ЗАРУБЕЖНАЯ
ЛИТЕРАТУРА
XVIII
ВЕКА
Хрестоматия
II


ЗАРУБЕЖНАЯ
ЛИТЕРАТУРА
YI 7III
-A. V III
ВЕКА
Хрестоматия
Том 2
Составители: Б. И. Пуришев, Ю. И. Божор
ПОД РЕДАКЦИЕЙ Б. И. ПУРИШЕВА
2-е издание, дополненное и исправленное
Допущено
Министерством высшего и среднего
специального образования СССР
в качестве учебного пособия
для студентов высших учебных заведений,
обучающихся по специальности
«Русский язык и литература»
Москва
«Высшая школа»
1988
ББК 83. 34
3-35
Рецензент:
кафедра зарубежной литературы Калининского государ-
ственного университета (зав. кафедрой канд. филол. наук,
доц, Д. М. Файнгелеринт)
Зарубежная литература XVIII века: Хрестоматия:
3-35 Учеб, пособие для вузов. В 2 т. Т. 2 по спец.
«Рус. яз. и лит»/Сост Б. И. Пуришев, Ю. И. Бо-
жор; Под ред. Б. И. Пуришева. — 2-е изд., доп.
и испр. М.: Высш, шк., 1988. 400 с.
ISBN 5-06-001167-4
Во 2-й том Хрестоматии вошли наиболее важнее произведения
французских, немецких и итальянских прозаиков, поэтов, драматургов
XVIII века: Прево, Монтескье, Вольтера, Дидро, Руссо, Лессинга,
Шиллера, Гете, Гольдони, Гоцци и др. 1-й том Хрестоматии вклю-
чает произведения английской и американской литературы.
Во 2-е издание (1-е—1973) внесены некоторые исправления,
более полно представлена французская поэзия эпохи Великой фран-
цузской революции конца Xvlll века.
q	4603020200 (4309000000)—205	оо	ББК 83.34
001(01)—88	84
ISBN 5-06-001167-4
© Издательство «Высшая школа», 1988
Содержание
Предисловие 7
Краткий Очерк развития французской, немецкой и итальинской
просветительской литературы XVIII века 8
Французская литература
Антуан Франсуа Прево 48
История кавалера де Грие и Манон Леско (пер. М. А. Петровского
под ред. М. Вахтеревой) 50
Ален Рене Лесаж 60
Похождения Жиль Бласа из Сантильяны (пер. Г. И. Ярхо) 61
Шарль Луи Монтескье 68
Персидские письма (пер. под ред. Е. 4. Гунста) 70
Франсуа-Мари Аруэ де Вольтер 77
Из «Истории Российской империи при Петре Великом»
(пер. Г. Блока) 80
Орлеанская девственница (пер. М. Лозинского) 82
Эпиграммы (пер. А Кочеткова) 91
Заира (пер. Г. Шенгели) 92
Кандид, или Оптимизм (пер. Ф. Сологуба) 99
Простодушный (пер. Г. Блока) 113
Дени Дидро 123
Статьи из 'Энциклопедии?
Тиран (пер. В. И. Пикова) 126
О драматической литературе (пер. Р. И. Линцер) 128
Монахиня (пер. Н. Соболевского) 132
Племянник Рамо (пер. А. Н. Федорова) 138
Жан-Жак Руссо 149
Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства между
людьми (пер. А Хаютина) 150
Исповедь (пер. М. Н. Розанова) 153
Юлия, или Новая Элоиза (пер. А Худадовой) 158
3
Пьер Огюстеи Карой де Бомарше 166
Безумный день, или Женитьба Фигаро (пер. Н. М. Любимова) 168
Клод-Жозеф Руже де Лиль 175
Марсельеза (пер. П. Антокольского) 176
Андре Шенье 179
Гимн справедливости 180
Я был еще дитя... (пер. А. Н. Майкова) 184
Близ мест, где царствует Венеция златая... (пер. А. С. Пушкина) 185
Ты вянешь и молчишь... (пер. А. С. Пушкина) 185
Под бурею судеб, унылый, часто я... (пер. Е. А. Баратынского) 185
Мари-Жозеф Шеиьё 187
Взятие Тулона (пер. Б. Лившица) 188
Песнь отправления в бой (пер. П. Антокольского) 190
Анонимные произведения 193
' Карманьола (пер. П. Антокольского) 193
£а ira. (пер. М. Зенкевича) 195
Дерево свободы (пер. А. Кочеткова) 195
Гимн селитре (пер. А. Кочеткова) 196
Немецкая литература
Иогаии Кристоф Готшед 200
Умирающий Катон (пер. С. Протасьева) 201
Фридрих Готлиб Клопшток 205
Ранние гробницы (пер. А. Соколовского) 207
Мессиада (пер. В. Жуковского) 207
Кристоф Мартин Вилаид 214
Абдеритяне (пер. Н. Баталина) 216
Готгольд Эфраим Лессинг 227
Из «Писем о новейшей литературе» (пер. В. Е. Гаккель-Аренс) 229
Из «Гамбургской драматургии» (пер. и. П. Рассадина) 232
Басни в прозе
(пер. Н. Н. Кузнецовой) 236
Эмилии Галотти (пер. М. Бамдаса) 239
Иогаии Готфрид Гердер 249
Шекспир (пер. Н. А. Сигал) 251
Сид (пер. В. А. Зоргенфрея) 255
4
Фридрих Максимилиан Клингер 259
Фауст, его жизнь, деяния и низвержение в ад
(пер. под ред. О. А. Смолян) 260
Готфрид Август Бюргер 263
Крестьянин — своим князьям (пер. О. Б. Румера) 264
Ленора (пер. В. А. Жуковского) 264
Удивительные приключения барона Мюнхгаузена
(пер. В. С. Вальдман) 271
Иоганн Кристоф Фридрих Шиллер 273
Разбойники (пер. Н. Ман) 276
Коварство и любовь (пер. Н. Любимова) 281
Лирика
Руссо (пер. Л. Мея) 284
К радости (пер. И. Миримского) 284
Боги Греции (пер. М. Лозинского) 287
Колумб (пер. М. Михайлова) 290
Перчатка (пер. В. А. Жуковского) 290
Немецкая муза (пер. А. Кочеткова) 291
Начало нового века (пер. В. Курочкина) 292
Путешественник (пер. В. А. Жуковского) 293
Вильгельм Телль (пер. Н. И. Славятинского) 298
Иоганн Вольфганг Гете 309
Ко дню Шекспира (пер. Н. Ман) 312
Гец фон Берлихинген (пер. Е. Книпович) 316
Страдания молодого Вертера (пер. Н. Касаткиной) 321
Эгмонт (пер. В. Станевича) 330
Лирика
Майская песня (пер. А. Глобы) 338
Дикая роза (пер. Д. Усова) 339
Свидание и разлука (пер. Н. Заболоцкого) 339
Прометей (пер. А. Кочеткова) 340
Ночная песня странника (пер. М. К). Лермонтова) 342
Рыбак (пер. В. А. Жуковского) 342
Лесной царь (пер. В. А. Жуковского) 343
Миньона (пер. С. Шервинского) 344
Римские элегии (пер. С. Шервинского) 344
Коринфская невеста (пер. А. К. Толстого) 345
Из «Западно-восточного дивана» 350
Геджра (пер. В. Левика) 350
На волю (пер. Б. Заходера) 351
Песиь и изваянье (пер. Н. Вильмонта) 352
Четыре блага (пер. В. Левика) 352
5
Безграничный (пер. В. Левина) 353
Гафи.чу (пер. Ь. Лейтина) 353
Хатем (пер. И. Миримского) 354
Зулейка (пер. И. Миримского) 354
Фауст (пер. Н. А. Холодковского и Б. Пастернака) 358
Итальянская литература
Карло Гольдони 374
Кьоджинские перепалки (пер. А. К. Дживелегова) 375
Карло Гоцци 387
Король-Олень (пер. Я. и Р. Блох) 388
Предисловие
Второй том Хрестоматии по зарубежной литературе XVIII века
посвящен немецкой, французской и итальянской литературам.
В него включены произведения выдающихся деятелей
Просвещения: Прево, Монтескье, Вольтера, Дидро, Руссо,
Лессинга, Виланда, Шиллера, Гете, Гольдони, Гоцци и др.
Хрестоматия составлена в соответствии с «Программой по
зарубежной литературе XVII—XV1I1 веков» (М„ 1983) и пред-
назначена для студентов университетов. Она отличается пол-
нотой охвата программного материала, а также наличием
комментариев.
Составители выбирали только те фрагменты, которые не-
обходимы для воссоздания истории литературного процесса
в той или иной стране. В пособие вошли тексты из про-
изведений либо вовсе не переводившихся на русский язык,
либо давно не переиздававшихся и практически недоступных
для студентов.
Составители
Краткий очерк развития
французской, немецкой
и итальянской просветительской
литературы XVIII века
I
•
Французская литература эпохи Просвещения—весьма важный раздел евро-
пейской просветительской литературы. Она отчетливо выражает наиболее су-
щественные особенности всего просветительского движения и вместе с тем
обладает ярко выраженным историческим, идеологическим, художественным
и национальным своеобразием.
Историческое своеобразие и социальная природа литературы фран-
цузского Просвещения определялись прежде всего особенностями общественно-
политического развития Франции в XVIII в., когда страна вступила в период
решающих битв прогрессивных сил против феодализма, его социально-
политических устоев, его идеологии и культуры. В это время антифеодальная
борьба приобретает отчетливую политическую целеустремленность, «строп
и активность, мощный всенародный характер. В XVIII в. феодально-абсолю-
тистский режим уже исчерпал свои возможности и стал препятствовать даль-
нейшему поступательному развитию общества и его производительных сил.
Уничтожение феодальной реакции во Франции XVIII века являлось карди-
нальной, первостепенной важности проблемой, разрешившейся падением
Бастилии и последующей гигантской революционной бурей — Великой
французской буржуазной революцией 1789—1794 гг., самой крупной среди
буржуазных революций, тоетьей общеевропейского масштаба битвой против
феодализма. «Длительная борьба европейской буржуазии против феодализма,—
писал Ф. Энгельс, — достигала своей высшей точки в трех крупных решающих
битвах.
Первой была так называемая протестантская Реформация в Германии.
Ответом на призыв Лютера к борьбе против церкви явились два политических
восстания: сначала — низшего дворянства под предводительством Франца
фон Зиккингена (1523), а затем — Великая крестьянская война 1525 года. <... >
В кальвинизме нашло себе готовую боевую теорию второе крупное восста-
ние буржуазии. Это восстание произошло в Англии <... >
Великая французская революция была третьим восстанием буржуазии,
ио первым, которое совершенно сбросило с себя религиозные одежды и в ко-
тором борьба была проведена на открыто политической почве. Она была также
первым восстанием, в котором борьба была действительно доведена до конца,
до полного уничтожения одной из борющихся сторон, именно аристократии,
и до полной победы другой, именно буржуазии...»1.
Великая французская буржуазная революция XVIII века имела офомиое
всемирно-историческое значение. Она не только сокрушила феодализм во
Франции, но и подорвала его устои во всей Европе. Правда, в некоторых
странах, например в Германии, Италии, Австро-Венгрии, России, феодальные
отношения продолжали существовать значительное время и после французской
революции. Однако участь феодализма в целом, как социально-экономической
формации, уже была решена: он лишь «доживал» в отдельных странах,
решающие удары ему уже были нанесены и вопрос о его окончательной гибели
был делом времени.
' Марке К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 22. С. 307, 308, 311.
Я
Краткий очерк французской, немецкой и итальянской литературы
В КУШ в. во Франции сохранялся сословный характер общества. Фран-
цузская нация делилась на два противостоящих, резко враждебных друг другу
лагеря: лагерь феодальной реакции, к которому относились привилегированные
сословия духовенства и дворянства, двор и абсолютистская власть и анти-
феодальный, прогрессивный лагерь — «третье сословие», полностью лишенное
политических прав. Главным противоречием той эпохи являлась непримиримая,
острая борьба между этими двумя лагерями. Это противоречие осложнялось
отсутствием полного единства внутри «третьего сословия».
«Третье сословие» было неоднородно. Социальные и классовые противо-
речия внутри него имели многообразные и сложные проявления, но их сущность
сводилась к тому, что это была борьба между буржуазной верхушкой и народ-
ными массами. Однако внутри «третьего сословия» сохранялось все же относи-
тельное единство перед лицом общего врага, каким являлись реакционные
феодальные и клерикальные силы.
Французская буржуазия XVIII века, несмотря на ее классовую, социальную
ограниченность, играла во многом прогрессивную и даже революционную роль,
оказывая активное воздействие на развитие политической борьбы в стране.
Она была важной силой антифеодального движения, сохраняла связь с
неимущими слоями общества, так как в борьбе против феодализма нуждалась
в сильном союзнике.
Буржуазия во Франции ХУШ века делилась на крупную, среднюю и мелкую.
Наиболее революционной была мелкая буржуазия, из среды которой в годы
революции вышли якобинцы. Но первостепенную роль играла огромная полити-
ческая активность и творческая энергия широких народных масс.
Идеология и культура французского Просвещения возникли как законо-
мерное следствие подъема освободительной борьбы народа против феодальной
реакции. Просветители — идеологи «третьего сословия». Социальные противоре-
чия в «третьем сословии», наличие в нем классовой дифференциации вызвали
сложные и разнообразные идеологические и политические течения внутри
просветительства, различные его оттенки, противоположные концепции:
радикальные, умеренные, промежуточные и т. д.
Глубокая внутренняя противоречивость просветительской идеологии и куль-
туры была вызвана противоречием между ее классовой, буржуазной ограничен-
ностью, с одной стороны, и прогрессивной демократической и гуманистической
сущностью, с другой. Главной, ведущей тенденцией являлась вторая особен-
ность. Идеи и художественные принципы просветителей не вмещались в узкие
рамки буржуазной идеологии и политики. Благородная, общечеловеческая
сторона просветительства чужда повседневной практике буржуазного общества
с его хищничеством, предельным эгоизмом, стяжательством и культом золота,
антигуманизмом, агрессивными войнами. В статье «От какого наследства мы
отказываемся?» В. И. Пении подчеркивал демократическое и гуманистическое
содержание просветительства. Он писал, что просветители были воодушевлены
«...горячей враждой к крепостному праву и всем его порождениям в экономиче-
ской, социальной и юридической области. Это первая характерная черта
«просветителя». Вторая характерная черта <... > — горячая защита просвещения,
самоуправления, свободы <... >. Наконец, третья характерная черта «просвети-
теля» это — отстаивание интересов народных масс, главным образом крестьян
(которые еще не были вполне освобождены или только освобождались в эпоху
просветителей), искренняя вера в то, что отмена крепостного права и его остатков
принесет с собой общее благосостояние и искреннее желание содействовать
этому.
<... > Необходимо оговориться, что у нас зачастую крайне неправильно,
узко, антиисторично понимают это слово (буржуа.—Б. П. и Ю. Б.), связывая
с ним (без различия исторических эпох) своекорыстную защиту интересов
меньшинства. Нельзя забывать, что в ту пору, когда писали просветители
XVHI века (которых общепризнанное мнение относит к вожакам буржуазии),
когда писали иаши просветители от 40-х до 60-х годов, все общественные во-
просы сводились к борьбе с крепостным правом и его остатками. Новые
9
Краткий очерк французской, немецкой и итальянской литературы
общественно-экономические отношения и их противоречия тогда были еще в заро-
дышевом состоянии. Никакого своекорыстия поэтому тогда в идеологах буржу-
азии не проявлялось; напротив, и на Западе и в России они совершенно
искренно верили в общее благоденствие и искренно желали его, искренно не
видели (отчасти не могли еще видеть) противоречий в том строе, который выра-
стал из крепостного»'.
Ф. Энгельс в «Анти-Дюринге» особо отмечал революционность, демокра-
тизм и гуманизм французских просветителей, считая их великими революцион-
ными деятелями и мыслителями. Он писал: «Великие люди, которые во Франции
просвещали головы для приближавшейся революции, сами выступали крайне
революционно. Никаких внешних авторитетов какого бы то ни было рода они не
признавали. Религия, понимание природы, общество, государственный строй —
все было подвергнуто самой беспощадной критике; все должно было предстать
перед судом разума и либо оправдать свое существование, либо отказаться
от него. Мыслящий рассудок стал единственным мерилом всего существующего.
<... > Все прежние формы общества и государства, все традиционные представ-
ления были признаны неразумными и отброшены как старый хлам <... >
Но наряду с противоположностью между феодальным дворянством и буржу-
азией существовала общая противоположность между эксплуататорами и эксплу-
атируемыми, богатыми тунеядцами и трудящимися бедняками. Именно это
обстоятельство и дало возможность представителям буржуазии выступать в роли
представителей не какого-либо отдельного класса, а всего страждущего челове-
чества»2.
В просветительской литературе отразились не только антифеодальные, но
и антибуржуазные тенденции.
Во французском Просвещении имелись два крыла: более революционное,
к которому относились Дидро, Руссо и их последователи, и умеренное, пред-
ставляемое Монтескье, Вольтером и другими писателями, публицистами и
философами. На раннем этапе, в начале XVIII века, развивалось главным обра-
зом умеренное просветительство. Представители более демократического на-
правления — младшее поколение просветителей — выступали во второй поло-
вине XVIII века.
Французское Просвещение отличалось отчетливой политической тенден-
циозностью. Она проявлялась в прямой, непосредственной связи литературы с
политикой, в публицистическом характере литературы, в боевом духе творчества
многих французских просветителей. Просветители во Франции-это люди
сильного политического темперамента. Для них литература и искусство — один
из видов их многогранной деятельности. Они устремлялись в самые глубины
социально-политической борьбы, и это не обедняло их творчества, а, наоборот,
обогащало его. В художественных произведениях просветителей можно наблю-
дать тенденциозность как обнаженную, декларативную, так и глубоко скрытую
в самой ткани художественных образов, но преобладает ее первый вид.
Французское Просвещение служило задачам идеологической подготовки
буржуазной революции, являлось своего рода теорией Французской революции
XVIII века, которая на практике, в живом революционном действии народных
масс осуществляла теоретические предначертания дореволюционных просве-
тителей. Поэтому французское Просвещение отличалось острым радикализмом.
Одним из важнейших проявлений революционного духа французских просве-
тителей являлся их ярко выраженный рационализм, который, несмотря на идеа-
листическую ограниченность, играл в тех условиях положительную роль.
Разум служил верховной философской, политической, этической и эстетической
категорией, высшим критерием всего существующего, высшим мерилом всех
явлений жизни. XVIII век во Франции считался «веком Разума» («1е siecle de la
Raison»). В то время термин «разумный» означал «политически передовой»,
' Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 2. С. 519—520.
2 Маркс К, Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 16—17.
10
Краткий очерк французской, немецкой и итальянской литературы
«прогрессивный*, а «неразумный» — «реакционный». «Разум» у просветителей
превращался в грозное оружие, в остро отточенный меч, которым они поражали
устои старого мира, он был средством решительного отрицания феодализма.
Своеобразие французской просветительской литературы проявлялось и в ее
«философичности». В художественные образы облекались самые сложные фило-
софские проблемы. Яркая художественная форма и занимательность служили
целям пропаганды. Они делали философские произведения более доступными
и доходчивыми для читателя, в отличие от скучных, строго академических
трактатов. Эту особенность как весьма положительное качество в произведениях
французских материалистов и атеистов XVIII века отмечали Ф. Энгельс и
В. И. Ленин1.
Важную роль в литературе и философии французского Просвещения
играла проблема «человеческой природы», учение о «естественном человеке»
(«ITiomme naturel») и «естественном праве» («1е droit naturel»). Это учение
несмотря на свою идеалистичность служило в ту историческую эпоху теоретиче-
ским обоснованием для освободительной борьбы народов от ига феодальной и
клерикальной реакции.
Большое внимание уделяла просветительская литература и вопросам воспи-
тания. Просветители считали, что воспитание человека должно иметь место не
только в детстве, но и в зрелом возрасте, не только в школе, но и в процессе всей
последующей жизнедеятельности. С особой ролью воспитания связан и сам
термин «Просвещение». XVIII век во Франции—это не только «век Разума»,
но и «век Знаний», «век Просвещенности» («Le siecle de Lumieres»).
Особое место во французском Просвещении отводилось вопросам церкви и
религии. Во Франции, как стране католической, еще с периода религиозных
войн XVI в. и после отмены Нантского эдикта очень остро стоял вопрос о
борьбе против религиозного фанатизма, деспотических притязаний господ-
ствующей официальной церкви. Борьба за веротерпимость, за равенство веро-
исповеданий была одним из проявлений борьбы за свободу совести и мысли, за
элементарные гражданские права, попранные в реакционном феодально-абсо-
лютистском государстве. Поэтому вопросы церковные и религиозные приоб-
ретали во французском Просветительстве осооо острый политический акцент.
Большинство французских просветителей были энциклопедически образо-
ванными людьми, обладали многогранными дарованиями. Выступая в новых
исторических условиях, на более высоком этапе антифеодальной и антиклери-
кальной борьбы, просветители испытывали сильное влияние идеологии и куль-
туры эпохи Возрождения и имели много общего с деятелями этой эпохи,
которая, по словам Ф. Энгельса, «... нуждалась в титанах и которая породила
титанов по силе мысли, страсти и характеру, по многосторонности и учености»1 2.
Энгельс отмечал также, что «жизнерадостное свободомыслие» Ренессанса подго-
товило «материализм XV1II века»3. Эта закономерность проявлялась весьма
ощутимо и непосредственно и в сфере художественной литературы эпохи
Просвещения.
Просветители завоевали большой авторитет среди широких кругов общества.
Владея общественным мнением, они во многом были сильнее коронованных
особ, многие монархи вынуждены были заигрывать с ними. Французские
просветители являлись своего рода некоронованными властителями мыслей,
дум и чаяний передовых свободолюбивых людей того времени. В этом смысле
Вольтера, например, называли «королем Вольтером» («1е roi Voiltaire»).
Французские просветители проповедовали идеи интернационализма.
1 Об этом Ф. Энгельс писал в работе «Эмигрантская литература» (см.
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 18. С. 514), а В. И. Ленин —
в статье «О значении воинствующего материализма» (см. Ленин В. И. Поли.
< обр. соч. Т. 45. С. 25—27).
2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 346.
3 'Гам же.
//
Краткий очерк французской, немецкой и итальянской литературы
Являясь страстными патриотами, они вместе с тем были далеки от национальной
и расовой ограниченности. Их деятельность имела международный резонанс.
Просветители обращались с высокой философской трибуны не только к фран-
цузскому народу, но и ко всему человечеству. Они были глашатаями самых
передовых идей XVIII века, а эти идеи имели актуальное международное
значение. Просветители, а впоследствии и деятели французской революции,
ратовали за международную солидарность всех передовых людей против
феодально-крепостнического и церковного угнетения.
По словам Энгельса, они «...сделали XV111 век преимущественно француз-
ским веком, и это-задолго до той венчающей конец этого века французской
революции, результаты которой мы как в Англии, так и в Германии все еще
стремимся акклиматизировать у себя»1.
Положительная программа просветителей не была четкой и определенной.
Не всегда были они последовательны в ее воплощении в жизнь.
Эпоха Просвещения отличается сложностьй), богатством и разнообразием
философских, социально-политических, этических и эстетических учений.
Основные философские учения XVIII века — материализм, деизм и атеизм.
Вершиной философии того времени был французский материализм XVIII века,
являвшийся самым передовым мировоззрением, основанным на выдающихся
открытиях в естествознании и точных науках и игравший революционную роль
в области политики и общественного развития, в борьбе против феодальной
и клерикальной реакции и религии.
Вместе с тем французскому материализму XV111 века была свойственна
метафизическая и механистическая ограниченность. Его идеалистические стороны
проявлялись в оценке общественных явлений, в просветительском понимании
истории. Однако, несмотря на это, французский материализм имел огромное
положительное, прогрессивное значение. Отмечая его революционный характер,
Энгельс писал: «Французские материалисты отнюдь не ограничивались в своей
критике областью религии: они критиковали каждую научную традицию, каждое
политическое учреждение своего времени. Чтобы доказать всеобщую приме-
нимость своей теории, они избрали кратчайший путь: они смело применили ее ко
всем объектам знания в том гигантском труде, от которого они получили свое
имя, в «Энциклопедии». Таким образом, в той или иной форме, — как открытый
материализм или как деизм, — материализм стал мировоззрением всей образо-
ванной молодежи во Франции. И влияние его было так велико, что во время
великой революции это учение, рожденное на свет английскими роялистами,
доставило французским республиканцам и сторонникам террора теоретическое
знамя и дало текст для «Декларации прав человека»?.
В. И. Ленин отмечал революционное значение французского материализма
XVIII века и его влияние на политическую борьбу и идеологию. Он писал:
«В течение всей новейшей истории Европы, и особенно в конце XVIII века,
во Франции, где разыгралась решительная битва против всяческого средне-
векового хлама, против крепостничества в учреждениях и в идеях, материализм
оказался единственной последовательной философией, верной всем учениям
естественных наук, враждебной суевериям, ханжеству и т. п. Враги демократии
старались поэтому всеми силами «опровергнуть», подорвать, оклеветать материа-
лизм и защищали разные формы философского идеализма, который всегда
сводится, так или иначе, к защите или поддержке религии»1 2 3.
Высоко оценивая атеистические учения французского материализма.
Ф. Энгельс и В. И. Ленин, в борьбе против религии использовали атеистическую
литературу эпохи Просвещения и знакомили с нею рабочих. Так, Ф. Энгельс
призывал «позаботиться о массовом распространении среди рабочих превосход-
ной французской материалистической литературы прошлого века, той литературы,
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 22. С. ЗОЕ
2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 22. С. 311.
3 Ленин В. И, Поли. собр. соч. Т. 23. С. 43.
12
Краткий очерк французской, немецкой и итальянской литературы
которая до сих пор как по форме, так и по содержанию является высшим дости-
жением французского духа и которая, учитывая тогдашний уровень науки,
по содержанию еще и сейчас стоит бесконечно высоко, а по форме все еще
остается недосягаемым образцом»1.
В. И. Ленин решительно опровергал утверждения об устарелости, ненауч-
ности, наивности атеистических произведений французских просветителей.
Его положительный отзыв вызывали воинствующий материализм и яркая
художественная форма антирелигиозной пропаганды в них. Он писал: «Бойкая,
живая, талантливая, остроумно и открыто нападающая на господствующую по-
повщину публицистика старых атеистов XVIII века», способна «... пробудить
людей от религиозного сна...»1 2.
Среди социально-политич'еских учений особенно актуальными были теории
«просвещенного абсолютизма» (Вольтер, Дидро), конституционной монархии
(Монтескье, Вольтер), республиканизма (Ж.-Ж. Руссо), коммунистические идея
XVIII века (Мелье, Мабли, Морелли, Гракх Бабеф, деятели «Социального кружка»
в годы первой французской революции). Различные социально-политические
взгляды влияли на различные творческие методы просветителей. Но у них было
общее объединяющее начало: все они выражали антифеодальную проблематику.
Кроме того, эти методы объединялись рационализмом и рассудочностью, которые
проникли во все сферы идеологии и культуры, в том числе и в самые
сокровенные тайники художественной образности. Рационалистичность и рассу-
дочность были присущи не только просветительскому классицизму и просвети-
тельскому реализму, но отчасти даже и сентиментализму, несмотря на то, что в
целом сентиментализм является антитезой рационалистическому искусству.
Ведущую роль в художественном развитии Франции в XV111 в. играл
просветительский реализм. Однако методы классицизма и сентиментализма также
ознаменовались значительными художественными достижениями.
Хронологические рамки и периодизация французской просветительской
литературы также имеют свою специфику. Просвещение во Франции развивалось
почти полностью в пределах XVIII века, в отличие от Англии, в которой раньше
сложившаяся просветительская литература делала большие успехи еще в послед-
нем десятилетии XVII века, сразу же после второго этапа английской буржуаз-
ной революции 1688—1689 гг. и в отличие от Германии, где литература Просве-
щения, представленная Шиллером и Гете, активно развивалась и в первой трети
XIX века — в период, когда доминирующую роль в общем литературном развитии
Германии и Европы играл романтизм.
Однако исторические, идеологические и художественно-эстетические пред-
посылки французского Просвещения начали формироваться еще задолго до
XVIII века, в цедрах французской культуры XVII века. Появление просветитель-
ских идейно-философских и художественных принципов было связано с иска-
ниями передовых писателей конца XVII века, со спором о «древних и новых
авторах» — полемикой между литературными новаторами, пролагавшими новые
пути художественного развития, и литературными староверами, отстаивавшими
догматические и эпигонские позиции.
На рубеже XVII и XVIII столетий во Франции выступили многие видные
писатели переходного времени — предшественники просветительского движения.
К ним относятся Сент-Эвремон, Лабрюйер, Фенелон, Фонтенель, Пьер
Бейль и др.
Писатель и публицист Шарль де Маргетель де Сен-Дени де Сент-Эвремон
(1610—1703), последователь материализма Гассенди, боролся против Мазарини3,
провел много лет в изгнании. В содержащих элементы просветительского
классицизма памфлетах, стихотворениях, в «Комедии об академиках» (1650),
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 18. С. 514.
2 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 26.
3 Мазарини, Джулио (1602—1661) — французский политический деятель периода
абсолютизма, кардинал.
13
Краткий очерк французской, немецкой и итальянской литературы
литературно-критических и философских сочинениях Сент-Эвремон обли-
чал абсолютную монархию, католическую церковь, официальную науку и ли-
тературу.
Значительное влияние на литературу зрелого Просвещения оказал также
писатель-моралист Жан де Лабрюйер (1645—1696). В его произведении
«Характеры или нравы нынешнего века» (1688) нарисованы сатирическим пером
мораль и образ жизни различных слоев французского общества конца XVII века:
придворной знати и провинциального дворянства, духовенства и чиновников,
буржуазии и народа. Резко осуждая паразитизм, роскошь аристократии, стяжа-
тельство и своекорыстие буржуазии, Лабрюйер описывает нищету французских
крестьян, высказывая уважение к людям труда. Критикуя монархическую власть в
лице Людовика XIV, Лабрюйер противопоставляет ей принцип просвещенного
абсолютизма. Классицистический художественный метод соединяется в его книге
с элементами просветительского реализма.
Писатель, мыслитель Франсуа де Салиньяк де ла Мот Фенелон (1651—1715)
был страстным поборником свободомыслия. В романе «Приключения Телемака»
(1699) и в «Диалогах мертвых» (1700—1718) Фенелон пропагандировал веро-
терпимость и предвосхищал учение о «естественном состоянии», ратовал за
просвещенную монархию, реформу государственного устройства, введение
справедливых законов. В «Письме г-ну Дасье о деятельности Французской
Академии» (1714) и других литературно-критических сочинениях он осуждал
придворно-аристократическую литературу.
Писатель и ученый Бернар Ле Бовье де Фонтенель (1657—1757) в «Разго-
ворах о множественности миров» (1686) и «Истории оракулов» (1687) опровер-
гал учение религии и утверждал научно-атеистическое мировоззрение, а в
♦Свободном рассуждении о древних и новых авторах» (1688) выступил привер-
женцем новой литературы, против преувеличения роли литературы античной.
Предвосхищая литературу эпохи Просвещения, Фонтенель создал новый
жанр, в котором сложные философские проблемы преподносились в увлекатель-
ной художественной форме. Этот жанр явился прообразом философского романа,
который разрабатывали Монтескье, Вольтер, Дидро и другие французские писа-
тели XVIII века.
Особое место среди предшественников эпохи Просвещения занимает философ
и публицист Пьер Бейль (1647—1706). Гонимый клерикалами и абсолютистскими
властями, он был вынужден уехать в Голландию, где преподавал в Роттердамском
университете. В его сочинениях, особенно в капитальном «Историческом и
критическом словаре» (1695—1697), заложены теоретические истоки француз-
ского Просвещения. Бейль выдвигал скепсис, «универсальное сомнение» как
орудие критики устоев и идеологии прогнившего феодального мира. Борясь
против религии, церкви и догматического мышления, Бейль оказал огромное
влияние на всех французских просветителей, активно содействуя их антиклери-
кальной и атеистической деятельности и развитию материализма XVIII века.
Эту исключительно положительную роль Бейля отмечали К. Маркс и Ф. Энгельс.
Они писали:
«Человеком, теоретически подорвавшим всякое доверие к метафизике
XVII века и ко всякой метафизике вообще, был Пьер Бейль. Его оружием был
скептицизм <... > религиозное сомнение привело Бейля к сомнению в мета-
физике, служившей опорой для этой веры. Он подверг поэтому критике все
историческое развитие метафизики. Он стал ее историком, для того чтобы
написать историю ее смерти. Он опровергал главным образом Спинозу и
Лейбница.
Пьер Бейль не только разрушил метафизику с помощью скептицизма, под-
готовив тем самым почву для усвоения материализма и философии здравого
смысла во Франции. Он возвестил появление атеистического общества, кото-
рому вскоре суждено было начать существовать, посредством доказательства
того, что возможно существование общества, состоящего из одних только атеистов,
что атеист может быть почтенным человеком, что человека унижает не атеизм,
а суеверие и идолопоклонство.
14
Краткий о черк французской, немецкой и итальянской литературы
По выражению одного французского писателя, Пьер Бейль был ^последним
метафизиком в смысле XVII века и первым философом в смысле Will века*
Сложившаяся просветительская литература Франции делится на три периода:
1) ранние просветители, 2) младшее поколение просветителей и 3) представители
сентиментализма.
К раннему Просвещению относятся Прево, Лесаж, Монтескье и отчасти
Вольтер. Их деятельность падает на первую половину XV HI века. В это время
социальные противоречия во Франции еще не достигли своей предельной остроты.
Поэтому просветительская литература первого этапа по сравнению с последую-
щими отличается значительной политической умеренностью.
Особое положение в эпохе Просвещения занимает Вольтер. Его деятельность
не вмещается в рамки первого периода просветительской литературы. Она весьма
интенсивно продолжалась и во второй половине века, когда мировоззрение и
творчество Вольтера под влиянием обострившейся в стране политической
борьбы и под воздействием второго поколения просветителей становятся все
более радикальными.
Второй этап французского Просвещения составляет младшее поколение
просветителей — «энциклопедисты» во главе с Дидро. Они вступили на жизнен-
ное поприще в середине XV [И века. «Энциклопедистами» они назывались
потому, что их общим трудом, грандиозным коллективным созданием просвети-
тельской мысли была «Энциклопедия» (1750—1772), вокруг которой они группи-
ровались.
Третий этап французского Просвещения — сентиментализм, представляемый
Ж.-Ж. Руссо и его последователями — Ж. А. Бернарденом де Сен-Пьером,
Л. С. Мерсье, Н. Ретифом де ла Бретонном и др. Деятельность Ж.-Ж. Руссо
совпадала по времени с деятельностью Дидро и «энциклопедистов», относясь
ко второй половине века. Но его творчество развивалось в совершенно ином
направлении. Ж.-Ж. Руссо, и как философ, и как писатель, представлял левое,
наиболее революционное крыло французского Просвещения. Он намного
превосходил в своем радикализме и демократизме других французских просве-
тителей. Руссо был идеологом мелкой буржуазии — самых демократических и
политически передовых в то время слоев «третьего сословия». Он был в значи-
тельной мере выразителем чаяний и интересов народных масс.
Непосредственным продолжением литературы эпохи Просвещения была
литература Великой французской революции XVlll века. Она составила прин-
ципиально новый этап литературного развития.
* *
*
Первыми представителями просветительской литературы во Франции были
Прево и Лесаж. Своеобразие их творчества заключается в том, что они главным
образом писатели, художники слова, а не философы и политические борцы.
Антуан Франсуа Прево д’Экзиль (1697—1763)-писатель-реалист, автор
психологического романа «История кавалера де Грие и Манон Леско» (1731),
правдиво раскрывающего злоключения и переживания героев. Самоотверженная
любовь молодого дворянина де Грие к обаятельной и ветреной Манон Леско,
относящейся к «низам» общества, показана на широком социальном фоне.
Искренние, естественные чувства главных героев противостоят развращенным
нравам аристократии. В романе выражен протест против сословного неравенства,
затронут вопрос о положении женщины в обществе.
В романах Алена Репе Лесажа (1668—1747) «Хромой бес» (1707) и
«История Жиль Бласа» (1715—1735) творчески использованы традиции испан-
ского плутовского романа и дана острая социальная сатира на феодально-
дворянские и буржуазные круги. Его романы оказали значительное влияние
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 2. С. 141—142.
15
Краткий очерк французской, немецкой и итальянской литературы_________
на последующую реалистическую и сатирическую литературу XVIII—XIX ве-
ков. Комедии Лесажа «Тюркаре» и «Крис пен — соперник своего господина»
продолжали традицию сатирических комедий Мольера.
Прево и Лесаж подготовили почву для дальнейших успехов евро-
пейского реализма. Их творчество высоко ценили Стендаль, Бальзак и Мо-
пассан.
Виднейшим представителем раннего этапа эпохи Просвещения был
знаменитый французский философ и писатель Шарль Луи де Се кон да
де ла Бред барон де Монтескье (1689—1755).
Деятельность Монтескье весьма разнообразна. Он работал в области
истории, философии, истории и теории государственного и гражданского
права, политической экономии, художественной литературы. В отличие от
других французских просветителей Монтескье сравнительно мало внимании
уделял общим вопросам философии (натурфилософия, теория познания и т. п.).
Подобно Ж.-Ж. Руссо, оп был прежде всего философом, разрабатывавшим
вопросы общества н государства. В своем сочинении «Размышления о при-
чинах величия и падения римлян» (1734) Монтескье обращается к истории
и политике Древнего Рима. Идеализируя античные республики Греции и
Рима, oib использует античность как идеологическое оружие против раз-
лагавшегося феодально-абсолютистского общества.
Философский трактат «О духе законов» (1748)— основное произведение
Монтескье, получил в XVHI веке широкую известность. В нем изложены
политические взгляды писателя, в частности, воззрения на государство и
право. Здесь говоритсн о необходимости ввести во Франции новые, спра-
ведливые законы, гражданские свободы и по-новому организовать управление
государством. Одним из главных вопросов, затронутых в этом произведении,
является теория «разделения властей». Она предусматривала значительное
ограничение прав короля путем изъятия из его ведения законодательной
и судебной власти с сохранением лишь власти исполнительной. В этом
разделении властей Монтескье видел действенное средство против произ-
вола и деспотизма. Теория «разделения властей» давала обоснование строю
конституционной монархии. В условиях XVIII века эти взгляды имели
прогрессивное значение, подрывая устои старого режима. В трактате «О духе
законов» и других произведениях Монтескье осуждал войны, колониальное
угнетение и рабство, призывая к миру и справедливым отношениям между
народами.
Художественное творчество Монтескье теснейшим образом связано е фи-
лософией XVIII века как в идейной проблематике, так и в системе образов
и изобразительных средств. С помощью рационалистического творческого
метода, характерного для всей литературы Просвещения, Монтескье разра-
батывает в своих художественных произведениях важнейшие философские
и социологические проблемы, изложенные им в научных сочинениях.
В историю художественной литературы Монтескье вошел главным обра-
зом как автор эпистолярного романа «Персидские письма» (1721), сыграв-
шего важную роль в развитии просветительской художественной прозы во
Франции.
Критикуя феодально-абсолютистские пороки, Монтескье занимал довольно
умеренные позиции по сравнению е другими французскими просветителями.
В этом сказывались не только сословная принадлежность Монтескье, но и
то обстоятельство, что его деятельность надает на первую половину XVIII века,
когда передовая общественная мысль в стране была еще непоследовательна
в выступлениях против старого етроя. Тем не менее Монтескье сыграл
большую роль в развитии французского Просвещении. Он содействовал
дальнейшему развитию просветительской идеологии и литературы.
Гуманистические идеи и художественные достижения Монтескье были
развиты и обогащены в творчестве Вольтера, Дидро. Руссо, Мабли, в дея-
тельности мыслителей и писателей Французской революции XVIII века.
Франсуа-Мари Аруэ де Вольтер (1694—1778) — самый крупный и много-
16
Краткий очерк французской, немецкой и итальннской литературы
сторонний французский просветитель. Он оказал огромное влияние на всю
культуру французского Просвещения.
Художественное творчество Вольтера тесно связано с его научными,
философскими и историческими произведениями. Он был выдающимся
представителем просветительского классицизма и реализма. Вольтер был
поэтом, но он не лирик. Его поэзия глубоко рационалистическая и рас-
судочная. Среди малых поэтических форм, которые он использовал в своем
творчестве, важное место занимают эпиграммы, содержащие элементы со-
циальной сатиры. В эпической поэме «Генриада» (1 /28). написанной под
влиянием античной литературы, отображается французская история XVI пека.
Поэма разоблачает феодально-клерикальную реакцию и религиозный фанатизм,
пропагандирует идею просвещенной монархии, осуждает войны. «Орлеанская
девственница» (1735) —яркая и остроумная антифеодальная и антиклерикаль-
ная сатира, представленная в форме литературной пародии.
Важной частью творчества Вольтера была драматургия. Из его много-
численных пьес наибольшую ценность имеют классицистические трагедии.
Вольтер — достойный продолжатель Корнеля н Расина. Вместе с тем клас-
сицизм Вольтера представляет собой качественно новое явление. В его
трагедиях художественно воплощена просветительская идейно-философская
проблематика. Новаторство Вольтера нашло свое выражение в разработке
тем и сюжетов, взятых из жизни многих народов, в создании «националь-
ной трагедии классицизма», т. с. в непосредственной трактовке, сюжетов
французской жизни и истории; в использовании некоторых шекспировских
художественных приемов.
Среди трагедий Вольтера, написанных на сюжеты из античной исто-
рии, наиболее значительными были «римские трагедии» — «Брут» (1730) и
«Смерть Цезаря» (1731). которые характеризуются тираноборческими мотивами.
На материале античной истории Вольтер обличал реакционную феодальцо-
абсолютиетскую Францию.
В трагедии «Магомет» (1740) развенчивается религиозный фанатизм.
Магомет к изображении Вольтера во многом отличен от своего историче-
ского прототипа. Он напоминает католических церковников. Трагедия «Заира»
(1732) — самая эмоциональная из пьес Вольтера. Драматург хотел здесь по-
казать, как религиозная и политическая нетерпимость разрушили любовь
двух людей разных вероисповеданий — француженки Заиры и сирийского
султана Оросмана — и привели их к гибели.
В художественной прозе Вольтер стоял на позициях просветительского
реализма. Наибольшую ценность представляет его философский роман.
В этом жанре, весьма характерном длп французской просветительской ли-
тературы, написаны многие произведения Вольтера. В них в яркой и свое-
образной художественной форме разрабатываются актуальные философские
проблемы. Так, в понести «Кандид, или Оптимизм» (1759) сатирически
разоблачаете в теория философского оптимизма, выразителями которой были
умеренные просветители Шефтебери и Поп в Англии. Лейбниц и Готшед
в 1 ермапии. < и начале своей литературной деятельности и сам Вольтер.
Философский оптимизм Вольтер считает несостоятельным и политически
вредным явлением, ведущим к капитуляции перед феодальной реакцией.
Нарисовав тяжелую картину бедствий и страданий людей в условиях фео-
дальной действительности, Вольтер, однако, приходит к компромиссному
выводу, закапчивая свой роман призывом к труду без коренных преобра-
зований общества. В эпизодах, изображающих путешествие Кандида и Папгло-
са в сказочную страну Эльдорадо, Вольтер раскрывает свой положительный
утопический идеал.
Философский роман «Простодушный» (1767) полемически направлен
против теории «естественного состояния» Руссо. Одновременно Вольтер под-
вергает редкой критике порочную, антинародную цивилизацию современного
ему феодально-абсолютистского государства.
Во второй половине XV111 века французское Просвещение вступает в
17
Краткий очерк французской, немецкой и итальянской литературы
новый этап своего развития, оно становится более радикальным и полити-
чески острым. К этому периоду относится деятельность второго, младшего
поколения просветителей — «энциклопедистов». Их главой и наибо ич: ярким
представителем был Дени Дидро (1713—1784), крупный философ-материалист.
Ф. Энгельс и В. И. Ленин высоко ценили материализм и атеизм Дидро,
отмечали наличие в его теоретических высказываниях элементов диалектики.
Так, Ф. Энгельс писал: «... Вне пределов философии в собственном смысле
слова они (т. е. фратп'зские философы XVI11 в. — Б.П. и Ю.Б.) смогли
оставить нам высокие образцы диалектики; припомним только «Племянника
Рамо» Дидро и «Рассуждение о происхождении неравенства между людьми»
Руссо»1. В. И. Ленин отмечал, что Дидро вплотную подошел «...к взгляду
современного материализма...»1 2. Дидро внес большой вклад в область эстетики.
Главным содержанием его эстетического учения является борьба против
классицизма и утверждение принципов просветительского реализма в театре,
драматургии и изобразительном искусстве, а также в художественной прозе
(«Парадокс об актере», 1773; «Салоны», 1759—1781; труды по вопросам
драматургии).
Дидро дал теоретическое обоснование жанра мещанской драмы, в кото-
ром проявлялась демократизация искусства. Пьесы, написанные им в этом
жанре: «Побочный сын» (1757). «Отец семейства» (1758), — иллюстрировали его
эстетические положения. В статье «Прекрасное» (1751) и других работах
Дидро теоретически предвосхитил революционный классицизм периода Фран-
цузской революции.
Дидро известен и как выдающийся представитель просветительской
художественной прозы. Разновидностью философского романа является его
«Племянник Рамо» (1762), написанный в жанре сатирико-публицистического
и художественного диалога. В этом произведении показано столкновение
передовой просветительской философии с хищнической моралью представи-
теля парижской богемы. Рамо — плод не только феодально-аристократического
общества, но и буржуазной идеологии. В романе диалектически раскрываются
противоречия двух социально-экономических формаций: уходящей феодально-
крепостнической и новой, побеждавшей ее буржуазно-капиталистической.
Психологическая повесть «Монахиня» (1760) посвящена критике монасты-
рей, как вредного, противоестественного и антиобщественного явления. На при-
мере героини Сюзанны Симонен раскрыто тяжелое положение женщины
в семье п обществе. В романе ярко выражена и антибуржуазная- тенден-
ция: осуждение собственнических интересов буржуазной семьи, послуживших
щшчиной насильственного заточения Сюзанны в монастырь. «Монахиня»
Дидро положила начало многочисленной антнмонастырской литературе, осо-
бенно характерной для периода Французской буржуазной революции и
являвшейся составной частью антиклерикального революционного искусства.
Наиболее демократическое, революционное крыло французского Просве-
щения представлено творчеством выдающегося философа-социолога и писа-
теля-сентименталиста Жан-Жака Руссо (1712—1778).
Социально-политические трактаты Руссо — большой вклад в революцион-
ную антифеодальную философскую мысль. Наибольший интерес представляют
его трактаты «Рассуждение о науках и искусствах» (1750), «Рассуждение о
происхождении и основаниях неравенства между людьми» (17э5) и «Об
общественном договоре, или Принципы политического права» (1762). В пер-
вом трактате показана глубокая противоречивость порочной антинародной
феодальной и буржуазной цивилизации. Ее развенчание осуществляется
автором с позиций гипотетического «естественного состояния» как «золотого
века» в прошлом человечества. В трактате «Рассуждение о происхождении
и основаниях неравенства между людьми» Руссо называет частную собст-
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 20.
2 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 18. С. 28.
18
Краткий очерк французской, немецкой и итальянской ли тературы
венность причиной всех видов общественного неравенства. Сила трактата
заключалась , также в его глубоком историзме. Неравенство определяется
здесь не как вечная, неизменная категория, а как исторически преходящее
явление. Ратуя за ликвидацию всех видов неравенства людей, Руссо, однако,
не предлагал действенных путей его устранении. Он выступал не за полное
уничтожение частной собственности, а за се деление на равные части
между всеми членами общества.
В «Общественном договоре* сформулирована теория народовластия и дано
обоснование республиканской формы правления. Выдвигая принцип народ-
ного суверенитета, Руссо отстаивал неотъемлемое н священное право народа
самому избирать форму правления, а также бороться за свою националь-
ную и государственную независимость, против иностранных захватчиков.
Социально-политические трактаты Руссо, особенно «Общественный договор*,
оказали большое влияние на идеологию и политическую практику Француз-
ской буржуазной революции, в основном, на революционное якобинство.
В области художественного творчества Руссо является крупнейшим пред-
ставителем сентиментализма, наиболее полно воплотившим в своих произ-
ведениях характерные черты этого литературного направления. Но рус-
соистский сентиментализм был более радикальным и революционным, чем
искусство сентименталистов Англии и Германии.
Среди художественных произведений Руссо наиболее известны роман
в письмах «Юлия, или Новая Элоиза» (1761) и автобиографическая по-
весть «Исповедь» (1764—1770).
В эпистолярном романе «Юлия, или Новая Элоиза» показана пагубная
роль сословных аристократических предрассудков, разрушивших счастье и
большую, искреннюю любовь Юлии и Сен-Нре. Роман направлен против
общественных устоев, идеологии и морали старой феодально-абсолютистской
Франции. В нем отражены демократические симпатии и убеждения Руссо.
Роман пронизан пафосом «чувствительности» и глубоким психологизмом.
Важным компонентом идейно-художественной проблематики романа являются
яркие пейзажные зарисовки.
В «Исповеди» Руссо с большой достоверностью опйсывает историю своей
жизни, начиная с детства. Своеобразие мемуарного жанра Руссо — в его
исключительной правдивости. С гордостью простолюдина он бросает вызов
лицемерной морали высшего света, обличает реакционные сословные пред-
рассудки, утверждает нравственное превосходство людей «третьего сослоьия»
над представителями господствующих слоев общества.
Руссо принадлежит также «Эмиль, или О воспитании» (1762) — весьма
своеобразное и сложное произведение, соединяющее в себе черты фило-
софского и педагогического трактата с элементами художественной прозы.
«Эмиль» является одним из видов философского романа.
Художественное творчество Руссо — большой вклад в демократическую
литературу. Оно сыграло важную роль в разрушении рационализма и клас-
сицизма и подготовило почву для романтической и реалистической лите-
ратуры XIX века.
Своеобразное место во французской просветительской литературе занимал
Бомарше. Пьер Огюстен Карон де Бомарше (1732—1799) — выдающийся коме-
диограф и публицист. В отличие от многих французских писателей XVIII ве-
ка он мало уделял внимания философии. Ъго творческий метод и стиль
выходят за пределы просветительского рационалистического реализма и род-
ствен полнокровному, многокрасочному реализму XIX века. Самая значи-
тельная часть его наследия— трилогия о Фигаро: «Севильский цирюльник»
(1775), «Женитьба Фигаро» (1784), «Преступная мать» (1792). Главный герой
трилогии — Фигаро, образ в значительной мере автобиографический и одно-
временно типический. История Фигаро отражает судьбу простолюдина, пред-
ставителя «третьего сословия», завоевавшего свое место в жизни в борьбе
г представителями аристократии.
Образ Фигаро противоречив, он отражает справедливые социальные
19
Краткий очерк французской, немецкой и итальянской литературы
устремления демократических кругов французского общества, и вместе с тем
в его облике есть черты буржуазного своекорыстия и хищничества. Победа
Фигаро над Альмавивой как бы предвещала грядущую победу «третьего
сословия». Эволюция Фигаро, который в третьей части трилогии раболепствует
перед Альмавивой, совпадает с эволюцией самого автора, значительно
«поправевшего» в годы Французской революции. Одновременно такая эволюция
автора и его героя — своеобразное выражение исторических судеб француз-
ской буржуазии в конце XV[11 века, которая, придя к власти, отказалась
от своего революционного прошлого.
* *
*
Классики марксизма-ленинизма чрезвычайно высоко оценили Французскую
революцию XVIII века и ее высшую фазу — якобинскую диктатуру, в кото-
рой выражалась централизованная воля молодой, передовой Франции, герои-
чески защищавшей революционное отечество и всемирный прогресс от внеш-
ней и внутренней реакции. Они подчеркивали самоотверженность, духовное
величие, принципиальность деятелей революционного якобинства, поучитель-
ность их опыта для последующего революционного движения, несмотря на
классовую и историческую ограниченность якобинцев. В. И. Ленин, оценивая
якобинскую диктатуру, писал: «Историки пролетариата видят в якобинстве
один из высших подъемов угнетенного класса в борьбе за освобождение»1.
Он считал, что «якобинцы 1793 года вошли в историю великим образцом
действительно революционной борьбы с классом эксплуататоров...*1 2.
Литература Французской буржуазной революции XVIII века представляет
собой весьма сложное и многообразное явление, отличаясь богатством и
разнообразием направлений и методов, литературных жанров и форм, большим
числом произведений, талантливых писателей, массовым характером литера-
турного творчества.
Литература Французской революции развивала в новых исторических
условиях идеипо-художествепные особенности литературы Просвещения. Вместе
с тем она была новым явлением как в идейно-политическом, так и в
художественном отношении. Вопреки утверждениям буржуазных литературо-
ведов, эта литература имеет большую социальную и эстетическую значи-
мость. В ней получили более радикальное и политически четкое истолко-
вание и осмысление просветительские антифеодальные и антиклерикальные
устремления. В ней возникли также элементы художественно-эстетического
новаторства. Литература переломного революционного времени имела большое
значение и для последующего литературного развития Франции и Европы,
оказан на него весьма плодотворное влияние. Она была своего рода прологом
к прогрессивной литературе XIX века, соединяя как в содержании, так и
в форме произведений просветительскую литературную эпоху с романтиче-
ским искусством, критическим реализмом 30-х и 40-х годов и с револю-
ционно-демократической литературой июльской революции 1830 года, рево-
люции 1848 года и Парижской Коммуны 1871 года.
Одним из важнейших направлений литературы Французской революции
был революционный классицизм, особенно проявившийся в области драматур-
гии и поэзии. Его наиболее значительные представители — М.-Ж. Шенье,
П. Д.-Э. Лебрен-Пиндар, К.-Ж. Руже де Лиль и другие поэты и драматурги
конца XVIII и начала XIX века.
Революционный классицизм — глубоко новаторское искусство, ярко отра-
зившее героический характер освободительной революционной борьбы фран-
цузского народа. Революционный классицизм явился своеобразным синтезом
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 32. С. 374.
2 Там. же. С. 307.
20
Краткий очерк французской, немецкой и итальянской литературы
дореволюционных художественных методов просветительского классицизма,
сентиментализма и просветительского реализма. Это искусство, отображавшее
в строгих патетических и величественных формах напряженную борьбу той
эпохи, полно жизненной правды и исторической конкретности. Классицис-
тическая трагедия и другие жанры литературы периода революции носят
яркий отпечаток ораторского искусства.
Революционный классицизм имел общенациональный характер, выражая
героизм и патриотизм французского революционного народа.
Публицистичность, дидактизм, «философичность», реалистические черты
и другие стороны творчества писателей революции 1789—1794 годов про-
должают традиции литературы французского Просвещения, в том числе
и публицистики материалистов и атеистов XVIII века, которую высоко
ценили Ф. Энгельс1 и В. И. Ленин1 2. По поэзия и драматургия писателей
Французской революции, являясь продолжением и развитием классицизма
Корнеля, Расина и особенно дореволюционного просветительского класси-
цизма Вольтера и его последователен (Лагарпа, Сорена, де Беллуа и других),
имеет и ряд существенных отличия, намного превосходя предшествующий
классицизм своей политической остротой, радикализмом и демокра-
тизмом.
В революционном классицизме более полно выражены реалистические
тенденции. Классицисты революционного периода, больше чем их пред-
шественники, соблюдали в своих произведениях историческую достоверность
и жизненное правдоподобие. Опп старались показать характеры и ситуации
соответствующими изображаемым историческим эпохам.
О реалистических элементах в творческом методе представителей рево-
люционного классицизма свидетельствует и отказ их от мифологии, вымыш-
ленных фактов при выборе тем и сюжетов произведений, исключительное
внимание к историческим сюжетам (например, трагедии М.-Ж. [Пенье
«Карл IX», «Генрих VIII», «Жан Калас», драма II. Лемерсье «Христофор
Колумб» и др.).
Важно отметить, что, обращаясь к истории как материалу для твор-
чества, классицисты эпохи революции выбирают наиболее характерные, ти-
пичные факты, которые они стремятся поднять до высоты политического
и художественного обобщения. Так, Варфоломеевская ночь, послужившая
сюжетом трагедии «Карл IX», показана не как случайное событие, а как
одно из многих проявлений бесчеловечности и жестокости феодального строя,
как зловещий символ многовековых преступлений феодально-католической
реакции перед французским пародом. Драматурги эпохи революции неодно-
кратно говорили о «философичности» истории. На материале истории, и
прежде всего национальной, они стремились доказать необходимость и не-
избежность уничтожения феодально-крепостнического строя.
Огромное влияние- представители революционного классицизма уделяли
античной тематике, по античные образы и ситуации не уводили их от
современной им исторической действительности, а наоборот, в своеобразной
форме' отражали ее закономерности. «Античная» трагедия эпохи революции
проникнута теми же реалистическими тенденциями, что и «национальная»
трапедпя.
Несмотрн на использование писателями революции античных образов
и сюжетов, их творчество ближе к реальной жизни Франции конца
XV11I века, чем творчество их предшественников к исторической действи-
тельности того времени. Изображению народных масс они уделяют больше
внимания, чем классицисты XV11~XVII] веков, что являлось шагом вперед
по пути демократизации литературы.
1 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 18. С. 514. Т. 22. С. 301,
2 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 25—27.
Краткий очерк французской, немецкой и итальянской литературы
Главный представитель революционного классицизма — Мари-Жозеф Блез
де Шенье (1764—181]), видный поэт и драматург.
В своей политической и литературной деятельности М.-Ж’. Шенье унасле-
довал лучшие традиции просветительской идеологии и литературы. Он активно
выступал против феодально-аристократической реакции, был воинствующим
гуманистом и патриотом революционной Франции, боровшейся против ин-
тервентов и внутренних сил реакции.
Тесная связь общественно-политической и литературной деятельности
М.-Ж. Шенье с народными движущими силами революции наиболее отчет-
ливо проявилась на первом этапе его творчества (до октября 1792 года),
когда, им были созданы такие произведения, как трагедии «Карл IX»,
«Генрих VIII», «Жан Калас», «Гай Гракх», стихотворения «Ода к Националь-
ному Собранию», «Песнь ]4 июля», «Гимн Равенству», «Марш Шатовье» и др.
В «Оде к Национальному Собранию», гимне «Песнь 14 июля» и других
стихотворениях поэт призывал парод бороться за свои права против «коро-
нованных разбойников», вельмож и попов. Он прославлял подвиги победи-
телей-участников штурма Бастилии и октябрьских событий 1789 года. Он
горячо одобряет действия «детей гения» — депутатов «третьего сословия»,
отстаивающих права нации:
Народ! Превозноси
всех тех, в ком дышит
гений,
Гляди на факелы, что
блещут в их руках,
И, разогнав ночные тени,
Умом сверкают па
путях1.
Поет радуется «празднествам праведного гнева», свергающим феодальное
иго, рассеивающим «бессмертным сиянием всенародного величия» мрак не-
вежества и предрассудков:
Сгинь, память о годах
общественной болезни!
Сгинь, честолюбие!
Тиран, к земле склонись!
Беги, неравенство,
исчезни,
И, право силы,
расточись!
Шенье призывает французский народ, который «...сотни лет прожил
бесправным и голодным», не обольщаться первыми завоеванными успехами,
действовать смело н решительно:
Смелей, о граждане!
Проснитесь и прозрейте,
Перед лицом всех стран
былой позор дробя,
И цепи старые разбейте,
Надеясь только на
себя!1 2
В трагедии «Карл IX, или Варфоломеевская ночь» впервые за двести
лет существования французского классицизма с. такой политической остро-
той и художественной силой разработан сюжет национальной истории. С по-
зиций просветительского гуманизма и революционного патриотизма в траге-
дии разоблачались абсолютная монархия, придворная аристократия и церковный
фанатизм как величайшие народные бедствия.
1 Здесь и далее стихи даны в переводе Г. Шенгели.
2 Песни первой французской революции, М.; Л., 1934, С. 629—630.
22
Краткий очерк французской, немецкой и итальянской литературы
Трагедия «Жан Калас» (1790—1791) обличала католицизм и судебный
производ во Франции XVIII века. Своей темой и идейной направленностью
она неразрывно связана с активной антиклерикальной деятельностью Вольтера.
В ней М.-Ж. Шенье в поэтической форме выражал мысли, родственные
взглядам Вольтера, требовавшего ввести справедливое и гуманное правосудие,
самоотверженно защищавшего жертвы судебного произвола и религиозного
фанатизма. Положительные герои пьесы прославляют справедливость и гу-
манность Вольтера и его участие в защите Жана Каласа и его семьи.
Первые представления «Жана Каласа» совпали с торжественным поме-
щением останков Вольтера в Пантеон в июле 1791 года. Посвященное
этому событию стихотворение Шенье «Гимн на перенесение праха Вольтера
во Французский Пантеон» во многом родственно философско-политической
проблематике «Жана Каласа» и многих произведений Вольтера.
В трагедии «Гай Гракх» (1792), используя сюжет из римской истории
11 в. до н. з., Шенье иронагаидировал республиканские принципы, идеи
народовластия и социального равенства, отстаивал интересы беднейших слоев
«третьего сословия». М.-Ж. Шенье написал также ряд революционных гимнов
и песен в периоды Национального Конвента (жирондистского) и якобинской
диктатуры, в том числе военно-патриотические гимны «Взятие Тулона» (1793)
и «Походная песнь» (1794).
Несмотря на эволюцию писателя вправо в годы якобинской диктатуры
и особенно в годы термидорианской реакции и Директории, творчество
Шенье имело во многом прогрессивный характер, так как было направлено
против феодально-аристократической и католической реакции, правления
Наполеона I и будней буржуазного общества.
Наследие М.-Ж. Шенье сохранило свою актуальность и для революцион-
ного движения XIX—XX столетий. Живой интерес проявляла к нему про-
грессивная общественность во время революций 1830 и 1848 годов, а также
Парижской Коммуны 1871 года. Ф. Энгельс называет «Походную песнь»
среди песен, исполнявшихся во время революционных выступлений париж-
ских рабочих в 1848 г.1.
Выдающимся поэтом французской революции был также Понс-Дени-Экушар
Лебрен, именуемый Лебреном-Пиндаром (1729—1807). Его творчество является
звеном между дореволюционной просветительской литературой и литературой
революционного времени. Примыкая к литературной школе Вольтера, Лебрен
писал сатирические произведения, направленные против реакционной дво-
Й янской и католической литературы и публицистики. Философские поэмы
ебрена «Природа» и «Времена года» тесно связаны е французским материа-
лизмом XVIII века. Резко оппозиционными были многие оды и эпиграммы
Лебрена.
Накануне революции антифеодальная направленность поэзии Лебрена
возрастает. В 1787 г. было опубликовано его «Рассуждение в стихах по
случаю собрания нотаблей», где осуждался старый режим. В конце XVII] века
Лебрен стал певцом революционного лагеря. В это время были написаны
его «Республиканские оды французскому народу», «Гимн французскому народу»,
прославлявшие революцию. В «Оде» о корабле «Мститель» он воспевает
подвиг французских революционных моряков в битве с английским флотом.
После революции, вопреки влиянию термидорианской идеологии и покро-
вительству Наполеона Г, Лебрен во многом сохранил связь с революционной
традицией.
До революции начал свою литературную деятельность поэт и композитор
Клод-Жозеф Руже де Лиль (1760—1836), офицер, профессиональный военный.
Большую часть своих гражданских стихотворении Руже де Лиль создал
в годы революции. Вершиной его творчества является «Марсельеза» — ставшая
национальным гимном Французской республики и всемирно известной мас-
1 См.: Марне К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 5. С. 50]—502.
23
Краткий очерк французской, немецкой и итальянской литературы
совой народной революционной песней. Значительный интерес представляют
и другие его революционно-патриотические стихотворения, написанные в жанре
послания, гимна или героической революционной песни.
Философская лирика Руже де Лиля (например, гимн «Человек при-
знателен Божеству», «Гимн Разуму» и др.) характеризуется материалистиче-
ским пониманием природы и роли человека в обществе. В ней сказывается
влияние философии Спинозы и французского материализма XV111 века,
сочетание философской проблематики с тираноборческими мотивами.
В последний период своего жизненного и творческого пути (1815—1836)
Руже де Лиль находился под воздействием Сен-Симона и других предста-
вителей утопического социализма, сочувственно относился к пролетарскому
движению, о чем свидетельствует его «Песнь индустриальных рабочих».
Творчество К.-Ж. Руже де Лиля может рассматриваться как переходный
этап от поэзии Великой французской буржуазной революции к прогрессивной
политической поэзии XIX века.
Большой интерес представляет массовая народная гражданская поэзия,
созданная в годы революции неизвестными авторами. Она выражает социальные
и свободолюбивые чаяния беднейших, неимущих слоев французского народа.
Наиболее характерными произведениями этого искусства являлись револю-
ционные песни «Карманьола», «fa ira!», «Дерево свободы» и другие.
Во многом иной характер имело идейно-политическое и художественное
развитие другого выдающегося писателя французской буржуазной революции
XV111 века Андре Шенье (1762—1794) — брата революционного драматурга
и поэта. Его творческий путь представляет собой яркое проявление борьбы
прогрессивных и реакционных тенденций в литературе революции и сви-
детельствует о глубокой противоречивости просветительской идеологии, под
преобладающим влиянием которой развивался этот талантливый поэт и
публицист.
В своем раннем творчестве (до 1787 года) Андре Шенье воплощал
в поэтических образах просветительский гуманизм. Его философская лирика
и дидактическая поэзия этого времени носят прогрессивный характер, в них
утверждаются идеи французского материализма XV111 века, показаны поиски
идеала совершенной и гармонически развитой личности. Таковы его элегии,
идиллии, антикизаторские1 стихотворения, незаконченные поэмы «Воображе-
ние», «Гермес», «Америка», «Суеверие» и другие произведения.
В годы революции Аидрс Шенье занимал чрезвычайно сложную и
противоречивую позицию, которая нашла свое выражение в его деятельности
публициста и политика и в его гражданской поэзии.
Политические стихотворения Андре Шенье, написанные накануне и в на-
чале революции, прогрессивны и свободолюбивы. В них поэт приветствовал
падение Бастилии и наступление новой эры, воспевал подвиг народа, вос-
ставшего против феодального рабства. Таковы его стихотворения «Гимн
справедливости» (1788), ода «Клятва в зале для игры в мяч» (1790) и др.
Но вскоре после событий 21—24 июня 1791 г. (попытка бегства Людовика XVI
за границу) Андре Шенье выступил против дальнейшего развития революции.
Начиная с этого времени, его публицистика и политическая поэзия отмечены
значительным влиянием фсльянской1 2 идеологии. Несмотря на просветительский
гуманизм и субъективно благородные побуждения автора, они во многом
противоречили поступательному ходу революции и более высокому этапу
освободительной борьбы народа.
Апдре Шенье в основном стоял на почве просветительских традиций.
1 Антикизация — использование писателями и политическими деятелями XV1I1 ве-
ка традиций античной культуры и истории при решении актуальных со-
циально-политических и художественно-эстетических проблем.
2 Фельянами называли сторонникон конституционной монархии в период
Великой французской буржуазной революции 1789—1794 гг.
24
Краткий очерк французской, немецкой и итальянской литературы
Однако из дореволюционного просветительского наследия — Монтескье, Вольтера,
Дидро и других, — он делал выводы, совершенно противоположные выводам
представителей якобинства, для которых просветительская идеология тоже была
главным теоретическим источником, но истолкованным в соответствии с но-
выми историческими условиями.
Сложен и художественный метод Андре Шенье, объединяющий класси-
цистические и предромантическис традиции.
Впоследствии романтики, в том числе и Виктор Гюго, с огромным
интересом и сочувствием относились к личности и творчеству Андре Шенье.
Это внимание было вызвано не только казнью поэта, но также яркостью
и совершенством художественной формы его стихов и теми новаторскими
чертами его поэзии, которые делали Андре Шенье своеобразным предшест-
венником романтизма.
II
Просветительская литература в Германии значительно отличается от
французской, имея, однако, в целом ту же идейно-политическую и худо-
жественную сущность.
Национальное своеобразие литературы немецкого Просвещения обусловлено
особенностями экономического и общественно-политического развития Германии
XVIII века, историческая судьба которой во многом отлична от исторических
судеб других европейских стран.
В то время Германия была раздроблена на множество мелких феодальных
государств. Отсутствие централизации и государственного единства усугубляли
тяжесть феодально-абсолютистского гнета, усиливали нищету и страдание
народа, препятствовали экономическому и политическому прогрессу страны.
Общественный застой в стране в значительной мере являлся следствием
опустошительной Тридцатилетпей войны. По словам Ф. Энгельса, Германия
в XVIII веке «... была одна отвратительная гниющая и разлагающаяся масса.
Никто не чувствовал себя хорошо. Ремесло, торговля, промышленность и
земледелие страны были доведены до самых ничтожных размеров. Крестьяне,
ремесленники и предприниматели страдали вдвойне —от паразитического
правительства и от плохого состояния дел	Все было скверно, и во
всей стране господствовало общее недовольство. Ни образования, пи средств
воздействия па сознание масс, ни свободы печати, пи общественного мнения,
не было даже сколько-нибудь значительной торговли с другими странами —
ничего кроме подлости и себялюбия; весь народ был проникнут низким,
раболепным, жалким торгашеским духом. Все прогнило, расшаталось, готово
было рухнуть, и нельзя было даже надеяться па благотворную перемену,
потому что нация не имела в себе силы даже для того, чтобы убрать
разлагающийся труп отживших учреждений»1.
Страна прозябала в провинциальной отсталости, под гнетом феодальных
деспотов, во власти религиозных суеверий и предрассудков, опустошалась
в междоусобных войнах. Все это порождало дикость и разнузданный фео-
дальный произвол.
В силу ряда исторических причин в Германии той поры не было
общественных сил, способных вести борьбу е феодальной реакцией. Народ
был бесправен, а немецкое бюргерство в основной своей массе — трусливым
и отсталым. Оно стремилось к компромиссу с господствующими классами
общества, смирилось с политической раздробленностью страны, этим нацио-
нальным бедствием. Немецкое бюргерство не имело того боевого духа,
который был характерен для французской революционной буржуазии XVIII века.
Особенно тяжелым было положение страны в первые десятилетия
XVIII века.
1 Маркс К, Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 2. С. 561—562.
25
Краткий очерк французской, немецкой и итальянской литературы
Тем не менее и в Германии того времени появлялись передовые люди,
выражавшие чаяния наиболее прогрессивных кругов «третьего сословия»,
недовольные царящими в стране дикостью и обскурантизмом, понимавшие
необходимость изменить ее жизнь. Новое постепенно пробивало себе дорогу.
Творческие силы немецкого народа, скованные феодальным деспотизмом
князей, лишенные возможности применения в активной политической борьбе,
нашли себе выход в области культуры, философии, литературы и класси-
ческой музыки. С начала XVIII века в Германии начинает развиваться
просветительская литература. Но больших успехов она достигла только во
второй половине XVIII века. Литература, а затем и философия, становятся
знаменем передовых идей зпохи, выражая свободолюбивые и патриотические
устремления немецкого народа. Особую роль играла литература. «И только
отечественная литература, — писал Энгельс, — подавала надежду на лучшее
будущее. Эта позорная в политическом и социальном отношении эпоха была
в то же время великой эпохой немецкой литературы. Около 1750 г. ро
дились все великие умы Германии: поэты Гете и Шиллер, философы Кант
и Фихте, и пе более двадцати лет спустя — последний великий немецкий
метафизик Гегель. Каждое из выдающихся произведений этой эпохи про-
никнуто духом вызова, возмущения против всего тогдашнего немецкого
общества»1.
Трудные исторические условия наложили отпечаток на всю немецкую
передовую культуру, обусловили ее глубокую противоречивость и сложность.
Немецкое Просвещение приобрело теоретический характер, оно устремилось
в абстрактную сферу духа. В нем ставились главным образом пе социально-
политические. а философские, морально-этические и .эстетические проблемы.
Просвещение в Германии не могло активно содействовать экономическому
и политическому освобождению страны от феодализма. В то время как
Англия в XV111 веке совершила экономический переворот, Франция — поли-
тический переворот, Германия произвела философский переворот. Немецкое
Просвещение ие было следствием буржуазной революции, как в Англии,
оно не являлось также прелюдией к буржуазной революции, как во Франции.
Протест передовых людей Германии не вылился в форму открытой поли-
тической борьбы. Особую роль в немецком Просвещении играл националь-
ный момент. Все проблемы — философские, религиозные, нравственно-этиче-
ские, политические, эстетические — приобретали в Германии того времени
острое национальное звучание, они были тесно связаны с важнейшей проб-
лемой национального и государственного объединения на демократической
и прогрессивной основе.
Но даже самые передовые и великие деятели Германии XV11I века
не были последовательны в борьбе против феодальной реакции и отсталости
страны. Их политическая программа чаще всего была смутной и неопре-
деленной. Трагическое положение передовых людей Германии XV11I века
было вызвано тем, что они жили в экономически и политически отсталой
стране, испытывали мучительное противоречие между идеалом и действи-
тельностью.
Впрочем, когда по словам Ф. Энгельса, «... французская революция точно
молния ударила в этот хаос, называемый Германией...»1 2, в стране все-таки
нашлись люди, которые не только активно выступили против старого по-
рядка, но и стремились утвердить в немецких землях Новые революционно-
республиканские устои. Немецким якобинцем был, например, Георг Форстер
(1754—1794), талантливый ученый, публицист и общественный деятель, до
конца своих дней остававшийся верным республиканским идеалам. Ф. Энгельс
называл Г. Форстера вместе с Т. Мюнцером среди «лучших патриотов»
Германии и высоко ценил его за то, что он «... в отличие от всех своих
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 2. С. 562.
2 Там же.
26
Краткий очерк французской, немецкой и итальянской литературы
соотечественников, до самого конца поддерживал французскую революцию...»!.
На исходе XV11J века в Германии появилось немало публицистических
произведений прогрессивного характера. Издавались журналы, сочувствовавшие
революции. Однако зти революционные тенденции не могли получить в
немецких условиях широкого развития. Опи разбились о немецкую отсталость.
Особенно провинциальный, мелочный, косный характер имела немецкая
литература до середины XV111 века. Но и здесь уже были новые веяния,
; свидетельством которых явилось творчество Готшеда и его последователей.
В деятельности Иоганна Кристофа Готшеда (1700—1766)—самого извест-
, ного представителя классицизма в немецкой литературе — причудливо пере-
плетались положительные и отрицательные тенденции.
Творчество Готшеда отразило подъем бюргерской культуры, явившийся
результатом некоторого улучшения жизни Германии, залечивавшей раны
Тридцатилетней воины. Готшед старался в какой-то мере реформировать
* отечественную литературу, вывести ее из застоя. Опираясь па рационалисти-
ческую философию Лейбница и Христиана Вольфа, а также на эстетику
французского и английского классицизма, Готшед боролся против традиций
феодальпо-прсциозной литературы.
Стремясь подчинить литературу законам Разума и бюргерского здравого
смысла, Готшед выступал против всего сверхъестественного, иррационального,
, чрезмерного. Аристократическую литературу барокко он объявил плодом
1 «дурного вкуса», невежества и варварства. Борясь за литературу общественно
. полезную, которая служила бы проводником гражданских идей, Готшед
; ратовал за создание единого общегерманского языка.
Вместе с тем оптимизм и рационализм Готшеда были лишены созида-
тельной, действенной силы. Они приводили в конечном счете к вернопод-
*" данничсству, филистерскому приятию феодальных порядков. Готшед нс вы-
ступал против социального зла в современной ему Германии, а лишь
призывал к моральному усовершенствованию.
В своей «Критической поэтике» (1730) и других теоретических и худо-
жественных произведениях оп утверждал классицизм, используя образцы
французских и английских классицистов. Но в Германии XVIII века клас-
сицизм нс имел прочных корней, он был иноземным растением, переса-
' женным на чуждую ему национальную почву. Это был классицизм эпигон-
•ский, подражательный, не давший больших художественных произведений.
Кроме того, в конкретных немецких условиях XVIII века классицизм не
имел такого прогрессивного значения, как во Франции XVII—XVIII веков.
Творческой практике и эстетическим воззрениям Готшеда были присущи
педантизм и догматизм. Он изгонял из литературы чувства, абсолютизируя
разум. Готшед резко отрицательно относился к творчеству Шекспира, как
J не соответствующему классицистическим правилам. Трагедию «Умирающий
Катон» (1731—1732) и другие драмы он создал в полном соответствии со
своими теоретическими взглядами. Образ сурового республиканца Катона
при всем его прогрессивном звучании лишен живых красок, является
абстрактным, условным.
В подражание английским моралистическим еженедельникам Стиля и
Аддисона Готшед издавал нравоучительные журналы «Разумные порицатель-
ницы» (1725—1726) и «Честный человек» (1727—1729). Однако их назида-
тельность не выходила за пределы филистерско-житейской мудрости. Значи-
тельный ущерб развитию национальной культуры приносила борьба Готшеда
против традиции демократической и реалистической литературы XVII века
(Гриммельсгаузен, Jloray и др.).
Являясь законодателем литературных вкусов, используя свой непрере-
каемый авторитет, Готшед был своего рода диктатором в немецкой лите-
ратуре первой половины XVIII века. Он требовал от писателей беспрекос-
тральному усовершенствованию.
«Критической поэтике» (1730)
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 2. С. 572.
21
Краткий очерк французской, немецкой и итальянской литературы
ловного подчинения нормативной эстетике классицизма, препятствовал сво-
бодному литературному развитию и созданию подлинно национальной реалис-
тической и демократической литературы. Отрицательные тенденции эти
особенно отчетливо выявились в последний период деятельности Готшеда.
Значительное влияние на немецкую просветительскую литературу оказала
та часть литературы и критики Швейцарии, которая создавалась на немецком
языке. Видными ее представителями были критики Бодмер и Брсйтингер.
И. Я. Бодмер (1698—1783) и И. Я. Брейтипгер (1701—1776) были реши-
тельными противниками Готшеда и готшедовекой школы. Борясь против
рационализма, они отстаивали в искусстве чувство и поэтическое вдохно-
вение,* подчеркивая роль воображения, стремились к созданию самобытной
национальной поэзии. Однако их критика готшедовского классицизма носила
Узкоэстетический характер и не затрагивала антидемократизма Готшеда.
Бюргерскому рационализму Готшеда швейцарские критики противопоставляли
религиозную экзальтацию немецко-швейцарского мещанства.
Швейцарским критикам также не удалось заложить основу националь-
ной немецкой литературы. Их творчество было лишено действенной социаль-
ной силы, а оппозиция Готшеду носила умозрительный характер. Сами они,
как и Готшед, были далеки от жизни народа. Деятельность швейцарских
критиков отличалась догматизмом и узостью. По образному выражению
1 ейнс, их мысли были «так же высоки, как их горы, и так же узки, как
их ущелья».
Во многом близко произведениям Бодмера и Брейтингера творчество
швейцарского поэта и естествоиспытателя Альбрехта Галлера (1708—1777),
автора поэм «Альпы» (1729), «О происхождении зла» (1734) и других,
а также ряда сатир. Как ученый и как поэт Галлер пользовался у со-
временников большим уважением. Однако его созерцательная, описательно-
дидактическая поэзия не могла изменить характер немецкой литературы
того времени.
Между тем в немецкой литературе начинают звучать новые голоса.
Появляются молодые писатели, стремящиеся найти новые пути развития
литературы. К ним принадлежит Фридрих-Готглиб Клопшток (1724—1803).
Социально-политические и эстетические позиции Клопштока были гораздо
более радикальными, чем Готшеда. Клопшток — одаренный писатель, топкий
лирик. В своем эстетическом трактате «Немецкая республика ученых» (1774)
и п художественных произведениях Клопшток выступал против классицизма
Готшеда и его школы. В противовес рационализму он старался утвердить
в немецкой литературе культ чувства и свободу от классицистеких правил.
В отличие от многих современных ему писателей, Клопшток не раболеп-
ствовал перед княжеской властью. Его борьба против классицизма была
связана с неприятием всей придворной культуры. Оп выступал против
слепого подражания иностранным писателям, говоря о необходимости само-
бытной национальной литературы.
Наиболее известное произведение Клопштока — написанная гекзаметром
эпическая поэма «Мсссиада» (1745—1773), сыгравшая противоречивую роль
в истории немецкой литературы. Созданная на библейский сюжет, поэма
пропагандировала христианское смирение. Вместе с тем она утверждала
эмоциональное начало и противовес сухой рассудочности Готшеда и его
последователей. Ветхозаветные сюжеты Клопшток использовал также при
создании драм «Смерть Адама» (1757), «Соломон» (1764) и «Давид» (1773).
Событиям национальной истории посвящена драма-трилогия в прозе: «Битва
Германа» (1769), «Герман и князья» (1784), «Смерть Германа» (1787). Однако
политическая направленность этой патриотической трилогии, созданной в
противовес драматургии классицизма, отличается крайней абстрактностью.
К тому же эти пьесы имеют эпический, повествовательный характер, лишены
драматического действия. Клопштоку не удалось заложить основы самобытной
немецкой драмы. Это сделали впоследствии Лессинг и Гете.
Наибольший интерес представляет лирика Клопштока, Здесь ярче всего
28
Краткий очерк французской, немецкой и итальянской литературы
проявилось его дарование. Замечательны оды поэта, написанные белым
стихом и тонко описывающие природу. Лирическая поэзия Клопштока глубоко
индивидуальна и своеобразна, она отличается живым, непосредственным
чувством, далека от холодной риторики готшедовского классицизма. В этом
отношении особенно характерно стихотворение «Ранние могилы» (1768).
Эмоциональность лирики Клопштока связана с использованием им фольклора.
Передовая немецкая молодежь высоко ценила лирическую поэзию Клоп-
штока. Об этом рассказывает Гете в романе «('традаиия молодого Вертера».
Его героям особенно нравилась ода Клопштока «Празднество весны». Утверж-
дая в немецкой литературе культ чувства и принцип творческой свободы,
Клопшток оказал положительное влияние иа развитие литературы «Бури
и натиска». Его трактат «Немецкая республика ученых» во многом послужил
источником эстетических взглядов штюрмеров.
Клопшток известен также как видный политический лирик. Его поли-
тическая поэзия была вызвана к жизни событиями французской революции.
Осуждая абсолютизм, открыто выражая недовольство социальными пороками
и неприязнь к прусскому королю Фридриху II и его двору, к придворному
искусству, Клопшток радостно встретил Великую французскую революцию.
В оде «Генеральные штаты» (1788) поэт приветствовал революционную ситуацию
во Франции. Он призывал немцев последовать примеру революционного
французского народа и избавить Германию от феодального ига. Эти мотивы
усилились в оде «Познайте себя» (1789). В честь первой годовщины разру-
шения Бастилии была написана ода «Они, а не мы» (1790). В оде «Осво-
бодительная война» (1792) Клопшток осудил контрреволюционную авантюру
Пруссии и Австрии, выступивших против Франции, и выразил свою соли-
дарность с французским народом.
Его политические оды были переведены на французский язык и поль-
зовались большим успехом среди французских революционеров. В августе
1792 г. Законодательное собрание Франции присвоило Клошитоку звание
почетного гражданина Французской республики.
Однако Клопштоку не удалось до конца преодолеть в своем миро-
воззрении ограниченность немецкого бюргерства. Когда Великая французская
буржуазная революция вступила в свой решающий этап, он осудил якобин-
ский террор. Но все же Клопшток никогда не заходил так далеко в не-
приязни к революционной Франции, как многие немецкие писатели того
времени. Он не отказался от диплома гражданина Французской республики,
а в 1802 г., незадолго до смерти, радостно откликнулся на избрание его
почетным членом Французского Института (Французской Академии).
* *
*
Во второй половине XVIII века немецкая просветительская литература
вступает в новый, наиболее значительный этап своего развития. Она при-
обретает невиданную до тех пор идейно-художественную значимость. Великие
немецкие просветители Виланд, Лессинг, Гердер, Шиллер, Гете и другие
активно борются за демократическое и национальное искусство. Они стремите»
вывести Германию из феодального партикуляризма, выступают против филис-
терства и самодержавного произвола. Лессинг, Гете, Шиллер принадлежат
не только немецкой, ио и мировой литературе. Выдающиеся успехи про-
светительской литературы отражали общий подъем немецкой национальной
культуры во второй половине XVIII века. В «Заметках о Германии»
Ф. Энгельс писал: «... В 1700 г. — еще варварство, 1750 г.—Лессинг и Кант,
а вскоре затем — Гете, Шиллсш, Виланд, Гердер; Глюк, Гендель, Моцарт»1.
Кристоф Мартин Виланд (1733—1813) — младший современник Клопштока —
1 Маркс К, Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 18. С. 575.
29
Краткий очерк французской, немецкой и итальянской литературы
первый выдающийся немецкий просветитель. Ф. Энгельс называет Виланда
среди крупнейших мастеров немецкой культуры эпохи Просвещения1.
В отличие от Клопштока Виланд в вопросах религии был скептиком
и вольнодумцем. Его тяорчество свободно от религиозных мотивов и окрашено
в яркие тона. Он питал большой интерес к античной культуре. Виланд вел
борьбу не только против классицизма Готшеда, но и против метафизической
сентиментальной поэзии Клопштока и его единомышленников. Большую роль
в формировании взглядов Виланда сыграли сочинения французских просве-
тителей, в особенности Вольтера и Ламетри.
С позиций просветительского рационализма и материалистического миро-
воззрения Виланд развенчивал все виды метафизики, догматизма и идеалисти-
ческой философии, религиозные суеверия и предрассудки, церковный фана-
тизм, бесплодную мечтательность немецких филистеров и другие социальные
пороки своего времени.
Виланд не шел дальше деизма. Критикуя религиозное ханжество и
клерикальное мракобесие, он не был атеистом. Однако в условиях Германии
XVIII века его деятельность имела большое значение. Его стихотворные
новеллы — «Комические рассказы» (1761 — 1768). особенно игривая н.>»',7ла
«Диана и Эндимион», отличались фривольностью и остроумием, развенчивали
благочестие немецких филистеров. Осмеянию высокопарного убожества жалких
мечтателей, далеких от подлинной жизни, посвящен роман «Победа природы
над мечтательностью, или Приключения дона Сильвио де Розальва» (1764).
В романе «Агатодемон» (1799), главным героем которого является Апполоний
Тианский—древнегреческий мудрец и религиозный «подвижник» — разоблачает-
ся церковный миф о божественности Иисуса Христа. Большое влияние на
Виланда оказали антирелигиозные идеи древнегреческого писателя Лукиана,
чьи сочинения он перевел на немецкий язык. По мотивам Лукиана он
написал «Новые разговоры богов» (1791).
Политические взгляды Виланда наиболее полно выражены в дидактиче-
ском романе «Золотое зеркало, или Властители Шешиапа» (1772), обличающем
деспотизм монархов и крепостное право, алчность и фанатизм духовенства.
Его политический идеал — просвещенная монархия. Роман Вплапда «История
Агатона» (1766—1767, новая редакция 1773 и 1798) является ранним образцом
немецкого «образовательного», или «воспитательного» романа, проложившего
путь «Вильгельму Мейстеру» Гете. В античных образах здесь показана жалкая
немецкая действительность XVIII века. Трудная судьба Агатона- отражает
положение немецких просветителей в Германии того времени.
Предромантические поэмы Виланда выражали интерес писателя к народ-
ному творчеству и средневековому искусству. Виланд немало сделал и для
популяризации сказок разных народов, опубликовав фольклорные сборники.
К лучшим поэтическим творениям Виланда относится его поэма в
четырнадцати песнях «Оберон» (1780). Ее высоко ценил Гете. Здесь исполь-
зованы сюжеты народных сказок и куртуазных романоя. Под сказочными
покровами поэмы скрыты естественные человеческие чувства и вполне
реальные земные отношения. Это увлекательное повествование о самоотвер-
женной и верной любви рыцаря Гюона и прекрасной Резин. Героями поэмы
являются также повелители эльфов Оберон и его жена Титания, не раз
приходящие на помощь влюбленным. Однако могущество земной человеческой
любви превосходит чудесное волшебство сказочных эльфов. Воспевая любовь
и нравственное совершенство людей, автор отвергал в равной мере и
стоицизм Готшеда, и упадочный, ущербный аморализм писателей аристокра-
тической литературы рококо. Он ратовал за гармоническое сочетание страсти
и разума.
Выдающимся произведением немецкой просветительской литературы
1 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 18. С. 575.
30
Краткий очерк французской, немецкой и итальянской литературы
является также сатирический роман Виланда «История абдеритов» (или
«Абдеритяне», 1774; расширенная редакция 1781).
Большая заслуга Виланда — перевод многих произведений Шекспира на
немецкий язык, что способствовало развенчанию классицизма в Германии
и оказало положительное влияние па литературу «Бури и натиска».
Виланд с интересом следил за Великой французской буржуазной рево-
люцией, откликался па ее события в своих статьях, напечатанных в журнале
«Немецкий Меркурий». Событиям французской революции посвящены также
художественные произведения «Разговоры богов» (1790) и «Разговоры с глазу
на глаз» (1799). Подобно Клопштоку Виланд приветствовал революцию, но
в период якобинской диктатуры отошел от нее.
Вместе с тем он справедливо указал на буржуазную ограниченность
французской конституции 1791 г., которая ничего не дала народу (статья
«Рассуждения о пояснениях Кондорсе, чем являются крестьянин и рабочий
во Франции», 1792). Он скептически относился к буржуазной республике,
провозглашенной в 1792 году. Его политическая прозорливость проявилась
и в понимании того, что сила якобинцев — в их тесной связи с народом.
Виланд видел положительное значение французской революции в разрушении
феодализма.
Творчество Виланда имело общеевропейское значение.
Вторая половина XVIII века характеризуется подъемом в области лите-
ратуры и общественной мысли. К этому времени относится творчество
крупнейшего представителя немецкого Просвещения Лессинга.
Готгольд-Эфраим Лессинг (1729—1781) был общественным деятелем,
публицистом, критиком, философом, теоретиком искусства, писателем. Его
деятельность имела огромное значение для судеб немецкой культуры. Лессинг
положил начало новому периоду в ее истории. «Лессинг был главным
в первом поколении тех деятелей, которых историческая необходимость
вызвала для оживления его родины, — писал Н. Г. Чернышевский. — Он был
отцом новой немецкой литературы. <...> Все значительнейшие из последующих
немецких писателей, даже Шиллер, даже сам Гете в лучшую пору своей
деятельности, были учениками его <...> Только очень немногие из людей
XVIII века, столь богатого гениальными людьми и сильными историческими
деятелями, могут быть поставлены наряду с ним по гениальности и огром-
ному историческому значению. Между своими соотечественниками он реши-
тельно не находит соперников в своем веке...»1.
Вся многогранная деятельность этого великого немецкого просветителя
была направлена на решение кардинальных общенациональных, общественно-
политических задач, весьма актуальных в условиях Германии XVIII века:
борьба против реакционных феодально-абсолютистских устоев, за политиче-
ское, гражданское воспитание немецкого «третьего сословия», особенно не-
мецкого бюргерства, за политическую и национальную консолидацию страны.
Этим жизненно важным задачам должна была служить, по мысли Лессинга,
передовая демократическая, национально самобытная и реалистическая куль-
тура, над созданием которой он трудился на протяжении всей своей жизни.
Б,го научная и литературная деятельность была неразрывно связана с об-
щественно-политической борьбой.
Лессинг — самый радикальный, политически смелый и последовательный
среди немецких просветителей. Он в гораздо меныпей мере, чем другие
деятели немецкого Просвещения, не исключая даже Шиллера и Гете, испытал
на себе воздействие отсталости и противоречивости бюргерства. Своей ре-
шительностью и последовательностью в борьбе против феодальной реакции,
ее идеологических и политических устоев, Лессинг приближается к фран-
цузским просветителям.
Деятельность Лессинга протекала в исключительно трудных и сложных
1 Чернышевский Н. Г. Поли. собр. соч. Т. 4. М., 1948. С. 9—10.
31
Краткий очерк французской, немецкой и итальянской литературы
условиях, гораздо более трудных, чем у его философских собратьев во Фран-
ции, Французским просветителям, в отличие от немецких, не приходилось
трудиться над решением проблемы национального, государственного объеди-
нения страны. Они выступали против феодальной реакции в условиях
большого общественного подъема, политической активности и революцион-
ности французского народа. Германия же XVIII века была экономически
и политически отсталой страной.
Философской основой всего творчества Лессинга был материализм,
правда, с. элементами метафизической и идеалистической ограниченности.
Материалистическое значение имели не только собственно философские
труды Лессинга-- «Анти-Геце» (1778), «Воспитание человеческого рода» (1780)
и другие, по и его эстетические и критические работы.
В немецких условиях Will века особую остроту приобретала борьба
против классицизма за решительное утверждение реалистических принципов
в литературе и искусстве. Лессинг активно включился в эту борьбу. В своих
эстетических трудах: «Письмах о новейшей литературе» (1759—1765), «Лаокооне»
(|76н), Гамбургской драматургии» (1767 1769) он резко крнгикопал при-
дворный, подражательный классицизм Готшеда и его последователей. В пылу
полемики он иногда ошибочно развенчивал и произведения выдающихся
французских классицистов Wil—XV 111 веков, служившие образцами для не-
мецких последователей классицизма.
В эстетическом трактате «Лаокоон, или О границах живописи и поэзии,
со случайными примечаниями на различные пункты древней истории ис-
кусства» (опубликована только его первая часть в 1766 г., вторая, неокон-
ченная, чаете остались лишь в набросках) па материале античности он
рассматривает общие вопросы искусства. Отправным пунктом рассуждений
Лессиша является скульптурная группа древнегреческих ваятелей Агесандра,
Поли,пора и Афннодора (I в, до н. э.), изображавшая смерть Лаокоопа
и его сыновей, (таил вопрос о художественных возможностях пространствен-
ных искусств (живопись, скульптура) и искусства словесного (поэзия, т. е.
литература), Лессинг видел в литературе искусство «более широкое», а также
более действенное. Он выступал против описательного характера немецкой
литературы, против ее пассивного, созерцательного отношения к жизни.
Он предостерегал против увлечения абстрактными аллегориями и прозывал
отображать в литературе не внешнюю сторону жизни, а ее глубинные
процессы и внутренние закономерности, описывать пе природу, а общество
и человека, его сложный внутренний мир, психологию и социальные
устремления. Он считал, что главным объектом ис кусства является человек
и что в литературе должны отображаться острые, дисгармонические конфликты
общественной жизни. Трактат Лессинга, разрушавший принятые каноны и
открывавший перед немецкой литературой новые, более широкие горизонты,
произвел огромное впечатление на передовых писателей Германии, которым,
как об этом писал Гете в «Поэзии и правде», отныне «дозволялось вступать
в сферу действительности».
Лессинг высоко ценил культуру классической древности. Однако в противо-
вес немецким классицистам он ратовал за творческое, недогматическое ее
изучение. Вместе с тем Лессинг рассматривал античность нс только как
эстетическую, но и как политическую категорию. Он считал, что античное
искусство (взятое широко — литература и изобразительные искусства) очень
поучительно для немецкой литературы XVIII века, что на его опыте не-
мецкие писатели должны учиться создавать самобытные реалистические п
политически актуальные произведения.
Особое внимание уделял Лессинг театру п драматургии. В этой сфере
он выступал одновременно как критик, теоретик и драматург. Театр он
считал могущественным средством пропаганды просветительских идей и по-
литического воспитания. 11о словам Ф. Меринга, Лессинга «гнал на сцену
не поэтический, а общественный инстинкт».
Гамбургская драматургия» (1767—1769) — сборник театральных рецензий
32
Краткий очерк французской, немецкой и итальянской литературы
Лессинга, в котором он высказывает свои взгляды на судьбы немецкого
национального театра. Здесь опровергается классицизм, на который Лессинг
смотрел как па искусство придворное, реакционное и противоречащее жиз-
ненной правде, коренным социально-политическим интересам немецкого народа
и подлинному эстетическому идеалу. В противовес классицизму утверждается
реализм, по не полнокровный, многокрасочный реализм шекспировского
толка (творческий опыт Шекспира он воспринимал несколько односторонне),
а реализм просветительский, рационалистический, дидактический. Создавая
свою теорию драмы, Лессинг опирался на опыт античной драматургии и
на «Поэтику» Аристотеля. Он отстаивал в искусстве ясность и простоту.
В работе Лессинга «Рассуждения о слезливой или трогательной комедии»
(1754) давалось теоретическое обоснование жанра мещанской драмы. Исполь-
зуя опыт английских драматургов Лилло и Мура и великого французского
просветителя Дидро, Лессинг создает теорию национально самобытной не-
мецкой мещанской драмы, теорию, подтвержденную потом его собственным
художественным творчеством.
Лессинг внес выдающийся вклад в развитие немецкого литературного
языка, являясь в этом отношении продолжателем Мартина Лютера.
К первому периоду художественного творчества Лессинга (1747—1750)
относятся его басни, эпиграммы и ранние драмы.
Эпиграммы и басни Лессинга — политически действенные и социально
заостренные произведения, направленные против феодально-абсолютистского
строя и его господствующих сословий. Они обличают королевский деспотизм
и придворное низкопоклонство. Басни Лессинга отличаются подчеркнутым
дидактизмом. Используя опыт древнегреческого баснописца Эзопа и рим-
ского — Федра, Лессинг создает басни в прозе, а не в стихах, в противовес
европейской литературной традиции XVII—XV111 веков.
Во второй период художественного творчества Лессинга (1755—1781) им
написаны наиболее значительные драматические произведения.
Уже в своих ранних комедиях «Вольнодумец», «Молодой ученый», «Евреи»,
«Клад» и других Лессинг обращается к социальным проблемам. В дальнейшем
социальная проблематика его пьес становится более острой. Переход к дра-
матургии второго периода ознаменовался неоконченной трагедией «Самуэль
Генци» (1749—1753), центральным героем которой был швейцарский демократ
XV111 века, казненный реакционным правительством. На материале совре-
менной истории Лессинг утверждал здесь свободолюбие, гражданственность
и демократические идеи.
В его драмах второго периода художественно воплощены теоретические
положения автора.
Драма «Мисс Сарра Сампсон» (1755), изображавшая бюргерскую среду,
была ярким проявлением демократизации литературы и театра. Семейная
жизнь здесь воспроизведена в подчеркнуто социальном плане: пьеса поэти-
зировала нравственные добродетели простолюдинов и обличала дворянство.
Политический смысл пьесы сводился к защите интересов «третьего сословия»
и к пропаганде идеи равенства людей.
Написанная на сюжет из немецкой жизни реалистическая «национальная
комедия» «Минна фон Барнхельм» (1767)—важная веха в развитии пере-
довой культуры Германии. Здесь утверждаются патриотизм и демократиче-
ские идеи, выражен протест против раздробленности страны и милитаризма,
критически изображена Пруссия в период правления Фридриха П как
реакционное деспотическое государство.
Самым значительным произведением в драматургии Лессинга является
«Эмилия Галотти» (1772) — выдающаяся обличительная и реалистическая драма.
Эта «бюргерская трагедия» была направлена против самодержавного произвола
в Германии ХУ1П века, против немецкого княжеского абсолютизма. Свое-
образно обрисован образ главной героини пьесы Эмилии Галотти — «бюргер-
ской Виргинии». В полемике с классицистами он дан как реалистический,
правдивый характер, раскрывающийся в развитии, со всеми человеческими
2-690
33
Краткий онерк французской, немецкой и итальянской литературы
противоречиями и слабостями. Своеобразие трагизма Эмилии в том, что
она явилась одновременно жертвой деспота и неуверенности в себе, своей
недостаточной стойкости. Она защищала свое человеческое достоинство и
одновременно испытывала смутное влечение к соблазнам порочной придвор-
ной жизни. Эмилия по своим природным задаткам не героиня. Это слабая,
нежная девушка, мечтающая о счастье в узкой сфере личной и семейной
жизни. Но она нашла в себе силы преодолеть свою слабость и возвыситься
до героизма, нашла в себе решимость умереть и тем самым избежать
падения. По замыслу автора, трагическая вина Эмилии в ее первоначальной
слабости и нерешительности. Но эту вину она искупила своей самоотвер-
женностью. Трагическая гибель Эмилии —это не ее поражение, а торжество
нравственных принципов «третьего сословия», это протест против феодально-
абсолютистского режима и порочной морали двора и высшего света.
Важной вехой творческого пути Лессинга была также его стихотворная
философская драма «Натан Мудрый» (1779).
Лессинг оставил фрагменты тираноборческой драмы «Спартак» (1770—
1771, изд. 1786) и национальной драмы «Фауст» (1759, изд. 1780). Эти
неоконченные произведения имели большое значение для последующей
демократической немецкой литературы и прежде всего для литературы
«Бури и натиска».
* *
*
Литературное направление, известное под названием ‘Бури и натиска»
(Sturm und Drang), возникло в Германии в 70-е годы XVIII века. Это
была литература немецкого сентиментализма, идейно и художественно со-
звучная произведениям английских и французских сентименталистов, но
отличающаяся, однако, оригинальностью и самобытностью. Свое поэтическое
наименование это литературное движение получило от названия драмы
«Буря и натиск» Ф. М. Клингера.
Теоретические истоки штюрмерской литературы восходят к Клопштоку,
Лессингу и Ж.-Ж. Руссо. С Клопштоком штюрмеров сближали тиранобор-
ческие идеи, а также стремление углубленно и верно изображать чувства
и природу, с Лессингом — идеи создания национально самобытной, политически
целеустремленной демократической культуры, с Ж.-Ж. Руссо — демократизм,
эмоциональность и поэтизация природы.
Литература «Бури и натиска» — новый этап в развитии немецкой лите-
ратуры. Она отличалась значительным идейным и художественным новатор-
ством и вместе с тем сохраняла преемственную связь с предшествующей
литературой Просвещения. Штюрмеры находились на левом фланге немецкой
литературы. Их художественное творчество — важный этап на пути демократи-
зации литературы. Вместе с тем в нем возрастали не только демократи-
ческие, но и реалистические тенденции. Литература «Бури и натиска» —
переходный этап от предыдущей рационалистической просветительской лите-
ратуры к романтизму и реализму XIX века.
Движение «Бури и натиска» являлось реакцией на рационализм пре-
дыдущих поколений просветителей. Штюрмеры утверждали в творческом
процессе непосредственное чувство, воображение, фантазию. Они нанесли
новые удары классицизму и придворному искусству. В своих произведениях
они широко и плодотворно использовали устное народное творчество, рисо-
вали волнующие картины природы; главную роль в борьбе против оттал-
кивающей немецкой действительности они отводили ярким и творчески
одаренным личностям, которых именовали «бурными гениями». Штюрмеры
выступали и против феодальных устоев, и против трусливого немецкого
бюргерства.
Однако это движение было глубоко противоречивым и во многом
несостоятельным. Жизнь Германии штюрмеры критиковали нередко с инди-
34
Краткий очерк французской, немецкой и итальянской литературы
видуалистичсских позиций. Они не имели непосредственных связей с народом,
были трагически одиноки, у .них не было четкого политического идеала.
Не всегда удавалось им отрешиться от национальной ограниченности. Во
всем этом сказалась слабость немецкого 'третьего сословия».
Во главе литературы «Бури и натиска» стоял выдающийся немецкий
просветитель Иоганн Готфрид Гердер (1744—1803).
Гердер — достойный продолжатель Лессинга. Он отказался от односто-
роннего рационалистического отношения к жизни и искусству, подчеркивая
роль чувства и стихийных эмоциональных начал. В своих трудах «Фрагменты
о новейшей немецкой литературе» (1768), «Критические леса» (1769),
«Избранная переписка об Оссиане и песнях древних народов» (1773),
«Шекспир» (1773) и других Гердер утверждал идею поступательного развития
литературы. Литературу он рассматривал в тесной связи с общественным
развитием и считал ее духовным оружием немецкого народа на пути
прогресса, полагая, что литература того или иного народа должна быть
самобытной, растущей из прочного национального корня. Гердер требовал
от немецких писателей полного отрешения от норм и правил классицизма.
Он разрабатывал категорию народности. Его исторический подход к явлениям
искусства, порождаемым конкретными условиями определенной эпохи, оказал
плодотворное влияние на последующее развитие европейской критики. Вы-
ступая против чрезмерного преклонения перед античной культурой, Гердер
отвергал ее значение как некоего непререкаемого образца. Вместе с тем
он не отрицал античную культуру, а лишь ратовал за творческое, а не
догматическое использование ее, желая, чтобы изучение античности не уводило
литературу и искусство от актуальных социально-политических и национальных
проблем. Он призывал творчески использовать богатейшее наследие Шекспира.
Основой литературы Гердер считал устное народное творчество. Много
внимания уделял он собиранию и популяризации фольклора, не только
немецкого, по и многих других народов — сборник «Голоса народов в их
песнях» («Народные песни», 1778—1779) и др. Гердер много сделал и для
развития немецкого литературного языка («Исследование о происхождении
языка», 1770—1772, и другие лингвистические работы). Вопросы языка он
трактовал в тесной связи с задачами литературы и культуры в целом.
В художественных произведениях, как оригинальных, так и переводных
(«Брут», 1774, «Раскованный Прометей», 1802, «Сид», 1801—1802, изд. 1805
и др.), Гердер старался воплотить свои теоретические принципы. Гердер
ие только вел разнообразную литературную и научную деятельность, он
стимулировал и поощрял творческое развитие многих представителей дви-
жения «Бури и натиска», в том числе молодого Гете. Вместе с тем
Деятельность Гердера выходила далеко за пределы штюрмерской литературы
и составила огромный вклад во всю прогрессивную немецкую культуру.
Видными представителями литературы «Бури и натиска» были К. Ф. Шубарт
(1739—1791) — поэт и публицист, один из самых радикальных, политически
смелых штюрмеров; Г. А. Бюргер (1747—1794) — создатель баллад, получивших
общеевропейскую известность и оказавших влияние на развитие романтизма
в Германии и других странах: драматург, теоретик театра и поэт Я. М. Р. Ленц
(1751—1792); прозаик И. Я. В. Гейнзе (1746—1803); драматург И. А. Лейзевиц
(1752—1806); поэт и переводчик И. Г. Фосс (1751—1826); Ф. М. Клингер
(1752—1831) автор драмы «Буря и натиск» и романа «Фауст, его жизнь,
деяния и низвержение в ад»—целое созвездие разнообразных литературных
талантов.
Литература «Бури и натиска» — яркий, но кратковременный взлет немец-
кого народного гении. Это движение просуществовало всего десять — пятнадцать
лет, а затем распалось, что было неизбежным следствием сложной обще-
ственной жизни Германии XV1I1 века. Феодальная раздробленность страны,
косность немецкого бюргерства, его неспособность к активной антифеодальной
борьбе рассеяли надежды штюрмеров па возможность скорого освобождения.
Многие писатели «Бурн н натиска» были сломлены физически или духовно.
2*
35
Краткий очерк французской, немецкой и итальянской литературы
Однако движение «Бури и натиска» оставило неизгладимый след во всей
жизни немецкого народа В рамках этого движения начали свою деятель-
ность Гете и Шиллер — величаишие писатели Германии.
Иоганн Кристоф Фридрих Шиллер (1759—1805) — крупнейший предста-
витель эпохи Просвещения, его творчество — огромное достижение немецкой
и мировой литературы.
Первый период творчества Шиллера (1776—1787), протекавший под
знаком идейно-художественных тщннципов литературы «Бури и натиска»,
отличается пламенным свободолюбием и тираноборческим пафосом. Первое
выдающееся произведение Шиллера —драма «Разбойники» (1781). Она выражает
страстный протест против феодального деспотизма и угнетения. В этой
написанной с юношеским задором, проникнутой мятежным штюрмерским
духом пьесе молодой писатель решительно ниспровергает привычные правила
классицизма, с его александрийским стихом, ограниченным числом действую-
щих лиц, односторонним обращением к античности и т. п.
Другое произведение молодого писателя — драма «Коварство и любовь»
(1784) — показывает всю тяжесть положения людей «третьего сословия». В ней
дано контрастное сопоставление двух социальных миров — бюргерского и
придворно-аристократического, ясно выражены симпатии к угнетенному
народу и гневно осуждена жестокость власть имущих. С негодованием
говорит автор о трагедии народа, чьи лучшие сыны посылались правительством
на убой в качестве пушечного мяса. «...Главное достоинство «Коварства и
любви» Шиллера состоит в том, что это —первая немецкая политически
тенденциозная драма»’, — писал Ф. Энгельс.
Антифеодальную направленность имела и выдающаяся «республиканская
трагедия» Шиллера «Заговор Фиэско в Генуе» (1782—1785).
В 1784—1787 гг. Шиллер, как и другие представители «Бури и натиска»,
испытывает глубокий идейный н творческий кризис. Однако общественно-
политические обстоятельства лишь на время ослабили свободолюбие и бун-
тарство писателя. Шиллер оставался до конца своих дней великим поборником
прогресса и гуманизма, обличителем деспотизма и мракобесия.
К переломному времени относится написанная в стихотворной форме
драма «Дон Карлос» (1787), отличающаяся более четкой композицией и
политически более умеренная, чем его прежние произведения, но все же
во многом сохранившая свободолюбивый, антифеодальный пафос и глубокую
эмоциональность. Действие происходит в Испании XVI века при дворе
короля Филиппа И. Драма патетически разоблачала феодально-клерикальную
реакцию, выражала горячее сочувствие порабощенному человечеству, а также
ставила под сомнение теорию просвещенного абсолютизма, распространенную
среди европейских просветителей.
Свободолюбивые мотивы преобладали н в лирике молодого Шиллера:
стихотворения «Руссо», «Дурные монархи», «К радости» и др.
К 1788—1805 годам относится новый этап творчества Шиллера — период
«веймарского классицизма». С художественным мастерством развивая традиции
античной и просветительской литературы, писатель одновременно испытывает
значительное влияние Великой французской буржуазной революции и роман-
тического искусства. Вместе с тем Шиллер почти полностью изживает
штюрмерские настроения и испытывает сильное воздействие идеалистической
философии. В написанных по методу просветительского реализма произве-
дениях он своеобразно использовал традиции античной культуры.
В статье «О наивной и сентиментальной поэзии» (1795—1796) Шиллер
пишет о том, что в истории европейского искусства ясно обозначились
два его типа: «наивное» (или «реалистическое», подражающее природе) и
«сентиментальное» (или «идеалистическое», обращенное к идеалу). Шиллер
считал себя поэтом «сентиментальным», а Гете — «наивным», т. е. представи-
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 36. С. 333.
36
Краткий очерк французской, немецкой и итальянской литературы
телем того типа искусства, которое достигло расцвета в античном мире.
Впрочем, и Шиллер, подобно Гете, с благоговением относился к класси-
ческой древности, видя в ней гармоническую юность человечества, столь
отличную от современного поэту мира, которому чужды идеалы свободы
и справедливости, искренние и правдивые чувства. В Древней Элладе
Шиллер находил царство нетленной красоты, высоко поднимающей человека
(стихотворение «Коги Греции», 1788). Ему казалось, что лишь красота,
облагораживающая душу, может привести людей к истинной свободе и че-
ловечности (стихотворение «Художники», ]789, статья «Письма об эстетиче-
ском воспитании человека», ]795).
Интерес к античности соединялся у Шиллера с пристальным внима-
нием к многовековым судьбам человечества. Особенно привлекают его со-
бытия, оставившие глубокий след в жизни народов. В этом отношении
примечательны его исторические труды. В «Истории отпадения Соединенных
Нидерландов» (1788) он касался борьбы нидерландцев за освобождение от
испанского ига во второй половине XV] века. В «Истории Тридцатилетней
войны» (1792—1793), показывая трагические события, происходившие в Гер-
мании XVII века, он говорит о войне, как о величайшем народном бед-
ствии.
Своего рода художественной иллюстрацией к последнему историческому
сочинению Шиллера может служить его драматическая трилогия «Валлен-
штейн» (впервые поставлена в 1798—1799, впервые напечатана в 1800):
«Лагерь Валленштейна» (1798), «Пикколомини» (1798) и «Смерть Валленштейна»
(1799). Трилогия является одним из самых значительных произведений
немецкой литературы XVIII века. В ней звучит негодующий голос писа-
теля против войны, реакции, насилия феодального хаоса и децентрализации
страны. Герцен называл «Валленштейна» гигантским произведением’.
Шиллер, как и многие немецкие писатели, радостно встретил Великую
французскую буржуазную революцию. В 1792 г. Законодательное собрание
Франции присвоило Шиллеру звание почетного гражданина Французской
республики, что было свидетельством признании его заслуг перед револю-
ционной Францией и всем прогрессивным человечеством.
Но когда революция вступила в решающий этап, Шиллер резко осудил
террор якобинцев. Такое противоречивое отношение к французской рево-
люции говорило о непоследовательности и ограниченности политических
воззрений Шиллера, в значительной степени обусловленных исторической
обстановкой Германии XV11I века. Критическое отношение к французской
революции Шиллер выразил в стихотворениях «Песнь о колоколе» (1799),
«Начало нового века» (1801) и в переписке. Однако Шиллер не перешел
на сторону феодально-аристократической и католической реакции.
В своих философских и эстетических взглядах Шиллер испытал значи-
тельное влияние идеализма, особенно философии Канта. Теоретическим
сочинениям Шиллера во многом созвучны его стихотворения «веймарского
периода»: «Власть песнопения», «Идеал и жизнь», «Раздел земли», «Дева с
чужбины», «Пегас в ярме.» и др. Лирика Шиллера — философская и ораторски
приподнятая. Эти особенности наиболее интенсивно проявляются во второй
период его творчества.
Новаторский характер имеют баллады Шиллера, многие из которых
знаменовали собой отход поэта от идеалистического восприятия жизни и
усиление реалистических тенденций в его поэзии: «Кубок» («Водолаз»),
♦Перчатка», «Поликратов перстень», «Ивиковы журавли», «Порука», «Геро и
Леандр» и др. К концу жизни Шиллер осознает несостоятельность этиче-
ских и эстетических идеалов веймарского периода («Торжество победителей»,
«Путешественник», ]803).
’ См.: А. И. Герцен. Об искусстве. М., 1954. С. 329.
37
Краткий очерк французской, немецкой и итальянской литературы
Важное место среди произведений последнего этапа творческого пути
Шиллера занимает патетическая и патриотическая трагедия «Орлеанская дева»
(1801—1802). Здесь Шиллера привлекает тема борьбы народа за свободу
и независимость. В изображении Шиллера Жанна д’Арк — народная героиня,
а не избранная богом личность.
Свободолюбивыми и демократическими настроениями отличается и самое
выдающееся произведение Шиллера — драма «Вильгельм Телль» (1804). В ней
утверждается священное право народов на свободу и независимость, изоб-
ражена вооруженная борьба швейцарского народа против владычества
Австрии. В «Вильгельме Телле» сказалось положительное влияние француз-
ской революции, несмотря на то, что Шиллер осуждал революционное яко-
бинство.
Шиллер, как и многие прогрессивные зарубежные деятели, с интересом
относился к России. Свидетельством этого. может служить неоконченная
трагедия «Димитрий» (1805). Его внимание здесь привлекает «Смутное время»
в истории Русского государства, как период политической активности масс.
Сложный и противоречивый авторский замысел воплощен в социально-
политическом, этическом и патриотическом плане: в пьесе показано нрав-
ственное падение Лжедмитрия, воюющего вместе с иностранными захват-
чиками против своей родины и народа.
К. Маркс и Ф. Энгельс, отмечая идеалистические и абстрактно-морали-
заторские черты творчества Шиллера, высоко ценили его в целом, бунтарский
пафос его произведений. Они относили его к великим писателям, обогатив-
шим сокровищницу немецкой и мировой литературы.
Особое место среди немецких писателей занимает Гете.
Творчество Иоганна Вольфганга Гете (1749—1832)—вершина немецкой
литературы. Гете был одновременно мыслителем, ученым-естествоиспытателем,
лирическим поэтом и писателем, выступавшим во многих жанрах, обществен-
ным деятелем. Гете —классик мировой литературы.
В области философии Гете тяготел к материализму. Материализм Гете
не был метафизическим, в нем заметны элементы диалектики. В естество-
знании Гете утверждал идеи развития и единства, отчасти предвосхищая
Дарвина. Философские и естественнонаучные взгляды Гете оказали плодо-
творное влияние на его художественное творчество.
Мировоззрение Гете отличалось большой противоречивостью, обусловлен-
ной общественно-политическим развитием Германии того времени.. Как от-
мечал Ф. Энгельс, в творчестве Гете переплетались сильные и слабые
стороны: «Гете в своих произведениях двояко относится к немецкому
обществу своего времени. То он враждебен ему; оно противно ему, и он
пытается бежать от него	он восстает против него, как Гец, Прометей
и Фауст, осыпает его горькими насмешками Мефистофеля. То он, напротив,
сближается с ним, «приноравливается» к нему <...> восхваляет его <...>,
даже защищает его от напирающего на него исторического движения,
особенно во всех произведениях, где он касается французской революции.
<...> В нем постоянно происходит борьба между гениальным поэтом, ко-
торому убожество окружающей его среды внушало отвращение, и осмотри-
тельным сыном франкфуртского патриция, достопочтенным веймарским тайным
советником, который видит себя вынужденным заключать с этим убожеством
перемирие и приспосабливаться к нему. Так, Гете то колоссально велик,
то мелок; то это непокорный, насмешливый, презирающий мир гений, то
осторожный, всем довольный, узкий филистер. И Гете был не в силах
победить немецкое убожество; напротив, оно побеждает его; и эта победа
убожества над величайшим немцем является лучшим доказательством того,
что «изнутри» его вообще нельзя победить. <...> Его темперамент, его
энергия, все его духовные стремления толкали его к практической жизни,
а практическая жизнь, с которой он сталкивался, была жалка. Перед этой
дилеммой — существовать в жизненной среде, которую он должен был пре-
зирать и все же быть прикованным к ней как к единственной, в которой
38
Краткий очерк французской, немецкой и итальянской литературы
он мог действовать. — перед этой дилеммой Гете находился постоянно...»1
Первый период творчества Гете (1770—1775) проходил под знаменем
идейных и художественных устремлений литературы «Бури и натиска».
Молодой Гете отразил в своих произведениях характерные особенности
этого движения: его страстную бунтарскую направленность, высокую ху-
дожественность и одновременно историческую и идейную ограниченность.
Наиболее ценной частью творчества Гете-штюрмера является лириче-
ская поэзия, историческая драма «Гец фон Берлихинген» и эпистолярный
роман «Страдания молодого Вертера».
Драма «Гец фон Берлихинген» (1771—1773) написана на сюжет из
истории Германии XVI века — бурной и динамичной эпохи Возрождения,
Великой Крестьянской войны и могучего реформационного движения.
На материале немецкой истории XVI века Гете хотел решить животре-
пещущие проблемы современной ему действительности. Образ главного
героя Геца фон Берлихингена, рыцаря, возглавившего народное восста-
ние, в драме Гете переосмыслен. Гец отличается от своего исторического
прототипа. Идейно и нравственно он созвучен штюрмерам. Он наделен
чертами мятежного, страстного борца, выступающего за свободу и единство
Германии. «Гец фон Берлихинген» — глубоко новаторское произведение.
В полемике с классицизмом и всей рационалистической литературой Гете
творчески использовал опыт Шекспира и прежде всего его исторические
хроники.
Большое художественное достижение Гете — эпистолярный роман «Стра-
дании молодого Вертера» (1774). В лице главного героя Вертера показана
трагическая судьба целого поколения свободолюбивой немецкой молодежи,
которая в условиях Германии XV11I века была обречена на бездействие,
на физическую или духовную гибель. Любовная интрига и описания
природы в романе не являются самоцелью, они помогают раскрыть
внутренний мир героя.
Новую, более высокую и сложную ступень идейно-художественного
развития Гете составлял второй, веймарский, период его творчества
(1775—J 832).
В 1775—1788 гг. Гете постепенно отходит от принципов литературы
«Бури и натиска», сдерживает бунтарские порывы, характеризовавшие
ранние его произведения. В значительной степени это было связано с
распадом движения «Бури и натиска». Занимая в Веймаре высокие госу-
дарственные должности, он надеется провести в герцогстве прогрессивные
реформы, по-иному, мирным путем воплотив в жизнь просветительские
идеи. Эти надежды оказались утопическими.
Однако бунтарские штюрмерские настроения нс сразу угасают в его
творчестве. Об этом свидетельствуют трагедия «Эгмонт» (1787—1788), ли-
рические стихотворения и драматические отрывки этих лет, незавершенный
роман «Театральное призвание Вильгельма Мейстера» («Прамейстер», 1777—
1785) и другие произведения.
В трагедии «Эгмонт», оконченной в 1788 г., но начатой значительно
раньше, еще в период «Бури и натиска», особенно отчетливо отразились
черты переломного времени. Трагедия посвящена событиям Нидерландской
революции XVI века. Главный герой произведения Эгмонт —один из уме-
Йепных деятелей этой революции. Эгмонт не революционер, не борец,
о он выступает как глашатай свободы. Его отвращение к насилию
и реакции проявилось в споре с герцогом Альбой. Эгмонт погиб как
жертва реакционных сил. Героические стороны революции наиболее ирко
воплощены в образе Клерхен. Освободительный пафос «Эгмонта» Гете
нашел отражение в написанной по его мотивам музыке Бетховена.
Новые идейные и художественные тенденции определили характер
1 Март К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4. С. 232—233.
30
Краткий очерк французской, немецкой и итальянской литературы
последующего творчества поэта. Поездка в Италию в 1786—1788 гг.
положила начало новому этапу литературной деятельности Гете, связанному
с полным отказом от идей «Бури и натиска» и переходом к «веймарскому
классицизму». Этот художественный метод отличается преодолением инди-
видуализма и односторонности штюрмерской литературы, углублением
идейно-философской проблематики и реалистического отображения жизни,
возрастанием художественного мастерства, обращением к античному насле-
дию. В своеобразном и сложном искусстве «веймарского классицизма»
соединялись различные противоречивые тенденции, но преобладающую
роль играл метод просветительского реализма. Вместе с тем «веймарский
классицизм» содержал в себе элементы романтизма и критического реализма
XIX века.
Отказ Гете от мятежных устремлений «Бури и натиска» не привел
его в лагерь феодальной реакции. Как и ’Шиллер, до конца жизни он
оставался поборником гуманизма и прогресса, по-прежнему находился на
позициях просветительского искусства и мировоззрения.
В Веймаре и в Италии Гете увлекся классической древностью. Антич-
ное искусство было для него воплощением «несокрушимо здорового естества»
гармоничного человека, столь не похожего на плоского немецкого филистера
XVIII века. Его восхищало жизнелюбивое античное язычество и сам он
подчас превращался в язычника, бросавшего вызов фарисейской морали
окружавшего его общества; именно в это время он пишет «Римские элегии»
(1790), трагедию «Ифигения в Тавриде» (1787). Несколько позже появилась
замечательная баллада «Коринфская невеста» (1797).
Вместе с тем Гете вовсе не ограничивает себя только античной темой.
Его творческий кругозор • поражает своей широтой. Он пишет трагедию
•Торкватто Тассо» (1789—1790), содержащую автобиографические черты, а
также многочисленные произведения, в которых использует метод просвети-
тельского классицизма, обогащенный традициями античной культуры, идеями
материализма. Кроме художественных, он создает ряд публицистических,
философских и естественнонаучных произведений, мировоззренчески во многом
близких к его художественному творчеству.
Одно из наиболее монументальных созданий веймарского периода —
роман «Вильгельм Мейстер», состоящий из двух самостоятельных частей:
«Годы учения Вильгельма Мейстера» (1795—1796) и «Годы странствий Виль-
гельма Мейстера» (1821—1829). Роман создавался на протяжении многих лет
и отразил в себе сложную идейную эволюцию Гете. Он написан в жанре
«воспитательного романа», характерного для немецкой просветительской
литературы. В нем показана история духовного развития молодого бюргера
Вильгельма Мейстера, убеждающегося, что улучшить жизнь Германии с по-
мощью искусства невозможно. Герой обращается к повседневной будничной
деятельности. Вместе со своими единомышленниками и друзьями Мейстер
вступает в «общество отрекающихся». Единственный выход из всех социаль-
ных трудностей и противоречий «отрекающиеся» находят в свободном труде
без революционных преобразований. Эволюция героев романа и их утопи-
ческие позиции отражали эволюцию взглядов самого Гете.
Французскую революцию Гете воспринимал очень противоречиво и сложно.
Его страшили мощный народный размах революции и якобинская политика
революционного террора. Вместе с тем Гете с большой политической про-
зорливостью признавал огромное международное значение Великой фран-
цузской буржуазной революции, справедливо считая, что она открыла новый
период не только французской, но и всемирной истории. Откликом на
события французской революции явились многие художественные и публи-
цистические произведения Гете: «Венецианские эпиграммы» (1790—1796),
драмы «Великий Кофта» (1792) и «Гражданин генерал» (1793), неокончен-
ные драмы «Мятежные» (1793), «Девушка из Оберкирхена» (1793—1794) и
«Побочная дочь» (1804), аллегорическая сатира «Рейнеке Лис» (1794), новеллы
•Беседы немецких эмигрантов» (1794—1795), поэма «Герман и Доротея» (1797),
40
Краткий очерк французской, немецкой и итальянской литературы
«Ежедневные и ежегодные записи» («Анналы», 1817—1826), «Французская
кампания 1792 года» (1822), «Осада Майнца в 1793 году» (1829) и др.
К ярким и самобытным явлениям искусства относится лирика Гете.
В ней отразились различные идейно-художественные тенденции его сложной
творческой эволюции как штюрмерского периода, так и «веймарского клас-
сицизма». Ей присущи черты философского и поэтического пантеизма,
восходящего к стихийному материализму народной поэзии и философским
учениям Спинозы и Гердера. Лирика Гете во многом родственна античной и
классической немецкой и европейской поэзии XIV—XV111 веков.
Вершиной творчества Гете является «Фауст». Над этим произведением
Гете работал почти шестьдесят лет и воплотил в нем свои лучшие идейные
и художественные искания. Замысел «Фауста» и отдельные сцены его перво-
начального варианта возникли в начале 70-х годов — «Прафауст» (1771—1/73).
Первая часть «Фауста» была опубликована в 1808 г., вторая — в 1832 г.
Замысел и проблематика «Фауста» изменялись в процессе его длитель-
ного создания под влиянием событий немецкой и мировой истории. «Фауст»
из штюрмерской драмы с ее национально-исторической конкретностью пре-
вратился в глубокое философское произведение, имеющее всемирно-истори-
ческое значение. «Фауст» Гете-самое выдающееся произведение мировой
фаустианы.
«Фауст» одновременно является научным, философским и художественным
произведением, жанр его очень сложен и многосторонен. Это — трагедия и
драматическая поэма. Здесь использован богатый опыт всей немецкой и
мировой литературы, самые различные художественные образцы и формы,
стихи и проза, фольклорные мотивы; значительную роль в «Фаусте» играет
сложная символика аллегорических образов.
В «Фаусте» Гете с огромной идейно-художественной силой и глубиной
ставятся и решаются важнейшие философские, социально-политические и
этические проблемы. «Фауст»—это грандиозный синтез прошлого, настоящего
и будущего. Поэт старается осмыслить судьбы Германии, человечества и
отдельной личности иа рубеже двух социально-экономических формаций.
Вопрос о смысле и цели жизни имеет здесь два аспекта: в плане «макро-
косм» — «большой мир» (смысл жизни и деятельности всего общества, страны,
человечества) и в плане «микрокосм» — «малый мир» (смысл жизни отдель-
ного человека). Кроме того, здесь поставлены такие важные вопросы, как
соотношение между теорией и практикой и диалектическое преодоление
противоречия между ними; роль науки в жизни общества; вопросы обще-
ственного, гражданского долга ученого; важности использования природы
и достижений науки для блага народа; роль труда в жизни человечества.
Все эти проблемы проникнуты идеей прогресса, вечного поступательного
развития природы и общества, связаны с утверждением мира и протестом
против войн.
Главным героем, в котором наиболее полно воплощена проблематика
и идейная направленность произведения, является Фауст. Это человек, со-
единяющий в себе смелую философскую мысль и живое практическое
действие. Для него наука не самоцель, а лишь средство решения важнейших
общественных и нравственных проблем. К концу своего жизненного пути
Фауст постигает истину: смысл жизни—в вечной деятельности ради сво-
боды и счастья людей, наука должна содействовать прогрессу человечества.
Антиподы Фауста — Вагнер и Мефистофель, каждый из которых отте-
няет Фауста.
Маргарита — это трогательный, волнующий образ, один из лучших женских
образов в немецкой литературе. Она явилась своего рода искупительной жерт-
вой на пути великих всемирно-исторических искании Фауста. В ее гибели по-
винны в основном реакционные социальные устои. Маргарита — философское
олицетворение «вечной женственности».
«Фауст» является своего рода завещанием великого писателя Германии и
человечеству.
41
Краткий очерк французской, немецкой и итальянской литературы
Это произведение Гете привлекало пристальное внимание В. И. Ленина.
Слова Мефистофеля:
Суха, мой друг, теория везде,
А древо жизни пышно зеленеет!
(Часть I. Сцена 4-я «Кабинет Фауста».)
В. И. Ленин не раз приводил в собственном, очень точном переводе, подчеркивая
необходимость полного единства теории и практики, обогащения теории фак-
тами живой действительности1. «...Мы держимся мнения, что практика массо-
вого рабочего движения никак не менее важна, чем теория, и что только эта
практика способна дать серьезную проверку нашим принципам. «Теория,
мой друг, сера, но зелено вечное дерево жизни» (Фауст)»1 2, — писал В. И. Ленин.
III
В XVII— начале XVIH века Италия после мощного подъема в эпоху Возрож-
дения приходит в упадок. Раздробленность страны, состоявшей из отдельных
отсталых феодальных государств, усугублялась вмешательством соседних дер-
жав и реакционной ролью Ватикана. Испания, Австрия, Франция делают Италию
ареной политических интриг и военных вторжений. Большинство итальянских
государств оказалось под прямым или косвенным господством иноземных сил
и феодально-клерикальных властителей. Одна лишь Венецианская республика
еще сохраняла некоторую независимость. В народе постепенно нарастал протест
против иностранного владычества, отсталости и децентрализации страны.
К началу XVIII века патриотическое и антифеодальное движение усилилось.
Передовая итальянская литература XVII—XVIII веков, включая и литературу
эпохи Просвещения, создавалась в борьбе с реакционной литературой, противо-
стояла ей.
Итальянское Просветительство развивалось под влиянием французского.
Однако, являясь в целом прогрессивным антифеодальным движением, оно имело
гораздо более умеренный характер. В нем не было боевой политической целе-
устремленности й революционного духа, свойственных французскому Просве-
щению. Оно было далеко также и от разработки теоретических, философских
проблем, столь характерных для немецкого Просвещения. В литературе италь-
янского Просвещения преобладал интерес к моральным и бытовым проблемам.
Это нашло свое выражение прежде всего в области театра и драматургии.
В XVII—XVIII веках в Италии огромной популярностью пользовалась
возникшая в XVI веке комедия масок (commedia dell’arte), т. е. «профессиональ-
ная комедии» — весьма своеобразный вид искусства. Бродячие труппы профес-
сиональных актеров разыгрывали спектакли, построенные на импровизации.
Словесный текст каждой роли сочинялся самими актерами п момент ее непосред-
ственного сценического исполнения. Заранее готовился лишь краткий конспект
(сценарий), содержавший сжатый набросок основных сцен пьесы и общие
указания для актеров. Эти сценарии создавались драматургами и актерами.
Комедия масок независимо от ее сюжетного содержания имела постоянный
круг действующих лиц, представлявших собой традиционные жизненные типы-
ехемы, наделенные определенными внутренними свойствами и внешними чер-
тами, сохранявшимися в течение двух столетий. Старики — Панталоне и Доктор,
слуги — Бригелла-, Арлекин или Пульчинелла, служанки — Коломбина или Сме-
ральдипа, любовники — Лелно, Леандро или Орацио, любовницы — Анжелика,
Изабелла. Некоторые из этих персонажей (слуги и старики) выступали в масках.
В комедии дель арте слово «маска» имеет значение не столько как предмет,
закрывающий лицо актера, сколько как условное обозначение определенных
социальных типов, характеров персонажей.
Комедия масок в пору ее расцвета характеризуется жизнерадостным вольно-
1 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 31. С. 134. Т. 35. С. 202.
2 Лепин 13. И. Поли. собр. соч. Т. 25. С. 397—398.
42
Краткий очерк французской, немецкой и итальянской литературы
мыслием, бурным оптимизмом, прославлением жизни, критическим отношением
к религии и церкви и высшим слоям общества, что было свойственно и всему
искусству эпохи Возрождения. Ей присущи сатирическая направленность,
осуждение общественных пороков и недостатков. Социальная тенденция коме-
дии дель арте выражалась, в частности, в столкновении между двумя группами
персонажей: «детьми» и «отцами» — между молодыми влюбленными и сочувствую-
щими им слугами, с одной стороны, и стариками — с другой. Комедия заверша-
лась победой «детей» и посрамлением ограниченных, смешных, консервативных
и своевольных, погрязших в предрассудках «отцов». Панталоне—традиционный
тип богатого и скупого старика-купца, тщетно пытался выступать в роли
почтенного отца и попадал в смешное положение. Карикатурой на само-
влюбленного и болтливого лжеученого являлся Доктор. Резко сатирическим
персонажем был Капитан — пародия на испанского аристократа-завоевателя.
В нем нашла свое отражение ненависть народа к феодальному милитаризму.
Осмеянию подвергались кичливость, трусость, хвастовство Капитана. Сатири-
<; ческнм лицом был и Тарталья, изображавший представителя власти — судью,
( полицейского, нотариуса и т. д. Он был мишенью для палочных ударов.
J Положительными персонажами выступали слуги и влюбленные. Демократи-
] ческая тенденция комедии масок наиболее рельефно выражена в образах
! слуг и служанок, потешавших зрителей своей ловкостью, хитростью, смекалкой,
• изворотливым практическим умом.
Другие персонажи— любовники и любовницы, оставаясь комедийными,
Воплощали лирическую, чувствительную линию комедии масок. Они молоды,
, привлекательны и изящны. Они умеют горячо и искренно любить. Вступая в
« борьбу за свое счастье, они с помощью слуг побеждают старых и глупых
' Противников.
Одна из особенностей комедии дель арте — ее многоязычие. Действующие
। лица говорили на разных диалектах итальянского языка, а речь Капитана
была густо пересыпана испанскими словами и оборотами. Литературным
! языком пользовались лишь любовники и любовницы. Такое языковое много-
; образие не только помогало создать яркий сценический эффект и индивидуали-
зировать типы персонажей, но и было одним из проявлений общенациональ-
ного характера комедии масок.
Комедия дель арте была ярким, динамичным и увлекательным зрелищем
со стремительным действием, острым и живым диалогом. От актеров требова-
лось высокое профессиональное мастерство, тонкая театральная техника,
умение строить пьесу и вести интригу. Труппа являлась хорошо сыгравшимся
творческим коллективом, актерским ансамблем. Много внимания уделялось
музыке, пению, танцам, буффонаде и клоунаде, цирковым трюкам, находив-
шимся в органическом единстве со словом и драматическим мастерством актеров.
Спектакли не требовали сложной сцены, их можно было исполнять даже на
улице.
Комедия масок выработала такие приемы актерской игры и принципы
построения пьесы, которые использовались и впоследствии. В ней, в частности,
впервые в истории театра стали выступать женщины как профессиональные
актрисы. Она приобрела общеевропейскую известность благодаря частым
гастролям итальянских трупп за границей и оказала влияние на творчество
крупнейших драматургов Европы XVI—XVIII веков.
Вместе с тем комедия дель арте, составляющая первую стадию в развитии
итальянского профессионального театра, имела слабые стороны: схематичное
и упрощенное изображение жизни, отсутствие больших художественных
обобщений. Ей был присущ яркий, но грубый внешний комизм (буффонада),
спектакли изобиловали шутовскими выходками и трюками, в них часто обыгры-
вались непристойности, допускались неприличные остроты и т. д.
С середины XVII века комедия масок начинает приходить в упадок, а с
конца века явно деградирует, испытывая влияние аристократических вкусов и
взглядов. Ослабляются ее сатирические и реалистические черты. Обеднение
идейного содержания сопровождается усилением внешней, чисто зрелищной
4.3
Краткий очерк французской, немецкой и итальянской литературы
стороны, развлекательности, лишенной морального и общественного пафоса
буффонады.
Новый подъем итальянского театра связан с творчеством Карло Гольдони.
Во Франции XVIII века прогрессивную роль играли все три метода просве-
тительского искусства: реализм, классицизм и сентиментализм. В Германии такая
роль принадлежала главным образом реализму и сентиментализму. В итальянском
же Просвещении роль классицизма и сентиментализма была незначительна, и
все выдающиеся достижения в искусстве и литературе связаны в основном с
реализмом. Самым выдающимся представителем просветительского реализма в
Италии являлся Гольдони.
'Карло Гольдони (1707—1793) — преобразователь итальянского театра.
Он оставил богатое драматургическое наследство, самую ценную часть которого
составляют комедии (около 150), представляющие значительный идейный и
художественный интерес и в наши дни. Творчество Гольдони органически
связано с прогрессивными традициями национальной культуры; в его пьесах
правдиво отражены жизнь, быт и нравы различных слоев итальянского общества.
Гольдони осуществил реформу театра, которая охватывала литературный
текст комедии и приемы актерской игры. Ее теоретические основы изложены
в программной пьесе «Комический театр» (1750) и в «Мемуарах» (1787), а практи-
чески она воплощена во многих его комедиях. Гольдони считал, что поднять
итальянскую драматургию, более бедную, чем у других народов, можно лишь руко-
водствуясь актуальными общественными проблемами современной ему эпохи
и прочно опираясь на национальные традиции. Будущую итальянскую комедию
он мыслит себе как «комедию характеров», изя1цную и художественно полно-
ценную, наполненную важным идейным содержанием. Он стремится превратить ее
в средство общественного воспитания, осмеяния пороков и предрассудков.
Гольдони считал, что такая комедия нового типа должна изображать правдивые,
жизненные человеческие характеры, которые сменят традиционные маски коме-
дии дель арте.
Уже в первый период творчества (1734—1743) в своих ранних пьесах
Гольдони изображал полнокровные, конкретные, типические характеры,
взятые из жнзнн современного ему итальянского общества, например, образы
разоряющегося богача и управителя-плута в комедии «Расточитель» (1739) н
образ купца-лжебанкрота в комедии «Банкрот» (1741).
Гольдони устранил импровизацию и ввел в комедию точный литературный
текст, которого актеры обязаны были строго придерживаться. Благодаря этому
усиливалось идейное значение комедии, ее общественно-воспитательная роль,
связь театрального искусства с литературой.
Театральную реформу. Гольдони осуществлял постепенно и осторожно,
желая, чтобы его соотечественники освободились «от своей старинной склон-
ности к фарсу» н научились любить трогательную и содержательную комедию.
В ранних своих пьесах, знаменовавших начало создания комедии нового типа —
реалистической комедии индивидуализированных характеров — он писал литера-
турный текст лишь для главного героя, а роли остальных действующих лиц
разыгрывались, как и в комедии дель арте, по методу импровизации, и лишь в
комедии «Отменная женщина» (1743) были написаны все роли. Столь же
постепенно удалял он из своих комедий и маски.
В пьесах Гольдони остались многие черты, приемы и лучшие творческие
достижения комедии дель арте, получившие новое художественное качество
и идейную направленность. Он унаследовал и развил демократические, гума-
нистические и реалистические особенности комедии дель арте, новаторски
используя ее традиционные персонажи. В его пьесах сохранились многие маски:
Панталоне, Доктор, Бригелла, Арлекин, Коломбина, влюбленные, но драматург
осмысливал их по-своему, наполняя их конкретным жизненным содержанием.
Из абстрактных, условных фигур родились живые, индивидуализированные
характеры. Как и в комедии дель арте, в пьесах Гольдони герои говорят на
разных наречиях. Заимствовал Гольдони в значительной мере и построение
драматической интриги, легкое стремительное, действие, динамичный диалог,
44
Краткий очерк французской, немецкой и итальянской литературы
остроумие и жизнерадостность, умение устанавливать контакт со зрителем.
Влиянием комедии дель арте во многом обусловлена и высокая сценичность
Комедий Гольдони.
Вместе с тем Гольдони отверг грубость комедии масок. Считая, что истинная
литературная комедия должна волновать зрителей, по его словам, «смесью
смешного и трогательного», он изгнал из нее примитивизм в обрисовке внутрен-
него мира героев, буффонаду и трюкачество, наполнил ее глубоким моральным
и социальным содержанием. В комедии дель арте главную роль играли события,
действие, внешний комизм. В комедии же Гольдони на первый план выступает
психологический анализ, осмеяние тех или иных сторон общественной жизни
и частного быта. Сатира становится у него мягче, но содержательнее и худо-
жественнее.
Прекрасный знаток сцены, Гольдони, преобразуя итальянскую комедию,
боролся против старых приемов актерской игры. Он создавал роли и даже
целые пьесы для определенных исполнителей (например, для Сакки, Голинетти,
Медебака и др.). В актерском искусстве он ратовал за простоту, пластичность,
требуя «естественной и выразительной манеры исполнения».
В пьесах второго периода творчества (1748—1753) Гольдони идет еще дальше
по пути преобразования отечественной комедии, завершая в основном свою
реформу.
Реформа Гольдони имела большое общественно-политическое значение.
Она была связана с общественным подъемом, который переживала Италия в
середине XVIII века. Итальянская комедия стала глашатаем передовых идей
эпохи Просвещения, направленных против феодальных устоев, аристократиче-
ских предрассудков, против церкви и католической реакции, политической раз-
дробленности страны. Его реформа оказала огромное воздействие на всю италь-
янскую культуру XVIII века. Это была победа демократического и реалистиче-
ского искусства, в котором общественно важные идеи преподносились в чрез-
вычайно живой, непринужденной и яркий форме.
Во второй период своей деятельности Гольдони становится профессиональ-
ным драматургом. Он создает такие художественно совершенные комедии, как
«Хитрая вдова», «Слуга двух господ», «Честная девушка», «Лгун», «Благоразумная
дама», «Памела в девушках», «Феодал», «Трактирщица» и многие другие.
Мастерство типизации, углубленная обрисовка характеров, высокая обществен-
ная значимость образов в комедиях Гольдони свидетельствовали о неуклонном
росте драматурга.
В третий период творчества (1753—1762), после кратковременного увлечения
экзотикой и условными сюжетами в пьесах, написанных в жанре трагикомедии,
Гольдони возвращается к комедии характеров и народной бытовой комедии.
Углубляются реалистические и демократические черты его творчества.
В это время было написано много пьес, наиболее значительные из которых —
«Забавный случай», «Новая квартира», «Самодуры», «Кьоджинские перепалки».
Драматургия Гольдони весьма разнообразна и многогранна по своей
социальной тематике.
Буржуазная среда художественно воспроизведена в комедиях «Самодуры»,
«Новая квартира», «Честный авантюрист», «Поэт-фанатик», «Английский фило-
соф», «Тодеро-Ворчун» и др. При этом Гольдони изображал буржуа не только
в качестве отрицательных персонажей, но и как положительных героев, носи-
телей передовой антифеодальной морали и идеологии XVIII века.
Представители дворянства выведены в комедиях «Феодал», «Благоразумная
дама», «Кавалер и дама», «Льстец», «Семейство антиквара», «Игрок», «Кафе»,
трилогии «Дачная жизнь» и др. Они, как правило, являются отрицательными
персонажами, и в этом сказалась антифеодальная направленность просвети-
тельской литературы и театра.
Относясь к трудовому народу с глубоким сочувствием и уважением, Гольдо-
ни с большим мастерством изобразил его жизнь в комедиях «Кьоджинские
перепалки», «Отменная женщина», «Преданная служанка», «Находчивая служанка»,
•Честная девушка», «Перекресток», «Кухарки» и др.
45
Краткий очерк французской, немецкой и итальянской литературы
Художественные произведения, написанные в последний период деятель»
ности Гольдони в Париже (1762—1793), имеют гораздо меньшее значение),
чем его прежнее творчество. В разорванной на части стране творчество Гольдони
было символом и живым свидетельством национального единства. Осуждая
политическую раздробленность страны, Гольдони призывал властителей италь-
янских государств подумать о будущем Италии, об ее объединении.
Творчество Карло Гоцци (1720—1806), другого венецианские драматурга,
младшего современника Гольдони, развивалось в ином направлении. Оно зна-
меновало значительное сужение демократических и реалистических устремлений
итальянского Просвещения. Гоцци представлял более умеренное крыло Просве-
тительства. В его произведениях ощущается воздействие аристократических
настроений и вкусов, совершается отход от многокрасочного реализма, от народ-
ности. В его творчестве отсутствует непосредственное воспроизведение жизни
народа, хотя бы в узкой бытовой сфере. Для художественного метода Гоцци
характерна ярко выраженная эстетизация жизни. Его пьесы «Любовь к трем
апельсинам» (1761), «Король-Олень» (1762), «Ворон» (1761), «Турандот» (1762)
и др., написанные в жанре фьябы1, на сказочные феерические мотивы, уводили
зрителя и читателя в иллюзорный мир экзотики и условных ситуаций и образов.
В этом призрачном мире большую роль играет фантастика. В полном, соответствии
со своими мировоззренческими и художественными принципами Гоцци по-
своему переосмысливает и использует традиции комедии масок.
Вместе с тем творчество Гоцци в значительной мере противостояло реакци-
онной феодально-аристократической и клерикальной идеологии в литературе.
В нем сохранилась связь с просветительской философией и моралью, утверж-
далась пера в человека, в победу добра над злом, пропагандировались вольно-
мыслие и религиозный скептицизм.
* *
*
Литература эпохи Просвещения создала большие идейные и художественные
ценности, актуальные для своего времени и игравшие в XVIII п. прогрес-
сивную роль. Она явилась важной предпосылкой для возникновения и плодотвор-
ного развития литературы XIX века: прогрессивного романтизма, критиче-
ского реализма и революционно-демократической литературы.
Просветительская литература сохраняет большое значение и для XX века.
Проникнутая идеями прогресса, гуманизма и демократизма, она во' многом
созвучна идеалам коммунистического общества, литературе и искусству социали-
стического реализма. Современному человечеству, борющемуся за мир и соци-
альный прогресс, дороги и близки, например, звучащие боевым призывом
строки из «Фауста» Гете:
Лишь тот достоин жизни и свободы,
Кто каждый день за них идет на бой!
1 Фьяба — пьеса на сказочный сюжет.
Французская
литература
Антуан Франсуа
ПРЕВО
(Antoine Francois
Prevost d’Exiles)
(1697-1763)
Видный писатель и публицист А. Ф. Прево
(прозванный Прево д'Эктилъ и аббатом Прево)
значительную часть своей жизни был
священнослужителем. Находясь в оппозиции к правящим
кругам феодально-абсолютистского государства,
он много лет провел за границей.
Прево родился в Эдене, в провинции Артуа,
в семье крупного судейского чиновника. Учился он в
ряде коллежей и в монастыре ордена иезуитов
в Париже, В 1717—1719 гг. Прево находился на
военной службе.
После недолгого пребывания за границей, в Голландии,
Прево возвращается на родину. Он служит
проповедником во многих обителях и преподавателем,
в духовных школах, усиленно изучает философию
и языки, занимается литературой.
В 1728 г. были закончены и изданы первые части
его романа ‘Записки и приключения знатного
48
Антуан Франсуа Прево
человека?. В том же году, из-за конфликта с
церковниками, Прево уходит из монастыря и уезжает
в Англию, а потом в Голландию. Он служит
домашним учителем, пишет статьи, издает
художественные произведения. В Англии Прево
знакомится с Ричардсоном и другими просветителями.
В Амстердаме выходит продолжение романа
•Записки и приключения знатного человека? (1731).
Его составной частью первоначально являлась
знаменитая •История кавалера де Грие и Манон Леско?,
опубликованная в 1731 г. в 7-м томе этого романа,
а в 1733 г. появившаяся отдельным изданием
во Франции.
В 1734 г. Прево вернулся во Францию. Здесь он
продолжает вести активную литературную и
публицистическую деятельность, сохраняя связи
с церковными кругами.
В 1733—1740 гг. Прево издает журнал -За и против?,
имевший умеренную просветительскую направленность
и пользовавшийся большим успехом. Журнал сыграл
важную роль в формировании во Франции передового
общественного мнения, в ознакомлении французов
с политическим устройством и культурой Англии и в
утверждении реалистических принципов в искусстве.
В эти же годы были опубликованы романы Прево
•Английский философ, или История Кливленда,
побочного сына Кромвеля? (1732—1739),
•Киллеринский настоятель? (1736) и •История
современной гречанки? (1740).
После возвращения из Бельгии и Германии на родину
Прево занимается переводами (он перевел романы
Ричардсона •Памела?, •Кларисса? и -Грандисон?,
а также произведения Цицерона, Драйдена, Юма
и других зарубежных писателей и философов), пишет
историческое сочинение -Всеобщая история путешествий?
(1745—1761), работает над неоконченным
жизнеописанием дворянских родов Конде и Конти.
К этому периоду относятся также произведения:
Философские споры? (1741), ‘История Маргариты
Анжуйской? (1741), -История Вильгельма-Завоевателя?
(1742), -Мемуары благовоспитанного человека? (1745),
•Мир нравственности ила материалы к истории
человеческих чувств? (1760), -Материалы к истории
добродетели? (1762), -Рассказы, приключения и
странные происшествия? (издано в 1764) и др.
В 1755 г. Прево был редактором публицистического
и литературного органа -Иностранная газета?.
49
Истории кавалера де Грие и Манон Леско


l.J LsCerWiwr
1*?фГ,

А. Ф. Прево
История кавалера де Грие
и Манон Леско
51
Антуан Франсуа Прево
робость и застенчивость; но тут эти свойства нисколько не остано-
вили меня, и я прямо направился к той, которая покорила
мое сердце.	I
Хотя она была еще моложе меня, она не казалась смущенной
знаками моего внимания. Я обратился к ней с вопросом, что
привело ее в Амьен и есть ли у нее тут знакомые? Она отвечала мне
простодушно, что родители посылают ее в монастырь. Любовь
настолько уже овладела всем моим существом с той минуты, как
воцарилась в моем сердце, что я принял эту весть как смертельный
удар моим надеждам. Я говорил с таким пылом, что она сразу дога-
далась о моих чувствах, ибо была гораздо оцытнее меня; ее решили
поместить в монастырь против воли, несомненно, с целью обуздать
ее склонность к удовольствиям, которая уже обнаружилась и
которая впоследствии послужила причиной всех ее и моих
несчастий. Я оспаривал жестокое намерение ее родителей всеми
доводами, какие только подсказывали мне моя расцветающая
любовь и мое школьное красноречие. Она не выказывала ни
строгости, ни удивления. После минуты молчания она сказала,
что предвидит слишком ясно горестную участь свою, но такова,
очевидно, воля неба, раз оно не дает никаких средств этого
избежать. Нежность ее взоров, очаровательный налет печали в ее
речах, а может быть моя собственная судьба, влекшая меня к гибе-
ли, не дали мне ни минуты колебаться с ответом. Я стал уверять,
что ежели она только положится на мою честь и на бесконечную
любовь, которую уже внушила мне, я не пожалею жизни, чтобы
освободить ее от тирании родителей и сделать счастливой.
Я всегда удивлялся, размышляя впоследствии, откуда явилось у
меня тогда столько смелости и находчивости; но Амура никогда бы
не сделали божеством, если бы он не творил чудес. Я прибавил
еще тысячу убедительных доводов.
Прекрасная незнакомка хорошо знала, что в мои годы не бывают
обманщиками; она поведала мне, что, если бы я вдруг нашел
способ вернуть ей свободу, она почитала бы себя обязанной мне
больше чем жизнью. Я отвечал, что готов на все; но, не имея доста-
точной опытности, чтобы сразу изобрести средства услужить ей,
я ограничился общим уверением, от которого не могло быть
большого толку ни для нее, ни для меня. Тем временем старый
аргус5 присоединился к нам, и мои надежды должны были рухнуть,
если бы находчивая девица не пришла на помощь моей недогадли-
вости. Я был поражен неожиданностью, когда при появлении
провожатого она назвала меня своим двоюродным братом и, не
выказав ни малейшего смущения, объявила мне, что так счастлива
встретить меня в Амьене, что решила отложить до завтра вступле-
ние в монастырь ради удовольствия поужинать со мною. Я отлично
понял и оценил ее хитрость; я предложил ей остановиться в го-
стинице, хозяин которой, до переселения в Амьен, прослужил
долгое время в кучерах у моего отца и был всецело мне предан.
52
История кавалера де Грие и Манон Леско
Я сам сопровождал ее туда; старый провожатый ворчал сквозь
зубы, приятель же мой Тиберж, ровно ничего не понимая в этой
сцене, молча следовал за мною: он не слышал нашей беседы, про-
гуливаясь по двору, покуда я говорил о любви моей к прекрасной
даме. Опасаясь его благоразумия, я отделался от него, послав его с
каким-то поручением. Итак, придя в гостиницу, я мог отдаться
удовольствию беседы наедине с властительницей моего сердца.
Я скоро убедился, что я не такой ребенок, как мог думать.
Сердце мое открылось множеству сладостных чувств, о которых я
и не подозревал, нежный пыл разлился по всем моим жилам.
Я пребывал в состоянии восторга, на несколько времени лишив-
шего меня дара речи и выражавшегося лишь в нежных взглядах.
Мадемуазель Манон Леско,— так она назвала себя,—видимо,
была очень довольна действием своих чар. Мне казалось, что она
увлечена не менее моего; она призналась, что находит меня милым
и с радостью будет почитать себя обязанной мне своей свободой.
Пожелав узнать, кто я такой, она еще более растрогалась, ибо,
будучи заурядного происхождения, была польщена тем, что поко-
рила такого человека, как я. Мы стали обсуждать, каким образом
принадлежать друг другу.
После недолгих размышлений мы не нашли иного пути,
кроме бегства. Следовало обмануть бдительность провожатого,
который, хоть и слуга, а был не так прост; мы решили, что за ночь я
снаряжу почтовую карету и рано утром, до его пробуждения,
вернусь в гостиницу; что мы бежим украдкою и направимся
прямо в Париж, где тотчас же обвенчаемся. В кошельке у меня было
около пятидесяти экю—плод мелких сбережений, у нее было
приблизительно вдвое больше. По неопытности мы воображали,
что сумма эта неисчерпаема; не менее того рассчитывали мы и на
успех других наших замыслов.
<...> Намеренье обвенчаться было забыто в Сен-Дени; мы
преступили законы церкви и стали супругами, нимало над тем
не задумавшись. Несомненно, что, обладая характером нежным и
постоянным, я был бы счастлив всю жизнь, если бы Манон остава-
лась мне верной. Чем более я узнавал ее, тем более новых милых
качеств открывал я в ней. Ее ум, ее сердце, нежность и красота
создавали цепь столь крепкую и столь очаровательную, что я
пожертвовал бы всем моим благополучием, чтобы только быть
навеки окованным ею. Ужасная превратность судьбы! То, что
составляет мое отчаяние, могло составить мое счастье! Я стал
несчастнейшим из людей именно благодаря своему постоянству,
хотя, казалось, вправе был ожидать сладчайшей участи и совер-
шеннейших даяний любви.
В Париже сняли мы меблированное помещение на улице В...
и, на мою беду, рядом с домом известного откупщика, г-на де Б...
Прошло три недели, в течение коих я столь преисполнен был
страстью, что и думать позабыл о родных и о том, как огорчен
53
Антуан Франсуа Прево
отец моим отсутствием. Тем временем, поскольку поведение мое
не заключало в себе ни малейшей доли распутства, а также и Манон
вела себя безупречно, спокойствие жизни нашей малу-помалу
пробудило во мне сознание долга.
Я принял решение по возможности примириться с отцом.
Возлюбленная моя была так мила, что я не сомневался в хорошем
от нее впечатлении, если бы нашел средство ознакомить отца с ее
благонравием и достойным поведением; одним словом, я льстил
себя надеждой получить от него разрешение жениться на ней, не
видя возможности осуществить это без его согласия. Я сообщил
свое намерение Манон, дав ей понять’, что, помимо побуждений
сыновней любви и долга, следует считаться и с жизненной
необходимостью, ибо средства наши крайне истощились, и я начи-
наю терять уверенность в том, что они неиссякаемы.
Манон холодно отнеслась к моему намерению. Однако все ее
возражения были мною приняты за проявление с ее стороны
нежного чувства и за боязнь меня потерять в случае, если отец
мой, узнав место нашего убежища, не даст своего согласия на брак;
и я ничуть не подозревал жестокого удара, который был уже
занесен надо мною. На доводы о неотложной необходимости
она отвечала, что у нас есть еще на что прожить несколько недель,
а затем она рассчитывает на привязанность к ней и помощь
родственников, к которым напишет в провинцию. Она подсластила
отказ свой столь нежными и страстными ласками, что, живя только
ею одной и не питая ни малейшего недоверия к ее чувству, я при-
нял все ее возражения и со всем согласился.
Я предоставил ей распоряжаться нашим кошельком и заботиться
об оплате ежедневных расходов. Немного спустя я заметил, что
стол наш улучшился, а у нее появилось несколько новых, довольно
дорогих нарядов. Зная, что у нас едва-едва оставалось каких-
нибудь двенадцать—пятнадцать пистолей, я выразил изумление
явному приращению нашего богатства. Смеясь, просила она меня
не смущаться этим обстоятельством. «Разве не обещала я вам
изыскать средства?»—сказала она. И я был слишком еще наивен
в своей любви к ней, чтобы поддаться какой-либо тревоге.
Однажды вышел я после полудня, предубедив ее, что буду в
отсутствии дольше обычного. Вернувшись, я был удивлен, прождав
у дверей минуты две-три, пока мне отворили. Единственной при-
слугой у нас была девушка приблизительно нашего возраста.
Когда она впускала меня, я обратился к ней с вопросом, почему
меня заставили так долго ждать. Она смущенно отвечала, что не
слышала моего стука. Я стучал всего один раз и поэтому заметил ей:
«Но, если вы не слышали, почему же пошли мне отворять?»
Вопрос мой привел ее в такое замешательство, что, не находя от-
вета, она принялась плакать, уверяя, что это не ее вина, что барыня
запретила ей отворять, прежде чем г-н де Б... не уйдет по другой
лестнице, примыкавшей к спальной. В моем смущении я не имел
54
История кавалера де Грие и Манон Леско
сил войти в дом. Я решил вновь спуститься на улицу под предлогом
какого-то дела и приказал девушке передать барыне, что вернусь
через минуту, запретив ей, однако, сообщать, что она говорила мне
о R-не де Б...
Охватившая меня тоска была столь велика, что, сходя по лест-
нице, я проливал слезы, не ведая еще, какое чувство было их
источником. Я вошел в первую попавшуюся кофейную и, заняв
место у столика, оперся головой на руки, дабы размыслить о
происшедшем. Я не смел вызвать в памяти то, о чем только что
услышал; мне хотелось счесть это лишь обманом слуха, и много
раз я готов был уже встать и вернуться домой, не показывая вида,
что я что-либо заметил. Измена Манон мне представлялась столь
неветюятной, что я боялся оскорбить ее подозрением. Я обожал ее,
это было несомненно; я дал ей не больше доказательств любви, чем
получил от нее: как же я мог ее обвинять в меньшей искрен-
ности, в меньшем постоянстве сравнительно со мною? Какой ей
смысл было меня обманывать? Всего три часа назад осыпала она
меня самыми нежными ласками и с упоением отдавалась моим;
собственное сердце знал я не лучше ее сердца. «Нет, нет,— воскли-
цал я, — невозможно, чтобы Манон мне изменила! Ей ведомо, что
жизнь моя посвящена лишь ей одной; она слишком хорошо знает,
как я обожаю ее! За что же ей меня ненавидеть?»
[Далее рассказывается о последующих перипетиях жизни де Грие и Манон Леско.
Манон находит богатого покровителя и уходит от де Грие. Де Грие с помощью
друзей задерживает его, а сам проникает в покои Манон.]
Манон была занята чтением. Тут я имел случай убедиться в
изумительном нраве этой странной девушки. Ничуть не испугав-
шись, не обнаружив никакой робости при виде меня, она
выказала лишь легкое удивление, неизбежное при неожиданном
появлении человека, которого почитала отсутствующим. «Ах, это
вы, любовь моя,—сказала она, обнимая меня с обычной нежно-
стью. — Боже! Какой же вы смелый! Кто бы мог ожидать вас здесь
сегодня?» Я высвободился из ее объятий и, не желая отвечать на ее
ласки, оттолкнул ее с презрением и отступил подальше. Мое
движение привело ее в замешательство. Она замерла и смотрела на
меня, изменившись в лице.
В глубине души я так был очарован, видя ее вновь, что,
несмотря на столько поводов для гнева, почти не в силах был
открыть рта, чтобы бранить ее. А между тем сердце мое истекало
кровью от жестокого оскорбления, нанесенного ею; я живо воскре-
сил его в памяти, дабы возбудить в себе злобу, и постарался
притушить в глазах огонь любви. Покуда я продолжал молчать
и она не могла не заметить моего возбуждения, я увидел, что она
дрожит, вероятно от страха.
Я не мог выдержать этого зрелища. «Ах, Манон,— сказал я ей
нежно, — неверная, коварная Манон! С чего начну я свои жалобы?
55
Антуан Франсуа Прево
Я вижу, вы побледнели и дрожите, и я все еще настолько чувстви-
телен к малейшему вашему страданию, что боюсь вас слишком
удручить своими укорами. Но, поверьте, Манон, ваша измена
пронзила мне сердце скорбью. Таких ударов не наносят любимому,
если не желают его смерти. Ведь это третий раз, Манон, я вел им
точный счет; этого забыть нельзя. Вам надлежит сию же минуту
принять то или иное решение, ибо мое бедное сердце уже не
может выдержать столь жестокое испытание. Я чувствую, что оно
изнемогает и готово разорваться от скорби. Я весь разбит, —
прибавил я, опускаясь на стул,— я не в состоянии говорить, силы
мои иссякли».
Она не отвечала; но, как только я сел, она упала на колени и
склонилась ко мне головой, закрыв лицо моими руками. В тот же
миг я ощутил на них ее слезы. Боги! чего я только не испытывал...
«Ах, Манон, Манон,—продолжал я вздыхая,— поздно дарить мне
слезы, когда вы нанесли мне смертельный удар. Вы предаетесь
притворной печали, а почувствовать ее вам не дано. Мое присут-
ствие, которое всегда служило помехою вашим удовольствиям,
без сомнения, составляет величайшее несчастие для вас.
Откройте глаза, вглядитесь, каков я; столь нежных слез не проли-
вают над несчастным, коего предали и покинули столь бесчело-
вечно».
Она целовала мне руки, не меняя позы. «Непостоянная Манон, —
заговорил я снова, — неблагодарная и неверная женщина, где ваши
обещания и ваши клятвы? Ветреная, жестокая любовница, что
сделала ты со своей любовью, в которой клялась мне еще сегодня?
Праведные небеса,— воскликнул я,— вот как смеется над вами
вероломная, после того как столь благоговейно призывала вас в
свидетели! Итак, вероломство вознаграждается. Отчаяние и одино-
чество—вот удел постоянства и верности».
Слова мои сопровождались столь горькими размышлениями,
что слезы невольно катились из моих глаз. По изменившемуся
моему голосу Манон заметила, что я плачу. Она прервала, наконец,
молчание. «Да, я виновна, раз я причинила вам столько горя и
волнения,—сказала она печально,— но да покарают меня небеса,
если я сознавала или предвидела свою вину».
Речь ее показалась мне столь лишенной всякого здравого
смысла и правдоподобия, что я не мог удержаться от сильнейшего
приступа гнева. «Какое чудовищное притворство!—вскричал я.—
Яснее, чем когда-либо, я вижу, что ты просто обманщица и лгунья.
Теперь я знаю твой низкий характер. Прощай, подлое создание, —
продолжал я, вставая; — я предпочитаю тысячу раз умереть, нежели
иметь что-либо общее с тобою. Да покарают меня небеса, если
отныне я удостою тебя хоть одним взглядом. Оставайся со
своим новым любовником, люби его, презирай меня, забудь
о чести, о благородстве; я смеюсь над вами, мне все равно».
Она пришла в такой ужас от моего исступления, что, все еще
56
История кавалера де Грие и Манон Леско
стоя на коленях у моего стула, смотрела на меня, дрожа и не смея
дышать. Я сделал несколько шагов по направлению к двери,
обернувшись к ней "и не сводя с нее глаз, но надо было потерять
последнее человеческое чувство, чтобы устоять против такого
очарования.
Мне было столь чуждо варварское бессердечие, что, перейдя
внезапно к противоположной крайности, я вернулся, или, скорее,
бросился к ней, позабыв обо всем. Я заключил ее в объятия,
осыпал бесчисленными нежными поцелуями, просил прощенья
за мою вспыльчивость; сознался, что был груб, что не заслуживаю
счастья быть любимым такой девушкой, как она.
Я усадил ее и, став перед ней на колени, заклинал выслушать
меня. В немногих словах я выразил все, что только может изобрести
самого почтительного, самого нежного покорный и страстный
любовник. Я умолял ее, как о милости, сказать, что она прощает
меня. Она, уронив руки мне на плечи, говоря, что сама нуждается
в моей доброте, чтобы загладить те огорчения, которые мне причи-
нила, и что она начинает опасаться и не без оснований, в силах ли
я внять тем доводам, какие она может привести в свое оправдание.
Я перебил ее тотчас же:—«О, я не прошу у вас оправданий!
Я одобряю все, что вы сделали. Не мне требовать отчета в вашем
поведении. Я буду слишком удовлетворен, слишком счастлив,
если моя дорогая Манон не лишит меня нежности своего сердца.
Но,—продолжал я, раздумывая о своей участи,— всемогущая Ма-
нон, вы, по прихоти своей дающая мне радость и муки, разрешите
мне, в награду за мое смирение и раскаяние, поведать вам о
печали моей и тоске? Узнаю ли я от вас, что ждет меня сегодня и
бесповоротно ли собираетесь вы подписать мне смертный при-
говор, проведя ночь с моим соперником?»
[Де Грие следует за Манон, которую высылают в Новый Орлеан (в то время
французская колония в Америке). Манон умирает. Кавалер де Грие оплакивает
ее смерть, оставаясь до конца верным своей рыцарской любви.]
<... > Мы шли, не останавливаясь, насколько позволяли силы
Манон, то есть около двух миль, ибо несравненная моя возлюб-
ленная неуклонно отказывалась сделать привал. Наконец,
изнемогая от усталости, она призналась, что дальше идти не в си-
лах. Была уже ночь; мы уселись посреди обширной равнины, не
найдя даже дерева для прикрытия. Первой заботой ее было
сменить на моей ране повязку, которую сделала она собственно-
ручно перед нашим уходом. Й тщетно противился ее воле; я бы
смертельно огорчил ее, если бы лишил ее удовольствия думать, что
мне хорошо и я вне опасности, прежде чем она позаботится о себе
самой. В течение нескольких минут я покорился ее желаниям; я
принимал ее заботы молча и со стыдом.
Когда она перевязала мне рану, я снял с себя все одежды и
уложил ее на них, чтобы земля была ей менее жестка. Как она ни
57
Антуан Франсуа Прево
противилась, я заставил ее принять вес мои заботы о возможном ее
удобстве. Я согревал ее руки горячими поцелуями и жаром
своего дыхания. Всю ночь напролет я бодрствовал подле нее
и возносил к небу мольбы о ниспослании ей сна тихого и без-
мятежного. О боже! сколь пламенны и искренни были мои моле-
ния! и сколь жестоко ты их отверг!
Позвольте мне досказать в нескольких словах эту повесть,
воспоминание о коей убивает меня. Я рассказываю вам о несчастье,
подобного которому не было и не будет; всю свою жизнь обречен
я плакать об утрате. Но, хотя мое горе никогда не изгладится из
памяти, душа каждый раз холодеет от ужаса, когда я приступаю
к рассказу о нем.
Часть ночи провели мы спокойно; я думал, что моя дорогая
возлюбленная уснула, и не смел дохнуть, боясь потревожить ее сон.
Только стало светать, я заметил, прикоснувшись к рукам ее, что они
холодные и дрожат; я поднес их к своей груди, чтобы согреть.
Она почувствовала мое движение и, сделав усилие, чтобы взять мою
руку, сказала мне слабым голосом, что, видимо, последний час ее
близится.
Сначала я отнесся к ее речам, как к обычным фразам,
произносимым в несчастии, я отвечал только нежными утешения-
ми любви. Но учащенное ее дыхание, молчание в ответ на мои
вопросы, судорожные пожатия рук, в которых она продолжала
держать мои руки, показали мне, что конец ее страданий недалек.
Не требуйте, чтобы я описал вам то, что я чувствовал, или переска-
зал вам последние ее слова. Я потерял ее; она и в самую минуту
смерти не уставала говорить мне о своей любви. Это все, что я в
силах сообщить вам об этом роковом и горестном событии.
Моя душа не последовала за ее душою. Небо считало меня,
конечно, недостаточно еще сурово наказанным; ему угодно было,
чтобы я и дальше влачил томительную и жалкую жизнь. Я добро-
вольно отказываюсь от жизни счастливой.
Более суток не отрывал я уст своих от лица и рук дорогой моей
Мянон. Намерением моим было умереть там же; но в начале второ
го дня я рассудил, что после моей смерти тело ее станет добычей
диких зверей. Я решил похоронить ее и ждать смерти на ее
могильном холме. Я был уже так близок к концу, ослабев от голода
и страданий, что мне стоило огромных усилий держаться на
ногах. Я принужден был прибегнуть к подкрепительным напиткам,
что захватил с собою; они дали мне силы для совершения печаль-
ного обряда. Мне не трудно было разрыть землю в том месте,
где я находился: то была песчаная равнина. Я сломал шпагу,
чтобы она заменила мне заступ; но она оказала мне меньше
помощи, чем мои собственные руки. Я вырыл широкую яму и
положил в нее кумир своего сердца, предварительно завернув ее в
мои одежды, дабы песок не коснулся ее. Но перед тем я тысячу раз
перецеловал ее со всем пылом беспредельной любви. Я присел
58
История кавалера де Грие и Манон Леско
около нее; долго смотрел на нее, не решаясь засыпать могилу.
Наконец, силы мои стали слабеть, и, боясь, что они иссякнут
совсем прежде окончания моей работы, я схоронил навеки в лоне
земли то, что было на ней самого совершенного и самого милого;
затем я лег на могилу, уткнувшись лицом в землю, и, закрыв
глаза с тем, чтобы никогда не открывать их, вознес к небу моление
о помощи и стал с нетерпением ждать смерти.
«История кавалера де Грие и Манон Леско» —самое сильное произведение
Прево, принесшее ему всемирную известность и сохранившее свое значение
до настоящего времени. Углубленный психологизм, авантюрно-приключенче-
ская фабула, острая занимательность соединены в нем с критическим изображе-
нием общественной жизни, нравов и быта Франции начала ХУШ века. Твор-
ческим импульсом к созданию романа послужило любовное увлечение автора.
«История кавалера де Грие и Манон Леско» написана в жанре реалистического
психологического романа. Повествование ведется от первого лица—де Грие,
одного из главных героев. Это придает произведению особую искренность и
задушевность. Роман отличается глубокой эмоциональностью, он во многом
противоречит просветительской рассудочности и дидактичное™. Переживаниям
героев присуща непосредственность. Автор выступает здесь против сословных
предрассудков, калечащих жизнь людей, за естественные, искренние чувства и
отношения. Эти мотивы его произведения позже были развиты в творчестве
писателей-сентименталистов.
Значительную роль в романе играет любовная интрига. Любовь показана
как большое, всепобеждающее чувство, приводящее героев к конфликту с
устоями и условностями феодально-аристократического общества, а также с бур-
жуазным своекорыстием. Юноша из аристократической семьи—де Грие
беззаветно любит простую девушку Манон Леско. Во имя этой любви он пожерт-
вовал всем: службой, семьей, добрым именем, друзьями. Он не может мириться
с поступками Манон, переживает её измены, но все же не в силах покинуть ее.
Манон же, изменяя де Грие и уходя от него к богатым покровителям, про-
должает питать к нему глубокую привязанность. Такое противоречивое
сочетание добра и зла в характере любимой женщины приносит де 1 рие страдания.
В лице де Грие автор нарисовал представителя передовой французской
молодежи ХУШ века, идейно и нравственно близкого к просветителям.
В ХУШ веке роман неоднократно запрещали.
Глубина художественных обобщений, естественность и правдивость образов
и сюжетных ситуаций, полнокровность и многокрасочность характеров роднят
этот роман с литературой критического реализма XIX века. Не случайно
такие выдающиеся реалисты, как И. С. Тургенев, Ги де Мопассан, А. Франс,
высоко ценили роман за верность жизненной правде, глубину психологиче-
ского анализа, высокое гуманистическое звучание. Положительно отзывались об
«Истории кавалера де Грие и Манон Леско» А. И. Герцен, В. Г. Белинский,
Н. А. Добролюбов. В. Г. Белинский считал «Манон Леско» «превосходным рома-
ном», которому «суждено бессмертие». Н. А. Добролюбов связывал его проблема-
тику с вопросом о положении женщины в. обществе.
Выше приведены отрывки из произведения.
1	Мальтийский орден возник в 1099 г.,
сыграл важную роль в крестовых по-
ходах. Состоял из священнослужите-
лей и рыцарей. Одним из опорных
пунктов этого ордена был остров Маль-
та на Средиземном море, по имени
которого он получил свое название.
2	Вакация (лат.)—каникулы.
3	Академией в то время называлось
привилегированное учебное заведение
для молодых дворян.
4	Имеется в виду почтовая карета,
которая следовала из Арасса, находя-
щегося в северной части Франции.
5	Аргус — в древнеримской мифоло-
гии великан, имевший множество глаз
и приставленный стеречь возлюблен-
ную Зевса — Ио.
59
Ален Рене
ЛЕСАЖ
(Alain Rene Lesage)
(1668-1747)
Один из видных представителей ранней
просветительской литература А. Р. Лесаж
родился в Сарзо, в Бретани, в семье нотариуса.
Образование получил в иезуитском коллеже в Ванне
и в Парижском университете. После
непродолжительной юридической практики Лесаж в
1692 г. переезжает в Париж и полностью отдается
литературной деятельности. Здесь он жил до конца
своих дней.
К раннему периоду его творчества относятся переводы
произведений испанских писателей и переделка
испанских пьес.
Лесаж обращается к созданию оригинальных
художественных произведений, среди которых наиболее
значительны его сатирические, социально-
обличительные комедии ‘Криспен, соперник своего
господина» (1707) и ‘Тюркаре» (1708—1709), а также
большие реалистические романы: ‘Хромой бес» (1707),
‘История Жиль Бласа из Сантильяны» (1715—1735),
‘Приключения Робера Шевалье, прозванного Бошеном,
60
Похождения Жиль Бласа
капитана флибустьеров в Новой Франции? (1732),
• Эстебанильо Гонсалес, по прозвищу парень с широкой
душой? (1734) и др.
Лесаж пишет в эти годы большое количество комедий,
в которых использует фарсовую традицию.
Они опубликованы в десятитомном издании под
названием ^Ярмарочный театр, или Комическая опера?
(1721-1737).
В России произведения Лесажа пользовались большой
популярностью в XVIII—XIX веках.
Похождение Жиль Бласа
из Сантильяны
(«Histoire de Gil Blas de Santillane»,
1715-1735)
[Жиль Блас случайно попадает к разбойникам.]
Книга первая
Глава X,
о том, как разбойники обошлись с пленной сеньорою.
О смелом замысле Жиль Бласа и о том, что из этого
проистекло
Уже с час как стемнело, когда мы подъехали к подземелью.
Мы прежде всего отвели лошадей и мулов в конюшню, где нам
пришлось самим привязать их к стойлам и позаботиться о них,
так как старый негр уже трое суток не вставал с постели. Помимо
сильного приступа подагры, его мучил ревматизм, не позволявший
ему пошевельнуть ни одним членом. Только язык у него не
отнялся, и он пользовался им, чтоб выражать нетерпение посред-
ством самых кощунственных ругательств. Предоставив [ему]
проклинать и богохульствовать, мы отправились на кухню,
где посвятили все свои заботы сеньоре, над которой, казалось,
витала тень смерти. Мы сделали все, что могли, дабы привести
ее в чувство, и старания наши, к счастью, увенчались успехом.
Но, придя в сознание и увидев, что ее поддерживают какие-то
неизвестные ей мужчины, она поняла разразившееся над ней
несчастье; ее обуял ужас. Все, что горе и отчаянье, вместе взятые,
заключают в себе страшного, отразилоь в ее глазах, которые она
возвела к небу, точно жалуясь на грозившее ей бедствие. Затем,
будучи не в силах вынести эти ужасные видения, она снова впала
в обморок, веки ее смежились, и разбойникам уже казалось, что
смерть хочет похитить у них добычу. Но тут ..атаман, рассудив,
61
Ален Рене Лесам
что лучше предоставить ее самой себе, чем мучить новыми
спасательными средствами, приказал отнести сеньору на постель
Леонарды, где ее оставили одну, разрешив судьбе действовать
по своему усмотрению.
Мы перешли в зал, где один из разбойников, бывший перед тем
лекарем, осмотрел податаманье и его товарища и натер им раны
бальзамом. По окончании этой операции всем захотелось узнать,
что находится в сундуках. Одни были наполнены кружевами и
бельем, другие платьем; в последнем сундуке, вскрытом нами,
оказалось несколько мешков, набитых пистолями, что весьма
обрадовало наших корыстолюбцев. После этого осмотра стряпуха
уставила поставец винами, накрыла на стол и подала кушанье.
Сначала мы разговорились о великой победе, нами одержанной.
Тут сеньор Роландо обратился и ко мне:
— Признайся, Жиль Блас,— сказал он,— признайся, дитя мое,
что ты здорово струхнул.
Я откровенно ответил, что оно действительно так и было, но
что я буду биться как паладин, если только побываю в двух-трех
сражениях. После этого все общество стало на мою сторону,
утверждая, что я заслуживаю извинения, что схватка была жаркой
и что для молодого человека, никогда не нюхавшего пороха, я
все-таки держался молодцом.
Затем разговор перешел на мулов и лошадей, приведенных
нами в подземелье. Решено было назавтра, чуть свет, отправиться
всем в Мансилью, чтоб продать их там, так как слух о нашем
набеге, вероятно, еще не дошел до этот места. Приняв такое
решение, мы закончили ужин, после чего снова вернулись на
кухню, чтобы взглянуть на сеньору, которую застали в том же
состоянии: мы были уверены, что она и ночи не проживет.
Хотя нам показалось, что жизнь в ней еле теплится, однако неко-
торые разбойники не переставали бросать на нее любострастные
взоры и обнаруживать грубое вожделение, которому они непре-
менно дали бы волю, если бы Роландо не уговорил их подождать
по крайней мере до тех пор, пока дама придет в себя от подавляю-
щей грусти, сковывавшей ее чувства. Уважение к атаману обуздало
их страсти; иначе ничто не спасло бы этой сеньоры: даже смерть
была бы не в силах уберечь ее честь.
Мы оставили на время эту несчастную женщину в том состоя-
нии, в котором она находилась. Роландо ограничился тем, что
передал ее на попечение Леонарде, и все разбрелись по своим
помещениям. Что касается меня, то, улегшись на свое ложе, я,
вместо того чтоб заснуть, не переставал размышлять о несчастии
этой сеньоры. Я не сомневался в том, что она знатная дама,
отчего судьба ее представлялась мне еще более горестной. Не мог
я также без дрожи подумать об ожидавших ее ужасах, и я чувство-
вал такое огорчение, точно меня связывали с ней узы крови или
дружбы. Наконец, поскорбев об ее участи, я стал раздумывать
62
Похождения Жиль Бласа
А. Р. Лесаж
Похождение Жиль Бласа
из Сантильяны
63
Ален Рене Лесаж
над тем, как сохранить ее честь от угрожающей опасности и в то
же время самому выбраться из подземелья. Я вспомнил, что старый
негр был не в состоянии пошевельнуться и что со времени его
недомогания ключ от решетки находится у стряпухи. Эта мысль
воспламенила мое воображение и навела меня на замысел, который
я тщательно обсудил, после чего, не медля, приступил к его
выполнению следующим образом.
Я притворился, будто у меня колики, и начал сначала вздыхать
и стонать, а затем, возвысив голос, принялся вопить благим матом.
Разбойники проснулись и вскоре собрались около меня. Они спро-
сили, отчего я кричу таким истошным голосом. Я отвечал им,
что у меня ужасные рези, и для большей убедительности стал
скрежетать зубами, строить невероятные гримасы, симулировать
корчи и метаться самым неистовым образом. После этого я вдруг
успокоился, как будто мне несколько полегчало. Но минуту спустя
я снова извивался на своем жалком ложе и ломал руки. Словом,
я так хорошо разыграл свою роды, что разбойники, несмотря на
присущую им хитрость, дались в обман и поверили, что я дейст-
вительно испытываю страшные рези. Однако эта удачная симу-
ляция повлекла за собой своеобразную пытку, так как мои сердо-
больные собратья по ремеслу, вообразив, что я взаправду страдаю,
принялись наперебой облегчать мои муки. Один приносит бутыль
с водкой и принуждает меня отхлебнуть половину; другой
насильно ставит мне клизму из миндального масла; третий,
распарив полотенце, кладет мне его, еще совсем горячее, на живот.
Я тщетно кричал, умоляя о пощаде; но они приписывали мои крики
коликам и продолжали причинять мне настоящие страдания,
желая избавить от вымышленных. Наконец, не будучи в состоянии
терпеть долее, я принужден был сказать им, что больше не чув-
ствую боли, и попросил их отпустить мою душу на покаяние.
Они перестали досаждать мне своими лечебными средствами,
а я остерегся от дальнейших жалоб, опасаясь, как бы они вновь не<
принялись оказывать мне помощь.
Это представление длилось около трех часов, после чего раз-
бойники, рассудив, что рассвет должен скоро наступить, приго-
товились ехать в Мансилью. Тут я выкинул новую штуку: я попы-
тался встать, для того чтоб они подумали, будто мне очень
хочется их сопровождать. Но они воспротивились этому.
— Нет, нет, Жиль Блас, — сказал мне сеньор Роландо, — оставайся
здесь, сын мой, а то у тебя снова могут начаться схватки.
Ты поедешь с нами в другой раз, сегодня ты не в силах следовать
за нами. Отдохни денек; ты действительно нуждаешься в покое.
Я не счел нужным настаивать из боязни, как бы они не уступили
моим настояниям; я только притворился, будто очень огорчен
невозможностью их сопровождать, и сделал это так естественно,
что они покинули подземелье, не питая насчет моего замысла ни
малейшего подозрения.
64
Похождения Жилъ Бласа
После их отъезда, который я пытался ускорить своими молитва-
ми, обратился я к самому себе со следующей речью: «Ну, Жиль
Блас, настал момент проявить решимость. Мужайся и доведи до
конца то, что начал с таким успехом. Дело это, по-видимому, не
трудное: Доминго сейчас не в состоянии помешать твоему замыслу,
а Леонарда слишком слаба для этого. Воспользуйся случаем и
удирай: тебе, быть может, никогда не представится лучшей
возможности».
Эти рассуждения придали мне самоуверенности. Я встал, взял
шпагу и пистолеты и сперва направился в кухню. Но, прежде чем
войти, я остановился, так как услыхал голос Леонарды. Она го-
ворила с незнакомой дамой, которая, придя в себя и поняв постиг-
шее ее несчастье, плакала и сокрушалась.
— Плачьте, дочь моя, —говорила ей старуха, проливайте слезы,
не щадите вздохов: это вас утешит. Ваш обморок был опасен,
но теперь, коль скоро вы плачете, можно сказать, что самое страш-
ное миновало. Ваша скорбь постепенно утихнет и вы привыкнете
жить здесь с нашими сеньорами, людьми вполне порядочными.
С вами будут обходиться лучше, чем с принцессою; эти господа
постараются всячески угождать вам и ежедневно проявлять свое
расположение. Найдется немало женщин, которые пожелали бы
быть на вашем месте.
Я не дал Леонарде времени продолжать эту речь и вошел в
кухню. Приставив ей пистолет к груди, я грозно потребовал у нее
ключ от решетки. Мой поступок смутил ее, и хотя была она уже в
преклонном возрасте, однако же все еще настолько дорожила
жизнью, что не посмела противиться моему требованию. Заполу-
чив ключ в свои руки, я обратился к печальной даме.
— Сеньора,— сказал я,— небо посылает вам избавителя. Встаньте
и следуйте за мной; я доставлю вас туда, куда вы пожелаете.
Дама не осталась глуха к моему голосу, и речь моя произвела
на нее такое впечатление, что, собрав последние силы, она
привстала и бросилась к моим ногам, заклиная пощадить ее честь.
Я поднял ее и заверил, что она может вполне на меня положиться.
Затем я подобрал веревки, найденные мною в кухне, и с помощью
сеньоры привязал Леонарду к ножкам тяжелого стола, пригрозив
старухе, что убью ее, если она только вздумает крикнуть. Милей-
шая Леонарда, убежденная, что я безусловно выполню свою угрозу,
если она посмеет ослушаться, сочла за лучшее предоставить мне
полную свободу действий. Я зажег свечу и отправился вместе с
незнакомой сеньорой в помещение, где хранились золотые и сере-
бряные монеты. Там я рассовал по карманам столько простых и
двойных пистолей, сколько в них умещалось, и, чтоб уговорить
незнакомку поступить так же, постарался доказать ей, что она
только берет назад свое собственное добро, после чего эта дама без
всяких угрызений совести последовала моему примеру. Набрав
основательный запас, мы направились к конюшне, куда я вошел
3-690
6.5
Ален Рене Лесам- ___
один, держа пистолеты наготове. Я рассчитывал, что старый арап,
несмотря на подагру и ревматизм, не позволит мне беспрепят-
ственно оседлать и взнуздать мою лошадь, и решил раз и навсегда
излечить его от всех болезней, если он вздумает мне пакостить.
Но, по счастью, он к тому времени так изнемог от болей, как прежде
перенесенных, так и тех, которые продолжал испытывать, что,
казалось, даже не заметил, как я вывел лошадь из конюшни.
Дама ждала меня у дверей. Мы со всей поспешностью устремились
по коридору, который вел к выходу из подземелья. Подходим к
решетке, отпираем замок, и вот мы у трапа. Нам стоило больших
усилий его поднять или, точнее говоря, мы смогли осуществить
это только благодаря притоку новых сил, которые придала нам
жажда свободы.
Стало уже рассветать, когда мы выбрались из этой бездны.
Необходимо было тотчас же удалиться оттуда. Я вскочил в седло,
дама села позади меня, и, пустившись галопом по первой попав-
шейся тропинке, мы вскоре выехали из леса. Перед нами оказалась
равнина, пересеченная несколькими дорогами; мы выбрали одну
наугад. Я смертельно боялся, чтоб она не привела нас в Мансилью
и чтоб мы не повстречали Роландо и его товарищей, что легко
могло случиться. К счастью, мои опасения не оправдались.
Мы прибыли в город Асторгу около двух часов пополудни.
Я заметил людей, разглядывавших нас с большим любопытством,
точно женщина, сидящая на лошади позади мужчины, была для
них невиданным зрелищем. Мы остановились у первой гостиницы,
и я прежде всего приказал насадить на вертел куропатку и моло-
дого кролика. Пока выполняли мои приказания и готовили нам
обед, я проводил даму в горницу, где мы, наконец, вступили в бе-
седу: дорогой этого нельзя было сделать, так как мы ехали слишком
быстро. Тут моя дама выразила мне всю свою признательность за
оказанное ей одолжение и сказала, что после столь великодуш-
ного поступка она не может поверить, чтоб я был товарищем тех
разбойников, из рук которых ее вырвал. Тогда я рассказал ей
свою историю, чтоб укрепить ее в добром мнении, которое она
обо мне составила. Этим я внушил ей доверье и побудил поведать
свои злоключения, которые она передала мне так, как это будет
изложено в следующей главе.
«История Жиль Бласа из Сантильяны» — наиболее значительное произведение
Лесажа, составляющее вершину его творчества. Этот роман, являющийся большим
достижением просветительского реализма во Франции, сыграл важную роль в
развитии всей реалистической литературы. По своему жанру он близок к англий-
скому просветителвскому роману Филдинга и Смоллета. Одновременно в нем
плодотворно использованы особенности испанского плутовского романа
XVI—XVII веков и сохранена национальная и художественная самобытность и
оригинальность французской литературы.
В романе использован удачный композиционный прием — путешествие ге-
роя, органически объединяющее огромное количество эпизодов, помогающее
нарисовать широкую картину жизни феодально-абсолютистской Франции
66
Похождения Жиль Бласа
X.VHI века. Странствия Жиль Бласа по большой «дороге жизни», на которой
он встречается с представителями самых различных социальных слоев, дает
автору возможность показать все французское общество в миниатюре. Этот же
прием помогает раскрыть черты характера главного героя, от лица которого
ведется повествование. Роман характеризуется рассудочностью и дидактизмом,
что явилось проявлением просветительской антифеодальной тенденциозности.
«Жиль Блас» — социальная сатира, направленная против придворно-аристо-
кратических и клерикальных кругов, а отчасти и против наиболее зажиточных
слоев «третьего сословия».
Испанские национальные одежды, имена, место действия и т. д. имеют в рома-
не лишь чисто внешний, условный характер, являясь по существу одной из форм
«эзоповского языка». В отличие от испанского плутовского романа с его
безысходным пессимизмом, «Жиль Бласу» свойственна вера в человека.
Роман «История Жиль Бласа из Сантильяны» получил широкую известность
и положительную оценку в России. Его ценили Чулков, Нарежный, Гоголь и др.
Весьма положительный отзыв дал всему творчеству Лесажа М. Горький, относя
• того писателя к наиболее крупным представителям сатиры в мировой лите-
ратуре.
3*
Шаг>ль Луи
МОНТЕСКЬЕ
(Charles Louis de Secondant
de La Bred, baron de Montesquieu)
(1689-1755)
Выдающийся французский философ-социолог и писатель
Шарль Луи де Секонда де Ла Бред барон
де Монтескье родился близ Бордо.
Он происходил из старинного аристократического рода.
В 1700—1711 гг. Монтескье обучался в ораторианском
коллеже в Жюйи, после чего самостоятельно изучал
юридические науки. В 1714 г. он становится советником
Бордоского суда (парламента), а затем, в 1716 г.,
его президентом. Эту должность, унаследованную от
своего богатого дяди вместе с фамилией Монтескье
(настоящая его фамилия — Секонда) и родовым
имением, он занимал до 1728 г. Одновременно он
принимает активное участие в работе научного
общества —Бордоской Академии наук, изящной
словесности и искусств, членом которой он являлся.
В 1721 г. был издан его эпистолярный роман
•Персидские письма*, имевший большой успех и
запрещенный властями в 1772 г. из-за его оппозиционности.
В 1722 г. Монтескье уезжает в Париж. Здесь им
68
Шарль Луи Монтескье
были написаны пасторальные произведения
-Книдский грач- (1724—1725) и 'Путешествие на
Пафос* (1727), а также философско-политический
диалог 'Сулла и Евкрат- (1726), обличавший
абсолютизм.
В 1728 г. Монтескье стал членом Французской Академии.
В 1728—1731 гг. Монтескье совершил путешествие в
Германию, Австрию, Венгрию, Италию, Швейцарию,
Голландию и Англию. Дольше всего он пробыл в Англии,
внимательно изучая общественно-политическое
устройство этой страны. Поездка сыграла важную
роль в формировании мировоззрения Монтескье,
содействовала усилению его критического отношения
к французскому феодально-абсолютистскому режиму.
Вернувшись на родину, Монтескье полностью отдается
научной и литературной деятельности.
В эти годы были написаны его исторические работы
'Размышления о причинах величия и падения римлян*
(1734) и 'История правления Людовика XI- (1748),
социологический трактат 'О духе законов- (1748),
эстетический трактат -Очерк о вкусе- (напечатано
в 1757), этический трактат -Лизимах- (1751),
философский роман -Истинная история*
(напечатано в 1939) и другие произведения.
В них Монтескье отчетливо воплотил социально-
политические, философские и эстетические принципы
раннего этапа французского Просвещения.
В феврале 1755 г., во время очередной поездки в
Париж, Монтескье, простудившись, тяжело заболел
и вскоре умер.
В России Монтескье пользовался значительной
популярностью хотя и в меньшей степени, чем его
великий соотечественник и младший современник
Вольтер. Он принадлежал к тем передовым
мыслителям и писателям, чьи произведения были
духовной пищей лучших людей России XVIII и
XIX веков. А. Н. Радищев, декабристы, А. С. Грибоедов,
А. С. Пушкин, А. И. Герцен, Н. Г. Чернышевский и
другие проявляли к нему большой интерес.
Позже великий русский писатель Л. Н. Толстой высоко
ценил Монтескье как обличителя порочных
общественных нравов. Толстой считал афоризмы
Монтескье классическими, ставя их в один ряд с
афоризмами Ларошфуко, Лабрюйера и Вовенарга,
многие из них перевел на русский язык и написал
вступительную статью к ним (изд. 1908).
В январе 1889 г. русская общественность
69
Шарль Луи Монтескь е
отмечала 200-летие со дня рождения Монтескье
(юбилейное заседание Московского юридического
общества). Торжественно был отмечен юбилей
Монтескье в Советском Союзе в феврале —марте
1955 г. (200-летие со дня смерти).
Персидские письма
(«Lettres persanes», 1721)
Письмо 24
Рика к Иббёну в Смирну
Вот уже месяц, как мы в Париже, и все это время мы пребывали в
постоянном движении. Приходится немало похлопотать, прежде
чем найдешь пристанище, разыщешь людей, к которым есть
рекомендации, и обзаведешься необходимыми вещами, ибо здесь
неожиданно обнаруживаешь, что многого тебе не хватает.
Париж так же велик, как Испагань1. Дома в нем очень высокие;
право, можно подумать, что все обитатели их —звездочеты.
И, разумеется, город, построенный в воздухе, город, в котором
шесть-семь домов нагромождены друг на друга, крайне много-
люден, так что когда все выходят на улицу, получается изрядная
толчея.
Ты не поверишь, пожалуй: за тот месяц, что я здесь нахожусь,
я еще не видал, чтобы тут кто-нибудь ходил не спеша. Никто на
свете лучше французов не умеет пользоваться своими ногами:
здесь люди бегут, летят. Они упали бы в обморок от медлительных
повозок Азии, от мерного тага наших верблюдов. Что касается
меня, я вовсе не приспособлен для такой беготни и хожу по
улицам, не меняя своей обычной походки; поэтому я порой
прихожу в бешенство, как настоящий христианин: еще куда ни
шло, что меня обдают грязью с ног до головы, но я никак не могу
примириться, что неизменно, неминуемо получаю удары локтями.
Человек, настигающий и обходящий меня, вынуждает шарахаться в
сторону; другой, пересекая мой путь в противоположном направ-
лении, вдруг толкает меня обратно на то место, с которого сшиб
первый; не успею я пройти и сотни шагов, как уже чувствую себя
таким разбитым, словно прошел миль десять.
Не думай, что я могу уже теперь основательно рассказать тебе
о нравах и обычаях европейцев: я и сам-то имею о них лишь
поверхностное представление, и пока что мне еле хватает времени
на то, чтобы изумляться.
Французский король2—самый могущественный монарх в
Европе. У него нет золотых россыпей, как у его соседа, короля
70
Персидские письма
Монтескье
Персидские письма
71
Шарль Луи Монтескье
Испании, и все же у него больше богатств, чем у последнего,
ибо он извлекает их из тщеславия своих подданных, а оно куда
доходнее золотых россыпей. Он затевал большие войны или при-
нимал в них участие, не имея других источников дохода, кроме
продажи титулов, и благодаря чуду человеческой гордыни его
войска всегда были оплачены, крепости укреплены и флот
оснащен.
Впрочем, этот король — великий волшебник: он простирает
свою власть даже на умы своих подданных; он заставляет их
мыслить так, как ему угодно. Если у него в казне лишь один мил-
лион экю, а ему нужно два, то стоит ему только сказать, что одно
экю равно двум, и подданные верят. Если ему приходится вести
трудную войну, а денег у него вовсе нет, ему достаточно внушить
им, что клочок бумаги—деньги, и они немедленно с этим
соглашаются. Больше того, он внушает им, что его прикосновение
излечивает их от всех болезней3: вот как велики сила и могущество
его над умами!
То, что я говорю тебе об этом государе, не должно тебя удивлять:
есть и другой волшебник, еще сильнее его, который повелевает
умом этого государя даже больше, чем последний властвует над
умом других людей. Этот волшебник зовется папой. Он убеждает
короля в том, что три не что иное, как единица, что хлеб, который
едят, не хлеб, и что вино, которое пьют, не вино, и в тысяче тому
подобных вещей.
А чтобы держать сего короля в постоянном напряжении и чтобы
он не утратил привычки верить, папа время от времени преподно-
сит ему для упражнения какие-нибудь догматы веры. Два года
тому назад он прислал королю большое послание4, которое назвал
Конституцией, и хотел, под угрозой великих кар, принудйть этого
государя и его подданных поверить всему, что содержалось в том
послании. В отношении государя это удалось5,— от тотчас же
подчинился и подал пример своим подданным. Но некоторые из
последних взбунтовались и заявили, что не желают верить тому,
что сказано в послании. Движущей силой этого бунта, разделя-
ющего весь двор, все королевство и все семьи, являются женщины.
Эта Конституция запрещает последним читать некую книгу,
про которую все христиане говорят, что она была принесена с неба:
это в сущности их Алкоран6. Женщины, возмущенные оскорбле-
нием, нанесенным их полу, поднимают всех и вся против Консти-
туции; они привлекли на свою сторону мужчин, которые в этом
случае вовсе не хотят привилегий. Следует, однако, признать, что
муфтий7 этот рассуждает неплохо; и—клянусь великим Али! —
он, по-видимому, посвящен в основы нашего святого закона.
Ибо, раз женщины суть создания низшего порядка и раз наши
пророки говорят, что они не попадут в рай, то зачем же им
соваться в чтение книги, написанной только с тем, чтобы указать
дорогу в рай?
72
Персидские письма
Я слыхал о короле такие россказни, которые граничат с чудом,
и не сомневаюсь, что тебе трудно будет поверить им.
Говорят, что в то время, как он вел войну с соседями0, заключив-
шими против него союз,-в его королевстве находилось бесчислен-
ное множество невидимых врагов9. Добавляют, что он разыскивал
их в течение более тридцати лет и, несмотря на неутомимые усилия
некоторых дервишей10, пользующихся его доверием, не мог найти
ни одного. Они живут с ним, находятся при его дворе, в его сто-
лице, в его войсках, в его судилищах; и тем не менее, говорят, как
это для него ни прискорбно, ему придется умереть, так и не обна-
ружив их. Можно было бы сказать, что они существуют вкупе
и ничего не представляют собою в отдельности: это-тело, но без
членов. Насылая на короля неуловимых врагов, свойства и назначе-
ние которых превышает его собственные, небо несомненно хочет
наказать этого государя за то, что он не соблюдал достаточной
умеренности по отношению к своим побежденным врагам.
Я буду писать тебе и впредь и расскажу тебе о вещах,
весьма далеких от персидских нравов и свойств. Нас с тобою носит
одна и та же Земля, но люди той страны, где живу я, и той, где
пребываешь ты, весьма различны.
Из Парижа, месяца Ребиаба11, 2, 4-го дня, 1712 года.
Письмо 29
Рика к Иббену в Смирну
Папа-глава христиан. Это старый идол, которому кадят по
привычке. Когда-то его боялись даже государи, потому что он
смещал их с такой же легкостью, с какой наши великолепные
султаны смещают царей Имеретии и Грузии. Но теперь его уже
больше не боятся. Он называет себя преемником одного из первых
христиан, которого зовут апостолом Петром'2, и это несом-
ненно — богатое наследие, так как под владычеством папы нахо-
дится большая страна и огромные сокровища.
Епископы-это законники, подчиненные папе и выполняющие
под его началом две весьма различные обязанности. Когда они
находятся в сборе, то, подобно папе, составляют догматы веры;
а у каждого из них в отдельности нет другого дела, как только
разрешать верующим нарушать эти догматы. Надо тебе сказать,
что христианская религия изобилует очень трудными обрядами,
и так как люди рассудили, что менее приятно исполнять обязан-
ности, чем иметь епископов, которые освобождают от этих
обязанностей, то ради общественной пользы и приняли соответ-
ствующее решение. Поэтому, если кто-нибудь не хочет справлять
рамазан13, подчиняться определенным формальностям при за-
ключении брака, желает нарушить данные обеты, жениться во-
преки запрету закона, а иногда даже преступить клятву, то он
73
Шарль Луи Монтескье
обращается к епископу или к папе, которые тотчас же дают раз-
решение.
Епископы не сочиняют догматов веры по собственному побуж-
дению. Существует бесчисленное количество ученых, большею
частью дервишей14, которые поднимают в своей среде тысячи
новых вопросов касательно религии; им предоставляют долго
спорить, и распря продолжается до тех пор, пока не будет принято
решение, которое положит ей конец.
Поэтому могу тебя уверить, что никогда не было царсгва,
в котором происходило бы столько междоусобиц, как в царстве
Христа.
Тех, которые выносят на свет божий какое-нибудь новое пред-
ложение, сначала называют еретиками. Каждая ересь имеет свое
имя, которое является как бы объединяющим словом для ее сторон-
ников. Но кто не хочет, тот может и не считаться еретиком: для
этого человеку нужно только придерживаться инакомыслия лишь
наполовину и установить различие между собою и теми, кого
обвиняют в ереси; каким бы это различие ни было — вразуми-
тельным или невразумительным — его достаточно, чтобы обе-
лить человека и чтобы отныне он мог называться право-
верным.
То, о чем я тебе рассказываю, относится к Франции и Германии,
а в Испании и Португалии, говорят, есть такие дервиши, которые
совершенно не разумеют шуток и жгут людей, как солому15.
Когда кто-нибудь попадает в их руки, то счастлив он, если всегда
молился богу с маленькими деревянными зернышками16 в руках,
носил на себе два куска сукна, пришитых к двум лентам17, и побы-
вал в провинции, называемой Галисией10! Без этого бедняге
придется туго. Как бы он ни клялся в своем правоверии, его
клятвам не поверят и сожгут его как еретика; как бы он ни дока-
зывал свое отличие от еретика,—никаких отличий! Он превратит-
ся в пепел раньше, чем кто-нибудь подумает его выслушать.
Иные судьи заранее предполагают невинность обвиняемого,
эти же всегда заранее считают его виновным. В случае сом-
нения они непременно склоняются к строгости, — очевидно
потому, что считают людей дурными. Но, с другой стороны,
они такого хорошего мнения о людях, что не считают их
способными лгать, ибо придают значение свидетельским пока-
заниям смертельных врагов обвиняемого, женщин дурного
поведения, людей, занимающихся скверным ремеслом. В своих
приговорах они обращаются со словами ласки к людям, одетым
в рубашку, пропитанную серой19, и заверяют, что им очень
досадно видеть приговоренных в такой плохой одежде, что
они по природе кротки, страшатся крови и в отчаянии от
того, что осудили их; а чтобы утешиться, они отчуждают
в свою пользу все имущество этих несчастных.
Благословенна страна, обитаемая детьми пророков! Такие
74
Персидские письма
прискорбные зрелища там неведомы*. Святая вера, которую
принесли в нее ангелы, защищается собственной своей истин-
ностью: ей нет нужды в насилии, чтобы процветать.
Из Парижа, месяца Шальвала20, 4-го дня, 1712 года.
Используя форму эпистолярного романа и вводя в него элементы
экзотики, Монтескье художественно ярко и занимательно излагает в «Пер-
сидских письмах» социологические воззрения, которые впоследствии он развил
в стройную систему в философском трактате «О духе законов» и в других
научных произведениях. В романе нарисована сатирическая картина госу-
дарственного устоойства, нравов и жизни правящих кругов Франции конца
XVII ~ начала XVIII в. Персонажи романа — вымышленные восточные путе-
шественники Узбек, Рика и Реди — являются рупором просветительских идей
самого автора. Роман написан на материале многолетних дневников писателя,
отразивших его сокровенные мысли и чувства.
В «Персидских письмах» обличаются общественные пороки феодально-
абсолютистской Франции: деспотизм и расточительство короля и придворных,
моральное разложение верхов общества, бесправие и приниженность людей
«третьего сословия», Монтескье осуждает здесь общую и финансовую политику
Людовика XIV, его активное участие в агрессивных войнах. Выступая за
веротерпимость, автор развенчивал католическую церковь и инквизицию.
С презрением говорится в романе о папе римском, о его пристрастии
к богатству и власти. Критике подвергнута также придворно-аристократиче-
ская культура.
«Персидские письма», затрагивавшие наболевшие вопросы того времени, —
шедевр просветительской художественной литературы, образец французского
философского романа, являвшегося своеобразной разновидностью романа
социального, глубоко проблемного.
«Персидские письма» впервые были опубликованы в 1721 г. анонимно
большой по-
«Персидские письма» впервые были опубликованы
в Голландии. Они выдержали много изданий и пользовались
пулярностью у современников.
Выше приводятся отрывки из произведения,
церкви; здесь имеется
римский.
3 Речь идет, вероятно,
испанское наследство
принесшей большой ущерб Франции.
9 Имеются в виду янсенисты. Янсе-
низм — религиозно-политическое тече-
ние. враждебное и католической церк-
ви, и кальвинизму. Янсенизм — одна
из форм буржуазной оппозиции фео-
дально-абсолютистскому государству.
Осужден папством.
10 Дервиш — монах в магометанской
церкви. Здесь подразумеваются иезу-
иты.
'1 Ребиаб — третий и четвертый ме-
сяцы в мусульманском календаре.
12 Апостол Петр — по христианскому
вероучению, один из последователей
Иисуса Христа. Пользовался особым
уважением у римско-католической
церкви, поскольку папы считали себя
преемниками этого апостола.
1	Испаганъ (Исфахан) — город в Пер-
сии (Иране), столица в X—XV1I вв.
2	Имеется в виду Людовик XIV.
3	В течение многих веков суеверные
люди во Франции считали, что ири-
приносит
в виду папа
о войне за
(1701-1714),
косновение рук королей
исцеление больным.
4	Имеется в виду изданная в 1713 г.
булла папы Климента XI, известная
в XVIII в. под названием «Конститу-
ция». Она сурово осуждала свободо-
мыслие и оппозиционные католицизму
религиозные верования: кальвинизм,
янсенизм и др.
5	Людовик XIV содействовал вмеша-
тельству папы Климента XI в дела
французской церкви.
6	Д.н.орои, или Коран — главная «свя-
щенная» книга в мусульманстве. Здесь
под алкораном подразумевается биб-
лия.
7	Муфтий — высокопоставленный свя-
щеннослужитель в мусульманской
Персияне — самые терпимые из всех магометан. (Прим, автора).
75
Шарль Луи Монтескье
13	Рамазан — девятый месяц мусуль-
манского календаря, падает на конеп
февраля — начало марта. 'В это время
у мусульман бывает пост.
14	Речь идет о представителях духо-
венства.
15	Имеется в виду инквизиция.
16	Имеются в виду четки, с помощью
которых верующие католической церк-
ви ведут счет количеству прочитан-
ных молитв.
17	Речь идет о «нарамнике» — верхней
части одеяния католического духо-
венства.
18	Галисия — северо-западная область
Испании, где находился монастырь
Сант-Яго, посещение которого счита-
лось свидетельством особой предан-
ности догматам католицизма.
19	Здесь дано описание аутодафе,
т. е. сожжения на костре людей,
одетых в полотняную рубашку «сан- —
бенито», разрисованную чертями и
огненными языками.
20	Шальвал — десятый месяц в му-
сульманском календаре.
Франсуа-Мари Аруэ
де ВОЛЬТЕР
(Francois Marie Arouet de Voltaire)
(1694—1778)
Великий французский просветитель Вольтер — мыслитель,
общественный деятель, публицист, писатель, критик,
историк. Родился в Париже, происходил из зажиточных
слоев ^третьего сословия?. Его отец — Франсуа Аруэ
(Вольтер — литературный псевдоним писателя) был
крупным юристом и нотариусом, чиновником
и королевским советником.
В 1701—1711 гг. Вольтер учился в иезуитском коллеже
Людовика Великого. Здесь были написаны его первые
литературные произведения. За сатирические стихи
и эпиграммы, направленные против регента Франции
герцога Филиппа Орлеанского, Вольтер был выслан
в 1716 г. в г. Тюлль, а вскоре после этого заключен
в Бастилию, где находился почти год
(май 1717—апрель 1718 г.).
После его освобождения в театре •Комеди Франсэз?
была поставлена первая классицистская трагедия
Вольтера '•Эдип? (1718), являющаяся в сущности
литературным дебютом .молодого писателя и принесшая
77
Франсуа-Мари Ару.» де Вольтер
ему широкую известность. Большой успех имели также
его атеистическое стихотворение «Послание к Урании,
или За и против- (1722) и поэма «Лига, или Генрих
Великий- (1723) — первые части эпической, поэмы «Ге нр иода*.
Столкновение с придворным вельможей де Роганом,
безнаказанно оскорбившим Вольтера, привело к тому,
что в апреле 1726 г. он снова был заключен в Бастилию
и освобожден чер. з 5 месяцев с условием временно
оставить Францию.
В 1726—1729 гг. Вольтер живет в Англии. Здесь он
внимательно изучает ее государственное устройство
и общественно-политическую жизнь, философию
и литературу, знакомится с писателями-просветителями
Попом, Геем, Юнгом, издает поэму «Генриада* (1728).
Пребывание в Англии содействовало углублению
антифеодальных, просветительских убеждений Вольтера,
что нашло отражение во всей его последующей деятельности.
В 1724 г. Вольтер вернулсн во Франция». В последующие
годы появились его «История Карла XII- (1731).
поэма «Храм вкуса* (1731), трагедии «Брут* (1730),
«Смерть Цезаря* (1731) и «Заира* (1732)-, социологическое
сочинение «Философские письма* (1734).
«Философские письма-, явившиеся своеобразным
теоретическим итогом длительного пребывания
Вольтера в Англии и критиковавшие реакционный
феодально-абсолютистский строй во Франции, были
запрещены, их издатель подвергнут тюремному
заключению. Вольтеру угрожал новый арест, от которого
он бежал в Базель (Швейцария).
Вернувшись во Францию, Вольтер знакомится с мадам
дю Шатле и в течение десяти лет (1735—1745) живет
в ее замке Сирс, где плодотворно протекает его
многообразная научная и литературная деятельность.
К этому времени относ ятся его философские труды
«Трактат о метафизике- (1734) и «Основы философии
Ньютона* (1738). исторический труд-Век Людовика XIV-
(1739—1751), поэма «Орлеанская девственница*
(1730—1735; напечатана в 1755) и ряд трагедий.
В 1745 г. он стал членом Французской Академии.
Вскоре, снова попав в опалу при дворе, Вольтер
уезжает в провинцию. В эти годы им были написаны
философские романы «Видение Бабука* (1746),
«Задиг, или Судьба* (1746), «Микромегао (1752),
трагедия «Семирамида* (1747) и другие произведения
В 1749 г. Вольтер возвращается в Париж. Здесь были
созданы трагедии «Орест* (1750) и «Спасенный Рим*
(1750). Много внимания уделял Вольтер театральному
78
Франсуа-Мари Аруэ де Вольтер
искусству, под его влиянием проходила деятельность
выдающегося актера-трагика Лекепа.
В 1750—1753 гг. Вольтер находился в Потсдаме
по приглашению прусского короля Фридриха П.
Конфликт с Фридрихом заставил Вольтера уехать
во Францию. Преследуемый абсолютистскими властями,
он .живет во многих местах, избегая Парижа. В это
время появилось его произведение -Опыт о нравах
и духе народов' (1753—1758).
Стремясь полностью удалиться от двора и обрести
независимость, Вольтер приобретает замки Турне
и Ферне, расположенные возле швейцарской границы.
Фернейский период (1758—1778) — один из самых важных
в его литературной и общественной деятельности.
В Ферне были написаны статьи Вольтера для
-Энциклопедии-, издававшейся Дидро и Даламбером,
многочисленные публицистические и художественные
произведения, в том числе такие шедевры его
творчества, как философские романы -Кандид-,
или Оптимизм- (1759) и -Простодушный- (1767).
К этому времени относится участие Вольтера
в знаменитом -деле Каласа- (1762—1765), которое было
одним из самых ярких эпизодов многолетней борьбы
Вольтера против судебного произвола и религиозного
фанатизма. Тулузский торговец Жан Калас, кальвинист
по вероисповеданию, и его семья были клеветнически
обвинены реакционными судьями и фанатичными
церковниками в убийстве старшего сына Антуана Каласа
якобы за то, что тот собирался принять католичество.
Обращаясь в различные правительственные и судебные
инстанции и к широкому общественному мнению,
Вольтер добился посмертной реабилитации Жана Каласа.
По настоянию Вольтера были освобождены из тюрьмы
члены семьи Каласа.. Во время этой борьбы Вольтер
написал знаменитый -Трактат о веротерпимости- (1763)
и многие другие юридические произведении, а также
памфлеты.
В 1778 г. Вольтер приехал в Париж, где был восторженно
встречен прогрессивной общественностью. Его чествовали
не только как великого писателя, но и как борца
за справедливость и- гуманизм. Это была своего рода
политическая демонстрация против старого режима.
Но непрерывное нервное возбуждение подорвало силы
восъмидесятичетырехлетнего писателя. Он заболел
и вскоре умер. По распоряжению властей Вольтера
похоронили без почестей, почти тайно, в глухой
сельской местности в Шампани.
79
Франсуа-Мари Аруэ де Вольтер
В июле 1791 г. по декрету Учредительного собрания
прах Вольтера был торжественно перенесен в Париж
в открытый незадолго перед этим Пантеон. Апофеоз
Вольтера стал грандиозным массовым праздником
революционного французского народа.
Деятельность и творчество Вольтера теснейшим
образом связаны с Россией, к которой он питал
исключительный интерес и симпатию. Это нашло
выражение в создании им исторического труда
'‘История Российской империи при Петре Великом?
(1759~1763), в сочувственном изображении нашей
страны в работе •История Карла XII? (1731),
в переписке Вольтера с Екатериной И, в личном
знакомстве его со многими русскими.
В России Вольтер получил широкое признание,
что проявилось в избрании его в члены Петербургской
Академии наук (1746), в русском •вольтерьянстве?,
в высоких отзывах о Вольтере декабристов,
А. Н. Радищева, А. С. Пушкина, А. И. Герцена,
В. Г. Белинского. Произведении Вольтера переводили
А. Д. Кантемир, М. В. Ломоносов и другие поэты.
После смерти Вольтера его личная библиотека была
куплена Екатериной 11 и вошла в фонд библиотеки
Эрмитажа, а затем Государственной Публичной
библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина
в Ленинграде (Вольтеровский кабинет).
В Эрмитаже находитсн оригинал статуи Вольтера
работы Гудопа.
Из «Истории Российской империи
при Петре Великом»
(«Histoire de 1’Empire de Russie sous Pierre le Grand»,
1759-1763)
Чествование Петра во Франции
Петр Великий был принят во Франции с подобающими ему
почестями. Навстречу был выслан маршал де Тессе в сопро-
вождении множества вельмож, эскадрона гвардии и нескольких
। королевских карет. Петр, по обыкновению, ехал с такою поспеш-
ностью, что был уже в Гурнэ, когда встречный поезд прибыл
в Эльбеф. По дороге в его честь были устроены все празднества,
на каких только соглашался он присутствовать. Поначалу Петр
80
Из ^Истории Российской империи»
поселился в Лувре, где было приготовлено большое помещение
для него самого и отдельные помещения для всей его свиты:
для князей Куракина и Долгорукого, для вице-канцлера барона
Шафирова, для посла Толстого, того самого, который претерпел
в Турции# столько противозаконных посягательств на свою особу.
Весь этот двор предполагалось окружить всевозможным велико-
лепием; но так как задача Петра заключалась в приобретении
полезных сведений, а не в том, чтобы участвовать в пустых
церемониях, претивших его простым вкусам, и поглощавших
драгоценное время, то он в тот же вечер перебрался на другой
конец города, в принадлежавший маршалу де Вильруа дворец,
или особняк Ледигьер, где за ним ухаживали как в Лувре. <...>
В большой Луврской галерее, где размещены королевские
мастера, царь был почтен еще более: наблюдая, как выбивают
медали, Петр торопливо подобрал с пола только что сделанную
медаль, случайно оброненную, и увидел на ней свое изображе-
ние, ~ на обороте богиню славы, наступившую ногой на земной
шар, внизу —столь подходящую к случаю цитату из Вергилия
«Vires acquirit eundo»1,— намек тонкий и благородный, одинаково
уместный и в отношении его путешествий и в отношении его
славы; такие золотые медали были поднесены ему и всем, кто
его сопровождал. Стоило ему навестить каких-либо мастеров,
как те сразу же повергали к его ногам все лучшие свои
изделия и умоляли принять их в дар; осматривал ли он ткацкие
рейки гобеленовской мануфактуры, ковровую фабрику Савонери,
мастерские ваятелей и живописцев, королевских ювелиров или
строителей математических приборов, — все, что представлялось
достойным его одобрения, предлагалось ему в подарок от имени
короля.
Петр был' механик, ремесленник, математик. Он посетил Ака-
демию наук, которая в его честь выставила напоказ все, что
было у нее самого редкого; однако же величайшей, ни с чем
несравнимой редкостью был он сам: своей рукой исправил он
несколько географических ошибок на имевшихся там картах его
государства, в частности на карте Каспийского моря. Напоследок
он соблаговолил принять звание члена этой Академии и с тех
пор вел непрерывную переписку об опытах и открытиях с теми,
в чьи ряды он пожелал вступить на равных с ними правах.
Со времени Пифагоров2 и Анахарсисов3 не было подобных ему
путешественников, да и те разве покидали управление империей
ради того, чтобы пополнить свои знания?
«История Российской империи при Петре Великом» (1759—1763) занимает
важное место среди исторических сочинений Вольтера, проникнутых просвети-
тельским оптимизмом, близких к художественной прозе яркостью и занима-
тельностью своей формы.
Это произведение — одно из многих свидетельств глубокого интереса и
симпатии французского просветителя к России и ее народу, ее общественно-
81
Франсуа-Мари Аруэ де Вольтер
политическому и культурному развитию. Россию Вольтер считал страной с
богатым и поучительным прошлым и настоящим и многообещающим будущим,
а русский народ — великим и талантливым народом. Философски осмысливая
события истории Русского государства, рост его экономического, политического
и военного могущества, напряженную борьбу с внутренней реакцией и враж-
дебными иностранными силами, Вольтер особое внимание уделяет России как
великому очагу просвещенности и цивилизации.
В «Истории» нарисован привлекательный образ Петра 1 как государствен-
ного деятеля и человека. Однако симпатии Вольтера к Петру были вызваны
не столько незаурядностью и исключительностью облика русского царя, сколько
тем обстоятельством, что Вольтер воспринимал его как олицетворение лучших
качеств русского народа, как выразителя прогрессивных тенденций обществен-
но-политического развития страны. Идеализируя Петра 1 в соответствии со
своими социально-политическими воззрениями, Вольтер видел в нем образец
«просвещенного монарха».
При создании «Истории Российской империи при Петре Великом» Вольтер
использовал многочисленные источники, в том числе русские архивные и
литературные материалы, которые он получал благодаря активному содействию
русских властей и общественных деятелей. Большую помощь в написании
этого произведения Вольтеру оказали М. В. Ломоносов и другие русские
ученые.
Выше приводится отрывок из upon;
1 Vires acquint euiido (.шт.) —Шест-
вуя умножил свои силы.
2 Пифагор — философ и математик
Древней Греции (ок. 580—500 гг. де
3 Апахарсш—мудрец, живший,
произведения.
преданию, в Скифии в конце VII —
начале VI в. до н. з., и совершив-
ший с образовательной целью путе-
шествие в несколько древнегреческих
государств.
по
Орлеанская девственница
(«La Pucelle d’Orleans»,
1730-1735)
Песнь седьмая
Содержание
Как Дюнуа спас Доротею,
приговоренную к смерти Инквизицией.
Когда однажды на рассвете дней
Я брошен был подругою моей,
Так был я опечален, что, признаться,
Решил навек от страсти отказаться.
Но даже в голову мне не пришло
Обиду нанести иль сделать зло,
Доставить подарившей мне мученье,
Неудовольствие иль огорченье.
Стеснять желанья не по мне, друзья.
Раз я зову к неверным снисхожденье,
То, ясно, к женщинам жестоким я
82
Орлеанская девственница
Тем большее питаю уваженье.
Нельзя терзать преследованьем ту,
Чье сердце осаждали вы напрасно.
И если молодую красоту
Желанье ваше покорить не властно,
Нежнейших уз ищите у другой;
Не может сердце быть всегда несчастно;
Иль пейте, это тоже путь благой.
Когда б такую мысль внушил создатель
Влюбленному прелату одному
И красоты столь редкой угнетатель
Последовал совету моему!
Уж Дюнуа, величественный в гневе,
Внушил надежду осужденной деве.
Но прежде надо гнать за что она
Была к сожженью приговорена.
«О сын небес, — потупившись прелестно,
Она сказала,—раз своим мечом
Меня вы защитили, вам известно,
Что обвинить меня нельзя ни в чем!» —
«Не ангел я,—ответил рыцарь,—верьте;
Я очень рад, что случай мне помог
Избавить вас от столь жестокой смерти,
Но ваше сердце видит только бог,
Оно, я верю, голубю подобно,
Но расскажите обо веем подробно».
И отвечает на его вопрос
Красавица, не сдерживая слез:
«Любовь — причина всей моей печали.
Сеньора Ла-Тримуйль вы не встречали?»
«Он лучший друг мой,—Дюнуа в ответ,—
Души смелей и благородней нет.
У короля нет воина вернее,
У англичан соперника страшнее.
Его любить для всех красавиц честь!» —
«Да,—дева молвит,— это он и есть!
Лишь год, как он уехал из Милана.
О господи! Он был в меня влюблен.
В моей груди горит разлуки рана,
Но верю я, что вновь вернется он.
Он клятву дал, когда пришел проститься.
Я так его люблю! Он возвратится!»
«Не сомневайтесь, — Дюнуа сказал,—
Кто красоты подобной не оценит?
8.3
Франсуа-Мари Аруэ де Вольтер
Он слову никогда не изменял,
И если поклялся, то не изменит».
Она ответила: «Я верю вам.
О, день счастливый нашей первой встречи!
Как были сладостны моим ушам
Его благовоспитанные речи,
Иных бесед чудесные предтечи!
Его я полюбила без ума,
Еще не зная этого сама».
«Ах! У архиепископа в столовбй
Произошло все это! Сладкий сон!
Он, рыцарь знаменитый и суровый,
Сказал, что без ума в меня влюблен.
Почувствовав блаженное томленье,
Я разом потеряла слух и зренье,
Не зная, что за муки сердце ждут!
От счастья я простилась с аппетитом!
На утро он пришел ко мне с визитом,
Но пробыл только несколько минут,
Ушел—и, полная любовным бредом,
Моя душа за ним помчалась следом.
На следующий день пришел он вновь
И вел беседу про свою любовь.
Зато на следующий день в награду
Похитил он два поцелуя кряду.
На следующий день наедине
Он обещал, что женится на мне.
На следующий день просил так тонко,
На следующий сделал мне ребенка.
Но что я говорю! Увы! Увы!
Я вам открыла весь мой стыд и горе,
А я еще не ведаю, кто вы,
Который слышит о моем позоре!»
Герой ответил скромно: «Дюнуа»,
Он не хвалил себя самодовольно,
Но было имени его довольно.
Вскричала дева: «Господу хвала!
О, неужели, воля провиденья
Меня рукою Дюнуа спасла!
Сколь ваше явственно происхожденье,
Бастард прекрасный, победитель зла!
Любовь меня мученью обрекла,—
Дитя Любви несет мне исцеленье.
Надежда вновь овладевает мной!»
84
Орлеанскан девственница
«Так слушайте же дальше, о герой!
С возлюбленным я прожила_ледолго.
Его к оружью призвала война,
И он отправился на голос долга.
О Англия, будь проклята она!
Я слезы лить была принуждена.
Вы понимаете, сеньор достойный,
Перенести все это каково?
Ах, я изнемогала без него,
Чудовищные проклиная войны.
Меня лишил всего ужасный рок,
Но я не жаловалась, видит бог,
Он подарил, со мною расставаясь,
Сплетенный из волос его браслет.
Я приняла, слезами обливаясь,
Из рук любимого его портрет.
Оставил он еще письмо большое,
Где' нежность, в каждом завитке дыша,
Свидетельствует, что с его душою
Навеки скована моя душа.
Он говорит там: «Одержав победу,
Без промедленья я в Милан приеду
И, послужив, как должно, королю,
Женюсь на той, которую люблю!»
Но до сих пор он бьется в Орлеане,
Своими доблестями увлечен,
За честь отечества. Моих страданий,
Моей судьбы, увы, не знает он.
Когда б он видел, как меня карает
Любовь! Нет, хорошо, что он не знает».
«Итак, уехал он на долгий срок,
А я уединилась в уголок,
Который был от города далек.
Вдали от света, посреди просторов,
Переносила я разлуки гнет,
Томленье сердца, тяготу забот
И прятала от любопытных взоров
И слезы горькие, и свой живот.
Но я, увы, племянница родная
Архиепископа. О доля злая!»
Тут слезы начали сильнее течь
Из глаз ее, и, горестно рыдая,
Так Доротея1 продолжала речь:
«В уединеньи рощ, под солнцем юга,
Я плод своей любви произвела
И, утешаясь им, ждала я друга,
85
Франсуа-Мари Аруэ де Вольтер
Как вдруг архиепископу пришла
Фантазия узнать, как поживает
Его племянница в глуши полей.
Дворец он для деревни оставляет
И... там пленился красотой моей.
О красота, подарок злобных фей,
Зачем пронзила ты, к моей досаде,
Опаснейшей стрелою сердце дяди!
Он объяснился. Я пыталась тут
О долге говорить, о чести, сане,
О незаконности его желаний
И святости родства. Найрасный труд!
Он, оскорбляя церковь и природу,
Мне не давал решительно проходу
И возражений слушать не желал.
Ах, заблуждаясь, он предполагал,
Что, сохранив сердечную свободу,
Я никого на свете не люблю,
Он был уверен, что я уступлю
Его мольбам, его заботам скучным,
Желаниям упорным и докучным».
«Но ах! когда однажды в сотый раз
Я пробегала дорогие строки
И лились слезы у меня из глаз,
Меня настиг мой опекун жестокий.
Враждебною рукою он схватил
Листок, что мне дороже жизни был,
И, прочитав его, увидел ясно,
Что я люблю, что я любима страстно.
Тогда, отравлен ревностью и зол,
Он сам себя в упрямстве превзошел.
Он окружил меня продажной дворней;
Ему сказали про мое дитя.
Другой отстал бы. Но, напротив, мстя,
Архиепископ стал еще упорней
И, превосходством пользуясь своим,
Сказал: «Уж не со мною ли одним
Вы щепетильны? Ласки вертопраха,
Обманщика, вам не внушали страха,
Вы до сих пор тоскуете по ним.
Так перестаньте же сопротивляться.
Примите незаслуженную честь.
Я вас люблю! Вы мне должны отдаться
Сейчас же, или вас постигнет месть».
Я, вся в слезах, ему упала в ноги.
Напоминая о родстве и боге,
Н(>
Орлеанская девственница
Но в этом виде, к горю моему,
Еще сильней понравилась ему.
Он повалил меня, срывая платье.
Принуждена была на помощь звать я.
Тогда, любовь на ненависть сменя,—
О, тяжелее нету оскорбленья! —
Он бьет рукою по лицу меня.
Вбегают люди. Дядя без смущенья
Свои удваивает преступленья.
Он молвит: «Христиане, вот моя
Племянница, отныне дщерь злодейства;
Ее от церкви отлучаю я
И с нею плод ее прелюбодейства.
Да покарает господа рука
Отродье подлого еретика!
Их проклинаю я, служитель бога.
Пусть Инквизиция их судит строго».
«То не были слова пустых угроз.
Едва успев в Милане очутиться,
Он тотчас Инквизиции донес.
И вот мой дом —унылая темница,
Где пленнице, безмолвной от стыда,
Хлеб служит пищею, питьем—вода;
Подземная тюрьма черна, уныла,
Обитель смерти, для живых могила!
Через четыре дня на белый свет
Меня выводят, но — о доля злая! —
Затем лишь, чтоб на плахе, в двадцать лет,
Сожженная безвинно, умерла я.
Вот ложе смерти для моей тоски!
Здесь, здесь, без вашей мстительной руки
И жизнь, и честь мою бы схоронили!
Я знаю, что нашлись бы смельчаки,
Которые меня бы защитили;
Но смелость их поработил прелат,—
Все перед церковью они дрожат.
Увы, что сделать итальянец в силе:
Его путает вид епитрахили2.
Француз же не боится ничего,
Он нападет на папу самого».
Герой, задетый за живое девой,
Исполнен жалости глубокой к ней,
К архиепископу исполнен гнева,
Решил дать волю доблести своей,
В победе скорой убежденный твердо,
Как вдруг заметил, что, подкравшись гордо,
•87
Франсуа-Мари Ару.) де Вольтер
Не спереди, а сзади, сто солдат
Отважно в тыл ему напасть хотят:
Какой-то черный чин с душой чернильной
Гнусавил, словно пел псалом умильный:
«Во имя церкви объявляем мы,
Да радуются верные умы
Во славу бога: по распоряженью
Его преосвященства, решено
С ослом его проклятым заодно
Богоотступника предать сожженью.
Как еретик и чернокнижник, он
Да будет вместе с грешницей сожжен».
Бузирис3 хитрый в образе прелата,
Страшась, что приближается расплата,
Ты свой прием обычный применил:
В согласье с Инквизицией ты был,
И ждал вердикт готовый супостата,
Который вздумал бы сорвать покров
С твоих неописуемых грехов.
Немедля отвратительная свора,
Святейшей Инквизиции опора,
Идет на Дюнуа, построясь в ряд.
Шаг делая вперед, и два назад.
Горланят, топчутся, творят молитву.
Сакрогоргон, дрожа, ведет их в битву.
Он щелкает зубами и орет:
«Смелей! Хватайте колдуна! Вперед!»
За ними вслед, блистая стихарями,
Плетутся дьяконы с пономарями:
Один с кропилом, и с крестом другой,
Они своей соленою водой
Кропят смиренно верующих братью,
Отца лукавства предают проклятью;
И, все еще взволнованный, прелат
Им шлет благословение стократ.
Чтоб доказать, что он не сын геенны,
Великий Дюнуа спешит извлечь
Могучею рукой громадный меч,
Другою четки, инструмент священный,
Являемый порукой несомненной,
Что он ничем не связан с духом зла.
«Ко мне!» — зовет он своего осла.
Тот подлетает, и герой, проворно
Вскочив на зверя, сыплет, точно зерна,
В толпу врагов удары без числа.
Здесь изувечен стернум4 или шея,
88
Орлеанская девственница
Тот, поражен в атлант5, упал, немея;
Кто челюсть потерял, кто глаз, кто нос,
Кто еле-еле голову унес,
И удирает, бормоча молитвы.
Кто удаляется навек во тьму.
И вторя господину своему,
Осел в сумятице кровавой битвы
Не успевает бить, лягать.
Мошенников испуганную рать.
Сакрогоргон утратил облик бравый
И пятится, бледнея, как мертвец,
Но вот настигнут он, и меч кровавый,
Войдя в лобок, выходит сквозь крестец,
Он падает, и весь народ сияя,
Кричит: «Виват! Издох Сакрогоргон!»
Еще в предсмертных корчах бился он,
И сердце трепетало, замирая,
Когда герой сказал ему: «Подлец,
Тебя ждет ад; признайся наконец,
Что твой архиепископ— плут, негодник,
Предатель в митре, низкий греховодник.
Что Доротея, чести образец,
Любовницей и католичкой верной
Всегда была, а сам ты —олух скверный!»
«Да, храбрый рыцарь! — отвечает он. —
Да, олух я, вы совершенно правы.
В том доказательство ваш меч кровавый».
Сказавши это, испускает стон
И умирает злой Сакрогоргон.
В тот самый миг, когда, покинув тело,
Душа злодея к дьяволу летела,
На городскую площадь въехал смело
Оруженосец с шлемом золотым.
В ливреях ярко-желтых перед ним
Шли два гонца. И стало всем понятно,
Что близится какой-то рыцарь знатный.
Обрадована и изумлена
Была, увидев это, Доротея.
«Ах, боже мой!—воскликнула она,—
Ужели радость свыше мне дана?
Ужели он? Ужели не во сне я?» В
В Милане любопытны стар и млад,
Все устремили на прибывших взгляд.
Читатель дорогой, мы с вами тоже
На этот ветреный народ похожи:
89
Франсуа-Мари Аруэ де Вольтер
Миланским происшествием умы
Уж слишком долго занимали мы!
Но разве в этом замысел романа?
Подумаем о стенах Орлеана,
О добром Карле, о тебе, Иоанна,
Которая, прославив слабый пол,
За Францию отмщаешь и престол,
Которая, без лат и без одежды,
Кентавром6 скачешь, в поле пыль клубя,
И возлагаешь большие надежды
На всемогущего, чем на себя;
И о тебе, святой Денис7, предстатель
За Галлию, который в этот миг
Георгию8 плетешь клубок интриг.
Но главное —не позабудь, читатель,
Сорель Агнесу9. Чары красоты
Приятны смертным. Это всем известно.
И, будь хоть черный меланхолик ты,
Тебе судьба Агнесы интересна.
И то сказать, без лести небесам:
Ведь если сожигают Доротею
И с горней высоты создатель сам
Ее спасает, сжалившись над нею,
То это-случай, близкий к чудесам.
Но если та, чье сердце —ваша плаха,
По ком вы слезы точите ручьем,
Увлечена молоденьким пажом
Или в объятьях грузного монаха,—
Такими случаями полон свет:
Чудесного, пожалуй, в них и нет.
Скажу, что приключенья в этом роде
Понятней человеческой природе:
Я человек, и в том я вижу честь,
Что мне не чужды немощи людские;
Я сам ласкал красавиц в дни былые,
И у меня, как прежде, сердце есть.
Антиклерикальная сатирическая поэма «Орлеанская девственница» является
пародиен на тяжеловесную, скучную й благочестивую поэму Ж. Шаплена
«Девственница, или Освобождение Франции» (1656). Игривая поэма Вольтера,
с усложненным сюжетом, динамичным действием, обилием эпизодов и автор-
ских отступлений, представляет собой описание бесчисленных военных
сражений и любовных похождений. Образ Жанны д’Арк здесь весьма далек
от ее исторического прототипа. Однако поэма направлена не против самой
Жанны д’Арк, которую Вольтер высоко ценил, а против церковно-религиоз-
ной канонизации народной героини.
В поэме дан широкий общественный фон Франции XVI в. Основная
позитивная сторона ее — в резком обличении феодально-католической реакции,
90
Эпиграммы
средневековых войн, служителей церкви, христианских догматов и придвор-
ных нравов.
В приведенном в хрестоматии отрывке Вольтер разоблачает нравы ка-
толического духовенства.
«Орлеанская девственница» написана в 1730—1735 гг., впервые напечатана
в 1755 г.
1	Доротея — персонаж поэмы.
2	Епитрахиль (греч.) — часть одеяния
христианского священника.
3	Бузирис — царь, живший, по преда-
нию, в Древнем Египте и считавший-
ся олицетворением жестокости и ти-
рании.
4	Стериум — передняя кость в груд-
ной клетке человека.
5	Атлант — шейный позвонок.
6	Кентавр — в древнегреческой мифо-
логии чудовище с туловищем лошади
и головой человека.
7	Святой Денис— персонаж поэмы,
считался покровителем Франции.
8	Георгий— другой изображенный в
поэме «святой», считавшийся божест-
венным защитником вторгшихся во
Францию английских войск.
9	Агнесса Сорель — любовница фран-
цузского короля Карла VII.
Эпиграммы
(«Epigrammes»)
Подражание античному
Был, восходя на Геликон1,
Ужален змеем Жан Фрерон2.
И что ж, друзья, какой подвох! —
Не Жан Фрерон, а змей издох.
На, изгнание иезуитов
От века у лисиц была война с волками;
Ягнята нежились; старательный пастух
Повыгонял лисиц, развеял лисий дух;
А волки занялись стадами.
Каков пастух! Сдается нам,
Что потакает он волкам.
Г-ну Гретри3
Париж венком обвил твой лоб,
Но принял двор тебя посуше:
Частенько у больших особ,
О мой Гретри,— большие уши.
Эпиграммы занимают важное место в поэзии Вольтера. Развивая традиции
Ж.-Б. Руссо и других французских классицистов XVII—XV1I1 вв., Вольтер
придает этой малой поэтической форме острую политическую целеустремлен-
97
Франсуа-Мари Аруэ де Вольтер
ность. Эпиграммы Вольтера — яркий образец социальной сатиры. В своих
эпиграммах, так же как и в других жанрах, Вольтер язвительно критиковал
ненавистных ему представителей римско-католической церкви. Многие эпи-
граммы направлены против реакционных, официозных публицистов и пи-
сателен.
Выше приводится текст эпиграмм.
1 Геликон —гора в Древней Греции,
на которой, по преданию, обитали
музы.
2 Эли'Катрин Фрерон (1718—1776) —
французский реакционный публицист,
издавал в 1754—1776 гг. журнал
«Литературный ежегодник», на стра-
ницах которого яростно нападал на
Вольтера, Дидро и других француз-
ских просветителей.
3 Андре Эрнест Модест Гретри
(1741—1813) — французский поэт, ав-
тор многочисленных вольнодумных
и эпикурейских стихотворений.
Заира
(«Zaire», 1732)
Трагедия в пяти актах
Акт пятый
Сцена шестая
Оросман, Корасмен, раб.
ОРОСМАН
Как долго тянется мгновений череда!..
(Рабу.)
Ну, что произошло? Не медли!
РАБ
'	Никогда
В таком волнении Заира не бывала;
Дрожала, побелев; в глазах слеза блистала;
Велела мне уйти и позвала опять
И, с дрожью в голосе, велела передать,
Что будет ожидать, — едва я молвить смею,—
Того, кто должен был в ночи предстать пред нею.
ОРОСМАН (рабу)
Ступай, мне ясно все...
(Корасмену)
Ты тоже скройся с глаз,
Оставь меня: любой противен мне сейчас.
Ступай, я говорю! Мне только гнев мой сладок,
А мир —весь мерзок мне, и сам себе я гадок.
92
Заира
Сцена седьмая
О р о с м а в
ОРОСМАН
Где я? Моя любовь? О! что мне делать с ней?
Заира, Нерестан... Чета презренных змей!
Исторгните меня, предатели, из мира,
Что вами осквернен!.. Ну, низкая Заира,
Не насладишься ты!.. Эй, Корасмен, сюда!
Сцена восьмая
Оросман, Корасмен
ОРОСМАН
Ах ты, жестокий друг! Зачем ушел? Куда?
Что — он уже подполз — соперник — тот — несчастный?
КОРАСМЕН
Нет никого пока.
ОРОСМАН
О, ночь! О, мрак ужасный!
Как много ты злодейств крылом своим прикрыл!
Заира!.. Лживая!.. Кого я так любил!
Я мог бы созерцать без дрожи, без волненья
Престола моего внезапное паденье,
И ужасы цепей, и самый страшный плен
Я гордо вынес бы, не преклонив колен;
Но сознавать, что я так оскорблен любимой!
К О Р А С М Е Н
На что же решились вы средь муки нестерпимой?
Что делать станете?
ОРОСМАН
Ты слышишь? Громкий крик.
КОРАСМЕН
Что с вами?
ОРОСМАН
Страшный звук ушей моих достиг.
Идут.
9.3
Франсуа-Мари Аруэ де Вольтер
КОРАСМЕН
Нет никого. Глубокой тишиною
Весь окружен сераль. Все предались покою;
Все спят; безмолвно все, уйдя во мрак ночной...
ОРОСМАН
Злодейство бодрствует, ~ тут, за моей спиной!..
Столь безрассудной быть! До преступленья пала!
Ты сердца моего не поняла нимало!
Как я любил тебя! Как страстно!.. Корасмен,
Ведь взор ее один — мне был и рок, и плен!
Ведь только в ней одной и счастье и мученье!..
Прости мне гнев мой!.. О!.. Разврат и преступленье!
КОРАСМЕН
Что, что? Вы плачете? Вы, Оросман, в слезах!
ОРОСМАН
Да, слезы в первый раз вскипели на глазах.
Ты видишь мой позор, судьбу, что стала бредом?
Но слез жесточе нет, и кровь за ними следом!
О, плачь, Заира, плачь! Миг близок. Слезы вновь
Не брызнут; им взамен живая хлынет кровь.
КОРАСМЕН
Я трепещу за вас.
ОРОСМАН
Страшись моих мучений,
Страшись моей любви, страшись моих отмщений!
Постой, прислушайся... Ну, слышишь ты теперь?
КОРАСМЕН
Там кто-то крадется... и отворяет дверь...
ОРОСМАН
Беги его схватить! Пусть цепь на воре грянет!
Пусть он, закованный, моим глазам предстанет!
Сцена девятая
Оросман, Заира и Фатима, крадущиеся во мраке в глубине сцены.
ЗАИРА
Сюда, Фатима!
94
Заира
О Р О С М А Н
Как? Тот голос прозвучал,
Чьим звукам сладостным так часто я внимал?
Тот голос, что отверг моей любви волненья?
Тот голос, полный лжи, орудье преступленья?
О низость!.. Отомщу!.. Она? О, страшный рок!
(Обнажает кинжал.)
' Заира!.. Что со мной? Едва держу клинок...
ЗАИРА
Мы здесь пройдем, скорей... Тут все меня пугает...
ФАТИМА
Он, верно, ждет.
ОРОСМАН
Ах—«он»? Мой гнев опять вскипает!
ЗАИРА
Мне страшно; я дрожу от ног до головы...
О, Нерестан, я так ждала вас,— это вы?
ОРОСМАН (кидаясь к Заире)
Нет —я! Изменница! Убить тебя на месте!
ЗАИРА (падая)
О Бдже! Это смерть!
ОРОСМАН
Разврат дождался мести!
Бежать, скорей бежать! Куда?.. Что я свершил?
Лишь справедливое... Я оскорбленье смыл...
А, и любовник вот!.. Ведут! Он послан роком.
Чтоб радость я обрел во мщении жестоком!
Сцена десятая
Ор осман, Нерестан, Корасмен, Фатима, рабы.
ОРОСМАН
Иди, презренный раб, дерзнувший, в тишине
Лишить меня всего, что было любо мне!
Ты, мной обласканный, пришел коварный пленник,
Герой наружностью, а существом—изменник,
Чтоб честь мою отнять на весь остаток дней...
Тебя награда ждет, и ты готовься к ней.
95
Франсуа-Мари Аруэ де Вольтер _
Искупишь ты все то, чему ты был причиной:
Всех мук отведает сейчас твой дух змеиный.
Казнь подготовлена?
КОРАСМЕН
Да, государь, вполне.
ОРОСМАН
Она в твоей душе начнется, в глубине.
Ты озираешься? Ты ищешь жадным взором
Твою любовницу, что стала мне. позором?
Она вон там, гляди.
Н Е Р Е С Т А Н
Ошибка иль игра?
ОРОСМАН
Гляди, я говорю!
НЕРЕСТАН
А! Что? Моя сестра?
Заира!.. Мертвая!.. Убийцы... Так безбожно...
ОРОСМАН
Его сестра! Сестра? Да разве то возможно?
НЕРЕСТАН
Да, зверь, моя сестра! Пронзи же грудь мою,
Чтоб крови царственной последнюю струю
Исторгнуть... Люзиньян, родитель наш несчастный,
Ее мне поручил с ее судьбой ужасной,
И мертвого отца последнее прости
Заблудшей дочери я должен был снести,
Вручить ее душе, столь кроткой, столь покорной,
Святой религии светильник животворный, —
Увы! Прогневала Создателя она,
И за любовь к тебе ей кара воздана.
ОРОСМАН
Любовь ко мне? Ко мне? Так было? Да, Фатима?
Я ею был любим?
ФАТИМА
Да, тигр. Неугасимо.
Вот в чем ее вина. Ты, кровожадный зверь,
То сердце растерзал, спокойное теперь,
Что, полное тобой, в тоске молило Бога
96
Заира
Не покарать его за чувство слишком строго,
И все надеялось, что Бог ему простит
Любовь несчастную и вас соединит.
Не пожалел Господь? А дух ее мятежный
Так много отдавал надежде этой нежной.
Бог был в ее душе, и ты боролся с Ним.
ОРОСМАН
Довольно. Ясно все. Итак, я был любим!
О небо!.. Ты —ступай. Мне знать не надо боле.
НЕРЕСТАН
Что с казнью медлишь, зверь? Чего ты ждешь?
Доколе?
Та кровь священная, какою все в стране
Вы залили с отцом, осталась лишь во мне.
Соедини ж меня с погубленным семейством,
Со стариком, чья дочь взята твоим злодейством.
Готова ль пытка мне? Ответом будет смех:
Снес пытку я уже, страшнейшую из всех.
Но жажда мук моих, что так тебя неволит,
О чести мне с тобой заговорить позволит.
Послав меня на смерть, как прежде ль ты готов
Оковы тяжкие снять с христиан-рабов?
Душой безжалостной как ни свиреп, ни злобен,—
Ты благородным быть по-прежнему ль способен?
Скажи. И, если так, я смерть благословлю.
ОРОСМАН (подойдя к телу Заиры)
Заира!
КОРАСМЕН
Государь! Вернуться вас молю.
Не надо вам глядеть: вам будет слишком больно.
Пусть Нерестана...
НЕРЕСТАН
Ты! Молчи, дикарь! Довольно!
I
ОРОСМАН (после долгой паузы)
Пусть раскуют его. Немедля, Корасмен,
Французов выпустить: для них окончен плен.
Несчастным узникам щедроты окажите:
За плен вознаградив, тотчас же проводите
До Яффской гавани, до самых кораблей.
4-690
97
Франсуа-Мари Аруэ де Вольтер
КОРАСМЕН
Но, государь...
ОРОСМАН
Молчи и возражать не смей!
Рука державная препятствий не выносит;
Тебе султан велит, и он же, друг твой, просит.
Ступай, не трать минут. Исполни все.
(Перестану.)
А ты,
Беги, несчастный брат, забыв ’свои мечты,
Из этих страшных мест. Верни твоей отчизне
Ту бедную, кого мой гнев отнял у жизни,
И твой король о той, кого злой рок унес,
Не сможет говорить, не проливая слез.
Когда ж вся истина его ушей коснется,
Быть может, и ко мне вдруг жалость в нем проснется.
Свези туда кинжал; он пронизал, звеня,
Грудь, что всегда была священной для меня.
Скажи своим, что я, слепому вверясь гневу,
Сразил чистейшую, достойнейшую деву,
Чья светлая краса сияла небесам;
Скажи, что скипетр я принес к се ногам;
Скажи, что я рукой ее убил своею,
Что обожал ее и отомстил злодею.
(Закалывается; умирая, говорит своим, покалывая на Нерестана.)
Воздайте честь ему; да будет жив герой!
НЕРЕСТАН
Веди меня, Господь! Не знаю, что со мной.
И гневом ли Твоим я должен восхищаться
Иль жалобой к Тебе на скорбь мою подняться?
«Заира» занимает важное место среди классицистских трагедий Вольтера.
Она относится к тем его произведениям, в которых он пытался создать
жанр «национальной трагедии» классицизма («Танкред», «Аделаида Дюгеклен»),
т. е. в которых французы изображены непосредственно, а не под условными
античными или другими иноземными именами. В этой трагедии, хотя
действие ее и просиходит на Востоке, в Сирии, значительная часть пер-
сонажей — французы: главная героиня Заира — француженка по национальности
и христианка по вероисповеданию, выросшая вдали от родины в мусуль-
манской стране, Люзиньян и Нерестан — отец и брат Заиры, французами
являются и плененные Оросманом рыцари.
Глубоко патриотическая направленность трагедии лишена, однако, каких-
либо черт шовинизма, национальной и расовой ограниченности. Пьеса
написана с позиций просветительского гуманизма и интернационализма.
В странах Востока Вольтер находит не только варваров и жестоких тиранов,
но и таких .людей, как султан Оросман, являющийся по замыслу Вольтера
93
Кандид, или Оптимизм
положительным героем, «философом на троне», воплощением теории «про-
свещенного абсолютизма». Значительную роль играет в пьесе любовная
интрига, подчиненная философско-политическим взглядам Вольтера, осуждав-
шего религиозный фанатизм, жертвами которого стали в пьесе любящие
друг друга мусульманин Оросман и христианка Заира.
Одной из характерных художественных черт этой трагедии является
подражание Шекспиру. Оросман, закалывающий в порыве ревности
свою возлюбленную, несколько созвучен шекспировскому Отелло. Однако
влияние Шекспира не было органическим. Оно лишь внесло свежие краски
и оттенки в классицистическую трагедию Вольтера, не изменив ее идейной
и художественной сущности.
Трагедия была впервые опубликована в 1732 г.
Выше приводятся отрывки из произведения.
Кандид, или Оптимизм
(«Candide, ou 1’Optimisme», 1759)
Глава первая
Как был воспитан в прекрасном замке Кандид
и как он был оттуда изгнан.
В Вестфалии, в замке барона Тундер-тен-тронк, жил юноша,
которому природа дала наиприятнейший нрав. Вся душа его
отражалась в его лице. Он судил о вещах довольно здраво
и очень простосердечно; потому, я думаю, его и звали Кан-
дидом1. Старые слуги этого дома подозревали, что он был
сын сестры барона и одного доброго и честного дворянина,
жившего но соседству, за которого эта барышня ни за что
не хотела выйти замуж, так как он не мог доказать более
чем семьдесят одно поколение предков, а остальная часть его
генеалогического древа была погублена разрушительною силою
времени.
Барон был один из самых могущественных владетелей
Вестфалии, ибо в замке его были и двери и окна; главная
зала даже была украшена шпалерами. Дворовые собаки в
случае надобности соединялись в своры; его конюхи стано-
вились егерями; деревенский священник был его великим мило-
стынераздавателем. Все они называли его монсиньором и смея-
лись, когда он рассказывал о своих приключениях.
Баронесса, его супруга, весила почти триста пятьдесят фунтов,
этим она внушала величайшее уважение к себе. Она прини-
мала почетных гостей с достоинством, которое увеличивало
это уважение. Ее дочь Кунигунда, семнадцати лет, была румяная,
свежая, полная, аппетитная. Сын барана был во всем достоин
своего отца. Наставник Панглос2 был оракулом дома, и ма-
4*
99
Франсуа-Мари Аруо де Вольтер
ленький Кандид слушал его уроки со всею чистосердечностью
своего возраста и характера.
Панглос преподавал метафизико-теолого-космологонигологию.
Он замечательно доказывал, что не бывает следствия без
причин, и что в этом лучшем из возможных миров замок
владетельного барона был прекраснейшим из замков, и что
госпожа баронесса была лучшею из возможных баронесс.
— Доказано, — говорил он,—что вещи не могут быть иными;
так как все создано сообразно цели, то все необходимо и
создано для наилучшей цели. Вот, заметьте, носы созданы для
очков, потому у нас очки. Ноги, очевидно, назначены для
того, чтобы быть обутыми, и мы их обуваем. Камни образо-
вались для того, чтобы их тесать и чтобы из них строить
замки, и вот владетельный барон имеет прекраснейший замок.
Свиньи созданы, чтобы их ели,— мы едим свинину круглый
год. Следовательно, те, которые утверждают, что все хорошо,
говорят глупость, — следует говорить, что все к лучшему.
Кандид слушал внимательно и верил простодушно: он
находил Кунигунду чрезвычайно прекрасною, хотя никогда не
осмеливался говорить ей об этом. Он считал, после счастья
родиться бароном Тундер-тен-тронком, второю степенью счастья
быть с Кунигундою, третьего — видеть ее каждый день и чет-
вертою — слушать Панглоса, величайшего философа области и,
следовательно, всей земли.
Однажды Кунигунда, гуляя поблизости замка в маленькой
роще, которая называлась парком, увидала между кустарниками
доктора Панглоса, который давал урок экспериментальной физики
горничной ее матери, маленькой брюнетке, очень хорошенькой
и очень скромной. Так как Кунигунда имела большую склон-
ность к знаниям, то она, затаив дыхание, принялась наблюдать
все повторяемые опыты, которых она стала свидетельницею.
Она поняла достаточно ясно доказательства доктора, усвоила
их связь и последовательность и ушла взволнованная, задум-
чивая, вся полная стремления к знанию, мечтая о том, что
она могла бы стать предметом опыта, убедительного для юного
Кандида, так же как и он для нее.
Она встретила Кандида, возвращаясь в замок, и покраснела;
Кандид покраснел тоже. Она поздоровалась с ним срывающимся
от волнения голосом, и смущенный Кандид ответил ей что-то,
чего и сам не знал. На другой день, после обеда, когда
вставали из-за стола, Кунигунда и Кандид очутились за шир-
мами. Кунигунда уронила платок, Кандид его поднял, она с
невинным видом пожала руку Кандида. Юноша с невинным
видом поцеловал руку молодой баронессы с живостью, с чув-
ством, с особенною нежностью; их губы встретились, и глаза
их горели, и колена их были трепетны, и руки их блуждали.
Барон Тундер-тен-тронк проходил близ ширм, и, уяснив себе
100
Кандид, или Оптимизм
причины и следствия, здоровым пинком вышвырнул Кандида
из замка. Кунигунда упала в обморок; как только она очнулась,
баронесса надавала ей пощечин; и было смятение в прекрас-
нейшем и приятнейшем из всех возможных замков.
Глава вторая
Что произошло с Кандидом у болгар3.
Кандид, изгнанный из земного рая, долгое время шел, не зная
куда, плача, поднимая взор к небу, часто обращая его к
прекраснейшему из замков, в котором обитала прекраснейшая
из юных баронесс. Он лег без ужина, посреди полей, между
двумя бороздами; снег падал большими хлопьями. На другой
день Кандид, весь иззябший, дотащился до соседнего города,
который назывался Вальдбергоф-трарбк-дикдорф, без денег,
умирая от голода и усталости. Он печально остановился у двери
кабачка. Два человека, одетые в голубое, заметили его.
— Товарищ,— сказал один,— вот статный молодой человек,
да и рост у него подходящий.
Они приблизились к Кандиду и очень вежливо пригласили
его пообедать.
— Господа,—сказал им Кандид с милою скромностью,—
это для меня большая честь, но мне нечем заплатить за
общий стол.
— Ну,—сказал ему один из голубых,—такой человек, как вы,
ничего не должен платить; ведь ростом-то вы будете пять
футов и пять дюймов?
— Да, господа, таков мой рост,— сказал Кандид с поклоном.
— Садитесь за стол. Мы не только заплатим за вас, но
еще и не позволим, чтобы вы нуждались в деньгах. Люди
на то и созданы, чтобы помогать друг другу.
— Верно, — сказал Кандид,—это мне и Панглос всегда гово-
рил, и я сам вижу, что все к лучшему.
Ему предложили несколько монет. Он их взял и хотел
заплатить свою долю, ему не позволили и сели за стол.
— Ведь вы, конечно, нежно любите...
— О да, — отвечал он, — я нежно люблю Кунигунду.
— Нет,— сказал один из этих господ,— мы вас спрашиваем,
любите ли вы нежно болгарского короля4?
— Нисколько, — сказал Кандид,— я же его никогда не видал.
— Как! Это милейший из королей, и нужно выпить за его
здоровье.
— Очень охотно, господа!
И он пьет.
— Довольно, — сказали ему,— вот теперь вы опора, защита,
заступник, герой болгар. Ваша судьба решена, и ваша слава
обеспечена.
101
Франсуа-Мари Аруэ де Вольтер
Тотчас на ноги ему надели кандалы и угнали в полк.
Его заставили повертываться направо, налево, вынимать шомпол,
вкладывать шомпол, прицеливаться, стрелять, маршировать и дали
ему тридцать палочных ударов. На другой день он делал
упражнения немного лучше и получил только двадцать ударов.
На следующий день ему дали только десять, и товарищи
смотрели на него как на чудо.
Кандид, совершенно ошеломленный, никак не мог взять
в толк, как это он стал героем. Он вздумал в один прекрас-
ный весенний день прогуляться, и пошел куда глаза глядят,
думая, что неотъемлемое право людей, так же как и животных,
пользоваться ногами в свое удовольствие. Не сделал он еще
и двух миль, как четыре других героя, по шести футов
ростом, настигли его, связали, бросили в тюрьму. Его спросили
судебным порядком, что он предпочитает: быть ли прогнанным
сквозь строй тридцать шесть раз, или получить сразу двенадцать
свинцовых пуль в лоб. Как он ни уверял, что его воля
свободна и что он не хотел бы ни того, ни другого,— при-
шлось сделать выбор. Он решился, в силу божьего дара,
который называется свободою, пройти тридцать шесть раз сквозь
строй; вытерпел две прогулки. Полк состоял из двух тысяч
солдат, что составило для него четыре тысячи ударов палками,
которые от шеи до ног обнажили его мускулы и нервы.
Когда хотели приступить к третьему прогону, Кандид, обессилев,
попросил, чтобы уж лучше раздробили ему голову; он добился
этого снисхождения. Ему завязали глаза; его поставили на
колени. В это время проезжал болгарский король; он справился
о вине осужденного на смерть; так как этот король был
великий гений, то он понял из всего, что узнал о Кандиде,
что это молодой метафизик, весьма не сведущий в мирских
делах, и даровал ему жизнь, проявив милосердие, которое
будет прославляемо до всех газетах и во все века. Искусный
хирург вылечил Кандида в три недели смягчающими сред-
ствами, указанными Диоскоридом5. У него уже стала нарастать
новая кожа, и уже он мог ходить, когда болгарский король
объявил войну королю аваров6.
Глава третья
Как спасся Кандид от болгар, и что вследствие .этого
произошло.
Что может быть более прекрасно, более поворотливо, более
блестяще, более согласованно, чем две армии! Трубы, дудки,
гобои, барабаны, пушки создавали гармонию, какой не бывало
и в аду. Нушки уложили сначала около шести тысяч человек
с каждой стороны; потом ружейная перестрелка избавила
102
Кандид, или Оптимизм
лучший из миров от девяти или десяти тысяч бездельников,
которые заражали его поверхность. Штык также был доста-
точною причиною для смерти несколько тысяч человек. Все
вместе довело цифру примерно до тридцати тысяч душ.
Кандид, дрожавший, как философ, прятался как мог лучше
во время этой героической бойни.
Наконец, когда оба короля приказали пропеть «Те Deum»7,
каждый в своем лагере, Кандид решился уйти рассуждать
в другое место о следствиях и причинах. Он прошел среди
куч мертвых и умирающих и достиг сначала соседней деревни;
она была сожжена; это была аварская деревня, которую болгары
сожгли согласно законам общественного права. Здесь искале-
ченные ударами старики смотрели как умирают их израненные
жены, прижимая своих детей к окровавленным грудям; там
изрезанные девушки, насытивши естественные потребности не-
сколько героев, испускали последние вздохи; в другом месте
полусожженные умоляли, чтобы их добили. Мозги были раз-
бросаны по земле рядом с отрубленными руками и ногами.
Кандид убежал скорее в соседнюю деревню; она принад-
лежала болгарам, и герои авары поступили с нею так же.
Все время идя среди трепещущих тел или через развалины,
Кандид оставил, наконец, театр войны, сохранив немного про-
вианта в своей сумке и постоянно вспоминая Кунигунду.
Когда он пришел в Голландию, запасы его иссякли; но так
как он слышал, что в этой земле все богаты и благочестивы,
то он и не сомневался в том, что с ним будут обращаться
так же хорошо, как в замке барона, перед тем как он был
оттуда изгнан из-за прекрасных глаз Кунигунды.
Он попросил милостыню у нескольких почтенных особ,
которые все ему ответили, что если он будет продолжать
это ремесло, то его запрут в исправительный дом, где научат
жить.
Потом он обратился к человеку, который только что перед
тем целый час говорил в большом собрании о милосердии.
Этот оратор посмотрел на него косо, сказал ему:
— Зачем вы сюда пришли? Есть ли у вас на это уважи-
тельная причина?
— Нет следствия без причины,— скромно ответил Кандид.—
Все связано цепью необходимости и устроено к лучшему.
Надо было, чтоб я был изгнан из общества Кунигунды, чтоб
я прошел сквозь строй, и мне придется просить на хлеб,
пока не смогу его заработать; все это не могло бы быть
иначе.
— Мой друг,—сказал ему оратор, — верите ли вы, что папа —
антихрист?
— Я еще ничего не слышал о нем,— ответил Кандид,—
но антихрист он или нет, у меня нет хлеба.
103
Франсуа-Мари Аруэ де Вольтер
— Ты недостоин есть его, — сказал тот. — Пошел, бездельник,
пошел, несчастный, и никогда не приставай ко мне.
Жена оратора, высунув голову из окна и заметив человека,
который сомневался в том, что папа — антихрист, вылила ему
на голову полный... О, небо! к какой невоздержанности при-
водит женщин религиозное рвение!
Человек, который не был крещен, добрый анабаптист8,
по имени Яков, видел, как жестоко и постыдно обошлись
с одним из его братьев, двуногим существом без перьев,
имеющим душу; он привел его к себе, почистил его, дал ему
хлеба и масла, подарил два флорина и хотел даже научить
его работать на своих фабриках персидских материй, которые
выделываются в Голландии.
Кандид, почти простершись перед ним, воскликнул:
— Учитель Панглос верно говорил, что все к лучшему в
этом мире, потому что я неизмеримо более тронут вашим
чрезвычайным великодушием, чем грубостью господина в черной
мантии и его супруги.
Глава восемнадцатая
Что они видели в стране Эльдорадо.
Какамбо засыпал расспросами хозяина гостиницы; хозяин ему
сказал:
— Я ничего не знаю и рад этому; но у нас здесь есть
старик, бывший придворный, самый знающий человек в госу-
дарстве и очень общительный.
Тотчас же проводил он Какамбо к старику. Кандид же
оказался на втором месте и сопровождал своего слугу. Они
вошли в дом очень простой, так как дверь была только из
серебра и обшивка комнат только из золота; но все это было
сделано с таким вкусом, что не потеряло бы ничего и при
равнении с более богатыми чертогами. Приемная, правда,
была украшена только рубинами и изумрудами, но порядок,
в котором все содержалось, искупал эту чрезвычайную простоту.
Старик принял двух иностранцев, сидя на софе, набитой
пухом колибри, угостил их ликерами в алмазных чашах;
потом он удовлетворил их любопытство в таких выражениях:
— Мне сто семьдесят два года, и я узнал от моего покой-
ного отца, королевского конюха, об удивительных переворотах
в Перу, которых он был свидетелем. Королевство, где мы
находимся, есть древнее отечество инков, которые поступили
очень неблагоразумно, когда вышли из него завоевывать другие
земли,— они были, наконец, уничтожены испанцами. Те прин-
цы из этой династии, которые остались в родной земле, были
более благоразумны; они приказали, с согласия нации, чтобы
каждый житель никогда не уходил из нашего маленького
королевства; и этим мы сберегли нашу невинность и наше
104
Кандид, или Оптимизм
благоденствие. Испанцы имели смутные сведения об этой стране;
они назвали ее Эльдорадо, и один англичанин, по имени
кавалер Рзлей9, побывал неподалеку от нее около ста лет
тому назад, но так как мы окружены неприступными скалами
и пропастями, то мы до настоящего времени можем не опа-
саться жадности народов Европы, которые имеют непостижимую
страсть к камням и грязи нашей земли и которые, чтобы
иметь ее, убили бы нас всех до последнего.
Разговор длился долго: говорили о форме правления, о
нравах, о женщинах, о публичных зрелищах, об искусствах.
Наконец Кандид, который всегда имел склонность к мета-
физике, велел Какамбо спросить, есть ли в этой стране ре-
лигия.
Старик немного покраснел.
— Неужели, — сказал он,— вы можете в этом сомневаться?
Не принимаете ли вы нас за неблагородных людей?
Какамбо почтительно спросил, какая религия в Эльдорадо.
Старик опять покраснел.
— Разве могут быть две религии?— сказал он.—У нас,
я думаю, та же религия, как и у вас; мы поклоняемся Богу
неустанно.
— Вы поклоняетесь только одному Богу? — спросил Какамбо,
который служил переводчиком сомнений Кандида.
— Конечно, — сказал старик,— их не два, не три, не четыре.
Признаться, люди вашего мира задают вопросы очень стран-
ные.
Кандид не переставал спрашивать этого доброго старика;
он хотел знать, как молятся Богу в Эльдорадо.
— Мы ничего не просим у него,— сказал добрый и поч-
тенный мудрец,— нам нечего просить у него; он дал нам
все, что нам нужно; мы благодарим его непрестанно.
Кандиду было любопытно видеть их священнослужителей,
он велел спросить, где они. Добрый старик засмеялся.
— Мои друзья, — сказал он,— мы все священнослужители,
и все отцы семейств торжественно поют благодарственные
гимны каждое утро; им аккомпанируют пять или шесть тысяч
музыкантов.
— Как! У вас нет монахов, которые поучают, соперничают,
управляют, проклинают и сжигают инакомыслящих?
— Мы здесь не сумасшедшие, — сказал старик,— все здесь
одного мненця, и мы не понимаем, что такое ваши монахи.
Кандид при этих словах пришел в экстаз. Он говорил
самому себе:
— Это совсем не то, что в Вестфалии и в замке господина
барона; если бы наш друг Панглос видел Эльдорадо, он не
говорил бы более, что замок Тундер-тен-тронк — это лучшее
на земле. Вот как полезно путешествовать.
105
Франсуа-Мари Аруэ де Вольтер
После длинного разговора добрый старик велел запрячь
в карету шесть баранов и дал двум путешественникам две-
надцать своих слуг, чтобы проводить их ко двору.
— Извините меня,— сказал он им,— что мой возраст лишает
меня счастья сопровождать вас. Король примет вас так, что
вы не останетесь недовольны, и вы извините, без сомнения,
обычаи страны, если некоторые из них вам не понравятся.
. Кандид и Какамбо садятся в карету; шесть баранов летят,
и менее чем в четыре часа они приезжают в королевский
дворец, расположенный на окраине столицы. Портал был в
двести двадцать пять футов высоты и в сто шириною; не-
возможно было определить, из чего он сделан; но сразу было
видно, что дивный материал этого здания значительно пре-
восходил те булыжники и тот песок, которые мы называем
золотом и драгоценными камнями.
Двадцать прекрасных девушек из охраны встретили Кандида
и Какамбо при выходе из кареты, проводили их в баню,
надели на них платья, ткань которых была из пуха колибри;
после этого придворные кавалеры и дамы проводили их в
покои его величества между двух рядов, — каждый из тысячи
музыкантов, — согласно принятому обычаю. Когда они подошли
к тронному залу, Какамбо спросил у камергера, как здесь
надо приветствовать его величество? Встать ли на колени
или ползти по земле животом? Положить ли руки на голову
или за спину? Лизать с пола пыль? Одним словом, в чем
состоит церемония?
— Принято,— сказал камергер,— обнять короля и поцеловать
его в обе щеки.
Кандид и Какамбо бросаются на шею его величества,
который принимает их так милостиво, как только можно
вообразить, и любезно приглашает их на ужин.
В ожидании ужина им показали город, общественные зда-
ния, поднимавшиеся до облаков, рынок, украшенный тысячью
колонн, фонтаны чистой воды, фонтаны розовой воды, фонтаны
ликеров из сахарного тростника, которые постоянно текли в
большие водоемы, выложенные чем-то, похожим на драгоценные
камни и издававшим запах вроде запаха гвоздики и корицы.
Кандид просил, чтобы ему показали суд и парламент;
ему сказали, что этого у них нет, что у них никого не
судят. Он осведомился, есть ли у них тюрьмы; и ему сказали,
что и этого у них нет. Более всего удивил Кандида и до-
ставил ему самое большое удовольствие дворец наук, в котором
он увидел галерею в две тысячи шагов, всю наполненную
математическими и физическими инструментами.
Они успели осмотреть едва только тысячную часть города,
как их уже проводили к королю. Кандида посадили за стол
вместе с его величеством, слугою Какамбо и несколькими
106
Кандид, или Оптимизм
дамами. Никогда он не ужинал вкуснее и никогда не слышал
за столом такого остроумного собеседника, каким оказался
его величество. Какамбо переводил королевские словечки Кан-
диду, и даже в переводе они сохраняли свою соль. Это удив-
ляло Кандида не меньше, чем все остальное.
Они провели месяц в этой гостеприимной стране. Кандид
не переставал говорить Какамбо:
— Вижу, мой друг, еще раз, что замок, где я родился,
хуже страны, где мы находимся. А все-таки здесь нет Куни-
гунды, да и у вас, без сомнения, есть любовница в Европе.
Если мы и останемся здесь, все же мы здесь не привыкнем.
Если же вместо этого вернемся в наш мир только с две-
надцатью баранами, нагруженными эльдорадским камнем, мы
будем богаче, чем все короли вместе. Мы более не будем
бояться инквизиторов и легко сможем освободить Кунигунду.
Эти рассуждения понравились Какамбо; люди так любят
блуждать по свету, чваниться перед соотечественниками, по-
хваляться тем, что они видели в своих странствованиях, что
двое счастливцев решили отказаться от своего счастья и про-
сить у его величества отпустить их.
— Вы делаете глупость, — сказал им король,— Я знаю, что
страна моя не бог весть что; но где можно прожить недурно,
там и надо оставаться. Я не имею, конечно, права удерживать
иностранцев; это тирания, которая противна и нашим обычаям,
и нашим законам; все люди свободны; отправляйтесь, когда
вы захотите, но выход очень труден. Невозможно подняться
по быстрой реке, по которой вы каким-то чудом прибыли
и которая течет под сводом скал. Горная цепь, которая окру-
жает все мое королевство, имеет десять тысяч футов в вышину
и отвесна, как стена; она более десяти миль; за ней лежат
пропасти. Впрочем, если вы непременно хотите уйти, я при-
кажу инженерам построить хмашину, чтобы можно было вас
удобно переправить. Когда вас проведут через горы, никто
не сможет вас сопровождать, ибо мои подданные дали клятву
никогда не переступать границы королевства, и они слишком
благоразумны, чтобы нарушить свою клятву. Просите у меня,
кроме того, все что вам угодно.
— Мы просим у вашего величества, — сказал Какамбо,—
только несколько баранов, нагруженных съестными припасами,
камнями и грязью вашей страны.
Король засмеялся.
— Я не понимаю,— сказал он, —что хорошего находят
жители Европы в нашей желтой грязи; но вывозите ее столько,
сколько захотите, и пусть будет она вам на пользу.
Он немедленно дал приказания своим инженерам сделать
машину, чтобы поднять этих двух необыкновенных людей за
пределы королевства. Три тысячи знающих физиков работали
107
Франсуа-Мари Аруэ де Вольтер
над нею; через пятнадцать дней она была готова и стоила
только двадцать миллионов фунтов стерлингов, в валюте страны.
В машину усадили Кандида и Какамбо; у них были с собой
два больших красных барана, оседланные и взнузданные, чтобы
они могли ходить под седлом, когда путники будут переваливать
горы; двадцать баранов вьючных, нагруженных съестными
припасами, тридцать баранов, которые несли образцы того,
что эта страна имела наиболее любопытного; пятьдесят нагру-
женных золотом, самоцветными камнями и алмазами. Король
нежно обнял обоих непосед.
Прекрасное зрелище представлял их отъезд, и любопытно
было смотреть, с каким искусством подняты были они со
своими баранами на вершину гор. Физики доставили их в
безопасное место, вернулись,— и у Кандида теперь уже не
было иного желания и другой мысли, как подарить этих
баранов Кунигунде.
— У нас есть, — говорил он,— чем заплатить губернатору
Буэнос-Айреса, если Кунигунда может быть выкуплена. Едем
в Каенну, сядем на судно, а потом посмотрим, какое коро-
левство нам купить.
[Прибыв в Америку, Кандид и Какамбо потеряли большую часть своих бо-
гатств, вывезенных из Эльдорадо. Кандид знакомится со старым и бедным
ученым Мартаном (гл. 19). На корабле, по пути в Европу, Кандид и Мартэн
ведут беседы на философские темы (гл. 21).
Из Бордо Кандид и Мартэн приезжают в Париж. Здесь они были
арестованы по подозрению в связи с покушением на Людовика XV, со-
вершенном в 1757 г., но откупились бриллиантом и уезжают в Англию
(гл. 22).
Увидев в Англии казнь генерала, они не сходя с корабля отправляются
в Венецию (гл. 23). В Венеции они стараются найти Кунигунду' и Какамбо,
встречают Пакету и Жирофле (гл. 24) и наносят визит сенатору Пококу-
ранте10 (гл. 24).
Кандид и Мартэн встречают в Венеции Какамбо. Они беседуют с шестью
бывшими королями, находящимися в изгнании (гл. 26). Кандид, Мартэн
и Какамбо отправляются в Константинополь. По пути Кандид выкупает
барона (брата Кунигунды) и Панглоса, приговоренных к каторжным ра-
ботам (гл. 27).]
Глава тридцатая
Заключение
Кандид в глубине своего сердца не имел никакого желания
жениться на Кунигунде, но чрезвычайная наглость барона по-
будила его заключить брак, а Кунигунда торопила его так
усердно, что он не мог отказаться. Он советовался с Панглосом,
Мартэном и верным Какамбо. Панглос написал прекрасное
сочинение, в котором он доказывал, что барон не имел ни-
каких прав на свою сестру и что. она могла, согласно всем
законам империи, вступить в морганатический11 брак с Кан-
108
Кандид, или Оптимизм
Дидом. Мартэн предложил бросить барона в море; Какамбо
пешил, что нужно возвратить его левантскому шкиперу и
(йтправить на галеры, а потом отослать его в Рим к отцу
генералу с первым же кораблем. Совет признали очень хо-
рошим; старуха его одобрила; его сестре ничего не сказали;
за деньги все было исполнено. Было принято провести иезуита
и наказать спесь немецкого барона.
Вполне естественно было ожидать, что после стольких
несчастий Кандид, женившись на своей возлюбленной и живя
с философом Панглосом, философом Мартэном, с благоразум-
ным Какамбо и со старухою, имея сверх того так много
бриллиантов, вывезенных из отечества древних инков, должен
был бы вести жизнь самую приятную в мире. Но он был
столько раз обманут евреями, что у него осталась только
маленькая ферма; его жена, делаясь с каждым днем все более
безобразною, стала сварливой и несносною; старуха была не-
мощна и имела еще более скверный характер, чем Кунигунда.
Какамбо, который работал в саду и ходил продавать овощи
в Константинополь, был выведен из терпения работою и про-
клинал судьбу. Панглос был в отчаянии, что не блещет
в каком-нибудь университете Германии. Что касается Мартэна,
то он был твердо убежден, что зло везде одинаково: он
с терпением переносил все. Кандид, Мартэн и Панглос спорили
иногда о метафизике и морали. Часто видны были им про-
ходящие перед окнами корабли, наполненные эффенди, пашами,
кадиями, которых отправляли в ссылку на Лемнос, на Мити-
лену, в Эрзерум; видно было, как проходят другие кади,
другие паши, другие эффенди, которые занимали место из-
гнанных и были изгоняемы в свою очередь; видели иногда
свеженькие головы, только что насаженные на пику,— их везли
показать султану. Эти зрелища разжигали новые споры; а когда
не спорили, царила такая невыносимая скука, что старуха
осмелилась однажды сказать:
— Я хотела бы знать, что хуже: быть ли похищенной
сто раз пиратами-неграми, иметь вырезанный зад, пройти сквозь
строй у болгар, быть высеченным и повешенным при аутодафе,
быть разрезанным, грести на галерах — словом, испытать те
несчастия, через которые все мы прошли, или оставаться здесь,
ничего не делая.
— Это большой вопрос, — сказал Кандид.
Эта речь породила новые рассуждения. Мартэн доказывал, что
человек родится, чтобы жить в судорогах беспокойства или
в летаргии скуки. Кандид ни с чем не соглашался и ничего
не утверждал. Панглос признался, что он всегда страшно
страдал; но, раз принявши мнение, что все идет на диво
хорошо, он придерживался этого во что бы то ни стало
и ничему иному не верит.
109
Франсуа-Мари Аруэ де Вольтер
Новые события окончательно утвердили Мартэна в evol
постоянных принципах, поколебали Кандида и смутили Панглоса/
Однажды явились на их ферму Пакета и брат Жирофле'Р
в крайне бедственном состоянии. Они очень скоро проели
свои три тысячи пиастров, покидали друг друга, мирились,
ссорились, сидели в тюрьме, убегали и, наконец, брат Жирофле
сделался турком. Пакета продолжала заниматься своим ремеслом,
но уже потеряла заработок.
— Я ведь предвидел, — сказал Мартэн Кандиду, — что ваши
подарки будут скоро прожиты ими, и они станут еще не-
счастнее. Вы промотали миллионы пиастров, вы и Какамбо,
и не более счастливы, чем брат Жирофле и Пакета.
— Само небо,— сказал Панглос Пакете, — привело вас сюда
к нам, мое бедное дитя! Знаете ли вы, что вы мне стоили
кончика носа, глаза и уха? И что же с нами делается!
И что такое мир!
Это новое приключение дало более пищи для философство-
вания, чем какие бы то ни было прежние.
По соседству жил очень известный дервиш, который счи-
тался лучшим философом в Турции. Пошли советоваться с ним;
Панглос сказал ему:
— Учитель, мы пришли спросить вас, для чего создано
такое странное животное, как человек?
— Во что ты вмешиваешься? — сказал дервиш.—Твое ли это
дело?
— Но, преподобный отец,— сказал Кандид,— ужасно много
зла на земле.
— Так что же? —сказал дервиш.—Кому до этого какое дело?
Когда султан посылает корабль в Египет, заботится ли он о
том, хорошо или худо корабельным крысам?
— Что же делать? — спросил Панглос.
— Молчать, — сказал дервиш.
— Я льстил себя надеждою, — сказал Панглос,— побеседовать
с вами о следствиях и причинах, о лучшем из возможных
миров, о происхождении зла, о природе души и о предуста-
новленной гармонии.
В ответ на эти слова дервиш захлопнул у них перед
носом дверь.
Во время этого разговора распространилась весть, что в
Константинополе удавили двух визирей и муфтия и посадили
на кол несколько их друзей. Это событие наделало шуму на
несколько часов. Панглос, Кандид и Мартэн, возвращаясь на
маленькую ферму, увидели доброго старика, который наслаж-
дался прохладою у своей двери под тенью апельсинового
дерева. Панглос, который был не только резонер, но и лю-
бопытный, спросил у него, как звали муфтия, которого уда-
вили.
ПО
Kamiud, или Оптимизм
— Не знаю, — отвечал добрый старик,— и никогда не знал
1имени никакого муфтии, никакого визиря. Я совершенно ни-
чего не знаю о происшествии, о котором вы мне говорите.
Н думаю, что вообще люди, которые вмешиваются в общест-
венные дела, иногда погибают насильственной смертью и что
они это заслужили; но я никогда не справляюсь о том, что
делается в Константинополе; довольно с меня и того, что я
посылаю туда на продажу фрукты из сада, который я воз-
делываю.
Сказав это, он предложил иностранцам войти в его дом;
две его дочери и два сына поднесли им несколько сортов
домашнего щербета, каймак, приправленный цедровою коркою,
вареною в сахаре, апельсины, цитроны, лимоны, ананасы, фис-
ташки, моккский кофе, который не был смешан с плохим
кофе из Батавии и с островов. Потом дочери этого доброго
мусульманина надушили бороды Кандида, Панглоса и Мартэна.
— Должно быть, у вас,— сказал Кандид турку,— обширные
и великолепные земли?
— У меня только двадцать арпанов, — отвечал турок, —я их
возделываю сам с моими детьми; работа гонит от нас три
большие зла: скуку, порок и нужду.
Кандид, возвращаясь на свою ферму, глубокомысленно рас-
суждал ио поводу речей этого турка. Он сказал Панглосу
и Мартэну:
— Судьба доброго старика показалась мне лучше судьбы
шести королей, с которыми мы имели честь ужинать.
— Величие, — сказал Панглос, — слишком опасно; об этом
свидетельствуют все философы: Эглон, царь моавитский, был
убит Аодом; Авессалом был повешен на своих волосах и
пронзен тремя дротиками; царь Падав —сын Иеровоама, был
убит Воозом; царь Эла — Замврием; Охония —Неем; Гофолия —
Иоасом; цари Иохим, Иехония и Седекия попали в рабство.
Вы знаете, как погибли Крез, Астиас, Дарий, Дионисий Си-
ракузский, Пирр, Персей, Ганнибал, Югурта, Ариовист, Цезарь,
Помпей, Нерон, Оттон, Вителий, Домициан, Ричард П англий-
ский, Эдуард II, Генрих IV, Ричард III, Мария Стюарт, Карл I,
три Генриха французских, император Генрих IV13? Вы
знаете...
Я знаю также,— сказал Кандид,— что надо возделывать свой
сад.
— Вы правы, — сказал Панглос, — когда человек был помещен
в сад Эдем, то это было us operator еппе14, чтобы и он
работал; это доказывает, что человек родился не для покоя.
— Будем работать без рассуждений, — сказал Мартэн,— это
единственное средство сделать жизнь сносною.
Все маленькое общество прониклось этим добрым намере-
нием; каждый начал изощрять свои способности. Маленький
111
Франсуа-Мари Аруэ де Вольтер
участок земли приносил много. Кунигунда, правда, была очень,
некрасива, но она превосходно пекла пироги; Пакета вышивала/
старуха заботилась о белье. Даже брат Жирофле пригодился:
он сделался очень хорошим столяром и даже честным чело-
веком; и Панглос говорил иногда Кандиду:
— Все события связаны неразрывно в лучшем из возможных
миров. Если бы вы не были изгнаны из прекрасного замка
здоровым пинком ноги в зад за любовь к Кунигунде, если бы
вы не были взяты инквизицией, если бы вы не обошли пешком
всю Америку, если бы вы не дали хорошего удара шпагой
барону, если бы вы не потеряли, всех ваших баранов из
доброй страны Эльдорадо, вы не ели бы здесь ни цедры
в сахаре, ни фисташек.
— Это хорошо сказано, — отвечал Кандид,—но надо все-таки
возделывать свой сад.
«Кандид, или Оптимизм» является одним из лучших образцов философского
романа. Это произведение написано в период расцвета творчества Вольтера.
Здесь нашли отражение его наиболее радикальные взгляды, сформировав-
шиеся во второй половине XVIII века под влиянием обострившейся в стра-
не социально-политической борьбы, а также под воздействием младшего
поколения просветителей — Дидро и «энциклопедистов». Развенчивая концепцию
философского оптимизма, Вольтер выносит приговор идеологическим и по-
литическим устоям современной ему феодальной Франции и Европы.
Роман имеет и антибуржуазную направленность, в тех главах, где
описана сказочная страна Эльдорадо, ощущается некоторое влияние «Утопии»
Томаса Мора.
Сложное философское й социально-политическое содержание облечено
в романе в своеобразную художественную форму. В «Кандиде» содержатся
элементы приключенческого и галантного романов, придающие произведению
занимательность. Этой же цели служит созданная здесь атмосфера экзотики,
имеющая, правда, несколько условную форму.
«Кандида» высоко ценил В. Г. Белинский. Впервые роман опубликован
в 1759 г.
Выше приведены отрывди из романа.
1	Имя «Кандид» происходит от фран-
цузского candide — чистосердечный,
наивный.
2	Панглос — всезнайка (греч.)
3	Под болгарами Вольтер подразуме-
вает пруссаков.
4	Имеется в виду прусский король
Фридрих II.
5	Диоскорид — знаменитый древнегре-
ческий врач (I в. н. э.).
6	Под аварами Вольтер подразумевает
французов, которые в период прав-
ления Людовика XV принимали учас-
тие в Семилетней войне против
Пруссии (1756—1763).
7	Те Deum — католическая молитва
(лат.)
° Анабаптисты (•перекрещенцы*) —
члены религиозной секты, в период
Реформации выражали оппозицию
буржуазно-демократических кругов по
отношению к феодально-абсолютист-
скому государству. Анабаптизм — одна
из «разновидностей протестантизма.
9	Рэлей (1552—1618) — английский мо-
реплаватель, в 1595 г. разыскивал
сказочную страну Эльдорадо.
10	Персонажи романа «Кандид».
11	Здесь: официально непризнанный
брак.
12	Персонажи романа «Кандид».
13	Дается перечисление многочислен-
ных библейских, античных, феодаль-
ных правителей и королей.
14	Us operator еипе (лат,)—в его
обычае было трудиться.
112
Простодушный
Простодушный
(«L’Ingenu», 1767)
Ьо Францию из Америки приезжает молодой человек, воспитанный пле-
менем гуронов1. Юноша, названный Простодушным, так как всегда говорил
правду, сталкивается с условностями и противоречиями цивилизованного
общества.
Глава пнтан
Простодушный влюблен
Надо признаться, что после этих крестин и этого обеда
м-ль де Сент-Ив захотелось до страсти, чтобы г-н епископ
сделал ее сообща с г-ном Геркулесом Простодушным, причаст-
ницей еще какого-нибудь прекрасного таинства. Однако же,
будучи благовоспитанна и весьма скромна, она даже самой
себе не решалась сознаться до конца в нежных своих чув-
ствах. Когда же вырывался у нее взгляд, слово, движение
или мысль, она обволакивала все это покровом бесконечно
милого целомудрия. Она была нежна, жива и благонравна.
Как только г-н епископ уехал, Простодушный и м-ль де
Сент-Ив тотчас же очутились вдвоем, даже и не помыслив
о том, что искали этой встречи. Они разговорились, не пред-
видев заранее, о чем поведут речь. Простодушный начал с
того, что любит ее всем сердцем, и что прекрасная Абакаба,
по которой он с ума сходил у себя на родине, не может
сравниться с нею. Барышня ответила с обычною своею скром-
ностью, что надобно поскорее переговорить об этом с его
дядюшкой, г-ном приором2, и с его тетушкой, что она со
своей стороны, перекинется по этому предмету двумя словами
со своим дорогим братцем, аббатом де Сент-Ив, и что
льстит себя надеждою на общее согласие.
Простодушный отвечает, что не нуждается ни в чьем со-
гласии, что находит крайне нелепым обращаться к другим
людям с вопросом, что делать; что раз две стороны пришли
к соглашению, то нет надобности привлекать для примире-
ния их интересов третье лицо.
— Я ни у кого не спрашиваюсь, — сказал он,— когда мне
хочется завтракать, охотиться или спать: мне хорошо известно,
что в делах любви неплохо заручиться согласием того лица,
к кому питаешь любовь; но так как влюблен я не в дядюшку
и не в тетушку, то не к ним надо обращаться мне по этому
делу, и вы тоже, поверьте мне, отлично обойдетесь без гос-
подина аббата де Сент-Ив.
Красавица-бретонка пустила, разумеется, в ход всю тон-
кость своего ума, чтобы ввести гурона в границы приличия.
113
Франсуа-Мари Аруэ de Вольтер
Она даже рассердилась, однако же вскоре укротила свой гнев.1
Неизвестно, к чему бы привел в конце концов этот разговор/
если бы на склоне дня г-н аббат не увел сестру в своя
аббатство. Простодушный дал дядюшйе и тетушке улечься
спать: они были несколько утомлены церемонией и затянув-
шимся обедом. Часть ночи он провел за писанием стихов
к возлюбленной на гуронском языке, ибо надобно иметь в виду,
что нет па земле такой страны, где любовь не обращала бы
любовников в поэтов.
На следующий день, после завтрака, его дядюшка в при-
сутствии м-ль де Каркабон, пребывавшей в полном умилении,
повел такую речь:
— Хвала небесам за то, что вам выпала честь, дорогой
племянник, быть христианином и бретонцем! Но этого еще
недостаточно; годы у меня уже довольно преклонные; после
брата остался только маленький клочок земли, который пред-
ставляет собой очень ничтожную ценность; у меня доходный
приорат; если вы пожелаете, как я надеюсь, стать иподьяконом,
то я переведу приорат на вас, и вы, утешив мою старость,
будете жить затем в полном довольстве.
Простодушный ответил:
— Всяких вам благ, дядюшка! Живите, сколько поживется.
Я не знаю, что такое быть иподьяконом и что значит пере-
вести приход; но я пойду на все, лишь бы мадемуазель
де Сент-Ив оказалась в моем распоряжении.
— Ах, Боже мой, что вы говорите, племянничек? Вы, стало
быть, любите до безумия эту красивую барышню?
— Да, дядюшка.
— Увы, племянничек, вам нельзя на ней жениться.
— Нет, очень даже можно, дядюшка, потому что она не
только пожала мне руку на прощанье, но и обещала, что
будет проситься за меня замуж; и я, конечно, на ней женюсь.
— Это невозможно, говорю вам: она—ваша крестная мать;
пожимать руку крестному сыну —это ужасный грех; вступать
в брак с крестной матерью не разрешается; это запрещено
и божескими и людскими законами.
— Вы шутите, дядюшка! Чего ради запрещать женитьбу
на крестной матери, если она молода и хороша собой? В книге,
которую вы мне подарили, нигде не сказано, что грешно
жениться на девушках, которые помогли вам креститься. Каж-
дый день, как я замечаю, творится у вас тут бесчисленное мно-
жество таких вещей, о которых ничего не сказано в вашей
книге, и не выполняется ровно ничего, из того, что там
написано; это, признаюсь, и удивляет меня и сердит. Если
под этим предлогом крещения меня лишат прекрасной Сент-Ив,
то предупреждаю вас, что я женюсь на ней увозом и рас-
крещусь.
114
Простодушный
Приор смутился; сестра его заплакала.
— Дорогой братец, — проговорила она,— нельзя допускать,
чтобы наш племянник обрекал себя на вечную гибель. Наш
святейший отец-пана может дать ему дозволение, и тогда он
будет по-христиански счастлив с той, кого любит.
Простодушный, заключив тетушку в свои объятия, спросил:
— Кто же он, этот прелестный человек, который с такою
добротой помогает юношам и девушкам в устройстве любов-
ных дел? Я сейчас же схожу и потолкую с ним.
Ему объяснили, что такое папа, и Простодушный удивился
пуще прежнего.
— В вашей книге, дорогой дядюшка, нет про все это ни
единого слова: мне довелось путешествовать, море мне знакомо;
мы находимся тут на берегу океана, а мне придется покинуть
мадемуазель де Сент-Ив и просить разрешения любить ее у
человека, который живет на Средиземном море, за четыреста
лье отсюда, и говорит на непонятном мне языке; это до
непостижимости нелепо. Сейчас же пойду к господину аббату
де Сент-Ив, который живет всего за одно лье отсюда, и ру-
чаюсь вам, что женюсь на моей возлюбленной сегодня же.
Не успел он договорить, как вошел судья и, верный своему
обыкновению, спросил Простодушного, куда он идет.
— Иду жениться,— отвечал тот убегая.
И через четверть часа он был уже у своей прекрасной
и дорогой бретонки, которая еще спала.
— Ах, братец — сказала м-ль Керкабон приору.— Не бывать
нашему племяннику иподьяконом.
Судья был очень раздосадован этим путешествием Просто-
душного, так как предполагал женить на м-ль де Сент-Ив
своего сына; а сын был еще глупее и несноснее, чем отец.
Глава девятая
Прибытие Простодушного в Версаль. Прием его при дворе
Простодушный въезжает в крытой двуколке на кухонный двор.
Он спрашивает паланкинщиков3, в котором часу можно по-
видаться с королем. Паланкинщики только нагло смеются
в ответ, совсем как английский адмирал. Он поступил с ними
так же, как и с тем: отколотил их. Они собрались дать ему
сдачи, и дело дошло бы до кровопролития, если бы прохо-
дивший мимо королевский телохранитель из бретонских дворян
не отогнал челядь.
— Сударь, — сказал ему путешественник,— вы, сдается мне,
порядочный человек. Я —племянник господина приора Бого-
матери Горной, я убил несколько англичан, я хочу поговорить
с королем; прошу вас провести меня в его покои.
Гвардеец, обрадовавшись встрече с храбрым земляком, не
115
Франсуа-Мари Аруэ де Вольтер
сведущим, по-видимому, в придворных порядках, сообщил ему,
что с королем так не поговоришь, а надо, чтобы представил
его королю монсеньор де Лувуа4.
— Так проводите меня к монсеньору де Лувуа, который,
без сомнения, направит меня к его величеству.
Разговора с монсеньором де Лувуа, —ответил гвардеец, —до-
биться еще труднее, чем разговора с его величеством; но я
провожу вас к господину Александру, старшему чиновнику
по военным делам; это то же самое, что поговорить с самим
министром.
Они идут к старшему чиновнику  г-ну Александру, но по-
пасть к нему не могут; у него происходил деловой разговор
с одной придворной дамой, и приказано было никого к нему
не пускать.
— Ну что ж,— сказал гвардеец, — это не беда; пойдем к
старшему чиновнику при господине Александре; это то же
самое, что поговорить с самим господином Александром.
Гурон с удивлением следует за телохранителем; они сидят
полчаса в тесной приемной.
— Что же это такое?— сказал Простодушный. — Неужели же
все в здешних краях невидимы? Куда легче биться в Нижней
Бретани с англичанами, чем повидаться в Версале с нужными
тебе людьми.
Он развеял скуку, поведав земляку о своей любви. Однако
бой часов напомнил гвардейцу, что пора возвращаться к
исполнению служебных обязанностей. Они уговорились, что
завтра встретятся снова, но Простодушный просидел в приемной
еще полчаса, размышляя о м-ль де Сент-Ив и о том, как
трудно даются разговоры с королями и старшими чиновниками.
Наконец хозяин появился.
— Сударь, — сказал Простодушный, — если бы, готовясь отби-
вать англичан, я промешкал столько, сколько вы заставили
меня промешкать в ожидании приема, англичане спокойнейшим
образом опустошили бы Нижнюю Бретань.
Эти слова ошеломили чиновника. Он спросил в конце
концов бретонца;
— Чего же вы домогаетесь?
— Награды, — ответил тот, —Вот мои документы.
И он разложил свои удостоверения. Чиновник прочитал
их и сказал, что, вероятно, ему будет разрешено купить чин
лейтенанта.
— Мне? Чтобы я платил деньги за то, что отбил англичан?
Чтобы я покупал право быть убитым в бою за вас, в то
время как вы тут спокойненько принимаете посетителей? Вам
угодно, видимо, посмеяться надо мной! Я желаю получить
роту кавалерии безвозмездно; я желаю, чтобы король выпустил
м-ль де Сент-Ив из монастыря и чтобы отдал ее за меня
116
Простодушный
замуж; я желаю поговорить с королем об оказании милости
пятидесяти тысячам семейств, которые я намерен вернуть ему;
одним словом, я желаю быть полезным; пусть приставят меня
к делу и пусть произведут в чин.
— Как вас зовут, сударь, говорящий столь громогласно?
— Ого!—ответил Простодушный. — Вы, стало быть, не про-
читали двух удостоверений? Разве так обращаются с ними?
Мое имя —Геркулес де Керкабон; я окрещен, я стою в гости-
нице «Синие часы», и я пожалуюсь на вас королю.
Чиновник, подобно сомюрцам5, решил, что Простодушный
не в своем уме, и не придал особого значения его словам.
В тот же день преподобный отец де Ла Шез, духовник
Людовика XIV, получил письмо от своего сыщика, который
обвинял бретонца Керкабона в том, что тот благоволит в душе
гугенотам® и осуждает поведение иезуитов. Г-н де Лувуа
получил, со своей стороны, письмо от вопрошающего судьи,
который изображал Простодушного как повесу, замышлявшего
жечь монастыри и выкрадывать девушек.
Простодушный, погуляв по версальским садам, где пока-
залось ему скучно, поужинав по-гуронски и по-нижнебретонски,
улегся спать, питая сладостную надежду, что завтра увидится
с королем, и спросит согласие на брак с м-ль де Сент-Ив,
получит по меньшей мере роту кавалерии и добьется прекра-
щения гонений на гугенотов. Он убаюкивал себя этими за-
манчивыми мечтами, когда в комнату вошла дозорная команда.
Она прежде всего отобрала у него двуствольное ружье и
огромную его саблю.
Составили опись его наличных денег и отвезли его в замок,
построенный королем Карлом, сыном Иоанна 11, близ улицы
св. Антония, у Башенных ворот7. Каково было удивление,
испытанное Простодушным дорогой, — вообразите сами. Сперва
ему казалось, что это сон. Он был в оцепенении; потом, в
порыве внезапной ярости, удвоившей его силы, он хватает
вдруг за горло двух своих провожатых, сидевших с ним
в карете, выбрасывает их вон, сам бросается вслед за ними
и увлекает за собой третьего, который пытался его удержать.
Он падает от усилий, его связывают и опять сажают в карету.
— Вот,—выговорил он,— что получаешь в награду за изгна-
ние англичан из Нижней Бретани! Что сказала бы ты, пре-
красная Сент-Ив, если бы увидала меня в этом положении?
Подъезжают, наконец, к предназначенному ему жилью.
Молча, как покойника на кладбище, несут его в комнату,
где предстояло ему отбывать заключение. В этой комнате
помещался некий старый отшельник из Пор-Рояля8, но фами-
лии Гордон, томившийся тут уже два года.
— Вот, — сказал ему начальник стражи, — привел вам товарища.
И тотчас же задвигают огромные засовы тяжелой двери,
117
Франсуа-Мари Аруэ де Вольтер
окованной широкими поперечинами. Оба узника оказались
отлучены от всей вселенной.
[В Бастилии Простодушный находился в одной камере с янсенистом Гор-
доном, который помог ему стать образованным человеком.
Тем временем м-ль де Сенг-Ив едет в Париж спасать своего возлюб-
ленного.]
•	Глава пятнадцатая
Прекрасная Сент-Ив не соглашается
на щекотливые предложения
Итак, прекрасная Сент-Ив, преисполненная еще большей неж-
ности, чем ее возлюбленный, отправилась к г-ну де Сен-Пуанж
в сопровождении приятельницы, у которой жила,— обе, укрытые
вуалями. Первый, кого увидала она в дверях, был ее брат
аббат де Сент-Ив, выходивший оттуда. Она оробела, но на-
божная приятельница успокоила ее:
— Именно потому, что там говорили о вас дурно, должны
и вы сказать свое слово. Будьте уверены, что в здешних
краях обвинители всегда оказываются правы, если их вовремя
не опорочить. К тому же ваше появление произведет, — если
предчувствие меня не обманывает, гораздо большее действие,
чем слова вашего брата.
Если ободрить страстно влюбленную женщину, она стано-
вится неустрашима. М-ль де Сент-Ив входит в приемную.
Ее молодость, ее чарующая внешность, ее нежные очи, чуть
увлажненные слезами, привлекли к себе все взоры. Все клев-
реты помощника министра забыли на миг о кумире власти,
чтобы полюбоваться кумиром красоты. Сен-Пуанж провел ее
в свой кабинет; речь ее была проникновенна и изящна.
Сен-Пуанж был растроган/Она дрожала; он успокоил ее.
— Приходите сегодня вечером,— сказал он ей.— Ваши дела
заслуживают того, чтобы поразмыслить и потолковать о них
на досуге; здесь слишком много народа; прием посетителей
производится слишком поспешно: надо основательно поговорить
с вами обо всем, что касается вас.
Затем, воздав хвалу ее красоте и ее чувствам, он пред-
ложил ей прийти в семь часов вечера.
Она явилась без опоздания; набожная приятельница сопро-
вождала ее снова, но оставалась в гостиной и читала «Хрис-
тианского педагога»9, пока Сен-Пуанж и прекрасная Сент-Ив
находилась во внутренних покоях.
— Поверите ли, сударыня, — начал он,— что ваш брат просил
Меня отдать приказ о взятии вас под стражу? По правде
^говоря, я охотнее отдал бы приказ о высылке его самого
в Нижнюю Бретань.
118
Простодушный
— Увы, сударь, ваши канцелярии, видимо, очень щедры на
подобные приказы, раз за ними приезжают, как за пенсиями,
из самых глухих углов королевства. Я очень далека от на-
мерения ходатайствовать о таком приказе в отношении моего
брата. У меня много оснований жаловаться на него, но я
уважаю людскую свободу; я прошу даровать свободу человеку,
за которого намерена выйти замуж, человеку, которому король
обязан спасением одной из провинций, который мог бы слу-
жить ему с пользой и который является сыном офицера,
убитого на королевской службе. В чем обвиняют его? Как
это возможно, что с ним обошлись так жестоко, не выслушав
его объяснений?
Тогда помощник министра показал ей письмо иезуита-сы-
щика и письмо коварного судьи.
— Как! И существуют же такие изверги на свете! И та-
ким-то способом меня хотят насильно обвенчать со смехотвор-
ным сыном смехотворного и злого человека! И от таких-то
наветов зависит здесь участь граждан!
Она упала на колени, она с рыданиями молила выпустить
на волю честного человека, которого обожала. Состояние, в
каком она находилась, выказало с самой выгодной стороны
все ее прелести. Она была так хороша, что Сен-Пуанж, по-
теряв всякий стыд, намекнул на возможность полного успеха
ее ходатайства, если она сперва подарит ему начатки того,
что бережет для возлюбленного. М-ль де Сент-Ив в ужасе и
смущении долго притворялась, что ничего не понимает: при-
шлось объясниться начистоту. Сдержанное слово, сорвавшееся
с уст, породило другое, более сильное, за которым последо-
вало и еще более выразительное. Была предложена не только
отмена приказа об аресте, но и награда, деньги, почести,
выгодные должности; и чем больше обещали, тем сильнее
становилось желание не получить отказа.
М-ль де Сент-Ив плакала, задыхалась, полулежа на диване,
едва веря тому, что видит, что слышит. Сен-Иуанж в свою
очередь упал к ее ногам. Он был недурен собой и в другом,
менее предубежденном сердце не вызвал бы испуга. Но
м-ль де Сент-Ив обожала своего возлюбленного и считала,
что изменить ему даже ради его пользы было бы страшным
преступлением. Сен-Иуанж приумножал свои мольбы и обе-
щания; напоследок голова пошла у него кругом и он заявил,
что это —- единственное средство извлечь из тюрьмы человека,
в судьбе которого она принимает такое бурное и нежное
участие. Странный разговор затягивался. Богомолка в приемной,
читая «Христианского педагога», приговаривала:
«Боже мой! Что же это они делают там целых два часа?
Никогда не случалось, чтобы монсеньор де Сен-Пуанж давал
кому-нибудь такую продолжительную аудиенцию; может быть,
119
Франсуа-Мари Аруэ де Вольтер
он отказал бедной девушке наотрез, а она продолжает его
упрашивать?»
Наконец ее приятельница вышла из внутренних покоев,
растерянная, онемевшая, погруженная в глубокие размышления
о нравах вельмож и полувельмож, которые так легко приносят
в жертву людскую свободу и женскую честь.
За всю дорогу она не проронила ни слова. Лишь вер-
нувшись домой, она не выдержала и рассказала подруге все.
Богомолка принялась размашисто креститься.
— Моя дорогая, надо завтра же посоветоваться с нашим
духовником, отцом Тут-а-тус10; он в большой силе при госпо-
дине де Сен-Пуанж; у него исповедуются многие служанки
из этого дома; он человек благочестивый, доброжелательный
и кое у кого из знатных дам тоже состоит духовным отцом:
доверьтесь ему вполне; я поступаю именно так, и благодаря
этому все складывается у меня хорошо. Нам, бедным женщинам,
необходимо мужское руководство. Ну, так вот, милый друг,
я схожу завтра к отцу Тут-а-тус.
Глава шестнадцатая
Она советуется с иезуитом
Как только прекрасная, удрученная горем Сент-Ив оказалась
наедине с добрым духовником, она поведала ему, что некий
молодой могущественный сластолюбец предлагает ей выпустить
из тюрьмы того, с кем она намерена сочетаться законным
браком, и требует за эту услугу дорогой уплаты, что ей про-
тивна до ужаса подобная неверность и что, если бы речь
шла о собственной ее жизни, ей легче было бы пожертво-
вать жизнью, чем пасть.
— Что за омерзительный грешник!—сказал отец Тут-а-тус.—
Вам следовало бы сообщить мне имя этого дрянного человека;
это наверняка какой-нибудь янсенист; я донесу на него его
преподобию отцу де Ла Шез, и он отправит его в то оби-
талище, где находится сейчас ваш дорогой нареченный.
Несчастная девушка после долгого замешательства и великой
нерешительности назвала, наконец, имя Сен-Пуанжа.
— Монсеньор де Сен-Пуанж!—воскликнул иезуит.—Ах, дочь
моя, это—совсем другое дело; он родня величайшему из всех
министров, какие только бывали у нас, он добродетельный
человек, ревнитель нашего правого дела, верный христианин;
такая мысль не могла ему и в голову прийти; вы, наверное,
плохо расслышали.
— Ах, отец мой, расслышала я слишком хорошо; как бы
я ни поступила, все равно мне пропадать; либо горе, либо
позор—другого выбора у меня нет: или моему возлюбленному
быть погребенным заживо, или мне стать недостойной жизни.
120
Простодушный
Допустить, чтобы он погиб, я не могу, а спасти его тоже
не могу.
Отец Тут-а-тус постарался успокоить ее кроткими речами:
— Во-первых, дочь моя, не произносите никогда этих слов:
«мой возлюбленный*; в этом есть нечто светское и богопро-
тивное; говорите: «мой супруг», ибо, хоть он еще и не супруг
ваш, однако же вы рассматриваете его как супруга; и это
как нельзя более справедливо.
Во-вторых, хоть в мыслях ваших и в надеждах он ваш
супруг, однако в действительности он еще не супруг; стало
быть, вы можете впасть в прелюбодеяние, в этот великий
грех, которого всегда надо избегать по мере возможности.
В-третьих, человеческие деяния не греховны, когда вызваны
чистым намерением, а нет ничего чище, чем намерение вер-
нуть на свободу супруга.
В-четвертых, в святой древности имеются примеры, которые
могут послужить вам чудесными образцами поведения. Блажен-
ный Августин11 повествует, что при проконсуле Септимии
Акиндине в лето нашего спасения триста сороковое некий
бедняк, не имевший возможности уплатить кесарево кесарю,
приговорен был к смерти, как то и следует согласно правилу:
«Где ничего нет, там теряют силу и королевские права».
Дело шло о фунте золота: у осужденного была жена, которую
Бог наделил красотою и благоразумием. Старый богач обещал
даме фунт золота, а то и больше, при условии, если она
совершит с ним гнусный грех. Дама сочла, что, спасая мужа,
не сотворит зла. Блаженный Августин весьма одобрительно
отзывается об ее великодушной покорности обстоятельствам.
Правда, старый богач обманул ее, возможно даже, что и муж
не избежал виселицы; однако же она сделала все, что могла,
чтобы спасти ему жизнь.
— Будьте уверены, дочь моя, что уж если иезуит ссылается
на блаженного Августина, стало быть этот святой изрек не-
преложную истину. Я ничего вам не советую, вы благоразумны;
можно быть заранее уверенным, что вы поможете вашему
мужу. Монсеньор де Сен-Пуанж порядочный человек, он вас
не обманет; вот и все, что я могу вам сказать— Я помолюсь
за вас и надеюсь, что все устроится к величайшей славе
Божией.
Прекрасная Сент-Ив, которую речи иезуита испугали не
менее, чем предложения помощника министра, вернулась к
приятельнице совсем растерянная. Ей хотелось умереть, чтобы
избавиться от страшной необходимости оставить в ужасной
неволе возлюбленного, которого она обожала, и от позорной
возможности освободить его ценой того, что было ей всего
дороже и что должно было принадлежать только этому зло-
счастному возлюбленному.
121
Франсуа-Мари Аруэ де Вольтер
[Простодушный был освобожден и вернулся домой. Не выдержав унижения
и позора, Сент-Ив, тяжело заболев, умирает на руках своего жениха.]
К самым выдающимся произведениям Вольтера относится роман «Просто-
душный». Он значительно отличается от других философских романов Воль-
тера, превосходит их радикализмом, остротой и целеустремленностью критики
современных писателю социально-политических пороков. Кроме того, в романе
отсутствует фантастический экзотический элемент, ослабляется авантюрно-
приключенческая фабула, в нем меньше литературных условностей; рацио-
нализм и рассудочность выражены здесь менее отчетливо, соединяясь с
элементами чувствительности.
«Простодушный» по своему жанру приближается к обличительному со-
циально-политическому роману. Несмотря на наличие элемента полемики
с Руссо, идеализировавшего естественное состояние человека, Вольтер в
сущности занимает здесь позиции, близкие к Руссо, сурово осуждая лице-
мерную, антигуманистическую феодально-аристократическую цивилизацию.
Жертвами этой «цивилизации» стали Простодушный и его возлюбленная
Сент-Ив, обрисованные автором с глубоким сочувствием. Характеры героев,
особенно Простодушного и Сент-Ив, индивидуализированы, образ Просто-
душного, являющегося по замыслу Вольтера положительным героем, дан
в развитии. После заточения в Бастилию и гибели Сент-Ив Простодушцый
проникается глубокой враждебностью к социальной несправедливости.
Роман был впервые опубликован в 1767 г.
Выше приведены отрывки из романа.
1	Гурон — представитель одного из
индейских племен.
2	Приор — настоятель мужского монас-
тыря в католической церкви.
3	Паланкинщики — слуги, обслужива-
ющие паланкин — носилки, в которых
передвигались вельможи на Востоке.
4 Лувуа (1641—1691) — французский
военный министр при Людовике XIV,
отличавшийся особой жестокостью
в притеснении гугенотов.
5	Сомюрцы — жители французского
города Сомюра, расположенного на
берегу Луары, в департаменте Се-
ны-и-Луары.
6	Гугенотами называли кальвинистов,
находившихся во Франции XVI—
XVIII веков в религиозно-политиче-
ской оппозиции к правящим кругам
и официальной церкви. Основателем
этого течения был швейцарский бо-
гослов и политический деятель Жан
Кальвин (1509—1564).
7	Речь идет о Бастилии.
8	Пор-Рояль — монастырь во Франции.
Здесь жили крупнейшие деятели
французского янсенизма Арно, Николь
и др. С Пор-Роялем была связана
литературная деятельность Расина,
Паскаля и других французских пи-
сателей XVII века.
9	Лженаучная схоластическая книга
французского иезуита Утремана, не-
однократно высмеянная Вольтером.
10	Тут-а-тус — сатирическое имя от
французского выражения tout a tous
(все для всех). На русский язык это
имя можно перевести как «Чего из-
волите».
11	Августин, именуемый Блаженным
(354-430)-богослов, родоначальник
схоластики, один из наиболее зна-
чительных представителей раннего
христианства.
Дени
ДИДРО
(Denis Diderot)
(1713-1784)
Дени Дидро — великий французский философ-материалист,
публицист, теоретик эстетической мысли, критик,
драматург, прозаик, глава - энциклопедистов- —второго,
младшего поколения просветителей во Франции.
Родился Дидро в Лангре, в семье владельца мастерской.
Образование получил в иезуитском коллеже в родном
городе и в парижском коллеже д’Аркур. В последующие
годы Дидро, живя в Париже и борясь с нуждой, вел
трудную жизнь профессионального литератора и журналиста.
К раннему периоду его творчества относятся
написанные с позиций деизма философские произведения —
-Философские мысли- (1746), -Аллен, или Прогулка
скептика- (1747), -О достаточности естественной
религии- (1747), -Замечания о различных отраслях
математики- (1748), -Письмо слепых в назидание зрячим-
(1749). Несмотря на непоследовательность Дидро
в критике религии, уже в этих произведениях
содерж атся элементы атеизма.
В ранних художественных произведениях Дидро —
игривом романе -Нескромные сокровища- (1748)
123
Дени Дидро
и новелле • Белан птица* (1748) — сказалось значительное
влияние аристократической галантно-эротической
литературы. Однако и для этих произведений
характерна тенденция к постановке важных
социально-политических и философских проблем,
к острому критицизму по отношению к устоям
старого, феодально-абсолютистского общества,
его морали и цивилизации. Это своего рода
наброска жанра философской повести, который впоследствии
мастерски был разработан в •Племяннике Рамо*.
Последующие философские произведения Дидро были
атеистическими и имели нрко выраженную
материалистическую и антифеодальную направленность:
•Мысли об объяснении природы* (1754), -Разговор
Даламбера и Дидро* и -Сон Даламбера*
(оба произведения написаны в 1769 г., изданы в 1830 г.),
-Философские принципы. О материи и движении* (1770),
•Приложение к путешествию Бугенвилля* (1772;
издано в 1796), -Систематическое опровержение книги
Гельвеции -О человеке* (1773—1774), -Элементы
физиологии* (1774—1780). К ним примыкает исторический
труд -Очерк о царствовании Клавдия и Нерона* (1778;
второе, переработанное издание в 1782) и др.
В этих произведениях Дидро выступает как
выдающийся философ-материалист и социальный
мыслитель, глубоко анализирующий явления природы
и общества. В них проявились такие новаторские
черты философской мысли Дидро, как относительность
различия между живой и неживой (органической
и неорганической) материей, наличие элементов
диалектики, тесная связь философских выводов
с изучением естествознания и атеизма, понимание
глубоко реакционной роли феодально-аристократических
классов и их верного союзника — христианской церкви,
отчетливая политическая тенденциозность
и агитационндсть.
Материалистическая и антифеодальная направленность
характеризует и утверждавшие принципы
просветительского реализма эстетические и критические
произведения Дени Дидро: -Беседы о -Побочном сыне*
(1757), -О драматической литературе* (1758),
-Салоны* (1759; 1761-1771; 1775; 1781), -Очерк
о живописи* (1761), -Размышления о Теренции* (1762),
-Парадокс об актере* (1773; издано в 1830) и др.,
а также его художественные произведения: мещанские
драмы -Побочный сын* (1757; поставлена в 1771)
и -Отец семейства* (1758; поставлена в 1761),
124
Дени Дидр>
психологическую антиклерикальную повесть • Монахиня*
(1760; издано в 1796), философские романы •Племянник
Рамо* (1762; издано в 1805 и 1823) и • Жак-фаталист
и его хозяин- (1773; издано в 1796), новеллы •Беседа
отца с детьми* (1773) и •Два друга с улицы Бурбонн* (1773) и др.
Борись за победу реализма в литературе и искусстве,
Дидро решительно выступал против теории и практики
французского классицизма XVII—XVIII веков. Вместе с тем
он сам полностью не освободился от влинннн
классицизма, элементы которого ощущаются в его
художественных произведениях. В некоторых своих
эстетических работах Дидро ратовал за великое
монументальное гражданское искусство как средство
общественно-политического воспитания народи
в антифеодальном духе. Эти теоретические принципы
Дидро были воплощены в искусстве и литературе
Великой французской буржуазной революции 1789—1794 гг.,
особенно в революционно^ классицизме.
Художественные произведения Дидро написаны в основном
в соответствии с его эстетическими положениями.
В 1751-1774 гг. Дидро был главным редактором
• Энциклопедии наук, искусств и ремесел*, обширного
коллективного труда французского Просветительства.
Дидро внес большой вклад в •Энциклопедию-. Он вел
редакционную и организаторскую работу, писал статьи.
В 1773-1774 гг. Дидро совершил поездку в Россию.
Она имела для него большое познавательное значение
и одновременно содействовала культурному сближению
России и Франции. Дидро детально изучал экономическую,
политическую и культурную жизнь России. Он излагал
Екатерине II свои взгляды по управлению государством
в духе просветительской идеологии. Однако Екатерина
его советы не воплотила в жизнь. Стараясь подчеркнуть
перед русским и западно-европейским общественным мнением
свой интерес к Просветительству, она купила личную
библиотеку Дидро, которая после его смерти была
перевезена в Петербург. Эта библиотека, являющаяся
ценнейшим культурным достоянием, вошла в фонд
библиотеки Эрмитажа, а впоследствии библиотеки
им. М. Е. Салтыкова-Щедрина и других библиотек
нашей страны.
Дидро принимал участие в составлении проекта
памятника Петру I (•Медного всадника*), сооруженного
в Петербурге скульптором Фальконе—его учеником.
Высоко ценили Дидро А. Н. Радищев, А. С. Пушкин,
Н. Г. Чернышевский и другие представители передовой
русской культуры.
125
Дени Дидро
Статья из «Энциклопедии»
Тиран
(«Le Тугап»)
(Политика и мораль)
Словомтvpa греки называли гражданина, захватившего
верховную власть над свободным государством, хотя бы он
управлял им по законам справедливости и правосудия. Ныне же
под словом тиран подразумевается не только захватчик вер-
ховной власти, но и законный государь, злоупотребляющий
своей властью, попирая законы, угнетая свой народ, делая
своих подданных жертвами своих страстей и несправедливых
притязаний, которыми он подменяет законы.
Из всех бичей, терзающих человечество, тиран является
самым пагубным. Поглощенный лишь заботами об удовлет-
ворении своих страстей и страстей недостойных приспешников
своей власти, он смотрит на своих подданных лишь как на
презренных рабов, как на низшие существа, по отношению
к которым он считает для себя позволенным все. Когда над-
менность и лесть преисполняют его подобными понятиями,
он признает лишь те законы, которые издает сам. Эти при-
чудливые законы, продиктованные его собственным интересом
и фантазиями, бывают несправедливы и изменяются по при-
хотям его двора. Не будучи в состоянии один пользоваться
своей тиранической властью и сгибать народ под ярмом своих
распущенных желаний, он вынужден вступать в союз со своими
испорченными министрами. Его выбор непременно падает на
людей развращенных, знающих справедливость лишь для того,
чтобы нарушать ее, добродетель — чтобы унижать ее, законы —
чтобы обходить их. Boni quam mali syspectiores sunt, semper-
que his aliena virtus formidolosa est1. Объявив, так сказать,
войну своим подданным, тиран вынужден постоянно опасаться
за свою жизнь; он находит выход в насилии, вверяет ее
своим приверженцам, отдает на их произвол своих подданных
и имущество последних, чтобы утолить жадность и жесто-
кость, чтобы принести в жертву своей безопасности добро-
детель, которая ее защищает. Cuncta ferit, dum cuncta timet2.
Приспешники его страстей сами внушают ему страх: он по-
нимает, что нельзя полагаться на испорченных людей. Подо-
зрения, угрызения совести, страхи осаждают его со всех сто-
рон. Он не находит никого достойного своего доверия; у него
126
Тиран
есть лишь соучастники, но нет друзей. Народ, изнуренный,
униженный и опозоренный тираном, равнодушен к переменам
в нем; законы, попранные им, уже не могут оказать ему
защиту; тщетно взывает он к отечеству, — есть ли закон в
стране, где царит тиран?
Если мир и знает нескольких счастливых тиранов, мирно
наслаждавшихся плодами своих злодеяний, то таких примеров
немного, и нет ничего удивительнее в истории, нежели тиран,
умирающий на своей постели. Тиберий3, наводнивший Рим
кровью добродетельных граждан, стал противен самому себе:
он не смел больше смотреть на стены, которые были свиде-
телями совершенных им казней, он изгнал себя из общества
и порвал с ним связи; обществом его стали ужас, стыд и
угрызения совести. Таков триумф, который он одержал над
законами! Гакова честь, которую доставила ему его варварская
политика! Он вел жизнь, которая была в сто раз ужаснее,
нежели самая жестокая смерть. Калигула4, Нерон®, Домициан6
кончили свою жизнь, дополнив собственной кровью потоки
крови, пролитой их жестокостью; венец тирана воздевается
на того, кто хочет его взять. Плиний7 говорил о Траяне8:
«Судя по уделу его предшественников, боги дают понять, что
они покровительствуют лишь правителям, которых любит
народ».
Статья «Тиран» из цикла «Статьи по вопросам политики» является ярким
образцом социологии Дидро, его анализа развития общества. Она была
опубликована в «Энциклопедии» (т. XVI), выходившей в 1751—1774 гг. под
редакцией Дидро и Даламбера и являвшейся великим произведением всех
французских просветителей.
В статье «Тиран» отражены материалистические взгляды и демократизм
великого французского мыслителя, прославлявшего людей труда как самую
большую и истинную ценность на земле. Статья исполнена протеста против
феодальных властителей и полна свободолюбивого пафоса.
Выше приведен отрывок из статьи.
’ Они тем лучше, чем подозритель-
ней к дурному; чужая добродетель
всегда внушает им страх (лат.).
2	Всех бьет, пока всех боится (лат.).
3	Тиберий — римский император (14—
37 гг. н. э.). отличался необыкновен-
ной жестокостью.
4	Калигула — римский император
(37—41 гг. н. з.), жестокостями и
бесчинствами вызвал к себе нена-
висть войска и был убит заговор-
щиками-преторианцами.
5	Нерон — римский император (54—
68 гг. н. э.). Проявил чрезвычайную
жестокость в борьбе с сенаторской
оппозицией, покончил жизнь само-
убийством.
6	Домициан — римский император
(81—96 гг. и. э.). Стремился устано-
вить единоличное правление импе-
рией и отстранить сенат от решения
государственных дел. Правление До-
мициана характеризовалось террором.
Был убит заговорщиками.
7	Плиний — римский писатель и ора-
тор Плиний Младший (62—114).
8	Транн — римский император (98—
117 гг. н. э.). Вел захватнические
войны, расширившие границы Рим-
ской империи. Для правления Траяна
характерно усиление централизации
государственного управления.
127
Дёни Дидр>
О драматической литературе
(«Discours sur la poesie dramatique», 1758)
Моему другу господину Гримму
11. О серьезной комедии
Вот какова драматическая система в развернутом виде. Веселая
комедия, предмет которой—все смешное и порочное, серьезная
комедия, предмет которой—добродетель и обязанности чело-
века. Трагедия, предметом которой могли бы послужить наши
домашние несчастья; трагедия, предмет которой —общественные
катастрофы и несчастья великих мира сего.
Но кто же ярко опишет нам обязанности людей? Какими
качествами должен обладать автор, поставивший себе такую
задачу?
Пусть будет он философом, пусть заглянет в самого себя,
пусть увидит там человеческую природу, пусть глубоко изучит
общественные сословия, пусть узнает как следует их назна-
чения и вес, их невыгоды и преимущества.
Но как заключить в тесные пределы драматического произ-
ведения все, что относится к общественному положению че-
ловека? Какая интрига может охватить подобную тему? В этом
жанре можно создать то, что мы называем «пьесами с ящич-
ками»; сцены эпизодические будут следовать за сценами эпи-
зодическими и бессвязными или, в лучшем случае, связанными
посредством мелкой вплетенной в них интриги: но нет единства,
мало действия и никакого интереса. Каждая сцена объединит
оба требования, столь рекомендованные Горацием, но цель-
ности не получится и все произведение будет лишено содер-
жательности и энергии. .
Если общественные положения людей дают нам такие пьесы,
как, например, «Докучные» Мольера, это уже немало; но я
полагаю, что из них можно извлечь больше пользы. Не все
обязанности и невыгоды какого-либо звания представляют оди-
наковую важность. Мне кажется, что нужно заняться самыми
главными, сделать их основой своей работы, остальное же
отодвинуть на задний план. Такой целью задался я в «Отце
семейства», где судьба сына и судьба дочери были двумя
главными стержнями пьесы. Богатство, происхождение, воспи-
тание, обязанности родителей по отношению к детям, детей —
по отношению к родителям, замужество, безбрачие—все, свя-
занное с положением отца семейства, становится ясным из
диалога. Пусть другой, обладающий талантом, которого мне не
хватает, возьмется за это дело, и вы увидите, какую драму
он создаст.
128
О драматической литературе
Все возражения против этого жанра доказывают одно —
что им трудно овладеть, что это не детская забава и что
он требует больше искусства, знаний, серьезности и силы ума,
чем имеется обычно у тех, кто посвящает себя театру.
Чтобы правильно судить о каком-нибудь произведении,
не нужно сравнивать его с другим. Именно эту ошибку
сделал один из главных наших критиков. Он сказал: «У древ-
них не было оперы, следовательно, опера —плохой жанр».
Будь он более осторожен или более образован, он мог бы
сказать: «У древних была лишь опера, следовательно, наша
трагедия отнюдь не хороша». Будь он лучшим мыслителем,
он не сделал бы ни того, ни другого заключения. Нет ли
известных образцов, есть ли они — неважно. Есть правило,
предшествующее всему, и пбэтическое мышление существовало
тогда, когда не было еще ни одного поэта; иначе как бы
судили о первой поэме? Была ли она хороша потому, что
понравилась? Или понравилась потому, что была хороша?
Обязанности людей—такой же богатый источник для автора,
как и их смешные черты или пороки; честные, серьезные
пьесы будут иметь успех везде, но у развращенного народа —
успех более верный, чем где бы то ни было. Ведь, отправ-
ляясь в театр, люди избавятся от общества злодеев, которые
окружают их, там найдут они тех, с кем хотели бы жить;
там ,увидят они человеческий род таким, как он есть, и при-
мирятся с ним. Добродетельные люди редки, но они суще-
ствуют. Тот, кто думает иначе, обвиняет себя самого и пока-
зывает, как несчастен он был с женой, родными, друзьями,
знакомыми. Однажды кто-то сказал мне, прочитав честное
произведение, которое увлекло его: «Мне кажется, что я остал-
ся один». Произведение заслуживало такой похвалы, но друзья
его не заслуживали такой насмешки.
Всегда, когда пишешь, нужно думать о добродетели и
добродетельных людях. Вас, друг мой, я вспоминаю, когда
берусь за перо, вас вижу я, когда действую. Софи1 хочу я
понравиться. Если вы улыбнулись мне, если она пролила
хоть одну слезу, если оба вы любите меня за это еще боль-
ше,—я вознагражден.
Когда я услыхал сцены крестьянина из «Мнимого благо-
детеля»2, я сказал: «Вот что понравится всему свету, во все
времена; вот что исторгнет потоки слез». Действительность
подтвердила мое суждение. Этот эпизод целиком относится
к честному и серьезному жанру.
«Пример одного удачного эпизода ничего не доказывает,—
скажут мне,— и если вы не прервете однообразные речи
добродетели трескотней каких-нибудь забавных персонажей,
пусть даже притянутых насильно, как это делали все, то,
что бы вы ни говорили о пристойном и серьезном жанре,
5-69»
729
Дени Дидро
я всегда буду бояться, как бы не получились у вас просто
холодные, бесцветные сцены с унылой и скучной моралью,
нечто вроде проповеди в диалогах».
Окинем взором составные части драматического произведе-
ния и поразмыслим, по сюжету ли нужно судить о нем?
В пристойном и серьезном жанре сюжет не менее важен,
чем в веселой комедии, и трактуется он здесь более прав-
диво. По характерам ли? Здесь они могут быть так же раз-
нообразны и оригинальны, и автор должен рисовать их еще
ярче. По страстям ли? Они покажутся тем выразительнее,
чем больше будет интерес. По стилю? Здесь он будет гибче,
значительнее, возвышеннее, сильнее, восприимчивее к тому,
что называем мы чувствами, — качество, без которого ни один
стиль не доходит до сердца. Быть может, по отсутствию
смешного? Но разве безрассудные поступки и речи, продик-
тованные плохо понятым интересом или порывом страсти,
не являются истинно смешными в людях и в жизни?
Сошлюсь на прекраснейшие места из Теренция3 и спро-
шу: в каком жанре написаны сцены отцов и любовников?
Если в «Отце семейства» я не смог подняться до важности
своего сюжета, если действие идет холодно, а страсти много-
словны и нравоучительны; если характерам Отца, Сына, Коман-
дора, Жермейля, Сесиль не хватает театральной выразитель-
ности, то чья же это вина—-жанра или моя?
Пусть возьмется кто-нибудь показать на сцене жизнь судьи;
пусть усложнит свой сюжет насколько это возможно, но так,
чтобы все мне было понятно; пусть герой будет вынужден
в силу своего положения либо пренебречь достоинством и
святостью своего звания и обесчестить себя в глазах  общества
и своих собственных, либо пожертвовать собой, своими страс-
тями, вкусами, состоянием, происхождением, женой, детьми,—
и пусть тогда провозглашают, если хотят, что серьезная, честная
драма бездушна, бесцветна и бессильна.
Нередко удававшийся мне способ принять решение, к кото-
рому я прибегаю всякий раз, когда привычность или новизна
делают суждение мое неуверенным (ибо и одна и другая
производят то же действие), состоит в том, чтобы, охватив
мыслью предметы, перенести их из природы на полотно и
изучить их на таком расстоянии, когда они не слишком
близки и не слишком далеки от меня.
Применим здесь это средство. Возьмем две комедии, одну
в серьезном стиле, другую в веселом. Образуем из них, сцена
за сценой, две картинные галереи и посмотрим, в какой оста-
немся мы дольше и охотнее, где испытаем мы ощущения более
сильные и сладостные и куда захотим скорее снова зайти.
Итак, я повторяю: честность, честность. 1)на трогает нас
более задушевно и сладостно, чем то, что возбуждает наше
130
О драматической литературе
презрение и смех. Автор, ты тонок и чувствителен? Коснись
этой струны, и ты услышишь, как зазвучит или дрогнет она
во всех душах.
«Значит, человеческая природа хороша?»
Да, друг мой, и очень хороша. Вода, воздух, земля, огонь —
все хорошо в природе: и ураган, что поднимается к концу
осени, потрясает леса, сталкивает деревья, ломает и рвет сухие
ветви, и буря, что вздымает морские воды и очищает их,
и вулкан, изливающий из разверстого чрева потоки пылающей
материи, несущей в воздух очистительный пар.
Нужно винить жалкие условности, развращающие людей,
а не человеческую природу. Действительно, что может взвол-
новать нас больше, чем рассказ о великодушном поступке?
Где тот несчастный, кто мог бы холодно выслушать жалобы
достойного человека?
Партер театра— единственное место, где сольются слезы
добродетельного человека и злодея. Там возмущается злодей
против несправедливостей, которые сам мог бы совершить,
сочувствует горю, которое сам мог бы причинить, негодует
на человека со своим собственным характером. Но впечатление
получено, оно живет в нас, вопреки нам; и злодей, уходя
из ложи, менее расположен ко злу, чем после отповеди су-
рового и черствого оратора.
Поэт, романист, актер идут к сердцу обходным путем и
тем сильнее и вернее поражают душу, чем больше она сама
открывается и поддается удару. Горести, которыми они трогают
меня, вымышлены:—согласен, но все же они меня трогают.
Каждая строка в «Достойном человеке, покинувшем свет»,
в «Киллеринском настоятеле», в «Кливленде»4 возбуждает во мне
живой интерес к несчастьям добродетели и стоит мне не-
мало слез.
Есть ли искусство более пагубное, чем то, которое могло бы
сделать меня сообщником порочного человека? Но, вместе
с тем, что может быть драгоценнее искусства, которое незаметно
связывает меня с судьбой честного человека, вырывает меня
из спокойного и приятного состояния, которым я наслаждался,
чтобы повести за собой и увлечь меня в вертепы, где он
ютился, приобщить ко всем злоключениям, которыми автору
угодно было испытывать его твердость?
О, каким бы это было благом для людей, если бы все
подражательные искусства задались общей целью и выступили
однажды с законами, повелевающими нам любить добродетель
и ненавидеть порок! Философ должен призвать их к этому,
он должен обратиться к писателю, художнику, к музыканту
и крикнуть им с силой: «Гении, зачем одарило вас небо?»
Если они услышат его, то вскоре образы разврата исчезнут
со стен наших дворцов, наши голоса не будут уже орудием
5*
131
Дени Дидро
преступления, а вкус и нравы от этого выиграют. Неужели
действительно думают, что изображение слепых супругов, ко-
торые стремятся друг к другу и в преклонном возрасте,
которые со слезами нежности, увлажнившими их веки, сжимают
руки, ласкают друг друга, так сказать, на краю могилы, не
потребовало бы того же таланта, и не возбудило бы боль-
ший интерес, чем зрелище страстных наслаждений, опьянявших
неопытные их чувства в юности?
Статья <0 драматической литературе» — теоретическое обоснование жанра
мещанской (или буржуазной) драмы — служила целям демократизации ис-
кусства, усиления в нем реализма и правдивости. В ней выражены важные
материалистические положения Дидро, считавшего, что основой искусства
является природа.
Выше приводится отрывок из прЪизведения.
' Софи — подруга Дидро Софи Воллап
(1726-1784).
2 •Мнимый благодетель- (1758) —
имеется в виду комедия в стихах
А. Брета (1717—1792) «Сирота, или
Мнимый благодетель».
3 Теренций (ок. 195—159 гг. до
и. э.) — римский комедиограф.
4 «Достойный человек, покинувший
свет» (1728—1731), «Киллеринский
настоятель» (1736), «Кливленд» (1732—
1739) — произведения Прево.
Монахиня
(«La Religieuse», 1760)
[Молодую девушку Сюзанну родители против ее воли помещают в монас-
тырь. Здесь она сталкивается с жестокостью, бесчеловечностью монахинь,
с их диким фанатизмом, подвергается травле и издевательствам. Перейдя
в другой монастырь, Сюзанна видит таких же слабоумных монахинь и
порочную настоятельницу. Не выдержав, Сюзанна бежит из монастыря.
Повествование, которое ведется от лица Сюзанны Симонен, это полный
непосредственности и искреннего чувства рассказ героини о своих страданиях.]
<...> Мое здоровье не выдержало столь долгих и тяжких
испытаний; я дошла до полного изнеможения, впала в уныние
и тоску. Сначала я пыталась почерйнуть у подножия алтарей
силу и готовность переносить страдания и обретала там иногда
то и другое. Я колебалась между покорностью и отчаянием,
то всецело подчиняясь своей суровой участи, то думая об
освобождении насильственными средствами. В глуши сада был
глубокий колодец; сколько раз я ходила туда! Сколько раз
заглядывала в него! Возле колодца была каменная скамья;
сколько раз я сидела там, прислонившись головой к краю
этого колодца! Сколько раз вскакивала в крайнем возбуждении,
твердо решив положить конец своим мучениям! Что удерживало
меня? Почему я предпочитала тогда плакать, кричать громким
голосом, топтать свое монашеское покрывало ногами, вырывать
волосы и раздирать лицо ногтями? Если бог мешал мне по-
губить себя, то почему он не останавливал также всех этих
движений?
132
Монахини
Elie jeue et chant© ссаваеип an^e.
/.s Лгу-Лл*-' ,AZ	/♦>>¥«»/ «/*•** fit'/ф >
I
Дидро
Монахиня
133
Дени Дидро
Я скажу вам сейчас нечто такое, что может показаться
вам очень странным, и тем не менее это правда: я нисколько
не сомневаюсь, что мои частые хождения к этому колодцу,
были замечены, и жестокие враги мои лелеяли надежду, что
когда-нибудь я приведу в исполнение свое затаенное наме-
рение. Когда я шла в эту сторону, притворялись, что удаляются
и смотрят в другом направлении. Несколько раз я находила
калитку сада открытой в часы, когда она должна быть заперта,
особенно в те дни, когда меня больше всего мучили: меня
толкали на крайний шаг, зная горячность моего характера
и думая, что я повредилась умом. Но как только я догадалась,
что это средство уйти из жизни было, так сказать, предложено
моему отчаянию, что меня водили к этому колодцу за руку,
и что я всегда находила его готовым принять меня, я бросила
эту мысль. Мой ум искал других путей: я оставалась в кори-
дорах и измеряла высоту окон; вечером, раздеваясь, бессозна-
тельно пробовала крепость своих подвязок; бывало, что я
отказывалась есть, спускаясь в трапезную, и сидела, прислонясь
спиной к стене, опустив руки, закрыв глаза и не дотрагиваясь
до кушаний, которые ставили передо мной; я забывалась
в таком состоянии настолько, что все монахини уходили, а я
оставалась. Тогда нарочно старались удалиться без шума и
оставляли меня там; затем меня наказывали за то, что я
пропустила молитву. Словом, меня отвадили почти от всех
средств лишения жизни, так как мне казалось, что их предо-
ставляют в мое распоряжение вместо того, чтобы противостоять
моим намерениям. Очевидно, мы не хотим, чтобы нас вытал-
кивали из этого мира, и, может быть, меня не было бы уже
в живых, если бы делали вид, что удерживают меня от само-
убийства. Когда лишают себя жизни, то, может быть, стремятся
довести до отчаяния других, и сохраняют ее, когда думают,
что другие были бы удовлетворены самоубийством, — это не-
уловимое движение нашей души. В самом деле, насколько
я помню то, что переживала, когда была у колодца, мне
кажется, что внутри меня какой-то голос кричал этим несчаст-
ным, которые удалялись, содействуя злодеянию: «Сделайте
хотя бы один шаг в мою сторону, проявите хотя бы малей-
шее желание спасти меня, подбегите, чтобы удержать меня,
и будьте уверены, что вы придете слишком поздно». Воистину,
я жила только потому, что они желали моей смерти. Неистовое
желание вредить, мучить может пресытиться в миру. Оно
никогда не знает пресыщения в монастырях.
Такое жалкое существование влачила я, когда, окинув
взором свою прошлую жизнь, задумала расторгнуть обет.
Сначала я не думала об этом серьезно. Одинокая, заброшен-
ная, без поддержки, как могла я надеяться осуществить за-
мысел, столь трудно исполнимый даже с посторонней помощью,
134
Монахиня
которой мне недоставало? Тем не менее эта мысль успокоила
меня; мой ум уравновесился; я больше владела собой; из-
бегала наказаний и более терпеливо переносила выпавшее на
мою долю. <...>
[Сюзанна написала записку с изложением обстоятельств ее жизни, с просьбой
помочь ей выйти из монастыря. Это было замечено настоятельницей, кото-
рая решила расправиться с непокорной монахиней.]
<...> И я тут же протянула им руки. Спутницы настоя-
тельницы схватили их. С меня сорвали покрывало, бесстыдно
содрали одежду. На груди у меня нашли маленький портрет
прежней настоятельницы, в него вцепились; я умоляла позволить
мне еще раз поцеловать его,—мне отказали. Мне швырнули
рубаху, сняли чулки, накинули мешок и повели по коридорам
босиком, с непокрытой головой. Я кричала, звала на помощь,
но звонили в колокол, чтобы никто не показывался. Я взывала
к небу, бросалась на пол. Меня волочили. Когда я очутилась
в низу лестницы, мои ступни были окровавлены, а голени
покрыты синяками, я была в таком состоянии, что могла бы
тронуть каменные души. Тем не менее открыли громадным
ключом дверь маленького темного подземелья, куда меня бро-
сили на циновку, полусгнившую от сырости. Там я нашла
кусок черного хлеба, кувшин с водой и кое-какую необходимую
посуду грубой работы, подвернутый конец циновки заменял
подушку; на каменной глыбе стоял череп и деревянное рас-
пятие. Первой моей мыслью было покончить с собой: я хва-
талась руками за горло, раздирала одежду зубами, испускала
страшные крики, выла, как дикий зверь, колотилась головой
об стены, я была вся в крови, я старалась убить себя, пока
не выбилась из сил, что не заставило себя ждать. Трое суток
пробыла я там; я думала, что меня заключили туда на всю
жизнь. Каждое утро какая-нибудь из моих мучительниц при-
ходила и говорила мне:
— Подчинитесь нашей настоятельнице и вы выйдете отсюда.
— Я ничего не сделала и не знаю, чего от меня хотят.
Ах, сестра Клеман, подумайте о боге!..
На третий день, в девять часов вечера, дверь отворилась;
это были те же самые монахини, которые привели меня сюда.
Воздав хвалу доброте нашей настоятельницы, они Ьбъявили
мне, что она смилостивилась надо мной и что они пришли
выпустить меня на свободу.
— Слишком поздно,—сказал я,— оставьте меня здесь, я хочу
здесь умереть.
Тем не менее они подняли меня и поволокли в мою
келью, где находилась настоятельница.
— Я обратилась к богу за советом относительно вашей
участи; он тронул мое сердце, он хочет, чтобы я сжалилась
135
Дени Дидро
над вами, я повинуюсь его воле. Преклоните колена и про-
сите у него прощения.
Я опустилась на колени и сказала:
— Господи, прошу тебя, прости меня за совершенные мною
грехи, как ты просил на кресте за меня.
— Какая гордыня! — воскликнули монахини, — она сравнивает
себя с Иисусом Христом, а нас —с иудеями, распявшими его.
— Оглянитесь лучше на себя, — сказала я,— и тогда судите.
— Кроме того, — сказала настоятельница,— поклянитесь мне,
что вы никогда не будете говорить о том, что произошло.
— Значит, вы поступили очень- дурно, раз требуете от
меня клятвенного обещания хранить молчание. Никто, кроме
вашей совести, не узнает ничего, клянусь вам в этом.
— Вы клянетесь в этом?
— Да, клянусь вам.
После этого с меня стащили рубище и позволили надеть
мою прежнюю одежду. <...>
Мне кажется, однако, что в благоустроенном государстве
следовало бы, наоборот, затруднять вступление в монастырь
и облегчить выход оттуда. И почему не приравнять этот
случай ко многим другим, где малейшее несоблюдение фор-
мальностей делает недействительной процедуру, даже правиль-
ную в остальном? Разве монастыри являются такой существен-
ной принадлежностью государственного устройства? Разве Иисус
Христос учредил институт монахов и монахинь? Разве не
может церковь совершенно обойтись без него? Зачем жениху
небесному столько неразумных дев? И зачем нужно роду че-
ловеческому столько жертв? Неужели никогда не поймут, что
необходимо сомкнуть зияющий зев этих пропастей, где гибнут
будущие поколения? Разве все избитые молитвы, произносимые
там, стоят хоть одного обола1, подаваемого из сострадания
бедняку? Разве бог, созвавший общественного человека, одобряет
затворничество? Разве бог, создавший человека таким неустой-
чивым, таким шатким, может санкционировать его опрометчивые
обеты? Разве могут эти обеты, противоречащие естественным
влечениям природы, полностью соблюдаться когда-либо кем-
нибудь, кроме некоторых созданий с больным организмом,
в которых увяли семена страстей и которых с полным правом
можно было бы причислить к уродам, если бы наши знания
позволяли нам так же легко и хорошо распознавать внутреннее
строение человека, как и его внешнюю структуру? Разве могут
все эти мрачные обряды, соблюдаемые при принятии послуш-
ничества и постриге, когда посвящают мужчину или женщину
монашеской жизни, обрекая их на несчастье,—разве могут
они устранить отправления, общие человеку со всеми живот-
ными? И не пробуждаются ли, наоборот, природные инстинкты,
благодаря молчанию, принуждению и праздности, с силой,
136
Монахиня
неизвестной мирянам, которых отвлекает множество развлечений?
Где можно видеть головы, осаждаемые нечистыми видениями,
которые преследуют и волнуют их? Где можно видеть это
глубокое уныние, эту бледность, эту худобу, все эти признаки
чахнущей и доведенной до изнурения природы? Где ночи
смущаются стонами, а дни орошаются слезами, проливаемыми
без причины, которым предшествует необъяснимая грусть?
Где природа, возмущенная принуждением, для которого она
вовсе не создана, ломает противопоставляемые ей препятствия,
впадает в неистовство и вместо того, чтобы беречь силы,
бросает их в омут разврата, от которого нет спасения?
В каком месте тоска и досада уничтожают все обществен-
ные инстинкты? Где нет ни отца, ни брата, ни сестры, ни
родственника, ни друга? Где человек, считая свое существо-
вание мимолетным и преходящим, относится к самым нежным
связям мира, как путник к встречным предметам, не привязы-
ваясь к ним? Где гнездятся ненависть, отвращение и истерия?
Где царствуют рабство и деспотизм? Где никогда не угасает
злоба? Где кишат взлелеянные в молчании страсти? Где гос-
подствует жестокость и праздное любопытство? «Не знают
истории этих убежищ, — говорил впоследствии г-н Манури2
в своей речи на суде,— этой истории не знают». И он при-
бавил в другом месте: «Давать обет бедности—значит обязы-
ваться клятвой быть лентяем и вором; давать обет целомуд-
рия—значит обещать богу постоянно нарушать самый мудрый
и самый важный из его законов; давать обет послушания —
значит отказываться от неотъемлемого права человека — от сво-
боды. Кто соблюдает эти обеты, тот преступник; кто их не
соблюдает, тот клятвопреступник. Монастырская жизнь—удел
фанатиков или лицемеров».
Реалистическая антиклерикальная и атеистическая повесть «Монахиня» — одно
из самых значительных произведений просветительского реализма во фран-
цузской литературе. Обличая монастыри как очаги мракобесия, фанатизма
и нравственного разложения, автор подверг острой критике всю реакционную
систему римско-католической церкви и ее идеологию — христианскую религию.
«Монахиня» отличается соединением философской проблематики и глубоких
социальных обобщений с ярким изображением быта и нравов, правдивыми
реалистическими зарисовками, занимательностью, углубленным анализом
чувств и переживаний главной героини Сюзанны Симонен. Здесь ослаблена
рассудочность, свойственная многим художественным произведениям Дидро,
отчетливо проявляется эмоциональность, взволнованность повествования. Этому
отчасти содействовала и форма изложения: повествование ведется от лица
главной героини — молодой, но много выстрадавшей девушки. Антиклерикализм
и атеизм сочетаются в «Монахине» с осуждением буржуазного своекорыстия
и стяжательства. Углубленный анализ переживании героини приближает
эту повесть к произведениям французского критического реализма XIX века.
«Монахиня» была завершена в 1760 г., опубликована в 1796 г.
Выше приведены отрывки из произведения.
’ Обол —мелкая монета в Древней 2 Манури — адвокат, к помощи ко-
Греции.	торого прибегла Сюзанна Симонен.
137
Дени Дидро
порядочные дома, где для него ставили прибор, но лишь
под тем условием, что говорить он будет не иначе, как по-
лучив на то разрешение. Он молчал и ел, полный ярости;
он был бесподобен, принужденный терпеть такое насилие.
Если же ему приходила охота нарушить договор и он рас-
крывал рот, при первом же его слове все сотрапезники вос-
клицали: «Рамо!» Тогда в глазах его искрилось бешенство,
и он вновь с еще большей яростью принимался за еду. Вам
любопытно узнать имя этого человека, и вот вы его узнаете:
Это Рамо, ученик знаменитого Рамо6, освободившего нас от
монотонии церковных напевов Люлли,. господствовавших у нас
более ста лет, автора такого множества смутных видений и
апокалиптических истин, относящихся к теории музыки,
в которых ни он, ни кто бы то ни было никогда не мог
разобраться, композитора, которому мы обязаны рядом опер,
где есть гармония, обрывки мелодий, не связанные друг с
другом мысли, грохот, полеты, триумфы, звон копий, ореолы,
шепоты, победы, танцевальные мотивы, звучащие без конца,
заставляющие изнемогать, и который, похоронив флорентийца7,
сам будет погребен итальянскими виртуозами8, что он и
предчувствовал и что делало его мрачным, печальным, свар-
ливым, ибо никто, даже и красавица, проснувшаяся с прыщиком
на губе, не раздражается так, как автор, стоящий перед угро-
зой пережить свою славу. Примеры тому —Мариво® и Кре-
бильон-сын10.
Он подходит ко мне: «Ах, вот как, и вы тут, господин
философ! Что же вы ищете в этой толпе бездельников? Или
вы тоже теряете время на то, чтобы передвигать деревяшки?..»
(Так из пренебрежения называют игру в шахматы или в
шашки.)
Я.—Нет; но когда у меня не оказывается лучшего занятия,
я развлекаюсь, глядя некоторое время на тех, кто хорошо умеет
их передвигать.
Он. — В таком случае вы редко развлекаетесь; за исключением
Легаля и Филидора, никто не знает в этом толку.
Я. — А господин де Бисси?11
Он. — В этой игре он то же, что мадемуазель Клерон12 как актри-
са; и он и она знают только то, чему можно выучиться.
Я. — На вас трудно угодить, и вы, я вижу, согласны щадить лишь
великих людей.
Он. — Да, в шахматах, в шашках, в поэзии, в красноречии, в му-
зыке и тому подобном вздоре. Что проку от посредственности в
этих искусствах?
Я. — Мало проку, согласен. Но необходимо множеству людей
искать в них приложение своим силам, чтобы мог проявиться ге-
ний; в толпе он один. Но оставим это. Я целую вечность вас не
140
Племянник Рамо
видел. Я не вспоминаю о вас, когда вас не вижу, но мне всегда
приятно встретить вас вновь. Что вы делали?
Он. — То же, что делали вы, я и прочие-хорошее, плохое или
вовсе ничего. Кроме того, я бывал голоден и ел, когда к тому пред-
ставлялся случай; поев — испытывал жажду и пил иной раз.
А тем временем у меня росла борода, и когда она вырастала, я ее
брил.	• '
Я. — Это вы напрасно делали; борода —единственное, чего вам
недостает, чтобы принять облик мудреца.
Он. — Ну да, лоб у меня высокий и в морщинах, взгляд жгучий,
нос острый, щеки широкие, брови черные и густые, рот правильно
очерченный, выпяченные губы, лицо квадратное. И если бы этот
объемистый подбородок был покрыт густой бородой, то, знаете ли,
в мраморе или в бронзе это имело бы превосходный вид.
Я. — Рядом с Цезарем, Марком Аврелием, Сократом.
Он.—Нет. Я бы лучше чувствовал себя подле Диогена13 и
Фрины14. Я бесстыдник, как первый из них, и с удовольствием
бываю в обществе особ вроде второй.
Я. — Хорошо ли вы чувствуете себя?
Он. — Обычно — да, но сегодня не особенно. <... >
Он. — Вы всегда принимали во мне известное участие, потому
что я —добрый малый, которого вы презираете, но который забав-
ляет вас.
Я. — Это правда.
Он. — И я вам расскажу.
Прежде чем начать, он испускает глубокий вздох и подносит
ко лбу обе руки; затем снова принимает спокойный вид и обра-
щается ко мне:-Вы знаете, что я невежда, глупец, сумасброд,
наглец, ленивец—то, что наши бургиньонцы называют отъявлен-
ным плутом, мошенником, обжорой.
Я. — Что за панегирик!
Он. — Этот панегирик верен во всех отношениях, в нем слова
не изменишь; не возражайте, пожалуйста. Никто не знает меня
лучше, чем я сам, а я еще не все говорю.
Я. —Не буду вас гневить и соглашусь с вами во всем.
Он.—Так вот: я жил с людьми, которые благоволили ко мне
только потому, что я в удивительной степени был наделен всеми
этими качествами.
Я. — Странно! До сих пор я полагал, что эти качества человек
старается скрыть от самого себя или извиняет их в себе, а что в дру-
гих они вызывают у него презрение.
Он. — Скрыть их! Да разве это возможно? Будьте уверены, что
когда Палиссо15 остается один и задумывается, он и не то го-
ворит себе; будьте уверены, с глазу на глаз он и его товарищ
признаются друг другу, что они отменные мошенники! Презирать
эти качества у других! Мои друзья были справедливее, и благодаря
складу моего характера я имел у них исключительный успех; я
141
Дени Дидро
катался, как сыр в масле: меня чествовали, мое отсутствие тот же
час вызывало сожаление; я был их маленький Рамо, их миленький
Рамо, Рамо— сумасброд, наглец, невежда, ленивец, обжора, шут,
скотина. Каждый из этих привычных эпитетов приносил мне то
улыбку, то ласковое слово, то похлопывание по плечу, пощечину,
пинок; за столом лакомый кусок падал мне на тарелку; когда
вставали из-за стола, по отношению ко мне разрешали себе
какую-нибудь вольность, на которую я не обращал внимания, по-
тому что я ни на что не обращаю внимания. Из меня, со мной,
передо мной можно делать все, что угодно, и я не обижаюсь.
А милые подарки, которые сыпались на меня! И вот я, старый пес,
я все это потерял! Я все потерял только потому, что один раз,
всего лишь один раз в моей жизни, я говорил как здравомыслящий
человек. О, чтобы это еще раз случилось со мной!
Я. — Но в чем же дело?
Он.—Это глупость, ни с чем не сравнимая, непостижимая,
непоправимая.
Я. — Что еще за глупость?
Он. — Рамо! Рамо! разве за такого человека принимали вас?
Что за глупость— проявить немного вкуса, немного ума, немного
здравого смысла! Рамо, друг мой, это научит вас ценить то, что
сделал для вас господь и чего хотели от вас ваши благодетели.
Недаром вас взяли за плечи, довели до порога и сказали: «Убирай-
тесь, олух, и не появляйтесь больше. Это существо претендует на
ум, чуть ли не на благоразумие! Убирайтесь. У нас эти качества
имеются в изобилии». Вы кусали себе пальцы, когда уходили, про-
клятый наш язык — вот что бы Вам кусать спервоначала. Вы это не
сообразили — и вот вы на улице, без гроша, и неизвестно, куда вам
приткнуться. Вы ели все, что душе угодно, ~ и вот вы будете
питаться отбросами; у вас были прекрасные апартаменты — и вот
вы безмерно счастливы, если вам возвращают ваш чердак; у вас
была прекрасная постель — и вот вас ждет солома либо у кучера
господина де Субиза16, либо у Вашего приятеля Роббе17; вместо
того, чтобы спать спокойным, безмятежным сном, которым вы
наслаждались, одним ухом вы будете слышать, как ржут и топчутся
лошади, а другим —как точит дерево жучок, жестокий и свирепый.
О несчастное, злополучное существо, одержимое миллионами бе-
сов!
Я. — Но разве нет пути к возврату? И разве проступок, совер-
шенный вами, столь уж непростителен? На вашем месте я бы отпра-
вился к этим людям. Вы для них более необходимы, чем
думаете сами. <... >
Я. — Если средство, которое я вам подсказываю, вам не подхо-
дит, наберитесь храбрости, чтобы вести жизнь нищего.
Он. — Горько быть нищим, когда на свете столько богатых куп-
цов, на счет которых можно было бы существовать. И вдобавок,
это презрение к самому себе, оно невыносимо.
142
Племянник Рамо
Я. — Разве это чувство вам знакомо?
Он. — Знакомо ли оно мне! Сколько раз я говорил себе:
статочное ли это дело, Рамо, — в Париже десять тысяч превосход-
ных столов, накрытых каждый на пятнадцать или двадцать прибо-
ров, и ни один из этих приборов не предназначен для тебя.
Есть кошельки, полные золота, оно течет направо и налево, и ни
одна из монет не попадает к тебе! Тысячи мелких остроумцев, не
блещущих ни талантами, ни достоинствами, тысячи мелких тварей,
ничем не привлекательных, тысячи пошлых интриганов прекрасно
одеты, а ты будешь ходить голый! И ты до такой степени будешь
дураком! Неужели же ты не сумеешь льстить, как всякий другой?
Неужели ты не сумеешь лгать, клясться, лжесвидетельствовать,
обещать, сдерживать обещание или нарушать его, как всякий
другой? Неужели ты не мог бы стать на задние лапки, как всякий
другой? Неужели ты не мог бы посодействовать интрижке госпо-
жи такой-то и отнести любовную записку от господина такого-то,
как всякий другой? Неужели ты не мог бы, как всякий другой,
приободрить вот этого молодого человека, чтобы он заговорил с
такой-то девицей, а девицу убедить выслушать его? Неужели ты
не мог бы дать понять дочери одного из наших горожан, что
она дурно одета, что красивые сережки, немножко румян, кружева
на платье в польском вкусе были бы ей как нельзя более к лицу? что
эти маленькие ножки вовсе не созданы для того, чтобы ступать по
мостовой? что есгь некий красавец, молодой и богатый, у которого
камзол с золотым шитьем, великолепная карета, шесть рослых
лакеев и что он как-то мимоходом видел ее, нашел ее очарователь-
ной и с тех пор не ест, не пьет, лишился сна и может просто
умереть? —Но мой папенька? — Ну, что там ваш папенька! Сперва
он немножко посердится. — А маменька, которая мне так внушает,
чтобы я была честной девушкой, и твердит, что нет на свете ничего
дороже девичьей чести? — Пустое! — А мой духовник? — Вы больше
и не увидите его, а если вам по странной прихоти все будет хотеться
рассказать ему историю ваших забав, это вам обойдется в несколько
ливров сахара и кофе.—Он человек строгий и даже отказался от-
пустить мне грехи из-за того, что я пела песенку: «Приди в мою
обитель». — Это потому, что сегодня вам нечего ему дать, но когда
вы явитесь перед ним в кружевах... — Так у меня будут кружева? ~
Разумеется, и всех сортов... Да еще с красивыми бриллиантовыми
сережками... — Так у меня будут и бриллиантовые сережки? — Да. —
Как у той маркизы, что покупает иногда перчатки в нашей лавке? —
Такие точно... К тому же превосходная карета, запряженная гне-
дыми в яблоках, два рослых лакея, негритенек, впереди —скоро-
ход, румяна, мушки, длинный шлейф.—Чтобы ехать на бал? —
На бал, в Оперу, в Комедию. (У нее уже сердце прыгало от радости.
А ты вертишь в пальцах какую-то бумажку). — Что это ;акое? —
Так, пустяки. — А мне сдается, что нет. — Это записка. — А для кого? —
Для вас, если вы хоть немножко любопытны.—Любопытна? Да я
143
Дени Дидро
очень любопытная. Взгляну-ка (читает). Свидание? Это вещь невоз-
можная. — По дороге в церковь. — Маменька всегда ходит со. мной.
Но ежели бы он пришел сюда пораньше утром, то я просыпаюсь
первая и стою за прилавком, пока еще никто не встал.— Он
является, имеет успех; в один прекрасный день под вечер малютка
исчезает, и мне отсчитывают мои две тысячи экю... Да возможно
ли? Обладать таким талантом и не иметь куска хлеба? Не стыдно
тебе, несчастный!.. Мне вспоминалась целая толпа мошенников,
которые не стоили моего мизинца, а утопали в роскоши. Я носил
сюртук из грубого сукна, а они были одеты в бархат; трость у них с
золотым набалдашником в виде клюва, а на пальце — кольцо с голо-
вой Аристотеля или Платона. А между тем кто они были такие?
Жалкие музыкантики! Теперь же они—знатные господа. И вот
я ощущал прилив смелости, душа окрылялась, ум приобретал
гибкость, и я чувствовал себя способным на все. Но, видимо, такое
счастливое расположение духа оказывалось мимолетным, ибо до
сих пор я не продвинулся вперед. Как бы то ни было, вот вам содер-
жание моих разговоров с самим собой, которые вы вольны истолко-
вывать как вам будет угодно, лишь бы вы сделали из них тот вывод,
что мне знакомо презрение к самому себе или угрызение совести,
порожденное сознанием пользы тех талантов которыми небо
наделило нас. Это жесточайшая из всех мук. Лучше бы, пожалуй,
вовсе не рождаться на свет.
Я слушал его, и по мере того, как .он разыгрывал роль сводника,
соблазняющего девушку, моей душой овладевали два противо-
положных чувства — я не знал, уступить ли желанию расхохотаться
или отдаться порыву гнева, газ двадцать разражаясь смехом, я
не давал разразиться негодованию, раз двадцать негодование,
подымавшееся из глубины моего сердца, кончалось раскатами
смеха. Я был ошеломлен такой проницательностью и вместе такой
низостью, чередованием мыслей столь верных и столь ложных,
столь полной извращенностью всех чувств, столь бесконечной
гнусностью и вместе с тем столь необычной откровенностью. <... >
Он. — ...Говорят, что доброе имя дороже золота; между тем тот, у
кого доброе имя, часто не имеет золота, а в наше время, как я вижу,
тот, у кого есть золото, не терпит недостатка и в добром имени.
Следует, на сколько это возможно, иметь и доброе имя и золото, и
зту цель я и преследую, когда подымаю себе цену при помощи
средств, которые вы называете унизительными уловками, недо-
стойными, мелкими хитростями. Я даю урок, даю его хорошо —
таково общее правило; я стараюсь уверить, что уроков у меня
больше, чем в сутках часов,— таков идиотизм.
Я. ~ А урок вы даете хорошо?
Он. —Да, неплохо, прилично, основной бас18 милого дядюшки
все это очень упростил. Раньше я воровал деньги моего ученика,
да, я воровал их, это бесспорно так; теперь же я зарабатываю их,
п® крайней мере не хуже, чем другие.
144
Племянник Рамо
Я. — И вы воровали без угрызений совести?
Он.—О! без всяких угрызений. Говорят, что когда вор крадет
у вора, дьявол хохочет. Родители купались в богатстве, приобретен-
ном бог весть каким способом: то были придворные, финансисты,
крупные негоцианты, банкиры, дельцы; я и целая толпа других,
которых они держали на своей службе, помогали им отдавать
присвоенное. В природе все виды пожирают друг друга; в обществе
друг друга пожирают сословия. Мы вершим правосудие друг над
другом без вмешательства закона. Когда-то Дешан19, а нынче
Гимар20 мстили финансисту за князя; а самой Дешан за финан-
систа мстят модистка, ювелир, обойщик, белошвейка, жулик, гор-
ничная, повар, булочник. Среди всей этой сутолоки только глупец
или бездельник терпит урон, никому не досадив, и это вполне
справедливо. Отсюда вы видите, что эти исключения из правил
всеобщей совести или эти моральные идиотизмы, о которых
столько шумят, называя их неправедными доходами,—сущие
пустяки и что в конце концов важно лишь иметь правильный
глазомер.
Я. — Вашим я восхищен.
Он.—А нужда! Голос совести и чести звучит весьма слабо,
когда в желудке стоит вопль. Как бы то ни было, если я когда-ни-
будь разбогатею, мне тоже придется отдавать, и я твердо решил, что
прибегну тогда ко всем возможным способам—еде, игре, вину,
женщинам.
Я.—Но я боюсь, что вы никогда не разбогатеете.
Он. — Подозреваю, что так.
Я.—Но если вы бы разбогатели, что бы вы стали делать?
Он. — То, что делают все разбогатевшие нищие: я стал бы самым
наглым негодяем, какого видел свет. Тут-то я бы припомнил все,
что вытерпел от них, и уж вернул бы сторицей. Я люблю приказы-
вать, и я буду приказывать. Я люблю похвалы, и меня будут хвалить.
К моим услугам будет вся Вильморенова21 свора, и я им скажу,
как говорили мне: «Ну, болваны, забавляйте меня»,— и меня будут
забавлять; «Раздирайте в клочья порядочных людей», — и их будут
раздирать, если только они не вывелись. И потом у нас будут девки,
мы перейдем с ними на ты, когда будем пьяны; мы будем напи-
ваться, будем врать, предадимся всяким порокам и распутствам;
это будет чудесно. Мы докажем, что Вольтер бездарен, что Бюф-
фон22 всего-навсего лишь напыщенный декламатор, никогда не
слезающий с ходуль, что Монтескье всего-навсего лишь остро-
умец; Даламбера23 мы загоним в его математику. Мы зададим
жару всем этим маленьким Катонам24 вроде вас, презирающим
нас от зависти, скромным от гордости и трезвым в силу нужды.
А музыка! вот когда мы займемся ею!
Я.—По тому достойному применению, которое вы нашли бы
своему богатству, я вижу, какая это жалость, что вы нищий.
Вы бы стали вести жизнь, делающую честь всему роду человеческо-
145
Дени Дидро
му, весьма полезную для ваших соотечественников, полную славы
для вас.
Он. — Но мне кажется, вы смеетесь надо мной, господин фило-
соф; да вы не знаете, с кем вы шутите; вы не подозреваете, что в
эту минуту я воплощаю самую важную часть города и двора.
Наши богачи всех разрядов, может быть, и говорили себе, а может
быть, не говорили всего того, в чем я признался вам, но бесспорно,
что жизнь, которую я стал бы вести на их месте, точь-в-точь
соответствует их жизни. Вы, господа, воображаете, что одно и то
же счастье годится для всех. Что за странное заблуждение!
Счастье, по-вашему, — это особое романтическое направление ума,
чуждое нам, необычный склад души, своеобразный вкус. Эти
странности вы украшаете названием добродетели, именуете фи-
лософией, но разве добродетель или философия созданы для всех?
Кто может, пусть владеет ими, пусть их бережет. Только пред-
ставить себе мир мудрым и философичным — согласитесь, что он
был бы дьявольски скучен. Знаете—да здравствует философия,
да здравствует мудрость Соломона —пить добрые вина, обжираться
утонченными яствами, жить с красивыми женщинами, спать в
самых мягких постелях; а все остальное— суета.
Я. — Как! А защищать свое отечество?
Он. — Суета! Нет больше отечества: от одного полюса до другого
я вижу только тиранов да рабов.
Я.— А помогать своим друзьям?
Он.—Суета! Разве есть у нас друзья? А если бы они и были,
стоило бы делать из них неблагодарных людей? Присмотритесь
хорошенько, и вы увидите, что к этому обычно и приводят оказан-
ные услуги. Признательность есть бремя, а всякое бремя для того
и создано, чтобы его сбросить.
Я. — А занимать положение в обществе и исполнять свои обязан-
ности?
Он. — Суета! Экая важность, есть ли положение или нет —лишь
бы быть богатым: ведь положение только для того и занимаешь.
Исполнять обязанности—к чему это ведет? К зависти, к волне-
ниям, к преследованиям. Разве так идут в гору? Надо прислужи-
ваться, черт возьми! Надо прислуживаться, ездить к знатным осо-
бам, изучать их вкусы, потакать их прихотям, угождать порокам,
одобрять несправедливость—вот в чем секрет.
Я. — А заниматься воспитанием своих детей?
Он. — Суета! Это же дело наставника.
Я. — Но ежели этот наставник, набравшись ваших правил,
пренебрежет своим долгом—кто понесет наказание?
Он. — Ей-богу, не я, а может быть, муж моей дочери или жена
моего сына.
Я-А если и тот и другой погрязнут в разврате и пороках?
Он. — Это будет естественно в их положении.
Я — Если они себя опозорят?
146
Племянник Рамо
Он. — При богатстве что бы ни сделать— нельзя опозорить себя.
Я. — Если они разорятся?
Он. — Тем хуже для них! <...>
Философская повесть «Племянник Рамо» занимает особое место не только в
творчестве Дидро, но и во всем французском и европейском Просвещении.
В ней показана несовместимость высоких прогрессивных, гуманистических
идеалов Просветительства с повседневной стяжательской практикой и эгоисти-
ческой моралью буржуазии. Это — произведение, имеющее не только анти-
феодальную, но и антибуржуазную направленность. Оно содержит в себе
элементы диалектического мышления, проявившегося в умении раскрыть глу-
бокие противоречия современного писателю общества, в частности, зловещий
и трагический факт- уродливости и антигуманизма нового буржуазного устрой-
ства, шедшего на смену не менее отталкивающему старому феодальному миру.
Дидро вскрывает в «Племяннике Рамо» такие противоречия общественно-
политического развития, которые впоследствии, после Великой французской
революции конца XVIII века, стали ведущими: противоречия между классовыми
интересами буржуазии и интересами народных масс, враждебность буржуазии
как эксплуататорского класса социальному прогрессу и подлинному гуманизму.
Этот полный глубоких социальных обобщений шедевр материалистической
мысли и классической художественной литературы высоко ценили К. Маркс и
Ф. Энгельс. К. Маркс, называвший Дидро своим любимым прозаиком, особо отме-
чал «Племянника Рамо» как «неподражаемое произведение»’, а образ главного героя
считал носителем «разорванного сознания»2, глубоко враждебного целеустремленной
и гуманистической просветительской идеологии. Ф. Энгельс относил «Племянника
Рамо» к произведениям, содержащим «...высокие образцы диалектики»3.
«Племянник Рамо» имеет необычную творческую историю. В основном повесть
была закончена автором в 1762 г., хотя и в последующие годы он много над ней
работал. При жизни автора произведение не публиковалось. Рукопись его была поте-
ряна и впервые обнаружена и напечатана в Германии в 1805 г., много лет спустя
после смерти Дидро. Ее издал Гете, который перевел «Племянника Рамо» на немецкий
язык (1805). Гете и Шиллер были первыми читателями и ценителями этого произ-
ведения. Впоследствии, в 1823 и 1860 гг., во Франции были найдены другие ва-
рианты романа и установлен его канонический текст.
Выше приведены отрывки из произведения.
’ Пале-Роялъ — дворец в Париже, по-
строенный в XVII веке. Расположенный
вокруг дворца парк — излюбленное ме-
сто развлечений парижан. Во время
Французской революции Пале-гояль
был местом народных собраний.
2 Легаль, Фубер, Майо, Филидор —
французские шахматисты, современ-
ники Дидро. Филидор (1726—1795) был
также поэтом и композитором.
3 Трапписты — монашеский орден в
католической церкви, существовавший
с XVII века и возникший в монастыре,
расположенном в ущелье Ла-Трапп в
Нормандии (Северная Франция), отчего
и получил свое название. Орден трап-
пистов отличался строгим уставом.
4 Бернардинцы, или цистерцианцы —
монашеский орден в католической церк-
ви, возникший в конце XI века в селении
Цистерциум во Франции. В его деятель-
ности сказалось сильное влияние цер-
ковного деятеля Бернарда Клервосского
(ок. 1091—1153). Этот орден играл актив-
ную роль в церковно-религиознои жизни
Франции и других стран Европы, обладал
большой экономической мощью и богат-
ством, его члены жили более привольно,
чем представители других католических
орденов.
2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 32. С. 242.
Там же.
3 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 20.
147
Жан-Жак Pyeeo
Рассуждение о происхождении
и основаниях неравенства
между людьми
(«Discours sur 1’origine et les fondements
de I’inegalite parmi les hommes», 1755)
Часть emopan
Первый, кто, огородив участок земли, придумал заявить: «Это мое!»
и нашел людей, достаточно простодушных, чтобы тому поверить,
был подлинным основателем гражданского общества. От скольких
преступлений, войн, убийств, несчастий и ужасов уберег бы род
человеческий тот, кто, выдернув колья или засыпав ров, крикнул
бы себе подобным: «Остерегитесь слушать этого обманщика;
вы погибли, если забудете, что плоды земли—для всех, а сама
она —ничья!» Но очень похоже на то, что дела пришли уже тогда
в такое состояние, что не могли больше оставаться в том же
положении. Ибо это понятие —«собственность», зависящее от
многих понятий, ему предшествовавших, которые могли возникать
лишь постепенно, не сразу сложилось в человеческом уме. <...>
Но с той минуты, как один человек стал нуждаться в помощи
другого, как только люди заметили, что одному полезно иметь
запас пищи на двоих, исчезло равенство, появилась собственность,
труд стал необходимостью; и обширные леса превратились в ра-
дующие глаза нивы, которые надо было орошать человеческим
потом, и на которых вскоре были посеяны и выросли вместе с
урожаем рабство и нищета.
<...> Положение и участь каждого человека определяются не
только размерами его имущества и его способностью приносить
пользу или наносить вред, но его умом, красотою, силою или лов-
костью, заслугами или дарованиями; а так как одни только эти
качества могли принести уважение, то вскоре потребовалось
иметь эти качества или делать вид, что ими обладаешь.
<... > Ненасытное честолюбие, страсть к увеличению относи-
тельных размеров своего состояния, не так в силу действительной
потребности, как для того, чтобы поставить себя выше других,
внушает всем людям низкую склонность взаимно вредить друг
другу, тайную зависть, тем более опасную, что, желая вернее на-
нести . удар, она часто рядится в личину благожелательности,
словом, состязание и соперничество, с одной стороны, противо-
положность интересов—с другой, и повсюду— скрытое желание
выгадать за счет других. Все эти бедствия — первое действие
собственности и неотделимая свита нарождающегося неравенства.
> Остальные люди, оставшиеся ни с чем, так как слабость
1.W
Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства
или беспечность помешали им, в свою очередь, приобрести земель-
ные участки, стали бедняками, ничего не потеряв; все изменилось
вокруг них, но сами они не изменились и оказались вынужден-
ными получать или похищать средства к существованию из рук
богатых; и отсюда начали возникать, в зависимости от различий в
характерных особенностях тех и других, господство и порабоще-
ние или насилие и грабежи. Богатые со своей стороны, едва
успев познать наслаждение властью, стали вскоре презирать всех
остальных и, используя своих прежних рабов, чтобы подчинить
себе новых, они только и помышляли о покорении и о порабо-
щении своих соседей, подобно тем голодным волкам, которые раз
отведав человечьего мяса, отвергают всякую другую пищу и
бросаются только на людей.
Таким образом, самые могущественные или самые бедствую-
щие обратили свою силу или свои нужды в своего рода право на
чужое имущество, равносильное в их глазах праву собственности,
и за уничтожением равенства последовали ужаснейшие смуты; так
несправедливые захваты богатых, разбои бедных и разнузданные
страсти и тех и других, заглушая естественную сострадательность и
еще слабый голос справедливости, сделали людей скупыми,
честолюбивыми и злыми. Начались постоянные столкновения
права сильного с правом того, кто пришел первым, которые
могли заканчиваться лишь сражениями и убийствами (IX).
Нарождающееся общество пришло в состояние самой страшной
войны: человеческий род, погрязший в пороках и отчаявшийся,
не мог уже ни вернуться назад, ни отказаться от злосчастных
приобретений, им сделанных; он только опозорил себя, употреб-
ляя во зло способности, делающие ему честь, и сам привел себя
на край гибели.
Трактат «Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства между
людьми» (175а) относится к выдающимся социологическим сочинениям
Ж.-Ж. Руссо, в которых с исключительной политической остротой и оригиналь-
ностью изложения выражены его воззрения на общественно-политическое и госу-
дарственное устройство. Являясь самостоятельным произведением, этот трактат
составляет непосредственное продолжение трактата «Рассуждение о пауках
и искусствах» и во многом предваряет положения трактата «Об общественном
договоре, или Принципы политического права».
В «Рассуждении о происхождении и основаниях неравенства» выражены
демократические и революционные взгляды Руссо на развитие общества и госу-
дарства. Страстно и решительно обрушивается он на все формы эксплуатации
человека человеком: рабовладельческую, феодально-крепостническую и буржу-
азную. Главную причину возникновения неравенства в обществе Руссо видел
в частной собственности и порожденных ею эгоистических и хищнических
интересах и низменных побуждениях, в насилии и власти одних людей
над другими, в войнах.
Руссо намного превосходит других философов XVIII века, борясь за уни-
чтожение не только политического, юридического неравенства, но и неравенства
социального, имущественного. Он признает священное и неотъемлемое право
народа прибегать к революционному насилию в борьбе против эксплуататорских,
паразитических классов, он называл это «естественным правом».
151
Жан-Жак Pffvco
«Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства» имеет диалектиче-
ский характер. На материале истории античного, феодально-крепостнического и
буржуазного укладов Руссо подчеркивает относительность социального про-
гресса в обществе, где существует эксплуатация одних людей другими, убеди-
тельно доказывает, что каждая новая формация, являясь более высокой ступенью
поступательного развития общества, одновременно порождала новые виды и
формы угнетения и несправедливости, еще более изощренные и бесчеловечные.
Таким образом, в понимании Руссо социальный прогресс предстает тесно свя-
занным со своей противоположностью-социальным регрессом, антигуманиз-
мом и нравственной деградацией. Руссо считает, что каждый новый щаг
вперед по пути освобождения людей и развития их культуры является вместе
с тем шагом назад, и человечество, таким образом, в условиях классового
общества не обрело ни подлинной свободы, ни подлинной цивилизации.
Сознание этой горькой истины, доказываемой с полемической остротой и за-
частую в необычной, парадоксальной форме, приводит Руссо к глубоко
пессиместическим выводам и к идеализации первобытного «естественного со-
стояния».
Это дало повод прямолинейным истолкователям и критикам Руссо ошибочно
считать его противником прогресса и цивилизации и безоговорочным апологетом
первобытного общества. На самом же деле идеалистическая теория «естествен-
ного состояния» и «естественного человека» была для Руссо лишь своего рода
«рабочей гипотезой», исходным пунктом для его резких критических выступ-
лений против феодального общества и государства. Вследствие отсутствия у Руссо
четкой положительной программы, утопичности его взглядов и недостаточной
зрелости домарксистской социологической науки, он полемически противо-
поставлял «естественное состояние» устоям феодального и буржуазного общества,
а также их цивилизации, которую он осуждал как порочную и антинародную за
То, что она содействовала порабощению людей. Вместе с тем он ратовал за
цивилизацию, способствующую подлинному раскрепощению человечества.
И в понимании прогресса у Руссо позитивный аспект также преобладает над
негативным. Он горячо выступает за подлинный прогресс, который принесет
освобождение всему человечествуу, а не отдельным общественным классам и
ело ям.
Ф. Энгельс, весьма положительно отзываясь о трактате «Рассуждение о про-
исхождении и основаниях неравенства между людьми»1, относил его к тем
произведениям французской философии XVIII века, которые содержат в себе
«высокие образцы диалектики»1 2, и отмечал, что «...учение Руссо в первом своем
изложении почти нарочито выставляет напоказ печать своего диалектического
происхождения»3 4, а в лоРике авторских рассуждений видел яркое проявление
категории «отрицания отрицания»*, ф. Энгельс писал: «... Мы видим у Руссо
и в подробностях целый ряд тех же самых диалектических оборотов, которыми
пользуется Маркс: процессы, антагонистические по своей природе, содержащие
в себе противоречие; превращение определенной крайности в свою противо-
положность и, наконец, как ядро всего — отрицание отрицания»5.
«Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства», как и другие
социологические сочинения Ж.-Ж. Руссо, оказало большое влияние на теорию
и практику Великой французской буржуазной революции, особенно на чкооин-
Трактат о неравенстве так же, как и «Рассуждение о науках и искусствах»,
был создан по конкурсу, объявленному Дижонской Академией (Научным общест-
вом Дижона). Написан он в 1754 г., опубликован в 1775 г.
1 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 20, 99, 100, 104, 143—144.
2 Там же. С. 20.
3 Там же. С. 143.
4 См. там же. С. 144.
5 Там же.
752
Исповедь
Исповедь
(«Les Confessions», 1764—1770)
Книга первая
Intus et in cute1.
Я предпринимаю дело беспримерное, которое не найдет подра-
жателя. Я хочу показать своим собратьям одного человека во всей
правде его природы,— и этим человеком буду я.
Я один. Я знаю свое сердце и знаю людей. Я создан иначе, чем
кто-либо из виденных мною; осмеливаюсь думать, что я не похож
ни на кого на свете. Если я не лучше других, то по крайней мере
не такой, как они. Хорошо или дурно сделала природа, разбив
форму, в которую она меня отлила, об этом можно судить, только
прочтя мою исповедь.
Пусть трубный глас Страшного суда раздастся когда угодно, я
предстану пред Верховным судией с этой книгой в руках. Я громко
скажу: «Вот что я делал, что думал, чем был. С одинаковой откро-
венностью рассказал я о хорошем и о дурном. Дурного ничего не
утаил, хорошего ничего не прибавил; и если что-либо слегка
приукрасил, то лишь для того, чтобы заполнить пробелы моей
памяти. Может быть, мне случилось выдавать за правду то, что мне
казалось правдой, но никогда не выдавал я за правду заведомую
ложь. Я показал себя таким, каким был в действительности:
презренным и низким, когда им был, добрым, благородным, возвы-
шенным, когда был им. Я обнажил всю свою душу и показал ее
такою, какою ты видел ее сам, всемогущий. Собери вокруг меня
неисчислимую толпу подобных мне: пусть они слушают мою испо-
ведь, пусть краснеют за мою низость, пусть сокрушаются о моих
злополучиях. Пусть каждый из них у подножия твоего престола
в свою очередь с такой же искренностью раскроет сердце свое, и
пусть потом хоть один из них, если осмелится, скажет тебе:
«Я был лучше этого человека» <...>
Я родился в Женеве в 1712 году, от гражданина Исаака Руссо и
гражданки Сюзанны Бернар. Так как из весьма незначительного
состояния, разделенного между пятнадцатью детьми, отец мой
получил ничтожную долю, то существовал он исключительно реме-
слом часовщика, в котором был очень искусен. Богаче была моя
мать, дочь пастора Бернара. Она была одарена умом и красотой.
Не без труда добился отец мой ее руки <...>
Я стоил жизни моей матери, и мое рождение было первым из
моих несчастий.
Мне осталось неизвестным, как отец мой перенес эту потерю,
но я знаю, что он остался безутешен. Он думал снова увидеть ее
153
Жан-Жак Руссо
во мне будучи не в силах забыть, что я отнял ее у него; когда он
целовал меня, то по его вздохам, по его судорожным объятьям я
чувствовал, что к его ласкам примешивается горькое сожаление,
но от этого они становились еще нежней. Когда он говорил мне:
«Жан-Жак, поговорим о твоей матери», я отвечал ему: «Зна-
чит, мы будем плакать, отец», и эти слова вызывали у него сле-
зы <... >
Чувствовать я начал прежде, чем мыслить; это общий удел
человечества. Я испытал его в большей мере, чем всякий другой.
Не знаю, как я научился читать; помню только свои первые чтения
и то впечатление, которое они на меня производили; с этого вре-
мени тянется непрерывная нить моих воспоминаний. От моей
матери остались романы. Мы с отцом стали читать их после ужина.
Сначала речь шла о том, чтобы мне упражняться в чтении по зани-
мательным книжкам; но вскоре интерес стал таким живым, что мы
читали по очереди без перерыва и проводили за этим занятием
ночи напролет. Мы никогда не могли оставить книгу, не дочитав
ее до конца. Иногда мой отец, услышав утренний щебет ла-
сточек, говорил смущенно: «Идем спать. Я больше ребенок,
чем ты».
В короткое время при помощи такого опасного метода я не
только с чрезвычайной легкостью научился читать и понимать
прочитанное, но и приобрел исключительное для своего возраста
знание страстей. У меня еще не было ни малейшего представления
о вещах, а уже все чувства были мне знакомы. Я еще ничего не
постиг — и уже все перечувствовал. Волнения, испытываемые мною
одно за другим, не извращали разума, которого у меня еще не
было; но они образовали его на особый лад и дали мне о челове-
ческой жизни понятия самые странные и романтические; ни опыт,
ни размышления никогда не могли как следует излечить меня
от них.
Романы кончились Вместе с летом 1719 года. Следующей
зимой пошло другое. Исчерпав библиотеку моей матери, мы
прибегли к доставшейся нам части библиотеки ее отца <...>
Любимым моим автором стал Плутарх. Удовольствие, которое я
испытывал, постоянно перечитывая его2, немного излечило меня
от моей страсти к романам; скоро я стал предпочитать Агесилая,
Брута, Аристида— Орондату, Артамену и Юбе3. Интересное чте-
ние, разговоры, которые оно порождало между отцом и мной,
воспитали тот свободный и республиканский дух, тот неукроти-
мый и гордый характер, не терпящий ярма и рабства, который
мучил меня в продолжение всей моей жизни, проявляясь в поло-
жениях, менее всего подходящих для этого. Беспрестанно занятый
Римом и Афинами, живя как бы одной жизнью с их великими
людьми, сам родившись гражданином республики и сыном отца,
самою сильною страстью которого была любовь к родине,— я
пламенел ею по его примеру, воображал себя греком или римля-
154
Исповедь
нином, становился лицом, жизнеописание которого читал; рас-
сказы о проявлениях стойкости и бесстрашия захватывали меня,
глаза мои сверкали, и голос мой звучал громко. Однажды, когда
я рассказывал за столом историю Сцеволы4, все перепугались, видя,
как я подошел к жаровне и протянул над нею руку, чтобы вос-
произвести его подвиг <... >
После долгого обсуждения моих природных склонностей
остановились наконец на том, к чему я меньше всего был способен,
и устроили меня к Массерону, городскому протоколисту, чтобы я
научился под его руководством полезному ремеслу судебного
крючкотвора, как говорил г-н Бернар. Прозвище это очень не нра-
вилось мне; надежда заработать кучу денег неблагородным путем
мало льстила моему гордому нраву; занятие казалось мне скучным,
невыносимым; кропотливость работы, подчинение окончательно
меня от него отвратили, и я всегда входил в канцелярию
с тайным ужасом, возраставшим день ото дня. Массерон, со своей
стороны не слишком довольный мною, относился ко мне презри-
тельно, непрерывно упрекал за вялость, глупость и повторял
ежедневно, что дядя уверял его, будто я знаю, будто я знаю,
а на деле я ровно ничего на знаю; что ему обещали славного
мальчика, а дали просто осла. Наконец я был с позором изгнан
из канцелярии за неспособность, и конторщики Массерона
решили, что я гожусь только на то, чтобы орудовать напиль-
ником.
Когда, таким образом, мое призвание определилось, меня отдали
в учение,— однако не к часовщику, а к граверу <...>
Ремесло само по себе нравилось мне; я очень любил рисовать,
работа гравировальным резцом меня занимала; а так как в часовом
деле от гравера не требуется слишком многого, я надеялся скоро
достигнуть и в этом искусстве совершенства. Быть может, я добился
б этого, если бы грубость моего хозяина и чрезвычайное притесне-
ние не отвратили меня от работы. Я крал у нее время для занятий
того же рода, но имевших для меня прелесть свободы. Я гравировал
нечто вроде медалей, которые должны были служить мне и моим
товарищам рыцарскими орденами. Застав меня за этой контра-
бандной работой, хозяин исколотил меня, говоря, что я упраж-
няюсь в ремесле фальшивомонетчика, так как на наших медалях
был герб республики. Могу поклясться, что у меня не было ни
малейшего представления о фальшивых деньгах и очень слабое
о настоящих. Я лучше знал, как делаются римские ассы5, чем наши
монеты в три су.
Тирания хозяина в конце концов сделала работу, которую я мог
бы полюбить, невыносимой и породила во мне пороки, которые
могли бы стать для меня ненавистными: ложь, безделье, воровство.
Ничто так ясно не показало мне разницу между сыновней зависимо-
стью и рабским подчинением, как воспоминание о происшедщих
во мне за это время переменах. От природы робкий и застенчивый.
755
Жан-Жак Руссо
я из всех недостатков всего более был далек от бесстыдства.
Но ведь я наслаждался разумной свободой, которая с тех пор
постепенно ограничивалась и наконец совсем исчезла. Я был смел
у своего отца, свободен у г-на Ламберсье, скромен у своего
дяди; я сделался запуганным у своего хозяина и стал потерянным
ребенком. <...>
Так достиг я шестнадцати лет, беспокойный, недовольный
всем и собой, без расположения к своему ремеслу, без развлече-
ний, • свойственных юности, снедаемый смутными желаниями,
плача без причины, вздыхая неведомо отчего и нежно лелея свои
химеры, ибо вокруг я не видел ничего равноценного им. По воскре-
сеньям, после проповеди, товарищи приходили за мной и звали
порезвиться с ними. Я с удовольствием скрылся бы от них, если
б мог, но, вовлеченный в игру, играл с большей горячностью и за-
ходил дальше всякого другого, так что меня трудно было утихоми-
рить и сдержать. Таков был мой характер всегда. Во время прогулок
за город я постоянно шел впереди всех и не думал о возвращении,
если только другие не думали об этом за меня. Из-за этого я два
раза попался: городские ворота оказались запертыми, прежде чем
я успел вернуться. Можно себе представить, как досталось мне
на другой день; а во второй раз мне был обещан такой прием,
если я опоздаю и в третий, что я решил больше не рисковать.
Но этот третий раз, которого я так боялся, все-таки наступил.
Моя бдительность была обманута одним проклятым капитаном
по фамилии Минутоли, который, когда бывал в карауле, закрывал
ворота всегда на полчаса раньше других. Я возвращался с двумя
товарищами. В полумиле от города слышу вечернюю зорю; уско-
ряю шаг; слышу, как бьют в барабан; пускаюсь бежать со всех
ног; прибегаю запыхавшись, весь в поту; мое сердце колотится;
издали вижу часовых, —я бегу, кричу сдавленным голосом.
Но слишком поздно. Мне оставалось еще сделать двадцать шагов,
как подняли первый мост. Я содрогнулся, увидев в воздухе его
ужасные рога — мрачное и роковое знамение неотвратимой судьбы,
которую открывало передо мной это мгновенье.
В первом порыве горя я бросился на откос, кусая землю.
Мои товарищи, смеясь над своим несчастьем, тотчас же приняли
решенье. Я тоже принял свое, но оно было иным. Тут же на месте
я поклялся никогда больше не возвращаться к хозяину; и когда на
следующий день, в час открытия ворот, мои товарищи вернулись в
город, я простился с ними навсегда, прося их только предупре-
дить потихоньку моего двоюродного брата Бернара о принятом
мною решении и о месте, где он мог бы еще раз повидаться
со мной.
С тех пор как я поступил в учение, я, живя, отдельно от Бернара,
виделся с ним реже; в течение некоторого времени мы с ним
встречались по воскресеньям; но постепенно у каждого из нас
появились свои интересы, и мы почти перестали встречаться.
756
Исповедь
Я убежден, что его мать много содействовала этому. Он был маль-
чиком из «верхнего квартала», а я—жалкий подмастерье и всего-
навсего мальчишка из Сен-Жерве. Мы не были равны, несмотря на
родство; часто видеться со мной значило ронять себя. Однако
связь между нами прекратилась не совсем; по природе он был
добрый малый, и, вопреки наставлениям матери, следовал иногда
своему сердцу. Узнав о моем решении, он-прибежал не для
того, чтобы разубедить меня или разделить мою участь, а чтобы
облегчить положение беглеца небольшими подарками, так как с
моими собственными средствами я не мог бы уйти далеко.
Он подарил мне, между прочим, маленькую шпагу; она мне страш-
но понравилась; и я не снимал ее до самого Турина6, где только
необходимость заставила меня с ней расстаться и где я, как гово-
рится, оплакал ее горькими слезами. Чем больше я размышляю о
его поведении в ту решительную минуту, тем более убеждаюсь, что
он следовал наставлениям своей матери, а быть может, и отца,
так как совершенно невозможно, чтобы, действуя по собственному
почину, он не сделал никаких попыток удержать меня или не
соблазнился мыслью последовать за мной; но этого не было.
Он скорей поддерживал меня в моем намерении уйти, чем отго-
варивал от него; потом, увидев, что я окончательно решился, по-
кинул меня без лишних слез. Мы никогда не писали друг другу и
не виделись. Это жаль: он был добр по природе; мы были созданы,
чтобы любить друг друга.
«Исповедь» написана в 1764—1770 гг., опубликована частично в 1781 г. и полностью
в 1788 г. В ней Руссо как бы подвел итоги своего сложного и трудного
жизненного и творческого пути, правдиво нарисовал собственный портрет на
фоне социально-политической жизни Франции и Европы XVIII века.
Написанная в форме художественной автобиографии «Исповедь» Руссо является
не только своеобразным и неповторимым образцом мемуарного жанра, но и
ярчайшим памятником литературы сентиментализма. В произведении выражен
страстный протест автора против социальной несправедливости и угнетенного
положения народных масс.
Выше приведены отрывки из произведения.
цательными, как образцы патриотизма
и гражданственности.
3	Орондат, Артамен и Юбе — пер-
сонажи романов французских писате-
лей XVII века Мадлен де Скюдери и
Ла Кальпренеда, представителей дво-
рянской «прециозноп» литературы.
4	Гай Муций Сцевола — выдающийся
патриот раннего периода древнерим-
ской республики, который во время
войны между Римом и Этрурией в
506 г. до н. э., чтобы показать свою
стойкость, сжег на медленном огне
руку.
5	Денежная единица в Древнем Риме.
6	Город в Северной Италии.
1	«А тебя и без кожи и в коже я знаю»
(лат., пер. Ф. А. Петровского) — из III
сатиры древнеримского поэта Авла
Персия Флакка (34—64 гг. н. э.).
2	Речь идет о книге древнегреческого
писателя Плутарха (46 г. — ок. 120 г.)
«Параллельные биографии» или «Срав-
нительные биографии», в которой
даны в яркой художественной форме
и с элементами идеализации и вымы-
сла жизнеописания ряда выдающихся
людей классической древности.
3	Агесилай и Аристид —древнегрече-
ские политические деятели. Брут —
древнеримский, политический деятель,
республиканец. Их имена стали нари-
/57
Жан-Жак Руссо
Юлия, или Новая Элоиза
(«Julie, ou la Nouvelle Heloise», 1761)
Письмо 23
К Юлии'
За какую-нибудь неделю я обошел край2, для изучения которого
понадобились бы годы. Но, не говоря уж о том, что я спасался от
снега, мне хотелось опередить почтальона; надеюсь, он доставит от
вас письмо. В ожидании я взялся за послание к вам—если пона-
добится, напишу еще одно в ответ на ваше.
Сейчас я вовсе не намерен обстоятельно описывать свое путе-
шествие и наблюдения; отчет уже составлен, и я рассчитываю
передать его вам из рук в руки. Переписку надобно посвящать
тому, что ближе касается нас с вами. Я поведаю лишь о своем ду-
шевном состоянии: следует отчитаться относительно того, что при-
надлежит вам.
В путь я отправился, удрученный своим горем, но утешенный
вашей радостью; все это навевало на меня какую-то смутную
тоску —а она полна очарования для чувствительного сердца.
Медленно взбирался я пешком по довольно крутым тропинкам в
сопровождении местного жителя, который был нанят мною в про-
водники, но за время наших странствий выказал себя скорее моим
другом, нежели просто наемником. Мне хотелось помечтать, но
отвлекали самые неожиданные картины. То обвалившиеся испо-
линские скалы нависали над головой. То шумные водопады,
низвергаясь с высоты, обдавали тучею брызг. То путь мой пролегал
вдоль неугомонного потока, и я не решался измерить взглядом
его бездонную глубину- Случалось, я пробирался сквозь дремучие
чащи. Случалось, из темного ущелья я вдруг выходил на прелест-
ный луг, радовавший взоры. Удивительное смешение дикой при-
роды с природой возделанной свидетельствовало о трудах чело-
века там, куда, казалось бы, ему никогда не проникнуть. Рядом с
пещерой лепятся домики; начнешь собирать ежевику — и видишь
плети виноградных лоз: на оползнях раскинулись виноградники.
Среди скал— деревья, усыпанные превосходными плодами, над
пропастью—возделанные поля.
Но не только труд внес в эти удивительные края столько
причудливых контрастов; такое разнообразие видишь порою в
одном и том же месте, что кажется, будто самой природе любезны
эти противоречия. На восточных склонах— вешние цветы, на
южных—осенние плоды, на северных — льды и снега. В едином
мгновении соединяются разные времена года; в одном и том же
158
Юлия, или Новая Элоиза
Руссо
Юлия, или Новая Элоиза
Титульный лист.
159
Жан-Жак Русси
уголке страны — разные климаты; на одном и том же клочке
земли—разная почва. Так, здесь, по воле природы, порождения
долин и гор изумляют невиданными сочетаниями. А ко всему
этому добавьте картины, вызванные обманом зрения: вообразите
различно освещенные вершины гор, игру света и тени, переливы
красок на утренней и вечерней заре —и вы отчасти представите
себе ту непрерывную смену ландшафтов, которые манили мой
восхищенный взор и как будто показаны были на театре, ибо глаз
охватывает сразу перспективу отвесных горных хребтов, тогда как
убегающая вдаль перспектива равнин, где один предмет зцслоняет
собою другой, открывается взору постепенно.
В первый же день я этой прелести разнообразия приписал
тот покой, который вновь обрела моя душа. Я восхищался могу-
ществом . природы, умиротворяющей самые неистовые страсти,
и презирал философию за то, что она не может оказать на челове-
ческую душу то влияние, какое оказывает череда неодушевленных
предметов. Душевное спокойствие не оставляло меня всю ночь,
а на следующий день еще возросло — и тут я понял, что этому
была еще какая-то другая причина, покамест мне не понятная.
В тот день я блуждал по отлогим уступам, а затем, пройдя по
извилистым тропинкам, взобрался на самый высокий гребень из
тех, что были окрест. Блуждая среди облаков, я выбрался на
светлую вершину, откуда в летнюю пору видно, как внизу зарожда-
ются грозы и бури,— таким вершинам напрасно уподобляют душу
мудреца, ибо столь высокого величия души не найти нигде,
разве что в краю, откуда взят этот символ.
Тогда-то мне стало ясно, что чистый горный воздух — истинная
причина перемены в моем душевном состоянии, причина возврата
моего давно утраченного спокойствия. В самом деле, на горных
высотах, где воздух чист и прозрачен, все испытывают одно и то же
чувство, хотя и не всегда могут объснить его,—здесь дышится
привольнее: тело становится как бы легче, мысль яснее; страсти не
так жгучи, желания спокойнее. Размышления принимают какой-то
значительный и возвышенный характер, под стать величествен-
ному пейзажу, и порождают блаженную умиротворенность,
свободную от всего злого, всего чувственного. Как будто, подни-
маясь над человеческим жильем, оставляешь все низменные
побуждения; душа, приближаясь к эфирным высотам, заимствует
у них долю незапятнанной чистоты. Делаешься серьезным, но не
печальным; спокойным, но не равнодушным; радуешься, что су-
ществуешь и мыслишь; все слишком пылкие желания притупля-
ются, теряют мучительную остроту, и в сердце остается лишь
легкое и приятное волнение,— вот как благодатный климат обра-
щает на счастье человека те страсти, которые обычно лишь терзают
его. Право, любое сильное волнение, любая хандра улетучится,
если поживешь в здешних местах; и я поражаюсь, отчего подобные
омовения горным воздухом, столь целительные и благотворные,
/66
Юлия, или Новая Элоиза
не прописываются как всесильное лекарство против телесных и
душевных недугов:
Sui non palazzi, non teatro о loggia,
a’n lor vece un’abete, un faggio, un pino
Tra 1’erba verde e’l hel monte vicino
!	Levan di terra al Ciel nostr’intelletto3.
Вообразите всю совокупность впечатлений, которые я только
что описал, и вы отчасти поймете, как прелестны эти края.
Постарайтесь представить себе, как поразительны разнообразие,
вёличие и красота беспрерывно сменяющихся картин, как приятно,
когда вокруг все для тебя ново, —причудливые птицы, диковин-
ные, невиданные растения, когда созерцаешь иную природу и
переносишься в совсем новый мир. Этому неописуемому богат-
ству ландшафтов еще большее очарование придает кристальная
прозрачность воздуха: краски тут ярче, очертания резче, все как
бы приближается к тебе, расстояния кажутся меньше, чем на равни-
нах, где плотный воздух обволакивает землю; глазам нежданно от-
крывается такое множество подробностей на горизонте, что
дивишься, как он их в себе умещает. Словом, в горном ландшафте
есть что-то волшебное, сверхъестественное, восхищающее ум и
чувства; забываешь обо всем, не помнишь себя, не сознаешь, где
находишься.
В дни странствий я, вероятно, все время как зачарованный
любовался бы природой, не будь у меня еще большей отрады —в
общении с местными жителями. В моем описании вы найдете
очерк их нравов, простого уклада жизни, уравновешенного харак-
тера и того блаженного покоя, который делает их счастливыми, —
не оттого, что они наслаждаются радостями, а оттого, что избавлены
от страданий. Но невозможно описать их бескорыстное человеко-
любие и гостеприимство по отношению к чужеземцам, которых к
ним приводит случай или же любопытство. Поразительное доказа-
тельство тому получил я сам, сторонний человек, появившийся
здесь только в сопровождении проводника. Однажды, под вечер,
я вошел в какую-то деревушку, и жители так настойчиво стали
зазывать меня в свои дома, что я попал в затруднение. Победитель
же в этом состязании так обрадовался, что я сперва приписал его
рвение стяжательству. И как я был удивлен, когда, проведя целый
день у него в доме и считая себя постояльцем, я не мог его заста-
вить взять деньги, и он был даже оскорблен моей попыткой;
так случалось повсюду. Итак, заботам о наживе я приписал
всеобщее сердечное радушие. Они до того бескорыстны, что за
все путешествие я не истратил ни патагона*. И правда, на что
тратить деньги в стране, где хозяева не принимают вознаграждения
за свои расходы, а челядь за услуги и где нищих нет и в помине!
* Местная монета. (Прим. Руссо).
6-690
161
Жан-Жак Руссо
Однако деньги немалая редкость в Верхнем Вале, но оттого-то
люди там и живут в довольстве: край изобилует всякой снедью,
а вывоза нет; нет и внутри страны никакой роскоши, и трудолю-
бивые земледельцы — горцы — не утрачивают вкуса к работе.
Как только у них заведутся деньги, они обеднеют —это неминуемо.
Но они столь мудры, что понимают это и запрещают разрабатывать
золотую руду, попадающуюся в горах кантона.
Вначале меня весьма удивило отличие здешних обычаев от
обычаев Нижнего Вале, где по дороге в Италию у путешественников
довольно грубо вымогают деньги. И мне трудно было постичь,
как сочетаются столь разительно противоречивые черты у одного
и того же народа. Объяснил мне это местный житель.
— Чужестранцы, проезжающие по долине, — сказал он, — зто или
купцы, или же люди, ведущие всякие прибыльные дела. И они по
справедливости часть своих доходов оставляют нам: мы относимся
к ним так же, как они ко всем другим. А в наши края ничто не при-
влекает дельцов-чужеземцев, и мы уверены, что здесь путешест-
вуют не ради корыстной цели, поэтому и мы оказываем беско-
рыстный прием. Чужеземцы —наши гости, они любезно навещают
нас, и мы принимаем их по-дружески. В конце концов,—добавил
он с усмешкой, — гостеприимство нам обходится не дорого, и вряд
ли кто-нибудь захочет на нем нажиться.
— О, разумеется, —отвечал я.— Что делать среди людей, живу-
щих во имя жизни, а не ради наживы или почестей? Счастливые
люди, достойные своего удела! Я полагаю, что надобно хоть
несколько походить на вас, дабы хорошо себя чувствовать в вашем
кругу.
Гостеприимство не стесняло ни их самих, ни меня, и это всего
приятнее. Жизнь в доме шла своим чередом, будто меня не было, а
я мог вести себя так, словно живу один. Им не свойственно суетное
стремление оказывать иностранцу почести и тем самым напоми-
нать ему о присутствии хозяина, т. е. подчеркивать, что ты от него
зависишь. Я не выказывал никаких желаний, и они полагали, что
мне по душе заведенный ими порядок, но стоило бы мне вымол-
вить слово, и я мог бы жить по-своему, не вызвав ни недовольства,
ни удивления. За все время я услышал от них одну-единственную
любезность: узнав, что я швейцарец, они сказали, что мы братья,
и просили располагаться у них, как дома. А потом и не думали
вмешиваться в мои дела, не представляя себе, что я могу усом-
ниться в искренности их гостеприимства или почувствовать угры-
зения совести за до, что им пользуюсь. Также обходятся они и
друг с другом; дети, вступившие в сознательный возраст, держатся
наравне с отцами, батраки садятся за стол вместе с хозяевами —
свобода царит в домах и в республике, и семья является прообразом
государства. <...>
Одно стесняло мою свободу— невероятно долгие трапезы. <...>
Не меньше стеснял меня и другой обычай: мне было неловко,
162
Юлин, или Новая Элоиза
Руссо
Юлия, или Новая Элоиза.
6*
163
Жан-Жак Руссо
когда жена и дочки хозяина прислуживали мне, стоя за моим
стулом,— так заведено даже в домах должностных лиц. Учтивый
француз поспешил бы исправить эту несуразицу, тем более, что
у уроженок Вале, даже у батрачек, такая наружность, что стано-
вится не по себе, когда они прислуживают. Можете мне поверить,
они хороши собой, раз я почитаю их красавицами; ведь мои
глаза привыкли любоваться вами и взыскательны к красоте.
Однако я уважаю обычаи страны, в которой живу, больше чем
обычаи, подсказанные вежливостью, и принимал их услуги молча,
с важностью, как Дон Кихот в замке герцогини. Порой улыбался,
сопоставляя окладистые бороды и грубые лица своих сотрапез-
ников с белоснежными и румяными лицами молоденьких краса-
виц, до того робких, что они так и вспыхивали при каждом обра-
щенном к ним слове,— и хорошели еще больше. <... >
Я обратил внимание также на изрядный недостаток в одежде
уроженок Вале; сзади корсаж у них так короток, что кажется,
будто они горбаты; это да небольшие черные наколки и другие
части костюма, не лишенные, впрочем, изящества и простоты,
придают им нечто своеобразное. Я привезу вам такой костюм-
право, он будет вам к лицу. Он сшит по мерке самой стройной
девушки в этом краю.
А что было с вами, моя Юлия, пока я, восторгаясь, странствовал
по здешним местам, столь мало известным, но достойным внима-
ния? Ужели ваш друг мог забыть вас? Забыть Юлию! Да скорее я
забуду самого себя! Могу ли я хоть на мгновение отрешиться от вас,
ведь я только и живу вами! Никогда я не замечал яснее, что неволь-
но представляю себе наше будущее существование то в одном, то в
другом месте, в зависимости от состояния своей души. Стоит мне
затосковать, и она ищет прибежище близ вас и утешение в местах,
где находитесь вы,— так было, когда я разлучился с вами. Стоит
мне испытать радость и уже не хочется радоваться в одиночестве,
и я призываю вас к себе; Так было в дни моих странствий, когда я
упивался разнообразными впечатлениями и всюду водил вас с
собою. Я не ступал без вас ни шагу. Любуясь ландшафтами,
я спешил их показать вам. Деревья укрывали вас своей сенью, на
траве вы отдыхали. Подчас, сидя рядом, мы вместе любовались
видами; подчас, у ваших ног, я любовался красотой, еще более
способной восхищать чувствительного человека. Бывало,
встретится мне препятствие на пути, и я вижу, как вы с легкостью
через него перескакиваете, словно молоденькая косуля вслед за
матерью; надобно было перейти через поток-и я осмеливался
приждть к груди сладостную ношу; и переходил через поток не
спеша, с упоением, сожалея, что уже показалась тропа, к которой
я пробирался. Все напоминало мне вас в мирных этих краях-и
волнующие душу красоты природы, и первозданная чистота воз-
духа, и простота нравов здешних жителей, и их спокойное, надеж-
ное благоразумие, и милая стыдливость девушек, их невинная
164
Юлин, или Новая Элоиза
прелесть,— все, что приятно поражало мои глаза и сердце, все
рисовало воображению ту, которую они всюду искали.
«О Юлия моя!-твердил я с нежностью. — Отчего я не могу
проводить дни вместе с тобой в этих никому не ведомых краях,
радоваться своему счастью, а не подчиняться людскому мнению?
Отчего не могу отдать всю свою душу тебе одной и в свою
очередь заменить для тебя весь мир! Милая моя, обожаемая,
тогда бы тебе воздались все почести, коих ты достойна. Радости
любви! Вот когда сердца наши наслаждались бы вами вечно.
В долгом и сладостном упоении мы не замечали бы, как течет
время, но когда годы усмирили бы наконец жар юной страсти,
привычка думать и чувствовать вместе подарила бы нам взамен
такую же нежную дружбу; исчезла бы страсть, но все благородные
чувства, вскормленные в молодости вместе с любовью, заполнили
бы зияющую пустоту; среди здешнего счастливого народа и по его
примеру мы выполняли бы долг человеколюбия, души наши
слились бы для благого дела, и мы почили бы, насладившись
жизнью».
Пришла почта. Кончаю и бегу за вашим письмом. Только бы
выдержало сердце до этого мгновенья. Увы! Сейчас я был так
счастлив в мечтах. Счастье улетает вместе с нами. Что же сулит
мне действительность?
«Юлия, или Новая Элоиза» — эпистолярный роман, состоящий из двух частей.
Это крупнейший памятник литературы сентиментализма. Характерно существен-
ное различие между первой и второй частями романа. Если в первой части
преобладают мотивы «чувствительности», призыв к личному счастью, то во второй
части тональность изменяется. Здесь автор призывает к самоограничению, к вы-
полнению сурового долга, что сближало «Новую Элоизу» с произведениями
периода Великой французской революции XVHI века.
Выше приведены отрывки из романа.
1	Ответ Сен-Пре, учителя и возлюб-
ленного Юлии, на ее письмо.	;
2	Речь идет о живописной местности i
швейцарского кантона Вале, на грани- i
цр с Италией.	;
3 Здесь не дворцы, не театр или лод-
жия, но вместо них ель, бук, сосна —
между зеленой травой и ближней кра-
сивой горою возносят нашу мысль от
земли к небесам (шпал.).
Пьер Огюстен Карон
де БОМАРШЕ
(Pierre Augustin Caron de Beaumarchais)
(1732-1799)
Выдающийся французский драматург и публицист
Пьер де Бомарше родился в Паримое, в семье часовщика.
Биография Бомарше богата событиями и
характерна для человека из замситочных слоев
• третьего сословия?. Охваченный стремлением к
обогащению, Бомарше вел выгодные торговые и
финансовые дела; проник в 1759 г. в высшие
придворные сферы; приобрел дворянское звание и
придворный титул, купив в 1761 г. долмсность
королевского секретаря; обучал музыке дочерей
Людовика XV. Вступив в сделку с крупными
финансистами и дельцами, он приобретает
большое состояние. Вместе с тем Бомарше был
противником феодального ремсима, сословных
привилегий, римско-католической церкви.
В 1764 г. Бомарше совершил поездку в Испанию.
После возвращения в Паримс он вел активную
публицистическую и литературную деятельность,
продолжая одновременно торговые и финансовые операции.
В зти годы были поставлены его драмы ’Евгения?
166
Женитьба Фигаро
(1767) и "Два друга* (1770). В 1774—1775 гг. были
опубликованы "Судебные записки против господ
Гёзмана, Лабланша, Марена и д’Арно*, написанные
в связи с нашумевшим судебным процессом, который
Бомарше удалось выиграть. В "Судебных записках*
("Мемуарах*), являющихся одновременно юридическим
документом, политическим памфлетом и
художественным произведением, Бомарше резко
обличал реакционную судебную систему во Франции.
Огромный успех имели комедии Бомарше "Севильский
цирюльник* (поставлена в 1775 г.) и
"Женитьба Фигаро*. Написанная в 1778 г.,
"Женитьба Фигаро* из-за препятствий, исходивших
от самого короля, и саботажа реакционных актеров
привилегированного "Королевского* театра
•Комеди Франсзз* смогла увидеть свет рампы лишь
в апреле 1784 г. (сам Бомарше после постановки пьесы
подвергся тюремному заключению в марте 1785 г.).
Третья часть трилогии о Фигаро — "Новый Тартюф,
или Преступная мать* (1792) — художественно
слабое и политически умеренное произведение,
свидетельствующее о закате творчества писателя.
В июне 1788 г. состоялась премьера оперы "Тарар*,
либретто которой написал Бомарше, а музыку —
Сальери. Впоследствии, в 1790 г., Бомарше включил
в эту оперу политически злободневный, подчеркнуто
антифеодальный эпизод под заглавием "Коронование Тарара*.
В 1773—1786 гг. при содействии Бомарше была
организована отправка французских волонтеров в
Северную Америку, восставшую против Англии.
Одновременно он являлся личным агентом короля
и выполнял различные его поручения.
Бомарше сочувственно встретил начало Великой
французской революции и падение старого режима.
Однако вскоре его революционные увлечения значительно
ослабли. Он примкнул к умеренным антифеодальным
деятелям. Его политическим идеалом была
конституционная монархия, которую он продолжал
отстаивать и после утверждения во Франции
республики. В 1792 г. Бомарше был арестован
революционными властями. Вскоре после освобождения
он уезжает в Англию. Во Францию вернулся лишь
в 1795 г. после контрреволюционного
термидорианского переворота.
Бомарше был крупным издателем. Ему принадлежит
опубликованное в 1783~1790 гг. одно из лучших
изданий сочинений Вольтера.
167
Пьер Огюстен Карон де Бомарше
В России значительный интерес к Бомарше
проявляли А. С. Пушкин, А. И. Герцен, В. Г Белинский
и др. •Женитьба Фигаро* и •Севильский цирюльник*
вошли в репертуар советских театров.
Безумный день,
или Женитьба Фигаро
(«La Folle Journee, ou le Manage de Figaro», 1784)
Действие второе
Явление двадцать первое
Фигаро, Сюзанна, графиня, граф, Антонио.
Антонио (под хмельком, держит в руках горшок с помя-
тыми левкоями). Ваше сиятельство! Ваше сиятельство!
Граф. Что тебе, Антонио?
Антонио. Прикажите, наконец, забрать решетками окна,
что выходят в сад. Из этих окон выбрасывают всякую-то
всячину, а нынче еще лучше: целого мужчину выбросили.
Граф. Из этих окон?
Антонио. Посмотрите, что с моими левкоями сделали!
Сюзанна (к Фигаро, тихо). Выручай, Фигаро! Выручай!
Фигаро. Ваше сиятельство! Он с утра пьян.
Антонио. Ничуть не бывало, это еще остаток вчерашнего.
Вот что значит... рубить сплеча.
Граф (вскипев). Где же он, где же он, этот мужчина?
Антонио. Где он?
Граф. Да, где?
Антонио. Я про то и спрашиваю. Пусть мне его во что бы то
ни стало поймают. Я ваш слуга, вы мне доверили ваш сад, туда
упал человек, так что вы понимаете... тут задета моя честь.
Сюзанна (к Фигаро, тихо). Мечи петли, мечи петли!
Фигаро. Ты что же, так все и будешь пить?
Антонио. Перестань я пить, я бешеный сделаюсь.
Графиня. Однако пить без всякого повода...
Антонио. Пить, когда никакой жажды нет, и во всякое
время заниматься любовью — только этим, сударыня, мы и отлича-
емся от других животных.
Граф (в сердцах). Отвечай же, наконец, иначе я тебя выгоню
вон.
Антонио. Да разве я уйду?
Граф. Что такое?
Антонио (тычет себя в лоб). Ежели тут у вас так мало, что
168
Женитьба Фигаро
Бомарше
Безумный день,
или Женитьба Фигаро
169
Пьер Огюстен Карон де Бомарше
вы не дорожите добрым слугою, то я-то уж не так глуп, чтобы
прогнать доброго хозяина.
Граф (в бешенстве трясет его). Ты говоришь, что в это
окно выбросили мужчину?
Антонио. Да, ваше сиятельство, только что, в белой куртке,
и задал же окаянный стрекача!..
Граф (в нетерпении). Ну?
Антонио. Я было за ним, да так лихо приладился рукой об
реТпетку, что до сих пор у меня вот этот палец ни туда ни сюда.
(Показывает палец.)
Граф. А ты узнал бы этого мужчину?
Антонио. Еще бы!.. Ежели б только успел его разглядеть.
Сюзанна (к Фигаро, тихо). Он его не видел.
Фигаро. Из-за горшка с цветами —и такой пум! Сколько
тебе за твой левкой, плакса? Ваше сиятельство! Не трудитесь
искать: это я выпрыгнул.
Граф, То есть как ты?
Антонио. «Сколько тебе, плакса?» Стало быть, вы раздались
за это время: давеча вы были щупленький и куда меньше ростом!
Фигаро. Ну, понятно: когда прыгаешь, всегда поджима-
ешься...
Антонио. А мне сдается, что скорей всего выскочил в окно...
этот тонкий, как петушья нога, паж.
Граф. Ты хочешь сказать — Керубино?
Фигаро. Вот-вот, он нарочно для этого приехал на коне из
Севильи, куда он, наверное, уже прибыл.
Антонио. Ну, нет, этого я не говорю, этого я не говорю:
я не видел, чтобы выпрыгнул конь, иначе я бы так и сказал.
Граф. И терпение же с тобой нужно!
Фигаро. Я был на женской половине, в белой куртке:
ведь сегодня такая жара!.. Я ждал Сюзаннету, — вдруг слышу голос
его сиятельства, невероятный шум, и тут, сам не знаю почему, на
меня напал страх из-за этой записки: тогда я от великого ума
прыгнул, нимало не медля, на клумбы и даже слегка ухпиб правую
ногу. (Потирает ногу.)
Антонио. Раз это были вы, стало быть, вам я и должен отдать
клочок бумаги, который выпал у вас из куртки, когда вы падали.
Граф (выхватывает у него из рук бумагу). Дай сюда. (Раз-
вертывает бумагу и вновь складывает.)
Фигаро (в сторону). Попался.
Граф (к Фигаро). Полагаю, что вы однако ж, не были так
напуганы, чтобы забыть, о чем в этой бумаге говорится и каким
образом очутилась она в вашем кармане.
Фигаро (в замешательстве роется у себя в карманах и
вытаскивает оттуда разные бумаги). Разумеется, не забыл...
но только у меня их так много! На каждую приходится отвечать...
(Просматривает одну из бумаг.) Это что? А, это письмо от Марсе-
170
Женитьба Фигаро
лины, на четырех страницах: чудесное письмецо!.. Не выронил ли
я прошение того бедняги-браконьера, которого посадили в тюрь-
му?.. Нет, вот оно... В другом кармане у меня была опись мебели
малого замка...
Граф развертывает бумагу, которая у него в .руках.
Графиня (к Сюзанне, тихо). Боже мой, Сюзон! Это приказ
о назначении Керубино!
Сюзанна (к Фигаро, тихо). Все пропало —это приказ.
Граф (складывает бумагу). Ну-с, так как же, мастер по части
уверток, не можете припомнить?
Антонио (подходит к Фигаро). Его сиятельство спрашивает,
можете вы припомнить или нет.
Фигаро (отталкивает его). Всякая дрянь будет тут еще
бурчать у меня под носом!
Граф. Память вам не подсказывает, что бы это могло быть?
Фигаро. Ax-ax-ax, povero1! Да это же, наверно, приказ о на-
значении бедного нашего мальчугана: он мне его дал, а я забыл ему
вернуть. Ах-ах-ах! Какой же я шалый! Что он будет делать без
приказа? Надо скорей бежать...
Граф. Зачем же он вам его передал?
Фигаро (в замешательстве). Он говорил... он говорил, что
тут еще чего-то недостает.
Граф (взглянув на бумагу). Здесь больше ничего не требу-
ется.
Графиня (к Сюзанне, тихо). Печать.
Сюзанна (к Фигаро, тихо). Печати не хватает.
Граф (к Фигаро). Что же вы молчите?
Фигаро. Дело в том, что... дело в том, что тут действительно
недостает самой малости. Но он все-таки говорил, что без этого
нельзя.
Граф. Нельзя! Нельзя! Без чего нельзя?
Фигаро. Без печати с вашим гербом. Впрочем, может быть,
это и не нужно.
Граф (развертывает бумагу и в бешенстве комкает ее).
Видно, мне так и не добиться истины. (В сторону.) Это все штучки
Фигаро,— когда же я ему наконец отомщу? (В порыве досады
направляется к выходу.)
Фигаро (удерживает его). Вы уходите, не отдав никаких
распоряжений насчет моей свадьбы?
Действие пятое
Сцена представляет собой площадку под каштанами в парке; слева и справа —
нечто вроде двух павильонов, беседок или садовых храмов; в глубине разукра-
шенная лужайка, впереди скамья из дерна. На сцене темно.
171
Пъер Огюстен Карон де Бомарше
Явление третье
Фигаро один, в самом мрачном расположении духа, расхаживает впотьмах.
Фигаро. О женщина! Женщина! Женщина! Создание слабое и
коварное!... Ни одно живое существо не может идти наперекор
своему инстинкту, неужели же твой инстинкт велит тебе обманы-
вать?.. Отказаться наотрез, когда я сам ее об этом молил в присут-
ствии графини, а затем, во время церемонии, давая обет верности...
Он посмеивался, когда читал, злодей, а я-то, как дурачок...
Нет, ваше сиятельство, вы ее не получите... вы ее не получите.
Думаете, что если вы —сильный мира сего, так уж, значит, и
разумом тоже сильны?.. Знатное происхождение, состояние, поло-
жение в свете, видные должности —от всего этого не мудрено воз-
гордиться! А много ли вы приложили усилий для того, чтобы до-
стигнуть подобного благополучия? Вы дали себе труд родиться,
только и всего. Вообще же говоря, вы человек довольно-таки
заурядный. Это не то что я, черт побери! Я находился в толпе людей
темного происхождения, и ради одного только пропитания мне
пришлось выказать такую осведомленность и такую находчивость,
каких в течение века не потребовалось для управления Испанией.
А вы еще хотите со мною тягаться... Кто-то идет... Это она...
Нет, мне послышалось. Темно, хоть глаз выколи, а я вот тут испол-
няй дурацкую обязанность мужа, хоть я и муж-то всего только
наполовину! (Садится на скамью.) Какая у меня, однако, необык-
новенная судьба! Неизвестно чей сын, украденный разбойниками,
воспитанный в их понятиях, я вдруг почувствовал к ним отвра-
щение и решил идти честным путем, и всюду меня оттесняли!
Я изучил химию, фармацевтику, хирургию, и, несмотря на покро-
вительство вельможи, мне с трудом удалось получить место вете-
ринара. В конце концов мне надоело мучить больных животных, и я
увлекся занятием противоположным: очертя голову устремился к
театру. Лучше бы уж й повесил себе камень на шею. Я состряпал
комедию из гаремной жизни. Я полагал, что, будучи драматургом
испанским, я без зазрения совести могу нападать на Магомета.
В ту же секунду некий посланник... черт его знает чей... приносит
жалобу, что я в своих стихах оскорбляю блистательную Порту,
Персию, часть Индии, весь Египет, а также королевства: Барку,
Триполи, Тунис, Алжир и Марокко. И вот мою комедию сожгли
в угоду магометанским владыкам, ни один из которых, я уверен, не
умеет читать и которые, избивая нас до полусмерти, обыкновенно
приговаривают: «Вот вам, христианские собаки!» Ум невозможно
унизить, так ему отмщают тем, что гонят его. Я пал духом,
развязка была близка: мне так и чудилась гнусная рожа судебного
пристава с неизменным пером за ухом. Трепеща, я собираю всю
свою решимость. Тут начались споры о происхождении бо-
гатств, а так как для того, чтобы рассуждать о предмете, вовсе не
обязательно быть его обладателем, то. я, без гроша в кармане, стал
172
Женитьба Фигаро
писать о ценности денег и о том, какой доход они приносят.
Вскоре после этого, сидя в повозке, я увидел, как за мной опустился
подъемный мост тюремного замка, а затем, у входа в этот замок,
меня оставили надежда и свобода. (Встает.) Как бы мне хоте-
лось, чтобы когда-нибудь в моих руках очутился один из этих
временщиков, которые так легко подписывают самые беспощадные
приговоры,—очутился тогда, когда грозная опала поубавит в нем
спеси! л бы ему сказал... что глупости, проникающие в печать,
приобретают силу лишь там, где их распространение затруднено,
что где нет свободы критики, там никакая похвала не может быть
приятна и что только мелкие людишки боятся мелких статеек.
(Снова садится.) Когда им надоело кормить неизвестного нахлеб-
ника, меня отпустили на все четыре стороны, а так как есть
хочется не только в тюрьме, но и на воле, я опять заострил перо и
давай расспрашивать всех и каждого, что в настоящую минуту
волнует умы. Мне ответили, что, пока я пребывал на казенных
хлебах, в Мадриде была введена свободная продажа любых
изделий, вплоть до изделий печатных, и что я только не имею права
касаться в моих статьях власти, религии, политики, нравственно-
сти, должностных лиц, благонадежных корпораций, Оперного
театра, равно как и других театров, а также всех лиц, имеющих
к чему-либо отношение, ~ обо всем же остальном я могу писать
совершенно свободно под надзором двух-трех цензоров. Охва-
ченный жаждой вкусить плоды столь отрадной свободы, я печатаю
объявление о новом повременном издании и для пущей оригиналь-
ности придумываю ему такое название: Бесполезная газета. Что
тут поднялось! На меня ополчился легион газетных щелкоперов,
меня закрывают, и вот я опять без всякого дела. Я был на краю
отчаяния, мне сосватали было одно местечко, но, к несчастью, я
вполне к нему подходил. Требовался счетчик, и посему на зто место
взяли танцора. Оставалось идти воровать. Я пошел в банкометы.
И вот тут-то, изволите ли видеть, со мной начинают носиться, и так
называемые порядочные люди гостеприимно открывают передо
мной двери своих домов, удерживая, однако ж, в свою пользу три
четверти барышей. Я мог бы отлично опериться, я уже начал пони-
мать, что для того, чтобы нажить состояние, не нужно проходить
курс наук, а нужно развить в себе ловкость рук. Но так как все во-
круг меня хапали, а честности требовали от меня одного, то
пришлось погибать вторично. На сей раз я вознамерился покинуть
здешний мир, и двадцать футов воды уже готовы были отделить
меня от него, когда некий добрый дух призвал меня к первоначаль-
ной моей деятельности. Я снова взял в руки бритвенный прибор и
английский ремень и, предоставив дым тщеславия глупцам, кото-
рые только им и дышат, а стыд бросив посреди дороги, как слиш-
ком большую обузу для пешехода, заделался бродячим цирюль-
ником и зажил беспечною жизнью. В один прекрасный день в
Севилью прибыл некий вельможа, он меня узнал, я его женил, и
173
Пьер Огюстен Карон де Бомарше
вот теперь, в благодарность за то, что я ему добыл жену, он йздумал
перехватить мою! Завязывается интрига, подымается буря.
Я на волосок от гибели, едва не женюсь на собственной матери, но
в это самое время один за другим передо мной появляются мои
родители. (Встает; в сильном возбуждении.) Заспорили: это вы,
это он, это я, это ты. Нет, это не мы. Ну так кто же, наконец?
(Снова садится.) Вот необычайное стечение обстоятельств!
Как все это произошло? Почему случилось именно это, а не что-
нибудь другое? Кто обрушил все эти события на мою голову?
Я вынужден был идти дорогой, на которую я вступил, сам того
не зная, и с которой сойду, сам того не желая, и я усыпал ее
цветами настолько, насколько мне это позволяла моя веселость.
Я говорю: люя веселость, а между тем в точности мне известно,
больше ли она моя, чем все остальное, и что такое, наконец,
«я», которому уделяется мною так много внимания: смесь не под-
дающихся определению частиц, жалкий несмысленыш, шаловли-
вый зверек, молодой человек, жаждущий удовольствий, созданный
для наслаждения, ради куска хлеба не брезгающий никаким реме-
слом, сегодня господин, завтра слуга-в зависимости от прихоти
судьбы, тщеславный из самолюбия, трудолюбивый по необходи-
мости, но и ленивый... до самозабвения! В минуту опасности —
оратор, когда хочется отдохнуть—поэт, при случае — музыкант,
порой — безумно влюбленный. Я все видел, всем занимался, все
испытал. Затем обман рассеялся, и, совершенно разуверившись...
Разуверившись!.. Сюзон, Сюзон, Сюзон, как я из-за тебя страдаю!
Я слышу шаги... Сюда идут. Сейчас все решится. (Отходит к пер-
вой правой кулисе.)
Комедия «Женитьба Фигаро» является частью трилогии о Фигаро и наиболее
выдающимся произведением Бомарше. Борьба слуги Фигаро против своего хо-
зяина графа Альмавивы имела общественно-политическое значение, являясь
своеобразным отражением -борьбы «третьего сословия» против феодальных
властителей. Несмотря на то что в пьесе конфликт между демократическими
и дворянско-аристократическими силами показан главным образом в мораль-
ной и семейно-бытовой сфере, комедия отличается острой политической
тенденциозностью. Неслучайно Людовик XVI долгое время препятствовал ее
постановке.
Однако не следует преувеличивать революционности пьесы, ее радикализм
был довольно умеренный. В этом смысле комедия Бомарше уступала трагедиям
французского революционного классицизма.
«Женитьба Фигаро» написана в 1778 г. Впервые поставлена была лишь в
1784 г._
Выше приводятся отрывки из произведения.
1 р о v е г о — бедняга (итал.)
Клод-Жозеф Руже
__ де ЛИЛЬ
(Claude Joseph Rouget de Lisle)
(1760-1836)
Клод-Жозеф Руже де Лиль родился в городке
Лон-лё Сонъе, в предгорьях Альп, в семье
государственного служащего. Учился в местном
коллеже, затем в Парижской военно-инженерной школе,
после окончания которой служил в качестве военного
инженера в ряде крепостей юго-восточной Франции.
В ранний период своего творчества (1775—1788) он
написал большое количество эпикурейских и
вольнодумных стихотворений, а также небольших
драматических и музыкальных произведений.
Революция застала Руже де Лиля в отдаленной
крепости Мон-Дофен. Во время первого этапа
революции, до середины 1791 г., Руже де Лиль
находился в Париже. В 1791—1792 гг. он служил в
пограничном городе Страсбурге, в расположении частей
Рейнской армии. Здесь была написана и издана
его знаменитая “Марсельеза-. Руже де Лиль — автор
и других революционно-патриотических стихотворений:
-Послание Комартену- (1789), “Гимн Свободе-
(1789—1791), “Роланд в Ронсевалъском ущелье- (1790),
-Герои “Мстителя- (1792), “Гимн Разуму- (1793).
При якобинской диктатуре, и особенно после
революции идейные позиции Руже де Лиля были
сложными и противоречивыми. Однако и в этот
период в его творчестве преобладали прогрессивные
тенденции. Он имел значительные расхождения с
термидорианской реакцией и Директорией, находился
в оппозиции к политике Наполеона и режиму
Реставрации и Июльской монархии, подвергался
преследованиям.
В 1817 г. им была написана “Песнь индустриальных
рабочих- —поэтический отклик на рост во Франции
рабочего движения.
Последний период своей жизни (1828—1836) Руже
де Лилъ провел в Шуази-лё'-Руа, где и был похоронен.
Впоследствии прах его был перенесен на парижское ,
военное кладбище.
В России творчество Руже де Лиля, главным образом
175
Клод-Жозеф Руже де Лиль
• Марсельезу-, ценили революционеры всех поколений,
начиная с декабристов. В конце XIX—начале XX века,
в пору бурного развитии пролетарского революционного
движения, в России появились многочисленные,
по-новому осмысленные варианты •Марсельезы-.
• Марсельеза- была одной из любимых песен русских
революционных рабочих.	'
Марсельеза
(«Marseillaise», 1792)
Вперед, сыны отчизны милой!
Мгновенье славы настает.
К нам тирания черной силой
С кровавым знаменем идет.
Вы слишите, уже в равнинах
Солдаты злобные ревут.
Они и к нам, и к нам придут,
Чтоб задушить детей невинных.
К оружью, граждане! Ровняй военный
строй!
Вперед, вперед, чтоб вражья кровь была
в земле сырой.
Что означает сговор гнусный
Предателей и королей?
Где замышляется искусно
Позор для родины твоей?
Французы! Что за оскорбленье!
Ужели дрогнет ваш отпор?
Пусть рабства дикого позор
Младые смоют поколенья!
К оружью, граждане...
Как! Интервенции доступно
Хозяйничать в чужом краю?
Или наемники преступно
Над нами верх возьмут в бою?
Мы никогда не склоним выи
Под чужестранное ярмо.
Да и предательство само
Сердца не сломит огневые!
К оружью, граждане...
176
Марсельеза
Дрожи, тиран! И ты, предатель,
Переползавший рубежи,
Ты, подлых замыслов создатель,
Перед расплатою дрожи!
Любой из нас героем будет.
А если первые падут,
Французы смену им найдут,
Их голос родины разбудит.
К оружью, граждане...
Французы! Будьте в ратном поле
Великодушны и добры.
Пред вами жертвы поневоле,
Наемники чужой игры.
Но весь ваш правый гнев — тиранам,
Кровавым тиграм наших дней,
Кто тело родины своей
Обрек неисчислимым ранам.
К оружью, граждане...
Вступая в битву мировую,
Мы памятью отцов горды.
Они уже не существуют,
Пред нами славы их следы.
Сиротской доли нам не надо,—
Одна лишь нам знакома страсть;
Отмстить за них иль рядом пасть-
Вот наша высшая награда.
К оружью, граждане...
Вперед, плечом к плечу шагая!
Священна к родине любовь.
Вперед, свобода дорогая,
Одушевляй нас вновь и вновь.
Мы за тобой проходим следом,
Знамена славные неся.
Узнает нас Европа вся
По нашим завтрашним победам!
К оружью, граждане! Ровняй военный
строй!
Вперед, вперед, чтоб вражья кровь была
в земле сырой!
177
I
Клод-Жозеф Румсе де Лиль
«Марсельеза» была написана в ночь с 25 на 26 апреля 1792 года, в пограничном
городе Страсбурге, накануне войны с Австрией и Пруссией. Руже де Лиль —
автор ее слов и музыки. Первоначально она называлась «Боевой песней
Рейнской армии», а затем — «Песней марсельцев» — марсельских «федератов»,
вооруженных волонтеров, прибывших в Париж для подавления контрреволюции.
Впервые «Марсельеза» была напечатана отдельным изданием в марсельских
газетах в мае — июне 1792 г.
Это героическое стихотворение выражало тот патриотический подъем, кото-
рый переживал в то время весь французский народ, самоотверженно защищавший
завоевания революции от посягательств иностранных захватчиков и внутренней
реакции. Вскоре «Марсельеза» приобрела исключительную популярность и стала
главной революционной, патриотической и военной песней как в период
Великой французской буржуазной революции 1789—1794 гг., так и позже.
Она была введена для обязательного исполнения во всех частях французской
революционной армии. Особой популярностью она пользовалась среди неимущих
слоев населения, став самой любимой массовой народной революционной
песней. Еще при жизни автора стали появляться многочисленные варианты
текста «Марсельезы».
«Марсельеза»—вершина поэзии и музыки эпохи Великой французской
буржуазной революции, ярчайший образец гражданского, социально-политического
искусства. Она отличается художественной и жанровой сложностью. В ней
использованы как традиции французской классической поэзии и музыки, так и
устно-поэтическая традиция и музыкальный фольклор. «Марсельезе» присущи
особенности величаво-патетического жанра, массовой гражданско-революционной
песни, черты лиризма и непосредственное искреннее чувство народной поэзии
и музыки.
При жизни Руже де Лиля и после его смерти на протяжении XIX и XX веков
вокруг «Марсельезы» и ее истолкования не прекращалась борьба между про-
грессивными и реакционными силами.
Как массовая революционная песня «Марсельеза» получила широкое между-
народное признание, сохранив свою политическую актуальность и художест-
венную полноценность и для последующих революционных движений.
Впоследствии «Марсельеза» стала государственным гимном Франции.
Выше приведен текст «Марсельезы».
Андре
ШЕНЬЕ
(Andre Chenier)
(1762-1794)
Андре Шенье — французский поэт, политический
деятель и публицист —родился в Константинополе, в
семье французского генерального консула в Оттоманской
империи. Учился вместе со своим братом М.-Ж. Шенье
в Наваррском коллеже. был близок к просветительским
литературным и аристократическим кругам.
Испытал воздействие поэта Лебрена, живописца
Давида и других выдающихся деятелей культуры,
посещавших парижский салон его матери.
В начале революции А. Шенье был сторонником
антифеодальных прогрессивных преобразований, но с
середины 1791 г., испугавшись всенародного размаха
революции, он активно выступает против ее
дальнейшего развития. Он стал активным деятелем
партии фельянов, отстаивая принцип
конституционной монархии, борясь против
утверждения во Франции республиканского строя
и других важнейших революционных акций. В период
якобинской диктатуры, в марте 1794 г. А. Шенье
был арестован Комитетом общественной
безопасности и заключен в тюрьму Сен-Лазар.
179
Андре Шенье
В июле 1794 г. он предстал перед судом
Революционного трибунала и был гильотинирован.
Литературную деятельность А. Шенье начал до
революции. В это время были написаны его элегии,
идиллии, незаконченные поэмы: «Воображение*, Лер мео,
Сюзанна* и др. Сочувственным откликом на события революции
была его ода • Клятва в зале для игры в мяч* (1790).
Последующие произведения А. Шенье (-Гимн
* швейцарцам Шатовье*, -Версаль». Ода Шарлотте
Корде*, -Юная пленница*, -Ямбы» и др.) отражали
изменение его политических убеждений, отход от
революционных идей.
Однако, несмотря на отмеченную выше сложность и
противоречивость мировоззрения А. Шенье, его поэзия,
созданная до революции и в начале ее, представляет
несомненный интерес своим антифеодальным
гуманистическим пафосом, художественной силой,
яркостью и самобытностью. А. Шенье—-поэт,
творчество которого явлнется завершением лучших
традиций французского классицизма и одновременно
предвосхищает новую литературную эпоху —
романтизм. Неслучайно поэзию А. Шенье высоко
ценили многие романтики, в том числе и такой
крупнейший прогрессивный писатель, как Виктор Гюго.
Вопреки роялистской и термидорианской
фальсификации биографии и творчества А. Шенье,
передовая литература и критика справедливо
подчеркивают в его поэзии прогрессивные черты.
В России интерес к А. Шенье проявляли декабристы,
А. С. Пушкин и В. Г. Белинский, который
положительно отзывался об элегиях А. Шенье.
Гимн справедливости
(Франции)
(-А la France*, 1788)
О, Франция! О, край отважный и красивый,
Ты ласкою богов взросла, чтоб быть счастливой;
Не знаешь северных ты ледяных страстей,
И юг тебя щадит от жгучести своей.
Не веет смертью тень дерев твоих невинных,
И скрытый яд, как сок, не бродит в травах
длинных,
180
Стихотворения
Страданьем не грозит, и тишину лесов
Не восколышет вдруг вой львиных голосов,
И змеи грозные не кинут на растенья
Своих звенящих тел уродливые звенья.
И вязы, и дубы, и мудрая сосна —
Венцы твоих вершин, темна их гущина;
И Боны' и Аи2 блаженные просторы,
И Аквитания3, и Пиренеев горы
Из пресса шумного льют на поля твои
Тончайшего вина прозрачные ручьи.
Там ароматный сок. Прованс, дитя Зефира,
Над морем жадно пьет восторг и радость мира,
И прячет над волной, как драгоценный клад,
Лимон и апельсин в их золотой наряд,
А дальше, где ползут скалистых гор извивы,
Вливает пьяный сок в тяжелые оливы,
И в ткани нежные, в прозрачную ту сеть,
Где алый плод гранат незримо любит зреть.
По кручам и скалам козел бредет сердитый,
Луг молоко дает телице плодовитой,
На девственных полях, на травах молодых
Густеет белый пух овечьих стад твоих.
Где тучные поля Турени так лазурны,
Где Сену старую пьет Океан из урны,—
Там зреют для удил лихие скакуны;
Прибавьте сотни рек, что силами полны:
Гаронну буйную в валах остервенелых,
И Рону страстную, дочь Альп обледенелых,
Луары лживый бег и Сены важный ток,
И тысячи других, чей животворный сок
Питает на брегах, достойных вечной славы,
Цветы, и пастбища, и рощи, и дубравы,
И падает к ногам богатых городов,
Под сводом каменным свой заглушая рев.
Как опишу груды, источник изобилья,
Те гавани, куда морей благие крылья
Несут со всех стОрон плоды далеких стран,
Где Феб4 и вечером и утром так румян?
Как опишу тех гор, каналов тех картину,
Те воды, слитые в одну —из двух —пучину,
Чтоб у подножья гор Фетид5 соединить?
Дороги долгие, чья непрерывна нить,
Где путник, радостно ведя свои скитанья.
Отцов благословит, воспомнив их старанья.
Искусный твой народ родился для войны:
Мечи ему легки, мушкеты не страшны;
181
Андре Шенье
На приступ рвется он и сталь его сурова:
Прогнал британца он насильника лихого.
Твои сыны мягки, радушны и добры,
Друзья веселия, и песен, и игры,—
Но слабы, стеснены, и злобная тревога
Те песни леденит, уста смыкает строго
И в пляске и в игре движения мертвит,
И отдыха столы на землю им валит,
Мрача заботами и скорбью боязливой
Их душу и чело. О, Франция! Счастливой,
Безмерно радостной всегда бы ты была,
Когда б дары небес использовать могла.
Взгляни, вот гордый Бритт. Закону веря свято,
Он воле подчинен свободного сената.
Блеск своего венца он в Индии мрачит;
В ошибках Франции он мощь свою растит,
И торжествует Бритт! О, как твои равнины
Хотят, чтобы твои вдруг ожили руины!
Отдали б, трепеща, они за воли взор
И масло, и вино, и заповедный бор!
Ах, в нищих деревнях мне сердце растерзали
Их бледная нужда, их горькие печали.
Тебя я видел там, о, труженик больной,
Как, мытаря кляня за нрав его крутой,
Ты лил у ног господ потоки слез голодных,
И с потом смешанных, и жалких, и бесплодных.
Отчаявшийся жить, боясь от нищеты
Детишек наплодить несчастных, как и ты.
Прижаты города солдатскою пятою,
Деревни—податью и барщиною злою;
И соль-дитя земли, и гладь морской воды —
Источник бедствия, насилья и нужды;
Там двадцать подлецов под принцевой защитой
Терзают горький край, край богом позабытый,
И, ссорясь и дерясь, грызут его куски,—
У друга тащит друг кровавые клоки.
Святое равенство! Разбей наш мрак суровый,
Темницы мрачные и грозные оковы,
На колеснице здесь презрительный богач,
Обнявшись с палачом, коль сам он не палач,
Несется, окружен пучиной злобы тайной,
И близ приюта тьмы и бедноты бескрайной
Продажной женщины он покупает пыл.
Поет средь мертвецов и пьет среди могил!
Мальзерб6, Тюрго7, о вы, в ком Франции усталой
Надежда тщетная последняя блистала!
182
Стихотворения
И милость мудрая, и кротость в вас жила,
И память ваших дел пребудет ввек светла.
Ах, если б в тех руках, с их справедливой силой,
Лежало бы всегда правления кормило!
Святая истина царила бы средь нас,
Дышать бы слабый мог бесстрашно подле вас.
Насильник, жалобы страшась, как лютой казни,
Хоть и забывший стыд, имел бы тень боязни;
Доносчик мерзостный от голода бы стих,
В позоре кончив дни, — и много душ людских,
Без ведома суда, без ведома закона
Под вопль рыдания и сдавленного стона
По произволу тьмы испепеленных в прах,—
Не гибло бы, как днесь--в темницах и цепях.
Нет, этих рабских стран отныне я не житель!
Уйду, уйду я вдаль искать себе обитель!
Приют, где жизнь моя смирит свой буйный бег,
Могилу, где мой прах найдет себе ночлег,
Где золото господ с душой убийц холодных
Не впитывает кровь страданий всенародных,
Где с подлым хохотом оно нам не поет,
Что чересчур плаксив и слишком сыт народ;
; Где без насильников, рукой животворящей
Снимаем мы дары земли плодоносящей;
Где сердце, отдохнув в тени страны чужой,
Не встретит в мире бед, непобедимых мной,
И где мой взор, далек от нищеты народной,
На братьях не найдет следов слезы бесплодной
Иль сумрачной нужды, чей долог горький стон,
Иль преступлений злых, колеблющих закон.
Ты, справедливость, ты, о дева дорогая,
Ты, наших грустных мест изгнанница святая,
С небесной высоты задумчиво внемли
Звон лиры девственной о горестях земли.
О, нет, ей не дано хваленья петь за плату,
И славить произвол, и льстить кнуту и злату:
Она поет любовь и будет до конца
Опорой твоего закона и венца.
Нет, только за людей гремит напев мой юный;
Он истиной горит, смеются звонко струны,
Когда приносит им воздушная волна
Свободы и любви святые имена.
В «Гимне справедливости» нашли отражение черты, характерные для раннего
периода творчества А. Шенье— просветительский гуманизм и оптимизм.
«Гимн» исполнен патриотического пафоса, горячей любви к Франции как стране
прекрасной природы, талантливого и храброго народа, неиссякаемой жизне-
183
Андре Шенье
радостности. Поэт чувствует приближение революции и ждет ее. Это слышится
в свободолюбивых мотивах «Гимна»: в осуждении феодального строя, в со-
чувствии народу, страдающему от многочисленных повинностей, в гневном
обличении погрязших в пороках властителей, в страстных призывах к равен-
ству, в жажде социально-политического обновления страны. В соответствии с
просветительской традицией А. Шенье противопоставляет «конституционную»
Англию самодержавной феодально-абсолютистской Франции. Вместе с тем поэт
осуждает английскую колониальную систему.
В «Гимне» сильны также руссоистские мотивы: противопоставление чистой
и первозданной природы как своеобразной социально-нравственной и эстети-
ческой категории несправедливо устроенному обществу.
Художественная форма «Гимна» сложна: в нем сочетается рационализм и
руссоистская «чувствительность». «Гимн» относится к предромантической
поэзии.
«Гимн справедливости» был написан в 1788 г., впервые опубликован через
много лет после смерти поэта, в 1819 г.
Выше цитируется текст произведения.
1 с... / г-----\------------------ s Фетида — в древнегреческой ми-
Оологии морская богиня, мать Ахилла,
данном контексте имеется в видх
соединение водных пространств.
6 Кретьен Гийом де Ламуаньон Маль-
зерб (1721—1794) — государственный
деятель
денный сторонник____„_____
кровитель и политический
мышленник Андре Шенье.
7 Анн-Робер Жак Тюрго
1781) — французский	г—-
ный деятель, виднейший представи-
тель классической буржуазной поли-
тической экономии, поборник теории
прогресса, оказавший значительное
влияние на творчество Андре Шенье.
1	Бон (или Бона) — древний город во
Франции, входивший в прошлом в со-
став провинции Бургундия, известен
производством бургундских вин.
2	Ли —древний французский город в
провинции Шампань. Возле Аи с дав-
них времен производится один из
лучших сортов шампанских вин.
3	Аквитания — древнеримское назва-
	 ----- Ч11сти франции,
в состав
ние юго-зацаДной
окончательно вошедшей
Французского государства в КП веке.
Из нее возникли провинции Гиень и
Гасконь.
4 Феб (или Аполлон) — в древнегрече-
ской мифологии бог солнечного света и
покровитель муз.
ь и публицист, министр и убеж-
й сторонник Людовика XVI, по-
едино-
(1727-
государств ен-
* * *
Я был еще дитя; она уже прекрасна...
Как часто, помню я, своей улыбкой ясной
Она меня звала! Играя с ней, резвясь,
Младенческой рукой запутывал не раз
Я локоны ее. Персты мои скользили
По груди, по челу, меж пышных роз и лилий...
Но чаще посреди поклонников своих
Надменная меня ласкала и, на них
Лукаво-нежный взор подняв как бы случайно,
Дарила поцелуй с насмешливостью тайной
Устами алыми младенческим устам;
Завидуя в тиши божественным дарам,
Шептали юноши, сгорая в неге страстной:
«О, сколько милых ласк потеряно напрасно!..»
1Я4
Стихотворения
* * *
Близ мест, где царствует Венеция златая,
Один ночной гребец, гондолой управляя,
При свете Веспера1 по взморию плывет,
Ринальда, Годфреда, Эрминию2 поет.
Он любит песнь свою, поет он для забавы,
Без дальних умыслов; не ведает ни славы,
Ни страха, ни надежд и, тихой музы полн,
Умеет услаждать свой путь над бездной волн.
На море жизненном, где бури так жестоко
Преследуют во мгле мой парус одинокий,
Как он, без отзыва утешно я пою
И тайные стихи обдумывать люблю.
* * *
Ты вянешь и молчишь; печаль тебя снедает;
На девственных устах улыбка замирает.
Давно твоей иглой узоры и цветы
Не оживлялися. Безмолвно любишь ты
Грустить. О, я знаток в девической печали;
Давно глаза мои в душе твоей читали.
Любви не утаишь: мы любим, и, как нас,
Девицы нежные, любовь волнует вас.
Счастливы юноши! Но кто, скажи, меж ими
Красавец молодой с очами голубыми,
С кудрями черными?.. Краснеешь? Я молчу,
Но знаю, знаю все; и если захочу,
То назову его. Не он ли вечно бродит
Вкруг дома твоего и взор к окну возводит?
Ты втайне ждешь его. Идет, и ты бежишь
И долго вслед за ним, незримая, глядишь.
Никто на празднике блистательного мая,
Меж колесницами роскошными летая,
Никто из юношей свободней и смелей
Не властвует конем по прихоти своей.
* * *
Под бурею судеб, унылый, часто я,
Скучая тягостной неволей бытия,
Нести ярмо мое утрачивая силу,
Гляжу с отрадою на близкую могилу,
Приветствуя ее, покой ее люблю
IT цепи отряхнуть я сам себя молю.
Но вскоре мнимая решимость позабыта,
И томной слабости душа моя открыта:
185
Андре Шенье
Страшна могила мне; и ближние, друзья,
Мое грядущее, и молодость моя,
И обещания в груди сокрытой музы —
Все обольстительно скрепляет жизни узы,
И далеко ищу, как жребйй мой ни строг,
Я жить и бедствовать услужливый предлог.
справедливости». Эти стихотворения — образцы
Стихотворения «Я был еще дитя...» («J’etais un faible enfant, qu’elle etait grande
et belle...»), «Близ мест, где царствует Венеция златая...» («Pres des bords ой
Venise est reine de la mer...»), «Ты вянешь и молчишь...» («Jeune fille, ton cceur
avec nous veut se taire...»), «Под бурею судеб, унылый, часто я...» («О necessite
dure. О pesant esclavage...») написаны в ином идейно-творческом ключе, чем
гражданственный «Гнмн справедливости». Эти стихотворения — образцы
философской, пейзажной и любовной лирики поэта. В них он отходит от тра-
диционной рационалистической рассудочности. Один из последних поэтов
XVIII века, Андре Шенье предстает здесь как художник, обращенный в прядущую
литературную эпоху, к романтическому и реалистическому искусству XIX века.
Эти стихотворения отличаются проникновенным лиризмом, трепетной
эмоциональностью, беспредельной искренностью и драматичностью в выражении
самых сокровенных чувств и переживаний, раскрывающих неповторимый облик
творческой индивидуальности поэта. Все они характеризуются предромантиче-
скои окраской. Не случайно поэзия А. Шенье была высоко оценена предста-
вителями романтической литературы в Западной Европе, а в России великим
А. С. Пушкиным, поэтами пушкинской эпохи и другими выдающимися по-
этами, давшими переводы его стихотворений и оригинальные вариации по мо-
тивам его поэзии.
Выше приведены тексты этих стихотворений.
1 Веспер — в поэтической речи наиме-
нование утренней и вечерней зве-
зды — планеты Венера.
2 Ринальдо, Готфредо, Эрминия — ге-
рои поэмы «Освобожденный Иеруса-
лим» (1580) — произведения Торквато
Гассо (1544 1595) — представителя
позднего Возрождения в Италии.
Мари-Жозеф
ШЕНЬЕ
(Marie Joseph Chenier)
(1764-1811)
/И.-Ж Шенье, французский революционный драматург,
поэт и политический деятель, родился в
Константинополе. Учился в Наваррском коллеже
в Париже.
Первые литературные произведения М.-Ж. Шенье
появились в дореволюционный период: трагедия
•Аземира? (1786) и ряд классицистских
стихотворений, развивавших традиции просветительской
литературы. М.-Ж. Шенье восторженно встретил
Великую французскую буржуазную революцию и
принимал в ней самое активное участие не только
как драматург и поэт, но и как политический
деятель — член Якобинского клуба, клуба Кордельеров,
Социального кружка, депутат Национального Конвента,
публицист и оратор. Накануне и во время революции
были созданы и поставлены его классицистские
трагедии: •Карл IX? (1788—1789), •Генрих УШ?
(1788—1791), •Жан Калас? (1791), ’Гай Гракх? (1792),
• Фенелон? (1793), • Тимолеон? (1794). К революционному
периоду относятся также его многочисленные
стихотворения — -Ода к Национальному собранию?,
•Песнь 14 июля?, •Ода на смерть Мирабо?, гимн
•Взятие Тулона?, •Гинн Равенству?, •Гимн Свободе?,
•Марш Шатовье?, •Гимн Разуму?, •Гимн Верховному
существу? и др. Огромную популярность имела его
•Походная песнь? (•Песнь отправления в бой?).
Послереволюционный период жизненного и творческого
пути М.-Ж. Шенье, проходивший в годы
термидорианской реакции и Директории, Консульства и
Империи был чрезвычайно сложным и противоречивым.
После 9 термидора П года Республики (27 июля
1794 года) М.-Ж. Шенье примкнул к термидорианцам,
стал видным деятелем термидорианского Конвента,
Совета пятисот и других правительственных органов.
Влияние термидорианской идеологии отразилось и в его
литературно-художественных произведениях этого времени.
Однако даже в эти годы М.-Ж. Шенье не порвал
полностью с просветительскими и революционными
традициями. Этд привело к возрождению в дальнейшем
187
Мари-Жозеф Шень
прогрессивных идей в его общественно-политической и
литературной деятельности. При Консульстве и
Первой империи М.-Ж Шенье находился в оппозиции к
правлению Наполеона Бонапарта, отстаивая
республиканские и демократические принципы.
В это время начинает проявляться и антибуржуазная
направленность его творчества.
Все это нашло отражение в таких его произведениях,
как трагедии -Филипп Н* (1807), -Кир* (1804),
• Тиберий* (1805), элегии -Прогулка- (1804),
• Одиночество* (1807), в •Послании Вольтеру (1805),
сатире -Новые святые* (1802), многочисленных
эпиграммах. В художественном отношении эти
произведения характеризуются предромантическими
тенденциями.
В России глубокий интерес к поэзии и драматургии
М.-Ж. Шенье проявляли А. Н. Радищев, декабристы,
А. С. Грибоедов, А. С. Пушкин и др. Высокий отзыв о
творчестве М.-Ж Шенье революционного периода
дал Г. В. Плеханов.
Взятие Тулона
(«Нушпе sur la reprise de Toulon», 1793)
1 UMH
Опять французским став, Тулон
На пленную волну отныне не взирает.
С высот своей скалы, освобожденный, он
Вслед Альбиону* угрожает.
Огни, которые зажгла врагов орда,
Обрушились на них самих, как сонмы фурий:
Морей тираны, их суда
Теперь преследуемы бурей2.
Великого народа злой
Соперник обречен на неуспех заране:
Героями всегда идут французы в бой,
Преступниками - англичане.
Но власть, царящая извечно в небесах,
Под покровительство берет судьбу народа,
Им самовластие во прах
Стремится обратить природа.
188
Стихотворения
Твои, о, Англия, суда,
Окровавленные под Генуей суровой3,
Французскую волну грязнили, навсегда
Суля нам рабские оковы.
А наши, Плимуту4 неся свободы весть,
Утешат весь Ламанш, разбойником плененный,
Чтоб знамя вольности вознесть
Над Темзой мрачною и сонной.
Напрасно мните вы и впредь,
Цари, священники, наемные солдаты,
Свой самовластный скиптр над морем простереть
Ценой коварства или злата.
Полмира восстает: на нас теперь лежит
Забота вновь обресть народов клад бесценный;
Длань новых римлян сокрушит
Зубцы второго Карфагена5.
Восстань, чело свое покрой
Вновь, океана дочь6, и лавром и цветами
Брега Италии и Франции омой
Своими нежными водами.
Неси сокровища на ласковой груди
Из Адриатики7, из дальней Византии8,
И в наши гавани введи
Обилия дары благие.
Мы, торжествующий народ,
Французы, жребий наш решит судьбу вселенной:
Не солнце ль новое над всей землей встает,
Плодотворящее бессменно?
Все сущее с мольбой его взыскует благ,—
Светила, чьих лучей зиждительное пламя
Земным тиранам —злейший враг,
Народам—пища, свет и знамя.
Гимн «Взятие Тулона», написанный в декабре 1793 г., был поэтическим
откликом М.-Ж. Шенье на освобождение французскими революционными
войсками города и военного порта Тулона от английских и испанских интер-
вентов, которые пришли на помощь французским контрреволюционерам,
поднявшим восстание на юге страны.
Идейное содержание этого военно-патриотического стихотворения было
тесно связано с международным положением Французской республики и вопро-
сами ее внешней политики при якобинской диктатуре. В нем нашли отражение
идеи национальной независимости страны. В гимне прославляется героизм
армии Французской республики, вернувшей отечеству главную базу военно-
морского флота Франции на Средиземном море, звучит призыв к всемирной
антифеодальной революции. В нем гневно обличаются державы реакционной
феодально-монархической коалиции, особенно Англия, активно выступавшая
тогда в позорной роли душителя революционной Франции и главного вдохно-
вителя контрреволюционных действий и интриг.
184
Мари-Жозеф Шенье
Положенный на музыку «Гимн» впервые был исполнен 30 декабря 1793 г.
(10 нивоза II года Республики) в Париже на массовом революционном празд-
нестве по случаю освобождения Тулона. В тот же день он был напечатан в
парижских газетах.
Выше приведен текст песни.
1	Альбион —древнеримское название
Британских островов.
2	Имеется в виду поражение англичан
в Тулоне и их поспешное бегство.
3 Шенье считает победу французов
под Тулоном возмездием английскому
флоту, который под руководством
адмирала Нельсона подавлял револю-
ционное движение в Италии, вызван-
ное Великой французской буржуазной
революцией конца XVIII века.
4	Плимут — военно-морской порт в
Англии. Здесь поэт говорит о стрем-
лении французских революционеров
перенести пламя революции на терри-
торию Англии.
5	Под «новыми римлянами» поэт, под-
разумевал французских революционе-
ров-патриотов, стремившихся победить
Англию, которую они называли «вто-
рым Карфагеном», или «новым Карфа-
геном», т. е. таким же злейшим врагом
Франции, каким когда-то был Карфа-
ген для Древнего Рима, в конце концов
побежденный и разрушенный римля-
нами.
6	Имеется в виду Средиземное море.
7 Адриатическое море.
8 Поэт выражает желание, чтобы рево-
люционная Франция получила под-
держку от расположенных на Среди-
земном море итальянских государств
и Греции.
Песнь отправления в бой
(«Chant du Depart», 1794)
В победном шествии все цепи разбивая,
Свобода песню нам поет.
По всей стране труба играет боевая,
День грозной битвы настает.
Затрепещите же, владыки,
От крови пьяная гурьба!
Встает на вас народ великий,
Вы завтра ляжете в гроба.
Француз в республике постигнет,
Что значит родине служить.
Он за республику погибнет,
Он с нею вместе будет жить.
Мать семейства
Ни ужаса, ни слез нет в материнском взоре.
Мы от тревоги далеки.
Одним лишь королям придется плакать вскоре
От вашей яростной руки.
190
Стихотворения
Сынам мы дали жизнь когда-то.
Принадлежит не вам она.
Мать-родина зовет солдата,—
Ей будьте преданы сполна.
Француз в республике постигнет...
Два старика
Отцовские мечи пусть опояшут смелых,
Не забывайте же отцов
И кровью королей и слуг их закоснелых
Украсьте звенье храбрецов.
Домой вы принесете раны,—
Вернуться иначе нельзя.
Когда погибнут все тираны,
Вы нам закроете глаза.
Француз в республике постигнет...
Дитя
О, как завидна мне короткая дорога
И смерть Барра и Виала’!
Трус долго проживет, да в этом мало прока,—
Живут великие дела.
Мы не трепещем и не плачем.
Поверьте в доблесть юных душ.
Раб вечно в возрасте ребячьем.
Республиканец— зрелый муж.
Француз в республике постигнет...
Жена
Сраженье — праздник ваш. Вперед,
неколебимо!
Когда вернутся смельчаки,
Ждут победителей цветы из рук любимой,
Ждут их лавровые венки.
А если в битве той кровавой
Падет иная голова,
Герой увенчан вечной славой,
А мщенье вырастит вдова.
Француз в республике постигнет...
191
Мари-Жозеф Шенье
Девушка
Мы, сестры храбрецов, не знали гименея2,
Мы не свивали гнезд любви.
Но если граждане, желаньем пламенея,
Нам чувства выскажут свои, —
Пусть кровь их, верная народу,
Прольется в завтрашнем бою.
Добыв победу и свободу,
*	Они добудут и семью.
Француз в республике постигнет...
Три бойца
Клянемся на мечах отцам, супругам, братьям,
Сынам своим и матерям,
Что честной доблести в сраженьях не утратим,
Что путь наш праведен и прям.
Во всех краях непобедимы,
Громя насилье в черной мгле,
Спасем отчизну и дадим мы
Хлеб и свободу всей земле.
Француз в республике постигнет,
Что значит родине служить,
Он за республику погибнет,
Он с нею вместе будет жить.
«Походная песнь» («Песнь отправления в бой») —одно из самых значительных
поэтических созданий М.-Ж. Шенье и лучших произведений революционной
поэзии XVIII века. Опа приобрела огромную популярность в народе и в армии
и стала достойной соперницей «Марсельезы».
Основные идейные мотивы этого произведения — революционный патри-
отизм, защита национальной независимости и территориальной целостности
Франции, прославление республиканского строя и других антифеодальных
завоеваний французского народа, сочувствие угнетенным народам других
стран — облечены в яркую художественную форму. В жанре этого стихотворения
сочетаются особенности массовой революционной песни, гимна и военного
марша. В «Походной песне» использован прием «драматизации» — своеобразного
драматического построения. Куплеты «Песни» исполняет вначале хор, а затем,
сменяя друг друга, несколько индивидуальных и групповых персонажей, как бы
олицетворяющих представителей народа. После каждого куплета следует хоровой
припев. Такое построение «Песни» помогло автору подчеркнуть патриотическое
единство всего французского народа перед лицом иностранных захватчиков,
его готовность жертвовать всем, даже жизнью, во имя спасения революцион-
ной» отечества.
«Песнь отправления в бой» была написана в июне 1794 г. в связи с
блестящими победами французской революционной армии над пруссаками и
австрийцами. Положенная на музыку композитором Меюлем «Песнь» много-
кратно исполнялась на революционных празднествах и во время торжественных,
официальных церемоний.
192
Стихотворения
Выше приведен текст песни.
1 Барра и В нала — дети, прославив-
шиеся своим самоотверженным уча-
стием в революционных событиях и в
борьбе с вандейскими мятежниками.
2 Гименей — в древнегреческой мифо-
логии бог бракосочетания.
Анонимные произведения
Карманьола
(«Carmagnole», 1792)
Мадам Вето’, ты нам сулишь,
Что перережешь весь Париж.
Да нет силенок у тебя,
Пока у нас пальба.
Так спляшем карманьолу!
Слышишь гром? Слышишь гром?
Так спляшем карманьолу!
Пушки бьют за бугром.
Мосье Вето2, ты нам сулишь,
Что родину спасти велишь.
Сорвется дело у тебя.
Игра твоя слаба.
Так спляшем карманьолу...
Антуанетта поклялась,
Что к черту опрокинет нас.
Да опрокинуть не пришлось.
Сама разбила нос.
Так спляшем карманьолу...
Людовик долго ждал побед,
Да позабыл о нас Капет3,
Толстяк одуматься не смог,
Сел в башню под замок4,
Так спляшем карманьолу...
Сулил на нас послать войска,
Палить огнем издалека,—
Пришлось плясать самим войскам,
Король и то скакал.
Так спляшем карманьолу...
Антуанетта в башне той
Казалась барынькой пустой,—
7-690
193
Анонимные произведении
То отвернется, то вздохнет,
То сердце ей кольнет.
Так спляшем карманьолу...
Пред королем темничный ров,
Он говорит: «Я жив-здоров,
Но, судя по такому рву,
Недолго проживу».
Так спляшем карманьолу...
Глянь, патриот,—друзья вокруг.
Кто честен, тот всегда твой друг
Порука их пряма, тверда,
А пушки-не беда.
Так спляшем карманьолу...
Темно, аристократ, вокруг
Лишь роялист еще твои друг,
Тебя поддержит иногда.
У труса нет стыда.
Так спляшем карманьолу...
Жандармы — господи прости —
Хотели родину спасти,
Да стало им не по себе
При пушечной пальбе.
Так спляшем карманьолу...
Друзья, единством мы сильны.
Враги не так уже страшны.
Придут Людовика спасать, —
Заставим их плясать
И спляшем карманьолу...
Я санкюлот5, и я люблю
Плясать на горе королю.
Привет марсельцам® от меня.
Они моя родня.
Так спляшем карманьолу...
Мы говорим о короле
Всем санкюлотам на земле,
О славных храбрецах поем,
За их здоровье пьем
И пляшем карманьолу!
Слышишь гром? Слышишь гром?
Мы пляшем карманьолу!
Пушки бьют за бугром!
194
Анонимные произведения
£а ira!
Патриотическая песнь,
певшаяся на празднике Федерации 14 июля 1790 г.
А, 9а ira, ga ira, fa ira!
На фонари аристократов!
А, ga ira, 9а ira, ga ira!
Их перевешать всех пора.
Мир деспотизма, умирай.
A, ga ira, ga ira, ga ira!
He нужно нам дворян с попами.
A, ga ira, ga ira, ga ira!
И равенства наступит рай.
Разбойник прусский и тиран
Падет! И с ним австрийский раб
И вся их дьявольская шайка
Провалится в тартарары.
A, ga ira, ga ira, ga ira!
На фонари аристократов!
A, ga ira, ga ira, ga ira!
Их перевешать всех пора.
Дерево свободы
(Куплеты, певшиеся в Мо.в 1792 г.)
(«L’Arbre de la Liberte*.
Couplets chantes a Meaux en 1792)
К нам, обитатель безымянный
Окрестных мирных деревень!
Идите все на праздник званый,
Под мягколиственную сень!
Дыханье бурной непогоды
Здесь игр веселых не смутит.
Друзья! под деревом Свободы
Всем — верный кров, надежный щит.
Оно всей Франции желанно,
Нам должно цвет его беречь,
Стоять на страже неустанно,
Чтоб враг не смог его подсечь.
Все лучшие дары природы:
Любовь, довольство, братский труд —
Друзья! —под деревом Свободы
Свободно дышат и живут!
195
Анонимные произведения
Мы в жертву родине готовы
Отдать свой жребий каждый час.
Но цепи долга не суровы,
Коль цепь любви связала нас.
Не разомкнутся неба своды
Пред жертвой, что любви чужда.
Друзья! Под деревом Свободы
Да сгинут злоба и вражда!
Пусть наши пика и секира
Ваш не смущают робкий взор.
У нас в руках — оружье мира,
Закона бдительный дозор.
Военной доблестью народы
Хранят земли своей покой.
Друзья! под деревом Свободы
Сойдемся братски —всей семьей!
Гимн селитре
(«Нушпе de Salpetre, 1794)
Дрожите, деспоты! Вот порох
Для ваших башен и палат.
Его разрывы — скоро, скоро
Всю вашу мощь испепелят!
Дрожите: час настал!
Что гордый скипетр, что корона!
Спасенья нет,—
Когда на вас жерло
Наведем.
На золотой твердыне трона
Мы вас, чудовища, найдем!
И ты, и ты, кто волей злобы
О века проклятых владык
Из глубины земной утробы
На гибель смертную возник, —
О, порох огневой!
Теперь служи земному благу.
Самой свободой
Ты вырван, наконец,
Из оков.
Пылай —и укрепляй отвагу
Ее Республики сынов!
196
Анонимные произведения
От злого рабства не впервые
Освободи французский край!
Над чудищами тирании
Победу скорую нам дай!
Орудье смерти, вой,
Ломая камень их оплотов,
Чтоб хищников
Кровавых — смерть
Унесла!
Чтоб канонада санкюлотов
Испепелила их дотла.
Анонимные произведения относятся к наиболее демократическому направ-
лению французской революционной литературы, непосредственно связанному
с классовой борьбой плебейских слоев «третьего сословия» и отражавшему
их социальные интересы, направленные не только против дворянства, церкви
и монархии, но и против буржуазии. В этой реалистической литературе,
свободной от классицистских и рационалистических черт, наиболее отчетливо
сказывается влияние фольклора.
«Карманьола» — народная революционная песня, возникшая в августе 1792 г.
и получившая широкое распространение в годы Великой французской бур-
жуазной революции.
Она отличается от классицистской революционной поэзии этого времени
народным характером содержания и формы, непосредственностью, простотой,
сатирической направленностью против феодальных властителей, элементами
тонкой иронии, язвительной насмешки. В ней органически соединялись
поэзия, музыка и танец.
Существовали различные варианты текста «Карманьолы».
«Карманьола» пользовалась большой популярностью и во время рево-
люционных движений во Франции XIX века, а также в нашей стране
в период Великой Октябрьской социалистической революции и гражданской
войны.
Музыка «Карманьолы» обрабатывалась многими французскими и совет-
скими композиторами.
1	Так презрительно называли париж-
ские революционные массы королеву
Марию-Антуанетту.
2	Презрительное прозвище короля
Людовика XVI (1774—1792). В период
Учредительного и Законодательного
собраний, когда Франция была кон-
ституционной монархией, Людо-
вик XVI пользовался правом вето:
мог опротестовать решения и законы,
принятые верховными органами ре-
волюционного народа.
3	Луи Капетп — так называли в годы
революции короля Людовика XVI
после его низложения.
4	Имеется в виду заключение Людо-
вика XVI и его семьи в башню
Тампль после победоносного народ-
ного восстания 10 августа 1792 г.
5 Санкюлоты — распространенное
название революционных народных
масс во время Великой французской
буржуазной революции (в отличие
от аристократов и крупных буржуа,
носивших штаны до колен — «кюлоты»
и шелковые чулки, санкюлоты ходи-
ли в длинных панталонах).
6 Во время народного антимонархи-
ческого восстания 10 августа 1792 г.
особенно отличились части марсель-
ских и бретонских «федератов» —
революционных добровольцев, при-
бывших в Париж из Марселя и
Нормандии для защиты завоеваний
революции.
«£а ira» — французская революционная песня, сочиненная парижскими
народными массами во время работ на Марсовом поле, проводимых в связи
197
Анонимные произведения
с предстоящим праздником Федерации 14 июля 1790 г. в честь первой
годовщины взятия Бастилии.
«Са ira> — непереводимое французское выражение, означавшее прибли-
зительно: «дело пойдет на лад», «все будет хорошо».
В этой массовой революционной песне, как в словах, так и в музыке,
весьма ощутимо влияние фольклора. В ней с грубоватой непосредственностью
и свойственным народу чувством юмора отражена ненависть представителей
«третьего сословия» к паразитическим слоям общества, готовность народных
масс к самым решительным мерам, вплоть до революционного террора,
в борьбе с угнетателями, вера в лучшее будущее.
Народная песня «Дерево свободы» возникла в связи с распространенным
во Франции в годы революции конца XVIII века обычаем сажать деревья,
приобретшим большое политическое значение. Сажать «деревья свободы» —
означало выражать свою преданность революционным принципам и обнов-
ленной родине. В конце XVIII века «дерево свободы» стало символом
Великой французской буржуазной революции и революции вообще. Эти
традиции нашли отражение в поэтической жизни других стран, в частности
в творчестве шотландского народного поэта Р. Бернса, написавшего стихо-
творение с таким же названием.
•Гимн селитре» выражает патриотические чувства рабочих мастерских по
изготовлению селитры, необходимой при производстве пороха, крайне важного
для французской революционной армии, самоотверженно сражавшейся
против внутренней и внешней контрреволюции.
Выше приведены тексты стихотворений.
Немец'шля
литература
Иоганн Кристоф
ГОТШЕД
(lohann Christoph Gottsched)
(1700-1766)
Драматург, критик, ученый, наиболее значительный
представитель раннего, умеренного периода
просветительской литературы в Германии
и немецкого классицизма.
Родился Готшед в Восточной Пруссии в семье
лютеранского священника. С 1714 г. он студент
Кенигсбергского университета, а в 1723 г. становится
магистром философии и читает лекции в этом
университете. Здесь началась его научная
и литературная деятельность.
С 1724 г. и до конца жизни Готшед жил в Лейпциге.
Он преподает в ytfueepcumeme, руководит
литературно-лингвистическим •Немецким обществом-,
издает журналы -Разумные порицательиицы» (1725—1726)
и • Честный человек» (1727—1729), фундаментальные
труды -Новая библиотека изящных наук и свободных
искусств- (1745—1754) и -Новости приятной учености»
(1751—176>2), пропагандировавшие просветительский
гуманизм, рационализм и классицизм. В течение ряда лет
он был ректором Лейпцигского университета.
В эти годы появились его философские работы — -Причины
ошибок или решение философского вопроса об источнике
пороков- (1724), - Начала философии» (1733—1734),
его эстетические и историко-литературные сочинения —
-Углубленное изложение риторики» (1728), -Опыт
критической поэтики для немцев- (1730), -К критической
истории немецкого языка, поэзии и красноречия»
(1732—1744), -Основы немецкой словесности» (-Немецкая
грамматика» (1748) и др.
Испытывая сильное влинние философского учения
Христиана Вольфа, ранних английских просветителей,
и особенно французской философии и литературы
XVII—XV111 веков, Готшед решительно выступал против
реакционной феодально-дворннской культуры и стремился
преобразовать немецкую литературу и театр
в соответствии с принципами просветительского
классицизма. Этой цели была подчинена и его активная
200
Умирающий Катон
деятельность совместно с театральной группой
Каролины Нейбер в 1726—1741 гг., а впоследствии
и с труппами И. Ф. Шенемана и Г. Г. Коха.
С литературно-критической и театральной
деятельностью Готшеда тесно связаны и его ‘Материалы
к истории немецкого драматического искусства*
(1757-1765).
Философские взглнды Готшеда нашли выражение
ив его художественном творчестве особенно
в классицистских трагедиях •Умирающий Катон*
(1731—1732), ‘Парижская кровавая свадьба* (1744)
и ‘Агис* (17.45), а также в изданном им сборнике драм
‘Немецкий театр, преобразованный по правилам древних
греков и римлян* (1740—1745), в который вошли пьесы
наиболее прогрессивных для того времени авторов.
Готшед проявлял живой интерес к русской литературе,
положительно оценивая произведения Кантемира
й Сумарокова. В 1790 г. его ‘Немецкая грамматика* была
издана в России.
Умирающий Катон
(«Der sterbende Cato», 1731 — 1732)
КАТОН
Когда не в силах я вернуть стране свободу,
Преклонную я жизнь готов отдать народу.
ЦЕЗАРЬ'
Смирись!
КАТОН
Мой рок гласит: «Катон, свободным будь!»
ЦЕЗАРЬ
Не страшен Тибр2 тебе? О казни не забудь.
КАТОН
Увижусь я, поверь, с своей родной рекою,
Лишь волю возвратив стране своей рукою.
ЦЕЗАРЬ
Ты лучше жизнь свою от смерти сохрани.
201
Иоганн Кристоф Готшед
КАТОН
По воле деспота влачить ли жалко дни,
Чтоб жизнь свою сберечь? Довериться обманам!
Нет. Лучше умереть, но отомстить тиранам.
ЦЕЗАРЬ
Ты дерзостен, Катон!
КАТОН
Да, я на все готов,
Республике служа и чтя завет богов.
ЦЕЗАРЬ
Я ими вознесен. Увенчан я судьбою.
Желанье их, скажи, постигнуто ль тобою?
КАТОН
Я верю совести; их воля мне ясна;
Была бы жизнь моя страданием полна,
Когда бы совести не слушал я веленья.
Не буду говорить я про свои мученья.
Тарквиний3 лишь падет, как Бруты4 восстают.
Тирану почести они не воздают.
Расскажут и о нас, что также без боязни
Владык-изменников мы предавали казни.
ЦЕЗАРЬ
Ты об изменниках не говори, Катон.
Помпея6 вспомни ты и знай, изменник он.
Иль мнишь, что нам Фарнак6 оказывает дружбу?
Напрасно нам свою он не предложит службу.
Двух вестников ко мне недавно он прислал.
Мне голову твою, Катон, он предлагал.
Он думал поразить тебя своей рукою,
Чтоб подкрепить меня услугою такою.
Я вестников схватил. В цепях они теперь.
Что ж, осуждай меня. Не враг я твой, поверь.
КАТОН
Да, Цезарь, знаю я, что ты великодушен,
Но честолюбию твой гордый дух послушен.
За доблести твои я чтить тебя готов.
Что до Фарнака мне? Я не боюся ков,
Погибель не страшна. Не страшен нож злодея.
Ты — беспощадней.	о
202
Умирающий Катон
ЦЕЗАРЬ
я?
КАТОН
Да, ты страшнее.
Тобою Рим и я свободы лишены.
Откройте, боги, мне, за что ему даны
Такой великий дух, такая добродетель?
Оружье сложишь ты? Смущенный я свидетель
Великих свойств твоих. Что ж, должен ли тебя
Всецело презирать иль почитать любя?
Дай правде торжество и Риму дай свободу.
Верни сенату власть, правление — народу.
Пусть скажут о тебе: «Вот муж великих сил,
Он истинный герой: себя он победил.
Разбил оковы он, и нет уж самовластья,
Настали снова дни и вольности и счастья,
И к прежнему врагу питаем мы любовь,
Республике вернул свободу Цезарь вновь».
Но ты неколебим; в моих словах нет силы.
Иль славы мишура и жалкий блеск так милы,
Иль хочешь вознестись до сонмища богов,
Чтоб людям даровать спокойствие оков?
Ты сын небесных сил, дела ж твои ничтожны.
Ты раб своих страстей, твои стремленья ложны.
Коль вправду ты их сын, то прояви себя,
Даруя милости, жалея и любя.
Но время движется. Мои слова напрасны,
И разум и добро уж над тобой не властны.
Я в Утику7 спешу; пусть знает гарнизон
Веления твои, а там услышит он,
Что ты готов сказать. Пускай придут напасти,
Но смертью я спасусь от их тяжелой власти.
ЦЕЗАРЬ
Какой великий дух! Как несравненен он!
Коль не был Цезарь я, пусть был бы я Катон.
«Умирающий Катон» — классицистская трагедия. Ее главным героем является
древнеримский республиканец Катон Младший (Марк Порций Утический,
95—46 гг. до н. э.), яростный противник рабовладельческой диктатуры. Не
желая примириться с единовластием Юлия Цезаря и гибелью республикан-
ских устоев, Катон после победы Цезаря при Тапсе покончил жизнь само-
убийством. Непреклонный республиканец и патриот Катон резко противо-
поставлен в трагедии Юлию Цезарю, узурпатору и тирану, поправшему
свободу Рима. Высокому идейному звучанию подчинена в трагедии и лю-
бовная интрига: чувство гражданского долга и справедливости заставляет
дочь Катона — Порцию отвергнуть любовь Юлия Цезаря.
203
Иоганн Кристоф Готшед
Несмотря на осторожность и умеренность Готшеда, на его благонаме-
ренные настроения, подчеркнутые в авторском предисловии и в самой
пьесе, она выражала протест против деспотизма и высоко ставила граждан-
ское мужество человека, не желавшего быть рабом самодержца. И хотя
Готшед не сумел художественно полноценно воплотить эту героическую
тему, его произведению недоставало жизненной убедительности и творче-
ской оригинальности. В работе над трагедией Готшед использовал тексты
пьес других авторов, главным образом . трагедию английского писателя
Аддисона «Катон» (1713). Тем не менее на первом этапе немецкого Про-
светительства пьеса сыграла значительную роль.
Выше приведены отрывки из произведения.
1	Гай Юлий Цезарь (100—44 гг. до
н. э.) — государственный деятель и
полководец, родоначальник рабовла-
дельческой диктатуры в Древнем
Риме. Убит в результате заговора
сенатской аристократии, который воз-
главляли Брут и Кассий, в прошлом
его друзья и сподвижники.
2	В древнем Риме местом казни слу-
жила Тарпейская скала, находящаяся
недалеко от реки Тибр.
3	Царь Древнего Рима Тарквиний
Гордый, Луций, живший по преда-
нию в VI в. до н. э. После вос-
стания Тарквиний был отстранен
от власти и изгнан, а в Риме уста-
новилась республика (510 или 509 г.
до и. а.).
4	Брут (Старший), Луций Юний —
древнеримский политический деятель,
сыгравший важную роль в утверж-
дении республики и свержении Тарк-
виния Гордого.
5	Помпей, Гней (106—48 гг. до
н. э.) — древнеримский полководец
и политический деятель, противник
Юлия Цезаря.
6	Фарнак (г. рожд. неизв. — ум. в
47 г. до н. э.) —правитель Боспор-
ского государства в 63—44 гг. до
н. э.
7	Утика — город в окрестностях Кар-
фагена, на берегу Средиземного моря
(Северная Африка). После завоевания
Карфагена Утика стала владением
Древнего Рима. В I в. до н. э.
здесь обосновались Катон Младший
и другие республиканцы, боровшиеся
против Юлия Цезаря.
Фридрих Готлиб
КЛОПШТОК
(Friedrich Gottlieb Klopstock)
(1724-1803)
Немецкий поэт и драматург Ф. Г. Клопшток родился
в Кведлинбурге в семье адвоката. Клопшток воспитывался
в религиозном духе. Учился на богословском факультете
Йенского и Лейпцигского университетов. Первые стихи
написаны им между 1739~~1745 гг.
В Лейпциге Клопшток входит в круг поэтов,
объединявшихся вокруг журнала «Бременские издания?.
На страницх этого журнала в 1748 г. были
опубликованы первые три песни его эпической поэмы
•Мессиада? (•Мессия?), принесшие молодому поэту
широкую известность. Уже на раннем этапе своего
творческого пути Клопшток решительно выступает
против рационалистических тенденций, утверждавшихся
Готшедом и его последователями.
Над •Мессиадой?, обширной, в двадцати песнях, эпической
поэмой, написанной античным гекзаметром
на библейский сюжет, Клопшток работал на протяжении
многих лет. В 1773 г. поэму, наконец, опубликовали
полностью. Вначале она была горячо встречена
современниками, высоко оценившими ее новаторство
и эмоциональность. Однако вскоре монотонность,
205
Фридрих Готлиб Клопшток
тяжеловесность и социальная косность поэмы
значительно ослабили интерес к ней; еще при жизни
автора она стала достоянием лишь истории литературы.
В 1771 г. были опубликованы -Оды- Клопштока —
наиболее ценная часть его творчества, составляющие
важный вклад в немецкую поэзию. Оды выражали
непосредственные чувства и переживания человека,
рисовали картины природы, они были направлены против
классицистского искусства Готшеда и его сторонников.
-Оды- Клопштока оказали влияние на поэзию Гете
и других штюрмеров, а также на Гельдерлина.
Несмотря на религиозную окраску, многие оды Клопштока
воспевали идеи гуманизма и патриотизма, выражали
протест против феодального угнетения. Среди них
наиболее значительны: -Вингольф (Храм дружбы)-
(1747, первоначальное название—-К друзьям поэта-),
^Цюрихское озеро- (1750), ‘Празднество весны- (1759),
• Ранние гробницы-, ‘Мое отечество- (1768),
‘Пророчество- (1773) и др.
Клопшток написал эстетические труды ‘Мысли
о природе поэзии- (1759), -Немецкая республика ученых-
(1774), -О языке и поэзии- (1779—1781), направленные
против классицизма и рационализма.
Перу Клопштока принадлежат также драмы, написанные
на библейские сюжеты: -Смерть Адама- (1757;
напечатано в 1824), -Соломон- (1764), -Давид- (1773),
национально-исторические драмы: -Битва Германа- (1769),
-Герман и князья- (1784) и -Смерть Германа- (1787).
Клопшток весьма сочувственно встретил начало
Великой французской буржуазной революции, которой
посвящены его политические стихотворения, написанные
в жанре оды: -Генеральные штаты- (1788), -Они,
а не мы- (1790), ‘Познайте себя- (1789), -Князь и его
наложница- (1789), -Освободительная война- (1792) и др.
За свои передовые антифеодальные взгляды
и произведения Клопшток был удостоин в 1792 г.
Законодательным собранием Франции звания почетного
гражданина Французской республики. Однако отношение
Клопштока к французской революции в целом отличалось
такой же непоследовательностью и противоречивостью,
какая была характерна для большинства немецких поэтов
и ученых его времени.
В России Клопшток в XVIII и в начале XIX века
пользовался известностью. Его ценили Н. М. Карамзин,
К И. Батюшков, В. К. Кюхельбекер, И. С. Тургенев.
Произведения Клопштока, главным образом -Мессиаду-,
переводили В. А. Жуковский и другие поэты.
206
Ранние гробницы
Ранние гробницы
(«Die friihen Graber», 1768)
Привет тебе, месяц сребристый и ясный,
Товарищ таинственной ночи! Зачем
Ты спрятаться хочешь? Останься, друг милый!
А, вот он —лишь облако мимо прошло!
Лишь майские первые ночи приятней,
Чем жаркие летние ночи. Блестит
В то время роса на траве под лучами
И месяц восходит светлей над холмом.
Над прахом друзей расстилается серый
Таинственный мох. О, когда бы я мог,
Как прежде, приветствовать радостно с вами
И сумерки ночи, и утренний свет!
Стихотворение «Ранние гробницы», или «Ранние могилы» (1768) — образец
лирической поэзии Клопштока, являвшейся новым словом в немецкой рас-
судочной и рационалистической литературе XVIII века. Лирические стихи
Клопштока глубоко индивидуальны и своеобразны, тонко передают мысли
и настроения автора. Своей эмоциональностью и связью с фольклором
лирика Клопштока резко противостояла сухой риторичности готшедовского
классицизма.
В Хрестоматии приводится текст стихотворения.
Мессиада
(«Der Messias», 1745-1773)
Аббадона1
Сумрачен, тих, одинок, на ступенях подземного трона
Зрелся от всех удален серафим2 Аббадона. Печальной
Мыслью бродил он в минувшем: грозно вдали перед взором,
Смутным, потухшим от тяжкия, тайныя скорби, являлись
Мука на муке, темная вечности бездна. Он вспомнил
Прежнее время, когда он, невинный, был друг Абдиила3,
Светлое дело свершившего в день возмущенья пред богом:
К трону. владыки один Абдиил, не прельщен, возвратился.
Другом влекомый, уж был далеко от врагов Аббадона;
Вдруг Сатана их настиг в колеснице, гремя и блистая;
Звучно торжественным кликом зовущих грянуло небо;
С шумом помчалися рати мечтой божества упоенных —
Ах! Аббадона, бурей безумцев от друга оторван,
Мчится, не внемля прискорбной, грозящей любви Абдиила;
207
Фридрих Готлиб Клопшток
Тьмой божества отуманенный, взоров молящих не видит;
Друг позабыт: в торжестве к полкам Сатаны
он примчался.
Мрачен, в себя погружен, пробегал он в мыслях всю
повесть
Прежней, невинной младости; мыслил об утре созданья.
Вкупе и вдруг сотворил их Создатель. В восторге
рожденья
Все вопрошали друг друга: «Скажи, серафим, брат
небесный,
Кто ты? Откуда, прекрасный? Давно ль существуешь,
и зрел ли
Прежде меня? О! поведай, что мыслишь? Нам вместе
бессмертье».
Вдруг из дали светозарной на них благодатью слетела
Божия слава; узрели все небо, шумящее сонмом
Новосозданных для жизни; к Вечному облако света
Их вознесло, и, завидев Творца, возгласили:
«Создатель!» —
Мысли о прошлом теснились в душе Аббадоны, и слезы,
Горькие слезы бежали потоком по впалым ланитам.
С трепетом внял он хулы Сатаны и воздвигся, нахмурен;
Тяжко вздохнул он трикраты — так в битве кровавой
друг друга
Братья сразившие тяжко в томленье кончины
вздыхают, —
Мрачным взором окинув совет Сатаны, он воскликнул:
«Будь на меня вся неистовых злоба— вещать вам
дерзаю!
Так, я дерзаю вещать вам, чтобы Вечного суд не сразил нас
Равною казнию! Горе тебе, Сатана-возмутитель!
Я ненавижу тебя, ненавижу, убийца! Вовеки
Требуй он, наш судия, от тебя развращенных тобою,
Некогда чистых наследников славы! Да вечное горе!
Грозно гремит на тебя в сем совете духов погубленных!
Горе тебе, Сатана! Я в безумстве твоем не участник!
Нет, не участник в твоих замышленьях восстать
на мессию!
Бога-мессию сразить!.. О, ничтожный, о ком говоришь ты?
Он всемогущий, а ты пресмыкаешься в прахе, бессильный
Гордый невольник... Пошлет ли смертному бог
искупленье,
Тлена ль оковы расторгнуть помыслит — тебе ль с ним
бороться!
Ты ль растерзаешь бессмертное тело мессии? Забыл ли,
Кто он? Не ты ль опален всемогущими громами гнева?
Иль на челе твоем мало ужасных следов отверженья?
208
Мессиада
Иль Вседержитель добычею будет безумства бессильных?
Мы, заманившие в смерть человека... О, горе мне, горе!
Я ваш сообщник!.. Дерзнем ли восстать на подателя
жизни?
Сына его громовержца, хотим умертвить —о безумство!
Сами хотим в слепоте истребить ко спасенью дорогу!
Некогда духи блаженные, сами навеки надежду
Прежнего счастья, мук утоленья мчимся разрушить!
Знай же, сколь верно, что мы ощущаем с сугубым
страданьем
Муку паденья, когда ты в сей бездне изгнанья и ночи
Гордо о славе твердишь нам; столь верно и то,
что сраженный
Ты со стыдом на челе от мессии в свой ад возвратишься».
Бешен, кипя нетерпеньем, внимал Сатана Аббадоне;
Хочет с престола в него он ударить огромной скалою —
Гнев обессилил подъятую грозно с камнем десницу!
Топнул, яряся, ногой и трикраты от бешенства вздрогнул;
Молча воздвигшись, трикраты сверкнул он в глаза
Аббадоны
Пламенным взором, и взор был от бешенства ярок
и мрачен:
Но презирать был не властен. Ему предстоял Аббадона,
Тихий, бесстрашный, с унылым лицом. Вдруг воспрянул
свирепый
Адрамелех4, божества, Сатаны и людей ненавистник.
«В вихрях и бурях тебе я хочу отвечать, малодушный;
Гряну грозою ответ», — сказал он. «Ты ли ругаться
Смеешь богами? Ты ли, презренный в сонме
бесплотных,
В прахе своем Сатану и меня оскорблять замышляешь?
Нет тебе казни: казнь твоя: мыслей бессильных
ничтожность.
Раб, удались; удались, малодушный; прочь от могущих;
Прочь от жилища царей; исчезай, неприметный, в пучине!
Там да создаст тебе царство мучения твой Вседержитель;
Там проклинай бесконечность, или, ничтожности алчный,
В низком бессилии рабски пред небом глухим
пресмыкайся.
Ты же, отважный, средь самого неба нарекшийся богом,
Грозно в кипении гнева на брань полетевший с могущим.
Ты, обреченный в грядущем несметных миров повелитель,
О Сатана, полетим; да ударят нас в могуществе духи;
Да поразит их, как буря, помыслов наших отважность!
Все лабиринты коварства пред нами: пути их мы знаем;
В мраке их смерть; не найдет он из бедственной тьмы
их исхода.
209
Фридрих Готлиб Клопшток
Если ж, наставленный небом, разрушит он хитрые ковы,—
Пламенны бури пошлем, и его не минует погибель.
Горе, земля, мы грядем, ополченные смертью и адом;
Горе безумным, кто нас отразить на земле возмечтает!»
Адрамелех замолчал, и смутилось, как буря, собранье;
Страшно от топота ног их вся бездна дрожала, как будто
С громом утес за утесом валился; с кликом и воем,
Гордые славой грядущих побед, все воздвигалися; дикий
Шум голосов поднялся и отгрянул с востока на запад;
Все заревели: «Погибни, мессия!» От века созданье
Столь ненавистного дела не зрело. С Адрамелехом
С трона сошел Сатана, и ступени, как медные горы,
Тяжко под ними звенели; с криком, зовущим к победе,
Кинулись смутной толпой во врата растворенные ада.
Издали, медленно, следом за ними, летел Аббадона;
Видеть хотел он конец необузданно-страшного дела.
Вдруг нерешимой стопою он к ангелам, стражам эдема5,
Робко подходит... Кто же тебе предстоит, Аббадона?
Он, Абдиил, непреклонный, некогда друг твой... а ныне?
Взоры потупив, вздохнул Аббадона. То удалиться,
То подойти он желает; то в сиротстве, безнадежный,
Он в беспредельное броситься хочет. Долго стоял он,
Трепетен, грустен; вдруг, ободрясь, приступил к Абдиилу;
Сильно билось в нем сердце; тихие слезы катились,
Ангелам токмо знакомые слезы, по бледным ланитам;
Тяжкими вздохами грудь воздымалась; медленный трепет,
Смертным и в самом боренье с концом не испытанный,
мучил
В робком его приближенье... Но, ах! Абдииловы взоры,
Ясны и тихи, неотвратимо смотрели на славу
Вечного бога; его ж Абдиил не заметил. Как прелесть
Первого утра, как младость первой весны мирозданья,
Так серафим блистал, но блистал он не для Аббадоны.
Он отлетел, и один, посреди опустевшего неба,
Так невнимательным гласом взывал издали к Абдиилу:
«О, Абдиил, мой брат! или навеки меня ты отринул?
Так, навеки я розно с возлюбленным... Страшная
вечность!
Плачь обо мне, все творение; плачьте вы, первенцы
света;
Он не возлюбит уже никогда Аббадоны, о, плачьте!
Вечно не быть мне любимым; увяньте вы, тайные сени,
Где мы беседой о боге, о дружбе нежно сливались;
Вы, потоки небес, близ которых, сладко объемлясь,
Мы воспевали чистою песнею божию славу,
Ах! замолчите, иссякните, нет для меня Аодиила;
Нет —и навеки не будет! Ад мой, жилище мученья,
210
Мессиада
Вечная ночь, унывайте вместе со мною: навеки
Нет Абдиила; вечно мне милого брата не будет!»
Так тосковал Аббадона, стоя пред входом в созданье.
Строем катилися звезды. Блеск и крылатые громы
Встречу ему Орионов6 летящих его устрашили;
Целые веки не зрел он, тоской одинокой томимый,
Светлых миров; погружен в созерцанье, печально
сказал он:
«Сладостный вход в небеса для чего загражден Аббадоне?
О! для чего не могу я опять залететь на отчизну,
К светлым мирам Вседержителя, вечно покинуть
Область изгнанья? Вы, солнцы, прекрасные чада
созданья,
В оный торжественный час, как, блистая, из мощной
десницы
Вы полетели по юному небу,— я был вас прекрасней.
Ныне стою, помраченный, отверженный, сирый
изгнанник,
Грустный, среди красоты мирозданья. О, небо родное,
Видя тебя, содрогаюсь: там потерял я блаженство;
Там, отказавшись от бога, стал грешник. О, мир
непорочный,
Милый товарищ мой в светлой долине спокойствия,
где ты?
Тщетно! одно лишь смятенье при виде небесныя славы
Мне судия от блаженства оставил —печальный остаток!
Ах! для чего я к нему не дерзну возгласить:
«Мой создатель?»
Радостно б нежное имя отца уступил непорочным;
Пусть неизгнанные в чистом восторге: «Отец»,
восклицают!
О, судия непреклонный, преступник молить не дерзает,
Чтоб хоть единым ты взором его посетил в сей пучине.
Мрачные, полные ужаса мысли, и ты, безнадежность,
Грозный мучитель, свирепствуй!.. Почто я живу?
О, ничтожность!
Или тебя не узнать?.. Проклинаю сей день ненавистный,
Зревший Создателя в шествии светлом с пределов
востока,
Слышавший слово Создателя «Буди!» Слышавший голос
Новых бессмертных, вещавших: «и брат наш
возлюбленный создан».
Вечность, почто родила ты сей день? Почто он был ясен,
Мрачностью не был той ночи подобен, которою Вечный
В гневе своем несказанном себя облекает? Почто он
Не был, проклятый Создателем, весь обнажен
от созданий?..
211
Фридрих Готлиб Клопшток
Что говорю?.. О, хулитель, кого пред очами созданья
Ты порицаешь? Вы, солнцы, меня опалите? вы, звезды,
Гряньтесь ко мне на главу и укройте меня от престола
Вечныя правды и мщенья; О, ты, судия непреклонный,
Или надежды вечность твоя для меня не скрывает?
О, судия, ты создатель, отец... Что сказал я, безумец!
Мне ль призывать Иегову7, его нарицать именами,
Страшными грешнику? Их лишь дарует один
примиритель;
Ах, улетим; уж воздвиглись его всемогущие громы
Страшно ударить в меня... улетим;., но куда?., где отрада?»
Быстро ударился он в глубину беспредельные бездны...
Громко кричал он: «Сожги, уничтожь меня,
о гнь-разрушитель!»
Крик в беспредельном исчез... и огнь не притек
разрушитель.
Смутный, он снова помчался к мирам и приник, утомленный,
К новому пышно-блестящему солнцу. Оттоле на бездны
Скорбно смотрел он. Там звезды кипели, как светлое
море;
Вдруг налетела на солнце заблудшая в бездне планета;
Час ей настал разрушенья... она уж дымилась и рдела...
К ней полетел Аббадона, разрушиться вкупе надеясь...
Дымом она разлетелась, но, ах!., не погиб Аббадона!
Поэма «Мессиада» (точнее: «Мессия»)—самое крупное сочинение Клопштока.
Это очень противоречивое произведение.
В «Мессиаде» использованы традиции античной литературы и английской
революционной литературы XVII века. Образцом для Клопштока послужили
произведения Мильтона, главным образом поэма «Потерянный рай». Поло-
жительное значение имели гуманистические и демократические идеи поэмы,
ее просветительский оптимизм, эмоциональность, противостоявшая рационалис-
тической литературе ГотшеДа и его последователей. Новаторский характер
поэмы выразился и во введении в немецкую поэзию гекзаметра, в создании
стихов без рифмы, в элементах лиризма и музыкальности. Однако моно-
тонность и громоздкость поэмы, рыхлость ее композиции, абстрактность в
обрисовке характеров, бледность и слабость конкретно-исторического колорита,
политическая умеренность снижают художественную ценность произведения.
Поэма написана на сюжет, взятый из библии. Ее главный герой —
Мессия — «спаситель рода человеческого», каким в христианской мифологии
считали Иисуса Христа.
Испытывая влияние Мильтона, Клопшток, однако, не смог воссоздать на
немецкой почве мятежный эпос поэта английской революции, у которого
библейские мотивы служили революционной борьбе против феодальной
реакции. В «Мессиаде» ноты социально-политического протеста звучат очень
редко: например, в сцене страшного суда, где осуждаются преступные
монархи (песнь восемнадцатая). Прославляемый в поэме подвиг Христа,
добровольно принимающего смерть ради «спасения» человечества, это лишь
проявление смирения и покорности «высшей» божественной мудрости. Поэма
статична. Иисус Христос, падший ангел Аббадона и другие герои произ-
ведения крайне пассивны. Они не столько действуют, сколько следят за
действием. Герой, застывший в экстазе, торжественно повествует о проис-
212
Мессиада
ходящих событиях. Внимание поэта сосредоточено главным образом на ду-
шевном состоянии героев. Лиризм поэмы, особенно ее первых песен, привлек
к ней сердца читателей. Однако очень скоро, уже в XVIII веке, «Мессиада-
перестала быть живым явлением литературы.
Выше приводится отрывок из произведения.
1	Здесь и ниже — персонажи из
«Мессиады», взятые из христианской
мифологии.
Абоадона — падший ангел, изменив-
ший богу и перешедший на сторону
Сатаны.
2	Серафимы — ангелы, ближайшие
сподвижники бога, составляющие его
свиту.
3	Аодиил — серафим, последователь-
ный приверженец бога.'
4	Адрамелех — серафим, выступав-
ший одновременно и против бога,
и против Сатаны.
5	Эдем — в христианском вероучении
земной рай, где жили Адам и Ева
до грехопадения.
6	Орионы —здесь: небесные светила.
Орион — в древнегреческой мифо-
логии охотник, убитый богиней Арте-
мидой и превращенный в созвездие.
7	Иегова —бог в религии иудеев.
Кристоф Мартин
ВИЛАНД
(Christoph Martin Wieland)
(1733-1813)
Выдающийся писатель, публицист и переводчик,
родился в семье пастора. Он получил религиозное
воспитание дома и в монастырской школе, а затем
учился на философском факультете Эрфуртского
и юридическом факультете Тюбингенского университетов.
В это время он делает свои первые шаги в литературе.
В	1769 г. Виланд становится профессором философии
и изящных искусств в Эрфуртском университете.
С 1775 г. до конца жизни Виланд постоянно жил в Веймаре.
К раннему периоду литературной деятельности Виланда
относятся его библейская поэма -Авраам испытуемый-
(1753), -Послание умерших живущим друзьям- (1753),
-Рассуждение о красотах эпической поэмы -Ноахида-
(1753), -Чувствования христианина- (1757) и др.
произведения, написанные под влиянием Бодмера
и Клопштока, а также идеалистической философии
Платона. Однако вскоре Виланд отошел от религиозно-
метафизической поэзии. Это заметно уже в его
214
Кристоф Мартин Виланд
драмах -Леди Иоанна Грей- (1758) и -Клементина
Порретская- (1760). В дальнейшем Виланд создает ряд
выдающихся произведений, проникнутых вольнодумством,
просветительским рационализмом, материалистическим
мироощущением, критически обличавших общественные
пороки Германии XV111 века: -Комические рассказы-
(1761—1768), поэму -Муэарион, или Философия граций-
(1768), романы: -Победа природы над мечтательностью,
или Приключения дона Сильвио де Роэальва- (1764),
-История Агатона- (1766—1767, новая редакция
в 1773 и 1798), -Золотое зеркало, или Властители
Шешиана- (1772) и -Агатодемон- (1799), сатирический
роман -История абдеритов- (-Абдеритяне-, 1774.
расширенная редакция: 1781), написанные под влиянием
Лукиана -Новые разговоры богов- (1791) и др.
Виланд написал предромантические поэмы:
-Зимняя сказка- (1776), -Оберон- (1780) и др., издавал
фольклорные сборники -Рассказы и сказки- (1776—1780)
и -Джинистан, или Избранные волшебные сказки-
(1786-1789) и др.
Виланд был талантливым журналистом. В 1773 г. он
основал в Веймаре ежемесячный журнал -Немецкий
Меркурий-, переименованный в 1790 г. в -Новый немецкий
Меркурий-, и был его издателем до 1810 г. Для этого
периодического издания, активно пропагандировавшего
просветительские идеи и объединявшего вокруг себя
передовых писателей и публицистов, в том числе Гердера
и Шиллера, Виланд написал ряд статей по вопросам
литературы, эстетики, философии и политики.
Большое положительное значение для немецкой
культуры имели переводы Виланда: -Послания и сатиры
Горация- (1772—1786), -Полное собрание сочинений
Лукиана- (1788), -Письма Цицерона- (1808—1821)
и особенно его переводы из Шекспира — -Драматические
произведения Шекспира- (1762—1766), куда вошли
прозаические переводы двадцати двух шекспировских пьес.
Ряд публицистических и художественных произведений
Виланда появился как отклик на события Великой
французской буржуазной революции.
Виланд питал живой интерес к России, ее культуре
и общественной жизни. Он сердечно встретил Карамзина,
посетившего в 1789 г. Германию. В России в конце
XIX — начале XX веков творчество Виланда было хорошо
известно. Его высоко ценили Н. М. Карамзин
и А. С. Пушкин. На русский язык были переведены
многие произведения Виланда: -Золотое зеркало,
или Цари Шешианские-, -Новый Дон-Кишот, или Чудесные
215
Кристоф Мартин Виланд
похождения дона Сильвио де Розальвы-, ‘Агатом,
или Картина философская нравов и обычаев греческих’,
’Оберон, царь волшебников’, •Абдеритянв’ и др.
Поэма -Перфонте, или Желания’ была опубликована
при активном содействии А. С. Пушкина под названием
	’Вастола, или Желания’ (1836).
Абдеритяне
(«Die Geschichte der Abderiten», 1774)
Пятая книга
Лягушки богини Латоны
Глава первая
Главный источник зла, которое впоследствии стало причиной
падения Абдерекой республики. Политика первосвященника Агатирса.
Он приказывает вырыть у себя публичный лягушечий ров. Бли-
жайшие и отдаленнейшие последствия этого нового учреждения.
<...>Абдеритяне с незапамятных времен обожали, как уже нам
известно, свою покровительницу Латону1.
Кто бы и что бы ни говорил с добрым намерением про-
тив богослужения в честь Латоны, но однажды оно уже было
унаследовано от их предков, и они в этом случае не от-
ставали от прочих греческих племен. Для них было все равно,
поклоняться ли Минерве2 подобно афинянам3, или Юноне4,
подобно самосцам5, или Диане6, подобно эфесцам7, или гра-
циям8, подобно орхоменцам9, или Латоне: они должны были
непременно иметь религию, и за недостатком лучшей, любая
все-таки была лучше, чем никакая.
Но поклонение Латоне могло бы существовать и без ля-
гушечьего рва. К чему им было простую веру древних теосцев,
своих предков, украшать пагубными прибавлениями? К чему
им было держать лягушек Латоны, если они имели у себя
самое Латону?
Демокрит10, их добрый согражданин, но к несчастью такой
человек, которому нельзя было верить, так как о нем ходила
худая молва, будто бы он сам ничему не верил, во время
своего пребывания у них однажды проговорился, что легко
можно делать много добра даже и там, где лягушки играют
главную роль. И поскольку его уши из-за двадцатилетнего
отсутствия не привыкли к очаровательному бреке-кек-квак-квак,
которое у него в Абдере день и ночь отзывалось в ушах,
то он несколько раз решительно возражал против их деизи-
216
Абдеритяне
батрахии11 (как они сами называли это), и часто предсказывал
им то в шутку, то серьезно, что если они заблаговременно
не примут никаких предосторожностей, то их квакающие
сограждане, наконец, выквакают их совсем из Абдеры. Вельможи
охотно сносили эту шутку, ибо хотёли показать, что они не
больше Демокрита верили лягушкам Латоны. Но к несчастью,
он никак не мог склонить их к тому, чтобы они хорошенько
об этом размыслили.
<...>Итак, по всегдашнему абдерскому обыкновению, несмотря
на все возражения — все оставалось по-прежнему.
Между тем уже во времена Демокрита старались внушить
благородному абдеровскому юношеству почтение к лягушкам.
По крайней мере жрец Стробил часто пел жалобные песни
о том, что большая часть почтеннейших граждан, издавна
имевших в своих садах лягушечьи рвы, незаметно доводила
их до запустения, между тем как одни только простолюдины
еще держались этого похвального древнего обыкновения и
изъявляли свое почтение к священному пруду ежедневными
добровольными подаяниями.
Кто бы при таких обстоятельствах мог подумать, чтобы
именно тот из абдеритян, на которого бы меньше всего могло
пасть подозрение, что он был болен деизибатрахией— чтобы
первосвященник Агатирс вскоре по окончании войны между
ослами и тенями, опять воспламенил остывшее рвение абде-
ритян к лягушкам?
Однако <...> этот жрец был человек честолюбивый. Он <...>
нашел верное средство распространить свое влияние на респуб-
лику своим простонародным обхождением -и угождением всем
предрассудкам народа, которые ему стоили тем менее, что он,
по примеру подобных себе, считал религию только политиче-
ской машиной, и для него было все равно, с помощью ли
лягушек или сов, или овечьих шкур, лишь бы только доставить
надежнейшее и свободнейшее удовлетворение своей господст-
вующей страсти.
По этой причине и чтобы легче приобрести в народе
уважение и влияние на него, он вскоре после окончания
ослиной войны, не только изгнал всех аистов из окрестностей
храма Язона12, на которых жаловались лягушечьи надзиратели,
но и простер свое угождение новым своим друзьям до того,
что посреди площади, которая его прадедом была предназна-
чена для всенародного гулянья, велел выкопать ров, и для
его наполнения убедительнейше выпросил у верховного жреца
Стробила из священного пруда несколько бочек лягушечьей
икры, которая после принесения торжественной жертвы Латоне,
и была ему доставлена с великими церемониями и в сопро-
вождении всего абдерского народа.
С того времени Агатирс сделался народным полубогом,
217
KpucnuMji Мартин Виланд
и лягушечий ров доставил ему то, что он не мог приобрести
политикой, красноречием и щедростью. Он, никогда не входя
в залу ратуши, господствовал в Абдере так же неограниченно,
как царь, и поскольку он каждую неделю два или три раза
давал обеды советникам и цеховым старшинам, и всегда
сообщал им свои приказания, наполнив стаканы лучшим
кипрским вином, то никто не мог противоречить столь любез-
ному тирану. Тем не менее эти господа выдавали в ратуше
своими собственными те мнения, которые за день до этого
были сочинены в столовой первосвященника.
Агатирс был первый из числа тех, кто в кругу своих
искреннейших друзей смеялся над лягушечьим рвом. Но народ
ничего не слыхал об этом. Поскольку его пример действовал
на абдерских дворян больше, чем его шутки, то любопытно
было видеть, с каким усердием они, желая угодить народу,
либо возобновляли засохшие лягушечьи рвы в своих садах,
либо вырывали новые.
Но так как в Абдере все глупости были прилипчивы, то
и от этой никто не освободился. Сначала она была модой,
считавшейся хорошим тоном. Мещанин, имевший порядочное
состояние, считал постыдным отстать в этом от своего соседа,
который был знатнее его. Но незаметно это стало признаком
хорошего гражданина, и кто по крайней мере не мог показать
в своем доме маленькой лягушечьей ямы, тот был бы про-
возглашен врагом Латоны и изменником отечества.
При столь великом усердии частных особ легко можно
себе представить, что сенат, цехи и прочее начальство не за-
медлили оказать Латоне подобные знаки своего богопочитания.
Каждый цех выкопал у себя лягушечий ров. На каждом
публичном месте в городе, даже перед ратушей, где торговки
и без того шумели, заведены были особые водохранилища,
обложенные тростником и дерном, и полиция, вменявшая себе
в особую обязанность заботиться об украшении города, доду-
малась <...> провести по обеим сторонам узкие каналы и
наполнить их лягушками. Проект был представлен в сенат
и был утвержден, причем для снабжения этих каналов, и всех
общественных лягушечьих прудов необходимым количеством
воды решили даже отвести в сторону реку Нест, не считаясь,
с издержками и большим вредом, который мог быть вызван
отведением реки; и когда один молодой советник только
вскользь намекнул, что река Нест и без того уже почти вы-
сохла, то один из лягушечьих приверженцев вскричал: «Тем
лучше! Так у нас прибавится еще один лягушечий ров, ко-
торый не будет стоить республике ни полушки!»
Никто так не радовался этому (впрочем только в Абдере
возможному) энтузиазму к украшению города лягушечьими
рвами, как жрецы храма Латоны.
218
Абдеритяне
<...> Никто в Абдере не думал о последствиях этих пре-
красных новшеств. Однако последствия скоро сказались. Но
поскольку они сказались не сразу, то их не только не могли
скоро заметить, но даже, когда они уже сделались слишком
приметными, то абдеритяне, при всем известном своем остро-
умии не могли найти им объяснение. Абдерские врачи ломали
себе головы, изыскивая причину, отчего насморк, флюсы и
накожные болезни всякого рода увеличились настолько и сдела-
лись столь неизлечимыми, что на них не действовали ни их
искусство, ни антицирская чемерица. Одним словом, почти вся
Абдера со всеми своими окрестностями превратилась во все-
общий необозримый лягушечий пруд, после чего одному из
остряков-политиков вздумалось предложить им вопрос: не при-
носит ли чрезвычайное размножение лягушек государству больше
вреда, чем выгоды, которой от того ожидали и которая не
может вознаградить за понесенный им убыток?
Глава вторая
Характер философа Коракса. Известия об Абдерской Академии
наук. Коракс предлагает упомянутый хитрый вопрос о лягушках
Латоны и объявляет себя главой лягушечьих врагов. Отношение
жрецов храма Латоны к этой секте; они соглашаются признать
ее безвредной.
Умная голова, сделавшая это замечание, что великое множество
лягушек в Абдере совсем несоразмерно с потребностями дву-
ногих бесперых обитателей, называлась Кораксом.
<...> Коракс был уже членом Академии, которая в Абдере
была основана в подражание афинской. Эта Академия была
не что иное, как маленький пересекаемый дорожками лес,
находившийся неподалеку от города, и поскольку она состояла
под покровительством сената и устроена за счет казны, то
полиция не замедлила наделить ее достаточным количеством
лягушечьих рвов. Квакающие филомелы13 однообразными своими
хорами нередко мешали глубокомысленным размышлениям
членов этой Академии. Но поскольку то же самое происхо-
дило и в других местах города, то они терпеливо переносили
это, или правильнее сказать, к лягушечьему пению в Абдере
так привыкли, как жители Капсадупы привыкли к шуму
большого Нильского водопада, в соседстве с которым они
обитали, или как жители, обитающие близ какого-либо другого
водопада в мире <...>
Глава седьмая
Извлечение из мнения Академии. Одно слово о намерениях, какие
имел по этому случаю Коракс, и апология, в которой Стильбен
и Коракс принимают равное участие.
219
Кристоф Мартин Виланд
Между тем Академия получила предписание не позже семи
дней представить в сенат свое мнение о том, какими сред-
ствами можно удобнее и скорее предотвратить непомерное
размножение лягушек, не оскорбляя прав Латоны.
На следующее утро собрались все члены Академии. По-
скольку она большей частью состояла из лягушечьих против-
ников, то составление мнения возложено было на Коракса;
однако же от президента ему дано было наставление, как
можно более остерегаться, чтобы не впутать Академию в конфликт
с храмом Латоны. <...>
Коракс сел за свой письменный столик и трудился с та-
ким рвением, что его мнение было готово еще до восхода
солнца. <...>
«Высокий сенат, — говорит Коракс в начале своего сочине-
ния,—полагает в почтеннейшем определении, сообщенном им
Академии, что количество лягушек в Абдере превышает коли-
чество людей, и освобождает поэтому Академию от неприятной
обязанности заранее доказать то, что каждому ясно как не-
сомненное государственное и общественное явление.
Академии надлежит решить только вопрос, какими средствами
можно устранить это бедствие».
<...> Пусть теперь благосклонный читатель угадает, какое
это было средство? — Чтобы не томить его догадками, скажем,
что это было самое простое средство на свете. Оно с давних
времен и доныне весьма употребительно в Европе, и от
которого, однако, у половины собеседников волосы стали ды-
бом. Одним словом, средство, которое предлагала абдерская
Академия для устранения чрезмерного размножения лягушек,
состояло в том, чтобы их есть.
Сочинитель этого мнения божился, что, посещая Афины
и Мегары, Коринф14, Аркадию15 и тысячи других мест, он
видел, как люди ели лягушечье жаркое, и сам ел его. Он
уверял, что это весьма здоровое, питательное и вкусное кушанье,
что его можно подавать на стол печеным, под фрикасе или
в маленьких пирожках. Он подсчитал, что таким образом
чрезвычайное множество лягушек в короткое время весьма
уменьшится и кушанье это простому народу равно как и
среднему классу в тогдашнее трудное время может сильно
сократить расходы на питание. И хотя прибыль от этого,
естественно, день ото дня будет уменьшаться, но зато тем
более будут возмещаться расходы, ибо мало-помалу несколько
тысяч лягушечьих прудов и рвов высохнут и сделаются при-
годными к земледелию; отчего по крайней мере Четвертая
часть принадлежащей Абдере земли опять достанется обывателям
во владение и употребится с гораздо большей пользой. Ака-
демия, добавлял он, рассматривала дело со всех возможных
точек зрения, и не находит тут ничего такого, что могло
220
Абдеритяне
дать повод Латоне или ее жрецам для возражения, ибо что
касается самой богини, то она без сомнения обидится подо-
зрением, что якобы ей лягушки гораздо милей, чем абдеритяне.
А от жрецов следует ожидать, что они, как добрые граждане
и патриоты, не захотят противиться такому предложению,
посредством которого все то, что причиняло абдерской республике
величайшее зло и напасти, разумным образом будет превращено
в величайшую пользу. Поскольку же несправедливо было бы
ущемлять и жрецов из-за выгод республики, то Академия
считает необходимым не только оставить на прежних правах
неприкосновенным и невредимым древний лягушечий ров при
храме Латоны, но даже с той минуты, с которой лягушечье
жаркое будет объявлено позволеною пищею, за каждую сотню
лягушек внести по одному или по два обола пошлины в храм,
что по самому умеренному расчету могло бы очень скоро
принести храму доход от 30 до 40 тысяч драхм и следо-
вательно с избытком заменило бы все другие малые выгоды,
которые у храма отнимались этим новым учреждением. <...>
Глава восьмая
Мнение прочтено в сенате, после долгих споров, наконец, едино-
гласно решили сообщить об этом мсрецам храма Латоны.
Мнение было в назначенное время вручено архонту16 и в
следующее сенатское заседание громко, с необыкновенно стро-
гим соблюдением запятых и других знаков препинания про-
чтено во все горло городским писарем Пиропсом, отчаянным
врагом всех лягушек. <„.>
Но когда секрет был объявлен, когда они услышали, что
средство, предлагаемое Академией состояло в том, чтобы есть
лягушек, от которых они за минуту до того во что бы то
ни стало хотели избавиться, то кто бы мог описать ту странную
смесь удивления, возмущения и досады, которые вдруг изобра-
зились на искаженных лицах старых советников, составлявших
почти половину сената? Эти люди, казалось, были тогда в
таком положении, как будто бы их заставляли для паштетов
изрубить их собственных детей. Охваченные непостижимой
силой предрассудка, все вскочили со своих мест и объявили,
что они больше ничего не хотят слышать, и что они никогда
не ожидали такого безбожия от Академии.
«Разве вы не слышите, что это простые обыкновенные
лягушки, которых нам предлагают в пищу?—вскричал советник
Мейдиас. — Ведь едим же мы павлинов, голубей и гусей, не-
смотря на то, что одни посвящены Юноне и Венере17, а дру-
гие самому Приапу18. Разве для нас кажется противным ко-
ровье мясо потому, что сам Юпитер19 превращался в быка,
а царевна Ио20 в корову? Или разве мы отказываемся есть
221
Кристоф Мартин Виланд
все роды рыб, хотя они и состоят под покровительством всех
водяных богов?»
«Но речь идет не о гусях, не о рыбах, а о лягушках,—
кричали старые советники и цеховые старшины; это совсем
другое дело! Праведные боги! Есть лягушек Латоны! Как
только мог подумать об этом человек со здоровым рас-
судком?»
«Опомнитесь господ^, — кричал им советник Стентор—неуже-
ли же вы хотите быть такими батрахосебистами?»21
«Лучше батрахосебистами, нежели батрахофагами22», — кричал
Номофилакс, не хотевший пропустить этой счастливой минуты,
которая ему доставляла случай сделаться главою партии, на
плечах которой он надеялся подняться до поста архонта.
«Лучше быть кем угодно, чем батрахофагами», — кричали
младшие советники и двое седобородых цеховых старшин,
которые к ним присоединились.
«Господа, — сказал архонт Онокрадиас,—поспешно вскочив
со своего стула, сделанного из слонового дерева, когда уже
батрахосебисты начали так громко кричать, что он боялся
оглохнуть, —предложение Академии еще не стало решением
сената. Садитесь и последуйте благоразумию, ежели только
можете! Я не думаю, чтобы здесь кто-либо мог вообразить
себе, что я весьма лаком на лягушек. Наоборот, я приму все
меры, чтобы они сами меня не съели. Но Академия, состоящая
из ученейших мужей в Абдере, вероятно знает то, о чем
говорит».
«Не всегда», — бормотал советник Мейдиас сквозь зубы.
«И так как для всех дорого общественное благо, и было бы
несправедливо жертвовать для людей лягушками, —а для лягу-
шек—людьми, то я хотел сказать то, что Академия уже доказала,
и я полагаю, что ее мнение необходимо без промедления сообщить
достопочтенным жрецам храма Латоны. Если вы можете внести
лучшее предложение, то я первый готов помогать вам; ибо я со
своей стороны не имею никакой личной неприязни к лягушкам,
если только они не приносят вреда».
Поскольку предложение архонта было приемлемо для обеих
партий, то единогласно решили сообщить мнение жрецам; но
спокойствие в сенате этим не было восстановлено, и с этого часа
бедный город Абдера опять был разделен на ослов и теней, хотя
и под другими названиями.
Глава десятая
Чудесная развязка этого трагикомического представления.
Лягушки богини Латоны, вероятно, еще долго пользовались бы
безопасностью, если бы случайным образом на следующее лето
множество мышей и крыс внезапно не заселили поля несчастной
222
Абдеритяне
республики, и тем самым сверх всякого ожидания оправдали
неумышленное прорицание архонта Онокрадиаса.
Оказаться съеденными одновременно мышами и лягушками
было уже слишком много для бедных абдеритян. Положение стало
чрезвычайно серьезным.
Противники лягушек настоятельно требовали, чтобы все было
немедленно исполнено в соответствии с предложением Академии.
Батрахосебисты кричали: желтые, зеленые, синие, красные и
пестрые мыши, в короткое время ужасно опустошившие абдерские
поля, посланы для очевидного наказания за безбожие батрахо-
фагов и вероятно посланы самою Латоной для полного истреб-
ления города, ставшего недостойным покровительства богини.
Напрасно Академия доказывала, что желтые, зеленые и пестрые
мыши ничем не отличаются от обыкновенных мышей, что подоб-
ные случаи часто встречаются в летописях всех народов и что
теперь, когда означенные мыши решили оставить аодеритян без
пищи, тем более нужно возместить убыток, причиненный двумя
войсками общих неприятелей республики, а именно нужно при-
няться есть лягушек.
Напрасно жрец Памфагус вступал в посредничество, предлагая
впредь употреблять лягушек для жертвоприношения и принеся
богине в жертву голову и внутренности, в честь ее лакомиться
лягушечьими ножками, как жертвенным мясом.
Народ, пораженный этим всеобщим бедствием, которое он
считал наказанием раздраженных богов, и охваченный гневом на
предводителей лягушечьей партии, бежал толпами к ратуше, и
угрожал господам переломать все кости, если они быстро не
найдут средства к спасению города от гибели.
Никогда еще не был столь дорог добрый совет в абдерской
ратуше, как теперь. Они долго ломали себе голову, но чем больше
думали, тем меньше находили средств к спасению. Народ не
отходил от ратуши и божился, что переломает шеи у всех
лягушечников и их противников, если они не придумают никакого
выхода.
Наконец архонт Онокрадиас как бы охваченный вдохновением
вскочил со своего стула. — «Следуйте за мною», — сказал он совет-
никам и пошел большими шагами к мраморной кафедре, с которой
произносились речи к народу. Его глаза необыкновенно блистали;
он, казалось, стал гораздо выше, и вид его был гораздо величествен-
нее, чем когда-либо имел хотя бы один абдеритянин. Советники
следовали за ним в глубоком молчании.
«Послушайте меня, мужи абдерские, — сказал Онокрадиас голо-
сом, какого никогда у него прежде никто не слыхал. — Язон, мой
великий предок, спустился вниз из обители богов и в эту минуту
дает мне совет для нашего общего спасения. Идите все домой,
соберите все свои пожитки и с восходом солнца явитесь с женами,
детьми, лошадьми, ослами, коровами, овцами, одним словом,
223
Кристоф Мартин Виланд
со всем своим достоянием к храму Язона. Оттуда под предводи-
тельством золотого руна мы уйдем из этих стен, на которых лежит
гнев богов, и поищем себе другое жилище в обширных долинах
плодоносной Македонии23, пока не прекратится гнев богов, и нам
или детям нашим опять будет дозволено при счастливейших пред-
знаменованиях возвратиться в прекрасную Абдеру. Если все-
истребляющие мыши не найдут ничего для своей пищи, то они
поедят самих себя; а к лягушкам да будет милостива Латона! —
Идите же дети мои, и приготовьтесь к походу! Завтра с восходом
солнца прекратятся все наши бедствия!»
Народ принял с радостным одобрением предложение вдохно-
венного архонта и в одну минуту, казалось, водворилось едино-
душие среди абдеритян. Их легко возбудимое воображение вдруг
воспламенилось. Новые виды, новые счастливые и веселые сцены
предстали перед их взором. Обширные долины благословенной
Македонии казались для них плодоноснейшим раем. Уже они
дышали приятнейшим воздухом и с неописуемым нетерпением
желали поскорее вырваться из мрачной лягушечьей среды своего
гнусного отечества. Все снаряжались к походу, о котором за не-
сколько минут до этого ни один человек не грезил даже и во сне.
На следующий день весь абдерский народ был готов к путе-
шествию. То, что они не могли взять с собою из своих пожитков,,
они без сожаления оставили, столь велико было их нетерпение
поселиться в таком месте, где бы их больше не мучили ни лягушки,
ни мыши.
На четвертое утро их странствования повстречался им царь,
Кассандр. Можно было издали слышать шумное их шествие,
а пыль, которую они подняли, затмевала дневной свет. Кассандр
приказал своей свите остановиться и послал осведомиться,, что это
такое.
«Всемилостивейший государь, — сказали возвратившиеся по-
сланцы,—это абдеритяне, которые не могли больше ужиться в
Абдере с мышами и лягушками, и поэтому ищут себе другое
место жительства».
«Если это так, то верно: это — абдеритяне»,— сказал Кассандр.
Между тем явился Онокрадиас с депутацией, состоявшей из
ратманов24, и мещан, чтобы излить царю свою печаль.
Это казалось Кассандру и его придворным настолко забавным,
что они при всей своей учтивости не могли удержаться от того,
чтобы не хохотать во все горло над абдеритянами, которые видя
что весь двор смеялся, сочли своей обязанностью смеяться вместе
с ним.
Кассандр обещал им свое покровительство и назначил им место
на границе Македонии, где позволил им жить до тех пор, пока
они найдут средства к примирению со своими отечественными
лягушками и мышами.
С тех пор ничего более мы не слыхали об абдеритянах и их
224
Абдеритяне
приключениях. Известно только то, что они спустя несколько лет
после этого странного переселения (историческая достоверность
которого подтверждена свидетельством Юстина в одной его выпи-
ске из Трога Помпея, книга 15-я, глава 2) опять возвратились в
Абдеру. Вероятно, они оставили в Македонии всех крыс, поселив-
шихся в их головах, где те тревожили их больше, чем все их
отечественные крысы и лягушки; ибо с того времени история
ничего больше о них не упоминает, не считая того, что они под
покровительством македонских царей и римлян жили многие
века в спокойствии и тишине, и так как они не были ни остроумнее,
ни глупее своих соседей, то историки и не имели никакого
повода сказать о них ничего худого, ни доброго.
<... > Итак мы уже воздвигли памятник этой столь некогда слав-
ной и столь многие столетия забытой республике; без сомнения нас
побудил к этому ее дух— покровитель, заботящийся о ее славе,
и мы надеемся, что такой памятник несмотря на то, что он составлен
из столь легковесных материалов, какими являются странные по-
хождения и глупости абдеритян, будет существовать до тех пор,
пока мы доживем до того счастливого времени, при котором эта
история ни для кого больше не будет занимательна, никому уже
не будет казаться досадной, никого больше не будет смешить,
одним словом, когда никто уже не будет походить на абдеритян и,
следовательно, их приключения будут столь же для всех непо-
нятны, как и происшествия на какой-либо другой планете. >
Сатирический роман «Абдеритяне» посвящен критике филистерства — одного
из характернейших проявлений отсталости Германии XVIII века. По словам Гете.
Виланд в этом романе, как и в других своих произведениях, «восставал против
всего, что принято понимать под словом филистерство: против мертвящего
педантизма, захолустного провинциализма городской жизни, жалких общест-
венных нравов, крохоборческой критики, показного целомудрия, тупого до-
вольства существующим, надменного чинопочитания и прочих пороков, как бы
они ни назывались, имя которым — легион».
«Абдеритяне» — крупнейшее создание социальной сатиры, одно из наиболее
ярких произведений немецкой литературы.
Литературным источником этого романа послужила немецкая народная
книга XVI века «Жители ТПильды», в которой остроумно высмеивалось мещан-
ство. Использовал Виланд также традиции древнегреческой литературы.
Действие романа перенесено в древнегреческий город Абдеры, находившийся во
Фракии и стяжавший себе печальную славу города глупцов. Слово «Абдеры»
стало нарицательным как синоним провинциального захолустья. Однако,
по признанию автора, главным источником его книги была жизнь захолустных
провинциальных, немецких и швейцарских городов, погрязших в тине повсед-
невного прозябания. Сквозь буффонный комизм образов и положений ясно
проступает жалкая сущность тупого мещанства, его готовность подавить и
истребить любое проявление здравого смысла и свободной критической мысли.
В романе подвергнута острой критике экономическая, политическая и
культурная жизнь немецких городов. На примере города Абдеры Виланд осмеи-
вает мелочность, гнилость и пошлость карликовых немецких государств
Will века, порочность судебной системы, бездарность военачальников, ученых и
правителей, взяточничество, коррупцию и хищничество, засилье религиозных
суеверий, вредную роль духовенства (намек на вражду католиков и проте-
стантов). Именно соперничество культов явилось главной причиной того, что
8-690
225
Кристоф Мартин Виланд
в Абдерах возник нелепый судебный процесс из-за тени осла. Он разделил
всех жителей города на два враждующих лагеря: партии «теней» и «ослов».
Вскоре после этого в Абдерах разгорелась борьба из-за священных лягушек
богини Латоны, которые так размножились, что грозили жизни граждан.
Виланд в аллегорической форме критикует также немецкую литературу, дра-
матургию и театр ХАШ века, которые во многом отличались подражательным
характером, убожеством и филистерским духом. Для немецкой критики того вре-
мени характерно было редкое крохоборство, а в поэтике господствовал мерт-
вящий педантизм. Высмеивая слепое увлечение абдеритян всем афинским, автор
намекал на преклонение Готшеда и его последователей перед французским
классицистическим театром. В конфликте абдеритян с ученым-знциклопедистом
и философом-материалистом Демокритом Виланд показал трагическое одино-
чество просветителей в условиях Германии ХАШ века.
Он с горечью писал, что абдеритяне обитают повсюду «и повсеместно
они остаются такими же глупцами, какими они были в Абдерах 2000 лет тому
назад».
Выше приводится отрывок из произведения.
1 Латона (или Лето) — древнегрече- " "*
ская богиня, обычно почитавшаяся как
богиня-мать вместе со своими детьми
Аполлоном и Артемидой.
2	Минерва — так в Древнем Риме назы-
валась греческая богиня мудрости и
воинской доблести Афина.
3	Афиняне —жители главного города-
государства в Древней Греции.
4	Юнона—древнеримское имя грече-
ской богини Геры, жены Зевса (Юпи-
тера).
5	Самосцы — жители древнегреческого
города Самоса.
6	Диана —в древнеримской мифо-
логии богиня природы и охоты (то же,
что древнегреческая богиня Артемида).
7	Эфесцы — жители города Эфеса в
Древней Греции.
8	Грации — в древнеримской мифо-
логии богини плодородия, красоты,
радости и женского обаяния.
9	Орхоменцы — одна из древнегрече-
ских народностей.
10	Демокрит — философ-материалист
в Древней Греции (V—IV вв. до н. э.).
11	Деизибатрахия — обожествление
лягушек; от «deus» (лат.) —бог и
«batracho» (греч.) — лягушка.
12	Язон — герой древнегреческого
мифа об аргонавтах. В истолковании
Еврипида и других античных писате-
лей Язон считался образцом софиста.
коз,
на-
13	Филомела (греч.) — соловей (в по-
этической речи).
14	Мегары и Коринф — греческие го-
рода.
15	Аркадия — местность в Древней
Греции, населенная, по преданию,
вечно счастливыми людьми.
16	Архонт — лицо, облеченное высшей
государственной властью в древних
Афинах.
17	Венера — древнеримское имя грече-
ской богини любви и красоты Афро-
диты.
18	Приап — в Древней Греции —бог
садов, полей, защищавший стада -—
овец, позднее — бог чувственных
слаждений.
19	Юпитер — древнегреческое
Зевса, главного бога на Олимпе, а
же бога грома и молнии.
20	Ио — древнегреческий мифологиче-
ский персонаж. По преданию, жена
Зевса Гера превратила ее в корову,
мстя ей за то, что она была возлюблен-'
ной Зевса.
21	Батрахосебисты — поклонники ля-
гушек (греч.).
22	Батрахофаги — пожиратели лягу-
шек (греч.).
23	Македония — государство на севере
от Древней Греции.
24	Ратман — советник (нем.).
имя
так-
Готгольд Эфраим
ЛЕССИНГ
(Gotthold Ephraim Lessing)
(1729-1781)
Великий немецкий мыслитель, критик и писатель
Г. Э. Лессинг родился в Саксонии в семье
протестантского священника. Образование получил в
Лейпцигском и Виттенбергском университетах.
Он увлекался театром и драматургией, принимал
участие в деятельности труппы Каролины Нейбер.
В Лейпциге им были созданы первые художественные
произведения: драмы -Молодой ученый- (1748;
напечатано в 1754) и -Мизоген- (1748),
анакреонтические стихи, ряд басен и эпиграмм.
В январе 1748 г. в театре Каролины Нейбер была
поставлена его драма -Молодой ученый-.
В 1748—1751 гг. Лессинг жил и работал в Берлине.
Он становится видным профессиональным литератором
и критикам, сотрудничает в издававшейся X. Миллиусом
-Фоссовой газете-, в которой заведовал отделом
литературы и театра, редактировал приложения
-Новейшее из области остроумия- и -К истории и роли
театров-, много переводил. Став преемником
X. Миллиуса, Лессинг продолжал издавать его газету
8*
227
Готгольд Эфраим Лессинг
not) названием 'Берлинская привилегированная газета*.
После завершения в 1751—1752 гг. своего образования в
Виттенберге Лессинг возвращается в Берлин, где
продолжает активную .журналистскую и
литературную деятельность, издает первое собрание
своих сочинений (1753—1755). К берлинскому периоду
творчества Лессинга относятся его философские,
эстетические и литературно-критические работы:
'Поп — метафизик* (1755, совместно с М. Мендельсоном),
'Вадемекум для г-на Ланге* (1753), 'Жизнь Софокла*
(1760, напечатано в 1790) и др„ многочисленные
газетные и .журнальные рецензии. Лессинг издает
'Театральную библиотеку* (1754—1758),
'Библиотеку изящных наук и свободных искусств*
(1757—1760), 'Письма о новейшей литературе*
(1759—1765) (последние два издания — совместно с
М. Мендельсоном и X. Ф. Николаи). В 1754 г.
он публикует работу по теории драмы —
'Рассуждения о слезливой или трогательной комедии*,
дававшее обоснование новой антифеодальной
политически тенденциозной драматургии, выражавшей
интересы 'третьего сословия*. В эти же годы
появились художественные произведения Лессинга:
драма 'Старая дева* (1749), 'Евреи* (1749),
'Вольнодумец* (1749), 'Клад* (1750), тираноборческая,
республиканская трагедия 'Самуэль Генуи* (1749~1753),
мещанская драма 'Мисс Сарра Сампсон* (1755),
фрагменты драмы 'Фауст* (1759; напечатано в 1780),
сборники 'Мелкие жанры* (1751), 'Эпиграммы* (1753),
'Басни и рассказы* (1753), 'Басни* (1759). К наиболее
значительным переводам Лессинга относятся переводы
драм Дидро 'Побочный сын* и 'Отец семейства*.
В 1760—1765 гг. Лессинг служил секретарем у
губернатора Силезии в Бреславле. В свободное от
службы время он усиленно занимался научной и
литературной работой. В это время были написаны
главный эстетический трактат 'Лаокоон, или
О границах живописи и поэзии* (1766), драма
'Минна фон Барнхельм, или Солдатское счастье*
(1763—1767) и ряд других произведений.
В гамбургский период (1767—1770) Лессинг работал в
качестве постоянного рецензента и заведующего
литературным отделом Национального театра.
Из его театральных статей был составлен сборник
'Гамбургская драматургия* (1767—1769).
С 1770 г. и до конца своих дней Лессинг жил в
Вольфенбюттеле, в Брауншвейгском герцогстве.
228
Из ‘Писем о новейшей литературе»
В >ти годы им были созданы драмы ‘Эмилия Галотти»
(1772) и ‘Натан Мудрый» (1779), фрагменты драмы
‘Спартак» (1770—1771, напечатано в 1786),
антицерковный памфлет ‘Анти-Гёце» (1778) и
философские труды ‘Эрнст и Фальк. Беседы для
масонов» (1778), ‘Воспитание человеческого рода»
(1780) и другие произведении.
Теоретические и художественные произведения
Лессинга были направлены против старого
феодально-абсолютистского общества и его культуры,
против зпнгонского классицизма Готшеда и его
последователей, на создание реалистической,
демократической, политически тенденциозной и
национально самобытной немецкой культуры.
В России Лессинг пользовался глубоким уважением и
признанием. Особенно высоко ценили его А. С. Пушкин,
Н. В. Гоголь, И. С. Тургенев, Н. А. Добролюбов и
Н. Г. Чернышевский, посвятивший его творчеству
большое исследование.
Из «Писем о новейшей литературе»
(«Briefe, die neueste Literatur betreffend»,
1759-1765)
Семнадцатое письмо
«Никто, — говорят авторы «Библиотеки»1 — не станет отрицать, что
немецкая сцена обязана господину профессору Готшеду боль-
шинством усовершенствований, впервые введенных на ней».
Я этот «никто», я прямо отрицаю это. Следовало бы пожелать,
чтобы господин Готшед никогда не касался театра. Его вообража-
емые усовершенствования относятся к ненужным мелочам или
являются настоящими ухудшениями.
Когда процветала Нейберша2 и столь многие чувствовали при-
звание послужить и ей и сцене, наша драматическая поэзия являла,
правда, весьма жалкое зрелище. Не знали никаких правил, не
заботились ни о каких образцах. Наши «государственные и геро-
ические представления» были полны вздора, напыщенности, грязи
и грубых шуток.
Наши комедии состояли из переодеваний и волшебных превра-
щений, а верхом остроумия в них являлись потасовки. Чтобы
понять этот упадок, не требовался ум самый острый и сильный.
И господин Готшед был не первым, кто это понял, он только
первый достаточно поверил в свои силы, чтобы решиться помочь
этой беде. А как же он принялся за дело? Он немного знал по-
французски и начал переводить: он поощрял также к переводам
229
Готгольд Эфраим Лессинг
всех, кто умел рифмовать и понимал «Oui, Monsieur»3; он смасте-
рил при помощи клея и ножниц (пользуясь выражением
одного швейцарского критика4) своего «Катона»5; он велел изго-
товить «Дария» и «Устриц», «Элизу» и «Тяжбу из-за козла»,
«Аврелия» и «Остряка», «Банизу» и «Ипохондрика»6 без клея и
ножниц; он проклял импровизацию; он торжественно прогнал со
сцены Арлекина7, что само по себе явилось грандиознейшей
арлекинадой, которая когда-либо разыгрывалась8; короче говоря,
он не столько хотел усовершенствовать старый театр, сколько быть
создателем совершенно нового. И какого нового? Офранцужен-
ного. Соответствует ли этот офранцуженный театр немецкомл
образу мысли или нет, в это он не вникал.
Он мог бы легко заметить на примере наших старых драматиче-
ских пьес, которые он изгнал, что нам гораздо ближе английский
вкус, нежели французский, что в своих трагедиях мы хотим
видеть и мыслить больше, чем нам позволяет робкая французская
трагедия; что великое, ужасное, меланхолическое действует на
нас сильнее, чем изящное, нежное, ласковое; что чрезмерная
простота утомляет нас больше, чем чрезмерная сложность и запу-
танность, и т. п. Готшед должен был бы идти по этим следам,
которые и привели бы его прямым путем к английскому театру.
Не говорите, что он пытался идти этим путем, как о том якобы
свидетельствует его «Катон». Именно то, что лучшей английской
трагедией он считает Аддисонова «Катона», ясно доказывает, что
он в этом случае смотрел на дело глазами французов9 и не знал
в то время ни Шекспира, ни Джонсона, ни Бомонта и Флетчера10,
которых он из высокомерия и позднее не пожелал изучить.
Если бы лучшие пьесы Шекспира были переведены для наших
немцев с некоторыми небольшими изменениями, то наверное
это было бы плодотворнее, чем близкое знакомство с Корнелем и
Расином. Во-первых, Шекспир понравился бы нашему народу
гораздо больше, нежели эти французские пьесы; во-вторых,
Шекспир пробудил бы у нас совсем иные таланты, чем те, какие
могли вызвать к жизни Корнель и Расин. Ибо гения может
вдохновить только гений, и легче всего тот, который всем,
по-видимому, обязан природе и не отпугивает нас трудностью
совершенства, достигнутого им в искусстве.
Даже если судить по древним образцам, то Шекспир гораздо
более великий трагический поэт, нежели Корнель, хотя последний
отлично знал древних, а Шекспир почти не знал их. Корнель
ближе к древним по своим техническим приемам, а Шекспир по
существу. Английский поэт почти всегда достигает цели трагедии,
какие бы необычные и ему одному свойственные пути он ни
избирал, французский же ее почти никогда не достигнет, хотя он
и идет путем, проложенным древними. После «Эдипа» Софокла
никакая трагедия в мире не имеет больше власти над нашими
страстями, чем «Отелло», «Король Лир», «Гамлет» и т. д. Разве есть
230
Из *Писем о новейшей литературе*
у Корнеля хоть одна трагедия, которая бы наполовину растрогала
нас так, как «Заира» Вольтера? «Заира» Вольтера! А насколько она
ниже «Венецианского мавра»”, слабой копией которого является
и откуда заимствован весь характер Оросмана?12
То, что в наших старых пьесах было действительно много
английского, я мог бы обстоятельно доказать без особого труда.
Стоит назвать хотя бы самую известную из них: «Доктора Фауста» —
пьесу, содержащую множество сцен, которые могли быть под силу
только шекспировскому гению. И как влюблена была Германия,
да и сейчас еще отчасти влюблена в своего «Доктора Фауста»!
Один из моих друзей хранит старый набросок этой трагедии, и он
мне сообщил одну сцену, в которой несомненно заключено много
возвышенного. Хочется вам ее прочитать? Вот она!
Фауст берет к себе в услужение быстрейшего из адских духов.
Он произносит заклинания, и тогда появляются семеро духов;
начинается третье явление второго действия13.
Литературно-критический журнал «Письма о новейшей литературе» издавался
в 1759-1765 гг. Лессингом вместе с просветителями — писателем и издателем
X. В. Николаи и философом и публицистом М. Мендельсоном. Решающая роль
в этом издании принадлежала Лессингу, опубликовавшему здесь большое
количество критических статей, в том числе и помещенное в хрестоматии
«Семнадцатое письмо», написанное в феврале 1759 г.
В статьях, напечатанных в названном издании, как и в других своих
литературно-критических и эстетических произведениях, Лессинг обличал лите-
ратурный деспотизм и придворное низкопоклонство Готшеда. Национальное
своеобразие, преодоление придворно-аристократического влияния и соблю-
дение жизненной правды Лессинг считал важнейшим условием плодотворного
развития отечественной литературы.
Выше приводится отрывок из произведения.
1	Речь идет о журнале «Библиотека
изящных наук и свободных искусств»,
издававшемся в 1757—1760 гг. Лессин-
гом совместно с X. Ф. Николаи и
М. Мендельсоном. Приведенная Лес-
сингом цитата взята из опубликован-
ной в 1759 г. 1-й части 3-го тома
(1759, 3, 1) «Библиотеки».
2	Имеется в виду немецкая актриса
Каролина Нейбер (1697—1760), руко-
водившая известной в XVIII в. театраль-
ной труппой.
3	Oui, Monsieur (франц.) — Да, мило-
стивый государь.
4	Теорию и практику Готшеда резко
критиковали немецко-швейцарские
литературные критики и теоретики
И. Я. Бодмер (1698—1783) и И. Я! Брей-
тингер (1701—1776). Одного из них,
вероятно, и имел в виду Лессинг.
5 Классицистская трагедия Готшеда
“Умирающий Катон» написана под
сильным влиянием драм на этот сюжет
англичанина Аддисона и француза
Дешана.
6 «Дарий», «Устрицы», «Элиза», «Тяжба
из-за козла», «Аврелий», «Остряк», «Ба-
низа» и «Ипохондрик» — трагедии и
комедии, переведенные или написан-
ные Готшедом и его ближайшим ли-
тературным окружением по француз-
ским классицистским образцам, напе-
чатанные в подготовленном Готшедом
собрании пьес «Немецкий театр, пре-
образованный по правилам древних
греков и римлян».
7 Действующее лицо итальянской
комедии дель арте. Его немецким со-
братом был Гансвурст. Старания Гот-
шеда и его сторонников удалить Ганс-
вурста со сцены были одним из прояв-
лений борьбы классицистов против
немецкого народного искусства.
6 По настоянию Готшеда актеры труп-
пы Каролины Нейбер в 1737 г. демон-
стративно сожгли на сцене Лейпциг-
ского театра фигуру Гансвурста.
9 Трагедия Аддисона «Катон» отчасти
родственна произведениям француз-
ского классицизма.
231
Готгольд Эфраим Лессинг
10	Произведения английских драма-
тургов, представителей позднего Воз-
рождения Бена Джонсона (1573—1637),
Фрэнсиса Бомонта (1584—1616) и Джо-
на Флетчера (1579—1625) во многом
созвучны произведениям Шекспира.
11	Речь идет о трагедии Шекспира
•Отелло».
12	Образ Оросмана в классицистской
трагедии Вольтера «Заира» немного
напоминает Отелло. Однако в целом
характер героя Вольтера является
вполне художественно оригинальным и
совершенно иным по своей идейной
направленности. В пылу полемики,
настаивая на подражательности об-
раза Оросмана и всей трагедии,
•Лессинг явно преувеличивал влияние
Шекспира на Вольтера.
13	Тексты набросков драмы Лессинга о
Фаусте см. в книгах: .Легенда о докторе
Фаусте (М.; Л., 1958, С. 343-353) и
Лессннг Г. Э. Избранные произведения
(М„ 1953. С. 373-382).
Из «Гамбургской драматургии»
(«Hamburgische Dramaturgic», 1767—1769)
Статья ХХХ]
11 августа 1767 года
По истории Клеопатра2 убивает своего мужа, умерщвляет стрелою
одного из своих сыновей и хочет извести ядом второго. Несом-
ненно, одно преступление вытекало из другого, и все они в сущ-
ности шли из одного источника. По крайней мере можно с извест-
ной вероятностью допустить, что только ревность могла сделать
озлобленную жену такою же свирепою матерью. Видеть рядом с
собой вторую жену, делить с ней любовь мужа и величие сана —
все это легко могло довести чувствительную и гордую Женщину
до решимости — вовсе не владеть тем, чем она не могла владеть без-
раздельно. Деметрий не должен больше жить, потому что он не
хочет жить для одной Клеопатры. Виновный муж гибнет, но в лице
его гибнет отец, который оставляет сыновей-мстителей. В пылу
страсти мать совсем забыла о них или помнила, но только как о
своих сыновьях, в любви которых она была уверена, или рассчи-
тывала, что если они будут выбирать между родителями, их
сочувствие все же окажется на стороне той, кому первой была при-
чинена обида. Но на деле случилось другое: сын стал царем, а
царь видел в Клеопатре уже не мать, а цареубийцу. Она имела
причины ожидать от него всего худшего, а с этого момента —
и он от нее. В сердце ее еще кипела ревность; вероломный
муж еще остался жить в лице сыновей. Она возненавидела все,
напоминавшее ей, что она когда-то любила его. Чувство само-
сохранения распаляло эту ненависть; мать была решительнее
сына, преступница — решительнее того, кто пострадал от престу-
пления. Она совершила вторичное убийство, чтобы первое осталось
безнаказанным; она убила сына и успокаивала себя той мыслью.
232
Из ^Гамбургской драматургии*
что убила человека, который сам замышлял погубить ее; она
собственно не совершает убийства, а только предупреждает свою
гибель. Младшего сына постигла бы та же участь, что и старшего,
но он был предусмотрительнее и счастливее. Он принуждает мать
выпить яд, который она приготовила для него; тут одно зло-
деяние-месть за другое, и вопрос о том, к кому мы будем питать
больше отвращения или сочувствия, решается смотря по обстоя-
тельствам.
Это тройное убийство составило бы только одно действие,
имеющее начало, середину и конец в одной и той же страсти одного
и того же лица. Чего же здесь недостает для сюжета трагедии?
Для гения тут есть все, для бездарного писаки—ровно ничего.
Тут нет ни любви, ни интриги, ни узнавания, ни удивительных
неожиданных случайностей; все идет своим естественным путем.
Этот естественный путь увлекает гения, но пугает бездарность.
Гения могут интересовать только такие события, которые вытекают
одно из другого, только цепь причин и следствий. Объяснять
последние первыми, соразмерять их друг с другом, всюду тща-
тельно устранять случайность и вести действие так, чтобы все,
что случается, случалось так и не могло произойти иначе,—
вот его дело, если он работает на исторической основе и превра-
щает бесполезные сокровища, накопляющиеся в памяти, в мате-
риал, дающий пищу уму. Напротив, остроумие выбирает не
такие факты, которые вытекают одни из других, а только сход-
ные и противоположные, если оно отваживается на произведение,
которое собственно должно бы быть толко созданием гения, и
выбирает такие события, между которыми общего только то, что
они происходят одновременно. Связывать их между собой, пере-
плетать и перепутывать их нити так, что мы каждую минуту
готовы смешать одно с другим и переходим от одной странности
к другой,— вот на что способно остроумие, и только на это.
Благодаря постоянному перекрещиванию этих разноцветных ни-
тей получается такая ткань, которая в искусстве является тем, что
в ткацком деле называется changeant3. Такую материю нельзя
назвать ни голубою, ни красною, ни зеленою, ни желтою: в ней есть
все цвета. Смотришь с одной стороны —она такая, с другой —
другая. Это модная забава, шутовской наряд для детей.
Теперь судите сами, обработал ли свой сюжет великий Корнель
как гений или просто как остроумный человек. Чтобы ответить на
этот вопрос, стоит только применить к делу положение, в верности
которого никто не сомневается: талант любит простоту, а остро-
умие — сложность.
По истории Клеопатра убивает своего мужа из ревности.
Из ревности?—думал Корнель; так это совсем обыкновенная
женщина; нет, моя Клеопатра должна быть такой героиней, кото-
рая, конечно, готова еще потерять мужа, но отнюдь не престол; ее
муж любит Родогуну, но не столько это огорчает ее, сколько то, что
233
Готголъд Эфраим Лессинг
Родогуна такая же царица, как она. Подобный мотив гораздо
возвышеннее.
Совершенно справедливо: гораздо возвышеннее и... гораздо
неестественнее. Во-первых, гордость есть вообще порок более
противоестественный, более искусственный, нежели ревность.
Во-вторых, гордость в женщине еще противоестественнее, чем в
мужчине. Природа создала женщину для любви, а не для жесто-
кости; она должна возбуждать к себе привязанность, а не страх:
только очарование ее дает ей силу; только благодаря ласкам
может она властвовать, но должна желать власти не в большей
мере, чем может наслаждаться ею. А такая женщина, которая
желает господства только ради господства, у которой все склон-
ности подчинены честолюбию, которая не знает иного счастья,
кроме счастья повелевать, тиранствовать и попирать пятою целые
народы, — такая женщина, конечно, однажды, да и не только однаж-
ды, могла действительно существовать, но все-таки она исключение.
А кто изображает исключения, тот, бесспорно, изображает нечто не
вполне естественное. Клеопатра Корнеля,—такая женщина, кото-
рая для того, чтобы удовлетворить своему властолюбию, своей
оскорбленной гордости, решается на всякие преступления, которая
действует только по макиавеллевским правилам4,— есть выродок
своего пола, и Медея в сравнении с нею особа добродетельная,
даже очаровательная. Ведь все те жестокости, которые совершает
Медея5, она совершает из ревности. А любящей и ревнивой жен-
щине я еще могу простить все; она такова, какою и быть должна, —
только в более резкой степени. Но вся душа возмущается против
женщины, которая совершает злодейства с холодной жестокостью,
по заранее обдуманному плану, под влиянием гордости и често-
любия, и никакое искусство поэта не в состоянии сделать ее для
нас привлекательной. Мы дивимся ей, как дивимся какому-нибудь
чудовищу, а как только наше любопытство удовлетворено, благо-
дарим небо за то, что природа так заблуждается только раз
в тысячу лет, и досадуем на поэта, решающегося выдавать нам
таких уродов за людей, изучение которых будто бы может быть
полезно для нас. Если проследить всю историю, то из пятиде-
сяти женщин, которые свергли с престола и убили своих мужей,
едва ли найдется одна такая, относительно которой нельзя было бы
доказать, что только поруганная любовь заставила ее решиться
на подобный шаг. Едва ли хоть одна из них доходила до этого из
одного желания властвовать, из гордого стремления самой владеть
тем скипетром, которым владеет любящий супруг. Правда, многие
из них, захватив в свои руки кормило правления как оскорб-
ленные жены, владели им с достоинством, свойственным мужчине.
От своих холодных, сварливых, неверных мужей они слишком
натерпелись всего, что может быть оскорбительного в подчинении,
и тем дороже была для них независимость, приобретенная с
крайней опасностью. Но, наверное, ни одна из них не думала
234
Из «Гамбургской драматургии*
втайне и не чувствовала того, что Корнель заставляет свою Клео-
патру говорить о себе самой; это — самое бессмысленное хвастов-
ство пороком. Самый закоренелый злодей умеет оправдаться перед
самим собою, старается уверить себя, что преступление, совер-
шенное им, не такое уж великое преступление или что его
побудила к нему неизбежная крайность. А если он хвастается
пороком как пороком, то это решительно противно природе, и ве-
личайшего порицания заслуживает тот поэт, который из желания
сказать что-нибудь блестящее и поражающее хочет ввести нас
в такое заблуждение насчет человеческого сердца, будто истинные
его стремлегия влекут его к злу ради самого зла.
Однако у Корнеля, чаще чем у кого-либо, мы встретим такие
неудачно изображенные характеры, такие устрашающие тирады, и
весьма возможно, что им-то он и обязан своим титулом: великий.
Правда, у него все дышит героизмом, но также и тем, что должно
было бы быть не способным ни к какому героизму и действи-
тельно не способно к нему — пороком. Корнеля следовало бы назвать
исполинским, гигантским, а не великим. Не может быть великим
то, что неправдиво.
1	В XXX статье, так же как и в статьях
XXIX, XXXI и XXXII «Гамбургской
драматургии», Лессинг дал анализ тра-
гедии Корнеля «Родогуна, парфянская
царевна» (1644).
2	Клеопатра, Деметрий, Родогуна —
герои названной трагедии.
3	Changeant (франц.) — переменчи-
вый.
«Гамбургская драматургия» — обширный сборник театральных статей Лессинга
(1767-1769). Здесь помещены его рецензии на спектакли Гамбургского театра.
Вначале Лессинг хотел издавать под таким названием журнал. Однако этот
замысел остался неосуществленным.
Статьи Лессинга представляют собой выдающиеся критические произведения.
В них соединен критический анализ с глубокими теоретическими положениями.
Основная тенденция сборника — утверждение в противовес классицизму прин-
ципов просветительского реализма в драматургии и сценическом искусстве.
Лессинг умел ставить важнейшие социально-политические и художественные
проблемы даже при анализе слабых, незначительных пьес. В театральных статьях
Лессинга, как и в других его произведениях, эстетические и сценические
проблемы подчинены большой задаче — созданию национально-самобытного
театра, как важного фактора политического воспитания немецкого «третьего
сословия». Одновременно этот театр призван был развенчивать феодально-
абсолютистские устои, придворное низкопоклонство и содействовать формиро-
ванию национального самосознания и объединению Германии.
Выше приведен отрывок из произведения.
г,	4 р|меются в ВИдУ изощренные приемы
политического лицемерия, двуличия,
коварства, изложенные в трактате
«Государь» итальянского писателя и
политического деятеля эпохи Возрож-
дения Никколо Макиавелли (1469-
1527).
5 Героиня одноименной трагедии
Еврипида.
___Готголъд Эфраим Лессинг
Басни в прозе
(«Fabeln», 1759)
Водяная змея
Зевс дал лягушкам нового царя: вместо безобидного чурбана —
прожорливую водяную змею.
— Если ты хочешь быть нашим царем, — кричали лягушки,—
почему ты нас глотаешь?
И змея отвечала:
— Потому что вы просили меня в цари.
— А я не просила тебя! — воскликнула одна из лягушек, которую
змея уже пожирала глазами.
— Йот как?-сказала змея. — Тем хуже! В таком случае придется
проглотить тебя за то, что ты не просила меня в цари.
Скупец
— О я, несчастный! — плакался скряга своему соседу. —Этой ночью
у меня похитили сокровища, которые я укрыл в моем саду,
а на их место положили вот этот проклятый камень.
— Ты все равно бы не воспользовался своими сокровищами,—
отвечал ему сосед. — Вообрази, что этот камень и есть твое
сокровище, и ты ни насколько не обеднел.
— Если б я даже ни насколько не обеднел, разве не стал
другой настолько же богаче! Другой —настолько же богаче! Вот
что сводит меня с ума.
Соловей и жаворонок
Ну что сказать тем поэтам, которые так любят парить где-то в
поднебесье, выводя из терпения большинство своих читателей?
Только то, что однажды сказал соловей жаворонку: «Друг мой,
ты улетаешь так высоко, чтобы тебя не было слышно?»
Хомяк и муравей
— Эх вы, горемыки муравьи! — сказал хомяк. — Ну к чему вы труди-
тесь все лето, а собираете так мало? Вот если бы вы посмотрели на
мои запасы!
236
Басни в прозе

©ottM» &ЙШ$
S)r*9 £5йф«г»
SW	шй Щг ШИШ
»««e»Sitn 3»Н*««
Stdi»/
St? СНИйй SHmi$ ®н i?f9.
Г. Э. Лессинг
Басни в прозе.
Титульный лист. 1759
237
Готгольд Эфраим Лессинг
— Знаешь что,— отвечал ему муравей,—если у тебя запасы
больше того, что тебе нужно, то правильно поступают люди,
разрывая твои норы, опустошая твои кладовые и заставляя тебя
поплатиться жизнью за твою хищническую жадность!
Ягненок под защитой
Гилакс —пес из породы волкодавов—охранял кроткого ягненка.
Его увидел Ликодес1, походивший тоже своей шерстью, мордой и
ушами скорее на волка, нежели на собаку, и набросился на него.
— Волк,—закричал он,— что ты делаешь с этим ягненком?
— Ты сам волк! — возразил Гилакс (они обознались оба).—
Пошел прочь, иначе ты будешь иметь дело со мной, его защитни-
ком!
Но Ликодес хотел силой взять ягненка, а Гилакс хотел силой
удержать его, и бедный ягненок (хороши защитники!) был ра-
зорван на куски.
Осел и волк
Осел повстречался голодному волку.
— Пожалей меня, — сказал он, дрожа всем телом, — ведь я бедное,
больное животное. Посмотри только, какой шип торчит у меня в
ноге.
— В самом деле, мне жаль тебя,—ответил волк,— и моя совесть
обязывает меня освободить тебя от этих страданий.
Едва он промолвил последнее слово, как осел был разорван
на куски.
Новаторский характер творчества Лессинга проявился и в жанре басни.
Творчески используя опыт представителей античной литературы Эзопа и Федра,
Лессинг впервые в западноевропейской литературе создает басни в прозе.
Полемически выступая против Лафонтена, де ла Мотта и других представи-
телей французского классицизма и их немецких подражателей, Лессинг старался
придать басне социально-действенный характер, предельную краткость повест-
вования, простоту и ясность мысли и формы, отчетливую дидактическую
устремленность. Оригинальное теоретическое обоснование жанра басни дано в
статье Лессинга «Исследование о басне» (1759).
Характерной особенностью басен Лессинга является критика абсолютизма,
придворных нравов, дворянских предрассудков, буржуазного стяжательства,
лицемерия и продажности официозных литераторов и журналистов, трусости
и низкопоклонства немецкого бюргерства.
Басни Лессинга впервые опубликованы отдельным изданием в книге
«Басни» (1759). До этого они выходили в его сборниках «Мелкие жанры» (1751),
«Басни и рассказы» (1753).
Выше приведены отрывки из произведений.
’ Гилакс и Ликодес — персонажи басен Эзопа.
238
Эмилия Галотти
Эмилия Галотти
(«Emilia Galotti», 1772)
Трагедия в пяти действиях
Действие первое
Действие происходит в кабинете Принца
Явление первое
ПРИНЦ, КАМЕРДИНЕР ПРИНЦА
Принц (за рабочим столом с грудой писем и бумаг,
некоторые из них он просматривает). Жалобы, одни только
жалобы! Просьбы! Одни только просьбы!.. Печальные дела! И нам
еще завидуют! Я думаю, если бы мы могли всем помогать,
вот тогда нам можно было бы завидовать. Эмилия? (Вскрывает
одну из просьб и смотрит на подпись.) Эмилия?.. Но это какая-то
Эмилия Брунески... Не Галотти. Не Эмилия Галотти!.. Чего же хочет
эта Эмилия Брунески? (Читает.) Большие претензии, очень боль-
шие... Но ее зовут Эмилией. Согласен. (Подписывает и звонит.)
Входит Камердинер.
В приемной нет еще никого из советников?
Камердинер. Нет.
Принц. Я слишком рано начал свой день... Утром так
хорошо... Я хочу покататься. Пусть маркиз Маринелли едет со
мной. Позвать его.
Камердинер уходит.
Не могу больше заниматься. Я был так спокоен, воображая, что
спокоен... Вдруг оказалось, что какую-то несчастную Брунески
зовут Эмилией, и мое спокойствие исчезло!..
Камердинер (снова входит). За маркизом послано. Вот
письмо от графини Орсина.
Принц. Орсина? Положите его сюда.
Камердинер. Ее скороход ждет ответа.
Принц. Я пришлю ответ, если это потребуется. Где она?
В городе? Или в своей вилле?
Камердинер Она вчера приехала в город.
Принц. Тем хуже... Тем лучше, хотел я сказать. Тем меньше
придется ждать скороходу.
Камердинер уходит.
Моя дорогая графиня! (С горечью, взяв письмо в руки.) Словно
уже прочитал. (Снова отбрасывает письмо.) Да, я раньше думал,
что люблю ее! Чего мы только не думаем. Может быть, я и на самом
деле любил ее. Но любил, а не люблю.
239
Готгольд Эфраим Лессинг
Камердинер (снова входит). Художник Конти хотел бы
получить соизволение...
Принц. Конти? Хорошо. Впустите его... Это рассеет меня.
(Встает.)
Явление второе
КОНТИ, ПРИНЦ
Принц. С добрым утром, Конти! Как живете? Что поделывает
искусство?
Конти. Принц, искусство ищет хлеба.
Принц. Этого не следует делать, этого оно не должно делать —
по крайней мере в моих маленьких владениях... Но художник
должен все же иметь охоту к труду...
Конти. Трудиться? Это его наслаждение. Но если он вынуж-
ден слишком много трудиться, он может лишиться имени худож-
ника.
Принц. Я разумею не многое, но много: малость, но испол-
ненную с рвением... Вы пришли ведь не с пустыми руками,
Конти?
Конти. Я принес портрет, который вы мне заказали, ваша
светлость, и принес еще и другой, которого вы мне не заказывали,
но он заслуживает вашего внимания...
Принц. Какой же я вам заказывал?.. Никак не могу при-
помнить...
Конти. Графини Орсина.
Принц. На самом деле!.. Только заказан он был давно.
Конти. Наши прекрасные дамы не каждый день расположены
позировать. Графиня за три месяца только раз смогла решиться
немного посидеть.
 Принц. Где портреты?
Конти. В приемной. Сейчас принесу.
*	Явление третье
Принц. Ее портрет!.. Пускай... Ее портрет все же не сама она...
И, может быть, я снова найду в портрете то, чего я уже не замечаю в
оригинале. Но я не хочу этого. Несносный художник! Я думаю,
даже что она его подкупила. А хоть бы и так! Если некий другой
портрет, писанный другими красками и на другом фоне, снова
уступит ей место в моем сердце... Право, мне кажется, я был бы
доволен. Когда я любил ее, мне было всегда так легко, так радостно,
так весело... Теперь же все иначе. Но нет, нет, нет! Приятнее или
неприятнее мне теперь, но так для меня лучше.
Явление четвертое
Принц, Конти с портретами, один из них он ставит лицом к стулу.
Конти (ставя другой перед Принцем). Прошу вас, Принц,
240
Эмилия Галотти
принять во внимание границы нашего искусства. Многие из самых
привлекательных свойств красоты лежат за его пределами...
Станьте вон там.
Принц (бросив взгляд на портрет). Превосходно, Конти...
Превосходно! Достойно вашего мастерства, вашей кисти. Но вы
польстили, Конти, безгранично польстили!
Конти. Оригинал как будто был другого мнения. Да и на
самом деле я польстил не больше, чем требует искусство. Искусство
должно изображать так, как замыслила образец пластическая
природа, — если только она существует,— без увядания, неизбеж-
ного при сопротивлении материи, без разрушений, наносимых
временем.
Принц. Мыслящий художник удваивает ценность своего
. труда. Но оригинал, сказали вы, несмотря на это, нашел...
Конти. Простите, Принц. Оригинал — особа, требующая моего
уважения. Я не хотел сказать ничего для нее невыгодного.
Принц. Как вам угодно... Что же сказал оригинал?
Конти. «Я довольна, — сказала графиня,—если кажусь не
хуже».
Принц. Не хуже? Она—поистине оригинал!
Конти. И при этом у нее было такое выражение лица, следа
которого, разумеется, на портрете не найти.
Принц. Это-то я и имел в виду. В этом-то я и усматриваю
безграничную лесть... О, как я знаю это гордое, насмешливое
выражение, способное обезобразить лицо самой Грации!..
Не отрицаю, что прекрасные уста нередко становятся еще прелест-
ней, если они немножко скривятся от усмешки. Но — прошу заме-
тить! — только немножко. Это не должно превращаться в гримасу,
как у графини. А глаза должны сдерживать резвого насмешника...
Но таких глаз мы и не видим у нашей доброй графини. Нет их и на
этом портрете.
Конти. Ваша светлость, я крайне изумлен...
Принц. Чем? Все, что искусство может сделать хорошего из
больших, выпученных, неподвижных, медузиных глаз графини,
вы, Конти, добросовестно сделали. Добросовестно, сказал я?..
Меньшая добросовестность была бы добросовестной. Ну, скажите
сами, Конти, разве можно по этому портрету заключить о харак-
тере графини? А следовало бы. Вы преобразили гордость в до-
стоинство, насмешку—в улыбку, склонность к мрачному сума-
сбродству—в кроткую задумчивость...
Конти (слегка раздосадованный). Ах, Принц, мы, художники,
рассчитываем на то, что готовый портрет встретит любовни-
ка столь же страстного, каким он был, делая заказ. Мы пишем
глазами любви, и только глаза любви должны быть нашими
судьями.
Принц. Хорошо, Конти. Почему же вы не принесли его
месяцем раньше? Уберите его... Ну, а здесь что?
241
Готгольд Эфраим Лессинг
Конти (достает второй портрет, но держит его лицом к
себе). Тоже женский портрет.
Пр и н ц. В таком случае я предпочел бы сейчас вовсе не видеть
его. Ведь с идеалом, который живет здесь (Указывает пальцем
на лоб.) или, вернее, здесь (Указывает на сердце.), ему все равно
не сравниться. Я хотел бы, Конти, восхищаться вашим искусством
в творениях другого рода.
Конти. Есть искусство, более достойное восхищения, но,
бесспорно, нет оригинала, более достойного восхищения, чем этот.
Принц. Тогда бьюсь об заклад, Конти, что это — повелительни-
ца самого художника.
Конти оборачивает к нему портрет лицом.
Что я вижу? Ваше ли это творение или плод моей фантазии?.. .
Эмилия Галотти!
Конти. Как, Принц? Вы знаете этого ангела?
Принц (стараясь взять себя в руки, но не будучи в состоя-
нии отвести глаз от портрета). Так, немного, ровно настолко,
чтобы узнать при встрече. Несколько недель назад я встретил ее с
матерью в одном обществе... Потом мне случалось видеть ее
только в храме, где глазеть на нее было бы неприлично. Знаю и
отца ее. Он мне отнюдь не друг. Он сильнее всех противился
моим притязаниям на Сабьонетту. Старый воин. Горд и груб, а
впрочем, добр и честен!
Конти. Отец! Но здесь перед нами его дочь.
Принц. Ей богу! — как две капли воды! (Все еще не сводя глаз
с портрета.) О, вы, конечно, знаете, что только тогда по-настоя-
щему хвалят художника, когда при виде его творения забывают о
похвалах.
Конти. Однако эта работа оставила меня весьма недовольным
собой... И все же доволен, что так неудовлетворен самим собой.
Ах! Почему мы не можем Писать прямо глазами! Как много пропа-
дает на долгом пути от глаза через руку к кисти! Но я, как я уже
сказал, знаю, что здесь потеряно, и как это случилось, и почему
должно было случиться, —и этим утраченным я так же горжусь
и даже более, нежели всем тем, что мне удалось передать здесь.
Ведь утраченное больше, чем переданное, позволяет мне признать,
что я действительно большой художник, что только рука моя не
всегда бывает рукой большого художника. Разве вы думаете,
Принц, что Рафаэль не был бы величайшим гением в живописи,
если бы он по несчастной случайности родился безруким. Как вы
думаете, Принц?
Принц (оторвавшись только в этот момент от порт-
рета). Что вы говорите, Конти? Что вы хотите знать?
Конти. О, ничего, ничего!.. Так, болтовня. Я вижу: вся
ваша душа была в глазах. Я люблю такие души и такие
глаза.
242
Эмилия Галотти
Принц (с деланной холодностью). Значит, Конти, вы
на самом деле причисляете Эмилию Галотти к первейшим
красавицам нашего города?
Конти. Значит? Причисляете? К первейшим? К первейшим
нашего города? Вы смеетесь надо мной, Принц. Или же вы
все это время так же мало смотрели, как и слушали.
Принц. Любезный Конти... (Снова устремляет глаза на
портрет.) Как может наш брат полагаться на свои глаза?
Собственно говоря, только художник может судить о красоте.
Конти. Неужто впечатление каждого из нас должно ждать
суждения художника? В монастырь того, кто хочет у нас
учиться различать прекрасное. Но я должен, Принц, сказать
вам, как художник: величайшим счастьем моей жизни было
то, что Эмилия Галотти позировала мне. Эта голова, это лицо,
этот лоб, глаза, нос, рот, подбородок, шея, грудь, стан, все ее
сложение стали для меня с тех пор единственным предметом
изучения женской красоты... Портрет, написанный с нее, до-
стался ее отцу, который живет не здесь. Но эта копия...
Принц (быстро оборачиваясь к нему). Что же, Конти?
Неужели вы уже обещали ее кому-нибудь?
Конти. Она предназначается для вас, если она вам по
вкусу.
Принц. По вкусу! (Улыбаясь.) Это — ваш опыт изучения
женской красоты, Конти. Что может быть лучше, как сделать
его своим? А тот портрет захватите с собой... заказать раму.
Конти. Будет сделано.
Принц. Самую красивую, самую роскошную, какую резчик
только сможет изготовить. Портрет будет помещен в галерее.
А этот... останется здесь. С этюдом не требуется таких цере-
моний: его не вывешивают, а предпочитают держать при себе...
Благодарю вас, Конти, очень благодарю. Как уже сказано,
в моих владениях искусство не должно искать хлеба, пока
он есть у меня самого... Пошлите Конти, к моему казначею
и получите под вашу расписку за оба портрета — сколько по-
желаете. Сколько пожелаете, Конти!
Конти. Не следует ли мне опасаться, Принц, что вы хо-
тите вознаградить меня не только за искусство, но и за
нечто другое...
Принц. О ревнивый художник! Нет! Нет!.. Так слышите,
Конти, сколько пожелаете.
Конти уходит.
Явление восьмое
КАМИЛЛО РОТА (с бумагами), ПРИНЦ.
Принц. Сюда, Рота, сюда! Вот что я распечатал сегодня
утром. Мало утешительного! Вы сами увидите, что тут надо
сделать. Возьмите же.
243
Готголъд Эфраим Лессинг
Камилло Рота. Хорошо, ваша светлость.
Принц. Здесь еще просьба некоей Эмилии Галот... Бру-
нески, хочу я сказать... Я уже написал свое согласие, однако...
просьба совсем не пустячная... Подождите с исполнением...
И даже не ждите, а как вам будет угодно.
Кам и л л о Рота. Не как мне будет угодно, ваша свет-
лость.
Принц. А что там еще? Что-нибудь подписать?
Камилло Рота. Нужно подписать смертный приговор.
Принц Весьма охотно!.. Давайте сюда! Быстрей!
Камилло Рота (в изумлении глядя на принца). Смерт-
ный приговор, я сказал.
Принц. Прекрасно слышу. Я бы успел уже это сделать.
Я тороплюсь.
Камилло Рота (просматривает свои бумаги). Я, как
видно, не захватил его с собой! Простите меня, ваша свет-
лость. С этим можно повременить до завтра.
Принц. Можно и так! Собирайте же бумаги! Мне нужно
ехать... Завтра, Рота, займемся подольше. (Уходит.)
Камилло Рота (качает головой, собирает бумаги и
направляется к выходу). «Весьма охотно!» Смертный приговор —
весьма охотно! В эту минуту я бы не дал подписать при-
говор, даже если бы дело шло об убийце моего единствен-
ного сына. Весьма охотно! <„.>
[Камергер принца Маринелли дает принцу Гонзаго советы, как овладеть
Эмилией Галотти. Маринелли нанимает бандитов, которые нападают на сва-
дебный кортеж. Они убивают жениха Эмилии графа Аппиани, а Эмилию
доставляют в загородный дворец Принца. Эмилия, не желая пасть, просит
отца убить ее.]
Действие пятое
Явление седьмое
ЭМИЛИЯ И ОДОАРДО
Эмилия. Как? Вы здесь, отец? И вы один? А матушка?
Ее здесь нет? А граф? Его здесь нет? И вы, отец, так
взволнованы.
О д о а р д о. А ты так спокойна, дочь моя?
Эмилия. Почему мне не быть спокойной, отец? Или
ничего не потеряно, или все! Можем ли мы быть спокойны
или должны быть спокойны,— разве зто не все равно?
О д о а р д о. Как тебе кажется, однако, — можем или должны?
Эмилия. Я думаю, что все потеряно и что мы должны
быть спокойны.
Одоардо. И ты спокойна, потому что должна быть спо-
койна? Кто ты? Девушка? Дочь моя? Значит, мужчина и отец
244
Эмилия Галотти
должен краснеть перед тобой. Но дай узнать: что ты разу-
меешь, когда говоришь «все потеряно»? Что граф убит?
Эмилия. А за что он убит? За что? Ах, значит, это
правда, отец? Стало быть, правда —вся эта страшная повесть,
которую я прочитала в глазах моей матери, влажных от слез?
Где она? Куда она исчезла, отец мой?
О д о а р д о. Опередила нас... если мы только последуем
за ней.
Эмилия. Чем скорее, тем лучше! Ведь если граф убит,
если он убит из-за этого... из-за этого! Почему мы еще мед-
лим здесь? Бежим скорее, отец!
Одоардо. Бежим? К чему это? Ты сейчас находишься
и останешься в руках твоего похитителя.
Эмилия. Останусь в его руках?
Одоардо. И одна. Без матери, без меня.
Эмилия. Я —одна в его руках. Отец мой, никогда! Или
вы мне не отец... Я —одна в его руках? Хорошо, только
оставьте меня, только оставьте меня... Я посмотрю, кто может
меня удержать, кто может меня принудить, кто этот человек,
который может принуждать другого человека.
Одоардо. мне кажется, ты спокойна, дитя мое.
Эмилия. Да, спокойна. Но что вы называете быть спо-
койной? Сложить руки? Страдать незаслуженно? Сносить то,
чего не должно?
Одоардо. Ах, если ты так думаешь! Дай обнять тебя,
дочь моя! Я всегда говорил: женщину природа хотела сделать
венцом творенья. Но она ошиблась при выборе глины: она
взяла слишком нежную. В остальном же все лучше у вас,
чем у нас. Ах, если это твое спокойствие, то и я обретаю
в нем вновь свой покой. Дай обнять тебя, дочь моя! Подумай
только: под предлогом судебного следствия —о, адский обман! —
он отрывает тебя от нас и отвозит к Гримальди.
Эмилия. Отрывает меня? Меня отвозит? Хочет меня
оторвать? Хочет меня увезти? Хочет? Это он хочет? Словно
у нас нет своей воли, отец?
Одоардо. Я пришел в такую ярость, что схватился уже
за этот кинжал (вынимает кинжал.), чтобы пронзить сердце
одному из них... нет, обоим.
Эмилия. Ради самого неба, не надо, отец! Эта жизнь —
единственное, что дано порочным людям. Мне, отец, мне
дайте этот кинжал.
Одоардо. Дитя, это не шпилька для волос.
Эмилия. Так пусть же шпилька станет кинжалом! Все
равно.
Одоардо. Как? Неужели дошло до этого? Нет же, нет!
Опомнись! Ведь и у тебя всего одна жизнь.
Эмилия. И всего одна невинность.
245
Готгольд Эфраим Лессинг
Одоардо. И она превыше всякого насилия.
Эмилия. Но не сильнее всякого соблазна... Насилие,
насилие! Кто не дает отпора насилию? То, что называют
насилием, это—ничто. Соблазн—вот настоящее насилие... В моих
жилах кровь, отец, молодая, горячая кровь. И чувства —мои —
человеческие чувства. Я ни за что не отвечаю. Я неспособна
бороться. Я знаю дом Гримальди. Это дом веселья. Один
только час, проведенный там на глазах у моей матери... и
в душе моей поднялось такое смятение, что вся строгость
религии едва могла унять его в течение нескольких недель.
Религии! И какой религии! Чтобы избежать этой беды, тысячи
людей бросались в пучину. Теперь они причислены к лику
святых! Дайте, отец, дайте мне этот кинжал!
Одоардо. Если бы ты знала, что это за кинжал!
Эмилия. Ну, а если я его не знаю. Неизвестный друг —
все же друг. Дайте мне его, отец, дайте!
Одоардо. А если я тебе дам его... Вот! (Отдает ей
кинжал.)
Эмилия. И вот! (Хочет заколоться, но отец вырывает
у нее кинжал.)
Одоардо. Смотри, как быстро!.. Нет, это не для твоей
руки.
Эмилия. Правда. Я должна шпилькой... (Ищет шпильку
в волосах и натыкается рукой на розу.) Ты еще здесь?
Прочь! Тебе не место в волосах какой-нибудь... Той, кем
должна я стать по воле моего отца!
Одоардо. О дочь моя!..
Эмилия. О отец, если я угадала вашу мысль... Но нет!
Вы этого не хотите. Иначе зачем же вам медлить? (С го-
речью говорит, обрывая лепестки розы.) Был некогда отец,
который для того, чтобы спасти дочь от позора, вонзил сталь
в ее сердце и во второй раз дал ей жизнь. Но все эти
подвиги —в далеком прошлом. Таких отцов больше уже нет!
Одоардо. Нет, есть еще, дочь моя, есть еще! (Закалы-
вает ее.) Боже, что я сделал! (Эмилия падает, он заклю-
чает ее в свои объятия.)
Эмилия. Сорвали розу прежде, чем буря унесла ее ле-
пестки... Дайте мне, отец, поцеловать вашу руку.
Явление восьмое
ТЕ ЖЕ, ПРИНЦ И МАРИНЕЛЛИ.
Принц (входя). Что это? Эмилии дурно?
Одоардо. Ей очень хорошо! Очень хорошо!
Принц (подходя ближе). Что вижу я? О ужас!
Маринелли. Горе мне!
Принц. Бесчеловечный отец, что вы сделали?
246
Эмилия Галотти
Одоардо. «Сорвал розу прежде, чем буря унесла ее
лепестки». Не так ли, дочь моя?
Эмилия. Не вы, отец... Я сама, я сама...
Одоардо. Не ты, дочь моя... Не ты! Не уходи из этого
мира со словами лжи. Не ты, дочь моя! — Это твой отец, твой
несчастный отец!
Эмилия. Ах, отец мой... (Умирает).
Одоардо (бережно опускает ее на пол). Переселись
в мир иной. Ну, что же, Принц! Нравится она вам еще?
Возбуждает она еще вашу страсть и теперь, вся в этой крови,
вопиющей об отмщении? (После паузы) Но вы ожидаете,
чем все это кончится? Вы, может быть, ждете, что я обращу
эту сталь против самого себя, чтобы завершить мое деяние
финалом из пошлой трагедии? Вы ошибаетесь. Вот! (Бросает
кинжал к ногам Принца.) Вот он лежит, кровавый свидетель
моего преступления! Я пойду и сам отдамся в руки тюрем-
щиков. Я иду и ожидаю вас как моего судью... А потом
там... буду ждать вас перед лицом судии, который будет
судить всех нас!
Принц (после молчания, во время которого он с ужасом
и отчаянием смотрит на труп, обращаясь в Маринелли).
Ну подними ее. Что же?. Ты не решаешься? Несчастный!
(Вырывает у него кинжал.) Нет, твоя кровь не должна
смешаться с этой кровью! ...Ступай, скройся навеки!.. Ступай,
говорю я!.. Боже, боже!.. Неужели, мало и того, что государи,
к всеобщему несчастью, такие же люди, как все? Неужели
еще и дьяволы должны прикидываться их друзьями?
«Эмилия Галотти» (1772) — вершина творчества Лессинга, одно из самых
выдающихся произведений немецкой просветительской литературы. Это реалис-
тическая, художественно яркая и остро политическая пьеса, написанная
в жанре «бюргерской трагедии». Она венчает теоретические взгляды Лессинга,
изложенные в «Гамбургской драматургии»: высшая цель трагедии — «приводить
в трепет венценосных убийц», срывать маски с тех, кого «закон не карает
и не может карать», обличать «коварного злодея, кровожадного тирана,
угнетающего невинность».
«Эмилия Галотти» — смелая тираноборческая трагедия. Изображая преступ-
ления коронованного сластолюбца, поправшего человеческое достоинство
беззащитной девушки и убившего ее жениха, Лессинг бросал вызов немецкой
княжеской власти, разоблачал самодержавный произвол в Германии XVIII века.
И хотя действие пьесы перенесено в вымышленное итальянское государство
Гвасталлу, итальянские имена не могли никого ввести в заблуждение, так
как аналогия с немецкой действительностью была слишком явной. Трагедия
выносила приговор германскому абсолютизму и другим социальным порокам
тогдашней действительности и вместе с тем служила школой нравственности.
С художественной точки зрения «Эмилия Галотти» примечательна тем,
что это — ярчайшее произведение просветительского реализма. Трагедия была
написана в противовес эстетике и художественной практике немецких и
французских классицистов, в произведениях которых характеры героев были
резко полярны и односторонни: либо беспросветно мрачные «злодеи», либо
абсолютно добродетельные идеальные личности. Лессинг наделяет положи-
тельных героев своей трагедии — Эмилию и ее отца Одоардо Галотти —
247
Готгольд Эфраим Лессинг
рядом недостатков и слабостей, а отрицательным персонажам — принцу, графине
Орсинии — придает некоторые положительные качества. Благодаря этому ха
рактеры действующих лиц трагедии приобрели диалектическую сложность
и жизненную убедительность, нисколько не теряя при этом своей поли-
тической и этической значимости. Художественное своеобразие этой драмы
и в ее финале. В отличие от классицистических трагедии, которые обычно
заканчивались безотлагательным возмездием над коронованным злодеем, в пьесе
Лессинга преступный монарх остается жив.
Социально-политическая тенденция и новизна пьесы заключалась не
только в ее фабульной конструкции и обрисовке характеров персонажей,
но и в изображении главной героини — Эмилии Галотти, являющейся в пьесе
воплощением глубоко трагического начала. Трагизм ее положения не столько
в том, что она попадает во власть деспота,’ сколько в том, что она не
уверена в себе, в своей неизменной стойкости. Гибель Эмилии не означает
морального поражения. В той ситуации отказ от жизни оказался единст-
венным средством отстоять свое человеческое достоинство. Принося жизнь
в жертву идее бюргерской чести, Эмилия утверждала ее высокую значи-
мость, в чем ярко проявлялась патетика трагедии, ее социально-полити-
ческая целеустремленность.
Трагедия «Эмилия Галотти* оказала сильное влияние на литературу
и театр представителей «Бури и натиска*. Пьеса была завершена и впервые
поставлена на сцене в 1772 г.
Выше приводятся отрывки из «Эмилии Галотти».
Иоганн Готфрид
ГЕРДЕР
(lohann Gottfried Herder)
(1744-1803)
Выдающийся немецкий философ, критик, писатель,
родоначальник и главный теоретик литературного
направления 'Бури и натиска». Родился
в малообеспеченной интеллигентной семье. Учился
в Кенигсбергском университете. В ото время началось
его увлечение философией Канта и Руссо, творчеством
Шекспира, немецким фольклором и литературой
других народов.
В 1764—1769 гг. Гердер жил в Риге, где был пастором
и преподавателем. Здесь он участвует в деятельности
масонов. Гердер изучает историю и культуру русского
народа и других славянских народов, а также Литвы,
Латвии и Эстонии. В Риге появился его философский
труд -Как сделать филососфию полезной для народа»
(1765), а также такие выдающиеся эстетические
и критические произведения, как -Фрагменты о новейшей
немецкой литературе» (1766—1768) и -Критические леса»
(1769). В 1769 г. Гердер путешествовал по Франции, Бельгии,
Голландии, Германии, познакомился с Дидро, позже —
с молодым Гете. Своеобразным творческим итогом этой
аоездки был -Дневник моего путешествия в 1769 году»
(напечатано в 1846), в котором отразился сложный
процесс развития мировоззрения Гердера, его гуманизм,
свободолюбие и патриотизм.
Гердер оказывает плодотворное влияние на формирование
литературы -Бури и натиска». В результате
сотрудничества Гердера с Гете и другими штюрмерами
появились его -Исследование о происхождении языка»
(1770—1772), -Избранная переписка об Осиапе и песнях
древних народов» (1773), -Шекспир» (1773) и другие
теоретические произведения.
В 1776 г. Гердер, ао приглашению Гете, переехал
в Веймар, ставший крупнейшим центром литературной
жизни Германии. Здесь он находился до конца жизни.
Гердер был видным публицистом, сотрудничал в журнале
Виланда -Немецкий Меркурий» и в журнале Шиллера -Оры».
В Веймаре были опубликованы его философякие сочинении
-Бог» (1787; вторая редакция в 1800), -Мысли
249
Иоганн Готфрид Гердер
о философии человечества- (1784—1791), -Письма для
поощрения гуманности- (1793—1797), в которых заметно
влияние Великой французской буржуазной революции,
эстетические работы -Пластика. Некоторые мысли
о форме и образе, возникшие из творческой грезы
Пигмалиона- (1778; напечатано в 1955), -О влиянии
поэтического искусства на нравы народов в старые
и новые времена- (1781), а также фольклорный сборник
Голоса народов в их песнях- (-Народные песни-, 1778—1779).
В 1787 г. Гердер был избран почетным членом
Берлинской Академии наук.
В произведениях -Рассудок и опыт. Метакритика
критики чистого разума/- (1775; вторая редакция в 1799)
и -Каллагана- (1800) Гердер критиковал идеалистические
черты философии и эстетики Канта, а в -Адраетее-
(1801—1803) — одностороннее увлечение античностью
в позднем творчестве Шиллера и Гете.
В своих теоретических трудах Гердер во многом
материалистически и с позиций историзма истолковывал
явления природы, общественной жизни и искусства,
утверждал идею прогресса, принципы реализма,
народности и национальной самобытности, опровергал
в социальном развитии и в области культуры
политическую реакцию, рационализм и догматизм.
Его философские воззрения содержат элементы
диалектики. В отличие от многих немецких писателей
и ученых Гердер проявил гораздо большую
последовательность в отношении к Великой французской
буржуазной революции.
Эстетические и философские взгляды писателя нашли
отражение и в художественных произведениях Гердера.
Наиболее значительными среди них являются драмы
-Брут- (1774), -Филоктет- (1799), -Эон и Эонис- (1801),
• Раскованный Прометей- (1802), поэма -Сид- (1801—1802),
стихотворения и произведения, написанные в разных
жанрах. Однако художественные произведения Гердера
по своему значению уступают его теоретическим трудам.
Гердер оказал большое влияние не только на движение
-Бури и натиска», но и на всю просветительскую
литературу Германии, а также на романтизм и на
немецкую классическую философию, особенно на Шеллинга,
Гегеля, Фейербаха.
В России произведения Гердера получили весьма
сочувственный огпклик. Их высоко ценили Н. М. Карамзин,
А. Н. Радищев, И. А. Катенин, декабристы,
В. А. Жуковский, Н. В. Гоголь, Л. Н. Толстой,
А. Н. Пыпин, А. В. Луначарский и др.
250
Шекспир
Шекспир
(«Shakespeare», 1771-1773)
Если порой в моем воображении встает потрясающая картина.
«Человек сидит на вершине скалы; у ног его бушует буря,
непогода, разбиваются волны; но голова его озарена небесным
сиянием!» —то это Шекспир! Правда, добавим,—внизу, у самого
подножия его скалистого престола, слышится рокот людских
толп, которые объясняют его, оправдывают, судят, спасают,
боготворят, осыпают клеветой, переводят и поносят,— сам же
он их не слышит!
Какие горы книг —целая библиотека!—уже написаны о нем,
в его защиту и против него! — И право же, у меня нет
ни малейшей охоты умножать их число. Мне хотелось бы,
напротив, чтоб в тесном кружке, где будут прочитаны эти
строки, никому более не пришло в голову писать о нем ни за,
ни против,— ни оправдывать его, ни клеветать на него; но
объяснить, почувствовать, каков он на самом деле, использо-
вать — и, по возможности, открыть его нам, немцам. О, если бы
эти страницы хоть немного способствовали тому!
Самые смелые противники Шекспира с насмешкой обви-
няли его — каждый на свой лад! — в том, что если он и ве-
ликий поэт, то, во всяком случае, плохой драматург, а если
и хороший драматург, то уж конечно, не такой классический
трагик, как Софокл, Еврипид, Корнель и Вольтер, исчерпавшие
всю меру высокого и прекрасного в этом искусстве. Самые же
смелые защитники Шекспира по большей части довольство-
вались тем, что оправдывали и спасали его от этого обви-
нения: взвешивали и мерили его красоты только степенью
отклонения от правил, выпрашивали ему, как преступнику,
отпущение грехов, а затем и превозносили до небес его
величие, снисходительно пожимая плечами на промахи. Так
обстоит дело и поныне с его новейшими издателями и ком-
ментаторами, — я надеюсь, быть может хоть эти страницы из-
менят такой взгляд на вещи и прольют более полный и
яркий свет на его облик. <...>
Когда я читаю его, для меня исчезают актеры, театр,
кулисы! Я вижу одни лишь уносимые ураганом времени листы
великой книги бытия, провидения, вселенной, отдельные отпе-
чатки народов, сословий, человеческих душ! И все эти разно-
образные, обособленно действующие машины—то же, чем явля-
емся и мы в руках творца: слепые в своем неведении орудия
для создания единой и целостной театральной картины, вели-
чественного по своим масштабам события, которое только поэт
может охватить своим взором. Можно ли представить себе
257
Иоганн Готфрид Гердер
более великого певца северного человечества, да еще в ту
эпоху!
Стань перед его сценой, как перед морем событий, где
волна набегает на волну. Явления природы сменяют друг
друга, взаимодействуют, какими бы обособленными они ни
казались; они порождают и разрушают друг друга, чтобы
свершился замысел создателя, который соединил их в кажу-
щемся опьянении и беспорядке—темные маленькие символы
в солнечной системе божественной теодицеи1.
Лир, этот порывистый, пылкий, благородный в самой сла-
бости старец, вон он стоит у карты. своего королевства, разда-
ет короны, раздирает на части земли,— уже при первом своем
появлении он таит в себе семена всей судьбы своей, которые
дадут в будущем такие роковые всходы. Взгляните па этого
великодушного расточителя столь торопливого и безжалостного,
на этого по-детски наивного отца—таким он вскоре предстанет
перед нами во дворе замка своих дочерей,— вот он просит,
молит, протягивает руку за подаянием, проклинает, благослов-
ляет и — о боже!—уже предчувствует близкое безумие! Вот он
перед нами с непокрытой головой, под ударами молнии и
грома, низверженный до уровня самого низкого класса людей,
в обществе одного только своего шута, в пещере помешанного
нищего, призывающий на свою голову с небес безумие! — А вот
он во всем невесомом величии своей нищеты и одиночества;
и, наконец, вот он в минуту просветления, озаренный послед-
ним лучом надежды, вспыхнувшим на миг, чтобы затем навек,
навек угаснуть! Вот он, пленный, со своей мертвой спаситель-
ницей на руках, со своим ребенком, своей дочерью, простив-
шей ему все, все! Вот он умирает, упав на ее труп, а вслед
за старым королем умирает старый слуга, — боже! — какая смена
времен, обстоятельств, бури, непогоды, целых эпох! И все это
не просто сюжет, или даже, если угодно, не героическое
и государственное действо, с начала и до конца построенное
по строгим правилам вашего Аристотеля2; нет, подойди по-
ближе и почувствуй дух человеческий, указавший каждому
лицу, каждому возрасту, каждому характеру, даже самым не-
значительным, их место в общей картине. Два престарелых
отца и все их дети, такие разные! У одного из них сын,
столь несчастный, и вместе с тем питающий столь глубокую
признательность к обманутому отцу, и другой сын— проявляю-
щий такую гнусную неблагодарность по отношению к самому
снисходительному из отцов и так гнусно удачливый! А тот,
другой отец — как он ведет себя по отношению к дочерям!
И они —по отношению к нему! Их мужья, женихи и все их
пособники в счастье и несчастье! Слепой Глостер, ведомый
за руку неузнанным сыном, и безумный Лир у ног изгнанной
им дочери! И вот, наконец, поворотный момент в их судьбе,
252
Шекспир
когда Глостер умирает под деревом и в ту же минуту раз-
дается звук трубы; все побочные обстоятельства, движущие
пружины действия, характеры и ситуации—все пущено в ход,
все развивается, превращаясь наконец в единое целое, в котором
неразрывно слиты и обрели свое место отцы и дети, короли
и шуты, нищета и горе, где всюду, во всех разрозненных
сценах пульсирует душа события, где смена места, времени,
обстоятельств и, можно сказать, даже языческая вера в судьбу
и светила, пронизывающая все действие, так неразрывно свя-
заны с этим целым, что я не решился бы что-нибудь из-
менить, переставить, перевести из других пьес сюда или от-
сюда в другие пьесы.
И это, по-вашему, не драма? Шекспир —не драматург? Он,
способный охватить рукой сотню сцен одного мирового со-
бытия, взглядом своим внести в них порядок, наполнить их
единым живительным дыханием души и приковать к себе
наше внимание,—нет, не внимание, а сердце, все наши
страсти, всю душу, с начала до конца; если же этого мало,
то пусть засвидетельствует отец наш Аристотель: «Живые су-
щества должны иметь легко обозримую величину»3, — а здесь,—
о небо! — как глубоко, от всей души прочувствовано и дове-
дено до конца событие по всей его полноте! Целый мир
драматической истории, величественный и глубокий, как сама
природа; но творец дал нам глаза, чтобы видеть, и указал,
откуда созерцать эту глубину и этот простор!
А в Отелло, в этом мавре, какой мир, какая целостность!
Это живая летопись страсти благородного и несчастного че-
ловека, ее возникновения, развития, бурного взрыва, печального
конца. И какая полнота и согласованность в движении от-
дельных колесиков этого механизма! Этот Яго, дьявол в образе
человека, как он смотрит на мир, как он играет всеми окру-
жающими! И как расставлена вокруг него вся эта группа —
Кассио и Родриго, Отелло и Дездемона, все зти характеры,
так легко вспыхивающие от его дьявольского пламени, все
поочередно попадающие в орбиту его действия; как он пускает
в ход любые средства —и все стремительно катится к печаль-
ному концу.
Если ангелу небесного провидения дано взвешивать и со-
размерять человеческие страсти, группировать между собой души
и характеры, подсказывать людям поводы для поступков, ко-
торые кажутся им свободными, а затем вести их по своему
замыслу с помощью этой мнимой свободы на поводу у судь-
бы,—то здесь созидал, чертил, обдумывал, направлял челове-
ческий дух.
Не стоило бы даже и упоминать о том, что время и место
так же . тесно связаны с действием, как ядро и оболочка
плода; и все же как раз об этом спорят громче всего. Если
253
Иоганн Готфрид Гердер
Шекспиру удалось поистине божественной хваткой вместить
в одно событие целый мир разнороднейших явлений, то, ко-
нечно, именно правдивость его событий требовала от него
каждый раз идеального воспроизведения времени и места,
необходимых для полноты иллюзии. Неужели найдется хоть
кто-нибудь, кто относится безразлично к такой малости в своей
жизни, как время и место, особенно в такие моменты, которые
волнуют, воспитывают, преобразуют всю нашу душу,— в юности,
в минуты страсти, во всех решающих поступках, от которых
зависит наша жизнь или смерть! Разве не время и место,
не совокупность внешних обстоятельств придают всей истории
устойчивость, длительность, реальное существование? И разве
кто-нибудь, будь то ребенок, юноша, влюбленный, зрелый муж,
позволит похитить у себя хоть одну подробность внешней
обстановки, все эти «как?», «где?» «когда?», без которых пред-
ставления его души будут такими неполными! В этом и за-
ключается как раз величайшее мастерство Шекспира, потому
что он был всегда слугой природы, и ничем более. Когда он
обдумывал события своей драмы, когда он ворочал ими в своем
уме, то вместе с ними всплывали каждый раз обстоятельства
места и времени! Из всех возможных мест и эпох каждый
раз, как будто повинуясь железному закону необходимости,
выступает именно такое время и то место, которые наиболее
сильным и идеальным образом отвечают чувству, наполняющему
действие; именно такие обстоятельства, которые, при всей своей
смелости и необычности, более всего способны поддержать
иллюзию истинности, а смена времени и места, которой так
свободно распоряжается поэт, громче всего возглашает:
«Это не поэт! Это творец! Это история вселенной!» <...>
Последовательно борясь против классицизма, ратуя за реализм, народность
и национальное своеобразие в литературе и искусстве, Гердер призывал
к углубленному и творческому изучению наследия Шекспира, которого он
считал величайшим художником, мастером жизненной правды, отразившим
в художественно неповторимых и национально самобытных образах целый
период общественного развития своей страны и всего человечества.
Выше приведен отрывок из произведения.
1	Теодицея — категория в идеалисти-
ческой философии Лейбница, сфор-
мулированная им в трудах «Теоди-
цея» и «Монадология». Дословно «тео-
дицея» — «оправдание бога», которого
Лейбниц считал создателем вселен-
ной и воплощением добра. В данном
контексте Гердер употребляет слово
«теодицея» в значении «природа».
2	Гердер критикует здесь ие столько
самого Аристотеля, которого он вы-
соко ценил, сколько французских и
немецких классицистов, которые, по-
своему, узкодогматически истолковы-
вали эстетическое учение великого
древнегреческого философа.
3	Имеется в виду следующее поло-
жение из «Поэтики» Аристотеля:
«Далее, прекрасное — и животное и
всякая вещь, — состоящее из известных
частей, должно не только иметь по-
следние в порядке, но и обладать
не какою попало величиной...» (Арис-
тотель. Об искусстве поэзии. М.,
1957. С. 63).
254
Сид
Сид
(«Der Cid», 1801-1802)
I
Сид и Фердинанд Великий
1
Скорбен, тих сидел Диэго —
Мир не знал подобной скорби;
Дни и ночи тосковал он
О бесчестии своем.
О бесчестьи дома славных,
Благородных Лаинесов,1
Что величьем Иньигосов
И Абаркосов2 затмил.
Опозорен, стар годами,
Чует он могилы близость,
Между тем как враг, дон Гормас,3
Торжествует, неотмщен.
Сон и пищу отвергая
И потупив долу очи,
За порог нейдет Диэго,
Не ведет ни с кем речей.
Он не внемлет слову дружбы,
Глух к сердечным утешеньям;
Он свое дыханье даже
Мнит тлетворным для друзей.
Наконец, стряхнув с усильем
Бремя скорой неотступной,
Сыновей велит позвать он,
Но найти не может слов.
Он им всем поочередно
Крепко связывает руки;
Со слезами о пощаде
Умоляют сыновья.
Он к отчаянию близок;
Но нежданно дон Родриго,
Младший сын, надеждой новой
Воскресил упавший дух.
255
Иоганн Готфрид Гердер
Он, сверкнув тигриным взором,
От отца отпрянул гордо:
«Вы забыли, мой родитель,
Кто вы сами и кто я!
Если б воинских дос цехов
Я из ваших рук не принял,
То сумел бы я кинжалом
За позор свой отомстить».
Слезы радости потоком
Полились из глаз Диэго,
И, обняв его, он молвил:
— Ты, Родриго, ты—мой сын!
Этот гнев вернет мне счастье,
Ярость раны уврачует.
Ты поднимешь меч отмщенья —
Не на старого отца.
На врага поднимешь.— «Кто ж он? —
Молвил сын,— кто обесчестил
Древний род?» И в нетерпеньи
Он торопит старика. <...>
3
Там, на площади дворцовой,
Встретил Гормаса Родриго;
С глазу на глаз, без утайки,
Графу юноша сказал:
— Знали ль вы меня, дон Гормас,
Знали ль сына доп Диэго
В миг, когда рукой коснулись
Благородного лица?
Знали ль вы, что дон Диэго
Род ведет от Лайн Кальво?
Знали ль вы, что в мире нету
Чище крови и герба?
Что содеянного вами
Совершить не смеет смертный —
Даже сам Господь не смеет
Безнаказанно свершить? —
«Знаешь ты —ответил Гормас, —
Мальчик, жизни половину?»
256
Сид
— Да,—промолвил дон Родриго,—
Знаю очень хорошо.
Половина в том, чтоб доблесть
Чтить душою, а другая
В том, чтоб мстить высокомерным.
Чтоб обиду и позор
Смыть последней каплей крови. —
Так сказал он и взглянул
На противника. А Гормас
Гордо вымолвил в ответ:
«Так чего ты хочешь, мальчик?»
— Головы твоей хочу я,—
Молвил Сид,— я связан клятвой! —
«Розог хочешь ты, дитя?
Хочешь ты,— сказал дон Гормас,—
Чтоб тебя мой высек паж!»
Небеса! Что сталось с Сидом
Лишь услышал это он!
4
Слезы тихо, тихо льются
По ланитам блеклым старца.
За столом своим сидит он,
Все кругом себя забыв,
Помышляя о позоре,
О младенчестве Родриго,
Об опасности для сына,
О могуществе врага.
Опозоренному чужды
Радость, вера и надежда;
Вместе с честью, торжествуя,
Возвращаются они.
В тяжких думах он не слышит,
Как приблизился Родриго;
Сын со шпагой обнаженной
Пред родителем стоит.
Смотрит пристально и долго,
С состраданием глубоким,
И любовно пожимает
Руку старцу. «Ешь, отец!
9-690
2.57
Иоганн Готфрид Гердер
Стол накрыт!» И слезы градом
Полились из глаз Диэго.
— Ты, — сказал он, — ты, Родриго,
Сын мой, это говоришь? —
«Да, отец мой! Поднимите
Светлый взор свой, благородный».
— Спас ты нашу честь, Родриго? —
«Мой родитель, он убит».
— Так садись, мой сын Родриго,
Рад с тобой я отобедать.
Кто сразил его, да будет
Первым в доблестном роду! —
Со слезами, на коленях,
Сын отцу целует руки;
Со слезами дон Диэго
В лоб целует храбреца.
Поэма «Сид» написана в соответствии с эстетическими и критическими
взглядами Гердера. Здесь он в художественных образах воплотил свои
теоретические положения о роли устного народного творчества, о нацио-
нальном колорите литературы, о народности ее, о создании ярких и сильных
характеров.
В поэме Гердера использован богатый материал испанского фольклора
(романсы), героическая поэма «Песнь о моем Сиде» (ХП в.), а также фран-
цузские варианты произведений о Сиде.
Сид — Кампеадор — национальный герой Испании, настоящее имя его
Родриго Диас де Бивар (ок. 1040—1099). В поэме воссоздана большая часть
его жизни. Сид показан в поэме как великодушный и самоотверженный
человек, патриот, борец за народные чаяния.
Поэма «Сид» относится к предромантической литературе. Она неодно-
кратно вдохновляла многих русских поэтов. Ее переводили на русский
язык В. А. Жуковский, П. А. Катенин и др.
Выше цитируются отрывки из произведения.
«Сид написан в 1801—1802 гг., опубликован в 1805 г.
1	Лаинесы — древний дворянский род, соперничавшие с предками дона
из которого происходил отец Сида — Диэго.
дон Диэго.	3 Прототипом дона Гормаса, обидчика
2	Инъигосы и Абаркосы — древние отца Сида, был испанский гранд
аристократические роды Кастилии, дон Гомес граф де Гормас.
Фридрих Максимилиан
КЛИНГЕР
(Friedrich Maximilian Klinger)
(1752-1831)
Поэт и драматург, представитель литературы
-Бури и натиска-, родился в Франкфурте-на-Майне
в бедной семье. В молодости Клингер знакомится с Гете
и другими штюрмерами, оказавшими значительное
влияние на формирование его мировоззрения и творчества.
Во время учения в Гессенском университете были
написаны его первые произведения (драмы -Отто- (1775),
-Страдающая женщина- (1775), -Близнецы- (1776) и др.),
а после переезда писателя в Веймар — драма -Буря
и натиск- (1776), давшая название литературному
движению 70—80-х гг. в Германии.
В 1777—1780 гг. после кратковременного пребывания
в Лейпциге Клингер присоединяется к труппе
странствующих актеров, ездит по Германии, Австрии,
Швейцарии, становится солдатом. В эти годы он написал
ряд драм, сатирические романы -Новый Орфей-
(1778—1780), -Формозо- (1780) и другие произведения.
В 1780 г. Клингер переехал в Россию, где находился
до конца своих дней, занимал должности преподавателя
и директора различных учебных заведений, главным
образом военных, попечителя Дерптского университета,
начальника пансиона для дворянских детей
при Московском университете.
В эти годы, несмотря на отход от штюрмерства
и карьеру царского чиновника и военного, Клингер
написал много свободолюбивых произведений; среди них
романы: -Фауст, его жизнь, деятельность и низвержение
в ад- (1791), -Фауст восточных стран- (1796),
-Путешествие перед потопом- (1796), -История немца —
нашего современника- (1796—1798), драмы -Фаворит-
(1785), -Родриго- (1787), выдающееся
философско-критическое и публицистическое
произведение -Наблюдения и размышления над различными
явлениями жизни и литературы- (1803—1805) и др.
В этих произведениях сказалось влияние Великой
французской революции XVIII века и передовой
русской культуры того времени. В царской России
они не могли быть опубликованы и издавались анонимно
259
Фридрих Максимилиан Клингер
за границей. В 1820 г. Клингер, снискавший своим
свободолюбием недовольство властей, был отстранен
от государственной службы.
Умер Клингер в Тарту (Дерпте).
Фауст, его жизнь, деяния
и низвержение в ад
(«Fausts Leben, Taten und Hollenfahrt», 1791)
7
Фауст отправился с дьяволом к одному из своих друзей,
которого они застали в большом горе. Он спросил друга о
причине его печали, и тот рассказал, что сегодня в полдень
решается в суде его дело, которое он непременно проиграет,
хотя право на его стороне.
— Дорогой Фауст,— прибавил он,— мне не остается ничего
иного, как только просить милостыню или броситься в Рейн
там, где он глубже всего.
Фауст. Почему вы так уверены, что проиграете дело,
если закон за вас?
Друг. Да, но пятьсот золотых монет противника—против
меня, и так как я не могу дать больше, то, следовательно,
должен погибнуть.
Фауст. Только и всего? Ведите меня к вашему судье.
Со мной друг, который охотно помогает в таких делах.
Судья оказался чванным, надменным человеком, который
и смотреть не хотел на бедняков. Фауст давно уже знал,
что он за человек. Когда они вошли, судья досадливо при-
крикнул на друга Фауста:
— Что вы пристаете ко мне? Вы же знаете, что слезами
правосудие не подкупишь.
Огорченный друг Фауста покорно опустил глаза.
Фауст. Господин судья, вы совершенно правы. Слезы —
вода, они только щиплют глаза тем, кто их проливает. Но вы
ведь знаете, что право на стороне моего друга.
Судья. Уважаемый Фауст, вы мне известны как человек,
Касточивший все свое состояние и невоздержанный на язык,
акое дело правосудию до его слез? Право и закон—разные
понятия. Право может быть на стороне вашего друга, но это
еще совсем не значит, что закон будет за него.
Фауст. Вы считаете, что право и закон так же не имеют
между собой ничего общего, как справедливость и судья,
не так ли?
260
Фауст
Судья. Уважаемый Фауст, я уже сказал вам, что считаю
вас...
Фауст. Может быть, мы ошибаемся друг в друге, госпо-
дин судья. Однако не стоит труда мыть арапа — он ведь от
этого не станет белее.
Фауст открыл дверь. Вошел дьявол.
Фауст. Вот мой приятель. Он предъявит вам документ,
который, возможно, придаст делу моего друга иной оборот.
Увидев богато одетого дьявола, судья тотчас сделал любез-
ное лицо и попросил обоих сесть.
Фауст. Мы можем говорить и стоя.
Он обратился к дьяволу:
— Покажите-ка документ, который мы нашли.
Дьявол отсчитал пятьсот золотых и остановился.
Судья. Документ недурен, господа. Но противник давно
уже представил такой же.
Фауст. Значит, нашим мотивам необходимо придать боль-
ший вес.
Дьявол отсчитал тысячу и опять остановился.
Судья. Да, действительно, зто обстоятельство я совершенно
упустил из виду. Против таких аргументов не приходится
спорить.
Он схватил золото и запер его в шкаф.
Фауст. Надеюсь, право и закон находятся теперь в пол-
ном согласии?
Судья. Любезный Фауст, вы владеете искусством прими-
рять непримиримых противников.
Фауст, которого подлость судьи возмущала не меньше,
чем его грубость, уходя шепнул дьяволу:
— Покарай , этого мерзавца за попранную справедли-
вость. <...>
9
После обеда судье захотелось показать жене тысячу золотых
полученных от дьявола. Он быстро выдвинул ящик шкафа
и в ужасе отпрянул. Золотые монеты превратились в крыс
и мышей, которые бросились вон из ящика и яростно на-
кинулись на судью, стараясь вцепиться ему в лицо и руки.
Судья, с детства питавший отвращение к этим животным,
выбежал из комнаты, но они помчались за ним по пятам.
Он выскочил из дома и бросился бежать по улицам, но жи-
вотные продолжали его преследовать. Он выбежал в поле —
они не отставали. Они гнали перепуганного судью до камен-
ной таможенной башни, стоявшей на острове посреди Рейна.
Судья надеялся, что здесь кончится преследование, но крысы
и мыши, созданные нечистой силой, в отличие от обыкно-
261
Фридрих Максимилиан Клингер
венных, не боялись воды... Они переплыли реку, набросились
на судью и съели его заживо. С тех пор эта башня зовется
Мышиной башней'.
Жена судьи с перепугу рассказала своим знакомым эту
историю превращения денег, которыми соблазнился ее муж,
и с тех пор во всем майнцском архиепископстве не было
случая, чтобы судья или адвокат дали себя подкупить. Дьявол,
очевидно, об этом не подумал, иначе он нашел бы для судьи
другое наказание.
Роман «Фауст, его жизнь, деяния и низвержение в ад» относится к самым
значительным произведениям Клингера. В нем писатель по-своему, ориги-
нально обработал легенду о Фаусте, весьма распространенную в немецкой
и мировой литературе. В «Фаусте» Клингера на первый план выступает не
философская, а социально-обличительная проблематика. Образ Фауста-перво-
печатника в романе Клингера воплощает в себе стремление к социальной
справедливости и защиту интересов угнетенного народа. Несмотря на то
что действие романа приурочено к XV веку, в нем реалистически правдиво
показана жизнь феодальной Германии и Европы XVIII века. В романе
сатирически обличаются не только феодально-аристократическая и клерикаль-
ная реакции, но и власть денег, стяжательство буржуазии. В приведенном
отрывке критикуется феодальная судебная система.
Выше приведен отрывок из произведения.
1 В этом эпизоде Клингер перерабо- Мышиной башне, возникшее в XIV
тал немецкое народное сказание о веке.
Готфрид Август
БЮРГЕР
(Gottfried August Burger)
(1747-1794)
Выдающийся поэт-лирик,
один из самых значительных
представителей литературы -Бури и натиска-.
Родился в семье пастора, учился в университетах
в Галле и Геттингене.
Начало его литературной деятельности относится
к университетским годам. В это время им были написаны
многочисленные лирические и социально-обличительные
стихотворения.
В 1772—1784 гг. Бюргер служит судьей в сельской
местности. Здесь он в процессе практической
деятельности мог убедиться в реакционности
феодальных устоев. Бюргер не раз вступал в конфликт
с помещиками, защищая права крестьян. В эти годы
он создает ряд теоретических работ: -Из книги
Даниэля Вундерлиха- (1776), <0 любви народа к поэзии-
(17771778), в которых излагает свои взгляды на
литературу и искусство, а также пишет свои
самые значительные лирические стихотворения, в том
числе и получившие европейскую известность баллады:
•Ленора-, -Дикий охотник-, -Песня честного человека-
и другие, а также такое остро политическое
стихотворение, как -Крестьянин—своим князьям-.
С 1784 г. Бюргер преподавал литературу и эстетику
в Геттингенском университете. К этому периоду
относится его сатирический антифеодальный роман
-Удивительные приключения барона Мюнхгаузена-,
изданный в 1786 г.
В 90-е годы были созданы новые политические
стихотворения Бюргера — страстный отклик поэта
на события Великой французской революции:
-Ради кого ты идешь на бой, добрый немецкий народ-
(1793) и др.
Последние свои годы Бюргер доживал
в нищете, притесняемый властями.
В России творчество Бюргера высоко ценили
В. А. Жуковский, П. А. Катенин, А. С. Пушкин,
А. С. Грибоедов, А. М. Горький и др.
263
Готфрид Август Бюргер
Крестьянин—своим князьям
(«Der Bauer an seinen durchlauchtigsten
Tyrannen», 1773)
Кто ты, коль смеет колесо
Твоей кареты, князь, давить,
Твой конь топтать меня?
Кто ты, что друг твой, гонлий пес
Имеет право в плоть мою
Вонзать свои клыки?
Кто ты, что, громко в рог трубя,
Меня по рощам и полям
Гоняешь, словно дичь?
Посевы, что ты топчешь, князь,
Что пожираешь ты с конем,
Мне, мне принадлежат.
Ты не пахал, не боронил,
Над урожаем не потел;
И труд, и хлеб —мои.
Ты —власть от бога? Вздор! Господь —
Податель благ земных, а ты —
Грабитель и тиран.	1
Стихотворение «Крестьянин — своим князьям» — ярчайший и характерный обра-
зец политической поэзии Бюргера, выражающий свободолюбие, демократи-
ческие убеждения автора и' классовую ненависть крестьян к феодалам-
эксплуататорам. Написанное в 1773 г. в форме инвективы (остро обличи-
тельного стихотйорения), оно впервые было напечатано в 1776 г. В пуб-
ликации 1778 г. и во всех последующих изданиях оно помещалось под
названием «Крестьянин — своим светлейшим тиранам», которое еще сильнее
подчеркивало антифеодальную устремленность и социально-политическую
остроту этого произведения.
Выше приводится текст этого стихотворения.
Ленора
(«Lenore», 1772-1773)
Леноре снился страшный сон,
Проснулася в испуге.
«Где милый? Что с ним? Жив ли он?
И верен ли подруге?»
264
Ленора
Пошел в чужую он страну
За Фредериком1 на войну;
Никто об нем не слышит;
А сам он к ней не пишет.
С императрицею2 король
За что-то раздружились,
И кровь лилась, лилась, доколь
Они не помирились.
И оба войска, кончив бой,
С музыкой, песнями, пальбой,
С торжественностью ратной
Пустились в путь обратный.
Идут! идут! за строем строй;
Пылят, гремят, сверкают;
Родные, ближние толпой
Встречать их выбегают;
Там обнял друга нежный друг,
Там сын отца, жену супруг;
Всем радость... а Леноре
Отчаянное горе.
Она обходит ратный строй
И друга вызывает;
Но вести нет ей никакой:
Никто об нем не знает.
Когда же мимо рать прошла —
Она свет божий прокляла,
И громко зарыдала,
И на землю упала.
К Леноре мать бежит с тоской:
«Что так тебя волнует?
Что сделалось, дитя, с тобой?»
И дочь свою целует.
«О, друг мой, друг мой, все прошло!
Мне жизнь не жизнь, а скорбь и зло;
Сам бог врагом Леноре...
О, горе мне! О, горе!»
«Прости ее, небесный царь!
Родная, помолися;
Он благ, его руки мы тварь:
Пред ним душой смирися». —
«О, друг мой, друг мой, все как сон...
Немилостив со мцою он;
Пред ним мой крик был тщетен...
Он глух и безответен».
265
Готфрид Август Бюргер
«Дитя, от жалоб удержись;
Смири души тревогу;
Пречистых тайн причдстись,
Пожертвуй сердцем богу» —
«О, друг мой, что во мне кипит,
Того и бог не усмирит:
Ни тайнами, ни жертвой
Не оживится мертвый».
«Но что, когда он сам забыл
Любви святое слово, .
И прежней клятве изменил,
И связан клятвой новой?
И ты, и ты об нем забудь;
Не рви тоской напрасно грудь;
Не стоит слез предатель;
Ему судья создатель».
«О, друг мой, друг мой, все прошло;
Пропавшее — пропало;
Жизнь безотрадную на зло
Мне провидение дало...
Угасни ты, противный свет!
Погибни жизнь, где друга нет!
Сам бог врагом Леноре...
О горе мне! о горе!»
«Небесный царь—да ей простит
Твое долготерпенье!
Она не знает, что творит:
Ее душа в забвенье.
Дитя, земную скорбь забудь:
Ведет ко благу божий путь:
Смиренным рай награда;
Страшись мучений ада».
«О, друг мой, что небесный рай?
Что адское мученье?
С ним вместе —все небесный рай;
С ним розно —все мученье;
Угасни ты, противный свет!
Погибни, жизнь, где друга нет!
С ним розно умерла я
И здесь и там для рая».
Так дерзко, полная тоской,
Душа в ней бунтовала...
Творца на суд она с собой
266
Ленора
Безумно вызывала,
Терзалась, волосы рвала
До той поры, как ночь пришла
И темный свод над нами
Усыпался звездами.
И вот... как будто легкий скок
Коня в тиши раздался:
Несется по полю ездок;
Гремя, к крыльцу примчался;
Гремя, взбежал он на крыльцо;
И двери брякнуло кольцо...
В ней жилки задрожали...
Сквозь дверь ей прошептали:
«Скорей! сойди ко мне, мой свет!
Ты ждешь ли друга, спишь ли?
Меня забыла ты иль нет?
Смеешься ли, грустишь ли?» —
«Ах! милый... бог тебя принес!
А я... от горьких, горьких слез
И свет в очах затмился...
Ты как здесь очутился?»
«Седлаем в полночь мы коней...
Я еду издалека.
Не медли, друг; сойди скорей;
Путь долог, мало срока»,—
«На что спешить, мой милый, нам?
И ветер воет по кустам,
И тьма ночная в поле;
Побудь со мной на воле».
«Что нужды нам до тьмы ночной!
В кустах пусть ветер воет.
Часы бегут; конь борзый мой
Копытом землю роет;
Нельзя нам ждать; сойди, дружок;
Нам долгий путь, нам малый срок;
Не в пору сон и нега:
Сто миль нам до ночлега».
«Но как же конь твой пролетит
Сто миль до утра, милый?
Ты слышишь, колокол гудит:
Одиннадцать пробило».—
«Но месяц встал, он светит нам,..
Гладка дорога мертвецам;
267
Готфрид Август Бюргер
Мы скачем, не боимся;
До света мы домчимся».
«Но где же, где твой уголок?
Где наш приют укромный?» —
«Далеко он... пять-шесть досок...
Прохладный, тихий, темный». —
«Есть место мне?» —«Обоим нам.
Поедем! все готово там;
Ждут гости в нашей келье;
Пора на новоселье!»
Она подумала, сошла,
И на коня вспрыгнула,
И друга нежно обняла,
И вся к нему прильнула.
Помчались... конь бежит, летит,
Под ним земля шумит, дрожит,
С дороги вихри вьются,
От камней искры льются.
И мимо их холмы, кусты,
Поля, леса, летели;
Под конским топотом мосты
Тряслися и гремели.
«Не страшно ль?»—«Месяц светит нам!» —
«Гладка дорога мертвецам!
Да что же так дрожишь ты?» —
«Зачем о них твердишь ты?» —
«Но кто там стонет? Что за звон?
Что ворона взбудило?
По мертвым звон; надгробный стон;
Голосят над могилой».
И виден ход: идут, поют,
На дрогах тяжкий гроб везут,
И голос погребальный,
Как вой совы печальный.
«Заройте гроб в полночный час:
Слезам теперь не место;
За мной! к себе на свадьбу вас
Зову с моей невестой.
За мной, певцы; За мной, пастор;
Пропой нам многолетье, хор;
Нам дай на обрученье,
Пастор, благословенье».
268
Ленора
И звон утих,., и гроб пропал,..
Столпился хор проворно
И по дороге побежал
За ними тенью черной.
И дале, дале!.. конь летит,
Под ним земля шумит, дрожит,
С дороги вихри вьются,
От камней искры льются,
И сзади, спереди, с боков
Окрестность вся летела:
Поля, холмы, ряды кустов,
Заборы, домы, села.
«Не страшно ль?» —«Месяц светит нам».—
«Гладка дорога мертвецам!
Да что же так дрожишь ты?» —
«О мертвых все твердишь ты!»
Вот у дороги над столбом,
Где висельник чернеет,
Воздушный рой, свиясь кольцом,
Кружится, пляшет, веет.
«Ко мне, за мной, вы, плясуны!
Вы все на пир приглашены!
Скачу, лечу жениться...
Ко мне! Повеселиться!»
И лётом, лётом легкий рой
Пустился вслед за ними,
Шумя, как ветер полевой
Меж листьями сухими.
И дале, дале! конь летит,
Под ним земля шумит, дрожит,
С дороги вихри вьются,
От камней искры льются.
Вдали, вблизи, со всех сторон,
Все мимо их бежало;
И все, как тень, и все, как сон,
Мгновенно пропадало.
«Не страшно ль?»—Месяц светит нам».—
«Гладка дорога мертвецам!
Да что же так дрожишь ты?» —
«Зачем о них твердишь ты?»
«Мой конь, мой конь, песок бежит;
Я чую, ночь свежее;
Мой конь, мой конь, петух кричит;
269
Готфрид Август Бюргер
Мой конь несись быстрее...
Окончен путь; исполнен срок;
Наш близко, близко уголок;
В минуту мы у места...
Приехали, невеста!»
К воротам конь, во весь опор
Примчавши, стал и топнул;
Ездок бичом стегнул затвор —
Затвор со стуком лопнул;
Они кладбище видят там...
Конь быстро мчится по гробам;
Лучи луны сияют,
Кругом кресты мелькают
И что ж, Ленора, что потом?
О страх! В одно мгновенье
Кусок одежды за кустом
Слетел с него, как тленье;
И нет уж кожи на костях;
Безглазый череп на плечах;
Нет каски, нет колета;
Она в руках скелета.
Конь прянул,., пламя из ноздрей
Волною побежало;
И вдруг... все пылью перед ней
Расшиблось и пропало.
И вой и стон на вышине;
И крик в подземной глубине,
Лежит Ленора в страхе
Полмертвая на прахе.
И в блеске месячных лучей,
Рука с рукой, летает,
Виясь над ней, толпа теней
И так ей припевает:
«Терпи, терпи, хоть ноет грудь;
Творцу в бедах покорна будь;
Твой труп сойди в могилу!
А душу —бог помилуй!»
Баллада «Ленора» — самое известное произведение Бюргера, оно отличается
народным колоритом, лирической взволнованностью. Есть в «Леноре» и мо-
тивы социального протеста: тема баллады связана с событиями Семилетней
войны 1756—1763 гг. Именно эта ненужная простым людям война разрушила
счастье любящей Леноры. В балладе мастерски использованы характерные
для предромантической литературы фантастические мотивы немецкого
фольклора.
270
Приключения барона Мюнхгаузена
Баллада написана в 1772 г., впервые напечатана в 1773 г. На русский
язык ее переводили В. А. Жуковский и П. А. Катенин.
Выше приводится текст «Леноры».
। Фредерик — имеется в виду прус- 2 Речь идет об императрице Марии-
ский король Фридрих 11.	Терезии, которая в то время правила
Австрией.
Удивительные приключения
барона Мюнхгаузена
(«Wunderbare Abenteuer des Freiherrn
von Miinchhausen», 1786)
Морские приключения барона фон Мюнхгаузена
Первое морское приключение
<...> Мы подняли паруса и отплыли из Амстердама с важ-
ными поручениями правительства Голландских штатов. Ничего
достопримечательного в пути не произошло, если не считать
сильнейшего шторма. Об этом шторме мне все же приходится
упомянуть, ввиду его удивительных последствий. Ураган под-
нялся в то время, как мы стояли на якоре возле какого-то
острова, где должны были пополнить наши запасы воды и дров.
Он свирепствовал с такой силой, что вырывал с корнем
множество необычайно толстых и высоких деревьев и швырял
их в воздух. Хотя многие из этих деревьев весили сотни
центнеров, они снизу казались, ввиду невероятной высоты,—
их подбросило по меньшей мере миль на пять вверх,— не
крупнее птичьих перышек, которые иногда порхают по воздуху.
Но стоило урагану утихнуть, как каждое дерево верти-
кально опустилось вниз, прямо на свое место, и сразу же
пустило корни. Таким образом, не осталось почти никаких
следов опустошения. Только одно, самое высокое дерево со-
ставило исключение. Когда бешеной силой ветра оно было
вырвано из земли, на ветвях его как раз сидел крестьянин
со своей женой. Они срывали огурцы,— в той части света
эти дивные плоды растут на деревьях. Честная супружеская
пара совершила полет с такой же покорностью, как баран
Бланшара1. Тяжесть их тел, однако, заставила дерево откло-
ниться от своего старого места. Кроме того, оно опустилось
в горизонтальном положении. Все жители острова, а также
их всемилостивейший царек во время бури покинули свои
жилища, боясь, что будут погребены под обломками. Царек
как раз собирался, возвращаясь к себе домой, пройти через
сад, как сверху рухнуло дерево, на котором сидели супруги,
и, к счастью, убило царька наповал.
27]
Готфрид Август Бюргер
К счастью? Да, да, к счастью! Ибо, милостивые государи,
этот царек был, с позволения сказать, самым гнусным ти-
раном, а жители острова, не исключая даже его фаворитов
и фавориток,— самыми несчастными созданиями под луной.
В его кладовых гнили съестные припасы, в то время как
подданные, у которых эти припасы были силой отобраны,
умкграли с голоду!
Его острову не приходилось бояться иноземных врагов.
Тем не менее он забирал каждого молодого парня, собст-
венноручно избивал его, пока не превращал в героя, и от
времени до времени продавал свою коллекцию тому из
соседних князей, кто готов был дороже заплатить. Это давало
ему возможность к миллионам ракушек, оставленных в наслед-
ство отцом, добавить новые миллионы...
Нам рассказали, что такие возмутительные принципы он
привез из поездки на Север. Мы не решились, несмотря на
самый горячий патриотизм, оспаривать подобное мнение уже
по одному тому, что у этих островитян «путешествие на
Север» может с таким же успехом означать как поездку на
Канарские острова, так и увеселительное путешествие в Грен-
ландию. Требовать уточнения мы по ряду причин сочли
нежелательным. <...>
Роман Бюргера «Удивительные приключения барона Мюнхгаузена» — одна из
первых литературных обработок фольклорных произведений о Мюнхгаузене.
В сложной форме этого реалистического произведения, соединяющего в себе
элементы авантюрно-приключенческого и социально-бытового романа, выде-
ляются черты острой антифеодальной сатиры. Фантастические мотивы в
романе сатирически переосмыслены, они помогают автору дать правдивое
изображение произвола самодержцев и показать жизнь дворянства, духовен-
ства и других слоев немецкого общества XVIII века. В романе осуждаются
милитаризм и колониальные захваты. Вместе с тем автор с глубоким со-
чувствием рисует людей из народа.
Высокий отзыв о романе Бюргера дал М. Горький.
Выше приводится отрывок из романа.
1 Баран Бланшара — французский в гондолу аэростата несколько живот-
воздухоплаватель Франсуа Бланшар, ных, в том числе барана.
совершая свой полет в 1785 г., взял
Иоганн Кристоф Фридрих
ШИЛЛЕР
(Johann Christoph Friedrich Schiller)
(1759-1805)
Великий поэт и драматург, классик немецкой и мировой
литературы Фридрих Шиллер происходил из неимущих
слоев ’третьего сословия-. Родился в Марбахе-на-Некаре
(герцогство Вюртемберг) в семье военного лекаря.
По приказу вюртембергского герцога Карла Евгения
Шиллер насильно был помещен в военное училище
-Карлсшуле- в Штутгарте. Здесь, в условиях военно-
полицейского режима Шиллер провел долгие годы
(1773—1780). Несмотря на строгий запрет, Шиллер
увлекался сочинениями античных авторов, Шекспира,
французских просветителей, передовых немецких
писателей. К этому времени относится начало его
литературной деятельности. Он написал драму
-Разбойники- (1781) и ряд стихотворений, вошедших
в сборник -Антология на 1782 год-.
После окончания ’Карлсшуле- Шиллер в 1780—1782 гг.
служит в должности военного врача. Он поддерживает
связь с Мангеймским театром, в котором в январе 1782 г.
впервые была поставлена драма ’Разбойники-, принесшая
273
Иоганн Кристоф Фридрих Шиллер
молодому писателю широкую известность и признание
в Германии и за границей.
После бегства в 1782 г. из тюрьмы, куда он попал
за самовольную отлучку, Шиллер покидает
Вюртембергское герцогство. Он живет в различных
городах Германии: Мангейме, Мейнингене, Лейпциге,
Дрездене и др. В 1785 г. он издает журнал
• Рейнская Талия* (впоследствии ‘Талия*), где
*	публиковались и его произведения,
В первый период творчества (1776—1787) Шиллер был
активным деятелем литературного направления
•Бури и натиска*. В это время, помимо ‘Разбойников*
(1781), он создает ‘Коварство и любовь* (1784),
• Заговор Фиаско в Генуе* (1782—1785), стихотворения
и другие произведения. В статьях -О современном
немецком театре* (1782), ‘Театр, рассматриваемый
как нравственное учреждение* (1785) и др. Шиллер дал
теоретическое обобщение своего штюрмерского
творчества и всей литературы ‘Бури и натиска*.
В 1784—1787 гг. в творчестве Шиллера намечается
перелом — отход от движения ‘Бури и натиска*,
переживавшего тогда серьезный идейный кризис.
Об изменении взглядов Шиллера свидетельствует его
драма ‘Дон Карлос* (1787), а также написанные
в это время стихотворения и теоретические сочинения.
В последующие годы идейно-творческая эволюция писателя
получила свое завершение.
В 1787 г. Шиллер переезжает в Веймар. Здесь он издает
журнал ‘Новая Рейнская Талия*, принимает участие
в публикации журнала Виланда ‘Немецкий Меркурий*.
В 1789 г. он становится внештатным профессором
всеобщей истории Йенского университета. В Иене
Шиллер обосновал журнал -Оры*, сотрудничал
во ‘Всеобщей литературной газете*. В 1799 г. Шиллер
окончательно поселился в Веймаре.
В 1788 г. состоялось знакомство Шиллера с Гете,
превратившееся с 1794 г. в сотрудничество и большую
дружбу, хотя творческие принципы Шиллера и Гете
были весьма различны. Они обсуждали свои
произведения и творческие замыслы, издавали
журнал ‘Оры* (1795—1797) и ‘Альманах муз*
(1796—1800), совместно писали эпиграммы ‘Ксении* (1797).
Слабые стороны мировоззрения Шиллера сказались
как в изживании штюрмерских устремлений,
так и в одностороннем, идеалистическом восприятии
античности как мира гармонической красоты и покоя.
В период ‘веймарского классицизма* (1788—1805)
274
Иоганн Кристоф Фридрих Шиллер
Шиллером были созданы исторические труды:
-История отпадения Соединенных Нидерландов
от испанского правительства- (1788), -История
Тридцатилетней войны- (1792—1798), драматическая
трилогия -Валленштейн- (впервые поставлена
в 1798—1799, впервые напечатана в 1800), драмы
-Мария Стюарт- (1800—1801), -Орлеанская дева-
(1801—1802), -Мессинская невеста- (1803), -Вильгельм
Теллы (1804), -Дмитрий- (1805), многочисленные
стихотворения и баллады, философско-эстетические
работы.
Значительный вклад в немецкую литературу составляют
переводы Шиллера. Он перевел трагедии Еврипида
-Финикиянки- и -Ифигения в Авлиде-, -Макбета-
Шекспира, -Федру- Расина, отдельные части -Энеиды-
Вергилия и другие произведения. Шиллеру принадлежат
также ряд новелл, неоконченный роман -Духовидец-
(1789) и новая разработка пьесы К. Гоцци -Турандот- (1802).
Вместе с Гете Шиллер принимал активное участие
в работе Веймарского театра, оказывая на него
положительное влияние.
В августе 1792 г. Законодательное собрание Франции
присвоило Шиллеру звание почетного гражданина
Французской республики. Революционная власть
и общественность восторж енно оценили его
свободолюбивые произведения, особенно драму
-Разбойники-, поставленную в Париже. Однако Шиллер
занял противоречивую и непоследовательную позицию
в отношении к Французской революции. Он горячо
одобрил первые, умеренные этапы ее развития, но затем
отошел от нее, критикуя якобинский террор и не сумев
преодолеть страх перед народной революцией.
В России Шиллер с давних пор нашел любовь
и признание. Его творения высоко ценили
А. С. Грибоедов, А. С. Пушкин, В. А. Жуковский,
А. И. Герцен, В. Г. Белинский, Н. Г. Чернышевский,
Н. А. Некрасов, Л. Н. Толстой и многие другие
представители передовой русской культуры. Белинский
отмечал ненависть великого немецкого поэта
-...к фанатизму религиозному и национальному,
к предрассудкам, к кострам и бичам, которые разделяют
людей-Он называл Шиллера -...трибуном человечества,
провозвестником гуманности, страстным поклонником
всего высокого и нравственно прекрасного-1 2.
1 Белинский В. Г. Собр. соч.: В 3 т. М., 1948. Т. 3. С. 236.
2 Там же. С. 384.
275
Иоганн Кристоф Фридрих Шиллер
На русский язык Шиллера переводили многие выдающиеся
поэты, в том числе В. А. Жуковский, М. Ю. Лермонтов,
В. С. Курочкин, М. Л. Михайлов, Ф. И. Тютчев,
А. Н. Майков и др.
Разбойники
.	(«Die Rciuber», 1781)
Драма в пяти действиях
Действие второе
Явление третье
Богемские леса.
Шпигельбергер, Рацман, разбойники.
<...> Патер входит.
Патер (про себя, озираясь). Так вот оно—драконово лого-
вище! С вашего позволения, государи мои, я —служитель церкви,
а там вон стоит тысяча семьсот человек, оберегающих каждый
волос на моей голове.
Швейцер. Браво, браво! Вот это внушительно сказано.
Береженого и бог бережет.
Моор. Молчи, дружище! Скажите коротко, господин патер,
что вам здесь надобно?
Патер. Я говорю от лица правительства, властного над
жизнью и смертью. Эй вы, воры, грабители, шельмы, ядовитые
ехидны, пресмыкающиеся во тьме и жалящие исподтишка,
проказа рода человеческого, адово отродье, снедь для воронов
и гадов, пожива для виселицы и колеса...
Швейцер. Собака! Перестань ругаться! Или... (Пристав-
ляет ему к носу приклад.)
Моор. Стыдись, Швейцер! Ты собьешь его с толку. Он
так славно зазубрил свою проповедь. Продолжайте, господин
патер! Итак —«для виселицы и колеса...»
Патер. А ты, славный атаман, князь карманников, король
жуликов, великий могол всех мошенников под солнцем, сход-
ный с тем первым возмутителем, который распалил пламенем
бунта тысячи легионов невинных ангелов и увлек их за собой
в бездонный омут проклятия! Вопли осиротевших матерей
несутся за тобой по пятам! Кровь ты лакаешь точно воду.
Люди для твоего смертоносного кинжала все равно, что мыль-
ные пузыри!
Моор. Правда, сущая правда! Что же дальше?
Патер. Как? Правда, сущая правда? Разве это ответ?
276
Разбойники
Моор. Видно, вы к нему не приготовились, господин
патер! Продолжайте, продолжайте! Что еще вы хотели сказать?
Патер (разгорячившись.) Ужасный человек, отыди от меня!
Не запеклась ли кровь убитого имперского графа на твоих
проклятых пальцах? Не ты ли воровскими руками взломал
святилище господне и похитил священные сосуды? Что? Не
ты ли разбросал горящие головни в нашем богобоязненном
граде и обрушил пороховую башню на головы добрых хрис-
тиан? (Всплеснув рунами.) Гнусные, гнусные злодеяния! Смрад
их возносится к небесам, торопя страшный суд, который
грозно разразится над вами. Ваши злодейства вопиют об
отомщении. Скоро, скоро зазвучит труба, возвещающая день
последний!
Моор. До сих пор речь построена великолепно! Но к
делу! Что же возвещает мне через вас достопочтенный ма-
гистрат?
Патер. То, чего ты вовсе не достоин. Осмотрись, убийца
и поджигатель! Куда ни обратится твой взор, всюду ты окру-
жен нашими всадниками! Бежать некуда. Как на этих дубах
не вырасти вишням, а на елях не созреть персикам, так не
выбраться и вам целыми и невредимыми из этого леса.
Моор. Ты слышишь, Швейцер? Ну, что же дальше?
Пат ер. Слушай же, злодей, как милосердно, как велико-
душно обходится с тобой суд! Если ты тотчас же смиришься
и станешь молить о милосердии и пощаде, строгость в отно-
шении тебя обернется состраданием, правосудие станет любящей
матерью. Оно закроет глаза на половину твоих преступлений
и ограничится —подумай только! — ограничится одним колесо-
ванием!
Швейцер. Ты слышал, атаман? Не сдавить ли мне горло
этой облезлой собаке, чтобы красный сок брызнул у него
изо всех пор?
Роллер. Атаман! Ад, гром и молния! Атаман! Ишь, как
он закусил губу. Не вздернуть ли мне этого молодчика вверх
тормашками?
Швейцер. Мне! Мне! На коленях прошу тебя, мне
подари счастье растереть его в порошок!
Патер кричит.
Моор. Прочь от него! Не смейте его и пальцем тронуть!
(Вынимает саблю и обращается к патеру.) Видите ли, гос-
подин патер, здесь семьдесят девять человек. Я их атаман.
И ни один из них не умеет обращаться в бегство по команде
или плясать под пушечную музыку. А там стоят тысяча семь-
сот человек, поседевших под ружьем. Но слушайте! Так говорит
Моор, атаман убийц и поджигателей: да, я убил имперского
277
Иоганн Кристоф Фридрих Шиллер
графа, я поджег и разграбил доминиканскую церковь, я за-
бросал пылающими головнями ваш ханжеский город, я обрушил
пороховую башню на головы добрых христиан. И это еще
ые все. Я сделал больше. (Вытягивает правую руку.) Видите
эти четыре драгоценных перстня у меня на руке? Ступайте же
и пункт за пунктом изложите высокочтимому судилищу, власт-
ному над жизнью и смертью, все, что вы увидите и услышите!
Этот рубин снят с пальца одного министра, которого я на
охоте мертвым бросил к ногам его государя. Выходец из черни,
он лестью добился положения первого любимца; падение
предшественника послужило ему ступенью к почестям, он всплыл
на слезах обобранных им сирот. Этот алмаз я снял с одного
советника, который продавал почетные чины и должности
тому, кто больше даст, и прогнал от своих дверей скорбящего
о родине патриота. Этот агат я ношу в память гнусного попа,
которого я придушил своими руками за то, что он в своей
проповеди плакался на упадок инквизиции. Я мог бы расска-
зать еще множество историй о перстнях на моей руке, если б
не сожалел о тех немногих словах, которые на вас потратил.
Патер. Ирод! Ирод!
Моор. Слышали? Заметили, как он вздохнул? Взгляните,
он стоит так, словно призывает весь огонь небесный на шайку
нечестивых; он судит нас пожатием плеч, проклинает хрис-
тианнейшим «ах». Неужели человек может быть так слеп?
Он, сотнею аргусовых глаз высматривающий малейшее пятно
на своем ближнем, так слеп к самому себе? Громовым го-
лосом проповедуют они смирение и кротость, и богу любви,
словно огнерукому Молоху, приносят человеческие жертвы.
Они поучают любви к ближнему и с проклятиями отгоняют
восьмидесятилетнего слепца от своего порога; они поносят
скупость, и они же в погоне за золотыми слитками опусто-
шили страну Перу и, словно тягловый скот, впрягли язычников
в свои повозки. Они ломают себе голову, как могла природа произ-
вести на свет Иуду Искариота, но—и это еще не худшие из них! —
с радостью продали бы триединого бога за десять сребреников!
О вы, фарисеи, лжетолкователи правды, обезьяны божества.
Вы не страшитесь преклонять колена перед крестом и алта-
рями, вы бичуете и изнуряете постом свою плоть, надеясь
этим жалким фиглярством затуманить глаза того, кого сами
же-о глупцы!—вы называете всеведущим и вездесущим. Так
всех злее насмехаются над великими мира сего те, что льстиво
уверяют, будто им ненавистны льстецы. Вы кичитесь пример-
ной жизнью и честностью, но господь, насквозь видящий ваши
сердца, обрушил бы свой гнев на тех, кто вас создал такими,
если бы сам не сотворил Нильского чудовища! Уберите его
с глаз моих!
Патер. Злодей, а сколько гордыни!
278
Разбойники
Моор. Нет! Гордо я еще только сейчас заговорю с тобой!
Ступай и скажи досточтимому судилищу, властному над жизнью
и смертью: я не вор, что стакнувшись с полуночным мраком
и сном, геройствует на веревочной лестнице. Без сомнения,
я прочту когда-нибудь в долговой книге божьего промысла
о содеянном мною, но с жалкими его наместниками я слов
терять не намерен. Скажи им, что мое ремесло — возмездие,
мой промысел — месть. (Отворачивается от него.)
Патер. Так ты отказываешься от милосердия и пощады.
Ладно! С тобой я покончил. (Обращается к шайке.) Слушай-
те же, что моими устами возвещает вам правосудие. Если вы
сейчас же свяжете и выдадите этого и без того обреченного
злодея, вам навеки простятся все ваши злодеяния! Святая
церковь с обновленной любовью примет заблудших овец в свое
материнское лоно, и каждому из вас будет открыта дорога
к любой почетной должности. (С торжествующей улыбкой.)
Ну что? Как это пришлось по вкусу вашему величеству? Живо!
Вяжите его —и вы свободны!
Моор. Вы слышали? Поняли? Чего же вы медлите? О чем
задумались? Церковь предлагает вам свободу, а ведь вы ее
пленники! Она дарует вам жизнь, и это не пустое бахвальство,
ибо вы осуждены на смерть. Она обещает вам чины и по-
чести, а вашим уделом,— если вам даже удастся вырваться
из кольца,— все равно будут позор, преследования и проклятья.
Она возвещает вам примиренье с небом, а вы ведь давно
прокляты. Ни на одном из вас нет и волоска, не обреченного
аду. И вы еще медлите, еще колеблетесь? Разве так труден
выбор между небом и адом? Да помогите же им, господин
патер!
Патер. Не спятил ли этот малый? (Громко.)
Уж не боитесь ли вы, что это ловушка, поставленная для
того, чтобы поймать вас живьем? Читайте сами: вот подпи-
санная амнистия. (Дает Швейцеру бумагу.) Ну что? Все еще
сомневаетесь?
Моор. Вот видите! Чего ж вы еще хотите? Собственно-
ручная подпись—это ли не безграничная милость? Или вы,
памятуя о том, что слово, данное изменникам, не держат,
боитесь, что обещание будет нарушено? Откиньте страх! Поли-
тика принудит их держать слово, будь оно дано хоть сатане.
Иначе кто поверит им впредь? Как воспользуются они им
вторично? Я голову дам на отсечение, что они искренны.
Они знают, что я один вас возмутил и озлобил. Вас они
считают невинными, ваши преступления они готовы истолковать
как ошибки, как опрометчивость юности. Одного меня им
нужно. Один я понесу наказание. Так, господин патер?
Патер. Какой дьявол говорит его устами? Так, конечно,
так! Нет, этот малый сведет меня с ума!
279
Иоганн Кристоф Фридрих Шиллер
Моор. Как? Все нет ответа? Уж не думаете ли вы ору-
жием проложить себе дорогу? Оглядитесь же вокруг. Огля-
дитесь! Нет, вы не можете думать так! Это было бы ребя-
чеством! Или, увидев, как я радуюсь схватке, и вы себя
тешите мыслью — геройски погибнуть? О, выбросьте это из
головы! Вы не Мооры! Вы безбожные негодяи, жалкие орудия
моих великих планов, презренные, как веревка в руках палача!
Воры не могут пасть как герои. Жизнь — выигрыш для вора.
Вслед за ней наступает ужас: воры вправе трепетать перед
смертью. Слышите, как трубит их рог? Видите, как грозно
блещут их сабли? Как? Вы еще не решаетесь? Вы сошли
с ума или одурели? Это непростительно! Я не скажу вам
спасибо за жизнь! Я стыжусь вашей жертвы!
Патер (в чрезвычайном удивлении). Я с ума сойду!
Лучше убежать отсюда! Слыханное ли это дело?
Моор. Или вы боитесь, что я лишу себя жизни и само-
убийством уничтожу договор, предусматривающий лишь поимку
живого? Нет, ребята, ваш страх напрасен! Вот, смотрите,
я бросаю кинжал, и пистолеты, и этот пузырек с ядом,
который мог бы мне еще пригодиться. Я теперь так бессилен,
что не имею власти даже над собственной жизнью. Как?
Все еще не решаетесь? Уж не думаете ли вы, что я начну
защищаться, когда вы примитесь вязать меня? Смотрите, я
привязываю свою правую руку к этому дубу—теперь я вовсе
беззащитен, ребенок может сладить со мной. Ну! Кто из вас
первый покинет в беде своего атамана?
Роллер (в диком волнении). Никто! Хотя бы весь ад
девятикратно обступил нас! (Машет саблею). Кто не собака,
спасай атамана!
Швейцер (разрывает амнистию и бросает клочки ее
в лицо патеру). Амнистия —в наших пулях! вбирайся, каналья!
Скажи сенату, что послал тебя: в шайке Моора не нашлось
ни одного изменника. Спасайте, спасайте атамана!
Все (шумно). Спасайте, спасайте атамана!
Моор (вырываясь, радостно). Теперь мы свободны, друзья!
Теперь я чувствую у себя в кулаке целую армию! Смерть
или свобода! Живыми не дадимся!
Трубят наступление, шум и грохот. Все уходят с обнаженными саблями.
Знаменитой драмой «Разбойники» начинается творческий путь Шиллера.
Написанная со страстностью молодости, она гневно разоблачала реакционный
феодальный строй, была проникнута стремлением к преобразованию и об-
новлению на демократических и республиканских началах отсталой и раз-
дробленной страны. Выразителем свободолюбивых порывов и мятежной
гражданственности является здесь прежде всего главный герой Карл Моор,
выступающий не только мстителем за себя и попранные права своего отца,
за его оскорбленную старость, но и противником несправедливых общест-
венных устоев Германии ХУШ века. Тиранию олицетворяет в пьесе родной
280
Коварство и любовь
брат Карла — Франц Моор. Наличие родственных уз между главным героем
драмы и его идейным противником подчеркивало остроту и непримиримость
социально-политического конфликта.
Пьеса звучала как страстный вызов миру зла и насилия, она будила
ум и свободолюбивые чувства народа, утверждала принципы просветитель-
ского гуманизма. Ф. Энгельс высоко ценил свободолюбивый пафос этой
драмы, отмечая, что «Шиллер написал «Разбойников», где воспел благород-
ство молодого человека, открыто объявившего войну всему обществу»1.
Штюрмерские особенности «Разбойников» проявились не только в ин-
дивидуализме и одиночестве главного героя-борца, в несостоятельности и
туманности его положительной программы, в его непоследовательности в
борьбе с реакционными силами, но и в бунтарском пафосе и пламенной
эмоциональности всего произведения, в руссоистских мотивах, в протесте
против придворного классицизма и просветительского рационализма, в реалис-
тических тенденциях драмы.
Драма «Разбойники» создавалась в 1775—1780 гг., издана в 1781 г.,
впервые поставлена в 1782 г.
Выше приведен отрывок из драмы.
Коварство и любовь
(«Kabale und Liebe», 1784)
Мещанская трагедия
Действие второе
Явление второе
Те же и старый камердинер герцога (приносит шкатулку с
драгоценностями).
Камердинер. Его высочество герцог кланяется вашей
милости, миледи, и посылает вам к свадьбе вот эти брил-
лианты. Он только что получил их из Венеции.
Леди (открывает шкатулку и в испуге отшатывается).
Послушай, сколько же герцог заплатил за эти камни?
Камердинер (мрачно). Они не стоили ему ни гроша!
Леди. Что? Ты с ума сошел? Ничего не стоили?.. Что
же ты (Отступая на шаг.), что же ты смотришь таким
взглядом, будто хочешь меня пронзить? Эти безумно дорогие
камни ничего не стоят?
Камердинер. Вчера семь тысяч сынов нашей родины
отправлены в Америку,— вот они-то и платят за все.
Леди (резким движением отодвигает шкатулку и быст-
рым шагом приближается к камердинеру; после небольшого
молчания). Послушай, что с тобой? Ты, кажется, плачешь?
Камердинер (утирает слезы; весь дрожа, душеразди-
рающим голосом). Сами-то они дороже всех бриллиантов на
свете... Там было и'двое моих сыновей.
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 2. С. 562.
281
Иоганн Кристоф Фридрих Шиллер
Леди (содрогнувшись, отворачивается и схватывает его
за руку). Но ведь не насильно же их?
Камердинер (с горьким смехом). Какое там насильно!
Нет, все сплошь добровольцы! Правда, когда их выстроили во
фронт, нашлись ребята посмелее, вышли из рядов и спросили
у полковника, сколько герцог берет за пару таких, как они.
Но всемилостивейший наш государь отдал приказ всем полкам
выстроиться на плацу и расстрелять крикунов. Мы слышали
залп, видели, как брызнул на мостовую мозг, а затем все
войско крикнуло: «Ура! В Америку!»
Леди (в ужасе падает на софу). Боже мой! Боже мой!
И я ничего об этом не слышала! Ничего не замечала!
Камердинер. Да, ваша милость... Вольно же вам было
уехать с государем на медвежью охоту как раз тогда, коТда
был подан сигнал к выступлению! Вам непременно надо было
остаться ради этого величественного зрелища. А дело было
так: заслышали мы грохот барабанов и сейчас догадались, что
их отправляют, и тут сЩ)оты с воем кинулись за живым
отцом, обезумевшая мать бежит и бросает на штыки грудного
младенца, там жениха при помощи сабель разлучают с не-
вестой, а мы, седовласые старцы, стояли тут же и под конец
все как один побросали с отчаяния свои костыли вслед на-
шим ребятам, прямо в Новый Свет... А дабы всеведущий не
услышал наших молений, все время неумолчно трещали ба-
рабаны...
Леди (глубоко взволнованная, встает). Прочь эти брил-
лианты! Они бросают в мое сердце отблеск адского пламени.
(Камердинеру, мягко.) Не горюй, бедный старик! они вернутся.
Они снова увидят свою родину.
Камердинер (горячо и проникновенно). Бог все знает!..
Они ее увидят!... Уже у городских ворот они обернулись и
крикнули: «Храни вас господь, жены и дети! Да здравствует
наш государь-отец! Мы свидимся на Страшном суде!..»
Леди (быстро ходит по комнате). Возмутительно! Чудо-
вищно!.. А меня убеждали, что я осушила все слезы отече-
ства. Глаза у меня открылись, и я в ужасе, в ужасе смотрю...
Ступай... скажи своему господину... Нет, я поблагодарю его
лично!
Камердинер хочет идти, она бросает ему в шляпу свой кошелек.
Это тебе за то, что ты рассказал мне правду.
Камердинер (с презрением бросает кошелек на стол).
Присоедините и это к вашим богатствам. (Уходит.)
Леди (с изумлением смотрит ему вслед). Софи, догони
его, спроси, как его зовут! Ему надо вернуть его сыновей!
282
Коварство и любовь
Софи убегает. Леди в задумчивости ходит взад и вперед. Молчание. Затем,
обращаясь к вернувшейся Софи.
Правда ли, я слышала, что сгорел целый пограничный
город и около четырехсот семей пошли по миру? (Звонит.)
Софи. Как это вы вспомнили? В самом деле, так оно
и было, и теперь большинство несчастных погорельцев пошли
в кабалу к своим кредиторам или же мрут в герцогских
серебряных рудниках.
Слуга (входит). Что прикажете, миледи?
Леди (отдает ему бриллианты). Немедленно отнесите
это в банк! Я вам приказываю сию же минуту обратить эти
ценности в деньги и полученную сумму разделить между
четырьмястами жителей, пострадавших от пожара. <...>
Драма «Коварство и любовь* — выдающееся произведение Шиллера. Она
составляет важную веху в истории всей немецкой литературы. По опре-
делению Ф. Энгельса, «...главное достоинство «Коварства и любви» Шиллера
состоит в том, что это-первая немецкая политически тенденциозная драма»1.
В ней правдиво и художественно убедительно показано бесправие народа,
произвол, порочность, нравственное падение немецких самодержавных дес-
потов и их придворного окружения как типичные для Германии ХУШ века
явления.
Противопоставляя два непримиримо враждебных друг другу социальных
мира — бюргерский и феодально-аристократический, — автор рисует двор герцога
как средоточие пороков и преступлений. Глава карликового немецкого государ-
ства в поисках средств для содержания многочисленных любовниц и
устройства пышных придворных увеселений продает своих солдат в иностран-
ные наемные войска. Атмосфера при дворе настолько ядовита, что даже
некоторые представители «высшего света», такие, как леди Мильфорд, не
могут ее переносить.
Трагическое положение людей «третьего сословия» подчеркнуто автором
и в подзаголовке пьесы: «мещанская трагедия». Шиллер здесь показывает,
что источником глубокого трагизма являлись не рок, не судьба, не инди-
видуальная вина героя, а глубоко несправедливые, противоречащие самой
природе и принципам человечности социально-политические устои и от-
ношения.
Изображенные в пьесе простолюдины нравственно неизмеримо превос-
ходят представителей господствующих классов. Поэтому так одиноко чувствует
себя среди аристократов сын президента фон Вальтера благородный и
свободолюбивый Фердинанд, горячо полюбивший дочь бедного музыканта
Луизу Миллер.
Штюрмерский характер драмы «Коварство и любовь» выражается не
только в ее демократизме и мотивах социального протеста, но и в соеди-
нении бурной эмоциональности и дидактичности с правдивым изображением
человеческих характеров, выступающих в конкретных исторических условиях
Германии ХУШ века.
Трагедия Шиллера имела большое значение, так как обладала страст-
ной обличительной силой, приводила к мысли о необходимости изменения
порочного общественного строя. Вместе с тем она знаменовала собой более
высокую ступень реалистического воспроизведения жизни.
Драма «Коварство и любовь» написана в 1782-1783 гг., впервые по-
ставлена и издана в 1784 г.
Выше приведен отрывок из драмы.
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 36. С. 333.
283
Иоганн Кристоф Фридрих Шиллер
Лирика
Руссо
(«Rousseau», 1781)
Монумент1, возникший злым укором
Нашим дням и Франции позором,
Гроб Руссо, склоняюсь пред тобой!
Мир тебе, мудрец уже безгласный!
Мира в жизни ты искал напрасно.
Мир нашел ты, но в земле сырой.
Язвы мира ввек не заживали:
Встарь был мрак,— и мудрых убивали,
Нынче-свет, а меньше ль палачей?
Пал Сократ2 от рук невежд суровых
Пал Руссо, но от рабов Христовых —
За порыв создать из них людей.
К радости
(«Ап die Freude», 1785)
Радость, пламя неземное,
Райский дух, слетевший к нам,
Опьяненные тобою,
Мы вошли в твой светлый храм.
Ты сближаешь без усилья
Всех разрозненных враждой,
Там, где ты раскинешь крылья,
Люди —братья меж собой.
ХОР
Обнимитесь, миллионы!
Слейтесь в радости одной!
Там, над звездною страной —
Бог, в любовь пресуществленный.
Кто сберег в житейской вьюге
Дружбу друга своего,
Верен был своей подруге,—
Влейся в наше торжество!
Кто презрел в земной юдоли
Теплоту душевных уз,
Тот в слезах, по доброй воле,
Пусть покинет наш союз!
284
Лирика
ХОР
Все, что в мире обитает,
Вечной дружбе присягай!
Путь ее-в надзвездный край,
Где Неведомый витает.
Мать-природа, все живое
Соком радости поит.
Все-и доброе и злое —
К ней влечение таит.
Нам дает лозу и счастье
И друзей в предсмертный миг,
Малой твари сладострастье,
Херувиму божий лик.
ХОР
Ниц простерлись вы в смиреньи?
Мир! Ты видишь божество?
Выше звезд ищи его.
В небесах его селенья.
Радость двигает колеса
Вечных мировых часов,
Свет рождает из хаоса,
Плод рождает из цветов,
С мировым круговоротом
Состязаясь в быстроте,
Водит солнца в звездочетам
Недоступной высоте.
ХОР
Как миры без колебаний
Путь свершают круговой,
Братья, в путь идите свой;
Как герой на поле брани.
С ней мудрец читает сферы,
Пишет правды письмена,
На крутых высотах веры
Страстотерпца ждет она.
Там парят ее знамена
Средь сияющих светил,
Здесь стоит она склоненной
У разверзшихся могил.
ХОР
Выше огненных созвездий,
Братья, есть блаженный мир.
285
Иоганн Кристоф Фридрих Шиллер
Претерпи, кто слаб и сир,—
Там награда и возмездье!
Не нужны богам рыданья,
Будем равны им в одном:
К общей чаше ликованья
Всех скорбящих созовем.
Прочь и распри и угрозы!
Не считай врагу обид!
Пусть его не душат слезы
И печаль не тяготит.
ХОР
В пламя, книга долговая!
Мир и радость — пусть из тьмы.
Братья, как судили мы,
Судит Бог в надзвездном крае.
Радость льется по бокалам,
Золотая кровь лозы
Дарит кротость каннибалам,
Робким силу в час грозы.
Братья, встаньте, пусть, играя,
Брызжет пена выше звезд!
Выше, чаша круговая!
Духу света этот тост!
ХОР
Вознесем ему хваленья
С хором ангелов и звезд.
Духу света этот тост
Ввысь, в надзвездные селенья!
Стойкость в муке нестерпимой,
Помощь тем, кто угнетен,
Сила клятвы нерушимой —
Вот священный наш закон!
Гордость пред лицом тирана
(Пусть то жизни стоит нам),
Смерть служителям обмана,
Слава праведным делам!
ХОР
Братья, в тесный круг сомкнитесь,
Дайте клятву над вином, —
Слово соблюдать во всем
Звездным судией клянитесь!
286
Лирика
Боги Греции
(«Die Gotter Griechenlands», 1788)
В дни, когда вы светлый мир учили
Безмятежной поступи весны,
Над блаженным пламенем царили
Властелины сказочной страны,—
Ах, счастливой верою владея,
Жизнь была совсем, совсем иной
В дни, когда цветами, Киферея1,
Храм увенчивали твой!
В дни, когда покров воображенья
Вдохновенно правду облекал,
Жизнь струилась полнотой творенья,
И бездушный камень ощущал.
Благородней этот мир казался,
И любовь к нему была жива;
Вещим взорам всюду открывался
След священный божества.
Где теперь, как нас мудрец наставил,
Мертвый шар в пространстве раскален,
Там в тиши величественной правил
Колесницей светлой Аполлон.
Здесь, на высях, жили ореады2,
Этот лес был сенью для дриад3,
Там из урны молодой наяды4
Бил сребристый водопад.
Этот лавр был нимфою молящей5,
В той скале дочь Тантала молчит6,
Филомела плачет в темной чаще7,
Стон Сиринги в тростнике звучит8;
Этот ключ унес слезу Деметры
К Персефоне9 * *, у подземных рек;
Зов Кипр иды'° мчали эти ветры
Вслед отшедшему навек.
В те года сынов Девкалиона
Из богов не презирал никто;
К дщерям Пирры” с высей Геликона12
Пастухом спускался сын Лето13.
И богов, и смертных, и героев
Нежной связью Эрос14 обвивал,
Он богов, и смертных, и героев
К аматунтской жертве звал15.
287
Иоганн Кристоф Фридрих Шиллер
Не печаль учила вас молиться,
Хмурый подвиг16 был не нужен вам;
Все сердца могли блаженно биться,
И блаженный был сродни богам.
Было все лишь красотою свято,
Не стыдился радостей никто
Там, где пела нежная Эрато17,
Там, где правила Пейтб18.
Как дворцы, смеялись ваши храмы;
На истмийских пышных торжествах19
В вашу честь курились фймиамы,
Колесницы подымали прах.
Стройной пляской, легкой и живою,
Оплеталось пламя алтарей,
Вы венчали свежею листвою
Благовонный лен кудрей.
Тирсоносцев20 радостные клики
И пантер великолепный мех
Возвещали шествие владыки:
Пьяный Фавн21 опережает всех;
Перед Вакхом22 буйствуют менады23,
Прославляя плясками вино;
Смуглый чашник льет волну отрады
Всем, в чьем кубке сухо дно.
Охранял предсмертное страданье
Не костяк ужасный24. С губ снимал
Поцелуй последнее дыханье.
Тихий гений факел опускал.
Даже в глуби Орка25 неизбежной
Строгий суд,-внук женщины творил26,
И фракиец жалобою нежной
Слух эриний покорил27.
В Елисейских рощах28 ожидала -
Сонмы теней радость прежних дней;
Там любовь любимого встречала,
И возничий обретал коней;
Лин29, как встарь, былую песнь заводит,
Алкестиду к сердцу жмет Адмет30,
Вновь Орест товарища находит31,
Лук и стрелы — Филоктет32.
Выспренней награды ждал воитель
На пройденном доблестно пути,
Славных дел торжественный свершитель
В круг блаженных смело мог войти.
288
Лирика
Перед тем, кто смерть одолевает,
Преклонялся тихий сонм богов;
Путь пловцам с Олимпа33 озаряет
Луч бессмертных близнецов34.
Где ты, светлый мир? Вернись, воскресни,
Дня земного ласковый расцвет!
Только в небывалом царстве песни
Жив еще твой баснословный след.
Вымерли печальные равнины,
Божество не явится очам;
Ах, от знойно жизненной картины
Только тень осталась нам.
Все цветы исчезли, облетая
В жутком вихре северных ветров;
Одного из всех обогащая,
Должен был погибнуть мир богов.
Я ищу печально в тверди звездной:
Там тебя, Селена35, больше нет;
Я зову в лесах, над водной бездной:
Пуст и гулок их ответ!
Безучастно радость расточая,
Не гордясь величием своим,
К духу, в ней живущему, глухая,
Не счастлива счастием моим,
К своему поэту равнодушна,
Бег минут, как маятник, деля,
Лишь закону тяжести послушна,
Обезбожена земля.
Чтобы завтра сызнова родиться,
Белый саван ткет себе она,
Все на той же прялке будет виться
За луною новая луна.
В царство сказок возвратились боги,
Покидая мир, который сам,
Возмужав, уже без их подмоги
Может плыть по небесам.
Да, ушли, и все, что вдохновенно,
Что прекрасно, унесли с собой,—
Все цвета, всю полноту вселенной, —
Нам оставив только звук пустой.
Высей Пинда36, их блаженных сеней.
Не зальет времен водоворот:
Что бессмертно в мире песнопений,
В смертном мире не живет.
Ю-690
289
Иоганн Кристоф Фридрих Шиллер
Колумб
(«Kolumbus», 1795)
Далее, смелый пловец! Пускай невежды
смеются
Пусть утомившись, руль выпустит кормчий
из рук.
’Далее, далее к западу! Должен там берег
явиться:
Ясно видится он мысли твоей вдалеке!
Веру вожатому — разуму! Бодро плыви океаном!
Если земли там и нет,—выйдет она из
пучин.
В тесном союзе и были и будут природа и
гений:
Что обещает нам он —верно исполнит она!
Перчатка
(«Der Handschuh», 1797)
Повесть
Перед своим зверинцем,
С баронами, с наследным принцем,
Король Франциск сидел;
С высокого балкона он глядел
На поприще, сраженья ожидая;
За королем, обворожая
Цветущей прелестию взгляд,
Придворных дам являлся пышный ряд.
Король дал знак рукою —
Со стуком растворилась дверь,
И грозный зверь
С огромной головою,
Косматый лев
Выходит;
Кругом глаза угрюмо водит;
И вот, все оглядев,
Наморщил лоб с осанкой горделивой,
Пошевелил густою гривой,
И потянулся, и зевнул,
И лег. Король опять рукой махнул —
Затвор железной двери грянул,
И смелый тигр из-за решетки прянул;
290
Лирика
Но видит льва, робеет и ревет,
Себя хвостом по ребрам бьет,
И крадется, косяся взглядом,
И лижет морду языком,
И, обошедши льва кругом,
Рычит и с ним ложится рядом.
И в третий раз король махнул рукой —
Два барса дружною четой
В один прыжок над тигром очутились;
Но он удар им тяжкой лапой дал,
А лев с рыканьем встал...
Они смирились,
Оскалив зубы, отошли,
И зарычали, и легли.
И гости ждут, чтоб битва началася.
Вдруг женская с балкона сорвалася
Перчатка... все глядят за ней...
Она упала меж зверей.
Тогда на рыцаря Делоржа с лицемерной
И колкою улыбкою глядит
Его красавица и говорит:
«Когда меня, мой рыцарь верный,
Ты любишь так, как говоришь,
Ты мне перчатку возвратишь!»
Делорж, не отвечав ни слова,
К зверям идет,
Перчатку смело он берет
И возвращается к собранью снова.
У рыцарей и дам при дерзости такой
От страха сердце помутилось;
А витязь молодой,
Как будто ничего с ним не случилось,
Спокойно всходит на балкон;
Рукоплесканьем встречен он;
Его приветствуют красавицыны взгляды...
Но, холодно приняв привет ее очей,
В лицо перчатку ей
Он бросил и сказал: «Не требую награды».
Немецкая муза
(«Die deutsche Muse», 1800)
Века Августа блистанье1,
Гордых Медичей вниманье2
10*
291
Иоганн Kpucmotf) Фридрих Шиллер
Не пришлось на долю ей;
Не обласкана приветом,
Распустилась пышным цветом
Не от княжеских лучей.
Ей из отческого лона,
Ей от Фридрихова тропа3
Не курился фимиам.
Может сердце гордо биться,
Может немец возгордиться:
Он искусство создал сам..
Вот и льнет к дуге небесной,
Вот и бьет волной чудесной
Наших песен вольный взлет;
И в своем же изобилье
Песнь от сердца без усилья
Разбивает правил гнет.
Начало нового века
(«Der Antritt des neuen Jahrhunderts», 1801)
Где приют для мира уготован?
Где найдет свободу человек?
Старый век грозой ознаменован,
И в крови родился новый век.
Сокрушились старых форм основы,
Связь племен разорвалась; бог Нил,
Старый Рен и 'океан суровый1 —
Кто из них войне преградой был?
Два народа, молпии бросая
И трезубцем двигая, шумят2
И, дележ всемирный совершая,
Над свободой страшный суд творят.
Злато им, как дань, несут народы,
И, в слепой гордыне буйных сил,
Франк свой меч, как Ьренн в былые годы,
На весы закона положил3.
Как полип тысячерукий, бритты
Цепкий флот раскинули кругом4
И владенья вольной Амфитриты5
Запереть мечтают, как свой дом.
292
Лирика
След до звезд полярных пролагая,
Захватили, смелые, везде
Острова и берега; но рая
Не нашли и ие найдут нигде.
Нет на карте той страны счастливой,
Где цветет златой свободы век,
Зим не зная, зеленеют нивы,
Вечно свеж и молод человек.
Пред тобою мир необозримый!
Мореходу не объехать свет;
Но на всей земле неизмеримой
Десяти счастливцам места нет.
Заключись в святом уединенье,
В мире сердца, чуждом суеты!
Красота иветет лишь в песнопенье,
А свобода —в области мечты.
Путешественник
(«Der Pilgrim», 1803)
Дней моих еще весною
Отчий дом покинул я;
Все забыто было мною:
И семейство и друзья.
В ризе странника убогой,
С детской в сердце простотой,
Я пошел путем-дорогой,—
Вера был вожатый мой.
И в надежде, в уверенье
Путь казался недалек.
«Странник, — слышалось, —терпенье!
Прямо, прямо на восток.
Ты увидишь храм чудесный,
Ты в святилище войдешь,
Там в нетленности небесной
Все земное обретешь».
Утро вечером сменялось,
Вечер утру уступал;
Неизвестное скрывалось,
Я искал — не обретал.
293
Иоганн Кристоф Фридрих Шиллер
Там встречались мне пучины,
Здесь высоких гор хребты;
Я взбирался на стремнины,
Чрез потоки стлал мосты.
Вдруг река передо мною —
Волны мчатся на восток:
Вижу зыблемый струею
•	Подле берега челнок.
Я в надежде, я в смятенье
Предаю себя волнам;
Счастье вижу в отдаленье,
Все, что мило, мнится там!
Ах! В безвестном океане
Очутился мой челнок:
Даль по-прежнему в тумане,
Брег невидим и далек.
И вовеки надо мною
Не сольется, как поднесь
Небо светлое с землею —
Там не будет вечно здесь.
В лирике Шиллера, как и во всем его творчестве, различаются два периода:
период «Бури и натиска» и период «веймарского классицизма».
Штюрмерские стихотворения молодого Шиллера идейно и художественно
родственны его драмам «Разбойники», «Коварство и любовь», «Заговор Фиаско
в Генуе». Они отличаются страстным протестом против феодально-абсолю-
тистских устоев, официальной церкви, отсталости и косности Германии
XVIII века, актуальностью социально-политической проблематики, бурной
эмоциональностью, влиянием народной поэзии. Мятежная патетика соединена
в них с ярко выраженными ре}ыистическими тенденциями.
Из лирики периода «Бури и натиска» в хрестоматии приведено сти-
хотворение «Руссо». Своим острым политическим радикализмом оно близко
к французской литературе эпохи Просвещения и революции 1789—1794 гг.
Стихотворение написано в 1781 г. и впервые опубликовано в 1782 г.
в сборнике «Антология на 1782 год».
Стихотворение прославляет французского революционного просветителя
как великого гуманиста, поборника свободы и справедливости. Одновременно
оно гневно обличает светскую, версальскую чернь, феодально-аристократи-
ческих и клерикальных реакционеров, которые жестокими гонениями вы-
звали преждевременную смерть Руссо. В первоначальном варианте, имевшем
гораздо большой объем, политическая острота стихотворения выражена еще
более отчетливо.
1	Имеется в виду памятник над мо- греческого философа Сократа (ок.
гилой Руссо в Эрменонвилле.	469—399 г. до н. э.), принявшего яд
2	Речь идет о самоубийстве древне- после смертного приговора, вынесен-
ного ему судом в Афинах.
Значительная идейно-художественная сложность и противоречивость свой-
ственна гимну «К радости», созданному в переломный и острый момент
294
Лирика
творчества Шиллера, когда происходил отход поэта от штюрмерских на-
строений и начинался новый этап его идейно-художественного пути. Пред-
вещающие «веймарский классицизм» мотивы умиротворенности и идеалисти-
ческие увлечения соединяются здесь с бунтарскими устремлениями «Бури
и натиска», с верой в светлое будущее человечества.
Гимн «К радости» воспевает идеи мира, дружбы и солидарности народов
в их борьбе за прогрессивные идеалы. Это жизнеутверждающее произве-
дение явилось своего рода откликом на предреволюционную ситуацию во
Франции конца XVIII века. Оно исполнено предчувствия близких грандиоз-
ных исторических событий. Вместе с тем гимн устремлен в «вечность»,
в далекое грядущее Германии и всего мира, которое поэт представлял себе
как царство счастья и справедливости.
Торжественно-патетический гимн Шиллера отличается органическим един-
ством мысли и чувства, глубиной философско-политической проблематики
и эмоциональности, совершенством художественной формы.
Написанное и опубликованное в 1785 г., это стихотворение сразу же
получило признание современников. Оно положено на музыку Бетховеном
и вошло в финал его Девятой симфонии.
Шиллер дал стихотворению заглавие «К свободе», но вскоре переимено-
вал его по цензурным соображениям.
В период «веймарского классицизма» в лирике Шиллера преобладают
новые мотивы. Отход от бунтарских настроений и стремление к идеалу
сопровождаются здесь значительным влиянием идеалистической философии
Канта, а также эстетическими исканиями самого Шиллера, выраженными
в его теоретических произведениях: разработка новых поэтических форм,
углубление философской мысли и ораторского пафоса, совершенствование
художественного мастерства. В поэзии Шиллера этого времени отразились
его идеалистические представления об особой роли искусства как решающего
средства преобразования жизни на разумных и справедливых началах и
устранения социального зла. Немаловажную роль играло в этом и усилен-
ное внимание Шиллера к античной культуре, воспринимаемой теперь
по-иному: не как источник политического антифеодального вдохновения
(что было присуще периоду «Бури и натиска»), а как идеальное царство
просветленной гармонической красоты. Вместе с тем и в этот период
лирика Шиллера сохраняет просветительскую устремленность, В ней утверж-
даются, правда, в несколько абстрактном, нравственно-идеальном аспекте,
гуманизм и вера в прогресс. В некоторых стихотворениях позднего Шиллера,
написанных в последние годы жизни, заметно влияние прогрессивного ро-
мантизма. В них обличаются не только устои феодализма, но и тогда еще
молодой, рожденный французской революцией буржуазный строй.
Веймарский период поэтического творчества Шиллера в хрестоматии
представлен стихотворениями «Боги Греции», «Колумб», «Немецкая муза».
«Начало нового века», «Путешественник», балладой «Перчатка».
Гуманистические и оптимистические идеи и настроения, веру в прогресс
и в безграничные возможности человека Шиллер пропагандировал в сти-
хотворении «Колумб» (1795).
Стихотворения «Боги Греции» и «Немецкая муза», посвященные теме
искусства, по-разному раскрывают ее.
«Боги Греции» поэтически воссоздают идеализированный мир класси-
ческой древности, воспринимаемый автором сквозь призму античного ис-
кусства как некое царство эстетического совершенства, резко противостоящее
безотрадной феодальной действительности XVIII века. В «Богах Греции»
воплощены идейно-художественные устремления «веймарского классицизма».
’ Киферея — одно из имен богини 2 Ореады— нимфы гор. Нимфы —
Афродиты (от острова Кифера, где мифологические существа в Древней
она пользовалась особым почетом). Греции и Древнем Риме, покрови-
29,5
Иоганн Кристоф Фридрих Шиллер
тельствовавшие различным силам
природы и изображавшиеся в облике
красивых молодых девушек.
3	Дриады — нимфы деревьев.
4	Наяды — нимфы вод.
5	Имеется в виду греческий миф
о том, как нимфа Дафна, не желав-
шая разделить любовь Аполлона, по
ее просьбе была превращена в лав-
ровое дерево.
3	Речь идет о Ниобе (Пиобее), жене
фиванского царя Амфиоиа, потеряв-
шей всех своих детей и ставшей
олицетворением материнской скорби.
7 Имеется в виду миф о превраще-
нии в соловья Филомелы, родствен-
ницы царя Терея, обесчещенной и
преследуемой им.
8	Имеется в виду миф о превраще-
нии в тростник наяды Сиринги, отверг-
шей любовные домогательства бога
Пана и спрятавшейся в реке Ладоне.
Из .этого тростника Пан сделал себе
свирель. Иан — козлоподобное суще-
ство, лесной бог в Аркадии.
9	Речь идет о горе греческой боги-
ни плодородия Деметры, дочь кото-
рой Персефона была похищена Аидом,
богом подземного мира —царства душ
умерших.
10	Киприда — одно из имен богини
Афродиты (от острова Кипр, где ее
культ был очень распространен).
В Древнем Риме Афродита имено-
валась Венерой.
11	«Сыны Девкалиона» — мужчины,
«Дочери Пирры» — женщины. По гре-
ческому мифу, от Девкалиона и его
жены Пирры произошли новые'люди
после всемирного потопа, которым
Зевс уничтожил род человеческий.
12	Геликон — гора в Древней Греции,
где, по преданию, обитали музы,
покровительницы искусств и наук.
13	Имеется в виду Аполлон, сын бо-
гини Латоны (Лето).
14	Эрос (Эрот) — бог любви в Древ-
ней Греции.
15	Аматунта, или Аматузип, — одно
из имен богини Афродиты (от горо-
да Аматунта на Кипре, где был ее
храм).
18	Имеются в виду деяния средневе-
ковых христианских аскетов.
17	Эрато — в древнегреческой мифо-
логии муза любовной поэзии.
18	Пейтб — муза Пейтб (или Пифо)
в древнегреческой мифологии олице-
творяла искусство убеждения, сопут-
ствовала Афродите. Иногда имя Пейтб
было прозвищем Афродиты.
19	Истмийские игры (Ист.чии) — празд-
ник в Древней Греции в честь морского
бога Посейдона, проводившийся на пе-
решейке Истме, возле Коринфа.
20	Тирсоносцы — участники празднеств в
честь бога виноградарства и виноделия
Диониса несли в руках тирсы — жезлы
Диониса.
21	Фавн— в Древнем Риме бог лесов и
полей, покровитель скотоводства, отча-
сти аналогичен древнегреческому бо-
гу Пану.
22	Вакх — одно из имен Диониса.
23	Менады, или вакханки — участницы
празднеств в честь Диониса.
24	То есть человеческий скелет, символ
смерти в христианской религии.
25	Орк, или Орку с, — ри мское божество
смерти. Глубь Орка—подземный мир,
где обитали тени умерших.
28	Возможно, имеется в виду один из су-
дей подземного царства Эак, чья мать
была земной женщиной.
27	Речь идет о мифологическом фракий-
ском певце Орфее, который в царстве
Аида своим пением и игрой на кифаре
взволновал не только тени умерших лю-
дей, но даже жестоких эриний — богинь
мщения.
28	Елисейские рощи (правильнее: по-
ля) — та часть подземного царства, где, по
греческим мифам, жили тени праведни-
ков.
29	Лин — древнегреческий мифологиче-
ский персонаж; в Фивах считался вели-
ким певцом, жившим на горе Геликон.
30	Имеется в виду греческий миф о воз-
вращении Гераклом из подземного цар-
ства Алкестиды, жены царя Адмета.
31	Неразлучным другом Ореста был
Пилад.
32	Филоктет (древнегрен. миф) —царь
Молибеи Филоктет владел чудесным лу-
ком и стрелами Геракла, за которыми
отправился Одиссей, чтобы с помощью
этого оружия греки смогли взять Трою.
33	Олимп — гора в Древней Греции, где,
по преданию, жили боги.
34	Имеется в виду созвездие Близнецов,
якобы возникшее от самоотверженно
любивших друг друга братьев-близнецов
Кастора и Полидевка (Поллукса), кото-
рые были превращены Зевсом в утрен-
нюю и вечернюю звезды.
35	Селена — древнегреческая богиня
296
Лирика
луны, страдавшая от неразделенной люб-
ви к прекрасному юноше Эндимиону и
поэтому всегда печальная. В переносном
смысле Селена — луна.
36	Пинд — горная местность в Греции,
которая, по мифу, была владением
Аполлона. В переносном смысле Пинд
означает также обитель искусства.
Написанное в жанре баллады стихотворение «Перчатка» (1797) относится к
лучшим образцам лирики Шиллера. Сюжетом для него послужил случай, проис-
шедший во Франции XVI века при Дворе Франциска 1. Шиллер изображает
здесь сильные характеры людей эпохи Возрождения, осуждает придворно-аристо-
кратические нравы и обычаи и воспевает человеческое достоинство. Как и другие
баллады Шиллера, «Перчатка» отличается реалистически конкретным воспроизве-
дением жизни, историзмом, напряженным внутренним драматизмом и динамич-
ностью, четкостью психологического рисунка.
В «Немецкой музе» (1800) Шиллер прославляет просветительскую литературу
своей страны за ее свободолюбие и прогрессивность, независимость от феодально-
монархических меценатов, за отсутствие в ней придворного низкопоклонства.
В этом стихотворении частично сохранились былые штюрмерские настроения
автора.
1	Правление императора Августа (Окта-
виана) (27 г. до н. э. — 14 г. н. э.) отмечено
поощрением деятельности Вергилия, Го-
рация и других выдающихся поэтов
Древнего Рима.
2	Имеется в виду покровительство, ока-
зывавшееся писателям, живописцам и
ученым эпохи Возрождения правителем
Флоренции Лоренцо Медичи и другими
представителями этой династии.
3	Речь идет о Фридрихе II, короле Прус-
сии в 1740—1786 гг., который в демаго-
гических целях заигрывал с Вольтером
и другими передовыми писателями и фи-
лософам и и был автором незначитель-
ных литературных произведений.
Влияйием романтического мироощущения отмечены стихотворения «Начало
нового века» и «Путешественник».
«Начало нового века» (1801) выражает тревогу Шиллера о судьбах современного
ему человека, страдавшего от бесконечных военных потрясений и хищнических
устремлений как старых, феодально-аристократических, так и новых, буржуазных,
властителей. Скорбя над несбывшимися свободолюбивыми чаяниями народов, по-
эт воспевает свободу как неосуществимый идеал. Особенно страстно обличает
Шиллер захватнические войны, главными виновниками которых он считает
Англию и Францию.
1 Имеются в виду многочисленные вой-
ны между Францией и коалицией евро-
пейских держав во главе с Англией в
конце XV111 — начале XIX века, проис-
ходившие на территории Египта, в Ев-
ропе, в колониальных владениях в Аме-
рике и в других частях земного шара.
2 Военные действия между Францией и
Англией сравниваются здесь с борьбой
между древнегреческими богами Зевсом,
метавшим молнии и гром, и Посейдоном,
вооруженным трезубцем.
3	Имеется в виду предание о том, как
галльский военачальник Бренн после
взятия Рима в 390 г. до н. э., получая золо-
то от римлян, бросил на весы меч,
произнеся при этом слова, ставшие нари-
цательными: «Горе побежденным». Этот
эпизод Шиллер сравнивает с непосиль-
ными денежными поборами, которые
Наполеон налагал на завоеванные
страны.
4	Речь идет об агрессивных действиях
военно-морского флота Великобрита-
нии, особенно в войнах против Франции
и в колониях.
5	Амфитрита — жена морского бога
Посейдона в древнегреческой мифо-
логии.
Владенья Амфитриты — морские
просторы всей планеты.
В «Путешественнике» (1803) выражено разочароваание Шиллера в ограничен-
ных, узко буржуазных результатах Французской революции, не давшей истинной
свободы народу, принесшей ему новые виды угнетения.
Выше приведены тексты стихотворений.
297
Иоганн Кристоф Фридрих Шиллер
Вильгельм Телль
(< Wilhelm Tell», 1804)
Действие третье
Явление третье
Луг возле Альторфа. На переднем плане деревья. В глубине на шесте висит шляпа.
Перспектива замыкается покрытой заповедным лесом горой, над которой высится
цепь снежных вершин.
Фрисгард иЛёйтхольд стоят на страже.
Ф Р И С ГАРД
Мы караулим зря. Никто сюда
Отдать почтенье шляпе не заходит.
Бывало, как на ярмарке, народ
Толпился здесь. Но стал пустыней луг,
Когда на жерди чучело повисло
ЛЁЙТХОЛЬД
К досаде нашей, только сброд один
В дырявых шапках мимо нас проходит.
А кто почище, те скорее крюку
Изрядного дадут, чтоб мимо шляпы
Не проходить и спин пред ней не гнуть.
ФРИ СГАРД
А все ж по этой площади сегодня
Из ратуши пришлось идти народу.
Ну, думаю, улов богатый будет —
Ведь никому дб шляпы дела нет.
Но Рёссельман, их поп, увидя это, —
Как раз он шел с дарами от больного,—
У нашей шляпы он остановился,
А клирик в колокольчик зазвонил...
И на колени стали все, я тоже —
Перед дарами, но не перед шляпой.
Л Ё Й Т ХОЛЬ Д
Приятель, что-то мне сдается, знаешь
Позорный столб для нас же —шест со шляпой.
Ведь это срам для доброго вояки
Быть на посту перед пустою шляпой.
За это все нас вправе презирать.
Отвешивать поклоны перед шляпой —
Поверь! — дурацкий это, брат, приказ!
298
Вильгельм Телль
ФРИСГАРД
Подумаешь, перед пустою шляпой!
Ты ж кланяешься голове пустой < ... >
Входит Телль с самострелом, ведя сына за руку. Они идут на авансцену,
не обращая внимания на шляпу.
<... > Хотят пройти мимо
ВАЛЬТЕР
Отец, смотри-ка, шляпа на шесте!
Т Е Л Л Ь
Что нам до шляпы! Поспешим, сынок!
Хочет идти, но Фрисгард преграждает ему копьем дорогу.
ФРИСГАРД
Во имя императора! Ни с места!
ТЕЛЛЬ (хватаясь за копье)
Да что вам нужно? Что все это значит?
ФРИСГАРД
Приказ нарушен. Следуйте за нами.
ЛЁЙТХОЛЬД
Почтения не отдали вы шляпе
ТЕЛЛЬ
Пусти, приятель!
ФРИСГАРД
Нет, в тюрьму! В тюрьму!
ВАЛЬТЕР
Отца в тюрьму? На помощь! Помогите!
(Кричит за сцену.)
Скорее, люди добрые, сюда!
Насилие! Отца ведут в тюрьму! <... >
Ге с л ер верхом, с соколом на руке, Рудольф Гаррас, Берта, Руденп
 вооруженная охрана из наемников. На сцене образуется круг из копий.
РУДОЛЬФ ГАРРАС
Дорогу фохту1 дайте!
Г Е С Л Е Р
Разогнать их!
Что тут за сборище? Кто звал на помощь?
299
Иоганн Кристоф Фридрих Шиллер
Все молчат.
Ну, кто же? Отвечайте мне!
(Фрисгарду.)
Вперед!
Кто ты такой, зачем его ты держишь?
(Передает сокола слуге.)
ФРИС ГАРД
О господи, я верный воин твой
И часовым поставлен здесь у шляпы.
А этот мной сейчас изобличен:
Он отказался шляпе поклониться!
И, по приказу, мною он задержан,
Но чернь его отнять хотела силой.
Г Е С Л Е Р (помолчав)
Неужто императором и мной,
Ландфохтом, Телль, ты как пренебрегаешь,
Что шляпу ты не захотел почтить,
Которой я испытываю вас?
Злой умысел ты этим только выдал.
ТЕЛ Л Ь
1фостите, сударь! Я не из презренья, —
По безрассудству ваш приказ нарушил.
Будь я другой, меня б не звали—Телль2.
Помилуйте, я впредь не провинюсь.
ГЕСЛЕР (помолчав)
Ты мастерски, стрелок, владеешь луком
И в меткости едва ль кому уступишь?
ВАЛЬТЕР
Да, это правда, с яблони собьет
Мне яблоко отец хоть в ста шагах.
ГЕСЛЕР
Что, это сын твой, Телль?
ТЕЛ Л Ь
Да, мой сынок.
ГЕСЛЕР
А есть еще?
Т Е Л Л Ь
Их двое у меня.
300
Вильгельм Телль
Г Е С Л Е Р
Которого ты сына больше любишь?
Т Е Л Л Ь
Они мне оба дороги равно.
Г Е С Л Е Р
Hv, если с яблони ты в ста шагах
Сбиваешь яблоко, то покажи мне
Свое искусство, Телль... Возьми свой лук...
Да при тебе он, впрочем... С головы
У сына яблоко сшиби стрелой...
Но мой совет: получше целься, Телль,
И первой же стрелою попади:
А промахнулся —с жизнью распростишься.
Все поражены ужасом.
Т Е Л Л Ь
Чудовищный вы отдали приказ...
Неужто вправду? ... С головы сыновней...
Нет, сударь, нет, вам это не могло
Прийти на ум... Нет, боже упаси
Такой приказ всерьез отдать отцу!
ГЕ СЛ ЕР
Ты яблоко у сына с головы
Собьешь сейчас, как я того хочу.
'Г Е Л Л Ь
Чтоб в голову родного сына метил
Родной отец?.. Чем это, лучше смерть!
Г Е С Л Е Р
Стреляй, не то погибнешь ты и сын твой! <... >
Телль стоит, выказывая страшную внутреннюю борьбу. Руки его дрожат, блуж-
дающий взор то обращен на ландфохта, то устремлен к небу. Вдруг он хватает
свой колчан, выдергивает оттуда еще одну стрелу и прячет ее за пазуху.
1 еслер следит за всеми его движениями.
ВАЛЬТЕР ТЕЛЛЬ (под липой)
Стреляй, отец! Я не боюсь!
Т Е Л Л Ь
Что ж, надо
(Овладевает собой и начинает целиться.)
РУДЕНЦ (все время стоявший в напряженном ожидании и с трудом
сдерживавший себя, выступает вперед)
301
Иоганн Кристоф Фридрих Шиллер
Довольно, фохт! Прошу вас, прекратите!
Все это было только испытаньем...
И цели вы достигли. Но суровость
Излишняя вредит разумной цели —
Натянутый сверх меры, треснет лук.
Г Е С Л Е Р
Прошу молчать!
РУДЕНЦ -
Нет! Буду говорить!
Честь Габсбургов3 священна для меня,
Но ненависть легко снискать насильем,
И этого не хочет император...
Жестокости такой не заслужил
Народ мой, нет у вас на это прав.
ГЕСЛЕР
Как смеете вы!
РУДЕНЦ
Долго я молчал,
Бесчинства над народом наблюдая;
Я закрывал на все свои глаза
И заглушал в моей груди страданья,
Скорбь гневом переполненного сердца.
Но долее молчать изменой было о
И Габсбургам и родине моей.
БЕРТА (бросаясь между ландфохтом и Руденцом)
Он только злее разъярится, Руденц!
РУДЕНЦ
Я свой народ покинул, от родных
Отрекся. И естественные узы
Я разорвал, чтоб только к вам примкнуть...
Я думал благу общему помочь,
Монарха власть в моей стране усилив...
Теперь повязка с глаз моих упала,
И в ужасе над бездной я стою.
Я верил вам и был обманут вами.
302
Вильгельм Телль
Вы сердце честное опутали... И я
С благою целью мой народ губил.
ГЕСЛЕР
И ты дерзишь так нагло господину?
РУ ДЕНЦ
Мой господин не вы, а император...
Свободен я, и рыцарская доблесть
Моя нисколько вашей не уступит.
Во имя императора вы здесь
И хоть позорите вы это имя,
Я чту его, иначе бы перчатку
Я бросил вам, потребовав к ответу.
Что ж, дайте знак своей охране... я
Не безоружен, как они...
(указывая на народ)
Со мной
Мой добрый меч, пусть...
ШТАУФФАХЕР (кричит)
Яблоко упало!
Пока всеобщее внимание было привлечено к ландфохту и Руденцу, между кото-
рыми стала Берта, Телль пустил стрелу.
РЁССЕЛЬМАН
А мальчик жив!
ГОЛОСА
Телль в яблоко попал!
Вальтер Фюрст, слабея, готов упасть, но Берта его поддерживает.
ГЕСЛЕР (пораженный)
Как, он стрелял? Неужто? Вот безумец!
БЕРТА
Ребенок жив
(Вальтеру Фюрсту)
Опомнитесь, отец.
ВАЛЬТЕР ТЕЛЛЬ (подбегая с яблоком)
Вот яблоко, отец... Я говорил —
Ты сына своего не можешь ранить!
303
Иоганн Кристоф Фридрих Шиллер
Телль стоит, подавшись вперед, как бы устремившись за полетом стрелы. Само-
стрел выпадает у него из рук. Увидя подбегающего к нему сына, он бросается
к нему с распростертыми объятиями и с жаром прижимает его к сердцу; ноги
его подкашиваются, и он надает без сил. Все растроганы.
БЕРТА
Благое небо!
ВАЛЬТЕР ФЮРСТ (зятю и внуку)
Дети мои, дети!
1П Т А У Ф Ф А X Е Р
Хвала тебе, господь!
ЛЁЙТХОЛЬД
Вот это выстрел!
О нем вовек преданья не умолкнут.
РУДОЛЬФ Г АРРАС
Рассказывать про выстрел Телля будут,
Пока стоят твердыни этих гор.
(Подает ландфохту яблоко.)
Г Е С Л Е Р
Он в сердцевину яблока попал!
Да, выстрел меткий, надобно признаться.
РЁССЕЛЬМАН
Хорош был выстрел! Но беда тому,
Кто бога им заставил искушать.
ЛП ТАУФФАХЕР
Опомнитесь и встаньте, Телль. Свободу
Вы мужеством добыли. Дома ждут вас.
РЁССЕЛЬМАН
Вы к матери скорей ведите сына.
Хотят увести его.
Г Е С Л Е Р
Стой, Телль!
ТЕЛЛЬ (возвращаясь)
Что вам угодно приказать!
Г Е С Л Е Р
Ты из колчана вынул две стрелы
Я видел сам... Зачем ты это сделал?
304
Вильгельм Телль
ТЕЛЛЬ (в замешательстве)
Так исстари ведется у стрелков.
ГЕСЛЕР
Нет, я не верю твоему ответу.
Здесь замысел, как видно, был другой.
Ты мне признайся, Телль, чистосердечно.
Скажи, зачем стрелу другую спрятал?
ТЕЛЛЬ
Что ж, если вы мне жизнь дарите, сударь.
Я вам скажу всю правду, без утайки.
(Достает стрелу и устремляет на ландфохта страшный
взгляд.)
Стрелою этой я пронзил бы... вас,
Когда б случайно я попал в ребенка,
И знайте: тут бы я не промахнулся.
ГЕСЛЕР
Ну, ладно, Телль! Я жизнь тебе дарю
И рыцарского слова не нарушу...
Но злобные намеренья ты выдал,
И я велю тебя туда упрятать,
Где ты и с солнцем и с луной простишься.
Я только так от стрел твоих спасусь.
Схватить его! Связать!
Телля связывают.
ШТАУФФАХЕР
Как, господин!
Вы человека бросите в темницу,
Которого рука творца спасла?
Г Е С Л Е Р
Посмотрим, как она спасет вторично...
Эй, отвести его ко мне на судно!
Я сам хочу доставить Телля в Кюснахт.
Р Ё С С Е Л Ь М А Н
И свой кантон насильно Телль покинет?
ПОСЕЛЯНЕ
На это есть запрет. Сам император
Не вправе против грамот поступать!
11-690
305
Иоганн Кристоф Фридрих Шиллер
ГЕСЛЕР
А он их подтвердил? Такую милость
Повиновеньем надо заслужить.
Бунтовщики вы против государя,
Лелеете надежду на мятеж.
Я знаю вас... я вижу вас насквозь...
Я выхватил его из всей толпы,
Но знаю, все к его вине причастны,
Тот, кто умен, покорствуй и молчи...
Он удаляется, за ним следуют Берта, Руденц, Таррас н слугн. Фрисгард и
Лёйтхольд остаются.
ВАЛЬТЕР ФЮРСТ
(с мучительной долью)
Пропало все! Фохт погубить решил
Меня со всей семьею заодно.
ШТАУФФАХЕР (Теплю)
И надо ж было изверга дразнить!
ТЕЛЛЬ
Кто сдержится, мои изведав муки?
ШТАУФФАХЕР
Теперь конец всему, конец! Мы все,
Вас потеряв, окованы цепями!
КРЕСТЬЯНЕ
(окружив Телля)
Исчезнет с вами вся надежда, Телль!
'л Ё Й Т X О Л Ь д
(подойдя к Теллю)
Телль, мне вас жаль, но долг мой —послушанье.
ТЕЛЛЬ
Прощайте!
ВАЛЬТЕР ТЕЛЛЬ
(в сильном горе прижимаясь к отцу)
Мой отец! Отец! Отец!
ТЕЛ Л Ь
(вознеся руки к небу)
Там твой отец! Ему молись, дитя!
ШТАУФФАХЕР
Что вы жене хотите передать?
306
Вильгельм Телль
ТЕЛЛЬ
(с горячей нежностью прижима» сына к груди).
Сын невредим, а мне господь поможет.
(Покидает их и уходит под стражей.)
Драма «Вильгельм Телль» — одно из самых совершенных созданий немецкой
литературы — является вершиной творчества Шиллера. Она отличается свобо-
долюбием, протестом против иноземного господства, глубокой народностью.
Шиллер создал эту пьесу в последний период своего творчества, когда
он проявлял особый интерес к освободительной борьбе народов.
В «Вильгельме Телле» показано угнетение Швейцарии австрийскими завое-
вателями и борьба швейцарского народа за свое освобождение. Положение
Германии, влияние Французской революции определили обращение Шиллера к
этой теме.
Это произведение — своеобразный отклик писателя на вызванный наполе-
оновскими войнами распад «Священной Римской империи германской нации».
Империя Габсбургов была душителем многих народов: швейцарцев, итальянцев,
венгров, славян, и Шиллер справедливо считал власть Австрии большим злом.
Действие пьесы происходит в начале XIV века в той части Швейцарии,
население которой говорит на немецком языке. Шиллер использовал хронику
историка и географа XVI века Эгидия Чуди и ряд других источников и пособий.
Большинство действующих лиц пьесы являются плодом творческой фантазии
Шиллера, и только два персонажа подлинно исторические лица: это Вернер
фон Аттингаузен и Иоганн Паррицида. Образ Вильгельма Телля — легендарный,
он взят из народных сказаний, но многие события пьесы соответствуют истори-
ческой действительности.
Тирания и иноземное иго наиболее рельефно воплощены в лице Геслера,
наместника австрийского императора. Правление Геслера и его приближенных
характеризуется в пьесе произволом, жестокостью, феодально-крепостническим
угнетением, оскорблением национальных чувств и человеческого достоинства
швейцарцев, лишением их политических прав.
Сцена со шляпой и яблоком особенно ярко рисует самоуправство и деспо-
тизм Геслера.
Народ является главным героем драмы. В ней выведены люди различного
общественного положения и занятий. В органической связи с народом показан
Вильгельм Телль, наиболее полно воплощающий в себе лучшие его качества
и выступающий мстителем за его страдания.
Протестуя против идеи сословной исключительности дворянства, Шиллер
выражает глубокое уважение к людям труда, подчеркивая их превосходство
над аристократами. Несмотря на значительные расхождения Шиллера с француз-
скими якобинцами, в «Вильгельме Телле» звучит в несколько измененной
форме тот же призыв, который в 1792—1794 гг. начертала на своих знаменах
Французская революция, поднявшая к политической жизни широкие народные
массы: «Мир хижинам, война дворцам». Вильгельм Телль, убив Геслера, воскли-
цает:
Свобода — хижинам и мир — невидным!
Воздействие Французской революции тесно связано с влиянием Ж.-Ж. Руссо,
которое проявляется здесь не только в идеализации «естественного» состояния
и патриархальных устоев, культе природы, но и в идеях народного суверенитета
и национальной независимости, в утверждении права народа на восстание.
В пьесе с большим мастерством показано, как возмущение швейцарцев посте-
пенно перерастает во всенародное восстание против иноземных поработителей.
Драма заканчивается победой восставших, чествованием Телля и возгласом
народа:
Свобода! Свобода! Свобода!
11*
307
Иоганн Кристоф Фридрих Шиллер
«Вильгельм Телль» Шиллера — не только отражение прошлого и отклик на
актуальные проблемы конца XVIII —начала XIX века, но и попытка заглянуть
в будущее. Швейцарские средневековые горцы в «Вильгельме Телле» — это
идеализированное народное общинное государство, противопоставленное как
феодально'му, так и буржуазному миру, которые оба были глубоко враждебны
немецкому писателю-гуманисту. Идеализация прошлого, обращение к патриар-
хальной старине были вызваны и тем, что Шиллер с горечью видел, что Великая
французская буржуазная революция не дала подлинной свободы народу.
Но он не знал, каким путем будет достигнуто полное освобождение людей.
Драма «Вильгельм Телль» характеризуется свободной и стройной компози-
цией, мастерством в изображении характеров, яркими народными сценами и
описаниями природы, влиянием фольклора, обилием эпических и лирических
элементов, сочетающихся с глубоким драматизмом и динамичностью произве-
дения. «Вильгельму Теллю» присуща сложность жанра: это скорее не драма, а
драматическая поэма.
Свободолюбивый пафос пьесы звучит актуально и в наше время. Образ
Вильгельма Телля остается символом борца за свободу.
Драма «Вильгельм Телль» написана в 1803—1804 гг., впервые поставлена в
издана в 1804 г.
Выше напечатаны отрывки из произведения.
1 Фохт — наместник императора в 3 Габсбурги —древний феодально-дво-
средневековой Германии п Австрии. рянский род и монархическая династия
2 Имя Телль созвучно немецкому ело- в Австрии.
ву toll — безрассудный, сумасбродный.
Иоганн Вольфганг
ГЕТЕ
(Johann Wolfgang Goethe)
(1749-1832)
Великий писатель и ученый, классик немецкой и
мировой литературы Гете родился в обеспеченной
бюргерской семье. Первоначальное образование он
получил дома, а потом учился на юридическом
факультете сначала Лейпцигского, затем
Страсбургского университетов. По окончании
образования служил в должности адвоката во
Франкфурте-на-Майне и Вецларе.
Ранние литературные опыты молодого Гете имели
большей частью ученический характер.
Первый период зрелого творчества Гете (1770—1775)
относится к движению -Бури и натиска*.
В эти годы Гете жил в Страсбурге. Им были созданы
драмы -Гец фон Берлихинген* (1771—1773),
-Клав и го* (1774) и -Стелла* (1775—1776), эпистолярный
роман -Страдания молодого Вертера* (1774; вторая
редакция в 1787), лирические стихотворения,
неоконченные драматические поэмы -Магомет* (1772)
и -Прометей* (1773; напечатано в 1830),
309
Иоганн Вольфганг Гёте
эстетические статьи -Ко дню Шекспира- (1771),
• О немецком зодчестве- (1773), рнд сатирических
произведений, критиковавших христианскую церковь и
религию, а также литературную жизнь Германии:
•Боги, герои и Виланд- (1774), -Новонайденная
морально-политическая кукольная комедия- (1774),
• Свадьба Гансвурста или движение мира- (1774;
напечатано в 1811) и др. Второй, веймарский,
период творчества Гете (1775—1832) охватывает
большую часть жизни писателя.
В 1775-1788 гг. Гете отходит от штюрмерских
настроений, что явилось следствием кризиса всей
литературы -Бури и натиска-. Этот переломный
момент во взглядах и творчестве Гете совпал
с таким важным событием его жизни, как переезд
в 1775 г. в Веймар. Здесь, в столице небольшого
герцогства Саксен-Веймар, Гете жил до конца своих
дней, занимая, при содействии герцога Карла Августа
высокие правительственные посты.
Кроме своих обязанностей государственного деятеля,
Гете занимался изучением естественных наук,
искусством и литературой. В 1786—1788 гг.
он посетил Италию. Эта поездка также
способствовала формированию у него нового
мировоззрения, во многом противоположного взглядам
штюрмерского периода. Однако и в эти переломные
годы в творчестве Гете сохранились мотивы
литературы -Бури и натиска-, в значительной мере
отразившиеся в его трагедии •Эгмонт- (1787—1788)
и других произведениях.
Во второй период ^творчества под преобладающим
влиянием нового художественного метода —
•веймарского классицизма- —написаны многочисленные
философские, естественно-научные, критические и
художественные произведения великого писателя.
Среди художественных произведений наиболее
значительны: -Торкватто Тассо- (1789—1790),
•Римские элегии- (1788—1790), -Рейнеке Лис- (1794),
Ифигения в Тавриде- (первая, прозаическая редакция в
1779; окончательная редакция в 1787), поэмы -Герман
и Доротея- (1797), романы -Годы учения Вильгельма
Мейстера- (1795—1796), -Годы странствий Вильгельма
Мейстера- (1821—1829) и -Избирательное сродство-
(1809), многочисленные лирические стихотворения,
баллады и поэмы, поэтический сборник -Западно-
восточный диван- (1814—1819), •Мариенбадская
элегия- (1823), написанные совместно с Шиллером
310
Иоганн Вольфганг Гёте
Эпиграммы — «Ксении* (1797), знаменитый •Фауст-
первая часть в 1806 г.; напечатано в 1808;
вторая часть в 1831; напечатано в 1832) и др.
Важной частью наследия Гете являются его
автобиографические сочинения: •Поэзия и правда*
(1811—1833), «Итальянское путешествие*
(1816—1829) и др., его эстетические и критические
работы: «Об эпической и драматической поэвии*
(1797), -О Лаокооне* (1798), «Винкельман и его век*
(1805), «Шекспир и несть ему конца* (1813—1816),
•Памяти Байрона* (1824) и др.
Гете был выдающимся переводчиком. Им переведены
трагедии Вольтера «Магомет* и «Танкред*,
«Племянник Рамо* Дидро и другие произведения
зарубежных писателей.
К наиболее значительным философским и естественно-
научным трудам Гете относятся: •Природа* (1782),
• Об оптике* (1791—1792), «Опыт объяснения
метаморфозы растений* (1790), «Опыт всеобщего
сравнительного учения* (1792), «Введение в
сравнительную анатомию* (1795), «К учению о цвете*
(1810), «О естествознании в целом и особенно о
морфологии* (1817—1824), труды по ботанике,
зоологии, анатомии, физиологии.
Гете вел активную и разнообразную публицистическую
деятельность. Он участвовал в издании «Альманах муз*,
журналов -Оры*, «Пропилеи* и др. В 1791 —1816 гг.
Гете был руководителем Веймарского театра.
Гете очень сдержанно принял Великую французскую
буржуазную революцию, но правильно оценил ее
историческое значение. В сентябре 1792 г. он наблюдал
битву при Вальми, в которой революционная Франция
нанесла первый сокрушительный удар армиям
феодально-монархической коалиции европейских держав.
С этого дня и с этого места начинается новая эпоха
всемирной истории*, —заявил в связи с этим событием Гете.
В России глубокий интерес к творчеству Гете
возник уже в КПП веке. А. Н. Радищев и
И. И. Новиков восторженно отзывались о романе
• Страдания молодого Вертера*. Высокое признание
этот роман получил также у Н. М. Карамзина и
других русских сентименталистов. Для писателей
пушкинской эпохи характерно большое внимание к
творчеству Гете. А. С. Пушкин и его литературное
окружение высоко оценили и такие произведения, как
• Фауст*, •Вильгельм Мейстер* и др. Е. А. Баратынский
откликнулся на смерть Гете взволнованным стихотворением.
311
Иоганн Вольфганг Гёте
В. Г. Белинский критически относился к проявившимся
в творчестве Гете мотивам примирения с
действительностью.
Вместе с тем он считал Гете великим писателем, с
восхищением отзываясь
о его «Римских элегиях* и «Фаусте*.
Произведения Гете переводили М. Ю. Лермонтов,
В. 4. Жуковский, 4. 4. Фет, 4. К. Толстой,
Ф. И. Тютчев, В. Я. Брюсов и многие другие поэты.
Среди русских переводов «Фауста* классическим стал
перевд Н. Холодковского. Глубоко изучают
творчество Гете советские ученые: В. М. Жирмунский,
М. С. Шагинян, Н. Н. Вильмонт и др.
Ко дню Шекспира
(«Zum Shakespeares Tag», 1771)
<... > Мы чтим сегодня память величайшего странника и тем са-
мым воздаем честь и себе. В нас есть ростки тех за-
слуг, ценить которые мы умеем.
Не ждите, чтобы я писал много и тщательно. Спокойствие-
не праздничный наряд, да к тому же я до сих пор мало думал о
Шекспире: прозревал его, иногда ощущал - выше этого я не сумел
подниматься. Первая же страница Шекспира, которую я прочитал,
покорила меня на всю жизнь, а одолев первую его вещь, я стоял
как слепорожденный, которому чудотворная рука вдруг даровала
зрение. Я познавал, я живо чувствовал, что мое существование
умножилось на бесконечность; все было мне ново, неведомо,
и непривычный свет причинял боль моим глазам. Час за часом я
научался видеть, и —хвала моему познавательному дару!-я еще
и теперь чувствую, что мне удалось приобрести.
Не колеблясь ни минуты, я отрекся от театра, подчиненного ।
правилам. Единство места казалось мне устрашающим, как под-
земелье, единство действия и времени—тяжкими цепями,
сковывающими воображение. Я вырвался на свежий воздух и
впервые почувствовал, что у меня есть руки, ноги. И теперь, когда
я увидел, сколько несправедливостей причинили мне создатели
этих правил, сидя в своей дыре, в которой—увы!-пресмыкается
еще немало свободных душ, — мое сердце раскололось бы надвое
если б я не объявил им войны и ежедневно не разрушал их козни.
Греческий театр, который французы взяли за образец, по своей
внутренней и внешней сути был таков, что скорее маркизу удастся
подражать Алкивиаду’, чем их корнелям2 уподобиться Софоклу3.
Вначале как интермеццо4 богослужения, затем, став частью
политических торжеств, трагедия показывала народу великие
312
Ко дню Шекспира
® о е t & е’ й
-

Ж
$ f i l> | i 9?
$rp Фгщ 3«a4?im
» 7 8 7-
И. В. Гете
Произведения в 4 томах.
Шмуцтитул второго тома
313
Иоганн Вольфганг Гёте
деяния отцов, чистой простотой совершенства пробуждая в душах
великие чувства, ибо сама была цельной и великой.
И в каких душах!
В греческих! Я не могу объяснить, что это значит, но я чувствую
это и, краткости ради, сошлюсь на Гомера, Софокла и Феокрита5;
они научили меня это чувствовать.
И мне хочется тут же к этому прибавить: «Французик, на что
тебе греческие доспехи, они тебе не по плечу».
Поэтому-то все французские трагедии пародируют самих себя.
Сколь чинно там все происходит, как похожи они друг на
друга, — словно два сапога, и как скучны к тому же, особенно
in genere6 в четвертом акте, — известно вам по опыту, милостивые
государи, и я не стану об этом распространяться.
Кому впервые пришла мысль перенести важнейшие госу-
дарственные дела на подмостки театра, я не знаю; здесь для
любителей открывается возможность критических изысканий.
Я сомневаюсь в том, чтобы честь этого открытия принадлежала
Шекспиру; достаточно того, что он возвел такой вид драмы в ту
степень, которая и поныне кажется высочайшей, ибо редко чей
взор достигал ее, и, следовательно, трудно надеяться, что кому-
нибудь удастся заглянуть еще выше, превзойти ее.
Шекспир, друг мой, если бы ты был среди нас, я мог бы
жить только вблизи тебя! Как охотно я согласился бы играть
второстепенную роль Пилада, если б ты был Орестом7,—куда
охотнее, чем почтенную особу верховного жреца в Дельфийском
храме8.
Я здесь намерен сделать перерыв, милостивые государи, и завтра
писать дальше, так как взял тон, который, быть может, не понра-
вится вам, хотя он непосредственно подсказан мне сердцем.
Шекспировский театр —это чудесный ящик редкостей, здесь
мировая история, как бы по невидимой нити времени, шествует
перед нашими глазами. Планы его — это не планы в обычном смы-
сле слова. Но все его пьесы вращаются вокруг скрытой точки
(ее же не увидел и не определил еще ни один философ), где вся
своеобычность нашего Я и дерзновенная свобода нашей воли
сталкивается с неизбежным ходом целого. Но наш испорченный
вкус так затуманил нам глаза, что мы нуждаемся чуть ли не во вто-
ром рождении, чтобы выбраться из этих потемок.
Все французы и зараженные ими немцы —даже Виланд —
в этом случае, как, впрочем, и во многих других, снискали себе мало
чести. Вольтер, сделавший своей профессией чернить великих
мира сего9, и здесь проявил себя подлинным Терситом10. Будь я
Улиссом, его спина извивалась бы под моим жезлом11.
Для большинства этих господ камнем преткновения служат
прежде всего характеры, созданные Шекспиром.
А я восклицаю: природа, природа! Что может быть больше
природой, чем люди Шекспира!
3t4
Ко дню Шекспира
И вот они все на меня обрушились!
( Дайте мне воздуху, чтобы я мог говорить!
Да, Шекспир соревновался с Прометеем! По его примеру
черта за чертой создавал он своих людей, но в колоссальных
масштабах—потому-то мы и не узнаем наших братьев, — и затем
оживил их дыханием своего гения; это он говорит их устами, и мы
невольно узнаем их сродство.
И как смеет наш век судить о природе? Откуда можем мы
знать ее, мы, которые с детских лет ощущаем на себе корсет и пу-
дреный парик и то же видим на других?
Мне часто становится стыдно перед Шекспиром, ибо случается,
что и я при первом взгляде думаю: зто я сделал бы по-другому; и
тут же понимаю, что я только бедный грешник: из Шекспира веща-
ет сама природа, мои же люди —только пестрые мыльные пузыри,
пущенные по воздуху романтическими мечтаниями. И наконец, —
в заключение, хотя я, в сущности, еще и не начинал.
То, что благородные философы говорили о вселенной, отно-
сится и к Шекспиру: все, что мы зовем злом, есть лишь обратная
сторона добра, которая так же необходима для его существования,
как то, что Zona torrida12 должна пылать, а Лапландия13 покры-
ваться льдами, дабы существовал умеренный климат. Он прово-
дит нас по всему миру, но мы, изнеженные, неопытные люди,
кричим при встрече с каждым незнакомым кузнечиком: «Господи,
он нас съест!»
Так в путь же, милостивые государи! Трубным гласом сзывайте
ко мне все благородные души из Элизиума14 так называемого
«хорошего вкуса», где они, сонные, влачат свое полусуществование
в тоскливых сумерках, со страстями в сердце, но без мозга в костях
и где, недостаточно усталые, чтобы отдыхать, и все же слишком
ленивые, чтобы действовать, они протрачивают и прозевывают
свою призрачную жизнь среди мирт и лавровых кущ.
Статья «Ко дню Шекспира» (1771) первоначально была задумана как речь на
чествованиш Шекспира 14 октября 1771 г. в день Вильгельма (Вильяма).
Это произведение отражает характерное для писателей «Бури и натиска»
увлечение творчеством Шекспира. Гете считал Шекспира гениальным художни-
ком слова, у которого должен учиться писать каждый, кто хочет быть верен
жизненной правде. Гете привлекали в шекспировском реализме монументаль-
ность, его героический и синтетический характер, острое чувство историзма,
близость его творчества к народной жизни. Обращение к шекспировскому насле-
дию было актуально для Гете и его литературных единомышленников и потому,
что оно противопоставлялось ими классицизму и всему рационалистическому
искусству. Данная статья—одна из работ Гете о Шекспире, творчество которого
он изучал на протяжении всей своей литературной деятельности. Теоретические
положения этой статьи воплотились в художественных произведениях Гете-
штюрмера.
Выше приводится текст произведения
1 Алкивиад (ок. 451—404 гг. до н. э.) — поборников рабовладельческой демо-
государственный и военный деятель в кратии.
Древних Афинах, один из активных 2 Словом «корнели» писатель называет
.3/5
Иоганн Вольфганг Гёте
авторов неприемлемых для Гете-штюр-
мера классицистских произведений (по
имени французского драматурга Пьера
Корнеля (1606—1684), выдающегося
представителя классицизма).
3	Софокл (ок. 497—406 гг. до и. э.) —
великий драматург и театральный
деятель Древней Греции.
4	Интермеццо (итал.) — небольшое
музыкальное произведение или от-
дельная' часть оперы. Здесь: составная
часть богослужения.
6	Феокрнт (3 в. до н. э.) — древнегре-
ческий поэт эллинизма, автор идиллий.
6	Jn genere(jianu) — все вместе.
7	Орест и Пилад — персонажи древне-
греческой мифологии. Орест —сын ар-
госского царя Агамемнона, Пилад — его
друг. Имена Ореста и Пилада стали
нарицательными для обозначения вер-
ных друзей.
8	Дельфийский храм в честь бога
Аполлона в Дельфах (Древняя Греция).
Высоко ценя Шекспира, Гете считал
более почетным быть второстепенным
человеком в его обществе, чем верхов-
ным жрецом в Дельфийском храме, где
находился знаменитый Дельфийский
оракул.
9	В пылу полемики Гете-штюрмер
осуждал не только классицистские
трагедии Вольтера, но и его критиче-
ские отзывы о прусском короле Фрид-
рихе II и других европейских монар-
хах.
|0 Имеется в виду Терсит (Фереит),
греческий воин из -Илиады», обрисо-
ванный Гомером отрицательно за то
что вступил в спор с Агамемноном и
другими военачальниками. Дословно
«Фереит» значит «наглец», от грече-
ского слова «ферсос» — наглость.
Здесь Гете осуждает Вольтера за
увлечение классицизмом и неприятие
Шекспира.
11 Улисс — латинский вариант имени
Одиссея. Имеется в виду эпизод из
«Илиады», описывающий, как Одиссей
избил Терсита, выступившего на со-
брании войска.
Zona torrida (ucn.) — жаркие страны,
тропики.
13 Так называлась обширная полярная
.юна на севере Европы. Здесь в зна-
чении: страны холодного климата.
14 Элизиум — то же, что Елисейские
поля; см. примечание к «Богам Греции»
Шиллера.
Гец фон Берлихинген
(«Gotz von Berlichingen», 1771—1773)
Действие пятое
Гейл ыб р а н. Возле темницы.
Елизавета. Л е р з е.
Л е р з е. Да облегчит господь страдания ваши, госпожа моя.
Мария здесь.
Елизавета. Слава богу! Лерзе, мы погрузились в пучину
ужаснейших бед. Все случилось так, как я предчувствовала!
Он схвачен как бунтовщик, как злодей, брошен в глубочайшее
подземелье.
Лерзе. Я знаю все.
Елизавета. Ничего, ничего ты не знаешь. Несчастье
слишком велико! Его старость, его раны, изнурительная лихо-
радка и всего более помрачение духа-все это убьет его.
Лерзе. А также и то, что этот Вейслинген назначен
комиссаром.
Елизавета. Вейслинген?
316
Гец фон Берлихинген
Л е р з е. Начались чудовищные казни. Мецлер сожжен живым,
колесуют, колют, обезглавливают, четвертуют сотнями! Вся страна
кругом обращена в бойню, где мясо человеческое идет по
дешевке.
Елизавета. Вейслинген — комиссар! О боже! Луч надежды!
Пусть Мария поедет к нему —ей он ни в чем не откажет.
У него все-таки нежное сердце, и когда он увидит ту, кото-
Fyro так любил и которая теперь так из-за него страдает...
де она?
Л е р з е. В гостинице.
Елизавета. Веди меня к ней. Она должна ехать тотчас же!
Я опасаюсь всего. <„.>
В тесном мрачном подземелье.
Судьи тайного судилища. Все в масках.
Старейший. Судьи тайного судилища, вы клялись на
мече и петле жить непорочно, судить сокровенно, карать со-
кровенно, подобно богу! Если чисты сердца и руки ваши,
возденьте длани, возгласите злодеям: «Горе! Горе!»
Все. Горе! Горе!
Старейший. Глашатай! Приступи к суду!
Глашатай. Я, глашатай, призываю обвинять злодеев. Чье
сердце, чьи руки чисты, кто может клясться на мече и петле,
тот обвиняй мечом и петлей! Обвиняй! Обвиняй!
Обвинитель (выступает вперед). Сердце мое чисто от
злодеяний, руки — от неповинной крови. Прости мне, боже,
злые помышления, прегради путь злым желаниям! Я воздел
длань —и обвиняю! обвиняю! обвиняю!
Старейший. Кого обвиняешь ты?
Обвинитель. Обвиняю на мече и петле Адельгейду
фон Вейслинген. Она повинна в прелюбодеянии и в отрав-
лении мужа через его отрока. Отрок сам свершил над собой
суд, супруг скончался.
Старейший. Клянешься ли ты перед богом правды, что
правдивы слова твои?
Обвинитель. Клянусь.
Старейший. Если они окажутся ложью, предаешь ли ты
вину свою каре за убийство и прелюбодеяние?
Обвинитель. Предаю.
Старейший. Голоса ваши.
Они тайно с ним переговариваются.
Обвинитель. Судьи тайного судилища, какой приговор
произнесли вы над Адельгейдой фон Вейслинген, повинной
в убийстве и прелюбодеянии.
Старейший. Умереть должна она! Умереть двойною и
горькою смертью. Пусть дважды искупит — через нож и петлю —
317
Иоганн Вольфганг Гёте
двойное злодеяние. Возденьте руки и призовите на нее гибель!
Горе! Горе! Предан в руки мстителю!
Все. Горе! Горе! Горе!
Старейший. Мститель! Мститель! Явись!
Мститель выступает вперед.
Старейший. Возьми меч и петлю—и да исчезнет она
с лица земли до истечения восьми дней. Где бы ни нашел
ее— повергни ее во прах! Судьи, что судят сокровенно и
карают сокровенно, подобно богу, берегите сердца ваши от
злодеяний, руки —от неповинной крови! <...>
Г е й л ь бр а н. Темница.
Гец. Елизавета.
Елизавета. Милый муж, прошу тебя, поговори со мной.
Твое молчание пугает меня. Оно тебя сжигает. Дай взглянуть
на твои раны. Они заживают. Ты так уныл и мрачен, что
я не узнаю тебя.
Гец. Ты ищешь Геца! Его давно уж нет. Они изувечили
меня мало-помалу: лишили руки, свободы, имущества и доб-
Його имени. Что мне в моей жизни? Что слышно о Георге?
ерзе поехал за ним?
Елизавета. Да, милый! Ободрись, все еще может из-
мениться.
Гец. Кого поразил господь, тот уже не воспрянет. Я слиш-
ком хорошо знаю, что легло мне на плечи. Я привык пере-
носить невзгоды. Но сейчас дело на в одном Вейслингене,
не в одних крестьянах, не в смерти императора, не в моих
ранах. Все соединилось вместе. Час мой приходит. Я надеялся,
что он будет таким же, как вся моя жизнь. Но да свершится
его святая воля!
Елизавета. Не хочешь ли ты покушать?
Г е ц. Нет, жена моя. Взгляни, как на дворе сияет солнце!
Елизавета. Чудный весенний день.
Гец. Милая, если б ты могла уговорить тюремщика пус-
тить меня на полчаса в его садик, чтобы я мог насладиться
красным солнцем, ясным небом и чистым воздухом.
Елизавета. Сейчас! Он, конечно, позволит.
Садик при тюрьме.
Мария. Лерзе.
Мария. Сходи туда й взгляни, что там.
Лерзе кходит.
Елизавета. Тюремщик.
Елизавета. Да, вознаградит вас господь за любовь и
преданность моему господину.
318
Гец фон Берлихинген
Тюремщик уходит.
Мария, что ты привезла?
Мария. Безопасность брата. Ах, но сердце мое растерзано.
Вейслинген умер, отравленный женой. Муж мой в опасности.
Князья одолевают. Говорят, он осажден и заперт в своем
замке.
Елизавета. Не верь слухам. И не проговорись Гецу.
Мария. Что с ним?
Елизавета. Я боялась, что он не доживет до твоего
возвращения. Тяжко легла на него десница господня. И Георг
умер.
Мария. Георг! Золотой мой мальчик!
Елизавета. Когда зти негодяи жгли Мильтенберг, госпо-
дин отправил его, чтобы остановить их. Вдруг на них ударил
отряд союзников. Георг! Для того, чтобы все они так дрались,
как он, у них должна бы была быть и его чистая совесть.
Многие были заколоты и среди них —Георг. Он умер смертью
воина.
Мария. Гец зто знает?
Елизавета. Мы это скрываем от него. Десять раз в день
он спрашивает меня о нем, десять раз посылает меня разузнать,
что с ним. Я боюсь нанести этот последний удар его сердцу.
Мария. О боже! Как тщетны земные упования!
Гец. Л е р з е. Тюремщик.
Гец. Боже всемогущий! Как хорошо под небом твоим!
Как свободно! На деревьях наливаются почки, все полно
надежды. Прощайте, мои любимые, корпи мои подрублены,
мощь моя клонится к могиле.
Елизавета. Можно послать Лерзе в монастырь за нашим
сыном, чтобы ты еще раз взглянул на него и дал ему свое
благословение?
Гец. Оставь его, он святей меня, мое благословение ему
не нужно. В день нашей свадьбы не думалось мне, Елизавета,
что я умру так. Мой старый отец благословил нас, и молитва
его была полна надежды на потомство—благородных смелых
сыновей. Ты не внял ему, господи, и я—последний. Лерзе,
мне еще радостней видеть тебя в час смерти, чем в жаркой
сече. Тогда мой дух вел вас, теперь ты поддерживаешь меня.
Ах, если бы еще раз увидеть Георга,— его вид согрел бы
меня. Вы опустили глаза долу и плачете. Он умер?.. Георг
умер?.. Умри, Гец, ты пережил самого себя, ты пережил
благороднейших! Как он умер? Ах, они захватили его вместе
с поджигателями и убийцами! Он казнен?
Елизавета. Нет, он был заколот при Мильтенберге. Он
дрался, как лев, за свою свободу.
319
Иоганн Вольфганг Гёте
Гец. Слава богу! Он был лучшим юношей на земле и
храбрейшим. Отпусти ныне душу мою... Бедная жена! Я оставлю
тебя в развращенном мире. Лерзе, не покидай ее... Замыкайте
сердца ваши заботливее, чем ворота дома. Приходит время
соблазна, ему дана полная воля. Негодяи будут править хит-
ростью, и честный попадется в их сети. Мария, да возвратит
тебе господь мужа твоего. Дай бог, чтобы он не нал столь же
низко, сколь высоко был вознесен! Зельбиц умер, и добрый
император, и мой Георг... Дайте мне воды!.. Небесный воздух!..
Свобода! Свобода! (Умирает.)
Елизавета. Она лишь там, в рышине, с тобою! Мир —
темница.
Мария. Благородный муж! Благородный муж! Горе веку,
отвергнувшему тебя!
Елизавета. Горе потомству, если оно тебя не оценит!
Драма «Гец фон Берлихинген» — первое крупное произведение Гете и харак-
терный памятник штюрмерской литературы. Она создана под воздействием
хроник Шекспира в противовес эстетике и художественной практике класси-
цизма и рационализму литературы Просвещения.
В драме Гете обращается к эпохе Крестьянской войны XVI века в
Германии. Гете драматизировал жизнь рыцаря XVI века Геца фон Бер-
лихингена, наделив его чертами штюрмера, неистового «бурного гения».
Гец борется против княжеского деспотизма и католической церкви, против
раздробленности Германии, за ее политическое и государственное объеди-
нение. Он возглавляет крестьянское антифеодальное восстание. Слова «Свобода,
свобода, свобода!», произносимые Гецом, стали лейтмотивом всего произве-
дения, в котором, по словам Ф. Энгельса, Гете «в драматической форме
отдал дань уважения памяти мятежника»1. В трагедии Гете затронул тему
национального объединения Германии.
Гецу присущи индивидуализм и непоследовательность, свойственные героям
произведений штюрмеров. Он далек от народа, страшится широкого размаха
крестьянского восстания. Несмотря на свои передовые взгляды он все же
во многом связан со старым феодально-рыцарским миром. Свободу в ко-
нечном итоге он обретает не в борьбе с угнетателями, а в смерти, в слия-
нии с природой.
И все же обличительное начало произведения, его жизнеутверждающий
и мятежный пафос, образ героя-мстителя Геца дают возможность отнести
это произведение Гете к наиболее свободолюбивым созданиям великого
поэта. Гете с отвращением рисует феодальный мир с его жестокостью,
лицемерием, своекорыстием, унижением достоинства человека и с большой
симпатией относится к людям, которым ненавистен этот мир — Гецу и его
соратника м.
Представители народа изображены в драме противоречиво. Народный
бунт воспринимается автором как хаос разнузданных чувств и вместе с тем
он считает правомерной народную ненависть к угнетателям.
«Гец фон Берлихинген» явился новым словом в немецкой литературе.
Следуя Шекспиру, Гете пишет свою драму в прозе, часто меняет место
действия, изображает развернутую картину жизни Германии XVI века и
людей различных социальных слоев. Гете не был, однако, бездумным под-
ражателем великого английского драматурга. Творчески используя его опыт,
он создал национально самобытное и художественно оригинальное произ-
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 2. С. 562.
320
Страдания молодого Вертера
ведение, отобразившее немецкую действительность. В пьесе художественно
переработаны не только национальная старина и история, но и народная
поэзия. Описания природы и любовная интрига контрастно оттеняют суровую
патетику классовой борьбы, содействуют углубленному раскрытию внутрен-
него мира героев. Мотивы слияния с природой были не только следствием
влияния Ж.-Ж. Руссо, но и проявлением философского и поэтического
пантеизма, материалистических особенностей мировоззрения Гете, ставшего
впоследствии выдающимся естествоиспытателем и мыслителем.
Созданная на материале национального прошлого драма «Гец фон Бер-
лихинген» справедливо воспринималась современниками как политически
злободневное произведение, выносившее суровый приговор общественной
жизни Германии XVIII века.
Драма «Гец фон Берлихинген» написана в [771 — 1773 гг. Опа имела
три варианта. В окончательной редакции, относящейся к 1773 г., Гете
преодолел идейно-художественные недостатки ее первого варианта, носив-
шего название «История Готфрида фон Берлихингена с железной рукой».
В 1832 г. посмертно издан третий, сценический вариант этого произведения.
Выше приведен отрывок из произведении.
Страдания молодого Вертера
(«Die Leiden des jungen Werthers», 1774)
Я бережно собрал все, что мне удалось разузнать об истории
бедного Вертера, и думаю, что вы будете мне за зто призна-
тельны. Вы не откажете его уму и сердцу в любви и уважении
и прольете слезы над его участью.
А ты, бедняга, подпавший тому же искушению, почерпни силы
в его страданинх, и пусть .ина книжка будет тебе другом,
если по воле судьбы или по собственной вине ты не найдешь
себе друга более близкого.
Книга первая
10 мая.
Душа моя озарена неземной радостью, как эти чудесные
весенние утра, которыми я любуюсь от всего сердца. Я совсем
один и блаженствую в здешнем краю, словно созданном
для таких, как я. Я так счастлив, мой друг, так наслаждаюсь
ощущением покоя, что искусство мое страдает от этого. Ни
одного штриха не мог я сделать, а никогда не был таким
большим художником, как в эти минуты. Когда вокруг, от
милой моей долины поднимается пар и полдневное солнце
стоит над непроницаемой чащей темного леса и лишь редкий
луч проскальзывает в его святая святых, а я лежу в высокой
траве у быстрого ручья и, прильнув к земле, вижу тысячи
всевозможных былинок и чувствую, как близок моему сердцу
крошечный мирок, что снует между стебельками, эти неисчис-
лимые, непостижимые разновидности червяков и мошек, и
321
Иоганн Вольфганг Гёте
чувствую близость всемогущего, создавшего нас по своему
подобию, веяние вселюбящего, судившего нам парить в вечном
блаженстве, когда взор мой туманится и все вокруг меня и
небо надо мной запечатлены в моей душе, точно образ воз-
любленной,—тогда, дорогой друг, меня часто томит мысль:
«Ах! Как бы выразить, как бы вдохнуть в рисунок то, что)
так полно, так трепетно живет во мне, дать отражение моей
души, как душа моя— отражение предвечного бога!» Друг мой...
Но нет! Мне не под силу это, меня подавляет величие этих
явлений.
12 мая.
Не знаю, то ли обманчивые духи населяют эти места,
то ли мое собственное пылкое, вдохновенное воображение все
кругом превращает в рай. Сейчас же за городком находится
источник, и к этому источнику я прикован волшебными
чарами, как Медузина1 и ее сестры. Спустившись с пригорка,
попадаешь прямо к глубокой пещере, куда ведет двадцать ступенек,
и там внизу из мраморной скалы бьет прозрачный ключ.
Наверху низенькая ограда, замыкающая водоем, кругом роща
высоких деревьев, неизменная прохлада—во всем этом есть
что-то влекущее и таинственное, Каждый день я просиживаю
там не меньше часа. И городские девушки приходят туда
за водой —простое и нужное дело, царские дочери не гнуша-
лись им в старину.
Сидя там я живо представляю себе патриархальную жизнь,
я вижу воочию, как все они, наши праотцы, встречали и
сватали себе жен у колодца, и как вокруг источников и ко-
лодцев витали благодетельные духи. Лишь тот не поймет меня,
кому не случалось после утомительной прогулки в жаркий
летний день насладиться прохладой источника!
13 м ая.
Ты спрашиваешь, прислать ли мне мои книги? Милый
друг, ради бога, избавь меня от них! Я не хочу больше,
чтобы меня направляли, ободряли, воодушевляли; сердце мое
достаточно волнуется само по себе; мне нужна колыбельная
песня, а такой, как мой Гомер, второй не найти. Часто
стараюсь я убаюкать мою мятежную кровь; недаром ты не
встречал ничего переменчивей, непостоянней моего сердца!
Милый друг, тебя ли мне убеждать в этом, когда тебе столько
раз приходилось терпеть переходы моего настроения от уныния
к необузданным мечтаниям, от нежной грусти к пагубной
пылкости! Потому-то я и лелею свое бедное сердечко, как
больное дитя, ему ни в чем нет отказа. Не распространяй
этого! Найдутся люди, которые поставят мне это в укор.
322
Страдания молодого Вертера
15 мая.
Мелкий люд нашего городка уже знает и любит меня,
в особенности дети. Я сделал печальное открытие. Вначале,
когда я подходил к ним и приветливо расспрашивал о том,
о сем, многие думали, будто я хочу посмеяться над ними,
и довольно грубо отделывались от меня. Но я не унывал,
только еще живее чувствовал, как справедливо одно мое
наблюдение: люди с определенным весом всегда будут сто-
рониться простонародья, словно боясь унизить себя близостью
к нему; а еще встречаются такие ветреные люди и злые
озорники, которые для вида снисходят до бедного люда, чтобы
только сильнее чваниться перед ним.
Я отлично знаю, что мы неравны и не можем быть рав-
ными; однако я утверждаю, что тот, кто считает нужным
сторониться так называемой черни из страха уронить свое
достоинство, заслуживает не меньшей хулы, чем трус, кото-
рый прячется от врага, боясь потерпеть поражение.
Недавно пришел я к источнику и увидел, как молоденькая
служанка поставила полный кувшин на нижнюю ступеньку,
а сама оглядывалась, не идет ли какая-нибудь подружка, чтобы
помочь ей поднять кувшин на голову. Я спустился вниз и
посмотрел на нее.
Помочь вам, барышня?— спросил я.
Она вся так и зарделась.
Что вы, сударь!—возразила она.
— Не церемоньтесь!
Она поправила кружок на голове, и я помог ей. Она
поблагодарила и пошла вверх по лестнице.
16 июня.
<...> Я вышел из кареты, и служанка, отворившая ворота,
попросила обождать минутку; мамзель Лотхен сейчас будет
готова. Я прошел по двору к солидно построенному дому,
поднялся на крыльцо, и когда переступил порог двери, передо
мной предстало самое прелестное зрелище, какое мне случалось
видеть.
В прихожей шестеро детей от одиннадцати до двух лет
окружали стройную, среднего роста девушку в простеньком
белом платье с розовыми бантами на груди и рукавах. Она
держала в руках каравай черного хлеба, отрезала окружившим
ее малышам по куску, сообразно их годам и аппетиту, и
ласково оделяла каждого, и каждый протягивал ручонку и
выкрикивал «спасибо» задолго до того, как хлеб был отрезан,
а потом одни весело, вприпрыжку убегали со своим ужином,
другие же, те, что посмирнее, тихонько шли к воротам по-
323
Иоганн Вольфганг Гёте
смотреть на чужих людей и на карету, в которой уедет их
Лотта. «Простите, что я затруднила вас и заставила дам до-
жидаться, ~сказала она.—Я занялась одеванием и распоряже-
ниями по дому на время моего отсутствия и забыла накор-
мить детишек, а они желают получить ужин только из моих
рук». Я пробормотал какую-то банальную любезность, а сам
всей душой упивался ее обликом, голосом, движениями и едва
успел оправиться от неожиданности, как она убежала в со-
седнюю комнату за перчатками и веером. Дети держались
в сторонке и искоса поглядывали на меня, тогда я реши-
тельно направился к младшему, прехорошенькому малышу.
Он только собрался отстраниться, как вошла Лотта и сказала:
«Луи, дай дяде руку!» Мальчуган сейчас же послушался, а я
не мог удержаться и расцеловал его, несмотря на сопливый
носик. «Дяде? ~ спросил я, подавая ей руку. — Вы считаете меня
достойным быть вам родней?»— «Ну, у нас родство обширное,—
возразила она с игривой улыбкой,— неужели ж вы окажетесь
хуже других?» По дороге она поручила Софи, старшей после
нее сестренке, девочке лет одиннадцати, хорошенько надзирать
за детьми и поклониться папе, когда он вернется домой с
прогулки верхом. Малышам она наказала слушать сестрицу
Софи, все равно как ее самое, что почти все они твердо
обещали. Только одна белокурая вострушка лет шести воз-
разила: «Нет, это не все равно, Лотхен, тебя мы любим
больше!»
<...> Третий англез2 мы танцевали во второй паре. Когда
мы проходили в танце но ряду и я бог весть с каким
упоением держал ее руку, смотрел в ее глаза, откровенно
выражавшие искреннейшее, чистейшее удовольствие, мы поров-
нялись с женщиной, которая раньше еще привлекла мое вни-
мание приятным выражением немолодого лица. Она с улыбкой
глядит на Лотту, грозит пальцем и дважды на лету много-
значительно произносит имя Альберта.
«Разрешите узнать, кто такой Альберт?» — спросил я Лотту.
Только она собралась ответить, как нам пришлось разлучиться,
чтобы проделать длинную восьмую фигуру, а когда мы снова
встретились в танце, мне показалось что лицо у нее стало
задумчивым.
«Зачем таиться перед вами?— сказала она, подавая мне руку
для променада3.—Альберт —хороший человек, с которым я почти
что помолвлена». Это известие не было для меня ново (ведь
барышни рассказали мне об этом по дороге), но тут оно
прозвучало для меня совсем по-новому, потому что я связал
его с ней, а она за короткий миг стала мне так дорога.
Словом, я смутился, растерялся и перепутал пары, так что
все смешалось, и только благодаря хладнокровию Лотты, ее
стараниям и усилиям порядок был восстановлен. <...>
324
Страдания молодого Вертера
19 июня.
Не помню, на чем я остановилея в прошлый раз. Одно
помню, что до постели я добрался в два часа ночи и что
если бы я мог болтать с тобой, а не писать, то продержал бы
тебя, должно быть, до самого утра.
Я не рассказал еще, что произошло на обратном пути
с бала, а сегодня у меня опять мало времени.
Что .это был за великолепный восход солнца! Вокруг окроп-
ленный дождем лес и освеженные поля! Наши спутницы за-
дремали. Она спросила, не хочется ли мне последовать их
примеру, я могу не стесняться ее присутствием. «Пока передо
мной раскрыты эти глаза,— сказал я, смело глядя на пес,—
мне сон не угрожает». Оба мы бодрствовали до самых ее
ворот, когда служанка потихоньку отворила ей и на ее рас-
спросы ответила, что все благополучно, а отец и малыши
еще спят. На этом я расстался с ней, попросив разрешения
навестить ее в тот же день. Она разрешила, и я приехал,
и с тех пор солнце, месяц и звезды могут преспокойно со-
вершать свой путь, я не знаю, где ночь, где день, я не вижу
ничего кругом <...>
13 июля.
Нет, я не обольщаюсь! В ее черных глазах я читаю не-
притворное участие ко мне и моей судьбе. Да, я чувствую,
а в этом я могу поверить моему сердцу... Я чувствую, что
она —могу ли, смею ли я вылазить райское блаженство этих
слов? — что она любит меня... Любит меня! Как это возвышает
меня в собственных глазах! Как я... тебе можно в этом при-
знаться, ты поймешь... как я благоговею перед самим собой
с тех пор, что она любит меня!
Не знаю, дерзость ли это, или верное чутье, только я не
вижу себе соперника в сердце; Лотты. И все же, когда она
говорит о своем женихе и говорит так тепло, так любовно,
я чувствую себя человеком, которого лишили всех почестей
и чинов, у которого отобрали шпагу <„.>
30 августа.
Несчастный! Не глупец ли я? И не обманываю ли сам
себя? К чему эта буйная, неутолимая страсть? Я молюсь ей
одной, воображение вызывает передо мной лишь ее образ,
все на свете существует для меня лишь в связи с ней. Сколько
счастливых минут переживаю я при этом, но в конце концов
мне приходится покидать ее! Ах, Вильгельм! Куда порой влечет
меня сердце!
Когда я посижу у нее часа два-три, наслаждаясь ее кра-
сотой, грацией, чудесным смыслом ее слов, чувства мои мало-
325
Иоганн Вольфганг Гёте
помалу достигают высшего напряжения, в глазах темнеет,
я едва слышу, что-то сжимает мне горло убийственной хват-
кой, а сердце болезненными ударами стремится дать выход
чувствам и лишь усиливает их смятение, — Вильгельм, я не
знаю тогда, на каком я свете! И если порой грусть не берет
верх и Лотта не дарит мне убогого утешения выплакать мою
тоску, склоняясь над ее рукой,—тогда я рвусь прочь на простор.
Тогда я бегаю по полям, и лучшая моя отрада Одолеть кру-
той подъем, проложить тропинку в непроходимой чаще, про-
дираясь сквозь терновник, напарываясь на шипы. Тогда мне
становится легче, чуть легче. И ког^а от усталости и жажды
я падаю на пути, когда глубокой ночью при свете полной
луны я сажусь в глухом лесу на согнувшийся сук, чтобы
дать немножко отдыха израненным ногам, а потом перед
рассветом забываюсь томительным полусном, — ах, Вильгельм
по сравнению с этим одинокая келья, власяница4 и вериги5
были бы блаженством для моей души. Прощай!. Я не вижу
иного конца этим терзаниям, кроме могилы! <...>
Книга вторая
15 марта.
У меня была неприятность, из-за которой мне придется
уехать отсюда: я скрежещу зубами от досады! Теперь уж эту
дьявольскую историю ничем не исправишь, а виноваты в ней
вы одни, вы же меня подстрекали, погоняли и заставляли
взять место, которое было не но мне. Вот теперь получили
и вы, и я! А чтобы ты не говорил, как всегда, будто мои
сумасбродные фантазии всему виной, изволь, сударь, выслушать
подрооный рассказ, изложенный с точностью и беспристрас-
тием летописца.
Граф фон К. любит и отличает меня: это дело известное,
я тебе об этом говорил уже сотни раз. Так вот вчера был
я приглашен к обеду, а как раз в этот день по вечерам
у него собираются знатные кавалеры и дамы, я об этом
обществе никогда и не помышлял, а потому и понятия не имел,
что нам, подначальным, там не место. Отлично. Я отобедал
у графа, из-за стола мы отправились в большую залу и
прогуливались там взад и вперед; я беседовал с ним, потом
к нам присоединился полковник Б., и так наступил час съезда
гостей. Мне и в голову ничего не приходит, как вдруг появ-
ляется высокородная госпожа фон С. с супругом и свеже
вылупившейся плоскогрудой гусыней-дочкой в аккуратном кор-
сетике, и en passant6 на аристократический манер таращат
глаза и раздувают ноздри, а так как эта порода глубоко
противна мне, я сразу же собрался откланяться и только
326
Страдания молодого Вертера
ждал, чтобы граф избавился от их несносной болтовни, но
тут вошла моя приятельница фрейлейн Б. При виде ее мне,
как всегда, сделалось немножко веселее на душе, я не ушел
и встал позади ее кресла и только через некоторое время
заметил, что она говорит со мной менее непринужденно, чем
обычно, и как-то смущена. Это меня поразило. «Неужто и она
такая же, как все?» — подумал я в обиде и решил уйти,
и все-таки остался, потому что не хотел этому верить, искал
ей оправдания и ждал от нее приветливого слова, и... кто
его знает, почему еще. Тем временем гости съезжались. Ба-
рон Ф. во всей амуниции из коронационной поры Франца I7,
гофрат Р., которого здесь титулуют in qualitate8 господином
фон Р., с глухой супругой, и другие, не исключая и обор-
выша И., подправляющего свой устарелый гардероб новомод-
ными заплатами. Гости валят толпой, я беседую кое с кем
из знакомых, все отвечают крайне лаконически. Я ничего не
понимал... и занялся исключительно моей приятельницей Б.
Я не видел, что женщины шушукались между собой на другом
конце зала, что потом стали перешептываться и мужчины, что
госпожа фон С. говорила с графом (все это рассказала мне
впоследствии фрейлейн Б.), после чего граф направился ко мне
и увлек меня в амбразуру окна.
«Вам ведь известны наши дикие нравы,— сказал он.—Я вижу,
что общество недовольно вашим присутствием. Я ни в коем
случае не хотел бы...»
«Ваше превосходительство,—перебил я,—простите меня ради
бога; мне давно следовало догадаться самому, но, я знаю,
вы извините мою опрометчивость... Я сразу же собрался от-
кланяться, но злой гений удержал меня»,—добавил я с улыбкой,
отвешивая поклон. Граф сжал мне руки с горячностью, которой
было сказано все. Я незаметно покинул пышное общество,
вышел, сел в кабриолет и поехал в М. посмотреть с холма
на закат солнца, читая из моего любимого Гомера великолеп-
ную песнь о том, как Улисс был гостем радушного свино-
паса9. И все было отлично.
Возвращаюсь я вечером к ужину; в трактире осталось
очень мало посетителей; они играли в кости на углу стола,
откинув скатерть. Вдруг появляется добрейший Аделин, увидев
меня, снимает шляпу, подходит ко мне и спрашивает шопотом:
«У тебя была неприятность?»—«У меня?..» — говорю я. «Да
как же, граф выставил тебя вон».— «Черт с ними, я рад был
очутиться на свежем воздухе», — ответил я. «Хорошо, что ты
так легко принимаешь это. Одно мне досадно: об этом уже
толкуют повсюду». Тут только эта история задела меня за
живое. Мне казалось, что все, кто приходил к столу и смотрел
на меня, только потому на меня и смотрят. И я злился.
А уж сегодня, куда я пи пойду, всюду меня жалеют,
327
Иоганн Вольфганг Гёте
а завистники мои, ио слухам, торжествуют и говорят: «Вот
до чего доводит заносчивость, когда люди раздувают свой
ничтожный умишко и считают, что им все дозволено» и тому
подобный подлый вздор. От всего этого впору всадить себе
в сердце нож. Что бы ни толковали о независимости, а хо-
тел бы я видеть человека, который спокойно слушал бы, как
бездельники, имея против него козырь, судачат о нем; если
их болтовня пустая, тогда, конечно, можно пренебречь ею. <...>
14'декабря.
Друг мой, что же это такое? Я бшрсь самого себя. Неужто
любовь моя к ней была всегда благоговейнейшей, чистейшей
братской любовью? Неужели в душе моей таились преступные
желания! Не смею отрицать... К тому же эти сны! О, как
правы были люди, когда приписывали внутренние противоре-
чия влиянию враждебных сил! Сегодня ночью— страшно со-
знаться—я держал ее в объятиях, прижимал к своей груди
и осыпал поцелуями ее губы, лепетаяшие слова любви, взор
мой тонул в ее затуманенном негой взоре! Господи! Неужто
я преступен оттого, что для меня блаженство вновь переживать
со всей полнотой те жгучие радости? Лотта! Лотта! Я погиб-
ший человек! Ум мой мутится, уже неделю я сам не свой,
глаза полны слез. Мне повсюду одинаково плохо и одинаково
хорошо. Я ничего не хочу, ничего не прошу. Мне лучше
уйти совсем.
Решение покинуть мир все сильнее укреплялось в душе
Вертера в тот период, и обстоятельства лишь способствовали
этому. С самого возвращения к Лотте это было последним
его прибежищем, последней надеждой; однако он дал себе
слово, что это не будет шальной и необдуманный шаг, он
совершит его с ясным сознанием, с твердой и спокойной ре-
шимостью.
Его сомнения, его внутренняя борьба раскрываются в записи
без числа, составлявшей, по-видимому, начало письма к Виль-
гельму и найденной среди его бумаг.
<...> «Лотта, все решено, я должен умереть, и пишу тебе
об этом спокойно, без романтической экзальтации в утро того
дня, когда последний раз увижу тебя. В то время, как ты,
любимая, будешь читать эти строки, холодная могила уже
укроет бренные останки мятущегося мученика, которому
в последние мгновения жизни нет большей отрады, как бе-
седовать с тобой. Я провел страшную и, увы, благодетельную
ночь. За эту ночь окрепло и определилось мое решение —
умереть! Вчера, когда я оторвался от тебя, когда все чувства
мои были возмущены и все разом прихлынуло к сердцу и
328
Страдании молодого Вертера
от безнадежного, безрадостного моего прозябания подле тебя
на меня повеяло смертным холодом, я едва добрался до своей
комнаты, не помня себя бросился на колени, и ты, о боже,
даровал мне последнюю усладу горчайнгих слез! Тысячи наме-
рений, тысячи надежд проносились в душе, но под конец
прочно и безраздельно утвердилась одна последняя, единствен-
ная мысль: я должен умереть! Я лег спать, а утром в ясном
спокойствии пробуждения, та же мысль твердо и прочно стоит
в моем сердце: я должен умереть! Это вовсе не отчаяние,
это уверенность, что я выстрадал свое и жертвую собой ради
тебя. Да, Лотта, к чему скрывать? Один из нас троих должен
уйти, и уйду я! О любимая, мое растерзанное сердце не раз
язвила жестокая мысль... убить твоего мужа!.. Тебя!.. Себя!..
Да будет так! Когда ясным летним вечером ты взойдешь
на гору, вспомни тогда обо мне, о том, как часто поднимался
я вверх по долине, а потом взгляни на кладбище, на мою
могилку, где ветер в лучах заката колышет высокую траву...
Я был спокоен, когда начал писать, а теперь все так живо
встает передо мной, и я плачу, точно дитя...» <...>
Роман «Страдания молодого Вертера» — одно из самых выдающихся произ-
ведений 1 ете периода «Бури и натиска», снискавших автору всемирное
признание. Этот роман является крупнейшим памятником не только немец-
кого, но и европейского сентиментализма.
Роман исполнен глубокого социального смысла. В нем показана тра-
гедия человека, вызванная не столько перипетиями личных переживаний,
сколько враждебными обстоятельствами общественной жизни. В романе
реалистически правдиво показаны пороки Германии XVIII века: амораль-
ность дворянского общества, незыблемость сословных привилегий и феодаль-
ных устоев, бесправие людей «третьего сословия», выражено горячее сочув-
ствие людям из народа.
Главный герой романа Вертер — молодой человек из бюргерской среды,
мелкий служащий, образованный, глубоко чувствующий юноша. Это один
из представителей передовой молодежи, задыхавшейся в затхлой атмосфере
немецкой жизни. Исполненный жажды деятельности на благо своей страны,
желая преобразовать ее на справедливых началах, он обречен на бездей-
ствие и одиночество. Ему как простолюдину закрыты все пути в офици-
альное «общество». Трагическое одиночество Вертера, не способного в силу
пассивности своей натуры к решительной борьбе, приводит его к само-
убийству, поводом к которому послужила неразделенная любовь. Это за-
ключительный этап непримиримого конфликта Вертера с окружающим его
феодально-абсолютистским укладом и филистерской косностью.
Судьба Вертера типична для тогдашней Германии. Трагедия Вертера —
это трагедия поколения, болезнь века, «вертеризм». Вместе с тем трагический
исход романа, явившийся своеобразной формой протеста против безотрадной
немецкой действительности XVIII века, отражал бесперспективность штюр-
мерского движения. Образ Вертера воспроизведен автором с любовью и
симпатией. В нем воплощены глубоко выстраданные чувства. Его образ
отчасти автобиографичен, навеян несчастливой юношеской любовью моло-
дого Гете.
Художественное выражение этого произведения соответствует его идейной
устремленности. «Страдания молодого Вертера», написанные в форме писем,
являются одним из образцов социально-психологического романа. Почти все
повествование ведется от лица главного героя. Композиция романа нечет-
329
Иоганн Вольфганг Гёте
кая, действие выражено слабо. Яркие пейзажные зарисовки являются свое-
образным обрамлением трагедии героя. Как и для других произведений
литературы сентиментализма, для романа характерны поэтизация природы
и «чувствительность», мотивы ухода от порочной цивилизации, глубокий
интерес к личности и ее переживаниям. Роман отмечен влиянием фило-
софии и художественного метода Ж.-Ж. Руссо.
Роман написан в 1773—1774 гг., издан в 1774 г. Ои имел огромный
успех. Критические отзывы были разнородными. Лессинг, ратовавший за
активное, действенное отношение к жизни, осудил развязку «Вертера». Впо-
следствии Гете, изживая штюрмерские настроения, при переиздании «Вер-
тера», предпослал ему стихотворное обращение главного героя к читателю,
заканчивающееся словами: «Будь мужчиной, и не следуй моему примеру».
В 1787 г. была опубликована вторая редакция романа.
Выше приведены отрывки из романа.
1 Мелузина — персонаж в народных 1
сказках Франции и Германии, изоб-
ражалась в образе женщины-рыбы.
2 Англез (франц.), —здесь: англий-
ский танец.	1
3	Променад (франц.) — прогулка. i
здесь: фигура в танце.	।
4	Власяница — грубая шерстяная или '
волосяная одежда монахов и хрис- <
тианских «подвижников».
5	Вериги — тяжелые цепи
металлические предметы,
носили аскеты.
6 Еп passant (франц.) — мимоходом,
между прочим.
7 Имеется в виду коронование в
1745 г. во Франкфурте-иа-Майне
Франца I Стефана (170а—1765), им-
ператора «Священной Римской импе-
рии германской нации».
в In qualitate (лат.) —в соответствии
с его официальной придворной долж-
ностью.
9 Вертер имеет в виду встречу Одис-
сея, главного героя одноименной го-
меровской поэмы, со свинопасом
Евмеем.
и другие
которые
Эгмонт
(«Egmont», 1787-1788)
Трагедия в пяти действиях
Действие четвертое
Куленбургский дворец. Апартаменты герцога Альбы.
<...> Входит Эгмонт.
Эгмонт. Я приехал услышать повеления короля, узнать,
какой службы он требует от нашей верности, вечной и не-
изменной.
Альба. Он прежде всего ищет вашего совета.
Эгмонт. По поводу чего? Принц Оранский тоже при-
будет! Я думал, он уже здесь.
Альба. Мне очень жаль, что его нет с нами в столь
важный час. Король желает услышать ваш совет, как снова
умиротворить провинции. Притом он надеется, что вы ему
всеми силами поможете успокоить эти волнения и восстано-
вить твердый и прочный порядок.
Эгмонт. Вы знаете лучше, чем я, что все уже доста-
точно успокоилось и было бы еще спокойнее, если б не
330
Эгмонт
появление новых войск. Они опять пробудили в людях страх
и тревогу.
Альба. Вы, кажется, намекаете на то, что было бы ра-
зумнее, если б король не доставил мне случая находиться
здесь и советоваться с вами?
Эгмонт. Простите, не мне судить, надо ли было королю
посылать войско или воздействовать на события одним лишь
величием своего присутствия. Войско здесь, а его нет. Но мы
были бы слишком неблагодарны и беспамятны, если бы по-
забыли, чем мы обязаны правительнице. Как не признать,
что она своим мудрым и твердым поведением, действуя где
авторитетом, где силой, где кротостью, где хитростью, сумела
усмирить бунтовщиков и, всему миру на диво, в несколько
месяцев вернула мятежный народ к сознанию своего долга.
Альба. Йе отрицаю. Волнения улеглись, и каждый как
будто вернулся в границы послушания. Но разве не от про-
извола каждого зависит их опять нарушить? Кто помешает
народу снова взбунтоваться? Где власть, способная его удержать?
И кто поручится, что жители и впредь останутся послушными
и верными подданными? Их воля—единственный залог, кото-
рым мы располагаем.
Эгмонт. А разве добрая воля народа—не вернейший, не
благороднейший залог? Бог мой, может ли король чувствовать
себя прочнее на престоле, чем когда все стоят за одного,
а один за всех? Прочнее перед лицом и внешнего и внут-
реннего врага?
Альба. Но вы же не станете уверять, что дело здесь
обстоит именно так?
Эгмонт. Пусть король объявит общую амнистию и тем
успокоит умы; он скоро увидит, как вместе с доверием вер-
нутся любовь и верность.
Альба. И каждый, кто хулил особу короля и святость
религии, будет по-прежнему разгуливать на свободе? И служить
живым примером для других, что самые чудовищные преступ-
ления могут остаться безнаказанными?
Эгмонт. А разве преступленья, совершенные по неразу-
мию, под пьяную руку, не следует скорей прощать, чем жес-
токо наказывать? Особенно, если есть надежда, более того —
уверенность, что все это уже не повторится? Разве власть
правителей от этого не крепнет? Разве и современники и
потомки не прославляют короля, умевшего прощать и презирать
повинных в оскорблении его сана и даже испытывать жалость
к оскорбителям? Не потому ли короля почитают наравне с
богом, что его не могут коснуться ни хула, ни кощунство?
Альба. Вот потому-то король и обязан вступаться за
святость бога и религии, а мы —за достоинство короля. То,
мимо чего король проходит с презрением, должно быть нами
331
Иоганн Вольфганг 1 ёте
наказано. Ни один виновный но должен уйти от кары. Таков
мой взгляд.
Эгмонт. Ты думаешь, всех их переловить? Разве мы
не слышим ежедневно, что страх гонит их с места на место
и выгоняет из страны. Богатый увезет с собой свое имуще-
ство, детей и друзей; а бедные отдадут соседней стране свои
рабочие руки.
Альба. И будут отдавать, если мы тому не помешаем.
Потому-то король и ждет усердной помощи от каждого князя,
каждого правителя, а не пустой болтовни о том, что имеет
место и что имело бы место, если все предоставить своему
течению. Бездейственно взирать па большое зло, льстить себя
надеждами, полагаться на время, иной раз даже вмешаться
в драку и отвесить несколько звонких оплеух, как на масле-
ничном гулянье лишь бы поверили, будто ты что-то делаешь,
хоть, по правде, не делаешь ничего; разве все это не вызывает
подозрение, что ты смотришь па смуту с удовольствием, и
если не подстрекаешь к пей, то тайно ее поддерживаешь?
Эгмонт (чуть не вспылил, но овладевает собой и после
короткой паузы спокойно говорит). Не всякое намерение
очевидно, иное людьми толкуется превратно. Ведь приходит-
ся же слышать со всех сторон, будто намерение короля не
в том, чтобы править провинциями по ясным, общим для всех
законам, укреплять величие веры, даровать народу всеобщий
мир и благоденствие, а в том, чтобы любой ценой порабо-
тить его, лишить исконных прав, захватить его достояние
и ограничить славные вольности дворян, ради которых дворя-
нин только и служит ему душой и телом, жертвуя своей
жизнью? Религия, как всюду теперь говорят, только роскошная
завеса, за которой тем легче готовить любые козни. Народ
стоит на коленях, он молится вытканным на ней священным
образам, а позади завесы притаился птицелов, подстерегая
свою жертву.
Альба. И это я слышу от тебя?
Эгмонт. Это не мои слова. Это то, о чем громогласно,
то здесь, то там, говорят знатные и бедные, умные и дураки,
что повторяется повсюду. Нидерландцы боятся двойного ярма,
и кто им поручится за их свободу?
Альба. Свобода! Хорошее слово, если правильно пони-
мать его. Но какой свободы они хотят? И в чем состоит
истинная свобода? В том, чтобы поступать, как должно, тут
король им не будет препятствовать. Но ведь нет! Они не
считают себя свободными, если им не дают возможность
вредить себе и другим. Так не лучше ли отречься от власти,
чем править таким народом? Когда вторгнутся внешние враги,
о которых пе думает никто из граждан, занятых будничными
делами, и король потребует помощи от нидерландцев, те пойдут
332
Эгмонт
на новый мятеж и невольно окажутся в сговоре с врагами.
Нет, куда лучше их прижать и обращаться с ними, как с
детьми, и, как детей, направлять ко благу. Поверь мне, народ
не станет ни зрелым, ни разумным; он будет всегда ребенком.
Эгмонт. А как редко бывает разумен король! И не луч-
ше ли, чтобы многие вверили себя многим, чем одному и
даже не одному, а незначительной кучке его слуг, дряхлею-
щих на глазах у своего повелителя. Видимо, только они
имеют право считать себя разумными.
Альба. Может быть, именно потому, что они ire предо-
ставлены самим себе.
Эгмонт. И поэтому-то никого не хотят предоставить са-
мому себе. Так делайте, что хотите, а я на твой вопрос от-
ветил и еще раз повторяю: не выйдет! Не может выйти!
Я знаю моих земляков. Это люди, достойные ступать по земле
господней. Каждый в своем кругу сам себе маленький король;
спокоен, тверд, усерден, верен и предан обычаям старины.
Трудно заслужить их доверие, но сохранить легко. Они упорны,
стойки. Гнуть их можно, согнуть — никогда.
Альба (он тем временем несколько раз озирался). И ты бы
повторил все это в присутствии короля?
Эгмонт. Плохо, если бы его присутствие меня испугало.
И тем лучше для него и для народа, если бы оно придало
мне смелости, если бы он доверием поощрил меня высказаться
еще полнее.
Альба. Все полезное я могу выслушать вместо него.
Эгмонт. Я бы сказал ему: легко пастуху гнать перед
собой стадо овец; вол, не противясь, тянет свой плуг; но если
ты хочешь скакать на благородном коне, узнай сначала его
повадки, неразумно требовать от него неразумного. Почему
нидерландец хочет сохранить в своей стране старые порядки,
хочет, чтобы им управляли его земляки? А потому, что он
знает, как они будут им править, потому что ждет от них
бескорыстия и внимания к его нуждам.
Альба. А разве правитель не имеет власти изменить ста-
рые обычаи? Не зто ли именно составляет главное его пре-
имущество? Что неизменно в этом мире? Так почему же
государственное устройство должно остаться неизменным? Разве
в определенный срок не должны изменяться все людские
отношения? Не окажется ли тогда устаревший строй причиной
неисчислимых бедствий, ибо он уже не отвечает современному
состоянию народа? Боюсь, зти старинные привилегии лишь
потому так любезны иным из вас, что умный и сильный
всегда найдет в них убежище или лазейку —во вред народу,
во вред целому.
Эгмонт. А зти самовольные изменения, зти неограничен-
ные вмешательства верховной власти, разве они не показывают,
333
Иоганн Вольфганг Гёте
что тут один намерен сделать то, чего не смеют тысячи? ,
Он хочет лишь для себя свободы, чтобы удовлетворять любое i
свое желание,, осуществлять любые замыслы. И если бы даже J
мы доверились ему, как мудрому и доброму королю, сможет ли |
он поручиться за своих преемников? За то, что ни один из
них не растопчет наших прав, не перестанет с нами счи-
таться? А кто спасет нас от полного произвола, когда он
пошлет к нам своих слуг, своих приближенных, а те, не зная
ни страны, ни ее нужд, примутся хозяйничать в ней, как им
вздумается, и, не встретив сопротивления, почтут себя свобод-
ными от всякой ответственности.
Альба (он тем временем снова оглянулся). Вполне есте-
ственно, что король желает править по своему усмотрению,
а потому всего охотнее поручает выполнить свои приказания
тем, кто лучше способен и хочет его понять, кто будет не-
уклонно следовать его воле.
Эгмонт. Но столь же естественно желание граждан, чтобы ’
ими правил тот, кто родился и вырос среди них, кто смотрит ;
на правду и кривду, как они, в ком они видят брата.
Альба. И все-таки дворяне когда-то произвели с этими j
своими братьями далеко не справедливый дележ.
Эгмонт. С тех пор прошли века, и это уже не возбуж-
дает зависти. Но если сейчас, без всякой нужды, будут при-
сланы новые люди, которые вторично захотят обогатиться за
счет народа, если народ станет смотреть на себя как на
жертву жестокой, наглой, беспощадной корысти, зто вызовет j
волнения, которые едва ли утихнут сами собой.	i
Альба. Я не должен был бы слушать тебя; и я здесь
чужой.
Эгмонт. Если я это говорю, то, значит, разумею не тебя, j
Альба. Все равно, я не желаю от тебя этого слышать. |
Король послал меня, надеясь, что я здесь найду поддержку !
дворянства. Король настаивает на исполнении своей воли, j
После глубоких размышлений он увидел, что именно нужно
народу; по-прежнему продолжаться не может. Цель короля —
ограничить вас ради вашей же пользы, навязать вам, если
нельзя иначе, ваше собственное благо, а вредными людьми
пожертвовать, чтоб остальные могли спокойно жить и поль-
зоваться счастьем мудрого правления. Вот как он решил; мне
приказано сообщить об этом дворянству. Я требую от имени
короля совета, как, а не что нужно делать, ибо последнее
уже решено.
Эгмонт. Из слов твоих я вижу, что страх народа, что
страх всех нидерландцев обоснован. Итак, король решился
на то, на что ни один государь не должен был бы решаться.
Он хочет сломить, подавить, обессилить мощь народа, его дух,
его самоуважение лишь для того, чтобы удобнее им управлять!
334
Эгмонт
Он хочет вытравить глубочайшее зерно его самобытности, о,
разумеется, лишь для его блага! Он хочет уничтожить этот
народ, чтобы возникло что-то новое, но совсем иное. О, если
он хочет добра, то как же плохи его советчики! Народ
восстает не против короля. Он только препятствует королю
ступить на неверный путь и сделать на нем первые роковые
шаги.
Альба. При таком твоем образе мыслей мы едва ли
сможем сговориться. Видно, ты невысокого мнения о короле
и презираешь его советы, если не веришь, что все это уже
давным-давно взвешено, продумано, проверено. Мне не поручено
еще раз пересмотреть все «за» и все «против». Я требую
покорности от народа, а от вас — первейших и благороднейших
его представителей — совета и помощи как поруки вашего
безусловного повиновения.
Эгмонт. Потребуй лучше наши головы, и делу конец.
Согнуть ли шею под ярмо самовластья, или склонить ее под
топор, не все ли одно для благородного сердца? Напрасно
я столько говорил: вышло много шуму и мало толку.
Входит Фердинанд.
Фердинанд. Простите, что прерываю вашу беседу. Вот
письмо, его податель настаивает на немедленном ответе.
Альба. Разрешите с ним ознакомиться.
Фердинанд. Какого прекрасного коня вам привели ваши
люди!
Эгмонт. Да, конь не плох. Он у меня уже давно, и я
думаю продать его. Если он вам нравится, мы можем сго-
вориться.
Фердинанд. Хорошо, потолкуем.
Эгмонт. Прощайте! Отпустите меня! Клянусь богом, мне
больше нечего сказать вам.
Альба. К счастью, случай помешал тебе еще яснее рас-
крыть свои помыслы. Ты неосторожно показал тайные закоулки
своей души, обличил себя беспощаднее, чем самый лютый
противник.
Эгмонт. Этот упрек меня не трогает; я знаю себя доста-
точно и знаю, как я предан королю; гораздо больше многих,
которые, служа ему, служат сами себе. Мне жаль оставлять
этот спор неразрешенным, и я желаю только одного: чтобы
служба государю и благо родины скорее нас вновь соединили.
Повторение этого же разговора в присутствии остальных князей,
которых нет сегодня, и в более счастливую минуту, может
быть, все-таки приведет к тому, что кажется сейчас невоз-
можным.
Альба (подавая, вместе с тем знак сыну). Стой, Эмогнт!
Шпагу!
335
Иоганн Нолъфганг Гёте
Распахиваются средние двери и видна галерея, запятая стражей, которая
стоит неподвижно.
Эгмонт (после изумленного молчания). Так вот что!
Вот зачем ты вызвал меня! (Хватается за шпагу, словно
желая защититься.) Но разве я безоружен?
Альба. Так приказал король. Ты мой пленник!
Э г м опт (после паузы). Король? Ах, принц Оранский!
(После паузы протягивает Алъое шпагу.) Тогда возьми ее!
Она ча(це защищала дело короля, чем прикрывала эту грудь!
(Выходит в средние двери.)
Вооруженная стража, находившаяся в галерее, следует за ним, сын Альбы
также. Альба стоит на месте, Зана ш с.
Действие пятое
Тюрьма.
<.„> Эгмонт (один). Злой человек! Ты не думал, что ока-
жешь мне это благодеяние, посылая сюда сына. Он снял с меня
и тревогу, и страданья, и ужас, и всякую боязнь. Мягко и
настойчиво природа требует в последний раз обычной дани.
Вес миновало, все решено! Те сомненья, что этой ночью меня
заставляли ворочаться на ложе, теперь обернулись уверенностью,
склоняют ко сну мои чувства! (Садится на койку. Музыка.)
Сладостный сон! Ты приходишь как чистое счастье, неждан-
ный, непрошенный, по собственной воле. Ты расплетаешь узлы
суровых раздумий и сливаешь в одно картины радости и печали;
неудержимо бежит круг внутренней гармонии, и, отдавшись
желанному бездумью, мы погружаемся в небытие.
[Он засыпает; музыка сопровождает его дремоту. Стена позади его ложа как
будто раздвигается, и возникает сияющее виденье. На облаке парит Свобода в
небесном одеянии, окруженная -ясным светом. У нее черты Клэрхен, и она
склоняется над спящим героем. Лицо ес выражает печаль, она, видимо, сожалеет
о нем. Но вскоре она овладевает собой и ободряющим движением указывает
ему на пучок стрел, жезл и шляпу. Она призывает его быть радостным, и,
давая ему понять, что он своей смертью принесет свободу провинциям, признает
его победителем и вручает ему лавровый венок. Когда она подносит венок к его
голове, Эгмонт делает движение, как человек, повернувшийся во сне, и оказы-
вается лежащим прямо к ней лицом. Опа протягивает венок, и он словно парит
над головою Эгмонта. Издалека слышится воинственная музыка барабанов и
флейт; с се первым звуком виденье исчезает. Музыка становится громче.
Эгмонт просыпается, тюрьма слабо освещена утренней зарей. Его первое
движенье — коснуться головы, он встает п озирается, все еще держа руку на го-
лове.]
Венок исчез! О чудное виденье, луч рассвета тебя спугнул.
Да, это были они, слитые воедино, две сладчайшие отрады моего
сердца! Божественная свобода приняла облик моей возлюбленной;
прелестная девушка облеклась в небесную одежду подруги.
В суровую минуту жизни они слились в одно виденье, скорее
.3.36
Эгмонт
строгое, чем сладостное. Окровавленными ногами приблизилась
она ко мне, и на веющих складках ее одежды алела кровь.
Эта кровь-моя кровь, кровь многих благородных мужей.
Нет, недаром она пролилась! Шагайте по ней. О смелый мой народ!
Богиня победы ведет тебя! Как море, что твои плотины рушит, так
сокруши лихих тиранов крепость! Сметите их с неправедно
захваченной земли!
Бой барабанов приближается.
Чу! Слышишь? Как часто эти звуки меня призывали, и,
вольный, я спешил на поле битвы и победы! Как бодро ступали
мои товарищи по этой опасной и славной стезе! А я выйду теперь
из темницы навстречу почетной смерти. Я умираю за свободу!
Ради нее я жил и боролся и за нее приношу себя в жертву.
Глубину сцены занимают испанские солдаты с алебардами.
Что ж, выводите их всех! Смыкайте ряды, меня вам не испугать!
Я привык стоять впереди копий, лицом к копьям, окруженный
грозной смертью, и с удвоенной силой чувствовать жизнь в отваж-
ной груди!
Барабаны.
Со всех сторон враг окружает нас! Мечи блестят! Друзья мои,
смелей! Ведь за спиною — старцы, жены, дети! (указывает на
стражу.) А этих принуждает их владыка! Не доблесть их ведет!
За родину сражайтесь! Радостно отдайте вы жизнь за то, что вам
всего дороже — за вольность, за свободу! В чем вам пример сегодня
подаю!
Барабаны. Когда он направляется мимо стражи к двери в глубине сцены, занавес
падает. Вступает музыка и заканчивает пьесу победной симфонией.
В трагедии «Эгмонт» (1787—1788) показана борьба нидерландского народа
против испанского господства в XVI веке. Это весьма противоречивое произ-
ведение, отразившее сложный процесс постепенного перехода Гете от бурных
устремлении штюрмерского периода к «веймарскому классицизму». В драме
выражено свободолюбие писателя, гневно обличаются тирания, жестокость и
мрачный фанатизм завоевателей. Главный герой трагедии Эгмонт — поборник
свободы и национальной независимости своей страны. Но он нерешителен,
выступая против иноземных поработителей и феодально-церковных устоев и
Погибает отчасти в результате непоследовательности своих взглядов и бес-
печности. Он значительно уступает Гецу по силе и страстности политического
темперамента. Зато пылкостью и героической самоотверженностью наделяет
Гете Клерхен — девушку из народа, пытающуюся поднять соотечественников
на борьбу против поработителей. Величествен финал трагедии, в котором аллего-
рический образ Свободы предрекает грядущее освобождение Нидерландов.
В 1810 г. Бетховен написал к произведению Гете музыку.
Художественные особенности «Эгмонта» столь же сложны и противоречивы,
как и идейная проблематика. Они отличаются соединением штюрмерских
черт (влияние Шекспира, прозаическая форма пьесы, свободная композиция,
Интерес к переломным моментам истории, бурный драматизм, изображение
>2-690
337
Иоганн Вольфганг Гёте
народных сцен) с характерными для «веймарского классицизма» тенденциями
гармонического, «умиротворенного» восприятия жизни.
Выше приведены отрывки из произведений.
Лирика
Майская песня
(<Mailied-Wie herrlich leuchtet», 1771)
Как все ликует,
Поет, звенит!
В цвету долина,
В огне зенит!
Трепещет каждый
На ветке лист,
Не молкнет в рощах
Веселый свист.
Как эту радость
В груди вместить! ~
Смотреть! и слушать!
Дышать! и жить!
Любовь, раскошен
Твой щедрый пир!
Твое творенье —
Безмерный мир!
Ты все даришь мне:
В саду цветок,
И злак на ниве,
И гроздный сок!..
Скорее, друг мой,
На грудь мою!
О, как ты любишь!
Как я люблю!
Находит ландыш
Тенистый лес,
Стремится птица
В простор небес.
А мне любовь лишь
Твоя нужна,
Дает мне радость
И жизнь она.
338
Лирика
Мой друг, для счастья,
Любя, живи,—
Найдешь ты счастье
В своей любви!
Дикая роза
(«Heidenroslein», 1771)
Мальчик розу увидал,
Розу в чистом поле,
К ней он близко подбежал,
Аромат ее впивал,
Любовался вволю.
Роза, роза, алый цвет,
Роза в чистом поле!
«Роза, я сломлю тебя,
Роза в чистом поле!» —
«Мальчик, уколю тебя,
Чтобы помнил ты меня!
Не стерплю я боли».
Роза, роза, алый цвет,
Роза в чистом поле!
Он сорвал, забывши страх,
Розу в чистом поле.
Кровь алела на шипах.
Но она —увы и ах!—
Не спаслась от боли.
Роза, роза, алый цвет,
Роза в чистом поле!
Свидание и разлука
(«Willkommen und Abschied», 1771)
Душа в огне, нет силы боле,
Скорей в седло и на простор!
Уж вечер плыл, лаская поле,
Висела ночь у края гор.
Уже стоял, одетый мраком,
Огромный дуб, встречая нас;
И тьма, гнездясь по буеракам,
Смотрела сотней черных глаз.
Исполнен сладостной печали,
Светился в тучах лик луны,
12*
339
Иоганн Вольфганг Гёте
Крылами ветры помавали,
Зловещих шорохов полны.
Толпою чудищ ночь глядела,
Но сердце пело, несся конь,
Какая жизнь во мне кипела,
Какой во мне пылал огонь!
В моих мечтах лишь ты носилась
Твой взор так сладостно горел,
Что вся душа к тебе стремилась
И каждый вздох к тебе летел.
И вот конец моей дороги,
И ты, овеяна весной,
Опять со мной! Со мной! О боги!
► Чем заслужил я рай земной.
Но —ах!—лишь утро засияло,
Угасли милые черты.
О, как меня ты целовала,
С какой тоской смотрела ты!
Я встал, душа рвалась на части,
И ты одна осталась вновь...
И все ж любить —какое счастье!
Какой восторг —твоя любовь!
Прометей
(«Prometheus», 1774)
Закрой свое небо, Зевс,
Парами туч,
Мальчишеству й,
Сшибая, как репьи,
Дубы и гребни гор!
О, только бы моя земля
Стояла крепко,
И хижина, что выстроил не ты,
И мой очаг,
Что я воспламенил —
Тебе на зависть.
Никого я не знаю под солнцем
Беднее вас, бессмертные!
Убога пища
Ваших величеств —
Даянье жертв
Да вздох молитв.
340
Лирика
В нужде бы вам сгинуть,
Когда б не надежды глупцов —
Детей и нищих.
И я, ребенком,
В неведении блуждая,
Взгляд к солнцу обращал,
Как будто ухо было там —
Услышать жалобу мою,
И сердце, как мое,—
Скорбеть об угнетенном.
Кем был я
От титанов ярых огражден?
От смерти кто меня,
От рабства спас?
Ты не само ли все свершило,
Священно пламенеющее сердце?
И ты же, в юной доброте,
Обманутое сердце,
Благодарило за спасенье
Сонливца—там, вверху.
Мне тебя чтить? За что?
Разве смягчил ты мученья
Обремененного?
Разве утешил ты слезы
Страхом томимого?
Из меня кто выковал, мужа?
Всемогущее время
И вечные судьбы —
Владыки мои и твои.
Уж не хочешь ли ты,
Чтоб жизнь я возненавидел,
Бежал в пустыню
Из-за того, что не каждый
Цветок обратился в плод?
Здесь я творю людей
По своему подобью —
Род, на меня похожий.
Пусть страждут, пусть плачут,
Пусть знают радость и наслажденье
И тебя презирают,
Как я!
341
Иоганн Вольфганг Гёте
Ночная песня странника
(«Wandrers Nachtlied. Uber alien Gipfein...», 1780)
Горные вершины
Спят во тьме ночной,
Тихие долины
Полны свежей мглой;
Не пылит дорога,
Не дрожат листы....
Подожди немного —
Отдохнешь и ты!
Рыбак
(«Der Fischer», 1778)
Бежит волна, шумит волна;
Задумчив, над рекой
Сидит рыбак, душа полна
Прохладной тишиной.
Сидит он час, сидит другой,
Вдруг шум в волнах притих...
И влажною всплыла главой
Красавица из них.
Глядит она, поет она:
«Зачем ты мой народ
Манишь, влечешь с родного дна
В кипучий жар из вод?
Ах, если б знал, как рыбкой жить
Привольно в глубине,
Не стал бы ты себя томить
На знойной вышине.
Не часто ль солнце образ свой
Купает в лоне вод?
Не свежей ли горит красой
Его из них исход?
Не с ними ли свод неба слит
Про хладно-голубо й?
Не в лоно ль их тебя манит
И лик твой молодой?»
Бежит волна, шумйт волна...
На берег вал плеснул...
342
Лирика
В нем вся душа тоски полна,
Как будто друг шепнул.
Она поет, она манит —
Знать, час его настал!
К нему она, он к ней бежит...
И след навек пропал.
Лесной царь
.(«Erlkonig», 1782)
Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?
Ездок запоздалый, с ним сын молодой.
К отцу, весь издрогнув, малютка приник;
Обняв его, держит и греет старик.
«Дитя, что ко мне ты так робко прильнул?» —
«Родимый, лесной царь в глаза мне сверкнул:
Он в темной короне, с густой бородой»,—
«О нет, то белеет туман над водой»,—
«Дитя, оглянися! Младенец, ко мне!
Веселого много в моей стороне:
Цветы бирюзовы, жемчужны струи;
Из золота слиты чертоги мои». —
«Родимый, лесной царь со мной говорит:
Он золото, перлы и радость сулит». —
«О нет, мой младенец, ослышался ты:
То ветер, проснувшись, колыхнул листы». —
«Ко мне, мой младенец! В дубраве моей
Узнаешь прекрасных моих дочерей,
При месяце будут играть и летать,
Играя, летая, тебя усыплять». —
«Родимый, лесной царь созвал дочерей:
Мне, вижу, кивают из темных ветвей». —
«О, нет, все спокойно в ночной глубине:
То ветлы седые стоят в стороне». —
«Дитя, я пленился твоей красотой:
Неволей иль волей, а будешь ты мой!» —
«Родимый, лесной царь нас хочет догнать:
Уж вот он, мне душно, мне тяжко дышать!»
Ездок оробелый не скачет —летит...
Младенец тоскует, младенец кричит...
Ездок погоняет, ездок доскакал...
В руках его мертвый младенец лежал.
343
Иоганн Вольфганг Гёте
Миньона
(«Mignon. Kennst du das Land...», 1784)
Ты знаешь край?-лимоны там цветут,
К листве, горя, там померанцы льнут,
И нежный ветр под синевой летит,
Там тихо мирт и гордо лавр стоит.
Ты знаешь их?-туда, туда
Умчаться б нам, о милый, навсегда.
Ты знаешь дом?—колонны стали в ряд,
Сверкает зал, и комнаты блестят,
Стоят и смотрят мраморы, грустя:
«Что сделали с тобой-увы!-дитя?»
Ты знаешь их? — туда, туда
Умчаться б нам, о добрый, навсегда.
Ты знаешь гору с облачной тропой?
В тумане мул там путь находит свой,
В пещерах жив драконов древнийрод,
Крута скала, над ней же круча вод/
Ты знаешь их? Туда, туда
Наш путь, отец,—умчимся ж навсегда.
Римские элегии
(«Romische Elegien», 1788)
Про блаженство в оны лета
Пусть нам скажет книга эта.
V
Радостно чувствую: я вдохновлен классической почвой.
Прежний и нынешний мир громче со мной говорят.
Здесь я внемлю советам, листаю творения древних,
К делу привыкшей рукой, с новым восторгом всегда,
Ночи же все напролет Амуром я иначе занят, —
В два раза меньше учен, вдвое зато и счастлив.
Разве же я не учусь, когда я груди любимой
Форму исследую, вниз руку веду по бедру?
Мрамор в тот миг постигаю вполне, сравненьями мыслю,
Зрит мой чующш глаз, зрящая чует рука.
Если милая час-другой на дню и отымет,
Мне ночные часы в вознагражденье дарит.
344
Лирика
Мы не целуемся только, ведем и серьезные речи;
Сон ли обнимет ее,—думая долго, лежу.
Часто уже и стихи у нее сочинял я в объятьях,
Гекзаметрический счет пальцами перебирал
Я у нее на спине; вот дышит в пленительной дреме,
И прожигает мне грудь до глубины ее вздох.
Пламя лампады меж тем раздувает Амур, вспоминай
Время, когда он служил так триумвирам своим'.
VII
О как радостно мне здесь в Риме! Время былое
Помню: меня окружал серый на севере день,
Небо на темя мое давило мутно и грузно,
Красок и образов чужд, мир пред усталым лежал.
Я же над собственным «я», следя беспокойного духа
Мрачные тропы, в тиши плыл в созерцания глубь.
Ныне же льется мне блеск эфира светлейшего на лоб,
К жизни божественной Феб вызвал и форму и цвет.
Ночь тут звездно-светла, звучит напевами неги,
Тут мне сияет луна ярче, чем северный день.
Что же за счастье мне смертному? Или мне снится?
Приемлет
Твой амбросический дом2 гостя, Юпитер отец?
Ах! Лежу я и руки к твоим простираю коленам
С жаркой молитвой: «Прими, гостеприимец, меня!
Как сюда я взошел, сказать не умею: схватила
Странника Геба3 и вдруг в эти чертоги ввела.
Или героя ты ей повелел привести на высоты?
Или ошиблась она? Дай мне ошибкою жить!
Дочь твоя так же,— Фортуна!4 —она, как девочка, тоже
Дивные сыплет дары, как ее прихоть велит.
Странноприимный ты бог? О, гостя тогда не отвергни
И с олимпийских высот снова на землю не ринь». —
«Ты не высоко ль забрел, о Поэт?»—«Прости мне: вознесся
Здесь Капитолия холм5 новым Олимпом тебе.
О потерпи меня тут, и пусть Гермес6 меня позже,
Цестия склеп7 миновав, к Орку8 тихонько сведет».
Коринфская невеста
(«Die Braut von Korinth», 1797)
Из Афин в Коринф многоколонный
Юный гость приходит, незнаком;
Но когда-то житель благосклонный
345
Иоганн Вольфганг Гёте
Хлеб и соль там вел с его отцом,
И детей они
В их младые дни
Нарекли невестой с женихом.
Но какой для доброго приема
От него потребуют цены?
Он-дитя языческого дома,
А они — недавно крещены.
Где за веру спор,
Там, как ветром сор,
И любовь и дружба сметены.
Вся семья давно уж отдыхает,
Только мать одна еще не спит,
Благодушно гостя принимает
И покой отвесть ему спешит;
Лучшее вино
Ею внесено,
Хлебом стол и яствами покрыт.
И, простясь, ночник ему зажженный
Ставит мать, но ото всех тревог
Уж усталый он и полусонный,
Без еды, не раздеваясь, лег,
Как сквозь двери тьму
Движется к нему
Странный гость бесшумно на порог.
Входит дева медленно и скромно
Вся покрыта белой пеленой;
Вкруг косы ее густой и темной
Блещет венчик черно-золотой.
Юношу узрев,
Стала, оробев,
С приподнятой бледною рукой.
«Видно в доме я уже чужая,—
Так она со вздохом говорит,—
Что вошла, о госте я не зная,
И теперь меня объемлет стыд.
Спи ж спокойным сном
На одре’ своем:
Я уйду опять в мой темный скит!»
«Дева, стой!—воскликнул он.— Со мною
Подожди до утренней зари!
Вот, смотри, Церерой2 золотою,
.346
Лирика
Вакхом3 вот посланные дары;
А с тобой придет
Молодой Эрот —
Им же светлы игры и пиры!»
«Отпусти, о юноша! Я боле
Не причастна радости земной;
Шаг свершен родительскою волей:
На одре болезни роковой
Поклялася мать
Небесам отдать
Жизнь мою и юность, и покой.
И богов веселый рой родимый
Новой веры сила изгнала,
И теперь царит один незримый,
Одному распятому хвала!
Агнцы боле тут
Жертвой не падут,
Но людсцие жертвы без числа!»
И ее он взвешивает речи:
«Неужель теперь в тиши ночной,
С женихом не чаявшая встречи,
То стоит невеста предо мной?
О, отдайся ж мне,
Будь моей вполне —
Нас венчали клятвою двойной!»
«Мне не быть твоею, отрок милый,
Ты мечты напрасно не лелей:
Скоро взять должна меня могила;
Ты ж сестре назначен уж моей.
Но в блаженном сне
Думай обо мне,
Обо мне, когда ты будешь с ней!»
«Нет, да светит пламя сей лампады
Нам Гимена4 факелом святым.
И тебя для жизни, для отрады
Уведу к пенатам5 я моим!
Верь мне, друг, о верь:
Мы вдвоем теперь
Брачный пир нежданно совершим!’
И они меняются дарами.
Цепь она спешит златую снять,
Чашу он с узорными краями
347
Иоганн Вольфганг Гёте
В знак союза хочет ей отдать;
Но она к нему,
«Чаши не приму,
Лишь волос твоих возьму я прядь!»
Полночь бьет —и взор, доселе хладный.
Заблистал, лицо оживлено,
И уста бесцветные пьют жадно
С темной кровью схожее вино.
Хлеба ж со стола
Вовсе не взяла,
Словно ей вкушать воспрещено.
И фиал6 она ему подносит;
Вместе с ней он сок багровый пьет,
Но ее объятий, как ни просит,
Все она противится —и вот,
Тяжко огорчен
Пал на ложе он
И в бессильной страсти слезы льет.
И она к нему, ласкаясь, села:
«Жалко мучить мне тебя, но! —ах! —
Моего когда коснешься тела,
Неземной тебя охватит страх:
Я, как снег, бледна,
Я, как лед, хладна,
Не согреюсь я в твоих руках!»
Но кипящей жизненною силой,
Он ее в объятья заключил:
«Ты хотя б вышла из могилы,
Я б согрел тебя и оживил!
О, каким вдвоем
Мы горим огнем,
Как тебя мой проникает пыл!»
Все тесней сближает их желанье:
Уж она, припав к нему на грудь,
Пьет его горячее дыханье
И уж уст не может разомкнуть;
Юноши любовь
Ей согрело кровь,
Но не бьется сердце в ней ничуть.
Между тем дозором поздним мимо
За дверьми еще проходит мать,
Слышит шум внутри необъяснимый
348
Лирика
И его старается понять:
То любви недуг,
Поцелуев звук,
И еще, и снова, и опять!
И недвижно, притаив дыханье,
Ждет она —сомнений боле нет —
Вздохи, слезы, страсти лепетанье
И восторга бешеного бред:
«Скоро день, но вновь
Нас сведет любовь!»
«Завтра вновь!»—с лобзаньем был ответ.
Доле мать сдержать не может гнева,
Ключ она свой тайный достает:
«Разве есть такая в доме дева,
Что себя пришельцам отдает?»
Так возмущена,
Входит в дверь она —
И дитя родное узнает.
И, воспрянув, юноша с испугу
Хочет скрыть завесою окна,
Покрывалом хочет скрыть подругу.
Но, отбросив складки полотна,
С ложа, вся пряма,
Словно не сама,
Медленно подъемлется она.
«Мать, о мать! Нарочно ты ужели
Отравить мою приходишь ночь?
С этой теплой ты меня постели
В мрак и холод снова гонишь прочь?
Для тебя ужель
Мало и досель,
Что свою ты схоронила дочь?
Но меня из тесноты могильной
Некий рок к живущим шлет назад;
Ваших клиров7 пение бессильно,
И попы напрасно мне кадят:
Молодую страсть
Никакая власть,
Ни земля, ни гроб не охладят!
Этот отрок именем Венеры
Был обещан мне от юных лет.
Ты вотще во имя новой веры
349
Иоганн Вольфганг Гёте
Изрекла неслыханный обет!
Чтоб его принять,
В небесах, о мать,
В небесах такого бога нет!
Знай, что смерти роковая сила
Не могла сковать мою любовь:
Я нашла того, кого любила,
И его я высосала кровь,
И, покончив с ним,
Я пойду к другим —
Я должна идти за жизнью вновь!
Милый гость, вдали родного края
Осужден ты чахнуть и зав ять!
Цепь мою тебе передала я,
Но волос твоих беру я прядь
Ты их видишь цвет:
Завтра будешь сед:
Русым там лишь явишься опять.
Мать, услышь последнее моленье:
Прикажи костер воздвигнуть нам,
Свободи меня из заточенья,
Мир в огне дай любящим сердцам!
Так из дыма тьмы
В пламе, в искрах мы
К нашим древним полетим богам!».
Из «Западно-восточного дивана?
(*West-Ostlicher Divan», 1814-1819)
Геджра
(*Hegire», 1814)
Север, Запад, Юг в развале,
Пали троны, царства пали.
На Восток отправься дальний,
Воздух пить патриархальный,
В край вина, любви и песни,
К новой жизни там воскресни.
Там, наставленный пророком,
Возвратись душой к истокам,
В мир, где ясным, мудрым слогом
350
Лирика
Смертный вел беседу с богом,
Обретал без мук и боли
Свет небес в земном глаголе.
В Мир, где предкам уваженье,
Где чужое-в небреженье,
Где просторно вере правой,
Тесно мудрости лукавой
И где слово вечно ново,
Ибо устным было слово.
Пастухом броди с отарой,
Освежайся под чинарой,
Караван води песками
С кофе, мускусом, шелками,
По безводью да по зною,
Непроезжей стороною.
Где тропа тесней, отвесней,
Разгони тревогу песней,
Грянь с верблюда что есть мочи
Стих Гафиза1 в пропасть ночи,
Чтобы звезды задрожали,
Чтоб разбойники бежали.'
На пиру и в бане снова
Ты Гафиза пой святого,
Угадав за покрывалом
Рот, алеющий кораллом,
И склоняя к неге страстной
Сердце гурии2 прекрасной.
Прочь, завистник, прочь, хулитель,
Ибо здесь певца обитель,
Ибо эта песнь живая
Возлетит к преддверьям рая,
Там тихонько постучится
И к бессмертью приобщится.
На волю
(<Freisinn>, 1814)
Лишь бы мне поставить ногу в стремя!
Живо распрощаюсь с вами всеми:
На коня-и поминай как звали!
Чтоб за шапку-звезды задевали!
351
Иоганн Вольфганг Гёте
Песнь и изваянье
(<Lied und Gebilde», 1815)
Пусть из грубой глины грек
Стройный образ лепит
И вдохнет в него навек
Плоти жаркий трепет;
Нам милей, лицо склонив
Над Ефрат^рекою,
Водной зыби перелив
Колебать рукою.
Чуть остудим мы сердца,
Чуешь: песня зреет;
Коль чиста рука певца,
Влага в ней твердеет.
Четыре блага
(«Vier Gnaden», 1815)
Арабам подарил аллах
Четыре высших блага,
Да не иссякнут в их сердцах
Веселье и отвага.
Тюрбан—для воина пустынь
Он всех корон дороже.
Шатер —в пути его раскинь,
И всюду кров и ложе.
Булат, который тверже стен,
Прочней утесов горных,
И песню, что уводит в плен
Красавиц непокорных.
Умел я песнями цветы
Срывать с их пестрой шали,
И жены, строги и чисты,
Мне верность соблюдали.
Теперь —на стол и цвет и плод!
Для пира все готово,
И тем, кто поученья ждет,
Предстанет свежим слово.
352
Лирика
Безграничный
(<Unbegrenzt>, 1814)
Не знаешь ты конца —и тем велик.
Как вечность, без начала ты возник.
Твой стих, как небо, в круговом движенье,
Конец его—начала отраженье.
И что в начале и в конце дано,
То в середине вновь заключено.
Таинственно кипит, не иссякая,
В тебе струя поэзии живая.
Для поцелуев создан рот,
Из чистой груди песня льется,
Вина всечасно горло ждет,
Для блага ближних сердце бьется.
И что мне целый мир! Судьбою
Тебе да уподоблюсь я!
Гафиз, мы будем как друзья!
Сквозь боль и радость бытия,
Любовь и хмель пройдут с тобою,
И в этом счастье—жизнь моя.
Но будь неповторимо, слово.
Ты старше нас, ты вечно ново.
Гафизу
(xAn llafis». 1818)
О Гафиз! с тобой сравниться?
Что за вздор!
Быстрый бот летит, как птица,
Бороздя простор.
Парус полн, все дальше мчится
Смелый, гордый бот.
Штормам он не покорится:
Ветхий —он плывет!
Стих твой легкий то струится,
И прохладу льет,
То волной огня взъярится —
Сердце мне сожжет.
353
Иоганн Вольфганг Гёте
Вспыхни, гордости зарница,
И придай мне сил:
Светлый край порой мне снится,
Где и я любил.
Хатем
(«Hatem. — Nicht Gelegenheit macht Diebe...», 1815)
Создает не случай вора,
Случай сам великий вор.
Взял из сердца без зазора
Страсть мою, сломав запор.
И тебе, моей богине,
Отдал он покражу ту,
И рабом твоим отныне
Стал я, впавши в нищету.
Чую, теплится участье
В черной мгле твоих очей,
И уже предвижу счастье
Новой участи моей.
Зулейка
(<Suleika. — Hochbegliickt in deiner Liebe...», 1815)
Осчастливлена тобою,
Случай дерзкий не браню.
От суда я вора скрою,
А покражу схороню.
Но к чему нам помощь вора?
Сам отдайся мне, любя!
Не пугаюсь я укора,
Что ограбила тебя.
Все, что дашь без принужденья,
Возвращу тебе с лихвой.
Получай мои владенья,
Мой нарушенный покой!
Я твоим не внемлю пеням!
Кто полюбит, тот богат.
Ты припал к моим коленям,
И счастлива я стократ!
354
Лирика
Лирика Гете занимает значительное место в его творчестве и в мировой поэзии.
Гете — тонкий, проникновенный поэт. Его лирика отличается глубиной фило-
софской и социально-политической мысли. В ией творчески использованы
не только фольклорные мотивы, но и богатый опыт античной и классической
немецкой и европейской поэзии XIV—XVIII веков.
Лирика Гете состоит из двух больших разделов: лирика периода «Бури и
натиска» и лирика веймарского периода.
В лирике Гете-штюрмера более отчетливо проявляется влияние устной
народной поэзии, ярче эмоциональная окрашенность. Во многих стихотворениях
молодого Гете нарисован образ страстного, мятущегося лирического героя.
В поэзии этого времени значительны пантеистические мотивы слияния человека
с вечной «матерью-природой». «Растворение» личности в породившей ее
«всеобщности» является в то же время в сознании поэта моментом наивысшего
выявления самобытности творческих сил человека. Природа для молодого Гете —
не изящная декорация, Как в придворно-аристократическом искусстве, не точка
приложения творческих способностей человека, как в литературе Просвещения,
а символ земной жизни. Протест против рационализма и бурная «чувствитель-
ность» в ранней поэзии Гете принимали очертания руссоизма, были связаны с
мотивами социального протеста. Эмоциональность, характерная для стихотворе-
ний этого периода, определила и их форму. Гете отказывается здесь от
строфического построения, от устойчивых метрических схем. Он широко поль-
зуется «свободными ритмами» народной поэзии и белым стихом, далекими
от правил классицистической поэтики и четкости рационалистической поэзии
просветителей.
Из приведенных в хрестоматии стихотворений к периоду «Бури и натиска»
относятся «Майская песня», «Дикая роза», «Свидание и разлука», «Прометей».
«Майская песня» по форме близка к народной поэзии. Поэт взволнованно
рисует здесь весеннюю природу, выражает светлое, полное любви к жизни
настроение.
«Дикая роза» — одно из лучших произведенеий литературы «Бури и натиска»,
исполненное безыскусственности и простоты народной поэзии.
Стихотворение «Свидание и разлука» полно эмоциональности и страст-
ности. В нем переданы бурные переживания лирического героя. Изображение
любовного чувства здесь соединено с художественным воссозданием природы.
Написанное в жанре оды стихотворение «Прометей» выражает, как и одно-
именная драматическая поэма Гете, его бунтарские настроения. Здесь использо-
ван материал древнегреческой мифологии: титан Прометей, являющийся вопло-
щением свободолюбивого начала, находится в непримиримом конфликте со
своим противником Зевсом. Зевс олицетворяет в оде тиранию и несправедливость,
с которой борется Прометей, страдающий во имя счастья людей.
Лирика Тете периода «веймарского классицизма» значительно отличается
от его предшествующей лирики. В ней углубляется философская и социально-
политическая проблематика, усиливается влияние античной поэзии. Она приобре-
тает более четкую, филигранную форму. Вместе с тем ей отчасти свойственны
мотивы примирения с действительностью, мысли о бессилии личности изменить
установленный порядок. Гете ищет новые, «уравновешенные» формы и находит их
в античном классическом искусстве. У него появляется пристрастие к строфиче-
скому принципу, к таким традиционным поэтическим формам, как сонет,элегия,
газель и другие. Новое мироощущение Гете нашло выражение в его стихотворных
сборниках «Римские элегии» (1788) и «Западно-восточный диван» (1814—1819),
а также в других многочисленных стихотворениях.
В веймарский период написаны представленные здесь стихотворения:
«Ночная песнь странника», «Миньона», баллады «Рыбак», «Лесной царь» и
«Коринфская невеста», «Римские элегии» (V и VII), «Геджра», «На волю», «Песнь
и изваянье», «Четыре блага», «Безграничный», «Гафизу», «Хатем», «Зулейка».
«Ночная песнь странника» — произведение, характерное для второго периода
творчества Гете. В нем уже нет бурных штюрмерских порывов. Настроение
поэта гармонирует с восприятием природы.
355
Иоганн Вольфганг Гёте
Баллады Гете относятся к его лучшим поэтическим созданиям. В балладе
«Рыбак» Гете поэтически переработал одну из излюбленных тем народного
творчества — сказание о русалках. Простота народной поэзии сочетается здесь с
яркой пейзажной зарисовкой. В балладе «Лесной царь» также творчески пере-
осмыслены фольклорные фантастические мотивы.
Стихотворения «Миньона», «Коринфская невеста» и цикл «Римских элегий» —
поэзия, характеризующая новые идейные и художественные устремления Гете —
представителя «веймарского классицизма».
В стихотворении «Миньона» выражено стремление к идеалу, желание при-
подняться иад повседневной будничной жизнью. Полуденная, поэтическая
Италия как некая земля обетованная, противопоставлена прозаической, непривет-
ливой, холодной Германии. Однако здесь нет мучительного, остро конфликтного
противоречия между идеальным порывом и рральной действительностью.
Это противоречие смягчено тихой, просветленной грустью, озарено любовью
к жизни, смутной надеждой на возможность грядущего счастья. Противоречия
приобретают гармоническую, «умиротворенную» форму. Здесь отсутствуют бур-
ные, мятежные чувства, а лишь выражены переживания усталой, но не сломленной
души. «Миньона», которая может восприниматься и как самостоятельное произве-
дение, является одной из стихотворных вставок к роману «Годы учения Виль-
гельма Мейстера». Свое название стихотворение получило от имени героини
этого романа.
В «Римских элегиях» причудливо соединяются античные традиции с живой,
современной автору действительностью ХУШ века. Итальянские впечатления,
полученные во время путешествия 1786—1788 гг., Гете воплощает в волнующих и
своеобразных образах, созвучных античной поэзии. В этом цикле отразилось
характерное для «веймарского классицизма» стремление к гармоническому,
целостному, глубоко оптимистическому восприятию жизни. Разочаровываясь в
идеях «Бури и натиска», поэт в поисках идеала удаляется в условный мир
красоты и покоя, противостоявший немецкой действительности ХУШ века.
Этот мир автор видел в итальянской жизни, в которой соединялось живое дыха-
ние современности с отзвуками классической древности и эпохи Возрождения.
В «Римских элегиях», как и в других произведениях, связанных с итальянским
путешествием Гете, его вдохновляли не только бессмертные памятники искусства
былых времен, но и природа Италии и жизнь ее народа. Яркие пейзажные
зарисовки органически связаны с настроениями и переживаниями поэта, а также
с его художественно-эстетическими и социально-политическими воззрениями.
Гете мастерски воссоздал в этом цикле гармоничность и пластичность антич-
ного искусства, его жизнерадостность и человечность. Центральным образом
«Элегий» является поэт, т. е. сам Гете, преисполненный языческой радостью
жизни, приобщающийся к светлому миру античной культуры, видящий жизнь
глазами скульптора («Гляжу осязающим глазом, зрящей рукой осязаю», пятая
элегия). Он отдается чувственной любви, но любовь теперь истолковывается
им не как сила, сближающая человека со смертью, а как явление, говорящее
о земных радостях. Для «Римских элегий» характерны совершенство стиха и
использование античных поэтических форм: элегии и гекзаметра.
По определению Ф. Энгельса, «Римские элегии» относятся к тем произве-
дениям, в которых «...Гете действительно велик и гениален...»’ «Римские элегии»
вызвали восторженный отклик В. Г. Белинского, считавшего, что они «...при-
надлежат к роскошнейшим плодам его творческой деятельности, к самым
фундаментальным опорам его поэтической славы, ...к тем из его созданий, ко-
торые наиболее полно характеризуют его объективный гений...»2. Русский критик
видел в них «...великие создания великого поэта Германии...»3.
’ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4. С. 247.
2 Белинский В. Г. Полн. собр. соч. Т. 4. С. 175.
3 Там же. Т. 5. С. 263.
356
Лирика
1 Под «триумвирами Амура» подразу-
меваются древнеримские поэты Тибул,
Проперций и Овидий, разрабатывав-
шие форму элегии и уделявшие много
внимания теме любви. Называя и\
«триумвирами», Гете сравнивал их с
триумвиратами военно-политических
диктаторов Древнего Рима; Помпея,
Юлия Цезаря и Красса (60 г. до н. э.)
и Октавиана, Антония и Лепида (43 г.
до н. э.).
4 Фортуна — богиня удачи, судьбы и
плодородия в Древнем Риме.
5 Капитолин холм — холм в Риме, на
котором, по преданию, в древности был
сооружен храм в честь Юпитера. Юпи-
тер считался олицетворением госте-
2 Имеется в виду Олимп, где, по антич-
ной мифологии, обитали боги, питаю-
щиеся чудесной пищей — амбросией.
3 Свой приезд в Рим Гете сравнивает
с вознесением на Олимп древнегрече-
ского мифологического героя Геракла,
полюбившего богиню юности Гебу.
К «Миньоне» и «Римским элегиям» близка по настроению баллада «Коринф
приимства.
6	Гермес —в древнегреческой мифо-
логии бог-покровитель торговли и пу-
тешественников. Одна из его обязан-
ностей — провожать души умерших в
подземный мир.
7	Имеется в виду кладбище в Риме для
некатоликов, расположенное возле
гробницы древнеримского политиче-
ского деятеля Цестия (I в. до н. э.).
8	Орк — см. примечание к «Богам Гре-
ции» Шиллера.
ска я
невеста» — одно из самых характерных для «веймарского классицизма» произ-
ведений Гете. С гуманистических позиций античной культуры и просветительской
идеологии автор развенчивает аскетизм христианской религии, противопоставляя
ему светлое, полнокровное восприятие жизни, «эллинское» язычество». Победа
живого, естественного чувства над суровыми догматическими представлениями,
прославление любви звучат здесь как торжество подлинной человечности над
фанатическим мракобесием. Пессимистическому христианскому вероучению
поэт противопоставил глубоко человечную и жизнерадостную греческую мифо-
логию. Влияние античной поэзии сказалось и в гармонической форме стихо-
творения, в ее классической стройности и ясности.
1 Одр (старослав.) — ложе, постель.
2 Церера — в древнеримской мифо-
логии богиня природы и плодородия,
покровительница урожаев, то же, что
древнегреческая богиня Деметра.
3	Вакх —см. примечание к «Богам
Греции» Шиллера.
4	Гимен, или Гименей — в древнегре-
ческой и древнеримской мифологии
бог брака.
5	Пенаты —здесь: боги, покрови-
тельствовавшие семье и дому в Древ-
нем Риме.
8	Фиал, или фиала (древнегреч.) —
чаша.
7	Клир (древнегреч.) — духовенство.
Стихотворения «Геджра», «На волю», «Песть и изваянье», «Четыре блага», «Без-
граничный», «Гафизу», «Хатем» и «Зулейка» входят в сборник «Западно-восточный
диван». В этом поэтическом шедевре Гете придерживался взглядов просветитель-
ской идеологии и литературы. Он стремился воплотить здесь свои теоретические
взгляды на литературу, которая, по его мнению, должна вобрать в себя богатей-
ший художественный опыт стран всего мира, преодолеть узконациональпую
ограниченность. Вместе с тем это произведение во многом созвучно романтиче-
скому искусству. Воздействие романтизма выразилось в разработке средневековых
тем и мотивов, во внимании к жизни и поэзии восточных народов, в остром,
мучительно-болезненном ощущении конфликта между идеалом и действитель-
ностью, в яркой эмоциональности. Обращение к идеализированному Ближнему
Востоку было вызвано разочарованием поэта в событиях современной ему
истории. Оно являлось своеобразной формой протеста немецкого поэта против
непрерывных войн, сотрясавших и опустошавших Европу в конце XVIII —
начале XIX веков, против активизировавшейся после 1813—1814 гг. феодально-
аристократической и католической реакции, а также против антигуманнзма и
эгоизма буржуазного общества. Гете рисует в сборнике страну, нетронутую
капиталистическим развитием. На материале жизни и искусства арабских наро-
дов и Ирана Гете стремился осмыслить современную ему германскую и евро-
пейскую действительность. Отсюда и название сборника — «Западно-восточный
357
Иоганн Вольфганг Гёте
диван». Древнеперсидское слово «диван» употреблено в значении «книга песен»,
«собрание стихотворений», имеющих форму, аналогичную произведениям клас-
сической персидской поэзии, которую Гете глубоко изучил и высоко ценил.
Одним из больших достоинств этой поэзии Гете считал предельно эмоциональное,
конкретно-чувственное и необычайно радостное восприятие жизни. Творцов
этой поэзии Гете называл «Augenmenscnen», т. е. художниками, воспринимаю-
щими жизнь пластически, буквально «глазами». В своем сборнике Гете твор-
чески использовал традиции и особенности древнеперсидской поэзии, знакомя
читателя не только с ее формами и темами, но и с мудростью народов
Ближнего Востока.
В «Диване» отразились также и глубоко личные чувства и переживания
поэта, навеянные его любовью к Марианне фон Виллемер, оставившей неизгла-
димый след в личной и творческой биографии Гете.
«Геджра» — программное для всего сборника Стихотворение. Древнеперсид-
ское слово «геджра» означало «переход», «переезд». Уход Гете в мир восточной
поззии и жизни сравнивается здесь с переездом Магомета из Мекки в Медину,
который мусульманские народы считали важным событием.
’ Гафиз (1300—1389) — велакиа пер- религии дева, обладающая вечной кра-
сидский и таджикский поэт.	сотой и молодостью и вместе со своими
2 Гурия (араб.) — в мусульманской подругами живущая в раю.
Стихотворение «На волю» выражает радость поэтического избавления Гете
от современной ему германской действительности.
В стихотворении «Песнь и изваянье» Гете воспевает чувственную непосред-
ственность персидской поэзии.
Стихотворение «Четыре блага» воспевает свободолюбие и душевную красоту
арабских народов, идеализируя их образ жизни и древние патриархальные
обычаи.
В стихотворениях «Безграничный», и «Гафизу» Гете выражает свое прекло-
нение перед творчеством великого Гафиза.
«Хатем» и «Зулейка» — своеобразный поэтический диалог между Гете и
Марианиой фон Виллемер, выведенными здесь под именами героев персидской
поэзии. Стихотворение «Зулейка» написано Марианной фон Виллемер.
Выше приведены названные стихотворения.
Фауст
(«Faust», 1808; 1832)
Пролог на небесах
Господь, архангелы, потом Мефистофель.
РАФАИЛ
Звуча в гармонии вселенной
И в хоре сфер гремя, как гром,
Златое солнце неизменно
Течет предписанным путем.
Непостижимость мирозданья
Дает нам веру и оплот,
И, словно в первый день созданья,
Величествен вселенной ход!
358
Фауст
ГАВРИИЛ
И с непонятной быстротою,
Кружась, несется шар земной;
Проходят быстрой чередою
Сиянье дня и мрак ночной;
Бушует море на просторе,
У твердых скал шумит прибой,
Но в беге сфер земля и море
Проходят вечно предо мной.
МИХАИЛ
Грозя земле, волнуя воды,
Бушуют бури и шумят,
И грозной цепью сил природы
Весь мир таинственно объят.
Сверкает пламень истребленья,
Грохочет гром по небесам,
Но вечным светом примиренья
Творец небес сияет нам.
ВСЕ ТРОЕ
И крепнет сила упованья
При виде творческой руки:
Творец, как в первый день созданья,
Твои творенья велики!
МЕФИСТОФЕЛЬ
Опять, о господи, явился ты меж нас
За справкой о земле-что делается с нею!
Ты с благосклонностью встречал меня не раз —
И вот являюсь я меж челядью твоею.
Прости, не мастер я по части громких слов;
Но, если б пышный слог я в ход пустить решился,
Сам рассмеялся б ты—ручаться я готов,-
Когда б от смеха ты давно не отучился.
Мне нечего сказать о солнцах и мирах:
Я вижу лишь одни мученья человека.
Смешной божок земли, всегда, во всех веках
Чудак такой же он, как был в начале века!
Ему немножко лучше бы жилось,
Когда б ему владеть не довелось
Тем отблеском божественного света,
Что разумом зовет он: свойство это
Он на одно лишь мог употребить-
Чтоб из скотов скотиной быть!
Позвольте мне-хоть этикет здесь строгий —
Сравненьем речь украсить: он на вид
359
Иоганн Вольфганг Гёте
Ни дать ни взять—кузнечик долгоногий,
Который по траве то скачет, то взлетит
И вечно песенку старинную твердит.
И пусть еще в траве сидел бы он уютно.
Так нет же, прямо в грязь он лезет поминутно.
ГОСПОДЬ
Ты кончил? С жалобой одною
Являешься ты вечно предо мною!
Иль на земле добра совсем уж нет?
МЕФИСТОФЕЛЬ
Нет, что ни говори, а плох наш белый свет!
Бедняга человек! Он жалок так в страданье,
Что мучить бедняка и я не в состоянье.
ГОСПОДЬ
Ты знаешь Фауста?
МЕФИСТОФЕЛЬ
Он доктор?
ГОСПОДЬ
Он мой раб.
МЕФИСТОФЕЛЬ
Но не такой, как все; он служит по-иному;
Ни пить, ни есть не хочет по-земному;
Как сумасшедший, он рассудком слаб,
Что чувствует и сам среди сомнений;
Всегда в свои мечтанья погружен,
То с неба лучших звезд желает он,
То на земле —всех высших наслаждений,
И в нем ничто — ни близкое, ни даль —
Не может утолить грызущую печаль.
ГОСПОДЬ
Пока еще умом во мраке он блуждает,
Но истины лучом он будет озарен;
Сажая деревцо, садовник уже знает,
Какой цветок и плод с него получит он.
МЕФИСТОФЕЛЬ
Бьюсь об заклад: он будет мой!
Прошу я только позволенья,—
Пойдет немедля он за мной.
360
Фауст
ГОСПОДЬ
Пока живет он на груди земной,
Тебе на то не будет запрещенья:
Блуждает человек, пока в нем есть стремленья.
МЕФИСТОФЕЛЬ
Благодарю: не надо мертвых мне!
От трупов я держуся в стороне.
Нет, дайте мне здорового вполне:
Таких я мертвецам всегда предпочитаю —
Как кошка с мышью, с ними я играю.
ГОСПОДЬ
Тебе позволено: иди
И завладей его душою
И, если можешь поведи
Путем превратным за собою-
И посрамлен да будет сатана!
Знай: чистая душа в своем стремленье смутном
Сознаньем истины полна!
МЕФИСТОФЕЛЬ
Сознаньем слабым и минутным!
Игра мне эта не страшна,
Не проиграю я заклада;
Но только знайте: если мне
Поддастся он, пусть будет мой вполне:
Триумф победы-вот моя награда!
Пусть вьется он в пыли, как тетушка моя,
Достопочтенная змея!
ГОСПОДЬ
Тогда явись ко мне без колебанья!
К таким, как ты, вражды не ведал я...
Хитрец, среди всех духов отрицанья
Ты меньше всех был в тягость для меня.
Слаб человек; покорствуя уделу,
Он рад искать покоя-потому
Дам беспокойного я спутника ему:
Как бес, дразня его, пусть возбуждает к делу!
А вы, сыны небес и рая,—
Пусть вечно радует вас красота святая,
И ко всему, что есть и будет вновь,
Пусть проникает вас священная любовь.
И все, что временно, изменчиво, туманно,
Обнимет ваша мысль, спокойно-постоянна.
Небо закрывается. Архангелы расходятся.
361
Иоганн Вольфганг Гёте
МЕФИСТОФЕЛЬ (один)
Охотно старика я вижу иногда,
Хоть и держу язык; приятно убедиться,
Что даже важные такие господа
Умеют вежливо и с чертом обходиться!
Часть первая
Сцена первая
Ночь.
Старинная комната с высокими готическими сводами. Фауст, исполненный
тревоги, сидит у своего стола в высоком кресле.
ФАУСТ
Я философию постиг,
Я стал юристом, стал врачом...
Увы! с усердьем и трудом
И в богословье я проник —
И не умней я стал в конце концов,
Чем прежде был... Глупец я из глупцов!
Магистр и доктор я —и вот
Тому пошел десятый год;
Учеников туда-сюда
Я за нос провожу всегда.
И вижу все ж, что не дано нам знанья.
Изныла грудь от жгучего страданья!
Пусть я разумней всех глупцов —
Писак, попов, магистров, докторов, —
Пусть не страдаю от пустых сомнений,
Пусть не боюсь чертей и привидений,
Пусть в самый ад спуститься я готов,—
Зато я радостей не знаю,
Напрасно истины ищу,
Зато, когда людей учу,
Их научить, исправить—не мечтаю!
Притом я нищ: не ведаю, бедняк,
Ни почестей людских, ни разных благ...
Так пес не стал бы жить! Погибли годы!
Вот почему я магии решил
Предаться: жду от духа слов и сил,
Чтоб мне открылись таинства природы,
Чтоб не болтать, трудясь по пустякам,
О том, чего не ведаю я сам,
Чтоб я постиг все действия, все тайны,
Всю мира внутреннюю связь;
Из уст моих чтоб истина лилась —
Не слов пустых набор случайный! <...>
362
Фауст
Сцена четвертая
Кабинет Фауста.
Фауст, Мефистофель.
ФАУСТ
Кто там? Войдите! Вечно помешают.
МЕФИСТОФЕЛЬ
Я здесь.
ФАУСТ
Войдите ж!
МЕФИСТОФЕЛЬ
Трижды приглашают
Чертей.
ФАУСТ
Войди же!
МЕФИСТОФЕЛЬ
Ну, теперь вхожу.
Надеюсь, мы с тобой поладим
И от тебя хандру отвадим.
Примером я тебе служу:
В одежде златотканой, красной,
В плаще материи атласной,
Как франт, кутила и боец,
С пером на шляпе, с длинной шпагой,
Дыша весельем и отвагой,—
Чем я не бравый молодец?
И не пора ли, наконец,
Тебе одеться в том же роде?
Тогда, на воле, на свободе
И бросив вздорные мечты,—
Что значит жизнь, узнаешь ты!
ФАУСТ
Что ни надень, все мучусь я хандрою,
И уз земных не в силах я забыть.
Я слишком стар, чтоб тешиться игрою,
И слишком юн, чтоб без желаний быть.
Свет ничего не даст мне, я уверен.
«Умерен будь! Лишь будь умерен!» —
Вот песня вечная у нас.
Она терзает наши души,
Ее поют нам хрипло в уши
И каждый день и каждый час!
363
Иоганн Вольфганг Гёте
Встаю ли утром—ждут меня страданья:
Я убежден, что долгий день пройдет
И мне не даст, я знаю наперед,
Ни одного достичь, ни одного желанья!
Мгновенье радости почую ли душой —
Вмиг жизни критика его мне разрушает
И образы, лелеянные мной,
Гримасою ужасной искажает.
Когда я<е ночь спускается и мне
С тоской в постель приходится ложиться,
Не знаю я покоя и во сне:
Тяжелый сон мне будет сниться.
Тот бог, который жив в груди моей,
Всю глубину ее волнует:
Он правит силами, таящимися в ней,
Но силам выхода наружу не дарует.
Так тяжко, горько мне, что жизнь мне не мила
И жду я, чтоб скорей настала смерти мгла.
МЕФИСТОФЕЛЬ
Ну, смерть, однако, гость не очень-то приятный.
ФАУСТ
О, как завиден жребий благодатный
Того, кто, лавры заслужив в бою,
С победою встречает смерть свою,
Того, кто после пляски знойной
Находит смерть в объятьях девы стройной!
Зачем, зачем с восторженной душой
Не пал я мертвым в миг тот роковой,
Когда мне дух явился величавый!
Мефистофель
А все-таки в ту ночь один знакомый мой
Не осушил бокал, наполненный отравой.
ФАУСТ
Шпионство, видно, страсть твоя?
МЕФИСТОФЕЛЬ
Я знаю многое, хоть не всеведущ я.
ФАУСТ
Когда от дикого порыва
Отвлек меня знакомый звон
И чувства детские так живо
Восстали, — был я обольщен.
Всему, что душу обольщает,
364
Фауст
Я шлю проклятие — всему,
Что наше сердце увлекает,
Что льстит несчастному уму!
Проклятье — выспренное мненье
О духе, разуме людском!
Проклятье — наше ослепленье
Блестящим всяким пустяком!
Проклятье грезам лицемерным,
Мечтам о славе-тем мечтам,
Что мы считаем счастьем верным,
Семейству, власти и трудам!
Тебе проклятье, идол злата,
Влекущий к дерзким нас делам,
Дары постыдные разврата
И праздность неги давший нам!
Будь проклята любви отрада!
Проклятье соку винограда
И искрометному вину,
Надежд и веры всей святыне, —
Но больше всех тебя отныне,
Терпенье пошлое, кляну!
ХОР ДУХОВ (невидимо)
Увы, увы!
Разбил ты его,
Прекраснейший мир,
Могучей рукой.
Он пал пред тобой,
Разрушен, сражен полубогом!
И вот мы, послушны ему,
Уносим обломки созданья
В ничтожества тьму
Сквозь плач и рыданья
О дивной погибшей красе...
И молим мы все:
Воспрянь, земнородный, могучий!
Мир новый, чудесный и лучший
Создай в мощном сердце своем;
С душой обновленной
Ты новую жизнь начинай, просветленный,
И новую песнь мы тебе воспоем!
МЕФИСТОФЕЛЬ
Слышишь? Дух-малютка
Не лишен рассудка;
Он дает совет разумный:
Кличет к делу, к жизни шумной!
365
Иоганн Вольфганг Гёте
Брось же угол свой,
Где, во мгле сырой,
Стынет кровь и ум смолкает:
Выйди в мир, где жизнь сверкает!
Довольно же играть своей тоскою,
Что рвет, как коршун, грудь твою! Взгляни:
Ты окружен беспечною толпою,
Ты человек такой же, как они.
Впрочем, ведь я не равняю с тобою
Эту толпу, неразумный народ.
Слушай: хоть я не из важных господ,
Все-таки, если ты хочешь со мною
В светлую жизнь веселее вступить,—
Буду усердно тебе я служить,
Я тебе преданным спутником стану
И ни на шаг от тебя не отстану.
Знай, что повсюду помощник я твой,
Стану рабом и покорным слугой.
ФАУСТ
А чем я заплачу за эти попеченья?
МЕФИСТОФЕЛЬ
О, нам с тобой еще не близко до того!
ФАУСТ
Нет, нет! Черт —эгоист, нельзя ждать от него
Чтоб даром стал он делать одолженья.
Ясней условимся, мой друг:
Таких держать опасно слуг.
МЕФИСТОФЕЛЬ
Я буду верным здесь тебе слугою,
Твоим веленьям подчинен вполне;
Когда же там мы встретимся с тобою,
Ты оплатить обязан тем же мне.
ФАУСТ
Что будет там —о том мне нет заботы;
Когда разрушишь этот свет легко ты —
Пускай себе иной возникнет свет!
Здесь, на земле, живут мои стремленья,
Под солнцем, здесь мои мученья;
Когда ж придет последнее мгновенье —
Мне до того, что будет, дела нет.
Зачем мне знать о тех, кто там, в эфире,—
Бывает ли любовь и ненависть у них,
И есть ли там, в мирах чужих,
И низ и верх, как в этом мире!
366
Фауст
МЕФИСТОФЕЛЬ
Что ж, если так —условься же смелей,
И я тебя немедля позабавлю
Своим искусством! Я тебе доставлю,
Чего еще никто не ведал из людей!
ФАУСТ
Что дашь ты, жалкий бес, какие наслажденья?
Дух человеческий и гордые стремленья
Таким, как ты, возможно ли понять?
Ты пищу дашь, не дав мне насыщенья;
Дашь золото, которое опять,
Как ртуть, из рук проворно убегает;
Игру, где выигрыш вовеки не бывает;
Дашь женщину, чтоб на груди моей
Она к другому взоры обращала;
Дашь славу, чтоб чрез десять дней,
Как метеор, она пропала,—
Плоды, гниющие в тот миг, когда их рвут,
И дерево в цвету на несколько минут!
МЕФИСТОФЕЛЬ
Ну, это для меня пустое!
Легко б я надавать таких сокровищ мог;
Но, может быть захочешь ты, дружок,
Со временем вкусить и что-нибудь другое.
ФАУСТ
Когда на ложе сна в довольстве и покое
Я упаду, тогда настал мои срок!
Когда ты льстить мне лживо станешь
И буду я собой доволен сам,
Восторгом чувственным когда меня обманешь,
Тогда —конец! Довольно спорить нам!
Вот мой заклад!
МЕФИСТОФЕЛЬ
Идет!
ФАУСТ
Ну, по рукам!
Когда воскликну я: «Мгновенье,
Прекрасно ты, продлись, постой!» —
Тогда готовь мне цепь плененья,
Земля, разверзнись подо мной!
Твою неволю разрешая,
Пусть смерти зов услышу я —
И станет стрелка часовая,
И время минет для меня! <... >
367
Иоганн Вольфганг Гёте
Спаси меня от мук позора,
Лицо ко мне склоня!
Единая моя опора,
Услышь, услышь меня!
Часть вторая
Действие пятое
Большой двор перед дворцом.
ФАУСТ (выходя из дворца ощупью, у дверных косяков)
Как звон лопат ласкает ухо мне!
Здесь вся толпа мой замысл исполняет:
Она кладет предел морской волне,
С самой собою землю примиряет,
Грань строгую для моря создает.
МЕФИСТОФЕЛЬ (в сторону)
Лишь нам на пользу все пойдет!
Напрасны здесь и мол и дюна:
Ты сам готовишь для Нептуна,
Морского черта, славный пир!
Как ни трудись, плоды плохие!
Ведь с нами заодно стихии.
Уничтоженья ждет весь мир.
ФАУСТ
Смотритель!
МЕФИСТОФЕЛЬ
Здесь!
ФАУСТ
Громаду за громадой
Рабочих здесь нагромождай;
Приманкой действуй, платой и наградой
И поощряй и понуждай!
И каждый день являйся с донесеньем,
Насколько ров подвинут исполненьем.
МЕФИСТОФЕЛЬ (вполголоса)
А мне доносят, что не ров,
А гроб скорей тебе готов.
Ф А У С1'
До гор болото, воздух заражая,
Стоит, весь труд испортить угрожая.
Прочь отвести гнилой воды застой —
Вот высший и последний подвиг мой!
370
Фауст
Я целый край создам обширный, новый,
И пусть мильоны здесь людей живут
Всю жизнь в виду опасности суровой,
Надеясь лишь на свой свободный труд.
Среди холмов, на плодоносном поле
Стадам и людям будет здесь приволье;
Рай зацветет среди моих полян,
А там, вдали, пусть яростно клокочет
Морская хлябь, пускай плотину точит:
Исправят мигом каждый в ней изъян.
Я предан этой мысли! Жизни годы
Прошли не даром, ясен предо мной
Конечный вывод мудрости земной:
Лишь тот достоин жизни и свободы,
Кто каждый день за них идет на бой!
Всю жизнь в борьбе суровой, непрерывной
Дитя, и муж, и старец пусть ведет,
Чтоб я увидел в блеске силы дивной
Свободный край, свободный мой народ!
Тогда сказал бы я: мгновенье,
Прекрасно ты, продлись, постой!
И не смело б веков теченье
Следа, оставленного мной!
В предчувствии минуты дивной той
Я высший миг теперь вкушаю свой. <„.>
Величайшим произведением Гете является его трагедия «Фауст», которую
он создавал на протяжении большей части своего творческого пути. Первые
сцены «Фауста» — «Прафауст» — написаны в 1771—1773 гг. В 1790 г. были
созданы фрагменты «Фауста», в 1808 г. опубликована первая часть произведения,
а в 1832 г. вторая его часть.
Замысел и проблематика «Фауста» в процессе работы подверглись значи-
тельному изменению. В окончательной редакции трагедии отошли на второй
план особенности, присущие литературе «Бури и натиска», и усилился фило-
софский смысл произведения. Изменился также и главный герой. Из обре-
ченного бунтаря, напрасно стремящегося проникнуть в тайны природы и утвер-
дить свою власть над окружающим миром, Фауст становится искателем смысла
жизни. Он превращается в образ всемирно-исторического значения. Но прежде
чем постигнуть смысл жизни Фауст проходит через ряд серьезных испытаний.
Трагически кончается его любовь к Маргарите: Фауст не хочет замкнуться в
узкие рамки семейного счастья, так как ото может отвлечь его от великих
исканий. Союз с древнегреческой Еленой также не принес ему полного удов-
летворения. В этом общении, которое символизировало жизнь, посвященную
искусству, Фауст нашел лишь временное успокоение. На третьей, и последней,
ступени своих исканий Фауст решает посвятить себя служению обществу.
Задумав создать государство счастливых и свободных людей, он начинает на
освобожденной от моря земле гигантскую стройку. Смысл жизни Фауста находит
в неустанной деятельности на благо людей, в творческом труде, в соединении
научного знания с практической созидательной работой во имя счастья народа.
Важную роль играет в трагедии Мефистофель. Будучи духом отрицания и
разрушения, он невольно помогает Фаусту в его поисках смысла жизни.
Следы влияния штюрмерской литературы нашли отражение в художествен-
13*
37/
Иоганн Вольфганг Гёте
ной форме первой части произведения: использование немецкого народного
стиха—дольника, сочный язык, конкретные изображения средневековой
Германии.
Во второй части Гете достигает еще большей выразительности и завершен-
ности, что было следствием полной победы идейных и художественных тенденций
искусства «веймарского классицизма». Готические контуры сменяются древне-
греческими. Местом действия становится Эллада. Язык приобретает классическую
отточенность, дольник сменяется стихами античного склада. Образы отличаются
пластичностью. Однако Гете творчески использует опыт не только античной
литературы, но и Шекспира. В заключительной сцене «Фауста» сказалось также
некоторое влияние романтизма.
Вторая часть «Фауста» обогащена философскими, естественно-научными,
политическими и эстетическими идеями, которые автор художественно воплотил
в ряде эпизодов. Гете охотно прибегает к аллегорической форме построения
образов и выражения проблем. Многие образы и сюжетные ситуации произве-
дения имеют глубокий символический смысл. Все это делает вторую часть до-
вольно сложной, а иногда затруднительной для понимания. «Фауст» относится к
тем произведениям классической литературы, которые требуют углубленных
комментариев.
В «Фаусте» великий писатель вынес приговор одновременно и старому фео-
дальному миру и стяжательским интересам буржуазного общества.
В «Фаусте» звучит идея прогресса, призыва к труду и миру, осуждения
войн и вера в счастливое будущее Германии, всего человечества.
Выше приведены отрывки из произведения.
Иттш^лмнская,
литература
Карло
ГОЛЬДОНИ
(Carlo Goldoni)
(1707-1793)
Выдающийся итальянский комедиограф и реформатор
театра К. Гольдони родился в Венеции, в семье врача.
В 1731 г. Голъдони окончил университет в Падуе и стал
адвокатом, но его привлекала театральная деятельность.
Первый период творчества Гольдони (1734—1743)
протекал в Венеции в театре Сан-Самуэле. В это время он
осуществляет первый этап своей театральной реформы.
С венецианским театром Сан-Анджело связан второй
период творчества Гольдони (1748—1753),
отмеченный большой активностью и зрелостью
мастерства драматурга. Он создает много
художественно совершенных комедий: «Хитрая вдова-
(1748), -Слуга двух господ- (1749), -Феодал- (1752),
-Трактирщица- (1753) и др. В эти годы была
полностью завершена его театральная реформа.
В третий период своей деятельности (1753—1762)
Гольдони работал в театре Сан-Лука в Венеции.
Наиболее значительные комедии этого периода —
-Забавный случай- (1757), -Кьоджинские перепалки- (1761).
374
Кьоджинские перепалки
В 1762 г. Гольдони, недовольный условиями жизни и
творчества в Венеции, уехал в Париж, куда был
приглашен на работу в театр Итальянской комедии.
Четвертый и последний период жизни и
деятельности Гольдони относится ко времени его
пребывания в Париже (1762—1793). Здесь им написано
несколько комедий и оперных либретто. В Париже
изданы «Мемуары* (на французском языке, .закончены
в 1787 г.), которые являются ценным источником для
изучения творчества драматурга и истории итальянского
театра XVIII века. Творчество Гольдони высоко ценили
французские просветители —Вольтер, Дидро и
деятели Великой французской буржуазной революции
XVIII века. В 1793 г. Национальный Конвент принял
решение выплачивать пенсию драматургу, а после
смерти Гольдони — его вдове. Умер Гольдони в Париже.
В России произведения Гольдони начали переводить и
ставить еще при жизни драматурга. Среди его первых
переводчиков были Хмельницкий и А. А. Шаховской.
Глубокий интерес к его творчесщву проявляли
А. Н. Островский и Н. В. Сухово-Кобылин.
Пьесы Гольдони вошли в репертуар советского театра.
На сюжеты некоторых из них были созданы опера
«Хозяйка гостиницы* (муз. А. Спадавеккиа),
балеты «Мирандолина* (муз. С. Василенко) и
«Мнимый жених* (муз. М. Чулаки). В советское время
его переводили Т. Л. Щепкина-Куперник,
С. С. Мокульский, А. К. Дживелегов, М. Л. Лозинский.
Кьоджинские перепалки
(«Le baruffe chiozzote», 1761)
Комедия в трех действиях
Действие первое
Явление первое
Улица с домами различного вида.
Паскуа и Лучетта — с одной стороны, Либера, Орсетта и К е к к а —
с другой. Все сидят на скамеечках с соломенным переплетом и плетут кружева
на подушках, положенных на станки.
Лучетта. Девушки, что скажете про погодку?
Орсетта. А ветер какой?
Лучетта. Не знаю. Эй, невестка! Какой сейчас ветер?
Паскуа (Орсетте). Не чувствуешь разве? Сирокко’, и из-
рядный.
Орсетта. Хорошо под таким ветром плыть к берегу.
375
Карло Гольдони
Паскуа. Еще бы, еще бы! Если наши мужчины плывут
домой, он будет попутным.
Л и б е р а. Сегодня или завтра они должны уже быть тут.
К е к к а. Вот как! Значит, нужно поторапливаться с работой.
К их приходу хотелось бы кончить это кружево.
Л у ч е т т а. Кекка, скажи, много тебе еще осталось?
Кек к а. О, еще, пожалуй, с локоть.
Л и б е р а (Кекке). Плохо работаешь, дочка.
К е к.к а. Как так: Давно ли это кружево у меня на подушке?
Л и б е р а. Да с неделю.
Кекка. Что ты! Где там с неделю!
Л и б е р а. А ты не зевай, если хочешь, чтобы у тебя была
юбка.	j
Л у ч е т т а. Эй, Кекка! Какую юбку ты себе делаешь?
Кекка. Какую? Новую юбку, шерстяную.	!
Л у ч е т т а. Да что ты! Никак себе приданое делаешь?	!
Кекка. Приданое? Я совсем не знаю, что это такое.	j
Орсетта. Глупенькая! Неужели ты не знаешь, что, когда
девушка подрастает, ей делают приданое? А когда ей делают
приданое, значит, собираются выдать ее замуж.
Кекка. Послуйгай, сестра!
Л и б е р а. Что, малютка?
Кекка. Вы хотите выдать меня замуж?
Л и б е р а. Погоди, приедет мой муж, увидим.
Кекка. Донна Паскуа, скажите, зять мой Фортунато тоже
пошел в море рыбачить вместе с падроном2 Тони?
Паскуа. Конечно. Разве ты не знаешь, что он на тартане
вместе с моим мужем и с Беппо, его братом?
Кекка. А Тита-Нане тоже с ним?
Лучетта (Кекке). Ну да. А тебе что? Что тебе нужно от
Тита-Нане?
Кекка. Мне? Да ничего.
Лучетта. Ты что? Не знаешь, что у меня с ним уж два года,
как сговорено? Он обещал, как только вернется на берег, дать
мне колечко.
Кекка (в сторону). Экая дрянь! Всех себе забрать хочет!
Орсетта. Будет тебе, Лучетта! Не беспокойся. Прежде чем
Кекка, сестренка моя, соберется замуж, должна выйти замуж я.
Ну да, я! Когда вернется Беппо, брат твой, он женится на мне, а если
Тита-Нане захочет, то и вы тоже поженитесь. А Кекке еще рано!
Кекка. Как же! Вы, синьора, рады были бы, если бы я век в
девках просидела.
Л и б е р а. Ну, хватит! Знай работай!
Кекка. Была бы жива маменька...
Л и б е р а. Замолчи, не то как трахну тебя подушкой...
Кекка (про себя). Ладно, ладно. Все равно выйду замуж,
даже если бы пришлось идти за голоштанника, что раков ловит. '
376
Къодмсинские перепалки
Явление второе
Те же, Тоффоло, потом Каноккья.
Лучетта. Эй, Тоффоло, здравствуй!
Тоффоло. Добрый день, Лучетта!
Орсетта. Ах ты, обезьяна! А с нами не надо?
Тоффоло. Потерпите, поздороваюсь и с вами.
Кек к а (про себя). И Тоффоло, по мне, ничего себе.
Паскуа. Ты что это, парень? Не работаешь сегодня?
Тоффоло. Все время работал. Грузил у 6ejpera финики в
лодку, потом отвеэ их в Брондоло, к феррарской почте3. Вот и
заработал свой день.
Лучетта. Ну, так угостили бы чем-нибудь.
Тофф о л о. Отчего же? Приказывайте.
Кекка (Орсетте). Смотри-ка, до чего бесстыжая!
Тоффоло. Постойте. (Зовет.) Эй, тыква! Тыква печеная!
Каноккья (с лотком, на котором лежат куски желтой
печеной тыквы). Чем могу услужить, хозяин?
Тоффоло. Дай взглянуть.
Каноккья. Пожалуйста. Прямо из печки!
Тоффоло. Хотите, Лучетта? (Предлагает ей кусок тыквы.)
Лучетта. Что ж, давайте!
Тоффоло. А вы, донна Паскуа, не хотите?
Паскуа. Ох, и люблю же я печеную тыкву! Дайте кусочек.
Тоффоло. Извольте. А вы что же не едите, Лучетта?
Лучетта. Горячая. Жду, пока остынет.
Кекка. Эй, Каноккья!
Каноккья. Вот он — я.
Кекка. Дайте и мне кусочек.
Т о ф ф о л о. Кушайте, — я плачу.
Кекка. Нет, синьор, не хочу.
Тоффоло. Почему это?
Кекка. А потому, что не желаю.
Тофф о л о. Лучетта же приняла.
Кекка. Еще бы! Лучетта покладистая. Она все принимает.
Лучетта. Что такое, синьора? Вы, кажется, обиделись, что
мне предложили первой?
Кекка. Як вам, синьора, кажется, не пристаю. И ни от кого
ничего не принимаю.
Лучетта. А что принимаю я?
Кекка. Да вы, синьора, принимали даже морские каштаны4
от малого, который торгует от Лоско.
Лучетта. Я? Вот лгунья!
Паскуа. Да ну вас! •
Л и б е р а. Хватит, хватит уж!
Каноккья. Никто больше не желает?
Тоффоло. Ступай себе!
Каноккья. Печеная тыква! Тыква горячая! (Уходит, крича.)
377
Карло Гольдони
Явление пятое
Канал, в котором теснятся рыбачьи барки; между ними и тартана5 падрона Тони.
Падрон Фортунато, Беппо, Тит а-Н а н е и другие на тартане, п а д-
р о н Тони уже на берегу, потом падрон Виченцо.
Тони. Ну, ребята, живо! Давайте полегоньку свалим рыбу на
берег.
Виченцо. С приездом, падрон Тони!
Тони. Здравствуйте, падрон Виченцо.
Виченцо. Как съездилось?
Т они. Да ничего. Жаловаться нельзя.
Виченцо. Что у вас в тартане?
Тони. Всего понемногу. Найдется всего.
Виченцо. Ну, а найдется у вас для меня корзины четыре?
Тони. Наберем как будто.
В и ч е н цо. Может быть, и кефаль есть?
Тони. Черт возьми! Кефаль у нас такая крупная, что-
как бы это получше выразиться? — с бычий язык будет. Вот какая!
Виченцо. И палтусы тоже есть?
Тони. Шесть штук, да такие, что каждый — как днище у бочки.
Во!
Виченцо. А можно мне взглянуть на вашу рыбку?
Тони. Взойдите на тартану. Там падрон Фортунато. Пусть
он вам покажет рыбу, пока еще ее не поделили.
Виченцо. Пойду посмотрю. Может быть, сторгуемся.
Тони. Только осторожнее. — Эй вы там! Помогите-ка падрону
Виченцо.
Виченцо (в сторону). Славный народ эти рыбаки. (Влезает
на тартану.)
Тони. Вот если бы удалось продать всю рыбу на борту, здо-
рово было бы! А то попадем в лапы этих перекупщиков — выручка
будет плохая: они все норовят себе заграбастать. Мы, бедняки,
ходим в море, рискуем жизнью, а эти торгаши в бархатных
беретах богатеют от наших трудов.
Беппо (спускается с лодки с двумя корзинами рыбы в ру-
ках). Послушай, братец!
Тони. Что, Беппо? Чего тебе?
Беппо. Если вы ничего не имеете против, я хотел бы послать
корзину с султанками его милости в подарок.
Тони. С чего это ты вздумал делать ему подарки?
Беппо. А разве вы не знаете, что он будет кумом у меня на
свадьбе?
Тони. Ну, что же! Посылай, коли хочешь. Только что ты
воображаешь? Думаешь, он двинет пальцем, если тебе что от него
понадобится? Посмотрит на тебя, похлопает по плечу и скажет:
«Спасибо, Беппо! Молодчина! Я твой должник». А когда ты к нему
обратишься —«Мне бы, ваша милость, нужно то-то и то-то», он
37 Н
Кьоджинские перепалки
не только о султанке твоей не вспомнит, а и сам-то ты из памяти
его вылетишь. Ты уж ему и не кум, и не знакомый, а просто — тьфу!
Б е п п о. Ну, что ж поделаешь! А все-таки уж на этот раз
пошлю ему рыбки.
Тони. Да я и не говорю, чтобы ты не посылал.
Б е п п о. Ну-ка, Мёнола. Снеси эту султанку синьору кавалеру.
Скажи, что я посылаю ему в подарок.
Мальчик берет корзину и уходит.
[С напряжением ожидая возвращения рыбаков, женщины поссорились между
собой. К этой возникшей из-за пустякового повода ссоре присоединились вернув-
шиеся мужчины. Дело доходит до суда. |
Действие второе
Явление первое
Камера уголовного судьи. Исидоро сидит за столом и пишет, потом Тоффоло,
потом судебный пристав.
Т оффоло. Ваша милость, синьор судья!
Исидоро. Я не судья, а помощник.
Тоффоло. Ваша милость, синьор помощник!
Исидоро. Чего тебе?
Тоффоло. Уведомляю вас, что тут один негодяй, ваша
милость, причинил мне оскорбление, грозился ножом и даже
пырнуть меня хотел, а потом пришел еще один подлец, ваша
милость...
Исидоро. О, чтоб тебя! Брось ты эту «вашу милость»!
Т о ф ф о л о. Нет, я ничего, синьор судья. Вы только выслу-
шайте меня. Так вот, как я говорю вам, я-то ему ничего не сделал,
а он заладил: убью да убью...
Исидоро. Подойди сюда. Подожди! (Берет лист бумаги,
чтобы записывать.)
Тоффоло. Слушаю, ваша милость. (В сторону.) Вы у меня
поплатитесь, будьте вы прокляты!
Исидоро. Ты кто такой?
Тоффоло. Лодочник, ваша милость.
Исидоро. Как зовут?
То ф ф о л о. Тоффоло.
Исидоро. А прозвище?
Тоффоло. I уфля.
Исидоро. Значит, ты не башмак, а туфля?
Тоффоло. Туфля, ваша милость.
Исидоро. Откуда родом?
Т оффоло. Кьоджинец я, из Кьоджи.
Исидоро. Отец есть?
Тоффоло. Отец, ваша милость, погиб в море.
Исидоро. Как его звали?
Тоффоло. Тони-туфля, он же Птичник.
.379
Карло Гольдони
Исидоро. А у тебя нет никакой клички?
Т о ФФ о л о. Нету, ваша милость.
Исидоро. Быть этого не может, чтобы у тебя не было
клички.
Т о ФФ о л о. Какая же у меня может быть кличка?
Исидоро. А скажи-ка, голубчик мой, сдается мне, будто ты
не в первый раз в камере судьи? Бывал уже, скажи?
Т о ФФ о л о. Был разок. Приходил на допрос.
Исид о р о. И, если я не ошибаюсь, я вызывал тебя как будто
под Именем Тоффоло-балды.
Тоффоло. Я Туфля, а не Балда! А кто выдумал эту клич-
ку — тот подлец, ваша милость.
Исидоро. А вот я тебе за такую «вашу милость» дам по
затылку.
Т о ФФ о л о. Простите, будьте милосердны!
Исидоро. Кто же тебе угрожал?
Т о ф ф о л о. Падрон Тони-корзина, брат его Беппо-хвастун,
а потом Тита-Нане-треска.
Исидоро. А оружие у них было?
Тоффоло. А то нет, черт возьми? У Беппо-хвастуна
был рыбачий нож, падрон Тони выскочил с таким палашом,
что в пору быку голову снести, а Тита-Нане был с саблей, какие
на тартанах под кормой прячут.
Исидоро. И что же, они ударили тебя? Ранили?
Т о ФФ о л о. Ранить не ранили, а страху я натерпелся.
Исидоро. Из-за чего они тебе грозили? Из-за чего хотели
наброситься на тебя?
Тофф о л о. Ни с того ни с сего.
Исидоро. Поссорились, что ли? Поругались?
Т о ФФ о л о. Я им ничего не говорил.
Исидоро. Что же ты, убежал? Или защищался? Как вообще
все у вас кончилось?
Тофф о л о. Я вот стоял... вот так... «Братцы, — говорю, —
хотите, — говорю, — убить меня? Убивайте».
Исидоро. Да чем кончилось-то?
Тоффоло. Пришли добрые люди, утихомирили их, а мне
жизнь спасли.
Исидоро. Какие же такие были добрые люди?
Т о ФФ о л о. Падрон Фортунато-кефаль, его жена донна
Либера-заноза, его золовка Орсетта-галушка и другая тоже золовка
Кекка-тв орожн ица.
Исидоро (пишет; в сторону). Так, так. Всех их знаю.
Кекка среди них—самый лакомый кусочек. (Громко.) А кто-
нибудь еще был при этом?
Тофф о л о. Были донна Паскуа-сковородка и Лучетта-
балаболка.
Исидоро (пишет; в сторону). И этих тоже знаю. (Громко.)
31Ю
Кьоджинские перепалки
Имеешь сказать еще что-нибудь?
Т о ф ф о л о. Нет, ваша милость.
Исидоро. Есть у тебя какое ходатайство к суду?
Тоффоло. О чем, ваша милость?
Исидоро. Ну, просить, скажем, чтобы суд приговорил их
И чему-нибудь?
Тоффоло. Обязательно, ваша милость.
Исидоро. К чему же, например?
Тоффоло. На галеры бы их хорошо, ваша милость.
Исидоро. Дурак! Тогда тебя нужно на виселицу.
Тоффоло. Меня, ваша милость? За что?
Исидоро. Ладно уж, ладно, простофиля! Хватит! Все ясно.
(Пишет на листке.)
Тоффоло (в сторону). Как бы не вздумали они тоже на меня
подать. Камнями я все-таки бросал в них. Э, да пусть приходят!
Я был здесь первым; а кто приходит первым, тому и приз достается.
Исидоро звонит. Входит судебный пристав.
Судебный пристав. Ваша милость!
Исидоро (встает, передает ему листок). Вызови вот этих
свидетелей.
Судебный пристав. Слушаю, ваша милость.
Тоффоло. Уж я буду надеяться, ваша милость.
Исидоро. Прощай, Балда.
Тоффоло. Туфля, к услугам вашим.
Исидоро. Да. Туфля без подошвы, без носка, не по мерке
и не по форме. (Уходит.)
Тоффоло (приставу со смехом). Любит меня, видно,
синьор помощник.
Судебный пристав. Я уж и сам приметил. Для вас,
что ли, эти свидетели?
Тоффоло.
Судебный
ваны поскорее?
Тоффоло.
Судебный
Тоффоло.
Судебныйпристав.
Тоффоло. Я вам все расскажу, синьор пристав.
Судебный пристав. Тогда все в порядке, синьор Балда.
Т офф о л о. Чтоб вам сдохнуть, синьор пристав.
Для меня, синьор пристав,
пристав. Вы хотите, чтобы они были выз-
Вот именно, поскорее, синьор пристав,
пристав. На выпивку будет?
Будет обязательно, синьор пристав.
Я даже не знаю, где они живут.
Явление восьмое
Камера уголовного суда.
Исидоро, падрон Виченцо.
Виченцо. Сами изволите видеть, ваша милость, дело вы
еденного яйца не стоит.
381
Карло Гольдони
Исидоро. Да я и не говорил, что дело важное. Но раз
имеются жалобы, раз вызваны свидетели и учинен процесс,
правосудие не может быть остановлено.
Виченцо. Неужели вы думаете, ваша милость, что не
виноват тот, кто подал жалобу? Он тоже кидался камнями.
Исидоро. Тем лучше. В ходе процесса истина и обнару-
жится.
Виченцо. А скажите, ваша милость, можно дело миром
покоцчить?
Исидоро. Что ж, если обиженная сторона пойдет на миро-
вую да будут уплачены судебные издержки, пожалуй можно будет
кончить и миром.
Виченцо. Так вот, ваша милость: вы меня знаете, я тут
перед вами. Готов сделать все, что понадобится.
Исидоро. Вот что, падрон Виченцо! Я уже сказал вам.
Из содержания жалобы видно, что дело пустяковое, и уладить его
можно — пока что, во всяком случае. Но я не знаю, что будут пока-
зывать свидетели, и кое-кого из них, по крайней мере, допросить
я должен. Если не обнаружится ничего другого, если тут не раскро-
ются старые счеты, если драка не окажется преднамеренной, если
в ней не выявятся действия грубо насильственные, если при драке
не потерпели ущерба третьи лица или вообще что-нибудь в этом
роде, - я сам поведу дело на мировую. А с другой стороны, я не
могу взять на себя решение. Я не судья; я только его помощник и
должен давать отчет своему непосредственному начальству.
Судья-в Венеции. Мы ждем его с минуты на минуту. Он ознако-
мится с этим дельцем. Поговорите с ним вы, поговорю с ним и я.
Для меня в этом деле нет никакой выгоды. Да мне ничего и не надо.
Я человек порядочный, рад помочь всем. Если смогу быть вам
полезным, охотно сделаю все.
Виченцо. Вы говорите, как подобает такому человеку, как
вы. А я знаю, что мне нужно делать.
Исидоро. Я же говорю, что мне ничего не надо.
Виченцо. Ну, одну-единственную рыбку! Хорошую рыбку!
Исидоро. Одну рыбку — это, пожалуй, можно! Я держу
стол и люблю хорошо поесть в приятной компании.
Виченцо. Да я уж знаю, что у вашей милости вкус отмен-
ный, ваша милость.
Исидоро. Ничего не поделаешь. Нельзя жить одной рабо-
той. Захочется и развлечься иной раз.
Виченцо. И насчет юбочек, тоже, думаю, у вашей милости
губа не дура.
Исидоро. Мне тут нужно спровадить одного человечка.
Побудьте здесь. Если соберутся те, кого вызывали, скажите, что я
сейчас приду. А женщинам, которые явятся на допрос, передайте,
что им бояться нечего. Я со всеми добр; а уж что касается
женщин, я — что твое марципановое пирожное.
382
Кьодмгинские перепалки
Явление девятое
В и ч е н ц о, один.
В и ч е н ц о. Да, да! Человек он порядочный. Но к себе я его
на порог не пущу. Не дам ему со своими бабами балясы точить.
Когда эти господа в париках начинают якшаться с нашим братом
рыбаком — добра не жди. < ... >
[Судебное разбирательство заканчивается примирением враждующих сторон.
Пьеса завершается жизнерадостным финалом.]
Действие третье
Явление двадцать шестое
Те же, падрон Вичеицо, Тита-Нане, Тоффоло, потом слуга.
В и ч е н ц о. Вот и мы, ваша милость.
Исидоро. А! Идите сюда. Ну, Тита-Нане, пришла пора мне
доказать вам мое доброе отношение, а вам—доказать, что вы
мужчина.
В и ч е н ц о. Вот это самое и я старался втолковать Тита-Нане
и, кажется, наполовину вразумил его. Надеюсь теперь, что он
сделает все, что вы захотите, ваша милость.
Исидоро. Ну, так забудьте все. Станьте опять другом всем
и женитесь на Лучетте.
Т и та-Н а н е. Чтобы я, ваша милость? Повесьте меня, а на ней
я не женюсь!
Исидоро. Вот тебе и раз!
Лучетта (в сторону). Его нужно бы как следует выколотить,
как вяленую треску.
Паскуа (к Тита-Нане). Эй, ты, послушай! Если ты мечтал,
что тебе достанется Кекка, так вот она, погляди: выходит за -Тоф-
фоло.
Фортунато. А я дью зпей то дкатов.
Т и та-Н а не. Как будто Mire не все равно! Пусть выходит за
кого хочет.
Исидоро (к Тита-Нане). Почему вы раздумали жениться
на Лучетте?
Тита-Нане. Потому что она сказала мне: «Иди к черту».
Так и сказала!
Лучетта. Подумаешь! А ты мне чего наговорил?
Исидоро. Ну, что ж! Кто хочет —ладно, а не хочет —так
ему же хуже. Одна-то пара у нас есть. Кекка и Тоффоло,
дайте руку друг другу.
Тоффоло. Я готов.
Кекка. Ия согласна.
Орсетта. Э, нет! Погодите, ваша милость. Я —первая.
Исидоро. Когда так, Беппо, вали козырем.
Б е п п о. Я себя просить не заставляю.
383
Карло Гольдони
Лучетта (к Беппо). Нет, синьор, если я не выйду, так и тебе
не жениться.
Паскуа. Лучетта дело говорит.
Тони. А я тут что? Или я ни при чем? Меня не нужно даже
спрашивать?
И с и д о р о. Знаете, что я вам скажу? Идите вы все к дьяволу,
сколько вас тут есть! Обалдел я от вас. (Хочет уйти.)
Кекка (к Исидоро). Йе уходите!
Фортунато. Ваша милость!
Орсетта (к Исидоро). Погодите! Куда вы?
Фортунато (останавливает Исидоро). Ваша милость!
Лучетта (к Исидоро). Ну, потерпите, немного!
Исидоро (Лучетте). Из-за вас все останутся ни с чем.
Лучетта. Пет, ваша милость, не надо корить меня больше.
Я не хочу, чтобы из-за меня все у вас расстроилось. Если я такая
плохая, пускай я и буду страдать. Тита-Нане не хочет меня брать?
Ну, что же делать! А чем я провинилась? Если я ему что-то
сказала, так он мне сказал еще больше. Но я его люблю, и я его
простила. Если он не хочет меня простить, значит, он меня не
любит. (Плачет.)
Паскуа (с чувством). Лучетта!
Орсетта (к Тита-Нане). Смотри, она плачет!
Л ибер а (к Тита-Нане). В самом деле, плачет!
Кекка (к Тита-Нане). Как мне ее жаль!
Тита-Нане (в сторону). Черт возьми! Если бы только мне
не стыдно было...
Л ибер а (к Тита-Нане). Да что это? Сердца у вас, что ли,
нет? Бедняжка! Камень — и тот бы смягчился!
.Тита-Нане (Лучетте, грубовато). Ты чего?
Лучетта (плача). Ничего.
Тит а-Н а н е. Ну, полно уж.
Лучетта. Чего тебе?
Тит а-Н а н е. Чего разнюнилась?
Лучетта (с чувством). Пес, душегуб!
Тит а-Н а н е (властно). Молчи.
Лучетта. Ты же меня бросить хочешь.
Т ит а-Н а не. А ты будешь изводить меня?
Лучетта. Нет.
Тит а-Н а н е. Любить меня будешь?
Лучетта. Буду.
Тит а-Н а н е. Падрон Тони, донна Паскуа, ваша милость!
С вашего разрешения! (Лучетте.) Дайте мне руку.
Лучетта (дает ему руку). Вот, на!
Тита-Нане (по-прежнему грубовато). Ты —моя жена.
Исидоро. Чудесно! (Слуге). Эй, Пьявка!
Слуга. Ваша милость!
Исидоро. Беги одним духом и сделай, что я тебе приказал.
334
Khijri.fuuHcuue перепалки
донна J
Кекке.)
Слуга. Мигом!
Исидоро. Ну, Беппо, теперь ваш черед.
Беппо. Мой' Глядите, как это просто. Падрон Фортунато,
донна Либера, ваша милость! С вашего разрешения! (Подает
руку Орсетте). Муж и жена!
Орсетта (Кекке). Теперь можешь и ты. Мне уж все равно.
Исидоро. Тоффоло, кому теперь?
Тоффооло. Мне. Моя лодка первая. Падрон Фортунато,
ибера, ваша милость! С вашего разрешения! (Дает руку
Кекка (к Исидоро). Ну, а как насчет приданого?
Исидоро. Я человек чести. Будьте покойны.
Тоффоло. Жена!
Кекка. Муж!
Тоффоло. Ура!
Фортунато. Ура! Веслей! Жна, я тож расшелся.
Слуга (к Исидоро). Все готово, как приказывали.
Исидоро. Ну, молодые, давайте веселиться! Я приготовил
для вас кое-какое угощение и пригласил музыкантов. Идемте!
Повеселимся немного. И спляшем четыре фурланы.6
Орсетта. Нет, лучше здесь. Давайте, лучше будем здесь
танцевать.
Исидоро. Здесь, так здесь. Как хотите. Ну, живо, тащите
сюда стулья! Зовите музыкантов! А ты, Пьявка, слетай в таверну и
принеси оттуда угощение.
Лучетта. Да, ваша милость, потанцуем и повеселимся, раз
столько тут нас, молодых. Но я хотела бы, с вашего позволения,
сказать два словечка. Я вам очень признательна за то, что вы
сделали для меня. И обе другие невесты тоже вам очень благо-
дарны. Но мне неприятно одно. Вот вы не кьоджинский человек,
а приезжий. И мне бы не хотелось, чтобы, когда вы уедете отсюда,
вы стали про нас рассказывать всякое такое и чтобы пошла по
свету молва, будто мы, кьоджинки, любим цапаться. Сказать
правду, то, что вы видели и слышали, — чистая случайность.
Мы женщины хорошие, честные. Но веселые. Любим веселиться.
И сейчас хотим попрыгать и поплясать. И хотим, чтобы все могли
сказать: «Да здравствуют кьоджинки, да здравствуют кьоджинки!»
Комедия «Кьоджинские иереиалки» написана в 1761 г. и впервые поставлена
в 1762 г., в третий период деятельности Гольдони. Она относится к наиболее
реалистическим и демократическим произведениям драматурга, в которых он
выступал великолепным живописцем жизни народа.
В «Кьоджинских перепалках» изображены представители неимущих слоев
«третьего сословия», их быт, нравы, трудовая жизнь, их остроумие и жизне-
радостность. Здесь показан труд рыбаков и лодочников, живущих в городке
Кьоджа, возле Венеции. Автор достигает большого мастерства в создании ярких,
жизненно правдивых и глубоко индивидуализированных характеров людей из
народа. Ои мастерски вывел галерею персонажей, наделенных душевной красо-
той, непосредственностью, чувством собственного достоинства. Гольдони
385
Карло Гольдони
великолепно знал изображаемый материал. Жизнь кьоджинской бедноты он
изучил во время своей судебной практики. Яркий местный колорит комедии
усиливается и тем, что она написана на кьоджинском наречии — одном из видов
венецианского диалекта.
Демократическая направленность и оптимизм этой, по определению самого
автора, «народной комедии» особенно отчетливо подчеркнуты в ее финале, в
словах одной из героинь: «...мне бы не хотелось, чтобы... пошла по свету молва,
будто мы, кьоджинки, любим цапаться. Сказать правду, то, что вы видели и слы-
шали, — чистая случайность. Мы женщины хорошие, честные. Но веселые.
Любим веселиться. И сейчас хотим попрыгать и поплясать. И хотим, чтобы все
могли сказать: «Да здравствуют кьоджинки, да здравствуют кьоджинки!»
Высоко ценил эту пьесу Гете, смотревший ее в Венеции во время своей
поездки в Италию. В октябре 1786 г. он с восхищением писал о ней:
«Наконец-то я могу сказать, что я видел комедию... Но я никогда не переживал
еще такой радости, какую шумно проявлял народ при виде столь естественного
изображения самого себя и своих близких. Смех и веселое ликование звучали
с начала и до конца... Автор, создавший из ничего приятнейшее развлечение,
заслуживает большой похвалы... Достичь этого возможно только путем непо-
средственного обращения к своему родному жизнерадостному пароду. Пьеса
написана необычайно опытной рукой».
Выше приведены отрывки из произведения.
1	Сирокко (итал.) — жаркий ветер в 4 Морские каштаны — плоды морских
бассейне Средиземного моря.	растений, употреблявшихся в пищу в
2	Падрон (итал.) — хозяин, владелец. вареном виде.
господин.	5 Тартана (итал.) — небольшое одно-
3	Т. е. почта, идущая в город Феррару. мачтовое судно.
6 Фурлана — народный танец.
Карло
ГОЦЦИ
(Carlo Gozzi)
(1720-1806)
Итальянский драматург и театральный деятель
К. Гоцци родился в Венеции в семье разорившегося
дворянина. В 1740~1744 гг. служил солдатом
за границей. К этому времени относятся его первые
литературные опыты. После возвращения в 1744 г.
на родину он поступает в театральную труппу
Сакки и становится видным венецианским
драматургом. Гоцци был одним из основателей
литературно-театрального общества
•Академия Гранеллесков*, выступавшего против
влияния иностранных литератур и языков на
итальянскую культуру. Он резко критически
относился к творчеству Гольдони и других
демократических писателей и драматургов.
В формировании его мировоззрения сказалось
влияние консервативных аристократических взглядов.
Тем не менее в произведениях Гоцци сильны мотивы
социальной сатиры, выраженной в критике
буржуазного своекорыстия.
Наиболее важную часть его творчества составляют
пьесы, написанные в жанре фьябы, большей частью
387
Карло Гоцци
в стихотворной форме: -Любовь к трем апельсинам-
(1761), -Ворон- (1761), -Король-Олень- (1762),
• Турандот- (1762) и др. В них утверждалось
эмоциональное начало в противовес
рационалистическому искусству. В фьябах сохранились
в новом осмыслении особенности комедии масок.
Гоцци написал и ряд прозаических пьес, близких к
жанру комедии интриги: -Кавалер-друг, или
Торжество дружбы- (1762), -Истинно любящая
женщина- (1771), -Принцесса-философ, или
Противоядие- (1772), -Любовное зелье- (1777),
• Чимоне-Леопард- (1786). Эти драмы значительно
уступают фьябам.
Его -Бесполезные мемуары- (1797) имеют
автобиографический характер и содержат богатый
материал о творчестве драматурга и истории
итальянского театра.
Большой интерес вызвало творчество Гоцци у
Шиллера, а также у немецких и французских
романтиков.
В России творчество Гоцци высоко ценил
А. Н. Островский. Пьесы итальянского драматурга
идут на советской сцене. Композитор
С. С. Прокофьев написал на сюжет фьябы Гоцци
-Любовь к трем апельсинам- одноименную оперу.
Король-Олень
(41 Re Cervo», 1762)
Трагикомическая сказка для театра в трех действиях
(Действие происходит в сказочном королевстве Серендиппе)
[В первом явлении появляется рассказчик Чиголотти, слуга волшебника
Дурандарте. Он говорит о том, что волшебник открыл королю Дерамо две
тайны: он дал королю статую, помогающую видеть ложь в людях, и сообщил
магические слова, с помощью которых человек может перевоплощаться в другого
человека или принимать облик животного. Сам же волшебник превратился в
попугая и в таком виде находится в течение 5 лет. В определенный срок,
5 января 1762 г. (в день премьеры пьесы) его слуга Чиголотти должен отнести
его в Рончислапский лес, где волшебник совершит чудеса, наказав предательство,
после чего примет свой прежний облик.
Король Дерамо по совету своего первого министра и личного секретаря
Тартальи решил вступить в брак. С этой целью к нему в потайной кабинет
приводят много девушек, среди которых он хочет выбрать себе жену: Статуя
в кабинете (одна из тайн волшебника) помогает ему обнаружить ложь в ответах
девушек.]
388
Король-Олень
Действие первое
Явление второе
Декорация меняется и представляет зал
Тарталья. Клариче.
Тарталья. Дочь моя, ты видишь, как улыбнулось нам
счастье в этом царстве Серендиппе. Ты сделалась придворной
дамой, а я —первым министром и любимцем короля Дерамо, кото-
рого все боятся. Теперь, дорогая Клариче, настала пора решиться
на великий шаг, и если ты меня послушаешься, то еще сегодня
будешь королевой.
Клариче. Я — королевой? Но каким образом?
Тартадья. Ну да, королевой, королевой. Ты ведь знаешь,
что король Дерамо, допросив две тысячи семьсот сорок восемь
девиц, принцесс и дам в своем потайном кабинете, черт знает
почему отказал им всем и вот уже четыре года, как решил не
вступать в брак.
Клариче. Я это знаю, но не думаю, чтобы он захотел взять
меня в жены после стольких отвергнутых знатных дам.
Тарталья (гордо). Синьора ветреница, я знаю, что говорю.
Дай мне докончить. Я его допек вчера хитростью, говоря, что нет
наследника престола, что в народе недовольство, что народ волну-
ется и т. д., и убедил его жениться. Но у него все то яге проклятое
упрямство — расспросить сначала девушку в тайном кабинете.
И так как больше нет принцесс, которых можно было бы допра-
шивать, он решил обнародовать, что девушки всякого звания и
положения могут явиться для допроса в этот проклятый кабинет,
чтобы он мог жениться на той, которая придется ему по душе.
Объявилось двести девушек, и их имена вынули из урны, чтобы
определить порядок, в котором они будут представляться королю.
Твое имя вышло первым, и ты должна идти на допрос. Он меня
очень любит; ты моя дочь, ты не пугало, и, если ты будешь хорошо
держаться, я уверен, что ты сегодня же станешь королевой,
а я —самым знаменитым человеком на этом свете. (Тихо.) Скажи
мне, дочка, у тебя нет никакого тайного пятнышка, которое он мог
бы обнаружить?
Клариче. Дорогой отец, избавьте меня от этого испытания,
умоляю вас.
Тарт аль я. Что? Как? Дрянная девчонка! Ступай сейчас же
и держись как следует при допросе или... понимаешь! Ты ведь
знаешь меня. Дура, как ты смеешь меня не слушаться! (Тихо.)
Может быть, у тебя есть какой-нибудь тайный недостаток? А?
Клариче. Нет у меня ничего, но я предчувствую, что
не сумею вести себя как следует на испытании; это невозможно; я
буду отвергнута.
Тарталья. Что за предчувствие! Отвергнута! Не может
389
Карло 1 o/fiju
этого быть. Он слишком меня уважает. Идем скорее, уже времй||
Он ждет тебя в своем кабинете. (Берет ее за руку.)
Кларине (сопротивляясь). Нет, ни за что, отец, ни за что.
Т а р т а л ь я. Я оборву тебе уши. Я отрежу тебе нос. Ступай,
говорят тебе, и держись как следует, или... (Ударяет ее).
К л а р и ч е. Дорогой отец, я не сумею держаться как следует.
И, наконец, я сознаюсь, что до смерти влюблена в Леандро и не
буду иметь силы скрыть свою страсть перед королем.
Тарталь я (отступая в ярости). В Леандро, сына Пан-
талоне, второго министра! Простого придворного кавалера!
Ты предпочитаешь королю какого-то Панталоне? И ты моя дочь?
О негодная, недостойная дочь грозного Тартальи! Слушай! Если,
ты откроешь королю эту низкую любовь... Если ты не заставишь его
сделать выбор в твою пользу... Слушай. Идем сейчас же. Не за-
ставляй меня больше говорить. (Хватает ее за руку.)
Клар и ч о. Избавьте меня от этого, будьте милосердны!
Я никогда не сделаю зла Анджеле, моей подруге, становясь на ее
пути. Я знаю, что она безнадежно любит короля.
Тарталья (снова отступая). Анджела, дочь Панталоне,
любит короля? (В сторону.) Анджела, сердце мое, радость моя,
которую я хотел еще сегодня любовью или силой заставить сде-
латься моей женой! Опа любит короля! (Громко.) Клариче, слушай
меня и трепещи. Если ты сейчас же не отправишься к королю и не
будешь вести себя как следует, если ты откроешь ему свою любовь
к Леандро и не заставишь его выбрать на допросе именно тебя
или если ты выдашь королю то, что я тебе сказал, — яд у меня под
рукою; тебе уготована смерть и ты падешь жертвой моего гнева.
Клариче (в ужасе). Хорошо, я сделаю по-вашему. Вы
будете удовлетворены, увидев меня отвергнутой и пристыженной.
Тарталья (толкая ее в гневе). Не медли. Думай о твоей
жизни и о моих приказаниях, ветреница, дура, дрянная девчонка!
У ходят.
Явление двенадцатое
Дерамо, Анджела.
АНДЖЕЛА (с благородной откровенностью)
Я здесь, синьор, по вашему приказу.
Не знаю, справедлив ли он.
Д Е Р А М О
Садитесь.
(В сторону.)
Какая восхитительная смелость!
(Анджеле.)
Я не был никогда несправедлив.
390
Король-Олень
АНДЖЕЛА (садится)
Конечно, вы — король, и кто ж посмеет
В лицо вас осуждать и показать вам
Несправедливость ваших приказаний?
ДЕРАМО
Насколько вижу я из ваших слов,
Мне кажется, в вас смелости достанет
Монарха упрекать, а если нет —
Я сам даю вам полную свободу.
Открыто говорите. Оскорбленья
Я в этом не увижу.
АНДЖЕЛА (в сторону)
Ах, жестокий,
Меня он, ободряя, предает!
О бедное сердечко!
(Громко.)
Неужели
Сочтете справедливым вы, синьор,
Что стольких бедных девушек, несчастных,
Рожденных в скромной и убогой доле,
К вам силою являться заставляют
На выборы супруги королевской
И этим льстят их ветреным умам?
А после, все в слезах, они уходят,
Исполнены стыда и огорченья,
Что вам пришлись не по сердцу, хоть, может,
У них заслуг немного.
(Вздыхает.)
И отказ
Понятен ваш. Ужели справедливо,
Что против воли я сюда пришла
И вы отвергли все мольбы отца
О том, чтоб вы не делали меня
Случайной жертвой вашего величья •
И вашей проницательности дивной
Или (простите!) вашего каприза,
Которым стольких девушек-бедняжек
Вы оскорбили? О король Дерамо,
Не забывайте праведное небо,—
Оно ведь только время выжидает,
Чтоб покарать грехи. Я говорю
Не за себя —готова я к отказу.
Я говорю за тех несчастных женщин,
391
Карло Гоцци
Что там стоят и с грустью ожидают
Час униженья. Пощадите их.
Пусть Анджела последней будет жертвой,
Которой суждено отказа горечь
Перенести насильно. Мой король,
Простите, но вы дали мне свободу,
И я свободно с вами говорила.
ДЕРАМО (в сторону)
Каким дурманом ум мой опьянен!
(Смотрит на статую, которая не двигается.)
И все же неподвижно изваянье.
Ужель и вправду сердце в ней не лживо?
Нет, нет, не верю...
(Громко.)
Вашу откровенность
Я, Анджела, прощаю и хвалю.
Ах, если бы всю правду вы узнали,
Вы так не говорили бы. Когда-то
Надеялся я девушку найти,
Которая бы искренней любовью
До самой смерти радость мне давала.
Я не нашел ее. Необходимость
Наследника оставить королевству
Меня сегодня снова заставляет
Возобновить попытку, но боюсь,
Что и на этот раз все будет тщетно.
Н Д Ж Е Л А
Но где же доказательства, синьор,
Что искренности нет у стольких женщин?
ДЕРАМО
Они в моих руках. Но не могу
Вам их открыть. Поверьте, это так.
(С нежностью.)
Ну вот... а вы... вы любите ль меня?
А Н Д Ж Е J1 А (вздыхая)
О, если б я могла вас не любить,
Тогда бы неизбежный ваш отказ
Не поразил меня смертельным горем.
Но все равно. Я жду его спокойно,
Хоть так спокойным быть вам не желаю.
392
Король-Олень
ДЕРАМО (глядит на статую, которая остается неподвижной;
в сторону)
Над нею не смеется изваянье...
О, что за радость мне объемлет душу!
Не может быть... Ужели это правда?
(С восторгом.)
Вы будете любить меня до гроба,
До дня, когда я прежде вас умру?
АНДЖЕЛА
Да, если можно измерять любовью
Грядущие дела. Но, государь,
К чему мешать вопросов мрачных горечь
Со сладостью... Любовь... печаль... надежда...
Я больше не могу.
(Плачет.)
ДЕРАМО (смотрит на статую, которая не двигается)
Он неподвижен.
И после стольких женщин оказалась
Правдивой эта венецьянка?
(Смотрит, как выше.)
Боже!
Неужто мне любовь слепит глаза,
И я не вижу правды... Нет, скажите...
(С волнением.)
Быть может, вам не люб я или есть
Другой у вас возлюбленный... О, сжальтесь!
Молю вас, Анджела, откройте правду,
Пока я вас супругой не назвал.
Нет больше сил... Я, Анджела, люблю вас,
Люблю вас так, что если бы потом
Нашел вас лживой, я бы умер с горя.
АНДЖЕЛ А (встает и бросается к его ногам)
О, дайте мне скорее тот отказ,
Который принесет мне смерть! Дерамо,
Довольно оскорблений. Удержитесь
От бессердечных шуток. Что за честь вам
Терзать сердца невинных и несчастных?
Я недостойна вас, и это знаю,
Но я страдала много... Ах, Дерамо,
Я больше не могу... разбито сердце...
Не трогайте меня... Дерамо, сжальтесь,
Не смейтесь надо мной.
(Плачет навзрыд.)
393
Карло Гоцци
ДЕРАМО (тронутый, смотрит, как выше, на статую, которая
остается неподвижной. Встает.)
О, дорога»,
Пример редчайший искренности женской!
Не плачьте. Встаньте. Был бы я злодеем,
Такую душу дивную отвергнув.
Сюда, министры, стража! Пусть народ
Теперь ликует. Я нашел подругу,
Ту, что любить меня навеки будет.
Входит стража.
А Н Д Ж Е Л А*
Дерамо, нет, к чему вам смерть моя?
Готова я к отказу, но зачем
Его хотите сделать всенародным,
К чему жестокость? Я ведь вам созналась,
Что недостойна вас.
ДЕРАМО
О венецьянка,
Достойны вы великого монарха,
Вы истинной любви пример, который
Опровергает россказни глупцов,
Что разглашают всюду о притворстве,
Непостоянстве, ветрености пола,
Который Адриатики услада.
Войдите же, министры. Я супругу
Избрал себе. Я Анджелу избрал.
[Аиджела стала королевой. Дерамо и Аиджела любят друг друга. Но царе-
дворец-иитриган Тарталья старается погубить их. С помощью злых сил он
узурпирует верховную власть в государстве и становится королем, преследуя
Анджелу любовными домогательствами. Дерамо пребывает в облике оленя, а
затем дряхлого старика.
Однако справедливость побеждает. Добрый волшебник Дураидарте разо-
блачает злодейство Тартальи, Дерамо возвращает себе прежний облик. Супруги
вновь обретают счастье.]
Действие третье
Зал во дворце.
В глубине видна большая клетка с Попугаем. Эта клетка должна быть поставлена
на стол или на какой-нибудь другой предмет, который облегчил бы после-
дующие превращения.
Явление первое
Дерамо в образе старика входит измученный, боязливо оглядываясь.
ДЕРАМО
Устал, не в силах я! Больные ноги
Едва влачу. Здесь во дворце, где я
394
Король-Олень
Монархом был, я должен всех бояться,
Министра и последнего слуги;
Входить тайком. Как на меня напали
Мои собаки! Уцелел я чудом...
Вот комнаты супруги, л хотел бы
Увидеть Анджелу, застать одну,
Ей все открыть... Но спрячемся теперь,
Чтоб не заметили меня. Быть может,
Она поймет, поговорю с ней. Горе!
Поверит ли она моим словам?
А если нет, то кто ж ее осудит?
(Прпчетсп.) <... >
Явление девятое
Анджела, Дурандарте в образе Попугая, Тарталья в образе Дерамо, сзади стража.
ТАРТАЛЬЯ (в сторону)
Олень убит, его узнал я сразу,
Но Труффальдино в этом ни при чем.
Я не уверен, я бы не хотел...
Нет, вздор! Я царствую! Дрожите все!
АНДЖЕЛА (в сторону.)'
Будь сильным, сердце! Научись притворству.
Предателя спокойствием встречай! <...>
Явление десятое
Те же и Дерамо в образе старика.
ДЕРАМО (за сценой)
Стой, нечестивец гнусный! Стой, предатель!
ТАРТАЛЬЯ (в сторону, в волнении)
Чей это голос! Небо, я погиб!
(В смущении отпускает Анджелу)
Я слышу голос короля! Злодейка!
Чтоб жизнь мою отнять, ты здесь укрыла
Убийц наемных! Я найду ловушку!
За спрятанных дрожи и за себя!
(Обнажив меч, уходит в ту сторону, где находится Дерамо.)
АНДЖЕЛА
О горе мне! О горе! Умираю!
(Падает в обморок.)
Тартальн выходит с обнаженным мечом, таща за руки Дерамо в образе
старика.
ТАРТАЛЬЯ (в прости)
395
Карло Гоцци
Ты кто, старик безумный, говори!
Ты как сюда попал? Ответь иль шпагой
Тебя пронжу!
ДЕРАМО
Изменник, покорись!
Я твой король! Мои благодеянья
Ты помнишь ли, злодей? Что ж, если хочешь,
Убей меня! Тебе отплатит небо!
ТАРТАЛЬЯ (смущенный, в сторону)
Его я видел раньше! То старик,
Убитый мной в лесу. Неосторожно
Я тело там оставил! Слишком поздно
Мы каемся в ошибках! Но пора!
Умри же, старый лжец, и в преисподней!..
Внезапно слышится гул землетрясения. Дерамо и Тарталья в ужасе отступают
друг от друга и становятся на соответствующие места для предстоящих пре-
вращений. Анджела от шума приходит в себя.
ДУРАНДАРТЕ (в образе Попугая)
О небеса! Явите ваши дива
В защиту правды! Эти птичьи перья
Пусть упадут. Настали времена!
Следует превращение Попугая в человека.
ДЕРАМО (оглушенный)
О, что за чудо! Небо в должный час
Не забывает даже самых слабых!
ТАРТ АЛЬЯ (смущенный)
Что делать? Что решить? Бежать? Остаться?
Я потерял рассудок! Я дрожу!
ДУРАНДАРТЕ (выходя с мсезлом в руке, к Дерамо)
Дерамо добродетельный, не бойся!
(Тарталъе.)
Министр-предатель, ожидай возмездья!
Ты, любящая, верная жена,
Спокойной будь. Увидишь отомщенье
Твоих обид.
ДЕРАМО (плачущим голосом)
Любимая моя!
Я жив остался чудом, но живу,
Твои глаза уродством оскорбляя!
396
Король-Олень
АНДЖЕЛА
Твой дух прекрасным делает тебя!
Ты не печалься!
ТАРТАЛЬЯ
Что ж, иль я бессилен
Мстить за себя! Сюда, мои министры!
Солдаты! Слуги! Государь ваш предан!
ДУРАНДАРТЕ
Тебя не слышат. Помогает небо
Одним невинным. Убедишься в этом!
Всегда нежданно наступает кара.
Примером будь, бессовестный министр,
Для всех тебе подобных, кто дерзает
В обличье короля своих монархов
Преображать в вассалов безобразных,
Как бедного Дерамо, и владеть
Могуществом, отличьями, державой!
Знай, подлый! Отличает человека
Высокий дух, и, если суждено,
Что б тешил взоры доблестный Дерамо
Осанкой гордою и красотой
(Возвышая голос.)
Пусть переменятся тела! Вся немощь
Его пусть на тебя падет сторицей!
Былое счастье доброму Дерамо
Вернуло небо!
(К Дерамо.)
Радуйся!
(Тарталъе.)
Дрожи!
(Ударяет жезлом.)
Дерамо вплоть до колен оказывается одетым в королевское платье. Тарталья
изменяется вплоть до колен, у него босы»; израненные ноги.
АНДЖЕЛА
Что вижу я?
ДЕРАМО (к Дурандарте)
Мой друг, какое счастье!
ТАРТАЛЬЯ
Довольно!.. Стой!.. О небо!.. Вот беда!..
347
Карли Гоцци
ДУРАНДАРТЕ
Прими свой жребий, негодяй! Ликуйте,
Дерамо, Анджела и весь народ!
(Ударяет жезлом.)
Дерамо оказывается одетым в богатое платье. Тарталья одет в рваную рубашку,
через дыры которой видно его голое тело.
АНДЖЕЛА (в восторге)
Ты нам поможешь, небо!
ДЕРАМО
О мой друг!
ТАРТАЛЬЯ
Я цепенею! Стой!
ДУРАНДАРТЕ
Терпи, преступник!
Возвеселитесь, должное свершится!
(Ударяет жезлом.)
Голова Дерамо меняется. На ней тюрбан с драгоценными камнями. Голова
Тартальи превращается в голову ужасного рогатого чудовища. Под мьппками
у него костыли, как у калеки.
АНДЖЕЛА
О мой Дерамо!..
ДЕРАМО
Анджела моя!..
(Обнимаются.)
ТАРТАЛЬЯ (в ярости и отчаянии)
Куда укрыться мне? Куда бежать?
Проклятая любовь и честолюбье
Проклятое! Проклятый миг, когда
Я стал предателем! Бегу в пустыню!
(Хочет бежать.)
ДУРАНДАРТЕ
Стой, негодяй! Ты должен от стыда
Здесь умереть! Пусть станет этот зал
Открытой площадью! Пусть соберется
На зрелище толпа! Дрожи, беснуйся!
(Ударяет жезлом.)
Комната превращается в площадь, роскошь и глубина которой зависят О’
желания и от размеров театра.
ЗОИ
Король-Олень
Явление последнее
Все актеры, стража, народ. Тарталья, обезумевший, бегает но сцене.
ТАРТАЛЬЯ
О, кто меня застрелит, кто застрелит!
Взгляните, в этом чудище Тарталья
Судьбою заключен! Я негодяй!
Все выражают изумление.
KI А Р И Ч Е (плача)
Что вижу я? Что слышу я? О боже!
Отец! Отец!
ТАРТАЛЬЯ
Не надо плакать, дочка.
Я недостоин слез! Забудь отца,
Преступного отца! Пусть все забудут
Противное чудовище! Стыдом
Я мучусь, и раскаянье терзает
Так грудь мою, что я лишаюсь света
И ненавистной жизни! В полной мере
Дерамо отомщен! Но не виновна
Моя Клариче! Государь, за что
Платиться ей? Пусть выйдет за Леандро!
Ее не оставляйте. Кроме вас,
Нет у нее отца другого. Зависть,
Страсть, честолюбие меня сгубили.
Вот, чем я стал... От боли умираю.
От корч...
(Дрожа)
От бешенства! Вот смерть моя!
Вот страшный бес. О, горе мне! Я умер!
(Падает мертвым.)
ПАНТАЛОНЕ
Я не знаю, чего во мне больше — страха, радости или любо-
пытства узнать, в чем здесь дело!
Л Е А Н Д Р О
От изумленья каменным я стал!
Клариче плачет, остальные выражают ужас и недоумение.
ДЕРАМО
Друзья, прощаю ваше изумленье
В таких делах! Клариче, успокойтесь:
Придет пора, Леандро назовете
Своим супругом! Знаменитый маг,
v	Я вас узнал! Теперь распоряжайтесь
И мной и королевством!
399
Карло Гоцци
ДУРАНДАРТЕ
Дурандарте
Не хочет власти! Всем он возвещает,
Что ныне тайнам магии конец!
Я больше не волшебник! Пусть упрямо
Разгадывает физика загадку
О голосах и членах, что, блуждая
От тела к телу, остаются те же.
Такой конец послужит для ученых
Предметом спора! Пусть возобновится
С мышами и толченым табаком
Веселый пир! А вы, мои друзья,
Раз мы, звериный образ принимая,
Чтоб вас развлечь, достойны снисхожденья,
Утешьте нас по крайней мере знаком
Хвалимой всеми вашей доброты!
Жанр драмы «Король-Олень» — сказочная пьеса-фьяба в стихотворной форме.
Мастерски используя традиции народного творчества, автор показал здесь
победу большого человеческого чувства над подлостью и жестокостью придворно-
аристократических интриганов. Выразителем положительного начала является
образ бескорыстной благородной Анджелы, сохраняющей, несмотря на тяжелые
испытания, непоколебимую любовь к своему мужу королю Дерамо.
В пьесе преобладают серьезность тона и трогательность, полемические и
пародийные элементы выражены сдержанно. Гуманистическая направленность,
динамическое развитие действия, острая занимательность, обилие фантастических
мотивов обеспечили пьесе большой успех у зрителей.
Выше приведены отрывки из произведения.
Учебное издание
Составители:
Борис Иванович Пуришев, Юрий Игнатьевич Божор
ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА
XV1I1 ВЕКА:
Хрестоматия
Т. 2
Заведующий редакцией Г. Н. Усков. Редактор Т. А. Кондратьева. Младший редактор
О. Г. Мирнова. Художники А. В. Алексеев, С. В. Митурич. Художественный редактор
М Г. Мицкевич. Технический редактор 3. А. Муслимова. Корректор И. Л. Казеко
И Б № 7321
Изд. № Jl?K—59. Сдано в набор 15.06.87. Поди, в печать 02.02.88. Формат
eOXW/ie. Бум. офс. № 1. Гарнитура Бодопи. Печать офсетная. Объем 25 усл. печ. л. +
+ форзац 0,25 усл. печ. л., 25,5 усл. кр.-отт., 23,93 уч.-изд. л. + форзац 0,44 уч.-изд» л»
Тираж 60000 эка. Зак. № 690. Цена ] р. 10 к.
Издательство «Высшая школа», J0I430. Москва. ГСП-4, Неглинная ул., д. 29/14.
Ярославский полиграфкомбннат Союзнолиграфпрома при Государственном комитете СССР
по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. 150014, Ярославль, ул. Свободы, 9