ISSN 0130-1640
Knowledge is power" (E Bacon)
ЗНАНИЕ- СИЛА Ш193
It*
Лк
«•Mi
« ■
■

П. Гоген. «Женщина, держащая плод» (читайте заметку
«Личное дерево» в рубрике «Мозаика»).

В этом номере
вы прочтете
две статьи,
посвященные
замечательному
исследователю
и мыслителю
Сергею Викторовичу
Мейену.
Статьи
принадлежат
участникам
Мейеновских
чтений,
которые
устраивает
редакция
нашего
журнала.
CQ
Фрагмент ^Фундаментального
лексикона» Г. Брускина
•а *
I*
fit
ЗНАНИЕ —
СИЛА 12/93
Ежемесячный
научно-популярный
н иаучно-художествеинын
журнал для молодежи
3 арегнстрнрован
28.12.1990 года
Регистрационным ЛЬ 1319
J* 12 (798)
Издается с 1926 года
Главный редактор
Г. А. Зеленко
Редколлегия:
Л. И. Абалкин
И. Г. Вирко
(зам. главного
редактопя*
A. П. Владиславлев
Б. В. Гнеденко
Г. А. Заварзин
B. С. Зуев
П. Н. Кропоткин
A. А. Леонович
(зам. главного
редактора)
Н. Н. Моисеев
B. П. Смилга
Н. С. Филиппова
К- В. Фролов
В. А. Царев
Т. П. Чеховская
(ответственный
секретарь)
Н. В. Шебалин
В. Л. Янин
«Метаморфозы» М.-К. Эшера,
закрученные в спираль,—
прямая иллюстрация к идее
эволюции. (Читайте в этом
номере статьи о С. В. Мейене.)
Микеланджело Буонарроти.
«Сивилла».

-,—__„ t—■ _
РОССИЙСКИЙ УМОСТРОЙ
Есть понятия, которые, будучи образованы от терминов четких
и узаконенных, означают нечто размытое, но никаким иным образом
не определимое. «Шизоидность», например,— это вовсе не то, что болезнь,
на которую страшное слово как будто бы намекает. В медицине
оно означает лишь, как бы сказать, склонность характера, странности
поведения. Врачи еще спорят о шансах шизоида стать шизофреником.
Но его реакции не могут быть системно описаны без указания на болезнь
как модель для сравнения.
Примерно в такой же ситуации мы находимся сегодня со словом «мафиозность».
Судя по контекстам, оно редко употребляется для характеристики
самих мафиози, то есть членов преступных групп. Скорее наоборот —
«мафиозным» может быть назван писатель, оголтело разоблачающий пороки
своих оппонентов, чиновник, политический деятель, директор завода — короче,
обычные люди, занимающиеся вполне уважаемым делом, но ставящие какой-то
невысказываемый интерес выше законов и принципов.
Ближе всего к слову «мафиозность», конечно же, термин «коррупция»,
который мог бы быть даже поставлен рядом в синонимическом словаре.
Однако он явно уступает в объеме значения: коррумпированными обычно
мыслятся верхние, как теперь говорят, эшелоны власти, в то время как
мафиозность — черта, характеризующая поведение разных членов
исследуемого социологом коллектива, вплоть до уборщицы.
Другим претендентом на тот же смысл следовало бы считать русскую
по происхождению «групповщину». Но и она не идет ни в какое сравнение.
Ведь групповщина имеет отношение к чему-то явному, видимому,
скажем, борьбе одной части театра с другой.
Мафиозность же (и это, пожалуй, важнейшее ее качество) предполагает
латентность, потаенность принадлежности человека к какому-то клану,
о котором ни он сам, ни окружающие могут вообще ничего не знать.
Видно, допустим, что областной прокурор проявляет заботу о каком-то
малолетке, сыне той самой уборщицы, обвиняемом в изнасиловании.
Но каким путем прошли по цепочке скрытые связи от кого-то к кому-то
и вышли на прокурора, не знает ни он сам, ни уборщица, вообще никто.
А ведь связи эти, будучи однажды задействованы, уже существуют,
возможность дальнейших взаимных незаконных услуг уже предписана.
Можно ли назвать такую цепочку «социальной группой»? В социологическом
смысле — да, а на деле... Скрытые связи идут прихотливо, по логике
случая, втягивая людей, которые, как говорится, рядом не сядут.
Мы могли бы привести и другие почти что синонимы слову «мафиозность»,
но все они — скажем сразу — не покрывают богатства русской семантики,
привившейся к итальянскому корню. Похоже, наш слух пленяется именно
метафорической неопределенностью. Услышав, что кто-то ведет
себя мафиозно, мы сразу опознаем, о чем идет речь. Но то,
о чем речь, дано нам как жизненный опыт, а вовсе не что-то
осознанно сформулированное и понятийно усвоенное.
Л. Невлер
Социология мафиозности
(По книге Эла Ньюлера
«В сторону мафиозности»)

Примерно с таких рассуждений начинается книга американского
советолога Эла Ньюлера «В сторону мафиозности»,
выпущенная в 1991 году университетским издательством «О. К. University
Press» небольшим тиражом.
Автор ставит перед собой задачу проникнуть в тайну советского
общества, объяснить то, чего американцы, сталкиваясь с «русскими»,
систематически не понимают. Приводя многочисленные интервью о
попытках наладить деловые контакты с «русскими бизнесменами», автор
признается, что «...сам встает в тупик перед этим принципиально

Л. Heinep.
Социология мафиоэности
иным, чем на Западе, способом восприятия партнера как
подельника» (с. 9). «Я не могу,— заключает он,— описать это явление,
которое назвал мафиозностью, набором признаков. Скорее,тут подошло бы
другое определение. Это просто то, что распространено в пределах
ни много ни мало одной шестой».
Первую часть книги занимает критический анализ советских
публикаций (в основном газетных) о так называемых «мафиях» —
преступных образованиях, включающих в себя не только профессиональных
уголовников, но и работников милиции, торговли, госаппарата и так
далее— вплоть до самых высших.
Автор замечает, что, несмотря на обилие смачных подробностей,
эти публикации лишь затуманивают суть дела, ибо проводят
аналогию между так называемой «организованной преступностью» в
СССР и западным гангстеризмом. «Когда изучаешь дела такого типа,
кружится голова от невозможности проследить, где кончается уголовник
и начинается государственный служащий. В западных демократиях
профессиональные гангстеры выделены из нормального общества —
советская мафиозность разлита, не локализована, не привязана к
определенному роду занятий. Гангстерские группы замкнуты — мафиозные
образования стремятся заполнить все общество от грузчика до
министра, не оставляя никого, кто был бы вовне» (30).
Невозможность определить границы мафиозных образований
приводит автора к заключению, что надо, так сказать, сменить оптику.
Нет никакого смысла заниматься формальным описанием портрета
преступника там, где любой чиновник или врач, дожидаясь взятки,
отказывает в праве на существование каждому, кто не способен ее
дать. «Тут надо зайти с другой стороны. Сегодня много пишут — в том
числе и в советской печати,— что старая система регулирования не
способна работать. При этом никто не раскрыл нам, как же все-таки
она работала в течение пятидесяти лет» (41).
С точки зрения советолога, Сталин создавал не «командную», а
именно «мафиозную» экономику, отстреливая и сажая людей, не
способных к двоемыслию. Будучи профессиональным революционером,
налетчиком, конспиратором, ои перенес все усвоенные в молодости
принципы подпольной организации в политическое и хозяйственное
управление. «В тридцатые годы сверхценным понятием становится
«верность», основанием для расстрела — «измена» или «предательство».
Хотя эти и подобные им представления одевались в идеологические
стереотипы, мы не можем не поражаться совпадению этой идеологии
с типичными кодексами преступных групп» (57).
Пониманию роли диктатора в становлении мафиозной структуры
мешает, по мнению автора, то, что сам «вождь народов» жестоко
расправлялся с автономной от государства преступностью. «Не только
крупная кража, но пара шнурков, вынесенная с обувной фабрики,
могла быть вещественным доказательством для расстрела. Однако
такая жестокость не должна обманывать нас. Ибо речь идет о
начальном этапе, детстве системы, которая еще не обнаружила в тот период,
так сказать, вторичных половых признаков» (59).
Процесс возмужания, если следовать этой метафоре, наступает как
i раз после смерти диктатора, когда структура, им выращенная, рас-
*5 пространяет этику скрытого действия и двоемыслия на все общество.
Люди поразительно быстро привыкают делать одно, думать другое,
5*5

участвовать в тотальном воровстве и обмане и в то же время как бы не
знать об этом вообще ничего. «Нам трудно представить себе систему,—
рассуждает Эл Ньюлер,— когда каждый работник, какое бы положение
он ни занимал, не только имеет право, но и обязан нарушить
закон, совершить подлог, получить свою часть ворованного, потому что
иначе он будет признан в коллективе чужим. Американцу такая
постановка дела казалась бы полным абсурдом. Но в советской
системе она является одной из основ социальной солидарности.
Взаимное попустительство в нарушении закона, приобщение к общей тайне
или, если хотите, общему преступлению (поскольку все организовано
так, что каждого можно привлечь к суду вследствие расхождения
закона и практики) — гораздо более крепкая основа социальной
консолидации, чем все, что знают демократические структуры,
рассчитанные исключительно на сытую жизнь» (121).
Первая часть книги заканчивается анализом вертикальных
«цепочек», ведущих от самого низа доверху и обратно (в одном направлении
в виде криминальной дележки, в другом — в виде заступничества или,
наоборот, наказания за измену). Мы не будем на этом
останавливаться, так как после шумных разоблачений последнего времени
читатель представляет себе, о чем идет речь. Отметим только интересное
предсказание (вернее, предположение) автора. Падение социализма, по
его мнению, означает не опрокидывание, а укрепление этой системы.
«Прорастание мафиозных структур сквозь всю толщу общества вошло в
противоречие с непомерными масштабами тотальной имперской
централизации,— считает социолог.— Мафиозность как структура
скрепляющих связей имеет пределы объемов. Требование территориальных и
прочих автономий означает не демократизацию в западном смысле, а
совершенно особый способ организации социального целого, остающийся
для нас пока непостижимым» (150).
Из-за этой непостижимости, продолжает Э. Ньюлер, мы все время
принимаем одно за другое. Например, довольно загадочными остаются
так называемые национальные выступления в разных концах страны.
«Наружу выходит лишь всем понятная причина — «взрыв
национализма». Но более пристальный анализ методов погашения этих взрывов
показывает, что под ними скрываются конфликтующие группировки,
которые демонстрируют таким образом претензию на реальную власть.
И российские руководители это знают. Военное вмешательство для
них — лишь способ заставить конкурирующие силы договориться и
поделить сферы влияния» (151).
Не меньшая ошибка, считает ученый,— переносить на бывшее
социалистическое общество представление о классах и партиях. «Все это
вроде бы есть. Но не они составляют основу структуры... Самое
ценное в мафиозности — ее сокрытость от глаз. Она стала в советском
обществе как бы его второй природой. Она скрепляет все видимые —
формальные и неформальные — структуры, скрепляет общество,
проходит насквозь» (161).
Но самая интересная часть книги Э. Ньюлера — не та, где он
прослеживает конфигурации мафиозных цепочек, пронизывавших советское
общество снизу доверху.
Ведь если бы дело сводилось к структуре, то перестройка (которую
автор описывает как «изменение правил игры между законом и нару- im
шением») дала бы надежду на их исчезновение. На деле они лишь уси- *S
ливаются. «В течение долгих десятилетий под покровом могучего «^
панциря тотального государственного устройства формировались скры- 1*
тые связи, гигантский социальный андеграунд. Теперь эта запутанная
1*

Л. Невлер.
Социология мафиозиости
структура выходит наружу. Но она не теряет своих подпольных
навыков и криминальных характеристик» (170).
Чтобы понять, в чем тут дело, говорит социолог, надо выявить
«этическую парадигму советского общества». В свое время М. Вебер,
анализируя дух капитализма, нашел его истоки в протестантской этике.
Как бы повторяя его исследование, Э. Ньюлер пишет: «Мафиозность
сегодня — стиль мышления, а не только способ организации... Мы не
должны связывать мафиозность только с какой-то направленной
деятельностью по обогащению. Люди, которые практически ни к каким
мафиям не принадлежат, демонстрируют в этом обществе клановый стиль
интерпретации фактов. Мафиозное самосознание дает им, видимо,
необходимое чувство уверенности и найденного смысла, как когда-то
давало сословное» (201).
Западное общество боится мафиозности генетически. Там она
воспринимается как угроза идеалу свободной личности. «В
социалистическом — любой борец, даже против мафий, тут же обрастает
собственным кланом. Нет прививки, иммунитета против клановости, какой
воспитывается в человеке индивидуалистической культуры. Люди
чувствуют себя уверенно, лишь если они — часть какой-то компашки» (206).
Подчеркнем еще раз: интересность книги была бы гораздо ниже,
если бы автор мерил мафиозность только прагматической
результативностью. «Любой подмастерье, простая посудомойка, находящаяся
К. Карра. «Скульптура, избиваемая гяпими моделями».

на нижней ступени социальной лестницы, тут же сообразит, где и как
нужно промолчать, как себя повести, и это отнюдь не объясняется
необходимостью двигаться наверх или какой-то вынужденностью. Дело
обстоит не так, что если бы «дали волю», люди вели бы себя по-другому,
отказались от мафиозности. Нет, это уже просто черты социально
ограненной личности» (207).
Такая гипотеза дает автору право применять модель преступной
организации для понимания «русского способа делать дела». Опираясь
на многочисленные разговоры с российскими эмигрантами, он
заключает: «Какой-нибудь рядовой сотрудник министерства культуры может
ничего сверх зарплаты не получать, ничего не выгадывать, но анализ
его действий и реакций показывает, что ведет он себя по тем же
принципам, что член мафии, и разгадать, расшифровать, предсказать его
действия можно лишь исходя из этики преступных связей. Только
такой подход позволяет понять, почему в этом обществе одни делают
карьеру, другие — нет, хотя по способностям, компетентности и так
далее все должно было бы быть наоборот» (208).
Что подобный тип личности и вправду поощрялся во все периоды
советской истории, достаточно известно. Неожидан вывод, который
делает социолог для объяснения этой многолетней социальной
эволюции. Анализируя советскую историю, он пишет, что «борьба за
нового человека имела квазирелигиозную основу — веру в некое
предназначение, или, точнее, некий завет, который по сумме признаков
гораздо больше напоминает сговор с Дьяволом» (213).
Мы не будем здесь пересказывать историософские умозрения
американского исследователя; на взгляд нашего читателя, они
довольно наивны. Заслуживает внимания другое — анализ привычной
для нас хозяйственной практики, увиденной сторонним глазом.
Материалом опять-таки послужили многочисленные интервью западных
бизнесменов и русских эмигрантов. Вот вкратце лишь два наблюдения.
«Западный человек верит в рационально составленный договор —
русские полагают, что любой контракт, скорее всего, будет нарушен...
Как в воровских шайках договор недействителен, если не скреплен
подписью кровью, так у российских бизнесменов заключение сделки
сопровождается странными ритуалами, напоминающими народные
представления о черте, живущем в бане. Вас непременно везут в
какие-то законспирированные места — загородные дома, закрытые
рестораны, сауны. Гораздо удобнее было бы встречаться в обычном
офисе. Но нет, их влечет в охотничий домик. Это какая-то
эстетика, соединяющая кич с чертовщиной» (222).
Другое наблюдение касается неверия «русских» в капиталистический
(протестантский) принцип рациональности. Факты, на основании
которых делается такое утверждение, нам известны, но посмотрите, какая
интерпретация! «Часто оказывается,— замечает исследователь,— что
сбывать товар можно было и поближе, хранить более рациональными
способами и так далее. Связи строятся, преодолевая пространства
и существующую иерархию, по какой-то почти неуловимой задан-
ности, воспроизводящей невидимую структуру, как идеальная спираль
наращивает панцирь улитки. Но только такие структуры обладают в
этой культуре качеством устойчивости» (219).
Надеемся, читатель домыслит другие наблюдения, позволяющие авто- |
ру прийти к выводу относительно «российской демонократии». Вот его *s
заключение: 1^
«Когда я веду себя мафиозно, я даю своему собеседнику по- ||
нять, что то, что мы говорим,— это еще не все; своими экиво- «25

Л. Невлер.
Социология мафиози ости
ками мы обхаживаем некое неназываемоё "божество, как бы танцуем в
его присутствии. Божество не услышит, если мы не будем исполнять
этот танец... Мафиозные способы поведения лишь на поверхности
кажутся иррациональными. На деле же они продолжают ту духовную
традицию, которую советские историки изучали под именем «карнава-
лизации». Слово это не случайно стало особенно популярным в
культурологических исследованиях семидесятых годов» (231).
Примененная автором методика — приведение социального феномена
к культурному — позволяет ему утверждать, что склонность к мафиоз-
ности «столь же функционально объясняется потребностью в
искажении картины мира, как и пошлой прагматикой».
Мысль бесспорная. Но интонация ее формулирования показывает
нам, что в этом месте автор не свободен от какой-то старой научной
полемики.
Объяснять мафиозность только прагматической потребностью
действительно нельзя. Но и противопоставлять ее духовные истоки чисто
практическим — тоже. Скорее можно сказать, что «клановое
самоощущение» дает человеку все сразу, стягивая в один узел и выгоду, и
карьеру, и защищенность, и уверенность, и жест, и интонацию, и стиль
мышления, и победное поведение, и смысл жизни — все, что в конечном
итоге может быть объяснено как угодно: хотите — кризисом
социальной структуры, хотите — прагматикой, а хотите — в смысложизненных
категориях.
Другое дело, что выявление типа духовности, резонирующей с ма
фиозной этикой, небезразлично. Но для чего? Чтобы предсказать
результат перестройки? Пусть простит нас американский
исследователь, но тогда ему следовало бы отказаться от некоторых
моральных стереотипов.
В основе его книги лежит скрытая предпосылка, что только
протестантская этика ведет к эффективному капитализму. Он, естественно,
этого прямо не утверждает: сегодня странно было бы такое писать, имея
тихоокеанский опыт. Сложность, однако, в том (сложность, заметим,
для американца), что японская корпоративная этика это, как бы
сказать, «что-то хорошее», в то время как мафиозная — нечто плохое,
не вяжущееся в его представлении с таким замечательным строем,
как современный капитализм.
Одно замечание социолога показывает, однако, что он догадывается
об этой слабости своей позиции. Он пишет: «Судя по всему, одна из
идей перестройки в Советском Союзе — вызвать у нас комплекс
победителя в третьей (холодной) войне. Но зачем? Зачем? Не напоминает ли
эта униженность умную тактику Кутузова, сдавшего Москву
простодушным французам? Современный мир рассчитан на обновление, в нем
выигрывает тот, кто был побежден» (297).
К сожалению, эта мысль не получает в книге никакого развития.
И видимо, не случайно. Ведь чтобы продолжить ее, надо расстаться
с некоторыми этическими догмами, мешающими человеку
просветительской чеканки провидеть будущее. Духи истории, судя по проявлениям
^ современной культуры, не столь моралистичны.
52 Книга заканчивается общей теорией латентных социальных связей.
[Z «В преступной банде,— пишет Э. Ньюлер,— открытой является сама
|£ ее скрытость, что делает ее предметом всеобщего детективного
34 интереса. «Нормальная» же, «обыденная» мафиозность обладает свой-
8

ством социальной латентности, то есть повальным отсутствием
интереса к ней. Ее не только никто не изучает, о ней как бы все знают,
но никто не говорит. Она существует на правах социального
бессознательного» (331).
Именно тут — центр научной концепции социолога. Если бы общество
согласилось признать свои мафиозные принципы, узаконив их или
преследуя, они тут же потеряли бы силу, ибо сам источник социальной
регуляции социалистического типа связан с их невидимостью и неосо-
знаваемостью. «Вопрос, следовательно, в том, почему общество этого
не делает. Но ответ на него будет характеризовать лишь собственную
концепцию того, кто возьмется отвечать. Тут мы вступаем в
пространство научной концептуализации, теряя предмет социологического
исследования. Мне лично,— заключает автор,— этим заниматься
неинтересно» (340).
Итак, основная идея книги — как бы автор ни отказывался от ее
«концептуализации» — в том, что главной социальной скрепой, тем, что
превращает людей в связное целое, является в нашем обществе
«мафиозность». Прочие не исчезают (хотя, например, недавно
распространенное понятие «земляк» сегодня совсем не встречается), но
обнаруживают явную тенденцию к затуханию. Профессиональная или
культурная общность, не говоря уже о классовой (в марксистском
понимании), теряет консолидирующую потенцию. Исчезает и мифология
индивида, противопоставляющего себя всем и в этом
противопоставлении черпающего силу для социально эффективной деятельности.
Проблематичными остаются лишь национальная и молодежная
общности, зато явно усиливается мафиозность, которую мы
обнаруживаем повсюду «в кланово выгодных смещениях и
переименованиях, формирующих картину мира».
Что ж, это факт. И хотя автор отказывается от «пустопорожней
концептуализации» этого факта, сама методика анализа делает это за
него: «Сейчас в России демократы-рыночники и коммунисты замкнуты
друг на друга, вместо того чтобы бороться с мафиями. Тем самым
они создают лучшие условия для укрепления последних».
Если смотреть в социологическом плане, это наблюдение
содержит в себе предсказание о будущей идеальной структуре российского
общества. Ни тоталитарная диктатура, ни демократические
институты не могут обеспечить его нормального функционирования. «Спор
между сторонниками того или иного пути представляет собой лишь
выбор оболочки, наиболее удобной для интеграции всех элементов
общественного устройства,— от какой-то (возможно, западнической)
идеологии снаружи до мафиозной тайной спайки изнутри».
1991 год
От редакции
Когда реферат книги американского советолога был уже подготовлен
к печати и редакция приступила к сверке цитат, обнаружилась странная
ситуация: ни такой книги, ни каких-либо сведений об авторе
мы найти не смогли. -
щ
Естественно, что редакция потребовала объяснений: £g
— Вы сделали реферат по несуществующей книге? ^~
— Скажите точнее: по книге, которую мне бы хотелось прочесть. ; о.
Это ведь старая наша традиция — в застойные годы, сидя дома, |"|
мы придумывали целые библиотеки: из журнальных вырезок "<?

Л. Невлер.
Социология мафиозности
и машинописных копии составляли конволюты, сами делали переводы,
рефераты. Я тоже этим много занимался. И теперь, когда многое издается,
я не только покупаю книги, но и придумываю те, которых нет, но должны быть.
— А что вам мешало написать ее под своим именем?
— Ну представьте: некий ученый, сидя в сегодняшней Москве, пишет,
что, по его наблюдениям, вся надежда России... на мафию. Что демократы
и новые предприниматели фактически пробивают дорогу не демократии
западного типа, а мафиозной метаорганизации социума. Что
подлинная борьба сейчас идет не между национал-коммунистическим
и демократическим проектами, а между диктаторским и мафиозным
методами контроля. И наконец, что только мафиозность дает России
шанс на победу в ее вечном соревновании с Западом. Как вы
себе представляете «авторское» исследование, которое прямо обнажило бы
такую позицию? Его не только невозможно осуществить, но даже помыслить.
Я, например, никогда не решился бы это написать. А вы — напечатать.
А читатель — прочесть без возмущения. Меня, думаю, просто прикончили бы,
как автора, разумеется. Причем именно потому, что искали бы,
к какой «мафии» я принадлежу.
— Все, что вы говорите, очень странно. Мы привыкли считать,
что работа «в стол» — дело прошлого. Сейчас в России всех печатают,
цензура отменена...
— Ничего подобного. Отменена цензура государственная, но осталась
идеологическая. Мы продолжаем жить в идеологизированном пространстве,
а оно никак не способствует мыслительной деятельности.
Все, что я говорю о мафии, неново по отдельности, по крохам.
Недавно по телевизору редактор журнала «Человек и закон» сказал,
что, по его прогнозам, мафия займет на следующих выборах 95 процентов мест
в депутатском корпусе. А один из руководителей московской милиции — что
с мафией «пора договариваться». Все это вроде бы ведет к одному выводу:
в ситуации бессилия власти мафия — единственная сила, способная
навести порядок. Но чем отличается мышление по крохам? Оно не требует
философской конструкции, ясного видения происходящего как модели,
резонирующей с исторической и культурной перспективой.
Разумеется, как человек я не могу не осуждать мафию, не желать ей
поражения. Но как ученый, пытающийся видеть реальность,
вынужден признать, что этот мой американский социолог совершенно прав.
ПОНЕМНОГУ
о многом
Винодел пришел
раньше
Канадские археологи,
проводившие раскопки у
поселка Годин-Тепе в
горах Загрос, на западе
Ирана, вблизи границы с
□
□
□
□
П
D
□
□
П
□
□
□
п
D
□
П
Ираком, обнаружили
осколки глиняного сосуда,
возраст которого около
5500 лет. Изучение
показало, что это была
амфора, сделанная
мастером, жившим в
шумерскую эпоху в государстве
Урук, существовавшем
еще до того, как
человек научился
изготовлять бронзовые
предметы. Полагают, что жители
Урука торговали медью
и полудрагоценными
камнями с населением
других областей нынешних
Ирана и Афганистана.
Это время, когда только
что была изобретена
первая письменность и на-
С
□
□
□
□
□
D
□
□
□
D
□
□
D
D
чало возникать
орошаемое земледелие.
Внутри сосуда, у его
дна на одной из стенок,
обнаружено красное
пятно, указывающее на
уровень содержавшейся там
жидкости. Анализ
показал, что в ее состав
входили карболовая и
винная кислоты. Значит,
несомненно — здесь
хранили вино. Рядом с
амфорой археологи нашли
столовые кубки, а
также остатки отстойника и
хранилища для
винограда. Дальнейшие раскопки
были прерваны войной
в районе Персидского
залива.
10

До сих пор самым
ранним примером
виноградарства (но не
виноделия) был тот, что
израильские ученые нашли на
территории своей страны.
Здесь присутствовали
обугленная лоза и
виноградные косточки,
отложившиеся около 3500 года
до новой эры, то есть
примерно в то же
время, когда урукский
винодел запечатывал свою
амфору. Это отодвигает
принятые сроки
возникновения виноделия
примерно на пятьсот лет в
глубь истории.
1 Американский
антрополог Соломон Катц
предложил гипотезу,
описывающую примитивную
методику виноделия,
применявшуюся в то время.
Очевидно, гроздья
помещали в меха просто
вместе с кожицей и
косточками, а затем эти
меха подвергали давлению.
Так как во внешней
части ягод с одержите я
большое количество
закваски и сахара, через
несколько суток вино
можно было считать
готовым. Этот специалист
полагает, что умение
вызывать брожение в
виноградном соке
предшествовало появлению
сельского хозяйства.
Некоторые ученые вообще
считают, что ячменное пиво,
например, появилось еще
десять тысяч лет назад.
Живое ископаемое
Амазонки
Вряд ли сегодня
встретишь человека, который
ничего не слышал об
Амазонке, ну хотя бы о том,
что это самая
многоводная река в мире и одна
из самых длинных. А вот
о ее обитателях знают
далеко'не все.
Рассказы о речном
гиганте, поднимающемся на
D
D
D
□
П
п
D
D
D
□
□
□
□
а
□
□
□
□
G
□
D
D
□
П
D
D
D
D
□
□
D
D
D
D
а
а
а
п
поверхность воды, чтобы
подышать воздухом, не
выдумка местных
жителей Амазонии. Здесь
действительно обитает одна
из редчайших
пресноводных рыб мира —
гигантская арапаима.
Правда, увидеть ее в наши
дни удается все реже.
А ведь совсем недавно
с помощью гарпуна
рыбакам удавалось
добывать арапаиму длиной до
четырех с половиной
метров! Сегодня таких уже
не встретишь. Они
исчезли из-за большого
спроса на их нежное
мясо. Но рыбины длиной
около трех метров и
весом иногда более ста
килограммов все же
попадаются. Стоимость такой
рыбины значительно
превышает месячный доход
большинства рыбаков
Амазонии.
Со своей мерцающей
чешуей, покрывающей
довольно примитивное
туловище, странное
существо смотрится как живой
представитель эпохи
динозавров. А ведь так оно
и есть — это живое
ископаемое, оставшееся
неизменным в течение
135 миллионов лет. Сей
тропический Голиаф
прекрасно приспособился к
жизни в обширной
системе проток и
болотистых топей,
составляющих бассейн Амазонки.
К пищеводу арапаимы
прикреплен пузырь,
действующий как легкое,
позволяя рыбе
существовать в застойных водах,
D
D
D
D
D
П
□
D
□
□
D
□
D
□
□
D
□
D
D
D
D
□
□
□
D
D
D
D
D
□
D
D
D
D
□
D
D
D
где она проводит
большую часть жизни.
Заглатывая воздух через
каждые десять—пятнадцать
минут, она как бы
патрулирует затопленные
водой равнины Амазонии,
охотясь на мелких рыб.
Когда-то этих чудищ
было так много, что мясо
их считалось основным
продуктом питания всех
местных жителей, однако
сейчас их количество
катастрофически
уменьшилось. Раньше было
принято убивать только
крупную рыбу, но с конца
шестидесятых годов,
когда здесь появились
сети, стали ловить рыбу
всех размеров.
Бразильское правительство,
обеспокоенное быстрым
уменьшением количества
этой редкой рыбы,
объявило незаконной
продажу арапаимы длиной
менее полутора метров, но
рыбаки и тут нашли
выход: перед вывозом
рыбы на рынок ее просто
режут на куски.
По вкусу с арапаимой
может соперничать лишь
форель и лосось. Чтобы
как-то компенсировать
последствия слишком
активного ее вылова,
американский эколог Майкл
Гоудинг разработал план
организации
рыбоводческих ферм для
разведения арапаимы в
некоторых озерах бассейна
Амазонки. А ученые
немецкого Института
рыболовства в прибрежных
зонах считают, что арапаим
можно разводить и в
районах с умеренным
климатом, причем
содержать их даже в
относительно небольших
водоемах. Опытное разведение
арапаимы показало, что
она растет в пять раз
быстрее, чем карп, и за
каждые девять месяцев
прибавляет по восемь
фунтов.
II

Мейеновские чтения
Когда этот номер выйдет в свет,
в редакции журнала уже пройдут научные чтения,
посвященные памяти С. В. Мейена.
Незаурядный исследователь
и оригинальный мыслитель, Сергей Викторович
был давним и постоянным автором журнала,
входя в число тех, кто многие годы определял
дух нашего издания, являясь для редакции
образцом неординарного мировосприятия.
«Невидимый колледж», который возник вокруг
С. В. Мейена со временем, охватывал и тех,
кто был близок редакции. Не случайно
предлагаемые ниже воспоминания о научном
творчестве Мейена написаны тоже нашими
давними авторами — математиком и философом.

МЕЙЕНОВСКИЕ ЧТЕНИЯ
С. Смирнов
Мейен:
эволюция
и математика
* 9-
«I
Кажется, наш век относится к
своим натурфилософам строже, чем все
предыдущие эпохи. Например,
Аристотель отлично знал всю математику
своего времени, хотя для создания
первых набросков теоретической
физики и зоологии эти знания ему не
понадобились. Напротив, Ньютону для
обновления физики оказалось мало
всей тогдашней математики. Он
вынужден был изобрести ее
недостающие разделы и отлично справился с
этой задачей, таково было качество
университетского образования. В
наши дни дифференциация наук зашла
уж очень далеко: согласно фольклору,
общение профессионалов на девяносто
процентов сводится к тому, что один
другому говорит, а тот верит на слово
всему, что способен понять. В такую
эпоху жил и работал С. В. Мейен.
Вероятно, он не сумел бы сравниться
с Аристотелем и Ньютоном, даже
если бы роковая болезнь не оборвала
его жизнь на пятьдесят втором году.
Тем интереснее осмыслить, что и как
Мейен успел и сумел понять и сделать
за три десятилетия научного
творчества в такой зыбкой и незрелой
сфере, как теория биоэволюции.
Математическое образование
Мейен получил заурядное и не
связанное с основной профессией — обычные
азы геометрии, алгебры, анализа и
теории вероятностей с уклоном в
технику вычислений, без осмысления
основных понятий. И ни слова о теории
групп, о топологии, о квантовой
теории поля! Лишь в студенческие годы
Сергей Викторович испытал первое
математическое потрясение при
знакомстве с теорией кристаллических
форм по Федорову и Шеифлису.
Оказывается, теория симметрии
жестко ограничивает минералогическое
разнообразие — тысячи разных
веществ кристаллизуются лишь
десятками разных способов, которые все
можно вычислить заранее, на основе
теории групп. Тут же родилась
дерзкая мечта: нет ли в природе
сходного закона, ограничивающего
разнообразие биологических форм?
Ведь и там налицо простые
симметрии...
Конечно, Мейен не был первым,
кого осенила эта мысль, и не
последним, кого она мучила всю жизнь.
Увы, математика и биологическая
классификация пока не созрели для
столь плодотворного симбиоза. Мейен
быстро понял это и сразу выбрал свое
рабочее место в общем строю
естествоиспытателей — он будет изучать
законы биологического разнообразия
изнутри, а математические прорывы
извне —- это для других умов. В этом
смысле Мейен не раз говорил, что
«математику он не знает», то есть не
может сам делать математические от-
14

крытия. Но понять и оценить по
достоинству чужие математические
работы, имеющие отношение к биологии
и эволюции, это Мейен отлично умел.
Например, силу и слабости статистики
он понял, общаясь с В. В. Налимо-
вым, а теорию симметрии освоил в
ходе общения с Ю. А. Урманцевым,
и всегда готов был доучиваться у
новых молодых специалистов, охотно
содействуя публикации их статей и
книг. Так было, например, с
механиком С. В. Петуховым, пытавшимся
построить расширяющийся ряд групп
Ли, ответственных за все численные
инварианты биомеханики и
эмбриогенеза,— числа Фибоначчи, золотое
сечение, золотой вурф и т. д. К
сожалению, эта работа остановилась на
втором шаге: за линейной группой
следует группа Пуанкаре, а дальше —
непонятно, что...
Математические инварианты
онтогенеза живо интересовали Мейена с
начала шестидесятых годов, когда он
стал размышлять о феномене
канализованной эволюции. Почему спектр
возможных мутаций биологического
вида или рода оказывается почти не
связан со спектром тех мутагенных
факторов, которым подвержен этот
таксон? Как будто где-то в глуби
генома природа записала не только
«норму» будущих организмов, но и
весь спектр их возможных аномалий.
И все, что может сделать внешняя
среда,— это любым способом
побудить таксон к дальнейшей эволюции;
а куда ему эволюционировать, это
он сам знает. Вроде Пизанской
башни: ясно, что она упадет, и ясно,
куда упадет, не ясно лишь, когда и
отчего. Но Пизанская башня открыта
взору любого туриста, а как обозреть
или как моделировать морфологию
биологического таксона вместе с его
эволюционной потенцией?
Формализацией этих
рассуждений Мейена стало понятие
биологического рефрена, которое пока с
трудом проникает в умы эволюционистов.
Не хватает наглядного образа с
ясным динамическим обоснованием. Что
и как связывает воедино все
устойчивые и редкие состояния таксона
либо его отдельного мероиа,
например все хвойные растения или все
типы их шишек, стробилов?
Неожиданная помощь в
построении такой модели пришла со
стороны теоретической физики через
принцип экстремального действия,
которому — увы! — биологов пока не
учат. Согласно этому принципу,
всякое наблюдаемое движение
физической системы, в том числе
эволюция таксона, изображаются на
графике функции действия точкой
экстремума — ямкой, холмом или седлом.
Если учитывать только ямки, мы
получим принцип наименьшего действия,
давно известный в механике, где
специалисты ограничиваются
рассмотрением замкнутых систем.
Однако нет физических законов,
запрещающих развитие незамкнутой
системы (то есть «тепловой машины»,
каковы все бионты), по любому
экстремальному, но не минимальному
пути! Этот факт установил в конце
сороковых годов Р. Фсйнман,
подводя квантовую базу под
классический принцип Эйлера — Мопертюи.
Автору этих строк довелось в
семидесятых годах впервые познакомить
Мейена с рассуждением Фейнмана.
Помню, как восхищен был Сергей
Викторович удивительным, но
экспериментально подтвержденным
физическим тезисом: любая система
движется одновременно по всем
возможным для нее, то есть допускаемым
ее симметрией, траекториям, и все они
вносят свой вычислимый вклад в
итоговое наблюдаемое движение. При
этом «минимальные» траектории,
изображаемые «ямками» на графике
действия, соответствуют «ленивому»
движению системы, когда она не
претерпевает необратимых
качественных изменений. Напротив, «седла» и
«холмы» изображают развитие
системы в полном смысле этого слова,
то есть изменение ее структуры,
связанное с необратимым переходом
значительной доли кинетической
энергии системы в потенциальную или
обратно.
Весь этот комплекс физических
тезисов, видимо, впервые прозвучал
перед нашими биологами в 1978 году,
когда Ю. В. Чайковский прочел в
Московском обществе испытателей
природы большой цикл докладов по
проблеме биологического
разнообразия, вызвав буриую дискуссию и ряд
содокладов. Инициатором столь
оригинального семинара был Мейен, он
Г?
«I
15

и
yi
, иллюстрирующая идеи С. Мейена
о происхождении мировой флоры.
(Иллюстрация из -журнала «Знание — сила»,
№ 1 за 1991 год.)
же оказался самым вдумчивым
слушателем, хотя в своей обычной манере
Сергей Викторович редко задавал
прямые вопросы докладчику и его
оппонентам. Чаще он сидел молча
и внимательно слушал дискуссию,
видимо, сверяя чужеродные понятия и
факты со своими обширными
познаниями и еще не высказанными
дерзкими догадками. Мы, слушатели,
не знали тогда, что десятилетние
интенсивные размышления Мейена
уже принесли первые замечательные
плоды: гипотезу о гамогетеротопном
происхождении всех покрытосеменных
растений от порядка беннеттитовых и
гипотезу о тропических корнях всех
высших таксонов сосудистых
растений.
Обе гипотезы были опубликованы
позже, когда сам автор счел их
достаточно проверенными. Но в конце
семидесятых их первые наброски уже
обременяли ум Мейена, требуя
неустанного сопоставления со всей
возможной научной информацией и
семантикой, пусть сколь угодно
далекой, но в чем-либо созвучной
главным авторским идеям. Именно тогда
С. В. Мейен проявил неожиданный
для меня интерес ко всемирной
истории. Обычно он ею не увлекался,
вежливо объясняя, что у него плохая
память. Очевидно, он не кривил душою
при этом: память профессионала
перегружена ансамблем необходимых
фактов из его собственной научной
сферы и вдобавок вторым, ничуть не
меньшим, ансамблем ассоциативных
связей между такими фактами, причем
оба эти ансамбля неограниченно
спонтанно растут, так что на интерес к
посторонним вещам обычно не
остается ни времени, ни сил.
Но вот как-то в непринужденной
беседе об исторических теориях
А. Дж. Тойнби Сергей Викторович
вдруг озадачил меня вопросом:
сколько разных цивилизаций знают
историки и все ли они уже известны?
Мой неуверенный и неполный ответ,
как ни странно, по-видимому,
удовлетворил Мейена, хотя он, как обычно,
не стал объяснять корни своего
внезапного «платонического» интереса к
внебиологической проблеме. Лишь
много позже я понял подоплеку того
вопроса: ведь Мейен тогда уже создал
новую классификацию семейств
голосеменных растений, живых и
ископаемых, и пришел к важнейшему
для себя выводу, что представители
всех этих семейств уже были
известны ботаникам более ста лет назад.
Однако, будучи недостаточно изучены
и неверно определены, они
оставались в «сфере нашего незнания»,
пока въедливая мысль современных
ботаников не извлекла всю
таксономическую истину на свет божий.
Почти то же самое сделал в
тридцатые годы Тойнби, классифицируя
все известные человеческие
цивилизации в своей знаменитой книге
«Постижение Истории». И вот Мейен,
успешно решив свою классификатор-
скую задачу в сравнительно узкой
сфере голосеменных растений,
примеривался в семидесятых годах к бо
лее широкой и дерзкой цели: узнать,
16

не полна ли геологическая летопись
на уровне всех высших таксонов —
растительных и животных, эвкариот-
ных и прокариотных? Конечно, в таком
вольном поиске Мейен не мог не искать
других удачливых братьев по мысли —
и вот почуял ровню себе в лице
Тойнби!
Сходство тут не случайное и
довольно глубокое. Тойнби начал писать
первую книгу о морфологии
человеческих цивилизаций, когда ему
исполнилось сорок лет. Мейен в этом
возрасте написал уже вторую книгу —
«Следы трав индейских». Книжка
совсем небольшая, но она
охватывает не только естественную историю
таксонов и меронов (как было в пер
вой книге Мейена «Из истории
растительных династий», появившейся
десятилетием раньше). Нет,
сорокалетний Мейен понял уже, что осмыслить
эволюцию морфологии растений не
удастся без хорошего понимания их
п алеоэкологии. Оттого в «Следа х
трав индейских» речь идет в равной
мере об эволюции растительных
органов (меронов), таксонов, ценозов и
флор в масштабе палеоконтинентов —
Ангариды, Катазии, Гондваны.
Тойнби написал свой первый и
единственный обзор истории ноосферы
в глубокой старости; книга
«Человечество и матушка-Земля» вышла в
свет, когда автору исполнилось
восемьдесят четыре года. Мысль Мейена
преодолела разрыв между
«локальным» и «глобальным» подходами к
биоэволюции за десять лет — вчетверо
быстрее, чем вышло у английского
патриарха. Конечно, это нельзя
считать единоличным подвигом Сергея
Викторовича, так уж возрос за
полвека глобальный темп научной мысли.
Но рефрен этой мысли у Тойнби
и у Мейена выглядит одинаково!
Сейчас, задним числом, это заметно
и постороннему взгляду, но тогда, в
конце семидесятых, это понимал,
видимо, только сам Мейен с его
необычно высоко — для научного творца, а не
философа! — развитой рефлексией.
И, наверное, это наблюдение
доставило Мейену некоторое облегчение в
его повседневных трудах...
Однако не таков был Сергей
Викторович, чтобы удовольствоваться
моральной поддержкой одного только
факта — наличия единомышленников-
Обложка книги С. В. Мейена «Следы
трав индейских», изданной в 1981 году.
эволюционистов в теории ноосферы.
Если наблюдается сходство меронов,
значит, возможна структурная
аналогия в геноме. А раз так, нельзя
ли организовать перенос адекватной
научной семантики из одной ветви
эволюционной теории в другую?
Но такой перенос удается лишь на
предельно формализованном языке
математических моделей. Мейен это
понимал, потому он и устроил в
МОИП великое слушание Ю. В.
Чайковского (который родом физик), а
позднее — сходные доклады
ленинградского классификатора-гносеолога
С. В. Чебанова, московского
классификатора-практика А. С. Раутиана,
классификатора-философа Ю. А. Шрей-
дера (который родом математик),
а также совершенно «абстрактных»
классификаторов А. А. Шарова и
В. Ю. Милитарева и уж «совсем
чистого» математика-тополога —
автора этих строк.
Всю эту разношерстную,
разномыслящую и не шибко дружную
между собой публику С. В. Мейен
юмористически мудро рассматривал
одновременно как свою паству и как
«пастбище» для подкормки и
коррекции своих и чужих гипотез, в
общем — как «невидимый колледж»,
всесторонне изучающий и
моделирующий все возможные эволюции. В иных
условиях такой колледж имел
хорошие шансы стать «видимым», то есть
превратиться в легальный
исследовательский центр, руководимый
сильнейшим палеоботаником нашей
страны. Но в эпоху «позднего застоя»
"1
17

I"
это было невозможно, и после смерти
Мейена «невидимый колледж»
распался, впрочем, отнюдь не бесследно.
Конечно, мейеновский колледж не
ограничивался кругом его личных
друзей и докладчиков МОИП. Не
меньшую роль играли «почетные члены»
колледжа, те, кого Мейен лично не
знал, но чьи труды изучал сам или
через посредство «действительных»
членов колледжа. При этом глава
колледжа быстро и точно реш ал,
у кого что стоит перенять в готовом
виде, а что полезнее переосмыслить
лично или коллективно. Например,
Илья Пригожий: его труды по
синергетике Сергей Викторович
внимательно проштудировал и почерпнул оттуда
главную для себя идею — что в «самой
обычной физике» незамкнутых систем,
далеких от термодинамического
равновесия, процессы самоорганизации
и спонтанного усложнения структур —
самая обычная вещь. Затем Ричард
Фейнман подсказал Мейену
следующий блок общей теории
самоорганизации: принцип экстремального
действия диктует неизбежную полиморф-
ность всякого биологического
таксона даже в его равновесном
состоянии (поскольку график действия имеет
.много разных «ям»). Тем более
неизбежна полифилия в происхождении
любого вида или высшего таксона,
ведь здесь в игру вступают «седла»
иа графике действия, а их число растет
с ростом сложности системы (то есть
размерности ее фазового
пространства) как экспонента от числа «ям».
Профессиональная эрудиция сразу
подсказала Мейену, что «седла
действия» — вещь, не то чтобы вовсе не
известная эволюционистам. Почти век
назад американский палеонтолог
Т. К- Чемберлин писал о
«подающих надежды чудовищах», о тех
мутантах, которые волею судеб
становятся родоначальниками новых видов
и высших таксонов. Что-то у них
не так по части наследования
признаков и доминирования аллелей, но что
и как — в этом Чемберлин не смог
разобраться. Не ясна ситуация и в
наши дни. Мейен не раз напоминал
нам (и не только нам), что,
например, теория вирусного переноса генов
между таксономически далекими
видами, входящими в один биоценоз,—
это палка о двух концах. С ее
помощью, видимо, можно объяснить
любой наблюдаемый феномен
«кинематики генов», но столь же легко
«объяснить» ею множество иных
феноменов, которые не наблюдаются в
природе.
Ясно, что мы пока не поняли
главного: как и в каких условиях
происходит вирусная или иная транедук-
ция генома, а когда она почему-то
молчит? То есть какова динамика
генов. Арнольд Тойнби оказался
духовно близок Мейену еще и тем, что он
первый выделил в развитии любой
цивилизации качественно разные
фазы: рождение, рост, надлом, распад.
Конечно, все это лишь словесные
описания, ведь Тойнби ие имел даже
такого естественнонаучного
образования, какое получил Мейен на
геологическом факультете МГУ. Но
использовать наблюдения Тойнби как
экспериментальный факт можно и должно.
Тем более что наш соотечественник
Л. Н. Гумилев шагнул в этой области
гораздо дальше, чем Тойнби: вместо
культурного феномена —
цивилизаций — он стал изучать «по фазам»
биографии народов, творцов
цивилизаций.
К сожалению, судьба не дала
Мейену близкого знакомства с
Гумилевым: они встречались один-два раза
в гостях у общих знакомых, немного
поговорили, понравились друг другу,
благо у обоих был острый нюх на
талантливых людей, и только. Но
заочное взаимодействие этих двух
богатырей эволюционной мысли
оказалось для Мейена очень
плодотворным, и я рад, что приложил руку
к этому процессу. Ибо историки (на
зависть биологам) могут воочию
наблюдать «седла» (и, кажется, даже
«холмы») на графике действия тех
самых «подающих надежды
мутантов», о которых писал Чемберлин.
Гумилев назвал этих людей
«пассионариями», выделив главную
общую черту их характеров —
неутолимую жажду деятельности,
преследующей порою самые фантастические
цели, но оставляющей реальные,
устойчивые следы в бытии того
общества, которое «пачками» порождает
этих людей в критические эпохи.
Пассионарии с удивительной
легкостью «слипаются» в консорции,
коллективы единомышленников, кото-
18

рые действуют как одно целое и
нередко становятся зародышами новых
народов или даже новых
цивилизаций, стоит вспомнить древних
римлян или арабов эпохи Мухаммеда.
Все это соблазнительно напоминает
рождение биологических таксонов с
той разницей, что геологическая
летопись не успевает регистрировать
быстрые перевороты в биосфере.
Напротив, летописцы человеческого рода
сами живут в том же темпе, что и
объекты их изучения. Оттого
современные историки располагали
подробными отчетами о становлении
многих консорциев и о превращении их
в народы. И если поверить в
глубинное единство механизмов
самоорганизации биосферы и ноосферы, тогда
перенос опыта историков в епархию
биологов выглядит столь же
естественным и полезным, как применение
микроскопа на заре клеточно-тканевои
биологии. Правда, исторический
«микроскоп» увеличивает временной,
а не пространственный масштаб
явлений, но это и нужно
эволюционистам. Д
Рассмотрим консорций первых
мусульман. Чем объединил Мухаммед
разношерстных пролетариев Мекки?
Если бы он просто сказал:
«Доверяй ближнему, как себе!», кто бы его
послушался, небогатого
полуинтеллигентного караванщика? Если бы
Мухаммед изрек те же слова как
заповедь нового, никому ие ведомого
прежде Бога, и тогда он натолкнулся
бы на стену непонимания и
недоверия. Но Мухаммед сказал иначе:
есть единый всевышний Бог, прежде
он посылал своих пророков к евреям
и христианам, и видите, каких
успехов они достигли? Теперь он послал
меня к вам, и кто послушается
меня, того ждут еще большие успехи!
Этого хватило, сразу оформился
небольшой консорций активистов,
способных на коллективные подвиги. Их
успех привлек к исламу созвездие
профессионалов высокого класса. Те
люди действовали, почти не
оглядываясь на заповеди Мухаммеда, зато в
согласии с рефреном ближневосточной
государственности. В итоге быстро
сложился Арабский халифат, а в нем
медленно вызрела исламская
цивилизация, творцы которой широко и смело
комбинировали культурное наследие
«неверных» — греков, римлян, иудеев,
персов.
Так возникают высшие таксоны в
ноосфере. Аналогии с биоэволюцией
очевидны и разнообразны. Например,
теологический тезис Мухаммеда мог
сложиться в прямом контакте с
представителями более ранних мировых
религий, то есть в «интеллектуальных
тропиках» ноосферы. И конечно,
только в этих условиях могла быть
успешной работа великих
интеллектуалов — от творцов «Тысячи и одной
ночи» до Беруни и Авиценны,
превративших исламскую империю в
колыбель новой цивилизации. Столь же
заметная империя Чингисхана
родилась на периферии просвещенного
мира, оттого и не состоялась
особая монгольская цивилизация.
Аналогии этого рода лежат на
поверхности, Мейену они были очевидны
задолго до его знакомства с Л. Н.
Гумилевым и с «теорией пассионар-
ности». Вероятно, математическая
перефразировка теории привлекла
Мейена прежде всего тем, что она
предлагает ясную — хотя очень
непростую! — геометрическую модель
таких фундаментальных понятий, как
«консорций» и «рефрен». Немалую
роль тут сыграл, видимо, и
личностный фактор: сам будучи
пассионарием и главой консорция
эволюционистов, Мейен интуитивно
чувствовал адекватность неформальной
модели Гумилева и потому был готов
доверять ее формализации,
изобилующей полузнакомыми понятиями из
чужих наук — топологии, теории
групп и математической физики.
Еще в двадцатые годы нашего
столетия д'Арси-Томпсон впервые
попытался выяснить строение «рефреи-
ной подгруппы», определяющей
возможные вариации формы тела в
разных отрядах костистых рыб. Позднее
многие ботаники вели аналогичные
исследования вариаций формы
листьев растений, схемы жилкования этих
листьев, их расположения на стебле
и т. п. Были и попытки установить
«магистральные направления» в
эволюции этих растительных форм, ио в
семидесятых годах Мейен и его
единомышленники убедили научную
общественность, что совокупность таких
направлений не образует дерева (как
хотелось бы сторонникам дивергент-
а *
х О-
19

Is
04
ной эволюции), но образует —
говоря языком математики — граф с
большим числом петель, то есть можно
корректно говорить лишь о той зоне,
в пределах которой происходят все
эволюционные блуждания. Эта зона
совпадает с «рефренной подгруппой»
таксона (в соответствующем
математическом обличье). Вот такую
непростую связь устанавливает
современная математика между таинством
изначальной эволюционной вспышки
и явью современного биологического
разнообразия...
Мейен был великий ученый, он не
боялся вдумываться в подобную
«заумь», приговаривая: «Пусть это
за-умно, хорошо уже, что не про-
гаво-умно!»
Итак, Мейен признал законность
сложного динамического
изоморфизма между эволюциями биосферы и
ноосферы, подсказанного рефреном
современной математической физики.
Чему может научить биологов такой
изоморфизм? Полного ответа на этот
вопрос нет, и вряд ли он станет ясен
в ближайшем будущем. Но некоторые
подробности стали проясняться к
середине восьмидесятых годов. Увы, это
были последние годы жизни
С. В. Мейена, а он в это время был
всецело занят написанием и
публикацией основного труда своей
жизни — «Основы палеоботаники». Эта
работа вышла из печати буквально
перед самой кончиной Сергея
Викторовича, почти одновременно у иас и в
Англии. Поэтому многие интересные
гипотезы об особенностях начального
этапа эволюционной вспышки в
биосфере пока висят в воздухе. Все же
стоит напомнить их.
Например, теологическая
инновация Мухаммеда: что может
соответствовать ей в биологической
Вселенной? Похоже, только вирус, причем
вирус «новорожденный», а не изна
чальный в той популяции и ценозе,
где произошла эволюционная
вспышка. Так, бионт-лидер (чья биография
изображается седлом наибольшего
индекса) может «вытащить часть
своего дремлющего генома на
активный уровень за счет модификации
генов-репрессоров. Если
активированный ген обладает двумя главными
свойствами вируса — «прыгучестью» и
«липкостью»,— то он быстро
распространится в потомстве исходного кон-
сорция, при этом он обрастет генами-
спутниками, заимствуя их из генома
разных членов консорция. Как только
консорций угаснет, то есть исчезнут
его главные седла, начнется
спонтанная дивергенция его потомков. При
этом таксономический ранг различий
между обособившимися ветвями будет
постепенно расти: то, что в эпоху
консорция было на уровне
внутривидового разнообразия, вроде фенотипа
современных собак, позднее
приобретает ранг межвидовых различий, на-'
пример волк — собака — шакал;
еще позднее те же различия могут
разделить роды, семейства и порядки.
Примеры такого рода изобилуют
в «мозаичной» эволюции растений,
где эволюционные вспышки часто
ограничиваются изменениями в
морфологии небольшой группы меронов,
поэтому палеоботаники запросто
путают листья голосеменных с вайями
папоротников, не заметив, как сильно
дивергировали репродуктивные
органы этих растений.
Похоже, что математический
портрет консорция подсказывает здравые
гипотезы насчет ранних этапов
эволюционных вспышек в биосфере или
в ноосфере. Есть смысл проверить
эту модель еще раз, выяснив, какие
факторы определяют ранг нового
таксона, зачатого вспышкой. Или, на
языке этнологов, где и почему
рождаются новые народы, а где и как — новые
цивилизации.
Вспомним опять ранних
мусульман: что еще, кроме их активности
и сплоченности, предопределило
становление халифата как
сверхдержавы? Историки знают: важнейшей
предпосылкой этого была «мировая
война» в начале VII века,
истощившая силы обеих великих держав
Ближнего Востока — Византии и
Ирана. В этой войне надорвались
многие народы, опустели столичные
города, то есть в нооценозе произошла
экологическая катастрофа, сходная с
великими вымираниями в биосфере.
Но и они обычно синхронны с
появлением крупных новых таксонов.
Правда, не всегда такое появление
следует за вымиранием предшествен
ников, порою зародыш большого
таксона сперва прозябает в тени
прежних властелинов биосферы, проявляя
20

высокую лабильность, но не находя
множества пустых экониш, где он мог
бы развернуть свою потенцию. Такова
была участь покрытосеменных
растений в раннем мелу, и почти такова же
была судьба ранних христиан до
IV века, когда они разом вышли на
первые роли в ценозе идеологий
Ближнего Востока. Тогда началась
многоступенчатая дивергенция: шаг
за шагом застывают догмы
православия, и все новые группы еретиков
удаляются из столичной зоны, чтобы
занять ведущие позиции в Армении
и Египте, Эфиопии и Болгарии —
всюду, где кризис идеологии
эллинизма и распада имперских структур
либо разложение родовой
аристократии или военной демократии создают
экониши для новой культуры.
Таков же обычный ход
экологической катастрофы в тропическом
биоценозе с его изобилием
взаимозависимых экониш. Стихийное
разрушение нескольких из них неизбежно
деформирует множество их соседей,
и это возмущение распространяется
в ценозе, как цепная реакция, губя
множество видов и расчищая место
для их преемников. Затем
дивергенция самых лабильных таксонов
перераспределяет пепелище, и ценоз
возрождается, обновившись сам и
обновив спектр ведущих таксонов.
Проверка этой гипотезы
палеонтологическими фактами потребовала от
Мейена не менее чем пятилетнего
т руда, но к 1982 году он а был а
обоснована и в основном
опубликована.
При всей внешней скромности
Сергей Викторович знал настоящую
цену своему интеллекту. Но понимал
он и другое: были великие учителя,
не было великих учеников! Л юбые
поучения и завещания малополезны,
они не доходят до главных своих
адресатов, до самых оригинальных
умов. Мастер должен оставлять
образцы. И вот Мейен, видимо, решил
создать такой образец, разбираясь
в структуре рефрена
покрытосеменных растений. Конечно, он не довел
эту работу до конца, но подал живой
пример всем преемникам: как лучше
наращивать мышцы конкретных
методик на понятийный скелет новой
теории применительно к решению
крупнейшей (но конкретной!)
эволюционной проблемы.
С. В. Мейен успел завершить
лишь начальную стадию этой работы:
в 1986 году он опубликовал
сжатый обзор бесспорных и спорных
биологических доводов в пользу своей
гипотезы.
Никаких внебиологических
аргументов статья С. В. Мейена не
содержит: он был мудр и не хотел
дразнить академических гусей. Но,
конечно, он рассчитывал на активную
реакцию самых разных
единомышленников — от математиков до
социологов. Увы, смерть лидера замедлила
ожидаемую вспышку. Но апелляции
Мейена к известным феноменам в
животном царстве неизбежно
вызывают вопрос: известно ли нечто
подобное в эволюции ноосферы?
К сожалению, сам Сергей
Викторович не успел ни задать этот вопрос
историкам, ни услышать ответ на него.
Но ответ существует, он
положительный и подкреплен многими живыми
примерами — от византийского иконо
борчества до английской или русской
реформации. Речь идет о переносе
функций между двумя ведущими
структурами социума —
идеологической (церковь) и политической
(держава), причем первая обычно играет
роль культурного донора (как
мужской пол вида), а вторая — роль
акцептора и фиксатора. Но порою
державный механизм в лице
пассионарного правителя (будь то Лев
Исавр, Генрих VIII или Петр I)
вдруг ненадолго перехватывает роль
творца новых ценностей, и рождается
небывалая «партия нового типа» во
главе с монархом-теократом. Вскоре
она исчезает, но остается ее след в
виде новых социальных структур,
которые сразу попадают в горнило
естественного отбора и развиваются
дальше согласно вторичным
генераторам рефренной группы. Ее строение
можно выяснить в подробностях,
сравнивая культурную эволюцию
Византии VIII — IX веков, Англии
XVI —XVII веков и России XVIII —
XIX веков, чего, кстати, никто из
историков пока не делал, ибо не было
социального заказа! Дальше остается
выжать общий «математический сок»
из этих трех примеров (что тоже
весьма непросто!) и применить его к
«к
I-
21

о.
is
'i
"I
биологической ситуации,
предложенной Мейеном. Можно надеяться,
что специалисты увлекутся этой
проблемой — и наука об эволюции
сделает еще один шаг вперед в своем
затянувшемся созревании...
Кажется, эволюционная биология
(в отличие от биологии
молекулярной или клеточной) не имеет еще
опыта столь успешного
сотрудничества с отдаленными науками в решении
своих крупных проблем. Не потому ли
они остаются нерешенными? Но все
когда-то бывает в первый раз. Стоит
вспомнить судьбу последней мечты
Эйнштейна — создать единую теорию
взаимодействия всех физических
полей. Сорок лет стареющий гений
безуспешно бился в одиночку над этой
проблемой и умер, не заметив,
как «четверть» ее решения —
квантовая электродинамика — родилась
в трудах его молодых коллег: Швин-
гера, Фейнмана и других. Никто из
них не превосходил Эйнштейна
дерзостью, эрудицией или упорством,
но они работали вместе в рамках
«невидимого колледжа», где быстрое
распространение информации в
равной мере упрощает сотрудничество
исследователей и поощряет их
конкуренцию.
Такой «тропический нооценоз
исследователей» оказывается
оптимальной средой для формирования новых
научных рефренов, спонтанное
развитие которых быстро приводит к
решению исходных проблем. Через
тридцать лет после смерти Эйнштейна
проблема фундаментальных
физических полей оказалась решена
примерно «на три четверти», в ней
недостает лишь последнего блока,
связывающего квантовую гравитацию со
всеми прочими силами. Точнее, не
хватает экспериментов, которые
позволили бы выбрать истинную модель
природной суперсимметрии из десятков
подобных ей, в равной мере
физически естественных и математически
изящных. Возможно, такой отбор
затянется на десятилетия, но он идет,
и всем ясно, что делать.
В отличие от Эйнштейна Мейен
был не одиночкой, а одним из
активных лидеров мирового содружества
палеонтологов и эволюционистов. Но
темп работы их «невидимого
колледжа» намного уступает темпу жизни
сообщества теорфизиков. И не диво:
мало кто из ученых мужей поиял уже,
что овладение теорией и практикой
самоорганизующихся систем — всех
без исключения, от биосферы до
научного коллектива — не только
столь же важно сейчас для
человечества, как прежде — овладение
энергией атома, но и столь же
доступно человеческому интеллекту.
С. В. Мейен понимал это и активно
вовлекал в мировой колледж
эволюционистов самых разных «чужаков» —
физматиков, науковедов, историков.
Он был готов перенимать,
окультуривать и переосмысливать их
новомодную семантику и одновременно
окультуривать их, знакомя с
необъятным полуосмысленным ансамблем
фактов эволюционной биологии. Увы,
наш социальный застой 1970—1985
годов не располагал к успеху такого
проекта, а потом Мейену не
хватило биологического срока жизни.
Может быть, со временем великие
проблемы, волновавшие Мейена,
будут решены в том же стиле и темпе,
что и проблемы Эйнштейна, с участием
представителей таких наук, о которых
сам Мейен не слыхал при жизни
своей, трудами новой молодежи,
не изведавшей обаяния его личности,
но унаследовавшей ясность и дерзость
его мысли, ту же эрудицию и
готовность «смело сближать
отдаленнейшие точки учения, чувствуя места,
в коих сомневаться должно». Очень
хочется верить в такой исход трудов
и дней Сергея Викторовича, ведь
это — единственная форма
бессмертия, которую наука дарит иногда
своим самым любимым детям и
творцам.
22

МЕЙЕНОВСКИЕ ЧТЕНИЯ
Ю. Шрейдер
Принцип
сочувствия
Сергей Викторович Мейен мечтал
о создании специализированной
области философии, исследующей
научное познание природы. Многие его
доклады, лекции и беседы в
значительной мере касались этой области, ее
категорий, принципов и конкретных
примеров. Он отнюдь не претендовал ни
на создание собственной философской
системы, ни на провозглашение
универсальных объясняющих принципов.
Он подошел к философии науки как
палеоботаник — собирал собственные
образцы, знакомился с чужими
коллекциями и через все это пытался
понять, как идет реальный процесс
научного познания с его успехами,
неудачами и будничным ремесленным
трудом.
Понимание выступает здесь как
альтернатива объяснению,
требующему выявления причинно-следственных
связей между различными моментами
(этапами) познавательного процесса.
Получить оптимальные
методологические рекомендации универсального
характера, задающие обязательную
парадигму научного исследования,
можно лишь на основе объяснения.
Понимание заменяет методологию «ка-
* Мейен С. В. Принцип сочувствия. Пути
в незнаемое. Москва, «Советский писатель»,
1977 год.
зуистикон», искусством понимать и
распутывать сложные казусы,
неповторимые частные случаи.
Одна из главных ситуаций в науке,
нуждающаяся в философском
понимании,— это случаи взаимного
непонимания ученых, сторонников
взаимоисключающих теорий. Этой проблемой
серьезно занимался А. А. Любищев,
который подошел к проблеме с
позиции панлогизма платонического толка.
Любищев видел корни отсутствия
понимания в нечеткости принимаемых
исходных постулатов и видел выход
из положения в работе по уточнению
и логическому прояснению посылок
каждой из конкурирующих теорий.
Мейен считал, что точка зрения
исследователя в процессе построения
теории не может быть до конца
формализована и даже явно выражена.
Расхождения между исследователями
возникают в сфере чувствования,
интуитивного понимания предмета.
Сегодня мы могли бы сказать, что
Любищев стоял на позиции К. Поппера,
то есть веры в объективное
существование знаний, а Мейен принимал
концепцию М. Полани неявного
личностного знания. Этому не мешает даже
то, что Любищев заведомо не читал
Поппера, а Мейен не был знаком с
книгой М. Полани. Об умонастроении,
которое привело С. В. Мейена к
формулировке принципа сочувствия, сви-
и
23

f 8
|
детельствует следующая заметка из
его архива.
«...Но во всех разговорах, когда
они были на мало-мальски серьезную
тему (с коллегами в ГИНе.—Ред.),
сразу возникал синдром
отчужденности при внешней взаимной
внимательности. Меня вежливо
выслушивали, н я отвечал тем же. Я не
ввязывался в споры и часто даже
стимулировал взаимопонимание
поддакиванием. Мне казалось важным убеждать
этих людей в каких-то теоретических
вопросах. Я питал иллюзию, что надо
немного постараться, они поймут
главное н из этого что-то произойдет
хотя бы в стратиграфическом мирке
ГИНа. Лишь повторные разговоры и
размышления в конце концов открыли
мне суть этих ученых, привели к
пониманию того, что нас разделяют не
научные убеждения, не теоретические
точки зрения по стратиграфии, а
совсем иное. Мы люди из разных
аксиологических (ценностных) миров, и мы
говорим на разных аксиологических
языках.
Тогда я это лишь ощущал, а отреф-
лексировал лишь сейчас, в момент
написания этих строк (1986 год.—
Ред.). Именно здесь лежит «синдром
чужака», н именно поэтому
мировоззренчески и мироощущенчески я
ближе к своим профессионально куда
более далеким домашним — Рите, Катю-
не. С ними объединяет система
ценностей. Дело не в том, что она у иас
общая (хотя общего немало), а в
том, что здесь встречаешь уважение
к системе ценностей, а когда такое
уважение есть, не может быть
отчуждения, «синдрома чужака».
Обо всем этом я сейчас подумал
не случайно. Все вытекает из моего
отзыва на диссертацию И. В. Крутя,
который я недавно написал. Читая эту
диссертацию, я понял, чего недостает
и в ней, и во всей истории науки.
Историки анализируют научные
события, идеи, их рождение и
взаимодействие. Все это отчуждается от
личностей, следовательно, и от личных
систем ценностей, которые как-то тоже
классифицируются. Мы ищем причины
неприятия или, наоборот,
распространения идей в профессиональных
склонностях, образовании, научных
традициях, исходном фактическом
материале, но забываем, что над всем этим
расстилается аксиологический мир с
его ценностными фильтрами. Люди
глядят на все, порождаемое наукой,
через очки не только
мировоззренческие (что хорошие историки науки
поняли давно), но и ценностные. А
осознания этого я не увидел ни у Крутя,
ни у других историков науки, даже
таких гигантов, как Вернадский.
Конечно, из научных работ прошлого
без общения с их авторами трудно
извлечь ценностные ориентиры,
невозможно впрямую увидеть
аксиологический фон исследовательской
деятельности. Я не знаю, как здесь надо
вести исследование и как перейти от
общих слов к осмысленным
конкретным действиям историка. Но, может
быть, есть смысл в дальнейшем почер-
пывать этот материал просто в
общении с современниками и лишь по
накоплении материала пытаться что-то
экстраполировать в прошлое. Если
так, то приобретают смысл образы
даже тех современников-ученых,
которые не принадлежат к числу
outstanding и место которых в
традиционной истории науки разве что в
библиографических указателях и
коротких рефератах работ. Тогда для
истории науки может оказаться
важным и немудреное бытописание
рядовых ученых (но, конечно, не то
мемуарное славословие нарочито
романтизированного прошлого, с которым
чаще всего приходится сталкиваться
в воспоминаниях ученых)».
Итак, от понимания природы
приходится идти к пониманию
изучающих ее людей, учиться входить в их
внутренний мир, понимать их чувства
и ценности. Так появился этический
«принцип сочувствия», который дает
ориентир человеческого поведения,
помогающий понять, что нравственное
поведение не столь уж далеко от
выгодного.
Размышляя о том, как трудно
пробиваются к признанию нестандартные
точки зрения, Сергей Викторович
Мейен пришел к выводу, что многие
беды науки коренятся в
пренебрежении фундаментальными этическими
ориентирами. Грубо говоря, ничего
хорошего не получается, когда кто-то
позволяет себе вершить суд над
неприемлемыми для него мнениями
других людей с позиции некоей
окончательно принятой истины, не пытаясь
24

понять, что скрыто за этими (пусть
ошибочными или даже дурными)
мнениями. Такой человек ставит идею,
которой он служит, выше любого
личного поиска истины. В сущности, он
не видит в других суверенных
личностей и не интересуется мотивами их
инакомыслия. Ему достаточно самого
факта инакомыслия, чтобы с порога
отвергнуть чужое мнение.
Ясно, что такое положение опасно
отнюдь не только в науке, и сегодня
мы все чаще говорим о
необходимости консенсуса, консолидации,
разумного компромисса. Речь идет о том,
что всем нам не следует причислять
инакомыслящих к людям второго
сорта, с которыми можно как бы и не
считаться.
С. В. Мейен писал: «Надо
мысленно стать на место оппонента и
изнутри с его помощью рассмотреть
здание, которое он построил». Эти
слова — вывод из многолетнего опыта
научных знаний. В теории эволюции
С. В. Мейен решительно выступал
против абсолютизма дарвиновской
концепции естественного отбора. Он
считал себя учеником Александра
Александровича Любищева и фактически
продолжил его критический анализ
эволюционных теорий. Этот опыт
убедил его в том, что ученые часто
не готовы воспринимать другие
научные концепции отнюдь не из-за
недостаточной аргументированности, а по
причине несоответствия исходных
установок.
Принцип сочувствия Мейена
отстаивает суверенность науки — ее
принципиальную готовность не
считаться с идеологическими догмами.
Это справедливо не только для
философских взглядов, но и для
идеологии определенных научных школ.
В спорах между сторонниками пли-
тотектоники — геологической теории,
признающей движение материков, и
господствовавшей теории, согласно
которой в земной коре основную роль
играют вертикальные движения,
существенные аргументы принадлежат
палеонтологии — науке об
ископаемых животных и растениях. Так что
С. В. Мейену по необходимости
пришлось участвовать в этих спорах и на
собственном опыте ощутить, какую
роль и здесь играют предубеждения,
мешающие воспринять точку зрения
инакомыслящих. Но без такого
понимания путь к научной истине
перекрывается заранее принятыми
убеждениями, полагаемыми более
значимыми, чем любая личная творческая
мысль, которая заранее обязана
втискиваться в жесткие рамки
господствующих доктрин. Вот против этого
положения, разрушающего сами
условия существования науки как
непредвзятого поиска истины, и направлен
весь пафос принципа сочувствия.
Разумеется, смысл принципа
сочувствия не сводится к рекомендациям
в сфере научной деятельности, и это
Сергей Викторович Мейен отлично
понимал. Могу судить об этом на
основе многих и подробных совместных
обсуждений этических и научных
проблем.
Он ограничил себя проблемами
происходящего в науке по двум
причинам. Первая состоит в том, что в
условиях господства официальной
доктрины классовой морали, или,
точнее, подчинения нравственности
интересам государства, публичное
обсуждение нравственных принципов было
крайне затруднительно. Вторая же
причина заключалась в том, что
С. В. Мейена волновала деградация
науки, связанная с распространением
убеждения, будто наука способна
устанавливать окончательные истины,
не подлежащие пересмотру. Он всего
лишь отстаивал право науки на
свободное развитие, но в результате стал
всерьез заниматься этикой — как
областью философии.
В науке всегда остается зазор
между тем, что более или менее
достоверно установлено, и реальностью.
Этот зазор создает условия для
проявления свободы мысли,
нравственного выбора и сочувствия к тому, кто
мыслит иначе. И все же не существует
особой этики для науки. Если уж
оказывается, что для успешного развития
науки следует поведение ученого
поверять этическими критериями, то это
означает лишь одно:
безнравственность разрушает науку, как и любую
сферу человеческой деятельности.
Принцип сочувствия тесно связан
с традиционным принципом
общечеловеческой морали: «Не делай другому
того, чего ты не хотел бы для себя*.
Этот принцип заставляет видеть в
другом не объект, но личность со свои-
■34
25

т
S- °
Ч и
ч
ми представлениями о мире. Он учит,
что любой человек имеет право на
собственное мнение, которое нельзя
отвергать, не разобравшись в его
основаниях.
Глубинный смысл этики состоит в
том, что при решении практических
задач она заставляет считаться с чем-
то, далеко выходящим за пределы этих
задач. Казалось бы, с точки зрения
достижения хорошей практической
цели, удобнее не считаться с
моральными ориентирами. Почему бы ради
блага большинства, ради великих
идеалов не поступиться интересами
малой группы? Политические цели
всегда требуют жертв. И все же
исторический опыт показывает, что отказ
считаться с требованиями морали в
конечном счете пагубно сказывается
на реальной жизни. Сегодня мы уже
осознаем не только
безнравственность, но и практическую пагубность
революционного террора,
раскулачивания, уничтожения религии и
нескольких поколений интеллигенции.
И все же вопрос о том, как
связаны этические нормы и практические
действия, остается непростым, ибо
здравый смысл подсказывает, что
поступить хорошо с точки зрения
морали — далеко не всегда выгодно.
Эта проблема в принципе
допускает два, казалось бы,
противоположных и несовместимых между собой
решения. Одно из них нам хорошо
знакомо по школьному курсу литературы.
Герои романа Н. Г. Чернышевского
«Что делать?» исповедуют этическую
концепцию «разумного эгоизма». Она
велит человеку руководствоваться
собственными интересами, но
понимать их разумно. Тогда стремление
к собственному благу (эгоизм) само
собой приведет к этическому
поведению. Другой ответ наиболее
отчетливо сформулирован И. Кантом и
состоит в том, что требования этики
важны сами по себе и составляют
«категорический императив», то есть
категорическое требование (повеление
морали или совести) к человеку, не
зависящее от условий момента.
Трудно это, в некоторых случаях
почти невыполнимо. Ничего не
поделаешь, приходится признать, что есть
зазор между этическим идеалом
и реальным поведением. Зазор этот
можно уничтожить, ниспровергнув
идеал, но надо, по крайней мере,
отдавать себе отчет в содеянном.
Абсолютизм этических законов —
вне власти человеческой, как бы мы
ни нарушали эти законы. Недаром
И. Кант сопоставил величие и
незыблемость этического закона в нас
с величием и незыблемостью
«звездного неба», то есть законов природы.
Но даже не нарушая незыблемость
«категорического императива»,
нарушения этики плохи не только сами
по себе, но и тем, что они
разрушают этическую систему «личность —
общество», создавая атмосферу,
способствующую дальнейшему
размыванию этики. Эти нарушения, как
правило, не локализуемы, но несут в себе
дальнейшую порчу. Поэтому
отдельные нарушения этики способствуют
распространению зла, что делает их
порой более тяжелыми проступками,
чем, скажем, правонарушения. Лично
мне представляется, что интуиция о
разрушении научной атмосферы
безнравственностью,
распространившейся в советском обществе, сыграла
заметную роль в философских
размышлениях С. В. Мейена над этической
проблематикой, значение которых
далеко выходит за пределы ситуации,
сложившейся в научном сообществе.
Мораль начинается с понимания
соизмеримости людей, с того, чтобы
уметь поставить себя на место
другого и посмотреть на тот же
случай его глазами. Именно в этом суть
принципа сочувствия Мейена, который
оказывается фундаментальным
этическим принципом. Человек должен
соизмерять себя не с абстрактной
идеей, не с требованиями
идеологической системы, но с другими людьми.
Для этого надо учиться видеть в них
образ и подобие Бога. Отсюда сразу
вытекает, что никакой человек не
может быть средством для других или
для общества, или, иначе, нельзя
рассматривать других как средство для
достижения своих целей.
Этические требования должны
стоять выше практических интересов,
иначе они не действенны. Но и
сами эти требования исполнимы лишь
при одном условии. Этим условием
Р. Магрит. «Встречи с природой».
26

1!
является любовь, без которой все
требования морали превращаются в
формальность. Недаром этический
принцип Мейена формулируется через
сочувствие, которое есть начало и
предпосылка истинной любви к людям.
Через категорию любви этика получает
необходимое для нее религиозное
основание.
Сокровенный смысл принципа
сочувствия заставляет видеть образ
Христа в каждом человеке независимо
от его убеждений или поведения. Этот
человек может оказаться настолько
«неближним», что любить его мы уже
не способны, но любовь к Христу
помогает нам действовать по принципу
сочувствия — попытаться понять
этого человека. Вот почему мне видится
в этом принципе важный шаг к
созданию этики объединенного
человечества.
Провозглашенный и детально
рассмотренный С. В. Мейеном принцип
сочувствия позволяет сделать в этике
принципиальный шаг —
синтезировать кантовский абсолютизм
категорического императива с принципами
«разумного эгоизма» и «верности
действительности»*. Само требование
сочувственного отношения к тому, что
представляется чуждым и даже
негативным, является развитием принципа
относиться к другому так, как
хотелось бы, чтобы относились к тебе
самому.
Тем самым следование принципу
сочувствия дает универсальный
прецедент отношения к людям в самом
трудном случае: когда они не похожи
на нас — «не наши». Принцип
сочувствия велит прилагать мыслительные
усилия для того, чтобы попытаться
увидеть хорошее в непонятном и
даже, на первый взгляд,
отталкивающем. Это не значит, что мы должны
одинаково терпимо относиться к
любому поведению, к любым мнениям и
вкусам в жизни и в науке. Но нельзя
отвергать с порога то, в чем мы не
попытались серьезно разобраться.
Таков практический урок «принципа
сочувствия». _
О О ВО ВСЕМ МИРЕ
О О
*1
* К. Войтыла. Основания этики. Вопросы
философии, 1991 год, № 1, с. 29—59.
ОО
ОО
ОО
ОО
ОО
ОО
ОО
ОО
ОО
ОО
ОО
ОО
ОО
ОО
ОО
ОО
ОО
DO
ОО
ОО
ОО
ОО
ОО
ОО
ОО
ОО
ОО
ОО
о о
ОО
ОО
ОО
ОО
ОО
ОО
ОО
ОО
ОО
ОО
ОО
ОО
Подобно хамелеону
В о Франции выпущены
лыжные палки, меняющие
цвет в зависимости от
температуры на трассе. А это
особенно ценная
информация для состязающихся.
Краска, которой покрыты
палки, содержит жидкие
кристаллы, реагирующие на
холод. Чем холоднее, тем
цвет интенсивнее — от
белого к красному или от
желтого к зеленому.
Корюшка
жалуется президенту
С емь лет подряд
Калифорния страдала от жестокой
засухи. Многие подводные
резервуары ныне оказались
на грани полного
исчерпания. Сильно сократилось и
количество влаги,
поступающей в общее устье
здешних рек Сакраменто и Сант-
Хоакин, из которых
усилился водозабор на
промышленные,
сельскохозяйственные и бытовые нужды. Две
трети воды, потребляемой
штатом, поступает именно
отсюда.
С этим, очевидно, связано
падение на 90 процентов
за два последние
десятилетия численности рыбки
корюшки, населяющей дельту
Сакраменто—Сан-Хоакин и
нуждающейся в пресной
воде, тогда как соленость ее
возросла.
Этот вид корюшки
встречается только здесь. Более
того, экологи считают ее
видом «индикатором", так
как она очень чутко
отзывается на любые изменения
своей среды обитания.
Управление рыболовства и
охраны дикой природы США
внесло корюшку в список
находящихся под угрозой,
что означает перспективу
существенного сокращения
количества пресной воды,
изымаемой из дельты.
Губернатор Калифорнии
Питер Уилсон написал по
28

этому поводу специальное
письмо президенту США,
прося принять его для
обсуждения ситуации,
сложившейся вокруг рыбки
величиной меньше пальца.
Метеоролог
в кармане
Специалисты японской
фирмы «Тошиба» создали
компактный прибор, который
с большой точностью
предсказывает погоду в радиусе
сорока километров. Прибор
представляет собой
полупрозрачный куб со стороной
девять сантиметров. На
жидкокристаллическом экране
светятся данные о погоде,
давлении и влажности.
Лес из пластмассы
Испанский изобретатель
Антонио Альба предлагает
озеленить пустыни
пластмассовыми деревьями.
Деревья, сделанные из
негорючей пористой пластмассы,
ночью будут скапливать
влагу и медленно выпускать
ее днем, охлаждая воздух.
Плотность материала
подобрана таким образом, что
влага выделяется
равномерно в течение всего дня. От
взаимодействия между
охлажденным и теплым
воздухом будут образовываться
облака, которые разразятся
дождем. Приблизительно так
же действуют на климат и
природные леса, но для того
чтобы они выросли в
пустыне, требуется полив.
Искусственные леса не
нуждаются в заботе, а когда
климат станет достаточно
влажным, они могут быть
заменены природными лесами.
Некоторые арабские
страны, например Марокко и
Алжир, уже проявляют интерес
к предложению Альбы. а Ли
О
О
О
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
вия посадит в порядке
эксперимента 30—40 тысяч
«деревьев». Это делают просто:
в песок вставляют трубчатый
«ствол» и в него наливают
пластмассовую пену.
Выползая из нижнего края трубы,
она растекается в стороны
и образует под песком
«корни» длиной до двадцати
метров, которые позволяют
дереву прочно стоять даже при
ветре со скоростью 40
метров в секунду. Внешне
искусственное дерево
похоже на пальму, поскольку, по
мнению изобретателя, эта
форма листа наиболее
благоприятна для всасывания и
испарения влаги.
Родился ай-ай!
Ну и что же тут
удивительного? Родился и
родился. Но дело в том, что,
во-первых, руконожка ай-ай,
родившийся в Центре
приматов при университете Дьюка
в американском штате
Северная Каролина, — самый
редкий из приматов, а
во-вторых, это первое рождение
подобного животного в неволе.
Самца весом 142 грамм?
назвали Голубым Дьяволом
в честь баскетбольной
команды — чемпиона
университета Дьюка. Когда его мать
поймали, она была
беременна. К счастью, неволя не
нарушила нормального
протекания беременности, и
можно было провести
сравнительные наблюдения за
ней и другими особями того
же вида, находящимися в
неволе вместе с ней. «Это
должно обеспечить^ успех
программы выведения таких
животных в неволе»,—
считает директор Центра
приматов Кеннет Гландер.
О
О
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
к
2
о
т
е-
п
с.
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
Помидоры —
на виноградной лозе
Правительство США
одобрило первую партию
помидоров, выращенную с
применением генной инженерии.
Плоды были получены на
виноградной лозе. Как
выяснилось, они значительно
меньше подвержены
гниению. Однако Национальная
федерация охраны живой
природы подвергла критике
решение правительства.
«Федерация беспокоится, что без
соответствующих испытаний
широко распространившийся
процесс создания с помощью
генной инженерии новых
видов растений может
привести также к появлению
новых сорняков, изменить
генную структуру местных
видов или вызвать другие
проблемы»,— считает Джейн
Рисслер из Центра
биотехнологической политики
Национальной федерации
охраны живой природы.
Вчера — за годы,
сегодня — за минуту
Через 500 лет после
открытия Колумбом Америки в
НАСА приступили к
собственному «путешествию» с
целью новых открытий в
космосе с помощью
радиотелескопов и микроволновой
техники. Недавно началось
осуществление самой
сложной из всех проводившихся
до сих пор программ,
направленных на поиски
разумной жизни во Вселенной.
По мнению руководителя
программы Джона Биллин-
гама, сотрудника
Исследовательского центра НАСА
имени Эймса, эта программа за
несколько минут позволит
осуществить больше
исследований, чем было сделано
по всем предыдущим
программам, вместе взятым.
29

ПРОБЛЕМА: ИССЛЕДОВАНИЯ И РАЗДУМЬЯ
Л. Топу нов,
кандидат биологических наук
Мы одной крови?
Всем делали анализ крови и определяли
содержание гемоглобина, почти все знают, что именно гемоглобин
связывает кислород и переносит его к различным тканям.
«Молекулярные легкие» — назвал его лауреат Нобелевской премии
Макс Перутц (кстати, за исследования, так или иначе связанные
с гемоглобином, Нобелевская премия присуждалась уже пять раз).
Однако далеко не всем известно, что история гемоглобинов насчитывает
три миллиарда лет, что только у людей обнаружено несколько сот
разных гемоглобинов, они обнаружены и у растений, и у бактерий,
что порой наша кровь начинает хуже переносить кислород только
из-за того, что мы съели свежий огурец...
Об этом и многом другом будет рассказано в цикле,
который начинается этой статьей.
Это еще не кровь, но...
Проблема эволюции занимает центральное место в изучении
истории жизни. Однако сегодня внимание исследователей все
больше привлекает биохимический аспект проблемы, то есть изменение
не самих живых организмов, а веществ, входящих в их состав.
Наибольший интерес здесь представляют белки и нуклеиновые кислоты.
Присутствие одинаковых веществ у всех организмов свидетельствует
о возможном биохимическом родстве, подобном морфологическому
на уровне органов и тканей.
Обычно проблему рассматривают с двух сторон. Исследуют
организмы с известной эволюционной историей и смотрят, как
менялся какой-либо белок на протяжении эволюции этих организмов:
И наоборот, сравнивают известные белки у разных организмов,
чтобы установить историю данных организмов, их близость или
отдаленность. Разумно предположить, что чем меньше различия в
структуре изучаемого белка, тем меньше число произошедших мутаций
и тем ближе родство между организмами, содержащими этот белок.
Понятно, что исследования ведутся в разных направлениях.
Одни из самых интересных результатов получены для
гемоглобина, хорошо известного белка, участвующего в связывании и
переносе кислорода, то есть в одном из главных процессов обмена
веществ — процессе дыхания. Впервые его обнаружили в крови
человека и позвоночных животных. Дальнейшие исследования показали,
что этот белок содержится у всех позвоночных. Исключение
составляли некоторые антарктические рыбы, у которых кислород растворен
прямо в крови (не имеющей, кстати, привычного нам красного цвета).
Позже гемоглобин обнаружили у представителей и других типов,
начиная с простейших: правда, здесь он распространен уже не столь
широко. Интересно, что у некоторых животных (и у человека) этот
белок содержится в специальных клетках — эритроцитах, у других —
просто в крови. Существует и мышечный гемоглобин — миоглобин.
Долгое время казалось, что присутствие подобных белков в орга-
31

S.
g |
^ з
низме - привилегия царства животных. Но в 1939 году была
опубликована работа, в которой описывался гемоглобин... у растений. Это
сделал японский биохимик X. Кубо, выделивший данный белок из
клубеньков сои. (Клубеньки — специфические образования на корнях,
имеющие симбиотическую природу. Именно в клубеньках фиксируется
атмосферный азот, этот процесс осуществляют живущие там
бактероиды — видоизмененные бактерии.)
Растительный гемоглобин назвали леггемоглобином, или лего-
глобином. Выяснилось, что он играет очень важную роль в процессе
фиксации азота: этот белок поддерживает энергетику бактероидов
при крайне низкой концентрации кислорода в центральной зоне
клубенька. Впоследствии легоглобин выделили из клубеньков и других
бобовых, и многие годы они считались единственными растениями,
содержащими подобный белок. Только в начале восьмидесятых
годов это заблуждение было окончательно развеяно: выяснилось, что
гемоглобин есть и в клубеньках других, небобовых, растений,
правда, также образующих азотфиксирующие симбиозы.
Откуда?
Каково происхождение гемоглобина у растений? Вопрос этот
возник сразу после работы Кубо. Исследователи выдвинули три
естественных предположения: конвергенция, горизонтальный перенос
гена, общее происхождение легоглобинов и гемоглобинов (рисунок 1).
Гипотезу о конвергентной эволюции пришлось отбросить, когда
удалось сравнить первичную (последовательность аминокислот) и
пространственную структуры животных и растительных
гемоглобинов. Выяснилось, что чем ближе друг к другу в эволюционном
отношении организмы, тем меньше различий в первичной структуре их
белков. Идея же конвергенции, как известно, предполагает прямо
противоположное: сходство в строении возникает в процессе долгой
эволюции далеких по происхождению групп организмов. Однако
независимое происхождение гемоглобинов в данном случае
практически невероятно. Итак, мысль о конвергенции отвергли.
Зато гипотеза о горизонтальном переносе гена гемоглобина
продержалась достаточно долго, до начала восьмидесятых годов.
Причем источник такого гена искали в разных организмах.
Чтобы дальнейшее объяснение было понятно, необходимо
сделать небольшое отступление. Структура генов у эукариотов
(организмов, клетки которых содержат настоящее ядро, и к которым
относятся и1 животные, и растения), как правило, неоднородна. В гене
выделяются экзоны — те его части, которые кодируют структуру
белка, и интроны — некодирующие последовательности.
И вот при изучении структуры гена легоглобина выяснились
любопытные детали. Оказалось, он содержит три интрона, два из
которых соответствуют интронам в генах гемоглобина позвоночных
животных. А третий? Третий у позвоночных отсутствовал (рисунок 2).
Однако некоторые данные указывали, что так было не всегда: ранее
у животных присутствовал и третий интрон, который пропал в
процессе эволюции. Получалось, что ген легоглобина по своей структуре
самый древний и наиболее близкий к «предку» гена гемоглобина.
| Тогда и возникли сомнения, ведь горизонтальный перенос гена ге-
у! моглобина животных оказывался невозможным, поскольку их гемо-
• * глобин более молодой. Другие варианты горизонтального переноса
5*8 также пришлось отвергнуть в силу иных «нестыковок».
^5 Когда же гемоглобин обнаружили у небобовых растений и вы-
32

яснилось, что его структура и структура его гена ближе всего к лего-
глобину, туман рассеялся окончательно. Во-первых, стало
очевидным более давнее происхождение растительных гемоглобннов. Во-
вторых, возникла почти стопроцентная уверенность в правильности
гипотезы об общем происхождении животных и растительных
гемоглобинов и их вертикальной эволюции. Расхождение животных и
растительных гемоглобинов по первичной структуре белка и по
структуре генов произошло около полутора миллиардов лет назад.
Это и есть время возникновения растительных гемоглобинов.
Сегодня общепринята точка зрения, по которой гены
гемоглобина растений и животных происходят от одного гена, содержавшегося
в их общем предке. Основной вклад в разработку данной концепции
внес интернациональный коллектив ученых, возглавляемый С. Эпплби.
Но здесь возник вопрос. Все растения, у которых к настоящему
времени обнаружен гемоглобин, относятся к цветковым, причем к
двудольным растениям. Почему же его нет в остальных или хотя бы
в большинстве растений? Начались исследования. И что же? Гемо-
глобиноподобные последовательности обнаружились в геномах
других растений. Любопытно, что среди них были и такие, которые не
образовывали азотфиксирующие симбиозы. Наиболее явно это
удалось показать для редиса. Столь необычные данные были получены
в лаборатории члена-корреспондента РАСХН И. А. Тихоновича во
Всероссийском научно-исследовательском институте
сельскохозяйственной микробиологии в Санкт-Петербурге.
Пока трудно со всей определенностью сказать, почему у этих
растений гены гемоглобина почти всегда «молчат». Ясно лишь одно.
Если действительно гемоглобин существовал (и существует) у
растений, не участвующих в азотфиксирующих симбиозах, то здесь его
роль должна отличаться от выполняемой в клубеньках бобовых.
Снова горизонтальный перенос? Пожалуй, нет
Считается, что окончательный переход к современной
аэробной (содержащей кислород) атмосфере случился от полутора до
двух миллиардов лет назад. Тогда же произошло массовое
эволюционное расхождение эукариотов, что привело в дальнейшем к
появлению основных крупных систематических групп. Но расхождение
растительных и животных гемоглобинов возникло примерно в то же
время. Можно было сделать совершенно определенный вывод о том,
что все три события — рождение аэробной атмосферы, расхождение
предков растений и животных и появление гемоглобина — произошли
практически одновременно, около полутора миллиардов лет назад.
В 1973 году гемоглобин обнаружили в дрожжах —
представителе еще одного царства живой природы, царства грибов. И это
логично вписалось в общую схему эволюции эукариотических
гемоглобинов.
Однако в 1986 году по стройной концепции был нанесен
чувствительный удар. Гемоглобин выделили из бактерии Vitreoscilla.
Открытие в корне меняло сложившиеся взгляды. Чтобы
объяснить, почему, сделаем вновь небольшое отступление.
Сегодня все живые организмы можно разделить на три очень
большие группы — надцарства: эукариоты — организмы с настоя- I
щим ядром; эубактерии--настоящие бактерии и архебактерии— у£
недавно выделенная систематиками группа микроорганизмов, счи- • *
тающаяся одной из древнейших (рисунок 3). Для двух последних |f
групп используется общее название прокариотов — организмов, не "ч
2 Знание — сила № 12 33

/. Гипотезы о возникновении растительных
гемоглобинов: а) общее происхождение: существовал общий
предок, от которого произошли гены как животных,
так и растительных гемоглобинов; б) конвергенция: гены
предков животных и растительных гемоглобинов
возникли независимо, а свойства этих белков сблизились
в процессе эволюции в связи с общностью функций;
в) горизонтальный перенос: ген гемоглобина возник
у животных, а затем был каким-то образом перенесен в растительный геном.
2. Структура генов: а) легоглобин бобовых растений; б) гемоглобин позвоночных животных.
3. Эволюционное древо живых организмов, построенное на основании данных
биохимической эволюции. Оно для многих непривычно, однако в биологии уже давно отошли
от той схемы, которая до сих пор иногда дается в школах, когда все живые организмы
делятся только на растения и животных (иногда еще выделяются микробы). Красным
цветом отмечены находки гемоглобина, зелеными стрелками — возможные зоны поиска.
имеющих настоящего ядра (правда, с таким делением согласны не
все систематики).
Так вот, когда сравнили структуру бактериального
гемоглобина и его гена с гемоглобином растений, исследователи вынуждены
были признать: вероятность общего происхождения эукариотических
и прокариотических гемоглобинов очень велика. А значит, можно
снова вспомнить гипотезу о горизонтальном переносе гена
гемоглобина, теперь уже из эукариотов в прокариоты, тем более, что такие
случаи в принципе известны.
Но так ли бесспорны эти выводы? И не будет ли более
правдоподобной гипотеза об общем предке для прокариотических и
эукариотических гемоглобинов? Чтобы ответить утвердительно на последний
вопрос, надо преодолеть две трудности. Первая — общий предок
должен иметь интроны, которые, как известно, у эубактерии
отсутствуют. Это возражение довольно убедительно опровергается
мнением о том, что общий предок эубактерии и эукариотов был весьма
близок к архебактериям, а некоторые гены архебактерий содержат
интроны. Но вот второй вопрос сложнее. Предполагается, что общий
предок для эубактерии и эукариотов существовал более трех
миллиардов лет назад. Однако тогда атмосфера была анаэробной, то есть
не содержала кислорода. Как увязать это с основным назначением
гемоглобина — участием в переносе и запасании кислорода?
Сделаем еще одно отступление. А как вообще возник
гемоглобин, вернее, его ген? Здесь мы, конечно, отступаем в такую даль, что
любые наши предположения будут весьма умозрительными.
Казалось бы, имеем ли мы право выдвигать их, когда у нас нет прямых
свидетельств самой древней истории жизни на Земле? Видимо, все-
таки имеем. Как точно заметил лауреат Нобелевской премии
Френсис Крик, такое свидетельство есть: это — сама жизнь. Изучая
современные живые организмы, исследователи и сделали предположение,
| которое пока кажется наиболее вероятным.
I - Кажется, общий предок найден
S^S Говоря о происхождении гемоглобина, мы совсем упустили из
*34 виду важную деталь. Между тем без нее дальнейшее повествование

*JU^L*. О
теряет смысл. Речь идет об особенностях химического состава
гемоглобина, благодаря которым и становится возможным перенос
кислорода. Гем! Эта особая химическая структура, содержащая железо,
не только придает гемоглобину характерный красный цвет, но, что
главное, позволяет белку выполнять свои функции.
Однако гемоглобины — вовсе не единственные белки, имеющие
гем в своем составе, есть еще несколько ферментов и большая группа
цитохромов. И вот что любопытно: цитохромы в отличие от
гемоглобина, как правило, не способны связывать кислород. В то же
время, сравнивая пространственную структуру молекул гемоглоби-
нов и цитохромов, можно заметить, что они хотя и не близкие, как,
например, миоглобин и легоглобин, но все же родственники. Это и
легло в основу идеи, выдвинутой в 1984 году Б. Раннегаром. Он
предположил, что ген гемоглобина возник в результате мутации гена
цитохрома Ьу который присутствует и у анаэробных бактерий. Такая
мутация вполне возможна, но... Здесь возникает новое возражение.
Вряд ли подобная мутация могла сохраниться у ее носителей в
условиях бескислородной атмосферы, ведь надобности в белке,
переносящем кислород, не было.
Конечно, замечание серьезное. Однако и его можно опровергнуть.
Достаточно вспомнить о гипотезе «кислородных оазисов»,
предложенной в 1965 году. По ней полтора — два миллиарда лет назад.
о
а
I?
£§
35

Ь
g§ еще в условиях общей микроаэробной атмосферы (то есть уже со-
S § держащей кислород, но содержащей его очень мало) могли су-
!*о ществовать «кислородные оазисы». А данные палеонтологии указы-
° g вают, что они могли возникнуть даже еще раньше. Одни из наиболее
г S старых останков жизни на Земле — строматолиты. Как оказалось,
'g ^ эти специфические окаменелости сложены цианобактериями — фо-
§■§ тосинтезирующими прокариотами, называемыми еще синезелеными
^ | водорослями (именно с их деятельностью связано «цветение во-
* ч доемов). Самые древние строматолиты относятся к архейской эре
а1 I" и имеют возраст около трех миллиардов лет. Деятельность сложив-
| £ ших их цианобактерий вполне могла привести к появлению первых
§ * заметных количеств кислорода в атмосфере Земли. А в такой ситуа-
§ а ции наличие гемоглобина, способного связывать кислород, уже имело
§ | бы селективное значение.
*£ Конечно, концентрация растворенного кислорода в этих «кисло-
§.§ родных оазисах» в архейском океане была слишком низка, чтобы
■е-2 поддерживать нормальный «кислородный» обмен веществ (по неко-
§ ^ торым данным, она соответствовала давлению менее одной сотой
в с миллиметра ртутного столба). Однако она близка к той, которая су-
1 шествует в бактероидной зоне клубеньков бобовых и при которой
3 функционирует легоглобин. Видимо, не случайно у растительных ге-
й моглобинов сродство к кислороду выше, чем у животных. Кстати, ге-
а моглобины различных организмов, функционирующие при разных
концентрациях кислорода, различаются и по сродству к нему. Отсюда
4 можно сделать вывод, замечает доктор биологических наук Г. Я- Жиз-
:§ невская из Института физиологии растений РАН, что в процессе эво-
<* люции гемоглобина происходил «естественный отбор на
молекулярном уровне». При низкой концентрации кислорода резко усиливается
синтез гемоглобина и у бактерии Vitreoscilla. Но вспомним, именно
эти гемоглобины наиболее близки к предковой форме. А потому и
«древний» гемоглобин мог «работать» при такой концентрации.
Какой же вывод следует из всего этого? В 1990 году группа
I австралийских биохимиков во главе с уже упоминавшимся С. Эпплби,
у| выдвинула гипотезу, которая кажется наиболее вероятной. Скорее
«- всего, гемоглобин впервые мог появиться у организма типа архе-
|*| бактерии, причем имеющего аэробный дыхательный путь. Среди
"ч архебактерии такой путь имеют галофилы — бактерии, развивающие-
36

ся при высокой концентрации соли. А значит, на роль «прародителя» ^
гемоглобина могла бы претендовать галофильная архебактерия, |
вернее, какой-то древний организм, близкий к ней. °*§
Кое-что в дополнение ^ з
Все сказанное тем не менее не опровергает идею об
одновременности трех событий — возникновении гемоглобина, появлении
аэробной атмосферы и расхождении предков растений и животных около
полутора миллиардов лет назад. Надо лишь уточнить, что в то время
установилась стабильная аэробная атмосфера и возникли
«настоящие» гемоглобины, приспособленные к такой атмосфере (рисунок 4).
Ведь гемоглобин Vitreoscilla по некоторым свойствам занимает
промежуточное положение между эукариотическими гемоглобинами и
цитохромами, и только недавно в этот вопрос внесена окончательная
ясность, а раньше, по-видимому, его принимали за цитохром. Данное
обстоятельство подтверждает правильность предположения о
происхождении гемоглобина от цитохромов.
Кстати, уже в самое последнее время, в 1992 году, произошло
еще одно интересное событие. Гемоглобин обнаружили у азотфикси-
рующей цианобактерии Nostoc. Самое любопытное, что его удавалось
найти, только когда Nostoc выращивали при очень малой
концентрации кислорода.
Доводы в пользу гипотезы о вертикальной эволюции можно
продолжить. Известно, что переносить и запасать кислород могут лишь
восстановленные формы гемоглобина, гем которых содержит
двухвалентное железо. Для этого необходима система восстановления.
У человека эту роль выполняет фермент метгемоглобинредуктаза*.
Но вот что интересно. Оказывается, аналогичные системы по
«обслуживанию» гемоглобиноподобных белков содержатся в разных, порой
весьма далеких, организмах. Исследователи обнаружили
восстановительные системы для легоглобина и гемоглобина дрожжей.
Фермент, восстанавливающий легоглобин, был впервые описан в 1976
году в лаборатории члена-корреспондента РАН В. Л. Кретовича в
Институте биохимии имени А. Н. Баха. Нам удалось очистить и
изучить данный фермент. Более того, мы обнаружили ферменты с
аналогичной активностью и в прокариотах. (В работах принимал
участие и автор этих строк.) По многим свойствам ферментативные
системы из разных организмов оказались похожими, а потому здесь
тоже можно предположить общее происхождение.
Кстати, можно отметить и еще один факт. Сейчас мы говорили
о самых ранних этапах эволюции. Но и на более поздних стадиях
практически каждый крупный шаг в эволюции (например,
появление плацентарных млекопитающих) приводил к заметным изменениям
в структуре, а часто и к появлению нового гемоглобина. Однако об этом
необходим отдельный рассказ.
Задание на завтра
При освещении этой темы трудно сделать какие-либо
окончательные выводы. Гораздо уместнее поставить заключительные вопро-
* Недостаток или пониженная активность этого фермента приводят к заболе- i
ванию метгемоглобинемия. Болезнь может быть не только наследственной {когда Sm
в организме синтезируется недостаточное количество метгемоглобинредуктазы), но Sg
и вызываться некоторыми химическими веществами, воздействующими на фермент I ~
(например, избыточным количеством нитратов в пище). В результате кровь не может j£
переносить необходимое количество кислорода, и у людей наблюдаются все признаки J 3
кислородного голодания. "ч
37

1ё
сы. Какие исследования необходимы, чтобы внести ясность в пробле-
| му происхождения гемоглобинов? Где искать гемоглобиноподобные
белки или хотя бы такие последовательности в геномах?
Можно ответить просто—везде. Ошибки в этих словах нет, но
нет и ясности. Видимо, надо выделить наиболее «горячие точки» в
проблеме, разумеется, с точки зрения автора.
Во-первых, гемоглобиноподобные белки следует искать в
растениях, находящихся на разных ступенях эволюционной лестницы
(рисунок 3). Если у их предков уже присутствовал гемоглобин, какие-то
его следы должны остаться и у примитивных растений. Однако находки
возможны и у высших представителей, прежде всего у тех, что имеют
азотфиксирующие симбиотические системы (особенно интересно
тропическое растение Gunnera, образующее симбиоз с цианобактерия-
ми); а затем — у растений, близких к точкам возникновения такого
симбиоза (например, у примитивных бобовых).
Не исключено, что гемоглобин удастся обнаружить и у других
представителей царства грибов. Интересно исследовать также
примитивные эукариоты: здесь есть надежда на открытие, если
действительно ранние эукариоты уже несли гены гемоглобина.
И наконец, поиски гемоглобина у прокариотов. Интересные
результаты вероятны во всех группах. Но, по всей видимости, наиболее
важны поиски у архебактерий, особенно у галофилов.
Существует еще одно направление исследований. Сегодня
большинство ученых склонно считать, что эукариотические клетки имеют
симбиотическое происхождение. По всей видимости, их хлоропласты
и митохондрии (более мелкие структуры, выполняющие свои особые
функции) — это далекие потомки прокариотических организмов.
Наиболее вероятно, что в роли предков хлоропластов выступали
цианобактерий. Но вспомним, ранние представители цианобактерий
обнаружены в древнейших строматолитах, а в одном из современных
■организмов данной группы нашли гемоглобин!
Подобные рассуждения наводят на смелые мысли. А что если
поискать какие-то следы гена гемоглобина в геномах хлоропластов
и митохондрий? В случае положительного ответа гипотеза о раннем
происхождении гена гемоглобина получит очень убедительное
подтверждение.
Конечно, трудно заранее сказать, где ждет исследователей
удача. Организмы, предки которых содержали гемоглобин, могли в
дальнейшем потерять его, так сказать, за ненадобностью. И все же
полагаю, что какие-то направления поисков окажутся
плодотворными. Разумеется, важен не просто факт находки гемоглобина в том
или ином, пусть даже очень экзотическом организме, а сравнение его
структуры с уже известными и включение в эволюционное древо
гемоглобинов. Возможно, обнаружатся неизвестные доселе свойства
и функции этих белков. Очевидно, что такие исследования помогут
понять не только историю гемоглобинов, но внесут новые знания
в историю всей живой природы.
Интересен и еще один вопрос. А нельзя ли что-то предположить
и о «предыстории» гемоглобинов? Ведь и цитохромы, от которых,
возможно, отпочковались гемоглобины, уже достаточно сложные
i молекулы, способные выполнять далеко не простые функции, причем
у| обнаружить их можно даже в самых примитивных организмах, за
gj исключением вирусов. Оказывается, есть гипотезы и на этот счет,
которые ведут нас уже в такую глубокую древность, о которой прак-
*35 тически ничего не известно. Однако об этом уже в следующий раз.
38

ВО ВСЕМ МИРЕ
Ярчайшая
звездная вспышка
Н а состоявшейся в
апреле 1993 года в Лейсте-
ре конференции
Национального астрономического
общества Великобритании
было сообщено, что группа
испанских наблюдателей-
любителей в Мадриде
зарегистрировала один из
ближайших к нам и ярчайших
случаев вспышки
Сверхновой за все текущее
столетие.
Более яркой вспышки в
небе Северного полушария с
1973 года не случалось.
Судя по ее спектру, это
был взрыв весьма массивной
звезды.
Сверхновая расположена в
пределах галактики М 81,
около восьми миллионов
световых лет от нас.
Астрономы из университета штата
Калифорния в городе
Беркли, продолжавшие
наблюдения, установили, что яркость
Сверхновой позволяет
отнести ее к одиннадцатой
звездной величине. Это
означает, что она светится
примерно всего в сто раз
слабее, чем наиболее тусклая
из звезд, различимых
невооруженным глазом.
Однако, полагают ученые,
дальнейшее развитие
событий может привести к
тому, что эта звезда
достигнет восьмой звездной
величины, и тогда ее можно
будет наблюдать в обычный
бинокль.
О
О
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
с
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
Пожар не страшен
В Дании изобретены
самогасящиеся сигареты. В такой
сигарете между фильтром и
табаком находится
маленькая капсула с водой,
взрывающаяся при нагревании.
Клад на орбите
Ученые из НАС А,
используя метод отраженного луча
радиолокатора, обнаружили
в космосе необычный
астероид. Он удален от Земли
на 30—40 миллионов
километров и полностью состоит
из металлических руд.
Астероид содержит свыше
миллиарда тонн железа и
никеля, сто тысяч тонн
платины и десятки тысяч тонн
золота!
Рыбы предсказывают
Ихтиологи уже не
сомневаются в том, что между
поведением рыб и
землетрясением есть
непосредственная связь. Перед
подземными толчками некоторые
рыбы сильно возбуждаются
и проявляют беспокойство.
По мнению английского
зоолога Томаса Голда, рыбы
ощущают запах газов,
выделяемых из земных недр
перед первыми улавливаемыми
колебаниями и
перемещениями земных пластов.
Гибель водных обитателей в
некоторых местах морей и
океанов при подводных
землетрясениях связана именно
с отравлением такими
газами.
Томас Года провел ряд
экспериментов в
специальных аквариумах. Оказалось,
что рыбы хорошо
выдерживают искусственно
создаваемые толчки силой восемь
баллов, но быстро погибают
при наличии в воде даже
небольшого количества
токсичных газов.
О
О
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
Холодильник
для пещерного
человека
Едва ли вы задумывались
о том, как наши далекие
прадеды, жившие в
последний ледниковый период и
бегающие за мамонтом,
консервировали мясо этих
гигантов. А им приходилось
это делать, поскольку
охота была отнюдь не легкой
работой и все мясо сразу
не съедали. Но если
проявить любопытство к тем
далеким временам, то,
пожалуй, можно согласиться с
гипотезой профессора из Ми-
"чиганского университета
Даниэля Фишера, которую он
опубликовал в журнале
«Омни». Ученый не только
открыл первый «холодильник»,
но и проверил идею
охотников, живших 11 000 лет
назад, чтобы убедиться, что
его предположение недалеко
от истины.
В одном озере в
окрестностях Мичигана он
обнаружил следы мамонта, который
упал в воду не случайно,
а был туда специально
положен и, как считает
профессор Фишер, засыпан
песком, чтобы его не отнесло
течением. По-видимому,
охотники помещали убитое
животное в ближайший
водный бассейн и оставляли его
там на черный день.
Профессор повторил все эти
действия,— разумеется, не с
мамонтом,— и эксперимент
прошел успешно.
«Консервирование» таким способом
позволяет сохранять мясо
около четырех месяцев.
Может быть, оно становится
не таким вкусным, но есть
его можно без опасности
для здоровья.
39

Л. Попова. «Живописная архитектоника».

ПРОБЛЕМЫ ПЛАНЕТЫ ЗЕМЛЯ
Н. Максимов
Найти на паттерне
свой узор
Наука
физиогиомистика
и Земля
Исходный пункт для нашего с вами,
читатель, удивления, он же -
завершающий для исследователей: многие
важные тайны современной
тектонической жизнн Земли можно узнать
по ее лику. Как по лнцу человека
физиогномисты читают его характер и
его судьбу.
Конечно, сведения, приносимые
сверхглубоким бурением, физнко-хи-
мические модели ядра планеты,
наблюдения за рифтовыми зонами —
все это необходимо. Но это лишь
одна линия развития науки —
расширение ее владений. Возможна и
эффективна и другая линия — новое
прочтение уже накопленных данных.
Используя современный потенциал
науки, просмотреть старый багаж
свежим взглядом, чтобы в новом свете
представить картину мира. Попытку
такого прочтения предприняла группа
отечественных географов и математи
ков.
Утверждается: поверхность пл а-
неты отражает ее блоковое строение.
А в системе блоков — на их
границах или в узлах пересечения этих
границ — происходят все самые
значительные события современной
жизни планеты. Так что границы и узлы
имеют отношение буквально ко
всему: к подвижкам земной коры и
землетрясениям, авариям на транспорте
и прочности сооружений,
образованию концентраций нефти и руд
металлов. Блоковое строение,
считают исследователи, содержит в себе
такую значительную н
содержательную информацию, что она намного
превосходит информативность
некоторых традиционных геологических
описаний. Например, при
осмыслении условий образования крупных
нефтяных месторождений.
Исследования, о которых здесь
идет речь, читателям журнала уже
представил Ш. А. Губерман в номере
3 за 1993 год. Известный математик
и программист, плодотворно
работающий в области компьютерных
технологий, он рассказал о
формальном, вернее, формализованном
подходе к идеям блокового строения.
Меня же, геоморфолога, в этих
исследованиях привлекли н другие
проблемы — собственно географические.
Прежде всего хочу отметить, что
осмысление географического
материала выполняла группа
геоморфологов школы академика Иннокентия
Петровича Герасимова во главе с
Елизаветой Яковлевной Ранцман:
М. П. Гласко, М. П. Жидков,
О. А. Ена (Институт географии РАН).
Геоморфологи — это важно
подчеркнуть, что именно их наука, наука о
рельефе земной поверхности, ее
«лике» — дали ключи к находкам и
теоретического, и практического плана.
Трещины
на ступеньках в университете
За миллиарды лет развития
поверхность Земли оформилась в виде
современных материков. Но вот что
важно: материк как единое целое
включает в себя множество образо-
41

58
I?
I!
.«
XI
Ji
вании, которые разделены
тектоническими нарушениями. То, что мы
видим сейчас на Земле,— следы
«былых сражений». Это
полуразрушенные горы» заплывшие впадины,
которые покоятся на фундаменте
глобальной стройки — материковых
постройках со сложной
горизонтальной и вертикальной структурой. И то,
что на географической карте
выглядит как бы монолитом, в глазах
геоморфолога предстает в виде
сложной мозаики, составившей
поверхность планеты.
Итак, блоки самого разного
облика и происхождения. И границы
между ними. Вполне естественно,
что силы, приложенные нз глубины,
должны взламывать поверхность и
вызывать на ней трещины. Время
возникновения этих трещин —
границ между блоками — различно, но,
как правило, молодые наследуют
древние места активизации: где
тонко, там и рвется. И потому обычно
материал швов намного моложе
материала самих блоков.
Но каким образом опознать
следы действия внутренних сил на
поверхности Земли? Представьте себе,
что вы ломаете плитку шоколада в
обертке, часть ее распадется по уже
намеченным линиям, часть — вкривь
и вкось. Как найти под оберткой
шоколадки те самые осколки?
Приведу забавный пример, хоть
он и совсем нз иной области:
ступеньки между этажами в высотном
здании Московского университета
сильно потрескались. Причем
потрескались по единой системе, в схожих
направлениях. Видимо, это связано
с напряжениями, которые
испытывает здание. Выявить их просто: иди
и смотри себе под ноги.
В природе все, конечно, сложнее.
Острые пики гор и бесконечная ширь
равнин, суровые плоскогорья,
пересекаемые лентами рек, конусы
вулканов и мрачные ущелья каньонов —
все это мы называем рельефом.
Суша континентов и впадины
океанов, с одной стороны, овраг и речной
перекат — с другой,— вот диапазон
объектов. Рельеф — та основа, на
которой мы с вами живем-поживаем,
необычайно многообразен. Именно
рельеф находится на переднем
фронте борьбы между внутренними
силами, породами, слагающими земную
твердь, н веером внешних условий —
от растений до вечной мерзлоты.
Эти «агенты влияния» старательно
затушевывают и скрывают под
слоями отложений те черты поверхности,
которые помогли бы выявить силу,
своеобразие проявлений, масштаб
разнообразных напряжений,
делящих, в свою очередь, поверхность
на отдельные блоки. Как
разобраться в этом хаосе форм, не говоря уж
о выделении в пределах этих форм
различных неправильностей и несо-
гласованностей — тектонических
нарушений? Пожалуй, тут не
удовольствуешься общими словами или
памяткой для исследователя, главное —
интуиция.
Впрочем, есть общие
рекомендации: при поиске в рельефе
тектонических нарушений обращают на себя
внимание очертания горных
сооружений, рек, побережий водоемов. При
более детальном исследовании —
сближения хребтов и сужения
котловин, их смещения, перегибы в
простирании осей и подножий хребтов,
резкие изменения в уровне высот
вдоль осей хребтов.
Прямолинейные участки долин рек, ложбин и
оврагов, отдельные короткие
поперечные хребты, гряды, уступы
образуются при пересечении продольных
мощных разломов поперечинами. Словом,
речь идет о выделении, которое
основывается на анализе пластики
рельефа во время полевых наблюдений
и при сопоставлении
топографических карт и космических снимков
Земли.
Но ясно: если выделены
различные блоки, то должны быть и
очерчивающие их границы. А границы
должны где-то пересекаться.
Действительно, места их пересечения —
ученые называют их узлами —
существуют. Для них характерен
чрезвычайно дробный рельеф с большим
числом форм поверхности, ломаной,
а не плавной границей между ними,
например между горным склоном
и следующей под ним подгорной
равниной. Активные проявления
молодых тектонических движений создают
в каждом узле неповторимое
сочетание форм рельефа. Так, именно к
ним приурочены крупнейшие
обрушения на склонах, тектонические
запруды рек, резкое углубление
врезов рек в поверхность низких террас.
Тут дотошный читатель может
спросить: хорошо, согласно тем или
42

иным формам рельефа, выделили
границы, которые
предположительно отвечают тектоническим лннням —
разломам. Допустим, что между
ними лежат территории, разнородные
по своему облику. Ну и что? Можно
разделить территорию по другим
признакам, и эти границы тоже
будут иметь право на жизнь. Ведь так?
Да, эти слова справедливы.
Многие исследователи проводили и
проводят похожие выделения, создавая
свои классификации. Однако, как
известно, классификация
классификации — рознь. Посмотрим, в чем же.
Найди охотника!
Лет пятнадцать — двадцать
назад, в пору романтического
расцвета дискуссий об искусственном
интеллекте (ИИ), на страницах
изданий нередко возникало красивое
английское слово «паттерн». Потом
сияние идей ИИ слегка угасло,
слово забылось, но в этом рассказе
хорошо бы его вспомнить.
Переводится «паттерн» просто:
рисунок, узор, образец и т. д.
Идеологии ИИ больше подходил,
пожалуй, «узор». Но энтузиасты этого
направления компьютерных
исследований недаром использовали
английский оригинал без перевода.
Оригиналу в ходе размышлений и
дискуссий было придано значение,
которое на русском пришлось бы
передавать прн помощи громоздких,
многословных конструкций, например:
«сложный многослойный узор,
содержащий несколько различных
смыслов». Пусть будет просто
паттерн, ведь в принципе речь идет о
довольно простом понятии — о чем-
то наподобие детской картинки с
изображением охотника и зайца. Так
посмотришь — лес;
сосредоточившись, всмотришься — увидишь
охотника, который целится в зайца. Но
рассматривать рисунок надо целиком,
от общей его структуры переходя к
деталям, только тогда достигнешь
успеха. Целостный подход!
Исследователи искали свой «узор»,
тот, который показывал бы
динамическое строение этой территории
(а в принципе и любой другой) и
давал бы основания для важных
выводов. А именно: как эта структура
блоков работает в нынешнюю эпоху
и каких вероятных действий от нее
можно ожидать в будущем.
Тут и можно сформулировать
задачу: найти в многозначном
паттерне свою цепочку кодов и символов,
понять их как систему смыслов.
Осмысление широкого круга
разнородных данных — сложная
проблема для любого исследователя,
тем более в том случае, когда
предметом анализа становится
бесконечная россыпь характеристик сотен
блоков и их границ. С подобной
проблемой сталкивается каждый
аналитик, который стремится выделить
из набора качественных и
количественных характеристик самые
существенные для описания предмета
изучения. С особой силой эта
сложность проявляет себя в тех науках,
где базовые понятия и признаки не
определены четко и однозначно, не
отлиты в формализованную матрицу.
В сфере географических наук эти
проблемы стоят весьма остро.
Веками, со времен своего зарождения
география развивалась как наука
описательная. В последнее время
наметилась тенденция к широкому
внедрению количественных методов.
Но можно ли сейчас сказать, что это
нечто большее, чем тенденция, хотя
и основательная?
Главное препятствие тут —
трудность формализации изучаемых
явлений из-за того, что мир
географических объектов чрезвычайно богат,
разнообразен и изменчив.
Здесь я хотел бы напомнить о
человеке, которого все позднее жившие
географы мира имели основание
считать своим учителем,— об
Александре Гумбольдте. Именно ему,
по меткому замечанию Вернадского,
удалось блестяще осуществить
синтез числа и красоты — показать
общую связь отдельных частей,
нарисовать общие картины природы.
Гумбольдт предпринял попытку отстоять
универсальность как научный
принцип в естествознании. Два велики*
ученых — Гумбольдт и Вернадский,
несмотря на временной раздел,
были сомыслителямн, ближайшими
научными сподвижниками.
В замечательной книге,
посвященной Гумбольдту, географ и
писатель Игорь Забелин писал:
«...Гумбольдт старался не допустить
распада, роковой для целостного
мировоззрения дифференциации
естественных наук А Вернадский
собирал распавшееся естествознание и
*2
43

•Wn-cfuriJ) калим.-
Объемная картина блоков различного ранга.

Так выглядит южная часть Русской равнины с точки зрения
морфоструктурного районирования
при жизни своего не добился: он был
признан в отраслевых
направлениях — геохимия, бногеохимия,— но
не в комплексном, всеобъемлющем
своем миропонимании». Идеи
Гумбольдта — Вернадского стали
понятны только теперь, и они
возвращаются к нам. В начале двадцатого
века общую концепцию развития
рельефа, основанную на
накопленных знаниях, представлениях по
отдельным проблемам, попытался
создать американский ученый
У. М. Дейвис, а его идею продолжил
и развил Вальтер Пенк. «Нельзя ли,
исследуя рельеф и выделяя внешние
силы, формирующие его,— дождь,
ветер, лед, растения,— получить
информацию о внутренних
процессах?» — вопрос, сформулированный
им, остается задачей для целого
научного направления, в рамках
которого и проводили свои
исследования «наши» ученые.
Это, казалось бы, отвлеченный
разговор, но развитие идеи суть не
голый ствол, а раскидистое дерево
со своими корнями и большой кроной.
И было бы непростительно с нашей
стороны отказать себе в удовольствии
и не полюбоваться красотой этого
древа познания.
Наука упрощения
Ключевое слово в этом сюжете —
целостность. Недаром в своем ин-
s о-
45

II
. 4
II
тервью журналу Ш. Губерман
отметил: «Елизавета Яковлевна чисто
интуитивно использовала целостный
подход. И он прекрасно работал».
Математики М. А. Алексеевская,
А. И. Габриэлов, А. Д. Гвишиани во
главе с И. М. Гельфандом и Ш. А. Гу-
берманом (Институт прикладной
математики) и геоморфолог Е. Я. Ранц-
ман выдвинули идеи систематизации
и сумели максимально
формализовать процедуру описания рельефа.
Было предложено решение: найти
общие для всей территории критерии
количественных оценок, а затем с
помощью специальных программ
формализовать полученные данные. Эта
система была названа морфострук-
турным районированием.
В результате ученые получили
упорядоченную систему элементов.
Верхняя ступенька — горная
страна — макроблок. Горные страны
были разделены на четыре группы, в
зависимости от типа
горообразования. Облик рельефа
характеризовался, в свою очередь, в каждой
из этих групп преобладающим
уровнем высот, типом сочетания крупных
элементов рельефа (например,
вспоминая Алису в Стране Чудес: «море.
пляж, вокзал» — горы, предгорные
равнины, равнины или
горы-впадины), особенностями очертаний
крупных элементов рельефа. Важно,
наконец, какие горы. Глыбовые или
складчатые (их наименование вполне
отвечает их происхождению) и их
направление. Так, в горах Средней
Азии было выделено три горных
страны: Памир отличается от
Западного Куньлуня и Тянь-Шаня по
типу горообразования, а Тянь-Шань
от Куньлуня — по облику рельефа.
В целом различие в облике
рельефа отражает своеобразие
тектонического развития горной страны:
степень интенсивности, контрастности
горообразовательных движений,
возраст складчатости, направление
преобладающих тектонических
напряжений.
Средняя ступенька — мегаблоки.
Мегаблоки разделяются на единицы
третьего порядка — блоки. И для
тех, н для других — для каждого
по-своему — характерна
количественная однородность показателей
рельефа.
Морщины Земли — лннии жизни
Ну что же, есть разбивка на бло-
Зоны разлома Сан-Андреас в Калифорнии.
Видны тектонические нарушения —
линеаменты, разделяющие территории.
блоки, с различным рельефом.

ки различного масштаба, есть линии,
нх разделяющие, названные морфо-
структурными линеаментами; есть
представления о местах
пересечения — морфоструктурных узлах. «Нет
только подтверждений о
достоверности выделения»,— воскликнул бы
м атем атик и был бы совершенно
прав. Насколько правильны
предположения о едином блоковом
строении территории нашей планеты, тем
более, если оно возникло миллионы
лет назад? Каким образом проверить
исследования, которые проводились
на территориях Средней Азии,
Восточного Средиземноморья,
Калифорнии, Восточной Камчатки? Помогла
простая догадка: сопоставив схемы
районирования и каталог
землетрясений, геоморфологи выяснили, что
эпицентры сильных землетрясений
приурочены к окрестностям
пересечений границ блоков — узлам. В
Восточном Средиземноморье из
пятидесяти пяти эпицентров сорок пять
располагаются на расстоянии менее
сорока километров от точки
пересечения. Эти наблюдения дали
основание выдвинуть гипотезу о
приуроченности эпицентров сильных
землетрясений к узлам и позволили с помощью
а*
О
f
о
а:
I
I
3
a:
о
I
<3
V
природных явлений проверить
гипотетические вычисления ученых —
дыма без огня, как известно, не
бывает.
Таким образом, весь предыдущий
аппарат районирования был создан
как бы для выявления узлов, к
которым приурочены землетрясения, да
и не только они, как увидим далее.
В общем, нет ничего
удивительного, что произошло такое совпадение:
в верхней оболочке Земли должны
существовать каналы, по которым
происходят н тектонические
движения, и движения различных
веществ. Удивительно другое: с какой
точностью и скрупулезностью надо
было проводить оценку исходных,
весьма разнородных характеристик,
чтобы затем получить столь точное
подтверждение евонм догадкам.
Кстати, забавное доказательство было
обнаружено учеными совсем
недалеко от Москвы. В городе Истра в
1723 году обрушилась ротонда
Воскресенского храма в Новоиерусалнм-
ском монастыре. Обрушилась через
пятьдесят лет после постройки, что
само по себе странно. Сейчас
геоморфологи выяснили, что эти
разрушения и многие другие, помельче,
происходили в монастыре из-за того,
что он расположен в зоне
сочленения границ блоков, в узле.
Исследователи посягнули и на
самое святое — на прогноз места
землетрясений. Причем прогноз,
который основывался бы только на
статистическом описании рельефа.
Каждый узел был описан по единому
«вопроснику», включавшему, помимо
геоморфологических, геологические и
геофизические параметры. Были
проанализированы двадцать два
сильных землетрясения, происшедших на
протяжении последних восьмидесяти
пяти лет (с 1885 года) в горах Тянь-
Шаня и Памира. Их эпицентры
приурочены к шестнадцати узлам, в
остальных двадцати пяти
выделенных учеными узлах землетрясения
за этот срок не известны.
Были использованы самые разные
характеристики: степени
тектонической раздробленности узла;
интенсивность и контрастность
тектонических движений; типы рельефа,
встречающиеся в узле; амплитуда
высот; глубинное строение
территории. С помощью компьютера
были выделены критерии сейсмич-
47

4
XX
I"
•25
ности — группы признаков, часто
встречаемых в узлах, где произошли
землетрясения. С этими критериями
в руках ученые подвергли проверке
выделенные узлы и получили
перечень тех, где вероятны проявления
тектонических снл. Например, на
Тянь-Шане и Памире среди
двадцати пяти низкосейсмических узлов
шесть были распознаны как
высокосейсмичные и со времени
завершения исследования в двух нз ннх уже
произошли землетрясения. В
девятнадцати оставшихся ничего не
произошло. Оказалось возможным
перенести критерии выделения и на
другие регионы, например на зону
разлома Сан-Андреас (Калифорния).
Тайна в том, что тайны нет
Удивителен тот факт, что
выделение узлов идет в основном по
«внешним» признакам, тогда как они
дают представление о процессах,
происходящих в недрах Земли.
Успешным и надежным оказывается
распознавание по «лику» земной по
верхностн. Смысл этого прост:
современные рельефообразующие
процессы в том или ином виде отражают
ход тектонических движений
новейшего времени, а они охватывают
диапазон глубин, соизмеримый с
теми, на которых готовится, например,
подавляющая часть сильных
землетрясений.
Важную новацию предложили гео-
морфологн прн рассмотрении узлов
и границ между блоками — они
представляют узлы и границы как
образования, имеющие площадь, а не
одну лишь протяженность. Тем
самым создается картина швов между
блоками и узлов, в которых породы
раздроблены, в которых есть
множество слабых мест, трещин.
Естественное предположение:
месторождения ряда полезных ископаемых
должны быть приурочены именно к
этим узлам. Ведь каким-то образом
полезное для нас вещество должно
подниматься вверх. Действительно,
протискиваясь по ослабленным
зонам, флюиды проникают наверх,
образуя мощные природные
резервуары. Такие поистине сказочные
превращения происходят в том числе
и с нефтью, и с газом.
«Дыра — это нора, нора — это
Кролик, а Кролик — это подходящая
компания, а подходящая компания —
это компания, где меня чем-нибудь
угостят»,— говаривал Винни-Пух,
герой повести А. Милна. Повторим его
рассуждения. Ослабленные зоны.-—
это разломы, а разломы — это
границы блоков, а границы блоков —
это места, где можно выделить места
их пересечения. Именно в узлах был
проведен анализ нефтегазоносности
для горного пояса Анд. Впрочем,
выяснилось, что критерии оценки,
полученные для Южной Америки,
вполне достоверны и для Снбнри.
Сравнительно недавно
американский ученый Эдвард де Боно в книге
«Рождение новой идеи» посвятил
случайности отдельную главу. Он
показал, как свободная игра ума и
случай помогают сделать научное
открытие, высказать неожиданную,
остроумную мысль, которая не
приходила в голову десяткам
специалистов, занятых упорными н
планомерными поисками ее. По мнению
де Боно, многознанне иногда мешает
ученым открыть нечто новое,
неожиданное. Ученый теряет способность
удивляться. Так, детн со временем
утрачивают свой мир сказок и тайн,
получая взамен готовые стандарт
ные объяснения всему на свете, как
бы этикетки для каждой вещи.
Утрачивается непосредственность,
живость, жадность восприятия. Был
ли счастливый случай в работе
наших ученых? Пожалуй, нет. Скорее,
именно умение посмотреть
непредвзятым взглядом на каждый самый
простой факт помогло им. Такие
простые параметры, как высотные
отметки, рисунок долнн рек,
строение осадочной толщи, простирание
разнообразных форм рельефа,
которые используются повсеместно
многими исследователями, онн
заставили «заиграть» в новом свете —
работать на обнаружение и
предсказание месторождений нефти н газа
Результат получился следующим: в
узлах Западной Сибирн, теоретически
распознанных как перспективные,
сосредоточено более восьмидесяти
процентов всех известных крупных
месторождений.
Итак, упростив на свой лад
природное многообразие, найдя свой
ключ к систематизации разнородных
данных, ученым удалось выделить
структуры, ответственные за многие
процессы как в недрах, так н на
поверхности Землн. щ
48

ЧИТАТЕЛЬ
СООБЩАЕТ,
СПРАШИВАЕТ,
СПОРИТ
Уважаемая редакция!
Ваш журнал неоднократно
обращался к проблеме
землетрясений. Разумеется,
выяснение механизма данного
явления или попытки научно
обоснованного прогноза
этого стихийного бедствия
очень важны. Но есть
другой аспект проблемы,
который, как правило, не
рассматривается в печати; я
имею в виду сейсмические
разрушения.
Можно только удивляться
той невероятной покорности,
с которой люди
воспринимают катастрофические
последствия землетрясений.
Если бы рухнуло хоть одно
здание от собственного веса
или веса оборудования, от
осадки фундаментов, от
ветра, от монтажных нагрузок,
от температурных перепадов
или от любого другого
воздействия, то подобная
деятельность специалистов, его
проектировавших, была бы
оценена как негативная, а
доверие к ним как к
профессионалам было бы
утеряно раз и навсегда.
Однако это очевидное и
общеобязательное правило
никогда не
распространяется на случаи
сейсмических разрушений. Даже
обрушение так называемых
«сейсмостойких» зданий не
вызывает у граждан и у
муниципальных властей ни
возмущения, ни сомнений в
компетентности специалистов,
рассчитавших эти здания.
Сами специалисты тоже не
воспринимают разрушения
как свою неудачу, а
трактуют их как плановые
издержки, которые неизбежны
при любой сложной научно-
практической деятельности.
Но так ли неизбежны
катастрофы? Казалось бы,
сейсмические расчеты
специалистов дают однозначный
ответ на этот вопрос.
Однако проблема в том, что
сами расчеты базируются
на далеко не безупречных
исходных позициях. Здесь
нарушен важнейший
принцип науки, который гласит:
прочностный расчет
правилен лишь при условии, что
ожидаемая схема
разрушения конструкций совпадает
с реальной. Увы, такое
сопоставление в сейсмических
расчетах зданий никогда не
делалось.
Мной был произведен
анализ множества картин
сейсмических разрушений.
И оказалось, что совпадения
расчетов с истинной
картиной нет, более того, оно
никогда не наблюдается. А
значит, сейсмические
прочностные расчеты никак
не отражают реальные
схемы разрушения, реальные
опасные воздействия, и
следовательно, сейсмозащитные
конструкции им
противостоять не могут, так как
защищают совсем от иных
воздействий.
Надо признать, что для
указанных ошибок имеются
объективные причины. При
землетрясениях разрушения
уже давно носят массовый
характер, они стали
настолько привычным
явлением, что интерес к ним
полностью притупился и их
анализ кажется сейсмикам
ненужной роскошью.
Специалистам по динамике —
«сейсмикам» — никогда не
приходило в голову, что
возможна такая коварная
нелепость, как полное
несоответствие картин
сейсмических разрушений и
записей движений грунта.
Между тем в картинах
сейсмических разрушений
заложена единственно
достоверная информация.
Анализ картин разрушения
несущих элементов зданий
позволил нам сделать важное
открытие и дал
сенсационный результат. Оказалось,
разрушения абсолютно не
соответствуют записям тех
движений грунта, которые
при них происходят и в
принципе не могут быть
вызваны этими движениями.
В результате этого
открытия повисает в воздухе вся
нынешняя чрезвычайно
солидная и детально
проработанная теория
сейсмических прочностных расчетов,
так как она полностью
базируется на результатах
приборных записей
сейсмических движений грунта.
Наше открытие не
только определяет истинную
причину сейсмических
разрушений, но и позволяет
устранить ошибки в нынешних
сейсмических расчетах,
нормах проектирования и
способах защиты. Для этого
необходимо учитывать не
только динамику, но и
специфические вопросы разрушения,
прочности и предельного
равновесия строительных
конструкций, которые не
имеют отношения к
динамике, но чрезвычайно
важны для сохранения зданий.
Остается добавить, что мы
уже разработали общие
принципы, конкретные
способы, практические приемы
и новые конструкции для
универсальной защиты
зданий любой конструкции от
среза и от любых
сейсмических воздействий. Новые
сейсмозащитные конструк -
ции уже прошли
экспериментальную проверку и
показали очень хорошие
сейсмозащитные свойства.
С. Б. Смирнов,
доктор технических наук,
профессор
кафедры строительной
механики Московского
государственного
строительного университета
49

Луна — не планета. А что?
Гипнотический сеанс в обезьяньем питомнике
Секреты чернобыльских мышей
В космос под парусом
Какая атмосфера в подземном мире
X
X
X
н
X
X
Си
4
Довольно странное
впечатление оставляет ныне
принятая в астрономии
классификация небесных тел.
В ней есть настоящие
планеты — Меркурий, Венера>
Земля и другие, есть «малые
планеты» — астероиды, есть
и «малые тела», в их
числе — спутники планет,
астероиды, кометы и метеоры.
Таким образом получается,
что наша Луна никакой
планетой не является. Она —
всего лишь «малое тело»,
в отличие, скажем, от
мелкого и безымянного
астероида, который гордо носит
название «малой планеты».
Причина такой ситуации
довольно формальная —
планетой, нормальной или
малой, считается любое
тело, обращающееся только
по околосолнечной орбите.
Имеется, однако,
естественный критерии,
позволяющий восстановить
«попранную справедливость», на
который обращают внимание
коллег-астрономов
сотрудники Института геохимии и
аналитической химии имени
В. И. Вернадского РАН.
Это форма небесного тела.
Если она шарообразная —
значит, перед нами
настоящая планета, хотя сами
исследователи предлагают
именовать ее более
скромно — планетоид. Круглой
формой обладает
большинство спутников планет,
начиная с Луны, а также
и некоторые крупные
астероиды, скажем, Церера с
радиусом до полутысячи
километров. Все остальные тела
неправильной формы ученые
предлагают называть по-
старому — малыми телами.
Шарообразная форма,
разумеется, признак вторичный,
но свидетельствует о том,
прошло ли данное тело
геологическую
дифференциацию или нет. В таком
процессе, с учетом массы тела
и текучести его материала,
под действием сил
гравитации тяжелые породы уходят
«вниз», где образуют
плотное ядро. Легкие, наоборот,
«всплывают» и
обволакивают ядро сферической
оболочкой. Разумеется, такое
превращение в планетоид
легче получается у ледяных
тел, например у спутника
Сатурна Мимаса, который
стал круглым уже при
радиусе в 200 километров. Для
каменных же тел
превращение в планетоид
происходит труднее — лишь при
достижении радиуса около
500 километров и выше.
Очевидное оживление
религиозных взглядов у части
наших граждан все более
ставит под вопрос давно,
казалось бы, «доказанный
наукой» факт —
происхождение человека от обезьяны.
И это вызывает все
большее беспокойство у
официальной науки, а ее
представители чувствуют
потребность в добывании новых*
дополнительных
свидетельств коренного,
филогенетического родства нас и
братьев наших меньших по
отряду приматов — обезьян.
Одним из признаков
такого родства можно было бы
считать некоторые
психические реакции, например
гипноз. Интересно, что у
других животных такое явление,
как «животный гипноз»,
хорошо известно. Оно
проявляется в природе как
пассивно-оборонительная
реакция, в которой более слабый
член стада подчиняется
более сильному. В
эксперименте у кроликов и крыс тот
же эффект достигается их
насильственным
обездвиживанием. У обезьян же ничего
подобного не наблюдалось.
Вот примерно те причины,
побудившие сотрудников
Института высшей нервной
деятельности и
нейрофизиологии РАН и Института
медико-биологических
проблем заняться специальными
опытами с обезьянами вида
макака резус.
В специальное кресло
всего на двадцать минут
сажали макаку, мягко ее
закрепляли и перед носом
начинали качать блестящий
шарик. Обезьяна сперва
бурно протестовала, пыталась
вырваться, рычала и
визжала, совершая угрозы и
агрессивные выпады в адрес
экспериментатора. Потом
медленно успокаивалась,
отворачиваясь от навязчивого
шарика, затем начинала зевать,
чесаться. Наконец, она
фиксировала свой взгляд на
шарике, замирала и закрывала
глаза — как бы засыпала.
Все, гипноз охватывал ее
целиком.
Интересно, что по другим
данным тот же
светящийся качающийся шарик
может загипнотизировать и
человека, и даже кошку.
Таким образом, гипотеза
филогенетического родства
всех нас — человека,
обезьяны и кошки — получила
новое важное подтверждение.
50

В районах,
подвергнувшихся радиоактивному
загрязнению в результате
аварии на Чернобыльской АЭС,
жизнь не прекращается ни
на один день. Разные виды
флоры и фауны нашли и
пользуются теми или иными
способами приспособления к
повышенному
радиационному фону. Кто вымер, того
уже нет, а кто выжил,—
значит, нашел верное
средство противостояния
радиации. И потому, интересно
знать, какое.
Механизмами
радиоустойчивости животных
заинтересовались исследователи из
Института эволюционной
морфологии и экологии
животных имени А. Н. Се-
верцова РАН. Ученые ряд
лет выезжали в зону,
загрязненную радионуклидами,
прежде всего цезием-137,
а Могилевскую область
Республики Беларусь, где
объектами их внимания стали
рыжие полевые мыши.
Грызуны обитают здесь как ни
в чем не бывало на
протяжении вот уже двенадцати
поколений, родившихся
после аварии. Уровень радиации
а почве за этот период
остался практически
прежним. Что же позволило
мышам выжить? Оказывается,
снижение потребления
кислорода. Уже мыши второго
поколения потребляли его
достоверно меньше, чем
контрольные, необлученные.
И как показали
дополнительные опыты, этот уровень
не изменился к
двенадцатому поколению. Сам опыт
производится просто —
отловленную мышь «сажают»
на экологически чистый
корм, и уже через четверо-
пятеро суток цезия в
организме почти не остается. Его
следы можно найти лишь
а шерсти и кое-где в костях.
Тем не менее механизм,
«включенный» много
поколений назад, продолжает
работать, и мышь
ограничивает себя в кислороде. Как
работает этот механизм?
Уже известно, что
повреждающее действие радиации
каким-то образом
реализуется с помощью кислорода,
а любая форма уменьшения
его потребления тем или
иным органом одноаременно
предохраняет этот орган
от радиационного
поражения. И вообще, гипооксиге-
ния, или некоторое
подавление общего обмена
веществ, включая питание
(голодание) и дыхание,
способствует восстановительным
процессам в клетках. В
результате этого и не
обнаруживаются у мышей
никакие видимые эффекты
облучения.
Наше Солнце не только
притягивает к себе планеты,
астероиды и космические
пылинки. Оно еще и
отталкивает их от себя своим
светом. И если для крупных
тел это отторжение
незаметно, то для малых частиц
сила тяготения к светилу и
сила светового давления от
него оказываются вполне
соизмеримы. Отсюда и
многие фантастические
проекты — нельзя ли сделать
такой солнечный парус, под
которым стали бы возможны
полеты к другим планетам?
Сегодня реальность
подобных проектов оценивается
инженерами -
конструкторами космических аппаратов.
Один из них
прорабатывается в ЦКБ уникального
приборостроения РАН и а
объединении «Коннектор».
Согласно расчетам,
путешествия под солнечным
парусом действительно
возможны. При определенном
сочетании площади паруса, его
материала, отражательной
способности космический
парусник будет а состоянии
как двигаться по различным
околосолнечным орбитам,
так и передвигаться с одной
орбиты на другую. При этом
способность паруса больше
или меньше отражать
солнечный свет прямо повлияет
на летательные
характеристики самого космического
аппарата.
Глубоко под землей есть
газы а свободном состоянии.
Такой вывод следует из
работы, выполненной а
хабаровском Институте
тектоники и геофизики
Дальневосточного отделения РАН
и московском Институте
физики Земли РАН.
Ученые определяют и
конкретную глубину
местонахождения подземной
атмосферы: двести — триста
километров вниз. Интересно,
как им это удалось
установить? Ведь самая
сверхглубокая скважина пробурена
пока только на двенадцать
километров вниз. Но а
арсенале исследователей, как
известно, есть методы,
позволяющие «заглянуть» а глубь
планеты на сотни и тысячи
километров. Это знакомое
всем сейсмическое
зондирование. Сейсмическая волна,
встречая по пути разные
препятствия, огибает их,
поглощается и рассеивается,
а значительной мере
проходит дальше, а частично
отражается и возвращается
назад. По тому, что
вернулось, ученые судят о
преградах, встреченных
сейсмической волной а недрах
планеты. В данном случае
необъяснимые скоростные
скачки волн фиксировались
на глубинах в 200—300
километров, как раз там, где
проходит граница между
жидким слоем
расплавленных пород — астеносферой
и твердым — мезосферой.
По всем данным выходило,
что эта граница —
«воздушный» слой, состоящий,
правда, из смеси углекислого
газа, метана, азота и
водорода, хорошо нагретой — до
2000 градусов — н сжатой
до плотности воды. Конечно,
эта атмосфера не занимает
каких-то больших
сплошных подземных пространств.
Она, скорее всего,
заполняет пустоты и поры в
твердом материале, но зато,
надо полагать, опоясывает
в таком виде всю
планету. И другой вопрос —
насколько эта внутренняя
атмосфера сегодня напоминает
внешнюю атмосферу древней
Земли?
а
51

БЕСЕДЫ ОБ ЭКОНОМИКЕ
Восхождение и кризис
Противники излишней жесткости монетаристской
политики, к которой так явно было склонно
правительство Гайдара,
порой напоминают о том, что каких-нибудь
двадцать лет назад самым популярным
в мире развитых стран было совсем другое
экономическое учение —
кейнсианство, пришедшее
в тридцатые годы на смену
неоклассической теории.
Между прочим, оно создано в момент
глубочайшего кризиса и направлено на то,
чтобы из этого кризиса выйти.
Между прочим, оно действительно стало
теоретической базой политики, которая обеспечила
не только выход из кризиса, но и —
ни много ни мало — почти двадцатилетнее
процветание Европы и США.
Вдобавок — это как раз главное — кейнсианство
провозглашает, что в кризисной экономике
ключевая роль должна принадлежать государству.
Так что самое время, обратившись к этому
замечательному учению, отменить приватизацию,
вернуть командные функции правительству,
оправдать эмиссию (тем более, что кейнсианцы
ее вполне даже признавали) —
и вперед из кризиса!
Впрочем, давайте сначала познакомимся с Кейнсом
и его теорией и посмотрим: может быть, там
не вполне так...
Или вполне не так...

И. Осадная,
доктор экономических наук
одной экономической теории
Кейнс штрихи к портрету Во время первой мировой войны
Д. М. Кейнс родился в 1889 году Кейнс — экономический советник в
в Кембридже в семье профессора министерстве финансов. В этом ка-
логики и экономической теории Кем- честве он участвовал в Парижской
бриджского университета. Окончив мирной конференции, где был под-
университет, он стал там же профес- писан Версальский мирный договор.
сором. Казалось бы, типичная био- Кейнс очень резко критиковал этот
графия академического теоретика, договор: огромные репарации могли,
Но Кейнс — случай совсем не ти- по его мнению, полностью разорить
пичный: его влекла и практика (зна- Германию, а разоренная страна
ток биржи, председатель крупной опасна для соседей. В знак протеста
страховой компании, управляющий он сложил с себя полномочия совет-
инвестиционной компании), и поли- ника английской делегации. Даль-
тика (в течение всей жизни он совме- нейшее развитие событий, как мы
щал научную работу с государствен- знаем, подтвердило его правоту. Хо-
ной службой), и общественная дея- тя, конечно, причины возникновения
тельность (владелец и редактор ря- фашизма были сложнее и многооб-
да известных журналов). разней, тем не менее экономическая
Все биографы говорят о богатстве катастрофа сыграла роковую роль в
и разнообразии его увлечений. Он судьбе Германии и всего мира.
любил искусство и литературу. Его В ноябре 1929 года, когда крах
увлечение театром завершилось же- на американской фондовой бирже
нитьбой на русской балерине из уже возвестил о начале мирового
дягилевской антрепризы Лидии Ло- экономического кризиса, Кейнс стал
пуховой. Вместе с известными писа- членом английского правительствен-
телями Бернардом Шоу и Т. Хаксли ного комитета по финансам и
пробыл членом знаменитого клуба мышленности и возглавил экономи-
английской интеллигенции «Блумс- ческий совет при правительстве по
берри клаб». Эта компания отлича- проблемам безработицы. К этому
лась иронически пренебрежительным времени он обладал уже достаточ-
отношением к традиционно жест- ным авторитетом, чтобы привлечь
ким буржуазным нормам поведения, внимание к своей доктрине эконо
склонностью к эпатажу, а также к мической политики не только уче-
социалистическим идеям. Соблазни- ных, но и правительство. «Его пози-
тельно именно отсюда выводить кор- ции в Кембридже, его руководство
ни теории Кейнса о государственном «Экономическим журналом», его го-
регулировании, да еще если вспомнить сударственная служба — все вместе
его поездки в советскую Россию в взятое представляло для любой его
двадцатые годы. идеи такую аудиторию, на какую не
Однако Кейнс социалистом ни- мог рассчитывать ни один из его
когда не был; в этом он как раз про- современников»,— писал один из по-
тивостоял другим членам клуба, оста- следователей Кейнса, американский
ваясь полным консерватором. А его экономист Э. Эйхер. *
идея государственного регулирова- С началом второй мировой вой- 5т
ния на самом деле никакого отно- ны, обладая огромным влиянием ]*?
шения не имеет к социалистической и авторитетом, Кейнс становится «й
плановой экономике, в чем мы еще советником министерства финансов, | *
убедимся. а также одним из директоров англий- ^ч
53

*l
И. Осадная.
Восхождение н кризис одной экономической теории
ского банка. Он выступает по
кардинальным практическим проблемам
страны: военные финансы в начале
войны; социальное обеспечение и
занятость — в конце ее. Огромную роль
сыграл Кейнс в выработке основ
новых международных валютных
отношений после войны. Реализацией его
идей стало создание
Международного валютного фонда и
Международного банка реконструкции и
развития (1946 год).
В 1946 году Кейнс скончался в
расцвете славы, оставив наследие в
виде общепризнанной теории,
огромного числа книг, статей,
выступлений и переписки, составивших три
десятка томов.
Теория
Хотя господствовавшая в
Кембридже неоклассическая теория с
самого начала не удовлетворяла Кейн-
са, окончательно пересмотреть
прежние теоретические воззрения его
заставил кризис 1929—1933 годов.
Именно это и вошло в историю
экономической мысли Запада как «кейн-
сианская революция:*.
Неоклассическая экономическая
теория покоилась на убеждении, что
экономика капиталистических стран
развивается в условиях полностью
свободной конкуренции и
направляется столь же свободной игрой
цен. что рыночный механизм
обеспечивает состояние устойчивого
равновесия. Естественный вывод из этого
тезиса: чем меньше государство
будет вмешиваться в экономическую
жизнь, тем «правильней»,
рациональней будут использоваться ресурсы.
Однако к началу века ситуация
явно изменилась. Свободное
образование цен, в том числе и цен на рынке
труда, то есть заработной платы,
осталось лишь в академических
трудах. В действительности цены на
товары, услуги, на любую продукцию
в значительной степени диктовали
монополии. Достаточно
монополистического сговора в одной ключевой
сфере производства, чтобы вся
система цен «поплыла», была
искажена относительно цен свободного
рынка. С другой стороны, мощные
профсоюзы диктовали уровень
заработной платы.
Академические теоретики мало
интересовались экономическими
кризисами, что вполне логично вытекало
из их идеологических установок:
свободный рынок сам рассосет любой
кризис. Но свободного рынка в чистом
виде больше не было; негибкость цен
порождала замедленную реакцию
экономики на меняющиеся условия.
Великая депрессия 1929—1933
особенно наглядно показала, что кризис
не рассасывается естественным
путем, что невиданная острота
порожденных им социальных проблем
требует вмешательства государства, его
активных действий. Однако
всесторонне осмыслить ситуацию можно
было только в рамках нового
теоретического подхода. Его и предложил
Кейнс.
Прежде всего он изменил
методологию теоретического анализа.
Раньше в центре внимания
теоретиков была отдельная фирма,
проблема минимизации ее издержек и
максимизации прибыли как
источника накопления капитала. Эффек
тивность каждой фирмы,
достигнутая в свободной конкуренции, и
означала, согласно этой теории,
эффективность экономики в целом: все
ее производственные ресурсы, в том
числе и рабочая сила,
распределялись и использовались в конце
концов наиболее рационально.
Длительная вынужденная безработица в
рамках неоклассических воззрений
был а попросту невоз можн а: она
всегда есть, она сопровождает любую
структурную перестройку, но
механизм саморегуляции быстро
снимает эту проблему.
Такому микроэкономическому
методу Кейнс противопоставил
макроэкономический. Он начал
исследовать зависимости и пропорции между
совокупными
народнохозяйственными величинами — национальным
доходом, сбережениями,
инвестициями, потреблением и так далее. Тут
уже условия процветания отдельной
фирмы становились вовсе не
идентичны условиям процветания
экономики в целом. Между ними
возможны противоречия, для решения
которых нужно восстановить
общенациональные экономические
пропорции и прежде всего соответствие
между спросом и предложением.
Кейнс искал факторы,
определяющие уровень национального до-
54

хода и связанного с ним уровня
занятости (напомним: к этому
времени безработица приобрела
катастрофический для капитализма
характер). «Именно в определении объема
занятости,— писал он,— а не в
распределении труда тех, кто уже
работает, существующая система
оказалась непригодной:».
Чем же определяется этот
уровень?
Казалось бы, ответ прост: объем
национального дохода определяется
наличными ресурсами — труда,
капитала и их эффективностью, а его
колебания — взлеты и падения —
выравниваются изменением
относительных цен этих ресурсов. Именно
так отвечала на этот вопрос
неоклассическая теория. Нет, сказал
Кейнс. В реальной действительности
негибких цен уровень
национального дохода и занятости определяется
тем, каков будет объем
совокупного, или, по его определению,
эффективного спроса. Его составляющие —
расходы на потребление и
капиталовложения.
Как видим, здесь главный акцент
перенесен с предложения товаров и
ресурсов на спрос на них.
Неоклассики полагали, что все появившиеся
ресурсы, все сбережения
автоматически вкладываются в производство,
порождая новые рабочие места.
Потому определяющей переменной для
них и были сами сбережения. Кейнс
заметил, что никакого автоматизма
здесь нет. Раз уровень зарплаты
(цена труда) не колеблется свободно
с расширением или сужением рынка
труда, раз процент на капитал в
банке также меняется не по законам
свободного рынка, вполне возможна
ситуация, когда предложение труда
и капитала есть, а спроса на них
нет — инвестиции просто невыгодны.
Рыночный механизм не может
обеспечить устойчивого равновесия.
Возникает «равновесие с неполной
занятостью» — безработица
превращается в хроническое заболевание и
вместе с тем перестает быть
фактором, влияющим на изменение
ситуации (в условиях свободного
рынка рост предложения труда снижает
уровень заработной платы и тем
самым делает выгодным новое
расширение производства). Если нео
классики признавали только
«добровольную» безработицу, то кейнсиан-
ство ввело в теорию понятие
«вынужденной» безработицы.
А судьба сбережений — будут они
инвестированы, «проедены> или
просто станут лежать мертвым
грузом — становится тем важнее, чем
богаче общество. Дело в том, что
доля потребления с ростом доходов
падает, доля сбережений — растет.
Национальный доход будет расти
постоянно только в том случае,
если столь же постоянно растут капи
таловложения, поглощая все
больший объем сбережений. Чем богаче
общество, тем острее эта проблема,
ибо тем большую сумму оно должно
инвестировать.
«При данной величине
показателя, который будем называть
склонностью общества к потреблению,—
писал Кейнс,— равновесный уровень
занятости, то есть тот уровень, при
котором у предпринимателей в
целом нет стремления ни расширять,
ни сокращать занятость, будет
зависеть от величины текущих
инвестиций».
А их объем и приращение зависят
от соотношения двух факторов:
предельной эффективности инвестиций
(перспективной, ожидаемой выгоды
от капиталовложений) и от нормы
процента. Кейнс впервые обратил
внимание на то, что предельная
эффективность капитала определяется
не только и не столько
«математическими» расчетами вроде
расчета текущей прибыли, сколько
оценкой будущих прибылей, которая
всегда приблизительна, зависима от
психологического ощущения
обстановки и крайне чувствительна ко
всякого рода спекуляциям, панике,
переоценкам перспектив развития
рынка, технических переворотов и
политических событий.
Нижняя граница предельной эф
фективности инвестиций
определяется реальными условиями, из
которых важнейшей теория Кейнса
считает норму банковского процента.
Чем ниже норма процента, тем
дальше отодвигается эта граница;
наоборот, жесткость процентной
ставки или ее рост должны тормозить,
снижать склонность к
инвестированию.
Таковы — в крайне упрощенном
виде — основные элементы кейн-
сианской теории. Интересно, что
дальнейшая детализация элементов
■34
55

Характер рыночного
равновесия
Безработица
Роль государства
в экономике
Приоритеты и цели
государственного
вмешательства
Главные
инструменты государственного
вмешательства
Государственные
расходы
Бюджетный дефицит
Налоги
Кейнсианство
Неустойчивое равновесие
в условиях неполной
занятости
Вынужденная
Значительная
Стабилизация
экономического цикла, преодоление
кризиса и безработицы,
социальная политика
Бюджетные расходы,
налоги, гибкая
кредитно-денежная политика
Большие
Необходимый инструмент
регулирования в условиях
кризиса
Дополняет частные
расходы
Высокие, прогрессивные
Использование налогов в
экономическом
регулировании
Неоклассические теории
(монетаризм и др.)
Устойчивое равновесие
Добровольная
Ограниченная
Обеспечение свободы
функционирования
рынка, антиинфляционная
политика
Стабильная кредитно-
денежная политика
Минимальные
Вреден
Вытесняет частные
расходы
Низшие, устойчивые
И. Осадчая.
Восхождение и кризис одной экономической теории
этого анализа привела к
повальному увлечению построением
экономических моделей экономики, их
использовали как для уточнения
теории, так и для прогнозирования.
Но этот анализ оказался не просто
новым осмыслением реального
механизма функционирования той
рыночной экономики, которая
сложилась к тридцатым годам нашего
века — с господством крупных
корпораций и их объединений, с
сильными профсоюзами, с замедленной
рыночной реакцией цен, с первыми
шагами государственного
вмешательства в экономику. Он послужил
основой для новой экономической
политики государства в этих
условиях. Недаром Кейнс писал: «Нашей
конечной задачей является выбор
тех переменных, которые могут
находиться под сознательным
контролем или управлением центральной
власти в той реальной системе, в
которой мы живем». Регулировать
эффективный спрос он предложил
активной денежно-кредитной и
бюджетной политикой государства.
Денежно-кредитная политика, по
мнению Кейнса, должна быть
направлена на то, чтобы ставка
банковского процента стимулировала
инвестиции. Процент, естественно,
снижается, когда растет
предложение денег,— следовательно, его
можно удерживать на определенном
уровне с помощью эмиссии. Однако
возможна «ловушка ликвидности», когда
объем денег в обороте растет, а
ставка процента не падает. Более того,
в период глубокого спада в тридца-
56

тые годы объем инвестиций не рос
даже и со снижением банковского
процента: слишком велик риск
вкладывать деньги в производство
во время кризиса. Вот почему Кейнс
предлагает использовать в борьбе
с кризисом и бюджетную политику:
изменение налогов и особенно -
увеличение расходов самого
государства. Во все времена государ
ственный бюджет формировался с
помощью налогов; однако впервые
было предложено использовать
налоги как инструмент регулирования
экономики. Предписывалось тратить
деньги налогоплательщиков весьма
не традиционным для капитализма
способом: «Я рассчитываю, что
государство, которое в состоянии
взвесить предельную эффективность
капитальных благ, с точки зрения
длительных перспектив и на основе
общих социальных выгод, будет брать
на себя все большую
ответственность за прямую организацию
инвестиций».
Обратим внимание на последние
слова — «все большую ответствен
ность за прямую организацию
инвестиций». Значит ли это, что Кейнс
был сторонником национализации,
государственного предпринимательства
или государственной собственности?
Значит ли это, что он выступал за
государственное планирование или
прямые формы контроля за
распределением продукции или контроля
над ценами? Отнюдь нет. Он особо
подчеркивал: «Не собственность на
орудия производства существенна
для государства. Если бы
государство могло определять общий объем
ресурсов, предназначенных для
увеличения орудий производства, и
основных станок вознаграждения
владельцев этих ресурсов, этим было
бы достигнуто все, что необходимо».
Да, Кейнс вошел в историю как
сторонник государственного
вмешательства в экономику. Да, ему
принадлежат слова: «Хотя расширение
функций правительства в связи с
задачей координации склонности к
потреблению и побуждения
инвестировать показалось бы публицисту
XIX века или современному
американскому финансисту ужасающим
покушением на основы
индивидуализма, я, наоборот, защищаю его
как единственно практически
возможное средство избежать полного
разрушения существующих
экономических форм и как условие для
успешного функционирования
личной инициативы». Но подчеркнем
еще раз: он обосновал
необходимость государственного
вмешательства не в само производство, что
характерно для плановой экономики,
а в формирование спроса. Только
через спрос, через его
регулирование— расширение или сжатие с
помощью кредитно-денежной и
бюджетной политики - он считал
возможным вмешиваться в работу
рыночного механизма.
После войны кейнсианская вера
в то, что трудности развития
рыночной экономики можно решить с
помощью экономической политики
государства, неуклонно укреплялась.
Масштабы государственного
регулирования расширялись. Произошло
«огосударствление экономической
науки»: массу академических
экономистов привлекли на службу в
государственные и
полугосударственные учреждения, возникли
различного рода «мозговые центры»
экономической экспертизы, где
теоретические идеи трансформировались в
практические рекомендации
правительству.
Макроэкономическая политика,
основанная на кейнсианстве,
преследовала несколько целей: высокий
уровень занятости и низкие темпы
инфляции, экономическая
стабильность и высокие темпы роста,
равновесие платежного баланса и ста
бильного валютного курса. Главным
считались занятость, стабилизация
экономического цикла и высокие
темпы роста.
Налоги и расходы
рассматривались как главные инструменты
антициклического регулирования
экономики (так называемая «политика
точной настройки»), а позднее и
стимулирования экономического роста.
Кейнсианцы благополучно
похоронили идею своих
предшественников, что сбалансированный бюджет,
в котором расходы ни в коем случае
не превышают доходы государства,
есть главный критерий мудрой
бюджетной политики. Они противопо
ставили ей концепцию «встроенных
стабилизаторов» экономики, роль ко-
торых, как предполагалось, способ-
ны выполнить прогрессивная систе-
ма налогообложения и социальные
| £
57

X О-
И. Осад чая.
Восхождение и кризис одной экономической теории
выплаты государства, особенно
пособия по безработице. Под влиянием
таких стабилизаторов размер
совокупного спроса способен
автоматически сжиматься или расширяться —
в зависимости от фазы
экономического цикла в направлении,
противоположном движению конъюнктуры
(расходы государства растут в
период спада, чтобы его преодолеть,
и сокращаются в фазе подъема
экономики). Концепция встроенных
стабилизаторов с необходимостью
влекла за собой отказ от того, чтобы
балансировать бюджет каждый год,
и переход к принципу
балансирования бюджета на протяжении
экономического цикла, когда избыток
в период подъема мог
компенсировать дефицит, возникший в условиях
кризиса.
Идеи манипулировать налоговой
системой, широко использовать
государственные расходы и бюджетные
дефициты для всемерного
экономического роста в конце концов
оформились в новых теориях
дефицитного финансирования экономики.
Согласно им бюджетный дефицит
допустим и даже желателен ровно
настолько, насколько обеспечивает пол
ную занятость и полное
использование производственных возможностей.
Ради чего же кейнсианцы
отступили от извечного правила «по
одежке протягивай ножки>? Как
государство должно использовать
бюджет, на что направить растущие
государственные расходы?
Обычный расклад
государственных расходов: процентов 60 — на
социальные цели; 20 — на оборону;
не больше 20 (в Америке — 6
процентов) — на строительство дорог,
стадионов, производство мирной
продукции. Выплаты на социальные
цели (пособия по безработице и так
далее) поддерживают потребление,
то есть увеличивают тот самый
эффективный спрос, который
заставляет расширять производство.
Расширение производства—это новые
рабочие места, постепенное
сокращение безработицы, выход
экономики из спада. Одновременно через
денежно-кредитную политику
государство добивается снижения ставки
процента; если все равно не удается
выправить ситуацию,— организует
всякого рода государственные
работы. Конечно, это крайне
упрощенная схема, но выражает суть дела.
Разрабатывая концепцию
дефицитного стимулирования экономики,
кейнсианские теоретики исходили из
того, что бюджетный дефицит
способен порождать два экономических
эффекта. Один — краткосрочный. Он
может вызвать как рост
производства (реальный эффект), так и рост
цен (инфляционный эффект).
Предполагая, что дефицитное
финансирование идет в условиях неполной
занятости и недогрузки
производственных мощностей, они считали,
что реальный (или
производственный) эффект будет преобладать над
инфляционным.
Второй — долгосрочный, когда
государственный спрос на денежные
ресурсы, порожденный дефицитом,
замещает частный, сокращает
частные капиталовложения и таким
образом в конечном счете
препятствует росту производства.
Кейнсианские теоретики полагали, что
это возможное вытеснение может
быть компенсировано реальным
эффектом роста производства в
условиях неполной занятости. Кроме того,
они считали, что эту опасность
можно предотвратить мудрой денежно-
кредитной политикой, влияющей на
понижение ставки процента.
На самом же деле кейнсианская
концепция распахнула двери
экспансионистской кредитно-денежной по-
По мнению компетентного экономиста,
именно так следует поступать с
обюрократившимися предприятиями, чтобы
добиться полной эффективности их
работы
58

литике, в обязанность которой
теперь вменялась не столько охрана
стабильности денежной системы,
сколько стабилизация
экономического роста в целом.
Кризис
Если вы заметили, теория
предлагала управлять денежным спросом
в соответствии с фазой
экономического цикла или уровнем
использования потенциальных возможностей
экономики. То есть политика,
направленная на расширение
денежного спроса, должна была в
определенный момент смениться на прямо
противоположную, играющую на его
сжатие. Однако на практике
прекрасная идея со временем
выродилась в простое Vi непрерывное
накачивание денег в экономику: под
давлением множества заинтересованных

(j О-
И. Осадчая.
Восхождение и кризис одной экономической теории
лоббирующих групп, из соблазна
раздавать как можно больше благ
как можно более широким слоям
населения (что у нас прочно
ассоциируется с «социальной
ориентацией») государственные расходы
стремительно росли, намного
опередив доходы. Из года в год во всех
развитых странах нарастали
бюджетные дефициты, увеличивалась
государственная задолженность.
Так макроэкономическая
политика превратилась в политику
инфляционную, инфляция же стала
подрывать главный эффект, обещанный
теорией: расширение реального
производства. Кто будет вкладывать
капитал в производство, если
деньги непрерывно обесцениваются? Как
потребительский спрос будет
требовать расширения производства, если
он съедается непрерывным ростом
цен?
К чисто финансовой стороне дела
в семидесятые годы прибавились
новые беды: два нефтяных шока,
резко поднявшие цены на
энергетические ресурсы; замедлившийся темп
роста производительности труда.
Практика ценообразования вновь
становилась монополистической.
Начался спад, сопровождаемый
неизбежным ростом безработицы.
Отдадим должное кейнсианству и
вскормленной им экономической
политике: она смягчила
экономические кризисы предыдущего периода,
помогла странам Запада встать на
ноги после войны, два десятилетия
определяла их развитие. Но
надвигался новый кризис, предвестником
которого стал спад производства
практически во всех развитых
странах в семидесятые годы.
Предотвратить кризис старыми методами было
невозможно.
Переоценка ценностей в
политике ознаменовалась и началом
развернутой критики кейнсианства,
кризисом его теории и концепции
регулирования экономики. Собственно,
пересматривалась не просто кейн-
сианская теория, а вся концепция
«государства благосостояния», то
есть вся концепция широкого госу-
дарственного регулирования эконо-
мики, которая предусматривала: со-
циальные приоритеты, значительный
сектор государственного
предпринимательства, масштабное
перераспределение национального дохода в
пользу государственных расходов,
прямую регламентацию многих сфер
частного предпринимательства.
Экономическая мысль круто повернула
в сторону либерализма и
неоклассических представлений о
самонастраивающейся рыночной
экономике с крайне ограниченным
вмешательством государства. Именно в
этот период и выступил на
авансцену монетаризм, который уже в
пятидесятые годы начал развиваться как
альтернатива кейнсианству.
Главное для
монетаристов—процессы, происходящие в денежной
системе, и их влияние на реальное
производство. В отличие от кейн-
сианцев они исходят из того, что
рыночная экономика в принципе
обладает внутренними механизмами,
которые обеспечивают ее
устойчивость и стабильное развитие.
Нестабильность, кризисы, инфляция -
результат нарушений устойчивого
роста денежного предложения. А
сами эти нарушения — в первую
очередь следствие деятельности
государства, прежде всего его
социальной политики и антициклического
регулирования экономики.
Поэтому главный практический
вывод монетаристов — ограничить
бюджетную деятельность
государства и свести регулирование к
устойчивой кредитно-денежной политике
центрального банка. Устойчивость
денежного обращения — главная
предпосылка частного накопления
капитала, повышения эффективности,
ускорения роста в' долговременной
перспективе. Консервативные
правительства США, Англии, ФРГ,
пересмотревшие свою
макроэкономическую политику в «монетаристском
ключе», открыто отказались от
таких прежде провозглашенных
целей, как «полная занятость» и
«социальное партнерство».
Однако и кейнсианство не сошло
со сцены; оно лишь несколько
видоизменилось. Признав ошибочность
некоторых положений теории Кейнса,
особенно предложенной им
макроэкономической политики, посткейн-
сианцы в то же время оказались
непримиримыми противниками
монетаризма. Они выступают
категорически против того, чтобы жестко
60

ограничивать денежный спрос, лечить
экономику с помощью кризисного
падения производства и
безработицы.
Современные посткейнсианцы
признают главный исходный постулат
кейнсианской теории —
несовершенный характер рыночного механизма.
Множество факторов ограничивает
гибкость цен на всех рынках —
товарных, финансовых, рабочей силы.
Цены растут прежде всего потому,
что растут издержки — как из-за
монополизма, так и из-за постоянного
роста зарплаты. А потому необходи-
мбсть государственного
вмешательства сохраняется.
Правда, в работах посткейнсиан-
цев нет прежней эйфории по поводу
эффективности больших
государственных расходов и особенно
бюджетных дефицитов. Отношение к
бюджетной политике стало более
критическим и более осторожным.
Но большинство кейнсианских
теоретиков считает, что
непосредственной связи между бюджетными
дефицитами и инфляцией нет
(действительно, например, в восьмидесятые
годы в развитых странах при
сохранении хронических бюджетных
дефицитов, по их меркам высоких,
темпы инфляции замедлялись). Тут
важно, во-первых, как
финансируется дефицит: за счет займов у
населения или банковских займов.
Дополнительная эмиссия денег
возникает только во втором случае, в то
время как в первом лишь приводятся
в движение неиспользованные
личные средства людей.
Во-вторых, на что направлено
дефицитное финансирование: на
простой рост доходов населения или на
увеличение производства. Если
первое рождает инфляционные
эффекты, то второе,— наоборот,
увеличивая предложение, ослабляет их.
Признавая все же необходимость
сдержанно относиться к
государственному бюджету, учитывая
многие другие пороки регулирования
экономики через административный
аппарат, кейнсианцы отдают ныне
главную роль кредитно-денежному
регулированию как самому
эффективному инструменту
антициклической ПОЛИТИКИ.
Социальная ориентация кейнсиан-
ства обернулась новым тезисом о
необходимости «национального со-
ЕР
€6*1/
Рисунок Д. Лоу
гласия» в политике доходов.
Правительство, профсоюзы и частный
капитал должны наконец догово
риться между собой относительно
темпов роста государственных
расходов, заработной платы и
производительности труда. Только такой
общественный договор мог бы, по
мнению современных сторонников Кейн-
са, одновременно решить проблему
занятости и инфляции. А
традиционные методы бюджетной и
кредитно-денежной политики по
природе своей призваны решать либо
проблему инфляции, либо проблему
занятости.
Сторонники посткейнсианства не
отказываются от необходимости
долгосрочного регулирования
экономики, в частности от структурной
политики, предполагающей выбор
приоритетных направлений роста
экономики и концентрацию в них
финансовых ресурсов государства и
частного капитала. При этом они
ссылаются на опыт многих индустриально-
развитых стран: на разных этапах
исторического развития эти
приоритеты были разными — здесь не могло
и не может быть единого рецепта.
Но принцип был один: ключевые
отрасли развивались или создава-
61

И. Осадчея
Восхождение и кризис одной экономической теории
лись с участием государства,
которое использовало для этого и
прямое бюджетное финансирование,
и льготное кредитование, и
снижение налогов.
Что нам Гекуба?
Может быть, кейнсианство, а не
жесткий монетаризм, способно дать
ключ к решению наших больных
российских проблем? Ведь именно
для лечения кризиса, в конце концов,
было оио придумано?
Увы, все не так просто. Нельзя
забывать, что кейнсианская (а тем
более монетаристская) политика
рассчитаны на развитую рыночную
экономику, где денежные регуляторы
способны оказывать воздействие на
реальный ход производства. У нас
такая взаимосвязь между
денежным спросом и объемом
производства только-только начинает
проклевываться, так что расширение
денежного спроса способно прежде всего
выливаться в рост цен, то есть
инфляцию.
Тем не менее идея кейнсианцев,
что в условиях не полностью
используемых ресурсов — производственных
мощностей и рабочей силы —
умеренные дозы дефицитного
финансирования могут стать горючим,
запускающим остановившийся
двигатель, для нас, несомненно,
актуальна. В нашем случае это —
оправдание выборочного кредитования
экономики, развязывания узлов
неплатежеспособности и так далее.
Конечно, дефицит, составляющий
двадцать процентов валового
национального продукта,— это
катастрофа. Но без дефицита в
пределах пяти-шести процентов вряд ли
можно сегодня начать выбираться
из глубин экономического кризиса.
Закончить хотелось бы другим.
Ни одна из теоретических
концепций экономического развития и
экономической политики в чистом
виде России в этот сложный
переходный период не подходит.
Собственно говоря, никогда, ни в одной
индустриально развитой стране
осуществление кейнсианской либо
монетаристской политики в «чистом
виде» тоже не наблюдалось.
Исторические и национальные
особенности, роль социального фактора —
все это накладывало свой отпечаток
на конкретную политику, рождало
свои компромиссные решения.
Скорее можно говорить о преобладании
того или иного направления.
Знать экономическую теорию
Запада (а не отдельные, вырванные
из исторического контекста
положения и рецепты) необходимо. Знание
их опыта, понимание условий, в
которых даст эффект та или иная мера
экономической политики, способны
уберечь нас от ошибок в ходе
ненужного экспериментаторства,
подогреваемого слепой верой в
уникальность нашего
социалистического и вообще российского прошлого.
В то же время оно призвано
предупредить и механическое перенесение
опыта Запада на эту еще не
«взрыхленную» зрелыми рыночными
отношениями почву, ф
1
■2 5
Л. Тишков.
«Надежда спастись
всегда есть...»
/
/
62

Программа «Люди октября 1993»
Заявление о намерениях
События 3—4 октября вроде откочевали в прошлое, заслоненные
будничными хлопотами, предвыборной суматохой. Но это —
заблуждение. Они еще здесь. Среди нас — жертвами, неопознанными
трупами, невыявленными местами захоронений. Среди нас — и
в нас.
Степень причастности к ним хотя и сугубо различная, но всеобщая.
Даже те, кто вне политики, вряд ли смогут утверждать, что
московское кровопролитие не коснулось их жизни.
Кое-что уже прояснили журналистские дознания. Многое, но
не все. Главная тайна еще не раскрыта. У тайны этой нет единого
наименования. Ибо по существу своему она неоднозначна. В ее
истоках — несовпадающие помыслы, расчеты и предрассудки,
раскол общественного сознания, растерянность и равнодушие,
переходящие непредсказуемым образом во взрывы взаимного
непонимания, в дуэль амбиций и апелляции к голой силе. Прошлое и
будущее сошлись в трагических днях Москвы. Думать, что Россия
сумеет пробиться к демократии, соединяющей законный порядок
с защитой человеческого достоинства и права на высказывание,
не ограниченное частностями,— что дано России продвинуться
на этом пути, не добыв и не огласив правду об октябре 1993,
значило бы вводить в заблуждение себя и обманывать других.
Программа, к осуществлению которой мы приступили, не
притязает на единственное и исчерпывающее расследование. Она
обращена в существенной своей части к рядовым участникам и
наблюдателям случившегося. Ее цель — расслышать их голоса, запечатлеть
их рассказ об увиденном и пережитом, не подгоняя его под какую-
либо предустановленную оценку. Не взирая на взгляды — такова
наша установка.
Мы адресуемся к людям разных возрастов, различных
профессий, разного достатка. Гарантируем им тщательность записи
свидетельств и строгий, научно обоснованный порядок их обработки,
обобщения, публикации.
Сама планируемая работа призвана раздвинуть рамки
сотрудничества гуманитариев (историков, социологов, философов, психологов,
лингвистов и Др.) с журналистами, литераторами, а также с
правозащитной общественностью. Естественно, что это взаимодействие
нужно отладить в организационном отношении, придав ему черты
постоянства.
Программа «Люди октября 1993» нуждается и в материальной,
и в технической поддержке записывающими и видеоустройствами,
средствами для обработки, хранения и исследования полученных
источников.
я Заранее благодарим за помощь и содействие.
х£ Руководитель программы
I ~ Михаил Гефтер
So. Контактные телефоны: «Общая газета» 297-57-73 (с 15 до 17 часов),
Ц «Мемориал» 299-11-80 (С 19 до 21 часа),
"5 206-85-89 (с 10 до 14 часов).
63

понять
ИСТОРИЮ
понять
СЕБЯ
С. Зеньковский
Русское старообрядчество
К сожалению, до сих пор остается неизвестным, кто отдал приказ
о сожжении Аввакума и его пустозерских единомышленников, но трудно
сомневаться в том, что инициатором их казни был «Якимушка батюшка»,
как в своем письме к царю Федору протопоп называл патриарха.
Привыкший к военной дисциплине и не любивший церемониться с
врагами, патриарх Иоаким не переносил непослушания и неподчинения своей
власти и, несомненно, рассматривал церковных «непокорников» просто как
дезертиров или ослушавшихся начальства солдат. В годы фактического
междуцарствия 1676 — 1689, когда после смерти царя Алексея на троне сидел
сначала болезненный юноша-наследник — царь Федор,— а затем его братья,
цари-дети Петр и Иван, за которых их сестра Софья пыталась управлять
Россией из кремлевского терема, крутой и волевой бывший армеец Иоаким
оказался одним из старших и наиболее влиятельных придворных и
государственных деятелей. Его влияние возрастало с каждым годом.
В 1675 году, созвав собор, твердый, но осторожный,
неопрометчивый «Якимушка», предпочитавший санкцию собора личному
административному воздействию, добился окончательного проведения в жизнь
постановлений собора 1667 года о неподсудности клира гражданской власти
и о полном упразднении монастырского приказа. По существу это было
возвращением к традиционной средневековой общеевропейской и русской
практике, исключавшей духовенство из общегосударственной юрисдикции,
и значительной победой русского епископата, который, как и католическая
иерархия, всегда стремился к независимости от светских властей.
Не менее успешно был проведен Иоакимом собор 1681 —1682 годов, на
рассмотрение которого правительство предложило план широкой, почти что
революционной перестройки системы иерархии. Справедливо полагая, что в
основе главных бед русской церкви в том числе раскола между
сторонниками старого обряда и основным телом церкви, отсутствия связи
между владыками и клиром, злоупотреблений епископата и его клевретов-
чиновников, недостатков работы низшего духовенства и других трудностей
прежде всего лежит малочисленность епископов и обширность пределов
епархий, советники Федора предложили увеличить число епархий и
реорганизовать соотношения между митрополитами и епископами.
Русский епископат отнесся крайне враждебно к предложению
правительства, которое так радикально предлагало уменьшить епископские
округи и угрожало снижением доходов владык. Поэтому архиереи свели почти что
на нет весь правительственный проект церковно-административной реформы.
Не идя навстречу пожеланиям правительства, которое, по всей вероят-
* Окончание. Начало — в №№ 10, II за 1993 год.
64

ности, выдвинуло этот проект реорганизации церковного управления по
инициативе князя В. В. Голицына, увлекавшегося административной реформой
русского управления, епископат последних десятилетий Московской Руси
сохранил на короткое время доходы и независимость от иерархического
возглавления. Но этим же епископат подорвал свой авторитет и потерял
последнюю перед петровскими реформами возможность разумно
реорганизовать и этим усилить русское церковное руководство. Не прошло и сорока
лет после этого собора, как Петр I, не спрашивая ни совета, ни мнения
своих архиереев, сам перестроил и секуляризовал русскую церковную
администрацию и умалил роль не только епископата, но и самой церкви в жизни
государства и общества. А в течение этих четырех десятилетий временно
продолжавшая жить по-старому русская иерархия по-прежнему теряла своих
детей духовных, все в большем и большем количестве уходивших в раскол
от церковно нерадивых владык.
Казнь пустозерцев на время могла устрашить их московских
сообщников, но последовавшая за ней смерть царя Федора, известного своей
склонностью к Западу и нелюбовью к традиционалистам, и развившаяся
затем стрелецкая Смута, несомненно, ободрили раскольников. Назначение
после майского стрелецкого бунта главой Стрелецкого приказа князя
Ивана Андреевича Хованского, наказанного батогами еще в начале
1670-х годов за свою приверженность к древнему обряду, давало, может
быть, надежду даже на насильственное восстановление старой веры.
В июне возбуждение в этих низших социальных слоях населения снова
начинает расти. Большие толпы народа собирались на московских площадях
и вместе со старообрядческими агитаторами обсуждали достоинства старого
обряда и способы возвращения к нему. Тем временем раскольничий штаб
в составе бывшего келейника Макарьевского монастыря Саввы Романова,
оставившего любопытнейшие записки об этих событиях, Никиты Борисова и
иеромонаха Сергия, видимо, ученика Аввакума, игумена Сергия, в миру
Симеона Крашенинникова, продолжал работать над составлением челобитной.
Нашлись и другие помощники. Сам «державший старое благочестие и
читавший по старым книгам» князь Хованский помогал неожиданно
сложившемуся раскольничьему центру.
Число сторонников старой веры росло все больше и больше. Девять
стрелецких полков и московская артиллерии высказались в их пользу. Так
как в каждом из полков было около 700—1000 человек, то силы, на
которые могли опираться заговорщики, оказались очень значительными.
Хованский и сам спешил действовать. Порывистый, но не упорный, он успел
уже несколько отойти от первых ролей после передачи регентства Софье.
Сама Софья, жаждавшая власти, не собиралась делить ее с честолюбивым
князем. Силы, соединившиеся в мае для свержения Нарышкиных, теперь
сами входили в конфликт, споря о разделе управления государством.
Первый спор раскольников с патриархом, состоявшийся без народа,
в палатах Кремля, не дал никаких других результатов, кроме того, что
церковные власти сменили греческие жезлы на старые русские.
Новый публичный диспут был назначен на 5 июля. Любопытно
отметить, что мать Петра, вдовствующая царица Наталья Кирилловна, боясь
усиления правительства Софьи, предупредила своих недавних врагов стрельцов
о том, что спор в помещении дворца может быть опасен для раскольничих
вождей, так как София могла бы их там легко арестовать.
Уже рано утром 5 июля на кремлевской площади стали собираться
толпы народа. Старообрядцы монахи и священники, расставив свои аналои
со старыми иконами, усиленно проповедовали правду старой веры. Тем
временем в Грановитой палате собрались царевны Софья и Татьяна и царица
Наталья. Духовенство и бояре были в полном сборе. Староверческие вожди —
священник Никита, соловчанин Савватий, Сергий, Савва Романов и другие —
в сопровождении стрелецких выборных и охраны тоже вошли в палату.
По рассказу Саввы Романова, при входе произошла стычка между
старообрядческим и «новообрядческим» духовенством, но стрельцы, «устремившись ; S.
на попов и начавши их под боки кулаками бить», решили вопрос в пользу |;
старой веры. *2«5
3 Зплшю — сила № 12 65
о»-

5 с
Uft-
В самой Грановитой палате спор сразу принял страстный характер,
ио патриарх Иоаким держался твердо и ни в чем не уступал. Софья
энергично поддерживала патриарха и все время вмешивалась в спор в его
пользу. Как всегда бывает в идеологическом споре, аргументы не могли
убедить ни одну из сторон. Временами спор переходил в драку, и старо-
обрядец-священник Никита Дружинин, набросившись в пылу дискуссии на
архиепископа Вологодского Афанасия, стал, по свидетельству Медведева,
«бить и терзать иерарха». Упорность и страстность раскольников произвели
более сильное впечатление на присутствующих, чем богословская
аргументация епископов, и психологическая победа склонялась в их пользу. Чтобы
не дать раскольникам возможности воспользоваться начальным успехом и этим
подорвать авторитет церковных и государственных властей, Софья прервала
прения и пригрозила, что в случае дальнейшего проявления неуважения
к иерархии и власти она с царями уедет из Москвы.
Старообрядцы оставили палату, торжествуя. «Победихом, победихом! —
кричали они и поднимали руки. — Тако слагайте персты, веруйте люди
по-нашему. Тако веруйте. Мы всех архиереев перепрахом и пострамиша. Нам-де
государи приказали по-старому креститися». И в церковных песнопениях
оии благодарили Бога за победу.
Но торжество длилось не долго — в июле счастье отвернулось от них
так же легко, как и повернулось. За Софьей и партией порядка стояли
дворяне — хребет Московского государства — и регулярные полки. Часть
стрельцов заколебалась. Оскорбления, нанесенные патриарху и епископам,
переменили настроения многих стрелецких офицеров. Особенно среди стрельцов
«гвардейского» Стремянного полка быстро усилились симпатии к
правительству. Сами старообрядцы не обладали ни влиянием среди правительства,
ни средствами, необходимыми для обеспечения лояльности своих сторонников,
и ие имели опытных вождей. Умная Софья, пригласив к себе офицеров,
подкупила одних из них, другим дала повышения или награды. Много
денег гопало и рядовым стрельцам. Ьильшое количество пива, меда и водки,
щедро розданное правительством, вывело из строя наиболее буйные элементы
среди стрельцов и населения. Вожди раскола из духовенства были схвачены
верными власти частями. Рано на рассвете II июля на Красной площади
Никита Добрынин дорого заплатил за попытку реставрации старого обряда —
он был «главосечен и во блато ввержен, и псам брошен на съядение».
Другие отцы были сосланы.
Софья со всем двором уехала из Москвы и этим поставила себя и
правительство вне пределов досягаемости стрельцов и московской черни.
Дворянство быстро мобилизовалось иа защиту власти от мятежников.
Вызванный к Софье под предлогом обсуждения вопроса церемониала киязь
Иван Хованский был схвачен, обвинен в злоупотреблениях и превышении
власти и казнен 17 сентября. Оставшиеся без военных и духовных вождей
стрельцы очень быстро присмирели. Не выступив ни в защиту
старообрядцев, ии на помощь Хованскому, они пропустили последнюю
возможность захватить власть, восстановить старую веру и усилить свое влияние
в Москве.
Неудачная попытка реставрации старой веры как общегосударственного
исповедания в .июле 1682 года ясно показала слабые стороны ее сторонников.
Весь аппарат власти был в руках дворянства и бюрократий, стоявших
еще до никоновских реформ в рядах врагов церковной партии и за
единичными исключениями всегда выступавших против усиления церковного влияния
на Руси. С ними же был патриарх и ведущее духовенство. Хованский
со своими мечтами о старой вере так же одинок при дворе, как Морозова
и Урусова — за десять лет до этого. Сами старообрядцы, мало интересуясь
вопросами политики, были совершенно ие подготовлены к борьбе за власть.
Значительная ча£ть их, ужаснувшаяся перед теиью антихриста, даже не звала
к борьбе за власть в церкви, а только старалась избежать столкновения
не силами сатаны, и с силами попавшего, по их мнению, под влияние
сатаны правительства.
В 1685 году новые двенадцать подробных статей, изданные правитель-
ством царевны Софьи и, несомненно, рекомендованные патриархом Иоакимом,
66

усиливали борьбу с церковной оппозицией. Они повелевали упорных
«хулителей» церкви жечь, проповедников самосжигания казнить смертью, их
последователей, согласившихся перейти в «старую» веру, было приказано для
острастки «бить кнутом> и отсылать в монастыри под строгий начал.
Укрыватели наказывались батогами, кнутом, ссылались и штрафовались.
Имущество «раскольников», их укрывателей и поручителей отбиралось в казну.
Этими мерами правительству и патриарху удалось смирить последних
старообрядцев столицы. Неудача 1682 года и закон 1685 года еще более усилили
эту тенденцию бегства от антихриста. Все большие старообрядческие группы
Москвы и Подмосковья спешат покинуть находившиеся под строгим
контролем города, бегут в леса, в Поморье, на Керженец, в степи на Дон,
в Стародубье, за границу — в Польшу. Старообрядческая Москва пустеет.
Действительно, проживание в столице и центрах страны было крайне
опасно для старообрядцев, которых повсюду искали, арестовывали и судили
как церковные, так и гражданские власти. Так, по свидетельству
иностранцев, в течение нескольких недель перед Пасхой 1685 года в срубах
было сожжено не менее девяноста последователей древней веры. По всей
стране воеводы с ожесточением разыскивали сторонников тех смельчаков,
которые летом 1682 года чуть было не вернули Московское государство
к двуперстному крестному знамению и угрожали ниспровергнуть церковный
и социальный порядки.
Во главе новых эмигрантов-старообрядцев, стремившихся избежать
«казней никонианских» и сохранить церковную традицию старой Руси, был
неуловимый игумен Досифей, который на этот раз пытался утвердить старую
веру среди населения Дона. Бесконечные степи, перелески и леса Дона,
мало заселенные основным казачьим населением и кое-где кочевавшими
ногайцами, давали новым эмигрантам идеальный приют. Несмотря на
постоянный приток беглецов с севера, даже в начале семнадцатого века
оседлое население по Дону и его притокам не превышало тридцати тысяч,
из которых число строевых казаков колебалось от трех до шести тысяч,
а во второй половине века их общее количество все еще не превышало
пятидесяти тысяч. При такой малочислеиности населения старообрядцы могли
там быть или незамеченными, или оставаться вне пределов досягаемости
московской власти. Царские представители и воеводы обычно ездили из
Воронежа к казакам в станицу Черкасскую, находившуюся совсем на иижием
течении Дона, и поэтому старообрядческие селения и монастыри, находившиеся
на северо-восточных и отчасти западных притоках этой водной артерии,
могли свободно развиваться на их богатых рыбой, дичью и земельными
угодьями берегах.
Вожди этой старообрядческой эмиграции на Доиу вскоре сошлись с
атаманом С. Лаврентьевым, представителем той партии казаков, которая
сопротивлялась все растущему контролю центральной власти, неоднократно бывавшим
выборным главой станицы Черкасской.
Весной 1687 года Лаврентьев провел в настоятели главного донского
собора в станице Черкасской старообрядческого священиика, а на войсковом
сборе в мае того же года казаки постановили признать старую веру
официальным, «государственным» исповеданием Дона. Поминание патриарха
и царя на церковных службах было отменено. Приговор круга гласил:
«Сверх старых книг ничего ие прибавливать и не убавливать, и новых
книг не держать»,, а того, кто с этим не согласен, «тех побивати
до смерти».
На Дону старообрядцы делались с каждым месяцем все сильнее и
смелее, а оставшиеся верными патриарху и Москве священники покинули
Дон и ушли на север, в Россию. В северной части донских поселений, особенно
по притоку Дона реке Медведице, где население было чисто
старообрядческим, начали собираться вооруженные отряды, готовые защищать свои i
селения и своих вождей от нападения царских войск. Здесь старообряд- ;г
ческие миссионеры открыто провозглашали: «Мы не боимся ни царей, ни всей I-
вселенной; вся христианская отпала, и в Московском государстве благо- |J-
честия нет, ни церквей, ни попов». Среди руководителей черкасского пере- ? j
ворота, поставившего Лаврентьева во главе казачьего управления, начали •=*
67

раздаваться голоса, что пора восстановить старую веру и в русском
государстве.
Наряду с чисто религиозной проповедью стали слышаться и социаль-
.jj- ные мотивы. На реке Медведице проповедник Козьма Косой заявлял, что все
1| люди равны и что все «мы по созданию Божьему братья».
» к Возвращение войскового атамана Фрола Минаева положило конец
господству старообрядцев в донской столице Черкасске. Москва, узнав о
событиях в Черкасске и на Медведице, потребовала ареста и выдачи вождей
Смуты. Козьма был схвачен в августе 1687 года и выдан в Москву,
такая же судьба постигла и черного попа Феодосия. Вскоре был
арестован и Лаврентьев. Московское правительство и церковь, казалось, одержали
легкую победу на Дону. Но несмотря на эти неудачи, старообрядцы
Дона во главе с Досифеем не капитулировали. Начиная с весны 1688 года,
их вожди и отряды начали концентрироваться по северо-восточному притоку
Дона, Медведице, где они были вдалеке от обычных путей царских агентов.
Оставив станицы, они построили крепость на одном из островов реки.
Медведицкая старообрядческая крепость и селения просуществовали более
десяти лет, и только осенью 1698 года верные Москве казаки осадили ее.
Через девять лет после подавления этого первого казачьего
старообрядческого движения Кондратий Булавин снова поднял там восстание
против «князей, бояр, прибыльщиков и немцев» потому, что они «вводят
всех в еллинскую веру и от истинной веры христианской отвратили своими
знаменьми и чудесы прелестными». Так в борьбе за старые порядки и старую
церковную традицию казаки сливали в одно целое религиозные и
социальные мотивы.
Бунт Булавина, а через семьдесят лет бунт старообрядца Пугачева
были подавлены. Но казаки Дона и других областей юго-востока России
сохранили свою преданность старой вере, и до двадцатого века
значительное количество донских казаков осталось верным старому обряду и старым
взглядам на церковь.
Казаки-старообрядцы, ушедшие в конце восьмидесятых и начале
девяностых годов на реку Куму, осели там с семьями, основали свои скиты
и начали обрабатывать землю. Плодородные, богатые земли Прикавказья,
леса, изобиловавшие дичью, и реки, дававшие возможность легкого и
богатого улова, стали новой землей обетованной для поселенцев. Часть этих
эмигрантов-старообрядцев пробралась даже дальше на юг, где они
расселились по речке Карамыке, между рекой Кумой и рекой Домызлой, на землях
кабардинского князя Месеуста, а игумен Досифей со своей походной церковью
осел на речке Аграхани, на землях Тарковского шавкала, или князя. Третья
группа донских казаков-старообрядцев, осевших в бассейне Кумы и начавших
переговоры с гребенскими казаками, попыталась переселиться дальше на восток
и обосноваться вдоль Терека среди гребенцов, которые все крепче и крепче
держались старой веры и в конце концов на века оказались среди наиболее
крепких и стойких старообрядцев.
В те же два последних десятилетия семнадцатого века началось
накопление старообрядцев вдоль нижнего течения Волги, от Саратова до Царицына,
и дальше, до всегда бурной и готовой к бунтам Астрахани. В конце
1670 и начале 1680-х годов они заселили Барынников и Мечев буераки
у Саратова, начали устраивать там свои скиты и даже построили церковь.
Эти новые поселения энергичных и твердых старообрядцев, постоянно
пополнявшиеся беглецами из центра страны, стали первыми негородскими русскими
поселениями края.
С берегов Волги «старая вера» быстро распространилась на реку
Урал, в то время называвшуюся Яиком, и там твердо укрепилась в сердцах
и душах местных казаков, которые также остались ей верны до этого
столетия. В середине прошлого века поголовно все уральские казаки были
Irr, старообрядцами, и уральский губернатор А. Столыпин, отец П. А. Столыпина,
\z отмечал единство и упорство в вере уральских и оренбургских казаков,
5 £ сравнивая их за преданность старым русским идеалам с современными ему
«f славянофилами.
"«3: Не только на Тереке, но и на Волге, и на Дону, в глухих углах
68

казачьего расселения контроль правительства и церковной иерархии был
очень слаб, и местные священники нередко продолжали креститься двумя
перстами, провозглашать сугубую аллилуйя и не вводили новых
«никонианских» обрядов. Дон и Урал вместе с Астраханью, поселениями Нижнего
Поволжья и ушедшими на Кубань и подчинившимися крымскому хану
казаками образовали далекий передовой форпост русского заселении, но форпост
географически изолированный в своей повседневной жизни от остального,
основного массива населения русского государства.
Господствующая — патриаршая, а затем синодальная — церковь была
прочна лишь в главных городах и крепостях, где стояли воеводы.
Постоянное оседлое русское население, разбросанное среди бесконечных степей
и их кочевников, медленно, но постоянно росло за счет прилива
переселенцев и беглецов из средней и северной России. Эти пришельцы часто
сами были старообрядцами, а если они ими не были ко времени прихода
на юго восток, то быстро таковыми становились, смешиваясь со старым
казачьим населением и образовывая духовно и психологически особый тип
русского Человека. Религиозная обособленность, независимость и вольный
дух были характерны для этих групп твердых в своих убеждениях казаков и
крестьян, всегда готовых подняться в защиту воли и старой веры.
Но оторванность и изолированность казачьего юго-востока от основных
областей России не позволили им сыграть значительной роли в
распространении и развитии организации старой веры. Кроме того, смерть игумена
Досифея и других вождей донской старообрядческой революции 1687 года
и арест лояльными казаками других священников оставили в конце
семнадцатого века Дон и Северный Кавказ без выдающихся проповедников и
организаторов. А среди местного казачьего духовенства не оказалось своих
значительных миссионеров и богословски подготовленных для ведущей роли
в старообрядчестве вождей. Поэтому руководящая роль в характерном для
юга поповском старообрядчестве выпала не казачьим землям, а новым
поселениям вдоль польской границы — Стародубью и Ветке, а в беспоповщине
главные центры образовались на севере.
В те годы, когда на далекой окраине России, на реке Куме,
престарелый, но по-прежнему непреклонный игумен Досифей вел свои последние
бои за древнюю веру, в старых, основных землях Московского государства
среди оставшихся верными старой церковной традиции «раскольников»
происходило окончательное размежевание между
традиционалистами-оптимистами, продолжавшими верить в возможность священства и таинства
евхаристии, и радикалами-пессимистами, считавшими, что благодать Господня
иссякла в церкви и поэтому ни священство, ни таинство причастия не могут
больше существовать в этом грешном мире.
Традиционалисты-поповцы уже давно боролись с делавшейся все более
опасной проповедью самосожжения и растущим числом гарей, но только
в 1691 году они осудили гари вполне ясно, окончательно и соборно.
В своем «Отразительном письме о новоизобретенном пути
самоубийственных смертей» инок Евфросин дал широко развернутую, написанную в ярком
импрессионистском стиле картину деятельности и проповеди самосжигате-
лей. Он отмечал часто нечестные и весьма предосудительные приемы
проповедников самосжигания, не стеснявшихся ни в каких средствах для того,
чтобы завлечь на костер гарей свои наивные и слабо разбиравшиеся
в богословских вопросах жертвы. Евфросин заявлял, что самосожжение
противно духу христианства. Он обильно цитировал Священное писание,
святых отцов и доказывал, что православные христиане, идущие добровольно
на гарь,— вовсе не святые мученики за веру, а просто не разбирающиеся
в вопросах веры самоубийцы, а сами проповедники гарей — опасные
грешники, ответственные за смерть и гибель душ своих несчастных после- *
дователей. Подводя итоги этим аргументам, Евфросин приходил к заключе- lm
нию, что, нарушая основные истины христианства и каноны церкви, само- ^t
сжигатели автоматически лишались церковного благословения и отлучались | &
от церкви. |S
Последним значительным и сравнительно свободным от контроля патриар- "5
69

2
шей и царской власти центром поповцев долго были скиты Кержеица во
главе со старшим по времени образования скитом Смольнны. В 1680-х годах
на Керженце было 77 старообрядческих скитов и более 2000 монахов
и насельников. Там нередко созывались старообрядческие соборы, шли
2. шумные споры об истолковании старых книг, пророчеств и писаний аполо-
гетов старой веры, в том числе и Аввакума, и отсюда по разным общинам
х о рассылались священники и миссионеры. В Смольянах жил и старенький
« В «черный поп» Дионисий Шуйский, имевший немало запасных даров, которыми
он причащал богомольцев и снабжал для причастия другие общины.
Благодаря этому Керженец, и особенно Смольяны с Дионисием во главе, стали
более чем на целое десятилетие духовным центром поповщины в
средней России. Но правительственная экспедиция 1694 года разорила все
керженецкое сборище старообрядцев и сожгла большинство скитов. Часть
старообрядцев, наиболее независимая и активная, решила уйти за границу,
в Польшу, на остров Ветку, лежавший посредине реки Сож, притока Днепра,
в двадцати или тридцати верстах на северо-восток от Гомеля и не более чем
в пятидесяти верстах иа запад от более раннего старообрядческого заселения
вокруг Стародуба. Здесь во владениях польских панов Халецкого и Кра-
сильского эмигранты нашли радушный приют. Польские помещики были рады
неожиданному притоку трезвого, спокойного и трудолюбивого населения.
Со своей стороны, новые эмигранты были довольны, что оказались вне
пределов досягаемости патриарха и его властей и вместе с тем оставались
вблизи границы, через которую благодаря наличию своих же товарищей
по вере по другую сторону рубежа Польши и России они могли легко
переходить и быть в постоянной связи с поповщинскими общинами Старо-
дубья, Калуги, Москвы и других городов и районов России. Количество
новых поселенцев на Ветке росло с каждым месяцем. Вести, будто сам
польский король помогает верным старой вере людям, быстро разносились
среди поповцев, и в конце семнадцатого и начале восемнадцатого века
Ветка стала одним из самых популярных мест старообрядческого
заселения. Уже до 1700 года словом Ветка стали обозначать всю область
старообрядческого поселения между польско-русской границей и Днепром,
и чуть ли не каждый год там основывались все новые и новые поповщинские
слободы.
При Феодосии Ветка стала главным центром поповщинского
старообрядчества. Уже в год его прихода на Ветку церковь была расширена
и освящена иа дониконовском антиминсе, привезенном сюда уже ветхой
старицей Малаиьей, все той же, которая лет двадцать тому назад подвизалась
с Морозовой, возглавляла московские или подмосковные общины и была
в переписке с Аввакумом. Привезенный Феодосием калужский иконостас
был поставлен в этой первой настоящей, подлинно старообрядческой церкви.
Теперь у поповцев была церковь, где они могли молиться и совершать
все таинства. А вопрос литургии и причастия стал к этому времени
самым важным и насущным для поповщииских старообрядцев: не имея
своих церквей в России, они могли пользоваться только последними
оставшимися у них запасными дарами, и многие духовно тяжело страдали,
не имея возможности причаститься. Нередко они находили мистическое
общение с Господом только во сне, когда у них бывали видения церковного
причастия, в которых сказывалась вся сила религиозной напряженности среди
жаждавших евхаристического общения старообрядцев.
В годы расцвета Ветки, 1700—1764 годах, здесь проживало до сорока
тысяч поповцев, было два больших монастыря — мужской, с 1200 иноками
и большим числом послушников и бельцов, и женский, с несколькими
сотнями монахинь и сотнями белиц и послушниц. Сюда со всей России
съезжались паломники, тянулись искавшие церковной свадьбы пары, здесь же
w обучались молодые будущие наставники и миссионеры. Только в 1764 году
£гр наступил конец Ветке: по приказу императрицы Екатерины генерал-майор
1*1 Маслов перешел границу и разогнал или увел поселенцев, монахов и клир,
• 5. разорил сами слободы, монастыри и церкви.
Первое разорение Ветки произошло уже в 1734 году, но после него Ветка
«ч быстро оправилась. После же 1764 года старообрядцы, получившие от импе-
70

• В заволжских лесах. Вид на
Улангерский скит.
• Бунт стрельцов. Миниатюра из
рукописи XVIII века. Крекшин.
«Житие Петра Великого». Художник
запечатлел один из эпизодов
стрелецкого бунта 1682 года в Москве:
ворвавшиеся в церковь восставшие
стрельцы находят Афанасия
Нарышкина и чинят над ним расправу.
• Восставшие стрельцы.
Миниатюра состоит из трех частей.
Действие происходит в Кремле.
Слева — князь М. Долгорукий и боярин
А. Матвеев убеждают стрельцов,
ворвавшихся в Кремль, разойтись,
говоря им, что слухи об убийстве
царевича Ивана, сына Марьи
Ильиничны Милославской. ложны.
Восставшие же стрельцы требуют
выдачи отца и брата царицы
Наталии Кирилловны Нарышкиной.
Справа в тереме видна царевна
Софья Алексеевна, которая
распорядилась выдать восставшим
стрельцам вино, тем самым
подталкивая их к дальнейшим действиям.
тмшммш
IS
71

рас кольни ков-поморце в
деревни Карельской.
Фото М. Дмитриева.
Типы
История староверства в Помор-
ском крае началась соловецким
восстанием...
а.
.1 О
* о
5
■
О и
о
п
I-
ратрицы Екатерины право строить церкви и свободно молиться в России,
на Ветку уже не вернулись. После этого новыми центрами поповщины
в конце восемнадцатого века стали Иргиз на Нижней Волге, а затем
Рогожское кладбище в Москве, где и до сих пор находится
старообрядческое главное управление.
До своей смерти, которая последовала около 1710 года, Феодосии
оставался признанным главой поповцев всей России. Отсюда, из Ветки, он рассылал
свои послания, благословения и запасные дары по поповщинским общинам
России. Старое, освященное еще при патриархе Иосифе миро Феодосии
разбавлял деревянным маслом и пользовался им при исполнении таинств.
Но самое главное было то, что Феодосии установил прочную практику
приема в старообрядчество священников, рукоположенных в патриаршей
и позже в синодальной церкви, и поэтому его можно почитать за первого
подлинного устроителя и основателя поповщины.
Принимая священников из осужденной ими же церкви, поповцы попадали
под критику радикалов беспоповщины, которые спрашивали: «церковь
никонианская дескать плоха, а попы ее хороши?» Но поповцы, и в частности,
видимо, их керженецкие отцы, развили по этому поводу свое весьма
интересное и не лишенное канонического обоснования учение. По ветковским
правилам священник, переходивший из патриаршей церкви в
старообрядчество, прежде всего подвергался опросу старейшин общины и ее священников.
Затем этот принимаемый священник торжественно отказывался от
«никонианских заблуждений», и принимавший его иерей помазывал его священным
миром.
Признавая рукоположение патриаршей, а позже синодальной церкви
действительным и православным, поповцы полагали, что благодать сохрани-
72

Илья Алексеевич Ковылин, осно-
* ватель Преображенской
старообрядческой обители.
гпмГ
I
раскольников-поморцев
деревни Карельской.
( Шси.чн 17-31 г, ujicji*
лась в церкви потому, что не все епископы приняли нововведения Никона.
Конечно, как уже сто лет назад писал П. И. Мельников, «всего бы
проще было старообрядцам избрать из своей среды влиятельного,
уважаемого и достойного человека и возвести его в степень первосвятителя».
Но идти на создание своих новых канонов и заняться экклезиастическим
новотворчеством консерваторы поповцы не могли по самой природе своей
религиозной мысли. А по канонам для правильной православной хиротонии
епископа было необходимо, чтобы он был рукоположен епископом или
епископами, как это предписывало шестидесятое правило Карфагенского
собора. Поэтому приходилось ждать, пока они найдут епископа или
епископов, согласных посвятить им своих старообрядческих владык. И они
ждали, и не только ждали, но и непрерывно искали архиереев твердой
православной веры, готовых рукоположить старообрядческих первосвятителеи.
Поиски «своего» архиерея старообрядцами-поповцами стали одним из
самых замечательных драматических и трогательных явлений русской
религиозной жизни восемнадцатого и первой половины девятнадцатого века.
Поповцы не щадили сил, времени и средств, чтобы восстановить всю
полноту своей иерархии, и в течение многих лет одни пиповщинские
посланники за другими объезжали православный Восток в поисках такого
владыки древнего благочестия. Как это ни странно, но их рвение и религиозный
энтузиазм увлекли даже часть беспоповцев, их северное поморское согласие,
руководимое знаменитыми в старообрядчестве братьями Семеном и Андреем
Денисовыми. Видимо, надежда приобрести свою правильную иерархию на время
сдвинула с позиций безнадежного пессимизма и вдохновила даже этих
суровых северных старообрядцев радикального направления, отрицавшего
сохранение благодати в церкви.
I-
73

а.
-(О
■ж о
* О
* С
X О
в X
В 1734 году судьба, казалось, улыбнулась поповцам, и в частности ветков-
цам. Они нашли себе епископа. Это был пятидесятилетний киевлянин,
монах, рукоположенный в 1724 году в несколько запутанных и странных
обстоятельствах ясским, то есть молдаванским митрополитом Георгием,—
немного авантюрный, но искрение верующий и добрый владыка Епифаний.
Ветковцам удалось уговорить его возглавить поповскую церковь, но
Епифаний, согласившись на предложение ветковцев, едва успел поставить им
несколько священников, как был арестован перешедшими границу русскими
войсками, увезен в Киев, где в скором времени и умер в общении
с церковью. Сто одиннадцать лет пришлось опять ждать старообрядцам-
поповцам, пока им удалось снова найти владыку, согласного иа
восстановление старообрядческой иерархии. В 1846 году боснийский митрополит
Амвросий рукоположил двух старообрядческих епископов, и с тех пор у попов-
цев создалась полная иерархия, глава которой и до сих пор пребывает
в Москве как архиепископ Московский и всея Руси.
Русское религиозное возрождение конца девятнадцатого и начала
двадцатого века многим было обязано этому консервативному старообрядческому
направлению, сумевшему сохранить в повседневной жизни больше церковной
и религиозной строгости, чем это сумела сделать сама русская синодальная
православная церковь. Одной из особенностей церковной жизни
старообрядчества было постоянное участие мнрян и рядового приходского священства
в религиозной жизни общин и в общецерковной организации. Даже после
восстановления епископата в 1846 году прихожане и приходские иереи
продолжали играть большую роль в организации и управлении церкви.
Не прошло и года после того, как инок Евфросин и другие поповцы
отмежевались от своих недавних друзей и союзников из радикального
беспоповщинского крыла старообрядчества, как и сами беспоповцы выступили
с «приговором», в котором они устанавливали новые положения, отличные
не только от «российской» патриаршей церкви, но и от старообрядцев-
поповцев. В 1692 году вожди новгородских беспоповцев под водительством
дьячка Феодосия Васильева созвали местный собор.
Первое письменное высказывание беспоповщинских взглядов уже
отчетливо показывало, как далеко от православия уходило радикальное крыло
противников патриаршей, «никоновской» церкви. Прежде всего бросается в
глаза, что при перечислении участников собора на первом месте были «учителя
из простецов», а не духовные лица, перешедшие в их движение из
православной церкви. Этим как бы подчеркивался принцип учительного
равенства всех членов беспоповской церкви, учительства миряи и не признавался
особый клир церкви. Затем все решения принимались на соборе от имени
всех его участников, включая и простецов не учителей, а не только
духовных руководителей согласия. Третьим важным решением, принятым этим
первым новгородским собором, было запрещение браков и чадорождения
членами беспоповской церкви. По их решению, ввиду отсутствия благодати,
священства и таинств брак был невозможен, а внебрачное сожительство
и рождение детей являлось грехом. Четвертой важной чертой этих
решений было строгое запрещение общения членов беспоповской церкви с
представителями окружающего их мира, будь это никониане, поповцы или
иноверные. Кто не повиновался этому постановлению, тех было решено
«из чину изметать и отлучать».
Наконец, в этом приговоре совершенно неожиданно новгородские отцы
сделали довольно резкий иконоборческий выпад: священники «никонианской»
церкви в нем названы «ндоложрецами», а их служение перед иконами
сравнивается с приношением жертв самому сатане. Правда» их федосеевские
иконы остаются «святыми», но резкость тона этих замечаний наводит на
мысль, что федосеевцы могли пользоваться богословской стилистикой проте-
• стантских писателей.
;« Решения новгородских беспоповских соборов только подводили итоги
\t всей предыдущей проповеди русских религиозных радикалов пессимизма.
5 о. На первом месте стоял совершенно новый догмат признания торжества
I"! антихриста в этом мире, из которого уже вытекала безблагодатность
"«* церкви, бессвященство, невозможность таинств евхаристии и брака, что, в свою
74

очередь, вело к требованию полного целомудрия, признания греховности
рождения детей и порочности всего мира. Отрицая благословенное Богом
христианское продолжение существования человеческого рода и всего мира,
Феодосии Васильев и его единомышленники теперь уводили своих
последователей из нормальной и обычной жизни, делая их монахами без обета. В этом
предельном, но однобоком аскетизме и отрицании института священства они
шли по стопам своего первого учителя Капитона и его учеников лесных
старцев, которые уже в 1620—1630-х годах, за четверть столетия до
патриаршества Никона и начала злосчастного спора об обряде, стали «погордевать
священством», избегать таинств и жить <не по правилам святых отец, а по
правилу старца Капитона». В 1660 и 1670-х годах это «погордевание
священством» вылилось в откровенное беспоповство, при котором они
отвергали не только новых, «никонианских» священников, но и иереев старого,
дониконовского постановления.
Несмотря на всю радикальность и странность их учения, которое
поклонение обряду ставило выше самого содержания православия, эти
учители очищения душ огнем гарей имели широкий успех в среде крестьян и
посадских людей Севера. После казни пустозерских отцов и неудачи мятежа
с челобитной 1682 года безнадежность, охватившая противников нового
обряда, была так велика, что лишь немногие крепкие поповцы вроде Досифея,
Евфросина, Дионисия и некоторых других их единоверцев-консерваторов
продолжали сохранять веру в то, что дело древнего предания не погибло
и что полнота христианской жизни со священством и всеми таинствами
старой церкви еще возможна. В противоположность им массы преданных
старому обряду простых людей, ожидая с года на год окончания века и
второго пришествия и, видимо, предаваясь отчаянию, находили, что единственный
верный способ сохранить от греха и спасти свои души от царства
антихриста лежит в самоочищении в огне гарей. Поэтому именно
в 1680-х годах эпидемия самосожжения принимает ужасающий массовый
характер. В 1687 году активный проповедник беспоповства и самосожжения
черный дьякон Игнатий захватывает со своими приверженцами Палеостровскии
монастырь и при появлении правительственных войск 4 марта того же года
сжигает две с половиной тысячи добровольных жертв и сам гибнет с ними.
Через полтора года сподвижник Игнатия, другой знаменитый проповедник
«самоубийственного способа смерти», Емельян Иванович Втораго опять
овладевает Палеостровом и, несмотря на все попытки правительственных
войск остановить подготовляющуюся гарь, 23 ноября сжигается там с полутора
тысячами своих последователей. Наряду с этими грандиозными
самоубийственными аутодафе десятки, а может быть, н сотни меньших гарей, в которых
каждый раз погибало от нескольких десятков до нескольких сот человек,
озаряли в 1682—1692 годах своим зловещим пламенем северные леса вокруг
Онежского озера и между Онегой и Белым морем.
Какой-то дикий, страшный энтузиазм смерти и самоуничтожения
охватывал увлеченных апокалиптическими вождями н приверженных старому
обряду жителей Севера. Участники гарей, обнявшись, прыгали с крыш верхних
горенок изб в пламя костров. Охвативши друг друга, девушки с разбегу
бросались в огонь, дети тянули в огонь родных, отцы и матери шли на гари
с младенцами на руках. Василий Волосатый не только водил свои жертвы
на костры, но и уговаривал замаривать себя голодом; некоторые бросались
целыми семьями в реки. Многие, ожидая с часу иа час, особенно
в 1666, 1667, 1691 и 1692 годах, окончания мира, ложились в гробы, чтобы
встретить страшный суд на смертном ложе. Описания этих ожиданий смерти
и самоубийственных способов окончания жизни по своей трагичности
напоминают ужасные картины танца смерти позднего западного средневековья, когда
во время чумы все население ждало последнего часа. Нередко перед
гарями или другими способами самоубийства несчастные кандидаты на само- ■
сжигание или уморение себя голодом старались урвать последние радости 5 у
жизни, так как смерть во имя веры все равно должна была очистить ]*?
и покрыть все грехи. Но конец мира не наступал, несмотря на то, что послед- t &
нее отступление уже произошло, по их рассуждениям, в роковом 1666 году, f 5
Так прошли злополучные 1666 и 1667 годы, не принеся никаких видимых "5
75

свидетельств прекращения существования Вселенной или русского царства.
Эсхатологические ожидания начали проходить, и отцы беспоповства, видимо,
поэтому и выступили со своим новгородским соборным решением, в котором
они разъясняли, что хотя последнее отступление и царство антихриста
| о. наступили, но когда будет конец мира — это пока что еще не ясно,
S с и посему их церковь должна как-то организовывать свое существование
I о на этой грешной и захваченной силами ада земле, приспосабливаясь к пере-
« У живаемому ими апокалиптическому веку.
«Jo- Федосеевская Невельская община была первой известной нам беспоповской
общиной городского типа.
В общежительной коммуне Феодосия Васильева у Невеля проживало
около 600 мужчин и 700 женщин, но и те и другие должны были
придерживаться бракоборческих новгородских правил и, — по крайней мере, в
принципе - соблюдать строгое целомудрие. Суровая дисциплина, послушание
своему наставнику Феодосию, многочасовые службы и общность имущества
были главными чертами этой беспоповской организации. При общине были
свои молельня, больница, богадельня и многочисленные хозяйственные
учреждения, в которых постоянно и бесплатно работали члены общины.
«Праздность училище злых»,— постоянно напоминал суровый глава общины,
не позволяя никому лениться и требуя, чтобы при вхождении в общину
новый член ее передавал ей свое имущество. Даже обувь, одежда и про
чие необходимые предметы обихода «всем из казны общие подаваху»,—
отмечает биограф Феодосия. Многочисленные и длинные по дониконовскому
уставу, но, конечно, без литургии и священников и руководимые
наставником церковные службы, дисциплина, общность имущества, трудовой
«подвиг» и безбрачие во многом напоминали монастырь. Это был особый мир
людей, считавших себя избранными Богом для спасения, которые
решительно отмежевывались от постороннего, греховного и погрязшего в светской
жизни человечества. Вне общины все принадлежало антихристу, в домах,
на полях, на торгах была его печать, и извне общины были возможны
лишь грех и вечная погибель.
По своей строгой дисциплине, формально пуританскому подходу к миру,
трудолюбию и постоянному стяжанию, сознанию своей исключительности
и избранности, мирскому священству, которое они называли
наставничеством, Невельская община Феодосия и поздние другие общины этого «согла
сия» скорее напоминали Женеву времен Кальвина, хотя этот женевский
теократ и не проповедовал безбрачия. Кальвин тоже ведь считал, что сама
принадлежность к его учению и сознание важности пуританского образа
жизни указывают на избранность человека Богом. Это чувство
исключительности в мире, отсутствие снисхождения к людским слабостям, ощущение
греховности внешнего мира, фактически дуалистическое мировоззрение,
священство мирян и личная ответственность человека за свое спасение
верой, молитвой, трудом и аскетическим или пуританским «подвигом»,
несомненно, сближали эти столь различные в своей богословской догматике,
истории и окружении движения. Правда, подход к вопросу собственности
этих ранних, конца семнадцатого и начала восемнадцатого века, федосеевцев
был диаметрально противоположным кальвинистическому, но федосеевскии
девиз «праздность — училище злых» скоро помог им отойти от монастырского
православного подхода к хозяйственным вопросам, и уже с конца
восемнадцатого века из числа федосеевцев выходит немало отличных и очень успешных
дельцов, думающих не только об интересах своего согласия, но и о личном
обогащении.
Все же федосеевцы резко отличались от кальвинизма в подходе к
обществу и особенно государству. В своих «Христианских учреждениях»
Кальвин указывал на необходимость организованного государства как части
* устроенного Богом мира. «Роль государства не менее значительна, чем роль
5т хлеба, воды, солнца и воздуха, но она гораздо более почетна»,— говорил
У £ организатор своего собственного теократического женевского государства,
• о. который, хотя и царствовал в нем с почти неограниченной властью, но тем
|1 не менее полагал, что аристократический или демократический образ правле-
"■3 ния более удобен для граждан, чем единоличный. Федосеевцы же вслед
76

за отцами второго Новгородского собора 1694 года утверждали, что самый
институт государства — зло и что члены их церкви должны уклоняться
от всякого соприкосновения с его органами и избегать всякого
сотрудничества с правительством и властями, на которых лежала печать
антихриста.
Невельская беспоповская община Феодосия Васильева просуществовала
недолго. В 1709 году она была разграблена польскими солдатами.
Опасаясь, что и позднее, в результате войны Карла XII с Россией и
Польшей, которая в те годы в значительной степени происходила на
польской территории, его община окажется между молотом и наковальней,
Феодосии решил возвратиться в Россию. Совсем неожиданно он нашел
могущественного покровителя в лице тогда почти всесильного Меншикова,
который и исхлопотал у царя разрешение для невельских эмигрантов-федосеевцев
вернуться на родину. С позволения Петра община Феодосия переселилась
под Псков, где и поселилась на так называемой Ряпиной Мызе. Судьба
все же не дала Феодосию Васильеву продолжать свою проповедь на русской
земле. Несмотря на заступничество влиятельного любимца царя, Феодосии
был задержан церковными властями; вскоре его надломленное
странствованиями и постом здоровье пошатнулось, и он скончался в заточении. Через
несколько лет его община, находившаяся все еще на Ряпиной Мызе, распалась.
Федосеевство пережило своего основателя, и в конце восемнадцатого и начале
девятнадцатого века оно стало одним из самых сильных и влиятельных
согласий не только среди беспоповцев,, но, может быть, даже во всем
русском старообрядчестве.
Несколько другой характер, чем в Новгороде и в ранних федосеевских
общинах, приняло развитие беспоповщины на Крайнем Севере Руси, в
Поморье. Как это ни странно, но там, в глуши северных лесных дебрей и болот,
в пустынях этого бесконечного и малозаселенного многоозерного и богатого
реками края, русская историческая традиция и верность древнему церковному
преданию оказалась гораздо крепче, чем среди беспоповцев стариннейших
русских городов северо-запада во главе с бывшим Господином Великим
Новгородом. Поморское беспоповское движение развилось на старинной земле
русских монашеских скитов, что лежала между озером Онега и Белым морем,
вернее, Онежской губой этого моря. ■
В лесах Поморья, на реке Выге, слились две крайние, но несколько
разные аскетические монашеские традиции Игнатия и Корнилия, причудливо
и неожиданно сочетавшие бесконечное преклонение перед русским
церковным прошлым, исступленную готовность к крайней, доходящей до
добровольного самосожжения жертвенности и абсолютную непреклонность в духовных
вопросах, переходящей в церковное бунтовщичество, анархизм и даже
нигилизм.
Игнатий, бывший только дьяконом и поэтому не имевший права «литурги-
сати», склонялся к учению об «упразднении» священства и причастия:
сам он, будучи соловецким экклезиархом, выдающимся и пламенным
проповедником и волевым духовником, вероятно, часто чувствовал свое
превосходство над рядовыми деревенскими батюшками и вряд ли имел охоту
подчиняться их духовному руководству. Быть может, будь он сам иереем,
он рассуждал бы иначе и не проявлял бы в этом и других духовных
вопросах такого крайнего радикализма. Как монах он, конечно, «пренебрегал» и
браком, но, несмотря на эти крайние установки в вопросе священства и
таинств и неудержимую страсть к проповеди гарей, он — в
противоположность дьячку Феодосию Васильеву, выходцу из мелкого провинциального
городка Яма,— имел и осознавал за собой все старое предание и
мышление Соловецкого монастыря, одной из влиятельнейших и важнейших русских
обителей. Несмотря на всю свою мятежность и независимость в вопросах
веры, Игнатий всем сердцем и умом принадлежал русскому церковному
прошлому и сумел передать своим ученикам и последователям страстную
любовь и неограниченное преклонение перед своим «востоком востоков».
Корнилий, упрямый и непреклонный аскет, в свою очередь, тоже не был
просто лесным старцем, бросившим и ненавидящим мир. Корнилий принес
77

а.
II
О w
Т О
"В
на Выг не только навыки крайнего монашеского аскетизма, доведшие его
до бракоборства и полного «целомудрствования», и бесконечную любовь
к пустынному житию (недаром современники его называли «пустынь
прекрасная, столп пресветлый, наказатель (руководитель) сладостный»), но и плоды
долгого служения церкви и знания ее прошлого, живым свидетелем которого
был он сам. Еще будучи келейником Филарета, а затем и других иерархов,
Корнилий научился ценить единение царства со священством и мог наблюдать
годы цветения тогда еще в его глазах святого Третьего Рима. Став пустынником,
он не потерял чувства ответственности за судьбы своего христианского
народа. И несмотря на короткое время сожительства с ним, Викулин
и Андрей Денисов, по всей вероятности, от него унаследовали
преданность старой церковной Руси.
Благодаря усилиям и способностям обоих основателей Выгорецкого
поселения, их обитель уже в течение двух последующих десятилетий
стала ведущей не только в Поморье и беспоповщине, но и во всем русском
старообрядчестве. Викулии занимался организацией самого общежития, Аид-
рей (1672—1730) скоро вырос в положение ведущего богослова и мыслителя
старой веры, а брат Андрея, Семен Денисов (1682—1741) прославился в
старообрядчестве как патетический писатель и славослов раиией истории движения
древней веры и русской церкви. Кроме того, благодаря их хозяйственным,
организаторским способностям Выгорецкий монастырь стал как бы преемником
Соловков, которые еще долго ие могли оправиться от разгрома 1670-х
годов.
Заслуга Андрея Денисова заключалась в ясном, логически и
систематически составленном объяснении «старой веры», изложенном в его
знаменитых «Поморских ответах». «Поморские ответы» были действительно
ответами на вопросы, предложенные синодальным миссионером и обличителем
«раскола» иеромонахом Неофитом, который в порядке полемики со
старообрядцами задал поморцам Выговского общежитий 104 вопроса. Ответы
были соборным трудом выговских отцов, но их формулировка, редакция
и написание были работой прежде всего Андрея и отчасти Семена
Денисовых. В своих ответах Андрей ие поддается страстям и гневу, как
Аввакум или Лазарь, а спокойно, с многочисленными ссылками на источники
разбирает вопросы миссионера и дает почти что исчерпывающее
толкование разногласий между «великороссийской» церковью и старообрядцами.
Поскольку большинство вопросов Неофита касалось общих для всего
старообрядчества проблем, то и «Ответы» стали своего рода
декларацией веры всего старообрядчества и были приняты почти что всеми толками
как главное руководство для объяснения самого существа «старой веры>.
Основная концепция Денисовых зиждется прежде всего на теории особого
христианского исторического пути русского народа. Вслед за Филофеем,
авторами «Повести о Белом Клобуке», грамотой патриарха Иеремии, боголюбцами
и ранними старообрядцами Денисовы утверждают, что только Русь смогла
сохранить до середины семнадцатого века чистое христианство, четкое
изложение которого было составлено на Стоглавом соборе 1551 года. Но
Денисовы, не удовлетворяясь сухими формулировками своих предшественников,
дают панегирическую, богатую красками и славословием картину прошлого
русского православия. В глазах С. Денисова православная дониконовская
Русь была «вторым небом», и за дела, подвиги и молитвы русских святых
ей была дана великая миссия охранения истинно христианской веры. Эти
русские святые чудотворцы, преподобные и знаменосцы, пишет он, соединили
землю и небо, народ России с самим Господом Богом, а их верность вере
и молитвенное стояние объединили всю Русь в одно стадо, возглавляемое
Христом и пасущееся на небесных лугах. Это стадо Христово являлось
мистическим соединением конечного с бесконечным, ангелов и людей, которые
•' вместе славили Бога и просили, чтобы на земле был мир и в человецех благо-
5 п воление.
I * Что было действительно новым в сочинениях Денисова — некоторая
S 5. идеологическая демократизация Третьего Рима. Теперь вместо стольного города
Москвы на роль преемника вселенской задачи охраны подлинного право-
"ч славия в их писаниях выступают все русские города и деревни, веси и села,
78

сам русский народ, а не «великий государь» Московской Руси, которого,
поскольку он стал императором Санкт-Петербургской империи, они вообще
предпочитают замалчивать. Этому перенесению роли защитника
христианства с Москвы на всю Русь, с великого государя — на народ
российский соответствовала и иерархическая перестройка своей церкви,
предпринятая Денисовыми. Вместо грозных владык епископов, необходимость кото-
с;рых для преемственности господней благодати они не отрицали, Денисовы
"выдвинули новую соборную организацию своей поморской церкви. В их
сочинениях и посланиях неизменно бесконечное количество раз подчеркивается
соборное, а не иерархическое начало. Слова «собор», «соборный»,
«собрание», «совокупность», «соединение», «братоводительство» изобилуют в их
словаре для обозначения своей церкви и Выга, который они называют равно-
апостольским обществом, святым равноангельским собранием, апостольским
совокуплением, всепрекраснейшим церковным соединением, богоспасаемой
христособранной киновией.
Хотя Андрей в своих проповедях неоднократно пользовался
эсхатологическими темами, ни он, ии Семен никогда не были подавлены
апокалиптическим отчаянием. Они упорно и успешно работали над созданием
церкви старой веры, надеялись восстановить в ней священство и иерархию,
были полны веры, что старая вера не только будет восстановлена на Руси,
но и выполнит свою вселенскую миссию, указав миру, как должно жить
по христианским заветам.
Поэтому Денисовы и Выг при их жизни не стали узкими
руководителями одной из беспоповских сект, а старались примирить между собой
все старообрядческие согласия, затем объединить их под общим знаменем
старой веры и даже направить их объединенные усилия на возвращение
России к древнеправославному идеалу, на воссоединение «единого тела
вселенской церкви».
По всей вероятности, им, как и за два с лишним столетия до них
Иосифу Волопкому, это идеальное православное государство мыслилось как
вселенский храм с монастырским укладом и вечно празднуемой литургией.
Но судьба не дала Денисовым возможности не только вернуть Россию
к старой вере, но даже и объединить самих старообрядцев в одну церковь.
Не имея конструктивной, положительной, четкой и всеохватывающей
богословской формулировки и сразу же заняв отрицательную позицию
в отношении государства и общества, беспоповщина стала быстро делиться
на все более и более мелкие толки, которые уже отличались друг от друга
не основными и широкими установками в отношении церкви и проблемы
благодати, а второстепенными различиями в толковании отдельных обрядов
или деталей устава. Кроме того, деление на толки вызывалось по
преимуществу дальнейшим радикализмом или, наоборот, большей умеренностью
последователей первых учителей беспоповства.
Первыми из поморства выделились непримиримые филипповцы, названные
так по имени бывшего стрельца Фотия Васильева, в монашестве Филиппа,
который после смерти Андрея Денисова захотел стать главой Выгорецкой
киновии и оспаривал руководство ею у брата Андрея, Семена Денисова.
Филипповцы во главе со своим фанатичным основателем согласия отличались
более радикальным мировоззрением, чем поморцы, возвели самосожжение
в догму как способ очищения души от грехов путем огнеопальной смерти,
отказывались молиться за царя, остались твердыми бракоборцами и
постепенно приблизились в своем учении к проповеди Феодосия. В 1743 году,
когда отряд правительственных войск хотел арестовать Филиппа, то «тот
собрався со своими последователями числом семьдесят человек обсего полу
прописными и, запершися, згоре совсем». Вслед за Филиппом в огне гарей
погиб его ученик Терентий со своими последователями, а затем и другие •
филипповские учители. По иаблюдеиию историков, ни в одном беспоповщинском *£>
согласии не было столько случаев самоумерщвления, как среди мрачных 15
и непреклонных филипповцев. Кроме того, филипповцы оставались «крепкими ?J.
христианами», непримиримыми противниками сношений с внешним миром и рез- |
ними критиками существовавшего строя России. Число филипповцев остава- "
5
79

лось все же незначительным, и их общины в течение прошлого стилен
существовали главным образом в Олонецкой и Архангельской губерниях
в обеих столицах, в селе Кимры, Тверской губернии и, наконец, в древнец
городе Угличе, в котором в начале девятнадцатого века их соборы неоднократнц
собирались.
Все же нашлись проповедники, которые пришли к заключению, что щ
филипповцы стали соглашателями с властью антихриста, так как они платили,
налоги, появлялись в коронном суде, выбирали паспорта и хоронили свои^
покойников на православных церковных кладбищах. Вождем таких ультра
радикальных последователей теории об антихристе стал в начале второй по 4
ловины восемнадцатого века бывший солда1 иереславльский — из Пере,
славля-Залесского, уроженец Евфимий, который несколько лет проживав
среди филипповцев Москвы. Евфимий выступил с проповедью полного социаль'
ного нигилизма и анархизма. По учению Енфимия, надо порвать всякую
связь с обществом и государством, не брать паспортов, не идти на вОеннук}
службу, не обращаться в суд, не платить налоги. «Достоить таитися и бе,
гать», то есть не иметь дома, семьи, а только постоянно скрываться и избегать
всякой связи с носящими печать антихриста. В 1772 году Евфимий пришел
к заключению, что подлинный «православный» должен сам принимать новое
крещение и при этом сам себя крестить, чтобы быть уверенным, что никто
связанный с антихристом не участвует в его перекрещивании. Так зародился
новый толк странников, или бегунов, который сначала развивался в
знаменитом за столетие перед этим своими гарями Пошехонье на юге Ярославской
губернии. В отличие от филипповцев, которые учили, что от
преследования властей надо спасаться в огне гарей, бегуны проповедовали, что от
преследований надо просто бежать.
Бегуны никогда не были очень многочисленны, но последователи их все же
быстро распространились в Костромской, Ярославской, Олонецкой и
Владимирской губерниих и в Западной Сибири. Секта эта, по всей вероятности,
существует и поныне, но особенно активна она стала во время
преследований старообрядчества при Николае I. «Ваш господин, император есть
представитель власти антихриста как потомок Петра Великого», «власть царя
над собою не почитаю», «христианином его (царя) не признаю», «царя
и власти считаю нужными, но того, кто повелевает христиан держать
в тюрьмах, за царя не почитаю, а за мучителя», заявляли в 1840-х годах
пойманные полицией странники. Одним из последних хорошо известных
бегунов, между прочим, с восторгом принявших в 1917 году революцию и
советскую власть, был талантливый поэт Клюев, сам проведший немало
времени в странствованиях по России и за границей.
Как и другие секты беспоповцев, странники стали вскоре распадаться
на довольно многочисленные толки и согласия. Наряду с бегствующими
странниками появились и оседлые, которые считались «познавшими веру
христианскую», но не бегали, не перекрещивались и только давали приют
странствующим бегунам. Все же они в конце жизни должны были оставлять
свой дом и переходить для полного спасения на положение бегствующих
странников и принимать новое крещение.
В начале прошлого столетия одна секта странников даже дошла до
сюлного отказа от денег, поскольку на деньгах был государственный герб,
печать антихриста. Но согласие безденежников оставалось всегда весьма
незначительным и невлиятельным. В прошлом веке были очень распростра-
аены слухи, что бегуны для спасения душ своих колеблющихся приверженцев
сфибегали к их удушению, так называемой «красной смерти», но никаких
точных данных об этом не было собрано, и, видимо, эти рассказы
ч "обосновывались на фантазии врагов бегунов.
Беспоповство, в частности поморцы, дали основание и другим, гораздо
более умеренным толкам. В 1740-х годах стародубский поморец Иван Алексеев
(1718—1776) начал проповедовать возвращение к браку, изложив свое учение
в обширном сочинении «Тайна брака», и вскоре вокруг него образовалось
целое согласие новоженов, или новопоморцев, которые признавали брак,
освященный наставником общины. Значительная часть этих новоженов, или
новопоморцев, присоединилась кпоповцам после того, как последние в 1840-х
годах восстановили иерархию и уже свое, а не бегствующее из никонианской
80

церкви священство. Да и из других согласий во второй половине прошлого
и в начале этого веков большое число беспоповцев перешло в поповщину,
радуясь восстановлению полноты церковной жизни в старообрядчестве.
Из числа значительных и отличавшихся особыми чертами согласий
беспоповцев следует еще упомянуть нетовцев. Это согласие было особенно
распространено среди крестьянства и меньше среди мещанства Среднего
Поволжья, от Вязниковских и Нижегородских пределов до Саратовщины.
Уже сто лет тому назад П. Мельников определял их численность
в 700 000 человек, а в дореволюционные годы их было, по всей вероятности,
от полутора до двух миллионов.
Вообще, судя по отзывам современников и наблюдателей, нетовщина
не очень четко примыкает к старообрядчеству. Обряд, старые книги,
отграничение от никонианцев, характерные для беспоповцев и поповцев, видимо,
мало захватывали нетовцев, которые своей религиозной индифферентностью
скорее напоминают западного типа агностиков или скептиков восемнадцатого
века, чем подлинное старообрядчество. Из старообрядческих черт у них можно
найти только двоеперстное сложение и весьма неясные разговоры об антихристе.
Надежд у них на таинства как на путь к спасению нет, и поэтому нетовцы
обычно для крещения или брака обращались к православным священникам,
видимо, почитая оба обряда просто как регистрацию у ответственного «за
акты гражданского состояния» лица.
Отсутствие священства, частое отсутствие икон и двоеперстие, скорее
всего, напоминают учение Капитона и некоторых его учеников, но у нетовцев,
как указывалось выше, совсем нет фанатизма и горячей веры
непосредственных последователей лесных старцев; у нетовцев, скорее, угасание веры,
сведение ее к редким и очень несложным обрядам и индивидуальной
молитве. Да и молитва не всегда может спасти, полагают нетовцы, только
Спас знает, кто спасется и как спастись, и поэтому нетовцы иногда называют
себя Спасовым согласием, или спасовцами. Это учение, что только Спас знает,
кто спасется, а сам человек своему спасению помочь не может, несколько
напоминает учение о предопределении, но вряд ли эта черта была
заимствована ими из кальвинизма, скорее всего, они просто пользовались подходящими
для этого текстами из Евангелия.
Из области Волги нетовцы распространились на Урал, на юг и в Сибирь, где
они были довольно многочисленны в Томской губернии.
Теперь судить, конечно, трудно, но надо полагать, что не будь нелепых
затеек неистового Никона, русские церковные трудности не приняли бы такого
трагического оборота, какой они приняли в результате введения нового
обряда. Без знамени защиты древнего православия боголюбцы и капитоны
вряд ли пошли бы на открытый разрыв с церковью и ревнители прошлого
не имели бы предлога проявить такой беспримерной преданности «старому
закону», и «мучителя не дождавши, полками в огонь не дерзали бы за
Христа».
Но знамя защиты русской веры было создано как безрассудностью
патриарха Никона, так и упорной поддержкой его нововведений и царем,
и правящим классом. Правящий класс, конечно, мало интересовался
переменами, введенными в обряд, но зато решительно не хотел уступать
«церковникам», будь то патриарх и епископы, как это было показано во
время суда над Никоном, или «ревнители благочестия», которые хотели
поставить закон Бога над законами и политикой государства. Веяния секуляриза-
ционных настроений уже тогда были сильны, и выходя из эпохи средне- |
вековой политики, культуры и технологии. Московская Русь, вернее ее
руководство, выходила также и из эпохи средневековой веры и средневековых «
отношений между церковью и государством. Семнадцатый век был вряд ли
подходящим веком для возрождения теократических утопий Третьего Рима.
5*8
81

ВО ВСЕМ МИРЕ
Медальон на полу
Серебряный медальон,
найденный на полу фили-
стимского здания VII века
до новой эры,— лишь одна
из многочисленных находок,
сделанных при раскопках
города Экрона, неподалеку
от кибуца Ревадим в
центральном районе Израиля.
Ювелирные изделия были
обнаружены в кувшине,
спрятанном, в сбою очередь,
в другом сосуде.
Раскопки велись под
руководством профессора Т. До-
тана из Еврейского
университета в Иерусалиме и
профессора С. Гнтлина из
Института археологических
исследований имени
Альбрехта. Археологи считают
вполне вероятным, что
сокровища были спрятаны
накануне захвата Экрона
вавилонянами в 603 году до новой
эры. Возможно, те, кто их
прятал, надеялись, что когда-
нибудь смогут вернуться за
своими д рагоце нностями.
Добывают воду
из... тумана
Где? В Чили.
Экспериментальная программа по
добыванию воды из тумвна с
помощью больших полотнищ
пластиковой сетки,
осуществляемая сегодня в
отдельных горных районах Чили,
может указвть путь к
обеспечению дешевой и чистой
питьевой водой самых
отдаленных изолированных по-
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
селений в развивающихся О
странах. Корреспондент га- q
эеты «Нью-Йорк Тайме»
Натаниэль Нэш сообщает, О
что группе канадских и чи- „
лийских инженеров уже
удалось собрать таким об- О
разом достаточное количе-
ство влаги из тумана, что-
О
бы снабдить ею небольшую
деревню Чунунго, которая
впервые за многие годы
получает теперь чистую
питьевую воду. «Поскольку
этот способ не требует
никакого расхода энергии и
может легко использоваться
местными жителями,
исследователи полагают, что он
получит распространение, по
крайней мере, в двадцати
даух странах, особенно в
Латинской Америке и
Африке»,— говорит Нэш.
Махнем все
в Антарктику!
И сследователь из
Калифорнийского университета в
городе Сан-Диего Лоуренс
Палюка заметил, что люди,
прожившие некоторое время
в тяжелых условиях
Антарктики, становятся гораздо
здоровее и имеют больше
шансов стать
долгожителями. К этому выводу он
пришел, наблюдая за
тремястами пятьюдесятью
восемью американскими
моряками, которые в период с
1964 по 1974 год провели
хотя бы одну зиму за
Полярным кругом. Люди,
перенесшие дискомфорт и
одиночество, напряженную жизнь
полярных станций, в
последующие пятнадцать лет
в три раза реже посещали
больницы и поликлиники.
Они значительно легче
переживали так называемый
зимний синдром, вызываемый
недостатком солнечного теп-
и
О
О
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
ла и проявляющийся обычно
душевными депрессиями,
раздражительностью и
агрессивностью. Ученый считв-
ет, что напряженные
физические и социальные
условия жизни повышают
самооценку полярников в
отношении физического и
психического здоровья. Причем
чем тяжелее были эти
условия, тем больше польза от
них в отдаленные времена.
Молния слепа
Существует ли какая-ни-
будь закономерность в
ударах молнии? Английские
ученые создали
соответствующую компьютерную
модель, заложив в нее
статистические данные,
накопленные за многие годы, то
есть факты поражения
молнией деревьев, зданий,
радиомачт, кораблей, людей.
Вывод был категоричным:
молния абсолютно слепа!
Пальцем лучше!
Герман Тернер из
Ливерпуля запатентовал новый
способ чистки зубов. На
палец надевают нечто вроде
резинового футляра, на
конце которого есть вбразив-
ный материал, например
щетина. Снизу
выдавливается паста, и вся комбинация
используется как обычная
щетка для чистки зубов.
По мнению Тернера, новое
изобретение исключительно
эффективно. Оно позволяет
чистить зубы лучше, чем
стандартной щеткой,
поскольку появляется
возможность легче добраться до
малодоступных, неудобных
мест.
82

ISSN 01 JO-KM
„Knowledge is power" (F.Bacon)
знание- сила шт
Программа «Лицей» осуществляется
при участии и поддержке
Международного фонда
«Культурная инициатива»
УЧИТЕЛЬСКАЯ
В. Букатов,
кандидат пс(тгогических наук
Учитель и урок:
темп и ритм
Сочувствуя герою фильма или
спектакля и, возможно, восхищаясь
им, зрители, как уже писала моя
коллега А. Ершова в предыдущем
выпуске «Лицея», вряд ли всегда хотели
бы жить и работать с ним бок о бок.
В школьной жизни встречается нечто
аналогичное. Учителя часто
недолюбливают, например, сильных учеников.
А еще чаще учителя не любят
сильные, сплоченные классы.
83

S3
«Л
С одной стороны, сплоченный,
сильный класс — мечта каждого
учителя, особенно классного
руководителя. С другой — большинство
конфликтов учителей с классом возникает
именно от столкновения учителя с
ученической вольной или невольной,
преднамеренной или
непреднамеренной сплоченностью. Вопреки
официально провозглашаемым
коллективистским принципам и целям, школа
давно и успешно ведет тихую, необъ-
являемую борьбу с разными
проявлениями ученической сплоченности и
детского живого коллективизма.
Очень часто эту борьбу школы
начинают уже при формировании
первых классов. Н о для многих
учителей борьба эта не носит характера
осознанных действий, это всего лишь
следование установившейся традиции.
Заключается она в том, что детей,
пришедших в школу из одной группы
детского сада, обязательно разделяют
по разным первым классам. «Иначе,
они сядут на голову»,— поучает
опытная завуч новеньких учительниц,
пришедших в школу по распределению.
Сегодня подобные поучения столь
широко распространены и привычны, что
сомнению практически ни кем не
подвергаются.
В связи с этим вспоминается
такой случай. Было это несколько лет
назад в одном из столичных городов
бывшего Союза. Рядом с одной из
русскоязычных школ работал
русскоязычный детский сад, в котором дети
обучались чтению и письму по
«методике Шулешко». Методика,
включающая особые дидактические приемы и
особое отношение педагога к
обучению, помимо этого направлена и на
налаживание комфортных отношений
обучаемых детей и друг с другом, и с
обучающим их воспитателем. В
результате каждая выпускаемая из
детского сада группа являлась
носителем уже «готового» учебно-рабочего
коллективного настроя и
сплоченности. Нов стенах школы этот настрой
исчезал, потому что из года в год
каждый выпуск этого детского сада
тщательно растасовывался по разным
классам к разным учителям.
Защитной мотивировкой была ссылка на
справедливость: «Дети из этого
детского сада приходят, по нашим школь*
ным меркам, хорошо
подготовленными. А «сильные» дети нужны в
каждом классе. Вот мы их равномерно
и распределяем, чтобы никого из
учителей не обидеть».
Итак, учителям не обидно и,
главное, очень удобно. Ведь когда
сработавшийся, слаженный детский
коллектив, который и так-то крайне хрупок,
начинают специально членить,
разъединять, распылять, то разрозненные
дети — среди новых стен, новых
сверстников, новых порядков —
теряются. Они перестают отличаться от
других, так как теряют свою едва
начавшую оформляться уникальность,
поддерживаемую до этого
коллективно-групповым самосознанием. А для
учителя потерянные дети — это
мягкий, податливый материал.
Сплотившаяся еще в детском саду группа
сверстников таким податливым
материалом не является. С потерянными
же, мало и вяло
сопротивляющимися детьми учителю в первом классе
легче начинать обучение, легче
набирать темп. А темп учителя любят
набирать сразу и очень быстрый — как
бегуны на короткие дистанции. Из
года в год среди учителей первых
классов проходят своеобразные
неофициальные соревнования — кто кого
обгонит и раньше всех закончит
«букварь» (чтобы отдельные так и не
научившиеся читать дети потом
медленно переползали из класса в класс,
ожидая случая, когда премудрость
чтения откроется им без
посредничества нетерпеливых учителей).
Конечно, Е. Е. Шулешко не мог
мириться с таким близоруко
корыстным школьным отношением к детским
коллективам, сложившимся в
дошкольных учреждениях. Положив
много сил, он добился, чтобы в той
школе интересы детей учитывались и
выпускная детсадовская группа почти
в полном составе зачислялась бы в
один класс, в котором лишь
оставшиеся места заполнялись детьми
«домашними». В первый год к такому
зачислению школа присматривалась.
Оказалось, что для педагогов ничего
страшного в этом отступничестве от
«традиции» не кроется (о выгоде же
детей школьная администрация не
беспокоилась). И вот на второй год
зачислить целую группу из детского
сада в свой класс решилась одна из
ведущих, опытнейших учительниц.
Дальше события развивались
следующим образом.
Когда Шулешко в октябре
посетил ее класс, то учительница встре-
84

тила его с искренним недоумением:
что из того, что большая часть
класса — это бывшая детсадовская
группа, обучавшаяся по его методике?
Класс учит она по-своему (а это было
действительно так — входить в
тонкости его методики учительница не
стала и работала в привычной для
себя манере), поэтому все
результаты, которые показывают дети в
классе,— ее заслуга, делить которую
она ни с кем не собирается.
В конце полугодия к очередному
посещению класса ученым она
отнеслась более благосклонно. И чем
больше проходило времени, тем
заинтересованнее относилась учительница к
посещениям своих уроков автором
«новой методики». К середине
второго года обучения эти посещения
ожидались уже с нетерпением.
Причиной такого развития
интереса учительницы оказалась необычная
работоспособность класса. Повторим,
что это был опытный, один из
лучших педагогов в школе. Стабильно
хорошие результаты ее работы были
всем известны. И когда в первом
полугодии класс без усилий принял ее
темп обучения, она и коллеги увидели
в этом привычную результативность
ее работы. Но вот проходит время,
а темп не падает. То, что в других
ее сильных классах ученики успевали
сделать за урок, в этом управлялись
за полурока. И утомления не было
заметно.
Чтобы занять остающееся на
уроках время, учительнице приходилось
задавать им все новые номера задач,
примеров, упражнений. Дети бойко
справлялись и с «добавками». Но вот
беда — во втором классе к середине
учебного года учебники по математике
и по русскому языку уже были
пройдены до конца. Учительница не знала,
чем заниматься оставшиеся полгода!
Такого в ее многолетней практике еще
не было.
Ситуация вынуждала учительницу
обращаться к неведомой и прежде
пренебрегаем ой методике с вопросом:
что же на уроках делать? чем
заниматься? И в ответе — «Вместо того,
чтобы «гнать» программу, пора
заняться подлинным обучением, пока
детям вконец не прискучило
однообразие этой гонки» — она уже начинала
видеть не научное «ерничество», а
реальный глубокий смысл.
Что значит — прекратить «гонку».
если ученики быстро и правильно
посчитали все примеры в столбике или
выполнили упражнения по письму?
В неизбежном появлении перед
опытной учительницей этой проблемы —
уникальность приводимого случая.
Если раньше она, как и
подавляющее большинство ее коллег, не глядя,
отмахивалась от разных (верных и
неверных, интересных и неинтересных)
методических нововведений, зная, что
урочного времени на разные петляния
и ухищрения явно не хватит, то
теперь, когда эта защитная иллюзия
исчезла, ей пришлось приглядеться к
сущности своей прежней работы и
добровольно заняться повышением своей
квалификации. Она увидела, что
вместо прежнего наращивания
темпа, необходимо налаживание ритма.
...Парадоксальность отношения
темпа к ритму в театральном искусстве
хорошо известна. Если во время
спектакля какой-то эпизод становится
скучным, затянутым, то актер
недостаточно опытный, пытаясь спасти
положение, начинает наращивать
темп — быстрее говорить, активнее
двигаться. Подобный «бодрячок»
спасает положение ненадолго. Даже
невзыскательному зрителю он быстро
надоедает, после чего смотреть на
сцену нли экран становится особенно
скучно и тоскливо. Опытные же
актеры в таких ситуациях не спешат
увеличивать темп, то есть скорость.
Это только при поверхностном
взгляде кажется, что если у человека
скорость действий большая, то он
обязательно увлечен своей целью. В
жизни гораздо чаще большой темп
связан с небрежностью, которая
возникает, когда цель представляется
человеку незначительной.
Представление человека о
значительности цели неизбежно связано с
его чуткостью к препятствиям. Чем
больше действующее лицо
обнаруживает в окружающих обстоятельствах
препятствий на пути к своей цели
и пытается их преодолеть, тем
значительнее цель, тем сложнее и
интереснее поведение героя. Столкновение с
препятствиями сдерживает скорость
(темп). Появляется ритм.
Для спасения затянутого эпизода
опытные актеры начинают
импровизировать встречу с какими-то
внешними или внутренними препятствиями.
Они замедляют течение затянутого
эпизода еще больше, но скука, как
85

i-
ни странно, исчезает. Наполняясь
ритмом, эпизод начинает вызывать
непроизвольный интерес у зрителей,
которые уже с удовольствием
продолжают смотреть спектакль.
В педагогике наблюдается все та
же парадоксальная зависимость
интереса от темпа и ритма.
Вспоминается, как учитель
первого класса одной из московских школ —
молодой человек, недавно
вернувшийся из армии,— жаловался, что уроки
внеклассного чтения проходят и для
детей, и для него самого уж очень
скучно. И просил помочь чем-нибудь.
Тогда на очередном уроке
внеклассного чтения (который начался с того,
что выяснилось: дети к уроку не
готовы, то есть не прочитали, не
принесли) я решил провести эксперимент —
предложил каждой «парте», то есть
каждой паре учеников, на третьей
странице розданных одинаковых
книжек (так называемых коллективок)
найти самое большое слово и записать
на доске число букв в этом слове.
На доске стали появляться числа и 7,
и 9, и 13, и 14. Все оживленно
принялись отгадывать «зашифрованные»
слова. Сколько было споров! Кто-то
посчитал не буквы в слове, а слова
в предложении! Выяснилось, что слова
длиной 14 букв на странице просто-
напросто нет. Две девочки,
записавшие это число, оказывается, ошиблись
в счете. Но и та «парта», которая
написала на доске число 13, не
выиграла, потому что, как выяснил класс,
они, во-перг.ых, нашли «слово» не на
третьей, а на второй странице (они
искали на левой странице разворота,
а нужно было на правой), и
во-вторых, им оказалось не слово, а
словосочетание «рисунки автора» (эти два
слова были напечатаны вразрядку, что
сбило с толку двух неискушенных в
чтении учениц). За всем этим
выяснением урок промчался незаметно.
Молодой учитель был несколько
обескуражен. За целый урок даже
одного рассказа до конца (а кончался
он на следующей странице) не
дочитали!.. И так времени не хватает на
отработку техники чтения, а тут на
простой арифметический счет целый
урок чтения «потратили» — пытался
запугать он себя и спрятать
ощущение неловкости. Ведь ему было очень
неловко, что ученики, оказывается, и
считать-то толком не умеют (две
«лучших» ученицы вместо 13 насчитали
14 букв), и путают слово с
предложением, не различают «правую»
страницу от «левой». Ему было неловко за
допущенные учениками «ошибки».
Ему казалось, что лучше бы их не
было. Он привык вести уроки так, чтобы
они не появлялись, чтобы их не было
видно. Но ведь ошибки — это те
самые препятствия, которые необходимы
для ритма! Именно потому он и
появился на последнем уроке.
Урок был детям интересен,
потому что был ритмичен. А ритм этот
появлялся, когда ученики
сталкивались с ошибками своими или своих
товарищей. Именно поэтому-то жизнь
на «внеклассном чтении» стала «бить
ключом». Не будь ошибок или
предотврати учитель столкновение с ними
класса — и для учеников время урока
по-прежнему оказалось бы
растянутым до усыпляющей бесконечности.
Ошибки тормозят темп,
задаваемый учителем. И когда учитель,
«уходя в тень», дает возможность самому
классу обнаружить ошибки и
разобраться с ними, то на уроке, как бы
сам собой, устанавливается рабочий
ритм, сплачивающий класс вокруг
задания. А так как сплачивающий ритм
в отличие от предлагаемого учителем
темпа задается самим сообществом
учеников, то он в полной мере
соответствует их возрастным
особенностям. Поэтому они такие рабочие
ритмы с готовностью поддерживают.
Отметим, что, подчиняясь магии
ритма, способности учеников
начинают проявляться и раскрываться
наиболее полно. Поэтому в дружной
коллективной работе класса отстающих,
как правило, или не бывает вовсе,
или их число гораздо меньше, чем в
работе, подчиненной только темпу,
задаваемому учителем, когда учитель на
уроке торопится, боится, что не успеет,
а ученики изнывают от безделья.
И младшие, и средние, и старшие
классы податливы влиянию
живительной магии ритма. Но в старших
классах ученики реже встречают ситуации,
когда предлагаемый учителем темп
может перебиваться ученическим
сплачивающим ритмом. Создание
таких ситуаций требует от педагогов
несколько больших усилий (да и
несколько других навыков), чем в
начальной школе. Тому, кто эти
«несколько большие усилия» себе не
позволяет, представляется, что старше-
86

классники в отличие от малышей
менее податливы.
Парадоксальность темпоритма
отражается в парадоксальности
результатов. На приведенном уроке
работа над техникой речи не велась, но у
многих учеников (особенно слабых)
она явно улучшилась. Ни один
рассказ в книжке до конца прочитан еще
не был, а книжка уже явно стала
для детей заманчивой, интересной.
Если в педагогике наполненную
ритмом работу рассматривать с позиции
сиюминутного, близорукого
результата, то часто может создаваться
впечатление досадной незавершенности,
незаконченности работы, например
отсутствие отработки и шлифовки
умений и навыков. Зато через
некоторый промежуток времени оказывается,
что в какой-то последующей работе
неожиданно обнаруживаются те
самые умения и навыки, до
закрепления которых, казалось бы, дело так
н не доходило.
Педагогический парадокс
темпоритма заключается в том, что чем
больше учителя заняты скоростью
прохождения программы, тем скучнее
становится многим ученикам на
уроках, тем чаще многие из них начинают
изнывать от безделья. Каждый
учитель в своих собственных ученических
воспоминаниях без труда найдет
примеры изнуряюще нудных, затянутых
уроков. Но эти личные
воспоминания у учителей обычно никак не
соотносятся с их собственной работой в
школе. Поэтому случается, что
педагог у доски, как не очень хороший
актер, пытаясь спасти урок от «затя-
нутости», наращивает всего лишь
скорость, темп. В результате он
торопливо «убегает» от опасности один,
оставляя позади себя тоскливо
зевающих, засыпающих за партами
учеников, многие из которых только и ждут
повода, чтобы, освобождаясь,
выплеснуть все свое презрение к школьному
образованию. Поэтому, когда учителя
говорят, что им и так на уроках
некогда, мы принимаем это как их
невольное признание в педагогическом браке.
Учителя не любят отступать от
программы, опасаясь, что не успеют ее
пройти. На самом же деле у учителя
нет выбора — учить, следуя
программе или нарушая ее. Программный
материал оказывается освоенным, если
ученики на уроках сталкивались не
с ним, ас препятствиями. Препятствия
же у каждого свои. И даже самые
типичные из них не могут быть
включены в программу. Тогда они из
живых ситуативных препятствий
превращаются в рядовой программный
материал, которому, как и всякому
другому, требуются живые ритмы
усвоения, возникающие при ситуационно
импровизируемом преодолении
препятствий, импровизируемом и
учителями и учениками, хотя и на разных
уровнях, в разных сферах.
Учителю начать импровизировать
мешают псевдопедагогические
установки, штампы, корыстные
заблуждения, ссылки на программы,
дисциплину, строгость администрации, которые
учителями зачастую выдвигаются
всего лишь для маскировки своей
обыденной лени. Но для многих других
учителей эти ссылки — не что иное,
как истины в последней инстанции,
посягать на которые учитель не смеет.
Поэтому и не смеют они решиться
на импровизацию. Ученики же на
уроках сами по себе импровизировать
тоже не начинают и не начнут.
Казалось бы, возникает замкнутый круг:
учителя не хотят или не смеют, а
ученики не могут. Но надежда разомкнуть
этот круг была, есть и всегда будет.
Размыкается он у всех по-разному и
как бы случайно.
Толчком к этому могут служить
личные воспоминания учителей о
своем ученичестве. Но воспоминания не
столько радостные (радость
неповторима!), сколько негативные (известно,
что из плохих учеников чаще
вырастают интересные учителя).
Собственный негативный ученический опыт
помогает учителям вовремя узнавать
ситуации, когда ученики на уроке
изнывают от тоски, и сочувственно,
входя в их положение, разрешать им
двигаться. Когда ученики перестают быть
привязанными к своим столам и
стульям, то импровизации возникают без
специальных усилий с чьей-либо
стороны. Учителю остается только
организовать работу вокруг каких-то
препятствий, чтобы ученическая
инициативность, «зажатая»
организационными берегами, сливалась в по i оке
коллективного ритма учебной работы.
Организационно оформлять всплески
ученической инициативности —
любому учителю по силам. Были бы
«всплески».
Если «всплескам» мешают парты,
то, казалось бы, убрать их из класса
87

I
совсем! Если учителя заботятся
только о программах, то отменить их! Но
ни первого, ни второго, впадая в
педагогический максимализм, делать
как раз и не следует. И парты и
программы как форма методической
помощи учителю возникли не случайно
и давно апробированы школьной
практикой. Настолько давно, что
изначальный их смысл для многих оказался
стертым привычной обыденностью.
Классическая школьная
мизансцена — лицом к доске и в затылок друг
другу — великолепна, когда все
ученики захвачены ритмом объяснения-
лекции. Но если они по одной из
причин не «захвачены», то эта
стандартная мизансцена становится серьезным
препятствием. Заранее уберем
парты — и одно из препятствий исчезнет,
что плохо для налаживания ритма.
Он и так .:хромает», а тут еще и
препятствие отсутствует! Не
убирать надо — преодолевать. Столы,
парты — выдающееся изобретение
для школьной формы обучения,
потому что часто могут служить
универсальным препятствием, которое у
педагога всегда «под рукой».
Преодолевая его с помощью достаточно
простых, даже примитивных приемов, о
которых мы надеемся рассказать
отдельно, учитель может
восстанавливать, укреплять, обострять ритм или
строить его заново. Когда ритм
появился, то захваченные им ученики
с удовольствием вернут парты на
место и займут привычную школьную
мизансцену, тут же ставшую для
напряженной работы удобной и
предпочтительной.
Интересно, что В. Э. Мейерхольд,
отмечая конфликтность ритма по
отношению к темпу, пояснял, что ритм —
это умение соскочить с темпа и
вскочить обратно.
Так же в педагогике дело обстоит
и с программами, и со школьными
звонками, и с учительскими
предрассудками. В школе ничто не является
абсолютным источником зла, так же,
как и абсолютным источником
пользы. Все зависит от ситуации и от
профессионализма учителя. Ко всему
нежелательному и мешающему
можно отнестись как к препятствию
(внешнему или внутреннему), преодоление
которого позволит появиться
живительному ритму, без которого урок
и для учителя, и для учеников
становится плохим спектаклем или
несносным театром.
АУДИТОРИЯ ВЕЧНЫХ ЗАДАЧ
г?
А *
В. Барашенков,
доктор физико-математических наук
Что может быть
проще числа
...
«Просто, как дважды два». Произнося эту фразу, мы, конечно же,
имеем в виду прежде всего легкость операции умножения. А уж простота
чисел, которыми мы манипулируем, подразумевается вроде бы сама собой.
И хотя математика успела-таки в школе преподнести немало сюрпризов с
этой кажущейся простотой, ее привкус сопровождает нас еще многие годы.
Не имея дела с далеко ушедшей вперед теорией чисел, мы остаемся на
уровне представлений о ней многолетней давности. А что происходит в ней
сегодня? И можно ли поведать об этом нынешнему школьнику? А может
быть, в первую очередь именно ему?
Вот за такую задачу, дебютируя в «Лицее», и взялся наш давний
автор.
88

Микроскопы современной
физики — ускорители частиц —
позволяют зондировать недра материи
вплоть до расстояний, в миллиард
раз меньших размеров атома. В
ближайшие годы эту границу удастся
понизить, по-видимому, еще раз в десять.
Однако ио-настоящему бездонные
глубины доступны лишь взору
теоретиков... Но вот когда они попытались
туда заглянуть, выяснилось, что
арсенал их формул, образов и понятий для
этого недостаточен. Элегантные
уравнения современных теорий,
доведенные до высокой степени
совершенства несколькими поколениями
ученых, оказываются там бессильными.
Физики ломают головы, стараясь
понять, какие усовершенствования
следует ввести в теорию, чтобы на ее
«канатах» спуститься на следующие
этажи микромира.
Новый научный арсенал нужен и
для продвижения в противоположном
направлении — в сторону гигантских
космических расстояний. Есть
основания думать, что наблюдаемый нами
мир — всего лишь исчезающе малая
пылинка в чудовищно огромном мире
с размерами, по-видимому, много
большими 10lt)0 или даже 101000
километров. Для понимания
происходящего на таких невообразимо
гигантских масштабах легкой косметики
существующих теорий недостаточно,
изменения должны касаться самых
основ наших знаний.
Одно из предложений —
попытаться использовать новые типы чисел
и более изощренную арифметику.
С первого взгляда идея выглядит
весьма странной, ведь числа и
арифметика — это то исходное, где,
казалось бы, ничего нельзя ни изменить,
ни добавить. Дно теории. Однако не
стоит забывать, что все, что мы знаем,
в конечном счете взято из опыта,
поэтому не исключено, что и
привычные числа, и арифметические правила
тоже пригодны лишь для
ограниченной области — для масштабов,
сравнимых с нашими собственными
размерами. И действительно, как мы
увидим ниже, «простое число» на
поверку оказывается не таким уж
простым...
Интуиция нам поможет
Несмотря на кажущуюся простоту,
теория чисел — один из самых
сложных и трудных для понимания
разделов математики. Причина —- в его
абстрактности. Физикам помогают
наглядные модели и аналогии — с их
помощью можно объяснить несведущему
человеку далекие от его
непосредственного житейского опыта
«сумасшедшие» идеи. Математикам
приходится труднее — интуиция и
житейский опыт тут не всегда в
помощь, и чтобы что-то рассмотреть
сквозь лес теорем и логических
рассуждений, нужна серьезная
подготовка. Поэтому так мало общедоступных
научно-популярных статей и книг по
математике — считанные единицы.
Тем не менее интуиция может
помочь нам и тут, если не гнаться за
строгостью и использовать хотя и
грубые, но наглядные физические иллю-
страции. Они делают математику
живой и, главное, позволяют понять,
«зачем все это нужно», а ведь иначе
трудно заставить себя осваивать
малопонятные идеи. Что же касается
прославленной математической
строгости, то она — следующий этап для
более узкого круга читателей.
Однажды я участвовал в семинаре,
где обсуждалась рукопись «Введения
в математику», написанная физиком.
Специалисты-математики один за
другим выходили к доске и с
удовольствием доказывали, к каким
нелепостям приводит тот или иной пассаж
«Введения», если его логически
развить и продолжить. И напрасно автор
убеждал, что читатель, на которого
рассчитана книга, не будет делать
таких «продолжений», что все они
далеко за пределами его знаний,— книгу
«зарубили». Вышла она через
несколько лет, и то лишь, по-моему,
благодаря тому, что ее автор был
академиком и носил на груди три звезды
Героя Социалистического Труда.
Сегодня эту книгу трудно застать на
полках библиотек, а несколько
знакомых инженеров, прочитав ее,
приобрели вкус к математике, и теперь на
их столах я вижу книги, густо
«перченные» формулами.
Но вернемся к нашему предмету.
Для того чтобы понять, откуда могут
прийти новые числа и новые законы
арифметики, нам придется прежде
всего получше разобраться в том, что
такое число. С этого вопроса
начинается математика, и этот вопрос
задает себе физик, когда размышляет
над основами своей науки.
89

Щели в числовом заборе
Самые большие и крепкие здания
строят из бетона. В его состав
входит сыпучий песок — самый обычный,
речной или из карьера. Горы песчинок,
превращенные в лабиринты городских
улиц! В науке роль песчинок играют
числа. Именно из них сплетены
«кружева» самых сложных теорий. С них
они начинаются и ими кончаются, ибо
числа — количественная
характеристика мира, результат всех
сравнений и сопоставлений. Если бы их не
было, то о мире, по существу, нельзя
было бы сказать ничего
определенного, независимо от того, какой это
мир — реальный, который мы видим и
ощущаем, или же воображаемый,
созданный нашей фантазией.
Арифметический счет пришел к нам
из тысячелетних глубин праистории.
Правда, долгое время числа
оставались неотделимыми от конкретных
предметов: одна раковина, два оленя,
пять деревьев... Абстракция числа как
такового, целого или дробного,—
довольно позднее изобретение. Тем не
менее уже вавилонские жрецы могли
представить себе числа выстроенными
в ряд, как километровые столбы вдоль
бесконечно длинного шоссе с
маленькими, «дробными» столбиками в
промежутках. А поскольку дробей много
и любую из них путем деления на
целые числа, в свою очередь, можно
превратить во множество еще более
мелких, казалось бы, столбики вдоль
шоссе должны стоять вплотную друг
к другу, образуя непрерывный
монолитный забор. На самом деле это не
так — в числовом заборе множество
узких щелей.
Вавилонские жрецы-математики
могли бы их заметить, ведь при
решении уравнений им приходилось
вычислять квадратные корни, а многие из
них,— например, корень из двойки или
тройки — нельзя изобразить ни целым
числом, ни его дробной частью.
Говоря по-другому, в мире нет таких целых
чисел, отношение которых было бы
равно корню из двойки или тройки.
Такие необыкновенные числа,
которые нельзя отнести ни к целым, ни к
дробным, как раз и образуют щели
в числовом заборе. Вавилонские
математики не заметили их только
потому, что всегда вычисляли
приближенно и вместо щелей всегда видели
их «края» — вавилонская
математика была еще слишком близорукой.
Достаточно зоркой она стала лишь
в Древней Греции, когда наряду с
приближенными расчетами стали
доказывать и теоремы. Логические
рассуждения, как волшебный микроскоп,
помогли греческим ученым
рассмотреть числовые пустоты.
Легенда приписывает это открытие
Пифагору. Наука пребывала тогда
еще очень юной, располагала лишь
весьма небольшим багажом
экспериментальных фактов, н
представления об окружающем мире были весьма
расплывчатыми. У каждого ученого
складывалось свое собственное
«видение мира», иногда незначительно,
а порой и весьма существенно
отличавшееся от представлений его
коллег. Математика на этом фоне
выглядела как совершенно особое,
абсолютно точное и бесспорное знание —
гранитный утес среди бушующих волн.
Неудивительно, что Пифагор и его
ученики считали ее единственной основой
мироздания. По их представлениям
всякое явление природы, будь то
легкий дождик или пугавшее людей
солнечное затмение, имеет свою
«формулу» — определенную и только ему
свойственную комбинацию целых
чисел и их дробей-отношений...
Вселенная пифагорейцев была похожа на
сложное музыкальное произведение,
где каждое явление природы
разыгрывается согласно точной «нотной»
Л*/.
В "числовом заборе есть_ щели для
иррациональных чисел -\/2= 1.414213...,
п=3.1415926... и т. д.
строке, без каких-либо сбоев и
отклонений. Они были убеждены, что целые
числа — это как раз и есть
подлинные атомы мира, и ничего более
элементарного не существует.
Каково же было изумление
Пифагора и его учеников, когда
почитаемые ими строгие законы математики
вдруг привели к выводу о том, что
некоторые предметы вообще нельзя
измерить — никаким числом, ни целым,
90

ни дробным. Теоремы говорили, что
если сторону самого обыкновенного
квадрата принять за единицу, то его
диагональ становится неизмеримой —
какое бы число мы ни взяли, оно
всегда либо больше, либо меньше ее.
Отрезок без длины — было от чего
прийти в замешательство!
Пифагор считал, что обнаружил
«самую страшную тайну бытия» —
что-то вроде адского ущелья в
структуре мироздания. Из логически
крепко увязанного целого мир вдруг
превратился в нечто раздробленное и
противоречивое...
Тем не менее ко всему можно
привыкнуть. Постепенно математики
оправились от потрясения, особенно
после того, как убедились в том, что
любую «шель» можно «зажать» между
двумя обыкновенными дробями,
которые приближаются к ней сколь угодно
близко, одна — с недостатком, со
стороны меньших, а другая — с
избытком, со стороны больших чисел.
А если прорехи в числовом заборе
обозначить какими-либо_ условными
значками — например, д/2, я и так
далее,— то с ними можно обращаться
как с самыми обычными числами.
След «ужасной* истории их открытия
остался лишь в названии этих чисел —
их до сих пор называют
иррациональными, то есть «не
поддающимися разумному объяснению».
Сегодня с ними знаком каждый
школьник, а математики долго были
уверены, что после присоединения их
к остальным, рациональным
(«понятным») числам «забор» становится
сплошным и еще какие-либо числа
туда втиснуть уже нельзя — для них
там просто нет места.
То, что это совсем не так, что
числовой забор на самом деле по-
прежнему дыряв, как сито, только
щели в нем очень-очень узенькие,
выяснилось совсем недавно. Ну а если
есть щели, то сразу же возникают
вопросы: какие новые, еше не
ведомые нам числа могут их закрыть и
где эти числа могут пригодиться? Для
того чтобы ответить на эти вопросы,
полезно более внимательно
присмотреться к окрестности нуля и уяснить
себе, чем различаются «очень малое»
и «бесконечно малое».
Процесс или сущность?
В физике существует понятие
мирового эфира — особой сверхтонкой
субстанции, пропитывающей все
материальные тела, проникающей во все
их поры. Оказывается, что в
математике тоже есть своеобразный
«эфир» — бесконечно малые числа,
которые во множестве размещаются
между любыми сколь угодно
близкими рациональными и
иррациональными числами,— так сказать,
пропитывают ленту числового забора. И если
физики до сих пор спорят о том,
существует или нет удивительное
вещество, называемое эфиром, то
присутствие математического, числового,
«эфира» можно доказать вполне
строго.
Выражение «бесконечно малая»
приходилось слышать, несомненно,
каждому из нас. Наглядно такую
величину часто представляют себе как
нечто, меньшее всех других величин,
но еще не ставшее нулем, так сказать,
расположенное на самой грани бытия
и небытия. Однако нетрудно
убедиться, что такой «пограничной» величины
просто не существует, ведь если
предположить, что мы нашли подобное
число, то его половина будет еще
меньшей и, значит, именно ее следует
считать бесконечно малой. Но таким же
свойством обладает треть найденного
числа, его четверть и так далее.
Каждое следующее число а этом ряду
меньше предыдущего, ни одному из
них нельзя отдать пальму
первенства, и в конце концов мы, как
лыжник с горки, скатимся в нуль!
Математики понимают под
бесконечно малым не какое-либо
конкретное число, так сказать, не сущность,
не «сухой остаток», а процесс — сам
предельный переход к нулю. Значение
имеют не сами бесконечно малые (что
с них взять — нуль, он и есть нуль!),
а предельные значения их отношений.
Каждая величина в отдельности
стремится стать нулем, а их отношение
может быть отличной от нуля
величиной. Пример — скорость. Это
отношение бесконечно малого отрезка пути
к бесконечно малому интервалу
времени. Обе величины в пределе исчезают,
а их отношение остается конечным.
Такую точку зрения полтора
столетия назад одним из первых обосновал
французский математик Огюстен Ко-
ши и с тех пор она безраздельно
господствовала в науке.
Вместе с тем известно, что
основоположник учения о бесконечно малых
Готфрид Лейбниц придавал им непо-
в м
и
91

I
средственный смысл и получил при
этом много важных результатов. Это
подсказывает мысль о том, что
бесконечно малые,— по-видимому,
какой-то самостоятельный «этаж»
отличных от нули величин, на который
нельзя спуститься с «этажа» уже
известных нам действительных чисел
с помощью простых арифметических
операций*. Правда, долгое время
считалось, что такие представления в
лучшем случае могут играть лишь
роль временных наглядных
«подпорок» при изучении высшей
математики. Студентам строго внушалось,
что бесконечно малое — это всего
только абстракция. Тем не менее
мысль о существовании еще одного
этажа чисел на пути к нулю не да
вала покоя многим ученым, особенно
физикам, привыкшим к мысли о том,
что окружающий нас мир состоит из
многих этажей-ступеней, каждая из
которых качественно отличается от
своих соседок.
Неархимедовы числа
Этаж бесконечно малых открыл в
начале шестидесятых годов (совсем
недавно — почти вчера по сравнению
с тысячелетней историей
действительных чисел!) американец Абрахам
Робинсон. В его работах догадка
превратилась в строгое математическое
построение — не менее строгое, чем
общепринятая математика Коши.
И сразу же выяснилось, что
арифметика на новом «этаже» отличается от
«нашей».
Дли нас, например, очевидно, что
с помощью меньшей величины можно
всегда исчерпать большую, то есть,
если даны два неравных нулю числа,
то, складывая меньшее конечное число
раз с самим собой, мы получим
величину, которая равна или превосходит
большее число. Кажется, ничего иного
и быть не может! Много веков назад,
формулируй правила-аксиомы
арифметики, Архимед выделил это
свойство в качестве одного из самых
главных. Но вот бесконечно малые им не
обладают: сколько их ни складывай,
ни одного, даже самого маленького
действительного числа не получишь.
_ ^
* Напомним, что рассматриваемые
совместно рациональные и иррациональные числа
называются действительными. Их обобщением
являются комплексные (парные) числа,
образующие уже не сзабор», а площадь. Мы их
рассматривать не будем.
Другими словами, сколько ни
откладывай бесконечно малый отрезок
вдоль конечного с длиной, равной,
например, единице, до конца никогда не
дойдешь.
Впрочем, во всем остальном
арифметика нового «этажа» не отличается
от нашей, школьной. Бесконечно
малые можно складывать, перемножать,
делить друг на друга и на
действительные числа. При этом нужно только
помнить, что произведение двух
бесконечно малых — это бесконечно малое
более высокого порядка малости (так
сказать, бесконечно малое по
отношению к бесконечно малым еще
один «этаж» по направлению к
нулю). Деление действительного числа
на бесконечно малое дает бесконечно
большое — еще один «запредельный»
тип чисел. Тоже неархимедовых, толь
ко теперь с другой стороны — по
направлению к бесконечности.
Бесконечно малые и бесконечно
большие — это два совершенно новых
типа чисел. Их нагываю^
неархимедовыми.
Вокруг каждого действительного
числа размещается целый рой
неархимедовых чисел, равных сумме или
разности этого числа с бесконечно
малыми. Неархимедовы числа «прижи
маются» к соседям несравненно
теснее, чем любая рациональная или
иррациональная дробь. Если
иррациональные числа заполняют щели
между рациональными, то бесконечно
малые образуют что-то вроде сверхтон
кой «эфирной смазки» примыкающих
друг к другу действительных чисел.
Каждый «рой» вместе с
центральным архимедовым числом образует
так называемую монаду (в переводе
с греческого это слово означает
«единичное», «неразделимое»). Наглядно
моиаду можно представить себе чем-
то вроде точки с размытыми,
диффузными краями.
Конечно, это очень грубый образ,
ведь бесконечно малое нельзя
сопоставить даже с очень маленьким
отрезком, поскольку его в принципе
невозможно увидеть, каким бы сильным ни
был микроскоп; можно только с
помощью абстрактного «теоретического
зрения».
В одном из сборников научной
фантастики я читал рассказ о
таинственных пришельцах из космоса. Их
присутствие проявлялось во многом, люди
опасались за судьбу своей цивилиза-
92

ции, но все попытки увидеть
пришельцев заканчивались неудачей.
Охота и борьба с невидимками
продолжалась несколько веков, пока,
наконец, земные ученые не осознали,
что пришельцы живут в «следующем
слое мироздания», где масштабы в
бесконечное число раз меньше наших
и преодолеть пропасть бесконечного
невозможно. Увидеть «новый мир»
можно лишь путем воображения, вос-
Все мельче и мельче...
создав его с помощью
математических формул, или же на экранах
телевизоров — если расшифровать и
преобразовать в наш масштаб
поступающие оттуда сигналы. Герои рассказа
так и поступили (в фантастике вес
возможно!).
Каждое бесконечно малое, в свою
очередь, окружено роем бесконечно
малых более высокого порядка
малости, которые размещаются в еще более
узких щелках. Нескончаемая
лестница «этажей»! Невольно приходит на
память шутка, сказанная когда-то
еще самим Лейбницем: у собачки есть
блохи, у них — свои блошки, у тех
блошата, и так без конца...
Как уже говорилось, лестницу
можно выстраивать и в сторону
бесконечно больших чисел. Подобно
тому, как бесконечно малое меньше
всякого действительного числа,
неархимедово бесконечно большое
превосходит по величине все действительные
числа. Как бы ни «росло»
действительное число, ему никогда не достичь
неархимедовой бесконечности.
Числа-суммы такого неархимедова
числа и всех действительных чисел
образуют числовой «остров»,
математики называют его галактикой.
Подобных неопределенно далеко удаленных
друг от друга островов-галактик
бесконечно много.
Как видим, числовой забор (далее
мы будем использовать более
элегантное выражение — числовая ось), а
вместе с ним все двухмерные
плоскости и само трехмерное пространство,
устроены значительно сложнее, чем
мы привыкли это себе представлять
со школьных лет.
Математики часто сравнивают
себя с портными, загодя, впрок
шьющими новые модели платьев, которые
затем, по мере надобности, примеряют
к своим нуждам физика и другие
экспериментальные науки. В
последние годы на библиотечных полках
физиков появились монографии,
посвященные свойствам новых чисел.
Неархимедовы одежды выглядят весьма
соблазнительно.
Например, теоретиков давно
беспокоит то, что, несмотря на все их
старания, никак не удается
рассчитать такие «простые» величины, как
масса электрона или его
электрический заряд. Для этих заведомо
конечных величин почему-то всегда
получаются бессмысленные бесконечные
значения. Физики умеют с огромной
точностью рассчитать строение атома,
копаются в тонких деталях
элементарных частиц, а такие основные их
характеристики вычислить не могут.
Известно, что причина в
неправильном учете очень малых расстояний.
Теория гравитации подсказывает, что
там происходят флуктуации
вакуума — пространство сильно
искривляется, и его ультрамалые пузырьки
самозамыкаются, исчезают из
«нашего пространства». Вот только как
правильно учесть это обстоятельство?
Между «пузырьками» (10~32
сантиметра) и размером электрона (10~16
сантиметра) — практически
бесконечность. Может, и вправду законы
неархимедовой математики там
более пригодны?..
Но, пожалуй, самое
удивительное — то, что и после всего
сказанного, в, казалось бы, до отказа
заполненной числовой оси по прежнему
остаются свободные места!
Как строятся числа
Все вещества в природе состоит
либо из атомов, либо из молекул.
Среди чисел тоже есть числа-атомы и бо-
93

I
лее сложные, составные
числа-молекулы. Числовые атомы — это простые,
не имеющие сомножителей числа 1, 2,
3, 5, 7 и так далее... Числовые
молекулы строятся из этих атомов, но
строить их можно по-разному. Прежде
всего — путем перемножения: 4=
=2X2, 6=2X3 и тому подобное.
Таким путем мы «слепим» все целые
числа — очень просто, поскольку с
этим способом мы встречались уже
в школе.
Однако возможен и другой способ,
когда используется не только
операция умножения, но и суммирование.
Чтобы понять, как это делается, нам
понадобится несколько простеньких
арифметических формул. Правда,
говорят, что каждая формула в научно-
популярной статье уменьшает число ее
читателей вдвое, но, рассказывая об
устройстве чисел-молекул, нельзя
обойтись без их «чертежа», а таким
чертежом как раз и является
формула.
Возьмем какое-либо простое число,
скажем, тройку; образуем его степени
3°, 3\ З2... и будем складывать их с
какими-либо целочисленными
коэффициентами. Например,
или
94
Все коэффициенты меньше тройки, так
как иначе их можно просто включить
в степени: ЗХ32=33, ЗХ35=36 и так
далее.
Оставляя в суммах то или иное
количество членов, можно опять-таки
построить все целые числа. И это
можно сделать, беря за основу двойку,
тройку, пятерку и вообще любое
простое число р, большее единицы.
Если число членов в сумме
конечное, то ничего существенно нового мы
при этом не получим — это просто
иное, более громоздкое представление
известных нам чисел. Однако если
число членов возрастает до
бесконечности, то пределом суммы будет
принципиально новое число, отличное от
«обычных» целых чисел, полученных с
помощью одного только умножения.
Подобно тому, как рациональные
дроби с недостатком и с избытком
«зажимают» между собой
иррациональное число, так и две конечные суммы
с чуть-чуть отличными
коэффициентами «зажимают» новое, так
называемое р-адическое число, никогда с ним
не сливаясь*.
С увеличением числа членов в
суммах изображаемые ими «граничные»
числа становятся все больше и
больше, и р-адическое число
расположится на числовой оси далеко в
бесконечности. Конечно, это совсем не та
«галактическая бесконечость», о
которой шла речь в предыдущем
разделе. Р-адические числа располагаются
на том же «этаже», что и обычные
действительные. Математики говорят,
что они являются дополнением
последних, подобно тому, как
иррациональные числа дополняют множество
рациональных.
Действительные числа можно
считать частным, «вырожденным*,
случаем р-адических, и, казалось бы, от
новых чисел мало проку — с
бесконечностью нам приходится редко
иметь дело, а в остальном все
остается прежним. По вот тут-то и
начинается самое интересное.
Метрические очки
Настоящие, невырожденные, р-ади-
ческие числа располагаются далеко
от начала числовой оси. Но что
значит — «далеко», «близко», «больше»,
«меньше»? Обычно мы над этим не
задумываемся; все эти понятия для
нас очевидны, мы привыкаем к ним с
первых проблесков нашего сознания.
Возможно, биоэволюция
позаботилась о том, чтобы они были
заложены уже в самой структуре нашего
мышления. Однако математика
требует точных определений.
Исходное тут — длина
(расстояние). Мы считаем само собой
разумеющимся, что расстояние от начала
оси (от нуля) до какого-то числа X
просто равно этому числу, точнее —
его абсолютной величине, поскольку
само число может быть и
положительным, и отрицательным.
Математикам этого недостаточно; в своих
теориях им приходится иметь дело с
самыми причудливыми типами
пространств — искривленными,
скрученными, выворачивающимися, поэтому
длину требуется определить более
абстрактно. Так вот, расстоянием между
двумя точками называют положи-
* Буква жрм в названии этого числа
отмечает то обстоятельство, что в основе
конструкции лежит определенное простое число р.
Меняя р, мы будем получать различные р ади
ческие числа.

тельную величину (отрицательных
длин не бывает!), которая, во-первых,
равна нулю только лишь в частном
случае совпадающих точек, во-вторых,
не зависит от взаимного их
расположения, то есть одинакова для
прямого и обратного направлений. К этому
нужно добавить еще требование,
чтобы расстояние от А до С не превышало
суммы расстояний от А до В и от В
до С (это требование часто называют
правилом треугольника).
Любая величина,
удовлетворяющая трем перечисленным условиям,
может быть названа длиной.
Нужно сказать, что свойством
длины обладает далеко не всякое
пространство. Математика изучает и
пространства без расстояний, их
называют неметрическими. С такими
пространствами имеет дело, например,
топология. Оставаясь самими собой, они
могут изгибаться, растягиваться и
сжиматься. Куб там не отличается от
шара, а чайник с ручкой — от
бублика: деформируясь, эти фигуры
переходят одна в другую.
А вот на числовой оси можно
ввести сразу две различные длины — две
метрики. Обычную, к которой мы
привыкли, и р-адическую,
выражающуюся через число — основание р и
некоторую его степень.
Мы не будем выписывать
соответствующие формулы, заметим лишь,
что когда «обычная» длина большая,
то р-адическая, как правило,
оказывается маленькой. Как в бинокле:
смотришь с одной стороны - все
выглядит большим, а если перевернуть
бинокль, то все вдруг становится
маленьким!
Длина — это своеобразные
метрические очки, сквозь которые мы
смотрим на мир. Пользуясь «р-адической
оптикой», мы как бы выворачиваем
его наизнанку — то, что было
большим, превращается в малое и
наоборот. При этом бесконечные р-адиче-
ские числа оказываются уже на
конечных расстояниях и очень удобны для
измерения расстояний.
Замечательно, что никаких других
метрик, кроме «обычной» и р-адиче-
ской, на числовой оси ввести нельзя.
Две и только две! Это доказывают
строгие теоремы*. Наше сознание
* Вообще говоря, расстояние между
точками А и В можно вычислять по формуле
/А В/", где а - любое положительное
число, меньшее или равное единице. Принято по-
устроено таким образом, что мы
всегда воспринимаем окружающий мир
в «обычной» метрике. Из
повседневного опыта нам также известно, что
чем ближе расположены предметы,
тем сильнее они взаимодействуют;
на больших же расстояниях
связывающие их силы быстро ослабляются.
Однако так бывает не всегда.
Например, силы между кварками —
суперэлементарными «кирпичиками», из
которых составлены другие
элементарные частицы,— ведут себя как раз
Л в
А В В Л
наоборот: на малых расстояниях они
очень слабы, зато на больших —
велики. Возможно, есть еще и какие-то
другие дальнодействующие силы,
которые мы просто не ощущаем на
доступных нам «человеческих»
масштабах подобно тому, как плавающая в
воздухе пушинка «не замечает»
действующей на нее силы тяжести. По
мнению некоторых физиков, самые
основные законы природы не должны
зависеть от типа метрики, и понятия
«дальше», «ближе» по отношению к
ним столь же относительны, как для
нас — левое и правое. Как знать,
может, за пределами «нашего мира»
существуют какие-то еще не ведомые
нам материальные структуры
невообразимо огромных размеров, где как
раз и господствуют законы р-адиче-
ской метрики...
Астрономические наблюдения
убеждают в том, что, с точки зрения
привычной нам метрики, Вселенная
расширяется. Расчеты астрофизиков
доказывают, что распределение ее
вещества становится все более равно-
лагать а= 1. Выбор различных значений а
так же не существенен для длины, как
использование масштабного коэффициента,
зависящего от того, какие единицы мы
предпочитаем — метры, футы или что либо еще.
I
95

мерным, а протекающие в нем
процессы — все более медленными. Мир как
бы умирает, превращаясь в огромную
холодную и темную пустыню, где одна
частичка материи расположена от
другой на гигантском расстоянии —
практически в бесконечности. Такую
мрачную перспективу рисует
большинство космологических теорий*.
Однако в р-адических очках картину
можно представлять себе совсем по-
другому: р-адические размеры
Вселенной не возрастают, а, напротив,
убывают. И временные интервалы тоже
становятся все более короткими.
Может, бесконечное расширение
Вселенной — это не закат, а всего лишь
начало ее новой жизни, в других
масштабах и в другом ритме времени?..
Вот к каким неожиданным
физическим гипотезам на обоих полюсах
наших знаний в исчезающе малых
* Правда, вместе с тем теория утверждает,
что наряду с «нашей» существует
неисчислимое количество других, параллельных
вселенных, рождающихся и умирающих
независимо от нашего мира. Так что полной смерти
Мира (мира с большой буквы) никогда не
наступит. Понятия рождения, смерти, начала
и конца к нему просто не применимы.
областях микромира и в необозримых
далях космоса подталкивает нас
теория «простых» чисел! Впрочем,
физики — не единственные
потребители «математических одежд». Не
исключено, что новые типы чисел
окажутся полезными и в других науках,
например для расшифровки
биохимических структур или в теории компью
теров. Да и в самой математике они
могут служить строительным
материалом для создания новых теорий.
Числа называются простыми, а тео
рия, изучающая их свойства, весьма
не проста. Тем читателям, которые
пожелают более детально
познакомиться со свойствами неархимедовых
чисел и построенной на них
арифметики, можно рекомендовать
книги: Успенский В. А., «Что такое
нестандартный анализ?». М., 1987, и
Коблиц Н. «Я-адические числа и
дзета-функция». М., 1982. Хотя они
достаточно трудны, их первые главы все же
можно одолеть, опираясь лишь на
багаж школьной математики. Ну а тем,
кто хорошо владеет математикой,
можно рекомендовать еще и книгу
Боревича 3. И. и Шафаревича И. Р.
«Теория чисел». М., 1985.
ЛАБОРАТОРИЯ
ПОИСКА
КОНКРЕТНОГО
£5
•55
Урок поэзии
Одна из главных задач человека — понять другого
человека, не превращая его ни в поддающуюся «исчислению»
вещь, ни в отражение собственных эмоций. Эта задача стоит
перед каждым отдельным человеком, но также перед каждой
эпохой, перед всем человечеством. Филология есть служба
понимания и помогает выполнению этой задачи.
С. Аверинцев
В школе моей дочери молоденькая преподавательница литературы,
выпускница филологического факультета МГУ, пыталась объяснить
родителям свои претензии к ученикам:
— Они не знают текстов, то есть как следует не знают; прочли летом
«по диагонали», сюжет ухватили и считают, что в состоянии выносить
оценки. «Мне нравится», «Мне не нравится», «Я не согласен» — каждый
самовыражается, как может, а к тексту как таковому это всегда имеет очень
отдаленное отношение. Я хочу предупредить: я этого поощрять не собираюсь.
96

В мои времена в школе изучали не литературу, а историю (точнее,
социологию?) литературы, идеологизированную, как была тогда
идеологизирована вся история. Надо было знать, когда и в какой политической
ситуации написано произведение, какую социальную проблему оно «отражает»,
и текст необходим был лишь как подтверждение классовых характеристик
автора и его героев. Остальное, то есть собственно литература,— если
остаются для нее силы, время, желание учителя. У меня была хорошая
учительница литературы, ее хватало и на «остальное».
Теперь ничего обязательного практически нет, и родители встретили
слова учительницы в штыки. Особенно кипятился один, человек весьма
интеллигентной профессии:
— Вы не поощряете стремление самостоятельно думать?! —
возмущался он.— Вашим ученикам не должно сметь свое суждение иметь?! Где же
тогда они могут обсуждать нравственные проблемы? На уроках математики?
Так что же такое сегодня урок литературы на самом деле?
Об этом с учительницей литературы московской школы № 57
Надеждой Ароновной ШАПИРО беседует наш корреспондент Ирина ПРУСС.
Самовыражаются дети иногда
весьма диковинно. Один меня
ошеломил, заявив, что стихотворение
Блока «Я помню длительные муки...»
посвящено назначению поэзии. Я
робко спросила, а как же
«заломленные руки», кто их там заламывает?
Он ответил уверенно: «Муза». Такой
вот фантастический сплав
самомнении и затверженного в прежних
классах — вся поэзия или про
любовь, или про дружбу, или про
свободу, или про назначение поэзии
(в лучшем случае список тем
завершает природа).
Для меня главное, чтобы дети
учились понимать произведение и
осознали, что и как написано в тексте.
Для понимания нужен
инструментарий. Литературоведческий.
Ну вот, проходим:
Пока свободою горим.
Пока сердца для чести живы...
Про что стихотворение? Первое,
на что реагируют,— лексика.
Конечно, про свободу. Складываем
«вольность святую» с «роковой властью»,
получаем призыв к революции (что
на самом деле очень сомнительно).
Разбираемся с лексикой. Чтобы
заметили, что стихотворение все
построено на абстрактных понятиях,
повторяющихся и переосмысляемых:
частные радости названы обманом
(«обман» тут значимое слово,
вынесено в конец строки и зарифмовано);
обычной любви противопоставлена
любовь к отечеству, тихой славе —
громкая слава, надежде —
напряженная вера. Чтобы осознали
каждое слово, а не только те, что бро-
4 Знание — сила № 12
саются в глаза, позволяют опознать,
отнести к знакомому классу тем и
ничего не прибавляют к уже
известному: свобода — это хорошо. Чтобы не
пропустили повторяющийся мотив
сна и пробуждения: сначала юные
забавы исчезли, «как сон, как
утренний туман», потом: «Россия вспрянет
ото сна». И еще чтобы
почувствовали то, что не исчерпывается лексикой:
как перекрестная рифма первой
строфы после значительного, весомого
«но» переворачивается, становится
опоясывающей. Чтобы удивились и
обрадовались тому, как
ритмический рисунок, четырехстрочная
строфика дают сбой в самой важной
последней строфе, где пять строчек.
Когда все по слову, по запятой,
по ритму, по интонации разобрали,
надо вернуться к целостному, но
теперь обогащенному восприятию.
Потому что, если остановиться на
процедуре разъятия, ребята быстро
овладеют инструментом и
начнется жонглирование, игра в рифму -
размер, подтасовки. А поэзия уйдет.
С другой стороны, если не разбирать
текст «по косточкам», уходит смысл.
Романтический период у
Пушкина, у Лермонтова: одни темы, одна
лексика, сплошь абстрактная —
неподготовленный читатель просто
путает, где чье. Ира Шостаковская
сравнивает два стихотворения
Пушкина и Лермонтова.
«В стихотворении Пушкина
«Демон» говорится о «злобном гении»,
духе разрушения, вторгшемся в
жизнь, полную «всеми
впечатлениями бытия», волнующими кровь.
Лермонтовское «Один среди люд-
97

1
ского шума...» завершается
появлением неких мук, посетивших
«воскреснувшую грудь» и тоже обладающих
разрушительной силой: «Не найду
в душе моей ни честолюбия, ни
участья, ни слез, ни пламенных
страстей» (сравните описание
«впечатлений бытия» у Пушкина:
«Возвышенные чувства, свобода, слава и
любовь», а позже отрицание всего
этого демоном). Разница в том, что для
Пушкина появившийся демон —
существо инородное, неизвестное,
незваное, у Лермонтова же демон
присутствует изначально... У Пушкина
демон мимолетен. У Лермонтова,
напротив, мимолетно все, что не
демон. У Лермонтова «мучениями
сопровождается творчество (ср. у
Пушкина: «взоры дев» и «вдохновенные
искусства»)... Мучения прошли,
«нашлися пылкие друзья». Но друзья
лишили его мучения и заодно
вдохновения, и он добровольно
возвращается к мукам... к собственной душе».
Работа в основном о лексике;
через пелену отвлеченных понятий
девочка пробирается к смыслу. В
результате почти прямые совпадения
образов только помогают увидеть
различие, единственность каждого
поэта. Даже грамматика
приобретает значение: «У Пушкина демон
в прошедшем времени —
воспоминание о прошедшем, о преодоленном.
Лермонтовский — сейчас и на века».
Начинают понимать — значит
любят? Сложный вопрос. Какие-то
стихи, наверное, любят, даже мало что
понимая. За музыку, за необычное
слово, за четкость сентенции,
например. Но все же приходится
смириться с тем, что для многих
романтические стихи Пушкина и
Лермонтова не стали и не станут своими.
Чужда лексика, и круг чувств не
близок. Стихи Пушкина последнего
десятилетия вызывают больший отклик,
и все же его лирика многим интересна
лишь как отражение «истории души»
автора «Бориса Годунова»,
«Медного всадника», «Евгения Онегина»,
«Маленьких трагедий». Думаю, дело
в языке и в реалистическом методе,
а не в наличии сюжета:
«Кавказский пленник», например, их тоже
не трогает.
Понятно: детям интереснее
решать нравственные проблемы,—
скажем, что привело к краху Бориса
Годунова или почему Сальери
отравил Моцарта,— чем выискивать
оттенки абстрактных смыслов.
Главный урок нравственности: не судить,
не попытавшись максимально понять
героя и автора, а это невозможно
без знания азов поэтики, жанровых
основ и прочего.
Помню, нас учителя
спрашивали: почему Онегин не полюбил
Татьяну сразу? Имела ли она право
писать ему письмо? Почему он убил
Ленского? Теперь я спрашиваю
(известный в методике ход): когда
Онегин разговаривает с Татьяной после
письма — это что, исповедь или
проповедь? Самый скучный (и, увы,
распространенный) ответ: там, где
говорит о себе,— исповедь; там, где
выговаривает Татьяне,— проповедь.
И вдруг Володя Магинский
замечает: там нет никакой исповеди и
быть не может. Очень логично текст
выстроен, очень правильно
синтаксически организован, это изобличает
расчет, умысел, а не порыв исповеди.
Или вот более сложный пример.
Читая «Медного всадника», ученики,
конечно, замечают
противопоставленность главных образов поэмы -
Петра, «державца полумира», и
Евгения, мечтающего о «приюте
смиренном и простом». Что важнее:
мощь государства или частная судь
6а маленького человека? «За кого»
Пушкин— за Петра или Евгения?
Можно спросить и так. Но
пушкинская истина не совпадает с позицией
одного из героев. К замыслу
Пушкина лучше идти через жанровую
структуру. (В уроках по «Медному
всаднику» я опиралась на прекрасную
работу А. Н. Архангельского, но не
отсылала детей к его книге, хотела,
чтобы они с моей помощью сами
прошли по этому очень
плодотворному, на мой взгляд,
исследовательскому пути.)
И вот ребята догадались и
обосновали догадку, что о Петре в поэме
говорится в стиле героической оды,
а о Евгении — в стиле идиллии. Ода
в принципе предназначена для
восхваления государственного деятеля.
Идиллия же поэтизирует частную
жизнь, в которой нет ни осознания
места человека в истории, ни
ощущения трагичности бытия. Оба
жанра уже в тридцатые годы XIX века
воспринимались как архаичные.
Значит, для Пушкина очевидна
недостаточность, неполнота позиций и Пет-
98

pa, и Евгения, что не исключает
сочувствии страданиям маленького
человека. К этой сложной идее дети
сумели прийти прямо на уроке сами.
Чтобы понять, что и ода, и
идиллия — для Пушкина архаика, надо
как минимум знать разные эпохи:
жанры, стили, способы мышления.
Курс литературы начинается у нас
с античности. Но если уж ранний
Пушкин девятиклассникам все-таки
чужд, что говорить о дифирамбах...
И тогда — к античности через
любимых поэтов XX века, через
Гумилева, Мандельштама и, конечно,
Бродского. Что-то дети вычитывают
там про себя, хотя что — не совсем
понимаю: поэзия сложная,
тысячами нитей связанная со всей
предшествующей культурой. Этим и
пользуемся. Когда у нас идет Гомер,
прошу принести стихи русских поэтов,
в которых использованы и
переосмыслены мотивы «Илиады» и
«Одиссеи».
Быстро усвоили механизм
античных элегий: никаких психологических
тонкостей, просто чередование
гекзаметра и пентаметра. Чтобы
почувствовать ритм и логику, сами
стали сочинять элегии. Федя
Иванов — такую:
Утром, вставая с постели.
хочется думать о вечном,
Ио невозможно никак: надо быстрее
бежать...
Кладу перед ними точный
перевод Ксенофана Колофонского, почти
подстрочник, и вариант Пушкина —
различают сразу. Элегия Пушкина
«Урну с водой уронив...» — перевод
или стилизация? Тоже отвечают без
заминки: стилизация, слишком
сложное, символичное содержание, нет
простодушия античных элегий.
При изучении Державина
читали стихотворение Иосифа
Бродского «На смерть маршала Жукова»,
где обыгрывается мотив державин-
ского «Снигиря». И полугодовые
курсовые работы строились так же:
сравнить произведения античных
авторов с произведениями
современных на тот же сюжет.
И неправда, что такие занятия
литературой не оставляют ребятам
пространства для самовыражения.
Даже когда одно задание для всех,
каждый замечает в тексте что-то
свое, по-своему устанавливает
связи, по-своему интерпретирует.
Прочитали первые главы
«Евгения Онегина». Пятую еще не
трогали. Два задания на выбор:
сравнение сна Татьяны и сцены именин
или композиционная роль сна в
романе.
Не без удовлетворения замечаю:
ребята нащупывают авторскую
позицию не через выраженные в
словах оценки, а через стилевые тонкости,
интонацию; в работе с пятой главой
все они так или иначе
интерпретируют пушкинскую интонацию. Иру
Шостаковскую, например,
завораживает эмоциональность сна
Татьяны, для нее сон серьезнее именин,
которые становятся лишь отголоском
сна. А для ироничной Дильшат
Харман сон — только сплав девичьих
мечтаний, обманный ход автора.
Разумеется, абсолютно все
замечают перекличку строк, образов.
Володе Рыбакову доставляет
удовольствие фиксировать все
совпадения «сна» и «именин» — ив
чувствах Татьяны, и в поведении
персонажей, в психологических мотивах
их поведения, и звуковые
совпадения (например, общее описание
шума: «...Лай, хохот, пенье, свист и
хлоп. Людская молвь и конский
топ» во сне и «Лай мосек, чмоканье
девиц, шум, хохот, давка у порога»
на именинах) вплоть до «зари
багряной», возникающей и в той, и в
другой сцене.
Для Маши Митурич при всем
сходстве эпизодов важнее
психологические различия. Она отмечает,
как меняются причины поведения
Онегина: в «сне» Ленский помешал
Онегину, и тот ревнует; в «именинах»
Ольга как бы замещает Татьяну,
так что рана Ленского в «сне»
становится в «именинах» раной Татьяны.
И тонкое наблюдение: гости
Лариных, достаточно смешные в
пушкинском изображении, дважды
подвергаются окарикатуриванию: в «сне
Татьяны», где реального Петушко-
ва представляет чудовище с
«петушьей головой» и в «именинах»,
когда Онегин чертит «карикатуры
всех гостей».
Дильшат Харман весь анализ
строит на особенностях стиля и
композиции: она придает особое
значение тому, что сцена сна помещена
ровно в середине романа,— момент
99

«si
I
перелома. Эпиграф главы «О, не
знай сих страшных снов, ты, моя
Светлана!» Жуковского заметили вес,
но только Диля заставила этот
эпиграф «работать»; по се мнению,
подлинное предсказание,
содержащееся в сцене, автор маскирует
интонацией:
«...С чего бы это в «Евгении
Онегине», до сей поры таком
добродушно ироничном, вдруг будут
появляться всякие зловещие предсказания?
Тем более что и эпиграф, взятый из
баллады Жуковского, намекает на
то, что сон этот — всего лишь плод
Татьяниного воображения и никогда
не сбудется, ведь в «Светлане» все
кончается благополучно. Да и сам
Пушкин в последующих строфах,
весело рассуждая о «главе халдейских
мудрецов» и нахождении слов «в
азбучном порядке», уверяет читателя
в том, что ничего страшного не
произойдет и произойти не может.
Таким образом, сон Татьяны
становится двойной ловушкой».
Конечно, еще ярче учащиеся
могут проявить себя в работах, темы
которых придумывают сами. На уже
заданном, освоенном уровне они
теперь хотят порассуждать о том, что
любят,— о пьесах Ануя и О'Нила,
«Столбцах» Заболоцкого, Бродском,
Цветаевой, Мандельштаме. Лена Ви-
ленская, например, отважилась на
попытку истолковать образную
систему Осипа Мандельштама. В ее
сочинении эмоциональность
сочетается с большим вниманием к слову.
Конечно, такими сочинениями
ребята меня балуют не часто...
X О-
Аид
в стихотворениях
Мандельштама
Каждый относится к смерти по-
своему и понимает ее в меру
глубины своего сознания, своей
духовности.
Осип Эмильевич Мандельштам
был поэтом с трагической судьбой.
И как человек, живший в страшное
время, человек с тонкой душой и
поэт, он не мог не думать о вещах,
связанных со смертью.
Мандельштамовский Аид очень
двойственен, и отношение поэта к
нему неоднозначно: каждый раз он
видит мир теней по-новому,
облекает его в неожиданные образы и
формы. Образ Аида создается при
помощи некоего психологически
разветвленного рисунка.
Можно попытаться выделить
некоторые образы Аида, такого, каким
его видит Мандельштам.
Один из ключевых образов ман-
дельштамовского Аида — «жизни
в полусне»» — КРУГ-
Но здесь душа моя вступает.
Как Персефона, в легкий круг...
Круг имеет сложное, противоречивое
толкование — чувствуется влияние
Данте, но мандельштамовские «круги
Аида» не изобилуют ужасами, а в
противоположность дантовским —
тихи, печальны, полны грусти.
Присутствует в этой символике и
магический круг, вечность, бесконечность,
замкнутый круг.
И так устроено, что не выходим мы
Из заколдованного круга...
И каждый раз Мандельштам видит
круг по-другому, в новом образе,
ином ракурсе: «А счастье катится,
как обруч золотой». Круг может быть
в несколько замаскированном,
измененном виде:
Я в хоровод теней, топтавших
нежный луч,
С певучим именем вмешался...
И здесь с кругом связан не только
хоровод теней, но и певучее имя,
разрушившее гармонию круга.
Можно выделить еще один
атрибут царства теней — цветы.
Еще далеко асфоделей
Прозрачно-серая весна.
Это могут быть бледные лилии,
символизирующие Аид у древних
греков, могут быть черные розы,
погребальные цветы:
И праздник черных роз свершаем
Над аметистовой водой.
или
И хлопья черных роз летают
Под этой ветряной луной.
Здесь возможна реминисценция с
погребальным костром, как было в
древности и осталось до сих пор.
100

Цветы представляются О. М. не
символом молодости и красоты, а
чем-то слишком совершенным,
выросшим из-под земли, несущим в
себе дурманящий аромат, символом
покоя и небытия.
Еще один немаловажный элемент
Аида — вода, дающая жизнь и часто
отбирающая ее, вода, падающая
сверху и текущая из-под земли:
Словно темную воду,
Я пью помутившийся воздух.
Вода, мягкая, густая и, может
быть, не вода это вовсе, а что-то
загадочное, темное:
И праздник черных роз свершаем
Над аметистовой водой...
— это обряд жертвоприношения, и
эта темная вода может оказаться и
чем-то иным.
Иногда, чтобы создать особенно
выразительный образ, О. М. называет
обратные качества того, о чем он
пишет: «В сухой реке пустой челнок
плывет»,— и мы ясно видим
призрачность происходящего, нечто
символичное.
Образ, впрямую относящийся к
Аиду,— птица, символ умершей
души. Как правило, это ночные
грустные птицы, которые печально кричат,
либо существуют в полном молчании,
чем подчеркивают всю нереальность
действия:
И тишину переплывает
Полночных птиц незвучный хор.
В этих строках незримо
присутствует Лета, река забвения, текущая в
Аиде; незвучный хор переплывает
тишину, молчание, забвение.
В то же время птица — символ
чего-то призрачного, ночного,
наверное, души человеческой:
В священном страхе тварь живет —
И каждый совершил душою.
Как ласточка перед грозою.
Неописуемый полет.
Птица может предстать перед
нами в еще более скорбном образе:
И, птица смерти и рыданья,
Влачится траурной каймой
Огромный флаг воспоминанья...
Какая-то трагичная ночная птица,
у которой нет настоящего и которая
живет лишь воспоминаниями.
Символом умершей души может
быть ласточка:
Я слово позабыл, что я хотел сказать.
Слепая ласточка в чертог теней
вернется,
На крыльях срезанных
с прозрачными играть.
Слепая ласточка, вызванная из
небытия, каким-то чудом попавшая в
мир реальный, не может найти себе
применения и возвращается обратно,
в мир призраков и теней, туда, где
она родилась, где имеет какое-то
свое назначение.
Ласточка-мысль, не облеченная в
слово,— мысль, понятная лишь
одному поэту, и он мучительно
подбирает слова, чтобы сделать ее
доступной другим.
В этом случае Аид —
подсознание, мозг, полный шоррхов, где
рождается нечто; тени-мысли,
которые не всегда могут найти себе
применение, не всегда могут быть
высказаны.
В стихотворении о мертвой
женщине ласточка окаменела, застыла и
больше никогда не полетит:
И твердые ласточки
Круглых бровей
И трепещущая ласточка
В темном небе круг чертит.
Душа, трепещущая в груди,
ласточка в потемках. Трудно сказать,
почему О. М. выбрал именно
ласточку, чтобы показать человеческую
душу. Может быть, его привлекал ее
образ: стремительная, на острых,
мелькающих черных крыльях,
нередко летающая над самой землей.
В Древнем Египте ласточка была
священной птицей. А может быть,
мандельштамовская ласточка
возникла совсем не поэтому.
Но она есть, и, мне кажется,
это очень сильный образ душ и —
непонятной, беспокойной,
стремительной, которую нельзя ни поймать,
ни познать всю до конца.
Иногда в стихах, где каким-то
образом упоминается Аид, в разные
периоды творчества поэта
появляются характерные цвета соломы и
спелых колосьев:
И плачет кукушка на каменной
башне своей,
И бледная жница, сходящая в мир
бездыханный
«5
•35
101

?§
5S
Тихонько шевелит огромные спицы
теней
И желтой соломой бросает на пол
деревянный.
Понятно, что подразумевает О. М.
под бледной жницей, которая
бросает на пол солому — срезанные
колосья — подрубленные
человеческие жизни.
Кукушка же — символ часов,
отсчитывающих время жизни. Кукушка
плачет — значит, срок, отведенный
судьбой и напетый птицей, невелик.
Ночь часто ассоциируется у поэта
со временем:
Нет, не луна, а светлый циферблат
Сияет мне...
И, возвращаясь к теме срезанных
человеческих жизней, можно
привести еще две строки, связанные с
темой Аида;
Колосья так недавно сжаты.
Рядами ровными лежат.
Строки о пчелах и меде нередко
встречаются у Мандельштама:
Возьми на радость из моих ладоней
Немного солнца и немного меда.
Как нам велели пчелы.
Чувствуется, что и мед, и солнце
в некоторой мере произошли из
тьмы, ведь пчелы Персефоны
прилетели из Аида, из-под земли.
В представлении поэта Аид имеет
очень двойственный характер: мед,
колосья, пчелы, земля — знаки
плодородия, связанные с Аидом. То есть
подземное царство может выступать
в роли дающего жизнь, и туда же,
в Аид, уходят души, когда
прерывается жизнь, и здесь Аид
перекликается с хаосом, из которого все появ-
л яется и куда в конечном итоге
приходит обратно.
Описание мандельштамовского
Аида, этого сумрачного и туманного
мира, не было бы законченным без
светила, которое находится над
миром, благодаря которому мир имеет
свой характер, свою окраску.
В подземном мире все необычно,
а солнце и вовсе парадоксально —
оно черное:
Мы же песнью похоронной.
Провожая мертвых в дом,
Страсти дикой и бессонной
Солнце черное уймем.
Это стихотворение о Федре, где
впервые упоминается черное солнце.
Это черное солнце страстей уже
навеки успокоившихся людей, которые
нашли себе последний, но вечный
дом, Аид, и унесли с собой свои
переживания, страсти, свое черное
солнце.
Иногда черное солнце предстает
в апокалипсическом смысле:
Это солнце ночное хорониг
Возбужденная играми чернь...
В периоды, когда, по выражению
Н. Я. Мандельштам, кончается эпоха,
солнце становится черным.
У ворот Ерусалима
Солнце черное взошло...
О. М. пишет это на смерть матери:
«В светлом храме иудеи хоронили
мать мою». В своем роде это тоже
Апокалипсис — смерть самого
близкого и дорогого человека.
Черное солнце — необычайно
сильный и гораздо более
драматический образ, нежели уже
перечисленные здесь символы Аида — асфоде-
лии, слепая ласточка, черные розы,
сухая река с пустым челном. Черное
солнце гораздо трагичнее, безысход-
нее — это испепеляющее солнце
страстей, солнце конца света,
смерти.
Но этот образ, как и образы
всего Аида у О. М.г не страшен, как у
Данте, не ужасает насилием,
физическими мучениями; мандельштамов-
ский Аид вообще нематериален.
Однако присутствие пронизывающей,
глубокой скорби, на мой взгляд,
трогает душу современного читателя
неизмеримо сильнее, чем Ад,
изображенный Данте.
Вместе с тем О. М. и Данте очень
близки друг другу. Неслучайно О. М.
пишет «Разговор о Данте». В их
судьбах много схожего — оба они были
в изгнании, и оба так и не смогли
вернуться в родные места, к обоим
слава пришла через достаточно
долгий срок после смерти.
«Путь жизненный пройдя до
середины»,— пишет Данте о себе, но то
же самое можно сказать и про
Мандельштама, который погиб в
47 лет. Разница лишь в том, что
Данте вернулся в реальный мир
солнца и живых красок после
«путешествия» по Аду, а Мандельштаму
102

после путешествия по истинно дан-
товскому аду — лагерям — не
суждено было возвратиться.
О. М. не мог не писать о смер-
ти, он был «опален» своим
временем.
Память о Мандельштаме
пробилась через все запреты, его стихи,
как все великое, не могут устареть,
утратить свой смысл, его образы не
поблекнут, свет его поэзии не
потускнеет.
Довольно лукавить: я знаю.
Что мне суждено умереть;
И я ничего не скрываю:
От Музы мне тайн не иметь...
И странно: мне любо сознанье.
Что я не умею дышать;
Туманное очарованье
И таинство есть — умирать...
Я в зыбке качаюсь дремотно,
И мудро безмолвствую я:
Решается бесповоротно
Грядущая вечность моя.'
ПРАКТИКУМ
М. Беркинблит
Эта нескучная
биология
Оказывается, биология может быть интересной! Такой вывод сделают
те, кто читал наш журнал в этом году. Из номера в номер мы печатали
задачи по биологии и ответы на них. Думаем продолжить начатое и в
следующем году.
Этот материал адресован читателям, чье любопытство было
разбужено статьей М. Беркинблита, опубликованной в январском номере журнала*.
Задачи ММ 3 и 10 вошли в другие задания, и ответы на них
публиковались в номерах журнала за 1993 год. Ответы на задачи 5 и 6 даны
в тексте статьи. Остается семь задач.
Задача I. Можно ли ожидать
исчезновения из популяции
рецессивного аллеля, обусловливающего
генетическое заболевание, если больные
этой болезнью не оставляют
потомства?
Прежде всего напомним некоторые
сведения из генетики, необходимые
для решения задачи. В клетках
организма имеются особые органеллы —
хромосомы, в которых находится
наследственный материал. Половину
хромосом человек получает от отца,
* Задачи приводились в статье М.
Беркинблита, «Знание — сила», 1993 год, № 1.
половину — от матери. Далее
рассмотрим только хромосомы, связанные
с наследственной болезнью. Назовем
хромосому, не содержащую
нарушений, нормальной (н), а с
нарушениями — поврежденной (п). Если в
клетках обе хромосомы нормальные,
человек здоров (3), если же одна
нормальна, а вторая повреждена, назовем
такого человека носителем
болезни (Н). У носителя болезнь
проявляться не будет, наличие одной нор
мальной хромосомы маскирует
наличие поврежденной (на языке генетики
это и выражается словами
«рецессивный аллель»). Наконец, если у че-
с
103

ловска повреждены обе хромосомы, то
генетическая болезнь проявляется, и
мы назовем его больным (Б).
При образовании половых клеток
в каждую из них попадает только
одна из двух парных хромосом
родительского организма. При
оплодотворении, когда две половые клетки
сливаются, восстанавливается двойной
набор хромосом.
Теперь можно перейти к
решению задачи. Рассмотрим достаточно
искусственную ситуацию, которая,
однако, позволит наглядно прояснить
суть дела. Пусть в начальный период
все члены исходной родительской
популяции — носители болезни, то
есть каждый имеет по одной
нормальной и поврежденной хромосоме
(рисунок 1). Тогда половина всех
половых клеток будет нести нормальную
хромосому, а половина —
поврежденную. При случайном сочетании
этих клеток одна четверть потомства
будет здоровой, половина станет
носителями и одна четверть — больными.
Больных мы далее не рассматриваем.
Поскольку они бесплодны и не
передают свой наследственный материал
следующим поколениям, с точки
зрения генетики и эволюционной теории,
можно считать, что они погибли.
Школьники, решавшие эту задачу,
рассуждали так. В родительском
поколении были носители болезни, в
следующем поколении тоже есть
носители болезни, значит, она не исчезнет
из популяции. Однако при этом
допущена серьезная логическая ошибка.
Фактически они приняли следующий
тезис: если болезнь не исчезнет за
одно поколение, то она не исчезнет
никогда. Этот тезис ошибочен.
Действительно, в исходном поколении
поврежденные хромосомы составляли
пятьдесят процентов, а в следующем
поколении они составляют, как видно
из рисунка 1, только одну треть, то
есть тридцать три процента. Таким
образом, хотя поврежденные
хромосомы не были полностью устранены
из популяции, их частота снизилась.
Рассматривая браки и хромосомы
потомства в следующем поколении,
можно показать, что там произойдет
дальнейшее снижение частоты
поврежденных хромосом. (Предлагаем
читателям самостоятельно провести
соответствующие рассуждения, а если
удастся, найти формулу,
позволяющую вычислить процент
поврежденных хромосом в энном поколении
потомков.)
Довольно очевидно, что скорость
убывания поврежденных хромосом
из популяции будет тем ниже, чем
меньше носителей в ней останется,
поскольку вероятность брака двух
носителей тоже убывает. Может
показаться, что небольшое число
поврежденных хромосом обязательно
сохранится в популяции.
Рассмотрим опять-таки
простейший искусственный вариант, который
позволит нам довести решение задачи
до конца. Пусть в популяции остался
всего один носитель болезни, а значит,
и одна поврежденная хромосома.
Казалось бы, она будет сохраняться в
популяции сколь угодно долго. Но это не
так. В дело вмешиваются законы
теории вероятности. Ведь половые клетки
с нормальными и поврежденными
хромосомами участвуют в
оплодотворении случайно. Рано или поздно к де-,
тям носителя болезни не попадет ни
одной поврежденной хромосомы, и
тогда генетическая болезнь полностью
исчезнет из популяции.
Задача 2. Известно, что сила,
развиваемая мышцами муравья н
человека, примерно одинакова
(примерно два килограмма на
квадратный сантиметр). Чем же объяснить,
что муравей может поднимать груз,
104

в сотни раз превышающий его
собственный вес, а человек не может?
Объяснение огромной
относительной силы муравья и других
маленьких организмов связано не с
биологическими, а с геометрическими
законами. Сила мышцы
пропорциональна не ее массе, а площади
поперечного сечения, поэтому в условии
задачи говорилось о силе мышцы на
квадратный сантиметр. Представим
себе двух геометрически подобных
животных, например кошку и тигра.
Примем, что линейные размеры
кошки меньше в десять раз. Тогда
абсолютная величина силы мышц
кошки будет меньше в сто раз (площадь
сечения мышц пропорциональна
квадрату линейных размеров), а масса
(и вес) кошки будет меньше в
тысячу раз (объем меняется, как куб
линейных размеров). По этой
причине относительная сила — сила,
приходящаяся на единицу массы,— с
уменьшением размеров будет
возрастать. Конечно, нельзя говорить об
абсолютном геометрическом подобии
разных животных. Но сильный эффект
фактора размеров «перевешивает»
другие различия, благодаря чему и
можно проследить четкую
зависимость между относительной силой и
размерами животного.
Задача 4. Какие открытия в
области физики и химии позволили
понять механизм и роль дыхания?
Если говорить о механизме
дыхания млекопитающих, и в частности
человека, то тут решающую роль
сыграло открытие атмосферного
давления. Мысль о существовании
атмосферного давления была высказана
Торичелли в 1643 году; он пришел
к этой идее на основании опытов со
стеклянной трубкой, наполненной
ртутью и запаянной на одном конце.
Когда трубку переворачивали
открытым концом вниз и погружали в сосуд
с ртутью, чтобы предотвратить
поступление воздуха, ртуть не выливалась
из трубки и занимала в ней двадцать
восемь дюймов. Торичелли правильно
объяснил этот опыт. Ему удалось
таким образом измерить величину
атмосферного давления.
Окончательное доказательство
существования атмосферного давления
принадлежит Паскалю, который в
1648 году показал, что длина столбика
ртути в трубке зависит от высоты
местности. Паскаль измерил
изменение давления, поднявшись на башню
одной из наиболее высоких
парижских церквей; по его просьбе зять
ученого поднялся на вершину горы и
обнаружил, что там высота столбика
ртути ниже примерно на десять
процентов.
Вскоре после этого стал
понятным механизм дыхания. Его
правильно описал итальянский ученый Борел-
ли в своей книге «О движении
животных». По мнению Борелли, при вдохе
грудная клетка расширяется, и
давление в плевральной полости
становится ниже атмосферного. Тогда воздух
входит в легкие под действием
атмосферного давления.
Для понимания механизма
дыхания насекомых, у многих из которых
отсутствуют дыхательные движения,
требовалось знать о явлении
диффузии.
Однако все эти открытия не
позволяли понять, зачем нужно дыхание.
Долгое время вслед за Аристотелем
считалось, что легкие - - это система
охлаждения организма. Аристотель
думал, будто в сердце животных всю
жизнь поддерживается высокая
температура — источник теплоты тела,
а дыхание должно умерять этот
сердечный огонь. Такая точка зрения
держалась вплоть до шестнадцатого века
и была экспериментально
опровергнута после изобретения термометра.
Борелли, который объяснил
движение воздуха при вдохе, ввел
термометр в сердце животного и показал,
что там температура мало отличается
от температуры тела. В итоге вопрос,
зачем необходимо дыхание, стал еще
более загадочным. Ответ дал
Лавуазье лишь в конце восемнадцатого
века благодаря открытию углекислого
газа и кислорода. Ученый показал,
что дыхание — это процесс
поглощения кислорода из внешней среды и
выделения туда углекислого газа.
Оказалось, реальная роль дыхания
прямо противоположна той, которую
предполагал Аристотель. Кислород
поступает в организм вовсе не для
охлаждения. Напротив, он необходим
для окисления питательных веществ,
то есть для поддержания
своеобразного «холодного горения», служащего
для организма источником энергии.
Однако, как часто бывает в науке,
решение одной проблемы тут же поста-
105

si
вило множество других. Мы знаем,
что в крови человека
поддерживается постоянный уровень глюкозы,
играющей роль своеобразного
«горючего» для организма. Кислород тоже
поступает в кровь. Происходит ли
окисление глюкозы непосредственно
в кровяном русле, а если не там, то
где? Если сахар может долго
храниться на воздухе, не окисляясь,
почему же он окисляется в организме?
Понятно, что энергия, выделяемая
при окислении жиров или углеводов,
может поддерживать температуру
тела, но энергия нужна организму не
только для этого, а для работы мышц
или, например, для синтеза новых
веществ. Как же энергия окисления
пищи преобразуется в разные формы?
Ответы на эти и многие другие
вопросы получены биохимиками уже в
нашем веке.
Задача 7. Существует мнение,
что митохондрии животных клеток
возникли в ходе эволюции из
симбиотических бактерий. Какие аргументы
за и против этой гипотезы вы можете
привести?
Митохондрии — клеточные орга-
неллы, которые имеются в клетках
подавляющего большинства
растений, животных и грибов и
обеспечивают их энергией. Именно в этих орга-
неллах энергия, возникающая при
окислении пищи, преобразуется
сначала в электрическую, а затем в
химическую. Вот почему митохондрии
называют энергетическими
станциями, а иногда и электростанциями
клетки. Хотя первое описание
митохондрий дано в 1850 году, механизм
их работы понят лишь в последние
десятилетия.
Существует достаточно
обоснованная гипотеза, будто предками
митохондрий были бактерии, проникшие
в клетки других организмов и
приспособившиеся к жизни там. В
пользу этой гипотезы можно привести
такие аргументы: у митохондрий свой
собственный наследственный аппарат,
отличный от аппарата клетки, в
которой находится митохондрия; этот
наследственный аппарат представляет
собой кольцевую молекулу ДНК, то
есть он такой же, как у бактерий;
митохондрии могут делиться, при этом их
ДНК удваивается и поровну
распределяется между дочерними клетками;
генетический код митохондрий мало
отличается от генетического кода
клеток животных, растений и грибов;
у митохондрий есть собственные
устройства для синтеза белка
(рибосомы), отличающиеся от химического
состава рибосом клетки; синтез белка
митохондрий блокируется теми же
веществами, которые подавляют и
синтез белка бактерий (например,
стрептомицин), но не действуют на
синтез белка у эукариот;
митохондрии растений, животных и грибов
имеют очень большое сходство между
собой; это можно объяснить тем, что
симбиотические бактерии в весьма
отдаленные времена попали в клетки,
которые были общими предками
растений, животных и грибов.
Практически для каждого из
приведенных выше фактов можно дать
свое объяснение. Однако
преимущество гипотезы происхождения
митохондрий из симбиотических бактерий
в том, что она объясняет все эти
факты с единой точки зрения.
Задача 8. Одни ученые считают,
что обитатели самых глубоких
областей Мирового океана — эволюцион-
но древние животные; другие,
напротив, считают их эволюционно
молодыми. Приведите аргументы за и против
каждой из этих точек зрения.
Аргументы в пользу древности
глубоководной фауны могут быть,
например, такими. На больших глубинах
существуют суровые условия —
высокое давление, мало света и пищи,
низкая температура,— поэтому жизнь
сначала развивалась у поверхности
моря. Когда фауна моря стала
достаточно разнообразной, более древние и
более примитивные виды стали
вытесняться молодыми прогрессивными
видами. При этом вытеснение могло
происходить в силу появления и
новых конкурентов, и новых хищников.
Вытесняемые древние виды либо
вымирали, либо осваивали большие
глубины (некоторые ученые полагают, что
таким образом в палеозое погонофоры
были вытеснены трилобитами) Те
древние организмы, которые смогли
приспособиться к большим глубинам,
попали в весьма стабильные условия,
где естественный отбор, скорее всего,
носил стабилизирующий характер.
Так многие из этих
узкоспециализированных в условиях океанских глубин
видов сохранились до наших дней.
Эволюционно молодым организмам
106

впоследствии было трудно проникнуть
в глубины моря, заселенные
специализированными древними организмами.
Приведем один из возможных
аргументов в пользу противоположной
точки зрения. Самые глубокие
впадины в Мировом океане, скорее всего,
возникли в геологическом масштабе
времени относительно недавно, а
поэтому никак не могли быть заселены
древними организмами.
Можно привести и другие
теоретические соображения в пользу как той,
так и другой гипотезы. Фактически
же, согласно современным
представлениям, среди обитателей самых
глубоких мест океана есть как очень
древние животные некоторые группы
моллюсков, погонофор, голотурий и
другие,— известные со времен нижне-
2 Нейронная схема, управляющая
работой крыльев бабочки: а — набор
элементов, которые использованы при
построении схемы (МНО — мотонейроны,
опускатели крыла, МИп — мотонейроны,
подниматели крыла. С — рецепторы
света, Т — тепловые рецепторы, X —
холодные рецепторы, ВН — вставочные
нейроны, ВС — возбуждающие синапсы, ТС —
тормозные синапсы); б — начальный
этап построения схемы; в —
работоспособная схема; г — другой вариант
работоспособной схемы.
го палеозоя, так и эволюционно
молодые виды — большинство полихет,
двустворчатые моллюски и другие.
Задача 9. Известно, что бабочка
крапивница предпочитает
температуру тридцать шесть градусов Цельсия.
Если на улице холодно, бабочка
раскрывает крылья и греется на солнце.
Но как только температура тела
достигает тридцати шести градусов,
бабочка складывает крылья. Нарисуйте
схему соединения нейронов с
рецепторами и мышцами, которая
обеспечивала бы такое поведение бабочки.
Эта задача, как и многие задачи
по биологии, не имеет однозначного
ответа. Можно придумать много схем,
удовлетворяющих ее условиям.
Придумаем одну из возможных. Прежде
всего, можно предположить, что
крыльями бабочки по аналогии с
мышцами-антагонистами у человека
должны управлять две группы мышц:
«опускатели» крыла и «подниматели»
крыла. Каждой группой управляют
свои моторные нейроны, которые мы
будем обозначать МНО и МНЛ. Эти
клетки должны войти в нашу схему.
На мотонейроны должны поступать
сигналы о температуре и солнечном
свете от соответствующих
рецепторов. При выборе рецепторов для схемы
тоже возможны разные решения.
Пусть клетка Т («тепло»)
возбуждается и посылает импульсы, только
если температура выше тридцати
шести градусов, а клетка С («свет») -
когда светит солнце (рисунок 2).

I
I
По условию задачи при свете
крылья раскрываются, поэтому
соединим световой рецептор с МНО
возбуждающей связью (рисунок 26). Будем
считать, что если рецептор или
нейрон возбудился и действует на другой
нейрон через возбуждающий синапс,
то и этот, другой нейрон
возбуждается. Когда температура поднимется
выше тридцати шести градусов и
заработает тепловой рецептор, крылья
должны закрыться. Значит, надо
соединить клетку Т с МНГ1
возбуждающей связью. Однако такая схема
будет внутренне противоречива: если
светит солнце, но температура
бабочки выше тридцати шести градусов,
наша схема будет заставлять крылья
одновременно и закрываться, и быть
открытыми.
Значит, надо при достижении
тридцати шести градусов не только
возбудить МНП, но и затормозить МНО.
Для этого надо соединить тепловой
рецептор с МНО тормозной связью.
Будем считать, что если на клетку
действуют одновременно и
возбуждающий, и тормозной вход, она не
возбуждается. Один и тот же нейрон, как
правило, не может быть и
возбуждающим, и тормозным, поэтому для
создания торможения надо поместить в
линию, идущую от Т к МНО, тормозной
вставочный нейрон (рисунок 26).
Теперь, если будет и светло, и тепло,
то МНО не станет работать, поскольку
на него приходят разные по знаку
сигналы, компенсирующие действия
друг друга.
Однако наша схема и сейчас не
полностью удовлетворяет условиям
задачи. Если на улице холодно и нет
солнца, то, по условию, крылья
должны быть закрыты, а из нашей схемы
этого не следует! Вот почему нам
придется вставить в схему еще один
рецептор, X («холодно»), работающий,
когда температура среды ниже
тридцати шести градусов. Соединим его
с МНП возбуждающей связью. Чтобы
не испортить работу схемы в ситуации
«холодно и светло», эта связь не
должна работать, когда светит солнце.
Значит, нам потребуется еще один
тормозной вставочный нейрон, который
будет тормозить линию, идущую от хо-
лодового рецептора, когда светит
солнце (рисунок 2в).
Теперь наша схема будет работать.
Для нее нам потребовалось три
рецептора и три вставочных нейрона.
Можно сделать схему и экономнее.
Например, на рисунке 2г приведена
схема, в которой имеется вставочный
нейрон СА («спонтанно активный»,
то есть все время возбуждающийся
сам по себе в отсутствии внешних
сигналов). Он будет постоянно
стремиться закрыть крылья, и оии
останутся всегда закрытыми, кроме
ситуации, в которой одновременно
работают рецепторы X и С; в этом случае
они возбуждают вставочный нейрон
ВН2. Цифра 2 указывает, что свет и
холод поодиночке возбудить его не
могут, для возбуждения необходимо,
чтобы на него действовали два
возбуждающих входа. Когда этот нейрон
возбудится, он откроет крылья и
затормозит нейрон СА.
Вы видите, что в такой схеме мы
вместо трех обошлись двумя типами
рецепторов. Правда, вставочные
нейроны в этой схеме обладают более
хитрыми свойствами, чем в
предыдущей. (Читатели, которые
заинтересуются задачами такого типа, могут
получить дополнительные сведения из
книги «Нейронные сети», Москва,
МИРОС, 1993.)
Задача 11. В двух одинаковых
сосудах выращивается культура
хлореллы. В один из сосудов поместили
дафний, питающихся хлореллой, и
через некоторое время обнаружили, что
частота делений клеток хлореллы в
сосуде с дафниями больше, чем в
контрольном сосуде. Как можно
объяснить это явление? Как
экспериментально проверить правильность
объяснения?
Приведем здесь две наиболее
простые гипотезы. Первая состоит в том,
что дафнии выделяют какие-то
вещества, стимулирующие деление клеток
хлореллы (ими могут быть просто
продукты обмена, например углекислый
газ, или специализированные
стимуляторы деления, выработавшиеся у
дафний в процессе эволюции). Вторая
гипотеза состоит в том, что среди
клеток хлореллы были клетки с разной
скоростью деления и дафнии
неизбирательно поедали эти клетки; в
результате медленно делящиеся клетки
оказались съеденными, поскольку не
успевали поделиться, и в культуре остались
только те клетки, которые делились
наиболее быстро. Ясно, что
неизбирательное интенсивное уничтожение
какого-то организма хищником ведет к
108

отбору на высокую плодовитость. Если
с хищником можно как-то бороться
или убегать от него, будет идти отбор
более сильных или более быстрых
организмов. Если же никакой защиты
нет, как, например, у мелких
планктонных рачков от поедающих их китов,
то выживают те организмы, которые
быстро и интенсивно размножаются.
Для проверки первой гипотезы
можно поставить эксперимент, в
котором вещества, выделяемые дафниями,
контактировали бы с клетками
хлореллы, а сами дафнии — нет. Для
этого можно, например, перегородить
сосуд мелкой сеткой, через которую
дафнии проникнуть не могут, и
поместить хлореллу в обе половины сосуда,
а дафний — только в одну.
Для проверки второй гипотезы
надо взять сосуд с хлореллой без
дафний и удалять из него каждый
день примерно такое количество
хлореллы, которое съедают дафнии.
Подумайте сами, какие выводы можно
будет сделать при том или ином
исходе этих экспериментов.
Задача 12. К каким
последствиям привело бы полное внезапное
исчезновение насекомых?
Во-первых, исчезновение
насекомых повлекло бы за собой
исчезновение множества насекомоядных
животных: многих пауков, птиц, ряда
рукокрылых, рыб, питающихся
личинками насекомых, амфибий, скажем
лягушек, рептилий (ящериц) и
млекопитающих, например муравьедов.
А это привело бы к гибели животных,
питавшихся исчезнувшими
организмами (так, за гибелью амфибий по
следовала бы гибель змей, которые
питаются амфибиями).
Во-вторых, исчез бы и целый ряд
растений, опыляемых насекомыми.
Таким образом, исчезновение
насекомых повлекло бы за собой очень
сильное обеднение фауны и флоры.
Однако для человека исчезновение
насекомых имело бы и некоторые
положительные последствия: не стало бы
многих вредителей сельского
хозяйства, таких, как колорадский жук,
саранча и другие; переносчиков
болезней, скажем, малярийного комара.
С другой стороны, пропали бы,
например, мед и шелк. Кроме таких
достаточно очевидных последствий
исчезновения насекомых, возникли бы и
другие. Тут можно вспомнить о роли
термитов в разрушении опавших листьев
и погибших деревьев, о роли
насекомых в почвообразовании и в
круговороте веществ (в частности,
насекомые, личинки которых развиваются в
воде, могут играть существенную роль
в выносе органических веществ из
воды на сушу) и о другом.
Составил М. БЕРКИНБЛИТ
ПРАКТИКУМ
С. Смирнов
«Как память наша
отзовется...»
Ответы на вопросы по истории Руси XIV века
1. Правителям Твери для этого
понадобилось бы сравняться с москвичами в
экономической грамотности и
дипломатическом мастерстве. Литовским князьям
не хватало дружбы с православной
церковью, как минимум нм следовало
самим креститься.
2. Алексей был митрополит всея Русн
и одновременно глава правительства
Москвы. Сергий был свободен от местных
привязанностей, поэтому он стал
духовным вождем всего русского народа.
3. Литва и Орда претендовали на
власть над Восточной Европой. Только
когда Москва начала борьбу за
независимость от них обеих, Мамай и Ягайло
заключили временный союз.
4. Средства на постройку каменного
Кремля были накоплены Калитой и его
преемниками в процессе сбора данн для
Орды во всем великом княжестве
Владимирском. Кремль начали строить, когда
Москва усилилась настолько, что Литва
н Орда не могли этого терпеть, и скорая
война стала неизбежной.
5. Видимо, в ходе усобиц в Орде
109

-I
•25
Мамай согласился (временно) уменьшить
размер дани, которую платила Москва.
Победив в усобицах, Мамай захотел
вернуться к прежнему положению, но Москва
не уступала, рассчитывая иа полную победу
и свержение ига.
6. Слово «ура» — монгольского
происхождения (означает «вперед»). В 1240
году его не употребляли ни русские, ии
западные европейцы. К 1360 этот боевой
клич появился на Руси (вместе с
перебежчиками нз Орды, среди которых было
много христиан).
7. На русском, литовском (войны
князей Андрея и Дмитрия Ольгердовнчей),
монгольском (на нем отдавались команды
в ордынском войске) н татарском (в двух
его диалектах—волжском и крымском),
на северном итальянском
(генуэзцы-наемники в войске Мамая) и на многнх
кавказских языках.
8. В союзе с Дмитрием были
Владимир, Суздаль, Нижний Новгород, Ростов,
Ярославль, Кострома, Брянск, Переславль.
Его не поддерживали Тверь, Рязань,
Великий Новгород, не желавшие попасть
под власть Москвы, а также города под
литовским управлением: Смоленск,
Полоцк, Минск, Киев.
9. Войско Мамая было, видимо,
несколько больше, чем ордынские войска
времен Батыя и Берке,— от пятидесяти
до ста тысяч бойцов. Войско, которое
Дмитрий мог вывести в Степь, было
несколько меньше, не более сорока —
шестидесяти тысяч. (Известно, что оно
переправилось через Дон за одну ночь.)
10. Мамай ждал своего союзника
Ягайло, чтобы с его помощью окружить
и уничтожить войско Дмитрия, а затем
брать города Руси одни за другим. Но
Ягайло медлил, занятый внутренними усо-
бнцами в Литве.
11. Дмитрий ие хотел оказаться в
клещах— между армиями Мамая и Ягайло.
Он надеялся разбить Мамая, пока тот не
объединился с литовцами Риск был тот,
что пришлось выводить малоподвижную
русскую армию в Степь, где Мамай был
более подвижен, а его воины лучше
обучены, чем москвнчи-ополченцы.
12. Видимо, поражение на Куликовом
поле покончило бы с лидерской ролью
Москвы, но удержать господство над всей
Русью Мамай бы не смог. Его, видимо,
все равно одолел бы Тохтамыш (или
Тимур), а лидером Восточной Русн мог
стать Нижний Новгород. При атом все
западные земли Руси, включая Тверь,
отошли бы под власть Литвы, которая
не была бы вынуждена стать младшим
партнером Польши и, возможно, сама
крестилась бы в православие.
13. Мамай мог победить Дмитрия,
если бы он не принял его вызов на бой
«в лоб», а дождался бы, пока у русских
кончится продовольствие. Тогда, напав
на отходящее русское войско, Мамай мог
его уничтожить повторными конными
атаками. Он ие сделал этого, видимо, потому,
что недооценил стойкость русской пехоты
и тактическое мастерство Боброка.
14. Москва в XIV веке не имела
большой постоянной армии, так что не могла
выигрывать крупные войны без длительной
подготовки.
15. Тохтамыш — хан Белой Орды (на
юге 3ападной С ибири), потомок Орду,
брата Берке н Батыя; его поддерживал
Тимур, чтобы ослабить Золотую Орду.
Мамай растерял свой авторнтет на
Куликовом поле, так что его воины бросили его,
«узурпатора», и перешли к «законному»
хану Тохтамышу.
16. Большинство московских храбрецов
пало на Куликовом поле, и в 1382 году
московская разведка пропустила Тохта-
мыша. Дмитрий потерял симпатии бояр и
простого люда, поскольку он ликвидировал
пост тысяцкого (1374), не сумел найти
достойного преемника митрополиту
Алексею и поссорился из-за этого с Сергием
Радонежским.
17. Объединив Белую и Золотую Орду,
Тохтамыш захотел стать независимым от
Тимура и погряз в неудачных войнах
с его империей. Теперь Орде стало не до
повторного завоевания Руси; размер
московской дани остался прежним.
18. Тимур дошел до Руси в 1395 году,
преследуя разбитое войско Тохтамыш а.
Он не стал вторгаться на Русь, поскольку
для грабежа Русь была слишком бедна,
а в качестве союзника против Орды —
слишком слаба.
19. На Ворскле в 1399 году Витовт с
Тохтамышем во главе литовской армии
и западных рыцарей пытался сдержать
Еднгея, нового правителя Орды, тоже
выдвиженца Тимура. Видимо, большинство
восточных русских «болели» тогда за
Едигея, поскольку полузависимый союз с
Ордой был для них реален, а литовское
завоевание отбрасывало их
государственность назад.
20. Челубей — не имя, а титул («че-
лебе» — «победа», «победитель»,
«чемпион»). Так назвал вражеского богатыря
русский летописец, немного знавший
татарский язык и уверенный, что его читатели
тоже знают его. Город Челябинск — от
того же тюркского корня.
21. В XIV веке Русь была объединена
новым «великорусским» народом. Он
образовался там, где к этому вынуждало
противостояние Орде, в Москве, Твери,
Рязани, Нижнем Новгороде. Великий Новгород
не испытал удара Орды, и там
продолжалась традиция развития домонгольской
Руси. Поэтому в соревновании с Москвой
Новгород мог только снграть на ничью»,
а победить не мог так же, как не могли
победить Орду владимирцы и рязанцы
1237 года.
22. Видимо. Дмитрий учитывал
возможность своей гибели в бою и хотел,
чтобы даже в этом случае его войско не
ПО

побежало. Если князь сражается в общем
строю неведомо где, тогда даже
последний уцелевший боец может оказаться
князем. Командовать громадной армией
ополченцев по ходу битвы невозможно,
поэтому, отдав все приказы перед бнтаой,
князь стал не нужен как воевода, он
превратился лишь в символ своего войска
и народа.
23. Отношения Орды с османами были
не дружеские—эти державы сознавали
свое соперничество за контроль над
Шелковым путем. Но османы, переняв наследие
Византии, контролировали южную ветвь
этого пути (через оазисы), а ордынцы —
северную ветвь (через Степь). Поэтому
до падения Орды османы не воевали с ней,
занятые своими завоеваниями.
24. Кастильский посол Клавихо ездил
к Тимуру (который тогда разгромил Тох
тамыша), чтобы заключить с ним союз
против османов. Тимур принял кастильца
милостиво, но османов он разгромил один
в 1402 году.
25. Между 1419 и 1437 годами все силы
крестоносцев были заняты безуспешной
борьбой против гуситов.
26. В 1380 году умерли король Карл V
Мудрый и его главный полководец
Бертран Дюгеклен. Организовав партизанскую
войну, они отобрали у англичан почти все
их завоевания во Франции. После 1380 года
эта политика нарушилась, и вновь начались
успехи англичан, которые наконец
остановила Жанна д'Арк.
27. Иван Калита, Семей Гордый, Иван
Красный, Дмитрий Донской, Василий I,
Василий II, Юрий Звенигородский, опять
Василий II, Дмитрий Юрьевич Шемяка,
еще раз Василий II Темный, Иван III.
28. Видимо, Ослябя (Родион) и
Пересвет (Александр) постриглись в Троицком
монастыре незадолго до 1380 года. Они
были опытными воинами, боярами, так
что все помнили их прежние языческие
имена, а их новые монашеские имена
знали только собрат ья-монахи.
29. В Англии — Эдвард III, Эдвард
Черный Принц, Ричард II, Джон Гант
Ланкастерский, Генри Болингброк
(будущий Генри IV), Уот Тайлер н Джон Болл,
Джефри Чосер, Джон Виклеф, полководец
Джон Чандос. Во Франции — Филипп VI
Валуа, Жан II Добрый, Карл V Мудрый,
Карл VI Безумный, полководцы Бертран
Дюгеклен и Оливье Клиссон, король
Карл Злой Наваррскнй, Этьен Марсель,
Гильом Каль и другие деятели Жакерии.
30. Ричард II, Джон Гант
Ланкастерский, Генри Болннгброк (будущий
Генри IV), Генри Монмут (будущий Генри V),
Генри Персн Хотспер.
31. Данте— папский посол во
Флоренции — папский легат на Балканах —
митрополит Петр Галичанин—Иван
Калита.
32. Король Филипп IV, Аигеран Ма-
рнньн, Гнльом Нагаре, Карл Валум,
папа Иоанн XXI.
33. Союз с Новгородом сделал бы
Москву гораздо сильнее Твери или Тверь
гораздо сильнее Москвы. Но любой из
этих городов, подавив своего главного
соперника, сразу стал бы опаснейшим
врагом Новгорода (как и вышло в XV веке,
при Иване III).
34. Ордынское иго и упадок Византии
сделали Днепровский торговый путь
незначительным, ио резко повысили значение
Волжского пути из Балтики на Каспий.
Все города вдоль Волги стали бурно расти,
а больше всех — самый нижний из них,
стоявший на границе Руси и Орды Нижний
Н ов город.
38. Сергий считал ошибкой Алексея
то, что он был прежде всего московским
«премьер-министром», а потом уже —
церковным главою всей Руси. Себя Сергий
считал общерусским духовным вождем и
не хотел приспособляться к самовластному
нраву князя Дмитрия.
39. Ольгерд был врагом Москвы.
Усобица среди его сыновей толкнула старших,
Андрея и Дмитрия, православных, на
союз и подчинение Москве. Другие
остались язычниками (Наримонт) или приняли
католицизм (Ягайло-младшнй, победитель
в усобице, князь Литвы и король Польши).
40. Узбек, Джанибек, Бердибек, Куль
на, Науруэ, Мурад, Тохтамыш и ряд
слабых хаиов, ставленников Мамая.
35. 36, 37 — ответов не требуют.
Комментарии к ошибкам в тексте «Мамай»
Мамай не был потомком Чннгнса и
не мог быть ханом, он называл себя «эмир».
Такой же титул был у Тимура по той же
причине.
Нойон — титул монгольской знати. Его
не мог носить русский князь.
Отчество Олега Рязанского —
Иванович, а не Васильевич.
В итовт в 1380 году был союзн иком
Москвы против своего двоюродного брата
Я гайло.
Олег Рязанский не мог мечтать о
победе над Дмитрием Московским в
одиночку — Рязань была гораздо слабее Москвы.
«Злым городом» Батый назвал не
Рязань, а Козельск.
Мамай ни с кем из русских князей не
говорил как с равным — ие то
соотношение сил.
Дмитрий Московский женился на
дочери суздальского князя, а ие тверского.
Новгородцы в XIV веке не дружили с
Москвой, поскольку князья Москвы
пытались сами устанавливать размер дани
Новгорода Орде.
В 1370 году Тохтамыш еще ие правил
111

в Золотой Орде, а Мамай не командовал
всей конницей Орлы.
Московский кремль в 1370 году был
уже каменный.
Никакого похода на Москву ордынцы
в 1370 году не совершали, и Дмитрий от
них не бегал.
Распря среди наследников Тохтамыша
началась в 1395 году, после гибели Мамая.
Хан Науруз погиб в 1361 году, до
возвышения Мамая.
Хан Шадибен и эмир Еднгей
возвысились после свержения Тохтамыша, гораздо
позже гибели Мамая.
Мамай погиб в 1381, а ие в 1380 году,
и не был задушен — ему отрубили голову
генуэзцы в Крыму.
Война Литвы с Ольгердом произошла в
1363 году, до возвышения Мамая, когда
Ольгерд был еще не стар.
Ягайло стал польским (а не венгерским)
королем, и было это после гибели Мамая,
в 1386 году.
Ягайло был младшим, а не старшим
сыном Ольгерда.
Ягайло в 1380 году был союзником
Орды, а не ее врагом.
Не младшие, а старшие сыновья
Ольгерда — Андрей и Дмитрий — бежали
на Русь от Ягайло, и не в Москву, а в
Брянск и Полоцк, куда их пригласили на
княжение местные жители.
Ни Витовт, ни Кейстут не были
союзниками Мамая. Кейстут — отец, а не
дядя Ольгерда, и он ие был слеп.
Тимур правил в Самарканде, а не в
Бухаре.
Тимур ограбил Индию в 1398 году,
после гибели Мамая.
Тимур не успел завоевать Китай, он
заболел и умер в 1405 году, во время
подготовки к походу.
Тимур никогда не был хозяином всего
Шелкового пути, а только южной его ветви
(через оазисы).
Тимур не помогал Мамаю в борьбе за
власть над Золотом Ордой. Он помог
Тохтамышу стать ханом Белой Орды в
1376 году.
Тимур не был заинтересован в крепкой
власти Орды над Русью, ему полезнее
была война между ними.
Янычары — турецкое войско, в Орде их
не было.
Сергий Радонежский не посещал
Рязань в 1380 году.
Дойти пешком из Москвы в Рязань
за три дня вряд ли возможно (170
километров).
Монастырь Сергия был расположен
не в Москве, а в восьмидесяти километрах
от нее и еще дальше от Рязани.
Сергий закрывал храмы только один
раз. Это было в 1370 году в Суздале, а не
в Рязани.
Олега Рязанского никогда не отлучали
от церкви и не грозили этим.
В 1380 году литовцы — еще не католики
(крещение началось в 1386 году, после
унии Ягайло с Польшей).
Мамай был мусульманином, а не
язычником.
Рязанцы в XIV веке не любили Москву,
которая их часто обижала, и не хотели
помогать ей даже в борьбе с Ордой.
Крестовых походов на Руси в XIV веке
не было и слов таких не знали.
Тройственный союз против Москвы
в 1380 году был, но Олег Рязанский и
Я гайло не выполнили своих обещаний.
Титула «расул-уль-нслам» никогда не
было. «Расул» — значит «пророк»; после
Мухаммеда никто из мусульман не носил
это звание. Был титул «шейх-уль-ислам» —
«глава церкви» (почти то же, что епископ
у христиан).
Знать Золотой Орды не любила
правителей Средней Азии и никогда не
приглашала оттуда к себе ханов.
1380 год от Рождества Христова не
был ни годом Лошади (это был год
Обезьяны), ни годом 713 от Хиджры
(которая произошла в 621 году от Рождества
Христова).
Имам — духовный глава всех
мусульман-шиитов в государстве. Ордынцы были
сунниты, а ие шииты, так что имамов
у них не было. И даже там, где был имам,
он мог быть только один; «совет имамов» —
бессмыслица.
Последний халифат (Багдадский) был
уничтожен монголами в 1258 году.
Когда Чингисхан начал побеждать
китайцев (в 1211 году), он был уже
пожилым человеком. И титул Тэмучжин
получил в сорок четыре года, в 1206 году.
За 152 года до 1380 года, в 1228,
Чингисхан был уже мертв.
Ответы на задачи по географии
X О.
Занимательная топонимика
и историческая география
(М 10 за 1993 год)
1. Штат Нью-Джерси в США был
назван в честь Джерси, острова из группы
Нормандских островов в проливе Ла-
Манш. Принадлежит Великобритании.
2. Острова Новой Каледонии в Тихом
океане были открыты Джеймсом Куком
в 1774 году и названы в честь Каледонии —
так древние римляне называли
Шотландию. В нынешней Шотландии есть
Каледонский канал, прорытый в прошлом веке.
3. Новая Зеландия получила свое
название в честь Зеландии, одной из
провинций Голландии. Еще одна Зеландия —
остров в составе Дании, на нем частично
разместилась столица страны, город
Копенгаген.
112

4. На карте Великобритании
сохранились многие топонимические
свидетельства — названия, оставленные разными за-
воевателямн. По имени англов названа
центральная часть страны — Англия,
саксы оставили о себе память в названиях
областей Эссекс, Уэссекс, Сассекс
(Восточная, Западная и Южная Саксонии). С
девятого века вся Восточная Англия
называлась по имени пришельцев-датчан —
Денло, что означало «область датского
права». Лондон возник иа месте римского
военного лагеря Лондиниум (115 год).
Графство Нортумберленд означает
«Земля Северная Умбрия». Название
оставлено римлянами по имени Умбрии —
исторической области в Центральной
Италии. Кембрийские горы в Уэльсе
сохранили память о римском названии Уэльса —
«Камбрия».
5. Трансвааль — ныне провинция в
Южно-Африканской Республике. На
рубеже прошлого и нынешнего веков
свободная бурская республика Трансвааль вела
освободительную войну против англичан.
Населена белыми переселенцами из
Голландии бурами (африканерами). Название
области происходит от реки Вааль в
Южной Африке, которое, в свою очередь,
позаимствовано от названия реки Ваал в
Голландии (рукав в дельте Рейна).
6. Швейцарцы на почтовых марках
свою страну называют Гельвеция. В
античное время здесь обитало кельтское
племя гельветов, давшее название всей
стране. Наименование Швейцария происходит
от одного из кантонов (провинций),
называемого Швнц, ставшего в конце XIII века
ядром независимой Швейцарской
конфедерации. Это же название сохраняется
и поныне.
Жители Швейцарии — исконно мирной
страны — часто нанимались иа военную
службу за границу. В прошлом хорошо
известны были швейцарские гвардейцы
в охране французских королей.
Наемники, плохо знавшие местный язык и
обычаи, были явно более надежной стражей.
Швейцарец, охранявший некогда вход в
королевский дворец, с течением времени
превратился в швейцара — слугу, сторожа
«при парадных дверях». Само слово
«швейцар» буквально означает «швейцарец».
7. Француз — житель Франции.
Название происходит от германских племен
франков, завоевавших римскую провинцию
Галлию в пятом веке. До переселения
франки жили в германской исторической
области Франкония, сохраняющей это
название и поныне. Слово «франк» означает
«свободный» (сравните «порто-франко» —
«вольный город», «франкмасоны» —
«вольные каменщики»).
8. Название Ижорской земли — Ингер-
манлаидия — по-шведски означает «земля
венгров», по-старорусски — «Ингрия».
Ижорцы по языку относятся к финно-
угорской группе народов, куда кроме
финнов, венгров, эстонцев входят еще многие
народы севера Европейской части России
и Поволжья. Во времена шведского
владения Ижорской землей (XVI—XVII
столетия) венгры среди них были наиболее
могущественны, так как имели свое
государственное образование в составе Австро-
Венгерской империи. И современники
были склонны всех угро-финнов «зачислять
в венгры».
9. Слово «Англия» происходит от
названий германских племен англов,
переселившихся на Британские острова в V—
VI веках. Прародина англов находится
в Германии — это историческая область
Аигальт (Анхальт). Российская
императрица Екатерина Вторая была оттуда родом.
Ее полное девичье имя — принцесса Софья
Фредерика Августа Анхальт-Цербстская.
10. «Голубая мечта» Вел нкого
Комбинатора—город Рио-де-Жанейро,
крупнейший город Бразилии. Название в
переводе с португальского означает «река
января».
П. Колониями в Африке владели
Германия (до первой мировой войны) и
Италия (до второй мировой войны). Так,
Германии принадлежали: Восточная Африка
(Танганьика — часть нынешней
Танзании), Юго-Западная Африка (Намибия),
Камерун, Того. Италия владела Ливией,
Эфиопией, Эритреей, частью Сомали.
12. Главой государства в Канаде,
Австралии, Новой Зеландии является одно и то
же лицо— английская королева. Ее
представитель (наместник) в каждой из
стран — генерал-губернатор. Назначение
генерал-губернатора, впрочем,
производится формально. Претендент—из числа
местного населения — должен пройти все
этапы общих выборов в стране и только
после победы на них утверждается на
должность королевой Англии. Эта
традиция сохранилась со времен, когда
Канада, Австралия и Н овая Зеландия были
вначале британскими колониями, а
впоследствии — доминионами
(самоуправляющиеся территории) в составе бывшей
Британской империи.
13. Город Кёльн был основан
древними римлянами в начале новой эры и
назывался «колония Агриппины». В
дальнейшем удержалась только первая часть
названия, а слово «Кельн» — всего лишь
искаженная форма слова «колония».
14. Китайцы составляют абсолютное
большинство населения, кроме Китая
и Тайваня, еще и в Республике Сингапур.
Здесь их три четверти населения из более
чем двух с половиной миллионов человек.
15. Самоназвание «римляне»
сохранилось у современных румын. Они
называют свою страну «Романня», что
означает «страна римлян». Само слово «румын»
значит «римлянин». Румыны считают себя
прямыми потомками византийцев —
жителей Византийской (Восточно-Римской)
81

империи. Сами византийцы называли
себя «ромен*, что значило «римляне».
16. Королевская династия Бурбонов
и по сен день царствует только в одном
месте — в Испании.
17. В эпоху наполеоновских войн,
в 1810 году, Швеция, оставшись без
короля н желая «подружиться» с Францией,
пригласила на свой трон боевого
французского маршала по имени Жан Батист
Бернадот. Спустя три года маршал, уже
во главе шведской армии, воевал против
Наполеона и, следователь но, против своей
«революционной родины». Благодаря
атому обстоятельству из всех ставленников
Бонапарта, посаженных по всей Европе,
он единственный уцелел на троне. И с
1818 года Бернадот именуется уже как
шведский король Карл XIV Юхан.
Легенда гласит, что Жан Батист, еще безусым
бедным юношей вступив в революционную
армию н движимый «классовой
ненавистью», сделал себе татуировку с
надписью: «Смерть королям н тиранам». Став
в зрелые годы королем, он якобы до конца
своих дней скрывал эту наколку от
приближенных и придворных. «Страшная
тайна» вскрылась только после его смерти
в 1844 году.
Династия его потомков по фамилии
Бернадот и по сей день царствует в
Швеции
18. Названия «Австрия» и «Австралия»
похожи в русском произношении.
Австрия — по-немецки Эстеррайх (Восточное
государство). Австралия — по-латыни
«Южная страна». Австраэней в средние
века называлась восточная часть
франкского государства Меровингов.
Австралопитеки — ископаемые человекообразные
приматы, обитавшие три миллиона лет
назад в Африке. Их название
переводится как «южные обезьяны».
Составил С. САМОЙЛОВ
Содержание
«Лицея»
83 Учительская
В. Бцкатов
УЧИТЕЛЬ И УРОК:
ТЕМП И РИТМ
88 Аудитория вечных задач
B. Барашенков
ЧТО МОЖЕТ БЫТЬ
ПРОЩЕ ЧИСЛА...
96 Лаборатория
конкретного поиска
Н. Шапиро
УРОК ПОЭЗИИ
103 Практикум
М. Беркинблит
ЭТА НЕСКУЧНАЯ
БИОЛОГИЯ
109 Практикум
C. Смирное
«КАК ПАМЯТЬ НАША
ОТЗОВЕТСЯ-»
112 С. Самойлов
ОТВЕТЫ НА ЗАДАЧИ
ПО ГЕОГРАФИИ

РАССКАЗЫ О ЖИВОТНЫХ, НО НЕ ТОЛЬКО О НИХ
Д. Тэрбер
Большой день
Жозефины
Щенок у Диккинсонов оказался неудачным.
Бультерьер, сучка, но неудачный. Такая живая
раньше, собака вдруг начала хиреть.
— Она тоскует, будто стареющая леди, у
которой уехал кавалер, чтобы никогда не
вернуться,— решил Дик.
— Ничего подобного, никакой романтики в
ней нет. Она похожа на служанку, которая
пыталась стащить со стола хозяйки брошку, а ее
поймали на месте преступления,— не согласилась
Эллен.
Собака томилась и душевно, и физически,
а это было совершенно необъяснимо. Три недели
назад Эллен увидела в зоомагазине смешного,
круглого, неуклюжего буля, который лаял на
ядовито-зеленый хвост негодующей попугаихи. Тогда
собака показалась такой симпатичной толстушкой, что миссис Диккинсон тут
же забыла об их первоначальном намерении купить скотчтерьера. Она
оправдывала себя только тем, что толстуха оказалась сучкой и тоже терьером, правда,
бультерьером. И в конце концов, ведь Эллен пришла в зоомагазин приглядеть
щенка. Короче говоря, покупка была сделана. И теперь хмурую тень прежней
толстушки, полную тоски, они привезли в свой летний домик. В первый
же час после ее прибытия они сидели возле собаки и мрачно обсуждали
свою неудачу.
— Может, она растет,— обнадеживающе предположил Дик.
— Даже идиот заметит, что она усохла,— возмутилась Эллен.—
Конечно, это же ты захотел бультерьера.
— Не сказал бы, что сейчас она похожа на бультерьера,— задумчиво
проговорил Дик.
— Но она была бультерьером и сучкой! Не понимаю, какой бес нас
попутал!
— Ты называла ее маленькой толстушкой! — пробормотал Дик.
— А ты купил ее,— парировала Эллен.— Во всяком случае, ее надо
покормить. В ящике, в котором она ехала, есть было нечего.
Она подхватила съежившуюся собаку, сейчас такую тощую, что кожа
морщинками собралась на шее. Смешная черная каемка вокруг глаз и рта
создавала впечатление глубочайшей меланхолии.
Щенок равнодушно лизнул раза два молоко с хлебом, потом,
пошатываясь, направился к печке, три раза нерешительно покрутился, прежде чем
лечь, и с пессимистичным вздохом закрыл глаза.
— Вот что я скажу вам, сэр, вы соня! — шутливо воскликнул Дик,
обращаясь к бультерьеру.— Да, сэр, симпатичный соня.
Но жена с ним не согласилась.
— Ты не прав и не говори так,— предупредила она мужа.— Тут сказано,
что щенят нельзя беспокоить, если они спят в положенные для них часы.—
Миссис Диккинсон купила очень милую книжку о щенятах,
иллюстрированную фотографиями смешных и неуклюжих созданий.
Когда супруги Диккинсон пошли спать, щенок громко храпел на постели,
устроенной для него в углу кухни, очевидно, довольный, что может отдохнуть
после долгой тряской дороги. Но удовольствия от отдыха не хватило на всю
115

о
ночь. Еще ярко сияли звезды, когда Диккинсоны проснулись от
требовательного лая, удивительно здорового и страстного для такого изнуренного
щенка.
К — Великий Боже! — простонал Диккинсон.— Это еще что?
— Несколько первых ночей они всегда лают,— сонно пробормотала
жена.
— А в книге ничего не пишется, что им нельзя беспокоить нас, если мы
спим в положенные для нас часы? — спросил Диккинсон. — Как ты считаешь.
надо пойти и заставить ее заткнуться?
— Ни в коем случае, тогда она всякий раз будет скулить, пока ты не
выйдешь к ней. Она быстро сядет на шею, если мы будем поощрять ее
капризы.
— Ладно, если она не заткнется, я выброшу ее ко всем чертям,—
проворчал Диккинсон, натягивая уголок подушки на ухо.— Наверное,
национальная ассоциация защиты щенков наняла человека специально, чтобы он написал
эту твою книгу.
На следующее утро Диккинсон, сидя за машинкой, почувствовал, что
мысли у него разбегаются, и он не может сосредоточиться на работе; что-то
непрестанно стучало в голове, будто ритмичные удары далекого барабана:
«Ко мне... ко мне... ко мне...».
В «уединенный кабинет» проникал голос жены, и постепенно в него
вкрадывались нотки раздражения. Затем последовало царапанье тела,
которое тащат по полу. Еще несколько раз «ко мне» и снова царапанье пола.
Наконец очень настойчивое «ко мне» — и никакого царапанья.
— Дорогая, она сдохла? — с надеждой крикнул Дик.
В кабинет вошла жена с погруженным в безнадежный пессимизм щенком,
все еще желтым от серы, которой, как догадался Дик, его осыпали ради
«профилактики от насекомых».
По-моему, она апатичная,— пожаловалась миссис Диккинсон.— Как ты
думаешь, может, она была в помете недомерком? В книге сказано, что надо
избегать щенят-недомерков.
— Наполеон был недомерком,— глубокомысленно заметил Дик.
— Но не самый маленький в помете,— возразила жена.
— Ей-богу, я нашел ей имя! — внезапно воскликнул Дик.— Мы назовем ее
Жозефина.
— Жозефина?
— Да. Императрица Жозефина. Так звали жену Наполеона, знаменитого
недомерка. Она начинала хорошо, но потом потерпела крушение.
Миссис Диккинсон без сил упала в кресло, а щенка опустила на пол.
— Все утро я хотела заставить это чудовище подойти ко мне, а она
сидела и изучала пол и все время с этим ужасно мрачным видом.
— Вероятно, она просто не хотела подходить к тебе,— нерешительно
предположил Дик.
— У нее нет причины не хотеть. В книге сказано, что почти наверняка...
постой, я лучше прочту тебе.— Она открыла книгу, которую держала в руке.—
Вот: «Почти наверняка во время первого же урока вы будете восхищены
их неожиданно быстрым пониманием и сразу же почувствуете, что ваше слово
для щенка — закон».
Они взглянули на крохотное существо, которое с безразличным видом
изучало узор на ковре.
— Маленькое чудовище, не признающее законов,— задумчиво произнес
Дик.— Посмотри, кажется, она начинает водить лапой по рисунку ковра.
Уверен, это симптом. Она подыхает.
— Какая неудача! — горестно воскликнула Эллен.
Дик наклонился к щенку.
- — Жозефина! — громко и настойчиво крикнул он. Она подняла на него
5т глаза, будто беспомощная старая леди, которая боится пропустить свою
станут цию, на соседа по купе.— Видишь, она знает свое имя. Значит, что-то за-
%а кралось в ее сознание, иначе она не проявила бы «неожиданно быстрое по-
1 ; нимание» или как там пишут?
"ч — Ох, подозреваю, что у иее вообще нет никакого сознания,— раздра-
116

женно воскликнула миссис Диккинсон.— Но там, в книге, говорится, что
спокойствие, терпение и самоконтроль — главное при дрессировке собак.
— Не слишком ли много говорится в такой тоненькой книге,— заметил
Дик.
— И о таком маленьком щенке,— уныло добавила жена, поднимая
Жозефину с пола и унося с собой.
Шли дни, и Жозефина восприняла клеймо недомерка, будто крест, который
судьбой ей положено нести. Она оставалась недоразвитой физически и, как
утверждала миссис Диккинсон, умственно. Во время занятий все правила
книги о щенках отскакивали от ее тупого безразличия, как мяч от стены.
Веселая игра «лови», рекомендованная автором, не вызывала в ней никаких
эмоций, разве что смутное удивление, почему скрученная в жгут бумага без
конца катается по полу.
Развязка наступила в холодный дождливый понедельник, когда Диккинсо-
ны решили, что с них хватит. Императрица прожила с ними более трех
недель и все время с мрачным видом сидела у плиты, ежилась и дрожала.
Как-то она перевернула лапой ящик для золы. И все.
— Давай отдадим ее в какую-нибудь семью по соседству,—
предложил Дик.— Тут у всех много детей, которые с ума сойдут от радости,
получив такого щенка.
— Да, и у всех много собак, больших, сильных, веселых. Кроме того,
в деревне все охотники, им нужна охотничья собака
- А я думаю, можно найти семью, которая возьмет ее,— вдруг у кого-то
подох пес...
— У всех по две-три собаки, не могут же они все сдохнуть.
— Почему же, могут. Вдруг дети играли с ружьем и не знали, что оно
заряжено...
— Никто не возьмет недомерка, игрушку, а не собаку. Они будут смеяться
над нами, когда увидят, как она ковыляет рядом.
— А мы не пойдем пешком! Мы возьмем напрокат маленькую машину
и объедем все дома по соседству,— объяснил Дик в восторге от своего
плана.
Так, на следующее утро, когда холодный рассвет обещал солнечное
утро, они отправились искать новый дом для Жозефины, приговоренного
щенка, который не способен ни вырасти, ни чему-нибудь научиться,
съежившегося и дрожавшего от ветра и страха. В каждом доме, который они
проезжали, слышался лай собаки, а то двух или трех, все — с большими
лапами и длинной шерстью; они бегали по двору, уткнувшись носом в землю.
Наконец, когда Диккинсоны уже устали месить грязь по обочинам дороги,
они увидели на холме маленький коричневый дом, откуда не услыхали никакого
собачьего лая.
Дик съехал на обочину, взял щенка и вышел из машины. Яркое солнце
прорвалось сквозь быстро бегущие темные тучи и снова спряталось. Так часто
бывает весной на севере. Начинался дождь, и Дик поднял воротник пальто.
— Как мне объяснить, почему мы не хотим держать ее? — спросил он
у жены.
— Ничего подобного, просто сделай щедрый подарок,— ободряюще
улыбнулась она.— Пусть подумают, что ты — Санта Клаус.
Но Дик решил действовать по собственному плану, который он тут же
придумал, пока нес усталого, дрожавшего щенка к воротам молчаливого,
обдуваемого всеми ветрами дома. Когда он подошел к светло-зеленому
почтовому ящику, покосившемуся от непогоды, щенок начал странно себя вести.
Как потом описывал Дик, все его внутренности то вздувались, то опускались.
Он повернулся и быстро понес Жозефину к миссис Диккинсон.
— Она подыхает,— сказал он, вручая собаку жене.
— Это икота, глупенький,— успокоила его Эллен.— Она перестанет, когда
войдет в дом.
— Ни одна уважающая себя семья не возьмет собаку с икотой,—твердо
заявил Дик.
Тогда они решили подождать, пока приступ кончится. Ждать пришлось уди-
117

i вительно долго. Жозефина довела искусство икоты до совершенства. Если про-
£■ межуток становился большой и появлялась надежда, что приступ прошел,
то очередная икота так отчаянно сотрясала собаку, что казалось, приступ
не кончится никогда. Вдруг Дик решительно выбил пепел из трубки, вышел из
машины и вытащил Жозефину. Он поставил ее на дорогу, потом рухнул
на четвереньки и залаял.
S-э Щенок плюхнулся в. лужу рядом с дорогой, от сокрушающего ужаса он
закрыл глаза и прижал уши. Дик быстро поднял его и вернулся к машине
с мокрой и грязной Жозефиной.
— Ты с ума сошел! — воскликнула жена.
Но Диккинсон держал Жозефину и внимательно разглядывал ее. Икота
прошла.
— Ей-богу, эти домашние средства прекрасно действуют,— с
удовлетворением констатировал он.
С собакой под мышкой он смело направился к дому, долго и вежливо стучал,
наконец дверь чуть приоткрылась, и в щели появилось неприветливое
женское лицо.
— Ну чего вам надо? — угрожающе зарычала она. Жозефина тоже
угрожающе зарычала.
— Я... мы..,— начал Дик,— это... терьер... не скажете ли, далеко до Дейла?
Дейл город по ту сторону холма, где Диккинсоны жили и откуда
приехали.
Женщины ткнула большим пальцем в сторону Дейла.
— Две мили,— сердито проворчала она.
Жозефина тоже что-то проворчала. Женщина хлопнула дверью, и Дик
вернулся к жене.
— Она сказала, что муж вообще не любит собак,— объяснил он.— Вроде
бы отца когда-то укусила собака, и все сыновья унаследовали его страх.
В следующем доме двери открыла леди с добрым лицом и вскинула руки
в деликатном отказе. Понимаете, у нее уже есть две собаки, и у Рекса
язва на ноге. Не знает ли случайно джентльмен, что делать, когда на ноге
язва. Дик с гордостью ответил, что у Жозефины никогда не было язвы на
ноге.
— Может, Эли Мэдден, лавочник в Дейле, возьмет ее,— добавила леди,
немного подумав. - На прошлой неделе его собаку забодал бык. Нет, наверное,
две недели назад, в понедельник. Попытайтесь предложить ему. Нам кажется,
что Рекса укусил сурок.
Дик сказал, что Жозефину никогда не кусал сурок, и поблагодарил
симпатичную леди.
Они развернулись и поехали назад, лавка Мэддена была совсем рядом
с их домом. Как раз кончились уроки, и на улице толпились школьники.
Забыв все на свете, они сразу же окружили Диккинсонов, когда те вышли из
машины и поставили Жозефину на землю. Нахмурив брови, она погрузилась
в изучение придорожной пыли.
— Посмотри-ка, лев! — завопил какой-то мальчишка.— У-у-у!
— Какой породы ваша собака, мистер? — спросил другой.
— А это вообще не собака,— захихикал третий.
— Это удивительная собака,— вступился за Жозефину Дик.— Мы
объехали с ней полмира. Она ест ключи.
— Дик! — предостерегающе воскликнула жена.
— Ест ключи! — хором заорали мальчишки.
— Ключи от чемоданов, ключи от дверей, ключи от висячих замков,—
продолжал Дик.— Она долго трясет их, а потом глотает.
Разгневанная миссис Диккинсон подняла Жозефину и пошла с ней в лавку
Мэддена.
. Ради бога,— упрекнула она мужа, когда скептические мальчишки оста-
5т лись за хлопнувшей дверью,— никогда больше не повторяй таких выдумок.
*\t Хватит и того, что у нас неудачная собака, а тут еще ты собираешь
• а зрителей.
|| Когда из задней комнаты вышел Эли Мэдден, она подошла к прилавку.
^■З — Мы понимаем ваше состояние,— сладким голосом начала она,— недав-
118

но вы потеряли собаку и, конечно, хотели бы иметь другую.
— Ее забодал бык,— пояснил Мэдден
— У нас есть великолепный щенок,— бодрым голосом продолжала миссис
Диккинсон,— американский охотничий терьер.— Дик поспешно кашлянул.
— Бультерьер, американский бультерьер,— уточнил он.— Если хотите, она
ваша.
— Вот что я скажу вам,— решил Мэдден, взяв щенка и осматривая его
так, будто это часть мотора,— она слишком молоденькая для меня. Но Флойд
Тиммонс, наверное, ее возьмет. Еще не было пса, которого бы он не взял.
Если хотите, я отвезу ее; сегодня вечером я буду проезжать мимо дома
Флойд а.
— Вы так любезны,— с энтузиазмом поддержала его предложение миссис
Диккинсон.
И в этот момент Жозефина начала чихать.
— Она больная у вас, что ли? — подозрительно спросил Мэдден.
— Она никогда не чихала раньше,— удивилась миссис Диккинсон.
— Может, у нее чумка,— предположил Мэдден, пока Жозефина с самым
несчастным видом фыркала и сопела.
— Просто она замерзла,— проворковала миссис Диккинсон, беря
Жозефину на руки.— Видно, она чуть-чуть простудилась.
Они договорились с Мэдденом, что принесут собаку, когда простуда
пройдет. Но целую неделю Жозефина чихала, сопела, и нос у нее все время был сухой
и шершавый. Миссис Диккинсон устроила ей теплую постель, вниз подложила
одеяло, а сверху укрыла ее пледом, каждый день варила для нее крепкий
мясной бульон и для дальнейших консультаций не выпускала из рук книгу о
щенках. На восьмой день Жозефина перестала чихать и казалась такой
веселой, какой не бывала раньше. Она даже чуть-чуть округлилась и
хватала тесемки фартука, которыми миссис Диккинсон игриво помахивала перед
ее носом.
— У нее настоящая бульдожья хватка,— с восхищением признал Дик.
Они вынесли ее в садик перед домом, и она немного попрыгала на траве
и даже залаяла. Такой писклявый жалобный лай на шуршащий комок бумаги.
Они с удивлением наблюдали за ней, когда к воротам подъехала легкая
повозка.
— Это у вас собака, которую вы хотите отдать? —нараспев проговорил
человек в повозке.— Моя фамилия Тиммонс.
Диккинсоны поднялись со ступеньки крыльца, Где они сидели.
— Да-да,— от души обрадовался Дик.— Конечно.
Тиммонс спрыгнул на землю и пошел к дому. Жозефина тут же бросилась
к хозяйке и зарычала — такой тоненький, смешной рык.
Настоящая сторожевая собака,— сказал Тиммонс—Ну пошли! — Он
остановился и поднял Жозефину. Она заскулила и с ужасом взглянула на
миссис Диккинсон.— Вы все еще хотите отдать ее?
— Понимаете, мы хотим купить скотчтерьера, по этой причине и отдаем
ее,— пояснил Дик.
— Да, так бывает,— согласился Тиммонс и поудобнее подхватил щенка.
— Ей н"ужно спать в тепле,— начала миссис Диккинсон, провожая их к
повозке.— Мы не разрешали ей спать на улице. Она еще маленькая и плохо
переносит холод. Недавно она простудилась и только что поправилась. Может
быть, вы возьмете постель, к которой она привыкла.
— Ох-хо-хох, тряпья у нас хватает, мы устроим ей место в кухне, пока на
дворе не потеплеет.
— Ей нельзя давать жареное мясо,— продолжала миссис Диккинсон.—
Вам надо знать, мы ей давали немного крепкого бульона и мелко
нарезанное сырое мясо. Молока можно капельку, потому что у нее от молока
расстройство. «
Тиммонс посадил собаку на куртку рядом с собой. Жозефина вопросительно 5<г>
посмотрела сначала на нового хозяина, потом на бывшую хозяйку. ^Е
— Ну так, теперь я хотел бы вам немножко заплатить за нее. Понимаете, • £
бультерьер мне очень пригодится при стаде, когда мои другие собаки поста- | j
реют или сдохнут. "ч
119

— Ничего не надо,— сказал Дик.
— Нет-нет,— подтвердила миссис Диккинсон.— Ее зовут Жозефина,—
добавила она.
— Ну тогда ладно,— легко согласился Тиммонс, дернул поводья, и повозка
тронулась. Они еще видели взгляд, которым смотрела на них Жозефина со
своего сиденья, затем Тиммонс пересадил ее, и собака исчезла на дне по-
Ч.| возки.
— Ну вот, сколько забот с твоих плеч долой,— весело сказал Диккинсон,
и Эллен согласно кивнула.
В следующие дни едва ли проходил час, чтобы не возникало
воспоминание о Жозефине. Остались, во-первых, книга о щенятах, теперь
бесполезная, во-вторых, маленькая постель в углу, о которую они то и дело
спотыкались; потом еще пучок бумаги, связанной с одного конца. Эту игрушку
миссис Диккинсон сделала по совету автора книги. И крошки собачьих
бисквитов, разбросанных по земле в саду. Но как бы то ни было, через
неделю Диккинсон погрузился в работу и почти забыл о собаке. Однажды
в полдень, после ленча он стал рассказывать жене сюжет рассказа, который
писал. Действие происходило в горах. Контрабандисты, полицейские,
помощник шерифа, погони, девушка на красном велосипеде, бешено мчавшаяся
по горной дороге.
— Потом они подъезжают к заброшенному дому и полагают, что там никто
не живет, как вдруг слышат собачий лай...
— Хоть бы он правильно кормил ее,— задумчиво проговорила миссис
Диккинсон.
Дик нажал на тормоза и остановил погоню за контрабандистами.
— Кого кормил?
— Жозефину.
— Ты все еще думаешь об императрице? Ох-хо-хох!
- Знаешь, мужчины такие беспечные. Мне хотелось бы поговорить с его
женой. О Жозефине.
Я уверен, что ей там хорошо,— весело проговорил Дик, подвигая
к Эллен вазочку с клубничным джемом.— Когда мы вернемся в Нью-Йорк и
купим скотчика, ты забудешь ее и будешь рада, что мы отдали императрицу в
хорошую семью.
— Она была такая милая и забавная в последний день,— вздохнула
жена.— И она зарычала на него. И все же я думаю, что она никогда не
вырастет.
— Никогда,— поспешно подтвердил Дик.— В Нью-Йорке ее сразу бы
разорвали крупные собаки.
- Знаешь,— чуть спустя снова начала Эллен, собирая тарелки,— может
быть, так вышло потому, что я не давала ей передышки...— Она опять
вздохнула. Дик хорошо знал значение такого вздоха.
— Как ты смотришь, если мы поедем на ферму к этому парню и посмотрим,
как она там? — спросил он.— Но мы спрячемся, чтобы она нас не увидала.
— Поехали,— быстро согласилась Эллен.— Мы только остановимся на
минутку и спросим, что она делает, и я расскажу его жене, как готовить для
нее бульон и свежее мясо.
Так однажды утром они снова взяли напрокат машину, заехали к Эли
Мэддену, чтобы узнать адрес фермы, и покатили по дороге, пока не увидели
почтовый ящик с фамилией Тиммонса, прибитый к воротам беспорядочно
разбросанной фермы.
Дик нашел Тиммонса в пристройке к амбару, где тот, стоя на коленях,
сортировал какие-то инструменты.
Привет, Тиммонс,— озабоченно нахмурив лоб, поздоровался Дик,—
ж. я заскочил на минутку спросить, как прижилась собака.
|„ — Проклятие! Этот Норб Джиббс забрал ее,— ответил Тиммонс, вста-
"& вая.— Он как-то остановился здесь и был выпимши. Норб — человек известный.
it
*2с1 Рисунок Е. Телишева.
120

Missior
French
of the F

Он горячий и упрямый. Его все боятся. Ну а ваша собака, сэр, тут бегала
перед домом, и Норб положил глаз на нее. Ну я говорю, что не хочу
продавать, ведь она к нам попала в подарок, а он смеется и говорит: ну и хорошо,
что не хочешь продавать подаренную собаку, тогда я ее так возьму. И забрал.
Я говорю: отдай, мол. А он смеется, говорит: возьми, попробуй.
*,х Разве нельзя обратиться к шерифу или еще кому-нибудь и отобрать
g-э у него собаку? — рассердился Дик.
"■ о — Шериф отсюда далеко, он в деревню не ездит, а его помощник заодно
с Джиббсом. Никто ему дорогу не переходит. Норб — парень крутой.
Раздосадованный Диккинсон попросил фермера никому не рассказывать
о пропаже собаки. Ни к чему, если об этом начнут болтать в деревне.
Потом он вернулся к жене, которая ждала в машине.
— Ты' ее видел? — Она тоскливо улыбнулась.
— Нет,—с трудом придав себе беззаботный вид, ответил Дик,— но Тим-
монс говорит, что она чувствует себя хорошо.
Я так и думала,— согласилась миссис Диккинсон.— Пора домой.
Кажется, собирается дождь.
И на обратном пути начался дождь, мелкий, моросящий, угнетающий
дождь. Дик изо всех сил старался выглядеть удовлетворенным визитом к
Тиммонсу, но мысли постоянно возвращались к скверной истории, в которую
попали Жозефина и ои. По-видимому, не составит труда выкупить собаку и
вернуть ее Тиммонсу. Но как устроить встречу, чтобы жена не узнала?
Подспудно в нем росло раздражение из-за докучных забот о нежеланном щенке
и поднималась злость на поступок неизвестного прохвоста, а где-то в глубине
шевелилось слабое чувство страха.
Он решил продумать план, как вернуть щенка Тиммонсу. Когда на
следующий день он вошел к Мэддену в лавку, чтобы пополнить запас табака,
он еще ничего не придумал, хотя мысль о Жозефине не покидала его. Он
решил расспросить лавочника о человеке, которого он никогда не видел, но
который не шел у него из ума.
— Норб Джиббс? — переспросил Мэдден.— А вот он.— И лавочник ткнул
большим пальцем в угол.
Диккинсон обернулся и увидел троих мужчин, которые тихо
перебрасывались фразами, двое курили трубки, а третий, лениво развалясь, опирался
на прилавок.
Эй, Норб! — позвал Мэдден.
Диккинсон не успел подготовиться и составить план действий, как один из
курильщиков повернул голову и посмотрел на лавочника.
— Тут парень тебя ищет,— пояснил Мэдден.
Дик почувствовал, как заколотилось у него сердце и похолодели кончики
пальцев: на него надвигался громадный человек с крупным мрачным лицом
и шрамом на щеке. На нем были кожаные ботинки со шнуровкой до колен,
и потрясающе выпуклая широкая грудь распирала вельветовый пиджак. Руки,
выглядывавшие из рукавов, казались мохнатыми от густых черных волос. Дик
засунул свою полупустую трубку в карман.
Вы, что ли. меня ищете? — спросил Джиббс, почесывая шею большим
пальцем правой руки.
- Э-э-э, ну...— начал Дик,— я... да... Дело в том, что у вас есть
маленькая собака. Если возможно, я хотел бы ее купить.
— Какая собака? — хмуро удивился Джиббс.
Щенок. Насколько мне известно, вы забрали его у мистера Тиммонса,—
продолжал Дик, стараясь выдавить улыбку и понимая, что голос звучит
несколько заискивающе, а язык ворочается с трудом.
- Да. Я забрал собаку,— согласился Джиббс. Он расставил ноги
пошире, переместил трубку в угол рта и чуть сдвинул на затылок шляпу.—
j Ну и что?
;5 — Дело в том,— опять начал Дик,— что я отдал щенка Тиммонсу, и сей-
I - час он, то есть я... моя жена и я решили, что мы возьмем его, я хотел
|£ сказать ее, назад. Как она себя чувствует у вас? — Дик подумал, что вопрос
; £ прозвучал ужасно глупо и неуместно.
• ■=* Ну так,— растягивая слова, заговорила нависавшая над Диком грома-
122

да.— Я решил. Она будет хорошей собакой. Нет. Не могу сказать, что я хочу
избавиться от нее.
— Вы не продадите щенка? — спросил Дик.
— Нет.
— Я дам пятьдесят долларов,— выбросил Дик последний козырь. У него
мелькнула мысль, что, может быть, Тиммонс согласится помочь выкупить
собаку. Ему тоже можно предложить какое-нибудь вознаграждение за
посредничество.
— Я не нуждаюсь в деньгах,— отрезал Джиббс.
— Мне... мне очень нужна эта собака.
Ну тогда приезжайте и забирайте ее.— Джиббс повысил голос.—
А когда поедете, подкачайте себе силенок.— Он обернулся и посмотрел на своих
компаньонов, будто приглашая их посмеяться. Они слушали молча. Мэдден
взвешивал гвозди и, вскинув брови, посмотрел в потолок.
— У меня дома полно канатов для бревен, я иногда пользуюсь ими для
незваных гостей.— Джиббс громко загоготал и вернулся к своим друзьям.
Мэдден все взвешивал гвозди. Дик почувствовал, как кровь бросилась ему
в лицо.
— Так вы не собираетесь ее отдать? — хрипло спросил он.
Я сказал — приезжайте и забирайте,— прорычал Джиббс, уминая
пальцем табак в своей короткой трубке. Он облокотился на прилавок, один из его
друзей подвинулся, чтобы освободить место.
Может быть, и приеду,— сказал Дик. Он начал слегка дрожать, и ноги
странно напряглись.
И может быть, вы получите такую же затрещину, как ваша проклятая
собака.— Крутой парень нагло заржал, показывая в ухмылке зубы своим
компаньонам.
Глаза у Дика застлало туманом, легкой красной пеленой. Он вдруг
понял, будто вспышка осветила всю картину,— этот жестокий негодяй бьет его
собаку... Жозефину...
В два прыжка он пересек лавку, чувствуя себя ловким и быстрым, хотя
и уступая противнику в силе. И прежде чем Джиббс успел выпрямиться
и расставить ноги, он уже стоял, небрежно облокотившись на прилавок;
прежде чем Джиббс успел отложить трубку, которую держал в руке, Диккинсон
изо всех сил в прыжке ударил его в челюсть прямой правой.
Об этой драке еще много лет рассказывали легенды.
Джиббс рухнул между мешком с картошкой и тяжелой бочкой,
придавленный собственным весом и тяжелой одеждой. Но, встав на ноги, он ринулся
на Диккинсона, как раненый бык. Вид разъяренного гиганта не сулил Дику
пощады. Он повернулся и в испуге кинулся к двери, но вдруг остановился
и быстрым, безумным, отчаянным движением бросился в ноги, одетые в тяжелые
ботинки с подковами. В свои школьные дни ни за что на свете он не пошёл бы
на такой финт для защиты ворот. Но теперь он швырнул собственное тело на
раскачивающиеся надутые молескиновые брюки, будто защитник слабой, но не
сдающейся команды.
Удар пришелся противнику как раз выше лодыжки. Джиббс опрокинулся
на Дика и со страшным грохотом ударился об пол. Он упал рядом с только что
открытым ящиком с молотками, поблескивавшими голубой сталью и
полированными белыми рукоятками. Дик перекатился и выбрался из-под горы мяса,
а Джиббс схватил молоток и, стоя на коленях, метнул его в Дика. Ярость
помешала ему прицелиться. Молоток разбил незажженную лампу, висевшую
высоко над прилавком, и мелкие стекла дождем брызнули на пол, пока
раскачивавшаяся, как маятник, лампа полностью не оголилась. Когда Джиббс
поднялся на ноги. Дик отскочил к стулу, стоявшему возле большой плиты в углу
лавки. Очевидно, противник ожидал, что Дик спрячется за плитой, и с молотком
в руке и торжествующей улыбкой на губах двинулся к нему.
Но Дик не спрятался. Охваченный лихорадкой борьбы, он пошел прямо на «
обидчика, схватив стул за спинку и размахивая им перед собой. Джиббс не- ;g
сколько удивился и перенес удар на стул. Удар пришелся на перевернутые |-
ножки стула, которые крепко зажали нападавшего под мышками. Джиббс "£
выругался и выронил молоток. Стул, падая, сильно стукнул его по локтю, и ои 11
взвыл от боли; потом наклонился, чтобы поднять молоток, но Дик опередил "**
Ш

его и опять прямой правой послал прямо на перевернутый стул. Теперь
* Джиббс лежал спиной вверх. Тогда хорошо направленным толчком Дик
запихнул его ногой в нелепейшее положение между обломками стула и, уперев
колени в спину, стал молотить поверженного врага кулаками по затылку.
Вставай! — обезумев от гнева, вопил Дик.— Вставай, негодяй,
ворующий собак! Вставай, мерзавец, бьющий собаку! Прохвост!..
И тот встал. Вернее, сел, вытирая рукавом кровь из ссадины под глазом.
.Только необыкновенно медленные движения и огромный вес помешали гиганту
схватить Дика, когда тот был ослеплен яростью. Но теперь Дик вскочил и стоял
над беззащитным человеком с занесенной для удара рукой.
Когда противник встал на колени, упираясь могучими руками в пол,
к Диккинсону вернулся разум. Он прыгнул за прилавок и медленными от ужаса
движениями принялся швырять что ни попало. Он кидал коробки, банки,
подставки - все, до чего мог дотянуться. Грейпфруты и помидоры летали в
воздухе, банка с консервированными персиками скатилась с широкой груди
Джиббса и плюхнулась на пол, коробка с семенами треснула, ударившись
о его плечо, и пакеты мягко посыпались на скользкий от сиропа пол. Совок
для гвоздей, оставленный оцепеневшим от страха Мэдденом, пропел
дребезжащую песню над ухом Джиббса и со звуком выстрела отлетел от стены.
Между тем Джиббс поднялся на ноги и, вооружившись метательными
снарядами и стулом, двинулся вперед — беспощадный, мрачный, ужасающий.
— Убью! - бормотал он, задыхаясь от ярости.— Я разорву тебя пополам!
— Валяй! — заорал Дик. Вызывающие ноты его голосу придал страх:
прилавок опустел, и кидать больше было нечего. Не спуская глаз с противника,
он спиной попятился к двери, но споткнулся о перевернутый ящик с
молотками и сел. Обезумев при виде надвигавшегося разъяренного быка, он
протянул руку, нащупал молоток и бросил в противника. Молоток пролетел
мимо, никого не задев. А Джиббс, словно башня возвышавшийся над Диком,
увидев врага на полу, поднял стул, размахнулся и со страшной силой опустил
его. Дик увернулся, от ужаса у него перехватило дыхание, из горла
вырывались какие-то жалобные всхлипы. Он схватил молоток и швырнул его из
последних сил в надвигавшуюся громаду. Молоток ударил Джиббса чуть выше
глаза. С удивленным видом он рухнул на пол, будто туша.
Только тут Дик заметил, что лавка битком набита людьми. Он вдруг
осознал, что собравшиеся задают сотни вопросов и дают сотни ответов, и все это
относится к нему. В этот момент толпа стремительно расступилась, и в дверь
быстро вошел незнакомец.
— Шериф! Шериф Григсби!
Безумная мысль мелькнула у Диккинсона: наверное, это кино! И он потерял
сознание.
Когда Дик пришел в себя, его крепко держала рука закона. Он вытаращил
глаза, и вопрос сам сорвался с губ: неужели он убил Джиббса?
- Сейчас вы поедете со мной,— мрачно объявил шериф. Дик вздрогнул.—
Сейчас мы с вами поедем,— продолжал шериф,— и заберем эту сучку. Мне
нравится человек, который как черт дерется за свою собаку, даже если она
уже не его.
Ранним октябрьским вечером, когда западные окна домов горят оранжевым
огнем заходящего солнца, Диккинсоны подошли и сели на скамейку в
центральном парке. Крепкий маленький терьер с шелковистой коричневой шерстью,
сияющими глазами и весьма сомнительным происхождением подпрыгнул и сел
между ними.
Проходившая мимо леди вела на поводке красивого, породистого
скотчтерьера, явного аристократа.
— Благодаря Джиббсу этой леди достался скотчик, который мог бы быть
нашим,— задумчиво проговорил Диккинсон.
Zm Его жена погладила терьера и поглядела вслед удалявшемуся аристократу.
"| — Да, он неплохо выглядит для собаки своей породы,— равнодушно за-
„ л метила она.
If Перевод с английского Д. ПРОШУНИИОЙ
ПЛ
124

МОЗАИКА
Личное дерево
Интересный обычай
существует в деревнях Гаити.
Среди крестьян этого
государства еще сохранилось
традиционное уважение к
дереву. Для многих из них
деревья — это не только
материальное, но и духовное
достояние. Некоторые
деревья считаются духами той
или иной семьи или
родника, или реки. Рубить такие
деревья запрещено. В
крестьянской семье при
рождении ребенка его пуповину
зарывают в землю и на этом
месте сажают дерево, обычно
фруктовое. Само дерево и его
плоды становятся
собственностью этого человека до
конца его жизни.
Ошибся лишь на единицу
Недавно в Австралии
проводилась необычайная
призовая игра. На подиуме был
установлен автомобиль
«Тойота», сверху донизу
обклеенный почтовыми
марками. Нужно было точно
подсчитать их количество, не
приближаясь к машине.
Победитель должен был стать
счастливым владельцем
лимузина. Им стал Кристофер
Колфилд из городка Кре-
стоуик. Он называл цифру
17 492, всего лишь на одну
единицу больше, чем было на
самом деле.
Встреча
с «белой смертью»
Джону Томасу, рыбаку из
американского города
Кордова, использующему для
ловли рыбы жаберные сети,
есть что рассказать не
только о богатых уловах
лосося, которого он
промышляет, но и о встречах со
знаменитыми белыми
акулами. Да, своей известностью
они могут сравниться с
иными кинозвездами. Для умею
D
D
D
а
а
о
D
D
а
D
D
□
D
D
D
а
□
□
а
□
а
а
□
D
D
D
D
D
тих слушать у него всегда
припасена пара истории.
Вот одна из них.
Как-то в конце мая Джон
поставил сеть в устье реки
Медной в надежде на
удачный улов нерки. Сеть
пробыла в воде уже более
получаса, когда внезапно
изогнулась, приняв форму
латинской буквы «V». Джон
подумал, что в нее заплыла
какая-нибудь большая
коряга. Но когда он вытянул
сеть, то обнаружил в ней
несколько голов от лососей
и одного из них со
страшными следами чьих-то зубов
на спине, что видно на этой
фотографии. С ид Кук,
морской биолог из города Кор-
валлиса, исследовал следы
зубов и пришел к выводу,
что их оставила большая
белая акула длиной около
D
D
□
D
D
□
а
□
□
а
а
а
□
□
а
□
D
четырех метров, которая и
пообедала лососями,
попавшими в сеть Томаса. Она не
осталась ожидать десерта и,
проделав в сети большую
дыру, покинула «столовую».
Высоковольтные картины
Разумеется, если
дотронуться до произведений
американского художника Дей-
ва Арчера, вам не будет
угрожать никакая опасность
вопреки их названиям.
Просто вот уже двадцать лет,
как основная «кисть»
художника — электрический раз
а
п
а
□
D
D
а
а
D
а
а
рядник с напряжением
полтора миллиона вольт. А
краски, состав которых на
основе метилового спирта —
его изобретение,
закрепляются на специальном
закаленном стекле именно с
помощью электрического
разряда. По мнению художника,
только таким способом
можно достичь желанной
яркости и игры цветов,
необходимых для его космических
пейзажей. Их уже более ста,
и большинство из них
куплены крупнейшими музеями
мира и частными
коллекционерами.
Успех Арчера — еще одно
доказательство того, что к
нетрадиционным объектам и
подход нужен
нетрадиционный.
«Доброе утро!» —
сказало старое колесо
Как не запечатлеть на
память шутки природы —
какое-нибудь
необыкновенной формы дерево, обломок
скалы, напоминающий
профиль человека, зверя или
птицы!
Вот две фотографии,
сделанные одним американским
туристом,— шутки матушки-
зимы. На одной из них —
готовая вот-вот
стремительно взмыть в небо «птица» —
айсберг на острове Порт
эйндж, в штате Аляска.
125

О
А на второй, полученной,
кстати, прямо из окна
собственного дома,—
улыбающееся старое
автомобильное колесо. Еще вчера оно
было просто колесом, но
ночью прошел обильный
снегопад, и колесо улыбнулось.
Посмотрев на этот снимок
летом, фотограф вспомнит
зиму и тоже улыбнется.
Когда учиться азбуке
Обычно мы называем
неразборчивый почерк
«врачебным». Но, оказывается,
самый неразборчивый почерк в
мире — у английских
стоматологов. Они редко
выписывают рецепты, но часто
отправляют письма в органы
социальной службы для
оплаты их услуг. Служащие,
которым надоело
расшифровывать нацарапанное ими,
послали жалобу в
Министерство здравоохранения. Оно,
со своей стороны, отправило
стоматологам руководство по
использованию рукописной и
печатной азбуки, а также
правила пользования
ручкой.
Зубы —
индикаторы загрязнения
В поликлиниках
некоторых европейских стран
собирают и хранят молочные
зубы детей. Но, оказывается,
вовсе не на память. Зубы
отсылают в университет
норвежского города Берген.
Здешние ученые установили,
что пульпа молочных зубов
поглошает вредные вещества,
содержащиеся в атмосфере.
Изучая детские зубы,
специалисты определяют
степень загрязнения
окружающей среды.
С клюшкой под водой
В США сегодня большой
популярностью пользуется
подводный хоккей. Клюшка
и шайба при этом
изготавливаются из стали. В
каждой команде выступает по
десять игроков в масках для
подводного плавания.
Нужно забросить шайбу в
маленькую сеточку,
подвешенную на стенке бассейна на
поле противника. Игра
длится четыре периода по 15
минут каждый.
D
D
D
D
D
D
D
D
D
□
D
D
D
D
D
D
D
D
D
D
D
D
D
□
D
а
D
D
D
D
D
D
D
D
D
D
D
П
D
а
а
о
а
о
а
п
D
а
D
D
а
а
а
D
D
D
а
а
D
D
а
D
D
а
D
D
D
а
D
а
D
а
а
D
D
□
о
D
а
а
D
п
D
G
а
о
□
о
□
D
D
С
D
а
D
D
□
а
□
D
D
□
□
D
а
D
□
а
□
D
D ^
D §
С £
□ =Sj
О г§
□ |
п «
G |
D 5
D
О
а
G
□
□
D
□
□
а
а .
□
D ]
а а
* 9-
В прологе к роману Александра
Дюма «Ожерелье королевы»
небольшая компания французской духовной
и военной элиты, собравшаяся за
несколько лет до Великой
французской революции на обеде у маршала
Ришелье, испытывает неприятный шок.
Таинственный граф Калиостро
приоткрывает перед ними завесу
будущего, и выясняется, что из всех
участников обеда в своей постели умрет
только хозяин дома, да и то потому,
что маршалу уже восемьдесят восемь
лет. Знаменитый путешественник Ла-
перуз погибнет в далеких морях,
шведский король Густав падет
жертвой покушения, великий ученый
Кондорсе примет яд, чтобы избежать
гильотины, фаворитка короля
Людовика XV, графиня Дюбарри, умрет
на эшафоте, не имея возможности
даже исповедаться. И так далее.
Эта сцена — не полностью плод
вымысла великого романиста.
Конечно, он собрал вместе людей, которые
в жизни, может быть, никогда и не
встречались, а если встречались, то
при иных обстоятельствах. Но
предсказания, которые произносит у него
Калиостро, он не сам выдумал.
Во времена Дюма эти мрачные
пророчества были широко известны.
Автор их — некто Казотт, также
знаменитость в своем роде, но все же
не столь знаменитый, как Калиостро.
126

Э. Берзин,
доктор исторических наук
Умел ли
Нострадамус
предсказывать
будущее?
Предсказания отличаются
поразительной точностью. Единственный их
дефект в том, что они были
опубликованы уже после Великой
французской революции.
Младшая современница Казотта,
знаменитая французская гадалка
Мария Ленорман (1772—1843), говорят,
составила для Наполеона гороскоп,
в котором значился его брак с
Жозефиной. За успехи в предсказатель-
ском деле она получила от
благодарной французской аристократии
прозвище «Сивилла Сен-Жерменского
предместья». Биографы мадам Ленор-
ман уверяют, что тройственный союз
Австрии, Франции и России был
заключен в 1818 году только после
ее благословения. Число ее
знаменитых клиентов просто необозримо.
У нее консультировался и
Александр I, и его противник, будущий
декабрист Муравьев-Апостол.
Последнему она будто бы предсказала, что
его повесят.
Все это звучит очень
внушительно, но и это, и другие подобные
предсказания тоже были
зафиксированы в печати только задним числом.
Между тем мадам Ленорман имела
неосторожность кое-что из своих
предсказаний опубликовать наперед.
В 1817 году в малотиражной брошюре
«Оракулы Сивиллы, или Пророческие
воспоминания» она предупредила, что
в 1839 -1840 годах турки и аланы
вторгнутся на юг Франции, но их
отразят жители Марселя и Тулона.
Впрочем, на ее почитателей это не
произвело ни малейшего впечатления.
Она по-прежнему в большой чести
среди любителей таинственного и во
Франции, и в России.
Русский монах Авель, живший в
конце XVIII начале XIX века,
по словам мемуаристов середины
XIX века, предсказал все основные
события российской истории на
несколько десятилетий вперед. Но все
эти ясные, точные, ошеломительно
сенсационные предсказания,— увы,
как и предсказания многих других
прорицателей,— были зафиксированы
уже после того, как произошли,
иногда несколько лет, иногда
несколько десятилетий спустя. Более
того, поклонники Авеля оказали ему
медвежью услугу, опубликовав в сере
дине XIX века его рукопись с
изложением будущей истории России
вплоть до середины XX века.
Нынешние поклонники пророка тщательно
замалчивают эту публикацию. И
неудивительно — ни одного попадания!
В целом можно сказать, что все
известные нам до сих пор точные,
ясные и детальные предсказания
будущего — это предсказания,
зафиксированные задним числом.
Вытекает ли из этого, что предсказание
127

i'
in m
будущего — вещь принципиально
невозможная? Нет, конечно. Так же,
как отсутствие достоверных сведений
о «снежном человеке» или
внеземных цивилизациях еще не
доказательство того, что их не
существует.
В начале семидесятых годов при
журнале «Знание — сила» возникла
глубоко неофициальная «Комиссия по
контактам с пришельцами».
Организовали ее ныне уже покойный
заведующий гуманитарным отделом
журнала писатель-фантаст Роман
Григорьевич Подольный и доктор
исторических наук Игорь
Всеволодович Можейко, более известный
нашим читателям как Кир Булычев.
Среди членов комиссии были
известный специалист по китайской
философии Игорь Самойлович Лисевич,
историк и этнограф широчайшего
профиля; побывавший в самых глухих
уголках планеты, от джунглей Ин
дии до чукотской тундры, Сергей
Алексадрович Арутюнов, ныне член
корреспондент Российской Академии
наук; известный врач-психолог
Анатолий Борисович Добрович;
безвременно погибший в тайге энтузиаст-
изобретатель Кочергинский; ныне
покойный физик Эстрин и другие.
Каждый мог прийти на заседание
комиссии со своим докладом или
сообщением и стать ее членом.
Причем не обязательно было
заниматься только космическими
пришельцами. Комиссия рассматривала
любые сообщения и гипотезы о любых
явлениях, которые можно назвать
таинственными. С публикациями
такого рода тогда было не в пример
хуже, чем теперь, прямо скажем,
совсем глухо, и многое из того, о
чем там говорилось, так и осталось
неопубликованным.
Гораздо чаще и доклады, и
обсуждения проходили на вполне серьезном
уровне, и проблемы ставились вполне
серьезные. Например, если
предсказание будущего возможно, каковы
физические механизмы переноса
информации из будущего в прошлое?
Может быть, существуют
параллельные миры, в которых, как у братьев
Стругацких, время движется в
противоположные стороны? Может быть,
время, как лента Мёбиуса, так
петляст, что в конце концов
возвращается само к себе? И так далее.
Будучи историком, я в эти дискуссии
не ввязывался, тем более что слабо их
понимал. Передо мной — более
ограниченная задача. Каков бы ни был
физический (или сверхъестественный)
механизм передачи информации о
будущем, прежде чем рассуждать о нем,
следует установить сам факт
существования знания о будущем. Надо
жестко отсеять всю заведомо ложную,
сомнительную и просто
неподтвержденную информацию и то, что
останется в осадке, передать на
усмотрение ученых.
Для получения серьезных выводов,
разумеется, необходим массовый
материал, который поддается хоть
какой-то статистической обработке, и в
то же время материал, дата
возникновения которого бесспорно известна.
Лучше всего обоим этим условиям
отвечали предсказания Нострадамуса.
Они были достаточно массовыми —
всего более тысячи предсказаний-
четверостиший, каждое из которых
могло включать несколько отдельных
пророчеств. И дата появления не
вызывает сомнения. Все предсказания
(кроме нескольких) были
опубликованы до 1568 года, а эти несколько —
не позже 1605 года. Стало быть,
любое совпадение предсказаний с
событиями после этого времени не
есть результат, так сказать,
подглядывания в ответы в конце задачника,
а случайное совпадение (более или
менее удивительное) или реальное
предсказание. Мысль эта очень
простая, но, учитывая темный слог
изучаемого автора, дающий простор
для самых расширенных толкований,
далеко не всегда легко установить,
а существует ли вообще какое-то
совпадение между предсказанием и
фактом и, если оно существует,
могла ли такая мысль прийти в голову
автора помимо его обыденного опыта
и круга присущих его времени знаний.
Изучение всех этих возможностей
заняло у меня довольно много
времени. Некоторые предварительные
итоги этой работы изложены в моей
книге «Нострадамус и его
предсказания», в конце 1992 года
выпущенной издательством «Республика».
В самом кратком виде ее выводы
сводятся к тому, что буквально
каждому предсказанию, которое
современные толкователи относят к тем
или иным историческим событиям
вплоть до нашего времени, можно
найти альтернативное истолкование
128

в рамках круга знаний среднего
французского интеллигента середины
XVI века.
Значительную часть предсказаний
в знаменитой книге Нострадамуса
«Пророчества», где он обещал
осветить историю человечества вплоть
до IV тысячелетия, вообще
составляют сюжеты из мифической истории,
сконструированной им на основе
истории прошедших веков (новые кре
стовые походы, новая Столетняя
война, новый Арабский халифат и т. п.).
В то же время отбросить
«Пророчества» Нострадамуса как заведомо
шарлатанское сочинение также
было бы несправедливо, потому что,
по крайней мере, несколько
десятков предсказаний, неплохо
подходящих к реальным историческим
событиям, в «Пророчествах» все же есть,
а наличие альтернативного
толкования только ставит под сомнение, а не
отвергает версию, что он эти события
действительно предвидел. Короче, на
основе анализа «Пророчеств»
невозможно было решить вопрос ни в ту,
ни в другую сторону. «Пророчества»,
однако, не единственное (хотя самое
знаменитое) сочинение Нострадамуса,
где он пытался предсказывать
будущее.
Помимо предсказаний на все
времена вплоть до 3797 года, на
который он, видимо, намечал конец
света, у Нострадамуса были и, так
сказать, краткосрочные прогнозы.
Начиная с 1550 года, он ежегодно
выпускал календари-альманахи с
предсказаниями на каждый месяц,
в чем-то схожие с теми
гороскопами, которые сейчас в таком
изобилии печатаются в наших газетах
и журналах. Такие календари
публиковались в конце предыдущего года,
но составлялись, видимо, несколько
раньше, потому что последний
календарь относится к 1567 году, хотя
Нострадамус умер летом 1566 года,
а до этого еще долго болел
(описание своей последней болезни он
тоже включил в набор предсказаний).
Предсказания эти были и в стихах,
и в прозе, но прозаические тексты,
за малыми исключениями, не
сохранились. Стихи же — четверостишия
(катрены),— которыми Нострадамус
начинал предсказания на каждый
месяц, а также на весь год, после
смерти Нострадамуса собрал и
опубликовал его ученик Шавиньи.
По какой-то причине Шавиньи
опубликовал не все календари
Нострадамуса, а только двенадцать, за
1555 и с 1557 по 1567 годы.
Может быть, уже в это время собрать
полный комплект было трудно. Кроме
того, в его публикации только
половина календарей имеет полный набор
катренов — по одному на каждый
месяц, плюс еще один, а в календаре
1555 года два, на весь год. Из
остальных шести календарей в публикацию
Шавиньи попало от восьми до
двенадцати катренов. Так что общее
число предсказаний здесь не 157, как
можно было бы ожидать (13X12+
+ 1), а только 141.
Куда девались недостающие
шестнадцать предсказаний, не ясно. Может
быть, Шавиньи смог достать за эти
годы только дефектные экземпляры?
Ведь никто, как правило, не
заботится о сохранении календарей. А мо
жет быть, как предполагает
крупнейший американский нострадамовед
Э. Леони, «предсказания, которые
оказались слишком смехотворными,
были изъяты верным Шавиньи».
Так или иначе, благодаря усердию
Шавиньи до нас дошел крупный блок
предсказаний Нострадамуса, особая
ценность которых заключается в том,
что это предсказания на конкретные
даты. Здесь не может быть такого
простора для толкований, как в
«Пророчествах», когда одно и то же
предсказание, смотря по
наклонностям автора и потребностям
текущего момента, относят то к
Кромвелю, то к Наполеону, то к
Гитлеру и т. д. Предсказанное событие
должно произойти в течение
конкретного года либо, еще точнее, в
течение конкретного месяца.
Возможность альтернативных толкований тут,
естественно, резко падает. П равда,
поклонники Нострадамуса, не
стесняясь датировки, часто выхватывают
катрены из этих календарей, чтобы
применить их к своему времени.
Первым такой утилизацией
датированных предсказаний Нострадамуса
занялся, к сожалению, как раз
«верный» Шавиньи.
Поскольку Шавиньи опубликовал
указанные 141 предсказание на 1555—
1567 годы в 1594 году, может встать
вопрос, не подлог ли это? Не
написаны ли эти катрены задним числом,
чтобы подогнать их под уже
происшедшие события? По счастью, до
5 Знание — сила № 12
129

наших дней в разных библиотеках
мира сохранились по крайней мере
четыре оригинальных календаря
Нострадамуса. Тексты стихотворных
предсказаний в них вполне идентичны
тем, что опубликовал Шавиньи.
Э. Леони в своем фундаментальном
исследовании о Нострадамусе,
которое он в начале шестидесятых
годов защитил в качестве докторской
диссертации, пришел к выводу, что и
те части публикации Шавиньи,
оригиналы которых не сохранились,
безусловно, принадлежат перу
Нострадамуса. Возможность же того, что
сам Нострадамус незадолго до смерти
переписал свои предсказания, чтобы
подогнать их к реальности, отводится
не только фактом существования
четырех оригинальных календарей,
но и тем, что предсказания
заходят почти на полтора года за дату
его смерти. Проблема, стало быть,
не в том, сделаны ли эти
предсказания до или после реальных
событий, а в том, что же именно он в них
предсказал. Ведь легких текстов у
Нострадамуса не бывает.
По мнению Э. Леони, Нострадамус
в своих календарях-альманахах не
предсказал практически ничего
такого, что произошло на самом деле.
К этому выводу он пришел,
проверив календарные предсказания
Нострадамуса по четырем точкам.
Август 1557 года, когда произошла
роковая для Франции битва при
Сен-Кантене. Десятого июля 1559
года, когда умер король Генрих II.
Пятого декабря 1560 года умер его
сын, король Франциск II. Второго
июля 1566 года умер сам
Нострадамус. Ни одно из этих событий,
по мнению Э. Леони, не получило
никакого отражения в предсказаниях
Нострадамуса на соответствующие
месяцы.
Более того, собственную смерть
Нострадамус совершенно определенно
назначил на ноябрь 1567 года (это
последний катрен в публикации
Шавиньи), а такой скандальный просчет
не дает пророку право рассчитывать
на серьезное отношение в более
важных вопросах. После этого
Э. Леони явно потерял интерес к
дальнейшему исследованию блока
календарных предсказаний и
ограничился сухим замечанием: «Мы не
знаем ни одного случая, чтобы
истолкование хотя бы одного из этих
предсказаний приурочивали к тому
году или месяцу, к которому они
относились». Иными словами, и до
меня никто здесь ничего не нашел,
и я больше не буду искать.
Между тем маститый ученый
слишком рано бросил проверку
календарных катренов Нострадамуса.
Пристальное изучение этих текстов
показывает, что там очень многое
заслуживает внимания. Начнем со смерти
Генриха II. Этот король
действительно умер десятого июля 1559 года, и в
предсказании Нострадамуса на июль
1559 об этом действительно ничего
не говорится. Зато в предыдущем
катрене, посвященном июню 1559
года, имеется информация, вполне
внятная для среднеобразованного
человека эпохи Возрождения: «Смерть,
смертельные последствия в Седьмом
доме».
Седьмой дом — это
астрологический термин, связанный с браком,
семьей и всякого рода договорами.
Именно в июне 1559 года в Париже
с невероятной пышностью
праздновались две свадьбы — Елизаветы,
дочери Генриха II, и его сестры
Маргариты. Они выходили замуж,
соответственно, за испанского короля
Филиппа II и за его главного
полководца Эммануила-Филиберта Савой-
ского, до недавнего времени
заклятых врагов Франции. Эти брачные
союзы были результатом мирного
договора, который проигравший войну
Генрих И в апреле 1559 года был
вынужден подписать с Филиппом II
и его союзниками. Этот договор стал
во многих отношениях поворотным
пунктом в истории Франции, так что
упоминание Нострадамуса о Седьмом
доме здесь более чем уместно.
По случаю брачных торжеств в
Париже был организован рыцарский
турнир, в котором Генрих И,
обожавший всякого рода военно-спортивные
занятия, принимал личное участие.
На третий день турнира, при
поединке Генриха II с графом Габриелем
Монтгомери, произошел несчастный
случай. Осколок сломанного копья
попал под забрало короля, пронзил
глаз и проник в мозг. Десять дней
спустя Генрих II скончался.
В предсказании на июль 1559 года
Нострадамус уже не возвращается к
этому сюжету, а лаконично
сообщает: «Новый страны король. Восток
ослеплен его блеском». Речь здесь
130

идет, разумеется, о взошедшем на
трон сыне Генриха II
пятнадцатилетнем Франциске II. И если фразу
об ослепленном блеском Востоке
можно отнести к традиционным
комплиментам, которые полагалось делать
собственному монарху, то другие
три строчки дают вполне
реалистическую картину первых дней правления
Франциска II:
«Разбойники грабят. Жара, великая
сушь.
Столь много небывалого, невиданного,
неслыханного.
К чужеземцу слишком большая
милость».
В конце правления Генриха II
социальная напряженность в стране
резко возросла, и разбои на дорогах
стали бытовым явлением. При
Франциске II положение ничуть не
улучшилось. По свидетельству очевидцев,
в день рокового поединка Генриха II
и Монтгомери стояла удушающая
жара. Вполне возможно, что такая
погода сохранилась и в последующие
дни. Вторая строчка говорит о
переменах, наступивших в новое
царствование, а третья конкретизирует
главную из этих перемен: всевластным
временщиком стал дядя жены
Франциска II, знаменитой Марии Стюарт,
герцог Гиз из Лотарингского дома.
Лотарингцев французы того времени
считали чужеземцами, потому что
Лотарингия тогда входила в состав
Германской империи.
Схема, при которой о смерти
монарха и восшествии на престол
нового сообщается в двух
последовательных катренах, применяется
Нострадамусом и в других местах.
25 июля 1564 года умер германский
император Фердинанд I. В
предсказании на июнь 1564 года
Нострадамус лаконично сообщает, что
«старик при смерти» (Фердинанду I
был шестьдесят один год, по понятиям
того времени — глубокая старость).
А а катрене на июль 1564 пишет:
«Мир в опасности (так как назревала
турецкая угроза.— Э. Б.)у а королей
поздравляют». Это уже о наследнике
Фердинанда I Максимилиане II
(1564—1576), который до
официального избрания на пост германского
императора носил титул римского
короля. Должность германского
императора в то время была
выборной. Избирало «политбюро» из семи
курфюрстов (князей-выборщиков).
Нечто аналогичное имеется и в
общем предсказании на 1559 год. Здесь
среди прочих вещей упоминаются:
«Страх, похоронный звон... Знамя
короля Аквилона».
А в предсказании на январь
1559 говорится: «Великого больше
нет». Под Аквилоном (античное
название северного или
северо-восточного ветра) комментаторы
Нострадамуса обычно понимают Россию. Однако
Нострадамус этим термином
обозначил Скандинавию. (Подробнее об этом
можно прочитать в моей книге
«Нострадамус и его предсказания*.)
Пятого января 1559 года умер
датский король Христиан III, и королем
стал его сын, Фредерик II (1559—
1588). На коронации, как положено,
развевалось его знамя. В том же
месяце, 25 января, в заключении умер
предшественник Христиана III,
низложенный в 1523 году король
Христиан II, который неудачно боролся
со своими подданными. Возможно,
Нострадамус в своих предсказаниях
на январь 1559 года учел и эту
смерть.
Посмотрим теперь, как
Нострадамус освещает смерть короля
Франциска II в декабре 1560 года. Как
мы помним, Э. Леони не нашел в
предсказании на этот месяц ничего
похожего. Между тем тот факт, что
Нострадамус предсказывал смерть
Франциска II именно в декабре 1560,
имеет документальное подтверждение
в переписке послов разных государств
при французском дворе.
Третьего декабря 1560 года посол
Тосканы Никколо Торнабуони писал
своему монарху герцогу Козимо
Медичи: «Здоровье короля очень
неопределенное, и Нострадамус в своих
предсказаниях на этот месяц
говорит, что королевский дом потеряет
двух молодых членов от
непредвиденной болезни».
Действительно, два дня спустя,
пятого декабря, Франциск II умер, а
десятого декабря на охоте упал с
лошади и на следующий день умер
юный маркиз Генрих де Бопро,
отпрыск самой младшей ветви
королевского дома. Двенадцатого января
1561 года испанский посол Шаттонэ
докладывает Филиппу II: «Было
замечено, что в один месяц умерли
первый и последний члены королевского
дома. Эти катастрофы потрясли двор
I a.
5*
131

• Тициан Вечелио.
«Портрет Карла V».
1 Артиллерия первой
половины XVI века.
• Тронный зал во дворце
Фонтенбло — летней
резиденции французских
королей, XVI век.
• Мартин Лютер
(1483—1546).
вместе с предсказаниями
Нострадамуса, которого лучше было бы наказать,
чем позволять публиковать свои
пророчества, которые ведут к
распространению суеверий».
Что же было в предсказании
Нострадамуса на декабрь 1560 года?
Оно гласит:
«Траур снят, высокие союзы.
Великий бритый мертв. Во въезде
отказано.
Добрые дела снова будут забыты.
Смерть справедливого устроят на
пиру».
Текст, что и говорить,
головоломный. Нетрудно понять холодный
комментарий Э. Леони к этому
катрену. Он как бы пожимает плечами:
«Ну где же здесь смерть двух членов
королевского дома, и из-за чего
вообще тогда поднялся такой шум?»
Тем не менее если современники
что-то понимали в этом предсказании,
можем попытаться понять и мы.
Прежде всего мы видим, что —
как и в некоторых других случаях —
ввиду особой важности события
Нострадамус, не уместившись в
четырех строчках, распространяет его
описание на прилегающие катрены.
Следующее за декабрьским катреном
общее предсказание на 1561 год так
прямо и начинается со слов «короля
королей не стало». А король
королей для Нострадамуса и его
читателей, конечно, французский король,
первый король христианской Европы.
И предыдущий катрен (на ноябрь
1559 года) включает в себя такие
предсказания:
«Места не удержит. Новых изгонят.
Черный и Лионский и Великий будут
стоять прочно».
Эти две строчки явно описывают
ситуацию, сложившуюся
непосредственно после смерти Франциска II
и воцарения его малолетнего брата
Карла IX. Могущественные
временщики герцог Гиз и его брат кардинал
Лотарингский будут отстранены от
власти. А положение других высших
лиц государства — Антуана
Бурбона, короля Н аварского (Черный),
маршала Сен-Андре (Лионский) и
коннетабля (главнокомандующий)
Монморанси (Великий),— напротив,
упрочится.
В предсказании на декабрь 1560
года парадоксальное для данной
ситуации заявление «траур снят»,
возможно, содержит намек на совершенно

неприличную поспешность, с которой
был похоронен Франциск II. Он был
почти мгновенно забыт. Даже Гизы,
всем ему обязанные, не явились на
похороны. Только старый воспитатель
и еще несколько дворян шли за
гробом короля. Вспомним, наконец,
что юный маркиз Бопро нашел свою
смерть во время охоты близ
королевской резиденции на пятый день
после смерти Франциска П. Во время
траура развлечения такого рода
абсолютно исключались.
Фраза «во въезде отказано» во
второй строчке, звучащая вполне
современно, затрагивала тематику,
действительно близкую к современной.
В бурные дни короткого
царствования Франциска II многим
французам, прежде всего протестантам,
пришлось бежать за границу. Одним
потому, что они были замешаны в
Амбуазском заговоре (март 1560)
с целью низложить Гизов, другим —
потому что они участвовали в
вооруженном сопротивлении
антигугенотским погромам на местах, третьим —
потому, что они просто стремились
укрыться от политики жестоких
репрессий, которые стало применять
правительство Франциска II ко всем
«еретикам», «мирным или немирным».
После падения Гизов все эти
эмигранты рассчитывали на
реабилитацию, почетное возвращение домой и
возврат конфискованного имущества.
Но их надежды оказались
напрасными.
Довольно скоро диссидентские
землячества за границей стали
объединяться в вооруженные отряды, чтобы
с помощью немецких протестантов
вернуться на родину и силой
отстоять свои права. Это стало одним
из зерен гражданской войны, которая
вспыхнула во Франции в начале
1562 года.
В то же время двойственная
политика нового правительства,
которое фактически возглавила мать
десятилетнего Карла IX Екатерина
Медичи, не удовлетворяла и
твердокаменных католиков. Третья строчка
катрена «Добрые дела снова будут
забыты» отражает точку зрения
тех ортодоксов, которые считали, что
политическое маневрирование
Екатерины Медичи создает слишком
большую опасность роста «ереси» и как
следствие этого — раскола
государства. Нострадамус, в молодости
очень близкий к религиозным
диссидентам и сам едва не павший
жертвой инквизиции, к старости, как
это часто бывает, перешел на крайне
правые позиции. Его отзывы о
протестантах как в «Пророчествах»,
так и в календарных предсказаниях,
всегда враждебны, а «твердая линия»
на истребление ереси последних лет
Генриха II и времен правления
Гизов — для него «добрые дела»,
которые безответственно преданы
забвению.
Наиболее трудная часть катрена,
посвященного декабрю 1560 года,
это упоминание о двух покойниках,
которое, как мы помним, так
взволновало французскую общественность.
О первом из них сказано всего
три слова: «Великий бритый мертв».
Бритыми, казалось бы, следовало
называть католических священников,
которым пробривали на макушке
тонзуру. Однако Нострадамус
совершенно отчетливо везде называет
бритыми протестантов. Может быть, это
как-то было связано с их стрижкой.
В XVII веке английских пуритан
называли круглоголовыми именно за
их короткую стрижку.
Франциска II, учитывая политику
его правительства, протестантом
назвать уж никак нельзя. А можно ли
назвать протестантом
пятнадцатилетнего маркиза де Бопро? Если у него
были вообще какие-то религиозные
убеждения, они нам не известны.
Формально он был католиком, как и
его отец, принц Карл Л а Рошсюр-Йон.
Но когда в начале правления
Франциска II Карла Ла Рошсюр-Йона
назначили воспитателем младших
братьев короля — будущих королей
Карла IX и Генриха III,—
малолетние принцы очень быстро начали
проявлять гугенотские тенденции:
пародировать католические обряды,
издеваться над иерархами
католической церкви и т. п.
Католики стали говорить, что
принц Ла Рошсюр-Йон, троюродный
брат вождей протестантской партии
Антуана Бурбона и Людовика Кон-
де,— сам тайный гугенот.
Нострадамус, скорее всего, разделял эту
точку зрения. А человек, который
способен был оказать такое вредное,
с ортодоксальной точки зрения,
влияние на чужих детей, очевидно,
ничуть не лучше влиял и на
собственного сына. Так что назвать маркиза
133

Тициан Вечелио.
«Портрет
Филиппа II».
Сулейман I
Великолепный
(1496—1566),
султан Турции
(1520—1566).
Елизавета I
(1533—1603).
королева Англии
(1558—1603).
Герцог
Франциск Гиз
(1519 1563).
Карл IX
(1550—1574),
король Франции
(1560—1574).
Екатерина Медичи
(1519—1589).
И Глазунов
«Иван
Грозный»
Л. Лимузен.
«Анн
де Монморанси».

Принц
Людовик Конде
(1530—1569)
Андрей Везалий
Великий (1514—1564).
Основатель
анатомической науки. (Из книги
1542 года.)
Мария Стюарт (1542—
1587), королева
Шотландии (1560—1567).
• ■ - Ч *.
Турнир 30 июня 1559
года. Поединок
Генриха 11 и графа
Монтгомери.
Франциск И (1544—
1560), король Франции
(1559—1560).
\ия 1 Тюдор
516—1558).
53—1558 —
королева
Франции.
ртрет кисти
тиса Мора.
Фердинанд 1
(1503—1564),
император Германии
(1558—1564). ,
ициано Вечелио.
1ортрет Карла V
на коне».
V (1500—1558),
король Испании
(1516—1556),
зратор Германии
(1519—1558).
Кристиан И
(1481—1559),
король Дании
(1513—1523).

i
О с;
1П tt
г?
т -В
136
дс Бопро «великим бритым»
предсказатель вполне мог. Великие у
Нострадамуса — это все представители
высшей политической элиты
независимо от возраста.
После того как мы разобрались
с «великим бритым» методом
исключения, на долю Франциска II
остается только последняя строчка:
«Смерть Справедливого устроят на
пиру». Можно ли назвать
«справедливым» шестнадцатилетнего
подростка, который, в сущности, ничем не
успел себя проявить, а только слепо
следовал воле своей энергичной жены
Марии Стюарт, через которую
действовали ее еще более энергичные
дяди, братья Гизы? Во-первых, этого
требовал этикет, а во-вторых,
Нострадамус, как мы уже видели, горячо
одобрял линию правительства
Франциска II.
Формулировка относительно
смерти Справедливого в катрене
составлена нарочито туманно. Перевод,
который здесь дается, отражает
скорее внутренний смысл фразы:
она составлена так, что автор всегда
может отпереться — я, мол, имел в
виду не это, а нечто совсем иное.
Такая стилистика вообще характерна
для Нострадамуса, да, собственно
говоря, вся французская литература
XVI века по отточенности техники
эзоповского языка мало чем уступала
российской литературе недавнего
времени.
Как бы то нн было, мысль
Нострадамуса в этой строчке понять можно.
Он считает, что Справедливого (то
есть Франциска II) отравят на
каком-то банкете. Это — уже сенсация.
До сих пор подобные версии
выдвигали только романисты типа
Дюма-отца. Болезнь поразила юного
короля внезапно и развивалась очень
бурно. Семнадцатого ноября 1560 года
он упал прямо посередине церковной
службы, а пятого декабря его уже
не стало. Франциск II умер от
нарыва в ухе. (Современные врачн
считают, что у него был мастоидит.)
Но в народе ходили смутные слухи,
что несчастному королю, защитнику
старой веры, гугенот-цирюльннк
накапал в ухо яда, прямо как
персонажу из еще не написанного
«Гамлета». Эта версия, впрочем, была
основана не столько на фактах, сколько
на твердом народном представлении,
что цари своей смертью не умирают.
Все дети Екатерины Медичи
(кроме знаменитой королевы Марго)
были очень болезненны и страдали
различными формами туберкулеза.
А оба ее родителя умерли от
туберкулеза, когда она была еще
грудным младенцем. Скорее всего,
Франциск II умер от самых натуральных
причин: тяжелая наследственность
плюс крайние перегрузки раннего
брака — это отмечали практически
все хорошо информированные
современники. И все же версию
убийства безоговорочно отвергать нельзя.
Уж слишком много людей было
заинтересовано в смерти Франциска И,
включая даже родную мать
Екатерину Медичи, которую клан Гизов
полностью оттеснил от власти. Мария
Стюарт по молодости лет не умела
себя вести дипломатично и
обращалась со свекровью крайне грубо, а
Екатерина была не из тех, кто
что-нибудь забывает. И хотя легенды сильно
преувеличивают ее искусство
обращения с ядами, все люди, которые
стояли у нее на пути, умирали как-то
удивительно вовремя. После смерти
Франциска II она взяла в свон руки
всю полноту власти.
Еще более своевременной смерть
Франциска II оказалась для
гугенотского вождя Людовика Конде,
который сидел, приговоренный к
смерти и ждал со дни на день, что ему
отрубят голову. Со смертью
Франциска II для Конде все переменилось.
Сначала казнь заменили ссылкой в
провинцию, потом его и вовсе
реабилитировали. А год спустя он во главе
протестантских армий, казалось, вот-
вот дотянется до французской
короны. (Его очередь на трон, после
Карла IX, была пятой, но королями
становились и с меньшими шансами.)
И если не мифический
гугенот-цирюльник, то кто-нибудь внешне
малозаметный всегда нашелся бы, чтобы
помочь человеку с такими
перспективами.
Наконец, Нострадамус мог просто
ошибиться. Ведь по крайней мере
одна крупная ошибка у него есть в
предсказании на январь 1555 года.
Он пишет:
«Большой бронзовый (механизм),
который отбивает часы,
Сломается в момент смерти тирана...
V. S. С. Мир...»
Аббревиатуру «V.S.C.» Э. Леони,
на мой взгляд, вполне резонно рас-

шифровал как «наследник Карла V».
Иными словами, тиран, который умрет
в январе 1555 года, это германский
император Карл V Габсбург (он же
по совместительству испанский
король Карл I). Если бы даже
Нострадамус не вставил в свой катрен
прозрачную латинскую аббревиатуру,
распознать его для современников
было бы нетрудно. Карл V страдал
тяжелыми психическими депрессиями.
Иногда он по нескольку месяцев не
занимался государственными делами
и даже не подписывал никаких
бумаг, приводя в отчаяние свой
аппарат. Единственное, чем он
занимался в это время,— без конца
разбирал и собирал различные часовые
механизмы.
К Карлу V, который был для
Франции врагом номер один, так же,
как и к его сыну Филиппу II,
Нострадамус всегда относился резко
отрицательно, желая им обоим
всяческих зол. Но здесь он поторопился.
Карл V умер только 21 сентября
1558 года. Правда, 25 октября 1555
он торжественно объявил, что
отрекается от престола, и вскоре после
этого удалился в монастырь, так что
упоминание «наследника Карла V»
(или наследников, так как их было
двое сын и брат.— Э. Б.) под
1555 годом можно считать уместным.
(Позже, в календаре на 1558 год
Нострадамус, похоже, поправился.
Предсказание на сентябрь 1558 года у
Шавиньи не сохранилось. Но в
предсказании на октябрь этого года
Нострадамус с обычным лаконизмом
сообщает: «Двое будут мертвы».
И действительно, равноудаленно от
октября две очень значительные
смерти. 21 сентября умер Карл V,
17 ноября умерла королева Англии
Мария Тюдор по прозвищу
«Кровавая».)
Другую ошибку Нострадамус,
видимо, совершил, оценивая события
октября 1564 года, на который
приходится пик его пророческой
карьеры. Восемнадцатого октября его дом в
провинциальном городке Салоне
посетили король Карл IX и Екатерина
Медичи и провели в беседе с ним
несколько часов. Нострадамус же,
кажется, посчитал эту дату днем
своей смерти. В катрене на октябрь
1564 года он сначала говорит о
каком-то массовом отравлении, а
потом в очень торжественной форме —
о смерти Великого:
«Рот и горло в воспаленных пустулах.
Пятеро из семи Великих, дистиллиро
ванный напиток повредит всем.
Долгий дождь. Нарывы не доведут
до смерти.
Умрет Великий, тот, кто заставлял
все сиять».
Из всех этих предсказаний,
бесспорно, подтверждаются только слова
о долгом дожде. Вся южная Франция
страдала в это время от дождей и
наводнений. Все остальное неясно.
Может быть, все же пророк из
Салона имел в виду не собственную
смерть. 15 октября 1564 года при
драматических обстоятельствах умер
величайший медик XVI века, создатель
современной анатомической науки
Андрей Визалий. Нострадамус был
человеком независтливым и вполне
мог отдать такую дань уважения
коллеге.
Об ошибках Нострадамуса писали
неоднократно и его современники.
Так, во время упомянутой выше
беседы с монархами Нострадамус
посулил Екатерине Медичи, что Карл I
женится на английской королеве
Елизавете I. (С политической точки
зрения это был бы очень выгодный
для Франции брак. Поэтому
потенциальную свекровь не смутило, что
невеста старше жениха на семнадцать
лет.) Этого не случилось. Впрочем,
испанский посол Ф. де Алава как раз
по поводу вороха предсказаний,
сделанных Нострадамусом в октябре
1564 года, проницательно писал:
«Так как он самый дипломатичный
человек в мире, он никогда не
говорит того, что может кого-нибудь
огорчить».
Отдельные проколы, однако, не
портили репутации Нострадамуса в
глазах клиентов. О том, насколько
серьезно сильные мира сего
относились к календарям Нострадамуса,
свидетельствует одно из донесений
Челлонера, английского агента при
дворе Филиппа П, своему
правительству. Он сообщает, что в начале
августа 1559 года, победоносно
завершив войну с Францией и устроив
дела послевоенной Европы,
гегемоном которой он фактически стал,
Филипп II решил из своей ставки
в Брюсселе возвратиться в Испанию,
где он не был несколько лет. Все
уже было готово к отплытию. Вино,
продовольствие и все личные вещи
короля вплоть до любимой раскла-
137

Is
I
ж Q-
П
душки были погружены на корабль,
как вдруг Филипп II отдал приказ
все снести обратно на берег.
Отплытие было задержано почти на месяц.
Оказывается, «этот глупый
Нострадамус своими угрозами бурь и
кораблекрушений на этот месяц навел
на этих моряков великий страх».
Агент Челлонер, скорее всего, был
скептиком и вольнодумцем, подобно
более позднему и гораздо более
знаменитому английскому разведчику
Кристоферу Марло. Поэтому он даже
не удосужился заглянуть в источник
паники — календарь Нострадамуса.
А там в предсказании на август
1559 года вообще ничего не
говорилось о бурях, кораблекрушениях
или каких-либо морских сюжетах:
«Урна найдена. Город, платящий дань.
Поля разделены. Новый обман.
Испания ранена. Голод, чума, военные.
Упорная насмешка, конфуз, зло,
бредни».
Предсказание на редкость неясное.
Но Филипп И, разумеется, сразу же
выхватил отсюда два слова:
«Испания ранена». А поскольку, по его
мнению, самой тяжелой раной для
Испании была бы потеря его
драгоценной особы, он и озаботился на этот
месяц принять особые меры
предосторожности. Приказ, спущенный вниз,
по принципу испорченного телефона
дошел до английского агента,
который со слов моряков понял только,
что Нострадамус сулит штормовую
погоду. И посмеялся, конечно: штормы
в августе — явление нетипичное.
С Филиппом II в августе 1559 года
ничего не случилось. Ничего
катастрофического не произошло и в
Испании. Так что Нострадамус в данном
случае либо ошибся, либо имел в виду
что-то другое. Восемнадцатого
августа 1559 года в Риме умер папа
Павел IV. В начале своего правления
он жестоко враждовал с Филиппом II
и даже вступил с ним в войну. Но
позже они помирились и нашли общий
язык на почве борьбы с еретиками.
Павел IV был энтузиастом силовых
методов в идеологических спорах.
Как только он умер, жители
Вечного города первым делом
разгромили и сожгли здание римской
инквизиции, затем расколотили все
многочисленные памятники, которые
Павел IV поставил самому себе. Народ
к таким вещам тогда еще не привык.
На место Павла IV был избран
Пий IV, не отличавшийся
религиозным фанатизмом и более чем
прохладно относившийся к Филиппу II.
Контроль Испании над римским
престолом был утрачен до 1566 года,
когда у следующего папы, Пия V
(этот был сам из инквизиторов),
вновь установилось полное
взаимопонимание с Филиппом II.
Возможно, смерть Павла IV и была
той раной Испании, о которой
говорил Нострадамус. И более чем
вероятно, что именно так подумал
Филипп II. Как только курьеры из
Рима принесли ему известие о смерти
папы, он тут же собрался и
отправился в Испанию, не дожидаясь
конца «рокового» месяца.
Кстати сказать, сообщения о
смерти (или избрании) римских пап
зашифрованы у Нострадамуса гораздо
более глубоко, чем сообщения о
смерти светских монархов. Надо полагать,
он до самой смерти не мог забыть,
как в молодости ему пришлось
бежать от внимания инквизиции на
чужбину и скитаться там восемь лет.
Поэтому всего, что относится к
церкви, он касался в своих
предсказаниях с крайней осторожностью.
В катрене, посвященном марту
1559 года, есть такая загадочная
фраза: «Друг присоединится к ЛЮ».
Из крупных деятелей XVI века с
таких букв начинается только
фамилия Мартина Лютера. Э. Леони по
этому поводу делает пророку
замечание: «Но ведь Лютер умер в 1546
году». Дескать, ты что, даже этого
не знал?
Мне сначала показалось, что речь
идет о том, что какой-то видный
католик в марте 1555 года
присоединится к лютеранам. Но, во-первых,
ничего подобного в это время не
произошло, а во-вторых, чей же он
друг? Потом понял, что все очень
просто. Он — друг Лютера и
присоединится к нему в том месте, где
Лютер сейчас находится, то есть в аду.
Из известных людей в марте 1555 года
умер только папа Юлий III. А Ностра=
дамус ненавидел протестантбв, но
Юлия III ненавидел еще больше и
даже допускал против него резкие
выпады в «Пророчествах». Юлий III,
избранный в папы на
французские деньги, очень скоро переметнулся
к Карлу V и стал всячески вредить
Франции. К тому же Юлий III
принадлежал к сексуальному меньшин-
138

ству, и юных фаворитов, приведенных
прямо с улицы, включал в
кардинальную коллегию, чего не позволял
себе даже скандально знаменитый
папа Александр VI Борджиа. Вот
Нострадамус и дал папе Юлию III в
друзья вождя протестантов Лютера и
поместил его в такое место, какого
он, по мнению пророка из Салона,
заслуживал.
Следующий папа, Марцелл И,
правил меньше месяца (9 апреля —
I мая 1555 года), и поэтому
Нострадамус, кажется, ничем его не отметил.
Но 23 май на папский престол
был избран кардинал Джан-Пьетро
Караффа, принявший имя Павел IV
(1555—1559), и в предсказании
Нострадамуса на май 1555 года
появляется на первый взгляд загадочная
фраза: «Открытая пятерка зажата
(или замкнута)». А это тоже очень
просто. Если римскую пятерку (V)
спереди прижать вертикальной
палочкой (I), получим римскую
четверку (IV) — порядковый номер нового
папы.
Большинство предсказаний
Нострадамуса относится к событиям
на западе Европы, но кое-что есть и о
Востоке. В катрене на июнь 1559
года (там же, где Нострадамус более
чем прозрачно намекает на
смертельное ранение Генриха II) говорится:
«Король Востока — весь Запад
в бегство.
Он покорит своих прежних
завоевателей».
Э. Леони по этому поводу резонно
замечает, что хотя турецкий султан
Сулейман I (I520—1566) в это время
находился в состоянии войны с
Германией и Испанией, никаких крупных
военных действий ни в этом, ни в
ближайшие к этому годы не велось.
Действительно, данное предсказание
никак нельзя отнести к Сулейману I,
тем более что и Турцию никто до
этого времени не завоевывал. Зато
оно очень хорошо подходит к Ивану
Васильевичу Грозному, который в этот
момент находился на вершине
политического успеха. Его армия, нанеся
ряд тяжких поражений войскам
Ливонского ордена, оккупировала
большую часть территории нынешних
Эстонии и Латвии. Кстати,
внезапное появление русских войск возле
Балтийского моря вызвало серьезную
обеспокоенность европейских дворов.
Об этом немало говорили и во
Франции. В августе 1558 года
французский протестант Юбер Ланге писал
Кальвину о России, что «если суждено
какой-либо державе в Европе расти,
то именно этой». А после покорения
Казани (1552 год) и Астрахани
(1556) он вполне мог претендовать
на титул «завоеватель своих прежних
завоевателей».
Правда, к моменту предсказаний
Нострадамуса Казанское и
Астраханское царства Иван Грозный уже
покорил, а третье государство Батыя —
Крымское царство, было завоевано
только в XVIII веке, Екатериной II.
Но эти две строчки в целом неплохо
описывают вхождение России в круг
интересов европейской политики, а
главное — не могут быть отнесены
ни к какому другому государству
того времени.
Другой великой державе Востока,
Турции, Нострадамус отводит гораздо
больше места в своих предсказаниях.
И неудивительно. Угроза турецкого
завоевания практически весь XVI век
нависала над Западной Европой.
Наиболее интересное предсказание,
связанное с Турцией, относится к
ноябрю 1566 года. После долгого
затишья на восточных фронтах весной
1566 года турецкая угроза внезапно
опять стала центром внимания всех
европейских правительств. 1 мая
1566 года престарелый султан
Сулейман I Великолепный с огромным
войском выступил из Стамбула и
двинулся в сторону Венгрии. Большая
часть Венгрии была захвачена тем же
Сулейманом I еще сорок лет назад.
Теперь он собирался аннексировать
остатки этой некогда могущественной
державы, попавшие под власть
Габсбургов.
В предсказании на май 1566 года
Нострадамус пишет: «Война».
Правда, в октябре 1564 он обещал
Екатерине Медичи, что «в 1566 году во
всем мире наступит всеобщий мир»,
но это, как сказал бы дон Фран-
циско де Алава, от привычки «никогда
не говорить того, что может кого-
нибудь огорчить». А свои достаточно
глубоко зашифрованные календарные
предсказания он писал всерьез.
Летом 1566 года продолжалась
эскалация турецкой угрозы. В
предсказании на июнь 1566 Нострадамус
пишет: «Восток вооружается.
Франция собирает силы». Так оно и было
на самом деле. Правда, правительство
ч
139

is
a q
Екатерины Медичи не столько
готовилось к отражению турецкой
агрессии (Турция была традиционным
союзником Франции), сколько к тому,
чтобы в подходящий момент нанести
Габсбургам удар в спину.
Нострадамус, кстати, был решительным
противником такой политики. Его идеалом
был союз христианских государств
против мусульманского мира. Союз с
Турцией, по Нострадамусу, в
конечном счете мог принести Франции
только беду. В предсказании на июль
1566 года он снова предупреждает:
«Варварский флот и опасность на
границах».
Опасность, нависшая над Европой,
однако, резко ослабла через два
месяца после смерти Нострадамуса.
В ночь с пятого на шестое сентября
1566 года в своем шатре в полевой
ставке скончался Сулейман I.
Турецкие военачальники почти два месяца
скрывали его смерть, чтобы
преждевременно не разложить войска, а в
Стамбуле безболезненно произошла
смена власти. Семнадцатого октября
от имени якобы еще живого султана
был отдан приказ начать
отступление. Гигантское войско медленно
двинулось в направлении Стамбула.
В ноябре солдаты вернулись.
В предсказаниях Нострадамуса
на ноябрь 1566 года говорится:
«Враг, которого так боялись, отступит
во Фракию,
Оставив позади вопли и стоны
разоренных грабежом».
Нострадамус очень любил
пользоваться античными топонимами.
Древняя Фракия занимала территорию
нынешних Болгарии и европейской
части Турции. По месту и времени
события попадание стопроцентное.
И это не единственный, хотя и
наиболее яркий пример удачного
«загробного» предсказания пророка из
Салона. Восьмого сентября (по
другим сведениям — 23 августа) 1567
года по приказу Филиппа II в
Нидерландах были арестованы вожди
легальной оппозиции Эгмонт и Горн.
На основании фальсифицированных
улик и показаний провокатора они
были обвинены в государственной
измене и казнены третьего июня 1568
года. В ответ на это судебное убийство
в Нидерландах началась
освободительная война, которую в наших
учебниках называют нидерландской
буржуазной революцией. В катрене
на август 1567 года говорится:
«Двое Великих отправятся
очень далеко в недобрый час».
Конечно, можно считать этот текст
простым совпадением, но такие
совпадения текста с реальными
историческими событиями отчетливо
просматриваются по крайней мере в
восьмидесяти из ста сорока одного катрена.
И дальнейшие, более глубокие
исследования могут увеличить это число.
А как насчет того, что он
назначил свою смерть на ноябрь 1567
года? — спросите вы.
Но ведь это как говорится,
дело житейское. Поставьте себя на
место человека, у которого большая
семья братья, жена, шестеро
детей, из которых старшему
одиннадцать лет. Объявите им, что умрете
в такой-то точный срок. Ведь они
своими эмоциями вам спокойно
помереть не дадут! А в месяце своей
смерти — июль 1566 — он отметился.
Скромно, совсем не так помпезно,
как в предсказании на октябрь
1564 года: «Кое-кто из Великих
умрет». И все. ф
Обложка «Пророчеств» Нострадамуса
(издание i568 года).
PROPHETIES
DE M. MICHEL
NOSTADAMVS.
corrtvees /itrlacopic
JmprtmeeЛLyonpar Benoifl
cBd en Ian /j 6 8.
A TROVES,
ParPicrrctUifl.uau3riicno(hcDamc,
m
140

СТРАНА ФАНТАЗИЯ
Ч. Вильяме
Глава 16.
Как искали дом
Чай, табак, напряженные
размышления и даже сон ни на йоту не
приблизили инспектора к решению
проблемы. Допустим, думал
инспектор, личность убитого установлена.
Это Дж. М. Петтисон. Допустим,
нам известен и убийца. Это Грегори
Персиммонс. Но мотив? Об их
отношениях по-прежнему ничего не известно.
Возможно, Петтнсон шантажировал
Персиммонса, но тогда при чем
здесь каракули на Библии? В голову
лезли уже совершенно нелепые
предположения. Кровная месть? Родовая
вражда? Патологическая ненависть?
Нет. Инспектор чувствовал, что
окажись даже одна из этих гипотез
верной, все равно это кружной путь.
Бывает, ничтожные людишки убивают
банкиров или пэров, намного реже
случается и обратное. А тут еще какой-
то бред на религиозной почве! Но кто
из них фанатик? Петтисон?
Персиммонс? А может быть, оба? А дьявол
откуда взялся? До сих пор
инспектор полагал, что дьявол — это
пугало, придуманное для детей. Ему
понятно, что его нет, и уж, во всяком
случае, он не вмешивается в дела
людские. Инспектор признавал в мире
лишь три реальные силы —
полиция, преступники и прочая публика.
В прочем, последние две группы не
сильно отличаются друг от друга.
Здесь инспектор рассуждал, как
любой специалист, для которого мир
состоит из него и некой массы как
объекта воздействия. Для врача это
медики и пациенты, для церковника -
пастырь и паства, для поэта — автор
и читатели (или не читатели — просто
недоделанная разновидность
читателей); для путешественника -
бродяги и домоседы и т. д. Закон не
позволял инспектору рассматривать все
общество как преступное, но реальная
социальная среда предполагала в ка-
55
•34
* Окончание. Начало — в №№ 5—11.
Война в небесах
честве убийцы скорее Петтисона, чем
Персиммонса. Однако в результате
какой-то неувязки придушили именно
Петтисона, а его упражнения на
Библии вроде бы явно изобличают
Персиммонса.
Колхаун еще раз мысленно
прошелся по всей цепочке
расследования. Сначала он пытался и не мог
найти хоть кого-нибудь, причастного
к убийству. Наверное, здесь
коренились причины его раздражения в адрес
Стефана Персиммонса и Лайонела
Рекстоу, а воспоминания о сэре
Джайлсе и сейчас вызывали у него
приступы ярости. Дальше следовала
скоропалительная поездка в Фардль.
Стычка с Леддингом позволила
сбросить напряжение, но удовлетворения
не принесла. Наконец инспектор
добрался в своих воспоминаниях до
утренней встречи с человеком в
сером. Как же все-таки узнал его
незнакомец? Конечно, умный человек
может распознать полицейского и в
штатском, но человек в сером знал
именно его, инспектора Колхауна. Да
и самому инспектору лицо незнакомца
казалось смутно знакомым. Почему-то
инспектор вслед за Леддингом и
миссис Лексперс думал о нем как об
иностранце. Колхаун, естественно, не
мог знать, что в герцоге
Йоркширском человек в сером вызвал
воспоминания о чистой, высокой дружбе, о тех
светлых днях, когда он учился в
Оксфорде; для Кеннета незнакомец
олицетворял саму идею церкви и ее
устройство; сэр Джайлс испытывал
при встрече любопытство и страх, тем
более непонятный, что никаких
особенных воспоминаний эта встреча в нем не
пробудила. Грегори и архидиакон
реагировали на человека в сером
одинаково эмоционально, обеим он казался
символом, воплощением еще одной
реальности бытия. Барбара узнала в нем
оплот мира и безопасности, спасителя
от гибели, едва не настигшей ее в
дьявольском доме. А если бы спросить
Грегори сейчас, он вспомнил бы слова
грека о некой силе, действовавшей
на стороне его врагов.
141

II
- о
14
Но ничего этого не знал
инспектор Колхаун. Между тем
незнакомец не давал ему покоя, он все
больше сосредоточивал свои мысли на этой
странной фигуре. Колхаун повидал
немало иностранцев, и очень скоро ему
удалось убедить себя в том, что, скорее
всего, человек в сером попадался ему
незадолго до приезда инфанты
испанской. Тогда в Лондон понаехало много
испанских полицейских, со многими из
них Колхаун разговаривал, но,
конечно, не помнил в лицо каждого.
А тут — случайная встреча. Между
прочим, текли дальше мысли испекто-
ра, чистая случайность, что они
заговорили с Бетсби о страхе, тогда-то и
мелькнуло в разговоре впервые имя
Петтисона. Стоп! А ведь случай
заодно с незнакомцем. Это же он задал
наводящий вопрос. Мысли инспектора
метнулись в другую сторону. А не
связан ли иностранец с убийством?
Но здесь Колхауна ждал тупик.
Стоило ему попробовать поставить
предполагаемого испанца рядом с тем или
другим подозреваемым, как один из
образов тускнел и таял. Нет, это
всего лишь случай. Да, но • какой
удачный!
На следующее утро инспектор
докладывал о ходе расследования
помощнику комиссара. Начальство
результатами осталось довольно и
повелело продолжать работу.
— Да, вот еще что,— помощник
комиссара слегка поморщился,— у
меня тут был полковник Коннерс.
Ои упоминал Грегори Персиммонса в
связи с кражей у него на участке.
Там еще были замешаны герцог
Йоркширский и архидиакон Фардля.
Украли какой-то потир. Этот Персим-
монс уперся и не дал нам провести
расследование. А во вторник я получил
приглашение иа чай к герцогине
и там повидался с герцогом.
— Он в самом деле украл
потир? — не удержался Колхауи.
— В том-то и дело, что нет.
Герцог утверждает, что все было
наоборот и потир принадлежит
архидиакону. Он рассказал мне целую историю
про то, как его пытались украсть и
в конце концов украли из церкви, и
все толковал про магию.
— Про что толковал? —
переспросил ошарашенный инспектор.
— Магия, Колхаун,—
раздраженно повторил помощник комиссара,—
иу, знаете, «Арабские ночи», оборот
ни и все такое прочее. Чушь
собачья, конечно, но герцог не стал бы
врать, а тут еще Персиммонс...
Я посоветовался с профессором
Рибблстоун-Ридли, и он мне рассказал
массу интересного о потирах из
Эфеса. Действительно, из тех краев
происходят четыре-пять знаменитых
потиров, но сейчас все они в частных
коллекциях за океаном, а один — в
Киеве, в России. Я уж подумал*,
не о нем ли речь, у нас тут немало
русских ценностей осело. Но будь я
проклят, если понимаю, зачем герцогу
Йоркширскому удирать с потиром и
почему Персиммонс отказывается
возбуждать дело. Может, действительно,
он сам его украл? Я тут слушал вас,
и подумал, не замешан ли сюда и
Петтисон? Он мог быть посредником
или... агентом.
— Большевики, сэр? — осторожно
предположил Колхаун.
— Это, конечно, крайне
неприятно,— совсем скривился помощник
комиссара,— но вы же знаете,
большевики на все способны.
— Да-да, сэр,— поспешил
согласиться Колхаун.— Что же тогда
получается? Петтисон под дьяволом имел
в виду большевиков?
— От религии человеческому
здравомыслию один вред,— покачал
головой помощник комиссара.— Ваш
священник вспоминал, что ПетТисои
считал себя спасенным. В таком
случае он — псих! От него всего можно
ожидать.
— Может быть, это все-таки один
из американских потиров? — с
надеждой предположил инспектор.
— Может, но нам бы тут же
сообщили из Нью-Йорка. Это может быть
даже Святой Грааль. Рибблстоун-
Ридли сказал, что, по некоторым
предположениям, он тоже из Эфеса.
— Грааль? — Инспектор
попытался вспомнить, где ои мог слышать
это слово.— Это что-то, связанное
с папой?
— Считается, что это потир,
которым пользовался Иисус иа Тайной
Вечере,— тоже не слишком уверенно
объяснил помощник комиссара.— В
каком-то смысле вы правы. Может
быть, эта штука и правда
существовала когда-то, ио сейчас не стоит
забивать этим голову. Нет, наш потир,
похоже, все-таки из Киева. Хорошо
бы, конечно, потрясти герцога,— шеф
с надеждой посмотрел иа Колхауиа.—
142

Расспросили бы вы его, а?
— О, лучше бы вместе с вами,
сэр,— смутился инспектор.— Такая
неопределенная тема... Даже не зиа-
ешь, как спросить.
Помощник комиссара покосился на
телефон.
— Да-а,— протянул ои.— Не так-
то много мы знаем, верно?
Потир, Библия и сменный священник.
Кто бы мог подумать, что иас
занесет в эту чертову церковную кухню?
И еще архидиакон впридачу. Хотя,
не исключено, что Персиммонс уже
добрался до него и тоже придушил,—
оптимистично добавил он, снимая
трубку.
Однако дворецкий сообщил, что
герцога нет в Лондоне.
— Да, понимаю, что из полиции...
Да, его светлость две иочи провел
здесь. Но в среду, то есть вчера утром,
изволил вернуться в свой
загородный замок. Да, не один. Его
светлость сопровождали архидиакон Фар-
для и господин Морнингтон... Об
этом лучше спросить Твайса. Нет,
Твайс — не секретарь. Он —
помощник его светлости, можно сказать,
доверенное лицо.
Помощник комиссара колебался.
Ему не хотелось раньше времени
расспрашивать слуг. Пойдут слухи... Он
закончил разговор и назвал
телефонистке номер телефона замка герцога.
— Смотрите, сэр, что
получается,— сказал Колхаун.— В
издательстве, где произошло убийство,
работал какой-то Морнингтон. Конечно,
это, может быть, не тот. Но
Персиммонс и там, и здесь один и тот же.
— А в Библии опять Персиммонс,
и в Фардле он же крадет потир...
или у него крадут, сейчас это
неважно,— подхватил помощник
комиссара.— Весьма примечательно. Но
если там обнаружился труп, иам для
полноты картины не хватает еще
одного трупа здесь. Как вы считаете?
Обычно телефонные заказы
Скотленд-Ярда выполняются быстро.
Инспектор еще обдумывал ответ, а
экономка замка уже спешила к
телефону. Помощник комиссара взял
трубку.— Нет, его светлости здесь нет...
Да, они с господином Морнингтоном
вчера, на ночь глядя, уехали в
Лондон... Нет, поездом. Машину его
светлости ремонтировали... Нет, его
светлость не сказал, когда вернется.
Наоборот, он сказал, что будет у себя,
на Гроувеиор-Сквер... Где его
светлость вчера были? Они прибыли с
господином Морнингтоном аккурат к
ленчу, а после полудня отправились на
прогулку. Его светлость сказал, что
может не вернуться... Куда
отправились? Ей не докладывали... Да,
слышала кое-что. Его светлость говорил
с господином Морнингтоном про
миссис Рекстоу, вроде бы навестить ее
надо... Да, и сказал, что может не
вернуться... Да, сэр, Рекстоу,
правильно. Передать что-нибудь?
Помощник комиссара дал отбой и
вопросительно посмотрел на
возбужденного инспектора.
— Опять этот проклятый
Рекстоу! — выпалил Колхаун.— Вечно он
встревает. То он завтракает с сэром
Джайлсом, а тем временем в его
кабинете появляется труп, а теперь вот,
пожалуйста: герцог отправился
известить его жену и пропал!
— Не иначе, как ожидается еще
один труп,— зловеще предрек
помощник комиссара.— Колхауи, надо бы
нам пойти поговорить с этим Твайсом.
Что-то мне во всей этой истории не
нравится.
Призванный к ответу Твайс не
запирался, но выглядел довольно
растерянно. Он отрицал свое участие в
похождениях герцога и был убежден,
что его светлости не понравится
интерес полиции к частным делам...
Почему он так считает? Ему показалось,
что его светлость желал бы
сохранить в тайне некоторые г!роисшест-
вия. Под давлением неопровержимых
доказательств Твайс признался, что
видел потир. В понедельник его
привезли сюда, в дом. Постепенно
выплыла на свет история с ночным
дежурством. Твайс вспомнил, как его
отпустили, когда архидиакон заверил
всех, что нападение отбито. После
этого трое джентльменов отправились
спать, но его светлость специально
попросил Твайса держать все
происшедшее в тайне, и вот эту-то
тайну Твайс честно пытался соблюсти.
Когда хранителю тайи объяснили,
что герцог, похоже, исчез, бедный
Твайс от расстройства выдал
больше, чем собирался. Так, например,
выяснилось, что потира нет в доме,
его светлость с друзьями увезли его
с собой. Твайс задумался, что-то
подсчитывая.
— Сегодня четверг,— сообщил он
полицейским,— следовательно, его
143

. о
то
светлость отсутствует немногим
больше двенадцати часов. Пожалуй, это
не так уж много.
— Если все-таки не двадцать
четыре,— веско заметил Твайс.—
Можно сказать, одна ночь. Видимо, его
светлость занят важными делами.
- Скажите, а раньше герцогу
часто случалось отбывать без
предупреждения? — спросил помощник
комиссара.
— Нет, не часто,— признал
Твайс,— но бывало. Однажды его
светлость отправился на машине за
город и отсутствовал почти целые
сутки.
Взяв с Твайса клятвенное
обещание немедленно сообщить о
возвращении хозяина, а в ожидании
оного звонить каждые два часа,
полицейские удалились.
— Колхаун, по-моему, вам лучше
вернуться в Фардль,— озабоченно
сказал помощник комиссара,
оказавшись на улице.— Следовало бы
проведать архидиакона и заодно
понаблюдать за передвижениями Персиммон-
са. Я дам вам в помощь еще
человека. Знаете, что меня тревожит?
Когда в понедельник в управление
заходил полковник Коннерс, кроме
герцога, архидиакона и Морнингтона,
его интересовал еще один грек.
Якобы именно он продал Персиммонсу
потир. Его лавка где-то в северной
части города. Пошлю-ка я человека,
пусть посмотрит на этого грека.
А вы обязательно позвоните мне из
Фар для.
Уже под вечер в кабинете
помощника комиссара трижды звонил
телефон. Первым оказался Твайс с
докладом. «Ничего не произошло, сэр,
Его светлость не вернулись и никаких
сообщений не поступало». Помяв
шись, он добавил, что ее светлость
герцогиня начинает проявлять
беспокойство и подумывает, не обратиться
ли в полицию.
Через пять минут позвонил
Колхаун.
— Сэр, архидиакона нет в Фард-
ле,— доложил он.— Как раз перед
ленчем он убыл в Лондон, и никто
не знает, когда вернется. Персиммонс,
похоже, отбыл вслед за ним.
Наверное, мы разминулись но дороге. Рек-
стоу и его жена здесь, они живут в
коттедже, в поместье Персиммонса.
С ними был сын, маленький
мальчишка, но сегодня он уехал в Лондон
с Персиммонсом и служанкой. Я же
говорил, что этот Рекстоу
непременно замешан в деле.
— Зачем Персиммонсу
понадобился мальчишка? — вслух подумал
помощник комиссара.— Жаль, что вы
нам вовремя не сообщили. Мы бы его
тут встретили.
— Но я же объясняю, сэр,—
терпеливо повторил Колхаун,— когда
я приехал, их здесь уже не было.
Мне возвращаться?
— Нет. Лучше побудьте там еще
денек, и если будут новости,
позвоните завтра утром. Я сейчас жду
доклада от Пьювитта. Он отправился
на Финчли Роуд. Жаль только, мы
не знаем, что ищем.
— Сэр, но я думал, мы выясняем,
почему Персиммонс убил Петтисо-
на,— удивился Колхаун.
— Наверное, вы правы,—
вздохнул помощник комиссара,— только
пока мы больше похожи на воробьев,
скачущих вокруг Персиммонса,— не
перепадет ли еще каких крошек?
Ладно. Осмотритесь там. в округе.
Может, мы просмотрели какую-нибудь
крошку. Хорошо бы склевать ее до
завтра. До свидания.
Он успел поработать, выкурить
пару сигарет и выпить кофе,
прежде чем в половине девятого
раздался очередной звонок. Докладывал
П ьювитт. Голос его звучал встре-
воженно.
— Говорит П ьювитт, сэр! —
выпалил он, едва помощник комиссара
взял трубку.— У меня тут полный
пролет, сэр! — Младшие агенты часто
пользовались жаргоном.— Мы дом не
можем найти!
Чего не можете? — переспросил
начальник.
- Дом, сэр, дом! — возбужденно
кричал в трубку Пьювитт.— Я
понимаю, сэр, звучит глупо, но это
чистая правда. Не похоже, чтобы он
там вообще был.
— Вы что, идиот, Пьювитт? —
свирепея, осведомился шеф.— Я
рассчитывал, что у вас мозгов все-таки
побольше, чем у чибиса*! Я же дал вам
адрес!
— С адресом все в порядке, сэр,—
бодро доложил Пьювитт.— Как вы и
сказали: Лорд Майор Стрит. Вы
сказали, это аптека, но ее тут нет. И не
похоже, что была. Тут у нас туман.
* Игра слов. Чибис по англ.— Pewit.
Фамилия агента — Pewitt.
144

сэр, но я все-таки думаю, ее здесь и
не было.
— Туман,— растерянно повторил
помощник комиссара.
— Так точно, сэр, очень густой
туман,— подтвердил Пьювитт.—
Наверное, во всем северном Лондоне
так, сэр.
— Вы не перепутали улицу?
Никак нет, сэр. Тут со мной
рядом дежурный констебль. Он
говорит, что точно помнит эту лавку,
сэр, только найти не может. Все,
что нам удалось найти...
Подождите,— прервал агента
помощник комиссара. Он вызвал
секретаря и потребовал адресную книгу.
Полистав ее, сказал в трубку: —
Порядок, Пьювитт, продолжайте. Как вы
шли?
— Сначала идет Джордж Джид-
дингс, бакалейщик,— начал
перечислять Пьювитт.
— Верно.
- Дальше кондитерская Марчи-
сона.
— Так.
- Дальше идут меблированные
комнаты миссис Торогуд.
— Черт побери! — взорвался
помощник комиссара.— Да вы же
пропустили его! Дмитрий Лавродопулос,
аптека.
- Да нету ее, сэр,— несчастным
голосом ответил Пьювитт.— Тут,
конечно, этот чертов туман, сэр, но не
могли же мы не заметить целую
лавку.
Слушайте, Пьювитт! —
надсаживаясь, заорал помощник
комиссара.— В понедельник там был
полковник Коннерс и разговаривал с этим
треклятым греком! Куда он мог
деться? Это же только спьяну можно
дом потерять!
— Я примерно так себя и
чувствую, сэр,— удрученно ответил
Пьювитт,— только я не пил. Брожу тут
на ощупь, как слепой. Я уже смотрел
по указателю, сэр. Как раз тут оно
и должно быть. А нету. Дом просто-
напросто исчез.
— Или кто-то прозевал нужную
дверь,— язвительно заметил
помощник комиссара.— Ладно. Молитесь,
Пьювитт. Я еду к вам. И помоги
вам Господь, если я найду этот дом.
Я тогда и вас, и вашего приятеля-
констебля порву на части, зажарю и
съем.— Он швырнул трубку на рычаг
и с минуту смотрел на телефон.—
И помоги мне Господь, если я его
не найду,— тихо закончил помощник
комиссара,— потому что, если в мире
дома начали исчезать вместе с
герцогами, этот мир не для меня.
Дорога на Лорд Майор Стрит
заняла больше времени, чем он
рассчитывал. По мере того, как машина
все дальше продвигалась на север
Лондона, туман все густел, и вскоре
шофер категорически отказался ехать
дальше. Помощнику комиссара
пришлось идти пешком. Он хорошо знал
местоположение Финчли Роуд и в кон
це концов без особенных
приключений добрался до цели.
Там, где, по его предположениям,
должен был находиться угол Лорд
Майор Стрит, стоял какой-то болван,
и помощник комиссара налетел на
него.
— Какого дьявола...— начал он,
но тут же сбавил тон.— А-а, это вы,
Пьювитт. Проклятье! Можно же было
окликнуть меня, а не сбивать с ног.
Ладно. Просто если торчать здесь, на
углу, никакого дома, конечно, не
найдешь. А где констебль? Почему вы
не вместе? Это кто еще? А, констебль,
полагаю, одному из вас лучше
поискать дом, вместо того чтобы
устраивать вечер встречи на углу. Все,
все, не надо извинений, а то я сам
начну извиняться, и мы будем
выглядеть, как куча шимпанзе в зоопарке.
Да, я не хуже вас знаю, что я не в духе.
За работу! Где тут у нас
бакалейщик?
Бакалейная лавка отыскалась без
труда. Помощник комиссара, за
ним — Пьювитт, а следом —
констебль побрели вдоль стен, освещая
фонариками вывески.
— Так, вот у нас бакалейщик,—
бормотал помощник комиссара,—
слушайте, этот чертов туман стал еще
гуще! А вот конец бакалейщика.
По крайней мере, витрина кончается
здесь. Следующий должен быть
кондитер. Ага! Я вижу крендель, не то
чтобы весь, но уж половину — это
точно. А вот и дверь, дверь
кондитерской, как я понимаю. Пьювитт, вы
не подумали о таком способе поисков?
— Подумали, сэр,— загробным го
лосом отозвался Пьювитт,—
семнадцать раз подумали, сэр, и сделали.
Ничего другого нам как-то в голову
не пришло.
Впрочем, помощник комиссара не
слушал. Он двигался дальше.
I*
I О.
PI **
145

I-
— Вот я дошел до второго окна
кондитерской,— с энтузиазмом
сообщил он шедшим следом.— Началась
стена... вот все еще стена... а вот
калитка.— Он в нерешительности
остановился.
— Да, сэр,— подтвердил его
худшие опасения Пьювитт,— это калитка
миссис Торогуд. Мы звонили, сэр, но
она — старая дама и глуха, как пеиь.
А постояльцев, наверное, нет сейчас.
Она так и не смогла понять, чего
мы хотим. А потом она уже не
выходила.
Помощник комиссара уставился на
калитку. Вернее, он угадывал в
тумане ее контуры. Рядом маячило
темное пятно. Наверное, констебль. А
может быть, Пьювитт. Он пощупал
калитку — вне всякого сомнения, это
была именно она. С полминуты
помощник комиссара пытался вспомнить
страницу адресной книги. Да что за
черт! Он прекрасно помнил ее. Между
кондитерской Марчисона и домом
миссис Торогуд обязана стоять аптека
Димитрия Лавродопулоса!
— Наверное, она просто находится
за углом,— предположил помощник
комиссара.
— Да, сэр, само собой, сэр.
Конечно, за углом. Где же ей еще быть? —
подхватил Пьювитт.
Однако его начальник ие был так
уж в этом уверен. Мир трещал по
швам. Предметы, наполнявшие про
странство, словно таяли. Герцог с
Морнингтоном не явились домой, а
Персиммонс с архидиаконом, наборот,
ушли из дома. Теперь вот какая-то
чудовищная корова слизнула языком
целый дом. Помощник комиссара
вернулся к началу кондитерской и
медленно, почти прижимаясь к стене,
двинулся вперед. Он миновал одно
окно, дверь, добрался до второго
окна и, прижавшись носом к стеклу,
различил в витрине ячменные
коврижки, булочки с изюмом и большой
пирог с вареньем. Ну вот, подумал он,
значит, дальше будет аптека. Но за
витриной кондитера и футом
шершавой стены его вновь поджидала
железная калитка.
Полковник Коннерс вместе с
адресной книгой определенно
свихнулись. Другого объяснения не было.
Наверное, Лавродопулос бросил свое
дело, а кондитер прикупил его лавку.
Но ведь они разговаривали с
полковником Коннерсом в понедельник, а
сегодня — четверг. Не получается.
Помощник комиссара потрогал стену.
Да, вот здесь она и должна быть.
— Как вам это нравится,
Пьювитт? — спросил он.
— Никак не нравится, сэр,—
немедленно отозвался тот.— Конечно,
здесь какая-то ошибка, но она мне все
равно ие нравится. Так не должно
быть.
— Не дьявол же ее утащил,—
проворчал помощник комиссара, и тут
же вспомнил о Библии, которую они
смотрели вместе с Колхауном сегодня
утром. Он в раздражении стукнул
кулаком по стене.— Эта чертова аптека
должна быть здесь!
Но никакой аптеки на улице не
было.
Они все еще стояли возле стены
тесной кучкой, когда земля у них под
ногами ощутимо вздрогнула. Пьювитт
я констебль вскрикнули, а помощник
комиссара отскочил в сторону.
Мостовую продолжало трясти.
— Господи! — завопил помощник
комиссара.— Да что же это
творится на свете? Эй, Пьювитт, вы в
порядке? — Рядом с иим никого не
было. Откуда-то издали донеслось
невнятное восклицание, и помощник
комиссара испуганно оглянулся.
Земля под ним снова содрогнулась,
налетел сильный порыв ветра и ударил в
лицо. Помощник комиссара с трудом
удержался на ногах, протер глаза и
увидел, что туман исчез, а прямо
перед ним стоит незнакомый высокий
человек и за спиной у него тускло
отсвечивают окна пропавшей аптеки.
Незнакомец шагнул к нему.
— Я — Грегори Персиммонс,—
глухим голосом произнес он.— Я хочу
сделать заявление для полиции. Я
убил человека.
Глава 17.
Живые и мертвые
В то утро, когда инспектор Кол-
хаун обсуждал с начальством
убийство Петтисоиа, архидиакон Кастра
Парвулорум занимался у себя в
кабинете приходскими делами. Пожалуй,
он ждал звонка от Морнингтона, но
не особенно на него рассчитывал.
Позже архидиакон намеревался
навестить миссис Рекстоу —
поинтересоваться, как идут дела. Его не
мучили подозрения, так занимавшие
герцога и Морнингтона. Он считал свое
участие в событиях последних дней
146

законченным, однако был готов
действовать и дальше, если потребуют
обстоятельства.
Архидиакон обдумывал проект
воскресной школы. Он был
противником самой этой идеи, но зиал, что
фардльские матроны не отстанут от
него и рано или поздно школу
придется организовывать. Конечно, он
помнил соответствующее место в
Библии: «питайте агнцев Моих», но
сильно сомневался, что Иисус имел в виду
воскресные школы. Хотя, конечно,
думал он, даже такую вещь, как
воскресная школа, Господу под силу
обратить во благо.
В дверях появилась экономка.
— К вам господин Персиммонс,
сэр,— объявила она.— Говорит, хотел
бы повидаться с вами, если у вас
найдется время. По-моему, он насчет
Праздника Урожая,— понизив голос,
предположила она.
— Неужели? — задумчиво
произнес архидиакон, но тут до него
дошло.— Неужели! — воскликнул он.
«От этого Персиммонса
совершенно житья ие стало»,— думал архи-
диакои, спускаясь вниз. Грегори
встретил его наглой улыбкой.
— Мне очень жаль, что
приходится отрывать вас от дел,— запел
он,— но меня попросили доставить это
письмо лично вам, убедиться, что вы
получили его, и спросить, не будет ли
ответа. Соблаговолите получить.
Архидиакон блесиул на него
очками, словно маленькими ледяными
озерами, взял конверт и вскрыл. Он
прочитал письмо раз, и другой, и
третий, посмотрел на Персиммонса. Тот
с равнодушным видом разглядывал
сад за открытой дверью.
— Сигон, царь Аморретский, и Ог,
царь Васанский...* — пробормотал
про себя архидиакон.— Да пребудет
милость Его во веки вечные! Вы
знакомы с содержанием записки,
мистер Персиммонс?
— Боюсь, чтотак,— любезно
ответил Грегори.— Обстоятельства... Он
развел руками.
— Ну разумеется,— рассеянно
заметил архидиакон.— Да. Конечно.
— Конечно? — повторил Грегори,
словно поддерживал разговор.
— Не сочтите за грубость,—
сказал архидиакон,— но, во-первых, я ви-
* Кн. Чисел. 21, 21—33. Правители,
злоумышлявшие против народа Иэраилева.
жу, вы имеете к этому отношение,
во-вторых, возможно, сами же и
писали, в-третьих, даже если не писали,
то уж читали наверняка. Читать
чужие письма — как раз в вашем духе.
В прочем, с пасибо, что
побеспокоились.
— Вы ничего не хотите спросить?
— Зачем? — удивился
архидиакон.— Я же все равно ие смогу
проверить ваш ответ. А без этого
вряд ли разумно полагаться на
людей, противных Господу Богу нашему.
Подобные люди во всем теряют
чувство меры.
— Ну, как знаете,— угрожающе
произнес Персиммонс.— Могу
сообщить вам, что все, здесь
написанное, правда. Эти олухи в нашей
власти, и мы можем уничтожить их
в любой момент.
— Это избавило бы их от
множества неприятностей в будущем, не так
ли? — улыбнулся архидиакон.— Вы
уверены, что им необходимо мое
вмешательство? «Умереть сейчас —
обрести счастье».
— Все это болтовня! — потеряв
наконец терпение, яростно прошипел
Грегори.— Неужто вы думаете, хоть
один из них рвется умереть? Или,
вы считаете, им доставит
удовольствие смотреть, как потир, ради
которого они умрут, на их глазах
превращается в орудие разрушения?
— Наверное, я бы сообщил вам о
том, как намереваюсь действовать,—
спокойно ответил архидиакон,— если
бы я сам это знал. И все-таки, вы
все время забываете сообщить, где
находится это место. Вдруг я
соберусь прийти.
Грегори скрипнул зубами, назвал
адрес и вышел. Архидиакон
вернулся в кабинет, сел в кресло и
привычно сосредоточился...
Грегори шел домой, в Калли.
Легкий пробный поединок с
архидиаконом взбодрил его. но по дороге
возбуждение улеглось, и на смену ему
пришли заботы. Началось с сомнений.
В последние дни судьба подбросила
ему двоих-троих людей, над которыми
страсть, власть и жажда обладания
не имели никакой силы. Сколько бы
ни уничтожал Манассия, его голод
не насыщался. А у архидиакона
аппетит, похоже, не проснется даже при
виде груды сокровищ. А раз нет
удовольствия, то откуда взяться смыслу?
Именно ради удовольствия Персим-
147

i-
"I
"1
монс давил и мучил людей. А Манас-
сии, кажется, удовольствие не
знакомо вообще. Для архидиакона это
словечко просто маловато. Им никак
не описать тот незыблемый покой, в
котором пребывает душа проклятого
клирика. Безмятежный и огромный
небесный свод щитом ограждал его
от гневных стрел Грегори. На
пространстве, покрытом этим куполом,
Грегори виделись отдельные зловещие
пустоты. Одна из них — страшное
лицо грека, изрыгающего зло.
Грегори приводила в ярость нелепость
подобного устройства мира. Он пони
мал, насколько это нелепо, и ничего
не мог с собой поделать. Подобное
же раздражение он испытывал, когда
выговаривал Стефану за напрасную
трату денег на издание бульварных
романов. Удовольствие
удовольствием, но расточительность здесь ни
при чем.
Грегори спросил, где Адриан,
узнал, что они с Джесси в саду, и
отправился их разыскивать,
поглядывая заодно по сторонам: не видно ли
Лайонела с Барбарой. Но они ему
так и не попались, а за поворотом
тропинки он наткнулся на Адриана.
Мальчик лежал в траве и сам себе
рассказывал какую-то длинную,
запутанную историю. Неподалеку, на
берегу маленького ручейка Грегори
заметил Д жесси. Он а с и дела, глубоко
задумавшись. Грегори ухмыльнулся,
представляя, о чем она могла
размышлять. Интересно, как она
отреагирует, если окликнуть ее: «Миссис
Персиммонс»? Вряд ли она знает о его
жене в дурдоме. Однако пока он
решил не экспериментировать.
Джесси рассказала, что Барбара
была здесь, играла с Адрианом, а
потом муж увел ее гулять.
Выглядела она вполне здоровой. Они с
Адрианом тоже гуляли и встретили здесь, в
саду, странного джентльмена, который
немножко поговорил и поиграл с
мальчиком. В этом месте ее рассказа
Грегори недоуменно поднял брови, и
Джесси объяснила, что не разрешила
бы ничего такого, но Адриан так
обрадовался этому джентльмену, и она
подумала, что они давно знакомы.
— Но что он делал в саду? —
спросил Грегори.
— Не знаю, сэр,— ответила
Джесси.— Он, похоже, хорошо знал
окрестности и сказал, что и вас хорошо
знает.
Грегори поразмыслил и решил не
заострять на этом внимание. Без
толку выговаривать этой
простодушной дуре. И недели не пройдет, как
она окажется в Вене или в
Александрии, если не еще дальше на Востоке,
а там ей будет не до разговоров
с незнакомыми джентльменами.
— Как он выглядел? — сурово
спросил он.
— Ну, молодой такой, вроде как
иностранец. И одет во все серое.
Они с Адрианом, почитай, половину
времени на каком-то тарабарском
языке проговорили.
Грегори минуту простоял столбом,
а потом двинулся вперед деревянным
шагом. Что это там сэр Джайлс
болтал о незнакомце в сером? И кого,
наконец, он напоминает ему? А-а,
ну конечно, архидиакона! И от того,
и от другого так и разит этой
дурацкой безмятежностью, этакой
ангельской отрешенностью. В хлопотах
вчерашнего дня Грегори совершенно
забыл посоветоваться сМаиассией
насчет этого типа. Ну не беда, дело
поправимое. Стоп! А как это они
говорили на иностранном языке? Уж не
завелся ли у Адриана приятель более
близкий и, главное, совсем с другой
стороны? Если в трепотне старого
Джайлса и правда был какой-то
смысл... Грегори резко повернулся
к Джесси.
- Мы едем в Лондон,—
распорядился он.— Сразу после ленча. И ты
едешь, будешь за Адрианом
присматривать. А завтра мы можем
ненадолго уехать за границу. Так
складываются обстоятельства. Но болтать об
этом я тебе не советую.
Вот так и случилось, что когда
инспектор Колхаун закончил допрос
экономки архидиакона, Грегори,
Адриан и Джесси уже добрались до
Лорд Майор Стрит. Лавка была
закрыта, но Манассия впустил их.
Джесси показали кухню и маленькую ком
нату наверху. Там они с Адрианом
будут спать. А вот подвал, где лежал
связанный герцог Йоркширский, ей
показывать не стали. Их с мальчиком
быстро протащили мимо комнаты, где
у окна стоял задумчивый архидиакон,
окинувший их равнодушным взглядом.
Он никогда не видел ни Адриана,
ни Джесси. Наверху Грегори снабдил
мальчика двумя-тремя новыми
игрушками, а Джесси приказал уложить
его пораньше и оставаться с ним —
148

комната незнакомая, ребенок может
проснуться и испугаться.
Разместив заложников, Грегори
спустился в лавку. Архидиакон сидел
у окна и читал «Откровения» леди
Джулиан.
— Пришел, стало быть,— злобно
проговорил Грегори.
— Пришел,— кивнул Манассия.—
А ты что, не ждал его?
- Да он и сам не знал утром,
придет или нет. И, откровенно
говоря, я не знаю, почему он пришел.
— Он пришел по той же причине,
что и все мы,— подал голос грек.—
Все в этом мире торопится к своей
судьбе. Ты готов? — спросил он
Грегори.
Грегори оглянулся на
полуприкрытую дверь.
— Да, я долго думал и теперь
готов,— ответил он.
— Тогда чего мы ждем? — молвил
грек.— Я тоже готов. Этого дома нет
больше в реальном мире. Я скрыл
его в наших сердцах. Никто не
войдет сюда и никто не помешает,
пока дело не будет сделано.
Грегори машинально взглянул в
окно. Если он ожидал увидеть туман
или просто тьму, то он ошибся — за
окном клубилась мгла, пронизанная
световыми вспышками и переливами,
словно какая-то живая, призрачная
плоть.
Димитрий встал и вышел в сосед
нюю комнату. Остальные последовали
за ним. Мгла сгустилась до того,
что архидиакон оставил книгу и
теперь просто сидел, спокойно ожидая.
После утреннего разговора с Грегори
он долго вслушивался в себя и
вскоре заметил, что сила, исполнять
волю которой он привыкал все эти
годы, постепенно уходит, оставляет
его. Остановить этот процесс было
невозможно. И вот теперь перед
лицом своих врагов он ощущал, как
внутренняя пустота, время от времени
посещавшая его на ранних стадиях
долгого паломничества, переросла в
полное и окончательное запустение.
Он сказал себе, как говорил и
раньше: «И это — тоже Ты».
Опустошенность, равно как и изобилие,
ничуть не хуже служило постижению
Того, что было Всем. Но он никак не
мог справиться с чувством
беспредельного одиночества, охватившим его в
темной, маленькой комнатке, где от
двери наблюдали за ним Грегори
Персиммонс, Манассия и еще кто-то
неизвестный.
Грек медленно прошел на
середину комнаты.
Вы знаете, почему пришли
сюда? — ровным голосом спросил он.
— Я пришел потому, что так
пожелал Господь,— ответил архидиакон.—
Зачем вы посылали за мной?
Ради того, чему должно
свершиться,— промолвил грек.— И вы
будете способствовать этому.
Манассия неожиданно схватил
священника за руку и не удержался
от довольного восклицания. В ту же
секунду Грегори поймал другую руку.
— Вы поспособствуете этому,—
повторил Димитрий и улыбнулся
жуткой улыбкой, впервые с тех пор, как
Грегори познакомился с ним.
Впрочем, она моментально сменилась
судорожной гримасой.— Свяжите его и
бросьте на пол! — приказал он
сообщникам.
Его приказание исполнили
быстро. Архидиакон не сопротивлялся.
Во-первых, противники были сильнее
физически, а во-вторых, убыль
энергии, обессиливавшая его душу, теперь
сказывалась и на теле. Он слабел с
каждой минутой. Его разложили на
полу, и Манассия принялся терзать
одежду, пока не обнажил грудь.
Тогда грек поднял со стола Грааль
и поставил его на грудь архидиакону.
Тьма за окном стала совершенно
непроницаемой. В ней крутились
бешеные цветные вихри.
Архидиакон услышал над собой
голоса. Говорил Грегори:
— Разве ты не будешь чертить
знаки? Надо же готовить обряд...
и поставить защиту.
Ему ответил голос грека:
Глупец, я не нуждаюсь в этой
мишуре. Есть только один знак —
кровь, которой я наполню чашу, и
только одна защита — цель для нашей
общей воли. Слушай меня
внимательно: вспомни человека, которого
убил, держи его образ в сознании,
дай ему влиться в это существо.
Остальное предоставь нам с Манас-
сией.
Мгла проникла в комнату. Она
сомкнулась под потолком, а потом
хлынула вниз и затопила сознание
архидиакона. Долгое время он не со-
знавал ничего, совершенно утратив
связь с внешним миром. Потом среди
мрачной безбрежной ночи появились
149

3 г
it
i
три светящиеся точки, каждая
излучала вспышки направленной энергии.
Архидиакон постепенно понял, что
лучи скрещиваются где-то над ним, и
начал замечать различия в их
структуре. Ближайший к нему источник
энергии яростно вибрировал. Он и
цветом вызывал ощущение ярости, какой
испытывают ее люди —
багрово-красной, клокочущей, смертельной.
Источником этой ярости был центр,
носивший на покинутой ими Земле имя
Грегори Персиммонса. Луч сотрясали
страстные конвульсии, естественные
для этого человека. Архидиакон
спокойно встретил этот удар и раскрыл
себя, предоставив мятущемуся духу
возможность обрести утоление всех
его желаний. Не эти страсти
наполняют адскую бездну, не они диктуют
последний отказ.
Но багровый сумбур Персиммонса
направляли и контролировали силы
более могущественные. Другой центр
излучал совсем иную энергию, и
архидиакон понял, что ему
понадобятся все наличные силы, чтобы встретить
ее иапор. Древнее черное знание
пыталось проникнуть в него, знание
ненавистных, смертельно опасных
вещей. Там угадывалось безумие,
моровые нашествия, месть богов. Это был
голод, заставляющий тварь пожирать
самое себя, неутолимый, абсурдный
голод, равнодушный ко всему, кроме
самых страшных ядов. Это была
вторая смерть. Бессмертная сама, она
мчится по миру во исполнение миссии,
погнавшей ее в путь.
И третий луч прошел над ним и
потряс до самых глубин все его
существо. Он не содержал в себе миссии,
в нем не было ни голода, ни
желаний, ни поиска, ни страсти — одно
лишь абсолютное отрицание. Ни один
смертный не способен постичь
противоестественное желание; даже
жажда смерти всего лишь неизбежно
предшествует святости любого
рождения. Но третий луч нес в себе
отрицание любого желания — и
естественного, и противоестественного, и
доступного каждому,и недостижимого.
И все же оно тоже было желанием,
не смерти, нет, но полного
уничтожения, сокрушающего весь мир и
увлекающего вместе с собой в
невообразимое падение через бездну.
Сознание архидиакона отметило:
прошедший рядом луч ослабляет все его
внутренние и внешние связи.
Мелькнула мысль о том, что если во
Вселенной не найдется ничего,
скрепляющего его расползающееся бытие, и
он, и мир подвергнутся неминуемому
окончательному распаду. Такая
основа, за которую он мог бы
ухватиться, существовала, он твердо знал
это, но она осталась где-то вне его,
он не чувствовал ее и в отчаянии
напрасно взывал к Богу.
Три луча, три потока энергии
пронизывали архидиакона, они струились
своими путями, а он, слабевший и
беспомощный, ждал продолжения
конца.
Ненадолго наступило облегчение.
Тусклые проблески сознания
отмечали фрагменты окружающего: до
него доносилось чье-то дыхание, он
чувствовал небольшое давление Чаши
на грудь, ощущал веревки, которыми
был связан. Потом — медленно, и
очень плавно — реальные ощущения
снова оставили его, но в этом новом
забытьи сохранялся какой-то
направляющий стержень. Все ближе и ближе,
через нездешние времена и
пространства, черная воля притягивала
друг к другу жертвы из разных
миров, заставляя их вступить в
противоестественный союз. Тело архидиакона
снова ощутило легкое давление
Грааля, а сознание с изумлением
отметило, что новое испытание исходит
словно бы из центра Чаши. Нет, это
был уже не Грааль, это было
существо, человеческое существо;
архидиакон различал измученное, беспокойное
лицо, на него с отчаянием взирали
несчастные глаза, существо веяло над
ним. И сознание, невольно
захваченное присутствием нового персонажа,
переключилось на новые ощущения.
Что-то требовательно стремилось
отворить дверь в природе архидиакона;
чужая воля пользовалась силой и
властью Чаши, вобравшей Кровь
надежды всего сущего, и архидиакон
понимал: если дверь отворить, он и эта
несчастная, витающая над ним
природа рухнут друг в друга навеки.
Но и это понимание унес и высосал
черный вихрь. Больше ии одно
чувство, ии одно ощущение не давали
знать о себе.
Именно в тот момент, когда
архидиакон канул в полное забытье,
умельцы, трудившиеся иад иим,
почуяли близость цели и
сконцентрировали усилия в едином волевом
потоке. Грааль в ответ завибрировал.
150

Повинуясь короткому приказу
грека, Грегори сосредоточился на том
несчастном создании, которое убил
недавно. Смерть этого существа лишь
отчасти обусловлена соображениями
безопасности, в большей степени это
явилось приношением богу, которому
поклонялся Грегори. Он окинул
мысленным взором всю жалкую жизнь
несчастного, начиная с того момента,
когда обрел власть над ним, уличив
в мелком воровстве, и дальше,
через годы рабского служения и
унижений, через робкие попытки
освобождения, одна из которых и привела
его наконец к смерти. До самой
последней минуты Петтисон подчинялся
приказам Грегори. Отправляясь на
последнюю встречу, он надел белье,
лишенное всяких меток, не взял с
собой ни одного документа, а немногие
вещи оставил в сумке на станции
подземки. Он уничтожил билет,
действуя как сомнамбула, не в силах
преодолеть чары Персиммонса. Но
злобная воля не оставила его и после
смерти. От Петтисона опять чего-то
требовали. Властный зов, быстро
обежав ночь за рубежами смерти,
отыскал в мире теней его
неприкаянный дух и вернул из одиноких
скитаний в бездне небытия к своему
повелителю. Бесплотный облик
устремился вверх так же, как за несколько
дней до этого устремлялся вызванный
дух Адриана; движение его
убыстрялось соединенным тройным призывом.
Над Граалем возник удивительный
призрачный шар, заколебался в
воздухе, потерял одни очертания,
приобрел другие. Теперь он имел форму и
лицо. Грааль почти утонул в
неверном зеленоватом свете, а дух над ним
все быстрее обретал смертные формы.
Грегори совершенно изнемог и готов
был прекратить усилия, едва
последние клубы туманного облика
растаяли в грозном сиянии Грааля, но
знания и энергия его сообщников
настаивали на продолжении действа. Они
еще не достигли своей конечной цели.
Сочетание двух жертв требовало
завершения. И в следующий миг оно
наступило.
Сияние Грааля вдруг померкло и
исчезло. Тьма заклубилась по комнате.
В центре ее, там, где находился
Грааль, что-то пульсировало, будто
там ожило самое сердце
непроглядной ночи. Но это биение возникло
лишь на единое мгновение, а потом
внезапно Чаша словно взорвалась
фонтанами иератического золотого
света. Взревели грозные незримые
трубы. Грааль полыхал яростными
вспышками, от него исходил гул,
сотрясающий воздух. Последнее
усилие черных иерофантов прикоснулось
наконец к непостижимому естеству
Чаши и пробудило его собственную
торжественную и слепящую силу.
Никто не взялся бы утверждать,
насколько реальны голоса труб и золотой
свет, но что-то несомненно реальное
мгновенно сковало три луча волевой
концентрации и обрушило на их
истоки ими же собранные силы.
Одновременно фигура, простертая на полу,
оделась нерушимым покровом. Грааль
больше не стоял на груди
архидиакона, он поднимался, заставив
отпрянуть троих насильников. А вслед за
ним вставал из глубины и тот, кто
в последний час служил постаментом
для Великой Чаши.
Он поднял лицо к сиянию,
разгоравшемуся в ночи, и его слуха
коснулась торжественная литания.
Мгновенное удивление архидиакона,
услышавшего звуки незнакомого языка,
тут же исчезло. Его сознание
перестроилось, и в сердце проникли
простые и ясные слова:
«Да восславят Владыку спасенные
Им»,— пел могучий голос, и со всех
сторон, наполняя пространство
звуками и светом, грянул хор: «Ибо
милость Его пребудет во веки веков!»
— Избавление обретшие от тенет
врага,— рокотал одинокий голос.
— Ибо милость Его пребудет во
веки веков! — вторил хор.
Архидиакон шевельнул руками, и
веревки, крепко державшие его, спали.
Он полупривстал, когда Грааль, или
то, во что теперь обратился Грааль,
двинулось ввысь. Ощущения ужасного
вторжения в его природу разом
исчезли. На миг мелькнуло перед ним лицо,
вроде бы знакомое, виденное им
совсем недавно, но теперь ни
малейшего следа страдания не осталось на
нем, они растаяли в свободном,
счастливом, восхищенном преклонении. Он
мельком увидел и узнал где-то далеко
впереди Кеннета, но уже снова
катились на него светоносные валы
литании.
Архидиакон осознал себя стоящим
на ногах. Перед ним была все та же
грязная комнатушка, и ни свет, ни
тьма больше не скрывали ее убоже-
I-
151

si
R
л »
и
- о
7 03
г§
ства. Напротив него стоял король-
священник и держал на простертых
руках Грааль. За спиной Иоанна
архидиакон заметил троих. Грегори Пер-
симмонс неподвижно лежал ничком,
Манассия, опрокинутый на спину,
корчился и трясся, как раздавленный
червяк, грек лежал, неестественно
выгнувшись, опираясь на пятки и
затылок.
— Я — Иоанн,— заполнил все
пространство комнаты ясный,
звенящий голос.— Я есмь провозвестие
всех вещей, долженствующих быть в
мире. Вы, взалкавшие Грааля,
пытавшиеся обрести с его помощью нечто,
примите от меня то, что причитается
вам по вашему естеству. Праведный
да останется праведником; мерзкий
да будет повержен в грязь. Ищущий
отрицания нашел его во мне — я
отрицаю его. Ищущий разрушения
обрел его во мне я разрушаю его.
Я — жертва за того, кто принес в
жертву себя. Я Друг друзьям моим и
возлюбленный возлюбивших меня,
через меня обретете мир, ибо я — это я,
и я — это Тот, кто послал меня.
Эта война окончена. Но грядет другая.
Совершите то, что еще должны
совершить, пока ваше время еще с вами.
Архидиакон видел, как Грегори
зашевелился и с трудом поднялся на
ноги. Манассия перестал дергаться
и затих. Грек уронил голову.
— Грегори Персиммонс,— властно
повелел голос,— тебя ждут совсем
рядом. Ты думал, что можешь
принести в жертву ближнего своего и от
его имени заключить договор с
врагом? Ты умрешь, как умер
погубленный тобой, и в конце я приду
заключать договор, ибо меня ты искал,
и никого другого.
Грегори тупо повернулся и пошел
к двери. Король-священник протянул
архидиакону Грааль.
— Друг и брат,— сказал он,—
остальное — твоя забота. Один из
твоих друзей здесь, внизу, о другом не
беспокойся, он со мной. Возьми Чашу,
освободи герцога и возвращайся. Мы
увидимся завтра.
Архидиакон будничным жестом
взял Грааль. Чаша выглядела точно
так же, как и в последний раз,
когда он держал ее в руках. Он
посмотрел на фигуры, лежащие на
полу, взглянул в лицо
короля-священника — оно сохраняло торжественный
отсвет в наступившем сумраке,
серьезно и немного неуклюже
поклонился ему и отправился в подвал.
В комнате наверху проснулась
Джесси. Ее разбудил приглушенный
свет. Прямо перед ней стоял
давешний незнакомец, с которым Адриан
играл в парке.
— Вставай,— велел он.— Твоего
хозяина забрала полиция, а мы
должны вернуться в Фардль. За малыша
не беспокойся, он будет спать.
Человек в сером легко поднял из
кроватки спящего Адриаиа, завернул
в одеяло и снова повторил:
— Идем же. Собирайся. Я
подожду у дверей.
Джесси так и не поняла, как они
оказались в Фардле. Кажется, они
быстро двигались. Мелькали
проселочные дороги. Наверное, их везла
машина. Позже она пыталась
рассказать об этом подруге.
— Я была такая сонная, что
ничего не соображала. Может, меня
ангел нес, не знаю. Но как же
замечательно, что полиция вовремя
добралась до мистера Персиммонса. Если
бы он пристал ко мне, уж не знаю,
хватило ли бы мне духу отказать ему.
— Ну и что? — удивилась
подруга.— Добрались бы потом, зато у тебя
дом бы остался, да и денег у него, я
думаю, не считано.
— Да ты что! — набросилась на
нее Джесси.— Что ж, мне так и быть
вдовой повешенного? А он еще и
убийца к тому же. Ну ты и сказанула,
Лиззи! Я девушка порядочная! Чем
так-то, уж лучше на панель идти.
Глава 18.
Кастра Парвулорум
Герцог Йоркширский провел ночь
в приходе Фардля. И он, и архидиа
кон спали беспокойно, хотя легли
довольно поздно. Им удалось успеть на
последний поезд, идущий до узловой
станции в пяти милях от Фардля.
И в поезде, и потом, на проселочной
дороге архидиакон никак не мог
справиться с Граалем. Уходя из лавки на
Лорд Майор Стрит, он захватил
лист бумаги, дабы не смущать
неверующих видом служебного сосуда
на улице. Но бумага расползалась,
края ее то и дело разъезжались,
и Чаша вылезала на свет. Выйдя
на проселок, архидиакон вернулся к
своей обычной невозмутимости, а при-
152

дя домой, категорически отверг
предложение герцога об установлении
дежурства.
— Я совсем сплю,—
извиняющимся тоном, но весьма решительно
заявил он.— Вы же не станете
спорить — день выдался хлопотный.
Как кто-то говорил, дайте мне
встретить Господа Бога моего на свежую
голову.
— Это — Джонсон,— машинально
ответил герцог и улыбнулся.—
Наверное, вы правы. Не зря же Он даровал
нам сон.
Ибо милость Его пребудет во
веки веков, — совершенно серьезно
промолвил архидиакон. И они
расстались, пожелав друг другу спокойной
ночи.
Рано поутру Барбара Рекстоу
проснулась у себя в коттедже. Она
тихонько, чтобы не разбудить Лайонела,
встала и вышла за дверь.
Неподалеку в траве Адриан играл с
человеком в сером, которого она так
некстати не смогла вспомнить днем раньше.
Рассмеявшись, Барбара сбежала с
крыльца и подхватила сына,
кинувшегося к ней со всех ног. Адриан
был свеж, энергичен и тут же обрушил
на мать кучу информации, перемежая
ее смехом и восклицаниями.
Барбара пыталась слушать, время от
времени бросая на незнакомца
вопросительные взгляды.
- Грегори Персиммонс
арестован,— объяснил он ей.— Он признался
в убийстве, а поскольку я
присутствовал там, мне не составило труда
привезти Адриана. Он прекрасно
спал, а с тех пор, как проснулся,
мы играем здесь.
Барбара, одной рукой держа
сына, другой откинула со лба
непокорный локон. Мелькнул длинный шрам
на запястье.
— Очень любезно с вашей
стороны,— проговорила она.— Но как же
мистер Персиммонс... Какой ужас!
— Миссис Рекстоу, вы и в самом
деле так думаете? — слегка
насмешливо спросил незнакомец.
Барбара вспыхнула и
посерьезнела.
— Нет,— просто ответила она.—
По крайней мере, это меня не
удивляет. С тех пор, как я вас встретила,
мое отношение к мистеру Персиммон-
су существенно переменилось.
— Вот таким и сохраняйте его,—
посоветовал пресвитер Иоанн.
Его прервал громкий возглас
Адриана, теребившего мать.
— Потише, милый,— рассеянно
сказала она.— Что ты говоришь?
В церковь? Ну пойдем, если хочешь.
Боюсь,— добавила она, глядя на
Иоанна и снова краснея,— в
последнее время мы посещали церковь
недостаточно регулярно.
— Надо пойти. Этим утром службу
веду я, и Адриан обещал помочь
мне.
— Помочь? — ошеломленно
воскликнула Барбара.— Но ведь он не
сможет! Ему только пятый год, и он
ничего в этом не понимает.
У него все прекрасно
получится, уверяю вас, миссис Рекстоу,—
успокоил ее Иоанн.
— Мама! — дернул Барбару за
руку Адриан.— Ты будешь после
завтрака играть с нами в крикет?
— Но мы же собирались идти в
церковь, милый,— удивилась
Барбара.
— А-а, ну после церкви. Будешь?
Впрочем, ответ не потребовался.
На крыльцо, разбуженный голосами,
вышел Лайонел в пижаме, и Адриан
бросился к нему, переполненный
кучей жизненно важных и неотложных
дел. Взрослые неторопливо
отправились за ним.
Новость об аресте Персиммонса
потрясла Лайонела разве что своей
неожиданностью. Но он тут же с
ужасом взглянул на Адриана, словно
вопрошая судьбу об участи,
уготованной этой невинной, непоседливой ма
ленькой жизни. Барбара пощебетала
о легком завтраке или просто кофе с
бисквитами перед походом в церковь
и упорхнула в коттедж вместе с
Адрианом. Тогда незнакомец, словно
отвечая на невысказанный вопрос
Лайонела, сказал:
— Но он ведь может спастись.
Лайонел взглянул на него,
чувствуя, как зреет очередная химера.
— О да,— рассеянно ответил он.—
Да, конечно, но мне все кажется,
что его поджидает какой-то удар...
какое-то потрясение.
— Вполне вероятно,— кивнул
незнакомец.— Но ведь и удар, и
потрясение могут иметь счастливые
последствия. Эти вещи не злы по сути.
Мне кажется, вы зря их боитесь.
— Да я всего боюсь,—
неожиданно откровенно ответил Лайонел.— Я
совершенно не понимаю, как осталь-
S8
а
У9
153

3
1,1
- о
X GO
ные не боятся? В городе столько
всяких опасностей, но там хоть
знаешь, от кого их ждать. А здесь все
так спокойно, задумчиво...
волей-неволей думаешь: что за этим кроется?
— Послушайте, а вы уверены, что
не дорожите своими страхами? —
улыбнулся Иоанн.
— Нет,— поник Лайонел.— Ни в
чем я не уверен. Впрочем, наверное,
вы правы. Я их, конечно, ненавижу,
но... мне нравится испытывать страх.
Сам не знаю, почему...
— Потому что страхи для вас
создают ощущение жизни,— мягко
подсказал Иоанн.— Вы ведь не
позволяете им до конца овладеть вами, они
мучают вас, но дают жизнь уму и
сердцу. Вы даже хотите смерти, но
само это желание говорит о том,
как страстно и сильно вы любите
жизнь.
Лайонел неуверенно улыбнулся.
— «Heauton timoroumenos»*...—
произнес он с сомнением.
— Да нет, не то,— покачал
головой Иоанн.— Вы просто боитесь
захлебнуться в фантазиях повседневной
жизни и держитесь за этот страх.
Ладно. Я выполняю желания всех
людей на Земле. Что вы пожелаете
для себя?
— Смерти, наверное,— ответил
Лайонел.— Нет, жизни я не прошу.
Мне достаточно было бы знать, что
конец близок. Думаете, я стремлюсь
к небесам, о которых столько говорят?
— Смерть не минует вас и без
меня,— сказал Иоанн.— Только Бог
дает, а у Него есть только Он Сам,
и даже Он может дать только то,
что есть Он Сам. Пройдет каких-
нибудь несколько лет, и Он даст вам
то, что вы просите. Только не
жалуйтесь, если вдруг окажется, что
смерть и небеса — одно.— Иоанн
протянул руку в сторону Калл и.—
Этот человек изо всех сил стремился
к богу всех жертв, он принес в жертву
себя — и обрел Его. Я думаю, вы
найдете другой путь. Ведь та дверь, к
которой ведет уничтожение,
открывается только уничтожением... которое
тоже Он,— Иоанн повернулся и
пошел через лужайку.
Лайонел снова увидел его только в
. церкви, построенной, как утверждала
S
1$
легенда, на том самом месте, где
Цезарь вернул детей матерям.
Герцог Йоркширский, послушный
строгому уставу своей церкви,
подпирал дверной косяк. Архидиакон был у
себя в алтаре. Как только явились
прочие члены этого маленького
братства, Адриан вырвался из рук матери
и, промчавшись через проход, влетел
в неф, где навстречу ему
повернулся пресвитер Иоанн. С мальчиком
на руках он подошел к жертвеннику и
устроил притихшего и
удовлетворенного Адриана на подушечку,
заменявшую сиденье, а потом вернулся к
алтарю.
Пономарь, обслуживавший и
колокольню, сегодня остался в деревне,
но внезапно присутствующие
услышали звуки колокола, только звенел он
дальше и выше, чем обычно, а тон
был таким чистым, словно сама идея
колокольного звона воплотилась в
певучих нотах, отдалилась и смолкла.
Король-священник простер руки и
свел их в древнем мистериальном
жесте. Все пространство церкви
пронизал ток, словно сотни верующих
шевельнулись и замерли в ожидании
Таинства.
Герцог в недоумении подался
вперед. Перед ним были образы,
знакомые с детства, но то здесь, то там,
то в одном притворе, то в другом
ему чудились еще и другие лики,
мелькнувшие на миг, сразу пропавшие
и снова промелькнувшие. Он словно
бы узнал некоторые из них, они
напомнили потемневшие полотна из
родовой галереи замка, но среди них
виделись и другие, кажется, еще
более древние, в тюрбанах, в доспехах,
в рубищах. На головах многих
мерцали короны. Внимание герцога отвлек
Адриан. Он живо вскочил на ноги и
направился к алтарю. Теперь
зазвучали голоса. Ясные и величественные
звуки литургии поплыли под
сводами храма, но герцог, стоявший у
двери, и Барбара, преклонившая колени в
проходе, узнавали лишь отдельные
фразы.
«И сказал Бог: сотворим человека
по образу Нашему, по подобию
Нашему, и сотворил Бог человека по образу
Своему, по образу Божию сотворил
его; мужчину и женщину сотворил
их»*.
* «Сам себя карающий» (греч.) — название
комедии Теренцня.
• Книга Бытия. I. 26—27.
154

Коленопреклоненный архидиакон
чувствовал легкую нервную дрожь.
Он уже не думал о таинствах, да и
сами таинства словно растворились в
нем. Он уже не отличал слов от
действий, он становился частью деяния,
давным-давно отображенного в
бледных словах «создадим человека».
Творение росло, ширилось,
восходило к величественному «по образу и
подобию Нашему», знаменуя
возвращение твари к Творцу. Снова возник
знакомый канал, и все вещи в мире
двинулись и устремились к его устью
все быстрее и быстрее, а вслед за
ними и сам он вступил в неширокие
берега. Устье становилось истоком,
миновав его, все обретало новое
существование, обогащенное смыслом,
гармоничное, совершенное.
Солнечный свет вспыхнул над алтарем,
само солнце пришло в движение, а
он, архидиакон, стоял на самом краю
канала и смотрел на фигуру Адриана.
Но вот он миновал мальчика и
вступил на последний этап долгого Пути.
Теперь он не видел ничего, только
голос короля-священника звучал
словно музыка вечного движения всего
сотворенного. Архидиакон
приготовился к исходу, которого — он знал
это — не миновать.
Да, он ничего не видел, но сзади,
из пространства или из духовного
опыта, долетел до него голос герцога,
произносящий на звучной латыни:
«Возвысим дух свой», а впереди
откликнулись ему: «Возвысим сердца
наши!», и снова сзади, но уже голос
Барбары возгласил: «Мы вознесли их
ко Владыке нашему», и все покрыл
могучий хор: «Восславим Господа!».
Но и сквозь разлив хора
архидиакон узнал голос Лайонела:
«Воистину, вот встреча, коей надлежит
быть!»
Он встал. Он простер руки
благословляющим жестом, и в тот же
миг золотое сияние, все это время
окутывавшее Грааль, развернулось
феерией красок, и в тот же миг
жизнь взметнулась во всех, кто
наблюдал за происходящим, наполнила
и вознесла их. «Сотворим человека,—
пел Он,— по образу Нашему и по
подобию Нашему», и все, зримо и
незримо присутствующие во храме,
наполнили его раскатами слаженного
хора: «По образу Божию сотворил
его, мужчину и женщину сотворил
их!» И снова все обрело бытие.
Далеко-далеко за спиной державшего
Чашу Лайонел, Барбара и герцог
увидели распахнувшуюся Вселенную,
полную звезд, а потом заметили
планету, летящую им навстречу. Она
стремительно приближалась,
увеличивалась, заполнила все, мелькнули
горы, поля, города, дома, тысячи
великих и малых памятных мест.
Казалось, Он больше не держит
Грааль. Божественный свет,
сопровождавший видение Творения,
облекал Его, словно сияющей ризой.
За Его спиной снова проступили
очертания обычной деревенской
церкви. Молчание пришло на смену
летящей музыке, звучавшей, пока
длилось видение. В центре тишины, не
нарушая ее, звучал Его голос, словно
он звал кого-то по имени. Он опять
стоял лицом к алтарю и Он воззвал
трижды. Внезапно архидиакон встал,
прошел на середину алтаря и
повернулся к троим своим сегодняшним
прихожанам. Он улыбнулся,
прощально взмахнул рукой и пошел к
жертвеннику. Тогда, словно по чьей-то
безмолвной команде, встал и Адриан и
направился к матери. Они встретились
у царских врат. Малыш помедлил,
взрослый наклонился и поцеловал его.
Еще прежде чем Адриан добрался до
Барбары, архидиакон подошел к
ступеням алтаря, но, ступив на первую
из них, вдруг остановился и мягко
опустился на пол. В тот же миг
церковь опустела. Остались лишь трое
взрослых, ребенок и человек,
простертый перед ступенями. Солнце
заливало алтарь. Он тоже был пуст.
И Грааль, и его Владыка исчезли.
Они пребывали на коленях в
глубоком молитвенном сосредоточении до
тех пор, пока заскучавший Адриан не
окликнул мать: «Мам, мам, а теперь
мы пойдем домой?» Эти простые слова
словно и предназначались для того,
чтобы отпустить их. Барбара встала
с колен, взглянула на Лайонела,
улыбнулась сыну, взяла его за руку и
вышла из церкви...
— Господи, Господи,— бормотал
подходя Бетсби.— Как это
прискорбно! «Во цвете лет», можно
сказать. Срублен, как пальма, и брошен в
печь пылающую... Нет, что ни
говорите, а тот удар по голове не прошел
даром.
Перевод с английского
И. ГРИГОРЬЕВОЙ,
В. ГРУШЕЦКОГО
155

Краткое содержание журнала
«Знание — сила»
за 1993 год
ЭКОНОМИКА.
НАУКА И ТЕХНИКА —
ПРОИЗВОДСТВУ
БЕККЕР С. Экономический анализ и
человеческое поведение 11
БЕССОНОВА О. Экономика племен —
фараонов — России 7
КОРОЛЬКОВ М., КУЗЬМИНОВ Я-
Новая экономическая теория: для Рос
сии или для мира? 3
ЛЬКСИН Ю. Недомыслие 4
ОСАДЧАЯ И. Восхождение и кризис
одной экономической теории .... 12
ПЕТРОВ А. Математические модели
экономики: теория и опыт времени
экономических реформ 3
РАЙХ Р. Национальная сделка ... 6
РАЙХ Р. Работа наций: иа пути
к капитализму XXI века 9
ХАЙЛБРОНЕР Р. Экономическая
теория как универсальная наука .... 11
НАУКА И ОБЩЕСТВО
АЛИ-ЗАДЕ А. Наука умерла! Да
здравствует наука! 1
АСТАФЬЕВ Я-. НИКОЛАЕВ А. Взгляд
на общество сквозь линзу 10
ГОРЕЛИК Г. Физика университетская
и академическая, или Наука в сильном
социальном поле Б
КРАСНОЩЕКОВ П.,
ПАВЛОВСКИЙ Ю. Проект «Модель»: нет, это
не игра в бисер 3
КУЛАКОВ Ю. Каким быть институту
духовного возрождения науки . ... 11
ПОРУС В. Людвиг Флек: на пути
к постижению природы научного
знания 5
ПОРУС В. Где пересекаются
«параллели»? 8
ПОРУС В. Возвращаясь к
«открытому обществу» 11
РЕЗНИК С. Правда и ложь о
Вавилове и Лысенко 1
РЕСТИВО С. Параллели между
физикой и мистикой 8
СИЛКИН Б. Немецкая атомная
бомба. Не хотели или не смогли? .... 8
СМИРНОВ С. Опыт Гумилева. ... 5
СМИРНОВ С. Мейен: эволюция и
математика 12
ФЕЙЕРАБЕНД П. Наука и
идеология I
ФЛЕК Л. Н аука и среда 5
ШРЕЙДЕР Ю. Принцип сочувствия . 12
ФИЛОСОФИЯ, РЕЛИГИЯ
АДЖИЕВ М. Раскол 4
БОРХЕС Х.-Л. Слепота 1
ДОЛЬНИК В. Кто сотворил творца? . I
КОВЕЛЬМАН А. О вреде истории . . 1
КУЗНЕЦОВА Н. Уникальность как
проблема XX века 3
МЕНЬ А. Феномен человека .... 1
социология,
культурология,
этнография,
психология
АННЕНСКИЙ Л. Отходная
двадцатому веку 6
БЕРЗИН Э. Умел ли Нострадамус
предсказывать будущее? *2
БИМ-БАД Б. Образование к свободе 3
ГЕФТЕР М. Вчера или также
завтра? 11
ДОНДУРЕЙ Д. Культура-ноль, или
Mi secunda patxia 9
ДУБИЦКАЯ В. Мифологический трик-
стер культурных маргиналов .... 9
ЗИМОВЕЦ С. Сын полка: бог из
машины 7
КАРПУХИНА Е. Международный фонд
«Культурная инициатива» 5
КЛИМОВА С. Кто живет в нашем
городе, или Опыт стратификации,
предпринятый случайным прохожим ... 5
^ЛЕКСИН Ю Прекрасная помойка . . 10
ЛУРЬЕ С. Прошлое в настоящем ... 7
Медведкова, Клинтон и Комитет
защиты мира СССР 7
НЕВЛЕР Л. Социология мафиозно-
сти 12
ОЛЬШАНСКИЙ Д. Воспоминание
о будущем 8
ПОМЕРАНЦ Г. До основанья, а
затем 1
ПРУСС И. Как Пряхин искал свою
личность , 1, 5,6,
8, 10
156

ПРУСС И. Общество трудовых
коллективов?
РОЗИН В., РОЗИН М. О психологии
и не только о ней
САМОВЕР Н. Судьба Боровичей . .
ЦАРЕВ В. Луиа для России ....
ЦАРЕВ В. Время башен и время
пашен. Город и загород в русском
душевном укладе
Ценности американизма и
российский выбор
ЧАЛИКОВА В. Дети, «примитивы»
и культура участия
Что нам Марианна?
Шестидесятники — восьмидесятники
СМЕХ НА РУСИ
АБДУЛЛАЕВА 3. Все мы вышли из
анекдота
БЕЛОУСОВ А. ...Когда стремился
гимназист преобразовывать Россию . .
Духовное завещание Елистрата
Шибаева ■ •
Жирафа? Нет, миф! Жирафа?? Да,
миф!!
ЗЕНКИН С. Над кем смеемся ....
ИВАНИЦКИЙ В. Почему смеялась
рыба?
ИВАНИЦКИЙ В. «Я древний смех
несу на рынок...»
История России в частушках ....
КАРАСЕВ Л. Смех и грех
КИТУП И., ЗАВЕЛЕВИЧ А. Ои
смеется последним
Листая старые страницы
МЕЩЕРЯКОВ А. Крокодилов смех
сквозь наши слезы
НЕМЗЕР А. Пушкин,
вслушивающийся в смех жизни
ОРЛОВА М. Клуб веселых и
находчивых художников, или Несколько
четвергов в галерее Трехпрудного . .
ПАНЧЕНКО А. Веселые люди
скоморохи
ПЕТРОВ Ав. Снискание и собрание
о божестве и о твари и како
созда Бог человека
Письмо В. Шендеровича
Пословицы, погудки
ПРОСКУРИН О. Арзамасили апология
галиматьи
Радиомолодушка
Реплики, экспромты, эпиграммы . . .
РОЗОВСКИЙ М. «За занавесом
слышен очень глухой раскат смеха тысячи
людей...»
РОЗОВСКИЙ М. Москва —Тюмень .
САЖИН В. Цирк Хармса
СИНЯВСКИЙ А. Иван-дурак....
УВАРОВА И. Человек, который
смеется
ШЕНДЕРОВИЧ В. В луже
ИСТОРИЯ, АРХЕОЛОГИЯ
АНДРЕЕВ И. Триста лет спустя
БАРЫШНИКОВ М. Таинственная
встреча
ГОРДИН Я- О единстве истории . . .
ДАНИЛЕВСКИЙ И «Хотя самовлас -
9 тець бытн...» 6
ЖЕЛЯГИН В. Российский парламен-
4 тарий во времена Государственной
П ДУМ" 7
9 ЗЕНЬКОВСКИЙ С. Третий Рим ... 10, 11
ЗЕНЬКОВСКИЙ С. Русское
старообрядчество 12
10 КАНЕВСКИЙ 3. Совсекретная Аркти-
я ка 9
5 ЛАПКИН В.. ПАНТИН В. Драма
российской индустриализации .... 5
* ЛАТЫНИНА Ю. «Белый лотос» и Чжу
д Юаньчжан 1
4 ЛАТЫНИНА Ю. Идея нации и идея
империи - 4
ЛАТЫНИНА Ю. Революция сверху:
2 царь Кавад и маздакиты 8
ПОДКОЛЗИН Б. Случай чистого опы-
2 та, поставленный отечественной
историей 4
2 СМИРНОВ И. Хроника времен
Василия Темного 11
2 ТЮРИН В. Два долгих летних дня,
2 или Неотпразднованные именины. . . 5
ТЮРИН В. Пятиактиая трагедия ... 8
2 ЦИРУЛЬНИКОВ А. Ее величество
канцелярия 4
2 ШУМИЛОВ А. Их имена на карте —
2 рядом 11
2 ЩУКИН М. Четыре загадки кнмвров
и тевтонов 4
2 ЩУКИН М. Снова о Чеширском Ко-
2 те и его улыбке 8
ЩУКИН М. Встречающие смехом
2 смерть Ю
ЯКОВЕНКО И. Критика историче-
2 ского опыта 5, 6
ФИЗИКА,
2 МАТЕМАТИКА,
КИБЕРНЕТИКА
2 АЛИМОВ Ю., КРАВЦОВ Ю
Статистика знает не все 10
БАРАШЕНКОВ В. Кто опроверг тео-
2 рию относительности? 7
2 ГОРЕЛИК Г. О чувстве мироздания,
2 или Физические вопросы эстетики . . 4
ГУБЕРМАН Ш. Чему учить компью-
2 тер? 3
2 КУРДЮМОВ С, МАЛИНЕЦКИЙ Г.
2 Парадоксы хаоса 3
КУРЯЧАЯ М. У нас в России .... 9
ЛЕСКОВ Л. Рхли этого не может
2 быть, то почему происходит? .... 6
2 ЛЕСКОВ Л. Призрак бродит по Ев-
2 ропе 11
2 ПОПОВСКИЙ М. Энергетика
упорства II
САМОЙЛОВ С. «Физика наших
2 дней»? 5
САМОЙЛОВ С. Волнения вокруг
электрона 8
7 САМОЙЛОВ С. Когда фундамент
разобрали 9
9 ШРЕЙДЕР Ю. Неустранимость чело-
1 века 7
157

ЯКОВЛЕНКО С. Дьявол и шаровая
молния 4
ЯКОВЛЕНКО С. Открытие длиною
в шестнадцать лет... ... 10
НАУКИ О ЗЕМЛЕ И КОСМОСЕ.
экология
АРМАНД А. Сук, на котором
сидим II
БУРОВСКИЙ А. Я и моя
вселенная 6
ГАЛКИН И. Земля в четырех
измерениях 7
ЗАВАДСКАЯ Э. Нансен и Россия . . 11
КОТОВ И., ШКАРАТАН О. Проект
«Москва — Санкт-Петербург» ... 3
ЛЕИБИН В. Троянский конь
Римского клуба 6
МАКСИМОВ Н. Найти иа паттерне
свой узор 12
НИКОЛАЕВ А. В поисках третьей
силы в Эшерах 9
Остановиться в точке бифуркации
и поразмышлять Ю
ПРУСС И. Здоровье планеты .... 11
ПУЗАЧЕНКО Ю. Экология
нестационарного мира: взгляд из прошлого
в будущее 3
РОД ОМАН Б. География и судьба
России 3
ТРЕЙБИШ А., ШУПЕР В.
Пространство России: богатство или бремя? . . 3
Уникальная Камчатка в век иеклас-
сической науки 3
ШАМСУТДИНОВ 3. У природы нет
плохой... земли 6
ШЕВЕЛЕВА Г. Десант на Камчатку 3
ШЕВЕЛЕВА Г. «Не то, что мните вы,—
природа...» 8
ШУМИЛОВ А. Зачем взбираться иа
вершины? II
ШУПЕР В. Российский открытый
университет — университет открытий . . 3
Экология плюс 1
ЯБЛОКО В А. Не плакать, а думать
и действовать 5
БИОЛОГИЯ, АНТРОПОЛОГИЯ,
МЕДИЦИНА.
РАССКАЗЫ О ПРИРОДЕ
БАГОЦКИЙ С. Эволюция «вспять»? . 10
ЖЕРИХИН В. Борьба за
сосуществование 7
ЗАВАРЗИН Г.. ЖЕРИХИН В.
«Микробиологи смотрят на жизнь иначе» 11
ИСАКОВА Е. Живая вода для
обреченных I
КААБАК Л. Бабочка парнассиус авто-
кратор и как я искал ее 4
ЛЕКСИН Ю. Жизнерадостное
умирание 6
ЛЕКСИН Ю. Пляски разума .... II
ЛЮБАРСКИЙ Г. Конец великого
спора? 4, 5
158
РАЙДЕН X. Заводь Лилий
7—10
СПИРИДОНОВ В. Это странное
сходство 9
ТЭРБЕР Д. Большой день Жозефины 12
ТОПУ НОВ А. Мы одной крови? ... 12
ХЕЙ НРИХ Б. Крылатые
интеллектуалы 5, 6
ЛИЦЕЙ
Актовый зал
БОРМАШЕНКО Э. Хаидеггер и Ма-
мардашвили. Императив века . ... 6
БРАТУСЬ Б. «Утаенный план
сознания» 8
ГЕФТЕР М- Я был историком .... 9
ДЕВИС Ф., ХЕРШ Р. Идеальный
математик 3
ПЯТИГОРСКИЙ А- Философ .... 1
СМИРНОВ С. Все так—и все не
так! 3
ФРУМКИНА Р. Пространство
поступка 5
ЧАЙКОВСКИЙ Ю. Познавательные
модели 4
Архивный кабинет
АВДЕЕВ А. Закон Божий в
дореволюционной гимназии 4
ГРИГОРЬЕВА М. Орфографическая
реформа 1917—1916 годов 8
КУЗЯКИН А. Образование в
России 7
Аудитория вечных задач
БАРАШЕНКОВ В. Что может быть
проще числа 12
ВОЛЬТЕР Б. В царстве
неустойчивости 4
ГЛЕЙЗЕР С. Тень царицы мира ... 9
ГЛЕЙЗЕР С. Гравитация, которой
нет 11
ДАНИЛОВ Ю. На далеких Гёделевых
островах I
Библиотека
«Все началось с ворчания иа
древнерусскую литературу...» 1
Издательство «Начала-пресс», или
Начало экономического
просветительства ~ 4
Выпускной класс
КУРЯЧАЯ М. Драматическая
геология 10
КУРЯЧАЯ М. Наука о льде .... 11
Кабинет новых понятий
ДАНИЛОВ Ю. Фрактальиость ... 5

Кафедра
АСМОЛОВ А. Оптимистическая
трагедия одаренности
ЖАМКОЧЬЯН М. Праздник на улице
учителей
КИРЮШКИН М. Вопросы к
педагогике
ЛЕВИТ М. Элитарная школа ....
ЛИБЕНДОРФЕР В. О подростках . .
ЛЮБАРСКИЙ Г. Образование . . .
СМИРНОВ С. Как их не упустить . .
ФРУМКИНА Р. Доктор
филологических наук дает уроки английского
языка °
ШНОЛЬ С. «Нам нужно как можно
больше умных, образованных
людей...» 3
Лаборатория
конкретного поиска
БЕРКИНБЛИТ М. Размышления о
биологических задачах I
ГОЛУБЕВ Е. Три слова об
академической гимназии 6
ПРОКУДИН Д. В поисках утраченной
истории 10
РОЗИН М. «Ведь ие зря же
страдаем!!!» 3
ШАПИРО Н. Урок поэзии 12
Открытый урок
МИЛЛЕР Ц. Лермонтов и «Евгений
Онегин» 5
МОРОЗОВ С. Космонавтика без
ракет 6, 7
ПЕТРОВСКАЯ Е. Кит как текст ... 3
СЕРЕГИН А. Философские основы
творчества Гоголя и Достоевского . . 9
СТРОИЛОВ В. Физические
фрагменты 8, 10
Попечительский совет
АРМАНД А. Коммуна Лидии Арманд . 5
РУБИНИН П Письма из архива
П. Л. Капицы: «Не складывать
оружие, а постепенно делать лучшее,
что можешь» 3
СЛАВСКАЯ А. «Остаться верным
самому себе» 1
ШЕВЕЛЕВА Г. Танцы на немецком
языке 7
Учительская
БУКАТОВ В. Учитель и урок: темп
и ритм 12
БЮТНЕР К. Страх в школе .... 6
ЕРШОВА А.. БУКАТОВ В. Драма
понимания: театр без актеров .... 10
ЕРШОВА А. Несколько театральных
советов герою нашего времени ... 11
Семинар мирового опыта
ОНУФРИЕНКО Г. Япония:
эстетический вызов 6, 7
П ракти кум
БЕРКИНБЛИТ М. Задачи по биоло-
9 гии 3, 5—
10; 12
11 Математические игры и задачи по
лингвистике турнира имени М. В. Ло-
5 моиосова 1990—1991 годов 3
4 НАУМОВ А., САМОЙЛОВ С. Задачи
7 по географии 9—12
10 СМИРНОВ С. «Как память наша
I отзовется...» (задачи по истории). . .1,4—12
7
3
8
10
9
Теологический факультет
БЕРМАН Б., МАРДОВ И. Отец
и сын
ШРЕЙДЕР Ю. Обладать свободой
или быть свободным?
ИСКУССТВО, ЛИТЕРАТУРА,
АРХИТЕКТУРА
И слава, и опала
«Мемуары русского зарубежья» ...
ПОРТНОВА И. Лицо — зеркало души
ФОРМОЗОВ А. «Процветают ли науки
и искусства, им и горя мало...» ....
СТРАНА ФАНТАЗИЯ
АЗИМОВ А. Сообщество на краю . . 1—4
ВИЛЬЯМС Ч. Война в небесах . . . 5—12
РЕВИЧ В. Дела давно минувших
дней 7
Фантасты под надзором ЦК КПСС
(документы) 7
ФОТООКНО «ЗНАНИЕ - СИЛА» . 1,
3—5,
7—10
Без подробностей 1
Будьте здоровы! 10
Вести с противоракового фронта ... 9
Во всем мире ]f
4—12
Из космоса, для космоса 5
Колокол, колокольчик 10
Маленькие сенсации 6
Мозаика 1. 4, 5,
8—12
Курьер науки и техники Ь
Обычаи, обряды, традиции '
Ох уж эти великие мужи! ....'. 4, 7
Панорама РОУ 3
Понемногу о многом Ь 4, 5,
Самый, самая, самое 8, 10
СП ИД-мониторинг 9
Читатель сообщает, спрашивает,
спорит 5,9,12
Шум вокруг шума 6
159

ЗНАНИЕ —
СИЛА 12/93
Ежемесячный
научно-популярный
и научно-художественный
журнал для молодежи
№ 12 (798)
Издается с 1926 года
Редакция:
И. Бейненсон
Г. Вельская
В. Брель
С- Глейзер
М. Курячан
В. Левин
Ю. Лексин
И. Прусс
И. Розовская
Н. Федотова
Г. Шевелева
Заведующая
редакцией
А. Грншаева
Художественный
редактор
Л. Розанова
Оформление
А. Эстрина
Корректор
Н. Малисова
Технический
редактор
О. Савенкова
Сдано в набор 05.10.93.
Подписано и печати 14.12.93.
Формат 70X100 1/16.
Офсетная печать.
Печ. д. 10,0.
Усл.-печ. л_ 13,00
Уч.-изд. д. 17,1У.
Усл. кр.-отт. 52,0
Тн раж 20150 экз.
Заказ № 1506
Адрес редакции:
113114, Москва,
Кожевническая ул., 19,
строение 6.
Тел. 235-89-35.
Ордена Трудового
Красного Знамени
Чеховский
полиграфический комбинат
Министерства печати и массовой
информации Российской Федерации
142300, г. Чехов
Московской области
Цена свободная
Индекс 70332
Рукописи
не рецензируются
и не возвращаются.
В НОМЕРЕ
2 Российский умострой
Л, Невлер
СОЦИОЛОГИЯ МАФИОЗНОСТИ
10 Понемногу о многом
12 Мейеновские чтения
С. Смирнов
МЕЙЕН;
ЭВОЛЮЦИЯ И МАТЕМАТИКА
23 Мейеновскне чтения
Ю. Шрейдер
ПРИНЦИП СОЧУВСТВИЯ
28 Во всем пире
30 Проблема:
исследования н раздумья
А. Топунов
МЫ ОДНОЙ КРОВИ*
39 Во всем мире
40 Проблемы планеты Земля
И. Максимов
НАЙТИ НА ПАТТЕРНЕ
СВОЙ УЗОР
49 Читатель сообщает.
спрашивает, спорит
50 Курьер науки и техники
52 Беседы об экономике
И. Осадная
ВОСХОЖДЕНИЕ И КРИЗИС ОДНОЙ
ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ
82 Во всем мире
64 Понять историю— понять себя
С. Зенькоаский
РУССКОЕ СТАРООБРЯДЧЕСТВО
83 ЛнцеЙ
115 Рассказы о животных,
но не только о них
Д. Тэрбер
БОЛЬШОЙ ДЕНЬ ЖОЗЕФИНЫ
127 Э. Берзин
УМЕЛ ЛИ НОСТРАДАМУС
ПРЕДСКАЗЫВАТЬ БУДУЩЕЕ?
141 Страна Фантазия
Ч. Вильяме
ВОЙНА В НЕБЕСАХ
125 Мозаика
156 КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ
ЖУРНАЛА «ЗНАНИЕ — СИЛА»
ЗА 1993 ГОД
Вниманию читателей!
В редакции продаются номера журнала,
а также с предоплатой принимаются
заказы на следующие номера.

ЗНАНИЕ —СИЛА 12/1993
А. Мантенья. «Самсон и Далила*