Текст
Е.Е.СЫРОЕЧКОВСКИЙ
СЕВЕРНЫЙ
Е.Е.СЫРОЕЧКОВСКИЙ
СЕВЕРНЫЙ
ОЛЕНЬ
МОСКВА АГРОПРОМИЗДАТ 1986
УДК 630*
Сыроечковский Е. Е. Северный олень.— М.: Агропромиздат, 1986.— 256 с.
Освещены вопросы экологии, биологии, поведения, распространения, численности и морфологии северных оленей. Разработаны научные основы охраны и рационального использования ресурсов северных оленей. Рассмотрено современное состояние и использование пастбищ. Показаны принципы охраны крупных мигрирующих популяций и отдельных очагов диких северных оленей. Затронута проблема восстановления былого ареала.
Для научных работников и специалистов по охране природы. Табл. 17, ил. 2, библиогр.— 300 назв.
Рецензенты: д-р биол. наук К. П. Филонов (ИЭМЭЖ им. А. Н. £евер-цова), канд. ист. наук В. В. Карлов (МГУ).
4001010000—405
С 035(01)—86
439—86
© ВО «Агропромиздат», 1986
ПРЕДИСЛОВИЕ
Северный олень — важнейший компонент высокоширотных экосистем Старого и Нового Света. От рационального использования домашних и диких северных оленей во многом зависит благосостояние и уровень экономического и социального развития коренных народностей Севера. Для СССР этот вид имеет особое значение, так как в нашей стране сосредоточено 80 % мирового поголовья домашних оленей и около 40 % численности диких северных оленей. Соответственно этому повышается ответственность отечественной науки в деле изучения, рационального использования и охраны северных оленей.
В монографии впервые сосредоточен и проанализирован фактический материал о северных оленях в пределах мирового ареала вида. Использованы все основные отечественные и зарубежные научные источники и многолетний опыт автора, который за 30 лет экспедиционных и стационарных исследований изучил все районы Советского Севера — от Кольского п-ова на западе до Камчатки на востоке. Существенно, что автор смог лично познакомиться с северным оленеводством и состоянием стад карибу при посещении Канады и Аляски.
Методологически новым нужно считать комплексный подход к исследованию. Всюду, особенно в разделах, посвященных географическому распространению и численности северных оленей, материал подается и анализируется совместно — по диким и по домашним оленям. Прежде этого не делалось, но только при таком подходе можно расшифровать историю формирования современных популяций диких оленей и одновременно понять закономерности происхождения и становления домашнего оленеводства. Пользуясь этим же методом, автор дает объективную прогнозную оценку взаимной судьбы популяций диких животных и домашнего оленеводства. Сделанные выводы важны для практики оленеводческого хозяйства, дела охраны природы и рационального природопользования.
Новым направлением, дополняющим комплекс исследований, следует признать метод эколого-этнографического анализа и эколого-этнографической реконструкции. Этот метод применяется впервые и дает возможность увязать в единое целое историю на
родностей Севера с экологическими условиями и с развитием промыслово-оленеводческого хозяйственного комплекса. Использование этого метода позволяет делать обоснованные выводы не только исторического порядка, но также наметить верные пути дальнейшего развития хозяйства коренных жителей тундры и тайги, определить рациональные формы использования ресурсов популяций диких оленей.
Монография завершается двумя конструктивными разделами, посвященными рациональному использованию и охране популяций диких северных оленей. Одновременно оцениваются возможности развития домашнего оленеводства. В развернутой форме обосновывается концепция промыслового оленеводства, впервые намеченная автором книги в 1970 г. Показаны перспективы этой новой развивающейся отрасли северного хозяйства, основанной на рациональной, экологически обоснованной эксплуатации крупных популяций диких северных оленей. В перспективе она может стать конкурентоспособной по отношению к традиционному оленеводству. Показателен пример Таймыра, где при организованном использовании госпромхозом и совхозами более чем полумиллионного стада диких оленей ежегодно добывается почти 100 тыс. животных.
В основу рационального использования и охраны стад диких северных оленей автор обоснованно предлагает положить специальную экологическую службу популяций. Популяционный подход рекомендуется и для налаживания охраны редких и находящихся под угрозой исчезновения географических популяций северных оленей.
В целом работа была выполнена на основе научного сотрудничества Института эволюционной морфологии и экологии животных АН СССР и Совета по проблемам Севера при Президиуме ВАСХНИЛ.
Материалы монографии представляют интерес для широкого круга отечественных и зарубежных ученых: специалистов сельского и промыслового хозяйства, экологов, биологов различного профиля, этнографов, географов, экономистов. Одновременно книгу можно оценить как практическое руководство, предназначенное многочисленным работникам северного сельскохозяйственного производства.
Академик В. Е. Соколов
ОТ АВТОРА
Северный олень используется большинством коренных народностей Крайнего Севера. В суровых условиях Субарктики его нельзя заменить никаким другим животным. В связи с этим проблема развития северного оленеводства, рационального использования и охраны ресурсов диких северных оленей имеет не только существенное экономическое, но и большое социальное значение. Особенно это важно для Советского Союза, где к районам Крайнего Севера относится около половины территории страны.
Необходимость создания комплексной монографии о северном олене, основанной на использовании отечественного и мирового опыта, назрела давно. В ней ощущалась острая нужда и ученых, и практиков. В нашей стране проблема северного оленя особенно обострилась в последние десятилетия, когда стали возрождаться крупные популяции диких оленей и сложились противоречивые отношения между ними и домашним оленеводством. Нужно было искать конструктивные решения, способствующие развитию домашнего оленеводства и одновременно сохранению, воспроизводству и рациональному использованию стад диких оленей. Наряду с домашним оленеводством в СССР стало успешно формироваться промысловое оленеводство, ставшее в некоторых районах Севера, например на Таймыре, важной хозяйственной отраслью, успешно содействующей решению актуальных социальных проблем коренных народностей. Большие перспективы развития промыслового оленеводства имеются во многих районах Севера.
Работа над книгой о северном олене, начатая в 1970 г., потребовала привлечения материалов из разных сфер науки. Материа--лы по этнографии, истории, экономике Севера оказались здесь не менее важными, чем сведения биологического, экологического и географического характера. Тесное сплетение различных научных методов привело к необходимости формирования нового комплексного теоретического аспекта исследований. Таковы, например, эколого-этнографические анализ и реконструкция. Более всего новизны содержится именно в этих комплексных по методологии разделах. Привлечение материалов по этнической истории народов Севера, происхождению и развитию северного оленеводства помогло понять пути формирования современного состояния попу
ляций диких оленей и становления промыслового оленеводства.
В книге, кроме собственных материалов, собранных за тридцатилетний период исследований на Севере (1956—1986), использованы все основные отечественные и зарубежные научные источники. Для биологических разделов особенно ценными оказались материалы зоологов Норильского института сельского хозяйства Крайнего Севера СО ВАСХНИЛ (Л. А. Колпащикова, Б. М. Павлова, В. А. Зырянова, Г. Д. Якушкина и др.), планомерно изучающих таймырскую популяцию диких северных оленей.
Наш давний интерес к северной этнографии., отчасти реализованный в данной книге, получил дополнительный импульс к развитию благодаря постоянным научным контактам с крупнейшим советским этнографом-североведом Б. О. Долгих. Понимание многих особенностей хозяйства, быта, психологии коренных жителей Севера и своеобразного характера северной природы пришло постепенно за многие месяцы и годы, проведенные среди таежных и тундровых охотников, оленеводов и рыбаков, особенно среди эвенков, кетов, селькупов, хантов и ненцев.
Раздел книги, посвященный северным оленям зарубежных стран, написан Э. В. Рогачевой.
ГЛАВА 1
ХАРАКТЕРНЫЕ ЧЕРТЫ ВИДА
ПРИСПОСОБЛЕНИЯ К УСЛОВИЯМ СЕВЕРА
Северный олень — зверь средних размеров, сильно отличающийся по сложению от оленей рода Cervus. Туловище удлиненное, ноги сравнительно короткие. Шея довольно длинная, но из-за густой «гривы» кажется короткой. Голову и шею животное часто держит невысоко. Особенно это свойственно домашним оленям. В целом северный олень выглядит приземистым, коротконогим и значительно менее стройным, чем настоящие благородные олени.
Длина тела у взрослого самца 200—220 см, высота в холке 110—140 см, длина уха до 19 см, длина хвоста до 22 см. Масса осенью 100—230 кг, как правило, не более 150—170 кг. Самки намного меньше и значительно легче самцов. Новорожденный олененок весит 6—7 кг.
Очень характерны массивные конечности, приспособленные к снежному образу жизни. Копыта средних пальцев, особенно на передних ногах, большие, широкие и плоские, сильно изогнутые. Наружные очертания обоих копыт вместе образуют почти правильный круг, а конец ноги в целом напоминает округлую лопату или мотыгу. Боковые пальцы имеют длинные и широкие копытца, которые и у стоящего оленя опираются о поверхность земли. Плюсневые и особенно пястные кости на дистальном конце расширены и несут по два блока для средних пальцев, которые поставлены косо, и поэтому несколько расставлены. Все пальцы подвижны и могут широко раздвигаться, что дополнительно увеличивает несущую поверхность. След оленя по площади примерно равен лосиному, но форма его не продолговатая, а почти квадратная. Вокруг основания копыт имеются длинные и густые, прочные волосы, а между пальцами — жесткая волосяная щетка, увеличивающие опорную площадь ноги и препятствующие скольжению. Весовая нагрузка на след оленя — около 140 г на 1 см2, что в 4 раза меньше, чем у лося.
7
Суставы ног очень подвижны и сгибаются под острым углом, так что олень, например, может чесать себе за ухом копытом задней ноги. Подвижность ног в путовом и венечном суставах больше, чем у других копытных.
Такое строение ног позволяет оленю легко ходить по топкому и мягкому грунту, передвигаться по снегу и льду, каменным россыпям. Оленя хорошо выдерживает уплотненный слежавшийся снег и сравнительно крепкий наст. Он легко идет там, где лось проваливается. Копытя глубокий, а иногда и плотный снег, олень действует передней ногой, как массивной подвижной мотыгой.
При ходьбе взрослого оленя слышен сухой щелкающий звук, слышный за 100 м. Происхождение и значение звука не совсем ясны, по-видимому, он происходит не от ударов копыт друг о друга. Звук получается в тот момент, когда животное отделяет ногу от земли, сильно натянутое сухожилие сгибателя задевает о сесамовидные кости [46].
Зимний мех очень теплый, густой и длинный. Остевые волосы на боках имеют длину около 50 мм, на спине и крестце 90— 100 мм, а на шее даже 300 мм. Они имеют обширную вакуолизированную сердцевину, наполненную воздухом, которая занимает до 0,9 объема каждого волоса. Под покровом ости находится очень густой тонкий извитой пух, снаружи незаметный. Все вместе создает исключительно теплый и легкий, насыщенный воздухом меховой покров, непроницаемый для ветра.
Шкура оленя медленно и с трудом намокает, а полые остевые волосы, как множество миниатюрных поплавков, придают животному особую плавучесть. Северный олень превосходно держится на воде, плавает лучше всех других оленей и преодолевает во время миграций широкие водные преграды.
На ногах волосы короткие, очень жесткие и прочные. Крепкая шкура предохраняет ноги при передвижении по снегу и насту, при добывании корма из-под снега. Олений камус прочнее лосиного. Длинная морда полностью одета тоже прочной шкурой, что связано с добыванием корма в снегу. Даже на носу у него нет, как у других оленей, голого участка кожи — зеркальца. Волосами покрыта и внутренняя сторона ушной раковины.
Северный олень много активнее и подвижнее других оленей, в связи с чем сердце у него большое — около 0,9 массы зверя. В отличие от других зверей в перегородке сердца есть небольшая, неправильной формы косточка, функция которой неизвестна.
Физическая способность к огромным миграциям — необходимое условие для зверя, приспособившегося к использованию скудных кормовых ресурсов Севера, рассредоточенных на больших площадях. Кочуя из зоны тундры в более благоприятную для зимовки лесотундру и северную тайгу, олени совершают миграции максимальной для наземных млекопитающих длины — около 1000 км.
Телята северных оленей родятся более крупными и самостоятельными, чем у других оленей. Масса новорожденного олененка —
около 9 % массы матери, тогда как масса лосенка приблизительно равна 3—4,5 %. Едва обсохнув, олененок уже встает на ноги и сосет мать, а на второй день бежит за ней, не отставая, даже по снегу. Телята же других оленей (лося, косули, благородного оленя, лани и др.) в первые дни почти совершенно беспомощны, а за матерью могут идти более или менее свободно только через 5—8 дней. Растут телята быстро. В двухнедельном возрасте они уже хорошо едят зеленый корм и лишайники. К 5—6 месяцам масса их достигает 50—60 % массы взрослых животных. Такая скороспелость, значительно более высокая, чем у большинства других крупных животных, необходима молодому северному оленю. Если он быстро не возмужает, ему будет трудно пережить суровую зиму, успешно пройти тысячекилометровый путь до мест зимовки. Уникальная скороспелость северного оленя еще недостаточно использована при доместикации животного.
Северный олень — наиболее стадное животное из семейства оленей. Большому стаду значительно легче кочевать по снегу. Животные набивают тропы, впереди идут более крупные и сильные звери. Легче при стадном выпасе и добывать корм из-под глубокого снега. Известно, что стадный образ жизни и связанные с этим иерархические отношения среди животных позволяют популяции достигать высокой плотности при минимальных потерях от хищников [160]. Стадность — полезное свойство вида, используемое человеком в деле развития домашнего и промыслового оленеводства.
Наконец, способность питаться лишайниками уникальна. В использовании этого богатого кормового ресурса тундры и северной тайги олень не имеет конкурентов. Отметим, что роль лишайников в питании северного оленя издавна преувеличивают, приписывая ему исключительно тесную связь с данным видом корма. На самом деле северные олени, особенно дикие, могут обходиться почти без лишайникового корма. Главное — они могут питаться лишайниками, а для других копытных (за исключением кабарги) они не основной корм.
Связь с лишайниками позволила северному оленю занять пустующую экологическую нишу, охватывающую огромные пространства сурового Приполярья. Северный олень принадлежит к числу животных, приспособившихся к полярным условиям, тогда как другие, менее приспособленные формы, как, например, мамонт, шерстистый носорог, возможно, и овцебык, исчезли.
Именно северный олень в далеком прошлом дал возможность человеку освоить Север. Бок о бок с северным оленем человек расселялся на Севере. И сейчас олень, дающий на Севере максимальную полезную биомассу и продукцию, остается основным и почти единственным средством утилизации скудных, но распространенных на огромной площади растительных ресурсов тундры, лесотундры и северной тайги.
часть i. ГЕОГРАФИЧЕСКОЕ РАСПРОСТРАНЕНИЕ И ЧИСЛЕННОСТЬ СЕВЕРНЫХ ОЛЕНЕЙ В ПРЕДЕЛАХ МИРОВОГО АРЕАЛА
7-----------——--
ГЛАВА 2
ГЕОГРАФИЧЕСКОЕ
РАСПРОСТРАНЕНИЕ И ЧИСЛЕННОСТЬ СЕВЕРНЫХ ОЛЕНЕЙ В СССР
На большей части ареала (около 60—70 %) в СССР и некоторых странах Северной Европы дикие северные олени обитают совместно с домашними. Обе формы используют одни и те же угодья (пастбища) и занимают в экосистемах тундры и тайги почти одинаковую экологическую нишу. В связи с этим анализ распространения и численности для этих мест нужно вести с учетом особенностей современного и прошлого обитания диких и домашних оленей (рис. 1, 2).
В настоящее время во всем мире имеется около 5 млн. северный оленей, из них примерно 40 % диких и 60 % домашних. Почти 80 % (2,2 млн.) домашних оленей и 40 % (0,9 млн.) диких сосредоточено в СССР (табл. 1, 2).
СЕВЕР ЕВРОПЕЙСКОЙ ЧАСТИ СССР
Восточная Фенно-Скандия. Этот регион включает и Карелию.
Кольский п-ов. Площадь — 145 тыс. км2. Характерны каменистые ландшафты, свойственные Фенно-Скандии (Балтийскому кристаллическому щиту). Распространены северные редкостойные сосновые леса с примесью ели и горные субарктические тундры. Много березы. В целом преобладают лишайниковые зимние пастбища, ощущается недостаток летних угодий.
Вызывает тревогу состояние охраны пастбищ, так как значительные площади ягельников уничтожены пожарами [131]. Только в 1960 г. в южной части Ловозерского района сгорело более 180 тыс. га пастбищ оленеемкостью в 7,5—8 тыс. голов. Из общей площади пастбищепригодных земель полностью выпала территория лишайниковых боров западной части Терского р-на, где производится массовая заготовка леса. Из-за трелевки древесины и при сжигании сучьев в бесснежное время года уничтожены боль-
1. Численность и размещение диких северных оленей в СССР, по данным Главохоты РСФСР, тыс. голов
Регион Годы
1961 1965 1970 1975 1976 1977 1978 1979 1980 1 981 1982 1983 1984
Алтайский край — 0,1 0,1 — — 1,0 — — 1,0 0,4 0,4 0,4 0,4 Амурская обл.., 2,0 2,0 2,0 — — 8,0 — — 8,0 4,15 3,17 3,2 2,4 Архангельская обл. 2,5 3,6 9,7 15,4 15,4 20,0 20,0 20,0 15,0 20,0 — 21,0 6,5 Бурятская АССР 3,0 3,0 5,0 6,5 7,0 7,0 7,0 7,0 3,5 3,7 4,0 4,0 3,5 Иркутская обл. 11,0 11,0 12,5 20,0 20,0 20,0 14,5 14,5 20,0 20,0 20,0 20,0 14,0 Камчатская обл. — 5,5 8,0 7,0 6,0 5,5 5,0 5,0 4,0 7,3 4,9 5,0 4,5 Карельская АССР 1,0 3,0 1,1 7,0 8,0 3,5 6,0 4,8 5,3 6,6 5,8 7,0 5,0 Кемеровская обл. 0,9 1,0 1,0 1,0 0,8 0,8 0,5 0,6 1,0 0,6 0,6 0,6 0,6 Коми АССР 4,0 2,0 4,3 5,0 5,5 6,0 6,0 5,5 4,0 6,5 5,4 5,5 5,0 Красноярский край 103,0 120,0 340,0 540,0 543,0 521,0 500,0 543,0 480,0 523,0 565,0 570,0 575,0 Магаданская обл. 3,5 3,5 3,5 3,5 4,5 14,0 14,0 15,0 8,0 16,0 16,0 11,0 11,0 Мурманская обл. 7,5 10,5 22,0 6,4 1,5 1,5 1,5 1,3 1,2 2,0 1,85 2,2 2,7 Омская обл. 0,1 0,6 0,6 0,9 0,9 0,8 0,75 0,7 0,7 0,8 0,6 0,6 0,8 Пермская обл. 0,4 0,4 0,6 0,22 0,55 0,6 0,55 0,55 — 0,25 0,02 — — Сахалинская обл. 5,0 5,0 3,0 2,8 2,8 3,0 3,0 3,0 4,4 4,4 5,0 5,0 Свердловская обл. — 1,0 1,0 — — 1,0 — — 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 Томская обл. 7,0 5,0 3,5 0,7 2,0 2,5 2,5 2,5 1,0 1,8 2,0 1,5 5,0 Тувинская АССР 10,0 6,0 2,5 3,5 3,5 3,5 4,0 4,0 4,0 4,0 4,0 4,0 4,0 Тюменская обл. — 10,0 16,0 30,0 28,0 27,5 26,0 25,0 17,0 21,4 20,0 21,0 19,0 Хабаровский край 5,0 10,0 10,5 11,0 11,0 13,0 13,5 17,0 11,0 17,0 17,5 17,0 12,2 Читинская обл. — 5,6 6,7 6,0 6,0 5,0 5,0 5,0 5,0 7,5 7,2 7,2 7,2 Якутская АССР 30,0 100,0 160,0 170,0 170,0 170,0 260,0 170,0 220,0 170,0 170,0 240,0 250,0 Всего 195,9 308,8 613,6 836,9 836,5 835,2 889,8 844,5 810,7 875,8 899,0 947,2 943,8
2.. Числеянность и размещение домашних северных оленей в СССР, тыс. голов
Регион Годы .... ........ А ............
1961 19.65 1970 1975 1976 1 977 1978 1981 1 984
Амурская обл. 12,6 15,0 17,3 16,1 14,7 14,9 15,0 15,7 13,5
Архангельская обл. 169,9 1 74 .6 193,2 180,0 183,2 183,4 181 ,8 192 ,7 154 ,0
Бурятская АССР 3,9 4,2 5,0 4,8 4,2 4,3 2,6 1 ,9 —
Иркутская обл. 7,0 7,5 5,4 4,5 4,1 4,0 4,1 1 ,2 2,6
Камчатская обл. 158,8 174,8 178,9 174,8 175,6 176,3 177,0 177,8 166,6
Карельская АССР — 0,2 0,1 0,003 — — — —-
Коми АССР 136,7 135,9 14 7.1 100,6 104,9 107,7 97,6 120,6 65,3
Красноярский край 136,8 188,1 164,8 142,9 143,3 144,2 126,1 102,6 87,0
Магаданская обл. 579,3 710,3 738,5 685,4 696,7 710,5 711,9 705,4 626,0
Мурманская обл. 74,2 77.1 81 ,9 65,6 65,2 65,5 64,8 66,4 62,4
Сахалинская обл. 13,1 15,1 14,2 13,4 13,3 12,5 10,7 3,4 3,6
Томская обл. 0,6 0,3 0,1 — 0,06 .—. — — — —
Тувинская АССР —- 9,1 11 ,6 10,5 11,1 11 ,8 13,1 10,0 9,6
Тюменская обл. 4 00,5 431,3 480,9 440,4 441,3 433,8 411,2 427,3 249,6
Хабаровский край 42,3 52,4 50,3 51 ,5 51,6 49,3 41,9 48,4 44,6
Читинская обл. 1 1 ,6 14,1 18,3 17,3 15,9 15,2 15,6 14,6 12,4
Якутская АССР 340,6 359,3 356,3 371 ,9 377,8 379,2 375,9 371,8 319,3
Всего 2087,9 2369,5 2463,9 2279,7 2302,9 2312,6 2249,3 2259,8 1816,5
шие массивы ягельников. Ежегодно площадь оленьих пастбищ сокращается на 1000—1200 га из-за заготовки ягеля для зимнего кормления крупного рогатого скота.
Общая оленеемкость пастбищ области для домашних оленей (по наиболее лимитированным зимним и ранневесенним пастбищам) — 95 тыс. голов [4]. В настоящее время в Мурманской обл. около 65 тыс. домашних оленей и около 1,5 тыс. диких. Средняя плотность популяции — 42 оленя на 100 км2. Предельно допустимая плотность популяции — 60—70 оленей (домашних и диких) на 100 км2 [159]. Имеется возможность дополнительно разместить около 30 тыс. голов, в основном за счет диких оленей. Пастбища, где еще недавно обитало около 20 тыс. диких оленей, сейчас пустуют и восстанавливаются. Домашнее оленеводство, по данным за последние 30 лет, не имеет тенденции к росту, даже при наличии больших резервов освободившихся пастбищ.
История диких и домашних оленей на Кольском п-ове очень поучительна. Она детально изучена О. И. Семеновым-Тян-Шан-ским и некоторыми другими исследователями. Некогда дикий северный олень населял весь полуостров. Домашнее оленеводство в Фенно-Скандии существует давно, не менее 2 тыс. лет, и, по-видимому, имеет аборигенное происхождение. У саамов Кольского п-ова от самых древних времен и на протяжении многих столетий домашних оленей было очень немного. Саамы были охотниками, отчасти рыбаками, а оленей они держали как транспортных животных. Оленеводство было мелким. Крупных, постоянно выпасаемых стад не было. Характерно, что в летнее время, когда кончалась охота и наступал период лова рыбы, саамы отпускали оленей на выпас без охраны до осени, т. е. у них бытовала очень простая система охотничье-транспортного мелкого оленеводства,
Рис. 1, Размещение диких северных оленей в СССР:
1 — граница современного ареала; 2 — граница восстановленного ареала; 3 — 1000 оленей; 4 — 10 000 оленей
Рис. 2. Размещение домашних северных оленей в СССР:
1 — 1000 оленей; 2 — 10 000 оленей
подобного тому, какое мы наблюдали еще в 1960—1965 гг. у ту-руханских селькупов.
Этнограф В. В. Чарнолуский в 1927 г. записал такие устные предания саамов: «В вежное время у каждого лопаря оленей было помалу, и употреблялись для езды и в качестве охотничьих животных («манщиков»), Досельные лопари были знаменитые охотники и промышляли больше всего дикарей, мясом которых питались, еще брали куропаток, рыбу» [226].
Так было вплоть до XIX в. По переписи 1785 г. у саамов Кольского уезда имелось всего 4713 оленей. Потребности в мясе и шкурах удовлетворялись в основном за счет охоты. Никаких точных данных о первичной численности диких оленей на Кольском п-ве не сохранилось. По-видимому, они исчислялись многими десятками тысяч.
Ф. Д. Плеске, пересекший в 1880 г. Кольский п-ов, писал, что на Имандре, где в прежние годы олень жил в баснословном количестве, он встречается и теперь, хотя постоянные преследования грозят или истребить его здесь совершенно, или по крайней мере оттеснить в самые глухие места. Еще, по словам академика Миддендорфа (путешествовал по Кольскому п-ову в 1840 г.), волки загоняли иногда на тундры стада оленей в 300—400 штук, теперь о таких стадах не может быть речи [139].
Следовательно, во второй половине XIX в. численность диких оленей резко сократилась. Одновременно стало быстро развиваться и укрупняться домашнее оленеводство. Рост поголовья оленей у саамов был вызван рядом причин. Все меньше становилось диких оленей, поэтому потребность в мясе и шкурах приходилось удовлетворять путем разведения домашних. С появлением пароходов заметно возрос спрос на шкуры и мясо оленей. Цены на продукты оленеводства повысились. Зажиточные саамы стали смотреть на оленеводство как на коммерчески выгодное дело.
Как вполне развитая товарная отрасль хозяйства, оленеводство сложилось с приходом на Кольский п-ов оленеводов коми-ижемцев. В 1887 г. с Печоры, из переполненной оленями Большеземельской тундры в район Ловозера переселились четыре семьи коми с 5 тыс. оленей. Начался новый коммерческий этап в развитии оленеводства. Применялся круглогодичный выпас больших стад, использовались специалисты-пастухи. При этом местная, саамская порода оленей смешалась с ижемской. Соответственно дополнительно нарушилась генетическая чистота Кольских диких оленей, которые в ту пору смешивались с домашними.
Развивающееся оленеводство, а вместе с ним и хищническая охота окончательно подорвали популяции дикарей. К 20-м годам текущего столетия на полуострове осталось лишь две небольшие группы диких оленей. Одна — на западе, в районе Чуна-тундры и Монче-тундры (около 100 голов). Вторая — на востоке, южнее р. Поной.
До настоящего времени дикие олени остались распространенными на Кольском п-ове двумя популяциями, западной и восточной. Домашние олени сосредоточены в северной половине полуострова и с дикими в основном разобщены [159]. Западный и зосточный участки издавна (с 1916 г.) разобщены железной доро-’ОЙ.
Западный участок, в который входит и Лапландский заповед-1ик, характеризуется расчлененным рельефом: 5 горных массивов юстигают здесь высоты 900—1100 м над ур. м. Верхняя граница 1есной растительности проходит по склонам гор на высоте >80 м над ур. м. Альпийская область занимает около одной пятой .сей территории. На остальной площади преобладают сосновые ; примесью березы и ели или елово-березовые леса и редколесья еверотаежного типа; с ними перемежаются болота и озера.
Восточный участок не имеет гор и соответственно горных
тундр. Это в основном равнина, где участки елово-березового редколесья перемежаются с обширными болотами. Западнее, в долинах рек Варзуги и Умбы, преобладают сосновые леса.
Западная популяция учитывалась точнее. С 99 голов в 1929 г. поголовье достигло здесь 942 к 1940 г., а через 38 лет была зарегистрирована максимальная численность—12 640 голов. Все позднейшие учеты дали меньшие цифры: 1969 г. — 9692, 1971 6447, 1972г—9756, 1973 г. —7870 голов. Ареал западной популяции в период максимальной численности оценивался в 11 тыс. км2. Он в 11 раз превысил площадь Лапландского заповедника. Средняя плотность населения оленей в 1967 г. достигала 118 голов на 100 км2.
Пастбища заповедника сильно пострадали от перевыпаса. По визуальной оценке, запас ягелей в лесном поясе уменьшился в 4—5 раз по сравнению с 30—40-ми годами [38].
Прежняя численность восточной популяции неизвестна. В 1958 г. здесь было учтено 1400 оленей, в 1963—3559, 1968— 7880, 1971—6820, в 1973 г. — 4500. Ареал этой популяции в период ее расцвета составил почти 20 тыс. км2 при плотности 40 голов на 100 км2.
Таким образом, в 1967—1968 гг. общая численность диких оленей в двух популяциях достигла 20,5 тыс. голов [159]. По расчетам госохотинспекции, численность была более высокой: в западной популяции в 1970 г. около 22 тыс. голов, а в восточной — около 12 тыс. Всего в Мурманской обл., по данным Р. С. Захарова, весной 1970 г. насчитывалось 34—35 тыс. оленей [38]. Эти данные, по-видимому, завышены.
Саамское домашнее оленеводство в последнее время затормозилось в своем развитии вследствие ряда причин. В результате возникло мнение о нежелательности дальнейшего размножения диких оленей. Одновременно работники охотничьего хозяйства, оптимистически настроенные в связи с быстрым возрождением популяции диких оленей, решили перейти к интенсивному освоению их ресурсов. Интенсивный отстрел с применением вертолетов и другой техники начался с 1973 г., развивалась и браконьерская охота. В результате в 1975 г. в области было учтено 6,4 тыс. оленей, а в 1976—1978 гг. уже только по 1,5 тыс. оленей. Промысел был прекращен, а популяция подорвана. В 1984 г., по данным авиаучета, на западе Мурманской обл. было 250—300, а на востоке— 1900—2000 диких оленей.
В то же время саамское домашнее оленеводство не получило развития, так как не дикие олени служили ему препятствием для расширения. В 1980—1981 гг. численность домашних оленей в Мурманской обл. составляла 66—67 тыс. голов, а ареал распространения домашних оленей остался прежним или даже несколько сократился: в 1970—1972 гг. домашних оленей было 79—83 тыс. голов.
Карелия. Площадь 172 тыс. км2. Республика богата оленьими пастбищами всех сезонов года. По расчетам Л. П. Язвикова
[237], оленеемкость Карелии — почти 100 тыс. голов по зимним пастбищам при обеспеченности летними пастбищами до 120 тыс. Эти расчеты, по-видимому, завышены. Следует учитывать, что пастбища в последние десятилетия сильно-повреждаются рубками леса, трелевкой, пожарами, строительством. На вырубках в Северной Карелии мохово-лишайниковый и травяно-кустарничко-: вый покров, если он не сорван, мало изменяется. Олуговения вырубок не происходит. Количество кормов в лишайниковых лесах после вырубки уменьшается примерно на 10%. Гари же восстанавливаются очень медленно.
Надежды на развитие оленеводства в Карелии не оправдались. Сейчас домашние олени здесь отсутствуют, и богатая экологичес-:кая ниша свободна для расселения диких северных оленей. Для ;их обитания особенно благоприятна Северная Карелия, где преобладают сосновые ягельные леса. Здесь прежде было развито .карельское оленеводство.
Карелы около 200 лет назад заимствовали примитивное и мелкое оленеводство таежного типа у древних оленеводов — саамов, история оленеводства которых уходит в глубину веков. Это происходило постепенно по мере оттеснения саамов к северу и заселения края карелами. Область карельского оленеводства никогда не выходила к югу за линию Кемь — оз. Куйто, занимая менее одной трети Карелии. В зональном отношении она была приурочена к северотаежной подзоне [157].
Карелы придерживались старой саамской системы вольного выпаса (летом животные находились в лесу почти без присмотра). У русских поморов бытовало также мелкое, так называемое избяное, оленеводство.
В старой Карелии домашних оленей было очень мало — в 1865 г. насчитывалось всего 1916 голов. В конце XIX в. оленеводство стало развиваться. В 1871 г. поголовье достигло 6,5 тыс., а в 1904—1911 гг. держалось на уровне 10—11 тыс. голов. По данным за 1871 г., в некоторых волостях Кемского уезда было 1000—1600 оленей в каждой. Известно, что кемские поморы переправляли оленей на лето на Соловецкие о-ва. Это свидетельствует о повышении культуры поморского оленеводства, а также о трудностях летнего выпаса оленей на материке. В эту пору дикие олени в большом количестве встречались по всему побережью от Поньгомы до Кандалакши [157].
После спада оленеводства в 1917—1927 гг. поголовье уменьшилось до 2,5—3,0 тыс. Однако к 1931 г. оленеводство восстановилось (10 тыс. голов) и держалось на этом уровне до 1940 г.
Оленеводство стало укрепляться, но методы его ведения оставались примитивными. Даже в самом крупном (800 голов) хозяйстве — совхозе «Оленеводческом» в Кестеньгском р-не по-прежнему практиковался вольный выпас, пастьба не регулировалась. Чем крупнее было стадо, тем быстрее выбивались пастбища, конечно, на отдельных участках, так как общий резерв был большой. В четырех районах Северной Карелии (Кестеньгском, Калевальском, Лоухском и Кемском) на площади 47,8 тыс. км2 в 1939 г. было 11,9 тыс. домашних оленей, т. е. в среднем 26 оленей на 100 км2.
Во время второй мировой войны оленеводство в Карелии практически распалось. В 1967—1973 гг. поголовье держалось на уровне сотни животных, а с 1974 г. единичных оленей перестали учитывать статистической отчетностью.
Попытки поддержать оленеводство в Карелии не увенчались успехом. Зимой 1957/58 г. 2500 Кольских саамских оленей перегнали в Карелию. Эти олени в основном разбежались во время вольного летнего выпаса.
Кольские гибридные олени загрязняли аборигенную карельскую популяцию, где и домашние олени относятся по своему типу к хорошо выраженной лесной форме. Следует полагать, что пришельцы в большинстве своем довольно быстро
16
погибли от нападения хищников и других причин, и нелесная примесь в местной популяции была элиминирована.
В связи с этим дикие олени, населяющие теперь Карелию, с достаточной определенностью могут быть отнесены к форме Rangifer tarandus fennicus.
Дикие северные олени в давние времена были в Карелии многочисленны. • В XVIII—XIX вв. северный олень в Карелии был более распространен, чем лось [157]. Как охотничий вид северный олень, наверное, был важнейшим зверем для неолитической Карелии. Судя по археологическим данным, оленей в большом количестве добывали на путях массовой миграции. В петроглифах Новой Залавруги у Белого моря (Южная Карелия) фигуры лосей отмечены 14, а северных оленей — 43 раза [148]. Однако это не доказывает, что северный олень был в Карелии всюду многочислен. Возможно, что наиболее выдающиеся петроглифы («Бесовы следки» у р. Выг, группа петроглифов Залавруги) были расположены именно на путях миграции оленей и в местах летней охоты.
Весь прошлый век олень еще был важным промысловым зверем Карелии. Там добывали по тысяче и более зверей в год: только в Олонецкой губернии в 1829 г,—1081 [162], в 1865 г,—1143 [71]. Таким образом, общая численность диких оленей в данном регионе была никак не менее, а может быть, и значительно более 15 тыс. голов.
В 1870-х годах численность оленей в Карелии, и в частности в Олонецкой губернии, заметно сократилась. Намного меньше стало их в Прионежье. Но все же в 1882 г. в Олонецкой губернии было добыто 766 оленей.
Особенно быстро сокращалась численность в первые десятилетия текущего столетия. К 30-м годам южная граница ареала отступила далеко к северу и проходила примерно по линии, соединяющей пункты Тимолы, Лазарево, Лехта, Лекса, Кунасозеро и озера Кодозеро и Водлозеро [69].
Сведения для периода 30—50-х годов противоречивы [106, 125, 157, 183]. Вероятнее всего, к середине столетия олени исчезли и на севере Карелии. В частности, в Лоухском (самом северном) р-не и в северных частях Кемского и Калевальского р-нов оленей в 50-е годы не было [157]. Дикие олени, наблюдавшиеся у Топозера на севере Карелии, по-видимому, относились к одичавшим домашним оленям [183]. Район Топозера — область старинного карельского оленеводства, дикие олени здесь издавна преследовались и к 1940 г. были полностью выбиты [157].
В это время область обитания северных оленей в Карелии сократилась до сравнительно небольшого участка в средней части республики с центром в районе оз. Нюк, где оленей было больше. Он представлял малонаселенный и труднодоступный район разреженных боров-беломошников и обширных моховых и лишайниковых болот. С севера район ограничен трактом Кемь — Калевала,, с востока — линией железной дороги Петрозаводск — Мурманск, на западе граничит с Финляндией, на юге доходит до Порсозера. Отсюда (оз. Нюк) дикие олени стали заселять Финляндию, в которой к этому времени они были полностью истреблены.
В 60-е годы начался рост численности диких оленей, что было вызвано окончательным распадом домашнего оленеводства и охранными мероприятиями. Частично их популяции пополнились одичавшими домашними оленями из бывшего оленеводческого совхода (Кестеньгский р-н) и небольших частных стад. С 1974 г. всех северных оленей, свободно пасущихся в Карелии, можно считать дикими животными.
К концу 60-х годов дикие олени заселили всю Среднюю и Северную Карелию. На севере они вышли за пределы Карелии в Мурманскую обл. По-видимому, во время расцвета Кольских популяций (1967—1968 гг.) они соединились с ними. С середины 70-хл:гадоЦ‘йг1О 'настоящее время этой связи, наверное, не существует. <
Основные ста да . дй^нх . ол^нец в ^Карйлии*5 ds конце 60-х годов сосредоточивались в Кемском,'-1 СсУе^ёком, х'Муе^ф’сйоМ’/.й„ Калевальском р-нах, причем центром этого ^ага оз7Йюк. Южная граница обитания
в это время Г^росозеро — оз. Кубовское и
далее уходила|в АрхангедХск^л'(^ЗЖйЙ|4&1^Йоад&нь1м авиаучетов, в 1965 г. в Карелии былЬз тыс. диЦЖ&Й.^Л ' Т
о 1971 г. % Карелии постоянныйДюст численности диких оле-
и, затем она учетошЙротиворечивы, что, вероятно,
связано с трудностями учета северных оленей в тайге. В 1961 г. было учтено около 1 тыс., в 1972 г.— 3,1 тыс. диких оленей. По некоторым сведениям, нуждающимся в проверке, их численность в республике достигла 11 тыс. [118]. В 1978 г. численность, по данным госохотинспекции, была равна 6 тыс. голов, а в 1984 г.— 5 тыс.
В целом к настоящему времени дикие северные олени заселили около 70 % территории Карелии. В 1975 г. южная граница прохо-~* дила по линии: пос. Поросозеро — ст. Масельсская, далее на юг вдоль побережья Онежского озера — г. Пудож и от него к юго-западу к границе с Вологодской и Архангельской областями [146].
Картину современного размещения дают материалы ежегодных зимних маршрутных учетов, проводившихся с 1961 по 1976 г. "С наибольшей плотностью олени заселяют Калевальский (в среднем за ряд лет — 3,2 следа на 10 км маршрута), Сегежский (2,6 следа), Муезерский (2,4 следа) р-ны. Несколько реже они встречались в Лоухском и Кемском р-нах (1,8 следа на 10 км). На южной окраине ареала, на севере Суоярвского, Медвежегор-•ского р-нов и в Пудожском р-не олени встречаются спорадически, небольшими стадами по 3—7 голов. Только на северо-востоке Пудожского р-на есть несколько стад по 20—25 зверей. В районах •с высокой плотностью населения отмечались стада по 50—70 и даже 150 оленей.
В 1974 г. в Лоухском р-не в среднем на 10 км маршрута было учтено 4,4 следа, в Калевальском — 4,7, в Кемском — 4,1 [146]. Согласно данным учетов охотников-корреспондентов, на отдельных промысловых участках численность достигала (по материалам 1966—1976 гг.) 11—16 (чаще 4—9) зверей на 100 км2. Значительных миграций они не совершают. В зимнее время держатся в богатых кормами лишайниковых борах, а летом уходят на болота, в долины рек и озер, густых лесов и вырубок с молодыми вторичными лесами избегают.
В Карелии имеются большие перспективы для роста численности диких оленей. Емкость угодий, даже при современном хозяйственном освоении, позволяет существовать по меньшей мере 50— 60 тыс. зверей.
П. И. Данилов, Э. В. Ивантер и др. считают, что основной фактор, лимитирующий дальнейший рост численности северного оленя, — это сокращение ягельников вследствие рубки леса на больших площадях. Вряд ли это основное. Как видно, авторы данной гипотезы считают северных оленей исключительно ягеле-едами. На самом деле это не так.
Дикие олени Кольского п-ова действительно зимой в большей мере питаются ягельным кормом [103]. В этом они заметно отличаются от сибирских, в частности таймырских, оленей. Возможно, что это особенности популяционной экологии, свойственные финскому подвиду, или наследие, пришедшее от домашних или помесных оленей. В любом случае, уже известная теперь экологи
ческая пластичность питания северных оленей позволяет не так жестко связывать судьбу вида с состоянием ягельников.
Вероятно, дальнейший рост поголовья сдерживает не недостаток кормов, а другие факторы, и прежде всего браконьерский отстрел. П. И. Данилов [38] недостаточно обоснованно предлагает приступить к промысловому использованию оленей, так как из-за сокращения ягельников на дальнейший рост популяции рассчитывать не приходится. Мы считаем, что в Карелии промысловую охоту открывать рано.
Север Русской равнины. Распространение и численность диких северных оленей изучены на севере Русской равнины значительно слабее, чем в Восточной Фенно-Скандии. Обширный и малонаселенный регион включает Архангельскую обл. (587 тыс. км2, население 1448 тыс .человек), и Коми АССР (416 тыс. км2, население 1053 тыс. человек).
Сочетание равнин с небольшими возвышенностями при хорошо-развитой гидрографической сети создает благоприятные условия для обитания северных оленей. Коренные леса на больших площадях вырублены. Около одной трети всей площади приходится на тундру, почти все остальные земли заняты северной и средней тайгой, т. е. угодьями, вполне пригодными для обитания северного оленя. В Архангельской обл. все тундровые угодья расположены в Ненецком а. о. (177 тыс. км2), на Новой Земле (83 тыс. км2) и Земле Франца-Иосифа (16 тыс. км2). В Коми АССР тундры занимают лишь небольшие участки в районе Воркуты.
Тундры Русской равнины — старинная область домашнего оленеводства ненцев и коми. Оленеводство не потеряло здесь, особенно в Ненецком а. о., своего значения как важной отрасли хозяйства.
В 1981 г. в округе было 192 тыс. оленей, а в Коми АССР — 120 тыс.
Изначально, много столетий тому назад, оленеводство появилось в европейских тундрах западнее Урала вместе с приходом сюда из Алтае-Саянской страны самодийских народов — предков современных ненцев. Возможно, что оленеводство на севере Русской равнины имеет азиатское происхождение, независимое от европейского, имеющего древний центр происхождения в Скандинавии.
Древнееоленеводство ненцев было мелким. Они в ту пору были в основном охотниками. Дикие олени населяли весь север Русской равнины и, по-видимомуг до XVII—XVIII вв. численно преобладали над домашними. В XVII в. с юга, со стороны Камы^ и Вычегды, в бассейны Цильмы, Ижмы, Нижней Печоры проник финно-угорский народ коми. Они быстро восприняли оленеводство у ненцев и в XVIII—XIX вв. стали энергично перестраивать его из мелкого в крупное товарное. Они заняли почти всю лесотундру и северную тайгу, а отчасти выходили и в тундру, тесня ненцев. Последние, переняв у них опыт, также стали быстро создавать крупные стада, которые выпасались, как и у коми, с помощью работников.
В XIX в. коми-ижемцы прочно утверждаются в оленеводстве европейского Севера. В конце XVIII в. коми-ижемцы едва ли имели 10 тыс. своих оленей [99], тогда как самоеды Большеземельской тундры владели многочисленными
4 О
стадами, число которых простиралось до 150 тыс. голов. С того времени, как в тундрах начали усиливаться ижемцы, стада самоедов постепенно стали уменьшаться. В середине XIX в. у самоедов уже насчитывали не более 30 тыс. оленей, а у ижемцев — около 124 тыс., а может быть, и гораздо больше. По Вл. Исла-вину [70], в руках самоедов осталось только V? всего числа оленей, пасущихся в А4езенской тундре, остальные перешли во владение коми-ижемцев.
В . это время пастбищ стало не хватать, а дикие олени повсюду подверглись истреблению. Переуплотнение вело к деградации пастбищ. Предприимчивые коми с уральских летних пастбищ перегоняли на зимовку крупные стада за « Урал и даже за Обь, вплоть до бассейнов рек Полуй и Куноват — в земли хантов. В конце XIX в. коми перегнали несколько крупных стад в обход Белого моря в центральную часть Кольского п-ова — в угодья саамов.
Особое напряжение сложилось в использовании тундровых и лесотундровых пастбищ. Коми теснили ненцев, пытаясь выйти в тундру, а те наращивали собственные стада. Лесотундровые пастбища интенсивно использовались стадами коми, сюда же стремились на зимовку и стада ненцев. К тому времени — началу нынешнего столетия — дикие олени были практически полностью истреблены в тундрах региона и очень сильно в таежной зоне.
К середине нынешнего столетия картина изменилась. Оленеводство в Коми АССР стало деградировать, как и везде в таежной зоне, где стали преобладать другие формы хозяйства. В тундре у ненцев оленеводство по-прежнему оставалось важной хозяйственной отраслью, и поголовье оленей там не снизилось. В целом на севере Русской равнины оленеводство вновь стало преимущественно ненецким.
Особенно быстро сокращалось таежное оленеводство в Коми АССР после 1970 г. Здесь прослеживается общая тенденция меньшей прочности таежной формы оленеводства и ускоренный процесс освобождения экологической ниши северного оленя в таежной экосистеме. Численность диких тундровых оленей в европейской части СССР (подвиды Rangifer tarandus tarandus и Rangifer tarandus pearsoni) к середине текущего столетия снизилась почти до полного исчезновения.
На материковых тундрах к 1955—1956 гг. олени формы Rangifer t. tarandus были вытеснены всюду, за исключением маленького участка у Чёшской Губы, где они еще обитали в районах рек Ома и Снопа — от побережья губы до верховьев. Здесь встречались стада от 5—10 до 100—200 голов. Это дало повод В. Г. Гепт-неру [29] сделать вывод, что данная форма в тундрах, в сущности, полностью истреблена.
Такой же вывод еще раньше сделал И. В. Друри [46]. Он пишет, что дикие олени изредка встречаются в лесах верхнего течения рек Пеши и Омы и южнее Сулы. По рассказам старожилов, дикие олени были многочисленны в нижнем течении р. Мезени, а в пределах Канинской тундры чаще всего встречались в криволесье, по рекам Мгла и Несь, т. е. в самой южной части полуострова.
Однако позднее появилась надежда на восстановление тундровой формы дикого оленя. Численность чёшской популяции стала расти, что связано с более слабым освоением этого отдаленного района оленеводством и улучшением охраны диких северных оленей. Согласно авиаучетам, в 1972 г. здесь обитало около 3,3 тыс.
*->г\
диких оленей. Они держались в тундре и лесотундре к югу от Чёшской губы на площади около 35 тыс. км2. Обследование показало, что дикие олени в небольшом количестве встречаются в тундре к востоку до Печоры, а восточнее этой реки их нет.
Примерные границы территории, где держались олени зимой и весной, проходят к западу от Печоры, через район верхнего . течения Соймы, Индигские озера, среднее течение Индиги, верховье Сулы до южного берега Чёшской губы. Затем граница идет на юго-запад до устья р. Несь и далее к ее истокам. Южная граница близко совпадала с границей леса и проходила через верховья рек Важас, Ома, Снопа, Пеша, оз. Косминское, далее через верхнее течение рек Косма, Большая Пула до низовьев рек Сойма и Сула.
В здешней тундре невысокий снежный покров, а возвышенности почти совсем свободны от снега (Тиманский кряж, Косминский камень). В прилегающих лесах снег очень глубокий, кормежка оленей затруднена. В связи с этим дикие олени осенью уходят в тундру, а весной, с апреля, кочуют в лесную зону.
Следовательно, в СССР еще сохранилась популяция тундровых диких оленей формы Rangifer t. tarandus, и остается надежда на ее сохранение и восстановление. Вероятнее всего, к этой форме можно присоединить и почти исчезнувших Кольских оленей, кото-рые, может быть, промежуточны между Rangifer t. tarandus и Rangifer tarandus fennicus. В любом случае, численность этого подвида в нашей стране и в мире очень мала. Он должен быть внесен в Красную книгу СССР. В бассейнах рек Омы и Пеши (районе обитания чёшской популяции) следует организовать заказник.
Особого внимания заслуживает новоземельский подвид дикого оленя (Rangifer tarandus pearsoui), внесенный в 1978 г. в Красную книгу СССР. Домашнее оленеводство на Новой Земле не получило развития. Ненцы-оленеводы прежде остров не заселяли. В 30-е годы домашние олени были завезены на Южный остров, но в связи с прекращением хозяйственного освоения Новой Земли в 50-х годах оленеводство там исчезло.
В предреволюционные годы население Новой Земли составляло 120 человек (самоеды и отчасти русские промышленники). Заселение же Новой Земли (Южного острова) началось в 70-е годы XIX в., когда здесь было основано становище Малые Кармакулы. На Новой Земле привлекали богатые промыслы морского зверя, песца и дикого оленя, островное расположение, удобное для домашнего оленеводства. В европейской материковой тундре в конце столетия было перенаселение домашних оленей, пастбища выбивались, свирепствовали болезни. Олени гибли в неблагоприятные зимы от бескормицы и весной от настов. Только в Большеземельской тундре в 1896—1897 гг. от попытки и сибирской язвы пало 194 тыс. оленей [203].
В XVIII—XIX вв. дикие олени на Новой Земле были многочисленны. Особенно интенсивно олений промысел стал развиваться с начала колонизации островов. Добыча одного промысловика иногда превышала сотню оленей. Численность оленей стала быстро сокращаться, но, по приблизительной оценке, в конце XIX в^ была более 20 тыс. голов [215]. Во времена былой высокой численности оленей наибольшее их количество зимовало на менее подверженной
21
влиянию Атлантики Карской стороне Южного острова, придерживаясь склонов и гребней гор. Основные летовки размещались на Южном острове. Для зимующих диких оленей была губительна гололедица. В суровую зиму 1920/21 г. погибло очень много оленей. К 1923—1933 гг. численность снизилась почти до 1000 голов, и оставшиеся олени держались в основном на менее охваченной освоением Карской стороне Северного острова [61]. Падение численности продолжалось до 1950 г., когда оленей осталось несколько десятков [215]. В 1934 г. охота на новоземельских оленей была запрещена.
После 1950 г. популяция оленей начала возрождаться. Авиаучет 1980 г. показал, что на Новой Земле обитает около 4—5 тыс. диких оленей [107]. Удивительным оказалось их размещение, не похожее на прежнее. Больше всего оленей (3,5 тыс.) оказалось на п-ове Гусиная Земля на западном побережье Южного острова. Плотность населения очень высока. Олени рассредоточены группами по 6—80 голов. Другое стадо располагалось на о. Между-шарском (около 1000 голов) группами по 9—50 голов и двумя группами по 150—200 животных. В этих районах располагаются массовые зимовки, большинство оленей приходят сюда в декабре. На Гусиной Земле в течение всей зимы для кормежки оленей наиболее доступны вершины и верхние части склонов возвышенностей, покрытые пятнистыми тундрами. Высота снежного покрова обычно не превышает 30 см (в среднем 15 см). На пастбищах подобного типа покрытие наземными лишайниками составляло в среднем лишь 0,4 %, а растительностью в целом — несколько менее 50%, в том числе более половины мхами. Поздней осенью — до декабря включительно — олени могли использовать некоторые болота и более кормные типы пятнистых тундр (покрытие наземными лишайниками от 40 до 30%), занимающие пологие склоны возвышенностей и плато. Позже глубокие снега делают эти пастбища недоступными [2].
Очень небольшое количество оленей остается на зиму на Карской стороне Южного острова. Учетчики встретили здесь всего 3G зверей, Северный остров Новой Земли олени зимой не посещают. Для отела важенки к середине июня мигрируют с мест зимовки в гористую местность Гусиной Земли и далее к северу, ближе к проливу Маточкин Шар. Часть оленей уходит на Карскую сторону. Здесь, на восточном побережье Южного острова, в летнее время собирается значительное количество оленей, приходящих с Гусиной Земли и о-ва Междушарский. Несколько сотен зверей переходят пролив Маточкин Шар и летом обитают небольшими разрозненными группами на Северном острове, доходя до губы Крестовой. В декабре большинство оленей возвращаются на п-ов Гусиная Земля и о. Междушарский, и лишь небольшая их часть остается зимовать на Карской стороне Южного острова. Ягельники на Новой Земле наиболее богаты на Гусиной Земле и о. Междушарский. Зимняя кормовая база в 1980 г. была истощена. В 1979 и 1980 гг. наблюдалась массовая гибель оленей от бескормицы во время гололеда, на маршруте в 20 км были отмечены 42 туши погибших оленей разного пола и возраста. Л. Матвеев [107] считает, что при численности 4,5 тыс. голов кормовая база
22
Новой Земли крайне истощена, продолжает истощаться, олени ежегодно в большом количестве гибнут от бескормицы. А. В. Яблоков и Т. Б. Саблина считают 4 тыс. голов предельной численностью этого подвида [236]. Эти выводы вряд ли верны. Нужны дополнительные исследования, так как в прежнее время общая численность диких оленей на Новой Земле была значительно большей, достигала 20 тыс. Оценка пастбищ исключительно по ягельникам не может считаться правильной. Вероятнее, что гибель оленей в первую очередь вызывают гололеды, связанные с вторжением атлантических увлажненных масс воздуха. Возрождающаяся популяция оленей еще не вполне освоила острова. Возможно, что их нынешнее распределение, столь непохожее на прежнее, связано формированием популяции с большим участием домашних оленей, которые были сосредоточены в районе Гусиной Земли. В связи с этим неясно и современное систематическое положение новоземельских оленей.
Теперь новоземельская популяция диких оленей — самая крупная в тундрах севера Европы, насчитывающая 6—10 тыс. животных. Восстановление ее — большое достижение, однако она требует особого внимания, и выводить новоземельский подвид из Красной книги СССР пока преждевременно.
На Земле Франца-Иосифа диких оленей нет, хотя не исключено, что в прежние времена они здесь обитали. На о-вах Колгуев и Вайгач прежде обитали дикие олени, но потом их вытеснило домашнее оленеводство. На Соловецких о-вах дикие олени истреблены довольно давно. В XIX в. там в летнее время держали свои стада карельские оленеводы-поморы. В 1945 г. на островах жили небольшие стада совершенно одичавших оленей. Современное
состояние популяции неизвестно.
Перспективы увеличения численности диких оленей в тундре европейской части страны пока невелики, так как здесь достаточно благополучно развивается оленеводство ненцев.
Для таежной зоны Архангельской обл. и Коми АССР сведений о распространении и численности диких северных оленей (Rangifer tarandus fennicus) очень немного.
В Архангельской обл. численность лесных оленей на протяжении последних 10 лет до 1983 г. держалась на уровне 10—15 тыс. [128], а может быть, и 15—20 тыс. (данные Главохоты РСФСР). Это был определенный рост, так как в 1961 г. здесь обитало не более 2 тыс. диких оленей. В 1984 г. учет показал численность 6,5 тыс. голов. Домашнее оленеводство в таежной зоне области распалось практически полностью, в связи с чем дальнейший рост популяции диких оленей зависит в основном от действенной охра-ны- Необходимо наладить учет численности диких оленей.
Наименее определенны сведения по Коми АССР. По результатам зимнего, маршрутного учета, в республике всего около 1000 Диких оленей, но по последним данным авиаучетов — 4,5—5 тыс. оследняя цифра ближе к действительности [128]. Роста числен-сти за последние 20 лет здесь нет дели почти нет. В 1961—
23
1962 гг., по данным Главохоты РСФСР, в Коми АССР была 4 тыс. диких оленей. В отдельные годы (1964—1966 и 1972) насчи-тывали только по 1,7—2,7 тыс. зверей. Учеты налажены плохо,, возможны ошибки, но все же снижения численности диких оленей, нет. Перспективы роста численности в республике большие, так как дикие олени распространены здесь многочисленными, хотя и небольшими очагами на обширном, почти свободном экологическом фоне.
По сравнению с периодом с 1920 по 1950 г., когда численность диких оленей, по-видимому, была в Коми АССР минимальной и не-превышала 1,0—1,5 тыс. голов, она все же возросла. В 20-х годах дикие олени в лесах Коми АССР еще сохранялись, хотя величина стад заметно сократилась [46]. В 1941—1945 гг. были встречи двух стад по 18—20 голов близ деревни Нючкас (южная часть республики) и стад по 10—15 голов по болотам Той-Нюр в верховьях рек Вымь, Шомуква, Кевда и Той-Ю. По данным 1925 г.,, стада диких оленей до 100 голов обитали в верховьях Печоры по рекам Вишера и Илыч, на зиму они уходили за Урал — в менее снежные районы. На Северном Урале небольшие стада по 3—5,. реже по 10—15 голов отмечали по рекам Сосьве и Ляпину [46,95].
В 50-е годы, когда в тайге Русской равнины численность диких оленей тоже была очень низка, их отмечали в немногих местах. В. Г. Гептнер [29] дает сведения о следующих участках (преимущественно в Архангельской обл.): 1. Юго-западная часть Онежского р-на и территория Янгорского сельсовета Приозерского р-на; 2. Каргопольский р-н — около 50 зверей; 3. Верховья рек Пимы и Вешки (левые притоки Пинеги) — в Каргопольском р-не 400 зверей — и речки Жерть и Сейвас (правые притоки Пинеги) на границе Верхне-Тоемского и Удорского р-нов; 4. Горковский и Вый-ский сельсоветы Верхне-Тоемского р-на (большое количество); 5. По притокам р. Лахомы — Саймаго и Ваймуга в Красноборском р-не (Белослудский, Березонаволоцкий и Верхне-Уфтинский сель-' советы); 6. Северо-восточный угол Лешуконского р-на. 7; Северо-восток Удорского р-на; 8. Южная часть Удорского р-на (верховья р. Вашки); 9. Верховья рек Вымь, Кедва, Шомукова и Той-Ю Ухтинского р-на Коми АССР (несколько небольших стад); 10. Сторожевский и Усть-Куломский районы Коми АССР; 11. Районы рек Ома и Снопа — от побережья Чёшской губы до верховьев (стада от 5—10 до 100—200 голов).
Обобщая картину на этот период, В. Г. Гептнер отметил, что дикие олени здесь находятся на грани полного и скорого исчезновения. Он указал на почти осуществившееся разделение европейского ареала оленей на две части: одну, расположенную к востоку от Северной Двины, и другую, лежащую к западу от Онеги. Он же писал о том, что разделение и изоляция карельской и приуральской областей обитания диких оленей будут идти быстро. М. Д. Перовский [38] окончательно разобщил эти области обитания и на карте изобразил разорванный ареал, указав, что на рас
24
стоянии 300—400 км (от левых притоков Онеги до Северной Двины) оленей нет.
Более обстоятельные исследования показали, что такой разрыв не образовался, а дикие олени встречаются в тайге на севере Русской равнины почти всюду, но только отдельными стадами, разрозненными между собой. Обитали они, согласно данным зимнего маршрутного учета, и восточнее Онеги, у Онежской губы, и южнее [132].
На Северном Урале дикие олени встречаются отдельными стадами почти повсюду, но численность их невелика и не растет. В Печоро-Илычском заповеднике, который в 40-е годы занимал почти всю площадь междуречья Илыча и Печоры, поголовье диких оленей достигало 1000 [202]. В конце 50-х годов, после сокращения площади заповедника, диких оленей здесь насчитывалось около 600 [175]. В 1968—69 гг. численность снизилась до 250—300 голов. На небольшом боровом участке заповедника (16 тыс. га), где проводятся ежегодные учеты численности, поголовье диких оленей с 85 в 1961 г. снизилось до 2—8 в 1970 г.
В 70-е годы дикие олени печорской популяции, по данным С. М. Сокольского, обитали в основном за пределами заповедника, в бассейнах рек Палью, Пожег, Дозмер, Большая Андюга, где еще сохранились боры-беломошники [38].
В целом по данному региону численность несколько возросла за последние десятилетия, но все же остается невысокой; нет сколько-нибудь крупных популяций. Все, что осталось, — маленькие разрозненные очажки, всюду требующие строгой охраны.
В последнее время появились тревожные сигналы о сокращении численности диких оленей в Коми АССР. Отмечается, что еще 15—20 лет назад в южных районах республики довольно часто и в любое время года можно было встретить диких оленей в Кортке-росском, Кайгородском, Усть-Куломском р-нах. Одной из причин сокращения ареала считают интенсивную вырубку ягельных сосняков [76].
Южная граница ареала дикого северного оленя в европейской части СССР. Восстановленная граница ареала на конец XIX в. проходила от юго-западного берега Ладожского озера к Ильмень-озеру и к Осташкову — Калинину [29]. Отсюда линия тянулась южнее Углича и через северо-восточную часть Московской обл. (у Загорска) к Плещееву озеру и далее через владимирские и муромские леса к устью Оки, по правому берегу Волги, охватывая среднее течение р. Суры. Для начала XIX в. известно нахождение северных оленей в верховьях р. Суры, это самая южная в Восточной Европе точка их обитания. От Буинска граница шла примерно по Каме до устья Белой и к Уфе. Здесь граница отклонялась к югу по уральским предгорьям и далее по Уралу почти до Оренбурга.
В XX в. граница ареала стала отступать к северу. В некоторых местах дикие олени встречались еще сравнительно недавно: Кире На р. Вятке в Кировской обл. (30-е годы); на месте нынешнего
25
Рыбинского водохранилища (1925 г.); болото Оршанский Мох к северу от Калинина (1938 г.); Костромская обл. (1917—1918 гг.).
Современная южная граница распространения описана по данным М. Д. Перовского [38], В. И. Осмоловской и С. Г. Приклон-ского [132]. По Карелии, где ареал сравнительно сплошной, описание границы дано выше. Восточнее и к югу дикие олени распространены мелкими очагами. От Пудожа в Карелии по р. Водле граница уходит в Архангельскую обл. к Лекшмозеру. Олени там держатся группами по 10—15 голов в долинах рек Нименги, Малошуйки, Кушерки, в верховьях Илексы и на болотах Пур-Мох, Шиба-Мох, Орт-Мох. Численность около 800 голов. Далее граница пересекает среднее течение Онеги, выходит примерно к устью Ваги на Северную Двину. Здесь олени отмечались мелкими стадами. В Коми АССР олени не встречаются только в самой южной части республики. Граница проходит примерно от устья Вычегды в Архангельской обл. до верховьев Весляны в Пермской обл., поблизости от границы Кировской обл., в которой северный олень постоянно не обитает. Отмечаются лишь единичные заходы в северо-восточные районы (Камский, Омутинский, Нагорский).
В Пермской обл. граница идет по левому берегу Весляны до ее впадения в Каму и затем по Каме в пределах Гайнского р-на. Далее точных сведений нет, но, по-видимому, граница пролегает по Каме до устья Южной Кельтмы и уходит на север к верховьям Колвы. Численность диких оленей на северной окраине Пермской обл. в 1961 г. была 400 голов, в начале 70-х годов 180—200 голов, а к концу увеличилась до 500—600 голов. Позднее численность упала до 250 (1981 г.) и даже 20 (1982 г.) животных. В 1983— 1984 гг. дикие олени в Пермской обл. не отмечены.
На Урале в пределах северной окраины Свердловской обл. дикие олени еще недавно встречались небольшими разрозненными стадами. На Западном Урале граница проходила от г. Чердынский Камень на Слутский Увал, Конжаковский Камень и Иовские горы (Карпинский р-н) [38, 95].
Далее южная граница прослеживается на север к верховьям Лозьвы, где встречались и дикие, и одичавшие олени. По Лозьве граница спускается к югу до слияния с Тавдой. Восточнее Лозьвы небольшие популяции имеются близ озер Вагильский Туман и Пелымский Туман. На р. Черной (приток Тавды) дикие оле^и держатся непостоянно и часто мигрируют в Куминские болота Тюменской обл. [38]. Общая численность оленей на севере Свердловской обл., по-видимому, не превышает нескольких сотен голов. В 1980—1984 гг. в области, по данным Главохоты РСФСР, насчитывалась 1 тыс. диких оленей.
В целом при сравнении материалов В. Г. Гептнера [29] и М. Д. Перовского [38] видно, что за последние 20—30 лет область обитания диких оленей на юге не уменьшилась, а несколько расширилась. Крайне пессимистический вывод В. Г. Гептнера о том, что дикий олень на севере Русской равнины в ближайшее время исчезнет, пока не подтвердился. В то же время он, безусловно,
26
правильно подчеркивает, что пожары, вырубки и общий антропогенный пресс очень неблагоприятны для оленя, и только специальные меры могут спасти его в этом регионе.
Все популяции европейского Севера нуждаются в охране. Про-мысел на северного оленя разрешать нельзя, регулирование численности возможно только под строгим контролем в замкнутой островной экосистеме Новой Земли.
ЗАПАДНАЯ СИБИРЬ
Основное поголовье диких оленей сосредоточено на севере Западно-Сибирской равнины, в Ямало-Ненецком и Ханты-Мансийском автономных округах. На юге равнины остались мелкие, нередко находящиеся под угрозой исчезновения, изолированные популяции. Север Западной Сибири — область традиционного домашнего оленеводства, особенно хорошо развитого в тундре и лесотундре у ненцев. В таежной зоне у хантов, манси и селькупов домашних оленей не было много.
До X—XI вв. на севере Западной Сибири обитали только дикие олени, численность которых неизвестна. По нашей приблизительной оценке, здесь их было около 600—700 тыс. В начале II тысячелетия нашей эры на Ямал проникли самодийские племена — предки современных ненцев. Они пришли из Саянской горной страны, а с ними и домашнее оленеводство, которое долгое время было мелким, неразвитым. В досамодийский период на Ямале жили малоизвестные археологам племена оседлых охотников и рыболовов, обитавшие в землянках, которые устраивались в наиболее удобных для охоты и рыбной ловли местах [227]. Охота на мигрирующих диких оленей была одним из важнейших занятий древних народов Северного Зауралья.
Много столетий охота и рыболовство были основным занятием ненцев, а оленеводство оставалось мелким, подсобным, в основном транспортным. В таежной зоне в приенисейской части Западной Сибири и на р. Таз, в области распространения селькупов (народ тоже самодийского происхождения), оленеводство так и не стало крупным,
В центральной и приуральской частях тайги у народов угорского происхождения (манси и хантов) оленеводство было развито лучше, особенно у хантов, но и здесь оно было второстепенным занятием по сравнению с охотой и рыболовством. В тайге стада не совершали больших кочевок. Для ненецкого же тундрового оленеводства всегда были характерны длинные сезонные кочевья.
Развитие и укрупнение оленеводства началось только в XVIII в. одновременно с возникновением товарных связей с районами европейского Севера. Большую роль в развитии крупного оленеводства играли переселенцы коми (зыряне), приходившие с Печоры за Урал с крупными стадами оленей. Их массовое переселение началось с 80-х годов прошлого столетия в связи с созданием промышленником Сибиряковым тракта между реками Ляпин и Печора («Сибиряковская дорога»). Именно в эту пору у ненцев Ямала сформировались крупные стада, сложились длинные и четкие маршруты кочевий.
Общее поголовье домашних оленей, по-видимому, увеличилось за 100— 200 лет по крайней мере вдвое и перевалило за 400 тыс. В 1914 г. на севере Западной Сибири насчитывалось 445 тыс. голов домашних оленей. Примерно таким же. поголовье удержалось до последнего времени. Сильные спады были в 1926 г.— до 344 тыс. голов и до 270 тыс. в 1945 г. Поголовье восстановилось в 1954 г. и стало равным 433 тыс. Максимальное количество оленей в Тюменской обл. было в период 1968—1975 гг. (от 452 тыс. до 485 тыс. голов). В последние годы поголовье снизилось до 411 тыс. в 1970 г., 400 тыс. в 1980 г., 418 тыс. в 1981 г. и 427 тыс. в 1984 г. Очень много частных оленей (144 тыс. в 1981 г., или 34 % от общего количества).
27
По данным за 1984 г., отдельные ненецкие семьи на Ямале имели до 600 оленей (устное сообщение этнографа А. Пики). Личное оленеводческое хозяйство ненцев Ямала — самое крупное в пределах СССР.
В 1928—1929 гг. непосредственно на п-ове Ямал до начала коллективизации было 146 тыс. оленей. Личное хозяйство было крупным. Домашний олень давал ненцам все: пищу и одежду, транспорт и товар. Мясо диких оленей занимало небольшое место в питании небогатых ненцев. Большую роль играла рыба. Очень крупные личные стада были у немногих: от 2 тыс. до 6 тыс. оленей содержалось в четырех хозяйствах, от 500 до 2 тыс. — в 72, от 250 до 500 — в 64, от 100 до 250 —в 205, от 50 до 100 —в 164 и менее 50 — в 184 хозяйствах. Всего на Ямале было 693 личных хозяйства.
В Ямало-Ненецком а. о., где сейчас содержится более 300 тыс. домашних оленей, оленеводство — достаточно крепкая отрасль хозяйства. Пастбища в тундре и лесотундре уже лет 100 используются полностью, особенно интенсивно — пастбища западных районов (п-ова Ямал и прилежащего Приобья). На Ямале и соседних участках лесотундры пастбища перетравлены. Пастбища Гыдана используются слабее. Здесь и крупное оленеводство всегда было меньше развито и носило более патриархальные черты по сравнению с приуральскими районами. Таким образом, на пространстве тундры и лесотундры от п-ова Канина до Тазовского (и отчасти Гыдана) сформировался за 200 лет мощный Югорский очаг ненецкого оленеводства. Большую роль в формировании крупного оленеводства играли предприимчивые коми-зыряне. Они внесли в оленеводство ряд прогрессивных новшеств, под их влиянием быстрее сформировались крупные владельцы стад, интенсивнее шло расслоение ненецкого родового общества. Следовательно, район влияния коми-зырян на оленеводство ненцев и саамов распространялся от Кольского п-ова до р. Таз. При такой ситуации дикие олени уже давно были практически полностью истреблены в материковых тундрах Западной Сибири.
В таежной зоне картина иная. Домашнее оленеводство хантов, манси и селькупов не получило широкого развития. В Ханты-Мансийском а. о. поголовье домашних оленей никогда не превышало 100 тыс. Единственным районом развитого оленеводства, сохраняющим свое значение до настоящего времени, стал бассейн Северной Сосьвы и особенно р. Ляпин, где под влиянием коми-зырян сформировался очаг крупного оленеводства хантов с центром в пос. Саранпауль.
С 50-х годов оленеводство в таежной зоне стало деградировать. С 1954 по 1977—1981 гг. поголовье домашних оленей в Ханты-Мансийском а. о. сократилось с 90 тыс. до 55 тыс. Мелкое оленеводство на большей площади тайги почти распалось. Нынешнее оленеводство сосредоточено в основном в бассейне Северной Сосьвы и отчасти Казыма (Березовский р-н — 46 тыс. голов). Остальные пастбища стали почти свободными от домашних оленей. Экологическая ниша освободилась и стала доступной диким оленям.
Необходимо отметить, что в последние два десятилетия тайга, лесотундра и тундра Западной Сибири подвергаются интенсивному антропогенному воздействию. При этом сильно страдают паст
28
бища, особенно лишайниковые. Процесс делихенизации оленьих пастбищ Тюменской обл. в последнее время достиг нескольких процентов в год.
Дикие олени в тундрах сохранились главным образом только на далеком севере, куда и прежде не заходили оленеводы, в основном из-за отсутствия топлива. В 1929 г. все поголовье диких оленей на Ямале составляло 8 тыс. голов, из которых большая часть на лето уходила на о-в Белый [212]. В 1930 г. на о-ве Белом летом было около 5 тыс. «дикарей»; осенью 1935 г. здесь насчитали 2179 голов.
В 1928—1929 гг. на Северном Ямале обитало около 5 тыс. диких оленей. Лето они проводили на о. Белом, куда уходили весной по последнему льду через пролив. Прежде на острове не было постоянно живущих людей, и олени спокойно паслись, особенно в северной части, табунами по 10—20 голов.
Летом на острове был небольшой промысел оленей. Ненцы тремя лодками отправлялись на охоту из устья реки Я-гады-яга через пролив Малыгина. Зимой на оленей охотились на северном конце п-ова Ямал, где ежегодно оставалось зимовать около хороших дров — плавника 30—50 чумов. Общий отстрел за год не превышал 300—400 голов [52].
Дикий олень в этом регионе много крупнее домашнего. Он давал до 7— 8 пудов чистого мяса, в то время как домашний — только 3—4. Особенно ценной у «дикаря» считалась шкура, почти не имеющая свищей от оводов, с крепкой и толстой мездрой. Они шли на изготовление тындзянов (арканов). Из одной шкуры выходило два тындзяна по 15 ручных саженей каждый стоимостью в одного живого домашнего оленя за один аркан.
В последующие годы численность диких оленей на о. Белом сильно сократилась, и к 1949 г. их здесь осталось не больше 300.
По нашим подсчетам, в середине 70-х годов на о. Белом, отчасти и на прилежащем Северном Ямале и Гыдане было не более 1000 оленей, а в 1980 г. их насчитывали около 2 тыс. [128, 190]. По данным В. Ф. Сосина, дикие северные олени в зимнее время заходили по западному побережью Ямала на юг до широты Шараповых кошек, где паслись стадами по 50 голов. Южнее р. Мор-ды-яха дикие олени не встречались. В небольшом количестве дикие олени имеются на приямальском Полярном Урале, но не южнее 68° с. ш. На Гыдане дикие олени сохранились на Явайсале, в районе п-ва Мамонта, в Магуйсалинской и Сеяхинской тундрах, а также на арктических островах Шокальского и Оленьем [38]. В красноярскую часть Гыдана, мигрируя через Енисей, заходят зимой стада таймырской популяции.
Ямало-Гыданская популяция интересна арктическим характером. Олени не совершают больших миграций, не уходят за пределы арктической пустыни и тундры. Зимой для пастьбы они выбирают малоснежные участки. Путь на юг им закрыт районами развитого оленеводства. Популяция нуждается в строгой охране, хотя до последнего времени были неоправданные попытки ее промыслового использования (на о. Белом). На островах и арктических побережьях вид находится на грани исчезновения [14].
В таежной зоне к середине столетия (в период значительного развития таежного оленеводства) дикие олени были в большинстве районов выбиты. Значительное их количество сохранялось в бассейнах Конды и Сосьвы, по крайней мере до 1951 г. В междуречьях Оби, Иртыша, Енисея оленей мало, и встречаются они не
29
всюду. В бассейне Ваха и в верховьях Таза олени исчезли довольно давно [168].
Некоторые детали размещения диких оленей на конец 20-х —начало 30-х годов таковы. В верховьях Агана и Пура в 1927—1928 гг. В. Н. Скалой сведений о диких оленях собрать не смог. В бассейне Ваха, по данным тех же лет, олени исчезли на памяти живших в то время стариков. В бассейне Тыма и Пайдугиной вплоть до Кети олени отсутствовали, так же как и на всем левобережье Енисея — от Кети к северу до Нижней Баихи (бассейны Сыма, Дуб-чеса, Елогуя), включая и Верхний Таз, где память о диких оленях еще хорошо сохранялась среди туземцев.
В большом количестве дикие олени обитали во всем Васюганье вплоть до 1927—1928 гг. Добыча отдельных промышленников по Югану составляла до 70 оленей за зиму [50]. Особенно многочислен олень был в верховьях Нюрольки и Чижапки, обычен в истоках Парабели, встречался на реках Чае, Шегарке и даже на Баксе. Позднее их отмечали на реках Ине, Шегарке, в верховьях Бакчара и южнее вплоть до Колывани [58]. В Колыванском р-не (Новосибирская обл.) в верховьях Оми и Баксы олени осенью держались табунами от 5 до 40 голов в 5—10 км от селений. С выпадением снегов они уходили на северо-восток. Между Обью и Енисеем в конце 20-х годов сохранялся заметный очаг расселения диких оленей на водоразделе Чулыма и Кети и по верховьям левых притоков Кети.
В северной части Западно-Сибирской равнины в 1927—1930 гг. сохранилась популяция диких оленей тундрового, мигрирующего типа с летовками на Та-зовском п-ове, в то время малонаселенном и слабоосвоенном оленеводством. Пути кочевок отсюда шли к югу до границы леса и далее безлесными тундроподобными водоразделами Надыма и Пура, Пура и Таза далеко в таежную зону. Под 64° с. ш. еще существовал специальный промысел мигрирующих оленей, а ежегодные заходы происходили до озер Лозыльто, лежащих между Тазом и верховьями Пура. В свое время дикие олени были здесь весьма многочисленны, встречались крупными стадами. К концу 20-х годов численность их значительно уменьшилась, но еще до 1930 г. одна семья селькупов во время специального нартового выезда во второй половине зимы добывала здесь ежегодно более 20 зверей.
Позднее эта популяция сильно сократилась, а затем несколько восстановилась (1960—1970 гг.), но уже в основном как лесная, поскольку на предыдущем этапе тундры Тазовского п-ова были освоены стадами оленеводов, и летние миграции диких оленей в тундру прекратились.
К востоку от Таза дикие олени населяли бассейн Турухана к северу до 66° с. ш. и к югу единично до Верхней Баихи и ее водораздела с р. Худосей. В бассейне Турухана, а также притока Таза Луце-яха дикий олень был еще столь многочисленным, что представлял существенный объем промысла обитавших там чапогирско-панкагирских тунгусов. Туруханские олени были местными (таежные популяции) и миграций в тундру не совершали.
Диких тундровых оленей во времена обследований В. Н. Скалона промышляли на левобережье Енисея по рекам Большой и Малой Хете до их истоков. Сейчас эвенки, живущие в верховьях р. Турухан, добывают не местных оленей, которых здесь очень мало, а мигрирующих, приходивших сюда в большом количестве в 70-е годы с Таймыра.
Сведений о численности таежных диких оленей данного региона до 60-х го-. дов не было, но к началу 70-х годов одновременно с развивающейся деградацией оленеводства и укрупнением таежных поселков в Западной Сибири наметилась тенденция к восстановлению почти угасших популяций.
В 1965 г. диких оленей в бассейне Верхнего Таза не было [119]. Опрос селькупов показал, что в 1910—1917 гг. дикие олени были довольно обычны в верховьях р. Большой Ширты (правый приток Таза), в урочище Амне-няра.
В 60-е годы, по нашим данным, олени регулярно встречались лишь в бассейне Среднего Таза начиная с Чертовой тундры (мас
30
сивы болот западнее Чертова озера). Севернее, на водораздельных болотах р. Часельки, они были обычны. На этой же широте восточнее Таза дикие олени были очень редки. Севернее Красно-селькупа лесные олени были довольно обычны по всей лесотундре вплоть до бассейна р. Луце-яха. Самое крупное стадо, состоявшее из нескольких групп, располагалось на водоразделе Таза и Пура, между реками Часелька и Толька. Здесь встречались стада по 100—200 голов. По мнению селькупов и лесных ненцев, здесь обитало не менее 1000—1500 голов.
Весной 1967 г. впервые был проведен авиаучет диких оленей в Ямало-Ненецком а. о. (по данным В. П. Макридина и Б. М. Павлова), они были обнаружены только в таежной зоне в верховьях рек Пур, Надым и Таз (р. Толька), всего около 4 тыс. голов [38].
По данным наземного учета и авиаобследования в 1969— 1970 гг., в бассейне р. Конды в Ханты-Мансийском а. о. обитало от 8—9 тыс. до 12 тыс. диких оленей. Большие зимовки (3—4 тыс. голов) были отмечены близ оз. Арантур и Печераха. Ф. Р. Штиль-марк и В. И. Азаров отметили в бассейне Конды четыре группировки [38]. Арантурская (кондинское левобережье от верховий до Турсунтского тумана) и Юкондинская (бассейн Юконды с ее левыми притоками) насчитывают более 4 тыс. голов каждая, Таповская (бассейн р. Большой Тап) — около 3 тыс. и Леушин-ская (междуречье Евры и Конды) — приблизительно 500 голов.
В 1964 г. было обследовано левобережное Приобье в бассейнах рек Ковенская и Сеуль, северо-восточнее Конды [195]. Здесь на болотах и рямах близ оз. Тымгынтор и на водоразделе между Ковенской и Васпухолем летовало 600—700 оленей на площади 1000—1300 км2. Осенью их стада откочевывали на зимнее пастбища в ягельные боры. Олени шли в основном к притокам Конды (Юконде, Муломьей и Большому Тапу). Размах кочевок — около 200 км.
В других местах в этот период учеты не проводились, но почти повсюду был отмечен рост численности. В целом восстанавливающиеся популяции, расположенные несколькими очагами, тяготели к водораздельным участкам равнины, в основном к верхним частям бассейнов рек Надым, Пур, Конда, Сосьва, Таз (левые притоки). Максимальная общая численность диких оленей в Тюменской обл. отмечена для 1974—1976 гг. (28—30 тыс. голов), когда создались благоприятные социальные и экологические условия для дальнейшего роста популяции. Например, в 1977 г. в Надымско-Тазовском очаге насчитывали 10,5 тыс. оленей [178], т. е. в 2,5 раза больше по сравнению с 1967 г. (4 тыс. голов) [ Всего в Ямало-Ненецком а. о. в конце 70-х годов было 16—12 тыс диких оленей [84].
В целом в 70-е годы достаточно определились контуры очагов обитания диких оленей:
Надымско-Тазовский таежный — верхние части бассейнов рек адым, Пур и бассейны левых притоков Верхнего Таза (в основном р. 1 олька), численность до 10—12 тыс.;
31
Кондинский таежный (описан выше), численность от 8—9 тыс. до 12 тыс; •
Сосьвинский таежный — Обь-Уральское междуречье в бассейнах рек Малая Сосьва и Северная Сосьва, к югу от Большой Сосьвы, численность — около 5—6 тыс.
Ямало-Гыданский арктический, численность в 70-е годы неизвестна.
Всего по Западной Сибири в пределах Тюменской обл. — около 30 тыс. голов. В 1965—1970 гг. росту численности оленей способствовал запрет охоты на них. Однако дальнейшего роста численности не произошло. Напротив, с трудом восстановленное поголовье стало убывать из-за бурного промышленного освоения района и недостаточно налаженной охраны. Нежелательным в этих условиях был начавшийся после 1970 г. промысел, хотя и небольшой, но нередко сопровождающийся браконьерским отстрелом.
Опыт показывает, что мелкие популяции, даже достигающие 10—12 тыс. особей, ни в коем случае не должны затрагиваться промыслом. При такой численности может быть только строгая охрана. Промысловое освоение можно начинать в стадах численностью не менее 40—50 тыс. [ 190]. Мы считаем ошибочной установку Б. В. Новикова [128], утверждающего, что исключаться из промысла должны популяции, не достигшие уровня 2—3 тыс. голов, и, следовательно, предлагающего начинать промысел в стадах, переваливших через этот рубеж.
Рассмотрим положение в очагах обитания диких оленей в настоящее время [14, 128, 179].
Надымско-Тазовский очаг — около 5,5 тыс. голов. Численность снизилась в 2,5 раза. В 1976—1980 гг. популяция испытывала интенсивную промысловую нагрузку, превышающую допустимые нормы. Только учтенная добыча составила за это время около 3 тыс. животных. Популяция находится в критическом состоянии. В ней преобладали мелкие стада по 10—20 голов (46,2 % встреч); стада от 30 до 100—150 животных встречались редко, в 9,6 % случаев. Отстрелом с вертолетов была резко нарушена половозрастная структура стада: телят в популяции при авиаучетах в 1977 г. оказалось только 12,4 %.
Кондинский очаг — не более 3 тыс. особей. Численность снизилась в 3—4 раза. Популяция в наихудшем по сравнению с другими состоянии. Площадь зимовочных угодий этого стада быстро сокращается вследствие интенсивного лесопромышленного освоения края. В первую очередь вырубаются лишайниковые боры. Велико отрицательное воздействие браконьерства. Путем организованного промысла за пятилетку (1976—1980) здесь было добыто более 2 тыс. оленей. В последнее время наметилась тенденция к изменению мест зимовок этой группировки. Часть оленей перекочевывает в междуречье Оби и Иртыша, другая — устремляется на север, западнее Ханты-Мансийска.
Кондинские дикие олени в ряду географической изменчивости
32
вида занимают исключительное положение. Они очень крупные, масса самцов достигает 250 кг. Ярко выражен лесной тип конституции: растянутое туловище, высоконогость, плотный шерстный покров, причем общий тон окраски несколько темнее, чем у надымских оленей [128].
Сохранить эту уникальную и явно исчезающую популяцию — важная задача, требующая срочного решения.
Сосьвинская группировка диких оленей по сравнению с другими таежными популяциями находится в более благоприятном положении. Численность ее несколько превышает 6 тыс. особей. Значительной промысловой нагрузки она пока не испытывала. По мнению Б. В. Новикова, она может служить объектом промысла с ежегодным изъятием не более 300 животных [128]. Мнение это ошибочно. И здесь пока необходима только строгая охрана.
Ямало-Гыданский арктический очаг — около 2 тыс. диких оленей, в основном на о.-ве Белом и на севере п-ова Ямал. Положение в Гыдане неизвестно.
Всего в пределах Тюменской обл. в 1980—1984 гг. обитало только около 17—20 тыс. диких оленей. Из них около 15— 17 тыс. — в таежной зоне. За 10 лет численность сократилась в 1,5—2 раза. Необходим полный запрет охоты на диких оленей.
В южной части Западно-Сибирской равнины восстановленная граница ареала описана В. Г. Гептнером [29]. По его мнению, олени в давние времена распространялись к югу до южной границы лесов и северной границы лесостепи. Граница ареала проходила между Уральским хр. и Тоболом, по-видимому, на широте Кургана, т. е. примерно по 56° с. ш. Однако в конце второй половины прошлого века олени не встречались южнее устья Тавды. На этой широте они держались по левому берегу р. Туры. По правому ее берегу они попадались еще у Пушкарева к югу от Турин-ска. Между Тоболом и Иртышем граница, очевидно, несколько отодвигалась к северу, протягиваясь приблизительно по 57° с. ш. За Иртышом она направлялась к Новосибирску, достигая в Ба-рабинской степи оз. Чаны. От Новосибирска граница круто поворачивала к югу, оставляя внутри ареала Салаирский кряж, где в районе нынешнего г. Салаира олень обитал в 70-х годах прошлого столетия. Южнее граница шла к Алтаю, выходя на среднее или нижнее течение Бии.
Восточнее, между Обью и Енисеем, в XIX в. равнинные таежные популяции практически всюду смыкались с горно-таежными— по отрогам Кузнецкого Алатау и Восточного Саяна.
По состоянию на период с 1950 по 1970 г. южная граница описана рядом авторов [29, 38]. Мы приводим данные с небольшими нашими коррективами.
УРала в районе Ивделя граница идет по Лозьве до впадения ее в Тавду. Здесь олени встречаются по левым притокам Тав-ды (Иелыму, Черной). Далее граница переходит из Свердловской боло В Тюменскую, в бассейн Кумы, притока Конды (Куминские та), и пересекает Иртыш южнее устья Демьянки. Восточнее 2 Зак. 1308 23
граница тянется южнее левых притоков Демьянки, включая весь ее бассейн, и оказывается в Омской обл. Здесь она проходит по северным участкам Усть-Ишимского, Тевризского и Тарского р-нов по верховьям правых притоков Иртыша: Большой Бичи, Туя, Шиша, Уя. Охватывая северные окраины Омской и Новосибирской обл., ареал постоянного обитания оленя примерно совпадает с южной физико-географической границей Васюганья. В северной части Новосибирской обл. (в пределах Кыштовского, Северного и Михайловского р-нов) распространение диких оленей ограничено бассейнами верховьев рек Чеки, Майзасса, Тары, Малой и Большой Ичи, Тартаса, Оми и Иксы [225, 235].
В Томской обл. увеличение численности диких оленей отмечал еще И. П. Лаптев [97]. До 1965 г. этот процесс продолжался. В это время южная граница ареала шла от среднего течения Иксы (приток Чаи), далее на восток немного севернее устья Чулыма, вверх по нему до впадения р. Чичка-Юл и по этой реке до ее верховьев к границе с Красноярским краем. Олени отмечены и еще южнее, почти у пос. Тегульдет на Чулыме. В Красноярском крае дикие олени встречаются в верховьях Кети, в начале столетия отмечались на р. Кемчуг. Конечно, всюду в южной части ареала олени имеются в небольшом количестве, обычно отдельными небольшими группами и стадами.
Больше всего оленей в Томской обл., где еще в 50-е годы появились признаки восстановления угасающих популяций. В 1961— 1964 гг. численность здесь достигла 7—8 тыс. голов. Однако уже в 1972 г. их стало только 3,5 тыс., а к 1974—1976 гг. численность упала до 2,5 тыс. (по данным Главохоты РСФСР), по другим сведениям — до 1,2—1,5 тыс. голов. В 1984 г., по данным Главохоты РСФСР, в Томской обл. было 5 тыс. оленей.
Зимой 1956/57 г. К. Т. Юрлов [235] провел аэровизуальное и наземное обследование в Новосибирской обл. и установил, что дикие олени, хотя и небольшими стадами (по 3—15 животных), обитают по всему Южному Васюганью. Крайними южными участками обитания оленей были верховья рек, впадающих в Иртыш. Ареал включал значительную часть верхнего течения Тары (до Тарского болота и истока Межовки), верховье Тартаса, включая оз. Тениз. Далее граница шла по верховьям Ичи и Оми и восточнее уходила на истоки Колтура, притока Шегарки. Численность оленей была небольшая, но все же на маршрутах длиной 2000 км, по данным Б. С. Юдина и С. Н. Белова, было встречено 46 зверей [39]. Оленей в глухих районах Васюганья в ту пору тревожили очень мало, намечалась тенденция к дальнейшему их расселению к югу.
В Томской обл. в 30-х годах дикие олени остались в очень небольшом количестве лишь в нескольких изолированных очагах, но потом их численность заметно возросла. В конце 60-х годов, при начавшемся новом сокращении численности, картина их распределения, по данным А. В. Пичагина, была такова [38]. Главный очаг обитания — левобережье Оби севернее р. Васюган 34
(Александровский р-н — около 1500 голов). Наибольшая плотность была отмечена по рекам Ларь-Еган и Ильяк (1100—1200 голов). Между Обью и Ильяком олени встречались реже (всего около 250 зверей). В Каргасокском р-не они обитали в основном по левобережью Васюгана, на водораздельных болотах в верховьях рек Махни, Катыльги, Кельвата, Лантыньяха, иногда близ Волховских и Черных озер.
Южнее, в Парабельском р-не, в верховьях рек Чузика, Чижап-ки, Нюрольки на площади около 3 тыс. км2 насчитывалось 300—• 380 диких оленей. На правом берегу Оби больше всего оленей было в верховьях Тыма и Кети. Самая крупная группировка — междуречье Сегонды и Орловки (500—600 оленей при плотности 8 голов на 100 км2). Всего в Томской обл. в этот период было около 4 тыс. диких оленей.
Быстрое проникновение экспедиций и хозяйственной деятельности в Васюганье и Томское Приобье ведет к истреблению диких оленей. Авиаучеты, проведенные в 1974—1976 гг., показали, что в Томской обл. олени по-прежнему обитали в основном в Верхне-Кетском, Каргасокском и Александровском р-нах (до 80 % областной численности).
В Верхне-Кетском р-не основное поголовье обитает на правобережье Кети в верховьях рек Орловки, Росомахи, Лисицы, Кедровой, Чагисейки, Ломоватой, Казурова. Там отмечались стада по 40—50 и даже по 97 голов. Общая численность в районе — 450—500 особей. Эта группировка пока еще находится в сравнительно благополучном состоянии.
В Каргасокском р-не большая часть оленей обитает в междуречье Оби и Васюгана, а также в верховьях рек Ягыльях, Еголь-ях, Кельват, Лантыньях, Катыльга, Махня. На отдельных болотах обитает до 70—80 оленей группами по 6—15 зверей. Общая численность — 25—300 оленей.
В Александровском р-не олени есть на левобережье и правобережье Оби, в междуречье Оби и Тыма и по их притокам. По данным Л. И. Зиновьева [83] и А. В. Пичагина [38], по сравнению с 1967 г. численность оленей сократилась примерно в 4 раза— до 300—500 голов.
Заметное сокращение численности диких оленей отметили С. Н. Белов и Б. С. Юдин при авиаобследовании в 1978 г. в бассейне р. Ларь-Еган [84]. Плотность населения на водораздельных болотах в январе — феврале была равна 0,5 особи на 100 км2. Олени в основном были обнаружены на болотах в истоках рек Ильяк, Ларь-Еган, Куль-Еган.
В остальных районах области численность диких оленей очень низка. Встречаются они спорадично, небольшими группами по 3—5, реже по 6—8 особей. В целом в области численность оленей за 15 лет уменьшилась до 1200—1500 зверей, т. е. в 5—6 раз.
Положение популяций диких оленей в области, по нашему мнению, не улучшается. Вызывает подозрение показатель численности за 1984 г.— 5 тыс. (по данных Главохоты РСФСР). Остат
2*
35
ки стад нуждаются в строгой охране. В связи с этим удивительно то, что после шестилетнего запрета добычи северных оленей, который не принес ощутимых результатов, в 1984 г. Александровский коопзверопромхоз (Александровский р-н) вновь получил разрешение на отстрел 50 голов [166]. Таежное домашнее оленеводство в области к 1980 г. практически полностью распалось.
В Омской обл. в 1980—1984 гг. было 600—800 диких оленей (данные Главохоты РСФСР); по сведениям В. Ф. Сосина [83], в 70-е годы — только 300 зверей. Здесь они держатся на окраине Васюганья, по большим водораздельным болотам с сосновыми борами по гривам. Такие же местообитания свойственны диким оленям севера Новосибирской обл., где их теперь остались единицы.
В Новосибирской обл. дикие олени исчезли почти полностью. В 1975 г. они совсем не встречались при авмаобследовании. В 1976 г. на авиамаршруте длиной в 1000 км встречено только 3 оленя. По данным С. Н. Белова и др. [84], при авиаучетах в 1977 г. обнаружено 7 животных, а в 1978 г.— 17. Все встречи — на водораздельных болотах на северной окраине области.
Всюду в Западной Сибири, особенно в тех местах, где остались мелкие очаги эндемичных лесных оленей, «дикари» должны быть взяты под строгую охрану. Меры по охране и дальнейшему расселению диких оленей в этом регионе бурного хозяйственного освоения должны быть срочными. В целом в таежной зоне Западной Сибири, где почти не стало домашнего оленеводства, намечаются хорошие перспективы роста численности диких оленей, конечно, при условии наведения строгого порядка в деле охраны фауны.
Общая численность диких северных оленей во всей Западной Сибири (включая Алтай, но без Красноярского края) к началу 80-х годов не превышала 20 тыс. особей [128]. Основная причина сокращения численности — не воздействие человека на местообитания, а прямое уничтожение, часто с использованием вездеходов и вертолетов.
СРЕДНЯЯ СИБИРЬ1
Таймыр и Северная Эвенкия. Основное поголовье диких оленей в крае сосредоточено на Таймыре и в Северной Эвенкии. Это мигрирующая популяция, насчитывающая в 1985 г. около 600 тыс. голов, — крупнейшая в СССР, возможно, и в мире.
Таймыр в силу своих природных и этнических особенностей никогда не был регионом развитого домашнего оленеводства, и в особенности оленеводства с крупными стадами. Это область исконного обитания крупнейших стад диких оленей. Видимо, природные условия Средней Сибири всегда были особенно благоприятными для жизни диких оленей в пределах всей Палеарктики.
1 Средняя Сибирь здесь рассматривается без горных районов юга Красноярского края. Этот участок описывается отдельно в составе региона «Горы юга Сибири».
36
Значительное по масштабам оленеводство получило развитие на Среднем ' Таймыре в XVIII в. лишь с появлением долган — своеобразного тюркоязычного северного народа. Долганы сформировались в XVIII—XIX вв. как самостоятельная народность в лесотундровой области Таймыра на базе смешения северных якутов, «объякученных» тунгусов (эвенков) и старожильческого русского населения (так называемых затундренных крестьян). Язык долган — диалект якутского, этнос очень смешанный, самодийско-тюркско-тунгусский с элементами славянского. Само название долган такое же, как у якутов,— «саха». Эта замечательная народность удивительно сложилась на дальнем Севере, на этническом стыке Востока, Юга и Запада, что дополнительно подтверждает общегеографическую (в пределах Евразии) «стыковую» особенность приенисейской Сибири.
Хозяйство долган впитало в себя признаки всех упомянутых этносов и дополнительно обогатилось самодийскими особенностями, воспринятыми у ненцев, , энцев и нганасан. В целом промысловое производство долган представляло модернизированное под русским, якутским и самодийским влиянием тунгусское хозяйство, приспособленное к специфическим природным условиям лесотундры и тундры Таймыра [36]. Вьючно-верховая езда на оленях тунгусского типа сочеталась с зимней ездой на нартах самодийского образца. Но в отличие от северных якутов и тунгусов долганы, так же как и ненцы, использовали пастушеских собак. От ассимилированных ими русских (затундренных крестьян в конце XVIII — начале XIX вв. было около 300 человек) долгане восприняли основы оседлого полярного промыслового хозяйства. Русские, осевшие в промысловых угодьях Северо-Сибирской низменности (сюда же тянулись из Якутии тунгусы и якуты), занимались рыболовством, добычей диких оленей, пастевым промыслом песца. Транспортным средством им служили ездовые собаки. Однако и в этом комплексном хозяйстве долган промысел диких оленей занимал ведущее место в XVIII—XIX вв. и начале XX в., когда их численность значительно сократилась. I
На Западный Таймыр стадное тундровое оленеводство проникло с запада с ненцами (юраками), расселившимися вплоть до Енисея, в низовьях которого в тундре и лесотундре в XVII—XIX вв. сформировалась маленькая северная народность энцы, родственная ненцам и также занимающаяся домашним оленеводством. Богатые тундры и лесотундра низовьев Енисея оберегались энцами от постороннего вторжения. Здесь были превосходные рыболовные угодья, обилие диких оленей, масса водоплавающей дичи и белых куропаток, богатейшие ягодники. Оленеводство у энцев было развито, но в умеренных масштабах, так как они большое внимание уделяли промыслам и охоте на «дикаря».
Крупное оленеводство распространялось сюда с запада. Богатые ненцы-оленеводы постоянно стремились на восток, где имелись свободные пастбища. На протяжении XIX в. лучшие пастбища на восточных склонах Урала оказываются в руках оленеводов коми и европейских ненцев. Ямальские ненцы, в свою очередь, энергично продвигаются на восток, осваивая Гыдан вплоть до Енисея. Однако за Енисей они не прошли из-за сопротивления энцев и присоединившихся к ним эвенков и долган. Военный конфликт середины XIX в., закончившийся поражением ненцев в битве при оз. Туручедо, расположенном в лесотундре на правом берегу Енисея, положил конец их притязаниям на энецкие и долганские земли. В связи с этим крупное оленеводство ненецкого типа лишь соприкоснулось с Таймыром с запада, но в глубину его не проникло и не соединилось с долганским. Граница ненецкого влияния после битвы при Туручедо была проведена по Енисею. Западнее него на левобережном Гыдане получило развитие крупное оленеводство (хотя все же не такое, как на Ямале), и дикие олени в конце XIX — начале XX в. были вытеснены отсюда почти полностью.
Поголовье домашних оленей в крае было значительным в XIX — середине XX в., но потом стало быстро сокращаться. На Таймыре численность домашних оленей сократилась со 116 тыс. в 1969 г. до 69 тыс. в 1981 г., а в целом по енисейскому Северу с 1966 по 1981 г.— в 2 раза [80]. Тенденций к восстановлению домашнего оленеводства в регионе не ваметно.
На период развития домашнего оленеводства приходится и сокращение численности диких оленей. Для прежних времен численность диких оленей 600—яопНа’ По-видимому, она была несколько выше современной и достигала и тыс. Этнографические источники отмечают значительное сокращение
37
числа диких оленей к началу XX в. [141]. Первый авиаучет, проведенный в 1959 г., позволил ориентировочно оценить численность диких оленей в НО— 120 тыс. голов [3].
Коренные жители Таймыра (в додолганский период) нганасаны, самодийцы по происхождению, исконные охотники на диких оленей, первоначально совсем не знали оленеводства. Такими же были еще более ранние насельники Таймырского края, обитавшие здесь до прихода с юга (Саяны) самодийских племен. Память о них сохранилась лишь в мифах [44, 164]. В некоторых преданиях их прямо отождествляют с тау-нганасанами и явно отделяют от ненцев-оленеводов, которые их якобы спасли от голодовок [164]. Б. О. Долгих считал нганасан потомками древних неолитических охотников на дикого оленя [44].
По-видимому, донганасанские племена и сами нганасаны в XVII в. (до прихода долган) населяли лесотундру и южную тундру [141]. Эта полоса Таймыра, вернее, Северо-Сибирской низменности, ограниченной с юга уступом гор Путорана и Средне-Сибирского плоскогорья, была «землей обетованной» для древних насельников и последующих пришельцев. Здесь было достаточно леса и дров; бесчисленные озера, реки и протоки изобиловали водоплавающей птицей (особенно гусями) и рыбой, в особенности сигами и чиром. Дикие олени не только проходили тут тысячными стадами, но и задерживались осенью, а иногда и оставались на зимовку. Безоленные охотники, нганасаны были вынуждены много ходить и бегать в погоне за дикими оленями. В удобных местах, при переправах оленьих стад через реки и озера практиковалась массовая охота — поколки, во время которых закалывались сразу сотни животных. В старину, когда домашних оленей у нганасан было немного, охотники делили тушу убитого дикого оленя на две части и вдвоем несли на себе к чуму.
Все эти примеры приведены нами для того, чтобы показать, что оленеводство не было присуще нганасанам, появилось у них недавно. Товарного оленеводства с крупными стадами у них так и не сформировалось. Даже тогда, когда они стали хорошо обеспечены оленями, они употребляли их исключительно как средство передвижения. Летом на оленях почти не ездили, предпочитая ходить пешком. Оленей очень ценили. Для еды их убивали в самых исключительных случаях во время голодовок, например весной до прилета птиц и появления рыбы.
О хозяйственном укладе нганасан второй половины XIX в. говорят статистические данные за 1867 г. Дудинского хлебозапасного магазина, где указывалось, что авамские нганасаны (этническая группа в бассейне р. Пясины; 220 промышленников, всего 450 человек) держат 1400 оленей и 40 собак, имеют 40 чумов, добывали в год 5500 гусей, 20 лебедей, песцов 350, лисиц 15, диких оленей 700; имели 200 сеток-пущален, которыми добывали 350 пудов рыбы [165]. Обращает на себя внимание небольшая цифра домашних оленей — всего по 35 голов на один чум, или около 6 оленей на промышленника. Хлеба (по данным тех же хлебозапасных магазинов) нганасаны потребляли всего около 30 кг в год на едока и, как видно, жили в основном охотой и рыбным промыслом.
На юге Таймырского округа в бассейне Хантайского озера, в горах и предгорьях Путорана обитает небольшая этническая группа эвенков. Они переселились сюда с Нижней Тунгуски в конце XVII в., когда нынешняя Эвенкия энергично осваивалась русскими промышленниками, а соболь в этих землях был уже основательно выбит. Хантайские эвенки имели и имеют домашних оленей, но количество их никогда не превышало несколько тысяч. Хозяйство хан-тайских эвенков всегда было комплексным. В нем в равной мере развивались охота, рыболовство и оленеводство.
Таким образом, на Таймыре ни одна из коренных народностей (нганасаны, долганы, энцы, эвенки) не сформировала крупного устойчивого оленеводства. Оно начало здесь складываться к концу XIX — началу XX в. Особое подкрепление оленеводство получило в годы Советской власти, но, несмотря на это, большого развития оно не получило, а сократилось в силу действия объективных социальных причин.
3. Динамика
численности половозрастной структуры Таймырской популяции диких северных оленей [80]
Годы Общая численность, тыс. голов Соотношение половозрастных групп, % Соотношение численности взрослых самцов и самок
самцы самки телята молодняк 1 —2 лет
1959 ПО — — — — —
1966 252 — — 26,0 — —
1969 333 13,3 41,8 25,9 19,0 1:3
1972 386 17,1 41,8 21,1 20,0 1:2,4
1975 449 18,8 35,0 23,3 22,9 -'*> 1:1,9
1978 475 17,3 39,1 23,3 20,3 1:2,3
1979 420 (470) 18,2 41,9 20,2 19,7 1:2,3
1980 485 19,4 36,3 22,6 21,7 t. 1:1,9
1981 510 20,6 39,2 25,5 14,7 1:2
1982 525 — — — — —
Таймырская популяция диких оленей в период начавшегося развития домашнего оленеводства стала сокращаться, а впоследствии вновь возродилась. Динамика численности поголовья домашних оленей на Таймыре за последние 20 лет такова: 1961 — 84,6тыс., 1965—121 тыс., 1970 — 123 тыс., 1975 —97 тыс., 1980 — 88 тыс., 1981 —69 тыс. В 1984 г. домашних оленей в Таймырском округе было всего около 50 тыс. Собственно на Таймыре их осталось совсем мало — около 20 тыс. Основное поголовье домашних оленей округа (около 30 тыс.) осталось на левобережье Енисея, в пределах восточной части Гыдана. Сюда в последние годы дикие олени заходят мало, особенно после того, как их путь был прегражден зимней навигацией на Енисее. Тенденций к увеличению поголовья домашних оленей не отмечено в силу социальных причин.
Сводка материалов о современном состоянии таймырской популяции диких оленей дана в работе Л. А. Колпащикова [80]. В ней обобщены материалы многих норильских зоологов: Б. М. Павлова, В. А. Зырянова, В. А. Куксова, Г. Д. Якушкина и др. Дополнительно мы используем и многие отдельные публикации этих специалистов [135, 136, 238, 239 и др.].
Первая объективная оценка численности с использованием авиации была сделана в 1959 г. [3]. С 1966 г. на Таймыре были начаты регулярные авиаучеты. До 1978 г. они выполнялись 1 раз в три года, а позднее стали проводиться ежегодно (табл. 3).
Отдельные группировки (стада) диких оленей достигли 200— 250 тыс. голов — во время скопления на летних пастбищах в период массового появления гнуса. Самолет, с которого велся учет численности, долго мог летать вдоль, казалось, бесконечной массы диких животных.
После 1975 г. среднегодовой прирост стада замедлился из-за роста промыслового отстрела оленей, но все же популяция продолжала расти, перевалив за полмиллиона. Угрожаемого положе
39
ния с перенаселением пока не создалось, хотя Таймыр и Северная Эвенкия выдерживают пресс почти 700-тысячного стада диких и домашних северных оленей. Этот пример еще раз показывает, насколько ошибочны были прежние расчеты оленеемкости пастбищ, сделанные для Таймыра (по-видимому, и в целом для СССР), при преобладании «ягельного» уклона в оценке пастбищ и с учетом их использования только стадами домашних оленей. По этому расчету пастбища Таймыра могли бы прокормить не более 363 тыс. оленей [4].
Критику выводов, сделанных специалистами по домашнему оленеводству, можно не принять, но при одном условии: если считать, что расчеты оленеемкости делались только для домашних северных оленей. При этом нужно согласиться с тем, что домашние олени используют пастбища по крайней мере в 2 раза менее рационально, чем дикие: они больше их стаптывают и стравливают при скученном содержании [38, 112].
По расчетам Л. А. Колпащикова [80], предельно допустимая численность таймырской популяции диких оленей оценивается в 820—850 тыс. голов (такова она в пределах площади ареала ее обитания).
Организованный промысел диких оленей на Таймыре начался в 1971 г. вновь организованным госпромхозом «Таймырский». С 1978 г. к промыслу подключились совхозы агропромышленного объединения «Арктика». С 1971 по 1981 г. этими хозяйствами было отстреляно 500 тыс. оленей и сдано государству 250 тыс. ц мяса. Вместе с добычей охотников Эвенкии и Якутии, а также неучтенной добычей браконьеров за эти 11 лет отстреляно не менее 700 тыс. оленей. Несмотря на большое изъятие, естественный прирост популяции не уменьшился, а возрос с 14,4 % в 1975 г. до 23,8 % в 1981 г. (табл. 4). Численность таймырской популяции в последние годы стабилизировалась. Прирост почти полностью изымается промыслом.
Важнейшая особенность таймырской популяции — ее единство. Она не обособлена на ряд отдельных стад, хотя и не является совершенно мономорфной и стабильной. Кочуя, она осваивает огромную территорию севера Средней и отчасти Западной Сибири. Природно-зональный размах кочевок — от арктических тундр на севере до северной тайги на юге. Общая протяженность миграции в один конец— 1500 км. Сезонные особенности размещения оленей таковы [66, 80]: наибольшие скопления они образуют летом. В эту пору легче всего проводить авиаучет. Остальные сезонные пастбища олени используют сравнительно одинаково (табл. 5).
Летние особенности популяции. Летом в жару, во второй половине июля, на сравнительно небольшой территории Западного Таймыра в арктических и субарктических тундрах в низовьях Пясины и на побережье Енисейского залива сосредоточивается более 90 % оленей таймырской популяции. Концентрация вызывается жаркой погодой в сочетании с массовым вылетом паразитических насекомых. На отдельных участках в стадах-скоплениях плотность насе-
л Поомысел диких северных 5. Сезонное размещение диких северных
оленей в таймырской популяции оленей таймырской популяции |о0]
rani ы ее естественный прирост
IWJ — ь о Е К • X
о СУ « из г; g
X . S Ь Ф X
2 к сх га ф
о s Е ф ’ то о
Р< га
к СО О О Ареал и л —
Годы о X я и и о 5 к К S et'jg и ф 2
_ о и d у с X U Ф *~г “ R о 5 Ф г>> ® * 5 g Ц era р га о J 3 g о °
’gs" Ь Е се srg
Eire 5 Щ Е
Годовой 1500 510 33
1975 55,8 14,4 Летний 280 510 178
1978 72,5 16,1 Осенний 1000 420 42
1979 66,9 14,1 Зимний 620 400 65
1980 66,0 17,2 Весенний 774 380 49
1981 90,3 23,8
ления животных бывает очень высокой: до 4 тыс. и даже 7—8 тыс. на 10 км2. В это время встречаются скопления оленей, выпасающиеся одним стадом численностью до 80—100 тыс. голов.
Процесс концентрации оленей начинается вскоре после отела (первая декада июля), когда небольшие группы самок с телятами объединяются в стада численностью до 50 голов, которые постепенно укрупняются. Сюда же начинают подходить самцы — особенно интенсивно с наступлением жары и вылетом гнуса. Продолжительность процесса концентрации определяется погодой. Иногда при продолжительной жаре (1975 г.) она длится до двух недель. В иные годы крупные летние стада держатся всего несколько дней. Обычно в конце июля с похолоданием крупные стада начинают быстро распадаться. С первых чисел августа олени широко рассредоточиваются по всем тундрам Северного Таймыра.
Наблюдения [80] показали, что районы летней концентрации очень динамичны, меняются по годам в зависимости от состояния главным образом погодных и некоторых других экологических условий (жара, характер ветра, вылет гнуса и др.). Стада выбирают те сравнительно небольшие участки среди бескрайней тундры, где прохладнее и ветер отгоняет насекомых. Обычно это возвышенности, берега водоемов. Например, в 1979 г. во время июльской жары олени сосредоточились двумя группировками; одна — в арктических тундрах низовьев Пясины, прилегающих к побережью Карского моря; вторая в это же время сконцентрировалась на побережье Енисейского залива в районе мыса Шайтанского. В 1980 г. при холодной и затяжной весне и неустойчивых погодных условиях лета концентрации были отмечены только в субарктических тундрах. В арктическую тундру на побережья моря и залива олени в тот год не выходили. Стада держались тремя сравнительно сближенными группировками в нижнем течении Пясины (к востоку и западу от устья Пуры) и на водоразделе между Пясиной и Енисейским заливом.
41
2»
В 1981 г. при аномальных погодных условиях (жаркой погоде и массовом вылете кровососущих насекомых) олени концентрировались дважды за лето: в конце июля и в первой декаде августа. Окончательный распад стад произошел лишь в начале третьей декады августа с похолоданием, выпадением дождей и туманов. Животные, спасаясь от жары и гнуса, выходили на морские побережья.
Постоянно меняющиеся летовки сберегают пастбища. Л. А. Кол-пащиков [80] считает это проявлением популяционного гомеостаза, направленного на более равномерное и рациональное использование кормовых ресурсов популяции. При этом происходит постоянный обмен особями между отдельными стадами в пределах одной популяции. Полную ясность тут можно внести только при прослеживании (визуальном или радиотелеметрическом) за мечеными животными.
Однако можно и возразить Л. А. Колпащикову, так как, скорее, первопричиной перераспределения стад и группировок (судя по его материалам) являются простые экологические причины, действующие извне, а не в результате внутренних движущих сил популяции. Скорее всего, здесь диалектически взаимодействуют внешние и внутренние силы.
В целом вне зависимости от первопричины такое закономерное явление постоянного многолетнего перемещения и перемешивания группировок животных в пределах популяционного ареала мы предлагаем назвать «калейдоскопическим эффектом» (закономерное перемещение одних и тех же тел в пределах поля калейдоскопа под влиянием внешних условий). Он проявляется на уровне первого порядка, по сути дела, каждый год. Могут быть проявления и второго порядка— когда летовки сместятся в соседний географический район, например на Центральный или Восточный Таймыр.
Калейдоскопический эффект закономерно проявляется у диких оленей не только на летовках, но всюду (на путях миграции, зимовках) в пределах всего ареала мигрирующей подвижной популяции. К частному проявлению этого эффекта нужно отнести и так называемые «маятниковые колебания» изменения путей миграции и мест зимовки оленей, понятие о которых было сформулировано нами ранее [38].
Калейдоскопический эффект — основа жизнедеятельности популяций диких оленей. Он затрагивает в первую очередь крупные мигрирующие популяции. Однако он проявляется и у слабокочу-ющих лесных оленей, хотя и в другом масштабе. Калейдоскопический эффект — замечательная адаптация стадных животных к суровым природным условиям Севера. Только при таком поведении они могут успешно использовать скудные пастбища Севера, осваивать, не истребляя корм, большие пространства, накапливая при этом могучий биологический потенциал крупной, постоянно подвижной популяции.
Частных адаптивных проявлений при этом выявляется много. Например, кратковременная концентрация стад в период массового
42
вылета гнуса совпадает с интенсивной вегетацией растительности, а их последующее рассредоточение на летних пастбищах — с максимальным приростом биомассы первичной продукции. Только при этом условии за короткий летний период пастбища способны выдерживать большую (иногда колоссальную — до 4 тыс. и даже у__8 тыс. оленей на 10 км2) концентрацию животных. В долгие
зимы олени могут прокормиться только на значительно больших территориях. Отсюда как бы «веерное» направление и разветвление миграционных путей.
Калейдоскопический эффект относится как к диким, так и к домашним оленям, т. е. к виду в целом. Домашние олени, как очень слабодоместицированная форма, должны четко вписываться в биогеоценоз. Только при полном учете экологических особенностей вида и природной среды можно добиться, чтобы олени были сыты, а пастбища целы. Система выпаса может и должна быть оптимизирована человеком (биотехнические мероприятия), но в целом она должна имитировать природный процесс, следуя экологическим принципам калейдоскопического эффекта.
Летовки диких оленей не всегда были на Западном Таймыре. В 30-е годы основные их места были сосредоточены в северо-восточной части полуострова, а миграции проходили в основном по Восточному и Центральному Таймыру. Основная масса диких оленей летом держалась севернее Таймырского оз., на равнине за хр. Бырранга [28, 123]. В низовьях Большой Балахни проходило до 250 тыс. оленей. На зимовки одни олени шли в район Анабарского платой Мойеро-Котуйской котловины, другие — на левобережье Ко-туя, в горы Путорана.
На Западном Таймыре тогда было значительно меньше оленей. Места их отела и летовок находились в низовьях Пуры и Пясины, а зимовки — в почти не освоенной Норильской котловине, в горах Путорана и на левобережье Енисея [66, 112]. Такие более крупные перемещения подтверждают необходимость смены «уставших» пастбищ — уже не в порядке местных, внутрирегиональных перемещений, а в значительном масштабе — в смене региона.
По сведениям, полученным от А. В. Саркина (личное сообщение), дикие олени за 2—3 последних десятилетия изменили характер миграции. В нганасанскую южную тундру к Аваму они стали приходить значительно позднее — к июню. В давние времена, по словам нганасан, олени приходили сюда даже в марте и подолгу паслись. Этим они очень мешали местному оленеводству. Теперь (80-е годы) дикие олени переходят Северо-Сибирскую низменность поперек.
Места отела диких оленей все больше перемещаются на восток восточнее Пясины и к Таймырскому озеру. На зимовки они тоже все больше стали перемещаться на юго-восток, глубже заходя в Якутию. Такая динамичность связана с развитием промысла в бассейне Пясины и стравливанием пастбищ.
Осенние особенности популяции. К концу первой декады августа или иногда в конце июля, с резким похолоданием в арктиче
43
ских тундрах, крупные стада быстро распадаются; олени широко расходятся по тундре и вскоре начинают откочевку к югу. Мигрируют они определенными путями, которые от года к году существенно меняются. Основной миграционный поток в последние годы [80] отмечается на участке между оз. Пясино и пос. Волочанка («западный коридор»). Наиболее интенсивно олени идут по долинам р. Черной, Кыстыктах, Авам. Здесь проходит около 300 тыс. животных. По Восточному Таймыру миграция слабее, но в последние годы она усиливается («восточный коридор» на участке Волочанка — Хатанга и восточнее).
Олени начинают миграцию значительными стадами, которые скоро распадаются на мелкие группы, и в августе — сентябре осваивают огромные пастбища тундры и лесотундры. Средний размер стада в эту пору составляет 19 животных. Олени не испытывают пищевой конкуренции, усиленно кормятся, накапливают жировые запасы перед гоном и трудной зимой. В этом экологический смысл рассредоточения популяции на мелкие, постоянно кочующие к югу стада. Около 70 % популяции покидает Таймырскую низменность к началу октября. Концом осенней миграции считается начало гона. Это происходит в середине ноября.
Зимние особенности популяции. За последнее десятилетие зимовки оленей таймырской популяции заметно сдвинулись к югу и на восток. В 1955—1962 гг. [112] олени зимовали главным образом в восточной части горного массива Путорана и далее почти до оз. Ессей и на правобережье р. Котуй, почти исключительно в пределах Таймырского округа. В 70-х годах в связи с ростом численности популяция стала осваивать Северную Эвенкию, включая всю Мойеро-Котуйскую котловину и Западную Якутию в верховьях р. Оленек. Зимовки углубились к югу в подзону типичной северной тайги вплоть до 65 ° с. ш., они почти полностью вышли за пределы Таймырского округа.
Зимой 1979/80 г. около 300 тыс. оленей зимовало в Якутии на территории совхозов «Анабарский» и «Оленекский» [80]. В теплую и малоснежную зиму 1980/81 г. олени, когда корма стали более доступными, не пошли далеко к югу. Большие стада в этот сезон направились западнее обычного — в Южные Путораны, в район озер Бельдучана и Анама, где обычно глубокоснежье не создает благоприятных условий для зимовки. В этом году стада в Якутию не заходили. В то же время после более чем десятилетнего перерыва 25—30 тыс. оленей зимовали на левобережье Енисея в междуречье р. Соленой и Малой Хеты. В 60-е г. в отдельные зимы на левобережье Енисея зимовало до 150 тыс. оленей [136, 239]. Это было до постройки газопровода Мессояха — Норильск и до продления навигации на Енисее. Мощные трубопроводы и разломанный ледоколами лед на Енисее стали очень серьезным препятствием для мигрирующих стад. Зимой 1981/82 г. вновь большая часть популяции (около 400 тыс. голов) зимовала в Северо-Восточной Эвенкии и в верховьях р. Оленек.
В небольшом количестве (по 15—20 тыс.) олени зимуют на пра-
44
побережье Енисея между поселками Воронцово и Усть-Хантайка и на плато Лантокнойский Камень.
Группы диких оленей общей численностью около 1000 голов зимуют на побережье Карского моря у Диксона и вблизи оз. Таймыр. Эта особая маленькая популяция арктических оленей, не совершающая больших миграций, слабоисследована и заслуживает особого изучения.
На зимовке, после огромного перехода, олени перемещаются сравнительно мало. Стада пасутся не скученно. Их обычный размер от 10—15 до 100 голов. В марте, после четырехмесячного пребывания на зимовке, стада начинают укрупняться, движение их приобретает направленный характер. Важенки, обособившиеся от самцов, начинают обратное движение на север — к далеким местам отела.
Весенние особенности популяции. Весенняя миграция в основном повторяет путь осенний, но не копирует его. Стада перемещаются в северо-западном и северном направлениях. Первыми идут стада стельных самок. Они выходят в лесотундру Центрального и Западного Таймыра в конце второй декады мая, а на Восточном Таймыре — значительно раньше. За стельными самками отдельно стадами идут взрослые самцы, молодняк одного-двух лет и прохо-лоставшие самки, которые приходят в лесотундру в начале июня. Стельные самки стремятся к местам отела. Он происходит в высокоширотной тундре на освободившихся от снега участках в самый светлый, солнечный период года (во второй половине июня). В некоторых местах стельные важенки образуют группировки по 10—15 тыс. На отдельных участках плотность населения телящихся самок достигает 100 на 10 км2, но в основном они размещаются довольно разрозненно.
Самцы в эту пору пасутся в сотне километров южнее — в лесотундре и южной тундре. Здесь в начале июля уже появляется гнус, и они быстро покидают лесотундру. Начинает формироваться летний цикл — крупные стада в северной тундре.
Таймырская популяция диких оленей имеет достаточно четкие границы, но все же не полностью изолирована от контактов с соседними популяциями. На юге, в основном в Эвенкии, зимующие стада входят в контакт с местными популяциями таежных оленей, но не смешиваются с ними. Контакты происходят при совместном выпасании в низовьях правых притоков Нижней Тунгуски по р. Виви, Тембенчи, Эмбенчимэ, Кочечум. Основная масса таежных оленей на зиму перемещается к югу за Нижнюю Тунгуску в бассейны Таймуры, Нидыма, Илимпеи. Они как бы освобождают территорию для приходящих на зимовку крупных мигрирующих стад. Конкуренция если и возникает, то на лишайниковых пастбищах [80].
(По данным В. П. Макридина и Б. М. Павлова, на юго-западе таймырские олени контактируют на зимних кочевках с таежными оленями Западной Сибири в бассейне Большой Хеты [38]. По нашим наблюдениям, таймырские олени в 70-е годы выходили здесь
45
на юг вплоть до верховий Турухана, где их в значительном количестве промышляли эвенки из пос. Советская Речка (Туруханский р-н). В последние годы эти южные заходы таймырских мигрантов почти прекратились. Оленям стало трудно переходить Енисей, на котором ледоколы ежегодно взламывают лед для поддержания зимнего морского пути в Дудинку.
Известны контакты таймырских оленей с якутскими, тоже мигрирующими из тундры (булунская популяция). Они контактируют на зимовках в верховьях р. Анабар (Якутия) на протяжении одного-полутора месяцев [80]. Характер взаимоотношений популяций не изучен. Здесь необходимо применить мечение животных, лучше в сочетании с радиотелеметрией.
Арктические острова Средней Сибири. Северная Земля — самый северный и суровый участок суши Азии, 48 % которого покрыто ледниками. Небольшая популяция диких северных оленей (несколько сотен) живет только на самом южном острове архипелага — Большевике. Популяция оседлая, олени встречаются повсеместно в одиночку или небольшими группами. В 1983 г. на архипелаге осталось всего немногим больше сотни оленей [15]. Численность заметно сократилась в результате истребления оленей браконьерами.
Имеются старые указания на обитание диких оленей на островах южной и западной частей архипелага Норденшельда и даже иногда на самом крупном и северном острове этого архипелага — Русском. Олени заходят на острова с материка на лето. На мелких островах, удаленных от материка (например, о. Уединения), оленей нет [29]. В середине 30-х годов на о. Бегичева летом держалось 2—2,5 тыс. оленей, зимой здесь оставались лишь немногие [88]. Есть указания на обитание оседлой популяции северных оленей на самой северной окраине п-ова Таймыр.
Таежная зона Эвенкии и Приангарье. Домашнее оленеводство пришло на территорию современной Эвенкии сравнительно недавно (в XVI—XVIII вв.). До этого угодья занимали стада таежных диких оленей. Эвенки, расселявшиеся с юго-востока, в XVII в. еще не освоили западную часть своего современного ареала. В эту пору Ангара, Подкаменная и Нижняя Тунгуски были освоены ими преимущественно в верхнем и среднем течении. На Подкаменной Тунгуске эвенков было совсем немного. В середине XVII в. на Нижней Тунгуске было 2,3 тыс., Подкаменной Тунгуске — 0,4 тыс., в Приангарье—1,7 тыс., на левобережье Енисея — 0,6 тыс. Очень слабо были освоены земли к северу от Нижней Тунгуски. К XX в. эвенков потеснили из Приангарья к северу, и Подкаменная Тунгуска заселилась ими достаточно плотно. В 1933—1934 гг. в округе было 3,7 тыс. эвенков, 850 якутов и около 2 тыс. русских, всего 6,5 тыс. человек [77].
Таежное оленеводство у эвенков никогда не было крупным и практически не имело товарного значения. Олени в основном использовались как транспорт. В пищу шло главным образом мясо диких копытных и пернатой дичи. Большую роль в питании играла рыба. Оленей очень берегли как единственный вид транспорта, позволяющий вести кочевую охоту — основу жизни эвенков. В пищу, за исключением случая голодовок из-за неудачного промысла, домашних оленей никогда не употребляли. Лишь иногда во время военных столкновений эвенки убивали и съедали оленей, принадлежащих врагам [72].
К концу XIX в. имущественное расслоение эвенков усилилось, появились
46
богатые оленеводы, но их было немного. Были владельцы стад по 2—3 тыс. оленей, а в 1888 г. один тунгус имел более 7 тыс. оленей.
Наибольшего развития оленеводство у эвенков достигло к XX в., но и тогда общее поголовье животных на территории современной Эвенкии, по-видимому, не превышало 60 тыс. Согласно Приполярной переписи 1926— 1927 гг., у тунгусов бывшего Туруханского края было 42 тыс. оленей, у якутов, живших главным образом в таежной зоне,— 25 тыс. т. е. всего 67 тыс. Часть тунгусов и якутов населяли тогда нынешнюю территорию Таймырского а. о. В лучшие времена в среднем на эвенкийскую семью приходилось не более 50 оленей, или по 10 голов на одного члена семьи. Согласно Приполярной переписи 1926—1927 гг., в бассейне Подкаменной Тунгуски на 457 семей (2291 человек) приходилось свыше 23 тыс. оленей.
К 1933 г. стадо оленей Эвенкийского а. о. составляло 58,8 тыс. животных. Основное поголовье было сосредоточено в Илимпийском и Байкитском р-нах; в Чунском р-не оленей было очень немного [77]. В 1940 г. во всех хозяйствах Эвенкии было 50 тыс. оленей, 1965 — 64 тыс., в 1975 г.— 44 тыс., а к 1981 г. число их сократилось до 33 тыс.
Изначальная численность диких оленей в Эвенкии неизвестна. Очевидно только то, что с развитием оленеводства, широким и практически почти сплошным расселением эвенков, кочевавших с небольшими стадами практически по всей Эвенкии, численность диких оленей резко сократилась и стала минимальной в 1930—1940 гг. По нашей примерной оценке, их численность была не более 15 тыс.
Первую характеристику размещения диких оленей в тайге Средней Сибири дал Н. П. Наумов [122, 123, 124]. Он наметил три полосы, где дикие олени встречались «в небольшом количестве». Это были водораздел Нижней Тунгуски с Вилюем, Котуем и Курейкой, водораздел Нижней и Подкаменной Тунгусок и водораздел Подкаменной Тунгуски и Ангары. В северной полосе олени были наиболее многочисленны, а с продвижением на юг численность их падала. Так, в бывшем Чунском р-не олень уже не водился и изредка встречался в хребтах междуречья Подкаменной Тунгуски и Ангары и в верховьях Чуни. Южнее Ангары дикий олень был отмечен для Тасеево-Ангарского хребта — очевидно, Енисейского кряжа. В Эвенкии в эту пору нигде не было более или менее крупных локальных стад.
Позднее дикие олени Эвенкии не изучались до 60-х годов. К 1962 г. в Северной Эвенкии оформились по крайней мере три крупных стада с постоянными районами обитания [185]. Первое (около 7 тыс. оленей) с центром в районе хр. Хагды-Хихо— на водоразделе верховьев Бахты и Нижней Тунгуски. Второе (более 3 тыс.) — в области водораздела Нижней Тунгуски и Таймуры. Третье (не менее 4—6 тыс.), разрозненное, — в южных предгорьях гор Путорана. На остальной территории северной тайги Эвенкии почти всюду имелись небольшие стада из нескольких десятков (редко 100—200) оленей. Места их обитания были приурочены к водоразделам, богатым ягельными пастбищами. Олени были не везде обычны. Например, на западе в бассейне Нижней Тунгуски небольшие стада имелись в верховьях р. Тутончаны, по р. Чисковой. Несколько восточнее они встречались по рекам Таймуре и Ката-рамбе.
По состоянию на 1962 г. в Северной Эвенкии диких оленей в локальных стадах было около 15 тыс. и рассеяно — около 10 тыс., всего примерно 25 тыс. оленей. Локальные стада сформировались в 30 50-е годы в период развития укрупненного коллективного оленеводства, концентрации населения в поселках, ликвидации мелких поселков и факторий, запустения больших таежных терри-
47
торий, почти не посещавшихся людьми. Начало сокращаться кочевание эвенков с оленями. Промысловые таежные угодья осваивались слабо. В то же время в тайгу еще не проникли крупные экспедиции с вертолетной и вездеходной техникой.
С 70-х годов для определения численности и размещения диких оленей в тайге Средней Сибири стала применяться авиация [38, 39, 86, 96]. Первый авиаучет был проведен в 1973 г. [25]. Затем авиаучеты стали проводиться регулярно. Авиаучет 1979 г. дал следующие результаты [75].
На севере Эвенкии в Илимпийском р-не олени были распределены более равномерно, образуя два крупных стада: юнаро-тай-мурское и нидымское. Много оленей было отмечено также в бассейне р. Илимпея. Юнаро-таймурское стадо (8 тыс. оленей) в апреле держалось на площади 1650 км2 в низовьях Юнари и ее притока Вивикан. Нидымское стадо (12,6 тыс) в это время выпасалось на площади 3 тыс. км2 в междуречье Нижней Тунгуски и Нидыма, причем основная часть поголовья — в северной части этого района, прилегающей к Нижней Тунгуске. В бассейне Илимпии на обширной территории площадью около 12 тыс. км2 численность оленей оценена в 26,4 тыс. голов. Всего по Илимпийскому р-ну — 50,8 тыс. оленей.
В Южной Эвенкии, в бассейне Подкаменной Тунгуски и Бай-китском р-не оленей было 13,6 тыс., а в Тунгусо-Чунском 1,8 тыс. Общая численность лесных оленей в Эвенкии — 66,2 тыс. Следовательно, в 1980—1981 гг. в Эвенкии диких северных оленей было вдвое больше, чем домашних.
Самая высокая плотность населения оленей отмечена в двух первых стадах: 490 и 415 зверей на 100 км2. В бассейне Илимпеи средняя плотность населения — 10 зверей на 100 км2. В Байкит-ском и Тунгусо-Чунском р-нах средняя плотность населения равна 8,3 и 1,5 оленя на 100 км2.
Данные авиаучетов 1974 и 1976 гг. [39] для Эвенкии и Приангарья, т. е. почти всей таежной части енисейского правобережья,
6. Места концентрации лесных северных оленей в Эвенкии на зимовке (по М. А. Лавову)
Район Размер участка, тыс. км2 Средняя плотность населения, голов на 100 км2 Общая численность стада, тыс. голов
Бассейн Нижней Тунгуски: Таймура 6,5 170 10—12
Илимпия 10,0 69 6,8
Ейка 6,0 60 3—4
Виви, Тутончана 3,8 52 2
Водораздел Нижней Тунгуски и Бахты 5,0 68 3—4
Бассейн Подкаменной Тунгуски (р. Бельмо) 2,5 80 2
ЛЯ
дали сходные показатели: общая численность лесных оленей — около 70 тыс. Основное поголовье было сосредоточено в бассейне-Нижней Тунгуски (табл. 6) В целом олени заселяли 746 тыс. км2’ тайги при средней плотности населения 9,4 зверя на 100 км2. Зона повышенной плотности приходилась на северную тайгу в бассейне Нижней Тунгуски.
В целом за последние десятилетия численность таежных оленей выросла, но в отдельных районах отмечено ее снижение из-за неумеренного промысла. Так, на хр. Хагды-Хихо на водоразделе Нижней Тунгуски и Бахты в 60-х годах на площади 10—12 тыс. км2 обитало крупное стадо, по приблизительной оценке, около 7 тыс., голов. Плотность населения в этом очаге достигала 60—70 зверей на 100 км2. Здесь регулярно вели промысел эвенки из пос. Тутон-чаны. Ранней весной ежегодно (до 1960—1965 гг.) снаряжались охотничьи экспедиции из 40—50 нарт. Добыча за сезон достигала 400—goo зверей [187]. Эвенки рационально вели промысел, и популяция не сокращалась. В 70-е годы здесь был начат интенсивный промысел с использованием авиации, базирующийся в пос. Туру-ханск.
В результате популяция в основном была выбита.
На большей части бассейна Подкаменной Тунгуски и в Приангарье олени не образуют больших скоплений на зимовках. Исключение составляет участок по р. Бельмо — южному притоку Подкаменной Тунгуски (2 тыс. оленей). Здесь, в «снежной тени» Енисейского кряжа, еще в 60-е годы нами был отмечен очаг обитания диких оленей [187], но тогда в нем, по приблизительной оценке, было не более 700—800 животных. Добыча в те годы обычно не превышала на Бельмо 30 голов в год, но в отдельные годы (1953) достигала 150 зверей.
В бассейне Подкаменной Тунгуски в 1976 г. были выявлены районы с повышенной плотностью населения оленей: по рекам Камо, Нембе, Подпорожной (притоки Подкаменной Тунгуски), Терине, Цембе (бассейн Ангары). Средняя плотность населения оленей в. междуречье Ангары и Подкаменной Тунгуски в марте 1976 г. равнялась 11,5 головы на 100 км2.
Южнее Ангары численность оленей была незначительна. Средняя плотность населения, по М. А. Лавову, 1 зверь на 100 км2 [39]. Зимой популяция таежных оленей в эти годы состояла из 30 % взрослых самцов, 50 — взрослых самок и 29 % телят. В целом из 70 тыс. среднесибирских лесных оленей на Эвенкию приходится около 60 тыс., а на Приангарье — не более 10 тыс. зверей.
К югу от Ангары олени исчезают. Южная граница их распространения здесь изучена слабо; известно, что они относительно обычны jio правым притокам Ангары (в верховьях рек Татарки и Большой Мурожной). На границе с Иркутской обл. олени держатся на водоразделе Карабулы и Чуны. В центральной части Красноярского края их нет. На юге края они обитают лишь в Саянах. В Иркутской обл. они также не встречаются в зоне Транссибирской железнодорожной магистрали.
49
п₽“-
М. А. Лавов [39] считает возможным в Средней Сибири отстреливать до 14 тыс. лесных оленей. В 70-е годы в плановом порядке оленей в небольшом количестве отстреливали только на р. Бельмо— около 100 животных в год. Однако этот же исследователь указывает на широко развитое браконьерство, значительную гибель оленей от волков (около 7 тыс. ежегодно, что составляет половину годового прироста стада). Все это сдерживает восстановление поголовья лесных оленей в регионе. Мы считаем необходимым полностью запретить отстрел лесных оленей в Эвенкии и Приангарье по крайней мере на 10 лет и лишь после этого рассматривать вопрос о возможности промысла.
Енисейская тайга и левобережье Енисея. Непосредственно вблизи Енисея в таежной зоне и далее к северу от Полярного круга до Игарки (Туруханский, Игарский и Енисейский р-ны Красноярского края) дикие северные олени почти не встречались на протяжении последних десятилетий до 1975 г. (1930—1975). Известны лишь очень редкие случаи заходов [187]. В марте 1956 г. небольшое стадо зашло к пос. Верхне-Имбатское.
В крайней северной тайге дикие олени сравнительно недавно еще обитали по всему левобережью Енисея между ангутинской и ермаковской излучинами и вымской излучиной Турухана. До 1956—1957 гг. несколько десятков оленей держались в районе Лебяжьей и Холмовой тундр и в бассейне речки Холмовой. Здесь на них охотились фарковские и ангутинские селькупы и, по-видимому, окончательно выбили их к концу 50-х годов. Возможно, что это небольшое стадо образовалось за счет одичавших домашних оленей, которые были распущены в середине 40-х годов ангутинским колхозом. Оно летовало около крупных озер, а на зиму олени собирались на бугристые ягельные лайды с редколесьем, в основном на Холмовую тундру. По данным К. Б. Клокова, в 1973—1975 гг. [39] небольшое количество оленей встречалось в междуречье р. Маковской и Турухана, а также в районе Вымских тундр.
На правобережье Енисея близ Полярного круга, по нашим наблюдениям, в 40—50-е годы диких оленей не было. Изредка во время осенних кочевок они заходили к оз. Мундуйскому в 50 км восточнее Енисея. У пос. Серково их уже не отмечали. Более обычными олени были еще восточнее, в «камне» по р. Курейке [187]. В 1973—1975 гг. таежные олени (один — три зверя) стали регулярно встречаться в летнее время по всему правобережью Курейки вплоть до Енисея. Жители пос. Курейка неоднократно наблюдали, как олени переплывали Енисей. Южнее Курейки они почти не заходили. Осенью откочевывали на восток в предгорья Путорана.
В эти же годы летом почти все «глубинное» правобережье Енисея между Нижней и Подкаменной Тунгусками было населено оленями. К берегу Енисея они обычно не выходили, но уже в 10— 15 км от реки охотники в начале промыслового сезона нередко видели группы до нескольких десятков оленей, которые к зиме откочевывали дальше на восток, видимо, выбирая менее многоснежные участки. В 40—50 км к востоку от Енисея в бассейне Бах-
.«-л
ты охотники зимой встречали стада по 100—200 голов. Весной 1979 г. следы крупных стад диких оленей были обнаружены при авиаучетах по р. Тынеп (приток Бахты). Ближе к Енисею олени попадались только небольшими группами, а на самом берегу реки в 1973—1975 гг. зимой не были отмечены.
Сходные миграции наблюдаются и южнее, на западных склонах Енисейского кряжа. К зиме основная масса оленей отсюда уходит,, переваливает кряж и зимует на его восточных малоснежных склонах. Небольшая часть оленей остается. Охотники во время пре-мысла изредка встречают на западных склонах Енисейского кряжа группы по 3—5 оленей. Южная граница ареала здесь проходит около Енисейска.
Нигде в других местах на самом Енисее в пределах таежной зоны к югу вплоть до г. Енисейска в 50—60-е годы мы оленей не отмечали.
Начиная с 1975 г. эпизодически и с 1978 по 1983 г. ежегодно дикие олени единично и небольшими группами стали встречаться летом, а иногда и зимой на Енисее в районе поселков Мирного,. Бахты, Лебедя, Комсы. Звери переплывали Енисей, летом держались на береговых песках и в пойме левобережья напротив Мирного, встречались на правом берегу в бассейне Варламовки. Зимой 1981/82 г. небольшая группа зимовала в 4 км восточнее Мирного в ягельном бору у Сохатиного ручья. Выход оленей на Енисей связан с общим увеличением численности таежных оленей в Средней Сибири. На левобережье Енисея к югу от Турухана диких оленей мало, и встречаются они здесь не всюду. В 60—70-е годы наметилась тенденция к восстановлению их численности.
В 1910—1917 гг. дикие олени были довольно обыкновенны в районе урочища Амне-Няра в верховьях Большой Ширты (бассейн Таза), вблизи массива Лобовой материк. Примерно здесь же олени обитали и позднее: в бассейнах Верхней Баихи и Ладыги [39, 187]. Характерно, что оленей нет в обширной Туруханской низменности, занимающей все левобережье Енисея от Турухана до Елогуя (бассейны Нижней Баихи, Пакулихи, Мангутихи). На Елогуе диких оленей тоже практически нет; нами отмечены очень редкие, единичные заходы (начиная с 1950 г. и до 1983 г.) в вершине реки, оленей нет и на р. Сарчихе [39]. Весной 1979 г. при авиа учете в верховьях Большой Сарчихи была встречена группа из четырех оленей [138]. Возможно, что во всем этом регионе обитанию и расселению оленей препятствует очень мощный снежный покров.
В 50—60-е годы детали размещения и численности диких оленей к югу от Турухана были следующие [187]. По сообщениям тазовских селькупов (1965 г.), на водоразделе р. Худосей (приток Таза) и Верхней Баихи олени живут давно-и постоянно, но там их немного, не более 200 голов. В самых верховьях притока Турухана — Верхней Баихи дикие олени встречались очень редко. В начале 60-х годов «диких» здесь стало больше, и они заметно продвинулись от Таза к востоку по бассейну Верхней Баихи. В 1961 г. в верхнем течении Верхней Баихи селькупами было обнаружено стадо диких оленей примерно в 100 голов. Судя по следам, олени всю зиму кочевали по «тундрам» и тайге между бывшими факториями Верхняя Баиха и Ладыга. Небольшие стада (30—40 голов) Диких оленей, состоявшие в основном из безрогих хоров и важенок, селькупы неоднократно встречали зимой 1961/62 гг. юго-восточнее пос. Янов-Стан, на водоразделе Турухана и Верхней Баихи. Зимой 1962 г. 10 зверей были добыты близ Чертова озера (Люмыльту). Было замечено, что олени и летом держатся в, бассейне Верхней Баихи, но перекочевывают с зимних пастбищ, т. е. из ягельной тайги, перемежающейся с ягельными холмистыми лайдами, на откры
51
тые тундры к берегам крупных озер. Размах сезонных кочевок небольших стад не превышает нескольких десятков километров.
Общая численность диких оленей в приенисейской тайге (оба берега) была определена с помощью авиаучета [138] и оценки на 1979 г. для Вороговского госпромхоза в 100—500 голов, Южно-Ту-руханского — 800 голов (почти исключительно на правом берегу, близ границы с Эвенкией). В Северо-Туруханском госпромхозе общая численность составляла примерно 8 тыс. голов. Всего в Ту-руханском р-не — 9,5—10 тыс.
В южной тайге енисейского левобережья (по данным авиаучетов и наземных обследований) дикие олени обитают в основном в бассейне Сыма. Сымский очаг обитания оленей в меридиональном направлении протянулся на 280 км, в широтном — на 200—240 км. Олени заселяют обширные заболоченные равнины междуречий, к Енисею не выходят. На западе сымское стадо заходит в Томскую область, где в верхнем течении р. Тым, по данным А. В. Пичагина, •обитает 500—600 оленей [38]. Северная граница очага проходит через бассейн Дубчеса: олени обитают по его притоку Точесу. На левобережье Дубчеса и во всей верхней части бассейна этой реки •оленей нет, так же как и на всем протяжении левобережной средней и северной приенисейской тайги вплоть до Турухана. Следовательно, сымской очаг полностью расположен в подзоне южной тайги. Южная граница очага проходит по Сочуру, притоку Кети (здесь олень обычен), на широте Енисейска. В 40-50-х годах дикий олень в значительном количестве обитал в верховьях Кети южнее Енисейска, в 200 км от границ современного ареала очага. В начале столетия дикие олени обитали еще южнее — в бассейне Кемчуга.
Численность оленей в сымском очаге, по разным данным, различна: от 4,6 тыс. [38] до 2,6—3,3 тыс. [39]. В 1973—1975 гг., по даным В. А. Зырянова, оленей стало значительно больше [39]. По данным авиаучета, в марте 1976 г. они обитали на площади 850 тыс. га при средней плотности населения 39 (28—104) особей на 100 км2 и общей численности 3,3 тыс. зверей. Больше всего оленей было в борах-беломошниках и на бугристых болотах с чахлой сосной — рямах. Сосновые леса здесь занимают почти половину лесопокрытой площади. Обычны крупные верховые болота. Почти все поголовье оленей сосредоточено в бассейне Сыма. Левобережное стадо занимает Тугуланские и Иштынские болота. Правобережная группировка обитает в междуречье Кольчума и Оксы-*ма; центр ее находится около оз. Опольчум. Третье место концентрации оленей находится в верховьях Сыма (реки Кукоча, Топка, болота Дель-Сым). Небольшие группы отмечены в верховьях Ты-ма, Точеса (приток Дубчеса), Большой Якши (приток Каса). Олени сымского стада держатся небольшими группами — от 2 до 55 голов; средний показатель стадности— 13 зверей.
Южнее Сыма по небольшой речке Галактионихе оленей нет. В бассейне Каса (1973—1975 гг.) летом олени встречаются всюду, где есть сосновые боры. В 60-е годы оленей не было на левом, боровом берегу Каса. В борах Большого Каса их видели только выше
устья Лампакши. Южнее, в бассейне Сочура, оленей больше. Зимой на левом берегу Каса они находятся только выше пос. 12-е ллотбище. Сравнительно много оленей (группами из нескольких десятков голов) зимуют на левобережье Малого Каса, к западу от р. Налимпи. Олени постоянно обитали (1973—1975 гг.) в борах и на болотах по всему водоразделу рек Кас и Кеть. Нынешняя южная граница ареала на левобережье проходит примерно по 58° с. ш.
В 70-е годы начат неоправданный промысел диких оленей сым-«ского стада. Ежегодно только Ярцевский коопзверопромхоз отстреливал в районе оз. Опольчум и на Тугуланских болотах около 100 оленей. Здесь же вел промысел и Вороговский госпромхоз. В 1977 г. им заготовлено 50 туш оленей, в 1978 г.— 100 [138].
К сожалению, промысел продолжал развиваться [181]. Госпромхоз «Вороговский» в 80-е г. с помощью авиации «забрасывал» -охотничью десантную бригаду в район обитания оленей. Отстрел велся с помощью снегоходов «Буран», развивающих на болотах скорость до 50 км/ч. В 1983 г. бригада из 4 охотников за 12 дней •отстреляла 170 оленей. В этом же стаде промхоз «Ярцевский» ежегодно отстреливал до 100 оленей.
По нашему мнению, необходимо полностью прекратить промысел на всем енисейском левобережье. Запрет любой охоты, охрана и содействие расселению — вот что остро необходимо сейчас небольшим реликтовым стадам лесных оленей на левобережье Енисея. В перспективе лесными оленями может быть заселен весь этот регион, богатый значительными пастбищами и сейчас уже свободный от домашнего оленеводства.
Контакт между левобережными и правобережными популяциями лесных оленей почти отсутствует. До недавнего времени его не было совсем. После 1975 г. с проникновением оленей на Енисей стали возникать случайные связи.
ЯКУТИЯ
Якутия — второй по численности диких оленей регион СССР после Красноярского края; в 1975 г.— 180 тыс. диких оленей, а в 1980—1981 гг. здесь в тундрах обитало около 150 тыс. [40]. Данные по таежной зоне Якутии очень приблизительны и, по-видимому, завышены. В 1963—1965 гг. здесь ориентировочно обитало, по одним данным, 70—80 тыс. зверей, а по другим,— 57 тыс. [54, 128]. По данным официальной статистики, в 1975 г. численность таежных оленей оценивалась примерно в 90 тыс. Расчет Б. В. Новикова [128], показывающий, что в лесной Якутии к 1980 г. численность .диких оленей могла приблизиться к 130 тыс., вызывает сомнения, так как он не подкреплен конкретным учетом.
Общая численность диких оленей в Якутии (в тундре и тайге) быстро и сильно стала возрастать, начиная с конца 50-х годов. До этого времени численность диких оленей в Якутии постоянно сокращалась. В последние годы из-за нерационального промысла численность диких оленей несколько снизилась.
53
Первые авиаучеты, проведенные в тундре в конце 50-х — начале 60-х годов, показали численность около 50 тыс. голов. Следовательно, общая современная (1983—1984 гг.) численность диких оленей в Якутии — 240—250 тыс. голов.
Домашних оленей в Якутии много—16 % общесоюзного поголовья, или 372 тыс. в 1981 г. Оленеводство здесь достаточно крепкое, заметной тенденции к сокращению численности домашних оленей нет, хотя видна стабилизация поголовья, а недавно оленей было даже больше (в 1980 г. — 380 тыс.). Конкурентные отношения диких и домашних оленей остаются напряженными для тундровой зоны и ослабевают в тайге, где домашнее оленеводство, как и всюду, сокращается.
Несколько веков назад в Якутии почти не было домашних оленей, а дикие встречались в большом количестве. По обилию диких оленей, обитавших здесь очень крупными мигрирующими популяциями, Якутия, по-видимому, не уступала северу Красноярского края.
В середине XVII в. всю территорию современной Северной Якутии населяли палеоазиатский народ юкагиры и отчасти тунгусы. Юкагиры (в то время большой северный народ) занимали огромную территорию, от Лены на западе до Анадыря на востоке и от побережий Ледовитого океана на севере до верховий Яны, Индигирки и Колымы на юге. Между Хатангой и Леной, отчасти выходя и к морю, кочевало до 3 тыс. человек, в основном тунгусов. Юкагиров в XVII в. насчитывалось до 5 тыс. [36]. Якутов в этих районах еще не было, но уже в первой половине XVII в. они стали сюда проникать. Самое раннее упоминание о якутах-переселенцах в низовьях Лены относится к 1638 г. [44]. С юкагирскими племенами русские служилые и промышленные люди впервые столкнулись в 40-е годы XVII в. В южную часть ареала расселения юкагиров якуты проникли до прихода русских — первая группа их поселилась в верховьях Яны.
Юкагиры не были оленеводами. Домашних оленей было очень мало и не у всех этнических групп юкагиров. Олени, как и в тунгусском хозяйстве, использовались как транспорт. Главными занятиями юкагиров, так же как и хатангско-ленских тунгусов, были охота на диких оленей и рыбная ловля. Среди юкагиров было много «сидячих» племен, совсем не имевших оленей. Как транспорт они употребляли собак, жили оседло, ловили рыбу и в массе били диких оленей в местах их переправ через реки. Юкагиры, обитая в богатых охотничьих и рыболовных угодьях, находились на низком уровне общественного развития. В XVII в., к приходу русских, они пользовались стрелами и копьями с каменными и костяными наконечниками, каменными топорами.
Юкагиры безбедно жили до середины XVII в. Им и хатангско-ленским тунгусам (8 тыс. человек) вполне хватало богатых угодий тундры и северной тайги на огромном пространстве от Хатанги до Анадыря. Изредка племена испытывали трудности, когда из-за каких-либо естественных причин не приходили к обычным местам большие стада оленей. Внутренние столкновения между' юкагирами были редки. Иногда они враждовали из-за права охоты у оленьих «плавежей» — переправ через реки.
Былая численность диких оленей для этой территории неизвестна, и попыток, ее реконструкции не делалось. По нашим приблизительным расчетам, она была не менее 700—900 тыс. голов. Домашних оленей на этой территории в начале XVII в. было не более 10 тыс., если учесть, что большинство юкагиров были безоленными.
В первой половине XVII в. юкагиров на западе стали понемногу теснить тунгусы, на востоке — коряки, а позднее и чукчи. С юга юкагирские земли стали заселять якуты. В низовья крупных рек проникали русские промышленники, и многие из них оседали там. Большую роль в сокращении численности-юкагиров сыграли эпидемии оспы и других болезней. К концу XVII в. численность юкагиров сократилась почти вдвое, в первой четверти XVIII в. их осталось около 1400—1500 человек, а к концу XIX в. юкагиров сохранилось лишь 500.
Своим традициям юкагиры так и не изменили; они остались охотниками на диких оленей и рыболовами. Оленеводство у них не привилось.
По мнению этнографов, в начале XIX в. на северо-востоке Сибири произошли какие-то резкие климатические изменения, вызвавшие изменение путей миграции диких оленей и, возможно, частичную гибель их стад. В это время сократились и популяции лосей в верховьях Колымы [36]. В эту же пору стала плохо «подходить» и ловиться рыба. В голодные годы юкагиры вымирали. Истощалась главная основа их жизни — стада диких оленей.
По нашему мнению, основной причиной сокращения численности диких оленей и других копытных была деятельность людей. Оленей истребляли неумеренной и беспорядочной охотой все пришельцы — якуты, русские, чукчи. Кроме того, якуты и чукчи стали быстро развивать домашнее оленеводство, входившее в противоречия со стадами диких оленей. Кстати, якуты и чукчи потеснили также тунгусов и коряков.
В отношении причин падения численности диких оленей на северо-востоке верно замечание, сделанное еще В. Иохельсоном [68], который писал, что причинами уменьшения может быть истребление зверя, отступление его в более глухие места от преследования людей, производимых людьми лесных пожаров, натиска враждебного вида или перевеса в борьбе за существование родственного, например чукотского, стада, пришедшего с чукчами с востока.
Занимавшиеся охотой и рыболовством якуты, переселявшиеся на север в начале XVIII в., стали переходить на оленеводство, не бросая охоту и лов рыбы. Однако истребление диких оленей продолжалось. В первой четверти XIX в. население, еще рассчитывавшее на промысел, испытало ряд жестоких голодовок из-за резкого изменения путей миграций диких оленей и сокращения их численности [33]. Такая обстановка дополнительно способствовала развитию оленеводства, дававшего более устойчивый источник жизни. Но и при этом домашнее оленеводство оставалось мелким. В 1857 г. был проведен их первый, видимо, неполный учет, и он дал цифру 14,7 тыс. В 1865 г. оленей насчитали 27,5 тыс., а к 1907 г. их стало 49 тыс.
Чукчи, начавшие энергично развертывать крупнотабунное оленеводство современного типа со второй половины XVIII в., быстро истребили диких оленей на востоке [22, 164]. Они расселялись на запад, но на Колыме были приостановлены якутами, занявшими эти земли и также развивавшими оленеводство.
К концу XIX в. якуты, развивавшие домашнее оленеводство уже в основном не столько транспортного, сколько мясо-шкурного типа, освоили весь тундровый н северотаежный регион Восточной Сибири от Анабара до Колымы. На западе начиная с р. Попигай они соседствовали с недавно сформировавшейся смешанной якутоязычной народностью — долганами, также развивавшими оленеводство, но больше, чем якуты, уделявшими внимание охоте и рыболовству.
Местами, в основном западнее Лены и в тайге, хозяйствовали небольшие труппы эвенков. Юкагирская этнолингвистическая и хозяйственная общность в течение трех столетий практически распалась, и только в бассейне Колымы сохранились два реликтовых островка этого народа общей численностью около 400 человек [36].
Быстрый рост домашнего оленеводства начался после 1907 г. В 1917 г. в Якутии было 120 тыс. домашних оленей, 1940—200 тыс.^ 1960 340 тыс., в 1980 г. — 380 тыс. В настоящее время поголовье домашних оленей стабилизировалось, тенденций к росту не отмечено.
Одновременно с ростом численности домашних оленей деградировали популяции диких. Некогда сплошной ареал разбился на отдельные участки. Исчезло крупнейшее стадо низовьев Колымы, которое так и не восстановилось до сих пор. Сокращение численности шло до середины 50-х годов нынешнего столетия. Объективными данными никто не располагает, но, по нашей приблизительной оценке, в годы минимума обилия общая численность диких
55
оленей в Якутии не превышала 100—150 тыс. голов (тундровых и таежных).
По материалам первых авиаучетов, в 1963—1965 гг. в Якутии было 70—80 тыс. тундровых диких оленей и около 100 тыс. таежных [54]. Численность таежных оленей, по-видимому, была завышена при расчетах в 2 раза.
По сравнению с прошлой численность диких оленей в Якутии сократилась более чем в 10 раз. Следовательно, только в тундрах: Якутии обитало не менее 600—800 тыс. диких оленей, что примерно совпадает с нашими расчетами. По таежным оленям такая реконструкция, по-видимому, неправомочна. Вряд ли в тайге Якутии когда-либо обитало более 0,5 млн. диких оленей.
Конкретные данные о былом распространении диких оленей в период низкой численности следующие [46].
Всегда сохранялся очаг их обитания в дельте Лены. Встречались олени и западнее. Поколки по Анабару и Оленьку упоминаются Г. Майделем для второй половины прошлого столетия как «единственное в то время во всех тундрах Якутии место, где эта охота ведется в больших размерах» [102]. Возможно,, что это были олени, летовавшие в дельте Лены. Позднее большой численности никто не отмечал. В. Ушаков сообщает, что при общем сокращении численности диких оленей в Якутии поколки небольших стад на переправах через протоки дельты Лены с 1927 г. прекратились. Он же указывает, что в 1931—1933 гг. олени концентрировались главным образом в восточной части дельты, переходя Туматскую протоку. На зиму отсюда большая часть оленей уходила на запад, и юго-запад. Из восточной части дельты Лены олени шли зимовать в верховья Омолоя [46].
По побережью моря от Лены до Яны олени встречались, но в незначительном количестве. Большие стада отмечались восточнее: в бассейне Хромы и на левобережье Индигирки. Для середины 30-х годов численность диких оленей оценивалась в тундрах Хромы и Индигирки в 150 тыс. голов [109, ПО]. Зимовки этих оленей были главным образом в Яно-Индигирской тундре на хр. Тас-Хаях-Тах, в верховьях левых притоков Индигирки — Селлягнаха и Уяндины. К югу зимующие олени доходили до широты устья Момы. Восточнее Индигирки, по Алазее и в низовьях Колымы с конца XIX — начала XX вв. диких оленей стало очень мало.
В прошлом Алазейские тундры и низовья Колымы славились как одно из самых богатых дикими оленями мест в Восточной Сибири. В 1820—1824 гг. осенью оленьи стада, мигрирующие через правый приток Колымы — Малый Анюй, растягивались на 50—100 верст [24]. В 1847 г. через Малый Анюй прошло не менее 70 тыс. оленей [7]. Большие плави диких оленей севернее Нижне-колымска с 1850—1860 гг. стали уменьшаться, но еще осенью 1905 г. «олень сильно шел еще по воде с земляной на каменную сторону реки», но уже южнее,, выше Нижнеколымска [19]. В 1929—1930 гг. дикие олени бывали в низовьях Колымы лишь в редкие годы набегов [46]. В таежных районах Якутии численность диких оленей в этот период тоже значительно сократилась, хотя точных данных об этом не сохранилось.
После 1950 г. численность диких оленей в Якутии начала восстанавливаться. Причиной этого была начавшаяся стабилизация поголовья домашних оленей, концентрация оленеводства и промысловооленеводческого населения в отдельных районах и поселках. В связи с резким уменьшением кочевания якутов и эвенков, строительством новых укрупненных поселков многие районы стали меньше посещаться людьми [53, 54].
Материковая тундра. В 60-е годы в Якутских тундрах сформировалось три довольно изолированных стада: булунское (дельта Лены), яно-индигирское и стадо на хр. Улахан-Тас (восточнее Индигирки). Между дельтой Лены и Яной и далее до р. Селлях дикие олени совсем не встречались.
Летовки булунекого стада расположены в дельте Лены. Большая часть стада сосредоточена на возвышенных о-вах Арга-Муора-сис, Дьеппере-сис и Харданг-сис. Здесь в глубоких озерных котловинах самки укрывают в непогоду еще не окрепший молодняк. Наличие хорошо обдуваемых возвышенностей позволяет животным спасаться от кровососущих насекомых и оводов. Острова, расположенные вдалеке от судоходных проток, малодоступны для человека в летнее время и отличаются обильной и пышной травянистой растительностью. Часть булунского стада летом занимает северо-восточные острова дельты к востоку от Туматской протоки, а также острова северного обрамления дельты: Куба, Дунай, Сото-Ары и другие, более мелкие. Зимовки этого стада расположены в основном в бассейне верхнего течения притоков Оленька — Бура и Буолкалаха [46, 144] и на междуречье Лены и Оленька.
Область распространения яно-индигирского стада занимала тундру к западу от дельты Индигирки, ограничиваясь на востоке -бассейном Сыллаха [54]. Вдоль р. Хромы олени отсутствовали, за исключением самого нижнего ее течения.
Наибольшая летняя концентрация оленей этого стада наблюдалась в зоне холмистого и озерного рельефа останцов Приморской равнины в бассейнах среднего и верхнего течений правых притоков Сыллаха — Сюрюктяха и Хонордаха с центром в районе горы Чур-пунья и далее к северу в бассейне верхнего течения Данилкина и Муксунуоха на северо-восток до оз. Солунтах. Восточная граница области повышенной численности оленей проходила в 40—50 км от р. Хромы. Второе место по плотности населения оленей занимала обширная территория, расположенная севернее, примерно по линии г. Муксунуоха-Тас — оз. Солунтах — оз. Усун-Улах-Тубата— устье Хромы. Зимовки яно-индигирского стада располагались в бассейне верхнего течения Чандона [105].
Популяция по хр. Улахан-Тас, названная позднее сундрунской популяцией, обследовалась слабо. По приблизительной оценке, здесь обитало 10 тыс. оленей.
Более поздние исследования В. Б. Кайгасова показали, что популяции достаточно динамичны, хотя и сохраняют известную •стабильность [40, 128]. Булунская популяция расширила свой ареал, численность оленей увеличилась. К 1980 г. популяция летом стала неравномерно, но все же полностью осваивать дельту Лены и выходить на Лено-Оленекское междуречье. Зимовки этого стада стали простираться по междуречью Оленька и Лены до границы Оле-некского и Жиганского р-нов [40]. Численность популяции с 1963 по 1965 г. увеличилась с 20 тыс., по одним данным, до 54 тыс. голов [128], а по другим, — 61 тыс. голов [40]. За первые 15 лет ежегодный фактический прирост стада изменялся от 12 до 5 % ив
57
7. Динамика численности диких северных оленей в Якутии (по Лабутину и др.) [40J
Группировки Годы
1963—1965 1975 1978 1980—1981
Булунская 20,0 49,5 52,6 61,0
Яно-индигирская 49,5 109,0 81,6 55,3
Сундрунская 10,0 21,5 27,6 14,1
Новосибирские о-ва 17,8 .— 2,9 16,8
Всего 97,3 180,0 169,7 147,2
среднем составил 8,5%. В последние годы прирост не превышал 2 % (табл. 7). Это связано с развитием браконьерства, нерациональным промыслом. Здесь имеются напряженные взаимоотношения популяции диких оленей с домашним оленеводством. Соотношение самцов и самок изменилось с 1 : 2,2 в 1963 г. до 1 :3,2 и 1 : 3,7 в 1975—1978 гг.
Яно-индигирская популяция расширила свой ареал. До 1972— 1973 гг. олени этой популяции держались в основном на территории Усть-Янского р-на. К 1982 г. популяция распространилась на восток до Алазеи, а на юг до Момского, Верхоянского, Абый-ского и Среднеколымского р-нов. Ареал популяции увеличился примерно в 10 раз и простирался с севера на юг на 1170 {км и с запада на восток на 1350 км, тогда как |до 1972 г. он занимал площадь соответственно 450X340 км [40]. Однако последующий вывод В. Б. Кайгасова об увеличении численности популяции неверен. Здесь можно говорить только о стремлении популяции к расширению ареала и о том, что природные и социальные условия не создают непреодолимых препятствий для расселения диких оленей. На самом деле яно-индигирская популяция резко снизила свою численность (см. табл. 7). Причиной был нерациональный истребительный промысел. Это убедительно показали многие исследователи [40, 128].
В начале 60-х годов численность яно-индигирской группировки оценивалась в 30 тыс. особей, к 1965 г. она возросла до 50 тыс. В 1975 г. авиаучет показал 109 тыс. Годовой прирост был равен 10 %. Популяция шла к процветанию и вскоре могла бы стать подобной таймырской.
Однако были высказаны опасения в части возможного вреда от размножающихся диких оленей домашнему оленеводству. Начался организованный совхозами непродуманный, экологически необоснованный отстрел диких оленей с применением вертолетов.. Особый вред принес массовый отстрел беременных самок ранней весной, т. е. тогда, когда стельные важенки первыми направляются в места отела и выходят в тундру с мест зимовок (из-под защиты леса). Он привел к разгрому популяции. Существенно, что при избирательном отстреле самок в стаде изменилось и соотношение по-58
лов 1 : 0,9 в пользу самцов. Такая половая структура резко снизила воспроизводительные способности стада.
В 1980—1981 гг. в яно-индигирской популяции стало всего .55,3 тыс. оленей. Она включала четыре слаборазобщенных стада: чондо-хромское — 27,2 тыс., хромо-индигирское— 17,4 тыс., яно-ин-дигирское—10,5 тыс., индигиро-береляхское — 0,2 тыс. голов. По-видимому, такое разобщение популяции также связано с промыслом оленей.
Восточнее Индигирки сформировалась правобережно-индигир-ская, или сундрунская, популяция, основу которой, возможно, составили остатки некогда многочисленного колымского стада или отколовшаяся часть яно-индигирской группировки [40].
Сундрунская популяция, начавшая быстро возрождаться, тоже подверглась неумеренному промыслу с помощью авиации. Численность ее возросла до 27,6 тыс. голов, а за годы массового отстрела с воздуха сократилась почти вдвое — до 16,8 тыс. голов. В 1980— 1981 гг. она была представлена тремя стадами: чукотско-индигир-ским (2,0 тыс), кондаковским (11,0 тыс.), индигиро-алазейским (1,2 тыс.).
Взаимоотношения между дикими домашними оленями в тундрах Якутии находятся в напряженном состоянии. В настоящее время здесь обитает и выпасается около 130 тыс. диких (без оленей с юстровов) и 130 тыс. домашних оленей (в Булунском, Усть-Янском, Аллаиховском, Абыйском р-нах и совхозе «Момский») [40]. Недавно численность диких оленей здесь значительно превышала поголовье домашних оленей.
Популяции диких оленей явно имеют тенденции к расцвету, однако их рост сдерживается непродуманным промысловым отстрелом и браконьерами. Роста поголовья домашних оленей нет. Развитие домашнего оленеводства в основном сдерживается социальными факторами, общими для всего Севера СССР.
Теоретический расчет показывает, что при тех темпах роста, которые определились для популяций к 1975 г. (около 10%), при исключении неразумного истребления диких оленей, общее их поголовье в тундрах Якутии могло бы достигнуть к 1985 г. 350— 400 тыс. голов, а в дальнейшем — 500—600 тыс. При этом только тундровые популяции диких оленей почти вдвое превысили бы все поголовье домашних оленей республики.
Отметим, что расчет В. Б. Кайгасова [40] по оленеемкости, определяемой для упомянутых выше четырех районов и совхоза «Момский» — 169 тыс. голов, по-видимому, неверен. Подобные ошибки уже делались в свое время для Таймыра, когда расчет велся по устаревшим методикам [38].
Конечно, перед домашним оленеводством встают определенные проблемы, связанные с наличием крупных стад диких оленей. Простого рецепта для их решения мы здесь дать не можем. Однако и для экономики тундры, и для решения социальных проблем местных жителей возможность иметь полумиллионное и растущее стадо диких оленей может по-новому поставить проблему социаль-
59
ного и экономического развития северных районов республики, особенно если учесть уже сложившийся опыт соседнего Таймырского а. о.
Новосибирские и другие арктические острова. О том, что Новосибирские о-ва в прошлом изобиловали дикими оленями, говорят многие арктические путешественники [46].
Численность диких оленей в 30-е годы сильно сократилась; они изменили характер миграций, но все еще обитали на всех островах архипелага: Большом и Малом Ляховских, Котельном, Фаддеевском, Новой Сибири, Земле Бунге» Бельковского [147]. Есть упоминание о находке двух старых рогов северного оленя на о. Вилькицкого. В 1902 г. стадо диких оленей в 30 голов было встречено на о. Беннетта [206]. В группе Медвежьих о-вов дикие олени отмечены Ф. Врангелем [24] на о. Крестовском, а О. Свердруп добывал их в 1924 г. на о. Четырехстолбовом.
На Новосибирских о-вах имеются хорошие, хотя и небогатые пастбища, практически нет оводов и кровососущих насекомых и волков. Численность оленей, обитающих в замкнутой экосистеме,, подвержена большим колебаниям. Олени с островов мигрируют на материк и обратно, но не всегда. Иногда миграции прекращаются,, и изолированная популяция проводит на островах весь год.
В 1920—1930 гг. во время переходов через морские проливы новосибирская популяция потеряла много поголовья и почти перестала существовать [169], а затем стала восстанавливаться. В 1965 г. был проведен первый авиаучет, который показал, что численность поголовья составляет 17—18 тыс. [55]. Миграции на материк прекратились.
По состоянию на 1970 г. общая численность диких оленей на архипелаге определялась примерно в 30 тыс. голов [38]. Затем она резко упала и в 1978 г. была равна 2,9 тыс. голов [26]. В апреле 1980 г. оленей на островах было 7,5 тыс. [40]. Значительное увеличение численности объясняется приходом оленей с материка. Миграции эти совершаются до начала подвижки льдов. По другим данным (тоже авиаучет), на Новосибирских о-вах в 1980 г. было почти 17 тыс. диких оленей: на о. Фаддеевском — 12,5 тыс., на о. Котельном — 1,6 тыс., на Новой Сибири — 2,3 тыс. [40]. Большая разница в показателях численности стада в 1978 и 1980 гг. объясняется нерегулярными миграциями животных между материком и островами.
Необходимо изучить динамику численности и экологию островных популяций, обитающих в исключительно интересных условиях замкнутой или частично замкнутой экосистемы. Популяции могут иметь хозяйственное значение: промыслом нужно регулировать состояние популяции, не допуская ее стрессовых состояний, он может быть экспедиционным.
Таежная зона Якутии. Таежные олени Якутии изучены слабо. Наиболее полные материалы на период 1960—1965 гг. были собраны О. В. Егоровым [54]. Дикие олени распространены по всем хребтам, нагорьям и плоскогорьям Якутии. В системе Верхоянского хребта они населяют периферийные отроги, с которых спу-60
скаются на приленскую часть Предверхоянского хребта, достигая в отдельных случаях берегов Лены. Далее к востоку олени обычны на хр. Черского, включая все его отроги и параллельные гряды. Во время авиаучета олени были встречены на Бытантайском плато, откуда они спускаются на периферийные участки Верхоянской и Табалахской впадин. Олени имеются также на Момском хребте, Оймяконском нагорье и Юкагирском и Алазейском плоскогорьях. Обычны они на хребтах Кулар и Полуденный, где могут встречаться с откочевывающими на зиму тундровыми оленями. На юге Якутии дикие олени населяют Алданское и Олекмо-Чарское нагорья, а также северные отроги Станового хребта, где местами бывают многочисленны.
В тайге левобережья Лены дикие олени населяют северную, часть Среднесибирского плоскогорья в бассейнах рек Оленек и Анабар и в верховьях левых притоков Вилюя (Тюнг, Марха, Ыгы-атта, Ахтаранда и др.). Отсюда через правые притоки Вилюя Чону, Улахан, Бутуобию и Малую Бутуобию олени соединяются с популяцией на Лено-Вилюйском междуречье. Здесь они занимают бассейны верхних и средних течений правых притоков Вилюя — Чоны, обеих Бутуобий, Кемпендяя, Тонгуо, Тангнары, Лунхи и др.
На равнинах к востоку от Лены дикие олени встречаются по всей зоне Предверхоянского прогиба. На Лено-Амгинском и Амги-но-Алданском междуречьях на уровне нижнего и среднего течения Амги олени не обнаружены. В верховьях Амги известны — видимо, заходят с Алданского и Олекмо-Чарского нагорий.
В центральных частях Верхоянской и Тобалахской впадин олени постоянно не обитают. В сравнительно неширокой Момской впадине обычны. На территории Колымской и Индигирской низменностей во время авиаучетов обнаружены не были, хотя, по опросным данным, изредка сюда заходят.
Плотность населения диких оленей в тайге невелика. На Лено-Вилюйском и Лено-Олекминском междуречьях она равнялась 4— 6 зверям на 100 км2 угодий; в равнинах и среднегорных районах таежного северо-востока Якутии — 24 зверя на 100 км2. Общая численность, полученная путем широкой экстраполяции, была определена О. В. Егоровым примерно в 100 тыс. голов. По нашему мнению, эти данные завышены. В итоге повторной обработки материалов численность оказалась равной примерно 57 тыс. [128].
В северотаежные районы Якутии в последние годы (1975— 1984) стали заходить на зимовку большие стада мигрирующих диких оленей из Красноярского края (о. Таймыр). Они переходят р. Анабар, Арга-Сала, доходят до Оленека и верховий Вилюя.
Промысловое освоение якутских таежных популяций можно начинать только после основательного изучения их численности.
Север Дальнего Востока. Включает Магаданскую и Камчатскую области. Для обитания северных оленей особенно благоприятны природные условия на Чукотке. Здесь прекрасные тундровые пастбища, изначально очень богатые ягельниками. Первых русских путешественников, посещавших Чукотку, поражали белые, как
6t
снег, холмы, покрытые ягельным ковром. Оленеводство здесь было развито слабо, даже у чукчей и коряков. На большей части Камчатского п-ва коренные жители совсем не знали оленеводства. В XVIII в. общая численность населения всех местных народов крайнего северо-востока Сибири (чукчей, эскимосов, коряков, камчадалов-ительменов и айнов) не превышала 40 тыс. человек, причем большая часть населения жила в южной половине этого края (36].
Магаданская обл. Истребление некогда изобильных на Чукотке .диких оленей и одновременное развитие крупного оленеводства в основном связаны с историческим становлением чукчей и других северо-восточных палеоазиатских народов.
Определенных данных нет, но, по-видимому, в XIV—XVIII вв. диких оленей в пределах современного Чукотского а. о. было значительно больше, чем домашних. Коряки и особенно чукчи уже в XVIII в. были в большей степени оленеводами, чем, например, юкагиры. В XVII в. оленеводство было распро-етранено лишь у незначительной части чукчей [22]. Оно в это время напоминало нганасанский тип хозяйства с транспортным, а не мясным направлением. До середины XVIII в. чукотское хозяйство базировалось на добыче дикого оленя и морском зверобойном промысле, заимствованном у эскимосов. Истребление дикого оленя, высвобождение пастбищ привели к созданию предпосылок для довольно быстрого роста домашнего оленеводстад [164]. Начиная с 1780-х годов идет непрерывное увеличение чукотских стад, и к середине XIX в. большая часть населения чукчей оказывается занятой в сфере оленеводства [22].
Комплексное хозяйство чукчей XVII—XVIII вв. было устроено так, что вокруг каждого большого стада домашних оленей кормилась значительная группа людей, достаточная не только для выпаса оленей, но и для охраны стада от посягательств соседей [36]. Стадо не могло прокормить такой контингент людей, и они вынуждены были охотиться на диких оленей, промышлять морского зверя.
В XVII в. чукчи занимали сравнительно небольшую часть территории нынешнего Чукотского а. о.— чуть большую собственно Чукотского п-ова: от Анадырского лимана до мыса Биллингса на побережье Северного Ледовитого океана. К тому же само побережье океана было заселено не чукчами, а эскимосами. Западнее, включая бассейн Анадыря, обитали юкагиры, с которыми до донца XVII в. чукчи были в мирных отношениях. Южнее жили коряки. Отдельная изолированная группа чукчей жила далеко на западе, в тундрах между Колымой и Алазеей.
Ко времени прихода русских оленных материковых чукчей было совсем немного — около 500 трудоспособных мужчин (всего 2000 человек). Береговых чукчей, занимавшихся в основном промыслом морского зверя, было соответственно 1000 и 4000 человек.
Чукчи были хорошо организованы, очень активны. До второй половины XVII в. они энергично воевали с эскимосами, но затем объединились с ними и в значительной мере ассимилировали их. Большая подвижность чукотских оленных военных отрядов, твердая дисциплина, отработанные способы закалки и тренировки юношей, подготовки воинов способствовали успеху чукчей. Вскоре после появления русских они стали активно нападать на «объясаченных» юкагиров и коряков. Активное сопротивление оказывали и отрядам русских служилых людей. Сопротивление юкагиров было быстро сломлено. Более жесткие военные столкновения были с коряками. Главной военной добычей при столкновении с коряками были домашние олени. Только с 1725 по 1773 г. чукчи совершили более 50 походов против коряков, у которых отбили почти 240 тыс. оленей. Поражениям коряков и юкагиров способствовало и то, что эти народы очень сильно пострадали от неоднократных эпидемий, в основном оспы. Чукчи же, обитавшие изолированно и не шедшие на тесные контакты с пришлым населением, практически не знали эпидемий.
62
Военная активность чукчей распространялась вплоть до Аляски. Вместе с азиатскими эскимосами они в XVIII в. совершали опустошительные набеги на американских эскимосов, а иногда вели с ними обменный торг. Чукчи, особенно более богатые оленные, зачастую брали в жены «пленных американок» [36].
В целом примерно за столетие чукчи разгромили и потеснили всех соседей,, особенно коряков. В конце XVIII в. численность кочевых оленных чукчей стала больше, чем береговых: соответственно 5 тыс. и 4 тыс. человек. К середине XIX в. они стали подкочевывать к Омолону и низовьям Колымы, а на юге вышли к Пенжине. Мирным путем чукчи установили контакты с русскими. К концу XIX в. их численность достигла 10 тыс. человек. К этому времени начиная со второй половины XVIII в., т. е. за срок немногим более 100 лет, чукчи полностью освоили крупное табунное оленеводство, которое приобрело у них черты товарной отрасли. Оленину стали вывозить даже на Аляску в связи с открытием там золотых приисков [36]. К этому времени были практически полностью подавлены популяции диких оленей. Домашнее оленеводство освоило, по существу, все подходящие угодья Чукотки.
Процесс формирования крупного оленеводства завершился в самом конце XIX в. и начале нынешнего века. И. В. Друри [46] писал, что если в 90-х годах прошлого столетия отмечалось обилие дикого оленя, то уже к 1926 г. налицо убыль дикого оленя, хотя и сообщалось, что в Чукотско-Анадырском районе имеется домашних оленей до 1,5 млн. и диких до 50 тыс. В 1981 г. в Магаданской обл., в основном на Чукотке, было 735 тыс. домашних оленей.
В XVIII и первой половине XIX столетия были известны гигантские стада диких оленей по рекам Анюй, Омолон, Анадырь, в нижнем течении Колымы. Имеется указание [19], что на Колыме большие плави стали уменьшаться с 1850—1860 гг.
В начале XX в. диких оленей еще встречали в небольшом количестве в бассейне Анадыря, близ устьев рек Майн и Белой [46]. В 1930—1931 гг. дикие олени еще имелись по левобережью нижнего течения Омолона. И. В. Друри [46] подчеркивает, что если дикие олени и сохранились восточнее Омолона, то лишь в виде мелких изолированных групп в районе устья Майна и на Анадырском хребте. Это позволило ему считать Чукотку практически свободной от диких оленей и провести восточную границу их обитания от низовьев Колымы прямо на юг и далее до Гижигинского залива. Такой же позиции на 50-е годы придерживался и В. Г. Гептнер [29].
Однако впоследствии выяснилось, что дикие олени на Чукотке сохранились в самых глубинных районах, слабо затронутых оленеводческим освоением.
Современное состояние популяций диких оленей Чукотки изучено Н. К. Железновым [56]. Имеются три очага обитания. Ос-новной —Центр а ль но-Чукотский тундровый в районе оз. Эльгыгытгын. На востоке его ограничивает хр. Пекульней; на северо-востоке — Осиновские горы, верховья Пегтымели и Пиль-хинские озера; на севере территории района оз. Эльгыгытгын, верхнего течения рек Юрумкувеем и Большой Осиновой. С запада граница идет между Анюйским хребтом, Иллирнийским кряжем и Анадырским плоскогорьем. Южной границей служит Гальмыгыр-гыгский проход. Во время кочевок популяция смещается к юго-востоку до устья Афоньки. Северная граница выходит за пределы Чаунской низменности и местами достигает океана в районе губы Нольда. Численность стада 6—7 тыс. голов, обитает оно по пологим склонам гор и в низкогорном мелкосопочнике на высотах до 700 м над ур. м. Здесь господствует гольцовая растительность и гнпоарктическая тундра. В межгорных долинах, где тоже пасутся Дикие олени, преобладают ерниковые сообщества. В целом дикие
63
олени держатся в горах выше, чем домашние, занимая свободную экологическую нишу.
Второй небольшой майнский лесотундровый очаг (около 500 голов) размещается в междуречье р. Мамолины, Орловки, Малого Майна по обоим берегам Анадыря от устья Майна вниз до р. Поперечный Алган.
Третий очаг — омолоно-анюйский, тоже лесотундровый и небольшой (численность неизвестна), расположен в основном по долине Омолона на отрезке между Малой и Большой Акуланджой и по их притокам.
В Центрально-Чукотском очаге средняя плотность населения оленей — 70 зверей на 100 км2. В местах отдыха олени собираются в большие стада с плотностью населения до 400 голов на 100 км2. В майнском стаде плотность небольшая — 2—3,5 зверя на 100 км2.
В остальной части Магаданской обл. (к югу от Омолона) обитают лесные северные олени. Они водятся не всюду, численность их невелика, популяция очень слабо изучена. Обитают они вплоть до южных границ области. Здесь, в пределах Челомджинского участка Магаданского заповедника, нами в 1983 г. были отмечены небольшие (по несколько десятков), но постоянно обитающие стада диких оленей.
Домашнее оленеводство в западней и южной частях Магаданской обл., населенной еще в начале XX в. тунгусами-охотниками и малооленными эвенами (ламутами), всегда было развито слабо. Восточные эвены отличались относительно крупным оленеводством, возникшим у них под влиянием контактов с коряками и чукчами. Общая численность эвенов-оленеводов в XVII в. определялась в 3,6 тыс. человек [210], а в конце XIX в. их было уже 9,5 тыс. [137]. К этому времени эвены, которые в XVII в. не жили на Охотском побережье восточнее Тауя, продвинулись на восток, вытеснив коряков до Гижиги и Пен-жины, и заселили Западную Камчатку. Оленеводство их продолжало укрупняться. В XIX в. в среднем на хозяйство приходилось 120—200 голов. В конце века отдельные хозяйства владели стадами из тысяч голов (до 15—18 тыс.).
Примерно такая же картина наблюдалась у колымско-омолонских эвенов. В этот период расцвета домашнего оленеводства диких оленей здесь выбили почти полностью.
В 1981 г. во всей Магаданской обл., за исключением Чукотского а. о., насчитывалось 170 тыс. домашних оленей. Почти все оленеводство сосредоточено в северной и восточной частях области. На юге и западе Магаданской обл. оленеводство у немногочисленных эвенов и эвенков стало мелким, распадающимся. Его существование практически не мешает восстановлению популяций диких оленей в таежной зоне.
Общая численность диких оленей в этом пограничном с Хабаровским краем регионе (бассейн Челомджи и Кавы — притоков Тауя) —несколько сотен голов. Летом олени держатся небольшими табунками на болотах-марях. К зиме звери кочуют ближе к морю. Там они пасутся на сопках с песчаным грунтом, богатых ягельниками. На мигрирующих постоянными путями оленей здесь еще недавно успешно охотились на переправах через реки.
Камчатская обл. Ареал дикого северного оленя некогда охва
64
тывал всю территорию области. Однако в целом условия обитания для диких оленей здесь значительно менее благоприятны, чем на Чукотке. Большая часть п-ва занята лесами из каменной березы с хорошо развитым разнотравьем. Камчатка славится особенным высокоснежьем. Хороших зимних пастбищ здесь мало. На севере области, на территории Корякского а. о., условия обитания оленей лучше. В связи с этим на самом полуострове никогда не было массы диких оленей. Большие стада встречались лишь на зимовках в высокогорье. Таких огромных скоплений, какие были на Анадыре, Анюе, Колыме, на Камчатке никто не отмечал. Поэтому первые исследователи полуострова С. П. Крашенинников в Г. В. Стеллер очень скупо пишут о диких оленях.
На севере Камчатки, где жили коряки, издавна занимавшиеся оленеводством, диких оленей было немного уже в XVIII—XIX вв., т. е. тогда, когда оленеводство у коряков стало достаточно развитым. К этому же времени коряков сильно потеснили чукчи с северо-востока и эвены с юго-запада.
В центральной и южной частях полуострова жили ительмены-камчадалы. Их численность ко времени прихода русских была довольно велика — около 15 тыс. [44]. Ительмены совсем не разводили оленей, жили рыболовством, дополняемым морским зверобойным промыслом и сухопутной охотой. Единственным видом домашних животных у них была собака. К приходу русских ительмены еще пользовались каменными и костяными орудиями. С. П. Крашенинников [93] описал у них тесла из яшмы, ножи, стрелы и копья из горного хрусталя, иглы из соболиных когтей. По существу, на Камчатке в начале XVIII в. еще господствовал пережиточный энеолит [36].
Ительмены жили в основном по берегам рек и лишь иногда поднимались в горы, чтобы добыть оленей. Поэтому дикие олени тогда в большом числе обитали на всем Срединном и Восточном хребтах [42]. Конфликтной ситуации, угрожающей популяциям диких оленей, при этом не возникало.
Оленеводство пришло на Камчатку с эвенами (ламутами). В первой половине XIX в. эвены, ранее кочевавшие на Охотском побережье, вытесняя коряков, переселились на Гижигу, Пенжину и другие места южнее Анадыря и на Камчатку. Поселения ламутов появились на среднем Анадыре у оз. Красное и на р. Апуке (Ачай-Ваям). На западной Камчатке, более удобной для оленеводства, к середине XIX в. эвены-оленеводы стали простирать свои переходы до Большерецка в южной части полуострова [41]. Оленеводы быстро осваивали пустовавшие ранее пастбища и способствовали быстрому уменьшению числа диких оленей. Эвены не только охотились на диких оленей, но й просто уничтожали „их, поскольку они осложняли выпас домашних стад. Истреблению диких оленей способствовал также быстро развивающийся соболиный промысел. За соболем проникали в самые отдаленные хребты, где также велся отстрел диких оленей. В итоге к концу XIX — началу XX вв. сплошной ареал дикого оленя на Камчатке был раздроблен, во многих местах дикие олени исчезли совсем. Сохранились лишь их отдельные очаги обитания.
На севере Камчатской обл., в Пенжинском р-не, в конце прошлого столетия дикие олени сохранились на п-ве Тайгонос, по р. Авекавой и, вероятно, на Парапольском долу, где в 1933—1935 гг. отмечалось появление небольших групп животных [38].
Значительно больше диких оленей сохранилось на самом п-ве Камчатка. По данным статистики, в 1892—1896 гг. на полуострове ежегодно добывали 600—1000 диких оленей, но добыча из года в год уменьшалась. В то время дикие олени еще встречались в окрестностях Петропавловска и соседних с ним сел: южнее Авачинской бухты, пробив о. Старичкова, на западном берегу, недалеко рт Коловского острожка и Тигиля, в период гона у р. Миточи, на пути их миграции от моря к хребтам [38].
Участники Камчатской экспедиции в 1908—1909 гг. встречали диких оленей вблизи с. Паратунка и Начикинского озера, а оленьи тропы — вблизи с. На-
3 Зак. 1308
65
чики и по р. Плотниковой; добывали их на р. Налычевой и на хр. Кумроч. В те времена олени совершали миграции между Срединным и Валагинским хребтами, по Ганальской тундре, где понемногу появлялись и много лет спустя—до 1940 г.
По данным переписи 1926—1927 гг., на территории современной Камчатской обл. было за год добыто 694 диких оленя. К этому времени поголовье домашних оленей достигло максимума и насчитывало 257 тыс. голов. Позже оно уменьшалось: в 1945 г. — 196,2 тыс., 1950— 193,5 тыс., 1957— 120,4 тыс., 1961 — 158,8 тыс., 1969— 175,6 тыс., в 1981 г. — 177,8 тыс. Тенденций к увеличению численности домашних оленей нет. Почти все поголовье по-прежнему сосредоточено в Корякском а. о., главным образом за пределами самого полуострова (более 120 тыс.).
В период 1941—1955 гг. основное поголовье диких оленей на полуострове сохранилось в трех очагах [38]: 1) 2,5—3 тыс. оленей обитали на юге, в хребтовых частях Болыперецкого и Елизовского р-нов; 2) не менее 3 тыс. — в Кроноцком заповеднике и на Жупа-новских долах (Елизовский и Усть-Камчатский р-ны), по другим данным в этот период численность диких оленей в Кроноцком заповеднике была 10 тыс. голов [1]; 3) до 3—4 тыс. диких оленей держалось по р. Озерной в Карагинском и Усть-Камчатском р-нах.
Отдельные группы диких оленей, среди которых могли быть и одичавшие, наблюдались на Парапольском долу и в Чуванских горах (крайний север Пенжинского р-на). В Олюторском р-не, восточнее р. Вывенки, диких оленей не было [12, 150].
До конца 50-х годов охота на диких оленей в Камчатской обл. была разрешена свободно и ограничивалась только сроками: с 1 сентября до 1 марта. В этот период можно было получить материалы для оценки численности анкетным путем. С конца 60-х годов для учета диких оленей стала применяться авиация.
Обстоятельная характеристика размещения и численности диких оленей на Камчатке была сделана для начала 70-х г. А. А. Вершининым с соавторами [38]. В это время поголовье диких оленей в области оценивалось в 10 тыс. голов. Животные обитали в пяти основных очагах. В связи с уменьшением числа домашних оленей и слабым (до 60-х годов) развитием промыслового хозяйства численность диких оленей, по-видимому, начала восстанавливаться. К сожалению, эта тенденция не получила развития, и вскоре численность диких оленей сократилась.
1. Южный очаг. Олени обитали от оз. Курильского до истоков Паратунки, по склонам хр. Оломенского, Толмачевского, Севана; по горным тундрам в истоках Правой и Левой Ходуток. Летом олени выходят к тихоокеанскому побережью. В 1950—1959 гг. в районе оз. Толмачева насчитывалось 2,5—3 тыс. оленей. Большие стада видели у Гуленских хребтов и сопки Желтовской. Численность оленей за последние 30 лет здесь была более или менее постоянной.
В 1968—1969 гг. в этом районе с самолета было замечено 400 диких оленей. По опросным данным, здесь водилось 1500—1800 оле
66
ней. Около 700 оленей видели на побережье Охотского моря; в ту зиму они паслись на приморских тундрах, покинув хребет из-за чрезвычайно глубокого снега. Авиаучет в начале 1970 г. на большой площади у оз. Толмачева обнаружил стадо в 1000 с лишним голов, в котором преобладали важенки.
2. Кроноцко-жупановский очаг. До недавнего времени был крупнейшим на Камчатке. Ю. В. Аверин [1] видел в заповеднике стада по 400, 1000, 1500 и даже 2000 голов. Основное поголовье зимовало к северо-востоку от оз. Кроноцкого до истоков р. Сторож, на долах у Толбачинского вулкана и на Ипуп неком (Щапинском) долу, где зимой 1957/58 г. отмечали скопление оленей в несколько тысяч зверей. Вторая большая зимовка была в долах Восточного (Валагинского) хребта и по р. Жупановой. Она простиралась до верховий рек Авачи и Налычевой. Здесь встречали стада по 200—300 оленей. Во время второй мировой войны колхозам Мильковского р-на разрешалось добывать на Жупановских долах ежегодно по 100—150 оленей. Добывали всегда меньше.
За последние десятилетия оленеводы Быстринского р-на освоили новые пастбища в истоках рек Камчатки и Большой Быстрой, в долине Навычи и по склонам Валагинского хребта. Большое стадо стали выпасать в Толбачинских долах. Это вызвало перемещение диких оленей, а возможно, и сокращение их численности. Имеющиеся данные противоречивы. По данным охотустройства 1968 г., на Жупановских долах зимовало 800—1000 оленей. Авиаучетом 1970 г. здесь были обнаружены только мелкие группки по 10— 15 голов. Однако, по другим сведениям, в январе 1970 г. около 3 тыс. диких оленей прошли близ сел Макарки и Лазо, южнее сопки Толбачик. Оленей в этом очаге стало меньше, чем в 40-х г., — около 2000 [38]. Это следствие давления домашнего оленеводства, отстрела диких оленей пастухами и геологами.
3. Озерновско-Воямпольский очаг. Его территория простирается от вулкана Шивелуч до р. Уки и несколько севернее до р. Ламутской. За ней к северу пасутся совхозные стада оленей, и дикие туда не идут. Дикие олени совершают регулярные миграции от Срединного хребта к морю и обратно. Они идут по долинам р. Еловки, Озерной, Уки и Начики. Летом олени собираются на высоком п-ве Озерном и в меньшем количестве — у горы Оленьей на севере Камчатского мыса. Зимуют они на западном склоне Срединного хребта. На восточных его склонах они зимовать не могут из-за глубокого снега, покров которого достигает здесь высоты 3— 5 м. На п-ве Озерный тоже выпадает много снега, и зимовать там остается немного оленей. В 40—50-х годах вблизи сел Верхне-Озерного и Уки поздней осенью ежегодно проходило табунками по несколько десятков голов более 500 оленей, а добывали их около 100. Во всем очаге в эти годы насчитывалось около 3 тыс. оленей. К 1951 г. ягельники севернее р. Озерной повсюду были сильно выбиты стадами диких оленей, пасшихся здесь весной и осенью. На зимовках в верховьях р. Воямполки Матерой (в горах Вектан) в 1968—1969 гг. было учтено с самолета около 2 тыс. оленей, а
3*
67
всего в очаге их насчитывалось 4—5 тыс. При этом еще около 2300 оленей было учтено с. самолета южнее р. Озерной, между г. Шивелуч и истоками Еловки.
В центральной части Срединного хребта паслось основное поголовье домашних оленей Быстринского национального (эвенского) района. Дикие олени держались здесь только по окраинам пастбищ домашних стад. В марте 1945 г. табунок «дикарей» встречали близ озерного истока р. Камчатки, над падью Яковской. В 1953 г. табун видели в среднем течении Напаны. В 1948— 1950 гг. из Олюторского р-на в Соболевский перегоняли в совхоз «Соболевский» около 3000 домашних оленей. Много животных при этом было растеряно и, возможно, примкнуло к диким, которые стали чаще встречаться в этом районе. В 1969 г. в верховьях Ких-чика было учтено около 150 диких оленей, отмечено их присутствие близ р. Ичи.
4. Очаг на Парапольском долу. В 1952—1954 гг. дикие и одичавшие олени встречались здесь отдельными группами. На Парапольском долу по рекам Кусол и Таловка, а также по склонам Ветвейского хребта насчитывали 2,5 тыс. диких и оддчавших оленей [12].
5. Очаг севернее р. Пенжины. В 1956—1957 гг. охотниками села Аянки был известен всего один табун диких оленей, насчитывавший 50 голов и обитавший в Чуванских горах на границе с Анадырским бассейном. В 1970 г. при авиаучете лосей в верховьях р. Пенжины, по ее притокам и в. хребтах, окружающих бассейн, было обнаружено три диких стада с общим поголовьем около 400 оленей. В стадах, видимо, было много одичавших оленей. Не менее 7 % имели признаки домашних (пестрая окраска, небольшой рост).
Оленей, обитавших севернее р. Пенжины и по р. Черной, вероятно, надо отнести к большому очагу диких оленей, обнаруженному между Омолоном и Верхним Анадырем [129].
В северных районах области на Парапольском долу и у р. Пенжины поголовье диких и одичавших оленей в 50—60-е годы заметно увеличилось [38]. Этому способствовал переход кочевого населения к оседлому образу жизни, концентрация населения и оленеводства, прекращение выпаса небольших частных стад, принадлежавших кочевникам, а также уменьшение отстрела.
Общая численность диких оленей на самом п-ве Камчатка в 1950—1970 гг. держалась приблизительно на одном уровне. В Озер-но-Воямпольском очаге поголовье, вероятно, увеличивалось. Вызывало опасение состояние зимовок в Кроноцко-Жупановском очаге в связи с усилением выпаса домашних стад на Толбачинских долах [38]. Нарушение этих зимовок угрожает поголовью, обитающему в Кроноцком заповеднике.
До 1970 г. плановый промысел диких оленей не был развит. В период 1965—1970 гг. при лимите 2700 голов госпромхозами было отстреляно только 1705 зверей (по 100—140 за год). После 1970 г. отстрел значительно интенсифицировали, хотя с учетом бра
68
коньерской добычи отстрел уже был близок к биологически допустимому [38].
Госпромхозы стали применять при отстреле вертолеты, велся он в позднезимнее время. Вертолеты и охотники разгоняли стада, дробили их, вынуждали животных в период глубокоснежья держаться в местах с острым дефицитом корма. Выяснилось, что при такой охоте теряется от 10 до 30 % подранков к числу отстрелянных животных.
В результате промыслового истребления произошло резкое снижение численности. Практически была истреблена группа оленей, зимовавшая в верховьях рек Авачи и Жупановой [39]. Общая численность с 10 тыс. (возможно, с 12—15 тыс.) снизилась в 1973 г. до 7 тыс., 1978 — 5 тыс., а в 1982 г., по-видимому, уже не превышала 3,5 тыс. [40]. Однако, по данным Главохоты РСФСР, диких оленей на Камчатке в 1981 г. было 7,3 тыс., а в 1984 г. — 4,5 тыс.
Необходимо реализовать экологически обоснованную программу восстановления численности диких оленей на Камчатке. Предпосылки для этого есть, так как многие регионы области сейчас свободны от домашнего оленеводства. На о. Карагинском в начале текущего столетия пасли до 4000 оленей, и пастбища там были сильно стравлены [214]. В 50-х годах там паслось около 1300 оленей.
ЮГ ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА
Сюда относятся Хабаровский и Приморский края, Амурская и Сахалинская области.
Некогда почти весь юг Дальнего Востока, за исключением самых южных его частей, был заселен таежными дикими северными оленями. Оленей было много, но никогда они не были так обычны, как в тундрах Севера. Восстановленная южная граница ареала вида шла по Амуру [29]. Область его обитания охватывала в Китае северные части Большого Хингана и, по-видимому, Ильхури-Алиня. В конце прошлого столетия северных оленей в Хингане уже не было.
В Сихотэ-Алине олени обитали на юг до 47° с. ш. Далее граница резко поворачивала на север и выходила к Татарскому проливу у Советской гавани. К настоящему времени эта граница местами отступила к северу.
Крупного оленеводства в регионе не было. Оленеводством здесь занимались и занимаются сейчас только эвенки и ороки. Другие коренные жители Приамурья, Приморья и Сахалина (нивхи, нанайцы, ульчи, негидальцы, орочи, удэгейцы) никогда оленей не имели. Они селились в основном по берегам водоемов, занимаясь рыболовством и охотой.
Современную южную границу обитания северного оленя можно провести условно, так как край ареала расчленен на отдельные, часто «пульсирующие» очаги [39]. Изолированно от основного ареала звери обитают в горных тундрах Сихотэ-Алиня, Чаятына,
69
Омельдинского и Баджальского хребтов (Хабаровский край). В Амурской обл. подобные изоляты встречаются в бассейнах Се-лемджи и Норы.
Южная граница идет от Сахалинского залива через болотистые низменности озерных систем Орель и Чля, огибает оз. Удыль с запада и по р. Лимури выходит к верховьям Эвура и южному берегу Чукчагирского озера. Здесь она огибает мари оз. Эворон с запада и через верховья рек Горина, Кура и Урми спускается в бассейн Бурей, который пересекает по верхним течениям ее притоков (Гуджала, Сутыня, Адникана, Дубликона, среднему течению Туюна и Верхнего Мельгина). Далее она уходит в бассейн верхнего течения Се-лемджи, Норы, Зеи, затем на север до предгорий Станового хребта, вдоль которых поворачивает на запад— к границе Забайкалья, захватывая верховья Гилюя и Нюкжи [39].
Хабаровский край. Материалы по современному распространению и численности оленей обобщены Б. С. Мерзляковым (1975) и Ю. М. Дунишенко (1983). В крае дикий олень распространен там, где преобладают северные высокогорные ландшафты и болота. Южная граница ареала охватывает северную часть Верхнебуреин-ского р-на (Буреинский и Баджальский хребты), пересекает верховья рек Кура и Урми, идет далее по Сихотэ-Алиню до верховий р. Хунгари, после чего резко поворачивает на юг, охватывая бассейны Тумнина и Копии в их верхнем течении в Советско-Гав энском р-не. В отдельные годы, по сообщениям охотников, олени встречаются на осевой линии Сихотэ-Алиня в районе водораздела рек Анюй и Хор. Ареал включает 10 административных районов края: Верхнебуреинский, Хабаровский, Комсомольский, Советско-Гаванский, Ульчский, Николаевский, им. Полины Осипенко, Ту-гуро-Чумиканский, Аяно-Майскнй, Охотский.
В Верхнебуреинском р-не дикие олени наиболее многочисленны в бассейнах Левой Бурей, Акпшмы, Верхнего Мельгина, Туюна, Большого Ерика и Аякита. Общая численность в период 1960— 1970 гг. — до 2000 [38]; по более поздним данным— 1400—1700 голов [40].
В Хабаровском и Комсомольском р-нах диких оленей немного; они встречаются на отдаленных северных и северо-восточных участках. Данные последней оценки для Комсомольского р-на: 250— 280 голов.
В Советско-Гаванском р-не в 60-е годы оленей было немного — около 200 голов. Больше всего их встречалось в среднем течении Чичимара, по ключам Ветвистый и Утуни, в междуречье рек Гуль-масы и Аты и по реке Ани, где звери держались табунками по 5— 8 голов. В устье Джаглы было встречено стадо численностью около 30 голов.
Численность диких оленей в этом районе за 15 лет (1965—1980) резко увеличилась — почти в 12 раз: с 200 до 1830—2450 [40]. Ареал популяции расширяется, плотность населения — 23—32 головы на 100 км2, по сравнению с 2,5 головы на 100 км2 в 1965 г. Олени здесь концентрируются по старым горельникам в верховьях
70
оек Тумнин, Чичимар. По осевому хребту Сихотэ-Алиня дикие олени проникли в верховья Копни. К сожалению, дикие олени здесь не изучены.
На территории Ульчского р-на дикие олени распространены по всем горным угодьям. Встречаются табуны по 12—18, иногда до 30 голов. Примерное число зверей в 60-е годы — 800—1000 [38], а по более поздним данным — 850—970 [40].
В Николаевском р-не, по данным учетов 1962 г., было 500 диких оленей [38]. В р-не им. Полины Осипенко дикие олени встречаются в горных участках, наиболее часто в бассейнах рек Омала, Нимелен, Керби. Ориентировочная численность, по данным учета 1968 г., около 40 голов, а по последним сведениям — 830—960 [40].
На территории Тугуро-Чумиканского р-на дикие северные олени распространены широко, но в прибрежной части в 60-е годы их не было. Общая численность, по данным за 1959 г., — 2200 голов, а по последним сведениям — 2240—2650.
Для Аяно-Майского и Охотского р-нов определенных сведений не было, но в 60-е годы здесь было около 4000 зверей [38]. Впоследствии численность увеличилась примерно вдвое и была определена для Охотского р-на в 3600—4270 голов, для Аяно-Майского — в 3130—3700 голов.
По оценке на 60-е годы, общая численность диких оленей в крае оценивалась в 10—11 тыс. голов [38]. По данным Главохоты РСФСР за 1981—1983 гг., численность по краю достигает 14,5— 17,5 тыс. голов. В 1984 г., по данным Главохоты РСФСР, в крае было 12,2 тыс. диких оленей.
Есть данные, дополнительно свидетельствующие о некотором росте численности диких оленей в крае. На Охотском побережье севернее 56° с. ш. до 1968 г. обитало около 4 тыс. оленей, а в 1971 г. только на половине этой территории (Аяно-Майский р-н) было учтено 8,5—9 тыс. оленей [39]. По данным авиаучета 1975—1976 гг., численность диких оленей увеличилась в угодьях междуречий Ни-мелена, Тугура, Усолинга и в бассейне Бурей (р-ны им. Полины Осипенко, Тугуро-Чумиканский, Верхнебуреинский), где средняя плотность населения оленей возросла по сравнению с 1968 г. с 3 до 10 зверей на 100 км2 [39].
Как видно, численность оленей в крае увеличивается. Это связано в основном с деградацией таежного оленеводства эвенков. Во всяком случае, число домашних оленей не растет, а снижается. В 1969 г. здесь было 60 тыс. домашних оленей, а в 1980—1981 гг. их стало 48 50 тыс. Домашним оленеводством в крае занимаются только эвенки, которых около 3000 человек. Численность остальных малых народностей, занимающихся рыболовством и охотой, около 11 тыс. человек. Рост численности диких оленей в крае в настоящее время сдерживается браконьерством и неоправданным промысловым отстрелом.
Амурская и Сахалинская области и Приморский край. В Приморском крае дикие северные олени встречаются в очень небольшом количестве в Сихотэ-Алине — по границе с Хабаровским кра
71
ем и Сихотэ-Алинским государственным заповедником. Домашнего оленеводства нет.
Дикие олени Амурской обл. почти не изучены. Известно, что они обитают в трех северных районах: Джелтулакском (800 зверей), Зейском (600) и Селемджинском (800), всего около 2200 голов. Основные участки обитания располагаются в следующих хребтах и их отрогах: Становом, Джагды, Джугдыре, Саламджинском, Ям-Алинь, Эзоп, Туран. Южная граница ареала изучена плохо. По данным Главохоты РСФСР, в 1977 г. в Амурской обл. было 8 тыс. диких северных оленей, а в 1984 г.—2,4 тыс. Эти данные нуждаются в уточнении, так как учет численности диких оленей налажен плохо. В северных районах Амурской обл. имеет распространение некрупное домашнее оленеводство эвенков, которых 1300 человек. Поголовье домашних оленей пока стабильно и удерживается на уровне 15 тыс. голов. Такое оленеводство не может сдерживать роста численности диких оленей.
Остров Сахалин населяет очень крупная форма дикого северного оленя охотского подвида. Возможно, что это наиболее крупная его форма [38].
В прошлом веке дикие олени обитали на всей территории Сахалина, проникая до южных п-ов Крильонского и Тенино-Анивско-го [126]. Из древних жителей острова айны (теперь исчезнувшие) и нивхи (в 1981 г.—1160 человек) домашних оленей никогда не держали и в основном жили рыболовством. Небольшое оленеводство на Сахалине издавна вели ороки — народ тунгусского происхождения. Они кочевали с оленями по центральным хребтам, а летом жили на восточном побережье, выходили к р. Тымь. С 1860 г. на Сахалине появились эвенки (тоже имевшие оленей)—переселенцы с Охотского побережья [137].
Ороков и эвенков на острове всегда было немного, а впоследствии их численность еще сократилась. В 1981 г. на Сахалине жило всего 149 эвенков и ороков. Еще 20—30 лет назад они имели хотя и некрупное, но достаточно полноценное (как отрасль хозяйства) оленеводство. В период 1960—1975 гг. у сахалинских ороков и эвенков насчитывалось до 13—15 тыс. домашних оленей. Затем оленеводство стало распадаться: в 1980 г. домашних оленей на Сахалине было уже только 4 тыс., а в 1982 г.—3,4 тыс.
В период наибольшего развития оленеводства на острове — в конце XIX и первой половине XX вв.— дикие олени были истреблены и вытеснены из тех, главным образом северных и горно-таежных, районов, где кочевали ороки и эвенки., В XX в. дикие олени были вытеснены из маревых ландшафтов юга Сахалина. Дикие олени на юге острова исчезли в 20—30-х годах. Причина исчезновения — интенсивная деятельность человека и гибель лесов [38].
В 1970 г. дикие олени обитали на Сахалине почти повсеместно, за исключением южной части острова — до 48° с. ш. В летний период они предпочитали продуваемые ветром склоны гор или держались вблизи морского побережья. Встречаются они также и в горных тундрах. Зимой, когда в горах выпадает гл|убокий снег,
72
олени концентрируются на сравнительно небольшой площади равнинной лесотундры в Охинском, Ногликском, Александровском, Тымовском и Поронайском р-нах [38].
Прежняя численность диких оленей на острове неизвестна. По мнению одних авторов, их было много [29], а другие определяют ее не более чем в 10 тыс. голов [38].
Мы считаем, что если на острове безбедно, не заполняя экологической ниши, жило 15—20 тыс. домашних оленей, то, очевидно в период «до домашнего оленеводства» здесь могло обитать не менее нескольких десятков тысяч диких оленей.
Официальные источники Главохоты РСФСР на период 60-х годов определяли численность диких оленей на Сахалине примерно в 5 тыс. голов, 70-х годов — около 3 тыс., 1982 г.—4,4 тыс., 1984 г.— 5 тыс. голов.
В 60-е годы, по данным В. А. Звездкина [38], диких оленей Сахалина стали интенсивно промышлять, особенно в местах концентрации зверей на зимовке в ландшафтах равнинной лесотундры. В результате численность стала быстро сокращаться.
В настоящее время численность диких оленей на острове достоверно не определена. Остатки диких оленей во многих местах смешались с одичавшими домашними оленями, так как многие стада из-за отсутствия оленеводов были распущены. Есть основания полагать, что в чистом виде дикой формы на Сахалине уже не осталось [83, 84]. В настоящее время, когда на Сахалине уже почти нет оленеводства, настала пора разработать и реализовать экологическую программу восстановления островной популяции диких северных оленей.
ГОРНЫЕ ОБЛАСТИ ЮГА СИБИРИ,
ПРИБАЙКАЛЬЕ И ЗАБАЙКАЛЬЕ
К этому региону отнесены Алтай, Тува, южная горная часть Красноярского края, Иркутская обл., Бурятия, Читинская обл. В физико-географическом отношении это Алтае-Саянская горная система, горы Прибайкалья и Забайкалья, включая Яблоновый хребет. Несколько особняком стоят низкогорные и даже равнинные таежные ландшафты севера Иркутской обл. по верхнему течению Ангары, Лены и Нижней Тунгуски. Дикие северные олени обитают в регионе (за исключением тайги севера Иркутской обл.) в высокогорьях. Это горно-таежная форма лесного северного оленя.
Некогда, еще в XVIII—XIX вв., диких оленей здесь было боль-и распространены они были шире: южный горно-таежный ареал смыкался на севере со сплошной областью распространения диких оленей в зональной тайге. В первой половине XX в. он стал островным, отделился от основного ареала вида. Численность диких оленей всюду значительно сократилась. Выделяется ряд крупных и мелких группировок диких оленей, которые не контактируют между собой. В связи с этим особое значение приобретает охрана этих островных, находящихся под угрозой исчезнове
73
ния популяций лесной формы диких северных оленей. В настоящее время их охрана—самая острая проблема в масштабах охраны вида в пределах всего ареала, так как островные популяции оленей слабо изучены и не зарегистрированы в природоохранных книгах или кадастровых каталогах. Конфликтных отношений популяций диких оленей с домашним оленеводством здесь в настоящее время практически нет. Горно-таежное домашнее оленеводство существует сейчас в нескольких небольших очагах.
Наиболее крупный очаг горно-таежного оленеводства имеется в Туве. Здесь в Тоджинской котловине, в бассейне Большого Енисея (Бий-Хема) оленеводством занимаются люди особой этнической группы — тувинцы-тоджинцы, в основном охотники. Распространено верховое и вьючное оленеводство. Тоджинцы охотятся верхом на оленях, которые у них крупные и сильные. Всего в 1981 г. было зарегистрировано 10 тыс. оленей. Оленеводство в последнее время достаточно стабильно: в 1966 г.— 11 тыс. голов, в 1967 — 1978 гг.—10—12 тыс., в 1979 г.—13,1 тыс. Однако в 40-е годы у тоджинцев было 20 тыс. оленей [38].
Аналогичное оленеводство (около 2 тыс. голов) ведут дарха-ты — омонголившиеся тувинцы, обитающие в Монголии, в соседней с Тувой Дархатской котловине в вершине Малого Енисея (Шишхидгола).
К северу от Тувы, в Саянах в Иркутской обл., небольшой очаг оленеводства имеется у тофаларов, которые разводят особенно крупных оленей. На Алтае и на юге Красноярского края оленеводства нет.
В Прибайкалье и Забайкалье оленеводство не имеет четкого очагового характера. Здесь оно мелкое и рассеяно по тайге в северных частях Читинской и Иркутской областей и Бурятии. Занимаются им исключительно эвенки, многие из которых еще кочуют по тайге. Эвенки — в основном охотники, и оленеводство у них имеет подсобный транспортный характер. Больше всего домашних оленей было у эвенков (880 человек) Читинской обл. в 1981 г.— 14,6 тыс. (в 1940 г. в области было 9,1 тыс. голов). Оленеводство в Иркутской обл. почти полностью деградировало. В 1940 г. здесь было 10,5 тыс. голов, а в 1981 г. осталось 1,2 тыс. в хозяйствах и 1,2 тыс. в личном пользовании (на 800 человек эвенков). В Бурятии еще в 1970 г. было 5 тыс. домашних оленей, а в 1981 г. их здесь осталось всего 1,9 тыс. (на 1300 эвенков). Эвенки в этих областях по-прежнему занимаются в основном промысловой охотой, но оленей держат все меньше и меньше. Оленеводческие традиции лучше удерживаются только у эвенков севера Читинской обл.
Всего в регионе в 1980—1981 гг. было около 32 тыс. домашних оленей. По самой приблизительной оценке, в период наибольшего развития оленеводства, т. е. в конце XIX—начале XX вв., в данном регионе вряд ли было более 100 тыс. домашних оленей.
Данные о современной численности диких оленей в этом регионе нередко противоречивы, часто основаны на приблизительной оценке. Следует отметить, что учет численности диких оленей в го-
74
pax очень труден, даже с применением вертолетов, использование которых необходимо. К сожалению, учету численности оленей горных популяций уделяется очень мало внимания.
Анализ всех имеющихся данных о численности (на 1970— 1980 гг.) дал следующие показатели. Сводка литературных данных по Алтайскому краю, Иркутской и Читинской области, Туве и Бурятии, югу Красноярского края — от 22 тыс. до 35 тыс. [38, 39, 40]. По данным Главохоты РСФСР (тот же регион) — 32 тыс. голов. Во всех горных областях юга Сибири и Дальнего Востока имелось около 30—50 тыс. оленей [40, 128]. В горном Алтае-Саянском регионе и Туве (от Алтая до Байкала) насчитывалось 10,6— 11,3 тыс. голов. [40].
Алтае-Саянский регион. По Алтае-Саянскому горному региону наиболее полную сводку данных сделал Г. А. Соколов (1983), много лет изучающий диких оленей Западного Саяна.
На западе ареал дикого оленя охватывает Кузнецкий Алатау, участки высоких гор южной части Салаирского кряжа и северной части Алтая. На Алтае ареал включает тайгу в бассейне р. Лебедь—правого притока Бии. Западная граница здесь очень близко подходит к Бии, в частности, близ устья Лебедя у Турочака, но до самой Бии не доходит. Далее на юг олень водится в горах к северу от Телецкого озера и на хребте, стоящем над Телецким озером с востока, а также по хр. Шапшальскому, тянущемуся на юг по правобережью Чулышмана и его истоков. Здесь звери занимают область истоков Кыгп, впадающей в южную часть Телецкого озера, верховья притоков Чулышмана (Чульги и Шавли), истоков самого Чулышмана и область оз. Джулу-Коль. По-видимому, олень встречается и немного южнее и юго-восточнее истоков Чулышмана — в самом юго-западном высокогорном углу Тувинской АССР, однако положительных сведений об этом нет [291.
Далее на восток восстановленная граница ареала дикого оленя идет по хр. Танну-Ола и уходит в Монголию. В настоящее время в Танну-Ола диких оленей нет, но прежде они здесь жили.
Точных данных о численности алтайских оленей нет. Г. А. Соколов [40] приводит цифру 1—1,4 тыс. голов. По данным Главохоты РСФСР, в 1980 г. здесь обитала 1 тыс. зверей, а в 1984 г.— 0,4 тыс. В Салаире и Кузнецком Алатау дикие олени очень редки. В хакасской части Кузнецкого Алатау они встречаются около горы Верхний Зуб, у истока Уса (правого притока Томи), в бассейнах Белого и Черного Июсов [87].
В Западном Саяне в пределах Красноярского края ареал дикого оленя не сплошной. В горной лесотундровой полосе по хребтам истоков р. Абакан на западе до истоков р. Ус на востоке (350 км) размещено несколько более или менее изолированных группировок. Крупное стадо занимает северные склоны Главного Саянского хребта в истоках рек Голой, Таловки, Сарлы и водораздел с р. Большие Уры. Этот район входит в Саяно-Шушенский заповедник популяция охраняется хорошо.
а правом берегу Енисея имеются стада на Ойском и Арадан-
75
ском хребтах. Популяции правого и левого берегов контактируют между собой. Ойское стадо расположено в горной тундре, примыкающей к истокам рек Нижний и Верхний Бабушкин Ключ, Та-ловка, Панчегаш, Подпорожная Сосновка и Карын-Сук. Арадан-ское обитает в верховьях рек Тебель-Сук, Большой Тепсель, Ара-данка, Арадан, Иосифовна и Христофориха. Площадь, занимаемая этим стадом, и численность оленей за последние десятилетия сократились. Не стало оленей (либо они крайне редки) в восточной части Ойского хребта. Исчез олень на Мирском хребте, где он водился еще 30—40 лет назад [38, 176]. На западе Араданского хребта, в непосредственной близости от Енисея, обитает небольшое стадо в истоках рек Малый и Большой Кашканак (правые притоки Енисея).
В небольшом количестве олени сохранились на западной оконечности Куртушибинского хребта, в бассейне верхнего течения Урбуна. |
В горных тундрах в верховьях рек Большой Кебеж, Тайгиш, i
Шадат, Ус, Тихая, на хребтах Ергаки и Шепшир-Тайга размеща- ।
ется еще одна группировка. Вероятно, они распространены дальше на восток до истоков Большого Енисея. В последние годы оленей здесь также стало меньше. Они перестали встречаться в верховьях р. Малый Кебеж; редки заходы в тундры, примыкающие к истокам Малой и Большой Ои и ее притокам, где раньше олени были многочисленны [78]. Стало меньше оленей и на юго-восточной оконечности хр. Шепшир-Тайга. Здесь, в центральной части Западного Саяна, в недалеком прошлом распространение диких оленей было иным [40]. Их было значительно больше, общий ареал не дробился на части, как сейчас, а занимал всю горную тундру и | прилежащую тайгу. ,
В Восточном Санне (в пределах Красноярского края) дикие олени населяют хр. Крыжина, Майское и Канское белогорье и | левобережную часть р. Казыр, преимущественно истоки рек Багры, Поперечной и Рыбной [74]. Далее в восточном направлении I олень встречается на Агульских белках и Джуглымском хребте. Восточнее ареал уходит в Иркутскую обл.
Всего на юге Красноярского края и Западном Саяне численность дикого оленя определена (на 1970 г.) в 1,2—1,3 тыс. голов, а в Восточном Саяне — в 1,4—1,6 тыс. голов. Общая численность । на юге края —2,6—2,9 тыс. диких оленей.
В снежный период олени обитают в горных тундрах и в тайге у ее верхней границы. В начале зимы в малоснежные годы олени спускаются в глубь темнохвойных мохово-лишайниковых лесов. ; Иногда саянские олени перекочевывают из одной горной системы в другую, переходя горные хребты и крупные реки, в том числе и Енисей [40]. ‘
Тувинская АССР. Во многих местах Тувы дикие олени исчезли (например, в Танну-Ола), ареал сократился, стал «очаговым». Сейчас дикие олени обитают в основном в северо-восточной горнотаежной части республики [38]. Больше всего оленей в Тоджинс-
76
ком и Ка-Хемском р-нах. Самые благоприятные места для обитания диких оленей находятся в бассейне Большого Енисея по Хамсаре и ее притокам (Кижи-Хему, Бедыю, Дототу, Соругу, хребтам Таштыгарт, Улуг-Тайга, Арга-Ол|ут-Тайга, Дототский и Барас-Тайга).
Обитают они в верхних и средних течениях указанных рек, где больше всего ягельников. Частично олени переходят через Удинский хребет в Тофаларию (Иркутская обл.) и обратно. Чаще миграции наблюдаются в южную сторону от Удинского хребта, где встречаются стада по 40—50 особей. Южнее Хамсаринского очага; также в Тоджинском р-не, имеется самый крупный в Туве очаг обитания диких оленей. Он расположен в верховьях рек Азас, Баш-Хем, Бий-Хем, Серлиг-Хем.
В Ка-Хемском р-не дикие олени встречаются гораздо реже, не-, большими группами в угодьях рек Кзыл-Хема и Билина, а также в северо-восточных отрогах хр. Сангилен. В южной и юго-западной частях Тувы дикие олени в незначительном количестве обитают на восточных склонах Шапшальского хребта, в верховьях р. Хемчик на границе с Алтайским краем.
По приблизительной оценке, численность диких оленей в Туве в 1970 г. не превышала 3 тыс. зверей [38]. По оценке Главохоты РСФСР, численность диких оленей в Туве в 1978—1984 гг. равнялась 4 тыс. Добыча за сезон не превышала 100 зверей. Основные стации — редколесные котловины с заболоченными участками, елово-лиственничные леса, долинные ельники. Зимой олени обычно держатся ближе к лесным массивам, где глубина снежного покрова 30—50 см. Весной переходят на более открытые места, в редколесья. Летом они выходят в гольцы, часто встречаются на ледниках и наледях.
Разница между тувинскими дикими и домашними оленями невелика, но отличить их легко. Дикие темнее, более поджарые и слегка горбатые. Масса их меньше, чем у домашних оленей. К. А. Башанов рекомендует ежегодно отстреливать в Туве около 500 оленей [38J. Конечно, это недопустимо — необходима охрана и изучение.
Иркутская область. Ареал дикого оленя в области разобщен на две части: большую северную, связанную с зональной тайгой, и южную — небольшую, относящуюся к Восточному Саяну [38].
Северная граница саянского участка примерно совпадает с границей распространения горных тундр, местами отходя от нее к северу на 20—30 км. На западе она проходит по бассейну р. Туман-шет (левый приток Бирюсы), в 60—70 км от ее истоков, и далее тянется на восток до долины Бирюсы в районе устья ее левого притока Нерсы. Далее по ее правобережью граница спускается до деревни Усть-Яга, откуда сворачивает на юго-восток до верховий Кирея (правый приток Ии) и идет, почти придерживаясь южной границы области, до водораздела рек Китоя и Иркута, по которому уходит на юг в Бурятию. О северной границе распространения саянской популяции дикого оленя по правобережью Иркута, и вер-
77
ховьям малых рек Южного Байкала сведений не имеется. Численность саянской популяции — около 10 % всего поголовья в Иркутской обл., т. е. 1,2—1,3 тыс. голов [38].
Северная часть области населена лесными дикими оленями,, обитающими в зональной тайге. В освоенных районах, прилежащих к Сибирскому тракту и железной дороге, олени исчезли еще в начале текущего столетия.
На западе области южная граница (на 1970 г.) проходит по водоразделу Карабулы и Чуны, до ее правого притока Модышевой, огибает его бассейн с юга и выходит на верховья р. Ковы. Достоверных сведений о наличии или отсутствии диких оленей между Ковой и Ангарой нет. Вероятнее, что они здесь водятся. На правобережье Ангары дикие олени встречаются далеко на юге — почти до Братска (в районе устья Илима и в бассейне его левого притока Турига). Далее граница идет еще южнее и вновь переходит на левобережье Ангары. На водоразделе рек Оки и Ангары (на линии населенных пунктов Артумей — Чистый) постоянно обитают небольшие табуны северных оленей.
В южной части ангаро-илимского водораздела ареал становится сплошным и доходит до истоков Илима. Далее на восток он тянется до южного водораздела Тилика (левого притока Илги) и по Илге достигает долины Лены. По ее правобережью граница ареала идет к юго-востоку до деревни Вершина Тутуры, потом по водоразделу Лены и Киренги сворачивает на запад и тянется до верховьев р. Большой Анги, правого притока Лены, отсюда до Байкальского хребта в районе деревни Большие Кочерики. Далее по хребту она огибает Байкал до границы с Бурятией.
По данным М. Т. Григорьева и Э. М. Леонтьева (1975), общая численность диких оленей в области (на 1970 г.) составляла 12— 13 тыс. зверей [38]. Две трети поголовья обитает в северо-восточных районах (Бодайбинский, Мамско-Чуйский, Киренский) по правобережью Лены на Северо-Байкальском и Витимо-Патомском нагорьях. К западу и северу от Лены простирается основная площадь областного ареала оленя, но поголовье здесь невелико из-за островного распространения, обитает около 25 % всего иркутского поголовья. В целом численность диких оленей в области за 1960— 1970 гг. увеличилась. Возможно, что это связано с деградацией домашнего оленеводства.
По данным Главохоты РСФСР, численность диких оленей в Иркутской обл. в 1980—1981 гг. была 14,5 тыс. голов. В 1975— 1977 гг. численность достигала 20 тыс. зверей; в 1961—1971 гг.— 11—13 тыс.
Зимой площадь обитания диких оленей резко сокращается. Звери уходят в малоснежные участки. В равнинной части области они спускаются в поймы малых рек, а в горных районах уходят на склоны гольцов. Сезонные миграции особенно заметны в районе Северо-Байкальского и Витимо-Патомского нагорий. Все олени, обитающие летом в лесах правобережья Лены, уходят на зиму в гольцы. Звери кочуют по ущельям крупных рек и по распадкам, 78
по которым попадают в центр нагорья. Постоянные места переходов в Киренском и Бодайбинском р-нах неизвестны. Миграции начинаются в середине октября, достигая наибольшей интенсивности в начале ноября.
В середине марта отдельные группы оленей уже возвращаются обратно.
Бурятская АССР. Данные о численности диких оленей в Бурятии противоречивы [39]: по одним сведениям, их здесь около Зтыс., по другим—6—6,5 тыс.; по данным Главохоты РСФСР, в 1961— 1969 гг. — от 2,5 до 4 тыс., в 1970—1975 гг. — 5—6,5 тыс., в 1976— 1979 гг.—7 тыс., в 1980 г.—3,5 тыс. Наиболее верной нам представляется оценка М. Н. Смирнова (3 тыс. голов).
По его данным за 1960—1975 гг., дикие олени в Бурятии обитают в горных хребтах с выраженным поясом гольцов. Ареал представлен в разной степени разобщенными пятнами-очагами, которых восемь [39].
Окинский очаг, самый западный, охватывает бурятскую часть Восточного Саяна. Здесь олени встречаются в районе рек Хойто- и Урдо-Ока, близ озер Ильчир и Хара-Нур, по речкам Хоре, Боксону, Диби, Тиссе, Сорок, Китой. Олени населяют в основном отроги хр. Большой Саян. Плотность населения зверей здесь наибольшая для республики — до 26 на 100 км2 [39J. Олени совершают сезонные перекочевки в Монголию. Численность не превышает 400—500 голов.
X а м а р-Д а б а иски й очаг. Олени обитают в верховьях рек Джиды, Зун-Мурина и их протоков, по рекам Снежной, Выдриной, Переемной. Они были обнаружены в истоках рек Оронгодой и Ангархай — у восточной границы этой популяции. Сюда же относятся дикие олени, живущие в Байкальском заповеднике. Численность— около 300 зверей.
У л а н-Б у р г а с с к и й очаг расположен в районе верховий рек Курбы, Оны, Турки, Кыджимита. Численность оленей не превышает 100—200 голов.
Икатский очаг, смежный с Баргузинским. В горах Икат-ского хребта олени встречаются от истоков Ины на юге до истоков Баргузина на севере. Оленей видели в долинах верховий рек Ины, Турокчи, Арчады, Гарги, Улан-Бурги, Ковыли, в истоках Баргузина (район озер Амут и Малан-Зурхен, где в марте 1968 и 1970 гг. отмечали концентрации до 50 оленей на 1000 га). По Баргузин-скому хр. олени обитают от Чивыркуйского плато до истоков Светлой. Совсем недавно дикий олень жил и на п-ве Святой Нос, но в последнее десятилетие он здесь исчез.
Общая численность в Икатском и Баргузинском очагах составляет в настоящее время примерно 600 голов.
Север о-Б айкальский очаг охватывает одноименное нагорье. Здесь оленей отмечали по речкам Тыя, Нюрундукан, Абча-да, Большая Чуя, Левая и Правая /Мама, Чая. Численность—около 800 толов.
Витимский очаг. Небольшое количество оленей держит
79
ся на севере Витимского плато по водоразделам рек Ципа—Винтим, Талой — Ципа, Чина — Ципикан (хр. Хайт), Чина-Алакар. Встречали оленей в долине Ципикана и по р. Кудур.
Муйский очаг. Олени обитают в Южно- и Северо-Муй-ском хребтах, а также по долинам рек Муя и Уакит. Численность неизвестна.
Характерная черта зимнего распределения оленей — полное отсутствие их в гольцах, хотя поблизости от них олени встречаются. Обычно олени держатся в лиственничных, кедровых или еловых редколесьях на пологих склонах или плоскогорных участках вершин речек.
Животные пасутся и на болотистых лесных полянах, и на гарях и даже по ерникам обширных долин. Днем их можно застать на льду высокогорных озер.
Неблагоприятное антропогенное воздействие на бурятские популяции оленей усиливается в связи с ускоренной прокладкой лесовозных дорог.
Нависла угроза над уникальной зимовкой копытных (в том числе и северных оленей) в истоках Баргузина, так как поблизости прошла дорога Тазы-Уоян. Необходима строгая охрана всех популяций диких северных оленей Бурятии. Всякий промысел следует запретить.
Читинская область. Сведения о численности диких оленей в области противоречивы и недостаточно точны. По данным за 1964— 1969 гг., их численность равна 8—10 тыс. голов [23]. По авиаучетам диких копытных на севере Читинской обл. в 1969 и 1971 гг., численность оленей определяется в 1000—1200 голов, а возможно, и в 1500 [38].
По данным Главохоты РСФСР, в период с 1964 по 1981 г. в области насчитывали 5—6,7 тыс. диких оленей. В 1981—1982 гг. численность составляла 5 тыс. [40]. Плотность населения сокжоев в Читинской обл., по одним данным, 20—120 голов на 100 км2, по другим — примерно 5 зверей на 100 км2 [38]. Все эти данные нуждаются в проверке и уточнении.
Необходимо проведение наземного обследования территорий со сбором опросных сведений у местных эвенков и проведение авиаучета.
Дикие олени обитают только на севере области в Каларском, Тунгокоченском и Тунгиро-Олекминском р-нах. За последние 10 лет ареал обитания диких оленей в области сильно сократился. Граница их распространения отодвинулась далеко к северу: от бассейна Онона и Борщевочного хребта до истоков Олекмы, Нерчи и Тунгирского хребта. Здесь же сосредоточено и северное оленеводство— около 14 тыс. домашних оленей.
Наиболее крупные стада выпасаются по р. Чаре, в долинах Олекмы и Тунгира, в междуречье Калара и Калакана. Необходима строгая охрана читинских популяций диких северных оленей, промысел недопустим.
80
ГЛАВА 3
ГЕОГРАФИЧЕСКОЕ
РАСПРОСТРАНЕНИЕ И ЧИСЛЕННОСТЬ СЕВЕРНЫХ ОЛЕНЕЙ В ЗАРУБЕЖНЫХ СТРАНАХ
ЗАРУБЕЖНАЯ ЕВРОПА
Исландия. Северные олени были завезены на Исландию в 1771—1787 г. в четыре приема. Животных брали из домашних норвежских стад, преимущественно из Финмарка. Потомки их дожили в диком состоянии до настоящего времени.
В настоящее время распространение исландских северных оленей ограничено восточной частью острова. Летом 80—90 % всей популяции находится южнее 65° с. ш., севернее ледника Ватнай-окуль [299]. С запада и востока область их распространения ограничена реками Йокульса-а-Бру и Йокульса-и-Фльотсдаль. Небольшая часть популяции постоянно держится летом в Крингиль-саррани, к западу от р. Йокульса-а-Бру. Зиму олени проводят на высокогорных плато Йокульдальсхейди, Фльотсдальхейди и Фел-лахейди, а также на низменной территории Хроарстунга.
В первые годы после интродукции популяция росла очень быстро. Численность достигла максимума примерно в середине XIX в.. С тех пор происходило ее всеобщее направленное снижение до* 1940 г., когда лишь одна остаточная популяция (менее 200 животных) сохранилась на горных плато к северу от ледника Ватнай-окуль [298]. Главный фактор, влияющий на падение численности оленей в Исландии,— это, по-видимому, тяжелые снеговые условия, лимитирующие доступность зимних пастбищ.
Учеты численности северных оленей были начаты в 1940 г. С 1956 г. проводятся авиаучеты. С 1940 г. популяция равномерно* росла: от 200 животных до 3600 летом 1976 г. В настоящее время в Исландии разрешена лимитированная охота на оленей (500— 1000 зверей в год).
Норвегия. Существуют две основные гипотезы о том, как северные олени проникли в Скандинавию.. По одной из них [255], они прошли на Скандинавский п-ов с юга, вдоль его южного побережья. По другой [271], они появились с северо-востока, из района Кольского п-ова. В Скандинавии существует два подвида северного оленя: Rangifer tarandus tarandus и Rangifer tarandus fennicus [271]. Следовательно, возможно, заселение Скандинавии северным оленем шло параллельно и с юга, и с севера. Недавно с
81
помощью радиоуглеродного метода было установлено, что северный олень уже жил на юге Норвегии примерно 50 тыс. лет назад, а в районе Бергена 12,5 тыс. лет назад. Значит, олени уже были в Скандинавии во время вюрмского оледенения/ В это время дикий северный олень, вероятно, распространился по всему Скандинавскому п-ову, на что указывает существование древних саамских охотничьих культур [300J. Еще 100—200 лет назад норвежские саамы (их сейчас в Норвегии около 20 тыс. человек) не были преимущественно оленеводами; они были прежде всего охотниками или рыбаками. В небольшой степени использовали домашних оленей для транспортных целей или подманивания диких оленей на охоте, но очень редко употребляли в пищу их мясо. Их хозяйственные традиции в этом плане строго параллельны со многими группами самодийских народов Северо-Западной Азии.
На протяжении многих тысячелетий дикие северные олени были наряду с лосями главной охотничьей добычей жителей Норвегии. В те далекие времена оленей добывали в основном ловчими ямами прямоугольной формы диаметром 2—3 м со стенками, обшитыми деревом или камнем. Сверху яма закрывалась легким перекрытием, к ней устраивались направляющие изгороди: в тундре — из камней, в лесах — из кольев. Ямы располагались группами по 10—15 поперек путей миграции оленей. Современные оленьи тропы нередко пересекают древние линии ям, сохранившиеся до наших дней. Охота на оленей с помощью ловчих ям практиковалась в Норвегии до 1600—1700 гг.
К началу XX в. дикий северный олень в Норвегии был почти истреблен: численность его в 1932 г. составляла всего 90 зверей. Затем в результате ряда охранных мероприятий она стала расти. По данным центральных охотничьих учреждений Норвегии, численность дикого оленя с 1975 г. устойчиво составляет 30—35 тыс. зимующих зверей, которые дают во время отела еще 7—9 тыс. телят, успешно переживающих первые (самые трудные) месяцы жизни. Величина поголовья оценивается с помощью регулярных учетов численности: крупные стада — с помощью авиаучетов, мелкие— путем наземного подсчета. Предельная масса тела дикого норвежского оленя в разных популяциях —30—42 кг.
Все дикие олени сконцентрированы в горах Южной Норвегии, где их можно подразделить на 30 отдельных популяций и мелких групп (табл. 9), которые имеют как природные границы (глубокие долины, ледники, озера и пр.), так и антропогенные (шоссе, железные дороги). Зимой олени совершают переходы между отдельными участками, но перед отелом возвращаются на свои прежние территории. В отношении мест отела все выделенные 30 популяций диких оленей очень консервативны. В горах олени занимают альпийский пояс и субальпийские леса из березы пушистой на высотах 800—2000 м над ур. м.
Около трети всех диких оленей Норвегии обитает в альпийской области плоскогорья Хардангервидда площадью 8—10 тыс. км2, где они живут с доисторических времен. В 1930 г. численность оленей на плоскогорье была минимальной — около 1500 голов. Затем в результате запрета охоты она стала быстро расти. В годы вто-
82
8. Распределение, численность и добыча диких северных оленей в Норвегии [287}
Районы обитания оленей Общая площадь, км2 Численность зимой 1976/77 г., голов Число охотничьих лицензий, выпущенных в 1976 г. Добыто в 1976 г.
голов % К об-щей численности
Сетесдальсхейене 5164 3000—3500 1200 580 17,8
Хардангервидда 8064 11000—12000 5000 3071 26,7
Блефьелль 27 80 0 0 —
Виндегген 332 300 0 0 —
Раудафьелль 500 50 0 0 —
Халлингскарвет 2208 1800 700 —
Лэрдаль-Ордаль 342 300 45 — —
Ордаль-Тийин 242 50—100 19 538 20,1
Вест-Йотунхеймен 488 500 106 — —
Фьелльхеймен 1954 420 0 0 —
Сунфьорд 800 500 20 18 3,6
Фёрдефьеллене 333 80—130 20 18 17,1
Свартеботн ? 50 0 => 0 —
Оттадален Сёр 1535 500 150 1114 37,1
Оттадален Нур 3245 2500 1750 — —
Снёхетта Ест 2059 1800 ’ 600 369 18,9
Снёхетта Вест 1233 150 40 — —
Кнутсхё 1543 650—1000 125 87 10,5
Рондане Нур 1441 2100 600 — —
Рондане Сёр 1500 500 75 562 15,8
Сёльнеклеттен 1227 900—1000 175 — -—
Форельхогна Тольга Ест Рендален Тролльхеймен 1605 1300 700 675 51,9
273 2000 ? ? 100 1200 150—300 во 27 0 п 2 0 л 2,0
Норефьелль ? Сетесдаль Ест/Вест Теле- 2000 . и г 0 0 —
марк 20 0 0 г.
Суадафьеллене Р 120 0 0 - -
Фо льгефоннх альвёй я Хардангер-Восс ? 500 —
Всего — 32 680—34 880 11 352 7034 —
рой мировой войны, кроме того, в указанную популяцию влилось более 3 тыс. домашних оленей.
В результате охранных мероприятий численность оленей (по данным авиаучетов) на Харденгервидда в 1965 г. достигла 30— 32 тыс. [248, 257J. Она была явно чрезмерной, и в 1965—1970 гг. проводился отстрел оленей с целью регулирования запасов. Только в 1970 г. здесь было добыто 4500 зверей. К 1971 г. оленей осталось около 7 тыс., в 1976—1977 гг.—11—12 тыс., после сезона охоты в 1978 г.—14 тыс., что на 4 тыс. выше емкости пастбищ, высчитанной для Хардангервидда в 1972 г. на основании изучения первичной продукции [248J. .........
83
Шпицберген. Дикий северный олень Шпицбергена (Rangifer 5 tarandus platyrnynehus)—один из интересных вариантов островного обитания этого вида в условиях Арктики. Он свободен от многих естественных лимитирующих факторов: здесь нет крупных хищников, кровососущих насекомых и оводов. С 1925 г., когда Hop- f вегия объявила Шпицберген частью Норвежского королевства, запрещен его промысел.
Происхождение шпицбергенских оленей неизвестно, но они, несомненно, существовали на Свальбарде еще до открытия этих островов в 1194 г. Наиболее распространено мнение, что Шпицберген- •ские олени имеют восточное происхождение, т. е. что они мигрировали когда-то с Новой Земли или Земли Франца-Иосифа. В на- 5 чале этого века появились сообщения о находках на Шпицбергене оленей с привязанными к рогам ненецкими амулетами новозе-мельского типа [2721 Эти находки, во всяком случае, подтверждают возможность такого миграционного пути. Существует и другая гипотеза о западной иммиграции оленей на Шпицберген из Север- ; ной Гренландии.
О прежней численности дикого северного оленя на Шпицбергене сохранилось мало данных. Известно, что к 20-м годам олень ‘ был здесь почти истреблен в результате неумеренной охоты. В 1925 г. на архипелаге насчитывалось около 500 оленей. После этого * его численность стала расти, и постепенно животные вновь заселили большую часть пригодных участков архипелага. В 1976 г. на Шпицбергене было уже 11 тыс., а в 1979 г.—9 тыс. диких оленей. « Норвежские зоологи считают, что современная численность северных оленей на Шпицбергене превышает оптимальную, равную 6— 7 тыс. зверей. Предполагают, что именно такой была численность оленей до появления человека.
Северные олени Шпицбергена подразделяются на 4 субпопуля- ’S ции. Две из них населяют о. Западный Шпицберген (Оленье нагорье в северной части острова и Землю Норденшельда в его центральной части), две другие — о. Северо-Восточная Земля и о-ва Эдж и Баренца.
Как и обычно в островных популяциях, численность северных оленей на Шпицбергене зависит почти исключительно от обеспеченности пастбищами, метеорологических условий и внутривидовой конкуренции. Зимние пастбища сосредоточены в основном в горах, где сильные ветры и снежный покров менее мощен. Основа зимних кормов — мхи и ветошь. Доля лишайников в зимнем питании оленей не превышает 1 %. Летние пастбища расположены в приморских частях, на прибрежных низинах и по долинам речек, где растительность богаче. Основу летнего питания составляют сосудистые растения, хотя доля мхов значительна круглый год — характерное отличие питания оленей на Шпицбергене.
В 1975 г. в Норвегии начались исследования по проекту «Сваль- < бардский северный олень», посвященному изучению экологии северного оленя, его пастбищ и получению прочих данных, необходимых для правильного управления шпицбергенской популяцией
84
в целом. После запрещения добычи оленей в 1925 г., кроме развитого в небольших масштабах браконьерства, популяция развивалась, по существу, без вмешательства человека. Дополнительная охрана обеспечивается созданием на архипелаге системы национальных парков и природных резерватов, план создания которых был разработан в 1969 г. Норвежским полярным институтом. В настоящее время охраняется около 60 % территории Шпицбергена.
Швеция. В настоящее время в Швеции не осталось диких северных оленей. Предполагают, что последний олень был убит в 1880-х годах. Разводимых сейчас животных (подвид Rangifer tarandus tarandus) шведы считают «полуодомашненными». Большая часть оленей принадлежит к скандинавскому горному типу с хорошо выраженными сезонными миграциями. Около 10 % оленей относится к лесному типу и значительных миграций не совершают. В 1979 г. общее поголовье домашних оленей в Швеции оценивалось примерно в 290 тыс. [281].
Финляндия. Некогда бореальные леса страны были естественными пастбищами дикого лесного северного оленя (Rangifer tarandus fennicus), а горные тундры севера были населены диким скандинавским горным оленем (Rangifer tarandus tarandus). Сейчас в Финляндии нет больше постоянно живущих диких горных оленей; только изредка, в многоснежные зимы, сюда заходят дикие олени из советской западно-кольской популяции. Оленеводство в Финляндии развито примерно на 40 % территории страны [2731, и диким горно-тундровым оленям в природе места нет.
В середине XVIII в. область распространения дикого лесного оленя охватывала всю возвышенность Суоменселькя от Ботнического залива на западе до Озерного края на востоке, а возможно, была еще шире. В результате бесконтрольной охоты лесные олени были истреблены. Последние звери в районе Суоменселькя были добыты в конце XVIII в. Восточнее дикие олени сохранились дольше. Последний достоверный, случай размножения дикого северного оленя на территории Финляндии относится, видимо, именно к этому району [276] и отмечен в 1883 г. Последние слухи о встречах оленей относятся к 1912—1913 гг., когда Финляндия входила в состав России. В 1913 г. дикий северный олень был объявлен здесь охраняемым видом.
В конце 40-х годов в западной части Карельской АССР началось строительство железной дороги, проводились крупные рубки леса. Нарушение биотопов и фактор беспокойства усилили подвижность местных диких оленей и волков. В это время и те, и другие появились после примерно 30-летнего отсутствия в восточных районах Финляндии. Дикие олени проникли на территорию Финляндии в районе Кухмо около 1950 г. Сперва появились самцы, потом стали заходить и самки, которые обычно телились на территории Карельской АССР, а лето (с июля по сентябрь) проводили в Финляндии, главным образом в районе Элимюс-ярви на бездорожном водоразделе, покрытом еловой тайгой [276].
85
т
Первоначально дикий олень населял в основном пространство I между государственной границей и автодорогой Кухмо— Суомус-салми протяжением с севера на юг около 70 км [260]. Летом 1972 г. ареал его уже имел 200 км в длину и до 25 км в ширину. В настоящее время западная часть карельской популяции дикого лесного оленя заходит на территорию Финляндии в трех местах: в районе Суомуссалми, в районах Кухмо и Лиексы [283]. Дальнейшие судьбы всей популяции лесных оленей в Финляндии определяются оленями из Кухмо, которые значительно расширяют свой ареал к западу. В начале 70-х годов постоянная финская популяция насчитывала 50—70 оленей (летом до 200 животных) [276], а в апреле 1979 г.— уже 400—500 особей. В 1979—1980 гг. близ Кухмо поймали в корраль и перевезли за 500 км в Центральную Финляндию, в национальный парк Саламоярви, 10 взрослых самок и трех самцов.
Финские зоологи относятся к вновь возникшей популяции лесных оленей с большим вниманием. Признано, что проникшие из Карелии олени относятся к типичным европейским лесным оленям (Rangifer tarandus fennicus), которые уже вымерли на большей части своего прежнего ареала. В последнее время предпринима- 5
ются попытки реакклиматизации лесного оленя в Западной Финляндии за счет животных из очага Кухмо [277]. В финской науч- с
ной печати обсуждается вопрос о необходимости создания резервата в районе проникновения оленей на территорию Финляндии.
В СССР также стоит вопрос о создании заповедника в районе ' оз. Нюк на территории Карелии, чтобы сохранить одну из последних чистокровных популяций диких северных оленей в Европе, по мнению некоторых, специалистов, вообще последнюю [276].
Великобритания. До недавних пор в Англии не было ни диких, ни домашних оленей. Однако в 1952—1955 гг. в горный район Шот- *
ландии к югу от Гленморского леса, на северные склоны Кэйрнгор-мса было завезено 35 домашних оленей из Северной Швеции. Сюда же в 1961 г. были доставлены олени из Южной Норвегии, а в 1972 г.— еще олень-самец русско-финского происхождения. Современное стадо оленей, имеющее такое сложное происхождение, *
целиком родилось в Шотландии. В августе 1979 г. здесь было 80 оленей. Кэйрнгормское стадо — это, пожалуй, единственное в мире стадо домашних оленей, содержащееся не с экономическими, а с научно-просветительскими целями [270].
СЕВЕРНАЯ АМЕРИКА
Канада. В пределах Канады встречаются все 4 подвида карибу, описанные для Северной Америки [243].
1. Тундровой карибу (Rangifer tarandus groculandicus), населяющий тундровую часть Канады от Гудзонова залива на востоке до бассейна р. Маккензи на западе, а также о-ва Баффинова Земля, Саутгемптон и Котс. Большинство оленей этого подвида прово
86
дит лето в тундре, а на зимовку мигрирует к югу, в пределы лесной зоны. Некоторые олени проводят в тундре круглый год.
2. Карибу Гранта (Rangifer tarandus granti) встречается в пограничных с Аляской районах западнее дельты р. Маккензи.
3. Корибу Пири (Rangifer tarandus pearyi) населяет Канадский полярный архипелаг, кроме о-ва Баффинова Земля.
4. Лесной карибу (Rangifer tarandus caribou) широко распространен в бореальных лесах всей Канады, включая предтундровые редколесья Лабрадора. Встречается также в горных тундрах и лесном поясе гор Маккензи.
Там, где ареалы этих подвидов перекрываются, возможно существование переходных форм.
Тундровой карибу имеет наибольшее экономическое значение: его численность намного превышает численность остальных подвидов. В настоящее время все популяции тундрового карибу в той или иной степени опромышляются охотниками, в основном индейцами и эскимосами. Мясо карибу до сих пор является для многих из них существенным или даже основным источником белкового питания.
Всех тундровых карибу, которые встречаются в основном в пределах Северо-Западных Территорий, канадские зоологи делят на 8 крупных и несколько небольших стад. Каждое стадо имеет свое постоянное место отела, а в большинстве случаев — и постоянные места летовок и зимовок. Число стад в северо-восточном Киватине и на Баффиновой Земле неясно [251]. Круглый год 5 стад из восьми находятся в пределах Северо-Западных Территорий. Стадо Поркьюпайн заходит также на Аляску и на территорию Юкон, стада Беверли и Каминуриак—в провинции Саскачеван и Манитобу.
Все основные стада тундрового карибу были охвачены учетом численности в конце 70-х — начале 80-х годов. Общая его численность в основных стадах определена в 550—600 тыс. Стадо Поркьюпайн стабильно, стада Баффиново и Каминуриак сокращаются, стада Батёрст и Беверли слегка уменьшаются. Стада Блюноуз, Вагер-Бэй и п-ва Мелвилл, видимо, растут.
Канадская охотничья и зоологическая литература в большинстве своем полна тревоги за будущее тундрового карибу. Некоторые стада уже сейчас теряют от промысла больше поголовья, чем восполняется в результате естественного прироста. Население в северных районах Канады увеличивается, растет его техническая вооруженность (использование авиации, снегоходов, современного нарезного оружия и пр.). Поэтому охотничий пресс на все стада тундрового карибу неизбежно растет.
Для индейцев и эскимосов канадского Севера охота на тундрового карибу — жизненно важный ресурс. Однако если не использовать его рационально, то он совсем исчезнет, и положение коренных народов Канады станет еще более тяжелым. К такому выводу приходят многие канадские зоологи, но добиться необходимой рационализации промысла карибу пока не удается.
87
Карибу Пири — изолированная островная форма, приспособленная к самым суровым условиям обитания. Этот подвид ограничен в своем распространении Канадским полярным архипелагом. У карибу Пири более светлый мех, размеры меньше, чем у тундрового карибу, морда короче. Наиболее резко характерные черты подвида выражены у оленей, живущих в западной части архипелага Королевы Елизаветы — на о-вах Принс Патрик, Мелвилл, Батерст. Характерное и важное для выживания в суровых условиях высокоширотной Арктики свойство карибу Пири — способность к межостровным миграциям, которые являются приспособлением к использованию больших площадей пастбищ и выбору более благоприятного снежного покрова. Благодаря ей идет реколонизация оленями тех островов, на которых периодически в результате ряда особенно суровых зим олени полностью исчезают.
В настоящее время численность карибу Пири, особенно на западных островах архипелага Королевы Елизаветы, катастрофически падает. В 1961 г. здесь был проведен учет численности карибу, давший результат в 24 320 оленей [293]. Авиаучеты, проведенные в 1973—1974 гг., показали резкое снижение численности: в 1973 г. их отмечено 4980, а в 1974 г.— только 2684. Таким образом, численность карибу на этих островах за 13 лет сократилась на 89 %. Причины этого катастрофического сокращения — снижение рождаемости и выживания телят и повышение зимней смертности оленей из-за плохой доступности кормов вследствие ранних снегопадов, глубокого и длительного снежного покрова, настов и гололедиц.
Падение численности карибу Пири продолжалось до 1977 г. В настоящее время на всем Канадском архипелаге осталось 10— 15 тыс. оленей, из которых 18—27 % держатся на западных островах, составляя наиболее чистое стадо подвида. С 1979 г. карибу Пири признан находящимся под угрозой исчезновения [259].
Лесной карибу. В бореальных лесах Канады, в пределах большинства ее провинций и территорий встречаются разрозненными стадами лесные карибу (табл. 9).
9. Численность лесных карибу в Канаде [245 J
Провинции, территории Годы Число выделенных стад Численность, тыс. голов
Юкон 1972—1979 9 15,2
Британская Колумбия 1974—1979 13 10
Севере- Западные Территори и — 1 10
Альберта и Саскачеван — 1 5
Манитоба 1970-е _— 3,6
Онтарио (Северный) 1954—1979 4 13,38
Квебек 1976—1979 7 130—180
Ньюфаундленд 1975—1979 5 25,6
Всего 40 210—260
В8
Общее число лесных карибу в Канаде значительно: около 250 тыс. Однако, кроме одного крупного стада Джордж-ривер на Лабрадоре, все остальные невелики и при неумеренной охоте могут быстро сократиться или даже исчезнуть. «Запас прочности» у этих стад, располагающихся в зоне бореальных лесов, на более обжитой, чем (у тундровых карибу, территории, гораздо меньше. Относительно стада Джордж-ривер не вполне ясно, можно ли его оленей относить просто к лесным карибу. Такие крупные стада в лесной зоне всего земного шара неизвестны. К тому же эти олени кочуют, как тундровые, а места отела у них расположены в горнотундровом районе [245]. Морфологическая принадлежность их неизвестна. Может быть, правильнее относить этих оленей к горнолесным— таким, какими были не сохранившиеся в диком состоянии дикие олени Урала или Скандинавии. Теперь их образ жизни как бы копируют развитые в тех же районах стада домашних оленей.
Аляска. На территории США почти все дикие северные олени (карибу) относятся к тундровому подвиду Rangifer tarandus granti и сосредоточены на Аляске. Помимо этого, маленькое стадо лесных карибу (в 1979 г. 30 оленей) обитает на границе Канады и США. На Аляске в настоящее время имеется примерно 25 стад тундрового карибу общей численностью около 300 тыс. Кроме того, на Западной Аляске, главным образом на п-ве Сьюард и прилежащих островах Берингова моря распространено домашнее оленеводство с поголовьем около 25 тыс. оленей [254].
Карибу Аляски и прилегающей канадской территории Юкон образуют в результате постоянного многовекового перемешивания одну популяцию [291]. Она делится на ряд субпопуляций, или стад, которые существуют самостоятельно, часто уже в течение многих десятилетий (табл. 10). Два наиболее крупных стада — Поркьюпайн и западно-арктическое используют летом для пастьбы хр. Брукса. Стадо Поркьюпайн, занимающее территорию в 240 тыс. км2, на зиму заходит в глубь лесной зоны на территории Канады, а к концу зимы возвращается на Аляску. Численность этой субпопуляции стабильна и находится на высоком уровне с 1961 г., когда она была оценена в НО—117 тыс. [291]. По данным учетов, в 1965 г. она равнялась 140 тыс., а в 1980 г.—ПО тыс. Западноарктическое стадо занимает около 360 тыс. км2 на северо-западе Аляски. Численность его в 1970 г. равнялась 240 тыс., в 1979 г.— 113 тыс. Летом карибу этого стада рассредоточены по хр. Брукса и северному его склону вплоть до берегов Северного Ледовитого океана. С начала августа стадо постепенно отходит по горным перевалам к югу, в лесную зону.
Сейчас в Северной Америке интерес к охране и использованию карибу очень высок. Это вызвано сильным сокращением численности вида в начале 70-х гг., быстро растущим освоением северных территорий и повышением интереса к охране окружающей среды. Причины снижения численности карибу в 70-е гг. неясны. На Аляске достаточно пастбищ, чтобы прокормить имеющиеся ста-
89
10. Численность и тенденции развития стад карибу Аляски, 1979 г. [254J
Стада Численность, тыс. голов Тенденции развития стада
Западно-Арктическое 113 Растет
Тешекпук 3—4 Стабильна
Центрально-Арктическое 5—6 Растет
Поркьюпайн 100 Стабильна
Горы Рей 0,2 То же
Фортимайл ' 4—6 Стабильна или снижается
Андреафски 0,5—1,5 То же
Бивер 1 Снижается
Горы Саншайн-Клау ди 0,4 Стабильна
Мак-Кинли (Денали) 1,2—1,5 То же
Дельта 3,2 Стабильна или растет
Мокомб 0,7—0,8 Стабильна
Грэнит Маунтине 0,1 То же
Рейни Пасс/Фэйруэлл 3 »
Нельчайна 19 Растет
Ментаста 2,5 Стабильна
Чизана 1 или меньше Стабильна или снижается
Горы Килбак 1 Стабильна
Мульчатна 14 Растет
Кенай 0,33 Стабильна
Кенайские горы 0,25 То же
Кенайские низменности 0,06—0,08 »
Аляскинский п-ов 15—25 Растет 5
Северный порт Моллер 10,4 То же
Южный порт Моллер * - 2,6 » J 7 4
О. Унимак 5 Снижается
О. Адак 0,25 Стабильна
Всего 306,7—322,1
да оленей. Деградация северной природы здесь пока не столь ве- i лика, чтобы оказать серьезное влияние на их численность. Единственные непосредственные факторы, которые существуют,— это пе-репромысел и влияние хищников на ослабленные популяции.
Гренландия. Аборигенный северный олень Гренландии относится к тому же подвиду, который распространен в Канаде под наз- > ванием «тундровой карибу» (Rangifer tarandus groculandicus). Помимо этого подвида, когда-то распространенного в Гренландии достаточно широко, здесь в ряде мест выпущен европейский горнотундровой северный олень (Rangifer tarandus tarandus), живущий в диком состоянии. Кроме того, в Гренландии в небольшом масштабе развито домашнее оленеводство, в котором разводят норвежских оленей. Все эти олени разного происхождения распрост-ранены отдельными очагами, в основном по западной периферии острова. Большинство этих стад изолированы одно от другого географическими барьерами (горным хребтом, берегом моря, ледником и пр.). Всего весной 1980 г. в Гренландии было 11—12 тыс. северных оленей, из них на долю аборигенного гренландского подвида приходилось 8—9 тыс., на долю одичавших европейских — 0,5 тыс. и на долю домашних оленей — 2,5 тыс. [294].
90
Численность аборигенного подвида по всей Гренландии быстро снижается: в конце 60-х годов здесь было около 100 тыс. оленей, в 1977 г.— менее 30 тыс., 1978—16 тыс., в 1980 г.—8—9 тыс. [252, 288, 295]. Главными причинами этого снижения были неумеренная охота и очень высокая плотность популяции на тех немногих участках, где олень сохранился. Это привело к уничтожению ягельников на зимних пастбищах. Летние пастбища также переуплотнены.
Таким образом, общая численность диких оленей в Гренландии сейчас невелика и несравнима с той, что была еще в начале века. Подорвав первоначальное поголовье дикого оленя, в Гренландии затем перешли к настолько полной охране его остатков, что, как видно из вышесказанного, это иногда переходит в свою противоположность, стада вымирают от истощения пастбищ и болезней.
Нельзя считать удачным и то, что наряду с диким гренландским подвидом в природу выпущены и олени европейского происхождения, причем в ряде случаев их выпускали в непосредственной близости от аборигенных субпопуляций.
ЗАРУБЕЖНАЯ АЗИЯ
Китай. На территории Китая в настоящее время не сохранилось диких северных оленей, но в северо-западной части Большого Хин-гана, к востоку от нижнего течения Аргуни, имеется очаг оленеводства у местных эвенков. В 1976 г. у них было 995 домашних оленей. Стада пасутся в горной (хвойной и смешанной) тайге, в заболоченных сосняках и по речным долинам Большого Хингана. Китайские специалисты [274] считают, что общая численность оленей очень медленно, но все же растет.
Монголия. В пределах Монголии сохранилось небольшое количество диких северных оленей, существует и домашнее оленеводство. Дикий северный олень в настоящее время встречается в При-хубсугулье в горной тайге и горных тундрах, на высотах 2400— 2900 м над ур. м., тремя разрозненными очагами. Все они располагаются около границы с СССР, и зимой (со второй половины ноября до конца марта — начала апреля) ежегодно наблюдаются переходы оленей на территорию СССР и обратно. Кроме того, ежегодно совершаются и широтные перемещения диких оленей всех трех очагов, в результате они нередко контактируют между собой.
Первый и второй очаги расположены в Западном Прихубсу-гулье. Первый очаг [184] находится на хр. Улан-тайга (сомон Улан-ул Хубсугульского аймака). Дикие олени держатся здесь в верховьях рек Хугэйн гол и Гунайн гол, в местностях Барлингийн хундээ, в окрестностях оз. Барлигийн, Ногоот гол, Баруун ухэрт.
Второй очаг расположен в 90—100 км от первого, на территории сомона Рэнчинлхумбэ. Здесь дикие олени встречаются в местностях Уртэн, Хярх, Тураг, в верховьях рек Бяран, Тэнгис, Шар-гын гол. Отдельные заходы отмечены также в верховьях рек На-рийн Хороо, Хороо гол, в местностях Ямат ула, Долон Мунгараг, по хр. Ухаагийн нуру, на перевале Харын дава.
91
Третий очаг сформировался в Восточном Прихубсугулье, на территории сомона Цаган-Уур. Дикие олени заселяют верховья рек Хэвэн-Залуу, Хугшэн Уур гол, а также местами встречаются на хр. Хэвэн-Залуу и Уурийн Сардык.
До 1984 г. (устное сообщение Я. Даша и Ж. Тимура) существовал небольшой изолированный очаг обитания диких оленей южнее р. Шишгэд. В группе насчитывалось не более 20 оленей. Звери вели оседлый образ жизни.
Лет 30—40 назад численность дикого оленя в Прихубсугулье была довольно высока. Два очага в Западном Прихубсугулье составляли один сплошной ареал, а отдельные табуны оленей насчи-«тывали по 20—30, а иногда и по 70—80 зверей. Сейчас, несмотря на довольно долгий период государственной охраны, численность дикого северного оленя в Монголии низка (не более 100—120 голов) и продолжает сокращаться [184J.
СУБАНТАРКТИКА
В текущем столетии северный олень был акклиматизирован в Субантарктике: в начале века — на о-ве Южная Георгия, в 50-х годах—на о. Кергелен. Приводим краткую характеристику результатов его акклиматизации на Южной Георгии.
Северные олени Южной Георгии произошли от оленей, завезенных сюда китобоями в начале XX в. (в 1911 г. на п-в Барф было выпущено 10 оленей, в 1925 г. еще 7 оленей на п-в Бузен). В настоящее время олени образовали 3 изолированных стада на северо-восточной стороне острова. Барфское стадо, занимающее центральное положение, произошло от 10 домашних норвежских оленей. В 1961—1965 гг. часть оленей этого стада преодолела отступающий язык ледника, преграждавший им путь к юго-востоку, и образовало к северу от залива Ройял-Бэй отдельное стадо, нормально существующее до сих пор. Наиболее западное бузенское стадо произошло от 7 оленей, привезенных в 1925 г. Олени из него крупнее оленей других стад. Предки их неизвестны.
Как и обычно при интродукции копытных, численность северных оленей на Южной Георгии сначала быстро росла, затем стабилизировалась, потом началось ее снижение, и в настоящее время опять произошла ее относительная стабилизация на более низком уровне. Тем не менее современная численность оленей здесь невероятно высока по сравнению с максимальными плотностями населения этого вида в северном полушарии, где нормой можно считать 1 км2 пастбищ на одного оленя. На Южной Георгии в Барф-ском стаде в 1976 г., при более чем вдвое снизившейся численности, было 1320 оленей, или 44 зверя на 1 км2 пастбищ. В стаде Ройял-Бэй в том же году на 9 км2 пастбищ насчитывалось 550 оленей, или 61 олень на 1 км2. В Бузенском стаде в 1976 г. на 11 км2 пастбищ было 450 животных, или 41 олень на 1 км2.
Несмотря на такое перенаселение, кормовые растения на Южной Георгии в целом находятся в удовлетворительном состоянии.
92
Основное растение, которое составляет 95—100 % питания оленей зимой, 60—80—весной и осенью и 10—30 % летом,— это тассок (Роа flabellata). Это зимнезеленый злак, образующий густую дерновину и имеющий в высоту обычно 0,5 м, а в некоторых случаях до 2 м. Этот вид сумел противостоять пастбищному «натиску» оленей. Лишь на приморских участках, где выпас особенно интенсивен, заросли тассока начали деградировать, но при современном снижении численности оленей этот процесс приостановился. Питательная ценность тассока невысока, однако до 70 % сухой массы его надземной части состоит из растворимого карбогидрата, в основном из фруктозы. В этом отношении он до некоторой степени аналогичен ягельным кормам оленей [268, 269].
Отстрел оленей — вначале китобоями, а затем персоналом полярной станции Гритвикен — всегда был незначителен. В самом крупном барфском стаде в 1930—1950 гг. ежегодно добывалось примерно по 100 оленей, в 1965—1972 гг.— по 200 животных. В стаде Ройял-Бэй оленей не стреляли, в бузенском стаде было лишь несколько случаев браконьерства. В 1972—1976 гг. для исследовательских целей из барфского стада было отстреляно 370 оленей, из стада ройял-бэй—100 и из бузенского — 120оленей. С 1975г. северные олени Южной Георгии находятся под защитой охранного декрета Британского управления Фолклендских о-вов. Основное значение стада северных оленей на Южной Георгии не в его промысловом использовании, а в естественном эксперименте, поставленном интродукцией этих животных.
часть и. БИОЛОГИЯ
И ЭКОЛОГИЯ СЕВЕРНЫХ ОЛЕНЕЙ
Биология и экология диких северных оленей изучены недостаточно и очень неравномерно по территории СССР. Более полные материалы есть только по Кольскому п-ову, Таймыру и Якутии. Слабо изучены таежные популяции.
За недостатком места мы не могли с одинаковой полнотой осветить все стороны биологии и экологии диких северных оленей. Некоторые аспекты, например этологические, не затрагивали по той же причине.
За последние десятилетия получено много новых данных по питанию диких оленей, особенно для Таймыра [80 и др.] и отчасти для Якутии [54]. По другим частям ареала в пределах СССР сведений о питании диких оленей по-прежнему мало, особенно по таежным и горно-таежным районам. Наиболее ценными остаются материалы по Кольскому п-ову [38, 159, 160].
Характерными особенностями питания северного оленя по сравнению с другими оленями является сравнительно малое потребление веточных кормов, что сближает его с кабаргой, способность хорошо усваивать лишайники и большое разнообразие растительных кормов, как зеленых, так и засохших (ветошных).
Углеводная часть лишайников, составляющая 90 % и более их воздушно-сухой массы, переваривается оленем на 80—90 %, овцами и крупным рогатым скотом — не более чем на 40—50 %, свиньями лишайники вообще не перевариваются. Кроме того, олени охотно поедают такие виды растений Севера, которые не поедаются или почти не поедаются домашним скотом. Это сабельник (Comarum palustre), пушица влагалищная (Eriophorum vaginatum), морошка (Rubus chamaemorus), родиола (Rhodiola rosea), сиббаль-дия (Sibbaldia procumbens), мать-и-мачеха (Trussilago farfara), кубышка (Nuphar luteum) и многие другие, а также ряд растений, вызывающих отравления у скота: калужница (Caltha palustris), лютик едкий (Ranunculusacer), золотая розга (Solidago virgaurea), щавельник (Rumex acetosella), мытники (Pedicularis sp. sp.) и т. д.
94
Отчасти это объясняется уменьшением содержания алкалоидов в растениях северных широт.
Перевариваемость оленями зеленых кормов выше, чем у сельскохозяйственных животных. Коэффициент перевариваемости сухого вещества зеленых растений у них составляет 70—80 %, а у крупного рогатого скота—60—70 %. Этим объясняется замечательная способность оленей необыкновенно быстро повышать свою упитанность: весной с переходом на зеленый корм истощенное животное уже через 2—3 недели становится неузнаваемым: формы туловища округляются, быстро растут рога, начинается весенняя линька.
Корма северный оленей и географические особенности питания. Видовой состав растений, поедаемых диким северным оленем, изучен лишь для отдельных частей ареала. Известно 492 вида только зеленых растений, поедаемых домашними оленями в бесснежный период года. Среди них 8 видов хвощей, 70 видов злаков, 56 видов осоковых и ситниковых, 43 вида кустарников (ивовых и березовых), 12 видов деревьев и 303 вида разнотравья. Помимо этого, в рацион домашних оленей входит не менее 100 видов лишайников, мхов и грибов. Общий список — более 600 видов, т. е. большая часть северной флоры.
Для Магаданской обл. среди хорошо и удовлетворительно поедаемых кормов выявлено 202 вида сосудистых растений и 22 вида лишайников. Всего там обнаружено свыше 1000 видов сосудистых растений и почти 300 видов лишайников.
Список поедаемых северным оленем видов очень велик, но все же вывод А. А. Насимовича о том, что непоедаемых или почти не-поедаемых оленями сосудистых растений Севера насчитывается лишь несколько видов, следует считать неправильным. Конечно, конкретный рацион домашнего оленя слагается из значительно меньшего числа видов, а основу питания составляют немногие десятки видов. Состав пищи и домашних, и диких оленей зависит от географического района, ландшафта, сезона года.
Дикие олени могут поедать те же виды растений, что и домашние, т. е. разнообразие их кормов тоже очень велико. Для определенных районов в питании диких оленей отмечено различное число видов поедаемых растений. В основном величина списка зависит от степени изученности рациона зверей.
Для Алтайского заповедника выявлено около 100 видов растений, поедаемых диким оленем [232], но часть из них, по-видимому, захватывается им случайно. Для Таймыра и Северной Эвенкии установлено более 100 видов сосудистых растений и 20 видов лишайников, употребляемых дикими оленями [80]. Для Лапландии приводится список из 42 видов {158], но, по-видимому, он очень не полон. Для хребтов Прибайкалья зарегистрировано 37 видов [218], для Забайкалья—66 видов [23]. В целом для СССР с учетом географического разнообразия флор установлено около 150 видов растений, используемых в пищу диким северным оленем.
Безусловно, у оленей есть предпочитаемые, любимые виды растений; так, на севере Средней Сибири в их пище преобладают рас-
95
тения, имеющие наибольший запас фитомассы на пастбище в момент пастьбы [80]. Это позволяет сделать заключение о низком уровне избирательности у диких оленей в отношении кормов. Соответственно набор последних будет различаться в зависимости от географического расположения местности. В связи с этим ни в коем случае нельзя давать простую обобщенную характеристику питания оленей, основанную на смеси фактов, собранных в разных географических условиях. Такая характеристика мало что дает и скорее затушевывает, чем проясняет популяционные и географические особенности питания.
Приведем сведения об использовании кормов диким оленем в Лапландии, собранные в течение многих лет О. И. Семеновым-Тян-Шанским [159].
Ягели, преимущественно Cladonia alpestris, в меньшей мере С. mitis, С. rangeferina и другие виды; в горной тундре также Cet-raria nivalis и некоторые другие цетрарии — основной корм оленей с октября по май. Во влажном состоянии они поедаются и летом.
Древесные лишайники («лапп» по-саамски) — главным образом Alectoria chalybeiformis, затем различные Hsnea. Поедаются в ноябре, марте, чаще в апреле. Олени питаются ими на гарях, где ягель отсутствует, или при крепком насте, когда звери не могут добраться до ягеля и других наземных кормов. Поедание корковых лишайников наблюдалось за 15 лет лишь 2 раза. В сентябре олени использовали Parmelia sp. sp. на стволах берез на гари. В голодную зиму 1967 г. олени сдирали с камней Gyrophora sp. В результате такого питания у добытых здесь оленей резцы были сильно стерты.
Использование оленями в пищу листоватых лишайников (Ре1-tigera sp., Nephroma sp.) отмечалось еще до 40-х годов. Было замечено, что там, где ягель сильно потравлен, Peltigera aphtosa исчезает, a Nephroma arcticum сохраняется. Следовательно, Peltigera принадлежит к предпочитаемым кормам.
Мхи захватываются случайно с другим кормом.
Грибы — сыроежки, свинушки, серушки и другие — охотно поедаются дикими оленями в августе, а также позже, иногда даже после выпадения снега, в октябре—ноябре. По другим сведениям, сибирские дикие олени очень охотно поедают также и трубчатые грибы: подберезовики, подосиновики, маслята и др. Для Лапландии известны редкие случаи поедания хвоща болотного (в августе) и папоротника-кочедыжника (Athyrium rhaeticum)—в июне, июле.
Злаки в наибольшем количестве употребляются в пишу в конце зимы и весной в апреле — мае. Олени охотно поедают солому и ветошь вейников, возможно, и их зеленые побеги. В июле — августе среди других кормов в небольшом количестве отмечены полевица (Arctagrostis latifolia), луговик (Deschmapsia flexuosa), бор (Milium effusum).
В июне—августе дикие олени охотно едят осоку (Carex Bigelo-wii). Излюбленный корм диких оленей — цветочные колоски пуши
цы (Eriophorum vaginatum). С мая по июль они питаются свежей зеленью берез как древесных видов, так и кустарниковых (Betula папа), зимой иногда объедают концы веток березы. Листья различных видов ив (Salix sp.)—один из важнейших кормов оленей в июне — августе. Местами в Лапландии ивняки сильно угнетены объеданием.
Летом олени охотно поедают большинство видов разнотравья. Особенно любят золотую розгу, медвежью дудку, иван-чай, лесную герань, разнолистный бодяк. Реже употребляют калужницу, купальницу, норвежскую сушеницу, лапландский одуванчик, альпийскую цишфбиту.
Из кустарничков дикие олени нередко едят черничник, реже брусничник или вороничник. Последний вид, вероятно, надо считать вынужденным кормом.
Известно, что домашние северные олени в Лапландии поедают и животные корма, в частности леммингов, которые по этой причине получили свое саамское название «кооньт саплыг», что значит «оленья мышь», а также яйца птиц и птенцов. В то же время на Кольском п-ове О. И. Семенов-Тян-Шанский ни разу не отметил случаев плотоядности диких оленей. На Кольском п-ове они постоянно гложут отпавшие лосиные и оленьи рога. Иногда один дикий олень гложет рога на голове другого.
Многолетний материал по использованию кормов дикими оленями на Таймыре и в Северной Эвенкии собран Л. А. Колпащико-вым [80].
Осоки, пушицы, злаки. Эти группы растений среди травянистых служат основным кормом оленей на протяжении всего летнего периода (37,7 % рациона). Особенно охотно поедается арктофила рыжеватая (70,9%). Из других злаков олени предпочитают мятлики, арктагростисы. В раннеосенний сезон среди зеленых кормов травянистые растения занимают около половины рациона диких оленей. В основном поедаются осоки и пушицы (30 %). Из злаков главным нажировочным кормом ранней осенью является арктофила, которая характеризуется высокими кормовыми свойствами. В позднеосенний сезон доля ветошных кормов составляет около 40 %. Зимой осоки и пушицы также становятся постоянными кормами оленей (до 60 %). Злаки поедаются в небольшом количестве, в основном в начале зимы. В среднем зимой их доля незначительна— около 40%. В ранневесенний сезон осоки и пушицы составляют около 40 % рациона. Поздней весной картина остается примерно такой же. Особенно охотно олени едят молодые листья, бутоны и цветки пушицы, а затем и других, позже развивающихся осок и злаков.
Кустарники. Олени особенно любят листья ив, но охотно поедают и зеленые части полярной березки и ольховника. Летом листья кустарников в целом составляют треть рациона оленей, из них на листья ив приходится около 90 %.
Первые зеленые листочки кустарников охотно едят новорожденные оленята. Существенно, что кустарники растут большими мас
4 Зак. 1308
97
сивами, и оленям легко в них кормиться. Позднее листья кустарников грубеют и менее охотно поедаются оленями. Резко снижается потребление листвы в сезон осеннего листопада, но и осенью олени в небольшом количестве поедают опавшие листья.
Кустарнички. На Таймыре поедаются сравнительно мало, хотя биомасса их огромна, то же отмечено и для Канады [261]. Летом на Таймыре доля кустарничкового корма очень невелика — около 3 %. Ранней осенью его значение возрастает до 10 %, зимой — 6,6 %.
Разнотравье. Поедается дикими оленями охотно и может служить хорошим нажировочным кормом. Однако разнотравная растительность для Таймыра не характерна и встречается лишь местами. Все же летом на разнотравье приходится около 15 % содержимого рубцов оленей. Зимой доля участия разнотравья в питании «дикарей» снижается до 1—3%, но отмечено, что они ищут под снегом места, богатые разнотравным кормом. Эти данные свидетельствуют о возможной биотехнической подкормке диких (и домашних) оленей, так как разнотравье при определенном антропогенном воздействии хорошо развивается в северной тайге и даже в тундре. Особенно охотно дикие олени поедают бобовые растения (копеечники, остролодочники, астрагалы), а также гвоздичные (звездчатки, ясколки), гречишные (оксирия, щавели, горец)г хвощи.
Мхи. Относятся не к основным, а к поддерживающим кормам. Все же их роль значительна, и относить их к случайным примесям, как это делали некоторые исследователи [159], не следует. Роль мхов возрастает на малокормных пастбищах. Мхи — небогатая пища. Они имеют сравнительно высокую зольность, низкое содержание протеина и жиров. По количеству клетчатки мхи сравнимы со злаками и осоками. В летнее время на Таймыре количество мхов в рационе оленей (6,9%) выше, чем лишайников (4,5%), кустарничков (2,9%), грибов и водорослей (1,6%) [80]. В снежный период доля мхов в рационе диких оленей составляет от 5—• 7% до 20%.
Лишайники. Долгое время считалось, что лишайники — основной корм северных оленей, что экологически вид теснейшим образом связан с ними. Такое представление сложилось в связи с изучением питания домашних северных оленей и привело к многим ошибкам в отношении представлений о виде в целом. Изучение питания диких оленей опровергло эту теорию. В развернутой форме концепция, отрицающая исключительную ягелеедность северных оленей, была высказана автором в 1970 г. на I Всесоюзном совещании по дикому северному оленю в Дудинке [38].
Ягели очень высококалорийны, так как богаты некоторыми углеводами, и потому очень привлекательны для оленей. Тем не менее они не обеспечивают полноценного питания животных. Ягели очень бедны азотистыми веществами, плохо перевариваются, небогаты они и витаминами. Практически их можно считать безбел-ковым кормом. При кормлении одним ягелем олень вынужден рас
ходовать на необходимые жизненные процессы запасы важнейших питательных веществ, отложенных в организме: протеина, кальция и фосфора. В результате наблюдается физиологическое голодание организма, которое ликвидируется при поедании оленями зеленой растительности. По своему химическому составу как кормовое средство ягель для оленей является как бы аналогом корнеплодов для крупного рогатого скота- Следовательно, лишайники не могут в конечном счете иметь значения корма, даже круглогодично поддерживающего жизнь.
В целом же ягели — действительно важный и хороший компонент питания северных оленей, и наличие ягельников, конечно, сильно обогащает пастбища. Выяснено, что ягели — не обязательный корм, и северные олени могут благополучно обходиться без них [53, 112]. Опыт успешной акклиматизации северных оленей в Антарктике (о-ва Кергелен, Южная Георгия) и других местах, где нет ягеля, подтверждает это.
Резкое преобладание ягельных кормов у домашних оленей, по нашему мнению, явление вторичное, образовавшееся в процессе доместикации вида [38]. Северные народы использовали этот «экологический рычаг», приручая оленей. На богатых ягельниках легче накормить животных. Здесь они не разбредаются, а держатся кучно на сравнительно небольшой площади. На |йных пастбищах стада находятся в состоянии постоянного поступательного движения — миграции. Кучно держащиеся стада легче караулить. Здесь можно поставить чумы и в удобном месте достаточно долго пожить на одном месте, без кочевки. В ягельниках хорошо заметны следы оленей. Самих животных хорошо видно даже в лесу, особенно если это редкостойный и светлый лишайниковый бор либо кедрач. В лишайниковых ландшафтах всегда меньше гнуса, много грибов. Сами по себе лишайниковые ландшафты, как хорошо проходимые и достаточно сухие, с благоприятным микроклиматом, удобны для жизни оленеводов. Здесь даже в лесу свободно можно ездить на нартах, и не только зимой, но и летом.
Вся совокупность обстоятельств привела к тому, что северные коренные жители предпочитали пасти оленей преимущественно в ягельниках, особенно долгой зимой. В результате за сотни лет сформировались популяции полудомашних (домашних) животных, предпочитающих лишайниковые местообитания и ягельные корма. Это особая экологическая форма северного оленя. В зимнее время на хороших лишайниковых пастбищах в составе корма домашних оленей ягели занимают до 80 % общей массы. Дикие же олени по-прежнему остались меньше связанными с лишайниками. Более того, оленеводы и стада домашних оленей оттесняли их с ягельных пастбищ в иные ландшафты.
По нашему убеждению [38], именно переоценка роли лишайниковых кормов в жизни северных оленей в целом привела к разработке недостаточно точной, неверной методики оценки оленьих пастбищ и «оленеемкости» угодий. Характерно, что в 30-е годы некоторые ботаники даже землеустроительные работы для олене
4* 99
водства рассматривали как «ягелеустройство» [180]. Методика, разрабатывалась без достаточной оценки экологической пластичности вида, заложенной в его генофонде, с упором на лимитирующие ягельные пастбища.
Для диких оленей эта методика оказалась непригодной. Отсюда возникали многочисленные и крупные ошибки в оценке емкости пастбищ и перспектив численности оленей. Например, для Таймыра считалось, что пастбища не смогут прокормить более 360 тыс. домашних оленей [4]. Такие расчеты послужили основанием для протестов некоторых ученых и хозяйственных органов против роста стад диких оленей.
Последующие расчеты, сделанные с учетом экологии питания диких оленей, показали, что здесь может обитать не менее 850 тыс. северных оленей, в основном диких [80].
Как видно, методика оценки оленьих пастбищ, не пересмотренная и до настоящего времени, разрабатывалась без достаточной оценки экологической пластичности вида, заложенной в его генофонде. В настоящее время всюду на Севере ощущается недостаток ягельных пастбищ. В связи с отрицательным антропогенным воздействием интенсивно идет так называемая «делихенизация» пастбищ. Это связано со стравливанием пастбищ нерациональным выпасом стад, разрушением почвенно-растительного покрова тяжелым транспортом, пожарами, загрязнением воздушного бассейна,, к которому очень чувствительны лишайники. В связи с этим и домашние олени во многих местах переходят на «малоягельное» питание, и обычно без вреда для себя. На Чукотке сформировалась, особая экологическая форма домашних северных оленей «харгин»,. практически не нуждающаяся в ягельных пастбищах.
Для оценки перспективы очень важно иметь в виду, что лишайники всех типов плохо уживаются с освоением тундры и тайги. Лишайниковые леса самые неустойчивые и ранимые, так как больше всего подвержены пожарам. Восстанавливаются они очень медленно, при многих обстоятельствах деградируют, переувлажняются и заменяются растительными ассоциациями с преобладанием зеленых или долгих мхов. Площади лишайниковых ландшафтов неуклонно сокращаются. В связи с этим ягельные леса и редколесья можно считать реликтовыми экосистемами, обреченными на вымирание при антропогенной трансформации ландшафтов Севера.
Следовательно, по отношению к ягелю диких и домашних оленей нужно рассматривать как две экологические формы, занимающие заметно различные экологические ниши в биогеоценозах, что существенно и для практики. Дикие олени используют пастбища иначе, чем домашние. При выпасе домашних оленей на одних и тех же пастбищах в течение продолжительного времени происходит перетравливание кормовых запасов. Домашние олени выедают ягель и вытаптывают -его «до черной земли». Дикий олень кормится на ходу, совершая переходы до 2,5 тыс. км в год. Не задерживается долго на одном месте и меняет с годами пути основных.
100
переходов, соблюдая, таким образом, естественный пастбищный оборот.
Установлена замечательная приспособленность ягельников именно к умеренному использованию животными. Умеренный выпас диких оленей способствует стабильности и сохранению основной структуры ягельных фитоценозов. В природе при отсутствии или малом количестве диких или домашних оленей ягельники деградируют (как степи при отсутствии выпаса копытных) под влиянием накопления белого лишайникового торфа (если не происходит пожар) и заменяются другими, нелишайниковыми группировками [4]. Скорость восстановления ягельных запасов при поверхностном скусывании дикими оленями в 2 раза более высокая, чем при среднем и особенно низком скусывании, как это бывает при выпасе домашних оленей.
На Таймыре доля лишайников в питании диких оленей летом составляет в среднем всего 4,5 %. Это определяется не малыми запасами лишайников, а предпочитаемостью дикими оленями других кормов [80]. Лишайники поедаются дикими оленями Таймыра в значительном количестве только зимой (36 % содержимого рубцов) и ранней весной. С развитием зелени потребление лишайников практически прекращается. Характерно, что у домашних оленей количество лишайников (по содержимому рубцов) зимой составляет 77 %, а у диких 36 %.
Грибы очень охотно поедаются дикими оленями Таймыра, но определить их роль в питании трудно, так как они быстро перевариваются в рубце. В сентябре и октябре в желудках оленей находили до 10 и даже до 25 % грибов. Питание грибами резко усиливается в годы, урожайные по грибам. В это время олени были особенно упитанными [80].
Среди кормов животного происхождения на Таймыре отмечено поедание кладок белолобого гуся, обыкновенной чечетки, тундряной куропатки. Характерно, что в целом выявлена большая интен-
11. Соотношение кормов у диких оленей Таймыра по сезонам года
(по содержимому рубцов, в %) [80]
Виды кормов Сезоны
Лето (32 пробы) Ранняя осень (16 проб) Поздняя осень (15 проб) Зима (52 пробы) Ранняя весна (24 пробы) Поздняя весна (33 пробы)
Лишайники 4,5 12,5 22,7 36,6 32,4 11 7
Травянистые корма 53,0 48,7 43,2 41,4 44,2 66,2
Кустарники 31,5 16,6 6,9 5,6 8,4 7*2
Кустарнички 2,9 10,1 8,2 6,6 6,6 5,2
Мхи 6,5 6,7 7,9 5,8 4,1 8*3
Прочие 1,6 5,4 Н,1 4,0 4,3 1,4
Доля зеленых кормов 85,0 39,5 20,9 13,3 7,5 32,0
Доля ветошных кормов —— 25,1 40,9 34,4 44,6 42,5
101
сивность рубцового пищеварения у диких оленей по сравнению с домашними во все сезоны года, что свидетельствует о более высоком уровне их питания (табл. 12) [80, 163].
Питание диких оленей Якутии имеет сходный характер с питанием оленей на Таймыре. Основу пищи составляют осоки, злаки, лишайники, листья кустарников [54].
Основу весеннего питания тундровых оленей, помимо ягеля, составляют осоки, злаки, бобовые, а также мытники. Очень рано начинает поедаться пушица, которая с осени образует зимующие побеги, а также прострел, пестрый и полевой хвощи. После стаивания снега олени кормятся молодыми побегами злаков и бобовых, а когда оттает почва, раскапывают корневища мытника, копеечника и астрагала. В летний период интенсивно поедаются листья ив, бобовые, кипрей, щавель, горчаки, другое разнотравье. После образования снежного покрова олени переходят на питание лишайниками, хвощами и ветошью травянистой растительности.
Имеются специфические особенности питания оленей на Новосибирских о-вах, в высокоширотной арктической тундре. Там в кормах доминируют злаки и осоки (преобладают злаки). Листья стелющейся формы кустарничковой ивы (высотой не более 3— 4 см) почти не поедаются, хотя зарослей ее здесь много. Островные олени не обращают внимания на грибы, хотя их бывает много. Часто питаются пресноводными водорослями.
Питание якутских таежных оленей, как и вообще всех таежных оленей, изучено слабо [54]. В содержимом желудков оленей, добытых зимой, преобладали лишайники (80—90 %), остальное приходилось на ветошь осок и злаков, разнотравье, мхи и грибы. В желудке самца, добытого в июле, обнаружены кипрей, злаки, горец живородящий, листья березы и ивы, хвощ пестрый, ягель. У зверя, добытого в сентябре, в рубце были бобовые, осоки и злаки, гречишные, листья ивы, грибы и ягель.
У горно-таежных оленей Алтая даже летом, при изобилии травянистых кормов, в пищевом рационе преобладают лишайники [232]. Большую долю в пище занимают долгие мхи, в частности Polytrichum piliferum (14,7% от общей массы съеденной пищи). Листья и побеги деревьев и кустарников в питании алтайских оленей занимают очень небольшое место. Эти данные не подтверждают концепцию малолишайникового питания диких оленей. По-ви-димому, питание оленей имеет большие географические различия.
В горах Забайкалья дикий северный олень использует 66 видов растений [23]. Основу зимнего питания составляют лишайники 23 видов из общего их числа (в местной флоре около 50). В основном это кладонии и цетрарии. Помимо лишайников, олени потребляют зимой значительное количество ветоши (11 % по массе содержимого желудков) злаков, разнотравья и хвощей.
Весной у забайкальских оленей доля содержания лишайников в пище снижается до 35 %• В эту пору наибольшее значение в питании имеют всходы осок и пушиц (52 % массы содержимого желудков). Летом олени питаются в основном разнотравьем, злака
102
ми осоками и листьями карликовой ивы. Лишайники летом занимают 25 % массы содержимого желудков [23]. Во второй половине августа дикие олени Забайкалья охотно питаются грибами, предпочитая подберезовики, подосиновики, маслята и моховики. На грибах олени быстро «набирают жир», несмотря на то что грибной сезон длится не более 25—30 дней. Быстрому напулу оленей способствуют завершение линьки и исчезновение гнуса.
Среднегодовое потребление кормов такое [23]: лишайники — 52,5 %, зеленые сосудистые растения—28,5, ветошь и хвощи—9, грибы —6,8, прочие корма —3,2 % (от массы содержимого желудков).
Минеральный голод у забайкальских оленей достигает наибольшей остроты к концу зимы. Поэтому в марте звери собираются у речек, где имеются минерализованные наледи. Посещают они и почвенные солонцы, отмечено поедание помета летяг.
На Чукотке [56] зимой лишайники составляют 25,4 %, зимнезеленые корма и ветошь—58,1, листья и побеги—4,7, мхи—5,8, прочие корма—6 % (по содержимому рубцов с ноября по апрель). Весной олени устремляются на склоны южной экспозиции, где поедают молодые побеги пушицы и различных видов осок. С июня в рационе увеличивается зеленая растительность—хвощи, лапчатка, полынь, многие виды бобовых, молодые побеги ив. Лишайники в это время составляют лишь 5 % рациона. Летом они совсем исчезают из питания оленей.
В сентябре олени пасутся на склонах гор в подгольцовом поясе, в разреженных ольховниках и в долинах. В это время они поедают много ягеля (80 % рациона). Зеленое разнотравье, листья ив, кустарничков составляют 10—15%, ветошь с примесью грибов —4,5 %.
В целом прослеживается несколько большая приверженность ягелю диких оленей таежной зоны по сравнению с тундровыми популяциями. Всюду подтверждается позиция, отрицающая исключительную привязанность диких оленей к ягелю. В рационе диких оленей преобладают растения, имеющие наибольший запас фитомассы на пастбище в момент пастьбы, что позволяет сделать вывод о невысоком уровне избирательности у диких оленей в отношении кормов [80].
На Американском Севере (Канада) в целом состав кормов карибу близок к таковому оленей Евразии [261]. Есть некоторые исключения. Например, к числу предпочитаемых кормов здесь относятся американские виды багульников. Зимой канадские карибу предпочитали лишайники, багульник и ивы (процент их встреч в желудках оленей выше, чем процент этих видов в растительном покрове пастбищ). Все виды ягодных кустарничков рода Vaccinium и карликовая березка поедались примерно в том же соотношении, в каком встречались на пастбищах. Мхи и большая часть остальных растений вместе составляли лишь 4,4 % всех видов растений, поедавшихся карибу (табл. 12).
Из табл. 12 видно, что лишаиники и травянистая раститель-
103
12. Встречаемость и предпочитаемость кормов тундрового карибу Канады [261
Виды кормов Летние корма Зимние корма
встречаемость в желудках, % степень предночита емостн встречаемость в снежных лунках, % степень предпочитаемое™
Грибы 1,2 Высокая Нет —
Лишайники 31,3 Высокая 47,0 Высокая
Мхи Следы Низкая 1,1 Низкая
Хвощи 0,6 Высокая Нет —
Ель Нет — 0,1 Низкая
Можжевельник Нет 0,6 Средня я
Злаки и осоковые 28,1 Высокая 13,1 Высокая
Ивы ?> 15,7 Высокая 4,1 Высокая
Береза 15,5 Высокая 1,3 Высокая
Ольха Нет — 0,3 Средняя
Камнеломка Нет — 0,1 Средняя
Вороника 0,1 Низкая 1,1 Средняя
Багульник (род Ledum)' 1,2 Средняя 8,1 Высокая
Толокнянка 1,3 Низкая 1,6 Средняя
Род Vaccinium 3,8 Средняя 21,5 Средняя
Прочие Следы Низкая — —
ность (злаки и осоки) составляли основу кормового рациона карибу во все сезоны года (вместе — около 60 % летних и зимних кормов). Летом олени поедали их примерно в равной степени, зимой лишайники преобладали. Мхи, обильные на всех типах пастбищ, поедались мало. Грибы и хвощи активно разыскивались оленями, но обычно их на пастбищах было мало. Ивы, в меньшей степени карликовая березка тоже специально разыскивались оленями: летом поедались молодые листья, зимой — тонкие концы веток.
13. Сезонные различия в питании карибу национального парка Денали (Аляска) [250J
Группы кормов Весна, 26/V— 25/VI Лето, 20/VI— 18/VIII Осень, 20/IX — 11/X Зима, 20/XI— 9/V
Лишайники 25 17 43 62
Сыроежки, почки, листья Salix pulchra, Betula папа и других листопадных пород Злаки 45 48 14 1
12 10 14 11
Разнотравье 16 10 9 7
Грибы 0 12 10 7
Мхи 0 0 . 5 10
Вечнозеленые кустарнички (в основном 0 1 2 7
брусника) Ягоды 2 2 3 0
14» Пастбищные сезоны и размеры суточных площадей выпаса диких северных оленей Таймыра [80]
Сезоны, месяцы Природные зоны Доступность, % Суточная площадь на 1 оленя, га
активная кормовая
Летний (июль — август) Арктические1 и субарктические тундры 100 3,5 0,074
Раннеосенний (август — сентябрь) Субарктические тундры, лесотундра, северная тайга 90 —
Позднеосенний (октябрь — ноябрь) Лесотундра, северная тайга 80 0,24 0,0071
Зимний (ноябрь — апрель) Северная тайга 70 0,34 0,0086
Ранневесенний (апрель — май) Горные тундры 60 0,54 0,0123
Поздневесенний (июнь) Редколесья, южная субарктическая тундра 75 2,45 0,03
В горно-таежном ландшафте Аляски (национальный парк Денали) местная, не мигрирующая форма диких оленей (Rangifer tarandus granti) зимой и осенью питается преимущественно лишайниками (соответственно 62 и 43 % рациона), а летом и весной — листьями, сережками и почками ив, березки и других листопадных пород (табл. 13).
Особенности использования сезонных пастбищ и годичный цикл питания. Рассмотрим эту важнейшую особенность экологии питания диких оленей на примере оленей Таймыра, совершающих особенно большие сезонные миграции (табл. 14) [80, 81].
В летний сезон олени пасутся преимущественно в субарктических и арктических тундрах, где много ценных летних кормов — разнотравья и кустарников. Летовки оленей на Таймыре занимают около 450 тыс. км2, или 30 % годового ареала зверей, здесь они пасутся 60—70 дней. В июле, с началом массовой вегетации растений, олени широко рассредоточиваются. Стада дробятся. Животных преследуют кровососущие насекомые, и они много двигаются. Средняя длина суточного хода оленя составляет в это время 22 км. Отдельные стада за сутки перемещаются на 60 и даже 100 км. При каждом шаге олень делает 3—5 щипков-скусов, а за минуту—более 40, за сутки он съедает 11,3 кг зеленого корма (травянистых растений). При таком характере питания олени не стравливают пастбища. При этом они изымают не более 2 % годичного прироста надземной фитомассы [80].
В осенний сезон условия пастьбы благоприятны в связи с прохладной погодой и отсутствием кровососущих насекомых. Олени в это время откочевывают в южные тундры и частично в лесотундру. Стада расходятся. Сравнительное обилие зеленых и ветошных кормов при их высокой доступности обеспечивает хороший нагул и
105
подготовку оленей к гону. Поздней осенью, при появлении снежного покрова, обычно в начале октября, дикие олени выходят на окраину Средне-Сибирского плоскогорья, пасутся в лесотундре, в редкостойных лесах подзоны северной тайги. Здесь много хороших лишайниковых пастбищ. В этих условиях проходит гон.
Зимой, в ноябре, олени перемещаются в горы Путорана и далее в глубь Средне-Сибирского плоскогорья, уходя на 800—1000 км, а иногда и более к юго-востоку от мест летовок. В последние годы значительная часть оленей зимует в Якутии, где располагается до 30 % зимовочных пастбищ. Доступность кормов определяется характером снежного покрова. Осенью и зимой олень за сутки раскапывает участок площадью до 70—100 м2. В начале зимы, при невысоком снежном покрове (25—30 см), олени предпочитают пастись в долинах рек, у озер. Позднее, при увеличении мощности снега до 70—100 см в понижениях рельефа, олени частично переходят на горно-тундровые участки плато, хотя продолжают использовать доступные участки межгорных долин. Главными зимними пастбищами остаются межгорные долины, занятые редкостойными лиственничными лесами, и субальпийский пояс пологих склонов гор.
Ранней весной (апрель — май) основная масса оленей еще держится в северных отрогах гор Путорана, но часть зверей уже начинает обратную кочевку к Северо-Сибирской низменности. Продвижение оленей в районы отела (июнь) зависит от наличия проталин с первой зеленью осок и пушиц.
ГЛАВА 5
РАЗМНОЖЕНИЕ РОСТ И РАЗВИТИЕ ЛИНЬКА
РАЗМНОЖЕНИЕ
В зависимости от географических условий и биологического состояния животных гон у диких оленей бывает с сентября до ноября включительно. Общая продолжительность огуливания большинства самок не превышает 2,5—3 недель, чаще этот период продолжается немногим более двух недель.
106
Для южных частей ареала наиболее ранние сроки гона — с 10—15 сентября до конца сентября — начала октября (Алтайский и Кондо-Сосьвинский заповедники). В Забайкалье (Читинская обл.) гон начинается 10—12 сентября и оканчивается 12—14 ноября, т. е. длится 55—60 сут.
’Места оленьих гонбищ в Забайкалье располагаются в нижнем поясе гор, среди лиственничных редколесий, чаше неподалеку от водотоков. Число самок в гаремах здесь невелико: 3—5 голов [23, 142, 232].
В Лапландском заповеднике быки начинают реветь («рёх-кать»), как только очистят рога. Самое раннее рёхканье за много лет наблюдений отмечено 10 сентября. Интенсивный гон начинается в конце сентября или даже в начале октября. Рёхканье продолжается примерно в течение месяца.
На Чукотке гон диких оленей проходит в октябре, хотя может быть растянут и на большее время в зависимости от погодных условий [56].
У таймырской популяции гон начинается в октябре и заканчивается только к середине ноября (на месяц позже, чем у домашних оленей). Пик приходится на конец октября — первую половину ноября. Проходит он в лесотундре и в северной тайге, в основном в Эвенкии.
В Якутии у тундровых оленей гон начинается в октябре, на две-три недели позже, чем у домашних. В конце сентября дикие олени образуют смешанные стада, но признаков гона при этом не наблюдается. Вначале к стадам самок присоединяются самцы в возрасте 2—3 лет, а затем и основные производители — быки 4— 5 лет и старше. Разгар гона для популяции, летующей в дельте Лены, приходится на 20 октября—3 ноября. В этот период происходит покрытие самок [54].
Разгар гона яно-индигирского стада падает на последнюю декаду октября. Гон оленей на Новосибирских о-вах происходит в конце октября — начале ноября. К этому времени небольшие разрозненные стада на островах соединяются в крупные табуны, до 2—3 тыс. голов.
В конце октября у тундровых популяций Якутии наблюдались стада двух типов: небольшие группы по 15—16 животных с одним крупным самцом и стада по 100—200 и более голов со многими самцами. Более крупные стада обычно рассредоточивались на большой площади на отдельные группы по 15—20 оленей с одним или двумя крупными самцами. Самцы помоложе (двух-трехлетки) держались по периферии стада, нередко на расстоянии нескольких сотен метров. От самок этих самцов отгоняли более сильные соперники.
Большая часть булунского стада проводит гон в дельте Лены, остальные — в хр. Чекановского. Гон оленей яно-индигирской популяции проходит в тундре. Это исключает или сводит к минимуму возможность скрещивания между тундровыми и таежными дикими оленями.
107
В горно-таежных районах Якутии разгар гона приходится на конец первой декады — середину октября, т. е. проходит примерно на 10—15 дней раньше, чем у тундровых популяций. Вскоре после окончания гона взрослые самцы обычно покидают смешанные стада и держатся отдельно до наступления нового периода размножения, тогда как остальная часть популяции обитает на протяжении всей зимы совместно [54].
В Забайкалье после окончания случного периода важенки и телята-сеголетки образуют самостоятельные группы по 7—20 особей и держатся всю зиму отдельно от взрослых самцов. Раздельное обитание полов в зимнее, наиболее тяжелое время года создает более спокойные условия пастьбы для молодняка и стельных самок [23].
В Лапландии картина такая же: взрослые ирвасы отделяются от стада «мелких» оленей (важенок, телят и молодняка по второму году) и собираются на зиму в отдельные стада. Однако такое разделение не всегда ясно выражено. Большие стада в Лапландии нередко включают не только молодых, но и взрослых ирвасов, но в этом случае они держатся несколько обособленно от остальных оленей [159].
У лесных и горно-таежных оленей гон происходит раньше, чем у тундровых, и начинается раньше в западной части ареала, где климат мягче. Сроки массового гона диких и домашних оленей в Лапландии почти полностью совпадают. В Сибири гон у диких оленей начинается позже (на 2—3 недели, иногда на месяц), чем у домашних. Сроки гона у домашних оленей более растянуты.
Наиболее заметный признак приближения гона — образование смешанных стад. Олени в это время собираются в определенных местах. В горно-лесной местности это обычно возвышенности, иногда горные тундры или редколесья у верхней границы лесов и значительно реже— низменные участки. В период гона у оленей ве-лика потребность в воде. Поэтому вблизи мест гона всегда есть водопои — ручьи или речки.
Ко времени гона у самцов и самок усиливается секреторная деятельность желез межкопытной складки, находящейся в кожном мешке между пальцами задних конечностей, а также желез, располагающихся в области анального отверстия; секрет их оставляет пахучие следы, помогающие животным отыскивать друг друга [23].
В период гона бык издает специфический сильный сигнальный запах, напоминающий не то запах бобровой струи, не то запах козла. Сила запаха такая, что даже человек чувствует его на значительном расстоянии. Во время рева самцы выбивают копытами ямки в земле и мочатся в них. Такие ямки сохраняются несколько лет и служат верным признаком места гона.
По мнению саамских охотников, «рёхкальное место» по своему постоянству подобно глухариному токовищу. Однако в последние годы места гона стали меняться, так же как пути и время местных сезонных миграций оленей в Лапландском заповеднике [159].
л лп
Линька у оленей оканчивается ко времени гона, рога окостеневают и очищаются от бархата. Упитанность самцов близка к максимальной, а их шея вследствие увеличения объема шейных мышц заметно утолщается. У самцов забайкальских оленей процесс жироотложения начинается за 20—30 дней перед началом гона. Общая масса жира (подкожного и на внутренних органах) достигает 15 кг. Самцы перед началом гона имеют максимальную массу, превышающую иногда 190 кг [23]. В местах гона часто можно видеть «обшмурыганные» рогами небольшие деревца и кусты. Некоторые деревца бывают выворочены. На лишайниковом покрове и на обнаженной земле имеются характерные «утолоки».
Рев дикого северного оленя не похож на рев благородного следя и напоминает скорее серию коротких хрипов с интервалом около V4—7з с. Звук слышен не далее 100 м. Поведение оленей во время гона лучше всего изучено О. И. Семеновым-Тян-Шанским в Лапландском заповеднике. Стычки между самцами редки и носят в основном ритуальный характер. Для Забайкалья отмечаются частые турнирные поединки, во время которых животные нередко травмируют друг друга. Турнирным «оружием» служат не только рога, но и, хотя и реже, копыта передних ног [23].
В Лапландии почти не наблюдали серьезных боев между быками, хотя здесь же был отмечен смертельный исход турнирного поединка. Осенью 1971 г. два ирваса в драке так сцепились рогами, что уже не смогли вырвать их из «замка». Они долго боролись. «Пурги» одного ирваса протерли кожу и повредили поверхность височной и верхнечелюстной костей другого ирваса. Весной 1972 г. медведь нашел их трупы, прикопал землей и съел. За много лет наблюдений это был единственный зарегистрированный случай [159]. Олени во время гона очень подвижны, много бегают, особенно самцы. Движения оленей, бегающих в разных направлениях, напоминают суету муравьев в муравейнике. То и дело раздается сухой, яростный, далеко слышный стук рогов, напоминающий треск молодого льда на морозе.
В больших стадах в Лапландском заповеднике между самцами устанавливаются иерархические отношения. Самца-доминанта саамы называют «реут». Он «держит» стадо, не дает ему расходиться, гоняется за важенками. Самцы, уступающие ему по рангу, держатся на окраине стада, поэтому саамы называют их «чор-котьт», что означает «сторонний, или боковой олень». Некоторые самцы в период гона остаются вне стад. В поисках важенок они бегают по лесам и тундрам, иногда переплывают реки и озера. Как правило, это молодые ирвасы. Саамы называют их «нюдой», что означает «беглец» [159].
В период гона самцы теряют обычную осторожность, нередко могут близко подпустить к себе человека или даже подбежать к нему вплотную. За время гона они сильно худеют, так как мало •едят. Олени становятся половозрелыми на втором году жизни, но самцы раньше третьего года в покрытии самок обычно не участвуют. В Якутии и других районах самки начинают участвовать в раз
109
множении с полутора лет, а самцы — только с 4—5 лет, так как. молодых активно отгоняют сильные соперники.
Продолжительность и повторность течки изучены только для домашних северных оленей, но принципиально картина одна и та же [47]. Северные олени — животные полиэстричные, с ограниченным половым сезоном. Обычно в течение одного полового сезона течка у домашних важенок повторяется 3—4 раза через каждые 12—15 сут, после чего наступает длительный период покоя до следующей осени. Течка продолжается до 3 сут.
Лактация достаточно изучена только у домашних оленей. У домашних важенок вымя небольшое, такое же, как и у диких животных. Его масса около 0,3 кг. Оно имеет 4 коротких соска конусовидной формы. Лактация длится 5—6 мес. С окончанием летнего вегетационного периода и с переходом важенок на питание ягельным кормом лактация заканчивается. Удои невелики и за лактацию составляют в среднем около 70 кг. Среднесуточные удои около 0,4 кг, максимальные за сутки— 1,5 кг. В молоке много жира (17—18%) и белков (10—11 %). Домашние важенки кормят телят до 30—50 раз в сутки, хотя продолжительность каждой кормежки, (сосания) не превышает 0,5—1 мин. Таким образом, телята получают молоко небольшими порциями, но очень часто. Такой тип кормления, по-видимому, имеет большое значение для условий короткого северного лета и частично объясняет интенсивный рост телят.
Продолжительность беременности наиболее точно рассчитана для Лапландии — 238 дней [159]. Для Забайкалья период беременности составляет 219—225 сут [23].
Сроки отела в основном зависят от географических условий. В Лапландии начало его приходится на середину мая, достигает кульминации около 1 июня, а заканчивается, по-видимому, только в конце июня. Конкретные сроки зависят от погоды. В среднем за 12 лет первых новорожденных телят здесь отмечали 27 мая, а самых ранних—15—18 мая.
На Таймыре, по данным норильских зоологов, разгар отела приходится на третью декаду июня, т. е. проходит позже, чем в Лапландии, на три недели. В эту пору за 10 дней рождается до 90 % телят. К этому времени в тундре появляется много проталин, устанавливаются положительные температуры воздуха. В целом отел продолжается около месяца. В конце июля телята-сеголетки составляют 21—26 % численности популяции. Много молодняка (около 6 %) гибнет в первый месяц жизни, особенно во время массовых переправ через реки и озера, от переохлаждения и травм.
В Якутии в тундровых популяциях массовый отел важенок приходится на первую половину июня. В это время снег здесь стаивает на 30 % поверхности почвы. В горно-таежных районах Якутии разгар гона приходится на конец первой декады — середину октября, проходит примерно на 10—15 дней раньше, чем у тундровых оленей. Соответственно этому массовый отел бывает в пос-ледне'й декаде мая.
Массовый отел у забайкальских диких оленей в Читинской обл.
110
проходит в сжатые сроки. Начало его приходится на конец второй декады мая и совпадает по фенологии с массовым пролетом на север гусей-гуменников, с прилетом пятнистых коньков, сибирских горихвосток, куликов-перевозчиков и дубровников. Наибольшее количество телят рождается в период с 20 по 25 мая. Это время характеризуется резким подъемом среднесуточных температур (12°C), окончательным исчезновением снежного покрова, вегетацией многих трав из семейств бобовых и злаковых и распусканием хвои на лиственнице [23].
На Чукотке ранние телята появляются в начале второй половины мая, а поздние — в первой половине июня [56]. Сроки отела могут меняться в зависимости от изменения природных условий — и в небольших пределах, и кардинально. Здесь биология оленей достаточно пластична. Так, при акклиматизации северных оленей на островах Субантарктики сезонная биология их изменилась в соответствии с природой. Гон передвинулся на март, а отел — на октябрь — ноябрь, линька стала начинаться в феврале.
Отел у оленей происходит в местах летнего обитания: на Таймыре в северных тундрах, в тайге Западной Сибири по сухим гривкам и островкам среди болот, на Алтае в редколесьях субальпийского пояса и в кустарниковой горной тундре. В Забайкалье важенки удаляются на отел на сухие склоны хребтов, имеющие южную и юго-восточную экспозицию [23, 232 и др.].
В Лапландии отел может проходить как в субальпийском поясе горных тундр, так и в лесах, чаще в сосновых борах, на сухих прогретых проталинах [159]. В ельниках снег сходит значительно позднее, чем в борах. На снегу важенки никогда не телятся, им необходимы сухие проталины — будь то тундра, арктическая пустыня или лесная зона.
Важенки диких оленей приносят по одному теленку. Двойня — большая редкость. В Лапландском заповеднике и Якутии у диких оленей двоен не отмечали. Для забайкальских диких важенок двойни тоже очень редки: в 85—90 % случаев рождается по теленку. Важенки диких оленей могут приносить потомство до 14—17 лет, покрываясь впервые в 16—17 мес [23, 54, 159].
Внутриутробное развитие диких северных оленей было почти не изучено до исследований, проведенных на Таймыре В. А. Зыряновым [64]. Наиболее ранний плод обследован в первой декаде января, через 50—60 дней после зачатия. Масса плода составляла "9 г. По внешним признакам (головка, конечности) было видно, что плод принадлежит копытному животному. Хорошо определялся пол по наружным половым признакам. В возрасте 80—90 дней плод в среднем весит 141 г. Особенно полно сформированы внутренние органы. По состоянию желез внутренней секреции можно предположить, что они несут физиологическую нагрузку. Костяк развит непропорционально — плод выглядит коротконогим. Индекс массивности^ равнялся 92,98%, а индекс длинноногости — 58,3 %. В возрастной группе 100—ПО дней индекс массивности увеличился До 100 %, а индекс длинноногости остался прежним [64]. Изме-
111
15. Возрастная динамика массы тела плодов диких северных оленей, г [64}
Ориентировочный возраст, дней п М±т Limi t
50—60 1 9,0 -
80—90 3 141,5±22,1 90—185
90—100 4 263,3+44,3 196—347
100—110 4 392,2+29,3 320—448
120—130 4 734,7+19,9 687—765
130—140 12 917,2+28,8 798—1150
160—170 И 2483,0+122,3 1850—3200
180—190 5 3720,0+391,3 3150—4800
200—210 5 4780,0+377,4 г 3500—5700
220—225 4 5475,0+259,4 5100—6200
Новорожденные 21 5338,1+243,8 3100—7400
нение массы плода в разные сроки эмбриогенеза идет с различной интенсивностью (табл. 15).
Среднесуточный прирост массы за первую половину внутриутробного развития составил 3,5 г, а за вторую — 45,2 г. Наиболее высокий темп прироста в конце эмбрионального развития — около 70 г/сут. Снижение темпов роста было в марте — апреле, во время массовой миграции стельных важенок к местам отела. На этом этапе происходит переход в питании плода от чисто гемотрофного к смешанному. Половины массы новорожденного теленка плод достигает в первой декаде мая, в возрасте 180—190 дней. В стадах домашних оленей в это время уже заканчивается отел.
Сначала у эмбрионов интенсивно растут передние конечности,, а потом задние. По всем показателям индексы телосложения у эмбрионов диких оленей ниже, чем у домашних. У новорожденных оленят печень — самый крупный внутренний орган. Относительная масса сердца эмбрионов диких оленей выше, чем у домашних. Эмбриогенез диких северных оленей имеет существенные различия с таковым у домашних оленей [64].
Новорожденный олененок весит около 5—6 кг. На Таймыре, по данным взвешивания 21 теленка, средняя масса оказалась равной 5,34 кг. Самый крупный новорожденный весил 7,4 кг, а самый мелкий— 3,1 кг. Телята массой 2—3 кг — недоношенные. Эмбрион самца дикого алтайского оленя, отличающегося крупными размерами, за 2—3 дня до рождения весил 6,3 кг. Средняя масса эмбрионов забайкальских оленей за 1—2 дня до рождения — примерно 6,2 кг [23, 232].
Телята диких северных оленей развиваются очень быстро, что стоит в прямой связи с быстротечностью летнего периода на Севере. Новорожденный теленок почти сразу же делает попытки встать и ходить, и обычно это ему удается. Копытца новорожденного первоначально мягкие и желтоватые, с сильно удлиненными концами. На другой день копытца затвердевают, концевое удлинение отпадает, и теленок начинает хорошо бегать. В первую же
112
неделю жизни он способен переплыть довольно широкую реку. В то же время большое количество телят гибнет в первые 20— 30 дней жизни. В таймырской популяции, по данным В. А. Зырянова, к двухмесячному возрасту в середине августа масса телят 22,4 кг (16—32 кг), а во второй половине сентября — 37 кг (26— 48 кг). Зимой рост телят практически приостанавливается. В апре-ле—мае следующего года их масса в среднем составляет 36,8 кг (30—42 кг). Летом они быстро прибавляют в массе и во второй половине сентября второго года жизни имеют массу 66,5 кг (54— 88 кг) [39].
Эмбриональный покров новорожденных телят в общем коричневый, разных оттенков. Вскоре, недели через две-три, пыжик линяет и покрывается беловатой шерстью, сходной по цвету с зимним меховым покровом его матки. Самые ранние встречи беловатых телят в Лапландии — в начале июня, самые поздние коричневых—20 июля [159].
Реакция затаивания очень характерна для новорожденных телят, но только для тех, которым не исполнилось суток. Телята быстро начинают бегать, и начиная со 2—3-го дня жизни человек уже не может их догнать. Оленята очень рано начинают поедать растительный корм. В желудке олененка, погибшего в возрасте около двух суток, нашли только зелень и ягель. Лактация продолжается долго — до наступления гона. В Лапландии приходилось видеть телят, сосавших матку в последних числах сентября. Пыжик сосет молоко, стоя на четырех ногах, матка в это время нередко лижет его. Продолжительность каждого кормления — несколько секунд. Важенка, особенно в первое время, в случае необходимости руководит движениями теленка: толчками морды заставляет его повернуть в нужную сторону. Обычно теленок бежит у задних ног матери. Шаг теленка вдвое короче шага матки, но он компенсирует это тем, что делает шаги вдвое чаще. Иногда важенка пускает теленка бежать впереди себя, но более самостоятельные всегда бегут позади нее. Телята держатся в стаде довольно свободно. Иногда матка далеко отходит от лежащего теленка, иногда он отбегает от нее. Увидев человека, важенка старается увести теленка, толкает его мордой. Важенки часто подзывают телят особым хорканьем. При других обстоятельствах не приходится слышать этот звук. Ответный голос теленка звучит как «мя... мя...». Он напоминает крик самки белой куропатки [159].
Рога у телят диких северных оленей вырастают в первый год жизни и сбрасываются весной. Молодые подолгу держатся с матерью. Самка отгоняет их лишь перед новым отелом. Впоследствии молодые нередко вновь присоединяются к ней и ходят вместе до 2—3 лет. У домашних оленей в отличие от диких рождение двоен довольно обычное явление. При рождении у диких оленей всех географических популяций соотношение полов практически одинаково.
113
РОСТ И РАЗВИТИЕ. ЛИНЬКА
Напомним, что молодые олени очень быстро растут за первое лето и почти не прибавляют в массе за долгую зиму. Это не говорит о том, что общее развитие их прекращается. Тормозится рост, и телята в связи с напряженным энергетическим балансом организма в тяжелый зимний период не прибавляют в массе. Осенью во второй половине сентября телята таймырской популяции имеют массу 37 кг, а после зимы, в апреле — мае, столько же — 36,8 кг [133].
За следующее лето молодые быстро увеличивают массу (более нем в 1,5 раза) и достигают во второй половине сентября средней массы 66,5 кг (54—88). По данным норильских зоологов, наибольшей массы взрослые самцы таймырской популяции достигают в конце сентября — начале октября—143,2 кг (114—182). К концу гона упитанность резко снижается, и в декабре—январе их средняя масса составляет ПО кг (72—122). За трудную зиму олени еще -больше теряют в массе. Средняя масса взрослых быков в апреле— мае — 85,4 кг (60—102). Потеря в массе у самцов за зимний период достигает более 40 % •
Самки более устойчивы в своих весовых показателях. Колебания в массе у самок таймырской популяции составляют около 20%. В конце сентября — начале октября масса самок составляет 89,5 кг (63—112). К этому времени и самки, и самцы достигают наивысшей упитанности. В отличие от самцов самки сохраняют упитанность и на протяжении всего зимнего периода. Это связано с необходимостью сохранения биологических резервов, необходимых для размножения. Снижение массы имеет место с началом трудной, но необходимой весенней миграции. В апреле—мае масса самок составляет в среднем 75,5 кг (65—^82). Двухлетние самки в этот же период имеют массу 52,6 кг (50—54) [133].
По другим популяциям данные очень неполные и отрывочные. В Лапландии масса самого крупного быка —167,4 кг. Масса пятимесячной самочки, добытой в конце октября, была 44,2 кг, а годовалой самки, добытой в начале июня, — 43,5 кг. Живая масса трех взрослых важенок, добытых в октябре — ноябре, была в пределах от 80 до 90 кг [159].
На Камчатке масса 14-месячного самца, добытого в начале сентября, составляла 39,2 кг. Самцы и самки по третьему году жизни в августе — начале сентября имели массу 60—75 кг, 3— 5-летние самки — до 130 кг. Масса взрослых камчатских быков, по приблизительной оценке, составляет 180 кг. Из нескольких взрослых оленей, добытых на Алтае, наиболее крупный самец имел массу 180 кг, и это, видимо, не предел. Максимальная масса взрослых быков из Забайкалья иногда превышает 190 кг [1, 23, 232].
Интересны сведения по отдельным популяциям оленей Якутии [54]. Масса взрослых самцов из дельты Лены была равна в среднем 163,7 кг(147 —185). Взрослые быки из яно-индигирской тунд
114
ры в среднем имели массу 194,5 кг (180—210), т. е? оказались очень крупными. Ленские тундровые олени по основным морфологическим признакам мало чем отличаются от таймырских тундровых оленей. Впрочем, как видно, по массе ленские олени несколько крупнее таймырских. По массе лесных оленей Якутии данных нет, но известно, что они более длинноногие: длина стопы у тундровых оленей 296 мм, а у лесных — 324 мм. Средняя длина пястной кости у тундровых оленей 216 мм, а у лесных — 242 мм [54].
Лесные олени Средней Сибири из Эвенкии оказались по массе крупнее, чем средне-сибирские (таймырские) олени. Средняя масса взрослых самцов здесь была 161 кг (153—170), а взрослых самок— 123 кг (113—133). Яно-индигирские тундровые олени оказались пока самыми крупными.
Существующее широко распространенное мнение о том, что лесные олени всегда крупнее по массе, чем тундровые, может быть подвергнуто сомнению в связи с данными О. В. Егорова об особо крупных тундровых яно-индигирских оленях. То, что лесные олени выше на ногах и в холке, пока подтверждается всеми исследователями. Горные и лесные олени по своей конституции различаются меньше, хотя в литературе много указаний противоположного характера.
К сожалению, точных данных по морфологии отдельных популяций диких оленей очень немного. Почти все сведения немногочисленны и малосравнимы. В части географической изменчивости и внутривидовой систематики северных оленей необходимо проделать новую обстоятельную работу, хотя бы по оленям Старого Света.
Формирование зубной системы у диких оленей заканчивается к трем годам. До этого возможно точное определение возраста оленей по зубам. Формирование скелета конечностей происходит следующим образом: к году не отпадает (после выварки) только нижний эпифиз плечевой кости, а подвздошная и седалищная кости срастаются швом, который к двум годам исчезает. В этом же году прирастают эпифизы фаланг. К трем годам исчезают швы на месте прирастания нижних эпифизов метаподий и нижних эпифизов большой берцовой и плечевой костей; к четырем годам — эпифиза пяточной кости и верхнего эпифиза бедра; к пяти годам — верхнего и нижнего эпифизов локтевой кости, верхнего большой берцовой кости и нижних эпифизов лучевой кости и бедра; к шести годам — верхнего эпифиза плечевой кости и к семи годам — эпифизов подвздошной и седалищной костей. По этим признакам можно определить возраст оленей [54].
В целом к трем годам самцы достигают полного роста, а к 5— 6 —• полного развития. У старых оленей зубы сильно стираются, упитанность становится низкой, рога постепенно деградируют, шерсть сваливается. У старых быков из Лапландии была отмечена очень сильная стертость коренных зубов. Иногда их рабочая поверхность не поднималась над уровнем десен, а в отдельных случаях коронка была протерта насквозь, так что из одного моля
8*
115
ра получалось два, каждый со своим корнем. Точных данных о предельном возрасте диких оленей в природе нет. Условно считают старыми диких оленей 12-летнего возраста [159]. Таких оленей в лапландской популяции очень мало. Преобладают животные в возрасте 4 лет.
Для забайкальской популяции диких оленей предельным возрастом считают 12—15 лет. Этот вывод сделан на основании анализа пробы из популяции, состоящей из 23 взрослых зверей. Возраст определялся по состоянию сношенности зубов. Забайкальские важенки приносят потомство до 14—17 лет [23].
Самки домашних оленей приносят телят в возрасте до 15, редко до 20 лет. Максимальная продолжительность жизни домашних оленей — 25—28 лет, чаще не более 15.
Линька у северного оленя бывает раз в году и длится очень долго. В зависимости от географического расположения места старый подшерсток начинает выпадать в марте — апреле. Затем выпадает и ость. В Якутии в тундровых популяциях линька начина-нается с выпадения подшерстка в мае, а заканчивается в июне — первой половине июля. На Восточном Таймыре в апреле при беге олени теряли волосы, в мае линька была в разгаре. В мае на Таймыре у оленей появляется новый подшерсток, а вскоре и ость. Линька начинается с головы, потом переходит на шею, ноги, спину и, наконец, на бока и брюхо [54, 147, 233].
В Лапландии [159] в апреле — мае меховой покров становится неровным, но не от линьки, а от выпирающих подкожных капсул с личинками оводов. В это время на местах лежки оленей начинают попадаться первые выпавшие волосы. Изменение внешности оленя в результате линьки приходится обычно на первую половину июня, когда вокруг глаз появляются черные «очки». Вскоре после этого темнеет и конец морды. Это происходит в результате выпадения светлой зимней шерсти и подрастания летней темной.
Линька интенсивно идет в июне и заканчивается только к концу июля — началу августа. В высоких широтах она может продолжаться до конца августа. Иногда отдельные клочки старой шерсти олени могут носить и до сентября. Некоторое изменение сроков линьки связано с физиологическим состоянием отдельных особей и групп животных.
Июль в Лапландии характеризуется интенсивной линькой зимней шерсти и быстрым ростом рогов у самцов и самок. Сочетание беловатых участков сохранившегося зимнего мехового покрова с темно-серыми пятнами подрастающей летней шерсти делает оленей пестрыми. Самцы в это время заметно опережают самок по фазе линьки. В августе мех лапландских оленей короткий, монотонного коричневато-серого цвета с беловатыми подхвостьем и шеей. Первые ирвасы без остатков зимней шерсти в Лапландском заповеднике наблюдались в разные годы от 8—20 июля до 1—4 августа.
Летняя линька непосредственно переходит в зимнюю: в Лапландии в конце августа или начале сентября на боках оленя уже
116
пробивается на поверхность беловатая зимняя шерсть. Олень получает характерную для его осеннего наряда седину. В осеннем наряде лапландские олени характеризуются очень светлой шеей, у самцов с длинной «гривой» снизу. Беловатое поле через лопатку тянется по боку, постепенно суживаясь к бедру. Снизу светлое поле резко контрастирует с черноватыми боками груди и брюха, сверху оно постепенно переходит в серо-бурую окраску спины. Хвост и зеркало под ним белые, голова и ноги одного цвета со спиной или несколько темнее.
В целом окраска меха дикого оленя варьирует гораздо меньше, чем окраска домашних оленей, которые часто бывают пестрыми. Поэтому описанный здесь окрас меха лапландским оленеводам известен под названием «дикой» масти. Ширина белой полоски на боках («стрелка») варьирует, а ближе к весне по мере посвет-ления (не имеющего к линьке отношения выгорания меха на солнце) «стрелка» становится незаметной [159].
К весне зимний мех оленей в Лапландии, всюду в тундрах и горах настолько выцветает, что кажется почти белым. Даже на снегу весенние олени выделяются слабо. Мех светлеет не только от выцветания, но и от обламывания более темных концов волос.
В тундрах Якутии [54] линька начинается с выпадения подшерстка в мае, а заканчивается в июле — первой половине августа. Полностью зимний мех отрастает к концу октября. Взрослые самцы заканчивают линьку несколько раньше самок и молодняка. Первые перелинявшие самцы в дельте Лены в 1963 г. были встречены 7 июля, они составляли около 5 % всех самцов. Короткие, сравнительно редкие новые волосы якутских оленей имеют темную коричневую окраску, которая по мере роста ости заменяется серой. К весне олени становятся светло-серыми.
У забайкальских горно-таежных оленей [23] линька у самцов начинается 15—20 марта и заканчивается в середине августа. У стельных важенок сроки линьки сдвинуты: начало линьки — в середине мая, интенсивная линька — в третьей декаде июля. В зимнее время окрас забайкальских оленей значительно светлее за счет отрастания среди бурой шерсти удлиненных остевых волосков белого цвета. Эта светлая «накидка» способствует маскировке оленей среди заснеженной тайги.
Эмбриональный меховой покров новорожденных телят в общем коричневый, разных оттенков. Мех пыжиков довольно прочный и мягкий. Он состоит не из грубых и ломких волос, как у взрослых оленей, а из мягких и эластичных. Через 2—3 недели пыжики линяют и покрываются сероватой светлой шерстью, тоже достаточно ' прочной. У домашних оленят этот второй меховой покров носит название «неблюя».
Рога, их рост, смена и линька. У дикого северного оленя в отличие от других оленей рога имеют и самцы, и самки. Наличие рогов у самок северного оленя облегчает им защиту от других особей лунок, выкопанных в снегу в поисках корма [200]. Взрослые
117
самцы в это время года бывают без рогов. Другие исследователи не согласны с такой трактовкой.
Среди самок изредка бывают комолые, в некоторых популяциях их довольно много. Эта особенность характерна для горно-лесных оленей Сибири. Уже давно некоторые зоологи отметили эту особенность для диких оленей Саяна [108, 176J. Комолость здесь наблюдалась у 25—30 % самок. Для оленей Алтая отмечалась комолость у 33 % важенок, для лесных оленей Якутии также отмечается комолость самок. На Алданском нагорье комолые самки, по опросным сведениям, составляли около 25 %. Среди лесных оленей Якутии часто встречаются и самцы с недоразвитыми рогами [54, 232].
Рожки у телят появляются к концу второй недели жизни. У телят первого года жизни рога имеют вид прямых или несколько согнутых вперед спиц с простыми или двураздельными концами. Первые рога сохраняются до апреля—мая. Затвердевание рогов, у молодых животных и очищение их от бархата происходят позже, чем у взрослых. От бархата рога очищаются с конца сентября и большую часть октября. Животные в это время чешутся рогами о стволы небольших деревьев и кусты. На втором году жизни рога вырастают с венчиком и передним отростком. До 4—5 лет строение венчика усложняется. У взрослых самок рога значительно меньше, чем у самцов. По размерам и толщине они походят на рога самцов второго года жизни [158].
Взрослые самцы сбрасывают рога после гона. В Лапландии это происходит в ноябре—декабре. Возможно, что все старые лапландские ирвасы-доминанты теряют рога до 1 декабря, молодые носят рога весь декабрь и январь и теряют их только в феврале. Взрослые самцы в разных географических условиях сбрасывают рога примерно в одно и то же время — в декабре (Алтай, о. Белый у северной оконечности п-ова Ямал, Эвенкия и др.). Второгод-ки и трехлетки, не принимавшие участия в гоне, теряют рога в начале или середине зимы. Рост рогов взрослых быков в Лапландии заканчивается в августе или сентябре, новые рога начинают расти у них в апреле, к концу мая они обычно длиннее ушей. У молодых ирвасов в мае рога короче ушей. В годы раннего развития рогов в Лапландии у взрослых ирвасов рога в первой декаде июня уже достигают длины 1 м. Особенно интенсивно они растут в июне. Молодые рога очень чувствительны к ударам и укусам комаров. Олени стараются их оберегать.
Беременные важенки сохраняют рога до отела и сбрасывают их (по словам саамских оленеводов) не позднее чем через 5 дней • после родов.
В Лапландии рост рогов у ирвасов заканчивается в августе. Быки начинают чистить рога, сдирая покрывающий их бархат в одни годы в августе, в другие — в сентябре [159]. Вероятно, время их очистки определяется состоянием организма оленя, запасом осеннего жира, стадией развития гонад. В высоких широтах формирование и затвердение рогов заканчиваются несколько позже.
‘118
В Забайкалье сроки смены рогов более ранние: у быков сбрасывание в декабре, начало роста — в конце марта, полное формирование— к 10—15 сентября. Важенки в Забайкалье сбрасывают рога на 2—3 недели раньше, чем важенки сибирской тундровой зоны, что вызвано, по-видимому, более ранними сроками их отела в горно-лесной зоне.
В Якутии [54] рога у телят сбрасываются весной. У взрослых быков рога начинают расти в начале мая, к началу августа они достигают полного развития, и в первой декаде сентября происходит их очистка. У самок и самцов двух лет и моложе очистка рогов происходит позже. Взрослые самцы сбрасывают рога вскоре после гона в ноябре—декабре. У взрослых самок рост рогов в дельте Лены начинается во второй половине июня, а сбрасывание— в первой половине этого же месяца. Самцы на втором и третьем году жизни сбрасывают рога позже взрослых самцов, но раньше взрослых самок.
У домашних северных оленей яловые важенки теряют рога раньше стельных, в марте — апреле. По этому признаку весной можно отличить яловых маток. У быков-кастратов сбрасывание рогов затягивается на весь зимний период. У домашних оленей с возрастом рога у основания сильнее ветвятся, но длина их уменьшена.
ГЛАВА 6
ЕСТЕСТВЕННАЯ СМЕРТНОСТЬ
ВРАГИ КОНКУРЕНТЫ
ЕСТЕСТВЕННАЯ СМЕРТНОСТЬ
Естественная смертность диких северных оленей Палеарктики на большом фактическом материале изучена только в Лапландском заповеднике [159]. Основным материалом послужили найденные в природе за 15 лет остатки 406 погибших оленей (табл. 16).
Для диких оленей Лапландского заповедника соотношение полов при рождении составляет примерно 1 : 1 (точнее, 498 самок и 502 самца на 1000 эмбрионов). Расчеты показали, что на 100 по-
119
6. Возрастной и половой состав живых I погибших диких северных оленей 1апландского заповедника, % [159]
Олени Телята ДО года Самки старше года Самцы старше года
Живые в стаде 21 50 29 Погибшие 43 17 40 Го же, но без пы- 29,5 21 49,5 киков
гибших самок приходится 235 погибших самцов. Было вычислено, сколько самок и самцов должно погибнуть, чтобы соотношение полов у оставшихся в живых составило 100. самок на 58 самцов. Оказалось, что при исходном соотношении полов 100:100 это соотношение будет достигнуто, когда погибнут 24 % всех родившихся самок и 56 % самцов. Приведенный расчет дает оценку общей смертности самцов и самок (приблизи-
от рождения и до достижения ими среднего возраста тельно 4 года).
Если исключить из расчета гибель новорожденных, то соотношение оленей, погибших в разные сезоны года, таково: зима — 70%, весна — 5, лето—12, осень—13%. С учетом пыжиков весной гибнет 26 % оленей, зимой — 55, летом — 9 и осенью—10%.
По полу и возрасту оленей гибель распределяется следующим образом: быки-ирвасы — 40 %, телята до 1 года — 24, пыжики—19 и важенки— 17 %.
Быки и телята до одного года гибнут в разные годы примерно одинаково. Смертность важенок и новорожденных телят сильно колеблется по годам. За 10 лет (1964—1973) повышенная смертность была 3 раза: в 1964, 1969 и 1973 гг. Пыжики гибли вовремя резких похолоданий с заморозками, сопровождавшимися иногда снегопадом и дождем. Характерно, что гибель новорожденных не зависит от средней температуры весенних месяцев. Для гибели телят имеют значение и отдельные ненастные дни. Материалы Лапландского заповедника не дают оснований для обвинения хищников в гибели новорожденных (не было зарегистрировано ни одного случая). Установлено, что большая часть пыжиков гибнет от разных причин: будучи недоношенными, от случайных травм, от переохлаждения и от голода. Эти материалы противоречат другим фактам и распространенному мнению о значительной гибели но
ворожденных оленят от хищников.
В целом [159[ не подлежит сомнению, что большинство диких оленей, которым «суждено» погибнуть, умирают именно зимой, так как именно зимовка является «узким местом» в экологии оленя. При нехватке ягеля или другого корма либо его малой доступности олень неизбежно недоедает и слабеет. Для компенсации дефицита в энергетическом балансе служит сохраняющийся с осени запас жира. Взрослые быки расходуют много жировых запасов во время гона и теряют рога к зиме. Важенки же остаются на зиму с рогами. Это помогает им отстаивать кормовые лунки, а иногда и отгонять других оленей от раскопанных ими лунок и соответственно лучше питаться. Быки, не имея рогов, зимой уступают
120
важенкам в иерархическом ранге и в связи с этим держатся отдельно. Именно отсутствие рогов и недостаточный запас жира — основные причины элиминации самцов при внутривидовой борьбе за существование в суровое" зимнее время. В стаде диких северных оленей, где нет промысла и соотношение полов регулируется не человеком, а только естественным отбором, количество самок почти в 2 раза превышает количество самцов, в соответствии с чем 'Среди погибших оленей самок почти в 2 раза меньше, чем самцов. По-видимому, к факторам, влияющим на гибель самцов, следует отнести их большую активность и меньшую осторожность. Возможно, что и травмы конечностей больше свойственны самцам, но вопрос этот специально не изучался. Травмы ног, особенно передних, влияют не только на подвижность оленей, но сказываются и на уровне их зимнего питания, так как успешно раскапывать кормовую лунку может только олень со здоровыми передними конечностями. Зимой хромые олени находятся в наиболее трудном положении. Они или гибнут от истощения, или становятся добычей хищников.
В Лапландском заповеднике, по-видимому, лишь небольшая часть диких оленей погибает насильственной смертью. Это подтверждается нередкими находками цельных трупов или скелетов, почти не растасканных хищниками. При численности популяции ‘Около 10 тыс. оленей и при естественной смертности порядка около 5 % в год подлежит элиминации до 500 оленей ежегодно. Поэтому гибель отдельных особей от дряхлости, голода или болезней не может рассматриваться как признак неблагополучного состояния популяции. Это неизбежный отход. За счет такого отхода и существуют хищники. Убивая одного из обреченных на гибель оленей, хищник только опережает события. Когда олени умирают зимой сами, это показывает только, что хищники вследствие их малой численности не всегда справляются со своей задачей.
Такова позиция [159], основанная на материалах Лапландского заповедника, применительно к популяции диких северных оленей, обитающих в горно-лесном ландшафте в условиях сравнительно небольшого заповедника и не совершающих больших миграций. Подразумевается, что промыслом данное стадо не осваивается. Хищников в заповеднике немного: всего одна-две росомахи или волка, или их не бывает совсем, или имеется несколько зверей. Принципиальная картина для других мест, по-видимому, будет не совсем такой, например, для полумиллионной таймырской популяции с развитым промыслом, очень большими миграциями, сравнительно высокой численностью хищников, особенно волка и росомахи.
Половой отбор у диких северных оленей непосредственно не связан со смертью животных. Смертельные исходы турнирных боев почти неизвестны. Однако отмечается, что во время турнирных поединков животные нередко травмируются [23]. Пораненные и побитые быки имеют значительно меньше шансов пережить зиму, нежели здоровые животные.
1
ВРАГИ
Наибольший естественный урон популяции диких северных оленей несут от хищников. Роль их в жизни оленей оценивается по-разному. Часто это связано с тем, что конкретных фактов, позволяющих сделать определенный вывод, недостаточно, и поэтому оценки нередко носят эмоциональную окраску.
Безусловно, что в разных местах хищники по-разному воздействуют на популяции. Много зависит от численности самих хищников и их жертв, обилия или недостатка других кормов, от характера снежного покрова и других экологических факторов.
Главный враг среди хищников—волк. Наибольшее количество диких оленей погибает от волков в лесотундре, тундре и в горно-лесных районах, где они обычны, а местами многочисленны. В равнинной тайге с высоким снежным покровом волков мало, а местами нет совсем. В последние десятилетия, с восстановлением в многоснежных районах таежной Сибири популяций диких копытных (например, в приенисейской Сибири), туда стали проникать и волки, уживаясь при наличии лосей и отчасти северных оленей при средней высоте снежного покрова в 1 м и даже более.
А. А. Насимович [121] считает, что при небольшой численности волков их хищническая деятельность по отношению к популяции диких оленей носит селективный характер, и вред от них в условиях заповедников невелик. Зимой от волков в первую очередь гибнут истощенные за время гона самцы и больные особи [121]. В об-,-ласти хребта Брукса на Аляске среди жертв волков преобладали больные карибу (в том числе цистицеркозом легких) и животные с поврежденными ногами [89]. Взрослых здоровых и неистощенных оленей волку взять трудно, и такие олени даже мало боятся волков, подпуская их на 100 м. Известен ряд примеров, когда аляскинские карибу без большого труда спасались от волков. Только один раз волк гнался за карибу 8 км, в остальных случаях погоня прекращалась значительно раньше. Если волк делает на оленя неудачный прыжок, то после этого обычно не пытается его преследовать. Для оленят волки очень опасны в первые недели их жизни. Свои выводы А. А. Насимович строит в основном на материалах Лапландского заповедника и некоторых других районов, где волков немного. Некоторые зоологи [104 и др.] с ним не согласны.
Там, где волки многочисленны, картина иная. Например, на Таймыре [63] численность волков оценивается в 1500 зверей. Здесь волки в снежный период питаются в основном дикими север-ными оленями. Их размещение и численность находятся в прямой зависимости от стад диких оленей, вслед за которыми они мигри-руют. Основная масса волков в регионе обитает в южной части Таймырского округа и в Северной Эвенкии, т. е. в лесотундре, крайней северной тайге, южной тундре и в горном массиве Путорана. Оседлый образ жизни хищники ведут только во время вы-. кармливания и воспитания волчат (в мае—июле). Норильские зо
ологи вскрыли 60 волчьих желудков и обнаружили, что 50 из них содержали только остатки северных оленей [133]. В трех желудках были найдены шерсть и кости песцов, а остальные оказались пустыми.
В горах Путорана были осмотрены остатки 33 оленей, задранных волками [80]. Взрослые особи составили 85 %. Ежегодные потери диких северных оленей Таймыра от волков достигают 15— 20 тыс. голов, что составляет примерно 4 % популяции. Такая картина примерно соответствует тому, что имеется на Американском Севере в тех районах, где есть крупные стада мигрирующих карибу и много волков. На Канадском Севере от волков ежегодно погибает более 5 % популяции карибу.
Более поздние данные по Лапландскому заповеднику несколько иные [160]. В заповеднике за длительный период было учтено 50 жертв волка. Среди них были: 45 северных оленей, 2 лося (оба молодые), собака, заяц и белка. В зимнее время волки питаются почти исключительно северными оленями. Необходимо учитывать также, что волки не только убивают оленей, но и разгоняют их, .затрудняют нормальную зимовку и могут быть распространителями среди оленей бешенства, сибирской язвы и других болезней [121].
В тех районах, где много домашних оленей, волки предпочитают питаться ими (Ямал, Чукотка и др.). Напротив, в тех местах, где становится много диких оленей, волки начинают охотиться преимущественно на них. На Таймыре и в Эвенкии, где еще несколько десятилетий назад в питании волков преобладали домашние •олени, теперь соотношение резко изменилось в сторону диких оленей.
По нашим наблюдениям, в Средней Сибири изменчивость питания волков оленями носит не только региональный, но и популяционный характер, даже микропопуляционный. При смешанном распространении диких и домашних северных оленей в южной части Таймырского округа и в Северной Эвенкии формируются отдельные волчьи стаи, «специализирующиеся» на охотничьем «сожительстве» с конкретными стадами диких или домашних оленей. Есть стаи, в питании которых преобладают дикие олени; есть такие, которые теснее связаны с домашними; имеются волки, охотящиеся в равной мере на тех и других оленей.
В Якутии волки наносят серьезный ущерб популяциям диких оленей [54]. Здесь много и домашних оленей, на которых якутские волки успешно нападают. Характерно, что в тундре в местах летовок крупнейших в Якутии булунского и яно-индигирского стад диких оленей волки крайне малочисленны или отсутствуют. Очевидно, в Якутии, как и на Таймыре, волки наносят основной ущерб мигрирующим стадам диких оленей во время миграции и на зимовке— в лесотундре и северной тайге.
На Новосибирских о-вах, где обитают местные популяции арктических диких северных оленей, волки живут постоянно. Долгой зимой они питаются исключительно дикими оленями. Разорванных
123
волками оленей на островах встречали и летом (о-ва Котельный,. Фаддеевский, Земля Бунге).
В таежных и горно-таежных районах Якутии численность волков невелика [54]. На 41 случай нападения волков на диких оленей в Якутии приходилось: самцов в возрасте 3 лет и старше — 12,2%; взрослых самок — 9,7; 2—3-летних самцов — 22, животных обоего пола 1—2 лет — 24,3 и телят до года — 31,8%. Следовательно, в Якутии от волков гибнут обычно олени в возрасте до 2 лет. Не исключено, что телят гибнет больше, так как хищники обычно съедают их полностью, поэтому они выпадают из учета.
В таежных районах Якутии, в основном в снежный период года, северные олени занимают в питании волка очень небольшое место (0,9 % встречаемости, по данным анализа желудков и экскрементов) по сравнению с зайцем-беляком (72,8%), лосем (18,2 %) и даже изюбрем (4 %) [54].
В Лапландском заповеднике [159, 160] волки постоянно не живут, а появляются эпизодически: здесь для них неблагоприятен высокий и рыхлый снежный покров. Лишь в годы, когда их становилось много, несколько волков жили в заповеднике постоянно и выводили здесь молодых. Среди 23 оленей, погибших в разные годы зимой от волков, взрослые быки составляли 60%, важенки — 18 и телята — 13%. Не исключено, что гибель телят недоучтена. Преимущественная элиминация самцов крупных оленей объясняется тем, что во время гона они теряют значительную часть жировых запасов и сил и зимой уступают самкам не только по упитанности, но и по способности быстро реагировать на опасность.
По той же причине (относительная вялость темперамента, большая подверженность заболеваниям и травмам) попавшие в стадо диких оленей домашние в первую очередь становятся жертвами волков. В Лапландии из 20 взрослых оленей, задранных волками, один был пегой масти (потомок домашнего), а 5 имели клейма на ушах. Таким образом, 30 % убитых волками оленей оказались домашними, хотя примесь домашних в это время в стадах диких оленей не превышала 3 %. Следовательно, волки, убивая в первую очередь одичавших оленей, направленно способствовали очищению генофонда популяций диких северных оленей.
Конкретных наблюдений за приемами охоты волков на оленей немного. По манере охоты волки отличаются от других хищников тем, что они иногда убивают больше животных, чем могут съесть. Например, в Лапландии [159, 160] в апреле в бору близ озера волк напал на группу из 14 ирвасов. Снежный покров был не очень высок — около 60 см, но покрыт ледяной корочкой. Бежавшие олени ее проламывали, оставляя за собой канаву в снегу. Ледяная корка выдерживала массу волка, и он убил трех оленей подряд на расстоянии 300 м, пока к этому месту не подошел человек. Всех оленей волк хватал сразу за горло.
Весной в ягельном бору на площади в 3 км2 нашли остатки не менее 30 диких оленей из зимовавшего там стада. Судя по всему, это были жертвы волков. Известны случаи, когда волки сразу
124
резали по нескольку десятков домашних оленей. В отличие от других хищников волк легко расстается с остатками добычи, а иногда бросает и почти нетронутую тушу. В Лапландии нашли в июне почти совсем цельный труп важенки, задранной волком: объединены были только вымя и щеки. В Северной Сибири, в горах Путорана, в долине оз. Аян, норильские зоологи в мае обнаружили на площади 30 км2 остатки 18 диких оленей, растерзанных волками [133, 160].
Другие зоологи придерживаются иного мнения [ИЗ]. Они считают, что семья волков за одну охоту никогда не убивает более двух диких животных и что волк не приносит ущерба популяциям диких оленей, а лишь осуществляет селективный отбор больных и ослабевших животных. Тем самым регулируется численность популяции. Проявление хищнического инстинкта у волка в естественной обстановке находится в обратной зависимости от численности жертв. На Таймыре неоднократно наблюдали волков, следующих среди мигрирующих стад диких оленей. Приходилось видеть, что дикие олени в крупных стадах спокойно паслись в непосредственной близости от наблюдавшего за ними зверя. Обнаружили и осмотрели 37 останков туш диких оленей — жертв волков. У 26 (около 70 %) имелись прижизненные пороки: различные формы повреждения конечностей, обилие глистов и их личинок, уродливые рога. Однажды наблюдали охоту волчьей стаи, при которой от преследуемого волками табуна оленей отделился, слегка прихрамывая, взрослый бык, который был мгновенно настигнут хищниками. При осмотре останков было обнаружено повреждение копыт передней конечности. После прекращения преследования стадо, удалившись на 400—500 м от места нападения, начало пастись.
Интенсивное истребление волков с помощью авиации, начатое на Таймыре в 1960 г., привело к резкому сокращению их численности. В первое трехлетие в среднем отстреливалось по 225 волков за год. Последующие два трехлетия дали соответственно годовые показатели 163 и 135 волков. Снизилась численность бурых медведей и росомах. Уменьшение пресса хищников на оленей нарушило естественное равновесие в биоценозе. Значительно увеличилось число больных оленей. При осмотре 811 диких оленей, отстрелянных на Таймыре, было обнаружено, что поражение животных различными заболеваниями возросло после 1963 г. с 2 до 31 % [113]. Последующие исследования не во всем подтвердили данные обобщения. Однако вывод, что волки в естественных условиях, сокращая численность оленей, одновременно способствуют оздоровлению популяции, уничтожая в первую очередь больных и ослабленных, главным образом из числа молодых или старых животных остается правильным.
В последние годы в среде ученых и деятелей охраны природы, особенно в некоторых западных странах, ведется кампания по защите волка от истребления. Нет сомнения в том, что волк должен быть сохранен как замечательный биологический вид. Лучше всего это осуществлять в крупных заповедниках. В принципе верны
125
аргументы тех, кто считает, что волк успешно осуществляет естественный отбор и регулирует численность популяций диких копытных, в частности северного оленя. Однако в тех случаях, когда ведется промысел, целесообразно, чтобы он регулировал численность оленя, а не волк. В тех случаях, когда промыслом изымается весь годовой прирост оленей, численность волка следует поддерживать на минимальном уровне. Волка нужно истреблять и там, где он может повредить мелким охраняемым популяциям оленей, например, в горах юга Сибири, в ряде районов таежной зоны. Для обеспечения естественного отбора в стадах диких северных оленей лучше подходят росомаха и медведь, нежели волк, который убивает слишком много жертв, притом далеко не всегда больных и слабых [160] . Дикий северный олень может только убежать от волка, но не способен бороться с ним. Для Эвенкии нам известно несколько фактов, когда одиночный волк в бесснежное время года не мог справиться с быком и со взрослой крупной важенкой и уходил ни с чем. Олени оборонялись рогами и копытами. Борьба длилась довольно долго, так как в месте поединка была взрыта земля, поломаны деревца и кустарник. По рассказам старых саамов, ирвас во время гона будто бы способен отогнать от стада даже медведя.
Оказывая то или иное влияние на популяции диких оленей, волки сами в сильнейшей мере зависят от них [121]. Обилие, редкость или полное отсутствие волков в материковых тундрах и на арктических островах зависят от численности диких и домашних северных оленей. Северный предел заходов волка на арктические острова близко совпадает с таковым для дикого оленя, а ареал росомахи — с ареалом северного оленя, что отмечал еще А. Ф. Миддендорф. Динамика численности волка на Кольском п-ове и в ряде других районов связана с обилием северных оленей. После истребления в конце XIX в. северного оленя в Висимском р-не •Свердловской обл. исчезла здесь и росомаха [120].
Бурый медведь нечасто охотится на диких северных оленей. Известны случаи нападения на домашних оленей. Наиболее полные сведения собраны в Лапландском заповеднике [160]. В среднем на территории заповедника на площади 1600 км2 обитает около 11 медведей. На одного медведя в заповеднике приходится примерно 4 лося и 160 диких оленей. Среди жертв медведей за 16 лет было зарегистрировано 25 оленей и 21 лось. Учитывая относительную численность этих видов, подсчитано, что шансов погибнуть от медведя у оленя в 33 раза меньше, чем у лося. Почему медведь предпочитает охотиться на лосей, а не на оленей — остается неясным. Среди оленей, убитых медведем в заповеднике, попадались пегие гибридные, старые быки и важенки с молярами, сточенными до десен. Медведь добывает оленя чаще всего на берегу реки, ручья или озера. Он нападает на него не только ранней весной, но и в течение всего лета и осени. Жертвой чаще становятся старые особи. Добычу медведь использует очень экономно, съедая ее до последней косточки. Характерная привычка медведей — «хоро
126
нить» убитое животное, забрасывая его летом содранным вокруг растительным покровом, зимой — снегом и хвойными ветками. Это позволяет отличить жертву медведя.
Погоню медведя за оленем в заповеднике наблюдали несколько раз, но всегда она кончалась безрезультатно. Основной способ охоты медведя — скрадывание намеченной жертвы. Он любит скрадывать ее у бегущей воды: шум речки или ручья помогает подкрасться к добыче незаметно. К одиночному животному подкрасться легче, чем к стаду. В этом причина сравнительной неуязвимости диких оленей по сравнению с лосями. Нам представляется,, что этой причины все же недостаточно. Самый момент нападения медведя на оленя в заповеднике, да и в других местах, никому видеть не приходилось. По-видимому, олень мало боится медведя,, так как этот хищник не в состоянии его догнать [159].
В Средней Сибири бурый медведь добывает диких северных оленей весной, сразу же после выхода из берлоги [80]. В горах Путорана встречали остатки диких северных оленей, задранных медведями, а с самолета наблюдали охоту медведей на оленей. На Таймыре нередки случаи охоты медведей на диких северных оленей на водных переправах. Осенью, в сентябре 1980 г., медведем было задрано 12 диких оленей, которых он ловил на переправе через р. Хету. Отмечено, что на Таймыре в последние годы медведи стали заходить за кочующими стадами диких оленей далеко на север в чистую тундру, вплоть до 72° с. ш. на р. Пуре.
В центральной части гор Путорана (в основном район оз. Хар-пиче), где медведь встречается нередко, дикий северный олень — обычная пища хищника в весенний период. После выхода из берлоги во второй половине мая, еще по снегу, некоторые медведи устремляются на север вслед за мигрирующими стадами диких северных оленей. Поедают они в основном остатки оленей, задранных волками, и трупы павших животных. Из 22 случаев поедания медведем оленя только в двух установлено, что олень добыт самим медведем. Интенсивность весеннего питания медведей северными оленями зависит от масштабов их миграции. При обычной миграции (1980—1983 гг.) встречаемость остатков оленей в экскрементах медведей была равна 98%. Весной 1984 г., когда в долине оз. Харпиче диких оленей прошло в 10 раз меньше, чем в прошлые годы, встречаемость остатков оленей в экскрементах медведей снизилась до 50 %. По мере таяния снега, к началу июня, путоран-ский медведь почти полностью переходит на растительные корма [92].
Случаи гибели диких северных оленей от медведя известны для всей лесной зоны страны от Карелии на западе до Магаданской обл. на востоке. В Якутии на Яно-Оймяконском плоскогорье установлена гибель трех диких оленей от бурого медведя, который подкараулил их на солонце [54]. Известны редкие случаи добычи медведями лесных диких оленей на р. Челомдже, впадающей в Охотское море южнее Магадана. Лоси в добыче медведей здесь более обычны: встречаемость лосей — 4 % от числа проб, а север-
127
ного оленя — 0,5 % [228]. На Американском Севере отмечена значительная гибель от бурого медведя новорожденных карибу.
Медведь нередко нападает на домашних оленей, но почти исключительно на телят. Обычно медведь губит новорожденных телят ранней весной. По нашим наблюдениям, в Эвенкии обычна гибель от медведей новорожденных телят домашних оленей. В Карелии медведь считается наиболее опасным для оленеводства хищником [47]. Из взрослых домашних оленей медведю попадаются только больные и ослабленные животные, не способные спастись от преследования. Здоровые домашние олени легко уходят от хищника.
Росомаха очень тесно связана с северным оленем. По сути дела, это «экологическая пара». Ареал распространения росомахи почти полностью совпадает с ареалом дикого северного оленя. Экологическая связь в основном односторонняя. Дикий северный олень может обойтись без росомахи, хотя как «санитар», оздоровляющий популяции, росомаха — наиболее подходящий хищник. В тех местах, где диких оленей много, росомаха тесно связана с оленьими стадами и живет, во всяком случае в зимнее время, почти полностью за счет питания оленями. По словам саамов, росомаха ходит вокруг оленей, «как пастух».
Росомаха — зверь немногочисленный. В Лапландском заповеднике она встречается в 7 раз реже, чем медведь. На 160 тыс. га обитает в среднем всего две росомахи, что соответствует плотности популяции около 0,1 зверя на 100 км2 [160]. В некоторых местах, где диких оленей особенно много (горы Путорана), росомаху можно считать обычной. Это зверь бродячий, живет на одном месте только во время вывода молодых. На севере Средней Сибири •она широко кочует вслед за мигрирующими стадами диких оленей.
Росомаха — небыстрый зверь, и догнать здорового северного оленя она не может, хотя при подходящих условиях преследует жертву упорно и настойчиво. Ее охота может быть достаточно эффективной лишь в многоснежных районах (бассейн Печоры, прие-нисейская Сибирь, Саяны, Камчатка, бассейн Анадыря) и при сравнительно высокой численности оленей [121].
По рыхлому и глубокому снегу или по некрепкому насту в сочетании с глубоким снежным покровом (наши наблюдения в при-•енисейской Сибири) росомаха охотится за северными оленями достаточно успешно и добывает иногда вполне здоровых и крепких взрослых животных. Она хорошо ходит по рыхлому снегу, ее выдерживает даже непрочный наст. Лапы у нее непропорционально большие, опушенные жесткой шерстью, в соответствии с чем весовая нагрузка на след очень невелика — всего 20—35 г/см2, тогда как у северного оленя она достигает 140 г (у лося 560 г).
В Печоро-Илычском заповеднике зарегистрировано 8 случаев гибели диких северных оленей от росомах, главным образом в феврале — апреле, т. е. в многоснежный период зимы и сезон образования наста. Было задрано 2 молодых и 6 взрослых животных, из последних 2 стельные самки [201].
В тех местах, где оленей много, они составляют основу зимнего питания росомахи. В лесотундре и в северной тайге Средней Сибири росомаха в снежный период года питается дикими оленями по крайней мере на 80—90 %. В Лапландском заповеднике копытные составляют 70 % зимнего и почти половину ее летнего корма.
Для телят в первые дни их жизни росомахи очень опасны. В Лапландском заповеднике из 4 исследованных летом свежих экскрементов росомахи в 3 оказались остатки копытец телят оленей [120]. Для Якутии [54] и Забайкалья [23] также отмечается, что росомаха опасна для молодняка диких северных оленей в таежной зоне и горно-таежном ландшафте. Для молодняка тундровых, широко мигрирующих популяций диких северных оленей росомаха не опасна, так как в высокоширотные тундры, где проходит отел, этот хищник почти не заходит.
На Таймыре дикий северный олень — обычная пища росомахи. Анализ 15 желудков этого хищника свидетельствует о явном преобладании оленей в пище росомахи. Возможны случаи нападения росомахи на оленей, однако она преимущественно использует остатки добычи волков и медведей [80].
Лучшие сведения о питании росомахи дикими северными оленями собрано в Лапландском заповеднике [120, 159, 160]. Отметим, что в других условиях, например в горах Путорана, где диких оленей масса, а росомаха местами многочисленна, экологическая картина может быть иной. От росомахи гибнут главным образом больные и слабые олени. В Лапландии неоднократно наблюдали по следам или непосредственно преследование диких оленей росомахами, но почти все они кончались неудачно для хищника. На здоровых оленей росомаха нападать избегает, и они ее мало боятся. Даже с больным, отставшим от стада оленем хищник долго бьется, пока не изловчится его повалить и загрызть.
Однажды в феврале хромой от копытки, истощенный ирвас пасся в бору на берегу озера. Росомаха нашла его, выгнала на лед и несколько раз набрасывалась, но повалить не смогла. На льду остались следы крови и шерсти. Хищник отступил на некоторое время, а олень ушел. Через несколько дней росомаха снова его отыскала и после продолжительной гоньбы по льду озера убила. В других случаях наблюдали, как росомаха по 2—3 дня гоняла хромых самцов диких оленей и не добивалась успеха, по крайней мере за это время. Были отмечены немногочисленные случаи, когда росомаха убивала и здоровых оленей.
В основном же в Лапландии росомаха питается уже погибшими оленями. О. И. Семенов-Тян-Шанский отмечает, что в любом стаде найдется несколько слабых или больных оленей, старых со стертыми зубами, хромых от копытки или травмы, не накопивших жира с осени. Зимой такие олени оказываются в трудном положении и в непогоду нередко гибнут. Они и становятся основной пищей росомах. В Лапландском заповеднике за 15 лет из обнаруженных 51 оленя, которыми питалась росомаха, достоверно ею были уби-
5 Зак. 1308 1 99
ты только 9 (18%)- В противоположность рыси, которая ловит преимущественно молодняк оленей, росомахе достаются главным образом старые особи.
Челюсти у росомахи очень мощные, и она легко разгрызает крепкие замерзшие трупы оленей и все крупные кости там, где, например, собаке приходится очень трудно.
Росомаха съедает добычу начисто, не оставляя ни костей, ни шкуры. На месте остается только шерсть. Кости она легко переваривает.
Помет росомахи из переваренных костей не похож на помет других хищников; высохнув, он рассыпается в белый порошок [160].
О. И. Семенов-Тян-Шанский [159] дает новую характеристику способов охоты росомахи на оленя. Он не подтверждает того, что росомаха караулит добычу, сидя на дереве, и прыгает на нее сверху. В действительности она долго преследует намеченную жертву, доводя ее до изнеможения, и только тогда вспрыгивает ей на спину.
Очень редко росомаха хватает жертву за горло. Обычно она кусает оленя сверху — в шею, холку или спину. Росомаха грызет живого оленя, вероятно, только потому, что не умеет его убить. Представление о том, что росомаха уничтожает новорожденных телят, не подтверждается наблюдениями по Лапландии. Не соответствует действительности и представление о крайней прожорливости этого хищника. Если росомаха сама добыла оленя, то она старается расчленить труп, растаскивает его по кускам, иногда очень крупным, и прячет. Найдя мертвую тушу оленя, она обгрызает все выступающие части, отчего остаток постепенно принимает форму обмылка.
Росомаху нельзя считать вредным хищником по отношению к дикому северному оленю. Наоборот, потребляя падаль и активно добывая больных или дряхлых оленей, она служит хищником-санитаром, деятельность которого полезна для оленьей популяции [159].
Рысь очень редко нападает на диких северных оленей, да и в тех местах, где она достаточно обычна, северные олени редки. На Алтае в экскрементах рыси остатки северных оленей не были найдены [48]. Два случая гибели северных оленей от рыси установлены на Урале. В Якутии некоторое количество диких оленей, в основном молодняка, гибнет от рыси [54]. В Забайкалье значение рыси как хищника для диких северных оленей несущественно [23]. Для Средней Сибири конкретные случаи нападения рыси на диких северных оленей не отмечены, хотя этот хищник изредка встречается в местах массовой зимовки и миграции таймырского стада, а иногда и выходит в открытую тундру вплоть до 72° с. ш.
Песец может считаться достаточно серьезным врагом дикого северного оленя в местах отела тундровых мигрирующих популяций, где этот хищник многочислен. О том, что на телят диких северных оленей иногда нападают песцы, писали многие [46, 144,
130
153 и др.]. Причиняемый ими урон, по мнению О. В. Егорова, незначителен [54]. Конкретные материалы по Таймыру говорят о другом. Здесь, в местах массового отела диких оленей на Западном Таймыре песцы истребляют телят. В бассейне Пура из 43 осмотренных нор песцов у 27 (62,8 %) была найдены остатки новорожденных телят [63]. Неоднократно приходилось наблюдать попытки нападения песцов на телят в момент отела важенок [80]. В большинстве других случаев песцы поедают остатки добычи волков и трупы павших оленей.
Из птиц к врагам диких северных оленей на Таймыре относят орлана-белохвоста, белую сову, ворона, серебристую чайку, бургомистра [80, 153]. Вред от них случаен и незначителен. На Таймыре ворон нападает не только на молодняк, но и на больных взрослых оленей, у которых выклевывает глаза и через спину и бока добирается до внутренних органов. В Якутии в местах отела тундровых диких северных оленей ворон не встречается [54]. Некоторый ущерб молодняку диких северных оленей ворон может наносить только в таежной зоне. Здесь, по словам оленеводов, на молодняк оленей иногда нападает беркут.
В Лапландии случаев прямого нападения птиц на диких оленей не отмечено. Падалью диких оленей питаются в основном ворон, в меньшей степени беркут, орлан-белохвост и серая ворона. Остатки пыжиков были найдены в двух из трех обследованных гнезд беркутов. Доказательств прямого нападения беркутов на телят оленей нет [159].
Особое место как враги диких северных оленей занимают одичавшие собаки. Конкретные данные есть только по Лапландскому заповеднику. Прежде в нем и поблизости одичавших собак практически не было, но в 1968—1974 гг. их здесь развелось много. В эти годы они наносили не меньший ущерб диким оленям, чем волки. Собаки вошли в контакт с оленями, когда область зимовок стад вплотную приблизилась к Мончегорску. После суровой зимы 1966/67 г. олени голодали, и были случаи их падежа. В это время здесь и появились одичавшие собаки, которые стали нападать не только на оленей, но даже и на лосей. За две зимы было зарегистрировано 8 случаев гибели оленей от собак. После того как оленьи зимовки отодвинулись от населенных пунктов, одичавшие собаки в районе заповедника стали попадаться реже. Собаки охотились на оленей вдвоем-втроем, нередко стаей до 13 животных. Иногда они загоняли оленя в воду и плыли за ним. Подобно волкам, собаки выгоняли оленей на лед озера и там убивали [159, 160].
КОНКУРЕНТЫ
Главным конкурентом дикого северного оленя, конечно, является домашний северный олень. В тундре и тайге пищевыми конкурентами дикого северного оленя могут быть некоторые виды млекопитающих и птиц. Конкретных материалов по этому вопро
5*
131
су мало. В тундре к важнейшим конкурентам относятся лемминги, при высокой численности которых растительность на некоторых участках за зиму уничтожается настолько, что почти не остается ветоши [54]. На Таймыре в годы своего обилия сибирский и копытный лемминги и полевка Миддендорфа изымают до 70 % годового прироста растительности, а в годы низкой численности — всего до 2—3 % [16]. Грызуны потребляют все виды растений, используемые дикими северными оленями. При высокой численности они могут заметно понизить кормовую продуктивность ягельных и других пастбищ северного оленя [153, 158, 204] . Вряд ли нужно соглашаться с А. А. Насимовичем, который считает, что конкурентная роль грызунов для дикого северного оленя не особенно существенна. С высокой численностью леммингов и полевок совпадают годы большой потравы лишайниковых пастбищ, что было отмечено для Нижнеколымской тундры [5].
Северная пищуха в Восточной Сибири обитает на большей части ареала таежного дикого северного оленя, а также в местах зимовки тундровых популяций. Конкурентные отношения оленей с пищухой были изучены в Путоранах, где она многочисленна и в массе зимуют дикие северные олени таймырской популяции [98]. Оказалось, что оленем и пищухой поедается 39 общих видов растений (осок, злаков, бобовых, кустарничков). Лишайники и мхи потребляются пищухой в очень небольшом количестве. Конкуренция же на пастбищах оказалась минимальной, так как основные места обитания пищух — каменные россыпи подгольцового пояса гор — практически совсем не используются северными оленями. Пастись здесь им неудобно и даже опасно, так как олень на россыпи может повредить ноги.
Известны и обратные связи. На Ямале северные олени (домашние) раскапывают склады полевок Миддендорфа, в которых бывает до нескольких килограммов корневищ, и поедают их [49].
Заяц-беляк достигает очень высокой численности в пределах ареала дикого северного оленя в Якутии, но в этих местах почти нет диких северных оленей. В зимнее время зайцы концентрируются на зимовке в лесотундре. Здесь они держатся в долинах рек и питаются в основном веточным кормом и корой лиственницы, в силу чего конкурентные отношения с диким северным оленем очень невелики. В глубокоснежные зимы зайцы используют покопки оленей для добывания корма [13].
Лось и другие дикие копытные не имеют напряженных конкурентных отношений с диким северным оленем. Лоси на зимовке в некоторых местах севера Средней Сибири основательно выедают ивняки в долинах речек, но в эту пору северные олени побегами ивы не питаются. В лесных районах, бедных наземными лишайниками, наряду с оленем древесные лишайники поедают лоси и кабарга. Для кабарги это важнейший зимний корм, но и в этом случае конкурентные отношения не напряженные, так как она в местах зимовки диких северных оленей (например, в Северной Эвенкии) очень редка. В глубине таежной зоны, где кабарга мес
132
тами многочисленна (например, в Южной Эвенкии), напротив, довольно редки дикие северные олени. При обилии ягеля в лесу олень обращает мало внимания на древесные лишайники. Снежный баран питается примерно теми же кормами, что и дикий северный олень. Однако и здесь конкуренция не выражена, так как он предпочитает более резкие формы рельефа, олени там почти не пасутся. В Кроноцком заповеднике лишь в редких случаях дикие олени посещают зимой пастбища снежных баранов, обычно они пасутся ниже [1J. Исследование, проведенное в горах Путорана [98], показало, что из 48 видов растений, поедаемых снежным бараном, 37 являются кормовыми для зимующих здесь 300 тыс. диких северных оленей. Они поедают растения более чем 140 видов. Пастбища оленей и баранов перекрываются, но лишь частично. Все же дикие олени могут считаться основными пищевыми конкурентами снежных баранов в данном ландшафте. Бараны же в силу малочисленности для оленей конкурентами быть не могут.
Овцебык имеет некоторые конкурентные отношения с дикими северными оленями, особенно на островах Арктики, где обитают местные островные популяции оленей (Канадский архипелаг, Шпицберген, о-в Врангеля). Овцебыки значительно отличаются по характеру питания от диких северных оленей, но все же в этих условиях пастбища животных примерно совпадают. На Восточном Таймыре, где с 1974 г. акклиматизированы овцебыки (их численность в 1985 г. достигла 120 голов), в летний период пастбища овцебыков и оленей совпадают. Во второй половине лета мигрирующие популяции диких оленей отсюда уходят и появляются здесь вновь лишь к июню следующего года. В настоящее время, пока численность овцебыков мала, заметной конкуренции нет. Вероятно, она не будет напряженной и в будущем, так как экология питания этих видов различна. В настоящее время в районе акклиматизации овцебыков нет значительных летовок диких северных оленей. В целом овцебыки — самый северный вид копытных, они обитают в основном в тех местах, где дикий олень уже не живет — в арктических тундрах и пустынях.
Главная летняя пища тундровых гусей (в основном гуменника, белолобого гуся и некоторых других) — сосудистые растения. В местах, где гуси многочисленны на летовках диких северных оленей (Таймыр, Якутия), они основательно выедают некоторые, особенно ценные для оленя кормовые растения: пушицу, арктофи-лу, дюпонцию. Но общее изъятие фитомассы незначительно, так как гуси выедают растительность на небольших участках, в основном затопляемых поймах рек и озер — там, где олени почти не пасутся [204, 205[. К тому же численность гусей в тундрах Старого и Нового Света неуклонно сокращается. Общая численность гусей на Таймыре около 1,2 млн., из них гуменника — 510 тыс. и белолобого гуся — 430 тыс. В местах массового скопления диких оленей на летовках они уничтожают некоторое количество гусиных гнезд.
Куропатки белая и тундряная многочисленны во многих районах тундры. Их численность только в пределах Западного и Цент
133
рального Таймыра оценивается в 3—5 млн. [134J. В летний период куропатки не могут составить значительную конкуренцию диким северным оленям, так как птицами изымается незначительная часть фитомассы [80]. Зимой куропатки мигрируют в лесотундру и северную тайгу, где скапливаются в поймах рек и по берегам озер, причем держатся они в основном в ивняках, где олени выпасаются мало.
В Лапландии белые куропатки на зимовке сильно оголяют кусты березы, лишая их до 65 % листовых почек. Количество почек и веточек березы, карликовой березки и кустарничковых ив в зобах куропаток достигает полутора, двух и трех с половиной тысяч штук. Точных расчетов нет, по-видимому, и здесь куропатки — не конкуренты оленям.
Белые и тундряные куропатки сопровождают зимой стада оленей и кормятся семенами трав и другими частями растений на участках, где снег только раскопан и в нем легко рыться. Позже, когда снег смерзнется, эти места гораздо реже привлекают птиц. Куропатки мало боятся оленей и держатся в непосредственной близости от них, иногда у самых ног [158]. Такое явление известно для всех районов Севера (Кольский п-ов, Якутия, Таймыр, Эвенкия, Западная Сибирь). Оно свойственно как многоснежным районам лесотундры и северной тайги Средней Сибири, где олени зимуют, так и малоснежным высокоширотным арктическим ландшафтам, например Новосибирским о-вам.
Отмечено, что на Таймыре и в Эвенкии куропатки охотно кормятся на раскопанных оленями участках в период весенней миграции [80].
Летом дикие олени, наоборот, вредят куропаткам, так как нередко уничтожают их яйца — вытаптывают и съедают. Для Таймыра отмечено, что численность гнездящихся куропаток снижается там, где в массе летуют стада диких северных оленей.
Конкурентами тундровых популяций диких северных оленей могут быть в местах их зимовки стада местных лесных диких северных оленей [80]. На Таймыре соприкосновение популяций происходит в Эвенкии, в районе правых притоков Нижней Тунгуски, севернее главного русла реки. Конкуренция здесь невелика, поскольку ареалы популяций перекрываются незначительно. Основная масса лесных диких оленей зимой уходит в тайгу к югу от Нижней Тунгуски, в бассейны ее притоков — Таймуры, Нидыма, Илимпеи, как бы освобождая территорию для мигрирующих с севера тундровых популяций. Экологические взаимоотношения тундровых и лесных популяций диких северных оленей в зоне контакта изучены очень слабо. Конкуренция здесь возможна при кормлении лишайниками, которые более лимитированы. Характерно, что лесные олени в этих условиях питаются лишайниками в значительно большей мере, чем тундровые. В пробах содержимого рубцов лесных оленей содержалось до 70 % лишайников. У тундровых оленей в зимний сезон лишайники занимали в питании всего Уз рациона [80]. г
134
Болезни и паразиты диких северных оленей изучены плохо. Значительно лучше исследованы болезни и паразиты домашних оленей. По общему признанию, дикий олень подвержен тем же заболеваниям, что и домашний. Теоретически это возможно, так как дикие и домашние формы одного вида очень близки и к тому
же домашние олени часто дичают, а дикие, хотя и редко, но приходят в стада домашних либо скрещиваются с домашними.
В то же время имеются и большие различия. Во-первых, далеко не все болезни и паразиты, известные для домашних оленей, выявлены у диких, у которых могут быть свои специфические болезни и паразиты. Во-вторых, сам характер эпизоотий и инвазий у диких и домашних животных различен (иногда и сходен). Отмечается, что массовость эпизоотий и сопровождающая их смертность не свойственны диким оленям, а для домашних нередка массовая гибель. Это характерно для диких оленей в Евразии и Америке [261]. Очевидно, это связано с большей скученностью домашних оленей, с их нечеткой по сравнению с дикими «вписан-
ностью» в природные экосистемы, в которых они продолжают жить, но уже не по законам природы, а по воле человека. Дикие олени — обычный компонент природных экосистем, и взаимоотношения их с природной средой отработаны эволюционным процессом. Здесь жестко и четко действуют элиминирующие факторы. Во всяком случае, исторически сформировавшиеся экологические и популяционные взаимоотношения в стадах диких оленей создают более благоприятную эпизоотическую обстановку, нежели в стадах домашних. Ветеринарам и зоотехникам-оленеводам здесь чему поучиться у дикой природы.
„Популяции диких оленей легко освобождаются от больных особей, а домашние являются более благоприятным очагом для сохранения инфекционных заболеваний. На Кольском п-ове начиная с 1930 г. не находили никаких признаков эпизоотий. Был обнаружен единственный достоверный случай заболевания дикого оленя некробациллезом [159].
За случайными исключениями болезни вирусного или бактериального происхождения необычны в популяциях карибу Канады.
есть
135
Паразитоносительство, с другой стороны, почти универсально
Важно иметь в виду, что для диких оленей сам характер течения эпизоотий не выяснен. Вопрос сравнительного изучения болезней и паразитов домашних и диких оленей очень интересен в теоретическом отношении — в плане решения экологических и эволюционных аспектов проблемы. Создались исключительно своеобразные условия: в природе имеются популяции совершенно диких животных и рядом с ними — стада доместицированных зверей того же вида, находящихся на начальных стадиях образования новой биологической и экологической формы. Необходимо знать, насколько опасны заболевания диких оленей для домашних, и наоборот. Вопрос этот ставился и раньше [27, 38]. Однако и сейчас имеющиеся сведения очень скудны и не позволяют сделать определенных выводов.
Оленеводы и ветеринары нередко обвиняют диких оленей в том, что они служат источником различных инфекций, которые переходят от них к домашним оленям. Зоологи и экологи обычно утверждают, что так не бывает. Есть указания и на то, что болезни передаются от домашних оленей к диким. Пока нет ни одного факта, подтверждающего передачу инфекций от диких оленей к домашним, так же как нет никаких оснований считать диких оленей природным резерватом каких-либо инфекций или паразитов, которые переходят на домашних оленей [159].
Мы считаем такую точку зрения пока справедливой, но крайней. Эти вопросы нужно решать не вообще, а конкретно, применительно к каждой отдельной болезни и только на основании фактов. Из 24 инфекционных и паразитарных болезней, наиболее распространенных среди домашних оленей, для диких оленей известно около половины.
Инфекционные болезни. Для диких оленей наиболее характерны бруцеллез и некробактериоз.
Бруцеллез. Широко распространен среди домашних и диких северных оленей. Это хроническое заболевание сельскохозяйственных и диких животных, а также человека. Бруцеллез домашних северных оленей впервые отмечен в нашей стране на Таймыре в 1948 г., у диких — в 1960 г. Возбудитель — микроб бруцелла (Brucella rangiferi), по-видимому, самостоятельный вид [57].
Внешне болезнь у оленей чаще всего проявляется в бурситах и хромоте. Обычны аборты. У домашних оленей резко снижается продуктивность стад в результате абортов, яловости, выбраковки больных животных. Наиболее восприимчивы к бруцеллезу взрослые самки. Бруцеллы диких и домашних оленей полностью идентичны. В СССР бруцеллез домашних северных оленей известен в Сибири и на Дальнем Востоке, к северу — до 70—72° с. ш., а на юге — вплоть до Тоджи в Тувинской АССР. На европейском Севере бруцеллез оленей неизвестен. Отмечен для карибу Аляски.
Бруцеллез диких оленей хорошо изучен только на Таймыре и в Эвенкии [38, 57 и др.]. Основные пути передачи заболевания от
136
домашних оленей диким и наоборот — контактный, алиментарный и во время гона — половой. Впервые у диких оленей болезнь была обнаружена в 1960 г. на Таймыре. Зараженность таймырской популяции большая. По данным серологических исследований, обнаружено 33 % больных животных. Зараженность домашних оленей на Таймыре в разных хозяйствах — от 1,1 до 60%. Зараженность карибу на Аляске составляла 30%, в некоторых провинциях Канады — 4,3 %.
Бруцеллез на Таймыре — типичный зооноз. Здесь существует природный его очаг. Основные источники бруцеллезной инфекции на енисейском Севере — больные домашние и дикие олени. В условиях низких температур Севера бруцеллы длительное время сохраняются во внешней среде, что способствует сохранению очага болезни. В природном очаге бруцеллеза на Таймыре за счет био-ценотических связей с дикими и домашними оленями оказались зараженными волки (11,8%), песцы (2,3%), росомахи (10,2%), бурые медведи (10%) и горностаи (1,09%). Естественное бру-целлезоносительство у этих животных не имеет самостоятельного эпизоотологического значения и зависит от наличия очагов среди диких и домашних оленей.
Бруцеллез в условиях енисейского Севера — природно-очаговая болезнь нетрансмиссивного порядка [57[. Холодный климат, большая численность диких оленей, их стадность и эпизодическая скученность (у водных переправ и др.), высокая восприимчивость и зараженность бруцеллезом — факторы, способствующие поддержанию природного очага и среди диких оленей вне зависимости от наличия или отсутствия этой инфекции в домашнем оленеводстве.
Соглашаясь с этой позицией для настоящего времени, мы должны сделать следующие оговорки. Вероятнее всего, что природный очаг бруцеллеза, основанный на диких оленях, здесь вторичен и образовался в недавнее время за счет передачи болезни от домашних оленей. Нет доказательств, опровергающих такую версию. Предположение о первоначальном заносе бруцеллеза в стада домашних оленей крупным рогатым скотом до сего времени не подтверждено [17], но нет и опровержения этой позиции.
По нашему мнению, наиболее вероятен такой путь географической динамики: изначальные очаги бруцеллеза, как болезни отнюдь не высоких широт, располагались в животноводческих районах юга. С распространением животноводства обычного типа на Север сюда мигрировал и бруцеллез, которым постепенно заразились домашние олени, чаще контактировавшие с больными домашними животными и людьми. Затем уже инфекция передалась диким оленям, где стала устойчиво сохраняться в природе. В пользу того, что этот процесс имеет определенную давность, говорит тот факт, что Brucella rangiferi хорошо сформировалась и может быть классифицирована как самостоятельный вид1.
1 У зарубежных исследователей Brucella rangiferi за самостоятельный вид не признается. Они считают, что бруцеллез у северных оленей вызывается единственным биотипом — Brucella suis, тип 4 [289].
137
Неясным остается, почему нет оленьего бруцеллеза на европейском Севере, где раньше, чем в Сибири, сформировались контакты домашних оленей с русским животноводством.
Бруцеллез опасен для человека. Среди пастухов и охотников Таймыра и Эвенкии до 30—40 % людей положительно реагировали на бруцеллез при обследовании серологическими и аллергологическими методами [57].
Борьба с бруцеллезом диких оленей очень трудна. Прежде всего необходимо избавиться от бруцеллеза в стадах домашних оленей, что также непросто, так как они контактируют с дикими. Среди диких оленей необходимо отстреливать всех хромых животных. Положительную роль в отборе больных оленей могут играть хищники, в первую очередь волки. Охотникам, ведущим промысел диких оленей, обрабатывающим туши животных, выделывающим шкуры, нужно соблюдать необходимые меры предосторожности.
Некробактериоз (некробациллез, попытка). У домашних оленей— одно из самых распространенных и опасных заболеваний. У диких оленей бывает редко.
Некробактериоз — инфекционное заболевание многих видов сельскохозяйственных животных, а также некоторых видов диких. Заболевание характеризуется образованием обширных гнойно-некротических очагов в месте внедрения и развития возбудителя — на ногах, во рту и во внутренних органах. Возбудитель — Bacterium necrophorum. Копытка издавна бытует по всему Крайнему Северу Евразии, поражая и сейчас в отдельных хозяйствах до 30—50 % поголовья. Отход домашних оленей может достигать 80 % числа заболевших. Болезнь развивается быстро, охватывая весь организм. Часто домашние олени погибают через 10—20 дней. Обычно стада поражаются летом (в июле—августе); осенние вспышки попытки (сентябрь—октябрь) редки.
Бактерия некроза постоянно обитает в желудочно-кишечном тракте здоровых оленей. С каловыми массами и жвачкой она попадает во внешнюю среду и заражает пастбища — корма, почву, водоемы. За зиму пастбища очищаются от заразного начала.
Копыткой заболевают только ослабленные животные, особенно получившие травмы ног. Жара, массовое нападение гнуса, плохой выпас в неподходящих заболоченных местах — все это способствует возникновению и развитию заболевания.
Дикие олени болеют копыткой, но случаи заболевания редки. О. И. Семенов-Тян-Шанский [159] за много лет исследований обнаружил только одного ирваса, больного копыткой. На Таймыре в сентябре 1966 г. при осмотре 42 туш оленей, отстрелянных в окрестностях пос. Усть-Авам, были обнаружены 3 зверя, больные не-кробактериозом: два самца и один теленок. Однако при осмотре 200 диких оленей, отстрелянных в 1969 г., больных копыткой обнаружено не было [38].
По-видимому, дикие и домашние олени в одинаковой степени подвержены этому заболеванию. Дикие олени почти не болеют ею, так как они четко «вписаны» в природные экологические си
138
стемы: успешнее избегают гнуса и жары, не задерживаются на плохих и инфицированных пастбищах, значительно меньше травмируют конечности и т. п. Массовое поражение копытной домашних оленей происходит исключительно из-за недоучета экологических требований к выпасу животных.
Сибирская язва. Острое инфекционное заболевание сельскохозяйственных и многих видов диких животных, а также людей. Для диких оленей достоверно неизвестна. В прошлом от сибирской язвы гибли сотни тысяч домашних оленей. Попадая во внешнюю среду, бациллы сибирской язвы образуют споры, которые сохраняют жизнеспособность десятилетиями (до 50 лет и дольше), создавая природный очаг инфекции. Из почвы бациллы всасываются растениями, нередко со значительной глубины. Травоядные животные, поедая растения и сено, заражаются и гибнут. Хищные млекопитающие, питающиеся их трупами, тоже заражаются. Хищные птицы сами не заболевают, но могут переносить заразное начало. Люди, а также теплокровные животные чаще всего заражаются при непосредственном контакте, а также от укусов кровососущих насекомых, напившихся крови больных животных или трупов.
В прежнее время сибирская язва была распространена очень широко по всему Крайнему Северу. Последняя вспышка среди домашних северных оленей была в Якутии, на Таймыре и в Эвенкии в 1969 г. Вовлеклись ли в эпизоотию дикие олени — неизвестно. Места падежа оленей еще долгое время могут быть опасными для диких и домашних животных. Остается возможность опасных вспышек болезни, особенно для крупных популяций диких оленей.
Нечеткие указания о заболевании диких оленей сибирской язвой имеются у ряда зоологов. На основании' опросных и литературных материалов установлено, что в 1918 г. на северо-востоке Читинской обл. многие сотни диких и домашних оленей погибли от сибирской язвы [23, 121].
Ящур. О том, что дикие олени болели ящуром, имеются лишь нечеткие упоминания [121]. Для домашних оленей известны массовые эпизоотии. Ящур — вирусное остропротекающее и быстро-распространяющееся заболевание, в основном домашних и диких копытных. Болеют и люди. О крупной эпизоотии ящура среди домашних оленей в Архангельской губернии впервые сообщил Н. И. Эккерт. Он указывал, что в 1886—1897 гг. болело около 246 тыс. домашних оленей, из которых почти 150 тыс. пало, а более 38 тыс. были забиты. Последняя крупная эпизоотия ящура среда домашних оленей была в 1955—1956 гг. в Болыпеземельской тундре.
Бешенство. Для диких оленей в СССР неизвестно. Домашние олени болеют, но редко. Основной источник заражения — укусы бешеных собак, волков, лисиц, а главным образом песцов. Весной 1980 г. на Шпицбергене было обнаружено бешенство у песцов, нерпы и дикого северного оленя [289]. Известны и несколько случаев бешенства у карибу Аляски.
139
Бронхопневмония. Для молодняка домашних северных оленей известна диплококковая пневмония — инфекционная болезнь, протекающая с признаками острой септицемии или бронхопневмонии. На Таймыре при вскрытии 310 диких оленей, отстрелянных в сентябре—октябре и марте—апреле, в 14 случаях были установлены разные формы бронхопневмонии [38]. У 10-месячных телят оказалась Подострая и хроническая лобулярная катаральная бронхопневмония; у телят и взрослых — хроническая катарально-гнойная пневмония, у взрослых — еще и фибринозный плеврит.
При бактериологическом исследовании легких была выделена условно-патогенная микрофлора: диплококки, диплострептококки, стафилококки и кишечная палочка.
Паратуберкулез. Хронический паратуберкулезный энтерит, сопровождающийся поносом, а иногда и летальным исходом. Для диких оленей пока неизвестен. Для домашних впервые диагностирован В. В. Корнеевым в 1954 г. в Верхневилюйском р-не Якутской АССР. Впоследствии спорадические случаи были обнаружены лишь в пяти районах Якутии. Олени, вероятно, заражаются на пастбищах, где выпасается больной крупный рогатый скот.
Парша. Инфекционная болезнь, поражающая кожу и волосы. Паршой болеет и человек. У домашних северных оленей впервые обнаружена в 1928 г. в Ямало-Ненецком н. о. В настоящее время случаи заболевания домашних оленей встречаются в Ненецком и Таймырском автономных округах и в Якутии [17]. У диких оленей парша пока не обнаружена. Возбудитель относится к грибам вида Achorion rangiferi tarandi. Возможно, что в оленьи стада инфекция заносится с невыделанными коровьими шкурами.
Стригущий лишай (трихофития). Инфекционная болезнь животных и человека. Характеризуется поражением кожи и ее производных. Возбудитель — грибки рода Trichophyton. Вид грибка, вызывающего стригущий лишай северных оленей, точно не установлен. Небольшие вспышки трихофитии встречаются у домашних северных оленей. Для диких оленей заболевание пока не отмечено.
Среди инфекционных болезней северных оленей выделяют условную группу «малоизученных» болезней [17]. К ним относят лейкоз, туберкулез, энтеротоксемию, колибактериоз и лептоспироз. Почти все они обнаружены только у домашних оленей.
Лейкоз известен по единственному случаю у домашнего оленя.
Туберкулез распространен и изучен мало, но известен у домашних оленей для СССР и для карибу на Канадском Севере [261].
Энтеротоксемия. Животные заражаются возбудителем Clodost-ria perfringer при попадании бактерий в желудочно-кишечный i тракт с кормом или водой. В СССР не отмечена. В Норвегии были случаи заболевания домашних оленей с острым течением энтеротоксемии, преимущественно со смертельным исходом [17].
Колибактериоз. Остро протекающая заразная болезнь молодняка первых дней жизни, характеризующаяся профузным поносом, сепсисом. Впервые отмечена для домашних оленей Колымы в 1965 г. [17]. Видимо, к этой группе болезней относится вспышка
140
летней гибели телят карибу в Западной Гренландии. Единственный микроб, постоянно встречавшийся у больных телят, была Escherichia coli, считают, что она и является возбудителем болезни [289].
Лептоспироз. Инфекционная болезнь, проявляющаяся лихорадкой, анемией желтухой. Возбудитель — лептоспира, относящаяся к семейству спирохет. Отмечен только для домашних оленей. При специальном обследовании 42 самок карибу из тундр Канады лептоспиры найдены не были.
Паразитарные болезни. Этих заболеваний для северных оленей, главным образом домашних, отмечено много. Паразитарные болезни диких оленей изучены слабо. Выделяется несколько категорий этих заболеваний. Это в основном болезни, вызываемые паразитическими грибами, простейшими, паразитическими червями (гель-минтозы), а также паразитирующими клещами и насекомыми (арахноэнтомозы).
Болезни, вызываемые паразитическими грибами. Достаточно известны для домашних оленей; описаны ранее как инфекционные болезни парша и стригущий лишай. Для карибу Аляски, обитающих в горно-таежных ландшафтах национального парка Денали, были отмечены случаи актиномикоза. Для тундрового карибу Канады отмечена довольно распространенная болезнь «опухшей челюсти» (lumpy jaw). А. Банфилд, изучавший это заболевание, предполагает, что возбудителем, вероятно, являются актино-мицеты.
Болезни, вызываемые паразитическими простейшими. У диких оленей Таймыра из паразитических простейших найдены саркоспо-ридии. Заболевание квалифицируется как саркоцистоз сердца северных оленей. У карибу Канады в пятнах крови были обнаружены саркоцисты неизвестного вида и найдены ближе не определенные фиброцистисы. Зараженность ими была незначительной [261]. У домашних оленей в СССР паразитируют различные виды кок-цидий и саркоцист, некоторые из них специфичны для северного оленя. Гемоспоридий Theileria (Gondoria) tarandi ranqiferi вызывает «селезеночную болезнь», в отдельных случаях оканчивающу-к?ся смертью оленя.
Гельминтозы. Для северных оленей, преимущественно домашних, известно 76 видов паразитических червей, в том числе 54 вида нематод, 16 видов цестод и 6 видов трематод. Гельминты и гель-минтозы диких оленей известны пока мало. Данные о них фрагментарны.
Н. С. Семенова (1966, 1970) обнаружила у диких оленей Таймыра 9 видов гельминтов, из них 3 половозрелые цестоды (Monie-zia rangiberina, M^taimyrica, M. arctica), 3 личиночные формы цестод (тенуикольный, тарандный и паренхиматозный цистицерки) и 3 вида нематод (Nematodrius skrjabini, Nematodirella longissimes-piculata, Dictyocaulus eckerti). Поражение тарандным и паренхиматозным цистицерками, авителлинами, нематодирусами и диктио-каулюсами было значительно выше у диких, чем у домашних оленей.
141
Н. М. Шалаева зарегистрировала мониезии (11,1 %), трихо-стронгилиды (22,1 %), диктиокаулюсы (11 %) и тенуикольные цис-тицерки (83,3%) [230].
По другим данным [38], при исследовании 207 диких таймырских оленей оказалось, что личиночными формами цестод был поражен 61 % животных. Видовой состав личинок был таков: Taenia parenchimatosa— экстенсивность инвазии 48%; Taenia krobei — 1,2; Т. hydatigena— 0,5; Echinococcus granulosus—1 %.
Наиболее распространен паренхиматозный цистицерк, который обнаружен в печени оленей (1—7 экземпляров). У 22 животных найдены цистицерки с полной персификацией пузырей. Эхинококки отмечены только в легких, а тенуикольный цистицерк — на брыжейке. Кроме того, в брюшной полости оленей обнаружены сета-рии.
Инвазированность личиночными формами цестод у диких оленей значительно ниже, чем у домашних. Эта разница выражена особенно резко при эхинококкозе и текуикольном цистицеркозе.
Копрологическое обследование на яйца гельминтов было проведено с 350 осенними и зимними пробами кала диких таймырских оленей. В 5 % зимних проб обнаружены яйца Strongilata, в 3 % проб — подвижные личинки Strongilata, в 10 % —личинки элафос-тронгилюсов. В осенних пробах были яйца мониезий (1,4 % К Strongilata (15%) и подвижные личинки Strongilata. Значительная устойчивость стронгилят и элафостронгилюсов к отрицательным температурам позволяет предположить, что после таяния снега пастбищная растительность становится источником заражения оленей этими гельминтами [38].
На Чукотке Н. И. Овсюкова нашла у дикого оленя 7 видов гельминтов: Liorchus scotiae (трематода), Moniezia ехрапа (цесто-да), Ostertagia circumcincta, Nematodirella longissimespiculata,. Dictyocaulus eckerti, Skrjabinema tarandi, Setaria tundra.
У якутских диких оленей отмечены два вида цестод — Avitellina arctica, Taenia hydatigena (larvae); два вида трематод — Dicrocoe-lium lanceatum orientalis; 7 видов нематод — Setaria tundra, Acant-hospiculum flexuosa, A. urvipedis, Aluvilaria abramovi, Dictyocaulus eckeri, Nematodirella londissimespiculata, Skrjabinema tarandi [32].
Общая экстенсивность и интенсивность инвазии невелика. Наибольшее сходство в видовом составе гельминтов обнаруживается с лосем [54].
В 1938 г. В. Д. Колмаков установил интенсивное заражение диких оленей Ямало-Ненецкого а. о. ленточным глистом Avitellina arctica. Позже А. И. Кротов обнаружил A. arctica у диких оленей Сахалина, причем зараженность достигала 20 %, тогда как у домашних оленей острова она равнялась лишь 4,7 %.
В целом материалов для сравнительной оценки зараженности гельминтами диких и домашних оленей пока недостаточно, а сами факты фрагментарны. По предварительному заключению, общий уровень инвазированности примерно одинаков [38]. По нашему мнению, степень зараженности гельминтами различна, иногда у ди*
142
«их оленей она даже выше. Однако больше страдают от инвазии домашние олени, где при скученности животных и менее подходящей экологической обстановке более благоприятны условия для развития заболеваний, т. е. картина, аналогичная инфекционным .болезням.
Существенно, что дикие олени способны во время миграций широко разносить заразное начало, загрязняя пастбища. В местах скопления оленей на Таймыре в долине оз. Себяки в среднем на 1 м2 приходилось 7,6 «горошины» оленьего помета [38]. Собственно, гельминтозы гораздо лучше изучены для домашних оленей. У диких оленей практически неизвестен характер и течение заболеваний, и в основном лишь констатируется зараженность гельминтами. Для домашних северных оленей наиболее характерны заболевания, вызываемые инвазией следующих групп паразитических червей.
НЕМАТОДЫ (круглые черви разных видов) вызывают диктио-каулез, трихостронгилез и элафостронгилез. Эти болезни известны и для диких оленей, в частности на Таймыре.
Диктиокаулезом (возбудитель — нематода рода Dictyo-caulus) обычно болеют взрослые олени. Поражаются бронхи. Симптомы — кашель, затрудненное дыхание. Личинки нематоды проглатываются с кормом или водой. Через стенки тонкого кишечника они проникают в кровеносную или лимфатическую систему. Затем проникают в бронхи, где достигают зрелости. Яйца попадают во внешнюю среду с экскрементами оленя.
Т р ихо стр онгил ез ы вызываются мелкими волосовидными нематодами, относящимися к семейству трихостронгилид. Олени заражаются на пастбищах, проглатывая личинок с кормом и водой.
Возбудитель элафостронгилеза — нематода Elaphostron-gylus rangiferi, которая паразитирует в коре головного мозга и в соединительной ткани мышц оленей. Промежуточные хозяева — наземные и водные моллюски. Мозговая форма протекает остро, <с признаками поражения центральной нервной системы. Личинки длительное время живут в воде. Отмечена как паразит диких северных оленей на Таймыре [38]. В Лапландии диких оленей с признаками элафостронгилеза не встречали [159].
ЦЕСТОДЫ (ленточные черви) вызывают цестодозы. У домашних и диких северных оленей обнаружены: эхинококкоз, цистицеркоз и мониезиоз.
Эхинококкоз поражает в основном легкие и печень, наносит большой ущерб домашнему оленеводству. Возбудитель — однокамерный эхинококк — личиночная стадия цестоды Echinococcus granulosus. Половозрелые черви обитают в кишечнике собак, волков и других плотоядных, которые заражаются, поедая мясо оленей и прочих животных. С их экскрементами выделяются на пастбища и в водоемы членики червей (яйца), которыми и заражаются олени.
Возбудитель цистицеркоза (финноза)—личинки (цисти-
143
церки) трех видов гельминтов рода Taenia. Личинки имеют вид пузырьков различной величины. Взрослый паразит — ленточный червь до 2,5 м длины, состоящий из члеников, наполненных яйцами. Они выбрасываются во внешнюю среду вместе с каловыми массами, заражая пастбища и воду. Личинки проникают в печень, сердце и т. д. Экономический ущерб от эхинококкоза и цистицеркоза домашнему оленеводству очень велик.
Мониезиозами болеет в основном молодняк в возрасте 1— 5 мес, взрослые олени служат носителями и распространителями инвазии. Олени заражаются на пастбищах, заглатывая с кормом орибатидных клещей — промежуточных хозяев мониезий. Возбудители— 6 видов цестод рода Moniezia, паразитирующих в тонких кишках.
Арахноэнтомозы. Наибольший вред северным оленям наносят представители паукообразных (чесоточные клещи) и насекомые (оводы и кровососущие двукрылые).
Саркоптоз (чесотка£. Чесотка распространена среди домашних и диких северных оленей, вызывают ее зудни Sarcoptes tarandi rangiferi — мелкие клещи длиной 0,3—0,4 мм. Клещи развиваются в эпидермисе, где прогрызают извилистые ходы, питаясь его клетками и тканевой жидкостью. Самка за сутки проходит около 1 мм, откладывает 1—2 яйца и продвигается дальше, плодовитость— 40—50 яиц. Зудни способны жить до двух недель вне кожи хозяина. Источник заразы — больные животные, клочки их шерсти, инвазированные зуднями. Массовые вспышки чесотки чаще бывают осенью при повышенной влажности воздуха. Зимой зараженность чесоткой не убывает. Весной и летом в сухую погоду распространение чесотки резко тормозится. Первый признак заболевания — свалянность шерсти в местах внедрения зудней. С развитием заболевания на коже образуются темно-серые трескающиеся корки, внешне напоминающие кору лиственницы. Участки пораженной кожи достигают 30—40 см в поперечнике, иногда охватывая более одной трети площади кожи.
Среди домашних оленей чесотка распространена довольно широко, среди диких география распространения болезни неизвестна. Специальные исследования проводились на Таймыре [100]. Считается, что чесотка к диким оленям Таймыра проникла от домашних оленей Эвенкии только в 50—60-е годы. Впервые ее у диких оленей (близ Волочанки) обнаружили в 1967 г. В 1979 и 1981 гг. при массовом обследовании диких оленей, добываемых промыслом на Пясине в августе — сентябре, было отмечено 1—2 % животных, пораженных чесоткой; в 1980 г. при обследовании 6000 шкур отмечено 744 случая. В апреле — мае 1981—1982 гг. в горах Путорана (оз. Аян) больных чесоткой оленей оказалось 4,6 и 1,4 %.
Носителями клещей в основном являются олени старше 1 года. Из 69 прошлогодних телят пораженным чесоткой оказался только один.
Вспышка чесотки в 1980 г., по-видимому, объясняется погод-
144
ними условиями: лето было прохладным. Уменьшение больных животных с 12,4 % с осени 1980 г. до 4,6 % к весне 1981 г. объясняется большой гибелью больных оленей зимой. При обширной площади поражения шерстного и кожного покрова дикие олени замерзают при сильных морозах, достигающих в районах зимовок в Эвенкии 60 °C.
Оводовые инвазии и поражения, вызываемые кровососущими двукрылыми насекомыми. Эдемагеноз (подкожно-оводовая инвазия). Подкожный овод (Oedemagena tarandi)—главнейший и очень вредный паразит домашних и диких северных оленей, известный также под местным названием «пилю». Общие убытки, наносимые северному оленеводству подкожным оводом, составляют около 30 % возможного дохода от отрасли [18]. Личинки, находящиеся в теле оленей, приносят вред за счет интоксикации, приводящей к истощению животных, а иногда и к их гибели. На коже животных образуются язвы и свищи. Шкуры, пораженные личинками, теряют ценность; качество мяса резко снижается. Весной гибель от овода достигает 2 % [31].
Подкожный овод — крупная черная муха, покрытая цветными волосками. Длина самца и самки — до 16 мм. Олений овод на других животных не нападает, и его географическое распространение почти совпадает с ареалом северного оленя. Распространен он кру-гополярно и кругобореально, всюду, где есть северные олени, отсутствует лишь в крайних точках распространения: на полярных о-вах Ляховских, Новосибирских, Большевик (Северная Земля), Новая Земля. Незначительное поражение оводами оленей отмечено на побережье Таймыра и на о. Врангеля [31]. Следовательно, северная граница распространения овода в СССР проходит в основном по северному побережью материка. Численность оводов на арктических прибрежных пастбищах невелика, а иногда они здесь почти отсутствуют.
Яйцо овода продолговатое, молочного цвета, длина его около 1 мм. С помощью придатка оно прикрепляется к волосу оленя — обязательно к новому, отрастающему после линьки. Средняя плодовитость самки овода — 600—700 яиц, и этот запас она может откладывать полностью за 1—2 дня. В секунду самка откладывает до 4—5 яиц. Самки оводов начинают нападать на оленей в конце июня — начале июля. Максимум активности приходится на жаркое время: конец июля — начало августа. Поздно вечером и ночью оводы не летают. Активны они только в светлое время суток, холода не любят. Кратковременные осенние заморозки резко снижают их численность, но, укрываясь в убежищах, они выдерживают заморозки до 7—12 °C. Оводы целенаправленно преследуют мигрирующие стада оленей, хорошо ориентируются и пролетают за сутки 30—45 км [31].
Олени очень боятся оводов. Услышав жужжание мухи, животное принимает характерную напряженную оборонительную позу, и если насекомое садится на него, то оно резко встряхивается всем телом, пытаясь согнать. Формирование личинок в яйцах происхо
145
дит за 4—5 дней. Личинки (длина 1 мм, толщина 0,2 мм) быстро внедряются в кожу, и начинается их 10-месячная паразитическая жизнь в теле оленя. Живут они в основном в подкожной клетчатке, где мигрируют и развиваются. В мае — июне личинки через свищевые отверстия диаметром до 6—8 мм покидают оленя и при благоприятных условиях вскоре превращаются в куколок, из которых через 1—2 мес выходят взрослые оводы. Личинки устойчивы к неблагоприятным условиям. Они выживают и окукливаются после пребывания в снегу до 40 сут, во льду — до бив воде — до 10 сут. Средняя пораженность домашних оленей в различных районах страны меняется от 25 до 141 личинки на одно животное. У отдельных оленей иногда насчитывали до 1000—1500 личинок [177].
В отношении пораженности кожным оводом диких оленей данные противоречивы. По мнению большинства зоологов, дикие олени заражены личинками меньше, чем домашние [46, 121, 232]. На самом деле, пораженность диких оленей личинками овода зависит от многих причин. На Таймыре в 1958—1961 гг. были обсле^ дованы 160 диких оленей и установлено, что все они были поражены личинками. Интенсивность инвазии составляла 38—129 личинок на зверя. На самца приходилось в среднем 129 личинок (от 2 до 559), на самку — в среднем 38 личинок, максимально — до 125; на молодняк — в среднем 64, максимально—168 личинок [111]. В 1981—1982 гг. здесь же было обследовано 438 диких оленей [177]. Оказалось, что поражено 98,7 % популяции. Животные, составлявшие самую продуктивную часть популяции (3—8 лет), были инвазированы меньше других (средняя интенсивность поражения— 76 личинок). Больше всего личинок (106) было у однолетних оленей. Самцы оказались пораженными больше самок: в среднем на одного самца (в зависимости от возраста) приходилось 70—121 личинка, на самку — от 50 до 94.
Такое различие в пораженности объясняется тем, что самцы значительно позже самок начинают продвигаться на север и задерживаются в более теплых и менее обдуваемых местах. Другая причина — более поздние сроки и растянутость линьки самок и молодняка. У самок почти все лето сверху остается старый зимний волос, препятствующий откладке яиц оводами, которые откладывают их только на новый, отрастающий после линьки, крепкий волос.
На Таймыре в 1960—1968 гг. не было сильной инвазированно-сти диких оленей этими паразитами [38]. В 1969 и 1970 гг. дикие олени были поражены подкожным оводом значительно больше. Нередко встречались животные, имевшие от 100 до 400 и даже более 700 личинок. В трех случаях личинок было более 1000, а в одной из шкур было обнаружено 2048 свищей. Все эти три оленя оказались больными бруцеллезом. Высокая пораженность диких оленей личинками оводов объясняется задержкой весенней миграции животных (в 1969 г. около 20 тыс. оленей долго не могли перейти Норильскую железную дорогу и газопровод) и значительным распространением среди оленей бруцеллеза.
146
Обследование 6 оленей на Чукотке показало, что разницы в степени пораженности диких и домашних оленей нет. Все 6 оленей оказались пораженными личинками; интенсивность инвазии составила от 48 до 396, в среднем 218 личинок на одно животное [31].
В Якутии пораженность диких оленей оводами невелика. У оленей с Верхоянья (горная популяция) лишь около 10 % шкур были единично поражены личинками. В дельте Лены олени были поражены значительно сильнее: 94 % шкур при средней интенсивности инвазии в 61 личинку и максимуме 228 личинок. Для яно-индигирской популяции показатели были примерно такими же при 100%-ной зараженности [54].
В Забайкалье степень зараженности диких оленей личинками кожного и носового овода значительно ниже, чем у домашних, оленей. Главные причины — дисперсное размещение диких оленей по угодьям во время массового появления оводов, умелое использование для защиты от них особенностей местного климата, рельефа и др. Домашние олени «связаны» волей человека — пастуха,, который хотя и старается создать для стада наиболее благоприятную экологическую обстановку, но не может достигнуть полного биогеоценотического эффекта. К тому же пастухи вынуждены думать не только об оленях, но и об удобствах собственного стойбища. У диких оленей Забайкалья более плотная и толстая, чем. у домашних оленей, кожа, надежно защищающая их от личинок кожного овода [23].
Инвазированность оводами горной алтайской популяции невелика: на шкурах оленей насчитывалось максимально до 53 личинок [232].
Есть много указаний на то, что олени, обитающие в высокогорьях, на арктических побережьях и на островах, мало или даже совсем не поражаются личинками кожного овода.
Общая закономерность такова. Дикие олени сильно поражаются оводами, в основном когда они ослаблены, больны, изнурены жарой, скучены у труднопреодолимого препятствия. Меньшая подверженность их оводовой инвазии по сравнению с домашними оленями объясняется тем, что они не ограничены в передвижениях, пасутся разреженно, не скапливаются плотными стадами и могут сами выбирать места, более благополучные в экологическом отношении. Дикие олени заходят далеко на север, в высокогорья, в обдуваемые места, где мало оводов.
Подкожные капсулы, после выхода из них личинок оводов иногда заселяются паразитом Protophormia terrae-novae. Личинки этих мух вызывают изъязвление кожи и прилежащих тканей. Болезнь называется каллифоридным миазом. В СССР для диких оленей этот миаз не отмечен; известен для карибу Америки.
Цефеномиоз (носоглоточно-оводовая инвазия). Вызывается личинками носоглоточного овода Cephenemya trompe, местное название, вошедшее в терминологию, — «сяну». По вредности для домашних северных оленей этот овод лишь немногим уступает подкожному.
147
Крупная муха, хорошо отличающаяся от подкожного овода шмелевидным, коренастым сложением и более однородной окраской. Длина тела—13—15 мм. Новорожденные личинки мелкие—1 мм длиной. Зрелая, завершившая развитие личинка серовато-желтого цвета, достигает длины 37 мм и толщины 7—8 мм.
Распространение сходно с таковым подкожного овода. Возможно, что сяну не встречается к северу так далеко, как пилю. Отрож-дение взрослых оводов сяну из куколок обычно начинается на 15—20 дней раньше, чем пилю, — в июне. Наиболее интенсивный лёт оводов — в июле—августе. Ночью и в сумерках сяну неактивны. Обсохшие после вылупления самки оводов сразу же летят в поисках жертвы и преследуют оленей, которые очень пугаются их. В момент вдоха оленя самка впрыскивает ему в ноздрю порцию из нескольких десятков личинок и исчезает, но вскоре опять повторяет нападение. Плодовитость овода — до 1000—1500 личинок. В области носоглотки личинки мигрируют и развиваются всю зиму. Весной созревшие личинки при кашле, чихании и фырканье оленей выбрасываются на снег или землю. Личинки зарываются под растительные остатки и через несколько часов окукливаются.
Домашние олени бывают очень сильно заражены носоглоточным оводом: у некоторых животных находили до 100, а иногда и более личинок. Массовая инвазия может быть смертельной для оленя.
Дикие олени поражены личинками сяну значительно меньше, хотя их инвазированность известна для всех районов тундры и тайги. Конкретных данных об этой инвазии очень мало. У диких оленей Северного Таймыра (оз. Таймыр) носовой овод не был найден, и было высказано предположение, что северная граница распространения этого вида проходит южнее оз. Таймыр [155]. Обследование 161 дикого оленя Таймыра показало наличие только у одного теленка двух личинок [Ш]. У крупного быка, добытого нами в 1960 г. в конце июня на восточном берегу Хантайского озера (горы Путорана), в носоглотке было около 20 личинок. У 10 диких оленей из дельты Лены не оказалось личинок носового овода, только у одного оленя, добытого в июле 1961 г. в бассейне р. Учур (Якутия), было найдено 100 личинок. По свидетельству якутских охотников, дикие олени поражаются носовым оводом чрезвычайно редко [54]. Есть мнение, что степень зараженности оленей носовым оводом зависит от развития у них вибрисс, мешающих этим насекомым [116]. У диких оленей Забайкалья значительно более густые и длинные вибриссы препятствуют впрыскиванию носовыми оводами личинок внутрь носового канала [23].
Кровососущие двукрылые (гнус) наряду с оводами играют большую роль в жизни северных оленей. Часто эти насекомые прямо определяют особенности сезонного размещения оленей, их поведение, характер пастьбы и питания, влияют на размножение, упитанность, линьку, рост рогов. По-видимому, в основном за счет отсутствия гнуса (и оводов) на северных островах (Врангеля, Белом и др.) формируются островные популяции северных оленей, состоящие из крупных, крепких и здоровых животных. .
148
На Севере гнус представлен четырьмя семействами насекомых: комарами, мошками, мокрецами и слепнями. Все они относятся к насекомым с полным превращением. Самки питаются кровью, которая нужна им для формирования яиц. Самцы питаются растительными соками и на животных не нападают. Конкретных данных о роли различных видов гнуса в жизни диких оленей мало. В целом главную массу кровососов составляют комары рода Aedes. Для комаров оптимальны тихие дни с температурой от 7 до 20 °C. При ветре, дующем со скоростью свыше 5 м/с, и при температуре ниже 7 °C комары на оленей почти не нападают. Активны они почти круглосуточно. По подсчетам Н. П. Мезенева в таймырской тундре и лесотундре, на одном олене одновременно могут пить кровь до 6—10 тыс. комаров. Каждая самка при укусе выпивает 2—10 мг крови. Массовый лёт комаров начинается в июле. Первые 10—12 дней, совпадающие с первыми жаркими днями, особенно тяжелы для оленей. За сезон олень теряет от комаров около 2 кг крови.
Мошки (Simuliidae) в массе появляются на месяц позднее комаров. Самкщ могут высасывать до 3 мг крови. В отличие от комаров мошки проникают к коже и сквозь густой волосяной покров. Это массовый компонент гнуса таежной зоны и лесотундры. В чистой тундре их мало.
Позднее всех (в августе) в массе появляются мокрецы (Не-leidae) —самые мелкие из кровососов (длина тела 1—2,5 мм). Они многочисленны в тайге, реже встречаются в лесотундре и очень редко в тундре. Мокрецы, так же как и мошки, легко пробираются через шерстный покров к коже оленей; слюна их тоже токсична.
Слепни (Tabanidae) —самые крупные из кровососов (от 7 до 24 мм). На Севере распространены представители трех родов: крупные настоящие слепни (Hybomitra), златоглазки, или пестряки (Chrysops), — средних размеров и пестрой окраски и дождевки (Chrysozona) —самые мелкие, серого цвета. Слепни активны только днем в жаркое время (июль — август). Крупные слепни выпивают за один раз до 200 мг крови, укусы их очень болезненны. Обитают в основном в лесной зоне. При активном нападении гнуса масса домашних животных ежесуточно снижается на 85—100 г [47].
В теплые, тихие дни с обилием гнуса домашние олени не пасутся, а бегают, кружась, по «тандере» по 10—15 ч в сутки и могут покормиться лишь в немногие часы ночных похолоданий [217]. В такие дни у оленей нарушаются физиологические функции: дыхание учащается до 160—180 раз в минуту, оно становится поверхностным и аритмичным; частота пульса доходит до 120 ударов в минуту. Происходит задержка мочеиспускания и дефекации. Температура тела поднимается до 41° при норме 38,6—38,9 °C. Увеличивается чувствительность кожи. Прибавлять в массе при обилии корма олени начинают только в конце лета , когда количество гнуса идет на убыль.
На арктических островах (Новая Земля, Колгуев, Врангеля,
149
Белый и др.), где гнуса очень мало, домашние олени летом нагуливаются очень хорошо, несмотря на более бедные корма. Они сильнее страдают от гнуса, чем дикие, так как оленеводы не могут «распустить» их, сдерживают животных на месте, защищая их дымокурами, теневыми навесами и другими способами. В местах скопления оленей, конечно, скапливается и гнус.
Дикие олени держатся рассредоточенно, быстро передвигаются, сами выбирают наиболее подходящие, обдуваемые и прохладные места, вследствие этого они меньше страдают от гнуса. В Лапландии, спасаясь от гнуса, они значительную часть суток бегают по определенным тропам по тундре и в лесу. Вначале такие дорожки внешне не отличаются от человеческих троп, но когда оленей много, тропы сильно вытаптываются, грунт на них смешан с растоптанным пометом и мочой, чувствуется сильный запах аммиака. Благодаря таким тропам остальное пространство растительного покрова предохраняется от бесполезного вытаптывания [159].
В районах летовок тундровых диких оленей в полосе северной тундры почти не бывает слепней, мало мошек и почти нет мокрецов, но много комаров. Здесь олени стараются цастись на обдуваемых возвышенностях, по берегам рек и озер. В горно-таежных районах на диких оленей нападают в основном комары и мошки. В период их максимального лёта олени чаще всего уходят в полосу горной тундры и холодной каменной пустыни, где лёт кровососущих насекомых ограничен [54]. Часто дикие олени, спасаясь от гнуса, выходят на снежники и наледи (горы Путорана). В целом в значительно большей степени страдают от гнуса дикие олени равнинных таежных районов, особенно там, где много болот и мелководных водоемов. Здесь, помимо комаров и мошек, на них нападают мокрецы и слепни.
У диких северных оленей рождается одинаковое количество самцов и самок, затем самцов гибнет больше, чем самок, и в зрелой популяции в естественных условиях нормальное соотношение полов у взрослых животных должно быть примерно 1 :2 или 1:3.
150
Приведем конкретные данные по отдельным географическим районам.
В Лапландии в 1958—1966 гг. популяция, находящаяся в фазе роста, состояла из 18 % взрослых самцов, 41 — взрослых самок, самцы и самки по второму году составляли 17, а телята-сеголетки 24 %. Следовательно, на 10 взрослых оленей (3 быков и 7 важенок) приходилось 4 теленка возрастом до года и 3 молодых животных по второму году [159]. Пока популяция растет, состав ее очень молод: половина оленей в стаде не старше 2,5 лет. Соответственно этому и естественная смертность невелика: около 5—6 % стада в год. За этот период западная Кольская популяция выросла в 6 раз: примерно с 2 тыс. в 1957 г. до 12 тыс. в 1967 г. Для популяции это был «пик» численности, после которого началось ее снижение. Начало кризисного состояния популяции выразилось в истощении горных зимних пастбищ в заповеднике, где привыкли пастись стада диких оленей. Они были вынуждены выйти за границы заповедника и перейти на пастьбу в лесные незаповедные ягельники.
Запасы ягеля на этих пастбищах богаче, чем на горных тундрах, но добывание корма в глубоком снегу требовало большей затраты энергии, а перестройка образа жизни оленей привела к снижению уровня питания и темпов воспроизводства стада. До 1966 г. телята составляли 24 % стада, а после 1975 г. — только 10%. Слабое пополнение стада молодняком отразилось на соотношении возрастных категорий, популяция в целом постарела, естественная смертность повысилась. За 20 лет рождаемость снизилась в 2— 3 раза, а смертность увеличилась в 10—15 раз [160]. Так обнаружилась способность популяции дикого оленя к саморегуляции и раскрылся механизм этого явления. Роль хищников изменялась в зависимости от фазы развития популяционного цикла. В 1958— 1966 гг. их жертвы составляли 11 % найденных останков оленей, а в 1972—1975 гг. — 36 %. Отметим, что при расчетах на 70-е годы не вполне учтенными остались факторы воздействия промысла, который был развернут в 1971 г. Экологически необоснованным промыслом популяция за короткий срок была истреблена, и численность ее сократилась к 1976 г. в 42 раза: с 12 640 голов до 290. О каком-либо слежении за естественным состоянием популяции не могло быть и речи, так как отстреливались даже важенки на второй половине беременности.
Изначально при организации Лапландского заповедника почти истребленное стадо диких оленей насчитывало всего 99 животных (1929 г.)Взятое под охрану, оно стало быстро расти, увеличиваясь каждый год на 23%, и за 11 лет выросло почти в 10 раз, достигнув к 1940 г. .942 голов. При такой численности пастбища заповедника оказались сильно потравленными, и олени начали перемещаться для зимней пастьбы в незаповедные ягельные боры. Война помешала проследить судьбу популяции в естественных условиях, так как оленей стали отстреливать и стадо сократилось к 1948 г. до 380 голов.
151
За полвека Кольские дикие олени прошли два полных цикла численности [160]. Первый продолжался 17 лет (1929—1946), второй— 34 года (1946—1980). Большая разница в продолжительности циклов объясняется тем, что первый протекал на ограниченной территории заповедника, а за время второго подъема численности олени расширили область обитания, вышли за его пределы,, освоили новые пастбища; это оттянуло наступление экологического кризиса. Остается пожалеть, что конечные этапы каждого цикла не могли быть прослежены из-за начавшихся отстрелов оленей.
Для таймырской популяции динамика численности и половой и возрастной структуры стада прослежена норильскими зоологами (Б. М. Павлов, В. А. Зырянов, Л. А. Колпащиков, В. А. Куксов, Г. Д. Якушкин и др.). Материалы обобщены Л. А. Колпащиковым (1982).
В конце 50-х годов таймырская популяция насчитывала НО— 120 тыс. голов [3]. Эта оценка сделана на основе результатов первых авиаучетов, которые были еще недостаточно совершенны в методическом отношении и поэтому не очень точны. Скорее всего, численность была занижена. В начале 60-х годов отмечен значительный рост численности популяции. Хорошо налаженные авиаучеты позволили получить достаточно точные сведения о численности оленей. Принято считать, что за 7 лет она увеличилась почти в 2,5 раза.
В последующие годы темпы роста популяции также были высокие. В 1981 г. численность таймырских оленей перевалила за миллион. Одновременно отмечались все большие скопления диких оленей в сезон массового вылета «гнуса» на летовках в тундре Западного Таймыра. Отдельные группировки во второй половине июля достигали 200 тыс. голов. При этом на сравнительно небольшой площади сосредоточивалось 80—90 % оленей. Естественный прирост популяции в 70-е годы был равен 14—17%. Соотношение полов взрослых самцов и самок в 1969 г. было близким 1 :3. Сложившаяся в то время половозрастная структура стада была, по всей вероятности, близка к оптимальной [80]. Но это дискуссионный вывод, так как другие зоологи считают нормальным соотношение самцов и самок 1 :2 [159].
С 1971 г. на Таймыре, а затем и в Эвенкии начался все развивающийся промысел диких оленей. Только за период 1975—1981 гг. было отстреляно 460 тыс. оленей. Если подсчет, проведенный в 1959 г., был верен, то промысел воздействовал на популяцию в части большего изъятия важенок. Соотношение взрослых самцов и самок стало близким 1 :2. Действительно, при массовой добыче диких оленей на водных переправах и на зимовке в Северной Эвенкии самок отстреливали в значительно большем количестве. В Эвенкии отстреливали и беременных важенок.
В последние годы численность таймырской популяции стабилизировалась [80]. Прирост почти полностью изымается промыслом, который в данном случае способствует сохранению жизнеспособности популяции на неопределенный срок. Прирост популяции
152
не снизился, а, наоборот, возрос примерно с 14—17 до 20—24%. Очевидно, экологически обоснованный промысел стимулирует естественные воспроизводственные способности популяции. Была отмечена слишком большая добыча важенок, но пока это существенно не сказалось на жизнестойкости стада. Положительный эффект заключается не только в простом отборе числа животных в пропорции, близкой к естественной половозрастной структуре стада, но и в некоторой селективной роли промысла, так как в большей мере отстреливались больные и ослабленные животные, следующие небольшими стадами в конце миграционных волн [80]. В тай-' мырской популяции промысел воздействует на структуру популяции, но пока не приводит к отрицательным последствиям, на что указывает высокий процент (25,5%) в стаде в 1981 г. телят-сеголеток.
В условиях большого промысла и почти полного изъятия прироста стада необходимо особенно строго соблюдать экологические требования к структуре популяции. Существующая структура обеспечивает естественный годовой прирост на 15%, а емкость угодий позволяет содержать на Таймыре популяцию общей численностью не менее 800 тыс. диких оленей. Следовательно, сокращать существующее поголовье диких оленей таймырской популяции, как это предлагали многие зоологи и практики, не следует. Поголовье диких оленей может быть увеличено, но экологически обоснованный промысел и биотехнические мероприятия (которых пока практически нет) должны удерживать популяцию на оптимальном уровне. В соответствии с расчетами норильских зоологов, оптимальная структура популяции такая: взрослые самцы должны составлять 15—18 %, взрослые самки — 38—42, телята-сеголетки — 23—26, молодняк одного-двух лет — 20—22 %. В таком же соотношении должен проводиться и промысловый отстрел животных. В настоящее время слаб учет браконьерской добычи, гибели подранков. Это необходимо учесть при дальнейших исследованиях таймырской популяции.
В Якутии в 60-е годы структура популяции, не затрагиваемой тогда интенсивным промыслом, была такова. Все три тундровых стада имели сходную структуру. Обращало внимание относительно небольшое количество взрослых самцов (17%) и большой удельный вес молодняка текущего и прошлого года, составляющего немногим менее половины популяции (48,4%) [54]. Это свидетельствовало о хорошей воспроизводительной способности тундровых якутских стад и реальных перспективах увеличения их численности при соблюдении рациональных норм промысла. На долю молодняка текущего года приходилось в среднем по всем стадам 27,7 % и прошлого года — 21,2%. Таким образом, смертность молодняка от момента рождения и примерно до года составляла око-?50/^ 3 М0Жет быть, и больше. Годовой 'прирост был не менее
В Якутии до середины3 50-х годов численность диких северных оленей сокращалась, а затем стала возрастать. Тенденции оказа
153
эв»—
лись общими с Таймыром, но здесь был начат беспорядочный промысел, не было создано специализированного хозяйства, заинтересованного в бережном отношении к популяции диких оленей. Оленеводческие совхозы Якутии были ориентированы на отрицательное отношение к диким оленям, на счет которых относились многие неуспехи в развитии домашнего северного оленеводства. Отчасти эти обвинения были справедливы, но в основном необоснованны. Численность и половозрастная структура якутских популяций диких оленей следующая [39, 128].
1. Булунское стадо, зимующее в дельте Лены. За 20 лет численность увеличилась в 2,7 раза, достигнув к весне 1980 г. 54 тыс. голов. За первые 15 лет этого периода ежегодный прирост менялся от 15 до 5 % и в среднем был равен 8,5 %. За пятилетие перед 1980 г. он не превышал 2 %, а численность стада возросла всего на 4,5 тыс. голов, т. е. рост популяции практически прекратился. Зарегистрированным промыслом за это время из популяции изъято более 21 тыс. оленей. Соотношение самцов и самок в популяции: 1963 г.— 1:2,2; 1975— 1:3,7; 1978 г. — 3:2. Такая неровная структура популяции сложилась под воздействием промысла и браконьерства, которые одновременно затормозили и ее развитие.
2. Яно-индигирское стадо по тем же причинам претерпело еще более существенные изменения в численности и половозрастной структуре. В начале 60-х годов эта популяция оценивалась в 30 тыс. голов, к 1965 г. она выросла до 50 тыс. Среднегодовой прирост был хороший и в среднем за пятилетие составлял 10$%. При таком приросте предполагалось удвоение численности стада за десятилетие. Действительно, в 1975 г. она была оценена в ПО тыс. голов. Аналогично тому, как это имело место на Таймыре, можно было ожидать дальнейшего роста, расцвета популяции и, конечно, практического результата от промысла. Однако этого не произошло. Неумеренный и экологически необоснованный промысел быстро привел популяцию к упадку. Оленеводческие совхозы, которым был поручен промысел, в массе отстреливали весной беременных самок. Половозрастная структура популяции стала совершенно неестественной для стад диких копытных: преобладали самцы в соотношении 1 :0,9. Популяция потеряла воспроизводственные способности, неумеренный промысел быстро сокращал ее численность. Популяция вместо роста ежегодно сокращалась на 7 % и более. Падение произошло быстро. В 1978 г. диких оленей в популяции было уже 86,5 тыс., а в 1980 г. — около 65 тыс., т. е. она уменьшилась в 2 раза.
3. Сундрунское, или правобережно-индигирское, стадо сложилось в самостоятельную популяцию с конца 60-х годов. Ее источник— остатки некогда многочисленного колымского стада или отколовшаяся часть яно-индигирской популяции. Численность диких оленей в этом стаде составляла около 30 тыс. В 1975 г. его половозрастная структура была такова: взрослые самцы составляли 16,7%, взрослые самки — 38,0, молодняк 1—2 лет—18,1, телята-сеголетки — 27,2 %. Отмечались высокие воспроизводительные
154
способности этой популяции [84]. Были налицо все возможности для быстрого роста и последующего хозяйственного использования стада. Однако этого не случилось. Начался неумеренный промысел с отстрелом беременных самок весной, развилось браконьерство. В 1977—1978 гг. из сундрунской популяции, по данным статистики, было изъято промыслом 14,8 % ее общей численности. Прочие потери составляли 10,8%. В сумме за один год стадо потеряло 26 % своего состава. В результате популяция была подорвана, ее половозрастная структура нарушена, воспроизводительные свойства резко снижены.
Важная задача — восстановление нормальной биологической половозрастной структуры и экологический контроль за стадами тундровых якутских популяций диких оленей.
В целом структура популяций таежных оленей изучена недостаточно. Она отличается от половозрастной структуры стад тундровых оленей, где в естественных условиях преобладает соотношение взрослых самцов и самок 1 :3. В лесных популяциях, по материалам из Средней и Западной Сибири и Лапландии, соотношение самцов и самок 1 : 1,7— 1:2, в среднем 1 : 1,8. По-видимому, воспроизводительные способности стад у лесных оленей ниже, чем у тундровых, хотя Б. В. Новиков считает, что они примерно одинаковы за счет того, что в лесных популяциях молодняк выживает, видимо, несколько лучше [84, 96, 127, 128, 159]. Сведения о половозрастной структуре отдельных географических популяций лесных северных оленей фрагментарны.
В лесных популяциях якутских диких оленей отсутствует массовый и необоснованный промысел, поэтому структура этих стад близка к биологически нормальной. Ежегодное промысловое изъятие за последние 15 лет не превышало 1 % поголовья, что равно приблизительно 57 тыс. животных. Ежегодные естественные потери популяции оцениваются в 17%, прочие неучтенные потери, в том числе от браконьерства, в 20%, а ежегодный прирост — приближающимся к 8%. При таком приросте за 15 лет численность лесных северных оленей Якутии могла вырасти до 130 тыс. голов [128]. Вряд ли эти прогнозы оправдались. По нашим предположениям, лесных оленей в Якутии меньше. Учеты численности здесь после 1963—1965 гг. не проводились.
Печорские лесные олени по полу и возрасту распределяются следующим образом: 27,7 % популяции составляют взрослые самцы, 50,6 — важенки, 22,8 % — телята по первому году. Возможно завышение числа взрослых быков и важенок за счет оленей старше одного года. Популяция маленькая — 250—300 голов [38].
Забайкальские лесные олени (Читинская обл.): самцы старше 5 лет составляют 15 %, самцы от 2 до 5 лет— 10 %, половозрелые самки — 30 %, молодые особи обоих полов до 2 лет — 45 %. Соотношение половозрелых самцов к половозрелым самкам соответствует 1 : 1,2 [23].
Чукотские тундровые олени. Стадо диких оленей южной части центрально-чукотского очага состояло из 25 % взрослых самцов,
155
49 % взрослых самок, 26 % сеголеток. Для всей центрально-чукотской популяции доля сеголеток составляла 31 %, а соотношение взрослых самцов и самок было равным 1 :3. Численность популяции— 6—7 тыс. голов. Промысел во время оценки структуры популяции почти отсутствовал и не оказывал заметного влияния на структуру стада [56].
На о-ве Белом у п-ова Ямал, где оленей эпизодически промышляли ненцы и встречались волки, состав популяции диких оленей в октябре 1935 г. оказался следующим: телят по первому году — 21 %, взрослых самцов— 12, взрослых самок — 46, самцов и самок по второму году — 21 %. Как видно, соотношение взрослых самцов и самок равно почти 1:4. Не исключено, что ненцы, хорошо знающие биологию северного оленя и считавшие диких островных оленей «своими», поддерживали промыслом высокопродуктивную половозрастную структуру стада.
На Новой Земле, где популяция диких оленей восстановилась и достигла к 1980 г. 6 тыс. голов, соотношение взрослых самцов и взрослых самок было 1:2,5. Телята составляли 12 % взрослого-поголовья. Стельные самки без разделения по возрасту составляли 52,8 % • При таком состоянии популяции возможен ежегодный прирост на 1,5 тыс. голов. Корма на островах заметно истощены, а при гололедицах бывали массовые падежи. Зимой 1980/81 г. на Южном о-ве погибло около 4,5 тыс. диких оленей [91].
На о. Врангеля одичавшие северные олени представляют вполне дикую популяцию. В 1982 г. при общей их численности 2,1 тыс. (после промыслового отстрела) соотношение взрослых самцов и самок было примерно 1 :3. Телят-сеголеток насчитывалось 20,1 %, а молодых животных 1—2 лет — 39,7%. Избирательный отстрел молодых животных и самок (по данным Б. В. Новикова) не повлиял в то время на соотношение половых групп, но изменил возрастную структуру популяции [40]. Волков на острове нет. И если бы не промысел, то в условиях островной изоляции можно было бы иметь модель для изучения жизни популяции в замкнутой системе. В 1983 г. сюда зашла пара волков. В условиях заповедника их нужно было бы оставить в покое, но волки были отстреляны.
Приведенные данные свидетельствуют, что темпы прироста популяции диких северных оленей при различной половозрастной структуре стад и на разных фазах динамики численности очень изменчивы. В природных условиях при отсутствии промысла и незначительном числе хищников либо при существенной их роли неизбежны подъемы и спады численности оленей. В фазе роста популяции при хороших кормовых условиях прирост велик, доля телят в стаде даже в конце зимы может составлять более 20 %. На спаде численности доля телят в стаде снижается.
Разумно организованным, экологически обоснованным промыслом можно регулировать структуру популяции и поддерживать ее неограниченно долго на высоком продуктивном уровне. Об этом говорит, хотя пока и скромный и не всегда удачный, опыт использования таймырской популяции диких северных оленей.
часть iii. ОХОТА НА ДИКИХ СЕВЕРНЫХ ОЛЕНЕЙ И ПРОБЛЕМА КРУГОПОЛЯРНОЙ КУЛЬТУРЫ НАРОДОВ СЕВЕРА
ГЛАВА 9
ИСТОРИЯ ОХОТЫ НА СЕВЕРНЫХ ОЛЕНЕЙ В НЕ И КРУГОПОЛЯРНАЯ КУ ОХОТНИКОВ НА СЕВЕРНОГО
Освоение суровых территорий Севера было теснейшим образом связано с охотой на диких северных оленей, стада которых давали человеку пищу, одежду, постель и кров. Образно говоря, бок о бок с северным оленем продвигался человек на Север вслед за отступающими ледниками, заселял холодные степи, тундроподобные ландшафты и редколесья голоценового времени, еще населенные мамонтами и шерстистыми носорогами.
Северные народы лишь в последние столетия связали свою судьбу с одомашненными стадами северных оленей. В дооленевод-ческий период, длившийся во много раз дольше, люди Севера жили главным образом за счет стад диких оленей. Вместе со стадами они совершали кочевки, а долговременные стойбища устраивали там, где в местах скопления мигрирующих животных можно было устраивать массовые охоты.
Домашнее оленеводство восприняли не все народы Севера. Никогда не приручался северный олень коренными жителями Американского континента. На севере Евразии из 8—9 народов и народностей, населяющих тундры и северные редколесья, две (нганасаны и юкагиры) жили охотой на диких оленей почти до современности. Оленеводство по не вполне понятным причинам не получило у них развития. Оставаясь охотниками, эти народности приходили в упадок одновременно с исчезновением крупных стад диких оленей, но оставались верными своим древним охотничьим традициям. Характерно, что нганасаны и юкагиры относятся к тем северным народностям, в основе которых лежит древний палеосибирский этнический пласт.
По археологическим, этнографическим, биологическим и географическим материалам можно составить представление о роли диких оленей в жизни северных народностей, способах и приемах охоты, процессе становления особой кругополярной культуры охотников на северных оленей.
v
157
Происхождение и формирование кругополярной культуры сла-боизучено и вызывает много снопов среди археологов и этнографов [164]. Очевидно, что она не могла формироваться одновременно, хотя бы потому, что не одновременно происходило заселение арктических побережий. Сначала были заселены (вероятно, не полностью) тундры Старого Света, а затем через Берингийскую сушу человек проник на Американский Север. Произошло это, по разным источникам, 11—38 тыс. лет назад. Север Евразии также заселялся неравномерно и, по-видимому, из разных очагов. Основываясь на том, что в Сибири не найдено каких-либо следов приматов, являющихся предками человека, начало заселения Северной Азии относят к более позднему времени, когда уровень охотничье-рыболовной культуры позволил человеку начать осваивать суровые арктические пространства. Наиболее подходящим временем для такого широкого расселения первобытного человечества была эпоха существования высокоразвитой охотничьей культуры верхнего палеолита, сложившейся в арктических условиях Восточной Европы и к востоку от Урала. Именно оттуда и распространились на восток древнейшие обитатели Сибири, которые впервые разложили свои костры на берегах великих сибирских рек — Оби, Енисея, Ангары, Лены [130].
Север европейской части СССР начал заселяться предками финно-пермской группы с территории камского неолита, вероятно, через Прибалтику и Карелию в IV—III тысячелетиях до н. э. [10].
Неолитические памятники Сибири позволяют выделить культуру рыболовов и охотников Нижнего Приобья, Прибайкалья, нижнего течения Лены и Колымы [164]. Отсюда охотники на дикого оленя расселились во II—I тысячелетиях до н. э. по центральной части Чукотского п-ова. Эта культура охотников на дикого северного оленя предшествовала культуре прибрежных охотников на морского зверя и именно в неолитическое время распространилась на севере Американского континента [130].
На территории Якутии в памятниках позднего (голоценового) палеолита в остатках сезонных стойбищ охотников, которые иногда занимались и рыбной ловлей, чаще всего находили кости, принадлежащие северным оленям, лосям и медведям. В более поздних памятниках раннего, среднего и позднего неолита также отмечались следы деятельности охотников, добывавших диких северных оленей на протяжении огромной области тундры и редколесий — от Хатанги на западе до Анадыря на востоке [164].
Существенные коррективы в историю освоения человеком высоких широт вносят исследования, проведенные на Таймыре. При раскопках стоянки в междуречье рек Авам и Хета (в районе расселения нынешних нганасан) были обнаружены остатки бескера-мической культуры охотников за диким северным оленем периода IV—V тысячелетий до н. э., т. е. времени климатического оптимума. По-видимому, к этому времени следует относить первое широкое освоение Заполярья подвижными группами охотников, этнически и культурно близких позднемезолитическим племенам, обитав-158
ШИМ в таежной зоне Восточной Европы и Сибири. В период последующего ухудшения климата (рубеж III—II тысячелетий до н. э.} этими охотниками выработались те характерные черты (культуры,, которые прослеживаются у всех циркумполярных народов, потомков первых насельников Арктики. Во II—I тысячелетиях до н. э. в междуречье Оленька и Хатанги была выявлена культура охотников на дикого северного оленя (буолколлахская культура), уже характеризующаяся керамикой с вафельными узорами и трехгранными наконечниками стрел, по-видимому, аналогичная поздненеолитической культуре, обнаруженной в Якутии. Памятники этой культуры встречены также на р. Хета выше пос. Катырык в Красноярском крае. Буолколлахская культура восходит своими истоками к Нижней Лене и может отождествляться с проюкагирами [222].
Неолитические петроглифы с изображениями диких северных оленей, к сожалению, не известны для континентальной Северной Сибири. Зато их довольно много в Фенно-Скандии, в частности в Карелии, где на гладких камнях по берегам Онежского озера и р. Выг найдено много изображений северных оленей и фрагментов сцен охоты на них. Недавно (в 1973 г.) археологи впервые обнаружили на Кольском п-ове наскальные рисунки эпохи неолита того же типа, что и карельские — с изображениями диких северных оленей и людей.
Эти факты говорят о том, что задолго до того, как сформировались живущие ныне на севере Евразии народы и народности, тундру и северную тайгу населяли племена с достаточно хорошо развитой охотничьей культурой каменного века. Этногенез этих племен недостаточно ясен, но, по мнению многих этнографов, на европейском Севере и в Западной Сибири неолитические памятники ассоциируются с древними западными уральцами. В Восточной Сибири вплоть до Чукотки допустима связь неолитических насельников с предками юкагиров. Несмотря на тонкости этногенеза, неолитические памятники севера Евразии достаточно определенно свидетельствуют о широком распространении на огромной территории Крайнего Севера Старого Света относительно единообразной культуры. Главным занятием этих неолитических племен была охота на дикого северного оленя [164]. Примерно то же можно сказать и о неолитических охотничьих племенах Американского Севера.
Не подвергая сомнению главную и достаточно доказанную археологами и этнографами идею, подтверждающую существование древней кругополярной охотничьей культуры, сделаем некоторые критические замечания экологического плана.
По нашему мнению, охотничья кругополярная культура, ориентированная на существование неолитических и более поздних племен в основном за счет добычи диких северных оленей, не могла быть сплошной в буквальном смысле этого слова. По-видимому, местами этот «пояс» был слабовыражен или прерывался совсем. Учитывая экологию дикого северного оленя, особенности природных условий, размещения и обилия биологических ресурсов и других возможных требований для обитания племен, которые мог
I
159
предъявить неолитический охотник, можно проделать опыт следующей эколого-этнографической реконструкции.
Неолитические охотничьи племена и более поздние их потомки, населяющие крайний север Евразии, жили за счет охоты на диких северных оленей там, где обитали крупные мигрирующие стада этих копытных, летовавшие в тундре и зимовавшие в лесотундре и северной тайге. Остатки и следы этих стад сохранились и сейчас (Таймыр, отчасти Якутия) в этнографических и археологических памятниках.
Эти популяции диких северных оленей, насчитывающие сотни тысяч голов, неравномерно распределялись по территории, но все же охватывали весь север Евразии с континентальным климатом: от Онежского озера на западе до Анадыря и континентальных районов Чукотки на востоке. Всюду в этих местах олени кочевали крупными стадами. Особенно добычливой и надежной была охота во время массовых скоплений зверей осенью на водных переправах, поблизости от северной границы леса или в лесотундре. Здесь же охотники могли найти в необходимом количестве топливо, дерево для строительства жилищ и орудий. Вряд ли охотники, не имевшие транспорта, выходили за оленями далеко в чистую тундру (исключением могли быть места с обилием плавника), да в этом и не было необходимости. Успешной могла быть охота и южнее — в северной тайге в местах массовой зимовки диких северных оленей.
В тех местах, где не было крупных мигрирующих стад тундровых оленей, в тайге и в горно-лесном северном ландшафте обитали сравнительно некрупные таежные и горно-таежные популяции оленей. Значительных миграций эти сравнительно небольшие стада не совершали, животные не скапливались в массе у водных переправ. Конечно, и на этих оленей охотились, и, возможно, они были главным источником пищи, но им как охотничий объект не уступал лось, обычный в таких ландшафтах. По-видимому, к районам с таким характером охоты на дикого северного оленя могут быть отнесены, например, нынешняя Карелия и Кольский п-ов.
Особняком, очевидно, стояли тихоокеанские и атлантические побережья Севера, особенно там, где море не замерзало. Здесь, при смягченном морском климате, даже в высоких широтах зимой бывали нередко оттепели, часто на снегу образовывались крепкие ледяные корки и никогда не было благоприятных экологических условий для круглогодичного обитания значительных стад диких северных оленей. Если они и были, то в отдельные неблагоприятные зимы вымирали от бескормицы, а для охотничьих племен, рассчитывавших на постоянную добычу этого зверя, это было равносильно гибели. Охотники на диких северных оленей просто не могли бы выжить. В связи с этим вряд ли верна гипотеза о том, что на тихоокеанских побережьях Севера культура охотников на дикого северного оленя предшествовала культуре охотников на морского зверя [130]. Вероятнее, что культура охотников на морского зверя была здесь изначальной либо следует предположить, что
160
имелось в виду не само побережье, а несколько удаленные от моря внутренние участки, изолированные от океанического влияния.
Во многих местах тихоокеанского побережья Севера всегда были в достатке местные биологические ресурсы, способные прокормить, обуть и одеть неолитических обитателей, живущих за счет охоты на морских млекопитающих, рыболовства и прибрежного собирательства. Все лето и осень в реки и даже ручьи в изобилии заходили на нерест многие виды дальневосточных лососевых рыб, и древние насельники побережий знали, как простейшим способом можно заготовить рыбу впрок. У самых берегов и в бухтах среди камней были богатые лежбища моржей, различных тюленей. Эти звери, особенно некоторые виды непугливых тюленей, были вполне доступны для охотников, даже не имеющих лодок. Китообразных тоже было много, и они подходили близко к берегу, но добывать их было труднее. Наверное, древние охотники довольствовались лишь тушами «обмелевших» китов, что тоже случалось нередко. По мелководьям всюду были изобильны доступные скопления морских съедобных моллюсков, особенно мидий. Около остатков старинных землянок древних коряков на берегах Охотского моря мы находили метровые слои кухонных остатков, состоящих на две трети из разбитых раковин мидий и примерно на одну треть — из костей нескольких видов тюленей (п-ов Кони, Магаданский заповедник). По-видимому, обитатели этих землянок, оседло жившие на берегу на протяжении столетий, питались преимущественно моллюсками. Во многих местах побережий были крупные птичьи базары. Очевидно, что обитателям побережий очень не хватало только оленьих шкур, но в небольшом числе они могли их иметь, а на одежду, обувь, постель и покрышки жилищ могли использовать шкуры и шкурки тюленей, птиц и даже крупных рыб.
Мы полагаем, что в ландшафтах побережий с морским климатом и обильными биологическими ресурсами в кругополярной культуре охотников на диких северных оленей были «перерывы». Это прежде всего тихоокеанские побережья Севера и Северной Атлантики в зоне влияния Гольфстрима.
Культура охотников на дикого северного оленя не была развита и на островах Арктики, особенно на таких суровых, как Северная Земля, Новосибирские о-ва, все северные о-ва Канадского архипелага. Здесь дикие северные олени кое-где встречались, но в таком небольшом количестве, что не могли обеспечить надежного существования даже очень небольших групп людей. Также, по-видимому, не была распространена культура охотников на дикого северного оленя в Гренландии, может быть, за исключением юго-западной ее части.
Однако все это лишь сравнительно небольшие участки При-полярья. На основной территории севера Евразии и Америки длительное время господствовала культура охотников на дикого северного оленя. Неолитические люди и племена более позднего времени неравномерно населяли эти земли и жили в основном там, где было много диких оленей. Охота на них была главным заня
6 Зак. 1308
161
тием. Оленеводства у охотников не было. Для позднего времени мы не исключаем возможность приручения отдельных диких оленей для использования их на охоте в качестве «манщиков». Наверное, «манщики» и послужили основой для зачатков примитивного оленеводства — вероятнее всего, на первых порах подсобного транспортного. Такое оленеводство возникало во множестве районов Севера, а не в отдельных «очагах». В разных местах к охоте на диких оленей в зависимости от местных природных условий и биологических ресурсов примешивались другие промыслы. В первую очередь это рыболовство, в местах, богатых рыбой, может быть, и не уступавшее по значению охоте на оленей. В северной тайге и лесотундре — это охота на лося, зайца-беляка, белую куропатку и отчасти бурого медведя, в горных районах — охота на снежного барана. Летом в тундре большое место занимала охота на водоплавающую дичь и особенно на линных гусей. В разное время и в разных местах охотничья культура то развивалась, то затухала — в зависимости от колебания численности диких северных оленей и изменения миграционных путей крупных стад. В основном культура охотников на дикого северного оленя получила развитие и расцвет в неолите, но в более примитивной форме существовала и на протяжении всего северного палеолита, т. е. в общей сложности не менее 10—16 тыс. лет. Таким образом, вся история освоения Севера человеком тесно связана с диким северным оленем, который по праву может считаться символом северных земель.
О былой численности диких оленей точных сведений нет. Имеется несколько попыток реконструкции. Считают, что численность диких оленей в СССР в прошлом составляла 4—5 млн. голов. Па расчетам В. Н. Андреева, на пастбищах страны можно содержать около 3,5—4,5 млн. домашних северных оленей [4]. Только тундровые пастбища Северной Евразии способны прокормить 2,5— 3 млн. диких оленей [164]. В Канаде численность карибу до прихода «белых» оценивалась в 2,4 млн. животных [261]. По нашей оценке, сделанной с учетом экологических особенностей питания диких северных оленей, в период до развития оленеводства численность диких северных оленей на территории СССР в пределах всего ареала обитания в тундре, тайге и горных областях могла быть равной 5—7 млн. голов [38, 190].
Исходя из возможной численности диких северных оленей, была сделана попытка оценить численность населения северных племен— носителей культуры охотников на оленей. Древнее население, по приблизительным расчетам, могло достигать 10—11 тыс. человек на всей территории континентальных тундр от Скандинавии до Чукотки. Это население, по всей вероятности, группировалось в несколько незначительных территориальных общностей, подразделявшихся на более мелкие объединения, аналогично тому, как это было у современных охотников на дикого северного оленя, сохранявших свои традиции до начала XX в. Экологические условия не допускали большой концентрации людей на незначительных территориях и определяли географию их расселения [164]. По-
162
мнению этнографов, древние неолитические охотники были вынуждены локализоваться в сравнительно узкой полосе южной тундры и лесотундры. Характерно, что и современные биогеографы выделяют эту зональную область вместе с крайней северной тайгой в особую гипобореальную суперзону, более насыщенную жизнью и биологическими ресурсами, чем соседние географические зоны.
Изначальное достаточно широкое заселение приполярных пространств, проходившее в послеледниковый период, по мнению этнографов, было несинхронным, хотя в целом относилось ко времени мезолита — раннего неолита. В Восточной Сибири, где не было таких мощных ледниковых образований, как в Европе, Западной и Средней Сибири, условия для обитания оленей и охотников за ними раньше стали более благоприятными, чем в других областях. Это позволяет предположить, что север Восточной Сибири оказался заселенным раньше, чем западные земли на тех же широтах. На протяжении тысячелетий с изменением климата менялись и экологические условия обитания оленей и жизни людей. Напомним, что северная граница леса доходила в Сибири до побережий Ледовитого океана.
Ю. Б. Симченко [164] намечает определенные исторические этапы в развитии культуры охотников на дикого оленя. Не со всеми его позициями можно безоговорочно согласиться. Он справедливо указывает на то, что древние охотники знали достаточно совершенные способы добычи северных оленей. Основным из них была массовая добыча животных у воды и на воде во время сезонных переправ. Древность этого способа несомненна. Этот способ добычи доступен людям, находящимся на самых архаичных ступенях развития. По мнению этнографа, ранней стадией этого способа (так называемой «долодочной») является прибрежная охота, когда охотник, забежавший в воду, убивал зверя в воде около берега. Этот способ был малопродуктивным, и организация его существенно отличалась от «поколки» — добычи на воде в классической форме. Различные элементы прибрежной охоты сохранились в виде реликтово-этнических установлений у нганасан и юкагиров. Следующей, более развитой исторической стадией охоты на оленей справедливо считают «поколку» с применением лодки. Она регулярно проводилась дважды в году во время сезонных миграций оленей — весной и осенью [164]. Это не совсем так. Олени и теперь, и в прежнее время переходят и переходили через водные преграды в основном только осенью, в августе и сентябре. Весной они следуют на север, когда реки и тем более озера еще не вскрылись, и переходят их по льду без особых затруднений. Однако и в эту пору олени, идущие стадами, скапливаются в определенных «узких» местах и доступны для массовой добычи. Древние охотники хорошо знали эти места ц караулили около них оленей, следуя за стада-тии. Ю. Б. Симченко правильно отмечает, что охотники выходили весной в южную тундру, но ошибается в том, что шли они сюда к весенним переправам животных через водные преграды, которых 'практически не было.
6*
163
w
Вероятнее, что здесь не имеющие транспорта древние жители отставали от стад, быстро следующих к местам летовки и отела,, расположенным далеко в северной тундре. К тому же в чистой тундре не было топлива для костров. Весну после «распаления» льда и лето древние жители проводили в южной тундре, поблизости от северной границы леса, который по берегам рек далеко заходил к северу. Возможно, они летовали и в лесотундре. Здесь всюду, особенно в многоозерных ландшафтах, была изобильна рыба, в том числе особо ценных в пищевом отношении сиговых пород. Начиная с ранней весны в эти места в массе прилетали на гнездовья водоплавающие птицы, главным образом гуси нескольких видов. Летом в тундре пища была в изобилии, и древние жители умели ее добывать. Анализ терминологии предметов, связанных с рыболовством, свидетельствует о том, что древние насельники Северной Евразии на стадии существования охоты на дикого оленя знали лишь запорное рыболовство и орудия типа плетеных ловушек. Зимнего рыболовства они, по-видимому, не знали и ловили рыбу только по открытой воде, но и этих ловушек было достаточно' при изобилии рыбы. К тому же, помимо указанных довольно совершенных ловушек, древние охотники-рыболовы могли успешно применять для добычи рыб копье или примитивную острогу, простейшую крючковую снасть и даже стрелы [164].
У древних охотников были копья с простейшими наконечниками, простой лук со стрелами, каменные и костяные ножи различной формы. Неизвестно, насколько успешно они умели добывать водоплавающую дичь весной и осенью, но летом безусловно существовала массовая добыча линных, не могущих летать гусей. Весной разорялись и гусиные гнезда. ♦
Неолитические охотники оставались близ северной границы леса до осени. В августе и сентябре сюда приходили стада диких северных оленей, и начиналось время массовой охоты, определявшее судьбу долгой зимы, а следовательно, и всего года. Здесь же в полной мере сформировалась знаменитая «поколка» с применением лодки. Создание лодки явилось заметным событием в культурной истории высоких широт [164]. С появлением достаточно совершенной каркасной лодки древние охотники стали более мобильными, получили возможность опромышлять здесь новые земли, успешно преодолевать водные преграды. Стала возможной массовая добыча диких оленей на водных переправах, промысел был, по сути дела, революционизирован. По мнению этнографов, все это сказалось и на демографических характеристиках. Развитие массового промысла, по-видимому, сопровождалось ростом численности тундрового населения и социальной перестройкой общества. С этого времени складывается характерный для охотников на дикого оленя производственный коллектив.
Согласно этнографической реконструкции, особенностью организации такого производственного коллектива первобытных охотников на оленя была его нестабильность, короткий период существования на время коллективной добычи животных. Община, сфор-
164
'7
мированная для проведения поколки, с окончанием промысла дробилась на более мелкие социальные единицы, расселявшиеся дисперсно и иначе организовывавшие промысел. Коллектив, образованный для поколки, был невелик. В него входило около 7 мужчин-охотников, при которых состояло до 40 людей иных половозрастных категорий. В мужской фракции выделялись охотники и руководители промысла. У общества не было орудий, которыми можно было пользоваться коллективно. Все орудия были личной собственностью. Труд в этом примитивном обществе не был дифференцирован: у древних охотников на дикого оленя не было разделения, например, на промысловиков и на ремесленников, изготавливавших орудия труда [164]. Это положение вызывает сомнение. Изготовление каркасной лодки, весла, копья, лука и стрел, наконечников и ножей — все это требовало особого мастерства. С другой стороны, далеко не каждый мог быть хорошим охотником, знатоком повадок и поведения зверя. Никто не умел плавать, а умелое владение легкой лодкой и копьем на воде граничило с особым искусством. Ю. Б. Симченко выделяет среди мужского состава охотничьих коллективов особых руководителей — очевидно, наиболее опытных и пожилых людей, которым надлежало заранее определить сроки, направления и характер хода стад диких оленей, от чего зависела жизнь племени. Во время же самой массовой «поколки» профессии смешивались, и все способное к охоте и обработке добычи население принимало участие в промысле. Нужно учитывать, что, хотя общий ход оленя длился значительный срок, успех массовой добычи животных часто зависел от нескольких дней. Социальные отношения древних охотников на дикого северного оленя не выявляют никаких элементов геронтократии в мужской части общества [164]. Этот вопрос нуждается в дальнейшем изучении.
Особого внимания заслуживает определение роли женщины в данном охотничьем обществе. Характерной чертой общественных отношений древних охотников на дикого оленя было различное правовое положение женской и мужской части общества по отношению к добытой пище. Любая пища, добытая мужчинами, считалась собственностью женской части, что было закреплено рядом этических норм. Прерогативой старших женщин общества охотников на дикого северного оленя была регуляция потребления. Основная часть женщин (трудоспособные женщины, имеющие детей) занималась обработкой мяса и шкур, воспитанием детей и исключительно важным в условиях Крайнего Севера делом — изготовлением меховой одежды и обуви для всех членов общества. Одним из важнейших моментов общественного устройства древних охотников было то, что женщинам этой социальной группы принадлежали огонь и жилище, Другая категория женской фракции (незамужние женщины) в правовом отношении уступала первой [164].
Следовательно, согласно этнографической реконструкции, роль женщины была ведущей в обществе охотников на дикого северного оленя. Это был своеобразный матриархат. Этнографический ана
165
лиз основных функций института рода как экзогамной общности показывает, что существовало определение кровнородственной принадлежности по женской линии, т. е. существовал материнский род. В обществе, где преобладающее значение имела охота на дикого оленя, не могли возникнуть предпосылки для развития понятия собственности мужчины, его правовом преимуществе и порядке наследования вообще. Так было до возникновения оленеводства. Только появление домашних оленей как объекта наследования, принадлежащего отдельному мужчине, привело к изменениям в определении родственной принадлежности: на первый план выдвигается один человек, а не группа людей. На переходном этапе от охотничьего коллектива к оленеводческому возникает патрилинейное родовое общество северных племен [164]. Так формы связи с северным оленем (вначале с диким, а затем домашним) коренным образом меняют социальную структуру примитивного общества. Переход от материнско-родовой экзогамной системы к отцовско-родовой представляет собой качественное изменение общественного устройства.
Более того, этнографическое исследование форм сакрального поведения, связанного с диким северным оленем, позволяет восстановить основные элементы мировоззрения древних охотников Северной Евразии. Анализ представлений автохтонов Заполярья и Приполярья выявляет представления о материнском начале всех сил природы. Так, в центре всех представлений о мироздании находится образ Земли-матери, живого существа, самки, с которой связано в той или иной степени все. Представление распространилось и на другие природные явления. Материнское начало усматривалось и в образе Солнца, Воды, Луны. Наивно-рационалистические представления древних охотников закрепились в мифологии, претерпев незначительные изменения в их шаманском переосмыслении. Единственным мужским персонажем пантеона охотников на дикого оленя Северной Евразии является так называемый «культурный герой», что отражает представления о роли материнского начала в создании Вселенной и значении человека-мужчины в устройстве мира, пригодного для жизни людей [164].
Ю. Б. Симченко не строит никаких предположений об индивидуальном лидерстве. Даже при общем лидирующем положении женщин трудно предположить, чтобы и примитивное общество управлялось аморфной группой людей. Следует предположить гипотетическую концепцию лидерства: женского — при общем руководстве распределением материальных благ и мужского, хотя бы временного, — при организации и проведении массовых охот на дикого севеоного оленя.
Охотничий образ жизни определял и сезонную динамику примитивного коллектива первобытных промысловиков. Осенью на короткий срок (в августе и сентябре) формировался производственный охотничий коллектив с разделением по труду и полу. Остальную часть года охотники жили дисперсно. В эти сезоны им не нужно было объединяться в коллективы для массовой охоты, так как
166
индивидуальная охота и рыбная ловля, собирательство дикорастущих растений — все это было более продуктивным при разобщении, избирательном, индивидуальном использовании лучших угодий. Производственный коллектив совпадал с парной семьей или очень небольшой общиной из нескольких семей. Общественные отношения в этот период ограничивались сферой простых или несколько усложненных семейных или межсемейных отношений.
Согласно этнографической реконструкции, охотники за диким северным оленем не жили в одном месте, а кочевали. У них выработался особый тип миграций — «челночный», с сезонной сменой географических зон, но с постоянным местом обитания в пределах ежегодной кочевки. Охотники за дикими оленями появлялись в тундровой зоне ко времени вскрытия рек, пока можно было передвигаться за мигрирующими стадами (но не к началу массовых переправ оленей через водные преграды, как считает Ю. Б. Сим-ченко). Поздней осенью, после ледостава и установления пригодной для кочевки дороги, они уходили в лес, в места максимальной концентрации диких оленей на зимовке. Охотники следили за зимними перемещениями оленей, караулили их в «узких» местах, которые хорошо знали. Удобных мест для охоты было много, особенно при пересеченном рельефе, как, например, в горах Путорана— излюбленном месте зимовки диких северных оленей. Кочевки оленьих стад могли изменяться в силу естественных природных причин. Такие «маятниковые» колебания мест зимовки и путей миграции стад отмечены как закономерные и для современных популяций [38]. Очевидно, они были и в прошлом, вызывались временным истощением пастбищ, местными погодно-климатическими причинами и в связи с этим поисками новых, более подходящих кормовых и зимовочных угодий. В этих случаях древним охотникам грозил голод. Такие обстоятельства безусловно повышали общественный авторитет лиц, которые могли прогнозировать эти явления и давать разумные советы. В основном же миграционные пути диких оленей и районы их зимовки были достаточно постоянными.
Сезонный образ жизни древних охотников определил и соответствующие сезонные типы жилищ: углубленные в землю — зимние полуземлянки и наземные каркасные, летние — типа чума. Элементы устройства этих жилищ: детали каркаса, черты планировки и другие особенности — сохранились в качестве реликтов в конструкции современных жилищ оленеводов. Эти элементы этнографы относят к периоду уральской языковой общности.
Главный новый этап в формировании культуры охотников на диких оленей, связанный с изобретением лодки и развитием метода «поколки»,"вызвал и общее развитие общества. Массовая и достаточно устойчивая добыча обеспечила повышение жизненного уровня населения и способствовала его росту. Успешнее осваивались новые охотничьи угодья и территории. Развивалась общая культура охоты и быта. Однако мы не считаем возможным вслед за Ю. Б. Симченко полагать, что комплекс сухопутных способов охо
167
-ЯШИН
ты на диких оленей начинает оформляться, будучи основанным на аналогах промысла во время переправ оленей через водные преграды. Нет оснований для того, чтобы называть «искусственной поколкой» способ добычи древними охотниками диких оленей с помощью ловчих сетей. Эти формы охоты имеют независимое происхождение. Сухопутные методы охоты на диких оленей не менее древние, чем охота на водных переправах или даже близ них в «до-лодочный» период. Они развивались в лесной зоне, где в течение всей зимы и в переходные сезоны древние кочевые охотники Субарктики и местные лесные жители постоянно добывали диких оленей и лосей. По-видимому, вначале применялись способы нагона по насту, примитивных облавных загонов, подкарауливания на звериных тропах и постоянных переходах. Позднее, но также очень давно началось применение простейших «отсекающих» и направляющих изгородей в наиболее удобных местах с естественными преградами, которые человек лишь дополнял сооружениями типа завалов.
Сначала в узких проходах зверя караулил охотник с копьем, а потом изгороди стали оснащать ловчими ямами в проходах, петлями из ремня или сухожилий, луками-самострелами.
Нет оснований утверждать, что только после расцвета «поколки» развившаяся и более разнообразная охота на дикого северного оленя становится круглосезонным занятием [164]. Охота на дикого оленя никогда не была равномерно круглосезонной, и никаких принципиальных изменений в части ее сезонности после наступления эпохи «поколки» не произошло. В лесной зоне, где зимовали тундровые популяции оленей, древние охотники Субарктики добывали их всегда и почти во все сезоны года (зимой, поздней осенью и ранней весной). На лето тундровые популяции уходили, но чуть южнее, а иногда и в местах дальних зимовок тундровых популяций обитали не совершающие больших миграций местные популяции таежных и горно-таежных оленей. На них можно было охотиться в любое время года, но уже не жителям Субарктики, а обитателям лесов. Тундровые популяции диких оленей «отдыхали» от охоты лишь в летнее время в местах отела в северной тундре, куда неолитические жители, по-видимому, почти не заходили. Этот промежуток длился не более двух месяцев. У северных границ леса в районах «поколок» древние охотники жили, по-видимому, не 3 [164], а 4—4,5 месяца. Приход их сюда, очевидно, приходился на середину мая — время пересечения этой географической полосы стадами мигрирующих оленей. Здесь они проводили и весь сентябрь — пока не вставали реки и последние крупные стада оленей не уходили из этой зоны в северную тайгу. Остальное время (примерно восемь месяцев) охотники проводили в кочевке по редколесьям и на зимовке в северной тайге.
С экологических позиций четко не подтверждается позиция этнографической реконструкции Ю. Б. Симченко о сроках и ^причинах резкого сокращения численности диких северных оленей в Евразии. Он говорит о факте лавинообразного исчезновения диких
168
оленей в кратчайшие сроки на изолированных территориях Севера при ничтожных изменениях демографических характеристик — при развитии массовой добычи оленей способом «поколки», после изобретения древними охотниками каркасной лодки. Этнограф считает, что при этом были нарушены законы биологического баланса тундры, хотя сам же отмечает, что изменение демографических характеристик было ничтожно малым.
На самом деле и лодка, и «поколки» получили широкое распространение в развивающемся северном неолите, существовали при развитой охотничьей культуре по крайней мере несколько тысяч лет, и это не привело не только к «лавинообразному», но и к быстрому исчезновению крупных стад диких северных оленей. Фактора охотничьей культуры, даже при некотором росте населения Севера, было недостаточно для разрушения экологической плеяды дикого северного оленя. Уровень развития производительных сил общества охотников на северного оленя был достаточно стабилен и экологически сбалансирован. По-видимому, он неопределенно долго мог не нарушать экологического равновесия в Субарктике. Тем более можно предполагать, что в культуре охотников на дикого оленя были заложены черты экологической рациональности, не допускающие перепромысла. Крупные стада диких оленей начали быстро исчезать не в неолите, а сравнительно недавно, в основном 100—200 лет назад, что отражено во многих письменных источниках. По нашему мнению, принципиально новым фактором, погубившим крупные популяции диких северных оленей, было быстрое развивавшееся (за 100—200 лет) крупнотабунное оленеводство.
Первые удары стадам диких оленей еще раньше нанесло оленеводство на своих более ранних стадиях развития: не мясное тем более не товарное, а транспортное.
Транспортное оленеводство не менее, чем лодка, позволило интенсифицировать охоту на диких оленей и в целом все освоение северных территорий.
Это был новый принципиальный этап в освоении Севера коренными жителями. Однако, пока оленеводство было транспортным и мелким, оно не вступало в экологические противоречия со стадами диких оленей. Крупнотабунное оленеводство, соизмеримое по численности с популяциями диких оленей, стало прямым конкурентом и антагонистом вольных стад животных того же биологического вида.
Всюду, где у коренных жителей развивалось крупнотабунное домашнее оленеводство, быстро исчезали стада диких оленей. Они рассматривались уже не как полезные животные, а как враги нового главного занятия, дающего жизнь людям. В связи с этим не случайно последние остатки крупных стад диких северных оленей пережили трудное время в тех географических районах, где до последнего времени оставались народности — последние носители культуры охоты на северных оленей: нганасаны на Таймыре и юкагиры на севере Якутии.
169
ГЛАВА 10
ЭКОЛОГО-ЭТНОГРАФИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ ОХОТЫ НА ДИКИХ СЕВЕРНЫХ ОЛЕНЕЙ У НАРОДОВ СЕВЕРНОЙ ЕВРАЗИИ
Специфический вопрос о значении диких северных оленей в жизни коренных северных народов, носящий яркую социальную окраску, не может быть решен однозначно для Евразии и Северной Америки в связи с наличием на севере Старого Света развитого оленеводства. На американском Севере некоторые племена и этнические группы коренных жителей в малообжитых районах до сих пор находятся в большой зависимости от охоты на карибу [261 И Др.].
В Советском Союзе среди 26 малых народностей Севера в настоящее время нет даже отдельных этнических групп, которые полностью зависели бы от охоты на дикого северного оленя. Однако в 1970 г. на Таймыре в специализированных хозяйствах на базе восстановившегося крупного стада диких северных оленей возрожден на новой технологической основе промысел «дикаря». В результате для целой народности — нганасан — новая охотничье-про-мысловая культура охоты на диких оленей вновь стала основой хозяйственной деятельности. Охота на диких оленей занимает все большее место и у некоторых других народов и народностей Севера. Среди них в первую очередь нужно назвать эвенков и якутов Северной Эвенкии, долган на Таймыре, юкагиров и некоторые этнические группы якутов в Северной Якутии. С возрождением стад диких оленей в ряде районов Севера СССР начал формироваться новый этап современной охотничье-промысловой культуры на базе создания промыслового северного оленеводства. Одновременно в ряде районов Севера в связи со сложным комплексом социальных причин стало распадаться и деградировать мелкое и неразвитое оленеводство обычного типа, базировавшееся на архаичных формах. В районах крупного оленеводства оно по-прежнему остается важнейшей отраслью хозяйственной деятельности народностей Севера. Среди таких районов следует назвать Магаданскую обл., Ненецкий а. о., Якутию, Ямал и некоторые другие.
Основой для правильного решения вопроса о роли диких оленей в жизни малых народов следует считать дифференцированный эколого-географический подход. В каждом районе этот вопрос должен решаться конкретно с учетом развития домашнего оленеводства, социально-экономических и исторических традиций народа, нали
<170
чия диких оленей и возможных перспектив увеличения их численности. Например в Ненецком а. о., где хорошо развито домашнее оленеводство, нет условий для разведения диких оленей. К тому же здесь сильны национальные традиции оленеводов-ненцев. На Чукотке и в Корякском а. о., где развито самое крупное в мире домашнее оленеводство, тоже нет смысла думать о перспективах промыслового оленеводства.
Другая обстановка, например, на Таймыре и в ряде районов Северной Якутии. Здесь имеются крупные стада диких оленей, в некоторых местах оленеводство деградировало или никогда не было хорошо развито. На Таймыре нганасаны не имеют древних оленеводческих традиций, и домашнее оленеводство у них никогда не было крупным и развитым. В то же время у нганасан — природных охотников на дикого северного оленя — очень сильны и крепки национальные охотничьи традиции. Охотничью культуру они начали утрачивать всего лишь столетие назад, когда быстро сокращались в численности последние в Евразии крупные стада диких северных оленей. С восстановлением этих стад и с созданием современных, благоприятных для развития промыслового оленеводства и промысла условий возродились и охотничьи традиции нганасан. Новый импульс к коренному улучшению экономического состояния получил и сам народ.
В Северной Якутии юкагиры всегда были охотниками за дикими северными оленями, и оленеводство у них прививалось плохо. Возрождающиеся стада диких оленей при соответствующем внимании к юкагирской проблеме могли бы играть решающую роль в судьбе этого народа [211].
Значительные перспективы для промыслового оленеводства имеются в Эвенкии, в ряде районов Северной Якутии. Среди народов Севера, которые сохранили национальные традиции охотников на дикого северного оленя, следует назвать, кроме нганасан и юкагиров, также эвенков, долган, некоторые этнические группы якутов, отчасти эвенков.
Характеристику традиционной охоты на диких северных оленей у народов Севера мы дадим, основываясь на этнографических и исторических материалах. Начнем с тех народов, которые почти до современности сохранили древние охотничьи традиции охоты на диких северных оленей.
СРЕДНЯЯ СИБИРЬ. ТАЙМЫР
Нганасаны. Замечательные данные о традиционной охоте нганасан собрал В” 1936—1938 гг. этнограф А. А. Попов [141], два года проживший среди этого народа. Основу жизни нганасан всегда составляла охота на диких оленей. Большое значение имела рыбная ловля и охота на линных гусей. Пушной промысел, в частности охота на песцов, раньше не имел значения для нганасан и получил развитие только с приходом русских купцов.
Сезон охоты на диких оленей начинается в августе и конча
171
ется в ноябре. Случайная охота на них может происходить и в другие месяцы, но она не имеет такого важного хозяйственного значения. Следовательно, за 4 месяца нганасанская семья должна обеспечить себя продуктами питания и одеждой на целый год. Пути нганасанских кочевок до некоторой степени повторяют пути миграции диких северных оленей. В 30-х годах поколки были запрещены в связи с начавшимся истощением ресурсов дикого северного оленя, и нганасаны в погоне за стадами диких оленей заходили далеко в северную тундру, чего раньше они, вероятно, не делали. Охотничьи перекочевки на 600—700 км к северу от лесотундры делались даже в ущерб домашнему некрупному оленеводству. Домашние олени, проводя долгое время на севере, сильно тощали, поскольку трава там рано блекла и становилась малопитательной. При откочевывании на север каждый охотник стремился как можно раньше дойти до плато Бырранга или Северо-Восточного — этой обетованной земли нганасан, дальше которой никто из них не ездил. На сравнительно небольшой территории здесь, как правило, промышляло большое количество охотников, особенно вадеевских нганасан, и это заставляло преследуемых оленей зачастую изменять свой обычный путь. В старину диких оленей так не преследовали, а вадеевские нганасаны не уходили дальше р. Большая Балахня.
Охота на диких оленей считается у нганасан не только самым ' выгодным, но и самым благородным делом, ради которого они бросают некоторые не менее прибыльные промыслы, например рыболовство. Массовый характер охота на диких оленей принимает сразу же после линьки гусей. В это время люди нервничают и при крике «дикий олень!» готовы бежать куда угодно.
Подготовка к охотничьему сезону начинается еще с зимы. Главы семейств решают, кому с кем кочевать совместно, строго размежевывают территории кочевых групп, чтобы охотиться рационально, не разгоняя зверя. Границы летних охотничьих территорий, как и состав самих охотничьих групп, ежегодно меняются, но в продолжение одного сезона остаются постоянными. Во время охоты ездят на специальных оленях, которые в другое время года в качестве ездовых не используются. Обычно для этого выбираются важенки, так как они считаются выносливее быков. Олени берутся большей частью малообученные, «дикие», не пригодные для езды в аргишной упряжке. Заранее заготавливается много подпо-лозников—'Деревянных брусков, прикрепляемых к полозьям нарт для предохранения их от стирания при быстрой езде по каменистой тундре. Во время охотничьего сезона беспокойных лающих собак убирают в чум или даже убивают, чтобы они не распугивали зверя.
Летом на диких оленей охотятся главным образом пешком. Встают охотники рано, часто даже до рассвета, чтобы к восходу солнца быть уже на месте, так как дикий олень к вечеру становится более чутким. Некоторые предпочитают охотиться при свете луны. Обычно на промысел отправляются натощак, подкрепляются на месте сырым мясом добытых оленей. Ветреные и пасмурные дни считаются самыми удобными для охоты, так как ветер заглушает
172
звуки, а в пасмурную погоду олень хуже видит. При охоте нагоним охотник бежит за оленем, скрываясь за кустами, камнями, стираясь зайти зверю спереди. Быстрота бега и выносливость нганасан изумительны. Иногда охотник гонится за оленем километров десять. У оленей важенки выносливее и бегают быстрее самцов. В горах олень старается уйти в вершины. Нередко, спасаясь от Преследования, они заплывают на середину озера. Из одного стада при летнем промысле в лучшем случае убивают 5—6 оленей, но это удается только самым опытным охотникам. В старину, когда домашних оленей было немного, охотнику приходилось тащить убитого оленя на себе. Разделанную тушу оленя обычно несли два охотника. За добытым оленем ездили на домашних оленях, чаще всего женщины. Летом на одной легковой нарте, запряженной тремя или четырьмя оленями, можно привезти тушу одного быка или двух важенок. В это время охотники ездят на оленях только на большие расстояния. Остающиеся семьи предупреждают охотников, на каком месте они предполагают устроить новое стойбище, чтобы встретиться. Дальние охотничьи поездки летом продолжаются 2—3 дня. Обычно они совершаются в горы. Охотник, прибыв на место, распрягает ездовых оленей, оставляет их пастись в долине на длинной веревке, а сам поднимается в горы искать зверя. Такие поездки совершаются за 100—150 км от стойбища. Снаряжение охотника — очень легкое и скромное, провизии не берут почти никакой.
В середине августа охотники небольшими группами, втроем и вчетвером, оставив свои стада в тундре, выезжают на легковых нартах в отроги хр. Бырранга или Северо-Восточного. Образуются маленькие караваны. Вместе с караваном едет одна женщина, в обязанности которой входит устанавливать чум, приготовлять пищу, а главное — чинить обувь охотников и вялить мясо добытых диких оленей. Охота продолжается дней 15—20. Охотники пешком обходят хребты и долины горных речек. Оленей используют только для привоза добычи. Чтобы лучше замаскироваться, охотники надевают старую одежду с облезшей шерстью (она же и легче на ходу), а на голову — шапку из черных камусов оленьих телят. Такая одежда хорошо сочетается с цветом камней [141].
С выпадением снега пешая охота заменяется санной. В легковую нарту запрягают четырех оленей, преимущественно важенок, и пускаются в погоню за дикими оленями. В октябре — ноябре когда у диких оленей начинается гон, самцы нередко пристают к стадам домашних оленей. Нганасаны отстреливают приставших быков. Важенки диких оленей очень осторожны и не так легко пристают к стадам домашних.
В 1936—1938 гг., хотя и редко, но все же употреблялся лук. Его использовали лишь при охоте на птиц и промысле диких оленей с сетями. Также почти уже не использовалось и кремневое ружье, а в ходу были казнозарядные ружья и винтовки того времени. Культура лука и стрел утрачивалась. Железные наконечники стрел были только двух видов (боевые и на крупного зверя)
173
ромбовидной формы с широкими краями и полукруглым выемой на плоском переднем конце, а также на птиц — раздвоенные [141,1-
При скрадывании оленя зимой, а нередко и весной нганасаны применяли маскировочный щиток, изготовленный из тонкой доски длиной 160—170 см в форме треугольника с закругленными углами и отверстием посредине для стрельбы из ружья. Щиток устанавливался на двух небольших лыжах, подбитых камусами, и отлеплялся комками снега для большей маскировки.
Нганасаны много и успешно охотились на диких оленей,'с помощью оленей-«манщиков» — либо специально обученных для этой цели, либо не обученных. Обученными манщиками были только важенки. Дрессировали их летом в продолжении двух месяцев. Ударяя по ногам, приучали их не наступать на веревку. Манщика подпускали к стаду диких оленей на длинной — в 300 м — тонкой, но крепкой плетеной или сделанной из одного ремня веревке. Охотник подкрадывался к диким оленям под прикрытием манщика и маскировочного щитка. Манщиком он управлял, особым образом дергая за веревку (на конце веревки — изогнутая зубчатая костяная пластина, которая крепится к затылку оленя). У долган вместо одной две зубчатые пластинки, подвязываемые под нижней челюстью оленя.
При другом способе охоты с манщиком выбирается необученный бык, имеющий широкие ветвистые рога. На концах разветвления делают ножом зарубки и на них натягивают в виде петли сухожильную веревку. Конец ее крепко привязывают к основанию рога. Чтобы манщик успешно приманивал к себе быков диких оленей, на рога ему надевают снятую в виде кольца кожу с полового органа убитого быка дикого оленя или же смачивают рога мочой оленя. Бык-манщик, отпущенный к стаду диких оленей, начинает бодаться с диким быком, который срывает рогами ловчую петлю и затягивает ее на себе. Хороший и сильный манщик, упираясь передними ногами, не отпускает пойманного. Чтобы манщик не мог сбежать, к передней ноге привязывают веревку с большим, величиной с кулак, узлом. Когда манщик бежит, веревка обвивается вокруг ног и останавливает оленя [141].
В старину для своеобразной охоты на диких оленей использовали здоровых и драчливых двухгодовалых самцов домашних оленей. Для этого у них срезали рога до основания, за исключением одного переднего отростка. К нему привязывали острием вперед нож или копье на коротком древке и отпускали к диким оленям. Бодаясь с дикими быками, такой олень закалывал их. Впоследствии такая охота была запрещена русскими властями по просьбе самих же нганасан. Рассказывают, что некий владелец 15 оленей отпустил к стаду диких одного быка с привязанным к рогу ножом. Олень этот убежал так далеко, что его не смогли изловить. Ночью он вернулся к своему стаду и заколол всех оленей своего хозяина, оставив в живых только раненую важенку. Нганасанские князья наказали хозяина оленя розгами, и после этого будто бы такая охота была строго запрещена [141].
В летнее время нередко применялись облавы с направляющими знаками. Для этого использовались так называемые «махавки» — длинные лоскутья кожи, выкрашенные в черный цвет, или белые веера из крыльев белых и тундряных куропаток, реже гусей, подвешенные к концам длинных палочек. Крылья линяющих гусей, которые добываются нганасанами сравнительно легко,.
174
дк пригодны для изготовления махавок. Можно использовать крылья нелиняющих, летных гусей, но добывать их было нелегко, так как нганасаны почти не стреляли птицу влет. Комплект махавок составлялся в течение нескольких лет и ценился очень дорого. Охотники, выследив стадо диких оленей, втыкали ма-хавии в грунт на расстоянии 4—6 м в виде расширяющейся аллеи. Возле одного ряда махавок у широкого конца аллеи прятались «махальщики». Наиболее искусный охотник в упряжке на паре оленей загонял в аллею стадо диких оленей. Махальщики вскакивали, кричали, размахивали одеждой и загоняли оленей дальше. У суженного конца аллеи оленей встречали два или три охотника, вооруженных луками. Если диких оленей находили возле озера, то махавки втыкалась в одну линию. Против этой линии, лежа на некотором расстоянии от нее, (располагались люди, заменяющие второй ряд направляющих ход оленей махавок. По образовавшемуся подобию аллеи с помощью собак оленей загоняли в воду. Охотники, находящиеся на другой стороне озера, быстро выезжали на челноках и закалывали оленей на воде длинными копьями. Такие небольшие загоны и поколки делались чаще всего летом во время линьки гусей силами небольшого числа охотников. Например, поколки на озере могли делать три или даже два человека.
Основной старинный способ промысла — большие коллективные поколки на Пясине — происходили обычно осенью, когда начинались заморозки и гуси улетали на юг. Коллективные поколки производились из года в год на одних и тех же местах. У авамских нганасан места поколок находились на Пясине, между устьями Тареи и Пуры, в устьях рек Пура, Мокоритто, Люмфада и Тарея (поколка Танако-дико). У таймырских нганасан на р. Верхней Таймыре (Нгамсу-дико, Сатырбонгка, устье Логаты, Ламбеси, Кика, •Сумкохой-мыла, Сятага-мыла, Ане-мыла и Няромо). У вадеевских нганасан: губа Таймырского озера, озера Бобирянгку, Бала-Турку, Термяин-турку, Вадиейна, р. Большая Балахня и др.
Поколки делились на два типа: речные, более массовые, и озерные. При озерной поколке выбиралось озеро, окруженное с одной стороны высокими берегами, с другой — плоскими с глубоко вдающейся в озеро пологой косой. Таким типичным традиционным местом было оз. Бала-турку у р. Большая Балахня. На высокой берегу озера обычно располагались чумы охотников. Чтобы не пугать зверя, они ставились на некотором расстоянии от обрыва. На противоположной стороне озера, на плоской косе, строились две направляющие линии, состоящие из воткнутых в грунт палок, или вех (длиной до 1,5 м), с нанизанными на них кусками дерна. Обе линии образовывали как бы расширяющуюся аллею, упирающуюся узким концом в оз. Бала-турку. Загонные направляющие линии образовывали полузамкнутую систему, сооруженную с учетом местности. Один ряд из 20—30 вех тянулся приблизительно на 2 км и упирался в другое озеро. Другой ряд вех, состоящий из 40—50 палок с дерном, упирался в речку. В старину вместо палок с дерном употребляли более мобильные «махавки» из крыльев птиц.
Руководителем поколки выбирался старый опытный охотник — «сутудабарба» (вождь, предводитель). Поколыциками выбирали молодых и сильных людей, которые были и опытными гребцами. После установки загона ждали, иногда несколько дней, появления -оленей. Поколыцики с лодками-ветками скрывались по долинам речек, прорезающих высокие берега озера. В конце одного крыла
175
аллеи ложился охотник, страхующий возможность выхода оленей в сторону. Другой охотник, держа в руках снятую одежду, прятался у середины противоположного крыла загона. Когда появлялась стадо, один из них не пускал его в сторону (по-видимому, в наиболее «слабом» месте загона), а другой, пропустив стадо вперед, вставал и, размахивая одеждой, загонял оленей в воду. Охртник с луком, спрятавшийся у основания загонной аллеи, стрелял по убегающим назад оленям. Когда стадо заплывало на середину озера, 5—6 поколыциков на легких ветках быстро подплывали к оленям и кололи их копьями с железными наконечниками. Длина древка копья до 4 м, наконечника—18—19 см. Колоть старались в заднюю часть животного, в корпус за линию ребер, чтобы меньше портить шкуру. Охота была опасной, так как нганасаны не умели плавать. Олени в панике нападали на охотников, стараясь передними ногами перевернуть утлые челноки. Поэтому охотники после каждого закалывания сейчас же отплывали назад. Заколотых оленей привязывали за шеи по нескольку штук и притягивали на веревке к берегу.
Дикие олени довольно охотно идут в воду. Они превосходно плавают и надеются там спастись от преследования. По словам нганасан, они любят пастись в таких местах у берегов озер и глубоких речек, где можно при преследовании волками быстро броситься в воду, там волки их не преследуют.
Добыча при коллективных поколках распределялась поровну между всеми участниками. По окончании поколки семьи охотников собирались на берегу и принимались за разделку туш. В прежние времена на поколках убивали так много оленей, что черепа их использовались вместо дерна на палках, образующих загонные аллеи [141].
На места речных поколок, расположенных по р. Пясина, около устьев некоторых ее притоков (Пуры, Мокорито, Люмфада и Та-реи), нганасаны приходят лишь осенью, во время хода дикого оленя. Кроме этих четырех мест поколок, где дикие олени появляются стихийно, нганасаны устраивают еще «искусственные» поколки на самой Пясине, загоняя оленей при помощи махавок. При речных поколках нганасаны устанавливают на двух якорях длинную бечеву, поддерживаемую поплавками. Она задерживает плывущих оленей и тем самым позволяет охотникам приблизиться к ним. При искусственных речных поколках на той стороне, откуда ожидаются олени, устанавливают в виде расходящейся аллеи длиной до 5 км два ряда махавок или палок с дерном. Узкий открытый конец направляющей аллеи, упирающийся в реку, имеет ширину 50—100 м. Длина и ширина аллеи зависят от местности. Обычно олени спускаются к реке по долинам речек и ручьев.
Места поколок («сутуда») и пути следования к ним стад диких оленей тщательно оберегались нганасанами. По ним запрещалось кочевать и охотиться. Они считались собственностью определенного рода и наследовались [141]. Так, у таймырских нганасан поколки Нгаамсу-дико, Сятаго-мыла принадлежали роду Нинонде
176
^говместно с родом Окуо; Сатыр-бонгка — роду Линанчар; устье Догаты, Самба-мыла, Ане-мыла— роду Нгуомджа; Ламбеси, Кика, Дико — роду Чунанчар; Сумхокой-мыла, Сятага-мыла — роду Окуо совместно с родом Нинонде; Няромо — роду Куокара.
У вадеевских нганасан; поколки у оз. Нгалбунча-турку — роду Нгоцбуо; у оз. Балда-турку — роду Окуо; у оз. Сырута-турку — роду\Асянду; у горы Вадея на р. Большая Балахня— роду Купчик.
Интересно отметить, что поколку можно было продать и не представителю своего народа. Так, один из нганасан продал место поколки у горы Вадеи на Большой Балахне хатангскому якуту, который там обосновался и ежегодно производил поколку. С тех пор вадеевские нганасаны перестали ходить в это место.
С развитием уровня хозяйства нганасан и, в частности, олен-ного транспорта, с уменьшением численности диких оленей стали совершенствоваться способы и орудия коллективной охоты. На наиболее развитом этапе охотничьей культуры нганасан, по-видимому в конце прошлого столетия, появились ловчие сети на диких северных оленей («бафи бугур»), требующие для изготовления большого количества материала и много труда. Сети несколько различались по размерам. Трехстолбовая сеть имела в растянутом виде 30 маховых сажен в длину и 2,5—в высоту. Сеть вязалась из веревок, плетенных из четырех ремней наподобие аркана-мау-та. Посажена она на две тетивы: верхнюю двойную и нижнюю одинарную. Для изготовления сети требуется 30—40 оленьих шкур средней величины. На тетивы идет 9 шкур оленей-быков. Сеть устанавливают вертикально при помощи трех или четырех шестов длиной 170 см. Для закалывания оленей, попавших в сети, употребляли особые копья с железными наконечниками на коротких древках. Часто копья заменялись ножами [141].
Места для охоты на диких оленей с сетями были известны всем. Особенно удобных мест не так много. Они оберегались нганасанами так же, как места поколок. Охота сетями производилась в ясные дни и только зимой. В пасмурные туманные дни олень в сеть, не идет. Полотнище сети устанавливали под углом крыльями вперед — к направлению хода оленей, у подножья выступа какой-либо плоской возвышенности в тундре, чтобы издалека она не была видна. Сначала сеть расстилают на земле, а затем поднимают на шестах и соответствующим образом растягивают и закрепляют-на растяжках. Стоит она не вполне вертикально: ее нижние края оттягиваются вовнутрь, образуя наклонную стенку. Перед ловушкой располагается направляющая аллея, постепенно расширяющаяся вдаль. Она состоит из двух рядов махавок, расставленных через 10 м одна от другой — по 25—35 махавок в каждой линии.. К самой ловушке махавки не подходят, так как они не могут сдержать стадо оленей, внезапно ее увидевших. Здесь укладывают опрокинутые набок нарты, вешают одежду и кладут подобия чучел людей. Поблизости от ловушки, с краев или даже перед сетью,, загородившись щитками, располагаются охотники и загонщики. Охотники вооружены луками, ружьями и копьями. Здесь же рас
177
полагается и руководитель охоты. Из тундры стадо диких оленей постепенно подгоняется к направляющей аллее, затем далее, глубже в нее. Загон ведется с помощью оленьих упряжек. Когда стадо диких оленей близко приближается к ловушке, загонщики и охотники пугают животных, и те, бросившись вперед, попадают в сеть. Олени запутываются в сети рогами, и их быстро закалывают копьями или ножами, в пытающихся убежать стреляют из луков и ружей.
Как видно, у нганасан до 30-х годов нынешнего столетия сохранились в развитой форме многие виды охоты на диких северных оленей, свойственные древним охотникам Севера. Даже широкое использование ружья в принципе не меняло древних способов. Однако не нужно думать, что сохранилась копия того, что было в древние времена, хотя материалы для эколого-этнографической реконструкции былого имеются.
Обращает внимание почти полное отсутствие лесных форм охоты, что и понятно, так как современные нганасаны — самый северный народ Евразии — живут практически в тундре и лишь на юге соприкасаются с лесотундрой. В связи с этим современные нганасаны почти совсем не используют наиболее богатые и удобные для массовой охоты на диких оленей места в лесотундре, в частности поколки в пределах северных редколесий, что, по-видимому, было характерно для неолитических охотников Севера, которые далеко в чистую тундру не заходили. У нганасан широко распространена охота в местах летовок диких оленей, чего, по-видимому, не было у древних охотников. Горы Бырранга сравнительно недавно стали доступными для охотников-нганасан благодаря использованию транспортных оленей. Весенние поколки, которые упоминает для нганасан Ю. Б. Симченко [165], не характерны для северных охотников и, вероятно, представляют явление вторичное и отчасти вынужденное. Это охота на задержавшиеся остатки стад в ту пору, когда реки начинают вскрываться, а основные стада диких оленей уже прошли на север к местам летовки.
Б. О. Долгих считал нганасан потомками древних неолитических охотников на дикого оленя, которые впоследствии были ассимилированы вторгшимися с юга самодийцами (из Саяно-Алтайского центра расселения). В формировании нганасан приняли также участие и некоторые тунгусоязычные племена, также пришедшие из более южных лесных мест. Таковы, например, ваняды, составившие основу вадеевских, наиболее восточных нганасан. Язык современных нганасан относится к самодийской • лингвистической группе и близок к ненецкому. Не вдаваясь в подробности дискуссионной проблемы происхождения нганасан, отметим, что 5 этнических групп, вошедших в состав нганасанского народа во время прихода русских на Таймыр, в 30-е годы XVII в. имели общую численность немногим более 1000 человек [43].
Для нас важно, что нганасаны в это время жили южнее занимаемой ими ныне территории. Основной зоной их расселения была
178
лесотундра и прилежащая южная тундра с островками редколесий, т. е. южная половина Северо-Сибирской низменности. В тундру рни отступили в связи с формированием в области лесотундрового Таймыра в XVIII — начале XIX вв. новой северной народности ^з пришельцев, ставших впоследствии самой многочисленной на Таймыре, — долган. В XVII в. долган на Таймыре не было. Все население бассейнов Пясины, Таймыры, Хатанги, за исключением Котуя\и Хеты в пределах «Камня» (гор Путорана), низовьев Попитая и Анабара, состояло тогда из самодийскоязычных племен и родов — предков современных нганасан [43].
Долганы потеснили нганасан и заняли обширные пространства лучших охотничьих, оленеводческих и рыболовных угодий в лесотундровой части Северо-Сибирской низменности. Это была новая тюркоязычная народность (долганский язык — диалект якутского), сформировавшаяся за неполные 200 лет в XVIII—XIX вв. Основу их составили переселившиеся на север тунгусы и якуты. В состав народности влились русские — затундринские крестьяне (11%), обитавшие в Северо-Сибирской низменности с начала XVII в., и в небольшом числе энцы и ненцы. Этот удивительный народ, состоящий из очень разных этнических начал (тюрки, тун-гусо-маньчжуры, самодийцы-славяне), унаследовал разные традиционные культуры промыслов, оленеводство, быстро и прочно освоил новые богатые земли. Пожалуй, нигде в Северной Сибири не было такого хорошего сочетания природных условий для охоты на дикого оленя, рыболовства, охоты на гусей, ведения оленеводства при близком расположении богатых пастбищ всех сезонов года. Во многих других местах сибирского Севера диких оленей в это время становится меньше. Так, например, в 1702 г. население низовий Оленька постиг жестокий голод в связи с неудачным весенним и осенним промыслом дикого оленя. Тогда значительная часть якутов ушла отсюда на Анабар и дальше на запад к Таймыру.
В 1897 г. долган и одолганившихся жителей Таймыра было уже 2663 человека, т. е. в 2,5 раза больше, чем нганасан. В 1926— 1927 гг. в долганскую народность входило 4072 человека. Нганасан, по переписи этих лет, было 867 человек (почти в 5 раз меньше) [45].
Нганасаны — коренные жители Таймыра и традиционные охотники — отступили на север, но не смешались с долганами, остались в стороне от процесса формирования нового народа. Главная причина здесь, видимо, в том, что специализированная охотничья культура нганасан оказалась консервативной и уступила более комплексной и развитой промыслово-оленеводческой культуре долган. Особенно большое преимущество долганам дало развивающееся крупнотабунное оленеводство. Оно послужило интенсификации всех промыслов, в частности быстрому истреблению диких северных оленей, которых убивали не только как необходимую Добычу, но и как вредных животных — антагонистов развивающегося домашнего оленеводства. У нганасан, оттесненных на север, не сложилось благоприятных условий для развития оленеводства.
179
так как для стад не было в достатке зимних пастбищ. Летних пастбищ в тундре было достаточно, а зимние в лесотундре быЛи заняты долганскими стадами.
Вплоть до начала XX в. у нганасан хозяйство было почти натуральным с господством патриархально-родовых отношений в общественной жизни. У них сохранялась сильная племенная организация, крепкая родовая связь и дисциплина. По отношению к долганам они держались обособленно и даже покровительственно, так как считали, что «пустили долган жить на свою землю». Сыграло роль также то обстоятельство, что долганы были крещены, а нганасаны не поддались усилиям миссионеров, чем они очень гордились [45].
Следовательно, охотничью культуру нганасан начала текущего столетия нельзя считать совершенной. Она сохранила многие древние традиции, но была ущербной, так как располагала слишком северными угодьями. Они охватывали лишь часть ареала мигрирующих стад диких оленей, а лучшие места массовой охоты оставались южнее в южной тундре и лесотундре, населенной долганами. К тому же быстрое расселение долган и новый приток русских промышленников сыграли решающую роль в ускорении процесса сокращения стад диких северных оленей. Предания нганасан полны сообщений о голодовках. Очевидно, они относятся к сравнительно недавнему времени, так как говорится о том, что голод вынуждал нганасан грабить своих южных соседей — долган и якутов. Это не были военные набеги. В голодные годы нганасаны отнимали у соседей еду — рыбу и мясо [141].
Другие народы Таймыра додолганского периода. Таймыр с прилежащей Эвенкией — один из древнейших мощных очагов обитания крупных стад дикого северного оленя. Этот регион неплохо изучен этнографами и достаточно известен автору книги по многолетним экспедициям. В связи с этим на примере Таймыра как модели могут быть рассмотрены некоторые общие вопросы, касающиеся развития культуры охотников на дикого северного оленя и судьбы самих популяций диких северных оленей.
В первую очередь нас интересует додолганский период по состоянию на XVII в., когда Таймыр еще не претерпел первой волны энергичного вселения народов тюркского, тунгусо-маньчжурского и славянского происхождения, а был населен издавно проникшими сюда из Саянского этнического центра племенами самодийского происхождения, которые, в свою очередь, ассимилировали очень малочисленное древнее неолитическое население.
Предположим, что в неолите и позднее (вплоть до XVI— XVII вв.) на Таймыре была так называемая «изначальная» численность диких северных оленей, не уступающая современной восстановленной или почти восстановленной полумиллионной популяции. Если исходить из оценки современных кормовых ресурсов для диких северных оленей, то предельно допустимая численность таймырской популяции может быть определена и в 820—850 тыс. голов [80].
180
Природные условия Таймыра и соседней Эвенкии двух-трехве-ковой давности примерно соответствовали современным. Климатические и погодные изменения, конечно, влияли на колебания численности диких оленей. Бывали подъемы и спады численности стад за счет экологических факторов, регулирующих популяции, однако в целом она была стабильна. Факты резких и, главное, устойчивых деградаций популяций диких северных оленей за счет изменения природных условий в историческом прошлом нам неизвестны (за исключением экстремальных районов Арктики, например островов Арктического бассейна). Если численность диких оленей и менялась, то ПО' прошествии определенного цикла она опять возвращалась к примерно прежней. Гипотезу этнографа А. А. Крупника [94] о том, что природная среда, в частности климат, определяла этапы эволюции тундрового оленеводства, мы в основном не разделяем. Следовательно, нужно определить хотя бы примерно, но достаточно объективно, какое количество людей могло «базироваться» в XVII в. на популяции диких оленей, равной 500—800 тыс. животных, как промысел мог сказываться на диких оленях и насколько их стада обеспечивали благосостояние охотничьих племен.
Собственно Таймырский п-ов, за исключением его самой западной части, но вместе с прилежащими материковыми тундрами в нижних течениях Попигая и Анабара ( к востоку до устья Олене-ка), населяли самодийские предки нганасанов. Их было пять групп. Наиболее крупная — тавги (хетские и анабарские) — населяла тундру и лесотундру к востоку до устья Оленека, к западу до верхнего течения Дудыпты, к югу до нижнего течения Котуя и к северу до южного берега Таймырского озера. Тавгов в 30-е годы XVII в. было 580 человек. Еще две самодийские этнические группы: пясидские самоеды и самоеды кураки (пясидская само-ядь) жили западнее тавгов в бассейнах Пясины, Дудыпты и отчасти Хеты. На Пясине они обитали к северу почти до устья и на юге до Пясинского озера, занимали и часть лесотундры по Хете. Общая численность пясидской самояди составляла 320 человек.
Южнее пясидской самояди, в основном в лесотундре и горнотаежном ландшафте северо-западной части гор Путорана, жили тидирисы. По происхождению они являлись тунгусами, вступившими в брачные отношения с самоедами и ассимилированными ими. Тидирисы жили к югу до Хантайского озера, к востоку далеко заходили по Хете, а в горы Путорана, по-видимому, проникали до оз. Аян. Тидирисов насчитывалось 130 человек. Следовательно, в общей сложности предков нганасан самодийской языковой принадлежности, населявших в XVII в. почти весь Таймыр до лесотундры включительно, было 1030 человек.
На западе Таймыра, в прилежащей к Енисею части обитали предки нынешних энцев — сом ату. В основном сомату (тоже самодийцы по языку) жили западнее Енисея, на р. Таз и даже в верховьях Турухана. Иначе их называют тундровыми, или хантай-скими, энцами. Это была довольно крупная этническая группа, но
181
в пределах Западного Таймыра вряд ли их жило более 200 чело-/ век из 1640 .
Если брать площадь всего ареала таймырской популяции ди-ких северных оленей, то нужно охватить и его южную часть т— область зимовки, предзимних и раннеосенних кочевок мигрирующих стад. Это северная тайга и горно-лесной ландшафт гор Путорана в пределах северных частей нынешней Эвенкии. Исходя из современной экологической ситуации, ограничим распространение этой области к югу широтой оз. Ессей. Здесь в XVII в. обитали тунгусские племена. Самое крупное из них — ваняды — жило в северной тайге по берегам среднего течения Котуя. Впоследствии они ушли из этих мест, частью влившись в состав вадеевских нганасан, частью в состав ессейских и оленекских якутов. Всего ва-нядов в первой половине XVII в. было 500 человек. Полностью в-местах зимовки оленьих стад обитали тунгусы небольшого племени малгачагиров. Их было 80 человек, и жили они в богатых дикими оленями местах в озерно-горно-лесном ландшафте в верхнем течении Котуя: от его вершины вниз до оз. Котуйский Дюп-кун включительно. Юго-западнее малгачагиров располагалась более крупная группа тунгусов — елегиры. Из 180 человек елеги-ров, расселявшихся к югу до среднего течения Тембенчи, вряд ли более половины обитало в пределах основного зимовочного ареала таймырской популяции диких северных оленей (условно 90 человек) .
К охоте на зимующих северных оленей таймырской популяции могли иметь отношение и некоторые другие соседние тунгусские племена: синигиры (Анабар и Оленек), догочагиры (верховья Оле-нека), нюрильцы (р. Мойеро), баягиры (реки Котуй и Кочечумо). Приблизительно их участвовало 100—200 человек.
При оценке роли диких северных оленей в жизни указанных народов нужно иметь в виду, что для тунгусских племен, особенно для тех, которые жили южнее широты оз. Ессей, большую роль как охотничий зверь играл лось. Северная граница ареала лося примерно совпадала с областью северных пределов расселения тунгусских племен. В крайней северной тайге лось был редок, но южнее широты оз. Ессей местами был обычен. Здесь его доля в питании охотничьих племен могла достигать одной трети от доли дикого северного оленя. Более богатыми оленем угодьями, по-видимому, были восточные районы очерченного ареала. Здесь в области «снежной тени» гор Путорана при сравнительном малоснежье условия для зимовки диких северных оленей были значительно более благоприятны.
В тайге и горно-таежном ландшафте у тунгусов и, наверное,, у южных тидирисов (самодийцев тунгусского происхождения) способ охоты на диких северных оленей был иной, чем у жителей тундры и лесотундры — тавгов и самояди. В целом они несколько, меньше зависели от охоты на дикого оленя. Чем южнее, тем эта зависимость становилась меньшей за счет увеличения в добыче таежных промысловых животных и снижении численности дикого
182
северного оленя. Главное отличие заключалось в том, что в тайге уже не было поколки на водных переправах, характерной для тундры и лесотундры. Стада диких оленей приходили в тайгу позднее, к зиме, когда водоемы уже замерзали и животные свободно переходили их по льду.
Главными способами охоты на диких оленей в тайге были следующие. Охота гоном на лыжах по рыхлому и глубокому снегу, а также по насту. По рыхлому снегу оленей гоняли во второй половине зимы, когда снег становился более глубоким. Охота по насту широко практиковалась ранней весной. Оленей по насту •было загонять труднее, чем лосей, так как крепкий наст, образовавшийся после сильного' ночного заморозка, нередко выдерживал тяжесть северного оленя, у которого удельная весовая нагрузка на след значительно меньше, чем у лося, и приближается к весовой нагрузке охотника на лыжах. Оленя, идущего по насту «верхом», охотник Догнать не мог. Нужно было использовать те промежутки времени, когда наст еще надежно держал охотника, но уже не выдерживал тяжести оленя. Обычно это бывало в утренние часы. Днем пригревающее солнце ослабляло наст, охотник начинал проваливаться в снег, и олени свободно уходили от преследования.
Иногда гон комбинировался с загоном, тогда в охоте принимали участие несколько человек. Часто использовался способ скра-дывания. Нередко оленей караулили на местах переходов стад, которые были хорошо известны и достаточно постоянны.
Эвенки Хантайского озера рассказывали, что в давние времена в горах Путорана и в горных массивах севера Средне-Сибирского плоскогорья был распространен способ массовой коллективной охоты на диких оленей, несколько напоминающий тундровые поколки с использованием направляющих вех. В горах стада диких оленей часто идут по узким долинам рек и долинных озер. В таких местах много естественных преград — каменных обрывов, окал, уступов. Иногда долины имеют каньонообразный характер. Поэтому, устраивая изгороди из жердей и стволов деревьев, нетрудно направить стадо в определенное место, где возможно организовать массовую добычу. Обычно выбирали обрыв или каньон с тупиком. Некоторые охотники выполняли роль загонщиков, другие с луками и копьями, а позднее с ружьями караулили стадо у конца загона. Добыча при удаче достигала десятков животных. Длина изгороди измерялась многими сотнями метров.
В других случаях древние тунгусы сооружали небольшие направляющие изгороди и в проходах устанавливали настороженные луки-самострелы. Ловчие ямы для гор Путорана и Средне-Сибирсцого плоскогорья неизвестны. Видимо, при каменистом грунте и сплошной вечной мерзлоте рыть их было трудно.
Для лесотундры известны озерные поколки диких оленей, которые устраивались осенью энцами. На правом берегу Енисея в лесотундре, восточнее бывшего станка Никольское, есть довольно крупное озеро неправильной крестообразной формы, носящее на
183
звание Поколька. Его длинные плесы образовывали естественную, ловушку для регулярно проходящих здесь стад диких оленей.
Общее число людей, в питании которых таймырская популяция диких северных оленей играла основную или ведущую роль, было таково: самодийцы — 1230 человек, тунгусы — 770—870 человек.
Для расчетов возьмем минимальные параметры: численность популяции — 500 тыс. оленей, возможная добыча — 50 тыс. зверей. Конечно, следует принять во внимание значительную долю естественной смертности, в том числе гибель от хищников (в основном волков), с которыми в то время борьба не велась. При таких расчетах возможная добыча на каждого жителя составляла бы 25 оленей. При этом следует учесть, что хотя дикий олень и был основным охотничьим объектом, но доля в питании местных жителей рыбы, пернатой дичи, лося, снежного барана, медведя была значительна. Для тидирисов и тунгусских племен, обитавших в горах и предгорьях Путорана, в питании существенную роль играл снежный баран, распространенный в XVII в. на значительной части зимовочного ареала дикого северного оленя. На небольшой части остатка былого ареала, оставшегося в центральной части гор Путорана, в настоящее время обитает около 1000 снежных баранов.
Следовательно, былой популяции диких северных оленей на Таймыре и в прилежащей Эвенкии было вполне достаточно, чтобы прокормить двухтысячное местное население охотничье-рыбо-ловных племен. С другой стороны, такое охотничье население (самих охотников было значительно меньше, чем жителей в целом) никак не могло подорвать популяцию диких северных оленей. Таким образом, до конца XVII в., когда на Таймыре и в прилежащих местностях сформировалось северное охотничье-рыболовное население, близкое к современному и состоящее из самодийских и тунгусских племен, в этом регионе евразийского Севера не создалось социальных условий, которые могли бы быть причиной для сокращения стад диких северных оленей.. Древних насельников здесь было еще значительно меньше, и они тем более не могли способствовать истреблению диких северных оленей.
В связи с этим стоит вспомнить, что, конечно, не изобретение лодки и не формирование поколки как наиболее совершенного массового способа добычи диких северных оленей небольшими охотничьими коллективами послужили переломным моментом в истории истребления стад диких оленей, как это считает Ю. Б. Симченко [164].
Охотничья культура на дикого северного оленя на Таймыре начала развиваться в каменном веке, вероятно, в позднем неолите достигла своего расцвета и продлилась в условиях Севера до XVIII—XIX вв. Распалась она довольно быстро — примерно за 150 лет, в основном в XIX в. Главная причина — развитие крупнотабунного оленеводства, усиление контактов с европейским и тюркоязычным населением, что, в частности, и вызвало развитие оленеводства. На Таймыре начало этого этапа совпало с проникно
184
вением туда русского населения и формированием новой народности долган.
Период развитой охотничьей культуры на дикого северного оленя не был «золотым веком» народностей Севера — оленей в целом хватало, экологическое равновесие не нарушалось, но и сами нганасаны, и их предки в XVII в. иногда испытывали жестокие голодовки вследствие неудачной охоты [44]. Это было связано с тем, что в силу обычных экологических закономерностей крупные стада диких оленей меняли маршруты кочевий, а древние охотники не умели их предугадать, а если бы и могли это сделать, то не в состоянии были быстро перемещаться на значительные расстояния в погоне за переменившими обычный маршрут стадами. Это было «узким местом» в жизни охотничьих племен, создавало опасную неустойчивость жизненной основы. Привычные маршруты менялись оленями нечасто, но достаточно было и на один сезон опустеть богатой поколке, чтобы племя ждал голод.
С особенностями охотничьей культуры на дикого северного: оленя у северных народностей было связано и формирование общего социального строя и, в частности, родового общества. В этом случае на очень близких к современности примерах можно конкретно проследить начальные стадии формирования общественных отношений человечества. Эта позиция имеет общий характер, относится ко всем народностям Севера, а может быть, и ко всем начальным стадиям формирования общественных отношений, безотносительно к географическому региону, но обобщающие положения мы сочли целесообразным привести именно здесь, после изложения фактических материалов по конкретному региону, конкретным северным этническим группам и конкретным популяциям диких северных оленей.
В свое время еще С. П. Толстов [207] отметил роль охотничьего коллектива в качестве ячейки человеческого общества на ранних ступенях его развития, а П. Н. Третьяков [208] показал большое значение коллективной охоты для народов северной Сибири. При этом он обратил особое внимание на так называемую «поколюгу», или «поколку», т. е. на способ охоты на диких северных оленей при их переправах через водные рубежи. При помощи охоты на поколках предки нганасан, юкагиры, северные тунгусы обеспечивали себя запасами мяса на весь год. Места поколок были хорошо известны, и на каждой поколке обычно охотилась определенная группа. Характерно, что подразделения больших родов (фратрии) у народов Северной Сибири (на севере Средней Сибири — тавги, вонядыры, хантайские энцы) в XVII в. состояли примерно из такого количества мужчин-охотников, какое обычно участвует в коллективной охоте на диких оленей, в частности на поколке, — 10—15, 15—20, редко, около 30 человек.
Таким образом, реальной хозяйственной единицей являлся, видимо, этот малый род, коллектив охотников. Не случайно у нганасан одним словом «фонка» обозначался и род, и копье, употреблявшееся на поколке. Что касается большого рода в 300—
185
700 человек, который отмечался у охотников-оленеводов Сибири (фратрия), то такие сложные и крупные роды по экологическим причинам не могли вести совместное хозяйство и жить в одном месте. Для подобных больших коллективов естественные ресурсы Сибири, особенно Северной, слишком скудны, и такие большие образования имели функции другого, вероятно, социально-правового характера [44].
Следовательно, родовой охотничий коллектив, хотя и превосходно вписывался в природную экологическую обстановку, жил в полном соответствии с местным биоценотическим балансом тунд-,ры и тайги, но при этом был консервативен. При достижении высокого уровня охотничьей культуры, обеспечивающей благосостояние рода (в данном случае было, вполне достаточно поколки с копьем и лодкой), он не был заинтересован ни в расширении охотничьего участка, ни в ином развитии производительных сил. Родовой коллектив консервировал развитие общественных отношений и долгое время тормозил формирование племенной организации, так как охотничьи коллективы были малы, не могли увеличиваться за счет простого роста, были очень широко разбросаны по территории и разобщены.
Такое «атомистическое» хозяйство при его экологических микродостоинствах оказалось тупиком в эволюции общего социального развития народностей Севера. Только оленеводство, в первую очередь транспортное, послужило энергичным фактором последующего этапа развития общественной организации родовых охотничьих коллективов. Одновременно довольно быстро формировались новые этнические общности, нередко смешанные по происхождению. Пример — долгане на Таймыре. В новом охотничье-оленеводческом обществе (а затем оленеводческо-охотничьем) резко усилилось формирование территориальных связей, значительно быстрее стали развиваться производительные силы, особенно с увеличением на последних этапах притока на Север европейского населения.
На этом этапе «оленеводческого взрыва» в XVIII—XIX вв. при противоречивых отношениях быстрорастущих стад домашних оленей с дикими оленями произошло разрушение крупных популяций последних, некогда послуживших формированию этапа охотничьей культуры, который длился несколько тысячелетий.
Охота на дикого северного оленя на Таймыре после почти полного отмирания ее традиционной формы, существовавшей несколько тысячелетий, получила новый «виток развития» в настоящее время. Теперь это достаточно экологически обоснованный рациональный промысел, осваивающий полумиллионную таймырскую популяцию диких оленей. Промысел в основном соответствует современным требованиям развития северного сельскохозяйственного производства. Он не сдерживает развитие социальных отношений. Напротив, нганасаны получили необходимые условия для развития экономики и быта на современном уровне. В промысле принимают участие все народности Таймыра и русское населе-
186
яие. На данном этапе уже не уровень развития домашнего оленеводства, а, наоборот, уровень развития промыслового оленеводства определяет-перспективы материального благополучия северных народностей Таймыра: нганасан и долган. Серьезным недостатком нужно считать сравнительно слабое вовлечение в промысловое оленеводство именно коренных жителей Севера.
ЭКОЛОГО-ЭТНОГРАФИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ ОХОТЫ НА ДИКИХ СЕВЕРНЫХ ОЛЕНЕЙ У ДРУГИХ НАРОДОВ СЕВЕРА
Не имея возможности в рамках настоящей книги осветить особенности охоты на дикого северного оленя в других регионах Евразии так же подробно, как это сделано для Севера Средней Сибири, коротко охарактеризуем лишь основные эколого-этнографические -аспекты проблемы для северо-востока Азии, севера Западной Сибири и европейского Севера СССР.
СЕВЕРО-ВОСТОК АЗИИ
Юкагиры. Особый интерес для нашей проблемы представляет огромный регион сибирского Севера, раскинувшийся на 2200 км от низовьев Лены на западе до Чукотки на востоке. В глубину материка, на юг, этот тундровый, лесотундровый и горно-таежный регион простирается на 600—800 км, почти до верхних течений Колымы и Индигирки. В XVII в. вся эта область была населена юкагирами — северным народом удивительной и загадочной судьбы. Здесь же вплоть до XVII г. обитали крупные стада диких северных оленей. Юкагиры, как и их предки, были природными охотниками, и их жизнь была тесно связана с дикими оленями.
Предки юкагиров, стоянки которых археологи обнаружили от Оленька до Колымы, были полуоседлыми охотниками и рыболовами. А. П. Окладников считает возможным называть культуру обитателей этих стоянок древнеюкагирской. Их оружием были лук и копье, но они уже имели рыболовные сети, сплетенные из волокон крапивы, и лепили из глины сосуды с тонкими стенками, украшая их характерным вафельным орнаментом. Оленеводства они не знали. Единственным домашним животным праюкагиров была собака. В юкагирских мифах эти обитатели древних стоянок фигурируют как «ледяные старики», а эпоху, связанную с их существованием, юкагиры обозначают термином «чульди». Древние юкагиры пришли на занимаемую -ими теперь землю с запада. По-видимому, это было' не менее 10 тыс. лет назад. Может быть, люди именно этих племен через древнюю Берингию перебрались в Америку, положив начало ее освоению человеком [130].
Во всяком случае, издавна заняв богатые охотничьи и рыболовные угодья лесотундры и северной тайги северо-востока Сибири, праюкагирские племена на протяжении тысячелетий оставались характерными неолитическими охотниками и рыболовами.
187
Главным объектом их охоты и источником жизни были крупные мигрирующие стада диких северных оленей. Пракжагиры и собственно юкагиры до нынешнего тысячелетия жили изолированно; их охотничье-рыболовная культура достигла высокого совершенства, но как бы законсервировалась. Документальные свидетельства XVII в., так же как и фольклорные материалы, позволяют видеть, что юкагиры к приходу русских (40-е годы XVII в.), пользовались в основном стрелами и копьями с каменными и костяными наконечниками и каменными топорами [36]. К приходу русских колымские юкагиры, например, имели только отдельные железные предметы, в частности наконечники стрел. Такими стрелами был дважды ранен Семен Дежнев [44]. Есть сведения, что праюкаги-ры к западу обитали до Енисея и даже за Енисеем. Их редкие поселения, вероятно, были приурочены к крупным стадам диких оленей, наиболее богатым рыбой водоемам и составляли северную периферию ойкумены. Сведений о численности этих древних племен мы не имеем, но, по-видимому, их было немного: не более 4—5 тыс. человек. Такая численность позволяла сохранить нормальный экологический баланс между промысловыми животными и человеком. Экологическая реконструкция, сделанная нами, по-позволяет оценить численность диких оленей в регионе к востоку от Оленека в 2—2,5 млн. голов. Охотничья культура юкагиров была не менее совершенна, чем у нганасан и их предков (развита поколка, изобретена и применялась лодка). По-видимому, на протяжении тысячелетий охотники не оказывали подавляющего влияния на стада диких оленей. Если численность и пути миграций оленей менялись, то это происходило вследствие естественных экологических причин и имело обычный периодический характер. В юкагирском фольклоре часто упоминается о голодовках, постигавших племена вследствие того, что «олень не пришел...»
Коренные изменения в судьбе стад диких оленей и самих юкагирских племен наступили позднее, в основном начиная с XVII в. Исследование численности юкагиров по документальным источникам [44] показало, что эта этнолингвистическая общность к приходу русских насчитывала 4500—5000 человек и представляла по масштабам того времени крупное этническое образование. Судя по материалам, относящимся к середине XVII в., юкагиры подразделялись на ряд локальных, возможно, племенных групп. Эти охотничьи племена были сильными и долгое время не знали] соперников на Дальнем Севере. Юкагирские предания говорят о том, что некогда охотники за оленями были столь же многочисленны, как «звезды во мраке полярной ночи». Дым юкагирских костров был таким, что «пролетающая птица скрывалась в нем». О северном сиянии говорилось, что это «отблеск огней юкагирских стойбищ». Якуты и по настоящее время называют северное сияние «юкагир-уот», что означает «юкагирский огонь». Само название юкагир («одул») — могучий, сильный.
Сведения о хозяйстве юкагиров на период проникновения в этот регион русских крайне фрагментарны. В основном это были 188
«сидячие» кочевые племена, использовавшие в виде транспорта собачьи упряжки. Жилищем оседлым юкагирам служила полуземлянка «чандал». Русскоустьинцы, появившиеся в устье Индигирки из России на столетие раньше казаков-первопроходцев-(XVI в.), рассказывали о жителях чандалов — юкагирах — всевозможные легенды, называя их «дикими юкагирами», не знавшими железа, занимающимися рыбной ловлей и охотой на дикого оленя [59]. С уменьшением стад диких оленей жители чандалов. вымерли от голода [30].
Нынешние потомки русскоустьинцев, вспоминая рассказы своих отцов и дедов, сообщали этнографам, что жители чандалов при охоте на диких оленей употребляли лук и стрелы, но в основном добывали оленей во время поволок при переходах стад через реки. Рыбу чандальные юкагиры ловили, перегораживая прутьями: тальника мелкие протоки и в проходах ставя «морды» из тальника. Одежду шили из оленьей шкуры, подошвы обуви делали из шкуры гагары. Чандалы обкладывали дерном, окно затягивали полупрозрачной шкурой налима. Домашних оленей не имели. Не исключено, что культура обитателей чандалов XVI—XVII вв. частично деградировала по сравнению с более древними временами.. Неолитические праюкагиры, как известно, имели вафельную керамику. О жителях же чандалов сохранились рассказы, что они делали корыто, наливали воду и бросали туда раскаленные камни. Так кипятили воду и варили мясо [30].
Оленеводство в XVII в. хотя и существовало у некоторых племен юкагиров, но в основном было мелким и носило подсобный транспортный характер. В прежние времена у них совсем не было оленеводства. Оно пришло сравнительно недавно, с проникновением на север тунгусских племен.
Характерно, что чандалы строились только в нижнем течении рек (в данном случае Индигирки), по их берегам и протокам,, иногда по десятку в одном месте. Судя по природным условиям, это были места, богатые диким северным оленем, сиговыми рыбами и дикими гусями. Вверх по Индигирке и в горах, где стада кочующих оленей рассредоточивались и охотничье-рыболовные-угодья становились беднее, остатков чандалов не находили.
Между собой юкагирские племена жили довольно дружно. Значительных военных столкновений не было. Неприязненные отношения возникали на почве дележа промысловых угодий на дикого северного оленя. Так, низовские индигирские юкагиры-олю-бенцы враждовали с янгинскими юкагирами, занимавшими среднее течение реки, из-за права охоты у оленьих плавежей [34].
Этот этап истории северо-востока Сибири, длившийся несколько тысяч лет, характеризующийся равновесием экологического состояния между северными племенами и биологическими промысловыми ресурсами (главным образом стадами диких северных оленей), следует называть юкагирским. Период был относительно стабилен и для стад диких оленей, и для самих юкагиров: охотничье-промысловая культура достигла высокого уровня, но не
189
•содержала в себе активного начала для развития производительных сил и производственных отношений изолированных от внешнего мира племен.
Первые тревожные признаки относятся примерно к XII—• XIII вв., когда из горно-таежного Забайкалья по северу Сибири начали расселяться тунгусы. Их было немного, и они, будучи в основном кочевыми таежными охотниками, жили рассредоточенно и не влияли губительно на популяции диких животных, в том числе и северных оленей. Однако перед древними юкагирами они имели неоспоримые преимущества: имели оленей и умели ездить на них верхом, изготавливали железные топоры и наконечники копий и стрел. По мнению этнографов, часть южных племен юкагиров была уничтожена, а другие ушли дальше на Север.
Энергичное вытеснение юкагирских племен и соответственно усиленное истребление оленьих стад началось в XVII в. Небольшая группа русскоустьинцев, проникшая с севера России в низовья Индигирки еще в XVI в., заметно не повлияла на стада диких оленей этого региона. Начиная с 40-х годов XVII в. в земли юкагиров стали быстро проникать русские землепроходцы. Еще до их прихода в глубь юкагирских земель проникла группа якутов, обосновавшаяся в среднем течении Яны. На протяжении последующих двух столетий в земли юкагиров со всех сторон стали быстро проникать различные северные народы и русские.
Долины Яны, Индигирки, Колымы быстро осваивали якуты и отчасти русское население. Русские во многих местах строили остроги, объясачивали все местное население, способствовали развитию меновой торговли, проникновению к северным народам новых орудий и огнестрельного оружия. С приходом якутов появилось животноводство (лошади и крупный рогатый скот), одновременно они стали быстро осваивать местные северные промыслы. Водораздельные массивы тайги и редколесий - быстро осваивали тунгусы и эвены-ламуты — охотники и оленеводы. Со стороны залива Шелехова и Пенжинской губы Охотского моря шли коряки, которых юкагиры также считали своими врагами. В исторических легендах юкагиров сохранились воспоминания, что ожесточенные борьбой враждующие стороны не щадили даже женщин [68]. Существенно, что юкагиры легко вступали в мирные отношения с русскими и часто привлекались служилыми людьми в качестве вспомогательной военной силы к своим походам. Это усиливало враждебные отношения юкагиров с другими северными народами и способствовало растворению их среди русского населения. Важной причиной значительного уменьшения численности юкагиров во второй половине и в конце XVII в. были тяжелые оспенные эпидемии. Некоторые этнические группы (омолонские юкагиры) вымерли полностью, особенно во время эпидемии 1690—1693 гг., охватившей огромную территорию [34].
В XVIII в. резко ухудшились отношения между юкагирами и чукчами. У чукчей стало быстро развиваться оленеводство, начали формироваться крупные стада домашних оленей. Еще в XVII в.
190
чукчи занимали очень небольшую территорию тундры на самом востоке Чукотского п-ова, главным образом в бассейне Амгуэмы. На востоке они почти не имели выхода к морю, так как побережья были заселены эскимосами. Быстро развивавшиеся на базе укрупняющегося оленеводства, чукчи существенно укрепили свою военную организацию. Их подвижные боевые отряды, быстро перемещавшиеся на оленьих упряжках на значительные расстояния, усвоили успешные приемы тактики внезапного нападения. Эта была своеобразная «северная конница». Пастбищ для расширяющегося оленеводства не хватало, и они стали занимать юкагирские земли, к XVIII в. во многих местах уже опустевшие. Чукчи оказали активное сопротивление отрядам служилых людей, продвигавшимся на восток. Юкагиры, как нередкие союзники русских, особенно преследовались чукчами. После разгрома чукчами в 1747 г. отряда майора Павлуцкого, возглавлявшего анадырский гарнизон, положение восточных юкагиров, занимавших бассейн Анадыря, резко ухудшилось. Вскоре им пришлось уйти отсюда,. Анадырский острог был упразднен, а земли были заняты чукчами, которые быстро продвигались далее на запад, перешли Колыму и расселились вплоть до р. Алазеи включительно.
В результате неуклонного процесса «окружного потеснения» юкагиры частично были истреблены, частично ассимилированы другими народами. Некогда относительно сплошной ареал их расселения стал островным. К концу XVII в. численность юкагиров сократилась с 4500 до, 2535 человек (примерно на 40%). В первой четверти XVIII в. их насчитывалось уже 1400—1500 человек, а в конце XIX в. юкагиров осталось около 550 [34, 36].
Одновременно стали сокращаться в численности и распадаться крупные стада диких северных оленей, некогда занимавшие всю область расселения юкагиров. Причиной этого, конечно, не мог быть промысел самих юкагиров. У этнографов есть предположение по поводу этих причин, которое нельзя признать обоснованным. Они считают, что в начале XIX в. на северо-востоке Сибири произошли какие-то резкие климатические изменения, вызвавшие изменения путей миграции диких оленей, и возможно, частично гибель стад. По этой же причине в то время сократилась и популяция лосей в верховьях Колымы. Из-за летних наводнений, недо-ходов рыбы к берегам население не могло запастись в достаточном количестве ни юколой, ни «кислой» рыбой. Бедствия коснулись всего населения, занимавшегося охотой и рыболовством, но особенно пострадали от них колымские юкагиры. На протяжении первых трех десятилетий XIX в. юкагиры колымских родов обычно голодали [33].
Дело было, конечно, не в климате, тем более что никаких резких его изменений, способных повлиять на экологические условия, для этого региона Сибири не было отмечено. Причина была В прямом истреблении диких оленей в конце юкагирского периода и в нарушении экологического равновесия. Новые народы, заселившие этот край, не были тесно связаны с промыслом дикого
191
оленя. Они имели более совершенное оружие, вплоть до огнестрельного. Общая численность нового, смешанного этнического пласта была более высокой и постоянно увеличивалась. Большая часть пришельцев была оленеводами. Чукчи, эвены, коряки стремились к развитию крупнотабунного оленеводства, для которого стада диких оленей были антагонистами. Для увеличивающихся стад домашних оленей не хватало пастбищ, и оленеводы, особенно чукчи, были прямо заинтересованы в истреблении диких оленей. Эвенки, использующие некрупное транспортное верховое оленеводство, были не так враждебно настроены к диким оленям. К тому же это были таежные жители, редко выходившие в лесотундру, значительно меньше соприкасавшиеся с крупными стадами .диких оленей, чем, например, жители тундры — чукчи.
Юкагиры, оставаясь почти исключительно охотниками и рыболовами, медленно, но все же воспринимали оленеводство от соседей. к приходу русских они почти все имели домашних оленей, но очень мало. Юкагирское мелкое оленеводство носило исключительно подсобный, транспортный характер, оленей запрягали в нарты. В большей мере развить домашнее оленеводство юкагиры не успели, да и природных данных к этому у исконных охотников и промысловиков, по-видимому, не было. Они как природные, •охотники всегда предпочитали промысел. В их фольклорных произведениях много говорится об охоте на дикого оленя. По-видимому, считалось, что приручать оленей не следует, хотя попытки этого были [60].
Приручение отдельных оленей и использование их в качестве манщиков, по-видимому, имело1 место и в давние времена, когда •юкагиры не имели контактов с оленеводческими народами. Характерно1, что в XVII в. домашних оленей совсем не было только у некоторых племен, обитавших там, где было особенно много диких. Такое положение было у большинства юкагиров-янгинцев на Индигирке, некоторых юкагиров на Колыме и у юкагиров-анаулов на Анадыре [44]. Эти места, благоприятные для обитания крупных стад диких оленей, еще сохранялись как богатые охотничьи угодья вплоть до XIX в.
Якуты пришли на юкагирские земли, имея старые животноводческие традиции. В связи с этим, смешиваясь с юкагирами и тунгусами, они довольно быстро освоили домашнее оленеводство и тоже недружелюбно настроились по отношению к диким оленям. На большей части нынешней Якутии они вытеснили прежних жителей — тунгусов и почти всюду на севере Якутии (особенно на северо-западе) стали преимущественно оленеводами. Сформировалась даже особая этническая общность северных якутов-оленеводов, которые стали также и охотниками [35].
Русские промышленники хотя и не восприняли оленеводство, но активно участвовали в истреблении диких оленей и сами, и через народы севера, которых они снабжали огнестрельным оружием и с которыми вели обмен необходимых предметов быта на охотничью добычу.
192
Следовательно, не изменения климата, а формирование новых социально-этнографических условий в XIX в. было причиной истребления стад диких северных оленей. Одновременно исчезали и юкагиры. Маленькие разрозненные группки их остались и до настоящего времени в тундре между нижними течениями Яны и Индигирки, Индигирки и Колымы, на Алазее. В северной тайге группа юкагиров живет на р. Коркодон — притоке Колымы. Дикие олени почти полностыр исчезли на Чукотке и всюду, где распространились чукчи. Такое же положение сложилось и на землях коряков. В тех местах, куда в XIX в. не проникли крупные оленеводы, а жили потомки тунгусов и юкагиров, смешавшиеся с пришедшими якутами и отчасти русскими старожилами, дикие ?, олени сохранились, но, конечно, не в таком количестве, как прежде, и разрозненными стадами. Это район тундры в низовьях Лены, Яны и Индигирки.
В настоящее время зоологу даже трудно представить, что в Си-, бири восточнее Колымы в прежние времена были огромные скопления диких северных оленей. Теперь их здесь почти нет, зато располагается почти миллионное поголовье домашних стад. Особенно богатым диким оленем районом в восточной тундре считались пространства, по которым текли Большой и Малый Анюи, Омолон и Анадырь. Там совершались еще в XVIII и начале XIX вв. самые грандиозные по> своим масштабам поколки диких оленей. Характерно, что эти последние гигантские стада добивали уже не юкагиры, а смешанное население нового этнического пласта. Вместе с юкагирами здесь охотились и другие местные охотники — чукчи, коряки, ламуты и русские старожилы [2П].
На анадырских плавях поколки проводили смешанные в этническом отношении коллективы, в отличие от нганасанских и энецких состоящие, как правило, из представителей одного рода [164]. ;
Следует отметить, что сведения об анадырских поколках имеются I
лишь для сравнительно позднего времени, когда в охоте прини- •
мали участие представители разных народов. Можно1 с уверенно-
стыо сказать, что в давние времена, когда теми же анадырскими i
плавями владели одни юкагиры, положение было такое же, как и i
у нганасан. Просто нганасанские родовые поколки дошли почти <!
до современности, а юкагирские были утрачены в XVII—XVIII вв. (
Весь правый берег между притоками Анадыря — Белой и Юка-гирской, где находились 4 охотничьих урочища и ежегодно в пер- ] вой половине июня переправлялись десятки тысяч диких оленей, местные жители даже называли «красным» — кровавым. Олени, пересекавшие Анадырь весной, были тощими после зимовки, и их добывали только для прокорма собак. Для себя охотники заготавливали жирные туши осенних оленей. Разноплеменные охотники организованно отправлялись на «красный берег» в конце августа или начале сентября [2И]. За несколько дней до того как олени начинали двигаться в лесотундру, охотники-разведчики переезжали на левый берег Анадыря и старались выяснить, где будут переправляться олени. Принимались строжайшие меры предосторож-
7 Зак. 1308
193
кости: не разрешалось стрелять, разводить огонь для приготовления пищи. Ежедневно высылалась разведка, и сообразно полученным донесениям охотники группировались в укрытиях, расположенных вдоль берега.
Дикие олени шли к переправе всегда в строгом порядке. Прежде чем войти в воду, они делились на несколько групп — по 5— 6 рядов в каждой. Во главе групп находились самки. Массовую поколку начинали тогда, когда передовые олени стада уже перешли на другой берег. В противном случае олени могли испугаться и всей лавиной повернуть назад. На Омолоне и обоих Анюях охотники не нападали на оленей до тех пор, пока передовой олень совсем не переплывет на другую сторону [151].
О поколках диких оленей на северо-востоке в прошлом столетии сохранилось довольно много описаний. Все они, за исключением деталей, примерно одинакового содержания. На поколки при переходе стадами оленей Колымы и Анюя собирались жители побережий этих рек и Нижнеколымска. Олени переплывали । реку группами до 500 голов, обыкновенно по 40—50. Юкагиры очень ловки, и один охотник с легкой лодки колол копьем более 70 зверей [73].
Поколка на Анадыре в августе 1869 г. происходила на протяжении 8 км выше устья р. Танюрер. Охотники выплывали на лодках-ветках, а некоторые кололи оленей, заходя в воду по грудь. Примерно так же велась поколка на Нижней Колыме [6, 102]. О том,'что оленей убивалось неоправданно много, особенно чукчами, говорит интересный факт, отмеченный в 1889 г. У селения । «сидячих чукчей» на Анадыре была собрана масса битого дикого ! оленя.
Мясо его во множестве висело на жердях и вялилось в запас на зиму, но, кроме того, из туш набитых оленей, с которых были сняты шкуры, был сложен вал в половину человеческого ро- j ста и длиною около 200 сажен. Эти олени были набиты исключи- j тельно для добывания шкур [211].
Численность диких оленей в регионе быстро сокращалась. .<
В первой четверти XIX в. ловкий охотник на переправе через Ma- ;j
лый Анюй добывал до 100 диких оленей за день. В 1847 г. через оба Анюя прошло не менее 70 тыс. диких оленей. Но это, по-ви-димому, был последний пик. Юкагиры племен чуванцев и ходын-цев, переселившиеся с Колымы и Анюев на Анадырь выше селе- U ния Марково, первое время добывали диких оленей в таком ко-личестве, что забросили рыболовство. Но затем, когда переправа ц диких оленей в этом месте однажды не состоялась, среди юкагиров разразился голод [51]. Жизнь их стала изменяться и приходить в упадок. Именно в эту пору для голодающих юкагиров были 1: известны случаи каннибализма [211].
По данным ревизии Верхоянского и Колымского округов, проведенной Якутским областным управлением, в начале XX в. колымские инородцы добывали уже не больше одного-двух диких оленей на семью в течение года. Так на протяжении одного сто-
194
летия закончилась былая слава наиболее богатых дикими оленями угодий Северо-Восточной Сибири. "
В большинстве случаев описания охоты у юкагиров, приводимые этнографами и тем более очевидцами-путешественниками, относятся к недавнему времени: двум последним столетиям. Это имеет отношение и ко всем приведенным описаниям поколки на оленьих плавях, где широко использовались лодки-ветки. Такие поколки проводились уже коллективно многими народами. Как проходила поколка юкагирами в древние времена, неизвестно, но, по-видимому, она была довольно примитивной. Дело в том, что тундровые юкагиры не знали лодок, по крайней мере в их фольклоре не упоминается о них. Герои юкагирских сказок преодолевают реки и озера вплавь или при помощи какого-либо волшебства. Самый популярный герой юкагирских сказок Идильвей не имел ни оленей, ни ветки, ходил пешком и перепрыгивал реки [60].
Когда у юкагиров появилась лодка, точно неизвестно. Поколки же как массовая охота на диких оленей, по-видимому, пришли в юкагирскую современность с неолитических времен. Характерно, что поселения русских старожилов на Индигирке (Бурулгино, Чокурдах, Русское Устье) и на Колыме (Край лесов, Походск, Нижнеколымск) образовывались на местах «зверовых плавежей», т. е. участков, где юкагиры издавна охотились на мигрирующих диких оленей [34].
Кроме речных поколок, были известны и озерные. В августе — сентябре с наступлением темных ночей, когда олени идут значительными стадами, юкагиры сооружали около больших озер из кочек и земли пугала в виде небольших пирамид. Пугала располагали в две линии, образовывавшие коридор, обрывающийся около воды. Обычно под утро охотники вспугивали стадо диких оленей и гнали его по коридору. Олени бросались в воду, где навстречу им выплывали охотники на ветках и кололи их копьями. Широкое распространение имела и массовая загонная охота на диких оленей со специально обученными собаками. Люди и собаки загоняли стадо оленей в озеро. Когда стадо оказывалось в воде, с противоположного берега озера спускали с привязи собак, которые мешали оленям выбраться на сушу. Охотники на челноках закалывали оленей копьями. Характерно, что одного или двух оленей обязательно выпускали. Вообще, юкагиры долгое время хранили традиции бережного и религиозно-гуманного отношения к охотничьей добыче. По рассказам стариков, в прежние времена, когда охотники окружали несколько лосей или диких оленей, одного обязательно выпускали. Даже во время голода — а он был обычен для юкагиров — избегали убивать самку с теленком.
Сезонная жизнь юкагиров была и в сравнительно недавнее время тесно связана со стадами диких северных оленей. Оленные нижнеколымские юкагиры зимние месяцы проводили в лесотундре и в «колымских камнях». Их стойбища располагались в местности Дулба на р. Чукочьей, около оз. Эмеахсын-кель и на Колыме
7*
195
в местности Конжабей. Основным занятием мужчин в эту пору была зимняя охота на диких северных оленей. Перекочевки зимой совершались редко, 2—3 раза за сезон. В середине зимы на юкагирских стойбищах появлялись якутские скупщики пушнины, которые привозили товары — охотничьи припасы, конский волос и т. д. Зимой, обычно в Дулбе, устраивались родовые собрания. В марте юкагиры, так же как и эвены, начинали откочевывать к северу, в лесотундру. В мае вместе со стадами диких оленей они шли из лесотундры в открытую тундру, к местам отела оленей. Кочевали обычно к о-зерам Большое и Малое Олер и в бассейн низовьев Алазеи. Весна была одним из важных сезонов добычи диких оленей. Летом юкагиры оседали около озер, много рыбачили, одни пасли домашних оленей, другие продолжали охоту. Охотники летом передвигались верхом на оленях, вещи перевозили вьюком. В конце июля подкочевывали к морю. Страдная охотничья пора начиналась осенью — во время массовой миграции стад диких оленей из тундры в лесотундру и далее в северную тайгу [34].
Помимо' описанных способов охоты на диких оленей, использовались и многие другие, широко распространенные среди народов севера Сибири. Очевидно, к очень древним способам относится охота с манщиком. В качестве манщика подбирался домашний олень, похожий по масти на дикого, с широкими ветвистыми рогами. У такого оленя рога не спиливали. На шею манщику привязывали конец тонкосплетенного аркана с роговой или костяной зубчатой скобкой. Считалось, что аркан должен иметь не менее 20 сажен в длину. Подергивая за аркан, манщика подгоняли с подветренной стороны к стаду диких оленей, его приучали не наступать на аркан, ложиться и вставать при рывке, послушно поворачивать голову влево и вправо. Нередко юкагиры использовали двух манщиков — самца и самку. Наиболее эффективной такая охота считалась поздней осенью во время гона.
При охоте с загоном использовалась сеть, сплетенная из ремней. Этнографы относят эту охоту к весенним промыслам [182]. Избранное место охоты где-нибудь на лесистом холме обносилось редкосплетенной ременной сетью высотой в 2 м, в которой оставляли отверстия для загона. Охотники разбивались на несколько групп. Одни подгоняли стадо ко входу в загон, другие с боков не давали оленям разбежаться, третьи бросались за оленями в сетя-ной загон и производили массовую поколку. В этой охоте участвовало много семей, так как сеть была сборной и части ее представляли собственность нескольких отдельных индивидуальных хозяйств.
Летом диких оленей иногда преследовали верхом на оленях,, а зимой на нартах. Эти способы считались нижнеколымскими юкагирами не 'традиционными, а эвенскими, принесенными в колымскую тундру сравнительно недавно и получившими распространение в связи с увеличением во второй половине XIX в. численности домашних оленей в руках эвенов и юкагиров [34]. Эти
196
способы были менее добычливы, но считались увлекательными и азартными.
В таежной зоне в местах зимовки и зимних кочевок оленьих стад у юкагиров была распространена охота на лыжах скрадом, с установкой луков-самострелов и петель на постоянных тропах оленей. Однако в тайге юкагиры уже не жили в основном за счет добычи диких оленей. Большое значение в промысле здесь приобретал лось, который пользовался большим почитанием в ритуальных обрядах лесных юкагиров.
В целом имеется много общего в охотничьей культуре древних обитателей северо-востока Сибири — юкагиров и у аборигенных насельников Таймыра — нганасан. Этот древний этнический пласт, распространенный от'Енисея на западе до Чукотки на востоке, отличался замкнутой экологической сбалансированностью с природными ресурсами, в основном со стадами диких северных оленей. Последующий этап этнической истории этих народностей в Сибири был 'иным, преимущественно оленеводческим и уже не замкнутым в местной экологической сбалансированности. Общество получило новые связи с «большим» миром. Отношение к диким оленям стало другим. Это был уже не главный кормилец — источник благополучия племен, а обычный охотничий объект, даже враждебный для развивающегося оленеводства. В результате крупные стада диких оленей подверглись быстрому истреблению. Одновременно таяли и народы, тесно связанные с культурой охоты на дикого' оленя.
Различия в охотничьей культуре древних юкагиров и нганасан усматриваются лишь в некоторых деталях. В частности, у нганасан не было охотничьей собаки, которую любили использовать юкагиры. У юкагиров, по-видимому, позднее появилась лодка, которая использовалась ими при массовой охоте на водных переправах оленей.
В свете этих данных получает подтверждение теория Б. О. Долгих [43], считавшего нганасан потомками древних неолитических охотников на дикого оленя. Мы также полагаем, что в «досамо-дийский» исторический период предки нганасан — аборигены-палеоазиаты (такие же, как и предки юкагиров) — представляли западную периферию юкагиров, распространявшихся, вероятно, и на запад от Лены, а по полосе лесотундры и тундры, может быть, до Таза и дальше. По сути дела, это была относительно единая гипоарктическая зона обитания охотничьих палеоазиатских племен, связанных с диким северным оленем. Палеоазиатские предки нганасан впоследствии были ассимилированы пришедшими с юга из Саянского центра самодийцами, в результате чего и сформировались современные самодийскоязычные нганасаны.
Новые вселенцы были преимущественно оленеводами, но в целом на более развитом уровне общества они формировали смешанное и комплексное северное промыслово-оленеводческое хозяйство, содержащее элементы животноводства у якутов. Характерно, что новые вселенцы имели самое разное этническое проис
197
хождение: тунгусо-маньчжурское (тунгусы, эвены), тюркское (якуты), славянское (русские) и палеоазиатское (чукчи).
Наша концепция единого древнего этнического пласта охотничьих палеоазиатских племен, простиравшегося от Енисея до Чукотки, подтверждается и антропологическими материалами. 3. В. Гоголев [30], тщательно изучивший в сравнительном аспекте антропологию нганасан и юкагиров, считает, что имеется очень большая их близость по ряду признаков, которые относятся к древнейшим расовым типам на территории Сибири. Он считает, что в своем генезисе эти типы восходят к единой исходной форме. Антропологические данные позволяют предполагать еще большую связь юкагиров и нганасан в прошлом, когда они образовывали достаточно однородную антропологическую общность, связанную с древнейшим населением сибирского Севера.
Отсюда и общий экологический вывод, связанный с этнической историей сибирского Севера. Древние палеоазиаты Севера (праю-кагиры и пранганасаны) жили в состоянии экологического равновесия с биологическими природными ресурсами. Так продолжалось тысячи лет, вплоть до XVII в. В таком же отношении с природой и животным миром находились нганасаны и юкагиры в начале XVII в. Затем, с формированием нового этноса, экологическое равновесие стало быстро разрушаться. Промысловый животный мир стал беднеть. Конечно, причина была не в каких-то изменениях климата, как это считали некоторые этнографы. Животных истребляли люди, их теснила новая развивающаяся хозяйственная деятельность. Исчезали не только дикие олени, которых губил неумеренный промысел и теснило развивающееся домашнее оленеводство, но быстро сокращалась численность наиболее ценных промысловых рыб, охотничьих птиц.
Запасы рыбы, например, сильно пострадали в 'связи с бурным развитием транспортного собаководства, особенно распространенного у русских старожилов, а также у обруселых юкагиров и колымских якутов. В течение года одна упряжка, состоявшая из 10—12 собак, поедала 36—40 тыс. селедок (ряпушки). По мнению первых исследователей Колымского края, рыбу здесь в буквальном смысле слова съели собаки. Наверное, роль собак несколько преувеличена, но явление быстрого сокращения запасов ценных рыб Колымского края в результате неумеренного промысла остается непреложным фактом. Отмечалось, что наряду с сокращением количества рыбы происходило и ее измельчение, что характерно для угнетаемых промыслом популяций.
Одновременно на Колыме быстро скудел промысел линных гусей, уток и лебедей. В первые годы XIX в, русские колымчане «приносили в иные дни по нескольку тысяч гусей», а в 20-е годы почитали за счастье, «если удастся за все лето убить до 1000 гусей, до 5000 уток и сотни две лебедей» [24]. В середине XIX в. на Нижней Колыме исчезли белые гуси, которые в былые времена обитали на воем пространстве прибрежной тундры между Яной и Колымой. В начале XIX в. в Алазейской тундре их водилось
198
так много, что они казались выпавшим снегом. Местные жители ежегодно в летнюю пору убивали белых гусей тысячами. В результате с 1830 по 1849 г. птиц этого вида было еще весьма много, но они держались уже только одной Алазейской тундры. С ? 1850 по 1855 г. они прилетали сюда в малом количестве, а в 1856 г. уже не прилетали вовсе [8].
В условиях Севера популяции промысловых животных очень ранимы. Восстанавливаются они очень медленно, а истребить их нетрудно. В связи с этим изначальное изобилие промысловых животных Севера (водных и наземных) обманчиво. Это позволило обосновать и сформулировать эколого-экономическую концепцию «кажущегося изобилия» биологических ресурсов Севера [187]. Она помогает понять механизм быстрого истребления промысловых ресурсов тундры и северной тайги в прошлом и предостерегает современных хозяйственников.
Другие народы северо-востока Азии (чукчи, коряки, эвенки, эвены, северные якуты). Все другие народы Северо-Восточной Азии (помимо1 юкагиров) не являются коренными охотниками за оленем и приобрели навыки охотничьей культуры за тундровым мигрирующим оленем через юкагиров. Чукчи только на начальном этапе расселения и в основном в бассейне Анадыря и на Анюях принимали участие в массовых охотах на диких оленей. Далее они полностью переключились на крупнотабунное домашнее оленеводство. Небольшое участие в охотах принимали коряки в верховьях Пенжины и Анадыря. Впоследствии и они в основном переключились на домашнее оленеводство. В большей мере с охотой на дикого оленя были связаны народы тунгусо-маньчжурского происхождения — лесные жители эвенки и эвены.
Эвенки, таежные охотники, в пределах всей нынешней, особенно Западной Якутии, продвигались на север в поисках богатых охотничьих и рыболовных угодий. Например, в Северо-Западной Якутии в лесотундру и даже в тундру в низовьях Лены и Оленька эвенки проникли еще до прихода русских. Здесь, к западу от низовьев Лены и в бассейнах Оленька и Анабара, в середине XVII в. обитало (с учетом временно появлявшихся охотничьих групп) около 1500—1600 тунгусов. Низовья Лены и Оленька были единственным районом, где эвенки подошли к побережью Ледовитого океана [35]. С запада этот эвенкийский этнический «клин», продвинувшийся с юга, ограничивали самодийцы — авамские нганасаны, которые кочевали в самом низовье /Анабара, а с востока тунгусов сдерживали уже отступавшие, но еще достаточно сильные в эту пору юкагиры. По сведениям этнографов, основным источником существования населения в низовьях Оленька и Лены была охота на диких оленей. В поисках их тунгусы постоянно кочевали и своей подвижностью отличались в охотничьей культуре от соседних юкагирских и нганасанских племен. Для передвижения использовались транспортные домашние олени. Оленеводство тунгусов не было крупным, но как транспортное было развито хорошо. Небольшие родовые группы и охотничьи отряды, исполь
199
зующие верховых оленей, были очень мобильны и активны. Основным сезоном охоты была осень, когда стада диких оленей, возвращаясь в лесотундру, переправлялись через реки. Характера но, что при этом среди охотников были нередки несчастные случаи на воде. Ружей еще не было. Орудиями охоты служили лук, стрелы, копья-поколюги [35]. Способы охоты на поколках были примерно те же, что у нганасанов и юкагиров. Различие с нганасанами заключалось в том, что эвенки практически не охотились в тундре и вообще к северу далее лесотундры заходить не любили. Не приобрели эвенки и крупного оленеводства, оставаясь до конца охотниками, употреблявшими оленей в основном для транспортных целей.
Эвены- (ламуты), особенно восточные, кочевавшие ближе к Охотскому морю, под влиянием коряков и чукчей довольно быстро стали развивать крупнотабунное домашнее оленеводство. Этим они существенно отличались от западных эвенов и эвенкийских охотничьих племен. Эвены, сначала уделявшие большое внимание охоте на диких оленей, а затем переключившиеся на оленеводство, активнее других тунгусских групп продвигались на север в тундру. Их кочевья вышли в тундру к берегам Ледовитого океана в низовьях Колымы и Индигирки. Эвены вместе с другими народами охотно принимали участие в массовых поколках диких оленей на Колыме, Индигирке, Анадыре. В конце XIX в. отдельные семьи восточных эвенов владели многотысячными стадами домашних оленей до 15—18 тыс. голов [2Ю]. Это была основа их хозяйства, и при таком крупном оленеводстве, конечно, не оставалось места для охоты на диких оленей, которые к этому времени были здесь истреблены как антагонисты домашнего оленеводства.
Особое место как охотники на диких северных оленей занимают северные якуты. Этот тюркоязычный народ, пришедший с юга и обосновавшийся в XIII—XIV вв. на средней Лене, нашел здесь, на обширных степных аласах, благоприятные условия для животноводства. На Север якуты, будучи природными животноводами, разводившими крупный рогатый скот и лошадей, продвинулись не сразу, и судьба их здесь была разной.
Одни в XVI—XVII вв. и позднее продвинулись на север и северо-восток, заселили долины Лены, Яны, Индигирки и Колымы. Здесь, в ультраконтинентальных природных условиях, были распространены большие массивы северных лугостепей и лугов. Якуты привели с собой коров и лошадей; животноводство и здесь не потеряло своего значения. Местные якуты восприняли рыболовство, отчасти оленеводство, охотничий промысел, но в основном остались животноводами. Тундру и водораздельные пространства редколесий, как малоподходящие для животноводства и бедные охот-ничье-рыболовные угодья, они не освоили. Северо-восточные якуты вместе с другими народами в XVII—XIX вв. приняли участие в истреблении стад диких оленей, в особенности на поколках, в вытеснении и ассимиляции юкагиров, но сами не приобрели охотни
200
чью культуру как основную, по-прежнему уделяя большое внимание традиционному для себя коневодству и скотоводству.
Другая картина сложилась на северо-западе нынешней Якутии. В XVI—XVII вв. эти земли к западу от Лены были заселены тунгусами, вытеснившими юкагиров. В середине XVII в. сюда стали проникать якуты, вытесняя 'и ассимилируя тунгусов. К 60-м годам XVII в. преобладающим элементом населения низовьев Лены стали якуты. В это же время они стали появляться небольшими группами для промысла на Оленьке и Анабаре. В этих местах не было подходящих условий для коневодства и скотоводства, и якутов (преимущественно бедняков) влекло сюда обилие дикого северного оленя и рыбы. Ассимилируя тунгусов, якуты восприняли их охотничью культуру. Одним из главных занятий стала охота на диких северных оленей на поколках [35].
Общая численность населения, осваивавшего в первой четверти XVIII в. северо-запад Якутии, судя по числу плательщиков ясака, колебалось от 1800 до 2200 человек обоего пола. Среди этого населения около 80 % были якуты [35]. Ассимилированы были также и небольшие группы русских старожилов, и к середине XIX в. все население региона стало якутоязычным. За 300 лет сложилась особая региональная этническая общность якутского народа — сначала охотников и рыболовов, а затем и оленеводов, почти полностью расставшаяся с прежними животноводческими традициями. Сведений об их хозяйстве очень мало. Известно, что первые 100 лет якуты-переселенцы не имели или имели очень мало домашних оленей. Этнографы считают, что часть якутов в низовьях Лены и Оленька занималась рыболовством, охотой на диких оленей и вела оседлый образ жизни, по-видимому, схожий с образом жизни небольших групп русских старожилов. Другая часть восприняла тунгусский тип хозяйства, связанный с использованием домашних оленей как транспортных животных и охотой как основным занятием. Есть сведения, что у якутов на Оленьке уже в конце XVII в. имелись ездовые олени. Впоследствии, одновременно с сокращением численности стад диких оленей, особенно в середине XIX в., оленеводство северных якутов значительно укрупнилось, а охота на дикого оленя отошла на второй план.
Все основные приемы охоты были восприняты якутами от эвенков, которые, в свою очередь, переняли и развили опыт юкагиров. Характерно, что в этом изолированном и труднодоступном районе лук как охотничье оружие на водоплавающую птицу сохранялся до 30-х годов текущего столетия. В низовьях Оленька и Анабара вплоть до коллективизации на водоплавающую дичь охотились при помощи лука и стрел. В далеком прошлом охота на диких оленей и лосей была почти единственным занятием. В конце XIX—начале XX вв. значение охоты на копытных у северных якутов значительно снизилось. В верхнем и среднем течении Оленька на одно хозяйство с мужчиной-охотником в 1920— 1930 годах добывалось обычно не менее 8—12 диких оленей в год.
201
Удачливые охотники промышляли по нескольку десятков оленей, а некоторые—до 100—150 в год [35].
Конечно, в эту пору для охоты на оленей уже использовалось огнестрельное оружие. Однако основные традиционные приемы охоты на диких оленей у якутов в бассейне Оленька сформировались еще в эпоху лучной охоты. Воспоминания о такой охоте на оленей в начале 40-х годов еще были свежи в памяти стариков-якутов. Например, рассказывали о таком приеме охоты с оленем-манщиком. Во время гона манщик с петлей на рогах подгонялся к стаду диких оленей. Дикий самец вступал в борьбу с манщиком, попадая рогами в петлю. Группа важенок, состоящая при диком быке, обычно приближалась и наблюдала за тем, как быки, связанные веревкой, перетягивают друг друга. В это время охотник, прятавшийся поблизости, быстро меняя стрелы, старался убить и ранить важенок. Таким образом удавалось сразу добыть 5—6 диких оленей. Ловчая петля сплеталась из оленьих сухожилий. На ' веревку для одной петли длиной 4—5 м расходовались сухожилья четырех оленей. Изготовление петли считалось мужским делом. На это уходило 2—3 дня. Перед употреблением петлю смазывали лиственничной смолой, чтобы отбить запах человека. После изготовления петли произносились особые заклинания. При этом петлю держали над дымом костра. Предполагают, что от эвенков пришел лишь принцип такой охоты. Ритуал, хитрый способ крепления петли и другие детали, по-видимому, принадлежат уже якутам. Петлю крепили следующим образом: в верхних отростках рогов пропиливали желобки и в них тонкими завязками укрепляли петлю, в нижних отростках просверливали отверстия для петли, конец петли укрепляли у основания рогов. При резком рывке завязки обрывались, и петля плотно захватывала рога дикого оленя.
Чаще управляемый манщик употреблялся просто для подкрадывания охотника к оленям. Для этого подбирали оленей, преимущественно важенок, похожих на диких. На голову манщику надевали тонкую ременную петлю с двумя роговыми пластинами с острыми шипами.
От петли шел тонкий аркан длиной до 100 м. В прежние времена охотники могли подкрасться к диким оленям на расстояние выстрела из лука. Позднее, имея нарезные ружья, подходили на 100—150 шагов (чтобы были видны уши оленя) и открывали стрельбу.
Зимой на диких оленей охотились с нартами — нагоном по кругу, срезая его дугу. В тундре весной охотились с помощью
маскировочного щитка, причем в давние времена использовали лук и стрелы, а позднее огнестрельное оружие. Весной в таежных районах применялась охота нагоном по насту. В таежной зоне и лесотундре на тропах и в проходах засек настораживали самострелы: сначала луки, а потом ружья. В летнее время в тундре охотились верхом на олене с последующим скрадыванием. Летом и осенью использовали загон в воду с помощью собак.
202
Старики-якуты сохранили предания о каких-то ямах с кольями на дне, в которые загоняли диких оленей. Более свежи воспоминания о массовых загонных охотах с помощью направляющих изгородей, которые постепенно сближались, образуя узкий проход. Здесь оленей ждали охотники с луками. В нескольких километрах ниже поселка Оленек еще в 40-е годы будто бы сохранялись остатки загонной изгороди [35].
Поколки были распространены в низовьях Оленька и на протоках среди островов дельты Лены. Охотились на водных переправах иногда в конце июля — начале августа, но чаще в сентябре. Пути миграций диких оленей и места их перехода через реки и протоки были хорошо известны местным жителям. Места переправ назывались «хочо». Обычно^ поколки производили оседлые якуты и объякученные русские крестьяне в так называемых приморских наслегах. Места поколок были закреплены за 'разными родовыми и этническими группами. Хатылинцы производили поколки на участках, называемых Туора, Крестьянская протока, Хансар, Аян, Станнах; бутулинцы ‘и туматцы — около местности Быков Мыс; оленекские крестьяне — в устье Оленька, около Буол-калаха; кангаласцы и хатылинцы — на р. Оленек около Таймылы-ра и в местности Максимка. Якуты-оленеводы верхнего и среднего бассейна Оленька сравнительно редко принимали участие в этих коллективных поколках, и то обычно в качестве загонщиков. Если стадо диких оленей отклонялось от желательного маршрута, загонщики верхом на оленях старались направить его в нужную сторону.
В августе участники охоты вместе с семьями переселялись на места поколок. Для коллективной охоты объединялись в группы от 3 до 10—12 охотников. Они избирали распорядителя — батах-тойона. В его обязанности входило руководство охотой и дележ добычи. При подходе оленей поколыцики в долбленых из осины лодках-ветках поджидали в укрытии, пока группа диких оленей не окажется на середине реки или не подойдет к их берегу «на 50 вытянутых рук». Древко копья с железным листовидным наконечником достигало длины 3—3,5 м. Во время поколок за один выезд добывали от 30 до 100 оленей. Когда оленей было много, охотники разделялись на две группы: одни только кололи, другие подтягивали туши к берегу и вытаскивали их из воды. Добычей оделялись не только охотники, но и все гости, присутствующие на промысле [35]. По мнению этнографов, приемы охоты были переняты якутами у эвенков, о чем свидетельствуют эвенкийские названия отдельных способов охоты и охотничьих приспособлений.
В XIX в. численность диких оленей уменьшилась настолько, что в хозяйстве северных якутов стало преобладать оленеводство в сочетании с рыболовством и пушной охотой. Промысел копытных стал отходить на второй план. Характерно, что к этому времени был выбит лось, хотя отдельные охотники в 1920—1930 годы в верховьях Оленька и особенно по богатой лосями р. Шело-гон добывали на семью за год до 9—12 лосей.
203
Оленеводство развилось у северных якутов не сразу и сравнительно недавно — в конце XIX — начале XX вв. Оно и в пору своего расцвета не достигло здесь таких крупных масштабов, как, например, у чукчей. Старики-якуты в 40-е годы сообщали, что в давние времена у якутов оленей совсем не было [35]. Люди просто кочевали за стадами диких оленей и убивали столько, сколько нужно было для еды. Оленей тогда было так много, что охота на них не представляла трудности. Не упоминали эти старики и о транспортных оленях. Охотники передвигались зимой на лыжах, а вещи перевозили на маленьких санках. Вряд ли такое продолжалось долго. По нашему мнению, это могло касаться только почти оседлых групп охотников и рыбаков, которые жили близ массовых переходов стад диких оленей через реки и в богатых рыбой угодьях. Такой образ жизни по типу был близок к юкагирскому, но ко времени прихода сюда якутов они уже были вытеснены эвенками. Скорее всего, мелкое транспортное оленеводство — верховое и вьючное — было почти сразу же воспринято от эвенков предприимчивыми якутами.
Пока было много диких оленей, местные жители не нуждались в развитии крупного оленеводства. Развитию оленеводства, особенно крупных стад, на первых порах мешало и наличие массы диких оленей, которые уводили домашних, использовали пастбища. Среди оленекских якутов сохранилась память о массовых уводах домашних оленей большими стадами диких.
Интересно предание о большой группе семей якутов рода Бахынай. Однажды они во главе со своим князем подкочевали к местности Туманнах тюбэтэ на Оленьке, чтобы заняться загонной охотой на диких оленей. По другим сообщениям, это было в местности Матырса. В это время с востока пришло огромное стадо диких оленей. Они шли грудь к груди. Конца стада не было видно. «Кыатаа табата» — дикие тундровые («морские») олени увели с собой домашних. Члены рода пытались помешать этому, разогнать диких оленей. Однако ничего не вышло. Только самые лучшие охотники-хосуны успели выхватить арканами по 2—3 своих оленя. После этого бедствия род Бахынай обеднел, люди стали часто голодать и вымерли от какой-то эпидемии [35].
На начальных стадиях развития оленеводства у северных якутов ! на одного охотника приходилось всего по два-три домашних оленя. Так было в XVII в. ко времени прихода русских, как и у эвенков, от которых якуты переняли оленеводство, оно было верховым и вьючным. Оленеводческая терминология была в основном эвенкийской. Конструкция седла, способы посадки на оленя и перевозки груза тоже были близки к эвенкийским. Большая часть названий возрастных групп оленей заимствована из эвенкийских диалектов. Пастушеских собак северные якуты, так же как и эвенки, не использовали в отличие от западных соседей — самодийцев (нганасан, долган и ненцев). Езда на нартах была заимствована от долган и появилась позднее. Терминология, связанная с упряжным нартенным оленеводством, имеет уже не эвенкийское, а самодийское происхождение. С долганами, которых принято считать самодийцами (сформировавшимися как народность почти
204
в одно время с образованием этнической общности северных якутов), северных якутов связывал общий язык (долганский язык — диалект якутского).
Вьючно-верховое оленеводство у северных якутов продержалось как основное до середины XIX в. Обитатели Оленька и якуты с оз. Ессей (нынешняя Эвенкия) в первой половине XIX в. доставляли в Вилюйск пушнину вьюком и только в редких случаях, когда везли значительные грузы, использовали нарты [101].
В начале XX в. богатые семьи северных якутов имели стада, насчитывающие от нескольких сот до тысячи животных. Маломощные бедняцкие хозяйства имели по 20 оленей на семью [35].
Следовательно, можно заключить, что культура охоты на дикого оленя у северных якутов к западу от Лены в основном распалась в XIX в., но взамен этого здесь все-таки не сформировалось устойчивое крупное оленеводство.
СЕВЕР ЗАПАДНОЙ СИБИРИ, СЕВЕР РУССКОЙ РАВНИНЫ
Ненцы. Эта часть Евразии существенно отличается по истории развития культуры охоты на дикого северного оленя и оленеводства от севера Восточной Сибири. Здесь значительно раньше деградировала охота на диких оленей и быстрее сформировалось оленеводство, так как огромная область тундры и лесотундры от Енисея до Белого моря была издавна 'заселена самодийским народом — ненцами-оленеводами.
Эта область, хотя и состоит из отдельных частей Европы и Азии, едина в этнографическом отношении, имеет общие черты в части развития охотничьей культуры и домашнего оленеводства, и поэтому ее целесообразно рассматривать при районировании Севера для наших целей как единый массив.
Конкретных сведений об охоте на диких оленей у ненцев сохранилось очень мало. Дело в том, что, согласно наиболее распространенной точке зрения, древние самодийцы (предки ненцев) привели оленеводство в тундры к западу от Енисея очень давно — на рубеже I—II тысячелетий н. э. [20, 21, 94 и Др.]. Согласно наиболее распространенной теории, предки ненцев, расселившиеся на север из области Саянских гор около 1000 лет назад, уже имели оленеводство, но не современного ненецкого типа, а горнотаежное вьючно-верховое. О состоянии оленеводства у ненцев в давние времена также почти нет сведений, хотя в письменных источниках первые сведения о ненцах уже имеются в летописи Нестора 1096 г. Вероятно, оленеводство было транспортным, некрупным, а древние ненцы в основном занимались охотой, рыболовством, отчасти промыслом морского зверя. Транспортное оленеводство сформировалось у ненцев как упряжное нартовое, что и неудивительно для условий тундры. Вьючное седло сохранялось У южных лесных самодийцев («пянхасаве», или лесные ненцы, селькупы).
Однако оленеводство здесь всюду было древним занятием в
205
отличие от Восточной Сибири, й на протяжении тысячелетия оно отрицательно, хотя и постепенно, влияло на состояние популяций диких оленей и развитие охотничьей культуры, связанной с их промыслом.
До самодийцев на территории современного расселения ненцев, по данным археологов, обитало какое-то полуоседлое население, жившее в землянках, знавшее гончарное дело и морскую зверобойную охоту. Определенных фактов нет, но, по-видимому, они занимались и охотой на диких оленей. В фольклоре ненцев сохранились данные о народе «сиртя» — низкорослых людях, живущих в пещерах (наверное, в землянках) и прячущихся от пришельцев-ненцев. Досамодийский этнический пласт легендарных людей «сиртя», конечно, не знал оленеводства. Существенно, что древние насельники побережий Баренцева и Карского морей, по точным данным археологов [227], интенсивно занимались морской охотой и, следовательно, могли меньше зависеть от охоты на диких оленей. В этом отличие природных условий данного региона, смягченных влиянием теплой Атлантики, от суровых побережий континентальной Средней и Восточной Сибири, бедных морским зверем. Характерно, что у юкагиров и нганасан совсем не было зверобойного промысла.
Ненцы, хотя и в незначительной мере, восприняли от древних аборигенов зверобойный промысел, в том числе охоту на белого медведя, культ которого был у них развит до последнего времени, сохранив в то же время приоритет за принесенным ими же оленеводством.
Самодийское оленеводство в тундре и лесотундре было не таким мелким, как таежное. По мнению некоторых этнографов [223], становление крупнотабунного оленеводства в данном регио-оне произошло на рубеже I—II вв. н. э., когда древние самодийцы проникли с юга в зону тундры. Здесь в результате неблагоприятных изменений климата произошло резкое сокращение численности диких оленей, и стада домашних оленей, выйдя на богатые свободные пастбища, быстро размножились. Эта гипотеза заслуживает внимания, но вызывает и сомнения. Конечно, древнее оленеводство самодийцев не могло быть крупнотабунным в современном понимании. Также маловероятно, чтобы изменение климата могло так резко повлиять на развитие оленеводства.
О состоянии ненецкого оленеводства до XVII в. нет определенных данных, а в этом столетии наибольшая известная численность индивидуального стада была 100 голов. Владелец стада в 40 животных уже считал себя «сильным» [82]. Может быть, в прежние века картина была примерно такая же. Возможно, оленеводство было и несколько более крупным. Во всяком случае, и такого оленеводства в сочетании со значительной общей численностью ненцев, их активностью и подвижностью, по-видимому, было достаточно, чтобы численность популяций диких оленей заметно сократилась еще до XVII в. Вероятно, что главную роль в истреблении диких оленей играло не собственно оленеводство,
206
конкурирующее на пастбищах, а оленеводство, давшее превосходно развитый транспорт, применяющийся для охотничьих целей.
Начиная с XVIII в. ненецкое оленеводство стало быстро расти и укрупняться, а в XIX в. многотысячные стада домашних оленей окончательно потеснили стада диких, которые практически исчезли. Еще в конце XVIII в. в некоторых районах у ненцев на первом месте продолжают оставаться охота и рыболовство.
О численности и миграции диких северных оленей в прошлые века на территории Западно-Сибирского Севера и севера Русской равнины сведений практически нет, хотя письменных источников для этого края значительно больше, чем для Восточно-Сибирского Севера. По-видимому, крупные мигрирующие стада здесь давно исчезли в связи с древним освоением этого края самодийцами-оленеводами. Реконструкция былых миграций диких оленей, сделанная Ю. Б. Симченко на основании современных путей движения стад домашних оленей, не может претендовать на достоверность.
Сведений об охоте на диких северных оленей тоже немного, и в основном они носят неконкретный характер [224 и др.]. О былом большом значении дикого северного оленя говорит само его ненецкое название «илебць», т. е., дословно, «то, с помощью чего живут», «средство к жизни». Из 'этнографических источников известно, что дикий северный олень в XVII—XVIII вв. был распространен почти на всей территории обитания ненцев; местами сохранялись значительные миграции зверей. Для этого времени у ненцев были известны практически все применявшиеся в тундре и лесотундре способы добычи диких оленей. Для зауральских тундр известен коллективный способ загонной охоты с использованием направляющих линий из махавок, сделанных из гусиных крыльев, привязанных к шестам. В суживающийся широкий коридор загоняли стадо оленей, а в его конце охотники стреляли животных [62]. Позднее второй половины XVIII в. этот способ почти не практиковался.
В XVIII—начале XIX вв. даже в европейских тундрах широко бытовала охота с манщиком. В лесотундре на оленьих тропах устанавливались луки-самострелы. На Ямале, особенно на о. Белом, практиковалась охота скрадом с использованием маскировочного щитка. На Ямале и в бассейне р. Таз зимой и в весеннее время по насту использовалась охота нагоном на нартах.
Этнографы отмечают, что большое значение, особенно у зауральских ненцев, имела охота на диких оленей на водных переправах [224]. Приемы ее были те же, что и всюду на Севере. Оленей кололи с легкой лодки длинным копьем («наря»). Случалось, что за день добывали до 200 оленей. Указаний на конкретные места поколок нет. Надо полагать, что в XVIII—XIX вв. крупных стад диких оленей и больших поколок на ненецкой земле уже не было.
Таким образом, можно считать, что на севере Западной Сибири и Русской равнины если и была сформирована самостоятельная
207
культура охотников на дикого северного оленя, то она относилась к весьма давним досамодийским временам и не имела «чистого» вида, так как древние насельники этих земель во многом тяготели к морским побережьям и уделяли большое внимание промыслу некогда многочисленных здесь морских млекопитающих: нерпы, моржа, морского зайца, белого медведя, отчасти белухи.
Самодийские вселенцы сразу и на протяжении целого тысячелетия имели постепенно' развивающееся оленеводство. Однако на протяжении длительного времени они оставались преимущественно охотниками, рыболовами и морскими зверобоями, используя домашних оленей в основном как транспорт.
КОЛЬСКИЙ ПОЛУОСТРОВ
Саамы. Кольский п-ов и охотничья культура его жителей рассматриваются как крайний вариант евразийского Севера. Здесь нет зоны тундры в ее типичном проявлении, значительная часть полуострова окружена незамерзающим морем, побережья и воды которого богаты морским зверем. Дикие северные олени хотя и были здесь многочисленны в давние времена, нс никогда не образовывали крупных мигрирующих стад, подобных сибирским.
В Скандинавии имеется древний и самостоятельно образовавшийся очаг происхождения оленеводства, которое появилось задолго до того, как сформировались такие народы финской ветви уральской языковой семьи, как финны и саамы (лопари). Этническая принадлежность этого древнего пласта остается неясной, на находки археологов, сделанные в торфяниках Финляндии, показывают, что 7 тыс. лет назад, народы, населявшие эту землиц умели запрягать оленей в примитивные сани. Упоминания об оленеводстве есть в карельском эпосе «Калевала» и скандинавских сагах, где, в частности^ сказано, что вождь северных норманнов; Отар был владельцем 600 голов оленей.
На Кольском п-ове саамское оленеводство до XIX в. было мелким, имело подсобное транспортное значение. Главными занятиями саамов с давних времен были охота и рыболовство. Охота на дикого северного оленя была основой жизни Кольских лопарей, что нашло отражение в топонимике, фольклоре и археологических памятниках [158, 159].
В 1973 г. на берегу р. Поной у с. Чальмны-Варрэ археологи обнаружили впервые на Кольском п-ове наскальные рисунки эпохи неолита того же типа, что и известные изображения на гладких камнях по берегам Онежского озера и р. Выг. Основным сюжетом понойских наскальных изображений был северный олень. Кольские и карельские рисунки неолитических охотников изображают цепочки мигрирующих оленей, лодки, людей с копьями. По-видимому, в рисунках отражены сюжеты охоты на мигрирующих диких оленей с использованием лодок и копий. Возможно, чта на древней Кольской земле и не было многотысячных стад, диких оленей, подобных сибирским, но нескольких сотен оленей, иду
208
щих по определенной тропе и переходящих реку, было вполне достаточно для организации регулярной сезонной охоты-поколки. Современные'стада диких оленей в Кольской Лапландии зимой и летом достигали 2—3 тыс. голов.
В Карелии на петроглифах «Бесовы следки» на Выге изображена охота на стадо оленей путем загона и окружения животных, запечатлены олени, поражаемые копьями, стрелами, метательными каменными топорами. Есть наскальный рисунок, где показано преследование дикого оленя с помощью охотничьей собаки.
Кольские саамы оставались преимущественно охотниками вплоть до XIX в. [226]. Домашних оленей у лопарей было очень мало, что точно подтверждали письменные источники. По переписи 1785 г., у саамов Кольского п-ова было всего 4713 домашних оленя, которых держали лишь для транспортных нужд. Потребности в мясе и шкурах удовлетворялись в основном за счет охоты.
Характерно, что саамы, как истинно коренные жители Севера, природные охотники и рыбаки, самостоятельно так и не развили крупное оленеводство, упорно придерживаясь древних традиций, подобно тому, как это было у юкагиров и нганасан. Импульс для развития крупного оленеводства саамы получили извне, когда в конце XIX в. на Кольский п-ов с Печоры переселились со стадами домашних оленей предприимчивые коми-ижемцы.
О способах охоты саамов на диких оленей в XVIII—XIX вв. сохранилось немного сведений. В основном охотились с подъезда на нартах, скрадом. О поколках воспоминаний не осталось. По-видимому, в последние века этот способ охоты на Кольском п-ове развит не был. Самым распространенным традиционным и надежным способом промысла диких оленей у Кольских саамов были направляющие изгороди в сочетании с ловчими ямами и петлями [159]. Ямы в сочетании с изгородями служили для ловли диких оленей вплоть до второй половины XVIII в. По свидетельству саамов Нотозерского погоста, этот способ вышел из употребления лет 150 назад. Обычно несколько ям располагалось в ряд поперек гряды, разделяющей соседние озера (дефиле), или поперек речной долины, вдоль которой тянулись оленьи тропы. Ямы были составной частью ловчих изгородей. Остатки ловчих ям сохранились в Лапландском заповеднике до нынешнего времени. Интересно, что старая заросшая яма нередко находится на современной оленьей тропе, которая обходит ее по краю.
В Лапландском заповеднике [159] остатки ловчих ям были обнаружены в пяти местах: 1. Серия ям вдоль левого берега Ель-явр-уая, на дефиле между Ель-явром и Чунозером (0,9 км); 2. Аналогичное дефиле между Чунозером и Воче-ламбиной, по левую сторону р. Нижняя Чуна; 3. Дефиле между Чунозером и крутым склоном Сейда-пахты; 4. Дефиле между Чунозером и Охтозе-ром; 5. В долине р. Верхняя Чуна серия ям по обоим берегам; примерно в 10 км от устья. Вне заповедника известны две серии ям: одна на Пора-вараке (к югу от Боче-ламбины), другая под Ропа-тундрой.
209
Помимо ям, в проходах изгородей настораживались ловчие петли. Никаких следов самих изгородей не сохранилось. Об их существовании напоминают только топонимы, включающие слово «аньгис» — ловчая изгородь. Например, Аньгис-ненынч на западном склоне Хибинских гор, Аньгис-киетч-выд — к югу от Витте-озера и Прохор-аньгис-выдаш под западным склоном Эбр-чорра на Чуна-тундре.
Интересны описания оригинальных деревянных и каменных сооружений, которые саамы делали для хранения мяса, так чтобы его не достали медведи и росомахи. «Пурна» была деревянная или каменная. Первая — небольшой сруб, зажатый между двух рядов растущих деревьев, сверху он накрывался плахами и крепко запирался — заклинивался деревянным замком. Каменная «пурна» выкладывалась наподобие эскимосских иглу. Мясо загружалось в оставленную сверху горловину, которая закрывалась вставленным сверху камнем-замком. «Луэви» представлял собой небольшой помост, крепящийся на высоте около 3 м на обрубленном и гладко отесанном стволе дерева. Остатки пурн и луэвей сохранились в заповеднике до настоящего времени. Добычливость саамского промысла периодически менялась в зависимости от менявшейся численности диких оленей, но сам промысел никогда не прерывался [159].
часть iv. РАЦИОНАЛЬНОЕ ИСПОЛЬЗОВАНИЕ И ОХРАНА СЕВЕРНЫХ ОЛЕНЕЙ
ГЛАВА 11
НАУЧНЫЕ ОСНОВЫ
РАЦИОНАЛЬНОГО ИСПОЛЬЗОВАНИЯ
ДИКИХ СЕВЕРНЫХ ОЛЕНЕЙ. ПРОМЫСЛОВОЕ ОЛЕНЕВОДСТВО
ЭКОЛОГО-ЭКОНОМИЧЕСКИЕ И СОЦИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ
Экологическая и прикладная сложность проблемы рационального использования ресурсов северного оленя в СССР прежде всего заключается в том, что на территории страны и Евразии в целом вид обитает в двух формах: популяции дикого оленя и стада домашнего оленя (вернее, в очень небольшой степени доместици-рованного животного, сохранившего все основные эколого-физиологические признаки дикого сородича). Обе формы используют одни и те же угодья и занимают в экосистемах тундры и тайги почти одинаковую экологическую нишу.
На Американском континенте, где домашнее оленеводство практически не развито и не имеет перспектив развития, такой проблемы нет. В Евразии проблему принципиально осложняет и социальный аспект. Домашним оленеводством занимаются исключительно коренные жители Севера. Промысел диких оленей также на протяжении столетий и даже тысячелетий был традиционным занятием и основой благосостояния коренных жителей Севера, но в XIX—XX вв. уступил место оленеводству и другим формам хозяйственной деятельности. С середины нынешнего века и домашнее оленеводство затормозилось в развитии, а в некоторых районах Севера деградировало. Оказалось, что быт оленеводов во многом не соответствует современным социальным запросам. Одновременно выяснилось, что промысел диких оленей в возрождающихся крупных стадах стал привлекателен в социальном отношении, особенно для коренных жителей Севера, и весьма выгоден в экономическом плане. Это открыло новые перспективы в деле рационального использования ресурсов северных оленей: и в традиционном домашнем оленеводстве, и в новой хозяйственной форме —
211
промысловом оленеводстве, основанном на экологически обоснованной эксплуатации крупных стад диких северных оленей.
В то же время на новом этапе (уже вторично) обострились взаимоотношения диких и домашних оленей, что стало наиболее важной и острой эколого-э^рномической проблемой северного оленя на современном этапе. Главные экологические различия диких и домашних оленей заключаются в следующем.
Во-первых, дикие олени, как правило, совершают большие миграции, особенно тундровая форма. Они значительно более подвижны, чем домашние, хотя и стада домашних оленей не оседлы, и стремление содержать их на узко' ограниченных площадях, особенно в огороженных пространствах, противоречит изначальному, генетически закрепленному эколого-физиологическому типу вида.
Во-вторых, как доказано в последнее время [38, 79, 80, 112 и др.], дикие олени как изначальная форма — значительно меньшие ягелееды, чем домашние. Большая привязанность к ягельным кормам — явление вторичное, связанное с первыми этапами доместикации дикой формы. Тесная связь с ягельными кормами, видимо, не заложена в генетике вида. Это доказано и опытами успешного, почти безъягельного содержания домашних оленей на северо-востоке страны (форма «харгин»). Не столь тесная связь с ягельными кормами делает дикую форму экологически более валентной, нежели домашнюю.
Черт экологического сходства, конечно, больше. В целом всегда нужно помнить о> том, что мы имеем дело с одним биологическим видом, использующим одни и те же угодья, одну и ту же кормовую базу. Прямое сосуществование диких и домашних оленей в одном месте невозможно, если только популяции диких и стада домашних не будут разделены специальными изгородями или другими препятствиями.
Впервые противоречие между дикими и домашними оленями сложилось в период со второй половины XVIII в. до первой половины XIX в., в основном за последние 300 лет — одновременно € развитием крупного домашнего оленеводства. Многие сотни лет до этого на севере Евразии преобладали дикие олени; домашних было очень немного, они почти не мешали диким на пастбищах, но как транспортные животные очень помогали человеку в охоте на вольные стада. Даже в сравнительно недавнее время (в XVII—• XVIII вв.) общее поголовье домашних северных оленей в Евразии вряд ли превышало несколько сотен тысяч голов, т. е. было меньше современной численности диких оленей.
К концу этого периода численность домашних оленей на севере Евразии (в СССР и в зарубежной Северной Европе) достигла примерно 3 млн. голов, а численность диких оленей была сведена к минимуму. Во многих крупных природных областях дикие олени были истреблены практически полностью. Противоречия к этому времени себя почти исчерпали, так как в этот печальный для диких оленей период их популяции уже почти не оказывали «сопротивления» стадам домашних оленей.
212
После 1950 г. ситуация изменялась. Численность диких оленей стала быстро расти, а численность домашних стабилизировалась. Изначальная численность диких оленей на территории СССР неизвестна. По приблизительной оценке, в период до развития оленеводства она могла быть равной 5—7 млн. голов. В настоящее время в СССР соотношение таково: 2,2 млн. домашних и почти 1 млн. диких оленей. В последние 20—30 лет стабилизировалась и несколько сократилась численность домашних оленей: с максимума в 2,4 млн. голов в 1966—1968 гг. до 2,2 млн. Одновременно наблюдается быстрый рост популяций диких оленей. За 20 лет их численность в СССР выросла примерно в 4 раза: с 200—250 тыс. голов в 1961—1962 гг. до 1 млн. Есть тенденция дальнейшего роста поголовья диких оленей. Реальных перспектив значительного роста численности стад домашних оленей нет.
При разработке стратегии и тактики рационального использования ресурсов северных оленей следует исходить из того, что общая потенциальная численность домашних и диких оленей в СССР может достигнуть 5 млн. голов. Это означает, что при условии стабильного состояния поголовья домашних оленей численность диких может утроиться. В ближайшие 25 лет, по оценочным данным, вполне реально установление численности диких и домашних оленей в стране в пропорции 1:1. Следовательно, имеются все основания для ведения целенаправленного хозяйства на дикого северного оленя по типу «промыслового оленеводства».
ПЕРВЫЙ ЭТАП СТАНОВЛЕНИЯ РАЦИОНАЛЬНОГО ИСПОЛЬЗОВАНИЯ РЕСУРСОВ ДИКОГО СЕВЕРНОГО ОЛЕНЯ
Датой начала становления хозяйства по типу промыслового северного оленеводства следует считать 1970 г., когда в г. Дудинке на Таймыре было проведено I Всесоюзное совещание по проблеме дикого северного оленя — историческое для данной проблемы. Это совещание сыграло переломную роль и в деле изучения дикого северного оленя в СССР. После 1970 г. во многих научных учреждениях страны стали развертываться исследования по дикому северному оленю. Резко активизировались учетные работы. Для координации исследовательской и практической работы в 1971 г. Главным управлением охотничьего хозяйства и заповедников при Совете Министров РСФСР была организована Межведомственная комиссия по проблеме дикого северного оленя. Ее председателем был утвержден автор этой книги. Им же был сделан основной доклад на совещании в Дудинке под названием «Проблема дикого северного оленя в СССР на современном этапе». Комиссия провела значительную научно-организационную работу. Под ее эгидой было организовано несколько научно-производственных совещаний по дикому северному оленю, материалы которых опубликованы. Главную роль в проведении исследований по-прежнему играли сотрудники Норильского института сельского хозяйства Крайнего Севера Сибирского отделения ВАСХНИЛ,
213
где в соответствие с решением Дудинского совещания была организована первая в стране специализированная лаборатория по дикому северному оленю. Значительно активизировались исследования по дикому северному оленю в системе Главохоты РСФСР и в учреждениях Академии наук СССР.
Главным практическим результатом Дудинского совещания была организация в 1971 г. первого в мире специализированного хозяйства по рациональному использованию крупных популяций дикого северного оленя — государственного промыслового хозяйства «Таймырское». Госпромхоз был организован в системе Главохоты РСФСР, его первым директором был назначен талантливый охотовед и организатор А. В. Саркин, который за десятилетие работы в госпромхозе много сделал для развития и становления промыслового оленеводства.
К хозяйственно организованной форме рационального использования ресурсов дикого северного оленя пришли не сразу. Путь этот был трудным и противоречивым. Первые научно-производственные эксперименты по отстрелу диких оленей на водных переправах на р. Пясине были проведены норильскими зоологами под руководством Б. М. Павлова и Г. Д. Якушкина. Результаты были доложены на Дудинском совещании и получили поддержку. Были и возражения. Например, В. А. Позолотин (Таймырский окррыбо-ловпотребсоюз) резко возражал, считая, что вопросы рационального использования диких северных оленей Таймыра не имеют достаточного научного обоснования. Он полагал, что практика отстрела встретить большие трудности и практического эффекта не будет [38]. П. Н. Востряков (Норильский институт сельского хозяйства Крайнего Севера) утверждал, что использование ресурсов дикого северного оленя не может быть рациональнее домашнего оленеводства [38]. В недоверии к новым формам рационального северного природопользования сказывался консерватизм прежних форм ведения хозяйства и домашнего оленеводства.
Сам термин «промысловое оленеводство» появился несколькими годами позднее и был введен автором этой книги. На Дудинском совещании автор впервые говорил о «природном оленеводстве», что, по сути дела, одно и то же [38]. Смысл термина заключался в том, чтобы не противопоставлять формы использования одного и того же биологического вида — северного оленя, не усиливать противоречия между домашним оленеводством и рациональным использованием популяций диких северных оленей. Существенно, что имелся в виду не обычный промысел, а рациональное, экологически обоснованное ведение хозяйства на дикого северного оленя. Это, по существу, тоже оленеводство, но основанное не на выпасании оленеводами животных в непосредственном контакте со стадами, кочевании вместе с ними, а на дистанционных методах и приемах контроля стад вольно пасущихся оленей. Также было важно и терминологией, и делом убедить органы административного управления и планирования, что нет противоречивого^ положения в том, что оленей одной формы (например, домашней) мо
214
жет стать меньше, а другой (диких) — больше. Важен общий баланс количества оленей и тот конечный социальный, экономический и природоохранный эффект, который они могут дать. Не столь важно, какая форма оленеводства развивается, домашняя или промысловая, а важно, каково общее состояние оленеводства и перспективы его развития. Особенно это было важно для Таймыра и отчасти для соседней Эвенкии, где домашнее оленеводство в последние десятилетия развивается с трудом в силу объективных социальных причин, а общее поголовье домашних оленей сокращается. Аналогичным становится положение и в некоторых районах Северной Якутии.
Представляет интерес конкретный опыт использования ресурсов крупной популяции диких северных оленей, накопленный гос-промхозом «Таймырский» и присоединившимся к нему позднее агропромышленным объединением «Арктика». За десятилетие (1971—1981) этими хозяйствами было добыто более 600 тыс. диких оленей, по 60—90 тыс. в год. Численность популяции определялась в 400—525 тыс. голов. Несмотря на большой промысел, численность не снизилась, а напротив, имела тенденцию к увеличению. По данным авиаучетов и оценки на 1985 г., в популяции было 600 тыс. оленей. Темпы прироста стада оказались более высокими, чем предполагали норильские зоологи, сделавшие прогнозные экологические расчеты. Возможно, что повышенные темпы прироста популяции можно расценить как ее ответную реакцию на пресс промысла. За это время хозяйствами (в основном гос-промхозом «Таймырский») сдано государству более 250 тыс. ц высокоценного мяса. В целом продукция промыслового оленеводства, эксплуатирующего одну крупную таймырскую популяцию диких оленей, во много раз превышает продукцию очень небольшого и измельчавшего домашнего оленеводства Таймыра и Эвенкии. Более того, все оленеводство огромного региона Средней и Западной Сибири дает значительно меньше продукции, чем промысловое оленеводство Таймыра.
Конечно, это не означает, что на Таймыре и в Эвенкии работы по развитию домашнего оленеводства должны быть свернуты. Оленеводство здесь нужно коренным жителям и как товарная, и как транспортная отрасль хозяйственной деятельности. Снегоходный транспорт не везде может заменить оленей. В Эвенкии, например, верховое оленеводство — неотъемлемая основа традиционного типа пушного промысла эвенков, с помощью которого охватываются очень крупные охотничьи участки в каменистой соболиной тайге с пересеченным рельефом, недоступной для современного транспорта. Нужно иметь в виду, что развивать домашнее оленеводство в условиях обилия диких оленей или примерно в тех же угодьях трудно, и нужны особые приемы, чтобы его сохранить и упрочить.
В то же время возродившийся промысел диких оленей нужно рассматривать как традиционное и очень важное для коренных жителей занятие, способное дать прочную основу их материального благополучия, и не противопоставлять его домашнему олене-
215
водству. По конечной социальной цели обе эти отрасли северного-природопользования по своему значению для коренных жителей равны.
Существенно, что в промысле дикого северного оленя (в отличие от домашнего оленеводства) могут успешно принимать участие и не коренные жители, а представители так называемого «приезжего» населения. Это и хорошо, и плохо. Опыт госпромхоза «Таймырский» показывает, что привлечение к промыслу приезжего населения дает хороший экономический эффект, так как по производительности труда опытные приезжие промысловики обычно-превосходят коренных жителей. В связи с этим на промысле дикого оленя нередко преобладают приезжие промысловики — се- ( зонные охотники. В то же время при организации промыслового оленеводства нужно твердо помнить, что его приоритеты должны быть прочно закреплены за коренным населением Севера. Главная цель промыслового оленеводства — достижение социального и экономического прогресса у народностей Севера. Конкретный экономический эффект — прибыльное для хозяйств (промхозов и совхозов) получение товарной мясной продукции — не должен затмевать главную социальную цель.
Перспективы развития промыслового оленеводства в Таймырско-Эвенкийском регионе достаточно велики и способны обеспе-чить фундамент социального и экономического прогресса несколЬ' ких тысяч человек из числа коренных народностей и народов Севера, проживающих в регионе обитания крупной популяции диких оленей (нганасан, долган, эвенков, северных якутов). По расчетам норильских зоологов, кормовые ресурсы угодий региона позволяют увеличить численность популяции оленей до 800—1000 тыс. голов. Ежегодный промысел может достигать 100 тыс. оленей.
ЭКОЛОГИЧЕСКИЕ ПРИНЦИПЫ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ РЕСУРСОВ ДИКИХ СЕВЕРНЫХ ОЛЕНЕЙ. НАУЧНЫЕ ОСНОВЫ УПРАВЛЕНИЯ ПОПУЛЯЦИЯМИ.
ЭКОЛОГИЧЕСКАЯ СЛУЖБА ПОПУЛЯЦИЙ
Главный принцип эксплуатации и охраны диких северных оленей — это отдельная крупная популяция, отдельное локальное стадо. Ее минимальный предел — 40—50 тыс. голов. Такое стадо позволяет ежегодно добывать около 4—5 тыс. животных, что оправдывает организованное ведение хозяйства.
Популяционный подход важен для всяких стад, но особенно необходимо его применять для крупных тундровых популяций, совершающих большие, до 1000 км в одном направлении, миграции. Такие, достаточно обособленные географически и экологически, стада и должны быть основными объектами рационального использования — промыслового оленеводства, одновременно привлекая внимание ученых. Подобные стада имеются в СССР на севере Средней Сибири и в Якутии. К сожалению, этот простой, 216
по существу, принцип управления популяциями во всей своей полноте до сих пор не положен в основу промыслового оленеводства — рационального использования и охраны популяций диких северных оленей. Характерен пример даже госпромхоза «Таймырский» и опыта эксплуатации всей таймырской популяции, где дело поставлено лучше, чем в других местах, особенно в Якутии.
Интересна аналогия с домашним оленеводством. Никому из оленеводов, оберегающих стада домашних оленей, не приходит мысль о том, что стадо, отгоняемое с летних пастбищ на зимние и переходящее административную границу, перестает быть собственностью определенного хозяйства. Например, в оленеводстве коми некоторые стада кочуют даже из Европы в Азию через Уральский хребет и, естественно, при этом переходят не только природную, но и административную границу между Коми АССР и Тюменской обл. В зарубежном оленеводстве шведские саамы |
там, где недостает пастбищ, в порядке международной договорен- \
ности пересекают со стадами государственную границу между Швецией и Норвегией и пасут оленей на норвежских пастбищах.
Госпромхоз же «Таймырский» не является подлинным хозяином или контролером «своего» стада диких оленей в пределах всего его ареала. В местах отела, находящихся севернее границ госпромхоза, он не заботится о стельных важенках и приплоде. Осенью основная масса диких оленей уходит с Таймыра на зимовку в Эвенкию и частично в Якутию. Здесь олени проводят 7— В мес, т. е. большую часть своей жизни. На осенней миграции стадо используют таймырцы. На зимовке и предзимней кочевке «хозяевами» стада становятся совхозы Эвенкии. При этом они тоже считают возможным брать из этого стада значительную долю — вплоть до изъятия еще одной биологической нормы, равной годовому приросту стада. Правда, на практике этого нет, но теоретическая возможность такого положения существует. Действительно, почему нужно считать «хозяевами» популяции тех, кто живет в местах летовки оленей, а не тех, кто ведет свое хозяйство в угодьях, где на зимовке олени проводят большую часть жизни? Дополнительно к этому на использование популяции вправе пре- i тендовать и совхозы Якутии, на землях которых все больше пере-мещаются для зимовки олени таймырской популяции.
При хозяйственном использовании популяции нет достаточной согласованности между хозяйствами Таймырского и Эвенкийского 1 автономных округов и Якутской АССР. Существенно и то, что в совхозах, в которых домашнее оленеводство является одной из отраслей хозяйственного комплекса, есть довольно упорное стремление к максимальному отстрелу «дикарей» как конкурентов и «вредителей». Такое явление пока не изжито в совхозах Таймыра и сильно развито в совхозах Якутии. В специализированном на промысловое оленеводство госпромхозе «Таймырский» этого не > наблюдается. В Якутии же, где промысел мигрирующих диких оленей поручен нескольким оленеводческим совхозам, картина неблагоприятная. Там отстрел ведется и в неурочное весеннее время.
217 I
Иногда в массе отстреливаются беременные самки. Неблагополучным было положение и в совхозах на востоке Таймыра, которым ^недавно была дана возможность массового отстрела диких оленей. Такая практика противопоставления промыслового оленеводства домашнему может поставить под угрозу уничтожения даже наиболее мощные популяции диких оленей и помешать развитию нового направления в оленеводстве.
Трудно сразу же и в категорической форме предложить организационное решение проблемы управления популяциями диких оленей в промысловом оленеводстве. Например, как решить такую дилемму: нужен ли для таймырской (таймырско-эвенкийской) популяции только один хозяин — крупный госпромхоз с отделениями? Либо стадо могут строго согласованно, под контролем государственной охотничьей инспекции эксплуатировать разные хозяйства, в том числе и северные совхозы? По нашему мнению, север-, йые совхозы Таймыра и Эвенкии обязательно должны принимать участие в промысле. В них сосредоточена основная масса коренного национального населения. В то же время руководство сов-хозов, как показывает практика, еще не созрело до полного понимания целесообразности развития промыслового оленеводства. При таком положении популяции диких оленей могут быть подорваны. Одновременно видно, что госпромхоз «Таймырский», где было начато промысловое оленеводство, не в состоянии охватить ; промыслом и контролем весь огромный ареал популяции. К тому же он не уделяет достаточного внимания участию в промысловом оленеводстве коренного населения Севера, а это противоречит i принципам главной цели этой отрасли хозяйства.
Желательно, чтобы крупную популяцию эксплуатировала одна ! хозяйственная система. Если иметь в виду всю площадь ареала популяции и ее расположение в двух автономных округах Красноярского края (Таймырском и Эвенкийском), а также в соседней Якутской АССР, то всего целесообразнее единой хозяйственной системой назвать Госагропром РСФСР, которому подчиняются северные совхозы, занимающие почти всю эту площадь. Но при этом на данном этапе может пострадать все дело развития промыслового оленеводства, которое пока базируется на деятельности гос-промхоза «Таймырский», находящегося в системе Главохоты РСФСР. Отметим, что сосредоточение в одном ведомстве и промыс-, ловых, и контрольно-инспекционных функций, как это имеет место ? в системе Главохоты РСФСР, — явление нежелательное.
На ближайшую перспективу мы рекомендуем, чтобы промысловое изъятие из популяции было строго распределено между отдельными хозяйствами в соответствии с экологическими нормами: по количеству, полу и возрасту, с учетом сезона и места отстрела.
В эколого-организационном плане ясно одно. Для популяции в целом незамедлительно должна быть налажена четкая единая экологическая служба контроля и управления. Стадо должно контролироваться весь год, на всех сезонных пастбищах: на отеле, во время миграций, на зимовке. Такая экологическая служба от
218
дельных крупных популяций должна стать научной основой промыслового оленеводства. Она должна находиться в руках государственного контрольного органа, что согласуется с законодательством СССР и РСФСР по рациональному использованию и охране животного мира. Создание экологической службы популяций дикого северного оленя — дело Главного управления охотничьего хозяйства и заповедников при Совете Министров РСФСР. Основа для экологического контроля за популяциями вида — кадастр дикого северного оленя [197].
Организующее начало и обеспечение государственного контроля должно принадлежать Главохоте РСФСР и ее органам на местах, управлениям охотничье-промыслового хозяйства при областных, краевых Советах народных депутатов и автономно-республиканских Советах Министров. Научную основу, в том числе и учетные работы, целесообразно обеспечивать местным научно-исследовательским учреждениям. На Таймыре, например, это Норильский институт сельского хозяйства Крайнего Севера СО ВАСХНИЛ, в Якутии — Биологический институт СО АН СССР. Общая координирующая и научно-консультативная роль должна принадлежать Межведомственной комиссии по проблеме дикого северного оленя. Следует напомнить, что Комиссия создавалась Главохотой РСФСР именно как межведомственная, способная обеспечить решения и консультации, удовлетворяющие требованиям всех заинтересованных ведомств и, главное, экологической обеспеченности разумного управления популяциями диких оленей и их охраны. Одно из важнейших условий — научная основа социально-экономических запросов коренных народностей Севера. В 80-е годы Межведомственная комиссия в значительной мере утратила свою роль и стала в большей мере ведомственным органом. Это положение нужно исправить.
Главными звеньями экологической службы должны быть следующие:
1. Учет численности во всех районах скопления оленей в местах отела (проводится, но не везде и не всюду с необходимой полнотой, достоверностью и регулярностью), на зимовках (проводится в недостаточной мере, в основном в Красноярском крае; в Якутии практически не проводится);
2. Наблюдение за миграциями стад. Известно, что миграции не столь стабильны, как это считалось ранее. В настоящее время при интенсивном промысле, антропогенном изменении ландшафтов, сооружении искусственных препятствий (транспортные магистрали, трубопроводы, взламывание ледоколами льда на реках, например для зимней навигации на нижнем Енисее, и пр.) миграции стали значительно более динамичными. Для прежних времен и современности известны так называемые «маятниковые» изменения миграций, связанные с естественным стремлением популяций к «саморегулированию» использования пастбищ. Слежение за миграциями стад необходимо проводить с использованием авиации, методов радиотелеметрии и массового мечения животных.
219
Нужны непосредственные наблюдения на контрольных стационарных пунктах, устроенных на путях наиболее массовой миграции стад. Контроль за подвижностью популяций с помощью радиоте-леметрических методов и массового мечения, к сожалению, пока не налажен;
3. Необходим контроль за половой и возрастной структурой популяций, стад в целом и отдельных группировок, на которые разбиваются крупные стада в разные сезоны года. Возможно, что структуру стада можно и оптимизировать по сравнению с естественной природной в целях повышения производительности популяций. При рациональной организации промысла это дело ближайшего будущего;
4. Необходим также контроль за морфофизиологическим состоянием популяций, основанный на исследовании биологических проб, взятых из отдельных стад в разные сезоны года, достаточных для репрезентативной оценки;
5. Ветеринарный контроль должен занять в экологической службе важное место. Особое внимание должно быть обращено на крупные уплотненные популяции и места контактов диких и домашних оленей;
6. Отдельная проблема и неотъемлемая часть экологической службы — слежение за состоянием кормовой базы — пастбищ всех сезонов, разработка предложений по их охране и восстановлению. Для этих целей, а также и для некоторых других сторон изучения экологии диких северных оленей необходимо использование космических снимков и аэрофотосъемочного материала. В равной мере это касается и домашнего оленеводства.
Контроль должен охватывать и другие экологические параметры популяций, с тем чтобы по динамике (или статике) показателей можно было делать выводы о современном состоянии стад и осуществлять прогноз. В частности, необходим контроль за поведением оленьих стад и развитием сопровождающего его цикла этологических исследований, нужного для практических целей [13].
Главных начальных и «отправных» звеньев экологической службы два: учет численности и слежение за половозрастной структурой стада. Для Таймыра, например, нормальной структурой, обеспечивающей ежегодный прирост стада на 15 %, считается такая, где взрослые самцы составляют 15—18 %, взрослые самки — 38—42, молодняк одного-двух лет — 20—22, телята — 23—26 %.
Наряду с этим в промысловом оленеводстве должна развиваться и активная конструктивная биотехническая деятельность, которая позволит вывести отрасль охотничье-промысловой деятельности на уровень управляемого разведения (зоокультуры). На этом уровне должны быть отработаны все формы охраны и рационального использования популяций, системы разнообразных биотехнических мероприятий, в первую очередь, например, минеральной и белковой подкормки. Методологической основой разра
220
ботки комплексной системы природопользования популяций должна быть теоретическая концепция биогеотехнологии.
Особо нужно отметить, что крупные зрелые популяции диких оленей обязательно должны контролироваться экологически обоснованным промыслом. Нужно учитывать, что в настоящее время со стад диких оленей в значительной мере снят «пресс хищников» в результате борьбы с волками, особенно успешной в открытых ландшафтах тундры и северных редколесий. Популяции диких оленей и в природных экосистемах, почти не затронутых или практически не затронутых деятельностью человека, при естественном соотношении жертв и хищников были подвержены циклическим колебаниям численности. При существенном же снятии давления «пресса хищников» с популяций циклы, имевшие в прошлом 20— 25-летний период, могут ускориться в своем обращении при интенсивном стравливании пастбищ и бесконтрольном размножении животных. Здесь возможны и массовые вымирания, и эпизоотии. Экологически сбалансированный промысел сможет стабилизировать оптимальное состояние популяций, а может быть, и стимулировать их репродуктивные способности.
Проблему охраны крупных популяций диких оленей нельзя отделять от научных основ их рационального использования, т. е. экологически обоснованной технологии (экотехнологии) промыслового оленеводства. Экологическая основа здесь одна и та же: охрана отдельных популяций, имея в виду их целостность и внимание к ним на всем пространстве обитания мигрирующих стад. Охраняя и рационально используя крупные стада диких оленей,, нужно иметь в виду не только их практическую значимость, но также их огромное естественно-историческое значение. Эти замечательные памятники природы являются национальным достоянием страны, не уступают по ценности и уникальности крупным популяциям диких копытных знаменитых национальных парков Африки.
В будущем, при налаживании всех экологических и организационных сторон службы промыслового оленеводства, проводимых с помощью современных технических средств, такой тип оленеводства, как одна из форм рационального использования биологических ресурсов северных экосистем, может стать более прогрессивным, нежели обычное домашнее оленеводство, принципиально основанное на традиционных формах, связанных с кочевкой оленеводов вместе со стадами. Наиболее важна здесь социальная сторона дела. При промысловом оленеводстве контроль за кочующими стадами может быть дистанционным, при традиционном же домашнем оленеводстве он неизбежно прямой. Здесь мы еще раз подчеркиваем, что не противопоставляем для настоящего времени промысловое оленеводство домашнему. Но ни то, ни другое не должно стоять на позициях консервативного застоя, они должны учитывать требования времени. История показывает, насколько* динамичны были на протяжении веков формы взаимоотношений, северного оленя с человеком.
221
СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ ПРОБЛЕМЫ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ ДИКИХ И ДОМАШНИХ СЕВЕРНЫХ ОЛЕНЕЙ И КОНСТРУКТИВНЫЕ ПУТИ ЕЕ РЕШЕНИЯ.
ПРОМЫСЛОВОЕ И ДОМАШНЕЕ ОЛЕНЕВОДСТВО: ЭКОЛОГО-ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ
Проблема взаимоотношений диких и домашних северных оленей лежит в основе решения основных вопросов рационального использования и охраны вида. Первым исследованием, посвященным специально этой проблеме, следует считать работу М. X. Геллера [27]. По состоянию на 70-е годы подробный анализ проблемы и конструктивные предложения по ее решению были сделаны Е. Е. Сыроечковским [38]. На последующем этапе исследования в этом плане развернули норильские зоологи [80, 149 и др.].
До 1970 г. мнения по вопросу взаимоотношений диких и домашних северных оленей были очень противоречивы. В основном подчеркивался тезис о несовместимости популяций диких оленей с домашним оленеводством. Конструктивных решений регулирования проблемы почти не предлагалось. Выразителем крайней точки зрения был известный ученый в области северного оленеводства В. Н. Андреев. Будучи тесно связанным с северным оленеводством, он, в интересах развития этой отрасли, считал дикого оленя «сорняком», врагом, более опасным для домашнего оленеводства, чем волк. Действительно, дикие и домашние олени при обитании в одном районе несовместимы. Это показала история, подтверждает и нынешний опыт. Позиция В. Н. Андреева в особенно острой форме была высказана в его докладе на совещании в Дудинке в 1970 г. Совещанием, где присутствовало много специалистов по всем проблемам северного оленя, позиция В. Н. Андреева и тех ученых и практиков, которые ее разделяли, поддержана не была. Дудинское совещание переломило общественное мнение в пользу лояльного и положительного отношения к диким северным оленям [38].
Экологические аспекты проблемы. Первыми, кто обратил внимание на существенные различия в экологии питания диких и домашних северных оленей, были зоолог Л. Н. Мичурин и ботаник О. Н. Мироненко [114]. На материалах, собранных на Таймыре и в Эвенкии, они показали, что дикие олени значительно меньше, чем домашние, нуждаются в ягельных кормах.
Дикие и домашние олени должны рассматриваться как две различные экологические формы одного вида, занимающие несколько различные экологические ниши в биоценозах, что существенно и для практики. Ягели — важный и хороший компонент питания диких и домашних оленей, наличие ягельников сильно обогащает пастбища. Но важно, что ягели — не обязательный корм, и северные олени могут обходиться без него. Преобладание ягельных кормов у домашних оленей — явление вторичное, образовавшееся в процессе приручения вида. В данном случае наблюдается
222
эволюционное формирование новых экологических, эколого-физиологических и частично морфологических признаков в результате начальных стадий доместикации вида.
На богатых ягельниках легче накормить животных. Здесь они не разбредаются, а держатся кучно на сравнительно небольшой площади, их легче караулить. В ягельниках следы оленей более заметны, самих оленей хорошо видно даже в лесу, если это лишайниковый сосновый или кедровый бор. В лишайниковых ландшафтах всегда меньше гнуса, много грибов. Сами по себе лишайниковые ландшафты — как хорошо проходимые, пригодные даже в лесу для езды на нартах, достаточно сухие — удобны для жизни и кочевания оленеводов. Вся совокупность обстоятельств, видимо, привела к тому, что коренные жители Севера изначально предпочитали пасти свои первые стада преимущественно в ягельниках,, особенно зимой. В результате за несколько сотен лет образовались экологические популяции полудомашних животных, предпочитающих лишайниковые местообитания и ягельные корма. Зимой на хороших лишайниковых пастбищах в составе корма домашних оленей ягели занимают до 80%. Дикие же олени по-прежнему остались меньше связанными с лишайниками. Более того они стали меньшими «ягелеедами», чем в прежние века, так как с лучших ягельных пастбищ, которыми они пользовались, их постепенно оттеснили растущие стада домашних оленей.
В этой же работе было указано на серьезные недостатки в методике определения продуктивности оленьих пастбищ, проистекающие из ошибочных представлений об экологии питания северных оленей. К этому привела распространенная переоценка роли лишайников в жизни северных оленей. Пастбища, особенно в начальных стадиях разработки методики, оценивались преимущественно по количеству запасов ягельных кормов. Методика разрабатывалась без достаточного учета экологической пластичности вида, заложенной в его генофонде.
Отсюда возникали серьезные ошибки в определении перспектив роста поголовья диких и домашних оленей. Характерен пример Таймыра. Еще недавно утверждали, что рост численности диких оленей там невозможен, так как общее поголовье домашних и диких северных оленей в 1969 г. превысило 450 тыс. животных (340 тыс. диких и 116 тыс. домашних). В то же время оленеем-кость всех пастбищ Таймыра, закрепленных землеустроительной экспедицией 1957 г. за хозяйствами, была определена в 288 тыс. голов, а количество особо лимитированных ранневесенних и поздневесенних кормов якобы позволяло содержать всего лишь 147— 149 тыс. голов оленей [27]. Ошибка была и в том, что рассуждали о Таймыре в целом, а оленеемкость рассчитывалась только для территорий, закрепленных за хозяйствами (в то время колхозами), которые занимали не весь полуостров. Большие площади самой северной части полуострова в расчеты не входили, а летовки диких оленей как раз были расположены на севере, на землях, не закрепленных за хозяйствами. Однако это не было главной ошибкой
223
расчетов. Главное заключалось в том, что расчеты делались для домашних оленей, экология питания которых значительно отличалась от характера питания диких. В связи с этим данные об оленеемкости пастбищ Таймыра были значительно занижены, угроза истребления пастбищ растущими стадами диких оленей оказалась мнимой, положение драматизировалось напрасно. Практика и последующие расчеты, сделанные норильскими зоологами и ботаниками, показали, что даже двукратное увеличение численности (до 800—900 тыс.) диких северных оленей не подорвет состояние пастбищ.
Примерно такими же ошибочными были расчеты, сделанные и для большинства других районов Севера. В основном оленеем-кость была занижена, так как оказалось, что дикие олени используют пастбища в экологическом плане значительно более рационально. Сделанный нами прогноз о необходимости пересмотра методик и емкости пастбищных угодий Севера с учетом наличия и роста стад диких северных оленей оправдался [38]. К сожалению, эта работа пока не проделана для большинства районов Крайнего Севера страны. Программой ближайшего будущего для определения потенциала базы природных пастбищных ресурсов для северного оленеводства с учетом развития промыслового оленеводства должна быть организация фронтальных работ оценки пастбищ по новой методике. Предварительная прогнозная оценка позволяет сделать заключение, что прежние расчеты сильно занижены. Общее поголовье домашних и диких северных оленей может быть значительно большим. Для практических расчетов прогноза на ближайшие десятилетия можно принять цифру 5 млн. голов вместо 3,1—3,2 млн.
Критика землеустроительных работ по оценке оленьих пастбищ на Крайнем Севере не отвергает полезности этих больших работ. В них участвовало более 200 ботаников. Были составлены ценные геоботанические карты крупного масштаба на территорию более 8 млн. км2, дана ботаническая и хозяйственная характеристика каждого из 2,5 млн. контуров, выделенных на указанной территории [4]. Однако игнорирование диких оленей и особенностей их экологии привело к ошибкам, имеющим существенное значение для практики оленеводства в целом.
Сравнительно-экологические особенности диких и домашних северных оленей не исчерпываются простым различием в составе кормов и питания. Большое значение имеют экологические особенности использования пастбищ животными. На существенные различия в пастбищной экологии диких и домашних оленей обратил внимание еще Л. Н. Мичурин [112], Впоследствии обобщение по этой проблеме было сделано Е. Е. Сыроечковским [38] и дополнено В. В. Дежкиным и Н. В. Меньковой [37].
Противники размножения популяций диких оленей обычно утверждали, что дополнительная нагрузка, создаваемая ими на ягельные пастбища, приводит к их стравливанию, деградации и уменьшению оленеемкости. Исследования же показали, что имен
224
но в домашнем оленеводстве обычно допускается перевыпас животных. При этом происходит подрыв основы воспроизводства ягет ля, восстанавливающегося очень медленно и неприспособленного к интенсивному выеданию копытными животными и механическому вытаптыванию. Это нарушает естественный баланс в северных фитоценозах, которые в процессе эволюции приспособились к умеренному, «рассеянному», а не концентрированному воздействию со стороны копытных. Установлена замечательная приспособленность ягельников именно к умеренному использованию животными, которое способствует стабильности и сохранению основной структуры ягельных фитоценозов. Характерно, что ягельники деградируют и при отсутствии выпаса. Это происходит в тех местах, где дикие олени были истреблены, а заменявшее их в биоценозах домашнее оленеводство пришло в упадок или совсем исчезло. К таким районам относится, например, все левобережье Енисея, где широко распространены богатейшие лишайниковые боры и северные редколесья.
Дикие олени кормятся на ходу, не задерживаясь долго на одном месте. Они лишь иногда и на короткое время создают высокие стадные концентрации, а в основном пасутся рассеянно и, следовательно, не могут сильно стравливать пастбища, в том числе и ягельные. Во время осенних миграций дикие олени, совершая большие переходы, при пастьбе занимают более чем 10—15 % общей площади пастбищ. При картировании результатов их кормовой активности было выяснено, что большая часть кормовой территории приходится на оленьи тропы, а меньшая — на специальные места кормежки — лунки [114]. Домашние же олени использовали 20—30 % площади пастбищ в радиусе 1—3 км от стоянки. Л. А. Колпащиков [84] указал на значительное колебание размеров суточных пастбищных участков диких оленей в зависимости от экологических условий и подтвердил наличие у дикой формы регулирующего механизма, предупреждающего чрезмерные нагрузки на кормовые ресурсы вида. Даже летом, в период максимальной концентрации диких оленей в арктических тундрах, в сутки один олень использует в среднем 35 тыс. м2 пастбищ, однако корма он потребляет только на 5—10 % этой территории.
Дикий северный олень таймырской популяции имеет огромную общую биомассу, составляющую 320 тыс. ц. Популяция вовлекает в биотический круговорот растительность с площади около 120 млн. га. [149]. Стада, кочуя с севера на юг и обратно более чем на 1000 км, как бы «перемешивают» биогеоценозы, являясь важнейшим их звеном, и осуществляют горизонтальный межландшафтный и даже межзональный перенос органического вещества и энергии. Это способствует общей устойчивости северной экосистемы в пределах обширного ареала популяции диких оленей.
Современная биомасса домашних оленей того же региона в Ю раз меньше. Домашние стада обитают на значительно меньшей площади, кочевки их сравнительно невелики и становятся все меньше в связи с концентрацией расселения коренных жителей, а
В Зак. 1308
225
следовательно, и пастухов в ограниченном количестве поселков. Люди далеко не всюду могут следовать за стадами домашних оленей и часто вынуждены подбирать маршруты для кочевки стад, сообразуясь со своими нуждами, что не всегда соответствует экологическим требованиям северных оленей. Нагрузка на пастбища, даже при научно обоснованном пастбищеобороте, на деле очень неравномерна. Периферийные пастбища недоосваиваются, а в центре и на местах длительных стоянок оленеводов происходит пере-выпас.
У диких оленей стадная организация удивительно пластична в зависимости от экологических требований природной среды. Она может быстро меняться не только по сезонам, но и по дням и даже часам. Это оперативно и адекватно регулирует пастбищную нагрузку. В домашнем же оленеводстве, даже при его хорошей организованности и высокой биологической культуре, стадо формируется искусственно, его лабильность заторможена.
Организованность, мобильность стада диких северных оленей чутко реагирует не только на пастбищные условия, но и на все экологические условия северной природы, сезонность и мобильность этих условий. Экологически чрезвычайно важны сроки и интенсивность летних миграций диких оленей, выводящие животных из-под опасного «удара» гнуса. На Таймыре в местах концентрации кровососущих насекомых в момент их массового выплода основная часть мигрирующих оленей уже оказывается в наименее опасной зоне — в междуречье Пуры и Пясины. Здесь влияние кровососов минимально, так как период активности комаров в высоких широтах невелик, а мошек и слепней тут практически нет. В этих местах обычно прохладно, пастбища хорошо продуваются ветрами [149].
Стада же домашних оленей в эту пору находятся южнее в дискомфортной зоне максимальной численности и активности гнуса, в менее благоприятных микроклиматических условиях. Из-за этого у домашних животных нарушается режим выпаса, хотя пастухи стараются создать более благоприятные условия для оленей: устраивают теневые навесы, дымокуры и пр. Несмотря на это, в жаркие дни олени скучиваются и плотной массой движутся по кругу до 10—15 часов в сутки. Животные быстро худеют и слабеют, у них заметно поднимается температура тела, они часто болеют. В этот период популяции домашних оленей быстро растрачивают свой энергетический потенциал. Пастбища в местах такого скученного выпаса выбиваются начисто — до «черной земли». Исчезают даже кустарники, не говоря уже о ягеле и травах.
Известно, что дикие олени меньше, чем домашние, подвержены оводовой инвазии, почти не страдают от «попытки». Все это связано с выработанной за тысячелетия эволюционно-экологической приспособленностью стад диких оленей к природным условиям Севера. Домашнее же оленеводство как неинтенсивная форма животноводства в основном пошло по пути имитации природной экологической системы, но отклонения от ее структуры и функ
226
ционирования были неизбежны, что привело к отрицательным последствиям.
В современных социально-экономических условиях домашнее оленеводство испытывает значительные трудности развития, но это не означает, что оно находится в тупике. Необходимы совместные усилия специалистов-оленеводов, экологов и этнографов, чтобы определить наиболее перспективные пути, формы и регионы для развития оленеводства этого типа.
Выводы В. Д. Савельева [149] подтверждают высказанные нами ранее позиции по отношению к промысловому и домашнему оленеводству [38]. Он считает, что специфика природных комплексов в отдельных районах Крайнего Севера может в большей мере благоприятствовать обитанию диких северных оленей, чем культивированию домашнего оленеводства. На енисейском Севере дикий северный олень выступает как более важный и активный член тундровых и таежных биоценозов, позволяющий вовлекать в хозяйственный оборот растительные ресурсы обширных территорий, почти непригодных для других форм хозяйственной деятельности.
Существенно, что разведение диких оленей и практическое использование их популяции в промысловом оленеводстве — правильный путь рационального природопользования и охраны природы северных экосистем. Фитоценозы при этом не разрушаются, а полезной продукции получается много.
В домашнем оленеводстве при недостаточно продуманном с позиции экологии его ведении фитоценозы деградируют, и продуктивность пастбищ снижается. Наглядная модель, подтверждающая этот вывод, непроизвольно сложилась на Чукотке, где имеется крупнейший в стране и в мире очаг домашнего оленеводства [37, 140]. Численность оленей здесь около 600 тыс. голов, освоенность основных пастбищ 90 %. При однократной интенсивной пастьбе в сухую погоду домашние олени поедают 20—40 % валового запаса листвы ив, до 30 % листвы карликовой березки, 10— 20 % лишайников, вытаптывают 20—25 % лишайников. В местах «кружения» стада на одном месте лишайники выбиваются почти полностью, кустарнички теряют от 60 до 95 % листвы. Скорость прироста кустистых кладоний на Чукотке равна 2—4 мм в год. Для их возобновления на стравленных участках требуется 10— 15 лет. Перевыпас на Чукотке вызывает резкое ухудшение качества пастбищ, деградацию растительного покрова. Снижается высота кустистых кладоний, уменьшается покрытие лишайниками, их биомасса снижается на 45—80 %. То же характерно для кустарников и кустарничков. В растительном покрове появляются голые пятна щебнистого суглинистого грунта, занимающего от 5 % в осоково-пушицевых до 50 % в кустарничковых тундрах. Изменяется видовой состав растений, возрастает доля малоценных в питании домашних оленей цетрарий и алекторий, падает удельный вес пепельников и кладоний. Зимний рацион оленей становится менее полноценным вследствие увеличения в пище доли растений с низкой усвояемостью и некормовых примесей [140].
8*
227
Процесс сокращения обилия лишайниковых кормов в тундре там, где много домашних оленей, приобретает общий характер. Делихенизацию усиливает неблагоприятное антропогенное воздействие на ландшафт: сдирание растительного покрова вездеходным транспортом, пожары и др.
Следовательно, главный вывод при рассмотрении экологического аспекта проблемы таков: дикие олени более рационально используют пастбища, чем домашние. Использование пастбищных биологических ресурсов Севера путем развития, промыслового оленеводства можно считать более разумным с экологической точки зрения, чем их использование в домашнем оленеводстве.
Экономические аспекты проблемы. Рассмотрены они при сравнении экономических показателей промыслового и домашнего оленеводства [37]. Основные материалы даны на примере Таймыра. Производственно-экономические показатели деятельности госпром-хоза «Таймырский», занятого промысловым оленеводством, свидетельствуют о наличии значительных преимуществ эксплуатации популяций дикого оленя перед домашним оленеводством. Это сказывается в возможности концентрации и интенсификации производства, высокого выхода продукции, экономии материальных ресурсов и живого труда, более высокой рентабельности. Несмотря на гораздо большую площадь пастбищ диких оленей по сравнению с пастбищами домашних, выход продукции в госпромхозе «Таймырский» превышал 150 р. на 1000 га, а в совхозах Эвенкии он был лишь немногим более 100 р. на 1000 га.
Недостаток проведенного экономического анализа лишь в том, что сравнивались показатели крупного развивающегося госпром-хоза «Таймырский», работающего на основе эксплуатации мощной популяции диких северных оленей, и показатели слабого и некрупного домашнего оленеводства Таймыра и Эвенкии. При сравнении с крупным оленеводством Чукотки или Ненецкого а. о. показатели могут быть иными.
Важно, что развитие промысла дикого оленя благоприятно отразилось на благосостоянии коренных жителей Таймыра. Достигнута полная занятость всего трудового населения, в том числе женщин. Среднегодовой заработок мужчин, работающих в Усть-Авамском отделении госпромхоза (нганасаны и долганы), составил 2472 р., женщин-надомниц — 1848 р. До организации госпромхоза эти показатели соответственно были 842 и 106 р. [167]. Этот социально-экономический показатель в данном случае нужно считать важнейшим.
Однако, как и при сравнении экономических показателей, это не означает, что социальный эффект будет везде одинаковым. При существующем положении в районах развития крупного и экономически крепкого домашнего оленеводства (Чукотка, Ненецкий а. о., Ямал и др.) было бы нелепым навязывание рекомендаций по замене домашнего оленеводства промысловым. В таких районах для их общего развития и блага коренных жителей должны вес
228
тись поиски наиболее рациональных путей дальнейшего совершенствования домашнего оленеводства и охраны имеющихся популяций диких оленей.
КОНСТРУКТИВНЫЕ ПУТИ РЕШЕНИЯ ПРОБЛЕМЫ СОСУЩЕСТВОВАНИЯ ДИКИХ И ДОМАШНИХ СЕВЕРНЫХ ОЛЕНЕЙ
В 1970 г. при развитии острой дискуссии о возможном (или невозможном) совместном сосуществовании диких и домашних северных оленей автором был выдвинут тезис о необходимости дальнейшей научной разработки совместного существования популяций диких оленей и домашнего оленеводства [38].
Наибольший материал по этой проблеме был накоплен норильскими зоологами на Таймыре и обобщен Л. А. Колпащиковым [80]. В основном подтвердились прежние выводы, сформулированные на совещании в Дудинке в 1970 г. Кроме пищевой конкуренции на пастбищах, дикие олени отрицательно влияют на домашних «уводами» животных, возможным занесением некоторых болезней. В то же время было отмечено, что к 80-м годам противоречия между домашним и промысловым оленеводством стали не такими резкими, как были 10—15 лет назад. Было понято, что промысловое оленеводство на Таймыре и в Эвенкии может давать значительно больше продукции, чем домашнее. Были выявлены и подтверждены значительные экологические различия дикой и домашней формы северных оленей, что позволило наметить конкретные пути смягчения конкуренции на пастбищах. Конечно, в данном районе резкость противоречий уменьшилась в связи со значительным сокращением численности домашних оленей (с 1966 по 1981 г. поголовье сократилось в 2 раза). В 80-х годах на енисейском Севере сократившиеся стада домашних оленей занимали менее 15 % площади ареала диких оленей. Размещение домашних оленей стало носить очаговый характер. Совместный выпас стал ограничен в основном периодами миграций. В связи с этим сократились возможности «увода» дикими оленями домашних.
Л. А. Колпащиков [80] делает вывод, что в настоящее время в регионе сложились условия для бесконфликтного сосуществования диких и домашних оленей. Основная задача заключается в устранении контактов между ними. Для этого следует сосредоточить основное поголовье домашних оленей вне зон основных миграций «дикарей» или осуществлять изгородное содержание домашних оленей в весенний и осенний периоды.
С такими выводами и рекомендациями можно согласиться для современного Таймыра, где соотношение домашних и диких оленей находится в пропорции 1 : 10 и домашние олени имеют тенденцию к уменьшению численности. Однако и при таких условиях возможны конфликтные ситуации. В районах, где пропорция численного соотношения домашних и диких оленей более уравновешена, острота отношений остается, если популяции не разделены.
229
Анализируя накопившийся материал, мы пришли к заключению, что содержание в одних и тех же угодьях крупных стад диких и домашних оленей практически невозможно, если популяции и стада не разделены изгородями. Такое смешанное содержание не имеет смысла ни в природоохранном, ни в экономическом отношениях. Путей для успешного решения проблемы смешанного содержания диких и домашних оленей в одних и тех же угодьях мы не видим. В то же время мы не призываем к насильственному устранению тех или иных оленей из очагов смешанного обитания, так как сосуществование обеих форм в ряде случаев возможно, хотя и на неудовлетворительном уровне.
В сложившейся ситуации мы предлагаем путь разумного компромисса: концепцию «географического разделения сфер влияния» по принципу комплексного, научно обоснованного определения «очагов предпочтения» обитания диких оленей и развития домашнего оленеводства.
Опыт Таймыра и Северной Эвенкии показывает, что здесь целесообразнее содействовать промысловому оленеводству, т. е. определить этот регион как «очаг предпочтения» для диких оленей и промыслового оленеводства. Есть и другая точка зрения, согласно которой здесь следует резко сократить поголовье диких оленей, следствием чего явится бурное развитие домашнего оленеводства. Проделанный эколого-социологический анализ показал, что последнего не произойдет и при полном освобождении таймырских пастбищ от «дикаря», так как домашнее оленеводство здесь сдерживают другие, в основном социальные причины, а не лимит пастбищ или увод домашних животных. Признание «очага предпочтения» промыслового оленеводства на Таймыре не означает полного подавления домашнего оленеводства. Напротив, в той пропорции численности, какая сложилась в настоящее время, домашнее оленеводство и в этом регионе следует совершенствовать и развивать.
Конкретное определение «очагов предпочтения» — трудная задача, требующая в каждом случае отдельного изучения с учетом всех природных, экономических, социальных, этнографических и экологических особенностей ситуации. В порядке предварительного предположения другим крупным «очагом предпочтения» промыслового оленеводства следует назвать Яно-Индигирский (может быть, и более крупный — Лено-Индигирский) участок Якутии, где обитает мощное и перспективное для промыслового оленеводства стадо диких оленей. Здесь же живут северные якуты и юкагиры, у которых охота на диких оленей всегда была традиционным и важным занятием. В этом регионе целесообразно создать крупное промысловое хозяйство по типу Таймырского госпромхоза. Совсем не обязательно создавать госпромхоз системы Главохоты РСФСР. Таким хозяйством, ориентированным на промысловое оленеводство, может быть северный совхоз (или два-три совхоза в пределах этой зоны) системы Госагропрома РСФСР.
Явными «очагами предпочтения» домашнего оленеводства сле
230
дует признать Чукотку, Корякский и Ненецкий автономные округа, Ямал, остальную Якутию.
’ В таежной зоне проблема почти нигде не стоит в острой форме, так как домашнее оленеводство здесь теперь почти всюду слаборазвито и не имеет тенденций к восстановлению. Сохранилось только 4 достаточно крупных очага домашнего таежного оленеводства с поголовьем в несколько десятков тысяч животных: в Эвенкии, в Северной и в Центральной Якутии, в Северном Забайкалье. В большинстве своем очаги обитания диких таежных оленей невелики и не соприкасаются с участками домашнего оленеводства. В связи с этим нужно всемерно способствовать сохранению и умножению таежных и горно-таежных популяций диких оленей, считая эту природную область обширной зоной предпочтения диких оленей. Восстановление численности таежных диких оленей не будет препятствовать сохранению ценнейших очагов горно-таежного домашнего оленеводства с уникальными в генетическом плане аборигенными породами домашних оленей (типа тофаларского оленеводства в Саянах).
Следовательно, и при наличии противоречий между дикими и домашними северными оленями могут быть найдены разумные, научно обоснованные формы северного оленеводства. Главная современная задача науки — разработать комплексное районирование территории, населенной северными оленями, с определением регионов по трем направлениям предпочтения: домашнего оленеводства, промыслового оленеводства, охраны и умеренного рационального использования диких северных оленей.
ДИКИХ СЕВЕРНЫХ (
ГЛАВА
Дикий северный олень в пределах мирового ареала в зависимости от состояния региональных популяций является или охотничьим, или охраняемым видом. В целом для вида преобладает природоохранная тенденция. В СССР на большей территории ареала северный олень относится к охраняемым животным, охота
231
на которых запрещена. Там, где охота разрешается, она ведется по лицензиям, в соответствии с теми нормами добычи, которые разработаны органами Главохоты РСФСР.
Охрану животного мира не следует полностью отождествлять с его рациональным использованием, что часто делают. Это принципиальное положение прямо относится и к дикому северному оленю. Системы рационального использования и охраны могут и должны взаимодействовать в едином комплексе там, где ведется интенсивное использование популяций диких северных оленей, например в промысловом оленеводстве. Конечно, и при этом охранные мероприятия должны не просто сводиться к рациональному использованию, а иметь самостоятельное значение. Очень важно, чтобы контрольно-охранные функции не зависели бы от администрации, организующей промысел.
Таких популяций и территорий немного. В СССР это два региона: Таймырско-Эвенкийский и Северо-Якутский. О системе рационального использования популяций диких оленей было сказано выше. Напомним, что ее основой должна быть экологическая служба популяций.
На других территориях, где нет возможности для ведения промысла, должны преобладать охранные меры и биотехнические мероприятия, способствующие умножению и восстановлению популяций. В заповедниках речь может идти только об охране. В настоящее время в СССР и во всем мире нет заповедников с переуплотненными популяциями диких северных оленей, где можно было бы рекомендовать регулирование численности подобно тому, как это делается, например, для благородных и пятнистых (акклиматизированных) оленей в некоторых заповедниках Европы.
ЭКОЛОГИЧЕСКИЕ ПРИНЦИПЫ МЕТОДОЛОГИИ ОХРАНЫ
ДИКИХ СЕВЕРНЫХ ОЛЕНЕЙ
Главным принципом организации охраны (и использования) диких северных оленей должен быть популяционный подход к этому делу. В пределах своего огромного ареала вид северного оленя не мономорфен, а очень разнообразен. Используются или охраняются отдельные популяции, а не вид в целом. Одни из них велики и могут выдержать большую промысловую нагрузку, другие малы, а третьи находятся на грани исчезновения.
Существенно, что современная внутренняя структура ареала северного оленя вторична, она очень сильно трансформировалась за историческое время. На большой площади своего былого ареала дикий северный олень исчез совсем, почти всюду численность его сильно сократилась. Практически нигде нет изначальных естественных популяций (стад), обладающих самостоятельностью и способностью к саморегуляции. Единственный пример из числа крупных, почти восстановивших прежний облик популяций — таймырская. Довольно крупные стада диких оленей Северной Яку-
232
тин — всего лишь разобщенные осколки некогда крупного массива смыкающихся популяций диких оленей, занимавшего огромное пространство от Лены до Колымы. Такое вторично сформировавшееся и динамичное «кружево ареала», состоящее из незакономерного чередования нарушенных, разрозненных популяций сильно затрудняет налаживание правильной системы охраны диких северных оленей.
Однако существование такого «лоскутного одеяла» распространения вида не должно заводить в тупик практику. В связи с тем что выявление популяций (и их частей) и особенно их границ в природе затруднено (хотя к этому нужно стремиться), да и само определение популяции среди экологов дискуссионно, мы предлагаем для практических целей смелее пользоваться условным понятием популяции. В таком случае популяцией условно можно будет назвать любую демографическую группу диких северных оленей, руководствуясь географическими признаками или даже рамками административных границ. Практики и ученые смогут условно принять для конкретных рабочих действий (учета, охранных мер и пр.) любую группировку диких северных оленей: например, саянская популяция, яно-индигирская, чукотская, карельская, новоземельская и др.
Следовательно, все охранные мероприятия должны опираться на состояние отдельных популяций северных оленей, а затем уже складываться в более общую систему, обычно регулируемую на уровне области, края, автономной республики, РСФСР и страны в целом.
Естественно, что оцениваться должно не только состояние популяций, но и состояние угодий — оленьих пастбищ. Соответственно и работа должна вестись зоологами и геоботаниками. Таковы методологические основы стратегии и тактики охраны диких северных оленей.
ПОПУЛЯЦИОННО-ГЕОГРАФИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ ТЕОРИИ
И СОВРЕМЕННОГО СОСТОЯНИЯ ОХРАНЫ
ДИКИХ СЕВЕРНЫХ ОЛЕНЕЙ
Главными документами, содержащими сведения о редких биологических видах и их формах, являются Красные книги. Они же, по существу, должны отражать и современное состояние охраны видов и внутривидовых форм.
На примере дикого северного оленя можно убедиться, что современное состояние теории и практики «краснокнижнего дела» отстает от запросов действительности, нуждается в доработке. Наиболее слабым звеном, по нашему мнению, является принцип выделения внутривидовых форм, нуждающихся в охране. Не делая более широких выводов, рассмотрим эту проблему на примере дикого северного оленя.
В первое издание Красной книги СССР как редкий подвид был
включен новоземельский подвид дикого северного оленя. Включение в Красную книгу СССР одной из якобы наиболее угрожаемой подвидовых форм северного оленя было принято как важный акт природоохранной деятельности в отношении вида в целом, привело к некой самоуспокоенности научной общественности по отношению к проблеме охраны диких северных оленей.
На само1и деле положение было иным. Отчасти это объясняется недостаточной разработанностью подвидовой структуры дикого северного оленя, но в основном тем, что в Красную книгу СССР (так же как и в Красные книги союзных республик) не предусматривалось включать географические популяции (или их остатки), не укладывающиеся в рамки подвидов.
В результате без должного природоохранного внимания остались очень многие популяции, находящиеся в угрожаемом состоянии, положение которых в значительной мере определяло судьбу вида на большей части его ареала. Именно на эти популяции и должно быть направлено главное внимание природоохранной стратегии и тактики. Среди них, в предварительном порядке, прежде всего нужно назвать следующие.
Горные саянские популяции. Численность мала и сокращается, популяции раздроблены. К этому же рангу нужно отнести и все горные популяции диких северных оленей Южной Сибири. Некоторые из них являются общими с маленькими популяциями диких северных оленей, сохранившимися в горах Северной Монголии. Сахалинская островная популяция. Численность мала и сокращается. Чукотская популяция. Небольшой островок диких оленей, сохранившийся среди огромного массива домашних. Все маленькие популяции диких оленей, сохранившиеся вдоль южной границы его обитания в зоне тайги. Таежные «островные» популяции диких оленей Западной Сибири, находящиеся в угрожаемом положении вследствие мощного воздействия антропогенного фактора. Таежные популяции европейской части страны. В свете новых данных они, по-видимому, относятся к подвиду Rangifer tarandus fenni-cus, тщательно охраняемому в Финляндии. Уникальная популяция тундровых диких северных оленей в Ненецком а. о. Архангельской обл. Не исключено, что это единственная сохранившаяся тундровая популяция типичного подвида R. t. tarandus, описанного Линнеем.
Таков предварительный перечень популяций диких северных оленей, остро нуждающихся в охране. Очевидно, что по крайней мере в отношении дикого северного оленя в теорию и практику составления Красных книг нужно вносить поправки и дополнения. Если отказаться от этого, то необходим поиск новых форм. Возможно, что на популяционно-географическом уровне успех может быть достигнут не при составлении Красных книг, а при разработке Книг генетического фонда фауны СССР и союзных республик (Книг животных). Такие Книги предусматривают кадастровую оценку всего популяционно-географического фонда видов в пределах ареалов в целом. Создание Книг животных СССР и со
юзных республик предусматривается постановлением Совета Министров СССР № 373 от 28 апреля 1984 г. Начата разработка теории их создания [170].
Коротко охарактеризуем региональные географические особенности состояния охраны диких северных оленей в СССР, имея в виду, что подробная региональная характеристика численности диких оленей была сделана выше.
Европейский Север. На Кольском п-ове подорванная ранее популяция получила небольшую тенденцию к восстановлению. В 1984 г. здесь было 2,7 тыс. диких оленей. Расширена территория Лапландского заповедника, что благоприятно для диких оленей. Популяция подлежит строгой охране. Никакой, в том числе и спортивный, отстрел недопустим. Возможно изолированное содержание небольшого поголовья диких и домашних оленей.
В Карелии домашнее оленеводство теперь отсутствует, и экологическая ниша полностью свободна для диких северных оленей. Современная численность — около 5 тыс. голов, но в соответствии с емкостью угодий поголовье диких оленей может возрасти до 50—60 тыс. зверей. Популяция подлежит охране. Промысловый отстрел невозможен. Необходимы охранные и биотехнические мероприятия, способствующие увеличению численности диких оленей.
В Архангельской обл. и в Коми АССР плохо налажены учеты численности диких оленей. Иначе трудно объяснить очень большую разницу показателей. Начиная с 60-х годов численность как будто росла и увеличилась почти в 10 раз к 1983 г., но в 1984 г. оленей стало всего 6,5 тыс. В Коми АССР, по последним данным (1979—1984 гг.), диких оленей около 5 тыс. Как видно, численность диких оленей во всем таежном регионе севера Русской равнины не растет. Таежные популяции нуждаются в строгой охране. Уникальная тундровая популяция в Ненецком а. о. нуждается в самом строгом контроле и строгой охране. Промысловый и спортивный отстрелы нигде в пределах региона невозможны.
Урал. В Свердловской обл., по данным госохотоинспекции, на протяжении последних 25 лет сохранялось около 1 тыс. диких северных оленей. В Пермской обл. до последнего времени (1981— 1982 гг.) еще обитало небольшое число диких оленей. По-видимому, теперь они исчезли. В Приуралье остатки прежних популяций диких оленей нужно строго охранять. Так же как и в европейской части страны, здесь нужны заказники для охраны диких северных оленей.
Западная Сибирь. В целом неблагополучная область по состоянию популяций диких северных оленей. Общая численность сокращается, хотя к середине 70-х годов наметилась тенденция к восстановлению ряда популяций. В 1975 г. численность достигла 30 тыс. голов. К настоящему времени она снизилась до 19— 20 тыс. (1982—1984 гг.). Все таежные популяции находятся в угрожаемом состоянии, но еще недавно в них допускался промысловый отстрел с использованием авиации. Особую тревогу вызы
235
вают маленькие остатки прежних популяций Олиз южной границы тайги и соответственно у границы ареала северного оленя. Они располагаются в Новосибирской и Омской областях, нуждаются в строгом контроле и охране. В Томской обл. положение примерно такое же, как в таежной зоне Тюменской обл., пожалуй, даже еще более напряженное. В 1984 г. здесь, по данным госохотинспекции, было 5 тыс. диких оленей. О неблагополучном положении с учетом численности говорят показатели предыдущих лет — значительно меньшие: от 1 тыс. до 2 тыс. в период с 1980 по 1983 г. В особом контроле и строгой охране нуждается маленькая изолированная популяция тундровых (арктических) диких северных оленей на о-ве Белом у северной оконечности Ямала.
Нигде в пределах Западно-Сибирской равнины не может быть разрешен промысловый отстрел диких оленей. Нельзя разрешать и спортивную охоту. В условиях мощного антропогенного воздействия на экосистемы Западной Сибири необходимо резко усилить природоохранные действия, в том числе и для дикого северного оленя. Здесь нужно расширить сеть заповедников и заказников, увеличить затраты на инспекционное авиапатрулирование угодий. Затраты на охрану природы должны быть увеличены пропорционально экономической отдаче от освоения нефтяных и газовых ресурсов этого богатого региона.
Средняя Сибирь. Очень разнообразна по степени благополучия популяций диких северных оленей. Север Средней Сибири населяет крупнейшая в Палеарктике популяция мигрирующих диких оленей, восстановившаяся за последние 30 лет. Пока популяция сохраняет тенденцию некоторого роста. Никаких явных признаков ее деградации нет. Популяция расширяет ареал. Зимовки, ранее размещавшиеся только в пределах Северной Эвенкии, стали охватывать и прилежащие к Красноярскому краю западные части северотаежной Якутии. Происходит постепенное перемещение и мест летовок оленей. В популяции имеет место ее территориальное перемещение и перемешивание, связанное с естественным стремлением популяции к рациональному использованию пастбищ путем их смены. Такие явления, характерные для крупных популяций диких оленей, мы называли «маятниковыми колебаниями миграций» и «калейдоскопическим эффектом» закономерной смены пастбищ.
Экологи предсказывали естественный спад численности популяции после ее роста, что закономерно для диких северных оленей, однако этого не произошло. По-видимому, естественного цикла динамики численности для таймырской популяции быть не может, так как ее численность интенсивно регулируется промыслом, а основные биологические параметры популяции и состояние пастбищ находятся под контролем экологов.
Главный путь охраны таймырской популяции — ее рациональное использование в системе промыслового оленеводства. Эколого-технологической основой должна быть совершенная организация экологической службы популяции. Важным разделом этой
236
службы должно быть слежение за состоянием оленьих пастбищ и проведение мероприятий по их охране. Для охраны таймырской .фауны и в основном популяции диких северных оленей в системе Главохоты РСФСР создан специализированный охотничье-инспек-ционный отряд. Он действует как постоянная мобильная организация, для инспекционных целей используют авиацию. Его основная цель — борьба с браконьерством и нарушениями в ведении промыслового оленеводства.
В деле охраны диких северных оленей на Таймыре пока имеется ряд недостатков. Много случаев браконьерства. Трубопроводы для транспортировки природного газа западнее Енисея перерезали пути миграции стад. Переходы через трубопроводы, сооружаемые для диких оленей, устроены плохо, и олени ими почти не пользуются. Непреодолимой преградой для стад оленей, мигрирующих в западном направлении, стал Ейисей. Прежде олени легко переходили реку по льду, но теперь, при установлении круглогодичной морской навигации до порта Дудинка, лед на Енисее разрушается ледоколами и грузовыми морскими кораблями. В районе Норильского промышленно-транспортного узла необходимо сооружение (за счет Норильского горно-металлургического комбината) добротных и протяженных направляющих изгородей, препятствующих проникновению оленьих стад в промышленно-транспортные районы. На Таймыре и во многих других районах Севера оленьи пастбища сильно страдают от вездеходного транспорта. Законодательством резко ограничено летнее использование вездеходного транспорта в тундре, лесотундре и северной тайге. Разработана система наказаний за повреждений оленьих пастбищ.
Во многих районах, особенно в Эвенкии на зимних пастбищах оленей, угодья сильно страдают от пожаров, которые в сухие годы охватывают огромные площади [187].
Большую роль в деле охраны диких северных оленей должны играть заповедные территориальные формы охраны природы. После двадцатилетней дискуссии и практической проработки в 1979 г. к центральной части полуострова создан Таймырский заповедник на площади 1 млн. 300 тыс. га. Он лишь частично охватил летов-ки мигрирующих стад диких оленей и в очень небольшой мере обеспечивает охрану таймырской популяции. Необходимо вернуться к нашим прежним предложениям об организации комплекса заповедных участков на Таймыре [38[. Замысел предусматривал организацию двух основных крупных заповедных участков по 1— 1,5 млн. га каждый: для охраны летовок и зимовок диких северных оленей. В условиях Таймыра и Эвенкии это реально. Такой крупный заповедник мог бы стать и резерватом для охраны и изучения волка в условиях дикой природы. Большую роль заповедник мог бы сыграть в деле охраны краснозобой казарки, снежного барана, тайменя.
Пробел частично восполняет организованный в 1984 г. государственный заказник «Путоранский». Близ восточной окраины сз. Таймырского в 1984 г. организован заказник «Бикада», глав
237
ная цель которого <— охрана растущей популяции акклиматизированных обцебыков. Одновременно будут охраняться и летовки диких северных оленей. Целесообразна организация крупного заказника в местах массовой летовки и отела диких оленей в бассейне р. Пясины. Организация этого заказника задерживается в. связи с. тем, что в этих угодьях госпромхоз «Таймырский» ведет промысел песца. Заказнику на Пясине надлежит охранять летний сезонный биоценоз тундры, в который входят наиболее ценные охраняемые виды животных: дикий северный олень, краснозобая казарка, гуси. В связи с этим заказник может иметь целевое назначение, и зимний промысел песца на его территории возможно,, в порядке исключения, разрешить.
На юге Средней Сибири, в Саянах пока еще сохраняются небольшие и сокращающиеся популяции горно-таежных диких северных оленей. Большую роль по их охране взял на себя Саяно-Шушенский биосферный заповедник, организованный в Западном Саяне в 1976 г. на площади 390 тыс. га. Целесообразна организация двух-трех высокогорных заказников в Саянах для охраны уникальных горных популяций диких оленей и всего фаунистического комплекса Саян, включающего большое число редких видов фауны, включенных в Красные книги СССР и РСФСР.
В средней части Средней Сибири нуждаются в охране все таежные популяции диких оленей. До недавнего времени в этих популяциях велся промысел. В южно- и среднетаежных популяциях региона промысел должен быть запрещен, так же как и всюду по красноярскому левобережью Енисея, где местами сохранились небольшие реликтовые стада диких оленей.
В северотаежной Эвенкии может быть разрешен небольшой отстрел диких оленей местных популяций, но проводить его нужно под строгим контролем.
Существенную роль в охране таежных диких оленей может играть организованный в 1985 г. близ устья Подкаменной Тунгуски биосферный заповедник Центральносибирский, на территории которого сохранились в очень небольшом числе дикие северные олени. Необходимо ускорить создание государственного заказника Елогуйский в замечательных ягельных борах верховьев р. Елогуй, который должен войти в состав биосферного заповедника Центральносибирский. Одной из важных задач заказника должно быть восстановление численности диких северных оленей, которые некогда здесь обитали.
Якутия. В Северной Якутии имеются большие возможности для развития промыслового оленеводства на базе имеющихся достаточно крупных популяций. Пока промысел ведется здесь нерационально, порой хищнически, и популяциям не дают восстановиться. Необходимо принять строгие меры по их охране, организовать специализированные хозяйства, ориентированные на промысловое оленеводство. Нужно разработать региональную систему по разграничению домашнего оленеводства и промыслового,, всячески содействовать восстановлению стад диких оленей. Необ
238
ходим а организация действенного контроля за состоянием популяций, а затем Организация экологической службы.
За 15—20 лед к 1978 г. численность диких оленей в Якутии выросла с нескольких десятков тысяч до 260 тыс. Затем нерациональный промысел сократил ее до 170 тыс. К настоящему времени численность оленей достигла 240—250 тыс. (1983—1984 гг.), хотя могла бы быть по крайней мере вдвое больше.
Состояние популяций диких оленей таежной Якутии не ясно. Объективных данных о численности нет. Старые данные О. В. Егорова [54] неточны, а расчет Б. В. Новикова [128], показывающий, что в лесной Якутии к 1980 г. численность диких оленей могла бы приблизиться к 130 тыс., вызывает сомнения. По нашему мнению, эти данные завышены.
Необходим хороший авиаучет диких оленей в тайге Якутии. В южных районах таежной зоны все мелкие популяции диких оленей подлежат строгой охране.
В Якутии очень мало заповедников. Необходимо ускорить создание Усть-Ленского заповедника, территория которого займет юго-западную часть дельты Лены, где располагаются крупные летовки диких северных оленей. Необходимо развивать сеть заказников. Северного оленя в республике более других охраняет заказник «Чайгургино, в Нижнеколымском р-не, площадь которого 2,3 млн. га. Северный олень охраняется еще в трех заказниках местного значения: Елонь (Аллайховский р-н), Сайылык (Абый-ский р-н), Ыгыанньа (Усть-Янский р-н).
Север Дальнего Востока. Крупнейший в стране регион домашнего оленеводства, в связи с чем охрана популяций диких оленей здесь затруднена. Главная позиция современной тактики охраны диких северных оленей заключается в следующем. За последние десятилетия в регионе произошла некоторая концентрация домашнего оленеводства. Это не улучшило, а наоборот, усложнило проблему использования пастбищ, так как и при более рассредоточенном расположении домашнего оленеводства в регионе не было сколько-нибудь существенных пастбищных резервов. При концентрации оленеводства образовались участки, свободные для формирования популяций диких северных оленей. Эти нарождающиеся и укрепляющиеся островные популяции нуждаются в строгой •охране. На Чукотке и в Магаданской обл. в целом крупнейший очаг тундровых диких северных оленей находится в районе оз. Эльгыгытгын. В этой популяции 6—7 тыс. голов. Южнее Омолона в Магаданской обл. обитают таежные северные олени. Их мелкие разрозненные популяции следует строго охранять. Всего в Магаданской обл. в 1983—1984 гг. было 11 тыс. диких оленей, а в 1981—1982 гг. их численность поднималась до 16 тыс. За 20— 25 лет общая численность диких оленей в области выросла в 3— 4 раза (с 3,5 тыс. в начале 60-х годов). Успехи могли быть значительно большими, если бы охране диких оленей уделили надлежащее внимание. Снижение численности в последние годы на -5 тыс. голов объясняется неоправданным отстрелом с использова
239
нием авиации. Отстрел проводился под флагом целесообразности отстрела домашних животных, якобы ушедших со стадами диких.
На Камчатке небольшие стада диких оленей в основном расположены в 5—6 изолированных очагах, почтй не имеющих контактов с домашним оленеводством. В связи с этим имеются благоприятные условия для охраны диких оленей. В 1984 г. в области насчитывалось всего 4,5 тыс. диких оленей; По сравнению с 1970 г. (8 тыс.) численность снизилась почти в 2 раза, что связано с неоправданным открытием промыслового отстрела камчатскими гос-промхозами системы Главохоты РСФСР.
В Магаданской обл. ни один из существующих 11 заказников не охраняет диких северных оленей. Такое же положение в Камчатской обл., где имеется 14 заказников [231]. Небольшое количество таежных диких северных оленей обитает в Магаданском заповеднике. Большую роль в охране камчатских диких северных оленей играет Кроноцкий заповедник. В Камчатской и Магаданской областях необходимо организовать 3—4 заказчика, ориентированных на охрану диких северных оленей. Промысловый и спортивный отстрелы должны быть строго запрещены.
Южные области Дальнего Востока. Больше всего диких северных оленей в северных районах Хабаровского края (12,2 тыс. в 1984 г.). Численность не растет, а, скорее, снижается, хотя тенденции к восстановлению популяций здесь были, особенно в 70 — начале 80-х годов. Максимальная численность достигала 17— 17,5 тыс. голов. Охрана налажена плохо, особенно если учесть влияние возрастающего антропогенного пресса на природу в северной части края, в зоне действия БАМа. Из 19 заказников Хабаровского края дикие северные олени охраняются в пяти: Бад-жальский (Солнечный и Верхнебуреинский р-ны края), Верхнекурский (Хабаровский р-н), Ольджиканский (р-н им. Полины Осипенко), Удыль (Ульчский р-н), Харпинский (Солнечный р-н)[231]. Необходима организация дополнительных заказников. Промысловый отстрел должен быть полностью запрещен. Под строгим контролем возможен небольшой отстрел по лицензиям коренными жителями Севера — эвенкам.
На о-ве Сахалин обитает особо крупная форма охотского подвида дикого северного оленя, заслуживающая особого внимания и охраны. Сейчас на острове около 5 тыс. диких оленей (1984), но, по мнению зоологов, чистота дикой формы в основном утрачена из-за смешения с домашними оленями. Необходимо разработать меры по восстановлению островной популяции диких оленей,, что вполне возможно, так как домашнего оленеводства на острове почти не стало. Отстрел пока разрешать нельзя.
В Приморском кране дикие олени встречаются единично на самом севере в гольцах Сихотэ-Алиня и нуждаются в строгой охране. В Амурской обл. диких оленей немного (2,4 тыс. в 1984 г.). Численность их снижается. Здесь и на Сахалине необходимо организовать 2—3 заказника по охране диких северных оленей.
Горные области Юга Сибири. Прибайкалье и Забайкалье.
Здесь дикие олени немногочисленны или редки, а главное — их небольшие или мелкие популяции изолированы одна от другой и почти все сокращаются в численности. Больше всего оленей в Прибайкалье и Забайкалье: в 1984 г. в Иркутской обл. насчитывалось 14 тыс., в Бурятии — 3,5 тыс., в Читинской обл. — 7,2 тыс. голов. Охрана налажена слабо, в особенности с учетом быстрого-нового хозяйственного освоения региона. В Иркутской обл. только один заказник из 15 (Тофаларский в Нижне-Удинском р-не) охраняет дикого северного оленя. В Читинской обл. такую функцию несет один заказник из 14 — Ничатка в Каларском р-не. В Бурятской АССР дикие северные олени обитают в одном заказнике из 29 — Муйском в Баунтовском р-не. Как видно, в этом регионе тоже необходима организация новых заказников, охраняющих популяции диких северных оленей [132].
В горах южной Сибири (помимо Саян, которые рассмотрены в регионе Средняя Сибирь) больше всего диких оленей сохранилось в горных хребтах Тувы (около 4 тыс. в 1984 г.). В горах Алтая и Кузнецкого Алатау (Кемеровская обл.) диких оленей осталось совсем немного: соответственно 0,4 тыс. и 0,6 тыс. Это маленькие исчезающие популяции, нуждающиеся в строгой охране. На Алтае охранную функцию по отношению к дикому северному оленю несет Алтайский заповедник. В Кемеровской обл. один заказник из 14 охраняет северного оленя — Бельсинский в Новокузнецком р-не. В Туве ни один из 15 заказников не охраняет дикого северного оленя. Необходимо восполнить этот пробел в системе природоохранных территорий республики.
РЕДКИЕ ФОРМЫ ДИКОГО СЕВЕРНОГО ОЛЕНЯ
В первое издание Красной книги СССР (1978) был внесен как редкий изолированный островной подвид новоземельский северный олень (Rangifer tarandus pearsoni).
Увеличение численности диких оленей до 10 тыс. голов дало основание для исключения новоземельского подвида из списка редких млекопитающих. Во втором издании Красной книги СССР (1984) и в первом издании Красной книги РСФСР (1983) новоземельский подвид оставлен, но отнесен к категории 5: восстановленные виды (подвиды), состояние которых благодаря принятым мерам охраны не вызывает более опасений.
Включение в Красные книги СССР и РСФСР только одного подвида дикого северного оленя не решает проблемы охраны редких популяций вида. В Красные книги нужно включить большое число редких популяций по окраинам ареала и внутри него. Включить в число особо охраняемых популяций нужно все те, за счет которых на наших глазах сокращается и «тает» ареал дикого северного оленя. Такой метод не только будет способствовать восстановлению вида, но и сохранению его генетического внутривидового разнообразия.
241
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
1. Аверин Ю. В. Наземные позвоночные Восточной Камчатки.— Тр. Кро-ноцкого запов., 1948, вып. 1.— М., с. 3—223.
2. Александрова В. Д. О зимнем питании домашнего оленя на Новой Земле.— Советское оленеводство, 1937, вып. 9, с. 127—140.
3. Андреев В. Н. Изучение численности северных оленей и путей их миграции с помощью авиаметодов — Зоол. журн., 1961, т. 40, вып. 1, с. 117—121.
4. Андреев В. Н. Проблемы рационального использования и улучшения оленьих пастбищ.— В кн.: Проблемы Севера.— М.: Наука, 1968, вып. 13, с. 76— 78.
5. Андреев В. Н., Перфильева В. И. Растительность Нижнеколымской тундры.— В кн.: Растительность и цочвы субарктической тундры.— Новосибирск, 1980, с. 5—44.
6. Аргентов А. Путевые записки священника-миссионера в приполярной местности.— Зап.-Сиб. отд. РГО по общ. геогр., 1857, кн. 10, с. 54—80.
7. Аргентов А. Олени заленского края.— В кн.: Акклиматизация.— М., 1860, т. 1, вып. 1, с. 20—23.
8. Аргентов А. Северная Земля.— Зап. РГО, СПб, 1861, кн. 2, с. 10—22.
9. Аргентов А. Нижнеколымский край.— Изв. РГО, 1879, т. 15, с. 433—451,
10. Бадер О. Н., Чернецов В. Н. Мезолит и неолит Приуралья и Прикамья. История СССР (проект), 1963, т. 1, ч. 1, с. 95—105.
11. Бажанов В. С. Заметки о некоторых млекопитающих бассейна р. Пен-жины.— Бюлл. МОИП, отд. биол., 1946, т. 51, вып. 4—5, с. 91—101.
12. Баскин Л. М. Дикие олени на Камчатке.— Охота и охот, хоз-во, 1968, № 11, с. 24—25.
13. Баскин Л. М. Северный олень (экология и поведение).— М.: Наука, 1970. 149 с.
14. Бахмутов В. А., Азаров В. И. Распределение, численность и миграции дикого северного оленя на севере Тюменской области.— В кн.: Численность и распределение наземных позвоночных Ямала и прилегающих территорий.— Свердловск, 1981, с. 19—26.
15. Беликов С. Е., Рандла Т. Э. Фауна птиц и млекопитающих Северной Земли.— В кн.: Фауна и экология птиц и млекопитающих Средней Сибири.— М.: Наука, 1986. с. 38—50.
16. Богатырев Л. Г., Колпащиков Л. А., Тишков А. А. Особенности питания дикого северного оленя на Западном Таймыре.— В кн.: Роль животных в функционировании экосистем.— М., 1975, с. 49—52.
17. Болезни северных оленей/Забродин В. А., Савельев Д. В., Лайшев А. X. •и др.— М.: Колос, 1980. 240 с.
18. Бреев К. А., Савельев Д. В. Кожный овод северного оленя и борьба с ним.— М.— Л., 1958, 52 с.
19. Бутурлин С. А. Наблюдения над млекопитающими, сделанные во время Колымской экспедиции 1905 года.— В кн.: Дневник Зоол. отд. Имп. об-ва любителей ест., антроп. и этнограф., Нов. сер., 1913, т. 1, № 5.
20. Вайнштейн С. И. Проблема происхождения оленеводства в Евразии.— Сов. этнография, 1971, № 5, с. 225—226.
242
21. Василевич Г. М., Левин М. Г. Типы оленеводства и их происхождение.— Сов. этнография, 1951, № 1, с. 76—83.
22. Вдовин И. С.. Очерки истории и этнографии чукчей.— М.— Л.: Наука, 1965. 403 с.
23. Водопьянов Б. Г. Дикий северный олень в Забайкалье (распространение, экология, морфология, охрана и пути рационального использования) — Иркутск: ИСХИ, 1970, 20 с.
24. Врангель Ф. П. Путешествие по северным берегам Сибири и Ледовитому морю, совершенное в 1820, 1821, 1822, 1824 годах под начальством флота лейтенанта Ф. П. Врангеля.— М.— Л., 1948. 127 с.
' 25. Вронский Н. В. Размещение лесного дикого северного оленя в Средней
Й и Северной Эвенкии.— В кн.: Охотоведение.— М., 1975, с. 302—307.
26. Вшивцев В. П., Колпащиков Л. А., Сантаев В. Г. Животные Новосибирских островов и их охрана.— В кн.: Биол. пробл. Севера. 8-й Симпоз. Тез.
1 док.— Апатиты, 1979, с. 101—103.
27. Геллер М. X. Дикие северные олени Красноярского края и их взаимоотношения с домашними оленями.— В сб.: Плем. работа в сев. оленеводстве.— Норильск, 1969, с. 131—140.
28. Гептнер В. Г. Об олене северо-западного угла Таймыра.— Охотник, 1929, № 7, с. 14—15.
29. Гептнер В. Г., Насимович А. А., Банников А. Г. Млекопитающие Советского Союза. Т. 1. Парнокопытные и непарнокопытные.— М.: Высш, школа, 1961, с. 299—360.
1 30. Гоголев Э. В. Антропология некоторых народов Северной Сибири.—
В кн.: Юкагиры.— Новосибирск: Наука, Сиб. отд., 1975, с. 97—ПО.
31. Гомоюнова Н. П. Биология оводов северных оленей.— Новосибирск: Наука, Сиб. отд., 1976. 112 с.
32. Губанов Н. М. Гельминтофауна промысловых млекопитающих Якутии.— М.: Наука, 1964.
33. * Гурвич И. С. Этническая история северо-востока Сибири.— М.: Наука, 1966. 276 с.
34. Гурвич И. С. Юкагирская проблема в свете этнографических данных.— В кн.: Юкагиры.— Новосибирск: Наука, Сиб. отд., 1975, с. 12—83.
35. Гурвич И. С. Культура северных якутов-оленеводов.— М., 1977. 247 с.
36. Гурвич И. С. Северо-восточные палеоазиаты и эскимосы.— В кн.: Этническая история народов Севера. — М.: Наука, 1982, с. 197—222.
37. Дежкин В. В., Менькова Н. В. Сравнительные аспекты использования
; ресурсов диких и сельскохозяйственных копытных животных.— Сб. науч. тр. ЦНИЛ Главохоты РСФСР.— М., 1981, с. 7—40.
; 38. Дикий северный олень в СССР.— М.: Сов. Россия, 1975. 317 с.
] 39. Дикий северный олень.— Бюлл. НТИ НИИСХ Кр. Севера.— Норильск,
J 1976, вып. 12—13, 111 с.
40. Дикий северный олень (Экология, вопросы охраны и рационального использования).—Сб. тр. ЦНИЛ Главохоты РСФСР,—М., 1983, 169 с.
’ 41. Дитмар К. О коряках и весьма близких к ним по происхождению
чукчах.— Вести. РГО, 1856, т. XVI, с.
42. Дитмар К. Поездка и пребывание на Камчатке в 1851—1855 гг.— СПб, 1901. 434 с. Ш
з 43. Долгих Б. О. Происхождение нганасанов.— Сиб. этногр. сб., № 1,
; М,— Л., 1952, с. 32—86.
:! 44. Долгих Б. О. Родовой и племенной состав народов Сибири в XVII веке.—
| М.: Изд. АН СССР, 1960. 622 с.
45. Долгих Б. О. Происхождение долган.— Сиб. этногр. сб.— М.: Изд. АН СССР, 1963, V, с. 92—141.
46. Друри И. В. Дикий северный олень Советской Арктики и Субарктики.— Тр. Аркт. ин-та,—М.—Л.: Изд. ГУСМП, 1949, т. 200, 80 с.
47. Друри С. М. Взаимоотношения северного оленя с животным миром Карелии.— В кн.: Сев. олень в Карельской АССР.— М.—Л.: Изд. АН СССР, 1962, с. 105—129.
48. Дулькейт Г. Д. Значение рыси и росомахи в природном комплексе алтайской тайги.— В кн.: Преобраз, фауны позв. нашей страны.— М., 1953,
243
49. Дунаева Т. Н. Сравнительный обзор экологии тундровых полевок полуострова Ямал.— Тр. Ин-та географии АН СССР, 1948, вып. 41, с. 78—144,
50. Дунин-Горкавич А. А. Географический очерк Тобольского севера.— Изв, Русск. географ, об-ва, 1904, т. 40, вып. 1, 394 с.
51. Дьячков А. Е. Анадырский край.— Зап. об-ва изуч. Амурск, края.— Владивосток, 1893, т. II, с. 1—102.
52. Евладов В. П. В тундрах Ямала.— Свердловск, 1930.
53. Егоров О. В. Дикие копытные Якутии.— М.: Наука, 1965, 259 с.
54. Егоров О. В. Дикий северный олень.— В кн.: Млекопитающие Якутии.— М.: Наука, 1971, с. 567—590.
55. Егоров О. В., Кречмар А. В. Состояние запасов и перспективы использования диких северных оленей на Новосибирских островах.— В кн.: Любите и охраняйте природу Якутии.— Якутск, 1967, с. 296—299.
56. Железнов Н. К. Распространение, экология, охрана и рациональное использование диких копытных Чукотки.— М.: ВСХИЗО, 1980. 35 с.
57. Забродин В. А. Бруцеллез оленей и некоторых других диких животных на Енисейском Севере.— Норильск, 1973. 33 с.
58. Залесский П. М. Прошлое и современное распространение копытных в Западно-Сибирском крае.— Охотник Сибири, 1934, № 7—8, с. 26—28.
59. Зензинов В. М. Русское Устье Якутской области Верхоянского округа. Старинные люди у Холодного океана. — М., 1914. 215 с.
60. Золотарева И. М. Материальная культура юкагиров по фольклорным памятникам.— В кн.: Юкагиры.— Новосибирск: Наука, Сиб. отд., 1975, с. 111— 124.
61. Зубков А. И, Оленеводство и оленьи пастбища на Новой Земле.— Тр, Аркт. ин-та, 1935, вып. 22, с. 7—34.
62. Зуев В. Ф. Материалы по этнографии Сибири XVIII века.— М.: 1947.
63. Зырянов В, А. Влияние хищных млекопитающих на популяцию диких северных оленей на Таймыре.— В кн.: Экол. основы охраны и рац. исп. хищн. млекопитающих.— М.: Наука, 1979, с. 40—41.
64. Зырянов В. А. Эмбриональное развитие диких северных оленей.— В кн.: Экология и рац. использ. наземн. позв. севера Сред. Сибири.— Новосибирск, 1983, с. 21—36.
65. Зырянов Б. А., Колпащиков Л. А. Растительные ресурсы и их использование дикими северными оленями на Западном Таймыре.— Тр. НИИСХ Кр. Севера, Новосибирск, 1981, с. 27—38.
66. Зырянов В. А., Павлов Б. М. Дикий северный олень.— В кн.: Охот, хоз-во Енис. Севера.— Красноярск, 1977, с. 76—85.
67. Изменения численности охотничьих зверей Карелии по материалам зимних маршрутных учетов/Данилов П. И., Ивантер Э. В., Белкин В. В. и др.— В кн.: Фауна и экол. птиц и млекопит. таежн. северо-запада СССР.— Петрозаводск: Изд. КФАН, СССР, 1978, с. 128—159.
68. Иохельсон В. И. По рекам Ясачной и Коркодону.— Изв. РГО, СПб, 1898, т. 34, с. 15.
69. Исаков Ю. А. Материалы по фауне млекопитающих Средней и Северной Карелии.— Бюлл. МОИП, сер. биол., 1939, т. 48, № 2—3, с. 37—50.
70. Иславин В. Самоеды в домашнем и общественном быту.— СПб., 1847, 114 с.
71. Капица Л. Материалы к изучению оседлого оленеводства Карелии и западного побережья Белого моря.— Изв. Об-ва изучения Карелии, 1924, № 2, 72. Карлов В. В. Эвенки в XVII—начале XX вв.— М.: Изд. МГУ, 1982, .160 с.
73. Кибер Н. Замечания о некоторых предметах естественной истории, учиненных в Нижне-Колымске и окрестностях оного в 1821 году.— Сиб. вестник, СПб, 1823, ч. II, кн. 10, с. 124—315.
74. Ким Т. А., Соколов Г. А. Некоторые новые данные по распространению и экологии северного оленя в Западном и Восточном Саянах.— Уч. зап. ! Краснояр. гос. пед. ин-та, 1963, т. 24, вып. 5, с. 33—43.
75. Киселев В. А., Костюк В. А. Распределение и численность лесных северных оленей и лосей в Эвенкии.— НТБ НИИСХ Кр. Севера, 1981, № 48, * с. 22—27.
'244
76. Ковалев Б. Сочетать интересы охоты и леса.— Охота и охот, хоз-во, 1982, № 12, с. 3—4.
77. Ковязин Н. М. Комовские тунгусы.— Сов. Север, 1931, № 7—8, с. 136— 145.
78. Кожанчиковы Л. и И. Промысловая охота и рыболовство в Минусинской тайге.— Ежегодн. Гос. музея им. Н. М. Мартьянова.— Минусинск, 1924, т. 2, вып. 2, с. 79—183.
79. Колпащиков Л. А. Использование зимних пастбищ дикими оленями.— В кн.: Проблемы охраны и хоз. использ. ресурсов диких животных Енис. 'Севера.— Новосибирск, 1979, с. 19—28.
80. Колпащиков Л. А. Дикий северный олень Таймыра (Особенности экологии и рациональное использование ресурсов).— Норильск; НИИСХ Кр. Севера, 1982. 23 с.
81. Колпащиков Л. А., Куксов В. А., Павлов Б. М. Экологическое обоснование предельной численности Таймырской популяции диких северных оленей.— В кн.: Экол. и рац. исп. наземн. позв. Севера Средн. Сибири.— Новосибирск, 1983, с. 3—14.
82. Колычев Е. И. Ненцы европейской России в конце XVII — начале XVIII веков.— Сов. этнография, 1956, № 2, с. 104—117.
83. Копытные фауны СССР. Экология, морфология, использование и охрана,— Тез. докл. I Всес. совещ. по копытным СССР.— М.: Наука, 1975, 352 с.
84. Копытные фауны СССР. Экология, морфология, использование и охрана.— Тез. докл. II Всес. совещ. по копытным СССР.— М.: Наука, 1980, 395 с.
85. Кормовая характеристика растений Крайнего Севера/Александрова В. Д., Андреев В. Н., Бахтина Т. В. и др.— М.— Л.: Наука, 1964, 484 с.
86. Костюк В. А., Худолеев Ф. И., Скруберт В. С., Катков П. В. Распределение и численность диких оленей на севере Эвенкии.— Науч. тр. НИИСХ Кр. Севера, 1979, т. 26, с. 11—14, 118.
87. Кохановский Н. А. Млекопитающие Хакасии.— Абакан, 1962, 168 с.
88. Кошкин В. Н. Остров Бегичева и его промысловые возможности.— Ж. Сов. Арктика, 1936, № 11, с. 34—41.
89. Крайслер Л. Тропами карибу.— М.: Мысль, 1966. 327 с.
90. Красная книга СССР 2-е.— Т. 1.— М.: Лесн. пром-сть, 1984. 390 с.
91. Красная книга РСФСР. Животные.— М.: Россельхозиздат, 1983, 455 с.
92. Крашевский О. Р. К экологии бурого медведя центральной части Путорана.— НТБ № 23 НИИСХ Кр. Севера.— Новосибирск, 1985, с. 7—10.
93. Крашенинников С. П. Описание земли Камчатки.— М.— Л., 1949. 765 с,
94. Крупник И. И. Природная среда и эволюция тундрового оленеводства.— В кн.: Карта, схема и число в этнич. географии.— Моск. фил. ВГО,— М., 1975, с. 26—43.
95. Куражсковский Ю. Н. Дикий северный олень в Коми АССР и прилегающих районах.— Охрана природы, сб. 7.— М., 1949, с. 50—59.
96. Лавов М. А. Состояние и перспективы использования охотничьих ресурсов в тайге севера Средней Сибири.— В кн.: Биол. проблемы Севера.— Петрозаводск, 1976, с. 174—177.
97. Лаптев И. П. Млекопитающие таежной зоны Западной Сибири.— Томск: изд. ТГУ, 1958. 285 с.
98. Ларин В. В., ‘ Шелковникова Т. А. Питание и конкурентные отношения некоторых фитофагов Центральных Путоран.— НТБ № 23 НИИСХ Кр. Севера.— Новосибирск, 1985, с. 24—33.
99. Латкин Н. В. Дневник во время путешествия на Печору.— Зап. РГО, кн. 7, ч. I, 1853. 106 с.
100. Леханов Б. И., Арсентьева Н. Ф. Саркоптоз диких северных оленей.— В кн.: Экол. и рац. исп. наземн. позв. севера Средн. Сибири.— Новосибирск, 1983, с. 50—55.
101. Маак Р. Материалы для изучения фауны Вилюйского округа Якутской области,—СПб, 1886, т. 1, ч. 2, с. 1—120.
102. Майдель Г. Л. Путешествия по северо-восточной части Якутской области в 1868—1870 гг.— Приложение к XXIV т. Записок Имп. Акад, наук, № 3, СПб., 1894. 599 с.
ЮЗ. Макарова О. А, Зимнее питание диких северных оленей в западной
245
части Мурманской области.— В кн.: Влияние антрон, факторов на структуру и функции биогеоценозов.— Калинин, 1981, с. 17—21.
104. Макридин В. П. О путях и сроках миграции дикого северного оленя в Таймырском национальном округе.— Зоология, 1962, т. 41, № 4, с. 927—934.
105. Макридин В. П. О путях и сроках весенней миграции диких северных оленей в Верхоянском и Булунском районах Якутской АССР.— Зоол. журн., 1963, т. 42, вып. 5, с. 782—785.
106. Марвин М. Я. Млекопитающие Карелии.— Петрозаводск, 1959. 238 с.
107. Матвеев Л. Северный олень Новой Земли.— Охота и охот, хоз-во, 1981, № 1, с. 22—23.
108. Машковцев А. А. Саянский дикий реликтовый северный олень.— Докл. АН СССР. Нов. сер., 1940, т. 27, № 1, с. 78—80.
109. Михель Н. М. Очерк промысловой охоты в Северо-Восточной Якутии.— Тр. НИИПЗ —Л., 1938, с. 64—82.
110. Михель Н. М. Промысловые звери Северо-Восточной Якутии.— Тр. НИИ пол. землед., жив-ва и пром. х-ва.— Л., 1938, с. 64—82.
111. Мичурин Л. Н. О поражении дикого северного оленя личинками кожного овода (Oedemageta tarandi) на Таймырском полуострове.— Зоол. журн., 1963, т. 42, № 1, с. 149—151.
112. Мичурин Л. Н. Дикий северный олень Таймырского полуострова и рациональное использование его запасов.— Норильск, НИИСХ Кр. Севера, 1965. 20 с.
113. Мичурин Л. Н. Влияние волков на популяцию дикого северного оленя на севере Средней Сибири.— Тр. IX Междунар. конгр. биологов-охотоведов.— М., 1970, с. 514—516.
114. Мичурин Л. Н., Мироненко О. Н. Особенности размещения и использования зимних пастбищ дикими северными оленями таймырского стада.— Тр. ВСХИЗО.—М., 1964, вып. 17, ч. 2, с. 89—96.
115. Мичурин Л. Н., Мироненко О. Н. Распространение копытных в горах Путорана.— Тр. НИИСХ Кр. Севера.— Красноярск, 1967, т. 14, с. 69—77.
116. Мишин И. П. Зараженность северных оленей острова Сахалин носовым оводом в зависимости от развития вибрисс.— Зоол. журн., 1954, т. 33, № 1, с. 82—88.
117. Мухачев А. Д. Характеристика некоторых морфологических признаков диких лесных северных оленей Эвенкии.— В кн.: Экол. и хоз. использование наземн. фауны Енисейск. Севера.— Новосибирск, 1981, с. 49—57.
118. Назаров А. А., Новиков Б. В., Сыроечковскии Е. Е. Размещение диких северных оленей и дальнейшее использование их поголовья.— Охот.-пром. хоз-во Севера, 1979, с. 109—118.
119. Назаров А. А., Рогачева Э. В., Сыроечковскии Е. Е. Животный мир и вопросы его хозяйственного освоения.— В кн.: Прир. условия освоения Тазовск. нефтегаз, р-на.— М.: Наука, 1972, с. 177—197.
120. Насимович А. А. Новые данные по экологии росомахи в Лапландском заповеднике.— Тр. Лапл. гос. зап-ка.— М., 1948, вып. 3, с. 107—124.
121. Насимович А. А. Роль режима снежнего покрова в жизни копытных на территории СССР.— М.: Изд. АН СССР, 1955. 403 с.
122. Наумов Н. П. Промысловые млекопитающие Туруханского края.— Сов* Север.— М., 1930, № 3, с. 44—58.
123. Наумов Н. П. Дикий северный олень.— М.—Л.: КОИЗ, 1933. 73 с.
124. Наумов Н. П. Млекопитающие Тунгусского округа.— Тр. Полярн. комиссии АН СССР.— Л.: изд. АН СССР, 1934, вып. 17, 82 с.
125. Никифоров Л. П. О распространении дикого северного оленя (в Карело-Финской ССР).— Природа , 1959, № И, с. 98—100.
126. Никольский А. М. Остров Сахалин и его фауна позвоночных животных.— Зап. Акад, наук, СПб, 1889, т. 60, прилож. 5. 264 с.
127. Новиков Б. В. Управление популяциями охотничьих животных путем промысла на примере дикого северного оленя.— В кн.: Пути и методы рац. экспл. и повыш. продуктивн. охот, угодий. Тез. док.— М., 1978, с. 206—208.
128. Новиков Б. В. Современное состояние популяций дикого северного оленя и его промысел в СССР. — Бюлл. МОИП. Отд. биол., 1982, т. 87, № 1, с. 7—15.
246
129. Обухов П. А. Дикий северный олень в низовьях Колымы.— Охота и охот, хоз-во, 1967, № 5, с. 15—17.
130. Окладников А. П. Освоение палеолитическим человеком Сибири.— В кн.: Мат-лы по четв. периоду СССР.— М.— Л., 1950, вып. 2, с. 150—158.
131. Оленеводство/Дьяченко Н. О., Востряков П. Н., Савельев Д. В. и др.— В кн.: Система ведения сел. и пром, хоз-ва на Кр. Севере.— Красноярск, 1969, с. 35—165.
132. Осмоловская В. И., Приклонский С. Г. Распределение и численность росомахи и дикого северного оленя в тайге европейской части СССР, по данным зимнего маршрутного учета.— Тр. 2-го Всесоюз. совещ. по млекопитающим.— М.: Изд. МГУ, 1975, с. 230—233.
133. Охотничье хозяйство Енисейского Севера.— Красноярск, 1977, 223 с.
134. Павлов Б. М. Белая и тундряная куропатки Таймыра.— Норильск: НИИСХ Кр. Севера, 1974, 21 с.
135. Павлов Б. М., Зырянов В. А. Роль промысла в регулировании качественного состава популяций диких северных оленей Таймыра.— Науч.-техн. бюлл. НИИСХ Кр- Севера, 1981, № 48, с. 8—12.
136. Павлов Б. М., Куксов В. А., Савельев В. Д. Рациональное использование ресурсов диких северных оленей таймырской популяции.— В кн.: Метод., рекомендации НИИСХ Кр. Севера, 1976, 40 с.
137. Патканов С. Опыт географии и статистики тунгусских племен Сибири на основании данных переписи 1897 г. и других источников. Ч. I. Тунгусы собственно.— СПб, 1906, Вып. 1—2, с. 1—185.
138. Петров В. И., Лисенков В. М. Распределение и численность диких северных оленей и лосей в туруханской тайге.— НТВ НИИСХ Кр. Севера, 1981, № 48, с. 27—34.
139. Плеске Ф. Д. Критический обзор млекопитающих и птиц Кольского полуострова.— СПб: изд. Имп. Акад, наук, 1887, с. 1—536.
140. Полежаев А. Н. Влияние оленеводства на тундровые экосистемы Чукотки.— Тез. док. VII Всесоюз. зоогеогр. конф.— М.: Наука, 1979, с. 254—255,
141. Попов А. А. Нганасаны.— М.— Л.: Изд. АН СССР, 1948, 122 с.
142. Раевский В. В. Позвоночные животные Северного Зауралья—М.: Наука, 1982. 146 с.
143. Расширение границ ареала диких северных оленей таймырской популяции в связи с увеличением плотности их населения и изменением путей мигра-ций/Павлов Б. М., Якушкин Г. Д., Зырянов В. А. и др.— В кн.: Продуктивн. биогеоценозов Субарктики.— Свердловск, 1970, с. 161—162.
144. Романов А. А. Пушные звери Ленско-Хатангского края и их промысел.— Тр. НИИПЗ, сер. Промысл, хоз-во, — Л.:' Изд. ГУСМП, 1941, вып. 17, с. 1—139.
145. Русаков О. С. Распространение, ресурсы и хозяйственное использование копытных в северо-западных областях европейской части СССР.— В кн.: Вопросы повыш. продуктивн. охот, угодий.— М., 1969, с. 149—169.
146. Русаков О. С. Современное состояние природных ресурсов, экология и вопросы хозяйственного использования копытных северо-запада СССР. — В кн.: Копытные северо-запада СССР.— Л.: Наука, 1979, с. 63—292.
147. Рутилевский Г. Л. Промысловые млекопитающие полуострова Челюскина и пролива Вильницкого.— Тр. НИИПЗ, сер. Пром, хоз-во.— Л., 1939, вып. 8, с. 7—60.
148. Савватеев Ю. А. Залавруга. Археологические памятники низовья Р- Выг, Ч. 1. Петроглифы.— Л., 1970, 442 с.
149. Савельев В. Д. К вопросу о роли диких и домашних северных оленей в тундровых биоценозах.— Тез. док. VII Всесоюз. зоогеограф, конф.— М.: Наука, 1979, с. 273—275.
150. Самородов А. В. К фауне млекопитающих земли Олюторских коряков.— Сб. тр. Гос. зоол. музея при МГУ, 1939, вып. 5, с. 15—39.
151. Сарычев Г. А. Путешествие по северо-восточной части Сибири, Ледовитому морю и Восточному океану.— М.: Географгиз, 1952. 270 с.
152. Сдобников В. М. Некоторые данные по биологии оленя и оленеводству в северо-восточной части Малоземельской тундры.— В кн.: Оленьи пастбища Сев. края,—Л.: Изд. АН СССР, 1933, вып. 2, с. 185—224.
247
153. Сдобников В. М. Взаимоотношения северного оленя с животным миром тундры и леса.— Тр. Аркт. ин-та, 1935, т. 24, с. 5—66.
154. Сдобников В. М. К вопросу об экологии северного оленя.— В сб.: Вопр, экол. и биоценол., 1939, № 5—6, с. 102—129.
155. Сдобников В. М. Дикий северный олень Таймыра и упорядочение его промысла.— В кн.: Проблемы Севера, 1958, вып. 2, с. 156—168.
156. Северные олени/Громов И. М., Гуреев А. А., Новиков Г. А. и др.— В кн.: Млекопитающие фауны СССР.— М.— Л.: Изд. АН СССР, 1963, ч. 2, с. 1008—1012.
157. Сегаль А. Н. История северного оленя и оленеводства в Карелии.— В кн.: Сев. олень в Карел. АССР,—М.—Л.: Изд. АН СССР, 1962,. с. 41—57.
158. Семенов-Тян-Шанский О. И. Дикий северный олень на Кольском полуострове.— Тр. Лапландского гос. зап-ка — М., 1948, с. 3—90.
159. Семенов-Тян-Шанский О. И. Северный олень.— М.: Наука, 1977. 94 с»
160. Семенов-Тян-Шанский О. И. Звери Мурманской области.— Мурманск, 1982. 177 с.
161. Сиивонен Л. Млекопитающие Северной Европы.— М.: Лесн. пром-сть, 1979. 231 с.
162. Силантьев А. А. Обзор промысловых охот в России.— СПб, 1898. 619 с.
163. Силков А. М. Рубцовое пищеварение у домашних и диких северных оленей.— В кн.: Экол. и хоз. использ. наземн. фауны Енисейск. Севера.— Новосибирск, 1981, с. 38—49.
164. Симченко Ю. Б. Культура охотников на оленей Северной Евразии.— М.: Наука, 1976. 311 с.
165. Симченко Ю. Б. Нганасаны.— В кн.: Этнич. история народов Севера.— М.: Наука, 1982, с. 81—98.
166. Синицын А., Синицын В. Александровский коопзверопромхоз.— Охота и охот, хоз-во, 1985, № 5, с. 6—7.
167. Сицко А. Упорядочить промысел таймырских оленей.— Охота и охот» хоз-во, 1980, № 9, с. 8—9.
168. Скалой В. Н. Оленеводство в бассейне р. Таз.— М.: Сов. Север, 1931, № 3—4, с. 70—76.
169. Скалой В. Н. Дикие олени Новосибирских островов. — Природа, 1940, № 2, с. 113—114.
170. Соколов В. Е., Сыроечковский Е. Е. Кадастр животного мира и задачи науки.— Вестник АН СССР. Сер. биол., 1982, № 5, с. 44—50.
171. Соколов Г. А. Млекопитающие кедровых лесов Сибири.— Новосибирск: Наука, Сиб. отд-ние, 1979. 256 с.
172. Соколов И. И. Половозрастная и расовая изменчивость черепа дикого и домашнего северного оленя.— Сев. оленеводство, 1937, вып. 9, с. 9—101.
173. Соколов И. И. Копытные звери (отряда Perissodactyla и Artiodactyla).— Фауна СССР. Млекопитающие. М.— Л.; Изд. АН СССР, 1959, Т. 1, вып. 3, с. 144—172.
174. Соколов И. И., Чернявский Ф. Б. О систематическом положении карельского дикого северного оленя.— В кн.: Северный олень в Карельской АССР —Л.: Изд. АН СССР, 1962, с. 21—40.
175. Сокольский С. М. К экологии дикого северного оленя печорской тайги.— Тр. Печоро-Илычск. зап-ка, 1961, вып. 8, с. 238—263.
176. Соловьев Д. К. Промысловые животные (кроме соболя) и охота на них.— В кн.: Саянский пром.-охотн. район и соболин. промысел в нем.— Тр, эксп. по изуч. соболя и исслед. соболин. промысла.— Петроград, 1920. Сер. II, с. 222—266.
177. Соломаха А. И., Арсентьева Н. Ф., Краковецкая Н. Г. Подкожнооводовая инвазия диких северных оленей.— В кн.: Экол. и рац. исп. наземн. позв» Севера Средн. Сибири.— Новосибирск, 1983, с. 46—50.
178. Сосин В. Ф. Размер и состав стад дикого северного оленя р. Надым осенью.— В кн.: Копытные фауны СССР.— М, 1980, с. 102—103.
179. Сосин В. Ф. Численность и структура стад северного оленя в надымской популяции.— В кн.: Числ. и распред, наземн. позв. Ямала и прилег, терр.— Свердловск, 1981, с. 96—99,
248
180. Сочава В. В. Тундроведение и ягелеустройство,— В кн.: Сборник по оленеводству, тундр, ветеринарии и зоотехнике.— М., 1932, с. 53—57.
181. Старовойтов А. В., Семянов Л. П. Промысел дикого северного оленя в госпромхозе «Вороговский».— НТВ НИИСХ Кр. Севера.— Новосибирск, 1985, № 23, с. 11—13.
182. Степанова Н. М., Гурвич И. С. Юкагиры.— В кн.: Народы Сибири.— М — Л.: Изд. АН СССР, 1956, с. 885—895.
183. Строганов С. У. Определитель млекопитающих Карелии.— Петрозаводск, 1949, 199 с.
184. Сухбат X., Ганзориг С., Киефер М., Галгош Й. Северный олень и северное оленеводство в Монголии.— Прир. усл. и ресурсы некот. р-нов МНР (Тез. докл.).— Братислава, 1984, с. 142—144.
185. Сыроечковскии Е. Е. Дикий северный олень в северной тайге Средней Сибири.— В кн.: Вопросы зоологии.— Томск, 1966, с. 262—264.
186. Сыроечковскии Е. Е. Дикий северный олень Западной Сибири.— Зоол. пробл. Сибири.— Новосибирск: Наука, Сиб. отд-ние, 1972, с. 476—477.
187. Сыроечковский Е. Е. Биологические ресурсы Сибирского Севера, Проблемы освоения.— М.: Наука, 1974, 366 с.
188. Сыроечковский Е. Е. Дикие северные олени в СССР, их охрана и взаимоотношения с оленеводством.— Тез. док. VII Всесоюз. симп. «Биол, проблемы Севера».— Сыктывкар, 1981, с. 211.
189. Сыроечковский Е. Е. Нужна ли индустрия промысла? — Природа и человек, 1985, № 6, с. 38.
190. Сыроечковский Е. Е. Дикий северный олень в СССР (современное состояние и динамика популяций, экологические основы охраны и рационального использования).—В кн.: Промысловая териология.— М.: Наука, 1982, с. 53—71.
191. Сыроечковский Е. Е. Ресурсы копытных зверей СССР, их охрана и рациональное использование.— Тр. XIV Междунар. конгр. биологов- охотоведов.— Чехословакия, 1983, с. 188.
192. Сыроечковский Е. Е., Вайнер А. С. Вопросы изучения сравнительной продуктивности популяций домашних и диких оленей.— В кн.: Вид и его продуктивность в ареале.— Свердловск, 1984, с. 48—49.
193. Сыроечковский Е. Е., Вайнер А. С., Куприянов А. Г. Дикий северный олень в экосистемах различных природных зон.— В кн.: География наземных экосистем.— М., 1984, с. 121—122.
194. Сыроечковский Е. Е., Рогачева Э. В. Соболь и дикие копытные в Приенисейской Сибири.— Природа, 1961, № 1, с. 102—104.
195. Сыроечковский Е. Е., Рогачева Э. В. Охотничье-промысловые ресурсы и таежное хозяйство южной части зоны Нижне-Обского водохранилища.— В кн.: Влияние тер. водохранилищ лесн. зоны на прилег, тер.— М.: Наука, 1970, с. 200— 215.
196. Сыроечковский Е. Е., Рогачева Э. В. Животный мир СССР. География ресурсов.— М.: Мысль, 1975. 423 с.
197. Сыроечковский Е., Рогачева Э. В. Охотничий кадастр—основа управления ресурсами.— Охота и охот, хоз-во, 1977, № 12, с. 6—8.
198. Сыроечковский Е. Е., Рогачева Э. В. Животный мир Красноярского края.— Красноярск, 1980. 359 с.
199. Сыроечковский Е. Е., Рогачева Э. В., Клоков К. Б. Таежное природопользование.— М., Лесн. пром-сть, 1982. 288 с.
200. Тарасов П. П. О некоторых особенностях морфологии северного оленя как животного тундры.— Бюлл. МОИП, Отд. биол., 1956, т. 61, вып. 4, с. 124— 146.
201. Теплов В. П. К зимней экологии росомахи в районе Печоро-Илычского заповедника.— Бюлл. МОИП, Отд. биол., 1955, т. 60, вып. 1, с. 3—11.
202. Теплов В. П. Динамика численности и годовые изменения в экологии промысловых животных печорской тайги.— Тр. Печоро-Илычск. зап-ка.— Сыктывкар, 1960, вып. 8, с. 3—84.
203. Терлецкий П. Е. Северное оленеводство.— Сб. по оленеводству, тундр, вет. и зоотехн.— М.—Л., 1932, с. 11—52.
204. Тихомиров Б. А. Взаимосвязи животного мира и растительного покрова тундры.— М.—Л., 1959. 104 с.
249
205 Тихомиров Б. А. О влиянии животных на растительность Таймырской тундры.'—Бюлл. МОИП, Отд. биол., т. 60, вып. 5, 1960, с. 147—151.
206. Толль Э. В. Краткий отчет барона Э. В. Толля. Изв. Имп. Акад, наук, отд. физ.-мат. наук, СПб, 1904, т. XX, № 5, 117 с.
207. Толстов С. П. Проблемы дородового общества.—Сов. этнография, 1931, № 3—4, с. 38—46.
208. Третьяков П. Н. Первобытная охота в Северной Азии.— Изв. ГАИМК, 1935, вып. 106, с. 112—128.
209. Туголуков В. А. Эвенки.— В кн.: Этнич. история народов Севера.— М.: Наука, 1982, с. 129—154.
210. Туголуков В. А. Эвены.— В кн.: Этнич. история народов Севера.— М* Наука, 1982, с. 155—167.
211. Туголуков В. А. Кто вы, юкагиры? — М.: Наука, 1979. 152 с.
212. Тюлин А. Н. Промысловая фауна о. Белого.— Тр. НИИ полярн. землед., жив-ва и пром, хоз-ва. Сер. Пром, хоз-во, 1938, вып. 1.— Л., 39 с.
213. Ушаков Г. А. По нехоженой земле.— М.: Мысль, 1974. 423 с.
214. Унтербергер П. Ф. Приамурский край. 1906—1910.— СПб, 1912.
215. Успенский С. М. Богатство и охрана животного мира Советской Арктики.— Пробл. Севера, 1958, вып. 1, с. 221—228.
216. Файнберг Л. А. Очерки этнической истории Зарубежного Севера.— М.: Наука, 1971, 279 с.
217. Федотов В. С. Опыт выпаса оленей в изгородях и меры борьбы с не-кробациллезом.— Мурманск, 1959.
218. Фетисов А. С. О распространении и защитно-кормовых стациях саянского реликтового северного оленя (Rangifer tarandus valentinae Fler) в Ce-ленгинской Даурии.— Докл. АН СССР, 1955, т. 104, № 4, с. 412—417.
219. Флеров К. К. Очерк классификации и географического распространения оленей Старого Света.— Тр. СОПС, сер. Якутская.— М., 1932, вып. 4. 15 с.
220. Флеров К. К. Копытные (Ungulata) Арктических стран. — В кн.: Звери Арктики.— Л.: Изд. ГУСМП, 1935, с. 107—263.
221. Флеров К. К. Кабарга и олени.— В кн.: Фауна СССР. Млекопитающие.— М,—Л.: Изд. АН СССР, 1952, т. 1, вып. 2, с. 222—247.
222. Хлобыстни Л. П. Новое о древнем населении Таймыра.— В кн.: Происхождение аборигенов Сибири.— Томск, 1969, с. 79—84.
223. Хлобыстни Л. П., Грачева Г. Н. Появление оленеводства в тундровой зоне Европы, Западной и Средней Сибири.— Тез. док. конф. Формы перехода от присваивающего хозяйства к производящему.— Л., 1974, с. 113—115.
224. Хомич Л. В. Ненцы.— М.— Л.: Наука, 1966. 329 с.
225. Царев Ю. С. Распространение и численность лося, косули и северного оленя в Новосибирской области.— В кн.: Биол. районирование Новосиб. обл.— Новосибирск; Наука, Сиб. отд-ние, 1969, с. 98—107.
226. Чарнолуский В. В. Материалы по быту лопарей.— Л.: Изд. Геогр. об-ва, 1930, с. 1 — 176.
227. Чернецов В. Н. Усть-Полуйское время в Приобье.— В кн.: Древн. история Нижн. Приобья. Матлы и исслед. по археол. СССР.— М.— Л., 1953, № 35, с. 167—174.
228. Чернявский Ф. Б. Млекопитающие крайнего северо-востока Сибири.--М.: Наука, 1984. 388 с.
229. Численность и дислокация стад северных оленей в тундрах Яку» тии/Лабутин Ю. В., Николаев А. Н., Ревин Ю. В. и др.— В кн.: Биол. проблемы Севера. Тез. X Всесоюз. симпоз.— Магадан, 1983, ч. II, с. 80—81.
230. Шалаева Н. М. Гельминтофауна диких животных и птиц некоторых типов тундр Западного Таймыра.-— В кн.: Продуктивность биоценозов Субарктики.— Свердловск, 1970, с. 284—302.
231. Шалыбков А. М., Сторчевой К. В- Природные заказчики.— М.: Агро-промиздат, 1985. 208 с.
232. Шапошников Ф. Д. К экологии и морфологии алтайского северного оленя.— Зоол. журн., 1955, т. 34, вып. 1, с. 191—207.
233. Шастин Л. П. Наземные млекопитающие северо-западных частей Таймырского полуострова.— Тр. НИИПЗ, сер. Пром, хоз-во Л., 1939, вып. 8, с. 61 85. <
250
234. Щелкунова Р. П. Растительность и кормовые ресурсы для оленеводства Таймыра.— Новосибирск: ЦСБС СО АН СССР, 1980. 43 с.^ ..„„„пгти__
235. Юрлов К. Т. Северный олень в Западно-Сибирскои низменности. Природа, 1958, № 12, с. 105—107.
236. Яблоков А. В. Саблина Т. Б. Охрана генофонда животных в биосферных заповедниках.— Тез. док. Всесоюзн. совещ. «Биосферн. заповедники. Соврем, состояние и персп. развития» — Пущино, 1981, с. 29 33.
237. Язвиков Л. П. Итоги геоботанического обследования оленьих пастбищ в Кестеньгском районе Карельской АССР.— Тр. Сельхозсекции КНИИ, Петрозаводск, 1934, т. 1, вып. 1, с. 114—126.
238. Якушкин Г. Д., Павлов Б. М. Биологическая продуктивность таймырского стада северных оленей и контроль за его численностью.— В кн.: Биол. пробл. Севера. VI Симпоз. Вып. 1, Тез. док. Якутск, 1974, с. 127—130.
239. Якушкин Г. Д., Павлов Б. М. Современное состояние численности и промысла диких северных оленей таймырской популяции.— НТБ НИИСХ Кр. Севера, 1981, № 48, с. 3—8.
240. Aiendal A., de Bie S., van Vieren S. Size and composition of the wild reindeer population in the Southeast Svalbard Nature Reserve.— Holarct. Ecol., v. 2, 1979, pp. 101—107.
241. Aiendal E., Byrkjedahl I. Population size and reproduction of the reindeer on Nordenskiold Land, Svalbard.— Norsk Polarinst. Arbok 1974. 1976, pp. 139— 152.
242. Banfield A. W. T. Preliminary investigation of the barren-ground caribou.— Can. Wildl. Manag. Bull., Ser. 1, 10a—10b, 1954, 112 p.
243. Banfield A. W. T. A revision of the reindeer and caribou, genus Rangifer.— Nat. Mus. Canada Bull., No 177, 1961, pp. 1—137.
244. Bergerud A. T. The population dynamics of Newfoundland caribou.— Wildl. Monographs, No 25, 1971, 55 p.
245. Bergerud A. T. Status of Rangifer in Canada. 1. Woodland caribou (Rangifer tarandus caribou).— Proc. 2nd Int. Reindeer/Caribou Symp., Trondheim, 1980, pp. 748—753.
246. Bergerud A. T., Jakimchuk R. D., Carruthers D. R. The buffalo of the North: Caribou (Rangifer tarandus) and human developments.— Arctic, v. 37, No 1, 1984, pp. 7—22.
247. Bie, S. de. Survivorship in the Svalbard reindeer (Rangifer tarandus platyrhynchus Vrolik) on Edgeoya, Svalbard.—Arbok 1976, Norsk Polarinst., 1977, pp. 249—270.
248. Bjerketvedt D. Reinsdyrstammen pa Hardangervidda for stor.— Fauna och flora (Sver.), v. 76, No 3, 1981, pp. 97—104.
249. Blehr O. Traditional reindeer hunting and social change in the local communities surrounding Hardangervidda.— Norw. Archaeol. Rev., v. 6, 1973, pp. 102—112.
250. Boertje R. D. Seasonal diets of the Denali caribou herd, Alaska.— Arctic, v. 37, No 2, 1984, pp. 161—165.
251. Calef G. W. Status of Rangifer in Canada. II. Status of Rangifer in the Northwest Territories.— Proc. 2nd Int. Reindeer/Caribou Symp., Trondheim, 1980, pp. 754—759.
252. Clausen B., Dam A., Eivestad K. a. o. Summer mortality among caribou calves in West Greenland.— Nord, veterinarmed., v. 32, No 7—8, 1980, pp. 291 — 300.
253. Dauphine T. Ch. The disappearance of caribou reintroduced to Cape Breton Highlands National Park.—Can Field Nat, v. 89, No 3, 1975, pp. 299— 310.
254. Davis J. L. Status of Rangifer in the USA.— Proc. 2nd Int. Reindeer/Caribou Symp., Trondheim, 1980, pp. 793—797.
255. Ekman S. Djurvarldens unbredningshistoria pa Skandinaviska halvon.— Stockholm, 1922.
256. Eriksson O. Current investigations into reindeer grazing in Northern Sweden.— IUCN Pubis New Ser., No 16, 1970, pp. 155—159.
257. Gaare E., Skogland T. Wild reindeer food habits and range use at Hardangervidda.—Ecol. Stud., v. 17, 1975, pp. 195—205.
251
258. Gaare E., Thomson B. R., Kjos-Hanssen O. Reindeer activity on Наг-dan gervidda.— Ecol. Stud., v. 17, 1975, pp. 206—215.
259. Gunn A., Miller F. L., Thomas D. C. The current status and future of Peary caribou Rangifer tarandus pearyi on the Arctic Islands of Canada.— Biol. Conserv., v. 19, No 4, 1981, pp. 283—296.
260. Helle T. Uusin tieto metsapeurasta.— Suomen Luonto, v. 34, No 1, 1975, pp. 29—35, 62.
261. Kelsall J. P. The migratory barren — groud caribou of Canada.— Ottawa, 1968, 340 p.
262. Klein D. Reaction of reindeer to obstructions and disturbances.— Scince, v. 173, No 3995, 1971, pp. 393—398.
263. Krafft A. Villreinbestanden i Snohetta — og Knutshofeltet.— Jakt — fiskef-riluftsliv, v. 101, No 9, 1972, pp. 412—413.
264. Kurkeia P. Prospects for reindeer husbandry based on grass and silage feeding.— Acta vet. scand., v. 17, Suppl. No 60, 1976, 75 p.
265. Lassen P., Aastrup P. Undersogelser over tamrenbestanden (Rangifer tarandus tarandus L.).— Ved Itivnera, Vestgronland.— Dan. vildtunders. Vildtbiol. stat. Kalf., No 35, 1981, 36 p.
266. Leader-Williams N. Population dynamics and mortality of reindeer introduced into South Georgia.— J. Wildl. Manag., v. 44, No 3, 1980, pp. 640—657.
267. Leader-Williams N. Relationship between a disease, host density and mortality in a free — living deer population.— J. Anim. Ecol., v. 51, No 1, 1982, pp. 235—240.
268. Leader-Williams N., Payne M. R. Status of Rangifer on South Georgia.— Proc. 2nd Int. Reindeer/Caribou Symp., Trondheinm, 1980, pp. 786—789.
269. Leader-Williams N., Scott T. A., Pratt R. M. Forage selection by introduced reindeer on South Georgia and its consequences for the flora.— J. Appl. Ecol., v. 18, No 1, 1981, pp. 83—106.
270. Lindgren E. J., Utsi V. Status of Rangifer in Britain.— Proc. 2nd Int. Reindeer/Caribou Symp., Trondheim, 1980, pp. 744—747.
271. Lonnberg E. Renarna och deres lefnadsvanor.— Uppsala, 1909, 80 p.
272. Leno O. Reinen pa Svalbard.— Norsk Polarinst. Med. 83, 1959, pp. 89— 92.
273. Mattila E. Survey of reindeer winter ranges as a part of the Finnish National forest inventory in 1976—1978.— Metsantutkimus— laitok. julk., v. 99, No 1—6, 1982, pp. 1—74.
274. Ma Yi-ching. Status of Reindeer in China.— Proc. 3d Int. Reindeer/Cari-bon Symp., Helsinki, 1983, pp. 157—158.
275. Miller F. L., Russell R. H., Gunn A. The recent decline of Peary carfbou on western Queen Elizabeth Islands of Arctic Canada.— Polarforschung, B. 45, No 1, 1975, S. 17—21.
276. Montonen M. Finland’s reindeer.— Oryx, v. 11, No 4, 1972, pp. 268—269.
277. Nieminen M. History of wild forest reindeer from Suomenselka district.— Suomen Luonto, v. 39, No 2, 1980, pp. 51—56.
278. Nieminen M. Metsapeuran palautusistutus ja stressi.— Suomen riista, No 30, 1983, pp. 34—43.
279. Norderhaug M. Investigation of the Svalbard reindeer (Rangifer tarandus platyrhynchus) in Barentsoya and Edgeoya, summer 1969.— Arb. Norsk Polarinst. 1969, Oslo, 1970, pp. 70—79.
280. Norderhaug M. Distribution of the Svalbard reindeer (Rangifer tarandus platyrhynchus) in 1969(1970.— Arb. Norsk Polarinst. 1970, Oslo, 1971, pp. 54—58.
281. Nordkvist M. Status of Rangifer in Sweden.— Proc. 2nd Int. Reindeer/Caribou Symp., Trondheim, 1980, pp. 790—792.
282 0ritsland N. A., 0degaard H., Froyland E., Brattbakk I. Use of Sattelite data and the IBM —Erman system in mapping of reindeer grazing range on Svalbard —Proc. 2nd Int. Reindeer/Caribou Symp., Trondheim, 1980, pp. 174—177.
283. Pulliainen E., Siivonen L. Status of Rangifer in Finland.—Proc. 2nd Int. Reindeer/Caribou Symp., Trondheim, 1980, pp. 760—763.
284. Rasmussen K. Thule district—Meddelelser om Gronland, v. 60, 1921, pp. 517—567. , ± л ,
285. Reimers E., Klein D., Scrum ga rd R. Calving time, growth rate and body
252
size of Norwegian reindeer on different ranges.— Arct. and Alp. Res., v. 15, Nd 1, 1983, pp. 107—118.
286. Reimers E., Ringberg T. Seasonal changes in body weights of Svalbard reineer from birth to maturity.— Proc. 3d Int. Reindeer/Caribou Symp., Helsinki, 1983a, pp. 69—72.
287. Reimers E., Villmo L., Gaare E. a. o. Status of Rangifer in Norway including Svalbard.— Proc. 2nd Int. Reindeer/Caribou Symp., Trondheim, 1980, pp. 774—785.
288. Roby D. D., Thing H., Brink K. L. History, status and taxonomic indentity of caribou (Rangifer tarandus) in Northwest Greenland.— Arctic, v. 37, No 1, 1984, pp. 23—30.
289. Skjenneberg S. Advance in the study of veterinary medicine in the reindeer/caribou since the year 1978.— Proc. 3d Int. Reindeer/Caribou Symp., Helsinki, 1983, pp. 91—98.
290. Skjenneberg S., Slagsvold L. (eds). Reindriften og dens naturgrunnlag.— Universitetsforlaget, Oslo, 1968.
291. Skoog R. Ecology of the caribou (Rangifer tarandus granti) in Alaska.— Ph. D. Thesis, Univ, of Calif., Berkeley, 1968.
292. Swem The., Cahn R. The politics of parks in Alaska.— AMBIO, v. 12, No 1, 1983, pp. 14—19.
293. Tener J. S. Queen Elizabeth Islands game survey, 1961.— Can. Wildl. Serv. Occas. Paper, No 4, 1963, 50 p.
294. Thing H. Status of Rangifer in Greenland.— Proc. 2nd Int. Reindeer/Ca-ribou Symp., Trondheim, 1980, pp. 764—765.
295. Thing H. Feeding ecology of the West Greenland caribou (Rangifer tarandus groenlandicus) in the Sisimiut — Kangerlussuaq region. — Dan. Rev. Game Biol., v. 12, No 3, 1984, 55 p.
296. Thomas W. C., Arobio E. L. Public policy: implications for Alaska reindeer herd management.— Proc. 3d Int. Reindeer/Caribou Symp., Helsinki, 1983, pp. 177—179.
297. Thomas D. C., Everson P. Geographic variation in caribou on the Canadian Arctic Islands.— Can. J. Zool., v. 60, No 10, 1982, pp. 2442—2454.
298. Thorisson S. Status of Rangifer in Iceland.— Proc. 2nd Int. Reindeer/Ca-ribou Symp., Trondheim, 1980, pp. 766—770.
299. Thorsteinsson I., Gardarsson A., Olafsson G., Gudbergsson G. M. (Reindeer in Iceland and their summer ranges).—Natturufraedingurinn, v. 40, 1970, pp. 145—170.
300. Vorren 0., Manker E. Samekulturen. En oversikt.— Tromso Mus. Skrifter, 5, 1953.
СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие ............... .... 3
От автора............................................... 5
Глава 1. Характерные черты вида. Приспособления к условиям Севера 7 ЧАСТЬ I.
ГЕОГРАФИЧЕСКОЕ РАСПРОСТРАНЕНИЕ И ЧИСЛЕННОСТЬ
СЕВЕРНЫХ ОЛЕНЕЙ В ПРЕДЕЛАХ МИРОВОГО АРЕАЛА
Глава 2. Географическое распространение и численность северных оленей в СССР...............................................10
Глава 3. Географическое распространение и численность северных оленей в зарубежных странах..............................81
ЧАСТЬ II.
БИОЛОГИЯ И ЭКОЛОГИЯ СЕВЕРНЫХ ОЛЕНЕЙ
Глава 4. Питание........................................94
Глава 5. Размножение. Рост и развитие. Линька..........106
Глава 6. Естественная смертность. Враги. Конкуренты....119
Глава 7. Болезни и паразиты............................135
Глава 8. Географические особенности полового и возрастного состава популяций и динамика численности.................150
ЧАСТЬ III.
ОХОТА НА ДИКИХ СЕВЕРНЫХ ОЛЕНЕЙ И ПРОБЛЕМА
КРУГОПОЛЯРНОЙ КУЛЬТУРЫ НАРОДОВ СЕВЕРА
Глава 9. История охоты на диких северных оленей в неолите и кругополярная культура охотников на северного оленя . . . 157
Глава 10. Эколого-этнографические особенности охоты на диких северных оленей у народов Северной Евразии...................170
ЧАСТЬ IV.
РАЦИОНАЛЬНОЕ ИСПОЛЬЗОВАНИЕ И ОХРАНА СЕВЕРНЫХ
ОЛЕНЕЙ
Глава 11. Научные основы рационального использования ресурсов диких северных оленей. Промысловое оленеводство . . . . 211
Глава 12. Охрана диких северных оленей...................231
Список использованной литературы.........................244
CONTENTS
Foreword........................................................................... &
Author’s note..................................................................... 5-
Chapter 1. Characteristic features of the species. Adaptations to the North conditions....................................................... 7
PART I.
GEOGRAPHIC DISTRIBUTION AND NUMBER OF WILD REINDEER WITHIN THE WORLD RANGE
Chapter 2. Geographic distribution and numbers in the USSR (European part of the USSR; West Siberia; Central Siberia; Yakutia; North of the Far East; South of the Far East; Mountains of South Siberia)......................................................10
Chapter 3. Geographic distribution and numbers in foreign countries (E. V. Rogacheva) (Western Europe: Iceland; Norway, Svalbard; Sweden; Finland; Great Britain. North America: Canada; USA; Greenland. Central Asia: China; Mongolia. „ Subantarctic: South Georgia) ........ 81
PART II.
BIOLOGY AND ECOLOGY OF REINDEER
Chapter 4. Foods and range studies..............................................94
Chapter 5. Breeding biology Development and growth. Moult . . . 106
Chapter 6. Factors limiting population (natural mortality; predation; competition)..........................................................119
Chapter 7. Diseases and parasites . . 135
Chapter 8. Geographic peculiarities of population structure. Population
dynamics............................................................150
PART in.
WILD REINDEER HUNTING AND PROBLEM OF THE CIRCUMPOLAR CULTURE OF REINDEER HUNTERS
Chapter 9. History of wild reindeer hunting in Neolith and circumpolar culture of reindeer hunters...................................157
Chapter 10. Ecological and ethnographic peculiarities of reindeer hunting in North Eurasia: Central Siberia. Taimyr (Nganassans; other Taimyr peoples of pre — Dolgan period and an attempt of an ecological — ethnographic reconstruction of reindeer hunters culture); Northeast Asia (Yukaghirs and the Yukaghir stage in the reindeer hunters culture; other peoples of Northeast Asia as reindeer hunters: chukchi, koryaks, evenks, evens, northern yakuts); North of West Siberia. North of Russian Plain (nenets). The Kola Peninsula (saami) . . 170
255
PART IV.
RATIONAL USE AND PROTECTION OF WILD REINDEER
Chapter 11. Scientific bases of wild reindeer resources use. Hunting rein-
deer management: ecological, economic and sociological prerequisites. The first stage of rational use of wild reindeer resources ecological principles of strategy and tactics of rational use of wild reindeer resources; present state of the problem of wild and domesticated reindeer relations and constructive ways of its solution; hunting reindeer management and domesticated reindeer herding: ecological and economic problems; constructive ways to solve the problem
of wild and domesticated reindeer co — existence . . . 211
Chapter 12. Wild reindeer protection: ecological principles of the wild
reindeer protection methodology; population — geographic peculiarities of theory and present state of wild reindeer protection; rare forms of wild reindeer in Red Books . . 231
Евгений Евгеньевич Сыроечковский
СЕВЕРНЫЙ ОЛЕНЬ
Зав. редакцией В. И. Кичин
Редактор Е. А. Башмакова
Художник И. Б. Вилкова
Художественный редактор С. В. Соколов
Технический редактор Л. А. Северина
Корректор Н. В. Панкратова
МБ № 4422
Сдано в набор 24.04.86. Подписано в печать 14.07.86. Т-1'1464. Формат 60XS0’/t6-Бумага типографская № 1. Гарнитура литературная. Печать высокая. Усл. печ. л. 16. Усл. кр.-отт. 16,25. Уч.-изд. л. 19,7. Тираж 2700 экз. Изд. № 002. Заказ 1308.
Цена 3 р. 30 к.
Ордена Трудового Красного Знамени ВО «Агропромиздат», 107807, ГСП, Москва, Б-53, Садовая-Спасская, 18.
Московская типография № 6 Союзполиграфпрома при Государственном комитете СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли.
109088, Москва, Ж-88, Южнопортовая ул., 24.______________________________________-