П.И.МАРИКОВСКИИ
МУРАВЕЙ-ЖНЕЦ
Алма-Ата
МУРАВЕЙ-ЖНЕЦ
Зимою на солнечных склонах холмов снег держится недолго. Несколько ясных
дней, дуновение сухого ветра пустыни — и от белого покрывала ничего не остается.
По обнаженной земле перепархивают стайки зазимовавших жаворонков, бегают
горные куропатки — кеклики. Изредка, степенно вышагивая и зорко осматриваясь
вокруг, пройдут осторожные дрофы. Над согретой землей летают мелкие
светло-желтые цикадки, какие-то мухи носятся между сухих кустиков, реют в воздухе
черные с роскошными мохнатыми усами комарики. И хотя кругом на северных
склонах лежит глубокий снег, холодно и синие тени скользят по ложбинам, здесь
теплится своя, особенная зимняя жизнь.
В такое время около небольших плоских холмиков копошатся муравьи. Это
самое многочисленное в пустыне племя, муравьи-мессоры, или, как их еще называют,
муравьи-жнецы. Их легко узнать и отличить от других муравьев. Голова и брюшко
жнецов почти одинакового размера, круглые с блестящей лакированной
поверхностью. Грудь узкая, сжатая с боков. Брюшко прикрепляется к груди сильно
узловатым стебельком. Жнецы бывают разных размеров.
В одном муравейнике есть и великаны, достигающие длины почти целого
сантиметра, и карлики, едва больше двух-трех миллиметров. Сейчас муравьи очень
вялы, медлительны, неповоротливы: ведь солнце не столь уж щедро, да и ветер
холоден. Их всего немного: два-три десятка из большой многотысячной семьи. Чем
они занимаются?
На этот вопрос не так уж трудно ответить, стоит лишь посидеть немного над
муравейником с лупой в руках. Вот один из муравьев не спеша выбирается из своего
подземного царства и волочит в сильных челюстях другого муравья.
Муравьи нередко носят друг друга и чаще всего на поверхность вытаскивают
тех, кого желают заставить заниматься делами. Но у муравья ноши ноги
неестественно выкручены в разные стороны, один усик поломан и челюсти застыли в
смертельных судорогах. Муравей мертв. Похороны его не сложны. Вяло отковыляв от
муравейника около метра, муравей бросает мертвеца и также не спеша возвращается
обратно. Навстречу ему ползет другой похоронщик.
От чего же погибли муравьи-мессоры? Надо внимательно на них посмотреть в
лупу с сильным увеличением. Да ведь это старики! От острых зубчиков на челюстях
почти ничего не осталось, они сточены долгой работой. Больше всего от старости
гибнут муравьи зимой и весной. Впрочем, иногда наступает настоящий мор от
заразной болезни, и тогда похоронная процессия тянется нескончаемой вереницей.
Но не только в этом заключается зимняя работа на поверхности муравейника.
Большие крепкие муравьи вытаскивают тоненькие светло-зеленые росточки каких-то
растений и относят их в сторону. Пока земля влажна, росток легко выдергивается
вместе с семечком и корешком. Потом, летом, тяжело заниматься прополкой, и
сколько ни скусывай ростки, оставшиеся корешки будут бесконечно посылать все
новые и новые.
Борьба с сорняками на холмике — важная работа. Он всегда должен быть чист от
трав. Ведь в нем располагаются камеры, в которых в летние солнечные дни
прогреваются личинки и куколки, и всякое его затенение недопустимо.
Заходит солнце, оголенные холмы покрываются иголочками инея, мороз
сковывает землю, и все живое замирает. В щелки земли и под камешки прячутся
маленькие желтые цикадки, мухи забираются в глубокие трещины, замерзают
ветвистоусые черные комарики, и муравьи спускаются вниз в свои глубокие и теплые
подземные жилища.
Наступает весна. С каждым днем преображается пустыня. Голая земля
покрывается короткой зеленой травой. Еще несколько дней и она сплошной ковер из
красных маков. Все живое пробудилось и спешит жить до прихода жаркого сухого
лета. На каждой травинке, под каждым камешком ощущается биение жизни. Во всех
направлениях мчатся крупные жуки-чернотелки, не спеша, мелко семеня ногами,
ползут мокрицы. Мечутся пауки-ликозы, гоняясь за добычей. Всюду мелькают
муравьи самой различной внешности. В воздухе толкутся комарики. Проносятся
какие-то быстрокрылые бабочки, а в цветах — засилие разных любителей пыльцы и
нектара. Между кустиками быстро перебегают шустрые ящерицы, за ними неслышно
скользит стрела-змея. Крупные черепахи вышагивают неуклюжими ногами. В
воздухе парят орлы, доносятся крики стремительных чернобрюхих
какой поспешностью
вытаскиваются
наружу комочки
земли. Пока почва
влажна и легко
поддается
челюстям, идет
спешный ремонт и
строительство
подземных залов,
ходов и галл ерей.
И тут по-разному
поступают жнецы. Некоторые разбрасывают землю равномерно во все стороны, и от
сов местной работы постепенно образуется большой округлый холмик. Другие,
особенно те, кто поселился на ровных солончаках, укладывают вынесенную землю в
строгом порядке вокруг единственного отверстия — входа. От этого получается
аккуратная воронка, и она приносит немалую пользу муравейнику. Если пойдет
рябков-бульдуруков; слышно далекое курлыканье журавлей.
А какое оживление в муравейниках мессоров! С
дождь и на поверхности солончака образуется слой жидкой грязи, муравьям не
страшно наводнение, их жилище защищено надежной плотиной.
Впрочем не всегда от вынесенной земли над муравейником образуется холмик.
На открытых местах, где часты пустынные ветры, а почва едва прикрыта редкой
растительностью, частицы земли, вытащенные муравьями, развеваются во все
стороны. Зато какие большие холмы возникают где-нибудь на солончаках, покрытых
корявыми и приземистыми кустиками солянок. Здесь влажные комочки склеиваются
друг с другом и, защищенные солянками, постепенно накапливаются в большой
бугор, диаметром около полутора метра и высотою в половину метра.
Нелегко муравьям работать в сухой и твердой почве пустыни. Тут сразу не
откусишь комок. Нередко приходится скоблить почву и, собрав мелкие частицы
земли, тащить наружу. В этом деле муравью помогают длинные густые щетинки,
настоящая борода, торчащая на нижней поверхности головы под челюстями.
Щетинки поддерживают рыхлый комок земли снизу, челюсти — с боков и сверху.
За две-три недели весны некоторые травы уже принесли урожай, и потянулись за
ним вереницы сборщиков. Вот они замечательные, почти прямолинейные
муравьиные дороги, проложенные во все стороны от муравьиного холмика. По ним
тянется нескончаемый поток маленьких тружеников. Одни несут свою добычу —
зерно какой-либо травы, другие мчатся налегке за нею.
Дороги мессоров всегда очищены от растений, сухих палочек, мелких комочков
и хорошо заметны среди буйной зеленой растительности пустыни. По гладким
дорогам гораздо легче и быстрее передвигаться и нести ношу, чем через густой лес
травинок, ущелья между бороздами и горы камней. Хорошие дороги — непременное
условие жизни каждого большого муравейника, и муравьи следят за ними, убирают с
них различный хлам, а великое множество маленьких ног с острыми коготками без
устали шлифуют почву и постепенно делают ее гладкою.
Длина дорог бывает различной и зависит от того, как далеко приходится
муравьям ходить за урожаем. Муравьи-жнецы —
любители большого разнообразия семян и иногда в
поисках какого-либо особенно привлекающего
растения проводят свои тропинки на сто и даже
более метров, и уж если где-нибудь в ложбинке
между холмами растет небольшая куртинка дикого
пырея, охотники до крупных и вкусных семян
обязательно протопчут к нему свой путь.
По дорогам и легко находить муравейники.
Наткнешься на такой оживленный тракт и
всматриваешься, куда бегут порожние муравьи, а
куда с ношею.
Иногда здесь, над дорогами, на тонких
паутинных нитях, будто семафор, висит маленькое гнездышко-шапочка молодого
ядовитого паука каракурта, В нем сидит, сжавшись в комочек, сам хозяин. Как только
добыча запутается в мелких нитях ловушки, паучок преображается, шустро
выскакивает из засады, и тогда не спастись муравью-неудачнику.
Какой же урожай снимают муравьи-жнецы? Пожалуй, ног ни одного растения, с
которого не собирали бы дань мессоры. Тут и рогатые семена цератокарпуса,
которого не любят домашние животные, крылатки саксаула, покрытые белым пушком
семена терескена и даже черные зерна ядовитейшей для насекомых солянки —
анабазиса. Но самый лакомый урожай — это зерна злаков. Им отдается явное
предпочтение.
Ранней весною, когда еще мало созрело семян, муравьи тащат в свои
муравейники маленькие круглые листочки приземистой травки — пустынного
клевера — тригонеллюма. Тогда дороги представляют странное зрелище: каждый
муравей несет по круглому листочку, подняв его над головой высоко, как зонтик, и
вся колонна носильщиков, как живая извивающаяся зеленая лента.
В заготовке провианта парит разделение труда. Разведка новых, еще не
убранных плантаций, перенос в подземные кладовые урожая, очищение семян от
оболочки и, наконец, вынос шелухи наружу — всем этим занимаются
соответствующие «специалисты». Вот только неясно, всегда ли каждый муравей
исполняет только одно свое дело, или, в зависимости от обстановки, роли могут
меняться. Скорее всего, что последнее.
Муравьи-жнецы не такие уж строгие вегетарианцы, как о них думают, и если
иногда случается какому-либо насекомому забрести на холмик муравейника, среди
них обязательно найдется какой-нибудь наиболее смелый, схватит незнакомца за
ногу, усик или другую часть тела и уже ни за что не отпустит. К смельчаку примкнут
другие, и тогда чужаку несдобровать. Долго, несколько часов будут теребить и рвать
челюстями несчастное насекомое, прежде чем его убьют и растащат на части. Жнец
бессилен в охотничьем промысле, у него нет химического оружия: едкой муравьиной
кислоты или жала с ядовитой железой, а одними челюстями много не сделаешь.
Все же, по-видимому, таким разбоем могут заниматься только немногие из
большой семьи муравейника, и в то время как с
забредшим на муравейник насекомым происходит
ожесточенная битва, остальные совершенно
равнодушно следуют мимо своим путем по
протоптанным и гладким дорогам. Странные
хищнические наклонности объясняются, по всей
вероятности, тем, что несколько живущих в
муравейниках самок нуждаются в белках и им,
кроме растительной, полезна животная пища. Ведь
самкам приходится откладывать много яичек.
Может быть, усиленное белковое питание
необходимо также и развивающимся личинкам.
Трудолюбие муравьев-жнецов издавна
привлекало внимание различных народов. В
глубокой древности царь Соломон говорил своим нерадивым подчиненным: «Пойди к
муравью, ленивец, посмотри на действие его и будь мудрым. Нет у него ни
начальника, ни приставника, ни повелителя. Но он заготовляет летом хлеб свой,
собирает во время жатвы пищу свою». Женщинам он советовал: «Вы, матери, идите к
муравью, взгляните на пути его и будьте мудры».
В древне-иудейском государстве в голодные годы раскапывали муравейники,
добывая урожай, собранный силами многочисленных тружеников. В те далекие
времена даже существовал закон, по которому разрывать муравейники ради зерен
разрешалось только самым бедным.
В ложбинке между каменистыми холмами Курдайского хребта журчит
небольшой ручей. Вокруг него теснятся густые зеленые травы. Всего лишь только
полкилометра бежит по камням ручей и снова исчезает в жаркой почве пустыни. Это
место мне хорошо знакомо. Здесь я знаю все муравейники и, останавливаясь у ручья,
проведываю своих знакомых, некоторых из них подкармливаю крошками белого
хлеба. Какое тогда происходит столпотворение! Один за другим выскакивают наружу
муравьи. Несколько сотен черных тружеников облепили со всех сторон крошки
хлеба, теребят их челюстями и тащат к входу в муравейник. Тут никак не обходится
без заминок, и обязательно найдется муравей, который застрянет во входе с
непомерно большим кусочком. Тогда образуется пробка, и суматоха еще более
усиливается. Через час все крошки затащены под землю, а взбудораженный
муравейник постепенно успокаивается.
Регулярно подкармливая один и тот же муравейник, я заметил, насколько
быстро муравьи научились расправляться с этой, по-видимому, очень лакомой
добычей. Если раньше муравьи были очень неорганизованны, и, хватая большие
кусочки, пытались тащить каждый по-своему то вскоре они стали применять
совершенно иную тактику. Наступило разделение обязанностей: один хватал кусочек
и тянул к себе, другой, действуя челюстями, как ножницами, разрезал его на части,
так что у каждого рано или поздно получалась посильная ноша.
Однажды, возвращаясь домой из дальней экспедиции, я покрошил муравьям
черствый серый хлеб — другого не было. Как обычно, муравьи предприняли
энергичную заготовку, но вскоре же прекратили её. Еще через некоторое время все
захваченные крошки хлеба были выброшены обратно на поверхность земли. Хлеб не
понравился. Этот же самый хлеб был расхвачен муравейником другим, никогда не
получавшим такого приношения. Очевидно, первый муравейник в какой-то мере стал
избалованным и научился разбираться в сортах хлеба.
Муравьи разных видов умеют понимать друг друга. Быстроногий узкобрюхий
муравей-бегунок, также строящий подземные убежища, отъявленный хищник,
разбойник и отличный разведчик, всегда появлялся у холмика муравейника, который
я подкармливал хлебом. Необыкновенное оживление муравьев-жнецов, конечно, не
было напрасным. Очевидно, добыча, вокруг которой крутились муравьи, была очень
вкусна. Не попробовать ли и самому раздобыть кусочек для своего муравейника.
Поколачивая усиками и совершая резкие броски в разные стороны, он пытался
утащить крошку хлеба, хватая ее челюстями. Это ему долю не удавалось. Жнецы
замечали воришку и набрасывались на него. Быстроногий бегунок все же улучил
момент, схватил никем не замеченный кусочек и помчался с ним к себе домой. Зачем
хищнику понадобился хлеб? Я еще раньше не раз подсыпал крошки хлеба к выходу
муравейника узкобрюхого бегунка, и никто на них не обратил внимания. Воровство
было совершено просто из-за подражания: «Если все тащат кусочки какого-то
лакомства, то почему бы и мне не поживиться».
Выкроив свободное время, я подолгу засиживался над муравейником. Занятие
это никогда .не проходило безнаказанно. Мессоры забирались на меня и выискивали
место, куда можно было бы вцепиться челюстями. Муравьи отлично разбирались в
своем посетителе, ни один не тратил попусту времени и никогда не пытался кусать
одежду. Защитнику своего жилища была непременно нужна голая кожа. Можно было
терпеть, если бы кусали единичные муравьи. Но вскоре по муравейнику каким-то
путем передавался сигнал тревоги, и из подземного входа выскакивала целая армада
защитников и широким фронтом ползла на встречу. Тогда приходилось бросать
наблюдение и отряхиваться от свирепых кусак.
Но укусы, полученные от муравьев, быстро забывались, и вновь тянуло прилечь
около оживленно снующих муравьев. И тогда под луной нередко открывались
интересные вещи.
Вот из муравейника показывается большой солдат. Он несет в челюстях другого
муравья, сжавшегося комочком. Побродив по холмику, он спустился на одну из
дорожек, по которой бегут заготовители урожая, и оставляет там свою ношу. Комочек
расправляется, муравей лениво шевелит усами, начинает чистить свое тело. Вначале
с помощью специального гребешка на передних ногах он тщательно расчесывает
щетинки на усиках, снимая с них пыль. Потом очищает ноги: их он облизывает
ротовыми придатками. В последнюю очередь с помощью ног приводятся в порядок
грудь и брюшко. Туалет закончен, и муравей направляется вместе со всеми на работу,
за семенами.
Зачем этого муравья понадобилось выносить на поверхность? Может быть, это
какой-нибудь особенный лентяй, или количество муравьев, занятых на уборке
урожая, было недостаточно, требовалось для этого снять с другой работы с помощью
такого весьма оригинального приема?
На поверхность выносятся мертвые муравьи. Все это большей частью крупные
солдаты. У каждого погибшего муравья в челюстях остатки каких-то маленьких
муравьев, Защищая свой муравейник от лилипутов-воришек, муравьи-жнецы
погибли, отравленные кислотой своих противников. Маленькие муравьи
принадлежат к, так называемым, муравьям-ворам. Они поселяются в чужих
муравейниках, пристраивая свои мелкие и недосягаемые ходы к жилищу крупных
муравьев. Муравей-воришка оказался к тому же еще очень ядовитым.
В сторонке от муравейника три муравья-мессора сцепились челюстями, и
каждый настойчиво тянет противников в свою сторону. Самый крупный, казалось,
способен победить в этом странном соревновании. Но тот, что меньше всех ростом,
юрок, силен и, уцепившись ногами, пересиливает крупного муравья. Проходящие
мимо муравьи ненадолго задерживаются около борющихся и, потрогав их усиками,
уходят по своим делам.
Я пытаюсь осторожно расцепить муравьев. Потревоженные, они сами быстро
бросают друг друга, разбегаются в стороны и потом скрываются во входе жилища.
Враги так легко не расходятся, да и если бы из них был кто-нибудь чужой, то ему не
удалось бы так запросто проникнуть в муравейник. Что же это такое — драка, игра
или добродушное состязание в силе?
Один муравей торопливо забегал кругами сбоку холмика и своим необычным
поведением собрал около себя кучку любопытных. Потом лихорадочными
движениями он стал рыть норку. Толпа соплеменников увеличилась. Один за другим
муравьи ощупывают роющего норку. Они как будто в недоумении: зачем здесь сбоку
холмика нужен ход под землю. Наконец странному муравью начинает помогать один
муравей, к нему присоединяется другой, третий, четвертый, и когда их скопляется
целая компания и уже вырыта небольшая ямка, зачинщик отскакивает в сторону,
спешно чистит свои усики и убегает. Те, что принялись рыть, потеряв заправилу,
один за другим бросают свое занятие. Посте пенно собравшаяся толпа муравьев
редеет, все направляются по своим телам.
Что же это такое. Тоже игра, или шутка?
Во входе муравейника образовалась пробка. Кто-то там толпится и что-то
делает. Наконец пробка прорвана: несколько крупных муравьев вытаскивают
большую крылатую самку. Сейчас, я знаю, не время разлета крылатых самок, и,
следовательно, никак эта самка не могла оказаться чужою, попав сюда из другого
муравейника. Поведение муравьев становится загадочным. Оттащив самку в сторону,
муравьи оставляют ее в покое. Самка поправляет свой потрепанный костюм,
приглаживает усики, расправляет крылья, торопливой походкой вновь направляется в
муравейник и скрывается во входе.
Через несколько минут все повторяется сначала, и самку снова вытаскивают
наружу. Неудача не обескураживает самку, и она совершает свои настойчивые
попытки возвратиться обратно. Поведение швейцаров с каждым разом становится все
грубее, и вот, оттащив ее в сторону, муравьи приступают к кровавой расправе:
отгрызают сперва крылья, потом отделяют от груди брюшко и в последнюю очередь
голову. За что крылатая самка заслужила изгнание из муравейника и казнь?
Отзвенели весенние песни пустыни, отцвели роскошные цветы, солнцем сожгло
землю, и стала она сухая, жесткая и колючая. Все живое попряталось в глубокие
щели, трещины и норы, залезло под камни. Со зрели на сухих растениях семена в
чешуйках, колючках, пушинках, коробочках и разных чехольчиках и. раскачиваясь от
жаркого ветра, позвякивают и шуршат друг о друга. Над горизонтом нависает сизая
дымка, колышутся в жарких испарениях дальние горы, отражаясь в миражах.
Опустели холмики муравьев-жнецов, и будто вымерли все муравейники. Что с
ними стало? Ведь вокруг такой богатый урожай семян!.. Нет, ничего не случилось с
муравьями-жнецами. Всю ночь напролет они трудятся, запасая себе корм, но зато на
весь знойный день ходы наглухо закупориваются землею, и муравьиный холмик
становится безжизненным.
Наверное, хорошо и прохладно там в подземных муравьиных жилищах. А здесь
тело жжет немилосердное солнце, яркие лучи слепят глаза, во рту сухо и хочется
пить. Но вокруг плоская жаркая пустыня, выжженная солнцем, сизая дымка на
горизонте и обманчивые озера миражи. Нет нигде воды, чтобы утолить жажду.
И тут внезапно зарождается мысль: «Что же пьют муравьи-жнецы!» Ведь они
питаются только самыми сухими семенами. Откуда они берут воду? Неужели жизнь в
пустыне научила их обходиться без воды, и они не страдают от жажды? Ведь им
приходится так много работать в сухом и жарком климате пустыни. Эта мысль не дает
покоя. Чтобы найти ответ, нужно разрыть муравейники, посмотреть, как они
устроены.
Сухая почва пустыни с трудом поддаётся лопате. Клубы тонкой белой пыли
поднимаются из ямы. Горят ладони от непривычной работы, тело обливается потом.
Сбоку муравейника мы выкапываем яму. Потом землю срезаем вертикальными
пластами, и муравейник предстает перед нами в разрезе. Вот холмик, пронизанный
многочисленными плоскими камерами. Они близки к поверхности земли, хорошо
нагреваются. В них муравьи содержат свои яички, личинки и куколки. Здесь много
больших, крупных куколок. Это будущие крылатые самки и самцы. Они особенно
нуждаются в тепле. Без прогрева им не успеть развиться к необходимому сроку.
Вытянутые в горизонтальном направлении камеры спускаются глубоко книзу.
Как ловко устроены камеры! Их свод строго полусферический. По прочности такая
форма потолка наиболее выгодная. Пол же строго горизонтальный, совершенно
ровный и гладкий. Будь он с небольшим наклоном, круглые куколки скатывались бы
в одну сторону, стукаясь друг о друга. Плоских камер вначале много, потом
становится меньше, и все их расположение напоминает конус, направленный
вершиной книзу. Здесь, в конусе камер, можно выбрать, по желанию комнаты с
разным климатом. Если прохладно, куколки и личинки располагаются в самых
верхних этажах, поближе к солнцу, стало жарко — их перемещают пониже. В
нестерпимую жару, в разгар знойного лета, личинки и куколки складываются на
глубине метра. И там достаточно тепла для развивающегося потомства. Все
горизонтальные камеры связаны между собою тоннелями. Они строго вертикальны и
не имеют никаких изгибов или заворотов. Прямой ход самый кратчайший и,
следовательно, наиболее экономный путь между камерами.
Вот яма уже выкопана на глубину двух метров. Теперь гак тяжело из нее
выбрасывать землю. Нелегко и выбраться наверх, да и спускаться трудно. А
муравейнику все еще нет конца, Горизонтальные камеры как будто закончились, и
теперь книзу идут только одни вертикальные ходы. Но как далеко они спускаются?
Давно уже прокопан плотный лёсс, пройден участок зернистого песка, и вот лопата
ударяется о что-то твердое. Это слой крепкой, слежавшейся, как камень, плотной
глины. И через нее идут вертикальные ходы. Как только их проделывали бедные
жнецы-землекопы!
Теперь муравьев стало значительно меньше. Подавляющее большинство
защитников муравейника выброшено наверх, перемешано с землею, их дружные ряды
расстроены. Но из глубоких ходов все еще прибывает подкрепление, и кое-кто,
вцепившись в кожу, кусается своими мощными челюстями.
Вертикальные ходы, по которым из-под земли ползут муравьи, не одинаковы.
Некоторые из них на разрезе правильно круглой формы, другие же овальные.
Казалось бы, эта черта случайна и не имеет большого значения. На самом же деле не
так. Овальные ходы — двухпутные дороги. По ним могут идти только два потока
муравьев, и три муравья сразу на одном уровне уже не способны разминуться.
Круглые ходы более благоустроенные дороги. По ним может идти сразу четыре
потока. Овальные ходы сделаны позже, и они не столь совершенны.
Наиболее старые вертикальные ходы покрыты твердым темным веществом. Это
экскременты, которые используются как дорожный строительный материал. Стенка
хода, смазанная экскрементами, становится очень прочной, как бы покрытой
асфальтом.
Но где же находятся запасы, где тот урожай семян, который так заботливо
собирался муравейником? Ведь не попусту же во все стороны проведены такие
отличные дороги. Запасы муравейника находятся где-то глубже. Но как глубоко они
спрятаны!
Один муравейник расположен на самом краю обрывистого берега речушки
Копалысай, вытекающей из гор Анрахай в обширную пустыню Джусан-Дала. Здесь
высота берега не более двух метров. Неужели вертикальные ходы опускаются ниже
уровня поверхности ручья, ведь там почва должна быть пропитана водою. Вот где,
пожалуй, удастся докопаться до конца муравейника и посмотреть его запасы.
Разрывать обрывистый берег нетрудно, землю не надо выбрасывать наверх и
достаточно лишь сваливать ее в сторону реки. Здесь в этом гнезде конус
горизонтальных камер немного суживается и на глубине полутора метров начинает
расширяться.
Давно кончился сухой слой почвы, и к лопате уже прилипает влажная земля.
Вскоре земля становится совсем мокрая, а запасов все нет, и горизонтальные камеры
пустые: неужели муравейник ниже водоносного слоя? К чему это? Вот пни, наконец,
камеры, набитые разнообразнейшей снедью, очищенной от шелухи. Тут и зерна
пшеницы, принесенные с ближайшего посева, и семена лебеды, житника, и многих
других растений. Все они устилают полы камер. Запасы пищи совсем не занимают
специальных помещений, в которые имеют доступ лишь немногие. По зернам
свободно и беспрепятственно ползает множество муравьев.
Но самое интересное в том, что запасы зерна расположены в наиболее влажном
слое земли, ниже его находится уже вода, а в ямку, сделанную лопатой, моментально
набегает мутная жидкость. Кое-где вертикальные ходы спускаются в водоносный
слой, как настоящие колодцы заполнены водой и, возможно, были выкопаны, когда
уровень воды в речке понижался и земля становилась сухой.
Все зерна лежат на мокром полу и совершенно мокрые. Ну какой же заботливый
хозяин будет держать свой урожай в сырой кладовой? И самое необыкновенное —
почему мокрые зерна не прорастают?
Так вот как вы устроились, исконные жители жаркой пустыни! Вот как вы
научились строить себе прохладные и влажные жилища и в них находить себе столь
драгоценную воду, размачивая в ней свой черствый сухой хлеб. Кто бы об этом мог
сразу догадаться! И тогда зарождается мысль, кажущаяся невероятной. Может быть,
ходы муравьев, живущих всюду в безводной пустыне, даже там, где и нет нигде ни
ручьев, ни колодцев, спускаются так глубоко, что тоже достигают уровня грунтовых
вод пустыни! Какими-то неясными, загадочными путями муравьи определяют места,
где под землей есть вода, и только тут строят свои муравейники.
Вода! Каким желанным кажется это слово при долгих странствованиях в сухой
пустыне. Сколько жизни связано с водою. Иногда маленький жалкий ручеек
где-нибудь среди желтых холмов пустыни, а какое оживление он вносит в
окружающую местность! В зеленых травах, растущих по берегам ручья, слышится
неумолкающий звон крыльев насекомых. На воду беспрестанно садятся самые
разнообразные осы и жадно пьют ее. А сколько тонконогих джейранов,
стремительных сайгаков осторожно приближается к ручью, чтобы утолить жажду.
Пути человека в пустыне измеряются ручьями и колодцами. От колодца к
колодцу гонит чабан колхозные стада с зимних пастбищ в пустыне на летние в
высоких горах, идет караваи верблюдов, мчатся автомашины. Где ручьи и колодец —
только там возможен выпас скота. Но очень трудно находить воду в пустыне. Как
узнать, по каким приметам определить на бескрайней и сухой земле, где скрыта
живительная влага. У кого спросить совета. Есть ли такой могущественный знаток,
который способен указать воду под землею?
Трудно искать воду в пустыне. Очень часто она залегает глубоко, небольшими
участками, «линзами», как их называют геологи. Происхождение этих линз, способ
их образования непонятен, поэтому и приходится разбивать на квадраты местность и
систематически бурить скважины — авось, покажется вода. Много сил и средств
уходит на поиски воды.
Нельзя ли тогда искать воду по гнездам муравьев-жнецов. Как бы все это было
просто.
Раскопанный муравейник осторожно забрасывается землею. Может быть, его
жители, оставшиеся в живых, постепенно восстановят вертикальные ходы и
горизонтальные камеры, нароют новые и наладят свое разрушенное жилище.
Мокрые семеня, собранные в кладовых, складываются в стеклянные баночки и
увозятся в лабораторию. Но что происходит в стеклянных баночках? Через несколько
дней семена безудержно растет и выпускают длинные зеленые росточки.
Почему семена не проросли там, в муравейнике, во влажных камерах? Ведь они
были давным-давно собраны, и некоторые из них, как например, семена мятлика,
пролежали значительно больше месяца. Толь ко один ответ может быть на этот
вопрос: муравьи выпускали какие-то вещества, которые (парализовали прорастание
семян. Вот почему в «складских» помещениях, на слое влажного зерна, готовом для
потребления в пищу, бессменно находилось так много мессоров. Это были особые
муравьи — парализаторы.
Но почему же сейчас произошло такое буйное прорастание семян?
Давно известно, что всякие яды действуют в больших дозах угнетающе, в малых
— возбуждающе. Возможно, когда семена были освобождены от
муравьев-парализаторов, небольшие остатки яда подействовали стимулирующим
образом на рост семян. Нельзя ли использовать это стимулирующее действие
маленьких доз яда муравьев нашим селекционерам, выводящим различные новые
сорта растений?
Угасает лето. Короче дни. Солнце греет слабее. Холоднее становятся долгие
ночи. Отпели свои песни многочисленные кобылки, но вечерами все еще заводят
звонкие трели пустынные сверчки и кузнечики. Хорошо такими прохладными
вечерами сидеть у ровного и жаркого костра из саксаула. В тишине застыли
громадные барханы Тау-Кумов, только иногда свою рокочущую трель пустит
козодой, чуть слышно зашуршит мягким крылом сычик.
Сегодня под вечер в межбарханном понижении, в песках, я встретил несколько
гнезд муравьев-жнецов. Откуда бы здесь, где нет далеко вокруг никаких колодцев,
взяться воде? Не попытаться ли устроить раскопку?
Чуть свет, пока готовится завтрак, мы копаем землю, от лопат во все стороны
летит песок... Что там окажется вдруг!
Теперь у муравьев-жнецов увеличилось число жителей: появились крылатые
самцы и самки. Они беспомощны, трусливы, робки и, оказавшись на свету, стараются
спрятаться в укромные местечки. Самки значительно крупнее самцов и кроме того у
них имеются хорошо развитые челюсти. Еще раньше мы встречали муравейники с
крылатыми муравьями. И, как часто бывает, многое оказалось совсем не так, как
написано в книгах. Муравейники жнеца воспитывали или только одних самок или
только одних самцов. Таким путем устранялась возможность вредного для здоровья
потомства внутрисемейного скрещивания. Только в немногих муравейниках
воспитывались одновременно и самцы и самки.
Жители гнезда, которое мы раскапывали, оказываются интересными еще в
одном отношении. Муравьи-жнецы, обитатели пустыни, не все одинаковы. Они
по-разному окрашены. Одни из них сплошного черного цвета, другие имеют
темно-рыжую грудь. Не разные ли это виды? Возможно. Но изредка встречаются
муравейники, в которых живут как черные, так и черно-рыжие муравьи.
По-видимому, рабочие этих муравейников происходят от разных самок. Муравейник
в Тау-Кумах имел не только черных и черно-рыжих, но и муравьев смешанной
окраски. Такое потомство могло получиться только от муравьев-родителей разной
окраски.
Наконец песок закончился. На глубине одного метра встречается слой
слежавшегося гипса, и белые кристаллы его с трудом поддаются лопате. За слоем
гипса еще метр глубины, и на уровне камер с запасами зерен под каблуками ботинок
чавкает мокрая почва и, наконец, ура!., появляется вода... настоящая, хоть и чуть
солоноватая вода!.. Теперь нашей экспедиции незачем экономить воду.
Кто хочет умываться? Не жалейте, всем хватит вдоволь!
Мы выкладываем вырытую яму коряжистыми стволами саксаула, колодец готов
и теперь будет служить человеку. Вскоре здесь в его стенках совьют гнезда воробьи и
обязательно появится утопленник — неосторожный скакун — мохноногий
тушканчик. Потом к колодцу скотоводы протопчут дороги, о нем узнают топографы и
нанесут на карту, А там появится какое-нибудь, как всегда, неожиданное степное
название.
Теперь, путешествуя по пустыне, я присматриваюсь к муравейникам мессоров.
И вот, оказывается, что не везде они живут, и в некоторых местах, где и почва
неплоха и много трав с обильным урожаем, муравьев пет. Никому не удавалось
выкапывать в таких местах и колодцев.
В обширной .пустыне Джусан-Дала недавно появились благоустроенные
колодцы. Здесь отсутствие воды долгое время мешало освоению превосходных
зимних пастбищ. Строят колодцы и сейчас. Случайно я натыкаюсь на один
незаконченный колодец. Он прорыт в мощном слое лёсса, затем песка. Вода в нем
находилась на глубине около тридцати метров, ниже тонкого слоя ярко-красной
глины. В сотне метров в стороне от колодца, на холмике гнезда муравьев-мессоров,
оказались красные комочки такой же, как и в колодце, глины. Муравьи тоже
дорылись до такой глубины.
Кстати, это не столь уж тяжело и, возможно, тридцать метров глубины далеко не
предел для жнецов.
В среднем течении реки Чу у отрогов Курдайского хребта, недалеко от колхоза
«Трудовик», река подмыла глинистый берег и ушла далеко в сторону. Из сплошного
светлого лёсса образовались почти вертикальные обрывы высотою около двадцати
пяти метров. У основания обрывов в густых тростниках вьется узенькая проточка. На
холмах, образующих обрыв, много гнезд муравьев-мессоров. Некоторые гнезда
подходят к самому обрыву. Не попробовать ли нам на самом краю обрыва разрыть
муравейник? До самой воды не дорыться, она слишком глубоко, на уровне
извилистой протоки. Но почему не попробовать забраться поглубже в землю. Ведь
здесь сбрасывать землю можно сверху вниз, в сторону обрыва. А это неизмеримо
легче, чем вытаскивать наверх.
С обрыва видна обширная зеленая долина реки Чу. За нею высится далекий
Киргизский Алатау. Снежные шапки его уже стали белыми — в горах выпал снег.
Скоро снег опустится и на пустыню, Ветер гуляет по долине и, ударяясь в обрывы,
взмывает кверху. Здесь, на восходящих токах воздуха, неподвижно распластав
крылья, реют пролетные коршуны, мелькают дикие сизые голуби. Над далекою рекою
Чу тянутся на юг утки и гуси.
По краю обрыва много гнезд муравьев. Все они занимаются заготовкой семян. В
одном муравейнике что-то произошло, появились мертвецы, и их выносят из гнезда и
сбрасывают вниз с обрыва.
Сейчас, осенью, когда так давно не было дождей и все подпочвенные воды давно
истощены, уровень реки и маленькой проточки сильно понизился. Как добираются до
воды мессоры? Там внизу выходят материнские породы и кое-где проглядывают в
воде коричневые скалы. Ведь через них не пробьешься.
А что, если около муравейников расставить чашечки с водою? И что происходит
около некоторых из чашечек! Громадные скопища муравьев толкутся у воды. Многие
упали в нее и лежат там без движения, распластав в стороны ноги. Утоление жажды
продолжается почти два
дня, и кое-кто от
неумеренного потребления
воды теряет подвижность и
остается	лежать
полумертвым всю ночь и
добрую часть дня. Потом
наступает пробуждение и
благополучное
выздоровление.
Но	некоторые
муравейники не проявляют
никакого внимания к воде.
Это, по-видимому, те, чьи
ходы проникли глубоко, и
запасы зерна расположены над самою водою. Совершенно равнодушны к воде и те
муравьи, которые живут около протоки, у основания обрывов. Уж им, конечно,
совсем нетрудно добраться до воды под землею.
Трудно долбить ломом и киркою твердую, как камень, лёссовую почву. Падая
вниз с обрыва, лёсс поднимает облако густой пыли, ветер бросает ее в вырытый
колодец и тогда нечем дышать и все покрывается серым слоем. Несколько дней
работы и вертикальная траншея пробита на глубину около десяти метров, а ходы все
еще идут дальше и из них продолжают выскакивать потревоженные жители
муравейника. Один раз я вижу муравья, растерянно несущего наверх мокрое семечко
пустынного злака. На какой глубине лежало это мокрое семечко, где набралось
живительной влаги? Как нам докопаться до мокрых кладовых, когда нет сил, руки в
мозолях и давно уже пора возвращаться домой?
В одном месте под лёссовым обрывом я вижу небольшую пещеру. Когда-то тут
была нора какого-нибудь грызуна. Потом волки, лисы, дикобразы незаметно
расширили ее, почва обвалилась, и теперь в пещеру можно свободно, почти не
нагибаясь, забраться человеку. Здесь на стенках пещеры я вижу, что в самом низу
лёсс переслоен тоненькими прожилками мелкого щебня. Когда-то сильные потоки
принесли его сюда и отложили на поверхности. Потом лёсс постепенно закрыл
мелкий щебень и накопился над ним за многие тысячелетия громадной толщей.
А что, если посмотреть муравейники наверху обрыва, над самой пещерой? Ведь
если вертикальные ходы проходят через эти тоненькие прожилки, красноватые
мелкие кусочки должны оказаться на холмике муравьев-жнецов.
Предположение оправдывается. Среди светлой земли муравьиного холмика
кое-где краснеют маленькие кусочки щебня. От прослоек щебня до вершины холмов
около двадцати пяти метров. В другую сторону, вниз, до уровня воды, еще около
пяти... Наступает зима, снег закрывает пустыню, ветер сносит его в глубокие
ложбины, солнце высушивает южные склоны холмов. В теплые весенние дни
муравьи-жнецы выходят на поверхность, пропалывают травы, хоронят умерших.
Пустыня покрывается зеленым ковром трав, расцвечивается цветами и звенит
песнями жаворонков, все население муравейников-жнецов высыпает наружу. Жители
его в величайшем беспокойстве. Они расширяют двери муравейников. Вскоре из
подземных отверстий один за другим выползают самцы и самки, забираются на
вершинки кустиков, трав и, взмахнув чудесными прозрачными крыльями,
поднимаются высоко и воздух, навсегда уносясь вдаль.
Не зря зимовали крылатые самки в муравейниках, и сейчас, начиная свою
самостоятельную жизнь ранней весною, им будет легче рыть ходы, пока в пустыне
почва еще влажна и в воде нет недостатка. Что ожидает путешественников? Как
закончится их воздушный брачный полет, где будет найдено место для будущего
гнезда среди жаркой пустыни? А сколько окажется неудачников, которые никогда не
найдут воду! Сколько труда уйдет, прежде чем те, кому посчастливилось, построят
настоящий большой муравейник с глубокими вертикальными ходами, подземными
кладовыми и добротными запасами зерна над драгоценной и глубоко скрытой
водою, настоящий большой муравейник, по которому в пустыне можно будет
уверенно рыть колодец.
МУРАВЬИНЫЕ СОЛЯРИИ
Весною в пустыне все живое выползает на солнце. Те же, для кого вредны
солнечные лучи, пристраиваются поближе к теплу, под широкими листиками трав,
маленькими камешками. Наступает пора прогрева и у муравьев.
Весною у муравьев много хлопот. Нужно как можно скорее воспитать из
личинок крылатых самок и самцов. Ведь им предстоят немаловажные дела: брачный
полет, а главное, поиски места для жилища и обоснование новых муравейников. Для
этого необходимо много времени.
Некоторые виды муравьев приспособились иначе к этому дефициту времени.
Они воспитывают крылатых еще с осени. Многочисленные самки и самцы зимуют в
муравейниках и уже ранней весною способны покинуть родительский дом и начать
самостоятельную жизнь. Но при этом обычае не каждый муравейник может
выдержать ораву иждивенцев. Ведь всех их нужно прокормить.
Что творится под камнями в теплые весенние дни! Будто в праздник, на улицу
высыпает все население муравейников под свою теплую каменную крышу. Здесь
целыми штабелями лежат аккуратно сложенные яички, личинки и куколки. Среди
копошащейся массы муравьев степенно расхаживают большие и грузные
основательницы муравейника — бескрылые самки. Те муравьи, что заняты
воспитанием тлей на подземных корнях растений, вытаскивают наверх самых
толстых своих коровушек, которым вот-вот пора телиться. Сюда же приползают
погреться разные прихлебатели муравьев — мелкие жучки-ощупники,
жуки-стафилины, клещики и многие другие, давно приспособившиеся жить чужой
счет.
К вечеру, когда солнце склоняется к горизонту, смолкают жаворонки, красные
тюльпаны складывают лепестки в горсточку, а в воздухе холодеет, камень все еще
хранит животворную теплоту весеннего солнца. Но и он скоро остывает, и рано
утром, когда сизый иней опустится на землю, прикоснитесь к камню: он холоден как
лед. Вот почему на ночь все население муравейника со степенными самками,
яичками, личинками, куколками, тлями и приживальщиками-захребетниками — все
убираются глубоко под землю в самые нижние этажи жилища.
А как же обходятся те, у кого нет такой каменной крыши? Ведь немало
муравейников устроены просто в земле и не имеют над собою никакого прикрытия.
Тут приходится и строить плоские камеры — детские — под самой поверхностью
земли, поближе к теплу. В земляных камерах не так тепло, как под камнем, ведь земля
нагревается медленнее, тем более, что крышу приходится устраивать потолще,
попрочнее.
Там, где весною растет трава, приходится еще труднее. Прикрытая растениями
земля нагревается медленно. Но и в этой обстановке нашлись изобретатели, и ловчее
всех оказался юркий черный муравей. Прогревочные камеры он умудряется строить
самым оригинальным способом. Но эти прогревочные камеры обязаны своим
существованием только утренним росам и инею, когда мелкие бисеринки воды
садятся на землю, повисают на листиках, цветах пустыни и унизывают каждую
паутинку. Видел ли кто росистое утро пустыни? Как только восходит солнце,
повернитесь к нему лицом: вся пустыня горит огнями маков Повернитесь в другую
сторону на запад, и все заискрится от капелек росы, переливающихся радужными
тонами, В безводной пустыне роса поит многих ее обитателей. Но чуть потеплело,
раскрылись цветы, запели жаворонки, бисеринки с радужными отблесками потухают,
вся влага растворяется в сухом воздухе пустыни, и он струится кверху, к горячему
солнцу, отражаясь всюду по горизонту озерами-миражами.
Весною в гнездах юркого черного муравья происходит оживленное
строительство. Один за другим вереницею поспешно мчатся наверх черные
труженики, и каждый в челюстях несет комочек земли. Выскочит наверх, бросит
ношу и опять исчезнет под землю. И так без передышки весь день с утра до вечера.
Вскоре над входом в муравейник, обычно у основания густого кустика серой полыни,
вырастает земляной холмик.
Что это? Наверно, обычное строительство подземных галерей и выброс наружу
строительного материала. Нет, не совсем так! Одновременно с расширением
подземных галерей происходит строительство прогревочных камер.
Наступает вечер. Работа прекращается. В холодную ночь муравейник
погружается в сон. Утром на земляной холмик падает роса, и его поверхность
становится чуточку влажной. А когда поднимается солнце
и высушивает холмик, сверху на нем образуется корочка подсохшей земли и
крыша прогревочной камеры готова. Тогда снова выскакивают из-под земли юркие
муравьи и опять начинают насыпать сверху землю на вновь образовавшуюся крышу.
Так в несколько дней образуется многоэтажный дом, поддерживаемый множеством
колонн из стеблей полыни, и в самых верхних и теплых этажах прогреваются яички,
личинки и куколки.
Попробуйте разломать несколько таких многоэтажных домов. Сколько там
поналожено яичек, личинок и куколок! Только не стоит слишком усердствовать. Уж
очень жаль разрушать постройку, с таким трудом возведенную маленькими
строителями.
ПОХОДНЫЙ ШЕЛКОПРЯД
Этих бабочек называют шелкопрядами зато, что
гусеницы, собираясь окуклиться, плетут
шелковистый кокон. А слово «походный»
прибавляют, желая подчеркнуть, что, кроме того,
гусеницы всегда передвигаются друг за другом
колоннами, как в настоящем военном походе.
В Советском Союзе известны дубовый и
сосновый походные шелкопряды. Название их
говорит, на каких растениях гусеницы питаются. Оба
шелкопряда — типичные жители леса. Никто еще не
знает, что есть походный шелкопряд и в пустыне, где
нет никаких деревьев.
Пустынных шелкопрядов я нашел не сразу. Все
началось с загадки. Это было в начале лета, на холмах
пустынного хребта Анрахай, среди невысоких
холмов, поросших низенькой и пахучей серой
полынью. Красное и большое солнце садилось в
дымке за горизонт, раскаленная почва еще пылала
жаром, но уже чувствовалась легкая прохлада, и в
воздухе стали появляться терпеливо ожидавшие
спасительной ночи разные насекомые. Косые лучи
солнца отражались от чего-то красными зигзагами,
причудливо извилистыми и странными.
Не будь заходящего солнца я, возможно, не
обратил бы на полосы внимания и прошел мимо.
Извилистые полосы были очень красивы и
представляли собою густые ленты из тончайших паутинных нитей. Они то шли
широким потоком, то разбивались на несколько мелких рукавов и снова соединялись
вместе. Иногда от широкой ленты в сторону отходил тупой отросток. Местами, где
прошли дикие бараны-архары, лента прерывалась следами животных.
Кто сделал такие ленты, я не знал, но хорошо их запомнил и в следующую же
весну поспешил на пустынные холмы хребта Анрахая, поросшие душистой серой
полынью. Весна была в полном разгаре, но красные тюльпаны и маки уже отцветали.
На смену им пришли другие цветы.
Мне не пришлось долго заниматься поисками. На серые полосы паутинных
дорожек я натолкнулся очень быстро. Они почти всегда начинались с какого-нибудь
небольшого кустика. Здесь, оказывается, произошло пробуждение гусеничек, выход
их из яичек и первые солнечные ванны. Гусенички, а их было по двести-пятьсот штук,
все потомство одной бабочки-матери, родные братья и сестры, тут же питались на
кусте и линяли. Многочисленные серые сморщенные шкурки с блестящими чехлами
головок были раскиданы по паутинной ткани.
Отсюда же, с этого кустика, гусеницы отправлялись в свое первое путешествие
по пустыне, плотной колонной, как самые настоящие походные шелкопряды. Вначале
пускались в путь наиболее смелые и крепкие, за ними следовали все остальные.
Каждая гусеница тянула за собою паутинную ниточку, и от множества нитей
получалась превосходная гладкая шелковая дорожка.
На пути гусенички объедали листочки серой полыни, охотно обгладывали и
другие самые разнообразные растения. Движение колонны не было быстрым.
16
Проделав за один-два дня несколько метров пути, гусенички сбивались в кучу и
собирались вместе одним тесным клубком. Гусенички быстро росли, старая и
неподатливая одежда становилась тесной, и наступала пора линьки. В большом
тесном скоплении, по каким-то причинам, это было делать выгоднее, чем в пешем
строю.
Здесь в скопище не все благополучно заканчивали облачение в новые наряды.
Кое-кто из больных погибал, оставаясь висеть жалким комочком. Некоторые же
почему-то не успели перелинять, не могли поэтому отправиться вместе со всеми,
безнадежно отстали и торчали здесь же, жалкие, вялые и беспомощные. Одиночество
оказывалось губительным для гусеничек пустынного походного шелкопряда.
Там, где кончалась широкая паутинная лента, по которой мы проследили место
рождения гусеничек, походы и остановки для линьки, располагалось и все их
многочисленное общество. Теперь в разгаре весны гусенички сильно подросли, были
каждая не менее пяти-шести сантиметров длины, в элегантном бархатном одеянии
пепельно-голубого, как серая полынь, цвета со светлыми поперечными полосками.
Вдоль спины гусениц тянулись яркие узкие оранжевые ленточки, по самой же
середине между ними на спине находилась самая красивая нежно-голубая полоса.
Скопище гусеничек вытянулось в длину около двух метров и издалека
напоминало собою толстую змею. Периодически лента стягивалась и комок:
происходила небольшая остановка на вкусном кустике молочая. Вскоре от кустика
молочая оставался жалкий скелет, колонна выстраивалась вновь и ползла дальше,
оставляя позади шелковую дорожку.
Иногда кое-кто сбивался с пути и начинал прокладывать боковую дорожку, а у
колонны появлялся вырост. Отъединившиеся в сторону гусеницы вскоре
обнаруживали разрыв с главной компанией и, повернув обратно, догоняли ушедших
вперед.
Движением колонны управляло два основных правила, их строго
придерживались все члены большой семьи: первое правило — обязательно двигайся
вперед и прокладывай путь, если только кто-либо идет сзади и слегка подталкивает;
второй закон — непременно следуй за кем-нибудь, если сам не делаешь новую
дорогу.
Если гусеница, идущая впереди колонны, ушла слишком далеко или же
уклонилась в сторону от общего потока и ее никто сзади не подталкивал, она вскоре
же поворачивала обратно и присоединялась к остальным. Если гусеница отставала от
всех, ей не за кем было идти но пятам, она старалась всеми силами догнать ушедших
вперед.
Без соблюдения этих правил движение колонны казалось немыслимым, так как
всякое нарушение устава похода привело бы к большой сумятице. Был строг и
распорядок дня походного шелкопряда.
Весь день происходило движение колонны, еда по пути, или небольшие привалы
на лакомых растениях. К вечеру колонна сбивалась в кучу па каком-нибудь кустике, и
гусеницы, поникнув книзу головами, погружались в сон. Утром, как только теплые
лучи солнца падали на сонное сборище, происходило дружное пробуждение, и поход
начинался сызнова.
Походный пустынный шелкопряд не особенно многочислен в полынной
пустыне. Но местами его немало, а серые дорожки протянуты во всех направлениях.
Иногда случайно пути разных колонн совпадают. Тогда происходит объединение и
шествие гусениц принимает внушительные размеры и издалека становится похожим
на большую змею-удава.
В тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году в предгорьях хребта
Алтынь-Эмель возникла паника среди работавших в поле колхозников. Один из них
увидел в поле громадную змею. Испуг был так велик, что никто не решился пойти
посмотреть на место, где было встречено совершенно необычное для здешних мест
пресмыкающееся. Возможно, за змею была принята одна или несколько
объединившихся семей походного пустынного шелкопряда.
Со змеями нередко путают личинок грибного комарика, так называемого
«ратного» червя. Они обладают странной способностью иногда собираться в
большие, до десятка метров, колонны. Но в Средней Азии и в Казахстане этот
комарик не обнаружен.
Окраска гусениц, если не считать узенькой яркой красной полосы, в общем,
подходит под тон окружающей растительности. Но, по-видимому, гусеницы
походного пустынного шелкопряда несъедобны, и я никогда не видел, чтобы
кто-либо истреблял их. Этим и объясняется, что живут гусеницы большими
скоплениями совершенно открыто и не маскируясь.
Но попробуйте побеспокоить колонну шелкопрядов. Гусеницы высоко
поднимут переднюю часть туловища и начнут дружно размахивать ею в разные
стороны. В это время, из-за множества мелькающих в воздухе блестящих головок, все
скопление представляет собой оригинальное и внушительное зрелище. Оно способно
смутить своим необычным видом всякого, кто только попытается напасть на гусениц.
К началу лета, когда подгорает растительность, приходит конец дружной жизни
многочисленного общества, и гусеницы расползаются в разные стороны. В это время
они сильно подрастают и достигают длины семи-восьми сантиметров. В них уже не
узнать тех крошечных малюток, которые впервые собрались па кустике полыни,
выйдя весною из яичек. Взрослые гусеницы недолго ведут одиночный образ жизни.
Вскоре же они находят укромные местечки, чаще всего где-нибудь у основания
кустиков, и тут свивают себе светло-желтые кокончики, прикрепляя их к
окружающим предметам. Внутри кокончика гусеницы окукливаются.
Стадия куколки походного пустынного шелкопряда недолговременна. Через
десяток дней из куколки начинают выползать различные паразиты. Раньше всех
выбираются белые мясистые безголовые личинки. Они закапываются в землю и
покрываются коричневой оболочкой, напоминающей округлый бочонок. Это
личинки волосатой мухи-тахины.
Из других коконов за тахинами, прогрызая небольшие отверстия в шелковой
оболочке коконов, выходят тонкие, стройные, с длинным яйцекладом наездники. Еще
через некоторое время концы коконов, уцелевших от тахин и наездников,
оказываются слегка продырявленными, и из них вылетают небольшие светлые
бабочки с желтыми пятнами и полосками.
Темной южной ночью бабочки взмывают в воздух и носятся над пустыней в
стремительном брачном полете. Вскоре самки откладывают яички у самого
основания кустиков полыни и погибают. В многочисленных яичках теплится жизнь,
маленькие гусенички, свернувшись комочком, под блестящей оболочкой проводят
недвижимо остаток лета и долгую зиму.
Ранней весной гусенички пробуждаются, собираются вместе на общей паутинке
и начинают вести совместную походную жизнь, такую же, как вели ее их предки.
18
СТРАННОЕ КОЛЕЧКО
Взяв ружье, бинокль и фотоаппарат, я
отправился осматривать ущелье Караспэ. Всего
лишь несколько десятков метров текла по
ущелью вода и, неожиданно появившись из-под
камней, так же внезапно исчезла. Дальше ущелье
было безводным, но вдоль сухого русла росли
кустарники, зеленела трава. По-видимому, ручей
проходил под камнями недалеко от поверхности
земли.
Склоны гор поросли редкими кустиками
небольшого кустарника-боялыша, который в
таком изобилии растет в каменистой пустыне
Бетпакдала. Кое-где виднелись кустики эфедры с похожими на хвою темно-зелеными
стеблями. Другой вид эфедры рос маленькой приземистой травкой, скудно одевая те
участки склонов гор, где камень был едва прикрыт почвой. Местами в расщелинах
окал, иногда на большой высоте, виднелись одинокие деревца железного дерева,
Древесина этой породы обладает замечательной прочностью на изгиб, а плотные
листья жароустойчивы. В долине ущелья кое-где виднелась таволга и между ней
прямые как столбики бордово-красные грибы. Вылезает такой гриб упрямо и
настойчиво и, если на его пути окажется камень, то сдвинет его в сторону. Через
два-три дня гриб уже черный. Тогда попробуйте наступить на него ногой: большое
облако темной пыли окутает вас с ног до головы.
Хотя ночи еще по-весеннему были прохладны, днем уже основательно грело
солнце, пробуждая многообразный мир насекомых. Всюду летали многочисленные
мухи, грациозно парили в воздухе изящные стрекозы, высматривая добычу, ползали
жуки-чернотелки и много других насекомых.
У большого камня с плоской поверхностью, лежавшего на дне ущелья, раздался
странный звук, сильно напоминающий вой сирены. Среди царившей тишины этот
звук невольно привлек внимание. Начинаясь с низкого тона и постепенно переходя на
высокий, он тянулся некоторое время, пока не прерывался внезапно, чтобы
повториться вновь. Сходство с сиреной казалось столь большим, что можно было
поддаться самообману, если бы не суровое молчание диких скал совершенно
безлюдного ущелья пустынных гор, девственная, не тронутая человеком природа и
ощущение, что этот загадочный и негромкий звук доносится не издалека, а
поблизости, где-то здесь, совсем рядом, у большого плоского камня, среди невысоких
густых кустиков тавологи и эфедры.
«Что бы это могло быть?» — раздумывал я, с напряжением осматриваясь вокруг,
и вдруг над поверхностью плоского камня увидал странное, быстро вертящееся по
горизонтали колечко, от которого как будто исходил звук сирены. Продолжая
стремительно вертеться, колечко медленно перемещалось в разные стороны и
немного придвинулось ко мне. В это мгновение за камнем что-то громко зашуршало,
зашевелились кусты таволги, и на щебнистый косогор выскочили две небольшие
курочки с красными ногами и красным клювом. Вытянув шеи и оглядываясь на
человека, курочки быстро побежали в гору, ловко перепрыгивая с камня на камень.
Как часто бывает с натренированным охотником, ружье само вскинулось к
плечу, пальцы успели взвести курок, и глубокая тишина разорвалась грохотом. За
выстрелом от громадной скалы загрохотало эхо, этот звук повторил ближайший
отщелок, и пошло шуметь все ущелье. Тут из-за камня с треском крыльев стали
взлетать притаившиеся курочки, а с косогора по щебню, трепеща и роняя перья,
катилась вниз смертельно раненная птица. Добыча была очень кстати, уж очень
интересно узнать, какими насекомыми питается кеклик.
Со своеобразным клекотом курочки разлетелись во все стороны, далеко
расселись по скалам, а когда все стихло, начали перекликаться звонкими голосами.
Стая птиц тихо паслась среди кустарников, выкапывая из-под земли любимую еду —
луковицы растений и склевывая насекомых и, заслышав шаги человека, затаилась. И,
если 'бы не вынужденная остановка, птицы так и пропустили бы мимо ничего не
подозревающего охотника.
Убитая птица оказалась самцом горной куропатки — кеклика.
Постепенно кеклики успокоились, и в ущелье снова стало тихо. Не слышалось
больше и звука сирены, а на плоском камне пусто. Впрочем, в центре камня сидела
большая волосатая и рыжая муха-тахина, личинки которой часто развиваются в
гусеницах бабочек и многих других насекомых. Под тоненькой веточкой,
склонившейся над камнем, примостился маленький зеленый богомол и кого-то
напряженно высматривал, а немного поодаль, близко друг от друга, расположились
две небольшие черные и блестящие мухи с ярко-белыми отметинами на груди и
беспрестанно шевелили прозрачными крылышками.
Внезапно одна из мух закружилась в воздухе, за ней помчалась вторая, появился
низкий звук сирены, еще быстрее закружились мухи, их очертания исчезли, и над
поверхностью камня поплыло, медленно перемещаясь в разные стороны, белесоватое
колечко... Это был брачный полет.
Как жаль, что не было со мною сачка! Бежать за ним обратно? Но бивак далеко,
а за это время чудесные мухи могут улететь. Попытаться поймать шапкой? Но
колечко увернулось в сторону, распалось, и мухи одна за другой перелетели к
другому камню.
Становилось ясным: такой стремительный полет был возможен только над
свободной поверхностью, так как среди ветвей кустарников или даже сухих травинок
изумительные летуны могли насмерть разбиться. На втором камне попытка тоже
оказалась неудачной, а потревоженные мухи улетели.
С тех пор уже больше никогда не встречалось белесоватое колечко и не
приходилось слышать песни, похожей на звук сирены. И виртуозные пилоты остались
неизвестными.
20
БЕЛОГОЛОВАЯ НЕМЕСТРИНИДА
Глубокое ущелье Каниды протянулось с востока на запад. Вверху ущелья
видны скалы и снега, а далеко внизу — широкая долина со зреющими хлебами.
Шумный ручей, бегущий по дну ущелья, разделяет два мира, лесной, занявший
«сивера», и степной — «солнце-печный». Так близко друг от друга, а совсем разные
там цветы, травы, птицы и насекомые.
Степной склон спускается вниз крутыми хребтиками. И здесь тоже не все
одинаково, а самая вершина хребтика будто граница между двумя различными
странами. Один склон вроде как бы кусочек почти пустыни, затерявшейся в горах
Тянь-Шаня, с серой полынью терпкой и душистой, другой — как настоящая степь,
разнотравная, пышная, с серебристыми ковылями. Наблюдать насекомых легче там,
где растёт полынь я земля плохо прикрыта травами.
Среди полыни голубеют кисти цветов змееголовика. Их венчики, похожие на
глубокие кувшинчики, свесились вниз и сразу видно, что не для всякого насекомого
там в самой глубине припрятан сладкий нектар. Вход в цветок начинается маленькой
посадочной площадкой, прикрытой небольшой крышей. Все это выглядит очень
удобно и будто само по себе приглашает: «Пожалуйста, присаживайтесь, дорогие
гости!». За узким входом в кувшинчик располагается просторное помещение и
сверху, с потолка его, как изящная люстра, свешивается пестик и четыре приросших
к стенке пыльника. Отсюда идет ход через узкий коридор в богатую кладовую.
Среди голубых цветов змееголовика звучит оркестр звенящих крыльев
мух-неместринид. Эти мухи совсем не такие, как все остальные. Плотное тело их
имеет форму дирижабля и покрыто густыми волосками. Большие глаза венчают
голову, а длинный, как острая рапира, хоботок направлен вперед. Крылья мух
маленькие, узенькие и прикреплены как-то к самой середине тела. Неместриниды —
особое семейство с немногими представителями.
Песни крыльев неместринид различны. Вот поет самая крупная, серая и
мохнатая. Тоном повыше ей вторит другая, поменьше, вся золотистая, как огонек. Но
чаще всех слышатся песни белоголовой неместриниды. Яркое серебристо-белое
пятно на лбу, отороченное темным, хорошо отличает эту муху от других. Тело
белоголовой неместриниды овальное, обтекаемой формы, как торпедка, все нежно
бархатистое, в густых сероватых поблескивающих волосках. Она подолгу висит в
воздухе на одном месте, чуть сдвинется в сторону, опустится вниз, подскочит кверху
или боком, боком, будто маленькими скачками, постепенно приблизится к голубому
цветку. Это не обыденный полет, а скорее плавное путешествие в воздухе.
Называется такой полет стоячим. Он гораздо труднее обычного и требует особенно
быстрой работы крыльев. И крылья неместриниды как будто пропеллеры. Они узки и
очень малы, эти замечательные крылья.
Белоголовые неместриниды перелетают от цветка к цветку, и звонкие песни их
крыльев несутся со всех сторон. Часто песня слышится где-то рядом и,
прислушиваясь к ней, не сразу отыщешь повисшее в воздухе насекомое. Один за
другим обследует неместринида цветы, останавливаясь в воздухе и едва прикасаясь к
венчику хоботком. Что-то долго она выбирает подходящий цветок: уж не всюду ли
выпит нектар и пусты кладовые? Но вот, наверное, из кувшинчика доносится аромат,
песня крыльев повышается на одну ноту. Маленький бросок вперед, ноги
прикоснулись к посадочной площадке, и мохнатое тельце исчезает в просторной зале,
а длинный хоботок уже проник в узкий коридор и поспешно черпает запасы кладовой.
Только змееголовик заставил неместриниду прекратить полет. Открытые цветы она
обычно посещает на лету, с воздуха опускает хоботок и пьет нектар, ни на минуту не
присаживаясь.
Теперь белоголовая неместринида сыта и напилась до отвала. Она висит в
воздухе уже не перед цветком, а просто так и еще громче запевает свою песню. Я
навожу на нее лупу медленно и постепенно, чтобы не спугнуть. Длинный хоботок
поднят кверху, и все тело за ним находится в небольшом наклоне. Для чего это? Быть
может, тут важна подъемная сила встречного тока воздуха? Но для стоячего полета
неместриниды в этом нет необходимости и такое положение просто удобно для
посещения цветов. Ведь они наклонены к земле и залететь в них можно только снизу
вверх.
До чего изумительно сходство неместриниды с маленькой тропической птичкой
— колибри! Такое же тело, длинный, загнутый по форме узкого коридора-кладовой
цветка хоботок-клюв, маленькие узкие крылья и изумительно быстрые взмахи ими.
Совпадение формы тела не случайно. Ведь и колибри питается нектаром цветов и
долгое время проводит в стоячем полете.
У белоголовой неместриниды как-то очень странно по бокам тела вытянуты в
стороны задние ноги. В этом тоже кроется какой-то секрет аэродинамики полета. Вот
бы разглядеть остальные ноги. Их сверху не видно, они, наверное, согнуты и тесно
прижаты к телу. Надо бы подлезть как-то снизу к висящей в воздухе неместриниде и
посмотреть детальнее. Но большие темные коричневые глаза поворачиваются в мою
сторону, сверкает серебряный лоб, песня крыльев сразу становится другою,
переходит на низкие ноты, муха уносится в сторону, исчезает с глаз, и только звон
остается в ушах и будто звучит где-то совсем рядом. Но это уже другая неместринида
повисла в воздухе и вот забавно присела на травинку, но не перестала петь крыльями.
Зачем же неместриниде попусту тратить силы?
Не попытаться ли по звуку измерить количество взмахов крыльев в секунду.
Задача это сложная, но ее можно разрешить при помощи совсем простого приема. В
полевой сумке у меня есть кусочек тонкой стальной ленты от карманной рулетки. Я
зажимаю один конец ее пинцетом и, оттягивая другой, заставляю звучать. Сантиметр
ленты звучит слишком низко, на девяти миллиметрах звук уже близко, а на восьми
миллиметрах совсем как пенье крыльев. Потом по звучанию отрезка стальной ленты
можно узнать быстроту взмахов крыла в секунду. По старому опыту я знаю, что тут
будет не менее трехсот взмахов в одну секунду. Неместринида не одна в этом
искусстве. Пчела делает около двухсот пятидесяти взмахов в секунду, а комар почти
в два раза больше. Каковы же мышцы, что способны к такому быстрому сокращению!
Организм позвоночных животных не имеет подобных мышц.
Пока я сравниваю песню крыльев неместриниды со звучанием стальной ленты,
открывается и маленький секрет сидящей на былинке мухи. К ней подлетает другая
неместринида, такая же по окраске, только чуть меньше и более мохнатая. Это самец.
Песня неместриниды, сидевшей на травинке, оказывается, была призывом. Потом
неместринида-самка перестает обращать внимание на цветы и начинает шнырять
между травниками, повисает над каким-то отверстием и делает броски в его сторону.
Это сопровождается уже совсем другие тоном.
Отверстие, наконец, оставлено, и неместринида уже висит над какой-то
ямочкой, потом еще долго и настойчиво чего-то ищет над поверхностью земли. У
неместринид еще не известен секрет развития. Предполагается, что самки
откладывают яички в кубышки саранчовых. Если личинки неместринид уничтожают
кладки саранчовых, то этим приносят большую пользу. Ведь саранчовые большие
вредители. Сомнений быть не может. Наша белоголовая неместринида принялась за
ответственное дело устройства потомства и ищет кладку яиц, наверное, кобылочки.
22
Вот почему самка теперь не обращает внимания на цветы и так настойчиво летает над
землей! Пожелаем ей в этом удачи!
В пустыне уже в мае бывают жаркие дни, когда все живое прячется и
спасительную тень. В такую жару горячий чай хорошо утоляет жажду и, вызывая
испарину, охлаждает тело. Наши запасы воды иссякли, дел предстояло еще много,
каждая кружка воды была на учете, поэтому горячий чай казался роскошью. И вот тут
у нас объявились неожиданные гости: маленькие комарики-галлицы, личинки
которых вызывают различные наросты на растениях. Покружившись над кружкой,
они усаживались па край и жадно пили сладкую воду. Их тоненькие и длинные
узловатые усики с нежными завитками волосков трепетали в воздухе, как бы пытаясь
уловить различные запахи, а иногда одна из длинных ног быстро вздрагивала *. Так и
пили мы воду вместе с галлицами.
Это «чаепитие» напомнило одну из давних экскурсий в Казахстане, вторая была
проведена еще на велосипеде. Загрузив багажник спальным мешком, пологом, водою
в резиновой грелке и продуктами, я тронулись в путь, намереваясь добраться в тот же
день до озера Сор-Булак. Судя по карте, до него было около пятидесяти километров.
Пустыня показалась безлюдной, дорог множество, и каждый развилок вызывал
смятение и раздумье. Больше доверяя компасу, я продолжал путешествие.
Через несколько часов пути далеко на горизонте появилось странное
снежно-белое зарево. Свернув с дороги, я пошел целиною по направлению к нему,
лавируя между кустиками терескена и верблюжьей колючки Через час пути
открылась обширная впадина километров десять в диаметре, искрившаяся белой
солью. Кое-где по ней разгуливали легкие смерчи, поднимая в воздухе тончайшую
белую пыль. Эту впадину пересекала казавшаяся на белом фоне черной узенькая
полоска воды, окаймлённая реденькими тростниками.
Ручей был соленым. Но вблизи от его
начала видне лось маленькое болотце, в центре
которого из-под земли выбивались струйки
воды, почти пресной и более или менее сносного
вкуса. Здесь, у этого источника, и было решено
остановиться.
Обширная площадь жидковатой грязи
Сор-Булак, прикрытая белым налетом, кое-где
сверкала длинными причудливыми кристаллами
соли. Полнейшее безлюдие и тишина
производили своеобразное впечатление.
Было очевидно, что весною эта впадина
заливалась водою и становилась настоящим
озером, но вскоре с наступлением жарких дней
быстро высыхала.
Здесь оказалось довольно много
разнообразных насекомых, особенно тех,
которые приспособились к жизни на солянках,
окружавших полосой с краев все озеро. Пресное болотце, судя по следам, посещалось
многими жителями пустыни. Тут были отпечатки лап и барсука, и лисицы, и даже
нескольких волков. Но пить воду сырой было невозможно: она сильно пахла
сероводородом. По опыту я знал, что привкус этого газа легко исчезает при
кипячении.
* Ни последних сегментах ног некоторых длинноусых двукрылых расположены своеобразные
обонятельные органы. Вздрагивание ногами способствует лучшему «обнюхивания» воздуха.
Остаток дня прошел незаметно. По берегам озера среди солянок оказалось
множество нор тарантулов, которыми я тогда особенно интересовался.
Наступил вечер. В воздухе довольно высоко над землей стали быстро
проноситься какие-то бабочки. Так же, как и многие жители пустыни, они
приспособились преодолевать большие пространства. Было только странно, что эти
бабочки при полном безветрии все летели безостановочно в одном направлении,
приблизительно на запад. Ни одной из них поймать не удалось, а тайна переселения
осталась неразгаданной. Массовые перелеты бабочек хорошо изучены в некоторых
странах. Нередко бабочки летят осенью на юг, где зимуют, и весной, подобно птицам,
возвращаются На северную родину. По о бабочках пустыни, совершающих
перекочевки, никто ничего нс знал.
Потом стали раздаваться легкие пощелкивания о брезентовый верх спального
мешка: что-то падало сверху подобно дождю. Вот падения стали учащаться и вокруг
на земле закопошились маленькие жужелицы-омары. Жуки, видимо, летели на
большой высоте и падали как-то странно, почти отвесно вниз.
Дождь из жужелиц продолжался недолго и вскоре прекратился. Вероятно, так же
происходило массовое переселение жуков, рой которых, пролетая над пустыней,
внезапно снизился. Но подобные вещи совершенно неизвестны для жужелиц, не
проявляющих никаких наклонностей ко всякого рода скопищам и, по меньшей мере, к
массовым переселениям.
Еще больше сгустились сумерки. Начала гаснуть вечерняя зорька, и, как бывает
на юге летом в пустыне, стала быстро наступать ночь, и зажмись яркие звезды.
Теперь, когда день закончен, пора кипятить чай и вдоволь напиться после жаркого
дня и тяжелого путешествия.
Топлива здесь было мало. Тем не менее из мелких палочек, сухих стеблей вскоре
был разложен маленький костер, и над ним уже грелся котелок с водою. Стояла
удивительная тишина: было слышно тиканье часов в кармане и биение крови в
висках. Иногда раздавалось гудение, отдаленно напоминающее звук мотора
самолета. Потом гудение стало громче, вот совсем рядом, мимо пролетело что-то
большое, черное, а у костра шлепнулся грузный и самый крупный из наших
жуков-навозников — гамалокопр, бронированный красавец, с широкими передними
ногами-лопатами, лакированно-черным костюмом, отражавшим потухающую зорьку.
Вслед за ним второй жук, покружившись в воздухе, ударился прямо в костер,
разбросав его маленькое пламя... Третий стукнулся о дужку котелка и свалился в
воду. И еще полетели громадные навозники, воздух наполнился жужжанием, и
высохшая трава пустыни зашелестела от множества жуков.
О чае не приходилось думать: костер
был разбросан, а красавцы-навозники
ползли, летели со всех сторон, обжигали
свои чудесные пластинчатые усики.
Чаепитие не состоялось.
Попив тепловатой, пахнущей
сероводородом воды, пришлось залезать в
спальный мешок. Лет жуков постепенно
затих, а многие из тех, кто мешал
кипятить чай, расползлись или улетели.
Ночью с холмов раздался заунывный
и долгий вой волков. Хищники были явно недовольны человеком, занявшим место
водопоя.
24
На озере я провел еще один день. Но в следующий вечер такого дружного полета
больших навозников уже не было, и на этот раз жуки не мешали кипятить чай.
Бабочки совсем не летали, не падали сверху жужелицы-омары, и вечер казался
обыденным.
Видимо, развитие и жизнь больших навозников, а также жужелиц-омаров были
таковы, что все оказалось готовым к брачному полету почти в один и тот же день. А
это немаловажное обстоятельство: попробуйте в громадной пустыне встретиться
друг с другом!
СТРУННАЯ СЕРЕНАДА
Ко мне часто заглядывал сосед Константин Евстратьевич — старичок, учитель
иностранных языков и латыни, большой любитель музыки. У проигрывателя с
долгоиграющими пластинками мы провели с ним немало часов. Вначале посещения
его были случайными, потом они приобрели порядок некоторой закономерности, и в
определенные дни недели вечером устраивалось что-то вроде концерта по заранее
составленной программе.
Сегодня, в воскресенье, мы всей семьей выехали за город, побывали на
просторах Курдайского перевала и задержались в одном распадке, натолкнувшись на
скопление цикад. Это был весьма распространенный в Средней Азии вид Cicadatra
querula, который по какой-то причине встречался преимущественно очагами.
Цикады были крупные, более трех сантиметров длины. Внешности
примечательной: большие серые глаза на низкой голове, мощная коричневая широкая
грудь, охристо-серое брюшко и сизые цепки ног. На прозрачных крыльях цикад
виднелись черные полоски и пятнышки.
Личинки цикад, беловатые, с красно-коричневыми кольцами сегментов тела,
производили странное впечатление своими передними ногами, похожими на клещи.
Они жили в земле, копались там в плотной сухой почве пустыни, поедая корешки
встречающихся по пути растений, росли долго и постепенно, пока не приходило
время выходить на поверхность земли. Это обычно происходило почти
одновременно, в разгар жаркого лета. В такое время в местах, где обитали цикады,
можно было видеть круглые многочисленные норки, прорытые выползавшими на
поверхность земли личинками, и нередко застать и самих личинок.
Оказавшись на поверхности, личинки некоторое время отдыхали, за-1ем у них
лопались шкурки на голове, груди, и в образовавшуюся щель показывались взрослые
насекомые, крепкие, коренастые, с мощными крыльями.
Забравшись на высокие травы или кустики, цикады собирались большим
обществом и начинали распевать свои шумные песни. Были эти песни такие громкие
и трескучие, что невольно хотелось отойти подальше от этих безыскусных
оркестрантов.
Встреча с большим обществом цикад удавалась не каждый год, и нельзя было
упускать возможность понаблюдать за тем, как из почвы выбираются личинки, как из
них выходят взрослые насекомые, как они собираются вместе и затевают свои
безобразно шумные песни. Образ жизни наших среднеазиатских цикад совсем почти
не изучен. А, между тем, они, видимо, роясь под землею, приносят немало вреда
растениям пастбищ, уничтожая их корни.
Цикады не были пугливыми и разрешали осторожно подойти прямо вплотную и
направить на себя лупу. Очень любопытно было смотреть на вибрирующие покрышки
звукового аппарата самцов. Самки цикад были немы и, в противоположность своим
супругам, петь не умели. Звуковой аппарат цикад очень интересный, и вскрыв цикаду
иголкой, можно было без особого труда рассмотреть все его подробности. Снизу
брюшка, под большими белыми крышками находится полость. В ней располагались
хорошо заметные барабанная перепонка и звуковая мембрана. Звуковая мембрана
очень эластична, слегка выпукла и покрыта хитиновыми рубчиками. К ней
присоединена мощная мышца, при частом сокращении которой мембрана колеблется
и звучит. Звук усиливается резонатором — полостью в брюшке, заполненной
воздухом. Эта полость настолько большая, что занимает почти все брюшко самца.
Наблюдая за цикадами, мы задержались в поле и прибыли в город позже
времени, условленного с Константином Евстратьевичем для домашнего концерта.
Сегодня на очереди была «Струнная серенада» П. И. Чайковского. В ожидании нас
старичок чинно сидел на веранде дома.
— Я смиряюсь, если цикады — виновницы моего ожидания, — здороваясь,
говорил Константин Евстратьевич. — Видимо, замечательны песни этих насекомых,
если древние греки почитали цикад и посвятили их Аполлону.
Кроме музыки, история античного мира была большой слабостью Константина
Евстратьевича.
Случилось так, что пришло время менять масло в моторе машины, сделать это
нужно было, пока оно было еще горячее и я, нарушив наш обычай, уговорил без меня
начать прослушивание концерта.
Через открытое окно дома музыка была хорошо слышна и во дворе, где я
занимался делами. Когда я, закончив дела, вошел в комнату, лицо Константина
Евстратьевича было сухое и недовольное.
— Знаете ли, наверное, в вашей пластинке что-то испортилось. В одном месте
оркестр сопровождается каким-то дрянным и гнусным подвизгиванием. Очень жаль
такую чудесную музыку!
«Струнную серенаду» мы недавно прослушивали, и пластинка вела себя
превосходно. Поэтому я предложил вновь включить проигрыватель.
Прозвучали громкие аккорды торжественного вступления. Потом мелодия
скрипок стала повторяться виолончелями и возвращаться к скрипкам в минорном,
более печальном тоне. Затем началась главная часть в речитативном стиле
чередования аккордов с отрывками взволнованного мотива. Этот мотив, напоминая
вальс, развиваясь дальше, стал господствующим. Он то лился широко и спокойно, то
становился более отрывистыми, когда нарастающая его мощность стала
26
заканчиваться быстрыми аккордами, внезапно раздалась пронзительная трескучая
трель цикады. Июня ее неслась со стола, из букета цветов, привезенного нами. В
торжественной заключительной части песня цикады оборвалась...
Так вот откуда эти звуки, огорчившие ценителя музыки! Случайно привезенная
с цветами цикада молча сидела в букете, пока не раздалось определенное сочетание
звуков. Быть может, это место серенады в какой-то мере было в унисон настройке
звукового аппарата насекомого и действовало на него, как первая трель
цикады-запевалы, невольно возбуждающей весь хор певцов. В этом почти не могло
быть никакого сомнения, и мы еще раз повторяем «Струнную серенаду», и неизменно
на том же месте из букета раздается трель нашей пленницы.
Наши эксперименты были не особенно по душе Константину Евстратьевичу.
— Ну, знаете ли, — досадовал он, — не думал я, что у ваших цикад громкие
противные голоса А ведь в древней Греции цикада одержала победу в состязании
двух арфистов.
И Константин Евстратьевич рассказал такую историю: два виртуоза Эвон и
Аристон вышли на артистический турнир, и когда у первого на арфе лопнула струна,
на его инструмент внезапно села цикада и громко запела. Да так хорошо запела, что за
нею и признали победу.
Все это, конечно, дошло до наших дней как сказка, но в эту сказку теперь
цикада, сидевшая на букете цветов, внесла
некоторую ясность. Почему не мог звук
лопнувшей струны явиться как раз тем тоном, на
который рефлекторно отвечал звуковой аппарат
цикады. Ну, а чудесная песня цикады, севшей на
арфу, и ее победа — это уже красивый вымысел,
дополнение к факту, достоверность которого
теперь казалась вполне вероятной.
Теперь, если мне приходится слышать
«Струнную серенаду» Чайковского, я невольно
вспоминаю нашу цикаду и историю состязания
Эвона и Аристона.
ЗАГАДОЧНЫЙ МУЗЫКАНТ
После долгих блужданий по раскаленным каменистым горам я выбрался на край
долины. Отсюда, с вершины красной горы, на много десятков километров во все
стороны была видна вся обширная и безлюдная Сюгатинская долина. За нею
виднелась цепь гор Турайгыр. Они уходили влево и терялись в синей дымке. Справа
шумела река Чилик в зеленых тугаях. За рекой громоздились причудливо изрезанные
желтые, красные и черные горы пустыни. Солнце уже не жгло землю и большое,
красное, потухающее садилось за скалистые горы. В воздухе стояла удивительная
тишина: громадные просторы дикой пустынной долины, синеватая мгла на горизонте,
угрюмые горы — все это как будто застыло прочно и надолго.
Случается так, что во время путешествий в быстрой смене картин природы
приходит неожиданно какое-то совершенно особое мгновение, когда окружающее
запоминается на всю жизнь до мельчайших подробностей. Таким и был этот странный
вечер.
Около речки замерцал огонек бивака, совсем как маленькая звезда,
опустившаяся на землю. До него было около трех километров. Вдалеке чуть звякнули
камешки, послышался легкий шорох шагов, и в распадке между редкими кустиками
боялыша внизу, в долине, едва заметными точками промелькнули джейраны. Стояла
такая удивительная тишина, что даже слабые звуки неслись во все стороны по
широкой долине и доходили до самых скалистых вершин пустынных гор.
Солнце ушло за скалы, и вокруг еще больше потемнело, а когда загорелась самая
яркая звезда пустыни, в долине раздалось странное и незнакомое стрекотание. Без
сомнения, это пело какое-то насекомое, сверчок или кузнечик. Звуки песни неслись
издалека, с правой стороны, но не из тугая, окружающего речку, а из самой пустыни.
Вскоре раздался другой такой же звук с противоположной стороны. В Сюгатинской
долине, на ее обширных просторах, по меньшей мере, на расстоянии десяти
километров друг от друга, перекликались два таинственных музыканта.
Ну как не помчаться туда, вниз, к загадочному певцу. Спуск закончен, почти
бегом с холма на холм, целый километр. А там! Какая она стала громкая и еще более
необычная эта странная песня! Певец где-то тут за курганчиком, совсем рядом, может
быть, около черного кустика. Кто он такой? Наверное, большой, с длинными чуткими
усами, раскрашенный в яркие цвета гор пустыни красными, черными, желтыми
пятнами.
Но за курганчиком звук не громче, все такой же и по-прежнему несется все
откуда-то спереди, как и раньше, неослабевающий, призывный и страстный. Быть
может, сейчас где-нибудь с гор, поводя усами, спускается на призывную песню немая
подруга неумолчного музыканта? Но где же он сам, певец сумеречной пустыни? Ведь
пройдено столько шагов, а звук все тот же, сильный и резкий. Наконец он тут рядом,
и стоит только протянуть к кустику руку...
Нет, снова обман. Музыкант еще дальше, и так сильна его песня, что кажется,
звучат все камни и корявые кустики солянок. Вот это самая настоящая песня
громадных пустынных просторов, песня пустынника!
На небе давно горят звезды, все погрузилось в темноту, стал неясным горизонт,
всюду чудится — колышутся темные тени и скользят по черным камням. А когда звук
стал невыносимо громок и оказался уже не впереди, а уже по-настоящему рядом, чуть
сбоку, у кустика, внезапно все замолкло. Вот тогда наступила такая тишина, что
казалось невозможным пошевелиться и тронуться с места. В это мгновение в кустике
раздался легкий шорох и затих. И ничего не было там видно. Впрочем, что можно
разглядеть при желтом свете спички?
Так и не удалось мне увидеть загадочного музыканта.
ОСА-ПОЛИСТ
По небольшому гнезду ползает оса. Она заглядывает в каждую ячейку и что-то
там делает. В ячейках видны маленькие светлые личинки. В тех же ячейках, что
расположены снаружи и, следовательно, сделаны недавно, поблескивают крохотные
светлые с лакированной поверхностью яйца. В каждой ячейке по одной личинке или
яичку. Оса прилетела проведать свой дом и сейчас кормит потомство, отрыгивая
каждой личинке по капельке питательной жидкости. Личинки голодны, давно
ожидают свою мать и каждая из них тянется кверху, широко раскрывая челюсти,
просит есть. Совсем как в гнезде какой-нибудь птицы с прожорливыми птенцами! Оса
принадлежит к так называемым «общественным» и относится роду полистов. Это
матка. Она благополучно перезимовала в укромном месте и теперь весною уже успела
обосновать жилище с многочисленным семейством. Сперва оса построила тонкий
стебелек, прикрепив его прочно к камню, потом на вершине его сделала первую
ячейку. Получилось что-то напоминающее кубок на длинной ножке. Следующие
28
ячейки стали надстраиваться вокруг первой, пока не получились маленькие осиные
соты.
Из чего построила оса-полист свое гнездо? Тут никакого воска — строительного
материала пчел — и следа нет, а использована
как бы плохо отбеленная бумага. Ее оса сделала
из волокон древесины, материала, из которого
готовится настоящая бумага. Мощными
челюстями она соскребла поверхностные рыхлые
и выветрившиеся слон древесины, смешала их с
чуть клейкой слюной, и бумага оказалась
готовой. Она прочна, легка, пориста и не
разрушается дождями.
Двадцать-тридцать ячеек с таким же числом
деток вполне достаточная нагрузка на одну
осу-матку, и забот ей в это время хватает.
Но вот маленькие личинки подросли, стали
большими, уже высовывают из ячеек свои
коричневые головки и некоторые из них стали
заплетать тонкими нитями отверстие своей
комнатки. Вскоре из запечатанных ячеек
выходят молодые осы.
Теперь начинается оживленная работа, и у
матки-основательницы -целая куча помощниц.
Молодые осы активно принимаются за общие дела. Кто строит ячейки, и гнездо
растет с каждым днем, кто занимается поисками провизии, а кто ухаживает за
потомством. Молодое поколение — бесплодные осы. Они не кладут яичек и поэтому
называются работницами.
Вскоре гнезда не узнать, оно стало большим, ячеек в нем, пожалуй, около
тысячи. И все оно усажено чуткими пестро-желтыми осами-полистами. Изменилась
сильно и основательница гнезда — матка. Ее брюшко заметно увеличилось, и вся она
стала неповоротливая и тяжелая. Ей теперь не к чему летать. Все заботы по гнезду с
нее сняты, и матка лишь кладет яички в строящиеся ячейки, а от одиночной жизни не
осталось и следа: гнездо стало настоящим общественным.
Личинки очень прожорливы и все время требуют пищи. Работницы постоянно на
охоте, добывают для личинок провизию. Да и матку нужно кормить. Для этого
годится многое: и нектар цветов, и мякоть фруктов, и насекомые. Поймав
какую-нибудь муху, оса отрывает от нее все несъедобное: крылья, ноги, голову, а
иногда и брюшко, и из самой вкусной богатой мышцами груди приготовляет
своеобразный фарш. Кусочки этого блюда раздаются прожорливым личинкам.
На охоте оса никогда не пользуется своим самым сильным оружием — жалом. И
в этом заключается принципиальное отличие общественных ос от так называемых
одиночных ос. Для этого осе достаточны ее мощные зазубренные челюсти, сильные
крылья, мощные цепкие ноги. А жало нужно в более ответственном деле — защите
своего общественного жилища. Попробуйте-ка приблизиться к нему. Неосторожное
движение — и осы уже заметили посетителя, забеспокоились и одна за другой
взлетают в воздух, намереваясь строго наказать нарушителя покоя.
Жалит оса болезненно, укус сопровождается краснотой и опухолью. Но
неприятнее всего, когда ужалит не одна оса, а сразу несколько. Самое же страшное,
незаметно проглотить осу с фруктами. Оса успевает ужалить в гортань, и человек
может погибнуть от удушья. Впрочем, такие случаи очень редки.
Осы очень энергичные насекомые. Они деятельны с раннего утра до позднего
вечера. В самое жаркое время дня осы не прекращают работу. Лишь бы только
поблизости была вода.
Особенно оживленный водопой ос можно наблюдать где-нибудь на небольшом
ручейке в жаркой безводной пустыне. Весною, когда в логах еще текут ручейки,
матки-основательницы всюду строят свои гнезда. Но вот наступает жаркое лето,
ручейки высыхают и за водой приходится летать за пять-десять километров.
В безводных местах осы удивительно быстро собираются к биваку, жадно
слизывают капельки воды на посуде, забираются в кружки с чаем.
За лето население осиного гнезда все время пополняется, и общество быстро
растет. Чем больше осиное гнездо — тем неуязвимее. Кто осмелится напасть на такую
большую компанию?
В конце лета на гнезде начинают строиться крупные и мелкие ячейки. Из
крупных ячеек выходят будущие основательницы-матки, из мелких — самцы. И
самцы и самки покидают родительское гнездо, отправляясь в брачный полет. Вскоре
самцы погибают, а самки забираются в укромные места на зиму.
Что же с гнездом? С наступлением осени трудолюбивой жизни осиного
общества приходит конец. В поведении ос — матки и работниц — происходят
какие-то странные перемены. Работницы перестают ухаживать за личинками, и те
погибают. Матка не кладет яичек или откладывает их и сама же пожирает. Весь этот
разнобой творится недолго. С первыми утренними заморозками все оставшееся
население погибает, гнездо навсегда пустеет, стареет от дождей и ветров и
постепенно разрушается.
В мире известно более тысячи видов общественных ос. В Советском Союзе их
обитает более сотни видов. Многие общественные осы устраивают гнезда под
землею. Осы-полисты устраивают гнезда под камнями, на стволах деревьев, под
крышами и в других скрытых местах.
В горных еловых лесах Тянь-Шаня живет оса-веспула, которая прикрепляет свое
гнездо к ветвям кустарников. Соты свои она окружает многочисленными слоями
серой бумаги, а само гнездо имеет форму шара с единственным отверстием внизу.
Слои бумаги все время надстраиваются сверху вниз. Такие гнезда гораздо лучше
защищены от врагов, непогоды, и, когда идет дождь, в нем сухо, тепло и уютно.
30
МАЙКА
По земле, цепляясь ногами за
ие травинки, с большим трудом ползет
большой жук. Какое у него толстое
брюшко. Маленькая голова насекомого,
его щупленькая грудь — будто жалкие
придатки к массивному животу.
Надкрылья едва-едва прикрывают только
самые первые сегменты раздувшегося
брюшка, и, как полы тесного пиджака на
толстяке, растопырились в стороны. Под
ними нет никаких следов крыльев. Куда
такому безобразному насекомому, с
трудом волочащему свое грузное тело по
земле, летать по воздуху!
Откуда у жука такой объемистый
живот? Бедное создание! Оно, наверное, совсем беззащитно в этом мире быстрых,
ловких и неугомонно носящихся по воздуху насекомых!
Попробуем взять жука руками. Он даже не вздумает убежать или хотя бы
притвориться мертвым и безропотно отдается в наши руки. Но на ногах жука из
сочленений между бедрами и голенями внезапно появляются ярко-желтые дурно
пахнущие капельки. У жука, оказывается, имеется хорошее оружие. Он, видимо,
очень невкусен, даже отвратителен и ядовит. Кто же станет связываться с такой
гадостью! Вот, наверное, почему у жука черный с синим отливом цвет. В такой
одежде он далеко заметен и как бы заранее предупреждает. — «Я невкусен!» Не будь
у жука ядовитой крови, не прожить бы ему и часа с громадным животищем.
Жук с такой примечательной внешностью называется майкой. Это имя он
получил за то, чего появляется главным образом весною, в мае. Впрочем, название не
совсем точное. В мае эти жуки появляются только в средней полосе Советского
Союза. В Средней Азии и Казахстане — в апреле и даже конце марта. Пролежав всю
зиму куколкой, с первыми теплыми весенними днями, согревшими землю, жук
выползает наружу в своем новом сверкающем иссиня-черном одеянии и сразу же с
большущим брюшком.
Впрочем, есть среди маек и более элегантные, без громадного брюшка.
Это самцы, Они тоже бескрылы, но значительно подвижнее и все время заняты
поисками своих супруг. Оплодотворив самок, самцы погибают, а самка продолжает
лениво ползать по земле. Где-нибудь под кустиком майка роет небольшую пещерку и
помещает в нее содержимое своего объемистого брюшка — многочисленные яйца.
Сколько же откладывает яиц одна майка?
Плодовитость маек необыкновенна. Одна самка откладывает за один раз около
десяти тысяч лиц. Ее брюшко — настоящая кладовая, набитая яйцами. Что было бы,
если из каждого яичка на следующий год выходила майка? Через несколько лет маек
размножилось бы столько, что вся поверхность земли закрылась бы плотным слоем
жуков. Но этого никогда не бывает, чтобы из каждого яичка впоследствии вышел жук,
а из десяти тысяч будущих деток очень мало окажется счастливчиков.
Отложив яички, майка погибает. Ей больше незачем жить.
Яички не лежат долго. Из них вскоре же выходят малюсенькие оранжевые и
очень подвижные личинки. Десять тысяч личинок — громадное общество —
торопливо взбирается на близрасположенный кустик, травинку, цветок и застывает
бесформенной кучкой.
Нередко, идя по степи или пустыне, встречаешь такое яркое, как цветок, пятно и
сразу не догадаешься, что это такое. Но оранжевый цвет не случаен. Он предательски
обманывает пчел, которые, приняв его за цветок, доверчиво к нему подлетают. Что
тогда тут происходит!
Все десять тысяч личинок внезапно приходят в величайшее возбуждение, машут
в воздухе цепкими ногами, стараясь ухватиться за тело посетительницы. Кто
сваливается на землю, кто бежит по травинкам. Переполох продолжается долго.
Попробуйте к такому оранжевому комочку прикоснуться пальцем. Мгновенно
вся рука будет осыпана яркими личиночками, они расползутся по всему телу,
заберутся в волосы и тогда — хоть беги купаться в реку. Особенно рьяно личиночки
хватаются за шершавую ткань, за все, что покрыто волосками. Это все оттого, что их
добычей должна быть обязательно одна из волосатых земляных пчел.
Большинство личинок погибает, не дождавшись желанного посетителя.
Пчела приносит на своем теле прицепившуюся личинку прямо в свой подземный
домик, к ячейкам с заготовленным медом. Тут удачливый путешественник
соскакивает с тела пчелы и забирается в ячейку, подготовленную к закупорке,
заполненную медом с плавающим на поверхности яичком. Несколько минут работы
— и яичко съедено, а в его оболочке, как в лодочке, сидит цепкая личинка. Она вскоре
линяет и становится неузнаваемой, почти, как червячок, со слабыми ногами и
челюстями, похожими на ложечку. Этими челюстями личинка и черпает мед из
кубышки. Зачем теперь ей цепкие ноги? Не нужны и острые челюсти.
Личинка растет, линяет, уничтожает ячейки пчелы-хозяйки, к осени
окукливается, зимует и весною выползает наружу безобразно толстая и вялая, не жук,
а мешок, наполненный яичками. Скоро многочисленное потомство жука, маленькие
быстрые личинки, вновь повиснут желтым, как цветок, комочком в ожидании
мохнатой пчелки.
Майки — вредные жуки. Они уничтожают земляных пчел — опылителей цветов.
К счастью, маек никогда не бывает много.
КРАСНОГОЛОВАЯ ШПАНКА
Что-то странное происходит на берегу речушки Каргалы. Недавно скошенная и
только начавшая отрастать люцерна беспрерывно вздрагивает листиками и шевелит
веточками. Она кишит множеством полосатых жуков. Здесь их громадное скопище.
32
Жуки необычайно возбуждены и беспрерывно движутся. Одни из них жадно гложут
листочки, другие взлетают в воздух и уносятся вдаль. На место улетевших постоянно
прибывают новые жуки, и громадное скопище нисколько не уменьшается. Жуки не
просто рассеяны по полю люцерны, а держатся вместе, занимая круглую площадь
диаметром около ста метров. Слетелись они, видимо, совсем недавно, но листья
люцерны уже изрядно объедены.
За темно-красную голову этих жуков называют красноголовыми шпанками.
Грудь жуков темная, а надкрылья испещрены продольными ярко-белыми и черными
полосами. Одежда красноголовой шпанки, как и у всех представителей семейства
шпанок, явно заметная, видная издали и предупреждает о том, что ее хозяин невкусен
и даже ядовит.
Для чего же шпанки собрались такой большой компанией? Посмотрим
внимательно, сколько тут самцов и самок. Их легко различить. Самцы меньше, усики
их толще и устроены они по-другому. В скоплении, оказывается, преобладают самцы.
Но те жуки, которые постоянно отлетают от него,— самки.
Видимо, жуки чем-то сильно пахнут. Дует легкий ветерок и с подветренной
стороны несутся к сборищу новые пополнения. За несколько километров жуки
почувствовали скопление своих собратьев. Скопище жуков не случайное, а брачное.
К нему постепенно прилетают самки, оплодотворяются самцами и улетают. Оно,
видимо, просуществует еще несколько дней, пока
постепенно не рассеется. За это время люцерна будет
сильно повреждена. Какова дальнейшая судьба жуков?
Самцы вскоре же погибнут. Самки откладут в землю все
свои яички и также прекратят существование. Все это
произойдет скоро, сейчас, весною.
Из яичек выйдут маленькие и очень подвижные
личинки. Они похожи на оранжевых личинок майки, но
только не имеют такой яркой рас цветки. Личинки вскоре
же разбредутся во все стороны...
В степи, в пустыне множество саранчовых. Во все
стороны, как брызги воды, разлетаются они из-под ног
пешехода. Саранчовые — бич нолей и пастбищ. Иногда
размножаясь в массе, они съедают траву. Почему иногда?
Потому, что у саранчовых много врагов, которые
постоянно их уничтожают. К числу врагов саранчовых
относится и красноголовая шпанка. Личинки этого жука
усиленно шныряют по поверхности земли в поисках
яйцекладок или, как их еще называют, «кубышек»
саранчовых*. Многие личиночки гибнут, истощив свои
силы в бесплодных поисках, некоторым же удается
добраться до своей цели. Как только кубышка найдена,
личиночка жадно принимается уничтожать яйца, вскоре
же линяет и приобретает совершенно другую внешность.
А дальше происходит непрерывная смена одежды и
формы. Личинка второй стадии снова линяет и
становится слабо подвижным толстым червяком. Потом еще линька без особенных
изменений и новая линька, после которой из личинки выходит что-то сильно похожее
* Саранчовые откладывают яйца в землю целой кучкой. Такие кучки яиц имеют
вид бочоночка со стенками из уплотненной земли.
на куколку. Эта ложная куколка опять линяет, из нее выходит вновь подвижная
личинка. Наступает шестая линька, и подвижная личинка превращается наконец в
настоящую куколку. К этому времени все яйца в кубышке саранчового оказываются
съеденными. Куколка замирает на зиму, весною из нее выходит жук, красноголовая
шпанка, и взлетает в воздух в поисках скопища.
Красноголовые шпанки очень хорошо уничтожают саранчовых. А тот
небольшой вред, который они приносят, к тому же на небольшой территории
брачного скопления, окупается с лихвой.
НАРЫВНИКИ-МИЛЯБРИСЫ
Нарывников-милябрисов легко узнать. Черноватые, нередко с синим отливом
голова, грудь и брюшко, красные или оранжевые надкрылья, разукрашенные
различными черными полосами и пятнами, придают жукам характерную и яркую
внешность. Надкрылья у нарывников мягкие, так же как и у всех остальных
представителей семейства нарывников *.
Жуки вялы, медлительны и только в самую жару становятся оживленными. Они
часами сидят на кончиках трав и чаще всего на падевых цветах, объедая нежные
лепестки. Зачем им быстрота и проворство? Заметная внешность, ядовитая кровь
делают этих жуков неуязвимыми. И только разве неопытный птенец, впервые
вылетевший из гнезда, ничего не подозревая, клюнет яркого жука и потом долго с
ожесточением будет чистить о землю клюв, запачканный едкой и ядовитой кровью.
Да иногда паук нападет второпях на жука, случайно попавшего в тенета, но быстро
почует ошибку и, откусив паутинные нити, в которых запутался нарывник, брезгливо
сбросит нарывника на землю. Никому не нужна такая добыча, даже самому
голодному во всей степи или пустыне.
Впрочем, никогда не обходится без исключений. Поговаривают, что нарывников
уничтожают быстрые прожорливые фаланги, не прочь ими полакомиться стойкий ко
всем ядам ушастый пустынный ежик. Может быть, поэтому и забираются на ночь
нарывники кучкой, часто состоящей из разных видов, на самые вершинки трав или
кустарников. Здесь ночью безопасно, а утром, после прохладной ночи, можно скорее
обогреться на солнце.
Если личинки маек развиваются только в гнездах пчел, а личинки
красноголовых шпанок — в кубышках саранчовых, то нарывники-милябрисы —
универсалы и уничтожают как тех, так и других.
Нарывников, относящихся к роду милябрис, в Советском Союзе свыше ста
видов. Более всего их на юге и особенно много в пустынях Средней Азии и
Казахстана.
Весною, когда пустыня на короткое время одевается ковром цветов, в лепестках
мака особенно много нарывников. Ползают они всюду и на других растениях.
«Ала-гулик» — несчастье, напасть, так называют нарывников казахи-скотоводы
и с опаской обгоняют скот стороною от тех мест, где особенно много этих жуков.
Верблюд и лошадь особенно чувствительны к различным ядам. Страдают они и от
маленьких красных жуков с черными пятнами Случайно проглотив с травою жука,
животные заболевают сильным воспалением кишечника и нередко гибнут.
* Нарывниками жуки называются за то, что кровь некоторых из них очень
ядовита и оказывает обжигающее действие. Пластырь, приготовленный из таких
жуков и приложенный к коже, вызывает большой волдырь.
34
Вредны нарывники или полезны? Трудно ответить на этот вопрос. С одной
стороны, они уничтожают полезных пчел, иногда губят лошадей и верблюдов, с
другой — являются злейшими врагами саранчовых. Про многих животных бывает
трудно сказать, что больше от них — пользы или вреда.
НАЕЗДНИК-РИССА
Сильный ветер вывернул с корнями старую ель и попалил её на землю. Дерево
быстро засохло. Хвоя пожелтела и осыпалась Па ствол и ветки напали короеды и
источили ходами. Вскоре кора отвалилась кусками, обнажив древесину. И когда в
стволе завелись белые личинки жуков-дровосеков и ос-рогохвостов, на поваленной
ели появились наездники-риссы.
Рисса вся в движении. Ни минуты отдыха и покоя. Беспрестанно ползает она по
стволу дерева и без устали колотит по нему своими длинными усиками, украшенными
белыми колечками. Если бы не эти белые колечки, усики не различить глазами, так
быстро постукивает ими рисса.
Для чего рисса обстукивает усиками дерево? Она что-то разыскивает, и работа
эта очень ответственная и нелегкая. Попробуйте-ка определить, где в древесине
живет жирная личинка дровосека. А она-то и нужна наезднику-риссе.
Трудно сказать, как находит рисса личинку дровосека и какую услугу в этом ей
оказывают усики. Может быть, на усиках расположены очень чуткие обонятельные
органы, которые способны уловить запах личинки сквозь толщину древесины в
несколько сантиметров? Или рисса использует усики, как врач молоточек с
плессиметром, и по легчайшему, совсем не улавливаемому ухом человека, звуку
определяет, есть ли там, глубоко в древесине, ее добыча? А может быть, на усиках
риссы расположены совсем особенные органы, еще не известные науке, что-нибудь
похожее на локацию? У насекомых все еще много загадочного, неизвестного ученым.
Беспрерывно постукивая усиками, ползает рисса по дереву и вот что-то нашла,
крутится на одном месте, отойдет в сторону и вновь возвращался обратно. Долго
продолжается обследование подозрительного участка.
— Ну хватит тебе, рисса, — хочется крикнуть настойчивому насекомому, —
пора приниматься за дело!
Но постукивание усиками все еще продолжается. Будто сомнение берет
наездника и он сейчас решает очень сложную задачу и так поглощен своим занятием,
что совсем не замечает направленного на него синего объектива фотоаппарата
Но вот, кажется, сомнения рассеяны. Личинка дровосека — причина поисков
риссы — здесь и, наверное, не подозревая опасности, мирно точит мощными
челюстями древесину и лакомится этой столь неудобоваримой пищей. Внезапно
риоса подняла усики кверху и расставила в стороны. Брюшко приподнято и длинная
иголочка направлена наклонно к поверхности ствола. Поиски закончены. Рисса
приступила к другому делу.
Еще выше поднято брюшко, два маленьких шажка вперед, и рисса застыла в
неудобной позе, на самых цыпочках, опираясь на кончики лапок. Несколько
поворотов в стороны — и вдруг воткнутая в дерево иголочка раздвоилась и от нее
отошел в сторону и согнулся дугою футляр. Сверло (какое оно тоненькое!) стало
медленно погружаться в дерево. А далее несколько минут усиленного труда... Футляр
совсем согнулся скобкою, а сверло-яйцеклад почти все погрузилось в дерево и
остановилось... Брюшко риссы конвульсивно вздрогнуло, по иголочке-яйцекладу,
вонзенному в дерево, прошла едва заметная волна — это маленькое белое яичко
отправилось в путь.
Потом брюшко поднимается кверху, вытаскивается иголочка-яйцеклад, футляр,
согнутый скобкой, разгибается и закрывает иголочку. Работа закончена. Слегка
затрепетали усики, зашевелились крылья, легкий подскок — и рисса взлетела в
воздух, навсегда оставив поваленное дерево.
Теперь бы неплохо убедиться, в кого отложено яичко. Осторожно, сначала
топором, затем ножом, слой за слоем вскрывается древесина. Показался ход, плотно
забитый опилками, а за ним, как раз против того места, где рисса начала погружать
свое сверло-яйцеклад, в просторном входе лежит белая личинка дровосека. Ее покой
нарушен, она извивается от боли прокола, от яркого света и неожиданной теплоты
солнечных лучей. Рисса не ошиблась и умело нашла свою добычу для будущей детки.
ПЧЕЛА ПЕСЧАНОЙ ПУСТЫНИ
Рано утром нас разбудила песня кукушки. Сквозь марлевую стенку полога были
видны голубое небо, голубая река и желтые барханы в колючих деревьях. Совсем
рядом по песку бегала трясогузка и, помахивая хвостиком, разглядывала
незнакомцев.
Мы пришли сюда, к берегу реки Или, вчера вечером с шоссейной дороги.
Отсюда должен начаться наш путь по воде. Разве сейчас до завтрака? Скорее
36
раскрывать брезентовые тюки и собирать лодку. Час труда — и перед нами стройная
легкая красавица-байдарка.
Едва мы сложили лодку, как стало припекать солнце и всюду пробудилась
жизнь. Мимо нас с грозным гудением крыльев стали носиться громадные
иссиня-черные пчелы-ксилокопы. Около зацветшей ивы собрался рой всяких диких
пчел. Тут же, конечно, нашла себе приют подражательница пчелам, муха-сирфида,
или, как ее еще называют, — пчеловидка.
Сейчас бы следовало позавтракать, затем заняться укладкой вещей и первой
пробой лодки. Но случается неожиданное. У самого носа лодки на песок упала
небольшая серая пчелка и буквально на глазах потонула в песке.
Известны многие жители песчаной пустыни, которые в случае опасности
зарываются в сыпучий грунт. Так делает небольшой удавчик: один-два движения — и
он мгновенно тонет, оставляя на поверхности едва заметные следы. Не менее легко
зарывается ящерица-круглоголовка. Кобылочка-песчаночка в случае опасности
делает несколько взмахов длинными задними ногами и, полупогрузившись в песок,
становится невидимкой. Но пчелы! Нет, о пчелах я решительно ничего не слышал.
Во всем казалось ясным одно обстоятельство: пчела ни от кого не пряталась, ее
никто не преследовал, а просто в песке, видимо, находилось что-то необходимое для
нее, быть может, жилище с ячейками, заполненными пыльцой и детками-личинками.
Но как же в сухом песке пчелка умудрилась изготовить себе норку, как она умеет ее
находить и так ловко пробиваться в свое жилище сквозь материал, столь ненадежный
для строительных целей. Может быть, все показалось, и пчелка просто скользнула
мимо, в сторону.
Придется залечь около лодки на горячем песке и притаиться.
Как томительно ожидание! Солнце сильнее греет, и песчаный бархан начинает
пылать жаром. Белая трясогузка давно скрылась и лишь иногда прилетает посмотреть
на наши дела. Замолкли птицы. С реки доносится вялое квакание лягушек. Радуясь
теплу, носятся друг за другом ящерицы, прочерчивая по песчаной глади барханов
причудливые узоры
Близ меня на песке уселись крохотные мухи-ктыри. Легкие и верткие, они
молниеносно срываются с места, перелетая на короткие расстояния, снова садятся,
гоняются друг за другом. Иногда при определенном положении к солнцу на крыльях
ктырей вспыхивают два ярко-бордовых огонька-отблеска. Кто знает, может быть, по
этим огонькам и замечают друг друга так легко ктыри.
В том месте, где я видал зарывшуюся пчелку, все еще никого нет. Уж не
прозевал ли я выход пчелы, наблюдая за ктырями?Но песок внезапно всколыхнулся,
показалась голова, грудь, вся серая мохнатая пчелка выскочила наверх и — такая
торопливая, хотя бы чуточку задержалась — сейчас же вспорхнула и исчезла. Все это
произошло в течение какой-то доли секунды. Сколько времени теперь она будет
летать и когда возвратится обратно? Уж не попытаться ли рыть песок.
Пока я раздумывал, с другой стороны лодки, в том месте, где песок был весь
перетоптан нашими ногами, начинает виться такая же небольшая серая пчелка и
что-то долго и настойчиво ищет. Временами ее усердие будто иссякает, она отлетает
в сторону, но вновь бросается на поиски. Где и как найти порку, когда поверхность
песка исковеркана до неузнаваемости. Иногда пчелка садится на песок, но опять
взлетает.
Трудно искать пчелке свое потерянное жилище. Да тут еще некстати маленькие
ктыри увиваются за пчелкой, стукают ее своим телом. Ктыри, конечно, отлично
понимают, что пчелка не добыча, куда она им такая большая! Это просто игра от
избытка здоровья и молодого задора.
Пчелке не до ктырей, Она очень озабочена поисками. Какое чувство руководит
сейчас ею? Наверное, не обоняние и не слух подсказывали, где должна быть под
песком норка: она, наконец, бросилась на поверхность бархана и мгновенно исчезла.
Долго и осторожно я роюсь в том месте, где скрылась пчелка. Сначала идет
сухой горячий и сыпучий песок. Потом на глубине пятидесяти сантиметров
появляется плотный влажный слой. В нем я легко обнаруживаю норку. К ней и
пробиралась пчелка сквозь толстый слой горячего песка. Норка опускается почти
отвесно вниз еще на глубину около полуметра. Вот ее конец. Там, сжавшись в
комочек, недовольно жужжит крыльями сама хозяйка. От норки в стороны отходят
ячейки, маленькие круглые, хорошо утрамбованные, забитые желтой пыльцой.
Каждая ячейка — колыбелька. В ней находится или яичко или личинка.
Вот какая искусная пчелка! Ей ничего не стоит прорыться сквозь толстый слой
песка и найти свою норку. И сколько раз в день приходится совершать такие
путешествия! Как она, роясь в песке, умудряется сохранить целой свою добычу —
сбор желтой пыльцы на мохнатом костюме. Кроме этого, она умеет находить место,
где спрятано ее сокровище, даже когда поверхность песка изменилась и стала
неузнаваемой. К этому у нее отличный навык. Ведь во время песчаных бурь песок
легко передвигается с места на место. Но какой бы ни был у пчелки навык, все же,
наверное, нелегко ей копаться в песке. Зато как надежно запрятана норка с детками!
Кто сумеет ее там найти!
Наконец наблюдения закончены. После торопливого завтрака мы подтаскиваем
лодку к берегу и тщательно укладываем вещи. Кажется, все сделано как следует. Ну,
теперь пора и в поход. Оттолкнулись от берега и поплыли мимо нас желтые барханы
и далекие сиреневые горы пустыни.
38
КАМПОНОТУС И БЕГУНОК
Сегодня наше путешествие испорчено: отвратительный встречный ветер со
стороны Балхаша мешает плыть, отнимает силы. Он гуляет по реке, дымит на
песчаных косах, крутит смерчи по безлюдным дорогам пустыни, поднимает волну с
белыми гребешками и она обрушивается на щуплую байдарку, грозя ее сломать и
опрокинуть. Наконец наши силы и терпение исчерпаны. К счастью, напротив
чудесная рощица туранги. С зеленого берега, несмотря на свист ветра, доносятся
песни соловья и кукушки. За рощицей видны Чулакские горы.
В рощицах туранги на открытых площадках между деревьями живот два
интересных вида муравья — черно-красный кампонотус и узкобрюхий черный
бегунок. Сегодня мы займемся ими.
Ход в муравейник кампонотуса широкий. Около него, как кратер миниатюрного
вулкана, расположен валик свеженасыпанной земли. У муравейника никого нет.
Муравьи-кампонотусы днем спят, а работают только ночью. Всегда степенные и
медлительные, они не подходят по своему характеру для быстрого темпа дневной
жизни пустыни, в которой так много ловких и энергичных хищников. К тому же
ночью главные враги муравьев — ящерицы и птицы — спят, за свою жизнь опасаться
нечего, и можно не спеша заниматься делами. Кампонотус — крупный муравей и
поэтому представляет отличную приманку. Кроме того, ночью прохладно и добыча
вяла. Медленные движения приобретены этими муравьями в результате долгой
ночной жизни. И хотя живут кампонотусы в жаркой и сухой стране, климат их нор
днем и поверхности пустыни ночью умеренный, прохладный.
Начинается раскопка. Ходы идут неглубоко под поверхностью земли.
Обеспокоенные разрушением жилища, муравьи неловко мечутся во все стороны.
Иногда из камер вываливаются в выкопанную яму большие грузные крылатые самки
и очень маленькие тоже крылатые самцы. Они раз в пять меньше своих сестер. Скоро
и самцы и самки должны разлететься из муравейника.
Постепенно ходы и камеры уводят нас к кусту селитрянки, и здесь оказывается
интересная находка. В специальных камерах около корней растения сидят крупные
белые личинки цикадок, размером около трех-четырех миллиметров каждая. У
цикадок сзади нежный, пышный и ослепительно белый хвост из восковых нитей.
Назначение этого хвоста непонятно.
Спасая свое добро, муравьи переносят яички и цикадок в отдаленные камеры.
Цикадки для муравьев — своеобразные коровки. Они выделяют жидкие сладкие
вещества, которыми кормятся кампонотусы. Кроме ночной охоты, оказывается, у
кампонотуса еще развито и своеобразное муравьиное животноводство. Подобная
черта для этого муравья раньше не была известна.
Найти самок — родительниц гнезда — не так просто. Они запрятались в самые
глубокие ходы. Крылатые же самки и самцы были выведены еще с прошлого лета.
Они перезимовали вместе с рабочими, и теперь в конце весны пришло время покидать
родительское гнездо.
Для чего нужно было держать такую ораву нахлебников всю осень и зиму? Не
слишком ли это накладно для муравейника? Но иначе нельзя. Чем раньше вылетят из
гнезд крылатые самки, тем больше времени после брачного полета будет у них для
организации собственного муравейника. А дело это трудное, ответственное и далеко
не у всех оно благополучно кончается. Что же получилось, если бы крылатых стали
выводить веснойО У неторопливых кампонотусов они смогли вылететь только в
разгар лета, когда наступает суровая жара и засуха и вся пустыня выгорает.
Теперь очередь за бегунком, и мы переходим к его муравейнику. Бегунок —
дневной житель. Вот почему около его гнезда царит необыкновенное оживление. Со
всех сторон к муравейнику мчатся с охоты ретивые добытчики и кое-кто волочит свои
трофеи. Па смену им во все стороны спешат другие охотники. 'А у входа идет
беспрерывная работа. Из него беспрестанно выскакивают крупные рабочие с
комочками земли. Отбросив ношу в сторону, каждый землекоп становится головой к
выходу и быстро-быстро гребет передними ногами, отбрасывая назад комочки земли
Работа идет споро, и струйки земли летят беспрерывно. У входа всегда толпятся
отгребатели. Казалось бы, в этом сейчас нет особой необходимости. Но такова сила
привычки. В пустыне часты ветры с пылью, и когда все засыпает, нужно грести
ногами изо всех сил, чтобы спасти свое жилище от погребения.
Попробуйте поймать бегунка. Это не так просто. Молниеносные движения,
резкие броски в стороны, быстрые взмахи усиков... Очень энергичны бегунки и,
кажется, в каждом из них сконцентрирован неистощимый запас энергии. Особенно
поразительна быстрота, с которой передаются сигналы опасности. В какую-то долю
секунды находящиеся снаружи бегунки все сразу могут перейти в атаку по
неуловимому знаку только одного потревоженного муравья. Иначе нельзя. Днем
пустыня кишит ящерицами. Они всюду стерегут бегунков, и чуть замешкается
охотник, как попал в пасть своему неприятелю.
Наше вмешательство в мирную жизнь муравейника вносит необычайный
переполол. И без того быстрые, бегунки начинают метаться в величайшей спешке.
Самые крупные солдаты вскоре начинают понимать, откуда грозит опасность, и
целым потоком направляются к нашим ногам. Не проходит и минуты, как муравьи у
нас на шее, на голове, в рукавах; везде, где только можно пробраться, они копошатся
и вонзают челюсти в кожу. Нелегко раскапывать муравейник, одновременно
отбиваясь от самоотверженных защитников своего жилища.
Около входа в муравейник, в самых поверхностных слоях почвы, расположены
прогревочные камеры. Здесь бегунок использует тепло солнца с самых ранних
весенних дней. Сейчас уже в камерах прогреваются большие куколки в шелковистых
коконниках. Это будущие крылатые самки и самцы. Они также вскоре вылетят и тоже
будут иметь запас времени, чтобы построить до наступления весны свое собственное
жилище. Но проблему раннего выпуска крылатых самцов и самок энергичный
бегунок разрешает по-другому, чем кампонотус и гораздо экономичней. Он их
выкармливает раньше и не оставляет на зиму.
От поверхностных камер вниз идут вертикальные ходы. Вначале они широкие,
потом суживаются. Ходы ведут в глубокие подземные жилища. Для того, чтобы до
них добраться, наша походная лопатка мало при годный инструмент.
Для чего же так глубоко идут ходы муравейника? Неужели ради того, чтобы
зимовать в тепле? Но ведь это тоже палка о двух концах
Чтобы зимовать в тепле, надо все время кушать. У кампонотуса ходы
поверхностные, зимою в них прохладно, временами даже проникает мороз, и муравьи
все время спят и ничем не питаются.
У нашего бегунка есть родственник, относящийся к тому же роду
мирмекоцистов. Он живет в Северной Америке и на зиму не засыпает. Но
американский бегунок заготавливает на зиму пищу в своеобразные живые бочки. Нет,
это не шутка! Так и называют таких муравьев «бочками». Это особые рабочие,
брюшко которых от непрерывного кормления так раздувается, что становится
размером с винную ягоду. В течение зимы такие муравьи постепенно по капельке
отрыгивают запасенную пищу и ею кормится весь муравейник. Раньше туземцы даже
специально раскапывали такие муравейники и, оторвав брюшко у муравьев-бочек,
лакомились им. На праздниках блюдо из муравьев-бочек считались одним из самых
изысканных.
Может быть, и у наших бегунков есть тоже такие же бочки? Не попытаться ли
дальше разрыть муравейник? Но для этого придется выкопать глубокую яму, затратив
не менее двух дней непрерывной работы. А времени мало. К тому же живые бочки к
весне должны быть пусты.
К нашему счастью, в одном месте туранговой рощицы когда-то река подмыла
высокий песчаный берег, оторвала от него большой кусок и унесла. Здесь обнажился
большой муравейник бегунка. Теперь он весь был виден в разрезе и поверхностью
муравейника стала отвесная стена. Сама природа помогла нам познакомиться с
устройством муравейника без особых хлопот.
Муравьи не покинули своего полуразрушенного жилища и приспособились к
новой обстановке. По отвесной стене ловко бегают охотники и волокут добычу.
Строителям тоже немало дел. Они все еще продолжают заделывать обнаженные ходы
кусочками глины и проделывают новые. Интересны некоторые особенности работы
бегунков. Когда закладываемый ход становится узким, муравей, затаскивая
очередной кусочек глины, пятится в него уже задом. Если же около обнаженного хода
или камеры остались мелкие частицы земли, муравей подбрасывает их ко входу ровно
таким же способом, которым он откидывает почву от него в своем обычном жилище.
Таким образом муравей может не только отбрасывать, но и прибрасывать землю.
Разве можно после этого отказать муравьям в некоторой доле сообразительности и
умении приспособить свои навыки к сильно изменившейся и даже необычной
обстановке.
Как хорошо, что мы раньше не стали раскапывать муравейник бегунка, чтобы
проследить его строение до самого конца. На обрыве ведь это так просто! Тонкие
вертикальные срезы лопатой — и нам становится ясно, что жилище бегунка
простирается на глубину около двух метров. Многочисленные горизонтальные
камеры связаны между собой главным
образом вертикальными ходами. И на этот раз мы испытываем на себе
ожесточенное нападение защитников гнезда.
В самых глубоких и больших камерах оказались большие муравьи с таким
выходить наружу. Драгоценными запасами
раздувшимся брюшком, что стили
видны прозрачные межсегментные
складки. Это еще далеко не бочки, но,
несомненно, что-то похожее на них.
Муравьи с большими брюшками явно
хранили зимою запасы
нищи, сейчас же изрядно
исчерпали их. Ранее сколько я ни
наблюдал за бегунками, никогда не
видел на поверхности земли таких
большебрюхих.	По-видимому
муравьям-бочкам не полагается
; следует рисковать. Как интересно было
бы посмотреть на этих муравьев поздней осенью!
Самая крупная зала муравейника, размером с большое яблоко, оказалась битком
набитой муравьями. Их здесь скопилось не менее двух-трех сотен. Копошащаяся
масса облепила со всех сторон крупную и грузную самку. Больше мы не находим
самок. Найденная царица оказалась единственной в большом муравейнике.
Как сильно бегунок отличается от кампонотуса. Он ведет дневной, а не ночной
образ жизни. Очень быстр и энергичен, и вялому кампонотусу не чета. Он
воспитывает крылатых муравьев с самой ранней весны, а не осенью, устраивает
прогревочные камеры, в которых использует тепло весеннего солнца. Он храбр и
свиреп в защите своего жилища и, наконец, роет глубокие подземные ходы, в которых
проводит зиму, не зная ее стужи, а не засыпает, как кампонотус в поверхностных
холодных камерах. Все по-иному у бегунка. Два муравья обитают рядом, по
соседству, в одной обстановке, но какая у них разная жизнь!
ЗАГАДОЧНЫЕ СЕМЕНА
На небольшой песчаной прогалинке у реки, среди кустиков тамариска и
душистой серой полыни тянется вереница лакировано-блестящих
муравьев-мессоров. Это будничная картина: муравьи заготавливают семена для
большой и дружной семьи.
Склонившись с лупой в руках над муравьиной тропинкой, я угадываю по
муравьям-носильщикам, в какой стороне расположен муравейник, а в какой
происходит сбор урожая трав пустыни, и неожиданно замечаю необычное: муравьи
тащат в челюстях не семена растений, а маленькие песчаные комочки.
Выносить почву наружу из входа в муравейник — самая обычная работа. Она
особенно оживляется, когда происходит расширение старых подземных галерей или
строительство новых. Тогда каждый землекоп-носильщик, едва выскочив на
поверхность земли, бросает свою ношу и спешит за очередной. Тут же комочки
несутся издалека в гнездо. Нет, что-то здесь происходит непонятное!
Я отнимаю песчаный комочек у носильщика — с какой неохотой он с ним
расстается! В пальцах комочек легко рассыпается на мелкие песчинки и будто ничего
там нет больше. Но во втором комочке все же что-то удается найти. Только трудно
очистить от приставших песчинок это «что-то» Наконец все песчинки сняты, и
обнажается маленькое темно-оранжевое зернышко. У многих таких облепленных
песчинками зернышек уже тронулся в рост крохотный, тонкий как ниточка, черный
росточек. Теперь становится почти все понятным. Муравьи-мессоры выкапывают
ранее упавшие на землю и начавшие уже прорастать семена.
На всякий случай надо убедиться в правильности предположения и посмотреть,
как это делается муравьями. Торная тропинка ведет к небольшим, но густым зарослям
разнолистного клоповника. Здесь и трудятся муравьи, своими усиками тщательно
обследуют поверхность земли и безошибочно определяют место, где зарыто семечко,
и вытаскивают его челюстями. Обоняние у мессоров отличное.
Семена упали на землю, видимо, не так давно, но их уже успел занести ветер
песком, а дождь слегка примочил. Но до чего же крепко успели семена прилипнуть к
песчинкам! Уж не для того ли, чтобы замаскироваться и не стать добычей муравьев?!
Но мессорам оболочка из песка нипочем. Там в гнезде имеются специальные рабочие,
которые тщательно очищают зерна от всякого ненужного хлама.
Чьи же это семена? Какое растение могло их обронить сюда, на этот небольшой
кусочек зарослей клоповника? Уж не сам ли клоповник. Короткое, приземистое
растение уже отцвело, нижние коробочки давным-давно открылись на две половинки
каждая и семена упали на землю. В средних коробочках еще находятся зрелые семена
и вот-вот готовы свалиться вниз. Верхние коробочки совсем зелены, семена их
незрелы, время открываться половинкам коробочек еще не пришло.
Я тщательно разглядываю зрелые коробочки. Легкое нажатие пинцетом, створки
легко раскрываются, и из щелки вываливается яркое оранжевое семечко. Оно такое
же, как и те, что облеплены песком, только немного ярче и светлее.
Зачем же муравьям искать занесенные песком семена, тащить их грязными в
гнездо и потом возиться над их очисткой. Не проще ли забраться на растения и
вытаскивать из коробочек зрелые семена или даже тащить их вместе с коробочками.
Каждая коробочка прикреплена тонкой ножкой, которую ничего не стоит перекусить
челюстями. Ведь так всегда и везде поступают муравьи-жнецы. Нередко даже в этом
деле происходит что-то вроде разделения обязанностей: одни муравьи отгрызают
семена с растения и сбрасывают их вниз, другие таскают в муравейник.
Кстати, некоторые семена упали совсем недавно, быть может, даже прошедшей
ночью, и лежат такие заметные, оранжевые, на поверхности земли, не привлекая
ничьего внимания. Видимо, дела с клоповником не так просты. Быть может, семена
невкусны или даже ядовиты пока не побывали в земле и не стали прорастать. И
ядовитость их не случайна, а для того, чтобы не стать добычей мессоров. Но всякое
действие вызывает противодействие. Муравьи научились правилам обращения с
ядовитыми семенами и стали их заготавливать после того, как они полежали в земле.
Жизнь сложна и запутанны отношения, сложившиеся тысячелетиями.
Набрав пучок клоповника, я потряхиваю им у самого входа в муравейник
жнецов. Вскоре вся земля пестрит яркими семенами. Мимо семян ползут
трудолюбивые носильщики и не обращают на них внимания. Они никому не нужны.
Впрочем, рано торопиться с выводами. Вот один муравей схватил семечко,
долго крутился с ним около входа, как бы показывая пример остальным, и, наконец,
залез в муравейник. Вскоре его примеру последовал другой муравей и еще несколько
принялось собирать зерна. Вот и понравились они мессорам. Зато теперь я снова
растерян: мои предположения рушаться и вновь все стало непонятно.
В это время я вижу, как среди носильщиков, волокущих семена, облепленные
песком, появляются особые: они тащат целые коробочки с какими-то маленькими
зеленоватыми семенами. Эти коробочки принадлежат уже другому растению, и я без
труда его разыскиваю. Листья его узкие, коробочки равномерно округленные, а
семена в них другого цвета. Называется оно льнолистным плоскоплодником и в
некотором отношении родственно клоповнику. Ведь вот же заготовляют зерна
плоскоплодника прямо с растения, как и водится по муравьиному обычаю!
Коля видит издалека, как я ползаю на коленях с лупой в руках, и, забросив дела,
спешит с бивака ко мне. Может быть нужна помощь?
— Почему да отчего, — говорит Коля недовольно. — Никогда сразу все не
открывается.
— Видишь ли в чем дело, — поясняю я. — Если бы муравьи совсем не собирали
свежих зерен клоповника, все было бы понятным, и предположение, что не
проросшие семена невкусны или ядовиты, казалось бы верным. А то вон опять
муравьи тащат оранжевое зернышко из насыпанной мною кучки.
Но на этот раз я, кажется, ошибся. И как хорошо, что ошибся. Муравей тащил
зернышко не в свое жилище, а, наоборот, оттаскивал его подальше в сторону. И нес он
это зернышко даже не из кучки, насыпанной у входа, а из гнезда. За ним вскоре
показался другой. Он тоже занимался тем же делом и выбрасывал наружу оранжевое
зернышко. Два муравья, а за ним и другие, казалось, поняли свою ошибку или
исправляли ошибку других: свежие оранжевые семена не были нужны муравейнику.
Вот как много странного иногда может оказаться в незначительном на первый
взгляд факте. Два похожие друг на друга растения, а разные семена и разное к ним
отношение муравьев-жнецов.
Теперь осталась только одна маленькая неясность. Почему муравьи не смогли
сами прорастить свои семена в муравейнике, использовав для этого свои влажные
камеры? Но этот вопрос уже не менял сути дела, хотя бы и потому, что никогда
никакое явление не раскрывается полностью до конца, да еще и сразу. К тому же,
насколько я знаю, жнецы, обитающие в пустыне, никогда не допускают прорастания
семян в своих кладовых. Это не в их обычае.