/
Автор: Стюарт И. Гринэуэй Д. Блини М.
Теги: история экономической мысли экономика экономическая теория прикладная экономика
ISBN: 0-415-02612-1
Год: 2002
Текст
я
ПАНОРАМА
ЭКОНОМИЧЕСКОЙ
МЫСЛИ
КОНЦА XX СТОЛЕТИЯ
ПАНОРАМА
ЭКОНОМИЧЕСКОЙ
МЫСЛИ
KOHL1A XX СТОЛЕТИЯ
РЕДАКТОРЫ: Д.ГРИНЭУЭЙ, М.БЛИНИ, И. СТЮАРТ
Книга представляет собой сборник статей
выдающихся ученых (У. Баумоль, Р. Солоу,
К. Боулдинг, У. Сэмюэлс и др.], посвященный
состоянию экономической науки в конце XX века.
Более сорока очерков, написанных ясным,
увлекательным языком, охватывают важнейшие
направления теоретической и прикладной
экономической науки.
Книга будет незаменимым помощником
для преподавателей экономических дисциплин,
а также прекрасным дополнением
к изучению промежуточных
и продвинутых курсов микроэкономики,
макроэкономики, истории экономической мысли.
УНИВЕРСИТЕТСКАЯ
БИБЛИОТЕКА
ЭКОНОМИКА
УНИВЕРСИТЕТСКАЯ БИБЛИОТЕКА"
ПАНОРАМА
ЭКОНОМИЧЕСКОЙ
МЫСЛИ
КОНЦА XX СТОЛЕТИЯ
РЕДАКТОРЫ: Д. ГРИНЭУЭЙ, М.БЛИНИ, И. СТЮАРТ
«
УНИВЕРСИТЕТСКАЯ
БИБЛИОТЕКА
ЭКОНОМИКА
COMPANION TO
CONTEMPORARY
ECONOMIC
THOUGHT
EDITED BY
DAVID GREENAWAY, MICHAEL BLEANEY
AND IAN STEWART
ПАНОРАМА
ЭКОНОМИЧЕСКОЙ
МЫСЛИ
KOHUA XX СТОЛЕТИЯ
РЕДАКТОРЫ: Л ГРИНЭУЭЙ, М.БЛИНИ, И. СТЮАРТ
В ДВУХ ТОМАХ
ТОМ1
Перевод с английского
под редакцией В.С. Автономова, С.А. Афониева
«ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ШКОЛА»
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
ЭКОНОМИКИ И ФИНАНСОВ
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ- ВЫСШАЯ ШКОЛА ЭКОНОМИКИ
Санкт-Петербург 2002
Л * БИБЛИОТЕКА «ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ШКОЛЫ»
Выпуск 35 (
ББК 65.02 -fcf66-012 *
ПАН 16
Издатели
ИНСТИТУТ «ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ШКОЛА». САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
ЭКОНОМИКИ И ФИНАНСОВ
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ - ВЫСШАЯ ШКОЛА ЭКОНОМИКИ. МОСКВА
Перевод с английского
Д. Г. ЛИПИНСКОГО. И. В. РОЗМАИНСКОГО. А. С. СКОРОБОГАТОВА
Издание выпущено при поддержке Института «Открытое общество»
(Фонд Сороса) в рамках мегапроекта «Пушкинская библиотека»
This edition is published with the support of the Open Society Institute
within the framework of «Pushkin Library» megaproject
Редакционный совет серии «Университетская библиотека»:
Н. С. Автономова, Т. А. Алексеева, М. Л. Андреев, В. И. Бахмин,
М. А. Веденяпнна, Е. Ю. Гениева, Ю. А. Кимелев, А. Я. Ливергант,
Б. Г. Капустин, Ф. Пинтер, А. В. Полетаев, И. М. Савельева, Л. П. Репина,
А. М. Руткевнч, А. Ф. Филиппов
«University Library» Editorial Council:
Natalia Avtonomova, Tatiana Alekseeva, Mikhail Andreev, Vyacheslav Bakhmin,
Maria Vedeniapina, Ekaterina Genieva, Yuri Kimelev, Alexander Livergant,
Boris Kapustin, Frances Pinter, Andrei Poletayev, Irina Savelieva, Lorina Repina,
Alexei Rutkevich, Alexander Filippov
ISBN 0-415-02612-1
ISBN 5-900428-66-4 (т. 1)
ISBN 5-900428-68-0
Copyright © 1991 by Routledge
All rights reserved
Авторизованный перевод английского
издания опубликован по согласованию с
Routledge, членом Taylor&Francis Group
© Перевод, оформление, предисловие, ори-
гинал-макет, 2002 «Экономическая школа»
Все права защищены
л>В и wuxqti
'TI'J ня нчлжскэяо
1ЦВЧД,1ЯЕ1 .1
,ч?М ncpuH .8
ОГЛАВЛЕНИЕ
В N Авторы Предисловие Предисловие к русскому изданию 1. Дэвид Гринэуэй. Предисловие .8 XI XIII XV 1
-1 I
МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ .3
ПЕРСПЕКТИВЫ
2. И эн М. Т. Стюарт. Роль методолога . . 7
2.1. Введение 7
2.2. Основные темы современной экономической
методологии . 8
2.3. Методология: упадок и возрождение 13
2.4. Главы части I. 18
3. Филлис Дин. Роль истории экономической мысли 28
’1и 3.1. Введение 28
•* 3,2. Факторы, внесшие вклад в возрождение истории
S6.' экономической мысли в середине XX в. . 31
^•’3.3. Новые подходы к истории экономической мысли,
возникшие с начала 1950-х гг.. 37
38.J3.4. Заключение 54
4. Денис П. О’Брайен. Теория и эмпирическое наблюдение 59
4.1. Введение 59
4.2. Возможные способы использования данных 60
4.3. Выбор между теориями. 69
4.4. Физика в качестве образца 73
£б.'4.5. Экономика как наука? 76
«^.Приложение: несколько ключевых ссылок . . . . 77
VI
Оглавление
5. Норман П. Берри. Австрийская экономическая школа:
расхождения с ортодоксией 81
5.1. Введение 81
5.2. Карл Менгер
и основы австрийской экономической школы 83
5.3. Методология 86
5.4. Субъективизм 89
5.5. Равновесие. 91
5.6. Предпринимательство ... 93
5.7. Деньги и экономические колебания 98
5.8. Политическая экономия и государственная политика 100
5.9. Австрийская экономическая школа и ее перспективы 103
б. Лоуренс А. Боулэнд. Современные взгляды
на экономический позитивизм . 106
6.1. Введение 106
6.2. Что противопоставляется позитивной
экономической теории? 106
6.3. Позитивизм как риторика 108
6.4. Что такое «позитивное» с общепринятой точки зрения? 110
6.5. В современном экономическом позитивизме царит
изрядная путаница . 114
6.6. Позитивная наука или позитивная инженерия? 116
6.7. Позитивные факты о позитивной экономической теории 118
6.8. Объяснение использования стандартного формата
научных статей 120
6.9. Позитивный успех или позитивная неудача? 122
7. Уоррен Дж. Сэмюэлс. Институциональная экономическая теория. 125
7.1. Введение 125
7.2. Методологическая ориентация . 129
7.3. Власть . 131
7.4. Институциональная микроэкономика. 132
7.5. Институциональная макроэкономика..... 134
7.6. Институциональные исследования
в специализированных областях 135
7.7. Экономическая роль государства 137
7.8. Заключительные комментарии 138
8. А. У. Коутс. Экономист как профессия 142
8.1. Введение 142
8.2. Некоторые замечания относительно исторического
развития профессии экономиста 152
8.3. Последние изменения и проблемы........................ 158
Оглавление
VII
II
ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ
..идндлдТ
9. Майкл Блини. Обзор современной теории . . 9.1. Введение ,>вЛ>
9.2. Новый синтез?
9.3. Главы II части
9.4. Заключение
10. М. Хашем Песаран. Ожидания в экономической теории . 10.1. Введение 10.2. Гипотеза адаптивных ожиданий . 10.3. Временные ряды и экстраполяционные подходы к моделированию ожиданий 10.4. Гипотеза рациональных ожиданий . 10.5. Оптимальные свойства гипотезы рациональных ожиданий. 10.6. Гипотеза рациональных ожиданий и неоклассический оптимизационный подход . 10.7. Гипотеза рациональных ожиданий, трактуемая как гипотеза ожиданий, совместимых с теоретической моделью . 10.8. Гипотеза рациональных ожиданий и проблема обучения . 10.9. Опросы и прямые проверки гипотезы
рациональных ожиданий .
10.10. Заключительные замечания.
Ц» Малькольм Сойер. Посткейнсианская макроэкономика
г 11.1. Введение 11.2. Деньги и финансы
11.3. Ценообразование.
11.4. Сектор труда
8 11.5. Инвестиции
11.6. Ожидания и предсказуемость.
aei. 11.7. Экономические циклы.
<101 11.8. Заключительные замечания . .
12. Денис Мюллер. Теория общественного выбора 12.1. Введение 12.2. Причины существования государства 12.3. Общественный выбор в условиях прямой демократии 12.4. Общественный выбор в условиях представительной демократии .
> м. 12.5. Нормативная теория общественного выбора
12.6. Аллокация, перераспределение и общественный выбор.
173
173
174
179
190
192
192
193
195
197
200
202
206
207
210
213
219
219
221
226
232
237
239
241
243
248
248
249
253
273
282
293
VIII
Оглавление
13. Джон Д. Хей. Неопределенность в экономической теории 304
13.1. Введение. 304
13.2. Традиционная теория: теория субъективной
ожидаемой полезности. Дескриптивная теория
субъективной ожидаемой полезности . 304
13.3. Факты, свидетельствующие против традиционной теории. 315
13.4. Альтернативные теории 318
13.5. Заключение. . 326
14. У. Макс Корден. Стратегическая внешнеторговая политика 328
14.1. Введение. 328
14.2. Концепция Брэндера—Спенсера: перераспределение
прибыли посредством экспортных субсидий 331
14.3. Субсидии как инструмент «убеждения»:
аргументация в пользу защиты молодой отрасли . 338
14.4. Доводы в пользу введения тарифа при монополии
и олигополии 341
14.5. Тарифы, направленные на содействие развитию экспорта 344
14.6. Заключение: существует ли «новая международная
экономика»? 345
15. Рональд Макдональд и Росс Милбурн. Новые разработки
в денежной теории 351
15.1. Введение. 351
15.2. Модели репрезентативного агента 352
15.3. Банковское дело и финансовое посредничество . 364
15.4. Последовательность денежной политики во времени
и доверие к ней . 368
15.5. Другие разработки . 375
15.6. Обобщение и выводы 377
16. Дэвид У. Пирс. Экономика окружающей среды 383
16.1. Исторические предпосылки 383
16.2. Существование эколого-экономического равновесия 388
16.3. Оптимальное исчерпание и использование ресурса 396
16.4. Проблема оценки . 399
16.5. Экономические инструменты 405
16.6. Заключение. 408
17. Кристиан Монте. Теория игр и стратегическое поведение 416
17.1. Введение. 416
17.2. Основные понятия и определения 419
17.3. Угрозы и обещания в повторяемых играх 425
17.4. Обязательства в двухпериодных играх. 431
17.5. Стратегическое использование информации . 437
17.6. Заключительные замечания.............................. 440
Оглавление
IX
18. В. Н. Баласубраманиам и Э. А. Макбин. Международные кС
аспекты экономики развития . 445
18.1. Введение. . . 445
18.2. Позиция структуралистов. . 446
18.3. Политика структурных корректировок 451
18.4. Прямые зарубежные инвестиции 460
18.5. Заключение. . 474
19. Роберт М. Солоу. Теория роста . . . 7'!' 479
19.1. Введение. 479
19.2. Неоклассическая модель 481
19.3. Возрастающая отдача и внешние эффекты 485
19.4. Международная торговля 496
Д 19.5. Формализация Шумпетера 500
19.6. Заключение. 502
20. Рональд Шоун. Макроэкономическая теория открытой
ЭКОНОМИКИ. 507
20.1. Введение. 507
20.2. Что такое макроэкономическая теория открытой
экономики и в чем ее важность? 509
20.3. Обособленная экономика 511
20.4. Определение валютных курсов 518
„„ 20.5. Экономическая теория предложения и открытая экономика . 525 ГМЬ
20.6. Будущие исследования в рамках
макроэкономической теории открытой экономики 531
Пол Дж. Хэар. Экономическая теория социализма 536
^3 21.1. Введение. 536
21.2. Традиционная социалистическая экономика 537
21.3. Реформирование социалистической экономики 542
21.4. Моделирование социалистической экономики 546
21.5. Заключение. 557
22. Дэвид Сэпсфорд. Рынок труда: безработица и теория поиска . 561
22.1. Введение. 561
22.2. Безработица 561
22.3. Моделирование процесса поиска 563
4? 22.4. Некоторые расширенные модели . 573
К. 22.5. Эмпирические исследования . 579
22.6. Заключительные замечания 583
23. Дэвид Карри и Пол Ливайн. Международная координация
макроэкономической политики 586
23.1. Что такое международная координация
экономической политики? 586
23.2. Неэффективность нескоординированной политики. . 589
VIII
Оглавление
13. Джон Д. Хей. Неопределенность в экономической теории
13.1. Введение.
13.2. Традиционная теория: теория субъективной
ожидаемой полезности. Дескриптивная теория
субъективной ожидаемой полезности .
13.3. Факты, свидетельствующие против традиционной теории. .
13.4. Альтернативные теории
13.5. Заключение.
14. У. Макс Корден. Стратегическая внешнеторговая политика .
14.1. Введение.
14.2. Концепция Брэндера—Спенсера: перераспределение
прибыли посредством экспортных субсидий
14.3. Субсидии как инструмент «убеждения»:
аргументация в пользу защиты молодой отрасли .
14.4. Доводы в пользу введения тарифа при монополии
и олигополии
14.5. Тарифы, направленные на содействие развитию экспорта
14.6. Заключение: существует ли «новая международная
экономика»?
15. Рональд Макдональд и Росс Милбурн. Новые разработки
в денежной теории
15.1. Введение.
15.2. Модели репрезентативного агента
15.3. Банковское дело и финансовое посредничество. .
15.4. Последовательность денежной политики во времени
и доверие к ней .
15.5. Другие разработки .
15.6. Обобщение и выводы
16. Дэвид У. Пирс. Экономика окружающей среды
16.1. Исторические предпосылки
16.2. Существование эколого-экономического равновесия
16.3. Оптимальное исчерпание и использование ресурса
16.4. Проблема оценки .
16.5. Экономические инструменты
16.6. Заключение.
17. Кристиан Монте. Теория игр и стратегическое поведение
17.1. Введение.
17.2. Основные понятия и определения
17.3. Угрозы и обещания в повторяемых играх
17.4. Обязательства в двухпериодных играх.
17.5. Стратегическое использование информации .
17.6. Заключительные замечания ............................
304
304
304
315
318
326
328
328
331
338
341
344
345
351
351
352
364
368
375
377
383
383
388
396
399
405
408
416
416
419
425
431
437
440
Оглавление
DC
18. В. Н. Баласубраманиам и Э. А. Макбин. Международные аспекты экономики развития K.J.S
445 445 446
18.1. 18.2. Введение . Позиция структуралистов.
18.3. Политика структурных корректировок 451
18.4. Прямые зарубежные инвестиции 460
18.5. Заключение. . 474
141 Роберт М. Солоу. Теория роста . . 479
19.1. Введение. 479
19.2. Неоклассическая модель 481
19.3. Возрастающая отдача и внешние эффекты . . 485
19.4. Международная торговля 496
19.5. Формализация Шумпетера 500
19.6. Заключение. 502
20. Рональд Шоун. Макроэкономическая теория открытой
ЭКОНОМИКИ.. 507
20.1. Введение. 507
е; 20.2. Что такое макроэкономическая теория открытой
сН экономики и в чем ее важность? 509
20.3. Обособленная экономика 511
20.4. Определение валютных курсов 518
20.5. Экономическая теория предложения и открытая экономика . 525
. 20.6. Будущие исследования в рамках
макроэкономической теории открытой экономики 531
Пол Дж. Хэар. Экономическая теория социализма 536
1Л,- 21.1. Введение. 536
21.2. Традиционная социалистическая экономика 537
21.3. Реформирование социалистической экономики 542
21.4. Моделирование социалистической экономики 546
21.5. Заключение. 557
22. Дэвид Сэпсфорд. Рынок труда: безработица и теория поиска . 561
22.1. Введение. 561
22.2. Безработица 561
22.3. Моделирование процесса поиска 563
22.4. Некоторые расширенные модели. 573
22.5. Эмпирические исследования . 579
22.6. Заключительные замечания 583
23. Дэвид Карри и Пол Ливайн. Международная координация
макроэкономической политики 586
23.1. Что такое международная координация
экономической политики? 586
23.2. Неэффективность нескоординированной политики . . 589
X
Оглавление
23.3. Ожидания частного сектора и устойчивость
координации 597
23.4. Эмпирические оценки выигрыша от координации 605
23.5. Выбор форм координации 23.6. Альтернативные планы координации 609
для стран «Большой семерки* . , 612
24. Уильям Дж. Баумоль. Детерминанты отраслевой структуры1'5* и теория состязательных рынков . 618
24.1. Введение. 618
14 24.2. Что такое отраслевая структура? 619
б? 24.3. О сферах анализа, к которым относятся
3< три направления исследований . 620
00 24.4. Трансакционный анализ: отраслевая структура
2е. как средство снижения издержек координации 621
24.5. Вклад теории игр. 624
24.6. Детерминанты отраслевой структуры на совершенно
V состязательных рынках 626
24.7. Методы теории состязательных рынков,
предназначенные для анализа отраслевой структуры . 629
24.8. Заключительные замечания 636
25. Дж. Ричард Аронсон и Эттиат Ф. Отт. Рост
государственного сектора 638
25.1. Введение. 638
П 25.2. Рост государственного сектора 640
3$ 25.3. Теории роста государственного сектора 645
25.4. Эмпирический анализ: общий обзор 655
34 25.5. Заключение. 664
71
S|.
аь 76
16
HHR’-
Ь-./'ПЛ- ... ,:V-, 1.
hxmths но?*'
йь>- йЧ1!,:‘ ЯЛЙД'-ЧГ-нчд•*• г.
'.'КЙк'Гнгс:.! Лоя
; Оочплвоц.пнямСрояЭ'м» л ; лоЛ;
ЛГЙТЫЭ
>) нйаавЛ
-ЦЧг — нмуП.
Т' -'•Х(ЭТ£>вЯ£ О:Г.чфОЦП НВЙИ-
iirt'f АВТОРЫ '•' •п ц/1 >аяй1.
п
ВТвТНОЧОЯЫН^ ЯЛгИ
< ’ а ,лЛ.
Дж. Ричард Аронсон — профессор экономики Лихайского (Lehigh)
университета.
В. Н. Баласубраманиам — профессор экономики Ланкастерского уни-
верситета.
Норман Берри — профессор политологии Бэкингемского университета.
Уильям Дж. Баумоль — профессор экономики Принстонского уни-
верситета.
Майкл Блини — профессор экономики Ноттингемского университета.
Ричард Бланделл — профессор экономики Лондонского университет-
ского колледжа.
Лоуренс Э. Боулэнд — профессор экономики Университета Саймона
Фрэзера.
Кеннет Э. Боулдинг — почетный профессор Института поведенчес-
ких наук Колорадского университета.
Боулдер Роджер Боулз — старший преподаватель Батского универси-
тета.
Э. У. Коутс — профессор экономической истории Дьюкского универ-
ситета.
У. Макс Корден — профессор экономики Университета Джонса Хоп-
кинса.
Николас Крафтс — профессор экономической истории Уорвикского
университета.
Дэвид Карри — профессор экономики Лондонской школы бизнеса.
Филлис Дин — почетный профессор Кембриджского университета.
Клайв Грэйнджер — профессор эконометрики Калифорнийского уни-
верситета в Сан-Диего.
Дэвид Гринэуэй — профессор экономики Ноттингемского универси-
тета.
Пол Хэар — профессор экономики Университета Хэриота Уотта.
Кеннет Холден — старший преподаватель экономики Ливерпульско-
• го университета.
XII
Авторы
Джон Хей — профессор экономики и статистики Йоркского универ-
ситета.
Пол Ливайн — профессор экономики Лейстерского университета.
Грэм Лумз — старший преподаватель экономики Йоркского универ-
ситета.
Элесдер Макбин — профессор экономики Ланкастерского университе-
та.
Рональд Макдональд — профессор экономики Университета Данди.
Иэн Маклин — преподаватель политологии Оксфордского универси-
тетского колледжа.
Росс Милбурн — старший преподаватель экономики Университета
Нового Южного Уэльса.
Крис Милнер — профессор экономики Университета Лоуборо.
Грэм Майзон — профессор эконометрики Саутгэмптонского универ-
ситета.
Кристиан Монте — профессор экономики Университета Монпелье.
Деннис Ч. Мюллер — профессор экономики Мерилендского универси-
тета.
Денис О’Брайен — профессор экономики Дарэмского университета.
Аттиат Ф. Отт — профессор экономики ДюкскогЬ университета.
Сэр Алан Пикок — почетный профессор Университета Хэриота-Уотта.
Дэвид У. Пирс — профессор экономики Лондонского университетско-
го колледжа.
М. Хашем Песаран — профессор экономики Кембриджского универ-
ситета.
Уоррен Дж. Сэмюэлс — профессор экономики Университета штата
Мичиган.
Дэвид Сэпсфорд — профессор экономики Ланкастерского универси-
тета.
Малкольм Сойер — профессор экономики Лидского университета.
Рональд Шоун — старший преподаватель экономики Стерлингского
университета.
Роберт М. Солоу — профессор экономики Массачусетского технологи-
ческого института.
Иэн Стюарт — бывший преподаватель экономики Ноттингемского
университета.
Эдвард Тауэр — профессор экономики Дюкского университета.
В. Фред ван Раай — профессор экономической психологии Универ-
ситета им. Эразма Роттердамского.
Джон Уэлли — профессор экономики Университета Западного Онта-
рио.
r>’- лтяцнлг-
.•хин;»>'do;;v пяН
о :.чЭ ,хнк с
1’<?я ,i.i~o3eq аь
•Г *7 КЛЙ> Л .энтоп
-О и .$? И к
9'; ^ПРЕДИСЛОВИЕ
-и 'кмояоме
1',
-П'- • >oqv; Д'
Цель этой книги — рассмотреть современное состояние эконо-
мической науки в форме очерков, специально написанных для насто-
ящего издания ведущими учеными.
Мы просили авторов писать так, чтобы материал был доступен
неспециалистам. Такое задание далеко не всегда легко выполнить, но
нам представляется, что они справились с ним чрезвычайно хорошо.
Действительно, возможность написать для аудитории, являющейся
более широкой, чем узкий круг коллег с похожими интересами,
дала авторам шанс сделать шаг назад и осмыслить прогресс в своих
сферах исследований. Иными словами, они смогли сделать то, что
почти не позволяла осуществить жесткая среда научных журналов,
где действует лозунг: «Хочешь жить — публикуйся». Мы вознаграж-
дены очень высоким уровнем работ, характеризующихся необыкно-
венной глубиной и проникновением в суть исследуемых проблем.
Очерки подразделены на четыре раздела, охватывающие методо-
логические аспекты, экономическую теорию, прикладную экономику
и взаимоотношения экономической науки с другими науками. Каж-
дый раздел начинается с очерка одного из редакторов, поэтому здесь,
в предисловии, нет нужды делать сколько-нибудь детальный обзор
содержания этих разделов. Один из наших авторов сомневался: стоит
ли так много страниц отводить под первый и последний разделы.
Хотя мы не в состоянии охватить специальные аспекты экономиче-
ской теории и прикладной экономики настолько глубоко, насколько
можно было бы сделать в противном случае, тем не менее представ-
ляется, что этот недостаток более чем компенсируется наличием «об-
щего взгляда на вещи» благодаря расширенному рассмотрению мето-
дологических вопросов, а также рассмотрением связей экономиче-
ской науки с другими академическими дисциплинами.
Этот проект оказался для нас делом огромной важности, иногда
утомляющим, иногда разочаровывающим, но всегда интересным. Мы
были очень обрадованы ответами, полученными нами после пригла-
шений участвовать в работе над книгой. Мы действительно не могли
XIV
Предисловие
предвидеть такой положительной реакции разных ученых во всем
мире. Нас удовлетворило качество статей, полученных нами. Некото-
рые из них, без сомнения, могут быть охарактеризованы как превос-
ходные работы, которые в скором времени получат статус классиче-
ских. Нам хотелось бы выразить нашу признательность всем авто-
рам за их участие. Мы научились многому, подготавливая и редактируя
эту книгу, и надеемся, что ученые и коллеги также найдут ее сто-
ящей. Наша надежда состоит именно в том, что любой человек, инте-
ресующийся экономической наукой и имеющий некоторые мини-
мальные знания в этой области, обнаружит в данной книге нечто
нажное для себя. Наконец, мы хотели бы поблагодарить Джонатана
Прайса из издательства Раутледж за ободрение и всестороннюю под-
держку. Он был зачинателем этого проекта и постоянно давал нам
хорошие советы.
Дэвид Гринэуэй
!1 Майкл Блини
Иэн Стюарт
isbt J nV
1
-RHflqxoo <’ 1 I'.axHjjxcrt^'qRSMiuiHH
лч‘’Д !)jj on ы ofiqeTHU ro
fl'njnz йочо.-’z л'" оте ОЯНбЭоэО
-онояо Й1 ядокэдsqa.*.K моннвп е лапоеп
iq цо;1
врупн шцк
ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ*<ИЗДАНИЮ
xq
нс
<м<. t’OOH М 14 НС'/ТГС! eOUi-JOROJ.
Mi’. .О ..г Nqr/iia мцохдои
Что можно добавить для русского читателя к предисловиям со-
ставителей этого сборника? Прежде всего обратим внимание на то,
что с момента опубликования книги прошло десять лет. Естественно,
с тех пор многое изменилось и в мире, и в экономической науке.
В 1990-е гг. основными вызовами экономической науке были эконо-
мическая трансформация стран Восточной Европы и быстро прогрес-
сирующая глобализация. Разумеется, это вызвало обильный поток
публикаций. Поэтому статьи об «экономической теории социализ-
ма», «макроэкономических моделях открытой экономики» или «меж-
дународных аспектах экономики развития», написанные в конце
80-х гг., сегодня имеют прежде всего исторический интерес. В то же
время составителям сборника удалось уловить многие тенденции, ко-
торые в полной мере развернулись и получили признание в 1990-е гг.
Это, например, микроэконометрика, экспериментальная экономика,
«новая теория роста».
В оправдание издателям скажу, что со времени выхода в свет
предлагаемой здесь отечественному читателю работы, ничего анало-
гичного на мировом книжном рынке не появилось. В 1998 г. она в
связи с большим спросом вышла вторым изданием в виде двух от-
дельных томов. Составители справедливо подчеркивают в своих вве-
дениях, что углубившаяся специализация и усложнившийся аналити-
ческий аппарат современной экономической науки делают крайне
сложным дать обзор ее основных разделов, теоретических подходов,
методологических проблем и междисциплинарных связей. То и дело
появляются справочники (Handbooks) по основным разделам эконо-
мической теории. Но каждый справочник посвящен лишь одному
разделу и предназначен для специалистов именно в данной области.
Для преподавателей, студентов и других читателей, которым важно
приобрести некоторое общее представление об экономической науке
в целом и ее важнейших областях, эта литература малополезна. На-
против, срез состояния экономической науки на начало 1990-х гг.,
предназначенный для неспециалистов, или точнее, экономистов, спе-
XVI
Предисловие к русскому изданию
диализирующихся в других областях экономической науки, сохраня-
ет интерес и по сей день.
Особенно это относится к нашей стране, в которой эта книга —
первая в данном жанре с момента публикации «Современной эконо-
мической теории» под редакцией Сидни Вайнтрауба, вышедшей в
начале 1980-х гг. «для научных библиотек» и давно ставшей библио-
графической редкостью. В отличие от последней книги, которая была
посвящена лишь экономической теории, предлагаемая ныне внима-
нию читателя содержит также части про прикладную экономику,
отношения между экономической и другими социальными науками,
методологию, историю, и некоторые неортодоксальные исследователь-
ские подходы внутри экономической теории. Отметим, что по охвату
компендиум Гринэуэя, Блини и Стюарта уступает в мире лишь четы-
рехтомной Экономической энциклопедии Палгрейва.
В. С. Автономов
0 V
гШ IdM ОТ Г
। »ам tri*?
ЧС O‘-
м <>.•..
1Й
МП
ДЭВИД ГРИНЭУЭЙ *г;
ПРЕДИСЛОВИЕ
Заканчивая работу над этой книгой, должен отметить, что наш
мир — весьма неспокойное место. Большие проблемы сегодняшнего
дня включают слом централизованного планирования и переход к
основанной на рынке экономике в Восточной Европе; завершение
построения Общего рынка в Западной Европе и образование воз-
можностей для создания экономического и валютного союза; риск
четвертого нефтяного шока; деградация окружающей среды и по-
следствия климатических изменений; подписание некоторых дого-
воренностей после восьмого раунда многосторонних переговоров в
рамках Генерального соглашения по тарифам и торговле (ГАТТ),
договоренностей, обещающих укрепить многостороннее согласие, ко-
торое так хорошо послужило мировому хозяйству в течение после-
военного периода, и вызванная долговым кризисом стагнация во
многих развивающихся странах. Экономисты призваны давать кон-
сультации для решения таких проблем. Эти проблемы обещают
сделать 1990-е гг. волнующими, интересными и, возможно, менее
«уютными», чем 1980-е гг.
Насколько же состояние, в котором находится сейчас экономи-
ческая теория, позволяет экономисту ответить на такие вызовы? Есть
ли у нас основание полагать, что недавние увеличения объема знаний
и технический прогресс ставят сегодняшнее поколение экономистов в
лучшее положение по сравнению с предыдущим поколением? Точки
зрения самих экономистов неизбежно расходятся. Опросы обществен-
ного мнения определенно свидетельствуют, что за послевоенный пе-
риод престиж профессии экономиста возрос (Grubel, Boland, 1986;
Greenaway, 1990). Наблюдается впечатляющее увеличение количества
средних и высших учебных заведений, где преподается экономиче-
ская теория. Проблемы дефиниционного характера несколько затруд-
няют определение числа «экономистов» в данный момент. Недавние
дебаты в Великобритании о том, является ли сегодняшнее количество
экономистов в некотором смысле оптимальным, так и не привели к
окончательному выводу (Sloane, 1990; Towse, Blaug, 1990). Несмотря
2 Заказ № 356
2
Дэвид Гринэуэй
на то что мы не располагаем вескими фактами для решения данного
вопроса, мы с некоторой уверенностью можем утверждать, что это
количество значительно возросло за послевоенный период (глубокий
анализ проблемы роста числа экономистов, занятых на государствен-
ной службе Великобритании, приведен в работе: Cairncross, Watts,
1989). Увеличение численности экономистов вкупе с изменениями в
технологиях облегчает специализацию в рамках экономической на-
уки. Эта специализация глубоко изменяет способ трактовки нами —
экономистами — своего предмета.
На академическом уровне одним из наиболее очевидных симп-
томов специализации является количество имеющихся сегодня в на-
шем распоряжении специализированных журналов по сравнению с их
количеством двадцать пять или тридцать лет назад. Рост был дей-
ствительно экстраординарным. Для иллюстрации данного тезиса от-
метим, что примерно из ста тридцати журналов, перечисленных в
«Contents of Recent Economic Journals», только около одной четверти
начали издаваться до 1960 г. К таким изданиям относятся класиче-
ские журналы «общего характера» типа «Economic Journal», «American
Economic Review», «Journal of Political Economy», «Oxford Economic
Papers», «Quarterly Journal of Economics» и т. д. Почти все новые
журналы рассчитаны на «специализированных» читателей. Такая тен-
денция имела два последствия. С одной стороны, именно она и сдела-
ла возможным развитие специализации. Вооружившись новыми тех-
нологиями и новейшими методиками проверки своих теорий, моло-
дые экономисты получили форум общения с другими исследователями,
заинтересованными схожими проблемами, что привело к уменьше-
нию издержек поиска для специалистов. Хотя это обстоятельство
привело в некоторой степени к дублированию технологий, оно вместе
с тем облегчило прогресс, дав возможность расширить набор моделей,
которые можно изучать, диапазон эмпирических данных, которыми
можно пользоваться, и поэтому обеспечило условия для проведения
более интенсивных исследований конкретных проблем. Однако, с дру-
гой стороны, такая тенденция привела к более высоким издержкам
поиска для лиц, занимающихся проблемами общего характера. Более
того, она привела к тому, что для ученых такого «широкого» профи-
ля, стремящихся «идти в ногу со временем» во всех аспектах эконо-
мической науки, подобная задача стала почти невозможной.
Эта книга представляет собой попытку рассмотреть оба обсуж-
давшихся до сих пор аспекта; инвентаризировать «достижения» в
экономической теории, причем так, чтобы сделать содержание каж-
дого раздела и главы доступным для специалистов, которые хотят
что-то узнать о достижениях специалистов в других областях. Здесь
следует объяснить принципы, на основе которых составлялась данная
книга. Мы не намеревались делать сборник обзоров или охватить
абсолютно все. Конечно, обзоры играют важную роль. Однако даже
Предисловие
3
лучшие из них все же предназначены для специалистов (см, напри-
мер, серию отличных обзоров, опубликованных в «Economic Journal»
с 1987 по 1990 г.). Неясно, в какой степени такие обзоры читают
неспециалисты; т. е. существует четкое различие между обзором,
который претендует на то, чтобы быть всеобъемлющим, и этой кни-
гой, которая в большей степени ориентирована на то, чтобы в до-
ступной для неспециалистов форме представить общую характерис-
тику трудов специалистов. Кроме того, имеется мало областей — если
они вообще существуют, — подробный обзор которых можно сделать,
уложившись в объем текста приблизительно в 7000 слов, что мы
потребовали от наших авторов. Вместо этого мы попросили авторов
представить в общем виде разработки в отдельных частях дисцип-
лины, показывая там, где возможно, как такие разработки соотносят-
ся с общим «сводом знаний», а также комментируя тот вклад в на-
уку, который был сделан и (или) делается рассматриваемыми разра-
ботками.
Желание рассмотреть развитие теории в контексте также мо-
тивировало наш выбор структуры данной книги — наряду с разде-
лами, посвященными экономической теории и прикладной эконо-
мике, мы стремились включить разделы, касающиеся методологиче-
ских проблем и взаимосвязей экономической науки со смежными
дисциплинами. Эти части предназначены для того, чтобы прояснить
методологические и философские основы нашей науки и в то же
время установить границы дисциплины по отношению к «родствен-
ным» наукам.
Что же касается содержания каждой части, то и здесь нам вновь
нужно было сделать выбор. Мы не намеревались сделать их всеобъем-
лющими. Словарь «New Palgrave Dictionary», насчитывающий поряд-
ка 4 миллионов слов, — несомненно, самый всеобъемлющий справоч-
ник в экономической науке. Но даже он подвергался критике за
имеющиеся пробелы (Blaug, 1988). Исходя из этого стандарта в дан-
ной книге неизбежны пробелы. Мы как редакторы сознаем это. Од-
нако, учитывая ограничение на объем, мы поступали так же, как и
любые другие экономисты: старались сделать оптимальный выбор.
Мы надеемся, что читатель сочтет предлагаемую подборку статей ши-
рокой, сбалансированной и своевременной. Так, мы пытались учесть
новые темы, такие как экономика окружающей среды и теория об-
щественного выбора, а также новые методы, такие как эксперимен-
тальная экономическая теория и микроэконометрика наряду с более
привычными темами, такими как теория роста и анализ «издержек и
выгод». Мы думаем, что наша подборка настолько всеобъемлюща, на-
сколько это возможно в рамках книги, состоящей из сорока одной
главы.
Наконец, закончим на том, с чего начали: смогут ли экономис-
ты ответить на многие вызовы, комментируя важнейшие проблемы
4
Дэвид Гринэуэй,
сегодняшнего дня и достаточно ли хорошо они «оснащены», чтобы
справиться с этими проблемами? Материал, обзор которого дан в этой
книге, свидетельствует о жизнеспособности экономической науки.
Он служит иллюстрацией диапазона проблем, для решения которых
можно применять экономический анализ, часто вкупе со смежными
дисциплинами. Это должно укрепить позиции экономистов, предлага-
ющих обоснованные суждения по поводу больших проблем наших
дней.
Литература
Blaug М. Economics Through the Looking Glass // Institute of Economic Affairs.
Occasional Paper 88. London, 1988.
Cairncross A., Watts N. The Economic Section. London : Routledge, 1989.
Greenaway D. On the efficient use of mathematics in economics: results of an
attitude survey of British economists // European Economic Review. 1990.
Vol. 34. P. 1339-1352.
Grubel H., Boland L. On the efficient use of mathematics in economics: some
theory, facts and results of an opinion survey//Kyklos. 1986. Vol. 39.
P.419-442.
Sloane P. The demand for economists//RES Newsletter. 1990. Vol. 70. P. 15-
18.
Towse R., Blaug M. The current state of the British economics profession // Economic
Journal. 1990. Vol. 100. P. 227-236.
МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ
ПЕРСПЕКТИВЫ
2
«и.йн ИЭН М. Т. СТЮАРТ WQ
мм^тыМа^РОЛЬ МЕТОДОЛОГА огл
I !.М
Д. 2.1. Введение
«Почему эта книга начинается с рассмотрения методологии?»
Мы встречались с этим вопросом неоднократно на ранних стадиях
работы над данным изданием. Выяснилось, что лица, задававшие
вопрос, имели в виду разные вещи. Для одних проблема заклю-
чалась в следующем: «Зачем помещать методологическую дискус-
сию в начало книги перед описанием того, что фактически проис-
ходит в современной экономической теории?» Другие имели в виду
нечто иное: «Учитывая, что существует столько захватывающих
проблем в экономической теории и прикладной экономике, зачем
вообще посвящать целый раздел изложению методологических ас-
пектов? »
Обдумав эти вопросы, мы, при всем уважении к тем, кто их
задавал, решили придерживаться нашего исходного плана. Иными
словами, мы включили в книгу основательное обсуждение методоло-
гических проблем и поместили его в эту, первую часть настоящего
издания.
Приняв решение включить главы, посвященные методологии, мы
руководствовались основной целью этой книги. Наша цель и цель
других авторов данного издания состоит в том, чтобы не просто опи-
сать сегодняшнее «положение дел» в экономической науке, а опреде-
лить ее перспективы. Мы полагаем, что одна из важнейших функ-
ций методологии как раз и заключается в том, чтобы представить
перспективы.
Главная задача методолога состоит в том, чтобы поставить про-
стые, прямые и, возможно, неудобные вопросы экономистам-тео-
ретикам и практикам. Например: «Что мы делаем? Почему мы это
делаем? Делаем ли мы это правильно? И, кстати, что означает сло-
во — „правильно”? Какое применение могут найти наши резуль-
таты?»
8
Иэн М. Т. Стюарт.
Нам представлялось, что эти вопросы уместно задать, приступая
к критическому анализу современной экономической науки. И дей-
ствительно, все авторы данной книги пытаются ответить на эти во-
просы, в различной степени выделяя и раскрывая их. Задача части I
состоит в том, чтобы исследовать смысл самих вопросов и предложить
критерии, которые можно использовать для ответа на них.
В свою очередь, это помогает объяснить, почему мы решили по-
местить методологические главы в начале книги. Мы рассматриваем
обсуждение метода как естественное введение к содержанию других
трех частей. По традиции методолог рассматривает структуру и об-
основание теории (здесь эти аспекты рассматриваются в части II), ее
применение для решения практических проблем (часть III) и связь
экономической науки с другими областями знаний (часть IV).
В этой главе я сначала опишу главные темы современной эконо-
мической методологии. Затем я остановлюсь на том, как поразитель-
но возрос интерес к методологическим проблемам. Наконец, я пред-
ставлю каждую главу части I.
2.2. Основные темы
современной экономической методологии
К счастью, методологи наших дней перестали мучиться над ре-
шением вопроса: «Что такое экономическая наука?» К сегодняшне-
му дню общепринятой является точка зрения, согласно которой эко-
номическая наука — это все, что входит в определение, предлагаемое
академическим и профессиональным сообществом. Также признано,
что разные экономисты могут давать разные определения, каждое из
которых не является более правильным, чем другие, и что в любом
случае современная экономическая наука включает столь много раз-
нообразных субдисциплин, что единственное определение оказалось
бы бесполезным.
Другой традиционный вопрос, напротив, все еще актуален в
современной методологии (см., например, Eichner, 1983; Rosenberg,
1983): «Является ли экономическая теория наукой?» Однако в тече-
ние последнего десятилетия произошел заметный сдвиг в методах
подхода экономических методологов к этой проблеме.
Традиционная версия этого вопроса в несколько упрощенном
виде выглядит следующим образом: «Где-то в мире существует про-
цедура, называемая научной. Философы знают, в чем она состоит,
а ее типичным примером является то, что делают физики. На-
сколько экономические исследования похожи на эту процедуру и,
следовательно, в какой степени экономическая теория заслуживает
того, чтобы ее называли наукой?» Вместе с этим традиционным
Роль методолога
9
вопросом задают также несколько сопутствующих, в частности:
«В какой степени экономисты должны подражать процедуре, назы-
ваемой „научной**?»
Как известно, в последние годы философы, занимающиеся про-
блемами естественных наук, перестали употреблять понятие «образ-
цовая наука». В частности, физика первоначально трактовавшаяся
как образец строгой теории и достоверных данных, стала восприни-
маться как таинственная сфера аппроксимаций и хаоса (см., напри-
мер, Zukav, 1979; Capra, 1983; Feyerabend, 1987). Экономические ме-
тодологи все еще не дали окончательной оценки воздействия этого
«сдвига» на их собственную область изучения (см., например, обсуж-
дение О’Брайеном теории хаоса в главе 4 этой книги). Однако это
воздействие уже проявилось в соответствующем «сдвиге» в тех во-
просах о природе экономической науки, которые задают методологи.
Теперь они, например, спрашивают: «Существуют ли различные виды1
процедур, каждый из которых вписывается в определение „науки**,
но различным способом? Могут ли науки, которые первоначально трак-
товались как „точные**, позаимствовать что-то полезное из методов
„неточных** наук? В какой степени методы экономической науки долж-
ны подражать методам различных видов наук?»
В этих «смещенных» рамках основные темы методологических
рассуждений по поводу современной экономической науки можно
отнести ко вполне почтенным источникам. Приводимый ниже пе-
речень является моей собственной формулировкой этих главных
тем. Его можно было бы представить в многообразных формах, и
очевидно, что независимо от формулировки входящие в него сферы
должны в значительной степени «пересекаться» и взаимодейство-
вать. Все эти темы детально исследуются в последующих главах, и,
таким образом, я должен здесь просто упомянуть их в качестве
указателей на содержание данных глав (во избежание повторов в
оставшейся части настоящего раздела я дам только минимум биб-
лиографических ссылок).
С учетом этих предостережений предлагаемый мной перечень
главных тем выглядит следующим образом:
1. Какова природа теории в экономической науке?
2. Что экономисты могут знать о реальности?
3. В какой степени экономисты могут предсказывать будущее?
4. Каких научных достижений можно добиться за счет изучения
исторического развития экономической мысли?
5. Что добавляют социологические понятия к нашему понима-
нию развития, происходящего в рамках экономической науки?
По традиции — и до сих пор — обсуждение этих тем часто
осуществлялось под «вывесками» различных «школ» экономической
10
Иэн М. Т. Стюарт
мысли. Например, австрийцы, позитивисты и институционалисты
ассоциируются с их собственными отличительными наборами методо-
логических принципов (см. соответственно главы 5-7). Прошлые спо-
ры о методе иногда были похожи на политические диспуты, причем
участники всецело принимали «платформу» их излюбленной методо-
логической школы и пытались разрушить позицию другой школы
целиком. К счастью, методологи сегодняшнего дня обычно более эк-
лектичны.
Теория, проверка и «спор о предпосылках»
Темы 1 и 2, приведенные в перечне, тесно взаимосвязаны. Конеч-
но, дело в том, что исследования, посвященные природе экономиче-
ской теории, часто связаны с вопросом, как можно проверить теорию
с помощью эмпирических наблюдений. Сочетание этих двух тем по-
рождает давно ведущиеся методологические дебаты, называемые «спо-
ром о предпосылках». Данный диспут восходит по крайней мере к
XIX в., к критике понятия «экономического человека». Предметом
спора, по сути, является вопрос: «Следует ли оценивать экономиче-
скую теорию исходя из реализма ее предпосылок или это нужно де-
лать исходя из точности ее прогнозов?» Каждая методологическая
школа в рамках экономической науки предлагала свой собственный
ответ (или ряд ответов) на этот вопрос. Большая часть обширной
литературы по поводу «спора о предпосылках» содержала аргументы
за или против позитивистской школы экономической теории. Обзор
сегодняшнего состояния этой дискуссии содержится в главе 6, напи-
санной Боулэндом.
В этом контексте слово «прогноз», если его интерпретировать
в строгом смысле, означает просто то, что «конкретное событие,
которое предлагается в теории, будет наблюдаться в реальности»;
отнесение такого события к конкретному моменту времени не обя-
зательно. Однако в методологических диспутах, как и в повседнев-
ных разговорах, это слово часто имеет подразумеваемое дополни-
тельное значение, а именно: «событие, которое, как ожидается, будет
иметь место в будущем». Таким образом, «спор о предпосылках»
часто также предполагает дискуссию по теме, обозначенной в на-
шем перечне номером 3. Неудивительно, что методологи, настаива-
ющие на первостепенности «проверки теории по ее прогнозам»,
также склонны верить в способность экономистов предсказывать
будущее (если не при современном «положении дел», то несколько
позднее, когда методы прогнозирования будут усовершенствованы).
И наоборот, авторы, предпочитающие оценивать теорию исходя из
ее предпосылок, часто уделяют внимание неизбежным и, возможно,
неразрешимым проблемам количественного прогнозирования в ре-
альной экономической науке.
Роль меЛодоя'ога
11*
Прогноз и эконометрика , <,г
Тема 3 в нашем перечне — в какой степени экономисты могут
прогнозировать будущее — также играет видную роль в еще одном
диспуте, касающемся прогнозной ценности эконометрических мето-
дов. Разумеется, — как об этом предупреждают своих читателей
немногие учебники по эконометрике — эконометрические «предска-
зания» следует, строго говоря, интерпретировать только безотноси-
тельно к конкретным моментам времени; нет эпистемологических
оснований для утверждения, согласно которому эконометрика может
точно предсказывать будущее. Однако на практике способность за-
глядывать в будущее была мотивом для большинства эконометрис-
тов, и она, несомненно, считалась основной целью эконометрики по-
литиками, наблюдавшими за результатами эконометристов, и фонда-
ми, предоставлявшими гранты для осуществления их исследований.
В последующих главах периодически повторяется тема «кризи-
са», который, по общему мнению, поразил экономическую науку в
середине и продолжался до конца 1970-х гг. Растущее разочарование
в способности эконометристов производить «блага» в виде последова-
тельно точных прогнозов было, по всей видимости, одной из основ-
ных причин кризиса. Вопрос состоит в том, сможет ли экономиче-
ский метод в будущем давать количественные прогнозы с приемле-
мой точностью при условии его усовершенствования? Или же природа
экономических данных такова, что любая попытка систематического
прогнозирования по сути бесполезна или, в лучшем случае, приводит
к результатам, настолько разнородным по степени точности, что за-
траты усилий на такие прогнозы являются излишними?
Экономическое неведение и временное измерение
Некоторые методологи экономической науки, объединив рассмот-
рение тем 2 и 3, ставят вопрос о том, что экономисты могут знать о
будущем. Изучаемые здесь проблемы связаны с более фундаменталь-
ными уровнями эпистемологических рассуждений, чем вопрос о ко-
личественных эконометрических предсказаниях. Одним из объектов
критики этих авторов является экономическая «теория принятия
решения в условиях риска» (или «в условиях неопределенности»).
Все варианты этой теории опираются на предпосылки о том, каковы
ожидания экономического субъекта. Например, можно предположить,
что он будет осуществлять свои действия на основе множества воз-
можных результатов, каждому из которых он приписывает конкрет-
ную вероятность. Методологи-критики такого подхода, особенно Шекл
(Shackle, 1988), отметили, что эти предпосылки содержат такую сте-
пень знания будущего, какой экономический субъект реального мира
никогда не сможет обладать. Поэтому они считают подобные теории
12
Иэн М. Т. Стюарт.
бесполезными для любой цели, кроме построения абстрактных голо-
воломок (в главе 5 Берри обсуждает обоснование критики, предпри-
нятой Шеклом).
Однако если будущие экономические события нельзя предсказы-
вать в вероятностных терминах, то что мы можем сказать о возмож-
ности их наступления? Лоусби (Loasby, 1976) и Хатчисон (Hutchison,
1977) предложили использовать термин неведение (ignorance) вместо
термина «неопределенность» для обозначения такого состояния зна-
ний о будущем, при котором исходы хотя и не могут быть предсказа-
ны в вероятностных терминах, тем не менее не являются полностью
непредсказуемыми. Однако в момент написания этой статьи эта тер-
минология еще не была широко принята.
Хикс (Hicks, 1979) выдвинул утверждение, которое может разъяс-
нить понятие неведения. Согласно его тезису, в области наблюдаемых
экономических событий возможность различных будущих событий
можно часто ранжировать, даже если им нельзя приписать количе-
ственный показатель вероятности. Хотя Шекл (Shackle, 1988) пред-
ложил критику тезиса Хикса, современные авторы еще не полностью
исследовали выводы, вытекающие из этой концепции «ординальной
возможности ».
История экономической мысли
Тема 4 в приведенном выше перечне связана, конечно, с давно
существующей областью изучения, известной под названием «исто-
рия экономической мысли». В главе 3 Дин обсуждает современные
разработки в рамках этой дисциплины. Она ссылается на шумпете-
ровское определение «экономической мысли» как «мнений об эконо-
мических вопросах, которые преобладают в любой данный момент
времени или в любом данном обществе». Таким образом, изучение
истории экономической мысли прямо вписывается в методологиче-
скую сферу. Это не то же самое, что изучение экономической исто-
рии, хотя эти две дисциплины «пересекаются» (дальнейшие обсужде-
ния общих основ экономической науки и истории см. также в гла-
ве 41, написанной Крафтсом).
Социологические и идеологические подходы
При использовании социологических или идеологических при-
емов анализа в рамках экономической методологии в центре внима-
ния находятся две темы (тема 5 в нашем перечне). Первая из этих
тем связана с применением к экономической теории хорошо извест-
ного понятия «научных революций», впервые предложенного Куном
(Kuhn, 1970), и альтернативного подхода Лакатоша (Lakatos, 1978),
выдвинувшего «методологию научно-исследовательских программ».
Роль методолога
13
Вторая важная тема касается не столько природы экономической
науки, сколько социологических черт профессии экономиста как та-
ковой. Этот аспект детально обсуждается Коутсом в главе 8.
2.3. Методология: упадок и возрождение
Примерно в последние десять лет наблюдался экстраординар-
ный рост интереса к методологическим вопросам экономической
теории. Это еще сильнее впечатляет, если учесть, что в течение трех
с лишним предыдущих десятилетий экономическая методология
была фактически в полном забвении среди большинства эконо-
мистов. В данном разделе я сделаю краткий обзор этих противопо-
ложных фаз методологической активности, воплощенной в соот-
ветствующих публикациях, и порассуждаю о причинах такого —
«то густо, то пусто» — сценария развития событий. При обзоре
литературы я сосредоточу внимание главным образом на книгах по
методологии, опубликованных в каждом периоде, которые были
предназначены для читателей-экономистов, интересующихся про-
блемами общего характера, а не для специалистов; к таким книгам
относятся, в частности, учебники для студентов бакалавриата. Моя
предпосылка состоит в том, что количество изданных книг такого
типа служит подходящим приблизительным индикатором общего
уровня заинтересованности экономистов методологическими аспек-
тами.
Я полагаю, что можно в ретроспективе увидеть периоды застоя
и подъема в заинтересованности методологическими проблемами,
отделенные друг от друга коротким периодом «водораздела» кон-
ца 1970-1980-х гг. В течение этого промежуточного периода раз-
личные стимулы к методологическим изменениям, корни которых
находятся как внутри самой экономической теории, так и в широ-
кой области философии науки, соединились, чтобы положить нача-
ло возрождению интереса к методологии, которое стало очевидным
в 1980-е гг.
Методология в упадке:
1950-конец 1970-х гг.
Начальной вехой этого долгого периода стал опубликованный
в 1953 г. известный очерк Фридмена «Методология позитивной
экономической науки» (Friedman, 1953). Эта статья содержала все,
что требуется, чтобы вызвать длительную дискуссию в любой на-
уке. Во-первых, она была написана харизматическим авторитетом
в своей области; во-вторых, она предлагала идеи, которые многим
читателям казались смелым отходом от тогдашней традиции; по-
14
Иэн М. Т. Стюарт
следним (но не по значимости) было то, что она была изложена
туманно и двусмысленно и разные читатели могли интерпретиро-
вать ее по-разному и даже придавать ей противоположный смысл.
В действительности Фридмен просто предложил свое собственное
видение «спора о предпосылках», который начался более чем за сто
лет до написания этой работы. Для большинства читателей его очер-
ка выписанный им методологический рецепт выглядел простым и
сильнодействующим: «Оценивайте экономические теории исключи-
тельно по точности их прогнозов независимо от реалистичности их
предпосылок».
«Битва слов» вокруг очерка Фридмена продолжалась в журна-
лах в течение более десяти лет. В действительности эхо этих баталий
можно услышать еще и сегодня (обзор этого спора содержится, напри-
мер, в работах Стюарта (Stewart, 1979) и Боулэнда (Boland, 1982), а
также в главе 6 настоящего издания). Однако все эти дискуссии ве-
лись только «на территории» специалистов-методологов; они выпали
из поля зрения экономистов, занимающихся проблемами общего ха-
рактера, которые, скорее всего, воспринимали работу Фридмена (или
взятые из нее идеи), перепечатанную в других источниках, как обще-
признанную экономическую методологию.
Этот процесс был усилен появлением в 1963 г. написанного Лип-
си учебника для студентов бакалавриата «Ап Introduction to Positive
Economics» (Lipsey, 1963). Данная книга, надолго ставшая бестселле-
ром, содержала достаточно убедительное изложение основных аспек-
тов экономической методологии на основе некоторых идей Фридме-
на и собственной интерпретации автором концепции Карла Поппера
(в главе 6 настоящего издания Боулэнд анализирует, какой вклад в
идеи экономического «позитивизма» внесли последующие издания
книги Липси).
Таким образом, на протяжении 1960-х, а также в 1970-х гг.,
специалисты-методологи посвящали большую часть своей энергии
сражениям по поводу возможных интерпретаций Фридмена, тогда
как неспециалисты — включая последующие поколения студентов,
воспитанных на Липси, — полагали, что последнее слово в области
методологии уже сказано. Неудивительно, что этот период, как удач-
но выразился Боулэнд, был периодом «методологического пара-
лича».
Следующий момент: мне не кажется случайным тот факт, что
в тот же период с середины 1950-х до 1970-х гг. наблюдалось быстрое
расширение использования компьютеров и применения эконометри-
ческих методов. Получив в распоряжение новые увлекательные инст-
рументы анализа, экономисты стремились поскорее реализовать на
практике тезис Фридмена—Липси «проверка прогнозов — прежде
всего». Как я уже писал, й для экономистов, и для тех, кто нанимал
их на работу, понятие «прогноза» обладало привлекательной аурой
Роль методолога
15
предсказания будущего. В свете этого неудивительно, что экономисты
в целом потеряли интерес к методологическим дискуссиям.
Судя по книгам, публиковавшимся в тот период, продолжал
раздаваться «глас некоторых вопиющих в пустыне». Найт (Knight,
1956), Хатчисон (Hutchison, 1964) и Боулдинг (Boulding, 1970) пред-
ставили более широкую трактовку экономической науки по сравне-
нию с господствовавшей позитивистской доктриной. Сборник статей,
изданный Круппом (Krupp, 1966), продемонстрировал, что методоло-
гическая критика еще жива. Шекл в нескольких своих книгах после-
довательно развивал свою аргументацию относительно неясности эко-
номического будущего и последствий этого для методологии нашей
науки (Shackle, 1958, 1961, 1970). Девоне (Devons, 1961), писавший
на основании своего опыта экономиста-прикладника, выражал сомне-
ния относительно того, к чему могут привести современные методы
на практике. Из лагеря «австрийцев» раздавался голос фон Мизеса
(von Mises, 1960, 1962), который настаивал на своей «априористичной»
точке зрения на экономическую науку, совершенно противополож-
ной позиции Фридмена—Липси («австрийская» точка зрения подроб-
но излагается Берри в главе 5 этой книги).
Методология на переходной стадии:
конец 1970-х и 1980-е гг.
Возможно, первые признаки грядущих перемен, если судить по
издаваемым монографиям, можно усмотреть в начале 1970-х гг., ко-
гда Уорд (Ward, 1972) задал вопрос: «Что не так с экономической
наукой?» Его вопрос остался без ответа со стороны позитивистско-
эконометрического истеблишмента того времени.
Между тем произошли важные события в общей философии
науки. В 1962 г. Кун представил свои идеи относительно структуры
научных революций, и второе издание этой книги появилось восемь
лет спустя (Kuhn, 1970). В журнальных статьях Имре Лакатош раз-
вил свой альтернативный подход в рамках «методологии научно-
исследовательских программ», и сборник его статей позднее вышел в
виде отдельной книги (Lakatos, 1978). Идеи Куна и Лакатоша стиму-
лировали интерес методологов к экономической науке, равно как и к
другим научным дисциплинам; в конце концов, работы таких мето-
дологов появились в виде сборника статей, изданного Латсисом (Latsis,
1976). Эти новые труды помогли возродить методологическую актив-
ность в экономической науке, так как они «отвлекали» методологов
от дальнейшей бесплодной дискуссии по поводу идей Фридмена и
«спора о предпосылках» (Boland, 1984).
Появился и другой мощный стимул к методологическим пере-
менам, также возникший за рамками экономической методологии
как таковой. Это был «кризис» доверия к экономической теории и
16
Иэн М. Т. Стюарт
практике, который стал разворачиваться с начала 1970-х гг. (см. так-
же обзор Блини в главе 9). По мере того как лица, ответственные за
проведение политики, и население стали все более разочаровываться
в способности экономической теории бороться с инфляцией и стагна-
цией, экономисты все острее стали чувствовать неотложную необхо-
димость переоценки своих теорий и методов. Этот процесс в конце
концов привел к переоценке методологических принципов, на кото-
рых базировались эти теории и методы.
Интересно отметить, что наиболее ярко этот период методологи-
ческого самодовольства, сменившийся переоценкой ценностей, отра-
зился на судьбе известной кривой Филлипса (Phillips, 1958). Фил-
липс писал свою статью в то время, когда методологические предпи-
сания Фридмена впервые завоевывали признание. Сама кривая была
классическим примером результатов, вытекавших их этих предписа-
ний.1 Она была выведена исключительно на основе эмпирического
наблюдения (агрегированных данных) с использованием статистиче-
ских методов оценивания. Она не аппелировала к каким-либо «теоре-
тическим предпосылкам», оставляя на усмотрение читателей выводы
о причинных связях. Ее достоинства на практике оценивались благо-
даря ее способности прогнозировать результаты — термин «прогнози-
ровать» здесь, как обычно, фактически употребляется в смысле пред-
сказания количественных параметров будущего.
Последующая судьба кривой Филлипса почти сверхъестественно
сходна с судьбой методологии, благодаря которой она возникла. «Па-
дение» кривой Филлипса было одной из неразрешимых загадок в
экономической теории на протяжении 1970-х гг. (и, как многие мо-
гут добавить, остается неразрешимой до сего дня). Обратив взгляд в
прошлое, мы можем увидеть, что ухудшение предсказательной спо-
собности кривой Филлипса началось примерно с 1970 г. и продолжа-
лось далее, но отклонения фактических значений от предсказанных
не становились предметом серьезной озабоченности примерно до
1972 г., т. е. до тех пор, пока не появились первые признаки неудов-
летворенности в области методологии.
Спустя три года или чуть позже, экономистам стало ясно, что
проблема — налицо. Так как наблюдавшиеся значения инфляции и
безработицы отодвигались все дальше и дальше от их предсказан-
ных величин на кривой Филлипса, экономисты-теоретики поспе-
шили сконструировать объясняющие рамки, которые могли бы дать
некий ключ к пониманию того, где сейчас находится эта кривая,
если она действительно когда-либо существовала. В авангарде тех,
кто осуществлял эти попытки, находился не кто иной, как Милтон
Фридмен.
1 Я не знаю, читал ли Филлипс Фридмена или принял сознательное
решение следовать фридменовским методологическим указаниям.
Роль методолога
17
В то же самое время экономисты-прикладники и эконометристы
обеспокоенно взирали на свои количественные прогнозы. Если такое
устойчивое соотношение, как кривая Филлипса, могло разрушиться
столь впечатляюще, то что это в целом означало для эмпирических
методов предсказания? Не были ли правы такие критики как Шекл и
фон Мизес?
К концу 1970-х гг. возрождение методологических дебатов стало
ясно ощущаться в издаваемых книгах. Лоусби (Loasby, 1976), Хатчи-
сон (Hutchison, 1977) и снова Шекл (Shackle, 1979) опубликовали по
книге, где рассматривалась ограниченная способность экономических
субъектов предсказывать будущее и исследовались общие последствия
этого для экономической методологии. Хикс (Hicks, 1979) также пред-
ложил новый общий взгляд на природу экономического прогноза,
равно как и на проблему причинности в экономической теории. Фриц
Махлуп (Machlup, 1978) опубликовал сборник своих методологичес-
ких статей. Дальнейшим подтверждением повышения к концу деся-
тилетия интереса к методологическим аспектам был выход из печа-
ти двух книг, предназначенных непосредственно для студенческого
рынка, а именно книга Стюарта (Stewart, 1979) и книга Блауга (Blaug,
1980).
Возрождение методологии: 1980-е гг.
На протяжении 1980-х гг. и по настоящее время гетеродоксаль-
ные направления и теоретические дискуссии оставались главным
вопросом «повестки дня». Соответственно поддерживался повышен-
ный интерес к методологическим проблемам, что отражалось в лите-
ратуре: издавался поток книг по методологии, предназначенных для
студентов и экономистов, не специализирующихся в этой области.
Катузян (Katouzian, 1980) подверг критике применение в эконо-
мической науке позитивизма, а также идей Куна и Лакатоша. Он
также выразил обеспокоенность по поводу того, что он назвал «само-
воспроизводящейся элитой» в рамках профессионального сообщества
экономистов (это заявление также рассматривается Коутсом в главе 8
данной книги).
В 1982 г. появились две книги, в которых рассматривались аль-
тернативы наивному позитивизму. Боулэнд (Boland, 1982) подверг
сомнению озабоченность экономистов эмпирическими доказательства-
ми, полученными в результате индукции, доказывая, что это должно
привести к конвенционализму. Колдуэлл (Caldwell, 1982) сделал об-
щий исторический обзор, представил критику различных методоло-
гических подходов в экономической теории и дал обоснование «мето-
дологического плюрализма». Впоследствии он издал сборник кри-
тических статей по методологии (Caldwell, 1984). Боулэнд в двух
последующих книгах продолжал применять свои методологические
3 Заказ № 356
18
Иэн М. Т. Стюарт
воззрения к микроэкономике (Boland, 1986) и к построению экономи-
ческих моделей (Boland, 1989). Мак-Клоски (McCloskey, 1986) выдви-
нул поразительную идею о том, что большую часть того, что мы назы-
ваем «теорией», на самом деле лучше трактовать как риторику, т. е.
как драматическое средство, призванное убеждать других лиц или
произвести на них впечатление. Так он спугнул зайца, охота за кото-
рым идет до сих пор. Шекл — окрыленный, как можно предполо-
жить, ниспровержением веры в способность экономистов к прогнози-
рованию — опубликовал еще один сборник своих статей, вновь под-
черкнув свою центральную тему: «Метод в экономической теории
должен начинаться с рассмотрения времени» (Shackle, 1988). В конце
1980-х гг. появились еще два учебника для студентов, в каждом из
которых идеи Куна и Лакатоша интегрировались с более традицион-
ными аспектами экономической методологии; это были книги Фиби
(Pheby, 1988) и Гласса и Джонсона (Glass, Johnson, 1989).
В завершение этого раздела следует сказать несколько слов о
разработках в области методологии, опубликованных в журнальной
литературе. Даже в недавний, только что описанный период подъема
интереса к методологии методологические статьи привлекали интерес
меньшинства редакторов журналов общей экономической пробле-
матики. Заметным исключением оказался журнал институциона-
листов «Journal of Economic Issues», редакторы которого издавна при-
ветствовали методологические работы. Тем не менее в 1980-х гг. вышло
два новых важных журнальных издания, посвященных методологии.
В 1983 году был основан ежегодник «Research in the History of
Economic Thought and Methodology». Его второй том содержал сбор-
ник статей, посвященных недавним разработкам в области эконо-
мической методологии (Samuels, 1984). Еще одной важной вехой
оказалась «инаугурация» в 1985 г. нового журнала «Economics and
Philosophy»; он посвящен обсуждению тем, лежащих на стыке между
двумя отраженными в его названии дисциплинами, в том числе и
вопросов методологии.
2.4. Главы части I
Дин начинает главу 3 «Роль истории экономической мысли» с
кратких сведений о корнях этой дисциплины, заложенных в XIX в.
Она показывает, что экономические писатели того периода уже были
заняты доктринальными и идеологическими спорами, ставшими с тех
пор неотъемлемой частью экономической науки. И действительно,
если к статье Дин можно было бы предложить какой-либо подзаголо-
вок, то наилучшей его формулировкой была бы: «Доктрина против
объективности». Дин доказывает, что одна из потенциальных выгод
от изучения истории экономической мысли состоит в том, что благо-
Роль методолога
19
даря этому может сложиться общий взгляд на различные воюющие
между собой доктрины и станет легче выработать объективную точку
зрения на их сравнительные недостатки и достоинства, различия и
сходства, насколько позволяют человеческие силы. Но учитывая при-
роду данного предмета, это следует делать с оглядкой. К тому же
приобретенный общий взгляд должен изменяться по мере непрерыв-
ного изменения текущего «положения дел».
Как отмечает Дин, некоторые другие неотъемлемые черты совре-
менной экономической «науки» также сложились уже к концу XIX
и началу XX в. Одна из них — профессионализация (которая деталь-
но анализируется Коутсом в главе 8). Другая — уважение, испытыва-
емое научным сообществом экономистов к «высокой теории» и к
приобретению специализированных технических навыков. Эти чер-
ты, в свою очередь, имели последствие, которое проявилось в области
экономического образования на протяжении большей части текуще-
го века, т. е. тенденцию переводить изучение истории экономиче-
ской мысли (и все методологические дисциплины) в разряд необяза-
тельных курсов.
Далее Дин рассматривает причины, лежащие в основе возрождения
интереса к истории экономической мысли, начавшегося в 1950-х гг.
В некоторой мере эти причины были эндогенными, связанными с
увеличением количества научных изданий и переводов первоисточ-
ников. Однако Дин также указывает на внешние влияния, т. е. на
факторы, связанные с более общим ростом интереса к экономиче-
ской методологии, что уже упоминалось в настоящей главе. В част-
ности, она уделяет внимание «оживлению», порожденному идеями
социологического характера Куна и Лакатоша.
Цитируя работу Блауга, Дин говорит также, что «несостоятель-
ность экономической ортодоксии 1950-х и 1960-х гг. при решении
аналитических проблем 1970-х гг.» была еще одним фактором, кото-
рый способствовал возрождению интереса к истории экономической
мысли. В заключительном разделе своей статьи она обсуждает в не-
которых деталях два главных аналитических направления, возник-
ших в ходе текущего подъема рассматриваемой ею дисциплины.
Первое из них касается новых разработок в истории экономических
доктрин, а второе — использования исторического метода в изучении
истории экономической науки.
В главе 4 О’Брайен обсуждает соотношение теории и эмпириче-
ских наблюдений в экономической науке. Он начинает с изложения
своего центрального тезиса. В соответствии с этим тезисом для про-
гресса какой-либо науки необходим механизм отбора теорий, а глав-
ная роль данных состоит в облегчении этого процесса. В первом
основном разделе статьи он исследует возможности и ловушки, с ко-
торыми сталкиваются экономисты при использовании данных. Пре-
достерегая от требований использования в экономической науке
20
Иэн М. Т. Стюарт
«индуктивной логики», он отмечает, что Карл Поппер решал не про-
блему индукции, а проблему того, каким образом можно приобрести
знание на основе наблюдений.
Далее О’Брайен критикует знаменитое утверждение Фридмена
о том, что реализм предпосылок не имеет значения для отбора тео-
рий. Как отмечает О’Брайен, естествоиспытатели, несомненно, обраща-
ют внимание на истинность своих исходных предпосылок. Это звучит
весьма иронично, принимая во внимание сциентистские наклонности
экономистов типа Фридмена, которые утверждали, что предпосылки не
имеют значения. Далее О’Брайен более детально анализирует послед-
ствия того факта, что репликацию результатов гораздо труднее осуще-
ствить в экономической науке, чем в естественных дисциплинах.
Обсуждая проблемы измерения, О’Брайен выдвигает на первый
план зачастую нелепые результаты применения регрессионного ана-
лиза к экономическим данным. Метод регрессии — напоминает он
нам — был первоначально разработан для использования в анализе
результатов агрономических экспериментов, где контроль и повторя-
емые наблюдения представляют собой общее правило. Напротив, в
экономической науке большинство наших данных часто ведут свое
происхождение из общедоступных статистических рядов сомнитель-
ной достоверности, полученных посредством одноразовых наблюде-
ний. Здесь же О’Брайен рекомендует средства, которые могли бы ис-
пользоваться экономистами для решения этих проблем.
Затем он рассматривает популярное сегодня утверждение, со-
гласно которому значительная часть того, что пишут экономисты,
фактически является риторикой, а не проверяемой теорией. Точка
зрения О’Брайена состоит в том, что значительная часть экономиче-
ских публикаций действительно имеет риторическую форму. В част-
ности, использование высшей математики может часто преследовать
риторические цели. Однако это не аналогично тезису о том, что рито-
рика может как-либо «участвовать» в отборе теории или действовать
как заменитель такого отбора; в конце концов, эмпирические данные
продолжают играть решающую роль.
Обращаясь к использованию физики в качестве модели научно-
го поиска в экономической науке, О’Брайен предлагает вниманию
читателей два вопроса. Первый вопрос: является ли методология
физики, по крайней мере в понимании экономистов, подходящим
идеалом для экономической методологии? Второй вопрос: насколь-
ко точно понимание физики экономистами отражает то, чем фак-
тически занимаются современные физики? Один из возможных пу-
тей, предлагаемых им, состоит в моделировании экономического
метода не на основе физики, а на основе иных областей научного
знания, таких как медицина. Альтернативный путь заключается в
том, что все еще разрабатывающаяся в рамках физики теория хаоса
Роль методолога
21
может навести на альтернативные соображения по поводу экономи-
ческой методологии.
Исследуя в главе 5 «австрийский подход», Берри отстаивает пра-
во австрийской экономической школы на то, чтобы быть признанной
особой исследовательской программой. Он убежден в том, что ее вклад
в экономическую теорию и методологию следует оценивать независи-
мо от доктрин правых политических сил, которые, как правило, ассо-
циируются с австрийской экономической школой. Теоретические раз-
работки в рамках этой школы ставят в центр внимания тот факт, что
экономические события являются следствием человеческих действий,
происходящих в мире неведения и неопределенности.
Берри сперва делает обзор корней австрийского подхода начи-
ная с работы Карла Менгера. При подробном обсуждении вклада
Менгера можно уже обнаружить все фирменные признаки австрий-
ской экономической теории. Все экономические явления восходят к
действиям индивидов (доктрина методологического индивидуализма).
Причинность экономических событий интерпретируется в терминах
субъективных оценок и мотивации отдельных индивидов. Таким об-
разом, обобщения, касающиеся «сущности экономического действия»,
могут быть выведены дедуктивно, без обращения к историческим
данным. Главная цель экономического анализа состоит в обеспечении
понимания (Verstehen), а не в порождении прогнозов или занятии
эмпирическими проверками.
Как отмечает Берри, в противоположность общепринятому взгляду
«австрийцы», следуя Менгеру, не избегают понятия равновесия. Одна-
ко то, как они его используют, значительно отличается от метода его
применения другими школами. Цель австрийских экономистов за-
ключается в описании и понимании процессов, посредством которых
экономические системы могут достичь равновесия. Напротив, тради-
ционный неоклассик больше заинтересован в математическом дока-
зательстве того, что равновесие может существовать, а затем в анали-
зе условий, при которых такое существование возможно.
Берри исследует некоторые из центральных идей австрийской
методологии. Рассмотрев сперва понятие субъективизма, он отмечает,
что для представителя австрийской школы оно подразумевает следу-
ющее: ничто в экономической вселенной нельзя трактовать как объек-
тивно данное. Даже такие величины, как издержки, должны непре-
рывно открываться хозяйствующим субъектом в вечно меняющемся
мире с неясным будущим. И экономический субъект не просто реа-
гирует на то, что открывается; скорее, он «проактивен», беря на себя
инициативу делать то, что, как ему кажется, скорее всего приведет к
наиболее субъективно желаемому им «положению дел». Таким обра-
зом, с точки зрения австрийской школы любая попытка основать
экономический анализ только на «объективном наблюдении» непре-
менно упускает самую суть экономического процесса.
22
Иэн М. Т. Спгюарт
«Австрийский» взгляд на предпринимателя предполагает не про-
сто формальную «рациональность», но скорее состояние «чуткости» к
любым возможностям, которые могут быть выявлены в рыночной
информации. Данное понятие подразумевает больше, чем просто ар-
битраж; предприниматель также «проактивен», не просто реагируя
на разницу в ценах, но осуществляя «прыжки в неизвестность», свя-
занные с инновационной деятельностью.
Наконец, Берри рассматривает некоторые аспекты австрийской
точки зрения на деньги и экономические колебания, а также выводы
для макроэкономической политики, которые следуют из австрийско-
го подхода.
В главе 6 Боулэнд изучает «современные воззрения на экономи-
ческий позитивизм». Он начинает с исследования значения (или, точ-
нее говоря, значений) термина «позитивная экономическая теория».
Позитивная экономическая теория, отмечает Боулэнд, часто опреде-
ляется через ее противопоставление чему-либо еще. Но чему? Он дела-
ет обзор нескольких подобных предлагаемых противопоставлений,
содержащихся в публикациях, — например, аналитическое и синте-
тическое, сущее и должное, теоретическое и прикладное — и обнару-
живает, что каждое из них недостаточно описывает, что означает
позитивная экономическая теория. Он полагает, что термин «пози-
тивный» может быть наиболее важен как риторический прием. Не-
высказанный подтекст выглядит следующим образом: «Позитивный
образ действий — это хорошо». Боулэнд рассматривает возможные
источники такой презумпции.
Далее он проводит различие между четырьмя ветвями совре-
менного экономического позитивизма. Они представляют собой кон-
тинуум воззрений. На одном полюсе — группа экономистов пока
что еще малой численности, которая выступает в поддержку ис-
пользования экспериментального метода в экономической науке
(обзор этого направления детально представлен Лумзом в главе 29
настоящей книги). На другом полюсе спектра находятся последо-
ватели Самуэльсона, готовые принять методологическую точку зре-
ния, согласно которой теории лишь в принципе должны быть про-
веряемы.
Между этими двумя крайностями расположены группы, которые
Боулэнд нарек «чикагской» и «лондонской» школами позитивной
экономической теории. К первой, конечно же, относятся последовате-
ли Милтона Фридмена, чью методологическую позицию Боулэнд опи-
сывает как «упрощенный инструментализм». Он также излагает бо-
лее сложные подходы Беккера и Стиглера.
Что касается «лондонского позитивизма»,2 то Боулэнд отмечает,
что Евангелием этой ветви в течение многих лет был учебник Липси
2 Имеется в виду Лондонская школа экономики. (Прим, ред.)
Роль методолога 23
Введение, в позитивную экономическую теорию. Он детально анали-
зирует методологические предписания этой книги по мере их эволю-
ции на протяжении нескольких изданий, чтобы доказать свое утверж-
дение, согласно которому современный экономический позитивизм
представляет собой «основательно запутанную доктрину».
Почему же тогда, продолжает Боулэнд, современный экономи-
ческий позитивизм все еще привлекает сторонников? Один из отве-
тов, пишет он, состоит в риторической функции позитивизма. Сто-
ронники экономического позитивизма настаивают, что их процедура
свободна от ценностных суждений и именно этот аспект их кредо,
более чем философские детали их метода, привлекает в них поли-
тиков.
Пытаясь проникнуть в дух позитивизма, Боулэнд строит модель
типичной позитивистской журнальной статьи. Проверяя свою мо-
дель эмпирически, он получает ее подтверждение: в одном из прес-
тижных журналов каждая статья, связанная с исследованием данных
реального мира, соответствовала его модели.
Как и все создатели моделей, Боулэнд после этого пытается най-
ти, что лежит в основе его эмпирических результатов, обнаружить
причинную связь. Почему, спрашивает он, этот стандартный формат
статьи столь популярен среди позитивистски ориентированных эко-
номистов? Ответ, предлагаемый им, удивителен и очень далек от де-
кларируемых философских целей позитивизма.
В главе 7 Сэмюэлс излагает институционалистский взгляд на
экономическую науку. Институционалисты определяют свой подход
через центральную проблему: «эволюция организации и контроля над
экономикой в целом». Сэмюэлс подчеркивает, что для экономиста-
институционалиста «экономика — нечто большее, чем рынок», и это
лейтмотив всей статьи. Не опираясь на концептуальные модели рын-
ка, институционалисты проявляют интерес к структурам и процес-
сам, которые фактически влияют на то, что происходит в обширном
экономическом мире, а рынок как таковой является всего лишь ча-
стью этого мира.
Институционалистский подход, пишет Сэмюэлс, имеет три грани:
он является «корпусом знаний», средством для решения проблем и
движением протеста. Экономисты-институционалисты протестуют как
против некритического принятия существующих экономических инс-
титутов, так и против некритического принятия экономической тео-
рии, предполагающей наличие этих институтов.
Институционалисты, объясняет Сэмюэлс, подчеркивают важность
власти как детерминанта экономических событий. Это не означает
простую способность диктовать цены. Скорее, речь идет о борьбе меж-
ду экономическими субъектами за приобретение разнообразных форм
прав — в частности, права контролировать наличные технологии.
Согласно институционалистской точке зрения, оптимум по Парето
24
Иэн М. Т. Стюарт
зависит от конкретной конфигурации правомочий. Поскольку нео-
классические экономисты игнорируют значение властной структуры,
они, по мнению институционалистов, «узаконивают» ее, т. е. молчаливо
принимают господствующий социально-политический статус-кво.
Сэмюэлс продолжает эту тему при рассмотрении институциона-
листской микроэкономической теории. Для институционалиста «ал-
локация ресурса есть функция власти». Действительно, выясняется,
что, по мнению институционалистов, все известные феномены тради-
ционной микроэкономической теории — только поверхностные при-
знаки иных, более важных экономических событий. Эти события
принимают формы силовой политики, борьбы за правомочия и при-
своения собственности обманными путями. При этом предполагается,
что правительство — далеко не посторонний фактор по отношению к
описываемому экономическому процессу и находится в его центре,
поскольку контроль, осуществляемый через административные орга-
ны, рассматривается просто как один из способов борьбы за власть.
В макроэкономической сфере аспекты власти и институциональ-
ной структуры также играют решающую роль. Например, институ-
ционалисты изучают способы, посредством которых на макроэко-
номические показатели может повлиять распределение дохода и бо-
гатства.
Сэмюэлс делает обзор конкретных областей, исследуемых эконо-
мистами-институционалистами. Описанная им программа исследова-
ний вполне в духе институционализма. Ее центр тяжести — не по-
строение формализованных моделей, а скорее попытки обнаружить и
понять, какие причинные силы — особенно те, что связаны со струк-
турами и властью, — в действительности играют важную роль в эко-
номике, понимаемой в широком смысле.
Центральной темой главы 8, написанной Коутсом, является при-
зыв к систематическому исследованию «природы, исторической эво-
люции и значимости» профессионализации экономической науки. Он
отмечает, что в последние десятилетия много говорилось о «проблемах»
и «кризисах» в экономической теории, но нам не хватает достовер-
ных данных, на основе которых можно было бы оценить важность этих
трудностей для экономической науки как профессии.
Делая обзор возможных причин заметного расширения спроса
на профессиональных экономистов за прошедшие полвека, Коутс по-
лагает, что это, возможно, было проявлением общей тенденции к
специализации функций, тенденции, часто сопровождавшей процесс
индустриализации. Важное значение имели также хорошо разрабо-
танные теоретические рамки, которые могли помочь экономистам
установить свою профессиональную идентичность. Идеология эконо-
мической науки, свободной от ценностей, также являлась мощным
фактором формирования представлений о себе у профессионального
экономиста.
Роль методолога 25
В то же время экономисты в отличие от представителей других
профессий, например медицинской, почти не продвинулись в установ-
лении механизмов, предназначенных служить барьерами входа. Коутс
относит такую позицию, в некоторой мере соответствующую принци-
пу laissez-faire, к еще одному аспекту идеологии экономистов, а имен-
но к их неприятию искажений рыночного механизма.
Как бы то ни было, спрашивает Коутс, что экономисты знают
такого, чего не знают другие люди? В конце концов, обладание спе-
циализированным знанием представляет собой обязательное усло-
вие существования любой профессии. Он утверждает, что экономи-
сты могут внести особый вклад в решения проблем, но данный
вклад состоит в большей степени в экономическом «образе мыш-
ления», чем в использовании усложненных математических или
статистических методов.
Делая обзор исторической эволюции профессионализации эко-
номической науки, Коутс высказывает предположение, что начало
признания экономической науки в качестве отдельной профессии
восходит к рикардианцам в начале XIX в. Однако самостоятельные
академические курсы по экономической теории начали распростра-
няться только в последние годы этого века. Коутс считает, что эта
тенденция может быть связана с расширением интереса к экономи-
ческой науке, сопровождавшим маржиналистскую революцию, кото-
рую он называет первой вехой процесса профессионализации. Второй
вехой была кейнсианская революция, когда сдвиг в теоретической
парадигме экономистов сопровождался значительным расширением
официальной экономической статистики.
В заключение Коутс рассматривает один часто упоминаемый
недостаток профессии экономиста: существование внутри нее замкну-
той самовоспроизводящейся элиты. Хотя Коутс согласен с тем, что
такая элита, возможно, существует, он задает вопрос: каковы возмож-
ные альтернативы?
'Ьг? Литература
Blaug М. The Methodology of Economics. Cambridge : Cambridge University Press,
1980.
Boland L. The Foundations of Economic Method. London : George Allen & Unwin,
1982.
Boland L. On the state of economic methodology // Research in the History of
Economic Thought and Methodology. 1984. Vol. 2. P. 173-177.
Boland L. Methodology for a New Microeconomics. Boston. MA : Allen & Unwin.
1986.
Boland L. The Methodology of Economic Model Building: Methodology After
Samuelson. London : Routledge, 1989.
26
Иэн М. Т. Стюарт
Boulding К. Economics as a Science. New York : McGraw-Hill, 1970.
Caldwell B. Beyond Positivism // Economic Methodology in the Twentieth
Century. London : Allen & Unwin, 1982.
Caldwell B. Appraisal and Criticism in Economics. Boston. MA : Allen & Unwin,
1984.
Capra F. The Tao of Physics / 2nd edn. Boston, MA : New Science Library, 1983.
Devons E. Essays in Economics. London : Allen & Unwin, 1961.
Eichner A. (ed.). Why Economics is not yet a Science. Armonk. NY : M. E. Sharpe,
1983.
Feyerabend P. Farewell to Reason. London : Verso, 1987.
Friedman M. The methodology of positive economics / In M. Friedman. Essays
in Positive Economics. Chicago, IL : University of Chicago Press, 1953.
Glass J., Johnson W. Economics: Progression, Stagnation or Degeneration?
London Harvester Wheatsheaf, 1989.
Hicks J. Causality in Economics. Oxford : Basil Blackwell, 1979.
Hutchison T. Positive’ Economics and Policy Objectives. London : Allen & Unwin,
1964.
Hutchison T. Knowledge and Ignorance in Economics. Oxford : Basil Blackwell,
1977.
Katouzian H. Ideology and Method in Economics. London : Macmillan, 1980.
Knight F. On the History and Method of Economics. Chicago. IL : University of
Chicago Press, 1956.
Krupp S. (ed.). The Structure of Economic Science. Englewood Cliffs. NJ : Prentice-
Hall, 1966.
Kuhn T. The Structure of Scientific Revolutions / 2nd edn. Chicago, IL : University
of Chicago Press, 1970.
Lakatos I. The Methodology of Scientific Research Programmes: Philosophical
Papers. Cambridge : Cambridge University Press, 1978. Vols 1, 2.
Latsis S. (ed.). Method and Appraisal in Economics. Cambridge : Cambridge
University Press, 1976.
Lipsey R. An Introduction to Positive Economics / 1st edn. London Macmillan,
1963.
Loasby B. Choice, Complexity and Ignorance. Cambridge : Cambridge University
Press, 1976.
Machlup F. Methodology of Economics and Other Social Sciences. New York :
Academic Press, 1978.
McCloskey D. The Rhetoric of Economics. Brighton : Harvester Wheatsheaf, 1986
Mises L., von. Epistemological Problems of Economics. Princeton, NJ. Van
Nostrand, 1960.
Mises L„ von. The Ultimate Foundation of Economic Science. Princeton. NJ Van
Nostrand, 1962.
Pheby J. Methodology and Economics: A Critical Introduction. London : Mac-
millan, 1988.
Phillips A. The relationship between unemployment and the rate of change of
money wage rates in the United Kingdom, 1861-1957 // Economicsa. 1958.
Vol. 25. P. 283-299.
Роль методолога
27
Rosenberg A. If economics isn’t science, what is it? // Philosophical Forum.
1983. Vol. 14. P. 296-314.
Samuels W. (ed.). Research in the History of Economic Thought and Methodo-
logy. Greenwich, CT : JAI Press, 1984. Vol. 2.
Shackle G. Time in Economics. Amsterdam : North-Holland, 1958.
Shackle G. Decision, Order and Time in Human Affairs. Cambridge : Cambridge
University Press, 1961.
Shackle G. Expectation, Enterprise and Profit. London : Allen & Unwin, 1970.
Shackle G. Imagination and the Nature of Choice. Edinburgh : Edinburgh Uni-
versity Press, 1979.
Shackle G. Business, Time and Thought. London Macmillan, 1988.
Stewart I. Reasoning and Method in Economics. London : McGraw-Hill, 1979.
Ward B. What’s Wrong with Economics? London : Macmillan, 1972.
Zukav G. The Dancing Wu Li Masters. Bungay : Suffolk : Flamingo, 1979.
'/f; tr
fail <;ы I
co
fW-ir,
h-.
<»h
,.J U:
'.dy io
,q-..
(а о->
'lure ir.
)Т Л.
1Г.
3I'V
'RS . «••••<:
i
3
ФИЛЛИС дин ,d >.
РОЛЬ ИСТОРИИ
ЭКОНОМИЧЕСКОЙ мысли
3.1. Введение
Причины того, почему экономисты изучают (или преподают)
историю экономической мысли, многообразны, они зависят от эконо-
мического видения и ближайших целей отдельного исследователя
(или комментатора), а также от прогресса этого предмета как науч-
ной дисциплины. Например, в XIX в. серьезные исследователи поли-
тической экономии начинали с чтения трудов «старых мастеров», а
некоторые из них «шли дальше», публикуя комментарии по поводу
прочитанного. Дж. Р. Мак-Куллох, первый английский историк по-
литической экономии, написал множество статей на эту тему (напри-
мер, для газеты «Scotsman» и для Британской Энциклопедии), преж-
де чем издать свой «Исторический очерк возникновения науки по-
литической экономии» («Historical Sketch of the Rise of the Science of
Political Economy») (1826), а в 1845 г. он опубликовал первую анноти-
рованную библиографию экономической теории (McCulloch, 1938).
Как один из ведущих экономистов своего времени Мак-Куллох
писал под влиянием и с точки зрения тогдашней рикардианской
ортодоксии. Следующий автор, писавший историю политической
экономии для Британской Энциклопедии, был личностью совершен-
но иного типа. Дж. К. Ингрэм, ирландский ученый с разносторон-
ними интересами, но не обладавший особой оригинальностью, приоб-
рел репутацию авторитета в научных экономических кругах, высту-
пив с получившим широкую известность президентским обращением
в 1878 г. на сессии в Секции F Британской ассоциации развития
науки, где он доложил о «Текущем положении и перспективах поли-
тической экономии» и объявил о рождении «новой экономической
теории». Его «История политической экономии» («History of Political
Economy») (изначально предназначенная для Энциклопедии 1878 г.)
была не столько историей экономической мысли, сколько манифес-
том историцистской критики английской классической экономи-
ческой теории. Такое энергичное нападение на ортодоксию, уже
Роль истории экономической мысли 29
служившую мишенью для сильных нападок с разных сторон, породи-
ло особый интерес к предмету, который большинством исследовате-
лей рассматривался как весьма скучный. После публикации этой
работы в виде книги — сначала в Соединенных Штатах по настоя-
нию известного профессора Гарвардского университета Тауссига, а
затем в Англии в 1888 г. — она стала самым удачным учебником
XIX в. по истории экономической науки.1
Со временем университеты с наиболее уважаемыми экономиче-
скими факультетами требовали от своих студентов знания — пусть
даже полученного не из первоисточников — трудов, на которые их
преподаватели благоговейно ссылались в качестве «поддержки» их
собственных лекций. Профессионализация дисциплины, ускорившая-
ся в конце XIX и начале XX в., повысила спрос на новые учебники,
посвященные экономической мысли прошлого. Большинство таких
учебников оказывались либо агиографиями, либо книгами, представ-
лявшими теории прошлого в виде «монументальной коллекции оши-
бок», которые можно было убедительно противопоставить развитому
состоянию современной науки.2 Было очень мало глубоких лекций и
содержательных учебников, которые могли бы помочь поддерживать
предмет на уровне, отвечающем требованиям разборчивых студен-
тов. Например, в 1961 г. Самуэльсон в своем президентском обраще-
нии к Американской экономической ассоциации ссылался на «Исто-
рию экономических учений» Жида и Риста, а также на лаконично
написанную книгу Александра Грэя, являвшуюся «другом перегру-
женного студента», как на два учебника, на которые студенты могли
опираться при подготовке к экзаменам в 1930-е гг. (Samuelson, 1962).
Действительно, за исключением книг Жида и Риста (Gide, Rist, 1909),
Грэя (Gray, 1931) и «Истории экономической мысли» Ролла (Roll,
1938)х в этой области не публиковалось ничего выдающегося до тех
пор, пока не была издана монументальная «История экономического
анализа» Шумпетера (Schumpeter, 1954b). Дело в том, что подъем
«высокой теории», начавшийся в конце 1920-х и в 1930-е гг., и все
более технический характер навыков, требуемых от профессионального
1 Она выдержала несколько изданий на английском языке, в том чис-
ле и посмертное 1915 г., изданное Ричардом Эли с дополнительной главой
У. Э. Скотта. Согласно Куту (Koot, 1987), она была переведена на немецкий,
польский, русский, шведский, чешский, сербский и голландский языки.
См., например, описание Боулдингом курса, который изучался им в
его бытность студентом в Эдинбургском университете: «Студент сперва изу-
чал то, что было неправильно у Адама Смита, и все те аспекты, в которых он
ошибался; затем переходил к изучению того, что было неправильно у Рикар-
до, затем — того, что было неправильно у Маршалла. Многие студенты так
и не узнали ничего правильного, и мне думается, что в ходе изучения курса
создавалось впечатление, что экономическая теория была монументальной
коллекцией ошибок» (Boulding, 1971 : 232).
30
Филлис Дин
экономиста, делали все менее и менее обычной ситуацию, когда курс
по истории экономической мысли трактовался как обязательная часть
базового экономического образования. В качестве предмета, изучае-
мого в рамках бакалаврской программы, эта дисциплина действенно
вытеснялась специальными и техническими курсами.
В качестве области исследований история экономической мыс-
ли «росла» вглубь и вширь (хотя этого нельзя сказать о количестве
публикаций). Несмотря на то что большинству студентов этот пред-
мет не казался нужным, находились ведущие мыслители, черпавшие
в нем вдохновение. В XX в., как и в XIX, теоретики-новаторы, осо-
знавая недостатки современной им ортодоксии, возвращались к тру-
дам экономистов прошлого в поисках неиспользованных или забы-
тых находок. Естественно, они имели склонность интерпретировать
классиков в современных терминах, что порождало плодотворные
дебаты среди специалистов в данных областях. Подчеркивая новую
роль истории экономической мысли, престижные современные теоре-
тики способствовали росту ее популярности в глазах молодых иссле-
дователей, искавших «жизнеспособные» темы для своих диссертаций.
Контрастными примерами занимавшихся «высокой теорией» ученых,
побочные экскурсы которых значительно продвинули историю эконо-
мической мысли (прямо, косвенно или вызвав критику со стороны
других ученых), являются Маршалл, чья «реабилитация» Рикардо
вызвала проницательную критику со стороны У. Дж. Эшли в 1891 г.,
и Самуэльсон, чьи работы, где дан разбор марксистских моделей в
1951 г. и анализ марксистской концепции эксплуатации в 1971 г.,
породили ответную реакцию, оказавшуюся как энергичной, так и су-
ровой. Более недавний пример ученого, влияние которого на историю
экономической мысли до сих пор не стало заметным, — это Мори-
шима, который по-новому интерпретировал и расширил модели, об-
наруженные им в вальрасовских «Элементах», марксовом «Капита-
ле» и рикардовских «Началах», применив специализированные мето-
ды современной математической экономики (Morishima, 1973, 1977,
1990).3
Более важно то, что некоторые ведущие теоретики середины XX в.
провели свои исследования в области истории экономической мысли
настолько эффективно, что стали признанными авторитетами в этой
сфере. В качестве наиболее выдающихся примеров следует привести
Найта, Стиглера и Хикса. К ним нужно отнести и Шумпетера, который
3 Возможно, пока слишком рано оценивать воздействие недавних изыс-
каний Моришимы в области истории экономической мысли, но трудно пове-
рить, что неисторические проблемы, поставленные им (и другими экономи-
стами, которые переписывают классику на совершенно ином современном
языке), могут значительно способствовать развитию этой дисциплины. Это,
конечно, и не было его целью.
Роль истории экономической мысли 31
проявлял устойчивый интерес к истории экономической теории и по-
тратил последние девять лет своей жизни на пересмотр и усовершен-
ствование своего раннего очерка, посвященного развитию экономиче-
ских доктрин и методов (впервые опубликованного на немецком языке
в 1914 г.).4 Этот проект, подготовленный его женой для опубликования
после его смерти, вылился в массивную историю экономического анали-
за. По сути, «История» Шумпетера оказалась вехой в истории экономи-
ческой мысли. В данной работе были сформулированы цели и задачи,
на которые стали опираться авторы более поздних учебников; это произ-
ведение — по причине своей всеохватности — стало «точкой отсчета»
почти для всех новых исследователей в данной области; оно стало ис-
точником цитат и дискуссионных проблем для лекторов, стремящихся
привлечь аудиторию на свои факультативные курсы.
3.2. Факторы, внесшие вклад в возрождение истории
экономической мысли в середине XX в.
К 1940 г. большинство выпускников-экономистов могли завер-
шить свое базовое обучение без серьезного соприкосновения с теори-
ями, не одобренными современной ортодоксией, в то время как често-
любивые и молодые преподаватели и исследователи могли найти бо-
лее перспективные способы сделать карьеру, чем путем публикации
статей, посвященных экономистам прошлого. Однако в 1950-х гг.
началась новая эра в истории экономической теории, эра, в которой
общий интерес и значение оригинальных исследований в этой сфере
возросли в беспрецедентной степени. Новое, менее зашоренное поко-
ление историков экономической мысли стало исследовать то, что
Стиглер (Stigler, 1965) назвал «последней несубсидируемой областью
экономической науки», охватывая широкий диапазон проблем и
увеличивая круг читателей. Например, доказательства «расширения
горизонтов» в англоговорящем мире можно обнаружить в переводе и
опубликовании трудов, критикующих тогдашнюю ортодоксию, таких
как книга Мюрдаля «Политический элемент в развитии экономиче-
ской теории» (Myrdal, 1953), впервые изданная на шведском языке в
1929 г.5 Также значительным событием, хотя и представляющим
интерес в основном для специалистов по истории марксистской эконо-
4 Очерк 1914 г. впервые появился на английском языке в 1954 г.
(Schumpeter, 1954а).
0 Согласно Хиксу, который рецензировал английское издание в декабрь-
ском номере «Economic Journal» и поставил эту «важную книгу» в один ряд
с работой Роббинса «Природа и значение экономической науки» (Robbins,
1932), диссертация Мюрдаля в ее немецкой версии имела широкоохватное
влияние (см.: Hicks, 1983).
32
Филлис Дин
мической мысли, был перевод и опубликование в 1951 г.6 отрывков
из трехтомника Маркса «Теории прибавочной стоимости», впервые
изданного посмертно на немецком языке в 1905-1910 гг.
Оживление интереса, медленно набиравшее силу в 1950-е гг.,
отнюдь не было узко антикварной исследовательской программой.
Не являлось оно и возвратом к тому, что Коутс однажды описал
как «склонность к «культу предков», которая когда-то была профес-
сиональным заболеванием экономистов».7 Фактически имел место
нарастающий поток исследований, который к 1980-м гг. дал следу-
ющие результаты: большие списки основных работ для студентов,
изучающих продвинутую экономическую теорию; ценный массив
«диссертабельных» тем для талантливых претендентов на получение
докторской степени; удобные аналитические рамки для доктриналь-
ных дебатов, а также набор разнообразных интеллектуальных про-
блем, способных заинтересовать экономистов-теоретиков, методологов
или историков идей. Однако прежде, чем перейти к обсуждению не-
которых новых подходов к истории экономических идей, характери-
зующих период, начавшийся около 1950 г., стоит упомянуть об опре-
деленных изменениях в интеллектуальной атмосфере, которые по-
влияли на положение дел в данной области.
Помимо накапливающихся и далеко немаловажных последствий
устойчивого потока исследовательских статей и монографий высоко-
го качества существовало два других фактора — один внутренний, а
другой внешний для данной дисциплины, содействовавших пробуж-
дению и поддержанию более широкого интереса к истории экономи-
6 Полный и более авторитетный перевод в трех томах (опубликован-
ный также Лоуренсом и Уишартом) начал выходить в 1963 г., и в списке
литературы содержатся ссылки на сделанный в 1969-1972 гг. репринт этого
издания.
7 Приведенный в кавычках отрывок взят из статьи Коутса (Coats,
1969:11), в которой дан обзор исследовательских приоритетов в области
истории экономической мысли для первого выпуска «History of Political
Economy» — первого специализированного журнала по этой дисциплине.
Коутс придерживался довольно мрачного взгляда на прогресс, достигнутый
в опубликованных до сих пор исследованиях. Например:
...в прошлом слишком много усилий было посвящено истории догм
(Dogmengeschiehte), написанию книг по истории экономической теории для
экономистов и задаче установления источников и меняющихся интерпрета-
ций отдельных понятий или теорий. Более того, эта работа часто осуществ-
лялась либо магистрами, искавшими надежную тему для диссертации, либо
признанными экономистами, искавшими респектабельную родословную для
своих любимых идей, либо престарелыми представителями этой профессии,
надеявшимися найти какие-нибудь способы времяпрепровождения в часы
досуга или по выходе на пенсию.
(Coats, 1969 : 12)
Роль истории экономической мысли 33
ческой мысли. Первым фактором было появление значительного
потока новых авторитетных научных изданий всемирно известных
классиков экономической науки и компиляций прежде не опублико-
ванных трудов и переписки выдающихся экономистов прошлого.
Например, среди наиболее мощных стимуляторов новых исследова-
ний и оживленных дебатов было десятитомное издание «Трудов и
переписки» Рикардо, осуществленное Сраффой и Доббом (1951-1973).
После двух десятилетий подготовки первые два тома были опубли-
кованы в 1951 г. Том I содержал первое, дополненное примечаниями
различных комментаторов, издание «Начал» Рикардо, предваренное
новаторским введением редакторов; а в том II вошел текст «Прин-
ципов» Мальтуса с собственными пометками Рикардо. Эта богатая
сокровищница первичного и вторичного материалов стала общедо-
ступной для всех интересующихся после опубликования в 1966 г.
указателя ко всем десяти томам. 29-томное «Собрание сочинений»
Дж. М. Кейнса, которое начало выходить из печати в 1971 г. и было
полностью опубликовано к 1989 г., породило еще больше дискуссий,
представлявших непосредственный интерес для всех экономистов. Дру-
гими крупными предприятиями такого типа были издание Торонт-
ским университетом «Собрания сочинений» Дж. С. Милля, которое
начало выходить из печати в 1960-е гг., и публикация Университе-
том Глазго юбилейного Полного собрания сочинений трудов Адама
Смита, начатое в подходящий (1976) год прекрасными новыми изда-
ниями «Богатства народов» и «Теории нравственных чувств» (Smith,
1976а, Ь). Но это только выдающиеся примеры, впечатляющие по
масштабу, а также по качеству и широкому интересу, который они
породили. Имели место и новые переводы, аннотированные издания и
компиляции — слишком многочисленные, чтобы перечислить их
полностью, — трудов таких известных экономистов, как Мак-Куллох,
Вальрас, Джевонс и Маршалл, равно как и отдельных авторов, представ-
ляющих интерес для более узкого круга специалистов: в качестве
примера можно привести трехтомное издание писем Оверстона, опуб-
ликованное О’Брайеном (O’Brian, 1971).8
8 Некоторые из них уже упоминались (например; Marx, 1969-1972;
Myrdal, 1953). К другим изданиям, представляющим особый интерес, следу-
ет отнести семитомное собрание «Сочинений и писем» У. С. Джевонса, из-
данное Блэком и Конекампом (1971-1980), сделанный Жаффе перевод «Эле-
ментов» Вальраса (Walras, 1954) и его же «Работ и связанных с ними писем»
(Jaffe, 1965), а также издание Уайтейкером «Ранних сочинений Альфреда
Маршалла» (Whitaker, 1975). Сэмюел Джонс Лойд, лорд Оверстон, был важ-
ной фигурой в дебатах XIX в. по вопросам денежного обращения, и опубли-
кование О’Брайеном (O’Brien, 1971) его статей и писем явилось результа-
том случайного открытия, сделанного издателем при написании моногра-
фии о Мак-Куллохе (O’Brien, 1970).
4 Заказ № 356
34
Филлис Дин
Публикации такого типа сделали доступной для неспециалистов
массу первичного материала, часто подкрепленного введениями, снос-
ками и комментариями издателей, которые были результатом глубо-
кого оригинального исследования трудов ключевых авторов, их ин-
теллектуальных или исторических связей. Эти издания не могли не
вызвать интересных обзоров и откликов в научных журналах с ши-
рокой читательской аудиторией. Действительно, значительно умень-
шив исследовательские издержки участия в дебатах, они побудили
многих экономистов сделать полезный вклад в историю экономиче-
ской мысли.
Внешним фактором, оказавшим в послевоенные десятилетия
заметное воздействие как на вопросы, к которым обращались исто-
рики экономической мысли, так и на интерес неспециалистов к их
ответам, был подъем исследований и дискуссий в области истории,
социологии и философии науки в целом. Начало широкой осведом-
ленности экономистов в этих новых интеллектуальных течениях
можно датировать началом 1960-х гг., когда книга Куна «Структу-
ра научных революций» стала бестселлером.9 Эта книга подняла
множество вопросов, показавшихся важными представителям соци-
альных наук в целом и экономической в частности. В ней Кун —
уже хорошо известный как автор научной монографии о коперни-
канской революции — изложил свою общую теорию о пути, по
которому следуют развитие, прогресс и изменения научных дисцип-
лин. Аспектом, придавшим данной теории особую значимость, для
представителей как «точных», так и «неточных» наук было его
отрицание традиционного допущения, согласно которому прогресс
научного знания является результатом систематического кумуля-
тивного объективного процесса исследований. Центральным поня-
тием в теории Куна было понятие парадигмы, т. е. идеи четкой
структуры, состоящей из допущений, теорий, аналитических мето-
дов и проблем, требующих решения, которые вместе составляют
общий багаж людей, практикующих в сфере данной дисциплины.
Несмотря на то что возникло много семантических и философских
дебатов по поводу точного значения «парадигмы», данная идея сама
по себе не была новой.10 Новым и спорным оказался тезис Куна,
9 Книга Куна (Kuhn, 1970) была вторым, пересмотренным и исправлен-
ным, изданием оригинального очерка, а идеи, содержавшиеся в ней, были в
дальнейшем развиты в его книге (Kuhn, 1977), представлявшей собой сбор-
ник очерков, в которых автор отвечал своим критикам.
10 См., например: Popper, 1970 51: «Ученый, занимающийся исследо-
ваниями, скажем в области физики, может сразу же разрабатывать пробле-
му. Он может немедленно подойти к сердцевине вопроса, т. е. к сердцевине
организованной структуры. Ведь структура научных доктрин уже существу-
ет, а с ней существует и перечень общепринятых проблем».
Роль истории экономической мысли 35
согласно которому в рамках господствующей парадигмы науки или
дисциплины имеют место только незначительные достижения в
области научного знания, а крупные достижения всегда представля-
ют собой результат смен парадигм (например, переход от коперни-
канского к ньютонианскому и от ньютонианского к эйнштейниан-
скому взгляду на мир), смен, являющихся, по сути, иррациональны-
ми «прыжками в неизвестность».11
Теория Куна подняла методологические и историографические
проблемы, столь же интересные для представителей социальных
наук, как и для представителей естественных наук. Ученые, верив-
шие в рациональные, позитивные, свободные от ценностей каноны
научного прогресса, отвергали вывод, в соответствии с которым не
существует объективных критериев отдельно от меняющихся взгля-
дов на мир практикующих ученых, на основе которых оценивается
прогресс знания. Например, историки экономического анализа, шед-
шие по стопам Шумпетера, предпочли альтернативный подход, раз-
работанный Лакатошем несколько лет спустя.12 Лакатош и его
последователи рассматривали историю науки как историю конку-
рирующих или следующих друг за другом исследовательских про-
грамм, каждая из которых исходно вдохновлялась крупной общей
теорией, являвшейся достаточно новой и впечатляющей по своей
объяснительной способности, что стимулировало согласованный и
непрерывный поток исследований, предназначенных для проверки,
расширения и четкой формулировки ее следствий или для исклю-
чения ее аномалий. В принципе, описанный Лакатошем сценарий
оснастил историков правилами, которые позволяли различать про-
грессивные исследовательские программы (т. е. способные пред-
сказывать новые факты, не выводимые из соперничающих иссле-
довательских программ) и программы вырождающиеся (т. е. не
способные убедительно справиться с проблемами, трактуемыми со-
11 См.: Kuhn, 1970:150 / Кун Т. Структура научных революций. М.,
Прогресс, 1977. С. 197-198: «Защитники конкурирующих парадигм осу-
ществляют свои исследования в разных мирах. В одном мире содержатся
несвободные тела, которые падают с замедлением, в другом — маятники,
которые повторяют свои колебания снова и снова. В одном случае решение
проблем состоит в изучении смесей, в другом — соединений. Один мир
помещается в плоской, другой — в искривленной матрице пространства.
Работая в различных мирах, обе группы ученых видят вещи по-разному,
хотя и наблюдают за ними с одной и той же позиции и смотрят в одном и
том же направлении».
См.: Lakatos, Musgrave (1970), где содержится статья, в которой Ла-
катош излагает свои воззрения по поводу «фальсификации и методологии
научных исследовательских программ». Она перепечатана вместе с другими
статьями по данной теме в книге: Lakatos, 1978.
36
Филлис Дин
временным научным сообществом как важные). С другой стороны,
историки экономической мысли, которые стремились объяснить
эволюционирующие научные убеждения и идеи идентифицируемых
интеллектуальных сообществ, были менее возмущены тем, что Кун
привлек социологические или идеологические факторы к объясне-
нию изменения теории, хотя они считали его сценарий слишком
упрощенным применительно к их целям.
Конечно, всегда существует несколько потенциально плодотвор-
ных подходов к анализу эволюций экономических идей хотя бы
потому, что различные исследователи рассматривают разные вопро-
сы. В нашем контексте интересны не методологические выводы из
кунианского, лакатошианского или иных подходов, а тот факт, что
эти дебаты по истории и философии науки породили поток новых
исследовательских усилий, направленных на проверку гипотез, ка-
сающихся причин и природы изменений научной структуры эконо-
мической мысли в прошлые периоды и, в частности, характера и
идеологического или исторического контекста так называемых ре-
волюций или смен парадигм, которые, по общему мнению, имели
место.13 При этом дебаты по поводу философии науки не были
единственным внешним источником новых вопросов, поставлен-
ных перед историками экономической мысли. Например, Стиглер
был вдохновлен мертоновской «Социологией науки» (Merton, 1973)
на изучение случаев множественных открытий в экономической
науке с целью проверить интригующую гипотезу Мертона, согласно
которой «все научные открытия являются в принципе множествен-
ными, в том числе и те, что на поверхностный взгляд кажутся
единоличными ».14
13 Значительная часть новых исследований, стимулированная дебатами
по поводу истории и философии науки, фокусировалась на методологических
проблемах (рассматриваемых в некоторых других главах этой книги), но
новые интерпретации, порожденные в ходе этих изысканий, имели значение,
выходящее за рамки методологической сферы. Например, среди наиболее
интересных работ была та, что обсуждалась в 1974 г. на Нафплионском
коллоквиуме по исследовательским программам в физике и экономике, а
впоследствии была опубликована в книге, содержавшей доклады, представ-
ленные на экономической секции (Latsis, 1976). Другим примером работы,
имевшей широкую читательскую аудиторию, является работа Хатчисона:
Hutchison, 1978.
14 Статья Стиглера (впервые опубликованная в юбилейном сборнике
статей, посвященных Мертону (Merton Festschrift)) перепечатана в его работе
(Stigler, 1982) под названием «Множественные открытия Мертона отверга-
ются и подтверждаются». Патинкин (Patinkin, 1982) также обратился к мер-
тоновской теории множественных открытий в связи с «Общей теорией»
Кейнса.
Роль истории экономической мысли 3?
3.3. Новые подходы к истории экономической мысли,
возникшие с начала 1950-х гг.
Обзор новых подходов, открывшихся в послевоенную эпоху, удобно
начать со ссылки на шумпетеровскую «Историю экономического ана-
лиза» (Schumpeter, 1954b / Шумпетер Й.А. СПб., 2001), так как эта
книга более чем какая-либо другая отдельно взятая работа дала про-
фессиональным экономистам новое представление о роли истории
экономической мысли в современной экономической науке. Сам Шум-
петер представлял свой «magnum opus» как «историю интеллекту-
альных усилий, сделанных людьми для того, чтобы понять экономи-
ческие явления, или, что то же самое, как историю аналитического
или научного компонента экономической мысли» (Schumpeter, 1954b :
3 /Шумпетер. СПб., 2001. Т. 1. С. 3). Эта книга, написанная ориги-
нальным мыслителем с блестящей международной репутацией, широ-
кими интеллектуальными интересами и огромным разнообразным
научным и практическим опытом не могла не привлечь внимания
широких слоев профессиональных экономистов, несмотря на ее уст-
рашающий объем и энциклопедический охват материала.1 * 15 От всех
предыдущих трудов по истории экономической мысли ее отличало
(помимо обширнейшей эрудиции автора) следующее: во-первых, она
была сознательной попыткой трактовать историю экономической
теории по аналогии с историей любой точной науки, сосредоточив-
шись на экономическом анализе, а не на политической экономии
или экономической мысли,16 во-вторых, ее материал излагался в уни-
кальном шумпетеровском стиле, которому присущи богатое вооб-
ражение и непочтительные спорные оценки героев прошлого, их
теоретических достижений и ограничений.
В введении к своей книге Шумпетер обобщил свое личное виде-
ние роли истории науки (любой науки), идентифицировав четыре
направления, по которым современный ученый может извлечь пользу
из занятий историей своей науки.
1. Педагогические выгоды: например, «состояние любой науки
в данный момент в скрытом виде содержит ее историю и не может
1э Шумпетер изучал право и экономику в Вене под руководством лиде-
ров австрийской экономической школы, был полным профессором в Граце
и Бонне перед переходом на профессорскую должность в Гарварде, которую
он занимал с 1932 по 1950 г., являлся президентом одного из венских част-
ных банков с начала 1920-х гг. до его краха в 1926 г., а также министром
финансов Австрии в течение нескольких месяцев в 1919 г. Он был также в
числе^ передовых экономических теоретиков и экономических историков.
Шумпетер определял наиболее общую категорию — экономическую
мысль как «совокупность всех мнений и пожеланий по экономическим
вопросам, присутствующих в общественном сознании в данное время и в
Данном месте» (Schumpeter, 1954b : 52 / Шумпетер Й.А. СПб., 2001. Т. 1. С. 46).
38
Филлис Дин
быть удовлетворительно изложено, если это скрытое присутствие не
сделать открытым» (Schumpeter, 1954b : 4 / Й. А. Шумпетер. Исто-
рия экономического анализа. СПб., 2001. Т. 1. С. 5).
2. Новые идеи: например «Мы осознаем, в силу каких причин
мы находимся именно на нашей стадии развития и не продвинулись
дальше». И мы узнаем, какие идеи в науке пользуются успехом и
почему». (Schumpeter 1954b: 5, курсив в оригинале / Й. А. Шумпе-
тер. История экономического анализа. СПб., 2001. Т. 1. С. 6).
3. Идеи по поводу способов мышления: например, «даже самый
замкнутый из ученых обязательно раскрывает свой мыслительный
процесс — такова природа научной деятельности (в отличие от поли-
тической)» (Schumpeter 1954b : 5 / Шумпетер Й.А. История эконо-
мического анализа. СПб., 2001. Т. 1. С. 6).
4. Понимание эволюции научных идей.
Именно об этом четвертом «источнике пользы», т. е. о постиже-
нии «процесса, в ходе которого усилия людей понять экономические
явления в нескончаемой последовательности порождают, совершен-
ствуют и устраняют аналитические структуры» (Schumpeter, 1954b : 6 /
Шумпетер Й. А. СПб., 2001. Т. 1. С. 7), Шумпетер говорил как об
основной цели своего труда ввиду его особой важности для экономи-
ческой науки. Особым свойством экономической теории, которое он
подчеркивает в этом контексте, была не только историческая обуслов-
ленность ее предмета исследования, но также склонность экономистов
к зашоренности глубокими доктринальными различиями. Очевидным
«лекарством» от этого недуга является систематическое изучение ис-
тории доктрин, благодаря которому экономист, готовый воспринять
интересное «предположение или полезный, хотя и горький, урок»,
может извлечь пользу из трудов предшественников, работавших «по
другую сторону» доктринального барьера.
Для немногих специалистов по истории экономической мысли,
ставших преподавать и исследовать предмет, бывший тогда (в период
экономического бума 1950-х и 1960-х гг.) одной из наименее мод-
ных областей расширяющейся, становящейся все более техничной и
высокопрофессионализированной экономической науки, «История»
Шумпетера представляла своевременную рекламу, которая сулила за-
метное продвижение в сравнительно «заброшенной» области эконо-
мического знания.17 Это был не тот текст, который можно было бы
17 Ее своевременность была усилена тем фактом, что шумпетеровское
видение тогдашнего состояния экономической науки, с которым было тесно
связано его описание ее прошлого, полностью соответствовало видению нео-
классических теоретиков общего равновесия, которые начали доминировать
в ортодоксальных экономических исследованиях в 1950-х гг. См., например:
Schumpeter (1954b : 242), где Шумпетер приписывал Вальрасу открытие «фун-
Роль истории экономической мысли 39
порекомендовать рядовым студентам, но он вдохновлял (и вдохнов-
ляет до сих пор) множество талантливых и полных энтузиазма после-
дователей, разделявших веру Шумпетера в педагогическую и методо-
логическую важность преподавания истории экономического анализа
тем кто обучается современной экономической теории. Одним из
самых ранних учебников, написанных в традиции Шумпетера, кото-
рый был по заслугам оценен как наиболее удачный, была книга Блауга
«Экономическая мысль в ретроспективе», впервые опубликованная в
1962 г. и затем дважды переработанная (Blaug, 1978). Она представ-
ляет собой особенно интересный пример не только потому, что имела
широкую читательскую аудиторию, но также и по той причине, что
переработанные издания хорошо отражали последние разработки в
истории экономической мысли. Как пояснил Блауг в своем преди-
словии к первому изданию, цель его книги — послужить материалом
для преподавания современной экономической теории, о которой он
в самоуверенном духе 1960-х гг. писал, что «современная теория по-
крыта шрамами вчерашних проблем, ныне разрешенных, вчерашних
промахов, ныне выправленных, и не может быть полностью понята,
если не рассматривать ее как наследие прошлого» (Блауг, 1994.
С. XXIV).18 Однако к тому времени, когда он начал работать над вто-
рым переработанным изданием, несостоятельность экономической ор-
тодоксии 1950-х и 1960-х гг. при решении аналитических проблем
1970-х гг. оживила интерес даже экономистов основного течения к
альтернативным экономическим доктринам, а также, что было впол-
не предсказуемо, их интерес к истории экономической мысли. В пре-
дисловии к третьему изданию Блауг отметил, что «признаки такого
оживления появились и выражаются в половодье статей и книг по
истории экономической теории в последние несколько лет, не говоря
уже о возрождении курсов по истории мысли на экономических фа-
культетах всего мира» (Blaug, 1978 : xii / Блауг, 1994. С. XXVIII).19
даментальной проблемы» экономической наукц и «Великой хартии эконо-
мической теории». См. также работу Самуэльсона (Samuelson, 1962), кото-
рый следующим образом поддержал убежденность Шумпетера в том, что
Вальрас был величайшим из экономистов: «Сегодня может быть мало сомне-
нии в том, что подавляющая часть вербальной и математической экономи-
ческой теории, появляющейся в наших профессиональных журналах, обяза-
на своим возникновением Вальрасу в большей степени, чем кому-либо еще
(я подчеркиваю эпитет вербальная)».
Все три предисловия перепечатаны в работе Блауга (Blaug, 1978):
«Эта книга представляет собой исследование логической структуры и объяс-
нительной ценности так называемой ортодоксальной экономической тео-
рии» (Blaug, 1978 : vii / Блауг, 1994. С. XXVIII).
См. также: «То, что было восстановлено, однако не стало в полной
мере той милой нашему сердцу старой историей экономической мысли,
которую мы знали пятнадцать или двадцать лет назад» (Blaug, 1978 : xii /
Блауг, 1994. с. XXVIII).
40
Филлис Дин
Новые исследовательские программы, возникшие к 1970 г. в истории
экономического анализа и экономических доктрин, побудили его кар-
динально переписать в третьем издании те части его книги, которые
были посвящены рикардианской, кейнсианской, марксистской и ав-
стрийской экономическим школам.
Новые разработки в истории доктрин
Некоторым образом именно марксистская экономическая те-
ория внесла наиболее заметный вклад в послевоенное оживление
истории экономических доктрин; ведь в этой области наблюдалось
заметное увеличение числа научных (а не чисто полемических) ста-
тей и монографий. Предвоенные учебники по истории экономи-
ческой теории трактовали Маркса и его последователей как не
имеющих значения для телеологического описания прогресса эко-
номической науки. Мало кто из экономистов основного течения
достаточно долго изучал труды Маркса, чтобы написать формаль-
ную критику его экономического анализа.20 К началу 1950-х гг.
изменение в отношении к этому аспекту истории мысли стало оче-
видным. Например, симптоматично, что Ролл (впервые) включил
оценку экономической теории Маркса в издание 1953 г. своей кни-
ги по истории экономической мысли, имевшей широкую читатель-
скую аудиторию. В течение последующих двух десятилетий не одна,
а несколько исследовательских программ и дальнейшие дебаты
стимулировали тщательно взвешенную оценку марксистских мо-
делей и породили более широкое понимание их значимости для
современных экономистов.21 С тех пор произошел значительный
сдвиг в восприятии экономистами основного течения Маркса как
экономиста-теоретика, а также в их готовности прислушиваться
к исследовательским результатам историков идей с сильным марк-
систским телеологическим уклоном. Конечно, систематический об-
мен был значительно облегчен некоторыми недогматически настро-
енными марксистскими специалистами по истории экономической
мысли. Например, книга Мика «Исследования в области трудовой
теории ценности» (Meek, 1956) была предназначена для того, чтобы
навести мосты между марксистскими экономистами и их немарк-
систскими коллегами, объяснив смысл марксизма и показав его
20 Одной из самых ранних работ была книга Робинсон «Очерк марксист-
ской экономической теории» (Robinson, 1942).
21 Семь страниц «рекомендаций к дальнейшему чтению», которые были
приложены Блаугом к его новой главе об экономической теории марксизма,
содержат полезный обзор характера этой литературы и диапазона проблем,
охватываемых ею.
Роль истории экономической мысли
41
применимость к реальной социалистической или капиталистиче-
22
ской экономике.
К 1970-м гг. трактовка Маркса, которого президент Амери-
канской экономической ассоциации уничижительно охарактеризо-
вал в 1961 г. как «второстепенного пострикардианца», как великого
экономиста стала общим местом для неоклассических экономистов
основного течения. Это было значительным изменением, поскольку
оживление интереса к марксистской экономической теории было тесно
связано с возникшим в то же время оживлением интереса к рикар-
дианской теории. Начало последнего можно вести со времени опуб-
ликования «Трудов и переписки» Рикардо, изданных Сраффой и
Доббом (1951-1973), особенно благодаря поднятым там вопросам
относительно обоснованности общепринятых интерпретаций Рикар-
до, освященных такими авторитетами, как Найт и Шумпетер. Книга
Блауга «Рикардианская экономическая теория» (Blaug, 1958) была
одной из первых монографий, опубликованных в качестве «ответа»
на этот вызов. Однако связь между рикардианской и марксистской
доктринами была наиболее убедительно показана в более поздних
работах самими издателями собрания сочинений Рикардо. Книга
Сраффы «Производство товаров посредством товаров: вступление к
критике экономической теории» (Sraffa, 1960) была неожиданной
вспышкой, которая зажгла яркое пламя доктринальных дебатов, имев-
ших широкую читательскую аудиторию и охвативших научные жур-
налы по данной дисциплине, — неожиданной потому, что неболь-
шая монография была бескомпромиссно абстрактной аналитической
работой, фокусировавшейся на теоретической проблеме, «выпавшей»
из сферы текущих интересов экономистов более чем на столетие. Так
или иначе, предложенное Сраффой решение проблемы, поставившей
в тупик Рикардо, — проблемы меры ценности, инвариантной по от-
ношению к изменениям ставки заработной платы или нормы прибы-
ли, — обеспечило аналитические рамки, более совместимые с марк-
систским, а не с неоклассическим подходом к теории ценности и
распределения.
Что касается Добба, то он первым сделал выводы для истории
доктрин, вытекающие из написанного Сраффой «вступления к кри-
тике [неоклассической] политической экономии». Книга Добба «Тео-
рии ценности и распределения после Адама Смита» (Dobb, 1973) пред-
ложила новое направление телеологической эволюции экономической
науки. Аргументация основывалась на выделении «двух совершенно
различных и соперничающих в экономической мысли XIX в. тради-
ции, объясняющих порядок и способ детерминации феноменов обмена *
22 См. также книги Мика «Экономическая теория физиократии» (Meek,
1962) и «Экономическая теория и идеология» (Meek, 1967) — обе эти работы
также написаны с марксистских позиций.
42
Филлис Дин
и распределения»; причем обе эти традиции восходят к Адаму Смиту
(Dobb, 1973: 112). Первая традиция, берущая начало от Смитовой
теории естественных цен на основе издержек производства (теории
ценности, основанной на суммировании издержек), разрабатывалась
Сениором, Миллем, Джевонсом, Маршаллом и Вальрасом и далее
современными неоклассическими теоретиками общего равновесия,
такими как Самуэльсон, Эрроу и Дебре; другая, берущая начало от
Смитова видения взаимозависимости цен конечных благ, с одной сто-
роны, и доходов общественных классов, формирующих издержки про-
изводства этих благ, с другой стороны, разрабатывалась Рикардо,
Марксом и Сраффой и далее неомарксистами и неорикардианцами
середины XX в. Идея двух традиций в экономической мысли была
достаточно известна в книгах по истории экономической теории нео-
классической ориентации, которые, разумеется, выделяли «правиль-
ное» видение, где теория распределения оказывалась дополнением к
теории цен (всех благ и услуг) в долгосрочном конкурентном равно-
весии.23 Монография Добба впервые сделала отчетливый акцент на
альтернативном видении экономической системы, воплощенном в
теории ценности Рикардо—Маркса, в которой распределение опреде-
лялось классовым конфликтом и логически предшествовало ценооб-
разованию, а ценность зависела от количества труда, воплощенного в
продукте, и роста реальной зарплаты, связанного с падением реаль-
ной прибыли. Согласно Доббу, решающим фактором, определявшим
выбор экономистами одного из этих двух классических подходов,
характеризовавшихся своими особыми предпосылками, понятиями и
теориями, была идеология.24
Доктринальные дебаты, вызванные тем, что иногда называют
«сраффианской революцией», затронули широкий спектр проблем,
касавшихся как деталей, так и общих принципов. Несмотря на идео-
логическую близорукость, проявленную многими из тех, кто внес на-
учный вклад во все еще продолжающуюся дискуссию, разнообразные
23 См., например: Knight (1956 : 42): «То, что называется «теорией рас-
пределения», есть по существу теория ценообразования на производствен-
ные услуги. Их цены имеют значение в связи с разделением этого продукта,
но их предшествующая и даже более фундаментальная функция имеет двой-
ственный характер распределения производственных мощностей в разнооб-
разных формах среди отраслей, с одной стороны, и их распределения среди
финансовых и производственных единиц внутри отрасли — с другой».
24 Обратите внимание на подзаголовок работы Добба (Dobb, 1973) «Иде-
ология и экономическая теория». См. также: Bronfenbrenner (1974 482):
«В отличие от Карла Маркса Добб включает в „идеологию" те позиции, ко-
торые ему нравятся, равно как и те, которые ему не нравятся, так что этот
термин имеет приблизительно такое же значение, что и „политическая эко-
номия" у профессора Мюрдаля».
Роль истории экономической мысли
43
интерпретации того, что Рикардо в действительности имел в виду, в
какой степени он продолжал смитианскую традицию и в чем заклю-
чалось наследие, оставленное им современной экономической тео-
рии, заметно расширили возможности критического понимания эко-
номистами альтернативных систем политической экономии, равно
как и самой системы идей Рикардо. Отнюдь не очевидно, что истори-
ки экономической мысли пришли к большему единству мнений по
этим вопросам, поскольку в то время, как дискуссия давала ответы
на некоторые из старых вопросов, она порождала большое количество
новых фундаментальных вопросов. Например, в начале 1950-х гг.
широко преобладала точка зрения, согласно которой рикардианская
экономическая теория представляла «боковое ответвление» от орто-
доксальной традиции экономического теоретизирования. Шумпетер
настойчиво и постоянно писал об этом не только в отношении теории
распределения Рикардо, но и в отношении его денежной теории.25
Неомарксистские и неорикардианские последователи Сраффы придер-
живались в целом единого мнения, что Рикардо работал в традиции,
идущей от Смита к классической ортодоксии XX в., но они, конечно,
считали, что маржиналистская революция пошла по ложному пути.26
Однако наряду с этими диаметрально противоположными точками
зрения на место Рикардо в родословной основного течения современ-
ного экономического анализа всегда существовал третий подход, де-
лавший акцент на фундаментальной непрерывности эволюции эко-
номических идей и отвергавший идею как «рикардианского», так и
«маржиналистского» уклона.
Серия монографий Холландера об экономических теориях трех
ведущих английских классических экономистов — Смита, Рикардо и
Милля — представила эту третью точку зрения на основе обширного
детального толкования их трудов (Hollander, 1973, 1979, 1986). Хол-
ландер систематически оспаривал общепринятое мнение по поводу
того, в чем состояла сущность системы экономических идей, предло-
женных каждым из его «подопечных». Во всех трех монографиях, а
затем и в обобщающй книге о классической экономической теории
(Hollander, 1987) отстаивался тезис о том, что каждый из данных
трех авторов в значительной мере занимался вопросом аллокации
25 См., например: Schumpeter (1954b 704, сноска), где он декларирует
как факт «то, что в вопросах денежной, как и общей, теории, рикардианское
учение является „боковым ответвлением", которое замедлило развитие ана-
лиза». Сравните с фразой Джевонса (Jevons, 1879) в предисловии ко второму
изданию его «Теории политической экономии» о «компетентном, но ошибоч-
но мыслящем человеке — Давиде Рикардо, [который] перевел локомотив
экономической науки на ложный путь».
В этом они следовали Марксу, который рассматривал Рикардо как
«последнего из подлинно научных экономистов».
44
Филлис Дин
ресурсов, являющимся центральным для неоклассической экономи-
ческой теории. Холландер настаивал, что историки экономической
мысли часто упускали из виду фундаментальную непрерывность клас-
сических и неоклассических идей, близоруко фокусируя внимание на
относительно второстепенных различиях между системами идей Смита
и Рикардо, с одной стороны, и Рикардо и Милля — с другой.27 «Ре-
абилитируя» таким образом Рикардо, Холландер явно разделял «по-
зицию, занятую Альфредом Маршаллом, который настаивал на том,
что он сам писал в рикардианской традиции, и не одобрял критику
в адрес Рикардо (и Дж. С. Милля) со стороны Джевонса и других»
(Hollander, 1986 245). Значительная часть дебатов по этим вопросам
вращалась вокруг идеологически инспирированных различий в ак-
центах, и мы можем сказать, что ни детальные комментарии класси-
ков, используемые Холландером для подкрепления своих аргументов,
ни его реабилитация теории Рикардо как части единой классическо-
неоклассической линии не являются главными достоинствами его
объемистой книги. Избранные цитаты из классиков не могут подкре-
пить точки зрения, являющиеся, по сути, идеологическими, а попу-
лярное увлечение выведением родословных сегодняшних сопернича-
ющих школ экономической мысли не является самым эффективным
способом научного постижения «процесса, в ходе которого усилия
людей понять экономические явления в нескончаемой последователь-
ности порождают, совершенствуют и устраняют аналитические струк-
туры» (Schumpeter, 1954b / Шумпетер Й.А. СПб., 2001. Т. 1. С. 7).
Обширная эрудиция, привнесенная Холландером в свой анализ, и
сложные проблемы, поставленные им перед сегодняшними исследо-
вателями истории экономической теории, заставляющие их система-
тически и детально проверять свои заключения (ответ на этот вызов
см., например, в работе: Peach, 1984), — вот что очень важно в атаке,
предпринятой Холландером по широкому фронту на общепринятую
точку зрения учебников относительно сущности классической эко-
номической теории XIX в.
Тем не менее во многих научных трудах, написанных в рамках
доктринальных споров, — трудах, несомненно стимулировавших си-
27 См., например: Hollander (1986: 167): «Общепринятое мнение, что
смитианская форма „Основ" Милля сама по себе означает отход от рикарди-
анской теории, представляет собой ошибку, аналогичную убеждению, что
Смит, в силу самой своей заинтересованности в прикладном применении
теории и ее социальных аспектов, оказывается предстааителем аналитиче-
ской „школы", отличной от аналитической „школы" Рикардо. В обоих при-
мерах неправильное понимание является следствием того, что игнорируется
аудитория, для которой предназначались работы названных экономистов,
т. е. тот факт, что в отличие от Смита и Милля Рикардо адресовал свои
труды профессионалам».
Роль истории экономической мысли
45
стематические исследования по истории экономической мысли в
течение послевоенных десятилетий, — стало наблюдаться заметное
беспокойство относительно обоснованности новых интерпретаций
классиков на основе современных целевых установок. Например,
это обнаружилось, когда Коллард (Collard, 1973) выразил недоволь-
ство «искусственной историей доктрин», которая пронизывала зна-
чительную часть так называемого «спора двух Кембриджей» по
поводу теории капитала. Или когда Пич (Peach, 1986) пожалел о
чрезмерной озабоченности современных историков экономической
мысли поиском строгих непротиворечивых моделей в трудах тео-
ретиков прошлого. В частности, он критиковал «новый взгляд» на
Рикардо, предложенный в известной статье Хикса и Холландера
(Hicks, Hollander, 1977), за «конструктивистскую реинтерпретацию»
их «подопечного» посредством выдвижения рикардианской моде-
ли, «которая „превзошла" раннюю модель в двух направлениях —
формальной обобщенности и неправильности интерпретации».28 Схо-
жую озабоченность позднее выразил Блауг (Blaug, 1985) в статье,
написанной для конференции, посвященной наследию Рикардо:
«Я полагаю, что существует реальное различие между постижени-
ем того, что Рикардо имел в виду или мог иметь в виду, и пости-
жением того, что он должен был иметь в виду, если бы он был
подлинно строгим теоретиком в соответствии со стандартами со-
временной экономической науки».
Исторические подходы
к истории экономической теории
Видимо, не стоит удивляться тому, что специалисты по истории
экономической мысли стали все сильнее выступать против интерпре-
тации экономического анализа прошлого в современных аналитиче-
ских категориях (с идеологическим подтекстом или без него), по-
скольку это отрывало труды экономистов прошлого от их собственно-
го контекста и искажало идеи, которые те стремились передать своим
современникам, — все это создает плодотворную почву для мифов.
Правда, экономисты середины XX в. обычно утверждают, что они
пытаются полностью учитывать исторический и интеллектуальный
контекст, в котором формировались теории прошлого, прежде чем
оценить их значение для долгосрочной эволюции экономических
28 См. статью Пича о трактовке Рикардо заработной платы (Peach,
1986 124-125), первоначально прочитанную в 1985 г. в виде доклада на
сессии Британской ассоциации развития науки. В этой же статье Пич ука-
зывает на «опасность телеологического „избирательного чтения" (grid-reading),
с помощью которого всегда можно „доказать" нужный тезис, выделить тот
или иной аспект».
46
Филлис Дин
идей.29 Однако существует много способов нарисовать фон согласно
сценарию, который уже сложился в голове автора. Кроме того, в ис-
тории экономической теории существуют ощутимые различия в под-
ходах к конкретной исследовательской проблеме, — они связаны
как с точкой зрения, от которой отталкивается исследователь, так и
с выводом, к которому он собирается прийти. Например, уважение к
историографическим критериям и стремление реалистично изложить
цели и смысл прошлого экономического анализа и его связи с внеш-
ними событиями или социополитической обстановкой, которые вли-
яли на него или подвергались влиянию с его стороны, не гарантируют
того, что полученные результаты окажутся эмпирически недвусмыс-
ленными.
Новые горизонты, недавно открытые исследователями, чья мето-
дология ориентировалась на историографические (а не телеологиче-
ские, доктринальные или идеологические) критерии, весьма разнооб-
разны, поскольку не все из этих исследователей сами являются про-
фессиональными экономистами. И действительно, некоторые из них
стали продвигаться в направлениях, которые могут показаться эконо-
мистам нелепыми. Например, Трайб (Tribe, 1977), который попытал-
ся идентифицировать и проанализировать экономические дискуссии
XVII и XVIII вв. в их реальном историческом единстве, указывает на
то, что «глубокие знания современной экономической теории пред-
ставляют собой огромное препятствие для любого потенциального ис-
торика» экономических идей. Выступая против традиции, в соответ-
ствии с которой история экономического анализа должна переписы-
ваться каждым поколением экономистов,30 он настаивает на том, что
принцип оценивания экономических текстов прошлого на основе кри-
29 См., например: Hollander (1973 : 17): «Наша точка зрения состоит в
том, что невозможно понять замысел „Богатства народов", не выяснив не
только природу британской экономики во времена Смита, но и, что еще
важнее, его видение этой экономики». См. также предисловие к книге Боули
«Исследования истории экономической теории до 1870 года» (Bowley, 1973
viii), в которой после констатации того, что она пыталась «рассмотреть трак-
товку разнообразных проблем в различных трудах исходя из аналитических
рамок их авторов, а не из точки зрения современной экономической тео-
рии», она откровенно признается: «Приняв этот подход, я убедилась, что его
игнорирование привело меня к неправильной интерпретации определенных
аспектов теории ценности и заработной платы в моей работе „Нассау Сениор
и классическая экономическая теория"».
30 Сравните с тезисом Блауга (Blaug, 1978 : vii): «Между прошлым и
настоящим экономическим мышлением существует взаимодействие, пото-
му что независимо от того, излагаем ли мы мысли кратко или многословно,
каждым поколением история экономической мысли будет переписываться
заново» (Блауг, 1994. С. XXIV).
Роль истории экономической мысли
47
териев, сформированных более поздними диспутами, является ана-
хронизмом. Его собственная книга «Земля, труд и экономический
дискурс» (Tribe, 1978) представляет собой как методологическую кри-
тику существующих подходов к истории экономической мысли, так
и исследование интеллектуальных условий, при которых возникла
политическая экономия XIX в. Он использует тексты XVII, XVIII и
начала XIX в. для подтверждения своего тезиса о том, что основные
экономические категории, такие как земля и труд, имели разный
смысл и выполняли разные аналитические функции в работах, напи-
санных до начала XIX в., и что «политическая ойкономия» («political
oeconomy») XVIII в. (названная так для того, чтобы отличить ее от
политической экономии XIX в.) была сфокусирована на управлении
государственным хозяйством, а не на экономике в современном апо-
литичном смысле. Наиболее еретический вывод из этого тезиса со-
стоит в том, что общепринятая «канонизация» Адама Смита как ос-
нователя современной экономической науки является неправильной
и классическая политическая экономия (первый экономический дис-
курс, четко сфокусировавшийся на капиталистической экономиче-
ской системе) не появилась на свет до начала второго десятилетия
XIX в. По сути, археологический (а не исторический) подход31 Трай-
ба, основанный на свидетельствах «экономических архивов», а не на
идеях отдельных экономических классиков и прочих теоретиков,
коренным образом ставит под сомнение эволюционный характер, тра-
диционно приписываемый экономистами истории их дисциплины, и
героические штампы, при помощи которых они характеризуют своих
старых мастеров.
Однако такую тотальную критику всех существующих историй
экономической мысли весьма трудно принять профессиональным
экономистам. Существуют и другие, более известные, а поэтому и более
влиятельные, попытки восстановить уважительное отношение к ори-
гинальным текстам и приостановить дрейф в сторону мифотворче-
ства, так часто ассоциирующегося с ретроспективным подходом к
экономическим идеям прошлого. Противоположной крайностью
по отношению к аскетическому, сознательно обезличенному подходу
Трайба к оригинальным текстам оказался бестселлер Лейонхуфвуда
«Кейнсианская экономическая теория и экономическая теория Кейн-
са» (Leijonhufvud, 1968). Он был посвящен настолько недавней ис-
тории, что его можно было легко отнести не к прошлому, а к насто-
ящему — ведь речь шла о новой интерпретации идей классика эко-
номической науки, которому единодушно (как профессиональными
31 См., например: Tribe (1978 : 159): «Хотя предметом этой книги яв-
ляются архаические дискурсы, нельзя сказать, что она является историче-
ской, поскольку хронология и телеологическая конструкция, типичные для
истории экономической теории, не лежат в основе организации текста».
48
Филлис Дин
экономистами, так и всеми остальными) приписывалось осуществле-
ние самой последней и самой радикальной революции в экономи-
ческой теории. Более того, эта книга была опубликована в то время,
когда новая ортодоксия, порожденная кейнсианской революцией, ока-
залась поставленной под сомнение как прикладными экономистами,
так и ведущими теоретиками и потеряла свое очарование для полити-
ков. Короче говоря, критика Лейонхуфвудом современной общепри-
нятой точки зрения по поводу того, что Кейнс хотел сказать в «Об-
щей теории» (и что его последователи затем сделали из этого), прямо
«поставила» историю мысли на службу современным теоретическим
дебатам.
Заявленная главная цель исследования Лейонхуфвуда состояла в
«переоценке концептуальных рамок, в которых сформировалась „Об-
щая теория'*» (Leijonhufvud, 1968 : 6), а его основной тезис заключал-
ся в том, «что теория Кейнса совершенно отлична от „кейнсианской**
теории доходов—расходов» (Leijonhufvud, 1968 : 8). Из высказываний
Лейонхуфвуда очевидно, что его забота о толковании того, «что Кейнс
в действительности говорил», была вторичной по отношению к его
главной цели. Однако два десятилетия спустя мы имеем право утверж-
дать, что именно ниспровержение Лейонхуфвудом некоторых обще-
принятых мифов, касающихся того, что в действительности было на-
писано в «Общей теории», и его тщательно аргументированная новая
интерпретация того, что Кейнс намеревался сказать, представляют
собой главное непреходящее наследие его исследования и главный
результат его непосредственного воздействия на профессиональных
экономистов в целом. Исследование Лейонхуфвуда замечательно про-
иллюстрировало то, насколько идеи выдающегося мыслителя могут
быть не только выхолощены, но и фальсифицированы убежденными
последователями. Для историков экономической мысли, которые все
время говорили о том, что рикардианскую, марксистскую или мар-
шаллианскую экономическую теорию не следует путать с экономиче-
ской теорией Рикардо, Маркса или Маршалла, это искажение не ока-
залось неожиданным. Удивительной была быстрота, с которой леген-
ды относительно содержания «Общей теории» были приняты (или
неявно признаны) не только авторами учебников, но и некоторыми из
тех, кто жил во время кейнсианской революции и имел веские осно-
вания ощущать себя ее частью.
Сейчас эти мифы32 опровергнуты (или перефразированы), а учеб-
ники переработаны.Однако предложенная Лейонхуфвудом интерпре-
тация того, что Кейнс имел в виду, не была легко усвоена ни продол-
32 Например, миф о том, что Кейнс основывал свою аргументацию на
«ликвидной ловушке» или на предпосылке, согласно которой заработная
плата является негибкой в сторону понижения, или на допущении, согласно
которому как сбережения, так и инвестиции эластичны по проценту.
Роль истории экономической мысли
49
жателями «кейнсианской революции», ни ревизионистами. В ходе
последующих дебатов скоро стало очевидно, что существуют разнооб-
разные альтернативные интерпретации центральной идеи Кейнса и
того, в каком смысле она представляла собой революцию в экономи-
ческой теории. Количество новых интерпретаций продолжало расти
в течение последних двух десятилетий — отчасти в ответ на вызов,
брошенный Лейонхуфвудом, но в значительно большей степени вви-
ду безмерного увеличения объема оригинальных текстов, ставших до-
ступными в 29-томном «Собрании сочинений» Кейнса (1971-1989).33
Трудно кратко обобщить явившееся следствием этого изобилие книг,
статей, конференций, семинаров и магистерских курсов, посвящен-
ных переоценке экономической теории Кейнса (и ее соотношения с
одной или несколькими версиями кейнсианства, меняющимися с ка-
лейдоскопической быстротой). Однако поскольку большая часть все-
го этого связана с продолжающимися теоретическими дебатами по
поводу современной макроэкономической или денежной теории (а не
исследовательской программы в истории экономической мысли), то
такое обобщение и не нужно в этой главе. Урок, который, по-видимо-
му, полезно отсюда извлечь, состоит в том, что неизбежно существует
субъективный или неисторический элемент, который искажает ин-
терпретации экономического анализа прошлого, осуществляемые с
целью внести вклад в понимание или решение сегодняшних теорети-
ческих проблем.
Однако существует расширяющаяся область исследований в рам-
ках истории экономической мысли, в которой историографические
критерии превалируют над доктринальными или идеологическими
соображениями, а конечные цели исследования являются эмпириче-
скими, а не теоретическими или педагогическими. Результаты таких
изысканий вызывают меньше разногласий, чем большая часть иссле-
дований, рассмотренных выше; однако эти результаты не менее важ-
ны. Например, среди новых тенденций в истории экономической
мысли во второй половине XX в. наблюдался все более значитель-
ный поток проектов, направленных на то, чтобы рассмотреть дей-
ствительный контекст, в рамках которого были разработаны кон-
кретные экономические теории, модели и предписания относительно
экономической политики и с которым все они взаимодействовали.
Значительная часть этих трудов была побочным продуктом более
широких исследований, осуществленных специалистами по истории
экономической мысли или экономическими историками — обе эти
группы ученых традиционно занимались процессами диффузии, а также
формализации или происхождения экономических идей. Например,
очерки, собранные в книге Игли «Идеология событий и экономиче-
33 Том XXX, вышедший из печати в 1989 г., содержит библиографию
и предметный указатель.
5 Заказ № 356
50
Филлис Дин
ская теория» (Eagly, 1968), или статьи и фрагменты, перепечатанные
в книге Коутса «Классические экономисты и экономическая полити-
ка» (Coats, 1971), иллюстрируют характер и размах некоторых про-
блем, рассмотренных в рамках такого подхода. Однако фактором,
давшим общий импульс таким изысканиям и вызвавшим интерес к
ним, оказалась профессионализация дисциплины и беспрецедентное
развитие — особенно после Второй мировой войны — роли ученого-
экономиста как консультанта в сфере экономической политики.34
Сейчас уже опубликовано очень большое число статей и значи-
тельное количество монографий, в которых изучаются — с различной
степенью всеобщности и детальности — деятельность ведущих эко-
номистов прошлого в качестве консультантов правительств, термины,
с помощью которых они обосновывали свои предписания, и степень,
в какой им удавалось повлиять на субъектов политики. Среди проче-
го в этих работах обсуждаются адекватность профессиональных анали-
тических инструментов экономистов, направленных на решение про-
блем, с которыми они сталкиваются как экономические консультанты;
восприимчивость правительств, социальных или политических групп
к их доводам; природа и степень консенсуса мнений среди представи-
телей данной дисциплины по поводу различных вопросов и в различ-
ные моменты времени; способы, с помощью которых на теории и пред-
писания экономистов влияют (или подвергаются влиянию с их сторо-
ны) внешние по отношению к их профессиональной области идеи и
факты. Например, в 1964 г. Стиглер посвятил свое президентское обра-
щение на годовом собрании Американской экономической ассоциа-
ции обсуждению роли некоторых ведущих экономистов прошлого, ко-
торые давали консультации по поводу правительственной политики,
и предупредил свою аудиторию, что влияние экономистов «обычно бы-
ло незначительным, поскольку им недоставало специального профес-
сионального знания сравнительной компетенции государства и част-
ного предприятия» (Stigler, 1983 : 30). Вернувшись к этой теме в
1970-е гг. — в то время, когда профессиональные экономисты имели
не такую хорошую репутацию, — он настаивал на том, что «экономист
играет поистине фундаментально важную роль, когда увеличивает
объем знаний о функционировании экономических систем», но, по-
скольку его открытия в этой области слишком специализированны и
34 Специальный выпуск «History of Political Economy» (Coats, 1981)
был посвящен статьям, в которых на основе данных по некоторым разви-
тым и развивающимся странам описывается возрастание роли экономистов
в правительстве после Второй мировой войны, событие, которое было оха-
рактеризовано Коутсом (Coats, 1981 : 342) как «водораздел как в сфере госу-
дарственной экономической и социальной политики, так и в области разви-
тия экономической теории как научной дисциплины и науки, обосновыва-
ющей политические меры».
Роль истории экономической мысли
51
формализовании, чтобы их легко могли понять те, кто не принадле-
жит к узкому кругу его собратьев по научной работе, «влияние трудов
экономиста и уважение, которым он пользуется среди обычных лю-
дей (непрофессиональных экономистов), по всей вероятности, будут
отрицательно коррелировать друг с другом» (Stigler, 1983 : 67).35
Одной из самых ранних и наиболее широко читаемых научных
монографий, посвященных общей теме «Взаимосвязь изменений в
мышлении и интересах экономистов с методами и целями лиц, ответ-
ственных за проведение экономической политики», была книга Уин-
ча «Экономическая теория и политика» (Winch, 1969). Касаясь пер-
вой половины XX в. (и особенно периода после 1920 г.), она заполня-
ла разрыв в истории экономической теории, экономической политики
и событий недавнего прошлого и представляла, таким образом, осо-
бый интерес для студентов и неспециалистов. За ней последовало
множество более специализированных и обстоятельных исследователь-
ских монографий, таких как близкий по духу анализ Хоусона и Уинча
(Howson, Winch, 1977) практической деятельности Совета экономи-
ческих консультантов в 1930-е гг., а также исследования, затраги-
вавшие более давнее прошлое. Например, в работе «Британская эко-
номическая мысль и Индия» Барбер (Barber, 1975) проанализировал
действенность экономической теории для решения экономических
проблем, с которыми сталкивалась Индия за весь период существова-
ния Ост-Индской компании. Другие историки экономической мысли
рассмотрели сложные взаимодействия между экономическими собы-
тиями, теориями и политическими мерами применительно к более
коротким промежуткам времени и более узко определенным темам.
Например, Берг (Berg, 1980) сфокусировала внимание на приблизи-
тельно трех десятилетиях, последовавших за наполеоновскими война-
ми, в своем детальном исследовании теоретических и идеологиче-
ских выводов из «вопроса о машинах» («machinery question»). Она
утверждала, что это был критический период, когда современники
впервые полностью осознали технологические изменения, присущие
первой промышленной революции, и когда появилась классическая
политическая экономия. Однако несмотря на очевидно узкую пробле-
му, выбранную для исследования, ее видение предмета значительной
части дебатов в XIX в., и ее «анализ многих различных уровней —
политического, социального и интеллектуального, на которых была
создана и четко сформулирована политическая экономия» (Berg,
1980 : 8), значительно расширили перспективы перед дальнейшими
исследователями.
3j См. также работу Жаффе (Jaffe, 1975), в которой обсуждается неуда-
ча Леона Вальраса как экономического консультанта.
52
Филлис Дин
Расширение горизонтов исследований для ученых, привержен-
ных историографическому подходу к истории идей, оказалось от-
личительной характеристикой значительной части работ по истории
экономической мысли, опубликованных за последнюю четверть века.
В некоторой степени это отражает «сдвиг» в роли многих профессио-
нальных экономистов в сторону более непосредственного участия в
процессе осуществления экономической политики, «сдвиг», имевший
место в течение и по окончании Второй мировой войны. Возможно,
более важным событием, чем увеличение во всем мире количества
экономистов, занятых полный рабочий день в качестве специалистов
на государственных должностях, оказалось увеличение пропорции ве-
дущих ученых-экономистов, исполнявших в некоторые периоды сво-
ей карьеры — по совместительству или в течение ограниченного
временного интервала — роль экономических консультантов ведущих
политиков (находившихся у власти или в оппозиции), а также увели-
чение численности лиц, получивших экономическое образование, ко-
торые сейчас занимают политические или административные посты.
Многозначителен тот факт, что термин «политическая экономия», зна-
чение которого к середине XX в. стало антикварным (фактически его
место в ортодоксальных учебниках заняли очевидно аполитичные
термины, такие как «экономический анализ», «экономическая нау-
ка» или «позитивная экономическая теория»), стал снова «входить в
моду» в 1970-е гг. — и не только среди авторов, пытающихся отде-
лить свой дискурс от ортодоксальной традиции. По сути, произошли
всеобъемлющие изменения в восприятии экономистами своей профес-
сиональной роли, а также масштаба и природы своей дисциплины.
В этих обстоятельствах вопросы наподобие тех, что были подня-
ты Уинчем (Winch, 1969), например те, что касались отношений между
экономической мыслью и мероприятиями экономической политики,
привлекали интерес экономистов-профессионалов, которые прежде не
уделяли внимания истории своей дисциплины. Когда дебаты, связан-
ные с работой Лейонхуфвуда (Leijonhufvud, 1968), побудили боль-
шинство экономистов (и даже непрофессионалов) прочесть «Общую
теорию», каждый получил возможность (и многие ее использовали)
процитировать известную фразу Кейнса о могуществе экономической
мысли прошлого:
...идеи экономистов и политических мыслителей — и когда они правы,
и когда ошибаются — имеют гораздо большее значение, чем принято думать.
В действительности только они и правят миром. Люди практики, которые
считают себя совершенно неподверженными интеллектуальным влияниям,
обычно являются рабами какого-нибудь экономиста прошлого. Безумцы, сто-
ящие у власти, которые слышат голоса с неба, извлекают свои сумасбродные
идеи из творений какого-нибудь академического писаки, сочинявшего не-
сколько лет назад.
(Keynes, 1936 : 383 / Дж. М.Кейнс. Общая теория занятости, процента
и денег. М.: Прогресс, 1978. С. 458)
Роль истории экономической мысли
Когда дебаты между монетаристами и кейнсианцами начали п
реходить со страниц научных журналов на страницы финансовь
разделов ежедневных газет, всем захотелось узнать, что случилось
так называемой «кейнсианской революцией».
Тем временем в течение примерно последних двух десятил
тий произошло огромное увеличение объема первичных матери
лов, а также усиление стимулов к плодотворным исследования
имевших место в XX в. связей между изменениями социальн
экономической обстановки и системы, а также изменениями цел«
и восприятий лиц, ответственных за проведение экономическ!
политики, с одной стороны, и достижениями в области экономия
ского знания (теоретического или эмпирического) — с другой. I
считая материала, содержавшегося в «Собрании сочинений» Кейн
(Keynes, 1971-1989) и в бесчисленных биографиях, дневниках
воспоминаниях, относящихся к тому, что можно называть «кейнс
анской эпохой», с середины 1960-х гг. серьезным исследователя
стали доступны правительственные архивы, способные пролить я
кий свет на взаимообмен идеями между экономистами и лицам
ответственными за проведение политики.36 Значительная часть н
давних исторических исследований, стимулированная и облегченнг
этими тенденциями, сосредоточилась на вопросах: был ли Кей]
подлинным революционером в своей экономической теории, или
какой степени его экономические предписания были правильны
ответом на тогдашние события, или каким образом и когда те, к'
осуществлял экономическую политику, реагировали на его теории
аргументы? Результаты этих исследований все более впечатляю
часто являются спорными и очень поучительными не только д;
историков, но и для современных экономистов, интересующих!
способами, посредством которых «практики», находящиеся у вла
ти или за ее пределами, употребляют экономические понятия, теор!
и модели или злоупотребляют ими. Эти исследования варьирую
например, от монографии Могриджа (Moggridge, 1972) «Британскг
денежная политика в 1924-1931 годы», в которой он рассматрива,
причины и последствия возврата к золотому стандарту в 1925 г., )
широкого спектра статей и монографий, в которых обсуждают!
30 Например, в Великобритании до 1966 г. существовало правило, с
гласно которому для исследователей был закрыт доступ к государственны
архивам до тех пор, пока не истечет пятьдесят лет с момента помещен!
в соответствующую папку на хранение последнего документа из этого а
Хива. Правило пятидесяти лет, впервые нарушенное в 1966 г., когда
ученых открыли официальные архивы, охватывающие период Первой м
ровой войны и ее последствий, было заменено в 1967 г. правилом тридц
ти лет.
54
Филлис Дин
масштабы и временные рамки революции в британской экономи-
ческой политике (Whitehall revolution), которую можно назвать
(но можно и не называть) кейнсианской.37 Конечно, ни одна из
исторических исследовательских программ не была ограничена
опытом Великобритании. Например, книга Барбера (Barber, 1985)
«От „Новой эры“ к „Новому курсу**» касается эпизода из экономи-
ческой истории США, обсуждая взгляды Герберта Гувера на теорию
экономической политики и взгляды современных экономистов на
события 1921-1933 гг.
3.4. Заключение
Возрождение исследований по истории экономической мысли,
характеризовавшее четыре десятилетия, прошедшие после 1950 г.,
породило широкий поток научных публикаций в этой области,
причем значительная часть из них была впечатляюще высокого
качества. Ограниченность размера статьи не позволяет даже в са-
мых общих чертах сделать обзор масштабов и качества результатов,
которые стали доступными только на английском языке, а это,
несомненно, в основном не английский феномен. Поэтому я огра-
ничила себя рассмотрением тех разделов этого очень широкого
спектра исследований, где, как мне кажется, контрастные подходы
открыли новые перспективы, которые особенно интересны не толь-
ко для академических специалистов в некоторых передовых об-
ластях истории или теории, но также в целом для экономистов или
историков. Я стремилась сделать это описание иллюстративным,
а не объяснительным и не пыталась систематизировать результаты
самых выдающихся или самых прогрессивных исследований на
сегодняшний день или определить тенденции и перспективы буду-
щих исследований по истории экономической мысли.38 Данная
глава отражает субъективную точку зрения наблюдателя, путеше-
ствующего на поезде, идущем с большой скоростью по местности с
разнообразным ландшафтом.
37 Чтобы познакомиться с выборкой трудов в рамках этой исследова-
тельской программы, см., например, работы: Peden, 1983; Booth, 1986;
Browning, 1986; Corry, 1986; Rollings, 1988.
38 О тенденциях недавнего прошлого см., например, статьи, написанные
в честь десятилетия журнала «History of Political Economy», опубликован-
ные в этом журнале в 1983 г.; особенно статьи Коутса (Coats, 1983), а также
де Марки и Лодевикса (de Marchi, Lodewyks, 1983), где обсуждаются тенден-
ции журнальных публикаций начиная с 1968 г.
Роль ucmopiit- экономической мысли
55
' »< Литература VI
>ят
Ashley W.J. The rehabilitation of Ricardo//Economic Journal. 1891. Vol. 1 (1).
Barber W. British Economic Thought and India 1600-1858. A Study in the
History of Development Economics. Oxford : Oxford University Press, 1975.
Barber W. From New Era to New Deal: Herbert Hoover, the Economists and
American Economic Policy 1921-1933. Cambridge : Cambridge University
Press, 1985.
Berg M. The Machinery Question and the Making of Political Economy 1815-
1848. Cambridge : Cambridge University Press, 1980.
Black R. D. C., Konekamp R. (eds). Papers and Correspondence of William Stanley
Jevons. London : Macmillan. 1971-1980. Vols I-VII.
Blaug M. Ricardian Economics. New Haven, CT : Yale University Press, 1958.
Blaug M. Economic Theory in Retrospect I 3rd edn. Cambridge : Cambridge
University Press, 1978.
Blaug M. What Ricardo said and what Ricardo meant I In G. A. Caravale (ed.).
The Legacy of Ricardo. Oxford : Basil Blackwell, 1985.
Bronfenbrenner M. Review of Dobb’s Theories of Value and Distribution since
Adam Smith // History of Political Economy. 1974. Vol. 6 (4): P. 481-486.
Boulding К. E. After Samuelson who needs Adam Smith? // Journal of the History
of Political Economy. 1971. Vol. 3.
Booth A. Simple Keynesianism and Whitehall 1936-1947 // Economy and Society.
1986. Vol. 15 (1).
Bowley M. Nassau Senior and Classical Economics. London : Allen & Unwin,
1937.
Bowley M. Studies in the History of Economic Theory before 1970. London :
Macmillan, 1973.
Browning P. The Treasury and Economic Policy 1964-1985. London : Longmans,
1986.
Coats A. W. Research priorities in the history of economics // History of Political
Economy, 1969. Vol. 1 (1).
Coats A. W. (ed.). The Classical Economists and Economic Policy. London :
Methuen, 1971.
Coats A. W. (ed.). Economists in government//History of Political Economy.
1981. Vol. 13 (3).
Coats A. W ТЙе first decade of HOPE (1968-1979) // History of Political Economy.
1983. Vol. 15 (3).
Collard D. Leon Walras and the Cambridge caricature // Economic Journal. 1973.
Vol. 83.
Corry B. Keynes’s economics: a revolution in economic theory or economic policy? /
In R. D. Collison Black (ed.). Ideas in Economics. London : Macmillan, 1986.
Dobb M. H. Theories of Value and Distribution since Adam Smith: Ideology and
Economic Theory. Cambridge : Cambridge University Press, 1973.
Eagly R. V. (ed.). Events, Ideology and Economic Theory. Detroit, MI : Wayne
University Press, 1968.
56
Филлис Дин
Gide Р. Н. С.. Rist С. Histoire des doctrines econoiniques depuis les physiocrates
jusqu’a nos jours. Paris; History of Economic Doctrines, transl. R. Richards,
London : Harrap, 1909.
Gray A. The Development of Economic Doctrine: an Introductory Survey, London :
Longmans, Green, 1931.
Hicks J. R. Classics and Moderns, Collected Essays. Oxford : Oxford University
Press, 1983. Vol. III.
Hicks J., Hollander S. Mr Ricardo and the moderns // Quarterly Journal of
Economics. 1977. Vol. 91 (2).
Hollander S. The Economics of Adam Smith. London : Heinemann, 1973.
Hollander S. The Economics of David Ricardo. Toronto Toronto University Press,
1979.
Hollander S. The Economics of John Stuart Mill. 2 vols. Toronto : Toronto
University Press, 1986.
Hollander S. Classical Economics. Oxford : Basil Blackwell, 1987.
Howson S., Winch D. The Economic Advisory Council 1930-1939: A Study of
Economic Advice during Depression and Recovery, Cambridge : Cambridge
University Press, 1977.
Hutchison T. W. On Revolutions and Progress in Economic Knowledge. Cam-
bridge : Cambridge University Press, 1978.
Jaffe W (ed.). Correspondence of Leon Walras and Related Papers. Amster-
dam North-Holland, 1965. Vols I-III.
Jaffe W. Leon Walras: an economic adviser manque // Economic Journal, 1975.
Vol. 85.
Jevons W. S. The Theory of Political Economy / 2nd edn. London : Macmillan,
1879.
Keynes J. M. The General Theory of Employment, Interest and Money. London
Macmillan, 1936.
Keynes J. M. The Collected Writings of John Maynard Keynes / eds D. Moggridge
and E. Johnson. 30 vols. London : Macmillan, 1971-1989.
Knight F. H. On the History and Method of Economics. Chicago. IL : University
of Chicago Press, 1956.
Koot G. M. English Historical Economics 1870-1926. Cambridge : Cambridge
University Press, 1987.
Kuhn T. S. The Structure of Scientific Revolutions. Chicago, IL, 1968. Chicago
University Press, 1970.
Kuhn T. S. The Essential Tension: Selected Studies in Scientific Tradition and
Change. Chicago. IL : University of Chicago Press, 1977.
Lakatos I. The Methodology of Scientific Research Programmes. Philosophical
Papers. Vol. I. Cambridge : Cambridge University Press, 1978.
Lakatos I., Musgrave A .(eds). Criticism and the Growth of Knowledge. Cambridge :
Cambridge University Press, 1970.
Latsis S. (ed.). Method and Appraisal in Economics. Cambridge : Cambridge
University Press, 1976.
Leijonhufvud A. On Keynesian Economics and the Economics of Keynes. New
York : Oxford University Press, 1968.
Роль истории экономической мысли
57
McCulloch J. R. The Literature of Political Economy. A Classified Catalogue of
Select Publications in the Different Departments of that Science with
Historical Critical and Biographical Notices. 1845. reprinted 1938. London:
LSE Reprints Series.
March! N. de, Lodewyks J. HOPE and the journal literature in the history of
economic thought// History of Political Economy. 1983. Vol. 15 (3).
Marx K. Theories of Surplus Value. 3 vols. London : Lawrence & Wishart, 1969-
1972.
Meek R. L. Studies in the Labour Theory of Value. London : Lawrence & Wishart
(2nd rev. edn 1973). 1956.
Meek R. L. The Economics of Physiocracy. Cambridge : MA. Harvard University
Press, 1962.
Meek R. L. Studies in Ideology and Other Essays. London : Chapman and Hall,
1967.
Merton R. K. The Sociology of Science. Chicago, IL: University of Chicago Press,
1973.
Mill J. S. The Collected Works of John Stuart Mill. London : Toronto University
Press and Routledge, 1963.
Moggridge D. British Monetary Policy, 1924-1931: The Norman Conquest of
$4.86, Cambridge: Cambridge University Press, 1972.
Morishima M. Marx’s Economics. Cambridge : Cambridge University Press, 1973.
Morishima M. Walras’s Economics. Cambridge : Cambridge University Press,
1977.
Morishima M. Ricardo’s Economics. Cambridge : Cambridge University Press,
1990.
Myrdal G. The Political Element in the Development of Economic Theory, trans,
from German edn (1932) by Paul Streeten (original Swedish edn 1929).
London : Routledge & Kegan Paul, 1953.
O'Brien D. P. J. R. McCulloch: A Study in Classical Economics. London : Alien
& Unwin, 1970.
O’Brien D. P. The Correspondence of Lord Overstone. 3 vols. Cambridge : Cam-
bridge University Press, 1971.
Patinkin D. Anticipations of theGeneral Theory? Oxford : Basil Blackwell, 1982.
Peach T. David Ricardo’s early treatment of probability: a new interpretation //
Economic Journal. 1984. Vol. 94.
Peach T. David Ricardo’s treatment of wages / In R. D. Collison Black (ed.).
Ideas in Economics. London : Macmillan, 1986.
Peden G. C. Sir Richard Hopkins and the «Keynesian revolution» in employment
policy, 1929-1945 //Economic History Review. 1983. Vol. 36 (2).
Popper K. Normal science and its dangers / In I. Lakatos and A. Musgrave (eds).
Criticism and the Growth of Knowledge. Cambridge : Cambridge University
Press, 1970.
Robbins L. An Essay on the Nature and Significance of Economic Science. London :
Macmillan, 1932.
Robinson J. An Essay on Marxian Economics. London : Macmillan, 1942.
Roll E. A History of Economic Thought. London : Faber & Faber, 1938 (rev. edn
1953; new rev. edn 1973).
58
Филлис Дин
Rollings N. British budgetary policy, 1945-1954: a «Keynesian revolution»? //
Economic History Review. 1988. Vol. 41 (2).
Samuelson P. Wages and interest: a modern dissection of Marxian economic
models//American Economic Review. 1957. Vol. 47.
Samuelson P. Economists and the history of ideas // American Economic Review.
1962. Vol. 52 (1).
Samuelson P. Understanding the Marxian notion of exploitation: a summary of
the socalled transformation problem between Marxian values and competitive
prices //Journal of Economic Literature. 1971. Vol. 9.
Schumpeter J. A. Economic Dogma and Method: An Historical Sketch, transl. by
R. Aris from Epochen der Dogmen- und Methodengeschichte (1914). New
York : Oxford University Press, 1954a.
Schumpeter J. A. History of Economic Analysis, edited from MS by E. B. Schum-
peter. New York : Oxford University Press, 1954b.
Smith A. An Inquiry into the Nature and Causes of the Wealth of Nations
(1776) / eds R. H. Campbell, A. S. Skinner and W. A. Todd. Oxford : Oxford
University Press, 1976a.
Smith A. The Theory of Moral Sentiments (1759), eds D. D. Raphael and A. L. Macfie.
Oxford : Oxford University Press, 1976b.
Sraffa P. Production of Commodities by Means of Commodities: Prelude to a
Critique of Economic Theory. Cambridge : Cambridge University Press, 1960.
Sraffa P„ Dobb M. H. The Works and Correspondence of David Ricardo. 11 vols.
Cambridge : Cambridge University Press, 1951-1973.
Stigler G. Essays in the History of Economics. Chicago, IL : University of Chicago
Press, 1965.
Stigler G. The Economist as Preacher. Oxford : Basil Blackwell, 1982.
Tribe K. The «histories» of economic discourse //Economy and Society. 1977.
Vol. 6 (3).
Tribe K. Land, Labour and Economic Discourse. London : Routledge, 1978.
Walras L. Elements of Pure Economics, transl. by W. Jaffe. London : Allen &
Unwin, 1954.
Whitaker J. K. The Early Economic Writings of Alfred Marshall 1867-1890.
2 vols. London : Macmillan, 1975.
Winch D. Economics and Policy. A Historical Study. London : Hodder & Stoughton,
1969.
4 ГО
'НИ.'
СГЛ.-М <1
'iWfi'J R3T
ДЕНИС П. О’БРАЙЕН
ТЕОРИЯ И ЭМПИРИЧЕСКОЕ НАБЛЮДЕНИЕ
4.1. Введение
Взаимоотношение между теорией и наблюдением в экономиче-
ской науке является непростой проблемой и поднимает ряд слож-
ных вопросов. Во-первых, существует постоянная путаница между
методологией того, что «есть», и того, что «должно быть». Работы
Куна (Kuhn, 1970) и Лакатоша (Lacatos, 1978), имеющие фундамен-
тальное значение для истории и философии науки, стерли границу
между этими вопросами. В этой статье упор будет сделан на вопросах
о том, что «должно быть». Во-вторых, в литературе по экономической
методологии существует то, что можно назвать «скрытым сциен-
тизмом». Иногда выводы по поводу того, что «делают представители
естественных наук», делают люди, у которых (в отличие от Куна и
Лакатоша) нет ни соответствующего образования, ни хорошего зна-
ния трудов по методологии, написанных учеными в области естествен-
ных наук. Но в любом случае ответ на вопрос о том, являются ли
естественные науки (в особенности физика) подходящей моделью для
экономической науки, не следует рассматривать как само собой разуме-
ющийся, и эта тема будет специально обсуждаться ниже.
В нашей работе акцент будет сделан на эмпирическом наблю-
дении. Однако во избежание неверного понимания, быть может,
лучше сразу сказать, что теории должно отдаваться первостепенное
значение. Данные, как станет ясно в дальнейшем, важны только
для выбора между теориями. Но этот выбор, безусловно, имеет
основополагающее значение, если наша цель — прогресс, а не пре-
доставление самодостаточных сведений типа сведений по истории
живописи.
Если же не поднимать вопрос об отборе теорий, то роль данных
будет уже не так значительна. Это важно отметить, так как в эконо-
мической науке существуют значительные области (включая такие
вершинные достижения, как теория международной торговли от Тор-
ренса (Torrens, 1815, 1833) и Рикардо (Ricardo, 1817) до Мида (Meade,
60
Денис П. О'Брайен
1952)), где мало эмпирического содержания. При этом они не под-
вергаются серьезному сомнению.
Тем не менее роль эмпирического наблюдения в экономической
науке является фундаментально важной (или должна быть таковой).
Оно является необходимым элементом формулирования теорий, их
применения и отбора.
4.2. Возможные способы использования данных
Индукция?
Существуют стандартные философские аргументы, восходящие к
Дэвиду Юму (XVIII в.), с помощью которых отвергается идея о том,
что можно использовать данные для непосредственного получения
достоверной информации. Простое накапливание фактов и последу-
ющий поиск в них некой общей закономерности не являются пря-
мым источником информации (хотя и могут быть источником гипо-
тез). И хотя наблюдение конкретной связи событий может психоло
гически побудить нас считать такую связь стабильной, нет никакого
логического основания ожидать, что эта связь продлится.
В любом случае данные, пригодные для моделирования, не нахо-
дятся «под рукой». Чтобы конструировать данные, нам требуется целое
множество понятий и идей. Это должно быть видно любому экономи-
сту, поскольку именно так определяется способ получения официаль-
ных статистических данных, которые зачастую представляют собой
материал для регрессионного анализа. Но, кажется, до сих пор эконо-
мисты порой не отдают себе в этом отчета. С одной стороны, некото-
рые из них считают, что можно моделировать временной ряд без
какого-либо обращения к теории вообще, рассуждая о «процессе гене-
рирования данных» (data-generation process). С другой стороны, есть
исследователи, готовые использовать официальную статистику, кото-
рая фактически не соответствует экономическим категориям, для
проверки гипотез о распределении дохода, основанных на теоретиче-
ских выкладках.
Общая проблема, на которую указал Юм, особенно серьезно каса-
ется экономистов. Для них это не просто философская тонкость, ко-
торая вряд ли может иметь отношение к практике. Экономика намно-
го более, чем естественные науки, подвержена «сдвигу параметров»
(parameter shift). Наблюдаемая закономерность может измениться за
одно десятилетие (что показывает недавняя история денежного обра-
щения).
Еще более обманчивы причинно-следственные отношения, каза-
лось бы, вытекающие из непосредственного исследования данных. Хотя
в эконометрике присутствует формальное различие между корреля-
Теория и эмпирическое наблюдение
61
цией и причинностью, эконометрические процедуры незаметно сме-
шивают оба понятия (Black, 1982).
Несмотря на это, среди экономистов есть ряд авторов, которые не
согласны с идеей о невозможности индукции. В эту группу входят
видные авторы, включая Р. Ф. Харрода (Harrod, 1956). Но, придя к
выводу, что «Харрод не нашел ответа Юму», А. Дж. Айер писал:
«Я считаю, что мораль такова: ни одна подобная теория логического
типа не будет успешной» (Ayer, 1970 : 37). Это взгляд философа.
Однако позиция Юма вместе с идеей Поппера о том, что вероятность
события и его информационное содержание находятся в обратном
соотношении друг к другу (Popper, 1959 : 270), оказалась решающей
для большинства экономистов, но не для всех. Читателю следует осте-
регаться ссылок на «индуктивную логику», которые присутствуют в
литературе по экономической методологии, так как ясно, что ее не
существует (по крайней мере, если понимать индукцию так, как это
понимается здесь).
Важно отметить этот момент, потому что утверждения Поппера
о «разрешении» проблемы индукции было сильно искажено, особен-
но в литературе по экономической методологии. Проблема заключа-
ется в том, что если у нас не будет индукции, то как мы получим
знания? Решение Поппера — решать не проблему индукции (которая,
по сути, неразрешима), а проблему знания, идя другим путем — пу-
тем предположений и опровержений (Popper, 1959 : ch. 1). Но если
мы пойдем по этому пути, тогда источники предположений — на-
ших гипотез — станут существенными.
Источники гипотез
То, что мы вслед за Юмом отвергаем индукцию как источник
знания, не обязательно означает, что мы отвергаем ее как источник
гипотез. Если мы придерживаемся точки зрения, согласно которой
исходная гипотеза может иметь любой источник, то из этого следует,
что любые догадки, появившиеся при исследовании данных, — абсо-
лютно законный источник гипотез.
В действительности очевидно, что в мире естественных наук очень
важным является «опознание регулярности» (pattern recognition).
В этом заключается особенная ирония, поскольку в экономике это
тоже когда-то считалось важным, особенно в экономике промышлен-
ности. Но отчасти благодаря появившемуся в 1960-е гг. ошибочному
убеждению, что критика Юма исключает эту процедуру, экономисты
более не придают ей какого-либо значения.
В формировании гипотез важную роль играет также интуиция.
Мы определенно не можем целиком полагаться на опознание регуляр-
ности в качестве источника гипотезы. Важнейшую роль играет также
воображение. Но воображение, по-видимому, намного продуктивнее,
62
Денис П. О'Брайен
когда его источником является любознательность, направленная на
реальный мир, и когда оно опирается на данные об этом мире и огра-
ничивается ими. Как подчеркнул великий биолог Франсуа Жакоб,
научный прогресс происходит благодаря постоянному взаимодействию
между воображением и экспериментом (Jacob, 1988 : 306).
Но если мы собираемся построить гипотезу, то должны уметь
формулировать предпосылки относительно той области, к которой
относится наша гипотеза.
. 'Ч:
Предпосылки
С момента опубликования в 1953 г. повлиявшего на многих очерка
Фридмена, и особенно с начала 1960-х гг., экономисты стали скло-
няться к мнению, что реалистичность и точность предпосылок не имеют
значения. Основой этому послужила часть фридменовской аргумен-
тации, названная Самуэльсоном «F-уклоном» (F-twist) (Samuelson,
1963). Смысл F-уклона состоит приблизительно в следующем: пред-
посылки нереалистичны, но то, от чего мы в них абстрагируемся, не
имеет большого значения, «следовательно», мы можем не только за-
ключить, что о нереалистичности всех предпосылок не стоит беспоко-
иться, но и прийти к выводу, что теория тем лучше, чем менее реа-
листичны эти предпосылки.
Как мы увидим далее, данный ряд необоснованных заключений.
(non sequiturs) появился вследствие исходной путаницы относительно
того, что понимать под нереалистичностью предпосылок. Так или ина-
че, этот ход мыслей привел к некоторой форме инструментализма, ко-
торую можно выразить фразой: «Мы не знаем, почему это работает,
но это работает». Хотя этому подходу и присущ некий привлекатель-
ный прагматизм, инструментализм в конечном счете не может нас удо-
влетворить, если мы заинтересованы в истине. Как заметил Поппер, су-
ществует четкая грань между теориями и правилами вычисления и
последние сами по себе не позволяют нам отличить истину от лжи
(Popper, 1974 : 111-113). Более того, когда наше правило вычисления
становится непригодным, мы остаемся беспомощными. Таким образом,
наш подход, по сути, антирационален. В действительности, грубо гово-
ря, с точки зрения чисто инструменталистского подхода не важно, яви-
лись ли цены на рынке ценных бумаг результатом решений людей
или действий маленьких зеленых человечков с Марса до тех пор, пока
можно применять правило вычисления, связывающее цены, к приме-
ру, с изменениями в темпе роста денежной массы.
Такой подход, по мнению некоторых экономистов (особенно в
1960-х гг.), считался естественнонаучным. На самом же деле в физи-
ке истинностью исходных предпосылок не пренебрегают. Один физик
как-то заметил: «Слишком просто получить бесконечный ряд инте-
ресных на вид, но неверных или не имеющих значения формул вме-
Теория и эмпирическое наблюдение
63
сто того, чтобы проверить обоснованность исходных предпосылок»
(Ziman, 1978 : 14).
Конечно, тут можно возразить, что предпосылки никогда не
бывают абсолютно точными. Однако следует отметить два момента.
Во-первых, предпосылки являются по своей сути картой, где точны
лишь контуры и отражены далеко не все детали. Разумеется, мы не
включаем в карту каждую деталь, но в то же время нам не нужна
карта центра Лондона, если мы находимся в Нортумберленде. Во-
вторых, предпосылки основываются на ранее полученной инфор-
мации — это так или должно быть так, чему пример — естественные
науки. Предпосылки теории должны непременно основываться на
результатах работы ученых, выдержавших и теоретическую кри-
тику, и неоднократную проверку (поскольку, как мы увидим, после-
днее зачастую отсутствует в экономике, то можно понять, почему эко-
номисты пренебрегли данным аспектом процедуры научного иссле-
дования).
Конечно, какая-то степень конвенционализма здесь все еще тре-
буется; если мы описываем, что является прочими равными условия-
ми, и считаем содержание этих условий доступным для проверки
(Hutchison, 1938), то попадаем в ситуацию бесконечного регресса
(McCarty, 1978). Но конвенция (соглашение между учеными о том,
что разумно принять) имеет под собой основу (по крайней мере в
естественных науках) — принять можно результаты, которые вы-
держали критику и были неоднократно воспроизведены. Поскольку
экономической науке это менее свойственно — тут разница не ко-
личественная, а качественная, то использование конвенций имеет здесь,
вероятно, более шаткую основу, чем в физике, и, таким образом, тем
более необходимо следить за тем, какие предпосылки выдвигаются
экономистом.
Конечно, может показаться, что даже в естественных науках уче-
ные пренебрегают предпосылками. Как подметил один автор, многие
современные биологи, занимающиеся молекулярными аспектами, пре-
зирают таксономию растений. Но «их исследования неизбежно парази-
тируют на теле таксономического знания» (Ziman, 1978 : 46).
Проверка предпосылок в экономической науке жизненно важна
еще и по другой причине: если мы выводим статистические заклю-
чения на основании данных, в которых присутствует «значительный
и неустранимый разброс» (Ziman, 1978 170), то проверка предпосы-
лок по крайней мере даст нам некоторое представление о возможных
источниках этих расхождений.
То, что точность предпосылок, подобная точности карты, имеет
важное значение, кажется настолько очевидным, что возникает инте-
ресный вопрос, как же экономисты оказались в нынешней ситуации?
Ответ на этот вопрос в какой-то степени был дан философом Аланом
Масгрейвом (Alan Musgrave, 1981) в его анализе оригинального очер-
64
Денис ГГ. О' Брайен
ка Фридмена. Он показывает, что в этой работе были перепутаны
предпосылки «незначительности», «области применения» и «эврис-
тики». Применительно к первой группе просто допускалось, что игно-
рируемые факторы не влияют сколько-нибудь существенно на ис-
следуемые явления. Предпосылки, входящие во вторую категорию,
ограничивают применимость теории конкретными обстоятельствами.
Предпосылки третьей категории принимаются с целью развить ка-
кую-либо определенную линию аргументации. Масгрейв показывает,
что Фридмену не удалось провести грань между этими тремя катего-
риями предпосылок и, фокусируя внимание на первой категории, он
пришел к F-уклону.
Однако в действительности (как в случае с Нортумберлендом и
центром Лондона) реалистичность предпосылок «области примене-
ния» имеет решающее значение. Как показал Коопманс (Koopmans,
1957 139), уже на ранней стадии нам необходимо знать, как мы
собираемся применять теорию.
Но интересно, что это приводит нас обратно к идее «верификации»,
которая более всего занимала экономистов-методологов до появления
указанной работы Фридмена (Blaug, 1980 : ch. 3; ср.: Robbins, 1932),
поскольку применимость и опровержимость предпосылок «области при-
менения» чрезвычайно важны. Таким образом, прежде чем прийти к
заключению, что прогнозы теории могут оказаться верными, мы долж-
ны проверить, выполняются ли в рассматриваемом случае ее предпо-
сылки. Но проблема лежит еще глубже, поскольку для обеспечения на-
дежности экономических знаний мы должны знать, насколько данная
модель чувствительна к ошибочности ее предпосылок. И здесь мы вновь
приходим к выводу, что предпосылки имеют значение.
Обычной причиной отказа от проверки теории по результатам
ее прогнозов является так называемый тезис Дюгема—Куайна, со-
стоящий в том, что мы всегда проверяем не отдельно взятую гипоте-
зу, а целую совокупность гипотез, а потому, если теория не пройдет
проверку, мы не сможем узнать, какая именно из гипотез была лож-
ной. Но если мы уделим внимание нашим предпосылкам, у нас, не-
сомненно, будет больше шансов это узнать. Кроме того, если мы про-
верим две конкурирующие теории, основанные на одинаковых пред-
посылках, у нас будет основа для выбора между ними. В конце концов,
умышленно отбрасывать какую-либо информацию просто нелепо, а
знание об истинности или ложности наших предпосылок — это все-
таки информация.
Проверка
Как уже было отмечено в предыдущем разделе, в настоящее время
экономисты не склонны уделять большого внимания предпосылкам.
В основном сейчас их интересуют результаты проверок теоретиче-
Теория и эмпирическое наблюдение
65
ских выводов на основе имеющихся данных. Хотя непосредственная
причина такого отношения восходит к Фридмену, ее можно просле-
дить в более ранних работах Поппера (Popper, 1959, 1963), который
выдвинул следующие положения: во-первых, теория никогда не мо-
жет быть доказана, но ее всегда можно опровергнуть; во-вторых, наши
научные знания всегда условны и никогда не смогут быть абсолют-
ны __все теории постоянно рискуют оказаться опровергнутыми; в-тре-
тьих, проверка гипотезы с целью ее опровержения — это верный
путь, по которому практически идет наука. Работы Поппера обшир-
ны, глубоки и производят очень большое впечатление. Но в 1960-х гг.
в экономической науке главенствующее положение заняла очень упро-
щенная версия попперовских идей, отражающая отчасти их фридме-
новскую трактовку.
Однако вскоре обнаружилось, что проверка сама по себе имеет
свои ограничения. Существует ряд обычных трудностей, включая
мультиколлинеарность данных, проблему Дюгема—Куайна, упомя-
нутую выше, а также сложность определения причинности чисто
статистическими средствами, когда невозможен контролируемый
эксперимент (как в случае экономической науки). Обо всем этом
многократно шла речь на протяжении последних десяти лет. Вдо-
бавок есть проблемы относительно того, что считать опровержением,
точнее, какой степени неподтверждения достаточно для того, чтобы
констатировать опровержение? Таким образом, в том, что мы готовы
считать фактами, есть важная доля конвенционализма. Сперва эко-
номисты пренебрегали этими моментами; надо сказать, что фальси-
фикационизм 1960-х гг. был крайне примитивным, его сторонники
не только не замечали уже упомянутых проблем, но и чрезмерно
полагались на опубликованную официальную статистику (Coddington,
1972 : 9).
Но проблемы нужно признать. Вследствие проблемы Дюгема—
Куайна в экономической теории особенно трудно проверять теории
из-за оговорок о прочих равных условиях, особенно если исследовате-
ли догматически полагают, что истинность предпосылок не имеет
значения. Особая проблема, связанная с прочими равными условиями,
состоит в том, что эти условия можно использовать для защиты тео-
рии от проверки, утверждая, что опровергнутая теория, вероятно, не
прошла проверку из-за некоторых изменений в исходных условиях,
которые не были учтены и проверены (McCarty, 1978 : 13-14).
Экономисты должны решать такую проблему (хотя обычно они
этого не делают) при помощи применения проверок, которые в боль-
шей степени сосредоточены на вспомогательных предпосылках, чем
на проверяемых гипотезах, в этом заключается «хорошо сконструи-
рованный тест» (McCarty, 1977 : 8, цит. по Yoshida, 1975).
Несмотря на эти трудности, имеются сильные доводы в пользу
дальнейшего проведения проверок с использованием хорошо скон-
6 Заказ № 356
66
Денис П. О’Брайен
струированных тестов. Хотя в естественных науках намного меньше
таких проблем, физики тоже сталкиваются со сложностями при про-
верке гипотез, поскольку теория и наблюдения далеки от идеального
соответствия (Ziman, 1978 39). Однако, несмотря на это, исследова-
тели «подгоняемые интеллектуальным соревнованием... неосознан-
но ведут себя согласно попперовскому принципу фальсификации
не только по отношению к теориям, но даже по отношению к объек-
тивным „фактам", о наличии которых заявляют их конкуренты»
(Ziman, 1978 : 59). Это особенно важно, поскольку именно повторение
результатов вне конкретной группы, которой впервые удалось их
получить, может быть решающим фактором принятия или отбрасы-
вания теории.
Воспроизводимость результатов
В сущности, воспроизводимость научных результатов — это клю-
чевой вопрос, которому, однако, экономисты до сих пор не уделяли
должного внимания. Недавние споры по поводу холодного ядерного
синтеза привлекли к этому вопросу внимание широкой публики —
лаборатории всего мира пытались воспроизвести результаты, первона-
чально объявленные Понсом и Фляйшманом (Garwin, 1989).
В получении того, что Займен многозначительно назвал «на-
дежным знанием» (reliable knowledge), именно воспроизводимость —
проверка — является ключевой. Например, когда Стил (Steele) пре-
тендовал на то, что ему удалось добиться наследования приобретен-
ных характеристик у мышей, реакция его коллег-биологов была
следующей: «Ясно, что основной результат должен быть повторен
в других лабораториях» (Taylor, 1980; см. также: Mitchison, 1980).
Научная деятельность включает отбор из гипотез, появляющихся в
журналах, тех, которые обладают воспроизводимостью — их всего
лишь процентов десять от общего числа (Ziman, 1978 : 30-31, 40-
41, 130, 143).
Вопрос воспроизводимости результатов, привычный для ученых,
занимающихся естественными науками, почти не принимался во вни-
мание в социальной науке. Возможно, наиболее яркой иллюстраци-
ей может послужить то, что произошло в антропологии, когда иссле-
дователь (Freeman, 1983), взяв на вооружение попперианский подход,
отнесся к исследованию Маргарет Мид об обитателях Самоа как к
серии гипотез, которые еще следует проверить. Мягко говоря, он об-
наружил, что результаты Мид не были подтверждены имеющимися в
наличии данными. Но прежде, чем экономисты злорадно улыбнутся,
нам следует вспомнить, что сильное нежелание рассматривать дан-
ные, полученные во время «полевых исследований», — это правило
среди экономистов (а исследование Мид о Самоа было основано на
результатах «полевых» исследований).
Теория и эмпирическое наблюдение 67
Пример из области социальной психологии, который сразу при-
ходит на ум, это случай с сэром Сирилом Бертом. Независимо от
того, были ли им действительно сфабрикованы результаты его ис-
следований интеллекта (а существует, несомненно, твердое убеждение
в том, что так оно и было), удивительно, что до самой его смерти
попытки проверить эти результаты так и не были осуществлены
(Hearnshaw, 1979).
К сожалению, каждый практикующий экономист знает такие
области, где очень трудно воспроизвести опубликованные результаты
(Mayer, 1980). В экономике действительно есть несколько «благопо-
лучных областей». Неоднократные исследования последствий слия-
ний и колебаний валютных курсов действительно приводили к по-
вторению результатов всеми возможными способами. Но это исклю-
чительные области. Их исключительность является следствием двух
причин, влияющих на большинство исследований: технико-экономет-
рических проблем и проблем данных (возможность же морального
риска, связанного с легкостью опубликования «впечатляющих», но не
воспроизводимых результатов, здесь рассматриваться не будет).
я
Проблемы измерения
Обычно экономисты прибегают к регрессии как к первому и по-
следнему средству при работе с данными. К сожалению, использование
метода регрессии при работе с временными рядами требует очень боль-
шого доверия к данным, а это, похоже, не слишком плодотворно. Мы
используем метод, взятый из сельскохозяйственных экспериментов:
но там даже стандартный тест на линейность требует распределения
значений У для каждого значения X, тогда как во временных рядах у
нас есть лишь одно наблюдение У для каждого значения X. Поэтому
то, что «называется» регрессией, по сути, ближе к корреляционному
анализу 1920-х гг., который недолго был в моде среди экономистов.
Отсутствие распределения У для каждого X и, следовательно, невоз-
можность повторного взятия выборки поднимают вопросы об уровнях
значимости, на которые экономисты просто не обращают внимания.
Предпосылка случайности процесса, несомненно, является ложной (Lea-
rner, 1983). Типичным продуктом нашего избыточного доверия к дан-
ным является оцененное уравнение, демонстрирующее явные призна-
ки мультиколлинеарности, где в результате этого вычисленные пара-
метры являются неустойчивыми. Эту неустойчивость следует отличать
от общей неустойчивости основных экономических соотношений, ко-
торая также часто игнорируется, хотя существуют стандартные мето-
ды ее проверки, в том числе дробление данных.
Частично по причине доступности стандартных компьютерных
пакетов, которые сами по себе очень удобны, поскольку увеличивают
возможность воспроизвести результаты, применяются низкокачествен-
68
Денис П. О' Брайен
ные процедуры, включая рутинные поправки на серийную корреля-
цию без предварительной проверки ее существования.
К тому же хорошо известно, что содержащееся в опубликован-
ной статье уравнение регрессии, которое обязательно является значи-
мым на 5% -ном уровне, может быть последним из двадцати уравне-
ний, девятнадцать из которых были незначимыми и поэтому не были
опубликованы.
Было предложено, чтобы все итерации расчета регрессии были
достоянием публики (Mayer, 1980). Но в жизни у нас есть компьютер,
хорошо справляющийся со скучной арифметикой и послушно вы-
полняющий поиск спецификации уравнения (к этой процедуре, есте-
ственно, неприменима традиционная теория статистического вывода
(theory of inference)) (Learner, 1983 : 36), и, что еще хуже, склонность
экономистов приспосабливать теорию к тому уравнению, которое ра-
ботает (Blaug, 1980 : 257).
Но еще более неохотно экономисты признают, что данные часто
бывают плохого качества. См. работы Уильбера и Харрисона (Wilber,
Harrison, 1978 : 69) и Майера (Mayer, 1980 : 169). Мы уже обращали
внимание на проблему официальной статистики и доступа к до-
кументам, по которым такая статистика составляется, что отнюдь
не всегда позволяет исследователю доверять данным. Это было бы
проблемой, даже если бы официальная статистика соответствовала
экономическим концепциям (что бывает редко).
Таким образом, общий набор «грязных данных» (dirty data)
подвергается экономистами разнообразным проверкам. Исследовате-
ли в области естественных наук не обязаны доверять цифрам, полу-
ченным другими людьми; более того, их воспроизведение имеет ре-
шающее значение для принятия нового результата. Таким образом,
существует фундаментальное различие между экономикой, с одной
стороны, и физикой или химией — с другой. Имея дело с общим
набором данных, мы можем только проводить разные статистиче-
ские проверки по тем же самым данным, а, как заметил Коуз, если
вы будете «пытать» данные достаточно долго, они «сознаются». Реше-
ние проблемы данных заключается совершенно не в том, чтобы ис-
пользовать другие математические методы, что в известном смысле
стало заменой более основательной эмпирической работе. Как выра-
зился Майер (Mayer, 1980 : 176-177): «Акцент на использовании про-
двинутых математических инструментов позволяет нам с чистой со-
вестью пренебрегать некоторыми самыми элементарными правилами
добротной исследовательской работы».
Однако мы определенно не должны терять надежду. Это был бы
путь к иррационализму. В сущности, было бы неплохо «охладить
страсть» к одному конкретному статистическому методу — регрес-
сии — и быть более скромными в наших требованиях к данным,
которые, по правде говоря, могут годиться только для ранговой кор-
Теория и эмпирическое наблюдение 69
реляции. Как утверждал Майер, усовершенствование данных и (если
они не опубликованы) повышение их доступности для других, а так-
же большее внимание элементарному требованию воспроизводимости
результатов, несомненно, были бы началом выхода из создавшегося
положения. Вдобавок экономисты должны быть готовы конструиро-
вать свои собственные массивы данных и делать это так, чтобы их
методы, равно как и сами полученные данные, могли быть доступны
для публики. Райд (Reid, 1987) предложил ряд правил, которых сле-
дует придерживаться при использовании интервью и анкет, и следо-
вание таким правилам было бы важным первым шагом.
4.3. Выбор между теориями
Не все экономисты согласны с тем, что нужно выбирать между
теориями. Некоторые из них склонны к «методологическому плюра-
лизму» (Caldwell, 1982). Если мы будем относиться к экономической
теории просто как к самодостаточной форме искусства, не связанной
с реальным миром, то такую позицию можно оправдать. Однако ес-
ли нас интересует экономическая истина, то принять ее будет уже
сложней.
Существует точка зрения, согласно которой методологический
принцип «все разрешено» (anything goes), вполне вероятно, приведет
к правлению толпы или «Сталина» (Hutchison, 1981 218) (этот под-
ход вполне убедителен, поскольку явился реакцией на становление
нацизма в Германии). Однако помимо этого существуют и убедитель-
ные научные причины полагать, что выбор между теориями необхо-
дим. Если у нас нет выбора, отсутствует конкуренция между теория-
ми. Но если нет конкуренции между теориями, то невозможно пре-
тендовать на то, чтобы внести вклад в науку или проверить теории с
целью выявить их ценность. Кроме того, экономическая политика,
влияние которой на жизнь простых людей не сводится к уплате
налогов на содержание экономистов, основывается на теории и(или)
требует поддержки с ее стороны. Следовательно, наша позиция состо-
ит в том, что нам необходимо делать выбор между теориями.
Существует точка зрения, что выбор между теориями является
конвенциональным — этот выбор делается в интересах удобства для
академического сообщества. (Tarascio, Caldwell, 1979; Caldwell, 1982).
Ирония судьбы заключается в том, что такая антипопперианская по-
зиция появилась на свет благодаря применению, в сущности, поппе-
рианского подхода к методологическим вопросам. И те, кто в конце
концов пришел к конвенционализму, рассмотрели попперианские тре-
бования к экономической методологии, проверили их на практике и
решили, что эти требования опровергнуты (Boland, 1982; Caldwell, 1982;
McCloskey, 1983, 1985, 1987). Тогда они предположили, что при выбо-
70
Денис П. О'Брайен
ре теорий нужно руководствоваться произвольным соглашением
экономистов. Это звучит вполне по-поппериански, потому что пола-
гать так — все равно что считать сопоставление теории и фактов
правильным способом разрешения споров. В любом случае мы не
обязаны делать заключения, что если экономисты не следуют своим
собственным правилам, значит, в этих правилах нет никакого смыс-
ла, и нам следует согласиться с тем, что они делают. Такой конвен-
ционалистский подход, по сути, представляет собой замкнутый круг;
он равносилен тому, чтобы сказать, что выбор между теориями объяс-
няется выбором между теориями.
Ясно, что мы должны продвинуться глубже этого. Существует
попытка объяснить конвенционализм с точки зрения «риторики». Но
это настолько важная тема, что она будет разбираться далее в отдель-
ном разделе.
Конвенционализм подразумевает моду. Но мода сама по себе, без
попытки решить, что ее определяет, — ненадежный помощник в
выборе теории. Это также относится и к методологии. Философские
подходы, которым десять лет назад просто было нельзя не поверить,
в наши дни отвергаются как явно ложные — на наших глазах сменя-
ли друг друга логический позитивизм, логический фальсификацио-
низм и методологический анархизм. Те, у кого познания в филосо-
фии чуть больше, заверяют тех, у кого их меньше, что «настоящие
философы отказались от позитивизма». На это, конечно, можно воз-
разить, что если некогда считавшаяся обоснованной философская
концепция сейчас рассматривается как устаревшая, то и новая кон-
цепция точно так же может оказаться неверной.
Заимствуя идеи из литературы по философии естественных наук,
экономисты конвенционалистских убеждений, вероятно, были введены
в заблуждение, потому что авторы, имеющие дело с естественными на-
уками, принимали как должное то, что выбор между теориями основан
на их надежности. И поскольку данный принцип воспринимался как
само собой разумеющийся, он не всегда излагался открытым текстом.
В действительности «научное знание возникает благодаря критиче-
скому отбору» (Ziman, 1978 : 131). Даже в такой философии науки,
где присутствуют весьма значительные элементы конвенционализма
(как в теории Куна), основой является требование надежных знаний.
Несмотря на все рассуждения о парадигмах и научных революциях,
для Куна существенно важны опыт и эксперимент.
Это не значит, что следует отрицать важность интуиции и ее
роль в том, что известно как «методологическое упрямство» — стой-
кая приверженность теории, поставленной под сомнение. Нельзя от-
рицать и значение логики, которая играет жизненно важную роль в
общении ученых и достижении согласия. Но в естественных науках
всегда присутствует эмпирическая проверка принимаемых теорий.
Теория и эмпирическое наблюдение
71
Это хорошо видно из работ Лакатоша. Он фокусирует внимание
на конкуренции между научно-исследовательскими программами, а
не между индивидуальными теориями (подход, позволяющий избе-
жать возражения Дюгема—Куайна по поводу проверки индивидуаль-
ных теорий), и в этой конкуренции проверка предсказаний новых
фактов безусловно занимает центральное положение. В естественных
науках конвенционализм появляется потому, что теории продолжают
давать результаты. Это порождает соответствующую технологию.
В экономической науке у нас нет эквивалента даже включению элек-
трической лампочки. Следовательно, конвенционализм в качестве
обоснования исследовательской процедуры в экономической науке
требует тщательного изучения.
Кроме того, проверка играет в естественных науках (и должна
играть в экономической науке) очень важную роль в случаях конф-
ликта теорий. То, что определенное несоответствие теории фактам
может быть убедительным не для каждого, неудивительно, принимая
во внимание человеческую природу и методологическое упрямство.
Но полагать, что такое отсутствие единодушия опровергает необходи-
мость эмпирической проверки, — это уже чересчур. То, как именно
следует осуществлять эмпирическую проверку, — это отдельный во-
прос. Все исследовательские процедуры, особенно в экономической
науке, где нет контролируемого эксперимента, определенно сталкива-
ются с трудностями. Однако утверждать, что из-за этих трудностей
мы должны отказаться от самих процедур, — это оборонительная
стратегия, которая в конечном счете приведет только к иррациона-
лизму. Конечно, можно привести множество причин, почему эконо-
мисты могут исходить из убывающих кривых спроса, не опираясь на
эмпирические данные (McCloskey, 1987 : 174), но это не меняет глав-
ного: если появятся экономисты, которые верят в возрастающие кри-
вые спроса, решающими будут эмпирические доказательства.
В сущности, любая наука, претендующая на истинность, требует
эмпирической дисциплины. Конечно, это верно для естественных наук;
поразительным примером является гипотеза Вегенера о движении
материков, которая долго оспаривалась. Именно неоспоримый эмпи-
рический факт — магнетизм горных пород — разрешил спор. В про-
тивном случае без такой дисциплины мы остаемся в положении,
напоминающем теологические диспуты, охарактеризованные Бенджа-
мином Франклином следующим образом: «Один богослов говорит,
что это так, другой — что это не так».
!Q,.r Риторика
Предметом весьма увлекательных работ Мак-Клоски стала роль
риторики в экономической науке (McCloskey, 1983, 1985, 1987).
Позиция Мак-Клоски заключается в том, что экономистов убежда-
72
Денис П. О'Брайен
ют «точность экономических метафор, исторические аналогии, убе-
дительность интроспекций, сила авторитета, очарование симметрии,
требования морали» (McCloskey, 1983 : 482). Он довольно увлека-
тельно пишет о роли математики в качестве риторики, особенно
применительно к «Основам» экономического анализа Самуэльсона.
Это не является совершенно новым выводом; как показал Вай-
нер, Свифт, Дефо и Мандевиль «давно обнаружили, что глупец мо-
жет стать еще большим глупцом при помощи математики» (Viner,
1963 : 16).1 Математика как форма риторики связана с ролью авто-
ритета. Подразумевается, что математические познания придают
уникальный авторитет заявлениям даже в областях, не связанных
с математикой.
Конечно, совершенно верно, что риторика присутствует и в физи-
ке. Поскольку экономисты обычно заимствовали большую часть сво-
ей математики из естественных наук (может быть, как мы увидим
позже, это была не та математика) то стоит заметить, что математика
без эмпирической проверки также способна сбить с пути и естество-
испытателей. Выше был приведен пример с движением материков.
Как уже было показано, все окончательно решилось благодаря эмпи-
рическим фактам. Но, как заметил Займен: «Эпистемологическая
ирония заключается в том, что геологи — главные эксперты по части
визуальных наблюдений и их интерпретации — отвергли убедитель-
нейшие факты относительно ископаемых, горных пород и ландшаф-
тов, поскольку они считали, что эти факты не соответствовали коли-
чественным математическим рассуждениям (о силе приливов), кото-
рые в действительности едва ли были им понятны» (Ziman, 1978 :
94). Однако в конечном счете решающим стал именно эмпириче-
ский факт.
Без этого, как отметил Займен и другие физики, существует
опасность, «что могут быть приложены невероятные усилия для
достижения ложной цели — решения все более и более сложных
математических загадок, имеющих все меньшее и меньшее отноше-
ние к какой-либо постигаемой реальности» (Ziman, 1978 173;
Phelps Brown, 1980 : 6; Берри (Berry) в работе Wolpert, Richards,
1988 : 47). Как заметил Коддингтон, без проверки «развитие эконо-
мической теории, что было бы нежелательно, может свестись ско-
рее к придумыванию новых вопросов, на которые в наших теориях
содержатся ответы, чем к созданию теорий, дающих ответы на те
вопросы, которые мы, собственно, хотели задать» (Coddington, 1975 :
541).
Статья Коддингтона — это, в сущности, уничтожающий раз-
бор притязаний теории общего равновесия на значимость для эконо-
1 Конечно, я не хочу сказать, что профессор Самуэльсон — глупец.
Теория и эмпирическое наблюдение
73
мической политики. В ходе своего анализа он обнаруживает дру-
гой риторический прием, который уходит корнями к кембридж-
ским дискуссиям 1930-х гг. Этот прием заключается в том, чтобы
взять теорию, которая не очерчена конкретными рамками (напри-
мер, теорию общего равновесия), загнать ее в зти рамки, устранив
все, что в них не входит, а затем объявить теорию неверной. Рито-
рические приемы такого типа могут быть убедительными, но в
конечном счете они сбивают с правильного пути. Они совершенно
не помогают разрешить конфликт теорий (хотя может сложиться
ложное впечатление обратного). Решающую роль должны играть
эмпирические факты.
4.4. Физика в качестве образца
Влияние естественных наук, особенно физики, на экономическую
науку началось почти с возникновения самой экономической науки.
Но здесь есть две проблемы. Во-первых, это вопрос о том, является ли
физика (под которой экономисты понимают классическую физику
XIX в.) подходящим образцом. Во-вторых, это вопрос о том, действи-
тельно ли физика в целом такова, какой ее воспринимают экономи-
сты и методологи.
По уже указанным причинам — невозможности воспроизвести
результаты при анализе временных рядов и невозможности провести
контролируемый эксперимент — совершенно ясно, что физика явля-
ется в лучшем случае несовершенным образцом. Физики сами силь-
но сомнева!отся, является ли их наука хорошим образцом для эконо-
мистов. Это отчасти связано с тем, что логика эмпирических сужде-
ний в отличие от математической логики допускает три варианта:
суждения могут быть «истинными», «ложными» и «до конца не про-
веренными» (undecided) (Ziman, 1978 : 26). С точки зрения физика, «в
физических науках это возражение — большой гвоздь, заколочен-
ный в гроб доктрины позитивизма, но оно не обладает большой прак-
тической важностью. Но когда мы заходим дальше биологии в сто-
рону поведенческих и социальных наук, оно становится убийствен-
ным» (Ziman, 1978 : 28).
Но в любом случае та физика, которую экономисты принимают
как образец, — это, в сущности, не современная физика, а физика
Ньютона. Как заметил один физик-теоретик, экономисты «придержи-
ваются устаревшей парадигмы в физике» (Berry, в работе Wolpert,
Richards, 1988 : 44). Здесь вновь возникают два вопроса. Во-первых,
начиная с Гейзенберга принято считать, что мы не можем одновре-
менно определить и местоположение, и скорость частицы, что разру-
шает объективность и определенность классической физики. Во-вто-
74
Денис П. О’Брайен
рых, кажется вполне вероятным, что математика гладких, непрерыв-
ных, дважды дифференцируемых функций не годится для решения
многих экономических проблем. Теории хаоса будут рассмотрены в
следующем разделе, но, кроме того, существует вопрос о теории ка-
тастроф. Независимо от того, является ли она, как утверждают ее
сторонники, подходящей формой математического моделирования оли-
гополии или нет (Woodcock, Davis, 1978 : 126-134), несомненно сле-
дующее: попытки моделирования множественных результатов и раз-
рывных изменений позволили осознать, что для экономической теории
не очень хорошо подходит математика, заимствованная из классиче-
ской физики (см. также: Weisskopf, 1979).
Что касается самого наблюдения, то в экономической науке
в сравнении с физикой существуют очень серьезные проблемы —
различие между отделением «шума» от «сигнала» в физике и в эко-
номике является качественным, а не количественным (см. также:
Ziman, 1978 : 67-70).
Возможно, экономистам следовало бы рассмотреть в качестве об-
разца медицину (Kornai, 1983). Поскольку проверка и мотивы дости-
жения успеха в медицине намного сильнее, чем в физике, наблюдение
играет в медицине поучительную для экономистов роль. В случае
открытия цефалоспориновой группы антибиотиков гипотеза возник-
ла при наблюдении выброса сточных вод в море (Florey, 1955; Abraham,
1962). Хорошо известно также случайное наблюдение, которое в кон-
це концов привело к появлению пенициллина (Wilson, 1976).
Более того, медицина также показывает, что инструменталист-
ский подход не вреден, если мы не ограничиваемся им. Действие
некоторых простых субстанций, например аспирина, до «сих пор не
понято до конца; структура пенициллина была открыта только спус-
тя некоторое время после появления лекарства, а структура инсулина
не была известна до 1969 г. (Wolpert, Richards, 1988: 69). Но во всех
случаях исследователи не останавливались на инструменталистском
подходе.
Таким образом, в истории медицины вполне можно найти уроки
для экономистов. Но именно физика (причем классическая) и явно, и
неявно была взята ими за образец. Однако достаточно недавние мате-
матические разработки показывают, что, возможно, это был не очень
хороший выбор.
Хаос
Теория хаоса — важная часть математики, представление о ко-
торой постепенно становится доступным неспециалистам (Cvitanovic,
1984; Bai-Lin, 1984; Peitgen, Richter, 1985; Stewart, 1989). Природу
хаоса можно описать следующим образом:
Теория и эмпирическое наблюдение
75
Часто повторяемое утверждение, что, зная исходные условия, мы знаем,
что будет делать какая-либо детерминированная система в далеком буду-
щем, — ошибочно... Учитывая бесконечное разнообразие точек отсчета, мы
часто приходим к совершенно разным результатам. Даже с наипростейшн-
ми уравнениями движения почти любая нелинейная система будет вести
себя хаотично.
(Cvitanovic, 1984: 3)
Простое детерминированное уравнение вида X(+1=F(X() «мо-
жет обладать динамическими траекториями, которые выглядят как
своего рода случайный шум (Мау, 1976 : 466). Одним из крити-
чески важных аспектов в теории хаоса является то, что, если
динамическая связь содержит нелинейные элементы, это влечет за
собой фундаментальные последствия для поведения всей системы.
Осознание проблемы уходит корнями в XIX в., когда П. Ф. Вер-
хульст сформулировал закон роста населения, включающий огра-
ничение этого роста. Алгебраическая форма, которая им использо-
валась, нашла более широкое применение в последние двадцать
лет, потому что, как оказалось, она описывала определенные аспек-
ты турбулентного потока.
Сами естествоиспытатели осознают далеко идущие последствия
этого открытия: «не только в исследованиях, но и в повседневной
политической и экономической деятельности было бы лучше, если
бы больше людей осознавало, что простые нелинейные системы не
обязательно обладают простыми динамическими свойствами» (Мау,
1976 : 467).
Вариации в нелинейных параметрах производят изменения в
траекториях, по которым следует динамическая система, и бифурка-
ции (увеличение количества траекторий, которым может следовать
система): «Последовательные бифуркации происходят во все мень-
ших и меньших областях фазового пространства» (по мере изменения
значений нелинейных параметров), и в результате «практически вся
память глобальной структуры исходной динамической системы ока-
зывается потерянной» (Cvitanovic, 1984 : 18). Как отмечалось в дру-
гом источнике: «Каждое нелинейное правило ведет к новым развил-
кам, где система может избрать ту или иную траекторию. Принима-
ются такие решения, последствия которых невозможно предсказать,
потому что каждое решение усиливает неопределенность» (Peitgen,
Richter, 1985 : 61).
Но столь же важны мельчайшие различия в исходных услови-
ях. Лоренц изобрел термин «эффект бабочки», чтобы показать, как
незначительные изменения, производимые движением крыльев ба-
бочки в исходных условиях модели погоды, могут порождать хаос
по мере развития системы: «Очень маленькая неточность в исход-
ных условиях может произвести невероятный эффект в последую-
щем движении. И эксперт, и неспециалист в равной степени удивля-
76
Денис П. О'Брайен
ются сложности, заключающейся в том, что считалось простыми
уравнениями» (Peitgen, Richter, 1985 : 62). Различия в исходных
условиях могут также порождать прерывистый хаос — состояние,
которое на графике (Cvitanovic, 1984 : 30) на редкость похоже на
поведение некоторых валютных курсов. Даже для классической
механики отсюда вытекают серьезные выводы, поскольку здесь ди-
намика уже не является полностью детерминированной (Bai-Lin,
1984 : 13). Последствия этого для метеорологии и для экономики
являются абсолютно обескураживающими, особенно потому, что дан-
ные проблемы резко усиливаются в зависимости от размерности
системы.
Математики, особенно Митчел'Файгенбаум, добились за послед-
ние годы значительного прогресса в теории хаоса, но применительно
к системам малой размерности (Cvitanovic, 1984 : 19, 30). В настоя-
щий момент можно говорить о трех критически важных выводах для
экономистов. Во-первых, тот вид математики, который экономисты
привыкли считать хорошо разработанным, простым и применимым в
экономике, вполне может быть непригодным. Во-вторых, фундамен-
тальное заключение теории хаоса о том, что предпосылки дейст-
вительно важны, — это еще одна причина отказаться от пагубной
доктрины, согласно которой предпосылки не важны. В-третьих, для
чисто фальсификационистского подхода к экономической теории след-
ствия из вышеописанного катастрофичны. Если бифуркации порож-
дают так много возможных исходов, то, очевидно, невозможно пола-
гаться только на фальсификацию, и прежде всего в области макроэко-
номики.
4.5. Экономика как наука?
На протяжении истории экономической науки существовало
нескончаемое методологическое «напряжение» между аксиомати-
ческим подходом и подходом, ограниченным учетом данных. Про-
стое рассмотрение контраста между Рикардо и Смитом или между
Маршаллом и Эджуортом достаточно для иллюстрации этого пункта.
Но никто из названных по крайней мере не сомневался, что он в
определенном смысле пытался сделать что-то научное. Если мы по-
стараемся быть скромными в наших целях, если мы будем готовы
учитывать факты — в том смысле, как Смит говорил о фактах, огра-
ничивающих воображение, — если мы будем готовы сопоставлять
результаты нашего теоретизирования с данными и пытаться со-
знательно конструировать массивы данных, то тогда, очевидно, эко-
номическая наука вполне может иметь утилитарную ценность, а не
быть «искусством для искусства». Представляется практически оче-
Теория и эмпирическое наблюдение
77
видным, что экономика никогда не станет «точной наукой» (ср.:
Solow, 1986), но из этого не следует, что мы отказываемся от каких-либо
данных.
К ее чести, экономическая наука обладает существенными дос-
тижениями. Как заметил физик, если нам хочется узнать о любви, то
мы не читаем справочник по социологии вместо, скажем, Джейн Остин
(Ziman, 1978 : 185). В то же время мы не обращаемся к Джейн Остин,
если хотим узнать об инфляции. Если нам хочется узнать о потреби-
тельском выборе, мы поступим точно так же (хотя, возможно, при-
дется признать, что мы бы узнали больше из книги по маркетингу,
чем из классической «Теории потребителя» Джона Грина (Green,
1971)). Но нам нужно наращивать наши достижения и не отступать
назад, углубляясь в модели, которые ничего не говорят нам о реаль-
ном мире. Одна вещь, которой мы точно можем научиться у физи-
ков, — это идея о том, что моделирование, не имеющее явного отно-
шения к реальному миру, есть нарциссизм в чистом виде (Berry в
Wolpert, Richards, 1988 : 47).
Кроме того, экономисты обладают значительным влиянием, и
к этому нужно подходить со всей ответственностью. Очень может
быть, что они склонны переоценивать это влияние. Но профессио-
нальное высокомерие, несомненно, не является монополией эконо-
мистов, и оно не должно побудить нас пренебречь тем влиянием
(во благо или во зло), которым они могут обладать. Таким образом,
экономисты должны быть готовы ограничивать поле своего вообра-
жения, ссылаясь не только на факты, которые ими допускаются, но
также (часто, насколько возможно) на факты, которые ими предска-
зываются. Выбрав этот путь, они никогда не сделают ничего подоб-
ного тому, что сделали физики, но по крайней мере не будут свя-
зывать авторитет своей науки с теориями и предписаниями, не
имеющими никакого основания в экономическом мире.
ПРИЛОЖЕНИЕ:
несколько ключевых ссылок
Литература по экономической методологии, касающаяся взаимосвязи
теории и наблюдения, огромна, и в последние годы ее объем заметно увели-
чился. Три классика: Дж. Н. Кейнс (J. N. Keynes, 1890), Роббинс (Robbins,
1932) и Фридмен (Friedman, 1953). Лучшими же современными книгами, по
мнению автора, являются книги И. М. Т. Стюарта (I. М. Т. Stewart, 1979) и
Блауга (Blaug, 1980), которые, дополняя друг друга, представляют собой
отличную базу для дальнейшего чтения. Труды Мак-Клоски (McCloskey, 1983,
1985, 1987) и Стиглера (Stigler, 1977) стоит читать для удовольствия, а мно-
гочисленные методологические работы Т. У. Хатчисон (Т. W. Hutchison) при-
носят как наслаждение, так и вдохновение.
80
Денис П. О’Брайен
Tarascio V., Caldwell В. Theory choice in economics: philosophy and practice //
Journal of Economic Issues. 1979. Vol. 13. P. 983-1006.
Taylor R. B. Lamarckist revival in immunology // Nature. 1980. Vol. 286. P. 837-
838.
Torrens R. An Essay on the External Corn Trade. London : Hatchard, 1815.
Torrens R. Letters on Commercial Policy. London : Longman, 1833.
Viner J. The economist in history // American Economic Review (Supplement).
1963. Vol. 53. P. 1-22.
Weisskopf W. The method is the ideology: from a Newtonian to a Heisenbergian
paradigm in economies // Journal of Economic Issues. 1979. Vol. 13. P. 869-
884.
Wilber C„ Harrison R. The methodological basis of institutional economics: pattern
mode, storytelling, and holism // Journal of Economic Issues. 1978. Vol. 12.
P.61-89.
Wilson D. Penicillin in Perspective. London : Faber & Faber, 1976.
Wolpert L.. Richards A. A Passion for Science. Oxford : Oxford University Press,
1988.
Woodcock A.. Davis M. Catastrophe Theory. Harmondsworth, 1978. Penguin,
reprinted 1985.
Yoshida R. M. Five Duhemian theses//Philosophy of Science. 1975. Vol. 42.
P.29-45.
Ziman J. Reliable Knowledge. Cambridge: Cambridge University Press, 1978.
,81 X
• » РЛ’4’'.. •• - 3 ' ’ >•’
5
Hl". — li.l '
НОРМАН П. БЕРРИ 4
АВСТРИЙСКАЯ ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ШКОЛА:
РАСХОЖДЕНИЯ С ОРТОДОКСИЕЙ*
5.1. Введение
Интерес, вызываемый сегодня австрийской экономической шко-
лой, является весьма примечательным феноменом. За период, про-
шедший со Второй мировой войны до середины 1970-х гг., все до-
стойные внимания находки этой школы (например, доводы в пользу
важности рынка, теория субъективной ценности и теория капитала)
были «освоены» основным течением экономической мысли. Наибо-
лее отличительные черты этого учения «похоронены» в книгах, став-
ших достоянием истории экономической мысли. Подобная точка
зрения, ставящая под сомнение все претензии австрийских теорети-
ков на оригинальность, разделяется в том числе таким выдающимся
авторитетом, как Милтон Фридмен. Он заявил однажды, что «нет
никакой австрийской экономической теории, а экономическая на-
ука делится на хорошую и плохую» (см. Dolan, 1976 : 4).
В последующем изложении я попытаюсь показать, что австрий-
ская школа обладает рядом весьма характерных особенностей, даю-
щих право рассматривать это направление в качестве альтернативной
«парадигмы» по отношению к «остальной» неоклассической орто-
доксии или по меньшей мере в качестве соперничающей исследова-
тельской программы. При этом я не собираюсь уделять чрезмерного
внимания апологии капитализма, благодаря которой в основном ав-
стрийская школа и прославилась среди неспециалистов. Скорее, мне
бы хотелось выделить те элементы этого учения, которые обладают
подлинной значимостью. Тем не менее нельзя отрицать, что эти эле-
менты нагляднее всего проявляются именно в области экономиче-
ской политики, где голос австрийской школы особенно громок. Глав-
ным образом это относится к проблеме денег, интерпретации дело-
* Этот очерк был написан, когда автор стажировался в Центре социаль-
ной философии и политики при Государственном университете Грина, Огайо,
США.
7 Заказ № 356
82
Норман П. Берри
вых циклов и экономико-философской критике централизованной
плановой экономики. Кроме этого, необходимо прояснить одно важ-
ное обстоятельство. Дело в том, что австрийские исследователи при
объяснении экономических феноменов хранили безоговорочную вер-
ность доктрине Wertfreihe.it (свободы от ценностных суждений) и ис-
поведовали несомненный позитивизм в своих подходах. Вопрос за-
ключается в том, каким образом они сочетали подобную идеологию
с приверженностью ценностным суждениям вообще и в частности с
приверженностью точке зрения на общественное благосостояние, со-
гласно которой именно рынки, более или менее свободный, обеспечи-
вают максимизацию благополучия людей с большим успехом, чем
все остальные экономические системы. При этом следует подчерк-
нуть, что возражения австрийской школы по поводу многих видов
государственной политики, таких как регулирование арендной пла-
ты, ограничения свободы международной торговли, искусственное под-
держание цен и т. д., не являются сугубо оригинальными и обнару-
живаются в философии экономических школ, существенно отлича-
ющихся по своим основам от австрийской (в особенности здесь можно
выделить чикагскую школу).
Хотя истоки австрийской экономической теории1 следует ис-
кать в Венском университете второй половины прошлого века, в
период интеллектуального расцвета империи Габсбургов, выражение
«австрийская школа» сегодня почти утратило определенный геогра-
фический смысл. Творцы австрийской версии маржиналистской ре-
волюции Карл Менгер (1840-1921), Фридрих фон Визер (1851-1926)
и Евгений фон Бём-Баверк (1851-1914) передали эстафету авторам
(в особенности Людвигу фон Мизесу (1882-1973) и Фридриху фон
Хайеку (1899-1992)), которые приобрели широкую известность в
Англии и Соединенных Штатах. Именно пребывание Мизеса в Нью-
Йорке положило начало возникновению «американского» поколения
экономистов австрийской школы (в особенности это касается Изра-
эля Кирцнера и Мюррея Ротбарда), которые продолжали развивать и
уточнять оригинальную парадигму. Лишь силою обстоятельств, веро-
ятно, нелепых и печальных, «изгнание» австрийской школы привело
к тому, что это учение стало ассоциироваться исключительно с фана-
тичной приверженностью доктрине laissez-faire, а вовсе не с создани-
ем подлинной экономической теории.
Можно только пожалеть об этом, поскольку работы экономистов
«второго поколения» австрийской школы, в основном Мизеса и Хай-
1 Хорошим кратким введением в австрийское учение могут служить
книги Долана (Dolan, 1976), Спадаро (Spadaro, 1978), Рики (Reekie, 1984),
Шенда (Shand, 1984) и Литлчайлда (Littlechild, 1986). См. также двухтомный
труд представителя австрийской экономической школы Ротбарда (Rothbard,
1962), посвященный вопросам экономической теории и методологии.
Австрийская экономическая школа: расхождения с ортодоксией
83
ека (хотя к ним же должен быть причислен немецкий «австриец»
Людвиг Лахманн), содержали множество теоретических компонент
тов, которые были только намечены Менгером и его непосредствен-!
ными учениками. Речь идет о развитии принципа субъективизма прим
менительно ко всем аспектам рыночного процесса, о прояснении роли
предпринимателя на рынке и тщательной ревизии методологии эко-
номической теории в свете последних достижений философии соци-
альных наук. В целом эти исследования представляют собой резкий
отход от господствующей в прошлом ортодоксии с ее верой в «объек-
тивное» по своей сути экономическое знание, такое же точное и ко-
личественно определенное, как в естественных науках, с ее упором на
точный прогноз как на основную цель и с ее стремлением формали-
зовать и математизировать экономические явления. В противополож-
ность этому австрийская школа рассматривала человеческое действие
в мире неизвестности и неопределенности как главный объект эконо-
мического исследования. Она рассматривала человека, чей субъек-
тивный и непредсказуемый выбор сопротивляется любым попыткам
загнать себя в рамки механистической науки. Парадоксально, но и
современная формализованная неоклассическая экономика, и авст-
рийская традиция вышли из одного источника — маржиналистской
революции 1870-х гг.
5.2. Карл Менгер
и основы австрийской экономической школы
Маржиналистская революция 70-х гг. прошлого века получила
известность в истории экономической мысли главным образом бла-
годаря опровержению преобладавшей в ту пору теории ценности, ос-
нованной на производственных издержках (обычно определяемых
посредством объективных показателей трудозатрат). Кроме того,
именно в результате этой революции произошла замена старой тео-
рии совершенно новой концепцией, согласно которой цена зависит
от субъективных индивидуальных выборов, выраженных в предель-
ных величинах. Под воздействием работ Джевонса, Вальраса и Мен-
гера внимание было перенесено с долгосрочных исторических факто-
ров в сфере производства, задающих направление экономического
развития (на которые делался упор в классической политэкономии),
на разработку системы законов, определяющих, каким образом дан-
ные ресурсы распределяются для удовлетворения потребностей ато-
мизированных и анонимных агентов. Спрос стал ключом к ценообра-
зованию. Таким образом, микроэкономика стала полем исследова-
ний для экономистов. В двух своих главных работах («Основания
учения о народном хозяйстве», опубликованной в 1871 г. и «Иссле-
дования о методе социальных наук», опубликованной в 1883 г.) Мен-
84
Норман П. Берри
гер разработал австрийскую версию маржинализма и выдвинул не-
сколько важных положений, составивших суть различий между дан-
ной версией и разработками других маржиналистов, в первую оче-
редь Вальраса. В этих работах Менгер (Menger, 1950, 1963) заложил
фундамент экономики как науки, независимой от исторических об-
стоятельств и индуктивного обобщения, объяснил появление извест-
ных экономических институтов, таких как рынок, стремящийся к
равновесию, и деньги. В обоих исследованиях обосновывалось исполь-
зование методологического индивидуализма и выдвигалась доктрина,
согласно которой сложные общественные явления могут быть аде-
кватно поняты как логическое следствие действий, субъективного вос-
приятия и психологических установок отдельных индивидов. В этих
работах содержался также субъективизм, подразумевавший неоклас-
сическую трактовку цены как величины, зависящей от спроса в усло-
виях редкости ресурсов.
Менгер описывал рыночную экономику в категориях строгих
законов. Речь шла об обобщенных правилах экономического пове-
дения, которые рассматривались как абсолютно независимые от вре-
мени и обстоятельств и существование которых отрицалось глав-
ным антагонистом Менгера — немецкой исторической школой,
представленной в первую очередь Густавом Шмоллером. Примера-
ми подобных законов Менгер считал закон убывающей предельной
полезности (из которого выводился закон спроса), рикардовский
закон ренты и другие. Однако для Менгера эти законы не обладали
предсказательной силой в количественном смысле. Отсутствие со-
вершенной информации у экономических агентов, а также вероят-
ность того, что не все действия людей подчинены меркантильным
побуждениям, делают невозможным для внешнего наблюдателя точ-
ное предсказание поведения. Эти законы составляют суть именно
экономического действия как противоположного другим видам чело-
веческой активности и придают конкретную форму (согласно со-
держательному определению, позднее данному Лайонелом Роббин-
сом) «потребностям, которым подчинены человеческие поступки».2
Это внеисторическое видение Менгера и его убежденность в суще-
ствовании инвариантных законов экономической жизни, пусть даже
несколько отличных от законов физики, были важной частью на-
следия австрийской школы.
Однако еще более замечательным достижением Менгера было,
вероятно, подробное рассмотрение тех социальных феноменов, кото-
рые возникли как средство осуществления намерений и целей лю-
2 Роббинс (Robbins, 1935) поддержал методологию австрийской школы,
хотя современные австрийские теоретики скептически воспринимают его
трактовку «деятельности, связанной с рациональным использованием ре-
сурсов» как близкую к неоклассической ортодоксии.
Австрийская экономическая школа: расхождения с ортодоксией 85
дей и при этом не были продуктом предварительного расчета: он
называл их органическими (в сегодняшней терминологии — спонтан-
ными), противопоставляя их тем явлениям, которые являются ре-
зультатом намерения или соглашения. В «Исследованиях о методе
социальных наук» он писал:
Язык, религия, даже само государство, а также, если говорить о некото-
рых экономических и социальных явлениях, различные проявления рыноч-
ной системы, конкуренция, деньги и множество других социальных образо-
ваний уже существовали в те исторические эпохи, когда бессмысленно было
бы говорить о преднамеренных действиях общества, направленных на их
установление.
(Menger, 1963 146)
Наилучшим примером спонтанного возникновения социального
феномена являются деньги. Хотя в своих работах по денежной тео-
рии Менгер весьма настойчиво старался доказать, что обеспечение
таким товаром, как деньги, не должно находиться в руках государ-
ства, да и в дальнейшем теоретики-австрийцы подчеркивали пагуб-
ные последствия, проистекающие из притязаний государства на дан-
ный вид монополии, эти исследования интересны главным образом в
другом отношении. Значение данного примера с теоретической точ-
ки зрения состоит в том, что он является иллюстрацией каузального
генетического метода. Этот метод предполагает абстракцию и гипоте-
тическую реконструкцию. Это значит, что мы должны мысленно про-
следить, шаг за шагом, каким образом индивидуальные взаимодей-
ствия приводят к возникновению рассматриваемого феномена. Кау-
зальный генетический метод контрастирует с «функциональным»
методом, использованным Вальрасом (Walras, 1954) при объяснении
рыночного равновесия. Менгер и другие теоретики-австрийцы пони-
мали это явление как процесс, благодаря которому распыленная ин-
формация постепенно интегрируется посредством координирующего
воздействия цен, в то время как Вальрас пытался выразить существо-
вание равновесия в математических понятиях. Оба подхода использу-
ют одни и те же «строгие» законы микроэкономики, но в различных
целях.
Непосредственные ученики Менгера, Бём-Баверк и фон Визер,
больше интересовались приложением полученной маржиналистской
базы ко всем аспектам производства и распределения в теории алло-
кирующего механизма рынка, чем развитием несколько туманных
идей, касающихся рыночного процесса. Бём-Баверк (Bohm-Bawerk,
1959), тем не менее, внес существенный вклад в экономическую тео-
рию своими работами по теории капитала, объяснением существова-
ния процента на основе роли времени в производственном процессе,
а также своими исследованиями «окольных» методов производства
(результаты которых впоследствии были использованы Хайеком в
86
Норман П. Берри
его концепции деловых циклов). Кроме того, следует признать важ-
ность резкой критики Бёмом-Баверком социализма вообще и марк-
сизма в частности (Bohm-Bawerk, 1975).3 Визер (Wieser, 1893) был
первым из австрийских теоретиков, подробно изложившим теорию
альтернативных издержек, позднее интегрированную в основательно
разработанное учение о субъективных издержках. Однако работы этих
авторов вовсе не стояли в стороне от бурного развития неоклассического
направления в те годы. Кроме того, было бы ошибкой ассоциировать
австрийских теоретиков с бескомпромиссной апологией неограни-
ченного капитализма. Особенно некорректно делать это в отношении
Визера, который исповедовал философию умеренного государственно-
го вмешательства.
Именно второе поколение теоретиков австрийской школы, пред-
ставленное Мизесом, Хайеком и их непосредственными учениками,
разработало ту версию австрийской школы, которая столь ярко выде-
лялась на общем фоне экономической ортодоксии; именно так воз-
никла экономическая теория, которая не только не была продолжени-
ем «неоклассики», но оказалась ее радикальной альтернативой. Эта
альтернатива включала множество весьма характерных для тради-
ций австрийской школы направлений исследования. Речь идет о
разработках в таких областях, как методология экономической на-
уки, субъективизм, равновесие и рыночный процесс, предпринима-
тельство, теория денег и экономических диспропорций.
5.3. Методология
Было бы ошибочным утверждать, что существует методологи-
ческая доктрина, которой все приверженцы австрийской школы
выказывали бы безоговорочную преданность. Несмотря на хорошо
известное неприятие позитивизма, у каждого австрийского теорети-
ка имелись собственные основания для подобного отношения. В ка-
честве примера радикальной позиции можно упомянуть воззрения
Мизеса, который в своих изысканиях непреклонно придерживался
своеобразного априоризма. Согласно подобному подходу, все извест-
ные законы должны выводиться из неких несомненных предполо-
жений относительно человеческой психологии, не требующих про-
верки.4
3 См. важный очерк «Управление или экономический закон» (Bohm-
Bawerk, 1962).
4 Имеется несколько вариантов изложения его бескомпромиссных и
часто догматически выраженных идей. В особенности см. Mises (1962). Пол-
ное же изложение его философских, политических и экономических взгля-
дов содержится в его главном произведении «Human Action» (Mises, 1966).
Австрийская экономическая школа: расхождения с ортодоксией
87
Так, из предположений, что действия человека направлены на
достижение состояния благополучия, что он ранжирует свои предпоч-
тения и что редкость благ является их общим свойством, мы можем,
например, вывести закон убывания предельной полезности и отсюда
получить необходимые составляющие теории цен, не упоминая при
этом принципа насыщения потребностей или любого другого психо-
логического положения. Подобные законы не обладают предсказа-
тельной силой и не могут быть эмпирически опровергнуты: напри-
мер, если человек предпочитает иметь большее количество данного
блага по более высокой цене, мы не будем утверждать, что закон
спроса опровергнут, мы просто скажем, что этот человек ведет себя
«неэкономично» в традиционном смысле слова. Таким образом, хотя
исходный экономический закон в данном случае «неприложим»,
трактовка данного действия сама по себе не подлежит сомнению. Цель
экономической теории — не прогноз, а «понимание» (Verstehen). Под
этим подразумевается, что при помощи неких организующих прин-
ципов мы придаем определенный смысл тому, что само по себе явля-
ется массой разрозненных фактов. Такие факты, будучи производ-
ными от непредсказуемых человеческих поступков, не проявляют
никакой очевидной «повторяемости» (например, не существует по-
стоянных эластичностей спроса) в том смысле, в каком это можно
сказать о «фактах» в области физики. Отсюда следует, что «истина»
в экономической теории должна обосновываться посредством кор-
ректных выводов из истинных предпосылок. Применимы ли данные
истинные утверждения к конкретной ситуации или нет — это пред-
мет исторического исследования. Этот подход весьма отличается от
позитивизма чикагской школы. В традициях последней принято
обосновывать истинность своих теорий через эмпирическую провер-
ку. Достоверность выдвинутых гипотез не имеет непосредственного
значения. Важно лишь, чтобы предлагаемая теория могла быть прове-
рена при помощи эмпирических данных.5
Большинство комментаторов признает радикальный априоризм
Мизеса неприемлемым. Согласно Марку Блаугу (Blaug, 1980 : 93), дан-
ную позицию следует назвать «экстравагантной». Однако в действи-
тельности воззрения, подобные мизесовским, вовсе не являются общей
особенностью подхода австрийской школы к проблеме методологии.
Тем не менее многие представители этого учения прибегают в своих
теоретических работах к вербальным дедуктивным построениям (осо-
бенно когда речь идет о теории денег и экономического цикла). Тео-
рия в данном случае является попыткой сделать мир «понятным»
5 См. известный очерк Фридмена «Методология позитивной экономи-
ческой науки» (Friedman, 1953). Несмотря на методологические различия,
Фридмен и большинство австрийских теоретиков разделяют позитивистский
подход в отношении ценностей.
88
Норман П. Берри
посредством некоторых объяснительных конструкций. Речь идет о
таких моментах учения «австрийцев», как принцип субъективизма,
идея каталлактики (экономики, основанной на обмене), а также
выделение роли предпринимательства как координирующей силы в
мире неопределенности.
Хайек (Hayek, 1948 : ch. II) утверждает, тем не менее, что в эко-
номической теории имеется по крайней мере одно положение, кото-
рое можно подвергнуть проверке в духе ортодоксального попперов-
ского подхода. Еще в 1937 году он утверждал, что рыночная система
имеет тенденцию возвращаться в положение равновесия благодаря
информации, которую несут цены. При этом он отличал «чистую
логику выбора» от проявлений эмпирических закономерностей в
реальном мире.
Тем не менее следует признать, что эмпирическое содержание
экономической теории чрезвычайно невелико и в действительности
совместимо с самым широким кругом экономических явлений. В сво-
ей более поздней работе Хайек хотя и признал, что экономическая
теория обладает предсказательной силой, все же высказал мнение,
согласно которому возможность предсказания распространяется ско-
рее на паттерны или классы событий, чем на отдельные события.
Теория всегда будет иметь дело лишь с определенными видами (или
классами) паттернов, и то, как проявит себя ожидаемый паттерн, будет зави-
сеть от определенных обстоятельств (от первоначальных условий, которые
мы будем трактовать как данные).
(Hayek, 1967 24)
Сложность тех данных, с которыми приходится работать эконо-
мистам, невозможность точно определить переменные, воздействующие
на человеческое поведение, — именно эти обстоятельства препятству-
ют созданию теории с богатым эмпирическим содержанием. Идея
предсказания паттернов, хотя и не отличающаяся особой определен-
ностью, играла существенную роль в воззрениях Хайека. Для него
было важно показать, что в мире экономики присутствуют некоторые
закономерности. Кроме того, не последнюю роль во взглядах австрий-
ского автора играло неявно присутствующее в его концепции положе-
ние, что децентрализованная рыночная система координирует дей-
ствия людей более эффективно, чем это делают прочие известные
разновидности экономического устройства. Однако далеко не все тео-
ретики субъективистского направления признают, что экономической
науке под силу что-либо большее, чем объяснение изучаемой дей-
ствительности. Причем двое из них, Людвиг Лахман и Дж. Л. С. Шекл
(последний — в особенности), отрицают, что можно вообще с уверен-
ностью осуществлять какие-либо виды предсказаний.
Какие бы острые баталии ни велись между теоретиками австрий-
ской школы по поводу фундаментальных основ экономической тео-
Австрийская экономическая школа: расхождения с ортодоксией
89
рии, все приверженцы этого учения исповедуют принцип субъекти-
визма. Однако даже это утверждение можно оспорить и подвергнуть
специальному рассмотрению.
5.4. Субъективизм
В традиционной экономической теории субъективизм означает
только то, что ценность экономических благ (т. е. цены, по которым
товары обмениваются друг на друга) зависит в конечном счете от
индивидуальных вкусов. Не существует никакой объективной цен-
ности, о которой шла речь в рикардианской классической теории,
господствовавшей до 1870-х гг.
Однако если известны вкусы и заданы технологические возмож-
ности, то аллокация ресурсов, требуемых для производства оптималь-
ного набора благ, может быть рассчитана математическими методами.
Экономическая наука, использующая известное неоклассическое по-
нятие рациональности, стала, согласно известному определению Роб-
бинса, дисциплиной, объясняющей аллокацию редких ресурсов меж-
ду конкурирующими видами использования, чем-то вроде упражне-
ния в чистой логике выбора.
Австрийская школа распространяет принцип субъективизма на
все виды экономической деятельности.6 По мнению австрийцев, было
бы искажением экономической действительности утверждать, что
нечто (например, издержки производства) заранее задано. В мире не-
определенности и непостоянства необходимые «факты» должны быть
добыты действующими индивидами, вовлеченными в непрерывный
поиск информации, которая помогла бы им улучшить собственное
положение. Рациональность в таком случае означает не только рас-
чет средств. Она предполагает как выбор самих целей, так и поиск в
процессе обучения необходимых для их достижения средств. Далее,
поскольку все поступки совершаются во времени, а будущее в значи-
тельной (если не в полной) мере скрыто от нас, идея существования
совершенной аллокации ресурсов является не более чем фикцией.
Для Мизеса все человеческие поступки рациональны. В его терминах
это означает, что человек скорее стремится избежать некоего «обреме-
нительного» положения, чем просто реагирует на внешние обстоя-
тельства. Эта особенность человеческого поведения совершенно не
учитывается в неоклассической модели экономической действитель-
ности, и именно поэтому ортодоксия несостоятельна в объяснении
реальной, заведомо несовершенной, рыночной экономики. Вместе с
6 Именно это заставляет австрийских теоретиков усомниться в целесо-
образности попыток формализации экономических явлений; см. Mises (1966 :
chs 15, 16) и Hayek (1948: ch. II).
90
Норман П. Берри
тем неоклассическая модель прекрасно приспособлена для теорети-
ческого описания совершенного рынка.
Из нашего обсуждения явствует, какое большое значение авст-
рийские теоретики придавали ментальным аспектам экономическо-
го поведения. Это значит, что то, что называется экономической де-
ятельностью, — это в первую очередь индивидуальные оценки состо-
яния дел и выборы между альтернативными линиями поведения.
Экономическая теория, пренебрегающая этим обстоятельством и за-
нимающаяся исключительно теми объектами, которые могут быть
представлены квантифицируемыми переменными, обречена на игно-
рирование некоторых фундаментальных особенностей рыночной эко-
номики. Многие важные экономические явления не поддаются непо-
средственному наблюдению.
Изложенные выше соображения можно наглядно проиллюстри-
ровать, обратившись к трактовке такого понятия, как издержки. Из-
вестно, что для микроэкономической теории обычным является рас-
смотрение издержек как ценности упущенной возможности исполь-
зовать тот же самый ресурс иным образом. Так, если я потратил
100 долларов на телевизор, то мои издержки составят ту же самую
сумму, которую я мог бы израсходовать на покупку стиральной ма-
шины. Таким образом, возникает искушение выражать издержки в
объективированном виде — через денежные расходы. Ex post так оно
и есть. Однако таким образом мы теряем истинную суть издержек,
заключающуюся в их субъективной природе, поскольку их оценка
предполагает частное по своему характеру суждение человека, дела-
ющего выбор. Издержки «выявляются» в момент решения, и, следо-
вательно, их нельзя выразить в объективном количественном виде.
Как указал Кирцнер (Kirzner, 1986 : 147), невозможность точного из-
мерения и сравнения издержек полностью аналогична хорошо извест-
ной невозможности межличностного сравнения полезностей.
Это обсуждение могло бы показаться мелочным выискиванием
изъянов в неоклассической модели, если бы не то обстоятельство, что
теория рационального экономического планирования в значительной
степени зависит от существования объективного метода сравнения
издержек конкурирующих экономических проектов. Однако если
исходить из приведенных выше соображений, издержки выявляются
только при развертывании рыночного процесса, в действиях индиви-
дов, принимающих решения. Можно ли утверждать в таком случае,
что плановики имеют в своем распоряжении некие объективные дан-
ные (если только речь не идет об их собственных субъективных оцен-
ках, что явно не то, что имеет в виду первоначальная теория экономи-
ческого планирования)?
Подобные же аргументы заставляют теоретиков австрийской
школы относиться скептически, если не прямо негативно, к концеп-
ции «общественных» издержек. Речь идет об отрицательных внешних
Австрийская экономическая школа: расхождения с ортодоксией
91
эффектах, которые действия экономических агентов накладывают на
общество. Невозможно отрицать, что в том или ином смысле это
явление имеет место. Однако можно ли осмысленно толковать о жерт-
вах, приносимых обществом, которое само по себе, строго говоря, не
является действующим лицом? Как может быть принято «социаль-
ное» решение, например, по поводу выбора между чистой окружаю-
щей средой при невысоком объеме производства и противополож-
ной ситуацией? Поскольку доктрина «оптимального уровня налогов
на загрязнение окружающей среды» является непоследовательной в
своей основе, позиция австрийской школы заключается в том, что
подобные проблемы должны решаться в ходе индивидуальных пере-
говоров в рамках системы специфицированных прав собственности
(хотя, нужно признать, что австрийская школа ни внесла каких-либо
теоретических новшеств в эту область).
Однако как бы убедительно австрийская школа ни встраивала
субъективизм в экономическую науку, можно утверждать, что ока-
занное влияние не было конструктивным. Политическая экономия
стремится обнаружить и объяснить некие закономерности, существо-
вание которых, до некоторой степени, очевидно в экономической
жизни. В таком случае, подчеркивая роль неопределенности и непо-
знаваемости, не ставим ли мы под сомнение возможность предсказа-
ния хотя бы тех «паттернов», о которых писал Хайек? Не отводим ли
мы экономической науке достаточно жалкую роль, ограничиваясь
задачей обеспечения «понятности» изучаемого мира? Более того, хотя
Хайек и Мизес отвергали понятие агрегированной функции обще-
ственного благосостояния, поскольку оно представляет собой обыч-
ную ошибку объективизма, их работы изобилуют суждениями об об-
щественном благосостоянии.
Чтобы ответить на эти и другие вопросы, следует обратиться к
понятию равновесия, интерпретация которого весьма важна для пра-
вильного понимания учения австрийской школы.
5.5. Равновесие
Известно, что теоретики австрийской школы уделяли большое
внимание проблеме неравновесия и невозможности совершенной ко-
ординации действий в рыночной экономике. Они полагали, что пред-
метом исследований экономистов должен быть непосредственный
рыночный процесс. Тем не менее было бы несправедливо и ошибочно
утверждать, что концепция равновесия была для представителей это-
го учения чем-то неведомым. Мизес говорит о «вечно повторяющей
себя экономике», о состоянии совершенного равновесия, когда при
неизменных условиях постоянно воспроизводятся одни и те же блага.
Это состояние он использовал в качестве полезного, хотя и фиктивно-
92
Норман П. Берри
го, теоретического построения своеобразной системы отсчета, относи-
тельно которой мы можем проиллюстрировать цель действительного
рыночного процесса, т. е. движение по направлению к подобной «нир-
ване», пусть даже постоянно нарушаемое изменениями тех данных, с
которыми приходится иметь дело участникам экономических взаи-
модействий. Несколько иным образом Хайек высказывался по пово-
ду «динамического равновесия». Это состояние предполагает, что
индивиды исходя из оценок будущего положения дел корректируют
свои планы с целью достижения согласованной (эффективной) алло-
кации ресурсов. На практике Хайек использовал подобную модель в
своей работе «Чистая теория капитала» (Hayek, 1941), которая разви-
вает теорию капитала Бёма-Баверка и, согласно названию, представ-
ляет собой упражнение в абстрактном теоретизировании по поводу
экономических обстоятельств, не осложненных неведением, неопреде-
ленностью и потенциально дестабилизирующим влиянием денег.
Таким образом, Хайек в своих подходах не так уж далек от
теоретических построений, рассматривающих экономические явления
в духе доктрины общего равновесия. Этот тип теоретизирования су-
ществовал в экономической теории со времен Вальраса. Однако если
традиция, берущая свое начало в трудах швейцарского экономиста,
по большей части сосредоточивается на математических доказатель-
ствах существования равновесия, представителей австрийской шко-
лы больше заботит изучение факторов, создающих тенденцию к до-
стижению равновесия. Этот подход контрастирует со взглядами тако-
го современного исследователя равновесия, как Фрэнк Хан, который,
признавая, что господствующий неоклассический подход не отража-
ет действительности, тем не менее убежден в его разумности: «Тот,
кто изучает общее равновесие, полагает, что имеет некую точку опо-
ры, отталкиваясь от которой можно продвигаться по направлению к
описательной теории» (Hahn, 1973 : 324). Методом изучения служит
математическое представление всех составляющих экономической
системы в виде функциональных зависимостей.
Однако в своей знаменитой статье 1937 г. «Экономика и зна-
ние» (Hayek, 1948 : ch. II) Хайек доказывает, что причина нашего
интереса к равновесию заключается в существовании определенного
эмпирического явления: процесса движения к равновесию в мире
распыленной и неполной информации. Если подходить к этому во-
просу с точки зрения каузального генетического метода Менгера, то
наша задача состоит в отслеживании тех механизмов, благодаря кото-
рым действия участников рыночного процесса приводят к результату
(в нашем случае к самоуравновешивающемуся рынку), который не
входил в намерение отдельных агентов. Интересно также, что Мизес
доказывал наличие этой тенденции в обычной априорной манере.
Она проистекает, утверждал он, из «действий промышленников, по-
средников и спекулянтов, стремящихся получить прибыль на разнице
Австрийская экономическая школа: расхождения с ортодоксией
93
в ценах...» (Mises, 1966 : 355). Хайек, однако, придерживался пози-
ции, согласно которой вопрос о существовании этой тенденции отно-
сится к разряду эмпирических: «Именно утверждение, что подобная
тенденция имеет место, превращает экономику из упражнения в чи-
стой логике в эмпирическую науку» (Hayek, 1948 : 44) (см. также
Littlechild, 1983). Тем не менее он никогда не указывал конкретно,
как именно это положение может быть опровергнуто. Приверженцы
австрийской школы всегда утверждали, что любая неудача в коорди-
нации экономической жизни вызывается экзогенными (вызванными
правительственными действиями) помехами процессу движения к
равновесию. Вне всяких сомнений, эта точка зрения крайне важна,
поскольку у многих авторов, весьма симпатизирующих австрийской
«экономической метафизике», имелись серьезные основания для со-
мнения в существовании тенденции к равновесию и они были настро-
ены на полное изгнание этого понятия из экономической теории.
Независимо от данного осложнения Мизес и Хайек в одни голос
объясняли тенденцию к установлению равновесию конкурентным
процессом (Hayek, 1948). Концепция, предлагаемая этими авторами,
отличается от идеи совершенной конкуренции, содержащейся в тео-
рии общего равновесия, поскольку последняя предполагает такое по-
ложение дел, при котором конкуренция уже прекратилась. Уже не
существует возможностей дальнейшего совершенствования, цены точно
отражают предельные издержки, и каждый фактор оплачен согласно
его предельному продукту. Австрийская же школа имеет в виду
«соперническую конкуренцию», при которой имеются неиспользован-
ные возможности получения прибыли. Хан (Hahn, 1973 : 322) призна-
вал: «у теории общего равновесия все хорошо с самим равновесием,
но очень плохо с пониманием того, каким образом оно устанавлива-
ется».7 Австрийцы полагают, что движение к равновесию (если оно
вообще имеет место) является результатом непрерывного процесса
конкуренции, в котором решающую роль играет предприниматель.
5.6. Предпринимательство
Движущей силой рыночного процесса является предпринима-
тельство: понятие, которое до последнего времени влачило, так ска-
зать, несколько призрачное существование в истории экономической
мысли. Под словом «предприниматель» часто понимают нечто вроде
«менеджера», которому платят деньги за услуги по управлению.
Шумпетер (Schumpeter, 1939), однако, предпринял первое системати-
ческое исследование, концентрируя внимание на дестабилизующей
роли предпринимательства: предприниматель — это агент, облада-
7
Критику Хана см. в работе: Barry, 1988.
94
Норман П. Берри
ющий способностью к предвидению и нововведениям, которые позво-
ляют ему нарушать существующее равновесие, оставляя после себя в
кильватере «волны созидательного разрушения». Несмотря на обра-
щение Шумпетера к творческой и инновационной деятельности че-
ловека, имеется значительное различие между этой концепцией и
концепцией австрийской школы.
В работах Мизеса и Хайека «предпринимательство» воплощает
ту составляющую предпринимательства, которая имеет отношение к
рациональному использованию ресурсов и не учтена неоклассическим,
формальным, подходом к рациональности. Доход предпринимателя
не является оплатой фактора производства в самовоспроизводящейся
равновесной системе, поскольку роль предпринимателя состоит в ис-
пользовании возможностей получения прибыли (основанных на раз-
нице в ценах), которые существуют в неравновесных ситуациях. И ре-
ализуются эти возможности при помощи мер, приводящих в действие
процесс экономической координации. Таким образом, прибыль —
не оплата фактора производства, а вознаграждение за правильное по-
нимание того, как использовать существующие возможности. В этом
состоит большое значение предпринимательства как универсальной
категории человеческой деятельности, о какой бы группе участников
рыночного процесса ни шла речь: потребителях, производителях или
каких-либо еще действующих лицах зкономической жизни. Хайек в
серии важных послевоенных очерков (Hayek, 1948) доказывал, что
только благодаря предпринимательству (деятельности многократно
осмеянного «среднего человека» или участника рынка) может быть
скоординирована рассеянная информация, характерная для реальной
экономики. В самом деле, один из важнейших аргументов против
централизованно планируемой экономики состоит в том, что замена
предпринимателя менеджером, получающим оклад, приведет к неэф-
фективному использованию переменчивого и бесплотного экономи-
ческого знания, т. е. все время меняющихся сведений о вкусах, про-
изводственных возможностях, издержках и т. д. Главным пунктом
австрийской методологии является то, что большая часть наших зна-
ний о состоянии дел в обществе является неявной. Находясь в распо-
ряжении экономических агентов, она сокрыта от внешнего наблюда-
теля в закутках сложно организованных обществ и не поддается точ-
ному выражению.
В работах Израэля Кирцнера (Kirzner, 1973, 1979, 1989) эта кон-
цепция была изложена в наиболее сжатом виде. Данная интерпрета-
ция вызвала полемику среди приверженцев австрийской школы.
Кирцнер использовал для описания этого явления понятие «чуткость»
(alertness). Добивающийся успеха предприниматель демонстрирует
чисто ментальное умение обнаруживать разницу между ценами фак-
торов и продукта (прибыль). Далее можно провести весьма определен-
ную границу между предпринимательством и владением собственно-
Австрийская экономическая школа: расхождения с ортодоксией
95
стью (хотя для некоторых агентов эти роли могут совпадать). В ca-i
мом деле, деятельность предпринимателя (если рассуждать логиче-
ски) вовсе не требует привлечения каких-либо ресурсов, она является
в некотором смысле «беззатратной»: «предпринимательская прибыль
является результатом обнаружения чего-либо, что можно получить
даром» (Kirzner, 1973 : 144). Предпринимательство заключается в на-
хождении ошибки в прежней ситуации. Но без этого явления ры-
ночный процесс не будет «подталкиваться» к состоянию равновесия,
хотя все остальные особенности рынка делают эту искомую нирвану
недостижимой. Именно процесс координации создает демаркацион-
ную линию между концепциями предпринимательства Кирцнера и
Шумпетера. А если говорить более конкретно, то в работах последне-
го существенное значение имеет раскоординирующая роль предприни-
мателя.
Главный повод для критики теории Кирцнера состоит в том, что,
несмотря на ее принадлежность австрийской школе, она описывает
нечто почти «механическое» (см. High, 1982). Эта «чуткость» к раз-
нице в ценах, которая неизбежно направляет процесс к равновесию,
кажется простым арбитражем, и это позволяет воздать должное твор-
честву, воображению и оценке возможностей получения прибыли,
которые, без сомнения, требуются для успешного существования на
рынке. Если предпринимательство — это не требующая затрат мен-
тальная деятельность, не значит ли это, что не может существовать
никаких предпринимательских убытков (именно эту сторону дела
подчеркивал Мизес)? Эти затруднения проистекают из того факта, что
Кирцнер уделяет недостаточное внимание неопределенности. В его
ранней работе «Конкуренция и предпринимательство» этот феномен
едва заметно прослеживается.
В более поздних работах Кирцнер (Kirzner, 1979, 1989) выде-
лил особое значение спекулятивной творческой деятельности на
рынке. Он рассмотрел вопрос о том, какую роль при развертывании
рыночного процесса играет воображение экономических агентов.
Здесь можно отметить различие между предвидимым (в сознании
экономического агента) и свершившимся будущим. Признание это-
го факта заставляет ввести понятие творческого предприниматель-
ства, которое есть нечто большее, чем простой арбитраж. Однако
Кирцнер настаивает на том, что все это уже содержится в его кон-
цепции «чуткости» и что деятельность, связанная с нововведениями
и открытиями, является частью процесса установления равновесия.
Другими словами, имеется некоторое соответствие между предвиди-
мым и осуществившимся будущим: это вопрос не благоприятной
фортуны, а закономерностей человеческого поведения. Однако во-
все не очевидно, что как проявления творчества и воображения в
Деятельности экономических агентов, так и выискивание возмож-
ностей получения прибыли на разнице цен в равной степени явля-
96
Норман П. Берри
ются составляющими одной и той же концепции «чуткости». Ведь,
очевидно, что последний вид деятельности является ответом на
существование в экономике нескоординированной информации, в то
время как первый подразумевает созидание самого мира. Предпри-
ниматель Шумпетера и предприниматель Кирцнера, таким обра-
зом, — вовсе не одно и то же лицо.
На самом деле и Кирцнер, и другие теоретики австрийской школы
имели веские основания отрицать тезис о том, что частнопредприни-
мательская рыночная экономика не проявляет никаких закономерно-
стей, что этому хаотичному миру свойственна текучесть и неопреде-
ленность и в нем отсутствует стремление к равновесия Они хотели
показать, что наличие тенденции к равновесию — результат действия
определенных факторов: выявления относительной редкости различ-
ных благ посредством механизма цен и способности индивидов реа-
гировать на возможности получения прибыли, основанные на разнице
цен. Даже когда планы и ожидания индивидов нарушаются непред-
виденными изменениями внешних условий, информация, содержаща-
яся в системе цен, ведет к координации человеческой деятельности,
которая, однако, вовсе не обязательно предполагает «эффективное»
равновесное конечное состояние.
В противоположность этому крайние субъективисты сомневают-
ся в достоверности даже такого умеренного процесса взаимной кор-
ректировки индивидуальных планов. Лахманн (Lachmann, 1976) и
Шекл (Shackle, 1972) утверждают, что экономический мир — «калей-
доскопичен», т. е. существует постоянная перегруппировка элементов
экономической системы, которая скорее порождает вечно сменяющи-
еся и недолговечные паттерны, чем долгосрочную тенденцию к рав-
новесию, представляющую собой более или менее гладкий процесс
координации, корректировки индивидуальных действий. Координа-
ция — это скорее результат прозорливости, чем действия причинно-
следственных закономерностей.
Основой данного подхода является утверждение, что значитель-
ная часть экономической жизни связана с ожиданиями, которые явля-
ются чисто субъективным явлением. При этом не существует никакого
механизма, посредством которого они могли бы быть скоордини-
рованы,8 подобного системе цен сигнализирующей об относительной
редкости товаров и услуг. Крайняя субъективистская точка зрения
предполагает, что экономический мир в значительной степени состо-
ит из личных объективно выразимых оценок будущего. Эта бунтар-
8 Из этого вовсе не следует, что централизованное управление способно
улучшить рынок в этом отношении. Как Лахманн, так и Шекл обращают
внимание на общую особенность общественных условий, т. е. на непредска-
зуемость и неопределенность, особенно проявляющиеся в человеческих по-
ступках.
Австрийская экономическая школа: расхождения с ортодоксией
97
екая позиция подразумевает, что действия индивидов, даже без влия-
ния внешних факторов, могут порождать некие паттерны или эконо-
мические образования, которые хотя и не дотягивают до соответствия
даже минимальным критериям благосостояния, неявно содержащимся
в австрийской традиции, тем не менее вряд ли могут быть улучшены
благодаря спонтанным действиям. Подобное развитие австрийской
традиции чрезвычайно напоминает рассуждения Кейнса в его несколь-
ко таинственной двенадцатой главе «Общей теории занятости, про-
цента и денег» (Keynes, 1936), посвященной субъективизму и ожида-
ниям.
Утверждение Хайека, что система цен является своеобразным
индикатором, который обеспечивает информацией разобщенных аген-
тов, направляя таким образом их действия, кажется не слишком
убедительным, если учесть, что экономический мир в значительной
мере состоит из мыслей и воображения. Людвиг Лахманн (Lachmann,
1976, 1977), например, охотно использует для своих доказательств
непостоянство фондовых рынков (в противоположность относитель-
ному спокойствию обычных товарных рынков). По Лахманну, «везде-
сущность» ожиданий на фондовых рынках приводит к тому, что мы
наблюдаем не устойчивый и скоординированный процесс, а ряд пе-
ременчивых, сменяющихся каждый день состояний равновесия без
всякого признака архимедовой точки опоры. Под влиянием веберов-
ской философии общественных наук Лахманн утверждал, что глав-
ная интеллектуальная задача экономической теории заключается в
том, чтобы обеспечить понимание этого мира.
Возможно, в более эффектной манере Шекл (Shackle, 1972) дока-
зывал, что в экономике не существует никакой тенденции к равнове-
сию. Поскольку в этом мире нет ничего, кроме ожиданий и вообра-
жения, мы можем надеяться лишь на временные случаи координа-
ции, не обязанные своим появлением какому-либо экономическому
«закону» и лишенные какой-либо сверхзадачи. Координация на са-
мом деле — лишь проявление прозорливости, и хаос (или по мень-
шей мере возможность крупномасштабной экономической катастро-
фы) не может быть исключен в этом мире, где каждый индивид —
обособленный (и субъективный) творец своего будущего. Эту мысль
Шекл выразил знаменитой фразой: «Будущее нельзя предсказать, но
его можно вообразить» (Shackle, 1972 : 3).
Философской базой позиции Шекла является разграничение, ко-
торое он проводит между разумом (reason) и выбором (choice):
Доктрина рационализма заключает в себе парадокс. В самом деле, она
предполагает веру в то, что поведение может быть понято как часть детерми-
нированного устройства и движения Природы. Поведение может быть инте-
грировано в существующий миропорядок благодаря тому, что человек совер-
шает наилучший выбор исходя из имеющихся условий. Проблема состоит в
том, что рационализм, с одной стороны, наделяет человека свободой выбора,
8 Заказ № 356
98
Норман П. Берри
с другой — претендует на возможность предсказания этого выбора... Для
того чтобы обеспечить согласованность отдельных выборов и в то же время
сохранить непостижимость будущего, без последнего лучше вовсе обойтись.
(Shackle, 1972 239)
Это означает, что если мы хотим достичь рационального и науч-
ного объяснения экономического мира, объяснения, возможность ко-
торого, безусловно, зависит от существования некоторой упорядочен-
ности или повторяемости явлений, то нам придется отказаться от
безусловных суждений по поводу выбора. Ясно, что выбор в значи-
тельной степени зависит от непредсказуемых обстоятельств и требует
воображения.
Большинство экономистов не готово принять внутренний ниги-
лизм позиции Шекла. В экономической теории имеется несколько
положений, которые могут быть охарактеризованы как научные (хотя
и менее точные, чем в физике), и несколько более или менее досто-
верных закономерностей. Можно ли всерьез утверждать, что постоян-
но наблюдаемые последствия контроля над арендной платой на рын-
ке жилья являются просто случайным и временным феноменом и
что их нельзя объяснить как результат действия очевидных общих
законов? Конечно, нет.
Если все, что говорит Шекл, — правда, то это приводит к серьез-
ным последствиям для суждений о преимуществе рыночных меха-
низмов, неявно содержащихся в австрийской теории. Вероятно, на
его взгляды оказал большое влияние опыт крупномасштабных кру-
шений, произошедших в рыночной экономике XX столетия. Важ-
ный вопрос заключается в том, вызваны ли эти феномены эндогенны-
ми причинами или они являются производной экзогенных влияний,
например неправильного управления денежной сферой или существо-
вания государственных ограничений на процессы рыночной коорди-
нации. Главное утверждение австрийской школы состоит в том, что
эти нарушения, свидетелями которых мы стали, всегда вызывались
правительственными действиями, причем особое значение имеет го-
сударственная монополия на предложение денег.
5.7. Деньги и экономические колебания
Интерес экономистов-профессионалов к австрийской школе был,
вероятно, связан с микроэкономическими разработками. Однако имен-
но благодаря этому интересу научная общественность обратилась к дру-
гим идеям Мизеса и Хайека, имеющим прямое отношение к пробле-
мам государственной политики, и особенно к спорам по поводу инф-
ляции и безработицы, начавшимся в 1970-е гг. Эти вопросы по своей
сути относятся к макроэкономике, однако использование этого терми-
Австрийская экономическая школа: расхождения с ортодоксией
99
на, вероятно, вызовет некоторое замешательство. Оно связано с тем, что
теоретики-австрийцы всегда весьма подозрительно относились к мак-
роэкономике, как кейнсианской, так.и монетаристской направленно-
сти. Их концепция человеческого действия, их крайний скептицизм,
по отношению к экономическому значению крупномасштабных агре-
гатных показателей («бездейственных агрегатов») и их враждебность
к статистическому измерению вообще основательно закрепили за ними
микроэкономическую нишу. Однако они вовсе не возражают против
теорий, рассматривающих экономику как целое, но лишь в той степе-
ни, в какой подобные построения логически вытекают из деятельно-
сти обособленных индивидов. Их теории денег и торгового цикла осно-
ваны именно на этом типе теоретизирования.
Для представителей австрийской школы нарушения функцио-
нирования экономики имеют денежный источник: эти нарушения
являются скорее результатом воздействия экзогенных факторов, чем
порочных процессов, присущих самому обмену.9 Однако последствия
нарушений, вызванных воздействием денежных факторов, могут быть
проанализированы в рамках абсолютно той же концептуальной осно-
вы, которая используется в микроэкономике. Так, хотя непредвиден-
ный и непостоянный рост объемов кредита вызывает пагубные по-
следствия, они проистекают из типичных особенностей человеческого
поведения. Речь идет об ошибке, ведущей к неверным инвестицион-
ным решениям, за которыми следует процесс корректировки посред-
ством регулирующего ценового механизма. Согласно хорошо извест-
ному высказыванию, хотя денежные факторы вызывают экономиче-
ский цикл, реальные факторы образуют основу для него (Hayek, 1931
ch. 1). Австрийская точка зрения состоит в том, что процесс в целом
является самоповторяющимся и вовсе не требует активных прави-
тельственных мер для своего ускорения.
В «классической» австрийской доктрине, показавшейся столь
неуместной при своем появлении во время Великой депрессии 1930-х гг.,
инфляционные деньги не оказывают на экономику однородного вли-
яния, а изменяют относительные цены: цены повышаются непропор-
ционально. Самое важное из этих неравнозначных ценовых измене-
ний относится к рыночной или денежной ставке процента (при рав-
новесии ставка процента в точности уравнивает спрос и предложение
ссудных фондов). Таким образом, долгосрочные инвестиции (т. е. ин-
вестиции, осуществляемые на самых ранних стадиях производства)
искусственно делаются более привлекательными. Однако поскольку
эти инвестиции не вызваны повышением подлинных сбережений, они
заведомо неустойчивы. Поскольку соотношение потребление—сбере-
9 См.: Mises, 1966 : ch. 20; Hayek, 1931. Современное изложение авст-
рийской теории денег и деловых циклов см. в работах: O’Driscoll, 1977;
Barry, 1979 : ch. 8.
100
Норман П. Берри
жения остается на том же уровне, что и до денежной инъекции,
производственные ресурсы будут направлены на то, чтобы обеспечить
потребительский спрос: в результате самые ранние стадии производ-
ства останутся без «подпитки» капиталом.10 Таким образом, несмот-
ря на эти неверно направленные инвестиции, вытекающие из целого
набора ошибок, процесс является самокорректирующимся, пусть даже
за счет некоторой (временной) безработицы в отдельных секторах
экономики.
Очевидно, это не та теория, которая могла бы иметь особую по-
пулярность в 1930-е гг., когда наблюдался высокий уровень безрабо-
тицы во всех секторах экономики. Неудивительно, что существующие
в то время условия вызвали к жизни теории, называвшие недостаток
эффективного спроса основной причиной депрессии. Даже Хайек не
был защищен от этого «поветрия», признавая, что «вторичная депрес-
сия» (на самом деле представляющая собой понижательную спираль)
может быть результатом дефляции, сменившей первоначальный чрез-
мерно оживленный бум. Однако исходная идея теории, состоящая в
том, что инфляция обладает реальным влиянием на структуру произ-
водства, а не просто повышает уровень цен, до сих пор остается глав-
ной и наиболее отличительной особенностью австрийской макроэко-
номики. Как и в чикагской ортодоксии, деньги здесь также «имеют
значение». На самом деле «элементарную» истинность количествен-
ной теории денег всегда подчеркивал сам Хайек. Однако деньги в
австрийской концепции имеют значение, несколько отличное от зна-
чения, приписываемого им монетаризмом: вне состояния равновесия
деньги никогда не являются «нейтральными». Именно по этой при-
чине, а также в силу некоторых других соображений государство не
должно обладать правом произвольно распоряжаться деньгами (Hayek,
1978; Barry, 1981).
5.8. Политическая экономия
и государственная политика
На протяжении всего изложения я проводил следующую мысль:
хотя теоретики-австрийцы могут справедливо полагать, что их анализ
причинных связей, существующих в экономике, относится к науке,
«свободной от ценностных суждений», в их учении неявно присут-
ствует вполне определенный взгляд на общественное благосостояние.
А именно: беспрепятственный рыночный процесс является наилуч-
шим вариантом использования ресурсов, вариантом, позволяющим
10 Парадоксально, но во время депрессии представители австрийской
школы настаивали на необходимости повышения уровня сбережений и уре-
зания потребления как условий оживления.
Австрийская экономическая школа: расхождения с ортодоксией
101
удовлетворить анонимных членов общества. Это, конечно, утилита-
ристское суждение, но оно существенно отличается от более известно-
го формального критерия благосостояния, который претендует на срав-
нение «состояний» в терминах измеримой полезности. Неприятие
сравнения и сложения значений индивидуальной полезности, требу-
емых для сопоставления конечных состояний, всегда было присуще
австрийской экономической теории.
Принцип, который австрийские теоретики положили в основу
своего основного тезиса в области теории благосостояния, относится к
области гносеологии. А именно: не существует никакого центрально-
го наблюдателя, точно знающего, что именно требуется для достиже-
ния наиболее эффективного результата. Рынок хорош не потому, что
он «эффективен» в каком-либо техническом смысле, а потому, что он
координирует человеческие действия с некоторой степенью предска-
зуемости.
Особенно хорошо это может быть проиллюстрировано на приме-
ре австрийской критики социализма. Речь идет о спорах, имевших
место в конце 1930-х гг. и проходивших в рамках неоклассической
парадигмы (Lavoie, 1985). Сторонники «рыночного социализма» осозна-
ли, что общее равновесие — вполне эгалитарная форма экономиче-
ского устройства. В самом деле, каждый фактор в этом случае
оплачивается согласно его предельному продукту, цены способствуют
расчистке всех рынков, не существует никакой сверхприбыли или
предпринимательской прибыли, отсутствуют монополии или иные
формы несовершенного рынка и, кроме того, набор продуктов и услуг
точно отражает нужды потребителей. Реально существующим капи-
талистическим рынкам было свойственно не просто неравенство в
обладании ресурсами, а беочисленное множество несовершенств, вклю-
чающее монополистическую «ренту», избыточную «прибыль» и дру-
гие несовершенства, формирующие систему, основанную на рыночной
мощи, а не на свободном обмене.
Первоначальное возражение Мизеса (Mises, 1935) против социа-
лизма (в его знаменитом очерке 1920 г.) заключалось в том, что при
отсутствии рынка невозможно произвести «расчет» (т. е. решить сис-
тему уравнений), требуемый для обеспечения эффективной аллока-
ции ресурсов. На деле «социалисты-рыночники», особенно Ланге, до-
пускали возможность того, что рынок является эффективным ору-
дием для решения различных проблем, и в своих первоначальных
моделях они «отдавали» потребление и выбор рода занятий во власть
рынка. Однако они заменяли предпринимателя государственным
управляющим (получающим оклад) и устанавливали централизован-
ные производственные нормы, заменяющие решения частных инвес-
торов (в построениях этих экономистов отсутствовали рынки капита-
лов). В более поздних моделях предполагалось, что высокоскоростные
компьютеры могут производить все необходимые вычисления, так
102
Норман П. Берри
что государство могло бы воспроизвести результат действия рыноч-
ных механизмов и при этом избежать каких-либо проявлений неэф-
фективности и неприемлемого неравенства, присущих реально суще-
ствующему рынку.
Хайековские возражения против социализма всегда несколько
отличались от соображений Мизеса по этому поводу (Hayek, 1948 :
chs. VII, VIII и X). Для Хайека проблема заключалась не только в
возможностях расчета. Он допускал, что в совершенном мире госу-
дарство могло бы воспроизвести состояние рыночного равновесия.
Однако здесь возникает проблема природы экономического знания как
такового. Эксплуатация природных ресурсов, направленная на макси-
мальное использование имеющихся возможностей, требует субъектив-
ных суждений и способности к открытиям новых возможностей. Но
индивидуальное знание, которое выявляется в этой деятельности, не
может быть преобразовано в форму, пригодную для расчетов. Это воз-
можно только при условии бесконечной повторяемости необходимых
для расчетов данных, что, очевидно, нереально в человеческих сооб-
ществах. Если предприниматели (в самом широком смысле этого
слова) являются носителями подобного неявного знания, то «чрезмер-
ная» прибыль, получаемая ими, является просто ценой, которую мы
платим за их общественно-необходимую деятельность. Проблемы ры-
ночного социализма с очевидностью проявляются, когда речь идет об
инвестициях. Отсутствие рынка капиталов означает, что суждения
(«субъективные») о перспективности альтернативных проектов неиз-
бежно высказываются политическими агентами, которые в обычных
условиях не являются объектами корректирующих механизмов де-
централизованного рынка.
Если рынок предполагает постоянный процесс самокорректиров-
ки, приспособления к имеющимся условиям и открытия новых воз-
можностей, то ему всегда будут свойственны определенные особенности,
которые сомнительно выглядят в свете чистой теории равновесия. Ис-
следователи, не принадлежащие к социалистическому лагерю, например,
могут заявить, что неэффективность монополии может быть скоррек-
тирована без внесения каких-либо дополнительных социалистических
элементов в рыночную систему. Но даже здесь австрийские теоретики,
скорее всего, выдвинут возражение, основанное все на той же гносео-
логической основе. Если монополист назначает цену на свой продукт,
очевидно, превышающую равновесную, и тем самым наносит убыток
общему благосостоянию, то, каким же образом тогда можно выявить
эту самую равновесную цену? В самом деле, перспектива значительной
прибыли, вероятно, единственный способ побудить частных лиц ввя-
заться в рискованную деятельность (Littlechild, 1981). Более того, пока
доступ на конкретный рынок остается открытым, возможности моно-
полиста, действующего на этом рынке, останутся в рамках определен-
ных ограничений. Эти вопросы не относятся к разряду грубых эмпи-
Австрийская экономическая школа: расхождения с ортодоксией
103
рических задач, связанных с исчислением потерь благосостояния, и т. д.
Они предполагают понимание (Verstehen) того, каким образом работа-
ют различные экономические системы.
5.9. Австрийская экономическая школа
и ее перспективы
В сегодняшних дебатах по поводу государственной политики
теоретики-« австрийцы », разумеется, заняты вопросами денег и инф-
ляции. И действительно, они выдвинули несколько радикальных пред-
ложений по установлению здоровой валюты (sine qua поп [необходи-
мого условия — лат.] рыночной системы). Что же касается теорети-
ческой области, то, вероятно, дальнейшие работы будут посвящены
развитию субъективного метода, теории предпринимательства, особенно
теории фирмы и роли предпринимателя в ней (см. Ricketts, 1987), а
также созданию жизнеспособной методологической альтернативы
позитивизму. Вероятно, наиболее важной задачей является форму-
лировка теории прав собственности в области внешних эффектов.
Необходимость этого становится еще более очевидной, если учесть,
что вопросы окружающей среды, вероятно, предоставят новые воз-
можности для использования «объективистских» решений экономи-
ческих проблем. Фактически наибольший вклад в теорию прав соб-
ственности и внешних эффектов внесли экономисты, далеко не всегда
связанные с австрийской школой.
Хотя доводы против инфляции, кейнсианства и государственного
планирования, которыми так славилось это течение экономической
мысли на протяжении всего XX столетия, теперь кажутся несколько
старомодными, современная программа исследований, заявленная авс-
трийской школой, весьма успешно проявляет себя в областях, ранее
считавшихся исключительно вотчиной неоклассической ортодоксии.
Соперничество между двумя альтернативными конкурирующими тео-
риями, являющееся особенностью современных экономических иссле-
дований, ведет к тому, что ни один подход, вероятно, не будет иметь
монополии на истину.
Литература
Barry N. Р. Hayek’s Social and Economic Philsophy. London : Macmillan, 1979.
Barry N. P. Austrian economists on money and society // National Westminster
Bank Quarterly Review. 1981. P. 20-31.
Barry N. P. The Invisible Hand in Economics and Politics. London : Institute of
Economic Affairs, 1988.
104
Норман П. Берри
Blaug М. The Methodology of Economics. Cambridge : Cambridge University
Press, 1980.
Bohm-Bawerk E. Capital and Interest, transl. G. Muncke and H. Sennholz. South
Holland, IL: Liberatarian Press (originally published in three volumes
between 1909 and 1914), 1959.
Bohm-Bawerk E. Control or economic law / In Shorter Classics of Eugen Bohm-
Bawerk. South Holland, IL : Libertarian Press, 1962.
Bohm-Bawerk E. Karl Marx and the Close of His System /ed. Paul Sweezey.
London : Merlin Press (first published 1896), 1975.
Dolan E. G. (ed.). The Foundations of Austrian Economics. Kansas City, KS :
Sheed & Ward, 1976.
Friedman M. Essays in Positive Economics. Chicago, IL : University of Chicago
Press, 1953.
Hahn F. H. The winter of our discontent //Economica. 1973. Vol. 40. P. 322-
330.
Hayek F.A., von. Prices and Production. London : Routledge, 1931.
Hayek F.A., von (ed.). Collectivist Economic Planning. London : Routledge, 1935.
Hayek F. A., von. Economics and knowledge // Economica. 1937. Vol. 4. P. 33-
54. Reprinted in von Hayek, F. A. Individualism and Economic Order,
London: Routledge, 1948.
Hayek F.A., von. The Pure Theory of Capital. London : Routledge, 1941.
Hayek F.A., von. Individualism and Economic Order. London : Routledge, 1948 I
Хайек Ф., фон. Индивидуализм и экономический порядок.
Hayek F. A., von. The Counter-Revolution of Science. Glencoe, IL : The Free Press,
1955.
Hayek F.A., von. Studies in Philosophy. Politics and Economics. 1967. London :
Routledge.
Hayek F. A., von. Full Employment at Any Price? London : Institute of Economic
Affairs. 1975.
Hayek F. A., von. The Denationalisation of Money. London : Institute of Economic
Affairs (1st edn 1976), 1978.
High J. Alertness and judgement: comment on Kirzner / In I. Kirzner (ed.).
Method, Process and Austrian Economics. Lexington, MA: D. C. Heath,
1982. P.161-168.
Keynes J. M. The General Theory of Employment, Interest, and Money. London :
Macmillan, 1936.
Kirzner I. Competition and Entrepreneurship. Chicago, IL : University of Chicago
Press, 1973.
Kirzner I. Perception, Opportunity and Profit. Chicago, IL : University of Chicago
Press, 1979.
Kirzner I. Another look at the subjectivism of costs / In I. Kirzner (ed.).
Subjectivism. Intelligibility and Economic Understanding. New York : New
York University Press, 1986.
Kirzner I. Discovery, Capitalism and Distributive Justice. Oxford : Basil Blackwell,
1989.
Lachmann L. From Mises to Shackle: an essay on Austrian economics and the
kaleidic society // Journal of Economic Literature. 1976. Vol. 14. P. 54-
62.
Австрийская экономическая школа: расхождения с ортодоксией
105
Lachmann L. Capital, Expectations and the Market Process. Kansas City, KS :
Sheed, Andrews & McMeel, 1977.
Lange O. On the economic theory of socialism / In B. Lippincott (ed.). The Economic
Theory of Socialism. New York : McGraw-Hill (first published 1938), 1964.
P.57-142.
Lange O. The computer and the market / In С. H. Feinstein (ed.). Socialism,
Capitalism and Economic Growth. Cambridge : Cambridge University Press,
1967.
Lavoie D. Rivalry and Central Planning. Cambridge : Cambridge University Press,
1985.
Littlechild S. C. Misleading calculations of the social cost of monopoly power//
Economic Journal. 1981. Vol. 91. P. 348-363.
Littlechild S. C. Equilibrium and the market process I In I. Kirzner (ed.). Method,
Process and Austrian Economics. Lexington, MA : D. C. Heath, 1982. P.
85-102.
Littlechild S. C. The Fallacy of the Mixed Economy I 2nd edn. London : Institute
of Economic Affairs (1st edn 1976), 1986.
Menger C. The Foundations of Economics, transl. J. Dingwell and B. Hoselitz.
Glencoe, IL: The Free Press (first published 1871), 1950.
Menger C. Problems of Economics and Sociology, transl. F. J. Nock. Urbana,
IL : University of Illinois Press (first published 1883), 1963.
Mises L., von. Economic calculation in the socialist commonwealth / In von Hayek,
F. A. (ed.). Collectivist Economic Planning. London : Routledge, 1935.
P.87-130.
Mises L., von. The Ultimate Foundation of Economic Science. Princeton, NJ : Van
Nostrand, 1962.
Mises L., von. Human Action / 3rd edn. Chicago, IL: Henry Regnery (first
published 1949), 1966.
Reekie D. Markets, Entrepreneurs and Liberty. Brighton : Harvester Wheatsheaf,
1984.
Ricketts M. The Economics of Business Enterprise. Brighton : Harvester Wheat-
sheaf, 1987.
Robbins L. C. The Nature and Significance of Economic Science / 2nd edn. London :
Macmillan (1st edn 1931), 1935.
Rothbard M. N. Man, Economy and State. New York : Van Nostrand, 1962.
Schumpeter J. S. Business Cycles. New York : Harrap, 1939.
Shackle G. L. S. Epistemics and Economics. Cambridge : Cambridge University
Press, 1972.
Shand A. The Capitalist Alternative: An Austrian View of Capitalism. Brighton :
Harvester Wheatsheaf, 1984.
Spadaro L. M. (ed.) New Directions in Austrian Economics. Kansas City : KS.
Sheed. Andrews & McMeel, 1978.
Walras L. Elements of Pure Economics, transl. W. Jaffe. London : Allen & Unwin
(first published 1874), 1954.
Wieser F., von. Natural Value, transl. C. A. Malloch. London : Macmillan (first
published 1889), 1893.
6
ЛОУРЕНС А. БОУЛЭНД й <• ‘
СОВРЕМЕННЫЕ ВЗГЛЯДЫ л
НА ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ПОЗИТИВИЗМ
6.1. Введение
Не так уж много экономистов сегодня выступают под знаменем
«экономического позитивизма» или «позитивной экономической те-
ории». Значит ли это, что экономический позитивизм мертв? Конеч-
но, нет. Позитивная экономическая теория получила сегодня столь
широкое распространение, что все другие конкурирующие позиции
(кроме чистой математической экономики) фактически оказались в
тени. Поэтому нетрудно понять причину отсутствия методологиче-
ских лозунгов по поводу позитивизма. Нет предмета для споров, и,
следовательно, нет нужды размахивать флагом.
В современных учебниках господство экономического позитивизма
более чем очевидно. Почти в каждом учебнике вводного уровня объяс-
няется различие между «позитивной» и «нормативной» экономиче-
ской теорией. Авторы этих учебников пытаются уверить нас, что
экономисты не в состоянии обойтись без позитивной экономической
теории и способны удовлетворить требованиям экономического пози-
тивизма. Почему же экономистам так необходима позитивная эконо-
мическая теория? Удовлетворяют ли экономисты требованиям эконо-
мического позитивизма? Именно этим двум вопросам и посвящена
данная глава.
6.2. Что противопоставляется позитивной
экономической теории?
Несмотря на то что авторы всех учебников наглядно демонстри-
руют различие между «позитивными» и «нормативными» вопросами,
опираясь при этом на дихотомию «то, что есть, — то, что должно
быть», вовсе не так очевидно, что история данного разделения дает
для этого повод. В поддержку указанной дихотомии особенно часто
цитируют Джона Невилла Кейнса, хотя, как пояснил Марк Блауг
Современные взгляды на экономический позитивизм
107
(Blaug, 1980 : 141), в действительности Невилл Кейнс делил экономи-
ческие вопросы на три области: а) «установление существующих
эмпирических закономерностей», б) «определение образцов» или «кри-
териев того, что должно быть», и в) развитие практического «искус-
ства» формулировки «максим или предписаний, следуя которым мож-
но достичь поставленных целей наилучшим образом» (Keynes, 1917
32-35, курсив мой. — Л. Б.). К сожалению, широко распространившееся
доверие к дихотомии «есть — должно быть» свело на нет все усилия
Невилла Кейнса улучшить наше понимание позитивной экономиче-
ской теории.
Развивая «позитивную методологию» в своем знаменитом очер-
ке 1953 г., Милтон Фридмен предпринял попытку опровергнуть дихо-
томию «есть — должно быть». Он доказывал, что ответ на вопрос:
«Что должно быть?» зависит от первоначального выяснения того, «что
есть» (Friedman, 1953). Тем не менее большинство критиков фридме-
новской методологии полагают, что в действительности целью рабо-
ты Фридмена было выступление против нормативной экономической
теории и, стало быть, в пользу позитивной теории (Koopmans, 1957;
Rotwein, 1959; Samuelson, 1963; Simon, 1963). Видимо, они исходят из
презумпции, что всегда следует выбирать между вопросами «есть» и
«должно быть», как будто они заведомо являются взаимоисключа-
ющими.
Справедливости ради надо отметить, что существуют веские осно-
вания считать вопросы: «Что есть?» и «Что должно быть?» взаимоис-
ключающими. Уже много лет назад Дэвид Юм доказывал, что утверж-
дение по поводу того, «что должно быть», не может быть выведено из
утверждения о том, «что есть», и наоборот (Blaug, 1980 : 130). Таким
образом, простое упоминание вопросов: «Что есть?» и «Что должно
быть?» при определении позитивной экономической теории, вероят-
но, само по себе предполагает резкую дихотомию, подобную дихото-
мии позитивной и нормативной теорий, упоминаемых в учебниках.
В дополнение к различию между вопросами: «Что есть?» и «Что
должно быть?» существуют другие дихотомии, на которых основыва-
ется различие между нормативной и позитивной экономическими
теориями. Из философии известно различие между аналитическими
и синтетическими суждениями: первые из них не нуждаются в эмпи-
рической проверке в отличие от последних. Кроме того, существует
различие между наукой и искусством, которым руководствовались
первые методологи экономической науки (например, Нассау Сениор).
Утверждалось, что в то время как наука имеет дело с истинами, каса-
ющимися материального мира, искусство занимается нормативными
правилами (Blaug, 1980 : 59). Позднее были выделены другие дихото-
мии: объективное — субъективное, описательное — предписывающее,
рациональное — иррациональное, которые часто обнаруживают пря-
мую корреляцию с разделением на нормативную и позитивную тео-
108
Лоуренс А. Боулэнд
рии. Конечно, нельзя не упомянуть о более тривиальном разделении
на теоретическую и прикладную экономику, существующем сегодня
на большинстве экономических факультетов.
К этому списку хотелось бы добавить еще одно разделение, а
именно разделение на романтический и классический подходы, час-
то встречающееся в дискуссиях о британской литературе XIX столе-
тия. Если говорить более определенно, я полагаю, что романтический
и классический подходы различаются степенью реализма своих пред-
посылок. В то время как романтик, вероятно, допускает, что мир та-
ков, каким он хотел бы его видеть, классик беспристрастно принима-
ет мир таким, каков он есть. Например, романтически настроенный
эгалитарист, возможно, хотел бы, чтобы богатства распределялись
равномерно. В то же время реалистически настроенный классик за-
явит, что никто не вправе предполагать равенства в распределении до
тех пор, пока для этого не появятся надежные эмпирические осно-
вания.
Как же, учитывая все эти дихотомии, можно истолковать приро-
ду позитивной экономической теории и почему ее следует разраба-
тывать? Я полагаю, что причиной существования столь многих разли-
чий, выявленных в дебатах о позитивной экономической теории,
служит то, что каждое из этих различий выражает одну из ипостасей,
в которой позитивная экономическая теория не должна проявляться.
Это значит, что большинство людей воспринимают позитивную эко-
номическую теорию, основываясь на заявлениях о том, чем она не
является, а вовсе не на соображениях о том, что она представляет
собой на самом деле. Короче говоря, у нас есть только негативное
понимание экономического позитивизма!
6.3. Позитивизм как риторика
В определенном смысле различие между позитивной и норма-
тивной экономическими теориями совершенно размывается. Эконо-
мические советники из лагеря сторонников позитивной теории фак-
тически всегда уверяли, что их рекомендации — наилучший путь
достижения поставленных целей. Это очевидно даже в исходной ра-
боте Джона Невилла Кейнса. Трудно вообразить, каким образом можно
вообще избежать каких-либо нормативных суждений. Так что же на
самом деле хотят сказать, утверждая, что некое экономическое иссле-
дование или политическая рекомендация соответствует требованиям
позитивизма?
Идея «позитивной экономической теории» по большей части
является риторической (Boland, 1989 epilogue). Риторические зада-
чи также очевидны в использовании некоторых других дихотомий.
Можно вспомнить книги, носящие такие названия, как «Система син-
Современные взгляды на экономический позитивизм
109
тетической философии» (Spencer, 1896), «Позитивная философия»
(Comte, 1974), «Научное управление» (Drury, 1968), «Объективная
психология музыки» (Lundin, 1967), «Рациональная экономическая
теория» (Jackson, 1988), «Описательная экономическая теория» (Наг-
bury, 1981) и т. д. Когда автор, превознося достоинства некой теории,
провозглашает ее позитивный характер, он обычно имеет в виду ее
приемлемость с научной точки зрения. Критерии же приемлемости и
неприемлемости по большей части продиктованы господствующими
взглядами на то, какой метод является научным. Однако обычно не
совсем ясно, почему термин «позитивный» всегда подразумевает не-
что приемлемое или желательное.
Ко времени Юма (конец XVIII столетия) большинство мыслите-
лей верили в силу рационального или логического мышления, в осо-
бенности его воплощения в науке. Согласно унаследованному от Фрэн-
сиса Бэкона (XVII в.) взгляду, считалось, что всякая наука может
быть сведена к позитивным фактам. Из них, в свою очередь, можно
вывести все систематическое знание, прибегнув к индуктивной логи-
ке. Это, видимо, объясняет, почему столь долго слово «позитивное»
обозначало нечто хорошее. Теория, демонстрирующая позитивные
факты или основанная на них (т. е. на наблюдениях или гипотезах,
вносящих позитивный вклад в индуктивные доказательства нашего
систематического знания), заслуживает названия «позитивной». При
общей для XIX столетия вере в действенность индуктивной науки
«позитивное» отождествлялось с «научным», «рациональным* и даже
с «объективным». Объективность следовала из бэконовской интер-
претации индуктивных суждений как противоядия против эгоисти-
ческих и предвзятых притязаний разума (Agassi, 1963). Чтобы счи-
таться научными, индуктивные доказательства должны быть осно-
ваны только на объективных наблюдениях. Вносит ли данная теория
позитивный вклад в научное знание — это вопрос исключительно
исследовательских навыков ученого. Истинный исследователь объек-
тивен, непредвзят и беспристрастен, так что любые установленные
факты подлежат безусловному признанию. Оставшаяся часть науки
представляет собой просто результат применения индуктивной логи-
ки к реальным фактам. Таким образом, если кто-то ошибается в
своих претензиях на обладание научным знанием, это может быть
только следствием предубеждения, пристрастности или привнесения
субъективных ценностей.
В экономической науке ассоциация между «позитивным» и «опи-
сательным» прямо вытекает из юмовской точки зрения на дихото-
мию «есть — должно быть». Мы описываем то, «что есть», и предпи-
сываем то, «что должно быть». Связь между «позитивной» и «при-
кладной» экономическими теориями, а также между «позитивными»
и «синтетическими» суждениями не так очевидна. Хотя нетрудно
провозгласить, что некая теория «позитивна», однако принято скорее
110
Лоуренс А. Боулэнд
считать, что чистая теория не носит эмпирического характера (Hut-
chison, 1938) и, следовательно, именно прикладной теории полагается
быть «позитивной». В таком случае, что имел в виду Бём-Баверк,
когда назвал свою книгу «Позитивной теорией капитала» (Bohm-
Bawerk, 1889)? Хотя связь между «позитивными» и «синтетическими»
суждениями достаточно очевидна, этого нельзя сказать об их антони-
мах. Едва ли возможно непосредственно связать «нормативные» и
«аналитические» суждения, кроме как с той точки зрения, что истин-
ность нормативных суждений, вообще говоря, условна, поскольку за-
висит от принятых ценностей. Но если аналитическая истина заведо-
мо является тавтологией, то чисто технически связь между аналити-
ческими и нормативными суждениями не слишком прочна (Quine,
1961 ch. 2).
Послевоенное влияние логического позитивизма вкупе с ретро-
спективным влиянием Макса Вебера привели к тому, что позитивист-
ская риторика стала еще более запутанной. Логические позитивисты
принадлежали к тому крылу аналитической философии, в рамках ко-
торого было принято отличать верифицируемое научное знание от не-
верифицируемой «метафизики». Социолог Макс Вебер, работавший на
рубеже столетий, признан ведущим идеологом направления, утверж-
давшего «свободное от ценностей» научное знание. Еще большей пута-
ницы добавила критика Поппером логического позитивизма. Поппер
считал, что теория только в том случае вносит позитивный вклад в
науку, если она фальсифицируема (как полагает большинство коммен-
таторов, это означает, что теория не должна являться тавтологией). Все
эти интеллектуальные осложнения затрудняют нам даже определение
того, чем не является позитивная экономическая теория.
6.4. Что такое «позитивное»
с общепринятой точки зрения?
Экономический позитивизм, практикуемый сегодня, можно раз-
делить на четыре направления. Первой и наиболее оптимистической
версией является то, что я назвал гарвардским позитивизмом. Это
течение представлено недавними попытками разработать «экспери-
ментальную» экономическую теорию. Его истоками являются ранние
исследования Эдуарда Чемберлина. Другой крайностью является сла-
бая минималистская версия, которую я назвал позитивизмом МТИ
(Массачусетсского технологического института). Слабой ее можно
назвать благодаря методологическому подходу, согласно которому
теория, чтобы представлять интерес, должна быть только потенци-
ально опровержимой. Не существует никаких дополнительных огра-
ничений, требующих эмпирического подтверждения или проверки.
Между этими двумя крайними точками зрения находятся две более
Довременные взгляды на экономический позитивизм
111
умеренные версии. Одна из них, которую я назвал позитивизмом
ЛШЭ (Лондонской школы экономики), не требует контролируемых
экспериментов, однако рассматривает экономическую теорию как на-
учное направление, в котором подчеркивается необходимость эмпи-
рических количественных данных. Другой промежуточной версией
является чикагский позитивизм, включающий как упрощенный
инструментализм Фридмена, так и более изощренный конфирмацио-
низм Беккера и Стиглера.
Гарвардский позитивизм
Позитивисты, защищающие «экспериментальную экономическую
теорию», пока составляют незначительную часть основного течения
экономической мысли. Отправной точкой этого движения могут
считаться эксперименты, которые часто проводил со своими студента-
ми в Гарвардском университете Чемберлин. Сегодня главой направ-
ления является Вернон Смит (Smith, 1982).
Главная задача экспериментальной экономической теории за-
ключается в преодолении того очевидного факта, что большинство
традиционных моделей являются абстракциями, использующими упро-
щенные предпосылки, реализм которых весьма сомнителен. Типич-
ное экономическое объяснение выглядит так: «Если мир имеет форму
X, а люди ведут себя согласно предположению Y, то мы обнаружим
явление Z*. При этом перед любым экономистом, претендующим на
позитивное объяснение экономического явления Z, встают очевидные
вопросы: имеет ли мир форму X? Ведут ли себя люди согласно пред-
положению У? Обнаруживается ли явление Z?
Поскольку обычно трудно определить, действительно ли люди
ведут себя согласно предположению У, почти все эмпирические иссле-
дования имеют дело с формой X и явлением Z. Обычный подход
состоит в построении модели экономики, основанной на предположе-
нии У. Затем предпринимается попытка определить, может ли ука-
занная модель быть подтверждена данными, ставшими доступными
после наступления события. К сожалению, доступные данные редко
могут дать однозначный ответ. Вместо этого приходится делать мно-
жество дополнительных предположений, и, следовательно, любые
выводы всегда условны.
Гарвардский позитивизм предлагает иной подход. Вместо того
чтобы принять как должное ограниченность доступных данных
(обычно агрегированных и вызывающих множество методологиче-
ских вопросов), экспериментальная экономическая теория предла-
гает создание жизненных ситуаций, в которых предположения ти-
пичной неоклассической модели в отношении мира в форме X
верны. Если говорить более конкретно, экспериментальная эконо-
мическая теория пытается сконструировать мир, действительно име-
112
Лоуренс А. Боулэнд
ющий форму X. Затем определяется, является ли поведение, задан-
ное предположением Y, логически совместимым с эксперименталь-
но наблюдаемым явлением Z. Только искушенность эксперимента-
тора определяет, насколько успешен данный эксперимент с точки
зрения экономического позитивизма.
Позитивизм МТИ
Последователи методологии Пола Самуэльсона следуют намно-
го менее фундаменталистскому взгляду на экономический позити-
визм. Следуя Самуэльсону и пытаясь утвердить оптимистичный
взгляд на перспективы позитивизма, они утверждают, что любая
предлагаемая теория должна удовлетворять как минимум одному
условию. Для того чтобы претендовать на позитивный вклад в
экономическое понимание, позитивная теория должна быть готова
подвергнуться эмпирическому опровержению. Короче говоря, все
истинно позитивные теории — эмпирически опровержимы в прин-
ципе. Как признал Хатчисон (Hutchison, 1938) в конце 1930-х гг.,
все, что можно утверждать, следуя данному критерию, — это нетав-
тологичность выдвигаемой позитивной теории. Ясно, что эта мини-
малистская версия позитивизма гораздо больше служит интересам
разработчиков математических моделей, которые стремятся избе-
жать такого недостойного занятия, как работа с эмпирическими
данными реального мира, чем интересам исследователей, на деле
занимающихся развитием истинной позитивной теории. Для эко-
номистов-математиков элегантность модели всегда гораздо важнее,
чем эмпирическая реалистичность или ее прикладное значение для
экономической политики.
Чикагский позитивизм
Приверженцы чикагского позитивизма ставят во главу угла по-
лезность данной теории. Однако понятие полезного имеет два аспек-
та. С одной стороны, предлагаемые позитивные теории могут быть
использованы как инструмент в руках лиц, ответственных за проведе-
ние экономической политики. С другой стороны, необходимо учиты-
вать значение этих теорий для развития неоклассической теории
вообще и для укрепления веры во всемогущество рыночной системы
в частности. Оба этих аспекта играют важную роль в концепции чи-
кагского позитивизма.
В очерке 1953 г. Милтон Фридмен весьма убедительно доказы-
вал, что каждый, кто заинтересован в создании полезной с точки
зрения политики теории, должен сторониться типичных философских
предубеждений, свойственных некоторым представителям аналити-
ческой философии (так называемым логическим позитивистам).
Довременные взгляды на экономический позитивизм
113
Вместо этого следует признать, что вопросы верифицируемое™, фаль-
сифицируемости и даже априорного реализма поведенческих предпо-
сылок экономических моделей имеют гораздо меньшее значение, чем
полезность их результатов (Friedman, 1953).
Нетрудно заметить, что этот довод соответствует инструмента-
листской методологии (Boland, 1979). Возникает интересный вопрос:
почему Фридмен и другие считают, что эта аргументация является
формой позитивизма?
Дело в том, что очерк Фридмена не был направлен против пози-
тивизма вообще, а только против такой его изощренной формы, как
логический позитивизм. Позитивные факты все еще имеют значение
для Фридмена. По Фридмену, следует сопоставлять с фактами лишь
результаты и предсказания и, следовательно, исключить априорный
или логический анализ моделей, предпосылок и теорий как главный
критерий полезности позитивных теорий. Позитивные факты, оче-
видно, играют существенную роль в методологии Фридмена. Однако
для него единственными позитивными фактами являются успешные
предсказания, удостоверяющие полезность предлагаемой теории. В ме-
тодологическом очерке Фридмена нет ничего, что препятствовало бы
использованию данной версии инструментализма посткейнсианцами
или даже марксистами.
Однако если говорить об идеологических вопросах, то здесь двое
других представителей чикагской школы внесли куда больший вклад.
В 1977 г. Джордж Стиглер и Гэри Беккер опубликовали манифест
неоклассической экономической теории. Их аргументация, выражен-
ная в простой форме, состояла в следующем. Экономисты чикагской
школы предлагают модели экономики (т. е. мира в форме X), не свя-
занные с анализом психологического (субъективного) устройства ин-
дивидов, принимающих решения. Вместо этого они исследуют раз-
личные ситуации с точки зрения таких объективных (позитивных)
показателей, как издержки. Следовательно, все наблюдаемые факты
поведения объясняются наблюдаемыми и объективными условиями,
выраженными через издержки (Stigler, Becker, 1977).
Каждая позитивная экономическая модель, которую можно на-
звать удачной (Беккер и Стиглер, кажется, не упоминали о каких-
либо неудачах), должна рассматриваться как еще одно убедительное
свидетельство в пользу того, что любой социальный или поведенче-
ский феномен можно объяснить, используя соответствующим обра-
зом разработанную неоклассическую модель (т. е. модель, в которой
допущение Y предполагает оптимизационное поведение в системе сво-
бодных рынков). Для этой ветви чикагской школы истинной зада-
чей неоклассического моделирования является подтверждение эффек-
тивности системы социальной координации, основанной на рыноч-
ных отношениях (Boland, 1982).
9 Заказ № 356
114
Лоурене А. Боуланд
Позитивизм ЛШЭ
Стиглер и Беккер, возможно, правы, преподнося неоклассическую
экономическую теорию в качестве единственно верного объяснения
общественного и индивидуального поведения. Но если это так, то данное
утверждение можно проверить более жесткими способами. В конце
1950-х гг. группа экономистов из Лондонской школы экономики
(ЛШЭ) предложила более критический подход к построению эконо-
мических моделей. Нетрудно найти позитивные факты для подтверж-
дения любой желаемой модели, однако, чтобы убедиться в «научно-
сти» теории, надо подойти к фактам в менее предубежденной манере.
Подобный подход не исключает априорных суждений. Он просто
предполагает, что факты будут говорить сами за себя.
Подход ЛШЭ к позитивизму был продуктом деятельности моло-
дых экономистов, возглавлявшихся Ричардом Липси, который орга-
низовал семинар сотрудников ЛШЭ по проблемам методологии, изме-
рения и проверки. Этот семинар был до некоторой степени вдохнов-
лен присутствием в ЛШЭ Карла Поппера, считавшего критический
подход и эмпирическую проверку предлагаемых теорий истинной
основой науки (de Marchi, 1988). Основное направление семинара было
отражено в хорошо известном учебнике Липси 1960-х гг. «Введение
в позитивную экономику» (Lipsey, 1963). Главным мотивом Липси
было отстаивание важности реальных эмпирических данных. Его
учебник стал основной платформой всего современного экономиче-
ского позитивизма.
Сочетание проверки и измерения стало основным признаком
позитивизма ЛШЭ. Неудивительно, что эконометрика играет здесь
выдающуюся роль. Однако предполагается, что в отличие от инстру-
ментализма, распространенного среди американских разработчиков
эконометрических моделей (Boland, 1986), эконометрика ЛШЭ долж-
на способствовать оценке любых экономических предположений, воз-
никающих у исследователей. Различие между позитивным и норма-
тивным играет здесь главенствующую роль, поскольку предполага-
ется, что любые нормативные суждения не подлежат проверке и,
следовательно, «ненаучны».
п
6.5. В современном экономическом позитивизме
царит изрядная путаница
Как показали историки науки (такие, как Томас Кун и Джозеф
Агасси), большинство научных дисциплин могут быть определены по
ведущим учебникам. Основой современного экономического позити-
визма продолжает оставаться учебник Липси «Введение в позитивную
экономическую теорию». Эволюция этой книги весьма точно отразила
Современные взгляды на экономический позитивизм
116
развитие позитивистских взглядов за последние двадцать пять лет. Одна-
ко если вчитаться во вводную часть первого издания знаменитого учеб-
ника Липси (Lipsey, 1963), называющуюся «Предмет и метод», будет
нелегко понять, каким образом эта книга сделалась основой современ-
ного позитивизма. Липси гордо заявил, что его книга посвящена пози-
тивной экономической науке. В американских изданиях книги упор
на «научности» несколько завуалирован (видимо, потому, что в Север-
ной Америке подобное выпячивание научности выглядит претенциоз-
ным), однако сохранен упор на «позитивности». Тем не менее внима-
тельное изучение первого издания заставляет сделать вывод о том, что
эмпирические факты могут иметь решающее значение только в нега-
тивном смысле. Собственно говоря, Липси старательно пересказывает
философию науки Поппера, согласно которой истинная научная тео-
рия может быть опровергнута эмпирическими фактами, но никогда не
может быть ими подтверждена. Таким образом, если верить высказы-
ванию Липси образца 1963 г., его книга в действительности посвящена
негативной экономической науке!
Это очевидное несоответствие было решительным образом ис-
правлено во втором издании, где Липси заявляет, что он «отказыва-
ется от попперовского подхода к опровержению теорий». Отныне он
собирается следовать «статистическому подходу, согласно которому
ни подтверждение, ни опровержение не могут быть окончательными,
и все, на что мы можем надеяться, — это выявлять на основе конеч-
ного набора несовершенных знаний, каково соотношение вероятностей
между соперничающими гипотезами» (Lipsey, 1966 хх). Хотя, воз-
можно, данная трактовка больше соответствует общим научным прин-
ципам, все же неясно, что позитивного (или негативного) осталось в
версии позитивизма ЛШЭ.
Из шестого издания мы узнаем, что только позитивные утверж-
дения подлежат проверке. Нормативные утверждения невозможно
проверить, поскольку они зависят от ценностных суждений. Более
того, «утверждения, которые в случае их ошибочности в принципе
можно опровергнуть фактами, являются видом позитивных утверж-
дений» (Lipsey, 1983 : 6). Следовательно, приверженцы позитивной
экономической теории «имеют дело с разработкой положений, отно-
сящихся к классу позитивных и проверяемых» (Lipsey, 1983 7).
Однако более внимательный читатель узнает, обратившись к с. 5, что
утверждение называется «проверяемым», если его ошибочность мо-
жет быть доказана посредством сопоставления с эмпирическими фак-
тами. А затем, вернувшись к с. 13, мы выясняем, что «никакую тео-
рию невозможно окончательно опровергнуть»! Если только Липси не
имеет в виду нечто отличное от сказанного на с. 5, то может показать-
ся, что множество позитивных экономических утверждений является
пустым и, следовательно, позитивная экономика невозможна. Если
Же вы еще сомневаетесь в том, что поборники позитивизма ЛШЭ за-
116
Лоуренс А. Боулэнд
путались в методологических вопросах, то канадское издание книги
Липси 1988 г. лишит вас последних иллюзий. Вот что можно там
прочесть: «Не существует абсолютной уверенности в достоверности
какого бы то ни было знания» (Lipsey et al., 1988 : 24). Но можно ли
с абсолютной уверенностью заявлять, что никто не может ничего знать
с абсолютной уверенностью?
Подобное смелое утверждение содержит внутреннее противоре-
чие, однако это не мешает ему служить основой современного эконо-
мического позитивизма. Хорошо известно, что суждение, содержащее
внутреннее противоречие (например, 1 равно 2 или белое — это чер-
ное), позволяет доказывать все что угодно. Понятно, что немногого
стоят доказательства, приводящие к противоречивым результатам.
Из этого мы можем заключить, что методология современного пози-
тивизма бессильна достичь чего-то определенного (если считать, что
эта методология адекватно описана в различных версиях знаменитой
книги Липси). Я думаю, что Липси не следовало так легко отрекаться
от Поппера для того, чтобы избежать некоторых проблем, кажущихся
«неразрешимыми тем, кто верит в опровержение, основанное на един-
ственном наблюдении» (Lipsey, 1966 хх). Понятно, что взгляды
Липси будут одобрены философами науки, отвергающими попперов-
ский вызов логическому позитивизму. Однако я полагаю, что Липси
следовало бы подвергнуть более тщательному рассмотрению пресло-
вутые «неразрешимые» проблемы.
6.6. Позитивная наука или позитивная инженерия?
Несмотря на то что философия экономического позитивизма не-
достаточно хорошо продумана его главными сторонниками, она удов-
летворяет требованиям, предъявляемым большинством привержен-
цев основного течения экономической мысли. С одной стороны, эта
философия, очевидно, поддерживает общепринятые взгляды на объяс-
няющую науку. С другой стороны, она, по всей видимости, поддер-
живает осторожное отношение к различным формам социальной
инженерии. Обе указанные особенности находят опору в распростра-
ненном мнении, что позитивизм предполагает отсутствие ценност-
ных суждений.
Объясняющая наука
Современные экономисты (включая экономистов из Массачусет-
ского технологического института (МТИ) и Лондонской школы эконо-
мики (ЛШЭ)), которые считают, что могут объяснить экономические
явления, будут приятно удивлены, узнав, что приверженность позити-
визму требует всего лишь гарантии, что предпосылки экономических
Современные взгляды на экономический позитивизм
117
моделей фальсифицируемы. Фальсифицируемость предпосылок гаран-
тирует всего лишь, что выводы и объяснения, предлагаемые моделью,
не окажутся тем, что экономисты называют тавтологиями. Необходи-
мо пояснить, что смысл, вкладываемый экономистами в термин «тав-
тология», не совсем совпадает с тем, что понимают под этим терми-
ном философы и логики. Экономисты считают, что если невозможно
представить, каким образом данное утверждение может оказаться
ложным, то оно является тавтологией. Это определение включает в
себя как то, что называют тавтологией философы (утверждение, вер-
ное уже в силу своей логической формы), так и квазитавтологиче-
ские утверждения, которые верны по определению или же зависимы
от утверждений, близких к дефинициям (таких, как ценностные суж-
дения). Именно последний вид утверждений экономисты обычно
называют тавтологиями.
Почему же экономисты так стремятся избегать тавтологий? Есть
только одна методологическая проблема, решаемая путем избежания
тавтологий. С этой проблемой сталкиваются экономисты, претенду-
ющие на то, что эмпирическая проверка выдвигаемых ими моделей и
теорий вносит позитивный вклад в экономический анализ, поскольку
эмпирические факты верифицируют или подтверждают их построения.
Проблема заключается в том, что некоторые утверждения, представлен-
ные в форме тавтологий, также могут быть подтверждены эмпириче-
ски. Наиболее очевидный пример— «количественная теория денег».
Эта «теория» выражается уравнением MV = РТ. При его более тща-
тельном изучении оказывается, что обе части этого уравнения могут
быть получены простым обращением порядка суммирования по i и по
j при двойном суммировании EZPyQy (Agassi, 1971). Подтверждение вы-
сказывания, которое в принципе не может быть ложным, вряд ли спо-
собно внести позитивный вклад в экономическую науку.
Социальная инженерия
Современные экономисты, считающие себя авторами рекоменда-
ций в области экономической политики, будут рады узнать, что при-
верженность позитивизму гарантирует внимательное отношение к их
советам. Лица, ответственные за проведение экономической полити-
ки, редко интересуются, не занимаются ли их консультанты создани-
ем тавтологических моделей. Не больше занимает их и вопрос, явля-
ется ли та или иная теория фальсифицируемой. Действительно важна
для них лишь уверенность в том, что полученный совет не просто
отражает пристрастия экономиста-консультанта.
Какие же методологические проблемы должен решить для себя
потенциальный экономический консультант, чтобы оставаться в рам-
ках позитивизма? При всех экивоках, которые можно найти в изло-
жениях современного экономического позитивизма (например, в учеб-
118
Лоуренс А. Боулэнд
нике Липси), у лиц, ответственных за проведение экономической по-
литики, нет оснований ожидать, что совет их экономического консуль-
танта твердо основан на эмпирических фактах. Все в конечном сче-
те зависит от суждения самого исследователя о том, достаточно ли
имеющихся фактов, чтобы подтвердить или опровергнуть теорию, на
основании которой делались рекомендации. В большинстве случаев
именно личное поведение исследователя вызывает доверие к его иссле-
дованиям. Заметим, что такое внимание к личному поведению иссле-
дователя с очевидностью делает позитивную экономическую инжене-
рию простой версией бэконовского индуктивизма.
Если бы экономистам, занимающимся консультациями в сфере
экономической политики, удалось не запачкать свои белые лабора-
торные халаты, то они, вероятно, стали бы щеголять в них перед
телекамерами. Однако поведение практикующих экономистов пози-
тивистского направления становится более понятным, если оттолк-
нуться от противного. Никто не поверит экономисту, претендующему
на обладание истиной и отказывающемуся даже заглянуть в статис-
тическую сводку. Никто не поверит экономисту, который заинтересо-
ван исключительно в общественном признании собственных цен-
ностных суждений. Никто не поверит исследованию, проведенному
субъектом, ведущим себя подобно юному Вертеру из романа Гёте.
Другими словами, ревностным и романтичным фанатикам идеи нет
смысла подавать заявку на место экономического консультанта. Ка-
жется, все убеждены, что приверженность экономическому позити-
визму исключает подобное предосудительное поведение.
6.7. Позитивные факты
о позитивной экономической теории
Теперь, когда мы рассмотрели природу экономического позити-
визма, как она излагается в позитивистских учебниках, перейдем к
следующему вопросу. Речь пойдет о том, какое применение находит
позитивизм в реальном позитивном экономическом анализе. Замет-
ной особенностью всех образчиков «позитивного» экономического
анализа является их единый формат. После вводной части типичной
работы в русле позитивной экономической теории следует раздел,
названный «Модель» или как-нибудь в этом роде. Затем следует
раздел, озаглавленный, например, «Эмпирические результаты». И все
это подытоживают «Выводы». Напрашивается вопрос: почему факти-
чески все позитивистские статьи так явно следуют единому формату?
Не является ли это единообразие единственным достижением эко-
номического позитивизма?
Почему этот характерный шаблон имеет такое универсальное
использование? Поверхностное объяснение универсальности этого фор-
Современные взгляды на экономический позитивизм
119
мата сводит его к риторическому средству (McCloskey, 1989). Триви-
альное объяснение заключается в том, что редакции всех журналов
требуют соблюдения этого шаблона. Однако очевидно, что они всего
лишь следуют запросам рынка. Проблема состоит не только в том,
почему отдельный исследователь решает оформить свою работу в со-
ответствии с принятым шаблоном. Проблема в том, почему этот шаб-
лон так широко распространен.
Я не вижу, почему методолог не может применить некоторые
эвристические принципы, воплощенные в практике современного эко-
номического позитивизма, а именно принципы экономического моде-
лирования, к объяснению единообразия при построении экономиче-
ских моделей. Таким образом, для объяснения или описания практи-
ки экономического позитивизма я попытаюсь построить «модель»
формата типичной статьи позитивистского неоклассического направ-
ления. Судя по тому, что называется «моделью» в позитивной эконо-
мической теории, любое формализованное утверждение можно рас-
сматривать как модель. Тем не менее имеется несколько базовых
требований, предъявляемых к предлагаемым моделям.
Для построения моей модели позитивного или эмпирического
анализа, как и для построения любой другой модели, мне необходи-
мо заранее задать определенные предпосылки. Я начну с принятия
очевидных допущений, которые образуют ядро научно-исследователь-
ской программы неоклассической теории. Мое первое и самое фунда-
ментальное допущение состоит в том, что каждая неоклассическая
модель обязательно содержит поведенческие допущения, касающиеся
максимизации и рыночного равновесия. Более того, выводы модели
должны в решающей степени зависеть от этих допущений.
Оставшиеся предпосылки менее фундаментальны для неокласси-
ческой теории. Однако они необходимы с точки зрения риторики
современного экономического позитивизма. Второе мое допущение
должно содержать главный элемент современного позитивистского
подхода, а именно, в каждой эмпирической модели должно быть по
крайней мере одно уравнение, которое можно проверить статистиче-
ски, оценив его параметрические коэффициенты.
Согласно третьему допущению (необходимому для реализации
второго), каждая эмпирическая работа должна ориентироваться на
специфический критерий «правдоподобности». Речь идет о системе
статистических тестов. Например, необходимо учесть такие статисти-
ческие параметры, как средние величины и стандартные отклонения,
значения R2, f-статистики. Таким образом, каждое уравнение являет-
ся неким утверждением, которое может быть как истинным, так и
ложным. Однако прилагая это уравнение к эмпирическим данным,
мы знаем, что его соответствие этим данным обычно не является
совершенным, даже если уравнение верно. Поэтому возникает вопрос:
при каких условиях наше уравнение может быть признано «истин-
120
Лоуренс А. Боулэнд
ным»? Использование системы тестов предполагает, что исследователь
не собирается доказывать абсолютную истинность своей модели. Ско-
рее его цель состоит в том, чтобы установить ее приемлемость или
неприемлемость с точки зрения стандартной системы тестов, исполь-
зуемых в принятой версии экономического позитивизма.
Мое последнее допущение состоит в том, что публикация эмпи-
рической работы возможна только при условии внесения некоего
вклада в «научное» знание. Это значит, что исследователь должен
установить какие-либо новые, прежде неизвестные, «факты», полу-
ченные либо при анализе новых данных, либо благодаря новому под-
ходу к старым данным.
Чтобы проверить предложенную модель методологии неокласси-
ческой позитивной экономической науки, необходимо обратиться к
доступным данным. Прежде всего следует определить, какие источни-
ки содержат публикации представителей основного течения «позитив-
ной экономической теории». Очевидно, разумнее всего искать их на
страницах ведущих экономических журналов. Итак, откроем для про-
верки модели какой-либо авторитетный журнал («American Economic
Review» или «Economic Journal») и ознакомимся с содержанием не-
скольких номеров. Адекватная проверка предполагает, что нам следу-
ет ограничить наш интерес статьями, нацеленными на позитивный ана-
лиз. Это значит, что мы должны исключить из рассмотрения работы,
либо содержащие авангардные теории, либо рассматривающие по боль-
шей части технические (математические) аспекты «экономической те-
ории». Разумеется, следует пропустить такие разделы, как «История
экономической мысли» и «Методология» (если они будут обнаружены).
Я применил свой тест к «American Economic Review» за 1980 г.
(Boland, 1982 ch. 7). Изучение статей, отобранных в соответствии с
заявленными критериями, дает основание утверждать, что все работы
соответствуют формату, определенному нашей моделью позитивного
неоклассического анализа. Единственный эмпирический вопрос, под-
разумеваемый позитивной моделью, состоит в том, можно ли обнару-
жить какие-либо исключения из того, что, по моему мнению, должно
присутствовать в экономических журналах «основного течения»? Как
и следовало ожидать, я не нашел ни единого факта, противоречащего
моей теории. Таким образом, моя модель позитивного анализа соот-
ветствует доступным данным.
6.8. Объяснение использования стандартного формата
научных статей
Хотя подтверждение данной позитивной модели экономического
позитивизма не составляет большого труда, вопрос о том, почему науч-
ные работы следует писать в соответствии с имеющимся стандартом,
Современные взгляды на экономический позитивизм
121
не является предметом дискуссии (за исключением недавней дискус-
сии, ограниченной проблемой риторики экономического позитивиз-
ма) (McCloskey, 1989). Конечно, нет нужды обсуждать принятый фор-
мат, если все признают, что он не создает никаких проблем и прекрас-
но выполняет свою задачу. Моя же общая теория состоит в том, что
принятый формат не обсуждается по той причине, что его задача про-
сто признается не требующей обоснования. Признание определенных
положений не требующими обоснования является главным источни-
ком методологических проблем и противоречий экономической тео-
рии, хотя эти проблемы не всегда осознаются. Именно так обстоит дело
с широким распространением общего формата эмпирических научных
статей, написанных в неоклассической традиции. Возможно, отсутствие
дискуссии объясняется тем, что принятый формат является просто эле-
ментарным фильтром, позволяющим производить отбор. Предполага-
ется, что только статьи стандартного формата способны внести пози-
тивный вклад в позитивную теорию. Это предположение также нигде
не обсуждалось. Так все-таки какова же цель использования стандарт-
ного формата?
Хотя в самом позитивизме нет ничего, что так прочно привязы-
вало бы его к развитию неоклассической теории, оба этих течения
идут рука об руку. Цель существования стандартного формата для
статей, нацеленных на позитивный неоклассический экономический
анализ, совпадает с целью выдвижения позитивизма на первые роли в
экономической науке. Эта цель состоит в том, чтобы способствовать
долгосрочной индуктивной верификации научного знания, хотя оче-
видно, что этот формат используется людьми, которые, по собствен-
ным убеждениям, практикуют куда более умеренный подход к науч-
ному знанию и методологии — подход, предполагающий неприятие
индукции. В основе этого подхода лежит убежденность в существова-
нии очевидной (manifest) истины. Если говорить более конкретно,
речь идет об убеждении, что неоклассическая теория дает верную
картину общества, а реальный мир, очевидно, таков, каким его счи-
тают теоретики-неоклассики. Следовательно, любая модель, основан-
ная только на фактах действительной жизни, просто обязана рано
или поздно обнаружить очевидную истину, которая, как предполага-
ется, подтвердит достоверность неоклассической теории. Построение
моделей исключительно на фактах действительной жизни и есть, без
сомнения, провозглашенная цель позитивизма.
Чтобы понять соотношение между стандартным форматом и
исследовательской программой верификации неоклассической тео-
рии, нам необходимо обсудить следующие вопросы: что определяет
успех позитивного анализа? Что может считаться неудачей? А чтобы
установить критерий успеха позитивистского исследования, нам сле-
дует рассмотреть более фундаментальный вопрос: какова цель нео-
классического моделирования?
122
Лоуренс А. Боулэнд
Если считать, что обычные позитивистские неоклассические ста-
тьи действительно вносят вклад в «научное знание», то скрытая цель
такой позитивной экономической теории совпадает с целью чикаг-
ского позитивизма (т. е. с долгосрочной верификацией неокласси-
ческой теории). А именно: каждая статья, утверждающая возмож-
ность приложения неоклассической теории к проблемам реального
мира, должна рассматриваться как еще один позитивный вклад в
индуктивное доказательство истинности неоклассической теории. Ос-
нованием для моего вывода является то, что типичное приложение
неоклассической теории к явлениям реального мира доказывает толь-
ко то, что возможно подобрать по крайней мере одну неоклассиче-
скую модель, удовлетворяющую имеющимся данным. Критики всегда
могут заявить, что пригодность модели можно показать в конкретном
случае, но это не доказывает, что модель будет работать всегда (Boland,
1989). Я считаю, что программа позитивных неоклассических иссле-
дований заключается в том, что если мы сможем и в дальнейшем
эмпирически подтверждать пригодность неоклассической теории, то
в конечном счете мы докажем, что эта теория экономики является
единственно истинной.
6.9. Позитивный успех или позитивная неудача?
Исследование формата типичного позитивистского экономического
анализа обнаруживает тот факт, что экономический позитивизм в
качестве вида риторики достиг больших успехов. Но так ли хорошо
обстоят дела с выполнением остальных обещаний позитивизма? Этот
вопрос весьма важен для тех, кто отвергает возможность индуктивно-
го подтверждения любой теории, в том числе неоклассической.
Многие из приверженцев системы рыночных цен вообще и при-
ватизации в частности используют позитивный экономический ана-
лиз для подтверждения своих взглядов. Однако редко признается, что
такая приверженность несовместима с антиромантическим подходом
позитивизма. Нетрудно представить себе реакцию экономистов, испо-
ведующих позитивизм, на простое наблюдение, что хотя позитивисты
и основывают свой анализ экономических явлений на предположе-
нии о существовании совершенного рынка, реальный мир вовсе не
соответствует этой предпосылке.
Например, если бы мир действительно управлялся системой
рыночных цен без влияния государства или частного сговора, то ре-
сурсы общества в конечном итоге были бы оптимально размещены в
соответствии < желаниями потребителей. Мы также слышим, что ре-
альный мир ходится в состоянии равновесия и, в частности, все
цены являют! я равновесными. По этой причине всякое вмешатель-
ство правительства в эту модель обычно приводит к неоптимальной
Современные взгляды на экономический позитивизм
123
аллокации ресурсов. Поэтому утверждается, что приватизация и опо-
ра на цены (как единственный источник информации, подходящий
для общественной координации) являются желательными.
Справедливости ради нужно признать, что защита приватиза-
ции — это относительно недавний феномен и не все ее защитники
причисляют себя к позитивистам. Более того, не все позитивисты
защищают приватизацию, несмотря на то что сегодня возникает именно
такое впечатление. В течение 1950-х и 1960-х гг. большинство пози-
тивистов были склонны защищать правительственное вмешательство,
основывающееся на кейнсианской макроэкономике. Этим позитиви-
стам было достаточно «выглянуть в окно», чтобы обнаружить, что
миру присущи высокий уровень циклической безработицы и различ-
ные виды нестабильности. Значительная доля академических усилий
этого периода была затрачена на развитие эконометрического подхода
к экономическому позитивизму. Целью этих разработок было поддер-
жание правительственных усилий по регулированию и «точной на-
стройке» экономики.
Кажется, что истинным позитивистам следует избегать какой
бы то ни было апологетики. Им надлежит внятно и беспристрастно
объяснять мир в соответствии с тем, каков он есть. Если говорить
более определенно, им стоило бы объяснять, каким образом возника-
ют экономические феномены в мире, где правительственное вмеша-
тельство и тайный сговор — обычные явления. Очевидный факт, что
многие приверженцы экономического позитивизма почти всегда во-
влечены в апологию самых примитивных форм экономической ин-
женерии, таких как тотальная приватизация или, наоборот, тотальное
государственное макроэкономическое регулирование, наводит на мысль,
что в слишком многих случаях современный позитивизм следует
относить по большей части (а возможно, и полностью) к области ри-
торики.
*>£1
u> п! nl Г Литература
Agassi J. Towards an Historiography of Science, History and Theory. Beiheft 2.
The Hague : Mouton, 1963.
Agassi J. Tautology and testability in economies//Philosophy of Social Science.
1971. Vol. 1. P. 49-63.
Blaug M. The Methodology of Economics. Cambridge : Cambridge University
Press, 1980.
Boland L. Testability in economic science//South African Journal of Economics.
1977. Vol. 45. P. 93-105.
Boland L. A critique of Friedman’s critics//Journal of Economic Literature.
1979. Vol. 17. P. 503-522.
Boland L. The Foundations of Economic Method, London : Alien & Unwin, 1982.
124
Лоуренс А. Боулэнд
Boland L. Methodology for a New Microeconomics. Boston, MA : Allen & Unwin,
1986.
Boland L. The Methodology of Economic Model Building: Methodology after
Samuelson. London : Routledge, 1989.
Bohm-Bawerk E. Positive Theory of Capital, transl. W. Smart. New York : Stechert,
1889.
Comte A. Positive Philosophy. New York : AMS Press (originally published 1855),
1974.
Drury H. Scientific Management / 3rd edn. New York : AMS Press (originally
published 1922), 1968.
Friedman M. The methodology of positive economies I In Essays in Positive
Economics. Chicago, IL: University of Chicago Press, 1953. P. 3-43.
Harbury C. Descriptive Economics I 6th edn. London : Pitman, 1981.
Hutchison T. The Significance and Basic Postulates of Economic Theory. London :
Macmillan, 1938.
Jackson R. Rational Economics. New York : Philosophical Library, 1988.
Keynes J. N. The Scope and Method of Political Economy / 4th edn, London :
Macmillan, 1917.
Koopmans T. Three Essays on the State of Economic Science. New York : McGraw-
Hill, 1957.
Lipsey R. An Introduction to Positive Economics I 1st edn. London : Weidenfeld
& Nicolson, 1963.
Lipsey R. An Introduction to Positive Economics / 2nd edn. London : Weidenfeld
& Nicolson, 1966.
Lipsey R. An Introduction to Positive Economics / 6th edn. London : Weidenfeld
& Nicolson, 1983.
Lipsey R., Purvis D., Steiner P. Economics I 6th edn. New York : Harper & Row,
1988.
Lundin R. Objective Psychology of Music / 2nd edn. New York : Wiley, 1967.
Marchl N., de. Topper and the ISE economists I In N. de Marchi (ed.). The Popperian
Legacy in Economics. Cambridge : Cambridge University Press, 1988.
P. 139-166.
McCloskey D. Why I am no longer a positivist // Review of Social Economy.
1989. Vol. 47. P. 225-238.
Quine W From a Logical Point of View / revised edn. New York : Harper & Row
(originally published 1953), 1961.
Rotwein E. On «The methodology of positive economics» // Quarterly Journal of
Economics. 1959. Vol. 73. P. 554-575.
Samuelson P. Problems of methodology: discussion // American Economic Review,
Papers and Proceedings. 1963. Vol. 53. P. 231-236.
Simon H. Problems of methodology: discussion//American Economic Review,
Papers and Proceedings. 1963. Vol. 53. P. 229-231.
Smith V. L. Microeconomic systems as an experimental science//American
Economic Review. 1982. Vol. 72. P. 923-955.
Spencer H. System of Synthetic Philosophy. New York : Appleton, 1896.
Stigler G., Becker G. De gustibus non est disputandum // American Economic
Review. 1977. Vol. 67. P. 76-90.
ш
nt'
УОРРЕН ДЖ. СЭМЮЭЛС
ИНСТИТУЦИОНАЛЬНАЯ ЭКОНОМИЧЕСКАЯ
ТЕОРИЯ
7.1. Введение
Начало институциональной экономической теории было поло-
жено в работах Торстена Веблена, Джона Коммонса и Уэсли Мит-
челла, а также многих других, включая таких явных эклектиков,
как Джон Морис Кларк, который одновременно работал в рамках
институциональной и неоклассической теорий (Gruchy, 1947; May-
hew, 1987).1 У институциональной экономической теории есть по
крайней мере три грани: она представляет собой отрасль знаний,
подход к решению проблем и движение протеста. Институционали-
сты критикуют как ортодоксальную неоклассическую, так и ради-
кальную марксистскую экономические теории и развивают свои
собственные идеи. Это привело к возникновению «трений» внутри
самого институционализма: во-первых, одни институционалисты
рассматривают свою теорию как дополнение неоклассики, в то вре-
мя как другие уверены, что эти два направления экономической
мысли противоречат друг другу; во-вторых, одни придают особое
значение критике, другие — творческому развитию институциональ-
ной теории; в-третьих, сами институционалисты пытаются разви-
вать свои идеи в разных направлениях. Такая ситуация привела к
тому, что институционалисты подверглись критике за негативизм,
несостоятельность которой будет показана ниже. Последовательно
будут рассмотрены три «грани» институционализма, а также вну-
тренние разграничения в рамках этого направления мысли.
1 Главным печатным органом институционалистов является «Journal
of Economic Issues», который отметил свое двадцатипятилетие в 1991 г.
В книгах, выпущенных издательством Transaction Books, которые указаны
в списке литературы, публикуются материалы, перепечатанные из этого
журнала. См. также (Samuels, 1988а), где приведен более полный перечень
источников.
126
Уоррен Дж. Сэмюэлс
Отрасль знаний
Институционалисты считают, что их исследования составляют
отрасль знаний. Центральной проблемой, определяющей предмет
их исследований, являются организация и контроль в экономике
в целом, а не только аллокация ресурсов, распределение дохода
и процесс определения агрегированных уровней дохода, выпуска,
занятости и цен в рамках заданной системы. В той мере, в какой
институционалисты занимаются последними проблемами, они обыч-
но в отличие от экономистов-неоклассиков подходят к ним, рас-
сматривая более широкий набор переменных или используя более
длинную цепочку рассуждений. Решающее отличие институциона-
листов состоит именно в исследовании проблемы организации и
контроля, что приводит их к необходимости изучения более ши-
рокого набора переменных. Институционалисты утверждают, что
а) экономика не ограничивается рынком; б) действующий механизм
аллокации ресурсов не совпадает с умозрительным понятием рынка
как такового, но представляет собой институты (или структуру
власти), которые формируют реальный рынок и действуют через
него. Поэтому они фокусируют внимание на исследовании сил, ко-
торые управляют эволюцией организации и контроля в экономике
и на институциональной организации рынка там, где он существу-
ет. По сравнению со своими ортодоксальными и марксистскими
«собратьями» институционалисты обладают совершенно иными пред-
ставлениями об экономике и экономической науке, а также пыта-
ются выработать свою собственную теорию.
Решение проблем
Институционалисты полагают, что их исследования образуют
подход к решению практических проблем, состоящий из знаний,
интуитивных догадок и специальных инструментов анализа полити-
ки, влияющей на решение проблем. По крайней мере в этом отно-
шении институционалисты не очень отличаются от других экономи-
стов, которыми тоже движет, хотя бы частично, желание соотносить
свою работу с вопросами практической политики, однако институ-
ционалисты в рамках своего подхода, как правило, оптируют более
широким набором политических переменных, применяемых менее
механически.
Движение протеста
Институционалисты выражают протест как против существующей
рыночной экономики, так и против утвердившейся ортодоксальной
теории, которую они считают слишком тесно связанной с существу-
Институциональная экономическая теория
127
ющим институциональным устройством общества. Они не соглаша-
ются принять существующую конфигурацию институтов западной
экономической системы ни как единственно возможную, ни как окон-
чательно сложившуюся. Согласно их воззрениям, придавать налично-
му институциональному устройству, в особенности его иерархической
структуре, привилегированный статус лишь из-за того, что оно суще-
ствует, безосновательно.
Институционалисты действительно всегда были настроены кри-
тически. Они критикуют механический позитивизм неоклассической
ортодоксии, принятое в ней понимание, а точнее, способ моделирова-
ния природы человека. Они критикуют отсутствие в неоклассическом
видении проблем власти. Критически относясь к неоклассической
практике, для которой характерен поиск детерминированных, равно-
весных и оптимальных решений, они вместо этого, не претендуя на
какую-либо завершенность анализа, придают особое значение процес-
сам адаптации и силам, реально действующим в экономике. Особен-
но критично они относятся к теориям и способу теоретизирования,
исходящим из существующего институционального устройства или
того устройства, которое предполагается существующим, особенно в
форме анализа, с помощью которого предполагается на основе неяв-
ных нормативных предпосылок прийти к «оптимальным» решениям.
Они также критикуют механистическое применение допущений о
рациональности, конкуренции, информированности и наряду с этим
методологический индивидуализм, трактуя их как нереалистичные
предпосылки, которые используются в идеологических целях. Осо-
бенно острой критике с их стороны подверглась принятая в основном
течении экономической теории трактовка экономической роли госу-
дарства. Однако институционалисты не только критиковали. Они
разработали альтернативные как теоретические, так и эмпирические
методы анализа почти во всех значительных областях экономической
теории.
Неоклассика не была ни единственным объектом критики ин-
ституционалистов, ни единственной школой, с которой должен быть
сопоставлен институционализм. Важно его сопоставление и с марк-
систской экономической теорией. Институционалисты соглашаются
с марксистами, что власть имеет значение, что в экономической тео-
рии необходимо рассматривать системные изменения, что методоло-
гический индивидуализм должен быть дополнен методологическим
коллективизмом, что экономика (и государственное устройство) со-
зданы людьми и могут быть преобразованы, и наряду с этим указыва-
ют, что интересам масс, например интересам рабочего класса, необхо-
димо отводить место в экономической теории, которого они обычно
лишены из-за скрытой или даже открытой ориентации экономистов
на интересы господствующего класса.
128
Уоррен Дж. Сэмюэлс
Но институционалисты обычно критикуют марксистов за кон-
цепцию экономического класса (связанную с понятиями надстройки
и базиса), за телеологическую диалектико-материалистическую кон-
цепцию экономической трансформации (в противовес институциона-
листской концепции, не имеющей заданного исхода дарвиновской
эволюции), за огромное значение, придаваемое революции (в противо-
вес либо системным реформам, либо реформам в рамках существу-
ющей системы) и за узкую трактовку теории ценности и экономиче-
ской роли государства.
Однако институционалисты оказались сами до некоторой степе-
ни разобщены. Одни прослеживают истоки своих идей в работах
Веблена и Кларенса Айрса, в то время как другие следуют за Коммон-
сом. Между ними существуют множественные и сложные различия,
но все они фокусируются в разных подходах к теории ценности. Со-
гласно традиции Веблена—Айрса, технология и индустриализация рас-
сматриваются одновременно и как движущая сила, и как источник
ценности — последнее в том смысле, что технология позволяет лю-
дям производить больше и что все, способствующее дальнейшему
увеличению производства, ценно само по себе; но этот рост производ-
ства сдерживается иерархическими институтами. По мнению этих
авторов, институты представляют собой консервативную силу, сдер-
живающую введение новых технологий и организационных нововве-
дений. Есть некая ирония в том факте, что эти институционалисты
порочат институты, в то время как институционалисты как школа
мысли подчеркивают их значение — в данном случае значение нега-
тивно (Neale, 1987).
С другой стороны, в традиции Коммонса экономическая дея-
тельность рассматривается как результат взаимодействия целого ряда
факторов и сил, включающих технологию и институты, причем по-
следние рассматриваются как способ выбора между технологически-
ми альтернативами. По мнению представителей этой традиции, зна-
чительным источником ценности является определение действующих
правил права и морали, которые помогают структурировать и управ-
лять доступом и использованием власти, т. е. определяют, когда и
чьи интересы должны быть учтены. В этом отношении, как и в неко-
торых других, два направления институционализма подходят к пред-
мету исследования по-разному, но еще более они отличаются от пред-
ставителей магистрального неоклассического направления, чья тео-
рия ценности фокусируется на относительных ценах экономических
благ. Однако все институционалисты подчеркивают необходимость
использования в рамках экономической теории реалистичных и зна-
чимых концепций и теорий социальных изменений, социального
контроля, коллективных действий, технологии, процесса индустриа-
лизации и рынка как институционального комплекса, а не как аб-
страктного механизма.
Им^цштуциональная экономическая теория (KW
7.2. Методологическая ориентация
Как и прочие неортодоксальные школы мысли, институционали-
сты уделяют большое внимание рассмотрению методологии исследо-
вания (Samuels, 1980; Mirowski, 1987; Samuels, Tool, 1989b).
1. Институционалисты придают большее значение пониманию
(Verstehen), чем прогнозированию.
2. Учитывая неустранимую неопределенность, институциона-
листы подчеркивают границы, в которых возможно предсказание
фактического будущего в отличие от предсказания в контексте мо-
дели.
3. В отличие от априористичного и формалистичного дедукти-
визма институционалисты воспринимают экономическую теорию как
неизбежную смесь индукции и дедукции.
4. Институционалисты подходят к экономике как к органично-
му системному эволюционирующему целому, а не как к статичному
механизму.
5. Институционалисты подчеркивают важность инструмента-
лизма и прагматизма — в том числе как основы для решения
проблем — в отличие от «научной фантастики» и разгадывания
головоломок.
6. Институционалисты делают акцент на неизбежности нор-
мативных элементов в экономической теории, особенно в аспек-
те применения теории к проблемам политики и экономической
роли государства, и прежде всего в том, что касается статус-кво.
Они подчеркивают роль селективных, часто неявных, нормативных
предпосылок при определении того, чьи интересы должны учи-
тываться.
7. Институционалисты выступают за то, чтобы открыто вы-
сказывать ценностные суждения, обсуждать их в открытых дис-
куссиях и критиковать их, а не использовать ценности в неявном
виде. Они отвергают практику экономистов, которые разыгрывают
из себя позитивистов, при этом используя очевидно ограниченный,
но весьма избирательный нормативизм в форме оптимальности по
Парето и избегая серьезных и эпистемологически сложных про-
верок.
8. Институционалисты критикуют использование ньютоновской
физики как архетипа для экономической науки.
9. Институционалисты призывают к моделированию паттернов,
а не к ограниченному и часто сомнительному причинно-следственно-
му объяснению (Wilber, Harrison, 1978).
10. Институционалисты отстаивают методологический коллек-
тивизм либо в чистом виде, либо в сочетании с обогащенным и не-
10 Заказ № 356 ’
130
Уоррен Дж. Сэмюэлс
идеологизированным методологическим индивидуализмом, но не
последний сам по себе (Hodgson, 1988).
В отношении практики экономической науки институционалисты
придерживаются наряду с другими следующих убеждений.
1. Институционалисты настаивают на кумулятивной и откры-
той, а не линейной причинности.
2. Институционалисты делают акцент на ограничениях рацио-
нальности как факте или ограничивающей предпосылке и (или) идео-
логии (Jensen, 1987; Hodgson, 1988).
3. Институционалисты подчеркивают ограниченность неокласси-
ческого поиска детерминированных и предположительно оптималь-
ных равновесных решений, особенно в том, что касается последова-
тельности и целенаправленности человеческого поведения.
4. Институционалисты настаивают на изучении процессов адап-
тации, особенно происходящих в действительности, включая реаль-
ные факторы и силы, а также процессы институциональной адапта-
ции и институциональных измерений (Bush, 1987) в противовес изу-
чению формальных технических условий устойчивости равновесия в
контексте некоего априорно согласованного или предопределенного
порядка.
Что касается изучения истории экономической мысли, то здесь
институционалисты акцентировали внимание на:
1) экономических идеях не только как истинных и ложных суж-
дениях, но и как убеждениях или стиле рассуждений, как системе
смыслов;
2) функционировании властных и идеологических структур как
фильтрующих механизмов в развитии идей в рамках данной дисцип-
лины;
3) фундаментальных тавтологиях и логических кругах, лежа-
щих в основе экономической теории и политики;
4) исследованиях в области истории и методологии экономиче-
ской науки, которые проливают свет не только на существующие
структуры и доминирующую в настоящий момент школу экономи-
ческой мысли;
5) экономической науке как системе знаний, социального конт-
роля и создания психологического комфорта (поскольку статус-кво
интерпретируется как непротиворечивое, упорядоченное и гармонич-
ное состояние);
6) социологических объяснениях развития экономической нау-
ки в XX в.;
7) отношении языка к смыслам;
8) том, как общие понятия требуют и (или) делают возможной
дальнейшую избирательную спецификацию экономической теории в
ходе ее применения.
Институциональная экономическая теория
с 7.3. Власть ’ мгнво
• .1
Все институционалисты считают, что технология является глав-
ным фактором, влияющим на системную эволюцию и результаты
экономической деятельности. Для последователей традиции Вебле-
на—Айрса технология больше, чем главная движущая сила, — это
императив. Для них это основной двигатель экономического разви-
тия, источник ценности, а также сердцевина процесса индустриализа-
ции (Tool, 1977; Rutherford, 1981; Lower, 1987). Для последователей
традиции Коммонса технология в меньшей степени является импера-
тивом, но по-прежнему является главным фактором развития. По их
мнению, технология оказывает влияние на производственные мощно-
сти, производительность, эффективность и организацию, а также фор-
мирует множество альтернативных путей организации и ведения
производства (Melman, 1975). Следовательно, хотя некоторые импера-
тивные аспекты для технологии существуют, выбор технологии зави-
сит от соотношения сил по мере того, как различные экономические
субъекты стремятся использовать ее для своих собственных целей
(Klein, 1974; Strassmann, 1974; Samuels, 1977).
Все институционалисты воспринимают экономику как систему
власти (Samuels 1979; Samuels, Tool, 1989а,с). Не отрицая аспектов
сотрудничества, гармонии и исчерпания выигрышей от торга, они
подчеркивают важность конфликтов и силовой борьбы. Они отмеча-
ют, что, например, структура власти (включая законные права) опре-
деляет, чьи интересы должны учитываться; оптимальные по Парето
решения, настаивают они, специфичны для каждой данной структу-
ры. Поэтому они также утверждают, что на поисках единственного
оптимального решения всех проблем неизбежно сказывается влияние
гипотетических априорных предпосылок, касающихся того, чьи инте-
ресы следует учитывать. В то время как неоклассики стремятся обна-
ружить оптимизирующие свойства взаимодействия, институционали-
сты, не отвергая этот аспект, также изучают процессы, в рамках кото-
рых оптимизация имеет место и фактически достигаются оптимальные
результаты.
Для институционалистов, как уже было указано выше, централь-
ной экономической проблемой являются организация и контроль в
экономике, иными словами, образование и преобразование властной
структуры. Институционалисты изучают экономику в целом и такие
институты, как законные права, собственность, контракт и корпора-
ция в терминах власти. Власть для них включает (Eichner, 1987) конт-
роль фирм над ценами, но далеко не ограничивается этим. Главное
для них — это участие в экономике, определяющее, чьи интересы бу-
дут учитываться при аллокации ресурсов, распределении доходов, а
также определении занятости и реального дохода. Экономика, с точки
зрения институционалистов, представляет собой не нейтральный ме-
132
Уоррен Дж. Сэмюэлс
ханизм, а процесс принятия решений (Tool, 1979), где отдельные эко-
номические субъекты и подгруппы любыми средствами борются за вы-
годное положение и результаты деятельности.
Экономика больше, чем рынок. Экономика — это институты,
формирующие рынок, через которые рынок функционирует и кото-
рые порождают результаты рынка. Рынок, следовательно, подчинен
силам, которые управляют организацией и контролем в экономике,
большей частью через образование и преобразование институтов, где
главным являются власть и силовая борьба. Власть неизбежна и, бо-
лее того, существенна для экономической системы. По мнению ин-
ституционалистов, исследования воображаемых чистых рынков должны
быть отделены от исследований того, как действуют реально суще-
ствующие «пронизанные» институтами рынки. Институты имеют зна-
чение.
Институционализм, следовательно, является и теорией социаль-
ного контроля, и теорией социальных изменений, включая анализ
институциональной адаптации и деятельности институтов как спосо-
бов контроля и изменений. Не последней темой исследования инсти-
туционалистов являются вопросы частной собственности, корпора-
ции и корпоративной системы, равно как и государства самого по
себе. По всем этим направлениям доводы институционалистов о том,
что оптимальные решения неразрывно связаны с данной структурой
власти, выделяют важный, но традиционно игнорируемый аспект
неоклассической теории. Институционалисты также исследуют власть,
структуру власти и силовую борьбу независимо от технических усло-
вий так называемой оптимальности. Например, опираясь на эмпири-
ческие факты, институционалисты не воспринимают права собствен-
ности и другие права как данность, предшествующую человеку. Они
не считают права экзогенными по отношению к экономике или опре-
деляемыми самой логикой предполагаемой оптимальности (анализ
затрат и выгод).
С точки зрения институционалистов, непризнание фактора влас-
ти в формальной неоклассической теории фактически способствует
легитимизации существующей структуры смены и отправления вла-
сти. Это отчасти происходит вследствие принятия в качестве опти-
мальных предельных корректировок, осуществляемых фирмами и
другими экономическими субъектами.
7.4. Институциональная микроэкономика
Центральное микроэкономическое утверждение экономистов-инс-
титуционалистов состоит в том, что аллокация ресурсов есть функция
не рынка, а структуры власти, которая действует через него. С этим
утверждением все институционалисты полностью согласны, однако они
Институциональная экономическая теория
133
могут не соглашаться по другим вопросам. Институционалисты при-
знают, что аллокация ресурсов может быть исследована в терминах
рыночных сил спроса и предложения, но утверждают, что спрос и пред-
ложение сами по себе являются отчасти функцией структуры власти
(например, прав), которая, в свою очередь, является функцией исполь-
зования государства для защиты тех или иных интересов. Последнее
опять-таки зависит от борьбы за контроль и использование государства,
отчасти именно для вышеупомянутой цели. Аллокация ресурсов, сле-
довательно, — не просто результат пересечения двух кривых на школь-
ной доске, но результат действия сил, которые формируют эти кривые
и действуют через них. Короче говоря, аллокация ресурсов является
функцией власти.
Точно так же распределение дохода является функцией не ней-
тральных «естественных» рынков, а проявлений власти в рыночной
экономике и особенно в институтах, которые образуют рынок и дей-
ствуют через него. В этом отношении можно сказать, что распределе-
ние является функцией власти, а власть является функцией распре-
деления.
Поэтому институционалисты выступают за исследование (и в
определенной степени сами их исследуют) сил социализации и инди-
видуализации, таких как реклама, обычаи, традиции, и особенно со-
ревнование за достижение более высокого статуса, которые управля-
ют формированием наблюдаемых интересов и предпочтений. Они изу-
чают силы, вовлеченные в производство структуры власти, которая
наделяет предпочтения индивидов разным «весом», таким образом
определяя, чьи интересы будут учитываться. Здесь они часто делают
акцент на культуре, окультуривании и культурных изменениях и,
следовательно, на сложных процессах, в рамках которых ценности
«выводятся» из власти, а власть «выводится» из ценностей (Hodgson,
1988).
Для институционалистов власть зависит не исключительно от
цены, а определяется множеством структурных факторов. Подобным
образом оценивание (valuation) понимается не просто как феномен,
связанный с ценой, не просто как продукт рыночных сил: экономика
в целом, включающая рынок, но выходящая за его рамки, понимается
как процесс оценивания. Ценности выражаются, как в неоклассиче-
ской теории цен, через выбор, сделанный в рамках существующего
диапазона возможностей, но, кроме того, также через динамику струк-
туры власти и силовой борьбы при формировании структуры име-
ющегося набора возможностей. Таким образом, аллокация ресурсов —
функция не только узкопонятых рыночных сил — это функция всей
системы организации и контроля в экономике. Более того, понятие
ценности выражается не только в виде цен благ и факторов, но также
и в виде ценностей и действующих норм права и морали, которые
управляют деятельностью и принятием решений в экономике. Инс-
134
Уоррен Дж. Сэмюэлс
титуционалистское понятие ценности, таким образом, расширяется
от цены до социальных ценностей, которые, как утверждается, непре-
менно существуют и оказывают влияние на функционирование эко-
номики, отчасти воздействуя на формирование рыночных цен (Tool,
1986).
Институционалисты также исследовали то, что, по их мнению,
явилось главной трансформацией в западных экономических систе-
мах на протяжении последнего столетия, а именно развитие корпора-
тивной системы и связанное с ней возникновение централизованного
частного или частно-общественного секторального планирования. Цены
в данной системе являются администрируемыми, устанавливаются
частично через надбавку к издержкам (mark-up), целевую норму при-
были (target return) и (или) методы бюджетирования прибыли (profit-
budgeting techniques), иногда с использованием очень сложных форм
теории оптимального контроля. Фирмы, особенно в олигопольном ядре
экономики, которое, по мнению институционалистов, сосуществует с
более или менее конкурентной периферией, устанавливают цены, а не
принимают их (Samuels, Tool, 1989с). Институционалисты, таким
образом, подчеркивают необходимость исследования структурного
измерения рынков благ и факторов производства. Это относится как
к производству, так и к потреблению (Hamilton, 1987; Stevenson, 1987),
а также как к олигопольному ядру, так и к сегментированным или
стратифицированным рынкам труда. Как и фирмы, корпорации так-
же являются структурными феноменами. Например, хотя институци-
оналисты не восхищаются бесхитростной гипотезой максимизации
прибыли, предпочитая нечто более сложное (скажем, достижение удов-
летворительной прибыли, максимизацию доли рынка, заработков
менеджеров на протяжении их жизни и т. д.), они считают, что про-
цесс, определяющий, что максимизация прибыли означает для лиц,
принимающих решение в корпорации, важнее, чем максимизация
прибыли как формальная категория.
7.5. Институциональная макроэкономика
Институциональная макроэкономика частично вытекает из инс-
титуциональной микроэкономики, и похожа на посткейнсианскую
макроэкономику: экономические показатели — здесь это уровни до-
хода, выпуска, занятости и цен — являются функцией власти. Ин-
ституционалисты подчеркивают, что механизм цен не работает по
неовальрасианскому образцу, предполагающему расчистку рынков.
Применительно к ценообразованию и следующим отсюда макроэко-
номическим результатам институционалисты находят необходимым
провести разграничение между олигопольным ядром и конкурент-
ной периферией. Они утверждают, что распределение дохода и благо-
Институциональная экономическая теория
135
состояния оказывает влияние на макроэкономические результаты и
что борьба за распределение порождает как инфляцию, так и стагна-
цию. Согласно их убеждениям, макроэкономические показатели рын-
ков труда отражают, во-первых, их структуру или сегментацию и, во-
вторых, то обстоятельство, что спрос на труд (а отсюда занятость и
безработица) в гораздо большей степени функция конечной выпуска-,
емой продукции (и эффективного спроса на нее), чем функция отно-
сительной цены на труд, хотя они и не отрицают, что труд может
стоить так высоко, что будет вытеснен с рынка или замещен капита-
лом. Они находят, что макроэкономическая политика государства в
большей мере была нацелена на стабилизацию ожиданий в секторе
частных корпораций, чем на полную занятость или, к примеру, ста-
бильность цен.
Следуя традиции Митчелла, институционалисты подчеркивают
денежную (pecuniary), и особенно монетарную (monetary), природу эко-
номики (Dillard, 1987). Вслед за Джоном Мейнардом Кейнсом, Гар-
динером Минзом, Алфредом Айхнером, Джоном Кеннетом Гэлбрей-
том и другими институциональная макроэкономическая теория дела-
ет акцент на зависимости макроэкономических результатов как от
поведенческих переменных, так и от структуры власти (Peterson, 1980,
1987). Одни институционалисты, следуя Гэлбрейту, воспринимают
существующую систему как систему микро- и макроэкономического
планирования поневоле и охотно заменили бы ее на систему плани-
рования, имеющую более широкую базу и более осознанно управ-
ляемую, в то время как другие, следуя в числе прочих Уолтеру Адам-
су и Уилларду Мюллеру, более или менее соглашаются с диагнозом,
но не согласны с рецептом, призывая вместо этого к эффективному
использованию антимонопольной политики для восстановления под-
линно рыночной экономики, которая заменила бы корпоративную
систему.
7.6. Институциональные исследования
* в специализированных областях
Неудивительно, что работа институционалистов в различных
специализированных областях экономической науки отражает их
общую ориентацию, особенно упор на эмпирические исследования,
проводимые в рамках институциональной парадигмы, того, как орга-
низованы рынки и как фактически функционируют экономические
субъекты, с должным учетом структурных и поведенческих перемен-
ных. На самом деле в этих областях рассмотрение власти почти все-
гда дополняется рассмотрением системы убеждений (что считается
истинным и по каким причинам) и психологии, которая оказывает
влияние на интересы, предпочтения и стиль жизни.
186
Уоррен Дж. Сэмюэлс
В сфере экономики труда институционалисты начиная с Ком-
монса, а также его ученика и последователя из Висконсина Селига
Перлмана изучали формирование рынков труда и действия его участ-
ников, направленные на изменение как структуры рынка, так и пока-
зателей этих рынков в желаемую сторону отчасти через влияние на
общественное мнение и политику правительства (создание защищен-
ного рынка труда и законодательства, регулирующего трудовые отно-
шения). Центральное место в их исследованиях занимал анализ рын-
ков труда как арены взаимного принуждения, действий профсоюзов
и заключения коллективных договоров. Более поздние работы про-
должают делать акцент на отношениях между менеджментом и тру-
дом, а также на двойственных, сегментированных или стратифициро-
ванных рцнках труда. Вот хороший пример институционального
разделения между выбором, сделанным в рамках набора возмож-
ностей, и выборами, касающимися структуры набора возможностей:
в то время как теория человеческого капитала делает акцент на инди-
видуальной оптимизации благосостояния на протяжении жизни, инс-
титуциональная экономика труда подчеркивает важность сил и фак-
торов (включая корпоративную систему и государственную политику),
которые определяют, кому и какие возможности будут предоставлены
в рамках имеющихся. Это разделение подобно разделению Перлмана
между менеджерами, ориентирующимися на возможности (opportunity
conscious), и рабочими, ориентирующимися на свои служебные обя-
занности (job-conscious). Везде в центре находится власть (Woodbury,
1987).
В сфере экономического развития институционалисты фокусиру-
ют внимание на таких факторах, как сдерживающая роль классовой
структуры, которая прямо и косвенно тормозит модернизацию через,
например, контроль высших классов над правительством и другими
экономическими институтами и подражание низших классов тради-
ционным привычкам высшего класса. Они часто подчеркивают огра-
ничение рациональности крестьян под влиянием таких факторов, как
религия, обычаи, страх и структура власти (Street, 1987, 1988; Fusfeld,
1988; James, 1988; Klein, 1988).
В сфере международной торговли институционалисты подчерки-
вают важность влияния международных отношений власти — вклю-
чая роль альтернативных сводов правил, управляющих внутренними
и внешними сделками, и роль альтернативных международных инс-
титутов — на торговые отношения, сравнительные издержки и пото-
ки капитала. Институционалисты также исследуют политический и
экономический империализм как исторический компонент между-
народных отношений. Они подчеркивают к тому же, что «свободные
рынки» как на национальном, так и на международном уровне явля-
ются функцией институциональных конфигураций, которые создают
Институциональная экономическая теория
137
их и действуют через них в рамках «институциированного процесса»
(instituted process) (Adams, 1987).
В сфере теории отраслевых рынков институционалисты отмеча-
ют важность структурных факторов. Некоторые из них фокусируют
внимание на традиционном понятии отраслевой концентрации, в то
время как другие делают акцент на понятии корпоративной системы
и на централизованном частном или частно-общественном сектораль-
ном планировании. Очевидно, что все институционалисты сходятся
на определении современной западной экономики как весьма кон-
центрированной и высокоорганизованной. Как уже отмечалось, одни
предписывают более сильное и эффективное антимонопольное законо-
дательство и принудительные меры с целью создания подлинно кон-
курентной рыночной системы, в то время как другие, принимая си-
туацию как данную, защищают ответственное и подотчетное государ-
ственное планирование вместо уже сформированной системы частного
планирования, которую нельзя «призвать к ответственности» и про-
контролировать (Dugger, 1987; Munkirs, Knoedler, 1987; Galbraith,
1967).
8V
7.7. Экономическая роль государства
По мнению институционалистов, государство волей-неволей со-
ставляет важную часть экономической системы, и без него экономи-
ческая система не была бы тем, чем она является сейчас. Как основ-
ные экономические институты, которые определяют природу эконо-
мической системы, так и структура прав, которая определяет структуру
власти в экономике, а также экономическое значение природных ре-
сурсов (DeGregory, 1987), являются функциями государства. Напро-
тив, основное течение экономической теории рассматривает государ-
ство в основном как источник неэффективности и искажений, неэф-
фективное во всех видах своей деятельности. Институционалисты же
считают, что механистическое теоретизирование экономистов-неоклас-
сиков приводит к результатам, исключающим или порочащим пра-
вительство, именно потому, что в этих теориях экономическая роль
государства игнорируется или воспринимается как данность.
Институционалисты считают, что государство непременно явля-
ется главным средством осуществления коллективных действий и
должно пониматься в рамках реалистичных и неидеологизированных
концепций социального контроля и социальных изменений. Государ-
ство глубоко вовлечено в качестве как зависимой, так и независимой
переменной в социально-экономическую структуру власти. Экономи-
ка является объектом правового контроля, а государство есть сред-
ство получения экономической выгоды. Государство — инструмент,
доступный любому, кто сможет его контролировать и использовать.
138
Уоррен Дж. Сэмюэлс
Права, имеющие экономическое значение, например права собствен-
ности, которые формируют структуру власти, создающую рынок и
ограничивающую его, являются в сущности вопросом государствен-
ной политики.
Экономика представляет собой артефакт, частично порожденный
государством и государственной политикой. Борьба любыми сред-
ствами за власть над государством является основным социальным,
процессом. Частью этого процесса является избирательное манипули-
рование идеологией. Решающе важной практической проблемой
является не противопоставление вмешательства государства его от-
сутствию, а то, каким интересам государство окажет свою поддерж-
ку. Вмешательство означает не вторжение государства в ситуацию, в
которой оно прежде отсутствовало, а законодательное изменение юри-
дических прав. Государство есть средство осуществления верховной,
номинально частной власти и ограничение этой власти в интересах
тех, кто ее не имеет. Корпоративная система была создана посред-
ством симбиоза интересов и убеждений номинально частных лиц и
государственных должностных лиц. Согласно точке зрения институ-
ционалистов, как экономическое, так и государственное устройство
возникают взаимосвязанно (Samuels, Schmid, 1981; Liebhavsky, 1987,
1988; Dragun, 1988; Dugger, 1988; Gruchy, 1988; Kanel, 1988; Mitchell,
1988; Randall, 1988; Samuels, 1986b).
7.8. Заключительные комментарии
Институциональная экономическая теория сосредоточивает свое
внимание на власти, институтах, технологии, процессе и тому подоб-
ных концепциях. Таким образом, в институциональной экономике
учитывается более широкий набор переменных, чем в неоклассиче-
ском основном течении. Кроме того, институционалисты создают иную
концептуализацию экономической системы и придают иное значение
центральной экономической проблеме, а может быть, и по-другому
понимают ее. Поэтому институционалисты пытаются понять эко-
номические события и феномены исходя не только из аллокации ре-
сурсов, но и из причин и последствий структурной организации
и контроля. Они отказываются также от поиска детерминированных
оптимальных равновесных решений в пользу исследования того, что
фактически происходит в экономике; при этом они последовательно
осуждают традиционную практику, когда экономисты делают эко-
номический процесс более детерминированным и упорядоченным, чем
он является на самом деле, и исподтишка вводят неявные норма-
тивные предпосылки. Таким образом, институциональная экономиче-
ская теория сохраняет свои традиции: (а) создавая альтернативную
систему знаний и тем самым увеличивая способность общества ре-
Институциональная экономическая теория
139
шать стоящие перед ним проблемы; (б) критикуя как другие школы
экономической мысли, так и господствующий экономический по-
рядок.
.tllili: .-'I
. . Литература
. i.'Cl-
Adams J. Trade and payments as instituted process: the institutional theory of
the external sector//Journal of Economic Issues. 1987. Vol. 21. P. 1839-
1860.
DeGregori T. Resources are not, they become // Journal of Economic Issues.
1987. Vol. 21. P. 1241-1263.
Dillard D. Money as an institution of capitalism // Journal of Economic Issues.
1987. Vol. 21. P. 1623-1647.
Dragun A. /In W. Samuels (ed.). Institutional Economics. Aidershot: Edward
Elgar, 1988. Part. III. Vol. 3.
Dugger W. An institutionalist theory of economic planning // Journal of Economic
Issues. 1987. Vol. 21. P. 1649-1675.
Dugger W. /In W. Samuels (ed.). Institutional Economics. Aidershot: Edward
Elgar, 1988. Part II. Vol. 2.
Eichner A. Prices and pricing//Journal of Economic Issues. 1987. Vol. 21.
P.1555-1584.
Fusfeld D. /In W. Samuels (ed.). Institutional Economics. Aidershot: Edward
Elgar, 1988. Part. II. Vol. 2.
Galbraith K. The New Industrial State. Boston, MA: Houghton Mifflin, 1967.
Gruchy A. Modern Economic Thought: The American Contribution. New York :
Prentice-Hall, 1947.
Gruchy A. /In W. Samuels (ed.). Institutional Economics. Aidershot: Edward
Elgar, 1988. Part II. Vol. 2.
Hamilton D. Institutional economics and consumption // Journal of Economic
Issues. 1987. Vol. 21. P. 1531-1554.
Hodgson G. Economics and Institutions. Philadelphia, PA : University of Philadel-
phia Press, 1988.
James D. (1988). /In W. Samuels (ed.). Institutional Economics. Aidershot:
Edward Elgar, Part III. Vol. 3.
Jensen H. The theory of human nature//Journal of Economic Issues. 1987.
Vol. 21. P. 1039-1073.
Kanel D. /In W. Samuels (ed.). Institutional Economics. Aidershot: Edward
Elgar, 1988. Part III. Vol. 3.
Klein P. Economics: allocation or valuation? // Journal of Economic Issues.
1974. Vol. 8. P. 785-811.
Klein P. /In W. Samuels (ed.). Institutional Economics. Aidershot: Edward Elgar,
1988. Part II. Vol. 3.
Liebhausky H. Law and economics from different perspectives // Journal of
Economic Issues. 1987. Vol. 21. P. 1809-1835.
140
Уоррен Дж. Сэмюэлс
Liebhavsky Н. /In W. Samuels (ed.). Institutional Economics. Aidershot: Edward
Elgar, 1988. Part II. Vol. 2.
Lower M. The concept of technology within the institutional perspective // Journal
of Economic Issues. 1987. Vol. 21. P. 1147-1176.
Mayhew A. The beginnings of institutionalism // Journal of Economic Issues.
1987. Vol. 21. P. 971-998.
Melman S. The impact of economics on technology // Journal of Economic Issues.
1975. Vol. 9. P. 59-72.
Mttchell W. /In W. Samuels (ed.). Institutional Economics. Aidershot: Edward
Elgar, 1988. Part II. Vol. 2.
Mirowski P. The philosophical basis of institutional economics // Journal of
Economic Issues. 1987. Vol. 21. P. 1001-1038.
Munkirs J„ Knoedler J. The existence and exercise of corporate power: an opaque
fact//Journal of Economic Issues. 1987. Vol. 21. P. 1679-1706.
Neale W. Institutions//Journal of Economic Issues. 1987. Vol. 21. P. 1177-
1206.
Peterson W. Power and economic performance // Journal of Economic Issues.
1980. Vol. 14. P. 827-869.
Peterson W. Macroeconomic theory and policy in an institutionalist perspective //
Journal of Economic Issues. 1987. Vol. 21. P. 1587-1621.
Randall A. /In W. Samuels (ed.). Institutional Economics. Aidershot: Edward
Elgar, 1988. Part III. Vol. 3.
Rutherford M. Clarence Ayres and the instrumental theory of value // Journal
of Economic Issues. 1981. Vol. 15. P. 567-573.
Samuels W. Technology vis-a-vis institutions in the JET. a suggested interpre-
tation//Journal of Economic Issues. 1977. Vol. 11. P. 871-895.
Samuels W. (ed.). The Economy as a System of Power. New Brunswick, NJ
Transaction Books, 1979.
Samuels W. (ed.). The Methodology of Economic Thought. New Brunswick, NJ :
Transaction Books, 1980.
Samuels W. Institutional Economics. 3 vols. Aidershot: Edward Elgar, 1988a.
Samuels W. /In W. Samuels (ed.). Institutional Economics. Aidershot: Edward
Elgar, 1988b. Part II. Vol. 2.
Samuels W., Schmid A. Law and Economics: An Institutional Perspective. Boston,
MA : Martinus Nijhoff, 1981.
Samuels W., Tool M. (eds). The Economy as a System of Power. New Brunswick,
NJ : Transaction Books, 1989a.
Samuels W„ Tool M. (eds). The Methodology of Economic Thought / 2nd edn.
New Brunswick, NJ : Transaction Books, 1989b.
Samuels W., Tool M. (eds). State, Society and Corporate Power. New Brunswick,
NJ : Transaction Books, 1989c.
Stevenson R. The theory of production // Journal of Economic Issues. 1987.
Vol. 21. P. 1471-1493.
Strassmann P. Technology: a culture trait, a logical category, or virtue itself? //
Journal of Economic Issues. 1974. Vol. 8. P. 671-687.
Институциональная экономическая теория 141
Street J. The institutionalist theory of economic development//Journal of
Economic Issues. 1987. Vol. 21. P. 1861-1887.
Street J. /In W. Samuels (ed.). Institutional Economics. Aidershot: Edward
Elgar, 1988. Part II. Vol. 3.
Tool M. A social value theory in neoinstitutional economies // Journal of Economic
Issues. 1977. Vol. 11. P. 823-846.
Tool M. The Discretionary Economy. Santa Monica, CA : Goodyear, 1979.
Tool M. Essays in Social Value Theory. Armonk, NY : M. E. Sharpe, 1986.
Wilber C., Harrison R. The methodological basis of institutional economics: pattern
model, storytelling, and holism // Journal of Economic Issues. 1978. Vol. 12.
P.61-89.
Woodbury S. Power in the labor market: institutionalist approaches to labor
problems//Journal of Economic Issues. 1987. Vol. 21. P. 1781-1807.
8
А. У. КОУТС ’"“л
Pl /lauvbovQ . AQ j.' d у ufT jooT
;'^А-'»чЗД|й8ММвИСТ КАК ПРОФЕССИЯ w'
sntl .одчюир->• 1п<«рл1цШгщ ;•. идеи jj:nj3o>'i".->diu,>.
•’"Pl Ги;.!
Представители каждой профессии жи-
вут в своем собственном мире. Язык,
используемый ими, ориентиры, кото-
рым они следуют, их обычаи и тради-
ции могут быть понятны до конца толь-
ко тем, кто живет среди них.
Карр Сондерс и Уилсон
(Carr Saunders, Wilson, 1933 : lit)
8.1. Введение
Большинство экономистов считают себя профессионалами и хо-
тели бы, чтобы и другие к ним относились так же, хотя многим было
бы и затруднительно точно сказать, что подразумевается под этим тер-
мином. В этом нет ничего удивительного, поскольку термины «про-
фессия» и «профессионализация» долгое время оставались предметом
дискуссий среди специалистов, большинство из которых были социоло-
гами и поэтому не принимались всерьез экономистами. Более того,
как мы еще увидим, существуют специфические причины, по которым
профессию экономиста трудно определить и идентифицировать. Менее
понятным и даже непростительным является то, что до сих пор суще-
ствует очень мало серьезных исследований природы, исторической эво-
люции и значения профессионализации экономической науки, сделан-
ных экономистами или представителями каких-либо других профес-
сий. Конечно, состоялась широкая дискуссия вокруг этих проблем,
разгоревшаяся в особенности во время так называемого «кризиса» кон-
ца 1960-х и начала 1970-х гг. (см., например, Heller, 1975; Coats, 1977;
Bell, Kristol, 1981), однако большая ее часть либо носила случайный,
личный, пристрастный характер, либо была по преимуществу мето-
дологической. Не было опубликовано всеобъемлющего исследования
увеличения численности профессиональных экономистов в Велико-
Экономист как профессия
143
британии и Соединенных Штатах — двух странах, играющих основ-
ную роль в развитии современной экономической теории; сравнитель-
ные исследования в этой области все еще находятся в зачаточном со-
стоянии,1 хотя и были осуществлены многообещающие, но, по сути,
только «предварительные» исследования роли экономистов в прави-
тельстве, на которые мы еще будем ссылаться. Соответственно при
нынешнем уровне наших знаний предлагаемый очерк волей-неволей
должен получиться схематичным и «импрессионистическим».
Кое-какие вещи, однако, бесспорны. В течение последних при-
близительно пятидесяти лет количество профессиональных экономи-
стов значительно возросло по сравнению с временным интервалом,
прошедшим от опубликования Адамом Смитом «Богатства народов»
до начала указанного периода, и это можно приписать факторам, дей-
ствующим как со стороны спроса, так и со стороны предложения.
В Великобритании и в Соединенных Штатах до конца XIX в., а в
большинстве других стран до значительно более позднего срока фор-
мальная система обучения экономической теории в таком виде, как
она нам известна сегодня, либо вообще отсутствовала, либо была раз-
вита очень незначительно. Когда же социальные науки наконец выде-
лились в группу идентифицируемых специализированных дисциплин,
экономическая наука была в авангарде этого процесса отчасти пото-
му, что она была объектом вполне отчетливых общественных интере-
сов, но главным образом вследствие того, что она была основана на
хорошо развитом и распознаваемом «корпусе» теоретического зна-
ния. Последняя черта в настоящее время рассматривается как непре-
менное условие для любой «современной» профессии, претендующей
на принадлежность к области науки, в отличие от таких традицион-
ных профессий, как священнослужители, юристы или военные.
В чрезвычайном распространении по всему миру высшего обра-
зования после Второй мировой войны экономическая наука играла
отнюдь не последнюю роль, и, естественно, этот процесс вызвал быст-
рый рост числа преподавателей и исследователей в области акаде-
мической экономической теории. Однако это было лишь продол-
жением гораздо раньше начавшегося и более широкого процесса эко-
номических и социальных изменений, а именно роста специализации
и разделения труда в современных урбанизированных индустриаль-
ных обществах. Как верно заметил один наблюдательный социолог:
«Процесс индустриализации общества есть процесс его профессиона-
лизации» (Goode, 1960 : 902). Другой же заметил:
1 В своей классической работе Карр Сондерс и Уилсон (Carr Saunders,
Wilson, 1933 : 2) сделали следующее наблюдение: «Адекватное исследование
возникновения одной из великих профессий с раскрытием ее корней, ухо-
дящих в далекое прошлое, было бы работой целой жизни».
144
А. У. Коутс
Развитие профессий и приобретение ими стратегического значения,
вероятно, представляют собой наиболее важное изменение, которое возникло
в структуре занятости современных обществ. Увеличение числа профессий
привело к выдвижению на первый план тех из них, которые прежде никогда
не имели серьезного значения для идеологического мышления. Выкристал-
лизовавшись в конце XIX в., они имеют тенденцию доминировать в обще-
ственных дискуссиях XX в.
(Parsons, 1968 : 536)
Расплывчатое слово «идеологический» в данном случае очень
важно понимать в двух обособленных, но взаимосвязанных смыслах.
Первым и более очевидным является политический смысл. Так, по
мнению представителей радикального, марксистского, институциона-
листского и других оппозиционных направлений в экономической
теории, относящаяся к основному течению ортодоксальная неоклас-
сическая доктрина явно или неявно предполагает принятие социально-
экономического статус кво. Например, предельный анализ сосредото-
чивает внимание на мелких корректировках имеющего место состоя-
ния «неудовлетворенности» (discontents), тем самым фактически
снимая более глубокий вопрос о существующем порядке. Можно
утверждать, что когда в конце прошлого столетия маржинализм стал
превращаться в общепринятую среди ученых-экономистов доктрину,
этому сопутствовало сужение предмета исследования рассматривае-
мой дисциплины (выразившееся в замене термина «политическая
экономия» на термин «экономика» (economics) или экономическая
теория). Это изменение побудило экономистов передать в ведение
других социальных наук исследование таких животрепещущих про-
блем, как распределение дохода и богатства, структура власти и соци-
альная справедливость. Такое сужение изучаемого предмета является
одним из знакомых нам признаков профессионализации. Конечно,
некоторые экономисты энергично сопротивлялись такому сужению
их предмета. Однако ему способствовала практика резкого разграни-
чения между «наукой» (т. е. между теорией или анализом, который
иногда называется «истинной» экономической наукой) и «искусством»
политической экономии (т. е. рассуждениями о текущих экономи-
ческих проблемах и политических мерах), таким образом, искусный
экономист мог одновременно сохранить свой пирог и съесть его,
т. е. он мог бы участвовать как независимый беспристрастный экс-
перт в дебатах по государственной политике, не жертвуя при этом
своей научной чистотой.2 В какой степени такое разграничение было
принято непрофессионалами — это совсем другая проблема.
2 В работе Фернера (Furner, 1975) содержится ценный анализ этой
проблемы, где часто фигурируют экономисты. К сожалению, не существует
сравнимого с этой работой более позднего или относящегося к Великобрита-
нии исследования.
Экономист как профессия
145
Позднее, по мере увеличения возможностей занятости экономи-
стов в неакадемической сфере, а именно в области бизнеса, банков-
ского дела, в федеральных, региональных и местных органах власти и
в международных организациях, все большее число экономистов ста-
ло работать в сфере конкретной политики. Последовавшая за этим
политизация предмета экономической науки сильно затруднила прак-
тическое разграничение между экономической наукой и искусством.
Процесс проникновения профессиональных экономистов в сферу по-
литической деятельности в качестве глав государств, министров, ве-
дущих экономических советников правительства, президентов круп-
ных корпораций и т. д. хотя и шел уже полным ходом в некоторых
странах начиная с Великой депрессии 1930-х гг., но в действительно
заметное явление превратился только со Второй мировой войны. Эко-
номисты участвовали в общественных дебатах по дискуссионным
политическим вопросам на различных форумах самого разного уров-
ня и сыграли главную роль в формировании и последующем функци-
онировании международных экономических организаций, которые
стали важной частью послевоенного мира.
Все эти факты позволяют усомниться в том, что экономическая
наука представляет собой по преимуществу технократическую и апо-
литичную дисциплину. Действительно, как настойчиво утверждает
один весьма проницательный критик экономической науки, можно
четко выделить не одну, а три идеологии, или мировоззрения, профес-
сиональных экономистов, а именно консервативную, либеральную и
радикальную, каждая со своими собственными идеологическими пред-
посылками, теориями и политическими предпочтениями. Если следо-
вать определению того же автора, большинство экономистов-теорети-
ков — либералы (Ward, 1979). Это кажется вполне правдоподобным,
если вспомнить предшественников этой науки из числа либеральных
моральных философов XVIII в.
Однако существует и второе значение слова «идеологический»,
которое особенно важно в данном контексте. Это понятие професси-
ональной идеологии, которое можно определить как совокупность идей,
убеждений, ценностей, стандартов и поведенческих стереотипов, на
основе которых можно отделить представителей данной профессии
от всех остальных. Как это подчеркнуто в эпиграфе, открывающем
настоящую статью, профессиональная идеология является составной
частью общей культуры, разделяемой представителями любой сфе-
ры деятельности, имеющей четко определенные границы. Ее можно
выявить, выделив общепринятые цели, конвенции и методологиче-
ские правила данной группы людей; ее укрепляет развитие специфи-
ческого эзотерического языка, недоступного для непрофессионалов.
В профессиональной идеологии воплощается также некое «подразу-
меваемое» знание, которое трудно исчерпывающе определить даже
опытным профессионалам. Применительно к экономистам, главным
11 Заказ № 356
146
А. У. Коутс
элементом этой идеологии является представление о нейтральном
объективном научном эксперте, которое лежит в основе вышеупомя-
нутого различия между «наукой» и «искусством», или, используя со-
временный жаргон, между «позитивной» и «нормативной» экономи-
ческой теорией (Hutchison, 1964). В сообществе экономистов акаде-
мический идеал чистого исследователя, ищущего истину, объективного
беспристрастного эксперта оказывается более важным, чем любая более
прагматическая концепция профессионализма или служения обще-
ству. Когда этот идеал выходит за пределы чисто академической сферы,
он часто принимает форму страстной защиты эффективности и ры-
ночных методов (Nelson, 1987), которым, по мнению некоторых кри-
тиков, отдается безусловный приоритет перед соображениями спра-
ведливости. Этому способствовали усилия, сделанные на грани XIX и
XX вв. с целью разорвать связь между политической экономией и
этикой. Эти профессиональные ценности, имеющие глубокие корни,
утверждаются на страницах стандартных учебников и в явном или
неявном виде внушаются людям в процессе их «введения в курс
дела», обучения и социализации в рамках профессии. И хотя пред-
ставление о профессиональной нейтральности может казаться дале-
ким от реальности, оно явилось важным элементом в создании и
поддержании профессиональной коллективной самоидентификации
экономистов.3
Конечно, субъективные компоненты профессиональной идео-
логии мало что значат без учета такого внешнего к профессии ас-
пекта, как превалирующее в обществе представление о ее культур-
ном статусе, которое принимает формы назначения на требующие
высокой квалификации должности с вознаграждением, превыша-
ющим средний уровень, делегирования ответственности и власти,
3 Профессиональную идеологию, конечно, можно определить весьма узко,
как это имеет место в знаменитом разграничении, сделанном Йозефом
Шумпетером, между идеологией математического мышления и идеологией
сознания, испытывающего аллергию к математике (Schumpeter, 1949 : 351).
Это идеологическое разделение на сегодняшний день имеет гораздо большее
значение в экономической теории по сравнению с положением дел сорок лет
назад, поскольку математическая грамотность теперь действительно стала
условием допуска в экономическую профессию и необходимым «орудием»
на ранних стадиях карьеры. Это серьезный момент, несмотря на шутливые
ссылки на усиливающуюся «гонку вооружений» в эконометрике и на меж-
поколенческое «равновесие страха» между занимающими прочное положе-
ние учеными мужами и их молодыми, технически хорошо подкованными
коллегами (Wiles, 1984 : 292). Из массы относящейся к делу литературы до-
статочно упомянуть работы Бауэра и Уолтерса и By (Bauer, Walters, 1975;
Woo, 1986). Кроме того, ценные замечания по поводу связи между професси-
онализацией и математизацией в других дисциплинах можно найти в рабо-
тах Уитли (Whitley, 1977, 1984).
Экономист как профессия
147
а также высокой общественной оценки. Наличие эзотерических
знаний и навыков обычно удостоверяется присуждением степеней,
дипломов и других знаков отличия, получение которых требует
длительного обучения; а контроль за входом в профессиональное
сообщество либо в форме процесса обучения, либо в виде прямого
регулирования количества выпускаемых сертификатов, либо того и
другого, служит для того, чтобы ограничить предложение новых
соискателей и таким образом сохранить привилегированное поло-
жение профессии.
Профессия — это не статический феномен, характеризующийся
постоянным набором заданных характеристик.4 Профессии растут и
развиваются с течением времени, а профессионализация — это дина-
мический процесс, который содержит
...попытки перевести один набор редких ресурсов — специализирован-
ные знания и навыки — в другой — социальные и экономические возна-
граждения. Поддержание редкости предполагает тенденцию к монополии:
монополии экспертизы на рынке, монополии статуса в системе стратифи-
кации.
(Larson, 1978 : xvii)
В противовес циничной точке зрения, согласно которой сущ-
ностью профессионализма является власть, достигнутая в результате
сговора против непрофессионалов, существует противоположное убеж-
дение, согласно которому профессионал имеет моральные обязатель-
ства перед своими клиентами или пёред обществом в целом, например
обязательство ответственно применять свои знания ради служения
другим людям.5 Какой бы точке зрения ни отдавалось предпочте-
ние, очевидно, что экономика не достигла полного профессионально-
го статуса; возможно, экономисты всерьез и не стремились к этому.
Традиционно они находились в идеологической оппозиции к моно-
полии, и это привело их к тому, что они стали ставить вопрос о до-
стоинствах профессионализма более открыто и настойчиво, чем пред-
4 Было предложено множество таких «наборов». В одной из попыток
многомерного анализа было идентифицировано шесть элементов и двадцать
один субэлемент (Jenkins, 1970 : 59).
5 Некоторые аналитики рассматривают идеал служения обществу или
общественного доверия как свойственное среднему классу объяснение, отра-
жающее скорее самообман профессионалов, чем умышленные попытки вве-
сти общественность в заблуждение. Значительная часть авторов колеблется
между тем, чтобы рассматривать профессию как широкую образовательную
и культурную страту или как вид занятости. Исторически первый подход
более применим к континентальной Европе с ее «публичными» профессия-
ми, тогда как второй более соответствует англо-американским «свободным»
профессиям, хотя с развитием бюрократии и государства благосостояния раз-
личие между ними стало стираться.
148
А. У. Коутс
ставители других социальных наук (Johnson, 1972 : 15).8 Интере-
сен также следующий вопрос: в какой степени они стремились к
обособленности от рынка (другая характерная черта любой профес-
сии) (Herman, 1982).
Хотя ученые-экономисты, естественно, контролируют входные
барьеры на пути вступления в профессию, влияя на процесс полу-
чения степеней, они всегда последовательно выступали против любого
рода формальной профессиональной аккредитации. Ведущие бри-
танские и американские научные общества или профессиональные
организации полагаются исключительно на экономические критерии,
поскольку они открыты всем, кто желает платить членские взносы.
Экономисты до сих пор не предпринимали коллективных усилий
с целью определить стандарты профессионального поведения в уни-
верситетах или где-либо еще. Даже сейчас, когда уровень техничес-
кой оснащенности соискателей степени доктора (Ph. D.) из элитных
университетов достиг таких высот, какие и не снились более пожи-
лым профессионалам, в неакадемическом мире пока еще часто не
наблюдается явного разделения между (а) обладателями магистерс-
ких и докторских (а не бакалаврских) степеней, (б) обладателями
междисциплинарных, а не чисто экономических бакалаврских степе-
ней с отличием (Towse, Blaug, 1988) и (в) лицами, занимающими
высокие управленческие должности и находящимися на государствен-
ной службе при отсутствии какого-либо формального экономическо-
го образования. Скептики могут утверждать, что нежелание создавать
жесткий входной контроль, код профессиональной этики или проце-
дуру исключения тех, кто не может соответствовать приемлемым стан-
дартам поведения или квалификации, объясняется не идеологиче-
ской неприязнью, унаследованной от либеральной моральной фило-
софии, а скорее признанием того, что в экономике данный вид
профессионализма просто нельзя ни навязать, ни даже, может быть,
определить.6 7
6 Литература по профессиям и профессионализму весьма обширна, и в
ней можно обнаружить конфликтующие точки зрения, а подчас и сенсации.
В своем восхитительном обзоре ведущий эксперт в этой области Уолтер
Метцгер употребляет термин «профессионализм» в отношении «всех систе-
матических попыток приписать исторические тенденции — в особенности
нежелательные — развитию профессий или недостаткам профессионалов
(Metzger, 1987 : 13). Вне всякого сомнения, экономисты слишком сильно
пострадали от того, что профессиональное знание стало пользоваться мень-
шим почетом.
7 Конечно, некоторое утешение можно найти в викторианской макси-
ме, гласящей, что джентльмен не нуждается ни в каком моральном кодексе,
так как нет такого кодекса, который помог бы превратить плута в джен-
тельмена!
Экономист как профессия
149
В основе этой ситуации лежит трудный эпистемологический
вопрос о том, что же конкретно «знают» экономисты, чего не знали
бы представители других профессий. Конечно, можно ожидать, что
дипломированные экономисты знают основы экономического анали-
за, заключенные в бесчисленных стандартных учебниках (которые,
между прочим, отличаются поразительным единообразием). По всей
вероятности, они гораздо лучше, чем неэкономисты, понимают суть и
работу ценового механизма, а также функционирование и взаимоза-
висимость рынков, как в своей стране, так и за ее пределами, значе-
ние редкости и альтернативных издержек, природу и функции денег,
банковского дела, финансов и т. д. И все же многие фундаментальные
идеи экономистов являются элементарными и очень общими, хотя и
могут широко применяться на практике. Достаточно ли этого, чтобы
претендовать на положение эксперта в неакадемической сфере?
Исходя из пятидесятилетнего исторического опыта работы эко-
номистов в правительстве на этот вопрос можно ответить утверди-
тельно. В конце концов, несмотря на часто освещаемые в прессе кон-
фликты и разногласия в среде профессионалов, устойчиво сохраняет-
ся спрос на экономистов в государственном секторе, и хотя в частном
секторе их успехи и неудачи гораздо меньше известны, нет сомнения,
что этот ответ применим и к нему. Однако нужно сделать некоторые
важные оговорки, которые нельзя здесь полностью объяснить и обос-
новать.
Что касается работы в государственном секторе, то здесь обычно
основное внимание сосредоточивалось на той роли, какую сыграли
экономисты, занимая посты высших государственных советников и
выполняя функции лиц, принимающих ключевые решения, хотя боль-
ший спрос, очевидно, предъявляется на чиновников бюрократической
машины, деятельность которых менее эффектна. Эта деятельность
чрезвычайно разнообразна, поэтому широкие обобщения должны вы-
зывать сомнения. Тем не менее сущность, объем, и эффективность
работы экономистов в государственном аппарате, очевидно, будут за-
висеть от таких факторов, как диапазон и многообразие мер экономи-
ческой и социальной политики государства (идеология laissez-faire
неблагоприятна для экономистов-чиновников), политический климат
(существенным показателем здесь является степень стабильности),
характер бюрократии (наиболее очевидные «препятствия» — корруп-
ция, политизация и неэффективность) и готовность признать выводы
экономической экспертизы (которая зависит от культуры общества,
системы образования и степени согласия в научном сообществе эко-
номистов) (ср. Coats, 1981, 1986; Pechman, 1989). Экономисты могут
выполнять множество различных функций в разнообразных ситуаци-
ях, но обычно они оказываются более эффективными в подразделени-
ях и учреждениях с относительно ясными экономическими целями и
ответственностью. Они могут быть временными или постоянными
150
А. У. Коутс
служащими, работающими либо в специализированных подотделах
(например, в качестве разработчиков моделей и прогнозистов), либо в
качестве «свободных художников», предлагающих свои услуги управ-
ляющим или иным специалистам (и в таких случаях конфликты
профессиональных ценностей и идеологий могут стать значимыми).
Большая часть работы более низкого уровня состоит в рутинном сбо-
ре данных, их представлении и анализе, что либо вообще не требует
от экономиста применения специализированных знаний и навыков,
либо требует их в совсем небольшом размере. И поскольку государ-
ственная служба, как и сама экономическая теория, приобретает все
более и более «количественный» характер, отчасти в ответ на нена-
сытный спрос на экономическую и социальную статистику, экономи-
сты часто работают совместно с другими специалистами, выполня-
ющими количественные исследования: статистиками, математиками,
исследователями операций или бухгалтерами. Именно в таких ситу-
ациях результаты работы экономистов могут и должны дифференци-
роваться согласно способностям их авторов к количественному ана-
лизу, поскольку кроме технических и математических навыков они
также обладают особым интеллектуальным аппаратом или «обра-
зом мышления», который обычно не присущ большинству неэконо-
мистов.8 Ценность основных, на первый взгляд элементарных идей,
составляющих интеллектуальный багаж экономистов, неоднократно
подчеркивали многие авторитетные профессионалы исходя из своего
опыта работы в правительстве. Весьма часто их приятно удивляла
способность экономистов ставить такие глубокие и эффективные во-
просы, которые другие были либо не в состоянии поставить, либо не
имели на то желания. В этом контексте чрезмерное акцентирование
внимания на количественных методах может быть профессионально
и интеллектуально вредным, так как решения по сложным полити-
ческим проблемам довольно редко можно вывести из каких-то коли-
чественных параметров.
Как показывает сравнительное изучение национальных прави-
тельств и международных организаций, задачи, которые выполняют-
ся экономистом, находящимся на государственной службе, будут в
значительной степени зависеть от масштаба, структуры и ответствен-
ности организации, в которой он работает. Множество экономистов
работает в диапазоне от высших государственных советников, лиц,
ответственных за проведение политики, до скромных «трудяг», обра-
батывающих бюрократические «виноградники», многие из которых
просто занимаются рутинными расчетами. Политические предложе-
ния могут возникнуть в любом из звеньев государственного аппарата
и за его пределами, но многие из наиболее существенных политиче-
6 Политолог Роудс (Rhoads, 1985) дает проницательный анализ досто-
инств и недостатков интеллектуального аппарата экономистов.
Экономист как профессия
151
ских формулировок и предложений по их применению возникают на
средних уровнях. По мере того как предложения проходят по офици-
альным каналам, т. е. если от них не отказываются, они обычно мо-
дифицируются, оттачиваются, им придается другая форма. После того
как четко сформулированное решение принято, его претворение в жизнь
часто требует адаптации и интерпретации с тем, чтобы учесть специ-
фические обстоятельства, которые не принимались во внимание со-
ставителями первоначальных проектов и теми, кто принимал решение.
На каждом из указанных этапов экономисты вносят свой вклад.
Опытные экономисты, занятые на государственной службе, на
своем опыте убедились: для того, чтобы добиться хороших результа-
тов, они должны учитывать факты бюрократической и политической
жизни. Как отметил Роберт Нельсон в своем недавнем содержатель-
ном обзоре большой массы литературы, они не могут функциониро-
вать просто как неуклонные и фанатичные защитники эффективно-
сти. В реальной жизни
...они должны также приспосабливать защиту рыночных методов, эф-
фективного использования ресурсов и других экономических подходов к по-
литической среде... модифицировать предложения с тем, чтобы сделать их
привлекательными с точки зрения справедливости или избежать нарушения
реальных или мнимых «прав»... понять, что они члены организации, с которой
должны быть в той или иной степени солидарны... а также развивать и
применять свои навыки в бюрократической и политической тактике, что
неизбежно переплетается с применением их экономического опыта.
(Nelson, 1987 : 50)
На государственной службе индивидуальность, интуиция, во-
ображение, навыки общения, способность быстро работать и выносли-
вость могут играть большую роль, чем логика и техника анализа, и
следствия из этих требований для высшего экономического образова-
ния еще будут рассмотрены нами позже. В данном случае ясно, что
приверженность строгой форме профессионализма, предполагающей
вездесущую рациональность, положительно может принести вред.® Не-
редко можно услышать жалобы на то, что заработанный тяжким
трудом профессиональный капитал дипломированных экономистов
оказывается бесполезным или просто вредным на государственной
службе. При этом привычный в академической среде упор на ориги-
* Рассуждая по поводу иррациональных элементов в проведении поли-
тики, один очень опытный британский экономист, в прошлом правитель-
ственный советник, заметил, что «любое подразделение правительства по
своей атмосфере зачастую довольно мало отличается от сумасшедшего дома.
Здесь я использую этот термин не в уничижительном смысле; это просто
один из фактов официальной жизни» (Cairncross, 1970). Увлекательные и
содержательные истории о работе американских экономистов на государ-
ственной службе можно найти в работе Аллена (Allen, 1977).
152
А. У. Коутс
нальность оказывается совершенно не к месту в организационной
работе, где существенной является работа в одной команде. Неко-
торые выдающиеся экономисты, как, например, покойный Гарри
Дж. Джонсон, утверждали, что хорошие экономисты, скорее всего,
в правительство не пойдут, а если и пойдут, то не на длительный
срок, поскольку их квалификация станет быстро устаревать. Другие
же считают, что работа в государственном аппарате неминуемо раз-
вращает экономистов по причине неизбежных в такой ситуации ком-
промиссов. ' .ЫТОНХ'Д-.Ч
8.2. Некоторые замечания относительно исторического
развития профессии экономиста
Учитывая трудности, связанные с определением данной профес-
сии, отметим, что история профессии экономиста-теоретика не имеет
однозначного начала.10 Хотя французские физиократы могут рассмат-
риваться в качестве первой современной «школы» экономистов, прав-
да, скорее в интеллектуальном, чем в социологическом смысле этого
термина, удобнее вести отсчет начиная с рикардианцев как первой
группы британских экономистов, осознавших себя в качестве таковых
и признанных важными слоями общества экспертами по экономиче-
ским вопросам. В очень значительной степени этот статус можно
отнести на счет личного воздействия самого Давида Рикардо, бывше-
го брокера на фондовом рынке, олицетворявшего тип ученого-интел-
лектуала, работы которого основывались на идеях Адама Смита и
развивали их. Рикардо получил широкое признание в качестве веду-
щего экономического авторитета того времени благодаря тому мас-
терству, ясности и беспристрастности, с которыми он в своих работах
и выступлениях в палате общин анализировал спорные технические
и политические проблемы денег, банковского дела и международной
торговли. В то время наименование «экономист» еще не обозначало
определенную профессиональную категорию, и хотя исследователи счи-
тают первым британским профессиональным экономистом Т. Р. Маль-
туса или Дж. Р. Мак-Куллоха, поскольку оба они получали большую
часть своего дохода за счет преподавания экономики или опубликова-
ния экономических работ, тем не менее не существовало четкой гра-
ни между теми, кто имел достаточную квалификацию, чтобы писать
об экономических проблемах, и теми, кто ее не имел. И несмотря на
хорошо известную насмешливую фразу Томаса Карлейля об «угрю-
мых профессорах мрачной науки», большинство ведущих экономи-
10 По мнению одного очень эрудированного историка экономической
теории, софисты были первыми «профессиональными преподавателями* это-
го предмета (Gordon, 1975 : 2, 15).
Экономист как профессия
153
стов того времени если и затрачивали какую-то часть своего времени
на академические занятия, то очень небольшую. Поскольку препода-
вание политической экономии было крайне неадекватным, то не было
сколько-нибудь значительного источника пополнения рядов перспек-
тивных экономистов-теоретиков. Клуб политической экономии в
Лондоне, основанный в 1821 г., представлял собой организационный
центр для обсуждения и распространения «здоровых» идей, прежде все-
го идей свободной торговли. Однако он был только одним из многих
таких частных клубов, существовавших на территории Великобритании
и за ее пределами, другие же предпосылки профессионализации эко-
номической науки отсутствовали. Своим влиянием рикардианцы были
в значительной степени обязаны тому, что в своих книгах, памфле-
тах, журнальных и газетных статьях, в официальных обсуждениях и
в парламентских дебатах они апеллировали к авторитету науки. Од-
нако для целей настоящего исследования наиболее существенной
является такая их характерная черта, как попытка отделить себя как
экспертов от дилетантов, особенно от презираемых «практиков».
Джеймс Милль, союзник Рикардо, уверенно заявлял: «Блуждающий
окажется в трудном положении, если с целью сделать правильный
вывод он обратится за помощью к практикам. Не может быть хуже
авторитета в любой ветви политической науки, чем мнение чистых
практиков» (Mill, 1824, цит. по Coats, 1964 : 90). Милль настаивал на
том, что «среди тех, кто располагает достаточным знанием предмета,
чтобы относиться к их мнению сколько-нибудь серьезно, наблюдается
удивительное единодушие», несмотря на некоторые разногласия «по
второстепенным вопросам» (Mill, 1836, цит. по Coats, 1964 : 90). По
прошествии же нескольких лет Роберт Торренс, примыкавший к
рикардианской группе, даже заявил, что на должности в Министер-
ство торговли следует назначать экономистов, поскольку
это место работы имеет профессиональный характер и требует специ-
ального обучения и знаний почти технического свойства... Хотя время для
этого, может быть, еще не пришло, быстро приближается тот час, когда ста-
нут считать необходимым отбирать сотрудников Министерства торговли из
среды экономистов, подобно тому как епископов выбирают из церковной
среды, а служащих судебного ведомства из адвокатуры.
(Torrens, 1826, цит. по O’Brien, 1965 : 32)
Нет необходимости говорить о том, что такой прогноз был чрез-
мерно оптимистичным. И все же он иллюстрирует определенную тен-
денцию в сознании представителей классической экономической
теории, которая вскоре превратилась в застывшую ортодоксию в ру-
ках популяризаторов и пропагандистов. Несомненно, интеллектуальная
основа для профессионализации была заложена, но до конца XIX сто-
летия академические условия были недостаточны для обеспечения
значительного предложения дипломированных экономистов как осо-
бой группы профессионалов, четко отличающихся от многих диле-
154
А. У. Коутс
тантов-практиков, некоторые из последних приобрели значительный
вес как в обществе, так и среди профессоров.
Маржиналистская революция 1870-х гг. оказалась водоразделом
в развитии профессии экономиста-теоретика в том виде, в каком мы
ее знаем теперь; она представляла собой сложный процесс, который
предполагал изменения как в самой дисциплине (например, смещение
акцента с политической экономии на «экономику» (economics), о чем
было упомянуто ранее), так и в системе высшего образования, которая
стала основным источником подготовки новых специалистов. В кон-
це XIX и в начале XX столетий возникли необходимые институцио-
нальные условия для академической специализации, что выражалось
в возникновении курсов со специализированными программами, вы-
пускники которых получали ученую степень, в смещении акцента с
преподавания на исследования, в возникновении новых журналов, по-
священных исключительно экономической теории, и в основании но-
вых научных обществ, которые в конечном счете приобрели квази-про-
фессиональный характер, даже при том, что были открыты для всех
желающих.11 Из этих организаций особенно серьезное значение имели
Американская экономическая ассоциация (1885) и Британская эконо-
мическая ассоциация (1891, позднее Королевское экономическое обще-
ство) (Coats, 1960, 1968b). Состав обеих организаций был крайне раз-
нороден, особенно в начале их существования; в них доминировали те-
оретики; и обе они служили в качестве модели для создания сходных
организаций в других странах.
В весьма оригинальной и глубокой работе Джона Мэлони (Ma-
loney, 1985) рассматривается влияние маршаллианской парадигмы
на процесс профессионализации в Великобритании. Он проводит раз-
личие между первичной профессиональной ортодоксией, «базиру-
ющейся на теоретической парадигме, позволяющей осуществить
исследовательскую программу и объединить экономистов, которые
поддерживают ее, пользуются ею и обладают достаточным мастер-
ством», и вторичными профессиональными ортодоксиями, которые
хотя и зависят от первичной, характеризуются единодушием относи-
тельно некоего политического вопроса, который предполагает также учет
внеэкономических аргументов и поэтому лишь в ограниченной степени допу-
скает профессиональный подход. Это означает, что чисто технические аспек-
ты экономической политики, ограничивающие любого желающего ими за-
ниматься одинаковой строго экономической терминологией, имеют в силу
этого меньше возможностей для создания подлинных профессиональных ор-
тодоксий.
(Maloney, 1985 : 230-231)
11 Вообще говоря, в американской экономической науке профессио-
нальная организация предшествовала доктринальной консолидации, тогда
как в Великобритании наблюдалась прямо противоположная тенденция.
Экономист как профессия
155
В Соединенных Штатах процесс формирования первичной про-
фессиональной ортодоксии и приобретения ею доминирующего поло-
жения проходил медленнее по ряду причин, включая большие разме-
ры территории и большее разнообразие природно-климатических усло-
вий, гораздо большее количество высших учебных заведений, их
неоднородность и конкуренцию между ними, «живучесть» неортодок-
сальных экономических идей, в частности наследия немецкой исто-
рической школы, и культуру, в гораздо меньшей степени по сравне-
нию с британской опирающуюся на интеллектуальные и научные
авторитеты (Coats, 1980). В обеих странах имела место и влиятельная
вторичная профессиональная ортодоксия, основанная на идеях свобод-
ной торговли, которые служили напоминанием о тесной взаимозави-
симости теории и практики в развитии профессии экономиста.
Эта взаимозависимость ярко выявилась в Великобритании во
время проходившей в начале нынешнего столетия интенсивной по-
лемики относительно тарифной реформы. В 1903 г. четырнадцать
ведущих экономистов поставили свою подпись под посланным в
«Таймс» письмом с протестом против предложенной Джозефом Чем-
берленом реформы и выразили свою озабоченность по поводу «ши-
рокого распространения ложных мнений» в защиту протекциониз-
ма, доктрины, которая, по их утверждению, была дискредитирована
«отчасти по тем же причинам, по которым, как теперь стало обще-
признанным, была принята идея свободной торговли» («The Times»,
1903. 15 August, цит. по Coats, 1964 : 100). Это яркий пример ортодок-
сии в действии: «здравая» идея, которая пропагандировалась ранее
Клубом политической экономии, а впоследствии стала «общеприз-
нанной», должна была быть достаточной для противостояния воз-
рождению протекционизма, несмотря на заметное изменение истори-
ческих условий.
К сожалению, письмо четырнадцати профессоров не только вы-
звало вполне предсказуемый бурный протест сторонников Чемберлена,
но также породило множество различного рода писем в «Таймс» от
заслуженных ученых-экономистов, которые либо были противниками
свободной торговли как доктрины и как политики, либо были ее сто-
ронниками только отчасти. Некоторые из них настойчиво возражали
против попыток опереться на авторитет науки, вступая в спор относи-
тельно политических вопросов (Coats, 1964 : 100—103).12 Альфред Мар-
шалл, наиболее влиятельный экономист того времени, вскоре горько
пожалел о своем участии в этом споре, что шло вразрез с его привыч-
кой осторожно воздерживаться от диспутов по спорным обществен-
ным проблемам. Вне всякого сомнения, реакция общества научила мно-
12 Издатель «Таймс», поддерживавший предложения Чемберлена, бро-
сил шутку по поводу «зрелища, которое представляли эти четырнадцать дер-
вишей, вылезших из своих пещер с монотонными заклинаниями против фор-
156
А. У. Коутс
гих экономистов необходимости проявлять индивидуальную и коллек-
тивную осмотрительность и избегать демонстрации своих глубоких раз-
ногласий перед непрофессионалами.
В Соединенных Штатах в течение данного периода становления
серьезные угрозы академической свободе породили дополнительный
стимул к сдержанности, и со временем, после мучительного самоанали-
за, среди ведущих экономистов возникло своего рода профессиональное
согласие относительно уместных форм и пределов профессионального
участия в общественных делах (Furner, 1975). Ни в одной стране мира
не было предпринято ни одной согласованной попытки выработать
формальный кодекс профессионального поведения с целью защитить
практикующих экономистов. И все же в обоих случаях, особенно это
касается Соединенных Штатов, все сильнее становилось ощущение про-
фессионального сообщества, образованного с целью сочетания интеллек-
туального престижа ученого и предоставление гарантий на рабочем ме-
сте со стремлением конструктивно влиять на ход дискуссий по совре-
менным экономическим проблемам и на их решение.
Кейнсианская революция конца 1930-1940-х гг. была другим
важнейшим водоразделом в истории профессионализации экономи-
ческой теории, как и в развитии экономических идей и политики.
Несмотря на то что идеи Кейнса и его практические предложения
оказались очень спорными, макроэкономический анализ в соедине-
нии с серьезным прогрессом в формировании официальной статисти-
ки обеспечили экономистов необходимыми средствами, чтобы проде-
монстрировать обществу свое значение. На этой основе серьезный
толчок получило развитие неакадемической деятельности экономи-
стов, прежде всего в правительственной сфере. Конечно, и раньше
было немало примеров использования экономических экспертов прави-
тельствами, общественными комиссиями, банками и предприятиями.
Обычно это носило случайный и даже личный характер, но иногда
имело и более формальную и постоянную основу. Если бы американ-
ское участие в Первой мировой войне было более продолжительным,
численность экономистов, занятых в федеральных органах власти,
продолжало бы расти быстрыми темпами и уже в мирное время чи-
сленность экономистов-государственных служащих продолжала бы
мируюгцейся исследовательской традиции... прошло то время, когда профес-
сора политической экономии могли навязывать свои мнения по поводу поло-
жения страны, опираясь исключительно на свой авторитет... Более научная
концепция их собственной науки, претендующей на статус эксперименталь-
ной, а на практике никогда не являющейся таковой, избавила бы этих про-
фессоров от болезненного открытия того факта, что они не убедили никого из
тех, кого бы следовало убедить» («The Times», 1903. 18 August, цит. по Coats,
1964 : 101). Более подробно об этом можно прочитать в другой работе Коут-
са (Coats, 1968а).
Экономист как профессия
157
оставаться высокой. Действительно, именно в начале 1920-х гг. аме-
риканские экономисты-аграрники впервые стали занимать должно-
сти в федеральной администрации, и не случайно примерно десятиле-
тие спустя их британские коллеги стали первой группой экономи-
стов, имеющих постоянное место работы в правительстве (Coats, 1976,
McDean, 1983). Великая депрессия привела к тому, что общество сно-
ва стало низко оценивать экономистов, поскольку их ответы на насто-
ятельную и массовую потребность в объяснении и решении проблемы
кризиса оказывались довольно путаными, зачастую противоречивыми
и поэтому глубоко разочаровали как политиков, так и общество в
целом. Однако экономический подъем и приближение войны ради-
кально изменили отношение общества к экономистам.
В течение 1940-х гг. мировой центр экономической науки и
экономического профессионального сообщества решительно и оконча-
тельно переместился из Европы, и в частности из Великобритании,
в Соединенные Штаты, а в самих США в военное время идейным и
профессиональным центром экономистов стал Вашингтон, куда пере-
местилась, хотя и временно, редакция ведущего профессионального
журнала «American Economic Review». Научные идеи и политические
рекомендации Кейнса доминировали в экономической теории в тече-
ние первых двух послевоенных десятилетий, хотя в Соединенных
Штатах в меньшей степени, чем в Великобритании. Сочетание в
Соединенных Штатах многополярного распределения экономических
ресурсов с вызовом со стороны различных ортодоксальных и неорто-
доксальных доктрин поддержало интеллектуальную жизнеспособность
американской экономической науки.
В ретроспективе кажется, что американское послевоенное лидер-
ство в экономике, так же как и в других науках, было неизбежным,
если учесть подавляющее преимущество этой страны в обеспеченно-
сти материальными и человеческими ресурсами; последний ресурс
чрезвычайно обогатился за счет притока эмигрантов из Европы, мно-
гие из которых пересекли Атлантику, спасаясь от нацистских пре-
следований. Перечень президентов Американской экономической ас-
социации свидетельствует о признании, которое некоторые из них,
несомненно, заслужили; присутствие Поля Самуэльсона, Милтона Фрид-
мена и Джорджа Стиглера в реестре Нобелевских лауреатов является
подтверждением того, что в 1930-х гг. возникла целая когорта выда-
ющихся американских экономистов, получивших образование в оте-
чественных университетах в 1930-х гг. и достигших профессиональ-
ной зрелости в следующем десятилетии.
Здесь мы не станем углубляться в рассмотрение послевоенного
развития экономических учений. В настоящем контексте наиболее
важным последствием американизации (и постепенно также и ин-
тернационализации) экономической науки является то, что амери-
168
А. У. Коутс
канские программы продвинутого экономического образования, тео-
рии и техники анализа, интеллектуальные ценности и профессиональ-
ные стандарты стали все больше и больше признаваться в мире, хотя
и с различными временными лагами и различной степенью сопротив-
ления.13 Этот процесс чрезвычайно усилился благодаря множеству фак-
торов: ускоряющемуся росту глобальных коммуникаций, приезду
огромного числа иностранных студентов, которые обучаются и полу-
чают профессиональные свидетельства в Соединенных Штатах и
в меньшей степени в Великобритании и Западной Европе; целой
армии американских и британских профессоров, которые преподают,
обучаются и осуществляют исследовательскую и консультационную
работу за рубежом; участившимся международным конференциям,
увеличению числа научных организаций и исследовательских групп,
а также, что уже менее заметно, возникновению небольших, но влия-
тельных глобальных сетей, объединяющих специалистов в области
экономики (например, в области экономики развития, международной
торговли и денежного обращения) и кадровых работников-экономистов,
занятых в национальных правительствах, международных организа-
циях и других квазигосударственных учреждениях. Другой важной
силой, способствовавшей интернационализации экономической науки,
так же как и других дисциплин, стало все более расширяющееся и
эффективное распространение исследовательских монографий, професси-
ональных журналов, официальных отчетов и в особенности относитель-
но стандартизованных вводных и продвинутых учебников и вспомо-
гательных пособий. Конечно, поток идей, методов, технологий и раз-
ного рода компьютерного оборудования и программного обеспечения
не был абсолютно однонаправленным, и существует некоторая опас-
ность переоценить степень единообразия, особенно если мы сосредото-
чим внимание на содержании общепринятых в разных странах стан-
дартных учебных курсов макро- и микроэкономики. Однако, как уже
было отмечено в начале этой главы, при нынешнем состоянии наших
знаний мы располагаем удручающе небольшими систематическими
данными относительно природы и различий в национальных «сти-
лях» обучения, исследований и публикаций (Johnson, 1973).
8.3. Последние изменения и проблемы
В силу различных причин исторического и культурного плана,
которые мы здесь не в состоянии адекватно рассмотреть, американцев
уже давно в большей степени, чем их европейских коллег, увлекают
13 Глубокий и временами увлекательный анализ «американскости»
американской экономической теории дан в оставшейся незамеченной ста-
тье Джонсона (Johnson, 1977b).
Экономист как профессия
159
(и беспокоят) вопросы, касающиеся природы, развития и влияния
различных профессий. Следовательно, в Соединенных Штатах такого
рода проблемы порождают больше споров и исследований, чем где-
либо еще.
Нет необходимости говорить, что эти споры во многом вызва-
ны неудовлетворенностью статус-кво. Говоря об экономической тео-
рии, едва ли стоит удивляться, что эйфория кейнсианской эпохи 1945-
1965-х гг. сменилась реакцией как в самом экономическом сообще-
стве, так и за его пределами. Теоретическая критика кейнсианских
идей со стороны монетаристов, посткейнсианцев, марксистов, радика-
лов, институционалистов и неоавстрийцев была усилена явной неспо-
собностью представителей основного «неоклассического» течения ре-
шать проблемы «стагфляции». Однако наиболее отличительной осо-
бенностью этого «кризиса» была широко распространенная и глубоко
укоренившаяся утрата профессиональными экономистами уверенно-
сти в себе. Проявлением этого стала настоящая оргия общественного
самобичевания в виде серии президентских обращений и публичный
лекций некоторых из наиболее уважаемых представителей профес-
сии (Heller, 1975; Coats, 1977). Критика сосредоточивалась вокруг
некоторых хорошо знакомых негативных черт профессионализма: кос-
ности, конформизма, сопротивления нововведениям (за исключением
санкционированных), поддержания жестких дисциплинарных границ,
исключения и (или) осуждения инакомыслящих и чрезмерно центра-
лизованного контроля над доступом к ресурсам, обучению и возмож-
ностям занятости.
Уместно будет отметить, что профессиональные стандарты, так
же как и методологические правила, выполняют предписывающие,
регулятивные и познавательные функции. Поэтому поиски научной
истины или пользы обществу легко могут быть принесены в жертву
интересам поддержания и увеличения особых привилегий, обеспечи-
вающих высокое вознаграждение и защиту данной области от втор-
жения шарлатанов и специалистов в области родственных или смеж-
ных дисциплин или сфер занятости.
Эти и многие другие черты социологии экономической науки
были проанализированы и представлены в обширных, спорных, а за-
частую занимательных и богатых идеями публикациях, число кото-
рых слишком велико, чтобы их здесь цитировать. Не все из этого
потока можно легко отвергнуть как работу чудаков, диссидентов и
некомпетентных лиц, как делают некоторые критики. Какая-то часть
этих публикаций исходит и от признанных лидеров нашей профес-
сии.14 Некоторые авторы рассматривают эту литературу не как прояв-
14 Назовем такие имена, как Дж. К. Гэлбрейт, Н. Джорджеску-Рёген,
Г. Г. Джонсон, Т. Коопманс и В. Леонтьев в Соединенных Штатах и П. Бауэр,
П. Дин, Ф. Хан, Т. У. Хатчисон, Э. Г. Фелпс Браун, Дж. Д. Уорсвик и А. А. Уолтерс
160
А. У. Коутс
ление патологии, а скорее как свидетельство цветущего здоровья (Heller,
1975). Тем не менее существует общее осознание того, что слишком
большое количество публикуемых разногласий, особенно в отноше-
нии основных принципов, может подорвать научный авторитет эко-
номической науки в глазах общества.
Многие наиболее откровенные критики состояния экономической
науки выражают сожаление, что данная профессия слишком иерар-
хична и элитарна и в ней доминирует относительно небольшой кон-
тингент ортодоксальных неоклассически ориентированных экономи-
стов, группирующихся вокруг ведущих университетов. Как выразил-
ся один из президентов Американской экономической ассоциации,
в наше время возник
деспотизм нового типа. Он заключается в приписывании научного пре-
восходства всему тому, что наиболее близко по убеждениям и по методу тем,
кто уже достиг вершин. Эта всеобъемлющая и тягостная тенденция зачас-
тую весьма опасна, хотя часто бывает обоснованной или неосознанной.
(Galbraith, 1973)
Есть мнение, что профессиональный истеблишмент прямо или
косвенно контролирует процесс отбора руководителей Американской
экономической ассоциации, издателей и членов редакционных кол-
легий журналов ассоциации и других ведущих профессиональных
журналов, получателей главных премий и наград, а также процесс
размещения выделяемых на исследования средств через систему ре-
цензий, используемую Национальным научным фондом и крупней-
шими частными организациями, предоставляющими гранты. Пред-
ставители этой элиты определяют также и основные требования к
ключевым курсам в элитных университетах, контролируя тем са-
мым процесс выдачи сертификатов, вход в профессию новых специа-
листов и перспективы их карьеры. Они делают это посредством как
сети неформальных коммуникаций, которые влияют на кадровые
назначения, так и публикаций, которые имеют большое значение при
определении последующей карьеры ученого. Существует, конечно,
множество незаметных подгрупп специалистов, колледжей, школ и
сетей. Иногда какой-нибудь исключительный специалист, который
имел несчастье обучаться или работать во второсортном университе-
те, приобретает репутацию звезды и попадает в главную команду лиги.
Но большая часть выпускников ведущих университетов стараются
остаться частью элиты и в свое время производят «наследников», ко-
торые, в свою очередь, способствуют воспроизводству системы.
в Великобритании. В качестве примера социологически ориентированной
критической литературы см.: Leontiev, 1971, 1982; Ward, 1972; Leijonhufvud,
1973; Johnson, 1977a, b; Stanfield, 1979; Katouzian, 1980; Canterbery, Burkhardt,
1983; Earl, 1983, 1988; Wiles, 1984; Coats, 1985; Burkhardt, Canterbery, 1986;
Tarascio, 1986.
Энрцомист как профессия
161
Такое положение дел подтверждается разнообразными ценными
исследованиями. В частности, была подробно рассмотрена сеть жур-
налов, которая составляет ядро принятой в данной профессии систе-
мы приобретения репутации. Одновременно в этой системе происхо-
дят процессы, посредством которых формируются и распространяют-
ся новые идеи. К рассмотренным темам относились исследование
индексов цитирования с целью проанализировать процесс институци-
онального признания авторов статей в ведущей периодике, что было
необходимо для выявления степени закрытости профессиональной
элиты; рейтинги престижности различных журналов: влияние публи-
каций в ведущих журналах на заработки и карьеру; математическое
и техническое содержание статей; степень, в какой авторы пытались
эмпирически опровергнуть и (или) проверить свои результаты; коли-
чество публикаций у «звезд» экономической науки; перемены моды;
тенденции и циклы в экономической литературе и пр.15
Конечно, каждая человеческая организация, и не в последнюю
очередь любая научная дисциплина, непременно должна иметь своих
лидеров и их последователей, мастеров и рядовых исполнителей. Оцен-
ки и решения спорных вопросов не могут быть результатом конвенцио-
нальной демократической процедуры даже внутри сообщества компе-
тентных людей. Более того, представители истеблишмента, уже достиг-
шие успеха, естественно, стремятся укрепить систему, в которой они
приобрели выдающееся положение и благодаря которой их собствен-
ные достоинства и способности были так высоко оценены и вознагражде-
ны. Ярким примером этой тенденции является полный самодоволь-
ства анализ процесса, посредством которого раздача грантов частными
фондами способствует концентрации исследований и талантов на уже
признанных «лучшими» факультетах, что, в свою очередь, увеличивает
возможности этих университетов привлекать способных преподавателей,
нанимать исследователей-ассистентов, приобретать необходимое обору-
дование и осуществлять более успешные проекты, приводя, таким об-
разом, к росту известности и рейтинга престижности своих универси-
тетов среди экономического сообщества (Stigler, 1967).
Хорошо или плохо работает система, определяется тем, какие су-
ществуют альтернативы; но эта проблема редко рассматривается, по-
скольку она требует гипотетического представления альтернативного
состояния, с которым не легко справиться даже самым амбициозным
клиометрикам. На практике профессиональная инерция обычно пре-
пятствует каким-либо драматическим изменениям: большинство уче-
ных — реформаторы, но не радикалы. К сожалению, как критики, так
и защитники существующего положения дел слишком часто основы-
15 Из огромного количества соответствующей литературы достаточно
упомянуть: Bronfenbrenner, 1966; Siegfried, 1972; Lovell, 1973; Eagly, 1974;
Stigler, 1982a, b; Liebowitz, Palmer, 1984.
12 Заказ № 356
162
А. У. Коутс
вают свои оценки на личном опыте и на слухах, а не на надежных
фактах. При этом существуют глубокие различия в профессиональных
ценностях и стандартах, если не несоизмеримость парадигм.
Вместо того чтобы углубляться в этот вопрос, приводя суждения
отдельных экономистов, которые едва ли являются беспристрастными,
имеет смысл обратиться к беспристрастному социологу науки Ричарду
Уитли, который осуществил обзор современной экономической теории
с точки зрения своей весьма амбициозной и широкой типологии есте-
ственных и социальных наук. Уитли рассматривает отдельные науки
как репутационные системы (reputational systems) организации рабо-
ты и контроля в терминах специфических ключевых переменных, опре-
деляемых историей данной науки и содержанием ее предмета. При
таком подходе англо-саксонская экономическая теория представляет
собой уникальный случай (Whitley, 1984, 1986).16
Как и в физике, теоретическое ядро экономической теории изла-
гается в учебниках, учебных программах, коммуникационных систе-
мах, определяет раздачу академических постов и почестей, но эконо-
мическая теория отличается от других наук тем, что, например, в
отличие от физики в ней существует жесткое разделение теоретиче-
ской и эмпирической работы. Это отчасти объясняется недостатком
технического контроля за эмпирической работой, ограничивающим
зависимость экономиста-прикладника от теоретика (в отличие от си-
туации в физике), а также существованием другой «аудитории» за
пределами теоретического истеблишмента и научного или профессио-
нального сообщества. Конкуренция между производителями в рамках
«основного ядра» хотя и интенсивна, но ограничивается технически-
ми усовершенствованиями и распространением аналитической схе-
мы на новые проблемы, которые можно решить и имеющимися тех-
ническими средствами. Доминирование утвердившихся теоретических
целей, а также степень безличности и формализации процедур коор-
динации и контроля колеблются от одной области эмпирических
исследований к другой, так как относительно трудно поддающаяся
осмыслению и прогнозу природа эмпирических феноменов ограничи-
вает возможности систематического сравнения и оценки решений задач
посредством формальной системы коммуникаций. Разнородность
прикладных областей ограничивается «жесткой демаркацией» типов
проблем, считающихся допустимыми и важными; с другой стороны,
отклонения на периферии могут быть в значительной степени проиг-
норированы интеллектуальной элитой, которая контролирует основ-
ные средства коммуникаций и учебные программы.
18 Ключевыми переменными в любой научной сфере, по мнению Уит-
ли, являются степень функциональной и стратегической взаимозависимо-
сти среди ученых и степень технической и стратегической неопределенно-
сти задач.
Экономист как профессия
163
Этот анализ согласуется со многими известными жалобами тех,
кто не удовлетворен нынешним состоянием экономической науки,
особенно чрезмерным акцентом на высоком уровне абстракции, ма-
тематизации и формализации в продвинутых учебных программах
(ср. Bauer, Walters, 1975; Hutchison, 1977; Blatt, 1983; Morishima,
1984; Grubel, Boland, 1986; Woo, 1986), а также тем, что основная
масса исследований не пригодна для решения современных проблем,
в особенности тех, что относятся к области политики. Тот факт, что
одна из ведущих школ экономистов, расположенная в Чикаго, попы-
талась распространить свою «империалистическую» власть (Stigler,
1984), применяя стандартный экономический анализ к решению
целого ряда проблем, в отношении которых прежде считалось, что
они находятся за пределами ведения экономистов, подтверждает ар-
гументы тех, кто жалуется на наблюдающуюся в экономической на-
уке тенденцию к унификации.
Существуют, конечно, другие конкурирующие подходы в рамках
основного течения экономической теории, где чикагский подход под-
вергается сомнению. Но этот плюрализм не отражает благоприятного
положения дел, как отметил выдающийся экс-чикагский экономист,
который с печалью признал:
Если говорить о том, что вызывает во мне огромный скептицизм отно-
сительно состояния нашей науки, так это тесная положительная корреля-
ция между политическими взглядами исследователя (или, что еще хуже,
взглядами руководителя его диссертации) и результатами его эмпирических
исследований. Я начну верить в экономику как науку тогда, когда из Йеля
будут поступать эмпирические исследования, демонстрирующие превосход-
ство денежной политики для определенных периодов истории, а из Чика-
го — исследования, указывающие на первостепенную важность фискальной
политики.
(Patinkin, 1972 : 142, цит. по Hutchison, 1977 : 61)
Другой критик, также связанный ранее с чикагской школой,
откровенно протестовал против преувеличенных разграничений в
рамках дисциплины:
...увы, типичный экономист является, хотя и неосознанно, строгим
догматиком, желающим, чтобы студенты и коллеги были добропорядочными
членами той или иной церкви. В Соединенных Штатах агенты по сбыту
учебных пособий жалуются на то, что профессор экономической теории не
станет даже просматривать книгу, которая не исходит из правильной, с его
точки зрения, церкви: он смущенно спрашивает, какую школу представляет
книга — монетаристскую, неоклассическую, марксистскую или кейнсиан-
скую... степень реальных разногласий между экономистами... фактически
преувеличена... (это) делает еще более непонятным, почему они с такой яро-
стью спорят вокруг второстепенных вопросов.
I
(McCloskey, 1985 : 184)
164
А. У. Коутс
Мы не можем далее углубляться в анализ характера учебников,
степени несогласия среди экономистов и их ценностей как професси-
ональных, так и любых других.
Неослабевающий интерес к состоянию экономической науки как
дисциплины и профессии недавно привел к проведению официальных
исследований, спонсированных Королевским экономическим обще-
ством и Американской экономической ассоциацией — во втором
случае эти исследования были вызваны тревожными результатами
исследования процесса обучения в элитных университетах (Colander,
Klamer, 1987, 1989). Британское исследование уже завершено, и его
можно рассмотреть более кратко, поскольку основные результаты были
опубликованы в мартовском выпуске «Economic Journal» за 1990 г.
Это исследование является более масштабным по сравнению с амери-
канским, поскольку оно сосредоточивается на существующих уровне,
предложении, спросе и структуре занятости британских экономистов,
а также на некоторых характерных чертах экономических факульте-
тов британских университетов и политехнических институтов, о чем
говорится в работах Долтона и Мейкписа и Тауза и Блауга (Dolton,
Makepeace, 1990; Towse, Blaug, 1990). С точки зрения историка, уди-
вительно, что такого исследования не было проведено раньше (однако
ср. работу Бута и Коутса (Booth, Coats, 1978)), тогда как исследования
рынка экономистов, их окладов и возможностей занятости часто про-
водились в Соединенных Штатах; отчеты о таких исследованиях обыч-
но представлялись на ежегодных заседаниях Американской экономи-
ческой ассоциации. Американские специалисты по рынку труда не-
редко проявляли интерес к этим вопросам.
Наиболее поразительным результатом исследования Тауза—Бла-
уга является установление факта ограниченного общего спроса на
экономистов и предсказание его сокращения в недалеком будущем.
Несмотря на потерю экономистами университетских должностей
(особенно профессорских), последовавшую за сокращениями универ-
ситетских штатов в 1981 г., до сих пор, видимо, сохраняется избыточ-
ное предложение профессиональных экономистов, так что отчеты
об «отчаянном положении» экономических факультетов представ-
ляют собой преувеличение. Невероятно высокие оклады, получаемые
на определенных постах в Лондонском Сити, не являются типич-
ными, и никакого массового исхода академических экономистов в Си-
ти не наблюдалось. В отличие от своих американских коллег многие
неакадемические экономисты в Великобритании имеют только ба-
зовое образование зачастую неспециализированного типа, хотя ав-
торы отмечают, что «не существует каких-либо оснований считать
бакалаврский курс экономической теории достаточной профессио-
нальной подготовкой для той сферы деятельности, в которой ско-
рее всего будут востребованы знания выпускников» (Towse, Blaug,
1990 : 98). С другой стороны, некоторые выводы, несомненно, вызо-
Экономист как профессия
165
вут сочувственный отклик по другую сторону Атлантического океа-
на. В качестве примеров можно привести «постоянные жалобы, исхо-
дящие практически от каждого работодателя, о том, что вновь наня-
тые экономисты недостаточно знакомы с источниками данных и не
имеют знаний в области национального счетоводства» (Towse, Blaug,
1990 : 98), а также точку зрения — широко распространенную как в
области высшего образования, так и за ее пределами, — что «учеб-
ные программы в экономике являются слишком теоретическими,
слишком непрактическими и совершенно не связанными с возмож-
ными направлениями использования экономической теории в бизне-
се или управлении государством... (и что) обучение практически не
ориентируется на фактические сферы занятости выпускников-эконо-
мистов» (Towse, Blaug, 1990 : 99).
При той распространенности, какую в Соединенных Штатах имеет
профессия экономиста, исследование, проведенное Комиссией Амери-
канской экономической ассоциации по магистерскому образованию
в экономике, неизбежно больше по размаху в сравнении с британ-
ским аналогом, хотя набор исследуемых проблем здесь более ограни-
чен.17 Особого интереса заслуживает тот факт, что Комиссия сделала
обзор не только шести так называемых элитных факультетов, но и вы-
борок из других факультетов, представляющих соответственно девять,
пятнадцать, двадцать и сорок две программы, прохождение которых
необходимо для получения степени доктора философии. Никогда преж-
де такого систематического сравнения не осуществлялось.
Несмотря на громкий и непрекращающийся хор жалоб на совре-
менное состояние экономической науки в Соединенных Штатах —
некоторые из них уже были упомянуты — и всеобщее желание изме-
нить программы для получения степени доктора философии в обла-
сти экономики, которое выразили при ответах на вопросы исследовате-
лей преподаватели, студенты-магистранты и лица, недавно получив-
шие докторскую степень, все же сохранялось почти всеобщее согласие
относительно целесообразности тех приоритетов, которые в настоя-
щее время имеют место в учебных программах. Речь идет о преобла-
дании экономической теории, вслед за которой идут эконометрика,
эмпирическая экономика, прикладная экономика, анализ институтов,
история экономики и экономической мысли. В отношении навыков в
целом было признано, что в ныне существующих докторских про-
17 Я очень благодарен моим коллегам: председателю этой Комиссии
Анне Крюгер и ее исполнительному директору Ли Хансену за то, что они
любезно согласились предоставить неопубликованный предварительный от-
чет, а также приношу благодарность членам Комиссии: Алану С. Блайндеру,
Клаудии Голдин, Т. Полу Шульцу и Роберту Солоу за дополнительные ком-
ментарии. В настоящее время окончательный отчет уже готов и должен
быть опубликован в «Journal of Economic Literature» (Hansen, forthcoming).
166
А. У. Коутс
граммах имеет место следующий убывающий порядок приоритетов:
экономический анализ, математика, критические суждения, навыки
прикладных исследований, расчетов, творческого мышления и обще-
ния. Однако гораздо меньше отвечающих соглашались принять такое
положение как должное. Соглашаясь со многими публичными крити-
ками экономической профессии, немало респондентов признало факт
чрезмерного внимания к математике и расчетам и недооценку разви-
тия творческих способностей. Когда некоторым из недавно получив-
ших докторскую степень задавали вопрос об относительной важности
тех или иных навыков в их текущей работе, независимо от того, шла
ли речь о преподавании, бизнесе или о государственной службе, они
снова и снова давали математическим познаниям более низкие веса,
а навыкам общения и творческим способностям — более высокие,
чем в текущих магистерских программах. Таким образом, видимо,
как и в Великобритании, «и преподаватели, и студенты-магистранты»
чувствуют, что «набор реально необходимых навыков отличается от
того набора навыков, на развитие которых ориентированы существу-
ющие магистерские программы» (Hansen, 1990). Факультеты, предла-
гающие докторские программы, имеют тенденцию набирать новых
преподавателей преимущественно с теми же навыками, которые тре-
бовались и раньше, а не с теми, которые высоко ценятся потенци-
альными работодателями. Неясно, является ли это свидетельством
профессиональной инерции или отсутствием подходящей альтер-
нативы. Как утверждает в своем комментарии Роберт Солоу, результа-
ты указывают на удовлетворение тем, что преподается, и умением
преподавателей давать материал, хотя это не то, что следовало бы
преподавать в лучшем, идеальном, мире: «Если бы я знал, как на-
учить творческому мышлению и способности выдвигать критические
суждения, я полагаю, я бы делал это. Я знаю, как распознать эти
качества (как распознают, например, порнографию), и даже могу пред-
ложить соответствующие примеры, но это еще очень далеко от того,
чтобы суметь им научить» (Hansen, 1990 : 448-450). В целом он
ощущает, что результаты обзора являются «предсказуемо успокаива-
ющими».
Конечно, по любым критериям члены Комиссии составляют часть
профессиональной элиты, поэтому от них едва ли можно было ожи-
дать радикальных предложений, особенно если учесть, что такие идеи
вряд ли могут получить практическое воплощение. Пока еще слиш-
ком рано предсказывать результаты этого исследования, отличные от
рекомендаций Комиссии, которые, несомненно, будут активно обсуж-
даться со многими участниками дискуссии. Дополнительные исследо-
вания, видимо, будут постепенно увеличивать накапливающийся, хотя
и неравномерный, набор данных по экономической профессии в Со-
единенных Штатах. И в соответствии с вводным абзацем главы мы
можем в заключение выразить надежду на то, что другие организа-
Экономист как профессия
167
ции и ученые также заинтересуются этим в достаточной степени,
чтобы предпринять серьезные исследования по истории, нынешним
условиям и будущим перспективам данной профессии.
. Литература
Allen W. R. Economics, economists, and economic policy: modern American
experiences // History of Political Economy. 1977. Vol. 9. P. 48-88.
Bauer P. T., Walters A. The state of economics // Journal of Law and Economics.
1975. Vol. 8. P. 1-23.
Bell D., Kristol I. (eds). The Crisis in Economic Theory. New York : Basic Books,
1981.
Blatt J. How economists misuse mathematics / In A. S. Eichner (ed.). Why Economics
is Not Yet a Science. Armonk, NY : M. E. Sharpe, 1983. P. 166-186
Booth A., Coats A. W. The market for economists in Britain (1945-1970) //
Economic Journal. 1978. Vol. 88. P. 436-454.
Bronfenbrenner M. Trends, cycles, and fads in economic writing // American
Economic Review. 1966. Vol. 56. P. 538-552.
Burkhardt J., Canterbery E. R. The orthodoxy and legitimacy: toward a critical
sociology of economies / In W. J. Samuels (ed.). Research in the History
and Methodology of Economics. 1986. Vol. 4. P. 229-250.
Cairncross A. K. Writing the history of recent economic policy / Unpublished,
quoted by permission. 1970.
Canterbery E. R., Burkhardt J. What do we mean by asking whether economics
is a science? / In A. S. Eichner (ed.). Why Economics is Not Yet a Science.
Armonk, NY: M. E. Sharpe, 1983. P. 15-40.
Carr Saunders A. M., Wilson P. A. The Professions. Oxford : Clarendon Press,
1933.
Coats A. W. The first two decades of the American Economic Association //
American Economic Review. 1960. Vol. 50. P. 555-574.
Coats A. W. The role of authority in the development of British economics //
Journal of Law and Economics. 1964. Vol. 7. P. 85-106.
Coats A. W. Political economy and the tariff reform campaign of 1903 // Journal
of Law and Economics. 1968a. Vol. 11. P. 181-229.
Coats A. W. The origins and early development of the Royal Economic Society //
Economic Journal. 1968b. Vol. 78. P. 349-371.
Coats A. W. The development of the agricultural economics profession in Eng-
land //Journal of Agricultural Economics. 1976. Vol. 27. P. 1-11.
Coats A. W. The current crisis in economics in historical perspective// Nebraska
Journal of Economics and Business. 1977. Vol. 16. P. 3-16.
Coats A. W. The culture and the economists: American-British differences //
History of Political Economy. 1980. Vol. 10. P. 298-314.
Coats A. W (ed.). Economists in Government: An International Comparative
Study. Durham, NC : Duke University Press, 1981.
Coats A. W. The American Economic Association and the economics profession //
Journal of Economic Literature. 1985. Vol. 23. P. 1697-1727.
168
А. У. Коутс
Coats A. W. (ed.). Economists in International Agencies. An Exploratory Study.
New York : Praeger, 1986.
Colander D. С., К lamer A. The making of an economist // Journal of Economic
Perspectives. 1987. Vol. 1. P. 95-111.
Colander D. С., К lamer A. The Making of an Economist. Boulder, CO : Westview
Press, 1989.
Dolton P. J., Makepeace G. H. The earnings of economics graduates // Economic
Journal. 1990. Vol. 100. P. 237-250.
Eagly R. V. Contemporary profile of conventional economists // History of Political
Economy. 1974. Vol. 6. P. 76-91.
Earl P. E. A behavioral theory of economists’ behavior I In A. S. Eichner (ed.).
Why Economics is Not Yet a Science. Armonk, NY M. E. Sharpe, 1983.
P.90-125.
Earl P. E. On being a psychological economist and winning the games economists
play I In P. E. Earl (ed.). Psychological Economics. Development, Tensions
Prospects. Boston, MA : Kluwer, 1988. P. 227-242.
Furner M. O. Advocacy and Objectivity: A Crisis in the Professionalization of
American Social Science 1865-1905. Lexington, KY : University of Kentucky
Press, 1975.
Galbraith J. K. Power and the useful economist // American Economic Review.
1973. Vol. 63. P. 1-11.
Goode W. Encroachment, charlatanism, and the emerging professions: psychology,
sociology, medicine // American Sociological Review. 1960. Vol. 25. P. 902-
914.
Gordon B. S. Economic Analysis Before Adam Smith. Hesiod to Lessius. London :
Macmillan, 1975.
Grubel H. G., Boland L. A. On the efficient role of mathematics in economics:
some theory, facts and results of an opinion survey // Kyklos. 1986. Vol. 39.
P.419-442.
Hansen W. L. Educating and training new economics Ph.D.’s: how good a job
are we doing? // Commission on Graduate Education in Economics, Prelimi-
nary Report, American Economic Review, Papers and Proceedings. 1990.
Vol. 80. P. 431-450.
Hansen W. L. (forthcoming). The education and training of economics doctorates:
major findings of the American Economic Association’s Commission on
Graduate Education in Economics (report and tables), Madison, WI, January
1991 // Journal of Economic Literature, to be published.
Heller W. W. What’s right with economics? // American Economic Review. 1975.
Vol. 65. P. 1-26.
Herman E. S. The institutionalization of bias in economies 11 Media, Culture and
Society. 1982. Vol. 4. P. 275-291.
Hutchison T. W. Positive Economics and «Policy» Objectives. London : Allen &
Unwin, 1964.
Hutchison T. W. Knowledge and Ignorance in Economics. Oxford : Basil Blackwell,
1977.
Jenkins H. G. Professional organizations / In J. A. Jackson (ed.). Professions
and Professionalization. Cambridge : Cambridge University Press, 1970.
P. 53-107.
Экономист как профессия
169
Johnson Н. G. National styles in economic research: the United States, the
United Kingdom, Canada, and various European countries // Daedalus. 1973.
Vol. 102. P. 65-74. Reprinted in Johnson, H. G. On Economics and Society.
Chicago, IL : University of Chicago Press, 1975.
Johnson H. G. Methodologies of economics I In M. Perlman (ed.). The Organization
and Retrieval of Economic Knowledge. Boulder, CO : Westview Press, 1977a.
P. 496-509.
Johnson H. G. The American tradition in economies//Nebraska Journal of
Economics and Business. 1977b. Vol. 16. P. 17-26.
Johnson T. J. Professions and Power. London : Macmillan, 1972.
Katouzian H. Ideology and Method in Economics. London : Macmillan, 1980.
Larson M. S. The Rise of Professionalism: A Sociological Analysis. Berkeley,
CA : University of California Press, 1978.
Leijonhufvud A. Life among the Econ // Western Economic Journal. 1973. Vol. 11.
P.327-337.
Leontief W. Theoretical assumptions and non-observed facts // American Eco-
nomic Review. 1971. Vol. 71. P. 1-17.
Leontief W. Academic economics // Science. 1982. Vol. 217. P. 104-105. Reprinted
in Eichner, A. S. (ed.). Why Economics is Not Yet a Science. Armonk, NY :
M. E. Sharpe, 1983. P. VI-XI.
Liebowitz S. J., Palmer J. P. Assessing the relative impacts of economic jour-
nals // Journal of Economic Literature. 1984. Vol. 22. P. 77-88.
Lovell M. C. The production of economic literature: an interpretation // Journal
of Economic Literature. 1973. Vol. 11. P. 27-55.
McCloskey D. The Rhetoric of Economics. Madison, WI: University of Wisconsin
Press, 1985.
McDean H. C. Professionalism, policy, and farm economists in the early Bureau of
Agricultural Economies //Agricultural History. 1983. Vol. 37. P. 64-89.
Maloney J. Marshall, Orthodoxy and the Professionalization of Economics. Cam-
bridge : Cambridge University Press, 1985.
Metzger W. P. A spectre is haunting American scholars: the spectre of «profes-
sionism» //Educational Researcher. 1987. Vol. 16. P. 10-19.
Mill J. War expenditure // Westminster Review. 1824. Vol. 2. P. 45.
Morishima M. The good and bad uses of mathematics / In P. Wiles and G. Routh
(eds). Economics in Disarray. Oxford : Basil Blackwell, 1984. P. 51-77.
Nelson R. H. The economics profession and the making of public policy // Journal
of Economic Literature. 1987. Vol. 25. P. 49-91.
O'Brien D. The transition in Torrens’ monetary thought // Economica (N.S.).
1965. Vol. 32. P. 269-301.
Parsons T. Professions I In D. Sills (ed.). The International Encyclopedia of the
Social Sciences. New York : Macmillan, 1968. Vol. 12. P. 536-547.
Patinkin D. Keynesian monetary theory and the Cambridge School // Banca
Nationale del Lavoro Quarterly Review. 1972. Vol. 25. P. 138-158.
Pechman J. A. The Role of the Economist in Government: An International
Perspective. Washington, DC: Brookings Institution, 1989.
Rhoads S. E. The Economist’s View of the World. Government, Markets, and
Public Policy. Cambridge : Cambridge University Press, 1985.
170
А. У. Коутс
Schumpeter J. Science and ideology // American Economic Review. 1949. Vol. 39.
P.345-359.
Siegfried J. J. The publishing of economic papers and its impact on graduate
faculty ratings, 1960-1969 // Journal of Economic Literature. 1972. Vol. 10.
P. 31-49.
Stanfield R. J. The social structure of the economics community / In R. J. Stanfield,
Economic Thought and Social Change. Carbondale, IL : Southern Illinois
University Press, 1979.
Stigler G. J. The Foundations and economics / In W. Weaver (ed.). U. S. Phi-
lanthropic Foundations, Their History, Structure, Management and Record.
New York : Harper, 1967. P. 276-286.
Stigler G. J. Economics: the imperial science? //Scandinavian Journal of Eco-
nomics. 1984. Vol. 86. P. 301-313.
Stigler G. J., Friedland C. The pattern of citation practices in economics / In
G. J. Stigler (ed.). The Economist as Preacher and Other Essays. Chicago,
IL: University of Chicago Press, 1982a. P. 173-191.
Stigler G. J., Friedland C. The citation practices of doctorates in economics / In
G. J. Stigler (ed.). The Economist as Preacher and Other Essays. Chicago.
IL: University of Chicago Press, 1982b. P. 192-222.
Tarascio V. J. The crisis in economic theory: a sociological perspective / In
W. J. Samuels (ed.). Research in the History of Economic Thought and
Methodology. 1986. Vol. 4. P. 283-295.
Torrens R. Letter to Wilmot Horton. 1826. 7 November.
Towse R., Blaug M. The Current State of the British Economics Profession. London :
Royal Economic Society, 1988.
Towse R., Blaug M. The current state of the British economics profession //
.. . Economic Journal. 1990. Vol. 100. P. 227-236.
Ward B. What’s Wrong With Economics? London : Macmillan, 1972.
Ward B. The Ideal Worlds of Economics. Liberal, Radical, and Conservative
Economics. World Views. New York : Basic Books, 1979.
Whitley R. Changes in the social and intellectual organization of the sciences:
professionalization and the arithmetic ideal / In E. Mendelsohn, P. Weingart
and R. Whitley (eds). The Social Production of Scientific Knowledge. Dord-
recht: Reidel. 1977. P. 143-169.
Whitley R. The Intellectual and Social Organization of the Sciences. Oxford:
Clarendon Press, 1984.
Whitley R. The structure and context of economics as a scientific field / In
W. J. Samuels (ed.). Research in the History of Economic Thought and
Methodology. 1986. Vol. 4. P. 179-209.
Wiles P. Epilogue: the role of theory / In P. Wiles and G. Routh (eds). Economics
in Disarray. Oxford : Basil Blackwell, 1984. P. 293-325.
Woo H. К. H. What’s Wrong With Formalization — in Economics? — An Episte-
mological Critique. Newark, CA : Victoria Press, 1986.
UJr"
t-
"ЛдЛльи
ппшпаи'
МАЙКЛ БЛИНИ -••глй:
ОБЗОР СОВРЕМЕННОЙ ТЕОРИИ
хиир-’о’'
<№ ,;;ве-'
е>п»"-
9.1. Введение чицват
Одной из особенностей — возможно, по прошествии времени эта
особенность будет рассматриваться как наиболее важная — совре-
менной экономической теории за последнее десятилетие было ослаб-
ление дискуссий и постепенное восстановление некоего консенсуса
впервые с середины 1960-х гг. Несомненно, что этот процесс носил
характер поиска, в отношении которого приходит на ум вальрасиан-
ский термин «нащупывание* (tatonnement), но нам достаточно толь-
ко вспомнить ту, очевидно, непреодолимую пропасть между различ-
ными школами макроэкономики в 1970-х гг., чтобы осознать, как мы
продвинулись с тех пор в науке. В 1981 г. Дэниел Белл и Ирвинг
Кристол издали сборник из двенадцати статей, озаглавленный «Кри-
зис в экономической теории» (Bell, Kristol, 1981). Вышедшая вначале
в качестве специального выпуска журнала «Public Interest», эта кни-
га включала статьи ведущих представителей экономической теории,
и Белл чувствовал себя вправе утверждать во Введении, что «двена-
дцать представленных здесь теоретиков согласны с тем фактом, что
консенсус в экономической теории нарушен» (Bell, Kristol, 1981 : xi).
Кристол в своей статье проводит эту идею с еще большей настойчи-
востью, как это видно из следующей цитаты: «Стало почти обще-
признанным, что имеет место нечто напоминающее «кризис в эконо-
мической теории», но относительно глубины и природы этого кризи-
са существуют совершенно противоположные взгляды» (Bell, Kristol,
1981 : 201).
Сегодня, десятилетие спустя, трудно представить себе, чтобы в
каком-либо эссе по экономической теории пришлось писать подоб-
ного рода комментарии. Сейчас атмосфера более спокойна, вселяет
больше уверенности и вызывает ощущение выздоровления после
болезни, а не самой болезни. Можно привести разные объяснения
этому явлению. Теоретически прогресс в науке мог привести к
снятию с повестки дня старых проблем, определив их как особые
174
Майкл Блини
случаи более общей теории. Практический опыт мог показать, что
одна сторона была права, а другая — нет. (Это, однако, противоре-
чило бы известному утверждению, что от двух экономистов вы
получите три мнения!) Возможно и то, что «кризис» в большей
степени относился к восприятию экономической теории в обществе,
чем к ее фактическому содержанию, и при нормализации положе-
ния в экономике репутация экономистов восстановилась, а вместе с
ней и их уверенность в себе. В этом контексте следует также упо-
мянуть закат советской модели и, по всей видимости, полное при-
нятие рыночных реформ экономистами Восточной Европы и Совет-
ского Союза, не говоря уже об экономистах Китая, Вьетнама и
растущего числа развивающихся стран.
При оценке прогресса (если, конечно, он имел место) в эконо-
мической теории за последнюю четверть столетия мы не можем
уклониться от рассмотрения этих вопросов. Экономическая теория
имеет непосредственное отношение к социальным проблемам и име-
ет (по крайней мере так принято считать) ярко выраженный идеоло-
гический аспект, а экономическая обстановка оказывает огромное
влияние на исход выборов в любые органы власти. Сами экономисты
также выступают в качестве избирателей, потребителей, родителей
и т. д. Общество оплачивает их труд с тем, чтобы экономика процве-
тала, и если они не способны этого достичь, то их уделом является
общественное возмущение. Очевидно, что экономическая теория не
пребывает в вакууме.
9.2. Новый синтез?
Экономическую теорию середины 1960-х гг. часто характеризу-
ют термином «неоклассический синтез». На сегодняшний день это
выражение приобрело несколько уничижительный характер, поскольку
представляется, что речь идет о плохо продуманном сочетании нео-
классической микроэкономики и кейнсианской макроэкономики.
Действительно, о чем пойдет речь ниже, недавний прогресс экономи-
ческой теории прямо или косвенно связан с попытками достичь зна-
чительно более полной интеграции между микро- и макроэкономи-
кой. Тем не менее здесь важно вспомнить, каким большим шагом
вперед был этот «синтез» по сравнению с теорией, например, 1930-х гг.
Этот синтез возник именно потому, что существовавшая к тому вре-
мени уже пятьдесят лет неоклассическая макроэкономика не смогла
создать простую, последовательную и полезную теорию. Достаточно
только дать беглый обзор литературы по экономическим циклам,
чтобы увидеть это: весьма далекая от движения к какому-либо кон-
сенсусу теория делового цикла 1920-х гг. (а она была единственной
областью, в которой представители неоклассической теории система-
Обзор современной теории
175
тически изучали макроэкономические проблемы) была раздроблена
на множество направлений. Кейнсианская теория положила всему
этому конец; она вызвала глубокие изменения не только в теории, но
также и в отношении государственных деятелей к управлению эко-
номикой. Она создала интеллектуальную основу для системы нацио-
нальных счетов и макроэкономического моделирования, что само по
себе было значительной инновацией, появление которой стало воз-
можным только в результате развития вычислительной техники и
возникновения новой статистической информации. Ограничения
«неоклассического синтеза», однако, были отчасти результатом его
успехов. Казалось, что макроэкономика будет развиваться за счет
построения моделей, соответствующих статистическим данным, под-
крепляемым теоретизированием ad hoc, ограничения чистой теории
предполагалось заполнять за счет поиска подходящих уравнений.
Кривая Филлипса, вероятно, представляет собой самый яркий при-
мер этого: она была включена в макроэкономические модели в каче-
стве надежной замены для несуществующей в кейнсианской системе
теории номинальной заработной платы. С другой стороны, в микро-
экономике по-прежнему предполагалось, что фирмы максимизируют
прибыль, а домохозяйства — полезность, и так и не были приняты во
внимание количественные ограничения, которые, как предполагал
Кейнс, могут быть важным фактором их поведения.
В конце 1960-х гг. «неоклассический синтез» начал давать тре-
щины, и именно кривая Филлипса оказалась наиболее слабым его
звеном. Сочетание инфляции с безработицей можно было связать (что
часто и делали) с социальными факторами, благодаря которым давле-
ние в сторону повышения заработной платы становилось бескомпро-
мисным, но большинству экономистов такого рода факторы казались
непредсказуемыми и в значительной степени необъяснимыми. Более
того, такого рода шоки предложения независимо от их причин обна-
руживали слабость в рекомендациях теоретиков относительно эконо-
мической политики: оказалось, что не существует какой-либо согла-
сованной теории, способной что-то предложить для борьбы с ними.
Кейнсианская теория была полностью ориентирована на шоки спроса,
тогда как экономисты, работавшие в рамках неоклассической тради-
ции, как правило, не могли предложить ничего другого, кроме веры в
гибкость рыночного механизма перед лицом шоков любого рода. Как
и в период 1929-1933 гг., скрытая до поры пустота в экономической
теории обнажилась под влиянием исторических событий. Впечатля-
ющие слабости теории стали очевидными как для экономистов, так и
для всего общества.
«Кризис экономической теории», который возник в 1970-х гг.,
был результатом всех этих событий. Ортодоксальные экономисты
утратили уверенность в себе, тогда как представители различных аль-
тернативных направлений экономической теории стали активно пред-
176
Майкл Блини
лагать свои варианты ответов на наболевшие вопросы. Как радикаль-
но правые, так и радикально левые экономисты заговорили в полный
голос. Оглядываясь назад, однако, понимаешь, что это было сугубо
временной фазой (по крайней мере в том, что касается теории). Ко-
гда проблема шоков предложения в значительной степени утратила
свою былую остроту, а начиная с 1982 г. началась устойчивая дезин-
фляция, публично выражаемая неудовлетворенность предписаниями
экономистов в области политики стала гораздо более редким явлени-
ем. Однако в теоретическом плане гораздо более важным было то,
что ортодоксальное направление экономической теории в очередной
раз доказало свою фундаментальную гибкость. Смягчив некоторые
наименее реалистичные предпосылки, такие как доступность полной
информации, ортодоксальная теория смогла защитить и обогатить
базовый принцип неоклассической традиции, согласно которому
мотивом экономических агентов является собственный интерес, то-
гда как марксистская и другие радикальные школы хотя и воспряну-
ли духом, не смогли проявить такого уровня приспособляемости и
изобретательности (марксистская школа, в частности, была раздира-
ема сомнениями относительно своих фундаментальных принципов).
Период растерянности и дезориентации сменился временем значи-
тельного прогресса, устранившего слабости существующей теории и
прежде всего преодолевшего, казалось бы, непреодолимую пропасть
между микро- и макроэкономикой.
Так или иначе, наиболее непосредственным результатом кризи-
са было возрождение неоклассической экономической теории. Ка-
залось, поверженная навсегда в конце 1960-х гг., когда наемные ра-
ботники демонстрировали свою рыночную силу, она смогла триум-
фально вернуться, введя в модель ценовые ожидания. После этого
любые изменения номинальной заработной платы могли быть истол-
кованы как расчистка рынков при подходящих предпосылках отно-
сительно ценовых ожиданий. Фридмен (Friedman, 1968) был одним
из первых, кто отстаивал такой взгляд. Однако он не занимался по-
дробным исследованием процесса формирования ожиданий. Но ко-
гда Лукас (Lucas, 1972) возродил понятие рациональных ожиданий,
впервые введенное Мутом (Muth, 1961), а Сарджент и Уоллес (Sargent,
Wallace, 1975) показали, какие интересные приложения оно может
иметь в макроэкономических моделях, кейнсианская теория оказа-
лась вынужденной занять «глухую оборону». Казалось, что все наи-
более яркие идеи возникают в рамках нового классического направ-
ления.
Выдающейся особенностью подхода Лукаса—Сарджента—Уолле-
са была его направленность на теоретическую последовательность.
Сторонники этого подхода пытались доказать, или по крайней мере
молча подразумевали, что это требует использования моделей с гиб-
Обзор современной, теории
177
кими ценами и атомистическими рынками, в которых агенты не
сталкиваются с количественными ограничениями. Эта линия аргу-
ментации не смогла снискать всеобщего признания, но на призыв
основывать макроэкономику на «здоровой» микроэкономике доволь-
но быстро последовал ответ. Хорошо известная книга, изданная под
редакцией Фелпса (Phelps, 1971), сыграла в этом отношении выда-
ющуюся роль. В этой работе в качестве аксиомы была принята наце-
ленность домохозяйств на максимизацию полезности, а фирм — на мак-
симизацию прибыли, однако особое значение приобрело принятие пред-
посылки о том, что получение информации связано с издержками.
Разработанная на основе этого модель поиска столкнулась с некото-
рыми трудностями в объяснении эмпирических закономерностей
рынка труда, и поэтому другие авторы в дальнейшем выбрали другие
пути. Эти интенсивно развивавшиеся исследования были нацелены
на то, чтобы выяснить, почему медленная и постепенная адаптация
цен и ставок заработной платы может быть рациональной даже на
рынке со множеством продавцов и покупателей. Здесь мы имеем
возможность представить основные идеи только в весьма сжатом виде.
Бейли (Baily, 1974) и Азариадис (Azariadis, 1975) предложили поня-
тие неявных контрактов между работодателями и работниками, в
рамках которых фирмы как бы страховали работников от колебаний
дохода. Другие сосредоточивали свое внимание на том, что добрая
воля нанимателей является важным фактором производительности,
или на том, что надзор за работниками связан с издержками (так
называемая теория эффективной заработной платы). Третьи полага-
ли, что модель поиска особенно применима к рынку, где частота сде-
лок побуждает продавцов давать ценовые гарантии, чтобы потребите-
ли не стали исследовать рынок в поисках лучших условий (Okun,
1981). Имели место также исследования ограниченности и асиммет-
рии информации на кредитных рынках (см., например, Stiglitz, Weiss,
1981).
Как уже упоминалось, многое, если не все, в этих исследованиях
было вызвано стремлением развить микроосновы кейнсианской тео-
рии с тем, чтобы объяснить, почему, как выразился Лейонхуфвуд
(Leijonhufvud, 1968), краткосрочная адаптация происходит через ко-
личественные ограничения, тогда как ценовая адаптация происходит
медленно. Если бы можно было показать, что для экономических
агентов рационально длительно обдумывать корректировки цен даже
в том случае, когда их мотивация является безукоризненно неоклас-
сической, то кейнсианская теория обрела бы гораздо более прочную
теоретическую базу. В сочетании с эмпирическими исследованиями,
результаты которых в целом были не слишком благоприятны для
моделей новой классической школы, это сформировало основу для
нового теоретического консенсуса, в рамках которого проясняются
13 Заказ № 356
178
Майкл Блини
микроэкономические основы кейнсианской макроэкономики, но учи-
тывается и критика прежнего невнимания кейнсианцев к формирова-
нию ожиданий. То, что возникает, видимо, можно обозначить терми-
ном «неокейнсианский синтез», в котором имеет место гораздо более
тесная связь между микро- и макроэкономикой, чем когда-либо со
времен кейнсианской революции.
В то же время наблюдался значительный прогресс и во многих
других областях экономической теории. Если бы некто уснул в 1970
и проснулся в 1990 г., он бы обнаружил серьезные изменения в содер-
жании главных экономических журналов. Стала широко использо-
ваться теория игр для исследования самых различных предметов от
олигополии или монополии с потенциальными конкурентами до мак-
роэкономической политики, о чем еще пойдет речь в этой части
книги. Возникла экспериментальная экономическая теория, и благо-
даря этому появилось множество новых теорий о том, как себя ведут
люди в условиях неопределенности. Эти исследования хорошо согла-
суются с усилением акцента, который теперь делается теоретиками
на доступности информации для участников рынка. Неузнаваемо из-
менилась эконометрика в результате того, что более совершенная
вычислительная техника сделала рутинными такие способы оценива-
ния, которые раньше были невозможны. Это отразилось на теорети-
ческих аспектах эконометрики. Вселяет уверенность тот факт, что
указанный прогресс связан с большим пониманием роли контроля
качества в прикладных исследованиях; оживленная дискуссия о «пра-
вильном» подходе к эконометрике является совершенно новым и
чрезвычайно приятным явлением.
Возвращаясь к вопросам, поставленным в начале этой главы,
видимо, следует отметить, что улучшение макроэкономической си-
туации в значительной степени сняло то давление, которое эконо-
мическая наука испытывала в течение 1970-х гг. Возможно, что это
улучшение экономической ситуации отчасти является и результа-
том работы экономистов, консультировавших лиц, ответственных
за проведение политики, хотя это весьма спорная точка зрения
(теоретический анализ эффективности дезинфляционной полити-
ки, например, явно отставал от жизни). Вполне вероятно также,
что ожидания общества относительно возможностей экономиче-
ской науки стали значительно более скромными. Старый теорети-
ческий спор не был выигран ни одной из сторон, но возникли
некоторые важные научные инновации типа рациональных ожида-
ний и разработок в области теории игр, которые дали экономистам
инструменты анализа, позволяющие решать проблемы, казавшиеся
прежде неразрешимыми. Рассмотрению этих инноваций будут по-
священы оставшиеся главы этой части, к чему мы сейчас и пе-
рейдем.
Обзор разрешенной теории
t 9.3. Главы II части
б
В главе 10 Песаран дает обзор теоретической работы, которая
была сделана за последнее время в области ожиданий. То, что ожида-
ния являются важным элементом экономического поведения, было
осознано уже очень давно, однако первые попытки создать теорию
формирования ожиданий относятся к весьма недавнему времени. Когда
Кейнс развил свою теорию спроса на деньги в «Общей теории», он
предполагал, что ожидаемая цена облигации не влияет на ее текущую
цену. Когда же Тобин (Tobin, 1958) выдвинул альтернативную тео-
рию, он вместо этого предположил, что среднее значение вероятного
распределения ожидаемой цены облигации всегда равно ее текущей
цене. Однако ни у того, ни у другого не возникло ощущения, что
нужно аргументировать необходимость использования такой пред-
посылки.1 Первые попытки в явном виде смоделировать ожидания
относятся к середине 1950-х гг., когда развивалась гипотеза адап-
тивных ожиданий. Различные приложения этой гипотезы исследова-
лись в течение 1960-х гг., тогда как на предложенное Мутом (Muth,
1961) понятие рациональных ожиданий мало кто обращал внимание
до 1970 г. Гипотеза рациональных ожиданий предполагает, что ожи-
дания индивидов совпадают с прогнозами, основанными на истинной
модели экономики. Такие ожидания являются оптимальными в том
смысле, что они являются несмещенными и характеризуются наи-
меньшей средней квадратической ошибкой, так что индивиды не
имеют стимула отказываться от такой схемы формирования ожи-
даний, если они однажды ее приняли. Менее ясно то, как они полу-
чают необходимую информацию для того, чтобы принять эту схему.
Как показывает Песаран, процесс обучения является затрудненным
по причине влияния ожиданий на поведение системы. Даже если
предположить, что индивиды располагают истинной моделью в виде
системы уравнений и что неопределенность касается только ко-
личественных значений параметров, движение в сторону рациональ-
ных ожиданий через обучение все равно не является обязательным.
В заключительном разделе главы Песаран делает обзор сведений
об ожиданиях, полученных в результате опросов. Эти данные в це-
лом опровергают гипотезу рациональных ожиданий, однако не под-
держивают какую-либо альтернативную простую модель. Песаран
делает вывод, что для получения и совершенствования прямых по-
казателей, измеряющих ожидания индивидов относительно экономи-
ческих переменных, требуются более серьезные исследовательские
усилия.
1 Однако в последнем параграфе статьи Тобина все-таки содержится
короткое обсуждение теоретических последствий принятия альтернативных
предпосылок относительно ожиданий.
180
Майкл Блини
Глава 11 этой книги содержит сделанное Сойером введение в
посткейнсианскую макроэкономику. Основы этой традиции были
заложены в работах Кейнса и Калецкого, и, вероятно, главным при-
знаком, объединяющим всех ее представителей, является сомнение в
пригодности неоклассической экономической теории. Сойер обсуж-
дает такие разделы, как деньги и финансы, цены, инвестиции, труд и
деловой цикл. В области денег и финансов основной упор делается
на эндогенности денежной массы (по меньшей мере в экономике с
развитым финансовым сектором), что предполагает трактовку инф-
ляции как фактора увеличения количества денег в экономике, а не
наоборот. Другой сферой исследования, связанной прежде всего с
именем Мински, являются финансовые кризисы; политика централь-
ного банка рассматривается здесь как серьезный фактор, предотвра-
щающий возможное бедствие. Что касается посткейнсианского под-
хода к формированию цен, то он трудно поддается какому-либо обоб-
щению, поскольку здесь наблюдается большое многообразие во взглядах
авторов, однако многие посткейнсианцы вслед за Калецким придер-
живаются теории цен, определяемых издержками, в которой факто-
ры спроса играют в лучшем случае второстепенную роль, если речь не
идет о рынке сырья. Имеет место также тенденция принижать значе-
ние ставки процента в качестве фактора инвестиций. Все это, по-
видимому, можно подытожить одной фразой: «Деньги не имеют зна-
чения», поскольку они не влияют ни на цены, ни на реальный эффек-
тивный спрос. Трактовка рынка труда также вполне согласуется с
этими идеями; акцент здесь делается на факторах, которые влияют на
поведение рабочих при заключении коллективных договоров, таких
как отклонение реальной заработной платы от тренда, а не на равно-
весии спроса и предложения. В области теории потребления посткей-
нсианские авторы обычно отдают предпочтение двойственной потре-
бительской функции, предполагающей более высокую склонность к
сбережению из прибылей, чем из заработной платы. Такая формули-
ровка имеет больше общего с идеями Калецкого и Маркса, чем с
идеями Кейнса, однако она может быть оправдана, если исходить из
того, что фирмы распределяют в виде дивидендов только ограничен-
ную часть прибылей.
В главе 12 Мюллер обсуждает теорию общественного выбора,
которая совершила огромный скачок вперед за последние двадцать
лет. По утверждению Мюллера, теория общественного выбора имеет
общий предмет исследования с политологией, но пользуется инстру-
ментами экономического анализа; эту главу имеет смысл читать па-
раллельно с главой 38 Маклина. Используемая здесь методология
исследования является экономической в том смысле, что индивиды
рассматриваются как эгоистические рациональные максимизаторы
полезности. Этот принцип применяется для рассмотрения поведения
политиков и бюрократов, равно как и избирателей.
Обзор современной теории
181
Маловероятно, что при какой-либо демократии может иметь ме-
сто единогласие по большинству вопросов, хотя и могут быть ситуа-
ции, при которых оно было бы желательным. Мюллер подробно рас-
сматривает недавние исследования прямой демократии и оценивает
сравнительные достоинства правил единогласия и простого большин-
ства для принятия решений. Правило простого большинства может
привести к зацикливанию в том смысле, что попарное голосование
между двумя вариантами не приводит к последовательному выбору.
Недавние исследования показали, что в таких ситуациях контроль за
повесткой дня может быть важным фактором, определяющим ко-
нечный результат, — вывод интуитивно близкий всем, кто когда-
либо заседал в комисиях! Далее Мюллер переходит к обсуждению
более поздних работ в области теории представительной демократии,
являющихся попыткой обогатить исходную модель Даунса. Он также
рассматривает поведение бюрократов и цели лоббистов, делая здесь
особый акцент на теории соискания ренты. Так называемая теорема
невозможности Эрроу сразу после своего возникновения привлекла
огромное внимание. Мюллер прослеживает выводы из нее и дает оценку
более поздним работам в этой области, в особенности работе Сена.
Завершает главу указание на необходимость более серьезных исследова-
ний того, что в действительности определяет выбор избирателя в пред-
ставительной демократии при растущих инвестициях, которые осу-
ществляют политические партии, чтобы повлиять на этот выбор.
В главе 13 Хей обсуждает такую важную для экономической
теории проблему, как неопределенность. Стандартной теорией, при-
меняемой к ситуации неопределенности, является теория ожидаемой
полезности, принцип которой заключается в следующем: каждому
возможному исходу в рисковой ситуации приписывается определен-
ная полезность, и индивиды стремятся к максимизации своей ожида-
емой полезности, которая есть не что иное, как математическое ожи-
дание полезности при данном распределении субъективных вероят-
ностей результатов. Ясно, что существует множество различных типов
азартных игр, которые могут иметь одинаковую субъективную ожи-
даемую полезность, и теория субъективной ожидаемой полезности
базируется на предпосылке, согласно которой эти различия не имеют
значения. Как показывают Хей и более подробно Лумз в главе 29
экспериментальные данные указывают на то, что эти различия все-
таки имеют значение в определенных ситуациях. Хей показывает,
что теорию субъективной ожидаемой полезности можно свести к
набору аксиом, и далее исследует альтернативные теории, которые
были разработаны в связи с этими экспериментальными результатами
и основывались на ослаблении некоторых или всех этих аксиом. В дан-
ном случае речь идет о сфере, в которой в середине 1980-х гг. был
достигнут значительный прогресс, и глава Хея является превосход-
ным введением в эту проблематику.
182
Майкл Блини
В главе 14 мы обращаемся к теории внешнеторговой политики.
Корден рассматривает некоторые из последних моделей, демонстриру-
ющих целесообразность протекционистской политики для отрасли с
олигополистической структурой. Эта аргументация не вполне убеди-
тельна, если другие государства отвечают тем же, но все же основной
идеей является то, что посредством экспортных субсидий или тари-
фов можно переместить прибыли от иностранных олигополистов к их
отечественным конкурентам. Корден подробно рассматривает эти
модели и сравнивает их с более ранними работами, в которых дела-
лось допущение, что рынки конкурентны. Он утверждает, что новые
результаты сходны с прежде полученными результатами для конку-
рентной модели с учетом воздействия на условия торговли (т. е. страна
может получить выигрыш, устанавливая экспортные пошлины, по-
скольку это делает условия торговли более выгодными для нее). В не-
которых из этих новых моделей учитывается также экономия от
масштаба, но Корден утверждает, что их результаты не очень отлича-
ются от прежде полученных результатов для модели конкурентной
отрасли с экономией от масштаба. Основным пунктом его критики
этих моделей для случая олигополии (некоторые называют их «но-
вой международной экономикой») является ограничительный харак-
тер предпосылки Курно, как правило, используемой в анализе страте-
гической игры. Речь идет о предпосылке, согласно которой ни один
из игроков не реагирует на изменения в игре своего противника (од-
нако см. комментарии Монте относительно этой критики предпосыл-
ки Курно в разделе 17.2 главы 17). Завершая свое обсуждение, Кор-
ден предполагает, что наиболее важное недавнее достижение в облас-
ти теории торговой политики совершено в области политической
экономии государственного вмешательства. В ее рамках впервые ис-
следуется вопрос о наиболее вероятных факторах, вызывающих про-
текционистские меры государства, а не просто предполагается, что
они принимаются на основе экономической теории (хочется верить,
что правильной). Эти вопросы обсуждаются Милнером в главе 34.
В главе 15 Макдональд и Милберн делают обзор последних раз-
работок в области монетарной теории. В своем пространном обсуж-
дении они демонстрируют внимание, проявляемое к этому предмету в
наше время в противоположность 1960-м и началу 1970-х гг., когда
казалось, что его главной темой является оценка функций спроса на
деньги. Прежде всего возродился интерес к микроосновам денежной
теории. Хорошо известно, что модели общего равновесия Эрроу—Деб-
ре не отводят деньгам никакой роли, поскольку все возможные буду-
щие сделки могут быть осуществлены на основе условных контрак-
тов. Одно из направлений исследования начинается с бартерной
экономики и показывает, как требование двойного совпадения по-
требностей обменивающихся индивидов создает стимул стремиться к
обладанию часто желаемыми товарами, которые, таким образом, ста-
Обзор современной теории
183
новятся средством обмена. Другие авторы вводят в рассмотрение
требование предоплаты наличными — товары покупаются за деньги,
поскольку по той или иной причине продавцы не имеют информа-
ции о кредитоспособности покупателей. Обсуждается также вопрос о
том, возможно ли на практике вытеснение из трансакций не прино-
сящих процента денег приносящими процент облигациями, если бы
последние были доступны в достаточно малых деноминациях и их
использование не наталкивалось бы на какие-либо юридические пре-
пятствия. В области макроэкономики главной проблемой стал во-
прос о доверии к денежной политике. Эта проблема возникла, когда
стал распространенным взгляд на тактические цели денежной поли-
тики как на значительный элемент дезинфляционной политики, и
Макдональд и Милберн предлагают подробное обсуждение этой сфе-
ры исследования. Другой областью для дебатов, которые были вызва-
ны приложением теории рациональных ожиданий к рынку активов,
стала проблема очевидной изменчивости цен на активы, и основным
направлением эмпирических исследований стало решение вопроса о
том, является ли эта изменчивость просто результатом колебаний
ожидаемых доходов или же существует значительный элемент «спе-
кулятивного пузыря». В завершение обсуждения авторы рассмотрели
некоторые новые идеи относительно спроса на деньги, включая тео-
рию буферного запаса и некоторые последние теории, описывающие
связи между денежным запасом и реальным выпуском, в этих тео-
риях предполагается рационирование кредита или издержки коррек-
тировки цен.
Глава 16 содержит изящный обзор текущего положения дел в
экономической теории окружающей среды, сделанный Пирсом. Не-
смотря на то что уже в XIX и начале XX столетий в этой области
были сделаны важные открытия, Пирс относит возникновение эконо-
мики окружающей среды как обособленной дисциплины к 1960-м гг.
Именно в это время начало формироваться понятие расширенного
равновесия — неоклассическое понятие общего равновесия было рас-
ширено за счет включения в него окружающей среды. Пирс обсужда-
ет две основные проблемы: проблему существования, т. е. теоретиче-
ской возможности и устойчивости такого расширенного равновесия,
и проблему оценки, т. е. формирования неявных цен на окружающую
среду, которые бы имели место в таком равновесии. Проблема суще-
ствования усложняется, если принять во внимание второй закон тер-
модинамики, согласно которому постоянно происходит увеличение
энтропии. Этот закон исключает 100%-ную возобновимость ресурсов,
что означает их постепенное истощение. Это истощение естественного
капитала компенсируется следующим поколениям, если они наследу-
ют достаточный по величине произведенный капитал, но остается
нерешенным вопрос о том, какую норму дисконта, если ее использо-
вание вообще возможно, следует применить к показателю полезности
184
Майкл Блини
будущих поколений. Немало исследований в последние двадцать пять
лет было посвящено и проблеме оценки, где выявилось несколько
способов. Один метод трактует издержки путешествия как аппрокси-
мацию цены доступа к популярным достопримечательностям; дру-
гой метод предполагает использование цен на недвижимость как ка-
питализированную ценность радостей общения с природой. Наконец,
существует «метод условной оценки», который основан на использо-
вании анкет с тем, чтобы выявить степень готовности респондентов
платить. Интересным результатом является то, что люди готовы от-
давать значительные суммы просто за существование определенных
элементов окружающей среды, не предполагая при этом извлечь из
этого какую-либо полезность для себя. Например, существование ки-
тов ценится даже теми, у кого вряд ли имеются шансы когда-либо
увидеть их в естественной среде обитания. Пирс заканчивает свою
статью оценкой роли экономических инструментов в решении про-
блем внешних эффектов в этой области.
В главе 17 можно найти обзор Монте, посвященный недавним
достижениям в области теории игр и их приложениям к экономиче-
ской теории. Теория игр вошла в экономическую науку благодаря
публикации в 1944 г. работы фон Неймана и Моргенштерна «Теория
игр и экономическое поведение». Однако до относительно недавнего
времени в деле приложения теории игр к решению экономических
проблем был достигнут весьма небольшой прогресс. Это отчасти
связано с тем, что основное внимание уделялось играм с нулевой
суммой, которые представляют очень небольшой интерес для эконо-
мической теории. С точки зрения Монте, поворотным пунктом явля-
ются работы Шеллинга 1960-х гг.: Шеллинг по-новому определил
стратегическое поведение как действия, направленные на то, чтобы
повлиять на выбор других, воздействуя на их ожидания относительно
нашего поведения. В результате стратегическое поведение выступает
как способ подачи сигнала, передающего сообщение о том, с какого
рода игроком имеет дело оппонент в нашем лице. Это, естественно,
создает проблемы доверия и репутации, с которыми мы теперь уже
знакомы. Первую часть главы Монте посвящает замечательно ясному
изложению основных понятий современной теории игр, вслед за чем
рассматривает их приложения в различных областях экономической
теории. Его обсуждение стратегического поведения среди олигополи-
стов следовало бы читать параллельно с главой 24, написанной Бау-
молем, тогда как его трактовка игр макроэкономической политики
примыкает к обсуждению этих же проблем в главе 15 Макдональда
и Милберна и в главе 23, написанной Карри и Ливайном.
В главе 18 обсуждается экономическая теория развития. Бала-
субраманиам и Макбин рассматривают международные проблемы
начиная с детального анализа структуралистской аргументации в
пользу протекционизма. Структуралистская аргументация основана
Обзор современной теории
185
на убеждении в том, что открытость к мировой экономике ограничи-
вает возможности развития бедных стран в силу ряда факторов, вклю-
чая долгосрочный понижательный тренд относительных цен на сы-
рье, дискриминацию, имеющую место в богатых странах в отношении
экспортной продукции обрабатывающей промышленности из новых
индустриальных стран, и низкую эластичность спроса на сырье как
по ценам, так и по доходу, что означает, что мировое увеличение
экспорта сырья привело бы к заметному снижению его цен. Такого
рода аргументация является интеллектуальной базой тех, кто высту-
пает за импортозамещающую индустриализацию. Напротив, Всемир-
ный банк является страстным защитником структурной адаптации,
главным направлением которой является увеличение зависимости
внутренних цен от мировых и уменьшение их искажений. Всемир-
ный банк утверждал, что более открытые экономики с менее иска-
женными ценами находятся в лучшем положении по сравнению с
теми, которые неявно принимают структуралистскую аргументацию.
Баласубраманиам и Макбин подробно разбирают факты, имеющие
отношение к этим вопросам. Далее они обращаются к проблеме пря-
мых зарубежных инвестиций. По их мнению, несмотря на частые
риторические атаки на мультинациональные компании, правитель-
ства развивающихся стран обычно стремились привлечь через эти
компании прямые инвестиции по крайней мере в обрабатывающую
промышленность для того, чтобы импортировать передовые техно-
логии. Однако подобные стремления не распространяются на сферу
услуг, и Баласубраманиам и Макбин предполагают, что прямые зару-
бежные инвестиции могли бы способствовать повышению эффектив-
ности некоторых отраслей сферы услуг, таких как банковское дело и
страхование. Они выражают некоторую озабоченность по поводу усту-
пок, которые делают правительства для привлечения зарубежных ин-
вестиций в обрабатывающую промышленность, поскольку конкурен-
ция между правительствами в этой сфере может поднять рентабель-
ность инвестиций без значительного увеличения их совокупного
потока.
В главе 19 Солоу анализирует недавние работы по теории эконо-
мического роста. Он начинает со ссылки на свое собственное утверж-
дение, сделанное в 1979 г., о том, что без появления глубоких новых
идей в этой области существуют весьма небольшие возможности для
оригинальной теоретической работы. Далее он обсуждает ряд статей,
опубликованных за последние несколько лет, которые, как представ-
ляется, содержат некоторые интересные теоретические инновации.
Одной из новых тем, исследованной Лукасом и Ромером, является
рассмотрение человеческого капитала как дополнительного фактора
производства, который характеризуется возрастающей отдачей от мас-
штаба на уровне экономики в целом, хотя такая отдача и отсутствует
на уровне фирмы. Инвестиции в человеческий капитал прямо увели-
186
Майкл Блини
чивают производительность труда всех рабочих, поскольку повышают
средний уровень человеческого капитала в экономике. Основной идеей
является то, что экономики, которые неспособны осуществлять инвес-
тиции в человеческий капитал, не могут рассчитывать на достижение
таких темпов роста, какие наблюдаются у других, даже если они имеют
доступ к той же технологии, поскольку у них отсутствуют необходи-
мые знания для того, чтобы эффективно использовать такую техноло-
гию. Здесь мы имеем дело с аккуратной модификацией стандартной
неоклассической модели, но при этом достигается тот важный ре-
зультат, что инвестиции в человеческий капитал перманентно увели-
чивают темп роста. Хотя такое предположение можно рассматривать
как весьма неправдоподобное, оно, тем не менее, объясняет, почему
темп роста в развитых странах сегодня значительно выше, чем это
было в Великобритании во время промышленной революции. Солоу
также рассматривает некоторые из последних приложений этих идей
к теории международной торговли, сделанных Гроссменом и Хелп-
меном. Главной идеей их работы является то, что страны могут отли-
чаться друг от друга по способности к осуществлению исследований
и разработок (НИОКР), в результате чего структура мирового спроса
может влиять на общий объем фактически осуществляемых расхо-
дов на НИОКР. В завершение своего обсуждения Солоу рассматривает
недавние попытки формализовать идеи Шумпетера, сделанные Круг-
меном, а также Агионом и Хоуиттом; эти теории являются шумпете-
рианскими в том смысле, что в них успешные инновации приносят
временную монопольную ренту.
В главе 20 Шоун делает обзор исследований в области макроэко-
номической теории открытой экономики. Он отмечает, что как реак-
ция на относительно высокий уровень протекционизма в период между
двумя мировыми войнами, за которым последовали Бреттон-Вудские
соглашения 1944 г., макроэкономика имела тенденцию становиться
теорией закрытой экономики с некоторыми дополнениями для слу-
чая открытой экономики, относящимися к торговому балансу в мире
с фиксированными валютными курсами. В ответ на увеличение крат-
косрочных потоков капитала в 1960-х гг. в макроэкономику стали
включать баланс движения капитала, причем разница между отече-
ственной и иностранными ставками процента рассматривалась как
главная объясняющая переменная. Наступление эпохи плавающих
обменных курсов сильно подхлестнуло эту тенденцию: в мире, где
доминируют «горячие деньги», валюты стали рассматриваться как
альтернативные активы; балансы текущих статей платежного балан-
са теперь стали иметь значение только как индикаторы будущих из-
менений обменных курсов, которые бы повлияли на ожидаемую до-
ходность хранения различных валют. Шоун проводит четкое разгра-
ничение между моделями, в которых предполагается гибкость цен
(постоянство паритета покупательной способности), и моделями с
Обзор современной теории
187
неподвижными ценами. Далее он вводит в рассмотрение совокупное
предложение; главным здесь является то, что, поскольку цены на
импортируемые товары могут колебаться относительно цен на товары
отечественных производителей, может возникнуть расхождение меж-
ду заработной платой, выраженной в произведенных продуктах и в
потребительских товарах. В конце Шоун рассматривает влияние ин-
дексации заработной платы в рамках такой модели. Результаты явно
зависят от того, в какой форме осуществляется индексация. Одним
из интересных направлений исследования является выбор оптималь-
ной формы индексации при наличии различного рода стохастиче-
ских шоков при разных режимах валютных курсов.
Предметом главы 21 является экономическая теория социализ-
ма. Она недавно стала актуальной темой, по крайней мере таковою
стал демонтаж социалистической системы! Хэар описывает основные
принципы советской модели и основные попытки реформ в СССР и
Восточной Европе. Затем он делает обзор теоретических подходов к
решению проблем, поставленных реформаторами, таких как вопрос об
оптимальной степени децентрализации. Это переходит в обсуждение
поведения предприятий в мире рационированных факторов про-
изводства. Хэар показывает, что даже если основным мотивом дея-
тельности предприятия является максимизация прибыли (возможно,
потому, что прибыль является важным детерминантом управленче-
ского вознаграждения), реакция выпуска на рыночные сигналы умень-
шается из-за ограничений на предложение факторов производства.
Далее Хэар обращается к теоретическому анализу дефицита — теме,
развитие которой в первую очередь связывается с именем Корнай.
Подход последнего он противопоставляет эмпирическому подходу
Портеса и его последователей, где в качестве основной проблемы
выступает оценка важности избыточного спроса на рынке потре-
бительских товаров в плановой экономике. Другим направлением
эмпирических исследований является моделирование реакции плано-
виков на макроэкономические показатели. Например, в Восточной
Европе плановики были склонны реагировать на неожиданные поло-
жительные сальдо платежного баланса увеличением инвестиций. Это
исследование имело некоторое влияние на ход продолжающейся дис-
куссии по вопросу о существовании инвестиционных циклов в плано-
вой экономике. В целом же, по мнению Хэара, в этой области за
последние двадцать лет был достигнут значительный прогресс.
В главе 22 нашему вниманию предлагается обсуждение такой
темы как рынок труда — того раздела экономической теории, в рам-
ках которого в последние годы велись интенсивные теоретические и
эмпирические исследования. Сэпсфорд сосредоточивается на аспекте
поиска информации, утверждая, что получение выборки ставок зара-
ботной платы от разных фирм связано с издержками. Если распреде-
ление вероятностей предлагаемых ставок заработной платы извест-
188
Майкл Блини
но, то рациональным будет осуществлять поиск до тех пор, пока не
будет предложена определенная ставка заработной платы (известная
под названием «приемлемой заработной платы» (reservation wage)).
Если распределение вероятностей само по себе должно быть выявле-
но посредством поиска, то более правильным будет сосредоточиться
на вопросе о размере выборки. В целом глава Сэпсфорда представля-
ет собой обзор теоретических и эмпирических исследований в этой
области.
Глава 23 содержит изящный обзор теории международной ко-
ординации политики, сделанный Карри и Ливайном. В последние
пятнадцать лет эта тема очень активно исследовалась, после того как
Хамада в нескольких своих работах сформулировал основные прин-
ципы подхода к ней. Считается, что государства минимизируют функ-
цию потерь благосостояния, аргументами которой являются инфля-
ция и отклонения выпуска от некоторого целевого значения, а теория
игр используется для определения того, позволит ли кооперативное
решение достигнуть более высокого уровня международного благо-
состояния (определяемого как взвешенная сумма благосостояний
отдельных государств) по сравнению с его уровнем при равновесии
Нэша, которое, по всей вероятности, установилось бы при отсутствии
кооперации. Карри и Ливайн интерпретируют основные результаты в
рамках простой модели естественной нормы безработицы с плава-
ющими валютными курсами. В таком мире при отсутствии междуна-
родной координации денежная политика имеет тенденцию быть чрез-
мерно жесткой, а фискальная — избыточно мягкой, поскольку вы-
сокая ставка реального процента создает благоприятные побочные
эффекты, связанные с повышением валютного курса. Далее авторы
вводят в рассмотрение частный сектор, допуская колебания степени
доверия к антиинфляционной политике (эта часть их главы смыка-
ется с обсуждением данных проблем в главе 15 Макдональдом и
Милберном). Если политика правительства пользуется доверием, то
международная кооперация всегда повышает благосостояние, но ин-
тересно то, что последнее не обязательно будет иметь место, если
политике не доверяют. Совершенно другой проблемой является во-
прос о том, насколько важным может быть выигрыш от международ-
ной координации политики. Один из аспектов этой проблемы, кото-
рый недавно активно обсуждался, связан с влиянием неопределенно-
сти и различий во взглядах правительства по макроэкономическим
проблемам. В оценках выигрышей и потерь благосостояния от коор-
динации, данных разными исследователями, имеются значительные
различия, но Карри и Ливайн утверждают, что в целом результаты
вполне определенно положительны. Завершают главу соображения
по поводу некоторых недавних предложений в области координации
международной политики.
Обзор современной теории
189
В главе 24 Баумоль рассматривает отраслевую структуру и пове-
дение фирм. Он сравнивает и противопоставляет различные подходы,
предлагаемые теорией трансакционных издержек, теорией игр и те-
орией состязательных рынков. Подход, основанный на теории трансак-
ционных издержек, не создал каких-либо формальных моделей; по
сути здесь ставится вопрос о том, что связано с меньшими издержка-
ми: интернализация ранее независимых видов деятельности внутри
одной фирмы или функционирование обособленных фирм и исполь-
зование контрактов для регулирования их отношений. Для того что-
бы проиллюстрировать эту ситуацию, Баумоль использует пример
вертикальной интеграции. Теория игр нацелена на изучение страте-
гического поведения фирм в олигополистической рыночной струк-
туре, при которой каждый может сам определять степень своей агрес-
сивности по отношению к сопернику. Стратегический элемент озна-
чает, что структура отрасли не определяется просто формой кривых
издержек; фактически число фирм может быть либо больше, либо
меньше оптимального (при котором достигается минимум издержек).
Теория состязательных рынков подчеркивает роль потенциальных
участников отрасли, которые могут оказывать сильное влияние на
поведение фактических участников, даже если никак не выражают
своего намерения войти в отрасль. В то время как в игровой модели
безвозвратные издержки дают сигналы конкурентам, в теории состя-
зательных рынков их следует рассматривать как входные барьеры.
(Однако монополист может повлиять на воспринимаемый уровень
входных барьеров посредством своей реакции на попытки вторже-
ния; некоторые из недавних работ такого рода обсуждаются Монте в
главе 17.) Если рынки являются совершенно состязательными (отсут-
ствуют входные барьеры), то в долгосрочном периоде вход и выход
из отрасли должны привести к тому, что все фирмы достигнут мини-
мума издержек. Тогда число фирм в отрасли будет определяться
величиной спроса и условием минимальных издержек, хотя на него
будут влиять и ценовые стратегии. Данный тезис стимулировал
эмпирические исследования, направленные на оценку кривых издер-
жек отрасли. Теория состязательных рынков привела также к более
точной формулировке понятий в этой сфере; Баумоль аккуратно
объясняет, что подразумевается под таким понятием, как субадди-
тивность издержек, которая связана (но не вполне совпадает) с тем,
что мы привыкли называть экономией от масштаба.
В главе 25 Аронсон и Отт обсуждают проблемы роста обществен-
ного сектора. Представив некоторые статистические данные, выяв-
ляющие долгосрочный тренд, по крайней мере в развитых странах,
в направлении увеличения доли общественного сектора в совокупном
выпуске, они рассматривают различные гипотезы, выдвинутые для
объяснения этого феномена. Одна из них состоит в том, что спрос на
услуги, предоставляемые общественным сектором, является эластич-
190
Майкл Блини
ным по доходу, но неэластичным по цене; тогда, если, как свидетель-
ствуют факты, рост производительности в этой сфере ниже, чем в
экономике в целом, доля этих услуг в общем выпуске должна посте-
пенно расти, несмотря на рост их относительной цены. Здесь можно
говорить о случае несбалансированного роста, впервые проанализиро-
ванном Баумолем; и Аронсон, и Отт показывают, что эта теория име-
ет серьезное эмпирическое подтверждение. Другой набор гипотез
фокусирует внимание на том факте, что деятельность правительства
обычно финансируется за счет налоговых поступлений, а не за счет
заимствований у населения. Тогда выбор уровня правительственной
деятельности является политическим решением, и для изучения дан-
ной проблемы могут оказаться плодотворными идеи, взятые из тео-
рии общественного выбора. Здесь существуют не только возможности
для анализа лоббирования, которое может оказывать повышательное
влияние на государственные расходы, поскольку налоговое бремя рас-
пыляется среди избирателей. Модели голосования могут быть исполь-
зованы для анализа проблем перераспределения доходов через нало-
говую систему. Подлинные издержки государственных расходов так-
же остаются практически нам неведомыми, и здесь могут иметь место
элементы фискальной иллюзии. Последний набор теорий рассматри-
вает государственные расходы как определяемые приемлемым уров-
нем налогообложения — идея, к которой привел перманентный рост
доли государственного сектора в валовом внутреннем продукте (ВВП)
Великобритании, сопровождавший большие войны. Рассмотрев эти
теории, Аронсон и Отт посвящают последний раздел своей главы
разбору эмпирических фактов.
9.4. Заключение
Несмотря на то что каждая глава этой книги является ярким
свидетельством жизнеспособности экономической теории, видимо,
уместным будет в заключение предостеречь экономистов от самодо-
вольства. Еще остается много явлений, которые экономисту трудно
объяснить. Можно привести два таких примера: исторически беспре-
цедентный рост реальной процентной ставки и устойчивость безра-
ботицы в большинстве западноевропейских стран в 1980-х гг. Для
объяснения обоих феноменов возникло множество теорий, причем
некоторые из них в какой-то степени эмпирически подтверждались,
но убедительного и широко признанного объяснения у нас все же нет.
Далее необходимо отметить, что теоретические модели продол-
жают оставаться чрезвычайно урезанными, упрощенными представ-
лениями реальности. По всей вероятности, такими они и останутся
ради аналитического удобства. Это означает, что они могут дать нам
идеи относительно реального мира, но не могут поведать нам о том,
Обзор современной теории
191
как он работает. Эти идеи важны в том отношении, что они могут
изменить образ мышления относительно тех или иных вопросов; но
они также могут представлять серьезную опасность, если мы ошибоч-
но примем модель за саму реальность.
Литература
Azariadis С. Implicit contracts and underemployment equilibria//Journal of
Political Economy. 1975. Vol. 83. P. 1183-1202.
Baily M. N. Wages and employment under uncertain demand//Review of
Economic Studies. 1974. Vol. 41. P. 37-50.
Bell D., Kristol I. The Crisis in Economic Theory. New York : Basic Books, 1981.
Friedman M. The role of monetary policy//American Economic Review. 1968.
Vol. 58. P. 1-17.
Leljonhufvud A. On Keynesian Economics and the Economics of Keynes. Oxford :
Oxford University Press, 1968.
Lucas R. E. Expectations and the neutrality of money // Journal of Economic
Theory. 1972. Vol. 4. P. 103-124.
Muth J. F. Rational expectations and the theory of price movements // Econo-
metrics. 1961. Vol. 29. P. 315-335.
Okun A. M. Prices and Quantities: A Macroeconomic Analysis. Oxford : Basil
Blackwell, 1981.
Phelps E. S. (ed.). Microeconomic Foundations of Employment and Inflation
Theory. London: Macmillan, 1971.
Sargent T. J., Wallace N. «Rational» expectations, the optimal monetary instru-
ment, and the optimal money supply rule // Journal of Political Economy.
1975. Vol. 83. P. 241-253.
Sttglttz J. E., Weiss A. Credit rationing in markets with imperfect competition //
American Economic Review. 1981. Vol. 71. P. 393-410.
Tobin J. Liquidity preference as behaviour towards risk // Review of Economic
Studies. 1958. Vol. 25. P. 65-86.
10
М. ХАШЕМ ПЕСАРАН
ОЖИДАНИЯ В ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ
10.1. Введение*
По сравнению с некоторыми другими важными разделами эко-
номической теории обсуждение проблемы ожиданий имеет недол-
гую историю и берет начало в работах Найта (Knight, 1921), Кейнса
(Keynes, 1936), Шекла (Shackle, 1949, 1955), Койка (Коуск, 1954),
Кейгана (Cagan, 1956), Саймона (Simon, 1958) и Мута (Muth, 1960,
1961). Проблемы неопределенности и ожиданий едва ли можно
обнаружить в трудах экономистов-классиков; даже в тех местах
произведений Кейнса, где обсуждалась проблема ожиданий и их
значение для процесса принятия решения, ожидания принимались
как данные и, следовательно, не играли центральной роли в разви-
тии кейнсианской макроэкономической теории.* 1 Это кажется по-
разительным, учитывая, что большинство решений принимается
экономическими агентами в условиях неопределенности. В среде,
характеризующейся неопределенностью, анализ экономического по-
ведения неизбежно предполагает учет ожиданий. Таким образом,
механизмы их формирования и их воздействие на принятие реше-
ний становятся важнейшей проблемой с точки зрения теории эко-
номической динамики и эконометрического анализа временных
рядов. Под влиянием новаторской работы Мута (Muth, 1961) ана-
лиз формирования ожиданий и включение переменных, связанных
с ожиданиями, в теоретические и эмпирические исследования заня-
ли важное место во многих областях экономической теории. Осо-
бенно это относится к межвременным моделям потребления, пред-
* Автор выражает признательность за частичную поддержку ESRC и
Фонду Исаака Ньютона Колледжа Троицы (Isaac Newton Trust of Trinity
College), Кембридж.
1 Обсуждение роли неопределенности и ожиданий в работе Кейнса см.,
например, в работах (Lawson, 1981; Begg, 1982b; Coddington, 1982; Patin-
kin, 1984; Hodgson, 1985; Lawson, Pesaran, 1985).
Ожидания в экономической теории
193
ложения труда, цен на активы, решений, касающихся продаж, инвес-
тиций и товарно-материальных запасов, равно как и к теориям де-
нег, обработки информации, поиска, трудовых контрактов и страхо-
вания. Литература по вопросам ожиданий в экономической теории
обширна, и ее объем постоянно увеличивается. В одном очерке
можно в лучшем случае осветить лишь некоторые аспекты недавних
достижений в этой области.2 Данная глава не является исключени-
ем. Мы сосредоточим свое внимание на обсуждении альтернативных
моделей формирования ожиданий, которые включают в себя модели
адаптивных, экстраполяционных и рациональных ожиданий. Про-
блема обучения также будет кратко рассмотрена, и будут приведены
доводы в пользу того, что при некоторых крайних допущениях об
информации, лежащих в основе гипотезы рациональных ожиданий
(ГРО), эмпирический анализ требует уделять больше внимания дан-
ным, полученным в результате опросов. Это, в свою очередь, требует
проведения более объемных и высококачественных опросов и разра-
ботки методик, более пригодных для использования ожиданий, по-
лученных с помощью таких опросов в эконометрических моделях.
10.2. Гипотеза адаптивных ожиданий
Гипотеза адаптивных ожиданий (ГАО) в своей простейшей фор-
ме в экономической теории была впервые использована Койком
(Коуск, 1954) в эмпирическом анализе инвестиций, Кейганом (Cagan,
1956) в исследовании спроса на деньги во время гиперинфляции,
Фридменом (Friedman, 1957) в его анализе гипотезы перманентного
дохода и Нерлавом (Nerlove, 1958) в исследовании функции предло-
жения сельскохозяйственной продукции.
Пусть — ожидания yt_t, сформированные в период t - i - 1 на
основе информационного множества Тогда ГАО первого поряд-
ка может быть записана как:
yet -у^ = &(у,_1 -У^) о < е < I, (10.1)
где 0 — коэффициент адаптации, определяющий величину пересмо-
тра ожиданий. Согласно ГАО, изменение ожиданий предполагается
2 По данному предмету уже появилось большое количество книг и об-
зорных статей, которые можно порекомендовать заинтересованному читате-
лю. Сюда входят работы: Shiller, 1978; Begg, 1982а; Frydman, Phelps, 1983;
Sheffrin, 1983; Shaw, 1984; Pesaran, 1987. Выпущенное Лукасом и Сарджен-
том издание (Lucas, Sargent, 1981) также весьма примечательно, поскольку
предоставляет читателю превосходное собрание некоторых важнейших ра-
бот, изданных в течение 1970-х гг.
14 Заказ № 356
194
М. Хашем Песаран
пропорциональным величине последней ошибки ожиданий. Таким
образом, простая форма ГАО иногда носит название модели коррек-
ции ошибки первого порядка.
Решение уравнения (10.1) дает экстраполяционный механизм
формирования ожиданий
у' = йотс я й1;н (10-2)
i=i
с геометрически уменьшающимися весами 1НЖ !)f
41.
СО; = 0(1 - 0)i-1 i = 1, 2, .... (10.3)
ГАО первоначально была предложена как правдоподобная кор-
ректирующая формула без каких-либо свойств оптимальности. Но как
показал Мут (Muth, 1960), формула адаптивных ожиданий (10.1)
производит статистически оптимальные предсказания, когда генери-
рующий процесс, лежащий в основе {yt}, является интегрированным
процессом первого порядка со скользящей средней. Чтобы увидеть
это, предположим, что
by, = et — (1 — 0)е(1 , (10.4)
где е( — одинаково и независимо распределенные случайные перемен-
ные с нулевой средней и постоянной дисперсией. Оптимальное пред-
сказание yt, сформированное в период t - 1, задано формулой:
E(j/t I ^t-i) = Vt-i ~ U _ ®)et-i
или, используя (10.4),
E(yt | = у,.! - (1 - 0)[1 - (1 - О)!]’1 Ду,.,, (10.5)
где L — однопериодный лаговый оператор (т. е. Lyt = yt_t). Умно-
жив 1 - (1 - 0)L на обе части (10.5), получаем формулу:
E(yt I Q.J _ Е(у(_1 | Q(_2) = _ Е(у<-1 I ^t-г)].
которая имеет ту же самую форму, что и (10.1), и устанавливает
статистическую оптимальность для ГАО при условии (10.4).
Однако в общем случае ГАО не дает оптимальных предсказаний.
Оптимальность процесса формирования ожиданий зависит от процес-
са генерирования {yt}. Здесь могут быть выделены два общих подхо-
да: подход с точки зрения временных рядов, в котором ожидания
формируются оптимально на основе модели одномерных временных
рядов, и ГРО, в которой ожидания формируются на основе «структур-
ной» модели экономики.
Ожидания в экономической теории
195
10.3. Временные ряды и экстраполяционные подходы
к моделированию ожиданий
Подход с точки зрения временных рядов представляет собой ес-
тественное развитие ГАО и предполагает, что ожидания формируются
на основе обобщенной одномерной авторегрессионной интегрирован-
ной модели со скользящей средней (ARIMA). Предположим, что
процесс генерирования может быть аппроксимирован обратимой мо-
делью ARIMA (р, d, q):
ф(Ь)(1 - L)dyt = 0(L)e„ (10.6)
где ф(Ь) и 0(L) — полиномиальные лаговые операторы порядков р и q
соответственно, и все корни уравнения ф(з) = 0 и 0(z) = 0 находятся
за пределами единичного круга. Ожидания yt заданы уравнением:
У' = E(yt | П,.,) = f^y^ = W(L)yt_x, (10.7)
i=0
где W(L) = £“отЛ* и веса определены в терминах параметриче-
ских оценок модели ARIMA (10.6).3
Подход с точки зрения временных рядов тесно связан с экстрапо-
ляционным методом формирования ожиданий. Согласно первому
подходу, W(L) оценивается непосредственно первой «подгонкой» мо-
дели ARIMA (10.6) к исходным данным, в то время как, согласно
второму, выбор функции W(L) производится на априорной основе.
Модель формирования экстраполяционных ожиданий включает в себя
модель «возврата к нормальному уровню» («return to normality»):
V't = У,-1 ~ ЦУ,-1 ~ y,~i) X > °-
где у* представляет собой «нормальный» или «средний» уровень уг
Могут быть использованы различные спецификации у,. Например,
предположив, что
У* = (1 - ®)</t +
получим ГАО при 0 = 1 - Хсо, а если предположить, что у* =(l-a>)yt+(oyt_v
получим регрессивную модель ожиданий4
yet = У,-1 - ^(yt-i - yt_2)-
3 Подход с точки зрения временных рядов к моделированию ожиданий
обсуждался в экономической литературе, например в работах Trivedi, 1973;
Feige, Pearce, 1976; Nerlove et al., 1979.
4 Эта модель была сначала предложена Гудвином (Goodwin, 1947). См.
также Turnovsky, 1970.
196
М. Хашем Песаран
Более общие модели формирования экстраполяционных ожиданий
обсуждались в