)
к
Iffi-T
.Ы? i J^**VuJyi
,*Т ^^=^g
M-i/ши -
"Zu*.
Л

АВСТРИЙСКАЯ БИБЛИОТЕКА
В САНКТ-ПЕТЕРБУРГЕ
культурология

К 78
Составитель серии Александр Белобратов
Перевод с немецкого Дцы Березиной
(при участии Веры Ахтырской)
Предисловие Риммы Шлаковой
Художник Михаил Занько
С разрешения автора и издательства
Fischer Taschenbuch Verlag GmbH, Frankfurt a.M.
Издатели выражают признательность
Обществу «Литерар-Механа» (Вена)
и Министерству науки, исследований и искусства
Австрийской республики
за содействие в издании этой книги
О 1993, Fischer Taschenbuch Verlag GmbH,
Frankfiirt a.M.
О А.Березина, ВАхтырская, перевод, 1995
О Р.Шпакова, предисловие, 1995
О А.Белобратов, составление, 1995
С М.Занько, оформление, 1995
ISBN 5-85976-045-0

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Античному историку Геродоту принадлежит приори-
тет употребления понятия «Европа». Если он был занят
выяснением ее границ, то сегодня все едины в том, что
Европа — не столько фрагмент географии, сколько
образ жизни, система ценностей и институтов, это мо-
раль. Горячо и направленно проходят бесконечные дис-
куссии о судьбе новой Европы. Вариант ответа дан в
книге «Европа будущего», предлагаемой теперь и наше-
му читателю.
Автор книги доктор Вольфганг Краус, глава Австрий-
ского литературного общества, маститый ученый и пуб-
лицист, живет в Вене, городе, который пережил все взле-
ты и падения европейской истории. Культура всегда
была здесь в фокусе духовного межнационального объ-
единения, а сама Вена — естественным центром евро-
пейской цивилизации. Когда австриец Адольф Гитлер
только начинал свою политическую карьеру, Вена легко
и беспощадно высмеяла его претензии, в которых все
было плоско, убого и опасно. Их несоответствие духу
свободы и человеческому достоинству, всегда отличав-
ших Вену, стало причиной отъезда Гитлера из Австрии,
считает В. Краус. Сам он был свидетелем «аншлюса»,
пережил в австрийской столице войну. В страшные
военные годы он был студентом Венского университета,
который всегда стоял на идеях, свободы науки, на неза-
висимости мышления и действия. «Фаустовская много-
сторонность и терпеливое возделывание личности», го-
воря словами Шпенглера, надолго стали отличительным
знаком этого учебного заведения.
Чтобы понять тенденции развития новой Европы,
автор предлагает остановиться на феномене европей-
ского бытия, начиная с процесса его возникновения.
5

Из глубин истории — от древнего Рима и Византии —
до наших дней прослежены этапы эволюции и убеди-
тельно показано, что «Европа становилась вместе с ев-
ропейцами».
Невольно напрашивается вопрос: а что же дальше?
И читатель вправе обратиться с ним именно к Вольф-
гангу Краусу, именно от него ждать обстоятельный и
квалифицированный ответ, потому что его прогнозы,
построенные на прочном историческом основании,
всегда точны.
Еще в 1966 г. он представил четкую картину гря-
дущих перемен в странах коммунистического блока —
тех перемен, которые произошли и происходят на
наших глазах. Лишь отдельные политологи предсказа-
ли то же самое, но на десятилетие позднее и намного
осторожнее. Для большинства же эти перемены яви-
лись неожиданностью, более того, шоком. А в работах
«Культура и власть», «Тихие революционеры» и дру-
гих он на много шагов вперед «просчитал» новей-
шие интеграционные процессы в западноевропейском
мире.
Действительно, Западная Европа сегодня проявляет
ощутимое стремление к единению. Практическим его
подтверждением стало вступившее в силу весной 1995
года Шенгенское соглашение, отменившее внутренние
границы между семью ведущими странами региона. Для
Европы, похоже, XXI век уже наступил, не дождавшись
календарного срока. На исходе XX века произошли
эпохальные перемены. Это прежде всего, крушение ка-
завшейся незыблемой и мощной социалистической
системы, как и воплощавших ее символов — берлин-
ской стены и железного занавеса. Следствием этих ко-
ренных перемен в истории стала новая география. На
карте возникли новые государства, откровенно и от-
крыто тяготеющие к европейскому сообществу, но при
этом без намека на намерение расстаться с обретенной
независимостью. Неизбежно просматриваемый здесь
национализм, по мнению Крауса, не представляет
большой угрозы, если не граничит с шовинизмом.
6

Кроме того, это болезнь, часто сопровождающая в
новое время политическое «взросление», которая долго
длиться не может.
По-особому тепло автор относится к России, чего
не может скрыть, да и не пытается делать это. Он пре-
красно знает ее политическую историю, поражает его
осведомленность в течениях русской религиозной фи-
лософии, а русское христианство, вплоть до сект, ему
известно и как идеология, и как совокупность догм и
ритуалов, и как огромная масса документов. Само
собой разумеется, что русское искусство, русская ли-
тература известны Краусу не меньше. Кроме того, в
книге «Европа будущего» он опирается на материалы
из самых различных источников и привлекает множе-
ство авторитетных исследователей, позиции которых
не совпадают с его собственной. Тем убедительнее зву-
чат суждения автора, высказываемые в адрес России.
При этом взгляд человека «со стороны», но не посто-
роннего может оказаться весьма полезным и своевре-
менным.
Некоторые общественные деятели современной Рос-
сии используют огромный интерес к отечественной ис-
тории для поиска в ее недрах некоей «русской идеи».
Краус хорошо понимает смысл подобных исканий и
дает совет, к которому нужно было бы всем нам при-
слушаться. Он рекомендует не принимать слишком се-
рьезно ни выражений разгоряченного национального
самолюбия, ни отчаяния, доносящихся из России. По-
иски в глубинах истории актуального ныне объеди-
няющего лозунга бесполезны, ибо никакой «русской
идеи» не существует. Нет вдей, которые заставили бы
современную Россию развиваться и двигаться в направ-
лении автаркии. Россия, по его мнению, и, добавим от
себя, вполне правомерному, — европейская страна, ве-
ликая и цивилизованная, доказавшая это хотя бы тем,
что согласилась и провела на практике мирную «деко-
лонизацию».
Западная Европа и посткоммунистический мир,
центром которого является Россия, начали общее
7

движение в едином демократическом потоке. Каковы
особенности взаимодействия партнеров на этом пути,
какие тупики и осложнения возможны — это особая
тема книги, помогающей уже сейчас, заранее осознагь
возникающие проблемы и способы их разрешения, не
утрачивая надежды.
Р. 77. Шпакова
доктор философских наук,
профессор

Наша короткая история была
до сих пор как бы встречей
людей, которые собрались ради
некоей акции мировой исто-
рии, была обретением духовно-
го и технического опыга ради
того, чтобы выдержат Мы как
раз сейчас отправляемся в путь.
Карл Ясперс
"Введение в философию "
Мюнхен, 1953
Как ни толкуй смысл ясной и
очевидной вдеи добра — в
христианском духе или не в
христианском — от нее самой
невозможно отказаться юлько
по той причине, что люди ей не
следуют.
Макс Шелер
"О венном в человеке"
Берн, 1954 (1920)
Жизнь — это разрешение про-
блем.
Карл Поппер
"В поисках лучшего мира "
Мюнхен, 1984

В память об Иоганнесе Урцидиле,
европейском гуманисте

КУЛЬТУРА ЕВРОПЫ
И СОВРЕМЕННОСТЬ
Темы и выход за их пределы
Еще никогда в истории не говорили о Европе так
много и уверенно, как теперь. Этому есть много причин.
Важнейшая в том,, что, несмотря на кризисы, существует
отчетливое стремление к единой Европе, которое не ис-
ключает в то же время региональных различий, а, на-
против, пытается осознать их. Итак, стремление к един-
ству множества очевидных различий оказывается некой
идеальной целью, приближение к которой потребует
особого европейского духовного уровня, который может
быть достигнут лишь усилиями неустанного труда и
мысли: баланс решительной воли к единству и в то же
время терпимости — это важнейшее испытание на пути
к европейскому будущему.
В последние десятилетия, полные волнующих собы-
тий, было достаточно возможностей узнать нечто суще-
ственное о Европе на собственном опыте. А почти трех-
тысячелетняя история может помочь нам лучше узнать
эту Европу и с большим успехом, чем прежде, реализо-
вать скрытые в ней возможности общности, — однако
этот путь полон неопределенностей. Чтобы получить
более точное представление о задачах, которые столь
многим кажутся насущными и важными, я хотел бы на-
чать со следующих соображений.
Европа зозникла вместе с европейцами. В греческой
мифологии это имя носила некая богиня из Азии или ук-
раденная Зевсом дочь мифологического царя. Вскоре
греки назвали Европой собственную землю, но геогра-
фические границы этой оконечности Азии по сей день
остаются неопределенными: нет общего мнения о том,
где кончается Азия и начинается Европа. Но со времен
Геродота и Гиппократа те, кто живут здесь, работают, ду-
мают, пишут, осознанно или неосознанно способствуют
В. Краус
11

формированию Европы. Так Европа, выйдя далеко за
свои географические пределы, стала культурным поняти-
ем. Эта Европа, Европа как культурное целое, больше,
чем предпоследний по размерам континент земли.
То, что Гомер родился в Малой Азии, что там нахо-
дилась Троя, что Фалес Милетский, Гераклит Эфесский,
Ксенофан Колофонский, досократики творили в Малой
Азии, что там впервые были поставлены вопросы об ис-
тине, о богах, о Боге, природе, реальности, до сих пор
не утратило своего значения. Необходимость защиты от
воинственных вторжений, оборона от набегов из Цент-
ральной Азии, а позже из арабской Африки постепенно
на протяжении столетий сформировала представление о
том, что существует связь между греческими истоками,
которые располагались по краям Западной Азии, Египта,
т. е. Северной Африки, а затем также и Афинами, Спар-
той, позже Римом, Александрией, Константинополем и
государством франков Карла Великого, Англией, ита-
льянскими землями Ренессанса, Германией, Испанией
и многими другими странами Европы.
Постоянно ширившееся познание собственных воз-
можностей в пределах географического пространства,
основанное на конкретном жизненном опьпе и неуто-
мимой работе мысли, постепенно проясняло общие осо-
бенности, общее культурное происхождение и общее
предопределенное этим культурное будущее. В смысле
культуры Дунай некогда тек в обратном направлении:
из Черного моря, через Древнюю Грецию, позже Кон-
стантинополь к варварскому Северо-западу. Культурный
Гольфстрим нес теплые потоки воздуха с Востока на
Запад и вместе с этими потоками приходили монахи,
ученые, купцы из Александрии, Эфеса в Марсель, Шот-
ландию, Ирландию — в будущую Европу. Карты и ин-
струменты, которые они везли с собой, принадлежали
египетским, греческим, римским астрономам, географам
и торговцам.
Вопросы о реальности мира, о происхождении чело-
века, о законах природы, о логосе, смысле существова-
ния, поставленные впервые в Милете, Эфесе и Афинах,
12

породили то любопытство, беспокойство и ту формирую-
щую человека и его мир, осознаваемую им ответствен-
ность, из которых выросли Европа и ее культура. Рож-
дение и развитие Европы состоялось благодаря переходу
от мифологических представлений к мысли о конкрет-
ной жизни человека, о его индивидуальности, особенном
положении внутри природы и противостоянии ее негу-
манным силам.
Вместе с тем в сознании произошел также переход
к вдее сообщества, включающего в себя другого инди-
видуума, к этосу совместной жизни, разработанному
платониками, стоиками, а позже христианством, Еван-
гелиями, посланиями св. Павла. Необозримое число
библиотек располагало книгами, которые осмысливали
этот этос, варьировали, комментировали. Монастыри,
замки, дворцы, руины и поля сражений показывали, как
усваивались и осуществлялись эти идеи, как они не до-
стигали цели и как употреблялись во зло.
Движение в этом направлении вплоть до второй по-
ловины третьего европейского тысячелетия несло бога-
тейший опыт и накопление мысли, которые позволяют
судить о специфике и особенностях Европы. Лишь в
эпоху широкомасштабного осмысления истории, став-
шего возможным только благодаря исследованиям, де-
тальной проработке документов, обширным коллекци-
ям, расшифрованным археологическим находкам, а
также открытым для изучения современным архивам,
т. е. только в относительно позднее время появилась
возможность обозреть непрерывную линию развития ев-
ропейской культуры. С осознанием этой непрерывности
многие из важнейших современных проблем стали вос-
приниматься по-новому, обретя новые взаимосвязи,
новые пропорции, новый облик.
В этой книге сделана попытка выявить в огромном
историческом знании и культурном сознании современ-
ности некоторые важные основы, которые окажут боль-
шое влияние на будущее Европы и тем самым на бу-
дущее вообще. Разве благодаря всемирному распростра-
нению технической цивилизации, возникшей в Европе,
13

а также понятию о правах человека и роковой идее на-
ционализма, которая тоже берет свое начало в Европе,
развитие всего человечества не оказалось перед новыми
проблемами, разве это развитие не обрело новое, ранее
неизвестное измерение?
О первых важных вопросах, поставленных досокра-
тиками в Малой Азии, я уже упомянул. Вскоре за ними
последовали Сократовы вопросы о единичном, о фор-
мировании индивидуальности и аристотелевские мысли
об этике деятельного сосуществования людей. Практика
начала развиваться из теории и неслучайно именно
Аристотель вплоть до эпохи Ренессанса долгое время
пользовался огромным признанием христианских бого-
словов и клириков как великий мыслитель, которого
изучали и интерпретировали почти наравне с Библией.
В эпоху Ренессанса и гуманизма все отчетливее фор-
мировалось возникшее еще в монастырях стремление и
проявлялась возможность сознательно организовать ре-
альную жизнь, повседневную действительность общин,
городов в соответствии с определенными культурными
представлениями. Техника, наука, исследования и хо-
зяйство развивались, питаясь самыми разнообразными
идеями, которые начали очень быстро распространяться.
Искусства также расширяли свою сферу, осознанно ос-
ваивая эстетику перспективы, музыка следовала закону
тональности, а затем конграпункта. Тогда уже можно
было сказать, что европейское развитие определяли
логос и искусства. При этом становилось все яснее, что
логос начал соединяться с практикой, с мироустройст-
вом. И в то время как другие культуры также создали
великие произведения литературы и изобразительного
искусства, культурной особенностью Европы все больше
становилась музыка.
Примыкающая к нашей современности фаза разви-
тия Европы несомненно определялась логосом и музы-
кой; но логосом, обращенным к эдее мироустройства,
и музыкой, которая — правда, мною позже — начала
странным образом распадаться и перерождаться сначала
в математику, а затем в электронные звучания. Матема-
14

тика, физика, искусственный разум стали следующим
феноменом европейской цивилизации, которая охваты-
вает жизнь на всей планете.
Однако если борьбу противоречий, плюрализм идей,
терпимость к многообразию можно счесть позитивными
европейскими свойствами, то национализм, связанный
с языковыми различиями, принес страшные несчастья
и много горя. Направленный в XVIII и XIX веках сна-
чала против феодального централизованного и колони-
ального государства, он вскоре подорвал и экономичес-
ки эффективные образования. Кару за возведение Ва-
вилонской башни люди добровольно приумножили
прямо-таки с мазохистским рвением. То, что было жиз-
неспособно благодаря равновесию контрастов, стало фа-
натически истреблять само себя, утратив это равновесие.
Европейская специфика характеризуется одной важ-
ной, очень рискованной особенностью — она формиру-
ется как сочетание противоположностей, как преодоле-
ние противоречий в синтезе, как множественность,
складывающаяся в многоцветное единство, как напря-
жения, находящие разрешение в гармонии, как плодо-
творный баланс контрастов.
В исторической ретроспективе это противоречия
афинской демократии и спартанской диктатуры, рим-
ского государственного и хозяйственного рационализма
и византийского сакрального централизма, противоре-
чия короля и папы, князей и короля, а в нашем не-
давнем прошлом — противоречия демократии с ее ры-
ночным хозяйством и коммунизма с его хозяйством
плановым.
Один из сильнейших отличительных признаков Ев-
ропы — постоянное движение, развитие, поток Герак-
лита, часто превращающийся в пенистые буруны, Герак-
лита, который сказал: «Нельзя дважды войти в одну и
ту же реку» и «Все сущее происходит вследствие проти-
воречия». Жить по-европейски значит жить в напряже-
нии и среди контрастов. Это значит также выдерживать
это напряжение и контрасты, при этом важно умение
превращать их в движущую силу развития.
15

Рискуя не найти поддержки и одобрения, не могу
не сказать: не существовало бы нашей культуры без
Библии и ее учения о человеческой жизни как истории
спасения (при всех дьявольских кознях) и без основных
христианских ценностей — веры, надежды и любви, без
этих источников почти неисчерпаемых сил, сдержива-
емых и управляемых логосом и самаритянским состра-
данием, и без связующей, ориентированной на деятель-
ность отдельной личности логики Аристотеля.
Со времени Второй мировой войны, когда постоянно
возрастало значение Советского Союза, стало ясно, что
европейский Восток будет иметь большое влияние на бу-
дущее Европы. Усиливающаяся изоляция советской им-
перии, к которой стремился Кремль и которую Сталин
смог осуществить после ялтинских договоренностей,
драматическая напряженность между Советским Со-
юзом и Западом, а также США, холодная война, желез-
ный занавес вскоре создали ситуацию, которая была в
действительности чрезвычайно опасной, но скоро стала
восприниматься как почти нормальная. «Запад» и «Вос-
ток» были двумя отдельными сферами, и на Западе часто
даже говорили о том, что Советский Союз вообще не
принадлежит к Европе. Все больше распространялось
мнение, что собственно Европа кончается именно у «же-
лезного занавеса».
Несмотря на то что разделение на две сферы жиз-
ни казалось чем-то само собой разумеющимся, реше-
ния Москвы имели существенное влияние на мировое
развитие, на фоне ядерной угрозы за ними следили с
огромной озабоченностью. Внешнеполитическая «тай-
ная война», а часто и явная агрессия лишь усугубляли
изоляцию от Запада, осуществлявшуюся на удивление
успешно: события в Корее, Египте, блокада Берли-
на, Берлинская стена, войны во Вьетнаме, в Анголе,
некоторые другие попытки экспансии, наконец, Афга-
нистан не только увеличивали дистанцию между Вос-
током, и Западом, но наряду с ловкой пропагандой раз-
рядки были одной из сторон столь же тонко проду-
16

манной, сколь и рискованной стратегии глобального
обмана.
В Кремле давно была реанимирована и модифици-
рована старая и испытанная греко-византийская дипло-
матия с ее изобретательными отвлекающими маневрами.
Хотя все понимали, что огромная советская империя су-
щественно влияет на будущее всемирной истории, на За-
паде едва ли было известно, что там происходит на
самом деле.
Перемены в Восточной Европе на исходе второго ты-
сячелетия, на рубеже его последнего десятка лет нача-
лись с краха эксперимента, длившегося семьдесят лет,
с краха попытки построить мир коммунизма или хотя
бы международную империю коммунизма. Мощный
эксперимент радикального утопического социализма в
духе Карла Маркса и Ленина потерпел неудачу как по-
литически, так и экономически. Путь развития, осно-
ванного на идеализме, потребовавшего огромных чело-
веческих сил и энергии в своих бесконечных акциях, по-
строенного на претенциозных и тяжеловесных теориях,
непостижимых преступлениях и оплаченного ужасаю-
щими жертвами на протяжении почти полутора столе-
тий, привела бывший Советский Союз и покоренные им
страны к катастрофе. Катастрофа марксизма-ленинизма,
которую Горбачев хотел предотвратить своей перестрой-
кой, кажется, с невиданной дотоле очевидностью под-
черкнула по закону контраста экономическую силу и со-
циальные достижения западных демократий. Правда,
чувство триумфа этих западных демократий, которое
могло бы возникнуть на основе заблуждения, будто сама
мировая история подтвердила образцовое поведение
людей этих демократических государств, означало бы
столь же опасное, сколь и безрассудное высокомерие.
Политическая и экономическая концепция комму-
низма может подкупить своими утопическими перспек-
тивами и видениями райской жизни, но она пренебрегает
психологией человека. Хоть это коренное непонимание
человека и могло вызывать у многих бурный энтузиазм,
оно продемонстрировало на примере катастрофы доселе
з*
17

невиданных масштабов, что пренебрегающий реальнос-
тью идеализм разрушительнее, чем прагматизм, который
выбирает из несовершенств то, что еще может пригодить-
ся и пытается его реализовать.
Опыт, довольно быстро приобретенный функционе-
рами радикального социализма, привел их к силовым
действиям и негуманным методам, ставшим основой
преступного режима. Неизбежным следствием оказались
жестко военизированные границы из колючей проволо-
ки. То, что некогда было возможно в Спарте и Китае с
его китайской стеной, невозможно в эпоху массовых
коммуникаций, электронных средств информации, та-
ких, как радио и телевидение, телефон и компьютерная
техника.
Земля стала слишком маленькой, и нельзя на ней
больше воздвигнуть никакой империи против всех за-
конов человеческой природы, против законов далеко не
совершенной, но человеческой психологии. После ле-
нинских насильственных мер и сталинских массовых
убийств внутри самой коммунистической империи, ори-
ентированной на утопию, открылась жуткая картина тя-
желых пороков системы. Коррупция, жажда власти, ма-
фиозный эгоизм, преступность, уголовный произвол и
злоупотребления партийным положением обнаружили
себя в странах марксизма-ленинизма еще циничнее, чем
в западных демократиях. Но главной была экономичес-
кая отсталость от демократических государств.
Вера в то, что развал коммунистической империи и
неслыханно сложные политические и экономические
проблемы, которые обнажились при этом, означают
своего рода приговор Божьего суда в пользу демократии,
это столь же наивное, сколь и опасное упрощение. Прав-
да, суть Божьего суда была и б том, что высшая спра-
ведливость казалась доказанной историей, но только —
история еще далеко не кончилась. Наивность веры в
том, что с какого-то момента для нее не существует даль-
нейшего развития мировой истории. Однако демократу-
прагматику предстоит как раз столкнуться с неожидан-
ными сюрпризами, иррациональными отклонениями и
18

поворотами, которые невозможно предвидеть. История
«не кончается», наоборот, после фазы застоя — от нею
Запад не испытал никакого неудобства — она снова при-
шла в движение.
Мы сами расставляем себе опаснейшие ловушки и
при оценке крупных политических событий. Ввиду крат-
кости нашей собственной жизни мы спешим ставить
точку после отрезка времени, кажущегося нам главой
истории. Вопрос в том, ставить ли и, если да, то где ста-
вить эту точку. В начале 1941 года казалось, будто ничго
не сможет помешать победе Гитлера. В 1945-м можно
было подума!ъ, что союзники своей триумфальной по-
бедой открыли период политического единства и мир-
ного развития — но последовала холодная война, угроза
миру под сенью атомной бомбы во время Берлинского
кризиса, войны в Корее, Кубинского кризиса, войны во
Вьетнаме.
Даже после «победы» западных демократий над ком-
мунистической империей было бы неверно ставить
точку. Наоборот, после десятилетий застоя история на-
чала свое движение, полное драматизма. Нет более об-
манчивого состояния, чем то, которое наступает после
кажущегося достижения цели или так называемой по-
беды. Самодовольство победителей опасно, оно мешает
понять, что именно кажущаяся однозначной победа про-
воцирует новые и совершенно непредсказуемые собы-
тия. Только будущие неудачники считают, что победа —
это шанс ею воспользоваться!
После обвала коммунизма, вслед за эйфорией, пол-
ной надежд, очень быстро разразилась экономическая
катастрофа. Благодаря утонченной тактике утаивания,
агрессии, угрожающих жестов, мощных международных
акций советского правительства масштаб этой давно раз-
разившейся катастрофы был на Западе не виден, пси-
хология «потемкинских деревень», издавна виртуозно
использовавшаяся многими в России, функционировала
также и на уровне мировой державы.
Именно новые серьезные опасности, угрожающие
всему миру, дают возможность яснее, чем когда-либо,
В.Краус
19

понять, каким образом западные демократии сумели до-
стичь высокого качества жизни. Они стремились не к
ангиутопии, рассчитанной на бесспорный успех и окон-
чательное решение социальных проблем, а упорно дела-
ли кропотливую работу в обозримых сферах и пределах
жизни.
При демократии сохраняется эгоистический личный
стимул, но часто он в духе компромисса реализуется к
общей пользе и на том уровне, на котором не ущемля-
ются интересы других людей. Демократическое общест-
во достаточно трезво строило себя из интересов отдель-
ных людей, строило не как абстрактную титаническую
конструкцию, которая осенена перспективой парящей в
облаках утопической цели. Конечно, и демократия с ее
экономикой следовала идеалу, а именно идеалу справед-
ливости, свободы, благосостояния если не для всех, то
для как можно большего числа людей — благосостояния
скромного, но в то же время достаточного.
Этот идеал включал в себя как христианскую любовь
к ближнему, так и мысли Адама Смита и утилитаристов
о реалистически мыслящих национальных экономистах,
делающих ставку на эгоистический интерес отдельного
человека. Ко основные предпосылки и движущие силы
этой демократии, ее рыночного хозяйства и ее техни-
ческого развития были заданы в первую очередь бене-
диктинской, затем протестантской и кальвинистской
этикой христианства с ее представлениями об угодном
Богу тяжком труде.
Труд как основа развития жизни, деяние как участие
в общем деле и помощь — пусть самая малая — общему
развитию мира, крошечная попытка участия в божест-
венном промысле делать мир добрее, обильнее средст-
вами пропитания,, гуманнее — эта идея, сформулиро-
ванная многими мыслителями и практически реализо-
вывавшаяся политиками и купцами (как бы ей при этом
ни противодействовали) помогала проложить то основ-
ное русло жизни, которое вывело западные демократии
на относительно высокий уровень жизненных возмож-
ностей и индивидуального развития каждого.
20

В неустанных усилиях из бесчисленных малых и
больших взносов мысли и практического действия об-
разовалось то движение, которое сделало труд и дело,
наряду с любовью и семьей, главными темами в жиз-
ненном сценарии. В то же время удалось и поднять эти
основные темы на тог уровень, на котором личный успех
соединялся с помощью другим и пользой для других.
«Просвещенный эгоизм», «дальнозоркий эгоизм»,
который уже переходит в «просвещенный альтруизм», в
«дальнозоркий, реалистический альтруизм» остаются все
еще недостаточно понятными как населению, так и
большинству деятелей демократической политики и эко-
номики. И все же демократическое развитие принимает
именно это направление, а удивительней, но реально
ощутимый успех подтверждает, что направление верно.
Часто возникает неизбежный вопрос, не разрушило
ли безмерное благополучие и роскошь, воспринимаемая
часто как нечто само собой разумеющееся, культурное
сознание и моральные основы жизни на Западе. Это
действительно произошло, и в такой степени, что даль-
нейшему существованию культуры грозит величайшая
опасность. Именно благосостояние, широко распростра-
ненная роскошь, успехи техники и экономики, привы-
чная доступность многообразных возможностей цивили-
зации, о которых еще недавно можно было лишь меч-
тать, безграничное предложение всего и вся в сочетании
со сравнительно высокой степенью социальной защи-
щенности — все это позволило считать подобные пре-
имущества западной жизни естественными, как дыха-
ние, нормой, данной каждому от рождения. Они больше
не ощущаются как преимущества.
В результате то, что прежде можно было наблюдать
только в узком кругу богатых, распространилось теперь
в повседневной жизни широких слоев населения евро-
пейского запада: скука, утрата ценностей жизни, чувство
бессмысленности жизни. Осознание того, чем облада-
ешь, на чем и внутри чего вырастаешь, чем можешь рас-
полагать, исчезло или даже вообще больше не возникает.
Прежняя витальность первертировала, видоизменилась.
21

Начался процесс саморазрушения. Стали распростра-
няться алкоголизм, наркомания, преступность, а в ре-
зультате утраты осознанного отношения к собственному
существованию в атмосфере всеобщего релятивизма чув-
ство бессмысленности разлагает и превращает в ничто
жизнь, смерть, привязанность к ближнему, принадлеж-
ность к обществу.
Опасность, которая изнутри угрожает западно-евро-
пейскому обществу благосостояния, достаточно серьез-
на. На основе пессимистической, нисходящей психоло-
гической установки она способна свести на нет даже
значительные достижения, контрастирующие с положе-
нием большей части остального мира.
Возможно, наступившее после радикальной разде-
ленности Европы на две враждебные друг другу поло-
вины мирное противостояние даст толчок для нового
познания и более осмысленной позиции. Запад и Восток
Европы могли бы увидеть сами себя и свою противопо-
ложность друг другу ясно, как в зеркале. Это стало бы
важнейшей предпосылкой для становления нового един-
ства. Культурная общность, которая никогда оконча-
тельно не распадалась и не была вытравлена из созна-
ния, сохранявшего и после столетий вытеснения, даже
и в эпоху железного занавеса память о некогда общих
истоках — она могла бы стать путем спасения для обеих
частей Европы в сфере их культуры и экономики.
В следующих главах я попытаюсь показать вехи этого
пути.

ОСНОВНЫЕ МОДЕЛИ ЕВРОПЕЙСКОГО
СОЗНАНИЯ
Вытеснение Востока Западом
Восток для европейца — это не только направление,
где восходит солнце. С Востока к нам пришла культура.
Хозяйственные и технические интересы сегодняшних
европейцев заставили забыть, что наша культура берет
начало не на Западе, а на Востоке. Первые ее источ-
ники, живительная сеть которых, разветвившись, до-
стигла нас довольно поздно и сложным извилистым
путем, находились в Малой Азии, Греции и Египте.
Александрия и Иерусалим стали теми местами, ключи
которых уже могли напоить многообразный культурный
ландшафт.
В Египте образованные придворные по движению
звезд вычисляли наводнения на Ниле, строили сложные
дамбы и водоводы для орошения полей, возводили рос-
кошные дворцы и монументальные пирамиды, покры-
вали стены своих усыпальниц исполненными величай-
шего мастерства, психологически точными и, как мы
сказали бы сегодня, художественно совершенными изо-
бражениями своей жизни, общества, знаков своей
мысли и веры. На папирусных свитках, выдержавших
тысячелетия, они записывали сложнейшие договоры,
налоговые правила, запечатлевали молитвы, мысли и
чувства.
В те же времена в областях, считающихся исконно
европейскими, в непроходимых первобытных лесах
жили племена людей, которые с помощью примитивных
орудий и оружия отвоевывали у враждебной человеку
природы свою скудную жизнь, которой постоянно угро-
жал голод, холод, дикие звери.
Когда мы сегодня в Египте видим статьи, фигуры из
камня или дерева, которым три или четыре тысячи лет,
когда мы читаем папирусы того времени, мы замечаем,
23

что все это имеет отношение к нам. Гераклит Эфесский,
Фалес Милетский, Пифагор были связаны с культурой
Египта, и их естественно-научное, математическое и
аналитическое мышление дало начальный импульс
нашей культуре. Критический поиск досократиков со-
здал дистанцию по отношению к мифам Гомера и создал
предпосылки последующего научного мышления. Пла-
тон заложил основы нашей философии, которые и се-
годня не потеряли смысла и значения, Аристотель ввел
логическое мышление — все это произошло в той части
мира, которая составляет юго-восточную окраину Евро-
пы и Ближний Восток.
Благодаря христианству и трудному, длившемуся
многие столетия освоению греческого и прежде всего
эллинистического наследия, благодаря тем видоизме-
нениям, которые под влиянием христианского учения
претерпел мозаичный иудейский мир, а также благо-
даря открытию апостолом Павлом молодой христиан-
ской религии всем народам и благодаря многообразию
культуры той эпохи, наступила новая фаза развития,
фаза драматического пробуждения общности: между
Палестиной, Александрией и Римом простиралась и
обновлялась культурная Европа. Когда после разруши-
тельных вторжений, казалось, рассыпалась некогда мо-
гучая и многим дававшая защиту Римская империя,
императору Константину достало смелости основать
новый Рим, Константинополь, в котором на основе
христианства должен был продолжаться процесс об-
новления. Из тех тысячи с лишним лет (330—1453),
что Константинополь существовал как христианский
город, полтысячелетия он, безусловно, был центром не
только европейского и христианского мира, на кото-
рый ориентировались, которым восхищались, которому
завидовали.
Но кто еще на «Западе» говорил и писал о Констан-
тинополе после его падения в 1453 г.? Рано обрисовав-
шаяся противоположность между Римом — резиденцией
папы — и блестящим, могущественным и тоже христи-
анским Константинополем, раскол на две христианские
24

церкви (1054) стали причиной рокового процесса: рим-
ская церковь, ее огромная культурная работа в «запад-
ной» части империи стирали память о Константинополе,
Александрии, о «Востоке». После того, как оказалось,
что завоевать Восток невозможно, но в результате чет-
вертого крестового похода, был разрушен Константино-
поль и было подготовлено его турецкое завоевание, в
римско-католических монастырях и школах в силу ин-
теллектуальной подмены, происшедшей в сознании,
почти ничего уже нельзя было узнать о восточном про-
исхождении нашей культуры, да чуть ли и не самого
христианства.
Константинополь пал, оттуда больше не слышно
было возражений. Хотя именно Гемист Плифон (Пле-
тен) из Мистры был истинным основателем академии
Медичи во Флоренции, которая дала толчок Ренессан-
су, хотя собор святого Марка в Венеции — копия раз-
рушенной Апостольской церкви в Константинополе,
хотя строительство Аахенского собора было инспири-
ровано и отчасти осуществлено мастерами из Констан-
тинополя, хотя водяные часы и такой европейский ин-
струмент, как орган, изобретены в Константинополе,
хотя там заимствованы невмы, первые нотные зна-
ки, хотя императоры «Священной Римской империи
германской нации» и для своей короны, скипетра, дер-
жавы, и для своих одежд и придворных обычаев ис-
пользовали византийские образцы, украшали себя ви-
зантийскими драгоценными камнями,— но поскольку
Восточную Римскую империю и Константинополь, где
уже давно вновь говорили по-гречески, не могли завое-
вать, не могли и присоединить ее к Западу посредством
брака (как это пытался сделать Карл Великий), то по-
степенно вошло в обычай, никем не введенный, но от
этого не менее ужасающий, помалкивать и не вспоми-
нать о «Востоке».
Многие психологически пока далеко не ясные моти-
вы, совместившись, привели к исчезновению всякого
воспоминания о Константинополе, в то время как откры-
тия, знания, произведения искусства, заимствованные
4*
25

в Константинополе и пришедшие на Запад, стали здесь
чем-то само собой разумеющимся. Конечно, вышеупо-
мянутая римская стратегия — важная причина, ко в игре
должны были быть еще и другие силы, чтобы превратить
убийственный успех полигики вытеснения в столь всеох-
ватный и глубоко укоренившийся феномен, действую-
щий и по сей день.
Не обошлось здесь без зависти или коллективно-ис-
торической разновидности фрейдовского синдрома от-
цеубийства, так как европейская культура, отодвииув-
шаяся на Запад, обязана своим происхождением все-
таки антично-христианскому Востоку. В сознании мог
засесть гвоздь некоторого раздражения, что некогда готы
в Восточной империи превратились из необузданных за-
воевателей в государственных деятелей, полководцев и
королей, таких> как Теодорих, который в качестве кон-
стантинопольского наместника, правившего от имени
Юстиниана и Теодоры, держал в РаЕенне блестящий
двор и построил там великолепные церкви и дворцы; но
и эта возможность получить власть над Византией не ре-
ализовалась. Западные германцы были втянуты в поли-
тику Восточной империи глубоко, запутанно, кроваво —
это могло быть тем воспоминанием, которое охотнее
всего хотели забыть.
Правда, все новые и новые волны эмиграции именно
интеллектуальных личностей из Константинополя и
Восточной империи накатывали на Запад, потому чго
теологические споры разрешались часто самым ради-
кальным образом. Позже арабы и гурки завоевали тер-
риторию Византии, и греки бежали на Запад, нуждав-
шийся в мастерах, ремесленниках и ученых.
Но зачем же сосредоточивать внимание на том, что
для первого переводчика Библии, Вульфилы, греческий
был родным языком, так как его мать была каппадокий-
ской гречанкой? Зачем помнить о том, что знаменитая
школа при Кентерберийском соборе была основана быв-
шим епископом из Тарсоса, который, будучи привер-
женцем икон, покинул свою родину во времена иконо-
борчества и был возведен в Ке1ггербери на престол епи-
26

скопа (668—693)? Разве стоило столь тесно связывать
происхождение христианской культуры Ирландии, Шот-
ландии, Англии, а также и Франции с греческими эми-
грантами из Византии?
Вслед за наивной гордостью западных дворцов и мо-
настырей своими приобретениями в Константинопо-
ле — шла ли речь о реликвиях, иконах, резной слоновой
кости, манускриптах, одеждах или технических изобре-
тениях — настала фаза противоположного движения. В
Париже еще появлялись легенды вроде той, как матросы
похитили останки Дионисия Ареопагита (его считали
тогда учеником апостола Павла) и перевезли во Фран-
цию, как над ними была воздвигнута великолепная цер-
ковь Сен-Дени (искаженная форма имени Дионисия),
когда восторг после подобной эйфории начал угасагь.
Эстетическая концепция первых готических соборов,
возведенных при аббате Сюже, была выведена из «Эн-
неад» Плотина Александрийского, из неоплатоническо-
го учения о свете, которое еще и на Гете оказывало зна-
чительное влияние и воздействие которого до сих пор
далеко не исчерпано. Но не лучше ли было вывести го-
тическую идею из франкских, английских, немецких ис-
точников?
И монастырские школы, и впоследствии светские
школы, находившиеся под их влиянием, склонялись к
«западной» линии, инициировавшейся Римом; римский
мир брал все, что удавалось получить, — а это было не-
мало.
Некогда вызывавший восхищение образец — Визан-
тийскую империю с се единственным в своем роде, не-
повторимым Константинополем, расположения которо-
го многие домогались, — сначала страсгно копировали,
подражали ему. а потом, возможно, исчерпали его, после
чего началась все более ужесточавшаяся конкуренция.
И когда выступили исламские народы, властителей За-
пада мало заботила исходившая ст них угроза христиан-
ству. Крестовые походы под знаменами борьбы за идеа-
лы служили распространению их собственной власти и
приглушали блеск города на Босфоре, который все еще
27
В. Краус

оставался центром мира или был им в недавнем про-
шлом.
Уму непостижимые союзы с арабами и турками,
прямо-таки неуемная жадность венецианцев и генуэз-
цев исчерпали жизненные силы Восточной империи,
после чего ее разрушение турками было восприня-
то официально хоть и как траурное событие, но с
плохо скрытым удовлетворением. Потрясающие ду-
шу мольбы византийских императоров вызывали на
Западе двуличную реакцию. Помощь заключалась глав-
ным образом в словесных заверениях и обещаниях, в
затягивании переговоров, которые заменяли реальные
дела.
После завоевания Константинополя турками в 1453 г.
«Запад» счел своего экономического конкурента на Вос-
токе уничтоженным, но на его месте возникла опасность
турецкой агрессии. Большого выигрыша добиться не
удалось, скорее наоборот. С нарастанием угрозы и опас-
ности со стороны турок должна была все громче заявлять
о себе нечистая совесть всех участников — в жертву
был принесен не только христианский Константино-
поль, пусть даже там и исповедовали ортодоксальное, а
не римско-католическое христианство, но и соверше-
на была катастрофическая тактическая ошибка. Чем
очевиднее это становилось, тем меньше было причин
помнить о значении Константинополя.
Стоило ли снова и снова высвечивать и выставлять
напоказ свою бессовестность, неблагодарность, невер-
ность братства во Христе, да к тому же еще и собст-
венную стратегическую близорукость? «Заговор мол-
чания» о великой культуре Восточной империи и ее
городов Александрии и Константинополя организо-
вался почти сам по себе. В памяти померкли исто-
ки нашей культуры, важные пережитые на Востоке
эпохи.
Следующей ступенью должны были стать отвлекаю-
щие отвегы на нежелательные вопросы об этом по-
зорно оттесненном прошлом. Велико было искуше-
ние умалить роль знаменитой Восточной империи и
28

прекрасного города Константинополя, опошлить их
или даже отозваться о них с презрением. Дворцам за-
падных властителей и купеческим городам, виновным
в Каиновом грехе по отношению к Константинополю,
который едва ли можно было скрыть, не нужно было
даже и за топор браться, достаточно было отвести глаза
при выступлении турок, чтобы свершилось убийство
Авеля. Едва ли можно себе представить, чтобы Каин
часто и с благодарностью говорил о мертвом Авеле, а
уж тем более восхищался бы им.
Ход этой мысли ведет к следующей любопытной
идее. Активный, несущий цивилизаторскую культуру
земледелец Каин забывает пастуха Авеля после того,
как он его убил. Многосторонняя культура Александ-
рии и Константинополя имеет мало общего с образом
пастуха и значением этого понятия, но в ней больше
покоя, статики, чем в продуктивной, деятельной, по-
движной культуре земледельца, который может быстро
превратиться в реформатора, путешественника и стро-
ителя.
В недавнее время европейская история пережила
ряд значительных процессов вытеснения. Объединен-
ное под знаком свастики население так же всячески
пыталось «вытеснить» вину за приход Адольфа Гитлера
к власти и ужасные последствия этого, как и народы
Советского государства — свое участие в приходе к
власти Сталина и совершенных в его эпоху массовых
преступлениях. Но и о легкомыслии и слепоте государ-
ственных деятелей, правивших в западных демократиях,
говорилось поразительно мало. Ведь они необъяснимо
долго и вяло наблюдали за возникновением национал-
социализма и поддерживали Советское государство в
кризисные межвоенные годы, оказывая ему экономи-
ческую помощь, столь необходимую ему для его даль-
нейшего развития.
Феномен исторического вытеснения можно счи-
тать отличительным признаком людей с самого начала
их истории. Во всяком случае, европейская история,
несомненно, несет на себе печать этого феномена.
29

Вытеснение «Востока», истоков и первых этапов разви-
тия европейской культуры на юго-восточных окраинах
Европы и Ближнего Востока — это вытеснение уже
более пятисот лет является главной психологической
моделью, которая, за небольшими исключениями в про-
странстве и времени, формирует представление обо
всем и определяет все, что возникло в «западной» куль-
туре.
Ренессанс, эпоха гуманизма, французская, немец-
кая, английская классика сформировались как явления
романского Запада. Флоренция, Рим, Париж, Лондон,
Веймар образовали своим излучением западный по сво-
ему содержанию и форме духовный мир, который ко-
пировал, но фактически заново на западный лад пере-
создавал, а по собственному молчаливому убеждению
воссоздавал в улучшенном виде античные образцы.
Французские, английские и немецкие Афины создавали
такую концентрированную античность, какой никогда
не существовало.
Знание о подлинном прошлом собственной культу-
ры было утрачено, потому что это были уже другие на-
роды на других западных землях, другие семьи, лишь
тонкий слой новой элиты которых стремился к обра-
зованию и формированию культурного сознания.
Однако на востоке этой Европы, и не подозреваю-
щей о своем единородстве, сохранилась непосредст-
венная связь с истоками в Малой Азии, Каппадокии,
в монастырях египетских пустынь и в великом горо-
де Константинополе — она сохранилась в Болгарии и
России.
Обращение болгарского хана Бориса и его народа в
христианство в 864 году привело, кроме прочего, и к
крещению Руси при Владимире Святом в Киеве в 988
году. Русская историография коммунистической эпохи
пыталась умолчать о значении Болгарии и обойти тот
факт, что греческие монахи Кирилл и Мефодий из Фес-
салоник сначала были миссионерами в Болгарии, что
кириллица и древнеславянский язык берут начало от-
туда.
30

Церковной организацией набиравшего силу русского
царства занимались епископы из Константинополя или
русские монахи и епископы, которые учились в Кон-
стантинополе и следовали образцу византийской церкви.
Владимир Святой не только был женат на дочери ви-
зантийского императора, но и был очень близок х им-
ператору в Константинополе. Двор русских властителей
с самого начала был тесно переплетен с политикой Кон-
стантинополя и стремился если не овладеть впоследст-
вии византийским троном., то, по крайней мере, полу-
чить империю в наследство.
Даже в этом Владимир следовал болгарскому приме-
ру, потому что живший до него болгарский властитель
Петр, который уже называл себя царем, тоже взял в
жены принцессу из Константинополя. Царь Петр также
перенял византийскую культуру и пытался даже стать
наследником престола василевсов.
Печерский монастырь в Киеве, Киевская Русь и
затем все дальнейшее развитие русского царства и рус-
ской церкви с их богатейшей культурой были сознатель-
ным продолжением живой и плодотворной линии этой
юго-восточной традиции.
Показательна легенда, долго считавшаяся правдой, о
том, что василевс Константин Мономах (1042—1055) сам
венчал на царство своего внука русского князя Влади-
мира императорскими регалиями Византии. Эта весть
была тотчас же подхвачена хронистом того времени, она
вошла также в завещание Ивана Грозного и в описание
России графом Герберштейном. Подделанная в XIII в.
шапка Мономаха до сих пор находится среди сокровищ
Кремля.
Монах Филофей из монастыря во Пскове написал
знаменитые строки: «Блюди и внемли, благочестивый
царю, яко вся христианская царьства снидошася в твое
едино, яко два Рима падоша, а третий стоит, а четвер-
тому не быта, просем чаем царь царства, ему же несть
конца». Третьим Римом была Москва. Киевский митро-
полит Спиридон воссоздал даже родство Рюриков, пер-
вых властителей Руси, с императором Августом.
31

Эти и другие бесчисленные документы, да и рус-
ская церковная архитектура, церковное искусство с
их куполами и иконами, хоровая музыка, летописа-
ние, литература показывают, что вся русская полити-
ка и культура была настроена на продолжение визан-
тийской культуры, ее истории, из нее она черпала
свою силу, в ней она находила оправдание своего бу-
дущего.
Огромные проблемы, подтолкнувшие мир к бездне
атомной войны, общие для западных демократических
стран Европы и восточной коммунистической великой
державы, заключались не только в противоречиях
между демократией и коммунизмом. Они были лишь
современными драматичными фрагментами трагедии,
которая за полтора тысячелетия стала европейской
историей. Это была отчаянная борьба наследников, на-
ходящихся 9 близком родстве, за наследство, за перво-
родство, за власть, за расширение исторической терри-
тории, за некогда единую империю, которая господ-
ствовала над миром.
Коммунистическое государство и Западная Европа
с Америкой, которых объединяла власть демократии,
были историческими константами в конкурентной
борьбе, начавшейся после Константина Великого. В
течение столетий усилилось отчуждение, и после за-
воевания Константинополя турками установилось про-
тивостояние видоизменившихся полюсов — «Запада* и
«Москвы» или «Санкт-Петербурга». Вслед за периодом
переменчивых перекрестных союзов и дружб, которые
часто могли казаться примирением навеки, в период
сталинской холодной войны, возведения «железного
занавеса» между странами советского социализма и за-
падными демократиями противоречия усилились. Та-
кими средствами, как десятки тысяч километров ко-
лючей проволоки, как каменные стены, подобные ко-
торым строили только в Китае, как постоянная угроза
мировой войны, всеохватная и проникающая во все
поры жизни стратегия спецслужб, систематические
террористические акты, так жестоко и так насильст-
32

венно восточно-европейский блок еще никогда не осу-
ществлял разделение на две контрастных половины не-
когда единой европейской традиции. С помощью Ста-
лина, таким образом, старая трагедия достигла апогея
ужаса
Разрушение «железного занавеса», успехи демокра-
тии в бывших странах-сателлитах Советского Союза,
теперь получивших свободу, серьезная попытка Горба-
чева, Ельцина и многих других демократизировать
жизнь советского государства, защитить права человека
и перестроить хозяйство по законам рынка — огромные
трудности при этом были абсолютно неизбежны, пото-
му что с основания Константинополя эта градиция не
знала ничего подобного. В западном ареале существо-
вали рано сложившиеся демократии — в Швейцарии,
Англии, США и Франции; за права человека выступали
и боролись начиная с эпохи Ренессанса и гуманизма,
индивидуальная свобода с тех пор стала одним из глав-
ных идеалов и устремлений.
В Константинополе же с самого начала существо-
вало глубоко продуманное централизованное государст-
венное хозяйство, которое функционировало чрезвы-
чайно эффективно; иерархия служащих, начиная от
всемогущего императора, наместника Бога на земле,
порождала четкую структуру аппарата управления. Двор
и его слуги, разосланные в самые отдаленные провин-
ции, должны были представлять собою слепок с «не-
бесной иерархии», которую создал в своем многотом-
ном произведении знаменитый монах Дионисий Арео-
пагит.
Даже если идеология советского государства и
брала свое начало парадоксальным образом на Западе
у Карла Маркса, то направление ее реализации, как
это ни удивительно, воспроизводило абсолютистскую
византийскую модель. Ни царь, ни Ленин со Ста-
линым не могли освободиться от архетипичной для
восточно-европейской традиции ментальное™. Петр
Великий и некоторые его последователи решались
на смелые реформы. Ленин и Сталин оперировали,
5*
33

правда западной, некогда считавшейся очень прогрес-
сивной идеологией, но такой, которая слишком быстро
уводила от демократии — с помощью западных вдей,
казавшихся прогрессивными, они пришли к византий-
скому строю.
Испытание, перед которым оказались как Запад,
так и Восток в Европе, да и Соединенные Штаты Аме-
рики, это испытание всемирно исторического масшта-
ба. На исходе второго тысячелетия после Рождества
Христова оно приобретает смысл тысячелетнего итога.
Мы можем показать, реально ли преодолеть эту уму
не постижимую пропасть, разверзшуюся из-за безрас-
судства, фанатизма, жажды власти между Востоком и
Западом, реально ли преодолеть разрыв некогда еди-
ной европейской традиции. После огромных разочаро-
ваний в этом столетии возникла такая открытость с
обеих сторон, какой никогда прежде еще не бывало,
слова о звездном часе человечества не кажутся пре-
увеличением. В запасе у нас еще много десятилетий,
но и их недостаточно для изменения менталитета
обеих сторон. Уникальный порыв к взаимопониманию,
доверию, стремление объяснить трудности, желание
оказать конкретную помощь необходимо соединить с
призывом к терпению.
Марк Аврелий, император из эпохи еще не разде-
ленной традиции, римлянин, который высказывал свои
мысли только по-гречески, как и думал, друг Алек-
сандрии, знаток германских варваров на Дунае, гово-
рил; «Самый великий враг истины — это высокоме-
рие». Это высокомерие кажется мне опасностью, гро-
зящей демократическому Западу в тот период, когда
на фоне успехов демократии политически и экономи-
чески разрушается коммунистическая система. Мы еще
не знаем истины. Шумное действие на авансцене ос-
лепляет. Мы еще не знаем, что ждет нас в глубине
истории. Глубины мснтальности огромного, как кон-
тинент, многонационального государства, которое за-
нимало шестую часть суши, едва ли возможно изме-
рить. Да и ситуация в западных демократиях может
34

внезапно измениться, потому что безмятежным наше
положение не назовешь.
Ковчег нашей общей жизни — всего человечества,
пережившего Восточную и Западную империи и значи-
тельно умножившегося — это ковчег нашей общей куль-
туры, которая определяет каш образ жизни и которую
со своей стороны определяем мы. В ближайшие годы
станет ясно, продемонстрируем ли мы культуру зновь
обретенной общности или падем жертвой старого про-
тиворечия.
В. Краус

СПАСИТЕЛЬНЫЕ РУИНЫ?
Два уровня смысла
посткоммунистической демократизации
Благодетельные радикальные перемены, происхож-
дение которых неясно, кажутся чудом. Как только их
смысл становится понятнее, обнаруживается также и их
цена. Неожиданными оказываются события, которые
легко понять, они поражают внезапным огромным раз-
махом своего воздействия — речь Хрущева на XX съезде
партии в Москве, разоблачение преступлений Сталина
и через тридцать лет после этого начало гласности и
перестройки — это и есть чудеса.
Реальная действительность развивается скачкообраз-
но, при этом ее немыслимые повороты противятся вся-
кому логически обоснованному прогнозу: ни появление
Гитлера, ни его первоначальные победы, ни преступле-
ния, совершенные национал-социализмом в таких куль-
турных странах, как Германия и Австрия, невозможно
было предвидеть, так же как и полный крах всего ре-
жима. Едва ли кто-нибудь мог предсказать победу ком-
мунизма именно в России, в стране, у которой, как счи
тал Карл Маркс, меньше всего шансов для его осущест-
вления. История — это, однако, не только хаос
прорывов иррационального.
То, что некогда считали Божьей карой или чудом,
скорее можно понимать как движение двух уровней
смысла. «Первый уровень смысла» постепенно замеща-
ется и сменяется вторым, в то время как большинство
людей думает, что живет еще в сфере первого. В ретро-
спективе «второй уровень смысла» ясен как Божий день.
На обоих уровнях господствует одна и та же рациональ-
ная логика, но она отталкивается от разных оснований.
Спасение демократической вдеи народом и Борисом
Ельциным во время реакционного государственного
переворота в августе 1991 года, тот факт, что народ, ко-
36

торый подавляли в течение семидесяти лет средствами
террора, при помощи милиции и совершенного аппарата
власти, не был ни сломлен, ни деморализован, не утра-
тил веры, относится ко «второму уровню смысла», кото-
рый едва ли кто-нибудь отважился бы предсказать. Прав-
да, спонтанный единый порыв, доказавший силу народа,
вскоре иссяк, и среди противников могучей, как и преж-
де, когорты функционеров возникли огромные разног-
ласия и необъяснимая вражда.
Но мощное массовое сопротивление многолетнему
подавлению коммунистическим аппаратом власти скон-
центрировалось в последний момент в отчаянном накале
эмоций. Невероятная вулканическая сида, которая, воз-
неся на вершину Ельцина, нашла себе выход в уничто-
жении портретов Ленина и требовала отмены всех его
установлений, всего созданного и инспирированного
им, всех следов его деятельности, соответствовала дли-
тельности предьщущего пути, беспредельности терпения
в немыслимых страданиях. Но возьмут ли люди, привы-
кшие переносить такие крайности, жить под таким гне-
том, возьмут ли они на себя бремя повседневного труда,
требующего заинтересованности и отдачи?
Коммунистическая система с большим мастерством
соорудила огромный театр ритуалов и фраз. Приняв его
за правду, каждый мог обеспечить себе жизненный ми-
нимум. Кто сам принимал в нем участие, для того от-
крывались даже возможности карьеры и некоторые при-
вилегии. С реальными достижениями, оцениваемыми
духовными или экономическими критериями, это не
имело ничего общего. Но неизменная атмосфера пыш-
ных слов могла внушить мысль об участии в процессах
преобразования мира. Становилось все труднее перено-
сить пустоту ритуалов и фраз, но выбрать действитель-
ность вместо оперной постановки в масштабе государ-
ства с участием всего народа было тяжелым шагом, на
который мало кто решался и который мог привести в
ГУЛАГ или к смерти.
Однако вместе с иллюзионистской, чуждой жизни,
экономически разорительной системой, т. е. вместе с
37

концом затянувшейся постановки, переносить которую
было уже невозможно, исчез и гарантированный всем
скудный жизненный минимум. После эйфорического
«момента истины» необходима деятельность, соответст-
вующая реальным критериям жизни,— и трудность
этого» как водно, невозможно переоценить. Отрезвление
людей в Советском Союзе, их возвращение к повседнев-
ной жизни, обыденной и требующей конкретных усилий
индивидуального труда — огромная проблема, более
важная для будущего, чем необходимые изменения в хо-
зяйственной структуре.
Конечно, можно просто заменить пьесу в этом колос-
сальном театре, не меняя даже фразеологии. И вскоре
появились отчетливые признаки этого — вместо комму-
нистической пьесы о всеобщем счастье мира возникли
самые разнообразные фанатические национальные ее ва-
рианты. Патетические позы, героические сцены, истери-
ческие эмоции, которыми они полны, весьма пригодны
для нового шоу на фоне эффектных кулис, которое мо-
жет очень быстро перерасти в кровавые эксцессы и снова
уводит от банальной реальности ежедневной работы.
Фатальный коммунистический сценарий был вооб-
ще-то подготовлен сначала на Западе, точно так же на
Западе был приобретен практический опыт великих
драм национализма. Есть опасность, что в бывшем Со-
ветском Союзе не откажутся от самого представления,
а только сменят пьесу.
Хотя демонстрации, народные манифестации против
государственного переворота в России в 1991 году и
были связаны со смертельным риском, в них продолжала
проявляться своего рода театральная эмоциональность,
нечто приподнятое, не связанное с реальной действи-
тельностью. Люди могут при этом быть достойны вся-
ческого восхищения, но это не значит, что они потом
будут в состоянии соответствовать требованиям демо-
кратической жизни.
Трудности повседневной жизни в Советском Союзе
иностранцам с Запада казались невероятными — нехват-
ка продуктов, непреодолимые проблемы с жильем, ог-
38

раничсния свободы передвижения, унифицированная
информация, но эта жизнь имела и другое странное, ни-
когда полностью не исчезавшее измерение — ожидание
хоть и не «сияющего», но все же более светлого будуще-
го, даже если в него едва ли кто-нибудь всерьез верил.
Люди, за длительное время отученные от реальности
средствами целеустремленно направляемой массовой
пропаганды на телевидении, радио и в печати, несмотря
на возрастающее недовольство, были по-прежнему изо-
лированы от действительности, которую нужно было
принять.
Как это некогда практиковал и Гитлер — торжест-
венные парады по случаю государственных праздни-
ков — таких, как 1 Мая, которое отмечалось во всей
стране в течение двух-трех дней, и инсценировки пуб-
личных государственных акций помогали создавать зам-
кнутую театрализованную среду, которую, правда, мно-
гие воспринимали как фальшивую, лживую, но которая
наподобие дырявых кулис кое-как прикрывала кошща-
геря, ГУЛАГ и другие жуткие факты. В Москве все еще
жили мастера «потемкинских деревень», которым до
поры до времени с помощью современных технических
средств пропаганды вполне успешно удавалось обманы-
вать даже и заграницу относительно истинного положе-
ния в СССР. Поворот в сторону демократизации озна-
чает для населения бывших коммунистических стран не
только смену формы государства, но и глубокое психо-
логическое изменение основной жизненной позиции.
Уходит театр со всеми своими местами для зрителей и
ролями для актеров, какими бы жалкими они ни были,
и начинается действительная жизнь.
• • •
Перестройка Михаила Горбачева, которая была
чудом в глазах мира и даже в глазах населения СССР,
вскоре обернулась вполне прозрачным событием «вто-
рого уровня смысла», она обернулась последней попыт-
кой спасения не только страны, но даже и коммунизма.
39

Сохранить коммунизм, слава Богу, не удалось, как по-
казали впоследствии антигосударственный путч, народ-
ное восстание и его последствия, но вопрос в том, удаст-
ся ли вообще спасти или хотя бы частично сохранить хо-
зяйство и политические завоевания демократии на
территории, прежде подвластной Москве, — этот вопрос
еще надолго останется открытым. Какие бы «скачки» ни
позволяло себе историческое развитие, очень сомни-
тельно, способны ли многие сотни миллионов населе-
ния так же скачкообразно менять свой менталитет. На
«первом уровне смысла» это должно казаться невозмож-
ным, но может быть, за ним таится «второй уровень
смысла», который необходимо выявить.
Теперешнюю ситуацию от ситуации примерно трид-
цатилетней давности кардинально отличает телевидение,
со времен Горбачева .весьма насыщенное информацией.
Радиовещание по сравнению с догорбачевской эпохой
тоже обрело больше разнообразия и быстроту реакции,
тогда как раньше можно было лишь с трудом и с боль-
шими помехами «ловить» программы новостей западных
радиопередач. Но только благодаря телевидению (в пер-
вую очередь на западных окраинах коммунистического
мира, а со времен гласности вплоть до Владивостока)
стало привычным ежевечернее участие в жизни Запа-
да — Германии, Австрии, Франции, Англии, США.
Но вместе с тем, конечно, все труднее переносить
ежевечерний гротеск, демонстрирующий с неумолимой
ясностью высшие стандарты жизни империалистическо-
го Запада и их контраст с жизнью собственной страны,
обладающей самыми богатыми природными ресурсами
на земле. Большинство населения в ГДР, ЧССР, Вен-
грии, Польши, не выходя из дома, могло наблюдать бла-
годаря западному телевидению эту разницу и раньше. В
конце концов правда запала в сознание людей всего
коммунистического мира и ее невозможно было иско-
ренить. Со времен гласности она и в России известна
каждому, и невозможно себе представить, чтобы подоб-
ный факт не вызвал глубоких изменений в психологии
российских телезрителей.
40

Тотчас же обострились старые вопросы — почему
дела на капиталистическом Западе идут значительно
лучше? И разве мы сами действительно менее трудолю-
бивы, менее образованны, менее работоспособны, чем
люди на Западе? Телевидение осуществляло живой, пря-
мой, ежедневный контакт между теми, кто живет на Вос-
токе и на Западе, и люди, населяющие бывшее советское
пространство, не были бы людьми, если бы они не по-
чувствовали себя глубоко уязвленными в своем пред-
ставлении о самих себе. Они, конечно, могут указать на
великих писателей, композиторов, художников, актеров
и режиссеров своей страны, но то, что их повседневная
жизнь выглядит по сравнению с жизнью на Западе так
убого, несмотря на гигантские природные богатства, для
каждого из них является вызовом, к которому приме-
шивается ужас.
О том, что принципиально отличает жизнь на Западе
от жизни в СССР, с такой определенностью и с такими
подробностями долгое время все же не знали. Правда,
и раньше о том, что происходит на Западе, слышали от
тех, кто, обладая привилегией выезжать за границу, по-
падал иногда в их круг, и кое-кто из интеллигенции —
они рассказывали больше, чем имели право рассказы-
вать,— но слышали и узнавали об этом лишь немногие
в больших городах. Пропаганда забивала в сознание
нечто совсем другое, распространяла сообщения и по-
казывала кадры, изображавшие нужду и страдания в за-
падных демократических странах. Тот факт, что это в
них и в самом деле было, хотя и в незначительной про-
порции, разросся для огромного большинства советских
людей в представление о плачевном состоянии всей за-
падной действительности.
Шок правды, которую надолго невозможно было
утаить, даже если бы не было гласносга (в конце кон-
цов, все больше спутников связи запускалось в около-
земное пространство), вызвал тяжелое психическое по-
трясение, и его воздействие не закончилось до сих пор.
Нарастали вопросы — «почему нам всю жизнь лгали?*
и «кто вернет нам нашу упущенную жизнь?». Но самый
б*
41

тревожный, постоянно возникающий вопрос: «если уж
мы родились в эпоху революции, в замкнутом государ-
стве с его системой искаженной информации, в этом
гигантском лагере, опутанном колючей проволокой по
всем границам и отгороженном стеной лжи, если уж мы
родились здесь, почему мы не могли ничего изменить
и в чем наша вина?»
• • •
Несомненно, после краха гитлеровского режима ни
один народ ни в одном государстве не пережил столь
глубокого психологического потрясения, какое при-
шлось пережить народу Советского Союза после прихо-
да к власти Горбачева. Но без потрясения всех основ
человеческого существования не случилось бы ни эко-
номического чуда на пространстве бывшего национал-
социализма, ни реального, конкретного, прагматически
просчитанного подъема в таких колоссальных масшта-
бах. Шок дал тем, кто выжил, шанс здравого смысла и
разумной ответственности.
В гитлеровских школах тоже не учили истине. Запад-
ные демократии Франции, Англии, США восприни-
мались как юдоль страдания, как страны, из которых
империалистическими преступными кликами высосаны
все соки. Пропагандистской деформации подвергалось
почти все. Но только господство Гитлера длилось в Гер-
мании 12 лет, в Австрии — 7 лет, в то время как в СССР
прошло семь десятилетий до начала поворота при Ми-
хаиле Гобачеве. Да к тому же Ленин со Сталиным, ис-
требляя интеллигенцию, аристократию и буржуазию,
действовали без всякого зазрения совести и куда более
тщательно, чем Гитлер, который сконцентрировал всю
свою ненависть на евреях.
Никак нельзя недооценивать разницу: Советский
Союз хоть и был возведен на основе марксистских, то
есть западных вдей,— но на византийском фундаменте.
Мысли Маркса совершенно не подходили абсолютист-
скому государству, которое даже не вступило еще в бур*
42

жуазно-капиталистичсскую фазу. Все авантюристское
предприятие Ленина, которое вообще не могло бы осу-
ществиться без огромной помощи Германии, а позже и
многих других стран Запада, с самого начала было от-
мечено признаками беспредельного насилия, последст-
вия которого непредсказуемы.
Для понимания психологической и реальной поли-
тической ситуации в России можно извлечь некую поль-
зу из событий времен национал-социализма в период его
крушения и нового начала демократии. Существуют, ко-
нечно, вполне очевидные различия (помимо прочего это
гораздо более убедительная разумность коммунистичес-
кой системы как таковой, более долгий срок се сущест-
вования, победа Советской Армии во Цторой мировой
войне, богатые природные ресурсы бывшего Советского
Союза и, как уже упоминалось, иные духовные традиции
России), но некоторые основные черты этого историчес-
кого процесса были сходными. Наряду со многими со-
впадениями обнаруживается, правда, поразительный фе-
номен которой говорит в пользу Советского Союза ч,
вероятно, русского менталитета — отдельные люди ста-
вят вопрос о вине перед самими собой, и с такой бес-
компромиссностью, которой нельзя было отметить там,
где рухнул национал-социализм.
К отличиям можно отнести и более короткий срок
существования национал-социализма, и то, что истреб-
лению подвергались главным образом евреи, да и сви-
детельства об этих злодеяниях достигли далеко не каж-
дой семьи. А в Советском Союзе едва ли можно было
найти человека, среди родственников которого не был
бы кто-то арестован, кто бы не страдал годами в ГУЛАГе
в унизительных нечеловеческих условиях, Фраза «Мы
ничего не знали» не имела хождения, она не могла быть
произнесена.
Кроме того, в русской культурной традиции сущест-
вует особое отношение к понятию греха и вины. Ви-
на имеет для русского человека глубокий религиоз-
ный смысл. Она является постоянно существующей
причиной страдания, метафизической основой жизни,
В. Краус
43

избежать ее не дано никому. Один из романов Достоев-
ского называется «Преступление и наказание», а в пре-
красном романе «Братья Карамазовы» грех, вина впекут
за собой, правда, осуждение в обыденной жизни, но так
же точно и в еще большей мере — сострадание и про-
щение в духе реально практикуемого христианства. Вина
издавна является основной темой русской литературы и
русских философов. Но вина была также навязчивой
вдеей бывшего грузинского семинариста Джугашвили,
который, став богоподобным властителем Сталиным,
приказывал допрашивать о вине приговоренных им к ис-
тязаниям и смерти. При Гитлере и при большинстве
властителей-насильников в истории их противников каз-
нили после короткого приговора. Только Сталин на-
стаивал на длившихся неделями процессах с точным и
конкретным признанием вины самими обвиняемыми.
Детальная и тщательная подготовка показательных про-
цессов должна была принести в итоге совершенно одно-
значное разрешение вопроса вины. Сталин не брал на
себя никакой вины: обвиняемые должны были перед
множеством свидетелей точно обосновать свою вину и
принять ее на себя. Проводились эти процессы и обви-
нения с таким совершенством, что многие, даже неко-
торые обвиняемые, верили в эту вину.
Та нравственная глубина, с которой миллионы ин-
теллигентов и вообще значительная часть населения
бывшего Советского Союза ставит вопрос о причинах
происходившего в предыдущие десятилетия, в жуткие
сталинские годы и в годы последовавшего затем пол-
ного развала, дает надежду на будущее. Журналы, га-
зеты, книги полны материалов на эти темы, причем
чрезвычайно настойчиво исследуются причины и про-
блема вины.
Средства массовой информации в Советском Союзе
не только способствовали познанию действительности
на Западе и возможности сравнить се с собственной, они
и в другом существенном смысле имели большое пси-
хологическое значение: каждый в России знает, что
именно благодаря тем самым средствам массовой ин-
44

формации весь мир сопереживает, видит отношение
людей к происходящему, выдержку перед лицом нарас-
тающих проблем. Западные телекамеры показали собы-
тия сразу же после государственного переворота против
Горбачева, речь Ельцина с брони русского танка перед
массой народа. Поражение демократии при первых же
ее шагах стало бы известно во всем мире — и эта ката-
строфа стала бы в глазах мировой общественности по-
зором для всего населения России, Украины, новых го-
сударств СНГ.
Средства массовой информации, по крайней мере на
первых порах, превратили большую часть населения
бывшего Советского Союза в европейцев, открытых За-
паду, и пробудили в них сознание, что их поведение
важно для европейской культуры. Пробудилось самосо-
знание русских, а также других народов огромного го-
сударства.
Никто из тех, кто занимается проблемами бывшей
советской империи, конечно, не забывает о невероят-
ных, кажущихся иногда непреодолимыми препятствиях
демократизации политики и хозяйства. Рыночная эко-
номика начала взрывать континент планового хозяйства
самыми дикими методами, напоминающими о манчес-
терском капитализме. Да и «Дикий Запад» из истории
Америки, кажется, возвратился, обернувшись «Диким
Востоком». Несоответствующие новому времени законы
создали прямо-таки опгимальные условия для насиль-
ственной промышленной и торговой экономической
экспансии. Чрезвычайно важная для истории «эпоха
грюндерства» начиналась некогда на Западе таким же
образом.
Кризисы в посткоммунистических странах, весьма
драматичные и поначалу пугающе хаотические, и не
могли протекать иначе. Не следовало надеяться, что
ожидаемый подъем будет происходить по правилам бла-
городной, чинной вестминстерской демократии. Да и
«Золотой Запад» был некогда «Диким Западом», даже в
самой Англии, когда она делала первые, поначалу мед-
ленные шаги к благосостоянию.
45

Начинавшаяся хозяйственная деятельность в быв-
ших коммунистических странах разворачивалась как
раз в тех сферах, которые ускользали от внимания за-
падных наблюдателей, привыкших к устоявшимся фор-
мам демократии. Публиковавшиеся в посткоммунисти-
ческих странах, особенно странах бывшего СССР,
цифры и статистические данные на самом .деле были
лишь оценками или просто фантазией. Невозможность
понять и описать дикий импорт и экспорт, производ-
ство, экономические и промышленные процессы долж-
на была бы привлечь внимание к невероятной динами-
ке некоторых явлений, выходящих за рамки привычной
для Запада отчетности.
Риск такого развития, не сдерживаемого ни закона-
ми, ни старыми традициями, очень велик, но возмож-
ности и выгоды тоже велики. И давно обнаружившееся
наследство саморазрушившегося Советского Союза
давно оценено как огромная область будущего Европы,
и торговцы со всего света, инженеры, большие концер-
ны с их гигантскими резервами капитала (из «рыночной»
Европы, из США, Японии, Кореи), одаренные менед-
жеры из этих стран уже за работой, к тому же гораздо
более успешной, чем может предположить обществен-
ность на Западе и население на Востоке. Правда, такое
развитие требует не лет, а десятилетий, прежде чем оно
принесет результаты, ощутимые для более широких
слоев.
Хотя и должно быть ясно, чго люди в бывшем Со-
ветском Союзе не могут пройти за несколько лет тот
путь, который на Западе и в Центральной Европе по-
требовал многих столетий, все же, если имегь в ввду
вышеупомянутый «второй уровень смысла», то возмож-
ность успеха в высшей степени реальна. Результаты, ко-
нечно, никогда не будут теми же, что на Западе,— слиш-
ком различны основы и необходимые переходные этапы.
Русская традиция, берущая начало от Византии, посто-
янно вбирала импульсы с Запада, которые часто неудач-
но сплетала с собственными корнями, с собственным
темпераментом. Такие попытки предпринимались при
<6

Петре Великом, Екатерине Великой, при Ленине и Ста-
лине тоже. Пришло время новой попытки.
Для «экономического чуда» после Второй мировой
войны, которого бы никто не осмелился предсказать, ре-
шающей предпосылкой был невероятный шок, связан-
ный с вознесением на вершину власти и крахом наци-
онал-социализма. На подобном «втором уровне смысла»
ожидание «демократического чуда» с соответствующими
экономическими последствиями на территории бывшего
СССР — не завтра, но послезавтра — было бы вполне
обоснованным.

ПАРАДОКСАЛЬНЫЙ ФЕОДАЛИЗМ
Революция, реставрация и будущее
Ситуация в бывших коммунистических странах после
краха централизованной системы удивительно похожа
на фазу распада в истории феодализма. Находившимся
в качестве крепостных под властью дворянства сельским
работникам и крестьянам — они никогда не были тако-
выми в более позднем понимании этого слова, — в даль-
нейшем в результате многих общественно-исторических
сдвигов давалось все больше свободы, но одновременно
на них возлагалась и ответственность за самих себя.
Стремились ли они к этому сами, или были просто от-
пущены из ленных отношений в силу изменившихся ус-
ловий хозяйствования — неважно, факт остается фак-
том — внезапно они оказались предоставлены сами
себе. Ничего не подозревавшие, не готовые к этому, об-
реченные на голод и нужду, они отправлялись в отча-
янное странствие, поначалу из деревни в город. В их
убогих жилищах разражались эпидемии, катастрофичес-
кие социальные противоречия в XVIII и XIX веках с их
тяжелыми политическими потрясениями привели к
подъему коммунизма, а позже национал-социализма и
к двум мировым войнам XX столетия.
Народы, освобожденные после гигантского фиаско
«закрытого общества» советского коммунизма, обнару-
живают устрашающее сходство с ленными крестьянами,
отпущенными на Западе два, три или даже только одно
столетие тому назад; это сходство достигает своей куль-
минации в той беспомощности, которая внезапно ско-
вала их перед лицом свободы. В тех государствах, в ко-
торых перед Второй мировой войной уже существовали
демократия и рыночное хозяйство, можно еще было вос-
становить связь с прежним опытом, который еще более
или менее сохранился в памяти. По-иному обстояло
48

дело в Советском Союзе, который базировался ка вполне
реальных феодальных отношениях.
Карл Маркс давал шанс коммунизму в тех странах,
в которых уже существовало капиталистическое обще-
ство. Старую Россию он считал совершенно неподходя-
щей для коммунистического будущего. В случае с уче-
нием Карла Маркса парадокс мировой истории развер-
нулся прямо-таки в мефистофелевском духе, так как
Марксов образ будущего был осуществлен вовсе не ра-
бочим классом в капиталистических странах, а как раз
там, где, по Марксу, ни на какой успех нельзя было рас-
считывать, ибо люди там даже еще не поступили в
«школу капитализма». Зато насильственные меры кро-
шечной группы Ленина и Троцкого, основанной за гра-
ницей, подменили тот процесс, который должен был
происходить внутри страны.
Конечно, можно сказать, чго Марксову учению —
а вместе с ним, между прочим, и нескольким сотням
миллионов людей в их судьбе — особенно и незаслу-
женно не повезло: для этого общественного проекта
Ленин был как раз не подходящим человеком, и
немцы, которые додумались до того, чтобы переправить
Ленина из Швейцарии в Петроград, ступили тем самым
на самый неблагоприятный и политически чреватый
катастрофическими последствиями путь. Но разве не
содержали сочинения Карла Маркса и написанный им
вместе с Фридрихом Энгельсом «Манифест коммунис-
тической партии» нардцу с гуманными и благородными
мыслями также и обоснования применения силы? Пре-
ступления Ленина, поворот от демократических наме-
рений к брутальности терроризма, ужасам Гражданской
войны, которая велась всеми средствами обмана, дема-
гогии и величайшей жестокости, использование ЧК —
все это можно было объяснить с большей или меньшей
убедительностью, сославшись на марксистские поло-
жения.
Несомненно, и Дантон не был подходящим челове-
ком для осуществления светлых идей французской ре-
волюции, и Наполеон, ее завершитель, завоевавший
7*
49

полмира, едва ли действовал в духе ее гуманного завета.
Да и лозунги 1789 года уже были тем роковым шагом
к утопии, который побудил нетерпеливых, возможно
даже безумных, правителей не «просвещать» вялую и
слепую народную массу, что означало бы давать ей ин-
формацию, пробуждать способность сравнивать и при-
нимать свободные решения, а побудил вместо этого
действовать грубой силой, террором и тайной полицией.
Безусловно, вдея тогдашнего германского правительства
отправить Ленина в качестве террористической бом-
бы в запломбированном вагоне из Цюриха в Россию
оказалась поначалу на дьявольский манер чрезвычайно
успешной, но в то же время она принесла именно те
хрестоматийно известные ядовитые плоды, которых
можно было бы пожелать виновникам в качестве спра-
ведливого наказания за безнравственное низменное дея-
ние — если бы опять же за это не расплатились неви-
новные.
Кажется, история предостерегает таким образом от
слишком изощренного макиавеллизма. Так же точно и
пересылка аятоллы Хомейни в специальном самолете из
парижской эмиграции в Тегеран подтолкнула там к не-
предсказуемым событиям, значение которых для буду-
щего еще нельзя даже оценить. Хотя латинской сентен-
цией «Justissima tellus»* нужно пользоваться с большой
осторожностью, но все же вновь и вновь подтверждается
опасность интриг в мировой полигике, в том числе не
в последнюю очередь опасность тайных и в высшей сте-
пени сомнительных союзов западных демократических
режимов с коммунистическими и фашистскими дикта-
торами.
Сталинский «железный занавес», отгородивший
СССР от Запада, оказался слабой преградой на пут вре-
мени и рационального социального развития. Сегод-
няшняя ситуация в бывшем Советском Союзе прежде
всего производит впечатление вызывающей ужас кон-
фронтации современных потребностей людей со струк-
• Земля все уравнивает (лат.) — Примеч. пер.
50

турами феодальной эпохи. Современнику, наблюдающе-
му формы жизни в бывшей коммунистической системе,
которые теперь в результате ее краха обнажаются в пол-
ной мере, приходят на память призрачные воспомина-
ния. Нигде больше феодальные реликты не были закон-
сервированы с такой детальной точностью, как в повсе-
дневной жизни коммунистического мира. Славную
победу революции марксизма-ленинизма в России
можно было бы описать как шумную смену старых кос-
тюмов при фантастически точном сохранении феодаль-
ных форм жизни, как тщательное препарирование ста-
рой пьесы, вплоть до места действия, при эффектной за-
мене актеров и всего состава.
Превращение Кремля, некогда центра священной
власти царя, в резиденцию революционного правитель-
ства было лишь первым заметным сигналом — и это
лишний раз показывает, каким поразительным искус-
ством демагогии владели Ленин, позже Сталин; она про-
изводила такое впечатление на весь мир, что в западных
демократических странах могли время от времени воз-
никать сомнения относительно коренной основы ком-
мунистического бытия.
Феодализм в Советском Союзе даже обновился,
притом в своей крайней исторической форме, в фор-
ме византинизма. В иерархии чиновников, функцио-
неров, в аппаратном шике воскресли в искаженном,
извращенном виде идеи «небесной иерархии» Диони-
сия Ареопагита и василевса Константинополя. Визан-
тийский абсолютизм с его монолитным государствен-
ным строем отчетливо различим в сталинском государ-
стве.
Стоило лишь посетить один из дворцов Академии
наук или Союза писателей в СССР, в ЧССР или даже
в Румынии, понаблюдать за жизненными привычками
высших функционеров, чтобы заметить прямо-таки
страстную тягу к феодализму. Старинное убранство
залов, спальни со старинными кроватями, блеск, прав-
да уже поблекший, зеркал и люстр, огромный персонал,
находящийся в распоряжении часто очень немногих
В. Краус
51

гостей, роскошные сады (все это, конечно, закрыто для
простого народа), черные лимузины с шоферами, кото-
рыми могли пользоваться высшие чины,— все это впол-
не походило на расточительные обычаи аристократии
прежних времен.
Но не замки, которые на Западе были еще роскош-
нее, а дистанция, отделявшая правящие слои от народа,
не имеющего доступа ни к чему этому, принципиально
отличала Советский Союз от более богатого Запада. В
то время как рабочие стояли в очередях перед почти
пустыми прилавками, для тех, кто принадлежал к выс-
шим коммунистическим кругам, были икра и крымское
шампанское, роскошные квартиры и дачи для летнего
отдыха, и, конечно, поездки за границу. Для функци-
онера высшего ранга или для официально признанно-
го деятеля культуры не существовало государственных
границ.
Градация привилегий была невероятно тонкой: с/г
«заслуженного артиста» вверх до «члена Академии» или
даже до «Героя Советского Союза», существовали не
только ранги, но и иерархия рангов, предусматривав-
шая тщательную дифференциацию прав. В мемуарах
Андрея Сахарова можно прочитать, как одаренный
физик мог подняться по ступеням привилегий. Этот по-
дъем означал также изоляцию от остальных людей, ко-
торая тому, кто делал карьеру, позволяла не замечать,
что, собственно, происходит там, внизу. Только рази-
тельное отличие уровня собственной жизни от жизни
других ощущалось как нечто приятное и лестное. От-
ветственность за то, что происходило где-то далеко, ка-
залось, исчезала.
Члену академии, где бы он ни находился, полагалась
государственная машина с шофером, нужно было толь-
ко позвонить по определенному телефону. «Герой Со-
ветского Союза» мог всегда рассчитывать на помощь
всех ведомств, получал авиабилет куда бы то ни было,
даже если таковых в кассах не было. Диапазон приви-
легий в «раю для рабочих» был не постижим для за-
падной фантазии. Огромен был прежде всего контраст
52

с жизнью октального населения, которое могло полу-
чить железнодорожные или авиабилеты, только задолго
заказав их, отстояв в очереди, если вообще могло их до-
стать.
Хозяева жизни на Западе, безусловно, богаче, чем
крупный функционер или «Герой Советского Союза»,
но их служащие живут во многих отношениях так же,
как они сами: они могут ездить за границу, билеты на
поезд и самолет не составляют проблемы, часто у них
тоже есть машины, хоть и не такие большие, они могут
позволить себе отпуск на юге, а кроме того, могут уво-
литься, сменить профессию и место жительства, когда
захочет. В каком-то смысле уровень их жизни тот же.
В коммунистическом государстве это было иначе. Поэ-
тому там еще можно было изучать жизнь аристократии,
само понятие социального различия между относитель-
но небольшим господствующим слоем и остальной бес-
правной массой, живущей под постоянной угрозой, на-
ходящейся под строгим надзором милиции и госбез-
опасности.
Иногда не избежать было ощущения, преследующе-
го почти как фантом, что мошенническим путем была
предпринята смелая и столь же утонченная попытка
провернуть скандальную историческую подтасовку —
под пролетарской личиной привести к власти старый
монархический строй и тем спасти его от неудержимой
эволюции техники и экономики во всем мире. Многие
представители интеллигенции по убеждению и со
страстью принимали участие в попытке поднять мятеж
против времени в новых масках, но в старых ролях,
сначала мятеж художественный, а в конце концов жес-
токий и кровавый. И, как see яснее становилось, эта
«консервативная революция» была направлена против
включения всего и вся в экономический процесс, в
рынок, прошв коммерциализации мышления и утили-
таризации морали — против «американизма». Но толь-
ко против времени бессильна любая революция, не-
удержимое развитие может изнутри регулировать лишь
реалистически мыслящая интеллигенция.
53

Да и население коммунистических государств заняло
типичную позицию скудно оплачиваемых рабочих и
полностью зависимых крестьян, если оно эту позицию
не сохранило как продолжение прежнего феодализма,
как это имело место в Советском Союзе после царизма.
Так как у крепостных заработки не росли, соотношение
ничтожного вознаграждения и количества труда реали-
зовывалось каждым в свою пользу настолько, насколько
это было возможно. Искусство лодырничания, мини-
мальной производительносги, отлынивания от работы,
где только возможно, стало общим свойством занятого
населения.
После краха коммунистической системы то же самое
население, которое считало свое положение невыноси-
мым, оказалось в состоянии тяжелого психологического
кризиса. Анахроничный феодализм в эпоху высоких тех-
нологий, компьютеров и высокорезультатиьного труда
сохранить уже было нельзя даже и в богатом природны-
ми ресурсами Советском Союзе. Хозяйство и одновре-
менно общество должны были быть основательно пере-
строены — чему значительно способствовала решимость
населения. Но сможет ли оно изменить свою собствен-
ную привычную позицию, складывавшуюся столетиями?
Если пытаться использовать шанс таких глубоких и
очень поздних перемен, то придется отказываться от
привычек, входивших з плоть и кровь поколение за по-
колением, нужно будет направить огромную силу энер-
гии в совершенно другую сторону.
Для иллюстрации можно привести некоторые доку-
ментальные свидетельства, изображающие подобный
кризис в истории западных стран. Они показывают, что
тяжелые потрясения, вызванные распадом феодализма,
длились два-три столетия, прежде чем могли быть най-
дены сколько-нибудь приемлемые решения самых тяже-
лых проблем. Затем, правда, достигалась та огромная хо-
зяйственная эффективность с тем широчайшим соци-
альным воздействием, которые стали решающими
факторами западного успеха в конкуренции с коммунис-
тической системой.
54

В XVI веке, когда еще не могло быть и речи о
распаде феодализма, уже наступали изменения, тяжело
отозвавшиеся на вассалах, — например, широко рас-
пространенное огораживание посевных площадей для
овечьих пастбищ, которое к середине XVIII века до-
стигло значительных размеров, особенно в Англии.
Сокращение сельского хозяйства (растениеводства) в
пользу производства овечьей шерсти и изготовляе-
мых из нее тканей — при этом людей выбрасывали
на улицу — создало огромную анархическую армию
безработных. В Англии к тому же утрата авторитета
католической церкви рано привела к закрытию монас-
тырей, и множество бедняков, которых они опекали,
потянулось нищенствовать в города. Этот первый шаг
от феодализма к промышленному производству и к се-
куляризации привел к тяжелому кризису. И прежде
всего потому, что там, где давали монастырский суп,
зависимый народ уже не представлял себе никакой
иной жизни.
Несмотря на то что индустриализация в форме рас-
ширяющихся мануфактур заметно усиливалась, разрас-
талась и именно поэтому требовала все новых рабочих
рук, умножалась армия бедноты, которая нищенствова-
ла по стране и осаждала улицы городов. У этих нищих
не было ни необходимой подготовки, чтобы работать,
ни воли и желания получить эту подготовку. Они еще
жили в мире, в котором результаты работы — в духе
притчи о винограднике из Евангелия от Матфея — иг-
рали несущественную роль или вообще не играли ни-
какой.
Цитатами из высказываний о лености (faineantise, по
Кольберу) народной массы того времени можно напол-
нить целые тома, и отчаяние государственных мужей,
предпринимателей и хозяев было искренним. Они по-
нимали, что, если не будет прибавляться количество
желающих и способных трудиться рабочих и ремеслен-
ников, подъем хозяйства невозможен. Кузнецов, слеса-
рей, ткачей за большие деньги и на условиях хорошего
заработка привозили из-за границы через всю Европу,
55

иногда нелегально, возникали агентства, и квалифици-
рованные рабочие были часто умельцами, которые
знали себе цену и в конкурентной борьбе могли ставить
удивительные условия, как говорит вернер Зомбарт в
своем труде «Современный капитализм». Один ткач из
Лейдена мог себе позволить прямо-таки королевские за-
машки, не пропустив в свое рабочее время.летом «ни
одной ярмарки». Даниэль Дефо, который был не только
автором «Робинзона Круэо», но и удачливым предпри-
нимателем, писал в одном из своих сочинений: «Я могу
подтвердить, исходя из собственного опыта, что молод-
чики, которые околачивались у меня под дверью и ко-
торым я предлагал заработок в 9 шиллингов еженедель-
но, нередко говорили мне прямо в лицо, что могут за-
работать больше, прося милостыню. Я берусь без
колебаний указать хоть сейчас свыше тысячи семей в
Англии, которых я знаю лично,— они ходят в лохмо-
тьях, их дети голодают, их отцы могли бы зарабатывать
по 15—25 шиллингов, но они не хотят работать». И
далее: «Каждый знает, что есть огромная масса поден-
щиков-ткачей, кузнецов, суконщиков и двадцати других
ремесел, которая, получая свой заработок за четыре ра-
бочих дня в неделю, едва ли согласится работать пять
дней».
В Швейцарии, нынче столь прилежной, некогда гос-
подствовали совсем другие нравы, на которые в 1761
году в Базеле жаловались следующим образом: «Малое
количество хлопка, спряденного в этом году подобными
людьми, доказывает, что они лучше предадутся поби-
рушничеству и праздности, чем полезной работе, неко-
торые дерзнули даже заложить или продать предостав-
ленные им хлопок и прядильный станок, а деньги про-
мотать» (Вернер Зомбарт). Что касается рабочего
времени, то Вернер Зомбарт выяснил, что, например, в
Каринтии в XVII веке при производстве железа сущест-
вовало не более чем 100 восьмичасовых рабочих смен.
В Париже в 1660 г. хотели уменьшить число нерабочих
праздничных дней со 103 до 80 в год, что, однако, при-
вело абсурдным образом к их увеличению еще на 6 дней.
56

Главной проблемой в молодых промышленных го-
сударствах Запада было вообще сначала приучить лю-
дей к труду. Согласно Вернеру Зомбарту, «современные
государства до конца XVIII века вели ожесточенную
борьбу за квалифицированного рабочею». Почти вся
английская промышленность возникла благодаря пе-
реселенцам из других стран. Генрих VI привлекал гор-
няков из Саксонии, Австрии, Бельгии, во Францию
приглашали итальянских рабочих для шелкового про-
изводства. Итак, с одной стороны, требовалась квали-
фицированная рабочая сила, с другой стороны, суще-
ствовали армии нищих, которые и не могли и не хотели
учиться и работать.
Правительства пробовали разные решения этой ди-
леммы. Были основаны «работные дома», где нищих
бродяг должны были приучить к работе и научить рабо-
тать. Дорого обходившимся иностранным рабочим часто
не давали отказаться от своих хорошо оплачиваемых ра-
бочих мест, их пытались удержать на месте, после того
как они приехали, им не давали уехать обратно. Так как
во Франции, Австрии, Германии, России отсутствовали
и талантливые предприниматели, государство начало ос-
новывать «образцовые заведения». Кольбер во Франции
и Франц 1, супруг Марии Терезии, которого многие на-
зывали «величайшим фабрикантом всех времен», созда-
ли образцы, которые проложили путь дальнейшему про-
мышленному развитию.
Все это показывает, что государство ни в коем случае
не должно быть лишь препятствием к образованию сво-
бодного рыночного хозяйства и промышленном}' подъ-
ему и что, кроме того, потребовалось довольно много
времени, чтобы принцип совместной деятельности ра-
бочих, специалистов и предпринимателей, к которым
вскоре присоединились еще и банки с концернами, ус-
тоялся под знаком всеобщего интереса. Последствия
дальнейшего технического развития, стремительное усо-
вершенствование паровой машины, ткацкого станка,
фабрик, которые способствовали сокращению рабо-
чих мест и породили «манчестерский капитализм» с его
8*
57

беззастенчивой эксплуатацией рабочих, их жен и детей,
должны были точно так же опять уступить место другим
формам труда. Здесь сыграли роль два компонента.
Перегрузка двенадцатичасового рабочего дня и детский
труд оказались непродуктивными, так как они вызывали
сопротивление и были причиной отвратительного каче-
ства труда. Вторым компонентом были молодые проф-
союзы, которые выступили в поддержку интересов ра-
бочих.
Лишь много позже Генри Форд совершенно созна-
тельно сделал шаг, который привел к решению. На боль-
ших предприятиях начали осознавать, что они произво-
дят продукцию в том числе и для своих рабочих и
служащих, что на них растут потребители будущего. Воз-
никло понятие потребления, и потребительская эконо-
мика привела к прорыву современной технизированной
рыночной экономики, к убедительному и широкому со-
циальному успеху.
Когда всматриваешься в историю техники и ее связи
с экономикой (если осзободкться от политических про-
пагандистских клише), то показательна прежде всего по-
разительная схожесть реальной и психологической си-
туации, в которой оказались широкие слои населения
бывших коммунистических государств, и положения на-
родных масс раннекапиталистической эпохи на Западе.
Испытывая глубокую неудовлетворенность, чарто нахо-
дясь даже на грани голода, они все-таки не в состоянии
привести в движение iy хозяйственную энергию, кото-
рая необходима для повышения общею жизненною
стандарта.
В бывшем коммунистическом пространстве все оп-
ределяло примирение с монолитностью и нерушимос-
тью системы. Но следствием этой резиньяции была ут-
рата радости труда, желания учиться качественному
труду, безразличие к успеху и возможности улучшить
собственную жизнь. На заработную плату, достаточно
низкую и почт не возраставшую, ничего нельзя было
себе купить; машины, квартиры если и можно было до-
стать, то с огромным трудом, их нельзя было потом об-
58

менять на большие и более комфортабельные; провести
отпуск за границей или посмотреть мир было невозмож-
но — стоило ли тогда напрягаться, если это не прино-
сило желаемого результата и особенно если и экономике
в этой безнадежной системе никакое напряжение чело-
веческих сил не приносило успеха.
Результатом этого оказалась негативная сумма фак-
торов — минимум работы при неменяющемся заработ-
ке, бесчисленные пропуски по нетрудоспособности,
плохое качество труда, общее нежелание работать, ко-
торое, правда, пока не привело к острой нищете ранне-
капиталистической эпохи, но приблизило катастрофу
тотального хозяйственного краха. В бывшем Советском
Союзе, в отличие от бывшей Чехословакии, нет опыта
рыночного хозяйства, сохранившегося от ранних вре-
мен, подобный опыт в Польше, Венгрии, Румынии, Бол-
гарии достаточно скуден и ограничен преимущественно
сферой сельского хозяйства. Процесс освоения должен,
стало быть, начаться с нуля,— правда, рядом есть стра-
ны, представляющие живой пример и к тому же готовые
помочь. Нельзя заранее предсказать, как интенсифици-
ровать обретение опыта. Никого, однако, не должно
удивлять, если преодоление мертвой точки произойдет
не завтра.
Аристотель пишет в своей «Никомаховой этике» о
том, насколько важно в жизни, каким образом — вер-
ным или неверным — человек переживает удовольст-
вие и страдание. Ибо тот, «кто хорошо справляется с
удовольствием и страданием, будет добродетельным, а
кто плохо — порочным». Другими словами, тот, кто
считает удовольствием собственные удобства и безде-
ятельность, а работу, напряжение, стремление вперед,
напротив, ощущает как страдание, тог на ложном
пути. Переориентация, внутреннее изменение, которое
каждый должен осуществить в себе сам,— это трудный
процесс. Правда, изменения могут распространяться,
как беглый огонь, если положено ощутимое, успешное
начало. Триста и двести лет назад не было подоб-
ного опыта. Эпоху между двумя войнами сотрясали
В. Кргус
59

экономические проблемы, и только после Второй ми-
ровой войны смогло развиться современное технически
высоко обеспеченное рыночное хозяйство с его массо-
вым потреблением и со всеми его преимуществами и
ощутимыми опасностями. С тех пор на Западе накоп-
лен большой практический опыт, который можно ис-
пользовать в хозяйственном строительстве в бывших
коммунистических странах. К тому же существует ог-
ромный излишек товаров потребления, что могло бы
инициировать энергию, необходимую для преодоления
мертвой точки.

ОБАЯНИЕ ДЕМОКРАТИИ
Преимущества, ошибки, разногласия,
недоразумения
Крах коммунистической империи должен был повы-
сить ценность западных демократий — но можно ли го-
ворить об этом с чистой совестью? Проверка на проч-
ность превосходной, невероятно эффективной западной
экономики, неоспоримость личной свободы отдельных
граждан в демократических странах, возможность вос-
пользоваться этой свободой, социальны^ гарантии, бла-
госостояние — все это конкретные преимущества, ко-
торые при сравнении неоспоримо свидетельствуют в
пользу демократического общества. При подобном,
столь выгодном для Запада, сопоставлении нужен, од-
нако, дифференцированный подход.
Разве Западу в его традиционно демократическом
развитии и в его длившемся тысячелетиями, никогда
не прерывавшемся извне движении не было легче в
силу некоторой благосклонности судьбы, чем европей-
скому Востоку, который в течение многих столетий от-
брасывали назад и задерживали ужасающие вторжения
из Азии? Гунны, авары, монголы, татары, разные
тюркские народы постоянно нападали и вынуждали
русских, украинцев, болгар, румын, венгров защищать-
ся и биться не на жизнь, а на смерть, подчиняться,
приспосабливаться, принуждали просто выживать все-
ми возможными способами, самыми тяжелыми и опас-
ными. История европейского Запада достаточно тра-
гична и кровава, но чаще всего она творилась среди
своих, среди близких родственников, и это в конечном
итоге делало легче примирение, взаимопонимание, со-
вместную жизнь и деятельность, торговлю, в то время
как необходимость самоутверждения и постоянная
оборона от народов чуждых культур этого облегчения
не давали.
61

И разве страны Запада (вместо того, чтобы вести
между собой «братские» войны) хоть чем-нибудь помог-
ли восточно-европейским соседям защититься от азиат-
ских завоеваний? История полна ужасающих просчетов
Запада, когда речь шла о помощи войсками или това-
рами византийцам против турок, русским против татар.
Наоборот — венецианцы использовали четвертый крес-
товый поход, чтобы под флагом так называемой хрис-
тианской помощи до основания разграбить и разрушить
Византию, находившуюся в крайне тяжелом положении.
Таким образом, был выведен из дела самый значитель-
ный конкурент Венеции в тогдашней мировой торговле.
Французский двор самым унизительным и позорным
образом оттягивал помощь и поддержку василевса про-
тив турок и тайно заключал все новые союзы с врагами
христианского мира, чтобы окончательно избавиться от
Византии — соперника в борьбе за власть. Вену удалось
с успехом защитить от турецкого войска — но как по-
могали восточноевропейцам против несметных вторгав-
шихся из азиатской степи орд, например, орд Чингис-
хана? В течение тысячелетия народы «Восточной Рим-
ской империи», греки, русские, украинцы, болгары,
румыны, были живой стеной, защищавшей остальную
Европу от Азии.
Если освежить в памяти историю Европы, невозмож-
но отделаться от мысли, что Запад Европы мог вести
свои собственные войны, всегда саморазрушительные, а
также осуществлять колониальную экспансию только
под прикрытием живого «восточного вала», под защитой
восточноевропейских народов от постоянной угрозы из
Азии.
Вследствие довольно позднего созревания лишь с
1945 года на Западе, кажется, сформировалась разумная
позиция, а также прагматичная и в то же время гуманная
государственная форма, то есть более или менее устой-
чивая демократия. Удержится ли она? Может ли она раз-
виваться дальше, реально распространиться и стать в
какой-то мере самостоятельным и функционирующим
достоянием восточно-европейских стран?
62

Хотя Россия в качестве советской империи и стала
мировой державой, марксистская идеология, берущая
свое происхождение с Запада, породила здесь форму го-
сударства, отмеченную весьма заметными азиатскими, во
всяком случае восточными и абсолютистскими, чертами,
которая во многом напоминала персидские, египетские
и византийские образцы. Разве Запад — его отдельные
страны по разным причинам — не поддерживал долгое
время советское государство, сказывая ему всевозмож-
ную хозяйственную помощь? Разве Германия не положи-
ла этому начало, когда переправила Ленина из Цюриха
в Петербург в запломбированном вагоне? Разве после
Первой мировой войны западные страны-победительни-
цы, так же как и Германия, хотя и по противоположным
причинам, самым решительным образом не способство-
вали невероятному возвышению Советского Союза?
Ошибки Запада — не только катастрофическая,
упорная недооиенка стихии иррационального при Гит-
лере, но к неверная оценка Сталина, полное непонима-
ние коммунистической стратегии в мире, наивное лег-
комыслие многих западных политиков по отношению к
советской дезинформации и к активности восточно-ев-
ропейских спецслужб — эти ошибки существенно по-
могли становлению изощренного режима подавления и
ГУЛАГа. Запад несет с самого начала свою, до сих пор
им едва ли осознанную, долю вины за развитие Совет-
ского Союза, за то драматическое направление этого
развития, которое привело к бессмысленному абсолю-
тизму власти и антигуманизму, за то, что стало возмож-
ным само существование этого гигантского полицейско-
го государства с его экспансионистской политикой.
Благодаря глубоко продуманной и примирительной
политике после Второй мировой войны, благодаря плану
Маршалла и идее демократической общности Европы,
объединенной целью нового строительства, в Западной
Европе действительно возникла та благоприятная в эко-
номическом и социальном смысле атмосфера либера-
лизма, которая, несмотря на все промахи, является пред-
метом горячей зависти во всем мире. Обнажившаяся
63

хозяйственная и политическая разруха в бывших комму-
нистических государствах, конечно, отчетливее, чем преж-
де, высвечивает в самих западных странах их собствен-
ные преимущества, часто вовсе не замечаемые. Но оцен-
ки относительны, и осознание привилегий, которые дает
демократический стандарт, несмотря на новую подсвет-
ку, остается в западных странах отнюдь не однозначным.
Разве на Западе не произошел поворот к чисто ма-
териальному направлению мыслей и действий? Разве
одновременно с началом демократического развития не
произошла поразительная вульгаризация многих важных
понятий, бесконечные острые проявления которой вы-
зывают глубокое разочарование? Разве «массовая куль-
тура» не оказалась иллюзией, приведшей лишь к массо-
вому гедонизму без культуры, к устрашающей банали-
зации повседневности, к деструкции образования и
утрате любых эталонов культуры? Прежняя образован-
ная буржуазия, казалось, растворилась и превратилась в
аморфный средний слой с непомерно растущими потре-
бительскими требованиями, обзавелась такими свойст-
вами, которые напоминают скорее ненасытных терми-
тов или муравьев в муравейнике.
В произведениях Александра Солженицына и Вац-
лава Гавела есть эти видения ужасов из мира демокра-
тии. Может быть, стоило бы тогда освоить хоть малую
толику «диктатуры воспитания» в духе Спарты и в духе
Ленина или стремиться к клерикальной форме государ-
ственного правления? Разве в подобной дидактической
системе не очевиднее для народа ее культурные и гу-
манные ценности, разве не лучше они внедряются в со-
знание, чем в системе либеральной демократии? Даже
некоторые глубоко убежденные противники коммуниз-
ма и диссиденты, которые с опасностью для жизни бо-
ролись против коммунистического режима, нередко воз-
вращаются к этой мысли.
Как бы ни были распространены воззрения подоб-
ного рода, они не учитывают тою, что абсолютистские
общества воспитательного типа всегда заканчивали как
полицейские государства. Нет ничего опаснее, чем при-
64

нимать недостижимые идеалы за якобы пригодные для
реализации программы. Конечно, трудно узнать, где пре-
дел достижимою и где начало, хотя и притягательного,
но недостижимого ццеала. Кто не может определить эту
фаницу, тот оказывается в той, к сожалению, огромной
массе, которая следует за демагогами или ослепленными
безумием харизматическими вождями. Прагматический
скепсис Уинстона Черчилля, сказавшего: «Демокра-
тия — это самая плохая форма государства, но лучшей
я не знаю»,— этот скепсис может помочь разобраться.
Вероятно, для большей части населения бывшей со-
ветской империи западный мир с его демократическим
устройством и рыночной экономикой обладал неодоли-
мой притягательной силой. Недовольство подавляющим
личность коммунистическим режимом, егс экономичес-
кой несостоятельностью, омертвелой бюрократической
машиной, его невыгодное положение в сравнении с бла-
госостоянием и либерализмом западных стран создали
предпосылки для поворота. Речь шла, правда, лишь о
глубоко скрытом чувстве, а не о рациональном анализе
или решении. Только перестройка и гласность, только
реальная открытость между Западом и Востоком, пред-
ставившаяся конкретная возможность изменений и
улучшений реально показала, сколько нужно наверстать,
сколько всего нужно изменить, вплоть до мелочей по-
вседневного бытия, и сколько времени потребуется для
того, чтобы осуществить хотя бы часть желаемого.
Демократия все еще достаточно привлекательна для
сотен миллионов людей в третьем мире, которые в боль-
шинстве своем в силу огромной дистанции, отделяющей
их от демократических стран, очень наивно восприни-
мают их высочайший уровень жизни, социальные гаран-
тии и достижения цивилизации. Часто формированию
подобных сильнодействующих мифов способствовали
лишь телевизионные кадры и отдельные продукты этого
чудо-хозяйства, проникавшие сюда. Поскольку в са-
мих этих странах создание подобных жизненных усло-
вий кажется делом безнадежным, с каждым днем у
людей нарастает желание попасть на Запад, превращаясь
9*
65

в непреодолимую решимость бежать, неважно каким об-
разом. Люди, подобно мотылькам, летят на свет и попа-
дают в пламя.
Как бы привлекательно ни выглядели со стороны за-
падные демократии, их государственное устройство и
тем более их рыночное хозяйство перенять гораздо труд-
нее, чем предполагают те, кто желал бы этого. Западу
понадобилось преодолеть долгий, тернистый,необычай-
но тяжелый путь, прежде чем он достиг заметных ре-
зультатов и добился более или менее благоприятных ус-
ловий существования. Если воспроизводить этот путь, то
можно, бесспорно, избежать множества ошибок и сразу
использовать самый важный опыт, но нельзя при этом
за один день воссоздать предпосылки, формирующиеся
в человеческом сознании, и бесчисленные, связанные и
взаимодействующие друг с другом детали, которые не-
обходимы для того, чтобы такое общество функциони-
ровало. Понимание того, что развитие жизни на Западе
было медленным процессом, прерывавшимся сильней-
шими кризисами и потерями накопленного, не должно
обезоруживать, оно должно дать лишь первое представ-
ление о возможном воспроизведении демократических
форм жизни и ее экономических, социальных, либераль-
ных преимуществ.
Длившееся тысячелетиями развитие, которое сегодня
на Западе привело к эффективным формам хозяйства и
к относительному социальному равновесию, зарожда-
лось тогда, когда этот самый Запад был миром варвар-
ства. Развитие началось на Востоке. Знаменитая речь
Перикла в Афинах классических времен была первым
ясным изложением принципов демократии в противо-
положность спартанской системе аристократической
диктатуры. В ней говорилось: «Что же до дел государст-
венных, то на почетные государственные должности вы-
двигают каждого по достоинству, поскольку он чем-ни-
будь отличился, не в силу принадлежности к определен-
ному сословию, но из-за личной доблести. Бедность и
темное происхождение или низкое общественное поло-
66

жение не мешают человеку занять почетную должность,
если он способен оказать услуги государству*. (При этом,
конечно, исключались рабы.)
Тогда возник новый принцип выбора. После весьма
опасных политических озарений Платона, которые фа-
тальным образом приближались к образцу Спарты и к
которым позже постоянно обращались авторитарные ре-
жимы, Аристотель сделал важный шаг вперед — он пер-
вый провел различие между государством и обществом,
причем решающим было для него разделение властей.
Гражданин является партнером правительства и энер-
гично отстаивает права гражданина и отдельного чело-
века. Совершенно современно и б духе рыночной эко-
номики звучат слова Аристотеля из «Политики»: «Соб-
ственность должна быть общей только в относительном
смысле, а вообще частной. Ведь когда забота о ней будет
поделена между разными людьми, среди них исчезнут
взаимные нарекания; наоборот, получится большая вы-
года, поскольку каждый будет с усердием относиться к
тому, что ему принадлежит».
Стоики от Зенона до Сенеки провозгласили и ясно
сформулировали принцип индивидуальности человека,
также как принцип равенства наций и равноправия, еди-
номыслия (Homonoia) разумных, человечности. Цице-
рон в своих многочисленных сочинениях детально изу-
чал проблемы правового государства и права отдельной
личности по отношению к государству. Он сформули-
ровал естественное право человека в противовес власти
сильных мира сего. Государство только в той степени ле-
гально и может быть признано, в какой оно соответст-
вует этому естественному7 праву. Тем самым недвусмыс-
ленно сформулировано право сопротивления неправо-
вому правительству. Но важнейшие деяния для будущего
развития Запада совершил Фома Аквинский.
Этот теолог и философ вернул к жизни язычника
Аристотеля, которого обрекли на безвестность христи-
анские ученые — церковники и монахи. Вслед за сво-
им учителем Альбертом Великим, впервые интерпре-
тировавшим Аристотеля в христианском духе, Фома
В. Краус
67

Аквинский совершенно недвусмысленно заявил, что
учение Аристотеля содержит существенные элементы
христианства. «Томистский синтез» разума и веры, не-
смотря на жесткое, постоянно возобновлявшееся проти-
водействие, стал доминантой христианского развития на
Западе. В нем сформировалась важная мысль о том, что
каждое правительство должно следовать признанным за-
конам и что, если оно этого не делает, сопротивление
является не только правом, но и обязанностью народа.
Таким образом, Фома Аквинский оказывался на сто-
роне церкви и папства, поскольку эта мысль определен-
но ограничивала власть императора. С самого начала у
западных христианских императоров были напряженные
отношения с церковью и ее могущественным предстоя-
телем в Риме — дуализм западной истории всегда мешал
становлению одной монолитной центральной власти, но
постоянное напряжение между полюсами заставляло ду-
мать и действовать самостоятельно и нестандартно.
Фома Аквинский, как никто до него, сумел ясно по-
казать различие между культурным развитием на Западе
и на Востоке. Он принял сторону Аристотеля, его реа-
листическую, рациональную, разумную философию се-
редины, в то время как в Константинополе церковь ва-
силевса и его патриарха была верна идее единства трона
и духовенства. Василеве был верховным главой церкви
и наместником Бога на земле.
Византии было ближе наследие Платона и его ухо-
дящие корнями в мистику видения. Оригинальный фи-
лософ-неоплатоник Плотин создал эстетику света, асси-
рийский монах Дионисий Ареопагит (чье подлинное
имя до сих пор не известно) создал книгу «О небесной
иерархии», вдеи которой выходят за пределы неоплато-
низма и которым суждено было стать образцом строгой
и богоугодной иерархии служащих двора и всего управ-
ления Византийской империи.
Хотя Аристотель, много лет проживший в Малой
Азии, сам происходил с Востока Европы, культурное
развитие Византийской империи, да и политическая ис-
тория, шли не в русле его индивидуалистической мысли.
68

Когда цари Болгарии и России приняли наследие Кон-
стантинополя и сознательно продолжили его полити-
ческие и культурные традиции, это была другая, отлич-
ная от западной традиция.
Греческие философы отправлялись на Запад, Пло-
тин — даже в Рим, а позже Гемист Плифон (Плетон) из
Мистры во Флоренцию, где он, как уже упоминалось,
стал одним из основателей академии Медичи, а вместе
с ней и Ренессанса. Образованные люди уезжали из
Константинополя в тяжелые десятилетия тюркских на-
шествий, особенно после завоевания бывшей столицы,
уезжали не в Москву, и не в Киев, а в Рим, в Ирландию,
Англию, в Париж или в Персию.
Большая заслуга Макса Вебера была в том, что он
указал на тесную связь религии с современной цивили-
зацией. Действительно, на основе византийской и рус-
ской ортодоксальной церкви возникло другое общество,
другие формы жизни, совершенно другое отношение к
появившимся во второй половине тысячелетия новым
возможностям, новым проблемам и новым формам от-
ношений. Новшества Ренессанса, барокко, но главным
образом Просвещения и начинающейся эпохи техники,
глубоко проникавшие в мысль, чувства, желания, долгое
время не находили интереса в русском обществе.
Хотя святой Пахомий и основал первые монастыри
в Египте, хотя в правилах его монастырского устава на-
ряду с молитвой и размышлением содержался и обет
труда, развитие на Востоке концентрировалось все
больше на молитве, работа становилась все менее важ-
ной.
В западном варианте развития святой Бенедикт, на-
против, больше вьщелял значение груда. Монастыри
становились центрами обработки земли, строительства
путей сообщения, создания школ, библиотек, они ввели
в обиход изобретенные здесь же механические часы,
чтобы лучше распределять время между молитвой и ра-
ботой. В монастырях возникла этика труда, понятие о
богоугодном прилежании и позитивное отношение к
любому техническому новшеству — все ради того, чтобы
69

освободить мир от нужды и бедности, сделать его более
милосердным и достойным Бога.
В поле постоянного диалектического напряжения
между императором и папой сложился дуализм основной
модели отношений, диалектический характер фундамен-
тальной установки, которая в дальнейшем развивалась в
противостоянии государства народу, правительства —
отдельному человеку, но также и в напряженных отно-
шениях между обществом и отдельным человеком. Кри-
тический, реалистический прагматизм Аристотеля пре-
красно соответствовал дуальной основе, в которой, смот-
ря по обстоятельствам, усматривали две или более
позиций, взвешивали и выверяли их относительно друг
Друга.
Из этой основополагающей биполярности, которая пе-
реросла в плюрализм, как раз и возникла духовная и ма-
териальная динамика, технический, хозяйственный,, со-
циальный прогресс, в то время как в единообразной мо-
нолитной культуре и в централистском государстве,
таком, как Константинополь и позже Москва, подобные
явления никак не могли возникнуть и получить разви-
тие. Как раз этому там чинились всевозможные препят-
ствия.
Весьма показательно в этом смысле, что из недр та-
кого сурового ордена, как орден иезуитов на Западе,
вышли многочисленные ученые и в то же время имею-
щие политическое значение произведения, которые оп-
ровергали богоданность императорской власти и вообще
власги светских правителей и, опираясь в чем-то на
язычника Аристотеля, решали, словно от имени Бога,
вопрос о политической власти в пользу народа. Они пре-
пятствовали, таким образом, угрожающему вследствие
стабильности, омертвению «закрытого общества». Осо-
бенно ясно это читается у испанца Франсиско Суареса.
Удивительно, что на Западе даже еретики римско-ка-
толической церкви, в основном пуритане и кальвинисты,
тянулись к хозяйственному и техническому прогрессу —
они заявили, что земной успех угоден Богу и может счи-
таться Божьим вознаграждением. Прагматизм, который
70

приводит к успеху, это, по их воззрениям, вступление на
Божью стезю, на которой мир добьется процветания, на
которой исчезнет бедность, а жизнь станет человечнее.
Квакеры и мормоны шли тем же путем, очень близ-
ким светскому аскетизму, и благодаря этому станови-
лись все богаче. А поскольку богатство нельзя было рас-
тратить на собственные удовольствия, а как Божий дар
нужно было использовать для поддержания дела, т. е.
инвестировать, то это вело к дальнейшим успехам. Этот
гениально описанный Максом Вебером механизм спо-
собствовал невероятному экономическому и индустриаль-
ному подъему, прежде всего в Соединенных Штатах и в
Великобритании.
В России тоже существовали сильные еретические
движения, но большей частью с противоположными
устремлениями — они призывали к бегству от мира, к
отказу от жизненной реальности, от государства, от
церкви, даже от монастырского братства. Эти монахи
искали уединения, становились анахоретами, годами
постились в скалистых пещерах, следуя примеру ранних
египетских святых в пустыне.
Среди монахов русской православной веры были
удивительные личности, подобные старцу Зосиме, опи-
санному Достоевским в «Братьях Карамазовых», но не
было священников, которые бы основывали универси-
теты, учили бы там греческой философии, математике,
гуманистической вдее, не говоря уже о технических дис-
циплинах. Духовных лиц, которые бы смолоду занима-
лись астрономией или открыли бы закон наследствен-
ности Менделя, в русском православии не встретишь.
На драматичный и трудный путь, отмеченный кри-
зисами и спадами, путь формирования демократии, ве-
хами которого стали «Великая хартия вольностей» 1215
года, Джон Локк, «Билль о правах Вирджинии» 1789 года
и Французская революция, на этот путь Российская Им-
перия не вступила, при этом не стоит забывать, что уст-
рашающие вторжения и осады народов из глубин Азии,
прежде всего татар, сдерживали и подавляли любое раз-
витие в течение столетий.
71

Путь русского народа под гнетом абсолютистского
господства царей был подобен вечно длящейся трагедии,
в которой следовали друг за другом непостижимая жес-
токость, голод и всевозможные воды насилия. Обще-
известная способность русского народа страдать, кото-
рая проявляется в резиньяции, в склонности к самосо-
зерцанию и которая породила великие произведения
литературы и искусства, не может восприниматься как
вина даже при самой крайней степени западного высо-
комерия — потому что она была чуть ли ни единствен-
ной возможностью выживания.
Когда Петр Великий хотел обновить Россию и повер-
нуть ее к Западу, приблизить к западной традиции, он, к
сожалению, не осознавал эмоциональности своей собст-
венной натуры — безрассудный абсолютизм и крайняя
жестокость, с помощью которых он хотел искоренить
азиатский отпечаток, дух, след татарских времен, были
очень похожи на пароксизм той же насильственной ази-
атчины. Все более поздние, часто романтические, упря-
мые и трагические попытки, предпринимавшиеся преж-
де всего интеллигенцией, происходившей из аристокра-
тии и офицерства, сыновьями высших чиновников,
привели после ужасающих заблуждений, иллюзий, тупи-
ковых вдей к десятилетиями длившемуся кошмару при
Ленине, Троцком и Сталине.
Вторая мировая война отняла у Советскою Союза
двадцать миллионов жизней и принесла огромные раз-
рушения, особенно в европейской части страны. Ста-
линский жестокий тоталитарный режим с его ГУЛАГом
внушал все больше ужаса и страха. И лишь Никита Хру-
щев разоблачил и остановил террор, и только М. Гор-
бачев и Б. Ельцин подтолкнули народ к мысли об уст-
ранении догматической системы.
• • •
Очевидно, что без опыта западного развития демо-
кратии или ее модификаций, как в Японии, без лич-
ной предприимчивости и личной ответственности, без
72

рыночного хозяйства, без отваги, риска, как показывает
новейшая история, не достичь социального благосостоя-
ния. Предпринятые до сих пор (социалистические) экс-
перименты — будь то коммунистическое централизован-
ное государственное хозяйство или смягченные социа-
листические модели государственного регулирования —
они либо катастрофически провалились, либо существу-
ют за счет постоянных уступок принципу либерального
рынка.
Каким бы простым и естественным после шумного
краха Советского Союза ни было возникшее требование
перенять эти удивительные западную демократию и ры-
ночную экономику, это невозможно сделать поворотом
выключателя, и они не будут функционировать, если
люди не познакомятся с их традицией, и познакомятся
не в школярском смысле, а обретая особый менталитет,
чувство ответственности за самих себя, предприимчивой
деловитости, продуктивной фантазии, которая настоль-
ко же прагматична насколько изобретательна.
Героические эпизоды в истории западной демокра-
тии были редки, а если они и были, как во времена
Французской революции, они влекли за собой массовые
истребления людей и тяжелые кризисы. Народные дви-
жения были необходимы, но они приносили результат
в том случае, если проходили мирно и разумно. Основ-
ными достоинствами демократического процесса были
будничная, вовсе не зрелищная работа по созданию за-
конодательных парламентов, которым предстояла труд-
ная, серьезная и скрупулезная деятельность, построение
демократической повседневности: они давали свободное
и в то же время общественно обусловленное простран-
ство для реализации индивидуальных жизненных пред-
ставлений, давали дорогу экономической активности и
успеху как результату деятельности.
Демократия и рыночное хозяйство оказываются при
ближайшем рассмотрении вполне обыденными, прагма-
тичными и ничуть не привлекательными. Идеологичес-
кие утопии и их протагонисты, напротив, выглядят более
эффектно, что, как выяснилось, и ведет верным путем
10*
73

к депрессии и катастрофам. Заблуждением было бы ви-
деть в притягательной силе демократии нечто таинствен-
ное. Демократия не чудо и не трюк, ее нельзя отгадать,
как загадку, или передать как код. Но ей можно научить-
ся, проявив настойчивость и терпение, и она заложена
в каждом человеке как возможность, что доказано в
больших и малых странах Западной Европы, США и
Японии.
Основное бремя построения демократии неизбежно
ложится на плечи тех, кто ее строит. Западному наблю-
дателю с его прагматическим и реалистичным взглядом
на вещи очевидно, что Европа без железного занавеса
и без стены — надолго ли или нет это будет угодно За-
паду — составляет экономическое и политическое един-
ство, связанное общей судьбой. Помощь от всевозмож-
ных частных и общественных организаций, помощь
практическая и финансовая, оказываемая бывшим ком-
мунистическим странам, совершенно необходима ради
самосохранения Запада. В том случае, если необходи-
мость помощи, диктуемая здравым смыслом, будет вос-
приниматься на Западе как нечто, требующее от него ак-
тивного, разнообразного и к тому же деликатного и ин-
теллигентного участия, как задача, связанная с будущим
существованием самого Запада, разумные демократичес-
кие преимущества такого подхода довольно быстро по-
чувствуют все.

НЕСВОБОДА СВОБОДЫ
Между пресыщенностью и страхом
Техническая цивилизация с ее научными изобрете-
ниями расширила и невероятно обогатила новыми воз-
можностями нашу конкретную свободу. Мы летаем на
реактивных самолетах, звоним по телефону, смотрим те-
левизор, слушаем радио, наслаждаемся самыми разнооб-
разными музыкальными программами прямо в комнате
и можем знакомиться с самыми отдаленными странами
и их культурами во время наших отпусков. В то же время,
благодаря новому оружию и индустрии, возникли доселе
неведомые опасности. Как в положительном, так и в ог-
рицательном смысле прибавилось содержания жизни.
Огромным и вполне конкретным, к примеру, возмож-
ностям медицины нашей цивилизации противостоит уст-
рашающе возросший потенциал истребления. Вся ситуа-
ция в целом насыщена и перенасыщена возможностями
необходимого выбора решения, т. е. стала заманчиво
авантюрной. Но в то же время сложной и рискованной.
С тех пор как свобода стала осознаваться как некий
элемент жизни, с ней связано требование ответственнос-
ти за эту свободу — езобода ближнего и других людей.
Однако свобода непосредственно манит человека жела-
ниями, которые у него возникают, в то время как грани-
цы возможного хоть и очерчены законами, но в осущест-
влении точно не определимы и часто спорны. К тому же
часто они подлежат лишь собственному контролю, тогда
как внешний контроль вступает в силу, только когда гра-
ница грубо нарушена и ущерб уже нанесен. Ущерб для
окружающих, который иногда возникает в результате ре-
ализации свободы личности, становится совершенно не-
обозримым, если он осложнен техническим потенциа-
лом и непредсказуемыми последствиями, скажем, все-
возможных преобразований природы.
В.Краус
75

Попытка, после падения «железного занавеса», со-
единить бывшие коммунистические страны Восточной
Европы и Средней Азии с западными демократиями в
одну новую Европу происходит в то время, когда суще-
ствующая на Западе свобода, достигшая очень высокого
уровня, стала тяжелейшей проблемой. К тому же свобода
здесь большей частью связана — и это не имеет ничего
общего с собственно свободой — с высокой степенью
благосостояния, доступного многим, столь широко рас-
пространенное благосостояние во многих случаях пре-
вращается в богатство, в роскошь. Это обстоятельство
приводит к ложным выводам в полуразвалившихся и
обедневших бывших коммунистических странах, где
свободу ошибочно вдентифицируют со всеобщим бла-
госостоянием — как бы основным ее аттракционом.
Уникальная в историческом смысле экспансия чело-
веческой воли в ее господстве над природой привела к
этому столь же привлекательному, сколь и опасному со-
временному миру чудес, который воспринимался еще в
начале XIX века как не осуществимая фантазия. Начав-
шись с паровоза, автомобиля и телефона, его развитие
с изобретением атомной энергии, телевидения, теле-
факса и компьютера еще далеко не закончено. Все эти
факты известны, мы живем рядом с ними как с чем-то
само собой разумеющимся, но на самом деле мы ни в
коей мере не осознали масштаб происшедших измене-
ний по сравнению с тем миром, каким он был еще не-
сколько десятилетий тому назад. Прежде всего молодежь
воспринимает высоко технизированную цивилизацию с
огромными возможностями, предоставляемыми ею, как
норму, доступную каждому.
Люди, которые не пережили этот технический про-
гресс демократии во всех его позднейших фазах, едва ли
поймут, что он основан на сложных предпосылках и в
дальнейшем потребует от них определенной позиции,
которая гарантирует функционирование свободы при
условии благосостояния. Эта свобода и связанное с нею
уже несколько десятилетий благосостояние не могут
быть просто импортированы как некий товар — и они,
76

что еще важнее знать, при всей доброй воле не могут
быть экспортированы даже как подарок.
Пять-семь десятилетий ускоренным темпом еще
можно с трудом нагнать, хотя это должно было бы про-
исходить по инициативе и желанию населения. Однако
главная проблема в том, что как раз самому населению
и нужно было бы получиться. Маленькая группа интел-
лигенции и специалистов может, конечно, опередить ос-
тальных, но ей абсолютно ничего не удастся, если люди
не поймут, что для того, чтобы исполнились их желания,
необходимо измениться им самим.
В одной из главных вдей бывшего коммунистическо-
го режима ему сопутствовал трагический успех: ему уда-
лось превратить всех, все население, состоявшее из крес-
тьян, потомков крепостных, из рабочих, ремесленников,
горожан, а также элиты в некую однородную массу, вся-
чески восхваляемую, прямо-таки мистифицированную
массу. Это удалось. И место элиты заняла номенклатура,
у которой отсутствовали и знания, и образование, и гу-
манизм. На Западе в двадцатые годы, в годы нищеты,
тревоги и хаоса, наступил момент, когда тоже было взято
направление на обожествление массы — речь вдет о «ко-
ричневой массе» при национал-социализме. Конец Вто-
рой мировой войны после неслыханных разрушений и
жертв положил предел этому роковому развитию.
С 1945 г. на Западе возобладало другое направление,
которому с немалыми усилиями удалось воспрепятство-
вать дальнейшему развитию движения в сторону масс.
США, а также Франция и Англия с их глубоко укоре-
ненной традицией свободы и приоритета личности, ко-
торая берет начало в американском освободительном
движении и в конституции Америки, во Французской
революции и английском парламенте. Эти страны вы-
играли войну, и подъем современных западных демокра-
тий, начавшийся после войны, осуществлялся в духе
этих традиций.
Трудности в побежденных и опустошенных войной
странах были огромными не только потому, что города
лежали в руинах, но и потому, что духовная жизнь после
77

ужасающей войны была отягощена грузом вины. Об этом
очень часто забывает молодежь на Западе, но главным
образом люди в посткоммунистических странах. После
1945-го, в послевоенные годы, началась лишь первая
фаза того движения к свободе ради всеобщего благосо-
стояния, которое существует и сегодня и которое кажет-
ся столь заманчивым населению стран, освобождающих-
ся от коммунизма.
В то время как в западных демократиях с их высоким
экономическим стандартом жизни и достаточно высо-
кой социальной защищенностью у собственной молоде-
жи все определеннее обнаруживалось настроение агрес-
сивного недовольства и жестокой общественной крити-
ки, тоталитаризм в «социалистических государствах» все
больше приближал их к экономическому краху, а из-за
растущего сопротивления граждан и к политической
безысходности. Причем эту ситуацию удивительно ловко
скрывали от заграницы, а катастрофу собственного од-
ряхлевшего хозяйства, с его плохим руководством и не-
годным качеством продукции, отодвигали за счет беско-
нечных кредитов и импорта с Запада.
На Западе «поколение шестьдесят восьмого» и их
последователи еще протестовали против экологических
преступлений индустрии, против бедственного положе-
ния студентов, против капитализма, милитаризма, аме-
риканизма, империализма, они еще били витрины уни-
вермагов и магазинов, поджигали автомобили, соверша-
ли террористические акты против директоров банков, а
за «железным занавесом» все отчетливее становилось
ввдно истинное положение дел в коммунистических
странах. Только когда после падения занавеса для всего
мира стало очевидным катастрофическое состояние ог-
ромного коммунистического лагеря, самокритика в де-
мократическом мире на этом фоне начала обретать иной
масштаб. Правда об истреблении окружающей среды в
Биттерфельде и вообще в бывшем «восточном блоке» не-
сколько остудила на Западе романтический пыл и нос-
тальгию по нетронугой природе в духе Жан-Жака Руссо
и подтолкнула к более взвешенным размышлениям.
78

Вполне справедливая критика индустриального про-
гресса, за который нужно платить, нанося существенный
ущерб свободе и условиям существования ближнего и
всего общества, как-то подозрительно смешалась с на-
строением скуки, чувством бессмысленности, особенно
легко возникающим у молодого поколения, которое вы-
росло в условиях благосостояния. Для тех редких сви-
детелей западного образа жизни из коммунистических
стран, а также для людей, живущих в странах народной
демократии в пределах досягаемости западного телеви-
дения, эти явления были непонятны. По кругу ходила
шутка московской интеллигенции: «Хотя бы один денек
помучиться от западного потребигельского террора!»
Главной проблемой западных демократий станови-
лось то, что люди все меньше и меньше осознавали, чем
они фактически обладают — какой мерой благосостоя-
ния, свободы и социальной защищенности. Послевоен-
ное поколение построило жизнь тяжким трудом, а сле-
дующие поколения воспринимали это построенное об-
щество как нечто само собой разумеющееся. Начинался
невроз роскоши, и именно студенты, жившие на зара-
ботки своих родителей или на стипендии, имея возмож-
ность ездить в научные командировки и на каникулы в
Италию, Францию, США и в Азию, фанатически боро-
лись, не только не встречая отпора, но, напротив, при
мощнейшей поддержке прессы и телевидения, именно
против того общества, которое им предоставляло все эти
возможности.
Открьпие границ в бывших коммунистических стра-
нах лишило их возможности связывать свои социальные
фантазии с этими странами, при этом, несмо!ря на эти
фантазии, ездить они предпочитали все же в Японию
или в Калифорнию. Развалившаяся экономика в быв-
ших странах коммунистического лагеря после падения
«железного занавеса» стала для каждого западного граж-
данина конкретной реальностью, касающейся и его
самого, она стала ею даже для тех радикально настро-
енных романтиков, которые извлекали огромную выгоду
из фанатичной оппозиции западным демократиям.
79

С тех пор как рухнула стена, оценка свободы и со-
циальных достижений на Западе стала трезвее и объек-
тивнее. Никто не может отрицать, что западные демо-
кратии с их капиталистическим рыночным хозяйством
добились большего социального равенства и, главное,
более высокого жизненного уровня для широких слоев
населения, чем какая-нибудь, пусть хоть одна-единст-
венная, из «социалистических» стран. Новый взгляд на
открывшийся взорам бывший коммунистический суб-
континент заставил множество людей задуматься и ис-
пытать чувство благодарности, когда прошел первый
приступ высокомерия.
Понятие свободы, приобретшее на Западе такой се-
рьезный смысл, особенно после Второй мировой войны,
за минувшие десятилетия в значительной мере его по-
растеряло. Оно стало чем-то вроде воздуха, без которого
человеческая жизнь хоть и невозможна, но которого че-
ловек в своей повседневной жизни не замечает. Субстан-
ция свободы улетучилась из сознания большинства
людей в западных демократиях, как смысл хлеба или на-
топленной комнаты зимой. Свободный выбор профес-
сии, учебного заведения, свободное пересечение госу-
дарственных границ, возможность выражать собствен-
ное мнение, не подвергаясь опасности попасть в
тюрьму, — все это давно считалось там не подлежащими
обсуждению условиями нормальной жизни. Впоследст-
вии, столкновение с действительностью бывших комму-
нистических стран все же вызвало у многих людей не-
которое просветление относительно этих ценностей.
Вместе с осознанием свободы исчезли также и раз-
мышления о свободе. Осталось лишь недовольство гро-
мадным объемом предложения на рынке: от продоволь-
ствия и недвижимости до искусства и путешествий, а
жизнь при этом неизменно ставит органические огра-
ничения отдельному человеку, ограничения в силе, спо-
собностях, времени, средствах. Даже самого неуемного
обжору, нажравшегося до отвала, обуревает тоска, если
на столе еще остаются лакомства. Меланхолия интелли-
гента, который не может делать доклады одновременно
80

в Париже, Калифорнии и Токио и в то же время про-
должать свою работу дома, неизбежна, понятна и без-
рассудна. При этом возникает коварная опасность глу-
бинного психологического процесса, бессознательно
переводящего это неудовольствие в осуждение общест-
венного состояния, кажущегося при этом самым жалким.
Не вдаваясь в философские детали, я предлагаю для
начала простое и прагматично поверхностное определе-
ние свободы, которое я в дальнейшем усовершенствую:
«Свобода есть сумма возможностей выбора». Эти воз-
можности выбора в историческом аспекте в обществе за-
падных демократий на редкость многообразны: их пре-
делами являются лишь пределы отдельной человеческой
жизни. Достоевский в «Записках из Мертвого дома» вы-
сказал прагматическую мысль о том, что деньги есть ове-
ществленная свобода. Это бесспорно, но деньги должны
быть в наличии, должны быть добыты. Так каждый от-
дельный человек наталкивается на свой предел, что ясно
ощущал даже гетевский Фауст, который заключил союз
с дьяволом, чтобы разрешить свои проблемы.
Свобода в современном понимании и огромные воз-
можности выбора в западных демократических странах
являются результатом того всеохватного развития, нача-
ло которому положено подвигом Прометея и фаустов-
ским напором, обозначившими путь европейской куль-
туры. Коммунизм довольно скоро впал в оцепенение то-
талитаризма. Только азиатские религии — к ним
относится и ислам, — отклоняют западный путь разви-
тия, используя, однако, продукты его цивилизации. В то
время как современный политический ислам энергично
отрицает естественные науки, технику, свободу мысли,
личную свободу и терпимость, исламский мир исполь-
зует самолеты, автомобили, телевидение и современную
медицину — противоречие, которое ведет к тяжелейшим
конфликтам и которого, с другой стороны, в современ-
ном мире, каким он уже стал, нельзя избежать.
Мысль о необходимости сдерживать силу Прометеевой
энергии заложена в европейской культурной традиции и
достаточно отчетливо прослеживается в «серединном
и*
81

пути» Аристотеля, стоиков и в христианском учении. Но
многие ли следуют ей? Кто ею живет?
Радость возможности выбора приглушается, если по-
думать о смысле выбора и его критериях: так, каждый
отдельный человек в состоянии взвесить, поразмыслив,
проверив разумом, возможности и ограничения, все «за»
и «против», и вообще определить, что имеет первосте-
пенное значение в пределах собственной единственной
жизни и что имеет смысл в агносительно короткий срок
этой жизни. Евангелия и послания Павла постоянно
превозносят свободу, о ней часто рассуждает бывший
раб Эпиктет, так же, впрочем, как и император Римской
империи Марк Аврелий — в духе той внутренней свобо-
ды, которая противостоит искушениям неразумных же-
ланий и обстоятельств.
Стало быть, тому, кто говорит о психологическом
давлении современной технической цивилизации, стои-
ло бы помнить об этой, постоянно существующей внут-
ренней свободе, которая способна выстоять против иллю-
зий и соблазнов. Кто не может устоять перед рекламой
потребления, виноват сам и поступает опрометчиво,
если, проклиная общество потребления, рискует его раз-
рушить и заменить альтернативным обществом нужды
и несвободы.
Конечно, в системе тоталитаризма внутренняя сво-
бода подвергалась вполне конкретным испытаниям с
устрашающими последствиями. Но ведь внутреннюю
свободу нельзя отнять у людей, которые ее обрели, ни
под угрозами самого беспощадного террора, ни самыми
жестокими искушениями (например, перспективой спа-
сения собственной жизни ценой предательства). Заклю-
ченный, которого отправляют на виселицу, может быть
свободнее палача, который его убивает.
Возможно, перед лицом искушений и испытаний,
которые кажутся более безобидными, труднее спасти
свою свободу. Соскальзывание в соблазны пестрого, яр-
морочного общества демократического Запада начина-
ется как шутка, а кончается психозом и депрессией.
Поэтому для Запада так важно узнать себя и свой соб-
82

ственный мир в контрасте с бывшим коммунистическим
миром (который был и теперь еще является жизненным
пространством более чем четырехсот миллионов чело-
век), узнать и самому опомниться.
Данное выше определение свободы — «сумма воз-
можностей выбора» — я хочу теперь дополнить и уточ-
нить: внутренняя свобода — это смысл свободы вообще,
и без внутренней свободы любая свобода теряет свою
ценность.
Больше, чем все многообразные формы внешней
свободы, эта внутренняя свобода достижима лишь как
состояние. Она заложена в каждом отдельном человеке,
одному ее достичь легче, другому — труднее, но никто
не получает ее в подарок. Необходимость к ней пробить-
ся более насущна для того, кто живет в экзистенциаль-
ной ситуации незащищенности, нужды, чем для того,
кто воспринимает благосостояние, прочность положе-
ния и бесчисленные возможности выбора как привыч-
ные повседневные формы жизни.
Новое неудержимое сближение, пусть и не без кри-
зисов разного рода, пересечение интересов, переплете-
ние устремлений западных демократий, с одной стороны,
и бывшего коммунистического лагеря, с другой, застав-
ляет яснее осознать формы жизни, существовавшие до
сих пор раздельно. Начинающаяся общая работа неиз-
бежно приводит к более точному представлению об об-
разе мыслей, действий, работы и жизни как в западных
демократиях с их рыночным хозяйством, так и в бывших
странах тоталитарного режима. Расширяющиеся эконо-
мические связи приводят не только к лучшему узнаванию
партнера, но в то же время неизбежно и к лучшему пред-
ставлению о собственных сильных и слабых сторонах.
Возникшему после краха коммунизма чувству пре-
восходства западных демократий немало способствовала
самоизоляция коммунистического мира. Иррациональ-
ная одержимость мировой революцией и имперское
стремление к господству завело в необозримые потем-
кинские деревни с атомными бомбами. Московская им-
перия невольно помогла подъему западных демократий,
В. Краус
83

потому что здесь не знали тех колоссальных проблем вос-
точно-европейских стран, в которые они были бы втя-
нуты в условиях открытой Европы. В гонке вооружений
США умело добились преимущества. Теперь, правда, на
площади, равной почти целому континенту, простира-
ются руины разрушенной экономики.
И все же пессимизм кажется мне неоправданным, по-
тому что я вспоминаю время, когда из земель, превращен-
ных Второй мировой войной в еще более страшные руи-
ны, из Германии и Австрии французами, англичанами и
советскими вывозились с заводов последние еще рабо-
тавшие машины, а также несчетное количество локомо-
тивов и вагонов. Те годы, с их нуждой, голодом, отсут-
ствием крыши над головой, были ужасны, да еще отяго-
щены виной за войну, которая лежала однозначно на нас.
Ситуация в бывших странах коммунизма в этом от-
ношении легче, к тому же на территории бывшего Со-
ветского Союза главным образом — об этом нужно по-
стоянно помнить — находятся полезные ископаемые в
огромном количестве и прекрасного качества. Откуда же
безнадежность и депрессия? Слезы боли и жалости к
себе застят глаза. Огромные плодоносные земли для ги-
гантского нового строительства открыты будущему, при
этом можно использовать новейшие, лучшие машины и
технологии — при условии, что население серьезно за-
интересовано в подобном подъеме и будет активно в нем
участвовать. Прорыв в будущее возможен в соединении
усилий европейского Запада, включая Америку и Ав-
стралию, с одной стороны, и европейского Востока
вместе со странами бывшего советского влияния — с
другой. Это неотвратимое, хотя и трудное начало одного
из величайших поворотов истории.

ПЕРЕЛОМ В МАССАХ
Перспектива посткоммунистического мира
Сегодня коммунистическая эпоха может показаться
некоей титанической попыткой построить наперекор
времени архаичный мир мифического масштаба. Пара-
докс заключается в том, что все лозунги революцион-
ного коммунистического прорыва — о «светлом буду-
щем», о «новом мире», об «электрификации и советской
власти» — лишь помогали возведению и цементирова-
нию оплотов бюрократического консерватизма. Центра-
лизм, генеральный секретарь как полновластный прави-
тель в Кремле, маркированная ступенчатой системой
привилегий строгая иерархия в партии, окаменевшая
структура администрации, постоянное присутствие по-
лиции и тайных служб создали феодальное государство,
подобное Египту эпохи фараонов, другим восточным
империям или государству древних ацтеков, но главным
образом Византии.
Как бы ни оценивали старые большевики развитие
первоначальной идеи марксистско-ленинского комму-
низма и как бы ни сожалели о его деформациях, свер-
шившаяся некогда революция превратилась в препятст-
вие на пути всякого движения вперед, что и определило
на более чем семь (или четыре) десятилетий судьбу ком-
мунистического континента, а в последней своей фазе —
судьбу четырехсот десяти миллионов людей от Праги до
Владивостока. Здесь возможны сравнения со столетиями
абсолютистского иарского правления, с самыми консер-
вативными полицейскими режимами в истории запад-
ных империй, например с эпохой Метгерниха, однако
коммунистическая система значительно превзошла мно-
гие из этих реакционных режимов.
С некоторой исторической дистанции можно по-
стичь одну поразительно ясную истину истории: как
85

две крайности — эсхатологическая революция и пос-
ледовавшая за ней ь советской действительности изо-
ляция за стенами и колючей проволокой — не выдер-
живали испытания никакими переменами и терпели
крах. Крах экономический, политический, крах, вы-
званный все более решительными требованиями интел-
лигенции и широких слоев населения, которые хоте-
ли нормального развития, плюрализма, многообразия
форм жизни, ее облегчения и интенсификации, по-
вышения ее уровня и качества для большинства людей.
Разве не к этим целям стремились Маркс, Ленин и
первые коммунисты? Бесспорно, к этим, но при этом
потерялось нечто важное, нечто решающее: разносто-
ронность личности, возможность самостоятельного вы-
бора для отдельного человека в его желаниях и в его
личной свободе.
Здесь нашло подтверждение одно психологическое
открытие, выяснилось, что условиями величайших до-
стижений науки и техники, творческой фантазии, изо-
бретательства и технической реализации его результатов
являются те самые ценности — свобода и плюрализм.
Без этих предварительных условий невозможны были
бы успехи в достижении относительно высокого уровня
жизни для сотен миллионов людей. В гигантском по-
лицейском государстве, где все работали не на себя, а
на государство, не могла стать нормой необходимая ра-
дость труда, изобретательства, достижений.
Вялость, пассивность, регулярное воровство быстро
стали нормальным явлением в коммунистических стра-
нах, распространились и среди населения, которое рас-
ценивало это чуть ли не положительно — как ловкость
и проворство. Путь к превращению в свою противопо-
ложность как раз особенных творческих и радостных
возможностей, открывшихся именно в наше время, на-
чался довольно рано, хотя это едва ли четко осознава-
лось, если не считать всеобщего нарастающего недо-
вольства.
В Советском Союзе во время перестройки пример-
но двадцать миллионов функционеров вынуждены
86

были решать: или им присмотреться к новым демо-
кратическим, совершенно незнакомым возможностям,
или продлевать и поддерживать существование ста-
рой системы. Большая часть из-за свойственной ей ог-
раниченности осталась верна своим старым привы-
чкам, притом, разумеется, эти люди часто теперь поль-
зуются новыми словами, новыми красками, в лучшем
случае они более приветливо ведут себя. Бывшая ин-
теллектуальная оппозиция, напротив, пробовала но-
вые методы, утверждала себя на каких-то новых пози-
циях или терпела поражение и возвращалась снова
к тем словам, с которых большинство из них начи-
нало.
Но что произошло и происходит с основной частью
населения, с «массой»? Не стоит сейчас выяснять раз-
ницу между Прагой и Иркутском, решающее значение
имеют как различная культурная география, так и дли-
тельность коммунистического режима в отдельных
странах.
Направление усилий системы по отношению к на-
селению всюду было в основном одинаковым — из
прежних «классов» должен был быть сформирован про-
летариат, освобожденный от всех своих прежних свя-
зей, народ без собственности, без собственной земли,
по возможности без собственного дома, без собствен-
ной квартиры, без свободно избираемой профессии, без
выбираемого по собственному усмотрению образова-
ния, без религии, без индивидуального мировоззрения.
«Тоталитарная» система действительно тотально управ-
ляла всеми условиями жизни народа. Любой легальный
доход исходил от единственного кормильца, от государ-
ства, и нелегальный исходил точно так же от него же.
Каждая школа, каждый детский сад, каждый универ-
ситет учил марксизму-ленинизму, наполняя им все
предметы — от биологии и физики (где вскоре при-
шлось отказаться от его вдей) до искусства. Насколько
это удавалось, настолько население и низводили как
раз к тому состоянию, которое мы обозначаем словом
«масса».
87

Слово происходит or греческого «масса», которое
означало «несформированный материал», «тесто для
хлеба» и «месить». Оно было заимствовано из латыни
и употреблялось в значении «тесто», «мягкий комок» и
«мягкое раскаленное железо», у Овидия также в смысле
«слиток золота» и «хаос». Как «масса» оно употребля-
ется затем в позднем древневерхненемецком. Позже
Исаак Ньютон использовал в физике понятие «инерт-
ная масса» в противоположность «силе». Когда понягие
массы стало применяться к человеческой массе, оно
долгое время служило отрицательной характеристикой,
пока революционное движение Французской револю-
ции и марксизм, как и выраставшие из него коммунизм
и анархизм, не оценили позитивно массу рабочих,
массу пролетариата как великий шанс будущего.
Масса стала альтернативой классового общества, и
ее значение было поднято до уровня мифа Карлом
Марксом, Фрвдрихом Энгельсом, а также Михаилом
Бакуниным и Петром Кропоткиным. В противополож-
ность этому идеологическому и эмоциональному пре-
увеличению, которое породило весьма конкретную и
вполне успешную стратегию, у многих, кто критиковал
порядки своего времени, развились элитарные пред-
ставления и политическая позиция, согласно которой
в восходящей массе и в «эпохе масс» видели гибель
европейской культуры. Исследования «Психология
масс» (1895) Постава Ле Бона, «Массовая психология
и анализ "Я"» (1921) Зигмунда Фрейда, «Восстание
масс» (1929) Ортеги-и-Гассета, «Духовная ситуация
эпохи» (1931) Карла Ясперса пролили свет на феномен
образования массы и указали на огромную опасность
этой угрозы. «Одиночество массы» (1950) Давида Рис-
мана, «Теория массового психоза» (1959) Германа
Броха, «Масса и власть» (1960) Элиаса Канетга рас-
ширили и углубили новыми поразительными результа-
тами критику иррационального начала и нарастающей
власти масс.
Прежде всего уже в первый период их выступления
стала очевидной о!ромная сила тех, кто умел воззвать
88

к этим массам, собрать их, мобилизовать, дать им сти-
мул и манипулировать ими. Известные вожди истори-
ческих масс, такие, как Ленин, Троцкий, Сталин, как
Муссолини, Франко и Гитлер, как Мао Цзе-дун манили
миллионы бедняков иллюзиями, райскими фантомами,
причем многие интеллектуалы, которых часто восхищал
«подъем масс», теряли разум и заставляли свой рассудок
служить несбыточному. Организованная масса, так же
как и армия в гражданское или военное время, неиз-
бежно приводила вождей к необходимости увеличивать
эту массу и превращать в подобную же массу все насе-
ление как можно большего числа стран — как это ясно
было ввдно в процессе перерастания коммунизма во
вторую мировую силу.
Что же происходит теперь, когда рухнули полити-
ческие мотивировки тех масс? Что произошло, когда
массы Советского Союза и позже «массы» присоеди-
ненных к нему стран-сателлитов узнали вместе со своей
многочисленной, ослепленной иллюзиями интеллиген-
цией, что обещания нереализуемые цели недостижимы,
методы ошибочны и античеловечны, а избранный путь
был чудовищной ошибкой?
Масса, во всяком случае, очень скоро утратила пер-
воначальный энтузиазм: он исчез после первого столк-
новения с реальной действительностью в советских го-
родах, после отмены нэпа, а остатки улетучились после
тотального раскулачивания крестьянства, которому до
этого обещали землю, а зачастую даже ее и дали.
Ссылка и уничтожение миллионов кулаков при Ста-
лине, тех самых возмутившихся, разочаровавшихся
крестьян, уже тогда стерли у многих всякие сомнения
в демагогическом и опасно криминальном характере
системы.
Сталинскими показательными процессами удалось
снова обмануть многих, вину за катастрофы приписы-
вали таинственному иностранному империалистическо-
му заговору. Вторая мировая война снова сплотила
массы вокруг системы, которая спасла Советский Союз
в Великой Отечественной войне и присоединила к
12*
89

стране огромные территории. Тот факт, что Советский
Союз смог встать рядом с США как мировая держава,
не мог не произвести впечатления на массы и на многих
представителей интеллигенции. Но дальнейшее разрас-
тание ГУЛАГа с его армией бесправных рабочих и ин-
формация, получаемая через технические масс-медиа с
Запада, через радио, а позже телевидение, привели
затем уже к окончательной и необратимой утрате ил-
люзий.
Возможно, одной из грубейших ошибок, совер-
шенных коммунистическими руководителями в Крем-
ле, была слишком въедливая идеологическая пропаган-
да — портреты Ленина продолжали висеть в классах,
перед милитаризированными молодежными отрядами
ставили, как и раньше, гротескные лживые цели.
Старый партийный ритуал поддерживался, как встарь,
старые лозунги и фразы становились все невыноси-
мее и абсурднее. Подросли новые поколения, кото-
рые уже не могли терпеть контраста между старым
идеологическим церемониалом и давно ставшими
провокационно смешными и двусмысленными фра-
зами.
Несмотря на партийные взыскания, несмотря на
присутствие тайных служб в повседневной жизни, не-
смотря на давление з профессиональной сфере, может
быть, как раз из-за этих грубых способов воздействия,
которые принуждали принимать за реальность беско-
нечные потемкинские деревни, поднималось и нарас-
тало недовольство — в первую очередь интеллигенции,
которая стала превращаться в оппозицию и «пятое со-
словие», проникшее даже в партию.
Но не только интеллигенция и некоторые мыслящие
функционеры, а также и масса населения воспринима-
ла эту плохо разыгрываемую идеологическую пьесу как
все более невыносимую. Не хотела в этом участвовать
прежде всего молодежь, которая не могла больше тер-
петь политическую бессмыслицу и двойную жизнь
между школой, молодежными партийными организа-
циями, с одной стороны, и домом, а также время от
90

времени пробивавшейся информацией западных радио-
станций — с другой.
Все более очевидная коррупция партии, неслыхан-
ная ложь в газетах, нэ радио и телевидении, развал эко-
номики, который нельзя уже было скрыть, ухудшение
собственной жизни на фоне все более наглой пропа-
ганды — все это побуждало многих к размышлениям
или вызывало по меньшей мере ожесточение.
И все же мирная революция перестройки и глас-
ности не была революцией массы. Это была револю-
ция сверху, может быть, революция только троих, за-
нимавших высшие посты в партийном аппарате (Гор-
бачев, Шеварднадзе и Яковлев). Эти трое имели
полную информацию о предстоящей катастрофе эко-
номики. Их мотивами могли быть: отчаянная надежда,
что коммунизм еще можно реформировать радикаль-
ным способом (так считал прежде всего Горбачев);
предположение, что после спланированной и осущест-
вленной либерализации катастрофа, если уж ее нельзя
избежать, обрушится на саму либерализацию, а не на
основные коммунистические идеи; и главным образом
понимание того, что остро необходимая помощь Запа-
да может быть получена лишь в случае либерализации.
Однако без постоянного недовольства, неудовлетворен-
ности и озлобленности масс такой поворот был все-
таки невозможен.
Эта революция была подготовлена опытными про-
фессионалами со всеми уловками и виртуозным искус-
ством, присущим верхушке старого аппарата, орга-
низована с помощью интеллектуальной оппозиции и
грандиозно, эффектно инсценирована для телевизион-
ных экранов всего мира. Интеллигенция, которая в те-
чение десятилетий создавала для этого климат, высту-
пила в главных ролях, а масса сыграла действительно
решающую роль массы. Без помощи части старого ап-
парата и КГБ никогда бы дело не дошло до перестрой-
ки, гласности и массовых демонстраций.
Многими наблюдениями и разговорами с людьми из
этих стран подтверждается политическое, полицейское,
В. Краус
91

профессиональное и психологическое давление, длив-
шееся десятилетиями, которому подвергались жившие
там люди и которое было даже более сильным, чем
они могли осознать. Даже при полной личной откро-
венности некоторых разговоров и поступков до пере-
стройки и гласности скованность, боязнь, озабочен-
ность, неизбежная реакция на импульсы 01фужающего
мира, сформированного партийной идеологией, бы-
ли гораздо интенсивнее, чем можно было тогда пред-
положить и чем это могли заметить и осознать сами
люди.
Последствия згой деформации, вызванной подавле-
нием и угрозами, теперь оборачиваются, правда, серьез-
ной помехой энергичному и немедленному повороту к
демократическим формам жизни и хозяйства. Сдержи-
вавшаяся в течение многих десятилетий энергия кри-
тики образовала своего рода пробку критики и про-
тиводействия. Долгий период предписанного полицей-
скими мерами послушания, вынужденное ритуальное
выражение согласия на официальных демонстрациях,
недовольство, нараставшее из-за «добровольных» и не-
оплачиваемых работ (даже и по воскресеньям) — все
это начало находить себе выход парадоксальным обра-
зом именно в момент построения остро необходимой
демократии в виде своеобразного запоздалого непови-
новения, запоздалого противодействия, даже в виде
более или менее очевидной генеральной забастовки —
именно теперь, когда всякая полицейская угроза мино-
вала.
Конечно, экономическая катастрофа, к которой
привела коммунистическая система, стала вполне оче-
видна и ощутима только после ее краха. Упрямая пас-
сивность населения оказалась абсурдно и слепо направ-
ленной на все вообще, но при этом в своем трагичес-
ком изломе прежде всего на самих себя. Это была
иррациональная позиция, и не впервые массы (а также
интеллигенция) чувствовали и дейсгвовали иррацио-
нально. После мощного всплеска бьющей через край
эйфории, после довольно скоро наступивших разочаро-
92

вания, ярости и печали массы свела своего рода су-
дорога оцепенения — именно тогда, когда все силы
нужно было вложить в дело и в надежды нового сози-
дания.
На интенсивную фазу запоздалой всеобщей забастов-
ки напластовалась упомянутая, длившаяся годы дефор-
мация, выражавшаяся в принципах «барачной жизни» —
отлынивании от работы, бесконечных чаепитиях, бол-
товне на рабочем месте, отлучках по личным делам и
проблемам, посещениях приятелей и родственников.
Всеобщая забастовка лишь усилила постоянно действо-
вавшую до этого забастовку безделия.
Деформация сознания, вызванная коммунистически-
ми десятилетиями, оказалась коварно подложенной пси-
хологической миной замедленного действия. Хотя весь
режим и идеология рухнули вместе с партией, народ
вместе со своей умной интеллигенцией все не мог ос-
вободиться от влияния системы. Гнев, ожесточение на-
правлялись не на прошлое и не преобразовывались в им-
пульс энергии для будущего, а вылились в виде послед-
ствий коммунистической катастрофы, которых можно
было ожвдать, — в ложную позицию протеста по отно-
шению к новой, вернее, подлинной, истинной реальнос-
ти. Эта пассивность населения, неотличимая oi всеоб-
щей забастовки (затрагивающая деятельность, необходи-
мую самим людям), подобна взрыву досады, который
сегодня не может разрушить ни государства, ни партии,
а только собственную сегодняшнюю жизнь и собсгвен-
ное будущее.
Ситуация в Германии и Австрии после гитлеризма
и Второй мировой войны, принесшей такие разруше-
ния в собственной стране, которые теперь уже трудно
себе представить, страшный голод, холод, разруху и
бездомность, когда приходилось искать пристанище на
вокзалах или з сохранившихся бункерах и подвалах,
выглядела внешне гораздо большей катастрофой, но
деформация сознания тоталитаризмом длилась лишь
двенадцать или семь лет. Чувство вины за развязанную
войну, унесшую 55 миллионов жертв, подавляло, но
93

еще не совсем исчезло и чувство реальности — деп-
рессия, сознание вины, крушение невероятной иллю-
зии или понимание собственного бессилия, невозмож-
ности предотвратить ее переплавились в чуть ли не
пуританский аскетизм строительства, приводимый в
движение огромной силой энергии. Более позднее
«экономическое чудо» было всем, чем угодно, только
не чудом, оно было следствием этой переплавки, ко-
торой, правда, помогал весь западный мир, прежде
всего США.
Лавдшафт развалин бывшего коммунистического
мира, о чем я говорил выше, — это не развалины внеш-
него мира, потому что города не бомбили, нет и де-
сятков миллионов жертв войны. Дома только прогнили
и обветшали за своими обшарпанными фасадами, квар-
тиры тесны, малы, не соответствуют техническим стан-
дартам — однако любой немец или австриец мог бы
счесть себя еще счастливцем, если бы в апреле 1945-го
обнаружил у себя на родине такие города, какими были
в 1990 г. после краха коммунистической партии Мос-
ква, Санкт-Петербург, Киев, Иркутск, не говоря уже о
Праге, Будапеште, Варшаве, Бухаресте и Софии. Фран-
ция, Англия, Италия в 1945 г. тоже переживали тяже-
лый кризис, помощь, конечно, пришла, но не такая уж
большая по сегодняшним масштабам.
Разница в менталитете населения, но дело не в том,
что люди были лучше. После Гитлера начало строить
жизнь то поколение, которое еще помнило о мире,
каким он был двенадцать или семь лет назад, с его до-
стижениями, возможностями и опасностями. Относи-
тельно короткую, вулканическую катастрофу разруше-
ния при Гитлере и во Второй мировой войне было
легче преодолеть, чем длившийся десятилетиями де-
монтаж, ползучее, упорное, неостановимое опустоше-
ние, хронически ошибочные решения, прикрывавшиеся
бойкими плакатами, фантастическими рапортами об ус-
пехах коммунистической империи.
Легко возникающее, парализующее валю отчаяние
от того, что коммунистам фактически удалось силой
94

ненависти увлечь в бездну крушения своей системы еще
целые огромные страны и народы, кажется каким-то
психологическим актом мести коммунизма. Но лишь
капитуляция перед подобным потрясением могла бы
сделать это разрушение непреодолимым.
Мне кажется, что странный отпечаток прямой реак-
ции на коммунизм несут на себе даже представления
многих людей в бывших коммунистических странах о
том, что весь народ, у которого была отнята возможность
самозащиты, собственность, у которого была осмеяна
или коррумпирована его религия, превратился в массу,
беспомощную даже физически, и теперь является лишь
неизлечимым калекой. Потому что именно коммунизм
запрещал «капитулянтскую позицию», предписывал «по-
ложительному герою» оптимизм и «светлое будущее».
Естественно, после распада этой системы многие бро-
сились в противоположную сторону, по крайней мере
стал опасно распространяться неосознаваемый беспре-
дельный пессимизм.
Неколебимые бастионы окаменевшей централизо-
ванной администрации, возведенные коммунизмом на
пути динамичного и плюралистского развития демокра-
тического мира, нельзя было долго оборонять. Так же
как «Одинокая масса» Давцда Рисмана, обретя истори-
ческий аспект, распалась в западном мире на бесчислен-
ные группы, группки, союзы по интересам, сообщества
и отдельные активные личности, точно так же очень бы-
стро распадется и посткоммунистическая масса, потому
чго и здесь человек как частица массы скоро не будет
находить для себя удовлетворяющих его возможностей
существования. Не стахановская выработка, а квалифи-
цированный труд, требующий все большего приложения
духовных способностей, индивидуализирует людей, ко-
торые — и это становится все очевиднее — очень раз-
личны.
Даже в огромных советских городах, далеко в тайге
человек как отдельное существо не терял своей личнос-
ти, когда нужно было проявить верность дружбе, помочь
ближнему, рискуя потерять работу, быть наказанным,
95

арестованным, сосланным. Наоборот, поражает множе-
ство примеров помощи с риском для собственной жизни,
о которых каждый лично может рассказать. Может быть,
именно подобный риск часто сильнее выявлял челове-
ческие достоинства, чем комфортабельная жизнь на За-
паде. Существует «экзистенциальный гуманизм» отдель-
ного человека, который укрепляется в момснгы испыта-
ний и острой опасности.
Деяния помощи ближнему и любви к ближнему
редко бывали столь жертвенны, как на фронте во время
войн по отношению к раненым и во времена голо-
да, когда делились хлебом,— все это примеры, кото-
рые вряд ли отмечало сознание и о которых слишком
часто забывали. Их было множество в ГУЛАГе, но
лишь немногие из них сохранены для нашего сознания
и совести такими великими писателями, как Солже-
ницын.
Глубоко пугающий нас в результате страшного ис-
торического опыта фантом массы утратил в западных
демократиях силу мифа, благодаря изменившимся фор-
мам жизни, благосостоянию и личной свободе с ее раз-
нообразными возможностями выбора. В посткоммунис-
тических странах — между Прагой и Владивостоком —
это тоже произошло, хотя и в разной степени.
«Экзистенциальный гуманизм» — это не теория и
не абстрактная вдея, а очень простые дела в близком
окружении человека. Вместе с обретением более ясного
сознания, более точного понимания вещей и более ши-
рокого горизонта эти простые дела могли бы помочь
избавиться от распространенной в бывших коммунис-
тических странах пассивности. Совершенно необходи-
мая там работа по строительству новой демократии,
новой демократической жизни в системе рыночного хо-
зяйства и свободы получила бы тем самым свою на-
стоящую и устойчивую мотивацию.
Поэтому задачи средств массовой информации в этих
странах огромны и их работа насущно необходима, ведь
именно они представляют действенные побудительные
мотивы, дают информацию, направляют внимание, прк-
96

водят наглядные примеры, в средствах массовой инфор-
мации плюрализм мнений и мыслей, практических воз-
можностей сам оказывается примером, а ведь этим сред-
ствам доступны города и села, вплоть до Якутии. Несо-
мненно, эта особенная ситуация является мощным
вызовом для стран с индивидуалистически ориенти-
рованной «западной» формой государства. Коммуни-
стическая идеология масс потерпела поражение в кон-
куренции с западными демократиями, поражение от их
свободы, их коммуникативных достижений, которые ре-
ализованы ими в основном благодаря технике, науке и
возможностям промышленности. Но помогут ли эти до-
стоинства и достижения строить реальную жизнь в по-
сткоммунистических странах на Востоке? И так ли мы
на «Западе» в самом деле хороши, как трубит внезапно
разнесшаяся, неожиданная молва о нас?
ПРИМЕЧАНИЯ
В какой степени Карл Маркс приравнивает пролета-
риат к массе, ввдно во многих его сочинениях, в том
числе и в «Немецкой идеологии», где он говорит: «для
массы людей, т. е. пролетариата...» (т. 2). Масса как про-
летариат имела для Карла Маркса прямо-таки эсхатоло-
гическое значение. Николай Бердяев называл пролета-
риат, каким его видел Карл Маркс, «мессианским клас-
сом», идеей, мифом. По Карлу Марксу, пролетариат
возникает следующим образом: «Низшие слои среднего
населения: мелкие промышленники, мелкие торговцы и
рантье, ремесленники и крестьяне — все эти классы
опускаются в ряды пролетариата... Так рекрутируется
пролетариат из всех слоев населения» («Манифест Ком-
мунистической партии»). И далее: «У пролетария — нет
собственности, его отношение к жене и детям не имеет
более ничего общего с буржуазными семейными отно-
шениями: современный промышленный труд, современ-
ное иго капитала... стерли с него всякий национальный
характер. Законы, мораль, религия — все это для него
не более как буржуазные предрассудки, за которыми
13*
97

скрываются буржуазные интересы» («Манифест Комму-
нистической партии»).
Столь же отчетлива общность пролетариата и массы
у Ленина, который писал: «И наш долг поэтому, если
мы хотим остаться социалистами, вдги ниже и глубже
к настоящим массам: в этом все значение борьбы...» (в
«Сборнике социал-демократа», декабрь, 1916). Много-
значительно, что Ленин часто говорит о восхваляемых
им массах в связи с «вождем».

ВСТРЕЧНЫЙ ПОТОК
Тяжелый путь посткоммунистических стран
к демократии
Всякому, кто занимается бывшими коммунисти-
ческими странами, никогда нельзя забывать, что еще в
1988 г. едва ли кто-нибудь отважился бы предсказать
объединение Германии, демократизацию европейских
«братских государств» и развал Советского Союза вместе
с его коммунистической партией. Как раз люди в самих
этих странах считали невозможными столь скорые все-
объемлющие изменения. Считали реальной постепен-
ную, и может быть, даже достаточно быструю либе-
рализацию, возможным казалось также раскалывание
советской империи центробежными силами национа-
лизма, но не могли предположить ни мутации, ни пол-
ного краха, ни возникновения совсем иного политичес-
кого мира на некогда коммунистическом Востоке.
При большом запасе оптимизма еще можно было
представить себе отделение бывших стран-сателлитов в
средней и восточной Европе. Однако нельзя было рас-
считывать на спуск советского флага с Кремля, возвра-
щение старых русских цветов, снятие большинства па-
мятников Ленину, возвращение старых названий мно-
гим городам за столь короткое время. Едва ли
кто-нибудь предполагал, что уже в 1991 г. Ленинград
снова станет Санкт-Петербургом. Кто осмелился бы во-
образить, что русская Средняя Азия заговорит о демо-
кратизации, что будет сокращена огромная армия и не-
малая часть вооружений, резко уменьшится атомный по-
тенциал.
Осмысление этой реальности должно стать основой
всех оценок последующего развития. Не менее важно
вспомнить и о тех событиях, которые некогда привели
в России к революции 1917 года — о роли царской
России в Первой мировой войне, об огромных уже
В. Краус
99

тогда человеческих потерях этой страны, о заинтере-
сованности оказавшихся в бедственном положении
центральноевропейских стран — Германии и Ав-
стрии — в ослаблении российского противника, в раз-
вале царской империи, в революции в ее столицах.
Перемирие на Восточном фронте в Первой мировой
войне должно было увеличить шансы против Франции,
Англии, США. Переворот в России, организованный
партией Ленина, мог принести спасение центрально-
европейским странам, как там надеялись. Все зги
факты нужно иметь в воду. Только в этом случае из
стратегии тогдашней революции можно понять более
позднее развитие событий, вплоть до сегодняшнего
дня.
Революция 1917 года была развязана благодаря не-
мецкой тактике, реализованной прямо-таки с макиавел-
листским размахом — началом стало организованное
Германией возвращение Ленина из цюрихской эмигра-
ции в Петербург в запломбированном вагоне. Глубокое
недовольство русского населения нуждой и голодом в
провинции, отчаяние солдат на фронте, раненых, от-
правляемых в тыл, было направлено против войны, про-
тив царского правительства, против офицеров, против
чиновников. Но только благодаря Ленину и умной, лов-
кой и бессовестной стратегии дело дошло до коммунис-
тической революции огромного масштаба.
Ленин, а вслед за ним Троцкий, которые происхо-
дили отнюдь не из народа, были конструкторами, пред-
водителями, агитаторами этой революции, которая без
них никогда не достигла бы такого размаха. Поддержка
широких слоев населения была сначала и еще долгое
время весьма незначительной и в лучшем случае «точеч-
ной». И только огромному уму, фанатизму и циничной
жестокости обеих этих личностей можно приписать тот
существенный поворот событий, который произошел в
необычайно сложной и тонко направляемой драме и оп-
ределил будущее.
В огромной литературе, посвященной этому вопросу,
которая могла появиться только на Западе, на основе до-
100

кументов научно и неопровержимо доказано, какими ме-
тодами Ленин, Троцкий и вслед за ними Сталин созда-
вали новое общество, экономику и политику. Только
когда после 1985 г. прекратилась постоянная пропаган-
дистская «опека» Москвы, стало ясно, в какой мере вна-
чале Германия, затем Франция, Англия и США. с самого
начала помогали Советскому Союзу в строительстве со-
циализма в хозяйственном и военном отношении, а
часто и решающим образом участвовали в этом стро-
ительстве. Мотивами этой помощи были внешнеполи-
тические соображения европейского равновесия и глу-
бокая симпатия многих политиков, а также главным об-
разом огромного числа интеллигентов на Западе к этому
грандиозному, начатому с широким размахом идеалис-
тическому эксперименту, к этой, казалось, исторической
попытке человечества.
Еще при Ленине было ясно, а при Сталине это стало
уже неопровержимым фактом, что революция, к которой
подстрекали доведенный до отчаянной нужды народ,
только на словах была осуществлена ради народа, а фак-
тически — против народа, т. е. против его демократи-
ческого участия в ней. И все, что за этим последовало —
государство в целом, хозяйство, гигантская милитариза-
ция,— все это служило, как неизменно уверяла пропа-
ганда, именно народу, которому «великий вождь» и кро-
шечная клика его окружения предписывали его жела-
ния.
В Советском Союзе вскоре сложился тип абсолютиз-
ма, жесткий и бескомпромиссный рационализм которо-
го и не снился никакому царю. Народная республика
была полной противоположностью атасти народа, демо-
кратии — это, однако, невероятно долго оставалось
скрытым от политиков на Западе.
Можно ли было в 1989 г., после объявления пере-
стройки и гласности, за несколько лет или даже месяцев
на одной шестой части Земли, где проживало 290 мил-
лионов человек (если иметь в виду только прежний Со-
ветский Союз) превратить это общестзо в демократичес-
кое?
101

Прежде чем могли возникнуть демократии на Западе,
потребовался длительный период развития ориентиро-
ванной на плюрализм западно-римской традиции.
Какие трудности возникали при этом в Германии и Ав-
стрии (Гитлер), Италии (Муссолини), Испании (Фран-
ко) и некоторых друтх «западных» странах, можно уз-
нать из любого учебника истории. А теперь хотят, чтобы
в СССР и в странах-сателлитах эта демократия реали-
зовалась быстро и эффективно?
Уже начало перестройки и гласности было обеску-
раживающим — коммунистический глава государст-
ва, который стал им по законам старой системы, объ-
явил о них и провозгласил в качестве программы.
Его поддержали многие представители интеллигенции,
прежде настроенной оппозиционно, и благодаря дей-
ствительно быстро либерализованным средствам мас-
совой информации началась новая эра свободного вы-
ражения мнений. Но были ли те мнения мнениями
народа?
Пресса, радио и телевидение прежде подчинялись
только партии и ее вождям. Никакой связи с народом
у них не было. В демонстрациях на Красной площади
в Москве и перед Зимним дворцом в Петербурге участ-
вовали сотни тысяч людей — но был ли это «народ»?
Что думал народ, чего хотело население, которое насчи-
тывало 290 миллионов человек и занимало территорию
до Владивостока?
Историческую заслугу Михаила Горбачева, с вели-
чайшим риском сделавшего ставку на «демократию», не-
возможно переоценить, но он не опирался при этом на
поддержку народа и не мог на нее опираться. Предпи-
санный им курс мог в лучшем случае лишь впоследствии
найти поддержку 290 миллионов или большинства из
них. Поскольку участие хотя бы этого большинства было
остро необходимо, а проблемы перестройки обещали
приобрести гигантские размеры, этот эксперимент по
масштабам, по сумме тысяч деталей, а также по опас-
ности был подобен революции 1917 г. Лев Копелев удач-
но назвал этот переворот «Второй русской революцией».
102

Лишь постепенно до сознания доходят невероятные ее
трудности.
После того как находившаяся в оппозиции либераль-
ная интеллигенция, которая прежде могла выражать свое
мнение в основном лишь через самиздат, в условиях
гласности сразу и решительно выступила за демократию,
начали собираться с силами также и приверженцы ста-
рой коммунистической структуры, оправившись посте-
пенно от сильного первоначального шока. В СССР было
более 20 миллионов функционеров, и все жители этой
огромной страны были всего лишь государственными
служащими, лишенными почти всякой частной собст-
венности и возможности иметь собственное дело. Не-
большой процент функционеров обладал большими
привилегиями, некоторые царствовали, наподобие кня-
зей, графов, хозяев городов, сел, деревень, и у очень
многих были свои, не такие большие, привилегии. В ого-
сударствленном обществе все было достаточно плотно
притерто одно к другому, и отнюдь не все были недо-
вольны своим положением.
Как раз наиболее вялые и пассивные люди, которые
не были заинтересованы ни в работе, ни в ее успехе, ни
в заработке и профессиональном росте, находили себе
хоть и плохо оплачиваемые, но надежные места. Люби-
тели отлынивать и уклоняться от работы, не интересо-
вавшиеся ничем и никем в обществе, в котором пред-
лагалось действительно мало соблазнительного, легко
находили себе отговорку, что, мол, все равно ничего не
стоит делать. И лишь в эпоху перестройки и гласности
стало совершенно очевидным, что очень мнение чувст-
вовали себя совсем неплохо в этом удобном для них пла-
чевном состоянии, расслабляясь с помощью алкоголя и
понемногу воруя.
Поворот, совершенный Михаилом Горбачевым, ко-
торый потряс не только Запад, но прежде всего его соб-
ственную страну и тогдашние страны-сателлиты, был
столь же отважным, сколь и опаянным прыжком впе-
ред — Горбачев и некоторые из его друзей и советни-
ков лучше, чем кто-либо другой, знали о тревожных
103

последствиях уже давно разразившейся хозяйственной
катастрофы. Тотальная оцепенелость старого аппарата и
безумные расходы на наращивание вооружения, которое
десятилетиями связывало большую часть производствен-
ных мощностей и переориентировать которое можно
было лишь постепенно, если вообще можно было, пре-
вратило государство в руины.
Попытка Брежнева добиться внешнеполитических
успехов агрессивной политикой, как, например, вторже-
ние в Афганистан, при одновременном провозглашении
примирения с Западом (Хельсинская конференция) по-
терпела сокрушительное поражение. Нарастала необхо-
димость импорта зерна с Запада, к тому же уже закон-
чилась поражением конкурентная борьба с Западом в
сфере компьютерной техники. Да и гигантские запасы
вооружения оказались устаревшими. Некоторое время
помогал интенсивный технический шпионаж, но надол-
го это не могло стать средством спасения.
Так Горбачев решился осуществить харизматическую
и смелую идею тотальных перемен, причем он надеялся,
что они могут произойти под лозунгами кардинально ре-
формированного социализма, реорганизованного в со-
ответствии с первоначальными идеями Ленина. Разве
это провозглашение демократии сверху как новой про-
граммы не было осуществлено вполне в старом стиле,
хотя и в ином, даже противоположном направлении? Де-
мократизация под лозунгами настоящего коммунизма,
путь к свободе под портретом ее самого умного гонителя
Ленина — это могло даже вызвать подозрения, потому
что ведь и Сталин, и считавшийся осторожным Брежнев
хотя постоянно и говорили громко о мире и демокра-
тизации, инсценировали движение за мир, конгрессы
мира, палаты депутатов, парламенты, однако правили в
соответствии с жестким централизмом и несли внешне-
му миру военную агрессию.
Все соображения, высказанные выше, позволяют го-
ворить о том, что Горбачев задумывал свою перестройку
вполне искренне, но — также и о том, что первоначаль-
но речь не шла о движении снизу, о народном восстании
104

или народном протесте. Этого не было. Перестройка и
гласность были революцией сверху.
Первая великая революция 1917 г. тоже была рево-
люцией немногих. Довольно скромная по масштабам, но
очень радикальная акция, осуществленная тогда самыми
беспощадными методами и ценою миллионов челове-
ческих жизней (при этом использовали в своих интере-
сах все разногласия противников), привела к большому
перевороту. Сегодня противники новой революции на-
ходятся среди наследников второго поколения после Ле-
нина. Многие ли из них удовлетворены своим наслед-
ством, пользуются плодами революции и поэтому сколь
много среди них противников новых демократических
перемен?
Нет никакого сомнения в том, что методы второй ве-
ликой революции должны быть совершенно иными, чем
методы первой. Демократию нельзя создать, прибегая к
расстрелам, силой высылая и изгоняя миллионы неугод-
ных (как некогда кулаков обрекали на голодную смерть),
с помощью ГУЛАГа, принудительного труда и тайной
полиции. Демократия может установиться только по
собственной воле людей, с помощью максимальных уси-
лий разума и стремления каждого, во всяком случае
стремления большинства, к личной свободе (выражения
мнения, передвижения и путешествий, выбора профес-
сии, места работы), стремления к собственной выгоде,
понимаемой достаточно широко.
Попытка путча в августе 1991 г., смена Горбачева Бо-
рисом Ельциным, который спас демократические уст-
ремления, ситуация, близкая к гражданской войне в не-
которых бывших коммунистических регионах, ликвида-
ция Советского Союза, напряженность в возникшем
после него Содружестве Независимых Государств, под-
нимающий голову фанатичный национализм, слияние
националистов и множества еще оставшихся коммунис-
тов (как бы они себя ни называли) в «красно-коричне-
вые» группировки — все это создавало немало непред-
сказуемых ситуаций и вариантов развития. Если поду-
мать об огромных проблемах, перед которыми оказались
14*
105

отпущенные на свободу, вернувшие себе самостоятель-
ность бывшие страны-сателлиты, просуществовавшие ь
составе советской империи и при коммунистической
системе только сорок лет, отчасти сохранившие еще ре-
альный демократический опыт межвоенного времени, то
уже эти проблемы дают представление о трудностях, воз-
никающих на пространстве бывшего Советского Союза.
Югославия, конечно, была коммунистическим госу-
дарством (о чем забыли многие политики на Западе), но
с достаточно либеральным устройством. Массы гастар-
байтеров могли зарабатывать валюту за границей, каж-
дый мог поехать на Запад, процветал туризм, приезжали
миллионы гостей с Запада, и лишь немногие замечали,
что основной костяк был все же коммунистическим.
Армия (со значительной помощью США!) была прекрас-
но вооружена, промышленность ориентирована преиму-
щественно на производство оружия. Национальные про-
блемы никто отнюдь не пытался преодолеть при помощи
просвещения и воспитания в школах, где гораздо больше
внимания уделялось культу личности Тито и «югослав-
скому» шовинизму. Только давление сверху обеспечива-
ло обманчивое спокойствие.
И еще одно к теме Югославии. Распад централизма
во всем бывшем коммунистическом пространстве как
следствие событий в России неожиданно развязал у сер-
бов старую фанатическую иллюзию «Великосербской
империи» с чисто сербским населением. Эта безумная
для Балкан с их этническими переплетениями идея вос-
пламенила старую ненависть к хорватам. На расстоянии
часа с небольшим полета от Вены, Мюнхена, Франк-
фурта теперь гремели неистовые бои, сноза возникли
концлагеря, в которых пытали и убивали. Разделение по
этническому признаку происходило по воле властителей
и проводилось самыми жестокими, беспощадными сред-
ствами.
Что же будет происходить на Украине, в Молдавии,
в Армении, Азербайджане, Грузии, во многих других
частях бывшего Советского Союза, где существует по-
добный этнический симбиоз? Если так иррационально
106

ведут себя сербы, которые не только географически близ-
ки западным демократиям, но и приобргли уже большой
опыт демократии и рыночного хозяйства благодаря
своим поездкам на Запад, своему предпринимательству,
туризму, сербы, которые достигли даже определенного
бла1Х)состояния — если возможны 1акие побоища и без-
оглядное ужасающее самоистребление, истребление соб-
ственного хозяйства, промышленности, отелей, рестора-
нов и прекрасных старинных городов почти непосредст-
венно у границы с Западом, то чего же можно ожидать
еще дальше на Востоке?
Парадоксально, что и в Сербии, и во всем остальном,
некогда коммунистическом, мире национализм разжи-
гался и разжигается в первую очередь бывшими функ-
ционерами, они стоят во главе этих движений. Ловкие
вчерашние демагоги и пропагандисты идеалистических
утопий и эмоциональных фантомов пропагандируют те-
перь национализм и восхваляют героические национа-
листические знамена и исторических национальных ге-
роев. Переход от коммунизма к «красно-коричневому»
национал-фашизму, «национал-социализму» происхо-
дит, кажется, с жутковатой легкостью и устрашающе ус-
пешно. Произойдет ли это везде — от Братиславы через
Белград до Владивостока?
Дейсгвительно, многие признаки говорят о том, что
лишь небольшой процент бывших и сегодня еще вполне
активных функционеров коммунистической партии из-
менил свои взгляды. Как уже подчеркивалось, в Совет-
ском Союзе вообще только крупные деятели, имевшие
власть в коммунистической партии, прежде всего Ми-
хаил Горбачев, Эдуард Шеварднадзе и Борис Ельцин,
стремились к перестройке, гласности, демократизации.
Хотя «вторая революция» и исходила от партийной вер-
хушки в Кремле, большая часть старых функционеров
была не готова понять полную несостоятельность совет-
ской экономики. Значит, все эти устаревшие локомо-
тивы, вагоны, автобусы, такси, фабрики, электростан-
ции и в самом деле просто когда-нибудь останови-
лись бы и рухнули? Информации о гигантском кризисе
В. Краус
107

и спасительном импорте с Запада никогда не существо-
вало, а теперь им нужно было вдруг брать на себя личную
ответственность и делать рискованные выводы?
Значительная часть, даже большинство партийных
функционеров оказывало сопротивление. Малая, но вы-
сокопоставленная группа взбунтовалась и попыталась в
августе 1991 г. аннулировать новое движение. Борис
Ельцин смог помешал» этому, поддержанный многими
соратниками-демократами и многочисленными демон-
страциями в городах. Но как действительно обстоит дело
с «народом» и как обстоит дело с большинством функ-
ционеров?
Влиятельные группы этих функционеров, которые в
СНГ, как и прежде, работают в старом аппарате — да и
можно ли так быстро перестроить огромную систему? —
прилагают все усилия, чтобы поддержать старую струк-
туру. Некоторые улучшения, на которые они готовы
были пойти, должны только подчеркнуть годность ста-
рой системы. Эти функционеры, в большинстве своем
люди старого поколения, — весьма опытные интриганы,
карьеристы, ловкие участники борьбы за власть в сель-
ской местности, в провинциальных городах, вплоть до
Москвы. В их руках правления колхозов, промышлен-
ных комбинатов, контор. Только немногие из них были
заменены. Конечно, некоторые приспособились к ново-
му стилю и новым способам производства, но большин-
ство осталось упрямыми, страстными и опасными про-
тивниками перемен. Разве перемены могли принести им
что-нибудь кроме потери привилегий, да к тому же еще
обнаружить их катастрофические провалы в управлении
и хозяйстве?
Такие функционеры, профессиональные, выученные
партией умению удерживать и реалиэовыватъ власть, со-
ставляют теперь главное направление встречного потока.
У армейских генералов, высшего офицерства те же ин-
тересы — ведь что стало бы с ними, если бы армия долж-
на была уступил» свое ведущее место в жизни, если бы
ей пришлось разоружиться, если бы ущемили ее престиж
и снизили бы дотации?
108

Сербский пример отчетливо показал, что Слободан
Милошевич, представитель партии-наследницы комму-
нистов, а также военные и старые аппаратчики могут
держаться только войной. В ином случае для большин-
ства из них все кончилось бы выходом на пенсию или
исчезновением со сцены. Правда, разразившийся кош-
мар геноцида, невероятная мясорубка, действовавшая на
глазах мировой общественности, которые к тому же
могут стать причиной невероятной экономической раз-
рухи, ужасных психических последствий на десятилетия
вперед, принесли и для гвардии старых функционеров
в других, некогда коммунистических, странах совершен-
но нежелательный результат. Неукротимый хаос и кро-
вавые зверства сделали сербский пример в высшей сте-
пени устрашающим. Может быть, сербский кошмар
удержал и еще удержит другие страны от худшего в по-
добном роде, от взаимоистребления.
Однако существенным остается для нас неопровер-
жимый факт: старые функционеры с богатым опытом
работы на КГБ — многие из них происходят из его
радов — и сопротивление демократизации организуют
тоже вполне профессионально. Нет нужды прибегать
при этом к теории заговора, потому что аппаратчики и
их более изощренные разновидности с заграничным
опытом работы и знанием всех трюков для западных, а
также колониальных стран просто продолжают делать
свое дело, многие бы даже сказали — выполнять свой
долг.
Создание сил сопротивления правительствам на За-
паде, а также в африканских и дальневосточных странах
было их профессией, которой они годами учились на
курсах, в институтах, в школах КГБ. Распространение
дезинформации, разогревание иррациональных эмоций,
особенно национализма и антисемитизма (конечно, за
границей — капиталистической или колониальной, но
ни в коем случае не в собственной империи) были те-
ми предметами, в которых они и теоретически, и прак-
тически ориентировались лучше всего. Всему миру они
с успехом и довольно незаметно поставляли свою
109

логистику и свои технические вспомогательные средст-
ва, начиная от отравленных зонтиков, организации
автокатастроф и кончая уличными боями, движениями
сопротивления типа RAF, демонстрациями за мир и
разнообразными «активными мерами». Разве их навыки
нельзя было теперь без труда перенести в собственную
страну? А в бывшие страны-сателлиты красной импе-
рии? Старую практику можно было еще использовать
на Западе, а может быть, еще кое-где и в Африке, в
конце концов и в СНГ были еще миллионы функцио-
неров, которые приветствовали подобные методы, хотя
КГБ был перестроен и переименован. Тактика немец-
кой PDS, партии справедливости в бывшей ГДР, все-
общая забастовка в ФРГ в мае 1992 г. (только на Запа-
де!), организованная для того, чтобы помешать остро
необходимым инвестициям в хозяйственные мощности
на Востоке,— они показали очень подозрительно зна-
комый почерк Штази или КГБ, даже если этих органи-
заций уже не существует.
• • •
Все эти размышления складываются, как может по-
казаться, в мрачный прогноз. Необозримый хаос, вы-
рвавшийся из глубин истории прямо-таки апокалштш-
ческий иррационализм, пугающие картины пассивных
народных масс, которые можно подвигнуть в основном
только на безумные деяния, могучие еще и теперь, как
и прежде, аппаратчики и функционеры, саботирующие
путь к демократии,— кажется, они закрывают какой-
либо просвет в будущем. И несмотря на это, я считаю
необходимым воспользоваться своего рода прибором
ночного видения, который позволяет видеть реальность
и в темноте. В странах бывшей советской империи су-
ществуют огромные позитивные силы, имеющие боль-
шие шансы на успех. Надежду питает не только факт
обращения к себе и освобождения бывших стран-сател-
литов как историческое событие, существуют также и
другие мощные признаки того, что пусть и медленно,
по

но демократическое и рыночное направление пробивает
себе дорогу на Востоке.
Так, свобода мнений в средствах массовой инфор-
мации, с которой постоянно борются не только в быв-
ших коммунистических странах, развивается чрезвы-
чайно интересно, критически и мужественно. Свобода
выезда за, границу, свобода выбора профессии и мно-
жество других свобод, привычных для Запада, породили
в посткоммунистических государствах совсем новые на-
строения. Многие люди там даже не замечают, насколь-
ко ярче, живее, темпераментнее стала их жизнь и они
сами. Можно говорить, писать, разговаривать но теле-
фону открыто, громко, без всякого страха. Новая фор-
ма жизни уже ближе к еще осторожно употребляемым
понятиям — «человеческое достоинство», «самоуваже-
ние». Можно не заботиться больше о стукачах, шпиках,
не опасаться телефонных подслушиваний, перлюстра-
ции писем.
Переход к рыночной экономике, конечно, займет до-
вольно много времени и не минует фазы кризисов — но
более чем семьдесят лет коммунистической системы со
всеми ее материальными и психологическими последст-
виями не позволяют сделать этот переход быстрее. Прав-
да, политики, журналисты и другие наблюдатели на
Западе не вполне отчетливо понимают, что развитие
протекает не так, как они того на Западе ожидают. Ры-
ночная экономика в посткоммунистических странах ут-
верждается не в документации статистических служб, не
через пресс-центры министерств, не через экономичес-
кие институты, а так, как она утверждала себя некогда
на ранних этапах развития западных промышленных
стран,— дико, авантюристически, с риском, эффективно
и непостижимо.
Можно вспомнить о манчестерской эпохе, о первых
шагах на Диком Западе, чтобы получить представление
о хозяйственном подъеме на Востоке. Для подобного раз-
вития в социалистическом государстве не было законов.
Не существовало даже налоговой службы, которая могла
бы учесть прибыли коммерции и промышленности.
ill

Понятия прибыли и корммерции были известны только
как уголовно наказуемые деяния.
Используя эти .лакуны законов, развиваются теперь
новые капиталистические предприятия. Возникают ог-
ромные прибыли, есть большие достижения (в стро-
ительстве, импорте продовольствия и всевозможных то-
варов, зерна, фруктов, овощей, автомобилей, машин,
медикаментов)— только на огромном пространстве СНГ
перемены ощущаются очень медленно. Однако рынок
очень быстро наполнился товарами, которые продаются
за рубли, хотя и по более высоким ценам, чем обычно.
Повышения заработной платы отстают от роста цен и
лишь тогда будут ему лучше соответствовать, когда на-
чнется нормальный кругооборот спроса, предложения,
производительности каждого человека и производства.
Когда обнаруживаешь, кто приводит в движение этот
приватный капитализм, а это прежде всего самые энер-
гичные и самые честолюбивые функционеры старой
системы, то это нельзя даже счесть иронической изю-
минкой. Частное хозяйство организуют в основном
председатели колхозов и директора комбинатов с помо-
щью западных предпринимателей. Но позвольте — а кто
еще мог бы это делать? Бесспорно, существуют — как
некогда и в эпоху манчестерского капитализма — сверх-
прибыли, быстрое обогащение предпринимателей, недо-
статочная или никакая социальная поддержка рабочих
и служащих, что влечет за собой дальнейшие кризисные
явления. Несомненно и то> что многие функционеры и
чиновники с высоким положением приватизируют быв-
шую государственную собственность (но ведь никакой
другой и не существовало!), притом приватизируют,
затем продают таким образом, что сами они при этом
получают очень высокие проценты на свои личные
счета, в том числе и в Швейцарии, почему и назначают
слишком низкую продажную цену.
Ничего удивительного, что многие .люди используют
для обозначения новых понятий старый и привычный
словарь: разбазаривание государственной собственнос-
ти, спекуляция, уголовщина, хищение, подрыв экономи-
112

ки. Но этот подрыв начался давно, много лет назад, при
коммунизме, и тщательно прикрывался еще более раз-
рушительными начинаниями — это и привело к тактике
тотальных реформ и демократизации как акту отчаяния,
как признанию катастрофического положения в стране,
чтобы можно было обратиться за помощью ко всему де-
мократическому миру.
Со стороны Михаила Горбачева было, конечно, муд-
рым шагом не пытаться путем внешней агрессии ото-
двинуть катастрофу в собственной стране или путем рис-
кованной попытки вторжения на Запад силой добыть
себе там все, в чем он нуждался, а вместо этого, ни на
кого не нападая, просто признать факт полного распада
хозяйства. Ошибаются те, кто приписывает этот распад
демократизации. Экономический бум в бывших комму-
нистических восточных странах, который, вопреки мно-
гим другим мнениям, уже начался, пройдет еще несколь-
ко кризисных фаз и еще некоторое время не будет за-
мечен или не будет понят западными наблюдателями.
Сообщения об ужасах всегда оправдывают себя в запад-
ных масс-медиа, а драматургия журналистики слишком
редко способна избежать искушения эффекта «дурной
новости». Обрушившийся дом — это новость, но тако-
вой ни в коем случае не является строящийся дом, да
еще к тому же строящийся медленно и неритмично. Ве-
роятно, широкой общественности на Западе масштаб
подъема на Востоке становится известен — косвенным
путем — по масштабу их неудач.
Инвестиции Запада, и не только ie, которые вдут
политическими путями и воспринимаются как офици-
альные, огромны: банки, частные предприниматели, де-
ловые люди, малые и большие торговые фирмы обнару-
жили огромные возможности в бывших коммунистичес-
ких странах, особенно в России и на Украине. Запасы
полезных ископаемых, прежде всего нефти, руд, золота
и древесины, помогут возникнуть там в будущем неве-
роятно богатому региону. А если в дальнейшем эконо-
мический подъем наберет силы и размах, то появятся
сотни миллионов новых покупателей.
15*
113

Все это предполагает, что как политический саботаж,
1ак и противодействия теряют свое влияние, иссякают
или вливаются в демократический поток нового стро-
ительства. Еще велики страхи в самих бывших комму-
нистических странах, а после стольких десятилетий не-
выносимого подавления, а позже последовавшей за
переменами короткой эйфорией часто не хватает еще ре-
шимости для стойкого намерения нового начала. Но не-
которые ощутимые успехи нового развития могут изме-
нить это положение в обозримом будущем.

ОПАСНОСТИ РАЗРУШЕНИЯ
I. Нигилизм в западном обществе
благоденствия
Насколько серьезно болен Запад? Да и болен ли сн
вообще? И что следовало бы понимать под «болезнью»?
После падения коммунистической системы с ее полити-
кой и экономикой западная демократия, поддерживаемая
чрезвычайно мощной рыночной экономикой, кажется,
убедительно доказала свое превосходство. Демократичес-
кие государственные системы Запада выгрдно отличают-
ся от посткоммунистических стран, переживающих кри-
зисы переходного периода, часто охваченных хаосом,
разрушаемых внутренними противоречиями, сотрясае-
мых взрывами иррационального национализма, вспыш-
ками насилия, заставляющими вспомнить о гражданской
войне. И все же я задаю здесь вопрос: «Болен ли Запад?»
На Западе нет того острого драматизма общественной
ситуации, характерного для марксистско-ленинских го-
сударств после их катастрофического банкротства. На-
против, общество потребления достигло изобилия, раз-
нообразия возможностей выбора для широких слоев на-
селения, которого едва ли можно было когда-либо
ожидать. И, если безработные, пожилые люди и инвали-
ды выражают большей частью справедливое недовольст-
во, социальная защищенность населения все же высока,
как никогда. Но что при этом можно сказать о пугающем
и все увеличивающемся росте числа алкоголиков, нарко-
манов, психически больных? В чем причина широко рас-
пространенного скрытого предзабасговочного состоя-
ния, массовых забастовок, продолжающихся дни и целые
недели, парализующих средства сообщения, промыш-
ленность, производство и туризм и приводящих к убыт-
кам в миллиарды долларов?
Волнения среди молодежи, акты насилия (совершае-
мые представителями анархистских и неофашистских
В. Краус
115

группировок), терроризм, преступность постоянно заяв-
ляют о себе, волнообразно нарастая, в обществе, где уро-
вень жизни широких слоев населения весьма высок.
Серия кровавых покушений не только в Ирландии,
стране басков, на Сицилии, но и в Париже, Лондоне, в
Германии, постоянная угроза забастовок во время пере-
говоров о ставках и расценках между профсоюзами и
предпринимателями, и опасность политического взрыва,
которую таят в себе подолгу не разрешаемые спорные
политические ситуации, вызывают ожесточенные дис-
куссии на телевидении, в газетах, в парламенте.
Довольны ли граждане стран западной демократии
весьма высоким уровнем жизни и либерализмом, царя-
щим в их обществе, которых так страстно жаждут более
четырехсот миллионов людей в посткоммунистических
государствах? Некоторые — несомненно. Тот, кто побы-
вал в других странах и представляет себе, как там живут
люди, по достоинству оценит жизнь в собственной стра-
не, а тот, кто знает жизнь, не может не понять, что мир
и благосостояние никогда не избавят человечество от его
проблем, включая болезни и смерть. Однако чем уже
кругозор отдельного человека, чем скуднее его знания о
мире, чем ниже уровень образования, чем менее он спо-
собен размышлять, тем сильнее его недовольство жиз-
нью, которой он живет. Но и многочисленные интел-
лектуалы, повидавшие свет, путешествующие пр другим
континентам, подвергают уничтожающей критике усло-
вия собственной жизни на Западе, которая кажется дру-
гим едва ли не роскошной.
Наверное, действительности может соответствовать
аллегория, которую придумал в Вене Петер Альтенберг
на рубеже XIX и XX веков во времена Дунайской мо-
нархии, позднее казавшиеся столь идиллическими: он
говорит о лебедях в пруду Шенбрунна, об их беззаботной
спокойной жизни, об этих упитанных баловнях судьбы.
Лишь один изъян скрывается, по мнению Альтенберга,
в их чудесном существовании: лебеди ничего не знают
о своем счастье. А как сегодня обстоит дело с гражда-
нами западного общества благоденствия?
116

Хотя предыдущие поколения немело поработали,
чтобы создать такое экономически богатое и социально
относительно устойчивое общество, хотя потребовались
страшные потрясения и опыт двух мировых войн, чтобы
многие люди, отмеченные печатью ужасных судеб, вер-
нувшиеся из ада войны, начали осваивать разумный
прагматизм как норму жизни, передать этот опыт моло-
дому поколению lex же стран было практически невоз-
можно. Способны ли были молодые люди через три-че-
тыре десятилетия, а то и позже в обществе, за это время
заметно омолодившемся, ощущать как свое собственное
горе тех, кто испытал голод, зимние морозы в неотап-
ливаемых домах, постоянную угрозу быть убитым на
фронте, ночные бомбежки, о чем рассказывали им ро-
дители, и проникнуться их болью? Ни в коем случае.
Диалектика смены поколений явила нечто совершен-
но иное. Психологическое развитие более молодых, по
сравнению с военным, поколений (не без влияния ком-
мунистических партий на Западе и их вдохновителей в
Кремле) складывалось таким образом, что все пережив-
шие войну в целом представлялись им виноватыми в
происшедшей катастрофе, а если и невиновными, то, во
всяком случае, слишком глупыми и близорукими, слиш-
ком легко позволившими некогда себя обмануть, чтобы
теперь они, по мнению молодых, могли рассчитывать на
доверие. Это резкое неприятие молодежью старшего по-
коления возникло не только в «побежденных» странах,
но и в странах-«лобедительницах». Историографии еще
многое предстоит сделать, чтобы разоблачить пропаган-
дистскую атаку, гениальную стратегию агентов влияния,
дезинформации и логистики «сопротивления», которые
вдохновляли и поддерживали Кремль и коммунистичес-
кие партии на Западе.
Чрезвычайно умело неявный, но существовавший на
Западе со времен Второй мировой войны конфликт по-
колений был превращен в войну молодых «левых», ком-
мунистов и социалистов против родителей, которых без-
оговорочно причислили к «империалистам». Склонность
молодого поколения критически оценивать прошлое
117

использовали тактики мировой революции. Посеять в
станс противника беспокойство, напряженность, агрес-
сивные настроения было основным принципом их дея-
тельности. Для этих целей на Западе десятилетиями
функционировала сеть коммунистических партий, рези-
денты КГБ со своими пособниками. Удивительно быстро
увеличивалось число борцов за мир, участников пасхаль-
ных походов против ядерного вооружения, противников
атомной войны, фанатичных защитников третьего мира,
причем поражала блестящая, эффективная организация
этих выступлений против существующего на Западе по-
литического строя и сотрудничество участников акций
протеста со средствами массовой информации, прежде
всего с телевидением. Производил большое впечатление
профессионализм, подкрепленный знанием психологии
и логистики, с которым собирали и мобилизовали на де-
монстрации или даже уличные бои молодых энтузиастов,
безобидных студентов, ученых-вдеалистов, завсегдатаев
движений протеста. Если вспомнить сегодня о событиях
1968 года на Западе, они покажутся чем-то вроде допол-
нения к «пражской весне» и одновременно своего рода
реваншем, чем-то порожденным противоположными
мотивами.
Последствия хрущевской оттепели (секретный до-
клад на XX Съезде партии в феврале 1956 года) вскоре
вызвали энергичную реакцию не только самого Хруще-
ва. Достигшая невероятного размаха подпольная дея-
тельность КГБ и агентов влияния Штази и их коллег из
Болгарии и ЧССР в западных странах, которая способ-
ствовала блестяще осуществленным акциям РАФ (Фрак-
ции Красной Армии), а в 1968 году, после ухода с по-
литической арены Шарля де Голля, даже поставила
Париж на грань коммунистического государственного
переворота, может научить нас должным образом оце-
нивать дальновидность и революционное мастерство
московской штаб-квартиры КГБ.
Местом действия был Запад. Волны протеста, осве-
щавшиеся в средствах массовой информации и часто со-
провождавшиеся проявлениями насилия, в течение дли-
118

тельного времени сотрясали западное общество благо-
денствия и либеральной демократии. А с такими форма-
ми протеста могли столкнуться только те государства, где
терпимо относятся к инакомыслию. Многие демон-
странты жили на государственное жалование или сти-
пендии. Часто это были дети состоятельных родителей.
Им были обеспечены каникулы за границей и все пре-
имущества и блага, которые дает происхождение из со-
лидной социальной среды.
Хотя постоянно тлеющий конфликт поколений и
особая ситуация, в которой находились «родители, не-
сущие тяжесть ответственности за войну» (сходную кар-
тину, между прочим, можно было наблкщать и у побе-
дителей, которые смогли победить лишь «ценой милли-
онных потерь»), и представляли собой питательную
среду для возникновения подобных движений протеста,
но почему они приняли столь радикальные формы и до-
стигли такого размаха? Как могло случиться, что страны
с высокоразвитой экономикой и системой социальной
защиты населения, пусть даже под влиянием хорошо
продуманной агитации, столкнулись с серьезным поли-
тическим кризисом?
Кроме конфликта поколений, который легко удава-
лось обострить в силу исторических причин, на редкость
благоприятный климат весьма способствовал развитию
подобных явлений: дело в том, что, хотя это и не было
достаточно заметно извне, вслед за периодом восстанов-
ления после Второй мировой войны, потребовавшим на-
пряжения всех сил, стало ощущаться некое духовное,
моральное, экзистенциальное оскудение, своего рода ду-
ховный вакуум. Все силы были отданы подъему уничто-
женной войной экономики, а вскоре после этого упое-
ние головокружительным успехом сменилось чувством
самодовольного, но беспомощного удивления. Успех до-
стиг апогея, при взгляде на него дальнейшее продвиже-
ние вперед казалось невозможным, доступным представ-
лялось лишь расширение достигнутого. Спали стре-
мительный темп восстановительных работ, размах
и воодушевление, с которыми приступили к новым
119

начинаниям, — теперь нужно было жить иначе, на ка-
чественно новом уровне. Но как?
Становилось все более заметно, что западно-евро-
пейский мир вместе с США, переживший с 1945 года
небывалый экономический взлет, развивая быстрыми
темпами промышленность, технику, структуры управле-
ния и экономику, утрачивал собственный смысл. Начали
исчезать осознание неизбежности самоограничения и
важности общечеловеческих критериев. Вдруг оказалось,
что средства стали всем, цели больше не ощущались за
гипертрофированным ростом средств и в конце концов
были утрачены. Цели — что же это, собственно, было,
чего мы добились невероятно интенсивным использова-
нием средств?
Едва ли прилично говорить сегодня о том, что бед-
ность является некой ценностью. Это отнюдь не так. Од-
нако она помогает познавать ценности. Способствовал
ли рост благосостояния западного мира лучшему осозна-
нию им духовных ценностей? Напротив, чем богаче ста-
новилось население, тем менее оно было склонно заду-
мываться о ценностной ориентации. Общие мотивы по-
ведения начали унифицироваться, то есть развиваться в
направлении наращивания экономической мощи, и этот
процесс происходил все более быстрыми темпами. Во-
прос «Зачем?» все более отступал перед становящейся
все более изощренной стратегией накопления, наращи-
вания, увеличения.
Хотя никто не отдавал себе ясно в этом отчета, эко-
номический успех скрывал раковую опухоль нигилизма.
В XIX веке, да и в XX тоже, нигилизм был уделом из-
бранного общества, живших в роскоши богачей блестя-
щих имперских столиц, Парижа, Лондона, также и Ду-
найской монархии, или интеллигенции, прежде всего
поэтов, художников, композиторов, которые либо вра-
щались в высшем обществе, либо ожесточенно боролись
с ним, а, как правило, делали и то и другое одновре-
менно. В роскошно обставленных салонах, а вскоре и в
заманчиво стилизованной среде декадентской богемы
нигилизм стал средоточием жизненного кризиса.
120

Когда идеологи Французской революции и их пос-
ледователи объявили христианскую веру, церковь, а не-
которое время спустя и гражданскую мораль пустыми,
лишенными всякого конкретного содержания словами и
непрочными догмами, у многих возникло чувство внут-
ренней опустошенности, которое, в действительности
будучи скукой, превращалось в позу, час го соблазни-
тельно-красивую позу эстета. Кризис смысла сместился
в область искусства и, таким образом, стал необъяснимо
привлекательным.
Если многочисленные революционеры, прежде всего
в России, выступая против феодального и буржуазного
общества, называли себя нигилистами или анархистами,
то марксизм, с другой стороны, создал идеологию, ко-
торая легко заполнила духовный вакуум, переживавший-
ся буржуазией и буржуазной интеллигенцией как разру-
шительный. Именно буржуазные круги породили теоре-
тиков и практиков марксизма, сочинявших толстые
тома, листовки, воззвания и совершавших убийства, по-
кушения, взрывавших магазины, кафе, мосты.
Когда после Второй мировой войны, после хотя и
давшегося ценой больших усилий, но неожиданно бы-
строго возвращения к нормальной жизни во всех ее про-
явлениях начал развиваться новый кризис смысла, он
был закономерным продолжением богатой традиции.
Однако эта традиция некогда вызвала катастрофу, то
есть воцарение коммунистического режима Ленина и
Сталина в России и приход к власти Гитлера, подтолк-
нув таким образом человечество к войне, унесшей пять-
десят1 пять миллионов жизней. Эта война поставила
перед людьми не проблему нигилизма, а совсем иную
проблему — проблему выживания.
Ужасы войны заставили просто забыть о прежней по-
пулярности нигилизма. Только когда начали обращать
на себя внимание сходные психологические феномены
кризиса смысла, пустоты, бессодержательности сущест-
вования, скуки в новую эпоху благоденствия, когда в ис-
кусстве* стали обнаруживаться процессы, сходные с
теми, что происходили в искусстве Fin de siecle вплоть
16*
121

до эпохи экспрессионизма, стало понятно, насколько
близок переживаемый Европой во второй половине XX
века кризис пережитому на рубеже XIX—XX веков. Од-
нако сейчас эти проблемы усложнились и таили в себе
что-то несравненно более опасное, чем полвека назад,
так как нигилизм охватил не только узкие круги высшего
общества, но и огромные массы социально защищенно-
го, имеющего все необходимое населения.
Искусство способно определить, в чем заключается
болезнь времени, но оно шрает противоречивую, двой-
ственную роль. С одной стороны, оно, как чуткий дат-
чик, предупреждает о грядущей опасности: в иносказа-
тельной, аллегорической форме оно оповещает о ее при-
ближении, но, с другой стороны, искусство склонно
сосредотачиваться на самой аллегории, на самом иноска-
зании и игре, то есть распространять и усиливать господ-
ствующее в обществе состояние духа. Если неправильно
истолковать предупреждение искусства, то оно будет на-
гнетать нигилистические настроения в обществе.
Искусство послевоенного периода чрезвычайно на-
поминает искусство экспрессионизма, сюрреализма и
дадаизма первых десятилетий XX века. Структурализм,
прежде всего неоструктурализм и постмодернизм также
продолжали тезисы манифестов той эпохи. Лозунг венца
Пауля Фойерабенда «Anything goes» казался чем-то прин-
ципиально новым лишь потому, что катастрофа гитле-
ровской Германии вытравила из памяти время, предше-
ствовавшее Второй, а тем более Первой мировой войне.
Нигилизм в конце XX века на Западе — наиболее
опасный и действенный психологический феномен,
скрывающийся за несомненными экономическими ус-
пехами и, как это не ужасно, словно бы ставший про-
должением процессов, пережитых Европой в 1900—1945
годах. Причина возникновения нигилизма — в деваль-
вации духовных ценностей, в том, что они утрачивают
былую привлекательность в глазах людей. Из этой де-
вальвации и проистекает нигилизм, который Эрнст
Юнгер сравнивает с возбудителем рака («О черте»). Ни-
гилизм то быстрее, то медленнее уничтожает духовные
122

ценности, продолжая однажды начатый разрушительный
процесс. Таким образом, нигилизм — гигантское по мас-
штабам отрицание, «всеотрицание», он отвергает бытую-
щие ценности, не утверждая никаких иных. Истоки ни-
гилизма — в гневе, в ненависти, в отчаянии, разочаро-
вании* пессимизме, равнодушии, скуке и отчуждающей
от реальности избалованности. С 1945 года этих предпо-
сылок развития нигилизма было более чем достаточно.
Среди многих проявлений нигилизма наиболее об-
ращают на себя внимание политико-социальная, психо-
логически-невротическая и философская формы ниги-
лизма. Все эти виды нигилизма одинаково иррациональ-
ны в своем отрицании существующих порядков,
политических структур, рациональных и прагматических
целей. Нигилизм борется с важнейшим свойством, от-
личающим человека от животных: с разумом.
Нигилизм пытается доказать относительность не
только разума, но и религии. Он «освобождает», он дает
волю иррациональному началу и отрицает всякое стрем-
ление направить его в русло религии. Принципиальный
антигуманизм фактически порождает чудовищные дея-
ния: фанатизм, террор, уничтожение всего сущего,—
вслед за чем наступает долгожданная пустота, ничто —
почти аналог апокалиптического великого чуда.
Границы понятий размыты, неопределенны, их
можно легко изменить в иррациональном прахаосе. По-
всеместно ощущаемая усталость от прогресса и цивили-
зации, пресыщение ее благами, воплощаясь в нигилиз-
ме, противостоят нашей цивилизации, жаждут упразд-
нения и разрушения ее, а так как наша цивилизация —
часть нашей культуры, стремятся разрушить и нашу
культуру.
Нигилистические философские течения часто напо-
минают крайности гностических и манихейских учений,
которые рассматривали отрицание нашего порочного
мира, исчадия дьявола, а часто и уничтожение его как
необходимое условие райской жизни после смерти. Од-
нако приверженцы нигилизма в современной Европе
большей частью не осознают себя продолжателями этой
В. Краус
123

темной европейской традиции, насчитывающей много
сотен лет. Нигилизм, угрожающий нам в последние деся-
тилетия, скорее представляется его адептам чем-то совер-
шенно новым, присущим нашему окаянному времени.
Наиболее опасна в странах западной демократии
именно та разновидность нигилизма, которая даже не
осознается как нигилизм или вовсе не считается тако-
вым, но тем успешнее разрушает изнутри общество, до-
стигшее таких впечатляющих успехов в области эконо-
мики и демократического развития.
Неумение распознать гибельность этого процесса и
поведение, принимающее форму шика и моды, шо-
кирующего авангардизма, сенсационно-прогрессивных
взглядов, но в значительной мере повторяющее вчераш-
ний и позавчерашний день, очень часто парадоксальным
образом — и это тоже отнюдь не ново — находит бурное
одобрение тех, против кого они направлены. Граждане
общества благоденствия, политики правящих демократи-
ческих партий с восхищением и удивлением аплодируют
нигилистам, не зная, что они одобряют. Они принимают
и одобряют именно то, лишь на первый взгляд своеоб-
разное и мнимо-безобвдное, направление мысли, кото-
рое их самих пытается выбить из игры. История событий,
предшествовавших Первой мировой войне, и вплоть до
Второй мировой войны, может прекрасно показать каж-
дому, что некогда это уже удалось нигилистам и повлекло
за собой ужасные последствия: обе гигантские катастро-
фы едва не привели Европу к состоянию tabula rasa*
Если, воздавая должное тому существенному, что со-
здано человеком, а именно культуре, рассматривать ее
как воплощение гуманистических идеалов в реальной
жизни, то осознание нами ценностей культуры действи-
тельно сможет нам помочь. Искусство словно бы алле-
горически содержит в себе формулы этих ценностей, с
* В своей книге «Нигилизм сегодня, или Долготерпение ми-
ровой истерии» я более подробно рассматриваю эту тему. (М.:
Радуга, 1994) — Примеч. автора.
124

той мерой полноты, с какой они переживаются,— это
способное потрясти предупреждение, гуманный пример,
отражение идеалов - и того, что им угрожает. Религия
и философия соответственно дают возможность пере-
жить как откровение или объясняют путь к исполненной
смысла и ответственности за самое себя жизни.
Объединение западно-европейской и восточно-евро-
пейской традиции, непосредственное столкновение
стран западной демократии и их населения не только с
катастрофами, кризисами, опасностями, но и с тем, что
способны предложить им посткоммунистические стра-
ны, может стать для Запада серьезным потрясением, не-
обходимым ему, чтобы вновь обрести истинное видение
реальности. На Западе утрачено понимание непрерыв-
ности собственной европейской истории, и это не может
не пугать. Уже несколько десятилетий в обществе все за-
метнее становилось нарастающее чувство бессмыслен-
ности всего происходящего, исчезновение целей, неуме-
ние вцдеть проблемы, скука, раковая опухоль нигилиз-
ма, разъедающая общество изнутри: воссоединение с
европейским Востоком, имеющим совсем иную судь-
бу, — огромная задача, возникшая перед странами запад-
ной демократии, от решений которой они отказаться не
могут.
Мировая история, кажется, измыслила для Запада
спасительный, едва .ли не целительный кризис, который
с помощью терапии всевозможных потрясений и опас-
ностей, даже шока, заставляет Запад вновь осознать себя
и вступить в новый период развития.

ОПАСНОСТИ РАЗРУШЕНИЯ
П. Нигилизм в бывших коммунистических
государствах
Русские нигилисты дореволюционной эпохи достиг-
ли того, к чему столь страстно стремились: в их стране
в 1917 году разразилась Великая Октябрьская револю-
ция, прежнее общество было разрушено, жизнь корен-
ным образом изменилась во всех отношениях. Наступил
период «беспощадного разрушения», о котором говори-
ли Бакунин и Нечаев. За уничтожением прежнего, весь-
ма несовершенного общественного порядка и его мрач-
ных будней последовала катастрофа, которая длилась
более семидесяти лет и известна каждому.
Победа над Гитлером, ставшим в свою очередь ини-
циатором революции на Западе и стремившимся разжечь
войну и достичь мирового господства, привела к тому,
что Сталин включил европейские «братские страны» в
сферу своего влияния. Более семидесяти лет в бывшем
Советском Союзе и более сорока лет в половине госу-
дарств Средней и Восточной Европы гигантские терри-
тории находились во власти того, что было порождено
нигилизмом.
Марксистско-ленинская идеология некогда очень
быстро приняла и взяла на вооружение мышление и
деяния нигилистов, эпидемия террористических поку-
шений подготовила почву для победы нигилизма, сеть
«секретных организаций» объединила активных борцов
за «ничто» с теми, кто ожидал, что на смену уничто-
женному прежнему обществу придет рай нового мира.
Этому не суждено было сбыться, и сейчас, после то-
го как невероятная по размаху попытка создать новый
мир не удалась, нашему взору открываются руины. По-
терпевшим крах бывшим коммунистическим лагерем
овладели беспомощность, хаос и ощущение безнадеж-
ности.
126

Бывшие коммунистические страны привели к этому
не война к не агрессоры извне. Общество, экономика,
политика потерпели крах скорее под влиянием внутрен-
них причин. Конец коммунистического режима, не со-
провождавшийся применением насилия и борьбой, был
ознаменован эйфорическими демонстрациями. «Светлое
будущее», о котором столь часто говорили коммунисти-
ческие функционеры, по иронии судьбы казалось дости-
жимым и близким. По крайней мере прекрасная меч-
та — роскошная жизнь, которой жили страны западных
демократий, о которой, несмотря на цензурные запреты,
рассказывали тележурналисты и немногие, кому был
разрешен выезд за рубеж, — эта прекрасная мечта стала
казаться хотя и не легко, но все же осуществимой, и в
это действительно можно было поверить.
На удивление быстро произошел распад Советского
Союза, с пугающей стремительностью возникли различ-
ные направления радикального национализма, сделали
карьеру марионеточные диктаторы, бросавшиеся шови-
нистическими лозунгами, набрали силу мафиозные
группы, спекулянты, вселяло ужас распространение от-
крытой преступности. Конечно, нигилисты прошлого
ошибались, полагая, что на смену общественному по
рядку, падения которого им удалось добиться, как некое
чудо придет рай. Их последователи, их, так сказать,
«родственники с материнской стороны» — привержен-
цы учения Маркса и Ленина — тоже не смогли вопло-
тить в жизнь пролетарскую утопию, но в одном отно-
шении нигилисты прошлого оказались правы: прежнее
общество было уничтожено, воспоминание о нем замет-
но померкло, ценностные критерии, общие для всей ев-
ропейской традиции, в коммунистических государствах
более почти не существовали. Семидесяти лет комму-
нистической системы в Советском Союзе или только со-
рока в присоединенных к социалистической системе ев-
ропейских государствах, с ее детскими садами, школами,
университетами, курсами обучения, с ее всеобщим ого-
сударствлением, с се замкнутой социальной средой, с ее
вездесущей и всепроникающей тайной полицией, этих
127

семидесяти или сорока лет оказалось достаточно, чтобы
вырастить несколько поколений, не знающих, чго такое
европейская культурная традиция.
Разумеется, положение в Праге, Братиславе, Бу-
дапеште, Варшаве, Сибири или, скажем, Владивостоке
было различным. Различие политической ситуации из-
начально существовало на западных окраинах комму-
нистического лагеря и на востоке Советского Союза, ко-
торый никогда не знал на своей огромной территории
демократического правления. Когда коммунистическая
эпоха во многих государствах завершилась ненасильст-
венным свержением режима, демонстранты, например,
выступали под лозунгом «Народ — это мы», к тому же
засвидетельствованным в нескольких вариантах. Однако
этот народ вырос и нравственно сформировался не в де-
мократических школах, а в общественных условиях, от-
нюдь не способствовавших развитию личности. Отчасти
эта лозунги провозглашали интеллигенты или предста-
вители большинства, которых до тех пор просто никто
не знал.
Можно было предположить, чго это безгласное, в
общем бездействовавшее, испытавшее грубое подавле-
ние, притесняемое большинство и есть те самые массы,
которые некогда были предметом едва ли не мистичес-
ких мечтаний теоретиков и практиков марксизма,
массы, как теперь выяснилось, беззащитные, беспомощ-
ные, лишенные культурных ориентиров, родины, необ-
разованные и даже не способные к самостоятельному ре-
месленно-техническому и сельскохозяйственному труду.
Пример бывшего советского Востока особенно наглядно
показывает, что эти массы людей притесняли и подав-
ляли весьма конкретными психологическими методами,
чтобы лишить личность самостоятельности и обречь ее
на вечное «несовершеннолетие».
После жестокого уничтожения прежней элиты, а
также новой революционной авангардистской интелли-
генции с ее яркими творческими идеями на политичес-
кой арене утвердилась номенклатура, подчинившая себе
большую часть населения, в тогдашней России почти
128

полностью неграмотного, безвольного, к тому же исто-
щенного голодом и нуждой и легко дававшего вовлечь
себя в любую политическую авантюру. Можно с уверен-
ностью предположить, что широкое наступление на не-
грамотность было предпринято лишь для того, чтобы
быстрее распространить в народе партийные лозунги и
партийные книги, то есть весьма одностороннюю поли-
тическую информацию.
Если представить себе все изменения, противоречия,
повороты политического курса, становится очевидно,
что население коммунистических государств с самого
начала вводили в заблуждение, запугивали, обманывали:
сначала провозглашался интернационализм, «свобода
рабочим и крестьянам», а благодаря «новой экономичес-
кой политике» в стране наступил хозяйственный подъем.
Неожиданно власти изменили политический курс, крес-
тьян жестоко и грубо лишали собственности и часто
ссылали, национализировалось вес, включая собствен-
ность самых мелких ремесленников. Против религии и
церкви началась война на уничтожение. При Сталине
вдруг вновь обнаружили национализм и призвали цер-
ковь к сотрудничеству. После войны с Гитлером, победа
в которой была одержана ценой невероятных жергв,
миллионы вернувшихся на родину советских соодат (не
только переживших немецкие концлагеря) немедленно
были сосланы в сибирские лагеря.
Цели, поставленные и достигнутые нигилистами
прошлого, то есть уничтожение прежнего общества и его
элиты, ликвидация ценностей европейской культурной
традиции путем постоянного осмеяния, извращения в
полемике, наконец, замалчивания в школах и в книгах,
нигилисты более позднего призыва и их последователи
у власти продолжали воплощать в жизнь столь же бес-
смысленными, сколь и жестокими способами. Ниги-
лизм, цинично пользовавшийся любыми средствами,
чтобы добиться власти, инспирировал катастрофичес-
кие изменения политического курса, которые не остав-
ляли населению ничего, кроме постоянной неизвест-
ности, а в конце концов просто привели к равнодушию
17*
129

к собственной судьбе, к неодолимой пассивности, и в
этой ситуации отчаяния — к поискам более циничных
способов выживания.
Как могла возникнуть в обществе, которое его пра-
вители бросали из одной политической авантюры в дру-
гую, способность руководствоваться нравственными
ценностями, уверенность в себе, чувство собственной
значимости, — будь то среди представителей «простого
народа», будь то в среде интеллигенции? Нигилисты
прошлого, кажется, одержали двойную победу.
Этот чудовищный факт мог бы объяснить, почему
Советский Союз оказался на грани катастрофы во всех
областях жизни, то есть на грани хотя и не абсолютной,
но относительной пустоты: относительная внешняя пус-
тота — потерпевшая крах политика, нежизнеспособная
экономика; и внутренняя пустота — ни духовных цен-
ностей, ни морали, лишь цинизм и нигилизм. Метафо-
рически эту ситуацию можно было бы представить так:
мы уже в аду.
Природу этого хаотического состояния легко понять,
если вспомнить, что после падения номенклатуры воз-
никла потребность в опытной элите, а народная масса,
которая долгие годы была лишена нравственных ориен-
тиров, информации и технической подготовки, которую
никогда не учили самостоятельно и успешно работать,
искала себя, нравственные ценности, стремилась к ос-
мысленной и достойной человеческой жизни. Единст-
венным приблизительным, неизбежно возникавшим
критерием было сравнение с западными демократиями.
Но именно теперь пробил час демагогов, спекулянтов и
преступников. Неудивительно, что за падением комму-
нистической системы последовал всплеск фанатическо-
го национализма как наиболее простой формы самоут-
верждения масс, хотя история давно показала тщетность
попыток достичь чего-либо с помощью национализма и
дала понять, что националистические устремления могут
привести к роковым последствиям. Антисемитизм —
еще одна примитивная, собственно, всегда обреченная
на провал, попытка самоутвердиться, создав, как прави-
130

ло, реально не существующий образ врага (антисемитизм
без евреев).
Попытки самоутвердиться, о которых вдет речь, сле-
дует понимать не только как желание найти себя в иде-
альном и психологическом смысле, но и практически,
так как самоутвердиться означает создать общность, за-
щищающую и оберегающую в быту, в практической
жизни. Люди в обществе, находящемся в состоянии глу-
бокого экономического кризиса, ошибочно ожидают,
будто вовлеченность в националистическое движение,
участие в нем обеспечит им защиту от безработицы и
не даст утратить некоторые привилегии. Приверженец
национализма считает, что его долг — не конкретная ра-
бота, а как прежде, демонстрация определенных убежде-
ний или попытка под них подстроиться. В таком случае
в реальной жизни главную роль вновь начинают играть
не деловые качества, а политическая деятельность. Од-
нако роковые последствия подобного поведения, разу-
меется, уже часто встречавшегося в истории, разруши-
тельны. Ни один миф не способен избавить от решения
реальных проблем.
Не следует забывать об одном конкретном аспекте
как национализма, так и антисемитизма: когда исчезают
представители преследуемых национальностей, евреи
или иноверцы, их посты, должности, квартиры, дома, их
собственность и, как правило, их состояние становятся
как бы «ничьими». Быстро сфабрикованные законы
(иногда обходились и без них) позволяют гонителям за-
нять места изгнанных. А необъяснимый национализм и
безумный фанатизм сразу получают вполне реальную ос-
нову. Если посмотреть на ситуацию с этой точки зрения,
массовая истерия нацистов в годы правления Гитлера,
так же как и смертоносные волны показательных про-
цессов и сменявших друг друга чисток при Сталине,
приносили тем, кто не был уничтожен (а это значитель-
ное большинство) весьма ощутимую выгоду — этот факт,
как правило, оставляют без внимания Однако внезапно,
как подарки судьбы, выпадавшие выгоды и преимуще-
ства недолго радовали своих обладателей, поскольку эти
В. Краус
131

выгоды и преимущества были частью той механики, ко-
торая вела к катастрофе, что хотя и обращает на себя
внимание, только позднее, но в конце концов свидетель-
ствует об известного рода исторической справедливости.
С другой стороны, следует вспомнить об обращении
к религии и церкви, причем необходимо различать эти
понятия. К сожалению, влиянием церкви часто можно
злоупотреблять в политических целях, это происходило
в годы правления Гитлера и Сталина, история знает и
другие практические примеры. Сближение религии и
национализма противоречиво и абсурдно, однако часто
происходило сближение церкви с национализмом.
Любая религия учит, что человек* любой человек близок
Богу или богам. Даже если религиозная точка зрения
предполагает существование посредников между челове-
ческой душой и Богом, Бог или боги все же остаются
неким объединяющим духовным началом.
Важнейший вопрос, от ответа на который зависит
наше будущее: есть ли теперь, когда номенклатура из-
гнана с политической арены, в странах бывшего комму-
нистического лагеря квалифицированная интеллигент-
ная элита, достаточно многочисленная и обладающая
достаточной силой убеждения, чтобы, не стремясь к
власти, которую сосредоточила в своих руках прежняя
номенклатура, показать населению, в значительной мере
превращенному в массу, разумный выход из кризиса?
Как уже говорилось ранее, исходные ситуации в быв-
ших коммунистических странах различны. На постав-
ленный вопрос можно было бы ответить если не прин-
ципиально по-разному, то, по крайней мере, предпола-
гая, что существуют различные варианты ответа в Праге,
Братиславе, в Венгрии, Польше, Румынии, Болгарии и
отдельных государствах СНГ. Однако в целом, как сви-
детельствуют наблюдения во всех этих странах, челове-
чество более способно к сопротивлению, чем полагали
нигилисты.
Еще в самые мрачные годы сталинизма, да и з по-
следующие периоды волнообразной либерализации,
уместно было задать себе вопрос, как возникли вьщаю-
132

щиеся произведения литературы и искусства, которые,
правда, публиковались и становились достоянием чита-
тельской аудитории часто только на Западе и с большим
опозданием. Несмотря на чистки, истребления людей,
лагеря, несмотря на потоки пропаганды и запрещение
по политическим мотивам книг современных авторов и
писателей прошлого, несмотря на односторонние идео-
логизированные программы обучения в школах и уни-
верситетах, созрели и сформировались крупные писате-
ли, ученые, мыслители, композиторы, художники,
скульпторы, высокообразованные, одаренные интелли-
генты, которые обращали на себя внимание на родине,
а часто сначала на Западе и уже затем в собственных го-
сударствах, и к мнению которых прислушивались.
Сегодня часто вполне справедливо говорят: ведь ин-
теллигенты тогда были едины перед лицом общего врага
и сообща боролись за свободу. А сейчас бросаются в
глаза разногласия, вражда, ненависть и зависть в их
стане. Может ли это удивить хоть кого-нибудь, знающе-
го, что такое свобода? Означает ли это, что нужно вновь
отказаться от завоеванной с таким трудом свободы?
Пока свободное общество еще не построено, «пятое со-
словие» интеллигенции, столь разобщенное сейчас в
посткоммунистических странах, должно решать новую
задачу.
Поражаег не столько сегодняшняя разобщенность
интеллигенции и вражда в ее станс, сколько тот факт,
что при коммунистической диктатуре вообще существо-
вала столь многочисленная и разнообразная по своим
взглядам интеллигенция такого высокого уровня. Демо-
кратия была и всегда есть движение, напряжение, изме-
нение, она заставляет человека жить в конкретной ре-
альности, то есть жить фрагментами, поскольку ведь ре-
альность, соответствуя нашему несовершенному бытию,
состоит из фрагментов. Можно было предвидеть, что не
все интеллигенты окажутся на высоте требований вре-
мени. Не следовало бы удивляться тому, что некото-
рые из них не устояли перед искушением дешевого ус-
пеха у необразованной массы. Тоталитаризм со своей
133

номенклатурой и сложной системой привилегий таил в
себе соблазны, — но искушения таит в себе и свобода.
Конечно, распознать их и понять их обманчивость не
легче, чем понять соблазны коммунистической эпохи.
Длившийся более семидесяти лет эксперимент марк-
сизма-ленинизма, в свою очередь выросшего из ниги-
лизма, включавший страшный период праачения Ста-
лина и последующие годы власти коммунистов — гне-
тущие, парализующие волю, деформирующие душу,—
все же этот эксперимент показал, что, вопреки самой
яростной критике духовных ценностей европейской тра-
диции, память о них нельзя уничтожить. Истоки этих
духовных ценностей, очевидно, в самой сущности чело-
века, в свойственном ему стремлении ставить вопросы
и решать их.
Вопросы, поставленные философами-досократика-
ми, актуальны не только для древнегреческой Малой
Азии и не только для Европы, но, как выяснилось, они
важны для любого человека, где бы он ни жил И эти
вопросы таились не только на страницах запрещен-
ных и все же где-то тайно хранимых книг, но и внезап-
но возникали у молодых людей в Сибири, Монголии и
Абхазии.
В античную эпоху тоже существовали нигилисты (я
напоминаю о Горгии), а немногим позже тоталитаризм
господствовал в Спарте. Демократическое движение за-
родилось в Афинах, а драматизм мировой истории в том
виде, в каком мы его пережили, проявляется сегодня и
будет проявляться в дальнейшем. Хотя крах коммунис-
тического тоталитаризма был очистительным событием,
прихода которого мир уже устал ждать, он поставил ги-
гантские реальные задачи перед демократической мыс-
лью и уже существующим на Западе опытом демокра-
тического развития. Один акт всемирно-исторической
драмы завершился, но за ним следует не театральный
антракт — впереди столь же драматические события.
Самый очевидный факт внутри этой проблемы — ог-
ромные экономические успехи западных демократий.
Они могли бы доказать, что демократическое мышление,
134

признающее за личностью права на свободное развитие,
довольно близко подошло к решению реальных жизнен-
ных проблем. Именно практика — какая ирония в адрес
марксизма, ведь в марксистской философии понятие
практики играет важную роль, — итак, практика сдела-
ла выбор в пользу демократии. Свобода, плюрализм
мнений, терпимость, обращение к личности и ее потреб-
ностям — неотъемлемая принадлежность, достойного че-
ловека образа жизни, и, кажется, они, как и гуманис-
тические усилия науки и техники, служат задаче умень-
шить лишения человека и создать для него более
благоприятные условия жизни.
Рассматривая здесь коммунизм и демократию как не-
давних противников во всемирно-исторической драме,
разыгравшейся между нигилизмом и тем, что ему про-
тивостоит (гуманностью, рациональным мышлением и
трансцендентной религиозностью), я ожидаю упреков в
том, что слишком легко ставлю радом нигилизм и ком-
мунизм. Итак, между нигилизмом, анархизмом и ком-
мунизмом нет четких границ. Исторически русасие ни-
гилисты и анархисты подготовили разрушение старого
общества и революционный взрыв. Волна организован-
ных террористами покушений, жертвами которых пали
царь Александр II и многие русские чиновники высо-
кого ранга, прокатилась и по всей Европе. От рук тер-
рористов погибла императрица Елизавета Австрийская,
были совершены покушения на короля Виктора-Эмма-
нуила II, короля Италии Умберто I и короля Испании
Альфонса, кайзер Вильгельм I дважды избежал гибели
от рук террористов. Но и в Париже, в других европей-
ских столицах в мирных переполненных кафе нигилисты
взрывали бомбы, унесшие много человеческих жизней.
Гибель тогдашнего мира следовало, по мнению нигилис-
тов, ускорить подобными и вообще любыми возможны-
ми средствами.
Нигилисты и анархисты располагали «тайной орга-
низацией», нити которой находились в руках Бакунина,
Нечаева и Кропоткина. Вскоре после раскрученной Ле-
ниным и Троцким Октябрьской революции анархист
135

Нестор Махно командовал крупной армией на Украине.
Ленин, использовав этот военный потенциал, вынудил
Махно эмигрировать в Париж, где тот и умер всеми за-
бытый. Кропоткина, оказывая ему всевозможные почес-
ти, упросили вернуться в Москву, там он вскоре умер и
был похоронен со всеми Партийными почестями.
Если бы не нигилисты и анархисты, коммунисты в
России не пришли бы к власти. Большинство нигилис-
тов считали переход от анархизма к раннему революци-
онному коммунизму естественным, только некоторые из
них, например сам Бакунин, не разделяли этого мне-
ния. Не углубляясь в теоретические подробности, мож-
но утверждать, что политические и исторические про-
цессы развивались именно так.
С политической и культурно-исторической точки
зрения показателен тот факт, что апокалиптический экс-
перимент нигилистов, то есть «эксперимент конца
света», стремительно сменился коммунистическим экс-
периментом «рабоче-крестьянского рая». Отличитель-
ным признаком обоих периодов развития нигилизма
было отрицание прежних и еще существующих поряд-
ков, ожесточенная, не признающая компромиссов борь-
ба против них.
С культурно-исторической точки зрения речь шла о
гностическом дуализме, о кромешно-черном и сияюще-
белом, о «ничто» и обо «всем», об отрицании человечес-
кой реальности с ее несовершенством и фрагментарнос-
тью, о ненависти к действительности и разрушении ее
ради рая, в данном случае к тому же, рая земного. Это
гностическое направление мысли, как и существовав-
шие в истории прежде, подготавливало катастрофу.
Катастрофа, неуклонно приближавшаяся в странах
коммунистической системы, развивалась как затяжной,
чрезвычайно ловко скрываемый номенклатурой от глаз
Запада процесс, в котором экономический крах и мо-
ральное разложение таились за самоуверенными мили-
таристски-агрессивными выступлениями на всех между-
народных конференциях и за волной пропаганды. Сме-
няющие друг друга дорогостоящие и разрушительные
136

провалы внешнеполитических демонстраций силы (в
Египте, Анголе, Афганистане) тем не менее становились
все более очевидными. Самый мощный погок пропаган-
ды, обрушиваемый коммунистической номенклатурой
на страны Запада, уже не мог скрыть влияния, которое
оказывали на восточно-европейское общество диссиден-
ты и эмигранты, а также жестоких и изощренных спо-
собов подавления инакомыслия.
При этом номенклатура, защищаясь, кроме того,
вела себя по отношению к Западу весьма агрессивно, о
чем свидетельствует успешный экспорт на Запад и во
все концы света коммунистических и анархических идей
и движений. Коммунистические правительства подвер-
гали население своих стран невероятному психологичес-
кому и физическому давлению, доходившему, несмотря
на некоторое ослабление режима, до полного порабоще-
ния личное ги; власти не давали населению «жить в прав-
де», как того требовал Вацлав Гавел, но Запад поздно
осознал, что это и была реальность жизни.
Недостаточно серьезно отнеслись и общество, и пра-
вительства западных стран и к разветвлению и разрас-
танию восточных секретных спецслужб, к необычайно
эффективной деятельности их агентов влияния. Разобла-
чение ее будет продолжаться еще десятилетия, но ее пос-
ледствия стали очевидны сразу. Недалеко от истины ут-
верждение, что секретные спецслужбы — единственный
продукт коммунизма, соответствующий мировым стан-
дартам, который мог быть предъявлен, но который, од-
нако, по гротескной иронии именно предъявлен-то и не
мог быть. Тот факт, что это лучшее достижение миро-
вого масштаба в конце концов не принесло успеха,
опять-таки свидетельствует о силе влияния конкретной
продуктивной деятельности в истории.
Хаос, неуверенность в завтрашнем дне, беспомощ-
ность, сменившие в коммунистических государствах
эйфорию, вызванную крахом тоталитарного режима,
опасность оказаться в руках политиков-демагогов и пре-
ступников, угрожающая населению этих стран,— тра-
гическое наследие нигилизма, семьдесят или сорок лет
18*
137

насаждавшегося в этих странах. То, что было жизне-
способным и устойчивым в маленькой Спарте и много-
численных, известных из истории государствах с тира-
нической формой правления, оказалось непрочным и
несостоятельным в современной Европе, в условиях со-
вершенных средств коммуникации и техники.
Распад последней империи, Советского Союза, тоже
можно было предвидеть, так как сегодняшняя мобиль-
ность и информированность людей больше не допускает
существования колониальных отношений в том виде, в
каком мы знали их до середины нашего столетия: за кру-
шением Габсбургской империи последовал крах импе-
рий в Англии, Франции, Испании, Португалии, Нидер-
ландах, Бельгии. Последней колониальной державой
был Советский Союз. Нельзя править, игнорируя веле-
ния времени.
Гигантское потрясение всемирно-исторического
масштаба, вызванное внутренним крахом политической
конструкции, охватывавшей территорию от Праги до
Владивостока, нельзя было заметить в первые же недели
или месяцы. Воздействие соответствует гигантскому раз-
маху катастрофы, которая будет иметь последствия для
всего мира. Но насколько благоприятны открывшиеся
перспективы, несмотря на неопределенность положения
и опасность возвращения к старым временам, обнару-
живается, когда вспоминаешь об апокалиптических уг-
розах холодной войны, например, во время Карибского
кризиса.
Государства бывшего коммунистического блока ищут
пути выхода из кризиса, стремясь избавиться от тягост-
ного наследия долгой эпохи, порвавшей с современной
европейской культурной традицией. *Стена», колючая
проволока, «железный занавес» останутся символами
этой эпохи. Легко понять, как при этом возникают кри-
зисы. Демократический мир призван всем необходимым
помочь Востоку, освободившемуся от власти коммунис-
тов. Кто виноват в том, что родился в Киеве, Львове,
Кракове, Бухаресте, Софии, Будапеште, Праге, Брати-
славе, а не в Париже, Лондоне или Вене?
138

Нигилизм — на этом я подробно останавливался в
прсдьщущсй главе — укоренился не только в среде рус-
ских нигилистов, анархистов и при тоталитарном ре-
жиме в коммунистических государствах. У нигилизма
много вариантов и форм проявления, много лиц. Он был
широко распространен прежде и распространен до сих
пор в странах западной демократии. Вероятно, внезапно
начавшая освобождаться огромная территория, поли-
тическая формация которой некогда была порождена
нигилизмом, особенно привлекает сейчас нигилистов
Запада: для циников, обманщиков, мафиози и преступ-
ников, ниспровергателей нравственных ценностей, ка-
жется особенно притягательным этот вновь открытый
Восток, беспомощное, плохо информированное, довер-
чивое население которого ждет помощи Запада. Кажет-
ся, нигилисты Запада живут под девизом «Eastward ho».
Несмотря на это, размышляя о хаосе на поле боя, в
котором утрачена ясная объединяющая цель и происхо-
дят кровопролитные «партизанские войны» победителей
друг с другом и с перекрасившимися недавними против-
никами, — размышляя об этом бурлящем потоке, не сле-
довало бы забывать о том, что началась новая истори-
ческая эпоха, и это великий положительный факт. Всег-
да полезен скепсис, но не ощущение безнадежности и
пессимизм, — они на руку силам, которые мы обвиняем.
В. Краус

ВИНА, КАК ЕЕ ОБЫЧНО ПОНИМАЮТ,
И «СВЯТАЯ» ВИНА
Наследие утопий
Кто виноват? Кто сорок или семьдесят лет нарушал
в коммунистических государствах права человека?
Какой ущерб причинили своим странам нарушители
прав человека? Кто и какое наказание должен поне-
сти?
В эпоху существования двух политических систем
правовые нормы коммунистических и демократических
государств значительно различались. Правильным, спра-
ведливым провозглашалось то, что было полезно ком-
мунистическому обществу. При определении юриди-
ческих норм власти принимали во внимание не права
отдельной личности, установленные на основе потреб-
ностей всего общества, а иную цель — построение ком-
мунизма. Что приносило пользу коммунизму? Решения
ЦК и Политбюро ставили цели и намечали пути их до-
стижения, причем деятельность бюрократических орга-
нов Москвы и генерального секретаря КПСС не подле-
жала критике, не дозволялось сомневаться в их непо-
грешимости.
Тексты конституций власти коммунистических госу-
дарств привели в соответствие с демократическими
взглядами Запада, чтобы в любой момент продемонстри-
ровать, как они защищают права человека и демократи-
ческие свободы, однако правовая практика разительно,
почти гротескно противоречила текстам конституций,
если вообще существовала, как таковая. Правовая прак-
тика, находившаяся в руках централизованного аппарата
подавления, цинично убеждала население в относитель-
ности правовых норм и оказывала негативное влияние
на его правосознание.
В то время как большинство статей конституции вы-
зывало у населения коммунистических стран только ус-
140

мешку, некоторые из них все же действительно стали
частью правовой практики; это были статьи, отличав-
шие государственный строй Востока от государственно-
го строя Запада, например статья, которая гарантиро-
вала «право на труд». Хотя в коммунистических странах
никто не рассчитывал на то, что ему будет предостав-
лено право выбирать школу, инсгитут, даже профессию,
не говоря уже о праве выехать за границу или выбирать
место жительства (позднее, в более либеральный пери-
од, последовало смягчение этих жестких мер), гаранти-
рованное рабочее место, а значит, доход, какой бы не-
удобной и низкооплачиваемой ни была работа, воспри-
нимались как нечто само собой разумеющееся. Порой
государство, навязывая гражданину нелюбимое и скуд-
но оплачиваемое занятие, подвергало его невыносимому
моральному давлению, но никто не сомневался в том,
что ему будет гарантирован финансовый минимум. А
этот минимум почти не зависел от того, что конкретно
сделано, в том числе если речь шла о высоких окладах,
так как вместо конкретного результата можно было про-
демонстрировать соответствующие убеждения и вер-
ность партии.
Узаконив «право на труд» коммунистическая система
на первый взгляд, в чем-то превзошла демократию, но
на самом деле включение в конституцию «права на труд»
имело роковые последствия. Ведь труд в условиях ры-
ночной экономики оплачивается только по конкретному
результату, а значит, приносит больший доход, чем в
коммунистических государствах. После перехода к демо-
кратии выяснилось, что «право на труд» в конце концов
стало «правом оплаченного ничегонеделания», и обще-
ство не могло не поплатиться за это.
Так кто же виноват? И виноват ли кто-нибудь вооб-
ще? Принципиально иная правовая норма коммунисти-
ческой системы вынуждала обращаться к тогдашней
конституции как к основному закону, если она не про-
тиворечила правам человека, которые были признаны и
СССР, и другими коммунистическими странами в Дек-
ларации Объединенных Наций 10 декабря 1948 года.
141

Когда правительство объединенной Германии при-
няло решение открыть доступ ко всем документам
Штази, с неопровержимой определенностью выявился
принцип беспардонного пренебрежения правом и бра-
вирования правовыми злоупотреблениями при комму-
низме. Ведь только с большим трудом можно было оп-
равдать деятельность Штази и ее последствия «рези-
новыми», поддающимися произвольному толкованию
статьями, ранее входившими в конституцию ГДР. Но
если легче всего устанавливалось несоответствие тог-
дашней конституции деятельности Штази, образ дейст-
вий крупных паргийных чиновников в сфере полити-
ки и экономию! куда труднее было осудить, опираясь
на юридические нормы. Страны народной демокра-
тии и их правительства были официально признаны за-
падными демократиями, так как те являлись члена-
ми ООН и иных международных комитетов и комиссий
и так как Запад сотрудничал с ними в экономической
области.
В то время как десятки тысяч граждан Германии по-
лучили возможность ознакомиться в Берлине с архивами
Штази, парламент Венгрии в феврале 1992 года внес
предложение объявить все политические акции 1940—
1989 гг. уголовно ненаказуемыми и не подвергать пре-
следованию их участников. О предоставлении гражда-
нам доступа к политическим архивам периода комму-
низма там не могло быть и речи.
В Праге прибегли к тактике постепенной демокра-
тизации общества, одним из шагов которой стал арест
нескольких крупных партийных функционеров и лише-
ние других всех постов и должностей сроком на пять лет.
В других государствах преобладало «мягкое* решение
этой проблемы: возникало впечатление, будто одновре-
менно с выборами или перевыборами партий со старой
структурой был проведен референдум, создававший ви-
димость искупления вины и возрождения к новой
жизни.
Без сомнения, обращает на себя внимание сходство
ситуации, сложившейся после падения коммунизма, и
142

ситуации, ознаменовавшей крах национал-социализма,
причем тотчас же обнаруживаются и существенные раз-
личия: режим Адольфа Гитлера был побежден в откры-
той борьбе. К тому же правительство национал-социа-
листов и его политический и военный аппарат при под-
держке части населения вопиющим образом нарушали
права человека, открыто, грубо и примитивно попи-
рали их. Лагеря уничтожения, «радикального решения»
Адольфа Эйхмана и Адольфа Гитлера создали нравствен-
но однозначную необходимость общественного осужде-
ния. Предпосылки Нюрнбергского процесса с точки зре-
ния военного права были спорными, но с точки зрения
морали — вполне убедительными.
Наиболее важным отличием от посткоммунистичес-
кой эпохи является то, что в 1945 году существовали по-
бедители, моральное превосходство которых, безуслов-
но> признавало население побежденных государств —
Германии и Австрии. Население этих стран испытывало
глубокий и искренний ужас при мысли о концентраци-
онных лагерях, о преступлениях, совершенных в годы
правления Гитлера, которым никто не пытался препят-
ствовать. Учрежденные союзниками комиссии по дена-
цификации, собиравшие сведения о членах национал-
социалистической партии, прежде всего занимавших
высокие посты, в дальнейшем оказались необходимой
очистительной мерой.
Более поздние попытки представить послевоенные
события в Германии и Австрии как период, когда насе-
ление побежденных стран стремилось забыть то, что со-
вершило, — искажение истины; они обязаны своим по-
явлением тактике непрекращающейся «антифашистской
борьбы», проводимой коммунистическими партиями,
которым не удалось добиться политического успеха в из-
бравших демократический путь побежденных странах.
Напротив — и я готов засвидетельствовать это,— расте-
рянность и сознание собственной вины особенно тяжело
переживало молодое поколение, которому как раз шок
открывшейся истины помог продемонстрировать миру и
себе нечто иное, чем героическая борьба за безумные
143

цели. Вслед за устрашающей катастрофой исторически
должна была последовать по возможности образцовая
созидательная эпоха — это была энергичная воля всего
населения.
После краха национал-социализма ситуация была
ясна, преступления Гитлера и его сторонников ~ оче-
видны, вина активных участников, а также необъясни-
мая неосведомленность или пассивность — были поня-
ты; можно было снова начинать строить демократию.
Благодаря плану Маршалла (вероятно, союзники из-
влекли урок из истории и из катастрофы Сен-Жермен-
ского и Версальского мирных договоров, подписанных
после Первой мировой войны), благодаря помощи за-
падных государств-победителей, благодаря и в самом
деле стремительному сближению Федеративной Респуб-
лики Германии, Австрии с западными демократиями в
сфере культуры, возник тот климат, в котором появи-
лось поразительное «экономическое чудо» и началось
культурное возрождение после эпохи нацизма.
Но где же были признанные, наделенные юридичес-
кими полномочиями инстанции, когда в коммунисти-
ческих государствах произошла бескровная революция?
Что могло служить правовой основой для расследова-
ния творившихся годами и десятилетиями преступле-
ний, насилия, для необоснованных арестов, ссылок,
убийств, тюремных заключений в лагерях? Не была ли
«мягкая революция» с ее главной движущей силой —
интеллигенцией, — революция, которая могла произой-
ти только с радостного согласия и при участии широких
масс населения, своего рода «революцией сверху»? Не
положили ли ей начало «гласность» и «перестройка»,
провозглашенные генеральным секретарем советской
коммунистической партии Михаилом Горбачевым?
Разве не занимали он сам и его друзья Эдуард Шевард-
надзе и Александр Яковлев высокие партийные посты?
Не принадлежал ли и Борис Ельцин к партийной вер-
хушке?
В Венгрии, Болгарии и Румынии (но не в ЧССР и
Польше) революция, направленная на свержение власти
144

коммунистов, происходила под эгидой крупных партий-
ных чиновников, ставших сначала реформаторами, а
потом «социалистическими демократами» под давлением
собственного народа, общественного мнения, недавно
родившегося в прессе, и электронных средствах массо-
вой информации.
Кто искренне проникся демократическими убежде-
ниями, кто лишь оппортунистически принял новый дух
времени, а кто ждал, надев маску демократа, возвраще-
ния старой партии и втайне энергично способсгвовал
этому возвращению? Разве не существовали в этих стра-
нах, как и прежде, старые коммунистические структуры,
разве не сохранился на удивление хорошо прежний кос-
ный аппарат со всеми его непробиваемыми функционе-
рами и окаменелостями?
Возник хаос фактов, мотивов, реальных ситуаций,
интересов и личных биографий, в котором никто не мог
разобраться. В болоте совершенно потерявшей доверие
народа партии и ее государственной системы выросли
джунгли вины, которую каждый был волен понимать как
угодно, оппортунизма, конкретных интересов, жажды
власти, осознания ошибок прошлого и честного cipeM-
ления построить новое демократическое общество. За
какие конкретные преступления можно было бы при-
влечь к юридической ответственности, если власти и на-
селение в период тоталитарного режима руководствова-
лось другими нормами права? И кто должен был бы су-
дить других? Каким наказаниям нужно было бы
подвергнуть виновных?
К тому же прежние партийные функционеры позабо-
тились об уничтожении большей части важных докумен-
тов и архивов. Всюду, кроме ГДР, документы вездесущих
секретных спецслужб велись неаккуратно, куда более ус-
пешны были их акции, хотя и на практике им, слава
Богу, многое не удавалось. Даже в гигантском аппарате
КГБ СССР хватало разгильдяйства. Таким образом,
нельзя было рассчитывать на то, что найдутся неопро-
вержимые доказательства чьей-либо вины. Только там,
где кто-то из аппарата КГБ сам был непосредственно
19*
145

заинтересован в том, чтобы скомпрометировать против-
ника, и «всплывали» старые преступления. За немногими
исключениями почти все исчезло в хаосе загадочного
прошлого, в котором — и это знал каждый — царили не-
описуемая жестокость и произвол.
Две особенности отличали ситуацию в бывшей ГДР
от сходных кризисов в странах народной демократии:
немцы поддерживали порядок в коммунистической сис-
теме, который размягчался в своем балканском, славян-
ском, венгерском варианте. Агенты Штази чрезвычайно
исправно выполняли свои обязанности, вплоть до мель-
чайших деталей, доводя до бюрократического гротеска
составление документации и рассылая бессчетные копии
вышестоящим начальникам. Километры архивов сохра-
нили для будущих поколений свидетельства деяний сек-
ретных спецслужб.
Этой педантичной деловитостью ГДР всегда вызыва-
ла ненависть к себе во всем социалистическом лагере,
от западных его границ до Владивостока. Когда никто
уже давно не верил в коммунизм, когда все были недо-
вольны экономической неэффективностью системы и
смеялись над партийными бонзами, немцы, как пример-
ные ученики, своей непоколебимой серьезностью, вы
держкой и педантизмом вызывали раздражение даже у
крупных партийных функционеров коммунистического
Востока за пределами ГДР.
Вторая особенность ситуации в ГДР и после нее за-
ключалась в том, что в ФРГ оказалось множество бе-
женцев, говорящих на том же немецком языке и к тому
же вообще немецких граждан западной демократии. От-
туда после обьединения могла исходить инициатива от-
крытия архивов. Таким образом, удалось разоблачить
деятельность коммунистического аппарата в глазах ми-
ровой общественности, однако по-прежнему не было
веских и бесспорных юридических оснований для
предъявления обвинения высшим партийным функци-
онерам и членам правительства, так как речь шла о дру-
гом государстве. Однако, открыв архивы Штази, можно
иначе взглянуть на деятельность многих политиков и
146

положить конец карьерам лжецов и надевших маски ци-
ников.
За пределами ГДР, в бывших коммунистических го-
сударствах, нельзя рассчитывать на ясное представле-
ние о прошлом, поэтому возведение демократии будет
происходить здесь с сознанием неясного смешения тем-
ных и светлых начал. В большинстве случаев только
узкие круги, имеющие точную информацию, будут
знать в будущем о людях своей страны, о своем окру-
жении несколько больше, чем остальные.
Запад, как правило, не знает, кто из новых поли-
тиков в странах, освободившихся от власти коммунис-
тов, занимал в прошлом позорную, кто — достойную
политическую позицию. Но знало ли |Это население
Германии и Австрии в период построения демократи-
ческого общества после Второй мировой войны, не-
смотря на все суды и комиссии по денацификации? И
кто решится сегодня в странах западной демократии
охарактеризовать своих собеседников как людей надеж-
ных? Здесь всегда требуется опыт и знание людей, да
к тому же и корни самой проблемы уходят глубоко в
психологию и философию.
С давних пор проблема права и вины по-разному
рассматривалась на Западе и Востоке Европы, о чем
не следовало бы забывать. Римское право возникло
еще до нашей эры в Риме, а свод его был составлен
в знаменитом «Corpus juris civilis» императора Юсти-
ниана в 534 году в Константинополе. Важные для раз-
вития европейской культуры изменения римского пра-
ва произошли в традиции Священной Римской импе-
рии, продолжить которую пытался Карл Великий.
Итальянские школы права, Ренессанс и гуманизм со-
вершенствовали правовую науку и тесно связали ее с
понятием отдельной личности, с индивидуумом, кото-
рому, по мнению гуманистов, предстояло найти в го-
сударстве, полисе, обществе достаточно возможностей
развития и самовыражения, но одновременно признать
необходимость ограничения своей воли обязанностями,
долгом.
В. Краус
147

На Западе право и вина в процессе культурного раз-
вития всегда связывались со свободой, либерализмом, с
«Petition of Rights» 1628 года, с «Habeas Corpus» 1679
года, то есть со свободой личности, индивидуума. В 1787
году за этими юридическими документами последовала
«Декларация прав человека и гражданина» Французской
революции, а в 1793 году — конституция Франции. Раз-
витие взглядов на свободу личности происходило в ка-
толических и протестантских странах, тогда как в Стра-
нах, где преобладало православие, лишь изредка можно
было различить слабый отзвук часто драматических дис-
куссий о том, что есть право, свобода и долг.
Мы тщетно стали бы искать в восточно-европейской
культурной традиции фигуру, подобную Иммануилу
Канту с его «категорическим императивом», гениальное
определение которому, как и праву, свободе и долгу он
дал в «Критике практического разума». В Восточной Ев-
ропе труд и его эффективность никогда не рассматри-
вался как испытание Божьей милостью, как это пони-
мала протестантская этика (например, Кальвин). Пра-
вославная церковь углубляла свою мистику, идею
обращения к Богу и проповедовала равнодушие к ударам
судьбы в мире, исполненном страданий, жестокости и
нужды.
С подобным взглядом, укоренившимся в культурной
традиции православной церкви и до сих пор оказываю-
щим значительное влияние на умы в Восточной Европе,
связано иное, нежели в странах западной демократии,
отношение к понятию «вина». Вине изначально едва ли
придается конкретный и светский характер, — она счи-
тается неизбежной принадлежностью жизни вообще.
Даже убежденный атеист с самого рождения эмоцио-
нально существует в этой культуре в атмосфере перво-
родного греха. Вина здесь, хотя это часто не осознается,
имеет прежде всего метафизический смысл, который
благодаря атеизму и коммунизму вообще растекается в
безграничной относительности. Эта бездонная относи-
тельность наступает тотчас же, как только исчезает цель
создания рая для рабочих на земле, а именно это быстро
148

произошло и с партийными функционерами, и с насе-
лением.
Культуре православной церкви даже свойственно по-
ощрять страдание как испытание, посылаемое Богом,
более того, сострадать в равной мере и виновным, и
страдающим безвинно — и равно любить их. Вина часто
становится «блаженной» виной, ценой самопожертвова-
ния, в том ввде, в каком оно даже может сочетаться с
совершением преступления. Западный ум едва ли спо-
собен постичь это бесконечное сострадание и эту бес-
конечную любовь. Когда вина сближается со «святой
виной», призванной определять, глубока ли любовь к
отягощенному виной окружающих его людей, чувство
сострадания перерастает в экстаз.
Достоевский в «Преступлении и наказании», «Бра-
тьях Карамазовых» (в образе старца Зосимы) и других
произведениях показал это величие любви и опасность
саморазрушения и растворения в безумии. Старец Зоси-
ма говорит в романе «Братья Карамазовы»: «Помни осо-
бенно, что не можешь ничьим судией быта. Ибо не
может быть на земле судья преступника, прежде чем сам
сей судья не познает, что и он гакой же точно преступ-
ник, как и стоящий пред ним, и что он-то за преступ-
ление стоящего пред ним может прежде всех и виноват.
Как ни безумно на вод, но правда сие». Так как же
нужно в действительности судить?
Особое понимание вины русской православной цер-
ковью объясняет факт нигде не отрицавшегося сотруд-
ничества многих иерархов православной церкви с КГБ.
Сближение коммунистической партии с церковью со-
стоялось в сталинскую эпоху в начале Великой Отече-
ственной войны, когда все силы нации были призваны
на борьбу против армии Адольфа Гитлера. Патриарх и
митрополиты вновь начали пользоваться влиянием,
стали высокими официальными лицами, а церкви были
предоставлены права, хотя и незначительные. Ей вер-
нули несколько монастырей и разрешили в самых
малых масштабах заботиться о подготовке новых свя-
щенников.
149

Надзор над этими контактами и беседами был пору-
чен КГБ, без которого в будущем не обходилось ни рас-
ширение деятельности церкви, ни назначение иерархов.
Здесь-то церковь и взяла «страдание на себя», она под-
держивала связь с этой политической организацией, шла
на компромиссы, большей частью несущественные, но
часто и серьезные, весьма неоднозначно воспринимав-
шиеся населением. Все же благодаря «святой вине» цер-
ковь, хотя и подвергаясь постоянным гонениям, борясь
за компромисс со сверхсильной партией, выжила.
Она, как могла, знакомила население с христианст-
вом и учила понимать его, продолжала церковную тра-
дицию, проповедовала веру, заботилась о сохранении
нескольких прекрасных монастырей и церквей. То, что
церковь взяла на себя страдание и вину, только и дало
ей, по мнению священников, возможность выжить. Обя-
зана ли церковь этим давним опытом вековому татар-
скому владычеству? Где здесь проходила граница между
виной, жертвой и беспринципностью?
Подытоживая эти наблюдения, можно сказать, что в
восточно-европейской кулыуре понятие вины расплыв-
чато, неопределенно. Напрасно ожидать от русских
«переосмысления прошлого», решения проблем вины.
Однако очень многие снова и снова чрезвычайно эмо-
ционально и искренне переживают свою вину за то, что
семь десятилетий происходило в Советском Союзе.
Нельзя представить себе, что восточно-европейское
общество осознает свое коммунистическое прошлое,
подходя к нему с нравственных позиций, принятых на
Западе, и, как становится очевидным, даже в странах,
расположенных в западной части бывшей коммунисти-
ческой империи, этот процесс еще только начинается.
В православной культуре возможно самоочищение лю-
бовью, состраданием и честными деяниями на благо
ближнего, что и могло бы послужить толчком для со-
здания нового будущего. Если удастся превратить почти
безграничную готовность к самопожертвованию и стра-
данию прежде всего населения России в «деятельную
жертву», в деяние на благо ближнего, как на благо
150

«самого себя»,— ведь говорится все-таки «возлюби
ближнего, как самого себя»,— то построение демокра-
тических, достойных человека общественных отноше-
ний было бы обеспечено.
Дело в том, что одно лишь избавление России от го-
лода и нужды не сможет — к неприятному удивлению
Запада — изменить принципиальную позицию русских.
Для начала был бы настоятельно необходим решитель-
ный поворот к рациональному мышлению, который
ведет к построению гуманистического общества со
Есеми его институтами. Плакатные лозунги, театрализо-
ванные выступления коммунистической революции,
призывы к утопии вскоре оказались величайшим за-
блуждением, но они показали невероятную силу и жиз-
нестойкость России и многих других народов на Восто-
ке. Конечно, интеллигенция, все мыслящие люди, какое
бы положение в обществе и какие бы посты они ни за-
нимали, правящие круги, ведущие экономисты, средства
массовой информации, школы, университеты и церковь
должны будут начать гуманистическое обновление об-
щества, способствовать ему и помогать миллионами и
миллионами импульсов.
С чисто прагматической гочки зрения деятельное
переосмысление коммунистического прошлого там, где
оно происходит, помогло бы приступить к новым начи-
наниям. Но и там, где переосмысление прошлого, — на-
сколько оно вообще возможно — не происходит, про-
должается развитие, а как сложится будущее, зависит от
того, какие усилия мы предпримем сегодня для созида-
ния нового. Если создается только видимость подобных
усилий и если это делается с намерением продемонстри-
ровать грядущую гибель молодой демократии и дейст-
вительно вызвать ее, чтобы вернуть к власти прежние
коммунистические структуры под новыми личинами, —
например, под знаменами националистов, — необходи-
мо дать энергичный отпор тем, кто вынашивает подоб-
ные планы.
Попытки искренне изменить свои убеждения, понять
ситуацию, начать по-новому ориентироваться в ней
151

можно было бы по-человечески признать и одобрить.
Многие десятилетия коммунистической диктатуры по-
родили род неразрешимых, крайне запутанных перепле-
тений насилия и преступлений. В большинстве постком-
муниспических стран с этим ничего нельзя будет по-
делать. Как же вообще следовало бы всякий раз
устанавливать истину и определять вину, за некоторыми
исключениями, и как наказывать виновных? Мы осоз-
наем, что некая неопределенность, которую так и не уда-
ется прояснить до конца, — основное свойство нашей
жизни и судьбы, — абсолютная ясность в христианской
традиции существует лишь «там», перед Богом, на
Страшном Суде. Здесь нам приходится жить в полутьме.

ПОБЕДА ПОБЕЖДЕННЫХ?
После краха коммунизма
Оглядываясь на события, произошедшие после 1945
года, можно испытать чувство крайнего удивления:
какие же государства, собственно, одержали победу во
Второй мировой войне? Англичане и французы, вынуж-
денные вскоре после войны отказаться от своих огром-
ных колоний — своей гордости, придававшей им вес в
международных отношениях, неотъемлемой принадлеж-
ности своего существования на протяжении нескольких
веков и гигантских источников сырья? Или немцы, ав-
стрийцы и японцы, экономический подъем которых по-
зволил им всего лишь за три десятилетия достичь уровня
жизни некоторых победителей? Кто мог бы представить
себе сразу после Второй мировой войны, что разбитая
и разрушенная Япония, на которую была сброшена
атомная бомба, будет жесточайшим образом конкуриро-
вать с США в отраслях промышленности, традиционно
считавшихся американскими, а именно в автомобиле-
строении и электронике, и более того, в чем-то даже
превзойдет США?
В Федеративной Республике Германии и в Австрии
внешне все выглядело так: машины и станки на фабри-
ках, работавших на войну, были демонтированы и от-
правлены на Запад и на Восток. Но, справившись с тя-
желым шоком, там приобрели в кредит не просто со-
временные, а сверхсовременные станки и машины
(тогда как Советы еще долго обходились старыми, вы-
везенными с Запада музейными экспонатами). Таким
образом, побежденные начинали с использования самых
совершенных технологий. Кроме того, союзники запре-
тили побежденным странам владеть тяжелым (наибо-
лее дорогим) вооружением и производить его, что дало
побежденным государствам возможность сэкономить
20*
153

значительные суммы и вложить их в производство това-
ров. Западные страны-победительницы в любом случае
должны были взять на себя оборону и оборонные рас-
ходы, иначе они уступили бы Советам всю Среднюю Ев-
ропу, часть которой к СССР уже отошла.
Эти внешние, легко устанавливаемые факты благо-
приятствовали развитию общественной ситуации, но не
имели решающего значения. Развитие тогдашней обще-
ственной ситуации позволяет понять, насколько эконо-
мика, промышленность, успешный, результативный
труд всех членов общества, финансы, банки, кормы ци-
вилизованного поведения влияют на психологическое
состояние большей части населения. «Экономическое
чудо» послевоенного периода было вызвано глубоким
потрясением,, пережитым в годы войны при ввде бесче-
ловечности человека, материальных и моральных ката-
строф военных лет, концентрационных лагерей, при
мысли о том, на какую глубину иррационального звер-
ства способен человек,— это потрясение заставило
почти всех переживших напрячь все свои силы. Им
нужен был не только хлеб, чтобы утолить мучительный
голод, но и доказательство того, что человек еще честен,
трудолюбив и разумен, способен помогать ближнему и
сознательно творить добро.
Не ужас поражения, а понимание смысла совершен-
ных преступлений, истинного содержания романтичес-
ких иллюзий, обернувшихся безумием и ложью, вызвало
у побежденных желание противопоставить страшному
прошлому новое настоящее. Чувство раскаяния за ошиб-
ки, просчеты, чувство вины за катастрофу, которую сам
и вызвал вместе с другими, ужас при воспоминании о
разрушенных городах и пятидесяти пяти миллионах по-
гибших дали побежденным силы начать жизнь заново.
Если Станислав Лем как-то и заявил, что хотя никто
не может предсказать будущее, определенно одно, а
именно невозможное, то это «невозможное» все-таки
позволено каким-то способом толковать. Ведь никто в
1933 году не предполагал, что армии Гитлера в 1942 году
оккупируют Европу ог Нарвика до Тобрука и от Парижа
154

до городской черты Москвы, хотя и ненадолго. А в 1940
году только очень немногие могли предугадать стреми-
тельный и роковой конец правления Гитлера. Но в 1945
году, пожалуй, даже те, кто решался делать самые смелые
прогнозы, не могли предвидеть будущего благосостояния
в Федеративной Республике Германии, Австрии, Японии
и того, *гго ФРГ станет самым богатым членом Европей-
ского Экономического Сообщества и мирным путем вос-
соединится с прекратившей свое существование ГДР.
А кто еще в конце восьмидесятых годов мог поверить
в то, что Михаил Горбачев, провозгласив гласность и
перестройку — с удачным или неудачным исходом, — не
только даст свободу бывшим недобровольным сателли-
там, но и будет призывать их к свободе и разрушит ста-
линский «железный занавес»? Невозможное как проти-
воположность на первый взгляд рационально возможно-
го приблизительно характеризуется так: необходимо
исследовать возможное, добросовестно пытаться устано-
вить наиболее вероятное развитие событий и тщательно
учитывать их противоположность.
Конечно, то, чего мы ожидали, вполне может ока-
заться нашим будущим, но парадоксальная действитель-
ность, сводящая к нулю смысл и значимость всех наших
условных моделей будущего, ясно показывает, что исто-
рия всегда выбирает лучший сценарий: сценарий, кото-
рый застает врасплох ничего не подозревающих озада-
ченных зрителей. Это утверждение подкрепляется и тем
фактом, что западные секретные службы, получавшие на
свою деятельность самые большие ассигнования от го-
сударства, так и не смогли определить реальное состо-
яние экономики, полигики и оборонной системы СССР
и его бывших союзников. Заслугу Михаила Горбачева
нельзя умалять, однако позднейший опыт учит нас ис-
ходить из того, что он прекрасно знал истинное состо-
яние политики, экономики, ВПК в своей стране и имен-
но поэтому пытался найти выход из сложившейся си-
туации в полном преобразовании общества. Если бы
на месте Горбачева был партийный функционер старой
закалки, можно было бы представить себе иной ход
В. Краус
155

событий: агрессию СССР против Запада, предприня-
тую, чтобы скрыть подобным «патриотическим» шагом
катастрофу в собственной стране, замедлить ее разви-
тие и отвлечь фейерверком авантюристических побед
внимание населения СССР от того, что происходит на
деле.
Невероятная изнурительная цена победы союзников
во Второй мировой войне и угроза новой, ядерной
войны способствовали тому, что напряженность между
странами Варшавского договора и странами НАТО пере-
росла только в холодную войну. Ужасы Второй мировой
войны, атомная бомбардировка Хиросимы еще были
свежи в памяти, а катастрофы прошлого все же чему-то
научили правительства враждовавших государств. Но и
холодная война, Сталин и его политика вели к ката-
строфам, которые до сих пор еще не осознаны в полном
масштабе.
Хотя Сталин и объявил некогда,» что идея мировой
революции отодвигается на второй план, а все внимание
уделяется построению советского коммунизма, его по-
литика, да и политика его последователей, свидетельст-
вует об обратном: Корея, Вьетнам, Куба, Египет Насера,
агрессии в Эфиопии, других странах Африки и в Афга-
нистане ясно дают это понять. Когда была разоблачена
деятельность секретных спецслужб ГДР, Венгрии и быв-
шей ЧССР, к ужасу наивных западных наблюдателей,
оказалось, что агенты этих спецслужб организовывали
на Западе гнусные террористические акты, якобы спон-
танные демонстрации протеста, студенческие беспоряд-
ки, уличные бои, различные акты насилия.
Необходимо будет заново написать историю студен-
ческой революции в Париже в 1968 году, имевшей весь-
ма серьезные последствия «культурной революции» в
ходе парижских и западно-германских событий: «рево-
люционные деяния» в Западном Берлине, Франкфурте,
Гамбурге, Милане, Риме, Болонье, Вене планировались
в Москве, Восточном Берлине, Праге и Будапеште, а
если в их совершении кого-то подозревали, то вина за
них часто возлагалась на «правые группировки».
156

В совершении покушений на папу Иоанна Павла II
и Рональда Рейгана также подозревали агентов восточ-
ных спецслужб, потому что арестованные были тщатель-
но подобранными и подготовленными умственно отста-
лыми или психически ненормальными людьми. Опаса-
ясь испортить отношения с Москвой, никто даже не
смел подумать об истинном разоблачении преступников,
ведь это подало бы повод к войне. Второго Сараева (1914
год) следовало избежать любой ценой. Раскрыта далеко
не вся деятельность коммунистических секретных спец-
служб, что-то еще предстоит раскрыть, чего-то мы ни-
когда не узнаем. Однако было понятно, что после смерти
Сталина притязания СССР на мировое господство ни-
сколько не уменьшились.
Даже если решающими были интересы власти, рево-
люционные идеи и лозунги все же политически дально-
видно и чрезвычайно ловко использовали там, где они
могли оказать влияние на наивную молодежь богатого
Запада и на население развивающихся стран Азии и Аф-
рики. На Западе скука и пресыщение пробудили старые
и породили новые политические утопии, использовав-
шиеся коммунистическими агентами.
Но только со временем стал очевиден гигантский, со-
вершенно непостижимый парадокс: марксистско-ленин-
ская идеология породила динамичную охватывающую
весь мир захватническую политику и одновременно
почти окаменевшую статичную экономическую систему.
Это были явления одного порядка, а непреодолимое
противоречие между ними мешало осуществиться ком-
мунистическим планам.
В то время как о политических идеях все же можно
было дискутировать, никакая пропаганда, стремившаяся
скрыть ошибки коммунистического правления, никакая
психология вытеснения не способны были долго скры-
вать ог населения действительность, несвободу, «желез-
ный занавес», упадок в экономике и во всех обществен-
ных институтах государств «развитого социализма».
Только практики великой традиции потемкинских дере-
вень, которой жила еще Российская Империя, могли так
157

долго и удачно обманывать мир и население собственных
стран.
При этом Запад не должен оставлять без внимания
один чрезвычайно важный, имеющий большое значение
для развития будущего аспект этой проблемы: хотя столь
очевидную победу Запада в холодной войне нужно рас-
сматривать как подтверждение правильности .избранно-
го пути, необходимо помнить о том, что цена побед, как
правило, необыкновенно высока; цена одержанной мир-
ными средствами победы в холодной войне, едва не
окончившейся атомной катастрофой, может оказаться
куда выше и мучительнее, чем предполагает большин-
ство.
Чем болезненнее переживает свое поражение побеж-
денный, тем труднее, а об этом часто забывают, скла-
дывается ситуация для победителя. Этот процесс все
более заметен в мире, уменьшающемся благодаря совре-
менным средствам массовой информации, телефону,
средствам сообщения. В период почти полного прекра-
щения контактов между Востоком и Западом, инициа-
тором которого была Москва, Запад должен был бы по-
стоянно помнить, что в эпоху технологической цивили-
зации подобный раскол мира реально невозможен, хота
он и весьма желателен для многих граждан западного
«общества благоденствия».
Самоизоляция социалистического блока, эта самой
Москвой и ее сателлитами избранная стратегия, немало
способствовала комфорту и гедонизму Запада, совер-
шенствованию и росту эффективности западной эконо-
мики, успокаивала совесть большинства граждан стран
западной демократии. Но, выиграв холодную войну и
избавившись от «железного занавеса», страны западной
демократии неожиданно оказались лицом к лицу с ог-
ромными проблемами бывших или все еще коммунис-
тических государств: как раз недвусмысленность и мас-
штабы победы подчеркивали фатальный характер ситуа-
ции.
Конечно, победе демократии способствовали прежде
всего феномен неразделимости государств, непосредст-
158

венно соседствующих друг с другом в Европе, да и не-
возможность длительного разделения связанных давни-
ми традициями государства и города (Федеративной Рее-
публики Германии и Берлина). Электронные средства
массовой информации десятилетиями преодолевали
стены и зорко охраняемые границы, а когда появились
телевизионные спутники-ретрансляторы, идея самоизо-
ляции стала особенно нелепой и просто абсурдной.
После открытия границ, поворота бывших стран «ре-
ального социализма» к демократии, правительства и на-
селение стран западных демократий, благоденствующих,
живущих в роскоши, оказались перед лицом огромной
и тревожной задачи. Запад сталкивается с экономичес-
кой и структурной катастрофой, затронувшей половину
континента и часть Азии, а огромные народности стре-
мятся к интеграции в Европу. Открыто признавая демо-
кратию западного типа, проигравшие холодную войну —
большинство из которых отнюдь не добровольно присо-
единенные Сталиным бывшие сателлиты — проиграв-
шие хотят разделить с Западом ответственность за буду-
щее. В одной половине маленького евро-американского
мира (а Советский Союз с его древней европейской сто-
лицей Москвой относится к Европе) не могут постоянно
царить, по каким бы причинам это ни происходило,
голод, нужда, гражданская война, угроза хаоса или уже
наступивший хаос, в то время как в другой его половине
повседневной жизнью являются роскошь, богатство,
благосостояние, экономическое преуспеяние.
Победа демократии сейчас налагает на Запад огром-
ную ответственность, ставит перед ним величайшую ис-
торическую задачу со времен Второй мировой войны.
Ответственность демократий включает в себя не только
осуществление, воплощение в жизнь их собственных
нравственных ценностей, но и учет их долгосрочных ин-
тересов стабильности и благосостояния: немыслимо
было бы в Европе отделить одну часть европейцев от
другой политикой апартеида.
Одним из наиболее удивительных исторических па-
радоксов является то, что «искушение тоталитарным
159

режимом» (Жан-Франсуа Ревель), некогда вызывавшее
бурные дискуссии, превратилось во что-то противопо-
ложное тому, чего опасались прежде. Теперь демократи-
ям, занятым только собственным благосостоянием, уг-
рожает не власть, а безвластие, не сила, а тотальное раз-
рушение, не привлекательная магия, а очевидная
неосуществимость прежней утопии.
Опаснейшим заблуждением, которое может родигься
на Западе, было бы считать, что в этой новой столь дра-
матичной ситуации, касающейся и Запада, речь вдет
лишь об организационно-хозяйственных проблемах. Для
ликвидации ужасающей экономической разрухи необхо-
димо создать и сформировать психологические предпо-
сылки. Немало людей в Восточной Европе, впоследст-
вии ненаввдивших коммунизм и приветствовавших его
крах, некогда желали его прихода. Теперь они ненавидят
его так же фанатично, как когда-то любили. Но подоб-
ная позиция едва ли достаточна для того, чтобы психо-
логически и фактически его преодолеть.
Кроме того, следует подумать о том, что тоталитар-
ный режим Адольфа Гитлера длился в Германии двенад-
цать, в Австрии — семь лет, тоталитарный режим Лени-
на и Сталина в СССР — семьдесят лет; всякий раз, когда
я говорю об этом со своими друзьями в Москве или
Софии, Будапеште или Праге, они указывают на этот
факт. Хотя коммунистические государства, в отличие от
Германии и Австрии, самостоятельно порвали с тотали-
таризмом, причем инициатива внутриполитических
перемен исходила от Москвы, во всех этих странах на-
зревает необходимость изменения психологического
климата, глубину которого Западу трудно вообразить.
Наибольшую опасность для Запада и его новых задач
представляет западное высокомерие. Если культура, ко-
торую обессмертили имена Канта, Гете, Рильке и Му-
зиля, могла сочетаться с ужасающим успехом национал-
социализма, если правительства государств, преклоняв-
шихся перед гением Вольтера, Дидро, Ларошфуко,
Джона Локка, неверно оценивали фигуры, подобные
Гитлеру, если три великих политических деятеля Запада
160

совершили в Ялте серьезнейшие политические ошибки,
упрочив положение Сталина, их духовные наследники
должны глубоко задуматься над прошлым.
Не был ли к тому же коммунизм вообще, разрабо-
танная Марксом и воплощенная в жизнь Лениным в
России утопия, порождением западной мысли? Разве не
по воле немецкого правительства и не на его деньги Ле-
нина переправили в пломбированном вагоне из Швей-
царии в Россию, чтобы вызвать там революцию? Евро-
пейский Восток и его недобровольные жергоы в Средней
Европе пережили эксперимент, который был экспорти-
рован с Запада и который многие революционеры хотели
бы реализовать у нас. Нам удалось избежать чудовищ-
ного эксперимента, и это подарок судьбы. Если уж го-
ворить о Западе сегодня, о западном демократическом
самосознании, то лишь с огромной долей величайшей
скромности.
Чем может помочь демократический Запад странам,
некогда находившимся за «железным занавесом»? Срав-
нение нынешней ситуации с послевоенной обнаружива-
ет существенные различия: с одной сгороны, речь на
этот раз шла, слава Богу, только о «холодной войне», не
было разрушенных городов и погибших в ходе военных
действий. Кроме того, победители достаточно богаты,
они располагаю! огромным экономическим потенциа-
лом. С другой стороны, число побежденных сейчас зна-
чительно больше. После Второй мировой войны насе-
ление Германии и Австрии, вместе взятых, составляло
55 миллионов человек. Бывший же Советский Союз за-
нимал шестую часть суши и имел 290 миллионов жите-
лей, а на территории государств, в свое время присо-
единенных Сталиным к социалистическому лагерю, сей-
час проживает еще 120 миллионов человек.
Сегодня мы вынуждены размышлять еще о том,
насколько тяжкие, может быть, непредсказуемые пос-
ледствия влечет состояние большей частью негодных
станков и машин в промышленности бывших коммунис-
тических стран, устаревшие технологии, тотальная кол-
лективизация в сельском хозяйстве, семьдесят (в СССР)
21*
161

или более сорока лет (в европейских государствах, при-
соединенных к социалистическому блоку) «антиопыта»
неэффективного управления хозяйством. Интенсивное
включение в процесс «непроизводства» при мнимом
росте показателей производства, сознательное сдержива-
ние собственной рабочей силы каждым отдельным ра-
ботником, чтобы с выгодой для себя сбалансировать со-
отношение между затраченным трудом и заработной
платой, которую нельзя было повышать, само собой ра-
зумеющееся «отлынивание», то, что рабочие и служащие
часто уходили с рабочих мест и не выполняли работы, —
все это привело к тотальной деформации. Труд превра-
тился в столь же мучигельное, сколь и бессмысленное
наказание, придуманное построенным на безнадежно
неверных принципах государством для населения.
Внешне крах социалистической экономики после «глас-
ности» и в период слишком мучительно тянувшейся
перестройки не так заметен, но тем очевиднее разруше-
ния и запустение на фабриках и в структурах управления
и внутренняя душевная опустошенность людей.
Таким образом, перед живущим в роскоши Западом
стоит гигантская задача, подобной которой ему никог-
да не приходилось решать в пределах самого европей-
ского Запада. Масштабы и психологический характер
помощи Востоку, вероятно, еще не ясны населению
Запада. Речь вовсе не о том, что Запад мог бы пойти
на какие-то жертвы, чтобы по возможности успешно
решить задачу, жизненно важную и для себя, а о том,
насколько такая задача вообще разрешима и каким об-
разом. Ведь если население бывших или фактически
и до сих пор оставшихся коммунистическими стран
еще долго не сможет вести хоть сколько-то достойный
человека образ жизни, го острая нужда, голод, болезни
и, как следствие их, отчаяние способны вызвать вы-
ступления против Запада, продиктованные отчаянием.
Тогда мы столкнемся не с танками, а с «великим пере-
селением» больных, беспомощных людей, женщин,
детей, стариков,— гонимые эпидемиями, они пойдут
на Запад.
162

Растущее число беженцев из стран Восточной Евро-
пы еще не означает, что эти страны погибли, но свиде-
тельствует о том, что их политическая и экономическая
гибель близка. В условиях грозящей опасности необхо-
димо различать небольшие, когда-то оккупированные
СССР страны и сам Советский Союз: государствам с
малочисленным населением, а также имеющим запад-
ные демократические традиции, легче помочь, так как
они более способны создать условия для коренных пре-
образований в экономике. Основную проблему, кроме
охваченного пламенем войны Балканского полуострова,
представляет собой равная по площади континенту тер-
ритория бывшего Советского Союза, к тому же вклю-
чавшего в себя огромное число народов» которые, стре-
мясь найти выход из кризиса, требуют автономии. Не
всегда обдуманные требования в период мучительных
преобразований сильно осложняют ситуацию, а Кремль
еще не привык предоставлять нациям право на самооп-
ределение. И здесь сторонникам сильной централизо-
ванной власти предстоит многому научиться, внутренне
«перестраиваясь»: благосостоянию Запада положило на-
чало предоставление права на самоопределение колони-
ям, которые все настойчивее требовали независимости,
и распад империй.
Вытащит ли роскошный западный лимузин восточ-
ный грузовик со сломанной осью, забуксовавший на
размытой дождем неасфальтированной дороге? Сможет
ли население, толкая, снова завести его, отремонтиро-
вать и поменять на новый? Ситуация представляется не
такой мрачной, если вспомнить о том, что бывший Со-
ветский Союз уступает лишь США по объему залежей
полезных ископаемых, по площади пахотных земель и
лесов. К тому же самыми значительными природны-
ми богатствами располагает РСФСР. Природа помо-
гает нам, только когда программы по восстановле-
нию экономики начинают «работать», а население ос-
мысленно принимает и осуществляет их. Значит,
перспективы отнюдь не безнадежны и пусть не в самом
близком будущем могуг означать огромное увеличение
В. Краус
163

экономической мощи евро-американского региона, к
которому относится и СНГ.
Россия, великий побежденный, «больной» на Волге,
который еще долгие годы будет достаатять много забот
демократическому Западу и требовать от него капита-
ловложений, может внести в строительство общего бу-
дущего несравненно более ценный вклад, нежели силь-
ная экономика. Сама Россия, так же, как и Грузия и
Армения, — страны с наиболее древними, богатейшими
традициями христианской культуры. В то время как
христианская культура, проделав долгий путь, из Малой
Азии, Греции, Александрии, Константинополя через
Рим пришла в Западную Европу, Плиска, Киев и Мос-
ква непосредственно восприняли эту культуру из Кон-
стантинополя. Византийский орел украшал герб только
московских царей и австрийских императоров.
Москва уже очень рано почувствовала себя наслед-
ницей культурных и политических традиций Констан-
тинополя. Знаменитые слова старца Филофея Псковско-
го — другой вариант их я уже цитировал в начале
книги — до сегодняшнего дня (в 1533 году они были об-
ращены к царю) характеризует всю историю России.
Они стали формулой давно устоявшегося культурного и
религиозного сознания: [Наш властитель! — СДИН во
всей поднебесной христианам царь и едина ныне святая
соборная апостольская церковь восточная паче солнца
во всей поднебесной светится ... внемли, господа ради,
благочестивый царю, яко все христианская царьства
енццошэся в твое едино, яко два Рима падоше, а третий
стоит, а четвертому не быти ...» «Третий Рим» — новая
великая Россия.
Речь здесь идет о чем-то несравненно большем, чем
культурно-исторический факт, а именно о сохранении
некогда жизненно важных для Европы и демократичес-
кого Запада духовных ценности, в значительной мере
утраченных им в погоне за материальным благосостоя-
нием. Несмотря на перенесенные лишения и страда-
ния, которые даже не может себе вообразить Запад,
русские сохранили духовные ценности и силы, прису-
164

щис и нашей западной культуре при ее зарождении. Не
только вера, надежда, любовь, но и названные апосто-
лом Павлом <дары духовные*: долготерпение... добро-
та... верность и чувства благодарности, дружеского рас-
положения, душевная теплота, такие свойства челове-
ческой природы как личное мужество, помощь
ближнему, даже если для этого нужно пожертвовать
собственной свободой и жизнью, — люди не перестава-
ли проявлять эти качества, что бы им ни угрожало, под
любыми ударами судьбы. Люди или семьи, на протя-
жении семидесяти лет вынужденные испытывать ужасы
сталинского террора, поколения людей, отцы, матери,
родственники которых пропали в ГУЛДГах, занимают
иную жизненную позицию, чем сыновья и дочери за-
падного общества благоденствия, мучимые своими про-
блемами экзистенциальной пустоты, скукой и пресы-
щением.
Я надеюсь, что мы, представители Запада, поймем,
что возобновляя контакты со своими родственниками с
Востока, мы отнюдь не играем рать только дающей сто-
роны. Благодаря им мы познаем изначальные культур-
ные ценности, которые мы некогда утратили и о сущ-
ности и существовании которых многие из нас даже не
имеют представления. Собственно, нужно различать: те
страны, которые некогда принадлежали к западной тра-
диции, как например, бывшая Чехословакия, Венгрия,
Польша, часть бывшей Югославии, Румыния, представ-
ляют собой смешение западного происхождения и более
чем сорокалетнего владычества Востока. Прийти к яс-
ному культурному самопознанию нам помогут предста-
вители совершенно иной европейской традиции. По
сразнению с экзистенциальными чувствами и пробле-
мами тех, у кого за плечами семидесятилетний опыт
коммунизма> многие наши модные и поверхностные от-
веты на серьезные вопросы просто смешны. Польза,
которую мы можем извлечь из наших контактов с
Востоком, состоит в том, что они помогают нам осознать
собственные недостатки и утрату нами многих духовных
ценностей.
165

Запад обладает неизмеримыми земными богатства-
ми, его население добилось роскоши и благоденствия и
забыло о весьма существенных нравственных ценностях.
На Востоке, в России, широкие слои населения никогда
не были так богаты и облагорожены влиянием цивили-
зации, однако в России по-прежнему живы некоторые
особенно важные нравственные ценности. Едва ли нам
стоит, не задумываясь, говорить о себе как о победите-
лях, а о России как о стране побежденных.

ОГЛАВЛЕНИЕ
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
КУЛЬТУРА ЕВРОПЫ И СОВРЕМЕННОСТЬ
Темы и выход за их пределы 11
ОСНОВНЫЕ МОДЕЛИ ЕВРОПЕЙСКОГО СОЗНАНИЯ
Вытеснение Востока Западом 23
СПАСИТЕЛЬНЫЕ РУИНЫ?
Два уровня смысла посткоммунистической
демократизации 36
ПАРАДОКСАЛЬНЫЙ ФЕОДАЛИЗМ
Революция, реставрация и будущее 48
ОБАЯНИЕ ДЕМОКРАТИИ
Преимущества, ошибки, разногласия, недоразумения . . 61
НЕСВОБОДА СВОБОДЫ
Между пресыщенностью и страхом 75
ПЕРЕЛОМ 3 МАССАХ
Перспектива посткоммунистического мира 85
ВСТРЕЧНЫЙ ПОТОК
Тяжелый путь посткоммунистических стран
к демократии 99
ОПАСНОСТИ РАЗРУШЕНИЯ
I. Нигилизм в западном обществе благоденствия .... 115
ОПАСНОСТИ РАЗРУШЕНИЯ
II. Нигилизм в бывших коммунистических государствах . 126
ВИНА, КАК ЕЕ ОБЫЧНО ПОНИМАЮТ,
И «СВЯТАЯ» ВИНА
Наследие утопий 140
ПОБЕДА ПОБЕЖДЕННЫХ?
После краха коммунизма 153

Краус В.
К 78 Европа будущего. (В серии «Австрийская
библиотека в Санкт-Петербурге». — культуро-
логия.) / Пер. с нем. Спб.: «Фантакт», 1995. —
167с.
Вольфганг Краус (р. 1924) — основатель и
(более трех десятилетий) президент Австрийского
общества литературы (г. Вена), известный жур-
налисг-культуролог, автор многочисленных и по-
пулярных книг, посвященных важнейшим вопро-
сам мировой и европейской культуры, социологии
и политики («Пятое сословие», 1966; «Тихие ре-
волюционеры», 1970; «Культура и власть», 1975
и мн. др.). На русский язык переведены его книги
«Нигилизм и идеалы» и «В поисках рая» (М. "Ра-
дуга" 1994).
АВСТРИЙСКАЯ БИБЛИОТЕКА В САНКТ-ПЕТЕРБУРГЕ
ЕВРОПА БУДУЩЕГО
СОЕДИНЕНИЕ УСИЛИЙ РАДИ
НОВОГО НАЧАЛА
Перевод с немецкого
Издательство «Фантакт»
197343 Санкт-Петербург, а/я 52
ЛР № 040556 от 16.12.92 г.
при содействии НПП «Облик»
Подписано к печати с оригинал-макета 30.07.95
Формат бумаги 16x88/jö. Печать офсетная. Гарнитура Тайме
Печ. листов 10,5. Тираж 2500 экз. Зак.

v£Ä АВСТРИЙСКАЯ БИБЛИОТЕКА В САНКТ-ПЕТЕРБУРГЕ
КУЛЬТУРОЛОГИЯ
BL
ч;
чй
щ
Melt Hi/eft ^Г?
£"?/S' Terra,
^r^ö
liu Cr*'
axes
^«ч
WA m
sr
?Г2Гу
'*£
5f*B?lJ
Vxjgtl .<*«
3F
tWa?