. С этого времени, по словам самого Святского, он вплотную занялся «историей астрономии и метеорологии в России», одновременно «продолжая работать в области
метеорологии и климатологии, исследуя периодичность гроз в России в зависимости от солнечной деятельности, выясняя ход солнечной активности в историческом прошлом»93.
В 1915 г. Святский опубликовал свое произведение в «Известиях Академии наук» под названием «Астрономические явления в русских летописях с научнокритической точки зрения»94. Книга Святского была
дополнена «Каноном русских затмений», который
выполнил молодой ученый-астроном М.А. Вильев95.
Приложение, составленное Вильевым, охватившее
период с 1060 по 1705 год, включало в себя таблицы
расчетов условий видимости в Древней Руси и в допетровской России всех солнечных и лунных затмений, которыми до сих пор пользуются астрономы и
историки. Вильев также помогал Святскому и в расчетах условий видимости целого ряда небесных явлений:
соединений планет с Луной и друг с другом, условий
видимости Меркурия и Венеры, расположения планет
на небе и многого другого. В свою очередь Святский
сообщал Вильеву о летописных наблюдениях комет,
которые тот использовал при вычислении их орбит96.
Работа Святского до наших дней является фундаментом для исследований по хронологии и по истории
развития научных знаний на Руси.
Плодотворную деятельность прервала Октябрьская революция и последовавшая за ней Гражданская
война. Страна переживала годы голода и разрухи.
Несмотря на это, РОЛМ, членом которого оставался
Святский, продолжало свою работу, хотя для Общества и наступили нелегкие времена. Чтобы как-то
улучшить положение своих сотрудников, Морозов
обратился к наркому просвещения А.В. Луначарскому и начальнику Петроградского управления Главнауки М.П. Кристи, которые оказали деятельную помощь РОЛМ и организованному в те же годы Морозовым Научному институту им. П.Ф. Лесгафта97. В
этом институте было открыто и Астрономическое
отделение, ассистентом которого с 1918 г. стал Святский. 16 октября 1918 г. он написал Морозову следующее письмо: «Дорогой Николай Александрович.
Наконец переезд совершился, и я, немного разобравшись в вещах, имею возможность написать Вам несколько строк об этом, чтобы порадовать Вас и еще
раз поблагодарить за мое устройство здесь. Теперь за
судьбу Астрономического отделения Института Вы
можете быть совершенно покойны. Оно наладится у
нас с Вами в самом скором времени»98. На деле все

оказалось гораздо труднее, чем предполагал Святский. Со стороны властей началось первое наступление на интеллигенцию. Научный Отдел Комиссариата запросил мнение Пулковских астрономов «о
значении открываемого Астрономического отделения» в институте Морозова99. Была избрана комиссия из трех лиц, куда, к счастью для института, попали лояльно настроенные люди100. Но «буря была
столь сильна», что в институте, по выражению самого Святского, не надеялись отстоять отделение «от
отрицательного отзыва Пулковских жрецов науки,
болезненное самолюбие которых, вероятно, и здесь
чувствовало себя уязвленным»101. Однако на этот раз
все обошлось.
В институте им.П.Ф.Лесгафта Святский проработал до 1930 г., занимая в 1921-1922 гг. дополнительно должность помощника директора Н.А. Морозова102. По предложению Морозова Святский вместе
с Вильевым занимались датировкой египетских гороскопов по расположению планет, тем самым, осуществляя точную датировку тех гробниц, саркофагов и храмов, на стенах которых были высечены эти
гороскопы103.
С 1919 по 1921 гг., из-за невозможности прожить на одно жалование, Святский устраивается на
работу в Главную Географическую Обсерваторию, в
отделение Ежемесячного Бюллетеня104, параллельно
продолжая писать научно-популярные статьи по метеорологии и астрономии для журнала «Мироведение», выпуск которого в эти годы был крайне затруднен из-за отсутствия денежных средств и необходимых материалов105.
На волне подъема краеведческого движения
Святский в 1922 г. был избран в состав Ленинградское Центральное Бюро краеведения при Российской
Академии наук, во главе которого стоял академик
С.Ф.Ольденбург106, и стал ученым секретарем этого
Бюро по Ленинградскому Отделению107. Это событие стало важной вехой в жизни Святского. Его деятельность в качестве ученого секретаря Центрального бюро краеведения принесла большую пользу
краеведческому движению 20-х годов XX века, которое как раз в это время превратилось в важное явление общественной жизни страны. На этом поприще Святский выступил как талантливый организатор
научной и общественно-просветительской деятельности ЦБК, с другой стороны, как ученыйестественник, способствовал внедрению в краеведческую работу данных естественных наук.
Работать в то время, когда в стране шла Гражданская война, было очень тяжело. Тем не менее, в
1918 г. по поручению Орловской ученой архивной
Комиссии, Святский отправляется на свою малую
Родину в Севский уезд собирать «этнографическую
коллекцию в виде полотенец, головных уборов и
183

других предметов домашнего обихода» для Музея
Александра III в Петрограде108. Святский отыскивал
и доставлял в музей из уездных присутственных мест
портреты, бюсты и скульптуры императора Александра III и «другие предметы прошлого царствования,
между которыми» могли бы оказаться «предметы
высокой художественной ценности»109. Таким образом, было спасено множество экспонатов, представляющих историческую значимость.
В Петрограде же тем временем жизнь с каждым
днем становилась все труднее. В середине октября
1918 г. Святский писал Морозову, который на некоторое время перебрался в свою усадьбу в Ярославской губернии: «С отоплением дело дрянь… Теперь
взялся Иван Дмитриевич (И.Д. Стрельников – М.С.)
хлопотать через райлеском, чтобы разрешили нам
баржу и право привести дрова своими силами… Мы
зябнем уже, т.к. в комнатах 9 градусов по Реомюру и
ходим в комнатах в пальто или сидим по кухням»110.
Наступила весна 1919 г., но положение не улучшалось: «Живем здесь только надеждой на лучшее будущее, т.к. продовольственная разруха достигла геркулесовых столпов – как это можете видеть из прилагаемой вырезки из «Правды» о нынешних ценах.
Прекращение же движения почти ничего не прибавило простым смертным и дало лишь трудовой паек
рабочим в добавление к I-й категории, служащие же,
занимающиеся 6 часов, этого добавочного пайка не
получат»111.
В конце зимы 1919 г., занимаясь ноской дров,
простудился и вскоре умер от воспаления легких 26летний Вильев. Этот факт привел Святского в отчаяние: «Ужас и мрак, мрак и холод могилы. Проклятая
судьба, вырывающая таланты так нелепо из нашей и
без того не великой армии ученых… Сидим в темноте, холоде и голодные…»112.
Зимой 1920 г. также не обошлось без неприятностей. У ученых хотели отнять продуктовый паек, что
означало бы для многих из них голодную смерть. Но
Горький, к счастью, «ездил в Москву и выхлопотал у
Ленина его сохранение»113. Всего выделили 1800 пайков, из которых коллегам Святского по институту
досталось 16 и «все астрономические» 114. Беда миновала.
Несмотря на жизненные невзгоды, Святский не
переставал в отсутствии Морозова заботиться о его
детище, институте им. Лесгафта. «Приходится отступать от правил и столько над моей головой висит
дамокловых мечей, что буквально нет покоя от всей
сложности и трудности хозяйственных дел, свалившихся на меня в такое трудное время… - 25 февраля
1920 г. сообщал Святский своему наставнику - Я не
только подписываю все за Предхозкома, но и за Директора, т.е. фактически являюсь полным хозяином
Института. Трудно, но что делать»115.

Весной 1922 г. силы практически покинули Даниила Осиповича. С горечью он писал об этом Морозову: «Мы дошли до того, что сожгли все, что
было на дворе, не было ни полена, ни куска угля…
Институт Физической Обсерватории по-прежнему
ведет себя позорно и денег не дает. Если так будет
дальше, я не вынесу и откажусь от возложенного на
меня бремени, непосильного, наконец, для меня. Я
обеднел донельзя, т.к. жить только на средства Института, работать за пятерых нет возможности. Поддержки и сочувствия мало, и потому угнетен духом.
…Большинство видят во мне, вероятно, только Вашего приказчика. Нечего и говорить о научной работе – нет времени и сил что-либо делать… »116.
Однако с приходом тепла положение стало понемногу улучшаться. Лихолетье миновало, страна
вступила в НЭП. Постепенно наладилось продовольственное снабжение, отпала постоянная необходимость в топливе. У Даниила Осиповича появилась
долгожданная возможность посвятить себя любимому делу – научной работе, тем более, что приобретенные за время пребывания в столице навыки
чрезвычайно способствовали подобным занятиям.
Заметные изменения претерпели методологические
основы воззрений Святского – из провинциального
дилетанта путем приращения исследовательского
опыта он превратился в профессионального ученого.
Четко обозначились и его научные интересы, лежавшие в сфере истории астрономии, а также в областях таких наук, как ботаника, фенология и метеорология. Ученый постепенно овладел техникой научных исследований, стал критичнее подходить к
выбору исторических источников и содержащейся в
них информации.
Вперед продвинулись не только его научные
изыскания, но и организаторская деятельность.
Святский плодотворно сотрудничал в ряде столичных научных учреждений, занимался общественнопросветительской работой, его статьи публиковали
известнейшие научно-популярные издания России
того времени. Под редакцией Святского выходил
журнал Русского общества любителей мироведения,
тематика которого, на протяжении существования
издания под началом Святского, оставалась чрезвычайно разнообразной. К участию в этом издании
привлекались многие именитые ученые того времени, а также провинциальные ученые-любители, которым Общество нередко помогало делать первые
шаги в науку. В этом направлении Святскому удалось сделать чрезвычайно много – Общество любителей мироведения приобрело новых членов, значительно увеличив тем самым свою численность, началось сотрудничество с организациями, занимающимися астрономическими и метеорологическими
наблюдениями и иными изысканиями на местах.
184

Революционные события 1917 г. и нелегкие для
страны и всей русской интеллигенции годы гражданской войны не охладили пыла ученого к научным исследованием, наоборот, в новых условиях Святский
увидел дополнительные стимулы и возможности для
развития русской науки. Эти возможности он попытался максимально использовать в дальнейшей своей
деятельности. Опыт, полученный за годы жизни в
столице, послужил надежной основой для дальнейших творческих успехов ученого.
Период с 1923 по 1930 гг., пожалуй, оказался
наиболее плодотворным в жизни и деятельности Даниила Осиповича Святского. У него появилась возможность полностью окунуться в научную работу,
приступить к осуществлению ранее задуманных идей.
Это было время наивысшего подъема творческих сил
ученого, время неразрывно связанное для Святского с
работой в ЦБК и РОЛМ.
В эти годы между названными организациями
благодаря содействию Святского возникло тесное
плодотворное сотрудничество117. Во второй половине
20-х гг. при активной поддержке ЦБК, в том числе, и
финансовой, членами РОЛМ были выпущены и разосланы по адресам краеведческих и мироведческих
учреждений инструкции-программы по организации
научных исследований в разных областях знаний с
учетом региональной специфики каждой местности118. Это позволило «стремительно расширить и
планомерно развить сеть наблюдательных пунктов»
по всей территории СССР, «улучшить качество получаемого материала» и «привлечь к его обработке», а,
значит, и к участию в работе РОЛМ, новых научных
сотрудников119. Разработка примерной программы
для организации наблюдений по фенологии была
произведена фенологической комиссией РОЛМ под
руководством Святского, с 1927 г. являвшегося заместителем председателя секции геофизики и фенологии (до этого он занимал пост заведующего отделением атмосферного электричества и фенологии)120.
Святским же было составлено и обращение к местным работникам и учреждениям, опубликованное в
«Известиях ВЦИК», журнале «Наука и техника» и
других изданиях, разъясняющее необходимость проведения комплексных научных исследований по всей
стране121. Результаты подобной деятельности сказались незамедлительно. К началу 30-х гг. Русское Общество Любителей Мироведения сделало большие
успехи в отношении как увеличения численности
своих членов (к 1929 г. их число возросло до 2400),
так и в области расширения и углубления своей тематики122. Рост краеведческого движения в эти годы
также являлся показательным – его масштабы за 10
лет с начала 20-х гг. выросли в 10 раз123.
Распространенным явлением в период с 1921 г.
по 1929 гг. стало периодическое проведение конфе-

ренций и съездов краеведов и мироведов, на которых
представители кружков различных областей обменивались опытом работы, завязывали деловые и научные контакты. Одним из организаторов и постоянных участников таких мероприятий был Святский,
ставший к этому времени первоклассным специалистом по древней и средневековой астрономии, фенологии и метеорологии. Как член ЦБК и РОЛМ он
неоднократно выезжал в научные командировки в
такие города, как Москва, Воронеж, Пермь, Батуми,
Рыбинск, Курск, Севск, Дмитров, где помогал местным учреждениям в организации научных исследований и выступал с докладами и сообщениями на
различные темы124. Святский также являлся членом
организационного комитета и активным участником
двух Всероссийских съездов любителей мироведения, проходивших в 1921 г. в Петрограде и в 1928 г.
в Нижнем Новгороде и ставших важным событием в
мире науки125.
В области чисто научной деятельности в 20-е
гг. Святский продолжает исследования в области
астрономической науки и истории астрономии. Еще
до 1917 г. он начал изучать периодичность солнечной активности в далеком прошлом по летописным
источникам, а также одновременно рассматривал
зависимость числа гроз от пятнообразовательной
деятельности солнца126. Теперь, во второй половине
20-х гг., Святский исследует вековые колебания
уровня озер, занимается проверкой гипотезы французского астронома А. Данжона о зависимости яркости лунных затмений от солнечной активности, продолжает изучение звездного неба древних вавилонян127. В то же время Святский работает над большой статьей об астрономии в «Божественной комедии» Данте Алигьери128. Большое количество статей
того периода посвящено сообщениям о наблюдениях комет, болидов и падении метеоритов. Святский
описывал видимость в России большой кометы 1680
г., наблюдения яркого болида 20 (31) июля 1704 г.,
падение метеоритов в Белозерском крае 29 ноября (9
декабря) 1662 г.129 Его также интересовали и более
обширные вопросы, например, существование на
Земле метеоритных кратеров. Святский занимался
выявлением сходных черт в метеоритных явлениях
1908 г. на Тунгуске и вблизи Великого Устюга XIII
века130. Немногим позже в поле зрения Святского
оказывается астрономическая книга «Шестокрыл»,
написанная на Руси в 15 веке, а также труды астролога XVI века Николая Любчанина и наблюдения
неизвестного любителя астрономии в слободе Лучены на Волге, относящиеся к 1774-1782 гг.131 В 1930
г. американский журнал «Популярная астрономия»
опубликовал статью Святского «Метеоритные потоки в русских летописях»132. В этом же году в серии
«Занимательная наука», одним из основоположни185

ков которой являлся известный ученый Я.И. Перельман, вышла совместная работа Святского и первой в
мире женщины ученого-аэролога Т.Н. Кладо – «Занимательная метеорология», книга, в последствии
выдержавшая несколько изданий133.
Весной 1930 г. научная деятельность Святского
была прервана. Стремясь полностью взять развитие
науки под свой контроль, партийно-государственные
власти санкционировали коллективные репрессии по
отношению к ученым «старой школы», вызвав к жизни знаменитое «Академическое дело»134. В связи с
этим в 1929-1930-х гг. были арестованы многие историки Москвы и Ленинграда. Чтобы в глазах общественности придать делу более серьезный характер и
подчеркнуть его масштабность, было арестовано и
большое количество членов краеведческих обществ
по всей стране135. Развернувшиеся репрессии вплотную коснулись деятелей РОЛМ и ЦБК.
27 марта 1930 г. Святский вместе со своими коллегами по Обществу Мироведения был арестован.
Поводом к аресту послужил личный дневник ученого
секретаря РОЛМ В.А. Казицына, неизвестным образом попавший в руки сотрудников ГПУ136. В своем
дневнике Казицын имел привычку записывать высказывания своих коллег по Обществу, в том числе, касающиеся и их отношения к советской власти. К несчастью, многие из членов Общества в своих разговорах были достаточно откровенны. Впоследствии
подобная откровенность не прошла для них бесследно.
В 1931 году по результатам проведенного следствия охранительными органами было принято решение о существовании в руководстве Общества
«контрреволюционной группировки», и виновности
ряда его членов в антисоветской деятельности137. После этого дело было передано в коллегию ОГПУ для
внесудебного разбирательства. В результате ряд членов РОЛМ был направлен в концлагеря, другие сосланы или же подверглись административным преследованиям. Постигла эта участь и Святского. Ему
как редактору печатного органа РОЛМ, а также как
ученому секретарю ЦБК поставили в вину и некоторые другие эпизоды. Например, Даниил Осипович
обвинялся в том, что предложил назвать (в связи с
приближающимся 250-летием Петра I) именем Петра
Великого новую звезду, вспыхнувшую в созвездии
Лисички незадолго до рождения будущего императора138. Что касается краеведческой деятельности, то в
вину Святскому вменялось слишком большое увлечение историческим краеведением, и как следствие,
игнорирование задач современности, связанных с
производственной необходимостью краеведческой
работы139. Похожее обвинение было выдвинуто и
против коллеги Святского по ЦБК историка и краеведа Н.П. Анциферова, к тому времени осужденного

сразу по нескольким антисоветским делам140. Так же
как и Святский, под давлением следственных органов, он дал признательные показания по данному
делу и был приговорен к 5 годам заключения141. Впоследствии Анциферов оставил подробные воспоминания об этом периоде своей жизни.
После ареста Святского и других членов
РОЛМ, судьба Общества оказалась предрешена. Разгрому подверглось и краеведческое движение. Многие краеведы были репрессированы, добровольные
краеведческие общества распущены или заменены
сугубо бюрократическими структурами. РОЛМ административным решением Ленгубисполкома было
закрыто в декабре 1930 г.142 В № 2 журнала «Мироведение» за 1930 г., где была помещена первая часть
работы Святского «Чудесность и естественность в
небесных явлениях по представлениям наших предков», фамилия Святского как ответственного редактора издания уже отсутствовала143. Вторая часть названой статьи так и не появилась. Председатель
РОЛМ, 76-летний Н.А.Морозов, имевший репутацию борца с царским режимом, в тот момент находившейся в своей усадьбе Борок Ярославской области, уже ничем не мог помочь своему коллеге и другу. Вскоре журнал «Мироведение» перевели в Москву, где его новым ответственным редактором был
утвержден В.Т. Тер-Оганезов, человек, судя по его
деятельности, принесший невосполнимый вред советской астрономической науке144.
В ожидании суда Святскому пришлось провести в тюрьме более года145. Летом 1931 г. коллегия
ОГПУ осудила его на три года с зачетом предварительного заключения по обвинению в заговоре против советской власти. Вскоре Святский был направлен на строительство Беломорско-Балтийского канала146. Вместе с ним в Белбалтлаге отбывал свое наказание и Анциферов. Позже он вспоминал, что в то
время заключенные пользовались еще «относительной свободой» и «режим в лагере был очень либеральный»147. Подробно описывая повседневную
жизнь лагеря, он в частности упоминает и о своей
совместной деятельности со Святским: «…Из всего
здесь мною сообщаемого самое удивительное – это
наши экскурсии по выходным дням. Их организовывал я. …По фенологии экскурсией руководил Д.О.
Святский из ЦБК (мой одноделец). …Это были счастливые часы. Мы забывали о неволе. Наслаждались
суровой, но своеобразной природой Карелии»148.
Вскоре Святского освободили от общих работ и
перевели в вольнонаемники, назначили заработную
плату, паек149. Он работал по специальности – климатологом и метеорологом. Осенью 1932 г. Святский вместе с другими осужденными по названному
делу был досрочно отпущен по амнистии150, и, получив право свободного проживания на территории
186

СССР, вернулся в Ленинград, где до 1935 г. проработал 2,5 года в Гидрологическом институте в Луганске
Ленинградской области151.
После освобождения Святский вновь принимается за работу, несмотря на то, что пребывание в заключение не прошло для него бесследно. К этому
времени относится статья «Климат и погода района
Беломорско-Балтийского водного пути» (1932 г.) и
статья о наблюдениях на Руси северных сияний,
опубликованная в «Трудах Института истории науки
и техники» (1935 г.)152. В 1934 г. выходит второе издание «Занимательной метеорологии» Святского и
Кладо153. Книга так понравилась читателям, что спустя год «Молодая гвардия» выпустила третье ее издание, хотя Святский к тому времени находился в ссылке, а Кладо отбывала наказание в местах лишения
свободы154.
В конце 1920-х гг. по совету В.И.Вернадского155
Святский начал работу над «Очерками по истории
астрономии в Древней Руси» (позже он изменил название, и произведение стало называться «Народная
астрономия и космология в Древней Руси», т.к. по
своему содержанию книга скорее представляла собой
собрание отдельных очерков, расположенных в определенной системе, чем последовательно изложенную
историю астрономии156) – самым объемным своим
трудом (287 страниц). В письме от 20 июля 1928 г.
Святский в связи с этим сообщал Вернадскому:
«Мысль о истории астрономии не покидает меня и я
все коплю материал, а кое-где уже и пишу. Сейчас я
проработал интересный вопрос о любителях в астрономии, начало которых восходит к концу XVIII в.»157.
За 2 года (с 1932 по 1934 гг.) Святскому удалось
окончательно завершить работу над этой книгой. Не
надеясь провести свой труд через Институт Науки и
Техники по понятным причинам, Святский в 1935 г.
заключил договор с научно-техническим издательством и сдал туда свою рукопись158. Однако издательство, продержав ее у себя до 1937 г., отказалось печатать работу и возвратило рукопись обратно Святскому, сославшись «на отсутствие лимитов на бумагу»159.
Узнав из газет об избрании Вернадского (с которым
он был знаком еще с 20-х гг.) председателем комиссии по составлению тематики Института науки и техники при АН СССР, Святский решил обратиться к
нему «с просьбой и предложением включить в число
тем» и его труд160. Понимая, что проведение столь
объемной работы в печать через Академию наук даже
для Вернадского может быть сопряжено с большими
трудностями, Святский просил его «взять хотя бы
отдельные темы»161. Получив рукопись, Вернадский
передал ее на дополнительное рецензирование астроному-академику В.Г. Фесенкову162. Договорившись
между собой, два академика совместно решили представить труд Святского в Редакционно-издательский

совет АН СССР для издания163. Однако известия о
том, что Фесенков одобрил его работу, Святский так
и не дождался – ответ пришел уже после его смерти.
В феврале 1935 г., после событий, связанных с
убийством С.М.Кирова, когда многие ученые и деятели науки вновь подверглись высылкам из столицы
и новым арестам, Святскому с женой в административном порядке также «было предложено» выехать
из Ленинграда в Алма-Ату (Казахстан)164. Вероятно,
первоначально в качестве места высылки Святского
рассматривался Тургай, провинциальный город союзной республики Казахстан165. Однако 16 марта
1935 г. Святского «вызвал начальник и сказал, что
пришло известие» о направлении его в Алма-Ату, «т.
е. туда, где отделение АН и республиканский центр
Единой Гидро-мет службы», и куда Святский сам
просил себя отправить. Это известие несказанно обрадовало Святского, о чем он поспешил сообщить в
письме своему наставнику и давнему другу Морозову: «Если же суждено сбыться, то тогда, ура, тогда
будет спасена моя научная работа и моя научная
дальнейшая деятельность. В Тургае же, …я буду
человеком конченным, как для науки, так и вообще
для жизни»166.
В Алма-Ате Святский устроился метеорологом
в систему Гидрометслужбы167. Вскоре его избрали
ученым секретарем Научно-методического совета и
секретарем Фенологической комиссии168. В этой
должности Святский активно участвовал в издании I
тома «Трудов Казахского управления Гидрометслужбы», куда поместил две своих работы – о колебаниях климата в г. Алма-Ата с 1879 г. и о селевых
потоках на р. Малая Алматинка169. Также в числе
прочих специалистов Святский являлся разработчиком программы метеорологических наблюдений для
Казахстана170. Результатом этой деятельности стало
создание наблюдательных пунктов на территории
указанной союзной республики, выросших в 1937 г.
в 128 разных ее точках171.
Однако плодотворная работа была снова прервана – в 1937 г. Святского увольняют с формулировкой «за невозможностью использования»172. Даниил Осипович не сдается: пишет заявление в Главное управление Гидрометслужбы, в прокуратуру,
письмо В.М. Молотову, где ссылается «на его речь
от 15 V о безработных ученых»173. Тем временем,
начальство подает на него в суд, требуя выселения
без предоставления жилплощади. Летом 1938 г.
предпринятые меры наконец принесли долгожданный результат – Святского «восстанавливают в
должности специалиста по обработке метеорологических наблюдений» и назначают агросельхозметеорологом в Актюбинское отделение Гидрометслужбы
(в Алма-Ате «вакансий уже не было»)174. Приняв
предложение и переехав вместе с женой в Актю187

бинск, Святский с досадой пишет Вернадскому о том,
что в этих условиях историей науки ему «заниматься
почти не приходится, т.к. здешняя публичная библиотека в этом отношении» после Ленинградских архивов, рукописных отделений и прочего «удовлетворить не может»175. Несмотря на это, Святский все же
находит возможность работать над большим трудом
по истории климата СССР с 12 века, по материалам,
собранным еще в Ленинграде176. В журнал «Метеорология и гидрология» он посылает свою работу «О
потеплении Севера»177. Оставалось всего лишь несколько месяцев до конца «остракизма» Святского в
Актюбинске, как он сам с радостью сообщал Морозову178, но конца своего изгнания Святский так и не дождался. 29 января 1940 г. Святский скоропостижно
скончался за 2 недели до окончания высылки. Ему не
было еще 60 лет.
От жены Святского, Марии Федоровны, оставшейся без средств к существованию, начальство потребовало немедленного выезда в район179. Однако
Географическое общество СССР пригласило ее в Ленинград и позаботилось о сохранении архива Святского. В мае 1940 г. Мария Федоровна передала научный архив мужа этому обществу180. Среди переданных бумаг, имелся экземпляр «Народной астрономии и космологии Древней Руси», работы Святского, которая при его жизни так и не была полностью
опубликована (фрагменты этого исследования в конце 20-х гг. публиковались на страницах «Мироведения»). Дальнейшую судьбу этой рукописи проследил
ныне покойный В.А. Бронштэн, ученый, автор многочисленных статей по истории науки в России181.
Рукопись книги Святского осталась у Фесенкова, который использовал ее в своей работе «Очерк
истории астрономии в России в XVII и XVIII столетиях», опубликованной в «Трудах института истории
естествознания» в 1948 г.182 Фесенков познакомил с
работой Святского Б.А. Воронцова-Вельяминова,
широко использовавшего ее и в своей книге «Очерки
по истории астрономии России», вышедшей в 1956
г.183 Далее рукопись Святского попала к председателю комиссии по истории астрономии П.Г. Куликовскому, который, не имея возможности издать ее отдельной книгой, опубликовал ее по частям в трех последовательных
выпусках
«Историкоастрономических исследований»184. Вдова ученого,
после смерти мужа проживающая в г. Волхов Ленинградской области, по заключенному договору получила гонорар за эту публикацию. Работа Святского,
хотя и опубликованная спустя 30 лет после смерти
автора, стимулировала аналогичные исследования по
истории астрономии в Эстонии, Армении и в других
республиках бывшего Советского Союза. Когда же в
1949 г. перевод собранных Святским известий и частично его комментариев был опубликован на англий-

ском языке, эта книга стала известна и западным исследователям185.
Таким образом, в результате проведенного исследования Святский предстает перед нами разносторонним и одаренным ученым, преуспевшим во
многих областях знания. В его судьбе отразилась
история русской интеллигенции первой трети ХХ в.,
история отечественной науки в целом.
Святский принадлежал к тому поколению ученых, которые пытались в своей научной деятельности выработать компромисс между традициями дореволюционной исторической школы и велением
времени. Достойно проявив себя не только в качестве ученого, но и как организатор, Святский плодотворно занимался общественно-просветительской
работой. Его деятельность в качестве редактора печатного органа РОЛМ и работа на посту ученого
секретаря Центрального бюро краеведения принесла
немало пользы науке XX века.
1930-е гг. стали временем тяжелых испытаний
для ученых старой формации, после которых большинство из них уже не смогли полностью оправиться. Коснулась эта трагедия и Святского. Арест и
ссылка подорвали здоровье ученого и негативно отразились на его общественной деятельности и карьере. Тем не менее, его творчество, даже после столь
трагического эпизода, не стало менее насыщенным и
разносторонним.
Биография и творческий путь Святского – это
пример большой целеустремленной работы, последовательного воплощения в жизнь творческих замыслов, образец бескорыстного служения науке. Обращение к архивам и обилие имеющегося материала
по указанной теме, лишний раз доказало, что необходимо осуществление дальнейших поисков в этом
направлении. Проведение глубокого анализа научного творчества Святского и определение его места в
истории исторической науки будет являться следующим этапом в изучении наследия, оставленного
этим замечательным ученым.
1.

Примечания

Бронштэн В.А. Разгром Общества любителей мироведения //
Природа, 1990, №10. – С. 122-126; Он же. Даниил Осипович Святский (1881 -1940) // Святский Д.О. Астрономия Древней Руси. – М.,
2007. – С. 16-24.
2. Шмидт С.О. «Золотое десятилетие» советского краеведения //
Отечество: краеведческий альманах. Вып.1, 1990. – С. 11-27.
3. Дубровский А.М. Слово о Святском // Из истории Севска и его
округи (сборник материалов областной краеведческой конференции, посвященной 50-летию боев за Севск). – Севск, 1993. – С. 3744.
4. ГАОО. Ф.580,Ст. 1, Д. 4282; Ф.883, Д. 143, 215, 349; Ф. 1001. Д. 5.
5. ААН. Ф. 518, Оп. 3, Д. 1471; Ф. 518, Оп. 5/1012, Д. 132; Ф. 543,
Оп. 4, Д. 1657, 1658, 1659; Ф. 543, Оп. 5/1776, Д.168, 169, 170, 171;
Ф. 1510. Оп. 1. Д. 674.
6. Дело о состоящем под надзором полиции за хранение и распространение политической литературы Д. Святском. ГАОО. Ф.580.
Ст.1. Д.4282. Л.6.

188

7. См.: Бронштэн В.А. Даниил Осипович Святский (1881 -1940). – С.
16.
8. См.: Дубровский А.М. Слово о Святском. – С. 37.
9. ГАОО. Ф.580. Ст.1. Д.4282. Л.6.
10. Краткий очерк истории Орловской духовной семинарии с 1817
по1867гг. // Орловские епархиальные ведомости. 1867. №21. - С.
1630.
11. Жарков М.А., Ливцов В.А., Лепилин А.В. История Орловской
епархии. – Орел, 2007. – С. 150-154.
12. См.: Дубровский А.М. Слово о Святском. – С. 37-38.
13. См.: Орловский вестник. 3 января 1898 г. № 3. – С. 4.
14. См.: Дубровский А.М. Слово о Святском. – С. 38.
15. Кондратенко А. Здесь была семинария// Вече (Вестник общественно-культурного центра Орловского отделения ВООПИиК). 1991.
№3.
16. ГАОО. Ф.1001. Д.15. Л.4.
17. Там же. Л. 30.
18. Там же.
19. ГАОО. Ф.580. Ст.1. Д.4282. Л.1. В документах дореволюционного происхождения отчество Святского чаще всего передавалось
как «Иосифович». В настоящей работе принят несколько иной вариант – Осипович, тот вариант, который сам Святский употреблял в
письмах, документах и научных текстах.
20. Там же. Л. 28.
21. См.: Дубровский А.М. Слово о Святском. – С. 38.
22. ГАОО. Ф.580.Ст.1. Д.4282. Л. 16.
23. Там же. Л.9.
24. Там же. Л. 9-10.
25. Там же.
26. Там же. Л.11-12.
27. Там же.
28. См.: Еремин В.П. Орловские краеведы // Краеведческие записки.
Вып. 4. – Орел, 2005. – С. 344.
29. См.: Известия общества для исследования природы. Вып.1, 1907;
Вып. 2, 1909; Вып. 3, 1911.
30. Святский Д.О. Очерк растительности Севского уезда Орловской
губернии. – СПб, 1905.
31.См.: Там же. – С.3. Хитрово В.Н. (1879-1949) – доктор биологических наук, профессор, член Общества для исследования природы
Орловской губернии. Уже спустя много лет после переезда в СанктПетербург, превзойдя наставника и в профессионализме и по количеству опубликованных работ, Святский, будучи ответственным
редактором журнала «Мироведение» и сотрудником журнала
«Краеведение», не раз помещал статьи Хитрово в этих изданиях и
рецензировал труды своего земляка-краеведа, преимущественно
оценивая их с положительной стороны (См., напр.: Краеведение,
1925, № 3-4; Мироведение, 1929, №1). Долгие годы Святский и
Хитрово, который и после 1917 г. не оставил своих занятий историей и природой Орловщины, поддерживали весьма плодотворные
рабочие отношения, одинаково обогащавшие их обоих в профессиональном плане.
32. См.: Дубровский А.М. Слово о Святском. – С. 39.
33. Дело по обвинению в хранении нелегальной литературы. ГАОО.
Ф.883.Д.143.Л.1,6,7.
34. Там же. Л.16.
35. Там же. Л.21.
36. Дело по обвинению Святского Д.О., Феноменова М.Я. и Гринева
Н.В. в политической деятельности. ГАОО. Ф.883. Д.215. Л.6.
37. Там же. Л.115.
38. Там же. Л.180.
39. Там же.
40. Там же. Л. 292.
41. ГАОО. Ф. 1001. Д. 15. Л. 30.
42. Дневник Д. Святского, писавшийся в Елецкой тюрьме. ГАОО. Ф.
1001. Д. 15.
43.Там же. Л.3.
44. Там же. Л.4.

45. Там же.
46. Там же. Л. 6-16.
47. Там же. Л.4.
48. ГАОО. Ф. 1001. Д.15. Л. 21-28.
49. Там же.
50. Там же. Л. 25-26.
51. Там же. Л. 1.
52. Цит. по.: Дубровский А.М. Слово о Святском. – С. 39.
53. Святский Д.О. Исторический очерк городов Севска, Дмитровска и Комарицкой волости. – Орел, 1908.
54. Первоначально автор планировал назвать свое сочинение «Историко-географический очерк Севского уезда Орловской губернии», но в процессе работы, вероятно, обнаружился материал, позволяющий значительно расширить рамки исследования, и книга
стала называться «История городов Севска, Радогощи, Лугани,
Дмитровска и Комарицкой волости». Однако информации о Радогощи и Лугани оказалось не настолько много, чтобы подробно дать
историю этих населенных пунктов, поэтому Святский исключил их
из окончательного названия книги (См.: Дубровский А.М.Слово о
Святском. – С.40).
55. Пясецкий Г.М. Исторические очерки города Севска и его уезда
// Сборник Орловского церковного историко - археологического
общества. – Орел, 1906. – Т. 2.
56. См.: Святский Д.О. Исторический очерк городов Севска, Дмитровска и Комарицкой волости. – С. 3.
57. Там же. – С. 3-4.
58. Там же.
59. Там же.
60. См.: Святский Д.О. Исторический очерк городов Севска, Дмитровска и Комарицкой волости.
60. Там же. – С. 131-142.
61. Там же. – С. 143-144.
62. Там же.
63. См: Известия общества для исследования природы, 1910, №2. –
С. 234-235.
64. Там же.
65. См.: Дубровский А.М. Слово о Святском. – С. 41.
66. Морозов Н.А. (1854 -1946) – учёный, писатель, почётный член
Академии наук СССР. С 1882 по 1905 гг. находился в заключении
за участие в покушении на царя Александра II. Известен также как
оригинальный ученый, оставивший большое количество трудов в
самых разнообразных областях естественных и общественных
наук. Являлся активным последователем принципа комплексных
исследований в науке, который был воплощен им при активном
содействии Святского, в созданном в 1918 г. Естественнонаучном
институте им. П. Ф. Лесгафта. Морозов обладал поразительной
научной эрудицией, огромной трудоспособностью и творческой
энергией.
67. ААН. Ф.543. Оп. 4. Д.1657. Л. 1.
68. Русское общество любителей мироведения возникло в Петербурге в 1909 г. Понятие «мироведение» (ныне устар.) означало –
«изучение мира или Вселенной». Оно охватывало такие науки, как
астрономия, геофизика, метеорология, вулканология, фенология и
ряд других отраслей естествознания.
69. ААН. Ф.543. Оп. 4. Д.1657. Л. 1.
70. Там же. Л.5.
71. Там же.
72. Там же.
73. Cм.: Мироведение, 1929, № 3. – С. 146-148.
74. ААН. Ф. 543. Оп. 4. Д. 1659. Л. 1.
75. Святский Д.О. Библейская космогония и современная наука //
Вестник знания, 1909, № 1, 2. – С. 60.
76. Святский Д.О. Страшный суд как астральная аллегория. Историко-астрологический экскурс в области христианской иконографии. – СПб, 1911.
77. См.: Святский Д.О. Встреча кометы Галлея с землею и появление новой кометы (общедоступный очерк). – СПб, 1910; Он же.

189

Галеева комета в Библии и Талмуде (историко-астрономическое
исследование). – СПб, 1910.
78. Святский Д.О. Под сводом хрустального неба. Очерки по астральной мифологии в области религии и народного мировоззрения.
– СПб, 1913.
79. См.: Бронштэн В.А. Даниил Осипович Святский (1881 -1940). –
С.17.
80. См.: Мироведение, 1912, № 1. – С. 1-2.
81. Святский Д.О. Крестьянские костюмы в области соприкосновения Орловской, Курской и Черниговской губерний // Живая старина,
1910. Вып. 1-2. – С. 3-4.
82. Святский Д.О. Крестьянские костюмы в области соприкосновения Орловской, Курской и Черниговской губерний (Севский уезд
Орловской губернии). – СПб, 1910.
83. См.: Дубровский А.М. Слово о Святском. – С. 42.
84. См.: Бронштэн В.А. Даниил Осипович Святский (1881 -1940). –
С.17-18.
85. Красногорский Б., Святский Д. Острова эфирного океана. Астрономический роман. Пг., 1914.
86. Красногорский Б., Святский Д. Острова эфирного океана. Астрономический роман. – С. 3.
87. Там же. – С. 123.
88. Cм.: Мироведение, 1912, № 1-4; 1913, № 5-8; 1914, № 9-11.
89. См.: Бронштэн В.А. Даниил Осипович Святский (1881-1940). –
С. 18. Перельман Я.И. (1882-1942) – российский учёный, популяризатор физики, математики и астрономии, один из основоположников
жанра научно-популярной литературы, автор понятия "научнофантастическое". Перельман являлся организатором массового выпуска книг занимательной серии, а также составителем новых учебных программ по физике, математике и астрономии. Библиография
Перельмана насчитывает более 1000 статей и заметок, опубликованных им в различных изданиях, не считая научно-популярных и
научно-познавательных книг, школьных учебников и учебных пособий.
90. ААН. Ф. 543. Оп. 4. Д. 1657. Л. 27-28; См., также: Известия русского общества любителей мироведения, 1914, № 9 (1), № 10 (2).
91. Там же. Л.28.
92. См.: Дубровский А.М. Слово о Святском. – С. 42.
93. Цит. по: Дубровский А.М. Там же.
94. Святский Д.О. Астрономические явления в русских летописях с
научно-критической точки зрения. Пг., 1915.
95. Вильев М.А. (1893-1919) – русский астроном, специалист в области небесной механики и истории астрономии. Проявлял особый
интерес к феномену затмений и проблемам хронологии, вычислил
орбиты многих комет и малых планет. Посмертно (1938) была издана его монография, посвященная исследованию основной задачи
теоретической астрономии — определению орбит. Кроме ряда современных иностранных языков, владел латинским, древнегреческим и древнееврейским.
96. См.: Святский Д.О. Астрономические явления в русских летописях с научно-критической точки зрения.
97. См.: Бронштэн В.А. Даниил Осипович Святский (1881-1940). –
С. 19-20.
98. ААН. Ф. 543. Оп. 4. Д.1658. Л. 2.
99. Там же. Л. 3-5.
100. Там же.
101. Там же.
102. См.: Бронштэн В.А. Даниил Осипович Святский (1881-1940). –
С. 19-20; См., также: ААН. Ф. 543. Оп. 4. Д.1658. Л. 47.
103. См.: Бронштэн В.А. Там же. – С. 20.
104. ААН. Ф. 543. Оп. 4. Д.1658. Л. 16.
105. Там же. Л. 4-5.
106. Ольденбург С.Ф. (1863-1934) – востоковед, один из основателей
русской индологической школы. Секретарь Академии Наук с 1904
гг. В 1929 г. был отстранен от своих обязанностей в связи со знаменитым «Академическим делом». С 1930 по 1934 г. директор Института востоковедения АН СССР. Автор многочисленных работ по

истории культуры и религии древней и средневековой Индии,
истории буддийского искусства и искусства народов и стран Востока.
107. См.: Дубровский А.М. Слово о Святском. – С.42-43.
108. См.: Турчанинов В.М. Орловский губернский музей и ближайшие задачи его восстановления: Доклад 2 августа 1918г.// Краеведческие записки. Сборник. Вып.1. – Орел, 1995. – С.27.
109. Там же.
110. ААН СССР. Ф. 543. Оп. 4. Д.1658. Л. 6-7.
111. Там же. Л. 11.
112. .Там же. Л. 23.
113. Там же. Л. 26.
114. Там же.
115. Там же. Л. 28.
116. Там же. Л 51-52.
117. См.: Мироведение, 1927, № 1.
118.
Там же. – С. 140.
119.
Там же. Труды секции Геофизики и фенологии. – С. 1-14.
120.
Там же.
121.
Там же.
122.
См.: Мироведение за 1927-1929 гг.
123.
См., напр.: Шмидт С.О."Золотое десятилетие" советского краеведения // Отечество. 1990. Вып. 1. – С.11–27.; Соболев В.С. Академия Наук и краеведческое движение // Вестник РАН. 2000. Т.70.
№6. – С.535-541.
124.
См., напр.: Мироведение, 1926, № 1; 1927, №1-3; 1929, №1;
Краеведение, 1928, №1.
125.
См.: Мироведение, 1927, №1-3; 1929, №2; См. также: ААН. Ф.
518. Оп. 3. Д. 1471. Л. 2.
126.
См..напр.: Святский Д.О. Астрономические явления в русских
летописях с научно-критической точки зрения. Пг., 1915.
127.
См.: Святский Д.О. Колебания уровня Каспийского моря // Мироведение, 1927, № 1. – С. 41-43; Он же. Чудесность и естественность в небесных явлениях наших по представлению наших предков // Мироведение, 1930, №2. – С. 91-108.
128.
См.: Бронштэн В.А. Даниил Осипович Святский (1881-1940). –
С.21.
129.
Святский Д.О. Падение метеорита в Белозерском крае 29 ноября
(9 декабря) 1662 г. (Посвящено Л.А. Кулику) // Мироведение, 1929,
№ 5. – С. 285-298; Он же. Комета 1680 г. в России // Мироведение,
1929, № 6. – С. 350-353.
130.
См.: Бронштэн В.А. Даниил Осипович Святский (1881-1940). –
С.22.
131
. См.: Святский Д.О. Астрономическая книга «Шестокрыл» на
Руси XV века // Мироведение, 1927, №2. – С. 63-78; Он же. Астролог Николай Любчанин и альманахи на Руси XVI века // Известия
научного института им. П.Ф. Лесгафта – Вып. 1,2, 1929. Т.15.
132.
См.: Бронштэн В.А. Даниил Осипович Святский (1881-1940). –
С.22.
133. Святский Д.О., Кладо Т.Н. Занимательная метеорология. – Л.:
Время, 1930. Кладо Т.Н. (1899-1972) – популяризатор климатологии и истории науки, поэт и переводчик. Много лет работала научным сотрудником Главной геофизической обсерватории. В 1935 г.
была арестована и до 1947 г. пребывала в ссылке. После возвращения в Ленинград являлась сотрудником Института истории естествознания и техники АН СССР.
134. См.: Перченок Ф.Ф. «Дело Академии наук» и «великий перелом» в советской науке // Трагические судьбы репрессированных
ученых АН СССР. – М., 1995, С. 201-235; Дубровский А.М. Историк и власть: историческая наука в СССР и концепция истории
феодальной России в контексте политики и идеологии (1930-1950-е
гг.) – Брянск, 2005.
135. См.: Шмидт С.О. «Золотое десятилетие» советского краеведения // Отечество: краеведческий альманах. Вып. 1, 1990. – С. 11-27.
136. Бронштэн В.А. Разгром Общества любителей мироведения //
Природа, 1990, №10. – С. 123.
137. Там же.

190

138. Там же.
139. См.: Анциферов Н.П. Из дум о былом: Воспоминания. – С. 350374.
140. Анциферов (1889-1958) – культуролог, историк, стоявший у
истоков отечественной урбанистики. С середины 20-х гг. научный
сотрудник ЦБК. На протяжении 20-30-х гг. неоднократно бывал
арестован по подозрению в антисоветской деятельности. В 1930 г.
был привлечен к дознанию по знаменитому «Академическому делу». Отбывал наказание на строительстве Беломорско-Балтийского
канала вместе со Святским и другими членами РОЛМ и ЦБК с 1930
по 1933 гг. Библиография Анциферова насчитывает более ста названий. (См.: Анциферов Н.П. Из дум о былом: Воспоминания. – М.,
1992).
141. См.: Анциферов Н.П. Из дум о былом: Воспоминания. – С. 350374.
142. Бронштэн В.А. Разгром Общества любителей мироведения //
Природа, 1990, №10. – С. 124.
143. Святский Д.О. Чудесность и естественность в небесных явлениях по представлениям наших предков // Мироведение, 1930, № 2. –
С. 91-108.
144. См.: Бронштэн В.А. Советская власть и давление на астрономию // Философские исследования, 1993, №3. – С. 207-223.
145. См.: Бронштэн В.А. Разгром Общества любителей мироведения // Природа, 1990, №10. – С. 122-126.
146. Там же. – С. 125.
147. Анциферов Н.П. Из дум о былом… – С. 378.
148. Там же. – С. 386.
149. Бронштэн В.А. Разгром Общества любителей мироведения //
Природа, 1990, №10. – С. 125.
15
0. Там же. – С. 126.
151. Там же.
152. См.: Бронштэн В.А. Даниил Осипович Святский (1881-1940). –
С. 22.
153. Святский Д.О., Кладо Т.Н. Занимательная метеорология. – Л.:
Время, 1934.
154. Святский Д.О., Кладо Т.Н.То же. – Л.: Молодая гвардия, 1935.
(См.: Морозов Ю. Занимательная метеорология Д.О. Святского и
Т.Н. Кладо // Наука и жизнь, 2006, №2).
155. Вернадский В.И. (1863-1945) – академик, естествоиспытатель,
минеролог, основоположник геохимии, биогеохимии и учения о
биосфере, историк науки. Один из организаторов Комиссии по изучению вечной мерзлоты. С 1922 по 1939 гг. директор организованного им Государственного радиевого института. В 1927 г. создал в
АН СССР отдел живого вещества, преобразованного в 1929 г. в

Биогеохимическую лабораторию. Являлся ее директором с 1927
по 1945 гг. Занимался анализом эволюции научной мысли и научного мировоззрения, исследовал структуру науки.
156. ААН. Ф. 518. Оп. 3. Д. 1471. Л. 8.
157. Там же. Л.2.
158. Там же. Л.5-6.
159. Там же.
160. Там же.
161. Там же. Л.8.
162. См.: Бронштэн В.А. Даниил Осипович Святский (1881-1940). –
С. 23-24. Фесенков В.Г. (1889-1972) – известный астроном, академик АН СССР с 1935 г., один из создателей (с 1923 г. - директор)
Российского астрономического института (позднее Института им.
Штернберга). В 1924 г. организовал издание «Астрономического
журнала». Работал в области атмосферной оптики, астрофизики и
космогонии. Объяснил многие особенности строения Солнечной
системы, образование и эволюцию галактических объектов.
163. Там же.
164. ААН. Ф. 543. Оп. 4. Д. 1659. Л. 9-10.
165. Там же.
166. Там же.
167. Там же.
168. ААН. Ф. 518. Оп. 3. Д. 1471. Л. 11.
169. Там же. Л.10.
170. Там же. Л.5-6.
171. Там же.
172. Там же. Л. 10-11.
173. Там же. Л. 11.
174. Там же. Л. 12.
175. Там же. Л.11.
176. ААН. Ф. 543. Оп. 4. Д. 1659. Л.12.
177. Там же.
178. ААН. Ф. 543. Оп. 4. Д. 1659. Л. 11-12.
179. См.: Бронштэн В.А. Даниил Осипович Святский (1881-1940). –
С. 23
180. Там же.
181. Там же. – С. 23-24.
182. Там же.
183. Там же.
184. См.: Святский Д. О. Очерки астрономии в Древней Руси //
Историко-астрономические исследования. Вып. 7, 1961; Вып.8,
1962; Вып. 9, 1966.
185. См.: Бронштэн В.А. Даниил Осипович Святский (1881-1940). –
С. 24.

191

ПАТРИАРХ ГЕРМОГЕН И ОРГАНИЗАЦИЯ
ПЕРВОГО ЗЕМСКОГО ОПОЛЧЕНИЯ
(ИСТОРИОГРАФИЧЕСКАЯ ЗАМЕТКА)

© 2009

П.О. Горбачёв

(Россия, Курск, Курский институт государственной и муниципальной службы)
До сих пор в исторической литературе, в том
числе и в учебной, тиражируется мнение, согласно
которому идейным вдохновителем и непосредственным организатором национально - освободительного движения в России в начале XVII в. являлся патриарх Гермоген. Эта традиция восходит к
произведениям русских историков XIX – начала XX
вв. [Кедров, 1912, С.84, 85; Платонов, 1937, С.368,
369; библиография, где утверждается то же мнение, заняла бы
не одну страницу], когда церковь не была разделена с
государством. Однако в известных и малоизвестных
источниках по истории Смуты данная точка зрения
не находит серьёзного подтверждения, что было
отражено в ряде работ по данному периоду русской
истории.
При рассмотрении данной проблемы, следует остановиться на позиции патриарха по отношению к событиям, происходящим в конце 1610 года. В декабре
патриарх был на стороне московских бояр и с недоверием относился к объединению разнородных социальных и этнических элементов во главе с Прокопием Ляпуновым. Ведь уже на начальном этапе организации в
состав ополченцев кроме мелкопоместных дворян и
детей боярских и казаков преимущественно южных
уездов, входила небольшая часть поляков, литовцевкатоликов, украинских казаков - черкас и татар - мусульман. В конце декабря 1610 г. – начале января 1611
г. в Москву приходило немало людей из окрестных
деревень и городов. Польский гарнизон сильно опасался народного восстания. Диктатор столицы Александр
Гасевский умолял о помощи короля Речи Посполитой
Сигизмунда III. 30 декабря 1611 г. под Москвой появился большой отряд казаков под предводительством
атаманов Андрея Просовецкого и Михаила Черкашенина из-под Великих Лук. Каждый послал к патриарху
по гонцу с просьбой благословить, стараясь опереться
на его авторитет. Но Гермоген призвал казаков целовать крест королевичу Владиславу, избранному на русский престол 17 августа 1610 г., при этом, добавив, что
он «за них у государя царя и великого князя Владислава Жигмундовича готов печаловаться». Ему было известно о посылке московскими боярами грамот в конце
декабря к Сигизмунду III с просьбой поспешить с Владиславом в Москву. Андрей Просовецкий, находясь в

сношениях с Иваном Заруцким и Прокопием Петровичем Ляпуновым, видя противодействие патриарха,
вскоре двинулся в Суздаль. Атаман, по-видимому,
узнал, что за несколько дней до его с Михаилом
Черкашениным прихода Гермоген и православное
духовенство заклинали Сигизмунда III поскорее отправить Владислава в Москву [ПСРЛ, Т.37, С.275;
АЗР Т.4, №209; Собрание, 1819, С.479, 480; Русская, 1891. Стб.550; Акты, 1836, С.179; Записки,
1834. С.49, 50].
Как видно нельзя говорить о причастности патриарха к созданию южных отрядов Первого земского ополчения. Прокопий Петрович Ляпунов вкупе с
Иваном Мартыновичем Заруцким и Дмитрием Тимофеевичем Трубецким лишь использовали авторитет первого святителя в политико-патриотических
целях. Рязанский воевода указывал в некоторых
грамотах, что движение началось «по благословению» патриарха. Это и ввело в заблуждение многих
современников, например Маскевича, считавшего
грамоты руководителей ополчения составленными
по указанию Гермогена, а затем и исследователей
Смутного времени. Александр Гасевский на русскопольском дипломатическом съезде в 1615 г. утверждал, что патриарх 29 января 1611 г. тайно написал
грамоты во все города и первую отослал с Василием
Чертовым в Нижний Новгород. Диктатор видел в
нём смутьяна: «от Гермогена, и с городов люди
пришли и городы отложились по его же ссылке».
Сам патриарх категорически отрицал свою причастность к составлению и рассылке грамот. Думается,
последний факт, зная о принципиальности Гермогена, говорит о многом. Леонид Михайлович Сухотин,
досконально изучивший эту проблему, впервые
усомнился в распространённом утверждении: он
настаивает «на том, что восстание Ляпунова и присоединение к его восстанию городов Рязанских, Украинных и Заоцких произошло независимо от Гермогена». Как справедливо указывает Н.П.Долинин,
«возникают серьёзные сомнения в том, чтобы Гермоген эти грамоты писал вообще. Он мог писать их
только до 6 декабря 1610 г., когда выступил в Успенском соборе против присяги населения польскому королю Сигизмунду. После этого общаться с на192

селением ему было почти невозможно, так как «у него
писати некому, диаки и подьячие и всякие дворовые
люди поиманы, а двор его весь разграблен». Только в
феврале 1611 г. «патриарху учало быти поволнее и
дворовых людей ему немного отдали». А, как известно,
в феврале сбор боевых отрядов ополчения уже шёл
полным ходом. Более того, узнав об этом, патриарх
назвал ополчение «странным», а ополченцев «враждотворцами» и «неединоверными», заодно призвав их
всех к посту и молитве. [ПСРЛ, Т.14, С.107; АЗР, Т.4,
С.482, 483, 486, 493; Дмитриевский, 1899, С.146, 149;
Сухотин, 1917, С.325-338; Долинин, 1958. С.26, 27].
В середине 1970-х В. И. Корецкий опубликовал
послание Гермогена Первому земскому ополчению.
Известный знаток Смутного времени поспешил заявить
об опровержении мнения Л.М.Сухотина: «Хотя публикуемое послание Гермогена и написано в момент, когда
Первое ополчение уже стояло под Москвой, но оно,
несомненно свидетельствуя о связях патриарха с ополченцами, серьёзно подрывает мнение Л.М.Сухотина о
непричастности Гермогена к делу Первого ополчения и
заставляет предполагать наличие таких связей и ранее»[Корецкий, 1975, С.23]. Из приведённой цитаты
видно, что Гермоген никак не мог повлиять на организацию Первого земского ополчения, так как на момент
написания данного послания, как заявляет В.И. Корецкий, тем самым противореча своему мнению, оно было
действующим и не где-нибудь на Рязанщине, а под
Москвой! Думается, не столько симпатии к православной церкви и не строгий научный подход повлияли на
позицию В.И.Корецкого. На наш взгляд, это можно
связать с отголосками идейно-политической борьбы с
русской эмиграцией в предшествующие десятилетия.
Как известно Л.М.Сухотин был вынужден эмигрировать из России после 1917 года.
Объясняя такую позицию, Р.Г.Скрынников отмечает: «…патриарх не питал особого доверия к Ляпунову. Он не забыл, что именно Ляпунов возглавил мятеж
под Кромами, проложив «еретику» Отрепьеву путь к
трону. К тому же, год спустя П.П.Ляпунов помог Болотникову и его «злодейственным гадам» осадить Москву, отчего царь с патриархом попали в самое бедственное положение. В разгар борьбы с иноземными завоевателями П.П.Ляпунов затеял новую смуту, предложив корону родственнику царя Василия СкопинуШуйскому. Наконец, Ляпуновы сыграли важнейшую
роль при свержении Василия Шуйского, когда Гермоген подвергся неслыханным унижениям» [Скрынни-

ков, 1990, С.310].
Недавно по интересующей нас проблеме высказался В.Н.Козляков, заявив, что причастность
патриарха Гермогена «к делу создания ополчения
(имеется ввиду Первое земское – П.Г.), несмотря на
свою очевидность, относится к числу спорных тем
истории Смуты». Видно, что и современные
исследователи не лишены стереотипного взгляда,
иначе не шло бы речи об «очевидности» деяний
патриарха в отношении Первого земского
ополчения. «Спорную тему» В.Н.Козляков никак не
разрешает, хотя в примечаниях всё-таки указывает,
что В. И. Корецкий «связал» текст послания
Гермогена с организацией земского движения конца
1610 – начала 1611 гг. [Козляков, 2007, С.324, 476],
намекая на искусственность выводов предшественника.
Таким образом, можно сделать вывод о том,
что именно Прокопию Петровичу Ляпунову, а не
патриарху Гермогену принадлежит первостепенная
заслуга в организации земского движения в южных
уездах государства вплоть до начала осады Москвы.
Литература
Акты, относящиеся к истории Западной России. Т.4.
Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской
империи археографическою экспедицией императорской
Академии наук. СПБ., 1836. Т.2.
Дмитриевский А. Архиепископ Елассонский Арсений и
мемуары его из русской истории. Киев, 1899.
Долинин Н.П. Подмосковные полки («казацкие таборы»)
в национально-освободительном движении 1611 – 1612
гг. Харьков, 1958.
Записки Маскевича // Сказания современников о Дмитрии самозванце. СПб., 1834.
Кедров С. Жизнеописание святейшего Гермогена, патриарха Московского и всея России. М., 1912.
Козляков В.Н. Смута в России. XVII век. М., 2007.
Корецкий В.И. Послание патриарха Гермогена // Памятники культуры. Новые открытия. Письменность. Искусство. Археология. Ежегодник 1975. М., 1976.
Платонов С.Ф. Очерки по истории смуты в Московском
государстве XVI-XVII вв. М., 1937.
Полное собрание русских летописей. М., 1965. Т.14.
Полное собрание русских летописей. М., 1982. Т.37.
Русская историческая библиотека. СПб., 1891. Т.13.
Скрынников Р.Г. Святители и власти. Л., 1990.
Собрание государственных грамот и договоров. М.,1819.
Т.2.
Сухотин Л.М. К вопросу о причастности патриарха Гермогена и князя Пожарского к делу Первого ополчения //
Сб. статей в честь М. К. Любавского. Пг., 1917.

193

П. Н. ТИХАНОВ И ОБЩЕСТВО ЛЮБИТЕЛЕЙ ДРЕВНЕЙ
ПИСЬМЕННОСТИ
К. П. Гришин
(Россия, Брянск, Брянский государственный университет им. академика И.Г.Петровского )
В 1877 г. в Петербурге силами просвещенной интеллигенции было организовано Общество любителей
древней письменности (далее – ОЛДП). Во главе Общества до 1888 г. находился князь П.П. Вяземский
(1820-1888). По своему составу оно было довольно
пёстрым. В него входило немало исследователей, составивших когорту лучших умов в области гуманитарного знания в последней трети XIX – первой четверти
XX вв. В Обществе были и любители, не получившие
специального университетского образования. Одним
из таких любителей, влившихся в коллектив научного
общества еще на стадии его создания, был уроженец
уездного города Брянска Павел Никитич Тиханов
(1839-1905).
Он родился в семье чиновника Брянского арсенала. Получил образование в Брянском уездном училище, затем в Калужской губернской гимназии. По окончании Калужской губернской гимназии в 1857 г. поступил на первый курс физико-математического факультета Московского университета, но вскоре перевелся на юридический факультет. Здесь он занимался у
известного юриста, профессора римского права Никиты Ивановича Крылова (1807-1879), который поручал
ему корректировать свои лекции. В Казанском университете в период с 1862 по 1865 гг. Тиханов обучался на
юридическом факультете, параллельно слушая лекции
знаменитого слависта Виктора Ивановича Григоровича (1815-1876), исследовавшего языки южнославянских народов. Занятие филологией в Казанском университете, по-видимому, определило направления научной деятельности Тиханова. Не окончив и четырех
курсов юридического факультета, он переехал в Петербург. На протяжении нескольких лет редактировал
«Саратовские губернские ведомости», заведовал неофициальной частью «Эстляндских губернских ведомостей», где печатались наряду с другими материалами заметки по истории и быту края. Переехав в 1867 г.
в Петербург, Тиханов занял пост корректора и корреспондента отдела «Критика и библиография» в министерском «Правительственном вестнике».
Какова его роль и место в деятельности ОЛДП,
какие работы вышли из-под пера Павла Никитича в
этот период и как были оценены коллегами, в чем заключаются взаимоотношения с другими сотрудниками, каким образом проходила эволюция творческой

деятельности Тиханова - на эти вопросы мы попытаемся дать ответы в настоящей работе.
Знакомство Павла Никитича Тиханова с Павлом
Петровичем Вяземским, состоялось задолго до основания князем Общества любителей древней письменности, в 1874 г. Встреча двух персон произошла при случайных обстоятельствах в типографии Траншеля, находившейся на улице Стремянной в Петербурге. Тиханов,
будучи корректором ежедневной газеты Министерства
Внутренних дел «Правительственный вестник», зашел
в типографию по своим делам. Как позже вспоминал
сам Павел Никитич в «Сборнике в память князя Павла
Петровича Вяземского», перед ним «сидел, низко наклонившись над столом, плотный и плечистый человек
с великолепной шевелюрой. Как мне казалось, незнакомец читал корректуру»59. Князь Вяземский заканчивал публикацию своего известного труда «Замечания
на Слово о полку Игореве», что и привело его в тот
день к г-ну Траншелю. Будучи человеком любознательным, П.Н.Тиханов поинтересовался корректурой,
которую так увлеченно просматривал Павел Петрович.
Отметим, что во второй половине XIX в. обращение к
незнакомцу в типографии с просьбой посмотреть на
печатную продукцию, издаваемую им, было обычным,
не являвшимся из ряда вон выходящим явлением.
Творческая атмосфера, витавшая в издательстве, вызывала неподдельный интерес у просвещенной интеллигенции к книжным новинкам, новостям науки и вела к
знакомствам, важным как для профессионального, так
и для личного общения. Князь подал собеседнику лист
с комментариями к «Слову о полку Игореве». Тиханов
бегло прочитал его и нашел множество опечаток, на
что указал Вяземскому. Тот удивился профессионализму Тиханова как корректора, ведь представляемый экземпляр был уже готовым текстом, проверенным другими корректорами. Как указывает П.Н.Тиханов в воспоминаниях о князе Вяземском, «мы отрекомендовались друг другу, и тут я узнал, что говорю с князем Вяземским, некогда бывшим попечителем Казанского
учебного округа, теперь же он служил в Главном
Управлении по делам печати, занимая пост председателя Комитета цензуры иностранной»60.
59

Тиханов П.Н. Воспоминания о П.П.Вяземском // Сборник в память
князя Павла Петровича Вяземского. Ч.1. СПб., - 1902. С.24.
60
Там же. С.25.

194

Тот августовский вечер 1874 г. на Стремянной
улице Петербурга закончился интересной работой
для корректора-энтузиаста Тиханова и договором со
стороны его нового партнера, а затем и покровителя,
о приличном гонораре за редактуру. С этого времени
Павел Никитич часто бывал в доме у князя, жившего
тогда на Почтамтской улице неподалеку от Исаакиевского собора, встречался с ним в антикварном книжном магазине И.Г.Мартынова61. В частых разговорах
князь нередко заводил речь о таком обществе, где
изучалась бы старина, исследовались памятники литературы древней и средневековой Руси. В начале
1877 г. Вяземский разработал проект, а затем и Устав

организации с названием «Общество любителей древней письменности», утвержденный Министерством
народного просвещения 18 мая 1877 г. Главной целью
этого общества стало «сохранить наши древние, подверженные тлению рукописи от совершенной утраты
и возбудить в русском обществе и в среде молодых
ученых интерес к русской древней литературе, поэтому было предложено воспроизводить рукописи механически, не вдаваясь пока ни в учебные исследования
текста, ни в сличение рукописей»62. С первых дней
существования Общества его учредителями было
предложено издавать славяно-русские рукописи, ценные в литературном, научном, художественном или
бытовом отношении, и перепечатывать книги, сделавшиеся библиографическою редкостью, без исправлений. В соответствии с уставом все памятники, издание которых должно было войти в круг занятий общества, образовали восемь следующих отделов:
«1) рукописи Святого Писания с лицевыми изображениями и без оных, но лишь в точных снимках, сочинения и статьи духовного содержания;
2) учебники старого времени, теоретические статьи и
трактаты по разным наукам и художествам;
3) рукописи географического содержания, древние
карты, планы и рисунки;
4) летописи с лицевыми изображениями и вообще исторические сочинения и переводы;
5) произведения словесности, не исключая и народной;
6) кроме того, вообще рукописи с лицевыми изображениями, предназначаемые для точного и роскошного
их воспроизведения;
7) отдельные листы, воспроизводимые посредством
светописи;
8) отчеты»63.
В 1878 г. Обществом было решено печатать все
издания в особом регулярном органе, носившим название «Памятники древней письменности». В нем
помещались помимо самих исторических источников
разнообразные исследования: исторические, литературные, по истории искусств, протоколы и отчеты о
деятельности Общества.
Один из первых исследователей ОЛДП П.Г. Апраксин указывал на то, что на формирование концептуальной политики организаторов общества оказала
влияние деятельность славянофилов64. Действительно,
в среде просвещенной интеллигенции любовь к отечественной литературе, народному быту в полной мере
проявилась после отмены крепостного права, но подготовили почву для обсуждения судеб страны и народа еще ранее именно славянофилы.
В момент создания ОЛДП учредителей было 48
человек (к 1914 г. - 180 членов), среди них П.П. Вя-

61

62

Князь был сыном известного поэта и критика
Павла Андреевича Вяземского. Он получил блестящее
домашнее образование, слушал лекции в Петербургском университете. Послужной список П.П. Вяземского свидетельствует о вполне успешной, хотя и не
слишком быстрой и яркой карьере чиновника, служившего сначала в Министерстве иностранных дел, а
затем в Министерстве народного просвещения и Министерстве Внутренних дел. Увлеченный древнерусской литературой с детства, со встреч в доме отца
П.А.Вяземского с блестящими писателями и поэтами
эпохи, в число которых входили А.С.Пушкин и Н.В.
Гоголь, Павел Петрович Вяземский по воспоминаниям
современников, был человеком с широким умственным горизонтом. Общий интерес князя Вяземского и
корректора Тиханова к книжному делу, увлечению
древностями привел к дальнейшим плодотворным отношениям, длиною в 14 лет. Взявшись за корректуру
просматриваемого в типографии экземпляра сочинения Павла Петровича, П.Н.Тиханов не предполагал,
что такое знакомство приведет к дружбе с одним из
просвещеннейших людей своего времени, основателем
Общества любителей древней письменности.

П.П. Вяземский

И.Г.Мартынов (1840-1889) - первый русский книгопродавец, официально присвоивший себе звание «антиквара». Имел магазин на
Вознесенском проспекте, а в 1878 г. на Литейном проспекте открыл
магазин под названием «Антикварная книжная торговля».

Устав Общества любителей древней письменности. –СПб., 1877
Там же.
64
См.: Апраксин П.Г. К 25-летию Общества Любителей древней
письменности // Русский вестник. СПб., 1903. Т. 84. С. 763-775.
63

195

земский, С.Д. Шереметев, митрополит Макарий, С.Г.
Строганов, Д.Ф. Кобеко, А.А. Половцов, А.Д. Шереметев, Е.П. Шереметева, фельдмаршал князь А.И.
Барятинский, граф А.В. Бобринский, директор московских музеев В.А. Дашков, ректор Московского
университета академик Н.С. Тихонравов, историки
П.И. Бартенев и В.О. Ключевский, филолог Е.В. Барсов, старший хранитель Императорской Публичной
библиотеки Р.И. Минцлов, московский предприниматель и владелец художественной галереи К.Т. Солдатенков, деятель искусства В.В. Стасов и др. История
деятельности Общества любителей древней письменности – яркая иллюстрация развития российской исторической науки во второй половине XIX в. К началу 1890-х гг. издательская деятельность Общества
приобретает научный характер, вместо основавших
аристократов-любителей главную роль в нем стали
играть серьезные ученые, такие как С.Ф. Платонов,
А.А.Шахматов, А.С.Архангельский. Естественно, что
такое обилие крупных имен в науке дало Обществу
огромный рост в исследовательской деятельности.

Помимо издания памятников литературы, еженедельно по пятницам в музее Общества проходили
заседания его членов, обсуждение докладов разной
тематики: от филологии и истории до археологии и
архитектуры. Собрания членов ОЛДП – это и кропотливая работа ученых в библиотеке Общества, и своеобразные мини-конференции исследователей. Здесь
иногда проходило чтение лекций, например писателем
Н.В.Шляковым, искусствоведом и реставратором
Н.В.Султановым и др., члены Общества часто выезжали в исследовательские поездки по стране. Об одной из таких поездок позднее, уже после переезда в
Брянск на постоянное место жительства, Павел Никитич писал в воспоминаниях о князе П.П.Вяземском, о
совместных поездках в Ярославль и Кострому с целью
исследования российских древностей. Небольшие по
объему воспоминания дают яркое представление о
взаимоотношении двух исследователей, этапах и процессе некабинетной научной работы, а также являют
собой редкое описание несохранившихся артефактов
(см Приложение 1).

Фонтанный дом, в котором заседало Общество любителей древней письменности

При ОЛДП была создана библиотека древних
рукописей. Она приобретала или принимала в дар
издания и материалы, имеющее отношение к истории
печатного дела, библиографии и искусству. По ходатайству кн. П.П.Вяземского, Синодом было пожертвовано собрание в 70 икон, хранившихся в Синодальном архиве и признанных подлежащими к уничтожению. Общество собирало рукописи, ценные своими
рисунками и миниатюрами, старинные азбуки, рукописные ноты. Часть этих поступлений была опубликована Обществом65. Здесь были предметы древно65

Иконников В.С. Опыт русской историографии. Т.1. кн.2. с.1003-

сти: церковные, домашнего быта (шелковая шитая
рубаха стольника Троекурова, подаренная ему царем
Алексеем Михайловичем), военные принадлежности
(железные наконечники, найденные на Куликовом
поле),
монеты,
портреты
(расколоучителей
Д.Викулова и А. Денисова, сделанные при Екатерине
II), коллекция лубочных картин, фотографических
снимков христианских древностей Кавказа. Число
предметов насчитывалось до 750. Коллекции Общества (библиотека, рукописи древности) в совокупности
составили его музей. Все это для ученых последней
трети XIX столетия было неотъемлемой частью их
научной работы.

1007.

196

Как отмечал Апраксин, «скептически настроенная петербургская общественность не могла себе
представить, что через несколько лет после своего
создания Общество получит титул Императорского»66, а в 1880-е гг. его продукция попадет на полки
не только всероссийской выставки в Москве, но и
Всемирной выставки в Париже.
С первых дней жизни Общество располагалось в
доме зятя Павла Петровича Вяземского С.Д. Шереметева, владевшего дворцом на Фонтанке, более известным как Фонтанный дом. Возглавлял Общество председатель (сначала П.П. Вяземский (1877-1888), а затем С.Д. Шереметев (1888-1917), заведующие издательскими и хозяйскими делами. Кроме того, в Обществе действовал издательский комитет (8 членов по
количеству отделов издания Общества).
У истоков основания Общества стоял и Павел
Никитич Тиханов. Князь Вяземский привлек его в
первую очередь не как исследователя старины, а как
выдающегося корректора. Напомним, что в 1877 г.
Павел Никитич был корректором ежедневного министерского издания газеты «Правительственный вестник», а позднее стал корреспондентом отдела «Критика и библиография». Работа на государственной
службе была основной, занимающей большую часть
личного времени Тиханова. Редактирование трудов
ОЛДП и участие в его заседаниях – для Тиханова было научным увлечением, приносившим скромный
доход.
В воспоминаниях о деятельности Общества его
сотрудники часто в один голос говорили о роли и
значении Павла Никитича как об одном из его создателей и активном члене. Так, византинист И.В. Помяловский писал: «Я живо припоминаю те утра, которые я посвящал занятиям в этом Обществе в сотрудничестве с П.Н.Тихановым и Хр.М.Лопаревым. Мы
усердно занимались разбором великолепной библиотеки Общества, его рукописей и старопечатных изданий»67. Хрисфан Митрофанович Лопарев указывал:
«Наша дружная совместная работа в Обществе, Ивана
Васильевича (Помяловского – К.Г.), Павла Никитича
(Тиханова – К.Г.) и моя, таким образом, продолжалась до начала 1892 г.»68. Начиная свой путь в ОЛДП
как скромный сотрудник (сначала Тиханов каталогизировал библиотеку, редактировал отдельные статьи
и был слушателем докладов старших товарищей),
Павел Никитич все чаще и чаще готовил источниковедческие сообщения об отдельных памятниках
письменности, хранившихся в его библиотеке, кото66

Апраксин П.Г. К 25-летию Общества Любителей древней письменности // Русский вестник. СПб., 1903. Т. 284. С. 763-775.
67
Сборник в память князя Павла Петровича Вяземского. Ч.1. СПб. 1902. С.6-7.
68
Там же. С.11.

рую он начал собирать ещё до вступления в Общество. В это время он жил по адресу – набережная Екатерининского канала д. 49 и занимал две квартиры №27
и 28 69. Здесь и располагалась его коллекция рукописей и книг. Древности появлялись в его доме различными путями: приобретались в букинистических магазинах и антикварных лавках, обменивались на редкие издания и дарились друзьями. Так, его коллекцию
рукописей пополнил отец академика К.Я.Грота, подарив в 1884 г. о несколько автографов лицейских стихотворений А.С.Пушкина70. В 1886 г. П.Н.Тиханов из
своих фондов сделал приношение в музей Общества, а
именно лист из цветной триоди, писанный уставом на
пергаменте, «Atlas minor» Gerardi Mercatoris (первое
издание); «Историческое и современное обозрение
общежительной мужской Брянской Белобережской
пустыни Орловской губернии», A. Сполохова (Москва,1884); копия оклада на иконе Божьей Матери с тайнописью (два экземпляра)71.
О безудержном энтузиазме Тиханова как исследователя старины и активного члена Общества говорит и тот факт, что только лишь во второй половине
1881 г. он сделал множество сообщений. В протоколах заседаний его фамилия встречается чаще других
деятелей. В частности, он выступил с докладами о
состоянии рукописей Софийского собора (10 июля),
об окончании верстки очередного выпуска Памятников древней письменности (23 октября), о рукописи из
его собрания – «Польский сонник» (30 октября), об
одной рукописи XIV в. (13 ноября), вместе с
А.С.Архангельским провел внешний анализ рукописи.
С годами роль Тиханова в деятельности Общества становилась всё значительней. В 1881 г. председатель ОЛДП кн. П.П.Вяземский поручил ему редактировать отчеты заседаний, с чем Тиханов справился
блестяще72. Эти публикации вышли в свет только
лишь в 1889 г. по непонятной причине – либо Павел
Никитич медлил с изданием, либо смерть председателя Общества задержала ход печати.
О Тиханове как исследователе русской литературы дают представление его работы, написанные в годы службы в ОЛДП. Все они разноплановые по со69

Отдел рукописей Российской национальной библиотеки. Ф. 777.
Оп.1. Ед. хр.11. Л.2. Тиханов Павел Никитич. Повестки от мирового
судьи с участка СПб по иску Максимовича. 1882 г.
70
Речь идет о рукописи поэта со стихами «Твой и Мой», «Экспромт
на А<гареву>», «Еще <на> Пучкову» и «Надпись на мой портрет».
Подробнее см.: Грот К. Я. Пушкинский Лицей (1811-1817). СанктПетербург, 1911. С.176, 392 и Теребенина Р.Е. Автографы двух лицейских стихотворений Пушкина. // Временник Пушкинской комиссии. Л., - 1977.
71
Отчеты о заседаниях Императорского Общества любителей древней письменности. Т.66. С.60-61.
72
Отчеты о заседаниях Общества любителей древней письменности
1881-1882. СПб. – 1889.

197

держанию. Тиханова нельзя в полной мере назвать
историком, он был публикатором источников и автором небольших по объему предисловий к ним. Но
даже в этих вступительных статьях видны некоторые
элементы исследовательской работы. Рассмотрим
лишь некоторые из этих работ.

Дом, в котором жил Тиханов во время работы в
ОЛДП (фото автора)

«Библиотека Российская или сведения о всех
книгах в России, с начала типографии на свет вышедших. Труд еп. Дамаскина (Семенова-Руднева)
(1737 - 95)»73 представляет собой публикацию сочинения епископа «Краткое описание Российской Ученой истории» с предисловием П.Н.Тиханова. На 19
страницах предисловия Павел Никитич дал краткий
биографический очерк автора, проводит археографический анализ сочинений, изданных Дамаскином,
подробно останавливается на историографическом
исследовании «Ученой истории». Здесь он указывает
на значимость труда в истории российской литературе. Тиханов приходит к выводу, что еп. Дамаскин –
первый историк, проведший периодизацию русской
литературы, выделивший три периода (1 – от Владимира Святого до появления печатной книги при Иване Грозном, 2 – от И.Грозного до Петра Великого, 3 –
от Петра Великого до времени жизни автора сочинения). П.Н.Тиханов в предисловии к публикации источника подробно останавливался на каждом перио73

Тиханов П.Н. Библиотека Российская или сведения о всех книгах
в России, с начала типографии на свет вышедших. Труд еп. Дамаскина (Семенова-Руднева) (1737-95). Памятники древней письменности - СПб.,-1881.

де. Ценность исследования Тиханова заключается в
реконструкции и публикации несохранившегося в
подлиннике исторического сочинения XVIII в., попытке дать его полное историографическое и археографическое описание.
Следующая работа члена Общества любителей
древней письменности, относящаяся к тому же году
издания, что и предыдущая, - «Каталог Российских
рукописных книг, находящихся в Библиотеке Новгородского Софийского собора»74. До работы Тиханова
существовал старый каталог, но его атрибуцию Павел
Никитич не провел. Каталог устарел, обновился за
счет утилизации некоторых рукописей и пополнений.
Отметим, что за время создания библиотеки накопилось множество неточностей в описании названий
рукописей. Тиханов решил создать полный и более
точный каталог библиотеки новгородского Софийского собора. Он написал историю рукописной коллекции и отнес ее происхождение ко времени строительства храма. На протяжении нескольких столетий фонд
библиотеки пополнялся новыми рукописями из школы при архиерейском доме. В 1785 г. Синод повелел
передать часть Софийскому собору часть книг Кирилло-Белозерского монастыря. Тиханов ознакомился с
актами передачи книг Софийскому собору из разных
духовных учреждений, а также предпринял поездку в
Великий Новгород, где проверил собственноручно
фонд библиотеки. В истории храма были и трагические страницы – разорительный поход Ивана IV, Северная война. Эти события привели к утрате некоторых рукописей из новгородской библиотеки. В 1858 г.
софийская библиотека, несмотря на ходатайство митрополита Григория,
была передана СанктПетербургской духовной академии. По делопроизводственным документам и Тиханов восстановил перемещение коллекции из Новгорода в Петербург.
Еще в 1854 г. в журнале «Москвитянин»
М.П.Погодиным была впервые опубликована «Инструкция дворецкому Ивану Немчинову» (1724 г.), но
лишь в отрывках. Куприяновский список, который издал Погодин, не был подлинником. В концу 1870-х гг.
П.Н.Тиханов обнаружил в своей библиотеке подлинник
этого памятника XVIII в. В 24 томе «Памятников древней письменности» он опубликовал рукопись этой инструкции, с кратким предисловием (всего одна страница) и указал лишь на подлинность сочинения и неполноту текста, опубликованного Погодиным75.
Тиханов во время работы в Обществе любителей
74

Каталог Российских рукописных книг, находящихся в Библиотеке
Новгородского Софийского собора. Памятники древней письменности. СПб., - 1881.
75
Тиханов П.Н. Инструкция дворецкому Ивану Немчинову о управлении дому и деревень, как содержать и притом прилежно смотреть
надлежит, чтобы в добром здоровьи были. Памятники древней письменности. Т.24. СПб., -1881.

198

древней письменности в 1884 г. он создал Указатель
к изданию Л.Н. Майкова «Гр. Новицкий. Краткое
описание о народе остяцком», за что был отмечен
гонораром от самого Якова Карловича Грота76.
В 1884 г. в просвещенных кругах отмечалось
100-летие со дня рождения Николая Ивановича Гнедича – русского поэта, писателя и переводчика
«Илиады» Гомера. В архиве Тиханова были собраны
некоторые неизвестные сочинения, ранее не публиковавшиеся. Императорская Академия наук издала написанный по случаю юбилея труд Тиханова «Николай
Иванович Гнедич: Несколько данных для его биографии по неизданным источникам»77. Предисловие к
работе выполнил известный исследователь русской
словесности Я.Грот, охарактеризовавший точку зрения ее автора как новый угол зрения на биографию
Гнедича и в первую очередь благодаря новым источникам. Так, например, П.Н.Тиханов впервые цитирует рукописи из своего собрания – школьное сочинение, написанное в Благородном университетском
пансионе, что означало получение подготовительного
образования поэтом до поступления в Московский
университет. Тиханов опубликовал неизвестные стихотворения Н.И.Гнедича «Печален мой жребий, удел
мой жесток!», «Мой добрый друг, Лобанов», «Душа,
душа, ты рано износила». Автор очерка отдельно рассказывает о значимости Гнедича в переводе «Илиады», открывает его читателю как сатирика (произведения «Циклоп», «Народные идиллии Феокрита»,
различные эпиграммы)78. В приложении к своей работе Павел Никитич опубликовал такие источники,
как «Записная книжка» Н.И.Гнедича, сведения о
службе и литературных трудах, список сочинений и
переводов, официальное письмо к директору Публичной библиотеки Оленину, документы из архива
Публичной библиотеки, а также разнообразные рисунки, выполненные рукой поэта. А публикация последнего стихотворения рукой Гнедича стала сенсацией для литературоведов.
В своей работе Тиханов предстал перед читателем и как историк литературы, и как историограф поэта. Он не ставил целью дать полный биографический
очерк, но впервые использовал стихи как источник,
раскрывающий личные качества поэта, описывающий психологическое состояние, переживаемое автором.
Переломным моментом в жизни Тиханова как
76

Об этом указывает Хр.М.Лопарев в некрологе. Лопарев Хр.М.
Павел Никитич Тиханов // Отчеты о заседаниях Императорского
Общества любителей древней письменности в 1904-1905 гг. СПб.,
1906. Т.160. С.71.
77
Николай Иванович Гнедич: Несколько данных для его биогр. по
неизд. источникам: [К столет. годовщине дня его рождения]. (17841884). СПб., - 1884 .
78
Там же. С. 21-23.

публикатора произведений русской литературы стала
кончина основателя ОЛДП князя Павла Петровича
Вяземского. 1888 г. явился отправной точкой нового
творческого искания Тиханова. В трудах Общества он
публикуется все реже и реже, меньше участвует его
заседаниях, научных дискуссиях. Смерть близкого
товарища, выступавшего на протяжении 14 лет его
покровителем, принесла горечь утраты и постепенный
отход от научного общества, который стал второй работой для Павла Никитича. Неизвестно, был ли здесь
личный конфликт с новым председателем Общества
любителей древней письменности, коим стал зять князя С.Д.Шереметев, или у Тиханова появились новые
интересы. Так или иначе, на протяжении последних
четырех лет с 1888 по 1892 гг. Тиханов печатается
редко.

С.Д. Шереметьев

Одна из последних работ, относящихся к последним годам служения в ОЛДП - «Мышкинский сборник (1779)»79 - рукопись из личного собрания, купленная в Панкратьевском переулке Москвы. В настоящей
книге П.Н.Тиханов описал одну из редких рукописей
своего собрания, созданную в небольшом городке
Мышкин в Ярославской области. Очерк представляет
собой собрание этнографического материала и содержит четыре части: «О поздравлении и протчем»,
«Мышкинский месяцлов» с «Деревенским предувере79

Тиханов П.Н. Мышкинский сборник (1779). Рукопись из собрания
П.Тиханова. Ярославль - 1888.

199

нием», «Присловицы» (пословицы и присловья) и
«Скороговорки». В книге описаны все части и приведены наиболее примечательные примеры из «Сборника».
Еще один источник, опубликованный Тихановым – «Пропозиции Федора Салтыкова»80, посвященный вопросам экономики петровского времени.
Салтыков – корабельных дел мастер, посланный Петром I на учебу за границу. Оттуда он написал несколько посланий царю с рекомендациями как необходимо вести торговлю, обустраивать флот, реформировать образование и науку, сельское хозяйство и
промышленность, высказывает геополитические соображения и преимущества России в морских делах.
Издание неизвестного ранее источника вызвало в исторической науке немалый интерес. Почти одновременно после публикации «Пропозиций Федора Салтыкова» на документ обратили внимание два крупных исследователя петровских реформ – П.Н. Милюков и Н.П.Павлов-Сильванский. Милюков в диссертации «Государственное хозяйство России в первую
четверть XVIII в. и реформа Петра Великого» подробно рассмотрел пропозиции Салтыкова. Он отнес
проект лишь к области торговой политики Петра и
увидел не реализовавшийся проект в документе царя
о единонаследии. Салтыков, по мнению Милюкова,
преследовал в составлении записки фискальную цель.
Предложение государственного чиновника не совпало с готовым петровским документом. Милюков недооценил исторический источник как документ, мало
повлиявший на ход реформы81. С выводами диссертации П.Н.Милюкова не согласился Н.П. ПавловСильванский и указал на недооценку Милюковым
роли проекта Салтыкова, а затем и самого Петра в
проведении реформы. Н.П.Павлова - Сильванского в
полемике с Милюковым поддержали С.Ф. Платонов
и М.М. Богословский. В 1892 г. Павлов-Сильванский
выпустил рецензию на «Пропозиции Федора Салтыкова»82, в которой оценил значимость найденного
Тихановым источника. А через несколько лет издал
труд «Проекты реформ в записках современников
Петра Великого»83 и в одной из глав работы подробно
описал проект Салтыкова, указал природу его происхождения, провел внешнюю критику источника. У
Павлова-Сильванского «Пропозиции…» по отношению к петровским преобразованиям носят косвенный
80

Пропозиции Федора Салтыкова: Рукопись из Собрания П.Н. Тиханова. СПб., - 1891.
81
Милюков П.Н. Государственное хозяйство в первой четверти
XVIII столетия и реформа Петра Великого. СПб., 1892. С. 587
82
Павлов-Сильванский Н.П. Рец. на: Пропозиции Федора Салтыкова. СПб., 1891 // ЖМНП. 1892. № 3. С.242-248
83
Павлов-Сильванский Н.П. Проекты реформ в записках современников Петра Великого: Опыт изучения русских проектов и неизданные их тексты. СПб., 1897.

характер и имеют важное значение для реформирования страны. Многое из задуманного Салтыковым удалось реализовать, начиная с 30-х гг. XVIII в. Но и в
петровское время некоторые их указов осуществлялись параллельно рекомендациям автора пропозиций.
Проекты Салтыкова, по мнению ПавловаСильванского, давали Петру новые мысли для реформ. А его предложения по «учинении при Сенате
регента государственного», «О льняных и пеньковых
промыслах» и ежегодной обязательной исповеди под
страхом большого штрафа и вовсе послужили источниками к петровским указам84. Полемика Милюкова и
Павлова-Сильванского родилась благодаря открытию
Тихановым нового, ранее неизвестного источника,
«Пропозиций Федора Салтыкова». Его публикация
внесла весомый вклад в историческую науку конца
XIX в. Впервые опубликовав источник, в предисловии
он не выступил глубоким историком, но подтолкнул
других исследователей, таких как Милюков и ПавловСильванский, к созданию масштабных трудов по истории петровских реформ.
После переезда в Брянск в 1890-е гг. Тиханов не
утратил связи с ОЛДП, наоборот, старался всячески
поддерживать их. Часто передавал в музей Общества
рукописи из своего собрания, вел переписку с его сотрудниками – Хр.М.Лопаревым, В.В.Стасовым,
С.Д.Шереметевым, А.Ф.Бычковым, А.С. Архангельским и др. Находясь географически в отдалении от
Петербурга, от Общества, Павел Никитич до конца
своих дней остался с его членами, теми людьми, находившимися вместе с ним на протяжении нескольких
лет. После смерти Тиханова участники Общества не
забыли своего сотрудника. В очередных отчетах о заседаниях Хрисфан Митрофанович Лопарев, хорошо
знавший исследователя, опубликовал некролог, назвав
Павла Никитича свидетелем и участником первых
начинаний Общества, почтенным тружеником, треть
учено-литературной работы которого протекла в стенах этого учреждения85. Беспокоясь о большом книжном наследии, оставленным Тихановым, председатель
С.Д.Шереметев распорядился образовать комиссию
для рассмотрения и оценки собрания рукописей бывшего члена-корреспондента Общества. Комиссия направила В.В.Майкова в Брянск для составления каталога. Однако Императорская Публичная библиотека,
сотрудником которой в последние годы являлся Тиханов, сумела перехватить бесценное собрание рукописей и выкупила его у сестер Павла Никитича.
Таким образом, судьбоносное знакомство в 1874
г. определило дальнейшую творческую судьбу Тиха84

Там же. С. 50-53
Лопарев Хр.М. Павел Никитич Тиханов // Отчеты о заседаниях
Императорского Общества любителей древней письменности в 19041905 гг. СПб., 1906. Т.160. С.73.
85

200

нова. Творческий союз редактора «Правительственного вестника» П.Н.Тиханова с председателем комитета иностранной цензуры князем П.П.Вяземским
принес обоим и основанному в 1877 г. Обществу любителей древней письменности большие научные
плоды. Именно в это время прошел период его становления как историка-любителя. ОЛДП за свою историю фактически стало одной из первых исследовательских организаций, сосредоточивших свою деятельность на поиске и публикации редких и неизвестных ранее источников. Для Тиханова деятельность в
Обществе с 1877 по 1892 гг. способствовала публикации источников из собранной им коллекции рукописей. Начиная свой путь в Обществе как рядовой участник и скромный труженик, занимавшийся библиотечной работой и посещавший дискуссии на заседаниях, Тиханов завоевал симпатии коллег как опытный корректор. Он издавал с предисловиями и комментариями ранее неопубликованные источники, которые помогли крупным ученым академической науки осмыслить эпизоды российской истории и литературы. Среди них, «Пропозиции Федора Салтыкова»,
«Николай Иванович Гнедич: несколько данных для

его биографии по неизданным источникам», «Инструкция дворовому Ивану Немчинову» и др. За публикацию редких памятников истории и искусства Тиханов признан коллегами-учеными как опытный архивист и библиограф. Стоит также отметить и редакторскую работу исследователя, проводимую в Обществе.
Он подготовил к печати отчеты за 1881-1882 гг., был
востребован как хороший специалист в области корректуры, за которой к нему обращались многие из
членов ОЛДП, в том числе П.П.Вяземский,
С.Ф.Платонов, А.А. Шахматов. Среди них он казался
не крупным специалистом по истории, а лишь любителем-публикатором, и занял свою нишу по праву, не
претендуя на лавры университетских профессоров и
академиков. Находясь внутри корпорации деятелей
исторической науки, он без оконченного университетского образования стал его органичной частью. Тиханов был энтузиастом своего дела. И он, безусловно,
важен для российской историографии как связующее
звено между любительской и профессиональной наукой, и в первую очередь, как публикатор неизвестных
источников.

Заседание общества любителей письменности во дворце графов Шеремтьевых. 1900-ые годы. С.Д. Шереметьев - на фото справа в нижнем ряду.

201

Приложение 1

П. Н. Тиханов.
Воспоминания о П.П.Вяземском *
Мое знакомство с князем Павлом Петровичем
Вяземским сделалось как-то само собой, без всяких
представлений, и было совершенно случайно. В 1874
году, в каком именно месяце — теперь не помню, но
скоро после возвращения моего из-за границы, что было в августе, вечером, довольно поздно, я по пути домой зашел в типографию Траншеля, в то время помещавшуюся уже на Стремянной, справиться об одном
издании. В конторе меня встретил фактор, там же сидел, низко наклонившись над столом, плотный и плечистый человек с великолепною шевелюрой. Как мне,
показалось, незнакомец читал корректуру. Перекинувшись с управляющим типографией, я из простого
любопытства и в предположении, что незнакомец, которого я почему-то принял за педагога, быть может
тоже здесь «по делам печати», обратился к нему с вопросом. что он вероятно просматривает свое произведете? Такое обращение в типографских нравах и не
должно было казаться чем-либо необыкновенным. Ответ последовал утвердительный, и, удовлетворяя моему желанию взглянуть на сочинение, незнакомец подал мне лежавший перед ним лист: то были комментарии к Слову о полку Игореве.
При беглом чтении лишь одной страницы, я не
мог не заметить нескольких так называемых опечаток, и, возвращая лист, сказал, что это вероятно
вторая корректура. «Напротив», был ответ: — «это уже
совсем отпечатано».
Мы отрекомендовались друг другу, и тут я узнал,
что говорю с князем Вяземским, некогда бывшим попечителем Казанского учебного округа, теперь же он
служил в Главном Управлении по делам печати, занимая пост председателя Комитета цензуры иностранной. Дальнейший разговор касался сочинения князя,
который обратился ко мне с просьбой продержать корректуру Слова. Я согласился, и на вопрос о плате отвечал, что возьму книгу.
— Как, книгу? — с удивлением спросил князь: —
какую книгу?
— Вот эту самую, по окончании ее печатания.
Князь возразил, что так нельзя, и проч., и я предоставил оценку труда самому князю, причем ради
справедливости должен добавить, что гонорар, назначенный им, показался мне, чрезвычайно высок, и с мо*

Публикуется с сохранением оригинальной орфографии и стилистики автора по изданию: Тиханов П.Н. Воспоминания о
П.П.Вяземском // Сборник в память князя Павла Петровича Вяземского. Ч.1. СПб. - 1902. С.24-39.

ей стороны торг шел in minus.
С того же времени я стал бывать у князя Павла
Петровича, жившего тогда в Почтамтской. Впоследствии, кроме дома, я довольно часто встречался с ним
в антикварном книжном магазине И. Г. Мартынова,
помещавшемся на Вознесенском проспекте. В разговорах по части библиографии и роясь в рукописях,
князь нередко заводил речь о таком обществе, где
разрабатывалась бы старина. Программа князя была
замечательно хороша, и с его мыслью нельзя было не
согласиться. Скоро затем князь Вяземский переехал
на Фонтанку, в дом графа Шереметева, где наконец
последовало открытие Общества Любителей Древней
Письменности, коему впоследствии дарован титул
императорского. Первые и как бы частные заседания
сего Общества были в помещении князя, а потом они
происходили в музей Общества, регулярно, по пятницам. Полные интереса, заседания посещались довольно усердно, хотя и небольшим числом лиц, были
оживленны, а иногда даже бурны. Об одном из заседаний с последним характером скажем здесь несколько слов.
По случаю предстоявшей Коронации Императора Александра Александровича, надо было восстановить стенопись в Грановитой Палате. Это поручено
было Г. Д. Филимонову, который однажды, во время
приезда в Петербурга, пожелал поделиться своим
проектом внутренней реставрации Палаты.
В пятницу, 5-го марта 1882 года, Филимонов
явился на заседание Общества. С ним были Палеховские иконописцы братья Белоусовы, которым при
воспроизведем рисунков требовалось выполнить две
задачи: чтобы все сюжеты были на местах, указанных
древним писанием, собственно архивными розысками, произведенными Филимоновым, и чтобы они были исполнены в стиле XVI века, т.-е. сохраняли бы все
существенные представления древней эпохи, причем
могли быть допущены некоторые уступки в пользу
природы и правильности рисунка, согласно нынешнему уровню развития современного церковного и
народного искусства.
Собрание членов в этот раз было очень многолюдно.
По открытии заседания, начался доклад Георгия
Дмитриевича. Были показаны наброски сюжетов,
предназначенных к помещению на стенах Грановитой
Палаты, и Филимонов давал пространные объяснения, опираясь в них главнейше на Описании стенописи Золотой и Грановитой Палат, составленном по указу Царя Алексея Михайловича царским иконописцем
Симоном Ушаковым. Описание это тогда только что
было издано Императорской Публичной Библиотекой
202

по рукописи 1672 года. Все шло хорошо, все, слушали
с неослабевающим вниманием экспликации докладчика, который держал свой реферат у классной доски,
увешенной прорисями Белоусовых. И вот, когда речь
коснулась исполнения рисунков в Палате, едва лишь
Филимонов произнес одно фатальное выражение
(фальсификация), как тотчас был остановлен председателем.
— Филимонов! — возвысив голос, сказал князь Павел
Петрович: — я лишаю вас слова. В нашем Обществе
не может и не должно быть речи о каких бы то ни было фальсификациях, и я прошу вас взять это выражение обратно.
Филимонов, понятно, остановился. Всем было
неловко. После небольшой паузы и некоторых объяснений, докладчик продолжал несколько минут свой
реферат, но скоро заявил, что отлагает его окончание.
Вероятно думая, что употребленное слово не так
уж преступно, Филимонов оставил его в своей заметке
для отчета о заседании. Когда же на другой день корректурная гранка, по принятому порядку, была послана на просмотр к автору-докладчику, то получилась
она с такою надписью: «Печатать не желаю, прошу
уничтожить набор и возвратить мне черновой оригинал. Г. Филимонов. 6-го марта 1882 года».
В свою очередь и князь Павел Петрович поместить на той же гранке такую резолюцию: «Отчета
нельзя печатать до разъяснения положения дела. Кн. П.
Вяземский».
Будучи возвращен с такими пометами, отчет о заседании 5-го марта само собою разумеется не мог быть
напечатан, и у меня сохранилась лишь корректурная
гранка, явился же он позднее (XXI—12 марта), и конечно в исправленном виде, но там, ГДЕ говорится, что
рисунки Белоусовых для восстановления стенописи в
Грановитой Палате, «рассматривались в прошлом заседании», под выражением «прошлый» надо понимать
заседание 5-го марта, а не 26-го февраля (XX—см. Отчеты в LХХХ выпуск Памятников Древней Письменности, стр. 81 и след.).
Продолжая бывать у князя Павла Петровича, я
косвенно принимал участие в трудах Общества: читал
корректуру его издании, просматривал кое-что в редакционном отношении, вел отчеты о заседаниях. и
проч. На пятницы, как уже было сказано, собирались
охотно, но весною, перед концом академического года,
посещения бывали не так усердны. Некоторую вольность в этом отношении и я позволил себе, зная наперед, что ничего особенного не готовилось к последнему заседанию, каковое в 1882 году приходилось 30-го
апреля.
На другой день, в субботу, 1-го мая, утром я за-

шел к князю Павлу Петровичу. Слегка пожурив меня
за вчерашнее отсутствие, князь сказал, что на заседании почти никого не было, из рефератов же — был
лишь один небольшой доклад некоего Беляева об археологических данных по Макарьево-Унженскому
монастырю, да еще просматривали кое-какие книги.
Книги эти лежали тут же у князя. Сообщение Беляева
доставлено мне было в рукописи самого докладчика,
о книгах же я попросил позволения сказать несколько
слов, что составило заметку о заставке, и напечатано
последней статьей в Отчетах за 1881 —1882 год со
многими иллюстрациями. Ранее до того такая же заметка была помещена мною в Обзоре графических
искусств, выходившем под редакцией Р. Шнейдера, и
составлена главнейше на основании известного труда
Румянцева.
Через несколько времени после этого я получил
от князя Павла Петровича следующее приглашение:
«Зайдите пожалуйста ко мне и уведомьте когда ожидать. Завтра дома с 7 часов вечера».
На другой день, в назначенное время я быль у
князя, и тут он сообщил мне, что Беляев подал тогдашнему Министру Внутренних Дел, графу Н. П.
Игнатьеву, докладную записку о древностях Макарьево-Унженскаго монастыря, и так как в числе предметов, поименованных Беляевым, находятся-де собственноручные работы членов Царской Семьи, то о них,
как семейной святыни Дома Романовых, желательно
бы получить точные сведения. С этою целью, добавил
князь, «предпринимается поездка в Макарьев, и я беру вас с собой: согласны?»
Кроме благодарности, иного ответа не могло
быть.
— Только надо хранить это под величайшим секретом, и о нашей экспедиции никому ни слова.
Не зная наперед что приходилось бы делать собственно мне при обозрении макарьевских древностей,
и в предположении, что быть может понадобится
снять или скопировать что-либо, я подал мысль князю
взять с нами Осипова, прекрасного копировальщика,
уже заявившего себя литографскими работами для
Общества, например его факсимиле Четвероевангелия, изданного под редакцией А.Ф. Бычкова, Житие
Феодора Едесского, и др. Князь согласился, и таким
образом Осипов должен был ехать в Макарьев.
В последних числах июня князь Павел Петрович
выехал в Москву. Я должен был отправиться вместе с
Осиповым на другой день после князя. Зная мешкотность и рассеянность Осипова и происходящую оттого неаккуратность, я накануне отъезда послал ему
телеграмму, что выезжаем в 9 часов утра. Потом, сообразив, что из Гавани, ГДЕ жил мой спутник, такой
203

ранний выход из дому с багажом, хотя бы и небольшим, был невозможен, ибо и в обыкновенное время
там редко найти извозчика, а трамвай начинал свои
действия позднее, и на нем не успеть попасть к утреннему поезду, я вслед за первою телеграммою послал
другую, с назначением выезда в 11 часов. К этому времени я был уже на вокзале. Долго высматривал я знакомую мне фигуру в соломенной шляпе, поручил искать ее и носильщикам, но, к сожалению, Осипова так
и не дождался, и вынужден был ехать один.
По прибытии в Москву, я немедленно пошел к
князю, которого встретил на улице вместе с сыном,
князем Петром Павловичем, в то время адъютантом
московского генерал-губернатора. Тут же мы условились ехать в Ярославль с вечерним поездом.
— А Осипов?
Приходилось оправдывать своего протеже какимлибо неожиданным обстоятельством, случившимся с
ним или в его семье, и что задержало его, причем я высказал, что Осипов, по моему мнению, должен бы
приехать, всего же вероятнее мы увидим его в Макарьеве.
Надо при этом сказать, что Осипов, кроме рассеянности, отличался еще манией изобретений. Так, однажды он просто что называется изводил меня
своими рассказами о том, что большая смертность не
только в Петербурге, а вообще везде, на всем земном
шаре, происходит единственно от испорченности воздуха в жилых помещениях. Помочь горю берется он,
Осипов, с каковой целью им изобретен изумительный
аппарат, могущий принести человечеству неисчислимые благодеяния. Но для опытов (?!) необходимо-де…
и проч. В другой раз Осипов чуть ли не два месяца
тянул небольшую работу, откладывая ее потому, как
он объяснял, что он не может найти средства рассеивать дыхание, и поэтому (?) все думает об изобретении
особого картона. На вопрос — какое и чье дыхание
надо рассеивать и причем тут картон, Осипов объяснил, что для лучшего исполнения заказа он будет копировать оригинал прежде всего на бумаге «своего»
изобретения, а чтобы скопированное не расплывалось
— ему необходимо держать губами картонный кружок
с продетой посередине его ниткой: от этого дыхание не
будет попадать на бумагу и снимок тоньше переведется на камень. «Но нужен особый картон для рассеивания дыхания, добавил он; между тем такого нигде нет во всем Петербурге, а я — таинственно закончил Осипов свое объяснение — изобрел его, и работа
скоро будет готова» (работы простой и несложной самое большее было на полтора-два часа). Но и через два
месяца снимки не были готовы, и пришлось отдать
сделать их Беггрову: это листа почерков, приложенный

к Космографии 1640 года.
Вечером — это было в день смерти генерала
Скобелева, следовательно 25-го июня — прибыли на
ярославский вокзал князь П. П. Вяземскийй с сыном и
граф Сергей Дмитриевич Шереметев. Опять зашла
речь об Осипове, к моему оправдыванию которого
князь отнесся скептически, и просил телеграфировать
ему, чтобы, не останавливаясь в Москве, он прямо
ехал в Макарьев, о своем же выезде дал бы знать телеграммой в Ярославль на имя его, князя, или на мое,
«до востребования».
На другой день рано утром мы приехали в Ярославль, и я отправился на телеграфную станцию осведомиться об ответе Осипова. Телеграмма оказалась,
но самое пылкое воображение не в состоянии представить ее содержания: Осипов извещал князя Павла
Петровича, что «изобрел новый способ снимать выпуклые ткани».
Прочитав об этом удивительном изобретении,
князь просил дать знать Осипову, чтобы он оставался
в Петербурге.
___________

В Костроме посетили Ипатьевский монастырь,
где мое внимание остановило изображение крылатой
Богоматери в деисус над входом в ризницу, а в Романовском домике замечательная печь из изразцов с
фигурами и надписями. Подобная же старинная печь
есть в музей Общества Любителей Древней Письменности, куда она приобретена графом С.Д. Шереметевым. Познакомились с В.А. Самаряновым, местным историком и археологом, немало потрудившимся для Костромского края.
Следующий пункт было село Красное, некогда
принадлежавшее князю Павлу Петровичу, и прием,
оказанный здесь ему с сыном и графу Серию Дмитриевичу — был поистине царским. Несмотря на погоду, не совсем благоприятстовавшую встрече (моросил мелкий дождь) — громадная толпа ожидала князей и графа на пристани, откуда в экипажах, запряженных тысячными рысаками, все двинулись в село,
где остановились у владельца мануфактуры полотен, Сосипатра Дмитриевича Сидорова. «Ура» сотни
голосов гремело возле дома долго, почти не прерываясь, и князь Павел Петрович должен был несколько
раз выходить на балкон поклониться народу.
Обед, следовавший за чаем, был можно сказать
лукулловский, после, которого молодой князь и граф
Сергей Дмитриевич делали визиты, точнее — их возили к себе местные обыватели-ювелиры.
Известно, что у жителей села Красного главный
кустарный промысел составляет серебреное галантерейное дело, коего они производят на большие сум204

мы. О Красном с окрестными селами и о производстве
местных серебреников не так давно вышло небольшое,
но обстоятельное сообщение директора Археологического Института, Н.В. Покровского, под заглавием:
«Кустари-ювелиры Костромской губернии» (отдельный оттиск из Отчета о деятельности Императорского
Общества поощрения художеств).
На другой день из Красного тронулись дальше.
Станцией теперь был Юрьевец, где осматривали церкви и затем через Волгу направились по Унже в Макарьев.
Пароход, на котором мы теперь ехали, после
волжских показался до того мал и миниатюрен, будучи
приспособлен конечно к плаванию по неглубокой и
извилистой реке, что суденышко это между нами получило название «Комариной силы».
Оба рейса по Унже были благополучны, обошлись без приключений, которыми так пугали при отходе из Юрьевна, стращая мелями, карчами, и т.п. Берега
Унжи местами живописны, но в общем унылы и безжизненны, и только в одном месте на взгорье виднелось село. Как замечательное явление, доселе живущее
у нас на Руси — избрание в покровители местночтимых святых или наречение именем новопрославленных, отмечу, что у многих из бывших на
пароходе господствовало имя Геннадий. Так, капитан
его был Геннадий (или Геннадиевич, хорошенько не
припомню), был сельский священник о. Геннадий, с
которым одно время я состоял в переписке, было несколько детей и двое-трое крестьян тоже с именем
Геннадий. Видимо, имя это давалось в честь местного
угодника, Геннадия Костромского (+1565).
После длинной излучины реки Унжи, почти у самого Макарьева удалявшей пароход от только что показавшейся обители, сверкнувшей сквозь купы деревьев крестами своих храмов, наконец мы достигли цели
нашего путешествия: пароход бросил якорь у города,
весь крутой подъем, к которому был усеян огромною
толпою. Это было ранним вечером в понедельник, 28го июня.
Благодаря любезному вниманию настоятеля монастыря, о. архимандрита Иова, возле пристани уже
ожидало несколько экипажей. Для князя Павла Петровича был приготовлен крытый фаэтон, в который он и
сел по приглашению о. иеродиакона Иосифа, в другом
экипаже поместился граф Серий Дмитриевич с князем
Петром Павловичем, я поехал вместе с Беляевым. В
монастыре встретил нас архимандрит Иов.
После чаю и краткого отдыха, князь Павел Петрович пожелал поклониться преподобному Макарию и
вместе отслужить ему молебен, каковой и был отправлен о. архимандритом соборне в сослужении иеромо-

нахов и одного белого священника, проживавшего в
монастыре на покое. Хор был городской, под управлением некоего Санина, и пели весьма удовлетворительно.
Засим началось обозрение монастырской ризницы, библиотеки и архива обители, помещающихся в
Благовещенской церкви, построенной святителем
Митрофаном. Из многих показанных нам предметов
обратили на себя внимание следующие:
Казанская икона Богоматери, келейная царя Михаила Федоровича,
несколько Евангелий, одно из коих дар царя
Феодора Иоанновича, другие времен Шуйского,
Алексея Михайловича, и проч.,
убрус, шитый золотом и шелками, дар великой
старицы инокини Марфы,
великолепный массивный крест из золота, усаженный жемчугом, до сих пор не помертвевшим, дар
князя Ивана Ивановича Шуйского на помин души
брата его, царя Василия,
священные сосуды, дар князя Федора Ивановича
Мстиславского,
серебреные кадила,
несколько воздухов, шитых шелком, плащаница,
дар князя Дмитрия Михайловича Пожарского, и много других предметов, чрезвычайно интересных, как
приклады в обитель лиц исторических, но между всем
этим предметов, изготовленных собственноручно
кем-либо из членов Дома Романовых — не оказалось
ни одного.
Таким образом, доклад Беляева на заседании
Общества и его сообщение Министру, для проверки
чего собственной была предпринята самая поездка —
не подтвердились. Позднее архимандрит Иов прислал
князю Павлу Петровичу подробную опись ризницы
Макариева-Унженского монастыря, составленную,
если не ошибаюсь, на основании древних подлинных
документов, но и там, сколько помню, нигде не говорится о том, что' утверждал г. Беляев. Описание ризницы должно храниться в архиве князя.
С некоторых предметов князь пожелал иметь
снимки, что с успехом выполнил местный фотограф,
некто Иван Мартынович Глызденко. Все это составило большой альбом. Ныне фотографии эти можно
видеть в музее Общества Любителей Древней Письменности.
В ризнице же рассматривали царские и патриаршие грамоты и несколько юридических актов.
Затем осмотрели Никольскую церковь и под
нею, в особом хранилище, одноколку царя Михаила
Федоровича. Потом перешли в Троицкий собор и были в Успенской церкви. В соборе обратил на себя
205

внимание превосходный иконостас. Наконец были в
двух часовнях: в одной из них. деревянной, находится
изваяние Страстного Спасителя, в другой, каменной,
под горою — колодезь, по преданию изрытый преподобным Макарием.
После небольшого отдыха в монастырском саду,
все пошли в покои настоятеля, где продолжали рассматривать разные рукописи, причем граф Сергей
Дмитриевич обратил особое внимание на миниатюру
акварелью, изображавшую преподобного Макария в
рост.
Следовал опять чай с легкою закуской и затем гомерический ужин, изобильный рыбный стол, закончившийся шампанским. Не могу не упомянуть при
семь, что о. архимандрит долго упрашивал князя Павла
Петровича сесть за стол на первое, почетное место, и
только лишь после некоторых пререканий настоятель
должен был уступить и занять место по праву как хозяин. Ужин прошел весьма оживленно. Занимал беседою князь Павел Петрович, избравший темой для разговора что-то из мира скопцов...
Ночевали мы на пароходе, князь же остался у архимандрита, который для сего случая приготовил постель с пологом, о чем князь вспоминал после с удовольствием.
На другой день, 29-го июня, архимандрита отслужил молебен первоверховным апостолам, тезоименитым покровителям обоих князей Вяземских, и после
утреннего чая мы отправились в обратный путь по
Унже, где у пристани ожидала нас под парами «Комариная сила».
Этим я закончу мои отрывочные воспоминания о
князе, Павле Петровиче Вяземском, далеко впрочем не
исчерпывающие далее затронутых эпизодов.
Два слова об Обществе по поводу его юбилея.
Многим должны быть памятны те голоса, что
раздавались при самом возникновении Общества Любителей Древней Письменности. Прежде всего говорили наприм., что Общество это не долговечно, что
уже бывали-де и прежде подобный любительские затеи(!), в конце концов сошедшие на нет, и проч., причем главной причиной выставлялась как бы неподготовленность наша к занятиям наукой, приводилось
рвение в начале; и затем полное равнодушие к делу, и
т. п.
По сему случаю да позволено будет привести в
высшей степени знаменательные слова профессора
Н.А. Лавровского, сказанные им в речи «о Крылове и
его литературной деятельности»:
«Всем известна многократно и с многочисленными вариациями повторявшаяся мысль, что Крылов есть
тип русского человека со всеми его достоинствами и

недостатками. Есть много правды в этой мысли, но
правды, смеем думать, весьма относительной и условной, как и вообще характеристики, относимые к
целому народу, имеют только относительное значение и должны быть принимаемы с большою осмотрительностью и большими ограничениями. Говорят:
Крылов, как русский человек, ленив и беспечен, ему
недостает настойчивости, непрерывного самовозбуждения к труду, безразлично относящемуся ко всякой
житейской обстановки. Русский человек, как Крылов,
говорят, способен работать много, усердно, плодотворно, работать с особенною сметливостью и тактом, но только при сильном внешнем возбуждении, а
предоставленный самому себе — быстро впадает в
лень и апатию.
«Корень этого недостатка, кажется, заключается
прежде всего в недостатках, нашего воспитания и образования, которые, говоря вообще, действительно
неспособны выработать настойчивости и непрерывного самовозбуждения к деятельности.
«Здесь не место решать общие педагогические
вопросы. Стоит только обратиться к порядкам нашего
воспитания и образования в семье и школе, чтоб убедиться, что ни та, ни другая вовсе и не думают задаваться мыслью о приучении к такому и так установленному труду, плодом которого была бы внутренняя
потребность к труду. У нас в школе трудятся много,
но беспорядочно, в разбивку, при странном смешении
целей труда и при отсутствии надлежащей его организации. Последствия понятны: труд представляется только своей тяжелой стороной, отталкивает от
себя одним напоминанием о себе, а потому за него
можно приняться только в нужде, даже крайности,
вообще при сильном внешнем возбуждении. Оттого
мы так велики на большие планы и так малы на их
выполнение. Та внутренняя потребность труда
возможна только при известной высоте образования,
с которой видны его высокие цели» (Ж. Мин. Нар.
Просв., СХХХVII, стр. 410-411).
Людям науки, которым Общество дало столько
изданий драгоценных памятников, даже в их факсимиле, и давшее столько исследований о самых памятниках старины — людям науки предоставляется теперь сказать, как пройден путь Обществом Любителей Древней Письменности в течение первой
четверти века его жизни.
П. Тиханов
Брянск
18 октября 1902

206

ИСТОРИЯ КУЛЬТУРЫ И ОБРАЗОВАНИЯ
ОСОБЕНОСТИ НА БОГОЯВЛЕНСКИЯ ЧИН
В ЕДИН ЦЪРКОВНОСЛАВЯНСКИ ТРЕБНИК ОТ ХVІІІ ВЕК
© 2009. Христина Тончева
(България, гр.Пловдив, Пловдивски университет „Паисий Хилендарски”)
Обредите (гр. åˆëïãßáé, лат. sacramentralia) са
символични свещенодействия, установени от Св.
Църква за благославяне, освещаване и посвещаване
на лица, предмети и места. В съответствие с това
още средновековният католицизъм ги обособява в
три групи: благословения (benedicere), освещения
(consecrare) и посвещения (dedicere). Гръцкият
евхологий от VІІІ век групира обредите около
тайнствата, с които са свързани (Parenti, Velkovska
1995, нататък: Barb. gr.336). Славянският евхологий
(требникът) разглежда обредите отделно от
тайнствата (Frcek 1939, Nachtigal 1941, 1942).
Богослужебният Типик на Православната
църква в съвременния си обем съдържа общо пет
обреда за освещаване на вода: освещаване на
водата при Св. Кръщение, освещаване на водата
при Обновление на храм, Велик водосвет, Малък
водосвет и освещаване на т. нар. “Бабина вода”
(Чифлянов 1997: 315-316). Великият водосвет се
извършва в навечерието на празника и на самия
празник Богоявление или Кръщение Господне (6. І.
н.с.), като в навечерието се извършва в края на
литургията, след заамвонната молитва, а на самия
празник - след литургийния отпуст и обикновено
вън от храма (Нестеровский 1996: 393).
Началото на Богоявленския чин в найранния
запазен славянски евхологий - старобългарския
Синайски евхологий от Х-ХІ век (нататък: Син Евх)
- липсва в изданията на Фръчек (Frcek 1939) и
Нахтигал (Nachtigal 1941, 1942). В тези издания
текстът на чина започва приблизително от средата
на първия пролог.
След публикуването на новооткритите от Й.
Тарнанидис листове от този глаголически паметник
(Tarnanidis 1988) вече е известно какво е било
оглавлението на старобългарското Чинопоследование на Свето Богоявление - ÌîM íà
áëCàñëîBíèå‡ âîäú (9r). В него са били
включени: ектенията Ã(¶ â°ñåäðúæèòå} Õ)å á)æå
íàøú . Ðîæäüè‡ ñ­ âü âèòüëýè‡ìý µ‡þ‡äýè‡ñöýìü
(9r-10v), указание за прекадяване на водата (10v),
Дяконствата (10v-11v), тайната молитва ö) è‡ñõå/ å‡äèíî÷­äû ñí/å (11v), молитвата Òðîèöå

åäèíîñуùüí ... ïðýáæåñòâüíàà ... (12v), молитвата
Âûøúíèèõú âåùåè òâàðü (1à-á), äâàòà ïðîëîгà
Áëг/âåíú åñè, Ãè/ Áæ/å Èëå/âú (1б) и Ñå áî íàñòà
âðýì­ ïðàçäåíúñòâ¹ íàøåì¹ (1б)1. След тях
следва осветителната молитва Âåëåè åñè, ö/ (3б),
после следва паримийно четиво, ритуално
прекръстване на водата с три пръста, след което
следва епиклетическата част на молитвата: Äà â†ñè
ïî÷ðúïàþùåè µ ïðèåìëþùåè îòú íåª µ êðîï­ùåè
ñ­ åþ (5а). После попът благославя и прочита
главопреклонната молитва Ïðèêëîíè, ö/, ¹õî òâîå
µ ïîñë¹øàè íàñú (6а), след което потапя кръста във
водата и извършва ритуалното прекръстване. Както
в Barb.gr.336, и в глаголическия ръкопис
Богоявленският чин завършва с молитвата за
освещаване на чаша - Áæ/å Áæ/å íàøú, ïðýëîæåè
ïðè Ìîñýè âîäу гîðúêîþ (6б). В Син Евх тя носи
надслов ÌMî íàäú âîäîþ ñò)ààгî ïðîñâýùåíèý
г)ëåìà âú îêðèíý öð)êâüíýìü (6б).
Остава открит въпросът по кое време и как са
били включени в състава на съвременното
чинопоследование на Великия водосвет останалите
химнични компоненти. Досегашните изследвания,
посветени на тази проблематика, са доста редки
(Velkovska 1996, Афанасьева 2004 и др.).
Атонската хилендарска ръкописна сбирка
съдържа един църковнославянски требник, в който
има препис на Богоявленския чин, - това е Великият
требник от 1782 г. (нататък и: Х-383)2. От
обширната приписка в него научаваме, че той е
писан от папа Маврудин Димитрович в София
(Богдановић 1978: 151). Данните от този препис
дават основание той да бъде представен в отделна
статия заради текстовите и лексикалните
особености на Богоявленските текстове в него.
В предходната традиция до ХVІІІ век Чинът на
Свето Богоявление се е извършвал в навечерието на
празника, след заамвонната молитва. Великият
требник от 1782 г. следва тази традиция - според
литургичните указания веднага се отива към
кръстилницата (баптистерия или купела на храма),
като в началото са свещеносците, а след тях са
дяконът и свещеникът с евангелието и кадилото,
207

следвани от братята. По време на литията се пее на
осми глас тропарът Ãëà‘ñü гäTíü íà âîäà‘õü. Според

След това следва познатото молитвено начало
от предходната ръкописна традиция: Ñëà‘âèìú òè

литургистите този тропар има древна история, бил е
съставен от Св. Софроний Йерусалимски и е бил
включван още в ръкописи от Х в. (Чифлянов 1997:
318). След него има указание за изпяване на три
тропара: Äíåñ‘ü âw‘äú w„ñùà‘åò ñå å„ñòåñòâî’, ˆßêî

âëDêî ÷ëêîëþ‘á÷å âñåäåðæè‘òåëþ (ïç), което в Х-

÷ëâý‘êü íà ðýêу’ ïðèøå‘ëü å„ñè‘ õðTòå öðþ, Êî гëà‘ñу

ïðåâDà‘ðøåìú

âîïèþ‘ùàгw âü ïуñò¥‘í¥. След това дяконът застава
до баптистерия и четецът прочита три паримии от
Книгата на пророк Исая: глава ХХХV, 1-10; глава
LV, 1-13 и глава ХІІ, 3-6.
След старозаветните четива се изпяват
прокименът ÃäTü ïðîñâýùå‘í·å ìîå‘ è„ ñïàñè‘òåëü
ìî‘è‡ и стихирата ÃäTü çàùè‘òèòåëü æèâîòà‘
ìîåгw’ и се прочитат две новозаветни четива апостолско (І Коринтяни Х, 1-4) и евангелско
(Марко, І, 9-11). След тях следват Дяконствата,
чиито старобългарски облик е засвидетелстван в
новооткритите от Тарнанидис листове (11 r). После
свещеникът прочита тайната молитва ÃäTè ¶„èñå
õðTòå, å„äèíîðî‘äí¥è‡ ñíå. След нея в редица
евхологични ръкописи от ХІV-ХVІІ век следва
молитвата: Ñëà‘âèì° òå âëêDî г‚è â°ñåäðü‘æèòåëþ
(цитирано по Х-378), която според данните от
новооткритите глаголически текстове е имала друго
начало: È àáèå íå âúçгëàñèU [...] ÷åñîF. íú
íà÷üíåU ïðîë [...] ëüìè гë/àòè } Òðîè‡öå
åäèíîñуùüí[...]
ïðýá/æñòâüíàà‡
[...]
áë/гîñëîâåíàà‡. Êðåñò [...] ñêàà‡ áг/îìуäðèý Син
Евх 12v. Единствено във Великия требник от 1782 г.
е запазено това старобългарско начало на
молитвата, за която категорично е упоменато, че е
дело на йерусалимския патриарх Софроний: è„ ðå‘êú

383 е разширено: ïðåâý‘÷í¥è‡ öðþ: ñëà‘âèìú ò­
ñîçäà‘òåëþ è„ çèæäè‘òåëþ âñý‘õú: ñëà‘âèìú ò­ áåç°
3„öà è„ ìòðå, è„ áåç° ìòðå èç° 3„öà ñу‘ùàгw: âü
áî

ïðà‘çäíèöý,

ìëàäå‘íöà

ò­

âè‘äýõwìú: âú íàñòî­‘ùåìú æå ñîâåðøå‘ííà òå’áå
âè‘äèìú, § ñîâåðøå‘ííàгw ñîâåðøå‘ííà ÿ„âë°øàгî ñ­
áгà íà‘øåгw. В предходната традиция химничният
текст започва с Äíåñü-стиховете, но единствено във
Великия требник първият дублира текстово
глаголическото начало, срв: Ñå áî íàñòà âðýì­
ïðàçäåíúñòâîy íàøåìîy Син Евх 1б, äíå‘ñü áî
ïðà‘çíè÷íîå

íà‘ìú

íàñòà‘

âðå‘ì­

Х-383.

В

предходните ръкописи химничният текст е
подложен на сериозна ревизия (лексикална и
текстова), следите от която са регистрирани и в Х383. Но в този требник са запазени някои от Äíåñüстиховете от глаголическия ръкопис Син Евх, които
в по-късните требници са игнорирани: Äíåñü
íåñîçúäàíû îòú ñîçúäàíèý ñâîåгî ðуêîþ äðúæèìú
áûâàåòú Син Евх 2а; äíå‘ñü íåñîçäà‘ííèè‡ § ñâîåгw’
ñîçäà‘í·­ õîòýí·åìú ðуêî (!) ïîëàгà‘åò ñ­: (ïç);
Äíåñü Âëàäûêà îòú ðàáà êðúùàåòú ñ­. Син Евх 2а;
äíå‘ñü âëêDà ê° êðùå‘í·þ ñïý‘øèò° ñ­ (ïç’); Äíåñü
ä¹õîâúíî ïðàçäåíúñòâî ïðàâîñëîâåöü àâëåíî è
ñâýòýëî àâè ñ­. Ñèí Еâõ 2á; äíå‘ñü ñùå‘ííîå è„
âåëåгëà‘ñíîå ïðàâîñëà‘âí¥õú òî‘ðæåñòâî ðà‘äуåò ñ­

íà÷èíà‘åòú ñù‚åííèêú âåëåгëà‘ñíw ìîëè‘òâу ñ·þ:

(ïç’); Äíåñü çåìëý è ìîðå âñåì¹ ìèð¹ ðàäîñòü
ðàçäýëèñòå µ â†ñü ìèðú âåñåëèý íàïëúíè ñ­. Ñèí
Еâõ 2á; äíå‘ñü çåìë­’ è„ ìî‘ðå, 춑ðñêуþ ðà‘äîñòú

òâîðå‘í·å

ïàòð·à‘ðõà

ðàçäýëè‘øà, è„ ì¶‘ðú âåñå‘ë·­ è„ñïîëíè‘ ñ­. (ïç’).

ïðåñуùåñòâå‘ííà­,

Само във Великия требник Х-383 е запазена една
голяма част от старобългарския химничен текст:
Âèäýø­ ò­ âîäû, áîæå, âèäýø­ ò­ âîäû è
¹áîýø­ ñ­. qåðúäàíú âúçâðàòè ñ­ âúñï­òú
âèäýâú ñèëû íåáåñúíûª íà çåìè ñë¹æ­ù­ òè.
Èåðúäàíú âúçâðàòè ñ­ âüñï­òü âèäýâú îгíü
áîæåñòâüíû ïëüòúñêû ñúõîä­ùü íàäü íü.
Èåðúäàíú âúçâðàòè ñ­ âúñï­òü âèäýâú äëàíü
ðàáèþ ïðý÷èñòýìü òâîåìü âðüñý ïðèêàñàÿùÿ ñ­.
Èåðúäàíú âüçâðàòè ñ­ âüñï­òü çüð­ ñâ­òààгî
Ĺõà âú âèäýíüè гîëуáèíè ñúõîä­ùà µ ïðèêàñàþùà
ñ­ åìü. qåðúäàíú âúçâðàòè ñ­ âúñï­òü ñëûøàâú
гëàñú ñúâýäýòåëüñòâ¹þùü µ гëàгîëÿùü" Ñü åñòú
Ñûíú ìîè âúçëþáëåíû î íåìü æå áëàгîµçâîëèõú,

âú ñåáý’: àˆìè‘íü . ä·à‘êîíу æå è„ñïî‘ëíøу å„êòå‘í·þ,
ñòƒàг‘w

µ„åðëTè‘ìñêàгw.
ïðåáëгà‘­,

ÒðöPå

ïðåáæå‘ñòâåííà­,

âñåïðèñýùà‘þùà­,
ñîäý‘òåëíà­

ñwôðî‘í·­

îy„ìí¥a

íåâè‘äèìà­,
ñуùå‘ñòâú,

âñåñè‘ëíà­,
íåïîñòèæè‘ìà­,
è„

ñëîâå‘ñí¥õú

å„ñòå’ñòâú: (ïƒs'). Освен с глаголическия евхологий
от Х век, този текст си кореспондира и с по-ранните
гръцки евхологии от VІІІ век Ôñé@ò Dêôéóôå,
}ìïïýóôå, Díáñ÷å, ðáíôïäýíáìå, ðáíôåðßóêïðå, Büñáôå,
BêáôÜëçðôå, Bôåëåýôçôå, äçìéïõñãS ô™í íïåñ™í
ïˆóé™í êáp ô™í ëïãéê™í 5ýóåùí (Barb. gr. 336, 110r).

208

òîгî
ïîñë¹øàèòå...
íåâèäèìààгî
âèäèìà,
çèæäèòåëý âú ðàáüè îáðàçý. Èåðúäàíú âúçâðàòè ñ­
âüñï­òü è гîðû âúçèгðàø­ ñ­ Áîгà âú ïëüòè
âèä­ùå. Äíåñü ñàìú Èåðúäàíú âîíýåòú ìàñòèþ
áëàгîуõàíúíîþ. Äíåñü гîðû âúçèгðàø­ ñ­ ýêî îâüíè
µ õëúìè ýêî àгíüöè îâü÷èè. Äíåñü Ĺõú ñâ­òû âú
âèäýíüè гîëуáèíè ñú íåáåñå íàäú гëàâу Ãîñïîäüíþ
ñúíèäå. Син Евх 3а-б.
Срв: Âè‘äýøà ò­ âî‘ä¥ áæå, âè‘äýøà ò­ âî‘ä¥ è„
¹„áî­‘øà ñ­. ¶„3„ðäà‘íú âîçâðàòè‘ ñ­ âîñï­‘òü, âè‘äýâú
3„гíü áæòTâà òýëå‘ñíåíè íèçõîä­‘ùú, è„ âîñõîä­‘ùú

След трикратно освещаване на водата, свещеникът
полага осветена вода на блюдото, обръща се на
запад, като държи кръста в лявата си ръка, а в
дясната - босилек и така благославя всички според
църковната йерархия: първо настоятеля, после
свещениците и накрая - монасите. Тогава отново се
пее òðîïàðúò Âî ¶„3ðäà‘íý êðùà‘þùу ñ­ òåáý’
гäTè,
докато
трае
водосветът.
След
приключването му отново всички влизат в църквата,
пеейки самогласния тропар Âîñïîè‘ì¥ âý‘ðí·è‡ на

âî‘ íü. ¶„3„ðäà‘íü âîçâðàòè‘ ñ­ âîñï­‘òü, âèä­‘ äõà

шести глас. След него се изпяват още: трикратно
Áу‘äè è„ì­ гäTíå áëгîñëîâå‘íî, ХХХІІІ-ти псалом

ñòгw’ âú âèäý‘í· гîëуáè‘íý ñúõîä­‘ùà, è„ ëýòà‘þùà íà

Áëгîñëîâëþ‘ гäTà íà âñ­‘êîå âðå‘ì­ и се дава

òåáý’.

нафора и отпуст. В тези указания е регистрирано
названието на босилека като âàñèëüêú, което е заето
чрез балканския латински basilicum, от гр. âáуéëéê{í,
производно от âáуéëå‡ò ’цар’, първоначално
’царско цвете’ (БЕР І: 69) 3. В този фонетичен облик
това название не е отразено в лексикографските
справочници (РГеров, РМикл, РРедки, РСрезн). В
ПЦСС е отбелязана форма âàñèë¥êú в значение
’кропило’ (67).
Приблизително в
този облик и с тези
допълнителни указания Чинът на Великия водосвет
се извършва и в съвременната православна
литургична практика (Требник 1994: 367-388).
Ритуалът се извършва още от арменците, които
сипват Св. миро в осветената вода, подобно на
практиката, която имат и при кръщението. Този
факт според литургистите е доказателство, че
Великият водосвет води началото си от най-дълбока
древност и първоначално той е бил самият обред на
освещаването на кръщелната вода, който в
историческото си развитие е получил ново
предназначение (Чифлянов 1997: 319).
Във Великия требник Х-383 ни е
засвидетелствано и неизвестно от предходната
традиция Кратко последование за освещаване на
водата на Богоявление (÷’-÷à). Според
литургичните указания свещеникът прочита
Òð·ñòîå, ΁÷å íà‘øú, Áäè ïîìè‘ëуè‡, Ïð·èäè‘òå

¶„3ðäà‘íú

íåâè‘äèìàгw

è„

âîçâðàòè‘
âè‘äýíà

ñ­

âîñï­‘òü,

ᥑâøà,

çð­‘

ñîçäà‘òåë­

âîïëîùå‘ííà, è„ âëDêу âú ðà‘á·è çðà‘öý. ¶„3ðäà‘íú
âîçâðàòè‘ ñ­ âîñï­‘òü, è„ гî‘ð¥ âîçèгðà‘øà ñ­ áгà â°
ïëî‘òè âèä­‘ùå, Õ-383 (ïç’-ïè). Последните три
Äíåñü-стиха в Син Евх са заменени с три
новопреведени в Х-383, понеже представляват
семантични препратки към предходния контекст. В
по-старата традиция те са съхранени само в
единични архаични апографи, напр. в Зайк от ХІV
век. Запазен е и финалният химничен преход към
евхаристийната молитва: Òýìü æå è àçú ¹ìàëåíû,
íåäîñòîèíû ðàáú ñú ñòðàõîìü è òðåïåòîìü âåëüìè
âúïè« è гëàгîë« ˜ òýìæå è„ à„çú гðý‘øí¥è‡ è‡
íåäîñòî‘è‡í¥è‡ ðà‘áú òâî‘è‡. âåëè‘÷åñòâà ÷уäå‘ñú
òâîè‘õú ïîâý‘ñòâу­, ñú äåðæè‘ìú ñ¥‘è‡ ñòðà‘õîìú âú
¹„ìèëå‘í·è âîï·þ‘ òè. Х-383 (ïè). След това следва
молитвата Âå‘ë·è å„ñè‘ гäTè, è„ ÷у‘äíà äýëà‘ òâî­‘ (срв.
Син Евх 3б), за която има указание да се прочете с
висок глас. За разлика от предхождащата традиция,
в Х-383 евхаристийното начало Ñâîåþ áî âîëåþ îòú
íåáûòèý âú áûòèå ñúòâîðè â†ñý Син Евх 3б е
променено: Ò¥‘ áî’ õîòý‘í·åìú § íåñу‘ùèõú âî å„æå
á¥òè ïðèâåä¥‘è‡ âñ­‘÷åñêà­. В текста и на тази
молитва, както и в останалите богоявленски
текстове, в Х-383 са регистрирани твърде различни
лексикално-семантични дублети, някои от които
доста архаични - близки до тези в Син Евх. Във
финалните трафаретни евхаристийни упоменавания
е засвидетелствана благословия на “нашия
архиепископ” - предполага се, че се отнася до
тогавашния Софийски архиепископ (ïÿ).
След главопреклонната молитва Ïðèêëîíè‘

ïîêëîíè‘ì ñ­, после целия ХХVІІІ-ми псалом
Ïðèíåñè‘òå гäâè ñíw‘âå áæ·è:, ñëåä него тропара
Ñú íáñå’ ïîñëè‘ áëгDòü æèçíîäà‘â÷å на шести глас.
След това прочита над водата следната молитва,
която
не
е
включена
в
обширното
чинопоследование: Áæå âåëèêîè‘ìåíèò¥è‡, òâîð­‘è

гäTè ¹„õî òâîå’ è„ ¹„ñ륑øè í¥’ според указанията в

÷уäåñà‘ è„ì°æå íý‘ñòü ÷èñëà‘ (÷à).

Х-383, свещеникът взема кръста, благославя
кръстовидно водата с него и го потапя в нея, след
което го изважда и като го хваща с две ръце, изпява
тропара Âî ¶„3ðäà‘íý êðùà‘þùу ñ­ òåáý’ гäTè.

Този молитвен текст има своите архаични
образци - бил е включван в гръцките евхологии още
от ХІІІ век насетне: ‘Ï Èå{ò } ìÝãáò êáp ìåãáëþíõìïò, }
ðïé™í 2áõìÜóéá VíäïîÜ ôå êáp Bíåîé÷íßáóôá
209

(Дмитриевский 1901: 166). По време на
прочитането на молитвата има указание
свещеникът да благослови водата с десницата си
трикратно, като потопи пръсти в нея. След края й
според указанията, ако свещеникът носи кръст със
себе си, го потапя трикратно във водата, а ако не
носи, потапя пръстите на дясната си ръка и с нея
благославя водата, като изпява тропара Ñïàñè‘
гäTè ëþ‘äè òâî­‘, благославяйки и всички
останали, след което следва обичайният дневен
отпуст.
Както е видно от изнесените данни,
книжовникът, създател на Великия требник, е
продължител на многовековната традиция в
преписването
на
Богоявленските
текстове.
Едновременно с това е сравнявал щателно
съответните лексикални форми с гръцкия образец и
в случаите на несъответствие, получени при
предходните редакции, ги е коригирал, напр: è ýêî
íîâû Èë/ü ñï/åíè áûõîìú Син Евх 2б, äðýâ°í¥è
è„ñ‚ðàè‘ëü Зàéê, íî‘â¥è‡ ¶ñ‚ëü Õ-383, íÝïò <Éуñá[ë
(Nachtigal 1942: 641); Äíåñü âûøúíýý ñú
íèæúíèèìè áåñý乫òú µ íèæüíýà ñú âûøúíèèìè
ïðàçäúí¹«òú. Син Евх 2б, ÄíTü гîð°íÿà ñü
äîëíèìè ñüâüê¹ïëÿ’þò ñå. è äîëíàà ñü гîð°íèìè
ïðàçíD¹þòü. Х-378, äíå‘ñü гî‘ðíà­ äî‘ëí¥ìú ñú
ïðàçäíуþòü, è„ äî‘ëíà­ гî‘ðí¥ìú ñú áå‘ñýäуþòú Х383, ÓÞìåñïí ô@ Díù ôïqò êÜôù уõíåïñôÜæåé êáp
ô@ êÜôù ôïqò Díù уõíïìéëï‡уé (Nachtigal 1942: 641);
Àíéåëúñêûª ñèëû òåáå ñë¹æ­òú, àðõàíéåëúñöèè
ëèöè òåáý êëàíý«òú ñ­ Син Евх 4а,
„Àð°õàг‚гëüñ꥔¬ ñèëè òåáý ñë¹æåòü. è„ à„гг‚ëüñö·è
ëèöè òåáý êëàíÿþò° ñå. Х-378, à„г‚гëñê·­ ñè‘ë¥ òåáå‘
ñëуæàòú à„ðõà‘ггëñò·è ëè’ö¥ òåáý’ êëà‘í­þò ñ­. Х-383,
<Áггåëéêáp äõíÜìåéò уïé ëåéôïõñгï‡уéí, ïs ô™í
Bñ÷áггÝëùí ÷ïñïß уå ðñïуêõíï‡уé (Nachtigal 1942:
645); ïîêëîíåíèåìü ñâîèõú âûè îáðàçú ðàáîòý Ñèí
Еâõ 6à, ïîêëîí¬í·åìü гëà‘âü ñâîèa o„áðà‘çü ðàáî’òý Х378,

èˆæå

ïðåêëîíå‘í·åìú

ñâîå­‘

â¥è‡,

íàçíà‘ìåíàþùèõú ðàáî‘òíîå âîîáðà‘æåí·å Х-383, ô\ò
êëßуåùò ôï‡ Uáõô™í áˆ÷Ýíïò уåìÜíáíôÜò уïé
ô{ ô\ò äïõëåßáò ðñüу÷çìá (Nachtigal 1942: 649);
ïîêîðè åì¹ âñ­ âðàгû µ ñуïîñòàòû Ñèí Еâõ 6à,
ïîêîðè ¬„ì¹ â°ñå ïîгàíüñ꥔¬ 2ˆç¥ê¥’ Х-378, ïîêîðè‘
脐ìú âñ­‘êàгî âðàгà‘ è„ ñуïîñòà‘òà Õ-383, ‰ðüôáîïí
áˆôïqò ðÜíôá T÷ñ{í êáp ðïëÝìéïí (Nachtigal 1942:
647).
В заключение може да се обобщи, че преписът
на Богоявленския чин във Великия требник от 1782
г. продължава силната книжовна евхологична
традиция, наследена още от старобългарския
глаголически ръкопис от Х век (Син Евх), и

преосмислена в духа на редакционните промени,
направени вероятно през първата половина на ХVІІІ
век. Този препис е отражение на съвсем различна от
предходната традиция редакционна дейност, която
показва отлично познаване на глаголическата
евхологична книжнина.
БЕЛЕЖКИ
1

Старобългарския текст от новоткритите листове на Син Евх
цитирам по кирилската транслитерация, направена от М.
Шнитер и Х. Миклас (Schnitter, Miklas 1993), а останалите
текстове от Син Евх - по изданието на Нахтигал (Nachtigal 1941,
1942). Гръцките текстове привеждам по Нахтигал, или по
посочено в скоби друго издание.
2
Вж. Условни съкращения на ръкописите.
3
Вж. Съкращения на лексикографските източници.

УСЛОВНИ СЪКРАЩЕНИЯ НА РЪКОПИСИТЕ
Народна библиотека “Св. Св. Кирил и Методий” - София
Зайк: Зайковски светогорски требник N 960 от ХIV в., 95
перг. л., бълг. (Стоянов, Кодов 1964: 114-115).
Библиотека при Хилендарския манастир в Света гора
Х-169: Требник от последната четвърт на ХV в., І+193 л.,
ресавски (Богдановић 1978: 100).
Х-170: Требник на поп Рашо от 1656 г., 176 л., ресавски
(Богдановић 1978: 100).
Х-378: Требник от първата четвърт на ХV в., 345 +1 л.,
ресавски (Богдановић 1978: 149).
Х-383: Велик требник от 1782 г., ІІІ+193+1 л., църк.славянски (Богдановић 1978: 151).

СЪКРАЩЕНИЯ
НА
ЛЕКСИКОГРАФСКИТЕ
ИЗТОЧНИЦИ
БЕР: Български етимологически речник. Т.1 (А-З), С., 1971.
РГеров: Геров, Н. Речник на българския език. Фототипно
издание. Т. 1-6, С., 1975-1978.
РМикл: M i k l o s i c h, Fr. Lexicon palaeoslovenico-graecolatinum. Aalen, 1977.
РРедки: Речник на редки, остарели и диалектни думи в
литературата ни от ХІХ и ХХ век. Съставители Ст. Илчев и
др. С., 1974.
ПЦСС: Д ь я ч е н к о, Г. Польный церковно-славянский
словарь.. М., 2002.
РСрезн: С р е з н е в с к и й, И. Материалы для словаря
древне-русского языка по писменным памятникам. Т.I, СПб,
1893; Т..II, СПб, 1895; Т.III, СПб, 1903.
ЦИТИРАНА ЛИТЕРАТУРА
Афанасьева 2004: Афанасьева Т. Чинопоследование
Великого освящения воды на Богоявление в славянских
служебниках ХІ-ХV вв. - В: сп. Palaeobulgarica /
Старобългаристика, 2004, кн. 3 (25-45).
Богдановић 1978: Богдановић Д. Каталог ћирилских
рукописа манастира Хиландара. Београд, САНУ, 1978.
Дмитриевский 1901: Дмитриевский А. Описание
литургических рукописей, хранящихся в библиотеках
православного Востока. Т. II (ň÷ïëüãéá), Киев, 1901.
Нестеровский 1996: Нестеровский Е. Литургика или наука
за богослужението на православната църква. В. Търново,
1996 г.
Требник 1994: Требник. Издава Св. Синод на Българската
Църква. София, 1994.
Чифлянов 1997: Чифлянов Бл. Литургика. С.., 1997.
Frcek 1939: Frcek, J. Euchologium Sinaiticum. Texte slave
avec sources greques et traduction franзaise, IІ (Patrologia Orientalis, 24/5), 1939.
Goar 1960: Goar J. ň÷ïëüãéïí siwe Rituale Graecorum. Venize,
1730, Graz, 1960.
210

Nachtigal 1941, 1942: Nachtigal R. Euchologium Sinaiticum.
Starocerkvenoslovanski glagolski spomenik. I. Fotografski posnetek. Ljubljana, 1941; II. Tekst s komentarijem. Ljubljana,
1942.
Parenti, Velkovska 1995: Parenti St. E. Velkovska L’Eucologio Barberini gr. 336 (ff.1-263). C.L.V. - EDIZIONI
LITURGICHE. 1995, Roma.
Schnitter, Miklas 1993: Snitter M., H. Miklas Kyrillomethodianische Miszellen. - In: Anzeiger für slavischen Philologie. Bd.
XXII/1 (Festgabe für Rugolf Aitzetmüller zum 70. Geburtstag),
Teil 1. Graz, Akademische Druck- u. Verlagsanstalt, 1993 (141220).
Tarnanidis 1988: Tarnanidis I. The Slavonic Manuscripts,

discovered in 1975 at St. Catherine monastery on Mount Sinai.
Thessaloniki, 1988.
Velkovska 1996: Velkovska E. Il rito della Teofania in
uno schematologion slavo del XIV secolo. - In: Nuovi paraleli
greci dell’ Euchologio slavo del Sinai. Seminario del Dipartamento di Studi Slavi dell’ Europa Centro-orientale Universita di
Roma “La Sapienza” Filologia Slava. T.1. Roma, 1996 (46-54).
РЕЗЮМЕ
В статье вынесены данны об открытии „поздной редакции”
Чинопоследования Великого Освящения Воды на Богоявление в
църковнославянском Великом требнике 1782 г., который
сохраняется в Хилендарском монастыре на Афоне. В настоящем
изложении впервые описаны текстовые особенности этого
списка и его краткой редакции.

ТЕАТРАЛЬНАЯ И МУЗЫКАЛЬНАЯ ЖИЗНЬ БРЯНЩИНЫ
КОНЦА ХIХ – НАЧАЛА ХХ ВВ.
© 2009. Е. П. Слепцова
(Россия, Брянск, Брянская государственная сельскохозяйственная академия)
В Брянске известная часть интеллигенции понимала значение театра, пропагандировала его посещение как разумную форму отдыха, средство образования и воспитания, учитывая скудость и даже
упадок театральной жизни 80-х годов ХIХ в.
Симптомом нового времени – возможностью
прикоснуться к сфере искусства «маленьких людей»,
было появление местных любительских кружков.
Одним из таких антрепренеров, который начал свою
театральную деятельность в провинциальных городах Орловской губернии, был орловский мещанин
П.А.Соколов (Соколов-Жамсон). В театральных
кругах его знали и ценили, как безукоризненночестного антрепренера, отдавшего театру 31 год своей деятельности (с 1880 г. по 1908 г.) [1]. Летом 1885
года труппа Соколова впервые приехала в Брянск,
где провинциальная публика могла наглядно понять
и оценить благотворное значение драматических
представлений. Сам Соколов всегда разумно относился к своей миссии, всячески избегал «дурного
театра», действующего на дурные инстинкты и страсти публики с невысокой культурой. Понимая образовательное значение театра, Соколов старался
именно с этой стороны заинтересовать им город. На
афишах театр назывался «общедоступным народным». Репертуар труппы Соколова состоял из двух
частей: по праздникам и вообще «для толпы» больше давались обстановочные пьесы и водевили, в остальных спектаклях шли драмы и комедии преимущественно с бытовым содержанием. Обстановочные
пьесы были удобны для труппы тем, что Соколов, в
качестве антрепренера, завел у себя приличные и
разнообразные декорации, хороший гардероб и аксессуары театральной обстановки. Дешевизна цен,
довольно удовлетворительное исполнение, уменье и
старанье играть прилично, с достоинством, все это
нравилось брянской публике.
Начиная с 90-х гг., театральные спектакли ста-

вят в Севске, Трубчевске, Карачеве, так как расширяются театральные связи провинции и столицы.
Провинция чаще видела у себя актеров казенных
сцен, столицы – провинциальных знаменитостей, что
способствовало сближению интересов и возможностей столиц и провинции, вело к глубоким изменениям в составе и психологии провинциального зрителя. Провинция брала и усваивала из столичных
театров репертуар, школы, актерскую игру, постановочную культуру. Провинциальная сцена имела и
собственные театральные достижения. Не охладевала к пьесам А.Н. Островского, сохраняя его как ценность русского театра, дала большую жизнь героям
пьес А.М. Горького, развитие театральной критики в
провинциальной прессе. В каждой газете имелся театральный отдел, знакомивший читателей с состоянием театрального дела города. Росло число зрителей театра из числа провинциальной интеллигенции,
средних и низших слоев населения, определившие
новый тип горожанина, нуждавшегося в своем искусстве.
С середины 90-х гг. Х1Х в. одним из значительных явлений в развитии театрального дела, являлось
устройство народных театров любительскими кружками. Они ставили драматические произведения в
залах общественных собраний, на заводах, в клубах.
Спектакли ставились с благотворительными целями
в пользу учеников местных прогимназий. Так, 30
января 1900 г. в Карачеве по инициативе городского
исправника Д.А Ползунова был дан спектакль «Злоба дня» Н.А.Потехина. Сбор составил 350 рублей [2].
В Брянске отношение населения к существующим в городе двум театрам было двойственно, да и
сами театры заметно отличались друг от друга. Один
театр находился в Привокзальной слободе: «В театре
не было пола, песок под ногами, да первобытные
скамейки на врытых в землю столбах, вместо стульев. Уборные артистов основательно продувает
211

сквозняк, да и светятся они как решето. Пьесы во
время спектаклей идут в двух экземплярах: один черновой - гулким шепотом, разносящимся по всему
театру, другой - беловой - обыкновенным голосом, с
приличными жестами и интонациями. Все дело держатся двумя - тремя силами. Костюмы, декорации
серы, бедны, убоги. А посмотреть на публику –
оживление, вызовы, рукоплескания. Публика в
большинстве не мудрящая, но уносит из театра светлое чувство удовольствия. Он любит свой театр и
дорожит им» [3]. Другой театр - городской, с хорошим помещением: «Много света. Артисты все тверды в ролях. Дело ведется старательно. Костюмы и
обстановка приличные. А публика ледяного света.
Жиденькие аплодисменты, редко вызовы. Любви к
театру нет. Все те, у кого есть возможность и досуг
посещать театр, упорно не хотят даже знать, где он
стоит. Они по целым вечерам играют в дурачки с
болваном, скучают, вменяя себе непосещение театра
в гражданский подвиг» [3].
В Брянске в помещении дешевой столовой
Брянского завода давались спектакли любителями
драматического искусства, которые были участниками спектаклей товарищества артистов под управлением Муромцева. Для любителей это была возможность улучшить свое сценическое исполнение.
Актеры пользовались успехом.
Популярными в Брянске становились и домашние спектакли, устраиваемые учащейся молодежью.
Спектакли шли бесплатно, их зрителями являлся
тесный круг знакомых и родственников учащихся. В
большинстве случаев спектакли шли без грима актеров, без костюмов. Целью учащейся молодежи, которые ставили любительские спектакли, было воспитание у себя литературного вкуса, художественного понимания драматических произведений русских
и зарубежных авторов. Нередко сценическая игра
включала в себя и литературные чтения произведений Н.В.Гоголя, И.С.Тургенева, А.С.Пушкина,
Ф.М.Достоевского.
Таким образом, конец ХIХ века - время, определившее развитие русского провинциального театра, прочно вошедшего в быт провинциальных городов. Театр стал неотъемлемой и привычной принадлежностью русского быта, наиболее легко распространяемым и самым распространенным среди других видов искусства.
В конце ХIХ в. видное место в музыкальной
жизни России занимает русская и зарубежная классическая опера. Упрочилось положение оперных
театров – частных антреприз. Пропаганда именно
этого жанра принимает широкий размах в провинции, где гастролировали оперные труппы. Многие
оперы русских композиторов увидели свет лишь на
частных сценах, так как их авторам зачастую приходилось сталкиваться с недоверием, пренебрежительным и даже враждебным отношением со стороны
руководства императорских театров.
Самой крупной новостью для брянских жителей в ноябре 1880 г. была о двух концертах хоров
капеллы под управлением Д.А.Славянского, проходивших в зале дворянского собрания. Восторжен-

ный отзыв об этих концертах поместился в «Орловском вестнике»: «Публики было много. Бесспорный
успех, какой имеет Славянский в наших городах,
объясняется не искусством и качеством голоса его и
капеллы: но голос его, небольшой и прежде, теперь
почти совсем исчез, капелла его тоже не может похвалиться особой стройностью. Вся тайна успеха
заключается в выборе им пьес для пения, из репертуара народной музыки – музыки всегда близкой и
много говорящей нашему сердцу: «А из рощи темной», «Ах, не одна во поле дороженька», «Ах. Дубинушка, ухни».» [4].
В январе 1900 г. в зале общественного собрания Карачева прошел концерт известной артистки
Л.А.Лариной, о которой пресса писала: «Голос г-жи
Лариной (контральто) судя по отзывам газет, отличается приятным тембром. Концерты этой артистки
везде производили самые выгодные впечатления»
[5]. В Карачеве, Севске, Трубчевске, Брянске открываются музыкально-драматические кружки. Их организаторами являлись уездные предводители дворянства, статские советники, почетные потомственные
граждане. Музыкальная и театральная жизнь городов
ярко отражалась в периодической печати. Непременным отделом в газетах стали: «Литература и искусства», «Театр и музыка».
В становлении музыкальной культуры Брянщины важное место принадлежало и музыкальному
образованию. Большой популярностью пользовались
музыкальные классы дворянина А.Б.Гавронского –
выпускника Варшавской консерватории, которые
открылись в Брянске в сентябре 1900 г. Музыкальные классы имели своей целью давать возможность
желающим получить музыкальное образование.
Принимались лица обоего пола с 10-летнего возраста, не имеющие никакой подготовки. Плата за обучение составляла 8 рублей в месяц [6]. Учениками и
преподавателями музыкальных классов регулярно
проводились ученические вечера, которые собирали
много публики. Позже музыкальные классы А.Б.
Гавронского были преобразованы в музыкальные
школы с утвержденным уставом. Преподавателями
устраивались исторические концерты – лекции, целью которых являлась дать характеристику и обзор
музыкального творчества отдельных эпох в лице выдающихся представителей музыки ХVI-ХIХ вв., что
способствовало музыкальному образованию не только учеников музыкальной школы, но и всех желающих, посетивших эти лекции.
Определенное музыкально-воспитательное воздействие на жителей городов оказывали духовные
концерты, устраиваемые в церквях, на которые приглашались различные исполнители. Так, в Севске в
1882 г. в зале собрания семейных вечеров был дан
духовный концерт в пользу бедных воспитанников
духовного училища хором певчих под управлением
М.Н.Никольского. Посетителей было много. На
слушателей концерт произвел глубокое впечатление,
особенно музыкальные номера: трио «Да исправится
молитва моя» Турчанинова для двух теноров и баса и
« Архангельский глас» Львова для двух дискантов и
альта [7]. Любители духовного пения давали концер212

ты в Брянске в составе хора Успенской церкви под
управлением В.А.Колошина [8].
Неотъемлемой принадлежностью культурного
досуга являлись семейные музыкальные вечера, которые проводились в зимнее время года с октября по
май месяц и придерживались определенных правил.
Например, по правилам севских семейных вечеров,
следует, что «семейные вечера учреждены с целью
сближения общества и доставления ему, по возможности, удовольствия и развлечения. Для достижения
этой цели, кроме ежедневных вечерних семейных
собраний, могут быть назначаемы: бал-маскарады,
концерты, литературные вечера, обеды. В члены
«вечеров» допускаются лица всех сословий, но не
иначе, как по письменной рекомендации трех членов. За право быть членом семейных вечеров, вносится 10 рублей серебром в год. На «вечерах» разрешены все коммерческие и другие незапрещенные
законные игры» [9]. Семейные вечера проводились в
клубах общественных собраний, в купеческих и
офицерских клубах, в помещении городской управы,
в залах съездов мировых судей, на частных квартирах. Это было почти единственной возможностью
разнообразить скучную жизнь уездного города. Семейные вечера проводились с благотворительными

целями – средства предназначались для сиротских
приютов, устраивались любительские спектакли,
общественные елки для детей, детские вечера и утренники.
Театральная деятельность музыкальных оперных трупп, гастроли известных русских и зарубежных исполнителей, просветительская работа преподавателей музыкальных классов и любителей драматического искусства, семейные музыкальные вечера
вносили в музыкально-общественную и театральную
жизнь Брянщины большое разнообразие и огромное
эстетическо - воспитательное значение.
Примечания
1. Россиев П.А. Около театра. // Ежегодник императорских театров. 1909. Вып.5.С.127-129.
2. Орловский вестник 1900.№ 34. 4 февраля.
3. Орловский вестник 1900.№ 147. 5 июня.
4. Орловский вестник.1880. № 124. 21 ноября.
5. Орловский вестник.1900.№ 10. 11 января.
6. ГАОО.Ф.580.О.1.Д.2783. Программа музыкальной школы Гавронского. Л. 36.
7. Орловский вестник.1882.№ 54.12 марта.
8. Орловский вестник. 1900.№ 82.25 марта.
9. ГАОО.Ф.580.О.1.Д.2621. Рапорты уездных исправников о существующих в уездах семенных вечерах. 1879.Л.12,16.

КАШТОЎНАСЦІ УСХОДНЕПАЛЕСКАЙ ТРАДЫЦЫЙНАЙ
КУЛЬТУРЫ Ў ТРЫЛОГІІ ЯКУБА КОЛАСА “НА РОСТАНЯХ”
Вярбіцкая В.І.
(Беларускі дзяржаўны універсітэт культуры і мастацтваў, г.Мінск)
Пачынаючы з Сярэдневечча на беларускіх
землях паралельна суіснавалі два ўзроўні культуры:
элітарная і народная. Першая характарызавалася
імкненнем да пастаяннага запазычання здабыткаў
іншых культурных традыцый – як усходніх, так і
заходніх, а народная, што генетычна ўсходзіла да
старажытнаславянскай традыцыйнай культуры,
захоўвалася і ўзбагачалася за кошт творчага
патэнцыялу сялянства. Запазычанні з хрысціянскай
рэлігійнай філасофіі і культурных традыцый
суседніх усходнеславянскіх народаў не закраналі
асноўнай сутнасці язычніцкай свядомасці, а
арганічна ўпляталіся ў яе. Такі двухузроўневы стан
беларускай культуры і нязменнасць земляробчага
сялянскага ладу жыцця, з аднаго боку, не дазвалялі
традыцыйнай культуры пайсці па шляху эвалюцыі і
разлажэння і сфарміраваць свецкі, буржуазны тып
культуры амаль да ХХ стагоддзя, а з другога,
захавалі традыцыйныя каштоўнасныя арыентацыі
нязменнымі на працягу стагоддзяў. Якуб Колас, які
на працягу многіх гадоў збіраў, вывучаў вусную
народную творчасць і этнаграфічныя матэрыялы,
шырока выкарыстоўвае элементы традыцыйнай
культуры у сваіх літаратурных творах. Асабліва ў
гэтым плане вызначаецца раман Коласа “На
ростанях”. Літаратуразнаўцы яго па праву лічаць

асновай эпічнай беларускай прозы. Сваей
народнасцю, гістарызмам і глыбокім веданнем
народнай культуры гэты твор добратворна ўплываў
на станаўленне беларускай эпічнай прозы. У
трылогіі праўдзіва адлюстраваны найбольш
значныя з’явы і падзеі, якія адбываліся ў пачатку
ХХ стагоддзя на Усходнебеларускім Палессі.
Паставіўшы ў цэнтр мастацкага твора праблему
народа і інтэлегенцыі, пісьменнік канцэнтруе ўвагу
на паказе каштоўнасных арыентацый народа,
пераважна сялянства і розных катэгорый
інтэлігенцыі.
У першых дзвюх частках трылогіі “У палескай
глушы” і “У глыбі Палесся” праз вобразы старожкі
Мар’і, паляшука Сцяпана Рылкі, Аксена Каля,
Бязручкі, Цімоха Жыгі і іншых сялян весак
Цельшына, Высокае і Выганы Я.Колас паказвае
адносіны народа да каштоўнасцей, норм і ідэалаў
усходнеславянскай традыцыйнай культуры.
Празаік
адзначае,
што
аксіялагічнымі
дамінантамі народнай культуры з”яўляюцца жыцце
чалавека як носьбіта звычаю, абшчына, сям”я,
зямля, праца, дабрабыт, справядлівасць. Сялян і
інтэлігенцыю аднолькава хвалюць як вечнасць і
бясконцае абнаўленне жыцця, так і кароткі
чалавечы век. Я. Колас вуснамі свайго героя Андрэя
213

Лабановіча сцвярджае: “Што ні кажы, а жыцце,
ужо само па сабе, ёсць радасць, вялікае шчасце,
бясцэнны дар” [2, с.10]. Героі рамана імкнуцца
адшукаць мэту, сэнс дадзенага ім жыцця.
Лабановіч, Турсевіч, Андросава не раз спрачаліся
па гэтай праблеме. Настаўнікі спрабуюць атрымаць
адказ на гэтае пытанне і ад сялян. Не аднойчы
размову на гэты конт заводзіў Лабановіч з бабкай
Мар’яй, Аксенам Калем і іншымі паляшукамі.
Сялянская рэфлексія больш простая, ясная:
“Жывем, покі жывецца, бо жывы ў зямлю не
палезеш, а прыдзе смерць, тады пахаваюць”[2, с. 8].
Такая філасофія не задавальняе Андрэя Лабановіча.
Па перакананню настаўніка, сэнс жыцця заўсёды
індывідуальны,паколькі ўяўляе сабой цэнтральны
мэтапалягаючы матыў, зыходзячы з якога асоба
вызначае самастойна, кіруючыся голасам сумлення
і ўнутраннай адказнасці, свае ўчынкі і лінію
паводзін. Адказ на пытанне, у чым сэнс жыцця,
неабходны Я. Коласу і яго героям перш за ўсё таму,
што, атрымаўшы яго, чалавек набывае новую
псіхалагічную энергію, жыццёва важную для яго ў
крызіснай сітуацыі. Пасля доўгіх пакутлівых
разважанняў, спрэчак, назіранняў за жыццём
народа Лабановіч і шэраг яго калег прыходзяць да
высновы, што сэнс жыцця як найвялікшай
каштоўнасці заключаецца ў тым, каб “... жыць дзеля
дабра, для служэння праўдзе, каб ствараць нейкія
вартасці жыцця і каб быць карысным для іншых...”
[2, с. 71]. Менавіта імкненне Андрэя Лабановіча і
перадавой інтэлігенцыі надаць сэнс свайму
індывідуальнаму існаванню прыводзяць іх да
рэвалюцыйнай дзейнасці.
Глыбока аналізуецца ў трылогіі каштоўнаснае
асэнсаванне беларусамі прыроднага асяроддзя.
Прырода ў творы – гэта непрачытанная кніга,
неразгаданая тайна, і арэна працоўнай дзейнасці
чалавека, і сфера эстэтычнага. Сузіранне
Лабановічам яе шматколернасці, бязмежнасці
сусвету выклікае не толькі захапленне, святое
трапятанне сэрца, але прыносіць самотнай душы
настаўніка заспакаенне, дае жыватворныя сілы.
Раман “На ростанях” прасякнуты абагаўляючым
стаўленнем Я. Коласа да прыроды Палесся. Празаік
заўважае: “Ёсць важныя дзве часціны, з якіх
складаецца жыццё, яго глыбокі сэнс і хараство –
чалавек і прырода” [2, с. 10]. Вобразы роднай
прыроды з’яўляюцца для герояў мастацкага твора
не далекай абстракцыяй – яны непарыўна звязаны з
паўсядзённым жыццём. Крыніцай існавання
чалавека з’яўляецца зямля, таму менавіта яна
лічылася ва ўсходнепалескай традыцыйнай
культуры адной з найгалоўнейшых каштоўнасцей.
Я. Колас паказвае суб”ект-суб”ектны характар
адносінаў палешукоў да зямлі. Сяляне ўспрымалі яе
як жывую і родную істоту, за якую не шкада было
аддаць і жыцце. Дванаццаць гадоў судзіліся сяляне
вескі Высокае з панам Скірмунтам за затокі. Не
дабіўшыся падтрымкі ў судзе, сяляне вырашылі
сілай вярнуць іх былыя затокі.
Важнейшай
каштоўнасцю
традыцыйнай
культуры, сцвярджае Я. Колас, з”яўляецца праца.

Сутнасць земляробчай працы, сіла любові селяніна
да зямлі-карміцелькі раскрываецца ў трылогіі на
шматлікіх вобразах паляшукоў. Так, у вобразе дзеда
Мікіты Я. Колас як удумлівы пісьменнік-рэаліст
паказаў
канкрэтна-гістарычнага
паляшука,
працавітага,
разважлівага,
дасведчанага
ў
земляробстве. Аўтар рамана адзначае, што такія
сяляне, як дзед Мікіта, былі самавукамі-аграномамі.
Яны дакладна” ведалі, у якую нават часіну трэба
выязджаць з сахою на поле, пры якіх умовах трэба
сеяць тую ці іншую збажыну” [2, с.94]. Фізічнай
працай на сваей гаспадарцы займаюцца не толькі
сяляне, але і прадстаўнікі іншых сацыяльных груп.
Напрыклад, настаўнікі Саханюк, Грынько, Шырокі,
нават айцец Мікалай з задавальненнем апрацоўвалі
свае палеткі. У настаўніка Грынько было “...
дзесяцін тры агароду, столькі ж сенакосу, была
карова, свінні, на дварэ хадзіла рознае птаства пад
пільным і дбалым наглядам гаспадыні” [2, с.155].
У трылогіі ўсебакова раскрываецца сутнасць
інтэлектуальнай працы лепшых прадстаўнікоў
інтэлігенцыі,
напружаная
работа
думкі,
няспыннасць пошуку. Андрэй Лабановія, Янка
Тукала, Алесь Садовіч паўстаюць перад чытачом
працавітымі, сціплымі, якія бяруцца за пашырэнне
асветы не толькі сярод дзяцей, але і сярод дарослых,
імкнуцца абудзіць у людзей крытычную думку,
прымусіць іх больш уважліва і асэнсавана аднесціся
да саміх сябе, да свайго становішча. Так, Лабановіч
пашырае рамкі сваей работы, выносіць яе за межы
чыста школьных пытанняў. Цэлыя вечары ён
праседжваў у сялянскіх хатах, праводзіў гутаркі з
сялянамі аб розных справах, вучыў грамаце
асобных сялян, безкарысна рыхтаваў найбольш
здольных вучняў да паступлення ў розныя
навучальныя ўстановы.
Адной з галоўных каштоўнасцей і мар
суб”ектаў усходнепалескай традыцыйнай культуры
былі справядлівасць і сумленнасць. Увасабленню
гэтых аксіялагічных дамінант Я. Колас надае шмат
увагі на старонках трылогіі. У творы пісьменнік
паказвае тое жахлівае становішча, у якім
знаходзіліся паляшукі, іх талент, культура.
Лабановіча абураюць неаб”ектыўныя ўяўленні аб
беларускім народзе, яго бацькаўшчыне. З
хваляваннем перадае настаўнік свае патрыятычныя
думкі Турсевічу. Несправядліва, кажа Лабановіч,
называць Беларусь заходняй акраінай Расіі. “Чым
яна слаўная? Нічым. Вось балоты есць, ды яшчэ на
ўвесь свет вядомая хвароба – каўтун” [2, с.73].
Настаўнік заклікае Турсевіча не адмяжоўвацца ад
свайго этнаса, ганарыцца прыналежнасцю да сваей
нацыі. “Кожны народ - піша Я. Колас, - мае свой
гонар. А мы, беларусы, не адважваемся прызнацца ў
тым, што мы – беларусы. Бо на галаву беларускага
народа, як вядома, многа выліта памыяў, годнасць
яго прыніжана і мова яго асмеяна, у яго няма імя,
няма твару” [2, с.74]. Абуджанае пачуцце
справядлівасці, гонару за свой народ становіцца не
толькі важным момантам светапогляду шэрагу
герояў трылогіі, але і моцным узбуджальнікам
актыўнай дзейнасці іх на карысць беларускага
214

народа. Імкненнямі Андрэя Лабановіча, Вольгі
Андросавай, Янкі Тукала, Алеся Садовіча
дасягнуць справядлівасці можна патлумачыць іх
удзел у рэвалюцыйнай дзейнасці. Прага да
справядлівасці, праўды выклікала ў Аксена Каля і
яго аднасяльчан адкрыты бунт супраць афіцыйнай
улады, які быў ей жорстка задушаны.
Псіхалагічна праўдзіва раскрыта ў трылогіі
такая аксіялагічная катэгорыя, як веды, якія, па
меркаванню Я. Коласа, адыграваюць вялізарную
ролю ў духоўным узбагачэнні і выхаванні асобы.
Веды ў традыцыйным грамадстве паляшукі, як і ўсе
беларусы, атрымлівалі сродкамі персанальнай іх
трансляцыі ад бацькоў дзецям, ад майстра да вучня,
ад святара да прыхажаніна і г.д. Крыніцай пэўнага
культурнага вопыту быў соцыум, у якім жыў
індывід. Ва ўмовах складвання індустрыяльнага
грамадства гэтых традыцйных каналаў атрымання
ведаў было недастаткова. На дадзеным этапе
грамадскага развіцця ўзрастае роля адукацыі як
канала
трансляцыі
ведаў,
паняццяў,
сацыякультурных норм і іншай сацыяльна значнай
інфармацыі шырокім масам насельніцтва. Гэтую
акалічнасць Я. Колас адзначае ў гутарцы
Лабановіча з паляшуком Сцяпанам Рылькам. “Так,
дзядзька Сцяпан: жыцце не стаіць на месцы, і ўсе на
свеце змяняецца. Вось у вас чыгунку правялі,
заработкаў прыбавілася, гандаль шпарчэй пайшоў,
новыя людзі з’явіліся. Яшчэ тры гады таму назад у
вас і школкі не было, цяпер пабудавалі школу,
вашы дзеці вучыцца будуць, граматнымі стануць,
будуць кнігі,часопісы чытаць, навучацца, як лепей
каля зямлі хадзіць, каб карысці з яе болей было, бо
ўсе ж паляпшэнне ў жыцці ад навукі ідзе [2, с.1516]. У рамане “На ростанях“ намалявана
аб”ектыўная карціна тагачаснай школьнай адукацыі
на Палессі, якая не задавальняла патрэбы
грамадства. Нягледзячы на абмежаванасць
школьных праграм, Лабановіч і іншыя сумленныя
настаўнікі імкнуцца “абудзіць у вучнях і выклікаць
да дзеяння крытычны розум, каб да кожнай з’явы і
факту яны падыходзілі з пытаннямі – як выніклі? у
чым іх прычыны? І, наогул, каб да ўсяго
падыходзілі свядома” [2, с.32]. Такім чынам, асвета
ў разуменні Лабановіча - каштоўнасць сацыяльная,
глыбока дэмакратычная, бо ўключае ў сябе
патрабаванні не толькі шырокай адукацыі народа,
але і грамадскай яго актывізацыі.
Пэўнымі абуджальнымі стымуламі для
дасягнення пастаўленых мэт выступаюць у трылогіі
не толькі вышэй азначаныя сацыяльныя
каштоўнасці. Рэгулятарам паводзін Андрэя
Лабановіча ў шэрагу абставін выступае і такая
духоўная каштоўнасць традыцыйнай культуры, як

каханне. Так, глыбокія пачуцці настаўніка да Ядвісі
акрылілі яго, яны абудзілі ў ім новыя сілы, клікалі
наперад, да жыцця нязведанага, але змястоўнага і
прывабнага. Адносіны Лабановіча да жанчыны
ўзнеслыя, высакародныя. Ён нават у думках не
дазваляў сабе зняважыць жанчыну. “Адно слова
“дзяўчына”, адзначае пісьменнік, выклікала ў душы
яго чысты і прыгожы вобраз, на які можна пазіраць
і любавацца толькі здалек” [2, с.17 ]. У рамане
паказаны і супрацьлеглыя погляды на сутнасць
кахання. Паводзіны Сухаварава, Мітрафана
Васільевіча у адносінах да жанчын не адпавядаюць
маральным нормам традыцыйнай культуры, што
сурова асуджаецца Андрэям Лабановічам.
У рэалістычным плане адлюстравана і такая
сацыяльная
каштоўнасць
усходнепалескай
традыцыйнай культуры, як сям”я. Яна, на думку Я.
Коласа, прызначана не толькі выконваць функцыю
біялагічнага ўзнаўлення суб”ектаў соцыума, але
садзейнічаць сацыялізацыі і інкультурацыі іх. На
старонках трылогіі даецца замалеўка сялянскіх,
настаўніцкіх, чыноўніцкіх сем”яў, Не абыходзіць Я.
Колас увагай і сем”і святароў. Большасць сем”яў у
творы характарызуюцца глыбокай інтымнасцю,
даверлівасцю, эмацыянальнай прывязаннасцю мужа
і жонкі. Такой, напрыклад, з”яўляецца сям”я
настаўніка Тараса Іванавіча Шырокага. У
негатыўным плане падаюцца адносіны у сям”ях
пана падлоўчага Баранкевіча і пісара Васількевіча,
якія зневажаюць сваіх жонак, не лічацца з іх
думкамі, нават дазваляюць сабе рукапрыкладства.
Але такія ўзаемаадносіны, як бачым, уласцівы
прадстаўнікам элітарнай, а не народнай культуры.
У трылогіі “На ростанях” Я.Коласам
увасоблены і іншыя каштоўнасці усходнепалескай
традыцыйнай культуры. Так, Лабановіч балюча
перажывае ганенне на беларускую мову з боку
афіцыйных улад. Мова з’яўляецца неад’емнай
часткай народнай культуры і найбольш адэкватным
аналагам яе цэласнасці. Разумеючы гэта, былы
настаўнік прымае актыўны ўдзел у рабоце першай
беларускай газеты ў Вільні. Менавіта праз газету, на
мове свайго народа, ен спадзяваўся весці размову з
народам, дапамагаць яму ў змаганні за лепшую
долю. Усебакова пісьменнік раскрывае сутнасць
такіх каштоўнасцей, як праўда, гонар, гасціннасць,
сціпласць, якія ўласцівы палешукам.
Літаратура
1. Гісторыя беларускай літаратуры: ХХ ст. ( 20—50 гады ) / У. В.
Гніламедаў, В. В. Казлова, М. А Лазарук і інш.; Пад агул. рэд. М.
А. Лазарука, А. А. Семяновіча.—2-е выд., дапрац. і дап.—Мн.:
Выш. шк., 2000.—511 с.
2. Колас, Якуб. На ростанях / Якуб Колас. – Мн.: Дзярж. Вучэб.пед. выдавецтва Мін-ва асветы БССР, 1958.—697 с.

215

ВОЕННАЯ ИСТОРИЯ
АРТИЛЛЕРИЙСКОЕ ВООРУЖЕНИЕ ЮГО-ЗАПАДНЫХ
КРЕПОСТЕЙ РУССКОГО ПОРУБЕЖЬЯ В 30-е гг. XVII ВЕКА
© 2009.

Д. А. Карпов

(Россия, Брянск, Брянский государственный университет им. академика И.Г.Петровского)
«Смутное время» начала XVII в. и вписавшиеся в него польско-литовская и шведская интервенции чрезвычайно подорвали обороноспособность русского государства. Особенно пострадало западное и юго-западное пограничье страны.
Так по Деулинскому перемирию 1618 г., подписанному между Россией и Польшей, почти два
десятка русских крепостей Смоленщины и Северщины оказались по другую сторону границы.
Вместе с ними была утрачена целая система более
мелких городков и острогов, прикрывавших основные стратегически важные территории, дороги,
речные переправы и т.д. Попытка возврата этих
земель, предпринятая русским государством в ходе Смоленской войны 1632-1634 гг., закончилась,
как известно, подписанием Поляновского мира.
Согласно его статьям, Москве возвращался лишь
город Серпейск с небольшой округой. Что же касается юго-западной окраины России, то все освобожденные было в начале Смоленской войны северские крепости, пришлось вновь оставить. Попрежнему этот трехсоткилометровый участок границы, как и после Деулинского перемирия, прикрывали всего четыре города: Брянск, Севск,
Рыльск и Путивль.
Дополнительную сложность обороне этого
региона придавало то, что он должен был защищаться на два фронта, где, к тому же, применялись
различные методы борьбы. С запада угрожала
Речь Посполита, чья армия европейского образца
была вооружена большим количеством разнообразного огнестрельного оружия, и имела в своем
составе многочисленную пехоту, обученную осадам и штурму городских укреплений. А с юга
опасность исходила от татарской конницы. Часто
вооруженные лишь луками, саблями и арканами,
кочевники избегали как открытых полевых сражений, так и штурма укреплений. Но в силу своей
стремительности и высокой маневренности они
были страшным противником, уводившим в Крым
многотысячные русские полоны. Не стоит забывать и о постоянных бесчинствах, творимых «воровскими черкасами», как в документах того времени называли казаков – подданных Речи Посполитой. Эти лихие налетчики, быстрые как татары и

«оружные» как поляки, могли появиться и из западных лесов, и из южной степи.
Все это вместе взятое придавало югозападному пограничью, на наш взгляд, особую
значимость в системе обороны русского государства первой половины XVII в. Научных же исследований, специально посвященных этой теме,
практически нет. Можно назвать, пожалуй, лишь
книгу Д. Святского «Исторический очерк городов
Севска, Дмитровска и Комарицкой волости»
[Святский]. Но в ней рассматривается лишь часть
интересующего нас региона, причем, наибольшее
внимание при этом уделяется второй половине
XVII в. Хотя, конечно, упоминания об ее отдельных элементах встречаются во многих фундаментальных трудах [Беляев, Волков, Загоровский и
др.]. Возможно, такое невнимание исследователей
к данному региону связано с оценкой его, как второстепенного, оказавшегося в стороне от основных
путей нашествия врага в центр государства. Действительно, при первом взгляде на карту такое
впечатление может возникнуть, так как основные
татарские шляхи идут южнее (см. приложение 3), а
прямой путь на Москву с запада – Смоленская дорога – севернее. Однако именно юго-западный
сектор русского пограничья нависал с флангов над
Бакаевым и Свиным шляхами, сковывая действия
татар, которые появлялись по этим дорогам с территории Речи Посполитой, обойдя с фланга вынесенные далеко в Поле наши южные крепости.
Именно он среди прочего контролировал большую
дорогу, которая шла от Москвы через Тулу, Болхов и Карачев, на Киев [Платонов, с.59]. И, наконец, именно на этот район, опиралась своим западным флангом цепь крепостей и полевых укреплений, протянувшихся от Орла до Алатыря на Суре и прикрывавших, еще со времен Ивана Грозного, подходы к Большой засечной черте от степной
украйны [Беляев, с.7].
Все это, по нашему мнению, достаточно четко определяло в 30-е гг. XVII в. высокую значимость данного региона для обороны государства.
Понимание этого царским правительством Михаила Федоровича мы, в частности, видим в распределении по городам артиллерийского вооружения.

Его большая ценность видна, например, из «Списка осадного белгородцов дворян, и детей боярских, и стрельцов, и казаков, и пушкарей, и всяких
служилых и жилецких людей, которые были в
Белгороде в осаде от литовских людей в нынешнем, во 141-м (1633 – Д.К.) году…» [РГДА]. Из
479 убитых защитниками города «воровских черкас» 365 были поражены артиллерийским огнем
[Папков, с.156]. Отмечая дороговизну и сложность
производства пушек, возрастающие к тому же при
увеличении размеров орудий, вполне правомерно
предположить, что столь эффективное вооружение, особенно крупнокалиберное и дальнобойное,
как наиболее ресурсозатратное, в первую очередь
и в большем объеме поставлялось государством в
самые важные для его обороны города.
Источником, позволившим рассмотреть распределение артиллерии по порубежным городам
юго-запада России в 30-е гг. XVII в., послужила
«Описная книга пушек и пищалей и военных снарядов в городах российских, учиненная в царствование Михаила Федоровича» [Описная…]. Учитывая, что количественные показатели могут быть
достаточно информативными лишь в сравнении,
мы соотнесли данные по интересующему нас региону со сведениями того же времени из других
городов (несколько выпадают в хронологическом
плане Можайск, Осташков и Углич (см. приложение 2), данные о которых относятся к 1626 г., но
по нашему мнению насыщенность их артиллерийским вооружением в целом соответствует роли
этих городов и в 30-е гг. XVII в.). Чтобы упорядочить этот процесс, территория России, охваченная
«Описной книгой…», была разделена на привязанные к сторонам света условные сектора, в которых для сравнения выбирались города, наиболее
оснащенные артиллерийским вооружением. За
центр принималась Москва, как основная цель
крупных вторжений неприятеля, по периметру
которой изначально и строилась общегосударственная система обороны.
Правомерность объединения некоей группы
городов в один сектор подтверждается, по нашему
мнению, и географическими особенностями регионов (см. приложение 3). Так западный сектор
южным флангом опирается на Брянские леса и
прикрывает собой границу с Речью Посполитой от
Смоленска до Себежа. Северо-западный участок,
один из самых слабых в артиллерийском оснащении, можно назвать, пожалуй, тыловым. Его проходимость ограничена лесной и болотистой местностью. К тому же он находится позади мощных
укреплений Пскова и Новгорода, данные о которых, как, кстати, о самой Москве, крепостях Севера и Востока, отсутствуют в «Описной книге…».
Можно добавить еще и то, что в интересующее
нас время «свейская украйна» была наиболее

безопасным пограничьем России, так как Стокгольм вплоть до середины 50-х гг. XVII в. оставался антипольским союзником Москвы. Северовосточный сектор, опираясь южным флангом на
Мещерские леса, перекрывает верхнее течение
Волги. Выделять особое северное направление,
видимо нецелеобразно, так как вражеские вторжения в Поморье не могли непосредственно угрожать Москве.
С восточной стороны столица надежно прикрывалась Мещерскими лесами. Скорее всего,
именно поэтому города, оказавшиеся на данном
направлении, имели весьма слабую артиллерию.
Юго-восточный сектор оберегал центр страны от
набегов степняков по Ногайскому шляху. Южные
крепости перегораживали основные крымские
сакмы: Изюмскую, Муравскую, Кальмиусскую. И,
наконец, юго-западный сектор «от поля» контролировал татарские Бакаев шлях и Свиную дорогу,
а с западной стороны защищался от «литвы».
Можно добавить только то, что сектора на наиболее опасных направлениях эшелонировались по
глубине.
Прежде чем перейти к характеристике артиллерийского вооружения городов крайнего югозапада страны, необходимо несколько слов сказать
о встречающихся терминах и той системе градации, которая была применена в данном исследовании.
В «Описной книге…» представлены посланные в Москву донесения городовых воевод, которые подробно описывают имеющийся в их подчинении «наряд». При этом под последним понималась не только совокупность артиллерийских орудий, запаса «зелья» (пороха) и снарядов – ядер или
«дроба», как о том говорит «Военный энциклопедический словарь» [Военный…, с.475], но и такое
оснащение, как лопаты, топоры, весы для взвешивания зарядов и т.д. [Кирпичников, с.273]. Однако,
нас будут интересовать только орудия, называемые, как правило, пищалями (пушки) и тюфяками
(орудия для стрельбы дробом, в то время обычно
металлическим). Другие названия эпизодически.
Так, например, в наряде Великих Лук указана
«пушка меденая с замком» [Описная, с.291], а в
Туле отмечена «пушечка медена», стреляющая
допотопными каменными ядрами [Описная, с.310].
В XVII в. к наряду относили также пищали
«ручные», «затинные» [Описная, с.293 и др.], «самопалы» и «мушкеты» [Описная, с.301 и др.], которые в лучшем случае принадлежат к категории
тяжелых крепостных ружей, а подчас являются
просто личным оружием. При решении задачи нашего исследования, эти данные «Описной книги…» не учитывались. Кроме того, в воеводских
отписках встречаются упоминания о пищалях «18
ядер в гривенке», а то и «в гривенке по 30 ядер
217

свинцовых» [Описная…, с. 311], что в последнем
случае предполагает вес ядра всего в 13 грамм (!).
Ясно, что ни о каком артиллерийском орудие
здесь не может быть и речи. Подобные пищали,
скорее всего, играли роль затинных, отличаясь от
них, вероятно, наличием колесных лафетов. В ряде
крепостей затинные пищали полностью отсутствовали, но при этом было достаточно большое количество мелкокалиберного оружия. Часто волконей – фальконетов. Так, например, во Ржеве, при
полном отсутствии затинных пищалей, находилось два медных и восемь железных орудий такого типа, калибром «по четверть гривенки», а в Борисове Городище – «4 пищали железных волконеек, а к ним ядер свинцовых 3 пуда 30 гривенок»
[Описная…, с.290, 294].
Здесь, кстати, можно добавить, что калибры
фальконетов «Описной книги…» противоречат
определению этого вида орудий, данному «Военным энциклопедическим словарем» 1986 г. издания, где их калибр определяется в 45-100 мм [Военный…, с.773]. В использовавшемся нами источнике указанный калибр волконей колеблется строго в рамках 0,25-1 гривенка [Кирпичников, с.280].
Что соответствует приблизительно 15-50 мм (здесь
и далее перевод калибра орудий из весового в
диаметр канала ствола дается по книге А.Б. Широкорада «Энциклопедия отечественной артиллерии», см. прил.1). Не указывался же в подавляющем количестве случаев, судя по структуре воеводских отписок, калибр волконей, как и другого
вооружения, именно мелкого «наряда». На наш
взгляд это связано с тем, что упоминание в
«Описной книге…» калибра связано с централизованными поставками снарядов. Производство
же мелких ядер-пуль чаще всего проходило на
месте, и от Москвы требовалось лишь сырье –
свинец.
А если вспомнить, что изготовление небольших кованых железных «ручниц» было доступно,
по мнению ряда исследователей, любому опытному кузнецу [Волков с.437; Кирпичников, с.270],
почему, кстати, и существовал большой разнобой
мелких калибров, то становится ясно, что наличие
этого оружия не может достоверно характеризовать отношение центральной власти к вооружению конкретного города. Поэтому при анализе
материала в данном исследовании не принимались
в расчет пищали калибром меньше 0,5 гривенки,
что соответствует калибру 25-35 мм. Исключение
составляют только полевые орудия в городе Великие Луки (см. приложение 2) количество которых
достаточно показательно на наш взгляд, рыльские
пищали и пара путивльских полевых орудий, калибр которых не указан, о чем будет говориться
ниже.

Остальные орудия, сведения о которых содержатся в «Описной книге…», разделены нами на
два типа – пищали и тюфяки (см. приложение 2). В
одном случае к тюфякам добавлены «верховые
пушки» – мортиры. Как известно, эти виды артиллерийских орудий функционально различны. Тюфяки предназначены для настильной стрельбы
дробом по живой силе противника [Военный…,
с.759], а верховые пушки – для навесной стрельбы
ядрами большого калибра [Военный…, с.125]. Но
и те, и другие стреляют на малые дистанции, что
однозначно превращает их в орудия либо осады,
либо обороны крепостей. В данном конкретном
случае скорее обороны, так как упоминания об
учтенных нами верховых пушках содержатся в
воеводской отписке из Белгорода [Описная…,
с.299], стоящего на главном направлении набегов
крымских татар (см. приложение 3). Эти соображения и позволили нам объединить тюфяки и мортиры в одной графе.
Пищали разделены на три вида – полуторные,
полковые и остальные (см. приложение 2). Под
первыми мы понимаем дальнобойные орудия. Их
ствол, судя по названию, был длиннее средних
размеров, типичных для данного калибра. Калибром они тоже чаще всего превосходили остальные
орудия городского наряда. Естественно, такие пищали были дороже и сложнее в производстве. Но
они отодвигали границу огневого контакта с противником, по крайней мере, в силу своей обычной
немногочисленности, на наиболее угрожаемом
направлении, от стен города. Постоянное противопоставление этого вида орудий пищалям полковым, понимаемым как полевые, позволяет говорить о том, что полуторные пушки не предполагалось использовать в полевых сражениях. Что, естественно, может быть объяснено не столько большим весом, сколько худшей маневренностью из-за
удлиненных стволов. Хотя не вызывает сомнения
наличие у них, как и у полевых орудий, колесных
лафетов [Кирпичников, с.271]. Полковые орудия
помимо участия в военных походах использовались, конечно, и при защите крепостей.
В третью графу внесены все остальные пищали, упоминаемые в «Описной книге…». Думается,
что их разнообразные названия не принципиальны
для решения задачи нашего исследования. Они
либо указывают на место изготовления пищалей
(московские, голландские, александровские, немецкие), либо говорят о внешнем облике (чешуйчатые, грановитые, волконеи). Личное имя орудия
(Птик, Медведь, Лев) тоже свидетельствует лишь о
его особом стиле украшения [Кирпичников, с.268].
При этом любой из этих эпитетов вполне мог принадлежать орудию ранее выделенных нами типов,
но всегда со специальной оговоркой: полковая
пищаль Гамаюн [Описная…, с.310], александров218

ские верховые пушки [Описная…, с.299] и т.д.
Иногда встречается наименование «вестовые»
орудия. На наш взгляд этим термином обозначают
не особую конструкцию, а самую большую пушку. Так сказать, орудие главного калибра. Как правило, в городах, в которых «Описная книга…» их
называет, имеется по одной вестовой пищали.
Причем, сам термин почти всегда упоминают не
городские воеводы, а приказные дьяки, отмечавшие отправку из Москвы новых орудий. Отправка
двух вестовых пищалей отмечена только для Тамбова. В 1636 году – калибром 8 гривенок, в 1637 –
14 гривенок [Описная…, с.317-318]. Можно предположить, что первое орудие потеряло свой статус
после прибытия второго.
Правда, в единственном случае, в Пронске
[Описная…, с.308], вестовой названа не самая
большая пищаль калибром 3/4 гривенки – 37-45
мм [Широкорад, с.9]. Но в данном случае нельзя
исключить ошибку. Во-первых, вестовых орудий
калибром меньше 5 гривенок, т.е. около 90 мм,
вообще больше не упоминается [Кирпичников,
с.280-281], а во-вторых, структура документа нарушена и противоречива. Описание пищалей всегда начиналось с крупных калибров и заканчивалось мелкими [Кирпичников, с.268]. В пронской
отписке после вестовой и двух однокалиберных с
ней пищалей стоят орудия в 2,5 и 1 гривенку. При
этом упоминается 100 ядер для вестовой пищали и
24 ядра к полуторным. А не одного полуторного
орудия не названо. Более того, ядра вестовой пушки должны были бы подходить, естественно, и к
однокалиберным с ней орудиям. Все это, как нам
кажется, указывает на какие-то неточности при
переписывании писцами первоначального документа. В третью графу таблицы включены и «сороковые» пищали – многоствольные орудия небольшого калибра, не превышавшего по данным
«Описной книги…» 1,25 гривенки [Кирпичников,
с.280], что приблизительно соответствует 51-56
мм.
Перейдем к характеристике наряда югозападных крепостей.
Самый северный город юго-западного сектора, Брянск [Описная…, с.302-303], имел в 1638 г.
на своем вооружении 29 орудий (см. приложение
2). Девять медных полуторных пищалей калибром
от 6 до 2 гривенок (97-63 мм), из которых самым
массовым оказался калибр в 4 гривенки (около 84
мм). Столько же полковых орудий, пять из которых железные, а остальные медные. Причем семь
пищалей одного калибра – 1 гривенка (46-50 мм).
В городе имелось еще девять медных тюфяков и
две пищали не входящие в вышеописанные категории калибром 2,75 и 1,75 гривенки.
Южнее Брянска расположен город Севск
[Описная… с.301], в котором было 20 орудий (см.

приложение 2). Дата отписки, содержащейся в
изучаемом документе, не указана, но исходя из
того, что в ней упоминается «зелье», вывезенное
из Стародуба и Новгорода-Северского, отошедших
по Поляновскому миру к Речи Посполитой, можно
предположить, что отписка датируется концом
1634 г. или несколькими первыми годами после
него. Из четырех полуторных пищалей калибром в
6 гривенок (97 мм), трех медных и железной, входивших в севский наряд, одна была неисправна.
Среди 12 полевых орудий (калибр 1-1,25 гривенки
– 46-56 мм) два тоже пострадали, но оставались в
строю: «2 урывка полковой пищали железной зашуруплены на стрельбу» [Описная…, с.301]. Кроме этого упоминаются три тюфяка и «пищаль меденая по 2 гривенки ядро (63-66 мм), к ней 100
ядер, да 50 ядер по 3 гривенки (76 мм)» [Описная…, с.301]. Использование для стрельбы снарядов большего диаметра в данном случае свидетельствует, как нам представляется, не столько о
больших допусках в орудийном производстве того
времени, сколько о сильной изношенности – расстреле – канала ствола данной конкретной пищали.
На юго-востоке от Севска лежала крепость
Рыльск [Описная…, с.301]. Воеводская отписка из
этого города тоже не датирована, но в приписке к
ней указывается о более поздней отправке из Москвы в Рыльск вестового колокола весом в 11 пудов 30 гривенок, которая произошла в 144 г. (1636
г.). Скорей всего, сведения об артиллерийском наряде этой крепости относятся к 1635 г. или непосредственно предшествующим ему годам.
Калибр 15 отмеченных в городе орудий тоже
не указан. Однако, анализируя структуру документа, мы 12 из них внесли в таблицу. Что касается
пищалей полуторных, то калибр ниже 0,5 гривенок
для них встречается в «Описной книге…» только
один раз [Кирпичников, с.280]. Маловероятно,
чтобы в Рыльске находилось сразу три подобных
орудия. Тем более, что полуторные орудия, о чем
выше уже говорилось, обычно самые крупные калибры в конкретном городском наряде. Тюфяки
просто по определению не бывают мелкокалиберными. Интересно, что такое орудие, обычно заряжаемое дробом, в Рыльске использовалось для
стрельбы ядрами [Описная…, с.301]. Остальные
же пищали, среди которых несколько более крупная, исходя из структуры текста, железная волконея, пять медных однокалиберных пищалей и две
железные сороковые, включены нами в таблицу
условно. Во всяком случае, их калибр, по аналогии
с данными «Описной книги…», не превышал 1 и
не был ниже 1/3 гривенки [Кирпичников, с.280].
Относительно трех оставшихся орудий, упоминаемых совместно с затинными пищалями, можно
с уверенностью говорить об их незначительном
калибре.
219

Самым южным городом в данном секторе
был Путивль [Описная…, с.302] – мощная крепость еще в конце XVI в. укрепленная каменными
стенами [Иванов, с.481]. На южных рубежах нашей страны такая была одна. Недаром она упоминается в известных записках Жака Маржерета среди других семи каменных крепостей России самого начала XVII столетия [Маржерет, с.26]. В 1637
г. в Путивле находилось 29 артиллерийских орудий (см. приложение 2). Как в Брянске, но структура наряда была несколько иной. Главный калибр
составляли четыре шестигривенковые (около 97
мм) полуторные пищали. Шесть орудий названы
полковыми. Четыре из них калибром 0,5-0,75 гривенок (25-45 мм), калибр же остальных двух не
указан. Возможно, он был ниже 0,5 гривенки. В
«Описной книге…» один раз встречается полковая
пищаль калибром 0,2 и несколько раз калибром
0,25 гривенок [Кирпичников, с.280]. Шесть медных тюфяков дополнялись 13 пушками калибром
от 2 до 0,75 гривенки (66-37 мм). Среди них две
сороковые максимального для данного источника
калибра – 1,25 гривенки (51-56 мм) и 5 волконей,
одна из которых имела калибр в 1 гривенку (46-50
мм), а остальные – 0,75 гривенки (37-45 мм). Одно
из орудий было повреждено, но продолжало использоваться в боевых целях: «Пищаль меденая
урывок, к ней 5 ядер железных, ядро по 2 гривенки
без чети» [Описная…, с.302].
Говоря в целом об артиллерийском наряде
юго-западного пограничья Московского государства 30-х гг. ХVII в., нельзя не заметить, что во
всех вышеперечисленных крепостях содержался
значительный запас ядер. Причем в процентном
отношении больше всего их было в Рыльске –
1999 на 12 орудий – и в Севске – 2445 на 20 пищалей, тогда как в Брянске и в Путивле на 29 орудий
приходилось соответственно 2507 и 2137 ядер. То
есть в среднем на один ствол в этих городах приходилось соответственно 166,5; 122,5; 86,4 и 73,6
снарядов [Описная…, с.301, 302]. Больше ядер на
одну пищаль приходилось только в Можайске
(230,3) и в Белгороде (210,6) [Описная…, с.291,
299]. Если же мы сравним количество орудий в
наиболее мощных крепостях выделенных нами
секторов, то увидим, что и здесь превосходство
над юго-западным сектором минимальное. Только
в трех городах артиллерийский наряд был больше,
чем в Брянске или Путивле. В ПереславлеРязанском находилось 46 пищалей и тюфяков, в
Ярославле, вместе со Спасским монастырем, входившим в единую систему обороны города, 38, и в
Можайске – 32 (см. прил.2). При этом обращает на
себя внимание небольшой запас снарядов в Ярославле и просто мизерный в ПереславлеРязанском. В первом случае это 33,1, а во втором –

11,8 ядра в среднем на ствол [Описная…, с.287,
307-308].
Все это, на наш взгляд, еще раз подчеркивает
понимание царским правительством Михаила Федоровича важности юго-западного сектора обороны России. Однако, структура наряда в крепостях
этого региона позволяет, как нам кажется, сделать
еще ряд выводов об общей системе организации
обороны государства в целом и артиллерийской в
частности.
При взгляде на карту (см. приложение 3) хорошо видно, что оборона юго-западного сектора
опиралась на два укрепленных центра – Брянск и
Путивль. При этом артиллерийское вооружение
обоих городов выглядит универсальным, то есть
оборонительно-наступательным (под наступательным мы понимаем полевую артиллерию). Если
говорить об оборонительной составляющей, то
бросается в глаза ее большой вес. Особенно в
Брянске. Девять тюфяков защищали укрепления
этого города. Подобного в нашем источнике
больше не встречается. В обороне Путивля было
задействовано шесть подобных орудий, что лишь
на один ствол уступало арсеналам Твери и Белгорода с его комплектом тюфяков и верховых орудий (см. прил.2). Значительно и число полуторных
пищалей. В Брянске девять, опять же наибольшее
количество среди городов, учтенных в «Описной
книге…», а в Путивле четыре, что уступает только
Переславлю-Залесскому и Ярославлю, где соответственно шесть и пять подобных орудий, но
меньшего калибра (см. прилож.2). Полуторные
пищали рассчитаны, прежде всего, на дальнее противодействие осадным орудиям неприятеля, каковым в данном случае могли быть лишь войска Речи Посполитой.
Встает закономерный вопрос, почему же в
крепостях западного сектора, развернутых в сторону того же врага, полуторных орудий подчас
вообще нет. На наш взгляд ответ кроется в различной тактике обороны крепостей этих двух регионов. На смоленском направлении, где, как правило,
действовали основные силы польско-литовского
государства, главная роль в защите российских
рубежей принадлежала полевым войскам. Собственно в полевых сражениях решались здесь основные задачи войн того времени. Крепости, как правило, служили лишь опорными пунктами развертывания войск. Именно поэтому в городах западного сектора такое большое количество полевой,
рассматриваемой нами, как отмечалось выше,
прежде всего в качестве наступательной, артиллерии: Осташков – 20 орудий этого типа из общего
количества в 21, Великие Луки – 17 из 26, хотя,
вероятно, и мелкого калибра (см. приложение 2).
Полное отсутствие полковых орудий в Можайске,
как, кстати, и полуторных, объясняется, на наш
220

взгляд, тем, что эта крепость второй линии обороны должна была играть в случае прорыва неприятеля роль прикрытия отступавшего, а, следовательно, потерпевшего поражение, полевого войска. Здесь оно должно было перегруппироваться,
соединиться с резервами и вновь сойтись с врагом
в полевом сражении. Поэтому в Можайске, имевшем большой наряд (32 орудия) с большим запасом боеприпасов, упор сделан именно на оборонительную функцию артиллерии. Что, в частности,
подтверждается наличием шести тюфяков. Большее число этих орудий крепостной защиты было
только в Брянске и Твери. Функцию же противодействия тяжелым осадным орудиям неприятеля в
Можайске брали на себя крупнокалиберные «Лев»
калибром в 9 гривенок (около 105 мм), пищаль в 5
гривенок (около 90 мм) и четыре пищали в 3,5
гривенки (около 80 мм) [Описная…, с.291].
Отказ от полуторных орудий в пользу крупнокалиберных был, по всей видимости, общей
тенденцией для 30-х гг. XVII в. В новые города,
такие как Яблонов, Тамбов, Ломов или Козлов,
полуторные орудия либо совсем не поставлялись,
либо отправлялись в незначительном количестве
(см. приложение 2).
Возвращаясь к характеристике оборонительной составляющей брянского и путивльского нарядов, можно добавить, что она дополнялась и не
учитывавшимся нами мелкокалиберным стрелковым вооружением. Причем в Брянске это были 66
затинных пищалей [Описная…, с.303], что уступало лишь Великим Лукам (79), Курску (115) и
Белгороду (142) [Описная…, с.291, 324, 299]. В
Путивле затинных пищалей было меньше – 39
штук. Возможно, это связано с некоей специализацией. Брянск, прежде всего, предназначался для
прикрытия литовского рубежа, а, следовательно,
для противодействия возможным длительным
осадам и штурмам. А Путивль был ориентирован в
первую очередь на борьбу с кочевниками и «воровскими черкасами». То есть его вооружение
рассчитано на более быстротечную осаду. К тому
же с редким использованием тяжелой артиллерии.
Что привело к снижению числа полуторных орудий и насыщению артиллерийской обороны крепости за счет более дешевых пищалей небольших
калибров – 1,75-0,75 гривенки (60-37 мм).
Бросающийся в глаза особый упор брянского
наряда на оборонительную составляющую, связан,
возможно, с тем, что город, прикрывавший фланги
основных оборонительных секторов, чаще всего
сам оказывался без дополнительной поддержки
московских полевых войск, задействованных на
главных направлениях. Переброска значительных
подкреплений к Брянску требовала много времени, в течение которого крепость должна была защищаться только своими силами.

Тем не менее, надо отметить, что помимо
вышесказанного в Брянске и Путивле, как и в других городах, прикрывавших литовский рубеж, велика доля полковых орудий – девять и шесть соответственно. Что предполагало, вероятно, и участие
в полевых сражениях с войсками Речи Посполитой. Но наибольшее количество таких пищалей на
юго-западных рубежах России было сосредоточено в Севске – 12 штук. По карте хорошо видно, что
этот город находится почти на равном удалении и
от Брянска, и от Путивля. Можно предположить,
что севский наряд играл в этом регионе роль артиллерийского резерва быстрого реагирования.
Подобную систему можно увидеть и в других, выделенных нами, секторах Московского государства, когда город, имеющий мощную оборонительную артиллерию, соседствует с меньшими по вооружению крепостями, оснащенными в основном
полевой артиллерией. На западе это Можайск с
Боровском и Ржевом, которые вместе могли выставить 17 полковых орудий [Описная…, с.291].
На юге, где роль полевой артиллерии была ниже
из-за большой маневренности основного противника, избегавшего к тому же крупных столкновений, Яблонов, вообще не имевший полевой артиллерии, поддерживается Белгородом с шестью полковыми орудиями, причем самого крупного калибра в данном классе – 4 гривенки (84 мм)
[Описная…, с.319, 299]. В юго-восточном секторе
Тамбов, так же не имеющий полевых пушек, поддерживается артиллерией Козлова с восемью полковыми пищалями [Описная…, с.317-318]. В восточном секторе Касимов с оборонительным вооружением из пяти тюфяков и четырех полуторных
пищалей, соседствует с Арзамасом, где из девяти
орудий наряда восемь являются полковыми
[Описная…, с.295, 296].
Особо выглядит в этом плане северовосточный сектор. В интересующий нас период
его роль мощного артиллерийского щита, прикрывавшего столицу со стороны Поволжья и Заволжья, была уже не столь велика. Мощные крепости
Ярославля и Костромы, опять же с резервом полевой артиллерии в Угличе и Переславле-Залесском
(см. приложение 2), представляли скорее запасную
позицию в системе государственной обороны (незначительный запас ядер в Ярославле, о чем выше
уже говорилось, вероятно, подтверждает это предположение). Туда, в случае реальной угрозы захвата Москвы, могли отступить царь со своим окружением и казной, правительство и высшее духовенство. Тем более, что память о польской оккупации столицы 1610-1612 гг. была еще свежа.
Характеризуя, исходя из всего вышесказанного, роль четвертого города юго-запада России,
Рыльска, можно констатировать, что он играл роль
своеобразного блок-поста, контролировавшего
221

разветвление татарского шляха. Его наряд был
невелик и имел сугубо оборонительное назначение: защита город от возможного скоротечного
нападения кочевников или «воровских черкас».
Но, учитывая стратегически важное положение
крепости, а так же ее особую роль как базы сторожевой и станичной службы, запас ядер в Рыльске
на одно орудие был, о чем выше говорилось, сравним с городами, перекрывавшими основные направления московской обороны, Можайском на
западе и Белгородом на юге.
Таким образом, в целом артиллерийская оборона московского государства состояла, по нашему мнению из ряда специализированных крепостей. Ее основу в каждом отдельном секторе составляли города с мощным нарядом, количественно зависевшим от важности направления, имевшим достаточно выраженный оборонительный
характер. Их поддерживали крепости, насыщенные полевой артиллерией, которая в случае необходимости могла перебрасываться на угрожаемые
участки. А дополняли систему укрепленные центры с небольшим нарядом, игравшие роль опорных и сторожевых пунктов.
Особняком, судя по данным «Описной книги…», стоят только два города – ПереславльРязанский и Ярославль. Большой наряд этих крепостей состоял из практически равного по численности оборонительного и наступательного вооружения (см. приложение 2). Если для Ярославля
причину подобного положения в 30-е гг. XVII в.
мы склонны видеть в том, что это был стратегический государственный резерв, то для ПереславляРязанского ситуация несколько иная. Эта крепость
больше 100 лет, после включения Рязанских земель в состав Московии в 1521 г., прикрывала одно из важнейших направлений государственной
обороны – юго-восточное. Причем, важны были
действия рязанцев не только по отпору наступающему врагу, но и по перехвату отступающего из
центральных районов страны в степи неприятеля с
русским полоном. Думается, поэтому городской
наряд формировался как сбалансированный оборонно-наступательный. В 1638 г. в ПереславлеРязанском полковых пушек было столько же,
сколько всех остальных – 23. Но к этому времени
значение крепости, как форпоста, значительно

снизилось. В 1636 г. по повелению царя Михаила
Федоровича были одновременно возведены Верхний и Нижний Ломов, Тамбов и Козлов, превратившие юго-восточный сектор в глубоко эшелонированный. Тамбов с Козловым и старым Шацком
прикрыли к 1638 г. Переславль-Рязанский с юга
общим арсеналом в 48 орудийных стволов [Описная…, с.317-318, 295-296]. А с востока встал Верхний Ломов с нарядом больше, чем в 25 пищалей и
тюфяков [Описная…, с.316-317]. Причем калибр
орудий в последнем случае был 2-8 гривенки (64102 мм), при 11 пятигривенковых орудиях (ок.90
мм). Переславль-Залесский превратился в город
второго оборонительного эшелона, в такой же артиллерийский резерв, как и Ярославль. Крошечный запас ядер, о чем выше уже говорилось, скорей всего подтверждает этот вывод.
Литература и источники.
Беляев И.Д. О сторожевой, станичной и полевой службе
на польской украйне Московского государства до царя
Алексея Михайловича. М., 1846.
Военный энциклопедический словарь. М., 1986.
Волков В.А. Войны и войска Московского государства.
М., 2004.
Загоровский В.П. Белгородская черта.. Воронеж, 1969.
Иванов Ю.Г. Старинные крепости России. Смоленск,
2004.
Кирпичников А.Н. Описная книга пушек и пищалей как
источник по истории средневековой русской артиллерии //
Сборник исследований и материалов артиллерийского исторического музея. Вып. 4. Л., 1959. С. 265-285.
Кром М.М. Стародубская война (1534-1537 гг.) // Очерки
феодальной России. Сб. статей. Вып.3. М.,1999. С.85-148.
Маржерет Ж. Состояние Российской державы и Великого княжества Московского // Россия XVII века. Воспоминания иностранцев. Смоленск, 2003. С. 10-76.
Новосельский А.А. Борьба Московского государства с
татарами в первой половине XVII века. М.-Л., 1948.
Описная книга пушек и пищалей и военных снарядов в
городах российских, учиненная в царствование Михаила
Федоровича // Сборник исследований и материалов артиллерийского исторического музея. Вып. 4. Л., 1959. С. 286324.
Папков А.И. Порубежье Российского царства и украинских земель Речи Посполитой. Белгород, 2004.
Платонов С.Ф. Очерки по истории смуты в Московском
государстве XVI-XVII вв. М., 1937.
РГДА. – Ф.210. – Столбцы Белгородского стола. – №50. –
Л.1-65.
Святский Д. Исторический очерк городов Севска, Дмитровска и Комарицкой волости. Орел, 1908.
Широкорад А.Б. Энциклопедия отечественной артиллерии. Минск, 2000.

222

Приложение 1.
№/
№

Город

Год

1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21

Брянск
Севск
Рыльск
Путивль
Можайск
Осташков
Великие Луки
Тверь
Ярославль*
Кострома
Переславль-Залесский
Углич
Касимов
Арзамас
Переславль-Рязанский
Ломов Верхний
Тамбов
Козлов
Яблонов
Тула
Белгород

Пищали
(в скобках – крайние значения калибров в гривенках)

1638
Ок.1634
Ок.1635
1637
1626
1626
1636
1635
1635
1635
1635
1626
1635
1636
1638
1637
1637
1639
1638
Ок.1638
1638

полуторные
9(6-2)
4**(6)
3(?)
4(6)
1(6)
5(4)
1(2,5)
6(4-1)
1(6)
4(?)
1(6)
2(6)
1(6)
1(6)
2(6***-4)

полковые
остальные
9(3-0,75)
2(2,75-1,75)
12****(1,25-1)
1(2)
8(?)
6(0,75-0,5)
13(1,75***-0,75)
26(9-0,5)
20(2-0,5)
17(?)*****
5(3-0,75)
5(3,25-0,5)
21(2,25-0,5)
10(6-0,75)
5(2,5)
14(2,5-0,5)
9(0,5)
6(1,25-1)
17(2-0,5)
8(1-0,5)
1(2)
23(1-0,5)
19(10-0,5)
> 22(8-2)
23(14-2)
8(1)
11(2-0,5)
18(5-2)
3(2,25-1)
13(26-0,75)
6(4)
1(10)

Тюфяки/
верховые
пушки
9
3
1
6
6
1
3
7
2
4
5
3
3
2
4/3

Всего
орудий
29
20
12
29
32
21
26
12
38
24
21
18
9
9
46
> 25
25
20
18
19
16

* Вместе со Спасским монастырем, включенным в единую систему обороны города. ** Одно из орудий неисправно. *** «Урывок», но боеспособный. **** 2 «урывка», но боеспособных. ***** Калибр орудий, вероятней всего, меньше 0,5 гривенок.

Приложение 2.
Соответствие весовых артиллерийских
калибров XVII в. диаметру канала
ствола
(по А.Б.Широкораду [14]).
Калибр в
гривенках
0,5
0,75
1
1,5
1,75
2
3
4
6
8

Калибр в
мм
25-35
37-45
46-50
57
60
64-66
76
84
97
102

Приложение 3.

Стр. по А.Б.
Широкораду
9
9, 10
9, 11
9, 31
10
9, 11
28
28
28
28

223

ВЕЛИКИЙ РЕЙД АЛЕКСАНДРА ЛИСОВСКОГО
(МАРТ–ДЕКАБРЬ 1615 Г.)
© 2008.

А. В. Зорин

(Россия, г.Курск, Курский государственный областной музей археологии)
Ten Moskwę wszerz, wzdłuż i w koło,
Sprawując rycerskie koło,
Biorąc miasta, zamki, grody,
Przeszedł przez żadnej swej szkody.

Анонимная песня о Лисовском, 1632 г.
Беззаконный же Лисовской совашеся
сюду и сюду, како бы что зло сотворити

Авраамий Палицын, 1620 г.
.

Смутное время не закончилось в одночасье
после освобождения Москвы силами Второго
ополчения и воцарения на престоле новой династии. Помимо борьбы против внутренних «воров»,
вплоть до заключения в 1618 г. Деулинского перемирия продолжались и военные действия между
Россией и Речью Посполитой. Ситуацию этих лет
можно охарактеризовать, как широкомасштабную
пограничную войну, которую вели местные воеводы, опираясь, в основном, только на местные силы.
Характерной особенностью военных действий на
пограничье в этот период являются глубокие опустошительные рейды на территорию противника.
Эти удары были нацелены, как правило, на определённые укреплённые города, уничтожение которых
приводило к утрате противником контроля над
прилегающей к ним территорией. Задачей руководителей таких набегов было разрушить опорные
пункты неприятеля, разорить деревни, угнать как
можно больше пленников.
Именно подобные рейды принесли наиболее
громкую славу знаменитому польскому наезднику
Александру Юзефу Лисовскому86. Его круговой
набег 1615 г. неоднократно освещался как русскими, так и польскими историками [Tyszkowski, 1932;
Wisner, 2004; Соловьёв, 1990, т.V; Скрынников,
2007]. Однако до сих пор ни разу ещё не было
предпринято попытки детально изложить ход событий, опираясь одновременно и на российские, и
на польские опубликованные документы.
86

Весьма забавными выглядят предпринимаемые ныне в Беларуси попытки сделать Лисовского «национальным героем
Беларуси». Род Лисовских происходит из Королевской Пруссии, где предки Александра Юзефа владели в Хелминском
воеводстве имением Лисово (Лисево). Один из них, Войцех из
Лисова, в 1504 г. был лавником земским в Гданьске. В середине XVI в. четверо братьев Лисовских выехали в Литву. Один
из них, Ян, обратился в протестантизм и обосновался в Виленском воеводстве. Он и стал отцом Александра Юзефа, которого, таким образом, с Белоруссией не связывает ни происхождение, ни вероисповедание, ни даже место рождения [Wisner,
2004, с. 28-29].

Александр Юзеф Лисовский герба Ёж родился
около 1580 г. в семье шляхтича Виленского воеводства, будучи одним из девяти его сыновей. Военную службу он начал в польских отрядах валашского господаря Михая I. Когда в 1600 г. в Молдавию
вторглись войска Речи Посполитой, он, как и многие его сослуживцы, перешёл на сторону поляков.
Позднее Лисовский служил в Инфлянтах под командованием гетмана Яна Кароля Ходкевича, участвуя в польско-шведской войне. В 1604 г. Лисовский оказался одним из предводителей взбунтовавшихся солдат, требовавших выплаты им задержанного жалованья и создавших для этой цели конфедерацию. В итоге он был объявлен вне закона и нашёл убежище у враждовавшего с гетманом подчашего литовского Януша Радзивилла. Здесь он получил под командование казацкую хоругвь. В 1606 г.
Лисовский вновь оказывается среди бунтовщиков,
примкнув к участникам «рокоша Зебржидовского».
После разгрома мятежников королевскими войсками в июле 1607 г., он бежит на Русь и вступает в
ряды войск Лжедмитрия II. В лагере самозванца под
Орлом в январе 1608 г. Лисовский имеет под своим
началом хоругвь в 100 всадников. В 1608–1611 гг.
он активно действует от имени самозваного царя,
участвуя во многих походах, осадах и сражениях.
Видную роль он и его люди сыграли в знаменитой
осаде Троице-Сергиевской лавры. После вторжения
в Россию войск Сигизмунда III Лисовский переходит на королевскую службу и в 1612 г. направляется на русско-шведско-инфлянтское пограничье,
вновь оказавшись под началом Яна Кароля Ходкевича, теперь уже в качестве полковника. В 1614 г.
его переводят под Смоленск и на исходе года он
встречается в Могилёве с гетманом Ходкевичем,
обсуждая возможность глубокого рейда в «московские пределы» [Wisner, 2004, с. 28-36, 49-65].
Принятое гетманом решение Лисовский обнародовал 12 января 1615 г. в специальном универсале. Там говорилось о намерении повести вглубь
России «своевольные скопища людей, без службы
224

пребывающих». Было объявлено, что в полку Лисовского служить будут без жалованья, только за
долю в добыче. В итоге под его началом собралось
600 человек, которых он разделил на шесть хоругвей [Wisner, 2004, с. 65]. В состав полка Лисовского
помимо поляков входили также «немцы» (иностранные наёмники), татары и казаки (в том числе и
донские). Две хоругви, «чёрная» и «красная», находились под личным командованием самого полковника.
По приказанию гетмана Яна Кароля Ходкевича Лисовский выступил в поход во второй половине февраля 1615 г. Целью его был Брянск. Одновременно с ним отряд Януша Кишки двинулся на
Стародуб. Эти удары должны были отвлечь силы
русских от Смоленска.
Лисовский со своим полком подступил к
Брянску 3 (13) марта. Воевода Пётр Иванович Воейков сообщал, что «пришол подо Брянеск изгоном
безвесно Лисовской с литовскими людьми и стоял
подо Брянском марта с 13-го чиста июня по 22-е
число, и приступы к рву были многие. И он, Пётр, с
ратными людьми в осаде сидел» [ПИВЕ, 1995,
с.37].
У Лисовского не хватало пехоты и не имелось
пушек. В итоге осада настолько затянулась, что даже родилось мнение, будто Лисовский и не собирался брать Брянск, а просто выжидал, пока минет
весенняя распутица и появится молодая трава, чтобы затем продолжить поход. Однако, как отмечает
Г. Виснер, вряд ли это можно считать верным, поскольку Лисовский продолжал стоять под Брянском ещё и летом [Wisner, 2004, с. 66]. Эта задержка некоторым образом пошла Лисовскому на пользу, поскольку тут ему удалось значительно пополнить свои силы. К нему примкнул отряд донских
казаков, подошли подкрепления, посланные Ходкевичем (две хоругви по 100 человек каждая). Кроме
того, «неведомо откуда» появились и «немцы» —
100 наёмников, среди которых находились также и
шотландцы. Отряд, собранный из всяческого сброда (по определению самого Лисовского), привёл
некий Рыськевич. В итоге численность лисовчиков
возросла до 1200–1500 человек.
Между тем для снятия осады Брянска московские воеводы начали накапливать силы в Карачеве.
Однако Лисовский успел нанести упреждающий
удар. Получив весть о намерениях противника 7
(17) июня, он уже 9 (19) июня сам напал на Карачев, застав врасплох российское ополчение. Согласно польским сведениям, воевода князь Юрий
Иванович Шаховской располагал силами до 7000
человек. Несмотря на неравенство сил, Лисовский
одержал победу, захватив в плен и самого Шаховского, и карачевского воеводу Елизария Семёновича Безобразова. После этого боя Карачев был превращён Лисовским в базу для дальнейших операций. Воодушевлённый успехом, он вернулся к
Брянску и 22 июня «приходил … подо Брянеск

всеми людьми, и был бой с утра и до вечера, и с тово бою Лисовской со всеми людьми отошол в Карачев» [ПИВЕ, 1995, с.37].
После захвата Карачева летом 1615 г. против
Лисовского были направлены новые войска во главе с князем Дмитрием Михайловичем Пожарским и
Степаном Ивановичем Исленьевым. Под их началом находилось около 690 дворян и «немцев», а
также примерно 1259 казаков [Станиславский, 1990,
с.155]. Свою рать воеводы собирали по мере своего
продвижения по линии Боровск – Калуга – Болхов.
В каждом городе, лежавшем на их пути, они рассылали по уезду сборщиков с приказанием служилым
людям идти к ним на сход.
Избегая встречи с превосходящими силами
московской рати, Лисовский двинулся от Брянска
на Карачев, выжег его и направился к Орлу. В пути
его лагерь подвергся удару авангарда русских сил
под командованием воеводы Ивана Гавриловича
Пушкина. Точная дата битвы неизвестна. Генрик
Виснер и Р.Г. Скрынников в своих работах ошибочно называют 30 августа старого стиля, однако из
документов Разрядного приказа известно, что в этот
день Лисовский уже приступал к Болхову [Wisner,
2004, с.68; Скрынников, 2007, с.303; ПИВЕ, 1995,
с.106].87 Исходя из этого, следует присоединиться к
мнению А.Л. Станиславского, считавшего, что битва произошла не позднее 23 августа [Станиславский, 1990, с.155].
Сражение произошло «верстах в трёх от города Орла, у речки Орлицы [Сухой Орлицы], впадающей в Орлик, на так называемом Царёвом Броду» [Пясецкий, 1993]. Согласно русским источникам, в отряде Лисовского в тот момент было до
3000 человек, что является преувеличением. Несмотря на то, что И.Г. Пушкину удалось застать
лисовчиков в тот момент, когда они начинали ставить лагерь, натиск его был, хотя и с трудом, но отражён. В жестокой схватке сам Лисовский был ранен стрелой из лука. Вслед за Пушкиным обратился
в бегство и воевода Исленьев вместе с дьяком Семым Заборовским. С Пожарским осталось всего 600
человек (из них 200 дворян и 40 стрельцов), но зато
они не тронулись с места и «бияшеся на многие часы, мало руками не имаючися билися. Видя своё
неизможение, одёрнушася телегами и сидеша в обозе». Пожарский до ночи отражал приступы неприятеля. Лисовчики понесли заметные потери, у них
были отбиты литавры, знамёна, а несколько человек
87

Столь же ошибочны и дальнейшие датировки Виснера
(например, разгром Белёва 10 сентября). Похоже, что польский историк ознакомился только с заголовками опубликованных документов Разрядного приказа, не удосужившись
изучить их содержание. Более того, он почему-то счёл их все
относящимися к «книге сеунчей», также опубликованной в
данном сборнике [ПИВЕ. 1995]. Вероятно, этим и было обусловлено его скептическое к ним отношение, как к недостоверным реляциям, писавшимся в расчёте на награду [Wisner.
2004: 187-188].

225

попало в русский плен (автор «Нового летописца»
даже уверяет, что Пожарский захватил живыми
«триста человек шляхтов»). В бою были тяжело
ранены некоторые из «храбрейших сподвижников»
Д.М.Пожарского — Никита Гагарин и Григорий
Горихвостов. Лисовский не догадывался, что у Пожарского так мало людей, и потому не решался напасть на него, расположившись в двух верстах от
русского табора. Пожарский не хотел покидать своего стана. «Помереть всем на сем месте», — отвечал он голове Лаврентию Кологривову и прочим
ратным людям, которые уговаривали его отступить
к Болхову. Вечером возвратился назад беглый воевода С.И.Исленьев, ночью стали съезжаться и другие беглецы [ПСРЛ, т.14, с.136; Соловьёв, 1990, т.V,
с.32; Пясецкий, 1993].
Противники стояли друг против друга на протяжении шести дней, разделённые рекой. Пожарский не стремился вступить в открытую битву в
чистом поле и на четвёртый день противостояния
Лисовский безуспешно попытался выманить его из
укреплённого табора [Wisner, 2004, с.68]. Не бездействовал и Д.М.Пожарский. В составе его войск
находилось 11 шотландцев во главе с капитаном
Яковом Шоу. Через их посредство князь обратился
к служившим Лисовскому «немцам», суля им «великое государево жалованье». В итоге часть иноземцев перешла в русский лагерь [Скрынников,
2007, с. 304]. Вероятно, это стало одной из причин,
по которым Лисовский не стал продолжать битву.
Он стремительно ринулся на Орёл и воевода Данила Яблочков бежал, не оказав сопротивления. Город был захвачен и выжжен, но Лисовский не задержался здесь, переправился через Оку и ушёл на
Кромы. В семи верстах от Орла близ устья Цона он
обосновался в укреплённом лагере, остатки которого были известны позднее под названием «Лисовского кургана» (у с.Лаврова). Но Пожарский следовал за ним по пятам и вынудил покинуть стан. Миновав Кромы и резко изменив направление удара,
Лисовский метнулся к Болхову, «перебежаша днём
да ночью полтораста поприщ» и появившись у города 30 августа. Так начался его знаменитый круговой рейд, «изумительный в военных летописях» и
«надолго памятный в Московском государстве»
[Соловьёв, 1990, т. V, с.33].
Орловская битва обычно считается победой
Лисовского. Ещё «Бельский летописец» утверждал,
что «на том бою пан Лисовской с польскими и с
литовскими людьми и с рускими с воры государевых воевод и ратных людей побили, а князь Дмитрей Михайлович Пожарский с досталными людми
отсиделся в обозе» [ПСРЛ, т.34, с.263]. Согласно
польским исследователям, Лисовский ушёл на
Кромы только потому, что не видел смысла в дальнейшей осаде табора Пожарского [Wisner, 2004, с.
68]. Однако, как видно из общего хода событий,
победа Лисовского была в лучшем случае неполной. Войско Пожарского не было разгромлено и

оказалось в состоянии преследовать противника. О
том, что сами лисовчики не ощущали себя победителями говорит и факт перехода части иноземцев на
сторону Пожарского — служба в рядах московского войска показалась в тот момент наёмникам предпочтительнее. Однако оценивать результаты боя,
как победу Пожарского также будет явным преувеличением. Имея все преимущества внезапного нападения, его ратники не смогли уничтожить неприятеля и даже обратились в бегство при контратаке.
В ходе противостояния, накопив силы, он так и не
решился вновь завязать полевое сражение и фактически выпустил противника из рук, чем тот и не
преминул воспользоваться.
В четверг 31 августа (10 сентября), лисовчики
трижды «приступали жестокими приступы» к Болхову, безуспешно пытаясь овладеть городом. Гарнизон, которым руководил воевода стольник Степан Никитич Волынский, был немногочисленным,
«потому что все люди были в полкех у боярина и
воевод у князя Дмитрея Михайловича Пожарсково
с товарыщи». Тем не менее, все три приступа были
успешно отражены: «Волынской и дворяне, и дети
боярские, и стрельцы, и казаки, и всякие служилые
и жилетцкие люди … от Лисовского и от польских
и литовских людей отсиделись и многих полских и
литовских людей побили» [ПИВЕ, 1995, с.110, 118].
Гонец, посланный из Болхова, в тот же день
достиг соседнего Белёва, известив местных воевод
и служилых людей о приближающейся опасности.
Как и в других городах, большая часть местных
служилых людей ушла с войском Д.М.Пожарского.
Белёвские воеводы князь Михаил Борисович Долгоруков и Пётр Бунаков выслали на разведку станицу из трёх человек во главе с Василием Лодыженским. Служилые люди проехали около 8 вёрст
по Болховской дороге до речки Руки, неприятеля не
встретили, но «увидели из Белёва по деревням огни
под засекою». В ночь на 1 сентября, не дожидаясь
появления врага, белёвские воеводы со своими
семьями бежали из города, хотя «стрельцы белёвские били челом … и говорили, чтобы сидеть [в
осаде]». Тем не менее, воеводы в полночь перебрались за Оку, бросив город на произвол судьбы. «И
на них смотря в Белёве всякие люди замешались и
пошли из города вон, а в городе оставались немногие люди».
Рассвело, однако никаких врагов так и не появилось. Лишь в третьем часу дня 1 сентября («в Семёнь день») Лисовский беспрепятственно вошёл в
Белёв. Василий Лодыженский, не покинувший города, был взят в плен и доставлен к самому Лисовскому. Полковник спрашивал пленника, не отдадут
ли в обмен на него его брата, находившегося в русском плену. Лодыженский отговорился тем, что онде «человек сельский» и ничего знать не знает и
ведать не ведает. Тогда Лисовский потребовал выкупа и Лодыжескому пришлось ради спасения жизни отдать полковнику «чемодан с платьем, шубу
226

кунью под сукном да два ожерелья женских жемчюжну да шапку женску низану». В это время на
противоположном берегу Оки были замечены беглые воеводы и их спутники. Лисовчики погнались
за ними и преследовали на протяжении 15 вёрст,
застрелив денежного сборщика Григория Грекова.
Лисовский ненадолго задержался в Белёве. Он
провёл здесь ровно столько времени, чтобы получить выкуп от Лодыженского и выжечь до основания посад и слободы. Он был весьма доволен достигнутым, говоря, что «было ему к Белёву не приступать» и потешаясь над воеводами, которые «городы мечют» [ПИВЕ, 1995, с.106, 110-111, 113].
Помимо самого города была разорена Лисовским и
расположенная неподалёку Онуфриева Введенская
пустынь.
«Зажогши Белёв, Лисовский пошол к Лихвину. А пришед под Лихвин стал полки на площади и
з города стреляли по нём ис пушечки, и Лисовский
послал пеших людей, а велел посад жечь, а к Лихвину приступом людей не посылал, а острог большой не был осажён, и литовские люди острог выжгли ж» [ПИВЕ, 1995, с.111]. Начальствовавший в
Лихвине воевода Фёдор Стрешнев не бежал со своего поста и «с малыми с осадными людми» отсиделся от Лисовского.
Отступив от Лихвина, Лисовский двинулся на
Перемышль, к которому приблизился 2 (12) сентября в четвёртом часу дня. Остановившись неподалёку от города, он осмотрел его, «чая, что в городе сидят». Однако, вскоре выяснилось, что тут повторилась белёвская история. [ПИВЕ, 1995, с.105,
112].
В Перемышле начальствовал воевода Семён
Фёдорович Глебов. В его гарнизоне было всего 76
человек — 47 стрельцов, многие из которых не
имели пищалей, а половина из них была больна; 14
пушкарей и затинщиков, а также 15 вооружённых
посадских. О взятии Белёва им стало известно на
Семён день в пятом часу ночи. Воевода выслал дозоры, поднял тревогу. Вскоре стало известно, что
«литовские люди» появились в 13 верстах от города
в деревне Мыжбор. Воевода приказал ударить в
колокол и послал в окрестные монастыри и сёла,
сзывая людей в крепость для обороны города. Однако крестьяне предпочитали разбегаться по лесам,
а монахи сочли более благоразумным удалиться в
лучше укреплённую Калугу. Когда Лисовский появился в двух верстах от города на Гордиковом перевозе через Жиздру, то посадские стали укрываться в окрестных лесах. Воевода, который сам был
болен, пытался организовать оборону, но «стрельцы, и пушкари, и затинщики, и посадцкие люди ево
не послушали … ис Перемышля пошли врозь». В
итоге покинул город и С.Ф. Глебов — его вывезли
в Калугу. Пушкари, забрав по настоянию воеводы
«наряд, и зелье, и свинец», ушли в лес. [ПИВЕ,
1995, с.104-105, 115-116].
Убедившись, что город беззащитен, Лисов-

ский тотчас вошёл в него. Вскоре его люди отыскали в лесу брошенные перемышльскими пушкарями
шесть пищалей, ядра и бочку пороха. Затем к нему
стали приводить пленных. Наибольший интерес у
полковника вызвали три казака, захваченные на дороге между Лихвином и Калугой. «Лисовской почал им говорил, то, де, было им, казаком, быть у
нево, у Лисовского, и казаки, де, называли Лисовского батьком и говорили, смутили, де, нас, посулили по 10 рублёв, и мы, де, за тем измешкали, а будем, де, все у тебя. И Лисовской, де, велел добыть
вина, и почал их потчивать». Было ясно, что полковник не прочь пополнить свой поредевший отряд
за счёт казаков, оказавшихся в тот момент в армии
Пожарского. Тем более, что кампания грозила затянуться и подкрепления были необходимы. Лодыженский слышал, как Лисовский заявлял о своём
намерении зимовать в «государевой земле», уверяя,
что к нему будут примыкать «прибыльные люди»
[ПИВЕ, 1995, с.112].
Захват Перемышля помог лисовчикам поправить то довольно затруднительное положение, в
котором они оказались после столкновения с Д.М.
Пожарским. Лодыженский сообщает о своих наблюдениях так: «А людей с Лисовским всяких с
3000 людей, а раненых, и больных, и лошадей раненых у Лисовского много … и голод был до Перемышля великои, а как пришол в Перемышль, и у
него стало всего много» [ПИВЕ, 1995, с.112]. Обилие припасов объясняется не только захватом города — заняв Перемышль, лисовчики принялись выжигать и грабить окрестные сёла [ПИВЕ, 1995,
с.107].
Пожарский тем временем дошёл до Лихвина и
выстроил 12 острожков, чтобы стеснить свободу
передвижений врага. Вероятно, именно это имел в
виду Лисовский, говоря Лодыженскому, что «у
Пожарскова перед ево людьми втрое, только, де
худы люди, а Пожарский, де, отимаетца у него таборами» [ПИВЕ, 1995, с.112]. Завязались переговоры о размене пленными. Пожарский требовал за
одного поляка отдавать трёх русских, а Лисовский
— отдать ему десять поляков за одного русского.
Наконец, сошлись на обмене одного за одного. Затем Лисовский выжег Перемышль и ушёл на Ржеву
Володимерову (Ржев) [Wisner, 2004, с.68-69].
В Лихвине Пожарский получил подкрепления
— казанскую рать численностью до 7000 татар и
черемисов. После этого он отрядил против Лисовского своего двоюродного брата воеводу Лопату
Пожарского, а сам «истомлённый невероятно быстрою погонею за самым неутомимым из наездников,
слёг от тяжкой болезни и был отвезён в Калугу»
[Соловьёв, 1990, т.V, с.32]. Но погоня сорвалась,
поскольку «казанские люди все побегоша в Казань».
Обойдя Калугу, где стоял Пожарский, Лисовский прошёл между Можайском и Вязьмой, а затем
ударил на Ржеву. Здесь вполне могла и закончиться
227

карьера как самого Лисовского, так и всего его отряда, поскольку на Ржевском посаде в это время
стояла на постое рать боярина Фёдора Ивановича
Шереметева, посланная из Москвы на помощь осаждённому шведами Пскову. Воевода располагал
достаточными силами, чтобы не только защитить
город от разорения, но и совершенно уничтожить
нападавших. Однако всё произошло прямо наоборот: «на ратных людей на коши под Ржавой на походе пан Лисовской с польскими и литовскими
людми пришёл и с рускими с воры и с изменники
… и много туто ратных людей кошевых побили, и
коши поимали» [ПСРЛ, т.34, с.263]. Ратные люди
были застигнуты врасплох «на посаде и по слободам».
Разгром
был
полным.
Воевода
Ф.И.Шереметев с остатками своей рати заперся в
Ржевском остроге, а Лисовский «к городу приступал великими приступы» [ПСРЛ, т.14, с.137]. Затем
полковник стал лагерем на противоположном берегу Волги. Хотя посад и был разорён, сам «город»
взять не удалось. В боях погибло немало казаков.
Раздражённый неудачей, Лисовский приказал снять
колокола с пригородных церквей и бросить их в
колодцы. Отсюда он послал казаков в Погорелое
Городище, велев захватить городок, назвавшись
посланцами из Москвы. Однако этот замысел не
удался [Станиславский, 1990, с. 156].
Обеспечив себя добычей из обоза армии Шереметева, Лисовский попытался пополнить свои
силы. С этой целью он постарался наладить связь с
гетманом Ходкевичем, стоявшим в Смоленске. С
этой целью он послал туда отряд из 40 поляков под
началом ротмистра пана Синявского (один из
пленных лисовчиков позднее показывал, что Лисовский направил к гетману «пахолка своего Шенковского да порутчика, имяни не упомнить, всего
двенадцать человек» [АИ, 1841, т. III, с.58]). Посланцы беспрепятственно добрались до Смоленска,
пройдя через Бельский уезд, хотя о том было известно здешним воеводам. Вести, доставленные
Синявским, изрядно порадовали Ходкевича, который выразил полковнику своё благоволение, послав
ему в дар превосходного аргамака. Однако пополнения, направленные под Ржеву, оказались более
чем скромными — всего 30 человек «изменников
козличь и смольнян» под командованием козлитина
Фёдора Щербакова. Но и этот небольшой отряд так
и не добрался до стана лисовчиков. Путь Синявскому и Щербакову лежал через Бельский уезд и об
их возвращении быстро стало известно в Белой.
Воеводы Иван Матвеевич Бутурлин и Семён Яковлев, один раз уже упустившие ротмистра, теперь
были наготове. «На переём… з беляны и з дворяны
и з детми боярскими, и с казаки, и с стрельцы»»
выступил сам Семён Яковлев. В сорока верстах от
Белой в Пышковской волости у села Гавриловка 2
(12) ноября 1615 г. отряд Яковлева «встретил на
походе» людей Синявского и Щербакова. «Бельский летописец» сообщает, что поляков и русских

«воров» было 70 человек, а в «Книге сеунчей» говорится, что «шло литовских людей … с шездесят
человек». Возможно, это свидетельствует о том, что
десятку лисовчиков всё же удалось избежать гибели
и плена. Но большая часть отряда была, несомненно, перебита. В плен попали 22 человека вместе с
Синявским и Щербаковым. Победителям достался
и гетманский подарок, которым они распорядились
надлежащим образом: «и дары гетманские … тот
аргамак дворяне и дети боярские, и всякие служилые люди прислали з Белой челом ударить царю и
великому князю Михаилу Фёдоровичу всеа Русии в
Москве». Скандальная история с гетманским подарком надолго запомнилась в отряде Лисовского.
О ней счёл необходимым упомянуть на допросе
лисовчик, попавший в плен под Ярославлем
[ПСРЛ, т.34, с.263-264; ПИВЕ, 1995, с.38-39; АИ,
1841, т.III, с.58].
Но некоторые пополнения из числа казаков к
Лисовскому всё-таки попадали. Около 60 человек
привёл к нему из Заволжья атаман Ляд. Другой отряд возглавлял атаман Яков Шишов. Из войска
Д.М. Пожарского к лисовчикам отъехало около 100
казаков. Несколько позднее он завязал переговоры с
бывшими казаками атамана Заруцкого, которые в
количестве 500 человек стояли тогда под Смоленском. Однако, далее обмена посольствами это дело
не пошло [Станиславский, 1990, с. 156]. Собственно
же силы Лисовского в период после осады Ржевы
были довольно скромны. Согласно показаниям перебежчиков, в распоряжении полковника имелось
восемь хоругвей, в составе которых было 400 «литовских людей», 300 черкас и 150 «руских воров
казаков» — всего 850 человек [АИ, 1841, т. III, с.57].
В первой половине ноября Лисовский оставив
безнадёжную осаду Ржевы. По мнению «Бельского
летописца» причиной тому послужили известия о
судьбе отряда Синявского. Хотя город ему взять и
не удалось, результатом действий лисовчиков стал
срыв похода русской рати на Псков. Боярин Ф.И.
Шереметев вынужден был вернуться в Москву, поскольку его «ратные люди погромлены, а иные побиты, и стали ратные люди запасы и службою скудны» [ПСРЛ, т.34, с.264].
В Москве известия, полученные от Шереметева из Ржевы, вызвали новый всплеск тревоги и 15
(25) ноября воеводам находившихся под угрозой
набега городов были разосланы царские грамоты с
предостережением. «Вор Лисовский со всеми литовскими людми и с черкасы и с рускими воры ото
Ржевы пошол наспех неведомо куды, а чают его
приходу в Заволские городы к Углечю, — говорилось в грамоте, направленной угличскому воеводе
князю И.Ф. Волконскому. — И как к тебе ся наша
грамота придет, и ты б на Угличе жил с великим
береженьем неоплошно, и по городу б у тобя и по
острогу всякие осадные люди стояли по местам,
совсем на готове безпрестани, и сторожи б у вас
около города и острогу далние, и стерегли в день и в
228

ночь безпрестани, и сам над ними надзирал ежечас,
и того берегся накрепко, чтоб вор Лисовский с литовскими людми к Углечю безвестно не пришли, и
русских людей оманом не подослали, и дурна какого не учинили» [АИ, 1841, т. III, с.56].
Лисовский же направился к Торжку, сжёг его
посад, но вновь не сумел овладеть острогом. Двигаясь прямо на север, он намеревался достичь, по
собственным словам, «моря ледовитого». Однако
планы пришлось вскоре пересмотреть. Виной тому,
по заверению Лисовского, стал некто Рыськевич,
вероятно, тот самый, что присоединился к полковнику под Брянском. «Связавшись с какой-то московкой», он бежал вместе с нею и тремя товарищами к русским, передав им сведения о численности и
планах лисовчиков, сообщив также об их усталости
и нехватке боеприпасов [Wisner, 2004, с. 69]. Впрочем, эти сведения должны были быть известны московским воеводам и без влюблённого Рыськевича
со слов захваченных «языков» и бывших пленников, подобных Василию Лодыженскому.
Неизвестно, собирался ли на самом деле Лисовский достичь Северного Ледовитого океана, но
в любом случае он меняет направление своего движения. Он движется мимо Твери и Кашина к Угличу. Приступать к этим городам Лисовский не решился из-за малочисленности своих сил. Под Угличем лисовчики собрали «коло» для обсуждения
дальнейших действий. Прежде «рыцарство» подобных советов не устраивало и, видимо, вполне
полагалось на своего полковника. Но ныне ситуация в отряде изменилась. Оказавшись в глубине
враждебного государства, ведомые в неизвестном
направлении, лисовчики обеспокоились своей
судьбой и решили взять её в собственные руки. Похоже, они потребовали от полковника, чтобы тот
изложил им свои дальнейшие планы. Лисовский,
судя по всему, не смог этого сделать, поскольку и
сам, вероятно, не имел таковых. По крайней мере,
оказавшийся вскоре в русском плену Кристоп Савинский заявил, что «им Лисовский своей думы не
сказывает», сам он «думы … Лисовского не ведает,
а чает, что Лисовский со всеми людми пойдёт в
Литву, потому что с ним люди невеликие, к городом приступать не с кем» [АИ, 1841, т. III, с.57, 58].
В итоге «коло» приняло решение идти к Романову
и Даниловской слободе,88 там стать табором на неделю, дать отдохнуть «истомным» лошадям и за
это время разведать окрестные пути-дороги.
Похоже, что этот план, по сути ничего не решавший, пришёлся по душе не всем лисовчикам.
Уже 24 ноября (2 декабря) романовский воевода
Андрей Трусов сообщает, что к нему явились поляки-перебежчики — Мартын Хреневский, Остафий
Харинский и Иван Данилов, которые сообщили о
состоянии дел в отряде Лисовского. По их словам,

«лошади де у них гораздо истомны, а зелья мало», а
потому, если у воеводы имеются под рукой воинские силы, то самое время нанести решающий удар
по ослабевшему неприятелю [АИ, 1841, т.III, с.57].
Лисовский, заняв Даниловскую слободу, оставил в ней половину своих людей, а вторую половину направил на три дня «в загоны» — добывать
провиант и разведывать окрестности. О присутствии поблизости лисовчиков ярославский воевода
Василий Тюменский узнал уже 26 ноября (4 декабря), когда «с утра приезжали … в Ярославль бежь
многая, а иные сечены». Израненные беженцы показали, что Лисовский находится в дворцовом селе
Даниловском в 15 верстах от города, а его молодцы
«многих уездных людей побили, и сёла и деревни
повыжгли и пограбили». Но налёты лисовчиков не
всегда оканчивались для них благополучно. На следующий же день, 27 ноября, воеводы князь Василий
Туренин и Тимофей Измайлов прислали в Ярославль 10 пленников, захваченных в стычке с одним
из загонов Лисовского под селом Вятским. Среди
них были черкасы, «литовские люди» и один русский казак. Наиболее интересные показания дал
литвин Кристоп Савинский, товарищ из роты Копычевского.89
По его словам с Лисовским было около тысячи
человек, без обозов и пушек, на усталых лошадях,
но с запасом пороха. В отряде нет никаких «немцев», нет в нём и знаменитых казачьих атаманов
Захарья Заруцкого и Павлика Голеницкого, как то,
видимо, подозревали русские воеводы. Русскими
казаками руководит некий атаман Сидорка, а загоном, разбитым у с. Вятского, командовал человек,
личность которого весьма заинтересовала ярославского воеводу. Это был некий «порутчик Козырь
руской человек, молод, ростом высок, руского имяни ему [Савинский] не ведает». Этот удалец сумел
ускользнуть от государевых ратных людей при разгроме своего отряда [АИ, 1841, т. III, с.57].
В эти же дни Лисовский подумывал о захвате
Костромы (вероятно, именно она скрывается в
польских источниках, под названием города
Chromion, взять который полковнику не удалось).
Чтобы разведать обстановку в городе, туда был подослан лазутчик. Им стал Левка Ларивонов, «Спаса
Ярославского монастыря крестьянин села Фёдоровского деревни Высокой». В четверг, 23 ноября, направляясь к с.Даниловскому, Лисовский проезжал
мимо д. Высокой, где черкасы изловили Левку,
приведя его на допрос. Крестьянину было предложено 50 рублей денег и сукно за то, чтобы он отправился в Кострому и разведал, «сколко на Костроме силы и сколко наряду». Левка, недолго думая,
согласился и спустя два дня был уже на костромском посаде у церкви Св. Власия. Тут его приметил
89

88

В польских источниках об этом говорится, как о движении
в сторону некоей Daupińskiej Slobody (?) [Wisner, 2004, с.71].

Тут, вероятно, имеется в виду Пётр Копачевский, который
позднее, после смерти Лисовского, командовал одной из 10
хоругвей полка лисовчиков [Wisner, 2004, с.78].

229

выезжавший в дозор костромитин Исай Есипов.
Увидев, что «аж де едет к Костроме мужик, он того
мужика взяв, привёл… в розряд». Оказавшись перед лицом воеводы стольника князя Ивана Хилкова, перепуганный Левка Ларивонов поспешил сознаться в своём грехе, поведав, что Лисовский ожидает только его возвращения, чтобы «приходити
прямо к Костроме приступом» [АИ, 1841, т.III,
с.58].
Несмотря на частную неудачу под Вятским и
провал плана по захвату Костромы, отдохнув в Даниловском и перейдя Волгу между Костромой и
Ярославлем, Лисовский углубился в Суздальские
места. По пути он разорил Шую и её округу, а затем двинулся на Муром и Касимов, рассылая разъезды вплоть до мордовских селений.
Современник событий, шведский историк
Юхан Видекинд, со слов новгородского дворянина
Михаила Клементьева описывает маршрут Лисовского следующим образом: «пробившись с 1500
человек между Москвой и Осташковом, он пошел
на Торжок, Городище, Ярославль, Кострому и до
Нижнего Новгорода (Mindre Niugarden), затем двинулся через Муром (Ynorama) и Касимов
(Laisamoff), 3apaйск (Surch) и Seunein, вплоть до
Брянска, сея на всем своем пути пожары и убийства» [Видекинд, 2000, с.373]. Русские источники
описывают тот же маршрут следующим образом:
«И поиде Лисовской от Ржевы войною и был под
Кашиным и под Углечем … поидоша ж меж Ярославля и Костромы в Суздальские месте … идоша
на город на Кляземской. И поидоша меж Володимеря и Мурома и идоша на муромское сельцо Мещеру. И поидоша в Резанские места, проидоша меж
Тулы и Серпухова и приидоша в Олексинские места … и поидоша на Северския места в Литву»
[ПСРЛ, т.14, с.137].
Воеводы из Ярославля гнались за ним безуспешно, лишь сами опустошая окрестности. Князья
Василий Туренин и Михаил Петрович Барятинский
«а с ними … ратные люди, и немцы, и казаки»,
вслед за лисовчиками запустошили сёла Рождественское и Бордаково в Нерехотском стане Костромского уезда. В селе Алексино Суздальского
уезда вначале лисовчики «крестьян многих секли, а
иных жгли и мучили, и грабили», а затем «князь
Михайло Борятинский со своими ратными людьми
грабили и мучили». Крестьяне знаменитого села
Палех «разбрелись безвестно от казаков и побиты
от Лисовского загонных людей и от ратных людей,
как шли государевы ратные люди за Лисовским»
[Станиславский, 1990, с.157]. Впоследствии за свои
неудачные действия князь М.П.Барятинский был
по царскому приказу посажен в тюрьму.
Если польские исследователи рисуют рейд
Лисовского, как ряд беспрерывных побед, то отечественные историки подчёркивают неудачи лисовчиков, уверяя даже, что они двигались «крадучись,
просёлками», «пробирались, как тень», но при этом

«опустошая всё на своём пути» [Соловьёв, 1990,
т.V, с.33; Скрынников, 2007, с.305]. Каким образом
им удавалось это совмещать, не объясняется. Истина же, как всегда, находится посередине. Лисовский, несомненно, избегал встреч с преследующими
его воеводами, однако отнюдь не уклонялся от боя
там, где мог рассчитывать на успех. Русские воеводы откровенно избегали прямых столкновений с
Лисовским, однако успешно расправлялись с отдельными загонами лисовчиков, как то показали
история с гетманским аргамаком и разгром поручика Козыря у с. Вятского. При этом среди самих лисовчиков также наблюдались внутренние неурядицы, неуверенность в конечном успехе. Об этом свидетельствуют случаи дезертирства, когда даже поляки «выезжали на государево имя», предпочитая
сдачу неминуемой гибели среди необъятных просторов враждебной страны. Так поступили Рыськевич, Хреневский, Харинский, Данилов. К числу дезертиров, вероятно, можно отнести и «казаков из
табору пана Лисовского» Григория Раткевича и Томаша Михайлу, осевших в Муроме в качестве
сборщиков податей (правда, Г. Виснер почему-то
считает их «наместниками» Лисовского в этом городе) [Wisner, 2004, с.71].
После Перемышля Лисовскому действительно
не удавалось овладеть ни одним городом, однако
это не останавливало его от нападения на них, что
наверняка сопровождалось разорением округи и
посадов. Приблизившись к Мурому, Лисовский
отнюдь не пытался обойти его тайком.
В начале декабря, как сообщает муромский
воевода Богдан Иванович Полев, «Лисовский с литовскими людьми пришод к Мурому, приступал
жестокими приступы с вогненным боем, и с щитами, и с приметы, и осадных людей з города збили, и
тайник отняли, и они литовских людей з города и ис
тайника выбили и, учиняя ис города выласку, многих литовских людей побили и поранили, и от города отбили, и сшиты, и сенные возы и зажигальные
стрелы поимали и Лисовский со всеми людьми от
Мурома отшол того ж дни». В бою отличились и
стали сеунщиками арзамасский мурза Ишмамет
(Кияз Мамеш), муромцы Григорий Чертков и посадский Меркулий Клепиков, торопчанин Шемахей
Федцов [ПИВЕ, 1995, с.40]. От Мурома мимо Касимова лисовчики двинулись в сторону Тулы.
Обойдя по гигантской дуге Москву, лисовчики
вышли в Алексинский уезд и только тут на реке
Пчеле были настигнуты русской ратью. Князь Фёдор Семёнович Куракин, выступив «резвым делом
без кошей», сумел, наконец, перехватить неуловимых лисовчиков. Однако разгромить их ему не удалось: «и едва ево сойде в Олексинском уезде князь
Фёдор Семёнович Куракин, и туто ж с ними бывшу
бою, мало ж ему шкоты починиша и людей у него
побиша немного» [ПСРЛ, т.14, с.137-138]. Лисовский не дал навязать себе серьёзный бой, да и сам
Куракин избегал решительных действий. «Несколь230

ко воевод было отпущено в погоню за Лисовским,
но они бесплодно кружили из одного места в другое; только в Алексинском уезде сошёлся с ним раз
князь Куракин, но не мог причинить ему большого
вреда и перехватить путь в Литву», — подводит
итог этой погоне С.М.Соловьёв [Соловьёв, 1990,
т.V, с.33]. Сражение обычно датируется 31 декабря,
что явно неверно, поскольку 19(29) декабря лисовчики были уже в Лихвинском уезде. Исходя из этого, бой не мог произойти позднее 15(25) декабря.
Не в силах разбить самого Лисовского, воеводы стремились уничтожить хотя бы отдельные его
разъезды. Тульский воевода Ратман Алексеевич
Вельяминов прислал в Москву 21(31) декабря сеунщика Фёдора Истомина «с тем, что как Лисовской и литовские люди шли мимо Тулы, и Лисовского и литовских людей побили и языки многие
поимали» [ПИВЕ, 1995, с.39]. В районе Тулы отряд,
похоже, разделился, по крайней мере, на две группы. Одна двинулась на Лихвин и вошла в уезд со

стороны Тулы 19(29) декабря. Вскоре после этого,
«декобря … в 22 день в ночи с пятницы на субботу
приходили …к Лихвину… человек з двесте и болше
… против их вышли на вылоску з дворяны и з
детьми боярскими и с стрельцы и со всякими
людьми и бились с ними до дня … от острогу их
отбили и полону … у них отбили мног розных городов … взяли детину рускова человека Первушку». Повторный приступ к городу состоялся «в ночи» 24 декабря (3 января) и также был успешно отражён.
Освобождённый пленник Первушка показал,
что был взят в плен 19 декабря, что сам Лисовский
ушёл на Смоленск, а этот отряд выслал под Лихвин
и было их около 200 человек, шли они мимо Одоева, а сходиться им с Лисовским было условлено за
Перемышлем. Из членов отряда он мог назвать
только своих бывших хозяев — неких пана Михаила и пана Еску [ПИВЕ, 1995, с.122-123].

Рис.1. Рейд А.Лисовского, март – декабрь 1615 г.
Лихвинский эпизод оказался последним
столкновением с лисовчиками в ходе рейда. В первых числах января 1616 г. Лисовский успешно вернулся в Мстиславль и 27 февраля прибыл в Смоленск [Wisner, 2004, с.71]. Замысел Ходкевича
удался. Разоряя и опустошая всё на своём пути, лисовчики описали гигантскую огненную петлю по
глубинным уездам Московского царства, оттянув

на себя значительные российские силы и облегчив
тем самым положение Смоленска.
Немедленно дали себя знать и другие последствия рейда. Имя Лисовского прозвучало уже 7 (17)
января 1616 г. во время предварительных мирных
переговоров со шведами в Дедерине. В ответ на
речи русских послов шведские представители отвечали: «Оставьте говорить высокие слова: Лисов231

ский не бог знает кто, обычный человек, и тот с невеликими людьми прошёл всё Московское государство» [Соловьёв,1990, т.V, с.79]. Заключённая в
этих словах характеристика полковника даёт ключ
к разгадке его удивительного успеха. Набег Лисовского продемонстрировал не только и не столько
полководческие таланты самого полковника, сколько полную неспособность большинства его противников и плачевное состояние самого государства.
Российские воеводы, как правило, избегали открытых сражений с лисовчиками, хотя успешно отстаивали от них даже наскоро сооружённые полевые укрепления. Казаки Лисовского свободно разгуливали по разорённым и обезлюдевшим за годы
Смуты уездам, пока не сталкивались с активным и
решительно настроенным противником, каким показал себя, например, Семён Яковлев. Стоит отметить, что уже в период следующей, Смоленской
войны, когда на польско-литовской стороне также
не было недостатка в лихих наездниках, повторе-

ния подобных рейдов не последовало. Они были
возможны только в условиях Смуты.
Литература
Акты исторические, собранные и изданные Археографическою комиссиею. Т.III.–СПб.,1841
Видекинд Ю. История шведско-московитской войны
XVII века. – М., 2000.
Памятники истории Восточной Европы. Источники
XV–XVII вв. Т. I. Книга сеунчей 1613–1619 гг. Документы Разрядного приказа о походе А. Лисовского
(осень — зима 1615 г.). М.–Варшава, 1995.
Полное собрание русских летописей. Т.14. – М., 1965.
Полное собрание русских летописей. Т.34. – М., 1978.
Пясецкий Г. М. Забытая история Орла. – Орёл, 1993.
Скрынников Р.Г. Минин и Пожарский. – М., 2007.
Соловьёв С. М. История России с древнейших времён.
– Кн.V. – М., 1990.
Станиславский А. Л. Гражданская война в России
XVII в. – М., 1990.
Tyszkowski K. Aleksander Lisowski i jego zagony na
Moskwę // Przegląd Historyczno-Wojskowy. T.V. 1932.
Wisner H. Lisowczycy. – Warszawa, 2004.

К ВОПРОСУ ОБ ИСТОРИОГРАФИИ АРСЕНАЛОВ
ВОЕННОГО ВЕДОМСТВА РОССИИ.
© 2009.

В.А. Бобков

(Россия,Брянск, Брянский государственный университет имени академика И.Г.Петровского)
Отечественная историческая наука давно и
успешно изучает возникновение и развитие промышленности, капитализма в России. Вместе с тем,
отдельные отрасли промышленного производства в
историографии затронуты менее глубоко. К одной
из таких отраслей промышленности относится артиллерийское производство, сосредоточенное в
конце XVIII – начале XX в. на арсеналах военного
ведомства России.
До 1808 г. арсеналы военного ведомства России
назывались литейными домами. Затем в 1808 г. для
отличия их от вновь сознанных подвижных арсеналов, литейные дома называли местными арсеналами.
В документах местные арсеналы, могли называть
непременными, реже употреблялась наименование
артиллерийские арсеналы. В результате реформ Д.А.
Милютина и введение окружной системы термин
местные арсеналы окончательно утвердился, но помимо местных и подвижных арсеналов существуют
окружные арсеналы. Эти арсеналы, как и подвижные не занимались производством артиллерии, а
лишь ремонтировали ее в округе, в котором находились. В начале XX в. арсеналы были разделены по
разрядам. Местные арсеналы как наиболее мощные
были отнесены к I разряду, окружные отнесли к II
разряду, а подвижные арсеналы были упразднены. С
конца XVIII в. в России существовало всего три местных арсенала: Санкт-Петербургский, Киевский и
Брянский. Юридически к местным арсеналам отно-

сился учрежденный в 1812 г. арсенал в Казани, но
уже в 1815 г. пожар уничтожил основное оборудование этого арсенала и в плоть до своего расформирования в 1850 г. он представлял из себя маломощную
мастерскую по ремонту артиллерии.
Настоящая статья призвана, рассмотреть историографию арсеналов военного ведомства России. Публикация имеет целью отчасти восполнить
существующие в историографии пробелы. Вместе с
тем, историография предприятий производящих
артиллерию в России, но относящихся к другим
ведомствам в круг рассмотрения входить не будет.
Историографию арсеналов военного ведомства России нельзя назвать обширной, тем не менее,
ряд авторов под разными «углами» исследовали эту
отрасль промышленности России. В историографии
арсеналов военного ведомства России можно выделить три периода: 1) II половина XIX в. – 1917г., 2)
1918-1990-е гг., 3) начало 1990-х – начало 2000-х гг.
В первый период для исследователей промышленности было характерно устремление взгляда к
экономическому и правовому положению рабочих.
Авторы этих работ показывали тяжёлые условия
труда и быта рабочих, их жёсткую эксплуатацию,
влияние этих обстоятельств на здоровье рабочих90.
90

Берви-Флеровский В.В. Положение рабочего класса в России.
СПБ.,1869; Пажитнов К.А. Положение рабочего класса в России. СПБ.,1906; Бернштейн-Коган С. Численность, состав и
положение петербургских рабочих. СПБ.,1910; и др.

232

История же арсеналов военного ведомства России лишь побочно затрагивались в работах по истории артиллерии91, артиллерийского образования
92
. В определённой степени история арсеналов была
затронута 13-ти томным справочно-официальным
юбилейным изданием «Столетие военного министерства» под общей редакцией Д.А. Скалона. В
это издание была включена книга Д.П. Струкова о
Главном артиллерийском управлении93, под руководством которого состояли арсеналы. В этот период времени появляются специальные работы,
затрагивающие историю арсеналов, но из трёх
крупных арсеналов книги под авторством В.М.
Родзевича осветили деятельность только С.- Петербургского94, в книгах приводится некоторый фактический материал по Брянскому и Киевскому
арсеналам.
В целом, несмотряна ряд работ, затрагивающих
историю арсеналов военного ведомства России,
специального труда о них в дореволюционное время создано не было.
В конце первого периода совершился переход
власти в руки большевиков, происходят изменения
и в историографии, оценкам в области экономики
уделяется больше внимания. Это предопределило
характер исследовательских работ второго периода.
С 1918 г. получила развитие советская историография, сделавшая историю пролетариата центральным направлением развития исторической
науки. Не умаляя заслуг советских исследователей,
необходимо отметить характерное для них внимание при решении этой проблемы к показу сочетания экономической и политической борьбы пролетариата.
В 1931г. на основе предложения М. Горького
ЦК ВКП(б) 10 октября 1931г. принял постановление «Об издании истории заводов», но главная редакция ориентировала авторские коллективы, освещая разнообразную историю заводов и фабрик,
91

Бранденбург Н.Е. 500-летие Русской артиллерии. Артиллерийский журнал. СПБ.,1889; Нилус А. История материальной
части артиллерии. В 2-х томах. СПБ.,1904; Он же, Яковлев В.
Современная полевая артиллерия. Опыт анализа оснований её
материальной части. СПБ.,1909; Потоцкий П.П. Столетие Российской конной артиллерии. СПБ.,1864; Струков Д.П. Архив
русской артиллерии. Изд. в память 500-летней годовщины русской артиллерии. Под ред./и с предис./ Н.Е.Бранденбурга. Т. 1.
Артиллериййский журнал. СПБ.,1889; и др.
92
Исторический очерк образования и развития Артиллерийского училища 1820-1870гг. СПБ.,1870; Краткий исторический
очерк Технической артиллерийской школы за 75 лет её существования 1821-1896.СПБ.,1899; Нилус А. Техническое и выше
строевое образования в Михайловской артиллерийской академии. Факультативная и предметная системы. СПБ.,1908.
93
Струков Д.П.Столетие военного министерства. Главное артиллерийское управление.1802-1902гг. Т.4. Ч.1. Кн.1.СПБ.,1902;
94
Родзевич В.М. Историческое описание Санкт-Петербургского
арсенала за 200 лет его существования (1712-1912). СПБ.,1914;
Он же Краткий исторический очерк Санкт-Петербургского
арсенала 1712-1900гг. По поводу 50-летия со дня открытия арсенала на Выборгской стороне. СПБ.,1900;

центральное место в исследованиях отводить деятельности партийных организаций на разных этапах
борьбы. И как следствие за короткий срок было
опубликовано определенное количество работ95.
Впоследствии некоторые старые работы по истории
фабрик и заводов переиздавались, с меньшей активностью продолжали выходить новые96. Но история арсеналов военного ведомства России даже в
этом аспекте не поднималась.
В целом советская историография, изучая историю рабочих, поднимала широкий круг вопросов,
исследовались многие отрасли промышленности97,
но не история арсеналов военного ведомства России. В то же время история арсеналов, на разных
этапах затрагивалась в трудах по военной истории.
Уже после I Мировой войны обозначилась потребность практически объяснить причины нехватки
артиллерийских боеприпасов на полях сражений.
Работы, призванные решать этот вопрос, стали появляться уже в 1918 г. и выходили вплоть до конца
40-х г. XX в. 98
В 1950-е гг. выходит работа П.А. Зайончковского99, в которой содержится глава о перевооружении
армии, где автор кратко на 2-х страницах поднимает
вопрос о местных арсеналах и их переоснащении.
1960-е г. ознаменовались выходом, с одной стороны, объёмного издания История отечественной
артиллерии100, которое не только объединило в себе
в систематизированном виде материалы по истории
артиллерии России, но параллельно разрабатывало
историю арсеналов, показывало их производительность. С другой стороны, историки-краеведы Брянского края, в это время, разрабатывая историю
Брянска и его промышленности101, приводят ряд
данных по истории Брянского арсенала. Появляется
и первые специальные работы С.П.Кизимовой и Н.
95

Люди Сталинградского тракторного. М.,1933;С.Завьялов История Ижорского завода. Т.1.М.,1934; История Кировского завода. Кн.1. М.-Л.,1939; и др.
96
Очерк истории Харьковского электромеханического завода.
Ч.1.Харьков,1963.Ч.II.Харьков,1965; История Московского автозавода им. И.А.Лихачёва. М.,1966;Рогачёвская Л.С. История
фабрик и заводов: Итоги и проблемы исследования // Вопросы
истории. 1967. №8. С.155-169.
97
Струмилин С.Г. История чёрной металлургии в СССР.
М.,1954; Павленко Н.И. Развитие металлургической промышленности России в первой половине XVIII века. М.,1953; Устюгов Н.В. Солеваренная промышленность Соли Камской в XVIII
веке. М.,1957; и др.
98
Барсуков Е.З. Работа промышленности на боевое снабжение
русской армии в мировую войну. М.,1928;Он же. Артиллерия
русской армии (1900-1917гг.). Т.1-4. М.,1948-1949; История
организации уполномоченного ГАУ генерал-майора С.Н. Ванкова. М.,1918; Маниковский А.А. Боевое снабжение русской
армии в мировой войне. Ч.1-3. М., 1920-1923.
99
Зайончковский П.А. Военные реформы 1860-1870 годов России. М., 1952.
100
История отечественной артиллерии. Отв. ред. маршал артиллерии С.С. Варенцов. Т.1-2. М., 1962-1970.
101
Волохов В. Брянск. Тула,1968; Он же, Кизимова С.П. Брянщина индустриальная. Брянск,1964.

233

Мельникова, посвященные Брянскому арсеналу102.
Историей русской армии активно занимался
Л.Г.Бескровный, периодически касаясь истории
арсеналов военного ведомства России. В 1970-80е гг. вышли его работы, где автор обратил внимание на экономический потенциал русской армии и
вновь затронул историю арсеналов.
В первой половине 1980-х, в силу юбилея Брянского арсенала и Брянска историография Брянского
арсенала относительно других арсеналов несколько
пополнилась, хотя и весьма скромно. В 1983г. Брянский арсенал праздновал свое двухсотлетие, но к
юбилею вышли лишь небольшие книжки, кратко
освещающие только ключевые события в развитии
предприятия. В 1985 г. Брянск праздновал 1000летие, к юбилею вышел ряд книг, но лишь немногие затронули историю арсенала. На их фоне несколько выделятся книга М.С. и С.С. Дозорцевых,
в которой авторы освещают историю арсенала в
Брянске от основания до середины XIX в.
В конце 1980-х выходит книга А.Я.Черняка.
посвящённая жизни и деятельности видного отечественного ученого и организатора науки и производства, общественного деятеля Семена Николаевича Ванкова. После опубликования книги в России Черняк издает ее на родине Симеона Ванкова в
Болгарии. Обе книги затрагивают период времени, когда С.Н. Ванков управлял Брянским арсеналом, показывают его работу по созданию в России
производства снарядов французского образца.
В 1990г. выходит книга В.В. Крашенинникова,
где автор приводит ряд новых данных о Брянском
арсенале накануне и в период войны 1812 г. 
102

Кизимова С.П. Брянский арсенал // Военно-исторический
журнал. 1965. №9; Мельников Н. Брянский «Дормаш». Тула.
1968.

Бескровный Л.Г. Русская армия и флот в XVIII веке. (Очерки).
М.,1958; Он же. Контрнаступление русской армии под командованием М.И. Кутузова // Полководец Кутузов. Сборник статей. М.,1955. С.256-337.

Бескровный Л.Г. Русская армия и флот в XIX веке. Военноэкономический потенциал России. М., 1973; Он же. Армия и
флот России начала XX века: Очерки военно-экономического
потенциала. М. 1986.

Хронология важнейших событий 200-летней истории Брянского ордена Ленина и ордена Трудового Красного Знамени
завода дорожных машин. Брянск. 1983; Этапы большого пути:
Из истории (Брянского дорожного машиностроения им. 50летия Великого Октября) завода. - Брянск. 1983.

Дозорцев С.С., Дозорцев М.С. Брянск. Тула,1986.

Черняк А.Я. Семен Николаевич Ванков, 1858-1937. М.: Наука.
1984.

Черняк А.Я. Симеон Ванков. София. 1989.

Крашенинников В.В. Взгляд через столетия. Тула. 1990.
Необходимо отметить, что в это время история Брянского арсенала в период 1783-1812гг., затрагивалась в объемной (более 60
печатных страниц) дипломной работе Н.Я. Гееца. Дипломная
работа была выполнена на кафедре отечественной истории
БГПИ, под научным руководством А.М. Дубровского. В настоящее время дипломная работа хранится в библиотеках БГУ
и ГАБО.

234

Историография советского периода показала,
что имеются работы, затрагивающие историю арсеналов военного ведомства России, но комплексное
их исследование создано не было.
Третий период историографии обозначился с
начала 1990-х гг. В связи с изменениями в общественной ситуации в России, в промышленности
страны также происходят коренные изменения, что
сделало актуальным обращение к истории, в том
числе и военной промышленности России.
В 1992г. выходит монография К.Ф. Щацилло.
В книге автор обращается в целом к казённой военной промышленности в конце XIX в. – 1914 г. По
справедливым словам П.В.Волобуева, достижением
автора является то, что он решил главный вопрос:
каким по своей социальной природе являлось казённое военное хозяйство дореволюционной России
«государственно–капиталистическим или полуфеодальным?», ответив, что «по своей организации и
методам хозяйствования казённая военная промышленность действовала не на капиталистическом, а на полуфеодальном и феодальном основании». В своей работе К.Ф.Щацило приводит материал по арсеналам военного ведомства России, показывает количественный состав их работников.
В 1997 г. В.В.Крашенинников публикует статью, посвященную городу Брянску и его окрестностям в XVIII-первой половине XIX вв., помимо
всего прочего автор анализирует воспоминания
военного инженера, впоследствии генерал-майора
Константина Карловича Жерве. В.В. Крашенинников приходит к интересному выводу о составе работников Брянского арсенала, указывая, что уже в
1835 г. на арсенале имели место случаи применения
вольнонаемного труда.
В канун юбилеев Главного ракетно - артиллейского управления публикуются тематические материалы, но по истории арсеналов в них содержатся
общеизвестные факты. Особо на себя обращает
внимание статья И.В. Рогова, в которой автор ана

Щацилло К.Ф. Государство и монополии в военной промышленности России (конец XX в.-1914г.). М.,1992.

Волобуев П.В. К.Ф. Щацилло. Государство и монополии в
военной промышленности России (конец XIXв-1914г.) // Вопросы истории. 1994. №6. С. 179.

Крашенинников В.В. Город Брянск и его окрестности в XVIIIпервой половине XIX вв. //Страницы истории города Брянска.
Материалы историко-краеведческой конференции. Брянск: Издво. БГУ.1997. С. 56-66.

Повелители огня. Сборник статьей и материалов, посвященный 135-летию Главного ракетно-артиллерийского управления.
Под. ред. Н.И.Караулова.М.-СПБ.,1997; Крылов В.М. Милютинские военные реформы в артиллерии // Военно-исторический
журнал.2002.№1.С.65-69; Он же. «Укрепившись в силах и по
приобретению надлежащих познаний…» // Военно- исторический журнал. 2002. №10. С.26-30; Свертилов Н.И Земная канцелярия «бога
войны» Военно- исторический журнал.2002.№10.С.13-19.

Рогов И.В. ГАУ и Артиллерийское производство 1862-1917гг.
В кн.-Повелители огня. М.-СПб. 1997. С. 8-42.

лизирует артиллерийское производство с начала
реформ Д.А. Милютина до 1917г. Несмотря на поднимаемую тему, в статье собственно арсеналам
посвящены единичные упоминания.
В последнее время в историографии обозначился интерес к институту кантонистов, служившего
«одним из основных источников пополнения вооруженных сил государства подготовленными унтер-офицерскими и специальными техническими
кадрами». Но, освещая общие и особенные аспекты
развития этого института, акцент ставится на одном
их виде: кантонистах военных поселений. Вместе с
тем кантонисты, их жизнь и деятельность на арсеналах военного ведомства России, сыгравшие существенную роль в производстве артиллерии, остаются «в тени».
Определенным образом активизировалась историография и в области исследования военных реформ в русской армии. Д.Е.Габелко и А.Ю. Коваленко в своих работах показывают, что в военном
реформировании в первой четверти XIX в. и в 6070-х годах XIX в. особую роль отводили реформам
в артиллерии и ее производстве. Габелко Д.Е. в
частности указывает, что «с приходом нового министра (Д.А. Милютина - В.Б.) произошли серьезные перемены в военной промышленности».
В третьем периоде историографии выходят две
специальные статьи, посвященные истории Брянского арсенала. Их авторы Г.П. Поляков и В.Г.
Деханов приводят ранее неизвестные факты, характеризующие историю Брянского арсенала от основания до середины XIX в.
В 2002г. вышла первая энциклопедия истории
артиллерии России. А.Широкорад охватывает
период времени с появления первых орудий и доводит работу до современных разработок. Энциклопедия содержит упоминания об арсеналах воен

Кандаурова Т.Н. Социальная организация военных поселений
в России // Вестник Московского университета. Сер. 8. История.
1997. №4. С. 56-71.; Ячменихин В.К. Быт кантонистов военных
поселений // Вестник Московского университета. Сер. 8. История. 1997. №4. С.72-84; Он же. Институт военных кантонистов
в структуре русской армии // Вестник Московского университета. Сер. 8. История. 2000. №1. С.55-68.

Габелко Д.Е. Д.А. Милютин - государственный деятель и
историк русской армии. Автореф. … канд. ист. наук. - Воронеж.
2002.; Коваленко А.Ю. Военные реформы в России в первой
четверти XIX века: Монография. - М., 2004.; Она же. О роли
военного министерства в системе управления русской армией в
первой четверти XIX в. // Вестник Московского университета.
Сер. 8. История. 2002. №2. С.43-54.

Габелко Д.Е. Указ. Соч. С.16.

Поляков Г.П. Брянский арсенал в конце XVIII в.-начале XIXв.
//Песоченский историко-археологический сборник. Археология,
история промышленности и ремёсел. Вып.3.Ч.1. Киров,
1997.С.153-162; Деханов В.Г. Из истории Брянского арсенала
середины XIXв. // История Брянщины по документам ГАБО:
Материалы науч.-практ. конф. Брянск. 2004. С.39-43.

Широкорад А.Б. Энциклопедия отечественной артиллерии /
Под общ. ред. А.Е. Тараса. - Мн.: Харвест.2000.

ного ведомства России и приводит образцы их продукции.
В 2004г. выходит энциклопедия «Отечественная война 1812 г.». Показательно, что в ней неоправданно обойден вниманием Брянский арсенал,
который произвел около 35% орудий русской армии к началу войны, а также активно способствовал
победе русской армии. Это еще более непонятно в
связи с тем, что в энциклопедии указывается, что во
время войны С.-Петербургский арсенал был ослаблен, т.к. часть его мастеровых пошла на укомплектование в 1812г. Казанского арсенала. Вместе с тем
Киевский арсенал не занимался отливкой орудий, а,
значит, все их производство находилось на двух
оставшихся: ослабленном С.-Петербургском и
Брянском.
В число исследований, затрагивающих историю арсеналов, необходимо включить две коллективные научно-популярные монографии по истории
Брянского края. Книги освещают основные этапы
развития Брянского арсенала с момента основания
до конца прошлого столетия.
Первой диссертационной работой, но новом
уровне затронувшей историю арсеналов военного
ведомства России на примере Брянского арсенала
стало исследование В.А. Бобкова. Тем не менее,
автор ограничился рассмотрением лишь темы своего исследования, хотя в работе имеется материал и
по истории всех арсеналов военного ведомства России. В канун очередного юбилея Брянского арсенала в свет вышла книга по истории Брянского арсенала с 1783 по 2008 гг. реконструирующая основные этапы жизнедеятельности предприятия.
Историографический анализ позволяет сделать
вывод, что в литературе по истории арсеналов военного ведомства России имеются определенные
наработки. Видимо, чуть больше на фоне других
арсеналов с исследователями повезло Брянскому
арсеналу, но монументальное, комплексное изучения этой отрасли промышленного производства
еще впереди.



Отечественная война 1812 года. Энциклопедия. - М.:
(РОССПЭН). 2004.

Горбачев О.В., Дубровский А.М., Колосов Ю.Б., Крашенинников В.В., Шинаков Е.А. История Брянского края. Часть I: С
древнейших времен до конца XIX века. Брянск. 2000.; Горбачев
О.В., Колосов Ю.Б., Крашенинников В.В., Лупоядов В.Н., Тришин А.Ф. История Брянского края. XXвек. Клинцы. 2003.

Бобков В. А. Работники арсеналов военного ведомства России
в конце XVIII-начале XX вв. (по материалам Брянского арсенала). Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук.- Брянск, 2005.

Бобков, В.А., Брянский Арсенал (1783-2008гг.) исторические
очерки / В.А. Бобков, Г.П. Поляков. – ьБрянск, 2008 – 116 с.

235

РЕПАРАЦИИ СОВЕТСКОМУ СОЮЗУ
ПОСЛЕ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ
Д. В. Суржик

© 2008.

(Россия, Москва, Институт Военной Истории РАН)
Репарации (от лат. reparatio – восстановление),
в международном праве, возмещение побежденным
государством, по вине которого возникла война,
ущерба, причиненного им в ходе войны государству-победителю. Устанавливаются мирным договором или иным международным актом. Взимаются в
денежной и иной (например, натурой) форме.
Чрезвычайная государственная комиссия по
установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их союзников рассмотрела около 4 млрд. актов об ущербе, причиненном советскому народу за время оккупации.
Было установлено, что только прямой ущерб (потеря от прямого уничтожения имущества) составляет
679 млрд. руб. (в ценах 1941 г.) или 128 млрд. долл.
США. Весь материальный ущерб, нанесенный Советскому Союзу за годы войны, составил 2 569
млрд. рублей. Это означает, что страна потеряла
треть своего национального богатства, а Белоруссия – свыше половины. [Вознесенский, 1948, с.161162] Положение усугубилось нехваткой финансовых и людских резервов. Около 28 млн. человек
погибли на фронтах войны, в фашистском плену,
умерли от голода и болезней. В ходе войны было
разрушено 1710 городов, более 70 тыс. сел и деревень, около 32 тыс. промышленных предприятий,
разорено 98 тыс. колхозов, 1876 совхозов и 2890
Показатели (млрд. рейхсмарок)
Национальное богатство до войны
Военные потери
Национальное богатство по состоянию на 1945 г.

Западные зоны
270, 22
40,50
229,72

Из нее следует однозначный вывод: Германия
вполне могла выплатить репарации в объеме, предусмотренном Ялтинским соглашением, западные
зоны были более, чем вдвое «богаче» восточной,
так что по справедливости СССР должен получить
из западных зон гораздо больше потсдамских 10 %.
Единственной страной, полностью выплатившей военные репарации в сумме 226,5 млн. долларов была Финляндия. К Германии 17 потерпевших
от агрессии стран предъявили претензии за ущерб
на 200 млрд. долл., что значительно превышало все
национальное богатство немецких земель. Поэтому
участники антигитлеровской коалиции на Ялтинской конференции договорились об изъятии репараций в объеме 20 млрд. долл., из которых 10 млрд.
предусматривалось для СССР, из доли которого
выделялись средства на восстановление Польши.
БССР согласилась на 1,5 млрд. долл. репарационных компенсаций. [Бущик, 2005, с.25] Из-за несо236

МТС [Козьменко, 2003, с.472]. Для сравнения: потери СССР выражались в сумме 128 млрд долл.,
Франции – 30 млрд., Голландии -10, Греции – 3
млрд. и т.д. [Пянкевич, 1999, с.3]
Согласно решениям Крымской и Потсдамской
конференциям, репарации устанавливались в отношении Германии, Италии, Финляндии и других
стран. Учитывая то, что некоторые стран фашистского блока вышли из него, Советский Союз выдвинул демократические принципы возмещения
ущерба: принцип ответственности за развязывание
и ведение агрессивной войны (при учете того, что
некоторые страны вышли из состава «Оси»); принцип частичного возмещения ущерба, причиненного
войной с тем, чтобы выплата репараций не подрывала мирную экономику побежденной страны;
принцип выплаты репараций натурой за счет поставок текущей промышленной продукции из побежденных стран, их заграничных активов, а также вывоза из них демонтированных предприятий военной
промышленности; принцип сочетания возмещения
ущерба с уничтожением военного потенциала побежденной страны. Данные положения были закреплены с мирных договорах 1947 г. с Италией, Венгрией, Болгарией, Румынией, Финляндией. Некоторые исследователи приводят следующую таблицу
[Karlsch, 1995, s.527]:
Советская зона
106,2
12,70
94,28

«Восточные земли»
53, 15
4,03
49,12

ответствия сумм убытков и репараций были использованы различные способы увеличения объемов репараций. Предполагалось, что репарации
должны взиматься в трех формах: единовременные
изъятия, ежегодные товарные поставки и использование германского труда. [Тегеран – Ялта – Потсдам, 1970 С.197] СССР в течение 5 послевоенных
лет должен был еще получить 15% промышленного
капитального оборудования из западных зон Германии в обмен на изделия, продукты и другие материалы и 10% промышленного капитального оборудования без оплаты или какого-либо возмещения.
При этом, советское правительство отказывалось от
репарационных претензий на немецкие предприятия и золото в американо-британской зоне оккупации, и наоборот [там же С.393-394].
Однако впоследствии, в условиях начинавшейся «холодной войны» Советский Союз столкнулся с серьезным противодействием западных со-

юзников своим репарационным требованиям. Так,
на Потсдамской конференции ему было выделено
лишь 10% из общего возможного репарационного
фонда, что сводило на нет репарационные поставки
из наименее пострадавших промышленных районов Германии. Как отмечают современные авторы, это «явилось важным звеном в цепи намечавшихся задач по развертыванию «холодной войны»
против СССР. [Коваль, 1997, с.107]
Позиция советского правительства по вопросу
репараций претерпела существенные изменения.
И.В.Сталин присоединился к требованиям западных держав по демонтажу немецкой промышленности для компенсации хотя бы небольшой доли
ущерба, нанесенного войной. [Бедюрфтинг, 1995,
c.84] Вначале СССР требовал репарации от всех
бывших сателлитов Германии независимо от того,
был ли в них установлен просоветский или даже
коммунистический режим. Однако, в связи с началом «холодной войны» репарационные требования
были сосредоточены в подконтрольных СВАГ землях Германии.[Nove, 1984, p.291]
Изменялся также объем репараций. Весной
1947 года Ракоши на встрече с Молотвым заявил,
что репарации составляют половину бюджета
Венгрии, и «дальше выдержать это будет трудно».
[Мурашко и др., 1997, с.9-10] В 1948 г. Советский
Союз сократил оставшиеся невыплаченными суммы репарационных платежей Финляндии, Румынии
и Венгрии (на 50% в отношении каждой из этих
стран). Позднее СССР передал Румынии и Венгрии
бывшие германские активы, находившиеся на их
территории. Советское правительство по согласованию с правительством Польской Народной Республики (в отношении касающейся ее доли репараций) полностью прекратило с 1 января 1954 взимание репараций с Германской Демократической
Республики. [Энциклопедический…, 1955, С.98]
15 мая 1950 г. вышло решение СМ СССР. Согласно ему, ГДР, регулярно выполнявшей репарационные требования и уже выплатившей 3,658
млрд. долларов США, была вдвое снижена сумма
оставшихся платежей (до 3,171 млрд. долларов
США), которая уплачивалась в рассрочку до 1965 г.
включительно. [Внешняя политика, 1953, С.25] Несмотря на это, репарации составляли весьма существенную строку расходов восточногерманского
бюджета: 9% и послужили одной из предпосылок
Берлинского кризиса 1953 года. [Брандт, 1991,
С.101]
В 1943 г. под председательством Г.М. Маленкова была создана Государственная комиссия по
восстановлению разрушенных районов, в ведении
которой находились также вопросы демонтажа
иностранного промышленного оборудования. В
СВАГ она была представлена М.З. Сабуровым, ранее бывшим экономическим советником на Потсдамской конференции.

Советские власти использовали разнообразные
возможности для возмещения ущерба от войны и
восстановления советской промышленности. Условно способы взимания репараций можно разделить на вывоз из стран фашистского блока (прежде
всего, Германии) авуаров, сырья, промышленного
оборудования, материальных ценностей разного
вида, флота, технической документации и эвакуация технических специалистов, а также получение
прибыли и продукции неэвакуированных производств (САО и научно-исследовательских бюро).
Некоторые авторы к репарационным обязательствам Германии относят также труд немецких военнопленных в ГУЛАГ НКВД. [Пянкевич, 1999, с.15]
На «нелегальном этапе» (до Потсдамских соглашений) изъятием репараций занимались «трофейные команды» Красной Армии, чья деятельность никак не регламентировалась. Трофейной
службой Красной Армии было собрано и доставлено из прифронтовых районов для вторичного использования порядка 10 млрд. тонн металла. [Пянкевич, 1999, с.5] Из Германии в СССР было отправлено 400 тыс. вагонов с грузами, 447,7 тыс. т черных и цветных металлов, 174,1 т драгоценных металлов, 2 млн. голов скота. [ГАРФ. Ф.7317. Оп.2.
Д.5. Л.96-98.] Некоторые бывшие сотрудники
СВАГ полагают, что общая стоимость репарационных изъятий из Германии за период с сентября 1945
по 1 января 1948 гг. составила 3 млрд. долл. США.
[Семиряга, 1995, с.119] Хотя общего мнения среди
исследователей по данному вопросу нет.
Из Германии в СССР вывозились передовые
технологические линии и целые производства, по
развитию которых СССР отставал от мирового
уровня. Так, для нужд наркомата электропромышленности были демонтированы и поставлены заводы известных немецких фирм «Телефункен», «Лоренц», «Осрам», «Кох и Штерцель», «РадиоМенде» и другие, причем вместе с оборудованием
вывозилась и техническая документация. Благодаря
этому в Советском Союзе удалось наладить производство многих видов продукции. [История России,
1996. С. 478]
Демонтаж оборудования советскими специалистами проводился лишь в первые послевоенные
годы, большей частью только на подконтрольной
СССР (т.е. наиболее пострадавшей от войны) территории Германии, в то время как ее «сердце промышленности» (Рур и Саар) оказались практически
нетронутыми. В условиях начинавшейся «холодной
войны» из западных земель советским специалистам удалось вывезти лишь 8% от производственных мощностей 1936 г. [Бедюрфтинг, 1995, с.84]
Всего в Германии, Польше, Австрии, Венгрии, Чехословакии и Манчжурии было демонтировано более 4 тыс. промышленных предприятий. [Пянкевич,
1999, с.5]. Программа демонтажа оборудования вызвала враждебное отношение жителей восточной
Германии по отношению к советскому правитель237

ству. Эта реакция, как полагали, стала причиной
разногласий в советском руководстве: между Г.М.
Маленковым, руководившим программой, - с одной
стороны, а с другой – Г.К. Жукова, бывшего главой
СВАГ, и, предположительно, А.И. Микояна. По
мнению американских исследователей, в последующем борьба за репарации в Кремле станет одним из проявлений соперничества между Г.М. Маленковым и А.А.Ждановым. [US Central Intelligence
Agency report CAESAR-6”, 1953, p.10 -11]
Вместе с тем нельзя утверждать, что данные
мероприятия привели к «деиндустриализации Восточной Германии». Вывоз промышленного оборудования и документации велся, как правило, в рамках принятого всеми странами-победительницами
принципа демилитаризации немецкой экономики.
Поэтому он в основном касался военных и смежных отраслей. Одностороннее «промышленное разоружение» советской зоны могло бы вызвать лишь
рост безработицы и необходимости содержания
немцев за счет разоренного СССР.
Среди репарационных взиманий основной
упор был сделан на технической документации.
Несмотря на то что данная проблема не оговаривалась ни на одной из конференций союзников, но
после заключения мира стала одной из ключевых.
Противники Германии раньше нее поняли значение
исследовательской работы не только для ведения
войны, но для мирной экономики и культуры. В
условиях начинавшегося противостояния двух супердержав огромную ценность приобретала техническая документация о разработках «чудо-оружия».
Важно не только было получить его самим, но и не
отдать противнику. Американо-английские союзники старались, чтобы в советской зоне оккупации
не осталось ничего, что Москва могла бы использовать в своем атомном проекте. По настоянию Гровса американские ВВС 15 марта 1945 г. разбомбили
завод по производству тория и урана «Ауэр» в
Ораниенбурге к северу от Берлина (советская зона).
В апреле по его приказу было вывезено 1200 т урановых окисей (почти весь немецкий запас) из соляных копей в Штасфурте, попадавших в советскую
зону. В то же время в США полагали, что «величайшее значение для будущего имеют германские
секреты в области производства ракет и реактивных снарядов». [История Второй мировой войны.
М., 1957. С.349] При поиске технической документации советскими и американскими специалистами
главное внимание уделялось ракетным и ядерным
разработкам.
Для обнаружения и доставки высококвалифицированных специалистов был задействован аппарат НКВД. По его заданию немецкие ученые и специалисты за период 1945-1946 гг. подготовили около 160 отчетов (докладов) о деятельности научных
учреждений и предприятий Германии, а также и
своей личной деятельности в качестве научного
специалиста. [Савельев, 1999, с.13] На основе этой
238

информации была создана картина промышленного
и научного потенциала Германии и сформулированы конкретные мероприятия по заимствованию ее
ресурсов. Один из участников этих событий писал:
«Как голодные волки ищут добычу, мы везде искали конструкторов ФАУ, реактивных самолетов, тяжелых танков, чтобы совершенствовать, прежде
всего, военную технику, а не производство товаров
для народа». [Семиряга, 1995, с.142]
В июле 1946 года в Германию прибыло в общей сложности более 14 тысяч советских ученых и
инженеров (в том числе С.П.Королев). [Пянкевич,
1999, с.11] Перед ними были поставлены задачи по
изучению и контролю работы немецких научнотехнических институтов, привлечение их сотрудников для работы в СССР и решение вопросов, связанных с развитием изобретательства. Немецкие
вузы и ОКБ были прикреплены к исследовательским отделам САО и советских министерств.
Одним из первых для изучения ракет Фау-2 в
феврале 1946 года был создан советский институт
Нордхаузен. В него вошло три завода по сборке ракет Фау-2, институт «Рабе», завод «Монтания», занимавшийся изготовлением двигателей для Фау-2,
и стендовая база в Леестене, где осуществлялись их
огневые испытания, а также завод в Зондерхаузене,
занимавшийся сборкой аппаратуры системы управления. Директором предприятия был назначен один
из отцов советской космонавтики, генерал-летенант
Л.М.Гайдуков стал директором, главным инженером стал С.П.Королёв, а В.П.Глушко возглавил отдел по изучению двигателей Фау-2. Институт работал до 1947 года. Позднее многие его сотрудники
перешли работать в НИИ-88. [Черток, 1999, с.110]
Оккупационные власти всех союзников стремились к тому, чтобы вывезти персонал наиболее
перспективных военных лабораторий в страныпобедительницы. Помимо сотрудников специализированных предприятий в Советский Союз вывозились работники тех смежных предприятий, которые (из-за нехватки кадров) не могли продолжать
успешную исследовательскую работу. Так было,
например, с заводом оптики «Цейс» в Йене. [Семиряга, 1995, с.141-142] Отцом же американской космической программы в Хантствилле стал один из
создателей ракет «Фау», Вернер фон Браун.
Наиболее квалифицированные специалисты
вместе с семьями вывозились по контракту или под
моральным давлением. Уже к 1948 г. в Советском
Союзе было 200 тысяч немецких ИТР с семьями.
Первая большая группа, в основном, ученыхядерщиков была вывезена в Советский Союз в период между маем и сентябрем 1945 года, последняя
же группа (инженеры-химики бывшего концерна
«ИГ-Фарбениндустри») выехала в сентябре 1947
года. Большинство немецких исследователей в
СССР занималось военными и смежными разработками, они внесли существенный вклад в производство ядерного оружия, ракетной техники, реактив-

ных самолетов. Только в будущем ОКБ им. Камова
прибыло около пятисот немецких специалистов из
городов Дессау и Галле, а с учетом их семей – более полутора тысяч человек. [Савельев, 1999, с.13]
В СССР их ожидали относительно неплохие условия быта, но поездки на родину были запрещены.
Первая группа немецких специалистов (в области
фотографии, из г. Шостка) вернулась в Германию в
конце 1949 года. Дольше всех в СССР оставались
специалисты военных отраслей, отказавшиеся возвращаться только в ГДР. Они были репатриированы только в 1958 г. [Семиряга, 1995, С.142-143].
Кроме всего прочего из Германии вывозился скот и
сельхозинвентарь. Из Германии и других стран в
СССР было вывезено 400 000 вагонов материальных ценностей. [Пянкевич, 1999, с.5]
Не следует полагать, что СВАГ действовала в
Восточной Германии по «принципу пылесоса». В
стране остались не имевшие отношение к военным
разработкам конструкторские бюро. Советские специалисты создали в советской оккупационной зоне
200 ОКБ, на которых было занято около 8 тыс. немецких специалистов и 11 тыс. рабочих, а также
около 50 экспериментальных цехов и лабораторий.
В итоге их работы в СССР было направлено свыше
3 тыс. законченных научно-технических работ,
опытных образцов, двигателей, приборов, металлорежущих станков, электромашин и т.д. . [Пянкевич,
1999, с.11]
Наиболее экономически и политически приемлемым способом решения проблемы репараций
современные отечественные [Филитов, 1993, с.49] и
зарубежные [Reparations and the future of German
industry, 1945. P.18-19] исследователи называют
изъятие продукции действующей немецкой промышленности. Одним из инструментов этого выступали Советские Акционерные Общества (САО).
В современной западноевропейской историографии господствует миф о чрезвычайной эффективности англо-американских бомбежек немецких
предприятий, которыми, якобы «была истощена
промышленность Германии» [Мировые войны ХХ
века… С. 550]. Легенда эта была опровергнута самими американцами – так называемой «комиссией
Гелбрайта», которая сразу же после капитуляции
обследовала промышленные мощности в западных
зонах и обнаружила, что они по большей части остались целыми и невредимыми. Разрушению подверглись, в основном, жилые кварталы, чем западное союзное командование пыталось сломить боевой дух немцев. Промышленность, оставшаяся невредимой, стала приносить прибыль победителям.
В речи о внешней политике В.М.Молотов 10
июля 1946 г. заявил, что вывоз промышленного
оборудования прекращен и что в будущем СССР
поддержит индустриализацию Германии. В 1946 и
1947 гг., с целью не допустить ремилитаризации
Германии, была создана новая форма экономического контроля: 213 крупнейших немецких заводов

превратились в советские акционерные общества
(САО), вся производимая продукция которых шла
на нужды СССР. [ГАРФ. Ф.7317. Оп.50. Д.17. Л.23.] На них внедрялся советский опыт производства
и планирования, организовывалось, но без особого
успеха, социалистическое соревнование и стахановское движение. На многих предприятиях СОЗ (советской оккупационной зоны) были размещены репарационные заказы по производству машин и оборудования, цветных металлов, химикатов, синтетического каучука и резины, товаров народного потребления, стройматериалов, спирта, крахмала и
сахара. [ГАРФ. Ф.7317. Оп.2. Д.3. Л.220; Там же.
Д.6. Л.405-408] Для добычи урана на территории
СОЗ было создано САО «Висмут», находившееся в
ведении НКВД СССР. Стоимость произведенного
на нем уранового концентрата составила 175,4 млн.
долларов. [Болдырев, 2004, С.3] При этом не учитывались производственные мощности и запасы
сырья, что приводило к срывам в поставках. Размер
официальных репарационных изъятий колебался от
6 до 12% ВНП, оплата возлагалась на немецкое население. [Болдырев, 2004, С.3]
С 1946 г. изъятие товаров из текущего производства стало важнейшим направлением советской
репарационной политики. На оставшихся немецких
мощностях обрабатывалось сырье из СССР. Всего
из советской оккупационной зоны в счет репараций
было передано продукции на 2, 358 млрд. долл.
США. По немецким данным, изъятие товаров в
пользу Советского Союза в 1947 г. составляло ¼, а в
1949 г. – 1/5 всего объема материального производства предприятий советской зоны оккупации. [Семиряга, 1995, с.130]
Советское правительство владело контрольными пакетами акций САО: промышленных и торговых предприятий Германии и других стран. Реализация этой новой программы с самого начала была возложена на новое Главное управление советским имуществом за рубежом (ГУСИМЗ), которое
чисто номинально относилось к министерству
внешней торговли. Главой этого управления с мая
1946 г. был В. Меркулов. В 1945-1949 гг. была проведена национализация промышленности: все САО
передали СССР, а 11057 предприятий перешли в
государственную собственность ГДР.
Наряду с поставками со всем выше перечисленным материальные разрушения от войны должен был возместить принудительный труд военнопленных, использовать который призывали эксперты всех стран-победительниц. [Repa-rations and the
future…, 1945. P.17] Находившиеся в лагерях Главного Управления по делам военнопленных (ГУПВИ) НКВД СССР немцы, японцы, венгры, австрийцы, итальянцы, чехи, словаки, румыны [Пянкевич,
1999, с.15] внесли свой вклад в восстановление экономического потенциала страны.
Данные о военнопленных, находившихся в
Советском Союзе после Великой Отечественной
239

войны до недавнего времени были засекречены, а в
1990-е гг. стали предметом политических спекуляций. Среди исследователей нет единства по вопросу о количестве военнопленных разных стран в
СССР. По данным В.П. Галицкого, в ходе войны
1941-1945 гг. в советский плен попало 2 389 560
военнослужащих Германии [Галицкий, 1997, С.63]
свыше 640000 японских солдат и офицеров [Галицкий, 1991, С.31], более 510000 венгров [Галицкий,
1991, с.47]. По мнению авторов многотомника «Военнопленные в СССР. 1939–1956» с 22 июня 1941
г. по 8 мая 1945 г., согласно имеющимся документам советского Генерального штаба, частями Советской Армии было пленено 4377, 3 вражеских
военнослужащих. После разгрома Квантунской
армии это число увеличилось на 639635 человек.
Однако не все они попали в СССР. На завершающем этапе войны военное командование само проводило проверку и репатриацию военнопленных из
прифронтовой полосы. Таким образом домой было
отправлено 680000 бывших немецких и 64888
японских военнослужащих. Более 183 тыс. человек
было отправлено домой без оформления какихлибо документов. [Военнопленные в СССР…, 2000.
С.12] Репатриация военнопленных из Советского
Союза началась сразу после окончания войны в
Европе и растянулась до весны 1950 г. Осужденные
военнопленные и интернированные (14 тыс. немцев
и 4,5 тыс. японцев) пробыли в СССР до конца 1956
г. [Внешняя политика… 1953, С.156, 157]
Конечно, военнопленные находились в весьма
строгих и скромных условиях в стране, потерявшей
их «усилиями» весомую часть своего национального богатства. Военнопленные содержались в специальных лагерях раздельно (согласно их военному
званию). Их положение, согласно инструкциям советского правительства, постепенно ухудшалось:
был снят запрет на изъятие личных вещей, исчез
пункт о покупке военнопленными за свои деньги
продуктов в лагерных ларьках, ограничена возможность жалоб. [Военнопленные в СССР... С.28] Не
преуменьшая трагедию немецкого плена в СССР,
следует избегать поверхностных сравнений с ситуацией в западных зонах Германии. Западные союзники также решали они проблему военнопленных отнюдь не самым эффективным и гуманным
образом. Известны слова заместителя военного губернатора США в Германии генерала Клея: «Я считаю, что немцы должны как следует пострадать от
голода и холода, поскольку, думается, такие страдания необходимы, чтобы заставить их прочувствовать последствия войны, которую они развязали». [Оvermans, 1996, s.281]
Для привлечения военнопленных к работам
НКВД заключало с различными советскими ведомствами соглашения, в которых оговаривались масштабы и сроки работ, а также количество и условия
пребывания военнопленных. К работам привлекались рядовые и унтер-офицеры, а с персонального
240

согласия – офицеры. На военнопленных распространялись постановления о рабочем времени, охране труда и т.п., действовавшие в отношении советских граждан, выполнявших ту же работу. [Пянкевич, 1999, с.21] Как отмечает В.П.Галицкий, привлечение военнопленных и интернированных к физическому и интеллектуальному труду было плановым и строго централизованным [Галицкий, 1997,
с.63] Вместе с мерами по поощрению хорошо работающих были утверждены меры взыскания к невыполняющим норму. Руководство лагерей несло персональную ответственность за привлечение максимального количества трудоспособных военнопленных. Их число к началу 1945 г. существенно увеличилось. Но это произошло не благодаря улучшению
их физического состояния, а за счет притока новых
военнослужащих вражеских армий. По состоянию
на 5 декабря 1944 г. из общего числа в 680921 военнопленного на работу в предприятиях различных
наркоматов было выделено 435388 человек, а остальные 245533 числилось в разделе больных, резко
ослабленных и инвалидов. [Военнопленные в
СССР… С.12]
Труд военнопленных в СССР использовался в
самых разных отраслях промышленности. Как правило, это было строительство и добыча угля. Имелись и запрещенные к использованию военнопленных производства (связанные с ВПК). В некоторых
регионах военнопленные составляли большую
часть трудовых ресурсов. Так, в Бурятию в ноябре
1945 г. прибыл 3161 демобилизованный воин, а
японских военнопленных более 17 тысяч. [Базаров,
1997, с.14]
Доход от труда военнопленных, как правило,
не превышал расходов на их содержание. В 1947 г.
сумма заработка военнопленных (т.е. совокупная
стоимость созданных ими материальных ценностей) составила 4,5 млрд. руб. [Военнопленные в
СССР... С.49] Наиболее высокими были показатели
1949 года. Тогда же, впервые за все годы пребывания военнопленных в СССР их заработок превысил
расходы на содержание всех спецлагерей и спецгоспиталей.
Вклад военнопленных в послевоенное восстановление и развитие советского хозяйства был
весьма существенным. По данным ЦФО МВД за
период с 1 января 1943 по 1 января 1950 гг. военнопленные отработали 1 077 564 200 человеко-дней,
заработали 16 723 628 тыс. рублей, выполнив работу в строительстве и промышленности общей стоимостью 50 млрд. рублей. [Конасов, 1996, с.8] Впрочем последняя цифра составляет лишь 7,3% от общего ущерба (679 млрд. руб.) [Галицкий, 1997,
с.69].
Другой важной целью, кроме восстановления
хозяйства, было перевоспитание военнопленных.
Как отмечают современные исследователи, «архивные документы неоспоримо свидетельствуют, что
вся система организации их <военнопленных> быта

и труда была подчинена задачам скорейшего прекращения войны, преодоления ее материальных и
моральных последствий, превращения недавних
военнослужащих противника в сознательных сторонников мира». [Военнопленные в СССР... С. 10]
Национальность
Немцы
Австрийцы
Чехи и словаки
Французы
Югославы
Поляки
Голландцы
Бельгийцы
Люксембуржцы
Испанцы
Датчане
Норвежцы
Прочие
Итого
В процентном соотношении

Всего учтено
2 388 443
156 681
69 977
3 136
21 830
60 277
4 730
2 014
1 653
452
456
101
3 989
2 733 739
100 %

Современные исследователи приводят следующую таблицу о военнопленных в лагерях ГУПВИ НКВД [Мировые войны ХХ века. Кн.3. М.,2002.
С.550]:

Освобождено и репатриировано
2 031 743
145 790
65 954
21 811
20 354
57 149
4 530
1 833
1 560
382
421
83
1 062
2 352 671
86,1 %

В советском плену умерло более 580 тыс. человек. Основными причинами столь высокого показателя являлись боевые ранения, их последствия
и осложнения, дистрофия на почве систематического недоедания (особенно это касалось солдат,
сдавшихся в плен под Сталинградом), нервнопсихические заболевания, вызванные душевными
потрясениями в годы войны, смерть в силу естественных причин и, не столь редко – при попытке к
бегству. [Военнопленные в СССР… С.11]
В историографии также получил освещение
вопрос об интернированных лицах. В условиях
войны нельзя было обойтись пленением только военнослужащих. В целях предотвращения терактов
и диверсий в тылу продвигавшейся Советской Армии с февраля 1945 г. по приказу И.В.Сталина было
интернировано 208239 человек, «годных к физическому труду и способных носить оружие», а также
61573 арестованных функционеров низовых нацистских партийных и административных органов. В
плен попало 200 тыс. бывших советских граждан,
служивших на стороне Германии, а также 14100
выявленных военных преступников. [Военнопленные в СССР… С.10]
Еще одним источником финансирования репараций стала денежная эмиссия, давшая не менее
1,9 млрд. долларов. Германские активы за границей
на сумму 73,2 млн. долларов также были переданы
СССР. По официальным данным комиссии В.Н.
Старовского, подводившей итог взиманию репараций, к 1953 г. общий объем репараций составил 3,3
млрд. долларов. Исходя из данных российских архивов (с пересчетом рублей и марок в доллары по
официальному курсу), только поставки сырья и готовой продукции, а также труд военнопленных
стоили около 11 млрд. долларов. В этот расчет не

Умерло в плену
356 700
10 891
4 023
1325
1476
3 128
200
181
93
70
35
18
2 927
381 067
13,9 %

вошли культурные ценности, вывезенные из Германии. [Болдырев, 2004, С.3]
По подсчетам западных специалистов, поставки Советскому Союзу промышленных товаров,
произведенных в Восточной Германии, а также
сумма демонтажа и прибылей САО превысила поставки из западной оккупационной зоны. В условиях разгоравшейся «холодной войны» советским
специалистам становилось все труднее изымать репарации с оккупированных западными союзниками
зон Германии. Это объясняется, в основном, теми
препятствиями, которые чинили советским специалистам оккупационные власти «Бизонии» и «Тризонии», Австрии. Самое ценное оборудование было
продано или вывезено по указанию союзников,
многие заводы вовсе не имели оборудования, оккупационные власти препятствовали доступу советских сотрудников на заводы. [ГАРФ. Ф.7317. Оп.2.
Д.5. Л.96-98.] Американская и британская делегации за спиной Совместного Контрольного Совета
нарушили четырехстороннее соглашение и в одностороннем порядке вдвое сократили список заводов
в западных зонах, обязанных выплачивать СССР
репарации. [Родович, 1995, с.73] В общей сложности вместо полагавшихся СССР по Потсдамскому
соглашению 25% промышленного оборудования,
не являющегося необходимым для мирной жизни,
из предприятий этих зон, Советский Союз получил
репараций на сумму 12,5 млрд. долл. США. [Внешняя политика, 1952. С.429]
Другим важным негативным фактором в вопросе о репарациях выступала непродуманность и
неэффективность политики взимания, что приводило не только к экономическим, но и политическим
ошибкам. Иностранные наблюдатели также отмечают низкий уровень организации советских работ,

241

вследствие чего было испорчено или утрачено много ценных материалов [Цезарь-6. С.9].
Проблемы возникали и при установке нового
оборудования, возникал вопрос об эффективности
его использования. Современные российские исследователи полагают, что эффективность применения репарационных поставок в СССР была невелика. В ряде случаев вследствие борьбы ведомственных интересов, а иногда – некомпетентности
чиновников, уникальные технологические линии
вообще применялись не по назначению. Создается
впечатление, что было вывезено больше, чем советская промышленность оказалась в состоянии «переварить». [Козьменко, 2003, с.472] Не хватало ни
рук, ни опыта для быстрого освоения трофейного
оборудования. Среди причин низкой производительности поставленного в СССР «трофейного оборудования» - потери от бесхозяйственного хранения, отсутствия надлежащей охраны, а также неэффективное использование уникальных технологических линий и производственных комплексов.
[Кнышевский, 1994, с.26, 27, 28] В то же время халатность зачастую встречалась на предприятиях
гражданского профиля. Поэтому военные производства в результате репарационных поставок значительно усилили свой потенциал. Именно в ВПК
отдача от репараций была наиболее высокой по
сравнению с предприятиями гражданских ведомств. [Козьменко, 2003, с.478] Поэтому репарации существенно не облегчили материальное положение советского населения, пострадавшего от
войны. [Болдырев, 2004, с.3]
По мнению некоторых отечественных исследователей, целью И.В.Сталина было увеличить советский военный потенциал за счет репараций.
Практически все уцелевшие (хотя бы частично)
предприятия нацистского военно-промышленного
комплекса были вывезены из Восточной Германии.
Сюда относятся крупные танковые, артиллерийские и судостроительные заводы, а также фабрики
по производству боеприпасов и военноинженерной техники.
«Особыми поставками» пользовались все без
исключения ведомства и республики СССР. В советской литературе были нечасты упоминания о
роли репараций в восстановлении экономики. Одно
из немногих сделано эстонскими экономистами,
отмечавшими, что промышленный парк предприятий их республики был восстановлен и пополнен,
в основном, оборудованием полученным по репарациям. [Социальное и экономическое развитие
Эстонской ССР за годы советской власти. Таллин,
1987. С.89] Основными центрами сосредоточения
немецкого радио- и электропромышленного оборудования в СССР являлись Москва, Ленинград,
Харьков, Новосибирск, Томск, Воронеж, города
Московской области. В Белорусскую ССР репарации поступали в виде промышленного оборудования, транспортных средств, сырья и полуфабрика242

тов для производства готовой продукции, потребительских товаров, продуктов питания, скота и т. д.
Их получали практически все восстанавливавшиеся
либо заново возводившиеся предприятия, совхозы и
колхозы, государственные организации и учреждения, торговые базы и магазины. Например, в 1946 г.
оборудование из Германии получили 15 электростанций (в Гомеле, Гродно, Витебске, Бобруйске,
Мозыре, Барановичах, Лиде и др.), 13 молочных
заводов (в Минске, Гомеле, Слуцке, Полоцке, Быхове, Пинске, Скиделе и др.), 4 мясокомбината (в
Гомеле, Гродно, Барановичах, Глубоком). [Бущик,
2005, с.25] В тыловые районы РСФСР и Среднюю
Азию попали 63,2% репараций [Болдырев,2004, с.3].
Репарации сыграли, как считает ряд российских ученых, существенную роль в структуре
внешних источников послевоенного восстановления. По подсчетам Г.И.Ханина в четвертой пятилетке (1946-1950гг.) репарационные поставки обеспечивали примерно половину поставок оборудования для объектов капитального строительства в
промышленности. Для ряда отраслей (оптика, радиотехника, производство дизелей, устройств связи,
электротехнических изделий, кузнечно - прессового
оборудования, искусственных волокон, пластмасс,
синтетического каучука, в нефтехимии и т.д.) практическое значение репарационных поставок было
значительнее, и преимущественно за счет этих поставок в четвертой пятилетке удалось в несколько
раз по сравнению с довоенным уровнем поднять
производство. [Ханин, 1991, с.186]
Исходя из номенклатуры репарационных поставок, можно сделать вывод, что их следствием
стало усиление промышленной специализации
внутри социалистических стран: «крена» в ВПК и
тяжелое машиностроение в РСФСР и УССР, в пищевую и легкую промышленность – в БССР и т.д.
По замыслу Сталина, приток передового немецкого
технологического оборудования должен по - революционному качественно повлиять на последующую индустриализацию страны и развитие всего
народного хозяйства. Поэтому подавляющая часть
промышленных «особых поставок» направлялась
не на восстановление разрушенных в разной степени объектов, а на расширение и обновление и расширение действовавших и строительство новых
советских предприятий. [Кнышевский, 1994, с.33]
Кроме того, захватив в других государствах принадлежавшее ранее Германии имущество, советское
правительство передало его соответственно Венгрии, Румынии и Болгарии в качестве советской доли в создание там промышленных и торговых концернов. [Вернадская, 1997, c.483-484]
Репарации, совокупный объем которых составлял не более 8% от прямого ущерба СССР (более точную цифру трудно определить), наряду с
ленд-лизом сыграли существенную, но не решающую роль в восстановлении экономики СССР. Они
содействовали не только восстановлению разру-

шенного хозяйства, но и послужили толчком к техническому прогрессу. [Пянкевич, 1999, с.14] Однако это, о чем говорят даже иностранные исследователи, – было бы невозможно без самоотверженной
работы миллионов советских людей, чей трудовой
подвиг сопоставим с Победой. [Nove, 1984, p.291]
Литература:
Базаров О.Д. Японские военнопленные в Бурятии (1945–1948
гг.). Автореф. дисс… канд. ист. наук. Иркутск, 1997.
Бедюрфтинг Ф. Народ без государства. // Родина, 1995, № 5.
Болдырев Р.Ю. Советская оккупационная политика в Восточной Германии (1945-1949 гг.): экономический аспект. Автореф.
дисс… канд. ист. наук. Архангельск, 2004.
Брандт В. Воспоминания // Вопросы истории, 1991, № 1.
Бущик Г. Экономические связи Беларуси в годы послевоенного
восстановления народного хозяйства. // «Директор», 2005, № 5.
(http://www. economy-law.com/cgi-bin/print.cgi?date=2005/05/31
&name=24)
Вернадская Г.В. Русская история. М., 1997.
Внешняя политика Советского Союза: документы и материалы. 1947 г. Ч. 1. М., 1952.
Внешняя политика Советского Союза: документы и материалы. 1950 г. М., 1953.
Военнопленные в СССР. 1939–1956. Документы и материалы. /
Под ред. М.М. Загорулько–М., 2000.
Вознесенский Н.А. Военная экономика СССР в период Отечественной войны. М., 1948.
Галицкий В.П. Временные военнопленные в СССР (1941 –
1945). / ВИЖ, 1992, № 3.
Галицкий В.П. Немецкие военнопленные в восстановлении
хозяйства СССР. // Вторая мировая война и преодоление тоталитаризма. Российско-германская конференция в Волгограде
(май 1995). – М., 1997.
Галицкий В.П. Японские военнопленные в СССР: правда и
домыслы. / ВИЖ, 1991, № 4.
Доклад ЦРУ США «Цезарь-6». (http://www.foia.cia.
gov/CPE/CAESAR/caesar-06.pdf)
История Второй мировой войны. М., 1957.
История России. ХХ век. / Боханов А.Н., Горинов М.М., Дмитренко В.П. и др. – М., 1996.
Кнышевский П.Н. Добыча. Тайны германских репараций. М.,

1994.
Коваль К.И. «Последний свидетель»: «Германская карта» в
холодной войне. М., 1997.
Козьменко В.М. История России IX-XX вв. М.: РУДН, 2003.
(http://humanities.edu.ru/db/msg/22601)
Конасов В.Б. Судьбы немецких военнопленных в СССР: дипломатические, правовые и политические аспекты проблемы.
Вологда,1996.
Мировые войны ХХ века./ Отв. ред. Мягков М.Ю. – М, 2002.
Кн. 3.
Мурашко Г.П., Волокитина Г.В., Носкова А.Ф. Создание
соцлагеря. // Советское общество: возникновение, развитие,
исторический финал. – М., 1997. Т. 2: Апогей и крах сталинизма.
Пянкевич В.Л. Репарации и труд военнопленных как источники восстановления экономики СССР после Второй мировой
войны. СПб, 1999.
Родович Ю.В. Германская проблема в 1945–1955 годах и позиция СССР: концепции и историческая практика. Тула, 1995.
Савельев Г.А. От гидросамолетов до суперсовременных ракет.
Р-н-Д: «Феникс», 1999. (http://www.dubna.ru/airplane/dmz02a.htm)
Семиряга М.И. Как мы управляли Германией. М., 1995.
Филлитов А.М. Германский вопрос: от раскола к объединению.
Новое прочтение. М, 1993.
Социальное и экономическое развитие Эстонской ССР за годы
советской власти. Таллин, 1987.
Тегеран – Ялта – Потсдам. Сб. док-тов. / Сост. Санакоев Ш.П.,
Цыбулевский Б.Л. – М.: «Международные отношения», 1970.
Ханин Г.И. Динамика экономического развития СССР. Новосибирск, 1991. С. 186
Черток Б.Е. Ракеты и люди. М., 1999.
Энциклопедический словарь. / Глав. ред. Введенский Б.А. –
М.: «Большая Советская Энциклопедия», 1955.
Karlsch R. Kriegszerstorungen und Reparationslasten // Volkmann
H.-E. (Hg.) Ende des Dritten Reiches - Ende des Zweiten Weltkriegs.
Munchen, 1995.
Nove A. An Economic History of the USSR. NY, 1984.
Reparations and the future of German industry. / Cole G.D.H. –
London, 1945.
Оvermans R. «Ein untergeordneter Eintrag im Leidenbuch der
jungeren Geschichte»? Die Rheinwiesenlager 1945 // Volkmann H.E. (Hg.) Ende des Dritten Reiches.

Сокращения
АН СССР- Академия наук СССР
АО – «Археологические открытия»
АИ — Акты исторические, собранные и изданные
Археографическою комиссиею
АС – Археологический съезд
БГПИ (БГПУ) – Брянский государственный педагогический институт (университет)
БГУ – Брянский государственный университет
БОКМ – Брянский областной кравеедческий музей
ВДИ – Вестник древней истории
ГАБО – Государственный архив Брянской обл.
ГАОО – Государственный архив Орловской обл.
ГИМ – Государственный исторический музей
ИА – Институт Археологии
КСИА – Краткие сообщения Института Археологии
МГУ – Московский государственный университет
МИА – Материалы и исследования по археологии

СССР
НАНУ – национальная академия наук Украины
ОР РГБ – Отдел рукописей Российской государственной библиотеки
ОУАК – Орловская ученая архивная комиссия
ПИВЕ — Памятники истории Восточной Европы
ПСРЛ – Полное собрание русских летописей
РА – Российская археология
РАН – Российская Академия наук
РГАДА – Российский государственный архив древних актов
РГВИА - Российский государственный военноисторический архив
СА – Советская археология
САИ – свод археологических источников
СПбГУ – Санкт-Петербуржский государственный
университет
ЦНИБО - Центр новейшей истории Брянской обл.

243