5<oS

V'ô'tkA

&!• войтоловский

ДЕМЬЯН БЕДНЫЙ
КРИТИКО-БИОГРАФИЧЕСКИЙ ОЧЕРК

МОСКОВСКИЙ РАБОЧИЙ
МОСКВА-ЛЕНИНГРАД

л. войтоловский

ДЕМЬЯН БЕДНЫЙ
КРИТИКО-БИОГРАФИЧЕСКИЙ ОЧЕРК

М ОСКОВСКИЙ РАБОЧИЙ
19 2 5

л

^'ъ®

Напечатано
в типографии „Заго тх о за“
Милиции Республики,
М осква. Н.-Лесной, 19.
Главлит 38747. Тираж 5000.

2011097207

2011097207

С горы идет крестьянский комсомол
И под гармонику, наяривая рьяно,
Поют агитки Бедного Демьяна.

С. Есенин.

I
Вряд ли хоть одному из наших писателей вы­
пала на долю история жизни более страшная и
выразительная, чем детство Демьяна Бедного.
Кандидат на место в Пантеоне революционных
героев, доблестный кавалерист слова, по выраже­
нию Троцкого, бросающийся в битву с пером, как
с ружьем, он в ранние годы теснейшим образом
соприкасается с людьми, в душе и на платье
своем носившими все запахи уголовщины и ка­
торги. И нужны были огромные внутренние силы,
чтобы так легко стряхнуть с себя эту грязную
накипь жизни. Ужасающая жестокость и грубость
окружали детство поэта. Предки Демьяна Бедного,
по фамилии Придворовы, принадлежали к военвопоселенцам Херсонской губернии. Военные посе­
лен и я— детище страшного Аракчеева — предста­
вляли собою худший вид крепостного права,
худшее рабство, какое только знал мир. С вели­
чайшей завистью смотрели военно-поселенцы на
з

обыкновенных крепостных. После падения кре­
постного права дух аракчеевщины еще долго
витал над всей Херсонщиной, поддерживая в ме­
стном населении жестокость, буйство, бандитскоразбойничьи инстинкты, нашедшие впоследствии
отзвуки в махновщине и григорьевщине.
Родился Демьян Бедный і / і з апреля 1883 г
в деревне Губовке, Александровского уезда, Хер­
сонской губернии. Это большое украинское село,
прорезанное рекой Ингулом, отделяющим левую—
украинскую—часть села от правой, издавна заня­
той военно-поселенцами. Дед Демьяна Бедного,
Софрон Федорович Придворов, хорошо еще помнил
времена поселенчества. Мать, Екатерина Кузьми­
нична, была родом украинская казачка из селе­
ния Каменки. Женщина очень красивая, крутая,
жестокая и распутная, она глубоко ненавидела
своего мужа, жившего в городе, и всю свою тя­
желую ненависть вымещала на сыне, которого
родила на семнадцатом году. Пинками, побоями
и бранью она вселила мальчику ужасающий страх,
постепенно превратившийся в непреодолимое, на­
всегда оставшееся в душе отвращение к матери.
Ефимке едва минуло 4 года... Незабвенная пора,
золотое детство... — иронически вспоминал потом
эту пору поэт. Был праздник, — ужасная духота.
По обыкновению, избитый и заплаканный, Ефим­
ка, плетясь за матерью, очутился у лавочника
Гершки. Забившись в угол, он стал невольным
4

свидетелем бесстыдной сцены разыгравшейся ту г
же на мешках, на глазах потрясенного ребенка.
Мальчик горько заплакал, а мать всю дорогу
остервенело лупила его палкойД
Отец, Алексей Софроныч ІТридворов, служил
в городе, в 20 верстах от Губовки. Приходя до­
мой на побывку, он бил жену смертным боем,
и та стр&ицею возвращала побои сыну. Возвра­
щаясь к себе на службу, отец нередко уводил
с собой Ефимку; который, как праздника, дожи­
дался этих счастливых передышек.
Против материнского дома, прямо через дорогу,
находились шинок (кабак) и сельская „расправа“.
ІІо целым дням сидел на завалинке Ефимка и
смотрел в лицо деревенской жизни. Безгласная,
безмолвная, порабощенная Русь, набравшись сме­
лости в кабаке, дико горланила похабные песни,
мерзостно сквернословила, бушевала, буянила,
и потом смиренно искупала свои кабацкие ереси
покаянием в ..холодной“. Тут же, бок-о-бок с „хо­
лодной“, где шла борьба с индивидуальными по­
роками перепившихся губовцев, развертывалась
во всю крикливую ширь губовская натура на
поле общественной борьбы: галдели деревенские
сходки, шатались понурые неплательщики,
орали и требовали недовольные жалобщики и,
гремя всеми струнами деревенской юстиции,
„расправа“ вселяла губовским мужикам уважение
к основам помещичьего строя.
5

А мальчик слушал и поучался.
Не раз среди действующих лиц приходилось
встречать ему собственную мать. Екатерина Кузь­
минична редко бывала дома и, с увлечением
предаваясь попойкам и дракам, немало способ­
ствовала отступлениям от форменного и узако­
ненного порядка в Губовке.
Изголодавшись, мальчик стучался в первую
попавшую избу. „Так сызмала,—говорил Демьян,
улыбаясь, — я приучался к общественному пита­
нию: куда придешь, там и дом твой]1. По вечерам,
забравшись на печку, Ефимка делился с дедом
запасом житейских наблюдений. А в воскресные
дни дед брал с собой внука в кабак, где в пьяном
чаду довершалось житейское образование маль­
чика. Дома навеселе дед любил вспоминать о ста­
рине, о поселенческих временах, об уланах и драгунах, стоявших постоем по всей Херсонщине.
И подогретое водкой воображение деда охотно
рисовало идиллические картины крепостной ста­
рины.—-„Как бывало за поселение“...—начинал дед.
И выходило так, что лучшего порядка, чем
патриархальная старина, и желать нельзя. Всякое
нововведение тут ненужная вставка. Но в трезвом
виде дед говорил другое. С ненавистью расска­
зывал он внуку об аракчеевщине, о милостях бар­
ских: как поселенцев наказывали палками, как
мужиков в Сибирь ссылали, а баб, оторванных от
грудных детей, превращали в собачьих кормилок.
6

И рассказы эти навеки врезались в память
Ефимки:
О многом мне поведал дед.
Суровы были и несложны
Его рассказы и ясны,
И были после них тревожны
Мои младенческие сны.

Для живого и впечатлительного мальчика на­
ступило время тяжелых размышлений. Он хватал
на лету рассказы деда и бился в тяжелых думах.
С одной стороны, дед как бы требовал оправда­
ния крепостному строю, с другой—©н посеял за- .
клятую ненависть к старине бытовою правдой j,
своих рассказов. И незаметно в мозгу Ефимки \
рождалось смутное представление о двух прав­
дах: одной — елейной и примиряющей, приукра­
шенной мечтательной ложью, и другой—суровой,
несговорчивой и беспощадной правде мужицкой
жизни. Эту двойственность поддерживало в маль­
чике и деревенское воспитание. Рано научившись
грамоте, он под влиянием деревенского попа читал
псалтырь, Четьи-Минеи, Путь ко спасению, Жития
святых, и это направляло воображение мальчика на
ложный и органически чуждый ему путь. Посте­
пенно в нем даже сложилось и утвердилось же­
лание уйти в монастырь. Но дед обидно высмеи­
вал религиозные мечтания мальчика и в своих
словоохотливых беседах не мал.о внимания уделял
лицемерию и плутням попов, церковному обману
И Ііроч.
7

Ефимку определили в сельскую школу. Учился
он хорошо и охотно. Чтение окунуло его в ска­
зочный мир. Он вытвердил на память „КонькаГорбунка“ Ершова и почти не расставался с „Раз­
бойником Чуркиным“. Каждый пятак, попадавший
ему в руки, он мигом превращал в книжку.
А пятаки водились у мальчика. Дом Придворовых,
по своему стратегическому положению (против
„расправы“ и шинка и недалеко от дорожного
тракта) был чем-то вроде заезжего двора. Сюда
заглядывали и становой, и урядник, и сельские
власти, и проезжающие обозы, и конокрады, и дья­
чок, и вызываемые в „расправу“ крестьяне. В гуще
этого разношерстного люда восприимчивое воображение мальчика пополняется образами будущих
„затейников“, „администраторов“, „батраков“,
/„бунтующих зайцев“ и „опекунов“. Вместе со
Vзнанием жизни приобретал тут Ефимка и делеческие навыки, и вскоре он начинает подвизаться
в роли сельского писарька. За медный пятак
строчит он жалобы, дает советы, выполняет раз­
ные поручения и всячески воюет с „расправой“.
От этой борьбы с „расправой“ и берет начало его
литературная карьера. А приток житейского
опыта все растет, расширяется, и накапливаются
сотни новых сюжетов. На короткое время грамот­
ный Ефимка становится нужным и матери. Вслед­
ствие ли постоянных побоев, или другого извра­
щения природы, но, кроме Ефимки, у Екатерины
н

Кузьминичны детей больше не было. Это создало
ей прочную репутацию специалистки по страхо­
ванию от потомства. От охотниц до страховок
такого рода отбою не было. Екатерина Кузьми­
нична ловко поддерживала обман. Она давала
бабам всякие снадобья, поила настоями из пороха и
лука. Губовские девки исправно глотали и к поло­
женному сроку исправно рожали. Тогда привле­
кался к делу Ефимка. В качестве грамотея он стро­
чил лаконическую записку: „крещеное имя Мария,
при сем рубль серебром“. „И тайный плод любви
несчастной“ препровождался вместе с запиской
в город, Парни знали, что Ефимка посвящен во
все секретные операции матери и, поймав его
в темном углу, допытывались: „а ходила Прыська
до твоей маты? кажи!“ Но Ефимка крепко хранил
девичьи тайны.
Кроме того —в качестве грамотея —мальчик
зарабатывал пятаки чтением псалтыря по покой­
никам. Эти пятаки обычно тоже пропивались
матерью, Услуги, оказываемые мальчиком матери,
не делали последнюю более ласковой к сыну.
Она по-прежнему тиранила мальчика, по-прежнему
оставляла его по целым дням без еды и преда­
валась бесстыдному разгулу. Однажды мальчик,
в конец изголодавшийся, обшарил в избе все
уголки, но не нашел ни крошки. В отчаянии он
лег на пол и заплакал. Неожиданно ему броси­
лось в глаза чудесное зрелище: в деревянное дно

- ...................... Г ~ Г ~ 1 -------------

" - Г Г - ' П Г П Г Ж И Г - Г И Ш П ТІІІ I l l ll l II 1]

ч и н

и

кровати было вбито десятка два гвоздей, а к гвоз­
дям на веревочках подвешены — колбаса, рыба
баранки, сахар, крынки с молоком и сметаной
несколько бутылок водки,—словом, целый гастро­
номический магазин. Уведомленный об этом дед
Софрон хлопнув себя по лбу:—„вот почему она,
стерва, всегда такая красная“. —Но тронуть за­
пасы ни у голодного старика, ни у мальчика так
и не хватило духу—побоялись. К этому времени
относит Демьян Бедный одно из самых мрачных
воспоминаний своего детства. Ему 12 лет. Он
умирает, должно быть, от дифтерита: глотку зало­
жило до полной немоты. Его причастили и поло­
жили под образами. Тут жё мать, простоволосая,
пьяная. Она шьет смертную рубашку сыну и орет
во весь голос веселые кабацкие песни. Мальчику
мучительно тяжело. Он хочет что-то сказать, но
только беззвучно шевелит губами. Мать зали­
вается пьяным смехом. Входит кладбищенский
сторож Булах, — пьяница и веселый циник. Он
присоединяется к пению матери. Потом подходит
к Ефимке и добродушно резонерствует: „ТІТо же,
Ефімаша, поховаем... Дэ-ж тэбэ поховаты? Підля
бабусі? Там мята дуже гарно пахне“.
Кто-то дал знать отцу, что Ефимка умирает.
Между тем нарыв прорвало, и заживо похо­
роненное тело Ефимки очнулось. Очнулся маль­
чик от страшных криков. Было темно. На полу
валялась пьяная мать и визжала неистовом голо10

сом под ударами отцовского сапога. Отец отма­
хал 20 верст из города, застал мать на пьяном
гульбище и поволок ее за косы домой.
С этой памятной ночи начинается перелом
в жизни Ефимки. Мать перестала его бить: мальчик
начал решительно отбиваться и стал чаще бегать к
отцу. В городе Ефимка подружился с двумя маль­
чиками, Сенькой Соколовым, сыном эльвортовского
рабочего, и сыном жандармского вахмистра—Саш­
кой Левчуком. Последний готовился в фельдшер­
скую школу. Готовил его настоящий учитель, полу­
чавший по 3 рубля в месяц. Побывав раза два на уро­
ках у Сашки, мальчик целиком был захвачен жела­
нием пойти по стопам своего друга. Отец не про­
тивился этому. Он уплатил учителю 3 рубля
за право Ефимки присутствовать на уроках.
Месяца три Ефимка ходил к учителю. Осенью
1896 года мальчиков повезли в Киев экзамено­
ваться.
И вот — победа одержана. Первая победа
Демьяна Бедного. Мальчик принят в военную
фельдшерскую школу в качестве „военно-коштного“ воспитанника. В высоких и теплых комна­
тах с белыми стенами и начищенными иолами
он сразу почувствовал себя переполненным воз­
вышенной радостью. Далеко позади остались сви­
репая мать, побои, драки, увечья, похабные разго­
воры, беременные девки, подкидыши, псалтыри
у покойников, желание бежать в монастырь. Он
11

жадно прислушивался к каждому слову препода­
вателей, проникался их верой и убеждениями.
И здесь впервые придал своим чувствам те формы,
которые были свойственны его таланту—он напи­
сал стихи.
Это были патриотические стихи, посвященные
царю Николаю II по поводу его выступления
в Гааге в 1889 году—в роли „миротворца“:
Звучи, моя лира:
Я песни слагаю
Апостолу мира,
Царю Николаю.

Могло ли быть иначе? Он отказывается посту­
пить в монастырь, но, конечно, рассматривает свою
удачу, как благодать провидения. Острая от при­
роды, но еще не тронутая культурой и знанием,
мысль мальчика продолжает работать в том же
узком церковно-патриотическом кругу. Вся душа
его во власти елейно-примиряющей правды.
— Когда мне предлагают написать об ужасах
военного воспитания в военно - фельдшерской
школе,—говорил мне Демьян Бедный,—мне стано­
виться просто неловко. Какие там ужасы, когда
я впервые почувствовал себя на свободе. Высокие
белые стены, паркетные полы, ежедневно горячие
обеды—да мне такое и во сне никогда не снилось.
Я был на десятом небе от блаженства!
Школу Демьян Бедный окончил в 1900 году.
После этого он, служа на военной службёТ" до

1904 года успел подготовиться на аттестат зре­
лости. Весною 1904 года он выдержал экзамен на
аттестат зрелости и поступил в Петербургский
университет. Это был для Д. Б. большой триумф,
так как подготовка на аттестат зрелости стоила
ему невероятных усилий. Впрочем, этот триумф
был по обыкновению отравлен. Когда Д. Бедный
уезжал в университет, увидал он на вокзале ра­
стрепанную бабу, не совсем трезвую. Грозя кула­
ком в его сторону, она дико кричала на весь
перрон:
— А щоб тобі туды ны доіхать и назад не
вернуться!
Это Екатерина Кузьминична посылала свое
материнское благословение отъезжающему сыну.
С тех пор мать не давала о себе знать в тече­
ние многих лет. Только в 1912 г., работая в Петер­
бургской публичной библиотеке, сын случайно
наткнулся в елизаветградской газете на неболь­
шую заметку: „Дело Екатерины Придворовой об
истязании малолетних“. Вскоре после этого мать
приехала в Петербург, разыскала сына и, не
глядя ему в лицо, угрюмо бросила:
— Его вбылы.
— Кого?
— Батька (отца).
И, путаясь, рассказала, что на базаре в Елизаветграде в отхожем месте нашли труп отца.
Труп совсем разложился, на пальце остался се13

ребрянный перстень с надписью: Алексей Придворов. Из рассказов матери ъыяснилось, что
у нее была крупная ссора с отцом из-за дома
в деревне. Отец собирался куда-то уехать и хо­
тел продать дом. Мать была против. Она в то
время торговала на базаре, и рундук ее нахо­
дился недалеко от отхожего места. Слушая сбив­
чивые показания матери, сын пришел к убежде­
нию, что она причастна к убийству. Но Екатерина
Кузьминична умела держать язык за зубами.
Уже в годы советской власти, когда сын ее
стал известен на всю Россию, она разыскала его
в Кремле, не раз к нему приезжала, получала
деньги, подарки, но, уезжая, неизменно его обво­
ровывала, при чем не стеснялась кричать в Елизаветграде на базаре:
— Вот шапка Демьяна Бедного, за три кар­
бованца!
Но на вопрос об убитом отце всегда отвечала
злобной бранью. И только на смертном одре она
покаялась и созналась, что муж был убит ею,
при •содействии двух любовников. В день убийства
она всех троих зазвала к себе на обед, опоила
мужа отравленной водкой, и тогда те двое обмо­
тали его тонкой бичевкой, удавили и бросили
в отхожее место.
Начала верноподданства и патриотизма, зало­
женные фельдшерской школой, надолго застряли
в душе Ефима Придворова.
14

Любопытен приезд Ефима Придворова в столицу.
Ранней осенью 1904 г. с Николаевского вокзала вы­
шел крепкий детина в порыжелом пальто с отцов­
ского плеча, с тощим чемоданчиком, но в новень­
кой студенческой фуражке и с тросточкой в руке.
На Знаменской площади у Николаевского вокзала
памятника Александру III еще не было тогда,
а стояла деревянная ограда с выразительной
надписью: „останавливаться воспрещается“, и
возле внушительный городовой на посту. Робко
и нерешительно студент подошел к городовому
и вежливо обратился к нему:
— Господин полицейский, можно по Петер­
бургу гулять с тросточкой?
Городовой был озадачен.
— Почему же нельзя?
— Да ведь тут царь ж ивет...
Усы служаки грозно зашевелились. В стран­
ной наивности приезжего студента ему почуялась
скрытая крамола и в округленных глазах его
мелькнуло что-то такое, что заставило испуганного
студента немедленно навострить лыжи. „Впослед­
ствии,—рассказывал Демьян Бедный, вспоминая
этот недоброй памяти эпизод — впоследствии
я искупил грех своей юности и оправдал догадку
городового“. Этим искуплением явилась знаме­
нитая надпись Д. Бедного, высеченная со всех
сторон на гранитном пьедестале памятника Алек­
сандру III. Ею -этой стегающей надписью—„нуга-

встречает ныне .революционный Ленинград
всякого выходящего с Октябрьского (Николаев­
ского) вокзала на бывшую Знаменскую площадь.

j io “

Мой сын и мой отец при жизни казнены,
А я пожал удел посмертного бесславья:
Торчу здесь пугалом чугунным, для страны,
Навеки сбросившей ярмо самодержавья.

Надолго и крепко в‘елась в душу. Е. Иридворова военно-фельдшерская муштра.
Кругом закипала упорная борьба с деспотиз­
мом. Россия вздрагивала от подземных ударов.
И собственная судьба вчерашнего Ефимки, и вос­
поминания об уродливой губовской „расправе“— 1
все вокруг и позади, казалось бы, толкало Ефима
Придворова в ряды революционных студентов.
Но это не могло случиться сразу у юноши, с 13-лет­
него возраста до 21 года выросшего и воспитан- /
ного в требованиях военной муштры. Он шел, не
и не вслушиваясь. Он пытался/
учиться, слушал лекции, записывал, не без тай;
ного ужаса сторонясь от университетских волне;
ний и „беспорядков“.
И вдруг рука Ефима Придворова потянулась
к перу. Как-то сразу сделалось явным, что страна
ступает по трупам и отовсюду веет всероссий­
ской губовской „расправой“.
Это случилось как раз тогда, когда ошелом­
ленная поражением революции интеллигенция,

\

оглядываясь

1в

торопясь и злобствуя, срывала с себя конститу­
ционные костюмы, и вчерашние студенты-револю­
ционеры и либеральные Балалайкины превраща­
лись в трусливых зайцев или услужливых холо­
пов реакции. На всех парах шла смена второй
Думы третьей Думой. Или, по выражению Ленина,
смена кадета, действующего по - октябристски,
октябристом, действующим при помощи кадета.
„Во второй Думе,—писал тогда Ленин,—главен­
ствовала партия буржуазных интеллигентов, кото­
рые за счет народа называли себя демократами
и за счет буржуазии поддерживали правитель­
ство. В третьей Думе должна главенствовать пар­
тия помещиков и крупных буржуа, нанимающих
себе для показной оппозиции и для деловых услуг
буржуазную интеллигенцию“.
Правительство, осуществляя эту смену, систе­
матически истребляло все то, что завоевано было
форсированным движением масс, насильственно
оглушало последние, отнимало у них все избира­
тельные права и с помощью виселиц, расстрелов
и карательных экспедиций отдавало их на рас­
праву 130 тысячам помещиков. Либеральная
интеллигенция всех пород наскоро перестраивала
свои лиры. Интеллигенция в рясах, в десятом
часу еще служившая обедню о здравии Муромце­
вых, в двенадцать—цела во славу Столыпиных
и Гучковых. Свободолюбивые художники, вчера
еще с восторгом изображавшие парламентское
2

17

великолепие Родич евых, сегодня услужливо на­
лаживают свои кисти для изображения пирующих
Пуришкевичей, с азартом осушавших свой по­
следний дворянский кубок. А студент ІІридворов,
так долго остававшийся глухим к банкетным при­
зывам интеллигенции, чутко и радостно прислу­
шивается к тяжелому шагу новых хозяев жизни,
которые войдут,—он знает—в банкетную залу, не
постучавшись, и опрокинут столы на головы
пирующих.
Так проявилась классовая природа Ефима При­
дворова, навсегда и решительно превратившая его
в поэта Демьяна Бедного.
Первые стихотворения будущего сатирика но­
сят мрачный характер и пропитаны духом строгой
самопроверки.
Не примирялся—нет!—я с глупоіі рабской долей,
Все так же пламенно я грежу вольной волей,
Все с той же яростью позорный гнет кляну,
Но — голос мой ослаб, но — песнь моя в плену,
Но — грудь истерзана, и сердцу нет отрады,
Но из усталых рук исторгнут грозный бич.
Ликует злобный враг. Кровавой жатве рады,
Клубятся в черной мгле, шипя победно гады.
Бой кончен. Нет бойцов. Призыва гневный клич
Напрасен; из живых никто не отзовется,
А мертвые из гроба не встают...
И я молчу. Молчу.
Запел бы—не поется!
Заплакал бы—но слезы не текут.

18

Вся лирика Демьяна Бедного, охватывающая
этот период, есть продукт сознания, потрясенного
вторжением роковых и грозных фактов, для кототых нет больше примирения:
Тщетно рвется мысль из рокового круга,
В непроглядной тьме смешались все пути:
Тайного врага не отличить от друга...
И стоять нельзя, и некуда итти...

Полнейший расцвет этих настроений предста­
вляют стихотворения: „Молчи“, „С тревогой жут­
кою“, „Сынок“ и „Праздник“.
Но не в этих погребально-мрачных иеремиа­
дах сущность поэзии Демьяна Бедного.

Во втором варианте гоголевского „Портрета“,
написанном в начале 40-х годов, т.-е. как раз
в то время, когда Гоголь заканчивал 1-ю часть
„Мертвых Душ“ и приступал ко второй, мы
имеем чрезвычайно яркую исповедь Гоголя, сде­
ланную в превосходной,. художественной форме.
Те срлые мысли и настроения, которыми полна
„Переписка с друзьями“, и которые должны были
найти воплощение во второй части „Мертвых
Душ“, здесь выражены с потрясающей силой.
Страшный и загадочный ростовщик предлагает
молодому талантливому художнику написать его

портрет. Все население Коломны считает рос­
товщика колдуном. Худолшик берет заказ, но по
мере работы чувствует непонятную тяжесть. Ра­
бота идет хорошо, но портрет пугает его потря­
сающим сходством. Художник бросает свою работу,
успев закончить только глаза, которые мрачно
и вызывающе глядят с полотна и не дают покоя
художнику. С непонятной страстностью ростовщик
заклинает художника закончить портрет, так как
в изображение, сделанное художником, должна
будет перелиться вся жизнь ростовщика. Но ху­
дожник не сдается. Портрет остается незакон­
ченным, и колдун умирает. С тех пор портрет
переходит из рук в руки, принося несчастье и
гибель владельцу картины. Терзаемый сознанием
своего участия в греховной работе ростовщика,
художник удаляется в монастырь. Узнав, что
в мире он был талантливым живописцем, насто­
ятель предложил иноку написать для обители
запрестольный образ богоматери. Но художник
отказывается, ибо правдивым изображением зла
он осквернил свой талант. Только очистившись
тяжелыми духовными подвигами от содеянного
греха, художник снова берется за кисть и создает
произведение, полное святости и высокой духовной
мощи. Святость, исходящая из произведения жи­
вописца, делает, святым и творца его. Перед смертью
святой отшельник дает наставления своему сыну,
тоже художнику, пришедшему в обитель:

„Исследуй, изучай все, что ни видишь; покори
все кисти. Но во время умей находить внутрен­
нюю мысль и пуще всего старайся постигнуть
высокую тайну создания... Намек о божественном,
небесном рае заключен для человека в искусстве...
Не мятежем и страстью наполни творения искус­
ства, а тихой благостью. Ибо без нее не властен
человек и не может дать чудных звуков успоко­
ения; ибо для успокоения и примирения всех нисхо­
дит в мир высокое искусство. Оно не может по­
селить ропота в душе...“
Итак, оставаясь верным природе, художник
оскверняет искусство и становится источником
ропота, смятения и мятежа. Цель искусства—
примирять, успокаивать и звучащей молптвой
вечно стремиться к небу. В этом прекрасном ва­
рианте вся философия искусства, долгое время
питавшая нашу разночинную интеллигентскую
литературу. Подобно тому, как из гоголевской
„Шинели“ вышла вся наша дореформенная бел­
летристика, так из гоголевского „Портрета“ вы­
росла вся эстетика дореволюционной России.
Примирение —вот завет, который Гоголь оставляет
искусству. И не только он сам считает „Мертвые
Души“ тем проклятым „портретом“, полным ропота
и смятения, тем греховным созданием, которое
следует искупить духовными подвигами, но таким
же осуждением своего творчества кончают Тол­
стой и Достоевский Каждый по своему, отрека­
21

ются они от своих грешных произведений, которые
могут быть оправданы лишь тогда, когда они
сумеют найти ту правду, которая несет примире-.
ние, а не ропот. Для успокоения, примирения
и тихо грустящей благодати пишут так же и
Гончаров, и Тургенев, и Григорович, и Гаршин,
и Короленко, и Чехов. В то время, как публици­
стика наша уяс давно кипела революционным огнем,
наша художественная-литература все еще остава­
лась во власти примиренческих настроений и жила
заветами гоголевского „Портрета“. Я этим вовсе не
не желаю сказать, будто вся русская художест­
венная литература дореволюционного времени
лишена была протестующих элементов. Такое
утверждение было бы совершенно неверным. И
„Записки Охотника" Тургенева, и „Антон Горе­
мыка“ Григоровича, и Златовратский, и Решетни­
ков,, и Каронин, и Глеб Успенский, и Гаршин,
и Короленко, и Горький в свое время будили, ко­
нечно, достаточно опасные мысли. Но, подобно
Лютеру, большинство этих художников-примирителей снабжало каждую протестантскую фразу
двойною порцией либерально-утешительной гру­
сти. От политических бурь и ураганов они
уводили нас в тихие часовни искусства, где лас­
ково нашептывали нам сказки о счастьи „через
200—300 лет“, об огоньках, которые „все-таки
впереди“. Короче сказать, у нас было много сво­
бодолюбивых Лютеров и ни одного непримиримого
22

Фомы Мюнцера. Ни одного гласного обвинителя
в поэзии, который не был бы отравлен духом до­
верчивого соглашательства. Тарас Шевченко? Не­
красов? П. Якубович? Это были, конечно, смелые
рыцари свободы, сражавшиеся с открытым забра­
лом, но, за исключением первого, и Некрасов и
Якубович, по их собственному признанию, полны
были ога^шо - примиренческих настроений. Все
/
они неміЩИнапоминают собою святого Иеронима
испанского, который даже самые гневные посла- )
и
ния свои писал в виде псалмов.
Только Демьяном Бедным открывается совер­
шенно новая глава нашей литературы. Боевая,
стремительная и непримиримо-мятежная.
Рабочий и буржуй—извечные враги.
Отсюда вывод ясен:
Как бой с буржуем ни опасен,
О соглашеньи с ним и думать не моги.
Тот, кто надеется без бою (меньше риску?)
Буржуя обуздать, взяв от него подписку
„О вечной мировой“,
Тот, выдавши себя буржую головой,
Согнув пред ним холопски спину,
Как муха к пауку— сам лезет в паутину.
(„Паук, муха и пчела“.)

Это писатель, который в сердце своем носит
классовую непримиримость, иногда первобытно­
варварскую, но всегда откровенную, смелую и
воинственную. Дань примиренчеству им уплачена
полностью под именем Ефима Придворова—в военно23

фельдшерской школе, в мечтах об уходе в мона­
стырь, в попытках отгородиться от жизни высо­
кими университетскими стенами. Но, сделавшись
Демьяном Бедным, Ефим Придворов бесповоротно
ушел всеми корнями своего творчества в мятеж­
ные недра родной земли и окрасился краской
своих бунтующих песен.
<. '■ Литературная деятельность Демьяна Бедного
распадается на два заметных пери^Цй^На протя­
жении первого десятилетия—с 1908 гѴпо 1917 г . басня составляет единственную форму его лите­
ратурного творчества. В этой области художе­
ственно-политическое дарование Демьяна Бедного
проявилось с оригинальнейшей стороны. От людей,
сердито урезывающих славу Демьяна, не раз при­
ходится слышать:
„Ну, что такое басни Демьяна? Что вообще ори­
гинального в баснях?Такие вещи под силу каждому,
выучившему на память Крылова и запасшемуся
дюжиной народных словечек“.
Но в том-то и дело, что басни Демьяна Бедного
самым резким образом отличаются от басен Крылова
и Лафонтена. Конечно, Демьян Бедный не отказы­
вается от унаследованных литературных приемов.
Существуют классически-строгие традиции, кото­
рые со времени Эзопа и Федра повторяются басно­
писцами всех народов. Но без таких повторений
не обходится ни одно историческое событие, ни
одна историческая эпоха.

„Традиция всех умерших поколений,—говорит
Маркс,—как кошмар, тяготеет над мозгами живу­
щих. И как раз в то время, когда люди стараются,
повидимому, радикально преобразовать себя и окру­
жающий их строй, стараются создать нечто, ни­
когда еще не существовавшее, как раз в такие эпохи
революционных кризисов они озабоченно вызывают
себе на память духов прошлого, берут у них имена,
боевые пароли, костюмы, чтобы в этом освященном
веками одеянии, этим заимствованным у предков
языком разыграть новое действие на всемирно-исто­
рической сцене“.
Заимствование литературных костюмов соста­
вляет одно из наиболее распространенных явле­
ний в истории. Герои французской революции,
Камилл Демулен, Дантон, Робеспьер, заговорили
языком древне - римских сенаторов и трибунов,
языком Гракхов и Брута. Кромвель и англий­
ский народ заимствовали из Ветхого Завета язык
страсти и иллюзии для своей революционной
борьбы. Но, пользуясь римскими фразами и обо­
ротами Ветхого Завета, Робеспьер и Кромвель
осуществляли задачу своего времени, разрывали
традиционные цепи и строили новое общество.
Так точно и Демьян Бедный, пользуясь крылов­
ской формой и традиционными героями басни,
превратил их в истолкователей совершенно иных
страстей и иного энтузиазма. В старом эзопов­
ском наряде ему удалось проскользнуть, — что

ч и составляло его цель,—мимо бдительного ока цар­
ской цензуры и увести за собой в леса и деревни
рать запретных фигур, переодетых в звериные
шкуры. По слову Демьяна Бедного в берлогах,
хлевах, конюшнях, под древесными кочками и
пнями раздались неслыханные слова. Лесные тру­
щобы вдруг наполнились „неблагонадежным зве­
рем“. Муравьи издают рабочую газету. Кобылка
занимается пропагандой среди голодных одров.
Бунтуют зайцы. Ерши устраивают революционный
совет. Кудлай попадает в парламентские депутаты
(шел выбор редкостных собак для пересылки их
в столицу). Конь читает свинье „провинциальные
заметки“. Кукушка лектором сделалась. Гусь
патриотом польским стал, свинья—комиссаршей.
Барбос в полицию поступил, а вьюн—в охранку.
Медведь-воевода выступает в роли „поборника
гласности и просвещения“:...Я грамоте не враг:
Пусть собираются в овраг
И воют, ежли что, от скуки.
А так как с сутью я знаком,
Чтоб следствий не было опасных,
Н е разрешаю... звуков гласных.
Пускай повоют... шопотком...
(„Азбука*.)

Сотни новых предметов привлечены Демьяном
Бедным к участию в басне: сапоги, лапти, свитки,
зипуны, мужичьи ложки, рожки, ухваты, подой26

ники, поповские рясы, паровозы, гудки—весь оби­
ход крестьянской и рабочей жизни. Демьян самым
решительным образом орабочил и демократизиро­
вал басню. Когда была занята советскими войсками
Аскания-Нова в Крыму, где находится знаменитый
во всей Европе зверинец Фальцфейна, группа ма­
тросов в порыве революционного простодушия^
разбила всех обитателей зверинца на пролета­
риев и буржуев и, оставив последних в плену,
выпустила на волю „пролетариев“. С таким же
„классовым“ аршином подошел Демьян Бедный к
крыловскому „зверинцу“. Он восстановил доброе
имя демократического петуха с его плебейской
любовью к хлебному зерну и нескрываемым равно­
душием к жемчугу, столь презрительно осмеян­
ным теми баснописцами, у которых „история“ рабов
„была в загоне“. Он с радостью „пустил на слом“
барскую эстетику томных балетных пастушков,
подставив на место этой „классической смеси из
выкриков и поз“ простое и крепкое чувство здо­
рового труженика.
Доныне детвору уча родному слову,
Ей раз‘ясняют по Крылову,
Что только на тупой, дурной »ослиный“ слух
Приятней соловья поет простой петух,
Который голосит „так грубо, грубо, грубо!“
Осел меж t ç m был прав, по-своему, сугубо.
И вовсе не таким он был тупым ослом,
Пустив дворянскую эстетику на слом!
Осел был в басне псевдонимом,
27

А звался в жизни он Пахомом иль Ефимом.
И этот вот мужик, Ефим или Пахом,
Не зря прельщался петухом
И слушал соловья ну только что „без скуки“.
Не уши слушали—мозолистые руки,
Не сердце таяло—чесалася спина,
Пот горький раз‘едал на ней рубцы и поры.
Так мужику ли слать насмешки и укоры,
Что в крепостные времена
Он предпочел родного петуха
„Любимцу и певцу Авроры“.
(„О соловье“.)

Всему приниженному и запрещенному дал
Демьян Бедный язык и смелое слово. Все, что
втихомолку чувствовала, думала и шептала „гольперекатная“, „навоз“ и „чернь“, он произнес громко,
вслух, устами своих мужицких ложек и плошек.
Впервые в его баснях мужицкий рожок уверенно
об‘явдяет чванному панскому кларнету, хваливше­
муся тем^ что под музыку его „танцуют, батенька,
князья и графы“.'
Нам графы не сродни,
Одначе, помяни:
Когда-нибудь они
Под музыку и под мою запляшут!

Впервые сладковатое нравоучение дворянской
басни превратилось в открытый революционный
мятеж:

Скажу пред тем, как ставить точку:
Глуп тот, кто воет в одиночку,
А умным надо брать скорей
Пример с моих лесных зверей.
(„Голь“.)

И это вполне понятно. Басня — это поговорка,
воплощенная в образ, житейская мудрость, на­
шедшая для себя наглядные формы. Глубоко­
мыслие басни —глубокомыслие чисто житейское.
Поэтому классовая природа писателя нигде не
достигает такого полного и сочного отражения,
как в басне. Конечно, волки и овцы, ерши и щуки,
лисицы и куры во все времена оставались и оста­
ются любимыми героями басни. Конечно, у силь­
ного всегда бессильный виноват. Однако и наси­
лие, и предательство, и .угроза совсем иначе про­
являются у лесного разбойника, вооруженного ду­
бинкой, чем у „лакированного бандита“, имеющего
в своем распоряжении аэроплан с удушливыми
бомбами. С тех пор, как в историю человечества
вторглись вагон железной дороги, электрическое
освещение, нью-йоркская биржа и радио-телефон,
все певчие птицы и все медведи и зайцы неми­
нуемо должны были измениться. Такова природа
эстетических перемен. Новое господство и хозяй­
ство рождает новые песни. Каждая эпоха, связан­
ная с революционною ломкой, с перестройкой обы­
чаев и нравов, с установлением новой житейской
правды, требует к жизни новые басни.
29

И ответом на это требование явился Демьян
Бедный, баснописец четвертого сословия. Те же
волки и овцы, те же свиньи и куры, зайцы, вьюны,
муравьи и собаки, но уже проникшиеся психо­
логией нового времени и гармонически слива­
ющиеся с образами премьер-министров („Опеку­
ны“), интеллигентских хлюпиков („Бунтующие
зайки“), одураченных депутатов („Притон“), про­
вокаторов („Ерши и вьюны“), штрейкбрехеров
(„Свинья“), соглашателей („Волки и овцы“) и т. п.
)/ Демьян Бедный не любит бесплотной выдумки.
Творческая мысль его загорается только от столк­
новения с политическим фактом. Но зато первый
попавшийся предмет приводит в движение его
мысль и наполняет его воображение множеством
образов и сравнений, берущих начало из глубины
житейского опыта, усвоенного еще „на заре туман­
ной юности“, на завалинке губовского дома. Бла­
годаря этой крепкой классовой пуповине, в даро­
вании Демьяна Бедного удачно сочетаются поли­
тический борец и знаток народной речи и народ­
ного быта. И в словах и в мыслях его всегда
господствует бытовик. Для него не существует
случайных жизненных фактов. Каждое явление
встает перед ним во всем социальном полнокровии
и мигом преображается в сочную, скульптурноотчетливую бытовую картину. Оттого под его пером
мужики, попы, бабы, рыболовы, вьюны, ерши,
терехи, кларнеты, барабаны, овцы, гипнотизеры,
30

кашевары, лапти, клопы, вши, обжоры, бандиты,
деревенские кулаки, „затейники“, фабричные заби­
я к и — без труда п^евращаютоя в совершенно за­
конченные басни.
Басня оказалась великолепным оружием в ру­
ках Демьяна Бедного, которым он пользуется
с искусством, не знающим себе равным. Под его
пером басня легко становится и сатирической
эпопеей („Собачья доля“, „Проклятие“, „Дохлая
кобыла“), и злободневно-отточенным памфлетом
(„Притон“, „Добрая душа“, „Динамит и шнуры“).
Каждый новый этап—Государственная Дума, высе­
ление на хутора, война—обогащает Демьяна Бед­
ного множеством новых тем. Особенно много вни­
мания уделяет он войне, сквозь кровавые скорби
которой он прозревает грядущую расплату. Над
многими баснями этого периода уже грозно поло­
щется в эпилоге красное знамя революции („Пти­
цы“, „Пушка и соха“, „Анчутка заимодавец“,
„Задаток“ и др.).
III
Старая басня умирает. Не только такие басно­
писцы, как Измайлов, Дмитриев и Сумароков, явля­
ются для нас продуктами отжившего времени,
но и басни Крылова почти не дают нам материала
для размышления. Наивны не только их ворку­
ющие горлицы, скучна и наивна вся их дворянская

идеология--от старых нравоучений крыловской
басни отдает в достаточной мере приевшимся
Собакевичем.
Их лже-эстетике грош ломаный цена.
Не даром же прошли великие циклоны,
Народный океан взбурлившие до дна.
(„О соловье“).

По существу, крыловская басня давно отошла
в область устарелого анекдота. Созданная для
„высокородного“ общества, она вместе с послед­
ней отброшена если не в мусорный ящик, то во
всяком случае в задний угол истории. Слащавоидеологическую фальшь превосходно вскрывает
басня Демьяна Бедного „О соловье“.
.Затихли ветерки, замолкли птичек хоры “
И, декламируя слащавенький стишок,
(„Амур в любовну сеть попался“ )
Помещичий сынок, балетный пастушок,
Умильно ряженой пастушке улыбался.

Демьян Бедный возвращает басню к ее перво­
начальным истокам и делает ее истинно-народной.
Но с приближением Октября басня Демьяна Бед­
ного перерождается в революционный плакат,
в „коммунистическую марсельзу“. На первый взгляд
это перерождение кажется таким же бурным и
неожиданным, как сама революция. Но в действи­
тельности это не так. Не следует смешивать до­
32

бродушно-лукавые наставления „дедушки“ Кры­
лова с нравоучениями демьяновой басни. Послед­
ние насквозь революционны и глубоко насыщены
мятежом. Вспомните, например, пророческую угрозу
„Рожка“:
...Когда-нибудь они
Под музыку и под мою запляшут!..

Или затаенную ненависть „Породы“:
Забыл Аким „породу и удел“,—
Так ведь Аким—простонародье.
Но если я какого пса задел,
Простите, ваше благородье.

Или зубовный скрежет Фильки, которому по­
мещик велит нарезать лозы для порки мужиков:
— М-да,— Филька промычал, скосивши
М-да... розги первый сорт...
(в бок глаза—
Молоднячок... лоза...
Как в рост пойдут, ведь вот получится дреколье!..

I
Таковы все нравоучения демьяновых багрен. К
Они жгут, как раскаленные угли. В них каждая
строчка начинена динамитом классовой ненависти.
Эта клокочущая ненависть и бросила Демьяна
Бедного в об‘ятия революции.
— Если бы Рафаэлю отрезали руки,—сказал
Лессинг,—из него все равно вышел бы живописец.
Точно таким же образом можно сказать про Демь­

-і

за

яна, что при всех обстоятельствах он все равно
должен был слиться с революцией. Демьян Бед­
ный, по верному выражению т. Троцкого, „не
поэт, приблизившийся к революции, снизошедший
до нее, приявший ее“. Это—революционер с бунтую­
щей кровью мужика и с большим поэтическим
талантом. Революция застала его в роли басно­
писца. Все рарно, на свою поэтическую работу
он смотрит как на участие в борьбе с врагами на­
рода. Если нет под рукой дрекольев, надо ри­
нуться в „богатырский бой“ с исполненным гнева
и ненависти „боевым призывом“: „Добьем Юде­
нича!“, „Не забывайте клятвы“! Можно закидать
противника ядовитыми стрелами сатиры. Каждая
частушка, каждая песенка—меткая пуля в руках
Демьяна. При этом ему прикидываться растро­
ганным или возмущенным, подчеркивать свое отно­
шение к народу не приходится. Он сам-народ, и
на свою поэтическую работу он смотрит, как на
продолжение той борьбы, которая давным-давно
началась еще у губовской „расправы“, когда он
в качестве деревенского стряпчего или писарька
воевал с господским лакеем кривым Михеем.
Прельщавши мужиков помещичьего кашей И сходною ценой.

Но было бы ошибочно думать, что поэт Демьян
Бедный тенденциозен. Тенденциозны были народ­
ники, подходившие' к деревне с точки зрения

дворянского покаянчества и смотревшие на му­
жика как на горб на потревоженной совести дво­
рянина. А Демьян Бедный, мы знаем, долго изо
всех сил старался забыть о мужике и деревне.
Забравшись в студенческий мундир, он с радо­
стью махнул рукой и на Губовку и на кривого
Михея и целиком погрузился в книги:
И все заманчивей вскрывали предо мной
Родных писателей возвышенные книги.

А Губовка против воли стучалась в сердце.
Осторожно, с оглядкой нащупывает Демьян рево­
люционные связи. Вступает в дружбу с народни­
ками, в журнале которых „Русское Богатство“
даже печатает свои первые стихи. Наконец, бес­
поворотно уходит к большевикам. С 1910 года он
постоянный сотрудник „Звезды“, „Правды“. Тыся­
чью нитей он связывается с корпусами фабрик,
заводов и мастерских. С этой минуты Демьян
Бедный больше себе не принадлежит.
Он весь во власти борьбы. Агитационный пла­
кат и подпольная листовка направляют все его
творчество. Его поэзия вся насыщена мужиком,
революцией, рабочим. Однако, значит ли, что поэ­
зия Демьяна Бедного стала тенденциозной? Не
смешивают ли тут тенденцию с классовой психо­
логией и не „классовой ли психологией“ дик­
туется это „тенденциозное“ смешевие?

Тенденция—это производство без жизни, без
внутренней силы, простая механическая работа,
навязанная извне. Тогда как классовая психоло­
гия выявляется главным образом
И
чем полнокровней и напряженней выступает клас­
совое нутро, тем заметнее приближается оно к пси­
хологии гения—по своей несгибаемой природе.
Гений весь во власти своего дара, точно так же,
как и политический вождь-идеолог весь во власти
своего класса. Оттого и безрукий Рафаэль все
равно был бы живописцем, подобно тому, как бе­
логвардейский помещик, оставаясь без земли и
отечества, не перестает быть помещиком в душе.
Такова его классовая психология. Приведу для
ясности несколько иллюстраций.
Мимо Н. В. Гоголя, во время его пребывания
в Риме, проходили захватывающие события и ве­
ликое движение мысли, а он, совершенно не заме­
чая этого, любовно возился со своими Собакевичами и Плюшкинами.
То же было и с Гете во время французской
революции, который находился тогда в Париже.
Таким был и Лев Толстой. На протяжении
полувека (1861—191.0) он наблюдал, как уклады­
вался буржуазный порядок в России, и то, что
было понятно и видимо самым маленьким людям,
оставалось скрытым от его орлиного взора, и до
конца дней буржуазный порядок рисовался Тол­
стому в виде пугала. „Именно—пугала,—говорит

мимоволъпо.

Ленин,—ибо попытку выяснить себе основные
черты общественного строя, связь этого строя
с господством капитала, с ролью денег, с появле­
нием и развитием обмена, Толстой отвергает, так
сказать, принципиально. Подобно народникам, он
не хочет видеть, он закрывает глаза, отвертывается
от мысли о том, что укладывается в России не
какой иной, как буржуазный строй“ '). Более того.
Этот гениальный провидец и сердцевед, расска­
зывающий нам душу многих сотен людей, загля­
нувший в душу дерева, репейника, лошади, ни
разу не заинтересовался пи одним революционером.
Вернее, сорок лет пытался он написать „Декабри­
стов“ и кончил тем, что изобразил одну курсисткуреволюционерку, наделив ее омерзительным име­
нем Халтюпкцна - и нарисовав ее в духе паскви­
лянтских „Московских Ведомостей“.
Герцен до глубины души проникся всеми меч­
таниями буржуазной демократии и ничего не мог
разобрать в пролетарском социализме.
Что же, Герцен, Толстой и Гоголь тенденциозно
закрывали глаза на ряд определенных явлений?
Разумеется, нет. Не тенденциозность руководила
ими, а социальная, классовая насыщенность, застав­
лявшая их смотреть и видеть только глазами
данного класса. Так точно и Демьян Бедный яв> ляется социально насыщенным порождением и
>) Н . Л е н и н . Толстой и его э'поха.

отражением нашей революционной эпохи, и инте­
ресы этой последней берут в нем верх над всеми
другими. Никто с такой реальностью не воплотил
в себе боевых задач и особенностей нашего вре­
мени, как Демьян Бедный. Сын церковного сторожа,
отбившегося от земли, он долго искал настоящего
пути. Но, став твердой ногою, он пошел без оглядки
и колебаний.
Мой ум—мужицкой складки,
Привыкший с ранних лет брести путем оглядки...
И были для него нужны не дни, а годы,
Чтобы выравнять мой путь по маяку свободы.
Избрав, я твердо знал, в какой иду я порт.

/Демьян Бедный не тенденциозен, а глубоко со­
циален. Он глубоко врос в революцию, потому
что революция наша глубоко социальна. Писать
для Демьяна—значить жить жизнью своего класса,
думать и чувствовать заодно с восставшим народом.
Уединенное творчество почти не свойственно его
дарованию. Он живет тем, что составляет злобу
сегодняшнего дня. Простой солдат революции, он
повелительно чувствует на себе дух времени и
никогда не отказывается пустить в ход свое ору­
жие. На всех путях революции встречает четвер­
тое сословие Демьяна Бедного. Не в кабинете за
письменным столом творит он свои вещи, он тво­
рит и Ж н а станциях, в вагоне, под грохот боя,
там, где действует масса. В его произведениях
38

всегда ощущается эта глубокая внутренняя связь
с массами, биение единого социально-политиче­
ского пульса. Оттого так пестра и разнообразна
по форме его песня—от бойкой частушки-коро тушки и залихватской камаринской до торже­
ственного марша и гимна, от адской губительной
эпиграммы до эллегической баллады. И оттого
в его песне мы встречаем всю революцию цели­
ком—с трубами, барабанным боем, Интернациона­
лом, звоном стекол и яростью вражды. Тут и
блестящий героизм эпохи, и расточительность обе­
щаний, и львиное сердце революции, и ее смертель­
ные когти. Демьян Бедный ничего не скрывает и
ничего не замалчивает. Демьяну ли не знать му­
жика? Мужицкой недоверчивости и косности, его
переметчивости и шаткости, его вечного желания
увильнуть от повинности и вечно обращенного
к городу требовательного: „дай!“ Человек желез­
ного закала, весь отдавшийся революции, Демьян
Бедный не щадит выжидательной политики му­
жика:
Нонь мужик ровно в лесу:
Ковыряется в носу,
Глянет влево, глянет вправо
И куда итти мне, право?
Эх, присяду на пенек,
Пережду какой денек:
Пусть Кузьма пути -поищет.
Сел мужик на пень и свищет,
А Кузьма тому и рад:
Поворачивай назад.
3 :)

Знает Демьян и плутоватую жадность деревен­
ского собственника и не жалеет комических кра­
сок для изображения этих черт. Такова, напри­
мер', jCjfcW многочисленных частушек и басен на
эту тему неприкрашенная быль под названием
„Добрая душа“:
У мужика душ а—в кармане.
Суют в карман—ликуй душа!
И власть для мужика тогда лишь хороша,
Когда... чем мысль мою угадывать заране,
Прочтите-ка рассказ вот этот не спеша.

* .. *
У Клима Титькина в избе, как в доброй бане.
Клим Титькин прибыл из Москвы,
То-исть, из Совнаркома прямо.
Ну, знамо,
Деревня вся к нему: дела, мол, каковы?
Насчет налога как? Не добивался справки?
Не будет ли какой, сказать примерно, сбавки?
— Насчет налога как,— сощурил Клим глаза,
Усевшись под образа:—
Насчет налога вам я точно не отвечу.
Знать, видал я сам декрет
Насчет серебряных монет.
Как власть советская идет, мол, нам навстречу
И к свету не багром нас тащут, а добром,
То постановлено: крестьянам денег новых
Всем поголовно дать по тысяче целковых.
— По тысяче целковых?
— Серебром!..
— Неужто?!
40

— Господи!..—Изба вся загудела:—
— Вот это, братцы, власть!..
— Народу порадела!
— Все Ленин!
— Вот мужик!
— Пошли ему Христос!..
— Позвольте, дайте ж е договорить мне, что ли!—
Клим замахал рукой:— из этой, значит, доли,
Из тысячи рублей, должны мы сделать взнос...
— Мы... взнос?!
— Какой?
— Куда?
— Из денег-то народных?!
— В неурожайный фонд... для мужиков голодных
Отчислить, значит, мы должны по сто рублей!
— Отчислить?..
— Врешь ты, брат!
— Все спутал, дуралей!
— По тыще нам-то так, все это с делом схоже, —
А с нас по сотенной за что же?

Пусть в деревнях теперь во-всю честят меня.
Хоть мужики мне и родня,
Но правда все-таки родней мне и дороже!

jI
)/

С* неустанной насмешливостью высмеивает
Демьян Бедный двурушников, лицемеров, торгу­
ющих милосердием, огрубевших в жадности ку­
лаков, дезертиров и шкурников. Их всех насти­
гает сатирический бич Демьяна—в деревне, в го­
роде, и в Красной армии, и на советской службе,
особенно достается от него тем, кто, затаив

„назад оглядку“, ползком пробирается к власти,
чтобы здесь, в безопасности, прибыльнее пожи­
виться за счет нищеты:
Воры, взяточники, бражники
Повылазили вперед...

Демьян Бедный превосходно знает, где обыч­
ное людское корыстолюбие ловко стрижет свои
доходы и где индивидуальная жадность является
предисловием породе мироедов и рвачей, втихо­
молку мечтавших, как бы расправиться с „буйной
голью“ и осадить „бунтующих батраков“.
Мироед—не только старый,
Старый—зол, но самый ярый,
Настоящий лютый змей—
Это кум наш Еремей.
Он оперился недавно,
Он успел награбить славно,
Грабил—тут же с рук сбывал,
Да карманы набивал.

Тут Демьян Бедный пускает в ход все сред­
ства своего сатирического таланта, чтобы заклей­
мить и раскрыть этих преемников и восстанови­
телей старого мира и вызвать перед глазами
читателей те страшные картины, которые связаны
с победой Еремеев. С особенной силой изображает
он вздыбленную жестокость кулака и ту мрачную
азиатчину, которую он ведет за собой. Местами
слово Демьяна Бедного скользит на уровне тра­
43

гического. Такова, например, поэма „Каиново
наследство“, посвященная еврейским погромам
на Украине:
На убогие домишки
П рет погромная орда.
Плачут старцы и детишки.
От убийц бежать куда?
У кого искать спасенья?
Злая смерть глядит в лицо.
В день Христова воскресенья
Это ль красное яйцо?
Мать с рассеченною бровью,
Плач раздетой детворы...
Человеческою кровью
О багренные дворы...
Ж енщин вырванные груди...
Оскверненные тела...
— „Гей вы, русские вы люди,
Это ваши, что ль, дела?!“

Борьбе со старым посвящен также ряд круп­
ных вещей Демьяна Бедного: „Мужики“, „Про
землю, про волю“, „Царь Андрон“ и „Земля обе­
тованная“. В этих четырех сатирических поэмах,
или, вернее, в сатирических эпопеях, в сгущен­
ном виде отразились самые острые моменты на­
шей революции: керенщина, Кронштадт и голод.
Для хрупких жилок мирного времени это черезчур крепкое вино. Превосходна причудливая
инструментовка этих вещей. Широкие сатиричес­
кие мазки, брошенные в неистовом вдохновении,
43

переплетаются со сказками, песнями, частушками
Звуки гармоники сливаются с грохотом орудий,
глубокие лирические настроения с суровой гнев­
ной иронией. Местами, углубляясь в темные
извивы полемики, творческое настроение гаснет
впадая в ненужные прозаизмы. И снова пафос,
лирика и страницы бешеного сарказма, расшитые
бисером частушки и песен. Героями всех четырех
поэм выступают мужики и революция. Оба упря­
мые, напористые, гневные, оба лукавые и крепкие.
То
идут они рядом, то останавливаются на
полдороге, наносят друг другу безжалостные
удары, падают и опять возрождаются. Сюжетная
установка великолепна. В „Земле обетованной“
оболыпевичен библейский сюжет о выходе евреев
из Египта. Освобожденные евреи медленно бредут
по пустыне, с сокрушением оглядываясь назад на
египетские котлы, где варятся жирные ягнята,
запах которых заманчиво щекочет ноздри евреев.
Но твердая диктаторская рука Моисея упрямо
толкает их вперед. Повесть о „Царе Андроне“
еще экзотичнее, несмотря на современнейшие
фигуры действующих лиц: тут и Чернов, и Мар­
тов, и Пешехонов, и белые генералы, и Горький,
и Маяковский, называющий себя Ятаковским.
Под царя Андрона восходит на. престол русский
некто Андрон Хмурый, который, свергнув боль­
шевиков, заводит свои демократические порядки.
Андрон Хмурый правит, опираясь на отеческую

руку Чернова и окруженный футуристами и има­
жинистами. Отведав порядков царя Андрона,
народ снова обращается к большевикам.
Все пути революции освещены творчеством
Демьяна Бедного. Памятник за памятником встают
в его сочинениях: февральские дни, большевист­
ский Октябрь, Красная армия, дезертиры, мешечникп, кулаки, новая экономическая политика,
белогвардейские манифесты, поповские плутни.
Его сатиры и басни не только выразительные
литературные факты, но и превосходная летопись
наших дней. Летопись правдивая, смелая, шумновоинственная, и еще чаще едкая, гневная и на­
смешливая. Острыми когтями впивается его сати­
ра в самое сердце мещанской переметчивости
и в карикатурном виде отдает на посмеяние всех
этих Еремеев, Корнеев, Гордеичей и Титькиных.
На всех путях революция встречает Демьяна
Бедного. Без него не обходится ни одна стычка.
Всегда в дыму порохового огня, всегда нога
в ногу с революцией, Демьян Бедный до того
слился с ней, что сам давно составляет одну из
крупных глав рабоче-крестьянской революции.
ІУ

На одном из перегонов польского фронта, при
отступлении из Полесья, застрял в тупике вагон
Демьяна Бедного. Осень. Холодный дождик. Куч­

ками бродят красноармейцы. Кто-то заинтересо­
вался вагоном:
— Чей такой? Что за комиссар?
— Не комиссар, Демьян Бедный.
— Какой бедный?
— Дурак ты! Бедного Демьяна не знаешь?
— Кто такой? Говори!
— Был такой в царское время барин... хват­
кий, богач всесветный... Чего только чего нету!..
Было у него 12 ахтомобилей и 10 нудов золота.
Не нравились ему царские порядки. Как револю­
ция пришла, пробрался он к Ленину и говорит:
„Вот тебе золота 10 пудов и все 12 ахто­
мобилей. Ничего мне теперь не нужно. Дай ты
мне только один вагон, чтобы мог я по фронту
ездить. Погляжу, как народ за правду воюет.
„Обрадовался Ленин, дал ему рагон из цар­
ского поезда, и ездит тот человек по всему фрон­
ту в своем вагоне... Был барин, а теперь в другом
образе: Демьян Бедный—с бедными, значит, заодно...
День сухарем живет, а ночью песней... Демьяна
Бедного песни вся дивизия знает“.
Слава Демьяна Бедного достигла поистине
легендарных размеров. Имя его пользуется изве­
стностью тг^іамьіх глухих уголках республики.
Доказательством служат те многочисленные пиеьма, которые печатаются во всех провинциальных
газетах Вот, например, отрывок из письма крас­
ноармейца Овечкина. Овечкину хотелось выразить
46

свое восхищение автору понравившегося ему
рассказа:
„Ты, молодец, знаешь нашу жисть и очень
пишешь лучше Демьяна Бедного, я его слыхал
у нашего 370 пехотного полка. Мучается сердце
мое, хочу знать все, и сердце мое радуется за
то, что наши братья-большевики так скоро на­
учили своих робят так складно и понятно писать.
А раньше все Толстые были, да Шерлок Холмсы.
Низкий поклон. Овечкин. 370 полка, 9 дивиз.“.
А вот отрывок из письма инвалида:
..До чего я теперь Демьяна Бедного люблю!
Все такому отдать бы рад, последнее... Инвалид
я, без ног, в голоду да в холоду... Злоблюсь,
жизни лишиться норовлю. Тут только веселое
слово Демьяна и подкрепляет!“
В письмах на имя Демьяна читатели требуют
от него:
„... Напиши нам про это, товарищ Демьян... Ты
напишешь—поймем. Потому у тебя выговор прият­
ный...“
Анкета, приложенная к книге Троцкого „Во­
просы быта", много раз устанавливает, что не только
в открытой войне Демьян Бедный является люби­
мым поэтом революции, но и в мирном быту время,
предназначенное для чтения, охотнее всего посвя­
щается рабочими Демьяну Бедному.
О том же свидетельствует „Обследование быта
и жилищных условий рабочего класса“, произве­
денное в Киеве,
47

Тираж демьяновских книжек выражается в чи­
сто-астрономических цифрах. Такого успеха не
знал и не знает не только русский, но и ни один
европейский писатель.
Два обстоятельства содействуют этому неслы
ханиому успеху Демьяна Бедного. Из них первое—
социально-политическая переработка действитель­
ности в поэтической форме. Один из величайших
поэтов Германии Генрих Гейне бросил такую
мысль в своих „Заметках и афоризмах“:
Соединение поэтических мыслен с политто■жопомичежими привело вы к щразительным новым
результатам.
—

Ту же мысль в более подробном развитии мы
находим у Ленина. В своец, книге „Что делать?“
Ленин влагает в уста рабочему, полемизирующему
с интеллигентом-„экономистом“, такую характер­
ную тираду:
„Рабочие сами читают и хотят читать то, что
пишут и для интеллигенции, и только некоторые
(плохие) интеллигенты думают, что „для рабочих“
достаточно рассказывать о фабричных порядках и
переживаниях давно известное... Мы хотим знать
все, что знают и другие, мы хотим подробно ознако­
миться со всеми сторонами политической жизни
и активно участвовать во всяком и каждом поли­
тическом событии. Для этого нужно, чтобы интел­
лигенты поменьше говорили то, что мы и сами
знаем, а побольше давали того, что мы еще не знаем
43

чего мы сами из своего фабричного и „экономиче­
ского“ опыта и узнать никогда не можем, именно:
политических знаний. Это знание можете приобре­
сти себе вы, интеллигенты, и вы обязаны доставлять
нам его во сто и тысячу раз больше, чем вы это
делали до сих пор, и притом доставлять не в виде
только рассуждений, брошюр, статей (которые
часто бывают, простите за откровенность, скучно­
ваты), а непременно в виде живых обличений того, что
именно в данное время делает наше правительство
и наши командующие классы во всех областях
жизни“.
Что означает эта ленинская тирада? Это зна­
чит, что задача писателя, художника, пропаганди­
ста заключается в том, чтобы поднять рабочего
Клима с низин повседневной, копеечной, экономи­
ческой борьбы на высоты политической обще­
ственности. Внушить мужику Пахому, что он не
только пахарь и лапотник, не только подушная
единица для взыскания податей, но также еди­
ница общественная. Вывести и Пахома и Клима
из состояния азиатской апатии, растормошить
их сознание и покрепче натянуть в их душе все
классовые струны.
Десятки лет русская литература старательно
исполняла эту задачу. И Салтыков очень едко
подсмеивался над нашим обывательским неумень­
ем отличить политическую конституцию от эконо­
мической севрюжины с хреном. И Горький горячо
49

и пространно доказывал, что по существу мы все
тупые окуровцы, и наш патриотизм—уездный,
окуровский, и наши души—укороченные, окуровские. И Некрасов не мало повздыхал над „Бедным
Иваном“ и трогательно описывал, как
Пил детина ерофеич,
Плакал да кричал:
— Хоть бы раз Иван Мосенч
Кто меня назвал.

Но ничего из этих сердитых вздохов не полу­
чалось. А вот Демьян Бедный вывел Пахома за
околицу Губовки, и как-то весь он сразу напол­
нился классовым сознанием. И Клим почувствовал
себя таким же гражданином мира, как и маркиз
Поза. И Ванька-красноармеец поверил „в свою
звезду“ еще крепче, чем крестоносец в силу гроба
господня. И запел на радостях Ванька под „таль­
янку“:
„Ванька, глянька: Танька, Танька!..“
— „Ладно. Справимся, небось!“
Как пальнет по Таньке Ванька,
Только, глядь, колеса врозь!

Почему так? Почему песни Демьяна Бедного
сразу нашли себе доступ к душе мужика, красно­
армейца и рабочего? Да потому, что Демьяну не
надо было искать путей к мужику.' Демьян сам
до краев переполнен мужицкой общественнос т і ),
50

и песни его естественно отзываются той почвой,
на которой они выросли. Не книжная теория, как
суфлер, подсказывает ему заученные на память
слова, а классовое нутро создает те меткие образы,
которые сразу находят отклик в многомиллионном
сердце Пахома. Каждая басня, каждая сатира Демь­
яна и есть одно из тех „живых обличений командую­
щих классов“, которых требует от художника Ле­
нин. И в этом их потрясающий интерес для масс;
последние легко и просто усваивают политический
смысл этих обличений и невольно втягиваются
, в круговорот рабоче_-крестьянской общественно­
стью.
' Легкость усвоения демьяновской песни является
тем ьторым обстоятельством, от которого зависит
популярность Демьяна. /Демьян доступен каждому .
Эта доступность достигается тонким чутьем языка
и классической чистотою формы. Язык его, чуж­
дый всякой витиеватости, всегда простой, понят­
ный и крепкий, отличается редкой гибкостью и
богатством. Никто из новейших писателей не вла­
деет в таком совершенстве инструментом языка,
как Демьян Бедный. В его распоряжении нахо­
дятся все изобразительные средства народной
речи. Старая долевая песня дается ему так же
легко, как фабричная частушка. Песни плясовые,
солдатские, народные льются с такой же непри­
нужденностью у Демьяна Бедного, как сатири­
ческие припевки. С одинаковым искусством ноль
51

зуется и лубком, и народной сказкой, и даже во­
скрешает кости духовных мамонтов—былинный
сказ. Такое же мастерство проявляет 'Демьян и
в пользовании всеми стихотворными формами лите­
ратурного языка. При этом ему совершенно чужда
грубоватая непричесаниость современного слога.
В области фразы и стиля он не допускает ни
малейших уступок „линючей моде:__
Что до меня, то я позиции не сдаю,
На чем стоял, на том стою.
И, не прелыцаяся обманной красотою,
Я закаляю речь, живую речь свою,
Наглядной ясностью и честной простотою.
(„О соловье“).

Стихи Демьяна Бедного всегда музыкальны,
певучи и многозвучны. Особенно причудливы и
богаты его комические стихи и в отношении кра­
сок и в отношении рисунка. Одной легкой чертой
он превращает свои слова в веселые бубенчики:
Ой вы, ноги мои, ноги!
Ой ты, пешая стезя!
На железные дороги
Уповать теперь нельзя.
Сесть на буфер — путь опасный,
А в теплушку не попасть.
Коль вагон прицеплен классный,
Значит, едет наша власть.
Подошел я для поклона,
Глянул — выпучил глаза:
Ходит важно по вагону
Комиссарская коза!
52

В области иронического куплета он с порази­
тельным изяществом пользуется виртуозной тех­
никой беранясеровской песенки („Лакированный
бандит“, „Жиро-чудак“).
Свои прозведения Демьян Бедный обрабатывает
с удивительной тщательностью. Оттого они и ка­
жутся созданными с такой завидной легкостью.
Образцовыми по стилю являются его лирические
стихотворения. Их синтаксис прост, и образы картинны. В некоторых слова ложатся, как каменные
глыбы—геометрически правильно и крепко и по­
давляют своей патетической выразительностью и
мощью. Таковы: „Братские могилы“, „В огненном
кольце“.
Демьян Бедный не любит интимных излияний.
Тяжелые утраты, печальное раздумье дочти не
находят отражения в его творчестве^йо данные
им в этой области стихи являютта образцами
неоспоримой ценности. Они полны ласковой гру­
сти и тонкой внутренней сдержанности. Лучшие
из этих стихотворений: „Снежинки“, посвященные
памяти Ленина, и „ Печаль
Дрожит вагон, стучат колеса.
Мелькают серые столбы.
Вагон, сожженный у откоса,
Один, другой... следы борьбы.
Остановились, полустанок.
Какой? Не все ли мне равно!
На двух оборванных цыганок
Гляжу сквозь мокрое окно.
53

Одна — вот эта, что моложе,
Так хороша — в глазах огонь,
Красноармеец, рваный тоже,
Пред нею вытянул ладонь.
Гадалки речь вперед знакома:
Письмо, известье, дальний путь...
А парень грустен, где-то дома
Остался, верно, кто-нибудь.

*

*

Колеса снова застучали.
Куда-то дальше я качу.
Моей несказанной печали
Делить ни с кем я не хочу.
К чему? Я сросся с бодрой маской,
И прав, кто скажет мне в укор,
Что я сплошною красной краской
Пишу и небо и забор.
Души неясная тревога
И скорбных мыслей смутный рой —
В окраске их моя дорога
Мне жуткой кажется порой.

&

Ф

О, если б я в такую пору,
Отдавшись власти черных дум,
В стихи оправил без разбору
Все, что идет тогда на ум!
Какой восторг, какие ласки
Мне расточал бы вражий стан.
Все, кто исполнен злой опаски,
В чьем сердце—траурные краски
Кому все светлое — обман!

'

*

4

Не избалован я судьбою.
Ж изнь жестоко меня трясла.
Все ж не умножил я собою
Печальных нытиков числа.
Но — полустанок захолустный...
Гадалки эти... ложь и тьма...
Красноармеец этот грустный,
Все у меня нейдет с ума!
Дождем осенним плачут окна,
Дрожит расхлябанный вагон,
Свинцово-серых туч волокна
Застлали серый небосклон.
Сквозь тучи солнце светит скудно.
Уходит лес в глухую даль.
И так на этот раз мне трудно
Укрыть от всех мою печаль!

Эти великолепные стансы, пропитанные таким
тонким элегическим ароматом, написаны на том
самом полесском полустанке, где возникла при­
веденная в начале этой главы красноармейская
„легенда о Демьяне“.
Излюбленной формой Демьяна Бедного в на­
стоящее время являются эскизно - разговорные
ритмы с неожиданными отклонениями и скобками,
обыкновенно скрывающими в себе иронические
злободневные выпады,—как например: „Бумеранг“.
Это дает еще большую возможность приблизить
самые сложные и запутанные вопросы к понима­
нию масс.
55

Таким образом поэзия Демьяна Бедного играет
огромную организующую роль в жизни нашей
страны. Она явственно повышает культурный
Уровень масс, приобщает их к обще-политиче­
скому строительству, содействует расслоению
деревни и побуждает к активным выступлениям
в защиту нового строя. Не даром,'учитывая дей­
ственную энергию демьяновых стихов, т. Троцкий
телеграфировал с фронта в разгар борьбы под
Казанью с учредиловцами: .
— Не_отзывайте- от-сюда Демьяна: он двух ди­
визий стоит.
Тем неожиданней после этого кажется замеча­
ние т. Троцкого: „Демьян не создал и не создаст
школы“. А между тем это выражение было под­
хвачено противниками Демьяна и превращено
в прочную систему. — Лубок, агитка, плакат!—
завопили в озлоблении наши новейшие эстеты
по адресу демьяновой песни.
Пускай бываю иногда я пьяным,
чета каким-то там Демьянам...

Я не

В этих азартных выпадах обнаруживается
нечто гораздо большее, чем литературная распря.
Демьян и его эстетствующие противники—это не
только две литературные школы, но и два разных
человеческих лагеря, которые с незапамятных
времен, под разными одеждами, стоят враждебно
друг против друга. Так в средние века боролись

между собою сторонники Платона и Аристотеля.
Так беспрёрывно воевали друг с другом клирики
и монахи, пиэтисты и правоверные, мистики
и реалисты. Так совсем иедавно шла жаркая
схватка в русской литературе между дворянином
и разночинцем из-за Некрасова. Имя Некрасова
давно уже пользовалось всеобщим признанием,
уже вся радикальная молодежь давно вытвердила
на память его стихи, вся грамотная Россия по­
вторяла и переписывала его песни, а эстетству­
ющие дворяне брезгливо морщились и презри­
тельно пожимали плечами. Кроткий и деликатный
друг Пушкина Погодин ожесточенно кричал в
своем журнале:
„ . . . Ведь это .полное- извращение вкуса...
вульгарность и . . . форменный, коммунизм..
Тургенев безапелляционно писал:
„Поэзия в его стихотворениях и не ночевала“.
HT Н. Страхов в письме ко Льву Толстому,
описывая похороны Некрасова, пишет в тоне
высокомерного раздражения:
„Зрелище было странное, хотели раздуть, как
можно больше, но удалась разве десятая доля
того, что ждали и хотели. Было не очень много:
большею частью студенты, маленькая кучка лите­
раторов—и никого больше, так что э к и п а ж е й
б ы л о до с т р а н н о г о ма л о , и в с я т о л п а
и м е л а м и з е р н ы й в и д . . . На могиле я выслу­
шал одну речь, в которой Некрасова ставили
57

выше Пушкина и Лермонтова. Толпа кричала
браво!.. Фальшиво, как сам Некрасов...“
А Лев Толстой в ответ на это письмо дает
такую характеристику Некрасову:
..Бездарный рифмоплет... По-моему его место
в литературе будет местсГКрылова. То же фаль­
шивое простонародничанье и та же счастливая
карьера:-—потрафил по вкусу времени...“
Вскоре в эту борьбу оказалась вовлеченной
вся русская литература. Осмеяние и ненависть
преследовали поэзию Некрасова еще долго после
его смерти. И понадобилось несколько десятиле­
тий, во время которых идеология разночинца
утвердилась во всех областях общественной мы­
сли, чтобы за Некрасовым установилось звание
великого русского поэта. Умные немцы в таких
случаях утешаются правилом: если писатель при
появлении не встречает жестокой оппозиции, то
это верный знак, что его книги прекрасно могли
бы остаться ненапечатанными. Во всяком случае,
какие бы имена не выставлялись в этой борьбе —
Платон или Аристотель, Некрасов или Турге­
нев,—под ними всегда подразумевается столкно­
вение двух мировоззрений, двух не сливающихся
групп.
Демьян Бедный знаменует собою новую стра­
ницу в нашей истории. Это поэт межевой эпохи,
отделяющей литературу разночинца от литера­
туры четвертого сословия (об этом я писал уже
58

больше десятилетия назад). Происходит великая
ломка. Улетают романтические буревестники, и
в литературе продолжает греметь революционная
буря. Полоса примиренческих тенденций реши­
тельно и бесповоротно сменяется эпохой классо­
вой четкости.
Можно ли говорить при таких обстоятельствах
об отсутствии школы у того, чье слово и сейчас
играет такую большую организующую роль, кто
ежедневно создает и воспитывает сотни новых
читателей, судей и учеников. Но именно эти
вопросы с роковой неизбежностью возникают вся­
кий раз, когда заново перестраивается народное
хозяйство и среди группирующихся по-новому
классов появляется острая надобность в новом
оружии слова. Так было с Пушкиным. Так было
с Островским, Некрасовым и Достоевским. Так
происходит и теперь, когда вместе с трухою уса­
дебного быта и буржуазной фальши на слом
сдается и старая лжеэстетика.
Н едаром же прошли великие циклоны,
Народный океан взбурлившие до дна.

Но отсюда вовсе не следует, будто в с я наша
старая литература должна быть сдана „на слом“.
Меньше всего оснований для таких нигилисти­
ческих выводов находим мы у Демьяна.
Демьян с неослабной любовью изучал и изу­
чает не только Пушкина и Некрасова и Глеба
59

Успенского, но у него на рабочем столе вы най­
дете раскрытым и Сумарокова, и Державина, и
других стариков. С интересом погружается он
в изучение Осинова, старинного переводчика
Энеиды, и в „Слово о полку Игореве“, й в были­
ны об Илье Муромце.
Во всем нужен ритм и навык,—любит говорить
Демьян Бедный. С чего начал один из самых
глазастых писателей, Диккенс? Он занимался
репортажем. У нас Леонид Андреев начал с су­
дебного репортажа. Так развивается писательский
глаз. Тренировка. Как говорят художники: „Ни
одного дня без одной хотя бы линии. Для писа­
теля: ни одного дня без одной хотя бы строчки...
Гений—это труд“.
Этой любовью к труду и книге мы обязаны
таким богатым расцветом в творчестве Демьяна
Бедного всех сокровищ народной песни и народ­
ного языка и таким плодотворным сочетанием
мужицкой песни и фабричной частушки с поэзией
Пушкина и Некрасова.

60

Издательство МК РКП (б)

„МОСКОВСКИЙ РА Б О Ч И Й “
Москва, Ленинская, 26. Телеф. 4-31-65.
Ленинград, Проспект 25 октября, № 6

ИМЕЮТСЯ В П РО ДА Ж Е
ЯРО СЛ А ВСК И Й , Е. — Ленин и раскрепощение женщины. 14 стр. 15 коп.
Необходимая и нужная книжка для каждой тр у дя­
щ ейся женщины, прекрасно уясняющ ая то значение, ко­
торое Ленин придавал работе среди женщин.
И з р ец ен зи и .

К Л А Р А ЦЕТКИ Н.—Ленин и освобождение жен­
щины. 28 стр. 8 коп.
С о д е р ж а н и е . — Ушедший от нас Ленин живет.
Н аш а задача познать учение Ленина. Только Советы
освобождают трудящихся. Что сделал Ленин для жен­
щин. Что дал Ленин труженицам капиталистических
стран. Октябрьская революция и женщины Востока.
Привлечь миллионы трудящ ихся женщин к революцион­
ной борьбе и творчеству новой жизни. Коммунизм рас­
крепощ ает женщину.

СБО РН И К СТАТЕЙ И МАТЕРИАЛОВ.
МАРТА И РА БО ТН И Ц А . 86 стр. 20 коп.

8-е

Н ебольшая, но содержательная брошюра, в которую
вошли статьи: Н. Ленин „Международный день работ­
ниц“, Н. Крупская „Товариіцам-работницам“, „Междуна­
родный коммунистический день работниц“, „Коминтерн
и работница“, „История международного коммунистиче­
ского дня", „8-е марта“— пьеса. Справочник и указатель
литературы к 8 марта.
И з р ец ен зи и .

Издательство МК РКП (б)

„МОСКОВСКИЙ РА БОЧИЙ“
Москва, Ленинская, 26. Телеф. 4-31-65.
Ленинград, Проспект 25 октября, № 68.

ИМЕЮТСЯ В ПРОДАЖ Е
МЕЖДУНАРОДНЫЙ ЖЕНСКИЙ КОММУНИ­
СТИЧЕСКИЙ ДЕНЬ. Сборник. 62 стр. 25 коп.
С о д е р ж а н и е,— Инструктивный доклад Клары Ц ет­
кин и содоклад В. Каспаровой. Состояние женского ком­
мунистического движения на Востоке. Отчет о деятель­
ности Западного отдела МЖС.

ГЛЕБОВА, Т.— Что сделал Ленин для раскрепо­
щения женщины. 80 стр. с 22 иллюстр. 45 коп.
С о д е р ж а н и е . — Вступление. Три бремени. Путь
к раскрепощению. Работница в I, II и III Интернацио­
нале. Клич Ильича. Что делает РКП (б) во исполнение
заветов Ильича? Итоги Октября. 1. Вовлечение трудя­
щейся женщины в общественно-политическую работу.
И. „Революция быта“. III. Освобождение от кабалы до­
машнего хозяйства. IV. Ликвидация культурной, эконо­
мической и технической отсталости. В партию.

КРУПСКАЯ, Н. К. — Общественное воспитание
работницы. 20 стр. 10 коп.
С о д е р ж а н и е,—Вместо предисловия (Речь Клары
Цеткин). Живой социализм—это творчество масс. Проф­
союзы— школа коммунизма. Участие в массовых орга­
низациях дает уменье работать. Общественная работа
пробуждает классовое сознание. Семья и общественная
работа.

Издательство МК РКП (б)

„МОСКОВСКИЙ РА БО ЧИ Й“
Москва, Ленинская, 26. Телеф. 4-31-65.
Ленинград, Проспект 25 октября, № 68.

ПОСЛЕДНИЕ НОВОСТИ
МАРТЫ НОВ, А.—Провокация Карла Каутского.
47 стр. 20 коп.
М АЯКОВСКИЙ, В.—Париж. 40 стр.
С О Л Ь Ц , А. и Ф А Й Н БЛ И Т , С. — Революцион­
ная законность и наша карательная политика.
126 стр. 70 коп.
ВАРГА, Е.—Мировое хозяйство и хозяйственная
политика в 1925 году. Обзор за первую четверть
года. 120 стр. 75 коп.
С У Д Ь Б Ы СОВРЕМ ЕННОЙ И Н ТЕЛ Л И ГЕН ­
Ц И И . — Доклад А. Луначарского и речи П. Сакулина, Н. Бухарина и Ю. Ключникова. 46 стр.
20 коп.
РУКИ П РО Ч Ь ОТ КИ ТА Я .— Стенографический
отчет Общего Собрания Московской Организации
О-ва „Руки прочь от Китая“. 40 стр. 20 коп.
РА СКО ЛЬН ИКОВ, Ф . — Пробудившийся Китай.
36 стр. 20 коп.
ПРОВОКАЦИЯ СРЕДИ Д Е К А Б Р И С Т О В .- По
неизданным материалам составил С. Штрайх, С ил­
люстрациями, 120 стр. 65 коп.

; ; 7 Ц /і
Цена 25 коп.

2011097207

2011097207