Текст
АДМИНИСТРАЦИЯ САМАРСКОЙ ОБЛАСТИ
ИНСТИТУТ “ОТКРЫТОЕ ОБЩЕСТВО”
САМАРСКИЙ ОБЛАСТНОЙ
ИСТОРИКО-КРАЕВЕДЧЕСКИЙ
МУЗЕЙ ИМ.П.В.АЛАБИНА
КУЛЬТУРЫ ЕВРАЗИЙСКИХ СТЕПЕЙ
ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ I ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ Н.Э.
(ВОПРОСЫ ХРОНОЛОГИИ)
Материалы
II Международной археологической конференции
17-20 ноября 1997 г.
САМАРА 1998
КУЛЬТУРЫ ЕВРАЗИЙСКИХ СТЕПЕЙ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ
I ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ Н.Э. (ВОПРОСЫ ХРОНОЛОГИИ):
Материалы II Международной археологической конференции.
Самарский областной историко-краеведческий музей
им.П.В.Алабина. Самара, 1998.
Конференция посвящена одному из наиболее сложных периодов в исто¬
рии Евразии - времени сложения первых раннефеодальных государствен¬
ных образований (Великая Болгария, Хазарский Каганат, Magna Hungaria,
Волжская Болгария). Основное внимание уделено вопросам хронологии
евразийских древностей.
Сборник представляет интерес для археологов, историков, краеведов, всех
интересующихся отечественной историей.
Издание осуществлено при финансовой поддержке Института
“Открытое общество ” и Администрации Самарской области в
рамках Региональной программы национально-культурного
возрождения народов России на территории Самарской области
“Возрождение ”.
Редакционная коллегия: Д.А.Сташенков (отв.редактор),
А.Ф.Кочкина, Л.В.Кузнецова
© Самарский областной
историко-краеведческий
музей им.П.В.Алабина, 1998
ОТ РЕДКОЛЛЕГИИ
Предлагаемый сборник в своей основе содержит материалы II
Международной археологической конференции «Культуры степей
Евразии второй половины I тысячелетия н.э. (вопросы хронологии)»,
проходившей в Самаре с 17 по 20 ноября 1997 г. и организованной
Самарским областным историко-краеведческий музеем им.П.В. Ала¬
бина при финансовой поддержке Института “Открытое общество”
и Администрации Самарской области в рамках Региональной про¬
граммы национально-культурного возрождения народов России на
территории Самарской области “Возрождение”.
Основное внимание на конференции, посвященной одному из
наиболее сложных периодов в истории Евразии - времени сложе¬
ния первых раннефеодальных государственных образований (Вели¬
кая Болгария, Хазарский Каганат, Magna Hungaria, Волжская Бол¬
гария), было уделено вопросам хронологии евразийских древностей.
Наряду с докладами участников конференции, редколлегия,
основываясь на решении конференции, посчитала возможным вклю¬
чить в сборник ряд статей, раскрывающих затронутую на конфе¬
ренции тему и предоставленных авторами, которые по объектив¬
ным причинам не смогли принять в ней личного участия.
Особый раздел в сборнике занимает серия статей, посвященная
проблемам именьковской культуры, существовавшей в Поволжье в
IV-VII вв. н.э., и в последние годы вызывающей повышенный инте¬
рес со стороны различных исследователей. К сожалению, материа¬
лы раскопок памятников этого круга опубликованы недостаточно
полно. В 1997 г. исполнилось ровно 30 лет с момента выхода из печа¬
ти книги П.Н.Старостина «Памятники именьковской культуры»,
которая до сих пор остается единственной обобщающей работой на
эту тему. Хочется надеяться, что наш сборник не только восполнит
имеющийся пробел в наших знаниях об этой эпохе, но и явится
своеобразным подарком к этому юбилею.
Редколлегия приносит свои извинения читателям за недостаточ¬
но высокое качество отдельных иллюстраций, связанное с уровнем
исполнения предоставленных оригиналов.
3
В.Б.Ковалевская
ПРИМЕНЕНИЕ КОМПЬЮТЕРНОГО КАРТОГРАФИРОВАНИЯ
ДЛЯ РЕШЕНИЯ ХРОНОЛОГИЧЕСКИХ ВОПРОСОВ
(ПО РАННЕСРЕДНЕВЕКОВЫМ МАТЕРИАЛАМ ЕВРОПЫ)
Подготовлено при поддержке РГНФ (проект 96-01-00067)
и РФФИ (95-07-19089).
В продолжение развития идей о применении математических
методов к анализу массового археологического материала в целях
его уточненной датировки, что было темой моего сообщения на
первой Международной конференции (Ковалевская В.Б., 1996а, с.5-
14), я обращаюсь сейчас к анализу пространственного распределе¬
ния как источнику дополнительной информации о хронологии.
Время и пространство в археологии связаны неразрывно, доста¬
точно сказать, что в каждом явлении мы можем определить начало
и конец (во времени) и центр и периферию (в пространстве) при
векторном (пути передвижения народов, торговые пути) или диф¬
фузном (выражающемся в культурных кругах) распространении
изучаемого явления. В археологических исследованиях сложилась
практика изучения различных форм распространения вещей (и сто¬
ящих за этими явлениями переселений) с помощью ареальных и
значковых карт, построенных в синхронии и диахронии, их нало¬
жения друг на друга или на ландшафтную карту рассматриваемого
региона. Центр распространения определяется на основании повы¬
шенной концентрации находок на определенной замкнутой пло¬
щади при постепенном уменьшении концентрации от центра к пе¬
риферии но тем или иным, определяемым географически, путям.
Изменения в пространстве отражают изменения во времени, по¬
скольку сначала должно сложиться производство данного типа ве¬
щей в некоторой области, и лишь затем произойти постепенное
распространение его продукции на все более широкой территории;
что мы можем определить, когда (и если) удается наблюдать на¬
правленные во времени типологические изменения в рассматрива¬
емом круге вещей. Обладая необходимой информацией, мы можем
ввести данные о хронологических реперах на путях этих передвиже¬
ний.
Подвижность евразийского населения второй половины I тыс.
н.э. способствовала быстрому передвижению ряда элементов потес-
тарно-престижной культуры дружинников (оружие, воинские по¬
яса, конское снаряжение) и распространению моды на украшения
из драгоценных металлов, камней и стекла (фибулы, бусы, амуле¬
4
ты, серьги, зеркала). В этом случае передвижения вещей отражают
передвижения людей при расселении, «переселении народов», во¬
инских походах, инфильтрации отдельных групп населения в ино-
культурную среду.
Картирование разнородного массового материала свидетельствует
об этих передвижениях, отражая их пути, интенсивность, темпы,
маршруты и этапы: на картах визуально могут быть выделены зоны
наибольшей и наименьшей концентрации, группирующиеся в ядра
и пунктирные цепочки сгущений, характеризующие пути и связи.
Полученная таким путем информация не выходит за пределы того,
сколько и каких типов рассматриваемого инвентаря картировано,
как они соотносятся между собой, как распределены в рассматри¬
ваемом пространстве. Определение же закономерностей их развития
во времени (если и предлагаются диахронные карты) и в простран¬
стве (с помощью картирования разнородного материала на синх¬
ронных картах), выявление локальной специфики, изучение пу¬
тей, если и представлено в какой-то степени, то связано с картами
лишь опосредованно. Эти карты не являются источником новой
информации. Вопрос в том, могут ли они ими стать, какие матема¬
тические процедуры должны быть использованы и в какой форме
должен быть представлен археологический материал для компью¬
терного картографирования.
В зарубежной археологии GIS-пакеты программ используются во
многих университетских центрах и лабораториях, но, как правило,
больше в учебном процессе и в связи с охраной памятников, ана¬
лизом аэро-фотоснимков и созданием ИПС в рамках проблем
«Settlement archaeology», чем для сравнительных исследований, об¬
нимающих обширные пространства и широкий круг материалов.
Первым опытом обращения к проблеме использования карт в
качестве самостоятельного источника новой информации в отече¬
ственной науке была совместная работа автора с проф. Ю.Г.Рычко-
вым, посвященная этнокультурной ситуации на Кавказе, исследо¬
ванной на основании сопоставления геногеографических и
археологических карт (Kovalevskaia V., 1994, р. 143-150; Ковалевская
В.Б., Рычков Ю.Г., 1996, с. 151-153).
С 1995-1996 гг. начата работа по специальной адаптации пакета
географических программ GGMAG, Datstat и Mapstat, разрабаты¬
вающихся с 1984 г. в лаборатории Генетики Человека ИОГен РАН
проф. Ю.Г.Рычкова применительно к анализу генетических матери¬
алов, позднее к исследованию археологических данных (Грехова Л.В.,
2-699
5
Балановская Е.В., Рычков Ю.Г., 1996, с.286-304; Ковалевская В.Б.,
1996, с.69-71; Ковалевская В.Б., Рычков Ю.Г., Жукова О.В., 1997,
с. 176-178 и др.). Работа проводилась и проводится в рамках Между¬
народного научного фонда (1995-1996 гг.), РФФИ (1995-1997) и
РГНФ (1996-1998), объединив для решения поставленных задач
математиков-программистов, генетиков, биологов и археологов.
Возможность такой адаптации основывалась на явном соответствии
руководящих признаков в археологическом исследовании гену в ге¬
ногеографическом исследовании. Общим являлась возможность вы¬
разить признак через частоту, характер пространственного распро¬
странения признаков с их локальными максимумами и минимумами,
возвышенностями и понижениями в зависимости от концентрации
признака. Отличие заключается в том, что анализ распространения
гена в генофонде подчиняется статистическим закономерностям и
мерилам, используемым в естественных науках, тогда как случаи
применимости этих же мерил к археологическим данным должны
оговариваться особо. Еще в начале 60-х годов мне пришлось специ¬
ально обращать внимание на это, показав, что для массового мате¬
риала допустимо в ряде случаев применять критерии, исходящие из
гауссового распределения (Ковалевская (Деопик) В.Б., 1965, с.286-
301). Вместе с тем, многие явления в археологии, связанные с раз¬
витием культур и типов, анализом редких событий, динамикой слож¬
ных систем, являют собой примеры устойчивых негауссовых
(ципфовых) распределений (Ковалевская В.Б., 1995, с. 141-143),
следовательно, и в пакетах специальных статистических программ
для археологии это необходимо учесть, применяя специальные ста¬
тистические мерила, правда, еще очень мало разработанные в на¬
уке. Используя вариационный энтропийный принцип и теорию мар¬
ковских процессов, можно найти на практике приемлемый выход
из имеющейся специфики распределения материалов в археологии,
примеры чему были нами предложены ранее (Kovalevskaia V., 1970,
р. 187-191; она же, 1970, с.144-155 и др.)*. Теоретическое же обосно¬
вание этого подхода к различиям между распределениями в приро¬
де и социальных явлениях высказано в качестве гипотезы С.Д.Хай-
туном: «Материя в ходе своей эволюции в сторону возрастания
энтропии перешла от гауссовых систем природы к негауссовым си¬
стемам социального мира. Человеческое общество, развивая все бо¬
лее творческие виды деятельности, также, оказывается, развивает¬
ся в сторону дальнейшего возрастания энтропии» (Хайтун С.Д., 1983,
с. 189). Археологические исследования при анализе энтропийными
6
методами разнородного и разновременного материала могут на до¬
статочно большом сравнительном материале показать путь от ре¬
месла к творчеству и оценить его этапы количественно. Кроме того,
подход С.Д.Хайтуна является дополнительным подкреплением пра¬
вомерности использования геногеографических методов археологи¬
ей, поскольку «и сегодня вероятности появления отдельных мута¬
ций в генофонде человеческой популяции в какой-то степени
определяются параметрами такого известного мутагенного факто¬
ра, как космическое излучение с его ципфовым энергетическим
спектром» (Хайтун С.Д., 1983, с. 189).
Опираясь на компьютерное картирование массового материала,
объединенного в археолого-географические базы данных, мы полу¬
чаем новую информацию. Она позволяет более надежно и объек¬
тивно относить анализируемые факты к определенной точке про¬
странственно-временного континуума, прогнозировать и
интерпретировать связи, определять происхождение и пути переме¬
щения отдельных категорий вещей (хронологические индикаторы,
этнокультурные маркеры) и стоящих за этим передвижением исто¬
рических событий.
Археологической базой подобных исследований являются выб¬
ранные из имеющихся массовых материалов достаточно представи¬
тельные серии данных (погребальный обряд, типы поселений, ору¬
жие, поясные наборы, фибулы, зеркала, бусы и т.д.), изменяющиеся
в пространстве и во времени.
Залогом успешной компьютерной обработки материала является
создание новой типологии, единой для всей территории (от Кавка¬
за до Центральной Европы), непротиворечивой и по своей дробно¬
сти значительно превышающей классификации, принятые ранее.
Силами участников грантов эта работа проведена для скифского
оружия (А.И.Мелюкова, В.Г.Петренко), поясных наборов и ряда
категорий украшений (В.Б.Ковалевская), типологии бус (В.Б.Ко¬
валевская, З.А.Львова), технологии изготовления бус (З.А.Львова,
О.Ю.Жиронкина), типологии керамики (В.Ю.Малашев и В.Б.Ко¬
валевская).
Рассмотрю на примере каменных и стеклянных бус V-IX вв. Кав¬
каза, Крыма и Восточной Европы путь, который проходит архео¬
логическая информация от создания БД до построения карт. Создан
и обработан этот материал был в конце 50-х гг. по музейным кол¬
лекциям при подготовке кандидатской диссертации автора. Было
изучено 20504 экз. бус из 25 могильников по 145 типам (публикации
7
1959, 1961, 1963, 1972 гг.). БД была отправлена в Вычислительный
Центр г.Новосибирска, но статистическая ее обработка не была
произведена. В рамках проекта Международного Научного Фонда
эта БД была введена в компьютер Д.С.Коробовым в 1995 г., значи¬
тельно дополнена В.Б.Ковалевской, З.А.Львовой и О.Ю.Жиронки-
ной в 1996-1997 гг. В настоящее время она представляет собой зано¬
во обработанную БД по 311 типам. БД бус Крыма и Кавказа
представлена 35588 экз. бус из 748 погребений 51 могильника, рас¬
смотренными на фоне 5173 экз. бус из памятников VIII-IX вв. Се¬
верского Донца и Волги и всего обширного материала Евразии V-
IX вв., известного нам по публикациям.
С картографической точки зрения выделяются три иерархичес¬
ких уровня рассмотрения: 1) в пределах могильника (на примере
эталонного могильника Дюрсо, исследованного А.В.Дмитриевым),
2) в рамках Крыма и Кавказа, 3) в рамках Восточной Европы. По¬
строены многие сотни карт для каждого из типов бус V-IX вв. (в
рамках отдельного памятника, Кавказа-Крыма и Восточной Евро¬
пы) и для сгруппированных типов (по материалу, по сочетаниям в
погребениях, на основании результатов кластерного анализа в про¬
странстве).
С хронологической точки зрения БД разделена на три хроноло¬
гические группы: V-VI вв. (5363 экз.), VII в. (9805 экз.), VIII-IX вв.
(15567 экз.), для каждой из которых построены свои серии карт.
Рассмотрим на примерах механизм построения карт. Реляционная
БД «Bus», существующая в формате dBase-Rebus или в виде элект¬
ронной таблицы, в столбцах представлена признаками (типы бус),
а в строчках их количеством в каждом из могильников, типа:
Название памятника № на карте Долгота Широта Типы (1, 2, и т.д.)
На основе каждого из столбцов, содержащих количество бус каж¬
дого типа, создается dat-файл - база компьютерного картографиро¬
вания. Он содержит № памятника, координаты и количественную
характеристику типа (в абсолютных цифрах или как частоту").
Для того, чтобы обнаружить географические закономерности в
распространении материалов и избежать последствий того факта,
что при среднем количестве бус в погребении в 50-60 экз., относя¬
щихся более чем к 300 типам, бусы оказываются редкими, а не
массовыми событиями, производится районирование территории.
Полученные по географически обобщенным данным карты (для
скифских акинаков, геральдических поясов, бус) сглаживают слу¬
8
чайные отклонения, более наглядно характеризуя тенденции в их
распространении.
В некоторых случаях мы пользуемся не частотой, а абсолютным
количеством находок в данном комплексе. Это используется в тех
случаях, когда мы хотим оценить удельный вес находок бус данно¬
го типа в некотором памятнике (или группе памятников) по отно¬
шению ко всему количеству бус данного типа (в частности это важ¬
но при картировании бус местного производства). Для удобства
расчетов эти цифровые данные следует центрировать (относя к об¬
щему количеству бус данного типа) или нормировать (например, к
наибольшему количеству бус данного типа в памятниках).
Далее на основании подготовленных dat-файлов мы строим кар¬
ты. Для этого предварительно производится ряд операций. С помо¬
щью дигитайзера в компьютер вводится картографическая основа с
необходимым набором рек, озер, городов, административных гра¬
ниц. Причем нельзя не отметить, что те карты, которые мы вынуж¬
дены брать за основу из различных атласов, несут в себе намеренно
в свое время внесенные специальные систематические ошибки, что
характеризует и те карты, которые содержали используемую нами
археологическую информацию. Поэтому на практике мы столкну¬
лись с тем, что памятники, взятые с одной карты и перенесенные
на другую, «переходят» с одного берега реки на другой, с побере¬
жья моря - в его воды, поскольку даже крупные административные
центры на разных картах имеют разные координаты. С этим прихо¬
дится мириться, но необходимо следить за тем, чтобы все внесен¬
ные на нашу основу памятники были бы правильно расположены
друг относительно друга.
Построение цифровой модели картографируемого признака по
его значениям в каждом из памятников (нерегулярные точки) рас¬
считывается программой GGMAG для всех узлов регулярной сетки
заданного размера, нанесенной на карту (для Кавказа-Крыма это
100x40). В результате в каждом из узлов сетки рассматриваемого про¬
странства (т.е. дополнительно еще в 4000 точек) мы получаем чис¬
ленную характеристику исследуемого признака по отношению к его
среднему, зависящую от всех точек, где этот признак присутствует
или отсутствует. Именно этот факт отличает полученную карту от
традиционных, т.к. в ее построении участвуют все наблюдения.
Программа, учитывая изменения признака в нерегулярных точ¬
ках и в узлах регулярной сетки и переводя их из дискретной формы
к непрерывному распределению, рисует на карте в привычной нам
9
форме геоморфологическое пространство распределения признака.
Сходство подкрепляется выбранными цветами шкалы интервалов:
максимальные концентрации, вершины, окрашены красным, воз¬
вышенности двумя оттенками коричневого, пространства долин -
зеленым, впадины и их глубины - синим и белым. При построении
карты отдельных признаков могут быть использованы процедуры
аналитической сплайн- (карты №№6, 8) или средне-взвешенной
(карты №№4, 5, 7) интерполяции, перспективной проекции по¬
верхности (карта №1), выделения фоновых (карта №2) и остаточ¬
ных поверхностей распределения признаков. Применение на одном
и разных материалах различных процедур, сравнение полученных
карт между собой и с результатами их содержательного анализа,
позволяет нам оценить разрешающие возможности различных про¬
цедур анализа. В частности средне-взвешенная аналитическая ин¬
терполяция оказывается более информативной, когда анализируе¬
мый признак имеет несколько локальных максимумов (зон
концентрации) на рассматриваемой территории. Аналитическая
сплайн-интерполяция более наглядна, когда мы изучаем явление в
динамике, и пространственно-ориентированная информация мо¬
делирует распределение как распространение. В этом случае измене¬
ние признака передается на карте изолиниями, направление кото¬
рых отражает распространение явления от локального максимума к
локальному минимуму.
От традиционных карт распространения отдельного признака
компьютерные карты отдельных типов отличает то, что мы получа¬
ем модель распространения изучаемого признака на изучаемом про¬
странстве для каждого участка карты, которая оказывается разде¬
ленной изолиниями на территории, характеризующиеся одинаковой
частотой, вычисленной на основании эмпирических данных. Мы
видим области максимальной концентрации (центры) и пути пере¬
движения вещей (по постепенной минимизации частоты призна¬
ка).
Рассмотрим несколько примеров. В 1974 г. А.В.Дмитриевым близ
Новороссийска исследован могильник Дюрсо, ставший отправной
точкой для хронологических и этнокультурных построений в рам¬
ках V-IX вв. не только Кавказа, но и Европы уже после первой
публикации 1982 г. В настоящее время нами совместно готовится
публикация бус, представляющих первоклассную и первостепен¬
ной важности коллекцию в 12395 экз. из 267 погребений (что со¬
ставляет около половины всех раскопанных погребений). В рамках
10
проектов Ю Г.Рычкова при поддержке РГНФ и РФФИ О.Ю.Нау¬
мовой был введен в компьютер полный план могильника, а
С.Ю.Рычковым была адаптирована программа к его анализу. В ре¬
зультате для анализа дробной хронологии были введены три неза¬
висимых группы находок: фибулы, блестяще в свое время изучен¬
ные А.В. Дмитриевым и А.К.Амброзом, поясные наборы, зеркала,
гривны, серьги и указанная коллекция бус, разбитая на 120 типов.
По ним были построены сотни компьютерных карт, произведен
кластерный анализ (как по сочетанию различного типа вещей в по¬
гребениях, так и на основании их пространственного размещения),
вычислены корреляционные матрицы между всеми типами. В ре¬
зультате работы по уточнению датировки погребений на основании
сочетания вещей, число датированных комплексов с 80, использо¬
ванных при первых публикациях, увеличилось почти до 400. На этом
основании стало возможным построить компьютерные карты мо¬
гильника, разделенного на зоны с помощью изолиний, соответ¬
ствующие восьми хронологическим этапам (карта № 2). Для сравне¬
ния мы приводим традиционную карту, где разными условными
знаками отмечены погребения тех же восьми хронологических эта¬
пов. Тенденция роста могильника к югу, отмеченная А.В.Дмитрие-
вым, видна, но наложенные друг на друга ареалы погребений каж¬
дого из восьми этапов в центральной части могильника настолько
сильно пересекаются, что убедить нас может только компьютерное
прочтение этого процесса. Традиционное наложение ареалов вещей
очень выразительно для фибул (Дмитриев А.В., 1982, с. 100-103) и
значительно менее выразительно для других категорий инвентаря и
бус, между тем компьютерные карты отдельных типов показали очень
тесную связь с выделенными на площади могильника хронологи¬
ческими периодами. Так ряд карт каменных бус (агат, коралл), де¬
талей поясных наборов, гривен, зеркал и фибул показывает макси¬
мальную концентрацию в северной части могильника (1-3 этапы);
другая группа разнотипных находок концентрируется в централь¬
ной части могильника, соответствуя 4-6 этапам; и, наконец, очень
четко по разным группам материала (сердоликовым бусам, поздним
типам пряжек и фибул) не считая отличий в погребальном обряде
выделяется юго-западный угол могильника с трупосожжениями VIII-
IX вв. Синтетические карты генеральных компонент, о которых мы
подробнее скажем далее, построенные по всем группам рассмот¬
ренных материалов, раскрывают с одной стороны эту же хроноло¬
гическую картину, а с другой стороны пересекают территорию мо¬
11
гильника траекториями передвижения вещей, перпендикулярно на¬
правлению изолиний, членивших могильник Дюрсо по хронологи¬
ческому признаку, и выделяют в пределах некоторых участков мо¬
гильника ядра сгущения концентрации.
Подобным путем происходит анализ поведения вещей в преде¬
лах Крыма, Кавказа и Восточной Европы. Иногда, когда мы анали¬
зируем явление в хронологической перспективе (например, кар¬
тографирование скифских акинаков VII-V вв. до н.э., расчлененных
на 80 типов и происходящих из 287 памятников Евразии от Закав¬
казья и Малой Азии до Румынии), мы предварительно производим
компьютерное картографирование датированных памятников (500
для Европы и Кавказа). В результате мы получаем картину постепен¬
ного освоения территории, выделение путей. Затем, когда карты
строятся непосредственно для типов акинаков и их сочетаний, мы
можем уточнить и дифференцировать наши хронологические, ти¬
пологические и историко-культурные представления. При анализе
бус первоочередными задачами для нас остается выделение очагов
производства и определение тех путей, которыми они поступали на
нашу территорию. Мы строим карты как в диахронии для каждого
из трех хронологических этапов, так и для всего материала в целом
(V-IX вв.), передоверяя программе объединение в синтетических
картах материалов по разным основаниям. Дальше я остановлюсь на
нескольких примерах на том, насколько неожиданны и интересны
оказались некоторые из полученных результатов.
Кластеризация сердоликовых бус Крыма и Кавказа по их про¬
странственному размещению сгруппировала их в пять кластеров по
форме и качеству изготовления, объединив в кластерах 4 и 12 бусы
местного кавказского производства, а в кластеры 10, 13 и 14 пре¬
красно отшлифованные и тщательно изготовленные импортные бусы
из индийского сердолика (рис.З). Карты отдельных типов четко вы¬
водят нас к тем перевалам, которые использовались на Кавказе для
поступления материалов, разных по своему происхождению. Обе
карты сердоликовых бус местного производства рисуют нам схо¬
жую картину (карта № 4). Четко выделяется замкнутый ареал бус 2,
5, 16 и 18 типов на территории северо-восточного Кавказа, где
известны местонахождения сердолика. Те немногочисленные наход¬
ки, которые расположены в Центральном Предкавказье, не состав¬
ляют заметного скопления и могут быть связаны с дагестанским
центром. Хорошо выделяются ареалы местных бус этого типа на
северо-западном Кавказе (Дюрсо, Борисовский) и в Крыму (Ска-
12
листинский), последние два, возможно, могут быть объединены в
северо-причерноморский центр.
Три карты распространения импортных (скорее всего индийс¬
ких) сердоликовых бус также близки между собой. Рассмотрим их
на примере одной из них (карта № 5) - карты 6, 8, 14, 19-21 типов.
В отличие от карт бус местного производства для районов централь¬
ного и северо-восточного Кавказа их ареал открыт к югу и юго-
востоку, указывая на сухопутные пути проникновения привозных
сердоликовых бус с Ближнего Востока каспийским побережьем и
перевалами Центрального и Восточного Кавказа, находящимися в
зоне влияния Ирана и Арабского халифата. Концентрация находок
уменьшается в Центральном Предкавказье по линии юг-север. Для
зоны концентрации по Подкумку намечаются два возможных пути:
первый - проникновения вверх по Тереку от Дарьяльского прохода
и далее на северо-запад и второй - Даринским путем от побережья
Черного моря по Великому Шелковому пути. Для Крыма и северо-
западного Кавказа следует предполагать путь поступления бус ин¬
дийского сердолика из Малой Азии (возможно, из Транезунта, куда
они попадали из Басры), что подкрепляется серией карт распрост¬
ранения ряда полихромных бус ближневосточного происхождения.
На карте № 9 мы показываем распространение сердоликовых бус в
Восточной Европе. Направление поступлений всего массива сердо¬
ликовых бус подкрепляет точку зрения древних авторов и совре¬
менных исследователей о том, что индийский сердолик попадал
морем в Басру, а оттуда сухопутным путем в страны Сасанидского
Ирана (позднее, Арабского халуфата) и Византийскую империю.
Для гагата и лазурита, хрусталя и коралла, сердолика и янтаря мы
видим самые разные карты, которые компьютерная программа по¬
зволяет сравнить между собой, вычислив коэффициенты корреля¬
ции, и оценить их связь с географическими координатами.
Еще более эффективным и наглядным методом является постро¬
ение карт генеральных компонент, когда мы можем оценить совме¬
стное варьирование всех анализируемых нами признаков и стоящие
за этим факторы, получить географическую динамику всего комп¬
лекса картированных признаков. Причем мы можем получить раз¬
ные иерархические уровни обобщения. Например, на основании карт
всех сердоликовых (янтарных, хрустальных, коралловых и т.д.) бус
получить генеральные компоненты для каждой из рассматриваемых
категорий. Далее, мы можем построить карты генеральных компо¬
нент для всех каменных бус, для всех групп стеклянных бус, и,
13
наконец, для всех 40 тысяч картированных нами каменных и стек¬
лянных бус Восточной Европы.
Строятся компоненты по всем имеющимся в БД материалам,
когда от каждого показателя частоты данного признака в данном
пункте (могильнике, погребении) отнимается среднее арифмети¬
ческое его значения. Далее вычисляется ковариационная матрица и
(или) корреляционная (при нормировании на дисперсию).
Карты главных компонент объединяют не только согласованное
перемещение (и совместное размещение) разных типов вещей в
одном промежутке исторического времени, но и синтезируют раз¬
ные времена, когда имело место одно и то же направление торго¬
вых путей, тем более, что многие торговые артерии средневековья
в изучаемое время оставались неизменными, несмотря на бурные
военные события.
При построении карт генеральных компонент для каждого набо¬
ра типов мы получаем в количественном выражении оценку удель¬
ного веса всех изучаемых типов в ее построении. Мы видим, какие
типы бус и по какому признаку оказались объединенными в карте
той или иной компоненты, как она связывает между собой разные
районы внутри рассматриваемой территории (например, степной
путь от среднего теченья Кубани к низовьям Терека и Сулака, карта
№6, в какой мере зоны концентрации открыты внешним влияниям
и т.д. В картах генеральных компонент каменных бус проявился до¬
статочно неожиданный факт (правда, наблюдавшийся нами и ра¬
нее при использовании факторного анализа для анализа сочетаний
бус в комплексах). В первых трех генеральных компонентах камен¬
ные бусы оказались объединены в большей мере по форме, чем по
материалу: в первой компоненте шарообразные бусы из сердолика,
янтаря и роговика, биконические уплощенные из сердолика, янта¬
ря и хрусталя, цилиндрические из сердолика, коралла и роговика.
В пятой компоненте граненые формы из сердолика, хрусталя и
гагата. В некоторой степени за этим стоит хронология. На карте чет¬
ко выделяется «направление» поступления сердоликовых бус (через
Кавказскую Албанию в Дагестан) и гагатовых из Закавказья через
Дарьяльский проход. Любопытно, что именно карта 5 генеральной
компоненты подчеркивает общность северо-западного и централь¬
ного Предкавказья, в отличие от северо-восточного Кавказа, по
характеру распространения, наборам и составу каменных бус V-IX
вв. Более наглядны хронологические связи между типами (крупных,
янтарных 37 и 38 типа и многогранных хрустальных), рисующие
14
черноморские пути поступления для этих бус в V-VI вв.
Очень хорошо карты генеральных компонент рисуют нам кав¬
казский участок «Великого Шелкового Пути», подтверждая разра¬
ботки А.А. Иерусалимской (карта № 7).
Очень информативны карты, сделанные по отдельным группам
бус, особенно в том случае, если они объединяют бусы, единые по
своему происхождению, что как раз и является основной задачей
исследования. Карты генеральных компонент указывают на два пути
поступления бус с юга (с юго-востока, из Ирана, ряд групп камен¬
ных бус, и с юго-запада, из Сирии и Египта, стеклянные поли-
хромные), идущие вдоль Каспия с двух сторон и далее нескольки¬
ми путями на север. Я акцентировала внимание читателя на
рассмотрении поведения бус в границах Крыма и Кавказа, между
тем, как очень интересно построение карт генеральных компонент
для Восточной Европы. Мы видим сколь отличается концентрация
и насколько зависимы в рассматриваемое время северные террито¬
рии от юго-восточной Европы (прежде всего от Кавказа).
Очень интересна карта главной компоненты, в сложении кото¬
рой участвует карта янтарных бус прибалтийского и приднепровс¬
кого происхождения, которые одним путем шли к верховьям и сред¬
нему течению Волги, а другим спускались по Днепру и далее шли к
Крыму и Черноморскому побережью Кавказа, и глазчатые бусы,
которые через Крым по Дону и Донцу шли к верхней Волге.
Представленные в сжатой форме результаты проведенного архе¬
олого-картографического исследования не являются неожиданны¬
ми с точки зрения археологии и истории древнего и средневеково¬
го населения в Европе. Они подтверждают и детализируют наиболее
устоявшиеся представления, которые, следовательно, доступны их
переводу в строго объективную математическую форму и могут быть
раскрыты с помощью общедоступных и универсальных образов гео¬
графической карты. На генерированных компьютером картах перед
археологом предстает рельеф, созданный событиями изучаемой им
исторической эпохи.
Результаты новы тем, что доказывают возможность средствами
компьютерного интерполяционного картирования археологической
информации исследовать географический ход исторического про¬
цесса на широких и узких территориях и в коротких интервалах вре¬
мени, насыщенного бурными историческими событиями, связан¬
ными с историей конкретных этнических общностей в их
передвижениях и историко-культурных связях.
15
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Амброз А.К., 1982. О двухпластинчатых фибулах с накладками - аналогии
к статье А.В.Дмитриева //Древности эпохи великого переселения народов
V-VIII веков. М.
Грехова Л.В., Балановская Е.В., Рычков Ю.Г., 1996. Разработка технологии
создания компьютерных региональных археологических атласов: поздний
палеолит северной Евразии // Гуманитарная наука в России: Соросовские
лауреаты. Материалы всероссийского конкурса научно- исследовательских
проектов в области гуманитарных наук 1994 г. М.
Дмитриев А.В., 1982. Раннесредневековые фибулы из могильника на р.Дюр-
со // Древности эпохи великого переселения народов V-VIII вв. М.
Ковалевская (Деопик) В.Б., 1965. Применение статистических методов к
изучению массового археологического материала. // МИА, №129.
Ковалевская В.Б., 1970. К изучению орнаментики наборных поясов VI-IX
вв. как знаковой системы // СКМА. М.
Ковалевская В.Б., 1995. Археологическая культура - практика, теория, ком¬
пьютер. М.
Ковалевская В.Б., 1996. Геногеография Кавказа в свете археологии // Между
Азией и Европой. Кавказ в IV-I тыс. до н.э. К 100-летию со дня рождения
А.А.Иессена. СПб.
Ковалевская В.Б., 1996а. Проблемы математической обработки археоло¬
гического материала VI-IX вв. (по материалам Кавказа) // КЕС. Самара.
Ковалевская В.Б., Рычков Ю.Г. 1996. Скифы и сармато-аланы в Западной
Европе (I тыс. до н.э. - I тыс. н.э.) // Древность: историческое знание и
специфика источника. Тезисы докладов конференции, посвященной памя¬
ти Э.А.Грантовского (25-27 сент. 1996 г.). М.
Хайтун С.Д., 1983. Наукометрия. Состояние и перспективы. М.
Kovalevskaia V., 1970. Recherches sur les systemes semiologiques en archeologie
par les methodes de la theorie de Г informat ion // «Archeologie et Calculateurs.
Problftmes semiologiques et mathematiques». Paris.
Kovalevskaia V., 1994. The ethnic map of Ancient Caucasus: Time and Space
// 6 Coloquio Hispano-Ruso, Madrid.
* Я прошу у читателя извинения за уход в эти глубокие и интереснейшие
теоретические области, но это лишний раз показывает, насколько сложен наш
материал, связанный с социальной и творческой деятельностью древнего и
средневекового человека в сфере создания и распространения материальных
ценностей, и как непроста научная деятельность современных археологов в
познании этого процесса.
Частота, в зависимости от поставленных целей, может быть вычислена
от всей суммы бус данного могильника, или от бус соответствующей катего¬
рии - каменных или стеклянных.
16
Рис. 1. Дюрсо - наложение хронологических этапов на карту могиль¬
ника. Перспективная проекция могильника Дюрсо с расположением
фибул 3 типа (по А.В.Дмитриеву)
Рис.2а. Хронология погребений ДюрсоV-TX вв. (1-8 этапы)
18
Рис. 26. Фоновая карта хронологического разбиения датированных
погребений Дюрсо V-IX вв.
19
Рис.З. Кластерный анализ сердоликовых бус V-IX вв. Крыма и Кав¬
каза
20
Рис. 4. Центры местного производства сердоликовых бус V-IX вв.
2,5,16 и 18 типов на Кавказе и в Крыму (метод средне-взвешенной
интерполяции).
21
Рис. 5. Распространение импортных сердоликовых бус V-IXee. 6У 8У 14у
19у 20 и 21 типов на Кавказе и в Крыму (метод средне-взвешенной
интерполяции)
22
Рис.6. Сердоликовые бусы Крыма и Кавказа V-IX вв. (2 главная ком¬
понента, метод аналитической сплайн-интерполяции) - проникновение
ближневосточных бус через Дариал и степные связи северо-восточного
Кавказа с Кубанью.
23
Рис. 7. Каменные бусы Крыма и Кавказа V-IX вв. (4 главная компо¬
нента, метод средне-взвешенной интерполяции) - проникновение бус с
ЮВ и юга, даринский путь и причерноморские связи.
24
и
:>
Q_
С
LJ
X
<
1Л
<
0">
I
<
ш
си
□S
zn
CD
Ш
СП
I
Iл
и
>
иП
.3
о Ь- ,
^ 5? =
_f) О- ^
< . <Г j
г • ^
С - CD
1ШЭ
5 5 5 =
*3 V
U S -
О ш ^
I V- сс с
I «-- X
РЬ‘
Рис.8. Каменные бусы Крыма и Кавказа V-IX вв. (5 главная компо¬
нента, метод аналитической сплайн-интерполяции).
25
26
27
Распространение бус V-IX вв (1 и 2 генеральные компоненты)
И.О.Гавритухин, В.Ю.Малашев
ПЕРСПЕКТИВЫ ИЗУЧЕНИЯ ХРОНОЛОГИИ
РАННЕСРЕДНЕВЕКОВЫХ ДРЕВНОСТЕЙ
кисловодской КОТЛОВИНЫ 1
Важнейшее значение кавказских материалов для понимания про¬
цессов эпохи великого переселения народов и раннего средневеко¬
вья в истории Евразии несомненно. Это касается и потенциала кав¬
казских памятников в решении вопросов хронологии весьма
широкого круга древностей. Правда, следует заметить, что этот по¬
тенциал реализуется пока лишь весьма незначительно. Специалис¬
ты, изучающие находки Поволжья, Приуралья, Сибири, датируют
многие вещи, обращаясь прежде всего к материалам Крыма или
Подунавья, хотя аналогичных вещей в кругу последних очевидно
меньше, чем на Кавказе. Причина этого несоответствия - слабая
разработанность вопросов хронологии раннесредневековых кавказ¬
ских древностей, особенно это касается наиболее близких «евра¬
зийскому степному коридору» материалов Северного Кавказа.
Достаточно сравнить даты ряда северокавказских комплексов,
предложенные известнейшими специалистами (Амброз А.К., 1989;
Ковалевская В.Б., 1995; Абрамова М.П., 1997), чтобы убедиться,
что расхождения достигают порой двухсот лет. На наш взгляд, это
объясняется, прежде всего, отсутствием обоснованных хронологи¬
ческих колонок, систематически выстроенных на массовом матери¬
але. Исследование Г.Е.Афанасьева до сих пор остается единствен¬
ным опытом изучения раннесредневекового северокавказского
памятника, где последовательно и внятно представлены типология
основных категорий инвентаря и объективный алгоритм оценки его
хронологических позиций (Афанасьев Г.Е. - рукопись; 1979; 1980;
1980а).
Лишь в данном случае возможно не только сформулировать аль¬
тернативную точку зрения, но и оценить, в каких местах и почему
выводы автора могут быть приняты или оспорены.
То, что первый опыт систематического построения хронологи¬
ческой колонки для раннесредневековых древностей Северного
Кавказа был предложен на материалах памятника из окрестностей
Кисловодска, видимо, не случайно. Кисловодская котловина до сих
пор остается ключевым районом Северного Кавказа как по количе¬
ству, так и представительности исследованных комплексов V-VI11
28
вв.
В основе данной работы лежит изучение раннесредневековой
керамики Кисловодской котловины, наиболее массовой и вырази¬
тельной категории инвентаря памятников этой территории (боль¬
шая часть керамики была изучена в оригинале - прим.1). В будущем
предполагается дополнить это исследование анализом бус и изде¬
лий из металла (для данной работы была возможность ознакомить¬
ся в оригинале приблизительно с половиной из них). Как показала
практика, коррективы, вносимые в. оценку хронологии комплек¬
сов, на основе изучения стеклянных и металлических вещей, не¬
значительны, а в большинстве случаев выводы, полученные на ос¬
нове рассмотрения разных категорий находок, совпадают.
Поэтому хронологическая схема, предлагаемая на основе сериа-
ции керамики вполне может рассматриваться хак «базовая». Изде¬
лия из металла привлекаются в данной работе для некоторых кор¬
ректировок, а главное, в качестве индикаторов синхронизации
древностей Кисловодской котловины с хронологическими колон¬
ками других территорий.
Первый вариант такой работы, ограниченный материалами мо¬
гильника Мокрая Балка (до сих пор остающегося эталонным для
Кисловодской котловины) и нацеленный в основном на анализ
геральдической ременной гарнитуры, опубликован (Малашев
В.Ю.,1996; Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996, сс.81-83, 89-
92, 95; Мастыкова А.И., 1996, с.42-46). Соотношение тех выводов и
полученных в данной работе оговорено ниже.
Существенное увеличение количества материала, по сравнению
с материалами Мокрой Балки, повлекло за собой, с одной сторо¬
ны, увеличение количества нижних таксонов классификации, с
другой, в ряде случаев - большую дробность для ранее выделенных
таксонов. Сериация 152 комплексов (примечание 2) по 74 разно¬
видностям (таксонам) сосудов позволила выделить 12 периодов. При
обозначении периодов цифра характеризует отношение периода к
одному из трех этапов эволюции раннесредневекового керамичес¬
кого комплекса Кисловодской котловины.
Наличие еще одного, наиболее раннего, периода, относящегося
к финалу римского времени (период RZ), связано с необходимос¬
тью продемонстрировать с одной стороны те существенные изме¬
нения в керамическом комплексе, которые произошли в эпоху ве¬
ликого переселения народов, с другой стороны - определить нижнюю
хронологическую границу тех разновидностей сосудов, которые уже
29
связаны с раннесредневековым керамическим комплексом. Преж¬
де, чем переходить к описанию выделенных таксонов, необходимо
оговорить ряд методических моментов.
Первоначально был сделан автоматический вариант периодиза¬
ции с использованием компьютерной программы сериации. В отли¬
чие от работы с керамикой Мокрой Балки (Малашев В.Ю., 1996),
в данном случае автоматический вариант сериации был лишь взят
за основу, откорректированную «вручную». В первую очередь это
связано с тем, что использованный алгоритм не в состоянии оце¬
нить значение и «вес» таксонов. Значимость определяется им в зна¬
чительной степени массовостью таксона, а не его специфичнос¬
тью, что приводит к неоправданному «сжатию» колонок долго
существовавших разновидностей сосудов, а малочисленные, выра¬
зительные для хронологии, таксоны оказываются в таблице нео-
правдано «растянутыми», что искажает картину периодизации. По¬
этому, оставив как основу автоматический вариант, при «ручной»
доработке было решено ориентироваться на более специфические
таксоны, стремясь, в первую очередь, к их компактности в табли¬
це.
Долго существующие разновидности образуют колонки, внешне
смазывающие впечатление от компактности таблицы. На выделение
периодов они существенного влияния не оказывают, но важны для
фиксации тенденции эволюции керамического комплекса и его более
полной характеристики. В частности, неорнаментированные круж¬
ки и кувшинчики Кр.4Б и Кк.бА (они не использовались при рабо¬
те над периодизацией Мокрой Балки) являются упрощенной, ог¬
рубленной модификацией малых и средних форм столовой посуды
периодов 1в - Пб. Они не могут служить чутким хронологическим
индикатором и встречаются в комплексах, очень разных по сочета¬
нию таксонов. Критериев же для более детальной типологии упомя¬
нутых сосудов пока недостаточно. Кроме того, привлечение «неспе¬
цифичных» разновидностей позволяет увеличить число используемых
в таблице комплексов.
При составлении таблицы в тех случаях, когда сосуды обладают
хронологически важными признаками сразу двух таксонов и жест¬
кое отнесение к одному из них невозможно, было решено их пред¬
ставлять в виде двух сосудов (в таблице они соединены пунктирной
линией). Таких случаев 6: кат.4; КЯ-381; КЯ-338; Яс-1С; 25К; ЛС2-
16.
Некоторые комплексы по набору сосудов не ми т быть четко
30
локализованы в одном периоде. В этих случаях их принадлежность к
определенному периоду корректировалась по металлическому ин¬
вентарю (ременным гарнитурам, фибулам и др.) или определялась
исходя из общих соображений.
Вследствие ограниченности объема публикации, не приводится
описание части таксонов уже выделенных и использованных в ра¬
боте над Мокрой Балкой; на них будут даваться ссылки в публика¬
ции, посвященной периодизации могильника Мокрая Балка, и
иллюстрации.
Кувшинчики со сливом
Кс.1 (Малашев В.Ю., 1996, с.151)
Кс.2 (Малашев В.Ю., 1996, с.151)
Кс.З (Малашев В.Ю., 1996, с.151)
Кс.4 (Малашев В.Ю.,
- рис.10.15.
- рис.10.19.
- рис.11.6.
- рис.11.17.
- рис.11.16.
1996, с.151)
Кс.5 (Малашев В.Ю., 1996, с.151)
Кс.6 (рис.9.71) - кружки со сливом, ручкой крепящейся вер¬
хним прилепом к венчику, оформлением верхнего прилепа ручки в
виде высокого выступа и орнаментированные по плечикам много¬
рядной ломаной линией или насечками, образующими горизон¬
тальную «елочку» (КЯ-6). Известны только в комплексах финала
сарматского времени (период RZ) могильника Клин-Яр.
Кувшины
Кв.1 (Малашев В.Ю., 1996, с.151) - рис.12.40.
Кв.2 (Малашев В.Ю., 1996, с.151) - рис.12.37.
Кв.З (Малашев В.Ю., 1996, с.151,152) - рис.12.14.
Кв.4 (Малашев В.Ю., 1996, с.152) - рис.12.23.
Кв.5 (Малашев В.Ю., 1996, с.152) - рис.12.26.
Кв.6 (Малашев В.Ю., 1996, с.152) - рис.13.8.
Кв.7 (Малашев В.Ю., 1996, с.152) - рис.13.21.
Кв.8 (Малашев В.Ю., 1996, с.152) - рис.13.5.
Кв.9 - трехручные кувшины с налепным орнаментом в виде
горизонтальных и вертикальных налепных валиков представлены
двумя таксонами: Кв.9А и Кв.9Б.
Кв.9А (рис. 12.64) - трехручные кувшины (известны и одно¬
ручные с данной орнаментальной схемой) средних размеров с на¬
лепным декором в виде горизонтальных и вертикальных валиков,
гладким горлом (реже орнаментированным широкими неглубоки¬
ми смыкающимися желобками, что отличает их от кувшинов пери¬
одов П1а-1Пв с орнаментацией горла поясом глубоких вдавленных
несмыкающихся желобков) и орнаментацией плечиков поясом ча-
31
стых вертикальных пролощенных полосок или вертикальных линий,
имитирующих полоски, образованные оттисками инструмента.
Кв.9Б (рис. 12.39) - крупные трехручные кувшины с гладким
горлом и налепным декором по плечикам и тулову в виде горизон¬
тальных и вертикальных валиков. Горизонтальные валики на плечи¬
ках покрыты частыми насечками (82; 11К) или небольшими оттис¬
ками пальцев (КЯ-1). Верхние прилепы ручек на тулове могут иметь
овальную или трапециевидную окантовку в виде оттисков инстру¬
мента (82; КЯ-1).
Кв. 10 - были расформированы. Тот уровень гомогенности, на
основе которого были объединены 2 сосуда в эту группу, был удов¬
летворительным для работы с массивом керамики Мокрой Балки,
но в данной работе использоваться не может.
Кв. 11 - были расформированы и отнесены к группе Кв.8, от
которых они отличаются лишь функциональным назначением - на¬
личием признака «ручки на тулове»; данный признак не является
хронологическим индикатором для рассматриваемого массива со¬
судов V-VIII вв.
Кв.1А (рис.12.60) - йелощеные кувшины средних размеров с
гладким горлом и сливом в виде прогиба венчика. Венчик иногда
может быть оформлен в виде невысокого слабопрофилированного
валика.
Кв.1Б - нелощеные кувшины небольших размеров с гладким гор¬
лом и сливом в виде прогиба венчика. Венчик оформлен в виде
валика. Ручка у верхнего прилепа коленчато изогнута. Генетически
связаны с кувшинами Кв.1 и Кв.1А, являясь исходной формой эво¬
люционного ряда Кв.1 Б - Кв.1 А - Кв.1 (восходят к римскому време¬
ни).
Кв.ЗА (рис. 12.41) - лощеные кувшины средних размеров с глад¬
ким горлом, орнаментированные*по плечикам пролощенной лома¬
ной линией, окантованной оттисками инструмента. Несколько ус¬
ложнена орнаментальная композиция сосуда из КЯ-338 за счет
заполнения пространства над и подлинней косой штриховкой, что
сближает его, наряду с орнаментацией слива и оформлением верх¬
него прилепа ручки с сосудами Кв.2 (например с кувшином из
кат. 122 Мокрой Балки).
Кв.5А (рис. 12.36) - лощеные кувшины средних размеров с глад¬
ким горлом, орнаментированные по плечикам и тулову узкими вер¬
тикальными пролощенными линиями. Близки кувшинам Кв.5.
Кв. 12 (рис. 12.66) - лощеные кувшины средних размеров с глад-
32
!сим горлом, орнаментированные по плечикам поясом заштрихо¬
ванных треугольников. Верхний прилеп ручки оформлен в виде по¬
перечного выступа.
Кв. 13 (рис. 12.32) - лощеные кувшины с гладким горлом, сли¬
вом закрытого типа и ручкой крепящейся верхним прилепом к вен¬
чику (у сосудов из кат.25К и кат.Яс-1С - двойная ручка) и орнамен¬
тацией тулова коническими налепами. Часть кувшинов имеет
орнаментацию слива в виде усеченно-конических выступов с уг¬
лублением в центре (25К; Яс-1С; ЛС2-16), что сближает их с кув¬
шинами Кв.2 (см. табл. - рис.1).
Кв. 14 (рис. 12.38) - нелощеные неорнаментированные кувшины
с гладким горлом, ручкой крепящейся верхним прилепом к венчи¬
ку и сливом в виде прогиба венчика.
Кв. 15 (рис. 12.48) - лощеные кувшины с гладким горлом, орна¬
ментированные по плечикам поясом сетчатого декора. У сосуда из
кат.КЯ-32 тулово дополнительно орнаментировано вертикальными
«полотенцами» того же декора.
Кв. 16 (рис. 12.31) - лощеные кувшины средних размеров без слива,
с ручкой крепящейся верхним прилепом к венчику (у сосуда из
кат.Мирн-3 - двойная ручка, аналогичная ручкам кувшинов из 25К
и Яс-1С) и орнаментацией тулова коническими налепами. Данные
сосуды морфологически сближаются с одной стороны с кувшинчи¬
ками Кк.1, но превосходят их по размерам, с другой стороны с
кувшинами Кв. 15.
Кв. 17 (рис. 13.13) - нелощеные средних размеров грубой выдел¬
ки кувшины без слива, с плоской ручкой верхним прилепом кре¬
пящейся к венчику.
Кувшинчики без слива
Кк.1 (рис.11.53). К описанию, приведенному в предыдущей пуб¬
ликации, посвященной периодизации Мокрой Балки, делается сле¬
дующее дополнение: кувшинчики орнаментированы по плечикам и
тулову узкими вертикальными несмыкающимися пролощенными
линиями. В данной работе сосуды без этого вида орнаментации не
образуют самостоятельной группы, поэтому кувшинчик из кат.61
Мокрой Балки был объединен с достатбчно близкими ему кувшин¬
чиками Кк.1.
Кк.1А (рис.11.61) - кувшинчики с ручкой, крепящейся верхним
прилепом к венчику, тремя коническими налепами на тулове, ор¬
наментированные по плечикам и тулову широкими смыкающими¬
ся вертикальными каннелюрами.
5-699
33
Кк.2 (Малашев В.Ю., 1996, с. 153) - рис. 11.56.
Кк.З (Малашев В.Ю., 1996, с.153) - рис.11.42.
Кк.4 (рис. 11.65) - кувшинчики с ручкой, крепящейся верхним
прилепом к венчику, тремя коническими налепами на тулове и со¬
путствующим декором в виде косых крестов над и под налепами.
Кк.5 (рис. 11.58) - кувшинчики с ручкой, крепящейся верхним
прилепом к венчику, с количеством конических налепов более 3-х
(от 4 до 7). Разделение по признаку «орнаментация плечиков и туло-
ва узкими» (вертикальными пролощенными линиями\широкими
смыкающимися каннелюрами\отсутствие орнаментации) для дан¬
ных кувшинчиков не вводится по причине как малочисленности
группы (5 сосудов), так и невозможности в большинстве случаев
дать определение этого вида орнаментации из-за отсутствия сосу¬
дов в музейных коллекциях.
Кк.6 (рис. 11.43) - кувшинчики с ручкой крепящейся верхним
прилепом к венчику и орнаментацией тулова и плечиков узкими
вертикальными пролощенными линиями.
Кк.бА (рис. 11.52) - неорнаментированные кувшинчики с руч¬
кой крепящейся верхним прилепом к венчику. В большинстве слу¬
чаев сосуды нелощеные.
Кк.7 (рис. 11.67) - кувшинчики с полой ручкой-сливом, крепя¬
щейся верхним прилепом к середине горла, орнаментированные
по тулову широкими смыкающимися вертикальными каннелюрами.
Генетически связаны с сосудами сарматского времени.
Кк.8 (рис. 11.44) - небольшие кувшинчики с ручкой, крепящей¬
ся верхним прилепом к венчику, 3-мя коническими налепами на
тулове с круглой окантовкой и орнаментацией плечиков опущен¬
ными вершиной вниз треугольниками, заполненными оттисками
штампа. В эту группу включена одна кружка (КЯ-340) по наличию
идентичной орнаментальной композиции.
Близок к этой группе и кувшинчик из КЯ-357 с аналогичной
орнаментацией плечиков, но без конических налепов.
Кк.9 (рис. 11.10) - кувшинчики с ручкой, крепящейся верхним
прилепом к середине горла, верхний прилеп которой оформлен в
виде высокого сложнопрофилированного выступа, горлом орнамен¬
тированным широким поясом желобков и 3-мя коническими нале¬
пами на тулове.
Кружки
Кр.1 были подразделены на три таксона.
Кр.1 (рис.9.55)’- высокие кружки с ручкой, крепящейся верх¬
34
ним прилепом к венчику, 3-мя коническими налепами на тулове и
орнаментацией по тулову и плечикам узкими вертикальными не-
смыкающимися пролощенными линиями.
Кр1А (рис.9.62) - высокие кружки с ручкой, крепящейся верх¬
ним прилепом к венчику, 3-мя коническими налепами на тулове и
орнаментацией тулова и плечиков вертикальными смыкающимися
каннелюрами.
Кр.1Б (рис.9.50) - высокие кружки с ручкой, крепящейся верх¬
ним прилепом к венчику, 3-мя коническими налепами на тулове,
без орнаментации тулова и плечиков.
Вышеперечисленные кружки генетически связаны друг с другом.
Линия развития, на уровне тенденции, представляется от Kp.lA
через Кр.1 к Кр.1Б.
Кр.2 (Малашев В.Ю., 1996, с. 152) - рис.9.57.
Кр.З (Малашев В.Ю., 1996, с.152) - рис.9.54.
Кр.4 (Малашев В.Ю., 1996, с. 152) - рис.9.59.
Кр.4А (рис.9.45) - высокие кружки с ручкой, крепящейся верх¬
ним прилепом к венчику и орнаментацией тулова и плечиков в
виде пучков пролощенных линий.
Кр.4Б (рис.9.51) - неорнаментированные высокие кружки с руч¬
кой, крепящейся верхним прилепом к венчику. В большинстве слу¬
чаев сосуды нелощеные.
Кр.4В (рис.9.49) - высокие кружки с ручкой, крепящейся верх¬
ним прилепом к венчику и орнаментом на плечиках в виде широ¬
ких редких неглубоких каннелюр (по орнаментации близки Кр.12).
Модификации кружек Кр.4 генетически связаны между собой.
Исходными для эволюционного ряда являются кружки Кр.18 (см.
ниже) с орнаментацией широкими смыкающимися вертикальны¬
ми каннелюрами. Далее следуют кружки Кр.4, которые дают прак¬
тически одновременные разновидности Кр.4А, Кр.4Б, Кр.4В.
Кр.5 (Малашев В.Ю., 1996, с.152) - рис.9.34.
Кр.6 (Малашев В.Ю., 1996, с. 153) - рис. 10.24.
Кр.7 (Малашев В.Ю., 1996, с. 153) - рис. 10.25.
Кр.7А (рис. 10.28) - низкие кружки с ручкой, крепящейся верх¬
ним прилепом к середине горла и 3-мя коническими налепами на
тулове.
Кр.8 (Малашев В.Ю., 1996, с. 153) разделены на две группы по
степени выраженности перехода горла в плечики.
Кр.8 (рис. 10.1) - низкие кружки с ручкой, крепящейся верхним
прилепом к венчику, оформлением верхнего прилепа ручки в виде
35
невысокого поперечного выступа и 3-мя коническими налепами на
тулове. Переход горла в плечики сравнительно выраженный.
Кр.8А (рис. 10.20) - Такие же кружки как Кр.8, но с плавным
переходом горла в плечики.
Кр.9 (Малашев В.Ю., 1996, с.153) разделены на том же основа¬
нии, что и кружки Кр.8. Кроме того, выделены кружки Кр.9Б, от¬
личающиеся наличием 1-го конического налепа на тулове.
Кр.9 (рис. 10.11) - низкие кружки с ручкой, крепящейся верх¬
ним прилепом к венчику и 3-мя коническими налепами на тулове.
Переход горла в плечики - выраженный.
Кр.9А (рис. 10.22) - Такие же кружки как Кр.9, но с плавным
переходом горла в плечики.
Кр.9Б (рис. 10.2) - низкие кружки с ручкой, крепящейся верх¬
ним прилепом к венчику, выраженным переходом горла в плечики
и орнаментацией тулова 1-им коническим налепом, находящимся
на тулове напротив ручки.
Кр.ЮА (Малашев В.Ю., 1996, с.153) - рис.10.18.
Кр.ЮА/Б (Малашев В.Ю., 1996, с.153) - рис.10.9.
Кр.ЮБ (Малашев В.Ю., 1996, с.153) - рис.10.12.
Kp.l 1А (Малашев В.Ю., 1996, с.153) - рис.10.29.
Кр.11А/Б (Малашев В.Ю., 1996, с.153) - рис.10.7.
Кр.ПБ (Малашев В.Ю, 1996, с.153) - рис.10.4.
Кр.12 (Малашев В.Ю., 1996, с.153) - рис.10.27.
Кр.13 (рис.9.63) - высокие кружки с ручкой, крепящейся верх¬
ним прилепом к венчику, количеством конических налепов более
3-х (4-6) и орнаментацией плечиков и тулова узкими вертикальны¬
ми несмыкающимися пролощенными линиями. К данной группе
сосудов была отнесена кружка из кат. 121 Мокрой Балки без орна¬
ментации плечиков и тулова.
Кр.13А (рис.9.68) - высокие кружки с ручкой, крепящейся вер¬
хним прилепом к венчику, количеством конических налепов более
3-х (4-6) и орнаментацией плечиков и тулова широкими верти¬
кальными смыкающимися каннелюрами.
Кр.14 (рис.9.30) - высокие кружки с ручкой, крепящейся верх¬
ним прилепом к венчику, оформлением верхнего прилепа ручки в
виде выступа и коническими налепами на тулове. Группа не очень
гомогенна.
Существуют различия в стилистическом оформлении верхнего
прилепа ручки, а также и в количестве налепов (ЗКС-З). Разделение
по орнаментации плечиков и тулова узкими вертикальными проло-
36
ценными линиями или по ее отсутствию не вводится, из-за мало¬
численности группы (3 сосуда). Происхождением связаны с круж¬
ками Кр.1/Кр.1Б.
Кр-15 (рис.9.33) - высокие кружки с ручкой, крепящейся верх¬
ним прилепом к венчику и оформлением верхнего прилепа ручки в
виде выступа. Из-за малочисленности группы (3 сосуда) разделение
по наличию или отсутствию орнаментации тулова и плечиков не
вводится. Происхождением связаны с кружками Кр.4/Кр.4Б.
Кр.1б (рис.9.46) - высокие двуручные кружки с ручками, кре¬
пящимися верхними прилепами к венчику и 2-мя коническими
налепами на тулове.
Кр.1бА (рис.9.35) - высокие двуручные кружки с ручками, кре¬
пящимися верхними прилепами к венчику и с 4-мя коническими
налепами на тулове. Разделение по признаку «орнаментация плечи¬
ков и тулова» не вводится из-за малочисленности группы (2 сосу¬
да).
Кр.17 (рис.9.47) - кружки с петлевидной ручкой, находящейся
на тулове.
Кр.18 (рис.9.69) - высокие кружки с ручкой, крепящейся верх¬
ним прилепом к венчику и орнаментацией плечиков и тулова ши¬
рокими вертикальными смыкающимися каннелюрами; сосуды строй¬
ных пропорций, с высоко приподнятыми плечиками, очень
качественной выделки с хорошим лощением. Являются исходными
для формирования кружек Кр.4. Появляются в финале сарматского
времени (период RZ); далее подвергаясь модификации как в изме¬
нении формы (тулово становится эллипсоидным или сферическим),
так и в упрощении орнамента, они доживают до периода 1а, где
сменяются кружками Кр.4. Сосуд из КЯ-9 (рис.9.69) уже заметно
отличается от исходного «типа» и занимает промежуточную пози¬
цию между Кр.18 и Кр.4.
Кр.19 (рис.9.74) - очень широкие кружки, низкие, с узким дном,
петлевидной ручкой, крепящейся к тулову, верхний прилеп кото¬
рой оформлен в виде выступа, и орнаментацией плечиков и тулова
широкими вертикальными смыкающимися каннелюрами. Извест¬
ны только в комплексах сарматского времени, преимущественно
финальной его части (период RZ). Видимо, наиболее ранний эк¬
земпляр, судя по иллюстрации, происходит из Кишпека к. 13 (Бат-
чаев Р.Ж., 1987, рисЛУ: 15).
Кр.20 (рис.9.3) - кружки усеченно-конической формы с руч¬
кой, находящейся в средней части тулова. Редкий локальный тип,
6-699
37
вряд ли связанный с данной формой кружек, широко распростра¬
ненных на Северном Кавказе в сарматское время.
Миски
МЛ - миски с загнутым внутрь, прямым или слабо изогнутым,
бортиком.
М.2 - миски с более сложной профилировкой бортика: он про¬
гнут в средней части и отогнут наружу в верхней. Обе разновиднос¬
ти мисок встречаются только в комплексах сарматского времени.
Теперь коротко охарактеризуем основные направления эволю¬
ции раннесредневекового керамического комплекса Кисловодской
котловины, его связь с керамикой предшествующей эпохи, а также
основные изменения, происходящие с керамикой для более по¬
зднего, чем период Шв, времени.
Наиболее ранним для раннего средневековья является период
1а.
Очень немногие разновидности сосудов, характерные для пери¬
ода RZ, продолжают встречаться в периоде 1а. Сохраняются лишь
кружки Кр.18 и кувшины Кв.1А, генетически связанные с Кв.1Б. В
I этапе (периоды 1а-1д) происходит плавная эволюция керамичес¬
кого комплекса, фиксируемая как смена вариантов.
В периоде 1а у кувшинов со сливом появляются ручки на тулове;
этот признак остается неизменным в ходе эволюции раннесредне¬
векового керамического комплекса. Меняется лишь орнаменталь¬
ная схема. В ранних периодах I этапа обычны кувшины Кв.9А, кото¬
рые сменяют Кв.9Б, доживающими до периода Па. Для обеих
разновидностей характерно наличие орнаментации в виде горизон¬
тальных и вертикальных налепных валиков. К вариантам одной ти¬
пологической линии кувшинов можно отнести Кв.1Б - Кв. 1А - Кв.1.
Их эволюционный ряд начинается в периоде RZ (Кв.1 Б) и закан¬
чивается в периоде Па (Кв.1). Наиболее ранние варианты кувшинов
(Кв.1 Б и Кв.1 А) встречены только в могильнике Клин-Яр, а по¬
здний вариант (Кв.1) - в могильниках Клин-Яр и Мокрая Балка.
Другие разновидности кувшинов не образуют крупных гомогенных
групп. В целом для кувшинов I этапа характерно разнообразие видов
декора на плечиках. У всех кувшинов I этапа - гладкое горло; реже
(в периодах 1а и 16), горло может быть орнаментировано широкими
неглубокими смыкающимися желобками.
Отличительной чертой керамики I этапа является наличие в ком¬
плексах т.н. высоких кружек (Малашев В.Ю., 1996, с. 150) и кув-
38
Ц1ИНЧИКОВ без слива. Кувшинчики (функционально иная посуда) в
значительной степени дублируют морфологические особенности кру¬
жек и их орнаментальную схему, что позволяет говорить о них как
о крупной модификации кружек. Кружки и кувшинчики представ¬
лены двумя типологическими линиями. К одной линии можно от¬
нести сосуды с коническими налепами: Kp.l, Kp.lA, Кр.1Б, Кр.2,
Кр З, Кр.13, Кр.13А, Кк.1, Кк.1А, Кк.2, Кк.З, Кк.4, Кк.5, Кк.8.
Другая линия — сосуды без конических налепов: Кр.4, Кр.4А, Кр.4Б,
Кр.4В, Кр.18, Кк.6, Кк.бА. Для обеих типологических линий сосу¬
дов в отношении орнаментации плечиков и тулова наблюдается
сходная тенденция: сначала в упрощении орнамента в виде глубо¬
ких смыкающихся вертикальных каннелюр в орнаментацию в виде
узких вертикальных пролощенных линий, а в дальнейшем с исчез¬
новением последней на большей части высоких кружек, относя¬
щихся к поздним периодам I этапа и к началу II этапа. Для кружек
и кувшинчиков с коническими налепами, встреченных в периодах
1б-1д, характерна достаточно богатая орнаментация в виде сопут¬
ствующего декора (окантовки конических налепов). Представляет
интерес переживание редких для раннего средневековья, но широ¬
ко распространенных во II-IV вв. и несомненно генетически связан¬
ных с этим временем, кувшинчиков с полой ручкой-сливом (Кк.7).
Для ранних сосудов (ЛС2-11, КЯ-30) характерно отсутствие кони¬
ческих налепов. На более поздних, доживающих до конца I этапа
(период 1д), появляются конические налепы (не вошедший в пери¬
одизацию сосуд из ЛС1-2). В периоде 1д появляются двуручные кружки
(Кр.16, Кр.1бА), исчезающие в периоде Па. Эти таксоны отражают
редкий тип посуды, генетически связанный с высокими кружками.
В целом, в рамках I этапа не происходит серьезных типологических
изменений в керамическом комплексе.
Между керамикой I и II этапов существует ряд важных отличий
содержательного характера, связанных как со сменой форм кру¬
жек, так и с изменением орнаментации кувшинов. В периоде Па
происходит накопление изменений; наряду с прежними особенно¬
стями, характерными для I этапа, появляются черты нового. В пери¬
оде Пб формируется определенный устойчивый набор посуды; ред¬
ко встречающиеся прежние формы можно рассматривать как
переживание.
Несмотря на большое разнообразие, кувшины периода Па имеют
Ряд общих черт. У значительной части сосудов - слив закрытого типа;
часто встречается оформление слива по бокам двумя усеченно-ко¬
39
ническими выступами с углублением, имитирующими «глаза»; ручка
крепится верхним прилепом к венчику; встречаются «двойные» ручки
(МБ-25К, Яс-1С, Мирн-3); верхние прилепы ручек часто оформ¬
лены в виде «личины» (МБ-122, МБ-125); как принципиально но¬
вое явление появляется орнаментация тулова коническими налепа-
ми, что не зафиксировано на кувшинах со сливом в комплексах
периодов 1а-1д. Продолжают встречаться кувшины и прежней кон¬
структивной схемы - с обычным носиком-сливом и ручкой,
крепящейся верхним прилепом к середине горла (Кв.5А). Именно
они получают развитие в периоде Пб в виде неорнаментированных
кувшинов Кв.5. Для периода Пб характерны также и кувшины Кв.4
- с обычным носиком-сливом, ручкой крепящейся верхним приле¬
пом к середине горла и орнаментированные по тулову тремя кони¬
ческими налепами. Все кувшины II этапа имеют гладкое горло; из¬
редка (2 случая) встречается орнаментация средней части горла 1-2
желобками.
Кувшинчики во II этапе не претерпевают существенных измене¬
ний, продолжая линию развития кувшинчиков I этапа (Кк.З, Кк.бА).
В периоде Па, и отчасти Пб, еще продолжают встречаться высо¬
кие кружки (Кр.14, Кр.15); верхние прилепы их ручек имеют высо¬
кие рельефные выступы (у кружки из МБ-102 выступ оформлен в
виде «личины», как у кувшинов из МБ-122 и МБ-125). В периоде На
встречен новый вариант высоких кружек, ручки которых верхним
прилепом крепятся к середине горла (Кр.5). В это же время появля¬
ются кружки Кр.ПА, относящиеся к новой группе типов - низким
кружкам. В комплексах периода Пб происходит практически полное
вытеснение высоких кружек низкими. Низкие кружки периода Пб
представлены двумя типологическими линиями. Одна из них доста¬
точно компактна и хронологически (заканчивается в периоде II 1а),
и территориально (характерна почти исключительно для Мокрой
Балки). Это широкие кружки с сильно отогнутым наружу венчи¬
ком, верхние прилепы ручек которых крепятся к середине горла
(Кр.6, Кр.7, Кр.7А). В качестве орнаментации встречаются коничес¬
кие налепы и изредка покрытие плечиков и тулова узкими верти¬
кальными пролощенными линиями; верхний прилеп ручек часто
оформлен в виде высокого выступа. Другая линия низких кружек с
ручкой, крепящейся верхним прилепом к венчику, представлена
двумя таксонами:
Кр.12 (рис.9.27), известных только в периоде Нб, и Кр.ПА
(рис.9.29), продолжающих встречаться в периоде Ша.
40
В рамках III этапа складывается новый в наибольшей степени,
по сравнению с предыдущими этапами, унифицированный набор
посуды. Ведущими формами становятся кувшины (Кв.8) и кувшин¬
чики (Кс.З) со сливом, горло которых покрыто широким поясом
глубоких несмыкающихся желобков, а также низкие кружки Кр. 11 А,
Кр11А/Б, Кр.ПБ, КрЛОА, Кр.ЮА/Б, Кр.ЮБ, Кр.9, Кр.9А, Кр.8,
Кр-8А.
В периоде II 1а и отчасти II16 еще существуют сосуды, характер¬
ные для периода Пб; это касается кружек Кр.6 и кувшинов Кв.4 (а
также связанных с ними кувшинов Кв.7). В периоде Ша появляются
кувшинчики со сливом, параметры, пропорции и орнаментация
горла которых идентична кувшинам средних и крупных размеров.
Период II16 отличается большим разнообразием посуды, чем
периоды Ша и Шв. К его особенностям можно отнести наличие в
комплексах кружек со сливом, морфологически близких кувшин¬
чикам (Кс.1, Кс.2), кувшинчиков со сливом и 3-мя коническими
налепами на тулове, кувшинов с желобчатым горлом и 3-мя кони¬
ческими налепами на тулове. В периоде Шб складываются варианты
кувшинов с желобчатым горлом, орнаментацией плечиков и офор¬
млением слива по бокам в виде двух конических выступов, с после¬
дующим их распространением в периоде Шв. В эволюции низких
кружек с ручкой, крепящейся верхним прилепом к венчику, про¬
слеживается тенденция, состоящая в изменении перехода горла в
плечики - от плавного к выраженному.
В периоде Шв, несмотря на достаточно высокую устойчивость
набора посуды в комплексах, начинают накапливаться изменения,
отражающиеся в появлении иных сосудов - Кк.9, Кр.9Б, Кр.20.
Дальнейшая судьба раннесредневекового керамического комп¬
лекса Кисловодской котловины не отражена в таблице по следую¬
щим причинам: во-первых, сказывается малочисленность материа¬
лов этого времени - мало самих комплексов, во-вторых,
увеличивается доля комплексов без керамики, значительная часть
погребений содержит один сосуд и, в-третьих, сами сосуды доста¬
точно гетерогенны. Можно указать лишь частные черты, признаки,
которые характеризуют изменения в керамике для времени финала
периода Шв и позднее. Постепенно исчезает орнаментация горла
кувшинов поясом желобков. Изменяются пропорции кружек Kp.l 1
- заметно смещается ко дну максимальное расширение тулова (дно
по-прежнему узкое), стенки в придонной части «подрезаны». Появ¬
ляется новый тип кружек с иным способом крепления ручки: ручка
41
верхним прилепом крепится к горлу; часть полосы ручки, от верх¬
него прилепа, прилегает к горлу, доходя до венчика. Конические
налепы на тулове кружек встречаются редко; их количество — меньше
3-х (1-2). Появляются высокие кружки с ручкой на тулове (МБ-47),
близкие сосудам из могильника Песчанка. Данные изменения дос¬
таточно сложно формализовать, чтобы представить сосуды в виде
таксономических групп с устойчивым сочетанием признаков.
Особое место в периодизации занимает небольшой, но устойчи¬
вый по набору посуды, период финала сарматского времени (RZ).
Большинство сосудов - миски двух типов, кружки Кр.19 и Кс.6 -
исчезают в раннем средневековье. Продолжают существовать, под¬
вергаясь некоторым изменениям, лишь кружки Кр.18 и, следую¬
щий после Кв.1Б вариант кувшинов этой типологической линии -
Кв.1А. Разумеется приведенные в таблице таксоны не исчерпывают
всех форм посуды, существовавших в это время (например, кув¬
шинчики с «зооморфной» ручкой на тулове, другие типы кружек и
кувшинов), и восходящих еще к образцам, известным в рамках III в.
Периодизации материалов сарматского времени не рассматривает¬
ся в данной работе и представляет самостоятельную задачу. В пред¬
ставленной таблице важно было продемонстрировать те принципи¬
альные изменения, которые происходят в керамическом комплексе
при переходе к раннему средневековью (период 1а) от финала пред¬
шествующей эпохи (период RZ).
Группа комплексов периода RZ может быть дополнена комп¬
лексами (см.рис. 1) с единично встреченными в них сосудами Кр.18,
Кр.19, Кс.6. При этом, Кр.19 и Кс.6 могут занять место собственно
в периоде RZ, а Кр.18, отчасти, заполнят промежуток между пери¬
одами RZ и 1а Верхней Кубани и Кислободской котловины (Мала¬
шев В.Ю.- в печати). Основным критерием «переходного» горизон¬
та является наличие в комплексах сосудов Кр. 18 и отсутствие сосудов
с коническими налепами. Эталонными для него можно считать ком¬
плексы «Шестая шахта» и Гиляч мог.4. Для более позднего горизон¬
та, синхронизируемого с периодом 1а, эталонными являются ком¬
плексы Гиляч мог.5 и Лермонтовская скала №2 кат.11.
Поскольку наиболее выразительные комплексы «переходного»
горизонта происходят с Верхней Кубани, в таблице они не отраже¬
ны, но в дальнейшем, при создании общей периодизации памят¬
ников Кисловодской котловины и Верхней Кубани, он будет пред¬
ставлен в табличном виде.
В таблицу не введен материал дискуссионного комплекса кат. 10
42
могильника №2 у Лермонтовской скалы. Существуют объективные
трудности, связанные как с соотнесением сосудов с определенны¬
ми погребенными и группами металлического инвентаря, вслед¬
ствие неясного и противоречивого описания комплекса, так и не¬
возможности отнесения части сосудов (кувшинов) из-за их
индивидуальности к уже образованным таксономическим группам.
Давая приближенную оценку сосудов из этого комплекса, можно
сделать предположение о связи одной группы сосудов (Рунич А.П.,
1976, рис.2.5,8; все сосуды осмотрены в музейной коллекции) с
горизонтом «Шестая шахта» - Гиляч мог.4, предшествующим пери¬
оду 1а. Место другой группы сосудов (Рунич А.П., 1976, рис.2: 2, 4,
6, 7, 9) - Кк.1, Кр.1, Кр.4, Кр.13 - судя по их сочетанию, может
определяться в рамках периода 1в.
Дополнительным и независимым источником по синхрониза¬
ции комплексов, а также их проверке на принадлежность к одному
хронологическому горизонту являются группы тождественных клейм
(отпечатки с одного гончарного круга), встреченные, почти ис¬
ключительно, в материалах Мокрой Балки (см.рис. 1). Группы тож¬
дественных клейм были выделены при работе с реальными изобра¬
жениями знаков, перенесенными на тонкую бумагу путем
перетирания, с последующим анализом как наложением изображе¬
ний друг на друга, так и сравнением отдельных признаков, харак¬
теризующих форму, кривизну линий и т.д.
Группы клейм I, II и IV достаточно компактно расположены в
рамках одного периода, соответственно 1д, Шб и Шв. Клейма груп¬
пы II оказались в двух соседних периодах Ша и Шб. Данное распре¬
деление клейм служит дополнительным аргументом в пользу пред¬
ложенного варианта периодизационной схемы.
Освещение эволюции клейм не входит в задачи данного иссле¬
дования, однако несколько слов о клеймах и их изменении во вре¬
мени сказать можно. На сосудах периодов RZ, 1а и 16 клейма встре¬
чаются редко. Некоторое увеличение количества клейменых сосудов
наблюдается с периода 1в и их процент примерно одинаков до пе¬
риода Ша, где он резко возрастает и достигает максимума в перио¬
дах Шб и Шв. Позднее количество клейменой посуды несколько
сокращается. Для клейм I этапа характерны два знака - «квадрат с
пересекающимися диагоналями» и «крест в квадрате» (к этому зна¬
ку относится и IV группа тождественных клейм); реже встречаются
«крест в круге» и «крест». Для клейм II этапа известен лишь знак
«крест в круге». В III этапе знак «крест в круге» становится ведущим
43
- более 75 % от всех знаков (в частности, группы тождественных
клейм I, II и III). Параллельно с ним существуют еще несколько
знаков - «многолучевой знак в круге», «круг в круге» и др.
Клеймение дна сосудов возникло на Центральном Кавказе как
массовое явление не позднее 2-ой половины II в. н.э. (судя по мате¬
риалам городища Зилги) и было достаточно широко распростране¬
но до эпохи великого переселения народов. Заметное уменьшение
количества клейм, фиксируемое для V в. и части VI в., не означало
перерыва традиции клеймения сосудов. Новый расцвет клеймения в
середине VII в. нашел продолжение в хазарское время (как на Кав¬
казе, так и в памятниках салтово-маяцкой культуры) и дожил вплоть
до эпохи монгольского нашествия.
Необходимо охарактеризовать соотношение между собой перио¬
дизации памятников Кисловодской котловины и периодизации
Мокрой Балки. Обозначение двух поздних этапов, II и III (и пери¬
одов в них), для памятников Кисловодской котловины, при срав¬
нении с Мокрой Балкой, осталось прежним. Положение комплек¬
сов Мокрой Балки в предлагаемом варианте периодизации
существенно не изменилось. Хотя увеличение количества материа¬
ла, введение новых таксономических групп и в ряде случаев увели¬
чение дробности ранее выделенных позволили уточнить место оп¬
ределенных комплексов в таблице. Перемещения произошли лишь
между соседними периодами. Наибольшие изменения коснулись
периодов Ша и III6. Большая часть комплексов переместилась в бо¬
лее позднее время, то есть произошли перемещения из периода Ша
в Шб и из Шб в Шв. Передвижения в обратном направлении -
минимальны: по два комплекса из Шв в Шб и из Шб в Ша. Основ¬
ное «наполнение» периода Шв для Мокрой Балки мало изменилось.
Период Пб остался без изменений, незначительно пополнившись
(двумя комплексами) из периода Па. Соотнесение периодов I этапа
для Мокрой Балки и Кисловодской котловины производить слож¬
но, вследствие значительного увеличения количества материала (в
том числе и Мокрой Балки). Получение большей дробности (5 пе¬
риодов вместо 2) затрудняет сопоставление результатов обеих пе¬
риодизаций, однако общая тенденция сходна, исключая комплекс
кат. 123, который в периодизации Кисловодской котловины отно¬
сится к наиболее раннему периоду в рамках I этапа - периоду 1а. В
целом, комплексы Мокрой Балки распределились достаточно рав¬
номерно по периодам I этапа, кроме периода 1а, к которому, как
уже говорилось, принадлежит лишь кат. 123.
44
Ременные гарнитуры, представленные в комплексах периодов 1а
и 16 довольно гомогенны. Почти всем известным ее образцам мож¬
но найти довольно близкие параллели в Центральной Европе в ком¬
плексах, характеризующих период доминирования там гуннов. Это
дает довольно надежный хронологический репер в рамках первой
половины V в. или около 400/410 - 440/450 гг. (период D2 по Я.Тей-
ралу; свод восточноевропейских степных памятников см: Засецкая
И-П-> 1994; там прочая важнейшая литература по древностям гун¬
нской эпохи). А.К.Амброз, наиболее тщательно и систематично со¬
поставивший северокавказские находки с центральноевропейски¬
ми (Амброз А.К., 1989, с.29-43 и др.), отметил и то, что при всей
важности и обоснованности соотнесения древностей гуннского вре¬
мени на весьма удаленных территориях, простой перенос дат с За¬
пада на Восток не решает проблемы. Дело в том, что резкий поли¬
тический и культурный перелом, произошедший после победы
гепидов и поддержавших их других восточногерманских группиро¬
вок над разноплеменным объединением, выступившим на стороне
сыновей Аттилы, на Недао (554 г.), коснулся, прежде всего, Цент¬
ральной Европы. Восточнее, видимо, не было оснований для столь
резкой смены моды, поэтому и критерии для разделения древнос¬
тей первой половины V в. от второй на Кавказе следует искать осо¬
бые, также как особого обсуждения требует дата смены здесь сти¬
лей, маркирующих «гуннскую» эпоху.
Меч из погр.123 Мокрой Балки с украшенным вставками пере¬
крестьем (рис.2:12) сопоставим с находками из погр.319 Лавой и
Арсу-Сен Реститье (Menghin, 1983, № 46,47), датируемых в рамках
последней трети V - начала VI вв., что подтверждает и монета им¬
ператора Зеннона (474-491 гг.), найденная в могиле из Лавой (Perin
Р, 1995; там прочая литература). Эти франкские находки относятся
к кругу богатых погребений, принадлежащих выделенному Й.Вер¬
нером горизонту «Флонхайм - Гютлинген». Одной из характерных
черт этих комплексов является наличие ряда вещей византийского
происхождения или отражающих византийское влияние, что связа¬
но с особенностями византийской политики в отношении север¬
ных варваров (Perin Р., 1995; Kazanski М., Perin Р., 1996; там лите¬
ратура). Византийское происхождение стиля украшения упомянутых
мечей делает невозможным жесткую синхронизацию франкских и
кавказской находок, ведь детальная эволюция ранневизантийского
оружия не ясна. Что касается мечей с инкрустированным перекрес¬
тьем, то они известны и в позднеримское время (в качестве приме¬
45
ра укажем на скульптуру тетрархов из собора Святого Марка в Ве¬
неции и блюдо из склепа в имении Гордиковых в Керчи, изобража¬
ющее, вероятно, Констанция II (Засецкая И.П., 1994а)). Наконец,
мечи с инкрустированным перекрестьем, напоминающие мокро-
балковское, известны и по сасанидским изображениям, как отно¬
сительно ранним, так и поздним (Overlaet B.J., 1989; Тревер К.В.,
Луконин В.Г., 1987, №4-7, 9-11).
Ряд вещей, встреченных в комплексах периодов 1а и 16 вызыва¬
ют ассоциации с древностями т.н. II степной группы по А.К.Амбро-
зу (хронологическая группа 2 по И.П.Засецкой или «шиповский»
горизонт). Речь идет, во-первых, о накладках из Лермонтовской скалы
(рис.2:2). Подобные вещи не известны в достоверных комплексах 1-
й половины V в., но могут рассматриваться как прототип накладок,
встреченных в комплексах шиповского круга (например, из Сахар¬
ной головки (Амброз А.К., 1989, рис.39:18).
Второй пример — пряжка из погр.9 Клин-Яра с тисненной руб¬
чатой орнаментацией по^раю обоймы и вставкой по ее центру, а
так же с уплощенным недлинным язычком (рис.2:9). Рубчатая окан¬
товка не характерна для обойм пряжек, обычных в 1-й половине V
в. В Центральной Европе нам известен лишь один комплекс с руб¬
чатыми окантовками обойм - Мурга (Alfoldi А., 1932, Taf.XXVI), но
встреченные там пряжки имеют по несколько вставок, заполняю¬
щих пространство обойм, и «классические» длинные хоботковид-
ные язычки. Единичны, морфологически отличны от клин-ярской
и стилистически ближе центральноевропейским, пряжки с рубча¬
той окантовкой в материалах богатейших склепов из Керчи (Засец¬
кая И.П., 1993, №104). В восточноевропейской степи известны пряж¬
ки с рубчатой окантовкой обоймы как со вставками, заполняющими
пространство щитка (Новогригорьевка, norp.VIII; Ново-Ивановка),
так и с единичной вставкой по центру (Алешки; Покровск, погр.2
кург.36) (Засецкая И.П., 1994). Следует отметить, что оценка именно
алешкинского и Покровского комплекса остается дискуссионной
(гуннское время по И.П.Засецкой, группа III - типа «Варна - Кара-
агач» — VI-VII вв. по А.К.Амброзу). Наконец, наибольшее стилис¬
тическое соответствие рассматриваемая клин-ярская пряжка имеет
среди многочисленных материалов шиповского круга в Башкирии
(Амброз А.К., 1989, с.120-121). От «классических» шиповских пря¬
жек рассматриваемая клин-ярская отличается тем, что ее рамка не
полая, то есть может занимать относительно раннюю хронологи¬
ческую позицию в рамках шиповского горизонта (см.: Богачев А.В.,
46
1996, и ниже в данной работе).
В таблице сериации (рис.1) комплексы с «прото-» или раннеши-
повскими вещами отнесены к периоду 1а с определенной долей
условности. Состав керамики погр.6 Лермонтовской скалы 1 вполне
допускает соотнесение с периодом 16. Погр.9 Клин-Яра на основа¬
нии керамики допускает такую же датировку. JB отношении дредщь
гТрй круга Шипово в настоящее время всеми специалистами при-
ainngjH>чкя ^р^ц^д;-^дервые^сфо2мулированная А.К.Аморозом. что
оти материалы принадлежат комплексам1 отвечающимся от древ-
II0^Tpujmoуи Аттиды HP тоттыго стилистически. но и хронологичес-
кпГПриведенные наблюдения показывают, что памятники Кисло-
водской котловины следует включать в круг культур, связанных с
формированием стилей, типичных для «шиповских» древностей. В
рамках относительной хронологии этот процесс, безусловно, уже
шел в период 16, что и позволяет говорить о «послеаттиловской»
атрибуции этих древностей и датировать их около 2-й половины V в.
Типологически определимые фибулы,' встречёные в комплексах
периода 1а (рис.2: 26, 29), относятся к выделенной А.К.Амброзом
подгруппе 3 двучленных прогнутых подвязных фибул, сформиро¬
вавшейся не ранее IV в. (Амброз А.К., 1966, с.68). На Кавказе в
достоверных комплексах римского времени они редки (мы можем
назвать лишь погр.1 могильника Замковый), но широко распрост¬
раняются начиная с гуннской эпохи от Карачаево-Черкессии (Ги-
ляч) до Северной Осетии (Чми, Кумбулта, Лизгор) (Абрамова М.П.,
1996). В погр. 11 Лермонтовской скалы 2 такие застежки надежно
датируются 1-й половиной V в. по составу комплекса. Прогнутые
подвязные фибулы с «ленточным» корпусом и загнутым вверх пла¬
стинчатым кольцом для удержания оси пружины бытуют на Кавка¬
зе весьма долгое время. В Кисловодской котловине, например, они
встречены в комплексах периода 1д и Ша (Клин-Яр, погр.340 и IV-
7). Выделить признаки, позволяющие подразделить этот массив и
показательные для более «узкой» датировки, пока не удается. Слиш¬
ком мало выразительных узкодатируемых комплексов.
В период 16 появляются двучленные прогнутые подвязные фибу¬
лы с загнутым вверх кольцом для удержания оси пружины и прово¬
лочной обмоткой по корпусу (как на рис.З: 15), близкие охаракте¬
ризованным ранее ленточным фибулам без обмотки. Это локальная
северокавказская форма, имеющая длительный период бытования
(по нашим материалам - до периода Па). Долго бытуют и другие
прогнутые подвязные фибулы, происходящие из комплексов, пред¬
47
ставленных в таблице сериации (периоды этапа I и период Па).
Невнятность публикаций не позволяет охарактеризовать их более
детально. Следует отметить, что фибулы вообще являются одной из
наиболее консервативных категорий раннесредневекового кавказс¬
кого инвентаря. К кругу долго бытовавших вещей следует отнести и
небольшие круглые накладки, вся центральная часть которых заня¬
та круглой вставкой, известные как в комплексах V в. (рис.2: 5), так
и значительно позднее.
Фибула из кат.ЗО Клин-Яра (рис.2:8) является местным подра¬
жанием Черняховским конца IV-начала V в. или (скорее всего) крым¬
ским 1-й половины V в., типологически предшествующим типич¬
ным для периода 1г (см. ниже), что и определяет ее дату в рамках V
в. Отметим, что по материалам боспорского некрополя И.П.Засец-
кая выделяет двупластинчатые вырезанные из пластины, а затем
раскованные, фибулы (так же изготовлена и клин-ярская) как ти¬
пичные для «постгуннского» горизонта, в отличии от литых фибул
k.IV-1-й пол. и сер. V вв. (Засецкая И.П., 1990, с. 102, 103). «Поздняя»
техника изготовления в сочетании с архаичной формой позволяют
считать наиболее вероятной датой клин-ярского экземпляра 2-ю по¬
ловину V в., не исключая, в принципе, середину столетия.
Нижняя граница комплексов этапа I определяется тем, что они
занимают более позднее положение, чем группа, обозначенная нами
как RZ и отражающая керамические традиции позднего римского
времени. Для датировки последних показательны прогнутая подвяз¬
ная фибула с «ленточным» корпусом (Замковый, погр.1 - не ранее
IV в., см. выше), толстостенная чаша (приземистый кубок?) с плотно
поставленными шлифованными овалами (кат.378 Клин-Яра - груп¬
па VII по Э.Штрауме - не ранее середины IV в. в Скандинавии и на
Украине, где известно большинство таких вещей (Гороховский Е.Л.,
1988, с.44; Straume Е., 1987; Гавритухин И.О.- в печати)), пряжки с
округлой рамкой и нависающим над ней, но не торчащим вперед,
язычком (кат.387 Клин-Яра - с конца IV в.; лишь в отношении
некоторых образцов, возможно, обсуждать 2-ю пол. IV в. (Гороховс¬
кий Е.Л., 1988, с.45; Гавритухин И.О. - в печати; Айбабин А.И.,
1990, с.28). Наконец, переходному от RZ к периоду 1а принадлежит
погребение 4.1965 в Гиляче, относящееся уже к гуннскому време¬
ни, горизонту Унтерзибенбрунн, то есть периоду D2 по Я.Тейралу,
к этому же горизонту относится пряжка с массивным зооморфным
язычком из кат.54 Клин-Яра. Чуть более ранней является пряжка с
сильно утолщенной впереди рамкой и немассивным язычком из
48
Высокогорного, кат.1, ее аналоги датируются 2-й половиной, не
ранее середины, IV в. даже в районе основного распространения
таких вещей - в Черняховской культуре (Гороховский Е.Л., 1988,
с 44-45; Шаров О.В, 1992, с. 189, 198; Гей О.А., Бажан И.А., 1997,
с'48, 142).
Все эти материалы и хронологически показательные комплексы
периода 1а позволяют исключить IV в. из хронологических рамок
периода 1а.
Опорным для датировки периода 1в является погр.121 Мокрой
Балки с пряжкой византийского круга (рис.З: 5). Наиболее полно
подобные изделия рассмотрены М.М.Казанским, который отнес
мокробалковский образец к варианту II.1.B, характерному для пон-
тийского региона (Kazanski М., 1994). Типологически и территори¬
ально наиболее близкий аналог интересующей нас вещи происхо¬
дит из погр.14 могильника Шапка (Абгыдзраху) в Абхазии. Этот
комплекс принадлежит особому горизонту погребений цебельдин-
ской культуры, характеризующемуся пряжками византийского круга,
богато украшенными длинными мечами, другими вещами, отража¬
ющими активизацию внешних контактов, так или иначе связанных
с византийской культурой, а из местных типов комплексы этого
горизонта характеризуются распространением копий с пламеневид¬
ным пером, крестовидными фибулами с пластинчатым корпусом
(иногда с желобком на внутренней стороне спинки) и слегка рас¬
ширенной к краю изделия ножкой (Гей О.А., Бажан И.А., 1997,
с.27, 102, табл.22). О.А.Гей и И.А.Бажан предлагают для данного
весьма выразительного горизонта (период 9 по их системе) доволь¬
но широкие хронологические рамки — 450-550 гг.
В данной работе нет возможности обсуждать все дискуссионные
моменты несомненно полезного исследования О.А.Гей и И.А.Ба-
жана. Для нас важное значение имеет абсолютная датировка перио¬
да 8 (предшествующего интересующему нас периоду 9) их системы.
Она определяется в рамках 425-450 гг. и опирается: 1) на указания
некоторым соответствиям «горизонта Унтерзибенбрунн», 2) на воз¬
можность «широко» (по мнению О.А.Гей и И.А.Бажана - с конца
IV по 1-ю половину V в.) датировать «стеклянные кубки с рельеф¬
ной поверхностью» и вытянутые стаканы с налепами синего стек¬
ла, наконец, 3) на «сильных сомнениях» в датировке могильника
Дюрсо, предложенной А.В.Дмитриевым и А.К.Амброзом (Гей О.А.,
Бажан И.А., 1997, с.26-27). Рассмотрим эти аргументы.
1)Как уже отмечалось, стили, маркируемые погребениями в
7-699
49
Унтерзибенбрунне, не ограничиваются в Восточной Европе датой
сражения на Недао. 2)Сосуды с налепами синего стекла (350 - 450 гг
по О.А.Гей, И.А.Бажану) датируются в Причерноморье и Восточ¬
ной Европе в основном гуннским временем, причем, не ограничи¬
ваясь лишь 1-й половиной V в. (Sazanov А., 1995; Гавритухин И.О. -
\ печати). Н.П.Сорокина, удревняя даты крымских находок, отме¬
тет факт длительного бытования сосудов с налепами синего стек¬
ла в Закавказье (Сорокина Н.П., 1971, с.91-92). Если же обращаться
к «западным» аналогиям, то, например, по материалам юго-вос¬
точной Франции сосуды с синими налепами, в том числе чаши и
стаканы, датируются в рамках V в., включая его вторую половину
(Foy D., 1995). Относительно орнаментации из наклонных рельеф¬
ных полос следует учитывать, что этот прием встречен на сосудах
самой разной формы в комплексах меровингского круга или в Ита¬
лии - в VI-VII вв. (Perin Р., 1995а; Stemini М., 1995). Наконец, 3)
сомнения в датировке Дюрсо, материалы которого, как отмечают
О.А.Гей и И.А.Бажан, по ряду показателей близки их периоду 8,
обосновываются лишь ссылкой на датировку двупластинчатых фи¬
бул, предложенную Ф.Бирбрауером. Тут достаточно отметить, что
абсолютные даты, предлагаемые немецким исследователем сами
вызывают ряд возражений (Гавритухин И.О., 1994).
Датировка II периода Дюрсо, предложенная А.В.Дмитриевым и
А.К.Амброзом, подтверждается наличием керамики второй поло¬
вины V в., продолжающей бытовать, судя по материалам Цибилу-
ма, и позднее (см. ниже), а в ряде случаев в комплексах II периода
Дюрсо известна и керамика, относящаяся к 1-й половине VI в.
(Sazanov А., 1995).
Важнейший репер для абсолютной датировки периода 9 цебель-
динской культуры — крепость Цибилум, строительство которой по
сумме наблюдений Ю.Н.Воронова и О.Х.Бгажбы и монетным на¬
ходкам относится к раннеюстиниановскому времени, а два гори¬
зонта пожара соотносятся с описанными Прокопием Кессарийс-
ким событиями 550 и 551 гг. (Воронов Ю.Н., Бгажба О.Х., 1986; там
литература). В слоях второй четверти VI в. этого памятника дважды
встречены фибулы, тождественные тем, что характеризуют гори¬
зонт интересующих нас византийских пряжек, и много посуды, из¬
вестной по тем же комплексам. Из приведенных М.М.Казанским
наблюдений о датировке цебельдинских погребений с пряжками
византийского круга важным представляется оценка меча из погр.1
могильника Лар и блюда из погр.1981 г. могильника Шапка - Верин
50
холм. Меч можно датировать в рамках 2-й половины V - начала VI
в но состав комплекса указывает в данном случае, как справедли-
во отмечено М.М.Казанским, скорее на 1-ю половину VI в., а блю¬
до относится к типу, датируемому по материалам Средиземномо¬
рья финалом V в., но встречающемуся, судя по материалам
Цибилума, до середины VI в. (Kazanski М., 1994, р. 143, 148).
Возможность более ранней датировки цебельдинских комплек¬
сов этого горизонта связана с удревнением нижней даты кресто¬
видных пластинчатых фибул, но в тех случаях, где эта возможность
обсуждается М.М.Казанским, речь идет не о варианте с расширен¬
ной ножкой или желобком (Kazanski М., 1994, р. 143; далее в его
тексте ссылки на этот пассаж). В сериации, представленной О.А.Гей
и И.А.Бажаном, где учтены практически все выразительные комп¬
лексы рассматриваемого круга, отчетливо видно, что интересую¬
щие нас фибулы появляются в комплексах с пряжками византийс¬
кого круга, а бытуют и позже. Просмотр каталога, представленного
М.М.Казанским, убеждает, что типы пряжек византийского круга,
встреченные в Абхазии (экземпляр из Мокрой Балки относится к
одному из них), должны датироваться в рамках конца V-VI вв., во
всяком случае, ни один репер, позволяющий предложить для этих
материалов безусловно более раннюю дату, не назван в упомяну¬
том каталоге и неизвестен нам по другим источникам.
Кроме приведенных наблюдений над датировкой наиболее близ¬
ких общетипологических соответствий пряжке из Мокрой Балки,
укажем на еще одну ее деталь. Речь идет о форме и пропорции рам¬
ки. Она вертикально вытянута, с зауженной щелью, а ее передняя
часть практически параллельна задней. Такая форма не может рас¬
сматриваться в качестве локальной, ведь кроме ряда соответствий в
Причерноморье и на Кавказе, таковые имеются в Малой Азии,
Сирии, Египте, Италии, Потисье (Kazanski М., 1994). Некоторые
из рассматриваемых находок сделаны вне комплексов или без узко-
Датируемого материала. О датировке абхазских комплексов (многие
из них имеют пряжки с рамкой рассматриваемой здесь формы) ска¬
зано выше.
Крымские аналоги относятся в основном к VI в., во всяком слу¬
чае, они не ранее конца V в. (Айбабин А.И., 1990, с.36-37; Гавриту-
хин И.О., 1994). В Дюрсо пряжки с интересующей нас рамкой изве¬
стны в погр. 479 с керамикой и оружием 2-й половины V- начала VI
вв. и полыми массивными В-образными пряжками, указывающими
скорее на VI в. (Kazanski М., 1994, р. 158). Пряжка с такой же рам¬
51
кой есть и в погр.291 Дюрсо, относящемуся по местной переработ¬
ке дунайских двупластинчатых фибул с накладками к периоду II
этого могильника (около первой трети VI в. по А.В.Дмитриеву, не
исключая в принципе и конец V в.)- Погребение из Том (Гривица)
датируется в рамках 2-й половины VI - 1-й половины VII вв., по¬
гребение Вилленев-о-Шатело - относится к 1-й половине VI в.
(Kazanski М., 1994, р.151, 161). Наконец, следует иметь в виду и то,
что пряжки с подобными рамками обычны, например, в меровин-
гских могильниках периода III по К.Беннеру (ок. 525-600 гг.).
Для датировки периодов 1г и 1д важны довольно массивные,
хотя и полые, В-образные пряжки, часто украшенные вертикаль¬
ным или горизонтальным рифлением, с крупным трехчастным языч¬
ком (рис.З: 1, 9) и пряжки, характерные для комплексов «шипов-
ского» круга (рис.З: 3-4, 10, 11). Пряжка из погр.41 Мокрой Балки
(рис.З: 11), хотя сосудов из этого комплекса не достаточно для вклю¬
чения в таблицу сериации, принадлежит периоду 1д нашей систе¬
мы на основании клейма, тождественного тем, что встречены на
ряде сосудов этого периода.
Находки из Мокрой Балки наиболее подробно рассматривались
в работе И.А.Бажана и С.Ю.Каргапольцева, специально посвящен¬
ной В-образным рифленым пряжкам как хронологическому инди¬
катору (Бажан И.А., Каргапольцев С.Ю., 1989). Это, безусловно,
полезное исследование дает новые перспективы в обсуждении кон¬
текста и характера рассмотренных там находок, хотя ряд сделанных
выводов и вызывает сомнения или возражения (о некоторых см.:
Родинкова В.Е., 1996, с.128-129). Остановимся на наблюдениях, важ¬
ных для нашей темы. Во-первых, следует подчеркнуть, что было бы
неправильно рассматривать В-образные рифленые пряжки в каче¬
стве некоторой особой группы древностей или некой единой «моды».
По нашему мнению, рифление поверхности является одним из при¬
емов украшения рамок пряжек, для оценки которых важна вся сум¬
ма признаков, позволяющая выделять устойчивые типы и вариан¬
ты, а главное — соотносить со стилистически и культурно близкими
типами, даже если те не украшены рифлением. Это не позволило
бы объединять в одну группу весьма разнородные вещи по одному-
двум произвольно выбранным признакам (как это сделано, напри¬
мер, для групп 5 и 7 в системе И.А.Бажана - С.Ю.Каргапольцева).
Пряжка из погр.41 Мокрой Балки отнесена И.А.Бажаном и С.Ю.
Каргапольцевым к типу XI, характеризуемому «прямоугольной, часто
украшенной, обоймой». В эту же группу включены и ряд пряжек
52
меровингского круга, что представляется формально-искусствен-
ным. Достаточно взять любую достаточно представительную под¬
борку меровингских комплексов чтобы убедиться: украшение рам¬
ки перпендикулярным рифлением, прочерчиванием, таушировкой
периодически встречается со 2-й половины V до VII вв., без каких-
либо выразительных «всплесков» моды на подобные способы орна¬
ментации. Для оценки этих пряжек показателен, прежде всего, со¬
став ременных наборов и морфология деталей изделий. Пряжки с
прямоугольной обоймой принадлежат нескольким локальным ти¬
пам, которые следует рассматривать в рамках эволюции меровинг¬
ских поясов, имеющих собственные закономерности эволюции, не
связанные (или соотносимые весьма опосредованно) с тем, что
носили на юге Восточной Европы.
Контекст же мокробалковской находки совершенно иной. Это -
пряжки с внешне массивной В-образной или овальной полой рам¬
кой, отлитой вместе с обоймой или отдельно от нее. Есть как неор-
наментированные (нередко серебряные) изделия, так и позолочен¬
ные или покрытые золотой фольгой, украшенные рубчатой каймой
и круглыми вставками (рис.З: 10-11), типичные для памятников
круга Шипово восточноевропейской степи и соседних территорий.
По материалам Поволжья А.В.Богачев относит их к группе, «пере¬
ходной» от характеризующих местные культурььУ- 1-й половццы_У1
вв. к эпохе гералъ^ческих-р^метьнм^шнтур (Богачев А.В.Т 1992;
1996), чтсГсоответствует и наблюдениям над периодизацией конк¬
ретных памятников (Краснов Ю.А., 1980, типы ШБ1 и ШБЗ; Гав-
ритухин И.О., 1995). Формочка для изготовления подобных пряжек
найдена в Бернашовке в мастерской ювелира вместе с формочками
для изготовления других вещей шиповского круга, формочкой для
отливки миниатюрных поствосточногерманских пальчатых фибул
днестро-дунайской подгруппы (VII в., не ранее конца VI в.) и ке¬
рамикой 2-й фазы пражской культуры (середина VI-начало VII вв.)
(Винокур I.C., Мегей В.П., 1992; Гавритухин И.О. - в печати 2).
В комплексах указанного круга встречаются и пряжки с полой
рамкой и треугольной обоймой с выступами, известные по матери¬
алам Кисловодской котловины периодов 1г - Па (рис.З: 3-4). Это,
как и ряд других северокавказских комплексов, - свидетельство того,
что древности, обычные для II степной группы, синхронны и ге¬
ральдическим ременным гарнитурам, о чем неоднократно писал
А.К.Амброз (Амброз, А.К., 1989, с.78 и др.) (см. и ниже, о периоде
Иб). По материалам Дюрсо пряжки с треугольной обоймой характе-
8-699
53
ризуют 3-й период этого памятника, то есть датируются не ранее VI
в. (около 2-й и 3-й трети VI в. по (Дмитриев А.В., 1982)). Пожалуй,
наиболее архаичные полые пряжки рассмотренных типов известны
на Кавказе в кат.10 Лермонтовской скалы 2. Еще А.К.Амброз поста¬
вил вопрос о неоднородности материалов из этой катакомбы (Ам-
броз А.К., 1989, с.37-38, 81, 97, 128). Этот вывод подтверждается и
керамикой, наиболее поздние формы которой относятся к периоду
1в (см. выше). Очевидно, материалы из кат.9 Клин-Яра и кат.11 Лер¬
монтовской скалы отражают эпоху формирования стилей шиповс-
кого круга. Поздние материалы из кат.10 Лермонтовской скалы со¬
относятся с ранними периодами этих древностей; рассмотренные
материалы периодов 1г и 1д содержат «классические» образцы «ши-
повских» вещей, которые в эпоху геральдических гарнитур сосуще¬
ствуют с иными стилями и вытесняются ими.
Рифленая В-образная пряжка из кат.41 Мокрой Балки (рис.З: 9)
отнесена И.А.Бажаном и С.Ю.Каргапольцевым к группе X, синх¬
ронизируемой неизвестно почему с группами XI и IX (Бажан И.А.,
Каргапольцев С.Ю., 1989, с.32, 33). Находки, объединяемые в XI
группу, рассмотрены выше. К группе IX отнесен ряд вещей меро-
вингского круга, еще раз подтверждающий, что «гравировки и на¬
сечки» или «потеря В-образности рамки» - не особый этап (Бажан
И.А., Каргапольцев С.Ю., 1989, с.32), а параллельно существую¬
щие имитации рифленых и иначе украшенных пряжек, известных
по меровингским могильникам V-VII вв. Как было отмечено выше,
именно в этом контексте их и следует анализировать. Находки же из
Траян и Сопино, насечки которых имитируют рифление, следует,
скорее всего, рассматривать как имитации подунайских и причер¬
номорских типов. В отношении датировки Сопино отметим, что
встреченные там миски не имеют никакого отношения к Черняхов¬
ским. Это дериваты местных типов, широко распространенных на
Кавказе в римское время, а в Прикубанье сохранившихся и по¬
зднее. Репер для оценки сопинских мисок - Пашковский могиль¬
ник, где И.О.Гавритухиным выделены два периода: миски и ряд
локальных вещей характерны для его I периода, а в периоде II встре¬
чены пряжки, типичные для геральдических гарнитур (Гавритухин
И.О., Ковалевская В.Б., Коробов Д.С., и др., с.220-222).
Балкано-дунайские и Причерноморские В-образные рифленые
пряжки значительно многочисленнее и разнообразнее, чем можно
подумать, почитав статью И.А.Бажана и С.Ю.Каргапольцева. Здесь
нет возможности рассматривать весь этот массив, отметим лишь
54
важнейшие хронологические реперы. Дата находок на гепидских
м0гильниках (Csallany D., 1961) не ограничивается последней тре-
тью V и первыми двумя третями VI вв., как иногда предполагают,
исходя из разгрома гепидов лангобардами и аварами в 568 г. и рассе¬
ления последних в Карпатской котловине. Напомним, что визан¬
тийские войска во время контрнаступления конца VI в. встретили в
Потисье гепидские поселения, а реконструируемое А.Кишем пере¬
селение гепидов в Паннонию происходит, очевидно, где-то в 1-й
половине (трети -?) VII в. (Kiss А., 1992; Гавритухин И.О., Облом-
ский А.М., 1996, с.75; Гавритухин И.О. - в печати 3). В Царичин-
граде, строительство которого начато в середине VI в., а пожар
датируется монетами Фоки (602-610 гг.), хотя жизнь на части па¬
мятника продолжалась и позднее, найдена формочка для отливки
В-образных рифленых пряжек и геральдических гарнитур (Caricin
Grad, 1990, II, №208-210; Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996,
с.60-63). В Малаях полая рифленая пряжка, близкая В-образным,
входит в гарнитуру с геральдическими накладками и поздними псев¬
допряжками (Атавин А.Г., 1995, с.258-259).
Особая группа находок от Подунавья до Кавказа представлена
массивными, довольно высокими, полыми пряжками с язычками,
схематизированно передающими зооморфные, и рамками, часто
украшенными зональным, равномерным вертикальным, горизон¬
тальным рифлением: (рис.З: 1, 9); (Бажан И.А., Каргапольцев С.Ю.,
рис. 1:43, 2: 2, 10-12) - язычки пряжек в этой публикации переданы
не верно; (Csallany D., T.CCXVI: 9; GHA, № 1.10.с); Херсонес (бла¬
годарим сотрудников музея за возможность работать с находкой -
МЗХТ № 1863); до десятка образцов на Балканах (благодарим за
консультации Дж.Янковича из Белградского университета). Комп¬
лексы части находок либо неизвестны, либо датируются довольно
широко, около VI в. Находку из Ятруса, относят в разных публика¬
циях то к периоду D1, то - D2 этого памятника, но в любом случае
она датируется не ранее конца V и не поэже конца VI вв. (Gomolka-
Fuchs G., 1993; там литература). К VI в. относит Дж.Янкович запад-
но- и центрально-балканские находки. Пряжка рассматриваемого
круга найдена в Големаново-кале - крепости, построенной в эпоху
Юстиниана и разрушенной в конце VI в. (не ранее 580-х гг.). М.М.Ка¬
занский вполне убедительно показал, что попытка С.Уенце пред¬
ложить более раннюю дату для комплекса с интересующей нас пряж¬
кой не удачна (Kazanski М., 1994, р.165-166; 1995).
В склепе 31 Чуфут-кале, кроме довольно массивной полой пряж¬
55
ки с зонным орнаментом и схематизированным зооморфным языч¬
ком (Кропоткин В.В., 1958, рис.5:6), найдены пряжки типа Сира¬
кузы (не ранее VII в.) и типа Бал-Гота, варианта 2-4 по А.И.Айба-
бину (Айбабин А.И., 1990, с.48-49), а также серьги с литой
пирамидальной подвеской и цельнолитые с подвесками из шари¬
ков, то есть вещами, появившимися в Крыму на финальных этапах
культуры типа нижнего слоя Суук-Су (с середины VII в.) (Веймарн
Е.В., Айбабин А.И., 1993; Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996,
с.63-69, 89-94; там литература). Рассматриваемым пряжкам стилис¬
тически близки В-образные пряжки типа I вариантов 1 и 2 по А.И.Ай-
бабину. Наиболее ранние образцы таких вещей, относимые к 1-й
половине VI в., характеризуются еще не массивной рамкой (Айба¬
бин А.И., 1990, с.37-38). Пряжки с более массивными рамками,
видимо, несколько позднее, что подтверждают находки с черно¬
морского побережья Кавказа, такие как погребения в Веселом, Це-
бельда 1/1967 и 9/1977, датируемые не ранее середины VI в. по ге¬
ральдическим ременным накладкам и монетам Юстиниана (527-565
гг.) (Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996, с.84; Гей О.А, Ба¬
жан И.А., 1997, с.27-28, 103-104; там литература). Вышесказанное
позволяет считать наиболее вероятной датой интересующих нас пря¬
жек из кат.1 Острого мыса и кат.42 Мокрой Балки середину - 2-ю
половину VI в.
Трижды встреченные в комплексах периода 1г двупластинчатые
фибулы (рис.З: 2, 7, 14) относятся к наиболее поздним вариациям
боспорских, характерных для периода II по И.П.Засецкой (Засец-
кая И.П., 1990). Данные кавказские образцы выглядят более упро¬
щенными и схематизированными даже в сравнении с наиболее по¬
здними датированными керченскими, что и позволяет определять
хронологию первых в рамках VI в. До новых находок не ясно, была
ли в Кисловодской котловине собственная серия двупластинчатых
фибул, эволюционировавшая от образцов как из кат.30 Клин-Яра
(рис.2: 8) к рассматриваемым, или здешние двупластинчатые фи¬
булы отражают два разных периода причерноморских влияний.
В комплексах периода 1д трижды встречены броши, составлен¬
ные из круглых вставок в разных комбинациях (рис.4: 25). Они близ¬
ки т.н. «тюрингским» застежкам, датируемым 2-й половиной V или
от последней трети V до 1-й трети VI вв. (Bohme H.-W., 1988; Die
Franken..., 1996, s.351-353; там литература). Вопросы о соотноше¬
нии этих вещей с кавказкими, как и о происхождении кавказкой
серии, остаются неизученными. Кроме упомянутых, похожие вещи
56
известны от Верховий Кубани до Северной Осетии вне комплексов
или в сочетании с широко датируемыми вещами (в рамках этапов I
и II по предложенной шкале). Дважды такие броши встречены с
вещами этапа II (кат.З Бермамыт и кат.58 Мокрой Балки), что ука¬
зывает на более длительный период бытования кавказских брошей
в сравнении с западноевропейскими. В кат. 10 Лермонтовской скалы
2, содержащей вещи от периода 1а до 1в (см. выше), найдена и
брошка рассматриваемой серии. Вероятно, лишь наиболее ранние
находки на Кавказе синхронизируются с «тюрингскими». Неболь¬
шие Ж-образные броши (рис.4:6) найдены в кисловодских комп¬
лексах периодов 1д и Па, известные нам другие материалы (от Вер¬
хней Кубани до Осетии) не дают возможности откорректировать
такую датировку.
В трех клин-ярских комплексах периода 1д встречены псевдопряж¬
ки и накладки геральдических стилей (рис.4: 15-17). Они принадле¬
жат кругу наиболее ранних геральдических гарнитур, выделенному
И.О.Гавритухиным на материалах Поволжья (самые архаичные,
кроме погр.191 из Армиево и погр.165 Бирска, встречены в погр.941
Шокши, погр.66 Старого Кадома, кург.394 Алтынасара 4р (Гаври-
тухин И.О., 1995, с.122-124; Гавритухин И.О., Обломский А.М.,
1996, с.33, 85; Шитов В.Н.. 1988; Левина Л.М., 1996, с.329; Ахме¬
дов И.Р., Гавритухин И.О., Шитов В.Н.- в печати; там литература).
Эти древности характеризуют псевдопряжки с простыми щитовид¬
ными накладками и полыми В-образными рамками, как у пряжек
типа I варианта 2 по А.И.Айбабину (см. выше), такими же пряжка¬
ми, как правило, входящими в пояса позднеантичной структуры
(Гавритухин И.О, Обломский А.М., 1996, с.29-30), прямоугольны¬
ми и Т-образными накладками, сопоставимыми с наиболее арха¬
ичными крымскими (типы 76 и 78 по А.И.Айбабину (Айбабин А.И.,
1990)), но часто переработанными в местной традиции (в ряде слу¬
чаев накладки принадлежали местным сериям). Совокупность крым¬
ских аналогов позволяет синхронизировать рассматриваемые гар¬
нитуры с ранними фазами культуры Суук-Су (около 2-й половины
VI в.), так же датируются и восточнопричерноморские соответствия
(см. выше и (Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996, с.63-69, 84-
83, 89, 91)).
В рассматриваемых клин-ярских гарнитурах обращает внимание
наличие псевдопряжек, что не характерно для провинциальнови¬
зантийских, причерноморских и кавказских находок, но обычно
ДЛя степняков и испытавших их влияние народов Поволжья, Сиби¬
57
ри, Приаралья, Поднепровья и Карпатской котловины. А.К.Амброз
первый указал, что мода на псевдопряжки принадлежит традиции,
отличной от той, в рамках которой сформировались ранние гераль¬
дические стили и предположил, что первые являются переработка¬
ми дальневосточных поясов с накладками, имеющими ажурные
подвески, а в Европе их распространение связано с тюркским вли¬
янием (Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996, с.33-35; там лите¬
ратура). Эта теория до настоящего времени наиболее соответствует
имеющимся фактам, что предоставляет еще один хронологический
репер: поскольку тюрки (тюрюоты) утвердились на Кавказе в 570-
х гг., северокавказские псевдопряжки следует датировать не ранее
последней четверти VI в.
В период Па в Кисловодской котловине продолжают бытовать В-
образные пряжки, продолжающие линию развития более ранних
типов (рис.4: 3, 7, 8), их иногда сопровождают щитки, накладки и
наконечники со вставками (рис.4: 4, 9), есть и иранские пряжки
(рис.З: 12), но облик ременных гарнитур все более определяют ге¬
ральдические стили (рис.4: 1, 2). Эволюция геральдических наборов
Кисловодской котловины этапов II и III нами уже рассматривалась
на примере находок из Мокрой Балки (Гавритухин И.О., Обломс¬
кий А.М., 1996, с.82-83). Привлечение новых материалов в целом
подтвердило предложенную тогда картину. Гарнитуры периода Па
как по структуре, так и составу элементов отражают крымское вли¬
яние. Сочетание «рогатых» накладных пластин, Т-образных накла¬
док с крупной прорезью на пламеневидном щитке, скупо орнамен¬
тированных наконечников с вырезами по бокам и выступом снизу
(типы 101, 104, 103 по (Айбабин А.И., 1990) наиболее соответству¬
ет группе 3 крымских геральдических гарнитур, датируемой около
1-й трети VII в. (Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996, с.248-
249, 254, 274-275). Щитовидные накладки с крупной округлой про¬
резью (тип 129 по А.И.Айбабину) по крымским материалам появ¬
ляются в группе 5. Следует отметить, что последняя частично
синхронна группе 3. Кроме того, не исключено, что на Кавказе
ритмично расположенные щитовидные накладки могут появляться
несколько раньше чем в Южном Крыму, ведь для поясов провин¬
циальновизантийского круга такая структура является инородной
инновацией (Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996, с.30).
Как отмечалось ранее (Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996,
с.82-83), геральдические гарнитуры периода Пб продолжают тради¬
ции местного стиля, сложившегося в период Па. Именно на период
58
116 приходится наибольшее число гарнитур «кисловодской» шко¬
лы, и они наиболее выразительны по составу (рис.5: 1-3, 17-18).
Как и в периоде Па, встречаются прямоугольные пряжки и неболь¬
шие накладки, украшенные насечками по периметру (например,
кат. ПК Мокрой Балки), столь характерные для ранних причерно¬
морских гарнитур. Кавказско-понтийские связи отражают и рогатые
двучастные накладки с прорезями «бантиком», щитовидные с про¬
резями «галочкой», Т-образные с пламеневидной пластиной и круп¬
ной прорезью, наконечники с прорезью в виде замочной скважи¬
ны и т.д. (рис.5: 12-14, 16) В комплексах периода Пб еще присутствуют
элементы «шиповского» круга, например, «дерюжный» орнамент
(рис.5: 9); стоит отметить, что такие накладки украшают здесь обув¬
ные ремни, а пояс, найденный в том же комплексе, выполнен со¬
всем в другом стиле (рис.5: 15).
Накладки из кат.94 и 125 Мокрой Балки являются переработка¬
ми понтийских образцов в форме цифры «8», но точно таких в При¬
черноморье нет; очевидно, это кавказские дериваты, на что указы¬
вают и прорези в форме схематизированных птичьих голов («запятых»
с утолщенным «хвостиком») (рис.5: 6, 15-16), особенно частые на
Кавказе и степном Прикубанье (например: (Гавритухин И.О., Об-
ломский А.М., 1996, рис.80: 34, 36; 82: 66, 82; Атавин А.Г., 1995,
т. 10:9; 13: 13; 16:1) и т.д.). Характерны в наибольшей степени для
Кавказа и щитовидные накладки с прорезями в виде дуги в комби¬
нации с заполняющими остальное пространство полосами, и нако¬
нечники с прямыми боками, украшенные прорезями в виде треу¬
гольников и кружков (рис.5: 15-16; (Гавритухин И.О., Обломский
А.М., 1996, рис.79: 34, 72, 89, 93; 82: 53)). Для оценки таких накла¬
док, важно, что они: 1) являются вариациями широко распростра¬
ненных типов, 2) встречаются и за пределами кавказско-приазовс¬
кого ареала, но единично и в определенном контексте (предгорный
Крым, лесостепное Поволжье и т.п.). Очевидно, это отражает ситу¬
ацию, когда на Кавказе и в Приазовье существует объединение,
включенное в широкий евразийский контекст, но влиятельное на¬
столько, что в его рамках формируются собственные стили, пре¬
стижные и у соседей. По набору элементов гарнитуры периода Пб
наиболее близки крымским гарнитурам групп 5 и 6, характерным
Для фазы За и, отчасти, 26 и 36 культуры Суук-Су, то есть датиру¬
емым около 2-й четверти - середины VII в. (Гавритухин И.О., Об¬
ломский А.М., 1996, с.91-92, 248-249, 254, 274-275).
Оценивая стили ременных гарнитур периода Пб отметим, что
59
большая часть наборов, выполненных в традициях «Кисловодском»
школы, встречены в комплексах, имеющих кроме посуды, появив¬
шейся в период Пб, и более архаичную (ОМ-3, ПК, Мирн.-З). В
комплексах, где известны лишь формы, продолжающие существо¬
вать в период III, без более ранних, есть и элементы ременных
гарнитур, близкие тем, что встречаются в период Ша и Шб (кат.94,
57 Мокрой Балки). Сказанное позволяет, пока в виде тенденции,
выделять среди рассматриваемых наиболее архаичные комплексы в
подпериод Пб.1, а близкие более поздним - в подпериод Нб.2. Пер¬
вые, очевидно, частично синхронны периоду Па, а вторые - Ша.
Для характеристики эволюции раннесредневековых древностей
Кисловодском котловины важны материалы Кугульских склепов. Хотя
найденная там керамика невыразительна и эти комплексы не вклю¬
чены в таблицу сериации, состав металлического инвентаря делает
этот памятник одним из опорных для понимания состава и соотно¬
шения материалов периода 1д и этапа II. Набор изделий из металла,
типичный для периода 1д Кисловодском котловины и важный в
плане подтверждения рассмотренных выше его аналогов от Повол¬
жья до Восточного Причерноморья, встречен в кугульских склепах
2 и 4, в то время как Кугульские склепы 3 и 5 содержат выразитель¬
ные наборы, типичные для периода Пб (Амброз А.К., 1989, с. 109-
110). Причем, если склеп 5, где есть типы вещей, продолжающих
«шиповскую» традицию, по составу накладок и пряжек соответ¬
ствует подпериоду Пб.1, то набор из склепа 3, содержащий аналоги
некоторым накладкам из склепа 5, типичен для подпериода Пб.2 и
имеет ряд соответствий в ранних материалах этапа III.
Геральдические ременные гарнитуры господствуют и на протя¬
жении периода II 1а, продолжая существовать (вытесняясь новыми
стилями) в комплексах периода II16 (особенно показательны нео¬
публикованные материалы Клин-Яра). Часть накладок принадлежит
тому же контексту, что характеризовал гарнитуры периода Пб, от¬
метим, лишь, что крымских соответствий становится меньше. В ре¬
менных гарнитурах Кисловодском котловины периодов II 1а и отча¬
сти Шб заметную роль играют элементы, распространенные по дуге
от Ирана и Сирии, через Кавказ, Приазовье и Поднепровье, к
Карпатской котловине (накладки с двумя птичьими головами, Т-
образные с удлиненным соединителем пластины и перекладины,
щитовидные с «крючком», оформленным в виде звериной головы,
накладки в форме птичьих голов; этому кругу принадлежат и укра¬
шенные треугольниками зерни наконечники, крупные серьги с
60
пирамидальными подвесками, упомянутые ранее прорези в форме
схематизированных птичьих голов, украшенные вставками и зер¬
нью псевдопряжки (рис.6: 2, 5, 8; неопубликованные материалы из
могильников Мачты и Клин-Яр; (Гавритухин И.О., Обломский
дМ., 1996, с.26 - вариант Б.1г, 34 - вариант 2а, 94; рис.38: 5, 11,
19, 25; 42: 12-14, 17-18, 49-50; 47: 11, 23, 24-25, 31; 82: 45-46, 101,
108, ИЗ; Атавин А.Г., 1995, т.10: 1, 10; 13: 5, 10, 12; Амброз А.К.,
1989, рис.22: 12, 13, 19, 31, 56; 23: 9, 30-31; Toth Е.Н., Horvath А.,
1992, s.104-107, 129-131; Taf.XXI.5) и др.). Сочетание таких вещей
типично для богатых комплексов типа Боча - Перещепино, датиру¬
емых около середины VII в., а так же комплекса из Глодос, относя¬
щегося к несколько более позднему времени (Залесская В.Н., Львова
З.А. и др., с.88-100).
В период Шб формируются гарнитуры, включающие лировид¬
ные пряжки и длинные, расширенные книзу наконечники (рис.6:
1, 3; 7: 20-22). Такие пояса частично синхронны геральдическим
гарнитурам и древностям круга Перещепино - Глодосы, но в целом
они - более поздние и продолжают бытовать в периоде Шв. В отли¬
чии от геральдических наборов, в данном случае перед нами, не¬
сомненно, локальный тип пояса, имеющий лишь частичные соот¬
ветствия на Северном Кавказе (например, в грунтовом могильнике
Чир-юрта (Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996, рис.80: 23,
31, 33)), но резко отличающийся от гарнитур соседних территорий.
В периоде Шб появляются, а в последующее время получают рас¬
пространение и имитации поясов византийского круга VII в. с дву¬
частными и полуовальными накладками, сопровождающиеся на¬
конечниками с прямыми боками и скругленным низом (рис.7: 6-9;
8: 1, 8-11), упрощенные и схематизированные реплики этих стилей
(рис.8: 17, 25-26) и новые формы, также выполненные в технике
прессовки (рис.8.2). Многие пояса этого времени включают пряжки
византийского круга, представленные, как правило, местными пе¬
реработками, иногда довольно существенно отличающимися от
прототипов (рис.7: 1, 8: 3, 20).
Комплексы периода Шв по керамике и изделиям из металла не
совсем однородны. Те, что относятся к подпериоду Шв.1 практи¬
чески не содержат керамики, не известной в периоде Шб (исклю¬
чение - малочисленный таксон Кр.9 - №11 по горизонтали в табли¬
це сериации), именно в этих комплексах встречены пояса с
лировидными пряжками, круглые броши с вставками и серьга с
подвеской в виде пирамидки, типичные для периода Шб, а кроме
61
того, серьга с полиэдрическим окончанием и мелкие накладки со
вставками, пока не известные в более поздних комплексах, но обыч¬
ные для более ранних. Состав керамики подпериода Шв.2 характе¬
ризуется наличием новых разновидностей (номера 1, 2, 3 по табли¬
це сериации), типичных для горизонта наиболее поздних погребений
на рассматриваемых памятниках и отсутствием перечисленных ар¬
хаичных типов металлического инвентаря; среди материалов имен¬
но этого подпериода известны накладки новых форм, в том числе
имеющие сходство с салтовскими (рис.8: 13).
Несмотря на наличие в комплексах периода Шб и подпериода
Шв.1 ряда схожих вещей, отличие комплексов периода Шв, в том
числе и подпериода Шв.1, от более ранних достаточно отчетливое.
Лишь с этого времени в материалах Кисловодской котловины изве¬
стны пряжки с резко вытянутыми «губами» (рис.8: 3, 20), малень¬
кие зеркала с рельефным валиком по краю (рис.8: 18, 23), амуле¬
ты, составленные из вписанных друг в друга кругов и 4-х перекладин
(рис.8: 24), литые пуговицы (рис.7: 18), серьги с овальной дужкой.
Выделяют комплексы периода Шв и клейма группы IV. Следует от¬
метить, что значительный массив комплексов с выразительным
инвентарем, характерным для периода Шв, в таблице сериации не
отражен, поскольку встреченная там керамика недостаточно выра¬
зительна или малочисленна, что, как отмечалось при общей харак¬
теристики керамики, в еще большей степени проявляется на мате¬
риалах финального горизонта рассматриваемых могильников. Назовем
лишь неучтенные в таблице сериации комплексы с выразительным
инвентарем периода Шв с двух памятников: Мокрая Балка, кат.5,
7, 47, 49, 68, ПО, 15К, 21 К; Лермонтовская скала 2, кат.2, 6, 8, 9,
12, 18, 1/1981г. Список можно продолжить.
Переработки византийских вещей, отмеченные в материалах пе¬
риодов Шб и Шв, распространены довольно широко, но наиболее
близкие соответствия Кисловодском образцам концентрируются на
Северном Кавказе, в меньшей степени они известны в Поднепро-
вье (Вознесенка, Ясиново - группа VI по (Амброз А.К., 1981)); вли¬
яние древностей этого круга фиксируется и на Средней Волге (Шок-
ша, Старое Вадиково, Шиловка - неопубликованные материалы из
раскопок В.Н.Шитова, И.М.Петербургского, Р.С.Багаутдинова,
которых мы благодарим за информацию), но большинство поволж¬
ских находок принадлежит иному культурному кругу, также как
приуральские или крымские древности этого времени. Очевидно,
эта картина отражает новую систему культурных и политических
62
связей, в которую включилось население Кисловодской котлови¬
ны.
Пряжка из Мокрой Балки (рис.7: 1), как было отмечено, при¬
надлежит локальной серии переработок византийских образцов
(овальнорамчатые типа 30 по (Ковалевская В.Б., 1979)). Ее прототи¬
пы и аналоги датируются VII в. (Ibler U., 1992; там литература), но
там, где возможно сузить дату, материалы указывают скорее на се¬
редину и вторую половину VII в. Отметим, что византийская пряж¬
ка, относящаяся к прототипам рассматриваемых, найдена в кладе
из Мителены с монетами Ираклия (610-641 гг.), а дериваты, обра¬
зующие особую серию находок в Карпатской котловине (тип Болы
- Желовцы по У.Иблер) принадлежат контексту среднеаварского
времени, часто его второй половине (обоснование дат см. (Гавриту¬
хин И.О., Обломский А.М., 1996, с.69-76)). Более раннюю дату У.Иб¬
лер обсуждает лишь для погр.88 Радвана над Дунаем, ссылаясь на
раннеаварские параллели ременного наконечника, но найденная
там пряжка может быть отнесена к интересующему нас типу весьма
условно, а стиль наконечника позволяет сопоставление и со сред¬
неаварскими образцами. В Восточной Европе пряжки с рамками,
аналогичными мокробалковскому образцу, датируются по крымс¬
ким и кавказским материалам не ранее второй половины VII в., а в
основном концом VII в. и позднее (Айбабин А.И., 1990, с.46-49;
Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996, ИС-35: с.90-92, 274-275).
Следует отметить, что такие рамки встречаются и на пряжках с
литой растительной орнаментацией, распространенной в VIII в.
В кат. 124 Мокрой Балки, относящейся к периоду Шб, найдено
стремя с прямой подножкой. В кат. 118 того же могильника, керами¬
ка и состав инвентаря которой позволяют датировку как периодом
Шб, так и Шв.1, находилась сабля. Такие вещи не известны в ком¬
плексах более ранних, чем последняя треть VII в. от Карпатской
котловины (горизонт Игар-Озора — II среднеаварский период) до
Сибири (комплексы катандинского горизонта, сопоставимые с древ¬
ностями 2-го Тюркского каганата) (Амброз А.К., 1973; Гавритухин
И.О., Обломский А.М., 1996, ИС-37, с.91-92, 274-275). В кат.114
Мокрой Балки, 12 Лермонтовской скалы 2 (с солидом Константа II
— 641-668 гг.) и 29 Клин-Яра, относящихся к периоду Шв.1, най¬
дены прямоугольные «резаные» (по терминологии венгерских уче¬
ных) накладки с отверстиями по углам для 4-х штифтов; аналогич¬
ные часто встречаются на Среднем Дунае в комплексах
позднеаварского времени, то есть VIII в. (Stadler Р., 1989). Серьги с
63
овальной дужкой являются одним из реперов поздних фаз позднеа¬
варского времени (позднее начала VIII в.) (Гавритухин И.О., 1990;
там литература); как не ранние оценивает такие серьги на фоне
образцов 2-й половины VII-X вв. Д.А.Сташенков (см. статью в этом
сборнике), что согласуется и с оценкой таких находок на Северном
Кавказе В.Б.Ковалевской (Ковалевская В.Б., 1995, с.156-168).
Среди реперных кавказских материалов древности, появившие¬
ся в период Шб и Шв, находят аналоги в материалах Директорской
горки и периода 2 Чми, датируемые не ранее 2-й половины У11_в^
а скорее, с конца VII в., и несомненно существовавшие в 1-й поло¬
ву не-середине VIII в. (Абрамова М.П.,~1982; Гавритухин И.О., Об-
ломский А.М., 1996, с.80-81). Материалы из Кисловодской котло¬
вины периода Шв и более поздние находят соответствия в материалах
из Галиата с византийской монетой Ираклия и Ираклия Констан¬
тина (613-641 гг.) и арабской 700/701 г. (Кропоткин В.В., 1962,
№136; там литература). Все эти и аналогичные им древности харак¬
теризуют т.н. «предсалтовский» период, отражающий ранние этапы
гегемонии Хазарского каганата в Восточной Европе. Следующая эпоха
в истории этого государственного объединения отражена в возник¬
новении ряда крупных могильников (типа Салтовского) на его се¬
верной границе. В Кисловодской котловине, в отличии от ряда дру¬
гих территорий Северного Кавказа, в это время, наоборот, число
памятников резко сокращается (Афанасьев Г.Е., 1979, с.50-51).
Двучленные пружинные фибулы с завитком на конце пластин¬
чатого приемника с пластинчатым корпусом (рис.4: 23, 24; 8: 27)
известны в комплексах начиная с периода 1в и до Шв, хотя более
всего их с материалами этапа II. Эти застежки принадлежат локаль¬
ным кавказским сериям, сложившимся на основе изделий римско¬
го времени (Амброз А.К., 1966, с.45-47). Фибулы того же типа, но с
более сложным сечением корпуса (рис.6: 25; 7: 19) пока известны
лишь начиная с периода Ша, а с круглым в сечении корпусом
(рис.8: 28) — только в периоде Шв. Шарнирные фибулы с ромби¬
ческой ножкой (рис.7: 14-15) только однажды найдены с материа¬
лами периода 1д (кат.61 Мокрой Балки, эта вещь известна нам лишь
по рисунку из отчета А.П.Рунича, поэтому ее детальная характери¬
стика затруднительна), по одному разу изделия того же типа встре¬
чены в периодах Пб и Ша, а в периоды Шб и Шв они являются
обычной находкой, как и шарнирные фибулы с завитком на конце
пластинчатого приемника. В какой степени приведенные наблюде¬
ния отражают эволюцию рассматриваемых застежек в целом, ска¬
64
зать трудно. В эволюции закавказких аналогов можно увидеть схожие
тенденции, но и несомненное своеобразие, а весь массив таких ве¬
щей практически не изучен с точки зрения выделения локальных и
хронологических вариаций (Гавритухин И.О., Обломский А.М.,
1996, с.39-40, 77-79; там литература). Кавказские зооморфные бро-
jjjи и различные амулеты наиболее подробно рассматривались
В.Б.Ковалевской (Ковалевская В.Б., 1995), наши наблюдения под¬
тверждают или уточняют часть выводов исследовательницы, а от¬
дельным положениям - противоречат. Круглая брошь с 4-мя голов¬
ками найдена в кат.4К Мокрой Балки, относящейся к периоду На,
в мог.7 у горы Машук в Пятигорске вещь той же серии найдена с
пряжкой, типичной для «шиповского» горизонта (Амброз А.К., 1989,
рис.36: 1-2), что соответствует и контексту образцов с Верхней Ку¬
бани (Гиляч, погр.З; Байтал-Чапкан, погр.9). Застежки этого типа
известны и значительно западнее; в погр.351 могильника Штрау-
бинг-Баюваренштрассе пара таких вещей найдена с фибулами 1-й
половины VI в. 1-й половиной или VI в. в целом датируются запад-
но- и центральноевропейские броши с птичьими головами других
типов (Werner J., 1961, №258-260). Очевидно, в данном случае, как
и в отношении застежек, составленных из круглых вставок (см. выше,
о периоде 1д), хронологические рамки кавказских вещей шире, чем
их западных аналогов. Предварительно дату кавказской серии бро¬
шей с четырьмя головами можно определить в пределах VI-1-й по¬
ловины VII в., что противоречит датировкам Й.Вернера (V в. (Werner
J., 1961, №257) и ближе оценкам В.Б.Ковалевской, данным в тек¬
сте, но не соответствует ее же «эволюционно-хронологическим» таб¬
лицам (Ковалевская В.Б., 1995, с.137, 140, 161).
Броши с одной птичьей головой и вытянутым клювом известны
лишь в комплексах этапа II. Такие же, но с загнутым клювом суще¬
ствовали дольше, до периода Шб, а с двумя птичьими головами
(рис.6: 17) известны начиная от периода Нб до Шб. Круглые броши
с крупной вставкой (рис.7: 16) известны от периода Ша до Шв.1,
так же как серьги с подвеской в виде пирамиды (рис.6: 5). Разные
варианты серег, отлитых с подвеской из разнокалиберных шариков
по нашим материалам относятся к этапу III, их разновидность (как
На рис.6: 26) встречена лишь в комплексах периодов Ша и Шб.
Амулеты А виде человечков в Кисловодской котловине найдены в
Комплексах этапа II, а такое же изображение, включенное в круг с
Шишечками бытует до периода Шб. От периода На до Шб встреча¬
ются амулеты в виде круга с шишечками (см. о них статью А.В.Бо¬
9-699
65
гачева в данном сборнике). К поздним амулетам, датируемым не
ранее периода Шв относятся подвески, состоящие из вписанных
друг в друга кругов и в виде всадников, что соответствует оценке
этих вещей В.Б.Ковалевской (Ковалевская В.Б., 1995, с. 132-137.
149-149, 161), правда, находка амулета, состоящего из кольца с
шишечками и вписанного в него гладкого кольца в кат. 109 Мокрой
Балки, относящейся к периоду Ша, позволяет внести в этот вывод]
коррективы. Рассмотренные броши, амулеты и серьги важны не
столько с точки зрения уточнения хронологии комплексов, сколь¬
ко демонстрируют реальность выделенных периодов и некоторые
перспективы работы с этими вещами. Отметим и ряд вещей, имею¬
щих длительный период бытования, но иногда используемых в ка¬
честве индикаторов для синхронизации или довольно узкой дати¬
ровки комплексов. Коробочки-буллы, в том числе и отнесенные
Т.Вида к «ранней» группе, найдены начиная с комплексов периода
1а до II16, что корректирует хронологию этих древностей, предло¬
женную венгерским коллегой, хотя следует отметить, что для мате¬
риалов этапа III такие вещи не характерны (Vida Т., 1995}. Простые
«калачевидные» серьги (рис.2: 14-15; 3: 8; 6: 39) встречены в рас¬
смотренных комплексах вплоть до периода Шв (кат.38 и 78 Мокрой
Балки), что не позволяет ограничивать верхнюю границу бытова¬
ние этих вещей VII в. или его серединой (Богачев А.В., 1995), а
учитывая тесные связи Кавказа и Поволжья в раннем средневеко¬
вье, это необходимо учитывать при датировке волго-камских нахо¬
док, в частности обсуждая находки из Новинок. Модификации та¬
ких серег с литой псевдоподвеской (рис.6:26 и т.п.) датируются по
нашим материалам не ранее середины VII в. (период Ша). Широко
(включая и период Шв) датируются ложечки-»цедилки» и подвес¬
ки с туалетными принадлежностями.
Подведем итог представленным выше наблюдениям над хроно¬
логией выделенных периодов эволюции материальной культуры
Кисловодской котловины и попробуем связать их с известными
фактами военно-политической истории Кавказа. Приводимые ниже
абсолютные даты периодов «накладываются» друг на друга, что свя¬
зано не только с особенностями датировок хронологических репе¬
ров, но, по всей видимости, отражает реальную картину не только
«запаздывания», но и реального сосуществования стилей.
Периоды 1а и 16 Кисловодской котловины, отражающие время
господства моды гуннской эпохи, датируются в рамках V в. По¬
скольку вещи, синхронные периоду D2 по Я.Тейралу встречены и в
66
переходный период RZ/Ia, собственно период 1а, когда кисловод-
ский раннесредневековый керамический комплекс выступает в
оформившемся виде, относится не к первым десятилетиям V в. Часть
комплексов периодов 1а и 16 (их не всегда можно подразделить с
делаемой жесткостью) относятся ко 2-й половине V в. и связаны с
эпохой, когда господству гуннов в Подунавье уже пришел конец.
Период 1в датируется в рамках конца V-1-й половины VI в. Древ¬
ности этого времени отражают активизацию понтийской и кавказ¬
ской политики Византии, возможно, соотносимую и с началом
реконструкции Нижнедунайского лимеса при Анастасии. Раннеши-
повские вещи свидетельствуют о включенности населения Кисло-
водской котловины в культурные и военно-политические процес¬
сы, связанные с народами восточноевропейской степи. В целом тот
же контекст прослеживается и на протяжении последующих перио¬
дов этапа I. Период 1г датируется около середины, а 1д — 2-й поло¬
вины VI в., не исключая самое начало VII в. Синтез гарнитур с
псевдопряжками и элементов геральдических стилей, сформиро¬
вавшихся в Причерноморье и на Балканах, отмеченный для перио¬
да I д, вполне соответствует тюрко-византийским союзническим
отношениям в борьбе с Хосровом II. Вероятно, отряды, набранные
в Кисловодской котловине, участвовали в этих походах.
Период На датируется около 1-й трети, а Нб.1 - около 2-й чет¬
верти VII в. То, что мода на псевдопряжки не получает развития, а
под влиянием причерноморских стилей складывается своеобразная
«кисловодская» школа геральдических ременных гарнитур, возмож¬
но, отражает относительную военно-политическую самостоятель¬
ность людей, населявших Кисловодскую котловину и их ориента¬
цию на Византию.
Подпериод Пб.2 и период Ша датируются серединой, а Шб -
второй половиной VII в. Особенности стилей этого времени вполне
соотносимы с ситуацией, когда какая-то часть Кавказа контроли¬
ровалась Великой Болгарией, испытавшей в различных сферах жиз¬
ни непосредственное влияние Византии, но связанной и с миром
евразийской степи, в культуре которого отражен синтез контактов
с разными народами.
Подпериод Шв.1 датируется концом VII-1-й половиной VIII вв.,
а Шв.2 и финальный горизонт рассматриваемых могильников, не
отраженный в таблице сериации, приходится уже на VIII в. Можно
ли сузить дату последних, исключив из предложенных рамок нача¬
ло или конец VIII в., или же в предлагаемые хронологические рам¬
67
ки должна включаться какая-то часть IX в. - на современном уровне
исследований не ясно. Это время, как и часть периода Шб, принад¬
лежат эпохе, когда могущественнейшей силой на Северном Кавка¬
зе были хазары.
Наличие в Кисловодской котловине самостоятельного стиля по¬
ясов, когда на Кавказе доминировали мощные объединения, будет
вполне понятно, если учесть, что аланские группировки играли на
ранних этапах истории Хазарского каганата заметную и довольно
самостоятельную роль. Не исключено, что они внесли существен¬
ную лепту в разгром Великой Болгарии и уже в ее рамках могли
подчеркивать самостоятельность. Культура же, маркирующая цело¬
стность Хазарского каганата, складывалась не сразу, постепенно
вытесняя следы местного своеобразия. Прекращение функциониро¬
вания многих могильников и резкое сокращение общего числа па¬
мятников Кисловодской котловины к началу «салтовского» перио¬
да истории каганата вполне соотносится с формированием
лесостепного («аланского») варианта салтово-маяцкой культуры и
практикой переселения народов, обычной для многих государств,
не исключая и возглавляемое хазарами.
Примечание 1.Часть работы с музейными коллекциями была осу¬
ществлена при поддержке РФФИ (грант 95-07-19089). Прино¬
сим глубокую благодарность Я.Б.Березину, В.Б.Ковалевской, И.В.
Отюцкому, С.Н.Савенко, В.С.Флерову за предоставленную возмож¬
ность работы с коллекциями и использования неопубликованных
материалов, а также А.Б.Белинскому и Г.Харке за возможность учесть
в работе материалы, приведенные в их отчетах).
Примечание 2. В периодизационной таблице и в тексте при обо¬
значении комплексов используются следующие сокращения. Номе¬
ра комплексов без буквенного обозначения перед цифрами — мо¬
гильник Мокрая Балка (без буквенных обозначений после цифр -
раскопки А.П.Рунича; Аф - раскопки Г.Е.Афанасьева, например:
1Аф; К - раскопки В.Б.Ковалевской, например: 4К). КЯ - могиль¬
ник Клин-Яр III (для материалов из раскопок В.С.Флерова, а так¬
же А.Б.Белинского и Г.Харке существует сквозная нумерация без
буквенного обозначения, например: КЯ-1 или КЯ-338; для комп¬
лексов из раскопок А.П.Рунича вводится буквенное обозначение -
Р; материалы спасательных работ из фондов Ки слободского музея,
не вошедшие в отчеты, кроме номера комплекса содержат инфор¬
68
мацию о годе исследования, например - КЯ-21,87, или некую ин¬
формацию с неясным принципом нумерации, запечатленной на
щифРе сосуда, например - КЯ-8(29)). КЯ1У - могильник Клин-Яр
[V (раскопки А.Б.Белинского и Г.Харке). КО - Кисловодское озеро
(раскопки А.П.Рунича). ЛС1 и ЛС2 - соответственно могильники
jsfol и №2 у Лермонтовской скалы (раскопки А.П.Рунича). Куг. -
Кугульский могильник (раскопки А.П.Рунича). ЗКС - Западные Ку-
гульские склепы (А.П.Рунич). ОМ - Острый мыс (А.П.Рунич). Яс -
могильник «Ясли» (цифровое обозначение - раскопки А.П.Рунича;
буква С после номера погребения - раскопки С.Н.Савенко). Берм —
Бермамытский могильник (А.П.Рунич). Мирн - могильник №2 у
пос. Мирный (А.П.Рунич). ДГ - могильник «Директорская горка»
(раскопки М.П.Абрамовой). Лун - могильник №2 у подсобного хо¬
зяйства им.Луначарского (А.П.Рунич). Ал.кр. - могильник у «Аланс¬
кой крепости» (А.П.Рунич). Зел - материалы из комплексов могиль¬
ника у пос.Зеленогорский (фонды Кисловодском музея). Выс -
могильник Высокогорный I (Я.Б.Березин). Зам - Замковый (без бук¬
венного обозначения - раскопки А.П.Рунича; Бр - раскопки Я.Б.-
Березина).
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Абрамова М.П., 1982. Новые материалы раннесредневековых могильни¬
ков Северного Кавказа // СА. №2.
Абрамова М.П., 1997. Ранние аланы Северного Кавказа III-V вв. н.э. М.
Айбабын А.И., 1990. Хронология могильников Крыма позднеримского и
раннесредневекового времени // МАИЭТ. Вып.1.
Амброз А.К., 1966. Фибулы Юга Европейской части СССР. II в. до н.э.-IV
в. н.э. // САИ. Вып. Д1 -30.
Амброз А.К., 1973. Стремена и седла раннего средневековья как хроноло¬
гический показатель (IV-VIII вв.) // СА. №4.
Амброз А.К., 1981. Восточноевропейские и среднеазиатские степи V - пер¬
вой половины VIII в. // Археология СССР. Степи Евразии в эпоху средневе¬
ковья. М.
Амброз А.К, 1989. Хронология древностей Северного Кавказа V-VII вв. М.
Ахмедов И.Р., Гавритухин И. О., Шитов В.Н. - в печати.
Геральдические ременные гарнитуры бассейна Оки и Суры // Труды ГИМ.
М.
Атавин А.Г., 1996. Погребения VII - начала VIII вв. из Восточного При-
азовья // КЕС. Самара.
Афанасьев Г.Е.- рукопись. Проблемы хронологии раннесредневековых
памятников Северного Кавказа. Дисс. канд.истор. наук. М.,1976. Архив ИА
10-699
69
РАН.
Афанасьев Г.Е., 1979. Хронология могильника Мокрая Балка // КСИА.
Вып. 158. М.
Афанасьев Г.Е., 1980. Керамика Мокрой Балки // Средневековые древно¬
сти евразийских степей. М.
Афанасьев Г.Е., 1980а. Пряжки катакомбного могильника Мокрая Балка у
г.Кисловодска // Северный Кавказ в древности и средние века. М.
Бажан И.А., Каргапольцев С.Ю., 1989. В-образные рифленые пряжки как
хронологический индикатор синхронизации // КСИА. Вып. 198.
Батчаев Р.Ж., 1987. Курганы гуннского времени у селения Кишпек //
Археологические исследования на новостройках Кабардино-Балкарии в 1972-
1979 гг. Т.З. Нальчик.
Богачев А.В., 1992. Процедурно-методические аспекты археологического
датирования (на материалах поясных наборов IV-VIII вв. Среднего Повол¬
жья). Самара.
Богачев А.В., 1995. К эволюции калачиковидных серег IV-VII вв. в Волго-
Камье // КСЕ. Самара.
Богачев А.В., 1996. К вопросу поздней дате древностей «гуннского круга»
// РА. №3.
Веймарн Е.В., Айбабин А.И., 1993. Скалистинский могильник. Киев.
Винокур I.C., Мегей В.П., 1992. Ювел1рна майстерня ранньосредньов1чних
слов'ян // Археолопя. №3.
Воронов Ю.В., Бгажба О.Х., 1986. Главная крепость Апсилии. Сухуми.
Гавритухин И. О., 1990. К изучению изменений в материальной культуре
севера Карпатской котловины в конце VI - начале VIII вв. н.э. //Традиции
и инновации в материальной культуре древних обществ. М.
Гавритухин И. О., 1994. Причерноморская серия фибул группы Левице-
Токари (к изучению восточногерманского культурного наследия) // Бос-
порский сборник. Вып.4. М.
Гавритухин И. О., 1995. К изучению ременных гарнитур Поволжья VI-VII
вв. // КЕС. Самара.
Гавритухин И. О. - в печати. Финал традиций культур римского времени в
Восточном Прикарпатье // Spaten romissche Keiserzeit in Mittel- und Osteuropa.
Lodz.
Гавритухин И. О. - в печати 2. Хронология пражской культуры // Труды
VI Международного конгресса Славянской археологии. М.
Гавритухин И. О. - в печати 3. Маленькие трапецевидные подвески с по¬
лоской из прессованных точек по нижнему краю // Пстар1чна-археалапчный
сборшк. Менск.
Гавритухин И.О., Ковалевская В.Б., Коробов Д. С., Малашев В.Ю., Мошкова
М.Г., 1996. Аланы Северного Кавказа и степи Евразии // Соросовские лау¬
реаты. М.
Гавритухин И. О., Обломский А.М., 1996. Гапонове кий клад и его историко¬
70
культурный контекст. М.
Гей О.А., Бажан И.А., 1997. Хронология эпохи «готских походов» (на тер¬
ритории Восточной Европы и Кавказа). М.
Гороховский Е.Л., 1988. Хронология Черняховских могильников лесостеп¬
ной Украины // Труды V Международного конгресса археологов-славистов.
Том 4. Киев.
Дмитриев А.В., 1982. Раннесредневековые фибулы из Дюрсо//Древнос¬
ти эпохи переселения народов V-VIII вв. М.
Залесская В.Н., Львова З А., Маршак Б.И., Соколова И.В., Фонякова Н.А.,
1997. Сокровища хана Кубрата. Перещепинский клад. СПб.
Засецкая И.П., 1990. Относительная хронология склепов позднеантично¬
го и раннсредневекового боспорского некрополя (конец IV- начало VII в.)
// АСГЭ, 30. Л.
Засецкая И.П., 1993. Материал боспорского некрополя второй половины
IV - первой половины V вв. н.э. // МАИЭТ. III.
Засецкая И.П., 1994. Культура кочевников южнорусских степей в гуннс¬
кую эпоху (IV-V вв.). СПб.
Засецкая И.П., 1994а. О месте изготовления серебряных чаш с изображе¬
нием Констанция II из Керчи // МАИЭТ. IV.
Ковалевская В.Б., 1979. Поясные наборы Евразии IV-IX вв. Пряжки //
САИ. Вып. Е1-2.
Ковалевская В.Б., 1995. Хронология древностей северокавказских алан //
Аланы: история и культура. Владикавказ.
Краснов Ю.А., 1980. Безводнинский могильник (К истории Горьковского
Поволжья в эпоху раннего средневековья). М.
Кропоткин В.В., 1962. Клады византийских монет на территории СССР
//САИ. Вып. Е4-4. М.
Левина Л.М., 1996. Этнокультурная история Восточного Приаралья. М.
Малашев В.Ю., 1996. Керамика как основа периодизации могильника
Мокрая Балка. // Гавритухин И.О., Обломский А.М. Гапоновский клад и
его культурно-исторический контекст. М.
Малашев В.Ю. - в печати: глава о керамике в монографии В.С.Флерова о
раннесредневековых комплексах могильника Клин-Яр III.
Мастыкова А.,1996. Бусы // Гавритухин И.О, Обломский А.М. Гапонов¬
ский клад и его историко-культурный контекст. М.
Родинкова В.Е., 1996. Металлические детали одежды и украшения как
хронологические индикаторы // Гавритухин И.О, Обломский А.М. Гапо¬
новский клад и его историко-культурный контекст. М.
Рунич А.П., 1976. Захоронение вождя эпохи раннего средневековья из
Кисловодской котловины // СА. №3.
Сорокина Н.П., 1971. О стеклянных сосудах с каплями синего стекла из
Причерноморья // СА. №4.
Сорокина Н.П., 1979. Стеклянные сосуды IV-V вв. и хронология Цебель-
71
динских могильников// КСИА. Вып.158.
Тревер К.В., Луконин В.Г., 1987. Сасанидское серебро. Собрание Государ¬
ственного Эрмитажа. М.
Шаров О.В., 1992. Хронология могильников Ружичанка, Косаново, Дан-
чены и проблема датировки Черняховской культуры // Проблема хроноло¬
гии эпохи латена и римского времени. СПб.
Шитов В.Н.,1988. Старокадомский могильник // Материалы по архео¬
логии Мордовии. Саранск.
Alfoldi А., 1932. Funde aus der Hunnenzeit und ihre ethnische Sonderung. Bp.
Bohme H.-W. 1988. Les Thuringies dans le nord du royaume franc //
Archeologique de Picardie. N3-4.
Caricin Grad. II. Belgrade, Rome, 1990.
Csallany D. 1961. Archaologische Denkmaler der Gepiden in Mitteldonaubecken.
Bp.
Die Franken Wegbereiter Europas. Mainz. 1996.
Foy D., 1995. Le verre de la fin du IVe au VUIe siecle en France mediterraneenne
primier essai de typo-chronologie // La verre...
Gomolka-Fusch G., 1993. Ostgermanische Foderaten im spatromische Heer
Hinweise in in der materiallen Kultur auf die ethnische Zusammenung der
Befolkerung vom 4-6 Jh im Gebiet Nordbulgariens // LAarmee romaine et les
barbares du I He au Vile siecle. P.
Ibler U., 1992. Pannonische Gurtelschnallen des spaten 6. und 7. Jahrhundert /
/ Arheoloski vestnik. 43.
Menghin,1983. Das Schwert im fruhen Mittelalter. Stuttgart
Kazanski M., 1994. Les plaques-boucles mediterraneenns des Ve-Vie siecles /
/ Archeologie medievale. 24.
Kazanski M., 1995. Рец. на: Uenze S. Die spatantiken Befestigungen von Sadovec.
Munich, 1992 // Revue archeologique. F. 1.
Kazanski M., Perin P., 1996. La tombe Childeric et la question de l»origine des
parures de style cloisonne // Antiquites nationales. 28.
Kiss A., 1992. Germanen im awarenzeitlichen Karpatenbecken //
Awarenforschungen. 1. Wien.
Overlaet B.J.,1989. Swords of the Sasanians, notes on scabbard tips //
Archaeologia Iranica et orientales. II. Gent.
Perin P., 1995. Les tombes de chefs du debut de l»epoque merovingiene. Datation
et interpritation historique // La noblesse romaine et les chefs barbares du I lie au
Vile siecle. Paris.
Perin P., 1995a. La datation des verres merovingienes du nord du la Gaule // La
verre...
Sazanov A., 1995. Verres a decor de pastilles bleues provenant des fouilles de la
Mer Noire tipologie et chronologie // Le verre ...
Stadler P., 1989. Argumente fur die Echtheit des Avar Treasure // Mitteilungen
der Anthropologischen Geselschaft in Wiem. 118/119.
Stemini M., 1995. II yetro in Italia tra V-IX secoli // La verre...
72
Straume E., 1987. Claser mit Facettenschiff aus skandinavischen Grabern des
4. und 5. Jahrhunderts nach Chr. // Universitetsforlaget. Serie B. Skrifter LXXIII.
Oslo.
Toth E. H., Horvath A., 1992. Kunbabony. Das Grab eines Awarenkhagans.
Kieskemet.
Vida T, 1995. Fruhmittelalterliche schaiben- und kugelformige Amulettkapseln
zwischen Kaukasus, Kastilien und Picardie // Bericht der Romisch-Germanischen
Komission. 76. Mainz am Rhein.
Werner J.,1961. Die Fibeln der Sammlung Diergardt (Volkerwanderungs-
zeitlicher Schmuck). Berlin.
Архивные материалы
Белинский А.Б., 1993. Отчет о раскопках Кисловодской археологической
экспедиции на могильнике Клин-яр близ города Кисловодска в 1993 г. //
Архив ИА РАН, б/н.
Белинский А.Б., 1994. Отчет о раскопках могильника Клин-яр III под
Кисловодском в 1994 г. // Архив ИА РАН, б/н.
Белинский А.Б., 1995. Отчет о раскопках могильника Клин-яр III близ
Кисловодска в 1995 г. // Архив ИА РАН, б/н.
Белинский А.Б., 1996. Отчет о раскопках могильников Клин-яр III и Клин-
яр IV близ Кисловодска в 1996 г. // Архив ИА РАН, б/н.
Березин Я.Б., 1982. О работах первого объединенного отряда археологи¬
ческой экспедиции Ставропольского краеведческого музея и Предгорно-
Плоскостной экспедиции ЧИГУ на территории Предгорного района Став¬
ропольского края в окрестностях г.Кисловодска в 1982 г. // Архив ИА РАН,
Р-1, №9383.
Березин Я.Б., 1991. Отчет за 1991 г. об археологических работах в Ставро¬
польском крае // Архив ИА РАН, Р-1, №16744.
Рунич А.Л., 1957. Отчет об археологических разведках в районах Пятигор¬
ска, Ессентуков, Кисловодска и Минеральных Вод // ИА РАН, Р-1, №1480.
Рунич А.П., 1958. Отчет о полевых археологических исследованиях в рай¬
оне Кавказских Минеральных Вод // Архив ИА РАН, Р-1, №1720.
Рунич А.П., 1962. Отчет о полевых исследованиях в районе Кавминвод //
Архив ИА РАН, Р-1, №2454.
Рунич А.П., 1963. Отчет об археологических исследованиях в районе Кав¬
минвод // Архив ИА РАН, Р-1, №2694.
Рунич А.П., 1964. Отчет о полевых исследованиях по району Кавминвод /
/ Архив ИА РАН, Р-1, №2869.
Рунич А.П., 1965. Отчет о полевых исследованиях в районе Кавказских
Минеральных Вод // Архив ИА РАН, Р-1, №3636.
Рунич А.П., 1969. Отчет о полевых исследованиях в районе Кисловодска /
/ Архив ИА РАН, Р-1, №5244.
Рунич А.П., 1972. Отчет о полевых исследованиях в районе Кавминвод //
73
Архив ИА РАН, Р-1, №4684.
Рунич А.П., 1973. Отчет о полевых исследованиях в районе Кавминвод
// Архив ИА РАН, Р-1, №5009.
Рунич А. И, 1974. Отчет о полевых исследованиях в районе Кавминвод //
Архив ИА РАН, Р-1, №5249.
Савенко С.Н., 1981. Сводный отчет о полевых работах в Чечено-Ингуше¬
тии и Ставропольском крае в 1981 г. // Архив ИА РАН, Р-1, №8710.
Савенко С.Н., 1992. Работы на могильнике у городища «Отстойник» и
поселении «Десять пещер» в городской черте г. Кисловодска в 1992 г. //
Архив ИА РАН, р-1 №17111
Флеров В. С., 1983. Отчет за 1983 г.
Флеров В. С., 1984. Отчет о работе в урочище Клин-Яр под Кисловодском
// Архив ИА РАН, Р-1, №9399.
Флеров В. С., 1985. Отчет о раскопках в урочище Клин-Яр (г.Кисловодск)
// Архив ИА РАН, Р-1, №11402.
Флеров В. С., Нахапетян В.Е., 1986. Отчет о раскопках в урочище Клин-Яр
(г.Кисловодск) в Ставропольском крае // Архив ИА РАН, Р-1, №11278.
1 Аналитическая часть работы выполнена в рамках проекта «За¬
падная Алания в эпоху великого переселения народов» (The Reseach Support
(RSS) of the Open Society Institute, № 650/1997
Подрисуночные подписи: К рис.2-8. Обозначения комплексов
соответствуют принятым в таблице сериации (рис.1), расшифровку
сокращений см. в Прим.2; к рис.9-13. Номера образцов на рисунках
соответствуют обозначениям по горизонтали в таблице сериации
(рис. 1). Далее дано обозначение таксона (см. текст). В скобках назван
комплекс из которого приведен образец (сокращения см. В Прим.2)
Рис. 1 (вклейка). Таблица сериации керамики раннесредневековых ком¬
плексов Кисловодской котловины. По вертикали даны наименования
комплексов (список сокращений - см. Прим.2). По горизонтали даны
обозначения сосудов (см. рис.9-13)
Римские цифры в клеточках обозначают номер группы идентич¬
ных клейм Римскими цифрами и кириллическими буквами обозна¬
чены периоды
74
Рис.2. Материалы периодов 1а и 16 —
1-2 - Л С2-11; 3-7 - ЗАф; 8 - КЯ-30; 9 - КЯ-9; 10-11 - 37; 12-13 -
123; 14-16 - 1Аф; 17-28 - JIC1-6; 29 - шкала для 26-28 (рис. с оригина¬
ла); 30 - шкала для остальных вещей
75
Рис.З. Материалы периодов 1в, 1г, Id
1-4 . ОМ-1; 5, 12, 13 - 121; 7-8 - ЛС1-5; 9 - 42; 10, 14 - КЯ-32; 11 -
41; 15 - шкала для 1-6 (рис. с оригинала); 16 - шкала для остальных
вещей
76
Рис А. Материалы периодов Id и Па
1 - 100; 2 - 107; 3-5 - 4К; 6-7- ЛС2-16; 8-11 - Берм-2; 12-13 - 25К;
14-20 - КЯ-17; 21 - ЯС-1С; 22, 24 - ЯС-ЗС; 23 - 79; 26 - шкала для 1-
2; 28 - шкала для 21-25 (рис. с оригинала), 27 - шкала для остальных
вещей
11
Рис.5 Материалы периода Пб
1-4.89; 5 - ОМ-3; 6, 10-11, 16 - 94; 7-9, 15 - 125; 12-14 - 34; 17 -
Мирн-3; 18 - 122; 29-30 - шкала для 1-14 (рис. с оригинала); 31 - шкала
для 15-18
78
Рис. 6. Материалы периодов II 1а и II 16.
1-12 - 117; 13-17 - 29; 18-22, 29-40 - 1; 23-26 - 45; 27-28 - 92; 42 -
шкала для 14-17, 23-28 (рис. с оригинала); 41 - шкала для остальных
вещей, кроме 18.
79
Рис. 7. Материалы периода Шб и Шв
1-12 - 113; 13-15, 20 - 124; 16, 18 - 15; 17,21- 59; 19 - 78; 22 -
33; 24 - шкала для 14-22 (рис. с оригинала); 23 - шкала для 1-12
80
Рис.8. Материалы периода III и финального горизонта.
1-3 - Джага2-2; 4-7- 9; 8-13 - 21; 15-18 - 50; 19-24 - КО-23; 26-28
-38;30-шкала для 4-24; 31 - шкала для остальных вещей (рис. с ориги¬
нала).
11-699
81
- (ЛС2-11); 68 - Кр. 13А (Зел-1,89); 69 - Кр. 18 (КЯ-
9, КЯ-53); 71 - Кс.6 (КЯ-6(27)); 74 - Кр.19 (КЯ-28).
82
,5^S
Jf
I
Puc. 10. Кружки Ни IIIэта¬
пов
1 - Kp. 8 (МБ-9); 2 - Kp.9E
(МБ-93); 3 - Kp.20 (МБ-93);
4 - Кр.ПБ (МБ-114); 7 -
Кр.ИА\Б (МБ-17); 9 -
Кр. 10А\Б (МБ-117); 11 - Кр.9
(МБ-15); 12 - Кр.ЮБ (МБ-73);
15 - Кс. 1 (МБ-104); 18 - Кр. 10А (МБ-17);19 - Кс.2 (МБ-45, МБ-117);
20 - Кр.8А (МБ-52); 22 - Кр.9А (МБ-1); 24 - Кр.6 (МБ-9К); 25 - Кр.7
(МБ-122, МБ-10); 27 - Кр.12 (МБ-11К); 28 - Кр.7А (МБ-94); 29 -
Kp.llА (МБ-94).
83
Рис.11. Кувшинчики
6- Кс.З (МБ-114); 10-Кк.9 (МБ-50); 16 - Кс.5 (МБ-22); 17- Кс.4
(МБ-90); 42 - Кк.З (МБ-46); 43 - Кк.6 (Яс-1(16)); 44 - Кк.8 (МБ-42).
52 - Кк.бА (МБ-42); 53 - Кк.1 (МБ-82); 56 - Кк.2 (МБ-54, МБ-37.
МБ-4Аф); 58 - Кк.5 (КЯ-9, КЯ-22); 61 - Кк.1А (МБ-123); 65 - Кк.4
(МБ-116); 67 - Кк.7 (КЯ-30).
84
Рис. 12. Кувшины I и II этапов
14 - Кв.З (МБ-27); 23 - Кв.4 (МБ-17); 26 - Кв.5 (МБ-94); 31 -
Кв. 16 (Мирн-3); 32 - Кв. 13 (МБ-25К, МБ-107); 36 - Кв.5А (КЯ-62); 37
- Кв.2 (МБ-122); 38 - Кв.14 (МБ-46); 39 - Кв.9Б (КЯ-1); 40 - Кв.1
(МБ-100); 41 - Кв.ЗА (КЯ-62); 48 - Кв. 15 (КЯ-32); 60 - КвЛА (КЯ-
2(36)); 64 - Кв.9А (МБ-ЗАф); 66 - Кв. 12 (КЯ-30).
12-699
85
5- Кв.8(МБ-113); 8 - Кв.6 (МБ-118, МБ-78, МБ-113); 13 - Кв.17
(КЯ-8); 21 - Кв.7 (МБ-52).
86
Г.И.Матвеева
ПАМЯТНИКИ ЛБИЩЕНСКОГО ТИПА - РАННИЙ
ЭТАП ИМЕНЬКОВСКОЙ КУЛЬТУРЫ.
Для решения проблемы происхождения именьковской культуры
и уточнения ее хронологии важное значение имеет исследование
памятников первой половины I тысячелетия н.э. и в первую очередь
памятников лбищенского типа, выявленных в южной части Самар¬
ской Луки. К ним относятся городища Лбище, Переволоке кое и
примыкающие к ним селища. Еще одно селище находится у бывше¬
го поселка Новый путь к западу от пристани Лбище. Вероятно, па¬
мятников лбищенского типа на Самарской Луке гораздо больше,
но по небольшим разведочным коллекциям их невозможно отли¬
чить от именьковских. Городища расположены на высоких скалис¬
тых мысах коренного берега р.Волги, селища примыкают к ним.
Раскопки производились на обоих городищах и на Лбищенском
селище. Наиболее масштабные работы проводились на городище
Лбище: всего было вскрыто 3,5 тысячи кв. м.
Памятник расположен в 1,5 км к западу от пристани Лбище в
Ставропольском районе Самарской области на высоком скалистом
коренном берегу р.Волги. Площадь городища составляет около 7 га.
Площадка городища защищена двумя валами и рвами. Внешний
вал низкий, оплывший, прямой, ширина его 5 м, длина - 160 м,
высота из рва - 1,5-2 м. Ширина рва, проходившего перед валом, -
5 м. Внутренний вал имел кокошникообразную форму, с внешней
стороны он крутой, а с внутренней полого переходит в площадку
городища. С внешней стороны вал был оформлен в виде 11 полу¬
овальных выступов-бастионов, на которых, видимо, располагались
башни, что позволяло обстреливать врагов с флангов.
Максимальной высоты вал достигал в центре и понижался к
концам. Высота вала из рва - 2,5 - 3 м. Ров повторял конфигурацию
вала. Траншея, прорезавшая вал, позволила выяснить конструкцию
вала: внешняя и внутренняя стенки были сложены из глины, а про¬
странство между ними было заполнено материковым песком. В на¬
сыпи вала обнаружены обугленные бревна и ветви деревьев. Види¬
мо, они поджигались с целью обжига и укрепления глины, из
которой была сложена основа вала.
Точно такую же конструкцию имел единственный вал на Пере-
волокском городище.
87
Городище Лбище заселялось дважды, сначала Городецкими
племенами, а затем населением, оставившим керамику лбищенс-
кого типа. Несмотря на это, его культурный слой был довольно
тонок - 0,2-0,6 м. Переволокское городище также заселялось нео¬
днократно.
На городище Лбище исследовано 85 сооружений, среди которых
котлованы жилищ, хозяйственные ямы и наземная глинобитная печь
подковообразной формы.
Судя по размещению 34 исследованных котлованов, жилища
располагались более или менее правильными рядами параллельно
берегу Волги. Иногда котлованы группировались по 2-3, а в двух
случаях соединялись между собой переходами. Площадь котлованов
от 2 до 8 кв. м, глубина - от 0,2 до 0,6 м. Жилища превосходили
котлованы по площади. В 2-х м от котлована 25 было обнаружено
обугленное бревно, лежавшее параллельно стенке котлована. Вбли¬
зи пяти котлованов были выявлены столбовые ямы, возможно, стол¬
бы имели отношение к наземным конструкциям жилищ. Большин¬
ство вещей, происходящих с городища, найдены в котлованах или
рядом с ними. Почти во всех котлованах просматривались следы
очагов - кострищ в виде пятен прокала. Иногда в котлованах были
ямы для хранения продуктов. В одном случае в дно котлована был
врыт большой сосуд - зерновик.
Большая часть найденной на городище керамики была сосредо¬
точена в котлованах, обычно это целые сосуды или их развалы.
Фрагменты Городецких сосудов, наоборот, встречались за предела¬
ми сооружений в культурном слое.
На Перволокском городище очажные котлованы не обнаруже¬
ны, возможно, потому, что под культурным слоем там залегал ка¬
менистый материк.
В культурном слое обоих городищ обнаружены человеческие ко¬
стяки, одни из них принадлежат убитым во время гибели городи¬
ща, так как лежат в неестественных позах, другие представляют
собой более поздние погребения.
Керамика, найденная на городище, делится на три группы.
К первой относятся фрагменты Городецкой культуры с отпечат¬
ками рогожного штампа. Они датируются в основном I тысячелети¬
ем до н.э. Посуда, происходящая из котлованов, весьма однородна.
Сосуды сформованы из глины с примесью шамота, органики, а
иногда жженых костей животного (Салугина Н.П., 1986., с.109-110).
Основная масса-сосудов сформована вручную, но 14 сосудов из¬
88
готовлены на гончарном круге, использовавшимся в качестве пово¬
ротного столика и лишь частично для заглаживания поверхности
верхней части сосуда.
По обработке поверхности сосуды делятся на грубые, бугристые
и тщательно заглаженные или подлощенные. Они представляют со¬
бой горшки, миски, воронкообразные горшки и диски - лепешеч-
нины.
Горшки различаются по размерам: от огромных зерновиков до
миниатюрных сосудиков, служивших солонками или детскими иг¬
рушками. По форме они делятся на два отдела: 1) со сглаженным
ребром; 2) округлобокие. В первом отделе выделяются три типа
(рис.2, 6, 9, 11). Все они находят аналогии в памятниках классичес¬
кой зарубинецкой культуры (Максимов Е.В., 1982, с. 12. Т.П, 6, 7.
Кухаренко Ю.В., 1964. Г.5, 20). Горшки второго отдела более много¬
численны и разнообразны (рис.2). Они делятся на 12 типов. Боль¬
шинство из них находят аналогии в керамических комплексах па¬
мятников классической зарубинецкой культуры (Обломский А.М.,
1985, с.97, рис.5,4; Максимов Е.В., 1982, с.12. Т.П, 3; Кухаренко
Ю.В., 1964, Т. 4,16) или в памятниках Черняховской культуры (Ба¬
ран В.Д., 1981, 1986, с.201, рис.263). Три сосуда с цилиндрической
или слегка расширенной кверху горловиной и сферическим туло-
вом находят аналогии в средне- и позднесарматских погребениях
курганных могильников от Волги до правобережья Днепра (Сини¬
цын И.В., 1960, с.159-163, рис. 7, 10, 16, 1; 21, 13).
Миски довольно многочисленны и разнообразны (рис.З). Они
делятся на три отдела: 1) острореберные; 2) со сглаженным реб¬
ром, 3) округлобокие. Внутри отделов выделяется 16 типов. Боль¬
шинство типов находят аналогии в керамических комплексах клас¬
сической зарубинецкой культуры (Максимов Е.В., 1982, с. 15. T.IV,
9, 12, 13, 17). Но есть экземпляры, напоминающие миски пшевор-
ской культуры (рис.З, 13, 20, 21). Один тип мисок с утолщенным,
косо срезанным венчиком находит аналогии в керамическом мате¬
риале Чертовицкого могильника I в. н.э. (Медведев А.П.,1987, рис. 1,6).
Большинство мисок изготовлено из хорошо промешанной гли¬
ны с примесью мелкого шамота и органики, как уже отмечалось,
14 из них сформованы с применением гончарного круга. Все миски
тщательно заглажены, а некоторые из них покрыты лощением. Одна
Миска орнаментирована насечками по венчику, остальные орна¬
мента не имеют.
Воронкообразные крышки находят аналогии в памятниках зару-
89
бинецкой культуры (Максимов Е.В..1982, с. 106. Т.21,20).
Глиняные диски немногочисленны. Они плоские, без бортиков,
с чуть утолщенным округлым краем. Их верхняя поверхность тща¬
тельно заглажена, нижняя - бугристая, с отпечатками рубленой
соломы и мякины. Аналогичные диски встречаются в зарубинецкой
(Кухаренко Ю.В., 1964. Т.7,21,23), пшеворской (Козак Д.Н., 1983,
с.84, рис.4,13), и киевской (Терпиловский Р.В., 1984, 20, с.111. Т.20,
12) культурах.
Найдены 5 фрагментов и один частично восстановленный сосуд
серого цвета, изготовленные на гончарном круге. Поверхности со¬
судов покрыты лощением. Эта керамика имеет некоторое сходство
с гончарной посудой Черняховской культуры.
Глиняные пряслица имеют биконическую форму. Найдено боль¬
шое количество железных и бронзовых изделий. Особый интерес
представляют инструменты и продукция кузнеца, оьнаруженные ря¬
дом с одним из котлованов. Это железные щипцы (рис.4,13), молот
(рис.4,15) и два топора (рис.4,16). Среди других находок - железные
ножи, серпы, рыболовные крючки, долото, наконечники стрел,
шилья, а также пластинчатое кресало. Подобные ему изделия неиз¬
вестны в Поволжье и Приуралье, но широко распространены в пше¬
ворской и Черняховской культурах.
Изделия из цветных металлов представлены бронзовыми пряж
ками, наконечниками ремней, гривной-лунницей, фибулой, брас¬
летами. Найдено 5 серебряных браслетов или браслетообразных ви¬
сочных колец.
Из датирующих вещей следует упомянуть прогнутую подвязную
фибулу, найденную в котловане 13 (рис.4, 6). А.К.Амброз датиро¬
вал подобные фибулы концом IV-началом V вв. (Амброз А.К., 1966,
с.60, 61) В том же котловане обнаружен бронзовый браслет с рас¬
ширенными концами, ближайшая аналогия которому найдена на
поселении Ульяновка II киевской культуры III-V вв. н.э. (Терпилов¬
ский Р.В. 1984, с.103, рис.10,1).
Бронзовые пряжки с овальной рамкой без щитков находят бли¬
жайшие аналогии в памятниках Черняховской культуры (III-IV вв.).
Ведерковидные подвески датируются II-IV вв., т.к. подобные изде¬
лия широко распространены в позднесарматских памятниках. Трех¬
лопастной наконечник стрелы из котлована 14 (рис.4, 7) находит
аналогии в памятниках IV-начала V вв. н.э. (Хазанов А.М., 1974,
с.40).
Таким образом, памятники лбищенского типа могут быть дати¬
90
рованы III-IV вв., наиболее вероятен IV век. Судя по фибуле из
котлована 13 и наконечнику стрелы из котлована 14, городище
Лбише погибло в конце IV или начале V века.
На Переволокском городище и Лбищенском селище датирую¬
щие материалы не найдены, но близость их керамического матери¬
ала к керамике городища Лбище убеждает в синхронности этих па¬
мятников.
Несмотря на то, что памятники лбищенского типа датируются
столь поздним временем, их керамический материал весьма архаи¬
чен. Большая часть выделенных типов сосудов находит ближайшие
аналогии в памятниках верхне- и среднеднепровского вариантов
классической зарубинецкой культуры. Сходства с позднезарубинец-
кими материалами конца I-II вв. н.э. гораздо меньше. Это позволяет
предположить, что зарубинецкое население из Верхнего Поднеп-
ровья переселилось на Волгу еще до распада зарубинецкой культу¬
ры и до того, как она испытала инокультурные влияния. Впрочем,
некоторое пшеворское влияние в материалах памятников лбищевс-
кого типа ощущается, например, некоторые типы мисок имеют
прототипы в пшеворской культуре. Памятники лбищенского типа
значительно позднее, чем позднезарубинецкие, однако черты клас¬
сической зарубинецкой культуры выражены в них ярче. Видимо,
это можно объяснить тем, что оторвавшаяся от основного этничес¬
кого массива группа племен дольше сохраняла свои этнические тра¬
диции в материальной культуре.
Материальная культура памятников лбищенского типа весьма
близка к культуре именьковских памятников. Так, наиболее круп¬
ные котлованы городища Лбище напоминают неглубокие жилищ¬
ные котлованы ранних именьковских памятников Самарской Луки,
например, Бахиловского селища. Одинаковы цилиндрические ямы
для хранения продуктов.
В именьковской культуре продолжают бытовать все типы округ¬
лобоких горшков. Горшки со сглаженным ребром в именьковское
время исчезают. Сохраняются и отдельные типы мисок, однако про¬
цент мискообразных сосудов на именьковских памятниках значи¬
тельно ниже, чем на лбищенских. Одинаковы миниатюрные сосуды
и диски-лепешечницы, но в именьковских памятниках\последние
обычно имеют бортики. Значительное сходство наблюдается в ре¬
цептах формовочных масс лбищенских и именьковских сосудов: те
и другие содержат примесь шамота и органики (Салугина Н.П.,
1986). Одинаково деление посуды по обработке поверхности на гру¬
91
бую и лощеную. Однако, следует отметить, что на именьковских
памятниках процент лощеной посуды значительно ниже, чем на
лбищенских.
Общей чертой является бедность орнаментации сосудов. Орна¬
мент представлен насечками и защипами на венчиках. Следует
отметить, что в именьковской культуре процент орнаментирован¬
ных сосудов несколько выше, чем в лбищенских памятниках. В це¬
лом, лбищенский и именьковский комплексы настолько близки,
что по разведочным коллекциям их почти невозможно различить.
Одинаковы биконические глиняные пряслица, а также некоторые
металлические изделия, например, серпы.
Сходство материальной культуры памятников лбищенского типа
с именьковским позволяет отнести первые к раннему этапу имень¬
ковской культуры, который датируется IV веком.
Все исследованные к настоящему времени памятники лбищенс¬
кого типа находятся на Самарской Луке, но, несомненно, ареал их
значительно шире. Об этом свидетельствуют находки горшков со
сглаженным ребром, исчезающих в именьковской культуре, на Кар-
линском селище в Ульяновской области, на городище Ош-Пандо в
Мордовии, на Полянском селище в Татарстане. Выявить памятники
лбищенского этапа возможно лишь путем стационарных раскопок.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Амброз Л.К., 1966. Фибулы юга Европейской части СССР. М.
Баран В.Д., 1981. Чершсовська культура: за матер1алами Верхнього Днютра
i Захщного Бугу. Киев.
Козак Д.Н., 1983. Памятники рубежа и первых веков н.э. в Поднестровье
и Западном Побужье // Славяне на Днестре и Дунае. Киев.
Кухаренко Ю.В., 1964. Зарубинецкая культура. М.
Максимов Е.В., 1982. Зарубинецкая культура на территории УССР. Киев.
Медведев А.П., Пряхин АД., 1983. I Чертовицкий могильник (раскопки
1979 года) // Археологические памятники лесостепного Подонья I тыс. до
н.э. Воронеж.
Рафалович И.А., 1986. Данчены. Могильник Черняховской культуры III-
IV вв. н.э. Кишинев.
Салугина Н.П., 1986. Технология изготовления керамики на городище Лби¬
ще (по результатам микроскопического анализа) // Культуры Восточной
Европы I тысячелетия н.э. Куйбышев.
Синицын И.В., 1960. Древние памятники в низовьях Еруслана // МИА. 78.
Терпиловский Р.В., 1984. Ранние славяне Подесенья III-IV вв. н.э. Киев.
Хазанов А.М., 1971. Очерки военного дела сарматов. М.
92
ц
** г
ii :3
К =
V
4- _
7
-J?
>
b.
'i
0
(v
о
J>
г
H
V /1
)
c5
%L
5)
Г"1
s
У'
\
Q
~
_4=
Г v
ч£
)
*S
T
У 5
5
)
ft w
ое
ft
,-1
d
\
с —
/
ft
)
(
!)
iJ
Vl
v!|
/
J
<p\
b-
£
Л
£j
<4
Г
V
4
L
cas
—
Y
s
4
-t
\
r7
6
'l
Я
T
'i
0
Л
si
0
0
(\
(
k
\
'J
Г"
Л
V»
!&
t
•к
7^
a
)
V
f
3,
(
f.
О
\
/1
)
к
V»
r
J
I
к
Рис. 1. Городище Лбище. Общий план раскопов.
93
Рис. 2. Керамика городища Лбище
94
Рис.З. Керамика городища Лбище.
95
96
Е.П. Казаков
КОМИНТЕРНОВСКИЙ II МОГИЛЬНИК В СИСТЕМЕ
ДРЕВНОСТЕЙ ЭПОХИ ТЮРКСКИХ КАГАНАТОВ
До последнего времени на обширной территории Волго-Камья
слабо изученным являлось время тюркских каганатов, охватываю¬
щее период между гуннской и булгарской эпохами. В наибольшей
степени это относится к Нижнему Прикамью, Закамью и Предвол-
жью в регионе бассейна р.Свияги. В рассматриваемое время эти рай¬
оны были заняты памятниками именьковской культуры, наиболее
полная характеристика которых дана в работе П.Н.Старости на (Ста¬
ростин П.Н., 1967). Несмотря на то, что эта культура представлена
сотнями селищ и городищ, более чем десятком могильников, мно¬
гие существенные черты ее остаются для исследователей загадкой.
Отсутствие широко раскопанных поселений, сравнительно малова¬
риантный керамический комплекс, довольно единообразный по¬
гребальный обряд, где полностью преобладало трупосожжение -
все это оставляло исследователям явно недостаточно материала для
утверждения своих выводов. Поэтому заключения многих ученых уже
в течение более 30-ти лет, когда В.Ф.Генинг прещюжил название
культуры (Генинг В.Ф., Стоянов В.Е., Хлебникова Т.А. и др., 1962,
с.85), носят во многом гипотетический характер. Единодушно счи¬
тая эту культуру пришлой, исследователи продолжают дискутиро¬
вать о ее датировке, этнической принадлежности, причинах появ¬
ления и исчезновения. Многие полагали, что она появилась еще в
IV-V вв., т.е. в гуннский период. Создателей именьковской культуры
относили к тюркам, финнам, балтам (А.Х.Халиков). В последние
годы все больше распространяется точка зрения о славянском про¬
исхождении именьковцев.
Как увидим ниже, тесно связанной с именьковской является
турбаслинская культура, выделенная археологами (Н.А.Мажитов и
Др.) по материалам памятников центральных районов Башкирии
(Сунгатов Ф.А., 1995). По отношению к ней также спорными явля¬
ются вопросы датировки, этнической принадлежности (хотя боль¬
шинство авторов связывают ее с поздними сарматами).
Между указанными культурами находятся области Восточного
Закамья с сопредельными землями, где вообще неизвестны памят¬
ники тюркского времени. Таким образом, обширные территории
Урало-Поволжья и Прикамья этого времени остаются слабоизучен-
13-699
97
ными. В связи с этим несомненный интерес представляют материа
лы открытых в последние годы новых памятников этого времени и
прежде всего Коминтерновского II могильника.
Памятник расположен на останце надпойменной террасы левогс
берега р.Ахтай в 1,5 км к северо-западу от пос.Коминтерн Спасско¬
го р-на Республики Татарстан, т.е. практически на южном углу
разделяющем поймы рек Волга и Кама, в настоящее время залиты
ми водами Куйбышевского водохранилища (рисЛА). При высоком
подъеме воды территория, где расположен некрополь, превращает
ся в остров, который, в результате действия штормовых волн, еже
годно уменьшается (рис.1Б; рис.2).
Первое, частично разрушенное водой, погребение было выявле¬
но в береговом обрыве и обследовано Раннеболгарской экспедици
ей в 1984 г. (рис.4). С тех пор при спаде воды на отмели обнаружива¬
лись предметы из размытых могил (рис.З). Включительно по 1994
год на памятнике изучено 49 погребений. Основная часть материала
из них и представлена в данной работе (рис.4-38).
Сюда не входит большой и многообразный материал из керами¬
ки, бронзовых, серебряных и железных изделий из разрушенных
погребений, собранных на отмели во время спада воды.
Поверхность останца, где расположен некрополь, ровная, за¬
дернованная. Внешних признаков захоронений не прослежено. Стра¬
тиграфия по обрыву: дерн - 10 см, чернозем - до 50-60 см. Ниже
идет материковый суглинок. В слое, переходном от чернозема к суг¬
линку, на многих участках отмечены жертвенные комплексы из целых
или разбитых сосудов. Обнаружен комплекс из черепа и костей ног
лошади (шкуры лошадей), ориентированных резцовой частью и
копытами на юг (рис.2, рис.ЗА).
На площадке отмечена также округлая в плане яма диаметром
200 и глубиной 140 см (рис.21).
Основная часть погребений некрополя отмечается в ЮВ части
острова, где погребения встречаются вдоль берега на протяжении
100 м. Однако захоронение 47 отмечено в 180 м к СЗ от этого места
Погребения на площадке могильника располагаются достаточно
далеко друг от друга, но иногда как бы образуют группы и ряды
(рис.2). Особенно это заметно по расположению могил с трупопо-
ложением. Но на значительной части некрополя захоронения с ин-
гумацией и кремацией перемежаются между собой.
29 из исследованных 49 погребений - остатки кремации, а ос¬
тальные совершены по обряду трупоположения или представляют
98
собой кенотафы. Преобладающая часть могил с трупосожжением
иМела глубину 50-80 см, лишь в погребениях 13, 20 она составляла
45 см, а в погребениях 15, 22, 31, 40 - 90-125 см (табл.1).
Благодаря небольшой мощности черноземного слоя в ряде слу¬
чаев удалось выявить форму могил. Они обычно имели подпрямоу-
гопьную форму размером 40-105 х 25-80 см (рис.5; рис.17А; рис. 18-
д?В; рис.20г; рис.27 Е-3 и др.). В трех случаях (погр.14, 31, 45) ямы
расширялись к одному из концов.
Большинство сооружений имеют отвесные стенки и плоское дно.
В то же время в некоторых погребениях по дну ямы вырывалось
углубление, куда ставились наиболее крупные сосуды (рис.18А,В;
рис.27А; рис.38А). Вполне возможно, это делалось с целью уровнять
верхнюю часть погребений, которые могли иметь какое-то покры¬
тие (об этом можв^-свмдетельствовать и то, что могила погребения
15 имела боковые заплечики - рис. 18А).
Судя по расположению находок в захоронениях с небольшой
глубиной, где чернозем не позволял фиксировать очертания ям,
могилы их имели такую же конструкцию.
Большинство могил ориентировано по линии СЮ, часто с от¬
клонением в секторе ССВ-ЮЮЗ. Лишь могилы погребений 35-37
были вытянуты по линии ЗВ (табл.1).
Все могилы содержали положенные в кучку или рассыпанные
кальцинированные кости, представляющие собой остатки сожжен¬
ного на стороне трупа. Находки в могилах оплавленных бус, слит¬
ков бронзы и серебра (табл.1), а также обожженных костей живот¬
ных свидетельствуют, что трупы кремировались с сопровождающим
инвентарем, в том числе и с животной пищей. Правда, в погр.2
(рис.5) была положена и необожженная косточка животного. По¬
мимо угольков и обломков керамики, во многих могилах стояли от
1 До 4 целых сосудов, которые, как правило, имели разные размеры.
В большинстве своем сосуды ставились в южную часть могилы (табп. 1).
Погребальный обряд данных захоронений практически одина¬
ков с обрядностью других именьковских некрополей, изученных
В.Ф.Генингом, П.Н.Старостиным и другими исследователями. Та¬
кие же погребения отмечены, в частности, в Коминтерновском III
Могильнике, расположенном через протоку от рассматриваемого
Некрополя и на IX Измерском могильнике, локализованном в той
округе (Казаков Е.П., 1993, с. 102-106).
Аналогичные захоронения отмечены далеко на востоке, напри¬
мер, в Кушнаренковском могильнике в Башкирии (Генинг В.Ф.,
99
1977, с.96, рис.5.6). Исследователи относят подобные комплексы
Башкирии к романовскому типу, который может являться вариан¬
том именьковской культуры и в то же время близок к турбаслинс-
ким древностям (Археологическая карта Башкирии, 1976, с.28,29).
Большую детальность удается зафиксировать в материале захо¬
ронений с трупоположением. По размерам могил, вещевому инвен¬
тарю и антропологическим данным (черепа из погр.46,47 определе¬
ны И.Р.Газимзяновым) удается выделить женские, мужские и
детские захоронения. Все они совершены в подпрямоугольных мо¬
гилах. Глубина могил детей от 90 до 150 см, размеры 80-190 х 50-90
см (табл.2). Глубина могил взрослых 120-200 см при размерах в пла¬
не 185-300 х 80-110 см (табл.2). Большинство ям имеют отвесные
стенки и плоское дно, однако, в погр.43 в южной поперечной стен¬
ке был сооружен подбой, в котором уложен комплекс из костей
ног и черепа лошади (рис.31). Такой же комплекс находился в каме¬
ре могилы погр.46, которая к тому же имела заплечики вдоль про¬
дольных стен (рис.36).
Умерших клали на древесную или берестяную подстилку, кото¬
рая покрывала дно ямы (рис.9). Сверху захоронение покрывалось
древесным настилом, которое скреплялось с помощью широких
поперечных плах. Такие детали зафиксированы в погр.6, где также
отмечены остатки лежащей наклонно плахи на 60 см выше дна мо¬
гилы (рис. 10). Указанные деревянные конструкции из этого захоро¬
нения были обуглены. Остатки деревянного перекрытия отмечены
также в погр.7 и 23 (рис. 12, рис.22).
Погребенные в могилах лежали вытянуто, на спине, головой на
север, иногда с отклонением к востоку, руки вдоль туловища. Они
сопровождались животной пищей, от которой сохранились кости,
и керамикой. Последняя чаще всего располагалась в изголовье, реже
- в ногах (табл.2).
Специфической чертой обрядности является положение в ногах
погребенных, иногда в специально сделанных камерах, черепа и
костей ног лошади. Черепа были положены поперек могилы, обра¬
щены резцовой частью в западном направлении (рис.24,31,36). Ско¬
рее всего, эти комплексы представляли собой, по принципу pars
pro toto (часть вместо целого), шкуру принесенной в жертву лоша¬
ди. На черепе лошади сохранились металлические украшения уздеч¬
ки, а в зубах находились железные удила. Подобный набор костей,
но не лошади, а коровы (определение А.Г.Петренко) отмечен р
погр.47 (рис.37).
100
Аналогичные комплексы, уложенные в ногах погребенных, по¬
являются в Европе в эпоху гуннов с востока. В дальнейшем они
становятся характерной чертой языческой обрядности волжских
болгар. В конце X в. мадьяры привносят ее в Паннонию (Казаков
Е.П., 1984, с.99-110) Во 2-й половине I тыс. н.э. аналогичные ком¬
плексы располагались в зоне лесостепи, как бы огромной дугой
охватывая беспокойные евразийские степи, в которых господство¬
вали тюркоязычные кочевники. У последних шкура лошади, иногда
набитая соломой, что еще больше придавало ей образ погребаль¬
ных кукол Западной Сибири, располагалась рядом с умершим вдоль
могил. Рассматриваемый же ритуал, начиная с тюркской эпохи,
наибольшее распространение получил в Урало-Поволжье и здесь
он, в преобладающей мере, связан с кочевыми традициями угорс¬
ких племен (Казаков Е.П., 1992, с.41).
Богат и разнообразен вещевой материал указанных захоронений.
В состав его входят предметы одежды, украшения, бытовые подел¬
ки, предметы конского снаряжения, реже вооружения.
Основные элементы погребального обряда захоронений с тру-
посожжением находят аналогии все в том же круге турбаслинско-
романовских древностей Башкирии. Так глубокие, длинные и ши¬
рокие могильные ямы, иногда имеющие заплечики и подбои;
северная, обычно с отклонением к востоку, ориентировка костя¬
ков преобладают в Кушнаренковском могильнике (Генинг В.Ф.,
1977, с.96, рис.5,1-5; с.104, рис.10, 1-3 и др.). В этом же могильнике
встречены комплексы из черепа и костей ног лошади (Генинг В.Ф.,
1977, с.95, рис.4; с. 104, рис. 10,2). Учитывая также, как мы увидим
ниже, единовременность этих памятников, а также близость инвен¬
таря и его расположения в могилах, несомненно можно говорить о
том, что они оставлены родственным по культуре населением.
При поисках районов, откуда могло переселиться это населе¬
ние, следует учесть обычные пути миграции кочевого населения
Приуралья, которое на зиму отходило в Приаралье. И действитель¬
но, в памятниках джетыасарской культуры низовьев р.Сырдарьи
Мы находим существенные аналогии обрядности Коминтерновско-
го II могильника. В частности, там отмечаются ямы с заплечиками и
Подбоями, северная ориентировка погребенных, обычай искусст¬
венной деформации черепов, отмеченный в погр.46, 47 (Левина
Л.М., 1993, с. 102-104). Ряд культовых поделок из Коминтерновско-
Го II могильника также находят аналогии в древностях этой культу¬
ры
14-699
101
Впервые в Нижнем Прикамье исследованы кенотафы, относя
щиеся к рассматриваемому времени. Одна из ям кенотафа (погр.9
являлась пустой, в двух других (погр.23, 42) оказались только ком¬
плексы вещей без следов скелетов. В погр.23 в южной части могиль
расчищены два сосуда, нож, две бронзовые пряжки (рис.22), нахо
лившиеся под перекрытием из дерева. В широкую и сравнительно
короткую яму (140x80-85 см) погр.42 было положено седло с костя
ными обкладками луки, серебряными обкладками плашек и костя
ной подпружной пряжкой (рис.30,5-8). Подобные седла еще с гун¬
нского времени бытуют среди евразийских кочевников (Амброз А.К.
1989, с. 127, рис.41). Вероятно, в кенотаф была положена и уздечю
с серебряными пряжками и серебряными накладками на ремень
(рис.30,1-4). Раннегеральдические формы их позволяют датировав
комплекс 2-й половиной VI в.
Подобные кенотафы наиболее характерны для азиатских кочев¬
ников и, несомненно, они привнесены турбаслинским населением
Подобные погребальные комплексы характерны и для кушнарен-
ковских групп, также появившихся в Предуралье в результате бур¬
ных событий, сопровождавших образование I Тюркского каганата
Такие ямы, содержащие вооружение, предметы конского снаряже¬
ния (седла, стремена) встречены в Манякском (VII-VIII вв.), Ишим-
баевском (IX в.), Болынетиганском (IX в., погр.18) (Мажитов Н.А.
1981, с.8, рис.3,19; с.85, рис.45,2 и др.) могильниках.
Сравнение материала погребений с кремацией и ингумацией
показывают, насколько были обеднены представления о культуре
именьковского населения у тех исследователей, которые могли иметь
только данные некрополей с трупосожжением. Многие моменты
позволяют предполагать, что одни и те же или этнически близкие
группы совершали погребения по двум видам обрядности: крема¬
ции и ингумации. Связь между ними прослеживается в том, что: 1)
они идут перемежаясь между собой, иногда в одном ряду (рис.2).
2) в преобладающей ориентировке их могил по линии север-юг,
3) в идентичности погребального инвентаря (там, где он сохранил¬
ся от огня). Керамика в захоронениях с кремацией не только пс
форме, но и по расположению и набору идентична посуде из мо¬
гил с ингумацией. Для этого достаточно сравнить комплексы из
погр.25 (рис.21, 4-7) и 26 (рис.25, 34-37), каждый из которых со¬
стоит из двух малых, вылепленных, видимо, специально для погре¬
бения, и двух крупных сосудов.
Исходя из этого, вероятно, можно рассматривать вещевой мате-
102
«нал некрополя в качестве единокультурного комплекса. Обшир¬
ный керамический материал (в данной работе не представлено не¬
сколько десятков горшков из размытых могил) требует специаль¬
ного исследования, объем которого вышел бы за пределы статьи. В
самом общем виде посуду можно разделить на слабо профилиро¬
ванные с грубо обработанной поверхностью типично именьковс-
jcne горшки с примесью шамота в тесте (рис.З, 3-5; рис. 12,9; рис. 13,
26 и др.) и более тонкостенные и крупные экземпляры с высокой
цилиндрической шейкой, сильно раздутым туловом и сравнитель¬
но узким днищем. Поверхность последних ровная, заглаженная иног¬
да до лощения, в хорошо отмученном тесте большая примесь песка
(рис.4.2; 14,17; 17,2 и др.). Между указанными группами фиксирует¬
ся много переходных форм. Аналогии обеим группам сосудов име¬
ются в именьковских комплексах, а также в Кушнаренковском мо¬
гильнике и других памятниках Башкирии (Генинг В.Ф., 1977, с Л12).
Следует отметить наличие в ряде погребений изделий, не харак¬
терных для именьковской культуры (рис.5,2; 19,4; 23,5 и др.).
Другой массовой категорией находок, требующей специального
рассмотрения, являются бусы, только в погр.43 встречено 158 экз.
25 типов. Среди них количественно преобладают стеклянные, одна¬
ко, в большом числе представлены изделия из коралла, раковины и
особенно много из янтаря. Все бусы находились в женских и детских
(видимо, девочек) погребениях. Стеклянные бусы выявлены в 11
погребениях с трупоположением (погр.4,6,8,10,11,12,24,26,28,29,43)
и 5 - с кремацией (погр.33, 34, 36,39,40). В захоронениях 4, 5, 43
расчищены коралловые бусы-пронизки, а в захоронениях 5, 6, 8,
10, 43 изделия из толстостенных, окаменевших, возможно, иско¬
паемых (анализы еще не сделаны), раковин. В основном, они до¬
вольно крупные и выточены в форме цилиндра или бочонка (рис.9,
10, 11 и др.), хотя имеются изделия в виде диска (рис.1,10,11),
трапеции или четырехугольной таблетки (рис.33,17-19).
Нам неизвестны памятники на востоке Европы, где бы так часто
встречались колесовидные или цилиндрические, нередко неровно
ограненные (погр.4,6,8,10,11,12,24,26,28,43) янтарные бусы. Массо¬
вое появление их в Урало-Поволжье и Прикамье также, видимо,
Можно связывать с появлением здесь нового населения в эпоху I
Тюркского каганата. Они отмечены в комплексах 2-й половины VI в.
Кушнаренковского (Генинг В.Ф., 1977, с.93, рис.3,35-37), Бирско-
го (Мажитов Н.А., 1968, с.131, табл.12,9,10 и др.) могильников, в
Памятниках Прикамья (Голдина Р.Д., Кананин В.А., 1989, с. 186-
ЮЗ
187, рис.63, 189 и др.). Такие крупные янтарные бусы известны и в
памятниках джетыасарской культуры (Левина Л.М., 1993, с.33-198)
Детали головного убора не сохранились. Однако под черепом у
затылочной части погр.43 расчищен бронзовый щиток застежки
(рис.33,12).
Тремя типами: в виде обычного колечка (рис.7,7 и др.), в виде
кольца с валиком на утолщенной центральной части (рис. 13,8) и в
виде кольца с 14-гранным напуском (рис.32,1) - представлены серьги
из бронзы и серебра. В том же вышеуказанном круге памятников
фиксируются и параллели им (Генинг В.Ф., 1977, с.98,17,18; Ма-
житов Н.А., 1968, с.142, табл.12,3,5 и др.), хотя они имеют боле(.
широкое распространение.
В памятниках Приуралья находят аналоги и круглодротовые грив¬
ны некрополя (погр.5,6,10,11,12,28,43). В частности, такие изделии
отмечены в Бирском могильнике (Мажитов Н.А., 1968, с. 133,
табл. 14,5).
Значительным разнообразием отличаются нагрудные подвески
При этом иногда вместе с бытовыми вещами (ножом и пр. - рис.24),
они концентрируются по правой и левой сторонам груди, образуя
своеобразные «накосники» (рис.24 и др.). Подобное расположение i
дальнейшем является характерным в языческом костюме волжских
болгар.
Женская одежда населения, оставившего некрополь, очевидно
продолжала традиции, характерные еще с сарматского времени для
населения степей Евразии от Приаралья до Центральной Европы
Она застегивалась с помощью фибул на правом и левом плече. Ветре
чены три пары бронзовых фибул: со щитком лопаткообразной фор¬
мы (рис. 13,17,18), литые с кольцевидным щитком со спаренным!
выступами по краю (рис.25,12,23) и с пластинчатым подпрямоу
гольным щитком, имеющим вырезы (рис.32,35). Все фибулы доста¬
точно оригинальны, и мы не знаем их истоков (возможно, Приара
лье?). Кроме того, первая и последняя из перечисленных пар ш
находят и продолжения в древностях Урал о-Поволжья и Прикамья
Аналогии кольцевидным фибулам с выступами имеют параллели *
Бирском могильнике (Мажитов Н.А., 1968, с.127, табл.8,10,11). Пс
форме они близки к кольцевидным культовым подвескам из брон¬
зы (рис.33,13, 19 и др.), которые, начиная со 2-й половины VI в.
получают широкое распространение в Прикамье (Голдина Р.Д
Кананин В.А., 1989, с.189, рис.67,6,7). Возможно, прототипами и>
являются подобные изделия из Приаралья (Левина Л.М., 1993, с. 176
104
рис.57,3).
По материалу (белая бронза), способу изготовления, при кото¬
ром концы шпеньков с помощью особого состава крепятся в полу¬
шарные выемки, к фибулам первого и третьего отмеченных типов
близки подпрямоугольные пластинчатые подвески (рис.32,27- 4 экз.),
которые крепились к фибулам в погр.43 (рис.31). Аналогии им нам
так же неизвестны.
В состав нагрудных подвесок входили также бутыльчатые, пира¬
мидальная подвески, изделия зооморфного облика (в том числе
подвески-коньки), антропоморфные изделия.
Варьирующие по форме бутыльчатые и пирамидальные подвес¬
ки (рис. 15,11,12; рис.25,32; рис.43,13) с VI в. получают широкое
распространение в памятниках Прикамья, Среднего Поволжья и
Мордовии. Единично представлены подвески с имитацией «ушей»
(рис.25,21) или «шеи» (рис.25,22), которые, судя по материалам
Бирского могильника (Мажитов Н.А., 1968, с.126, табл.7,1-9), воз¬
можно, представляют собой сильно стилизованные изображения
медведей и птиц. Характерны они для памятников именьковской
культуры (Старостин П.Н., 1967, с.81, табл. 17,6,11).
В культурном и хронологическом плане связаны между собой
коньковые и фаллические подвески (рис.9,12; рис.14,11,12). Замет¬
но отличающиеся от массивных, «стреноженных» изделий мазунин-
ского времени небольшие коньковые подвески со 2-й половины VI
в. получили широкое распространение в Прикамье, в частности, в
неволинских памятниках (Голдина Р.Д., Водолаго Н.В., 1990, с. 163,
табл. LXVI, 46-48). В качестве привесок их использовало азелинское
население (Лещинская Н.А., 1995, с. 117, рис. 17,19).
Фаллические фигурки, известные в Средней Азии с эпохи гун¬
нов (Левина Л.М., 1971, с.63, рис.14), с тюркского времени полу¬
чают широкое распространение в древностях Северного Кавказа
(Степи Евразии в эпоху средневековья, 1981, с. 181, рис.64,1,10,11)
и в турбаслинско-именьковских памятниках Урал о-Поволжья. Дан¬
ные изделия, как и коньковые привески, несли определенную куль¬
товую нагрузку и встречаются, судя по Коминтерновскому и Куш-
наренковскому могильникам (Генинг В.Ф., 1977, с.101, рис.8,1,2),
в захоронениях девочек.
Также в могиле девочки расчищен ряд изделий с восьмеркооб¬
разным щитком и булавообразной плоской привеской (рис.9,13;
рис. 14,15). Подобные поделки известны на именьковском поселе¬
нии Девичий городок (Казаков Е.П., 1993, с. 105, рис. 1,4). Истоки
105
их прослеживаются в Прикамье с мазунинского времени. Отмеча¬
ются они и в позднеазелинских комплексах (Лещинская Н.А., 1995,
с.117, рис. 17,3).
Остальные единично встречающиеся подвески из комплексов
некрополя (рис. 13,19) находят параллели в древностях Среднего
Поволжья и Прикамья (в том числе в могильниках концовского
этапа азелинской культуры).
Все нагрудные подвески крепились на ремешках, украшенных
бронзовыми пронизками, бусами (рис.13,20,21; 33,1-4 и др.) или
на цепочках с восьмеркообразными звеньями (рис. 13,15). Подоб¬
ный способ украшения ремешков для подвесок сохранился в При¬
камье и на Урале до позднего средневековья.
У плечевых костей девочки-подростка в погр.24 встречены две
сюльгамы (рис.23,7,8), выполнявшие роль вышеотмеченных плече¬
вых фибул.
Погребения женщин и девочек обычно сопровождались брасле¬
тами. В могилах взрослых это были специально выполненные брон¬
зовые или серебряные массивные круглодротовые изделия, иногда
с расширяющимися гладко обрубленными концами (рис.7,12,13;
рис. 11,18,19; рис. 13,22 и др.). Поделки из детских захоронений име¬
ют меньшие размеры. Среди них отличны образцы с заходящими
(рис.23,9-10) и смыкающимися (рис.26,14) концами.
Аналогии подобным изделиям можно найти в широком круге
памятников. Браслеты из круглого дрота с расширяющимися кон¬
цами имеются в Бирском могильнике, оставленного местным при¬
уральским населением, которое испытало сильное турбаслинское
воздействие (Мажитов Н.А., 1968, с.133, табл. 14,12,13).
В захоронении девочки (погр.28) найден единственный в некро¬
поле перстень, изготовленный из узкой полосы бронзы (рис.26,12).
Судя по материалу из женского захоронения 43, население но¬
сило кожаную обувь типа поршней, которая стягивалась ремешком
на щиколотках с помощью серебряных пряжек (рис.32,29). Сами
ремешки украшались серебряными накладками.
Значительным разнообразием отличаются металлические детали
ременных изделий, особенно поясных наборов. Среди пряжек пре¬
обладают изделия с круглой рамкой (рис.6,1 и др.). Некоторые из
них в тыльной части имеют подвижно соединенную с рамкой под¬
прямоугольную обойму для прикрепления к ремню (рис. 14,14;
рис.23,6). Хотя подобные изделия существовали в предтюркское вре¬
мя, выступающий за рамку язычок с вислым концом указывает на
106
позднюю дату. Функции застежек основного ремня мужских погре¬
бенных выполняли массивные пряжки с округлой или В-образной
рамкой (рис. 12,1,2).
Своеобразный узкоременный (ширина около 1,2 см) комплекс
с многочисленными металлическими деталями встречен в погр.44. В
его состав входили круглые (рис.34,1,2), фигурные (рис.34,11) и
шестиугольные с подвесным кольцом (рис.34,3) накладки; узкий
наконечник (рис.34,5); трех- (рис. 34,6) и четырехчастные (рис.34,7)
соединительные бляхи.
Как уже отмечалось, важное значение для датировки могильни¬
ка имеют серебряные накладки, пряжки раннегеральдического об¬
лика, относящиеся, видимо, к третьей четверти VI в. Среди них
накладки со скосом по волнообразному контуру (рис.30,1,2; рис.32,
28; рис. 36,7,8,10-13), цельновырезные пряжки (рис.30,34; рис.32,29;
рис.36,5,9), наконечники ремней (рис.36,3,6,14).
Весь этот комплекс ранней геральдики, как мы увидим ниже,
довольно специфичный, впервые так полно, не исключая и Куш-
наренковский могильник, представлен в Урало-Поволжье, и его
можно назвать коминтерновским (рис.39). Округло выдавленный В-
образный приемник, вырубленных из целого листа, пряжек имеет
фигурную (рис.9,16), подтреугольную (рис.9,15), округлую (рис.30,3)
или прямугопьную (рис.30,4) приемную часть для ремня. В проби¬
тых с внутренней стороны круглых отверстиях укреплены изготов¬
ленные из узкой со слабо выступающим ребром полосы серебра
язычки. Аналогии таким изделиям есть в Шиповском (Амброз А.К.,
1989, с. 118, рис.32,1), Верхнесаинском (Голдина Р.Д., Водолаго
Н.В., 1990, с. 124, табл.ХХУН,32) могильниках.
Штампованные накладки, возможно, имитирующие массивные
серебряные изделия с четырьмя отверстиями (форма матрицы)
находят аналогии в погребениях 2, 17 Кушнаренковского могиль¬
ника (Генинг В.Ф., 1977, с.93, рис.3,9-12; с. 100, рис.7,25-27). Шпень¬
ки их закреплялись с помощью плотной массы, заполнявшей внут¬
реннюю полость поделок. Подобные поделки проникли и в
финноязычную среду (Лещинская Н.А., 1995, с.116, рис.16,15).
Несомненно с этим слоем геральдики связаны серебряные с
Позолотой парные обкладки передних частей плашек полок, на ко¬
торых крепились обе луки седла. Они имели подтреугольную форму
и были вручную орнаментированы чеканами 3-образной, в виде
Двух вписанных один в другой кружков и в виде пирамидки, имити¬
рующей зернь, форм (рис.30,8; рис.36,4). В погр.46 такие находки
107
встречены вместе со шкурой лошади, а в кенотафе 42 вместе с ними
найдены, как отмечалось, костяная подпружная пряжка (рис.30,5)
и костяные обкладки луки седла (рис.30,6,7). Помимо отмеченных
обрывки таких пластин обнаружены на размытой части памятника.
Указанные детали седел евразийских кочевников с чешуйчатым
декором известны еще с гуннского времени (Степи Евразии.., 1981,
с. 13). Однако поделки с данными элементами украшения и их соче¬
танием (по времени предшествующие вещам, украшенным треу¬
гольниками зерни, из Арцыбашевского, Вознесенского и других
комплексов) появились лишь в период становления I Тюркского
каганата. Аналогии им отмечаются в Турбаслинских курганах г. Уфы,
в Шиповском могильнике (Амброз А.К., 1989, с.127, рис.41,3,11).
Уникальными выдержанными по форме и материалу представ¬
лены комплексы поясного набора из погребений 26,43. Они состоя¬
ли из пряжки, бронзовой свастикообразной накладки, серебряных
пластинчатых накладок, имитирующих псевдопряжки, и массивно¬
го бронзового двухпластинчатого, т.н. «коробчатого» наконечника
ремня. Такие комплексы встречены в женских могилах (рис.25, 27-
30; рис.32.30- 34). Кроме того, несколько аналогичных предметов из
размытых могил собраны на отмели. Как и вышеотмеченные на¬
грудные прямоугольные подвески-обоймы, изделия поясного на¬
бора прикреплялись к ремню с помощью шпеньков, укрепленных в
полушарных выступах, залитых плотным составом. Украшение пла¬
стинчатых накладок поясного набора подобными выпуклинами из¬
вестно по материалам памятников Сибири (Троицкая Т.Н., 1973,
с.102, рис.36, а, б, г).
Аналогия вышеуказанному комплексу поясного набора обнару¬
живается в женском погр.18 Бирского могильника (Мажитов НА.,
1968, с. 131,2,6,11,14), где они также украшены полушарными вы¬
пуклинами. Учитывая наличие подобных изделий в Новотурбаслин-
ском могильнике (Мажитов Н.А., 1959, с.136, табп.1У,6; с.139,
табл.VI, 1), можно связывать появление данных специфических пред¬
метов с проникновением в середине VI в. в Урало-Поволжье тур-
баслинского населения. Очень скоро серебряные накладки, имити¬
рующие псевдопряжки, являющиеся характерными лишь для
рассматриваемого региона, были заимствованы финноязычным на¬
селением Прикамья и Поветлужья, которое использовало их в ка¬
честве височных или нагрудных женских подвесок. В отдельной ра¬
боте представлена локализация памятников с подобными изделиями
и их имитациями, а также их типология (Казаков Е.П., 1991, с. 14-
108
20).
Бытовые вещи, кроме глиняной посуды, представлены напряс-
дами, ножами, предметами для огнива, проколками, бронзовыми
коробочками, стеклянным кубком, имеющие массу аналогий в
именьковских памятниках. Все напрясла биконические, серо-чер¬
ные по цвету, изготовлены из хорошо отмученной глины. Диаметр
их от 2,2 до 2,7 см (рис.7,17; 13,25 и др.). Ножи с широким череш¬
ком (рис.7,14; 22,3 и др.) также находят многочисленные паралле¬
ли в именьковских комплексах. В погр.8 (рис. 13,16) сохранились де¬
корированные ножны. Предметы для огнива (кремень, трубица,
трут) обнаружены слева у пояса в мужском погр.7, где они, види¬
мо, находились в мешочке. Характерными для именьковской куль¬
туры (Старостин П.Н., 1967, с.85, табл. 19,19,23) являются прокол¬
ки с восьмеркообразным звеном в петле (рис. 13,13; 33,8).
Несомненный интерес представляют бронзовые коробочки из
женских погребений (рис. 13,24; рис.33,9). Овальные в плане, изго¬
товленные из листовой бронзы, они имели длину 7-8 см и высоту
3,3 см. Дно и крышка их были также вырезаны из бронзы. Верхняя и
нижняя часть изделий скреплялась с помощью узких ободков. Боко¬
вые стороны одного изделия украшены насечками в виде парного
зигзага (рис. 13,24). В другой коробочке обнаружен костяной гребень
(рис. 33,11) и бронзовый язычок от пряжки (рис.33,10).
Аналогии таким предметам известны в памятниках Средней Азии
(Горбунова Н.Г., 1983, с.36, рис.7,20). С турбаслинским населением
они попали в Предуралье, где их заимствовало местное население
(Мажитов Н.А., 1968. с. 135, табл. 16,9). Подобное овальное в плане
изделие, также скрепленное сверху и снизу узкими полосками меди,
отмечено в неволинской культуре (Голдина Р.Д., Водолаго Н.В.,
1990, с.163, табл.ЬХУ1,51).
Уникальной представляется находка кубка из голубоватого стек¬
ла (рис.33,14). Общая высота его 9,6 см, высота чаши 6,2 см, поддо¬
на - 3,4 см, диаметр чаши - 9 см. Между горизонтальными каннелю¬
рами проведенными по верхней и нижней части чаши по внешней
Поверхности располагается орнамент, выполненный желобчатыми
линиями. Между ними в той же технике по четырем противополож¬
ным сторонам изделия изображены композиции из креста в круге,
окаймленного снизу и с боков полукругом. Между ним и кругом
Пространство заполнено пояском из горизонтальных насечек. По
Мнению Ю.Л.Щаповой, осмотревшей это изделие, подобные куб¬
ки, имеющие византийское происхождение, использовались выс-
109
шим духовенством для причащения.
Богатые материалы, полученные при раскопках Коминтерновс-
кого могильника, позволили во многом по-новому подойти к по¬
ниманию исторических процессов, происходивших в Урало-Повол-
жье в именьковское время. На их основе было высказано мнение,
что именьковская культура, как мы ее представляем, могла появиться
только в середине VI в. (Казаков Е.П., 1990, с.31-32). При этом от¬
мечалась органическая связь именьковских и турбаслинских древ¬
ностей (Казаков Е.П., 1990, с.31-32). В отдельной статье подчерки¬
валось, что памятники, содержащие комплексы, аналогичные
турбаслинским на р.Белой, распространены вместе с именьковски-
ми на широких пространствах Урало-Поволжья (Казаков Е.П., 1996,
с.31, рис.1).
Относительно истоков населения, оставившего эти памятники,
отмечалось, что определенные данные указывают на восточные
импульсы. Это тем более понятно, если анализировать политичес¬
кую ситуацию. Приняв дату существования именьковско-турбаслин-
ских древностей 2-й пол. VI в., мы должны отметить, что рассмат¬
риваемая территория входила в зону воздействия тюрок. При
образовании I Тюркского каганата шла массовая миграция населе¬
ния на запад (достаточно вспомнить эпопею авар). В 558 г. тюрки
разбили в Приаралье упорно сопротивлявшиеся им племена хуни
(хионитов), вар и огоров. Скорее всего, часть этих племен и отсту¬
пила в Урало-Поволжье, в хорошо знакомые им места летних коче¬
вок. В это время даже в вычегодской тайге появляются курганные
могильники, в которых имелись мелкие коньковые подвески, изде¬
лия геральдики. Здесь встречен даже типично среднеазиатский се¬
ребряный ритон (Савельева Э.А., 1979, с.95, рис.3.2). Если огоров
(угров) мы можем связать с кушнаренковскими памятниками (ко¬
торые также появляются в Приуралье в это время - см. поздние
захоронения Бирского могильника), то хионитов можно предпола¬
гать в носителях турбаслинско-именьковских древностей.
Судя по материалам (Бирский, Кушнаренковский, Коминтер-
новский II и др. могильники) пришельцы очень скоро вступают в
довольно тесные контакты с азелинскими группами пермоязычных
финнов, уграми Верхнего Прикамья (в частности, с носителями
неволинской культуры, которая была уничтожена в результате пе¬
ченежских нашествий лишь во второй трети IX в., когда началась
конфронтация с мадьярами).
Ряд отмеченных специфических подвесок (кольцевидные с утол¬
110
щениями по ободу, мелкие коньковые и фаллические, колесовид¬
ные и пр.) в период ранней герадьдики одновременно отмечаются
в Приаралье, Прикамье и на Северном Кавказе. В хазарское время,
когда оба последние региона входили в одно политическое объеди¬
нение, многие из указанных типов вещей получили дальнейшее
развитие.
Если согласиться с точкой зрения археологов Башкирии (Архео¬
логическая карта Башкирии, 1976, с.28) о принадлежности турбас-
линских древностей к поздним сарматам, то мы должны полагать
носителей турбаслинско-именьковских памятников последними
индо-иранскими племенами Урало-Поволжья. Дальнейшие истори¬
ческие судьбы их после VII в. неизвестны, хотя многие турбаслинс-
кие элементы сохраняются в языческой культуре волжских болгар и
других народов региона. Не исключено, что многие из них были
тюркизированы или вошли в состав такой своеобразной этничес¬
кой группы, как буртасы. Многие черты коминтерновских погребе¬
ний поразительно совпадают с известными по письменным источ¬
никам элементами культуры буртас (Казаков Е.П., 1996, с.49).
Данная публикация большей части материала Коминтерновско-
го могильника еще не носит всеобъемлеющий характер. Не прове¬
ден анализ всех групп артефактов, их типология. Необходима углуб¬
ленная работа по датировке. Интересные результаты может дать
реставрация костюма и т.д. Все это предполагается выполнить в даль¬
нейшем.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Амброз А.К, 1989. Хронология древностей Северного Кавказа V-VII вв. М.
Археологическая карта Башкирии, 1976. М.
Генинг В.Ф., 1977. Памятники у с.Кушнаренково на р.Белой (VI-VII вв.н.э.)
// Исследования по археологии Южного Урала. Уфа.
Генинг В.Ф., Стоянов В.Е., Хлебникова Т.А., Вайнер И. С., Казаков Е.П., Вале¬
ев Р.К., 1962. Археологические памятники у села Рождествено. Казань.
Голдина Р.Д., Водолаго Н.В., 1990. Могильники неволинской культуры в
Приурапье. Иркутск.
Голдина Р.Д., Капанин В.А., 1989. Средневековые памятники верховьев
Камы. Свердловск.
Горбунова Н.Г., 1983. Кугайско-Карабулакская культура Ферганы // СА.
№3.
Казаков Е.П., 1984. О культе коня в средневековых памятниках Евразии
// Западная Сибирь в эпоху средневековья. Томск.
Казаков Е.П., 1990. Новые исследования памятников именьковской куль¬
туры в Закамье // Вопросы этнической истории Волга-Донья в эпоху сред¬
111
невековья и проблема буртасов. Тезисы. Пенза.
Казаков Е.П., 1992. Культура ранней Волжской Болгарии (этапы этно
культурной истории). М.
Казаков Е.П., 1993. Новые исследования именьковских памятников на
Девичьем городке // Новое в средневековой археологии Евразии. Самара.
Казаков Е.П., 1996. К вопросу о турбаслинско-именьковских памятника)
Закамья // КЕС. Самара.
Левина Л.М., 1993. Дкетыасарские склепы // Низовья Сырдарьи в древно¬
сти. Вып.Ш. Джетыасарская культура. 4.1. Склепы. М.
Левина Л.М., 1971. Керамика Нижней и Средней Сырдарьи в I тысячеле¬
тии н.э. М.
Лещинская Н.А., 1995. Хронология и периодизация могильников бассейна
р.Вятки (I- нач.П тыс.н.э.) // Типология и датировка археологических ма¬
териалов Восточной Европы. Ижевск.
Мажитов Н.А., 1959. Курганный могильник в деревне Ново-Турбаслы /
/ Башкирский археологический сборник. Уфа.
Мажитов Н.А., 1968. Бахмутинская культура. М.
Мажитов Н.А., 1981. Курганы Южного Урала VIII-XII вв. М.
Старостин П.Н., 1967. Памятники именьковской культуры // САИ. Вып
Д1-32.М.
Степи Евразии в эпоху средневековья, 1981. Археология СССР. М.
Сунгатов Ф.А., 1995. Население среднего течения р.Белой в V-VII вв. (тур-
баслинская культура). Автореф. дис. ...канд. ист. наук.
Троицкая Т.Н., 1973. Пояса из погребений Новосибирского Приобья II-
IV вв. н.э. // КСИА.Вып.136.
112
Рис. 1. А -план расположения П Коминтерновского могильника. Б -
неразмытая часть острова к 1992 г. а - раскопы, б - скопление мате¬
риала из разрушенных погребений на отмели, в - единичные погребения,
г - поминальный сосуд.
15-699
113
ния могил, д - поминальный сосуд, е - комплекс из черепа и костей ног
лошади, ж - номера раскопов.
114
Рис.З. Находки с разрушенной части памятника. Л - поминальный
комплекс из черепа и костей ног лошади. 1-5 - подъемный материал 1-
2 - бронза, 3-5 - керамика.
115
Рис.4. План и керамика погребения 1.
116
Рис. 5. План и керамика погребения 2.
16-699
117
$осм
Рис. 6. План и вещевой материал погребения 3.1- бронза, 2, 3 - кера¬
мика.
118
Рис. 7. План и вещевой материал погребения 4. 1,3-5 - стекло; 2 -
коралл; 6,9 - янтарь; 7,6,11-13 - бронза; 10,14-16,16 - железо; 17 -
керамика.
119
2
1
Рис. 8. Керамика из погребения 4.
120
60сН
Рис.9. План и вещевой комплекс погребения 5. 1-6, 10,11,17- ракови¬
на; 7-9,12,13,15,16,20 - бронза, 14 - железо; 18,19 - керамика.
121
122
Рис. 11. Вещевой комплекс погребения 6. 1,2,5,7,10,11 - раковина; 3-
4 - янтарь; 6,8,9 - стекло; 12-15,18-20 - бронза; 16,17- железо; 21 -
керамика.
123
Рис. 12. План и вещевой комплекс погребения 7. 1,3 - бронза; 2,4,5
железо, 6,7 - кость; 8 - кремень; 9 - керамика.
124
Рис. 13. План и вещевой комплекс погребения 8. 1-4 - стекло; 5-
янтарь; 8-24 - бронза; 25-27 - керамика.
Рис. 14. План и вещевой комплекс погребения 10. 1,7 - раковина; 2-
- стекло; 8-9 - янтарь; 10-15 - бронза; 16,17 - керамика.
126
Рис. 15. План и вещевой комплекс погребения 11. 1,2 - стекло; 3,4 -
янтарь; 5 - раковина; 6,8,10-13 - бронза; 7 - серебро; 14,15 - керамика.
127
А
Рис. 16. А - план погребения 12. Б - план погребения 13. 1-11- веще¬
вой комплекс погребения 12. 1,2,11 - серебро; 3-5 - стекло; 6-10 -
янтарь.
128
Рис. 17. План и керамика погребения 14.
17-699
129
Рис. 18. Планы погребений. Л - погр.15, Б - погр.16, В - погр.17, Г
погр. 16.
130
Рис. 19. Вещи из погребений. 1-4 - погребение 15; 5
бронза; 2-5 - керамика.
погр. 17. 1
131
А
\
Б
’ ' ,
/ ? ' 1
\ \
i
н
, \ / ' ж
1 а, ' .
\ \
\ 1 * . ’ /
1, / д '
*Г i ^ ,
•Ц
1
1 '
1
\ / ,г
/
1 /
1
\ «
/
У
1
1 А
У
Рис.20. Планы погребений. Л - погр.19, Б - погр.21, В - погр. 20, Г
погр.22, Д - погр. 25.'
132
Рис.21. Керамика. 1 - у погребения 24; 2,3 - погребение 22; 4-7 -
погребение 25.
18-699
133
Рис. 22. План и вещевой комплекс погребения 23. 1,2 - бронза; 3 -
железо; 4,5 - керамика.
134
Рис.23. План и вещевой комплекс погр.24. 1-2 - стекло; 3 - янтарь;
4,11 - керамика, 5-10 - бронза.
135
Рис. 24. План погребения 26.
136
Рис.25. Вещевой комплекс погребения 26. 1-8 - стекло; 9-11- ян¬
тарь; 12-24,27,29-32 - бронза; 25,26,28,33 - железо; 34-37 - керамика.
137
Рис.26. Комплекс погребения 28. А - план погребения. Б - деталь
погребения. 1-9,11 - стекло, 10 - янтарь, 12-15 - бронза.
138
Рис.27. Планы погребений. i J
Л - погр.29, 1-8 - стекло; 9 - бронза. Б - погр.27, 1 - железная пряжка,
2-3 - керамика; В - погр. 30; Г - погр.31, 1 - крица, 2 - слиток бронзы, 3
- кремень, 4 - украшение из бронзы, 5-6 - сосуды; Д - погр.32, 1-2 -
сосуды; Е- погр. 33, 1- керамика, 2-бусина из стекла; Ж - погр.34.1 -
бусы, 2-3 - керамика; 3 - погр.35.1 - керамика; И - погр.36, 1 - бусы
стеклянные, 2-бусина янтарная, 3 - керамика; К - погр.40, 1 - фрагмен¬
ты обожженного черепа человека, 2 - позвонок животного, 3- слиток
серебра, 4 - бусина, 5 - обломок железной пряжки, 6-7 - керамика; JI -
погр.39, 1 - оплавленные стеклянные бусы, 2-3 - керамика; М - погр.37.1
* язычок железной пряжки, 2 - фрагмент бронзы, 3-4 - керамика; Н -
погр.38, 1 - пронизка из бронзы, 2- керамика; О - погр. 41, 1 - керамика.
139
Рис.28. Керамика. 1,2 - погр.32; 3 - погр.ЗЗ; 4 - погр.38; 5 - погр.35;
6 - погр.34.
140
Рис.29. План ямы № 1 и вещи из погребений. 1 - погр.41; 2-4 -
погр.40; 5 - погр.39, 1-3,5 - керамика; 4 - железо.
141
Рис.30. План и вещевой материал погребения 42. 1-4,8 - серебро; 5
7 - кость.
142
Рис.31. План погребения 43.
Рис. 32. Вещевой комплекс из погребения 43. 1,28,29,31 - серебро; 2
10 - стекло; 11 - коралл;1219 - раковина; 20-25 - янтарь; 26,27,30,32-
35 - бронза.
144
Рис.33. Вещевой комплекс из погребения 43. 1-4 - бронза и раковина;
б - серебро; 6,8,10', 12,19 - бронза; 7 - железо; 11 - кость, 13 - бронза и
Железо; 14 - стекло; 15-18 - керамика.
19-699
145
146
Рис. 35. Керамика из погребения 44.
Рис.36. План и вещевой комплекс погребения 46. 1-3 - бронза; 4-
14,20-25 - серебро; 15-18 - железо; 19 - железо, дерево, бронза
26,27 - керамика. *
148
20-699
149
Рис.38. 1 - Планы погребений и вещи. Л - погр.45, В - погр.49. В
погр. 48. 1 / сосуд из погр. 49. II- Расположение памятников с ранне
геральдическими изделиями «коминтерновской» группы. I - Коминтер
новский IIмогильник, 2 - Шиповский могильник, 3 - турбаслинские мо
гильники у г. Уфы, 4 - Кушнаренковский могильник, 5 - Бирский могильник
6 - Верхнесаинский могильник; III - Расположение памятников с изде
лиями, имитирующими псевдопряжки и их подражаниями. I - Бирскии
могильник, 2 - Коминтерновский II могильник, 3 - Коминтерновское П
селище, 4 - селище Девичий городок, 5 - Маклашеевское II городище, 6
Старомаинское IIселище, 7 - Рождествественский могильник, 8 - мо¬
гильник на Чертовом городище; 9 - Шор-Унжинский, 10 - Тат-Боярс-
кий могильник, 11 - Варнинский могильник.
150
А. В. Богачев
КОЛЬЦЕВЫЕ ПОДВЕСКИ С ВЫПУКЛИНАМИ I ТЫС. Н.Э.
В 1981 г. Г.И.Матвеева выдвинула гипотезу, согласно которой сло¬
жение в Волго-Камье именьковской культуры явилось следствием
миграции в регион племен зарубинецкой культуры (Матвеева Г.И.,
1981). Сравнивая комплексы материальной культуры, оставленные,
с одной стороны, зарубинецкими; с другой, именьковскими пле¬
менами, Г.И.Матвеева, помимо всего прочего, обратила внимание
на то, что “большинство именьковских украшений ведут свое про¬
исхождение от зарубинецких. Круглые подвески с полусферически¬
ми выступами... получили широкое распространение в Восточной
Европе именно с момента расселения зарубинецких племен” (Мат¬
веева Г.И., 1981, с.67, 70).
Нам показалось интересным проследить историю распростране¬
ния одного типа изделий именно в свете последнего тезиса.
Уже первое знакомство с вопросом позволило установить, что в
литературе существует различная вербальная идентификация одно¬
го и того же типа изделий: “кольца с шишечками”, “подвески с
шарообразными расширениями”, “кольца-амулеты”, “латенские
браслеты с шишечками”. Наиболее употребимо обозначение “коль¬
цевые подвески с выпуклинами”, которое точнее отражает морфо¬
логические и функциональные особенности этой группы украше¬
ний (рис.2).
Заметим, что эти предметы не являются браслетами по ряду при¬
чин. И прежде всего потому, что диаметр кольца абсолютного боль¬
шинства изделий не превышает 4-5 см. Кроме того, они никогда не
находились на костях рук погребенного. И это при том, что “брасле¬
ты латенского стиля”, сосуществовавшие на определенном этапе с
кольцевыми подвесками с выпуклинами, имели несколько иную
морфологию (Нефедова Е.С., 1992).
Впервые некоторые местонахождения кольцевых подвесок с вы¬
пуклинами были картографированы Ю.В.Кухаренко, а данные о
них приведены в сводке латенских вещей, найденных на террито¬
рии Восточной Европы (Кухаренко Ю.В., 1951). Сегодня автор ин¬
формирован о более чем 115 экземплярах подвесок, происходящих
из 64 географических пунктов (сведения о неизвестных Ю.В.Куха¬
ренко подвесках приведены в таблице I).
Картографированием было установлено, что подвески в массе
151
своей происходят из Восточной Европы, где локализуются в преде-
лах трех больших регионов: 1) юго-запад Восточной Европы и при-
мыкающие районы Центральной Европы; 2) бассейн Средней Вол
ги и Камы; 3) Кавказ (рис.1).
В первом регионе кольцевые подвески с выпуклинами выявле¬
ны, главным образом, в районах Поднепровья, Северного Причер¬
номорья, а единичные находки известны на территории Польши,
Венгрии, бывших ГДР и Чехословакии (рис.2, 14-21). Здесь эти ук
рашения найдены в комплексах целого ряда культур: позднескифс¬
кой (Бельбек (Гущина И.И., 1973, 1979), Черноречье, Усть-Аль-
минское (Высотская Т.Н., 1972), Заветное (Богданова Н.А., Гущин;
И.И., 1964; Высотская Т.Н., 1972), Молога II (Гудкова А.В., Фоке-
ев М.М.,1982), Тавель (Троицкая Т.Н., 1957), Неаполь Скифский
(Бабенчиков В.П., 1957), Херсонес (Зубарь В.М., 1982)); поздне
сарматской (Ново-Филипповка (Вязьмитина М.И., 1953, 1954), Иль-
евка (Скрипкин А.С., 1979), Монор (Археология Венгрии, 1986),
Торокзентмиклош (Vaday A.N., 1985)); зарубинецкой (Таценки, Ба
совка (Максимов Е.В., 1972), Бережанка (Винокур I.C., 1969), Го¬
рошков, Чаплинское селище и могильник (Мельниковекая ОН.,
1967) и некоторых других культур эпохи латена и римского време
ни (Godlowski К., 1970; Мельниковская О.Н., 1950; Кухаренко Ю.В.,
1969). Авторами публикаций все эти памятники, за редким исклю¬
чением, были датированы в пределах III в. до н.э. - III в.н.э.
В Вол го-Камском регионе кольцевые подвески с выпуклинами
(рис.2, 1-13) встречаются на памятниках именьковской культуры:
Ош-Пандо (Степанов П.Д., 1964, 1967), Щербеть (Старостин П.Н.
1968) , Ош-Пандо-Нерь (Матвеева Г.И., 1975), Рождествено II (Ге-
нинг В.Ф., 1960), Именьково I (Старостин П.Н., 1967; Калинин
Н.Ф., Халиков А.Х., 1960), Богородицкое (Старостин П.Н., 1983)
Маклашеевка IV (Старостин П.Н., 1980). Кроме того, эти изделия
известны в материалах бахмутинской (Бирск (Мажитов Н.А., 1968)).
кушнаренковской (Ишимбай (Викторова В.Д., 1962), Куштеряк (Ва-
сюткин С.М., 1968), Лагерево, Маняк, Старо-Халилово (Мажитов
Н.А., 1981)), турбаслинской (Шареево (Матвеева Г.И., 1968), Ново-
Турбаслы (Мажитов Н.А., 1959)) культур Южного Приуралья; а
также в ломоватовской (Каневский, Аверино II, Плес (Голдина
Р.Д., 1970), Агафоново I (Голдина Р.Д., Королева О.П., Макаров
Л.Д., 1980)) и неволинской (Голдина Р.Д., Водолаго Н.В., 1990)
культурах Прикамья. Единичные экземпляры подвесок происходят
из раннеболгарских комплексов - Танкеевка (Казаков Е.П., 1971)
152
Новинки II (где подвеска найдена в слое насыпи, землю для кото¬
рой брали из расположенного неподалеку селища именьковской
культуры). Отдельные украшения найдены на памятниках, культур¬
ная идентификация которых продолжается: Больше-Висимский
(Оборин В.А., 1964), Корчея, Зародята (Спицин А.А., 1902), Ко-
шибеево (Спицин А.А., 1901). Все комплексы с подвесками из обо¬
значенных памятников датированы авторами публикаций V-IX вв.
Кавказский регион распространения подвесок (рис.2, 22-23) ин¬
тересен тем, что здесь эти украшения встречены как в комплексах
II в. до н.э. - II в.н.э. (Тбилисская (Амброз А.К., 1966), Ново-Тита-
ровская (Козенкова В.И., 1980), Китаевка (Кореняко В.А., Най-
денко А.В., 1977), Чегем (Кеферов Б.М., 1985)), так и на памятни¬
ках середины - 2-й половины I тыс. н.э. (Бежта (Атаев Д.М., 1961),
Тырны-Ауз (Кузнецов В.А., 1962), Верхний Чми (раскопки Д.Я.
Самоквасова), Гижгит (Ковалевская В.Б., 1981), Хулам (Чеченов
И.М., 1987)). Культурная принадлежность ранней группы комплек¬
сов с подвесками была определена как сарматская (Амброз А.К.,
1966, с.40; Козенкова В.И., 1980, с.90; Кореняко В.А., Найденко
А.В., 1977, с.247; Кеферов Б.М., 1985, с.226); поздние, по всей
видимости, были оставлены аланским населением (Кузнецов В.А.,
1962; Чеченов И.М., 1987, с. 117; Абрамова М.П., 1997, с.67). Опре¬
деленное количество подвесок на Кавказе происходят из случайных
сборов (Ковалевская В.Б., 1981, с.181, рис.64, 19, 28, 47,53,54).
Несмотря на определенную однородность, исследуемая группа
предметов имеет диапазон морфологических различий, позволяю¬
щий говорить о разновидностях (подтипах) кольцевых подвесок с
выпуклинами.
Подвески I подтипа имеют три выпуклины-шишечки в одной
точке сечения кольца: одну на внешней стороне окружности; две
другие - по сторонам (рис.2, 18-21). Количество групп выпуклин на
изделиях подобного рода, как правило, 4-11; в редких случаях их
число достигает 27-42. Подвески этого подтипа распространены,
главным образом, в юго-восточном регионе. Они встречены в по¬
зднесарматских комплексах (Ново-Филипповка, Монор, Ильевка),
в позднескифских могильниках Северного Причерноморья (Моло¬
та II, Бельбек IV, Херсонес, Неаполь и др), на памятниках заруби-
нецкой (Бережанка) и лужицкой (Пивонице) культур. На Север¬
ном Кавказе подвески I подтипа происходят из сарматских
погребений (см. таблицу). Хронология названных памятников опре¬
деляется в пределах II в.до н.э. - III в.н.э.. В более поздних материалах
153
подвески I подтипа не известны.
На изделиях II подтипа тройная выпуклина как бы “заменена”
на кольце одним вздутием-утолщением (рис.2, 1-17, 22, 23). Коли¬
чество такого рода выпуклин на изделиях II подтипа - от 4 до 18, но
в большинстве случаев их число на подвесках было нечетным - 7, 9,
И. Такие подвески найдены во всех трех регионах. На юго-западе
они известны в материалах зарубинецкой (Таценки, Басовка, Чап¬
лин, Горшков) и пшеворской (Добродзень) культур, где датиру¬
ются III в.до н.э. - III в.н.э.. На Кавказе подвески II подтипа проис¬
ходят из памятников алан, главным образом, третьей четверти I
тыс. н.э. (см. таблицу).
Что касается территории Волго-Камья, то в этом регионе извес¬
тны подвески только II подтипа. Причем, в рамках этого подтипа
возможно говорить о двух разновидностях изделий: на одних коль¬
цах (рис.2, 1-8, 10-17, 22-23) выпуклины располагаются на опре¬
деленном расстоянии друг от друга (вариант а); на других (рис.2, 9)
- одна выпуклина сразу же переходит в другую (вариант б). В частно¬
сти, анализируя верхнекамские материалы, Р.Д.Голдина разделила
эти два варианта подвесок не только по особенностям формы (Гол¬
дина Р.Д., 1970, с.83, табл.48, 16,18), но и хронологически: первые
встречены в материалах конца VI - VII вв.; вторые - в комплексах
конца VIII - IX вв. (Голдина Р.Д., 1979, рис.1, 74,275). Действитель¬
но, подвески 1а подтипа в Волго-Камье являются более древними.
Причем, наиболее ранние экземпляры найдены на памятниках
именьковской культуры, где датируются IV - VI вв. (Матвеева Г.И.,
1997; Богачев А.В., 1992, 1995). Вероятно, несколько позднее (в V-
VI вв.) кольцевые подвески с выпуклинами попадают в районы
Южного Приуралья (бахмутинская культура). Во всяком случае в
материалах Бирского могильника они встречены в комплексах с
трехсоставными пряжками и двупластинчатыми фибулами (Мажи-
тов Н.А., 1968, табл. 19, 21). С VI в. эти подвески появляются в мате¬
риалах неволинской культуры (Голдина Р.Д., Водолаго Н.В., 1990,
табл. LXVI, 58), и лишь в конце VI - VII вв. - на Верхней Каме в
материалах ломоватовской культуры, где они взаимовстречаются с
поясными украшениями геральдического типа (Голдина Р.Д., 1979,
рис.1, 74). Сегодня преждевременно говорить о том, являются ли
подвески Пб подтипа результатом “деградации” украшений На под¬
типа. Пока возможно констатировать, что изделия Нб подтипа по¬
являются в Волго-Камье не ранее VII в. (Маняк) и продолжают
существовать до IX в. включительно (Старо-Халилово, Канево, Боль¬
154
ше-Висимский, Танкеевка). Однако следует упомянуть, что для этой
эпохи кольцевые подвески с выпуклинами (как особый тип укра¬
шений) - скорее раритет.
Все приведенные материалы позволяют говорить о том, что по¬
явление кольцевых подвесок с выпуклинами (как специфичного
украшения) следует связывать с юго-западом Восточной Европы,
где в последней трети I тыс. до.н.э. они распространяются в культу¬
рах латенского круга. Вклад латенского населения в материальную
(Кухаренко Ю.В., 1951) и духовную (Каспарова К.В., 1988) куль¬
туру племен юго-западных районов Восточной Европы очевиден.
Возникают подвески, по-видимому, как уменьшенное подражание
галыитатским и латенским браслетам подобной формы, на что уже
обращалось внимание (Кухаренко Ю.В., 1951, с.35; Высотская Т.Н.,
1972, с. 156). Картографирование Е.С.Нефедовой браслетов “латенс¬
кого стиля” (Нефедова Е.С., 1992) и картографирование кольце¬
вых подвесок с выпуклинами (рис.1) позволяет видеть практичес¬
кое совпадение территории распространения браслетов и подвесок
юго-западного региона.
Степной сарматский мир на рубеже тысячелетий был связую¬
щим звеном между культурами латенского круга, с одной стороны
и другими соседями сарматов, с другой. И немногочисленные на¬
ходки подвесок в позднесарматских комплексах Причерноморья,
Предкавказья и Нижнего Поволжья, вероятно, следует рассматри¬
вать как одно из проявлений взаимоотношений (торгово-экономи¬
ческих, политических и др.) сарматов со своим окружением.
Появление подвесок в Волго-Камье как юго-западный импорт
нельзя предполагать уже ввиду различных датировок массива укра¬
шений на юго-востоке (верхняя дата - III в.) и в Волго-Камье (ниж¬
няя дата - IV в.). Кроме того, найденные на I Именьковском горо¬
дище литейные формы для изготовления подвесок свидетельствуют
о собственной ремесленной традиции их производства у племен
именьковской культуры.
В этой связи было бы правильным рассматривать появление коль¬
цевых подвесок с выпуклинами в Волго-Камье в контексте гипоте¬
зы Г.И.Матвеевой о зарубинецко-пшеворских корнях именьковс¬
кой культуры. В комплексе своеобразной материальной культуры
пришедших в Поволжье с запада и юго-запада племен были и под¬
вески, которые, возможно, являлись своего рода символами пле¬
менной принадлежности. Интересно то, что до появления в регио¬
не именьковского населения, подобные подвески не были известны
155
в материалах волго-камских культур (азелинской, мазунинской,
раннебахмутинской, раннеломоватовской и др.). На новых землях
носители именьковской культуры вступили в контакты с местным
населением сопредельных территорий, в частности, с племенами
Южного Приуралья, о чем свидетельствуют такие памятники, как
Кушнаренковский могильник (Генинг В.Ф., 1977), Уфимские кур¬
ганы (Пшеничнюк А.Х., 1968), могильникуд. Ново-Турбаслы (Ма-
житов Н.А., 1959). Новые межэтнические и межкультурные отно¬
шения предопределили быстрое распространение подвесок в
Прикамье. Более того, в Прикамье подвески продолжали существо¬
вать в VII-VIII вв., когда именьковская культура уже перестала су¬
ществовать как цельное этнокультурное образование. Однако исчез¬
новение комплекса культуры не всегда означает гибель всех ее
элементов, с одной стороны, и гибель всех ее носителей, с другой.
По мнению В.В.Седова, основная масса именьковского населения,
покинув Среднюю Волгу, переселилась в районы Левобережного
Поднепровья, где ими были оставлены памятники волынцевского
типа (Седов В.В., 1996, с.315). Но, возможно, какие-то разрознен¬
ные коллективы славян-именьковцев под угрозой нашествия ко¬
чевников бежали на Верхнюю Каму - именно в VII веке в ломова-
товских древностях появляются кольцевые подвески с выпуклинами.
Однако этот тезис требует специального изучения и обоснования.
Что касается новой волны появления подвесок на Кавказе в алан¬
ской среде, то определяющими в данном случае были усилившиеся
связи Кавказа с Прикамьем в третьей четверти I тыс. н.э., что убе¬
дительно показала В.Б.Ковалевская на материалах поясных наборов
(Ковалевская В.Б., 1972).
В заключение необходимо отметить, что, вероятно, некоторые
экземпляры подвесок выпали из поля зрения автора, другие, на¬
пример, из позднесарматских погребений Подонья (раскопки Л.С.
Ильюкова, Е.И.Беспалого) или из Абрамовского могильника (рас¬
копки М.Ф.Жиганова) - еще не введены авторами в научный обо¬
рот. Но предлагаемая выборка представляется достаточно репрезен¬
тативной и отражает определенные тенденции разития в
пространстве и во времени данного типа подвесок.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Абрамова М.П., 1977. Ранние аланы Северного Кавказа. М.
Амброз А.К., 1966. Фибулы Юга Европейской части СССР // САИ. Вып.
156
Д1-30.
Археология Венгрии., 1986. М.
Атаев Д.М., 1961. Археологические исследования в Дидо // СА. № 1.
Бабенчиков В.П., 1957. Некрополь Неаполя скифского // История и архе¬
ология древнего Крыма. Киев.
Богачев А.В., 1992. К хронологии погребальных комплексов Среднего
Поволжья и Нижнего Прикамья IV-VIII вв. // Средневековые древности
Волго-Камья. Йошкар-Ола.
Богачев А.В., 1995. О верхней хронологической границе именьковской
культуры // Средневековые памятники Поволжья. Самара.
Богданова Н.А., Гущина И.И., 1964. Раскопки могильников первых веков
нашей эры в юго-западном Крыму в 1960-1961 гг.// СА. № 1.
Васюткин С.М., 1968. Некоторые спорные вопросы археологии Башки¬
рии I тыс.н.э. // СА. № 1.
Викторова В.Д., 1962. Материалы к археологической карте памятников
эпохи железа в Южной Башкирии // ВАУ. Вып. 4.
Винокур I. С., 1969. Бережанський скарб // Словяно-руськи старожитнос-
ти. Киев.
Высотская Т.Н., 1972. Поздние скифы в юго-западном Крыму // Киев.
Вязьмитина M.I., 1953. Вивчення сарматив на территори Украшськой РСР
// Археолопя. № 8.
Вязьмитина М.И., 1954. Сарматские погребения у с. Ново-Филипповка /
/ Вопросы скифо-сарматской археологии. М.
Генинг В.Ф., 1960. Селище и могильник с обрядом трупосожжения у с.
Рождествено в Татарии // МИА. № 80.
Генинг В.Ф., 1977. Памятники у с. Кушнаренково на р. Белой (VI-VII вв.
н.э.) // Исследования по археологии Южного Урала. Уфа.
Голдина Р.Д., 1970. Могильники VII-IX вв. на Верхней Каме // ВАУ. Вып.9.
Голдина Р.Д., 1979. Хронология погребальных комплексов раннего сред¬
невековья в Верхнем Прикамье // КСИА. Вып. 158.
Голдина Р.Д., Королева О.П., Макаров Л.Д., 1980. Агафонове кий I могиль¬
ник - памятник ломоватовской культуры на севере Пермской области //
Памятники эпохи средневековья в Верхнем Прикамье. Ижевск.
Голдина Р.Д., Водолаго Н.В., 1990. Могильники неволинской культуры в
Приуралье. Иркутск.
Гудкова А.В., Фокеев М М., 1982. Поселение и могильник римского
времени Молога II // Памятники римского и средневекового вре¬
мени в Северо-Западном Причерноморье. Киев.
Гущина И.И., 1973. О результатах исследования нового могильника I - II
вв.н.э. в юго-западном Крыму // КСИА. Вып. 133.
Гущина И.И., 1979. Изображение женского божества на пряжках из погре¬
бений Бельбекской долины Крыма // Вопросы древней и средневековой
археологии Восточной Европы. М.
Зубарь В.М., 1982. Некрополь Херсонеса Таврического. Киев.
157
Казаков Е.П., 1971. Погребальный инвентарь Танкеевского могильника /
/ Вопросы этногенеза тюркоязычных народов Среднего Поволжья. Казань
Калинин Н.Ф., Халиков А.Х., 1960. Именьковское городище // МИА. 80.
Каспарова К В., 1988. Об одном из возможных компонентов зарубинец-
кого погребального обряда // СА. № 1.
Кеферов Б.М., 1985. Чегемский курган - кладбище сарматского времени /
/Археологические исследования на новостройках Кабардино-Балкарии. Т.2.
Нальчик.
Ковалевская В.Б., 1972. Башкирия и Евразийские степи IV-IX вв. // Про¬
блемы археологии и древней истории угров. М.
Ковалевская В.Б., 1981. Северокавказские древности // Степи Евразии в
эпоху средневековья. Археология СССР. М.
Козенкова В.И., 1980. Комплексы сарматского времени из станицы Ново-
Титаровская (Краснодарский край) // Северный Кавказ в древности и е
средние века. М.
Кореняко В.А., Найденко А.В., 1977. Погребения раннего железного века
на р.Томузловке (Ставропольский край) // СА. № 3.
Кузнецов В.А., 1962. Аланские племена Северного Кавказа // МИА. 106.
Кухаренко Ю.В., 1951. Распространение латенских вещей на территории
Восточной Европы // СА. № 1.
Кухаренко Ю.В., 1969. Археология Польши. М.
Мажитов Н.А., 1959. Курганный могильник у д. Ново-Турбаслы // Баш¬
кирский археологический сборник.
Мажитов Н.А., 1968. Бахмутинская культура. М.
Мажитов Н.А., 1981. Курганы Южного Урала VIII-XII вв. М.
Максимов Е.В., 1972. Среднее Поднепровье на рубеже нашей эры. Киев.
Матвеева Г.И., 1968. Шареевский могильник // Из истории Башкирии
Уфа.
Матвеева Г.И., 1975. Памятники именьковской культуры на Самарской
Луке // Самарская Лука в древности. Куйбышев.
Матвеева Г.И., 1981. О происхождении именьковской культуры //Древ¬
ние и средневековые культуры Поволжья. Куйбышев.
Матвеева Г.И., 1986. Этнокультурные процессы в Среднем Поволжье в I
тыс.н.э. // Культуры Восточной Европы I тысячелетия. Куйбышев.
Мелъниковская О.Н., 1950. Могильник у с. Долинское Черниговской обла¬
сти//КСИИМК. Вып. 34.
Мелъниковская О Н., 1967. Племена Южной Белоруссии в раннем желез¬
ном веке. М.
Нефедова Е.С., 1992. К вопросу о браслетах “латенского стиля” // Про¬
блемы хронологии эпохи латена и римского времени. Л.
Оборин В.А., 1964. О связях племен Верхнего и Среднего Прикамья //
АЭБ.Т. 2.
Пшеничнюк А.Х., 1968. Уфимский курганный могильник // АЭБ.
Скрипкин А.С., 1979. Позднесарматский комплекс из нижнего Поволжье
158
// Вопросы древней и средневековой археологии Восточной Европы. М.
Спицин А.А., 1901. Древности бассейнов рек Оки и Камы // МАР. 25.
Спицин А.А., 1902. Древности камской чуди по коллекции Теплоуховых //
МАР. 26.
Старостин П.Н., 1967. Памятники именьковской культуры // САИ. Вып.
Д1-32.
Старостин П.Н., 1968. Новый памятник предболгарского времени на
Нижней Каме // С А.
Старостин П.Н., 1981. Исследования памятников именьковской культу¬
ры Татарии // АО - 1980. М.
Старостин П.Н., 1983. Богородицкий могильник// СА. № 1.
Степанов П.Д., 1964. Памятники угорско-мадьярских (венгерских) пле¬
мен в Среднем Поволжье // АЭБ. Т. 2.
Степанов П.Д., 1967. Ош-Пандо. Саранск.
Троицкая Т.Н., 1957. Находки из скифских курганов Крыма, хранящиеся
в областном краеведческом музее // История и археология древнего Крыма.
Киев.
Чеченов ИМ., 1987. Новые материалы и исследования по средневековой
археологии Центрального Кавказа // Археологические исследования на
новостройках Кабардино-Балкарии. Т.З. Нальчик.
Godlowski К., 1970. The chronology of the Late Roman and Early Migration
Periods in Central Europe. Krakow.
Vaday A.H., 1985. Sarmatisches Graberfeld von Torokozentmiklos-Suijan-
Ujtelep //Acta Archaeologica Academiae Scientiarum Hungaricae. T.XXXVII. f. 3-
4.
159
g Место находки
1
ЮГО-ЗАПАД
Таценки
Басовка
Бережанка
Чаплинский
могильник
Чаплинское селище
Горошков
Черноречье
Усть-Альминское
Заветное
Молога II
Бельбек IV
Тавель
Неаполь Скифский
Херсонес
Восточное Вельское
Ново-Филипповка
Ильевка
Монор (Венгрия)
Торокзентмиклос
(Венгрия)
Добро дзен ь
(Польша)
г>1мког<.
Кол-
во
Дм
Дата
выпук¬
(мм)
лин
3
4
5
8
34
1 в.до н.э.-l в.
8
36
III-II вв. до н.э.
4,27
50-80
II-III вв.
3
III в.до н.э.- I в.
4
5
25
I в.до н.э.- I в.
7
П-Ш вв.
6
II-III вв.
7,25
25-68
I-III вв.
6,15
12,64
II в.
6,42
20-88
МП вв.
6,13
20-30
II в.до н.э.-I в.
8,16
20-40
I в.до н.э.- III в.
17
45
I-IV вв.
5
IV-III вв. до н.э.
18
54
I-III вв.
9
34
П-нач. IV в.
5
28
I-III вв.
12,13
Н-сер.Ш в.
8
III в.
9
П-Ш вв.
Кол-во
подве¬
сок
2
1
1
7
1
1
1
1
1
3
8
4
3
4
3
1
1
1
1
2
1
1
Культура
Литература
6
Зарубинецкая
зарубинецкая
Зарубинецкая
зарубинецкая
Зарубинецкая
позднескифская
позднескифская
позднескифская
позднескифская
позднескифская
позднескифская
позднескифская
позднескифская
скифская
позднесарматская
позднесарматская
позднесарматская
позднесарматская
пшеворская (?)
7
Максимов 1972, с.40, табл.XIII, 16
Максимов 1972, с.56, табл.XXIX, 18
Винокур 1969, с.16-17, рис.З
Мельниковская 1967, с.82
Мельниковская 1967, с.82
Мельниковская 1967, с.83, рис.36, 3
Высотская 1972, с. 153, рис.48, 39
Высотская 1972, с. 153, рис.48, 35
Богданова, Гущина 1964, рис.2, 5-6
Гудкова, Фокеев 1982, с.72-83
Гущина 1979, с.26,27, рис. 1, 4-5
Троицкая 1957, с.187, рис.11,Б
Бабенчиков 1957, табл. IV, 3,10
Зубарь 1982, с. 95, рис. 61, 9
Мельниковская 1967, с.82
Вязьмитина 1954,табл. VI,2
Скрипкин 1979, с.78, рис. 1, 3
Археология Венгрии 1986, рис.96,4
Vaday 1985, Abb. 11, 15,16
Godlowski 1970, pi. IV, 13
Godlowski 1970, pi/ XX,22
, с.,Ос.1и1ШЫЧЯ)
£ ГЪрлсдорф
(Г срмания)
Пи вон и не
(Польша)
Букрин
Ольшаница
Дол и некое
ВОЛГО-КАМЬЕ
Ош-Пандо
Щербеть
Ош-Пандо-Нерь II
Рождествено II
Имсньково I
Богородицкое
Маклашеевка IV
Бирск
Ишимбай
Куштеряк
Лаг ере во
Маняк
Старо-Халилово
Больше-Висимский
Шареево
Ново-Турбаслы
Корчея
Зародята
- Танкеевка
8
III в
28
30
II в ДО H.J
8
35
8
30
6
20
VI-IV вв.
фр-т
35,74
V-VI вв.
9
56
IV-VI вв.
9
50
V-VI вв.
7
40
IV-VI вв
9
40
V-VI вв.
фр-т
VI в.
9
50
VI в
6,9
20-70
V-VI вв.
10
48
V-VII вв
VI-VII вв.
7
60
VII-VII! вв
7
30
VII-VIII вв
18
20
IX-X вв.
14
20
V-VIII ВВ.
4
40
VII В.
9
25
IV-VII вв
7
36
VIII-IX вв.
9
30
V-VI ВВ.
7
30
IX-X ftu.
I
I
1
1
10
2
1
1
1
1
1
1
12
2
1
. 2
1
1
1
2
2
1
1
I
лужицкая (?)
случ. находка
случ. находка
именьковская
имсньковская
именьковская
именьковская
именьковская
именьковская
именьковская
бахмутинская
кушнаренковская
куш парен ковская
кушнаренковская
кушнарен ковская
кушнаренковская
турбаслинская
турбаслинская
раннсбол rape кая
Godlowski 1970, pk V, 31
Кухаренко 1969, табл.XIV, 8
Кухаренко 1951, с.37, рис.2, 10
Кухаренко 1951, с.37, рис.2, 7
Мельниковская 1950, с.71, рис. 19, 6
Степанов 1967, рис.54
Старостин 1968, с.253, рис.2, 7
Матвеева 1975, с.115, рис.10, 1
Генинг 1960, с.136, рис.4, 11
Старостин 1967, табл.23, 3
раскопки П.Н. Старости на, 1983 г.
раскопки П.Н.Старостина, 1983 г.
Мажитов 1968, табл.7, рис.12,14,16
Викторова 1962, с.168, рис.72, 4
Васюткин 1968, с.70
Мажитов 1981, с.23, рис. 11, 15
Мажитов 1981 с.14, рис.6, 15
Мажитов 1981, с.96, рис.51, 4
Оборин 1964, с.134, рис.2, 6
Матвеева 1968, с. 14, рис. 20
Мажитов 1959, табл.III, 17,18
Спицин 1902, табл.III, 19
Спицин 1902, табл.XXXVI, 17д
Казаков 1971, табл.XIX, 44
Морочата
Новинки (из
насыпи кург.)
Кошибеево
Каневский
Агафонобо I
Аверино II
Плес
КАВКАЗ
Бежта
Тырны-Ауз
Хулам
Тбилисская
Ново-Т итаровская
Китаевка
Чегем
Верхний Чми
Гижгит
Пустая графа - нет
сведений
7
V-VI вв.
9
45
11
70
IV в.
9
36
VIII-IX вв.
7
33-52
V-VII вв.
7
40
V-VII вв.
7
40
VII-VIII вв.
10
25
VI-IX вв.
9
42
V-VI вв.
9
40
VIII-IX вв.
1-П вв.
17
96
II- I вв. до н.э
13
72
II в. до н.э.
14
64
II-I вв. до н.э.
VII-IX вв.
9
40
VII-VIII вв.
1
1
1
1
3
2
1
1
1
1
2
1
1
1
L
ломоватовская
ломоватовская
ломоватовская
ломоватовская
Генинг 1960, с.42
раскопки Г.И.Матвеевой, 1981 г.
Спицин 1901, табл.VII, 10
Голдина 1970, табл.48, 16
Голдина и др. 1980, табл. 14, 5,6
Голдина 1970, табл.48, 18
Голдина 1970, табл.48, 18
аланская
аланская
сарматская
сарматская
сарматская
сарматская
Атаев 1961, с.284, рис.1, 19
Кузнецов 1962, с.78-79, рис. 25, 8
Чеченов 1987, с.152, рис. 22, 5
Амбоз 1966, с. 40
Козенкова 1980, с.84, рис.8, 2
Кореняко, Найденко 1977, рис.4, 1
Кеферов 1985, с.241, рис. 14, 41
раскопки Д.Я.Самоквасова
Ковалевская 1981, с. 181, рис.64, 32
1 — Таценки; 2 — Басовка; 3 — Бережанка; 4 — Чаплинский могильник; 5 —
Чаплинское селище; 6 — Горошков; 7 — Черноречье; 8 — Усть-Альминское;
9 — Заветное; 10 — Молога II; 11 — Бельбек IV; 12 — Тавель; 13 — Неаполь
Скифский; 14 — Восточное Вельское; 15 — Ново-Филиповка; 16 — Ильевка;
17 — Монор; 18 — Добродзень; 19 — Очков; 20 — Горлсдроф; 21 — Пивонице;
22 — Букрин; 23 — Ольшаница; 24 — Долинское; 25 — Ош Пандо; 26 — Щербеть;
27 — Ош-Пандо-Нерь II; 28 — Рождествено II; 29 — Именьково I; 30 —
Богородицкое; 31 — Маклашеевка IV; 32 — Бирск; 33 — Ишимбай; 34 —
Куштеряк; 35 — Лагерево; 36 — Маняк; 37 — Старо-Халилово; 38 — Болыие-
Висимский; 39 — Шареево; 40 — Ново-Турбаслы; 41 — Корчея; 42 — Зародята;
43 — Танкеевка; 44 — Морочата; 45 — Новинки II; 46 — Кошибеево; 47 —
Каневский; 48 — Агафоново 1; 49 — Аверино II; 50 — Плес; 51 — Бежта; 52 —
Тырны-Ауз; 53 — Тбилисская; 54 — Ново-Титаровская; 55 — Верхний Чми; 56 —
Гижгит; 57 — Лубенцы; 58 — Ольвия; 59 — Николаевка; 60 — Хулам; 61 —
Чегем; 62 — Китаевка; 63 — Херсонес; 64 — Торокозентмиклос.
163
Рис. 2. Кольцевые подвески с выпуклинами (1—13 — Волго-Камье; 14—
21 — Юго-Запад; 22—23 — Кавказ). 1 — Щербеть I; 2 — Ош-Пандо-Нерь II;
3 — Именьково I; 4 — Рождествено II; 5—8 — Бирск; 9 — Канево; 10 —
Агафоново I; 11, 13 — Верх-Саинский; 12 — Бродовский; 14 — Таценки;
15 — Ба:овка; 16 — Горошков; 17 — Монор; 18—21 — Молога II; 22 —
Тырны-Ауз; 23 — Хулам. Масштаб различный.
164
Рис.З. Образцы комплексов с подвесками (!- Юго-Запад ( по Гудко¬
вой А.В.,Фокееву М.М., 1982;« - Волго-Камье (по Мажитову Н А., 1968))
22-699
165
Рис.4. Образцы комплексов с подвесками (Кавказ)
166
Ю.А.Семыкин
МАТЕРИАЛЫ К ИСТОРИИ МЕТАЛЛУРГИИ ЖЕЛЕЗА ЭПОХИ
СРЕДНЕВЕКОВЬЯ СРЕДНЕГО ПОВОЛЖЬЯ
Одной из недостаточно исследованных проблем в археологии
именьковской культуры является вопрос о конструкции сыродут¬
ных металлургических горнов для получения железа. К настоящему
времени опубликованы сведения о сыродутных горнах, исследован¬
ных на Маклашеевском II городище, на IV Рождественском селище
в Республике Татарстан (Старостин П.Н., 1967, с.27; Генинг В.Ф.,
Стоянов В.Е. Хлебникова Т.А. и др., 1962, с. 19-20), на Кармалинс-
ком поселении в Ставропольском районе Самарской области (Се-
мыкин Ю.А., 1986). Невыразительные остатки металлургии железа,
относящиеся к именьковской культуре, известны в Мордовии на
селище у с.Морга и на городище Ашна-Пандо (Степанов П.Д., 1967,
с. 103). Кроме того нам известны еще несколько пунктов с остатка¬
ми металлургического производства именьковского населения, про¬
исходящих с городища «Чертов Городок» в Старомайнском районе
Ульяновской области (Семыкин Ю.А., 1996) и у с.Винновка на
Самарской Луке в окрестностях городища «Каменная коза». Но эти
остатки представлены только железными шлаками.
Имеющиеся к настоящему времени сведения по металлургии
железа населения именьковской культуры позволяют сделать вывод
о том, что именьковские металлурги эксплуатировали сыродутные
железоделательные горны двух типов: 1) ямной конструкции с ес¬
тественным воздушным дутьем и 2) наземные горны с искусствен¬
ной подачей воздуха. К первому типу мы относим горн, исследо¬
ванный в окрестностях именьковского селища у с.Кармалы, а ко
второму типу относятся горны IV Рождественского селища и Мак-
лашеевского II городища.
Как видим, данные о конструкциях сыродутных горнов имень¬
ковского населения весьма немногочисленны, хотя эта культура
занимала огромную территорию Среднего Поволжья в раннем сред¬
невековье. Поэтому дополнительные материалы представляют боль¬
шой интерес для изучения истории средневековой металлургии не
только Среднего Поволжья, но и Восточной Европы.
В 1980 и в 1982 гг. при охранных раскопках II Шигонского посе¬
ления в Самарской области были исследованы три сыродутных гор¬
на, относящихся предположительно к населению именьковской
167
культуры. Целью настоящей публикации является введение в науч¬
ный оборот сведений об этих объектах металлургического произ¬
водства.
Шигонское II поселение обнаружено в 1973 г. разведочным отря¬
дом археологической экспедиции Куйбышевского университета под
руководством С.А.Агапова. Поселение расположено на высоком об¬
рывистом левом берегу р.Усы (правого притока Волги) в 2 км к ЮВ
от с.Шигоны Самарской области. В 1979 г. в связи со строительными
работами по прокладке магистрального газопровода «Уренгой - Пет¬
ровок» начались охранно-спасательные работы на памятнике под
руководством А.А.Выборнова и О.В.Кузьминой, а в 1981-1982 гг.
они были продолжены под руководством А.П.Семеновой (Семено¬
ва А.П., 1982).
Археологические материалы свидетельствуют о том, что Шигон¬
ское II поселение заселялось неоднократно от энеолита и до сред¬
невековья. В энеолитическую эпоху на его территории обитало насе¬
ление, оставившее керамику «репинского» типа, в бронзовом веке
- срубное и срубно-абашевское население, в раннем средневековье
- население именьковской культуры, а в XIII-XIV вв. золотоордын¬
ское население. К эпохе средневековья на поселении относятся три
сыродутных горна, две постройки и мусульманский могильник зо¬
лотоордынского времени.
Остатки металлургического производства на Шигонском II по¬
селении были обнаружены в 1980 г. на участке VI. Автору удалось
принять участие в доисследовании горнов №2 и 3 только в 1982 г.
(автор выражает признательность авторам раскопок Шигонского II
поселения за разрешение опубликовать эти материалы).
Стратиграфия на территории поселения следующая: 1) слой дерна
- плотный гумус темного цвета мощностью 20-25 см. В слое встреча¬
лись фрагменты лепной именьковской и круговой золотоордынс¬
кой керамики; 2) слой гумусированной супеси темно-серого цвета
мощностью от 40 до 90 см. В этом слое встречались находки эпохи
бронзы; 3) материковый суглинок желтого цвета.
Горн №1 был выявлен в пределах кв.85. Его верхняя часть распо-
лагалаья на уровне -33 см ниже современной поверхности на II
штыке. Поскольку автору не довелось принимать участие в исследо¬
вании горна №1, то о его конструкции приходится судить по име¬
ющимся в нашем распоряжении дневниковым записям, полевым
чертежам и фотографиям. От горна сохранился корпус цилиндри¬
ческой формы высотой 60 см, диаметром 95 см, выложенный из
168
плоских сырцовых плиток размером не больше 10 см и толщиной от
3 до 4,5 см (рис. 1,7; 3,7). Предположительно, верхнее перекрытие
горна имело куполообразную форму, от которого сохранилось вы¬
ходное отверстие подковообразной формы размером 20x30 см, че¬
рез которое в горн закладывалась шихта и выходили газы (рис.2,2).
Толщина стенок горна составляет 9-13 см. Под горна, о форме кото¬
рого в полевой документации не сообщается, в северо-восточной
части на уровне дна имел отверстие для подачи воздуха и выпуска
шлаков. Высота отверстия составляет 30 см, ширина - 20 см. Ниж¬
няя часть этого отверстия имела желобчатую форму (рис.З). Уровень
дневной поверхности горна № 1, судя по профилю северной стенки
участка VI, залегал на глубине от 40 до 50 см ниже современной
поверхности. Здесь в пределах кв.80 и 84 на указанном уровне выяв¬
лена прослойка гумусированной супеси, насыщенная железными
шлаками (рис.4), мощностью от 10 до 18 см. Эта прослойка шлаков,
вероятно, была связана с эксплуатацией горна №1. С этим же гор¬
ном была связана и яма неправильной овальной формы, находив¬
шаяся к СВ от горна в кв.80, 81 и 84 (рис.5). Наибольшая ширина
ямы - 250 см по линии СЗ-ЮВ. По линии СВ-ЮЗ размер ямы со¬
ставляет 175 см. В виде пятна гумусированной супеси эта яма фикси¬
ровалась уже с V штыка. По нашим подсчётам, дно ямы было ниже
уровня ее современной поверхности на 205 см, ее глубина от уров¬
ня дневной поверхности составляет 140 см. Ниже уровня дневной
поверхности горна стратиграфически залегает слой бурой супеси -
культурный слой эпохи бронзы и энеолита. Расстояние от ямы до
горна - 200 см. Хотя никаких фрагментов воздуходувных сопел, свя¬
занных с горном, не сохранилось, горн такой конструкции был
оолее приспособлен для эксплуатации с искусственным воздуш¬
ным дутьём, да и предгорновая яма такой глубины была удобна для
размещения металлургов, работавших с воздуходувными мехами.
В 140 см восточнее от горна на уровне, одинаковом с его верхней
частью, было зафиксировано отдельное скопление шлаков на пло¬
щади 100x50 см. Предположительно, это шлаковое скопление также
связано с горном №1 и его предгорновой ямой. Шлаки могли ока¬
заться на этом месте при очистке предгорновой ямы. Однако высо¬
кий уровень их залегания позволяет предположить, что сам горн
находился в небольшом углублении. Таким образом, горн №1 пред¬
ставлял собой сыродутную металлургическую печь наземного (не
Шахтного) типа цилиндрической формы с куполообразным пере¬
крытием. Это перекрытие со временем рухнуло, но его часть с ды¬
169
моходным и загрузочным отверстием легла на заполнение и в таком
виде дошла до исследователей. В С-В части горна на расстоянии 2 м
была выкопана предгорновая яма для размещения работающих при
нем металлургов. Горн работал в интенсивном режиме, о чем сви
детельствует большое количество отходов производства - шлаков,
образовавшихся при неоднократных производственных циклах. В
качестве топлива использовался древесный уголь, куски которого
встречались вокруг горна в заполнении ямы и самого горна. На рас¬
копе найдены куски охры, ею могла быть руда болотного или луго¬
вого типа.
К сожалению, в нашем распоряжении нет артефактов, позволя
ющих уверенно определить культурную принадлежность этого про¬
изводственного объекта. Однако стратиграфически горн может быть
датирован временем именьковской культуры, то есть V-VII вв. н.э.
Горн №2 был выявлен в северной части раскопа в квадратах 452,
459-461 на глубине -71 см от 0 в виде скопления железных шлаког
(рис.8,7). После зачистки поверхности раскопа вокруг шлакового
скопления на протяжении 160 см к СВ от шлакового скопления
было выявлено сажистое пятно неправильной овальной формы
(рис.8,1; 9,1)- Методика расчистки этого горна была следующей: че¬
рез шлаковое скопление и темное сажистое пятно была проведена
линия А - Б под углом 48° с ЮВ на СЗ. По этой линии была отбита
бровка шириной 10 см, которая оставалась до окончательной рас¬
чистки предгорновой ямы (сажистого пятна) до уровня дна. Шла¬
ковое скопление, оказавшееся остатками нижней части горна, вна¬
чале также было разобрано с одной стороны, что позволило
проследить стратиграфию заполнения дна печи (рис.8,2).
Собственно от горна сохранилось только скопление шлаков. Судя
по полевой документации и отчету, стенки горна не сохранились
Возможно, они были разобраны в древности, когда предгорновая
яма оказалась в процессе эксплуатации доверху заполненной про
изводственными отходами, а последний производственный цикл
так и не был завершен. Дно пода горна имело плоскую, слегка вог¬
нутую форму. Скопление шлаков возвышалось над дном на 30 см. F
плане внутренняя часть дна горна имела округлую форму размера
ми 60x70 см. Среди шлаков по периметру дна горна залегали круп¬
ные шлаковые монолиты весом до 5-8 кг. На их внешних краях со
хранился слой огнеупорной обмазки из глины с песком. Сред г
шлаков были встречены также кусочки древесного угля. Предгорно
вая яма примыкала непосредственно ко дну горна. Яма имела не
170
правильную овальную форму. Наибольшие размеры ямы по линии
ЮЗ-СВ составляют 200 см, по линии ЮВ-СЗ - 240 см. В профиле яма
также имела неодинаковые очертания. Непосредственно перед гор¬
ном была ее самая углубленная часть (рис.9,2). В СВ и ЮЗ частях яма
имела довольно пологие склоны. В ее СВ части находились четыре
небольшие углубления, имевшие, очевидно, функциональное зна¬
чение. С СВ стороны ямы непосредственно к ее краю примыкала
линзовидная площадка из обожженной глины с ровной поверхнос¬
тью. Толщина слоя глины - 16 см. Основание горна располагалось на
песчаной подушке явно искусственного происхождения, тёмно-се¬
рого цвета с отдельными мелкими включениями железного шлака.
Стратиграфия основания горна свидетельствует о неоднократных
ремонтах горна и искусственных подсыпках песка под его фунда¬
мент.
Заполнение предгорновой ямы состояло из супеси темно-серого
цвета, смешанной с древесным углем, сажей и кусочками желез¬
ных шлаков мелких и средних размеров. Кроме того, в заполнении
встречались отдельные кости животных и кусочки железной руды.
Стратиграфически в предгорновой яме прослежены три прослойки
черного цвета, насыщенные железным углем, шлаками и кусочка¬
ми обмазки. Толщина прослоек - 5-9 см. Эти прослойки начинались
от устья пода горна и западали в предгорновую яму, пролегая через
всю ее длину. Прослойки залегали в яме на глубине от 50 до 68 см
ниже ее дна. Между двумя нижними прослойками был встречен
кусочек гематита, вероятно, применявшегося в качестве железной
руды. Предположительно, прослойки в предгорновой яме можно
связывать с моментами выпусков шлаков из горнов и извлечением
крицы. Керамических материалов и вещевых находок, связанных с
горном, не обнаружено, но стратиграфически горн №2 также мож¬
но связывать с именьковским временем. Типологически горн дол¬
жен быть отнесен к металлургическим печам наземного типа с пред¬
горновой ямой, и в оригинале должен был выглядеть, как и горн
№1. Наличие искусственных подсыпок под основанием горна ис¬
ключают его ямную конструкцию. Он относится к печам с интен¬
сивным режимом работы. Более чем вероятно было использование
при его работе искусственного воздушного дутья.
Горн №3 был исследован на участке II в кв. 1-2, 9-10. Верхняя
часть горна была зафиксирована на глубине -38 см ниже современ¬
ной поверхности. На этом уровне отмечались редкие находки имень-
ковской керамики. Горн №3 имел ямную конструкцию с предгор¬
171
новой ямой (рис.10). Диаметр цилиндрической шахты горна состав¬
лял 50 см, ее высота - 62 см. Дно горна имело слегка покатый склон
в сторону предгорновой ямы, куда выходил канал для воздушного
дутья и выемки крицы. Высота канала равна 30 см, а ширина кана¬
ла, составлявшая 50 см, вероятно, оказалась такой большой в ре¬
зультате его расширения при выемке крицы. Расстояние между шах¬
той корпуса горна и предгорновой ямой равно 30 см. Предгорновая
яма имела неправильную овальную, вытянутую по оси С-Ю фор¬
му, примыкала к горну с южной стороны. Длина ямы составляла
185 см, ширина - 125 см. Дно ямы в профиле имело вогнутую коры¬
тообразную форму и было углублено в материковый суглинок на 22
см. Длина всего сооружения составляет 266 см. Внутренние стенки
шахты горна, выкопанной в слое гумуса, были обмазаны слоем гли¬
няно-песчаного раствора. Заполнение горна состояло из гумуса,
насыщенного золой, угольками и небольшими фрагментами обо
жженной глины (частей обмазки внутренних стенок). На самом дне
горна залегала тонкая прослойка древесного угля, сверху которой
лежали куски железного шлака. Наиболее крупные куски шлаков
были сосредоточены в северной части дна горна, по его периметру
(рис.11,2). Вес самых крупных кусков достигал 8 кг.
Заполнение предгорновой ямы состояло из гумуса с золой, уг¬
лем, фрагментами обожженной обмазки и большим количеством
шлаков. Следует отметить, что предгорновая яма обозначилась на
уровне -72 см от современной поверхности. Своеобразной деталью
устройства предгорновой ямы горна №3 является наличие неболь¬
шого чашевидного углубления в 9 см от восточного края ямы. Диа¬
метр углубления равен 6 см, а его глубина - 3 см. В его гумусном
заполнении лежали два кусочка шлака.
Конструкция горна №3 Шигонского II поселения имеет частич¬
ные аналогии с именьковским горном, исследованным автором у
с.Кармалы в 1982 году (Семыкин Ю.А., 1986). Разница между ними
состоит в наличии у шигонского горна предгорновой ямы. Хотя сле¬
дов и остатков воздуходувного сооружения рядом с горном №3 не
обнаружено, место его размещения и наличие предгорновой ямы
заставляют предполагать использование искусственного воздушно¬
го дутья.
Раскопанные на II Шигонском поселении сыродутные горны по¬
полнили фонд археологических источников по истории металлур¬
гии железа эпохи средневековья Среднего Поволжья. Мы считаем,
что эти горны относятся к населению именьковской культуры, а
172
значит датируются в пределах V-VII вв. н.э. В пользу такой датировки
свидетельствуют стратиграфические данные и аналогии в материа¬
лах именьковской культуры. В золотоордынское время территория
Шигонского поселения использовалась как жилая площадка, и ве¬
роятно, на заключительном этапе обитания здесь золотоордынско¬
го населения, как могильник. Металлургическое производство же¬
леза в окрестностях Шигонского II поселения, расположенное на
краю лесного массива, в достатке было обеспечено топливом. От¬
крытым остается вопрос о рудной базе для местной металлургии
железа. Металлурги могли использовать луговые и болотные руды,
встречающиеся в Среднем Поволжье (Батыр В.В., Трофимчук А.А.,
1932; Рыбаков Б.А., 1948. с.80), но именьковским металлургам ре¬
гиона Самарской Луки были известны выходы железистых батских
песчаников, встречающихся в районе городища Лбище и у Карма-
линского поселения. Заслуживает внимания и находка нескольких
кусочков гематита рядом с горном №2. Выходы гематита в Среднем
Поволжье известны нам на Правобережье Волги в окрестностях села
Панская Слобода в Ульяновском районе Ульяновской области. Эта
руда выходит из обрывистого обнажения коренного берега Волги,
и можно предположить привозной характер руды этого типа у имень-
ковских металлургов II Шигонского поселения. Новым в конструк¬
циях сыродутных горнов именьковского населения является сочета¬
ние ямных горнов с предгорновой ямой. По прежнему остается
неясным вопрос хронологического соотношения у именьковцев гор¬
нов ямной и наземной конструкции.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Батыр В.В., Трофимчук АЛ, 1932. Полезные ископаемые в Татарской рес¬
публике и перспективы их использования в связи с Камстроем. Казань.
Генинг В.Ф., Стоянов В.Е., Хлебникова Т.А., Вайнер И.А., Казаков Е.П., Вале¬
ев Р.К., 1962. Археологические памятники у с. Рождестве но. Казань.
Рыбаков Б.А., 1948. Ремесло// История культуры Древней Руси. М.-Л.
Семенова А.П., 1982. Отчет о раскопках II Шигонского поселения в 1982 г.
// Архив ИА РАН.
Семыкин Ю.А., 1986. О металлургических горнах именьковской культуры
// Культуры Восточной Европы I тысячелетия. Куйбышев.
Семыкин Ю.А., 1996. К вопросу о поселениях ранних болгар в Среднем
Поволжье // КЕС. Самара.
Старостин П.Н., 1967. Памятники именьковской культуры // САИ. Вып
ДI-32.
Степанов П.Д., 1967. Ош-Пандо. Саранск.
173
Рис.]. Металлургический горн №1 Шигонского // поселения
174
щщ
Рис.2. Металлургический горн №1 Шигонского II поселения
175
r о оку на го г- •
Рис.З. Металлургический горн №1 Шигонского II поселения
176
Рис.4. Профиль северной стенки раскопа I, участка VI Шигонского
II поселения
23-699
177
84
г /
S
80
предгорном*
ома
. г '©'"'S
rf*.rV.\
'”'N .® г г J
76
'a
. 8Ь
горн 1
It® L
"W *
77
86
82
78
f 87
83
78
7S
о
2м.
Условные обозначения: НПЗ" туиус;
[!ф.Ф1- гумусированная супесь
со шлаками >.
Рис. 5. План участка VI раскопа I Шигонского II поселения.
178
аслошыв оьоэначяниу:
» *СЫРЦО»ЫЙ ГЛИНЯНЫМ
ШММ'Кплитм);
ег> -глиионаа овимяа;
«я-магемя.
Рис. 6. 1 - Реконструкция горна 1 Шигонского II поселения в разрезе;
2 - реконструкция горна 1 Шигонского II поселения.
179
О i 2К
% « *
Условные обозначения:
1ГГГ] - гумус;
[ЙУЗД - ПЛИТКИ из обожжённой глины.
Рис. 7. План горна №1 Шигонского II поселения
180
Рис.8. Металлургический горн №2 Шигонского II поселения
24-699
181
1Q0CM.
.А* ! - супесь тёмно-серого цвета с углями,сажей
• *: и атаками;
- шлаки;
- прослойки с углем,шлаками и глиняной обмазкой;
V/////A - тёмный песок насыщенный сажей;
!*-*•! - тёмная супесь с угольками;
1~-~ ] - прокалённая глина;
Уяг&А - материк/светлый песок.
Рис.9. План и разрез металлургического горна №2 Шигонского II
поселения
182
- г
г
Рис. 10. План и разрез металлургического горна №3 Шигонского II
поселения
183
Рис.11. Металлургический горн Шигонского II поселения
184
К. А. Руденко
МАЛОПОЛЯНСКОЕ V СЕЛИЩЕ
Селище расположено в 1 км к Ю от д.Малая Полянка Чисто-
польского района Республики Татарстан на стрелке, образованной
оврагом «Орлов» и его отрогом (рис. 1,7), в левобережье р. Прость,
левого притока р.Кама. Памятник был открыт в 1988 г. (Руденко
К.А., 1988, с.7; Руденко К.А., 1989а, с.83-84). В 1989 г. была проведе¬
на шурфовка памятника. Шурфом 1x1 м (рис.4,/) была изучена хо¬
зяйственная яма круглой (диаметр до 1 м) формы, расширяющаяся
у дна (рис.4,2) с рыхлым, гумированным заполнением (Руденко
К.А., 1989, с.7-10). На дне ее зафиксировано скопление камней.
Керамика из засыпи представлена фрагментами подправленной на
круге и лепной посуды. Первые из них, охристо-желтого цвета с
примесью органики и песка в тесте, украшены многорядной вол¬
ной и прочерченными линиями. Остальные лепные сосуды имень-
ковского облика (Старостин П.Н., 1967, табл.25). В заполнении так
же найдены обломки двух биконических напрясел (рис.4,3,4) и
глиняной фигурки животного (рис.4,5)
• Во втором шурфе (2x2 м) (рис.2,1), кроме именьковской кера¬
мики (рис.4,13,14,16-18), найдены фрагменты лепной посуды с
выщелоченной раковиной в тесте, украшенные оттисками мелкого
гребенчатого штампа, наколами, вдавлениями и оттисками вере¬
вочки (рис.4,/(7-/2, 15). В культурном слое найдены: обломок глиня¬
ного напрясла (рис.4,6), часть глиняной фигурки животного
(рис.4,<5), просверленный коготь медведя (рис.4,9) и серебряная
накладка, датирующаяся концом Х-началом XI вв. (Архипов Г.А.,
1973, рис.40-7). Остеологический материал из шурфов (определе¬
ния А.Г.Петренко), представлен костями свиньи, медведя, лоша¬
ди, рыси, а также позвонками осетровых рыб.
При обследовании местности в 1990 г. было установлено, что
площадь поселения составляет 33 000 кв. м. (ЗООх 110 м), а на повер¬
хности его заметны около 9 западин от жилищ и хозяйственных ям
(Руденко К.А., 1990, с. 14-16),
В этом же году разрушающаяся часть поселения исследовалась
раскопом площадью в 60 кв. м (рис.2,/) (Руденко К.А., 1990, с.З-
12; 1991, с.72-73). Стратиграфия раскопа (рис.2,2-4) следующая: дерн
до 10 см; темно-серая супесь 10-12 см; светло-серая супесь 15-30 см;
материк - красный суглинок. Выборка культурного слоя велась по
185
пластам толщиной 10-15 см.
На раскопе выявлено 7 сооружений хозяйственно-бытового н
производственного назначения (рис.2,7). Типичным объектом пер¬
вого вида является яма 4 колоколовидной формы (рис.З,3). В нише
подбое ее расчищено несколько развалов лепных именьковских со¬
судов (рис.6,1-4).
Производственный характер имеет западина №1 (рис.3,2), в виде
канавки шириной 30-35 см и длиной 160 см, с полукруглым обо¬
жженным дном. В заполнении встречались угольки, куски обуглен¬
ного дерева, зольные и углистые линзы, фрагменты отлакирован¬
ной керамики. Сооружение было, видимо, связано с железо-
обработкой: в культурном слое рядом с ним были найдены желез¬
ные шлаки и крицы. В целом в сооружениях и в культурном слое
найдены кусочки железных шлаков и криц общим весом до 1 кг. Вес
отдельных шлаков варьировался от 10 до 270 г. В ямах встречаются
фрагменты отлакированной именьковской керамики (рис.7,9,72)
Ямы стандартны по размерам и форме: цилиндрические с упло
щенным дном, диаметром 65-120-140 см, (рис.3,7-6). В заполнении
сооружений найдена как именьковская керамика, так и отдельные
фрагменты лепной (яма 6,6а: рис.4,28,30) и круговой булгарской
посуды (яма 3: рис.6,8), а также фрагменты с толченой раковиной в
тесте (яма 6,6а: рис.4,20,23; яма 3: рис.6,7,9,12). Чисто именьковс-
кий керамический комплекс дает яма 4 (рис.6,1-4). Сооружений,
давших только болгарский керамический комплекс, или ям с пре¬
обладанием фрагментов от сосудов с толченой раковиной не выяв¬
лено.
Основной керамический материал представлен шамотными
неорнаментированными сосудами именьковского типа: они неиз¬
менно встречаются во всех трех пластах культурного слоя (рис.5,1-5,
8-11, 15, 21-32, 34). Эта керамика составляет 78% от общего числа
сосудов. Лепная посуда с толченой раковиной в тесте, составляю¬
щая 21% керамики, орнаментирована веревочкой, ямками, нако-
лами, вдавлениями и оттисками гребенчатого штампа (рис.5,6,13,16-
20, 33). Она также встречается во всех трех пластах культурного слоя,
причем, если в первом и втором она составляет 16,2 и 16,6%, то в
третьем пласте (рис.4,32-38) уже 71%. Круговая булгарская керами¬
ка (3 экз.) зафиксирована в верхнем пласте культурного слоя. Не¬
сколько фрагментов круговых и лепных (с примесью толченой ра¬
ковины и веревочной орнаментацией (Руденко К.А., 1989,
рис.28,7,8)) сосудов булгарского времени найдены в подъемном
186
материале на остряке мыса. Незначительное количество фрагментов
принадлежит сосудам с мелкими трудноопределимыми примесями.
В ЦНИИ Геолнеруд был сделан петрографический анализ 31
образца керамики селища (прочтение шлифов выполнено кандида¬
том геолого-минералогических наук А.М.Месхи). Они выявили дос¬
таточно однородный состав теста: глина 40-60% с незначительной
примесью кварца: в качестве отощителя использовался шамот 5-
31%. В составе песка, использовавшегося также в качестве отощите¬
ля, присутствует плагиоклаз и микрокварциты (1-2%), единичные
зерна альбитофиров, трахитов, калишпата, андезитов, ортокдаза,
а также обломки вулканических пород, слюдистых кварцитов. Не¬
редко тесто состоит почти из одной глины, с незначительной до¬
бавкой шамота 2-8% или песка (кварца) 10-12%.
Интересно, что керамика с мелкими примесями, выделенная
визуально, по данным петрографического анализа, отличается на¬
личием в отощителе разнообразных примесей (плагиоклаз, андези¬
ты и др.). Видимо, песок для этой посуды брался из какого-то не
местного источника, так как в ближайшей округе выходов песка
нет, а естественной примеси песка в таком составе (как видно из
других анализов) не наблюдается. В керамике с толченой раковиной
в отощителе фиксируется плагиоклаз и микрокварциты. В целом со¬
став отощителя стандартен для керамики каждого вида.
Из индивидуальных находок в раскопе найдены глиняные на-
прясла (рис.7,/,2), глиняное грузило (рис.7,3), фрагменты от гли¬
няных игрушек в виде конька (?)(рис.7,5) и колокольчика (рис.7,4),
а также коррозированная железная проколка (рис.7,6).
Остеологический материал из раскопа (определения О.Г.Богат-
киной) представлен костями лошади, крупного рогатого скота, мед¬
ведя, кабана, бобра, лисы, а также костями птиц и позвонками
осетровых рыб.
Из именьковских памятников ближайшим является Русско-Сар-
сазское городище и селище, расположенные в 2,5-3 км к СВ от это¬
го селища (Старостин П.Н., 1967, с.39, №225). Отметим, что эти
памятники в материале не содержат находок, связанных с обработ¬
кой железа. Исходя из этого, можно предположить, что Малопо-
лянское V селище было поселком именьковских металлургов. Ис¬
точником сырья для них, видимо, служили болотные руды,
добываемые в заболоченных рукавах речки, протекавшей по дну
ныне сухого оврага. Кстати, проявления железных окислов заметны
и сейчас там, где скапливается вода в низинах на дне оврага от
187
небольших родничков.
Булгарский материал несомненно связан с поселениями: Мало-
полянским городищем и I-IV селищами, расположенными в 500-
700 м к Ю от V селища. Хотя подъемный материал с этих памятни¬
ков более типичен для второй половины XI-XII в. (Руденко К.А..
1989, рис.12,13,16,21,22), чем для более раннего времени.
В какой-то мере булгарские находки могут быть связаны с Мало-
толкишским городищем и селищем, находящимися в 4,5 км к Ю-
ЮВ от V селища, существовавшими в XI в. (Руденко К.А., 1988,
рис.9,10; 1989, рис.50).
Несколько сложнее вопрос о керамике с толченой раковиной ь
тесте. Преобладание ее в нижнем пласте культурного слоя позволяет
предположить, что она появляется на поселении в начале его фун¬
кционирования. По всей видимости, эта группа керамики неодно¬
родна как по культурной принадлежности, так и хронологически.
Фрагменты с пышной орнаментацией веревочкой в сочетании с
ямками (рис.4,35,37) весьма напоминают сосуды ананьинского вре¬
мени (Халиков А.Х., 1977, рис.91,2;92). Фрагменты, украшенные
ямками при переходе от шейки к тулову (рис.4,20,32), близки сосу¬
дам пьяноборской эпохи, как и фрагменты с орнаментацией в виде
торцовых вдавлений (рис.4,/5) (Клюева Г.Н., 1984, рис.4,4-6,10).
Кстати, на таких поселениях встречаются и глиняные лепешки и
фигурки животных, аналогичные найденным на рассматриваемом
поселении (рис.5,7,34) (Клюева Г.Н., 1984, табл.III,17,23). Впро¬
чем, глиняные лепешки также встречаются на мазунинских памят¬
никах IV-V вв. н.э. (Останина Т.И., 1988, рис.4,77), так и на соб¬
ственно именьковских поселениях (Старостин П.Н., 1967, табл.25,
75), хотя здесь они имеют свои особенности, в частности, четко
выраженный бортик. Орнаментация в виде «подковок» встречается
на керамике поселений V-VI вв. ломоватовской культуры, правда,
без ямочных узоров (Голдина Р.Д., 1985, табл.ХЬУ,72,13).
Интересен в этом плане керамический комплекс Староиргинс-
кого городища IV-V вв. в Удмуртии, где наряду с именьковской
посудой имеется фрагменты сосудов с ракушечной примесью, от¬
несенные к мазунинской и поломской культурам (Останина Т.И..
1985, с.88-89).
В целом основной материал поселения относится к именьковс-
кому времени: V-VI вв.; наиболее ранний пласт отложился, види¬
мо, не ранее VII-VI вв. до н.э. К концу X-XI вв относятся булгарские
находки с селища.
188
Дальнейшие исследования этого памятника позволят уточнить
полученные данные.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Архипов Г.А., 1973. Марийцы IX-XI вв. Йошкар-Ола.
Голдина Р.Д., 1985. Ломоватовская культура в Верхеем Прикамье. Иркутск.
Клюева Г.Н., 1984. Быргындинское IV поселение - памятник пьяноборс¬
кой культуры // Памятники железного века Каме ко-Вятского междуречья.
Вып.2. Ижевск.
Останина Т.И., 1986. Городище-убежище раннего средневековья уд. Ста¬
рая Игра // Материалы средневековых памятников Удмуртии. Устинов.
Руденко К.А., 1988. Отчет о разведках в Чистопольском районе ТАССР в
1988 г. Казань. Архив ИА РАН, Р-1, № 12730.
Руденко К.А., 1989. Отчет о разведках в Чистопольоком районе ТАССР в
1986 г. Казань. Архив ИА РАН.
Руденко К.А., 1989а. Разведки в Чистопольском районе ТАССР // АО Урала
и Поволжья. Сыктывкар.
Руденко К.А., 1990. Отчет о археологических работах в Татарии и Улья¬
новской области в 1990 г. Казань. Архив ИА РАН
Руденко К.А., 1991. Работы первого отряда экспедиции Казанского уни¬
верситета в Татарии // АО Урала и Поволжья. Ижевск
Старостин П.Н., 1967. Памятники именьковской культуры // САИ. Вып.Д1-
32.
Халиков А.Х., 1977. Волго-Камье в начале эпохи раннего железа (VIII - VI
вв. до н.э.). М.
189
вчэ fC
Рис. 1.1- план V Малополянокого селища; 2 - план шурфа 1 (1990 г),
а-дерн; б-серая супесь; в- светло-серая супесь.
190
Рис. 2. 1- план раскопа 1 (1990 г.); 2- северный профиль бровки на
участках А,Б,В/4; 3- южный профиль участков А,В,В/5; 4-се- верный
профиль участков А,Б,В/1. а- темно-серая супесь; б-серая супесь; в-
светло-серая супесь; г - прокол; д - красно-коричневая супесь; е- дерн;
ж- материк.
191
Рис.3.Планы сооружений раскопа 1. 1-яма 1; 2- западина 1; 3-яма 4;
4- яма 2; 5- яма 3; 6- яма 5.
192
Рис.4а. 1-план шурфа 1 (1989 г.), а-дерн, б-серая супесь; 2- разрез
ямы 1 в шурфе 1989 г,; 3,4,6- фрагменты напрясел; 5,6- фрагмент
фигурки животного: 7- накладка; 9- просверленный коготь медведя;
остальное - керамика: с толченой раковиной: 10-14, 20-24,26-28,32-38
(26,28 - булгарская керамика); булгарская керамика с шамотом: 30;
остальное: именьковская, лепная шамотная керамика, 1- серебро: 9-
костъ; остальное - глина. (3-5: находки из шурфа 1989 г; 6-18: находки
из шурфа 2 1989 г.; 20-31: находки из ям 6,6а раскопа 1; 32-38: керами¬
ка из 3 пласта раскопа 1).
25-699
193
Рис.4а. 20-31: находки из ям 6,6а раскопа 1; 32-38: керамика из 3
пласта раскопа 1.
194
Рис. 5. Керамика раскопа 1. 1-20: пласт 1; 21-33: пласт 2. Керамика
с толченой раковиной: 6,12,13,16,17,19,20,32,33. Остальная с шамо¬
том.
195
Рис. 6. Керамика из сооружений раскопа 1. 1-4: яма 4; 5-12: яма 3.
Керамика о толченой раковиной: 7,9,12. Булгарская круговая керамика
о лощением: 8. Остальное: керамика о шамотом.
196
7
Рис. 7. Индивидуальные находки из раскопа 1. 1,2 - натрясла; 3- гру¬
зило: 4 - игрушка; 5 - фрагмент фигурки животного; 6 - проколка.
8 - железо, остальное - глина. 7-12: керамика из ямы 1.
26-699
197
А. Г. Петренко
К ИСТОРИИ ХОЗЯЙСТВЕННОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
НАСЕЛЕНИЯ НИЖНЕГО ПРИКАМЬЯ I ТЫС. Н.Э.
Археологическими работами многих экспедиций Среднего По¬
волжья за последние 30 лет были получены интересные материалы,
в том числе костные остатки животных, мясо которых было упот¬
реблено в пищу населением того или иного исследованного памят¬
ника.
Диагностированный археозоологический материал даёт возмож¬
ность осветить некоторые вопросы истории животноводства и по¬
требления мяса населением многих древнейших селищ и городищ I
тыс. н.э. в крае. В публикациях прошлых лет приведены некоторые
данные по истории хозяйственной жизни именьковского населе¬
ния (Беговатов Е.А., Петренко А.Г., 1994; Петренко А.Г., 1971,
1984).
В последние годы самарскими археологами Г.И.Матвеевой и Д А.
Сташенковым проводились новые раскопки именьковских памят¬
ников. Сопоставление их материалов с материалами селищ и горо¬
дищ кушнаренковской, мазунинской культур, раскопанных Т.И.
Останиной и Т.К.Ютиной, дают интересные исторические факты.
Обращаясь вновь к вопросам изучения животноводческой и охот-
ничье-промысловой деятельности населения именьковской культу¬
ры, мы обобщили архерзоологический материал с 20 селищ и го¬
родищ, который частично был нам любезно предоставлен
вышеуказанными исследователями. Костные остатки из некоторых
памятников были диагностированы В.И.Цалкиным (городище «Шо-
лом» и селище «Балымеры») (Цалкин В.И., 1958), В.А.Поповым и
Т.М.Кулаевой (Именьковское городище) (Попов В.А., Кулаева
Т.М., 1956). Материалы остальных 17 памятников был диагности¬
рован автором статьи. На этих археологических памятниках есть ос¬
теологические материалы с достаточно обильными коллекциями
костных остатков. К их числу относятся Именьковское городище
(2173 кости), городище «Балымеры» (3849 костей), городище Лби¬
ще (3042 кости). В целом нами обобщен археозоологический мате¬
риал в количестве 11229 костей.
Ниже приводится перечень памятников, костные остатки из ко¬
торых были исследованы автором и другими исследователями- зоо¬
логами.
198
I. Именьковские городища и селища
I. Именьковское городище. Близ с.Именьково в Лаишевском рай¬
оне Республики Татарстан (РТ). Раскопки Н.Ф.Калинина, А.Х.Ха-
ликова, кости определены Т.М.Кулаевой и В.А.Поповым (Попов
В.А., Кулаева Т.М., 1956).
2.1 Троицко-Урайское городище. Правый берег р.Камы, с.Тро-
ицкий Урай, Рыбно-Слободский район РТ. Раскопки П.Н.Старос¬
тина.
3. II Маклашеевское городище. Устье р.Утки, Спасский район РТ.
Раскопки П.Н.Старостина.
4. Городище «Шолом». Близ с. Балымеры, Спасский район РТ.
Раскопки Б.Б.Жиромского, кости определены В.И.Цалкиным (Цал-
кин В.И., 1958).
5. Городище Лбище. Самарская Лука, Ставропольский р-н, Са¬
марская область, раскопки Г.И.Матвеевой.
6. Пролетарское городище. Челно-Вершинский район, Самарс¬
кая область. Раскопки Д.А.Сташенкова.
7. Городище «Курган» (Слой I). Устье р. Актая, Алексеевский рай¬
он РТ. Раскопки П.Н.Старостина.
8. Селище Балымеры. Близ с.Балымеры, Спасский район РТ. Рас¬
копки Н.В.Трубниковой, кости определены В.И.Цалкиным (Цал-
кин В.И., 1958).
9. I Щербетьское селище. Левый берег р.Бездны, Спасский рай¬
он РТ. Раскопки П.Н.Старостина.
10. Селище «Девичий городок». Устье р.Акгая, левый притокр.Вол¬
ги, Спасский район РТ. Раскопки Е.П.Казакова.
II. Селище Выползовское. Правый берег р.Волги, близ с.Выпол-
зово, Волжский район, Самарская область. Раскопки Р.М.Юнусо¬
вой.
12. Селище Муромское. С.Валы, Ставропольский район, Самар¬
ская область. Раскопки Р.М.Юнусовой.
13. Селище I Карлинское. С.Рождествено, Волжский район, Са¬
марская область. Раскопки Д.А.Сташенкова.
14. Селища I и V Новинковские. С.Новинки, Волжский район,
Самарская область. Раскопки Д.А.Сташенкова.
11. Городища и селища кушнаренховской культуры
15. Варалинское городище. Алнашский район, Республика Уд¬
муртия (РУ), бассейн р. Тоймы, приток р.Камы, д.Варали. Раскоп¬
ки Т.К.Ютиной.
16. Верхнеутчанское городище. Алнашский район, РУ, бассейн р.
199
Тоймы, приток р.Камы, д.Большой Утчан. Раскопки Т.К.Ютиной.
17. I Благодатское селище. Алнашский район, РУ, устье р.Ик,
д.Благодать. Раскопки Т.К.Ютиной.
Ш.Городища мазунинской культуры
18. Городище Сосновское. С. Сосновка, Шарканский район, РУ,
правый берег р.Камы. Раскопки Т.И.Останиной.
19. Городище Чужьяловское. Д.Чужьялово. Завьяловский район,
РУ, правый берег р.Камы. Раскопки Т.И.Останиной.
20. Городище Кузебаевское. Д.Кузебаево. Алнашский район, РУ,
р. Варзи, правый берег р.Камы. Раскопки Т.И.Останиной.
Ниже в таблицах 1-4 наименование археологического памятника
обозначено порядковым номером вышеуказанного перечня.
Характер животноводства и тип хозяйственной деятельности на¬
селения несомненно определяется тремя основными факторами:
природно-ландшафтными особенностями, поселениями, формой
животноводческого хозяйствования (кочевое, пастушеское или от¬
гонное скотоводство), а также рядом социально-культурных осо¬
бенностей.
Если сходство животноводческого хозяйствования зачастую объяс¬
няется однотипностью географических данных, то ряд различий в
особенностях животноводства часто обуславливаются социально-
экономическими, либо этнокультурными чертами и традициями
людей.
Следует напомнить, что городища Именьковское и I Троицко-
Урайское располагались в лесной зоне, II Маклашеевское и «Шо-
лом» - в зоне Центральной лесостепи, а Лбище и Пролетарское - на
границе современных степной и лесостепной зон.
Селища располагаются территориально следующим образом:
«Курган»- памятник лесной зоны, «Балымеры» и I Щербетское-
зоны центральной лесостепи, а «Девичий городок», Выползовское,
Муромское, I Карлинское и I, V Новинковские - в зоне контакта
лесостепи и степи.
Что касается городищ кушнаренковской и мазунинской куль¬
тур, то все они расположены в лесной зоне.
Поскольку остеологические материалы из всех археологических
памятников (табл.1) являются «кухонными остатками», сохранность
их очень плохая. Среди них нет ни одного целого черепа, большей
частью лишь отдельные коренные зубы. Чаще встречаются фрагмен¬
ты периферической части скелета, среди которых более или менее
лучшую сохранность имеют дистальные кости конечностей - фа¬
200
ланги, реже метаподии. Что касается длинных трубчатых костей ко¬
нечностей, то они сильно раздроблены, как правило, в области
диафиза. Процесс морфологического изучения костей сложняется
тем, что значительная часть их еще не срослась с эпифизами, т.е.
кости не достигли состояния синостоза и методологически не при¬
годны для восстановления физического облика того или иного жи¬
вотного. Нужные нам данные по макроморфологическим исследо¬
ваниям именьковского скота из городищ лесной зоны остались у
исследователей (В.А.Попов и Т.М.Кулаева) и не были представле¬
ны в опубликованной статье (Попов В.А., Кулаева Т.М., 1956). Мы
располагаем лишь фактами по II Маклашеевскому городищу и го¬
родищу Лбище, расположенным в различных природных зонах. По
данным Г.И.Матвеевой городище Лбище датируется раннеимень-
ковским временем (IV в. н.э.).
П.Н.Старостин, исследовавший II Маклашеевское городище,
отмечает, что именьковцы в первую очередь стремились освоить
широкие долины крупных рек - места с природными чернозёмами
и широкими пойменными лугами, весьма удобными для пастбищ и
посевов. Под пастбища, несомненно, использовались и прилегаю¬
щие к долинам степные участки, особенно, если учесть, что при¬
родные условия края к середине I тыс. н.э. характеризовались более
низкой, чем в настоящее время, влажностью. Благоприятные при¬
родные условия, в которых жило маклашеевское население, спо¬
собствовали развитию животноводства, что подтверждается срав¬
нительным обилием костных остатков животных.
Из костей лошадей чаще всего в остатках встречаются отдельные
зубы, кости скакательного сустава и метаподии. Интересна сохран¬
ность свиных костей. Так, нижние челюсти этих животных иногда
составляют около 70% всех костей, собранных на поселениях. Кости
мелкого рогатого скота представлены отдельными зубами и нижни¬
ми челюстями. Часто встречаются в остатках обломки ростральных
частей черепа, нижние челюсти и отдельные зубы, по которым
определяется возраст убитых на мясо домашних животных.
Из костных остатков лошадей большинство принадлежало осо¬
бям от 3 до 9 лет, реже - до 2 лет, что свидетельствует о широком
использовании лошадей именьковцами не только в пищу, но и для
верховой езды и, возможно, для рабочих целей. Наличие коневод¬
ства подтверждается находками железных удил, псалий, подпруж-
ных пряжек и других остатков конской сбруи.
Костей крупного рогатого скота от особей старше 10-11 лет нами
201
не встречено. Большая часть зубов со II Маклашеевского городища
(66,6%) принадлежала животным в возрасте до 2-х лет, что свиде¬
тельствует о содержании этих животных для мясной пищи. Лишь
33,4% оставлено от особей 3-10 лет, что свидетельствует о наличии
мясо-молочного направления в скотоводстве. В I Щербетьском се¬
лище отмечено преобладание костей домашних животных этого вида
от особей 3-11 лет.
В связи с тем, что остатки от мелкого рогатого скота в именьков-
ских памятниках встречаются сравнительно редко, а сохранность
костей недостаточна для проведения возрастных исследований, дан¬
ные были получены лишь по селищу Щербеть, где 85% овец имели
возраст старше 1,5 лет и лишь 15% - до 1,5-2 лет. Следовательно,
животные разводились на селище для получения не только мяса, но
и шерсти. Для I Щербетьского селища было характерно и то, что
большая часть свиней содержалась до 1,5 лет и старше. Что касается
городищ, то на них чаще встречаются остатки свиней не старше 1
года. Этот факт, возможно, объясняется спецификой животновод¬
ческих традиций сельского населения, которое к зиме активно уби¬
вало свиней и продавало свиное мясо городскому населению впрок.
Удачной находкой представляются 8 хорошо сохранившихся це¬
лых костей передних метаподий от крупного рогатого скота с горо¬
дища Лбище, II Маклашеевского городища и 6 с селища Щербеть
(табл.6).
В связи с тем, что перед исследователями истории животновод¬
ства населения древних культур постоянно возникает задача по вос¬
созданию физического облика животных домашних видов (опреде¬
ления пола и высоты в холке), находки пястных костей полной
сохранности представляются нам наиболее подходящими для этих
целей. Автором настоящей статьи совместно с Е.А.Беговатовым была
подготовлена и опубликована методическая работа по определе¬
нию пола и высоты в холке крупного рогатого скота в археологии
(Беговатов Е.А., Петренко А.Г., 1994).
На этой основе нами были пересмотрены ранее полученные дан¬
ные, что дало интересные результаты. Так, из двух пястных костей,
полученных со II Маклашеевского городища, одна принадлежала
быку с высотой в холке 114,2 см, а другая - корове с высотой 111,2
см.
Из шести пястных костей, обнаруженных на селище Щербеть,
лишь две пясти были от коров, высота в холке которых составляла
115,4 и 111,8 см. Две других пясти принадлежали волам и высота их
202
в холке при жизни составляла 117,7 см и 124,4 см. Промеры двух
пястных костей быков дали возможность утверждать, что высота в
холке этих животных составляла 120,4 см и 128,1 см. Столь суще¬
ственные различия промеров метаподий от пястных костей коров,
быков и волов позволяют предполагать, что либо сроки кастрации
быков были нестандартными (одних быков кастрировали позже),
либо этот скот покупали у кочевников и он был неоднородным по
своим физическим характеристикам. Высокие показатели присут¬
ствия волов, возможно, могут свидетельствовать об активном ис¬
пользовании их на сельскохозяйственных и земледельческих рабо¬
тах.
Присутствие в хозяйствах именьковцев значительного числа го¬
лов рабочего скота (волов и быков) при меньшем - коров, создает
впечатление, что этот скот по породным особенностям отличался
от местного, высота в холке которого составляла у коров 101-106 см
(Осинское городище) (Петренко А.Г., 1984).
Определенный интерес представляет сопоставление промеров
на костях лошадей. Средняя арифметическая величина ширины ниж¬
него дистального эпифиза берцовой кости у именьковских лошадей
составляет 71,0±0,67 мм, что больше того же промера у дьяковско-
верхнеокских лесных лошадей, имеющих величину 62,46 ±0,20 мм.
M.diff между этими двумя величинами равно 10,3, что говорит о
существенном отличии. По среднему росту в холке именьковские
лошади лесостепи выше, к примеру, дьяковско-верхнеокских лес¬
ных лошадей на 9 см в среднем. M.diff при этом равно 4,8, что
свидетельствует также о наличии достоверных морфологических
отличий. В 80-х гг. самарским археологом Г.И.Матвеевой было рас¬
копано раннеименьковское городище Лбище, остеологический ма¬
териал с которого был диагностирован нами. Сохранность его так¬
же плохая. Но тем не менее, присутствие в них нижних челюстей,
отдельных разрозненных зубов, а также трубчатых костей с несрос-
шимися эпифизами позволили нам провести возрастные морфоло¬
гические исследования.
Высокие проценты костей крупного рогатого скота, полученные
из основного культурного слоя городища Лбище, а также из соору¬
жений 53, 62, 65, свидетельствуют о том, что основным мясным
продуктом городского населения было говяжье мясо, причем от
животных возраста 2 лет (около 50%) и около 3-3,5 лет (50%).
О разностороннем использовании лошадей свидетельствуют воз¬
растные морфологические данные изучения состояния зубной сис¬
203
темы нижних челюстей, обломков черепов и отдельных разрознен¬
ных коренных зубов. Так, в сооружении 56 50% убитых лошадей
было в возрасте до 5 лет, 50% - около 10 лет; в сооружении 50 - 59%
животные, убитые на мясо, имели возраст 6 лет, 18,1% - 8 лет,
22,7% - 12 лет; в сооружении 62 - 20% - 3 года, 33,3% - 5 лет, 33,3%
- 7 лет и 13,3% - 9 лет.
Материалы из основного слоя свидетельствуют о том, что боль¬
шинство лошадей, убитых на мясо (73,8%), имело возраст 5-6 лет,
а 26,19% - до 5 лет.
Изучение краниологических особенностей крупного рогатого
скота осложняется отсутствием каких-либо данных по промерам
черепов, за исключением нижних третьих коренных зубов (моля¬
ров), наибольшая длина которых составила (по тридцати проме¬
рам) 32-42 мм. Наиболее часты в находках зубы величиной 34-37 мм
(21 из 30). По причине сильной раздробленности костей крупного
рогатого скота, полученных при определении археозоологического
материала городища Лбище, нам удалось провести промеры лишь
на восьми пястных костях, на одной плюсне, а также на пяточных,
таранных костях и фалангах. Пол удалось определить на шести пяс¬
тных костях, что позволило зафиксировать наличие четырех пере¬
дних метаподий коров от животных, имевших высоту в холке 102,2
см, 109,0 см, 108,8 см и 108 см. Две остальные пястные кости при¬
надлежали быкам с высотой 102,9 см, 108,0 см (табл.6).
Промеры общей длины шестнадцати пяточных костей колеблются
от 107,0 до 142,0 мм. Наиболее многочисленны пяточные кости с
общей длиной 107-128 мм. Наибольшая длина двадцати пяти таран¬
ных костей колеблется в пределах от 52 до 69 мм. Чаще встречаются
экземпляры длиной 58-63 мм. У крупного рогатого скота из дьяков¬
ских городищ (Цалкин В.И., 1962, с.25) общая длина наиболее
часто встречающихся одноименных костей составляет 56-62 мм, что
свидетельствует о близких размерах лбищенского и дьяковского скота.
Небольшие различия в промерах наибольшей длины зафиксирова¬
ны на костях первых фаланг у крупного рогатого скота городища
Лбище, 20 костей которых имеют величины 52-63 мм. При сравне¬
нии промеров этих костей с дьяковскими также обнаруживается
очень большое сходство.
Значительное преобладание в целом костей и особей от домаш¬
них животных по сравнению с дикими охотничье-промысловыми
видами в «кухонных остатках» городищ и селищ именьковской куль¬
туры вполне очевидно. Однако, как видно из таблицы 2, процент¬
204
ные показатели особей охотничье-промысловых видов в материа¬
лах отдельных памятников высоки, хотя в других вообще не пред¬
ставлены. Так, на городище Лбище костей диких охотничье-про¬
мысловых животных не обнаружено, что никак не объясняется
ограниченностью исследуемого материала.
С другой стороны, в археозоологических коллекциях лесных го¬
родищ «Шолом», I Троицко-Урайское, а также в селищах южных
остепненных регионов края (Выползовское, Муромское, I Карлин-
ское, I,V Новинковские), где численность остеологических нахо¬
док невелика, диагностировано достаточное число диких видов.
Минимальное количество диких особей, выраженное в процентах
по отношению к общему числу особей домашних и диких видов,
зафиксированных в материалах лесных городищ I ТроицкоУрайс-
кое, II Маклашеевское, составляют соответственно 50% и 12.8%. На
Именьковском городище не производилось подсчётов минималь¬
ного число особей, но остеологические данные по количеству кос¬
тей из этого памятника и также двух вышеупомянутых позволяют
говорить о том, что охота в хозяйственной жизни именьковского
населения, обитавшего в северных районах территории, играла важ¬
ную роль (табл.1). Важнейшими объектами охотничьего промысла
были лоси, бобры, медведи (табл.1), на долю которых приходилось
более 50% всей добычи, а мясо, несомненно, использовалось в пищу.
В селищах «Курган», «Балымеры» и I Щербетьское (табл. 1,2), рас¬
положенных в лесостепной зоне, процент диких особей очень неве¬
лик- 6,9%, 5,1%, 5,5%, в их число входят единичные кости лося,
кабана и медведя. Зато чрезвычайно велико наличие остатков рыб,
особенно осетровых. Ярким примером тому могут служить такие
памятники, как Именьковское и II Маклашеевское городища, а
также селища Муромское и Выползовское.
Значительно больше костей диких млекопитающих было зафик¬
сировано нами при работах с материалами городищ кушнаренковс-
кой и мазунинской культур. Население исконно лесных таежных
районов, обитавшее в то же время, что и именьковское, явно более
активно занималось охотой. Естественно, более значительными ока¬
зываются процентные показатели относительных величин особей
диких видов, которые по отдельным памятникам превосходят до¬
машних особей и свидетельствуют о том, что охота была важней¬
шим занятием с активной добычей бобров, куниц, медведя, косу¬
ли и лося. Численность видов этих животных на территории таких
городищ как Варалинское, Верхнеутчанское, Чужьяловское и Ку-
205
зебаевское в процентах общего числа особей - 65,2%, 56,5%, 60,4%
и 47,6%, была велика (табл.З).
В исследованных именьковских памятниках отмечаются значи¬
тельные различия в процентных показателях костей и особей как
сельско-хозяйственных видов, так и домашних в целом (табл.4).
Так, крупный рогатый скот на городищах лесной и лесостепной
природной зоны составляет в материалах с I Троицко-Урайского
городища 15,33%, II Маклашеевского - 34,96%, городища «Шо
лом» - 17,24%, а с южного городища Лбище (степная зона) - 46,15%
особей.
На II Маклашеевском городище очень незначительный процент
мелкого рогатого скота - 6,3% (лесостепь), а в I Троицко-Урайском
лесном и в остепненных «Шолом» и Лбище - 17,24% и 20,5%. Очень
мало костей свиньи на Лбище (8,33%), а в лесостепных городищах
(табл.4) II Маклашеевском и «Шолом» их число соответственно
равны 59,05% и 51,72%. Процентные показатели лошадей также
различны и изменяются от 10,34% на городище «Шолом» до 30,76%
на I Троицко-Урайском.
В целом следует отметить, что на именьковских городищах и
особенно в зоне лесостепи преобладают по количеству съеденных
особей свиньи. В зоне леса и лесостепи преобладают лошади, а мел¬
кий рогатый скот в среднем составляет 15%. Материалы именьков
ских селищ, за исключением лесного «Кургана», свидетельствуют о
первостепенной роли в питании населения мяса овец, особи кото¬
рых составляют от 23% до 46%. Кости коров, свиней и лошадей
встречаются приблизительно в равном соотношении.
Таким образом, на городищах лесостепной зоны в питании лю¬
дей преобладало мясо свиней, а в однотипных селищах - мясо овец.
Соотношение лошадей и крупного рогатого скота приблизительно
одинаково.
В лесных городищах кушнаренковской культуры также первосте¬
пенное место в питании принадлежало домашним свиньям, а в го¬
родищах мазунинской культуры - свиньям, лошади, крупному ро¬
гатому скоту. Овец либо совсем не зафиксировано, либо их остатки
составляют от 9,0% до 22,2%.
Сопоставление процентных соотношений между видами сельс¬
ко-хозяйственных животных по числу особей с археологических па¬
мятников конца I тыс.до н.э. и первой половины I тыс.н.э. с терри¬
тории Восточной Европы, в том числе средневолжских, дает
интересные результаты (табл.5).
206
Именьковские памятники выделяются значительным числом
остатков домашних свиней, составляющим наибольшее количество
особей (28,56%). По этому признаку материалы ближе к дьяковским
и кушнаренковским. Однако, сравнительно немалое число особей
мелкого рогатого скота указывает на частичное сходство именьков-
ских материалов с Черняховскими. Меньшее присутствие в «кухон¬
ных остатках» костей лошадей, как в Черняховских и кушнаренков-
ских, возможно, объясняется тем, что с появлением пашенного
земледелия повышается значение этого вида домашнего животного
для человека в качестве рабочего.
Остеологические материалы с именьковских археологических па¬
мятников представляются исключительно своеобразными для тер¬
ритории Среднего Поволжья как в видовом отношении, так и по
морфологическим особенностям.
Виды домашних животных, разводившиеся именьковским насе¬
лением, отличались, с одной стороны, от более ранних ананьинс-
ких комплексов, а с другой, имели сходство с дьяковскими, Черня¬
ховскими и кушнаренковскими памятниками.
Наличие значительных коллекций костей от охотничье-промыс-
ловых диких видов животных в именьковских памятниках обнару¬
живает сходство с кушнаренковскими, дьяковскими, зарубинец-
кими и ранними ананьинскими памятниками. По признаку
малочисленности костей дикой фауны лбищенские раннеименьков-
ские материалы более всего близки к Черняховским.
Находки костей верблюда, кошки, значительных коллекций ко¬
стей осетровых рыб придают именьковским остеологическим кол¬
лекциям сравнительное своеобразие.
Самые ранние находки домашней кошки в лесных регионах
Поволжья зафиксированы в слоях VI-VII вв. на мерянском Попадь-
инском поселении (Цалкин В.И., 1962). В дьяковских, верхнеокских
и юхновских городищах она не найдена. Появление кошки на имень-
ковском II Маклашеевском городище отодвигает появление этого
домашнего животного в Среднем Поволжье на IV в. н.э. Известный
археозоолог В.И.Цалкин в одной из работ сообщил о том, что по¬
явление кошки в Восточной Европе было связано с греческой ко¬
лонизацией Северного Причерноморья и относилось, видимо, к
первым векам I тыс. до н.э. (Цалкин В.И., 1964).
Появились и некоторые интересные своеобразные морфологи¬
ческие характеристики именьковского домашнего скота. Так, лесо¬
степной именьковский крупный рогатый скот существенно отлича¬
207
ется от южного лесостепного лбищенского. Первый более грубоко¬
стный, более рослый с преобладанием поголовья коров и волов и с
высотой в холке (в.в.х.) - 112-128 см. Второй - более низкорослый с
преобладанием коров и быков и с высотой в холке 102-109 см,
близкий по этим показателям к дьяковскому и верхнеокскому. Ло¬
шади именьковские более рослые (с в.в.х. - 136 см), лбищенские
низкорослые (с в.в.х. - 126 см). С другой стороны, именьковские
кони идентичны по породным показателям азеленским, мазунинс-
ким, бахмутинским и кушнаренковским.
Несмотря на значительное поголовье свиней (в именьковских
поселениях), породные характеристики их более близки к древне¬
русским лесным, а овцы мельче болгарских и более близки по по¬
родным данным современным романовским.
В целом же именьковские остеологические комплексы по пород¬
ным и видовым характеристикам скота, степени активности охот-
ничье-промысловой и рыболовческой деятельности и, наконец,
активным торговым связям представляются ярким своеобразным
археологическим материалом.
* Работа выполнена при финансовой поддержке Российского фонда
фундаментальных исследований (грант № 96-06-80256а).
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Беговатов Е.А., Петренко А.Г., 1994. Задача определения пола и высоты в
холке крупного рогатого скота в археологии. Казань.
Петренко А.Г., 1971. Некоторые особенности развития животноводства!
тыс. н.э. у пришлых народов Вол го-Камского края // Вопросы этногенеза
тюркоязычных народов Среднего Поволжья. Казань.
Петренко А.Г., 1984. Древнее и средневековое животноводство Среднего
Поволжья и Предуралья. М.
Попов В.А., Кулаева Т.М., 1956. Фауна Именьковского городища // Тезисы
докладов на конференции по археологии древней и средневековой исто¬
рии Поволжья в Казани в 1956. Казань.
Цалкин В.И., 1958. Фауна из раскопок памятников Среднего Поволжья
// МИА. № 61.
Цалкин В.И., 1962. Животноводство и охота в лесной полосе Восточной
Европы в раннем железном веке // МИА. № 107.
Цалкин В.И., 1964. Домашние животные Восточной Европы в раннем же¬
лезном веке // Бюлл. МОИП., отд.биол., т.79, вып.З.
208
Таблица 1. Видовой состав костных остатков из раскопок археологичес¬
ких памятников I тыс.н.э. с территории Среднего Поволжья.
Культура | Именьковская
Вид\Пам.| 1 2 3 4 5 6 7 8 9
КРС 403/0 31/2 137/19 94/5 1572/12 35/4 24/2 826/22 200/29
МРС 127/0 20/3 82/8 92/5 325/32 9/3 10/4 870/37 111/38
Свинья 664/0 29/3 253/75 322/15 144/13 0/0 29/10 82/7 161/25
Верблюд 16/0 0/0 12/2 0/0 0/0 0/0 0/0 0/0 8/2
Лошадь 780/0 67/4 130/29 85/3 941/39 40/5 67/11 359/14 227/7
Кошка
0/0 0/0 2/1
7/1
0/0
0/0
0/0
132/3 0/0
Собака
27/0 0/0 3/1
18/5
60/3
0/0
2/1
565/10 2/2
Заяц
48/0 3/1 2/1
137/4
0/0
0/0
0/0
2/1
0/0
Белка
1/0 0/0 0/0
55/7
0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
Бобёр
14/0 12/3 11/3
0/0
0/0
0/0
1/1
0/0
0/0
Волк
0/0 0/0 1/1
0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
Лисица
5/0 1/1 4/1
0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
1/1
Куница
7/0 1/1 3/3
0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
Соболь
1/1 0/0 0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
Горностай 1/1 0/0 0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
Выдра
0/0 0/0 0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
Медведь
41/0 2/1 13/3
0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
4/1
Кулан
6/0 0/0 0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
Кобан
1/0 5/1 0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
5/1
8/2
Косуля
1/0 1/1 2/2
0/0
0/0
0/0
0/0
1/1
0/0
Лось
27/0 54/3 35/4 16/1
0/0
2/1
4/1
7/1
3/2
С.Олень
2/0 1/1 1/1
0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
Сайга
1/0 0/0 0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
1/1
0/0
27-699
209
Таблица 1 (продолжение).
Именьковская |Кушнаренковская| Мазунинская
Вид\Памятник|10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
КРС
МРС
Свинья
Верблюд
Лошадь
Кошка
Собака
Заяц
Белка
Бобёр
Волк
Лисица
Куница
Соболь
Гоностай
Выдра
Медведь
Кулан
Кабан
Косуля
Лось
С Олень
Сайга
7/2 54/5 34/3 33/3 21/3 12/2 14/2 18/2 5/1 57/5 33/4
5/1 72/13 41/4 47/5 19/3 0/0 7/2 6/2 2/1 4/3 5/1
3/1 37/5 29/4 21/3 24/4 49/5 35/3 36/3 5/1 24/7 28/3
0/0 0/0 0/0 0/0 0/0 0/0 0/0 0/0 0/0 0/0 0/0
28/3 112/7 59/3 25/3 31/3 7/1 33/3 39/2 15/2 81/6 65/3
0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
0/0 0/0
0/0
0/0 0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
7/2
0/0
0/0 6/1
0/0 1
0/0 0/0
0/0
2/2
0/0
6/2
0/0
4/1
7/1 0/0
0/0
6/4 0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
0/0 0/0
0/0
0/0 0/0
1/1
21/5
5/1
19/3
0/0
43/4
59/5 25/2
: 7/2 1
109/2 30/6
0/0
0/0
0/0
1/1
0/0
0/0
0/0 0/0
0/0
0/0 0/0
0/0
0/0
3/1
0/0
0/0
0/0
0/0 0/0
0/0
0/0 0/0
0/0
3/2
0/0
0/0
0/0
3/1
2/2 7/6
0/0
3/2 0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
0/0 0/0
0/0
0/0 0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
0/0 0/0
0/0
0/0 0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
0/0 0/0
0/0
0/0 0/0
2/1
0/0
4/1
2/1
2/1
12/2
13/2 8/2
0/0
3/1 3/1
0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
0/0 0/0
0/0
0/0 0/0
0/0
2/2
0/0
1/1
0/0
0/0
1/1 2/1
0/0
1/1 0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
39/5
0/0 0/0
0/0
0/0 0/0
4/1
0/0
4/1
8/2
3/1
2/1
3/1 16/1
0/0
4/3 40/2
0/0
21/2
0/0
0/0
0/0
2/1
0/0 0/0
0/0
0/0 1/1
0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
0/0
0/0 0/0
0/0
0/0 0/0
Таблица 2. Процентные соотношения между числом особей домашних
и диких видов в археологических памятниках именьковской культуры.
Виды\Памят| 2 3 4 5 7 8 9 11 12 13 14
Домашние | 50.0 87.2 73.9 100.0 93.1 94.9 94.5 69.8 77.8 58.3 76.5
Дикие | 50.0 12.8 26.1 0.0 6.9 5.1 6.5 30.2 22.2 41.7 23.5
210
Таблица 3. Процентные соотношения между числом особей домашних и
диких видов в археологических памятниках кушнаренковской и мазунинской
культур.
Культура| Кушнаренковская | Мазунинская
Виды\Памят|
15
16
17 |
18
19
20
Домашние |
34.8
43.5
45.5
71.4
39.6
52.4
Дикие |
65.2
56.5
54.5
28.6
60.4
47.6
Таблица 4. Соотношение между видами сельскохозяйственных животных
по числу особей (%) из раскопок памятников I тыс. н.э.
Археолог. Всего Особей в %
памятник особей КРС МРС Свиней Лошадей Верблюдов
2
13
16.4
23.1
30.8
0.0
30.8
3
127
15.0
6.3
59.1
1.6
18.1
4
29
17.2
17.2
51.7
0.0
10.3
5
156
46.2
20.5
8.3
0.0
25.0
7
26
7.7
11.5
38.5
0.0
42.3
8
80
27.5
46.2
8.8
0.0
17.5
9
101
28.7
37.6
24.8
2.0
6.9
11
30
16.7
43.3
16.7
0.0
23.3
12
14
21.4
28.6
28.6
0.0
21.4
13
14
21.4
35.8
21.4
0.0
21.4
14
13
23.1
23.1
30.7
0.0
23.1
15
8
25.0
0.0
62.5
0.0
12.5
16
10
20.0
20.0
30.0
0.0
30.0
17
9
22.2
22.2
33.4
0.0
22.2
18
5
20.0
20.0
20.0
0.0
40.0
19
21
23.8
14.3
33.3
0.0
28.6
20
И
36.4
9.0
27.3
0.0
27.3
211
Таблица 5. Соотношение между видами сельскохозяйствен животных по
числу особей (%) из раскопок различных археологических культур.
Археологич. Всего Особей в %
культура особей КРС МРС Свиней Лошадей Верблюдов
Ананьинская
181
29.8
9.4
24.3
36.5
0.0
Зарубенецкая
217
47.9
11.1
20.3
20.7
0.0
Дьяковская
1729
21.7
11.5
45.9
20.9
0.0
Черняховская
361
40.2
26.6
21.8
11.4
0.0
Именьковская
603
20.4
26.6
28.6
16.4
0.3
Кушнаренковская 27 22.4
14.1
42.0
11.6
0.0
Мазунинская
37
26.7
14.4
26.8
32.0
0.0
Таблица 6. Измерения пястных костей крупного рогатого скота (в мм).
Памятник Пол Общая Ширина Ширина Ширина Высота
длина верхнего нижнего диафиза в холке
эпифиза эпифиза (в см)
Городище
Бык
173
55
57
39
108.0
«Лбище»
Корова
181
48
56
34
108.0
Корова
171
-
51
37
102.2
Бык
165
51
53
31
102.9
Корова
182
50
52
30
108.8
Корова
183
52
53
29
109.1
Городище
Бык
183
56
58
31
114.2
II Макла-
шеевское
Корова
186
52
53
28
111.2
Селище
Вол
209
66
63
37
124.4
«Щербеть»
Бык
193
59
64
35
120.4
Бык
209
64
67
38
128.1
Вол
192
59
60
31
117.7
Корова
193
55
55
29
115.4
Корова
187
55
56
31
111.8
212
Д.А.Сташенков
ЕВРАЗИЙСКАЯ МОДА
В ЭПОХУ РАННЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ
(к постановке проблемы)
«Евразийская (общеевропейская) мода”- понятие, которое час¬
то используется археологами, занимающимися эпохой средневеко¬
вья. Но, несмотря на это, подробно тема евразийской моды приме¬
нительно к археологическому материалу еще не разрабатывалась,
само понятие употребляется мимоходом, и мое недавнее выступле¬
ние на конференции в г.Харькове (Сташенков Д.А., 1997а, с.65-
66) лишний раз показало, что далеко не все историки и археологи,
а тем более философы и социологи, признают правомерность ис¬
пользования термина «мода» в отношении событий столь глубокой
«древности». В среде историков, философов и культурологов приня¬
то считать, что первые ростки моды возникают с эпохой Возрожде¬
ния, а собственно мода проникает в европейское общество только
в XIX в. Но так как «возникновение и социальное утверждение моды
- не событие, а процесс, причем длительный, постепенно разви¬
вавшийся внутри старых социальных форм» (Гофман А.Б., 1994,
с.40), то и рассматривать этот процесс возможно и даже необходи¬
мо, начиная с его ранних стадий. Эпоха раннего средневековья -
это то время, когда фиксируется уже процесс не возникновения, а,
пожалуй, “социального утверждения” моды. Это положение я и по¬
стараюсь обосновать в настоящей работе.
Слово «мода» происходит от латинского «modus» - мера, прави¬
ло, предписание, способ, образ. В русском языке это слово известно
с XVII в. и означало «образец, манер» (Гофман А.Б., 1994, с.6). В
четырехтомном «Словаре русского языка» мода определяется преж¬
де всего как «господство в определенной общественной среде в оп¬
ределенное время тех или иных вкусов, проявляющихся во вне¬
шних формах быта, в особенности в одежде» (Словарь..., т.2, с.285).
Именно в таком смысле и используется этот термин в настоящей
работе.
Изучение феномена евразийской моды выходит за рамки соб¬
ственно археологии. Поэтому вполне естественно, что при рассмот¬
рении структуры моды эпохи средневековья приходится использо¬
вать не только данные археологии и этнографии, но и уже
имеющиеся в философской и социологической литературе разра-
28-699
213
ботки. Так, А.Б.Гофман в своей книге, вышедшей в 1994 г., выделя¬
ет в моде ряд элементов: модные стандарты (наиболее очевидные и
наименее устойчивые) - определенные способы или образцы пове¬
дения, которые время от времени сменяют друг друга. Модные стан¬
дарты реализуются посредством модных объектов, как материаль¬
ных, так и нематериальных (вещи, идеи, слова и т.д.). Те или иные
стандарты и объекты становятся модными тогда, когда они облада¬
ют модными значениями, т.е. выступают в качестве знаков моды. В
этом случае они замещают и указывают на какие-то ценности, ко¬
торые в обществе или социальных группах воспринимаются как
модные (Гофман А.Б., 1994, с.11-12).
Естественно, что в повседневной практике археологи имеют дело
прежде всего с модными объектами, однако их «модность» сначала
необходимо определить. Специфика археологического материала
степной и лесостепной зоны Евразии, даже не столь отдаленной от
нас, по меркам археологии, эпохи раннего средневековья, заклю¬
чается в практически полном отсутствии письменных и изобрази¬
тельных источников, по которым мы могли бы судить о функцио¬
нировании моды, а также вещей из органических материалов
(одежда, обувь и т.д.), в которой эта мода проявляется наиболее
отчетливо. Поэтому понятно обращение археологов к предметам
торевтики, изделиям ювелиров-ремесленников и ювелиров-непро-
фессионалов. Из всех категорий артефактов, с которыми приходит¬
ся иметь дело исследователям, именно в продукции ювелиров наи¬
более полно отражены модные веяния эпохи.
Реальным воплощением евразийской моды - этого социально¬
психологического феномена - является распространение на обшир¬
ной территории в ограниченный промежуток времени отдельных
категорий артефактов, морфологически, семантически и техноло¬
гически связанных между собой. Однако мода не бывает единооб¬
разной. Именно в силу своего широчайшего ареала Евразийская мода
неминуемо должна была распадаться на локальные варианты, обус¬
ловленные хронологическими, этническими и географическими
различиями. Для изучения закономерностей формирования евразий¬
ской моды и выделения ее вариантов необходима по возможности
более полная сводка тех категорий артефактов, где эти закономер¬
ности прослеживаются наиболее явно - в первую очередь мужских и
женских украшений. С фибулами и поясными наборами подобная
работа уже проделана. Исследователи, занимавшиеся изучением
поясных наборов Евразии, этих своеобразных “знаков воинской
214
доблести” средневекового воина, пришли к единодушному утверж¬
дению, что “по поясу нельзя судить об этнической принадлежнос¬
ти его обладателя” (Медведев В.Е., 1985, с. 154) и что “выделенные
ареалы типов свидетельствуют о принадлежности не сколько к оп¬
ределенной этнической ..., сколько к определенной хронологичес¬
кой группе или иному ремесленному центру...” (Ковалевская В.Б.,
1979, с.5). Эти выводы чрезвычайно интересны и важны для нашей
работы, но, прежде чем использовать их в дальнейшем, эти наблю¬
дения, вероятно, истинные для поясных наборов, должны быть
проверены на других категориях предметов торевтики. В связи с этим
перспективным кажется обращение к серьгам салтовского типа (или
серьгам типа найденных в Верхне-Салтовском могильнике), кото¬
рые в период конца VII-X вв. широко бытовали среди кочевого и
полуоседлого населения Евразии.
Впервые серьги салтовского типа еще в 1905 г. достаточно под¬
робно рассмотрел А.М.Покровский, опубликовавший материалы
Верхне-Салтовского могильника (Покровский А.М., 1905). Уже в
советское время сначала В.Б.Ковалевская в статьях, вышедших в
1963 и 1995 гг. и посвященных аланским украшениям (Ковалевская
B. Б., 1963; 1995), а затем С.А.Плетнева в 1967 г. и в 1989 г. (Плетнева
C. А., 1967; 1989) в своих работах специально останавливаются на
анализе серег этого типа. Однако, несмотря на целый ряд ценных
наблюдений, сделанных исследовательницами, характер самих пуб¬
ликаций не позволил авторам выйти за пределы одного памятника
или региона.
Более того, хотя термин “салтовские серьги”, по-видимому,
впервые был использован Н.Я.Мерпертом еще в 1951 г. (Мерперт
Н.Я., 1951, с.30), до настоящего времени нет четкой формулиров¬
ки того, какие серьги следует называть салтовскими. Может быть,
именно по этой причине уже несколько десятилетий исследователи
называют салтовскими самые разнообразные серьги и изменить эту
ситуацию в принципе невозможно. Поэтому я предлагаю достаточ¬
но общую формулировку - серьгами салтовского типа считать укра¬
шения, имеющие форму разомкнутого кольца, в основном округ¬
лой или овальной формы, с шариком-отростком в верхней части
кольца и с удлиненной привеской (бусинной или в виде пронизки,
а также их сочетания) в нижней, литые или составные. При этом
понятно, что целый ряд украшений, отнесенных к категории сал-
товских серег, значительно отличается от найденных в собственно
салтовских комплексах.
215
Литые серьги отливались либо в каменной форме, либо в глиня¬
ной по восковой модели. Производство составных серег требовало
нескольких операций. Отдельно изготавливалось кольцо, отдельно -
привеска, соединявшаяся с кольцом либо подвижно, либо спосо¬
бом пайки.
При картографировании находок салтовских серег (учтено более
650 экземпляров с 92 памятников Евразии, преимущественно мо¬
гильников) наблюдается значительное совпадение их ареала с зо¬
ной степей (рис.1). Племена, жившие в этих районах, пригодных
для ведения кочевого хозяйства, и входившие в состав единой ме-
таэтнической общности населения Тюркского, а затем и Хазарско¬
го каганатов, вели близкий образ жизни и обладали сходным мен¬
талитетом. В силу указанных причин сформировался единый набор
прежде всего воинских предметов-символов, в состав которого вхо¬
дили и салтовские серьги. О том, что эти серьги первоначально яв¬
лялись знаком принадлежности к воинскому сословию, кроме мно¬
гочисленных этнографических и мифологических параллелей,
свидетельствуют каменные изваяния древних тюрок VI-VIII вв.н.э.,
где изображены серьги схожего типа, а также то, что наиболее ран¬
ние находки подобных украшений встречены в богатых мужских
погребениях, сопровождавшимися и предметами вооружения.
В данном случае мы сталкиваемся со сложным вопросом о сим¬
волике предмета. Знаковая функция вещей чрезвычайно важна и в
современном обществе, когда зачастую вещь становится символом
социального статуса личности, знаком ее престижа. Семантика вещ¬
ного мира у нас выражается в обозначении через вещи набора цен¬
ностей, обеспечивающих индивиду социальное признание. Для каж¬
дой культурной группы определенный вещевой стандарт является
ценностью, признаком группы в целом и каждого ее члена в от¬
дельности (Безмоздин Л.Н., 1988, с. 124). Несомненно, что в тради¬
ционном обществе знаковая функция предметов было выражена еще
более отчетливо.
Однако разным культурным общностям присущ свой набор куль¬
турных ценностей и отношения внутри каждой общности регулиру¬
ются посредством различных семиотических систем, вещи несут в
себе семиотическую нагрузку, и в каждой общности своя окрашен¬
ность отношений с миром вещей и свое представление об эстети¬
ческом (Безмоздин Л.Н., 1988, с.127). Вероятно, именно по этой
причине в рамках единой евразийской моды наблюдаются вариан¬
ты, обусловлейные существовавшими художественными традиция¬
216
ми - конкретной реализацией представлений непосредственных по¬
требителей о красивом, которые можно связать с различными эт¬
нокультурными группами.
Философ Э.С.Маркарян определяет художественную традицию
как “выраженный в социально организованных стереотипах груп¬
повой опыт, который путем пространственно-временной передачи
аккумулируется и воспроизводится в различных человеческих кол¬
лективах” (цит. по: Хвошнянская С.М., 1988, с.33).
Если перейти с языка философии на язык, которым пользуются
историки и этнографы, то мы получим схожую мысль, переданную
другими словами. В этнографической литературе указывается, что
художественная традиция - это “не свод правил, которым обязан
руководствоваться мастер, изготовляя ювелирные украшения, а
конкретная реализация представлений местного населения о кра¬
сивом. И ювелиры, создающие украшения, воспитанные и вырос¬
шие в этой же среде, обладают теми же понятиями о прекрасном,
что и каждый из заказчиков. Иными словами, носителями старых
художественных традиций являются в первую очередь местные жи¬
тели, непосредственные потребители украшений” (Чвырь Л.А., 1972,
с.51).
Даже в конце XIX- нач.ХХ вв. ювелиры-заргары, работавшие в
Таджикистане, в своей работе должны были придерживаться этих
традиций. И любая чужеродность, т.е. стремление некоторых масте¬
ров к расширению художественных приемов, к выходу за рамки
местных традиций чаще всего сводилась на нет прочно устоявши¬
мися привычками и вкусами масс потребителей (Чвырь Л.А., 1972,
с.50).
Художественные традиции тесно связаны с обычаем, господство¬
вавшим в традиционных (архаических) обществах. Современность
там воспринималась скорее как недостаток. Отсюда вытекает отри¬
цательное отношение ко всякого рода нововведениям, инициаторы
которых могли подвергаться и наказаниям. Так, широко известны
такие примеры: у древних инков простое изменение прически кара¬
лось смертью. В древней Индии за искажение песнопений, сопро¬
вождавших ритуальные магические танцы, виновный также рас¬
плачивался смертью. Вызвано это прежде всего тем, что в
традиционных обществах прошлое, воплощенное в заветах пред¬
ков, есть высшая ценность, и чем это прошлое отстоит дальше от
современности, тем большей ценностью оно обладает (Гофман А.Б.,
1994, с.16-17).
217
Архаическим обществам присущи локальная ограниченность,
культурная замкнутость, высокая степень этноцентризма. При со¬
словном строе в средневековой Европе обычай, а также право, ре¬
лигия или монаршья воля предписывали различным сословиям и
навечно закрепляли за ними различные, четко фиксированные куль¬
турные образцы. Попытки заимствования этих образцов у других
сословий сурово подавлялись. Отсюда и многочисленные «законы
против роскоши», запрещавшие представителям низших сословий
подражать знати во внешнем облике.
Странная ситуация. Исходя из вышесказанного, казалось бы,
никакого развития в традиционных обществах быть не может. Одна¬
ко, несмотря ни на что, культурная традиция вместе с тем способ¬
ствует и развитию самого общества. Поскольку культурная тради¬
ция аккумулирует опыт поколений, то она, передаваясь из поколения
в поколение, сохраняет главное, основное в этом опыте, но не в
консервированном виде, а в динамичном, совершенствуя какие-то
детали, опуская отжившие. Изменение культурных традиций в свя¬
зи с общеисторическим изменением человечества, появление тра¬
диций новых - закономерный процесс, связанный с изменением
самого процесса создания и функционирования духовных ценнос¬
тей (Хвошнянская С.М., 1988, с.32-33).
Культурные традиции, в свою очередь, являются элементом тра¬
диции этнической. Эту традицию характеризуют не только перехо¬
дящие от одного поколения к другому элементы, но также опреде¬
ленные механизмы преемственности, такие как стереотип, обряд и
обычай. Эти элементы культуры, включаясь в этническую память,
превращаются в определенные образцы, модели поведения, кото¬
рые помогают ориентироваться в различных ситуациях. Эти образ¬
цы и закрепляются этнической традицией, передающей их от одно¬
го поколения к другому (Борисова Т.В., 1988, с.114-115).
Пожалуй, мода на своей ранней стадии функционирования была
тесно связана как с культурной, так и с этнической традицией (если
только можно говорить об этносе применительно к населению Ев¬
разии эпохи раннего средневековья). Возвращаясь к конкретному
археологическому материалу, отмечу, что линия развития серег сал-
товского типа была лишь одним из проявлений общей моды на дан¬
ную категорию украшений среди четко определенной группы лю¬
дей - прежде всего верхушки воинской прослойки. Другим
проявлением этой закономерности явилась линия развития аварс¬
ких серег, происходившая в целом синхронно салтовским и по тем
218
же закономерностям, а также эволюция серег “иранского” типа.
В результате картографирования и анализа салтовских серег, про¬
веденного по 20 признакам (форма и материал кольца, привески,
технологические особенности и т.д.), внутри их ареала выделились
8 крупных территориальных групп, различающихся между собой -
Северный Кавказ, Северное Причерноморье, Подонье и Поднеп-
ровье, Самаро-Симбирское Поволжье, Мордовия с Пензенской и
Тамбовской областями, Татарстан, Закамье и Приуралье, Сибирь и
Средняя Азия. Для каждого из выделенных районов характерны свои
особенности в оформлении и технологии изготовления серьги, по¬
зволяющие отделить его от других (на рис.5 намеренно представле¬
ны образцы, в которых характерные региональные особенности вы¬
ражены наиболее отчетливо). Так, например, в Северном
Причерноморье, как и в Самаро-Симбирском Поволжье, встрече¬
ны только составные серьги, кольцо которых чаще всего имеет ок¬
руглую форму (хронологический признак рубежа VTI-VTII вв.). Только
там эти украшения встречены с византийскими монетами, датиро¬
ванными VII в. Исключительно литые серьги имеются в мордовских
могильниках и памятниках Средней Азии, преобладают они также
в Закамье и Приуралье, Сибири. Сочетание литых и составных серег
характерно для большинства памятников Татарстана, Северного
Кавказа и Подонья. Зернь, обычная на памятниках Подонья, прак¬
тически не встречается в Поволжье, как и сочетание пронизки с
бусинами в привеске. Интересные результаты получены при про¬
стом анализе распределения серег салтовского типа в зависимости
от материала по регионам (рис.7-8). Позолоченные серьги известны
только из памятников Самарского Поволжья и Подонья, все серьги
Башкирии и большинство мордовских изготовлены из серебра. Зато
украшения из этого металла не известны в Сибири. Различия на¬
блюдаются также в размерах, пропорциях кольца и серьги. Все эти
различия связаны с определенными культурными, этническими и
хронологическими отличиями, но вместе с тем украшения в своих
главнейших чертах настолько близки, что мы действительно можем
говорить о функционировании моды в рассматриваемое время.
После проведенного анализа стало возможным построение эво¬
люционной линии серег салтовского типа. По той простой причи¬
не, что поиски истоков любого явления являются наиболее слож¬
ной частью исследовательской работы, и в нашем случае будет
представлена одна из гипотез, представляющаяся мне наиболее ве¬
роятной. Отправным пунктом для эволюции серег салтовского типа,
219
в принципе, могли послужить и составные серьги, бытовавшие в
среде поздних сармат. Но хронологически намного ближе к рассмат¬
риваемому периоду стоят серьги “иранские”, носившиеся правите¬
лями и представителями высшей знати в сасанидском Иране. Мно¬
гочисленные четкие детальные изображения этих серег на предметах
торевтики, преимущественно относящихся к IV-VI вв. н.э. (Тревер
К.В., Луконин В.Г., 1987., илл.6-28, 34-35 и др.) (рис.4), а также
изображения серег на настенных росписях Афрасиаба и Пенджи-
кента (хотя и более поздних - VI-VIII вв.) (рис.З), свидетельствуют
о неординарном значении, придаваемом этому элементу костюма
на Востоке. Однако, скорее всего, эти украшения явились праобра-
зом крупных серег с подвеской из полых металлических бусин, бы¬
товавших в VIII-X вв. в Прикамском регионе, с которым Иран под¬
держивал тесные торговые отношения, и к салтовским серьгам
прямого отношения не имеют (хотя наличие крупной каплевидной
подвески ранних салтовских серег, напоминающей иранские об¬
разцы, не позволяет полностью отказаться от подобного предполо¬
жения. Наиболее яркий пример такого гипотетического «переход¬
ного звена» от иранских серег к салтовским - золотая серьга с
сапфиром из Перещепинского клада, исследователями все же бо¬
лее связывается с Византией (В.Н.Залесская, З.А.Львова и др., 1997,
с.190-191, рис. на с.310)).
Вполне возможно, что литые серьги, послужившие праобразом
салтовских, появляются в VII в. в Южной Сибири (вероятно, одним
из памятников, зафиксировавших возникновение этих украшений,
является Лихачевский могильник) в среде тюркоязычных кочевни¬
ков в качестве отличительного признака принадлежности к воинс¬
кому сословию. Возможно, что подобные серьги изображены на из¬
вестных каменных изваяниях раннетюркской эпохи (рис.2). Вероятно,
в середине-2-й половине VII в. эти серьги были принесены тюрка¬
ми в Северное Причерноморье, где местные ювелиры, скорее все¬
го, под сильным влиянием византийских мастеров, и переработали
их в соответствии со вкусами болгаро-хазарских кочевых групп (Ке-
легей, М.Перещепино, Новые Сенжары, Романовка, Ясиново). В
пользу византийского происхождения или по крайней мере ощути¬
мого влияния византийской культуры говорит не только высочай¬
шее качество исполнения этих украшений, но и анализ сопутству¬
ющих комплексов (хотя с уверенностью говорить о византийских
истоках этих украшений, к сожалению, не позволяет полное незна¬
комство автора с материалами, происходящими с собственно ви-
220
зантийской территории). Именно в это время и в этом регионе фор¬
мируется та характернейшая особенность в оформлении серег, ко-
тоорые стали называться собственно “салтовскими”. На рубеже VII-
VIII вв. подобные украшения попадают в Самаро-Симбирское
Поволжье (Шиловский, Новинковские, Брусянские, Мало-Рязан¬
ский курганные могильники). Однако ранние (2-я половина VII- 1-я
половина VIII в.) серьги отличаются от более поздних собственно
салтовских серег. Кольцо серег в этот период более крупное, зачас¬
тую имеет округлую форму. Привеска только подвижная, литые серь¬
ги развитого салтовского типа отсутствуют совершенно. В подвеске,
помимо полых металлических бусин, используется стекло и поде¬
лочный камень, иногда она имеет каплевидную форму. Материал
серег - золото, бронза, бронза с позолотой, но ни в коем случае не
серебро (лишний аргумент против иранского происхождения этих
серег). Пропорции серьги (отношение высоты кольца к длине при¬
вески) близки к 1. Это настолько существенные признаки, что учи¬
тывая еще и хронологические рамки, в которые бытуют эти укра¬
шения, представляется необходимым называть серьги раннего
варианта внутри салтовского типа как-то по-иному, например, ха¬
зарскими (не придавая этому термину этнической нагрузки) (Ста-
шенковД.А., 19976).
Возможно, что с конца VII в. салтовские серьги уже бытуют сре¬
ди алан Северного Кавказа. Со 2-й половины VIII в. эти украшения
известны и в остальных регионах их распространения, куда они
проникают, вероятно, с алано-болгарскими группами. Для периода
с конца VIII в. до середины X в. можно говорить о «моде» на салтов¬
ские серьги на всей территории евразийских степей. Вместе с тем в
этот период происходит изменение знаковой функции салтовских
серег, когда они перестают быть только воинским символом и на¬
чинают широко использоваться женщинами. Женщины сами начи¬
нают заниматься отливкой подобных украшений (вероятно, имен¬
но по этой причине чрезвычайно распространяются литые серьги,
в ряде регионов вытеснившие составные). В середине X в. салтовские
серьги почти повсеместно исчезают, что, прежде всего, связано с
изменением этнокультурной ситуации (и в первую очередь с распа¬
дом Хазарского каганата). Лишь отдельные наиболее поздние экзем¬
пляры серег этого типа до XI в. встречаются в Сибири и до XIII в. на
Северном Кавказе (видимо, в этих регионах достаточно изолиро¬
ванно жили группы населения, в среде которых и зародились эти
украшения).
221
В своем развитии серьги салтовского типа прошли несколько эта¬
пов, составивших их жизненный цикл: появление, признание, рас¬
пространение, отмирание и исчезновение. Закономерность разви¬
тия евразийской моды, прослеженная на примере серег салтовского
типа, подтверждается и тем, что на рубеже IX-X вв. (различные
авторы приводят разные даты) в Европе исчезают т.н. «аварские
серьги», по ряду признаков схожие с салтовскими и прошедшие
аналогичный путь развития (Daim F., 1987, р.28). Мода есть мода,
даже если она бытовала тысячу лет назад, и закономерно, что рано
или поздно модный цикл, пусть непомерно растянутый, должен
был закончиться. Однако завершение одного модного цикла также
закономерно привело к началу другого - и вновь на обширной тер
ритории Евразии распространяется мода на серьги - сначала трех
бусинные, а затем, через те же три столетия, на знаменитые “ко¬
чевнические” серьги в виде знака вопроса. И опять тот же цикл
появление, признание, распространение, отмирание и исчезнове
ние...
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Арсланова Ф.Х., Чариков АЛ., 1974. Каменные изваяния Верхнего Приир¬
тышья // СА. №3.
Безмоздин Л.Н., 1988. Художественно-коммуникативные аспекты дизай¬
на // Методологические проблемы освоения культуры. Куйбышев.
Беленицкий А.М., 1973. Монументальное искусство Пенджикента. М.
Борисова Т.В., 1988. Этническая традиция как способ освоения культуры
// Методологические проблемы освоения культуры. Куйбышев.
Гофман А.Б., 1994. Мода и люди. Новая теория моды и модного поведе¬
ния. М.
Деопик (Ковалевская) В.Б., 1963. Классификация и хронология аланских
украшений VI-IX вв. (по материалам могильника северо-кавказских алан в
Чми)//МИА. №114. М.
Залесская В.Н., З.А.Львова, Б.И.Маршак, И.В.Соколова, Н.А.Фонякова, 1997.
Сокровища хана Кубрата. Перещепинский клад. С-Пб.
Ковалевская В.Б., 1979. Поясные наборы Евразии IV-IX вв. Пряжки //
САИ, вып.Е1-2. М.
Ковалевская В.Б., 1995. Хронология древностей северокавказских алан //
Аланы: история и культура (Alanica-III). Владикавказ.
Кызласов Л.Р., 1969. История Тувы в средние века. М.
Медведев В.Е., 1985. Опыт реконструкции поясов чжурчжэньского вре¬
мени // Проблемы реконструкции в археологии. Новосибирск.
Мерперт Н.Я., 1951. О генезисе салтовской культуры // КСИИМК,
222
вып.XXXVI.
Плетнева С.А., 1967. От кочевий к городам. Салтово-маяцкая культура.
МИА. №142.
Плетнева С.А., 1989. На славяно-хазарском пограничье (Дмитриевский
археологический комплекс). М.
Покровский А.М., 1905. Верхне-Салтовский могильник // Труды XII ар¬
хеологического съезда. Т.1. М.
Словарь русского языка: В 4-х т. Т.2. М., 1982.
Сташенков Д А., 1997а. К вопросу о евразийской моде и ее локальных
вариантах в эпоху раннего средневековья // Проблемы истории и археоло¬
гии Украины. К 140-летию со дня рождения академика Д.И.Багалея. Тезисы
докладов научной конференции 16-18 апреля 1997 г. Харьков.
Сташенков Д.А., 19976. Об одной группе раннесредневековых украшений
Самаро-Симбирского Поволжья (серьги салтовского типа) // Культуры
степей Евразии второй половины I тыс. н.э. (вопросы хронологии). Тезисы
докладов. Самара.
Степи Евразии в эпоху средневековья, 1981. Археология СССР. М.
Тревер К.В., Луконин В.Г., 1987. Сасанидское серебро. Собрание Государ¬
ственного Эрмитажа. Художественная культура Ирана III-VIII веков. М.
Хвошнянская С.М., 1988. Культурная традиция как форма социального
наследования // Методологические проблемы освоения культуры. Куйбы¬
шев.
Чвырь Л.А., 1972. Ювелиры-ремесленники и местная художественная тра¬
диция в Таджикистане // СЭ, №1.
Daim Falko, 1987. Das awarische Graberfeld von Leobersdorf, no. Wien.
223
224
Рис. 1. Находки серег салтовского типа:
1. Фанагория; 2. Поселение на холме Тепсень; 3. Кордон-Оба; 4. Ке-
легей; 5. Ясиново; 6. Новые Сенжары; 7. Новотроицкое городище;
Могильники: 8. Подгоровка; 9. Зливкинский; 10. Дроновка III; 11. Нижнег
Лубянский; 12. Волоконоеский; 13. Дмитриевский; 14. Маяцкий; 15.
Верхне-Салтовский; 16. Ютановский; 17. Воргольское городище; 18.
Животинное городище; могильники: 19. Карата; 20. Суаргом; 21. Дуба-
Юрт; 22. Могильник №2 с р.Кривой; 23. Могильник на горе Пароход;
24. Усть -Теберда; 25. Могильник на р.Гиляч; 26. Агач-Кала; 27. Дар-
донский; 28. Катакомбы у мебельной фабрики №1 г.Кисловодска; 29.
Чми; 30. с.Хаче; 31.Могильник у пос.Заря; 32.Больше-Луговской; 33.Па-
новский; 34. Красный Восток; 35. Крюково-Кужновский; 36. Елиза¬
вет-Михайловский; 37. Перемчалкинский; 38. Брусяны II; 39. Новин¬
ки II; 40. Больше-Тиганский; 41. Тетюшский; 42. Больше-Тарханский;
43. Танкеевский; 44. Мыдлань-Шай; 45. Граултры; 46. Лагеревские кур¬
ганы; 47. Лихачевский; 48. Бродовский; 49. Неволинский; 50. Верх-Са-
инский; 51. Каранаевские курганы; 52. Бекешевский II; 53. Хусаиновс-
кий; 54. Лагеревский; 55. Старо-Халиловский; 56. Стерлитамак; 57.
Бекешевский; 58. Аламашик; 59. Куюк-Кала; 60. Тимирязевский II;
61. Катанда II; 62. Курай VI; 63. Саглы-Бажи I; 64. Шанчыг; 65.
Харга III; 66. Надеждинское; 67. Троицкое; 68. Старая Преображен-
ка; 69. Романовское погребение; 70. Чир, селище XI; 71. Тува 1; 72.
Купцын Толга; 73. Цымлянское правобережное городище; 74. Крымский
могильник; 75. Баклинское сельское поселение №2; могильники: 76. Мок¬
рая Балка; 77. Мощевая Балка; 78. Ак-Бешим; 79. Новинки I; 80. Ше-
лехметь II; 81. Малая Рязань I; 82. Шиловский; 83. Канев; 84. Ходосов¬
ка; 85. Могильники у п.Нижний Архыз; 86. ОК Брусяны II; 87.
Лебяжинское Vселище, погр.4; 88. Коминтерновское II селище; могиль¬
ники: 89. Кобан; 90. Тарский; 91. Красная Горка; 92. Лац.
29-699
225
Рис.2.Изображения тюрок на изваяниях VI- VIII вв. (рис. по: 1,4 -
Кызласов Л.Р., 1969, рис.3,2,4; 3 - Арсланова Ф.Х., Чариков А.А., 1974,
рис. 1,1; 2 - Степи Евразии..., рис.22,11)
Рис.3. Фрагмент росписи парадного зала из Пенджикента (рис. по:
Беленицкий А.М., 1973, с.21).
226
Рис.4. Фрагмент блюда с изображени¬
ем Шапура II, охотящегося на львов. Рис.
по: К.В.Тревер, В.Г.Луконин, 1987, илл.8[3]).
Деталь изображения.
227
3
Рис. 5. Региональное различие серег салтовского типа
1 - Крым; 2 - Самаро-Симбирское Поволжье; 3-4 - Башкортостан;
5-6 - Подонье; 7-8 - Татарстан; 9 - Сибирь; 10-11 - Мордовия; 12 -
Урал; 13-15 - Кавказ.
228
XI в.
X в.
IX в.
VIII в.
2 n.VII
б
SPA Ш Ь
SPA Ю •
д д
о П
0 1
о R
0 0
0
0 д
0 0
0 0
SPA И
0 0
0 0
0 0
D о 0
У.Ф.!
0
0
0
D
SPA 1
я.
МА
9
А
FA
0
0
0
0
0
0
0
0
0
0
0
Рис. 6. Сравнительная хронологическая шкала салтовских состав¬
ных (а), литых (б) и аварских (по F.Daim, 1987, s.95) серег.
30-699
229
Рис. 7- Региональное распр
еделение серег
салтовского
О
!
i
о
«
ж
типа
по мате¬
риалу.
230
КРЫМ 1Ш Полоньс 51%
Кавказ 9%
Мордовия 12%
Башкирия 15%
Крым 5% уРал 2%>
Полонье 36%
Татарстан 28%
Кавказ 2%
Башкирия 1%
Кавказ 16%
Рис. 8. Региональное распределение серег салтовского типа по мате¬
риалу (а - золото; б - серебро; в - бронза).
231
Барынина Т.В., Иванов В.А.
ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ ЕВРАЗИЙСКИХ
СТЕПЕЙ КАК ФАКТОР ФОРМИРОВАНИЯ МАТЕРИАЛЬНОЙ
КУЛЬТУРЫ СРЕДНЕВЕКОВОГО НАСЕЛЕНИЯ ЮЖНОГО
УРАЛА I ТЫС. Н.Э.
Процесс формирования комплекса материальной культуры ран¬
несредневекового населения Южного Урала и Приуралья традици¬
онно рассматривается преимущественно в археологическом аспек¬
те, когда имеющийся блок артефактов анализируется
исследователями как один из маркирующих признаков той или иной
археологической культуры. Для рассматриваемого региона такой
подход вполне логичен и конструктивен, поскольку I тыс. н.э. здесь
— время калейдоскопической смены археологических культур (и
несущих эти культуры этносов), каждая из которых имеет четкие
хронологические, территориальные и морфологические парамет¬
ры, неоднократно описанные в научной литературе. Последние в
данном случае представляют для нас особый интерес, поскольку
основные элементы материальной культуры — один из основных
морфологических признаков археологической культуры (АК) в це¬
лом — на материалах Южного Урала и Приуралья I тыс. н.э. высту¬
пают, во-первых, как основа хронологизации этноисторических
процессов; во-вторых, как явление спонтанное, не имеющее мест¬
ных корней, и соответственно, в-третьих, как индикатор динами¬
ки этнокультурной карты региона.
Данный тезис на археологическом материале региона иллюст¬
рируется вполне наглядно: 1-я половина I тыс. н.э. — время этно¬
культурной доминанты носителей мазунинской АК, занимавших
значительную часть лесного Приуралья и в этническом плане пред¬
ставлявших собой продолжение финно-пермского (пьяноборского)
этнического массива эпохи раннего железного века (Голдина Р.Д.,
1987, с.13).
Материальная культура мазунинской АК по сути представляет
собой дальнейшее развитие культуры предшествующего пьянобор¬
ского и караабызского населения, что выражается в преобладании
геометрического стиля в оформлении поясных наборов, в специ¬
фическом ассортименте женских украшений (проволочные подвес¬
ки, застежки — «бабочковидные фибулы», застежки-сюльгамы,
зооморфные подвески, гривны) и даже в сохранении отдельных
232
реминисценций пьяноборско-караабызского женского костюма (как,
например, набор трапециевидных подвесок, нарубленных из сар¬
матского зеркала, в погр.147 Покровского могильника или кольце¬
вые пряжки из погребений Ангасякского могильника и др.) (Оста¬
нина Т.И., 1992, рис.26,4.; Васюткин С.М., 1980, с. 194, табл.6.).
Середина I тыс. н. э. (эпоха Великого переселения народов, конец IV-
VI вв.) — появление в регионе новых АК: харинско-тураевской — в
лесном Прикамье; неволинская (бродовской стадии) — в бассейне
р.Сылвы; турбаслинской — по левобережью среднего течения р.Бе¬
лой (северная периферия Приуральской лесостепи). Следствием этого
явления было отчленение от финно-пермского массива части «ма-
зунинцев» и образование в Бельско-Уфимском междуречье бахму-
тинской АК, а также распространение в лесном Прикамье памят¬
ников харинской стадии ломоватовской культуры (по РД.Голдиной).
В материальном же плане культура носителей всех перечисленных
АК характеризуется присутствием ярко выраженных южных эле¬
ментов: бронзовые кольцевидные пряжки с подвижными щитка¬
ми, изделия псевдогуннского и византийского стилей (Гарустович
Г.Н., Иванов В.А., 1994, с. 137-144), стеклянная посуда, калаче¬
видные подвески «харинского типа», подвески-«лунницы», ранее
здесь не известные.
Конец VI-1-я половина VIII вв. (эпоха Тюркских каганатов) — для
лесостепного Приуралья практически полная смена этнокультур¬
ного состава, выразившаяся в распространении в среднем и ниж¬
нем течении р.Белой памятников кушнаренковской культуры; для
лесного Прикамья - становление ломоватовской культуры в ее ага-
фоновской и деменковской стадиях (агафоновская стадия - конец
VI-VII вв.; деменковская - конец VII-VIII вв.); дальнейшее разви¬
тие неволинской культуры (верх-саинская стадия - VI в., бартымс-
кая - конец VI-VII вв., неволинская - конец VII-VIII вв.) (Голдина
Р.Д., 1985; Голдина Р.Д., Водолаго Н.В, 1990, с.91-94).
Характерным признаком материальной культуры памятников
этого периода является, прежде всего, «геральдическая» поясная
гарнитура, принадлежности конской сбруи, ранее в Уральском ре¬
гионе не известные (например, стремена 8-образного типа или удила
с S-видными и стержневыми псалиями) и использование золотых
и серебряных сасанидских и хорезмийских монет в качестве деталей
украшений (Верх-Саинский могильник, кург.2 и 14; Агафоновский
могильник, погр.42,81,91; Бирский могильник, погр.382) (Голди¬
на Р.Д., Водолаго Н.В., 1990, с.92; Голдина Р.Д., Королева О.П.,
233
Макаров Л.Д., 1980, с.49; Мажитов Н.А., 1987, с. 117).
Особого внимания заслуживают, хотя и немногочисленные, но
выразительные находки деталей аварской поясной гарнитуры в мо¬
гильниках ломоватовской и неволинской культур (Бродовский, Верх-
Саинский, Неволинский, Варнинский, Агафоновский, Поломский
и др.) (Goldina E.V., 1992, р.497-501).
2-у половина VIII-IX вв. (применительно к этнокультурной исто¬
рии Южного Урала и Приуралья назовем этот период раннеболгар¬
ским временем) - в лесостепном Волго-Камье в это время склады¬
вается государство ранних болгар с его синкретической болгаро-
ломоватовской материальной культурой; лесостепное Приуралье
(территория современного Башкортостана) становится ареалом рас¬
селения угорских (древнемадьярских) племен, представленных па¬
мятниками караякуповской АК; в лесном Прикамье ломоватовская
культура вступает в заключительную урьинскую стадию своего раз¬
вития, а на Сылве неволинская АК - в сухоложскую стадию.
Материальная культура населения всего региона в это время пред¬
ставляет особой органичное сочетание тюрко-болгаро-салтовских
(поясная гарнитура, принадлежности конской сбруи и некоторые
типы женских украшений) и местных прикамско-приуральских
(коньковые и арочные шумящие подвески, трапециевидные ажур¬
ные подвески, пронизки) элементов. Поскольку ассортимент этих
элементов в указанное время имеет уже четко выраженную поло¬
вую направленность (пояса и сбруя - для мужчин, украшения - для
женщин), говорить об удельном весе каждого из них в культуре
населения региона бессмысленно.
Такова археологическая схема этнокультурной истории Южного
Урала и Приуралья в середине-2-й половине I тыс. н.э. Конечно,
некоторые звенья этой схемы ещё до конца не проработаны: не
ясна этническая принадлежность населения, оставившего памят¬
ники харинско-тураевского и турбасл и некого типов; по-прежнему
дискутируется угорская (древнемадьярская) принадлежность носи¬
телей кушнаренковской и караякуповской культур. Тем не менее,
ясно одно - все инновации в комплексе материальной культуры
населения региона, имевшие место в рассматриваемый период,
обязательно были связаны с притоком сюда новых этносов или эт¬
нических групп, представленных археологическими культурами, не
связанными своим происхождением с Южным Уралом, в отличие,
например, от лесных районов Среднего Поволжья, где эволюция
материальной культуры древних мордвы и мари не сопровождалась
234
активными иноэтничными включениями.
В свете сказанного, естественно, возникает вопрос о том, какие
же события евразийской истории сыграли роль решающего факто¬
ра в развитии культуры населения Южного Урала и Приуралья эпо¬
хи раннего средневековья? Для ответа на него обратимся к военно¬
политической истории Великого пояса Евразийских степей, хорошо
изученной историками, но недостаточно используемой археолога¬
ми в их этноисторических и культурологических построениях.
Если исходить из археологической хронологии памятников ха-
ринско-тураевского и турбасл и некого типов на Южном Урале и в
Приуралье (конец IV-V вв.), to появление их создателей в регионе
вполне определенно синхронизируется с событиями гунно-готской
войны 370-378 гг. за господство в Северном Причерноморье, с чем,
собственно говоря, исследователи и связывают появление в При¬
уралье бродовского и хари некого населения (Голдина Р.Д., Водо-
лаго Н.В., 1990, с.91).
Война эта, как известно, закончилась полным разгромом ост¬
готской империи Германариха и установлением военно-политичес¬
кого господства гуннов от Волги до Нижнего Дуная. Авторы этих
строк не считают пока возможным напрямую связывать харинское,
бродовское и турбаслинское население с какими-то конкретными
племенами, входившими в состав Остготской державы, но архео¬
логический и краниологический материалы (о южных и западных
параллелях в материалах Тураевского могильника (Генинг В.Ф., 1976
); о происхождении турбаслинской культуры (Сунгатов Ф.А., 1995)
фактически не оставляют сомнений в причинно-следственной свя¬
зи появления памятников указанных типов в Уральском регионе и
гунно-готской войны в Северном Причерноморье.
Конец VI-VII века - время, когда Евразийская степь бурлила на
всем своем протяжении от Монголии до Карпат. В 558 г. преследуе¬
мые тюрками авары достигают рубежей Северного Кавказа и всту¬
пают в контакт с аланами, а через них - и с Византией. Не встретив
серьезного сопротивления со стороны слабых и разрозненных по¬
зднегуннских племен, в 560 г. они захватывают восточное побере¬
жье Азовского моря, а затем продвигаются и далее на запад, за Дон
и Днепр. Одновременно основные силы тюрок вторгаются в Турке¬
стан и ввязываются в бесконечную ирано-византийскую войну в
качестве союзников Византии (568 г.). Вялотекущая война с Ира¬
ном закончилась для тюрок в 571 г. заключением мира с персами,
после чего Сасаниды начинают новую войну с Византией (572 г.)
235
(Вернадский Г.В.,1996, с. 197).
Тюркский же каган Истеми переносит военные действия на за¬
пад и в 576 г. тюркские отряды вторгаются в Крым и начинают
войну с аварами. Однако победоносное наступление тюрок на запа¬
де закончилось уже в 582 г. вследствие начавшихся в I Тюркском
каганате междоусобиц, приведших к окончательному распаду кага¬
ната на восточную и западную части (603 г.) (Гумилев Л.Н., 1993).
Краткая хронология военно-политической истории Евразийских
степей в VII веке выглядит следующим образом: в 626 г. авары тер¬
пят поражение под стенами Константинополя, следствием чего яви¬
лось окончательное освобождение кутригуров от власти аваров и
образование в Азовско-Северокаказских степях государства Вели¬
кая Болгария хана Кубрата (635 г.) (Вернадский Г.В., 1996, с.213),
просуществовавшего до смерти его создателя в 660 г. После чего
происходит распад первого Болгарского государства и подчинение
значительной части болгар хазарам. Последние в первые десятиле¬
тия своей государственности были вплотную заняты отражением
арабской экспансии на Кавказе (650-733 гг.).
Западные тюрки в первой половине VII в. выясняли отношения
между двумя главенствующими родами - дуло и нушби, что в итоге
привело к очередной гражданской войне внутри Западного кагана¬
та и его развалу в 657 г. (Гумилев Л.Н., 1993)
Естественно, в этих условиях трудно было бы предполагать на¬
личие какого-то регулярного товарообмена между степью и лесом.
Во всяком случае, заключение Т.Ноонана о том, что ни о каких
прямых торговых связях между Ираном и Византией, с одной сто¬
роны, и населением Прикамья, с другой, в рассматриваемое время
не может быть и речи, представляется нам, безусловно, верным
(Noonan Th.S., 1982, II, р..276). И, очевидно, не случайно, по дан¬
ным В.Б.Ковалевской о кавказской поясной гарнитуре, именно для
VI-VII вв. в Прикамье и Сибири (районах, наиболее удаленных от
арены основных военно-политических событий того времени) мы
находим наименьшее количество изделий южного импорта (соот¬
ветственно, 0,4% и 9,8% всех известных пряжек этого времени про¬
тив 52,6% в погребениях Кавказа). Между тем в комплексах Повол¬
жья и на территории современного Башкортостана удельный вес
пряжек кавказских типов несколько выше: соответственно, 17,3% и
12,1% (Ковалевская В., 1993, с.119).
Эти данные невольно ассоциируются с фактом переселения ча¬
сти болгар («кутригурские кланы» — по Г.В.Вернадскому) после
236
распада Великой Болгарии с Северного Кавказа на Среднюю Вол¬
гу, где они представлены сейчас памятниками новинковского типа
(Багаутдинов Р., Набоков А., 1993, с. 13-18; Богачев А., Зубов С.,
1993, с. 19-33; Богачев А.В., Ермаков С.Ф., Хохлов А.А., 1996, с.83-
98).
С другой стороны, к концу VI-VII вв. относится появление на
Южном Урале памятников кушнаренковской культуры, что, на наш
взгляд, может быть связано с распадом I Тюркского каганата и
уходом части зауральско-западносибирских угров из-под власти ос¬
лабевших тюркских каганов.
Первая попытка болгар закрепиться на Волге, очевидно, не была
удачной и, судя по известным археологическим памятникам, типа
Болыне-Тарханского могильника, только в середине-2-й половине
VIII в. процесс освоения болгарами Волго-Камья становится нео¬
братимым. Связано это было, вероятнее всего, со знаменитым по¬
ходом арабского полководца Мервана вглубь Хазарского каганата и
разгромом хазар на Волге в 735-736 гг. Сопровождавшие этот про¬
цесс инновации в материальной культуре населения Южного Ура¬
ла и Приуралья проявились в появлении в Прикамье комплекса
вещей салтовских и северокавказских типов (поясная гарнитура,
серьги-подвески, принадлежности конской сбруи). По результатам
анализа пряжек Северного Кавказа, проведенного В.Б.Ковалевс¬
кой, следует, что в VIII-IX вв. связь по линии Северный Кавказ -
Поволжье - Прикамье вновь прослеживается отчетливо, тогда как
территория современного Башкортостана (ареал караякуповской
культуры) оказывается за пределами этой связи (Ковалевская В.,
1993, с. 120). Данное обстоятельство, на наш взгляд, определяется
несколькими факторами: а) синкретичным болгаро-финно-пермс¬
ким (или салтовско-поломско-л омовато вс ким) характером матери¬
альной культуры раннеболгарских памятников Волго-Камья, за ко¬
торым исследователи, совершенно справедливо, усматривают и
синкретизм раннеболгарского этноса (Казаков Е.П.,1992); б) рас¬
ширением торговой экспансии ранних болгар (до первой четверти
X в. находившихся, кстати, под вассальной зависимостью от Хазар¬
ского каганата) в северном, прикамском направлении; в) угорс¬
кой (древнемадьярской) принадлежностью носителей караякупов¬
ской культуры, материальный облик которой, в отличие от
раннеболгарской, определяется преобладанием тюркских (поясная
гарнитура), прикамских (женские украшения) и салтовских (конс¬
кая сбруя) элементов.
237
Перечисленные факторы побуждают нас также обратиться к про¬
блеме сасанидского импорта на Южном Урале и в Приуралье, об¬
разцы которого составляют неотъемлимую часть материальной куль¬
туры населения региона VII-IX вв. По последним данным здесь
(включая и Камско-Вятское междуречье) выявлено 56 пунктов на¬
ходок кладов и отдельных образцов сасанидских и византийских
художественных изделий, датированных VIII-IX вв., среди которых
преобладают образцы сасанидской и согдийской торевтики. После
обстоятельной работы В.П.Даркевича (Даркевич В.П., 1976) выш¬
ли еще две статьи, посвященные путям проникновения сасанидс¬
кого импорта на Урал. Автор одной из них — американский профес¬
сор Т.Ноонан — считает, что проводниками сасанидской торевтики
в Прикамье были хазары, заинтересованные в получении мехов
(Noonan Th.S., 1982, р. 282-285). Исследователь из Самары В.Ю.Мо¬
розов дополняет своего предшественника заключением о том, что,
кроме волго-камского (хазарского), с середины VII в. существовал
и степной торговый путь через Усть-юрт, приуральские степи и
современный Башкортостан, если сасанидские монеты поступали в
Прикамье по первому, то художественный импорт - по второму
(Морозов В.Ю., 1996, с. 157-160).
Нужно сказать, что идея степного торгового пути, основанная
на географии находок куфических дирхемов и сосудов сасанидско¬
го типа (у В.Ю.Морозова упомянуты находки куфических дирхемов
в Башкирии, Репьевский и Мелькеньский клады сосудов (Морозов
В.Ю., 1996, с. 155), к чему еще следует добавить кружки и дирхемы
из Стерлитамакского могильника, сосуды с типично сасанидскими
сюжетами из Уфимского клада (Вощинина А.И., 1953) и комплект
изделий согдийской торевтики из недавно найденного Аврюзтамак-
ского клада в верховьях р.Демы (фонды Стерлитамакского истори¬
ко-краеведческого музея), вполне может иметь место. Тем более,
что, судя по археологическим данным, материальная культура «ка-
раякуповцев» и определяется среднеазиатским (согдийским) влия¬
нием, на что, прежде всего, указывают поясные наборы погребаль¬
ных комплексов караякуповской культуры, аналогичные поясным
наборам, производимым в согдийских мастерских (Распопова В.И.,
1980, с.86-98).
Впрочем, данный тезис - пока не более чем предположение,
поскольку он не подтверждается какими-либо другими находками
среднеазиатского импорта в караякуповских комплексах. Кроме того,
следует учитывать и то обстоятельство, что и сами носители карая-
238
куповской культуры (древние угры - мадьяры) в общем контексте
этнокультурной истории Южного Урала и Приуралья выступают в
качестве военно-политической альтернативы ранним болгарам. Это,
на наш взгляд, вытекает из практически полного отсутствия архео¬
логически фиксируемых следов болгаро-караякуповских этнокуль¬
турных контактов (Иванов В.А., 1990). Хотя именно волго-камские
болгары, что опять-таки следует из общего контекста имеющегося
в нашем распоряжении археологического материала, как раз и вы¬
ступали в роли связующего звена в товарообмене раннесредневеко¬
вого населения лесного Прикамья и Евразийской степи. Более того,
в представлении современных исследователей участок Волжского
торгового пути от Приазовья, Северного Кавказа, Прикаспия и
Нижнего Поволжья (территория Хазарского каганата) до г.Болгара
являлся «зоной прохождения одного из основных путей Великого
Шелкового Пути» (Сайко Э.В., 1992, с.58.). Но именно здесь мы и
не находим следов прохождения таких ярких образцов восточного
импорта, как ирано-согдийская торевтика, тогда как на террито¬
рии расселения угров - «караякуповцев» эти следы присутствуют. В
этой связи нельзя обойти вниманием изображения, украшающие
изделия восточной торевтики в Прикамье, среди которых абсолют¬
но преобладают типично сасанидские и согдийские сюжеты: сцены
охоты, инкарнации сасанидских божеств, царь на троне и т.п. - то
есть, все, за исключением собственно согдийских геометрических
сюжетов (по Б.И.Маршаку, изделия собственно согдийской «шко¬
лы С» (Маршак Б.И., 1971)). На этом основании можно предполо¬
жить, что приуральские угры, являясь связующим звеном в при-
камско-среднеазиатском товарообмене, формировали ассортимент
импортной торевтики в соответствии со своими эстетическими и
мировоззренческими традициями. И это, надо полагать, имело адек¬
ватный отклик у соседних прикамских племен, среди которых так¬
же присутствовал угорский этнический компонент.
Итак, из всей совокупности приведенных выше данных следует,
что материальная культура населения Южного Урала и Приуралья
эпохи раннего средневековья формировалась под мощным воздей¬
ствием южного степного импульса, интенсивность которого, начи¬
ная с середины I тыс. н.э., неуклонно росла. Не исключено также,
что в этом процессе большую роль играли торговые караваны из
промежуточных центров Великого Шелкового Пути. Но вместе с
тем, следует иметь в виду, что все инновации в материальной куль¬
туре населения региона сопровождались изменениями в этнокуль¬
239
турной карте, достаточно четко синхронизирующимися с основ¬
ными коллизиями военно-политической истории Евразийских сте¬
пей середины-второй половины I тысячелетия. То есть, война и
вызываемые ею в масштабах Евразии этнокультурные катаклизмы
ускоряли процесс культурного обмена, а может быть, и являлись
его основным двигателем.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Багаутдинов Р., Набоков А., 1993. Новые материалы о погребальном обря¬
де ранних болгар на Волге // Новое в средневековой археологии Евразии.
Самара.
Богачев А., Зубов С., 1993. Брусянский II могильник ранних болгар // Но¬
вое в средневековой археологии Евразии. Самара.
Богачев А.В., Ермаков С.Ф., Хохлов А.А., 1996. Выползовский I курганный
могильник ранних болгар на Самарской Луке // КЕС. Самара.
Васюткин С.М., 1980. Ангасякский могильник - ранний памятник бах-
мутинской культуры // Памятники эпохи средневековья в Верхнем Прика¬
мье. Ижевск.
Вернадский Г.В., 1996. Древняя Русь. М.
Вощинина А.И., 1953. О связях Приуралья с Востоком в VI-VII вв. н.э. //
СА. XVII.
Гарустович Г.Н., Иванов В.А., 1994. Уникальное произведение позднеан¬
тичной торевтики с изображением воинов // Вооружение и военное дело
древних племен Южного Урала. Уфа.
Генинг В.Ф., 1976. Тураевский могильник V в. н.э.(захоронения воена¬
чальников) //Из археологии Волго-Камья. Казань.
Голдина Р.Д., 1985. Ломоватовская культура в Верхнем Прикамье. Ир¬
кутск.
Голдина Р.Д., Водолаго Н.В., 1990. Могильники неволинской культуры в
Приуралье. Иркутск.
Голдина Р.Д., 1987. Проблемы этнической истории пермских народов в
эпоху железа // Проблемы этногенеза удмуртов. Устинов.
Голдина Р.Д., Королева О.П., Макаров Л.Д., 1980. Агафоновский I могиль¬
ник - памятник ломоватовской культуры на севере Пермской области //
Памятники эпохи средневековья в Верхнем Прикамье. Ижевск.
Гумилев Л.Н., 1993. Древние тюрки. М.
Даркевич В.П., 1976. Художественный металл Востока. М.
Иванов В.А., 1990. О характере этнокультурного взаимодействия ранних
волжских болгар с уграми Южного Урала и Приуралья // Ранние болгары
и финно-угры в Восточной Европе. Казань.
Казаков Е.П., 1992. Культура ранней Волжской Болгарии. М.
Ковалевская В., 1993. Анализ признаков раннесредневековых пряжек для
хронологического и историко-культурного сравнения (по материалам Кав¬
240
каза) // Новое в средневековой археологии Евразии. Самара.
Мажитов Н.А., 1987. Некоторые замечания по раннесредневековой архе¬
ологии Южного Урала // Вопросы древней и средневековой истории Юж¬
ного Урала. Уфа.
Маршак Б.И., 1971. Согдийское серебро. Очерк по восточной торевтике:
М.
Морозов В.Ю., 1996. Пути проникновения сасанидских монет и художе¬
ственных изделий в Поволжье и Прикамье // КЕС. Самара.
Останина Т.И., 1992. Покровский могильник IV-V вв. Каталог археологи¬
ческой коллекции. Ижевск.
Распопова В.И., 1980. Металлические изделия раннесредневекового Согда.
Л
Сайко Э.В., 1992. Контактные зоны в культурно-историческом простран¬
стве обменных отношений «Великого Шелкового Пути» (ВШП) // Степи
Восточной Европы во взаимодействии Востока и Запада в средневековье
(тезисы докладов). Донецк.
Сунгатов Ф.А., 1995. Население среднего течения р.Белой в V-VII вв. (тур-
баслинская культура). Автореф. дис.... канд.ст. наук.
Goldina Е. V., 1992. Gurtelteile mit Pflanzenomamenten aus dem Kamagebit /
/ Awaren Forschungen. V.l. Wien.
Noonan Th.S., 1982. Russia, the Near East, and the Steppe in the early medeieval
period: an examination of the Sasanian and Byzantine finds from the Kama-
Urals area // Archivum Eurasiae Medi Aevi. II.
31-699
241
И. Л. Измайлов
К ИСТОРИИ СЛОЖНОСОСТАВНОГО ЛУКА
НАСЕЛЕНИЯ СРЕДНЕГО ПОВОЛЖЬЯ И НИЖНЕГО
ПРИКАМЬЯ СЕРЕДИНЫ VIII-X ВВ.
Метательное оружие для многих раннесредневековых народов
Евразии было не только одним из важнейших элементов комплекса
вооружения, но и в значительной степени определяло характер всей
военной культуры общества. Поэтому изучение развития этого вида
оружия позволяет не только более детально реконструировать исто¬
рию военного дела, но и выявить этнокультурные контакты и вли¬
яния, что особенно важно для такого региона как Среднее Повол¬
жье и Нижнее Прикамье, который во 2-й половине I тыс. н.э.
представлял собой пестрый конгломерат автохтонных и пришлых
племен со своими традициями в области вооружения. Анализ мета¬
тельного вооружения Волго-Камья также дает возможность выявить
соотношение общих тенденций эволюции сложносоставных луков
и стрел с их местными особенностями, а также полнее представить
пути модификации оружия дистанционного боя на общем фоне
изменений его в Восточной Европе и Центральной Азии.
Ключевым звеном в развитии набора метательного оружия было
совершенствование луков, так как именно увеличение их поражаю¬
щей силы, дальности и скорости стрельбы являлось основой для
изменения всего снаряжения лучника. Все это несомненно способ¬
ствовало появлению устойчивого интереса к истории лука в раз¬
личных регионах, особенно в зоне евразийских степей и сопредель¬
ных территорий, где это оружие развивалось наиболее динамично.
Между тем, вопросы, связанные с историей лука народов Средне¬
го Поволжья и Нижнего Прикамья, стали объектом изучения срав¬
нительно недавно и им пока не уделялось должного внимания в
историографии, что заставляет специально обратиться к этой теме.
Лук, как ручное оружие, предназначенное для метания стрел,
широко использовался тюркскими и финно-угорскими племенами
Среднего Поволжья в конце I тыс. н. э. В отечественной оружиевед-
ческой литературе утвердилось мнение о делении всех луков на три
группы. Под простыми подразумеваются луки, сделанные из едино¬
го куска дерева; под сложными - такие же луки с цельной деревян¬
ной основой, но дополненные различными материалами; под слож¬
носоставными - чья деревянная основа состояла из нескольких частей
242
(обычно из разных пород дерева), усиленных рогом, костяными
накладками, берестой, сухожильями и кожей (Хазанов А.М., 1966,
с.29; Медведев А.Ф., 1966, с.10-13; Литвинский Б.А., 1966, с.51-69;
Каминский В.Н., 1982, с. 48-51; Мамаев Х.М., Чахкиев Д.Ю., Дау-
това Р.А., 1983, с.45, 47). К сожалению, отсутствие деревянных де¬
талей лука простых и в значительной мере сложных в материалах
раннебулгарских погребений I тыс. н.э. в Среднем Поволжье и При¬
камье затрудняет их анализ и заставляет рассматривать сложные и
сложносоставные луки в целом.
Конструктивно данные луки состояли из деревянной основы -
кибити, выполнявшей роль рычага для многократного увеличения
мускульной энергии стрелка, и тетивы - несущей части лука, при¬
дававшей ускорение стреле. Кибить, которая могла быть как цель¬
ной, так и комбинированной из разных пород дерева, в свою оче¬
редь состояла из середины (или рукояти) - места хвата рукой,
концов, на которых крепилась тетива, и соединяющих их между
собой изогнутых, гибких плеч (или рогов) (Мамаев Х.М., Чахкиев
Д.Ю., Даутова РЛ., 1983, с.73; Худяков Ю.С., 1980, с.66). Особен¬
ностью этих луков было армирование костяными и эластичными
роговыми накладками середины и концов, которые более прочно
закрепляли плечи, делая кибить комбинированным оружием,
сочетавшим неподвижные и гибкие части, что резко увеличивало
рефлекторную силу плеч (Литвинский Б.А., 1966, с.65-69).
Особенности сочетания различных видов костяных накладок на
концы и рукоять лука разнообразны и показательны для развития
луков, что позволяет классифицировать сложные и сложносостав¬
ные луки именно по этому признаку. Впервые такую типологию на
материалах Центральной Европы аварского и венгерского времени
составил К.Шебештьен, который, изучив сохранившиеся образцы
сложносоставных луков из этнографических коллекций и детально
проанализировав костяные накладки из археологических объектов,
сумел реконструировать важнейшие узлы сочленений луков различ¬
ных конструкций (Sebestytn К., 1930). Для раннесредневековых древ¬
ностей Восточной Европы подобная типология была разработана в
последнее время (Савин А.М., Семенов А.И., 1989, 1990). Исполь¬
зуя эту методику, удалось более точно реконструировать форму,
например, так называемого «болгарского» («гунно-болгарского»)
лука и характер сочленения его деталей для сложносоставных луков
Среднего Поволжья и Приуралья, выявить их место в истории ме¬
тательного оружия Восточной Европы (Измайлов И.Л., 1994).
243
Находки, относящиеся к деталям сложных и сложносоставных
луков 2-ой половины I тыс. н. э., уже получили определенное осве¬
щение в археологической литературе. Основной материал, характе¬
ризующий луки, происходит из могильников конца VII-середины
X вв. («раннебулгарский» период) из района Среднего Поволжья и
Нижнего Прикмья: Большетарханского (Генинг В.Ф., Халиков А.Х.,
1964), Большетиганского (Халикова Е.А., 1976; Chalikowa Е.А.,
Chalikow А.Н., 1981; Халиков А.Х., 1984), Танкеевского (Казаков
Е.П., 1971; 1992), Лебяжского (Казаков Е.П., 1992), «Золотая Нива»
(Васильева И.Н., 1979) и Осиновского III (Богачев А.В., Мышкин
В.Н., 1995). Ряд находок костяных накладок на сложносоставной
лук, обнаруженных при раскопках других могильников, в частно¬
сти, Новинковского II, Брусянского II и IV, к сожалению, только
недавно опубликован и требует дополнительного изучения.
Самым ранним из выявленных модификаций сложносоставных
луков, применявшихся населением Поволжья и Нижнего Прика¬
мья в конце VH-начале VIII вв., судя по имеющимся данным, был
лук «гунно-болгарского» типа. Несомненно, что этот лук был до¬
вольно мощным оружием и его применение привело в тот период к
появлению целого ряда новых типов плоских и граненых наконеч¬
ников стрел (Иванов В.А., 1987; Измайлов И.Л., 1994). Скорее все¬
го, именно детали от лука этого типа обнаружены в ряде погребе¬
ний Брусянского II могильников. Позднее, начиная, видимо, с
середины VIII в., этот «болгарский» лук постепенно выходит из
употребления в Нижнем Прикамье и на Средней Волге. Объясняет¬
ся это как мощной инфильтрацией в регион тюркских и угорских
племен с юга и востока, принесших с собой новые типы ме¬
тательного вооружения, так и повсеместным изменением конструк¬
ции сложносоставного лука, что было вызвано стремлением при¬
способить его к новым условиям боевой практики.
Новые типы сложносоставных луков отличались наличием одной
пары срединных боковых и комплекта (реже - одинарных) конце¬
вых накладок. По характеру набора накладок и особенностей их ус¬
тройства все костяные детали лука делятся на типы (Савин А.М.,
Семенов А.И., 1989; 1990) (рис.1).
Луки «тюркского» типа. Всего из памятников раннебулгарского
времени с территории Среднего Поволжья известно 28 подобных
костяных накладок из 16 погребений (в 10 случаях они сохранились
парами). Все эти костяные пластины довольно однообразны и име¬
ют длину от 12’до 18 см, хотя сохранилось два небольших экземп¬
244
ляра (длина 8,5 и 9 см и ширина 2-2,8 см). Судя по количеству нахо¬
док разной длины, не исключено, что ранние булгары использова¬
ли два вида накладок - 9-14 см (10 экз.) (рис.2) и 15-18 см (18 экз.)
(рис.З). Возможно, эти накладки применялись на луках с различной
длины кибити и, соответственно, мощности.
Все костяные накладки имеют вытянутую овальную с заужен¬
ными концами форму и несколько изогнуты в профиле по ширине.
Толщина этих пластин 1-1,5 мм, а края уплощены и приострены.
Внешняя поверхность их в основном гладкая и только по краю (до
5 мм) идет косая, перекрещивающаяся неглубокая нарезка, хотя
есть пластины, у которых рифление занимает до половины их дли¬
ны. Внутренняя поверхность их также вся покрыта мелкой нарезкой
в виде косой решетки. Судя по характеру изгиба и нарезки парных
накладок, толщина рукояти кибити составляла ок. 2 см (рис.2-3).
Сложносоставной лук, снабженный парой срединных боковых
накладок, обеспечивающих прочное и эластичное крепление вы¬
гнутых плеч, позволял, видимо, усиливать их рефлексию за счет
удлинения рогов. Отсутствие концевых накладок можно объяснить
желанием уменьшить зону жесткости, увеличить подвижную часть
лука. Нельзя также отрицать возможности применения в таком луке
разных пород дерева и мягкого рога. Об этом свидетельствует отсут¬
ствие срединной тыльной пластины, которая, скорее всего, была
заменена на гибкие роговые или деревянные обкладки плеча (Ма¬
маев Х.М., Чахкиев Д.Ю., Даутова Р.А., 1983, с.70,78). Все эти но¬
вые конструктивные детали, возможно, делали его достаточно удоб¬
ным и эффективным оружием (Худяков Ю.С., 1986, с.207-217;
Ведерников Ю.А., Худяков Ю.С., Омелаев А.И., 1995, с.66-89).
В могильниках эти накладки представлены неравномерно: в Боль-
шетарханском могильнике из 34 погребений с оружием они встре¬
чены 2 раза (оба парами), в Болынетиганском - из 17 в 11 (8 парами
и в двух - по 3 накладки), в Танкеевском - из более 100 - в 5 (однаж¬
ды парой и 4 - по одной), в погребении Лебяжского - 1 (непарная).
Скорее всего, парные накладки именно такого типа обнаружены и
в погребениях Новинковского II могильника (курган 17, погр.1 и
курган 14, погр.5). В погребениях остатки этих луков чаще всего (8
случаев) были обнаружены с правой стороны от умершего (7 - в
Болынетиганском и 1 - в Болынетарханском могильниках), 5 раз
они зафиксированы слева (3 - в Болынетиганском и по одному - в
Болынетарханском и Танкеевском могильниках). В 7 случаях
местоположение лука относительно костяка определить не удалось
32-699
245
(разрушенное погребение, кенотаф и т.д.). Все эти данные застав¬
ляют думать, что наиболее характерным было положение этого лука
справа от погребенного, что отражает, видимо, представление о
месте этого вида оружия в системе погребального инвентаря среди
населения Среднего Поволжья в конце I тыс. н.э.
Подобные сложносоставные луки со срединными боковыми на¬
кладками широко представлены находками из памятников VI 1-Х вв.
Южной Сибири, Центральной Азии и Восточной Европы. Проис¬
хождение их связано со степными районами Южной Сибири, где
они появились в период тюркского великодержавия (VII-VIII вв.)
(Гаврилова А.А., 1965, с.87; Савинов Д.Г., 1981, с.149). Д.Г.Савинов
предложил называть этот тип лука «тюркским», отмечая, что его
распространение было связано с эпохой тюркских каганатов в об¬
ширном регионе от Монголии до Верхней Оби и Прииртышья (Са¬
винов Д.Г., 1981, с.149). В Восточной Европе накладки таких луков
известны из целого ряда памятников от Прикубанья до Венгрии и
Дунайской Болгарии, иногда в комплекте с концевыми накладка¬
ми. Сходная форма и один историко-археологический период ис¬
пользования этого типа позволяют считать их деталями сходных по
конструкции типов лука (Савин А.М., Семенов А.И., 1989, с. 106,107;
1990, с.170,171). Подобные детали сложносоставных луков в VIII-X
вв. широко использовались, видимо, в Южном Приуралье, где встре¬
чены в погребениях Каранаевского, Старохалиловского, Лагеревс-
кого, Бекешевского и Ямаши-Тауского могильников (Мажитов Н.А.,
1981, рис.15,17,34,37,51,57,60; Иванов В.А., 1987, с.178), а также в
Верхнем Прикамье (Мыдлань-Шай, Варни, Тольен и т.д.) (Генинг
В.Ф., 1962, с.55,56, табл.XI, 20-22; Семенов А.И., 1980, табл.Х1Х,
18,19; 1988, рис.4,13).
Судя по всем этим аналогиям, сложносоставные луки «тюркско¬
го» типа у населения Среднего Поволжья раннебулгарского перио¬
да имеют больше южносибирские, чем причерноморские истоки,
что, видимо, объясняется инфильтрацией сюда тюркских и угорс¬
ких (возможно, огурских) племен из Южного Урала, Западной
Сибири и Заволжья. Хотя влияние тюркской военной культуры на
распространение этих передовых типов луков трудно переоценить,
вряд ли этот факт можно объяснить лишь проникновением тюркс¬
ких войск. Ведь были регионы Восточной Европы вне тюркских ка¬
ганатов, где эти луки использовались (Прикамье, Приуралье) и
одновременно внутри ареала империи тюрюотов не везде этот тип
лука являлся преобладающим.
246
Именно это заставляет думать, что появление и сравнительно
быстрое распространение сложносоставных луков с парой срединных
боковых накладок (часто еще с различными типами концевых) были
связаны, скорее всего, с военно-техническими причинами: усилег
нием мощи этих луков за счет увеличения длины подвижных плеч,
более эластичного крепления рогов к рукояти и концам, общим
увеличением скорострельности лучников при сокращении дистан¬
ции стрельбы, а также, видимо, с применением новых материалов
в конструкции кибити. Эти усовершенствования привели к тому,
что они почти повсеместно вытеснили «гунно-болгарские» типы
луков, в том числе и в Среднем Поволжье и Прикамье. Вероятно,
есть также определенная связь между внедрением в боевую практи¬
ку этих луков и появлением новых типов плоских («гнездовские»,
срезни и т.д.) и граненых наконечников стрел.
Луки «венгерского особого» типа. Одновременно с «тюркскими»
луками в Среднем Поволжье в VIII-IX вв. зафиксировано примене¬
ние также лука, который условно можно назвать «венгерским осо¬
бым». Костяные накладки лука этого типа конструкции происходят
из двух впускных погребений кургана близ пионерлагеря «Золотая
Нива», исследованного в 1977 г. Л.Н.Жигулиной (рис.4-8). Основ¬
ное погребение его относится к срубному времени, а впускные -
скорее всего, раннебулгарского периода, судя по комплексу нахо¬
док, и отнесены исследователями ко 2-й половине VIII-IX вв. (Ва¬
сильева И.Н., 1979, с.215,216).
Оба лука из погребений практически идентичны и включали
несохранившуюся деревянную кибить, армированную парой сре¬
динных боковых накладок и двумя парами концевых - фронтальной
и тыльной. Срединные боковые имеют вид вытянутых овалов с зау¬
женными концами, выровненными по всей площадке пластины, и
изогнуты в профиле по ширине. Практически все они обломаны и
частично деформировались от времени, но в целом они находятся в
удовлетворительном состоянии, что позволяет реконструировать кон¬
струкцию лука. Длина накладок 13-14 см, ширина до 3 см, а толщи¬
на - 0,2 см. Внешняя поверхность большей частью их была гладкая;
неглубокой перекрещенной косой нарезкой покрыты только кон¬
цы (2-3 см), а глубокой косой - фронтальный край пластины и
редкой - остальная поверхность. Обратная сторона пластины также
вся густо изрезана косым решетчатым рифлением. Края всех этих
пластин заострены. Эти накладки, определенно, крепились к руко¬
яти лука, проклеивались и спирально перетягивались сухожилия¬
247
ми, для чего и служило рифление. Ширина кибити при этом, види¬
мо, составляла 3-4 см (рис.5,8).
Концевые накладки состояли из фронтальной и тыльной плас¬
тин. Первые (сохранилось 3 экз.) имеют вид длинных (до 16 см) и
узких (до 0,9 см) подтреугольных в профиле пластин, имеющих в
верхней части вырез для тетивы глубиной до 0,3 см. К сожалению,
на всех накладках обломан верхний край, поэтому трудно судить о
его характере. Судя по аналогиям, верх пластины обычно на треть
возвышался над ушком. Накладка плавно изогнута в профиле по
длине и заострена к нижнему краю. Поверхность накладки покрыта
косой неглубокой рельефной нарезкой. В паре с этой накладкой ис¬
пользовалась концевая тыльная дублирующая фронтальную с об¬
ратной стороны. Всего таких пластин известно две и еще две, види¬
мо, в обломках. Все они имели вид вытянутого (более 16 см) узкого
(ширина от 1 до 2,5 см) равнобедренного треугольника, изогнутого
в профиле по длине. Нижний тупой, край их с внешней стороны
приострен и покрыт полосчатым неглубоким рифлением. Остальная
поверхность гладкая. Верхний конец обломан. С внутренней стороны
вся накладка расчерчена косой решеткой в неглубоком рельефе,
такой же насечкой покрыт и кососрезанный край пластин (рис.4,5,7).
Судя по этим деталям, конец деревянной кибити заключался
между узкой с ушком для тетивы и тыльной подтреугольной пласти¬
нами, образуя окончание лука (толщиной до 3-3,5 см), при этом,
видимо, тыльная накладка была несколько смещена книзу по отно¬
шению к фронтальной (рис.7). Наличие нарезки по всей длине пла¬
стины говорит о том, что сухожилия стягивали концы лука вплоть
до ушка тетивы, а отсутствие срединных тыльных накладок может
свидетельствовать в пользу соединения здесь внакладку гибких ро¬
говых плечевых обкладок (Савин А.М., Семенов А.И., 1989, с. 106).
Пока трудно говорить о реальных размерах «венгерских особых»
луков, но, несомненно, что они, также как и «тюркские», имели
размеры до 150 см. Эффективность «венгерских» луков обеспечива¬
лась за счет большей эластичности, чем у «гуннских» и «болгарс¬
ких» типов, но в то же время более прочным сочленением гибких и
неподвижных узлов, чем у «тюркских», что позволяло увеличивать
дальность стрельбы при сохранении скорострельности (Ведерников
Ю.А., Худяков Ю.С., Омелаев А.И., 1995, с.66-89).
Подобные накладки известны в Северном Причерноморье и в
Венгрии, где считаются развитием «хазарского» и «салтовского»
типов лука (Савин А.М., Семенов А.И., 1990, с.170,171; 1989, с.106;
248
Nagy К., Revesz L., 1986, c. 123-134). Недаром его носители явно
связаны с южными степными районами, несколько выделяясь по
обряду погребения от остальных погребений Среднего Поволжья
конца I тыс. н.э. Вместе с тем, следует отметить, что данная конст¬
рукция не типично «венгерская», так как в ней присутствует кон¬
цевая фронтальная накладка на обратной стороне кибити. Одновре¬
менно этот лук не имеет такой характернейшей детали лука
«салтовского» типа, как «челнок»-концевую фронтальную наклад¬
ку с вырезом для тетивы. Не исключено, что само появление такого
гибридного варианта «венгерского» лука связано с желанием со¬
единить достоинства различных типов луков. К сожалению, пока
трудно говорить о широком распространении подобного типа лука
в Среднем Поволжье в VIII-X вв.
Луки «салтовского» типа. Наиболее интересные находки накла¬
док лука, близкого по конструктивным особенностям к типу так
называемого «салтовского» лука, происходят из Осиновского III кур¬
ганного могильника (Богачев А.В., Мышкин В.Н., 1995, с.65-74,
рис.4,1,2). Курганное погребение, видимо, было разрушено, поэто¬
му установить первоначальное положение деталей лука и их соот¬
ношение между собой не представляется возможным. Среди погре¬
бального инвентаря были обнаружены обломки двух концевых и
двух срединных боковых накладок. Срединные боковые пластины
имели вид вытянутого (более 15-15,5 см) узкого (ширина 2,7 см)
равнобедренного треугольника, несколько изогнутого в профиле
по длине. Концы пластин с чуть выделяющимися приостренными
краями, чья поверхность с внешней стороны вся покрыта неглубо¬
ким полосчатым рифлением, отделены от центральной части плас¬
тины неглубокой поперечной нарезкой, которая, как ступенькой,
отделяет их от остальной гладкой поверхности пластины. Рифленые
края пластин частично обломаны и отогнуты по отношению к цен¬
тральной части пластины. С внутренней стороны вся обкладка расчер¬
чена косой решеткой в неглубоком рельефе, такой же насечкой
покрыт и кососрезанный край пластин.
Концевые накладки представляют собой крупные полукруглые в
сечении пластины (длина 15,5 см и ширина одной - 2,7 и другой -
4,9 см). С внутренней стороны вся накладка расчерчена косой ре¬
шеткой в достаточно глубоком рельефе. На расстоянии 2,2-2,5 см от
одного края сделана глубокая кососрезанная выемка для тетивы. К
сожалению, концы обеих пластин обломаны и не представляется
возможным выявить характер и размер рельефной насечки с лице¬
249
вой стороны, но они, определенно, сохранились на ближнем к
вырезу для тетивы конце. Обе эти концевые пластины производят
впечатление не очень качественного подражания образцам конце¬
вых накладок-«челнокам» «салтовских» луков (рис. 9; крепление к
кибити срединных боковых накладок идентично с креплением од¬
нотипных пластин). Отличием от классического набора «салтовс¬
ких» накладок является также отсутствие концевых фронтальных
тыльных накладок. Нельзя исключить, что они были уничтожены
при ограблении погребения, но тем не менее их отсутствие весьма
симптоматично и может свидетельствовать в пользу некоторой гиб-
ридности конструкции, в основу которой, очевидно, была положе¬
на «тюркская» форма лука, осложненная «салтовсими» элементами.
Луки так называемого «салтовского» типа особенно широко были
распространены в VIII-X вв. на территории Хазарского каганата
(Савин А.М., Семенов А.И., 1990, с.169-171). Несомненно, что эти
находки не были единичным явлением, и новые типы луков про¬
никали в Среднее Поволжье и в Южное Приуралье, о чем свиде¬
тельствует накладки «салтовского» лука из 3 кургана Тамар-Ут-
кульского могильника (Иванов В.А., 1987, с. 178, рис.2,2).
Таким образом, материалы по истории лука в Среднем Повол¬
жье и Нижнем Прикамье в VIII-X вв. свидетельствуют о том, что в
этот период шел процесс активного изменения метательного воо¬
ружения. На смену распространенным в предшествующий период
сложносоставным лукам «гунно-болгарского» типа во 2-ой полови¬
не VIII в. пришли луки новой конструкции, самой популярной из
которых были луки, снабженные парой срединных боковых накла¬
док. Для этого «тюркского» типа лука было характерно, видимо,
также использование в конструкции гибкого рога на тыльной сто¬
роне плеч, укрепленного с помощью боковых рукоятных обкладок.
Эти усовершенствования позволили как создать мощный узел жес¬
ткости в середине, так и увеличить гибкость и упругость плеч, сде¬
лав их более эластичными и длинными, вероятно, даже асиммет¬
ричными. По мнению оружиеведов, такой лук был более
приспособлен для быстрой стрельбы на небольших дистанциях и
был более надежен в употреблении (Худяков Ю.С., 1980, с.74). Вместе
с тем, нельзя не отметить, что именно вместе с «тюркским» луком
в Среднее Поволжье проникают и впервые начинают активно при¬
меняться граненые бронебойные наконечники стрел, что может сви¬
детельствовать в пользу достаточной мощи луков такого типа, а также
постепенно выходят из употребления трехлопастные наконечники
250
стрел. Появление «тюркских» луков в Волго-Камье связано не толь¬
ко с проникновением сюда новых волн тюркских и угорских (бол-
гаро-огурских) племен из Прикамья, Зауралья и Центральной Азии,
но и с изменениями в евразийском метательном вооружении.
Одновременно сюда проникают другие типы луков, таких как
остатки «венгерского особого» лука из кургана «Золотая Нива» и
«салтовского» лука из Осиновского могильника. Своеобразие погре¬
бального обряда и самих накладок свидетельствуют об инфильтра¬
ции в население Среднего Поволжья новых, вероятно, южных (бол¬
гары, огуры, савиры, барсилы) и восточных (чигили) групп со
своим набором оружия. Однако достаточно широкого распростра¬
нения они не получили. Регион Среднего Поволжья, Нижнего и
Верхнего Прикамья и даже Южного Приуралья во второй половине
VIII-X вв. был зоной, где наибольшее распространение получил
«тюркский» лук, с парой срединных боковых накладок, а другие
типы луков, по-существу, являлись попыткой несколько модерни¬
зировать их, снабдив набором концевых накладок. Все это позволя¬
ет сделать вывод, что население Среднего Поволжья имело своеоб¬
разный набор сложносоставных луков, который, несомненно,
наиболее адекватно отвечал требованиям развития всего комплекса
оружия дистанционного боя и в целом военного дела в регионе.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:
Богачев А.В., Мышкин В.Н., 1995. Раннеболгарский курган у с.Осиновка
// Средневековые памятники Поволжья. Самара.
Васильева Н.Н., 1979. Погребения средневековых кочевников на террито¬
рии Куйбышевского Поволжья // Древняя история Поволжья. Куйбышев.
Ведерников Ю.А., Худяков Ю.С., ОмелаевА.И., 1995. Баллистика. Отстрел
до ракет. Новосибирск.
Гаврилова А.А., 1965. Могильник Кудыргэ как источник по истории ал¬
тайских племен. М.- Л.
Генинг В.Ф., 1962. Древнеудмуртский могильник Мыдлань-Шай//ВАУ.
Вып.З.
Генинг В.Ф., Халиков А.Х., 1964. Ранние болгары на Волге. М.
Иванов В.А., 1987. Вооружение средневековых кочевников Южного Урала
и Приуралья (VII-XIV вв.) // Военное дело древнего населения Северной
Азии. Новосибирск.
Измайлов И.Л., 1994. О реконструкции лука «болгарского» типа из Сред¬
него Поволжья и Прикамья // Историко-археологическое изучение По¬
волжья. Йошкар-Ола
Казаков Е.П., 1971. Погребальный инвентарь Танкеевского могильника /
251
/ Вопросы этногенеза тюрко-язычных народов Среднего Поволжья. Казань.
Казаков Е.П., 1992. Культура ранней Волжской Болгарии. М.
Каминский В.Н., 1982. О конструкции лука и стрел северокавказских ала¬
нов // КСИА. Вып.170
Литвинский Б.А., 1966. Сложносоставной лук древней Средней Азии //
СА. №4.
Мажитов Н.А, 1981. Курганы Южного Урала VIII-XII вв. М.
Мамаев Х.М., Чахкиев Д.Ю., Даутова Р.А., 1983. Лук и стрелы у позднес¬
редневековых вайнахов // Новые археологические материалы по средневе¬
ковой истории Чечено-Ингушетии. Грозный.
Медведев А.Ф., 1966. Ручное метательное оружие (лук и стрелы,
самострел)(У1П-Х1У вв.) // САИ. Вып. Е1-36.
Савин А.М., Семенов А.И., 1989. К типологии раннесредневековых луков
Прикубанья // I Кубанская археологическая конференция (тезисы докла¬
дов). Краснодар.
Савин А.М., Семенов А.И., 1990. К реконструкции лука хазарского времени
// Проблемы исследования памятников археологии Северного Донца (те¬
зисы докладов). Луганск.
Савинов Д.Г., 1981. Новые материалы по истории сложного лука и неко¬
торые вопросы его эволюции в Южной Сибири и Центральной Азии//
Военное дело племен Сибири и Центральной Азии. Новосибирск.
Семенов В.А., 1980. Варнинский могильник // Новый памятник поломс-
кой культуры. Ижевск.
Семенов В.А., 1988. Толвенский могильник IX-начала X вв.// Новые ис¬
следования по древней истории Удмуртии. Ижевск.
Хазанов А.М., 1966. Сложные луки евразийских степей и Ирана в скифо¬
сарматскую эпоху // Материальная культура народов Средней Азии и Ка¬
захстана. М.
Халиков А.Х., 1984. Новые исследования Больше-Тиганского могильника
(о судьбе венгров, оставшихся на древней родине) // Проблемы археоло¬
гии степей Евразии. Кемерово.
Халикова Е.А., 1976. Больше-Тиганский могильник // СА. № 2.
Худяков Ю.С., 1980. Вооружение енисейских кыргызов VI-XII вв. Новоси¬
бирск.
Худяков Ю.С., 1986. Вооружение средневековых кочевников Южной Си¬
бири и Центральной Азии. Новосибирск.
Chalikowa E.A.,Chalikow А.Н., 1981. Altungam an der Kama and im Ural (Das
Graberfeld von Bolschie Tigani). Budapest. Magyar Nemzeti Muzeum.
Nagy K.,Revesz L., 1986. Egyedi tipusu honfoglas kori fj csontmardvanyai
Hodmezovasarhely-Nagyszigetrol// Communicationes Arhchaeologicae Hungariae
(Budapest).
Halikova E.A., Kazakov E.P. 1977. Le cimetiere de Tankeevka// Les anciens
hongros et ethies voisines a l’Est. Budapest.
Sebestyen K, 1930. Rejetelyes csontok nepvandorlaskori sirokban// Dolgozgatok
a M. Kir Ferenz Jozsef Tudomanyegetem Archeologiai Intezetebol. Szeged.
252
Рис. 1. Типология костяных деталей от сложносоставных луков. I -
«гунно-болгарский» тип; II - «тюркский тип»; III - «венгерский осо¬
бый» тип; IV - «салтовский» тип.
253
Рис.2.Накладки на лук «тюркского» типа (малый подтип) и рекон¬
струкция их крепления к кибити лука (Больше-Тарханский могильник,
погр. 195).
Рис.3.Накладки на лук «тюркского» типа (большой подтип) и ре¬
конструкция их крепления к кибити лука (Больше-Тиганский могиль¬
ник, погр. 33).
254
Рис. 4. Накладки на лук (могильник «Золотая Нива», погр.2).
Рис. 5. Накладки на лук (могильник «Золотая Нива», погр.1).
255
I
Рис.6. Фрагменты накладок на лук (могильник «Золотая Нива»,
погр.2).
256
Рис. 7. Реконструкция крепления к кибити концевых пластин лука из
могильника «Золотая Нива».
33-699
257
Рис.8. Реконструкция крепления к кибити срединных боковых плас¬
тин лука из могильника «Золотая Нива».
258
t
нп^ппл' РеконстРУкЧия крепления к кибш
кладок лука из Осиновского III могильнш
концевых фронтальных
259
С.В.Святкин
ОТНОСИТЕЛЬНАЯ ХРОНОЛОГИЯ МОРДОВСКИХ
БОЕВЫХ ТОПОРИКОВ-ЧЕКАНОВ VIII - XI ВВ.
История проушного топора у мордвы начинается со 2-й полови¬
ны I тыс. н.э., когда в погребениях, наряду со втульчатыми топора-
ми-кельтами, просуществовавшими до конца I тысячелетия, стали
появляться проушные. Среди них ведущее место принадлежало то¬
порикам-чеканам, которые принято считать специальным боевым
типом. Для них характерно узкое, клиновидное в профиле лезвие с
низко опущенным передним краем, овальные щековицы и вытяну¬
тый стержневидный обушок со шляпковидным навершием. Экзем¬
пляры с лопастным или сильно оттянутым назад в сторону топори¬
ща лезвием не имели широкого распространения. Молотковидные
обушки чеканов с горизонтальной поверхностью различных форм
и сечений, помимо боевого применения (оглушение), имели чисто
утилитарное назначение (они выполняли роль молоточка, служив¬
шего для починки износившегося боевого снаряжения во время во¬
енного похода). Так, если угол насадки между осью топорища и
линией высоты топора (линия проходящая по середине лезвия и
обуха) всегда разнится от 75° до 90°, то угол, образованный между
осью топорища и линией вытянутого обушка чекана, почти всегда
составляет 90°, как у обычного рабочего молотка.
Появление чекана на территории Среднего Поволжья в I тыс. н.э.
исследователи связывают с сармато-аланскими племенами (Кир¬
пичников А.Н., 1966, с.33). С начала IX в. топорик-чекан практичес¬
ки одновременно появляется на вооружении и становится основ¬
ным ударно-рубящим древковым оружием волжских булгар
(Измайлов И.Л., 1993, с.90), у салтово-маяцких племен (Плетнева
С.А., 1978, с. 158, рис.63, 6-9). В Древней Руси он просуществует,
находясь на вооружении некоторых частей русского войска, вплоть
до XVII века (Кирпичников А.Н., 1966, с.33-34, табл.XI, XVII, рис.1,
тaбл.XVIП, рис.3-5).
В древнемордовских могильниках боевой топорик-чекан появля¬
ется примерно во 2-й половине VII в. Основная масса таких топори¬
ков происходит из могильников конца VTI-XI вв. бассейна реки Цны,
где по данным А.В.Циркина, их обнаружено более 80 экземпляров
(Циркин А.В., 1987, с.197). Топорики-чеканы самых различных форм
и сочетаний различались в основном по конструкции вытянутого
260
молоточковидного обуха. Своеобразие некоторых форм обушной
части чеканов (наличие рельефных бороздок на удлиненном стерж¬
невидном обушке со шляпковидным навершием), аналоги кото¬
рым были редки на сопредельных с мордвой территориях, дало повод
А.В.Циркину говорить о том, что эти боевые топорики являлись
продуктом местного изготовления (Циркин А.В., 1987, с. 198).
Для раннего периода (2-я половина VII-VIII вв.) обушная часть
мордовских чеканов напоминает салтовские аналоги с их удлинен¬
ным, несколько расширяющимся к верху, обушком с подпрямоу¬
гольным сечением, отличаясь тем, что у большинства из них обуш¬
ной противовес суживается к верху (рис.1-4, 5). Некоторые
экземпляры имеют приостренный пластинчатый выступ, по форме
и длине повторяющий лезвие (рис. 1-5). Изредка попадаются топо¬
рики с лопастным лезвием (рис. 1-7). В погребальных комплексах
топорики-чеканы ранних форм встречаются с арочными стремена¬
ми, удилами с эсовидными псалиями, серповидными гривнами с
пластинчатой накладкой и трубчатыми подвесками, височными
привесками с бипирамидальным грузиком со слабовыраженным
желобком посередине, серьгами салтовского типа с коротким стер¬
жнем и т.д. Вышеозначенные топорики происходят из погр.19 Сер-
повского могильника (Алихова А.Е., 1959, Табл.54, рис.2), погр.28,
152, 179, 227, 278 II Старобадиковского могильника (Петербургс¬
кий И.М., 1987, рис. 15 - 1, 3), погр.213 Крюково-Кужновского
могильника (Иванов П.П., 1952, табл.XXXIX, рис.2), погр.108 Па-
новского могильника (Материальная культура среднецнинской мор¬
двы...,1969, табл.18, рис.17), один известен из коллекции Лядинс-
кого могильника (Альбом древностей мордовского народа, 1941,
табл.Х, рис. 14).
С течением времени (конец VIII - 1-я половина IX вв.) удлинен¬
ная обушная часть чеканов приобретает круглое сечение и невысо¬
кое плоское цилиндрическое навершие со слабо выступающим обод¬
ком. Экземпляры подобной формы происходят из погр.226, 254, 335
II Старобадиковского могильника (Петербургский И.М., 1987, рис. 15
- 2,4), из погр.61, 137 Пановского могильника (Материальная куль¬
тура среднецнинской мордвы..., 1969, табл.18, рис.17, табл.21,
рис. 12), погр.107 Стародевиченского могильника (Петербургский
И.М., Первушкин В.И., 1992, табл.XI, рис.16).
В конце IX-X вв. у мордвы вырабатывается своя форма боевого
топорика-чекана с оригинальной обушной частью. Для нее харак¬
терно узкое клиновидное лезвие с сильно выдвинутым вниз пере-
34-699
261
дним краем режущей части и двусторонние овальные щековицы.
Удлиненная обушная часть с горизонтальными рельефными бороз¬
дками (10-12 бороздок) становится стержневидной и венчается
широким шляпковидным навершием с плоской или немного оваль¬
ной поверхностью. Рельефные бороздки (обычно их 4) прослежива¬
ются и на подпроушной части клина (рис.З - 1-8, рис.4 - 1-4). Боль¬
шинство таких топориков, как уже оговаривалось выше, происходит
из Цнинских могильников мордвы: из погр.2, 11, 51, 57 Пановско-
го могильника (Материальная культура среднецнинской мордвы...,
1969, табл.2, рис. 11, табл.З, рис.9, табл.9, рис. 13), погр.34 Елиза¬
вет-Михайловского могильника (Материальная культура среднец¬
нинской мордвы..., 1969, табл.28, рис.10, 14, табл.31, рис.9),
погр.44, 55, 198, датируемых X-XI вв., Крюково-Кужновского мо¬
гильника (Иванов П.П., 1952, табл.XXXVI, рис.5, 7, табл.XXXIX,
рис.1). Один топорик обнаружен в погр.281 Шокшинского могиль¬
ника, которое датируется 2-й половиной Х-началом XI вв. (Шитов
В.Н., 1994, с.24, табл.IV, рис.1).
Топориков третьей разновидности, с наличием рельефных бо¬
роздок на удлиненном обушке со шляпковидным навершием и под¬
проушной части клина, практически нет среди находок в соседних
с мордвой территориях Древней Руси, Волжской Булгарии и Ма¬
рийского Поволжья.
Среди обычных для могильников мордвы специальных боевых
топориков с узким клиновидным лезвием сравнительно редко встре¬
чаются широколезвийные экземпляры чеканов.
Широколезвийный топорик-чекан происходит из коллекции
Кельгининского могильника, хранящейся в фондах Мордовского
Республиканского краеведческого музея. Он имеет сильно оттяну¬
тое назад лезвие с мысовидной формой лопасти и отверстием в
нижней части. Следы рельефных бороздок заметны на вытянутой
части обуха (до 12 бороздок) и на подпроушной верхней части кли¬
на (до 4 бороздок). По своей конструкции этот топорик, благодаря
наличию вытянутого обушка и сильно оттянутого назад лезвия,
позволяет наносить точный концентрированный удар и оставляет
широкую рубяще-резаную рану. По древнерусским аналогам он да¬
тируется концом Х-1-й половиной XI вв. На территории Древней
Руси известно два экземпляра подобных топориков без рельефных
бороздок, датированных Х-началом XI вв. (Кирпичников А.Н., 1966,
с.35, табл.ХН, рис.7, 8). Топорики подобной формы не известны на
территории Волжской Булгарии, местные аналоги имеют сравни¬
262
тельно низкий молоточковидный обух без рельефных бороздок (Из¬
майлов ИЛ., 1993, рис.6,4).
Редкой находкой является топорик-чекан из погр.121 Пановско-
го могильника. Для него характерны выступающее двустороннее
лезвие, овальные щековицы и узкий приостренный пластинчатый
выступ на тыльной части обуха. Аналогичные топорики с террито¬
рии Древней Руси датируются А.Н.Кирпичниковым Х-началом XI
вв. (Кирпичников А.Н., 1966, с.35).
В погребениях перечисленных выше могильников в комплексах
с топориками-чеканами были обнаружены наконечники копий и
стрел, втульчатые и проушные топоры многоцелевого назначения,
сабли, остатки колчанов и фрагменты кольчуги. Лишь в двух случаях
чекан в погребениях встречался с предметами конского снаряже¬
ния. В погр.44 Крюково-Кужновского могильника были найдены
кольчатые удила (Иванов П.П., 1952, с.24), в погр.179 II Староба-
диковского могильника чекан сопровождался удилами и стременем
кольцевидной формы (Петербургский И.М., 1987, рис.11,7; 12,8).
В течение XI в. у мордвы специальный боевой топорик-чекан пе¬
рестает встречаться в погребениях с оружием и выходит из употреб¬
ления. В комплексе мордовского вооружения его заменяет обычный
проушной топор средних размеров многофункционального назна¬
чения с овальным обухом и с двумя парами подтреугольных шеко-
виц. В настоящее время в мордовских могильниках домонгольского
времени два чекана обнаружены в Стародевиченском могильнике в
погр.73 в комплексе с лопастным топором (Петербургский И.М.,
Аксенова Т.В., Гришаков В.В., Первушкин В.И., 1990, с.81) и в
погр.107, которое по наличию в погребении узколопастной сюлга-
мы датируется XI в. (Петербургский И.М., Первушкин В.И., 1992,
с.81).
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Алихова А.Е., 1959. Серповский могильник // Из древней и средневеко¬
вой истории Мордовского народа. т.Н. Саранск.
Альбом древностей мордовского народа, 1941. Саранск.
Иванов П.П., 1952. Материалы по истории мордвы VIII - XI вв. //Днев¬
ник археологических раскопок П.П.Иванова. Моршанск.
Измайлов И.Л., 1993. Оружие ближнего боя волжских булгар //Археоло¬
гия Волжской Булгарии: Проблемы, поиски, решения. Казань.
Кирпичников А.Н., 1966. Древнерусское оружие. Вып. 2. Копья, сулицы,
боевые топоры, булавы, кистени, IX-XIII вв. // САИ. Вып.Е1-36.
Материальная культура среднецнинской мордвы VIII - XI вв. (по материа¬
263
лам раскопок П.П.Иванова за 1927-1928 годы), 1969 // Археологический
сборник, т. III. Саранск.
Петербургский И.М., 1987. Второй Старобадиковский могильник// Воп¬
росы древней истории мордовского народа. Труды МНИИЯЛИЭ. Вып.80.
Саранск.
Петербургский И.М., Аксенова ТВ., Гришаков В.В., Первушкин В.И., 1990.
Стародевиченский могильник // Средневековые памятники Окско-Сурс-
кого междуречья. Труды МНИИЯЛИЭ. Вып.99. Саранск.
Петербургский И.М., Первушкин В.И., 1992. Стародевиченский могиль¬
ник (раскопки 1989-90 гг) //Труды МНИИЯЛИЭ. Вып.107. Саранск.
Плетнева С.А., 1968. От кочевий к городам // МИА. 142.
Циркин А.В., 1987. Материальная культура и быт народов Среднего По¬
волжья в I тыс.н.э. Красноярск.
Шитов В.Н., 1994. Мечи X-XI вв. на территории Мордовии //Археологи¬
ческое изучение Поволжья. Йошкар-Ола.
264
Рис Л. 1 - погр.179; 3 - погр.227; 4 - погр.152; 5 - погр.278; 6 - погр.28
(Старое Вадиково II); 2 - погр.213 (Крюково-Кужново); 7 - погр.108
(Пановский могильник).
Рис.2. 1 - погр.254; 2 - погр.198; 4 - погр.44 (крюково-Кужново); 3,8
- погр.34; 6 - погр.57; 7 - погр.11 (Пановский могильник); 5 - погр.281
(Шокшинский могильник).
265
о
Рис.З. 1 - погр.55; 2 - погр.198; 4 - погр.44 (Крюко-Кужново); 3,8 -
погр.34; 6 - погр.57; 7 - погр.11 (Пановский могильник); 5 - погр.281
(Шокшинский могильник).
Рис.4. 1 - погр.2; 5 - погр.62; 6 - погр.121 (Пановский могильник);
3 - погр.51 (Елизавет-Михайловский могильник); 2 - погр.73 (Старо¬
девичье); 4 (Кельгино).
266
М.С.Гаджиев
О ХРОНОЛОГИИ КРАСНОАНГОБИРОВАННОЙ
КЕРАМИКИ СЕВЕРО-ВОСТОЧНОГО КАВКАЗА
Красноангобированная керамика (КаК) является одним из по¬
казательных элементов материальной культуры Дагестана I тыс. н.э.,
за исключением территории Терско-Сулакского междуречья и Се¬
веро-Дагестанской низменности, где была распространена серог¬
линяная керамика. Исследователями керамика с красно-
ангобированным покрытием датируется в весьма широком
хронологическом диапазоне от рубежа эры до VIII-IX вв. и даже до
X в. (Маммаев М.М., 1970, с.6-9; Абакаров А.И., 1979, с.41,42; Аба¬
каров А.И., Гаджиев М.Г., 1980, с.97-101; Абакаров А.И., Гаджиев
М.Г., 1983, с.109-118). Такая датировка КаК определяла и относи¬
тельную хронологию городищ и поселений, где она представлена.
Если нижняя дата, фиксирующая время появления этой специфи¬
ческой керамики, опирается на хорошо датируемые комплексы
Таркинского, Карабудахкентского I и др. могильников (см.ниже),
то верхняя граница ее бытования определялась со ссылкой на хро¬
нологию городища Урцеки, ставшего своего рода эталонным па¬
мятником и в верхних (заключительных) слоях которого КаК явля¬
ется доминирующей. Само городище идентифицировалось с «городом
гуннов» Варачаном, уничтоженным арабами ок. 732 г. (Котович В.Г.,
1965, с.155; Котович В.Г., 1974, с.182-196). Ныне предложена иная
локализация Варачана (Гаджиев М.С., 1995, с.29-35) и подвергну¬
та пересмотру хронология городища Урцеки, верхний рубеж суще¬
ствования которого ограничен V-VI вв. (Гаджиев М.С., 1994, с.38,39).
Это дает основание и по-новому взглянуть на хронологию КаК.
В свое время М.М.Маммаев, исследуя керамику Урцеки и других
памятников Дагестана, пришел к выводу, что столь характерная
для этого региона албано-сарматского времени серолощеная посуда
выходит из употребления (исключая Терско-Сулакский район) в
IV-нач.У в. (Маммаев М.М., 1969, с.39). Подобное явление исследо¬
ватель отметил и для белоангобированной керамики, которая «до¬
живает в Дагестане до IV-нач.У в.н.э.»' М.М.Маммаев весьма близ¬
ко, на мой взгляд, подошел к определению верхнего
хронологического рубежа городища Урцеки на основе изучения хро¬
нологии керамических комплексов. Но не ставя себе целью опреде¬
ление даты памятника и следуя за ранее принятой периодизацией
267
городища, считал очевидным относить верхний период его бытова¬
ния (а за ним и КаК) вплоть до начала VIII в. Между тем, именно
керамический комплекс заключительного этапа функционирования
городища дает весьма показательную картину сосуществования до¬
минирующей КаК с исчезающей белоангобированной и серолоще¬
ной посудой (Маммаев М.М., 1970, с.7; Маммаев М.М., 1969, с.61).
Ранее проведенное стратиграфическое и статистическое изуче¬
ние керамических комплексов Дербента I-VII вв. показало, что здесь
КаК характерна для слоев позднеалбанского (МП вв.) и переход¬
ного периода от албано-сарматского к раннесредневековому време¬
ни (III-V вв.) и лишь в небольшом количестве присутствует в слое
позднесасанидского (VI-VII вв.) времени (Гаджиев М.С., 1982, с. 12;
1984, с.64-66). Это явление прежде я склонен был объяснять осо¬
бенностью развития керамического производства Южного Дагеста¬
на, где КаК в отличие от памятников Центрального Дагестана бы¬
товала менее длительное время вследствие появления, а затем и
широкого распространения в V-VT вв. быстровращающегося гончар¬
ного круга, кружальной красноглиняной керамики, в итоге вытес¬
нившей КаК (Гаджиев М.С., 1984, с.68). Однако, при всех особен¬
ностях керамических комплексов Дербента и Урцеки, очевидно,
мы имеем дело с общим и относительно синхронным процессом
развития керамического производства Южного и Центрального Даге¬
стана, выразившемся, прежде всего, в появлении и распростране¬
нии гончарного круга, новой технологии производства и высокока¬
чественной красноглиняной керамики.
Для выяснения относительной хронологии КаК особый интерес
вызывает рассмотрение ее наличия в керамических комплексах бы¬
товых памятников Терско-Сулакского бассейна, для которых на про¬
тяжении всего I тыс. н.э. характерна сероглиняная посуда и где КаК
представляет несомненный импорт из более южных производствен¬
ных центров Дагестана (Маммаев М.М., 1969, с.46).
КаК представлена на многих памятниках указанного района, но
в весьма небольшом количестве. Например, при разведочных рабо¬
тах Г.С.Федорова на Новонадеждинском городище в нижнем слое,
датированном им I в. до н.э.-II в. н.э. (Федоров Г.С., 1966, с.11, 15),
а М.И.Пикуль - II-IV вв. (Пикуль М.И., с.14, 15), было найдено 152
фрагмента сероглиняной посуды, 8 - красноглиняной и лишь 3 -
красноангобированной (Федоров Г.С., 1966, c.l 1). Подобное ее пред¬
ставительство характерно для городищ Сигитминского, Верхнечи-
рюртовского, Герменчик, Бавтугайского поселения. Несколько боль-
268
те ее на городищах Тенг-кала, Некрасовском и Акташском (Маго¬
медов М.Г., с.13). Однако особенно важно то, что КаК на назван¬
ных памятниках представлена лишь в слоях (нижние и средние слои
многослойных памятников), датируемых исследователями (учиты¬
вая их разные взгляды на хронологию этих памятников) в целом в
рамках I в. до н.э.-V-VI вв. н.э. В основном в нижних, «сарматских»
слоях, датируемых I-III вв. (Гмыря Л.Б., 1980, с.128-131), встреча¬
ется КаК и на Андрейаульском городище (Атаев Д., Абакаров А.,
Магомедов М., Маммаев М., 1968, с.93). Еще в 1961 г. Н.Д.Путин-
цева, касаясь данного вопроса, отмечала, что «в многослойном Бав-
тугайском поселении и на Сигитминском городище красная анго-
бированная керамика встречается вплоть до начала V в.н.э.» (Котович
В.Г., Мунчаев Р.М., Путинцева Н.Д., 1961, с.282). К подобному
выводу на более широком материале пришла и Л.Б.Гмыря, специ¬
ально исследовавшая керамику Северного Дагестана I тыс. н.э. (Гмыря
Л.Б., 1983, с.54, 55, 60).
Кроме указанных наблюдений на бытовых памятниках, важное
значение имеет выяснение датировки и присутствия КаК в погре¬
бальных памятниках, как объектах с более узкой хронологической
шкалой. Проведенный анализ показал, что погребальные комплек¬
сы, в которых встречается КаК, представляют три хронологические
группы: I в. до н.э.-II в.н.э.; Ill-V вв.; V-VI вв.
К первой группе относятся комплексы Таркинского, Карабудах-
кентского I, Гоцатлинского, Ленинкентского, Дербентского, Сум-
батлинского, Дюбекского могильников, Зеленоморского кургана-
кладбища.
В Таркинском и Карабудахкентском I могильниках КаК пред¬
ставлена небольшой серией. В первом - это две миски с прямыми
стенками и загнутым внутрь бортиком из погр.30, подобная миска
из погр.28, миска с прямыми стенками и отогнутым бортиком из
погр.19, сферический сосуд с массивной горизонтальной ручкой из
погр.34 (Смирнов К.Ф., 1951, с.268, рис.20,3,6,10). Эти погребения
К.Ф.Смирнов обоснованно датировал в рамках I в. до н.э.-II в.н.э.
(Смирнов К.Ф., 1951, с.271).
По одному экземпляру КаК происходит из погр.5, 29, 69 и два
сосуда - из погр.38 Карабудахкентского I могильника, который
также надежно датирован К.Ф.Смирновым I-II вв. н.э. (Смирнов К.Ф.,
1961, с.207, 208). Это маленький сферический сосудик с отогнутым
венчиком, широкая невысокая раструбовидная горловина, сосуд с
биконическим туловом и отбитой горловиной, горшочек с высо¬
269
ким широким горлом и кувшинчик с биконическим туловом, вы¬
сокой раструбовидной горловиной и вертикальной, круглой в сече¬
нии ручкой (Смирнов К.Ф., 1961, рис.5, 98, 10, 217, 21, 235, 22,
279, 33, 59).
Рубежом эры датируется красноангобированная кружка с зоо¬
морфной ручкой из погр.Ю Зеленоморского кургана-кладбища,
найденная вместе с бронзовым зеркалом с небольшой ручкой-шты¬
рем (Салихов Б.М., с. 14, 15, рис.2). Из погр.9 Дербентского мо¬
гильника, датируемого зеркальцем-подвеской с коническим выс¬
тупом в центре I-11 вв., происходит красноангобированный
двуручный сосуд с биконическим туловом и низкой широкой гор¬
ловиной (Кудрявцев А.А., 1985, с.132, рис.4, 52). Еще один красно¬
ангобированный кувшин с приземистым сферическим туловом, ко¬
нусовидным горлом и зооморфной ручкой (Давудов О.М., 1985,
с.114, 115, 119, табл.III,7) был обнаружен в погр.9 Сумбатлинско-
го могильника, которое О.М.Давудов отнес ко II в.н.э. на основа¬
нии находок в нем бронзовой фибулы с пластинчатой полусфери¬
ческой дужкой, железного меча с кольцевым навершием и прямым
перекрестием и др. предметов (Давудов О.М., 1985, с. 120). Незначи¬
тельное количество КаК представлено также в Гоцатлинском и Ле-
нинкентском могильниках рубежа-первых веков н.э. (Пикуль М.И.,
1967, с.132, 146, 147).
Как видно из приведенного обзора, изделия, представляющие
КаК ранней хронологической группы, немногочисленны, весьма
разнообразны и индивидуальны, нестандартны, что характеризует
первый период типообразования, когда признаки на объекте слу¬
чайны, отсутствует четкое представление о форме, сами изделия
нетипичны, характеризуются большим количеством разновиднос¬
тей (Федоров-Давыдов Г.А., 1981, с.286-296). То же наблюдается и в
КаК промежуточной группы, датируемой П-Ш вв., но здесь появ¬
ляются уже формы и признаки, ставшие характерными для КаК
позднее, в IV-V вв. (кувшины с цилиндрической горловиной, лен¬
точные ручки и др.).
В качестве одной из отличительных черт керамики Карабудах-
кентского 3 могильника, обоснованно датированного К.Ф.Смир¬
новым по фибулам боспорского типа и др. предметам П-Ш вв.,
являлось (по сравнению с одноименным 1 и Таркинским могиль¬
никами) преобладание КаК (Смирнов К.Ф., 1961, с.218). Однако
оно не столь существенное. Судя по публикации, в могильнике най¬
дено 5 таких изделий: сосуд с маленькой ручкой из погр.5 (Смирнов
270
К.Ф , 1961, с.213), миска с округлыми стенками и сферический
сосуд с низкой широкой горловиной, двумя ленточными ручками
и змеевидными налепами на тулове из погр.6 (Смирнов К.Ф., 1961,
рис.38, 114, 39, 116), кувшин с высокой узкой горловиной, под¬
черкнутой у основания валиком, и с ленточной ручкой из погр.7
(Смирнов К.Ф., 1961, рис.39, 118), кувшин со сферическим туло-
вом, плавно переходящим в невысокую широкую конусовидную
горловину, и двухпетельчатой ручкой на тулове из каменного ящи¬
ка №4 (Смирнов К.Ф., 1961, рис.40,124).
Фрагменты и один целый красноангобированный кувшин со
сферическим туловом, высокой цилиндрической горловиной и круг¬
лой в сечении, вертикальной ручкой происходит из разрушенного
погребения Н-Ш вв. Дюбекского могильника (Гаджиев М.С., 1986,
с.78, рис.3,13), в инвентарь которого входили также сероглиняные
и розовоглиняные сосуды, бронзовые подвески в 1,5-2 оборота,
пряжка-сюльгама и др. предметы. Подобной формы кувшин, но с
ленточной ручкой найден в погр.10 Хабадинского могильника, ко¬
торое М.И.Пикуль датировала III в. (Пикуль М.И., 1967, с. 126, 128,
рис.11, 18). Обломок ойнохоевидной горловины красноангобиро-
ванного кувшина был обнаружен и в разграбленном подкурганном
ямном захоронении Н-Ш вв. близ Андрейаульского городища (Аб¬
рамова М.П., Магомедов М.Г., 1980, с.130-133, рис.6).
Своеобразный, представляющий образец художественной кера¬
мики красноангобированный кувшин с каннелюрованным сфери¬
ческим туловом на невысоком кольцевом поддоне и узкой растру¬
бовидной горловиной, по бокам которой расположены две
зооморфные ручки, происходит из погр.З Дербентского могильни¬
ка, которое по сопутствующему инвентарю хорошо датируется III-
IV вв. (Кудрявцев А.А., Гаджиев М.С., 1991, с.95-97, рис.8).
Фрагменты Как вместе с серолощеной посудой были найдены
также в погр.З Сумбатлинского могильника (Давудов О.М., 1985,
с.125), отнесенном автором раскопок к IV-VII вв. (Давудов О.М.,
1985, с. 123, 124). Основанием для такой даты послужила находка в
погребении бронзовой треугольнорамчатой пряжки с железным
язычком, которая, по мнению О.М.Давудова, аналогична пряжкам
V-VII вв. из Горного Дагестана (Атаев Д.М., 1963, с.28, 70, рис.3,8).
Однако такая параллель некорректна: эти пряжки, как и подобные
из Верхнечирюртовского могильника (Путинцева Н.Д., 1961, с.257,
258, рис. 10,2), хотя и имеют треугольную рамку, но принципиаль¬
но отличаются от сумбатлинской не только размерами, но и завер-
271
тениями их вершин в виде треугольных или ромбовидных высту¬
пов, заключенных в полумесяце. Более оправданно проводить па¬
раллель с треугольнорамчатой пряжкой с железным язычком из
погр.25 (кон.Н-Ш вв.) Буйнакского кургана (Абрамова М.П., 1980,
с. 116, 117, рис.1,15) и подобной из Хивского могильника IV-V вв.
(Салихов Б.М., 1988, с.57), что и позволяет датировать погр.З
Сумбатлинского могильника в рамках III-V вв.
Кроме отмеченных погребений, во вторую хронологическую груп¬
пу (III-V вв.), где представлена КаК, входят погребения Буйнакс¬
кого кургана, Паласа-сыртского и Львовских курганных, Урцекс-
ких, Гапшиминского и др. могильников. Весьма интересные
наблюдения были получены М.П.Абрамовой при работе над кера¬
микой Буйнакского кургана. Среди посуды пяти погребений ранней
группы (кон. II-III вв.) этого могильника представлен только один
экземпляр КаК - своеобразный кувшин со сферическим туловом,
плавно переходящим в цилиндрическую горловину с зооморфным
сливом, из погр.17 (Абрамова М.П., 1980, с. 115, рис.1,2). Отметим,
что этот сосуд, как и красноангобированная миска из погр.28 Тар-
кинского могильника, найден вместе с серолощеным кувшином с
т. н. «пышным» орнаментом, характерным для первых вв. н.э.
Для керамики погребений поздней (1У-У-нач.У1 в.) группы по¬
гребений Буйнакского кургана характерно господство красногли¬
няных сосудов (из более 30 экз. - только два сероглиняных), в по¬
давляющем большинстве своем покрытых красным ангобом (17 экз.
из 19). Причем, как отмечает М.П.Абрамова, большую часть их (14
из 17) составляют однотипные кувшины со сферическим туловом,
резко отходящей высокой и широкой цилиндрической горловиной
и ленточной ручкой (Абрамова М.П., 1980, с.120-123, рис.ГУ, 6-
8,10,14, У,44, У1,16-18, УП,2). Исследовательница пришла к право¬
мерному выводу, что эта форма кувшинов характерна для Дагеста¬
на 1У-У вв. Отметим также, что данный тип кувшинов является
характерным для верхнего (заключительного) слоя городища Ур-
цеки (Маммаев М.М., 1969, с.35, 63, 64, рис.1,6,8,4) и для пере¬
ходного слоя Дербента от албано-сарматского времени к раннес¬
редневековому (Гаджиев М.С., 1984, с.48-50, табл.1,5-7). Эта форма
кувшинов, иногда с небольшими вариациями, типична для погре¬
бальных памятников второй (Ш-У вв.) и третьей (У-VI вв.) хроно¬
логических групп, в которых представлена КаК.
Большая группа подобных красноангобированных кувшинов про¬
исходит из курганов Паласа-сыртского могильника IV-V вв., где
272
они представлены примерно в равном пропорциональном отноше¬
нии с серо- и розовоглиняными лощеными кувшинами (Гмыря Л.Б.,
j993, с.231, рис.33,1-14). Несколько таких сосудов с красным ан-
гобным покрытием, представляющих импорт с более южных райо¬
нов Дагестана, обнаружено в погребениях III-V вв. Львовских кур¬
ганных могильников в низовьях левобережья р.Сулак (Пятых Г.Г.,
1986, с.5,35, рис.33,299; Пятых Г.Г., Красильников К.И., с. 133, 134,
рис.429, 430). Аналогичный по форме красноангобированный кув¬
шин, но с носиком-сливом на цилиндрической горловине, был
найден в каменной гробнице 2 Калкнинского могильника III-V вв.
(Салихов Б.М., 1985, с. 168, 170, рис.III,6). Подобные кувшины с
носиком и без него представлены также в Урцекских могильниках в
комплексах III-V вв. (Котович В.Г., Магомедов М.Г., Маммаев М.М.,
с.89, рис.98,1,2,4; Котович В.Г., Абакаров А.И., Атаев Д.М., Бредэ
К.А., Котович В.М., Путинцева Н.Д., с.80, 81; Котович В.Г., Ко¬
тович В.М., Путинцева Н.Д., с.62, 63, рис. 108а).
Наконец, в большом количестве КаК представлена, как отмеча¬
ли исследователи, в Гапшиминском могильнике (Котович В.Г.,
Мунчаев Р.М., Путинцева Н.Д., 1961, с.280, 281). Указывая на «наи¬
большую близость» этого могильника, как в чертах погребального
обряда, так и в инвентаре, к Буйнакскому кургану, авторы синхро¬
низировали их и по старой хронологии кургана, предложенной
A. А.Захаровым, датировали Гапшиминский могильник III-VII вв.
(Котович В.Г., Мунчаев Р.М., Путинцева Н.Д., 1961, с.282). При
этом авторы, затрагивая вопрос о распространении и хронологии
КаК в Дагестане, замечали, «что при настоящем (начало 1960-х гг. -
М.Г.) уровне знаний не представляется возможным ... передвинуть
верхнюю дату Гапшиминского могильника до V в. н.э.» (Котович
B. Г., Мунчаев Р.М., Путинцева Н.Д., 1961, с.282). Сейчас же, в
соответствии с новой датировкой Буйнакского кургана, веско обо¬
снованной М.П.Абрамовой (Абрамова М.П., 1980, с. 115-143), дату
Гапшиминского могильника следует сузить до III-V вв.
Поздняя группа погребальных памятников, где встречена КаК,
представлена катакомбами V-VI вв. могильника Тарту. Это - кат.8
(раск.4), кат.З, 4 (раск.13), кат.6, 8а (раск.14), а также погребение
в грунтовой яме (раск.12), в которых КаК (кувшины с цилиндри¬
ческим горлом и ленточной ручкой, сосуд с двумя зооморфными
ручками) обнаружена вместе с пряжками-сюльгамами, небольши¬
ми височными подвесками с 14-гранником и другим инвентарем,
находящим аналогии в дагестанских памятниках IV-VI вв. (Буйнак-
35-699
273
ский курган, Паласа-сыртский могильник и др.).
Наиболее же поздним памятником, где имеется КаК, является
катакомба близ сел.Ашага-Стал-казмаляр. Из нее происходит крас-
ноангобированный кувшин со сферическим туловом, плавно пере¬
ходящим в конусовидную горловину, и ленточной ручкой, пять
красноглиняных кувшинов, орнаментированных каннелюрами, и
две бронзовые пряжки - геральдического стиля с двумя головками
на конце и треугольная с двойными кружками на вершинах и же¬
лезным язычком (Котович В.Г., 1974, с.76, 77, рис.2). Первая пряжка
весьма близка пряжкам из конской могилы 5, погр. 259 могильника
Дюрсо (этап III, втор.треть VI в., по А.В.Дмитриеву), из могильни¬
ка «Сахарная Головка» в Крыму, отнесенным А.К.Амброзом к VI-
VII вв. (Амброз А.К., 1989, с.52 и сл., рис.20,24,40,4; Степи Евра¬
зии..., 1981, рис.6,17). Этим временем, а возможно, лишь VI в.,
учитывая наличие красноангобированного и каннелюрованных кув¬
шинов, характерных для IV-VI вв., и следует датировать Ашага-
Стал-казмалярскую катакомбу.
Таким образом, проведенный анализ показывает, что время бы¬
тования КаК на Северо-Восточном Кавказе приходится на I-VI вв.
н.э. Эпизодически встречаясь в памятниках первых вв. н.э., она наи¬
большее распространение получает во втор.четверти I тыс. н.э., а к
нач.УН в. выходит из употребления, очевидно, вследствие распрос¬
транения в южных и центральных районах Дагестана высококаче¬
ственной красноглиняной керамики. Данные наблюдения, вместе с
тем, обосновывают ранее предложенную дату верхнего рубежа го¬
родища Урцеки V-VI вв. и дают возможность иначе определять от¬
носительную хронологию бытовых памятников Северо-Восточного
Кавказа, на которых КаК встречается или занимает существенное
место.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Абакаров Л.И., 1979. К характеристике керамики Горного Дагестана кон¬
ца I тыс. до н.э. - нач. II тыс. н.э. // IX Крупновские чтения. Элиста.
Абакаров А.И., Гаджиев М. Г., 1980. Нижнечуглинское городище //Древ¬
ние и раннесредневековые археологические памятники Дагестана. Махач¬
кала.
Абакаров А.И., Гаджиев М.Г., 1983. Исследование раннесредневековых
укрепленных поселений Горного Дагестана // Древние и средневековые
поселения Дагестана. Махачкала.
Абрамова М.П., 1980. Буйнакский курган // Древние и средневековые
археологические памятники Дагестана. Махачкала.
274
Абрамова М.П., Магомедов М.Г., 1980. О происхождении культуры Анд-
рейаульского городища // Северный Кавказ в древности и средние века. М.
Амброз А.К.у 1989. Хронология древностей Северного Кавказа V-VII вв.
М-
Степи Евразии в эпоху средневековья, 1981. Археология СССР. М.
Атаев Д.М., 1963. Нагорный Дагестан в раннем средневековье. Махачка¬
ла.
Атаев Д, Абакаров Л., Магомедов М., Маммаев М., 1968. Раскопки Андрей-
аульского городища // АО - 1967 г. М.
Гаджиев М.С., 1982. Южный Дагестан в III-V вв. н.э. Автореф. дис.... кавд.
ист. наук. М.
Гаджиев М.С., 1984. Столовая керамика Южного Дагестана рубежа ал¬
банского и раннесредневекового времени // Древние промыслы, ремесло
и торговля в Дагестане. Махачкала.
Гаджиев М.С.у 1986. Погребальные памятники Южного Дагестана по¬
зднеалбанского и раннесредневекового времени (I-VII вв.) // Обряды и
культы древнего и средневекового населения Дагестана. Махачкала.
Гаджиев М.С.у 1994. О новой хронологии городища Урцеки // XVIII
“Крупновские чтения” по археологии Северного Кавказа. Кисловодск.
Гаджиев М.С. 1995. О местоположении Варачана // РА. N° 2.
Гмыря Л.Б.у 1980. Столовая керамика Андрейаульского городища (типо¬
логия и стратиграфия) // Средневековые древности евразийских степей.
М.
Гмыря Л.Б.у 1983. Керамика Северного Дагестана в I тыс. н.э. Махачкала
// РФ ИИАЭ. Ф.З. Оп.З. Д.560.
Гмыря Л.Б.у 1993. Прикаспийский Дагестан в эпоху Великого переселе¬
ния народов. Могильники. Махачкала.
Давудов О.М.у 1985. Сумбатлинский могильник // Древние памятники
Северо-Восточного Кавказа. Махачкала.
Котович В.Г.у 1965. Новые данные о раннесредневековых городах Дагес¬
тана // Материалы сессии, посвященной итогам археологических и этног¬
рафических исследований 1964 г. в СССР. Баку.
Котович В.Г.у 1974. О местоположении раннесредневековых городов
Варачана, Беленджера и Таргу // Древности Дагестана. Махачкала.
Котович В.Г., Абакаров А.И., Атаев ДМ., Бредэ К.А., Котович В.М., Путин-
цева Н.Д. Отчет о работе приморского отряда ДАЭ в 1961 г. // РФ ИИАЭ.
Ф.27. Оп.1. Д.47
Котович В.Г.у Котович В.М., Путинцева Н.Д. Отчет о работе Приморского
отрада ДАЭ в 1960 г. // РФ ИИАЭ. Ф.27. Оп.1. Д. 16.
Котович В.Г.у Магомедов М.Г., Маммаев М.М. Отчет о работе Приморской
археологической экспедиции в 1962 г. // РФ ИИАЭ. Ф.27. Оп.1. Д.49.
Котович В.Г., Мунчаев Р.М., Путинцева Н.Д., 1961. Некоторые данные о
средневековых памятниках Горного Дагестана // МАД. Т.Н. Махачкала.
Кудрявцев А.А.у 1985. Дербентский могильник // Древние культуры Севе-
275
ро-Восточного Кавказа. Махачкала.
Кудрявцев А.А., Гаджиев М. С. , 1991. Погребальные памятники Дербента
позднеалбанского времени (по материалам раскопа XIV) // Горы и равни¬
ны Северо-Восточного Кавказа в древности и средние века. Махачкала.
Магомедов М.Г. Планировка и топография средневековых городов Дагес¬
тана // РФ ИИАЭ. Ф.З. Оп.З. Д.241-а.
Маммаев М.М., 1970. Ремесло Дагестана албано-cap мате кого времени (по
материалам раскопок Урцекского городища ДАЭ в 1960-1964 гг.). Автореф.
дис.... канд. ист.наук. Махачкала.
Маммаев М.М., 1969. Ремесло Дагестана албано-сарматского времени (по
материалам раскопок Урцекского городища ДАЭ в 1960-1964 гг.). Дис. ...
канд. ист. наук. Махачкала// РФ ИИАЭ. Ф.З. Оп.З. Д.316.
Пикуль М.И., 1967. Эпоха раннего железа в Дагестане. Махачкала.
Пикуль М.И. Некоторые сведения о средневековых поселениях Дагестана
// РФ ИИАЭ. Ф.З. Оп.З. Д.19.
Путинцева Н.Д., 1961. Верхнечирюртовский могильник (предваритель¬
ное сообщение) // МАД. Т.II.Махачкала.
Пятых Г.Г., 1986. Отчет о раскопках в низовьях р.Сулак в 1986 г. // РФ
ИИАЭ. Ф.З. Оп.З. Д.764.
Пятых Г.Г., Красильников К.И. Отчет о работах 1988 г. // РФ ИИАЭ. Ф.З.
Оп.З.
Салихов Б.М., 1985. Калкнинский могильник //Древние культуры Севе¬
ро-Восточного Кавказа. Махачкала.
Салихов Б.М. Отчет отряда Дагестанской экспедиции ИА АН СССР о
раскопках Зеленоморского кургана в 1986 г. // РФ ИИАЭ. Ф.З. Оп.З. Д.678.
Салихов Б.М., 1988. Новые материалы о ремесленном производстве
Южного Дагестана (по данным Хивского могильника IV-V вв.) // Про¬
мыслы и ремесла древнего и средневекового Дагестана. Махачкала.
Смирнов К.Ф., 1951. Археологические исследования в районе дагестанс¬
кого сел.Тарки в 1948-1949 гг. // МИА. № 23.
Смирнов К.Ф., 1961. Грунтовые могильники албано-сарматского времени
у сел.Карабудахкент //МАД. Т.Н. Махачкала.
Федоров Г.С., 1966. Отчет о разведывательных работах 1966 г. Прикаспий¬
ского отряда ДАЭ // РФ ИИАЭ. Ф.З. Оп.З. Д.233.
Федоров-Давыдов Г.А., 1981. Археологическая типология и процесс типо-
образования (на примере средневековых бус) // Математические методы в
социально-экономических и археологических иследованиях. М.
276
Букина О.В.
ДАТИРОВКА ПОГРЕБЕНИЙ РЯЗАНО-ОКСКИХ
МОГИЛЬНИКОВ, СОДЕРЖАЩИХ ОСТАТКИ
ТРУПОСОЖЖЕНИЙ
( по опубликованным материалам
Борковского и Кузьминского могильников )
В среднем течении Оки на участке от устья Москвы-реки до Ка¬
симовской возвышенности расположена самостоятельная группа
памятников поволжско-финских племен - рязано-окские могиль¬
ники (Седов В.В., 1987, с.93). Вопрос о начальной дате их функци¬
онирования вплоть до настоящего времени остается дискуссион¬
ным. Хотя последние исследования позволяют предположить, что
сложение культуры рязано-окских могильников и освоение ее но¬
сителями известной по памятникам развитого этапа территории
происходили не позже втор.пол. III-самого начала IV в. (Ахмедов
И.Р., Белоцерковская И.В., 1994, с. 104).
Основная масса погребений в рязано-окских могильниках пред¬
ставляет собой остатки трупоположений. Умерший положен вытя¬
нуто на спине. Ориентировка варьирует. Трупоположение в эллип¬
совидных или прямоугольных ямах простой конструкции является
основной погребальной традиций всех поволжско-финнских пле¬
мен на протяжении I-II тыс. н.э. Могильники Заречье 4 (Белоцер¬
ковская И.В., Сорокин А.Н., 1992, с.35), Закопищенский (Про-
ходцев И.И., 1913, с. 116), Кулаковский (Черепнин А.И., 1904, с.
115), Тырновский (Черепнин А.И., 1895, с.25), Жабыньский (Го-
родцов В.А., 1905, с. 524), Бакинский (Городцов В.А., 1905, с.551),
Дубровский (Федоров А.Ф., 1904, с.208), Никитинский (Воронина
Р.Ф., 1986, с.92), Кошибеевский (Спицин А.А., 1905; Шитов В.Н.,
19886, с.З), Польно-Ялтуновский (Алихова А.Е., 1958; Шитов В.Н.,
1985; 1986; 1987; 1988а) представлены исключительно погребения¬
ми, содержащими остатки трупоположений.
Однако известно, что кроме погребений, содержащих остатки
трупоположений, в некоторых ря зано-окских могильниках зафик¬
сированы погребения, содержащие остатки трупосожжений (более
150 погребений в 13 могильниках). Сожжение производилось вне
пределов могильной ямы, «на стороне». Остатки кальцинированных
костей после остывания погребального костра складывались в мо¬
гильную яму. Туда же помещался погребальный инвентарь, часть
которого носит следы пребывания в огне (некоторые украшения и
36-699
277
детали одежды). Наибольшее количество погребений с остатками
трупосожжений содержит Шокшинский могильник (Циркин А.В.,
1972; Шитов В.Н., 1985; 1986; 1987); Курманский (Уваров Ф.А.,
1890, с.328-343; Черепнин А.И., Проходцев И.И., 1898, с.76-81) и
Борковский (Черепнин А.И., 1895; Спицин А.А., 1901а, с.71) мо¬
гильники - по 14 погребений, Кузьминский (Черепнин А.И., 1897;
Спицин А.А., 19016, с.87) - 7 погребений, Польновский (Город-
цов В.А., 1905, с.524; Черепнин А.И., 1897, с.56; Ефименко П.П.,
1975, с.14, 18) - 5; Кораблино (Белоцерковская И.В., 1997, с.20) и
Шатрищенский (Спицин А.А., 1901в, с. 103; Кравченко Т.А., 1974,
с. 177) - 4 погребения; Деулинский (Челяпов В.П., 1992, с.46), Дуб-
ровичский (Городцов В.А., 1925, с.8), Облачинский (Городцов В.А.,
1905, с.656; Трусов А.В., 1983, с.82, 83), Дюна «Ундрих» (Макаров
М.М., 1992, с.46; Макаров М.М., 1981, с.27, 28), Старокадомский
(Шитов В.Н., 1988в. с.23,24) и Куземкинский (Археологическая карта
России, 1994, с.162) могильники содержат от 1 до 3 погребений.
Вопрос о датировке погребений, содержащих остатки трупосо¬
жжений, представляется актуальным в связи с выяснением истоков
появления в среде поволжских финнов обычая сжигать умерших. В
данной работе использованы материалы Кузьминского (К.) и Бор¬
ковского (Б.) могильников (21 погребение), опубликованные в 1901
году А.А.Спициным в «Древностях Оки и Камы» (МАР, №25, вып.1).
Материалы других могильников либо не полностью опубликованы,
либо малоинформативны (например, материалы Курманского мо¬
гильника (Уваров Ф.А., 1890).
Первая абсолютная и относительная хронология Борковского и
Кузьминского могильников была разработана еще в середине 20-х
годов нашего столетия П.П.Ефименко (Ефименко П.П., 1926, с.56).
Несмотря на отдельные попытки пересмотра (Амброз А.К., 1971,
с.113), данная хронология принята большинством исследователей.
Тем не менее она содержит целый ряд несообразностей (вещи из
одного погребения попали в разные хронологические стадии), ко¬
торые требуют уточнения.
Основную массу погребального инвентаря, встреченного в по¬
гребениях с трупосожжениями, составляют украшения и детали
одежды: гривны, пряжки, кольцевые застежки, браслеты, фибулы,
перстни, бусы (встречены в 15 погребениях), оружие (наконечники
копий и дротиков - в 5 погребениях ), удила (в 2 погребениях) и
орудия труда (ножи) в 3 погребениях и в одном - пряслице. Шесть
погребений сбдержат фрагменты глиняных горшков, два погребе¬
278
ния - целые сосуды.
Украшения и детали одежды.
1. Шейные гривны (3 экз. - Б.37, Б.78, Б.95). Круглодротовые.
1. Серебряные.
1) С замком в виде петли и крючка, сделанных из петлевидно
изогнутых концов гривны в двойную петлю (Б.78). Датируются П.П.
Ефименко III-V вв. н.э., стадии В1-В2-С (Ефименко П.П., 1926,
с.71), встречена в погребении с кольцевидной застежкой (плоской
в сечении с завернутыми в трубочки и чуть выступающими «уса¬
ми»), которая датируется не ранее конца V-начала VI вв. (Вихляев
В.И., 1972, с.197).
2) С замком в виде шпеньковидно изогнутого крючка и неболь¬
шого округлого щитка с отверстием (Б.37). Дата по П.П.Ефименко
- II-IV вв. (стадии А-В-В1). Однако она встречена в погребении с
крестовидной фибулой, датированной VI в. н.э.
2. Бронзовая.
1) Перевитая по концам аккуратными звеньями бронзовой про¬
волоки, между которыми насажены бронзовые бусины, с замком в
виде коробочки (Б.95). II-VII вв. (Стадии В-В1-В2-С-С1).
2. Бусы ( 5 экз.- К.7, Б.8, Б.78, Б.95, Б.106).
1. Стеклянные.
1) Мелкие синие бусы. Погр.К.7. Встречены с пальчатой фибу¬
лой VII в.
2) Золоченые стеклянные, мелкие неправильно округлой фор¬
мы (Б.8, Б.95). Золотостеклянные бусы, распространенные также в
Примокшанье, к V в. выходят из употребления (Белоцерковская И.В.,
1997, с.22; Вихляев В.И., 1976, с.50).
2. Красные глухого стекла.
1) Средних размеров, неправильно округлой формы. Погр.Б.8,
Б.95, Б. 106. Появляются в III-IV вв. н.э., встречаются до начЛЛП в.
2) Больших размеров. Погр.Б.8, Б.95.
3) Мелкие, цилиндрические. Погр.Б.106.
3. Бляшки (1 экз. - Б.8). Умбоновидные, с ложно жгутовой окан¬
товкой, полусферические, с обратной стороны - прямая попереч¬
ная планка. Были очень широко распространены в могильниках фин¬
но-угорских племен Западного Поволжья еще с первых веков н.э.
4. Подвески ( 4 экз.- К.7, Б.37, Б.95, Б. 106).
1. Луновидная подвеска с выпуклинами и точечными вдавления-
ми. (2 экз. в погр. Б.95).
2. Трапециевидные подвески из тонкого листа (К.7, Б.37).
279
3. Умбоновидные (Б. 106).
4. Пятилопастная височная подвеска (Б.37). Согласно датировке
П.П.Ефименко, относится к V в.н.э.
5. Фибулы (2 экз.- Б.37, К.7).
1. Маленькая серебряная крестовидная фибула (Б.37). Относится
к так называемым крестовидным фибулам, ставшим характерными
только для населения Среднего и отчасти Нижнего Поочья. Прото¬
типами их были Черняховские фибулы среднеднепровского типа
(Седов В.В., 1994, с.309). Датировка П.П.Ефименко - V в. н.э, И.Р.
Ахмедовым датируется VI в. н.э.
2. Бронзовая зооморфная фибула с веерообразно расширенной
верхней частью и суженной нижней. Последняя имеет форму морды
животного. Подобные фибулы принято называть готскими или днеп¬
ровскими пальчатыми (К.7). VII в. н.э. (Гавритухин И.О., Обломс-
кий А.М., 1996, с. 75 ).
6. Перстни. Спиральные, из бронзовой трехгранной в сечении
полоски (5 экз. - Б.37, Б.80(2), Б. 106(2)). Они являются одним из
наиболее широко распространенных украшений финноязычных
племен Окско-Сурского междуречья в I тыс. н.э.
7. Браслеты. Бронзовые. (8 экз.- К.7(2), Б.8(2), Б.78(3), Б.80).
1. Пластинчатые.
1) С чуть расширенными концами и прочерченным узором из
косых крестов, образующих ромбы, с точечными вдавлениями (2
экз.-Б.8). Подобные браслеты встречены в Степановском, Кошибе-
евском могильниках (Шитов В.Н., 19886, с. 13). По аналогиям дати¬
руются IV в. н.э., по П.П.Ефименко - стадия А (III в. н.э.).
2) С расширенными концами и прочерченным орнаментом в
виде вертикальных и горизонтальных лент с ромбами и вертикаль¬
ной ленты с заштрихованными треугольниками на обоих концах (Б.
78(3), Б.80, Б.95).
2. Круглодротовые. Из толстого дрота, с расширенными и обруб¬
ленными концами, а также с орнаментом в виде прочерченных
крестов на обоих концах (2 экз. - К.7, Б. 106). Принадлежат к кругу
днепровских древностей, встречены в погр.К.7 вместе с зооморф¬
ной (пальчатой) фибулой VII в. н.э.
8. Застежки. Кольцевые (11 экз. в 6 погребениях - Б.8, Б.37, Б.56,
Б.80, Б.86, Б.95).
1. Плоские в сечении.
1) С завернутыми в трубочку и невыступающими концами, с
насечками по внешнему краю кольца, бронзовые (6 экз. - Б.8, Б.80,
280
Б.8б(2), Б.95(2)) и серебряные (3 экз.- Б.8, Б.37, Б.56). Имеют мно¬
гочисленные аналогии в рязано-окских, а также мордовских мо¬
гильниках, датируются IV-началом VI вв. н.э. (Вихляев В.И., 1972,
с.197; Шитов В.Н. 1988, с.12).
2) С завернутыми в трубочку и слегка выступающими концами
(не более 1/3 от диаметра кольца) - с короткими усами, без орна¬
мента, серебряные (2 экз. - Б.34, Б.78). Распространяются в конце
V-начале VI вв., встречаются в одних комплексах с застежками без
усов, в VII в. сменяются застежками с длинными усами (длина бо¬
лее 1/3 от диаметра кольца).
1. Круглая в сечении, бронзовая, с концами, завернутыми в вы¬
ступающие трубочки концами. Длина трубочек составляет более 1/
3 от диаметра кольца (Б.80). Конец VI-VII вв. н.э. (Вихляев В.И.,
1972, с.197).
9. Пряжки (12 экз. - К.76, К.80 (3), Б.8 - ажурная, поясные (3),
Б. 10 (обломки от пряжек), Б.45, Б. 106 (2)). К пряжкам из погр.К.80
рисунков в публикации нет.
1. Серебряные.
1) Ажурная пряжка с подвесками (Б,8).
2) Маленькие пряжечки (2 экз., Б. 106) с овальными рамками,
выступающими хоботовидными язычками и прямоугольными щит¬
ками. 1-я четверть V в. - Федоровский этап по периодизации А.В.Бо¬
гачева (Богачев А.В., 1992, с. 173).
2. Железные. С В-образной рамкой и невыступающим язычком
(Б10, Б.45). По датировке И.Р.Ахмедова - 2-я пол^^1 вв.
3. Бронзовая. С овальной, чуть утолщенной спереди рамкой, выс¬
тупающим язычком и овальным щитком (К.76), а так же с уступом
и фасеткой у основания язычка. Аналогии - пряжка из погр.57 Ко-
шибеевского могильника (из раскопок В.Н.Глазова), которая дати¬
рована III-IV вв. - Тезиковский этап по периодизации А.В.Богачева
(Богачев А.В., 1992, с.143).
10. Витушки. Бронзовые (Б.8, Б. 106). Были очень широко рас¬
пространены в рязано-окских, мордовских могильниках I тыс. н.э.
И. Височное кольцо. Из тонкой бронзовой проволоки с заходя¬
щими концами (К.7).
Оружие и орудия труда.
12. Наконечники копий (3 экз. - К. 28, Б.8, Б.80). Железные, втуль-
чатые.
1. С длинным и узким ромбическим в сечении пером, опущен¬
ными плечиками (К.28). Такие копья часто встречались в рязано¬
281
окских могильниках, они найдены также в двух погребениях Абра¬
мовского могильника. IV-V вв. (Шитов В.Н., 1977, с. 116).
2. С длинным ромбическим в сечении пером и длинной втулкой
(Б.80). Ромбовидные наконечники относятся, главным образом, к
VI-VII вв. (Шитов В.Н., 1975, с.71).
3. С листовидным, чуть вытянутым в верхней части пером и длин¬
ной втулкой (Б.8 - инвентарь погребения в целом носит ранний
характер).
13. Наконечники дротика. Двушипные (2экз. - Б.80, Б.106). В Окс-
ко-Сурском междуречье они известны с первых веков н.э. и весьма
часто встречаются в рязано-окских могильниках.
14. Топоры. Втульчатые, железные (2 экз.- К.76, Б.80). Являются
частой находкой в мужских погребениях финно-угорских могиль¬
ников I тыс. н.э. (Шитов В.Н., 19886, с. 17).
15. Удила. Двусоставные, железные, с подвижными круглыми
кольцами на концах (2 экз. - К.32, Б.8). Были широко распростране¬
ны в III-VII вв. у племен Окско-Сурского междуречья. На Средней
Оке они известны с сарматского времени, большинство находок
таких комплексов относится к IV-V вв. (Ахмедов И.Р., 1995, с.96,
97; Шитов В.Н., 19886, с.17).
16. Пряслице. Глиняное, биконическое (К.7). Такие пряслица
широко были распространены на территории Среднего Поволжья
до VII в. включительно.
Анализ инвентаря из данных погребений показывает, что значи¬
тельная часть его имеет достаточно широкие границы существова¬
ния как хронологические, так и территориальные (рис.1). Среди
таких вещей можно назвать двусоставные кольчатые удила, кольца
подвижные (III-VII вв.); кольцевые застежки с невыступающими
концами, прямоугольные в сечении и орнаментированные нарез¬
ками по внешнему краю кольца (Ш-до начала VI вв.); спиральные
перстни - одни из наиболее широко распространенных украшений
финноязычных племен в I тыс. н.э; биконические пряслица; витые
гривны с напускными бусинами и с замком коробочкой (III-VII
вв.), бусы из красного глухого стекла, округлые, средней величины
(III-VII вв.), двушипные наконечники дротиков.
Целый ряд предметов имеет более узкую датировку (рис.2), что
и позволяет точнее датировать отдельные погребения.
IV в. н. э. может быть датировано погр.8 Борковского могильника
(по пластинчатым браслетам с точечным орнаментом в виде косого
креста), погр.76 (по медной поясной пряжке с полукруглой обой-
282
мицей), погр.28 Кузьминского могильника (по наконечнику ко¬
пья).
В Борковском могильнике погр.95 датируется рубежом IV-V- 1-
ой пол. V вв. (по наличию золоченых бус). Погр. 106 датируется V в. по
обрывку ремня с двумя маленькими пряжками (рамка овальной фор¬
мы круглая в сечении с небольшим утолщением спереди, щиток
прямоугольный, язычок нависает над рамкой). Не позднее конца V-
начала VI вв. по плоской кольцевой застежке с невыступающими
концами и нарезками по внешнему краю датируются погр.56 и 86.
Погр. 10 и 45 датируются 2-ой пол. V-VI вв. по обломкам железных В-
образных пряжек с невыступающими язычками. Погр.34 датируется
VI в. н.э. по серебряной плоской в сечении кольцевой застежке со
свернутыми в трубочку и чуть выступающими концами (не более
одной трети от диаметра кольца). Погр.37 относится к VI в. на осно¬
вании небольшой фибулы рязано-окского типа и плоской в сече¬
нии кольцевой застежки с завернутыми в трубочки, невыступаю¬
щими концами и насечками по внешнему краю кольца. Погр.80 по
кольцевым застежкам (плоской в сечении с завернутыми в трубоч¬
ки и не выступающими концами и круглой в сечении с выступаю¬
щими усами), а также наконечнику копья с длинным ромбическим
в сечении пером и длинной втулкой датируется VI-VII вв.
Погр.7 Кузьминского могильника датируется VII в. по днепровс¬
кой пальчатой фибуле с веерообразно расширенной верхней час¬
тью и с нижней частью в виде морды животного.
«Широкую» датировку (в пределах III-VII вв.) имеют погр.32
Кузьминского могильника, содержащее только двусоставные коль¬
чатые удила; погр.29 и 70 Кузьминского могильника и погр.48 Бор¬
ковского могильника, в которых обнаружены лишь мелкие фраг¬
менты сосудов с поверхностью темно-серого цвета; погр. 18
Борковского могильника - бусы из глухого красного стекла, сред¬
ней величины, неправильно округлой формы.
Таким образом, обычай сжигать умерших перед погребением
появился в среде населения, оставившего рязано-окские могиль¬
ники, в IV в. н.э.; часть погребений имеет широкую датировку; ос¬
новная масса погребений с «узкой» датировкой относятся к V-VI
вв.; зафиксированы погребения, относящиеся к VII в.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Ллихова А.Е., 1958. Могильник кошибеевского типа у села Польное-Ялту-
283
ново (Рязанская область) // КСИИМК. Вып.72.
Лмброз А.К., 1971. Проблемы раннесредневековой хронологии Восточной
Европы // СА. №3.
Археолеогическая катра России. Рязанская область. 1994, часть 2. М.
Ахмедов И.Р., Белоцерковская И.В., 1994. К вопросу о начальной дате ря¬
занских могильников // Историко-культурное наследие. Памятники архео¬
логии Центральной России. Рязань.
Ахмедов И.Р., 1995. Из истории конского убора и предметов снаряжения
всадника рязано-окских могильников // Археологические памятники Сред¬
него Поочья. Вып. 4. Рязань.
Белоцерковская И.В., Сорокин А Н., 1992. Исследование могильника Заре¬
чье 4 в 1991 году // Археологические памятники Среднего Поочья. Вып. 2.
Рязань.
Белоцерковская И.В., 1997. Погребения с дарами из могильника Кораб-
лино (по материалам раскопок 1986-1991 гг.) // Погребальный обряд. Ар¬
хеологический сборник. М.
Богачев А.В., 1992. Процедурно-методические аспекты археологического
датирования (на материалах поясных наборов IV-VIII вв. Среднего Повол¬
жья). Самара.
Вихляев В.И., 1972. Сюльгамы из могильников селиксенского и армиевс-
кого типов // С А. № 3.
Вихляев В.И., 1976. Древняя мордва Посурья и Примокшанья. Саранск.
Воронина Р.Ф., 1986. Финский могильник у деревни Никитино // КСИА.
Вып.83.
Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996. Гапоновский клад и его культур¬
но-исторический контекст. М.
Городцов В.А., 1905. Материалы для археологической карты долины и бе¬
регов реки Оки // Труды XII Археологического съезда. Т. 1. М.
Городцов В.А., 1925. Дубровичский финский могильник // К материалам
по археологии Рязанского края. Рязань.
Ефименко П.П, 1926. Рязанские могильники // МЭ, II. М.
Ефименко П.П., 1975. Иваньковский и Гавердовский могильники древ¬
ней мордвы //Труды Мордовского НИИ ЯЛИЭ. Вып. 48. Саранск.
Кравченко Т.А., 1974. Шатрищенский могильник (по раскопкам 1966-1969
гг. ) // Археология Рязанской земли. М.
Макаров М.М. Отчет о раскопках на дюне «Ундрих» у села Борок Шилов-
ского района Рязанской области в 1981 г. // Архив ИА РАН, Р-1, №9090.
Макаров М.М., 1992. Раскопки на дюне «Ундрих» близ села Борок Ши-
ловского района Рязанской области в 1979 году // Археологические памят¬
ники Среднего Поочья. Вып. 1. Рязань.
Проходцев И.И., 1913. Могильник в местности “Закопище” близ села
Дегтяного Спасского уезда //ТРУАК. Т. 26. Вып Л. Рязань.
Седов В.В., 1987. Племена культуры Рязано-окских могильников // Фин-
284
но-угры и балты в эпоху раннего средневековья. М.
Седов В.В., 1994. Славяне в древности. М.
Спицин Л.Л., 1901. Кошибеевский могильник//Древности бассейнов рек
Оки и Камы. МАР. № 25. Вып. 1. СПб.
Спицин Л.Л., 1901а. Борковский могильник // Древности бассейнов рек
Оки и Камы. МАР. № 25. Вып. 1. СПб.
Спицин Л.А., 19016. Кузьминский могильник // Древности бассейнов рек
Оки и Камы. МАР. № 25. Вып. 1. СПб.
Спицин А.А. 1901в. Шатрищенский могильник // Древности бассейнов
рек Оки и Камы. МАР. № 25, вып. 1. СПб.
Трусов А.В., 1983. Могильник Облачи некая дюна //КСИА. Вып. 175.
Уваров Ф.А., 1890. Курманский могильник //Древности. Труды Импера¬
торского Московского Археологического общества. Т. XIV. М.
Федоров А.Ф., 1904. Дубровский могильник. //ТРУАК. Т. 18, вып. 2.Рязань.
Циркин А.В., 1972. Шокшинский могильник// СА. № 1.
Челяпов В.П., 1992. Деулинский могильник на реке Пре //Археологичес¬
кие памятники среднего Поочья. Вып. 2. Рязань,
Черепнин А.И. 1895. Очерк доисторического прошлого Рязанского края//
Празднование 800-летия города Рязани. Рязань
Черепнин А.И., 1895. Борковский могильник //ТРУАК. Т. 9. Вып. 2; Т.10.
Вып. 2-3. Рязань,
Черепнин А.И., 1897. Кузьминский могильник //ТРУАК. Т. 12. Вып. 1-2.
Рязань.
Черепнин А.И., 1897. Местная старина. Заметки о Польновском могильни¬
ке. //ТРУАК. Т. 12. Вып. 1. Рязань.
Черепнин А.И., 1904. Кулаковский могильник и городище Старой Ряза¬
ни.//ТРУАК. Т. 18. Вып. 1. Рязань.
Черепнин А.И., Проходцев И.И, 1898. Дневник раскопок Пронских курга¬
нов //ТРУАК. Т.13. Вып. 1. Рязань.
Шитов В.Н., 1975. Вооружение мордвы во второй половине I тысячелетия
нашей эры (по материалам Сторокадомского и Шокшинского могильни¬
ков) // Труды Мордовского НИИ ЯЛИЭ. Вып. 45. Саранск.
Шитов В.Н., 1977. Древне мордовские наконечники копий III-XI вв //
Материалы по истории, археологии и этнографии Мордовии. Саранск.
Шитов В.Н., 1985. Раскопки Шокшинского могильника //АО-1983 г. М.
Шитов В.Н., 1986. Работы Шокшинской экспедиции //АО-1984 г. М.
Шитов В.Н., 1987. Работы Шокшинской экспедиции //АО-1985 г. М.
Шитов В.Н., 1988а. Исследования на реке Шокша //АО-1986 г. М.
Шитов В.Н., 19886. Кошибеевский могильник (по материалам раскопок
В.Н. Глазова) // Вопросы этнической истории мордовского народа. Саранск.
Шитов В.Н., 1988в. Старокадомский могильник // Материалы по архео¬
логии Мордовии. Саранск.
285
0
1
ffi
о
z
ffi
>
3
4
Puc.l. Борковский (Б.) и Кузьминский (К.) могильники.
Инвентарь: 1 - пальчатая фибула (К.7), 2 - кольцевая застежка из
круглой проволоки с длинными «усами» (Б. 80); 3 - кольцевая застежка,
плоская в сечении с короткими «усами» (Б.34, 78); 4 - пятилопастная
височная подвеска (Б.37); 5 - крестовидная фибула (Б.37); 6 - пряжки
(Б. 106); 7 - пряжка с овальным щитком (К. 76); 8 - пластинчатый
браслет (Б. 8).
Масштаб не соблюден
286
Рис. 2. Борковский (Б.)и Кузьминский (К.) могильники.
Инвентарь с широкой датировкой: 1. Спиральный
перстень (Б.37, Б.80, Б. 106), 2. Глиняное пряслице (К.7),
3. Кольцевая застежка (Б.8, Б.35, Б.56, Б.80, Б.86, Б.95),
4. Умбоновидные бляшки с ложно жгутовой окантовкой
(Б.8), 5. Спиальные пронизки (Б.8, Б. 106), 6. Шейная
гривна с замком коробочкой (Б. 106), 7. Кольчатые удила
(К.32, Б.8). .. _ - .
Масштаб не соблюден.
287
А.В.Расторопов
ПРОБЛЕМЫ ХРОНОЛОГИИ АРХЕОЛОГИЧЕСКИХ
ПАМЯТНИКОВ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ I ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ
ВЕРХНЕГО ПОСУРЬЯ И ПРИМОКШАНЬЯ
Условная граница рассматриваемого региона проходит по север¬
ной административной границе Пензенской и Тамбовской облас¬
тей. Археологические памятники 2-й пол. I тыс. н.э. представлены
преимущественно мордовскими грунтовыми могильниками, кото¬
рые содержат разнообразный погребальный инвентарь. Гораздо хуже
изучены поселения. К тому же они плохо поддаются датировке вслед¬
ствие невыразительности вещевого инвентаря. Особенно проблема¬
тично выглядит датировка археологических памятников рубежа I и
II тыс. н.э. В Верхнем Посурье лучше изучены памятники 3/4 I тыс.
н.э., а в Примокшанье последней четверти. Актуальность датировки
археологических памятников обусловлена определением времени
изменения этнокультурной ситуации в регионе.
В Верхнем Посурье археологические памятники расположены
довольно компактно к В и ЮВ от г.Пензы неширокой полосой дли¬
ной не более 100 км (рис.1). Несколько особняком на карте выгля¬
дит впускное захоронение в кургане эпохи бронзы к югу от г.Пен¬
зы, выявленное в 1926 г. П.С.Рыковым. Наибольший вклад в изучение
памятников Верхнего Посурья внес М.Р.Полесских.
Наиболее изученными являются Армиевский и Селиксенский
грунтовые могильники. В 1926-27 гг. П.С.Рыков в Армиевском мо¬
гильнике исследовал 128 погребений, которые датировал IV-VI вв.
(Рыков П.С., 1930, с.38). В 1960, 61, 69 гг. М.Р.Полесских на этом
памятнике выявил еще 111 погребений и определил дату захороне¬
ний в могильнике VI-VII вв. (Полесских М.Р., 1979, с.50). В Селик-
сенском могильнике М.Р.Полесских исследовал 161 погребение. По
его представлениям, захоронения там совершались с перерывом в
столетие, поэтому более ранние и поздние группы погребений он
рассматривал как два некрополя, датируемых 2-й пол. Ill-IV вв. и
VI-VII вв. Недоисследованная часть памятника была разрушена в
1993 г. строительством насыпной дороги.
М.Р.Полесских выявил и в той или иной мере исследовал еще
несколько древнемордовских некрополей. Захоронения в них совер¬
шались во 2/4 I тыс. н.э. Вблизи р.Мокши это Ражкинский и Тези-
ковский. В Верхнем Посурье: Алферьевский, Шемышейский, Сте-
288
пановский и Селикса-Трофимовский. Наиболее полно исследован
Селикса-Трофимовский могильник, в котором выявлено 64 погре¬
бения (4 из них парные). Исследования этих некрополей создали
значительную источниковедческую базу для различных историчес¬
ких выводов, в том числ°. по периодизации и хронологии археоло¬
гических комплексов. Особенно большое значение М.Р.Полесских
придавал эволюции украшений. На основе его исследований мо¬
гильников мордвы I тыс. н.э. В.И.Вихляев создал типологическую
схему вещевого материала. Классификации подверглись гривны,
нагрудные бляхи, сюльгамы, мордовские височные кольца, бусы,
сосуды. Они были сопоставлены с вещевым материалом других мо¬
гильников Окско-Сурско-Мокшанского поречья. Итогом работы яви¬
лось создание периодизации и определение хронологии бытования
сурско-мокшанских комплексов (Вихляев В.И., 1977, с.65-68). Оп¬
ределенную сложность в использовании его работы создает отсут¬
ствие указаний на названия памятников, из которых происходит
рассматриваемый погребальный инвентарь, а также сведений по
датировке конкретных археологических памятников. При анализе
текста книги можно определить, что Селиксенский могильник ав¬
тор датировал 2-й пол.II-1-й пол.У вв. и VI-VII вв. Дата захоронений
в Армиевском могильнике определяется в рамках 2-й пол. IV-VII вв.
А.В.Богачевым при разработке периодизации и хронологии по¬
ясной гарнитуры Поволжья были использованы материалы пензен¬
ских мордовских могильников I тыс. н.э. Из его работы можно уста¬
новить, что время захоронений в Селиксенском могильнике
определяется Ш-нач.У вв., второй пол.УЬУП вв. В Армиевском мо¬
гильнике оно менее определенно: Ш-ГУ-нач.У вв., 2-я пол. У1-УН
вв. (Богачев А.В., 1992, с. 159-201). Значение работы снижено тем,
что поясная гарнитура при определении ее хронологии рассматри¬
валась без учета сопутствующих вещей. По его периодизации пояс¬
ной гарнитуры в захоронениях Армиевского могильника существо¬
вал более столетний перерыв.
Большую работу по типологии и хронологии керамической по¬
суды I тыс. н.э. Волго-Окского междуречья проделал В.В.Гришаков. В
нее вошли материалы могильников Нижнего и Среднего Поочья,
Посурья и Примокшанья. Хронология выделенных типов посуды
устанавливалась им в большинстве случаев на основании датировок
вещевых комплексов, в которых они обнаружены. Датировка вещей
определялась им так же, как и В.И.Вихляевым, на основании выяв¬
ленных связей их взаимовстречаемости. Он также не рассматривал
37-699
289
внутреннюю хронологию пензенских могильников. Ее можно было
определить только при анализе его выводов по датировке выделен¬
ных типов посуды. Исходя из этих датировок, можно определить
время действия Селиксенского могильника III-1-й пол. V вв. и VI-
VII вв. (Гришаков В.В., 1993, с.65-76). Предложенные датировки ар¬
хеологических памятников могут изменяться при дальнейшем их
изучении. Так, например, ее следует, вероятно, изменить по отно¬
шению к Алферьевскому могильнику, в котором М.Р. Полесских,
датировавший памятник IV-VI вв. н.э., исследовал 6 захоронений
(Полесских М.Р., 1979, с.50). Памятник размывается водами Сурс-
кого водохранища. Сбор подъемного материала позволяет отодви¬
нуть позднюю дату захоронений в нем до X в. включительно, как
считает В.И.Первушкин (Первушкин В.И., 1991, с. 112). На более
позднюю дату прекращения захоронений в могильнике указывают
обнаруженные бронзовые украшения: браслет с расплющенными
концами, сюльгама с выступающими концами, нагрудная подвес¬
ка ажурного литья прямоугольной формы с привесками в виде ути¬
ных лапок на цепочках (рис.2,1-3). Хронологии археологических
комплексов Верхнего Посурья существенно помогла бы публика¬
ция материалов исследований II Армиевского курганно-грунтового
могильника. Этот памятник является там единственным некропо¬
лем, который подвергался полномасштабным раскопкам. В нем об¬
наружен достаточно разнообразный вещевой инвентарь. Актуаль¬
ность его публикации обусловлена тем, что он является опорным в
реконструкции этнокультурной истории Пензенского края. Со ссыл¬
кой на его исследования декларируются выводы о расселении бур-
тасов на его территории. Он подвергался в различные годы археоло¬
гическим раскопкам. О неординарности памятника свидетельствует
тот факт, что разные исследователи давали ему различную трактов¬
ку. П.С.Рыков исследовал там 5 насыпей и принял их за остатки
жилищ (Рыков П.С., 1930, с.42, 43). М.Р.Полесских произвел рас¬
копки 4 насыпей-курганов и сделал вывод о возникновении их на
месте мордовского селища, датировав VIII-IX вв. (Полесских М.Р.,
1977, с.56). А.Х.Халиков в 1980-86 гг. проводил раскопки как насы¬
пей, так и пространства между ними. Он пришел к выводу, что
памятник является курганно-грунтовым могильником IX-X вв., ос¬
тавленным буртасами, пришедшими из Западного Приаралья (Ха¬
ликов А.Х., 1990, с.88-97). Обоснование датировки им не произво¬
дилось. До последнего времени по материалам этих исследований
нет ни одной иллюстрации, ни одной таблицы. Зато удивительно
290
противоречива информация о количестве исследованных курганов
и грунтовых погребений. А.Х.Халиков упомянул, что им раскопано
Ю курганов и свыше 300 погребений (Халиков А.Х., 1990, с.88).
Г.Н-Белорыбкин первоначально отметил, что тогда было исследо¬
вано всего 7 курганов и свыше 200 погребений (Белорыбкин Г.Н.,
1995, с.35). Вскоре он же пишет о раскопках на этом памятнике 17
курганов и 315 грунтовых погребений (Белорыбкин Г.Н., 1997. с.24).
Не менее проблематично выглядит вопрос о времени появления
буртасских селищ у с.Армиево. Впервые об их появлении там в IX в.
заявлено в 1995 г. и не были указаны даже их названия (Белорыбкин
Г.Н., 1995, с.67). В 1997 г. появляются их названия и датировка IX-
XIII вв. Никакой другой информации о них нет, в том числе отсут¬
ствует и аргументация датировки.
В Верхнем Примокшанье выявлен и в различной степени иссле¬
дован ряд могильников 2-й пол. I тыс н.э. Временем ранее, чем VIII
в. н.э., ни один из них никогда не датировался. Одна группа памят¬
ников, менее изученная, подвергалась исследованиям в основном
М.Р.Полесских (Полесских М.Р., 1970а, с. 116; 1977, с.56-58). На
могильнике «Красный Восток», расположенном у р.Мокши под
Наровчатом, им выявлено 31 захоронение. До него там 3 погребе¬
ния (одно из них парное) в 1938 г. исследовала А.Е.Алихова. В верхо¬
вьях р.Вад, правого притока р.Мокши, им открыты Кармалейский
и Большелуговской могильники. По могильнику у с.Кармалейка в
публикациях у него имеется противоречивая информация. В путево¬
дителе по археологическим памятникам Пензенской области он
пишет о двух могильниках, расположенных за южным концом села.
С одного могильника, датированного им IX-XI вв., к нему посту¬
пили отдельные вещи. Во втором могильнике XIII-XIV вв. в 1953 г.
им исследовано 4 погребения. В то же время отмечено, что там най¬
дены вещи из могильника IX-XI вв. (Полесских М.Р., 19706, с.29-
30). Еще больше путаницы вносит информация за тот же год в дру¬
гой публикации. Там говорится о Кармалейском могильнике VIII-X
вв. (Полесских М.Р., 1970а, с.124). О мордовском могильнике VIII-
XIV вв. у с.Кармалейка упоминает Г.Н.Белорыбкин (Белорыбкин
Г-Н., 1992, с.3-10). Но обоснование датировки как этого памятни¬
ка, так и других, у него отсутствует. В Больше-Луговском могильни¬
ке М.Р.Полесских исследовано 1 погребение, а в Мало-Ижморском
- 5. Они продатированы им VIII-IX вв. Второй памятник располо¬
жен на р.Выше, левом притоке р.Цны. Что касается могильника у
Кармалейка, то речь, вероятно, может только идти об едином не¬
291
крополе. Датировка его требует уточнения и обоснования. Вероят¬
но, единый мордовский могильник существовал и у с.Красный Во¬
сток, который фигурирует в научной литературе под двумя назва¬
ниями, соответствующими двум памятникам. Первый - одноименный
с названием села, второй получил название «Казбек».
Причина в том, что исследования захоронений производились в
разных концах села. Расстояние между раскопами не более 250 м.
Захоронения у южной околицы села (могильник «Казбек»- 19 по¬
гребений) датировали временем не ранее нач. II тыс. н.э. ( Спицын
А.А., 1925, с. 10; Полесских М.Р., 19706, с.94; Расторопов А.В.,
Ставицкий В.В., 1992, с.228). Поводом для предположения о суще¬
ствовании единого некрополя явилось обнаружение в центре села
во время хозяйственных работ бронзовых застежек-сюльгам. Поэто¬
му вопрос о количестве могильников у с.Красный Восток и време¬
ни совершения захоронений там остается открытым.
Другая группа мордовских могильников расположена у р.Цны:
Лядинский, Крюково-Кужновский, Елизавет-Михайловский и у
р.Выши - Пановский. Все эти памятники подвергались полномасш¬
табным археологическим раскопкам. Материалы их исследований
почти полностью опубликованы. Лядинский могильник был иссле¬
дован в 1888 г. В.Н.Ястребовым (143 погребения). Три других некро¬
поля в 20-30-е гг. XX в. исследовались П.П.Ивановым. Крюково-Куж-
новский могильник дополнительно исследовался в 1957 г.
Т.Б.Поповой и Р.Ф.Ворониной в 1968, 1969 гг. В общей сложности
там выявлено 653 захоронения (Воронина Р.Ф., 1993, с.70). В Елиза¬
вет-Михайловском могильнике исследовано 136, а на Пановском
144 погребения. Несмотря на то, что разные авторы неоднократно
обращались к материалам исследований этих некрополей, специ¬
ально вопросам их датировки никто не уделял внимания. В целом
необходима работа по классификации материалов этих могильни¬
ков.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Белорыбкин Г.Н., 1992. Южная граница мордвы в VIII-XIV вв. // Новые
страницы истории отечества. Пенза.
Белорыбкин Г.Н., 1995. Мое открытие буртас //Древние народы и города
Поволжья. Пенза.
Белорыбкин Г.Н., 1997. Армиевский археологический комплекс // Пен¬
зенская энциклопедия (отдельные статьи). Пенза.
Белорыбкин Г.Н., Кишинская С.А., 1995. Историография древней истории
292
Пензенского края. Пенза.
Богачев А.В., 1992. Процедурно-методические аспекты археологического
датирования. Самара.
Вихляев В.И., 1977. Древняя мордва Посурья и Примокшанья. Саранск.
Воронина Р Ф., 1993. Погребальный обряд среднецнинской мордвы VIII-
XIВВ. // РА. № 3.
Гришаков В.В., 1993. Керамика финно-угорских племён правобережья
Волги в эпоху средневековья. Йошкар-Ола.
Первушкин В.И., 1991. В.О.Ключевский и вопросы изучения древней мор¬
двы-мокши. Пенза.
Полесских М.Р., 1970а. Некоторые памятники мордвы-мокши конца I и
начала II тысячелетия н.э. // Исследования по археологии и этнографии
Мордовской АССР. Труды МНИИИЯЛЭ, вып.39. Саранск.
Полесских М.Р., 19706. Археологические памятники Пензенской области.
Пенза.
Полесских М.Р., 1977. Древнее население Верхнего Посурья и Примокша¬
нья. Пенза.
Полесских М.Р., 1979. Армиёвский могильник //Археологические памят¬
ники мордвы I тысячелетия н.э. Саранск.
Расторопов А.В., Ставицкий В.В., 1992. Хроника археологических исследо¬
ваний // Из истории области. Очерки краеведов. Вып.Ш. Пенза.
Рыков П. С., 1930. Культура древних финнов в районе р. Узы. Саратов.
Спицын А.А., 1925. Древности Пензенской губернии. Пенза.
Халиков А.Х., 1990. Буртасы и их историко-археологическое определение
// Вопросы этнической истории Волго-Донья и проблема буртасов (тезисы
межобластной научной конференции). Пенза.
38-699
293
рис. 1. Могильники второй половины 1 тысячелетия Верхнего Посу-
ръя и Примокшанъя : 1.3иновьевский курган. 2.Лрмиевские I и II. З.Ал-
ферьевский. 4.Кривозерский. 5.Селиксенский. 6.Красный Восток. 7.Кар-
малейский. 8.Болыиелуговской. 9.Малоижморский. Ю.Пановский.
11.Елизавет-Михайловский. 12.Крюково-Кужновский. И.Лядинский
рис.2. Алферьевский
могильник. Подъемный
материал. 1 Нагрудное
украшение 2. Сюльгамо.
3. Браслет.
294
В. В. Овсянников
РАЗВИТИЕ вооружения в лесостепном приуралье
ВО ВТОРОЙ ПОЛ. I ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ н. э.
Исследования по хронологии средневековых древностей При-
уралья на настоящем этапе достигли того уровня, когда возможно
проследить изменения в материальной культуре с точностью до сто¬
летия. Одним из важнейших и часто меняющихся элементов мате¬
риальной культуры древних обществ является военная техника. Изу¬
чение процесса развития предметов вооружения позволит в
дальнейшем делать выводы о развитии того или иного сообщества в
целом.
Опираясь на хронологические разработки Р.Д.Голдиной, В.А.И-
ванова, Н.А.Мажитова и Ф.А.Сунгатова, нами выбраны для анали¬
за 403 закрытых комплекса из Приуральской лесостепи, датирован¬
ных в пределах K.IV-XI вв. н.э. На основе этих данных прослежено
развитие отдельных типов предметов вооружения и конской узды,
что позволило выделить в эволюции военной техники лесостепного
Приуралья 2-й пол. I тысячелетия н.э. три хронологических этапа.
Первый этап датируется K.IV-V вв. Представлен комплексами
ранней стадии неволинской культуры (ранние погребения Бродов¬
ских курганов и Кляповский могильник) в Кунгурской лесостепи и
ранними курганами Дежневского могильника в Прибельской лесо¬
степи. Для этого периода характерны мечи позднесарматского типа
с железным перекрестьем или без него.
Дистанционное оружие представлено костяными наконечника¬
ми стрел (с выделенным или невыделенным черешком) и средин¬
ными костяными накладками на лук. Узда представлена удилами с
подвижными кольчатыми псалиями. Комплекс вооружения к.ГУ-V
вв. является заключительным этапом в развитии военной техники
эпохи раннего железа. В дальнейшем использование характерных для
этого этапа типов вооружения пошло на убыль. Продолжают быто¬
вать лишь отдельные типы наряду с формирующимся новым арсе¬
налом боевых средств.
Второй этап выделен нами в пределах VI-VII вв. Этот этап пред¬
ставлен в комплексах верх-саинской и бартымской стадий нево¬
линской культуры, турбаслинскими и кушнаренковскими древнос¬
тями. Для него характерно появление большого количества новых
типов вооружения. В Кунгурской лесостепи в дополнение к суще¬
295
ствующим категориям предметов появляются железные наконеч¬
ники стрел, проушные топоры, наконечники копий. Перестают
встречаться в комплексах костяные накладки на лук. Кольчатые удила
сосуществуют с удилами, имеющими стержневидные псалии, по¬
являются стремена.
В это же время в Прибельской и Месягутовской лесостепи рас¬
пространяются легкие мечи с облегченной рукоятью, предназна¬
ченной для одной руки. Вытянутотреугольная форма их клинков
напоминает оружие XIV-XV вв., предназначенное для конного боя.
Принадлежность к всадническому оружию подчеркивается спосо¬
бом крепления меча из Манякского могильника, подобным обра¬
зом до последнего времени крепились все кавалерийские клинки.
Форма клинков указывает на применение колющих ударов в фехто¬
вании наравне с рубящими.
К концу VI в. в лесостепи начинают встречаться железные нако¬
нечники стрел. Небольшое количество экземпляров, найденных в
комплексах этого времени, не дают возможности выявить особен¬
ности колчанных наборов этого времени. Можно лишь отметить на¬
мечающееся различие между зонами приуральской лесостепи. Для
Кунгурско-Месягутовского лесостепного языка характерно исполь¬
зование костяных наконечников стрел, тогда как в остальной части
лесостепного Приуралья применение костяных наконечников идет
на убыль. Наряду с железными наконечниками стрел в комплексах
этого периода часто встречаются сложносоставные луки гуннского
типа. Для VII в. характерно численное преобладание трехлопастных
наконечников при параллельном использовании плоских, гране¬
ных и костяных.
Удила со стержневидными псалиями численно преобладают над
кольчатыми, последние встречаются только в турбаслинских древ¬
ностях. В отличии от Кунгурской части лесостепи в Прибелье в этот
период неизвестны стремена. Абсолютно новым явлением для всего
региона стало появление защитного вооружения, которое представ¬
лено панцирными пластинами от ламелярного доспеха.
По своему содержанию этот этап носит переходный характер.
Наряду с ранее существовавшими категориями вооружения появ¬
ляются принципиально новые. Именно на этом этапе начинают
проявляться черты, характерные для средневекового вооружения
(облегченные кавалерийские клинки, предметы узды) и осуществ¬
ляется переход от вооружения эпохи раннего железа к раннесред¬
невековому вооружению.
296
Третий этап выделен в рамках VIII-XI вв. По количеству закры-
ть1х комплексов он наиболее представительный. К нему относятся
две поздние стадии неволинской культуры, все комплексы карая-
куповского типа и материалы X-XI вв.
Наиболее ярким событием этого этапа является появление и раз¬
витие однолезвийного клинкового оружия. В целом следует конста¬
тировать, что на этом этапе приуральский регион не играл само¬
стоятельной роли в формировании сабли, а скорее всего выступал
как активный потребитель всех нововведений в области развития
клинкового оружия. Судя по типологическому разнообразию одно¬
лезвийных клинков, последние были занесены на Урал в стадии
формирования. Исходя из типологической схемы палашей они были
заимствованы из «азиатского» центра около VIII в. Далее клинковое
оружие в Приуралье развивалось под влиянием и параллельно ази¬
атским клинкам, преимущественно тюркским и кимакским. Этим
объясняется преобладание прямых клинков и сравнительно позднее
(рубеж IX-X вв.) появление сабли. На уральском клинковом ору¬
жии сказалось также влияние «европейской» линии развития сабли.
Связи с последней прослеживаются в основном через салтовские
древности. Это влияние сказалось на оформлении деталей ножен,
не исключено так же, что отдельные клинки изготовлены в салтов-
ских мастерских. Речь идет о палашах и саблях из Стерлитамака и
Бекешево I. В северных районах лесостепи салтовское влияние выра¬
жено слабее.
Этот период выделяется также активным использованием лесо¬
степным населением древкового оружия. Типологический анализ
топоров показал, что этот вид оружия не являлся традиционным
для лесостепного населения Приуралья, не имевшего самобытных
форм этих орудий и заимствовавших их у соседей. Неволинская (се¬
верная) часть населения использовала в основном лесные формы,
а южная (караякуповская) - салтовские. Из этого следует, что до
прихода в Приуралье это население не было знакомо с топором.
Активные контакты с окружающим населением, использующем
топоры в своей повседневной жизни, фиксируются на протяжении
VIII-IX вв. В комплексах X-XI вв. топоры в лесостепных памятниках
отсутствуют. Поскольку основная часть неволинского населения в
середине IX в. уходит из лесостепного Приуралья, а после гибели
Хазарского каганата в X в. прерываются контакты болгаро-аланско¬
го населения с караякуповскими племенами. Топоры начинают встре¬
чаться в лесостепных комплексах лишь в XII-XIII вв.
297
Наконечники копий, появившись в неволинских древностях на
предыдущей стадии, продолжают типологически развиваться в VIII-
IX вв. Дальнейшим развитием наконечников VI-VII вв. стали широ¬
ко известные в степных средневековых древностях кавалерийские
пики. Наиболее широко последние распространены в VIII-IX вв. в
салтовских древностях. А.В.Крыганов, исследовавший предметы
вооружения культур салтовского круга, пришел к однозначному
мнению об их неевропейском происхождении (Крыганов А.В., 1987,
с.99). Однако в степных древностях Азии эти наконечники появля¬
ются не ранее IX в. (Худяков Ю.С., 1986, с.222).
В Европе самые ранние пиковидные наконечники известны в
аварских древностях VII в. и в глодосском комплексе 2-й половины
VII в. (Поднепровье). В Приуралье эти копья впервые широко рас¬
пространяются в неволинских комплексах к.VII-VIII вв., а к IX в.
проникают в лесное Прикамье (ломоватовские и поломские древ¬
ности) (Семенов В.А., 1980, таб.XXIII, 9-10. Голдина Р.Д., 1985,
таб-XXVII, 12,17,24-25).
Таким образом, пиковидные копья появляются практически од¬
новременно в Приуральской лесостепи, Поднепровье и Централь¬
ной Европе. Это говорит о существовании какого-то исходного пун¬
кта вне европейской части Евразии, где могли появиться пиковидные
наконечники. На уровне современных данных пока трудно опреде¬
лить, даже предположительно, территорию, где сформировались
пики. В качестве гипотезы можно предложить лесостепные районы
Западной Сибири. Правомерность такого предположения основы¬
вается на находке пиковидного наконечника в комплексе V-VI вв.
Бурковского могильника Верхнего Прикамья (Голдина Р.Д., 1985,
Taбл.XXVII,ll). По мнению большинства исследователей, населе¬
ние, оставившее этот памятник, было связано с лесостепными рай¬
онами Зауралья и Западной Сибири. Неволинское население и ка¬
кая-то часть авар также имели западносибирское происхождение.
Малочисленность лесостепных материалов из Западной Сибири пока
не дают возможности проверить предложенную гипотезу.
Наряду с самобытными образцами копий, неволинцы исполь¬
зовали лесные формы. Однако последние не получили развития в
неволинской среде. Пиковидные наконечники копий численно пре¬
обладают. Караякуповское население до X в. наконечники копий не
использует. Появившиеся в Месягутовской лесостепи в X-XI вв. ко¬
пья отражают связи с кимакским миром.
Дистанционное оружие представлено сложносоставными лука¬
298
ми тюркского типа, которые в VIII в. сменяют гуннские и бытуют
до конца этого периода.
Значительные изменения в этот период претерпевает ассорти¬
мент наконечников стрел. В это время трехлопастные наконечники
практически выходят из употребления. Основным типом наконеч¬
ника становится плоский, причем основную нагрузку несут строй¬
ные остроконечные типы. Хотя плоские наконечники типа срезней
появляются в Приуралье очень рано, они не составляют значитель¬
ного количества на данном этапе. Значительный процент граненых
бронебойных наконечников хорошо сочетается с появлением за¬
щитного вооружения в данном регионе. Причем наибольшее коли¬
чество бронебойных наконечников встречено в Месягутовской ле¬
состепи.
Сокращение количества наконечников стрел в X-XI вв. связано
с уходом значительной массы населения из лесостепных террито¬
рий во 2-й половине IX в. Однако соотношение типов наконечни¬
ков не изменяется. Продолжают действовать те же тенденции в раз¬
витии дистанционного оружия, что и в VIII-IX вв. Единственное
отличие - это увеличение удельного веса костяных наконечников
стрел, что в основном относится к Месягутовской лесостепи.
В VIII-IX вв. предметы защитного вооружения встречены лишь в
Лагеревском могильнике. В этот период кольчатый и пластинчатый
доспех дополняется шлемом. Примечательно отсутствие защитного
вооружения в наиболее южных караякуповских памятниках (Стер-
литамак, Бекешево, Хусайново). Хотя по количеству других пред¬
метов вооружения последние значительно превосходят памятники
Месягутовской лесостепи.
X-XI вв. характеризуются присутствием защитного вооружения
лишь в памятниках Месягутовской лесостепи.
Период VIII-IX вв. в Приуралье отличается бурным развитием
предметов конского снаряжения, из которых основными являются
стремена и удила. В это время увеличивается как общее количество
стремян, так и их типологическое разнообразие. Одной из наиболее
представительных групп являются стремена салтовского типа. Эта
форма стремян, хотя и в разных соотношениях, была распростра¬
нена по всей лесостепи. Наименьшее количество салтовских стре¬
мян встречено в Месягутовской лесостепи. Наряду с ними широкое
хождение имели стремена азиатских форм - стремена с круглой рам¬
кой в сочетании с пластинчатой или восьмеркообразной петлей.
Наибольшее количество этих стремян происходит из Лагеревского,
299
Неволинского и Верх-Саинского могильников. К концу этого пери¬
ода в X-XI вв. используются в основном стремена высоких пропор¬
ций. Выходят из употребления восьмеркообразные стремена, петля
становится только пластинчатой, нечетко выраженной.
Среди удил наблюдается такое же разнообразие форм и типов,
как и среди стремян. Подавляющее большинство среди них состав¬
ляют удила со стержневидными псалиями. Для памятников лесосте¬
пи этого периода характерно присутствие как европейских, так и
азиатских форм. В целом процесс развития конструкции удил в При¬
уральской лесостепи проходил аналогично генезису удил степной
полосы Евразии. Расположение Урала на стыке двух культурно-ис¬
торических общностей: восточноевропейского и южносибирского
кочевого мира объясняет некоторое своеобразие типологического
набора удил. Несколько отличаются от кочевнических конструктив¬
ные особенности неволинских удил. Последнее объясняется, види¬
мо, географическими условиями кунгурской лесостепи и хозяйствен¬
ными традициям неволинского населения.
Количественное и качественное многообразие предметов узды в
лесостепных памятниках позволило провести статистический ана¬
лиз взаимовстречаемости основных типов стремян и удил в комп¬
лексах VIII-XI вв. В результате образовались три группы наиболее
часто вместе встречающихся стремян и удил.
Первая группа состоит из предметов салтовских форм. Пары сал-
товской группы встречены в 13 комплексах, датированных VIII-1-й
пол. IX вв. Две трети пар салтовской группы происходят из юго-
западных памятников караякуповской культуры, находящихся в
непосредственной близости к ареалу салтово-маяцких памятников.
В караякуповских памятниках пары салтовского блока встречены в
богатых либо воинских, либо женских комплексах, что позволяет
считать их социально-маркирующими предметами. В Неволинском
могильнике эти вещи встречены как в богатых воинских комплек¬
сах, так и в бедном погребении, не имеющем другого инвентаря
(п.62).
К салтовской группе посредством слабых связей примыкают стре¬
мена с вогнутой подножкой, продолговатой рамкой и восьмерко¬
образной петлей, а также удила с подвижными кольчатыми псали¬
ями и дополнительными трензельными кольцами. Слабость связей
этих предметов с салтовской группой объясняется небольшим ко¬
личеством вышеперечисленных пар (3 комплекса), а также мень¬
шим периодом одновременного бытования. Стремена указанного типа
300
по неволинским материалам датируются в пределах k.VII-VIII вв.
Зха дата подтверждается комплексами новинковского типа, где
встречены аналогичные стремена. Памятники новинковского типа
датируются в пределах 2-й пол. VII-1 -й пол.УШ вв. VIII в. датируют¬
ся эти стремена на материалах Северного Кавказа. Примыкающие к
ним удила также датируются неволинской стадией одноименной
культуры, то есть k.VII-VIII вв. Эта дата согласуется с выводом А.В-
Крыганова о том, что грызла с окончаниями типа 6 датируются не
позднее середины VIII в. Нижняя граница бытования этих удил под¬
крепляется также находкой подобного экземпляра в комплексе Ша-
реевского могильника, материал которого датируется не позднее
VII в. Таким образом время бытования этой пары в лесостепных
памятниках Приуралья можно ограничить в пределах конца VII-1-й
пол. VIII вв. Предметы этой пары происходят в основном из комп¬
лексов неволинской культуры.
Третья группа сформирована из комплексов, где объединяющим
звеном служат восьмеркообразные стремена с круглой рамкой, к
ним примыкают удила с неподвижными кольцами, удила с восьмер¬
ковидными окончаниями грызел и удила с подвижными кольцами.
Эта группа датируется в пределах VII-X вв. и объединяет типы пред¬
метов конского снаряжения азиатских форм.
Стремена с грушевидной рамкой и невыраженной пластинчатой
петлей коррелируются с кольчатыми удилами X-XI вв. Отсутствие
устойчивой связи с вышеописанными группами указывает на их
позднюю датировку.
В целом развитие предметов конского снаряжения выглядит сле¬
дующим образом: в начале периода конская упряжь в Приуральс¬
кой лесостепи в своем развитии испытывает влияние европейских и
азиатских форм. С середины IX в. господствующими становятся ази¬
атские типы стремян и удил. К концу периода происходит некото¬
рая унификация. С X в. основным типом стремян становятся груше¬
видные стремена с пластинчатой петлей и кольчатые удила с
двусоставными грызлами.
Для периода VIII-XI вв. характерно сосуществование различных
типов предметов вооружения и конского снаряжения по своему
Функциональному назначению дублирующих друг друга.
Большинство новых типов, появившихся в этот период, являет¬
ся модификациями предметов предшествующего хронологического
этапа, и продолжают линию их развития. К XI в. намечается тенден¬
ция к снижению типологического многообразия материала.
301
Анализ процесса изменения во времени предметов вооружения
и конского снаряжения, кроме выделения трех хронологических
периодов, позволил сделать ряд важных выводов.
Во-первых, на VI в. н.э. попадает процесс принципиальной сме¬
ны комплекса вооружения в культурах Приуральской лесостепи. На
протяжении VI-VII вв. здесь появляются новые типы вооружения,
не связанные генетически с предшествующим периодом.
Зафиксированные изменения настолько принципиальны, что,
на наш взгляд, можно говорить о начале нового витка в развитии
военного дела племен лесостепного Приуралья. VI в. становится точ¬
кой отсчета для дальнейшего развития военного дела вплоть до раз¬
витого средневековья.
Во-вторых, появление на протяжении одного столетия (VIII-IX
вв.) большого количества различных типов однофункциональных
вещей, говорит о процессе интенсивного развития военной техни¬
ки в этот период. Основным содержанием этого процесса является
поиск не только наиболее оптимальных форм оружия, но и опти¬
мального набора вооружения. Достаточно упомянуть появление и
исчезновение различных категорий древкового оружия.
В-третьих, в XI в. намечается тенденция к унификации форм
вооружения и особенно конского снаряжения. Это говорит о том,
что процесс поиска оптимального комплекса боевых средств к это¬
му времени был завершен. Перечисленными тенденциями и опре¬
деляются особенности каждого из выделенных хронологических эта¬
пов.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Голдина Р.Д., 1985. Ломоватовская культура в Верхнем Прикамье. Иркутск.
Крыганов В.А., 1987. Вооружение и конское снаряжение кочевников юга
Восточной Европы VII-X вв. Дисс.... канд. ист. наук. Харьков.
Семенов В.А., 1980. Варнинский могильник // Новый памятник поломс-
кой культуры. Ижевск.
Худяков Ю.С., 1986. Вооружение средневековых кочевников Южной Си¬
бири и Центральной Азии. Новосибирск.
302
И. Э. Л юбчанский
ХРОНОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ КОМПЛЕКСОВ
«КУРГАНОВ С УСАМИ» ЕВРАЗИЙСКОЙ СТЕПИ
В 1966 г. вышла в свет фундаментальная монография А.К.Моргу-
лана, К.А.Акишева, М.К.Кадырбаева, А.М.Оразбаева «Древняя куль¬
тура Центрального Казахстана», в которой авторы публикуют наи¬
более интересные комплексы «курганов с усами», дают их типологию
и картографию (Маргулан А.Х., Акишев К.А., Кадырбаев М.К.,
Оразбаев А.М., 1966, с.308-392). В связи с тем, что эти памятники
располагаются на площадках могильников тасмолинской археоло¬
гической культуры, а также из-за бедности археологического мате¬
риала, они были отнесены к курганам раннего железного века Цен¬
трального Казахстана. По непонятным причинам в работу не вошел
опубликованный ранее М.К.Кадырбаевым курган 19 могильника
Канаттас, который датируется автором IV-V вв. н.э. (Кадырбаев М.К.,
1959, с.179-182, рис.14,15).
Отнесение комплексов «курганов с усами» к памятникам сакс-
кого круга прочно вошло в археологическую науку. Эта ситуация
сохраняется до настоящего времени, хотя они уже исследованы не
только в Казахстане (Канаттас, Зевакинский могильник, могиль¬
ник Беркутты) (Арсланова Ф.Х., 1975, с. 116-129; Ахинжанов С.М.,
1977, с.72-80), но и в Южном Зауралье (Таиров А.Д., Любчанский
И.Э., 1995, с.85-88), и в Зауральской Башкирии. Все эти комплек¬
сы существовали в пределах V-VIII вв. н.э. Кроме этого в статье
А.И.Семенова находим публикацию аналогичных памятников юж¬
норусских степей, к которым относятся хорошо известные комп¬
лексы Вознесенка, Новогригорьевка, Три Брата и другие (Семенов
А.И., 1988, с. 102). Таким образом, возникает своеобразный фено¬
мен комплексов «курганов с усами»: разрыв между ранней датой
существования (VII-III вв. до н.э.) и поздней (V-VIII вв. н.э.) почти
в тысячу лет. При этом большинство комплексов этих памятников,
исследованных в Центральном Казахстане, не имеет четко датиру¬
емого материала.
Пытаясь как-то объяснить этот феномен временного разрыва,
следует обратиться к анализу определенных элементов этих памят¬
ников: типы насыпей, строение усов, расположение остатков по¬
гребального инвентаря в насыпях, усах, ритуальных площадках.
В той же работе 1966 г. была дана типология комплексов «курга¬
нов с усами». Авторами было выделено 4 основных типа:
303
I тип - два центральных кургана, расположенные по линии 3-В,
причем восточный - меньших размеров; II тип - два центральных
кургана, примерно одного диаметра, расположены по линии С-Ю;
III тип - малый курган и большой слиты в одно целое; IV тип - один
большой курган. Гряды-«усы» отходят от курганов в восточном на¬
правлении (Маргулан А.Х., Акишев К.А., и др., 1966, с.308-309).
Эту градацию основных типов «курганов с усами» дополняет 9 ва¬
риантами П.Н.Мариковский (Мариковский П.Н., 1983, с.27, рис.1).
Ссравнивая два типологических ряда, нетрудно увидеть, что прак¬
тически без изменения остаются типы I, III, IV (по М.К.Кадырба-
еву), тогда как тип II дополняется П.Н.Мариковским тремя вари¬
антами, которые все же принципиально не отличаются от исходной
структуры. Они также располагаются цепочкой по линии С-Ю, не¬
большие по размеру насыпи, хотя их число увеличивается до 3-4 в
ряд (рис.1). Необходимо также упомянуть о попытке А.З.Бейсенова
изменить и упростить типологию «курганов с усами», предложен¬
ную М.К.Кадырбаевым.Он предлагает разделить все «курганы с уса¬
ми» на три типа, внутри которых выделяются несколько вариантов
(Бейсенов А.З., 1996, с.36, рис.1). Однако эта новая типология прак¬
тически ничем не отличается от типологии М.К.Кадырбаева. Под
насыпью северного кургана очень редко встречаются могильные ямы,
в большинстве же случаев они отсутствует. На уровне древней по¬
верхности и материка таких курганов встречаются угли, следы огня,
костяки и отдельные кости лошадей, в восточных полах курганов
располагаются сосуды или их фрагменты.
Из всей совокупности комплексов «курганов с усами» Централь¬
ного Казахстана к этому типу можно отнести (по имеющимся в
нашем распоряжении материалам) 8 комплексов, из которых четко
датируемыми (IV-VI вв н.э.) являются курганы Зевакинского мо¬
гильника и курган 19 могильника Канаттас (Кадырбаев М.К., 1959,
с.179; 3, с.117-118).
С началом сплошного археологического исследования южных
районов Челябинской области и восточного Оренбуржья было об¬
наружено число комплексов «курганов с усами», не уступающее
числу аналогичных памятников Центрального Казахстана. Поэтому
территорию Южного Зауралья можно поставить на второе место по
концентрации памятников подобного типа. Здесь, включая Заураль¬
скую Башкирию, известно около 50 таких комплексов. Археологи¬
чески же из них изучено только 5. Остальные обнаружены по аэро¬
фотоснимкам и обследованы визуально с выездом на их
304
месторасположение (рис.2)
днализ аэрофотоснимков (совместно с И.М.Батаниной) пока¬
зал, что из основных типов комплексов «курганов с усами» на тер¬
ритории Южного Зауралья встречается только два - II и IV (по
IVl.K-Кадырбаеву). Причем численное соотношение этих типов при¬
мерно такое же, как и в Центральном Казахстане. Из почти 50 ком¬
плексов 7 относятся к типу II, а из них только один комплекс «кур¬
ган с усами» Солончанка I имеет достаточно точную датировку -
V-1-я четверть VI вв н.э. (Таиров А.Д., Любчанский И.Э., 1995,
с.87). В отличие от центрально-казахстанских комплексов зауральс¬
кие имеют измененную архитектуру: помимо каменных насыпей и
«усов» встречаются грунтовые «усы». Такое «новшество» относится
в основном к комплексам II типа. Необходимо также отметить, что
зауральские комплексы отличается по топографии. Курганы с «уса¬
ми» II типа занимают места весьма специфичные, не характерные
для расположения могильников кочевников раннего железного века:
как правило, это первая надпойменная терраса небольших уральс¬
ких речушек. Комплексы «курганов с усами» IV типа в основном
располагаются на водоразделах и высоких сопках, что вполне тра¬
диционно для памятников кочевников.
Отличительной особенностью являются также более длинные
«усы». Если в Центральном Казахстане средняя длина курганных
«усов» достигает чуть более 50-60 м, то в Южном Зауралье она со¬
ставляет около 120-140 м. В степях Южного Зауралья имеются и «ано¬
мальные» комплексы, у которых «усы» направлены не на восток от
центральных насыпей комплекса, а на запад и юг (всего 4 случая).
Сложнее дело обстоит с комплексами III и IV типов. Из более 40
комплексов исследованы на данный момент только 3. Причем, кро¬
ме неорнаментированных фрагментов керамики, в них не было
никакого другого материала. В виде исключения можно привести
фрагменты кушнаренковской и чаатасской керамики из комплекса
«Курган с усами Кайнсай». Анализируя материалы этого кургана,
С.Г.Боталов склонен видеть здесь вторичное использование насыпи
более раннего кургана эпохи раннего железного века (под насыпью
находилось погребение VI в. до н.э.), считая, что «усы» принадле¬
жат более позднему сооружению. Исходя из этого суждения и учи¬
тывая керамический комплекс памятника, он датирует его VII-VIII
вв. н.э. (Боталов С.Г., 1995, с.15).
Исследование в Зауральской Башкирии указанных памятников
только начинается. И пока только в одном исследованном комплек-
39-699
305
се обнаружены хорошо датируемые предметы: стрелы, колчанный
крюк, удила, керамика. Аналогии его вещевому материалу мы нахо¬
дим в кочевнических древностях позднехуннского времени Алтая, а
также в памятниках джетыасарской культуры (Левина Л.М., 1966,
с.73-78, рис. 15,26). Поэтому курган из Зауральской Башкирии пред¬
варительно можно датировать VI-VII вв. н.э.
Сравнение материалов зауральских комплексов и комплексов
Центрального Казахстана выявляет тот же феномен - курганы с
«усами» в своем большинстве не содержат датирующего материала.
Основная масса находок состоит из фрагментов керамики и сгорев¬
ших, истлевших частей конских скелетов. Рассмотрев планы и дос¬
тупные материалы известных комплексов «курганов с усами» евра¬
зийской степи, приходим к следующему:
- во-первых, сравнительный анализ типов сооружений и погре¬
бального инвентаря комплексов «курганов с усами» Центрального
Казахстана и Южного Зауралья свидетельствует о том, что комп¬
лексы II и IV типов с их вариантами (по М.К.Кадырбаеву и П.Н.Ма-
риковскому) относятся к эпохе Великого переселения народов и
датируются V-VIII вв. н.э. на основании конструктивных особеннос¬
тей надкурганных сооружений, погребального обряда и погребаль¬
ного инвентаря;
- во-вторых, хотя комплексы «курганов с усами» I типа являют¬
ся доминирующими в системе памятников Центрального Казахста¬
на, они все же остаются слабо изученными. Для них характерно
практически полное отсутствие датирующего материала. По коллек¬
ции керамики, полученной из этих памятников, нельзя достаточно
точно установить их хронологическую принадлежность, так как по
профилировке и внешнему виду она напоминает как прототипы
хуннской посуды II-I вв. до н.э., так и формы джетыасарских сосу¬
дов 1-ой половины I тыс. н.э. Таким образом, о времени сооружения
и периоде существования комплексов «курганов с усами» I типа
ничего конкретного сказать нельзя. Интуитивно чувствуется их зна¬
чительная отдаленность от круга памятников тасмолинской культу¬
ры. В данный момент нет и веских аргументов в сторону сохроноло-
гизации их с комплексами II и IV типов. Поэтому не можем
согласиться с точкой зрения С.Г.Боталова о том, что комплексы
«курганов с усами» принадлежат к миру кочевников VI-IX вв., ко¬
торую он сформулировал в ряде последних публикаций (Боталов
С.Г., 1996, с.203; Боталов С.Г., 1996, с.75);
- в-третьих,’учитывая возможную хронологию комплексов «кур¬
306
гаНов с усами» II и IV типов, закономерно возникает вопрос об их
этнокультурной принадлежности. Несомненно, они входят в круг
памятников эпохи Великого переселения народов азиатской части
степи, которая, по мнению ряда исследователей (А.М.Мандельш¬
там, А.С.Скрипкин), началась на рубеже еще III-II вв. до н.э. и свя¬
зана с хуннским давлением на племена сакского круга (Скрипкин
д с., 1994, с.30-31). Последнему имеются яркие подтверждения в
китайских исторических хрониках. Процесс миграции кочевого на¬
селения в Азии продолжается в течение почти полутора тысяч лет с
короткими перерывами. Однако, если мы более или менее хорошо
представляем себе миграционные процессы в III в. до н.э.-IV в.н.э. и
в IX-XVIII вв. н.э., то время V-VIII вв. н.э. в этом отношении остает¬
ся за пределами каких-либо конкретных знаний.
Этот хронологический отрезок в истории азиатских степей в ос¬
новном охватывают два крупных геополитических события - обра¬
зование и гибель государства эфталитов и кидаритов (IV-первая чет¬
верть VI вв. н.э.) и существование Тюркских каганатов (552-744 гг).
После ухода гуннов за Волгу в 375 г. на обширной территории ура¬
ло-казахстанских степей остались группы ирано- и тюркоязычного
происхождения, которые, возможно, зимовали в песках Мойын-
кум и в предгорьях Каратау, а на лето откочевывали в Центральный
Казахстан и Южное Зауралье, вплоть до кромки лесостепной зоны
Урала (Таиров А.Д., 1989, с.28). Именно эти группы населения мог¬
ли оставить комплексы «курганов с усами» постгуннского времени.
В V в. н.э. они попали в вассальную зависимость от сильного эфтали-
то-кидаритского государства и первые (в 526 г.) испытали натиск
будущих гегемонов азиатских степей - тюрок. Уступив в этом проти¬
востоянии тюркам, этнос, оставивший комплексы «курганов с уса¬
ми», открыл последним путь к экспансии на запад, достигшей к
558 г. берегов Волги (Восточный Туркестан в древности..., 1992,
с. 133). Археологически этот процесс подтверждается следующим. Где-
то в промежуток от 526 г. до 558 г. происходит замещение комплек¬
сов II типа (Солончанка I; Зевакино, к. 1,2; Джанайдар; Канаттас
К-19) на комплексы IV типа (Беркутты, Кайнсай, Кызылжар). Из¬
меняются не только погребальные традиции, но и материальная
культура. Если для комплексов II типа было характерно сохранение
хуннских элементов (комплекс вооружения, погребение целых ко¬
стяков лошадей, полихромный стиль и керамика), то комплексы
IV типа содержат трупосожжение, усиливается культ огня, исчеза-
ет полихромный стиль, появляется абсолютно новая посуда чаатас-
307
ского облика. Наши лаконичные сравнения могут подтверждать мысль
о том, что постхуннское население урало-казахстанских степей, пер¬
воначально сохраняя свою самобытность (до 526 г.), испытывает
сильное давление со стороны государственной культуры Тюркского
каганата и в конце концов принимает ее, войдя в состав новой
кочевой империи.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Арсланова Ф.Х., 1975. Курганы с «усами» Восточного Казахстана //Древ¬
ности Казахстана. Алма-Ата.
Ахинжанов С.М., 1977. Курган с «усами» на юго-западных склонах Кара-
тау // Археологические исследования в Отраре. Алма-Ата.
Бейсенов А.З., 1996. Культово-ритуальные сооружения древних номадов
Центрального Казахстана// Изв. Мин. науки - АН РК. Серия обществ, наук.
№2.
Боталов С.Г., 1995. Тюркские кочевники Урало-Иртышья // Культуры
степей Евразии второй половины I тысячелетия н.э. Самара.
Боталов С.Г., 1996. Волго-Уральские и Казахстанские степи в VI-VIII вв.
(некоторые вопросы тюркизации Евразийских степей) // Новое в археоло¬
гии Южного Урала. Челябинск.
Боталов С.Г., 1996. Сыновья крылатых волков (тюрки) //Древность Ура¬
ла. Екатеринбург.
Восточный Туркестан в древности и раннем средневековье (этнос, языки,
религии), 1992. М.
Кадырбаев М.К., 1959. Памятники ранних кочевников Центрального
Казахстана // Труды ИИАЭ АН КазССР. Т.7.Алма-Ата.
Левина Л.М., 1966. Керамика и вопросы хронологии памятников Джеты-
Асарской культуры // Материальная культура народов Средней Азии и
Казахстана. М.
Маргулан А.Х., Акишев К.А., Кадырбаев М.К., Оразбаев А.М., 1966. Древняя
культура Центрального Казахстана. Алма-Ата.
Мариковский П.Н., 1983. К изучению астрономического значения курга¬
нов с «усами» // Вестник АН КазССР. №4.
Семенов А.И., 1988. К выявлению центральноазиатских элементов в куль¬
туре раннесредневековых кочевников Восточной Европы// АСГЭ. Вып.29.
Скрипкин А.С., 1994. К определению содержания понятия «сарматская
эпоха» // Проблемы истории и культуры сарматов. Волгоград.
Таиров АД., 1989. Пастбищно-кочевая система и исторические судьбы
кочевников У рало-Казахстанских степей в начале I тысячелетия до н.э. //
Скифо-сибирский мир. Кемерово.
Таиров А.Д., Любчанский И.Э., 1995. Археологический комплекс «кургана
с усами» эпохи Великого переселения народов на Южном Урале // Куль¬
туры степей Евразии второй половины I тысячелетия н.э. Самара.
308
8
со
<
2
X
X
*
£
14й Iя]
QO ООО 00000
п/уп
е
О* О
V
О
V J
Оо
\ J \ J
и® но
Рис. 1. Типологии комплексов “курганов с усами
40-699
309
Рис.2. Карта-схема расположения “курганов с усами”
1.Варненский; 2.Тулак; З.Новокулевчинский; 4.Мичуринский; 5. Сис¬
тема; б.Городищенский; 7.Красный Яр; 8.3нойный; 9.Карталы; 10.Виш¬
невый; 11.Рассветное; 12.Елизаветпольский; 13.Карагайлы-Аят I; 14.Ка-
рагайлы-Аят II; 15. “Чертово городище” I; 16. “Чертово городище ” II;
П.Кайнсай; 18.Рымникский; 19.Мирное; 20.Синташтинский; 21.Куй-
сак; 22.3ингейский; 23.Заря I; 24.Заря II; 25.Сухореченский; 26.Камен¬
ка I; 27.Новинка II; 28.Новинка I; 29. Новинка 1а; 30.Александровский;
31. Кру тая гора; 32. Черкасы; ЗЗ.Кайрахта I; 34.Кайрахта II; 35.Амам-
байский; 36.Карабулак; 37.Измайловский I; 38.Измайловский II; 39.Кон-
дуровский; 40. Амурский; 41.Илъясский I; 42.Ильясский II; 43. Обручев-
ский; 44.Березовский; 45.Адрианополь; 46.Солончанка I
310
В.П.Костюков
о ХРОНОЛОГИЧЕСКОЙ ПОЗИЦИИ ПОМИНАЛЬНЫХ
ОГРАДОК ЮЖНОГО ЗАУРАЛЬЯ
Со времени открытия в степной зоне Южного Зауралья памят¬
ников, хорошо известных в литературе как (древне)тюркские по¬
минальные оградки, прошло чуть более десяти лет. К сегодняшнему
дню они обнаружены и изучены здесь уже в 7 точках: по берегам
рек Карагайлы-Аят (Каменный Амбар-2,), Караталы (Система-1,
днненское-6), Синташта (Кайнсай) и Большая Караганка (Алек¬
сандровский) на юге Челябинской области, на р. Суундук (Солон-
чанка-8) на северо-востоке Оренбургской области, а также на р.
Тобол (Аксак) на юго-западе Кустанайской области. Всего исследо¬
вано около двух десятков оградок. В большинстве они уже введены в
научный оборот (Костюков В.П., 1994; Боталов С.Г., 1996а), по¬
этому мы полагаем возможным ограничиться лишь обобщенным
описанием этого вида ритуальных сооружений в Южном Зауралье.
Рассматриваемые памятники представляли собой как обособлен¬
ные, так и входящие в состав могильников комплексы, содержав¬
шие от 1 до 4-х оградок. Все они в классификации, разработанной
В.Д.Кубаревым для оградок Саяно-Алтая и Монголии (Кубарев В.Д.,
1984, с.50-51), определяются либо как юстыдские (одиночные), либо
как яконурские (рядом стоящие, организованные в линию). Комп¬
лекс Солончанка-8, состоявший из 4-х окруженных ровиком огра¬
док, в этой же классификации может быть отнесен к аютинскому
типу. Линии оградок яконурского типа ориентированы меридио¬
нально с отклонениями (порой большими) от северного направле¬
ния как к западу, так и к востоку. Оградки всех типов характеризу¬
ются малыми размерами (от 2,0x2,0 м до 3,0x3,0 м), квадратной или
прямоугольной, близкой к квадратной формой (в последнем случае
длинные стенки всегда ориентированы широтно), нестрого выдер¬
жанной ориентацией стенок даже в пределах одной линии. Стенки
изготовлены чаще всего из одной-двух крупных гранитных плит,
причем восточная стенка почти всегда образована одной плитой.
Плиты устанавливались в узкие канавки, прорезавшие материк на
глубину 0,1-0,2 м, и, сверх того, расклинивались в них изнутри и
снаружи мелкими камнями. Мелким же рваным камнем заполнено
внутреннее пространство оградок - до верхнего уровня стенок или
несколько ниже его.
311
В центре сооружения обязательно размещались или ямка, обыч¬
но диаметром 0,3-0,4 м, с остатками столба, или углубление с по¬
логими стенками, диаметром до 1 м и глубиной до 0,6 м, заполнен¬
ное камнями (иногда кварцитовыми гальками). В двух случаях в центре
зафиксированы обширные ямы, судя по конфигурации и заполне¬
нию, грабительские. Большинство оградок было окружено столбо¬
выми ямками. Количество их от 8 до 17, диаметр и глубина в мате¬
рике - около 0,3 м. Ямки располагались чаще всего регулярно,
непосредственно у стенок, в отдельных случаях зафиксированы ос¬
татки шестов, выпадающих из регулярной линии и находившихся
на некотором удалении от стенок. Основания шестов, как правило,
расклинивались мелкими камнями. Следует отметить, что несколь¬
ко оградок, выглядевших до раскопок как небольшие насыпи из
сравнительно мелких камней, идентифицированы только благода¬
ря наличию столбовых ямок, выразительно отмечавших слегка уг¬
лубленный в материк контур сооружения стандартных размеров.
На большинстве оградок зафиксированы следы огня. Чаще всего
они встречались в заполнении ямок, из которых основания сгорев¬
ших шестов были извлечены еще в древности. В них найдены мелкие
обломки обожженной древесины, комочки прокаленного грунта,
обломки челюстей лошади со следами обжига. Внутри оградок и за
их пределами на погребенной почве иногда встречались отдельные
угли. Обширные пятна прокала засвидетельствованы на дне ровика,
окружавшего оградки комплекса Солочанка-8, а в основании ог¬
радки №5 на Каменном Амбаре-2 были обнаружены сожженная рама
из плах и значительные скопления углей.
Кости животных являются, по существу, единственным видом
находок на оградках Южного Зауралья. Абсолютное большинство
костей принадлежит лошади (почти исключительно кости черепа,
зубы), известны отдельные находки костей овцы и верблюда. Обыч¬
но коллекция костей лошади включает останки одной-трех особей,
экстраординарно (16 особей) останки лошади были представлены
в группе оградок Солончанка-8. Кости часто обожжены. Из других
находок можно назвать железный нож и фрагменты керамики, встре¬
ченные при раскопках всего двух оградок.
Более половины исследованных оградок имели каменные извая¬
ния или стелы без изображения, установленные непосредственно у
стенок, обращенных к востоку. Часть изваяний к моменту раскопок
была утрачена; их существование подтверждалось ямками, в кото¬
рых они первоначально помещались, иногда сохранившими и об-
312
чомки оснований. Известны также оградки без следов изваяний.
Всего на оградках в Южном Зауралье найдено 7 скульптур раз¬
ной степени сохранности, составляющих достаточно однородную
серию. Из полностью сохранившихся изваяний только одно пояс¬
ное объемное.1 Остальные принадлежат типу лицевых (с сохране¬
нием пропорций человеческой фигуры); судя по стилевым особен¬
ностям, лицевыми были и фрагментированные изваяния. На всех
скульптурах в линейно-прорезной технике изображены усатые муж¬
ские лица, с заметными чертами монголоидное™. Голова выделена
боковыми выемками и ломаной линией подбородка. Дополнитель¬
ных деталей нет. Лишь в одном случае (оградка №3 в группе Камен¬
ный Амбар-2) дано схематичное изображение сабли - на тыльной
стороне скульптуры, клинком вверх. Почти все изваяния имеют на¬
меренные повреждения. Согласно наблюдениям на одной из огра¬
док комплекса Солончанка-8, изваяние было поставлено уже после
того, как жерди, окружавшие ее, были сожжены или сломаны.
Как видно, описанные памятники по большинству признаков
демонстрируют несомненное родство с оградками, широко пред¬
ставленными в восточной части евразийских степей и являющими¬
ся (вкупе со своим непременным атрибутом - каменными изваяни¬
ями) одной из выразительнейших черт культуры центрально-
азиатских тюрков. Литература, посвященная этому виду кочевни¬
ческих древностей, сегодня исчисляется десятками монографичес¬
ких статей, публикаций и разделов работ более общего характера,
что объясняется не только обилием памятников, но и в немалой
степени дискуссионностью почти всех основных вопросов бытова¬
ния оградок, в первую очередь таких, как назначение, семантика
(самих оградок и их конструктивных деталей, балбалов, изваяний),
этническая принадлежность, хронологические рамки.
Впрочем, последний вопрос до недавнего времени не вызывал
принципиальных разногласий. Причина заключается, как это ни
парадоксально, как раз в чрезвычайной трудности определения воз¬
раста оградок. Ненадежность обычных методов для датирования от¬
крытых комплексов, каковыми являются все оградки, вместе с край¬
ней редкостью вещевых находок в них, заставили исследователей
обратиться к датирующим возможностям каменной скульптуры. В
хронологическом аспекте рассмотрены предметные наборы, изоб¬
раженные на изваяниях, а также иконографические особенности
последних.
Л.А.Евтюхова, впервые применившая сравнительный метод к
313
тюркской скульптуре Южной Сибири и Монголии, пришла к зак¬
лючению об аналогичности сосудов, оружия, украшений, поясной
гарнитуры, присутствующих на изваяниях, соответствующим кате¬
гориям инвентаря из погребений VII-IX вв. (Евтюхова Л А., 1952,
с.115). Впоследствии верхняя и нижняя границы периода лишь слег¬
ка корректировались. Так, Л.Р.Кызласов по аксессуарам изваяний,
подобным находкам из погребений с конем, а также по вещам,
найденным при раскопках оградок, датировал оградки Тувы време¬
нем восточных тюркских каганатов, т.е. VI-VIII вв. С возникновени¬
ем Уйгурского каганата оградки в Туве, по мнению Л.Р.Кызласова,
уже не сооружались, а собственно уйгурские изваяния, относящи¬
еся к VIII-X вв., устанавливались без каких-нибудь дополнитель¬
ных сооружений (Кызласов Л.Р., 1960, с. 153; 1969, с.30-32, 80-82)
Близкую точку зрения на хронологию тувинских изваяний выска¬
зывал А.Д.Грач: фигуры с оградками датируются VII-VIII вв., фи¬
гуры без оградок - VIII-IX вв., возможно, и X в. (Грач А.Д., 1961,
с.67-69, 91). Я.А.Шер, обосновывая датировку семиреченских изва¬
яний, опирался на иконографическую классификацию, но восполь¬
зовался и методикой Л.А.Евтюховой (восходящей к АА.Спицыну).
Изваяния облика, характерного для скульптуры при оградках, были
выделены им в группу с датой VI-VIII вв. В целом же длительность
традиции изготовления каменной скульптуры в Семиречье и на Тянь-
Шане - с VI по XII вв. - была определена им, исходя более из
фактов местной истории (от времени массового расселения здесь
тюркских племен до возникновения государства Караханидов и пос¬
ледовавшего затем утверждения ислама), чем из возможностей срав¬
нительного анализа, по признанию Я.А.Шера и многих других ис¬
следователей, крайне несовершенного, но пока не имеющего
альтернативы (Шер Я.А., 1966, с.38-46).
В последующих исследованиях изваяний их классификация и да¬
тировка тоже оказывались по существу ориентированными на этно¬
политические этапы средневековой истории степи. В частности, для
скульптуры Казахстана в последнее время были созданы еще две
классификации. Одна принадлежит АА.Чарикову. Послужившие для
нее базой изваяния из музейных коллекций являлись в подавляю¬
щем большинстве беспаспортными, поэтому автором вопрос о со¬
оружениях, при которых находились изваяния, и не ставился. Вся
учтенная скульптура разделена А.А.Чариковым на три иконографи¬
ческих типа, каждый из которых имеет территориально-хронологи¬
ческие рамки существования: древнетюркский (VI-VIII вв., лока¬
314
лизуется в азиатских степях примерно до Актюбинской области),
кимако-кыпчакский или половецкий (IX-XII вв., ареал - от Тувы
до южнорусских степей), стеловидный (XII-XIV вв., распространен
По всей степной Евразии) (Чариков А.А., 1986, с. 144).
Во второй классификации, разработанной Л.Н.Ермоленко, вы¬
делены две группы скульптуры, каждая из которых связана с опре¬
деленными каменными конструкциями. Первой группе - изваяниям
древнетюркского облика с обозначенной и необозначенной позой
сопутствуют оградки. Эту группу Л.Н.Ермоленко датирует VI-VIII
вв. Вторая группа - изваяния кыпчакского облика с обозначенной и
необозначенной позой - связана с конструкциями, находящими
соответствия в половецких святилищах южнорусских степей, и да¬
тируется IX-началом XIII в. (Ермоленко Л.Н., 1991, с.12-16).
При всех своих достоинствах обе типологии вряд ли могут быть
использованы для определения хронологической позиции южно¬
уральских оградок без серьезных корректив. Типология А.А.Чарико-
ва, далеко разводящая во времени изваяния с канонической позой
и стеловидные, чрезмерно схематична (что, впрочем, мы, помня о
материале, который был задействован А.А.Чариковым, не можем
целиком поставить ему в вину). С хронологией, предложенной Л.Н.
Ермоленко для изваяний с оградками, трудно согласиться по дру¬
гой причине. Сегодня уже бесспорно, что ограничение верхней даты
оградок VIII в., при всем его счастливом согласии с падением роли
племен, господствовавших в Тюркских каганатах, представляется
устаревшим, хотя бы потому, что противоречит результатам радио¬
углеродного анализа, давшего для оградок из Дьер-Тебе время око¬
ло середины X в. (Кубарев В.Д., 1978, с.93). Более того, по мнению
В.Д. Кубарева, исторический контекст и многочисленные этногра¬
фические данные позволяют предположить, что малые оградки с
наиболее простыми по исполнению погрудными изваяниями воз¬
водились вплоть до XIV в. (Кубарев В.Д., 1984, с.46). Однако, столь
«длинная» хронология пока нашла немного сторонников. Большин¬
ство исследователей древностей тюрков Центральной Азии допус¬
кает сооружение оградок только до X в. (Савинов Д.Г., 1984, с.70;
1994, с.121; Овчинникова Б.Б., Федорова С.С., 1992, с. 82-83; Сура-
заков С.А., 1993, с.50-51), хотя по существу единственное возраже¬
ние против «длинной» хронологии сводится к тому, что китайские
источники не упоминают тюрков-тугю после X в. (Худяков Ю.С.,
Плотников Ю.А., 1990, с. 124-125). В этой ситуации показательно,
что обсуждая находку в алтайской оградке стремени, тип которого,
315
как считается, существовал с XII-XIII вв., С.А.Суразаков предпо¬
чел удревнить стремя до X в. (Суразаков С.А., 1993, с.50-51).
Что же касается даты оградок Южного Зауралья, то, по мнению
С.Г.Боталова, они существовали здесь с конца IX в. по XI в. В обо¬
сновании этого вывода - воспринятая у АА.Чарикова схема разви¬
тия казахстанской каменной скульптуры, радиоуглеродная дата Дьер-
Тебе, а также соображения, исходящие из общих представлений
С.Г.Боталова о периодизации этнополитической истории Урало-
Иртышья, в соответствии с которыми он находит возможным оха¬
рактеризовать оградки как самый ранний тип кыпчакских жертвен¬
но-поминальных комплексов (Боталов С.Г., 1996а, с.371-372; 19966,
с.225, 229, табл.1, 2, рис.15). Вместе с тем, как можно понять из
других недавних работ С.Г.Боталова, им не исключается вероят¬
ность и значительно более ранней хронологической позиции юж¬
ноуральских оградок (Боталов С.Г., 1996в, с.200; 1996г, с.75).
Датирование южноуральских оградок IX-XI вв. вступает в оче¬
видное противоречие ,с тем обстоятельством, что здесь (в степной
части), как признает С.Г.Боталов, «фактически отсутствуют погре¬
бения (комплексы) XI-XII вв.» (Боталов С.Г., 1996а, с.222); а мы
добавим: следует констатировать отсутствие здесь погребений, ко¬
торые можно было бы связать с носителями традиции возведения
оградок рассматриваемого типа, не только для начала II тыс. н.э, но
и для всей 2-й половины I тыс. н.э. Конечно, это противоречие можно
снять возвращением к идее о погребальном характере оградок, к
чему, видимо, и склоняется С.Г.Боталов, призывая «в определен¬
ной мере пересмотреть традиционные взгляды на узкую функцио¬
нальную принадлежность каменных оград, вымосток, курганов со
стелами или изваяниями как сугубо жертвенно-поминальных ком¬
плексов» (Боталов С.Г., 1996в, с.200). Однако это уже другой пово¬
рот проблемы. Поскольку для его обсуждения потребовалось бы слиш¬
ком много места, мы мотивацию и доказательность тезисов «оградки
суть ритуальные конструкции» и «оградки суть погребальные кон¬
струкции» анализировать здесь не будем. Укажем лишь, что посто¬
янно пополняемый арсенал археологической и исторической аргу¬
ментации непогребального назначения оградок (Добжанский В.Н.,
1989; Овчинникова Б.Б., 1990, с.8; Ермоленко Л.Н., 1992) видится
нам сейчас более основательным и убедительным, нежели доводы
в пользу захоронения в оградках остатков кремации.
На наш взгляд, в оградках Южного Зауралья прежде всего обра¬
щает внимание то, что они образуют значительно более унифици-
316
ованную группу, чем оградки восточной зоны степи. Однородность
выражается в близости параметров изваяний (стеловидность, спо¬
собы и манера передачи изображения), в одинаковости общих и
частных приемов оформления ограждения (размеры, распределе¬
ние плит по сторонам, способ крепления стенок, наличие столбо¬
вых ямок вокруг оград, характеристики деталей интерьера и т.п.), в
проявлении огненного ритуала, в отсутствии балбалов и др. Мало¬
численность, однотипность и упрощенный облик оградок можно
понимать, с одной стороны, как свидетельство кратковременности
обитания в Южном Зауралье этнической единицы, практиковав¬
шей столь выразительный ритуал перевода умерших в мир предков,
с Другой стороны, как знак сравнительно позднего ее появления на
этой территории. Эти предположения, в известной степени поддер¬
живаются стабильным соседством оградок с погребениями, дати¬
руемыми XIII-XIV вв. (Каменный Амбар, Система, Кайнсай, Змеи¬
ный Дол), или же с безынвентарными, характеризующимися
элементами раннемусульманской обрядности (Солончанка, Аксак).
Разумеется, сами по себе указанные наблюдения не могут слу¬
жить достаточным условием для датировки оградок XIII-XIV вв., и,
если бы в нашем распоряжении не было других фактов, эту дату
можно было бы обсуждать лишь в предварительном порядке. Пере¬
чень разнородных аргументов, привлеченных к защите поздней хро¬
нологической позиции оградок Южного Зауралья, нами уже при¬
водился (Костюков В.П., 1997, с. 13-14). Наиболее важным и убеди¬
тельным среди них, безусловно, является сходство, обнаруживше¬
еся между южноуральскими и надежно датированными западноси¬
бирскими оградками. Выше уже упоминалось, что стенки оградки
№5 в комплексе Каменный Амбар-2 были изготовлены из деревян¬
ных плах или досок, уложенных в специально подготовленном уг¬
лублении. Почти точно такие же оградки зарегистрированы и в Но¬
восибирском Приобье на могильниках Высокий борок и
Ельцовский-1. На подкурганных площадках, ограниченных кольце¬
выми ровиками, оградки-рамы, изготовленные из досок и перед
насыпкой кургана подожженные, помещались в неглубоких котло¬
ванах, устроенных рядом с могильными ямами. Могилы содержали
захоронения со шкурой коня и инвентарем, датирующимся XIII-
XIV вв. Одна оградка имела подтрапециевидную форму, другая квад¬
ратную, длина сторон у обеих - около 2,0 м. Вдоль трех стенок ог-
Радки из Высокого борка зафиксированы 9 ямок с остатками
сгоревших столбов. Кроме многочисленных следов пожарища, в ог¬
317
радках были найдены керамические сосуды, железные нож и нако
нечник стрелы (Адамов А.А., 1992, с.5). Особую ценность этим ма¬
териалам придает то обстоятельство, что оградки располагались по г,
общими земляными насыпями с погребениями XIII-XIV вв. в уело
виях, исключающих всякие сомнения в их синхронности. Таким
образом, факт доживания до монгольского времени оградок тоге
типа, который зафиксирован и в Южном Зауралье, можно считать
бесспорным.
В ямках, располагавшихся у стенок оградки из могильника Вы¬
сокий борок, по мнению А.А.Адамова, могли быть установленъ
деревянные изваяния, аналогичные «идолам» могильника Сопка-2
и тождественные отдельным образцам тюркской каменной скульп¬
туры (Адамов А.А., 1992, с.6). Однако расположение ямок дает малс
оснований для такой интерпретации их назначения. Более вероят¬
но, что в них помещались шесты, служившие для вывешивания
шкуры лошади. Эта деталь, рядовая для оградок Южного Зауралья
тоже имеет определенный хронологический потенциал. Вероятно,
именно такую оградку с изваянием, окруженную шестами, в сере¬
дине XIII в. на территории улуса Джучи наблюдал Г.Рубрук: «Я ви¬
дел одного недавно умершего, около которого они повесили на
высоких жердях 16 шкур лошадей, по четыре с каждой стороны
мира; и они поставили пред ним для питья кумыс, а для еды мясо,
хотя и говорили про него, что он был окрещен» (Рубрук Г., 1993,
с.89). Реалии оградок хорошо заметны и в отчете П.Карпини: «...дру¬
гого коня съедают и набивают кожу соломой и ставят ее повыше на
двух или четырех деревяшках, ...а кости того коня, которого они
съедают за упокой его души, они сжигают. И часто также женщины
собираются для сожжения костей за упокой душ людей, как это мы
видели собственными глазами...» (Карпини П., 1993, с.28).
Приведенный фрагмент из главы десятой сочинения Г.Рубрука
обычно трактуется как описание погребения комана, хотя соответ¬
ствия ему ни в западнокыпчакских, ни в восточнокыпчакских по¬
гребальных памятниках не известны. По нашему мнению, из про¬
цитированного текста отнюдь не следует, что в нем повествуется о
похоронах или могиле комана. Содержание и структура главы, как
и общий характер сведений, которыми располагал Г.Рубрук о ко-
манах, делают более правдоподобным заключение, что Г.Рубрук
сообщает здесь о ритуальном сооружении, воздвигнутом в честь умер¬
шего «богача» из числа татар. Среди последних в улусе Джучи весь¬
ма вероятно присутствие выходцев из Алтая, продолжавших и в
318
в. практиковать обряды, отличавших от прочих народов их ге¬
роических предков - алтае-телеских тюрков, т.е. тугю и теле (Сави¬
нов Д.Г., 1984, с.57). В частности, известно, что телесы, в которых
исследователи видят потомков древних тюрков, в 1207 г. были поко¬
рены Джучи-ханом (Гумилев Л.Н., 1993, с.262); носителями тради¬
ции возведения оградок на территории улуса Джучи могли быть и
другие претенденты на генетическое родство с тюрюотами - пред¬
ставители племени тикин (Гумилев Л.Н., 1994, с.89). Тикины, как
известно, были тесно связаны с найманами (Рашид ад-Дин, 1952,
с. 139), в значительной части вошедшими в состав улуса Джучи.
Таким образом, рассмотренные выше археологические и пись¬
менные данные, и, что не менее важно, общеисторический кон¬
текст позволяют включить поминальные оградки Южного Зауралья
в фонд памятников золотоордынского времени.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Адамов А.А., 1992. Тюркские поминальные сооружения лесостепного Обь-
Иртышья // Этническая история тюркоязычных народов Сибири и сопре¬
дельных территорий (по данным археологии). Материалы Всероссийской
конференции. Омск.
Боталов С.Г., 1996а. Тюркские кочевники Урало-Иртышья // КЕС . Са¬
мара.
Боталов С.Г., 19966. Каменные изваяния и жертвенно-поминальные ком¬
плексы Урало-Ишимского междуречья // Новое в археологии Южного Урала.
Челябинск.
Боталов С.Г., 1996в. Волго-Уральские и казахстанские степи в V-VIII вв.
(Некоторые вопросы тюркизации Евразийских степей) // Новое в архео¬
логии Южного Урала. Челябинск.
Боталов С., 1996г. Сыновья крылатых волков (тюрки) //Древность Ура¬
ла. Очерки истории Урала. Вып.2. Екатеринбург.
Грач А.Д, 1961. Древнетюркские изваяния Тувы (по материалам исследо¬
ваний 1953-1960 гг.). М
Гумилев Л.1993. Древние тюрки. М.
Гумилев Л.Н, 1994. В поисках вымышленного царства. Спб.
Добжанский В.Н., 1989. К вопросу о погребальном обряде восточных тюр¬
ков // Маргулановские чтения. Алма-Ата.
Евтюхова Л.А., 1952. Каменные изваяния Южной Сибири и Монголии
// МИА. №24.
Ермоленко Л.Н., 1991. Средневековые каменные антропоморфные извая-
нИя Казахских степей. Автореф. канд. дис. Кемерово.
Ермоленко Л.Н., 1992. Описание похорон у тукю в китайских хрониках и
°бычай установки изваяний // Этническая история тюркоязычных народов
Сибири и сопредельных территорий (по данным археологии). Материалы
319
Всероссийской конференции. Омск.
Карпини П., 1993. История монгалов // Путешествия в восточные страны
Плано Карпини и Гильома де Рубрука. Алматы.
Костюков В.П., 1994. Тюркские поминальные комплексы на Южном Урале
// Этнокультурные процессы в Южной Сибири и Центральной Азии в I-II
тысячелетии н.э. Кемерово.
Костюков В.П., 1997. Памятники кочевников XIII-XIV вв. Южного Зау¬
ралья (к вопросу об этнокультурном составе улуса Шибана). Автореф. канд.
дис. Уфа.
Кубарев В.Д., 1978. Древнетюркский поминальный комплекс на Дьер-
Тебе // Древние культуры Алтая и Западной Сибири. Новосибирск.
Кубарев В.Д., 1984. Древнетюркские изваяния Алтая. Новосибирск.
Кызласов Л.Р., 1960. Тува в составе Уйгурского каганата (VIII-IX вв.) /
/ Ученые записки Тувинского НИИЯЛИ. Вып. VIII. Кызыл.
Кызласов Л.Р., 1969. История Тувы в средние века. М.
Овчинникова Б.Б., 1990. Тюркские древности Саяно-Алтая в VI-X веках.
Свердловск.
Овчинникова Б.Б., Федорова С. С., 1992. Поминальный обряд древних тюр¬
ков Саяно-Алтайского нагорья // Востоковедение в Башкортостане. Меж¬
дународная научная конференция по проблеме: «История и культура наро¬
дов Евразии: древность, средневековье и современность» («Первые
Валидовские чтения»). Часть II. Уфа.
Рашид ад-Дин, 1952. Сборник летописей. Т. I, книга первая. М.-Л.
Рубрук Г., 1993. Путешествие в восточные страны // Путешествия в вос¬
точные страны Плано Карпини и Гильома де Рубрука. Алматы.
Савинов Д.Г., 1984. Народы Южной Сибири в древнетюркскую эпоху. Л.
Савинов Д.Г., 1994. Древнетюркские племена в зеркале археологии // Кляш-
торный С.Г., Савинов Д.Г. Степные империи Евразии. СПб.
Суразаков А.С., 1993. Исследования в местности Котыр-Тас // Altaica.
Публикация Алтайского международного центра гуманитарных и биосфер¬
ных исследований. №2.
Худяков Ю.С., Плотников Ю.А., 1990. Древнетюркские каменные извая¬
ния в южной части Убсунурской котловины // Археологические, этногра¬
фические и антропологические исследования в Монголии. Новосибирск.
Чариков А.А., 1986. Две разновременные группы каменных статуй При-
уралья // Проблемы средневековой археологии Урала и Поволжья. Уфа.
Шер .Я.А., 1966. Каменные изваяния Семиречья. М.-Л.
1 Оно было найдено на территории могильника Змеиный Дол - на пашне у
разрушенного каменного сооружения (Боталов С.Г., 1996а, с.232, рис. 13,1).
Иконография изваяния заставляет полагать, что оно стояло у оградки, но
изображение нельзя назвать классическим (перепутаны функции левой и пра¬
вой руки, рука с предполагаемым сосудом вынесена на уровень подбородка), ско¬
рее оно представляет собой попытку воспроизведения древнего канона.
320
С.Г.Боталов
РАННЕТЮРКСКИЕ ПАМЯТНИКИ
УРАЛО-КАЗАХСТАНСКИХ СТЕПЕЙ
До недавнего времени считалось, что в пределах урало-казах¬
станских степей памятники, которые можно соотнести с ранне-
тюркскими комплексами VI-VII вв., фактически отсутствуют. В 1984
г у пос.Варна исследован курган 4 могильника Елантау VIII-IX вв.,
в котором установлен обряд трупосожжения на погребенной повер¬
хности в центре подпрямоугольной площадки. Впоследствии курга¬
ны этого хроно-культурного облика получили название памятники
селенташского типа (Боталов С.Г., 1994; 1996). После исследований
кургана 14 могильника Кайнсай и курганов Оленина отнога и Кы-
зыл-Жар было обращено внимание на принадлежность к этому типу
памятников курганов с «усами», или с грядами. После раскопок
кургана с «усами» могильника Солочанка I данные материалы были
соотнесены с ранее исследованными памятниками могильников
Зевакинского, Кызылтас, Точка, Батыр, Булак, Каннатас, Кок-
тал, Тасмола и др. (Арсланова Ф.Х., 1975; Кадырбаев М.К., 1959;
Маргулан А.Х. и др., 1966), в которые входили курганы с грядами с
материалом, позволяющим датировать их эпохой средневековья.
При рассмотрении данного материала выявилась необходимость
пересмотреть хронологическую и культурную принадлежность это¬
го своеобразного вида памятника.
М.К.Кадырбаевым эти комплексы были датированы VII-VI вв.
до н.э. и отнесены к тасмолинской культуре Центрального Казах¬
стана (Кадырбаев М.К., 1958; 1962; Маргулан А.Х. и др., 1966).
Рассмотрим памятники, которые легли в основу доводов этого
автора. В общей сложности исследовано до двух десятков курганов с
усами. Некоторые из них позволили М.К.Кадырбаеву датировать эту
группу памятников ранним железным веком (Толагай, оградка №1
и Тасмола, курган 19) (Кадырбаев М.К., 1958, с.95-104; 1962, с.71-
83). Изначально автором исследований отмечено, что курганы с «уса¬
ми», или с грядами, располагались на господствующих местах бере¬
говых террас и междуречий в непосредственной близости к
могильникам других эпох (Кадырбаев М.К., 1962, с.71). На наш
взгляд, двойная планиграфия погребальных памятников наиболее
ярко отразилась на первичной типологии и курганов с «усами»,
представленной автором, где хорошо просматривается наличие ка-
41-699
321
менных насыпей, явно не вписывающихся в единую планиграфи-
ческую схему культово-погребального комплекса - кургана «с уса¬
ми» (Кадырбаев М.К., 1958, рис.1-7,9). Автор отнес эти различия к
разряду типологических особенностей данных комплексов (Кадыр¬
баев М.К., 1958, с.96). В итоге исследований в «прилегающих к кур¬
гану с «усами» с северо-западной стороны» (Кадырбаев М.К., 1958,
с.97) каменной оградки (Толагай) были обнаружены стремечко¬
видные бронзовые удила VII-XI вв. до н.э. В другом случае автор
указывает на двойную стратиграфию кургана 19 могильника Тасмо-
ла, в которой совмещаются «функции двух курганов, основного и
малого» (Кадырбаев М.К., 1966, с.71). Под насыпью одного из них
были найдены обломки от двух сосудов, а погребение тасмолинс-
кой культуры относилось, вероятно, к насыпи другого кургана. Кур¬
ганы сакского и тюркского времени одинаково сооружались из кам¬
ней средних размеров, это, вероятно, сыграло решающее значение
в изначальной ошибочной историко-культурной интерпретации
курганов с «усами». Несмотря на то, что в погребениях тасмолинс-
кой культуры отсутствовала керамическая посуда, данные комп¬
лекса были отнесены к сакским памятникам VII-IV вв. до н.э.
Тем не менее в результате исследований М.К.Кадырбаева был
собран интереснейший материал, позволяющий сегодня система¬
тизировать эти памятники.
Суммируя материалы этих исследований с материалами раско¬
пок Ф.Х.Арслановой в Западном Казахстане (могильник Зевакинс-
кий (курганы 1,2,3), Кызылтас (курганы 1,2) и курган у с.Точка)
(Арсланова Ф.Х., 1975, с.116-129), а также результаты исследова¬
ний семи курганов Южного Урала (Оленина отнога, Кайнсай кур¬
ган 14, Кызылжар, Солочанка I, Черкасы, Султантемирский), се¬
годня можно описать данный историко-культурный комплекс. Его
составляют два наиболее распространенных типа курганов с гряда¬
ми. К первому относятся комплексы, состоящие из одного большо¬
го кургана и отходящих от него на В (очень редко на Ю) двух дуго¬
образных «усов» на расстоянии 70-150 м, оканчивающихся
округлыми или подпрямоугольными площадками, либо без тако¬
вых (Кызылтау, Бугулы курган 13, Бесоба, Улутау, Токраун, Зева-
кино курган 3, Ботакара, Ак Булак курган 1, Толагай, Кызылтас
курган 2, Тасмола курган 14, 37, Точка, Султантемирский, Черка¬
сы). Вариантом этого типа являются комплексы, состоящие из двух
курганов, расположенных по линии 3—В, от которых отходят «усы»
(Кулан Утнес, Кызылтас курган 1, Зевакино курган 2).
322
Второй тип представлен комплексами, состоящими из централь¬
ного крупного кургана и двух боковых, расположенных по линии
С-Ю, от которых отходят «усы», оканчивающиеся, как правило,
оКрУгльши или кольцевыми выкладками (Зевакино курган 1, Улу-
тау (Оре Заир), Карасай, Каннатас курган 19, Балкылдак, Олени¬
на Отнога, Кайнсай курган 14, Кызылжар, Солочанка I, Батыр-
Булак). К особому типу конструкций относится комплекс у горы
Ереймен-Тау, где центральная часть конструкции представляла со¬
бой прямоугольную ограду 65x40 м, ориентированную длинными
сторонами по линии 3-В, в восточной ее части был сооружен цен¬
тральный курган в виде ограды диаметром до 20 м (Кадырбаев М.К.,
1958, с.96, таб.1,10). Диаметр центрального кургана в обоих типах
варьирует от 5 до 15 метров, высота 0,2-0,7 м.
В большинстве своем культово-погребальная деятельность в дан¬
ных комплексах производилась на уровне дневной поверхности. В
этой связи подавляющее число памятников имеет на уровне погре¬
бенной почвы зольники, прокалы, уголь или обожженные деревян¬
ные плахи. В отдельных случаях обнаружены прямоугольные могиль¬
ные ямы, ориентированные, в основном, длинными стенками по
линии 3-В, обложенные плитами (Толагай, Кызылтас курган 1,
Зевакино курган 1, Каннатас курган 19, Ботакара курган 1). В двух
случаях в них совершены погребения (Каннатас курган 19, Зеваки¬
но курган 1), в одном — трупосожжения (Ботакара курган 1). Харак¬
терной особенностью данного типа памятников является наличие
погребений лошади или их макетов и костей на погребенной повер¬
хности, которые содержатся почти во всех центральных, реже в
боковых насыпях. На погребенной поверхности в основном содер¬
жится и вещевой материал, который в своем большинстве состоит
из керамической посуды, реже колчаны с наконечниками стрел,
луки, предметы конской узды и поясная гарнитура (Султантеми-
ровский, Коктал, Солочанка I).
Интересную информацию удалось получить благодаря последним
исследованиям комплексов подобного типа в могильнике Городи-
Щенское IX и Кайнсай. Приводим их описание более полно.
Курган с грядами Городищенское IX.
Расположен на ровной площадке левого коренного берега р.Су¬
хая (левый приток Карталы-аят). Представляет собой сложную дву¬
составную конструкцию, состоящую из центрального кургана под¬
квадратной формы (первоначальные размеры стенок 7,5x7,5 м).
Общий диаметр каменной конструкции составил 10,5 м, высота до
323
0,9 м. Боковые курганы, отстоящие на 20 м к ССЗ и ЮЮВ от цент
рального представляли собой также прямоугольные ограды со сто
ронами 3,5-5 м. От них на СВ и ЗЮЗ отходят каменные гряды, кото
рые тянутся волнистыми аллеями, ширина которых варьирует от 7
до 3 м на расстоянии 220 м. Северная аллея заканчивается подпря
моугольной выкладкой размерами 7,5x6,2 м, ориентированной пс
оси ССЗ-ЮЮВ (рис.1). При разборке центрального кургана было
выявлено следующее: вероятнее всего вокруг центральной подквад
ратной площадки снимался дерновой слой, а внутренняя ее часть
являлась основным обрядовым пространством. Здесь во множестве
были обнаружены следы огня (уголь, зола, обожженные плашки)
а также остатки жертвенных комплексов (кости лошади и овцы), ь
центральной части обнаружена задняя часть лошади с хвостовой
частью и задней ногой. На уровне древней поверхности найдены две
черешковых железных наконечника стрелы и синяя стеклянная реб¬
ристая бусина, а также кальцинированные кости (рис.1, 1-3). При
зачистке на уровне материка центральная часть оказалась нетрону¬
той, а у восточного края ограды было обнаружено углубение с ко¬
стями барана и крупным глиняным горшком (рис.1, 4).
Северная и южная, а также концевые оградки и вымостки также
во внутренней части на уровне древней поверхности имели следы
огня (прокал, зола, угли). Причем в Северном кургане наблюдался
прокал подпрямоугольной формы размерами 1,8x2,2 м.
Курган 14 могильника Кайнсай.
Расположен на ровном плато левого берега р.Синташта. Данный
комплекс составляют: центральный курган, представляющий со¬
бой подпрямоугольную ограду размерами 6x8 м, ориентированную
по оси ССЗ-ЮЮВ, сложенную из камней средних размеров. Ограда
располагалась на восточном склоне грунтовой насыпи кургана эпо¬
хи раннего железного века. В 10-12 м к СВ и к Ю от центральной
ограды располагались подпрямоугольные вымостки начала север¬
ной и южной каменных гряд: северная размерами 8 м, южная - 2x3
м. От них тянутся аллеи каменных вымосток на расстоянии 106 м
(северная) и 97 м (южная). Обе они заканчиваются подпрямоуголь¬
ными вымостками размерами 6x9 м (северная), 4x4 м (южная) (рис.2).
Каменные гряды (аллеи) представляют собой цепочку подпрямо¬
угольных или округлых оградок и выкладок. В северной аллее их на¬
считывается 8 диаметром от 3 до 6 м. В южной - 6 диаметром от 2 до
5 м. Таким образом, курган Кайнсай представляет собой сложный
многосоставной культово-погребальный комплекс.
324
При исследованиях центрального кургана были обнаружены фраг¬
менты ох двух сосудов: крупная ваза из грубого теста плохого (на¬
польного) обжига и тонкостенный сосудик кушнаренковской куль-
рЫ. Судя по наконечникам, которые были обнаружены в
центральном кургане из могильника Городищенского IX, этот ком¬
плекс, вероятнее всего, можно отнести к VI—VII вв., т.к. по класси¬
фикации Ю.С.Худякова трехлопастные наконечники небольших раз¬
меров с намечающейся асимметрией пера относятся к VI—VII вв.
(Худяков Ю.С., 1986, с.162, рис.71). Подобные двухлопастные на¬
конечники встречаются довольно редко. Традиции изготовления двух¬
лопастных наконечников утверждаются в более поздний период,
что в определенной мере указывает на более позднюю позицию
вышеназванной даты. Насколько позволяет судить кушнаренковс-
кий сосуд из кургана 14 могильника Кайнсай, он относится к более
поздним сосудам VIII-IX вв. (Мажитов Н.А., с.225, табл.Х1Х).
Таким образом, эти два комплекса своеобразно очерчивают хро¬
нологический диапазон существования самой традиции возведения
курганов с грядами или с каменными аллеями с VI—VII вв. до VIII-
IX вв. Насколько позволяют судить результаты исследований, дан¬
ные памятники представляли собой комплексы каменных оград,
достигавших высоты 1,5-2 м. Вокруг них снимался дерн, который
шел вероятно на укладку верхнего яруса стенок.
Внутренняя часть огражденного пространства являлась площад¬
кой, где совершался погребальный обряд и жертвоприношения.
Скорее всего сам обряд совершался наземным способом. Остатки
погребения и жертвенные комплексы выкладывались на поверхно¬
сти. В этой связи впоследствии они были подвержены активному
разграблению или развеиванию. Те немногочисленные предметы,
которые обнаружены в результате исследований, вероятно попали
под завалы каменных или грунтовых стенок. Исключение составля¬
ют сосуды и жертвенные комплексы при них, которые совершались
в углублении у края ограды. В этой связи наиболее полно представ¬
лен керамический комплекс из раскопанных курганов с «усами».
Он представлен горшками, изготовленными из теста с приме¬
сью дресвы и крупнозернистого песка. Обжиг, вероятно, произво¬
дился на открытом огне, в связи с чем поверхность посуды нерав¬
номерно обожжена и имеет разные цветовые тона в верхней, средней
и нижней частях. По форме выделяются четыре условные типа по¬
суды. Первый тип составляют высокие плавно профилированные
горшки-вазы (8 экз.) с короткой прямой или слегка отогнутой шей¬
42-699
325
кой и прямосрезанным венчиком. Второй тип представлен кувши¬
нами или кувшинообразными горшками с раздутым туловом (4 экз.),
а также небольшие горшки круглодонные или со скругленным дном
(2 экз.). Особый тип составляют котлообразные сосуды, обнаружен¬
ные в могильнике Кызылтас (Арсланова Ф.Х, 1975, с. 127, таб.П,
4,8,9) и имеющие конусовидную подножку и яйцевидное тулово.
Не частой, но довольно характерной особенностью данного ке¬
рамического комплекса является наличие невысокого валика, иду¬
щего по плечу, или орнамента в виде зигзага, ограниченного сверху
также на уровне плеча горизонтальной линией. В одном случае (Со-
лочанка I) встречен бронзовый котелок. Подобная плавнопрофи-
лированная керамика вытянутых пропорций своим возникновени¬
ем, вероятно, обязана районам Центральной Азии, где подобные
формы уже появляются в сюнских памятниках Тувы (Кызласов Л.Р.,
1979, с.102, рис.78,1,2; Das Graberfeld..., 1984, abb 20,91; 21, El,2;
22 d5; Котович В.Г., Абакаров А.И. и др., 1961, 25, с.2; 28, j8; 42,
№1) и Монголии (Цэвэндорж Д., 1985, с.65, рис.14, 8,9; с.69,
рис.20,2; с.74, рис.26,6). В раннетюркское время в посуде данного
комплекса наблюдается большая прямостенность и характерное гру¬
бое изготовление большей части сосудов. Это хорошо видно на об¬
разцах из алтайских комплексов катандинско-кудэргинского круга
(Гаврилова А.А., 1965, табл.XXIV, 13,14; Кубарев В.Д., 1979, с.145,
рис. 11) и в большей мере на керамических комплексах чаатаской
эпохи (Кызласов Л.Р., 1981, с. 136-137, рис.28, 23-25, 6,7,18,19). Дан¬
ные формы продолжают господствовать в Южной Сибири и в Уй¬
гурскую эпоху и в период Кыргызского каганата в памятниках тюх-
тятской культуры (Кызласов Л.Р., 1979, с.165, рис.121,1, с.169,
рис.124, 1-4,6; с.176, рис.132, 3,4,6,8,9; 1981, с.144-145, рис.33,11,12,
5-17,19; Грязнов М.П., Худяков Ю.С., 1979, с.147, табл.XI, 10-13),
а также в культуре курыкан (Асеев И.В., 1980, с.38, табл.УП, 1-3,8;
Кызласов Л.Р., 1977, с.147, рис.35, 33-36; Дашибалов Б.Б., 1996).
Характерной деталью сосудов VII-IX вв. является наличие валика с
косыми или фигурными вдавлениеми (Кызласов Л.Р., 1979, с. 152,
рис.108,1; 124,8; 132,5). К этому следует прибавить, что очень инте¬
ресная информация по комплексу посуды раннетюркского времени
содержится в материалах древнетюркских каменных изваяний Юж¬
ной Сибири, Монголии и Восточного Казахстана. Если кратко сис¬
тематизировать эти материалы, то выделяются три основных типа,
вероятно, ритуальной посуды, которая изображена на изваяниях: к
первому относятся изображения плавнопрофилированных горшков
326
ытянутых пропорций или грушевидной формы (Грач А.Д., 1961,
Вабл 1 1,2,10-14,34,42,52,57; Шер Я.А., 1966, табл.XXIV, 112-115,117;
XXV, П9, 120; XXVI, 124,127; XXVII, 132,133; XXVIII, 142; XXIX,
«43 144; Чариков А.А., 1980, рис.2, 11,12,14; 6,16-19,22,23; Кубарев
в д., 1984, табл.VI,41; XIII, 87; XVIII,107,108,112; XXXI,190; XL,228;
L 255). Все эти сосуды по своей форме и пропорциям весьма схожи
сраннетюркскими вазообразными сосудами, описанными выше.
Наибольшая схожесть усматривается с серией сосудов, изображен¬
ных на алтайских статуях из Кош-агачского района (Кубарев В.Д.,
1984, с.197, табл.ХУШ, 107, 108, 112).
К следующему типу относятся изображения котлообразных куб¬
ков и небольших плошек (Грач А.Д., 1961, табл.1, 6,15,24,43,44;
Шер Я А., 1966, табл.1, 1-5; II, 8-10; III, 15,16; IV, 17,18; V, 20,22,23;
VI, 24,26-30; VII, 34-36; VIII-IX; X, 45-46; XI, 47-50; XIV, 54,56-60;
XV, 61-63; XVI-XVII, XXVII,130; XXVIII, 135,136; Чариков А.А.,
1980, рис.1, 1-3,6,8; 2,9,10; Кубарев В.Д., 1984, табл.II,И; V,35;
IX,58; Х,75; XI,78,79; XII,85; XXVIII, 172; XXXI,192; XXXV,205-211;
XXXVII, 219-221; XLI,230; XLVIII,244; Баяр Д., 1985, рис.4,1,2). Мно¬
гие из котлов с подножкой идентичны по форме котлам из Кызыл-
тасских курганов.
И, наконец, к третьему типу, вероятно, можно отнести сосуды
и кружки с петлевидной ручкой, которая либо заметна на изобра¬
жениях, либо предполагается, судя по тому, как они располагают¬
ся (сбоку от пальцев правой руки) (Грач А.Д., 1961, табл.1, 19,22,
II, 53,55; Шер Я.А., 1966, табл. II, 11; V, 21; VII, 32; XXVIII, 139;
Чариков А.А., 1980, рис.1, 5; Кубарев В.Д., 1984, табл.II, 15-17;
IV,33; VII, 47,48; XVI, 99; XIX,114; XX, 121; XXI, 127,133,134; XXIII,
143,144, XXVII,118; XXXI, 191; XXXII, 194; XXXIII, 198,199; XXXV,
207; L, 256). Вероятно, большая часть данных сосудов носила риту¬
альный характер, значительное их количество, изготовленное из
серебра, было найдено в тюркских погребениях и жертвенно-поми¬
нальных комплексах, хотя встречены образцы из дерева и керамики
(Кубарев В.Д., 1984, табл-XLIV, 10).
Результаты сравнения типов сосудов из раннетюркских памят¬
ников урало-казахстанских степей и изображенных на каменных
изваяниях Центральной Азии наводят на мысль, что данный мате¬
риал составляет единый историко-культурный комплекс.
Таким образом, представленные материалы указывают на то, что
вероятнее всего с VI в. (возможно, с конца V в.) на территории
Урало-казахстанских степей сложился и просуществовал до VIII-IX
327
вв. особый историко-культурный комплекс, который может быть
связан с активным воздействием на эти территории тюркоязычны>
кочевников Центральной Азии и Южной Сибири.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Арсланова Ф.Х., 1975. Курганы с “усами” Восточного Казахстана //Древ¬
ности Казахстана. Алма-Ата.
Асеев И.В., 1980. Прибайкалье в средние века. Новосибирск.
БаярД., 1985. Каменные изваяния из Сухэ-Буторского аймака //Древние
культуры Монголии.
Боталов С.Г., 1994. Эпоха средневековья Урало-Ишимского междуречья
(сер.Н— сер. XIV вв ). Автореферат дисс.... канд. ист. наук. Уфа.
Боталов С.Г., 1996. Памятники селенташского типа // Материалы по ар¬
хеологии и этнографии Южного Урала. Челябинск.
Гаврилова А.А., 1965. Могильник Кудыргэ как источник по истории ал¬
тайских племен. М.
Грач А.Д., 1961. Древнетюркские изваяния Тувы. М.
Дашибалов Б.Б., 1996. Археологические памятники кургыкан и хори. Улан-
Удэ.
Кадырбаев М.К., 1958. О некоторых памятниках ранних кочевников Цен¬
трального Казахстана // Известия Академии наук Каз. ССР. Вып.1(б).
Кадырбаев М.К, 1959. Исследования кургана с каменными грядами в
Джамбульской области на р.Коктал // Вестник АН Каз.ССР. Вып.7. Алма-
Ата.
Кадырбаев М.К., 1962. Новые материалы по истории ранних кочевников
// Известия академии наук Каз. ССР. Вып. 1 (18). Алма-Ата.
Котович В.Г., Абакаров А.И., Атаев ДМ., Бредэ К.А., Котович В.М., Путин-
цева Н.Д. Отчет о работе приморского отряда ДАЭ в 1961 г. // РФ ИИАЭ.
Ф.27. Оп.1.Д.47.25
Кубарев, 1984. Древнетюркские изваяния Алтая. Новосибирск.
Кызласов Л.Р., 1979. Древняя Тува. М.
Кызласов Л.Р., 1981. Древнехакасская культура. Чаатас, Тюхтятская куль¬
тура // Степи Евразии в эпоху средневековья. Археология СССР. М.
Маргулан А.Х., Акишев А.Х., Кадырбаев М.К., Орозбаев А.М., 1966. Древняя
культура Центрального Казахстана. Алма-Ата.
Худяков Ю.С., 1986. Вооружение средневековых кочевников Южной Си¬
бири и Центральной Азии. Новосибирск.
Цэвэндорж Д., 1985. Новые данные по археологии хунну (по материалам
раскопок 1972-77 гг.) //Древние культуры Монголии. Новосибирск.
Чариков А.А., 1980. Новая серия статуй из Семиречья // Средневековые
древности Евразийских степей. М.
ШерЯ.А., 1966. Каменные изваяния Семиречья. М.-Л.
Das Graberbeld der hunno-sarmatishen Zeit yon Kokel, Tuva Sul-Sibirien,
Bech Munchen. Band 25.
328
Рис А.Комплекс Городищенское IX
I - общий план
II ~ вещевой материал
h2 - железо, 3 - стекло, 4 - керамика
329
Рис. 2 Комплекс Кайнсай, курган 14
I - общий план
II - вещевой материал
1,2 - керамика
330
С.Г.Боталов, К.Н.Бабенков
ПАМЯТНИКИ VIII-IX ВВ. ГОРНО-ЛЕСНОГО УРАЛА И
ЛЕСОСТЕПНОГО ЗАУРАЛЬЯ
В настоящее время насчитывается более двадцати памятников VIII-
X вв., расположенных в горно-лесной и лесостепной части Южного
Урала (рис.1). К ним относятся, как уже ранее известные могильни¬
ки; Старо-Халиловский, Ишимбаевский, Лагеревский, Муракаев-
ский и др., так и вновь исследованные памятники, расположен¬
ные, в основном, в горно-лесной и лесостепной части Южного
Зауралья, а также отдельные стоянки и местонахождения предме¬
тов кушнаренковско-караякуповской культуры. В последние годы в
Зауралье были исследованы 25 погребальных комплексов могиль¬
ника Граултры, два погребения из могильника Наровчатский, и
несколько раннее археологами Уральской археологической экспе¬
диции исследованы три погребения в могильнике Байрамгулово*, в
целом относящиеся к хронологическому этапу VIII-IX вв.
Наиболее сохранившиеся погребения указывают на следующие
черты погребального отряда: под невысокими грунтовыми кургана¬
ми совершались два и более захоронений. Границы насыпи читают¬
ся весьма условно, подкурганные площадки идентифицировались
по скоплению могильных ям на отдельных участках. Планиграфи-
чески можно проследить некоторую закономерность: как правило,
ямы располагались по линии 3-В, СЗ-ЮВ. На погребенной почве и
в яме фиксировались части деревянной конструкции в виде настила
и обкладки могильных ям, а также кости ног и черепа лошади. Об¬
ращают внимание выкладки из бересты (Байрамгулово, к.1, погр.2,
Граултры, к.5,11). Погребенные, судя по сохранившимся скелетам
из Байрамгуловского кургана (погр.2), а также по залеганию костей
в могильных ямах Граултринского могильника (к.5, м.я. 1,3; к.6,
м.я.2; к.8, м.я. 1; к.9, м.я. 4) хоронились головой на СЗ с отклонени¬
ем в северный сектор, в одном случае на ЮЗ. Однако в большин¬
стве случаев, на наш взгляд, погребения имеют следы преднаме¬
ренного разрушения, или обряд ингумации здесь носил особый
характер, когда в могильную яму складывали лишь остатки погре¬
бенного и сопровождавшего его вещевого материала.
Подобный обряд фиксировался в Синеглазовском, Танкеевском
и Новинковских могильниках (Боталов С.Г., 1986, с. 109; Матвеева
Г-И., 1995, с.46; Сташенков Д.А., 1995).
331
Самую раннюю позицию среди описанных комплексов занимает
погребение 2 Байрамгуловского кургана, которое надежно датиру¬
ется VIII в. якорьковидными накладками (цельнолитыми бесщитко-
выми псевдопряжками, геральдическими накладками) (рис.2, 27)
(Мажитов Н.А., 1981, рис.10, 21,23; 11, 3.4.5.21; 10, 3; 10, 5.10.27;
10, 30.31.35; 11, 10.15.16.22.23.25).
Кроме этого, хорошо датированными являются колесиковидные
подвески (рис.2,30), которые распространены в погребениях VII
VIII вв. ломоватовской культуры (Голдина Р.Д., 1985, таб.Х1Х, 5, 8;
10), тройчатки (Голдина Р.Д., 1979, с.82-83, рис. 1,173), птицеоб¬
разные пронизки (рис.2,33-36) (VI-VII) (Голдина Р.Д., 1985, с.48,
таб.ХХШ, 1-5), датирующиеся в памятниках Северного Кавказа
Восточной Европы, Башкирии, Западной Сибири VIII-IX вв. (Ко¬
валевская В.Б., 1981, с.90, рис.64, 108.110. 111.127; Плетнева С.А.,
1981, рис.37,62; Мажитов Н.А., с.21-22, таб.1,125; Могильников В.А.,
1987, с.225-226, таб.ХС1Х, 32,46).
Более позднюю хронологическую позицию занимает И курган
могильника Граултры. Он имеет особое положение в планиграфии
могильника, и материалы из его погребений являются наиболее
ранними среди вещей могильника. Литые пряжки и накладки пояс¬
ного набора из могильной ямы 3 являются наиболее массивными
(рис.З, 37-41). Подобная цельнолитая серебряная овальнорамчатая
пряжка 8 типа 4 подтипа, по В.Б.Ковалевской, аналогична пряж¬
кам, найденным в комплексах VII-IX вв. Крыма и Поволжья (Кова¬
левская В.Б., 1979, с.23,* Ta6.VII,10). Идентичные пряжки и оваль¬
ные с прорезью накладки, набор мелких накладок с двумя
«крылышками», накладки с рифлеными краями и овальные при¬
вески были найдены в слоях VIII в. Педжикента и Куфыркалы (Рас-
попова В.И., 1979, с.108-111, рис.9,11; 3.5.6.15.17; 5,10.11.22.23; Лит-
винский Б.А., Соловьев В.С., 1985, с. 105, рис.1,3), а также г
памятниках VIII-IX вв. Томского и Омского Приобья (Беликова О.Б.,
Плетнева Л.М., 1983, с.203, рис.68,8; с.206, рис.71,10; с.214, рис.79
5.8; Молодин В.И., Савинов Д.Г., 1988, с. 11, рис.4,2).
Для памятников Приуральской Башкирии 11 курган синхронен
комплексам Стерлитамакского могильника рубежа VIII-IX вв., где
были найдены почти идентичные накладки с «крылышками» и шу¬
мящие коньковые подвески с насечками по шее лошадок и бубен¬
чиками (погр.8) (Ахмеров Р.Б., 1955; Мажитов Н.А., 1981, с.92-94
рис.48,10; 49,8; 50,15).
Стоит упомянуть, что подобные коньковые подвески (рис.З, 35),
332
вероятно, также хороший хронологический репер VIII в. Существо¬
вание их, скорее всего, с конца VII по конец VIII вв. отмечено в
памятниках деменковского и урьинского этапов ломоватовской куль¬
туры (Голдина Р.Д., 1985, с.43, рис.16,93.125.126). Идентичная под¬
веска была найдена в погр.73 Неволинского могильника (Erdelyi
q.? Oztoz Е., Germing W., 1969, 1960, tab.IV,22; V,13; X, 9) вместе
с накладкой «тройчаткой», птицеобразной пронизкой и якорько¬
видной накладкой, существование которых ограничивается VIII в.
Погр.1, 5, 6, 8, 9 курганов могильника Граултры и погребения
Наровчатского могильника прочно датируются рамками IX в.
Удила с «5»-видными псалиями (рис.3,11,1) появляются в Юж¬
ной Сибири в VII-VIII вв., где они обнаружены в комплексах этого
времени (Гаврилова А.А., 1965, с.83, рис. 16,4; Могильников В.А.,
1981, с.122, рис.19,101). В IX в. они проникают в памятники сопре¬
дельных культур Тувы (Кызласов Л.Р., 1979, с.191, рис.147; Кызла-
совЛ.Р., 1981, с.144, рис.33,51) и Западной Сибири (Молодин В.И.,
Савинов Д.Г., 1988, с.81, рис.36,18; Троицкая Т.Н., 1978, с.103,
рис.3,17), на Южный Урал и даже на запад, где встречаются в при-
камских комплексах IX-начала X вв. (Плетнева С.А., 19816, с. 167,
рис.52,34) и материалах хазарской культуры IX в. (Плетнева С.А.,
1989, с.89, рис.38; Федоров-Давыдов Г.А., 1984, с.86, рис.6,6).
Эту же дату дает стремя, обнаруженное на территории могиль¬
ника (рис.4). Отличающими признаками формы этих стремян в IX в.
является наличие перехвата в месте перехода от ушка к ребристой
прямой или выгнутой дужке, три ребра жесткости на вогнутой внутрь
подножке и иногда отверстия в ней. Вероятно, территорией возник¬
новения этого типа является район Хазарии (Волго-Донье, Север¬
ный Кавказ), где подобные стремена в достаточном количестве встре¬
чены в комплексах VIII-IX вв. и господствуют в последующий период
(Власкин М.В., Ильков Л.С., 1990, с.139, рис.2,1; Каминский В.Н.,
1987, с.198, рис.10,49; Плетнева С.А., 1981, с.148, рис.36,10.17.38;
Ковалевская В.Б., 1981, рис.62,73.128.151; Плетнева С.А., 1989, 90,
рис.44; Флеров В.С., 1984, с. 174, рис. 15,15.16; Федоров-Давыдов
Г А., 1984, с.86, рис.6,8). К IX в. этот тип стремян проникает в За¬
падное и Южное Приуралье (Erdelyi Q..., 1969, tab.XIX, XXIV, XXVI,
XXIII; Голдина Р.Д., 1985, с.238, 1-5).
Район Южного Зауралья является на сегодня самой восточной
территорией распространения стремян этого типа, отдельные ре¬
минисценции данной формы встречаются среди стремян IX-X вв.
Западной Сибири (Молодин В.И., Савинов Д.Г., 1988, с.35, рис. 19,6).
333
Следующим датирующим типом вещей являются цельнолитые
пряжки с В-образной или овально-рамчатой пряжкой (рис.3,VII,5),
которые в подавляющем большинстве присутствуют в памятниках
VIII-IX вв. на территории от Крыма до Сибири (тип 16,17 по В.Б.Ко¬
валевской) (Ковалевская В.Б., 1979, с.28-29, таб.Х1, 6-8,12-16). Из
предметов украшений, характерных для этого времени, также наи¬
более встречаемы плоские серьги с каплевидным отростком, крес¬
тообразные подвески и ребристые браслеты.
Бронзовая пронизка со вздутием и прорезями (отделу Б, тип 1,
группа Д по типологии Р.Д.Голдиной), широко встречается в мате¬
риалах ломоватовской культуры, в комплексах, относимых Р.Д.Гол¬
диной к деменковской (VII-VIII в.) (Голдина Р.Д., 1985, с.232, таб.
XXIV, рис.43-46), а В.Ф.Генингом к урьинской (конец VIII-IX вв.)
(Генинг В.Ф., 1961, с.5-51) стадиям, в поломской (Голдина Р.Д.,
1995, с.25, рис.5,47), неволинской (Голдина Р.Д., Водолаго Н.В.,
1990, с.140, таб.ХЫП, рис.28-31) культурах в комплексах VII-VI1!
вв., в Большетиганском могильнике, датируемом Е.А.Халиковой
2-й пол. VIII-IX вв. (Халикова Е.А., 1976, с.166, рис.6, 40), в Сур¬
гутском Приобье VIII-IX вв. (Карачаров К.Г., 1993, с. 114, рис.2,36),
в комплексах конца VII-IX вв. Барабы (Молодин В.Н., Савинов Д.Г.,
Елагин В.С. и др., 1988, с.125, рис.39, 12), в Южном Приуралье
(Исмагилов Р.Б., 1995, с. 144, рис.2). Они, как правило, являлись
деталью сложных шумящих подвесок. К другим составным частям
такой подвески можно отнести бронзовую пронизку со вздутием
без прорезей (отдел Д, тип 1, подтип 3) (Голдина Р.Д., Кананин
В.А., 1989, с. 179, рис.54, 41,42) и бронзовые бусины, встречаю¬
щиеся в составе шумящих подвесок неволинской культуры и мате¬
риалов бассейна реки Вятки IX-X вв. (Лещинская Н.А., 1995, с. 121,
рис.21, 37).
Бронзовая литая трубка со следами кожаного шнура близка по
форме пронизкам из ломоватовской культуры (Голдина Р.Д., 1985,
с.232, таб.XXIV, рис. 1,2.3) и, видимо, также является частью под¬
вески. Судя по отпечатку на коже, подвеска крепилась к кожаному
головному убору. Бронзовая концевая накладка также могла являть¬
ся украшением головного убора. Использование их в таком качестве
зафиксировано в материалах Большетиганского могильника (Хали¬
кова Е.А., 1976, с.161).
Цельнолитые бронзовые перстни с выпуклым пуговкообразным
щитком и небольшими выделенными округлыми расширениями в
предщитковой части встречаются в могильниках неволинской куль-
334
Туры в VII-VIII вв. (Голдина Р.Д., Водолаго Н.В., 1990, таб.XXIII,
иС 11). Похожие перстни бытуют в VIII—IX в. в салтовской (тип 3
до С.А.Плетневой (Плетнева С.А., 1989, с.116, рис.61)) и
домоватовской (тип 3 по Р.Д.Голдиной (Голдина Р.Д., 1985, с.210,
таб.П, рис.32)) культурах. Бусы из погр.1 Наровчатского кургана
имеют аналогии в памятниках 2-й пол. I тыс. Синий бисер (тип 4 по
р Д.Голдиной) и синие многозонные бусы (тип 12) встречаются в
памятниках VI-IX вв. (Голдина Р.Д., 1985, с.50).
Из многочисленных форм накладок поясной гарнитуры, кото¬
рые представлены в памятниках этого этапа, типологически выде¬
лился набор, состоящий из кольцевых накладок для подвесных рем¬
ней, лунницевидных с одним или двумя сферическими отростками,
бутоновидные, фигурные прорезные и накладки с богатым расти¬
тельным орнаментом, сердцевидные или цветковидные с отверсти¬
ем (рис.3,11,2,; IV,7-12; V, 1-7; VII, 7-11; VIII, 5-8). Они имеют
самый широкий круг аналогий в памятниках VIII-X вв. и неоднок¬
ратно приводились в литературе (Мажитов Н.А., 1977, с.22-24; Ха¬
ликова Е.А., 1976; Иванов В.А., Кригер В.А., 1987).
Бронзовые накладки круглой формы со шпеньком встречаются в
памятниках сросткинской культуры (Гаврилова А.А., 1965, с.71,
рис.11,35; Савинов Д.Г., 1995, с.17, рис.2), Прикамья (Голдина,
Р.Д., 1985, с.219, таб.XI, рис.21), Башкирии (Мажитов Н.А., 1981,
с.54, рис.29,3, рис.48,24). В салтовской культуре они преобладают в
поздней группе катакомб 2-й пол. 1Х-нач.Х вв. (Плетнева С.А., 1989,
с. 164, рис.86). Подобные бляшки относились к поясу, которым, по
всей видимости, связывались ноги погребенной из кургана Наров¬
чатского могильника. Подобный обряд фиксируется в материалах
Башкирии (Мажитов Н.А.,1981, с.38) и Большетиганского могиль¬
ника (Халикова Е.А., 1976, с. 169), относящихся ко II этапу карая-
куповской культуры.
Назначение железного крюка с сомкнутой петлей из Наровчатс¬
кого кургана не выяснено. Подобные крюки, встречающиеся в кыр¬
гызских погребениях IX-X вв., Ю.С.Худяков считает деталями се¬
дел, предназначенными для крепления тороков (Худяков Ю.С., 1982,
с-85, рис.81,8). Возможно, что крюк относился к погр.З, как и об¬
ломок бронзовой серьги с бипирамидальной гроздевидной привес¬
кой. Подобные серьги (отдел Б тип 2 и 3 по Р.Д.Голдиной) попада¬
ется в погребениях IX в. в Башкирии (Мажитов Н.А., 1981, с.102,
Рис.55,1; с. 104, рис.56,4), в Болынетиганском могильнике (Хали¬
кова Е.А., 1976, с. 163, рис.4,2), в Прикамье в комплексах ломова-
335
товской (Голдина Р.Д., 1985, с.210, таб.2, рис.7,12), поломской (Гол¬
дина Р.Д., 1995, с.26, рис.6,6) культур, в материалах IX-X вв. бас¬
сейна реки Вятки (Лещинская Н.А., 1995, с. 122, рис.22, 10, 11;
123, рис.23, 11.12.13).
Сабли, подобные экземпляру из погр.З Наровчатского кургана,
встречаются в памятниках IX в. в Башкирии (Мажитов Н.А., 1981.
с.48, рис.24, с. 18; 78, рис.42,1; с.93, рис.49,1). Сабли с прямым на¬
пускным навершием и железным овально-цилиндрическим навер-
шием также обнаружены в памятниках салтовской (Плетнева С А.,
1989, с.73, рис.34) и неволинской (Голдина Р.Д., Водолаго Н.В.
1990, с. 149, таб.ЬН, рис.7) культур.
Керамика представлена двумя общеизвестными типами сосудов:
кушнаренковским и караякуповским. Это типы с характерной для
данного периода формой сосудов, приземистых, круглодонных и
соответствующей зональностью орнаментации (рис.5). Особого вни¬
мания заслуживает керамический комплекс из кургана 11 могиль¬
ника Граултры (рис.3,13,25,26), сосуды из которого по форме и зо¬
нальности орнаментации очень схожи с керамикой из погр.8 Перей-
минского могильника (Чернецов В.Н., 1957, с. 172, таб.Х1У,2,4,5).
что, возмржно, указывает на общее влияние лесных западносибир¬
ских племен в формировании караякуповского населения.
Таким образом, представленные материалы в целом охватыва¬
ют, вероятно, период конца VIII-IX вв. Учитывая вновь пересмот¬
ренные представления на датировку материалов данного круга (Ма¬
житов Н.А., 1993, с.130-133), допустимо поднять дату поздни*
комплексов представленной коллекции до начала X в. Они синх¬
ронны отдельным погребальным комплексам Лагеревского I, II Бе-
кешевского, Ишимбаевского могильников зауральской Башкирии
В этом же ряду стоят материалы из Каскаскинского и Коваленковс-
кого рудников, собранные в прошлом веке близ г.Миасс. Следова¬
тельно, распространение подобных комплексов к востоку от зау¬
ральских предгорий носит закономерный характер. К комплексам
данного этнокультурного ареала также относятся находки вещей и
керамики кушнаренковско-караякуповского круга VIII-IX вв. у оз-
Сигаево, у с.Аргаяш и у могильника Дружинский, а также в верх¬
них слоях стоянок Веселовка и Сикияз-Тамак на р.Ай2. Пока рано
говорить, как далеко на восток простиралась граница обитания ка¬
раякуповского населения. Вероятнее всего, памятники этого круга
занимали лесостепную полосу Урала и Западной Сибири, своеоб¬
разно очерчивая Урало-Сибирский угорский ареал.
336
I Выражаем глубочайшую признательность археологам Петрину В.Т. ,
Цохраной Т.И., Полушкину Н.А., а также сотрудникам Миасского краеведчес¬
кого музея, предоставивших материалы этого могильника.
2. Выражаем глубокую признательность Мосину В. С. и Юрину В.И. за
предоставленные материалы их исследований.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Ахмеров Р.Б., 1955. Могильник близ г.Стерлитамака // СА. XXII.
Беликова О Б., Плетнева Л.М., 1983. Памятники Томского Приобья в V-
VIII вв. н.э. Томск.
Воталов С.Г., 1986. Курганы у оз.Синеглазово (по раскопкам Н.К.Минко
и С.А.Гатцука) // Ранний железный век и средневековье Урало-Иртышс¬
кого междуречья. Челябинск.
Власкин М.В., Ильков Л.С., 1990. Раннесредневековые курганы с ровика¬
ми в междуречий Сала и Маныча. // СА. №1.
Гаврилова А.А., 1965. Могильник Кудыргэ как источник по истории юж¬
носибирских племен. М.—Л.
Генинг В.Ф., 1964. Деменковский могильник. Памятник ломоватовской
культуры. // ВАУ. Вып.6.
Голдина Р.Д., 1985. Ломоватовская культура. Иркутск.
Голдина Р.Д., 1995. О датировке поломской культуры. // Типология и да¬
тировка археологических материалов Восточной Европы. Ижевск.
Голдина РД. Хронология погребальных комплексов раннего средневеко¬
вья в Верхнем Прикамье // КСИИМК. Вып.158.
Голдина Р.Д., Кананин В.А., 1989. Средневековые памятники верховьев Камы.
Свердловск.
Голдина Р.Д., Водолаго Н.В., 1990. Могильники неволинской культуры в
Приуралье. Иркутск.
Иванов В.А., Кригер В.А., 1987. Проблемы изучения средневековых кочев¬
ников Южного Урала. // Вопросы древней и средневековой истории Юж¬
ного Урала. Уфа.
Исмагилов Р.Б., 1995. Средневековые комплексы и случайные находки из
Южного Приуралья // Наследие веков. Охрана и изучение памятников ар¬
хеологии в Башкортостане. Уфа.
Каминский В.Н., 1987. Алано-болгарский могильник близ станицы Ста-
рокорсунской на Кубани. // СА. №4.
Карачаров К.Г., 1993. Хронология раннесредневековых могильников сургут¬
ского Приобья // Хронология памятников Южного Урала. Уфа.
Ковалевская В.Б., 1979. Поясные наборы Евразии IV—IX вв.. Пряжки //
САИ. Вып.Е1-.2
Ковалевская В.Б., 1981. Северо-кавказская древность //Археология СССР.
Степи Евразии в эпоху средневековья. М.
Кызласов Л.Р., 1979. Древняя Тува. М.
Кызласов Л.Р., 1981. Древняя культура Чаа-Тас VI—IX вв. // Степи Евра-
43-699
337
зии в эпоху средневековья. Археология СССР. М.
Лещинская НА., 1995. Хронология и периодизация могильников в бас-
сейне р.Вятки // Типология и датировка археологических материалов Вос¬
точной Европы. Ижевск.
Литвинский Б.А., Соловьев В.С., 1985. Средневековая культура Тохариста-
на. М.
Мажитов Н.А., 1977. Южный Урал в VII-XIV вв. М.
Мажитов Н.А., 1981. Курганы Южного Урала VII-XIV вв. М.
Могильников В.А., 1981. О культурах лесной зоны Западной Сибири во
второй половине I тыс. н.э. // Методические аспекты археологических и
этнографических исследований в Западной Сибири. Томск.
Матвеева Г.И., 1995. О происхождении и этнической принадлежности
памятников новинковского типа. // Культуры степей Евразии II пол. I тыс
н.э. Самара.
Могильников В.А., 1987. Угры и самодийцы Урала и Западной Сибири //
Археология СССР. Финно-угры и балты в эпоху средневековья. М.
Молодин В.И., Савинов Д.Г., Елагин В. С., Соболев В.И., Полосьмак Н.В., Си
доров Е.А., Соловьев А.И., Бородинский А.П., Новиков А.В., КимА.Р., Чикинев
Т.А., Беланов ПК, 1988. Бараба в тюркское время. Новосибирск.
Плетнева С.А., 1981а. Печенеги, тюрки, половцы // Археология СССР
Степи Евразии в эпоху средневековья. М.
Плетнева С.А., 19816. Салтово-маяцкая культура // Степи Евразии в эпо¬
ху средневековья. Археология СССР. М.
Плетнева С.А., 1989. На славяно-хазарском пограничье. Дмитриевский
археологический комплекс. М.
Распопова В.И., 1979. Основания для датировки металлических изделий
из Педжикента. // КСИИМК. №158.
Савинов Д.Г., 1996. Погребения Сросткинского могильника (по материа¬
лам раскопок С.М.Сергеева, 1930 г.) // Изучение памятников археологии
Алтайского края. Барнаул.
Сташенков Д.А., 1995. Особенности погребального обряда хазарского
времени в Среднем Поволжье // Культуры степей Евразии второй пол. I
тыс. н.э. Самара.
Троицкая Т.Н., 1978. Красный Яр I - памятник позднего железного века
// Древняя культура Алтая и Западной Сибири. Новосибирск.
Федоров-Давыдов Г.А., 1984. Погребение хазарского времени из урочища
«Кривая Лука» в Нижнем Поволжье // Проблемы археологии Евразии. Ке¬
мерово.
Флеров В.С., 1984. Маяцкий могильник// Маяцкое городище. М.
Халикова Е.А., 1976. Больше-Тиганский могильник// СА. №2.
Худяков Ю. С., 1982. Кыргызы наТабате. Новосибирск.
Чернецов В.Н., 1957. Нижнее Приобье в I тыс. н.э. // МИА. №58. М.
Q.Erdelyi, E.Oetozi, W.Genning, 1969. Da3 Graberfeldvon Nevolino// Academia
Kiador. Budapest.
338
Рис.1.Карта распространения памятников VIII-X вв. горно-лесного
Урала и лесостепного Зауралья.
1 - Ишимбаевский; 2 - Каранаевский; 3 - Старо-Халиловский; 4 -
Лагеревский; 5 - пещера Сикияз-Тамак; 6 - стоянка Веселовка; 7 -
Муракаевские курганы; 8 - Хусаиновские курганы; 9 - /-// курганы; 10
‘ Тавлыкаевские курганы; 11 - Наровчатский; 12 - Селенташ; 13 -
Кайнсай; 14 - находки у с. Варна; 15 - Синеглазово I; 16 - Синеглазово
Ну 17- Каскаскинский, Коваленковскиерудники; 18 - находка у с.Сига-
ев0; 19 - Граултры; 20 - Байрамгулово; 21 - находка на берегу озера
Аргази.
а - погребальные памятники
6 - отдельные находки предметов кушнаренковского и караякупов-
с*ого типа.
339
Рис.2. Могильник Байрамгулово, курган
I - общий план, II - погребение 2', III - погребение 3, IV - погребение 1;
1-44-бронза, 45,-61 - кость, 62-75, 77-81, 83-87 - железо, 76- железо,
бронза, 82 - керамика.
340
Рис.З. Могильник Граултры, вещевой инвентарь курганов 2, 5, 6, 8, 9
I, 13 - курган 2, могильная яма 1; 2,4 - могильная яма 3; II - 1-5 -
кУрган 2, могильная яма 4; III, 1 - находка на поверхности, III, 2 - курган
h могильная яма 3; IV - курган 5могильная яма 3; V - курган 5, могиль-
Ная яма 1; VI, 1,2 - курган 6, могильная яма 2; VI, 3-7- курган 6, могиль-
Ная яма 1; VII - курган 8, могильная яма 1; VIII, 1-4, 12-25 - курган 9
могильная яма 1; VIII, 5-10 - курган 9, могильная яма 3; VIII, 11 - курган
Я могильная яма 2.
44-699
341
Рис.4. Могильник Граултры. Железное стремя.
342
Рис. 5. Могильник Граултры, керамика
1 - курган 5, могильная яма 1; 2 - курган 1, насыпь; 3 - курган 9,
могильная яма 1; 4-5 - курган 5, могильная яма 2; 6 - курган 1, насыпь;
7 - курган 1, могильная яма 1; 8 - курган 1, могильная яма 3; 9 - курган
h могильная яма 1; 10 - курган 1 могильная яма 2; 11 - курган 9, могилъ-
Ная яма 2; 12 - курган 2, могильная яма 4; 13 - курган 2, могильная яма
14 - курган 1, могильная яма 1; 15 - курган 9, могильная яма 1; 16 -
кУрган 9, могильная яма 1; 17 - курган 9, насыпь; 18 - курган 6, могилъ-
Ная яма 1; 19 - курган 5, могильная яма 1; 20 - курган 5, могильная яма
3; 21 - курган 6, могильная яма 2.
343
В.С.Аксенов, В.К.Михеев
КРЫМСКИЙ ИМПОРТ И ХРОНОЛОГИЯ НЕКОТОРЫХ
САЛТОВСКИХ ПАМЯТНИКОВ ВЕРХОВИЙ
СЕВЕРСКОГО ДОНЦА
Одной из основных задач салтововедения остается решение про
блемы расчленения всего комплекса салтовского материала по хро
нологическим периодам более узким, чем время существования са
мой культуры, такие попытки уже предпринимались. Для этого
привлекался достаточно многочисленный инвентарь погребальны'
комплексов, в основном оставленных аланским населением салтов
ской культуры (Мерперт Н.Я., 1951; Плетнева С.А., 1967, 1981
1989). При этом роль изделий крымско-византийского облика ка?
узкого хронологического показателя для салтовских памятников з;
пределами Крыма оставалась незначительной, в сравнении с уже
давно и плодотворно используемыми для этих целей поясной гар
нитурой, украшениями, амулетами и элементами одежды, хроно
логия которых относительно хорошо разработана. Такое положение
было обусловлено малочисленностью находок изделий крымско
византийского круга (за исключением крымской тарной керами
ки) на лесостепных салтовских памятниках. Ситуация изменилась с
обнаружением на могильниках салтовской культуры бассейна Се
верского Донца (Красная Горка и Червоная Гусаровка) большой:
количества крымской столовой посуды. Благодаря этим находкам,
по нашему мнению, появилась возможность проверить и, возмож
но, уточнить датировку некоторых салтовских древностей.
Средневековой экспедицией Харьковского госуниверситета пол
руководством В.К.Михеева при исследовании в 1985-1994 гг. мо
гильника Красная Горка в 17 захоронениях были встречены сосуды
крымско-византийского облика: 12 кувшинов-ойнохой, 4 неболь
ших красноглиняных одноручных кувшина, 2 красноглиняные круж
ки с петлевидной ручкой и 1 керамическая фляга (Аксенов В.С..
1995; Аксенов В.С., Михеев В.К. в печати).
Этой же экспедицией, ведущей с 1993 г. и по настоящее врем*
исследование могильника Червоная Гусаровка, в 66 из 177 вскры¬
тых погребений была встречена крымская керамика, которая была
представлена в 24 случаях небольшими ойнохоями, в 39 - неболь¬
шими одноручными кувшинами, в 7 - кружками с петлевидной
ручкой. Еще 4 захоронения содержали стеклянные сосуды, вероят¬
344
но, крымского производства.
Все импортные керамические сосуды из погребений обоих мо¬
гильников изготовлены из тщательно отмученного теста амфорного
типа с небольшим количеством примесей (в основном песка и
мелкого шамота красно-кирпичного цвета). Обжиг сосудов очень
качественный, цвет светло-желтый или оранжевый. Все сосуды из¬
готовлены на быстровращающемся гончарном круге. На дне сосудов
видны следы от снятия с круга путем срезания основы нитью. В
месте перехода ручки в венчик у всех сосудов имеются одиночные
пальцевые вдавления - прилепы, внизу ручка плавно переходит в
тулово в месте его наибольшего расширения, которое приходится
зачастую на половину общей высоты сосуда. Импортные сосуды в
могильниках представлены следующими типами.
Кувшины-ойнохои (рис.1, 1-3) с яйцевидным туловом, плавно
переходящим в невысокое цилиндрическое горло, с венчиком ой-
нохоевидного типа, дно широкое. Ручка уплощенная, ленточного
типа, тонкая, прикреплена одним концом к горлу сосуда у самого
венчика, другим концом - в месте наибольшего расширения корпу¬
са. Высота сосудов колеблется от 23 до 27,5 см. Поверхность сосудов
по горлу и плечикам покрыта белым ангобом в виде горизонталь¬
ных прямых полос. Внешний вид, пропорции, орнаментация сосу¬
дов позволяет отнести их к ойнахоям так называемого баклинского
типа. С.А.Плетнева отнесла подобные сосуды с памятников лесо¬
степного и степного вариантов салтовской культуры к четвертому
виду кувшинов (Плетнева С.А., 1967, с. 116). Ойнохои баклинского
типа были обнаружены в 11 захоронениях могильника Красная Гор¬
ка, при этом три сосуда (погр.68, 70/к-5, 103/к-7), относятся к
разновидности росписных (рис.1, 1-3). У данных сосудов орнамен¬
тация белым ангобом по горлу и плечикам дополнена геометричес¬
кими узорами, нанесенными красно-коричневой и оранжевой крас¬
ками. На двух сосудах (погр.68, 70/к-5) этот орнамент почти
идентичен. Аналогичные сосуды встречены в Верхне-Салтовском
(кат.23 из раскопок А.М.Покровского) и Дмитровском (кат.98, 126,
154) катакомбных могильниках (Покровский А.М., 1905, Табл.ХХГУ,
109, 119; Плетнева С.А., 1986, рис.72, 74, 75). Известны находки
подобных сосудов в единичных экземплярах в слоях Саркела, Пра¬
вобережного Цимлянского городища (Плетнева С.А., 1959, рис.1,
89). Время существования данных сосудов достаточно хорошо про¬
слеживается в материалах Баклинского городища как одного из ве¬
роятных центров их производства. По заключению Д.А.Талиса, ой-
345
нохои изготовлялись на городище в широких масштабах с начале
VIII в. довольно продолжительное время. Их производство сходит не
нет к X в., т.е. ко времени распространения на городище поливной
посуды (Талис Д.А., 1982, с.64). В целом крупные ойнохои больше
характерны для третьего (зеленоватого) слоя Баклинского городи
ща, датируемого VIII-началом IX вв. (Романчук А.И., Рудаков В.Е.
1975, с.217). Так же датируются ойнохои по материалам крымских
могильников. Они найдены в погребениях первоначальной базилк
ки на городище Тепсень, где ойнохои находились в могилах вместе
с византийскими монетами (Льва III и Константина V Капронима
- 717-739, Константина V Капронима - 741-775) и арабскими дир¬
хемами того же времени, что позволило датировать захоронения
концом VIII в. (Бабенчиков В.П., 1958, с.110). По материалам Ска-
листинского могильника ойнохои баклинского типа датируются вре¬
менем с середины VII по IX в. (Баранов И.А., 1990, с.25).
Кувшины-ойнохои небольших размеров (рис. 1,7; 2, 1-2). Данные
сосуды являются по сути уменьшенной копией вышеописанных. Их
высота составляет 15-18,5 см. Ойнохои небольших размеров встрече¬
ны только в одном захоронении могильника Красная Горка (№l6i)
и в 24 погребениях могильника Червоная Гусаровка. Аналогичные
сосуды представлены единичными экземплярами в Нетайловском
(погр.43), Крымском (погр.51), Волоконовском (погр.20) грунто¬
вых болгарских могильниках (Пархоменко О.В., 1983, Мал.2,1; Сав¬
ченко Е.Н., 1986, рис.3,9; Плетнева С.А., Николаенко А.Г., 1976,
рис.6,5). Обнаружены подобные сосуды и вне территории распрост¬
ранения салтовской культуры - в курганах Лысогорского (к.6), 1-го
Белогорского (к.И) могильников, оставленных, как предполага¬
ют, славянским населением (Винников А.З., 1984, рис.16,4; 23,13).
Найден подобный сосуд и в одном захоронении раннеболгарского
Больше-Тарханского могильника (погр.75) (Генинг В.Ф., Халиков
А.Х., 1964, Табл.1,5). По материалам Скалистинского могильника
самые ранние ойнохои таких размеров найдены в склепе №153,
относящемся к 1-й пол. VII в., а подавляющее количество ойнохой
разных вариантов происходит в основном из захоронений 2-й по¬
ловины VIII-IX вв. (Веймарн Е.В., Айбабин А.И., 1993, с. 191).
Небольшие кувшины с яйцевидным туловом, которое плавно
переходит в довольно узкое, невысокое цилиндрическое горло с
раструбом в верхней части. Высота сосудов не превышает 15-17,5 см.
Ручка ленточного типа, тонкая, иногда с незначительным ребром
на лицевой стороне. По месту прикрепления ручки можно выделить
346
дВа подтипа данных сосудов. У кувшинов подтипа А ручка прикреп¬
лена к горлу сосуда непосредственно у самого венчика (рис.1, 4, 8;
2 3,7)- К этому подтипу относятся 4 кувшина из могильника Крас¬
ная Горка (погр.89,192,204,297) и большинство аналогичных кув¬
шинов (37 экз.) из погребений могильника Червоная Гусаровка.
Остальные кувшины относятся к подтипу Б (рис.2,9,6). Главное их
отличие - в прикреплении ручки своим верхним концом к горлу на
середине его высоты. Аналогии кувшинам данного типа за предела¬
ми Крыма нам не известны. В самом Крыму кувшины с воронкооб¬
разным горлом своей формой, по мнению исследователей, восхо¬
дят к античным традициям (Якобсон А.Л., 1979, с.20). Формой и
пропорциями они подобны светлоглиняным сосудам из крымских
могильников IV-VII вв. (Айбабин А.И., 1990, рис.4,7) и, по-види¬
мому, являются дальнейшим их развитием. В Крыму подобные кув¬
шины найдены в захоронениях салтовского времени Скалистинс-
кого могильника и могильника Чуфут-Кале (Веймарн В.Е., Айбабин
А.И., 1993, рис. 121,4; Якобсон А.Л., 1979, рис.6,6). В разработке
A. И.Айбабина по хронологии средневековых захоронений Крыма
кувшины с раструбовидным горлом оказываются характерными для
второй хронологической группы, датируемой 2-й пол. VIII в. (Айба¬
бин А.И., 1993, с.124, рис. 7,19).
Кружечки (рис.1,5,6;2,4) с шаровидным корпусом, невысоким
прямым вертикальным венчиком и ручкой ленточного типа с паль¬
цевым вдавлением в верхней части. Высота кружек - 8,5-10 см. Такие
кружки найдены в двух захоронениях (161, 205) Красногорского
могильника и в семи погребениях (7, 28, 43, 52, 66, 161, 176)
могильника Червоная Гусаровка. Некоторые из сосудов украшены
по плечикам горизонтальными канелюрами или горизонтальными
прочерченными линиями. Аналогичные кружки встречаются на по¬
селениях Юго-Западного Крыма в слоях VIII-IX вв. (Якобсон А.Л.,
1979, с.62), подобный сосуд был найден и в одной могиле 2-й пол.
VIII-X вв. Тепсеньского некрополя (Баранов И.А., 1990, рис.5).
Сосуды из стекла представлены двумя бокалами (погр.62, 165),
колбой (погр. 133), флаконом для благовоний (погр.70) (Аксьонов
B. С., MixeeB В.К., в печати). Сосуды выдуты из прозрачного стекла
светлозеленого цвета с мелкими пузырьками. Толщина стенок
сосудов равна 1,3 -1,6 мм. Бокалы имеют округлую нижнюю часть,
форма в верхней части у них разная. У бокала из погр. 165 она усе¬
ченно-конусовидная, а у бокала из погр.62 - цилиндрическая, с
перехватом в месте перехода в округлую нижнюю часть (рис.2,8,9).
347
Дно бокалов слегка вогнуто. Большое количество таких бокалов най¬
дено в склепах Скалистинского могильника, в комплексах 2-й по
ловины VIII-IX вв. (погр.165) или VII-IX вв. (погр.62) (Веймарн
В.Е., Айбабин А.И., 1993, с. 194). Мелкие фрагменты подобных бо¬
калов обнаружены на поселении VIII-IX вв. близ села Поляна в Юго
Западном Крыму, в склепах Чуфут-Кале и на салтовских поселени¬
ях Керченского полуострова (Айбабин А.И., 1993, с. 123).
Флакон для благовоний (рис.2,10) имеет невысокое раструбо¬
видное горло с небольшим валикообразным венчиком и сильно
приплюснутое шарообразное тулово. Венчик сосуда образован пу¬
тем загиба края сосуда внутрь. Дно вогнуто на 1,2 см, имеет сле£
понтия кольцевидного типа, диаметр которого - 1,2 см. Подобные
флаконы найдены в катакомбах №26, 108 Дмитровского могильни¬
ка (Плетнева С.А., 1989, с. 109). По найденному вместе с ними ин¬
вентарю С.А.Плетнева отнесла их к VIII-XI вв. Этим же временем
датировала подобные сосуды И.П.Сорокина (Сорокина И.П., 1963.
с.143), которая видит истоки формы этих сосудов в сосудах антич¬
ного времени с высоким цилиндрическим горлом без венчика и
шарообразным туловом. Данное описание почти полностью соот¬
ветствует описанию колбы, обнаруженной в погр.133 могильника
Червоная Гусаровка. Колба (рис.2,4) имеет высокое цилиндричес¬
кое с незначительным расширением к венчику горло с почти вер¬
тикальными рельефными волнами по стенкам и шарообразное ту¬
лово. Венчик прямой, заглаженный. Дно слегка вогнуто, следы понтия
отсутствуют. Аналогичного типа сосуды известны в памятниках Кры¬
ма с античного времени, вплоть до 2-й половины VI-начала VII вв.
(Засецкая И.П., 1993, табл.5, 18). Оформление горлышка колбы
рельефными волнами находит аналогии в оформлении верхней ча¬
сти бокалов вариантов 1-2, 2-2 из Скалистинского могильника (Вей¬
марн В.Е., Айбабин А.И., 1993, с.194), что, видимо, указывает на
время, когда данный мотив орнаментации был популярен. Бокалы
с аналогичным декором в Крыму датируется 2-й половиной VII-IX
вв. Вероятно, к этому же времени можно отнести и колбу из мо¬
гильника Червоная Гусаровка.
К сожалению, в закрытых комплексах с узко датируемыми ве¬
щами или монетами сосуды крымско-византийских типов вне Кры¬
ма не встречены. Поэтому исследователи датируют подобные изде¬
лия временем существования могильника, где они были обнаружены:
VIII-IX вв. (Крымский, Нетайловский), конец IX-начало X вв. (Во-
локоновский), VIII-X вв. (Лысогоровский и 1-й Белогоровский), 2-
348
я пол. VIII-1-я пол. X вв. (Дмитриевский) - т.е. временем существова¬
ния собственно салтовской культуры. Даже в том случае, когда С.А.
Плетнева предприняла попытку с помощью корреляции погребаль¬
ного инвентаря выявить хронологические этапы Дмитриевского мо¬
гильника, катакомбы, содержащие ойнохои, оказались в разных
хронологических группах (Плетнева С.А., 1989, табл.23). Вряд ли
такое положение дел соответствовало действительности. Так, если
принять во внимание тезис С.А.Плетневой, что крымские столо¬
вые сосуды не транспортировались через всю степь для продажи, а
приобретались в Крыму и доставлялись в верховья Донца самими
покупателями, то и находиться они должны в могилах людей, их
купивших, или их ближайших родственников, попав туда после
относительно непродолжительного использования.
Исходя из всего сказанного выше, целесообразно определить
наиболее вероятное время в истории Хазарского каганата, когда
изделия Крымских мастерских в достаточно больших количествах
могли попасть к салтовскому населению лесостепи. Политический
нейтралитет между каганатом и Византией во 2-й половине VII-1-й
половине VIII вв. с кратковременными периодами союзнических
отношений, направленных против совместных врагов - Халифата и
Ирана, не могли не повлечь оживленных экономических связей,
особенно в приграничных областях обоих государств, какими в то
время являлись земли Таврики. Это нашло отражение в появлении в
культуре тюрков первой миграционной «волны» крымско-византий¬
ских элементов, одним из которых являлась крымская столовая ке¬
рамика (баклинские ойнохои найдены в двух погребениях могиль¬
ника Тау-Кипча (Баранов И.А., 1990, с.115). Охлаждение Хазарско-
Византийских отношений в конце VIII-начале IX вв., особенно после
восстания Иоанна Готского, учреждения Херсонской фемы, при¬
нятия иудейской религии верхушкой каганата, не могло не приве¬
сти к ослаблению их экономических и культурных связей. И если на
протяжении 2-й половины VII-VIII вв. крымские изделия, возмож¬
но, даже с выходцами из Таврики, могли попасть в верховья Се¬
верского Донца, то в начале IX в., после появления в степных рай¬
онах новых кочевников и наличия гражданской войны в каганате,
это уже проблематично. В лучшем случае в это нестабильное и не¬
спокойное для каганата время крымский импорт мог оказаться в
Местах, незначительно удаленных от центров его производства. Это
Косвенно подтверждается обнаружением в слоях IX в. Таматархи,
Саркела, Правобережного Цимлянского городища ойнохой и их
349
фрагментов (Плетнева С.А., 1959, рис.1, 89; 1963, с.37) при отсут¬
ствии их в захоронениях хазарского времени Саркельского могиль
ника. Поэтому мы склонны датировать захоронение с крымской сто
ловой посудой Красногорского и Червоногусарского могильников
2-й половиной VIII-началом IX вв. Этому не противоречит осталь
ной инвентарь погребений с крымскими сосудами как могильник;
Красная Горка (рис.З) (Аксенов В.С., Михеев В.К., в печати), так
и могильника Червоная Гусаровка.
Инвентарь захоронений могильника Червоная Гусаровка незна
чителен и во многих погребениях представлен исключительно
глиняными сосудами, стоящими, как правило, слева и справа о~
головы погребенного. Находки вещей в интересующих нас могила>
редки и единичны, они обнаружены только в 36 из 70 погребений с
сосудами крымско-византийских типов. В основном это украшенш
и элементы одежды (рис.4), которые находят широкие аналогии ш
памятниках всех локальных вариантов в салтовской культуре. По
материалам Крыма аналогичные вещи вместе с аналогичными сто
ловыми сосудами встречаются во II и III хронологических группа>
и датируются 2-й половиной VIII-1-й половиной IX вв. (Айбабин
А.И., 1993, с.123-125, рис.5; 8). Использование датировок салтовс
ких вещей по крымским материалам обусловлены не только одно¬
родностью инвентаря крымских грунтовых могильников с инвента¬
рем могильника Червоная Гусаровка, но и близостью и>
погребального обряда. Особую близость по погребальному обряд\
Червоногусаровскому могильнику имеют могильники на холме Теп-
сень и Кордон-Оба. Сходство проявляется в форме и ориентировке
грунтовых ям, типах погребальных сооружений.
Специфика керамического комплекса могильника Червоная Гу
саровка (незначительная масса салтовской керамики (31,6%), пред
ставленной в основном лощеными кружками, при явном преобла¬
дании крымских изделий (41,7%) и достаточно большом количестве
лепной керамики (14,1 %) и большом количестве погребений бе-
керамики (13,5 %)) указывают, что время существования могиль¬
ника приходится на тот период, когда элементы салтовской мате¬
риальной культуры не занимали господствующего положения, ;
население имело тесные экономические и, возможно, родственные
связи с населением Крыма. Такая ситуация более вероятна для эта
па становления салтовской культуры, что косвенно подтверждаем
предложенную нами датировку салтовских комплексов с крымски¬
ми изделиями временем со 2-й половины VII до начала IX вв.
350
Интересный результат дает сравнение комплексов с импортны¬
ми изделиями с Червоногусаровского и Красногорского могильни¬
ков. Комплексы могильника Красная Горка отличаются полным
преобладанием инвентаря салтовского облика, но распределение
их по могильнику указало на следующую тенденцию: этапам суще¬
ствования могильника соответствует определенный количественно¬
типологический состав крымских сосудов. Так, в группе захороне¬
ний, соответствующих начальному этапу существования могильника,
присутствуют всего три комплекса с крымской керамикой. Они при¬
надлежат двум женщинам и подростку, а сосуды представлены в
них двумя кружками, кувшином с раструбовидным горлом и не¬
большим кувшином-ойнохоей. Крымские кружки и небольшая ой-
нохоя в захоронениях более позднего времени на могильнике не
встречены, в отличие от кувшинов с раструбовидным горлом. Для
среднего этапа существования могильника характерно, что при не¬
значительном увеличении числа захоронений с крымской посудой
(4 погребения - 5 сосудов) изменился ее типологический состав. Все
четыре погребения содержали крупные ойнохои баклинского типа,
которые в трех случаях находились в комплекте с салтовскими сосу¬
дами (кружка, кубышки) и в одном - с крымским кувшинчиком.
Два из четырех погребений принадлежали мужчинам-воинам, ко¬
торые сопровождались захоронением целого костяка коня. На по¬
зднем этапе существования могильника количество погребений с
импортными сосудами увеличивается до 10. В семи из них содержа¬
лись крупные ойнохои баклинского типа (три расписные), в двух -
кувшинчики с раструбовидным горлом, в одном - двуручная кера¬
мическая фляга. В пяти случаях ойнохои были в комплекте с салтов¬
скими кружками. Для всей группы характерно больше погребений
мужчин-воинов - пять, трое из которых были захоронены с целым
костяком коня, в этих же погребениях находились и ойнохои. Для
погребений этой группы характерно, что в некоторых захоронениях
находилась посуда со следами длительной эксплуатации, о чем сви¬
детельствует сильная стертость орнамента на росписных ойнохоях и
на фляге (погр.68, 70/к-5,103/к-7,207), следы повреждений и ис¬
пользования сосудов в другом качестве (кувшинчик из погр.297,
ойнохоя из погр.76). Примечательно, что ни в одном из погребений
не было по два столовых сосуда крымского производства, как это
имело место в захоронениях раннего и среднего этапов существова¬
ния могильника. Таким образом, население, оставившее Красно¬
горский могильник, с определенного момента отдало предпочте¬
351
ние крупным ойнохоям и перестало пользоваться небольшими ой
нохоями и крымскими кружками, которые были вытеснены нс
большими салтовскими кувшинчиками и кружечками.
Размещение погребений с крымской керамикой на исследован
ной части могильника Червоная Гусаровка показывает, что у оста
вившего его населения происходил процесс, близкий описанном^
выше. Так, на участке могильника, вплотную примыкающем к сс
лищу салтовской культуры, среди захоронений, содержащих крым
ские изделия, преобладают погребения с кувшинчиками с растру
бовидным горлом. По мере удаления отданной границы могильник
в ЮЗ направлении количество погребений с крымскими кувшин
чиками уменьшается, при этом увеличивается число захоронений
содержащих ойнохои небольших размеров. Погребения с крымскк
ми и салтовскими кружками равномерно распространены на изу
ченной территории могильника. В целом весь вещевой материал Чер
воногусаровского некрополя находит аналогии в материала
начального, среднего и отчасти позднего этапов существования мо
гильника Красная Горка. Однако на граничащем с селищем участк
могильника Червоная Гусаровка обнаружены погребения, в коте
рых встречены вещи более ранних типов, чем на участке могильни
ка, где преобладают захоронения с ойнохоями. В погребениях этог
участка найдены оба бокала, стеклянная колба, серьги с подвеско
из стеклянной бусины (рис.4,4), поясной набор с лотосовидным
орнаментом раннего (по Н.А.Фоняковой) типа (рис.4, 40-43), пер
стень со стеклянной жуковиной, укрепленной четырьмя лапкам,
(рис.4, 33), перстень, имитирующий перстень со стеклянной жуко
виной (рис.4,34), две крестовидные подвески. Одна из подвесо'
(рис.4,18) по оформлению близка подвескам VII в. могильника Мок
рая Балка (Ковалевская В.Б., 1996, рис.6а). Таким образом, как и ь
Красногорском могильнике, для более поздних захоронений, со
держащих крымскую керамику, характерны большие ойнохои.
Ойнохои совершенно вытеснили салтовские столовые кувшинь
в грунтовых могильниках Крыма 2-й половины VIII-X вв., что п
мнению И.А.Баранова, является одним из проявлений крымско
византийского влияния на салтовцев (Баранов И.А., 1990, с. 121)
Если данный тезис для Крыма вполне приемлем, то для салтовски
памятников лесостепи он верен, вероятно, лишь отчасти. Объясне
ние появления на некоторых салтовских памятниках бассейн^
Северского Донца крымских типов - задача другого исследовани>
Для нас же важно, что время появления этих изделий у населени>
352
сТОль отдаленного от Крыма района припадает на время формиро-
вания салтовской археологической культуры и относится ко 2-й по¬
ловине VIII-началу IX вв. Этим же временем следует датировать и
все лесостепные комплексы салтовской культуры, содержащие крым¬
ские столовые сосуды.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:
Аксенов В. С., Михеев В.К. Погребения с импортной керамикой могильни¬
ка салтовской культуры «Красная Горка». В печати.
Айбабин А.И., 1993. Могильники VIII-начала X вв. в Крыму // МАИЭТ,
т III. Симферополь.
Бабенчиков В.П., 1958. Итоги исследования средневекового поселения на
холме Тепсень // История и археология средневекового Крыма. Киев.
Баранов И.А., 1990. Таврика в эпоху раннего средневековья (салтово-ма-
яцкая культура). Киев.
Веймарн Е В., Айбабин А.И., 1993. Скалистинский могильник. Киев.
Винников А.З., 1984. Славянские курганы лесостепного Дона. Воронеж.
Генинг Г.Ф., Халиков А.Х., 1964. Ранние болгары на Волге. М.
Засецкая И.П., 1993. Материалы Боспорского некрополя второй полови¬
ны IV-первой половины V вв. н.э. // МАИЭТ, т.111. Симферополь.
Мерперт Н.Я., 1951. О генезисе салтовской культуры // КСИИМК, вып.
XXXVI.
Пархоменко О.В., 1983. Поховальний швентар Нетайлувського могиль¬
ника VIII-X ст. // Археогологуя, №43.
Плетнева С.А., 1959. Керамика Саркела-Белой Вежи //МИА, №75.
Плетнева С.А., 1963. Средневековая керамика Таманского городища //
Керамика и стекло древней Тмутаракани. М.
Плетнева С.А., 1967. От кочевий к городам // МИА, №142.
Плетнева С.А., 1981. Салтово-маяцкая культура // Степи Евразии в эпоху
средневековья. М.
Плетнева С.А., 1989. На славяно-хазарском пограничье. М.
Плетнева С.А., Николаенко А.Г., 1976. Волоконовский древнеболгарский
могильник // С А, №3.
Покровский А.М., 1905. Верхне-Салтовский могильник//Тр.XII АС, т.1.
Романчук А.И., Рудаков В.Е., 1975. Керамический комплекс IX-X веков
Баклинского городища // СА, №2.
Савченко Е.И., 1986. Крымский могильник//АОН, вып.1. М.
Сорокина Н.П., 1963. Позднеантичное и раннесредневековое стекло с Та¬
манского городища // Керамика и стекло древней Тмутаракани. М.
Талис Д.Л., 1982. Керамический комплекс Баклинского городища как
источник по этнической истории горного Крыма в IV-IX вв. // Археологи¬
ческие исследования на Юге Восточной Европы. М.
Якобсон А.Л., 1979. Керамика и керамическое производство средневеко-
в°й Таврики. Л.
45-699
353
Рис. 1. Крымские сосуды Могильника Красная Горка.
1. погр.70/кг5; 2. погр.150/ к-13; 3. погр.103/к-7; 4.погр.89;
5. погр.205 ; 6. погр.161; 7. погр.161; 8. погр.204 ; 9.погр.207.
354
Рис. 2. Керамические и стеклянные изделия крымского производства
из могильника Черв оная Гусаровка:
1. погр.42; 2. погр.25; 3. погр.26; 4. погр.28; 5. погр.111; 6.погр.15;
У- погр.23; 8. погр.62; 9. погр.165; 10. погр.70; 11. погр.133.
355
Рис.З. Инвентарь захоронений с крымскими сосудами могильника
Красная Горка.
356
Рис-4- Инвентарь захоронений могильника Червоная Гусаровка.
46-699
357
А.В.Крыганов
НЕТАЙЛОВСКИЙ МОГИЛЬНИК НА ФОНЕ
ПРАБОЛГАРСКИХ НЕКРОПОЛЕЙ ЕВРОПЫ
К настоящему времени в нескольких регионах юга Восточной
(Среднее Поволжье, Предкавказье и Северный Кавказ, Подонье,
Юго-Восточный Крым, Среднее Поднепровье) и Центральной
(Нижнее Подунавье) Европы известно более 200 раннесредневеко¬
вых ямных могильников праболгар (Баранов И.А.,1990; Димитров
Д., 1987; Ковалевская В.Б., 1981; Плетнева СА., 1981; Халиков
А.Х., 1981; Швецов М.Л., 1981, рис.1). Наиболее ранние из них
появились во 2-й половине VII в., а более поздние существовали до
X, изредка до XI столетия. Все праболгарские грунтовые некрополи
имели ямные могилы, но по своим размерам, формам могил, по¬
гребальным обрядам, погребальному инвентарю, ориентации по¬
гребенных, антропологическим данным (и потому по предположе¬
нию об этнической принадлежности погребениях) и т.д. многие из
них сильно различаются, если даже находятся относительно близко
друг к другу. Из них наиболее интересным является расположенный
в Волчанском р-не Харьковской обл. Нетайловский могильник.
Могильник обнаружен в 1959 г. и до 1961 г. исследовался неболь¬
шой Кочетокской археологической экспедицией Института архео¬
логии АН УССР под руководством Д.Т.Березовца. Тогда были вскры¬
ты 124 могилы и приблизительно установлена его площадь. По
мнению Д.Т.Березовца, некрополь занимал от 12 до 14 га и имел 5-
5,5 тыс. могил (Крыганов,1993в, с.36). Археологические раскопки на
памятнике возобновились только в 1991 г. отрядом Новостроечной
археологической экспедиции Харьковского госуниверситета под ру¬
ководством автора (Крыганов А.В., 1993а). К настоящему времени
здесь в целом за десять лет было обнаружено и вскрыто 233 могилы.
Сейчас установлено, что могильник имеет площадь более 14 га и
содержит до 15 тыс. могил. В 1960 и в 1961 гг. верхний слой Нетайлов-
ского некрополя глубиной до 1,5-1,8 м по ряду причин вскрывался
бульдозером (Березовец Д.Т., 1961, с.3-4). Всего здесь за три года
были заложены три большие раскопа и до десятка маленьких тран¬
шей. Их общая площадь доходила до 4,5 тыс. кв. м, всего было най¬
дено 124 могилы. По подсчетам, на каждую из них шло приблизи¬
тельно от 25 до 35 кв. м площади некрополя. Удивительно то, что в
Нетайловском могильнике не были найдены детские погребения
358
(Березовець Д.Т., 1975, с.427; Иченская О.В., 1981, с.89). В 1991-97
гг. некрополь вскрывался только лопатами и за это время на площа¬
ди около 1 тыс. кв. м было выявлено 109 могил. Из них полтора
десятка относились к детским или юношеским и имели глубину от
0 35 до 1,5 м от уровня современной поверхности. Поэтому теперь
уже хорошо видно, что здесь на каждую могилу в среднем приходи¬
лось немногим менее 10 кв. м площади некрополя. В раннем средне¬
вековье во всех известных праболгарских могильниках юга Восточ¬
ной и Центральной Европы на одно погребение шло, как правило,
от 3,5 до 9 и, в редчайших случаях - до 15 кв. м площади могильника.
Чем же можно объяснить огромные размеры праболгарского
Нетайловского некрополя? По размерам таких нигде нет; достаточ¬
но большие, имеющие более 1 тыс. погребений, праболгарские мо¬
гильники есть только в Среднем Поволжье: Болыне-Тарханский и
Танкеевский. Дело в том, что оставившее Нетайловский некрополь
население салтовской культуры VIII - X вв. жило в находившемся на
левом берегу реки Северский Донец (теперь здесь - крупное Пече¬
нежское водохранилище) поселении длиной не менее 4,5 км (Бере¬
зовець Д.Т., 1975, с.425). Прямо напротив него, на правом берегу
указанного водохранилища, расположен широко известный Верх-
несалтовский комплекс, состоящий из большого городища с ма¬
ленькой каменной цитаделью и немалыми пригородами, а также
(судя по результатам археологических разведок последних лет) не
менее пяти крупных катакомбных могильников с более чем 60 тыс.
семейных катакомб. Таким образом, это самый крупный археологи¬
ческий памятник салтовской культуры и Хазарии в целом. Еще бо¬
лее 40 лет назад в одной своей статье о древнерусской земле Б.А.
Рыбаков указал, что «...город Салтов.., являвшийся в VIII - IX вв.
центром так называемой салтовской культуры...- это упомянутый
арабским географом XII в. Идриси город Сарада» (Рыбаков Б.А.,
1952, с.22,23). В дальнейшем этой точки зрения почему-то никто не
придерживался. А по работам С.А.Плетневой совсем невозможно
сказать, где находится упомянутый несколькими арабскими гео¬
графами IX-X вв. город Хазарии Савгар (Плетнева С.А., 1986, с.29,30).
По мнению Д.Т.Березовца, Верхнесалтовский памятник является
остатком крупного административно-торгового центра северо-за¬
падной окраины Хазарии (Березовець Д.Т., 1975, с.425). В дальней¬
шем этого мнения продолжала придерживаться только О.В.Иченс¬
кая (Пархоменко) (Иченская О.В., 1981, с.90). В последнее время
все более подтверждается утверждение автора в том, что остатками
359
одного самого большого административно-торгового центра Хаза-
рии в ее северо-западной окраине является вместе с Верхнесалтов
ским и Нетайловский памятник (Крыганов А.В., 1997).
По своим размерам и формам (рис.1) все вскрытые в 1991-97 гг.
могилы Нетайловского некрополя сильно различаются и могут со¬
ставить определенное количество групп. Общая глубина их начина¬
ется с 0,35 (детские) и доходит до 4,5 м. Могильное дно, как прави¬
ло, имеет прямоугольную форму длиной от 0,4 до 3,2 м при ширине
от 25 до 80 см. За 1991-97 гг. здесь было найдено до десяти глубоких
могил то с маленьким, то с большим подбоем не с боковой, а с
одной из торцевых сторон. В подбое всегда находилось или много
или совсем мало погребального инвентаря в виде конского снаря¬
жения; в одном случае - с остатками сильно изогнутого коня. Как
показали результаты археологических раскопок 1991-97 гг., при за¬
чистке на самом верху (на глубине от 40 до 80 см от уровня совре¬
менной поверхности) грунтового материка могильное пятно по
форме и размерам только в редчайших случаях такое же, как дно.
Почти всегда оно гораздо больше, имеет овальную или овально¬
трапециевидную или круглую форму. Ко дну торцевые стены идут
почти вертикально; длинные боковые почти всегда либо сильно на¬
клонные, либо имеют по одному или несколько заплечиков. На них
или между ними никогда не попадались остатки деревянного пере¬
крытия. Следует иметь в виду, что на месте Нетайловского могиль¬
ника грунт левого берега Печенежского водохранилища с самого
верха и на глубину до 10-12 м состоит из песка.
На самом дне могилы в редчайших случаях попадается значи¬
тельная часть костяка погребенного. Как правило, костей совсем
мало, нередко их совсем нет или они представлены только несколь¬
кими фрагментами человеческих зубов. Если кости сохранились, то
никогда не лежат в анатомическом порядке, а всегда перемешаны.
Нередка такая же картина и в Верхнесалтовском катакомбном мо¬
гильнике. Чем все это можно объяснить? В самом начале работ Д.Т.Бе-
резовец предполагал еще древнее ограбление или осквернение Не¬
тайловского могильника. Но немного позднее он высказал
уверенность в том, что здесь начало погребального обряда заключа¬
лось в том, что тело оставлялось для постепенного разложения для
его обезвреживания. Это в течении нескольких месяцев или даже
лет происходило либо на дне выкопанной могильной ямы, либо на
открытом пространстве рядом с ней. Только после этого находив¬
шиеся уже не в анатомическом порядке остатки умершего пол нос-
360
тЬЮ закрывались грунтом (Крыганов А.В., 1993в, с.36-37). Такой
вторичный погребальный обряд возник очень давно и существовал
Б некоторых регионах Евразии до недавнего времени (Пиотровский
О.Ю , 1988; Краснов Н.А., 1989, с.43-45).
Иногда в 1991-97 гг. в Нетайлойском могильнике попадались
погребения с деревянными конструкциями на самом дне. Это гроб-
рама с крышкой, но без дна. Длинные боковые доски обжимались
узкими торцевыми (Крыганов А.В., 1993в, рис.1,а,б). Здесь чаще
кости погребенного либо вообще отсутствовали, либо их находи¬
лось совсем мало.
Когда на дне могилы находилось хотя бы отдельные человечес¬
кие кости, было хорошо видно, что остатки погребенного уклады¬
вали в яму головой на восток, часто с большими отклонениями на
север или юг (азимут могильного дна - от 45* до 155*). А почти во
всех средневековых праболгарских могильниках или в отдельных за¬
хоронениях погребенные были уложены с западной ориентацией
(Димитров Д., 1987, обр.15,24; с.210; Генинг В.Ф.,1989, с.8; Плет¬
нева С.А., 1981, с. 10,12). Восточная ориентация погребенных там
встречается редко.
Все ямные могильники салтовской культуры практически всегда
рассматриваются как праболгарские. А по отношению к этнической
принадлежности населения, оставившего Нетайловский некрополь,
существует две противоположные точки зрения. С самого начала его
исследования он почти всегда рассматривался как болгарский. Как
позднее указала С.А.Плетнева, болгары здесь сливались с жившими
по соседству аланами. По недавно высказанному мнению Г.Е.Афа-
насьева, это были аланы. Суждение Г.Е.Афанасьева основывается
на данных Г.П.Зиневич, которая изучала краниологический мате¬
риал рассматриваемого памятника, причем материал совсем не¬
большой (Крыганов, 1993в, с.36). По убеждению автора, в целом это
были болгары (праболгары), которые в крупнейшем городе (адми¬
нистративно-торговом центре) северо-западной окраины Хазарии
УЖе сливались с жившими здесь же аланами. Это хорошо заметно и
по находившемуся совсем близко аланскому Верхнесалтовскому
катакомбному некрополю. После специального исследования стало
Известно, что в некоторых местах некрополя изредка попадаются
ямные могилы, а в самих семейных катакомбах среди черепов по¬
лбенных нередко попадаются не только характерные для алан длин¬
ноголовые (долихокранные), но и типичные для праболгар кругло¬
головые (брахикранные) или смешанные (мезокранные).
361
Погребальный инвентарь был обнаружен приблизительно в 60
всех раскопанных за 1959-61 и 1991-97 гг. 233 могил и в целом с
представлен интересными находками. Это различные глиняные с
суды, орудия труда, оружие, конское снаряжение, различные у
рашения, предметы туалета, поясные наборы, монеты, органиь
(Пархоменко О.В., 1983, Крыганов А.В., 1993а, рис. 12; 1993с
рис.33,34; 1993в, рис.2;3; 1997, табл.ХЬУ).
Глиняные сосуды представлены в основном одноручными ку
шинами разных размеров, а также маленькими кружками, кубыц
ками, небольшими кухонными горшками, фрагментами амфо
одной ойнохоей. Среди орудий труда часто попадаются ножи,
лезные кресала с маленькими кремнями, глиняные пряслица; го
раздо реже - тесла-мотыжки, серпы. Относительно небольшое кс
личество оружия из Нетайловского могильника состоит из костянь;
накладок луков, наконечников стрел и копий, боевых топоро
железных и костяных кистеней, одной едва изогнутой сабли. Час*
встречающееся конское снаряжение представлено в основном уди
лами и стременами, сбруйными железными пряжками и кольцами
поясными бляшками, изредка - остатками седел. Значительная част
погребального инвентаря Нетайловского могильника состоит и
разных женских украшений, подвесок, предметов туалета. Прежд
всего это разные по формам и размерам стеклянные многоцветнь
бусы и совсем мелкий бисер. Каменные (сердоликовые светло-ораь
жевого цвета) бусы попадались редко. Вместе с бусами и бисеро*
почти всегда находились бронзовые или серебряные пронизи. Ест
различные по форме бронзовые и серебряные серьги и одна пар
больших серебряных височных подвесок, кольца, перстни, брасле
ты, различные подвески, одна шейная гривна, достаточно боль
шие фибулы. Предметы туалета представлены копоушками, тонки
ми серебряными зеркалами с небольшими пучками, маленькими
железными пинцетами. Нередко прежде всего в женских погребени
ях находятся маленькие или небольшие бронзовые либо серебря
ные бубенчики, используемые в одежде как пуговицы и в виде ук
рашений. Имеется большое количество разных предметов поясны
наборов: пряжек, бляшек, наконечников. По большей части они
серебряные, но в редких случаях попадались бронзовые. Большин
ство пряжек имеет точные или близкие аналогии только за преде
лами салтовской культуры и Хазарии в целом: в Среднем Повол
жье, на Северном Кавказе, в Нижнем Подунавье. Есть уже 13 моне
12 из них - это сильно заношенные, иногда частично разваленнь
362
серебРяные арабские дирхемы конца VII - 1-й половины IX вв. Все
лайДеННЫе в 1991-96 гг. 11 монет имели отверстия или бронзовые
петельки и почти всегда в могилах они находились по 2 штуки. Хо-
ошо видно, что монеты использовались как украшения. Большее
количество таких же дирхемов находится только в Верхнесалтовс-
ком катакомбном могильнике: с 1900 г. там уже вскрыто около 1000
катакомб, в которых было обнаружено более 150 арабских монет. К
настоящему времени в Нетайловском некрополе найден только один
Прекрасно сохранившийся золотой византийский солид Констан¬
тина V Копронима (середина VIII в.), находившийся в погр.164-Б.
Там же были и два арабских дирхема с петельками. В 1991-97 гг. здесь
почти во всех вскрытых могилах находили остатки органики - фраг¬
менты шелковой или льняной ткани, войлока, меха, кожи и т.п.
При достаточно аккуратных и внимательных раскопках стало вид¬
но, что на дно могильной ямы остатки погребенного часто клали
полностью завернутыми в ткань или мех, или войлок, либо во все
эти вещи. Нередко войлоком или мехом со всех сторон перекрывали
и находившиеся на дне деревянные гробы-рамы. Довольно часто
фрагменты в основном шелковой и реже льняной ткани находят в
катакомбах Верхнесалтовского могильника.
Таким образом, из всех праболгарских ямных могильников са¬
мым крупным и наиболее интересным является Нетайловский не¬
крополь, находящийся в северо-западной окраине Хазарского ка¬
ганата. Оставившее его население жило в самом большом
административно-торговом центре Хазарии, где в двух его отдель¬
ных частях болгары и аланы слились в один народ.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:
Баранов И.А., 1990. Население Крымской Хазарии (по материалам грун¬
товых могильников VII-X вв.) // Ранние болгары и финно-угры в Восточ¬
ной Европе. Казань.
Березовец Д.Т., 1961. Отчет о раскопках грунтового могильника в с.Не-
тайловка. Киев, 1961 //Архив института археологии НАН Украини, №3985.
БерезовецъД. Т., 1975. Салт1вська культура // Археолог1я УкрашськЫ РСР.
Т.З. Ктв.
Бенине В.Ф., 1989. Некоторые вопросы периодизации этнической исто¬
рии древних болгар // Ранние болгары в Восточной Европе. Казань.
Димитров Д., 1987. Прабългарите по Северното и Западното Черноморие.
Варна.
Иченская О.В., 1981. Об одном из вариантов погребального обряда сал-
т°вцев по материалам Нетайловского могильника // Древности Среднего
363
Поднепровья. Киев.
Ковалевская В.Б., 1981. Археологические следы пребывания древних 6oj
rap на Северном Кавказе // Плиска - Преслав. Т.2. София.
Краснов Н.А., 1989. Раскопки грунтовых могильников // Методика поле
вых археологических исследований. М.
Крыганов А.В., 1993а. Раскопки в Харьковской области Нетайловского
Пескорадьковского могильников салтовской культуры // Археолопчн,
дослщженження в УкраМ в 1991 року. Луцьк.
Крыганов А.В., 19936. Нетайловский могильник // Археолопчш дослщжень
на Укра1ш в 1992 року. Кшв.
Крыганов А.В., Чернигова Н.В., 1993в. Новое исследование Нетайловског
могильника салтовской культуры // ВХУ, №374, вып.27.
Крыганов А.В., 1997. Административно-торговый центр Хазарии на ее се
веро-западной окраине // V Международна археолопчна конференц!
студекпв та молодих вчених. HayKoei матер1али. Кшв.
Пархоменко О.В.,1983. Поховальний швентар Неташивськогг могильни
ка VIII-IX ст. // Археолопя, №43.
Пиотровский О.Ю., 1988. К толкованию второго погребального обряда t
Проблемы археологии и этнографии Северного Кавказа. Краснодар.
Плетнева С.А.,1981. Древние болгары в бассейне Дона и Приазовье //
Плиска - Преслав. Т.2. София.
Плетнева С.А., 1986. Хазары. М.
Рыбаков Б.А., 1952. Русские земли по карте Идриси 1154 года //
КСИИМК, T.XLIII.
Халиков А.Х., 1981. Изучение археологической культуры ранних болгар н
Волге // Плиска - Преслав. Т.2. София.
Швецов М.Л., 1981. Погребения салтово-маяцкой культуры в Поднепро
вье // Древности Среднего Поднепровья. Киев.
364
Рис. 1. Нетайловский могильник. Формы могильной ямы. А - вид сверху;
Б - вид с торцевой стороны.
365
А.Г.Иванов
ОРИГИНАЛЬНЫЕ ЖЕНСКИЕ ПОЯСА VIII-XI ВВ.
ИЗ СЕВЕРНОГО ПРИКАМЬЯ
Наборные ремни, украшенные металлическими бляшками, нс
конечниками, различными пряжками и застежками, являются о;
ной из категорий археологического материала, находящихся посте
янно в сфере исследовательских интересов. Это объясняется, с одно
стороны, тем, что пояса, благодаря сочетанию в себе различны
функций: утилитарных, обрядовых, социальных, этноидентефика
ционных и эстетических, информационно насыщены (Добжанс
кийВ.Н., 1990; Мурашева В.В.,1993). С другой стороны, поясньк
ремни и их металлическая гарнитура, отражая пространственнс
временные колебания моды, имеют хронологическую изменчивое!
и тенденцию к формированию в определенные периоды на обшир
ных территориях однотипных и одностилевых вариантов. Тем сг
мым, наборные пояса являются благодатным материалом для хре
нологических разработок (Амброз А.К., 1971; Ковалевская В.Б., 1979.
Богачев А.В., 1992). Ниже рассматриваемый тип пояса имеет, на
против, иной характер - он известен на ограниченной территори
и не проявляет тенденций к распространению.
В памятниках раннего средневековья бассейна р.Чепцы, заниМс
ющей северную часть Камско-Вятского междуречья (поломско-ч^
пецкая археологическая культура), встречаются оригинальные рем
ни с петельчатыми застежками арочной формы и украшеннь-
круглыми пуговицевидными бляшками. Застежки имеют арочну;
(рис.2, 3, 5; 3, 1, 5, 12, 14, 18; 4, 12, 13) или подтреугольную (рис.2, 7-
9; 3, 7; 4, 1-3, 15, 18) формы и снабжены с внутренней сторон
двумя петлями. Закругленный конец щитка обычно несколько 3aj
нут вовнутрь, что помогало застежке более жестко фиксироваться
на кожаном ремне. С внешней стороны щитки украшены ложно
сканью, треугольниками псевдозерни, круглыми выступающим
выпуклинами, реже - другими элементами. Орнамент мог распола
гаться поясками лишь у прямого края щитка («у основания») (рис.
1; 4, 12, 13) либо занимать весь щиток (рис.2, 7-9; 4, 15, 18). Ь
ремне такие застежки располагались впереди попарно, основание
ми друг к другу, и выполняли функцию пряжек (рис.1, 2, 3; 2, 7;
15). В раннесредневековых памятниках бассейна р.Чепцы нами учт
но 80 экз. подобных застежек. Все они происходят их могильнике
Варни (33 экз.), Полом I (20 экз.), Полом II (14 экз.), Мыдланьпк
366
(2 экз.), Чемшай (2 экз.), Качкашур (1 экз.), Омутница (6 экз.),
0ечешур (1 экз.), Гордино (1 экз.). Застежки, также как и ременные
бляшки, изготовлены из бронзы литьем с последующей припайкой
сзади петель.
Ременные бляшки имеют круглую полусферическую («пугови¬
цевидную») форму и снабжены с внутренней стороны одной пе¬
телькой. С лицевой стороны они гладкие (рис.2, 4; 3, 2, 6, 10, 16, 17; 4,
7} 14) или, реже, украшены различными узорами из перекрещива¬
ющихся валиков, пирамидок зерни, спирали и т.п. (рис.2, 11; 3, 8,
11, 15; 4, 8, 9, 16). Точное количество находок таких поясных бляшек
в чепецких памятниках указать трудно (приблизительно можно на¬
звать чуть больше 200 экз.), т.к. они не всегда приведены в публика¬
циях и, кроме того, их значительная часть найдена в разрушенных
погребениях. Большинство пуговицевидных бляшек происходит из
могильников (Варни, Полом I, Полом II, Тольен, Гордино, Мыд-
ланьшай, Омутница, Качкашур, Чемшай), однако отдельные эк¬
земпляры найдены и на поселениях этого времени (городище Ид-
накар, селище Полом I), причем на городище Иднакар обнаружен
производственный брак при отливке подобной бляшки.
Ремни с арочными застежками и полусферическими бляшками
известны в качестве поясных и обувных. Поясной ремень представ¬
лял собой полоску из кожи, шириной чуть больше диаметра круг¬
лых бляшек. Края широкого ремня могли быть загнуты вовнутрь
(рис.4, 10, 11). Бляшки размещались по ремню, с обратной стороны
закрепляясь через петельки узким кожаным шнурком, проходящим
вдоль всего пояса. Количество полусферических бляшек на одном
ремне могло быть различным (табл.). Нередко кроме круглых бля¬
шек на таком поясе аналогичным образом - через задние петельки -
помещались шумящие подвески с круглой основой, чаще всего так
называемые умбоновидные (табл.; рис.2, 6, 10; 3, 4, 9, 13; 4, 4-6; 5)
(Варни, погр.157, 197, 428, 438, 517; Полом II, погр.70, раскопки
Г.Т.Кондратьевой; Мыдланьшай, погр.62). На концах кожаный ре¬
мень ссужался. На концы через петли, основаниями друг к другу,
продевались арочные застежки (рис.5). Концы ремешка, пройдя че¬
рез петли одной застежки, пропускались и захлестывались через
петли другой. Таким образом, благодаря арочным застежкам ремень
стягивался (рис.4, 15) и держался по принципу самозатягивающе-
гося. Для затягивания могла использоваться лишь одна застежка,
тогда как вторая уже жестко закреплялась на одном из концов. Иногда
Концы кожаного ремня продольно разрезались и на получившиеся
367
четыре концевых ремешка продевались аналогичным образом дьц
пары застежек (рис.4, 10; 5, 3) (Варни, погр.428, 507). К таком'
поясу могли дополнительно привешиваться наборные украшение
из пронизок (рис.5, 3), серебряные (рис.1, 1, 2) или обычные (рис.2
1) ножны.
Зафиксировано несколько случаев употребления подобных рем
ней в качестве обувных (рис.1, 4, 6, 7) (Полом I, погр.83 (Семенов
1987); Полом II, погр.8, 26 (Семенов, 1989); Варни, погр.279). Прр
этом, наличие подобных обувных ремешков в наиболее ранних ком
плексах (Варни, погр.279 - в комплексе с поясом агафоновскогс
типа; Полом I, погр.83 - вещевой комплекс VIII в.) позволяет прел
положить, что данный тип ремней первоначально мог возникнуть в
качестве обувных.
Судя по условиям находок в могилах, этот оригинальный тиг
пояса использовался исключительно женщинами или девушками-
подростками (более детальный социологический анализ пока зат
руднен, так как часть антропологического материала не определено
либо он отсутствует; некоторые ремни происходят из разрушенны>
погребений). Женщинами же данные ремни использовались в каче¬
стве обувных. При этом, сопровождающий погребенную комплекс
мог отличаться богатством и количеством вещей, а мог включать
лишь данный тип ремня.
В могильниках конца I - начала II тыс.н.э. бассейна р.Чепцы нами
учтено минимум 29 целых ремней рассматриваемого типа, включая
обувные, содержащих по 2-4 застежки и до 26 полусферические
бляшек (табл.). За пределами Чепцы (рис.6) нами отмечен лиып
один экземпляр арочной застежки аналогичного ремня среди нахо¬
док у д. Плес Пермской обл. (Голдина, 1985, табл.ХХ1У, 61). Кроме
того, идентичные пуговицевидные поясные бляшки (12 экз.), од¬
нако без арочных застежек, встречены в нескольких погребениях
Танкеевского могильника (Казаков, 1992, рис.60, 2-4). Последнее
можно поставить в ряду других верхнекамско-чепецких элементог
(керамика, женские украшения и пр.) в культуре ранней Волжской
Булгарии. Таким образом, рассматриваемый тип поясных и обувньп
ремней является локальным явлением культуры раннесредневеко¬
вого населения бассейна р.Чепцы и может рассматриваться в каче¬
стве этнокультурной особенности местного женского костюма. Ска
занное позволяет назвать данные ремни “поясами поломского типа’
по названию археологической культуры чепецкого населения в ран¬
несредневековую эпоху.
368
Рассматриваемые пояса, судя по их локализации, включению в
поясную гарнитуру такого прикамского элемента как шумящие ум-
боновидные подвески, имеют, скорее всего, местное происхожде¬
ние. Обращает на себя внимание близость рассматриваемых ремней
с пуговицевидными бляшками на аналогичные ремни, известные в
Прикамье и Среднем Поволжье начиная с ананьинской эпохи (Пат¬
рушев, 1990, рис.23) и встречавшиеся в последующих культурах
раннего железного века (Генинг, 1988, рис.4; 17; 32). Таким обра¬
зом, рассматриваемый тип ремня является своеобразной местной
инновацией с более ранних прототипов. Отметим, что данный факт
не единственный, т.к. “локальный ренессанс” проявился у чепец-
кого населения в конце I - начале II тыс.н.э. и в всплеске костерез¬
ного дела, уходящего корнями в эпоху ананьинских “костеносных
городищ”.
Цель данной статьи - дать общую характеристику поясам полом-
ского типа - а также объем публикации не позволяют подробно
остановиться на хронологии рассматриваемых ремней. Поэтому здесь
я ограничусь общими замечаниями по их датировке. Самые ранние
ремни этого типа, использовавшиеся в качестве обувных, известны
из погребения 279 Варнинского могильника, которое по сопровож¬
дающим вещам (пояс агафоновского типа, пронизки прорезные и
в виде звероголовой птицы, полые коньки-привески) может быть
датировано второй половиной VII в. или рубежом VII-VIII вв. Изве¬
стны ремни рассматриваемого типа в погребениях середины VIII в.
(Полом I, погр.44, 83; раскопки 1987 г.). Основная часть подобных
поясов происходит из погребений конца VIII - первой половины XI
в. К сожалению, основная часть наиболее поздних ремней поломс-
кого типа либо не опубликована (могильник Чемшай), либо проис¬
ходит из разрушенных погребений (Омутница). Таким образом, упот¬
ребление этих ремней в основном укладывается в рамки
мыдланынайского (конец VIII-IX вв.) и весьякарского (X-XI вв.)
этапов в развитии поломско-чепецкой АК.
В общих чертах выявляется эволюция гарнитуры данных поясов.
Более ранние застежки имеют четкую подпрямоугольно-арочную
форму и украшены со стороны основания несколькими параллель¬
ными рядами псевдо плетенки, круглых выпуклин и треугольников
псевдозерни (рис.З, 5, 14, 18; 4, 12, 13). Закругленная половина щит¬
ка у них, как правило, неорнаментирована. У самых ранних ароч¬
ных застежек (Варни, погр.279) отсутствует орнаментация псевдо¬
зернью (рис.З, Г). Наиболее поздние застежки (Омутница, Чемшай,
47-699
369
поздние погребения из Варней) приобретают подтреугольную фор
му и их щитки почти полностью заполнены комбинациями из тре
угольников зерни и “ложной плетенки” (рис.2, 7-9; 4, 1-3, 15, 18)
Некоторые из них имеют дополнительную рифленную окантовк\
щитка (рис.2, 8; 4, 15, 18). Аналогичную тенденцию проявляют и
поясные бляшки. Если круглые пуговицевидные бляшки ранних рем¬
ней имеют гладкую полусферическую поверхность, то у поздних
поясов они также не редко орнаментированы рубчатыми валиками
в виде креста или многолучевой звезды (рис.2, 11; 4, 9, 16), спира¬
лью (рис.З, 8), комбинациями псевдозерни (рис.З, 11, 15; 4, 8) и
т.п.
Таким образом, рассмотренные ремни поломского типа являют¬
ся специфическим элементом женской одежды раннесредневеко
вого населения бассейна р.Чепцы (одного из основных компонен¬
тов формирования северной группы удмуртов) и могут быть
включены в число характерных украшений костюма VIII-XI вв. по-
ломско-чепецкой археологической культуры.
Таблица. Характеристика некоторых «целых» ремней поломского типа
Место Использование Кол-во кол-во кол-во
находки арочных круглых шумящих
застежек бляшек бляшек-подвесок
Варни, п.157
пояс
2
?
2
Варни, п.197
пояс
2
?
4
Варни, п.249
жертв, компл
. 3
26
-
Варни, п.279
2 обувных
4
23
-
Варни, п.404
пояс
2
12
-
Варни, п.419
пояс
2
22
-
Варни, п.428
пояс
4
15
5
Варни, п.431
пояс
2
7
-
Варни, п.438
пояс
3
?
2
Варни, п.507
пояс
4
6
-
Варни, п.517
пояс
3
12
1
П-1, 1906, п.37 пояс
2
7
-
П-1,1907, п.128 пояс
2
21
-
П-1, 1987, п.83 2 обувных
4
?
2
П-2, 1960, п.70 пояс
4
?
6
П-2, 1989, п.8
2 обувных
4
18?
-
П-2, 1989, п.26 2 обувных
4
?
-
Мыдданьшай, п.62 пояс
2
12
2
370
Условные обозначения: П-1 - Поломский I могильник; П-2 - Поломс-
кий II могильник.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Амброз А.К., 1971. Проблемы раннесредневековой хронологии
Восточной Европы // С А. № 2, 3.
Богачев А.В., 1992. Процедурно-методические аспекты археоло¬
гического датирования (на материалах поясных наборов IV-VIII вв.
Среднего Поволжья). Самара.
Генинг В.Ф., 1962. Мыдлань-шай - удмуртский могильник VIII-
IX вв. // ВАУ. Вып.З.
Генинг В.Ф., 1988. Этническая история Западного Приуралья на
рубеже нашей эры: пьяноборская эпоха III в. до н.э. - II в.н.э. М.
Голдина Р.Д., 1985. Ломоватовская культура в Верхнем Прикамье.
Иркутск.
Добжанский В.Н., 1990. Наборные пояса кочевников Азии. Ново¬
сибирск.
Казаков Е.П., 1992. Культура ранней Волжской Болгарии. М.
Ковалевская В.Б. 1979. Поясные наборы Евразии IV-IX вв. Пряжку.
//САИ.Вып.Е1-2.
Мурашева В.В., 1993. Семиотический статус пояса в средневеко¬
вой Руси // Средневековые древности Восточной Европы. М.
Патрушев В. С., 1990. Новые исследования Пустоморквашинско-
го могильника // Новые источнйки по этнической и социальной
истории финно-угров Поволжья I тыс. до н.э. - I тыс.н.э. Йошкар-
Ола
Семенов В.А., 1987. Отчет о раскопках Поломского I могильника
и разведке в Дебесском и Игринском районах УАССР в 1987 г.
Ижевск, 1988 // Архив УдИИЯЛ УрО РАН, РФ, оп.1н, №771.
Семенов В.А., 1989. Отчет второго отряда Удмуртской археологи¬
ческой экспедиции за 1989 г. Ижевск, 1990 // Архив УдИИЯЛ УрО
РАН, РФ, оп.1н, №813.
371
-о
ю
Л
Рис. 1. Фрагменты погребений с поясными и обувными ремнями поломского типа из Варнинского (1-3, 5,
6), Поломских I (7) и II (4) могильников. 1 - погребение 507; 2 - погребение 404; 3 - погребение 419; 4 -
погребение 8; 5 - жертвенный комплекс в погребении 249; 6 - погребение 279; 7 - погребение 83.
фСЙШЬ*
°o oo° ® О Oo o°
cw 30
i .1
Puc.2. Погребения Варнинского могильника с поясами поломского
типа: 1, 3-6 - погребение 517; 2, 7-11 - погребение 438.
48-699
373
Рис.З. Комплексы ременной гарнитуры поломского типа.
374
Рис.4. Комплексы ременной гарнитуры поломского типа.
375
Рис.5. Варианты реконструкций поясов поломского типа: 1 - Мыд-
ланьшай, погребение 62; 2 - Варни, погребение 517; 3 - Варни, погребение
428.
376
Рис. 6. Распространение ремней поломского типа в Прикамье: 1 -
Варнинский могильник, 2 - Гольенский могильник, 3 - Поломское I сели-
Ще, 4, 5 - Поломские I и II могильники, 6 - Горд и некий могильник, 7 -
могильник Мыдланьшай, 8 - могильник Чемшай, 9 - городище Иднакар,
№ - Омутницкий могильник, II - Качкашурский могильник, 12 - Пече-
Щрский могильник, 13 - Плесинские находки (могильник?), 14 - Танке-
евский могильник. Условные обозначения: а - 1-2 находки; б - 3 и более
ноходки.
377
В. Ю. Морозов
ИСПОЛЬЗОВАНИЕ НАХОДОК САСАНИДСКИХ МОНЕТ ДЛЯ
ХРОНОЛОГИИ АРХЕОЛОГИЧЕСКИХ ПАМЯТНИКОВ
ПОВОЛЖЬЯ И ПРИКАМЬЯ
Датирование археологических памятников - одна из важнейших
проблем в археологии, а датирование по находкам монет все чаше
подвергается сомнению. Каждая монета до попадания в землю кз
кое-то время использовалась, вопрос в том, каков был период этс
го использования. Заострил на этом внимание А.К.Амброз. Он исхо
дил из твердого убеждения, что любая монета имеет три даты: даг.
выпуска, дату попадания в регион и дату попадания в землю, - г
разрыв между первой и последней настолько большой, что при да
тировке верхнего предела погребений монету можно не учитывав
(Амброз А.К., 1980, с.11). А.К.Амброз приводил примеры запазды
вания сасанидских монет в 100-200 лет (Амброз А.К., 1980, с.48)
отмечал, что нужно не вычислять средний период запаздывани,
монет, а подходить к каждой монете индивидуально, и что главный
критерий датировки - не монета, а сравнительная хронология архе
ологических комплексов (Амброз А.К., 1980, с. 12). Исходя из этогс
он считал, что связь конкретных сасанидских монет с конкретными
этапами, в частности, ломоватовской культуры не имеет значения
(Амброз А.К., 1980, с.49).
Несомненно, концепция А.К.Амброза, имея немало положитель¬
ных сторон, весьма полезна в борьбе против крайностей ориента¬
ции только на монеты при датировании, хотя сама в некоторые
отношениях является противоположной крайностью. Например, в
курганных погребениях V-VI вв. неволинской культуры нет монет
Хосроя II (590-628 гг.), а в бескурганных погребениях VII-VIII вв. ю
большинство, редки случаи находок более ранних монет только в
сочетании с драхмами Хосроя II. Точно такое же различие между
погребениями конца VI-VII вв. и конца VII-VIII вв. ломоватовской
культуры. Также ошибкой является то, что автор не выделил разли¬
чие пробитых и непробитых монет, а период запаздывания у монет,
участвовавших в денежном обращении, и монет-украшений всегда
разный.
Из 223 зарегистрированных нами драхм о 101 (45,3%) мы не
имеем данных о наличии либо отсутствии отверстий. Из оставшихся
122 драхм 12 монет (5,4%) найдены во фрагментах или имеют на¬
378
столько плохую сохранность, что нет никакой возможности опре¬
делить, имеется ли отверстие. 96 монет (43%) отверстия имеют, и
только 14 (6,3%) драхм определенно не имеют отверстий. Получа¬
ется, что не использовались как украшения 14 драхм из 110. Соот¬
ношение у среднеазиатских монет (бухархудатских, хорезмийских)
5 к 20. Такое соотношение - аргумент не в пользу наличия денежно¬
го обращения. Да и в целом находок сасанидских монет слишком
мало для денежного обращения. Тогда как же использовались моне¬
ты в регионе?
Отдельно стоит рассмотреть находки сасанидских монет на па¬
мятниках именьковской культуры. На них найдено 10 сасанидских
драхм середины V-середины VI вв., все они без отверстий. Во-пер¬
вых, это свидетельствует о том, что отверстия в драхмах пробива¬
лись уже на месте, в Прикамье. А завозились они по Волге еще без
отверстий. Во-вторых, племенами именьковской культуры монеты
не использовались как подвески-украшения. И все десять драхм най¬
дены не в могильниках, а на поселениях. Но это не означает, что у
именьковцев было денежное обращение, хотя, несомненно, цен¬
ность серебра им была понятна.
Самое логичное объяснение: сасанидская драхма у именьковцев
была предметом из драгоценного металла, серебряным сырьем для
изготовления других предметов. Доказательство этого - состав Кар-
малинского монетно-вещевого клада. Кроме сасанидских драхм в
него входили серебряные изделия, а также серебряный лом и золо¬
тая фольга, применяемая для изготовления украшений. Это позво¬
ляет выдвинуть предположение, что клад принадлежал местному
ремесленнику-ювелиру, и что сасанидская драхма была лишь се¬
ребряным сырьем (Матвеева Г.И., Морозов В.Ю., 1991, с.177). Имея
только такое практическое значение, драхма не могла долго ис¬
пользоваться и сравнительно быстро переплавлялась.
Исключив монеты, связанные с именьковцами, обнаруживаем,
что на Среднее Прикамье остается только 4 сасанидские драхмы и 5
Других монет, не имеющих отверстия, из известных нам находок.
Одна из этих 9 монет найдена случайно, недалеко от устья Камы.
Две найдены на поселении. Остальные шесть - в погребальных ком¬
плексах. Интересно, что все эти шесть монет найдены в пределах
выделенного нами ранее «пермского» района (Морозов В.Ю., 1996,
с. 150).
Денежного обращения в этом районе в тот период еще не было,
следовательно монеты выменивали ради какой-то другой их ценно¬
379
сти. Ценность эта была двоякой: как серебряного сырья и как воз
можного украшения подвески. Поэтому, очевидно, что и в Прика
мье драхма через непродолжительное время либо переплавлялась,
либо пробивалась, и свое бытование и возможный дальнейший пул
осуществляла уже в виде украшения. Поэтому так мало найдено не
пробитых монет, успевших попасть в землю еще в первую стадию
своего бытования. В погребениях такие монеты если не несли роль
«обола мертвых» (Потин В.М., 1971, с.49), то, во всяком случае
были жертвенными монетами. Три такие монеты, положение кото¬
рых в погребении известно, располагались: две в районе тазовы>
костей погребенного (погр.5А Бартымского I могильника и 19 Верх
Саинского могильника), одна - в засыпи погребения (погр.16 Бар¬
тымского I могильника) (Голдина Р.Д., Водолаго Н.В., 1990, с.29-
30, 38, 39). Все непробитые монеты всегда хронологически сочетаются
с сопутствующим археологическим материалом. В.М.Потин для «обо¬
лов мертвых» считал обычным срок запаздывания в 50 лет (Потин
В.М., 1971, с.72). По исследованиям В.Л.Янина, средний диапазон
обращавшихся куфических монет на Востоке был 30-40 лет (Янин
В.Л., 1956, с.84). Вряд ли он был больше в Сасанидском Иране
Например, разброс монет в Кармалинском кладе - 26 лет (Морозог
В.Ю., 1995, с.324). Исходя из суммы времени обращения монеты в
месте изготовления, сравнительно малого времени пути в регион и
времени использования в регионе, периодом запаздывание непро-
битых монет можно считать максимум 50 лет.
Конечно, совершенно иное должно быть отношение к монетам-
подвескам. Ф.А.Теплоухов, В.Л.Янин, В.Ф.Генинг (Теплоухов Ф.А.,
1895, с.276; Янин В.Л., 1956, с.82; Генинг В.Ф., 1953, с.96) пре¬
дупреждали о возможности долгого их бытования. В.М.Потин пс
материалам погребений в Древней Руси считает, что украшения
могли использоваться 100-200 и более лет (Потин В.М., 1971, с.72).
Некоторые исследователи считают, что монеты-украшения не
передавались по наследству и попадали в землю через 4-50 лет пос¬
ле выпуска монеты (Ахмеров Р.Б., 1984, с.32; Королев К.С., 1985,
с. 118). Но данные этнографии и истории свидетельствуют, что ук¬
рашения очень часто передаются по наследству, тем более что у
прикамских культур монеты не были прикреплены плотно к одеж¬
де, а входили чаще всего в состав ожерелий. Археологические дан¬
ные показывают, что в целом в регионе монеты-привески могли
практически не запаздывать, а могли запаздывать и на 350 лет от
года выпуска, но наиболее часто период запаздывания в 100-110 лет
380
(р среднем по региону).
Отдельный разговор о находках монет Хосроя II (590-628 гг.),
многие погребения с которыми датируются концом VII-первой
половиной VIII вв. Рассмотрим обстановку в Иране в VII в. В 628 г.
убит Хосрой II, после него череда молниеносно сменяющихся пра¬
вителей, не успевающих ни изъять из обращения драхмы Хосроя II,
ни выпустить достаточного количества своей. С 632 г. на престоле
Ездигерд III, но тут на государство нападают и постепенно его зах-
ратывают арабы. В результате этого Ездигерд III был лишен нор¬
мальной обстановки для выпуска монет, их было выпущено очень
мало, а находки единичны на Кавказе и в самом Иране (Дьяконов
М-М., 1961, с.319-320; Колесников А.И., 1982, с.46; Цоцелия М.В.,
1981, с.20). Все это время в Иране обращалась драхма Хосроя II
(только в 620 г., по сообщению Табари, Хосроем II было выпущено
более двух миллиардов драхм - явное преувеличение, но все же!)
(Тревер К.В., 1939, с.276). Полностью захватив Иран, арабские на¬
местники начали выпуск своей, так называемой «арабо-сасанидс-
кой» монеты по образцу драхм опять же Хосроя II (Фрай Р., 1972,
с.331; Колесников А.И., 1982, с.48). Но выпускали их недолго, и
тираж был сравнительно небольшим. Об этом говорит их незначи¬
тельное количество по сравнению с находками сасанидских и ку¬
фических монет и в Иране, и на Кавказе, и в России. И в это время
основную нагрузку в денежном обращении играла все та же драхма
Хосроя II. Только в конце VII в. на территории Ирана драхмы Хос¬
роя II и арабо-сасанидские монеты были заменены куфическими
дирхемами. В прикаспийских же областях Ирана (Грязневич П.А.,
1971, с.95) и на Кавказе они в небольших количествах обращались
и позднее.
Следовательно, поток сасанидских драхм Хосроя II мог, посте¬
пенно уменьшаясь, поступать в Урало-Поволжский регион до кон¬
ца VII в., что частично объясняет увеличенный период запаздыва¬
ния. В завершающий этап этого процесса драхма Хосроя II поступала
в регион вместе с арабо-сасанидской монетой. Свидетельство этому
- но крайней мере 5 арабо-сасанидских монет, найденных в регионе
в погребениях. В одном из них найдены вместе драхма Хосроя II 618
г. и арабо-сасанидская монета (Голдина Р.Д., Водолаго Н.В., 1990,
с.56).
В конце VII в. в результате арабо-хазарских войн и постепенного
отступления хазар к Волге волжский торговый путь - путь поступле¬
ния сасанидских монет - на время был перекрыт (Теплоухов Ф.А.,
381
1895, с.284; Магомедов М.Г., 1983, с.59, 192-193).
Абсолютное большинство сасанидских монет в Прикамье nept
ходило во вторую стадию бытования и либо переплавлялось, либ
становилось украшениями. По мнению П.Г.Любомирова, дирхем *
на Руси принимались по металлу и весу, а подробности легенд]
монеты роли не играли (Любомиров П.Г., 1923, с. 10). Но в Прикг
мье монеты принимались не только по металлу, так как встречаю;
ся и медные монеты-подвески, и вряд ли по весу, так как не был
денежного обращения. Скорее всего принимались они поштучно. I
наличие изображения на монете имело значимость, так как рох
монеты была стать украшением-подвеской.
Но очень интересно было бы разобраться, понимали ли рисунк
на монетах жители Прикамья? Может быть, им было важно какое
то определенное изображение на монете?
Было рассмотрено расположение 87 отверстий на 69 монета,
Данные в целом показывают, что в среднем какого-либо приоршч
та у лицевой или оборотной стороны монеты нет. 40 отверстий евч
заны с лицевой стороной, где изображен правитель, 35-е оборот
ной, где изображены алтарь и два стража на сасанидских
бухар-худатских монетах, или всадник - на хорезмийских.
Хронологическая раскладка этих данных четкой картины не дае
хотя можно заметить, что к концу VI в. преимущество постепенна
переходит от оборотной к лицевой стороне, но оно незначительное
Более интересно сочетание географической и хронологическо;
раскладки. Так, в могильниках неволинской культуры приблизи
тельное равенство использования аверса и реверса с чуть заметным
постепенным ростом использования аверса. В памятниках ломова
товской культуры преобладает аверс, но используется и оборотна>
сторона монеты.
Зато в памятниках поломской, а затем чепецкой культуры, i
самого начала появления сасанидской драхмы (для бассейна Чепць
начало - VII в.) явное преобладание реверса (8 отверстий из 11)
Очевидно, нужно вспомнить данные С.А.Яниной, изучившей на
ходки индикации сасанидских драхм в погребениях могильник;
Мыдлань-Шай и заметившей, что они сделаны с оборотной сторо
ны монеты (Янина С.А., 1962, с. 133).
В данном случае и отверстия, и индикации - явление одного
порядка, свидетельствующие, что для населения Чепцы изображе
ние на оборотной стороне драхмы имело какой-то смысл, для нас
к сожалению, скрытый.
382
Сасанидские монеты попадали на Чепцу из Верхнего Прикамья,
где в значительной степени использовалась лицевая сторона моне¬
ты. Например, в погр.276 Варнинского могильника в одном ожере¬
лье две монеты (Семенов В.А., 1980, с.64), имеющие отверстия на
оборотную сторону. Но одна из них предварительно имела другое
отверстие - на лицевую сторону.
С.А.Янина считает, что индикации сасанидских монет делались
в Прикамье после разгрома Сасанидов, когда прекратился приток
сасанидских монет (Янина С.А., 1962, с.131). Вероятно, можно уточ¬
нить, что подобные индикации оборотной стороны делались толь¬
ко на территории поломской культуры не раньше начала VIII в.,
так как первая волна сасанидских драхм схлынула лишь в конце VII
в. и только к началу-середине VIII в. это должно было почувство¬
ваться на территории поломской культуры.
В Прикамье явно прослеживается стремление при изготовлении
украшений сохранить какую-то связь подвески с изображением на
монете. Лишь 5 отверстий из 87 расположены без учета схемы ри¬
сунка. Уверенно можно сказать и то, что в большинстве случаев
значимо, где верх изображения, где низ, потому что 62 отверстия
расположено над изображением и лишь 20 - под ним. Вероятнее
всего появление отверстия под изображением - результат ошибки,
а не сознательного действия. Особенно это касается оборотной сто¬
роны драхм, верх или низ изображения которого сможет опреде¬
лить далеко не каждый наш современник. Смысл этой сцены вряд
ли был понятен жителям Прикамья. Поэтому иногда в одном оже¬
релье находится монета с отверстием над изображением реверса и
с отверстием под изображением реверса. Монеты с ошибочным от¬
верстием под аверсом встречаются реже, так как понятнее изобра¬
жение. Только один раз (погр.120 Верх-Саинского могильника) в
одном ожерелье встречены сразу две монеты с подобной ошибкой.
Но обе имеют такой нечеткий и неглубокий чекан, что даже специ¬
алист с трудом разберется в изображении.
Как бы ни располагалось отверстие по отношению к изображе¬
нию, если в одно украшение входят две монеты или больше, то
отверстия всех монет должны быть аналогичными. Об этом говорят
все подобные находки. Нет ни одного случая, чтобы в одном ожере¬
лье были монеты с отверстиями на разные стороны.
В одиночной монете или ожерелье с одной монетой пробивается
Новое отверстие только после того, как сломается старое, и только
рядом со сломанным отверстием. Это относится ко всем известным
383
автору одиночным монетам с 2-3 отверстиями.
Иначе составлялось ожерелье из двух и более монет. Если бралис
две новые монеты, то отверстия у них пробивались в одном месте
Обычно такие монеты очень близки по годам выпуска. Можно дажг
сказать, что, если в одном погребении встретилось больше одно
сасанидской монеты, и по археологическим материалам нельзя по
нять, принадлежат ли они к одному украшению или разным, т'
нужно посмотреть на диапазон дат выпуска и расположение отвер
стий. Если и то, и другое совпадает, значит, скорее всего эти моне¬
ты принадлежат одному украшению. Подобные комплексы в погр.т
кургана 35 и в погр.120 Верх-Саинского могильника. Такими же ком
плексами являются 8 монет Кавада I (вместе и одна отдельно) из
погр.1 кургана 54 Верх-Саинского могильника, две монеты Пероз;
из погр.11г Бартымского I могильника (Голдина Р.Д., Водолаго Н.В.
1990, с.39). Учитывая завоз сасанидских драхм второй волной вмес¬
те с дирхемами, комплексом того же типа можно признать погр.29(
Агафоновского II могильника, включающее 3 драхмы Хосроя Пи'
куфических дирхемов (Голдина Р.Д., Королева О.П., 1983, с.59)
Если у монеты ожерелья подобного типа ломается отверстие, новое
пробивается рядом (погр.213 Неволинского могильника). Но быва
ли случаи, когда для составления украшения использовались уже
бывшие в употреблении монеты со сломанными или целыми отвер
стаями. В таких случаях и у той, и у другой монеты пробивались
новые, симметричные отверстия. Такими являются комплексы из
погр.155 Неволинского могильника и погр.2 кургана 9 Верх-Саинс
кого могильника (Голдина Р.Д., Водолаго Н.В., 1990, с.24, 56, 60)
Вероятно, был возможен и такой вариант, когда к одиночной
монете на ожерелье позже добавлялась еще одна или больше, новая
или бывшая в употреблении монета, где пробивалось симметрич¬
ное отверстие. Практика показывает, что возможен как случай со¬
четания почти одновременных монет (погр.276 Варнинского мо¬
гильника) (Семенов В.А., 1980, с.64), так и весьма значительный
разрыв в датах (погр.230 Неволинского могильника) (Голдина Р.Д.,
Водолаго Н.В., 1990, с.62). Самым удивительным примером такого
комплекса можно назвать погр.13 могильника Чем-Шай, где в од¬
ном украшении сочетаются драхма Хосроя II и несколько саманид-
ских дирхемов, промежуток между ними в 300 лет. Может возник¬
нуть предположение, что эта драхма и еще одна, найденная в этом
могильнике, занесены второй волной поступления сасанидских
драхм где-то в середине IX в. Но специфическая для украшений
384
«овальная» стертость драхм, чрезвычайно сильно выраженная по
сравнению с хорошим состоянием дирхемов, свидетельствует о том,
цто все эти три века указанные драхмы Хосроя II использовались в
Прикамье как украшения.
Р.Р.Фасмер в свое время писал, что, если на определенной тер¬
ритории все монеты с отверстием, то, значит, они применялись
лишь как украшения (Фасмер Р.Р., 1933, с.482). Находки в Прика¬
мье в принципе подтверждают эту мысль. О денежном и монетном
обращении можно говорить только с конца VIII в., когда в Прика¬
мье появляется значительное количество куфических дирхемов и
первые клады, являвшиеся памятниками денежного обращения.
Следовательно, на величину периода запаздывания монет в При¬
камье в VI-IX вв. влияли и другие факторы, кроме обычных: 1) в
первую или вторую волну притока сасанидских драхм попала моне¬
та в регион; 2) драхма Хосроя II или более ранняя монета; 3) най¬
дена она в «пермском» районе или в Верхнем Прикамье, или на
Чепце. Эти и многие другие причины не позволяют установить еди¬
ный, обязательный, средний период запаздывания драхм в целом
по региону (за исключением непробитых монет).
Так что правы А.К.Амброз и другие исследователи, подчеркивая
значение сравнительной хронологии археологических комплексов
(Давидович Е.А., 1968, с.248; Амброз А.К., 1980, с. 12). Только с ее
помощью можно установить, насколько больше период запаздыва¬
ния монет Хосроя II над более ранними, как долго добиралась мо¬
нета из «пермского» района в Верхнее Прикамье и на Чепцу. И только
после этого можно будет вычислить средний период запаздывания
драхм, но не в целом по региону, а для отдельных категорий монет
и отдельных археологических культур. Но для этого нужно четко
разработать максимально подробную сравнительную хронологию для
всех культур региона (по крайней мере Прикамья).
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Амброз А.К., 1980. Бирский могильник и проблемы хронологии Приура-
лья в IV-VII вв.// Средневековые древности евразийских степей. М.
Ахмеров Р.Б., 1984. Стерлитамакский могильник и его изучение // Архе¬
ологические памятники Нижнего Прикамья. Казань.
Генинг В.Ф., 1953. Бродовский могильник // КСИИМК. Вып.52
Голдина Р.Д., Водолаго Н.В., 1990. Могильники неволинской культуры в
Приуралье. Иркутск.
Голдина Р.Д., Королева О.П., 1983. Бусы средневековых могильников Вер¬
хнего Прикамья // Этнические процессы на Урале и в Сибири в первобыт¬
49-699
385
ную эпоху. Ижевск.
Грязневич П.А., 1971. Табаристанские полудрахмы из коллекции Азиатс¬
кого музея в собрании Эрмитажа // Сообщения ГЭ. Вып.ЗЗ. Л.
Давидович Е.А., 1968. О среднеазиатских монетах в связи с датировкой
археологических объектов // История, археология и этнография Средней
Азии. М.
Дьяконов М.М., 1961. Очерк истории древнего Ирана. М.
Колесников А.И., 1982. Завоевание Ирана арабами. М.
Королев КС., 1985. Предки коми на Средней Вычегде // Жеребцов Л.Н.,
Конаков Н.Д., Королев К.С. Из жизни древних коми. Сыктывкар.
Любомиров П.Г., 1923. Торговые связи Руси с Востоком в VIII-XI вв. // Уч.
зап. Сарат. гос. университета. Т.1. Вып.З
Магомедов М.Г., 1983. Образование Хазарского каганата. М.
Матвеева Г.И., Морозов В.Ю., 1991. Кармалинское городище//Археоло¬
гические исследования в лесостепном Поволжье. Самара.
Морозов В.Ю., 1995. Топография кладов и случайных находок монет на
территории Куйбышевской (Самарской) области // Краеведческие запис¬
ки. Вып.УН. Самара.
Морозов В.Ю., 1996. Пути проникновения сасанидских монет и художе¬
ственных изделий в Поволжье и Прикамье // КЕС. Самара.
Потин В.М., 1971. Монеты в погребениях Древней Руси и их значение
для археологии и этнографии // Труды ГЭ. Т.ХП. Л.
Семенов В.А., 1980. Варнинский могильник // Новый памятник поломе -
кой культуры. Ижевск.
Теплоухов Ф.А., 1985. Древности Пермской чуди из серебра и золота и ее
торговые пути // Пермский край. Т.З. Пермь.
Тревер К.В., 1939. Художественное значение сасанидских монет//Труды
отдела Востока ГЭ. Т. 1. Л.
Фасмер Р.Р., 1933. Об издании новой топографии находок куфических
монет в Восточной Европе // Известия АН СССР. VII серия. Отделение
общественных наук. №6-7.
Фрай Р., 1972. Наследие Ирана. М.
Цоцелия М.В., 1981. Каталог сасанидских монет Грузии. Тбилиси.
Янин В.Л., 1956. Денежно-весовые системы русского средневековья. До¬
монгольский период. М.
Янина С.А., 1962. Куфические монеты из могильника Мыдлань-Шай //
ВАУ. Вып.З.
386
Тихонов Н.А., Орфинская О.В.
СТЕКЛЯННОЕ ЗЕРКАЛЬЦЕ ИЗ НИЖНЕ-АРХЫЗСКОГО
АЛАНСКОГО ПОГРЕБЕНИЯ ЭПОХИ РАННЕГО
СРЕДНЕВЕКОВЬЯ
Во время летнего сезона раскопок в 1991 г. нами была проведена
зачистка скального захоронения в районе могильника №1 (Тихонов
Н А., Орфинская О.В., 1997). Данный могильник расположен в балке
Подорванная, вблизи Нижне-Архызского городища. Раскопки за¬
хоронений в этом районе, начавшиеся еще в прошлом веке (Сысо¬
ев В.М., 1898) продолжаются и в наше время (Кузнецов В.А., 1963,
1969; Каминский В.Н., 1986, 1987; экспедиции Карачаево-Черкес¬
ского музея-заповедника).
Судя по сравнительному анализу многочисленных находок из
разных могильников, могильник №1 был местом захоронения знат¬
ных людей, хотя здесь встречались и очень бедные погребения.
Исследованное захоронение расположено на высоте 250 м от
уровня ручья, вблизи места раскопок экспедиции В.Н.Каминского
в 1986г. (навес А).
Захоронение ориентировано на северо-запад и представляет из
себя скальную нишу перекрытую только одним рядом камней, ос¬
тавшихся от кладки после разрушения стен грабителями (рис.1).
Анализ костных остатков (хорошо сохранился только череп)
свидетельствует, что это было погребение молодой женщины 25-30
лет. Погребение было разграблено в древности, кости перемешаны,
инвентарь сохранился сравнительно малочисленный, но интерес¬
ный, и он косвенным образом указывает на богатство погребенной.
В захоронении найдено:
1. Стеклянный перстень черного цвета с глазком из цветного
стекла (рис.2-2).
Среди инвентаря скальных могильников Карачаево-Черкессии
(Н.Теберда, Н.Архыз), аналогичные перстни черного стекла, но
без глазков, не являются редкостью, и датируются VIII-IX вв.(Куз-
нецов В.А., 1962). В культурном слое Н.Архызского городища (по¬
мещение 3) и в погребении 9 на горе «Пароход»(Могильник 3 НАГ)
найдены обломки черного и коричневого стеклянных перстней с
Цветными вставками-глазками (Кузнецов В.А.,1993), очень похо¬
жие на найденный нами перстень.
2. Небольшие фрагменты шелка (рис.2-3).
387
Ткань представляет из себя золотистую тафту с набивным ри¬
сунком желто-бирюзового цвета. Переплетение полотняное, плот¬
ность по основе 45 н/см, по утку 44 н/см. Аналогичные фрагменты
встречались в Хасаутском (ГИМ), Тебердинском (Карачаево-Чер¬
кесский музей) и Нижне-Архызском могильниках (ГЭ и КЧМ),
могильнике Мощевая Балка (ГЭ). Исследования А.А.Иерусалимс¬
кой доказали китайское производство этой группы шелков и их да¬
тировку VIII-IX вв. (Иерусалимская А.А., 1992).
3. Стеклянное зеркальце (рис.2-1).
Основа зеркала - кусок (33 х 26 мм) стеклянного пузыря с тол¬
щиной стенок 0,6 мм. Измерения радиуса кривизны показывают,
что диаметр этого пузыря был примерно 200 мм. Очень малая тол¬
щина стенок сферы большого диаметра дает предположение о том,
что для изготовления зеркала использовался сплюснутый сфероид
меньшего размера. Само стекло бесцветное, с малым числом пузы¬
рей. Стеклянная поверхность имеет высокий класс чистоты и вы¬
пуклое зеркало дает изображение значительно лучшего качества,
чем бронзовые зеркала тех времен.
Защиту зеркального слоя с одной стороны выполняло стекло, а
с другой стороны слой был покрыт пленкой окислов и полупроз¬
рачным слоем минерального или органического вещества. Точный
анализ сделать не удалось. Травление участка слоя разбавленной азот¬
ной кислотой обнажило сам зеркальный слой, который состоял из
пленки свинца. Нам ничего не было известно о существовании в
раннем средневековье технологии нанесения зеркального слоя на
стекло и мы провели поиск аналогов. Среди бусин из скального
захоронения 12 могильника №IV несколько дутых бусин желтого
стекла имели остатки зеркального слоя. Исследовав одну из них
(рис.2-4), мы установили, что полость внутри бусины покрыта тон¬
кой пленкой свинца, дающей зеркальный блеск.
Идентичность технологии нанесения зеркального слоя на повер¬
хность зеркала и бусины является несомненной. Технология эта со¬
стоит в испарении амальгамы (раствор металла в ртути). Кроме свин¬
ца, амальгамы образуют олово, серебро, золото и ряд других
металлов, т.е. возможны находки стекол с зеркальными покрытия¬
ми из этих металлов. Такой способ изготовления серебряных зеркал
продержался до XIX века, пока не был заменен более безопасным
способом выделения серебра из раствора (Мельников О.А.,1968).
Исследования стеклянных образцов (около 50) с Н.Архызского
городища были Проведены Ю Л.Щаповой (Щапова Ю.Л.,1993).
388
которая утверждает, что все стеклянные предметы являются при¬
возными. Например, круглые оконные стекла с рельефным деко¬
ром, датированные по аналогиям XII-XIII вв. - закавказские, про¬
исходят из мастерских Грузии. Прямоугольные оконные стекла,
посуда церковного и светского назначения, относящиеся к XI в., и
браслеты VIII-IX вв. происходят из византийских мастерских.
Место изготовления зеркала остается неизвестным. Поскольку
через Нижний Архыз проходило одно их ответвлений Великого
Шелкового Пути, то место изготовления следует искать вдоль него.
С одной стороны это Китай, где техника изготовления зеркал дос¬
тигла высокого уровня, а в VIII веке была даже написана книга об
искусстве изготовления зеркал. Присутствие в захоронении китайс¬
кого шелка делает эту гипотезу крайне привлекательной. Однако
наличие в захоронениях большого количества предметов византий¬
ского импорта говорит о возможности изготовления зеркал и дутых
бусин с зеркальным покрытием в Византии, Сирии или Египте.
Выводы:
1. В VIII-XI веках было известно производство стеклянных зер¬
кал с металлическими покрытиями.
2. Место изготовления зеркала вероятнее всего Византия.
3. Зеркальное покрытие на стеклянной сфере подвело человече¬
ство вплотную к основам геометрической оптики и созданию опти¬
ческих приборов рефлекторного типа.
Основной задачей данного доклада является введение в науч¬
ный оборот интереснейшего, на наш взгляд, археологического ма¬
териала - сферического стеклянного зеркала с металлическим по¬
крытием.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Иерусалимская Л.Л.,1992. Кавказ на шелковом пути. Каталог выставки. С-
Пб.
Каминский В.Н., 1986. Археологическая экспедиция Карачаево-Черкес¬
ского музея в июле-августе 1986 г.// Отчет. Фонды КЧМ НА-410.
Каминский В.Н., 1987. Археологическая экспедиция Карачаево-Черкесского
музея в августе-сентябре 1987 г.//Отчет. Фонды КЧМ НА-435.
Кузнецов В.А., 1962. Аланские племена Северного Кавказа.//МИА. №112. -
Кузнецов В.А.,1963. Археологические исследования в верховьях Кубани
//КСИА. Вып.96.
Кузнецов В.А.,1969. Раскопки Нижне-Архызского городища. //КС И А.
50-699
389
Вып.120.
Кузнецов В.Л.,1993. Нижний Архыз в Х-ХН веках. Ставрополь.
Мельников О.А.,1968. Современный телескоп. М.
Сысоев В.М., 1898. Поездка на реки: Зеленчук, Кубань и Теберду летом
1895 года.//МАК. Вып.УП. М.
Тихонов Н.А., Орфинская О.В., 1997. Могильники и захоронения Нижне-
Архызского городища // Историко - археологический альманах. Вып.З. Ар¬
мавир, М.
Щапова Ю.Л., 1993. Стеклянные изделия с городища Нижний Архыз
(Результаты анализа и комментарий) //Кузнецов В.А. Нижний Архыз в X-
XII веках. Приложение 1. Ставрополь.
390
Рис.1. Скальное захоронение в районе могильника №1 у п.Нижний
Архыз.
391
Рис.2. Комплекс предметов из скального захоронения в районе мо¬
гильника №1 у п.Нижний Архыз.
392
А.А.Демаков, Д.А.Фоменко
К ПРОБЛЕМЕ ИДЕНТИФИКАЦИИ СЕНМУРВА
Данное исследование является попыткой предложить одно из
возможных решений проблемы идентификации так называемого
«сенмурва» - фантастического существа, изображаемого на предме¬
тах сасанидского круга. Изображение этого чудища, имевшего яв¬
ные черты собаки, но с крыльями и павлиньим хвостом, было до¬
вольно широко распространено в сасанидском искусстве, особенно
в его поздний период (рис.1). В.Г.Луконин, П.О.Харпер и некото¬
рые другие исследователи предполагали, что это существо было
покровителем шаханшахов, поэтому использование его образа в
сасанидском искусстве было ограниченным и сугубо элитарным
(Луконин В.Г., 1979, с.55). В связи с этим не раз отмечалось, что на
рельефах Так-и-Бустана в одежде из тканей с сенмурвами изобра¬
жен только сам Хосров, в то время как его придворные в одежде из
шелков с другими рисунками. Этот факт позволил некоторым ис¬
следователям предположить, что сенмурв являлся специально цар¬
ской эмблемой (Harper Р.О., 1961, р.95-100).
В любом случае ясно то исключительное значение, которое при¬
давалось в сасанидском Иране этому образу.
Идентификация этого фантастического чудовища как сенмурва
была предложена в 30-х годах К.В.Тревер и получила всеобщее при¬
знание (Тревер К.В., 1938). Однако уже в 80-х годах появились ис¬
следования, которые поставили под сомнение эту гипотезу (Schmidt
Н.Р., 1980, р. 1 -85).
В наиболее развернутом виде сама постановка данной проблемы
и возможное направление для ее решения сформулированы
А.А.Иерусалимской в работе «Шелковые ткани с сенмурвами», мно¬
гие мысли из которой и взяты нами в качестве исходных предпосы¬
лок. Поэтому мы позволим себе процитировать большую выдержку
из этой статьи: «...Исследование Х.-П.Шмидта уничтожило с пол¬
ной несомненностью лингвистическую базу для этимологизации
имени «Сенмурв» как «собака-птица». Оказались ошибочными так¬
же переводы всех тех текстов, которые приводились для подтверж¬
дения смешанной природы этого персонажа: например, в Бунда-
хишне место, которое читали как «Сен о трех естествах», должно
переводиться «Трехпалый Сен»и т.д. Таким образом, исчезли вся¬
кие основания видеть в сенмурве «составное» чудовище: полагают,
393
что в Авесте и в пехлевийских текстах речь идет о некой сказочной
птице, имевшей изначально сезонно-космологические функции. Тем
самым предложенная в 30-х годах К.В.Тревер и получившая всеоб¬
щее признание идентификация фантастического чудовища сасанид-
ских памятников как сенмурва - при всей важности иконографи¬
ческих наблюдений автора - отпадает. Птицу-сенмурва еще предстоит
отыскать. Но кто же в таком случае интересующий нас персонаж -
чудовище с павлиньим хвостом? В.Г.Луконин относил его к кругу
Вретрагны. Возможно, некоторые пути к более конкретным отож¬
дествлениям позволяют наметить ткани.
Изображения самых разных сюжетов на раннесредневековых
шелках, если взять их первоначальный смысл, приводят к ясному
ощущению их астрального характера - независимо от позднейших
семантических наслоений или от их благожелательной символики.
Такая тематика имеет глубокие корни на Древнем Востоке и, в ча¬
стности, в «дошелковом» текстиле. Звездное небо, созвездия и звез¬
ды, триада (солнце, луна, звезда Иштар-Венера), зодиак, символы
равноденствия, солнцестояния и сезонов года и т.д. - все это при¬
сутствовало не только в тканном декоре восточного интерьера
(вспомним описанный Таалиби трон Хосрова: балдахин со звезда¬
ми и зодиаком, завесы с временами года), но и на шелках, пред¬
назначавшихся для одежды. Именно в ряд подобных сюжетов встра¬
ивается наш «сенмурв» (рис.2).
Многие из таких образов предстают в несомненно астральном
характере на вавилонских кудурру, а также - причем нередко в близ¬
кой сасанидским изображениям иконографии - на арабских астро¬
номических картах.
Некоторые из подобных сюжетов на сасанидских шелках могут,
разумеется, находить другое толкование или быть полисемантич¬
ными. Но существует группа таких, которые не имеют никакого
иного объяснения, кроме астрального (солнечная и лунная колес¬
ницы; пес на привязи - почти у всех народов мира символ созвез¬
дия и др.).
В пользу такой интерпретации текстильных сюжетов, по край¬
ней мере, для момента их возникновения, свидетельствуют кроме
того следующие факты:
1. Медальон из «перлов», являющийся постоянным элементом
сасанидского тканного орнамента, совершенно не органичен для
техники ткачества и труден для исполнения. Считают, что это -
имитация реальных жемчужин, когда-то нашивавшихся на одежду.
394
Важно, однако, другое: жемчужины, на темно-синем фоне (излюб¬
ленная гамма ранних шелков), в еще более явной форме воспроиз¬
водили звездное небо. Подобная символика, видимо, была так важ¬
на, что и в дальнейшем, не считаясь с техническими сложностями,
ткут вновь и вновь медальон из перлов, удостоверяющий, очевид¬
но, что заключенное в него изображение имеет небесную природу.
2. Небольшие круги, также обрамленные перлами, которые час¬
то соединяют основные медальоны, несут в себе символику, в свою
очередь подчеркивающую астральный смысл всей композиции; в
них помещены: полумесяц, розетка-звезда, изредка двойная секи¬
ра, диск... Все эти варианты присутствуют и на шелках с «сенмурва-
ми».
3. Целый ряд персонажей на тканях особым образом отмечены
явно с целью подчеркнуть их «небесную» природу. К таким знакам
относятся: пьедестал (с перлами или розетками); крылья; полуме¬
сяц на голове; «маркировка» определенных мест на туловище круж¬
ком с полумесяцем либо просто кружком или звездой-розеткой. Эти
значки обыкновенно рассматриваются как художественный прием
для подчеркивания суставов. Однако заслуживают внимания, во-
первых, использование исключительно значков астрального харак¬
тера, и, во-вторых, стабильность их набора на протяжении столе¬
тий: абсолютно таким же образом отмечены различные
фантастические существа в ахеменидском и скифском искусстве (на
золотых фигурках они часто выполнены инкрустацией из камней,
усиливавших эффект звездного сияния), а также на изображениях
созвездий на вавилонских табличках (рис.З). Наконец, на упоми¬
навшихся выше арабских звездных картах в тех же точках туловища
различных существ, передающих созвездия, расположены входя¬
щие в их состав звезды (рис.4).
Имеет такую «маркировку» и наш «сенмурв» (на лапе), а крылья
и в особенности павлиний хвост, видимо, также удостоверяют его
небесную природу (павлин, порождение Ахримана, символизиро¬
вал звездное небо). Не случайно этот персонаж чередуется на кув¬
шинчике Эрмитажа, декор которого имитирует ткань, со звездами
и различными созвездиями...
Сложная астрономическая система Сасанидов, отражающая ре¬
лигиозно-философскую систему, не позволяет пока - при отсут¬
ствии соответствующего изобразительного материала - отождествить
однозначно этого монстра с определенной звездой или созвездием
и установить божество, астральной модификацией которого он яв¬
395
ляется» (Иерусалимская А.А., 1995, с.67-70).
На этом исследование А.А.Иерусалимской заканчивается, мы
же, следуя ее концепции и не претендуя на однозначное решение
данной проблемы, предлагаем свой вариант отождествления этого
персонажа, основанный на некоторых астрономических и истори¬
ческих данных.
Среди небесных созвездий немногие имеют «собачью родослов¬
ную», уходящую в глубокую древность (т.е. названия которых по¬
явились не позже первых веков н.э.). Из них наиболее вероятным
кандидатом на отождествление с нашим «чудищем» является со¬
звездие Большого Пса. Расположенное рядом со знаменитым со¬
звездием Ориона, оно выделяется тем, что в нем находится звезда
Сириус - самая яркая звезда на небе. Одно из изображений этого
созвездия имеется в «Атласе звездного неба» Яна Гевелия (рис.5).
Данное изображение, истоки которого восходят к древнеегипет¬
ским образцам, имеет много общего с образом «сенмурва» (в част¬
ности, положение лап и выделение кружками звезд на них). Можно
также отметить, что сам Сириус в этом созвездии всегда изобра¬
жался в голове собаки. Сириус - греческое слово, которое произво¬
дят от глагола, означавшего «сиять», «гореть». На Руси Сириус на¬
зывали Песьей звездой, а английское название этой звезды «Dog
Star».
Наибольшее же значение Сириусу придавали в Древнем Египте.
Первое после летнего солнцестояния появление этой звезды на небе
в лучах восходящего солнца (т.н. гелиакический восход) было сиг¬
налом начала работ на оросительных каналах, т.к. вскоре начинался
разлив Нила. Таким образом, практически вся основа сельского хо¬
зяйства Древнего Египта была связана с наблюдениями за Сириу¬
сом. Египтяне отождествляли эту звезду с богиней Сопдет (более
известной в греческом варианте как Сотис) и приносили ей жерт¬
вы (Куртик Г.Е., 1990, с.213).
Но откуда взялась сама традиция изображать созвездие, где рас¬
положен Сириус, в виде собаки? Ответ на этот вопрос можно полу¬
чить в книге известного популяризатора астрономии К.Фламмари-
она «История неба»: «Египтяне приняли восход этой звезды (Сириуса
- авт.) за несомненный знак прохождения Солнца в созвездии Рака
и за начало наводнения.
Эта звезда сделалась предвестницей, которую должен был сто¬
рожить всякий, кто хотел вовремя запастись съестными припасами
и заблаговременно удалиться в безопасные от наводнения, более
396
возвышенные места. Т.е. она оказывала каждой семье такую же услу¬
гу, какую оказывает верная собака, заявляющая хозяину о прибли¬
жении вора. Египтяне дали ей два имени, обозначающие ее службу
- Пес и Указатель. ...Так как предостережение об угрожающем на¬
воднении было самым главным событием в году египтян, то кален¬
дарь их начинался с восхода Сириуса. Поэтому, вместо того, чтобы
изобразить ее в виде звезды ... они изобразили ее в виде фигуры,
напоминающей о ее должности стража и более соответствующей ее
имени.
К голове пса присоединяли различные атрибуты, которые по¬
ясняли предостережения. Для пояснения необходимости спешить в
места более возвышенные и ожидать там, пока река войдет в бере¬
га, на ногах Пса были крылья, под мышкой - большое перо.» (Флам-
марион С.К., 1872, с.135-137).
Таким образом, истоки этого образа восходят к древнеегипетс¬
ким традициям, у персов же, хорошо знакомых с культурой Егип¬
та, этот образ получил свое дальнейшее развитие. Можно предпо¬
ложить, что перо стало изображаться в виде павлиньего хвоста,
чтобы еще явственней подчеркнуть его небесную природу.
Далее мы бы хотели остановиться еще на одном аспекте рас¬
сматриваемой проблемы. В.Г.Луконин писал о наличии в торевтике
сасанидского Ирана двух иконографических типов сенмурва: «мир¬
ного» - с мордой, напоминающей собачью (рис.1) и «устрашающе¬
го» - с открытой рыкающей пастью и мощными лапами (Луконин
В.Г., Тревер К.В., 1987, с.93).
На шелковых тканях представлен исключительно второй тип,
который появляется в сасанидском искусстве лишь в поздний пери¬
од (рис.2). Касаясь генезиса данного образа, А.А.Иерусалимская от¬
мечает, что «истоки его отчетливо прослеживаются на ранних шел¬
ках византийского круга V-начала VII вв. в образах различных
монстров ... Не исключено, что он пришел сюда (в сасанидский
Иран - авт.) именно с высоко ценившимися в Иране ромейскими
шелками» (Иерусалимская А.А., 1995, с.67).
В подтверждение этой гипотезы можно привести следующие
исторические данные: «Для греков и римлян наиболее важным фак¬
том, связанным с Сириусом, было его ежегодное первое появление
на небе в сумерки, которое происходило во второй половине июля.
Это было самое жаркое, самое сухое время года, которое они назы¬
вали «собачьими днями» по имени Сириуса. Они говорили, что это
Сириус делает погоду жаркой, нагревая Солнце. Они так тесно свя¬
397
зывали Сириус с Солнцем, что на изображениях Большого Пег
дошедших из античности, лучи, а иногда и гало (атрибут бога Сол
нца), окружают голову собаки, ту часть созвездия, где находится
Сириус... Греческие врачи сообщали, что под влиянием Сириусе
собаки могли становиться злыми, бешеными. Такое состояние на¬
зывали «wolfishness», т.е. волчьим... Связь Сириуса с волками выра¬
жена более непосредственно в рассказах о мифическом существе,
названном «золотой волк». Это не был реальный волк, но нечто
большое, с пастью из крепкой бронзы и гривой, сверкавшей напо¬
добие молнии, - довольно странный образ. Он жил высоко в горах
Востока, близко к Сириусу при его восходе.... Наиболее любопыт¬
но, что у этого волка была бронзовая пасть (Большой Пес также
имел мощную горячую пасть, а именно Сириус) (Керджаоли Р.,
1993, с.56).
Можно предположить, что иконографический тип «мирного сен-
мурва» имеет в своей основе египетскую традицию изображать Си¬
риус в виде верного пса-стража, а тип «устрашающего сенмурва»
связан с греко-византийскими представлениями о «волчьей» при¬
роде Сириуса, приносящего смертельный жар.
Астральное происхождение могут иметь и многие образы на шел¬
ках сасанидского круга, сохранившиеся непосредственно на тканях
или на их изображениях. В частности, можно отметить образ крыла¬
того льва, представленный в настенных росписях Афрасиаба (рис.6).
Этот образ, выполненный на темно-синем фоне, настолько насы¬
щен астральной символикой, что трудно сомневаться - перед нами
не земной лев, а его небесный собрат - зодиакальное созвездие
Льва, одно из древнейших созвездий небосклона, в котором когда-
то находилась точка летнего солнцестояния.
Коснемся еще одного археологического аспекта рассматривае¬
мой проблемы. Как известно, в VI-IX вв. через территорию Север¬
ного Кавказа проходил один из вариантов Великого Шелкового
пути. Тем самым Западная Алания была вовлечена в процесс меж¬
дународных торговых обменов. Благодаря этому в приперевальных
районах Алании постоянно оседали разнообразные иноземные шел¬
ковые ткани - как плата за безопасность передвижения, проводни¬
ков, лошадей и т.п. (Иерусалимская А.А., 1967, с.73).
В 1969 г. в могильнике Мощевая Балка, расположенном на тер¬
ритории исторической Западной Алании, был найден кафтан, сши¬
тый из великолепного шелка с изображением «сенмурва» (Иеруса¬
лимская А.А., 1972, с.11-15).
398
Эта находка показала, что аланы были знакомы с образом кры¬
латой собаки, по крайней мере в его «тканном» варианте. Имел ли
этот образ какой-то отклик в местной художественной среде? От¬
вет на этот вопрос, как нам кажется, дает находка, сделанная в
могильнике Подорванная Балка, расположенном в 50 км от Моще-
вой Балки и датируемом тем же временем. Здесь в 1959 г. в женском
погребении была обнаружена деревянная шкатулка - «Бинатхцау»
(Кузнецов В.А., 1993, с. 160), на боковой стенке которой изображе¬
но какое-то фантастическое существо (рис.7) «на четырех лапах в
позе лающей собаки с крыльями и когтями. Аналогий данному изоб¬
ражению пока не найдено. Вопрос о семантике и идеологической
нагрузке изображения остается открытым для дальнейшего изуче¬
ния» (Доде З.В., 1994, с. 12). Возможно, что это изображение и яв¬
ляется одним из вариантов осмысления образа «сенмурва», при¬
шедшего сюда из Ирана, в аланской художественной среде.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Доде З.В., 1994. Находки в могильнике Подорванная балка как свиде¬
тельства функционирования Шелкового пути // Международное сотруд¬
ничество археологов на великих торговых и культурных путях древности и
средневековья. Кисловодск.
Иерусалимская А.А., 1967. О северокавказском «шелковом пути» в ран¬
нем средневековье // СА. №2.
Иерусалимская А.А., 1972. Новая находка так называемого сасанидского
шелка с сенмурвами. // АСГЭ. XXXIV.
Иерусалимская А.А., 1995. Шелковые ткани с «сенмурвами» // Эрми¬
тажные чтения памяти В.Г.Луконина. С-Пб.
Керджаоли Р., 1993. Что стоит за мифом о «красном Сириусе?» // Земля
и Вселенная. №6. М.
Кузнецов В.А., 1993. Алано-осетинские этюды. Владикавказ.
Куртик Г.Е., 1990. Астрономия древнего Египта // На рубежах познания
Вселенной. N°22. М.
Луконин В.Г., 1979. Иран в III в. М.
Луконин В.Г., Тревер К.В., 1987. Сасанидское серебро. Л.
Тревер К.В., 1938. Собака-птица, сенмурв-паскудж. Л.
Фламмарион С.К., 1872. История неба. Париж.
М.Harper Р.О., 1961. The Senmurv.//Bulletin of the Metropolitan Museum
of Art.
Schmidt H.P., 1980. The Senmurv of Birds and Dogs and Bats // Persica.
Annuaire de la Societe Neerlando-Iranienne. Vol.IX.
399
Рис. 1. Сасанидский кувшин с сенмурвом
400
Рис.2. Шелковая ткань с сенмурвом из собора Сен-Ло (Франция)
51-699
401
Рис. 3. Созвездие Льва на вавилонской кудурру
Рис.4. Созвездие Пегаса в астрономическом трактате ас-Суфи.
402
* ъ
Рис. 5. Созвездие Большого Пса в «Атласе звездного неба» Яна Теве-
лия.
403
Рис. 6. «Крылатый лев» из Лфрасиаба.
404
Рис. 8. «Аланский сенмурв» на украшении.
52-699
405
З.С.Самашев
ОДЕЖДА И ПРИЧЕСКИ СРЕДНЕВЕКОВЫХ НОМАДОВ
ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ ПО ДАННЫМ ПЕТРОГЛИФОВ
Средневековые гравюры в совокупности с настенной живопи¬
сью, скульптурой, письменными и этнографическими материала¬
ми могут служить источником по истории костюма. В петроглифах
рассматриваемого региона представлены, главным образом, наплеч¬
ная одежда, головные уборы и прическа, реже - брюки и обувь.
Наплечная одежда средневековых кочевников Центральной Азии
представляет собой кафтан (или халат) туникообразного, в основ¬
ном, распашного покроя (термин «туникообразный» введен Б.А.
Куфтяным. Исходя из общих конструктивных основ одежды В.Д.Сы¬
чев выделяет три большие зоны ее распространения. Одежда туни¬
кообразного покроя распространена, по его мнению, между юж¬
ной и северной зонами на обширных пространствах от берегов Тихого
океана до берегов Средиземноморья (Сычев В.Л., 1977, с.35; См.
также: Сухарева О.А., 1979, с. 77-103).
Кафтан (простой, стеганый, с подкладкой и т.д.), как наиболее
приспособленный к суровым условиям степей, бытовал задолго до
выхода древних тюрков на историческую арену в среде азиатских
кочевых народов: он был широко распространен у саков, юечжей,
хуннов, а впоследствии в результате интенсивных этнокультурных
взаимодействий, воспринят в различных модификациях китайца¬
ми, кушанами, согдийцами и другими народами Азии (Лобачева
Н.П., 1979, с. 18-48; Дьяконова Н.В., 1980, с.177; Майтдинова Г.М.,
1986, с.59-60; 1987, с.114-132; Горелик М.В., 1979, с.58; Малявин
В.В., Софронов М.В., Крюков М.В., 1984, с.150-155 и др.)
В длиннополый плотно облегающий верхнюю часть тела и туго
затянутый в талии узким поясом кафтан одет лучник, изображен¬
ный на скале Жалтырак Таш в верховьях р.Талас (рис. 1,1 (Шер
Я.А., Миклашевич Е.А., Самашев З.С., Советова О.С., 1987, с. 176,
рис.8,3). Борта его кафтана имеют узкие полоски отделки, харак¬
терные для одежды с глубоким запахом, в то же время часть левой
полы слабо обозначена треугольником, который можно определить
как отложной ворот. Типичные костюмы такого покроя найдены в
хуннских курганах Ноинули (Руденко С.И., 1962, с.38,39,41, рис.36-
38). В средневековом костюме Средней Азии нередки кафтаны (как
мужские, так и женские) с односторонним отворотом.
406
Такие кафтаны известны по росписям Балалык-Тепе, Бамиана и
Дильбирджина (Кругликова И.Т., 1979, с. 123-126, рис.3,4; Майт-
динова Г.М., 1986, с.117, 119, рис.1,6; 3,4,2,1).
Запах костюма, судя по рисунку, справа налево, т.е. правая пола
наверху. Такая манера запахивания - важный этнокультурный ин¬
дикатор - зафиксирована на древнетюркских каменных изваяниях
Верхнего Прииртышья и Семиречья (Арсланова Ф.Х., Чариков
А.А.,1974, с. 222-225, рис. 2,8; Шер Я.А., 1966, табл. II, рис. 11, 12;
табл. III, рис. 16; табл. IV, рис.19; табл. XI, рис.49; табл. XV, рис.61),
в росписях и торевтике Средней Азии (Альбаум Л.И., 1975, рис.5,
10; Даркевич В.ГГ,1976, с.15, 16, табл. XV, рис.61). Л.Н.Гумилев (со
ссылкой на Н.Я.Бичурина) считает, что тюрки, в отличие от ки¬
тайцев, носят левую полу наверху (Гумилев Л.Н., 1949, с.233, 239).
С.И.Вайнштейн и М.В.Крюков, полагая, что перевод Н.Бичурина
был ошибочным, склоняются к противоположной точке зрения
(Вайнштейн С.И., Крюков М.В., 1966, с.182-185).
Авторы учитывали мнение Лю May Цая о том, что, в отличие от
тюрков, китайцы запахивали одежду направо. Действительно, ки¬
тайский исследователь приводит рисунок тюркского изваяния из
Улясутая (Монголия), где показаны заплетенные косы и левосто¬
ронний запах.
О левостороннем запахе говорят и другие исследователи (Дьяко¬
нова Н.В., 1980, с. 185; Бентович И.В., 1980, с.188; Альбаум Л.И.,
1975, с. 32; Лобачева Н.П., 1979, с.25). Л.Р.Кызласов, анализируя
одеяния воинов на изваяниях, пишет, что «...запахивалась одежда
обычно на правую сторону, но встречаются изображения и левос¬
торонних одеяний. Очевидно, не было твердо установленного по¬
кроя, и застегивание на разные стороны могло отличать легкую лет¬
нюю одежду от зимней (Кызпасов Л.Р., 1969, с.49). Сходное мнение
недавно высказано Б.Б.Овчинниковой, хотя она подчеркивает пре¬
обладание запахивания одежды на левую сторону (Овчинникова Б.Б.,
1990, с. 20-22).
Воины, изображенные на скалах Ешкиольмеса, персонажи на
кудыргинском валуне и Кара-Оюка облачены в туникообразные
кафтаны (рис.2, 3, 4). Кафтан другого пешего лучника из Жалтырак
Таша (рис. 1.4) интересен некоторыми деталями: плотно облегает
верхнюю часть тела и резко расширяется ниже талии; длина до ко¬
лен, туго затянут поясом (ниже которого показаны две складки),
низ оторочен полосой, декорированной сетчатыми узорами, рука¬
ва узкие с манжетой у запястья. Последний элемент одежды, по
407
мнению Н.П.Лобачевой, появляется у среднеазиатских тюрок под
влиянием согдийского костюма (Лобачева Н.П., 1979, с.25). Изоб¬
ражение манжет рукавов кафтанов известны и на древнетюркских
изваяниях Семиречья и Южного Казахстана (Шер Я.А., 1966, с.91,
таблЛХ, рис. 40; Чариков А.А, 1989, с.186, рис.2). На некоторых
половецких изваяниях рукава одежды подчеркнуты одной линией
на запястье (Плетнева С.А., 1974, с.34). Неясен тип рассматривае¬
мого кафтана: распашной или нераспашной. Отсутствие изображе¬
ний линии бортов, наличие специфических складок ниже пояса и
непрерывной полоски низа как будто говорят в пользу нераспаш¬
ной одежды, но другая деталь - декорированная полоса, косо спус¬
кающаяся с плеча вниз, предполагает распашной тип. Петлевидная
линия ниже бороды лучника создает иллюзию изображения широ¬
кого, с высоким загибом отложного воротника нательной одежды,
поверх которой надет кафтан. Такой воротник у средневековых ко¬
чевников Азии, кажется, не был известен.
В классическую форму распашного кафтана с глубоким треуголь¬
ным выемом на груди, образованным двухсторонними отворотами,
одет один из лучников Жалтырак Таша (рис.5). Длина его кафтана
до колен, в талии перетянут поясом. У второго лучника рядом с
ним короткий перепоясанный кафтан. Некоторый исследователи
считают наличие двусторонних отворотов признаком особого соци¬
ального ранга (Даркевич В.П., 1976. с. 16).
Головные уборы, представленные на средневековых петрогли¬
фах, разнообразны. Основной тип головного убора средневековых
кочевников Центральной Азии - остроконечный кулах - восходит к
древнейшим образцам, бытовавшим у саков. Подобный головной
убор носили скифы, позднее таштыкцы, хунны и др. На некоторых
изображениях, известных по китайским источникам, хунны пока¬
заны в остроконечных шапках (Руденко С.И., 1962, с.42, табл. XVI,
5, XVII,XVIII; Крюков М.В., Переломов Л.С., Софронов М.В.,
Чебоксаров Н.Н., 1983, рис. 18). Аммиан Марцеллин, описывая вне¬
шний облик, образ жизни и быт гуннов, упоминает о том, что они
носили кривую шапку (Марцеллин Аммиан, 1908, с.238). В подоб¬
ный головной убор одет один из персонажей какой-то культовой
сцены, изображенной на скале Жалтырак Таш (рис.6,2). У второго
персонажа (женщина?) головной убор прямых аналогий в раннес¬
редневековых памятниках не имеет. Можно лишь указать на одно
изображение головного убора более позднего времени из Восточно¬
го Туркестана с ромбовидными полями и округлым верхом (рис.6,3).
408
Вполне возможно, что в нашем случае изображена такая же шапка
с широкими ромбовидными полями, в ракурсе. Предметы, с кото¬
рыми связаны участники сцены (клевцы и сосуды, отдаленно на¬
поминающие известные гуннские котлы с ручками), и головной
убор, соответствующий описаниям в письменных источниках и
имеющий некоторые изобразительные параллели, а также наличие
рядом с ними изображений полиморфных фантастических существ
- драконов и крылатых собако-(волко)- драконов (или сенмурвов)
- мотивов, связанных больше с центральноазиатским кругом рели¬
гиозно-мифологических представлений, проникших в Семиречье и
на север Средней Азии, по-видимому, вместе с хуннской экспан¬
сией, позволяет анализируемые рисунки предположительно дати¬
ровать временем не позднее середины I тыс. н.э. и предварительно
атрибутировать как гуннские (хотя не исключена и более поздняя
дата).
Остроконечные шапки носят древнетюркские конный знамено¬
сец и пешие лучники, изображенные на батальной сцене из Жал-
тырак Таша (рис.7). В аналогичной (войлочной?) шапке изображе¬
ны многие таштыкские воины (рис.8) из Южной Сибири (Кызласов
И.Л., 1990, рис.2;3). Г.М.Майтдинова полагает, что китайский го¬
ловной убор «путсу» произошел от остроконечных кочевнических
башлыков. «Простота формы и приспособленность к климатичес¬
ким условиям сделали их популярными на столетия» (Майтдинова,
1987, с.130). О китайском «путсу», прошедшем сложную эволюцию,
и, в общих чертах, напоминающем кочевнический головной убор,
написан ряд работ (Сычев Л.П., Сычев В.Л., 1975, с.59-61; Крюков
М.В., Малявин В.В., Софронов М.В, 1984, с.149, рис.25, 9, 15,
16, 17). Остроконечные головные уборы были и у огузов (Агаджанов
С.Г., 1971, с.188). Изображения высоких и остроконечных головных
уборов и их модификаций встречаются на древнетюркских извая¬
ниях Монголии, Тувы, Алтая, Восточного Казахстана, Семиречья,
в живописи и скульптуре Средней Азии (рис.9) (Бентович И.Б.,
1980, с.202-204, рис.Зг, Евтюхова Л.А., 1952, рис.57,58,59; Шер Я.А.,
1966, рис.68,96,124,127; Альбаум Л.И, 1975, рис.17,18, 20; Пуга-
ченкова Г.А., Ремпель Л.И., 1960, с.55, 56; Пугаченкова Г.А., 1979,
с.107, рис. 124; Чариков А.А., 1980, с.222, рис.1, 15, 6, 22).
Близкие к рассматриваемым по форме сфероконические голов¬
ные уборы среднеазиатских дервишей - каляндаров - кулохи, как и
весь их костюм, по мнению О.А.Сухаревой, восходят в своем гене¬
зисе к древнему шаманскому облачению, имевшему общую основу
53-699
409
с шаманским костюмом алтайских тюрок (Сухарева О.А., 1954, с.
334, 337, рис.12; Рассудова Р.Я., 1989, с.173, рис.4, с.174). Голов¬
ной убор типа башлыка изображен на скале Жалтырак Таш (рис. 1,1).
Древнетюркские облегающие голову башлыки генетически связаны
с хуннскими, подобно найденным в ноинулинских погребениях. Они
широко бытовали в последующие исторические периоды у многих
тюрко-монгольских народов: «куляпара» - у казахов, «будзэлге» - у
тувинцев, «юбан» - у монголов и др. (Захарова ИВ., Ходжаева Р.Д.,
1964, с. 66,71, рис.13).
Маленькие округлые шапочки с полосками типа тюбетейки (ке-
пеш, такия)* (Правдоподобна тюркская этимология слова «тюбе¬
тейка», данная Л.Будоговым - «тубе», «тупе» («верхушка», холм),
«тубетай», «тупи» со значением: «шапочка, надеваемая на верхуш¬
ку головы» (Сухарева О.А., 1954, с.342-343) на головах пеших охот-
ников-лучников, запечатленных на скале Жалтырак Таш (рис.5),
имеют аналогии среди головных уборов мужчин, изображенных на
древнетюркских каменных изваяниях и в этнографии (Сухарева О.А.,
1954, с.336, 342,344, рис.13; Захарова И.В., Ходжаева Р.Д., 1964,
с.57-70, Шер Я.А.,1966, с.92, табл. IX, рис.43).
Изображение «сетки» на голове одного из персонажей петрогли¬
фов Жалытрак Таша (рис.9,1), по аналогии с находками на горе
Муг, можно рассматривать как плетеный головной убор. Здесь, так¬
же как на экземплярах убора с горы Муг, нижняя часть «сетки»
раздвоена и опущена на плечи. Назначение головного убора не вполне
ясно: скорее всего, «сетка» служила чехлом для распущенных на
затылок волос. Это, видимо, особая прическа, когда часть волос
собирается пучком на макушке, а часть распускается на затылок.
Более наглядно такая прическа показана (без сетки) у человека,
изображенного рядом, на этой плоскости, строго в профиль, с
выступающими «грудью» и ягодицей (рис.9,3). Мода на такую при¬
ческу была, по-видимому, не особенно популярна у древних тюрок.
В Бейши, Суйшу и Таншу сообщаются (с некоторыми расхожде¬
ниями в деталях), что супруга владетеля Кан из ветви кангюского
Дома - дочь туюоеского Да ду хана, и что она складывает волосы (в
пучок) на голове и покрывает черным покрывалом с золотыми
цветами (Бичурин Н.Я., 1950, с.254, 271, 272, 279, 310). Вполне
вероятно, что женщины из тюркской знати могли (под воздействи¬
ем иноэтничных импульсов, или в подражание) носить пучкооб-
разно сложенные на макушке и опущенные на затылок волосы. Не
исключается нетюркская этническая принадлежность изображен¬
410
ного здесь женского персонажа. В VII-VIII вв., в период господства
тюрок в Средней Азии, в частности, в Согде и Семиречье, заклю¬
чение межэтнических браков, вероятно, по политическим и иным
расчетам, было распространенным явлением, и они отражены в
согдийских документах с горы Муг. Мугский контракт, зафиксиро¬
вавший брак знатного тюрка Ут-Тегина, тесно связанного со дво¬
ром Деваштича, с согдианкой Дугдгончей, опекаемой правителем
Навакета Чиром, является, по словам В.АЛившица, «свидетель¬
ством тесных связей согдийских поселений в Семиречье с Самар¬
кандским Согдом. Эти связи не были нарушены ни бурными собы¬
тиями конца VII-начала VIII вв., ни административным
подчинением согдийцев Семиречья западнотюркским каганам» (Со¬
гдийские документы..., 1962, с.18, 23, 28, 133). Моду на прически
пучком на макушке следует связывать в широком историко-куль¬
турном контексте с населением, исповедующим буддизм.
Тюрки Семиречья испытывали сильное влияние буддизма, осо¬
бенно со стороны согдийских колонистов-буддистов (Литвинский
Б.А., Зеймаль Т.И., 1971, с.115, 118, 119, 120, 129), в меньшей
степени - китайских миссионеров, но, тем не менее, сохраняли
свои обычаи, одежду, прически и т.д. Мода собирать волосы на
макушке была у китайцев (Вайнштейн С.И., Крюков М.В., 1966,
с.180, 181): в такой прическе изображались, в частности, бодисат-
вы (Литвинский Б.А., Зеймаль Т.И., 1971, с.62,63, 104, 105; Альба-
ум Л.И., 1975, с. 90, рис. 31).
Большое количество терракотовых головок из коллекции Эрми¬
тажа, происходящих из Хотанского оазиса, показано с такими уз¬
лами волос на темени. По мнению С.С.Сорокина и Н.В.Дьяконо-
вой, они датируются II-IV вв. н.э. (Дьяконова Н.В., Сорокин С.С.,
1960, с. 19,33,37, 75, табл.23,24). Также известны несколько статуэ¬
ток всадников из Восточного Туркестана с подобной прической.
Древние тюрки заплетали волосы в косы.Следует отметить, что плели
косы и предшественники древних тюрок - хунны. О находках кос в
хуннском погребении писал С.И.Руденко (Руденко С.И., 1962, с.44).
Отрезанные косы найдены и в таштыкских склепах (до III-IV вв.
н.э.). По мнению Д.Г.Савинова, это - результат центрально-восточ¬
ноазиатского влияния (с хуннской традицией) (Савинов Д.Г., 1988,
с. 71). Л.Р.Кызласов пишет, что «Мужчины волосы заплетали в косу,
подобно тому, как это до тюрков делали., .жуань-жуани (авары)
(Кызласов Л.Р., 1969, с.49). Наличие кос у тюрок засвидетельство¬
вано письменными источниками (Вайнштейн С.И., Крюков М.В.,
411
1966, с.179-182, Артамонов М.И., 1962, с.147, 155,156), многочис¬
ленными каменными изваяниями (Шер Я.А., 1966, таблЛ-IV, VI-
VIII, XI; Гаврилова А.А., 1965, табл-VI, 2; Чариков А.А., 1989,
рис.2, 2; Арсланова Ф.Х., Чариков А.А., 1974, с.255, Плетнева
С.А.,1974, с.33, рис.9; Шер Я.А., 1966, с. 356) и изображениями в
настенной живописи Средней Азии (Альбаум Л.И., 1975, с.32,
рис.6,7,38,42). Серия наскальных гравюр конных и пеших воинов из
Южной Сибири демонстрирует прическу в виде заплетенных кос
(Кызласов И.Л., 1990, с. 185, рис.2,5).
Изображения мужчин-косоносцев известны на Алтае (рис.4) и в
Восточном Семиречье (Марьяшев А.Н., Рогожинский А.Б., 1991,
рис.58, 60), их много в верховьях р.Талас (рис.1;5). В верховьях р.Та-
лас, на одной охотничьей сцене косы показаны развевающимися, а
в одном случае - как будто намечены накосницы (рис.5; 1,4). В це¬
лом, жалтыракташские гравюры демонстрируют три и шесть кос.
Ношение кос не простое следование моде - это показатель соци¬
ального статуса: возраста, положения в военной и политической
иерархической лестнице и составляет часть особой знаковой систе¬
мы. Видимо, количество носимых кос тоже регламентировалось.
Например, тюрки свиты самаркандского царя Вархумана, изобра¬
женные на западной стене помещения Афрасиаба, носят от трех до
пяти кос (Альбаум Л.И., рис.4,28, 6, 35, 37, 15, 17, 7, 38-42); на
каменных изваяниях Семиречья, по сводке Я.А.Шера, количество
кос варьирует от шести до восьми, но преобладают семь кос (Шер
Я.А., 1966, табл. 1, 3; 11,9,; III, 16; IV, 17,18; VI, 36; VIII, 37; XI, 50).
У мадьярской и тюрко-болгарской знати в VII в. были по три косич¬
ки, тогда как рядовые члены общества полностью выбривали голо¬
ву (Юхас Петер, 1985, с. 440) (Агафий, автор VI в. н.э., упоминав¬
ший о том, что тюрки и авары носят распущенные или заплетенные
волосы, также свидетельствовал о ношении прически членами фран¬
кского королевского рода как величайшей прерогативе, их поддан¬
ные стригли волосы в кружок (Агафий, 1953, с. 14,15)).
Изображения усов и бороды крайне редки. Только в одном слу¬
чае на скале Жалтырак изображен пеший лучник в профиль с боро¬
дой и слабо намеченными усами (рис. 1,4). Несмотря на то, что ан¬
тропологический тип этого персонажа неясен, манера передачи губ,
бороды вызывает некоторую ассоциацию с изображением мужской
головы на серебряной кружке из Афанасьевского клада VII-VIII вв.,
связываемом исследователями с восточными районами Средней
Азии, в частности, Семиречьем. В указанное время там местными
412
мастерами (согдийского и тюркского происхождения) создавались
синкретические по содержанию произведения искусства, благода¬
ря взаимодействию различных культурных традиций (кочевничес¬
ких и оседло-земледельческих), обусловленных функционировани¬
ем крупных торгово-ремесленных и культурных центров,
располагавшихся на узловых участках трансконтинентального кара¬
ванного пути, соединившего Запад и Восток Азии (Даркевич В.П.,
Черников В.Ф., 1971, с.108, 116, рис.46, 47; Даркевич В.П., Мар¬
шак Б.И., 1974, с.213, 220, 222; Даркевич В.П., 1976, с.87,91, табл.15,
4,5). На некоторых петроглифах изображены пояса, однако обоб¬
щенность, отсутствие каких-либо элементов гарнитуры не позво¬
ляет использовать их в качестве источника.
Таким образом, наскальные изображения людей в одежде и с
различными прическами могут пополнить наши представления о
внешнем облике, образе жизни и т.д. средневековых кочевых наро¬
дов Азии.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Лгаджанов С.Г., 1971. Огузские племена Средней Азии IX-XIII вв. (исто¬
рико-этнографический очерк) // СНВ. Вып.10. М.
Альбаум Л.И., 1975. Живопись Афрасиаба. Ташкент.
Агафий, 1953. О царствовании Юстиниана. Перевод, статья и примеча¬
ния М.В.Левченко. М.
Арсланова Ф.Х., Чариков А.А., 1974. Каменные изваяния Верхнего Приир¬
тышья //СА. №3.
Бентович И. Б., 1980. Одежда раннесредневековой Средней Азии (подан¬
ным стенных росписей VI-VIII вв.) // СНВ.Вып.22. М.
Бичурин (Иакинф) Н.Я., 1950. Собрание сведений о народах, обитавших в
Средней Азии в древние времена. Т.2. М.-Л.
Вайнштейн СИ., Крюков М.В., 1966. Об облике древних тюрков // ТС.М.
Гаврилова А.А., 1966. Могильник Кудыргэ как источник по истории ал¬
тайских племен. М.-Л.
Горелик М.В., 1979. Средневековый мужской костюм на миниатюрах XV-
XIX вв. М.
Гумилев Л.Н., 1949. Статуэтка воинов из Туюк-Мазара // СМАЭ. Т. 12. М.-
Л
Даркевич В.П., Черников В.Ф., 1971. Новое в изучении среднеазиатской
торевтики (Афанасьевский клад) //КСИА. Вып.128.
Даркевич В.П., Маршак Б.И., 1974. О так называемом сирийском блюде из
Пермской области // СА. № 2.
Даркевич В.П., 1976. Художественный металл Востока VIII-XIII вв. М.
Дьяконова Н.В., 1980. К истории одежды в Восточном Туркестане II-VII
413
вв.// СНВ. Вып.22. М.
Евтюхова Л.А., 1952. Каменные изваяния Южной Сибири и Монголии /
/ МИА. №24.
Захарова И.В., Ходжаева Р.Д., 1964. Казахская национальная одежда. Алма-
Ата.
Кругликова И.Т., 1979. Настенные росписи в помещении 16 северо-вос¬
точного культового комплекса Дильберджина//Древняя Бактрия. Вып.2. М.
Кызласов И.Л., 1990. Таштыкские рыцари // Проблемы изучения наскаль¬
ных изображений в СССР. М.
Кызласов Л. Р., 1969. История Тувы в средние века. М.
Крюков М.В., Переломов Л. С., Софронов М.В., Чебоксаров Н.Н., 1983. Древ¬
ние китайцы в эпоху централизованных империй. М.
Крюков В.М., Малявин В.В., Софронов М.В., 1984. Китайский этнос в сред¬
ние века. М.
Крюков М.В., Малявин В.В., Софронов М.В.,1979. Китайский этнос на по¬
роге средних веков. М.
Лившиц В.А.,1979. Согдийцы в Семиречье: лингвистические и эпигра¬
фические свидетельства // Письменные памятники и проблемы истории
культуры народов Востока. XV годичная научная сессия ЛОИВАН СССР
(доклады и сообщения). Декабрь. 4.1(2). Л.
Литвинский Б.А., Зеймаль Т.И., 1971. Аджина-Тепе. М.
Лобачева Н.П., 1979. Среднеазиатский костюм раннесредневековой эпо¬
хи (по данным стенных росписей) // Костюм народов Средней Азии. М.
Майтдинова Г.М., 1986. К истории одежды населения Средней Азии //
ОНУ. Ташкент.
Майтдинова Г.М.. 1987. Отражение в женских костюмах Тохаристана и
Согда культурных взаимосвязей раннего средневековья // ИМКУ. Вып. 21.
Ташкент.
Марьяшев А.Н., Рогожинский А.Е., 1991. Наскальные изображения в горах
Ешкиольмес. Алма-Ата.
Марцеллин Аммиан, 1908. История. Перевод с латинского Ю.Кулаковско-
го и Сонни А. Вып.З. кн.31 (годы 375-378). Киев.
Овчинникова Б.Б., 1990. Тюркские древности Саяно-Алтая в VI-X веках.
Свердловск.
Плетнева С.А. Половецкие каменные изваяния // САИ. Вып. Е4-2.
Пугаченкова Г.А., Ремпель Л.И., 1960. Выдающиеся памятники изобрази¬
тельного искусства Узбекистана. Ташкент.
Пугаченкова Г.А., 1979. Искусство Бактрии эпохи кушан. М.
Рассудова Р.Я., 1989. К истории одежды среднеазиатского духовенства //
СМАЭ. Вып. 43. Л.
Руденко С.И., 1962. Культура хуннов и ноинулинские курганы. М.-Л.
Савинов Д.Г., 1988. Владение Цигу древнетюркских генеалогических пре¬
даний и таштыкская культура //Историко-культурные связи народов Юж¬
414
ной Сибири. Абакан.
Согдийские документы с горы Муг. Юридические документы и письма.
1962. Чтение, перевод и комментарии В.АЛившица. Вып.2. М.
Сухарева О.А.,1954. Древние черты в формах головных уборов народов
Средней Азии // Труды ИЭ АН СССР. Вып.21. Новая серия. Среднеазиатс¬
кий этнографический сборник 1. М.
Сухарева О.А. Опыт анализа покроев традиционной «туникообразной»
среднеазиатской одежды в плане их истории и эволюции // Костюм наро¬
дов Средней Азии. М.
Сычев Л.П., Сычев В.Л.,1975. Китайский костюм. Символика. История. Трак¬
товка в литературе и искусстве. М.
Сычев В.Л., 1977. Из истории плечевой одежды народов Центральной и
Восточной Азии (к проблеме классификации) // СЭ.№3.
Чариков А.А., 1979. О локальных особенностях каменных изваяний При¬
иртышья // СА. № 2.
Чариков А.А., 1980. Новая серия каменных статуй из Семиречья // Сред¬
невековые древности Евразийских степей. М.
Чариков А.А., 1989. Новые находки средневековых изваяний в Казахстане
// СА. №3.
Шер Я.А., 1964. Рецензия на книгу А.Д.Грача «Древнетюркские изваяния
Тувы». По материалам исследований 1953-1960 гг. // СА. № 1.
Шер Я.А.,1966. Каменные изваяния Семиречья. М.-Л.
Шер Я,А., Миклашевич Е.А., Самашев З.С., Советова О. С., 1987. Петрогли¬
фы Жалтырак-Таша // Проблемы археологических культур степей Евразии.
Кемерово.
Юхас П., 1985. Тюрко-Бьлгары и Маджари. Влияние на тюркско-българс-
ката култура въерху маджарите. София.
415
Рис. 1.1-4. Наскальные изображения Жалтырак-Таша.
Верховья р. Талас.
416
Рис. 2. Наскальные изображения горы Ешниольмес. Жон-
гарский Алатау (Марьяшев А.Н., Рогожинский А.Е., 1991).
417
Рис.З. Рисунки на валуне из Кудыргэ. Горный Алтай (Гаврилова А.А.,
1965)
418
Рис.4. Наскальные изображения Кара-Оюка. Алтай (Окладникова
Е.А., 1988).
419
Рис.5. Наскальные изображения Жалтырак-Таша. Верховья р.Та¬
лас.
6.1-6. Персонажи в головных уборах: 1 - росписи Пенджикента (Бен-
тович И.Б., 1980); 2 - петроглифы Жалтырак-Таша; 3,4,6 - росписи
Восточного Туркестана (Лекок, 1925); 5 - роспись из Средней Азии.
420
Рис. 7. Наскальное изображение сцены поединка из Жалтырак-Таша.
421
Рис.8. Изображения таштыкских воинов. Южная
(Кызласов И.Л., 1990).
422
2
Рис.9.1-5. Наскальные изображения Жалтырак- Таша.Верховья р. Та¬
лас.
423
Ю. А. Мотов
О ДАТИРОВКЕ МЕЧЕЙ С НАСТЕННЫХ РОСПИСЕЙ
РАННЕСРЕДНЕВЕКОВЫХ ГОРОДОВ СРЕДНЕЙ АЗИИ
В середине I тыс. н.э. произошло знаменательное событие: было
изобретено жесткое (деревянное) седло, к которому стали крепить
твердые (деревянные, металлические) стремена. Это изобретение
произвело настоящую революцию в военном деле, приведшую к
созданию снаряжения верхового коня, вооружения всадника и так¬
тики конного боя, сохранившихся почти в неизменном виде до на¬
чала XX в. Усовершенствованное седло и стремена обеспечили на¬
дежную опору всаднику, что в свою очередь привело к эволюции
рубящего оружия. Меч в связи с изменившейся тактикой конного
боя становится более легким и однолезвийным, клинок его получа¬
ет характерный изгиб, рукоять при этом отгибается: меч превраща¬
ется в саблю.
Результаты этой революции отразились, преимущественно, в
культуре «конных народов». Представители многих племен внесли
свой вклад в совершенствование отдельных элементов кавалерийс¬
кого комплекса, и не одно поколение кочевников утверждало свое
господство в мире, опираясь на очередную модернизацию боевого
снаряжения, оружия и тактики боя.
Эволюция оружия, ее ход и направление в разных регионах оп¬
ределялись, очевидно, разнообразными и многочисленными фак¬
торами.
В раннем средневековье рубящее клинковое оружие не утратило
своего значения в военном деле, в качестве знака высокого соци¬
ального и сакрального статуса оно имело широкое применение в
ритуальной сфере.
Клинки в археологических комплексах 2-ой половины I тыс. н.э.
«приобрели» значение индикаторов ряда социокультурных процес¬
сов. Это обстоятельство определяет пристальный интерес исследо¬
вателей археологических культур степного пояса к клинковому ору¬
жию. Однако в вещественных комплексах археологических культур
этого региона клинковое оружие представлено «непропорциональ¬
но» и неравномерно. Относительно редко клинки встречаются в во¬
сточной части Великого степного пояса. Всего несколько клинков
выявлено в курганных погребениях древнетюркского времени в ре¬
гионе Южной Сибири, Казахстана и Средней Азии (Могильников
424
В .А., 1981, с.36,40; Савинов Д.Г., 1984, с. 122; Худяков Ю.С., 1984,
с.73-74; 1986, с.153-156, 173, 190-195). Единичны находки рубящего
оружия и в слоях раннесредневековых памятников городской куль¬
туры Средней Азии и Казахстана, тесно связанных с кочевниками
(Распопова В.И., 1980, с.78-79).
Отсутствующий материал некоторым образом «компенсируют»
древнетюркские каменные изваяния, образующие численно значи¬
тельные серии фигур воинов и монументальные настенные роспи¬
си из синхронных слоев городов Средней Азии, персонажи кото¬
рых представлены вооруженными. Изображения клинков,
являющихся атрибутами персонажей произведений искусства, не¬
редко используются исследователями археологических культур для
восстановления предметного ряда оружия (Киселев С.В., 1951, с.520-
521; Джалилов А., 1956, с.81-95; Распопова В.И., 1980, с.106-107;
Амброз А.К., 1981, с.15; Аржанцева И.А., 1983, с.7-8; 1987а, с.121-
135; Худяков Ю.С., 1984, с.154-156).
Таким образом, в связи с малочисленностью орудий в предмет¬
ных комплексах археологических культур, изображения оружия той
далекой эпохи обретают особое значение. При этом, памятники
изобразительного искусства из «подсобного» становятся основным
источником информации, которая, по сути, не поддается «коррек¬
тировке» вещественными находками из археологических коллекций.
Такую ситуацию можно определить как парадоксальную. В этой си¬
туации крайне важно выяснить степень достоверности образцов
оружия, представленного в атрибутике изваяний и росписей. В этой
статье мы, не касаясь изваяний, обратим внимание на настенные
росписи.
Настенные росписи, интересующие нас, открыты в результате
археологических раскопок на юге Средней Азии: в Афрасиабе (тре¬
тья четверть VII в. н.э.) (по Л.И.Альбауму - VII-нач. VIII в. н.э. (Аль-
баум Л.И., 1975, с. 14); Варахше (нач. VIII в.н.э.), Пенджикенте (ос¬
новная масса росписей- первой четверти VIII в.н.э.), Колаи-Кахкаха
I (конец VIII-нач. IX в.н.э.) (Аржанцева И.А., 1987а, с. 121).
Изображения оружия с репродукций настенных росписей ис¬
пользованы в разработках по оружию и военному делу согдийцев
А.Джалиловым (Джалилов А., 1956) и И.А.Аржанцевой (Аржанцева
И.А., 1983, 1987а), а также в работе Л.И.Альбаума, посвященной
живописи Афрасиаба (Альбаум Л.И., 1975). В типологических разра¬
ботках инвентаря археологических культур они применены А.К.Ам-
брозом (Амброз А.К., 1971, 2; 19866).
54-699
425
Живописные сцены, сохранившиеся на стенах древних дворцов,
представляются своеобразным источником по истории оружия. Клин¬
ки редко изображались обнаженными, зачастую они скрыты нож¬
нами, ракурс их «подачи» не всегда удобен для обозрения, кроме
того, росписи в большей части сохранились во фрагментарном со¬
стоянии или же недостаточно точно воспроизведены в публикаци¬
ях. Желая избежать ошибки в воспроизведении образцов оружия,
мы воспользуемся (в основном) прорисовками И.А.Аржанцевой,
располагавшей уточненными копиями росписей (Аржанцева И.А.,
1987а, рис. 1,2,3) и А.К.Амброза, известного знатока кочевничес¬
ких древностей (Амброз А.К., 1971, 3, рис. 14).
Образцы оружия в росписях Афрасиаба, Пенджикента, Варахши
и Калаи-Кахкаха I довольно многочисленны и разнообразны. В «три¬
аде» родственных орудий (меч, палаш, сабля), сабля определяется
легче других, благодаря характерной изогнутости клинка и ножен.
Изображения сабель в росписях до сих пор не обнаружены и, соот¬
ветственно, имеющиеся образцы клинков могут быть определены в
качестве мечей или палашей.
Ряд исследователей предпочитает не выделять палаши, именуя
этот тип орудий однолезвийными мечами. АДжалилов, А.К.Амб-
роз, И.А.Аржанцева, так же как и Л.И.Альбаум, единодушно опре¬
деляют клинки, принадлежащие персонажам живописных картин,
в качестве мечей, подразделяя их на двулезвийные и однолезвий¬
ные. За таким определением следует формально-типологическая
классификация деталей орудий: перекрестий, наверший, скоб но¬
жен и пр. Этот подход к материалу предполагает в качестве самосто¬
ятельных типов рубящего оружия меч и саблю, все остальные - оп¬
ределяются как переходные. Эта установка содержит, на наш взгляд,
принципиальную ошибку.
Основной критерий в типологическом определении клинкового
рубящего оружия, как известно, представляет форма полосы (Мер-
перт Н.Я., 1955, с. 150), именно она позволяет безошибочно опре¬
делить, имеем ли мы дело с мечом, палашом или саблей. Форма
полосы прямо связана с рабочей функцией оружия, функциональ¬
ные особенности орудий определяли и способ закрепления (подве¬
шивания) его на теле воина при помощи ножен, а опосредовано
определяли и форму приспособления, защищавшего ножны от по¬
вреждения. Значит, существует комплекс взаимосвязанных призна¬
ков, позволяющих достаточно уверенно определять тип оружия. В
него входят: форма полосы + система подвески + форма наконеч¬
426
ника ножен.
Неопределенность формы полосы, скрытой в значительной час¬
ти изображений ножнами, вынуждает обратить внимание на «вне¬
шние» признаки, являющиеся элементами функциональными, обус¬
ловленными особенностями боевого применения клинков. Эти
признаки хорошо прослеживаются в большей части изображений.
Так в чем же заключается отличие мечей и палашей? Для того,
чтобы решить этот вопрос на основании аргументов, нам необхо¬
димо определиться с понятиями, характеризующими типы рубя¬
щего клинкового оружия.
Меч в «классическом» варианте представляет собой оружие ру-
бяще-колющего действия с прямым двулезвийным клинком (Худя¬
ков Ю.С., 1979, с.185). Меч традиционно подвешивался вертикаль¬
но, в связи с чем ножны меча укреплялись металлическим
наконечником-бутеролью, представлявшей собой массивную деталь
подтреугольной формы (рис. 1,16-20) (Амброз А.К., 19866, с.54; Ар-
жанцева И.А., 1987а, с.124-125). Бутероль предохраняла ножны от
повреждения и загрязнения, в тех случаях, когда меч вертикально
ставился на землю.
«Классический» палаш является оружием рубяще-колющего дей¬
ствия с прямым однолезвийным клинком, рубящая часть которого
имела на конце специфический скос - елмань (Худяков Ю.С., 1979,
с.185, табл.1.2; Мерперт Н.Я., 1955, с.134). Палаш подвешивался
наклонно. Ножны палаша снабжались длинным трубчатым нако¬
нечником, предохранявшим ножны от разрезания скошенным уча¬
стком лезвия (рис. 1,6) (Корзухина Г.Ф., 1950, с.86).
Приспособления, с помощью которых подвешивались мечи и
палаши (а также и сабли), выполнялись из разнообразных материа¬
лов: дерева, камня, стекла и металла. Росписи не позволяют досто¬
верно определить материал этих приспособлений, однако, сохра¬
няют, в отличие от реальных прототипов, форму тех из них, которые
были изготовлены из дерева и не сохранились в археологических
комплексах, и «классическом» варианте мечи подвешивались на
слайд-скобе, а палаши - на петлях, так называемых боковых высту¬
пов. Однако росписи далеки от «классических» образцов.
В росписях палаши наклонно подвешивались к боевому поясу на
петлях двух боковых выступов при помощи коротких ремешков. В
росписях представлены выступы Р-образные, полукруглые (рис. 1,4),
фигурные (рис.1,3,5). А.К.Амброз предполагал, что смена форм вы¬
ступов имела хронологическое основание (Амброз А.К., 1986а, с.31).
427
В принципе все боковые выступы составляют один тип, а их разно¬
образие отражает, вероятно, нормы эстетического порядка.
Мечи в росписях подвешены всегда вертикально, а их подвесные
системы разнообразны:
1) слайд- скоба (рис. 1.7);
2) парные выступы по краям ножен (рис. 1,8);
3) слайд, фланкированный кольцами по краям ножен
(рис.1,11,12; 9,14)
4) кольцо (вместо слайда), фланкированное кольцами по краям
ножен (рис. 1,13);
5) необозначенное приспособление (рис.1, 15). Мечи крепились
на портупейном ремне, один конец которого закреплялся (приши¬
вался) к боевому поясу на правом боку воина. Ремень пропускался
через прорезь скобы (или петли выступов) (рис. 1,1) ножен и вто¬
рой конец его закреплялся при помощи крючка на боевом поясе на
правом боку (Хазанов А.М., 1971, с.26). Что стоит за разнообразием
(разнобоем?) систем подвески?
Городища Афрасиаб, Пенджикент, Варахша, Калаи-Кахкаха I,
на которых открыты интересующие нас монументальные росписи,
располагаются на относительно небольшой территории, входившей
в состав раннесредневекового государства Согд и владения Устру-
шана (в настоящее время находятся на территории Узбекистана и
Таджикистана) (Гафуров Б.Г., 1972, с.291). Объекты с остатками
живописи датируются в пределах: от третьей четверти VII в. (или
первой четверти УП1в.-Афрасиаб)-до конца VIII-начала IX в. (Ка¬
лаи-Кахкаха I) и вписываются в отрезок времени, несколько пре¬
вышающий столетие. Пэтому разнообразие типов и вариантов сис¬
темы подвески, представленное в памятниках, располагающихся
на небольшой территории и в относительно короткий отрезок вре¬
мени, не может быть, на наш взгляд, объяснено с позиции «утили¬
тарного принципа полезности», оно, очевидно, не отражает этапы
эволюции клинков, во всяком случае, их хронологическую после¬
довательность. Смысл разнообразия можно понять, рассмотрев под¬
весные системы ножен с позиции их практической функции.
Меч в ножнах со слайд-скобой свободно перемещался по ремню.
Меч, висевший вертикально, на скаку ударял по ноге всадника, по
боку коня, поэтому, до вступления в ближний бой, воин прижи¬
мал его бедром, как показано в сцене охоты на кабана на золотых
пластинах из «Сибирской коллекции Петра I» (Завитухина М., 1990,
рис.4а). Воин должен был мириться с неудобством, причиняемым
428
мечом, ибо легкость его перемещения на ремне обуславливалась
характером его функционального использования. Длинный (кавале¬
рийский) меч (Хазанов А.М., 1971, с. 15) всадник не мог быстро
извлечь из ножен, этот акт составлял целую процедуру: левой ру¬
кой он выводил меч из-под бедра, отводил ножны в сторону, раз¬
вернув эфес, и, рывком вбок, извлекал клинок. Вертикальная под¬
веска кавалерийского меча на слайде применялась уже в скифское
время (Завитухина М., 1990, рис.4.а). Она же представлена и в по¬
гребениях сарматского времени (Хазанов А.М., 1971, с.24-27).
Палаш, подвешенный на двух боковых петлях наклонно, можно
считать прямым наследником «кавалерийского меча» (рис. 1,3-5). Он
переводился в боевое положение довольно просто: его фиксирован¬
ное положение позволяло извлечь клинок, лишь слегка придержав
ножны левой рукой. Удобство наклонной подвески и выигрыш во
времени при подготовке клинка к действию, несомненно, являлись
важным фактором в ближнем бою. Система с наклонной подвеской
ножен клинка утвердилась во 2-ой половине I тыс. н.э. как наиболее
совершенная, как элемент высокоэффективного кавалерийского
комплекса.
Подвеска на петлях двух выступов, расположенных по краям ус¬
тья ножен, имела определенный смысл: две узкие петли ограничи¬
вали возможность самопроизвольного перемещения орудия на рем¬
не, не лишая его подвижности. Сходная система использовалась в
пехотных подразделениях греков V в. до н.э. (Колпинский Ю.Д., 1970,
илл.225), а впоследствии и у римлян (до конца III в. н.э.?) (Амброз
А.К., 1986, 3, с.28). У сарматов она применялась для фиксирован¬
ного крепления короткого меча-кинжала (рис. 1,1).
Система с тремя отверстиями, расположенными под углом друг
к другу (петля-слайд-петля или три круглые петли) (рис. 1,11-13)
работала уже не в качестве замедлителя, но явного тормоза. Меч с
такой подвесной системой не мог свободно перемещаться по рем¬
ню (ремень, конечно же, был кожаным) и, стало быть, не мог
использоваться в конном бою; вероятно, он имел иное назначение.
Изобразительный материал представляет и несколько непонят¬
ные системы. Так мечи персонажей росписей Варахши «подвеше¬
ны» без слайда и без выступов, они просто «пририсованы» (?) по¬
верх портупейных ремней, кстати, необычно широких (рис.1,15).
Можно отметить и то, что Р-образные выступы, помещенные у
края ножен мечей из Афрасиаба, совершенно сходны с боковыми
выступами палашей (рис. 1,9,14). Точно так же, слайд в виде «цепоч¬
55-699
429
ки», составленной из трех ромбовидных фигур, напоминает пере¬
крестье палаша аналогичной формы (рис. 1,7 и 10).
Важно отметить и тот факт, что в одном комплекте вооружения
вертикально подвешенные мечи соседствуют с кинжалами (ножа¬
ми), крепящимися на принципиально иной основе, что представ¬
ляет, по сути, диахронное явление (рис. 1,14).
Любопытны изображения мечей с длинными утончающимися
клинками. Клинок такого орудия трудно представить в качестве бо¬
евого меча. Особенности вооружения персонажей росписей можно
отнести на счет переходных форм оружия (и систем подвешива¬
ния), отражавших этапы эволюции оружия. Таковые, несомненно,
имели место в реальной жизни. К переходным прежде всего можно
отнести «многопетельные» системы подвешивания, ибо они, не¬
сомненно, были рассчитаны на вариативное использование: «сво¬
бодное» для верхового и «фиксированное» для пешего бойца. Спо¬
соб действия такой системы демонстрируется в Афрасиабе, где меч
подвешен на слайде, а фланкирующие его выступы не используют¬
ся (рис. 1,9). Принципиально важно то, что «переходные» системы
соотносятся только с мечом и с оружием античных образцов. Оби¬
лие переходных форм, представленных в живописи, следует при¬
знать странным и невероятным, если только эту особенность воо¬
ружения не отнести на счет «самобытности» военного дела Согда.
Система наклонной подвески по времени создания самая по¬
здняя из рассмотренных, она наиболее совершенная, что доказа¬
но, отчасти, ее повсеместным распространением и тем, что она
сохранилась почти неизменной до начала XX в. Она представлялась
элементом высокоэффективного кавалерийского вооружения, т.е.
обладала всеми признаками стратегического оружия. Логично пред¬
положить, что подобные системы вооружения усваивались разви¬
тыми обществами достаточно быстро, поскольку обладание ими было
связано с проблемой выживания.
Необходимо помнить, что культура раннесредневековых горо¬
дов Средней Азии была синкретической и ряд компонентов, ее со¬
ставляющих, был привнесен кочевниками-тюрками. Следует доба¬
вить и то, что положение Согда между Ираном, с одной стороны,
и Степью, с другой, можно сравнить с положением «между моло¬
том и наковальней». Эти обстоятельства, надо думать, не позволя¬
ют рассматривать военное дело Согда с «изоляционистских пози¬
ций». Росписи Афрасиаба свидетельствуют о том, что население Согда
освоило инновации, но те же росписи указывают на то, что, наря¬
430
ду с новейшей, употреблялись и архаичные системы оружия (и сна¬
ряжения); обилие их, смешение деталей, пренебрежение к точнос¬
ти в воспроизведении деталей, требуют объяснения.
Можно предположить, что некоторая часть оружия в сценах рос¬
писей исполнена художниками по воображению или с пренебреже¬
нием к деталям, что не является в живописи чем-то необычным.
Другая часть, как о том позволяют судить факты, исполнена с на¬
туры.
Письменные источники, в частности, Фавст Бузанд в «Истории
Армении» (IV в. н.э.), свидетельствуют об использовании высоко¬
поставленными персонами из знати церемониального оружия (Ти-
рацян Г.А., 1960, с.474-486). Наршахи в «Истории Бухары» (X в.
н.э.), опираясь на ранние источники, свидетельствует, что «почет¬
ную стражу при бухарском дворе ежедневно несло 200 представите¬
лей молодой знати, являвшейся ко двору в обязательных для этой
знати регалиях - золотых поясах и мечах на перевязи» (Смирнова
О.И.,1970, с.46). В роли ритуального естественно представить ору¬
жие, вытесненное из сферы боевого применения. К такому выводу
пришел еще С.П.Толстов, анализируя ахеменидско-сасанидский
комплекс вооружения по памятникам официального прокламатив-
ного искусства (Толстов С.П., 1948, с.216). Не исключено, что имен¬
но такое оружие и представляют росписи.
Остается лишь гадать о реальных формах оружия ритуального,
созданного в подражание образцам многовековой давности. Архео¬
логические находки мало помогают в этом поиске. К ритуальным,
несомненно, относятся образцы великолепно украшенного оружия
из М.Перещепино, Глодос и Вознесенки (Амброз А.К., 1981, с.20,
рис.5), но они представляются оружием нового образца, это не мечи,
а палаши. Впрочем, следует помнить, что оружие и не только тро¬
фейное, приносилось в храмы в качестве даров богам, покрови¬
тельствовавшим воинам, где оно сохранялось длительное время. В
этом плане красноречиво свидетельствуют результаты раскопок храма
Окса (Южный Таджикистан), где было обнаружено большое коли¬
чество вотивного оружия (Пичикян И.Р., 1991, с.104-106).
Копирование оружия, хранившегося в храмах, стимулировалось,
вероятно, тем, что оно представлялось атрибутом божества и с пол¬
ным основанием могло быть использовано в обрядах героизации, в
мистериальных действиях и т.д. Последнее предположение имеет
любопытное подтверждение.
Персонажи, владеющие мечами с вертикальной подвеской, об¬
431
лачены в нераспашные одежды типа кафтана, отличные от одежд
прочих персонажей росписей. Это одежды архаичного покроя, вос¬
ходящего к образцам V в. до н.э., в росписях они «исполнены» из
нарядных дорогих тканей (Лобачева Н.П., 1979, с.35-38; Бентович
И.Б., 1980, с.200-202). Эти персонажи росписей, вооруженные ме¬
чами архаичного образца, находятся в центре ритуальных действий
или в заведомо мифологических сценах (Шишкин В.А., 1963,
табл.Х1У; Живопись..., 1954, табл.ХХХУ1). Оружие архаичного об¬
лика здесь не является чем-то случайным, особенным.
Исследование городской культуры раннего средневековья при¬
водит к пониманию того, что население городов обитало в сакра-
лизованном, мифологизированном мире, яркие образцы которого
представляли дворцы. Задаче создания сакрализованного простран¬
ства были подчинены архитектура и изобразительное искусство.
Стены дворцов покрывались живописными произведениями отнюдь
не бытового и исторического, но, преимущественно религиозно¬
мифологического содержания, и реальность в передаче мифологи¬
зированного мира достигалась широким использованием в живопи¬
си сюжетов и атрибутов далекого прошлого: реальность росписей
лежит в плоскости, далекой от реальной земной жизни.
Росписи, представлявшие собой декоративное оформление двор¬
цовых комплексов, датированы как часть архитектурных объектов
определенного археологического горизонта. На росписи, таким об¬
разом, перенесена хронологическая характеристика «вмещающего»
слоя. Датировку слоя мы не подвергаем сомнению.
Наше исследование приводит к выводу о том, что живописные
росписи были подчинены задаче воссоздания мифологизированно¬
го сакрального времени в сакрализованном пространстве дворца.
Художники-авторы этих живописных произведений, прибегали к
приему, традиционному для сакральных объектов: «снабжая» дей¬
ствующих персонажей архаичным оружием (имевшим статус сак¬
рального), «обряжая» их в одежды архаичного покроя, они этим
как бы перемещали героев-участников священнодействий в мифо¬
логическое время (Элиаде М., 1995, с.211). Ведь совершенно не слу¬
чайно в росписях противниками героев являются крылатые хищни¬
ки кошачьей породы (Шишкин В .А., 1963. табл.VI), гигантский
дракон, демоны, а среди героев пребывают божества (Беленицкий
А.М., 1973 илл.Н, 14, с.22,26). Не случайно, очевидно, и то, что
одежды героев, участников действий, украшены изображениями свя¬
щенных животных, являвшихся инкарнациями (воплощениями) бо¬
432
жеств зороастрийского (или митраистского) пантеона (Альбаум Л.И.,
1975, табл. XI-XVI, XVIII,LII,LVI; Луконин В.Г.,1969, с.95-97).
Изображения оружия, атрибутировавшие героев живописных
произведений, оказываются формально переведенными в разряд
исторических источников. В результате такой метаморфозы изобра¬
жения оружия оказываются вырванными из культурного контекста
эпохи, поэтому они не могут удовлетворять (научные) потребности
общества иной, во многом отличной эпохи. Этот вывод легко про¬
иллюстрировать на примере картины Рембрандта «Давид и Иона¬
фан» (Косидовский 3., 1969, с.304-305). Полководец Давид изобра¬
жен с саблей: в полотне великого художника XVII в. совместились
образ Давида, жившего в XI-X вв. до н.э. (Косидовский 3., 1969,
с.280, 314), личности мифологизированной, и образ сабли, создан¬
ной не ранее XVI в. н.э. Мы не можем считать саблю оружием биб¬
лейского Давида, равно как не имеем права предъявлять претензии
к художнику по поводу нарушения исторической достоверности.
Искусство древности, как и искусство любой эпохи, имеет свои
законы...
В заключение приходится констатировать, что без тщательного
изучения сюжетов росписей и их содержания, атрибуты их вряд ли
можно будет использовать в качестве надежного исторического ис¬
точника.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Альбаум Л.И., 1975. Живопись Афрасиаба. Ташкент.
Амброз А.К., 1971. Проблемы раннесредневековой хронологии Восточной
Европы // СА. № 2.
Амброз А.К., 1981. Восточноевропейские и среднеазиатские степи V- пер¬
вой половины VIII в.. // Степи Евразии в эпоху средневековья. М.
Амброз А.К., 1986а. Кинжалы V в. с двумя выступами на ножнах // СА. №3.
Амброз А.К., 19866. Кинжалы VI -VII вв. с двумя выступами на ножнах //
СА № 4.
Аржанцева И.А.,1983. Вооружение в росписях Калаи-Кахкаха I и его то-
харистанские параллели // Бактрия -Тохаристан на древнем и средневеко¬
вом Востоке. Тезисы докладов конференции, посвященной десятилетию
Южно-Таджикистанской археологической экспедиции. М.
Аржанцева И.А., 1987а. Раннесредневековые мечи Средней Азии и про¬
блема происхождения сабли //Древний и средневековый Восток. М.
Аржанцева И.А., 19876. Пояса на росписях Афрасиаба // ИМКУ. Вып.21.
Ташкент.
Беленыцкый А.М., 1973. Монументальное искусство Пенджикента. М.
Бентович И.Б., 1980. Одежда раннесредневековой Средней Азии // Стра¬
433
ны и народы Востока. Вып. XXII. М.
Гафуров Б.Г., 1972. Таджики. Древнейшая, древняя и средневековая исто¬
рия. М.
Джалилов А., 1956. Войско и вооружение согдийцев накануне и в период
борьбы с арабским нашествием // Изв. Отд. общ. наук АН Тадж.ССР. Вып.8.
Душанбе.
Живопись древнего Пянджикента, 1954. М.
Завитухина М., 1990. Золотая статуэтка конного лучника V-IV вв. до н.э. -
художественное произведение круга Сибирской коллекции Петра I // Со¬
общения ГЭ. Вып.ПУ. Л.
Киселев С.В.,1951. Древняя история Южной Сибири. М.
Колпинский Ю.Д., 1970. Искусство эгейского мира и Древней Греции.М.
Корзухина Г.Ф., 1950. Из истории древнерусского оружия // СА. XIII.
Косидовский 3., 1969. Библейские сказания. М.
Лобачева Н.П., 1979. Среднеазиатский костюм раннесредневековой эпо¬
хи (по данным стенных росписей) //Костюм народов Средней Азии. М.
Луконин В.Г., 1969. Культура сасанидского Ирана. Иран в III-V вв. Очерки
по истории культуры. М.
Мерперт Н.Я., 1955. Из истории оружия племен Восточной Европы //
САХХШ.
Могильников В.А., 1981. Тюрки // Степи Евразии в эпоху средневековья.
М.
Пичикян И.Р., 1991. Культура Бактрии. Ахеменидский и аллинистический
периоды. М.
Распопова В.И., 1980. Металлические изделия раннесредневекового Со-
ща.Л.
Савинов Д.Г., 1984. Народы Южной Сибири в древнетюркскую эпоху. Л.
Смирнова О.И., 1970. Очерки из истории Согда. М.
Тирацян Г.А., 1960. Уточнение некоторых деталей сасанидского вооруже¬
ния по данным армянского историка IV в.н.э. Фавста Бузанда // Исследо¬
вания по истории культуры народов востока. Сборник в честь академика
И.А.Орбели. М.-Л.
Толстов С.П., 1948. Древний Хорезм. М.
Хазанов А.М., 1971. Очерки военного дела сарматов. М.
Худяков Ю.С., 1979. Основные понятия оружиеведения // Новое в архео¬
логии Сибири и Дальнего Востока. Новосибирск.
Худяков Ю.С., 1984. Вооружение древних тюрок Центральной Азии //
Проблемы археологии степей Евразии. Кемерово.
Худяков Ю.С., 1986. Вооружение средневековых кочевников Южной Си¬
бири и Центральной Азии. Новосибирск.
Шишкин В.А., 1963. Варахша. М.
Элиаде М., 1995. Аспекты мифа. М.
434
Рис. 1. 1 - способы ношения мечей сарматскими воинами; 2 - способ
использования меча всадником в скифское время; 3-5 - палаши; 6 -
наконечник ножен палаша; 7-15 - мечи; 16-20 - бутероли ножен ме¬
чей; (1 - по А. М.Хазанову, 1971; 2 - по М.П.Завитухиной, 1990; 3 -
5,11,12, 15-20 - по И.А.Аржанцевой, 1987 а; 6 - по В.И.Распоповой,
1980; 14 - по И.А.Аржанцевой, 1987 б; 13 - по А. К.Амброзу, 1971)
435
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
АО- Археологические открытия.
АЭБ - Археология и этнография Башкирии.
ВАУ - Вопросы археологии Урала. Свердловск.
ВХУ - Вестник Харьковского университета.
ГИМ - Государственный исторический музей, Москва.
ГЭ - Государственный Эрмитаж, СПб.
ИМКУ - История материальной культуры Узбекистана.
ИЭ - Институт этнографии АН СССР.
КЕС - Культуры евразийских степей второй половины I тысячелетия
н.э. Самара, 1996.
КСИА - Краткие сообщения Института археологии АН СССР.
КСИИМК - Краткие сообщения Института истории материальной
культуры АН СССР.
КЧМ - Крачаево-Черкесский музей.
МАИЭТ - Материалы по археологии, истории и этнографии Таврии.
Симферополь.
МАД - Материалы по археологии Дагестана.
МАР - Материалы по археологии России.
МИА - Материалы и исследования по археологии СССР.
МНИИИЯЛЭ -Мордовский научно-исследовательский институт
истории, литературы и экономики.
МЭ - Материалы по этнографии.
ОНУ - Общественные науки Узбекистана.
РА - Российская археология.
РФ ИИАЭ - Рукописный фонд Института истории, археологии и
этнографии Дагестанского НЦ РАН.
СА - Советская археология.
САИ - Свод археологических источников.
СНВ - Страны и народы Востока.
ТРУАК - Труды Рязанской Ученой архивной комиссии.
La verre... La verre de l»antiquite tardive et du haut moyen age Val d»oise,
1995.
436
Содержание
От редколлегии 3
Ковалевская В.Б. Применение компьютерного
картографирования для решения хронологических вопросов
(по раннесредневековым материалам Европы) 4
Гавритухин И. О., Малашев В.Ю. Перспективы изучения
хронологии раннесредневековых древностей Кисловодской
котловины 28
Матвеева Г. И. Памятники лбищенского типа - ранний этап
именьковской культуры 87
Казаков Е.П. Коминтерновский II могильник в системе
древностей эпохи тюркских каганатов 97
Богачев А.В. Кольцевые подвески с выпуклинами I тыс. н.э 151
Семыкин Ю.А. Материалы к истории металлургии железа
эпохи средневековья Среднего Поволжья 167
Руденко К А. Малополянское V селище 185
Петренко А.Г. К истории хозяйственной деятельности
населения Нижнего Прикамья I тыс. н.э 198
Сташенков Д.А. Евразийская мода в эпоху раннего
средневековья (к постановке проблемы) 213
Барынина Т.В., Иванов В,А, Военно-политическая история
Евразийских степей как фактор формирования материальной
культуры средневекового населения Южного Урала
I тыс. н.э. 232
Измайлов И.Л. К истории сложносоставного лука населения
Среднего Поволжья и Нижнего Прикамья конца VII 1-Х вв 242
Святкин С.В. Относительная хронология мордовских
боевых топориков-чеканов VIII - XI вв 260
Гаджиев М. С, О хронологии красноангобированной керамики
северо-восточного Кавказа 267
Букина О.В. Датировка погребений рязано-окских
могильников, содержащих остатки трупосожжений 277
Расторопов А.В. Проблемы хронологии археологических
памятников второй половины I тыс. Верхнего Посуръя
и Примокшанья 288
437
Овсянников В.В. Развитие вооружения в лесостепном
Приуралье во второй пол. I тысячелетия н. э 295
Любчанский И.Э. Хронологические аспекты комплексов
«курганов с усами» Евразийской степи 303
Костюков В.П. О хронологической позиции поминальных
оградок Южного Зауралья 311
Боталов С.Г. Раннетюркские памятники
урало-казахстанских степей 321
Боталов С.Г., Бабенков К.Н. Памятники VIII-IX вв.
горно-лесного Урала и лесостепного Зауралья 331
Аксенов В. С.у Михеев В.К. Крымский импорт и хронология
некоторых салтовских памятников верховий
Северского Донца 344
Крыганов А.В. Нетайловский могильник на фоне
праболгарских некрополей Европы 358
Иванов А,Г, Оригинальные женские пояса VIII-XI вв.
из Северного Прикамья 366
Морозов В.Ю. Использование находок сасанидских монет для
хронологии археологических памятников Поволжья и Прикамья.378
Тихонов Н.А.у Орфинская О.В. Стеклянное зеркальце
из Нижне-Архызского аланского погребения
эпохи раннего средневековья 387
Демаков А.А., Фоменко Д.А. К проблеме идентификации
сенмурва 393
Самашев 3. С Одежда и прически средневековых номадов
Центральной Азии по данным петроглифов 406
Мотов Ю.А. О датировке мечей с настенных росписей
раннесредневековых городов Средней Азии 424
438
Самарский областной
историко-краеведческий
музей им. П. В. Алабина
основан 13 ноября 1886 года по решению городской думы. Основателем и
руководителем музея был самарский городской голова
Петр Владимирович Алабин (1824 - 1896 гг.).
В собрании музея сегодня имеется свыше 200 тысяч музейных предме¬
тов. Это богатые археологические, естественно-научные коллекции (па¬
леонтологическая, минералогическая, зоологическая, ботаническая), выра¬
зительные историко-бытовая и этнографическая коллекции. Интересны
нумизматическая коллекция, редкой книги XVIII-XIX, документов XVIII-XX
веков, холодного и огнестрельного оружия России, а также стран Запада
и Востока (от XVI века до II Мировой войны).
Основные экспозиции музея: «Самарский краеведческий музей - шаги
истории», «От каменного века до Золотой Орды», «От крепости Самара
до губернского города», «Куйбышевская область в годы Великой
Отечественной войны 1941-1945 гг.», «Возвращенные имена: о жертвах
сталинских репрессий 30-50 гг.», «Жизнь минералов”, “Связанные одной
цепью ”.
Они располагаются в зданиях, являющихся памятниками архитектуры
XX века: здании бывшего филиала Центрального музея В. И.Ленина
(Ленинский Мемориал г по стр. 1989 г.) и бывшем купеческом особняке
Курлиных (в стиле модерн, постр.1900 г., арх. А.У.Зеленко).
В главном здании имеются выставочные залы площадью до 1000 кв. м.,
кинолекционный зал на 270 мест, библиотека на 30 тыс. книг, кафе на 40
мест.
Музей имеет четыре филиала: Дом-музей “Квартира семьи Ульяновых
в Самаре” , Дом-музей В.И.Ленина в Алакаевке, Дом-музей крупнейшего
полководца гражданской войны М.В. Фрунзе, Музей истории города
Новокуйб ышевска.
Адрес музея: Самара 443041, Ленинская 142.
Тел.: (8462) 32-28-89, (8462) 33-35-16, (8462) 33-47-80
факс: (8462) 32-21-02
E-mail: root @ museum.samara.su
http://www. museum, samara, ru
439
Региональная программа национально-
культурного возрождения народов России
на территории Самарской области
"ВОЗРОЖДЕНИЕ"
Основные направления программы:
1. Восстановление историко-культурного потенциала
области
2. Формирование региональной образовательной
системы
3. Формирование единого информационного
пространства
4. Прогнозирование этнополитических, этносоциальных
и этнокультурных процессов
5. Организация и материально-техническое
обеспечение национально-культурного возрождения
народов области
Наш адрес: 443010\ г. Самара, у л Молодогвардейская, 210
к.316
телефон: (8462) 32-84-83
Подписано в печать 30.03.98 г. Формат 60x84 1/16.
Объем 27,5 п. л. Уч.-изд. л. 27,6. Тираж 420 экз.
Печать офсетная. Бумага мелованная. Заказ №699.
ОАО “ПО “СамВен", 443099, г. Самара, ул. Венцека, 60.