Библиотека пионера. Избранные повести и рассказы. Том 5 - Збанацкий Ю., Прилежаева М., Коршунов М.

Два решительных дня в жизни гликерии павловны

Автор: Збанацкий Ю. Прилежаева М. Коршунов М.

Теги: рассказы повести художественная литература серия библиотека пионера

Год: 1962

Похожие

Краткий русско-английский фразеологический словарь

Неизвестная «Черная книга». Материалы к «Черной книге»

Советские художественные фильмы. Аннотированный каталог, том 10 (1974-1975)

Великие советские фильмы. 100 фильмов, ставших легендами

Текст

BCЕCОЮ3НОЙ
ИОНЕРСКОЙ
ОРГАНИЗАЦИИ
имени В.И.ЛЕНИНА

ПИОНЕРА
ИЗБРАННЫЕ
ПОВЕСТИ
И РАССКАЗЫ
V
ГОСУДАPCТВEHHOЕ
ИЗДАТЕЛЬСТВО
ДЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Министерствa
ПросвещенияРСФСР

М. ПРИЛЕЖАЕВА
НАД ВОЛГОЙ
Р О М А нЮРИЙ
ЗБАНАЦКИЙ
МОРСКАЯ
ЧАЙКА
Повесть
МИХАИЛ
КОРШУНОВ
дом
В ЧЕРЕМУШКАХ
Рассказы
М о С К В А

Оформление Н. Мунц

М. ПРИЛЕЖАЕВА
НАД ВОЛГОЙ
Роман

Чаешь первая
НОВЫЙ УЧИТЕЛЬ
Утром бабушка, по обыкновению, разбудила Володю в
семь часов. Тепло, уютно в постели — не хочется вставать!
Минут пятнадцать Володя боролся с ленью и сном. Наконец
заставил себя подняться, все еще сонный распахнул форточку.
В комнату, словно душ, холодной струей хлынул воздух. Во¬
лодя сделал зарядку и вышел в кухню:
— Бабушка! Завтракать! Скорее! Опаздываю!
Что он особенного сказал?
Вдруг отец стукнул по столу кулаком, так что посуда звяк¬
нула. Бабушка от неожиданности едва не уронила сковородку
с картофелем.
— Командуешь? — загремел отец. — «Дай!», «Подай!»,
«Принеси!» Барчуком вырос!
— Павел Афанасьевич! Что ты на него, голубчик, накинул¬
ся?— удивленно спросила бабушка.
— Я из тебя барство выветрю! — кричал отец. — Собирай
сам, бездельник, на стол. Ну! Живо!
— Не буду!
7

— Не будешь?
— Нет!
Они стояли друг против друга — отец, с потемневшими,
колючими, как иголки, глазами, и Володя. Володю трясла
обида.
— Ну, как знаешь... — погасшим голосом сказал отец и,
сутулясь, вышел из кухни.
Володя схватил сумку и убежал в школу.
«Может быть, у него неприятности, но я не виноват, — ду¬
мал он, шагая малолюдными, просторными улицами. — Отцы
должны быть справедливыми, а он несправедливый. Из-за чего
он на меня наорал? Сказал бы тихо».
Из-за этой ссоры Володя пришел в класс в плохом настрое¬
нии. Не хотелось разговаривать с ребятами. Он молча сел на
свое место. А в классе были новости.
Перед уроком истории Толя Русанов вскочил на парту и,
дирижируя самому себе карандашом, пропел:
— К нам едет ревизор! Реви-и-зо-ор! К на-а-ам едет...
— Кто? Кто? — послышались со всех сторон возгласы.
Толя Русанов спрыгнул с парты, распрямил плечи, откинул
назад голову, легко подошел к учительскому столику и провел
ладонями от висков к затылку.
— Андрей Андреевич! — сразу узнали ребята.
Вот уже несколько дней, после того как их классная руко¬
водительница, преподаватель истории, неожиданно, к концу
года, оставила школу, ребята гадали, кто из учителей ее за¬
менит.
— Самый образованный учитель в городе, — заявил ком¬
сорг класса Юрий Брагин. — Тридцать шесть лет в школе.
Ветеран. В прошлом году был его юбилей.
— Депутат горсовета! — подхватил Толя Русанов. — Ре¬
бята, проголосуем! Кто — против? Нет против. Кто — за? Все
за. Утверждаем.
Вскоре прозвенел звонок, и на урок пришел новый учи¬
тель— Андрей Андреевич. Трудно поверить, что этот человек
действительно вступил в «юбилейный» возраст, хотя голова
его была совершенно белой. Держался он удивительно прямо,
движения его были неторопливы, но легки, походка свободна;
лицо с широким, открытым лбом, довольно крупным прямым
носом и светло-серыми глазами сохраняло даже зимой здоро¬
вый загар.
— Все по местам, как соловьи по гнездам! — весело распо¬
рядился Андрей Андреевич.
Урок начался с обыкновенного опроса. Ребята, однако,

наблюдали за словами и жестами Андрея Андреевича, всё
подмечали, оценивали. Внимание было напряжено весь час.
И только Володя оставался ко всему равнодушным. Он
сидел у окна. За окном вяло занималось зимнее утро. Вдоль
забора на школьном дворе сиротливо торчали из снега голые
прутья акации. На ветке тополя, словно чернильная клякса,
неподвижно застыла ворона. Белесое небо низко нависло над
крышами, обещая серенький день.
Володя отвернулся.
Как раз в это время учитель вызвал Юрия Брагина. Юрий
слегка покраснел, одернул гимнастерку и уверенно вышел к
столу. Глядя на его румяные щеки и улыбающиеся светлые
глаза, Володя подумал: «Вот счастливый человек! Все-то ему
удается. И дома, наверное, все у него хорошо!»
После занятий ребята вмиг разбежались. Только Володя
не торопился домой. Поэтому Юрий Брагин и потащил его с
собой на комитет.
— Пойдем, пойдем! Ты с сегодняшнего дня у нас будешь
активом, — решил Юрий.
— Пойдем... Все равно, — безразлично согласился Володя,
никак не ожидавший, что сегодняшнее заседание комитета
внесет в его жизнь перемену.
Вначале на комитете зашла речь о седьмом «Б». Должно
быть, Сергей Чумачов, секретарь школьного комитета комсо¬
мола, затеял этот разговор оттого, что на заседание пришел
Андрей Андреевич, новый классный руководитель известного
всей школе седьмого «боевого». Невозможные там происходи¬
ли дела: то седьмой «боевой» в полном составе убежит с уро¬
ка географии Гликерии Павловны, то математик Петр Леони¬
дович сам уйдет из класса.
Вот и недавно было такое дело.
«Тишина!» — стукнув мелом, приказал Петр Леонидович.
«Есть ти-ши-на!» — по слогам хором ответил класс.
«Прекратить шалости!»
«Есть прекратить!»
«Итак, задача с двумя неизвестными: «Бригада должна
заготовить по плану некоторое количество дров...»
«Есть количество дров!»
Петр Леонидович бросил мел и ушел.
Эти и разные другие случаи не раз обсуждались на педсо¬
вете и в классе, но сейчас Сергей Чумачов решил снова к ним
вернуться специально для Андрея Андреевича. Седьмой «Б»
позорит своим поведением школу, в седьмом «Б» не ведется
комсомольской работы.
9

— Ничего не поделаешь, надо признаться, — со вздохом
проговорил Юрий: — ребята у нас несознательные. Горе с
ними.
Андрей Андреевич внимательно слушал, но по лицу его
нельзя было понять, как он относится к провинностям класса.
Наконец перешли ко второму вопросу. И тут для Володи
начались неожиданности. Комитет предложил устроить вечер
для пятых, шестых и седьмых классов. Начались споры. Одни
советовали организовать диспут по книге, другие — поставить
•спектакль, третьи — доклад о новостях техники, четвертые —
лыжную вылазку. Сергей Чумачов не знал, как унять активи¬
стов.
— А я предлагаю, друзья, устроить вечер музыки, — вдруг
сказал Андрей Андреевич.
Все замолчали. Предложение было так неожиданно, что
даже секретарь комитета Сергей Чумачов, обычно уверенный
юноша, невольно смутился:
— Не знаю... Мы никогда о музыке и не думали.
— Когда-нибудь надо подумать, — возразил Андрей Анд¬
реевич.
— А ведь верно интересно, ребята! — согласился Сергей
Чумачов. — Ребята, устроим вечер Чайковского! Кто будет
делать доклад? Вызывайтесь, ребята!
Никто не вызывался.
— Пусть седьмой «Б» себя покажет на деле, — предложил
один мальчик.
Взоры всех обратились на Володю и Юрия:
— Брагин! Ты! Соглашайся. Чего там... Давай!
— Не могу. Не просите, ребята, — отнекивался Юрий, са¬
молюбиво краснея. — Ребята! Мысль! Лучше Новикова не
найдешь докладчика... Володька, ты интересуешься музыкой.
Знаю, не спорь. Кто вчера на перемене о песнях Исаковского
целую лекцию прочитал?.. Ребята, ручаюсь за Новикова!
Кто-кто, а уж Володя не предполагал, чтобы такое дело
поручили ему.
Напрасно он доказывал, что не представляет, как и взяться
за этот доклад, что ничего о Чайковском не знает, даже оперы
ни одной не слыхал.
— Я тоже первую оперу услышал только студентом, — сме¬
ясь, возразил Андрей Андреевич. — Вот что, дружок: надо, я
•вижу, тебе соглашаться. Проверь-ка характер. Комсомольцу
дано трудное задание. Что делает комсомолец, если у него
сильная воля? Выполняет задание. Так?
И Володя вдруг согласился.
10

НЕОЖИДАННОЕ ЗНАКОМСТВО
Любил ли он музыку? Володя не знал. Он помнил песни:
«Летят перелетные птицы», «Огонек», «Орленок», «Дороги»...
Их слова и мелодии вызывали в нем чувства неясной пе¬
чали или счастья, от которого вдруг закипали внутри слезы.
Отчего это счастье? О чем слезы? Может быть, такой и бы¬
вает любовь к музыке?
Впрочем, песни и музыку Володя слушал по радио случай¬
но и редко. Было множество других дел, которые занимали
его гораздо больше.
После собрания Юрий Брагин, вызвав Володю в коридор,
покровительственно хлопнул его по плечу:
— Не сердишься, что я втянул тебя в это дело? А как
быть? Тебя не втянешь — ты и не раскачаешься. Зато те¬
перь у нас будешь активом. А главное, будет считаться, что
вечер организован нашим классом... Слушай, Володька, на
меня не рассчитывай: я сейчас в технику влез выше головы...—
Юрий провел рукой черту в воздухе. — Ну, всего!
Володя вернулся в комнату комитета комсомола. Андрей
Андреевич был еще там. Вырвал листок из блокнота и, посту¬
кивая пальцами левой руки по столу, чуть сощурив глаза, при¬
поминая что-то, записывал.
— Книги. То, что нужно прочесть, — сказал он, протягивая
Володе листок. — Ты что-нибудь знаешь о Чайковском?
— Пока ничего.
— Ну, дружок, завидую тебе: узнавать интересно!
— Боюсь, напишу плохой доклад, — все еще колебался
Володя.
Андрей Андреевич улыбнулся:
— «Только бездарные, медные лбы всегда довольны сво¬
ими творениями», — так сказал Чайковский.
В конце концов Володе захотелось как следует познако¬
миться с Чайковским. Но на вечере должен быть исполнитель.
Где раздобыть исполнителя? Вот вопрос.
— В четвертом классе учится Шурик Марфин... — сказал
Андрей Андреевич.
— Шурик! Верно! Верно! — вспомнил Володя.
Он решил не откладывать дела в долгий ящик. Сегодня же
надо увидеться с Шуриком.
В четвертом классе шел пионерский сбор. Пришлось подо¬
ждать.
Наконец в раздевалку вбежала толпа четвероклассников.
У окна, где выдавали пальто, выстроилась очередь.
11

— Володя! — кричали ребята.
Знакомая компания! В прошлом году это был третий «А»,
где Володя работал отрядным вожатым.
— Шурик Марфин! — позвал он. — Иди-ка сюда! Одевай¬
ся, идем вместе домой.
Тоненький, гибкий, как прутик, светловолосый и светлогла¬
зый мальчик лет десяти выбрался из толпы, волоча по полу
шубу.
— Здравствуй, Володя! У нас был сбор. Володя, нам ве¬
лели прочесть одну книгу и написать о ней отзыв. Ты умеешь
писать отзывы?..
Они вышли на улицу. На морозе щеки Шурика окрасил
легкий румянец, и он стал походить на миловидную девочку,
у которой из-под меховой лохматой шапки ласково выгляды¬
вают живые глаза.
— Ты, наверное, хочешь к нам вернуться вожатым? — оза¬
боченно спросил Шурик.
— Нет, — засмеялся Володя, — у вас есть вожатый, Ки¬
рилл Озеров.
— Да, — подтвердил Шурик. — А мы сегодня на сборе иг¬
рали в шарады. А потом... Володя, показать фокус?
— Не надо. После. У меня к тебе дело.
Шурик весь просиял:
— Дело? Пожалуйста! А, догадался! Ты, наверное, хочешь
написать о нашем отряде в стенгазету?
— Нет, Шурик, мне поручили сделать доклад о Чайков¬
ском.
Шурик остановился, в недоумении выкатив на Володю
глаза.
— Слушай-ка, Шурик, я помню, ты говорил мне, у тебя
сестра — музыкантша.
— А, догадался! Ты хочешь, чтобы Ольга вместо тебя сде¬
лала доклад?
— Нет. Если бы она согласилась играть у нас на вечере.
Понимаешь?
— Ольга? — закричал Шурик, снова сияя. —Да мне стоит
ей только сказать! Она все, что я скажу, обязательно сделает.
Впрочем, через секунду он передумал:
— Все-таки лучше пойдем, скажи ей все сам... Здесь! Сю¬
да!— живо говорил Шурик, открывая калитку во двор. — Вон
наши окна. Низкие. Видишь? А там, за домом, — наш сад.
А вон мама смотрит в окно... Идем, Володя, идем!
Они поднялись на крыльцо и вошли в просторную кухню,
какие сохранились еще в старых домах, — с русской печью,
12

деревянной лавкой вдоль стены, закопченным потолком и та¬
ким высоким порогом у двери, что Володя, споткнувшись о не¬
го, чуть не растянулся посреди пола. В кухню, навстречу Шу¬
рику, выбежала девочка с толстой, золотистого цвета косой,
но при виде Володи остановилась, помедлила и, повернувшись
на каблуках, молча удалилась.
— Не беспокойся. Она на вид только важная. Не беспо¬
койся, Володя, — ободряюще говорил Шурик.
Как ненавидел Володя свою трусость, от которой в таких
случаях у него пересыхало горло! С ума он сошел, что незва¬
ным, непрошеным затесался к Марфиным! Посмеется над ним
эта особа с косой!..
Но отступать было поздно. Шурик уже тащил Володю в
комнаты. Прямо из кухни они попали в светлую столовую,
тесно заставленную мебелью. Здесь стояли громоздкий буфет,
широкий кожаный диван с вмятинами на сиденье, шкаф с кни¬
гами, на стенах висели потемневшие от времени картины — по
всему было видно, в доме прожило век не одно поколение
Марфиных.
Семья собралась к обеду. Ждали Шурика.
— Опять заседал, общественник? — спросил Шурика отец.
Володя его узнал. Это был Михаил Осипович, преподава¬
тель Технологического института. В начале учебного года он
выступал на школьном вечере. Многие мальчики после его вы¬
ступления решили идти из школы в его институт.
Михаил Осипович, надо полагать, Володю не узнал, одна¬
ко встретил радушно:
— Милости просим, молодой человек! Садитесь обедать...
Нет, нет! У нас не отказываются. Не принимаем отказов.
— Папочка! Это наш прошлогодний вожатый. Папа, ты
помнишь? Мама! Это Володя Новиков. Он пришел с общест¬
венным поручением, мама! — не умолкая, тараторил Шурик.
Оказалось, у Марфиных Володю все знали.
— В прошлом году, когда вы были вожатым, мы слышали
о вас постоянно, — сказала Анастасия Вадимовна, мать Шу¬
рика.
У нее были живые, как у Шурика, глаза и удивительно
ласковые руки. Володя видел, как они обвились вокруг шеи
Шурика, пока тот рассказывал матери, зачем к ним пришел
Володя.
— Дело делом, однако не мешает и пообедать, — распоря¬
дился Михаил Осипович.
Володю пригласили за стол.
Анастасия Вадимовна налила ему полную тарелку лапши
13

с грибами, от которой шел такой вкусный запах, что у Володи
от голода заныло под ложечкой. Но он так стеснялся и боялся
капнуть на скатерть, так мешал ему изучающий взгляд Ольги,
что обед этот никакого удовольствия ему не доставил. При
всем том надо было еще и разговаривать.
— Возьмите, хлеба, Володя, — предложила Анастасия Ва¬
димовна.
— Спасибо. Я не хочу.
— Как же без хлеба? Берите.
— Спасибо.
— Вы, кажется, в седьмом классе учитесь, Володя?
— Спасибо. В седьмом. Кажется... Да
Михаил Осипович кашлянул, а Ольга с лукавой улыбкой
сказала:
— Я тоже как-то раз позабыла, что учусь в восьмом клас¬
се. Не могу вспомнить, и все.
— Ну, это ты врешь, — не поверил Шурик.
Самым приятным человеком в этом доме была все-таки
Анастасия Вадимовна. Она не замечала, как у Володи с лож¬
ки свисает лапша, как он, бедный, давится хлебом, и, видимо,
не обратила внимания на глупости, какие он говорил.
— Спроси у Натальи Дмитриевны разрешения участвовать
в вечере, — строго сказала Анастасия Вадимовна Ольге в от¬
вет на ее шутку.
— Наталья Дмитриевна — учительница музыки, — тотчас
объяснил Шурик. — Разрешит. Не беспокойся, Володя.
В это время из-за двери раздались какие-то странные зву¬
ки. Анастасия Вадимовна быстро поднялась и вышла из ком¬
наты.
— ТатьДна запела, — снова объяснил Шурик.
«Какая еще Татьяна?» — подумал Володя. Анастасия Ва¬
димовна привезла в коляске толстенькую розовую девочку с
круглыми светло-голубыми глазами. Девочка серьезно смот¬
рела на Володю и ловила руками голую ножку.
— Займись с Танюшей, пока я мою посуду, — велела Ана¬
стасия Вадимовна Шурику. — А вы идите потолкуйте о вече¬
ре,— сказала она Володе и Ольге.
Ольга молча поднялась из-за стола. Нет, она все же была
слишком важной. Володя все больше и больше робел. Как ни
странно, дожив до четырнадцати лет, он никогда не был зна¬
ком ни с одной девочкой. В младших классах он их презирал,
сейчас от смущения готов был провалиться сквозь землю. Ну
и впутали его в историю!
Между тем Ольга открыла из столовой дверь направо и
14

пропустила Володю вперед, в маленькую комнату. Черный
рояль занимал три четверти комнаты, где вместо окна прямо
в сад выходила стеклянная дверь. Снаружи к стеклу приело-
нился голубоватый сугроб, темные деревья стояли так близко,,
что, казалось, их можно тронуть рукой; за деревьями тихо уга¬
сала заря.
Все это — снег, деревья, заря — было как будто продолже¬
нием комнаты.
Едва они остались с Володей вдвоем, Ольга потеряла всю
свою смелость. Не зная, с чего начать разговор, она села за
рояль и шумно пробежала руками вдоль клавиш.
— Ты давно занимаешься музыкой? — спросила она нако¬
нец, потому что Володя молчал.
— Нет... Недавно.
Он был поразительно немногословен и мрачен, гость Ольги!
— Что же тебе сыграть? Что ты хочешь? — допытывалась
Ольга.
— Я хочу... Ну... сыграй, пожалуйста, «Евгения Онегина».
— Что-о? — Ольга с удивлением поглядела на Володю и
расхохоталась. — Так ты комик, оказывается! — одобрительно
заметила она. — Но что же сыграть, в самом деле? Сыграю
«Баркаролу» Чайковского...
Только теперь, когда Ольга играла, Володя мог свободно
ее разглядеть. У нее были светлые волосы, заплетенные в тол¬
стую косу, серые смешливые глаза, оттененные, словно кай¬
мой, темными ресницами, немного большой рот, одна бровь
чуть повыше другой. Что-то милое, как у всех Марфиных, бы¬
ло в ее неправильном и привлекательном лице.
Неожиданно Володя подумал, что ему нравится здесь, в
доме Марфиных. В этом доме поскрипывают под ногами жел¬
тые половицы, в окна смотрит сад. Темные деревья за шторой,
странное небо сквозь сучья, все в лиловых облаках, похожих
на горы с золотыми хребтами. А какая большая семья! Весе¬
ло! Соберутся, обсуждают-друг с другом все, что произошло...
Вдруг Володя спохватился, что не слушает игру Ольги.
Мысли его где-то витают.
— Баркарола «Выйдем на берег — там волны...», — сказа¬
ла Ольга.
Она кончила играть.
— Ну вот, — сказала она, пытливо вглядываясь в Володю.
Володя молчал.
— Тебе надо познакомиться с Натальей Дмитриевной,—
подумав, продолжала Ольга. — Жаль, что ты ее не знаешь.
Наталья Дмитриевна — мой лучший друг.
15

Она закрыла крышку рояля и встала. Володя тоже встал,
сообразив, что пора уходить.
— До свиданья. Значит, ты будешь у нас на вечере?
— Буду, если разрешит Наталья Дмитриевна. Да... вот еще
что, Володя: я советую — остановись в докладе не только на
симфонической музыке.
— Хорошо. Я обязательно... остановлюсь на всем этом.
Володю так и обдало жаром, до такой степени он самому
себе показался глупым. Теперь-то уж Ольга раскусила, конеч¬
но, какой он дурак!
Но она лишь удивленно на него посмотрела. Впрочем,
Ольга весь вечер только и делала, что удивлялась.
Она позвала Шурика и вместе с ним проводила Володю до
двери.
— Не беспокойся, Володя, — покровительственно говорил
Шурик, — мы всё устроим. Ты мне скажи, если тебе еще что-
нибудь надо организовать. Я организую сейчас же!
В небе неслись клубящиеся, как дым, и от лунного света
белые облака, когда Володя вышел на улицу. Светлея, темнея,
летели рваные, легкие клочья, летела им навстречу луна. Ощу¬
щение странно быстрого, тревожного движения охватило Во¬
лодю. Резкими порывами дул восточный ветер, с каждым его
рывком из-за дома поднималась волна широкого, протяжного
шума. Шумел сад. И чудилось — невдалеке уже бродит весна,
с капелью, туманами, грачиным переговором, с густыми,
влажными запахами, от которых в висках и во всем теле тре¬
вожно и радостно стучит кровь. Вот случится что-то, придет...
ОТЕЦ
Только возвращаясь домой, Володя вспомнил об отце.
Сердце окатил холодок. Сейчас, после вечера, проведенного
у Марфиных, после «Баркаролы», неловко и стыдно было
представить, что отец снова будет ругать его и кричать. «Где
ты болтался, бездельник?» — спросит отец, бледнея от гнева.
Когда он бледнеет, на его худом, с острыми скулами лице за¬
метней воспаленные веки.
— Совести нет у тебя! — охнула бабушка. — Ушел из дому
не пивши, не евши — и до позднего вечера. Я за день извелась.
Володя заметил: дверь комнаты при его появлении, скрип¬
нув, закрылась.
— Папа вернулся? — спросил он, входя в ярко освещен¬
ную, чистенькую кухню.
16

— Пришел. Дома. А ты повинись перед ним, мил человек.
Нехорошо эдак-то перед отцом петушиться.
Бабушка взялась за вязанье.
Ее сухощавые, в синих прожилках руки проворно переби¬
рали спицы. И сама она была сухощавая, легонькая, с ма¬
леньким, морщинистым лицом, седыми волосами, собранными
на затылке в комочек, и неожиданно ясным взглядом темных,
невыцветших глаз.
Сколько помнил Володя, она никогда не сидела без дела.
— Пробовала я допытаться о Павлушиной заботе. Куда
там! Разве выспросишь у такого? А не ладится. Вижу. Сам-то
ты ничего не приметил? — зорко взглянув на Володю, спроси¬
ла бабушка. — Молодость! Неласковы вы к старикам. Я, как
он распалился поутру нынче, разом смекнула — споткнулся
обо что-то Павел Афанасьевич. Бывает: конь и о четырех
ногах, да спотыкается... А ты, Владимир, будь со мной
обходительней, — опустив на колени вязанье, заключила
бабушка.
— Я разве, бабушка...
— Знаю. Любишь. Про обхождение речь. Надо потише,
повежливей. Я тебе кто? У других мать... Ну ладно, ступай-ка
к отцу. Повинись.
Володя вошел в комнату. Отец стоял спиной к двери. Опер¬
шись обеими руками о края стола, он нагнулся над доской с
чертежами. На сутулых плечах отца пиджак висел, как на
вешалке.
— Папа! — позвал Володя.
Отец обернулся.
— Папа! — быстро заговорил Володя, боясь, что отец нач¬
нет его бранить. — Я задержался на комитете. Мне поручили
сделать доклад. А потом пришлось зайти по делу к одним...
Тоже важное дело, никак нельзя отложить. Я там заговорился
о деле, забыл, сколько времени. Пап! А ты не сердись!
Павел Афанасьевич, мягко ступая войлочными туфлями,
подошел к Володе. Они были почти вровень ростом, только
Володя тонок и гибок, а Павлу Афанасьевичу годы попригну-
ли плечи.
— Большой ты у меня вырос, — сказал отец. — Посидим.
Они сели на диванчик. Отец курил и молча смотрел на
Володю.
— Что ты все смотришь? — смутился Володя. — Смотрит
все, смотрит... Лучше ругай.
Отец усмехнулся:
— В педагогическом деле подход требуется. Когда шумом
2 Библиотека пионера, том V
17

воздействуешь, а когда — тишиной. Как обстоятельства ска¬
жут.
— Почему ты меня утром назвал барчуком? Справедливо?
— Я тебе барствовать не позволю, — нахмурился отец.
«— Не позволишь! — пожал плечами Володя. — Я сам себе
не позволю.
— На бабку не смей кричать.
— Не кричу. Это ты на всех кричишь.
— Дерзкий ты, Володька, — не то с любопытством, не то
с удивлением признался Павел Афанасьевич. — От прямоты
дерзость — ничего, от озорства — плохо. А, пожалуй, помал¬
кивать во всех, случаях выгодней.
Володя вскочил с дивана.
— Зачем ты мне так говоришь? Зачем? А ты, ты... молчун?
Разве ты такой? Я разве не знаю!
Отец взял Володину руку и, пригнув, посадил рядом с со¬
бой:
— Ты, Владимир, о человеке по словам не суди. Суди по
делам. Может, я не тебе, а самому себе посоветовал. Да на¬
прасно. Не в моем характере осторожничать. Мы с тобой, Во¬
лодька, будем жить напрямик.
-— Рассказал бы все, — утихнув, попросил Володя.
— Расскажу, придет срок.
Павел Афанасьевич замолчал, рассеянно смял папиросу,
бросил окурок в пепельницу — не попал, хотел поднять и за¬
был.
Володя поднял.
Присматриваюсь я к тебе, — закуривая вторую папиро¬
су, проговорил Павел Афанасьевич, — а не разгадаю никак,
в какую тебя сторону тянет. Дело еще ни одно, видать, не вле¬
чет. Главное, Владимир, поставь себе целью добиться высо¬
кого образования. Я в свое время не добился, теперь каюсь.
Особенно... когда иной уколет пределом.
— Это кто ж тебя колет? — удивился Володя.
■— Находятся любители, — неопределенно ответил отец и
подошел к столу, где на доске был прикреплен чертеж. — По¬
живем— увидим, — сказал он в раздумье, почесывая лоб не-
заточенным концом карандаша. — Взойдет солнышко и к нам
на двор. А, Владимир?
— Павлуша, отдохнул бы, — позвала бабушка, неслышно
появившись в комнате.
— С радостью, мамаша. — Он привлек к себе бабушку и
провел ладонью по ее седому виску: — Знатный вы в нашей
семье человек, мамаша!
18

— Было, Павлушенька, да быльем поросло. Идем-ка чаев¬
ничать.
Володя, оставшись один, нагнулся над чертежом.
Отец опять изобретал. На всю ночь — непотушенный свет,
воспаленные, с лихорадочным блеском глаза, угрюмое молча¬
ние, взрыв необъяснимого гнева, взрыв необъяснимой, почти
мальчишеской радости. Как он долго и трудно работает над
своим изобретением!
«А я-то рассердился на него! — думал Володя, машиналь¬
но обводя пальцем контуры чертежа. — Может быть, у него
снова что-то не ладилось и он мучился, а я на него рассердил¬
ся. Папа! Эх!.. Может, ты и сегодня над расчетами всю ночь
просидел! А вдруг опять ничего не получится?»
ТВОРЧЕСТВО
Над Волгой на крутом берегу стоит город.
Над городом широко раскинулось спокойное северное небо,
неяркое даже в летние дни.
С крутого берега видно Заволжье, синий вал леса, луга,
откуда летом ветер несет душистые запахи трав.
Волга огибает город и, повернув на восток, далеко где-то
пропадает в равнинах — там всегда стоит чуть туманная голу¬
боватая дымка.
Вверху, на окраине города, через Волгу перекинулся ароч¬
ный мост. Позади моста, вдоль берега, протянулся пустырь.
Он зарос бурьяном, чертополохом, былинником и широкими,
как зонты, лопухами.
В тридцатом году на пустыре над Волгой заложили шин¬
ный завод. Павел Афанасьевич пришел сюда в первые годы
жизни завода, как только демобилизовался из армии, и здесь
остался работать слесарем в цехе контрольно-измерительных
приборов.
В то время завод не имел своей контрольно-измерительной
аппаратуры. Осваивали импортную, одновременно учились из¬
готовлять свою. Однажды в цехе поставлена была автомати¬
ческая установка. Автомат работал плохо, а вскоре и совсем
отказал.
Вот тогда-то и задумался Павел Афанасьевич. Думалось
трудно.
Прошел не один месяц, но упрямый слесарь добился сво¬
его— переконструировал привозной автомат.
На заводе заработала «новиковская установка».
19

Так Павел Афанасьевич стал изобретателем. Немало дела¬
лось лишнего. Часто мешало незнание. Чтобы изобретать, на¬
до было учиться. Павел Афанасьевич, семейный уже человек,
вместе с молодыми парнишками сел за парту в заводском
техникуме.
Как-то раз, проходя сборочным цехом, Павел Афанасье¬
вич задержался возле станка, хотя знал наизусть сборку
шины.
Шина собирается из нескольких браслетов. Браслеты на¬
девают на круглый барабан. Барабан вращается, рабочий при
помощи длинного металлического шеста — скалки — набрасы¬
вает на него один за другим клейкие браслеты из обрезинен-
ного корда.
Павел Афанасьевич стоял и смотрел. На станке работал
молодой сборщик Виктор Денисович Грачев. Голые худоща¬
вые плечи Грачева лоснились от пота, спутанные кольца влаж¬
ных волос прилипли к вискам.
Когда, взяв в руки скалку, Грачев подхватил ею набро¬
шенный на вертящийся барабан широкий браслет и с усилием
помог лечь браслету на место, Павел Афанасьевич видел, как
напряглись на руках сборщика мускулы и на виске вздулась
лиловая жилка. Грачев отложил скалку, остановил барабан,
ловко завернул кромки браслета внутрь, скрепил швы, запу¬
стил барабан, чтобы надеть новый браслет, и опять на руках
его вздулись упругие мускулы, а на висках — толстые жилки.
Павел Афанасьевич постоял у станка, пока Виктор Дени¬
сович не снял готовую покрышку. Смена близилась к концу.
Павел Афанасьевич сосчитал покрышки, сложенные вблизи,—
до нормы оставалось собрать еще две.
— Успеешь? — спросил он, хотя знал, что успеть Виктор
Денисович не сможет.
Грачев не ответил.
«Молодой, а измотался за смену», — подумал Павел Афа¬
насьевич и, присматриваясь, медленно пошел вдоль цеха. За
станками стоят только молодые мужчины, нет пожилых, ни
одной женщины.
Цех сборки автопокрышек «гигант» — самый тяжелый на
заводе.
Все это Павлу Афанасьевичу было знакомо и раньше. Что
же его поразило сейчас?
— Да-а, — сказал он вслух. — Да...
«Норма — двадцать покрышек, — рассуждал он, возвра¬
щаясь домой. — Рабочий четыре раза берется за скалку, соби¬
20

рая одну покрышку. Итого — за смену восемьдесят раз. Вот
оно дело какое!»
Много дней Павел Афанасьевич молчал. И вдруг решение
вопроса пришло. Внезапно (Павлу Афанасьевичу казалось
всегда, что догадка его осеняет внезапно) с поразительной
четкостью он представил конструкцию механической скалки.
Идея была так проста, что Павел Афанасьевич почти испу¬
гался ее простоты и доступности. Почему до сих пор она ни¬
кем не открыта?
А может быть, механическая скалка уже изобретена и где-
то осваивается?
Павел Афанасьевич перерыл все технические журналы и
справочники. Нигде ничего.
И в Советском Союзе и во всем мире на всех шинных за¬
водах при сборке покрышки браслет надевают на барабан
только тем способом, каким его ежедневно надевает Виктор
Денисович Грачев.
Надо было унять в себе возбуждение, прежде чем поде¬
литься идеей с другими. Он долго решал, с кем обсудить свой
проект, и выбрал наконец инженера технического отдела за¬
вода. Василий Петрович был образован и молод. Он был впол¬
не подходящим человеком.
— Василий Петрович!—остановил его после смены Нови¬
ков.— Полчаса уделите? Посоветоваться надо... Сомневаюсь
я в одном вопросе.
Павел Афанасьевич хитрил: он был твердо уверен.
Инженер выслушал, виновато пожал плечами:
— Извините. Консультацию сразу не могу дать. Хотите,
заберу чертеж на ночку домой?
«Не верхогляд», — решил Павел Афанасьевич. Живя сам
в горячке, он ценил в людях спокойную, трезвую мысль.
Наутро инженер возвратил чертеж:
— Техническое решение замысла спорно. Очень спорно.
Где вы учились, товарищ Новиков?
— Мальчишкой — нигде. В годах уже—здесь, на заводе,
кончил вечерний техникум.
— Для изобретателя немного, — задумчиво произнес ин¬
женер.
Павел Афанасьевич почувствовал, что бледнеет. Он нелов¬
ко схватил папиросу; высыпав на пол табак, зажег ее и спа¬
лил всю.
— Видите ли, Павел Афанасьевич,—заговорил инженер,—
техническое решение вашего проекта наивно. Нереально, го¬
лубчик. Скажу прямо: пустая фантазия! Павел Афанасьевич,
21

вы разве не знаете, что даже в Америке нет механической
скалки? Не придумали. Нет.
Инженер развел руками, словно извиняясь за то, что в
Америке нё придумали механической скалки.
Павлом Афанасьевичем овладел вдруг такой безрассудный
гнев, что он, сам испугавшись себя, круто повернулся и молча
ушел. Он отнес заявку об изобретении в бриз. Начальник бю¬
ро рабочего изобретательства инженер Романычев поддержал
Новикова. Заинтересовался партком. В многотиражке появи¬
лась статья. О механической скалке заговорил весь завод.
И молчал лишь Василий Петрович. Павел Афанасьевич
все ждал, когда инженер вступит в драку. А инженер словно
воды в рот набрал на все время, пока изготовлялась кон¬
струкция.
Механическая скалка была изготовлена, и... первая же про¬
ба показала полную ее непригодность.
Однажды в слесарное отделение, где работал Новиков,
пришел Василий Петрович. Высокий, плечистый, он осторож¬
но пробирался между сверлильными станками, штангами и
столами с аппаратурой, опасаясь задеть что-нибудь и испач¬
каться маслом.
«Чистюля!» — неприязненно подумал Павел Афанасьевич.
— Товарищ Новиков, — негромко сказал инженер с выра¬
жением сострадания на лице, словно пришел навестить в па¬
лату больного, — не горюйте. Кто из конструкторов не знает
разочарований! Вы талантливый, смелый. Беда в том, что не
все вопросы можно решить. Механическая скалка — один из
таких неразрешимых вопросов. Зачем зря убивать свои силы?
Павел Афанасьевич слушал, курил и старался понять, что
привело к нему инженера — дружелюбие или торжество чело¬
века, выигравшего спор? Однако самая сумасшедшая мни¬
тельность ничего, кроме участия, не прочла бы в открытом
взгляде Василия Петровича. Он жалел незадачливого кон¬
структора. Только и всего.
— Мы еще поработаем! — бодро заявил инженер, потрепав
на прощание Павла Афанасьевича по плечу.
Тогда, глядя в упор на инженера, Павел Афанасьевич
спросил:
— Отчего вы, когда я изготовлял скалку, никому не сооб¬
щили о том, что мои расчеты неверны?
Василий Петрович отступил, словно что-то толкнуло его, и
медленно, тяжело покраснел. Он странно краснел. Краска тро¬
нула сначала его высокий белый лоб, выступила пятнами на
шее и лишь потом разлилась по щекам. На секунду в светло¬
22

серых, чуть выпуклых глазах Василия Петровича вспыхнул
гнев.
— Я молчал, потому что в какой-то мере сомневался в
своей критике. Я мог ошибиться в оценке вашей конструкции.
— На всякий случай, значит, решили смолчать?
— А почему вы смолчали о том, что я отверг ваш проект?—
дрожащим от негодования голосом возразил инженер.
Павел Афанасьевич горько усмехнулся:
— Я-то был вполне уверен.
— Ну, не стоит толковать об этом, — поспешил примири¬
тельно заявить Василий Петрович.'—Мало ли что бывает. Не
горюйте. Придут еще и удачи.
И все же они не расстались друзьями.
...Наступил 1941 год. В первые же недели войны Павел
Афанасьевич понял, как виноват перед заводом в том, что не
сумел додумать свой механизм. В сборочном цехе были за¬
бронированы и оставлены в тылу десятки молодых, здоровых
мужчин — ничто не могло заменить у станков их мускульную
силу. Многие рвались на фронт, но сборщиков завод не от¬
пускал.
Летом 1942 года, когда фашисты бомбили вдоль Волги же¬
лезнодорожные мосты и города, когда от зажигалок вокруг
завода выгорели все деревянные дома и бараки, Павел Афа¬
насьевич был призван в армию.
Уже на фронте он услышал о том, что на заводе от бомб
сгорело три цеха...
Домой Павел Афанасьевич вернулся после победы. Он при¬
шел на завод и не узнал его. Где разрушенные, перекорежен¬
ные бомбами корпуса? На месте сгоревших цехов поднялись
новые — выше, светлее и просторнее прежних. Это было чудо.
Павел Афанасьевич ходил по цехам. Перед ним был новый
завод, оборудованный невиданной техникой. В цехах работа¬
ли транспортеры, подвесные конвейеры, незнакомые Павлу
Афанасьевичу машины, автоматы.
Павел Афанасьевич смотрел, удивлялся. Его тянуло в сбо¬
рочный цех, где когда-то изобретенный им механизм потерпел
крушение.
Первым, кого Павел Афанасьевич встретил в цехе, был
Грачев. Он был уже мастером комплекта, теперь под его на¬
чалом работало семь станков.
— Павел Афанасьевич! Дорогой!
Они обнялись. Грачев потащил Павла Афанасьевича в свой
комплект.
Шумели станки, стремительно вращались барабаны. Стан¬
23

ки были новыми. Павел Афанасьевич с одного взгляда оценил
технические преимущества их переоборудования.
— Кто? — от волнения чувствуя сухость во рту и в горле,
спросил Павел Афанасьевич.
— Тополев. Начальник цеха.
— За дело!
Однако и на реконструированных станках покрышки соби¬
рались, как прежде, при помощи ручной скалки.
Весь этот день Павел Афанасьевич провел в комплекте
Грачева.
Молодой смуглолицый парень с коричневыми глазами и
быстрыми, точными движениями рук ловко собирал покрыш¬
ки, видимо радуясь тому, что его работой любуются.
— Петя Брунов, — назвал его Виктор Денисович. — Наш
молодняк. Подросли за войну ребятишки!
У Грачева был молодежный комплект.
Когда после встречи с заводом Павел Афанасьевич в раз¬
думье возвращался домой, возле проходной будки его догнал
Петя Брунов. Он помылся и приоделся после смены. Шевиото¬
вый серый костюм ладно обхватывал его стройную фигуру, ве¬
тер шевелил густые спутанные волосы.
— Виктор Денисович нам рассказывал... — нерешительно
начал Брунов. — Говорят, вы изобретаете?
— Интересуешься? — вместо ответа спросил Павел Афа¬
насьевич.
— Интересуюсь.
Они помолчали.
— Виктор Денисович нам рассказывал о вашей механиче¬
ской скалке...
— Что искать вчерашнего дня! — махнул рукой Новиков.
— Чего не поищешь, того и не сыщешь.
Павел Афанасьевич быстро, с любопытством взглянул на
Брунова.
— В сорок третьем году я еще в ФЗУ учился, — рассказы¬
вал Петя, — дирекция завода объявляла конкурс на лучшее
изготовление механической скалки.
— Ну-ну? Что? — внезапно осипшим голосом спросил Па¬
вел Афанасьевич.
— А ничего. Снова зря. Павел Афанасьевич, неужели на
ручной придется смириться?
Утром Павел Афанасьевич помчался в бюро рабочего изоб¬
ретательства. Он хотел пересмотреть все проекты, какие по¬
давались на конкурс.
Романычев замахал руками:
24

— Хватился, батенька, прошлогоднего снегу! От конкурса
и следа не осталось. Всех отклонили. Не всякое изобретение—
клад. Понатащили вздору. Архив? Да если я буду все ваши
архивы беречь, у меня их тонны накопятся. Павел Афанасье¬
вич, послушай совета: направь свою рационализаторскую
мысль на другие объекты. По-дружески тебе говорю. Прова¬
лилась механическая скалка. Точка. Теперь нас ничем не возь¬
мешь. Не верим — и баста. И не приходи. Мы тебя и слушать
больше не станем.
— Ну, это мы еще поглядим!
— А ты не грози, — обиделся Романычев, запахнул полы
сатинового халата и уткнулся в чертеж.
«Изобрети сначала, тогда и сочувствия требовать бу¬
дешь!»— упрекнул себя Павел Афанасьевич.
Но с этих пор мысль о механической скалке не оставляла
его ни на минуту.
«В чем я ошибся?» — грыз он себя.
И вот настало время, когда изобретатель снова ворвался к
Романычеву. Он был так возбужден, что не заметил инженера
Василия Петровича в кабинете начальника бриза. Впрочем,
ему было все равно.
— Ты пойми, в чем наша ошибка! — кричал Павел Афа¬
насьевич, наседая на Романычева и тряся его за полы изма¬
занного тушью и краской халата. — Пойми! Мы... я рассчиты¬
вал скалку без учета универсальности человеческих рук. При¬
смотрись, как рабочий надевает браслет. Стандартно? Нет!
Каждый держит скалку по-своему. Это все равно что перо,
когда пишешь. Ты так, другой эдак. Уяснил, товарищ Рома¬
нычев? Стержень, отвечающий гибкости и эластичности рук.
Вот в чем штука, дело-то в чем!
— Батенька мой! — мягко ответил Романычев. — Неуго¬
монный ты, ураган! Ну, придумал. Добиться-то как?
— А я уже добился! — смеясь счастливым смехом, сказал
Павел Афанасьевич.
— Ишь ты! — недоуменно произнес Романычев. — Василий
Петрович, каков наш упрямец! Штурмует крепость! — Он сло¬
жил на толстом животе ладошки и, крутя один вокруг другого
большие пальцы, с веселым любопытством поглядывал на
Павла Афанасьевича.
Василий Петрович встал, потянулся, приблизился к Павлу
Афанасьевичу и, чуть прикоснувшись к его рукаву, снизив
почему-то голос, сказал доверительно:
— Мы с вами знаем, товарищ Новиков, как иной раз
практика опрокидывает полеты фантазии. Для завода будет
25

большим разочарованием, если в вашей новой конструкции
опять обнаружится техническая ошибка. Будьте трезвым, Па¬
вел Афанасьевич. Не спешите. Обдумайте.
„ТЕБЕ НЕОБХОДИМО МУЗЫКАЛЬНО РАЗВИТЬСЯ64
— Ты обдумал? Ошибки не может быть, папа? — спросил
Володя, когда отец рассказал ему эту историю.
— Ошибки не будет.
Они не заметили, как наступила ночь. Вечерние звуки по¬
степенно замирали за окнами. Где-то вдали прозвенел послед¬
ний трамвай, и все стихло.
— Эк мы заговорились с тобой! — спохватился отец.—
Спать, братец мой, спать!..
Володю так и подмывало на другой день рассказать ребя¬
там об изобретении отца. Но он удержался. Надо подождать,
что скажет Романычев. Кроме того, едва начался школьный
день, появились свои заботы. Так или иначе, через месяц дол¬
жен состояться вечер Чайковского. Володю он сокрушал. Ни¬
когда еще Володя не чувствовал себя таким полным невеждой.
Он вспомнил вчерашний обед у Марфиных и охнул от стыда.
Что подумала Ольга? Может быть, она решила, что Воло¬
дя— музыкант? Человек пришел в дом и требует, чтоб играли
Чайковского! Какой тупой музыкант: только мычит, вместо
того чтобы высказывать мнения о симфониях. Просто бревно!
Нет, это недоразумение надо рассеять. Пусть она знает:
Володе поручили общественную работу — и всё.
Он ломал голову: как увидеться с Ольгой?
В конце концов он сообразил: если подежурить у музы¬
кального училища, удастся же когда-нибудь подстеречь Оль¬
гу. Не сегодня, так завтра. Рано или поздно подстережет.
Едва прозвенел последний звонок, Володя со всех ног ки¬
нулся из класса. Он шел улицей, где по какому-то странному
совпадению стояли обе школы: в одном конце — его, в дру¬
гом— Ольгино музыкальное училище. Сколько раз проходил
здесь и ни разу не встретился с Ольгой.
«Напишу записку и пошлю с Шуриком. Не стоит ждать.
Только время теряю», — думал Володя, однако продолжал
ходить взад и вперед по улице и, поравнявшись с училищем,
замедлял шаги, вслушиваясь в разноголосые, нестройные зву¬
ки, которые неслись из этого удивительного дома. Чем доль¬
ше он ходил, тем привлекательней ему казалась та непонят¬
ная жизнь, какая протекала за его наглухо закрытыми окна¬
26.

ми. Какая-то связь существовала между этой особенной
жизнью училища и тем, что вчера его поразило у Ольги. Он не
знал, что его поразило. Музыка?.. Да, должно быть, Чайков¬
ский— великий музыкант. К сожалению, пока это был един¬
ственный тезис доклада, и Володя не знал, как приступить к
доказательствам.
В этот момент на крыльце училища показались две девоч¬
ки. Одна из них была Ольга. И в ту же секунду, круто повер¬
нувшись, Володя зашагал прочь.
Поздороваться с Ольгой, разговаривать, идти рядом — все
это оказалось совершенно невероятной затеей. Впрочем, Во¬
лодя так же внезапно остановился, как побежал.
— Володя! Погоди! Куда ты, Володя? — закричала Ольга,
сбегая со ступенек крыльца.
— А, здравствуй! Я тебя не заметил. Как ты здесь очути¬
лась? — выпалил Володя, мучительно решая вопрос, надо
протягивать руку или не надо.
Ольга смеялась. Володя заметил — она часто смеялась, и
не всегда было ясно, что ее так веселит. Он решил покончить
все разом:
— Я хотел сказать... Я из школы... Случилась одна непри¬
ятность...
— Шурик? — коротко спросила она, внезапно бледнея.
— Нет, не Шурик. Почему Шурик? Я о себе говорю.
— О себе? — Ольга облегченно вздохнула. — Я потому так
испугалась, — смущаясь, объяснила она, — что однажды к нам
прибежали сказать — Шурик утонул. Он и верно тогда про¬
валился в полынью на Волге... Володя, что случилось?
В ее застенчивой, немного виноватой улыбке еще не совсем
растаяла тревога.
— Я хотел сказать... чтоб ты знала. Я совершенно не инте¬
ресуюсь музыкой.
— Что-о? В таком случае, зачем ты затеял этот вечер Чай¬
ковского?
-— Я ничего не затевал. Мне поручили на комитете.
— Понимаю. — Ольга кивнула. — Ты должен заинтересо¬
ваться музыкой, — помедлив, заговорила она. — Наталья
Дмитриевна считает, что в социалистическом обществе пора¬
зительно широко распространена музыкальная культура. На¬
талья Дмитриевна сорок лет работает в нашем училище. Не
удивляйся. Сорок лет, да. До революции Наталья Дмитриев¬
на учила здесь купеческих дочек. Она замучилась с ними.
А сейчас... Наталья Дмитриевна говорит, что любовь к музы¬
ке— показатель высокой культуры народа. Мы строим ком¬
27

мунизм для того, чтоб человек жил красиво. Наталья Дмитри¬
евна говорит: красив труд и... музыка. Недаром Толстой делил
людей на музыкальных и немузыкальных. При коммунизме
все будут музыкальными.
Так она прочитала коротенькую лекцию, в которой изло¬
жила взгляды Натальи Дмитриевны.
— Я понимаю, почему комитет поручил тебе сделать ребя¬
там доклад о Чайковском, — заключила Ольга.
Несколько секунд она что-то обдумывала.
— Так и быть! — Ольга открыла портфель, достала два
билета, один протянула Володе. — Из Москвы приехал знаме¬
нитый музыкант. Сегодня играет в училище. Приходи. Тебе
необходимо музыкально развиться. Как же иначе ты будешь
готовиться к докладу?
Она засмеялась, увидев растерянность, почти ужас в тем¬
ных круглых глазах Володи.
— До вечера, — сказала Ольга вежливым тоном и ушла,
оставив его одного разбираться в своих переживаниях.
ГОЛУБОЕ УЧИЛИЩЕ
Ольга отдала билет, а между тем не должна была этого
делать. Билет предназначался матери.
Анастасия Вадимовна знала Ольгино училище, всех ее
однокурсниц, учителей, давно дружила с Натальей Дмитриев¬
ной, и приезд в город известного молодого пианиста для нее,
как и для них всех, был важным и радостным событием.
Чем ближе Ольга подходила к дому, тем огорчительней ка¬
залось ей то, что она сделала. В столовой на спинках стульев
висели приготовленные к концерту платья. Дома был один
Шурик. Он сидел за обеденным столом, широко разложив лок¬
ти, и дочитывал книгу, о которой должен был написать отзыв.
— Шурик, ты не знаешь, мама очень настроилась сегодня
идти на концерт?
— Настроилась,—лаконично ответил Шурик, не отрываясь
от книги.
Ольга села за уроки. Она училась в школе и одновременно
в музыкальном училище. Каждый час ее времени был рассчи¬
тан. Но сегодня все не ладилось! Ольга поймала себя на том,
что ничего не понимает в учебнике.
«Ах, как плохо! — думала Ольга. — И как неожиданно по¬
лучилось, что я отдала ему билет! Что же делать, пусть с ним
идет мама».
28

Пожалуй, это был единственный выход.
Шурик вдруг сорвался с места и полетел в прихожую —
вернулась Анастасия Вадимовна. Она привезла с прогулки
Татьяну. Татьяна с розовыми, как у куклы, щеками лежала в
коляске. Шурик дотронулся пальцем до ее холодного круглого
носика. Татьяна проснулась и открыла глаза.
— Танечка! — сказал Шурик и повез коляску в комнаты.—
Мама! Поехать бы нам с тобой в путешествие. Сели бы в
поезд и ехали, ехали... До тайги...
— Да, — кивнула Анастасия Вадимовна, увидев на столе
книгу «Чук и Гек».
— Мама, а я сегодня на концерт не пойду, — сказала
Ольга, закрывая учебник.
— Что такое, Ольгуша?
— Я встретила Володю Новикова, — стараясь казаться
беспечной, но невольно краснея, ответила Ольга. — Мамочка,
ему нужно музыкально развиться. Он ровно ничего не смыс¬
лит в музыке. И... ну, словом, с ним пойдешь ты.
— Я? Ты сказала ему, что я?
— Нет, не сказала, но...
Анастасия Вадимовна еле сдержалась, чтобы не рассме¬
яться. Она вспомнила темноглазого мальчика, который, хму¬
ря брови, с мрачным видом сидел за столом.
«Володя, вы любите бывать на концертах?» — «Спасибо...
не знаю... кажется, да».
Несчастный! За что его подвергать еще одному испытанию?
— Ольга, голубчик! А я сегодня как раз не могу! Занята.
— Неужели? Мамочка, верно?
Не оставалось сомнений: сегодня Ольге, как никогда, хо¬
чется идти на концерт, и именно вместе с Володей Новиковым.
— Занята, — озабоченно подтвердила Анастасия Вади¬
мовна.— Беги одевайся.
Ольга сейчас же ушла, с величайшей осторожностью неся
впереди себя платье, а Анастасия Вадимовна свое повесила в
шкаф.
«Гладила все утро, а зря! Жалко! — вздохнула она. — Да,
этот мальчик... — вспомнила Анастасия Вадимовна. — Этот
мальчик ежесекундно краснеет и серьезен до мрачности. Вооб¬
ражаю, как она весело проведет там время со своим кавале¬
ром!»— представила Анастасия Вадимовна и засмеялась.
А Ольга между тем летела стрелой, спеша увидеть Володю
до начала концерта. Ольга воображала, как Володя, робея,
войдет в училище, как все его там поразит. Ей хотелось ему
покровительствовать.
29

Однако Володя давно уже был в училище. Он явился так
рано, что у дверей еще не стоял контролер. В пустом вестибю¬
ле одиноко пила чай краснощекая девушка, должно быть
уборщица. Она прихлебывала чай из эмалированной кружки,
закусывала ситным и. читала толстенную книжищу, лежавшую
у нее на коленях.
— Ступай, сам разденься, — качнула она головой, даже не
взглянув на Володю.
Он разделся, пригладил волосы и прочел на стене слова:
«Когда удастся певцу ревниво следящую за ним аудиторию
захватить и исторгнуть у нее вздох удивления, то, значит, это
было действительно хорошо. Собинов».
Веселое удивление завладело Володей. Он поднялся на
второй этаж и попал в узенький голубой коридорчик.
— Скорей! Скорей! — услышал он за одной из дверей.—
Не сжимайся! Распусти плечи. Свободней!
«Что такое? — все больше удивлялся Володя. — Может
быть, там физкультура?»
— Яснее! — волновался за дверью голос. — Не разводи
меланхолию.
Ручей ликующих, смеющихся звуков полился в ответ. Ка¬
залось, скачет, звеня брызгами, весенний поток.
— Не то! — услышал Володя.
Ручей оборвался.
— Нет, не то! — досадовал кто-то за дверью. — Ты игра¬
ешь «Волшебную флейту». Пойми же, ты должен создать ве¬
селого, ясного мальчика!
А! Так это был не ручей — это был мальчик. Впрочем, мо¬
жет быть, мальчик бежал за ручьем.
— Милый, пойми, — с задушевной настойчивостью убеж¬
дал кого-то голос за дверью, — надо работать! У тебя все есть,
что нужно. Не хватает старанья.
Вскоре дверь отворилась, в коридор шагнул долговязый
парнишка. Володя заметил белый, аккуратно подшитый во¬
ротничок на его черной куртке, папку с нотами под мышкой
и коньки, переброшенные через плечо. Музыкант собрался на
каток. Он стрельнул в сторону Володи любопытным взглядом
и исчез раньше, чем вышла учительница. Это была высокая
старая женщина с продолговатым, немного, усталым лицом.
На ней было черное шелковое платье, заколотое у шеи брош¬
кой, высокий гребень поддерживал искусно уложенные волосы.
— Удрал? — с упреком спросила она Володю.
Володя кивнул.
— Лентяй! — огорченно сказала учительница. — А между
30

тем он не имеет права лениться,-—продолжала она. — Не¬
серьезен. Так жаль!
Она внимательно вгляделась в Володю. Он, очевидно, ей
показался серьезным.
— С кем вы работаете?
Володя не успел ответить — в конце голубого коридора по¬
явилась Ольга.
— Наталья Дмитриевна! — громко воскликнула она.—Это
Володя Новиков. Знакомый нашего Шурика.
«Знакомый Шурика!» Володя побагровел.
Но, так как он краснел довольно часто, на Ольгу, видимо,
это не произвело впечатления.
— Наталья Дмитриевна, как я рада! Концерт!
— Да, Ольга, особенно внимательно послушай Баха. Тебе
это нужно.
Узнав о том, что Володя оказался всего-навсего приятелем
Шурика, Наталья Дмитриевна потеряла к нему интерес. Она
поговорила с Ольгой о Бахе, и все, что они говорили, было до
такой степени непонятно Володе, что он, вспомнив свой доклад
о Чайковском, опять ужаснулся.
«Ну попался же я!»
— Идем, — сказала Ольга и повела его в зал.
Настало время приступить к музыкальному развитию
Володи.
— Бах мыслил как органист. Тяжеловесно, громоздко,—
объясняла она по дороге.
«Что же это такое?» — со страхом думал Володя.
— Теперь приготовься, — сказала Ольга, когда они заняли
свои места в переполненном, празднично шумящем зале.
Вдруг зал умолк. На сцену вышел невысокий, приземистый
молодой человек, широкоплечий, с густой волной рыжеватых
волос над угрюмым, неприветливым лбом. Он сел за рояль,
тряхнул рыжеватой гривой, точь-в-точь как встряхивали чуба¬
ми все знакомые Володе ребята, и ударил по клавишам.
Руки музыканта поразили Володю — с такой силой, почти
яростью, свободой и легкостью они опускались на клавиши,
большие, рабочие руки гениального мастера, как назвала его
Ольга. Володя смотрел на него, но никак не мог настроиться
слушать музыку. Скорее он слышал тишину зала, битком на¬
битого ребятами и девушками. Он увидел и того мальчика, о
котором Наталья Дмитриевна сказала, что он не имеет права
лениться. Лентяй, должно быть, отложил свой каток. Он про¬
воронил место и теперь неудобно сидел на подоконнике, вы¬
тянув шею, с напряженно-сосредоточенным выражением лица.
31

Внезапно все вокруг зашумело, загрохотало. Музыкант
кончил играть. Кивнув в сторону этого рёва, который, каза¬
лось, грозил свалить его с ног, он резким жестом откинул с
побледневшего лба волну волос и, не улыбнувшись, быстро
ушел.
— Необыкновенно! Необыкновенно! — твердила Ольга,
продолжая хлопать, хотя сцена была давно уж пуста.
Наконец она обернулась к Володе.
— Хорошо? — нетерпеливо выпытывала она.
У Володи не хватило прямоты сказать ей, что он не успел
начать слушать и поэтому не знает, хорошо или плохо.
Ольга была в каком-то упоении и говорила не умолкая.
— Ты заметил, как он играл? Ты не понял Баха? — гово¬
рила она. — Бах — это классика. Погоди. Сейчас он будет
играть «Аппассионату» Бетховена.
— «Аппассионата» — не классика? — осторожно осведо¬
мился Володя, заподозрив, что классика — что-то очень труд¬
ное в музыке.
— Рассказать одну историю? — вместо ответа спросила
Ольга. — Наталья Дмитриевна училась тогда в консервато¬
рии, — наклонившись к Володе, чтобы другие не слышали,
быстро зашептала она. — Ей однажды Гольденвейзер ска¬
зал... Гольденвейзер был тогда молодым музыкантом... он
сказал: «Пойдемте к Толстому».
— Что-о? К Толстому?
— Да. Толстой жил в деревянном доме... В Москве. Они
пошли. Был дождь. Осень. Они пришли и сначала сидели с
Софьей Андреевной и ждали, когда выйдет Толстой. Когда он
вышел, Гольденвейзер стал играть «Аппассионату» Бетховена.
После этого вечера, именно после него, Наталья Дмитриевна
решила уехать куда-нибудь в небольшой русский город и..,
учить народ музыке.
— Ну? Ну? — торопил Володя.
— А ей прислали купчих, — презрительно подняв правую
бровь, ответила Ольга. — Они приезжали в колясках и тыка¬
ли пальцами в клавиши. И однажды Наталье Дмитриевне ска¬
зали: если дирекция даст вам на обучение собачку, вы обяза¬
ны обучать и ее...
Зал снова затих.
Володя поднял глаза. Музыкант уже сидел за роялем. Он
сидел неподвижно и прямо, опустив на колени руки. Володя
не заметил, как он начал играть.
То, что Ольга рассказывала, было странно, почти невероят¬
но. Деревянная Москва. Осень. Дождь. И живой Толстой вхо¬
32

дит в комнату, садится в самый дальний, темный угол и молча
слушает.
Все, что связано с Толстым, — прошлый век. Для комсо¬
мольца Володи Новикова прошлый век — седая старина. Не¬
ужели Толстой, сам Толстой, слушал вот эти звуки?..
Володя весь собрался, чтобы слушать.
Он больше не смотрел на сцену и уставился взглядом на
кончики своих до блеска начищенных ботинок. Заплата слева
заметно выделялась, и Володя об этом нечаянно подумал. Он
вздохнул. Да, безнадежно! Неужто при коммунизме все, так-
таки все до единого непременно займутся музыкальной куль¬
турой?
Но вдруг что-то случилось. Володя был застигнут врас¬
плох. Началось новое, ясное, бесконечно простое, величествен¬
ное. Володя не успел изменить позу и по-прежнему смотрел
на ботинки, но не видел, не смел шелохнуться. Что с ним про¬
исходит?
Потом на мгновение настала опять тишина. И снова вокрур
бушевали, кричали, хлопали. Музыкант, еще более поблед¬
невший, кланялся, стоя у рояля. С каждым поклоном его ры¬
жеватые волосы падали на лоб, и он смахивал их назад.
Впрочем, и теперь он оставался угрюмым.
— Хорошо? — спросила Ольга.
Она хлопала в ладоши, от духоты и усталости на лбу у нее
выступили капельки пота. Володя не ответил. Ольга с участи¬
ем на него взглянула и удовлетворенно улыбнулась.
— Иди одевайся, — сказала она. — Мне нужно повидать¬
ся с Натальей Дмитриевной.
Володя вышел из училища. Он не знал, следует подождать
Ольгу или нет, но на всякий случай остановился невдалеке от
крыльца. На дворе мело. Ноги тонули в снегу. Ветер со сви¬
стом летел вдотль улицы и качал фонари.
«Хброшо! Хорошо быть музыкантом!» — вот что подумал
Володя.
Он сказал это Ольге, когда она к нему подошла.
— Тебе надо учиться музыке, — сейчас же сообразила
Ольга.
— Что ты! — пробормотал бледный Володя. — Может
быть, я буду инженером.
— Был же Бородин химиком и композитором, — веско
возразила она.
— Неужели? Нет, поздно. Теперь я не успею, — сопротив¬
лялся Володя.
— Никогда не поздно!—убеждала Ольга. — Володя, хо¬
33

чешь, я начну с тобой заниматься? Я собираюсь быть учитель¬
ницей музыки, как Наталья Дмитриевна. Мне просто необхо¬
димо иметь практику. Володя, хочешь? Давай! К нам в учили¬
ще приходят ребята еще старше, чем ты.
— И... и ты считаешь...
“ Ну конечно! Вдруг в тебе раскроется композитор? Вот
мне и подвернулась педагогическая практика. Наталья Дмит¬
риевна обрадуется! — Ольга что-то мысленно взвесила и де¬
ловым тоном распорядилась: — Послезавтра, в четыре часа.
Спасибо, — сказал Володя.
Наверное, надо было проводить Ольгу до дому. Поздно,
на улицах погасли огни. Но Володя сказал — до свиданья.
И они расстались.
АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ
Школа полна была зелени. Цветы стояли в классах, в ко¬
ридорах, в зале, в учительской и, что новичков поражало, на
перилах лестницы. С перилами пришлось повозиться.
Ботанический актив Варвары Степановны поломал головы
над устройством сверху перил деревянного желобка для цве¬
точных горшков. Теперь от первого до третьего этажа вдоль
всей лестницы стояли цветы. Школа была похожа на зимний
сад.
Андрей Андреевич удивлялся тому, как незаметно и легко
работает Варвара Степановна.
— Что я особенного делаю! — махнет рукой.—Люблю и
делаю.
Делала же она важное дело: цветоводство в школе и на
школьном участке начато было ею давно и благодаря ей при¬
вилось во многих школах и семьях. Варвара Степановна вы¬
пустила из школы не мало будущих ботаников и цветоводов,
внушив им самое важное, что может внушить учитель: беско¬
рыстную страсть к своему труду.
Андрей Андреевич, уходя из школы, рассчитывал встре¬
тить Варвару Степановну на улице, а она поднималась ему
навстречу по лестнице. Варвара Степановна одевалась в тем¬
но-синий костюм и светлую блузку с такими нарядными вола¬
нами и вышивками, что у этой пожилой, седеющей женщины
учились вкусу и изобретательности все молодые учительницы.
Прическу она носила старинную, с валиком надо лбом, и все в
ней — этот валик, живые глаза, низкий голос, веселость — бы¬
ло своеобразно и привлекало внимание.
34

— Варенька! — сказал Андрей Андреевич, улыбаясь жене.
— Пообедай. Отдохни. Погуляй,— заботливой скороговор¬
кой ответила Варвара Степановна.Устал? — Она смахнула
пылинку с рукава Андрея Андреевича.
Начиналась вторая смена. Варвара Степановна пошла на
уроки, Андрей Андреевич — домой.
Он любил ходить пешком не спеша. Идти недалеко: пере^
сек улицу, свернул в тупичок — и дома.
Огромный пес породы сенбернар, коричневый, с белым пят¬
ном на лбу, медленно вышел из комнаты и, ожидая, пока хо¬
зяин разденется, стал возле и кротко смотрел на него.
— Что, Великан? — спросил Андрей Андреевич. — Ханд¬
ришь? Ну, ну, не распускайся, старик! Как там наши озорники
поживают?
У окон среди цветов жили в клетках чижи. Они охорашива¬
лись, чистили перышки, перепархивали с жердочки на жер¬
дочку и начинали посвистывать, чуя весну.
— Не за горами весна, — сказал Андрей Андреевич.
Он разогрел на кухне обед, поел, вымыл за собой посуду и,
позвав Великана, вышел во двор. Великан неторопливо по¬
брел вдоль дорожки, усаженной кустами акации, голые ветки
которой, как метелки, топорщились из высоких сугробов. Анд¬
рей Андреевич принялся колоть дрова. Березовое сухое поле¬
но гулко хрустнуло, развалясь под топором на половинки.
Андрей Андреевич с удовлетворением крякнул. После второго
полена он сбросил с плеч куртку и шапку и, встряхивая голо¬
вой, когда на лоб падали волосы, колол дрова с азартом и ра¬
достью во всем теле. Потом отнес одну охапку дров в комнату,
снял рукавицы, досуха обмахнул веником валенки.
В доме было тихо и от цветов и чижей в клетках по-особен¬
ному уютно. Андрей Андреевич любил тишину своего дома и
тупичка, такого «уездного» с деревянными домишками, где
летом мостовая зарастал^ подорожниками и гусиным щаве¬
лем, а зимой наваливало сугробы снега. Досаждала, правда,
осенняя грязь, в буквальном смысле по колено, но Андрей
Андреевич не променял бы свой тупичок ни на какие проспек¬
ты с яркими витринами, автобусами и трамваями, от грохота
которых в окнах дребезжат стекла.
«Старой закваски человек», — говорили про Андрея Анд¬
реевича. А иные за приверженность учителя к домашней ти¬
шине называли его ретроградом. В доме «ретрограда», кроме
птиц и цветов, водилось великое множество книг. Иногда в
школу звонили из книжного магазина или букинистической
лавки, и после уроков Андрей Андреевич, постукивая палкой,
35

быстрее обычного шагал на центральную улицу за новинкой
или, наоборот, старинным каким-нибудь томом с желтыми
страницами и славянской вязью букв, который продавец вы¬
таскивал из-под прилавка, многозначительно вручая историку:
— Только для вас, по знакомству!
На эти книги не слишком много находилось охотников,
что же до Андрея Андреевича, в дни таких покупок он в от¬
личнейшем настроении возвращался домой с драгоценным
свертком под мышкой. Шутил с Великаном, пересвистывался с
чижами и особенно усердно справлял домашние дела, не оста¬
вив Для Варвары Степановны ни одной грязной кастрюли.
Письменный стол Андрея Андреевича стоял ребром к окну.
В углу, позади стола, в кадке рос старый сЬикус. Он вытянул¬
ся до потолка, широко растопырив извилистые сучья с толсто¬
кожими, глянцевито-зелеными листьями.
Андрей Андреевич как будто нарочно оттягивал час свида¬
ния с книгой. Она, нераскрытая, лежала на столе, дожидаясь,
когда владелец ее выведет погулять Великана, наколет дров,
подметет пол, сменит воду и корм в клетках чижей.
Поверхностному взгляду жизнь Андрея Андреевича могла
показаться старомодной идиллией, если забыть, что он далеко
за полвека учительствовал в одной и той же школе. А стоило
лишь захотеть, давно мог сменить ее скромные и трудные
классы на институтские аудитории. Что-то прочно держало
Андрея Андреевича в школе. Привычка, любовь к детству,
вернее — отрочеству, пытливому и привязчивому, неохлаж¬
денное годами чувство новизны, с каким он входил в класс.
Каждый класс был особенный. Ученики не повторялись.
Менялись задачи., решения кцторых требовала жизнь. Одно
оставалось неизменным: Андрей Андреевич был убежден, что
главное учительское его назначение — воспитывать.
Что стоят знания истории, зачем они в практической жиз¬
ни, если в головах учеников не сложится взгляда на народную
жизнь, отношения к своему народу, без которого нет родины,
жизни и будущего? Неважно, кем станет когда-то тот или
другой ученик — рабочим или министром, важно, чтобы от
уроков истории в душе его навек сохранилось чувство связи
с народом!
Разумеется, Андрей Андреевич не пускался в подобные
рассуждения со своими учениками.
Урока едва хватало нарисовать картину труда, подвигов,
жизни народа. Андрей Андреевич заботился о том, чтобы
картина была ясна и отчетлива и наполнена теми живыми
подробностями, которые заставляли ребят сидеть, разинув
36

от удивления рты. А сколько приходится рыться в книгах и
рукописях, архивах, газетах, чтобы находить эти подробности!
А как было бы скучно, если бы не надо было этого делать!
Андрей Андреевич любил школьное преподавание еще по¬
тому, что каждый урок для ребят — единственный, первый.
Учитель — открыватель неведомого, и есть в этом ни с чем не
сравнимая радость. Андрей Андреевич был страстным учите¬
лем, хотя любил тишину, часы уединения, не терпел суеты и
пуще всего боялся пышных слов.
«Итак, новый класс», — вспомнил он свой седьмой «бое¬
вой».
Физиономия класса не совсем еще была ему ясна, но
некоторых ребят он начинал различать.
Юрий Брагин. Лучший ученик. Андрей Андреевич предста¬
вил серые, чуть насмешливые глаза красивого мальчика, вы¬
сокий лоб, выражение ума и бойкой уверенности во всем его
облике. Не бывало случая, чтобы Брагин не понял или чего-
нибудь не знал на уроке.
«Здоровенные у тебя, друг, способности!» — с удовольст¬
вием подумал Андрей Андреевич.
Женя Горюнов. Этот—мечтатель. Лет до тридцати про¬
мечтает, а там, глядишь, откроет что-нибудь, да такое, что це¬
лый свет ахнет.
Толя Русанов, который даже отвечать к учительскому сто¬
лу выходит с приплясом. Загадочно молчаливый Коля Зорин.
Володя Новиков, безумно стеснительный, неловкий, самолю¬
бивый— застенчивость и самолюбие почти всегда рядом. Ка¬
жется, впечатлителен — хорошо! Значит — не равнодушен.
...Андрей Андреевич сидел за столом. Фикус навесил над
ним, как шатер, прихотливо изогнутые ветви, на которых ни¬
когда не колышутся тяжелые листья.
Темнело. За окном начался снегопад. Беззвучно, медленно,
сплошным потоком струились белые крупные хлопья. Каза¬
лось, опускается и никак не опустится занавес.
«Чего я не хочу, с чем не смирюсь, это — доживать в без¬
действии век, — неожиданно подумал Андрей Андреевич. —
Вот еще за что я люблю школу. Перпетуум-мобиле».
Великан поднял голову, прислушался и пошел к двери.
Вернулась с работы Варвара Степановна.
— Здравствуй, друг сердечный! Рыцарь бледный и печаль¬
ный! Соскучился, старче? — ласковым баском заговорила она,
трепля Великана между ушами. — Чижи, как вы, живы?
А что на улице делается! Всю залепило снегом. К утру без ва¬
ленок из дому не вылезешь!
37

Ее приход разом нарушил тишину дома. Проснулись в
клетках чижи. Загудел на кухне примус. Великан не пожелал
больше лечь на подстилку, любовно следуя по пятам за хо¬
зяйкой.
Андрей Андреевич затопил печь. Они любили посидеть
вдвоем у огонька.
Береста, свиваясь спиралью, корежилась на жарком огне,
сухие дрова подняли такую перестрелку, что вся комната на¬
полнилась озорным и веселым щелканьем.
Варвара Степановна грела над огнем руки и делилась ма¬
ленькими и такими всякий раз важными впечатлениями дня:
— К Первому мая наши биологи взялись выгнать гиацинт
и сирень. Отнесем в сквер, на братскую могилу, а еще, смот¬
ри, только по секрету, Андрей, каждому учителю готовят гиа-
цинтик в подарок. Хорошие ребятишки! Нынче у иных пове¬
лось корить молодежь. Есть хулиганство, ох правда есть! Да
ведь дурное в глаза кидается, а золото не говорит, да много
творит... Насмешил меня нынче один мальчугашка. Вызва¬
ла ответить с места. Застрочил, как из пулемета. «Довольно,
говорю, садись!» Не садится, строчит и строчит. «Ты что же,
спрашиваю, не слушаешься?» — «Хочу, говорит, до конца до¬
говорить. Если кто не знает, вы за язык насильно тянете, а
кто знает, — садись». Пришлось до конца дослушать... Анд¬
рей! О чем ты задумался? — Она близко заглянула ему в
глаза. — О чем?
— За водой надо сходить. Вот пойду, — сказал он, — и,
если бы выловилась из колодца та чудесная щука, которая
людям дарит, чего душа пожелает, уж не знаю, чего бы спро¬
сить, по щучьему веленью, моему хотенью?
Варвара Степановна провела маленькой ладошкой по бе¬
лым волосам мужа:
— Спроси мне новые валенки. Ишь, снегопад, старые-то
совсем прохудились.
— Стоит ли? Весна недалеко, — усмехнулся Андрей Анд¬
реевич.
— И то правда, — серьезно согласилась она. — Да и бес¬
покоить щучье веленье из-за такой малости совестно.
КАЖДЫЙ ЗАНЯТ СВОИМ ДЕЛОМ
Урок кончился. Обычно ребята норовили улизнуть из клас¬
са, едва дозвенит звонок. У Андрея Андреевича часто остава¬
лись за партами. Он умел задеть за живое. Вопросы на его
уроках сыпались градом.
38

Володя поднял руку:
— Можно добавить, Андрей Андреевич?
— Добавляй.
— Андрей Андреевич, вы ничего не сказали о Викторе Та¬
лалихине и о Тимуре Фрунзе.
— Что правда, то правда. Не успел обо всех рассказать.
— Можно добавить? — спросил Женя Горюнов.
— Добавляй.
— Замечательный русский путешественник Николай Ни¬
колаевич Миклухо-Маклай исследовал жизнь папуасов. Па¬
пуасы сначала не доверяли Миклухо-Маклаю и хотели убить.
Миклухо-Маклай расстелил циновку и лег спать на глазах во¬
оруженного отряда, чтобы доказать, что он мирно настроен
и не хочет им зла. И верно, уснул... Андрей Андреевич, как вы
думаете, бесстрашие бывает врожденным или можно раз¬
вить?
— Полагаю, что можно развить, — ответил учитель. —
Ну, а ты, Брагин, что хочешь добавить? — спросил он, видя
еще одну поднятую руку!
Юрий успел сложить книги и, сидя на кончике парты, дер¬
жал портфель на коленях, готовясь вскочить и бежать.
— Я хочу... Был звонок. Можно идти?
— Ведь и верно, звонок был, — сказал Андрей Андреевич.
Никто не поднялся. Все почему-то молчали.
— Юрий, хорошо ли ты понял, что я сегодня рассказы¬
вал? — спросил Андрей Андреевич, приближаясь между ряда¬
ми парт к Брагину.
— Понял. Проверьте, пожалуйста... могу отвечать,—охотно
отозвался Брагин.
— Не сомневаюсь, память у тебя превосходная... Между
прочим, ребята, — обратился Андрей Андреевич к классу, по¬
вернувшись спиной к Юрию, — бывают знания, которые нель¬
зя считать настоящими знаниями, если они усвоены только па¬
мятью. Надо постигнуть их сердцем. Тогда они становятся
убеждением. Ты подумай, Брагин, об этом.
Этот отличник, который всегда превосходно знает урок,
чем-то Андрея Андреевича задел. Слишком уж деловой чело¬
век, такой деловой, что, кажется, не о делах и подумать не¬
когда.
Юрий обиженно повел плечами.
— Почему я должен думать больше других?.. Можно
идти? — уже дерзко спросил он.
— Иди. Идите, ребята.
Володя догнал Юрия в раздевалке.
39

— Не дал поговорить как следует! Все расстроил! Пере¬
бил на самом интересном месте. У, ты!
— Но, но, не толкайся! — ответил Юрий с угрозой, сам
надвигаясь плечом на Володю.
— А! Ты драться? Ты драться? — вспыхнул, как порох,
Володя.
— А ты учить меня?!
Вдруг Юрий увидел секретаря комитета Сергея Чумачова.
Высокий, худощавый юноша с тонким лицом и густой копной
волнистых волос беспечно сбегал с лестницы, спеша захватить
очередь в раздевалке. Юрий мгновенно одумался и разжал
кулаки. Опять позабыл, что он комсорг! Чуть было в драку
не полез.
— Ладно! — примирительно улыбнулся он Володе. — Ре¬
бята, знаете, зачем я домой торопился? Угадайте.
— Детекторный строить! — воскликнул Миша Лаптев.
— Попал пальцем в небо! Не детекторный, а гараж! —
краснея от удовольствия, объявил Юрий.
— Гараж? Ух ты! Ого! Вот это да! —раздался хор воскли¬
цаний.
Юрий сиял:
— Кто со мной? Эй, ребята, поглядеть хотите?
Вокруг него собралась порядочная кучка ребят. Больше
всех суетился Миша Лаптев, низкорослый, верткий мальчик с
черными, крохотными, как пуговички, глазами:
— Юрий, а Юрий! Прокатишь как-нибудь на машине?
Я каждый день буду помогать тебе строить гараж.
Юрий обернулся, ища взглядом Володю:
— Володя, пойдем?
— Нет, — отказался Володя.
— Да, Новиков, слушай, как вечер Чайковского? Гото¬
вишь? — вспомнил Юрий, когда они всей компанией вышли из
школы.
— Пока еще нет.
— Ты не тяни. Советую тебе, не тяни. Смотри не осрами'
нас, Володька! Ну, всего!
Юрию всегда некогда, его жизнь так полна удовольствий,
дел, событий, забот, что общественные обязанности он привык
выполнять на ходу. Впрочем, и на ходу он успевает неплохо.
Ему нравится кипучая деятельность. Ему нравится произно¬
сить на собраниях речи, быть окруженным ребятами, давать
всем поручения, распоряжаться, критиковать. Такое уж у него
создалось положение в классе. На то он и комсорг. И совесть
40

чиста — найдешь ли в табеле Брагина хоть одну тройку,
хоть одно замечание!
Только сегодня на сердце у Юрия немного скребло. Он по¬
нимал, почему Андрей Андреевич рассердился. Учителя все¬
гда сердятся, если им сорвешь настроение. Да! Что такое
обидное сказал Андрей Андреевич о памяти?.. «Э! Ничего! На
следующем уроке вызовусь отвечать. Посмотрим, кто будет
знать лучше всех», — утешил себя Юрий. И он вполне успо¬
коился. Он шел, окруженный толпой, — чуть ли не весь седь¬
мой класс провожал сегодня Юрия до самого дома. Еще бы!
Не в каждом дворе строят гараж!
Володя Новиков свернул в другую сторону. Они жили в
разных районах. Володя шел один. Две минуты спустя его на¬
гнал Женька Горюнов.
— Хотел поглядеть гараж, да отдумал. Все-то он хваста¬
ет! — махнул рукой Женька.
Женька всегда ходил в распахнутом пальто и две верхние
пуговицы куртки не застегивал. Это делалось для того, чтобы
из-под куртки была заметна тельняшка. А на голове Женька
носил настоящую бескозырку, только без ленты. Пожалуй, его
можно было принять за матроса.
— Ты дал хороший отпор Брагину, — продолжал рассуж¬
дать Женька. — И поделом. Не оборвал бы Юрий, Андрей
Андреевич многое еще мог порассказать. Я так и ждал — вот
начнет. Я и сам бы... Знаешь, почему я о Миклухо-Маклае до¬
бавил?— спрашивал Женя, выпячивая грудь в полосатой
тельняшке. — Оказывается, Миклухо-Маклай боролся против
войны. Он приехал в Новую Гвинею и помирил два враждую¬
щих племени. А как это было? Ну смельчак! А принципиаль¬
ность какая! Слушай, как это было... Да ты не слушаешь? —
прервал Женька рассказ, заглядывая Володе в глаза.
— Слушаю. Только вот что, Женька... надо мне домой.
Важное дело.
— Секрет? — понял Женя.
— Секрет.
Женя задумчиво свистнул и не стал любопытствовать.
Мужчина должен быть сдержанным.
— Заинтересуешься — возьми у меня книгу почитать о
Миклухо-Маклае. Завтра притащу в школу. До завтра.
— До завтра, — нерешительно ответил Володя.
Открыть Женьке тайну?
Нет, нет! Пока — нет.
Всего несколько дней назад Володя сам не поверил бы, что
будет учиться музыке, а главное, что так захочет учиться.
41

Сегодня первый день. Может быть, Володя никому, даже
Женьке, не заикнулся о нем, потому что учительницей была
Ольга? Может быть.
Он старался представить, что сейчас делается у Марфи¬
ных. Ольгин дом был решительно ни с чем не сравним, не¬
обыкновенен. Володя думал о нем с удивлением.
Между тем как раз в то время, когда, наскоро пообедав и
надев новую рубашку, он в ожидании назначенного часа ме¬
ханически заучивал грамматические правила, в семье Марфи¬
ных разыгрывалась история, которая могла произойти в лю¬
бом, самом обыкновенном доме.
Началось с того, что, вернувшись из школы, Шурик никого
не застал, кроме Ольги.
— Тебе не нужно сходить куда-нибудь? — спросил Шурик.
— Как раз надо уйти, да, боюсь, ты забудешь Татьяну сте¬
речь,— недоверчиво ответила Ольга. — Татьяна спит.
— Я буду подкрадываться к ней.на цыпочках и слушать.
— Ну ладно. Не шали без меня!
Ольга ушла, а Шурик вынул из школьной сумки синюю ло¬
дочку. Вожатый Кирилл Озеров дал ему эту моторку на один
вечер.
Оставшись один, Шурик поставил посреди кухни таз и до
краев налил водой.
«Теперь приходил бы скорее Васюта!»—думал он, любуясь
моторкой, у которой все — палуба, рубка, нос и корма — было
настоящее и в то же время игрушечное.
На крыльце послышался шум. Это Васюта сбивал с вале¬
нок снег, стуча носками и пятками о приступки.
Он вошел, снял шапку, шубу и валенки, свалил все в одну
кучу на лавке и оказался коренастым, большегол'овым парень¬
ком, с круглым носом, слегка тронутым веснушками.
— Здравствуй! Мать насилу пустила!
— Где бензин? — спросил Шурик.
Васюта молча подтянул длинные, до пяток, штаны.
— Не достал? — понял Шурик.
Они присели на корточки у таза. В воде скучно стояла не¬
подвижная лодка.
— Если бы моя мать была бакенщицей! — упрекнул
Шурик.
— Ну и что? Думаешь, у бакенщиков целые бензинные
склады?
-— Да ведь ты обещал!
— Обещал, а не вышло. Я не на мать, а на другого челове¬
ка надеялся.
42

Шурик толкнул лодку. Она колыхнулась, но не тронулась
с места.
— У Ольги есть одеколон, папа подарил на рождение, —
нерешительно сказал Шурик.
— Валяй, — одобрил Васюта. Отольем маленько на
пробу. Поглядим. Может, лодка и не двинется. Может,
враки.
Шурик побежал в Ольгину комнату и взял одеколон.
Они вложили в мотор кусок ваты, полили одеколоном, за¬
жгли— пламя взвилось голубым язычком, и лодка побежала
по кругу.
— Гляди-ка, — сказал Васюта, — пошла, как настоящая!
Маленьких бы человечков еще туда насажать!
Лодка сделала два круга и стала. Мальчики еще раз за¬
правили мотор.
— Давай по очереди пускать, — предложил Шурик.
— Упросить бы вожатого — пусть отдаст навсегда. Мы
весной на Волге ее запустили бы, — фантазировал Васюта.
— На Волге нельзя — уйдет.
— Куда она уйдет? Бензин кончится — и стоп.
Тут они заметили, что одеколона в узеньком флаконе оста¬
лось на донышке.
— Вот тебе и раз! — удивился Васюта.— Теперь изругают.
— Не изругают, — храбрился Шурик.
■— Разбавь водой, — посоветовал Васюта. — Будет пах¬
нуть, и ладно! Баловство какое — одеколон! И без одеколона
можно прожить.
— Конечно, можно, — упавшим голосом согласился Шу¬
рик.
— Ну, давай убирать, — решил Васюта.
В это время вернулась Ольга.
— Что такое? Что вы здесь делали? Чем здесь пахнет?
Мой одеколон? Шурка, как ты посмел?
— И без одеколона можно прожить, — пробормотал Шу¬
рик, толкая Васюту плечом, чтобы тот утекал от расправы.
— Что-о? — возмутилась Ольга. — Взял не спросившись!
Разлил! Ну, я тебя проучу!
— Учительница какая нашлась! — буркнул Шурик, ужа¬
саясь тому, что Васюта все еще возится в углу с одеждой.
Уходил бы поскорее: неизвестно, до чего доведет Шурика
его независимость!
И, едва Васюта ушел, Шурик заревел, потому что чувство¬
вал себя кругом виноватым и оставался теперь в полной вла¬
сти Ольги.
43

— Неблагородный, неблагородный! — твердила Ольга,
топая ногами.
Анастасия Вадимовна застала весь дом в слезах.
— Как ты решился взять без спросу чужую вещь? — рас¬
строенно спрашивала Шурика Анастасия Вадимовна.
— Я не мог удержаться.
— Уйди! Не хочу с тобой разговаривать!—сказала Анаста¬
сия Вадимовна. — Уйди и ты, — велела она Ольге.
Анастасия Вадимовна не знала, кто ее больше огорчил —=
Шурик или Ольга.
«А я-то мечтала вырастить детей щедрыми, чуткими! —
думала она. — Крики, слезы, чуть ли не драка! Из-за чего?
Из-за одеколона».
Анастасия Вадимовна закрылась с Татьяной у себя в ком¬
нате. Ольга спряталась в своем уголке. Шурик, поревев, сел за
книги.
В это время Володя и явился на урок музыки к Ольге.
НЕУЖЕЛИ?
Он неуютно почувствовал себя уже в кухне, встреченный
странным молчанием Шурика, который вышел на стук открыть
дверь. Шурик подождал, пока Володя, не зная, куда повесить
пальто, пристроил его на гвоздь здесь же, в кухне, уронив при
этом два раза шапку.
— Мама там, — показал Шурик налево из столовой за¬
крытую дверь. — А там Ольга, — кивнул он направо.
Дверь к Ольге оказалась тоже закрытой. Володя постучал
и вошел.
Ольга сидела, облокотившись на крышку рояля. Володя
заметил, что она смущена, чуть ли не испугана его появле¬
нием.
— Здравствуй, — сказал он растерявшись.
— Здравствуй, — натянуто ответила Ольга. — Начнем.
Она тут же приступила к уроку. Ее холодный тон сбил Во¬
лодю с толку.
— Понятно? — спросила Ольга, объяснив клавиатуру.
— Нет. Не очень, — сознался Володя.
— Что тут можно не понять? — Ольга с досадой пожала
плечами. — Малая октава, большая, контроктава... Разберем
теперь ноты. Мы идем ускоренным темпом.
Володя похолодевшими от волнения пальцами впервые в
жизни сыграл: соль, ми, фа...
44

Ольга была равнодушна и замкнута, Володя робел перед
ней, как ни перед одним учителем в школе. Что ж, урок есть
урок! Усваивать музыкальную грамоту оказалось не веселей
и не легче, чем немецкий алфавит. Какая бездна труда лежит
между первым фортепьянным этюдом и тем, что Володя не¬
давно слышал в музыкальном училище!
— Упражняйся. Играй со счетом, — сказала Ольга и оста¬
вила его одного.
Несколько секунд она помедлила за дверью, откуда доно¬
сился его робкий голос: «Раз-и, два...» Ей хотелось плакать от
досады.
Она ждала Володю с непонятным для самой себя нетерпе¬
нием. А если бы сегодня он пришел немного раньше!.. Вдруг
он стоял на крыльце, когда она орала на Шурика? Или, мо¬
жет быть, встретил Васюту и тот ему все рассказал? Но, если
Володя и не подозревает о том, что Ольга умеет браниться и
реветь из-за разлитого одеколона, все равно у нее пропала
охота говорить с ним о музыке.
Она вошла к матери.
Анастасия Вадимовна штопала чулки. На письменном сто¬
ле, между книгами и чернильным прибором, лежала груда чу¬
лок, на коленках и пятках которых Шурик ухитрялся проти¬
рать дыры величиной с кулак. Анастасия Вадимовна отважи¬
валась штопать эти необъятные дыры только в тех случаях,
когда неспокойно на сердце. Она молча подняла глаза на
Ольгу.
— Я не буду заниматься с Володей, — сказала Ольга без¬
различным тоном, но подбородок ее вдруг задрожал.
— Почему?
— Не знаю. Просто так. Поди скажи ему, что не буду.
Анастасия Вадимовна воткнула иглу в клубок ниток. Ка¬
жется, штопка на сегодня закончена.
— Растолкуй все же, в чем дело? — спросила она, беря
Ольгину руку. (Узкая, неокрепшая рука. И душа у тебя еще
неокрепшая, девочка!) —Ну, растолкуй же.
— Не хочу я с ним заниматься. Не могу. Сама не понимаю
отчего, — сдавленным голосом ответила Ольга, опустив голо¬
ву, чтобы не встретиться с матерью взглядом.
Но мать приподняла за подбородок лицо Ольги и посмот¬
рела в ее опечаленные глаза:
— А я понимаю. Стыдно?
Ольга молчала.
— Володя очень хорошо о тебе думает — и вдруг получи¬
лось, что ты как будто обманула его, — мягко сказала Анаста¬
45

сия Вадимовна. — Он тебя уважает, а ты сегодня сама не
уважаешь себя. И тебе неловко. Что же теперь делать?
— Что? — невольно повторила Ольга.
Анастасия Вадимовна собрала в охапку чулки, спрятала в
мешок и понесла в шкаф.
— Что? Ну, мама! — со слезами в голосе спрашивала Оль¬
га, следуя за ней по пятам.
— Надо стараться быть красивой не только напоказ,
моя дочь! — сказала Анастасия Вадимовна без улыбки, но
со сдержанной лаской’проводя ладонью по щеке Ольги.—
На людях мы привыкли держаться с достоинством. Научись
всегда быть достойной. Дома, наедине с собой. Ольга, ты
поняла?
В дверь просунулась голова Шурика:
— Помирились? Мамочка, да?
— Иди сюда, — позвала Ольга. — Не сердись. Я не сер¬
жусь.
— Да-a, чуть не избила!..
— Об этом забудем, — твердо сказала Анастасия Вади¬
мовна.— Мир. Идемте-ка выручать музыканта.
Володю действительно пора было выручить. Он так дол¬
го упражнялся, что затосковал над своим первым этюдом.
— Хорошо.*Большие успехи, — похвалила Ольга, с пылаю¬
щим лицом входя в комнату.
От ледяной строгости, с какой она только что преподавала
Володе основы музыкальной грамоты, не осталось и следа.
«Значит, это был просто педагогический прием», — с облег¬
ченным сердцем подумал Володя.
Но почему-то развеселился и Шурик. Все повеселели.
Анастасия Вадимовна зажгла верхний свет, и игрушечная
комнатка Ольги, с пестрыми обоями, книжной полкой и бю¬
стом Пушкина на черном рояле, стала, как в прошлый раз,
привлекательной.
Ольга достала с полки книгу:
— Вот. Я приготовила тебе для доклада: «Чайковский,
творчество».
—-А не послушать ли нам Чайковского? — предложила
Анастасия Вадимовна.
Она села на диван, Шурик подлез ей под руку, прижался.
— Мы устроились. Начинай, — сказал он сестре.
— Да, мама? — нерешительно спросила Ольга.
Володя заметил — Ольга сегодня ласкова и застенчива с
матерью.
У Володи не было матери. Он потерял ее через час после
46

— А не послушать ли нам Чайковского? — предложила
Анастасия Вадимовна.

того, как появился на свет. На столе у отца стоит фотографи¬
ческая карточка. Володя помнит ее с детства. Когда они жили
не в большом новом доме на Гражданской улице, а, как Мар¬
фины, в деревянном флигельке, обнесенном забором, карточка
так же стояла у отца на столе. Но ни разу в жизни Володе не
пришлось вслух сказать: «Мама!»
А если бы и у него была мать...
Что такое Ольга играет?
Володя сидит на кончике дивана, молчит и слушает музы¬
ку и то неясное и красивое, что в нем пробуждается в ответ.
Как тревожно и странно! Все необыкновенно.
Он не знал,, что можно быть одновременно и печальным и
радостным.
Но в это время вернулся Михаил Осипович.
— Фуги! Бахи! Контрапункты! Симфонии! — загудел на
весь дом его добродушный и трезвый, как математическое вы¬
числение, голос. — А! Новообращенный музыкант тоже здесь?
— Папа всегда шутит! — смутилась Ольга, закрывая
рояль.
Она постояла в кухне, пока Володя одевался, роняя то
книгу, то шапку, то варежки.
— Теперь ты понимаешь Чайковского? — спросила Ольга,
прикладывая ладони к разгоревшимся щекам и не замечая не¬
ловкости Володи.
— Не знаю, — колебался он. — Надо послушать еще раз.
Ольге понравился этот осторожный ответ. Он показался ей
вдумчивым.
— Володя, очевидно, у тебя все же есть способности, —
решила она.
«Неужели? Неужели?» — думал Володя, возвращаясь до¬
мой от Марфиных. Если бы действительно у него оказался та¬
лант, он посвятил бы музыке всю свою жизнь! В прошлом
году под влиянием Юрия Володя интересовался техникой. Но
потом это кончилось. Должно быть, к технике у него нет спо¬
собностей. А еще раньше, в пятом классе, Володя думал —
лучше всего быть художником. Как он любил тогда рисовать!
Он рисовал без конца. И все-таки никогда ничто раньше не
влекло его так, как влечет теперь музыка!
«Раз у меня есть способности, а уж Ольга разбирается в
этом, — думал Володя, — значит, я должен быть музыкантом,
Обязательно сочиню симфонию... Про Волгу, наш город... Нет,
лучше я сочиню вообще о нашей стране. Сочиню-ка я герои¬
ческую симфонию...»
Удивительно! Володя чувствовал себя сегодня способным
48

на все. Если бы кто-нибудь понаблюдал сейчас за ним со сторо¬
ны, подумал бы, верно: вот идет человек, которому нипочем
самое трудное дело.
Оглянувшись, Володя заметил, что кто-то действительно за
ним наблюдает. Во всяком случае, его догоняли.
Володя узнал отца:
— Папа! Вот здорово!
Они утром не выделись. Отец ушел на работу раньше, чем
Володя проснулся.
— С завода? Папа, почему так поздно сегодня?
— Задержался. А я смотрю, впереди паренек шагает. Кто
бы, думаю? Ан это сын. Из школы?
— Нет, с занятий, — нерпределенно ответил Володя, еще не
зная, как отец отнесется к его музыкальным урокам.— Папа,
что нового?
Отец махнул рукой.
— Что? — испугался Володя. — Не приняли скалку? Отка¬
зали? Ошибка?
Отец остановился и искал в карманах папиросы.
В густой синеве вечернего неба над снежной улицей холод¬
но светила луна. В ярком свете Володя отчетливо видел уста¬
ло опущенный рот и морщины на лбу отца.
— Папа! Если ты ошибся, — несмело спросил он, — ты бу¬
дешь опять добиваться? Папа? Или ты решил отступить?
Отец промолчал. Володя тронул отца за рукав и позвал:
— Пойдем домой, папа.
„ЕСТЬ ЧЕГО ЖДАТЬ, КОЛИ ЕСТЬ С КЕМ ЖАТЬ*
Павел Афанасьевич молча шел рядом с Володей и в мыс¬
лях перебирал весь сегодняшний трудный день. Он проснулся
сегодня глубокой ночью, словно от толчка. Проснулся и боль¬
ше не сомкнул глаз, тяжело ворочаясь с боку на бок в кро¬
вати, пока за окном не звякнул первый трамвай.
Тогда Павел Афанасьевич встал, потихоньку оделся и вы¬
шел на кухню вскипятить кофе перед уходом на завод. Ба¬
бушка все же услышала.
— Экую рань, суматошный, поднялся! кряхтела она,
разжигая примус. — Спалишь ты себя раньше времени, Павел
Афанасьевич!
Он отшутился:
— Не тужите. Хватит меня на мой век.
3 Библиотека пионера, том V
49

Есть не хотелось, но Павел Афанасьевич все же плотно
позавтракал, покурил, тщательно замотал шею шарфом и вы¬
шел, когда на дворе едва занимался рассвет.
Вьюга улеглась. Морозило. Под ногами звонко хрустел
снег. Кое-где над домами стояли прямые струйки дымков. Не¬
бо с редкими, крупными, сильно мерцающими звездами мед¬
ленно, словно нехотя, пробуждалось, светлело и все выше под¬
нималось над городом.
Павел Афанасьевич с наслаждением вдыхал свежий воз¬
дух. Тревога, разбудившая его ночью, постепенно улеглась.
«Верно ведь, суматошный! — улыбнулся он. — Чего я гры¬
зу себя? Бывало, чтобы нужное рационализаторское предло¬
жение закопали в архив? Не бывало. И не будет. Выдержка,
Павел Афанасьевич, выдержка!»
Он вошел в цех. Все его слесарное отделение при цехе
контрольно-измерительных приборов размещалось в одной
комнате. Здесь не было ни поражающих грандиозностью и
шумом машин, ни конвейеров, но Павел Афанасьевич любил
свою слесарную и ревностно следил за тем, чтобы каждое ра¬
бочее место содержалось в образцовом' порядке. Его собствен¬
ный столик, где в запертых ящиках хранились наряды на ра¬
боту, журналы с рабочими записями, чертежи, всегда был на¬
крыт листом белой бумаги, возле чернильного прибора стоял
хорошенький настольный календарик, и с первого же взгляда
на этот уютный, обжитой уголок можно было понять: человек,
поселился здесь добротно и прочно. Впрочем, добротность,
обжитость здесь ощущалась во всем, и ученики, попадая из
фабзавуча в отделение Павла Афанасьевича, быстро привы¬
кали любить станок и щеголять друг перед другом его акку¬
ратным видом и до блеска начищенными частями.
Сегодня был получен новый наряд на ремонт деталей для
терморегулятора в цех вулканизации. Павел Афанасьевич,
придя на завод до сменного гудка, наметил дневные нормы,
проверил запас материала, оглядел станки и инструменты.
Тоненькими голосами запели станки. Слаженность, какой
начался день, развеселила Павла Афанасьевича.
Он почувствовал упрямое желание действовать.
«Хватит! Дожидаться у моря погоды больше не буду. Пой¬
ду напролом. Выдержка — дело хорошее, однако под лежачий
камень вода не течет, это тоже верно».
Под конец смены он вошел в кабинет начальника бриза
Романычева в самом воинственном расположении духа.
По тому, как Романычев рассеянно кивнул в его сторону,
приглашая садиться, как одернул халат, сердито выдвинул
50

ящик стола и тотчас задвинул, Павел Афанасьевич понял *—
начальник бриза недоволен его приходом.
Чувствуя, как в нем закипает гнев, Павел Афанасьевич,
чтобы не сорваться, молчал.
«Пусть-ка сам заговорит. А мы послушаем. Пусть». Дейст¬
вительно, перестав суетиться, Романычев откинулся на спинку
стула и сложил на животе пухлые, короткопалые руки:
— Пришел?
— Нужда привела,— сдержанно ответил Павел Афанасье¬
вич.
—> Твоя скалка вот у меня где сидит! — Романычев посту¬
чал себя кулаком по загорбку. — Индивидуалист ты, Павел
Афанасьевич!
— Эк, куда хватил! — не обидевшись даже, удивился Па¬
вел Афанасьевич.
— Ну как же не индивидуалист? — брюзгливым тоном
продолжал Романычев. — Если с государственной точки зре¬
ния посмотреть на перспективы завода, так ведь скалка
твоя — пустячок, Павел Афанасьевич!
— Мой «пустячок»,; значит, стал поперек перспективам
завода?
— Не погоняй ты меня, Новиков, родной! Не вытягивай
душу! — плачущим голосом уговаривал Романычев. — Руки у
нас до тебя не дошли. У нас сейчас в подготовительном цехе...
Павел Афанасьевич вскочил.
— Я о подготовительном цехе пришел сюда говорить или
о своем предложении? — закричал он. — Ты каждого, кто те¬
бе предложение приносит, индивидуализмом коришь?
— Ну буян! Эк буян! — вздохнул Романычев.
— Долго протянете? — собираясь уйти, резко бросил Па¬
вел Афанасьевич.
— Недолго! Ох! Ох! Недолго! — заохал Романычев. —
В технический отдел на заключение дал твою скалку, непри¬
ветливый ты человек!
— Василию Петровичу?
— Да. Опять недоволен? И рационализаторская бригада
цеха скалкой твоей занялась. Мало? Что'еще? Говори.
— Ничего. До свиданья.
Должно быть, оттого, что он рассердился еще в кабинете
начальника бриза, и разговор с Василием Петровичем полу¬
чился нескладным.
Он разыскал инженера в сборочном цехе.
— Рассмотрели предложение? — закричал Павел Афана-;
сьевич, подойдя к инженеру.
51

Тот пожал плечами.
— Когда? — еще громче закричал Павел Афанасьевич,
стараясь перекричать шум станков.
Тот снова пожал плечами.
Павел Афанасьевич постоял, махнул рукой и, сутулясь,
пошел вдоль цеха. Он глядел под ноги, но все же заметил
усмешку на безбровом, гладком, как у женщины, широкоще¬
ком лице Путягина. Этот Путягин по выработке нормы шел
вторым за Петей Бруновым. А неясный, однако, человек — все
помалкивает.
Кажется, он выдвинут в рационализаторскую бригаду. Эх,
неважны твои дела, изобретатель Новиков!
На лестничной площадке при выходе из цеха Павла Афа¬
насьевича неожиданно догнал инженер.
— Занят по горло, — извиняющимся тоном сказал инже¬
нер.— Голубчик, вы не поверите... Придется подождать.
— Привык. Подожду, — ответил Павел Афанасьевич, ста¬
раясь казаться равнодушным. Уж жалеть-то он себя не позво¬
лит!
— Боюсь одного... — загородил ему дорогу Василий Пет¬
рович. На его красивом и белом, с высоким, лысеющим лбом
и светлыми глазами лице появилось выражение заботы. Поче¬
му-то он вынул блокнот, перелистал несколько страничек. —
Голова у вас великолепно устроена, Павел Афанасьевич!
Я всегда и каждому прямо скажу — великолепно! Боюсь
одного... Смущает меня техническое выполнение замысла.
А идея прекрасна! Жаль, если снова провалим. — Инженер
поднял на Павла Афанасьевича светлые, навыкате глаза. —
Стыдно, если опять оскандалимся, товарищ Новиков!
— Стыд беру на себя,— угрюмо буркнул Павел Афанасье¬
вич. — Да что вы пугать меня все взялись! — вдруг восклик¬
нул он, почти с ненавистью глядя на выпученные глаза и мгно¬
венно покрывшееся красными пятнами лицо инженера. —
Я чего от вас добиваюсь? Дайте заключение: верны расчеты
или неверны? Да или нет? Всё. Ничего мне от вас другого не
требуется.
.— В самые ближайшие дни вы услышите, да или нет, —
раздельно, с холодной сдержанностью ответил инженер и,
круто повернувшись, ушел.
К себе в кабинет он вбежал, гневно кусая губы и дергая у
шеи туго завязанный галстук. Этот слесарь вообразил, долж¬
но быть, что у него, Василия Петровича, нет других дел, как
изучать предложение рабочих! Не спите, не ешьте, Василий
Петрович, но извольте незамедлительно рассмотреть изобре¬
52

тение Новикова. А вы подумали, товарищ изобретатель, о том,
что инженер свой авторитет ставит на карту, давая заключе¬
ние? А если ошибка в проекте? Кого попрекнут? Над кем по¬
смеются?
Василий Петрович вынул из портфеля чертеж Новикова и,
постукивая костяшками пальцев о стол, хмуро разглядывал
его.
Как будто все ясно в чертеже, но именно эта ясность и
смущала Василия Петровича. Решить сложный замысел кон¬
струкции механической скалки таким простым способом каза¬
лось ему невероятным. Он был убежден, что в этой простоте
и таится ошибка, но в чем она, разгадать не умел.
Может быть, инженер и сам не догадывался, отчего так
упорно ищет ошибку в проекте. В глубине души Василий Пет¬
рович не верил в возможность механизации сборки шины.
Нет, товарищ Новиков, не так-то это легко! Давно изобрели
бы без нас, если б было легко.
«Однако как же мне поступить? Э! Погожу, что скажут
другие. Кому охота голову первому ломать?»
Решив так, Василий Петрович спрятал чертеж в ящик сто¬
ла и запер на ключ. Пусть полежит, а там будет видно.
Павел Афанасьевич между тем в это время пешком воз¬
вращался домой. Он устал. Морозный воздух не бодрил, как
утром. Не радовал хрусткий снег. На душе было смутно и
тягостно.
Как всегда, когда что-нибудь его обижало, Павел Афа¬
насьевич прежде всего начинал проверять себя. Верно ли
сам он держался? Нет, и сегодня опять сплоховал. Зачем
медведем полез на Романычева? С Василием Петровичем
раскричался...
Сейчас, оставшись один, он старался все обсудить без го¬
рячки.
«Было когда-то, что завод ждал твоего механизма, а ты его
провалил? — мысленно спрашивал себя Павел Афанасьевич.—
Потом провалили другие. Если изобретение два раза провали¬
вается, в третий раз его встречают без веры».
Ничего несправедливого не было в таком положении вещей.
Все понятно, естественно. Но, едва Павел Афанасьевич начи¬
нал думать о начальнике бриза и Василии Петровиче, его ду¬
шил гнев: «Трусы, трусы! Ну трусы!..»
Что теперь делать? Ждать...
Есть один выход — идти в партбюро цеха.
Как хотелось бы Павлу Афанасьевичу обрадовать своего
старого друга Дементьева:
53

«Сергей Ильич! Товарищ секретарь, принимай рапорт. За¬
дание выполнено. Специалисты проверили, утвердили — дело
без промаха!»
Как хотелось Павлу Афанасьевичу с победой прийти в
партбюро! Но, видно, далеко тебе, изобретатель, до победы.
Павел Афанасьевич так глубоко задумался, что долго не
узнавал сына в пареньке, который шагал впереди. Володька!
Странно, он почувствовал себя спокойней и тверже при
сыне.
— Дело мое, Владимир, правильное, — сказал Павел Афа¬
насьевич.— Государству нужное. Не отступлю.
«Значит, папа не ошибся, — подумал Володя. — Но что же
случилось?»
Володя понял это немного позднее, когда они вернулись
домой.
Дома их ждали гости — Петя Брунов и черноглазая, по-
мальчишески подстриженная девушка, инженер Екатерина
Михайловна. Она сидела рядом с Петей на краешке дивана и
вся выпрямилась, когда в комнату вошел Павел Афанасье¬
вич,— ее худенькая шея, стянутая высоким воротничком чер¬
ного платья, стала длиннее и тоньше.
— Здравствуйте, — сдержанно поздоровалась она с хозяи¬
ном дома, не заметив Володю. — Мы пришли поговорить о ва¬
шем изобретении, — строго объяснила Екатерина Михайловна
отцу.
«Плохо», — догадался Володя.
Кажется, и отец ничего хорошего от этого разговора не
ждал. Он молча сел на стул против гостей, тяжело опершись
ладонями о колени.
Екатерина Михайловна провела рукой по лбу, откидывая
назад стриженые волосы, как мальчик.
— Нас ввели в рационализаторскую бригаду, — тем же
строгим тоном продолжала она, — мы должны всё обсудить и
взвесить. Мы не можем подходить легкомысленно.
Тут она оглянулась на Петю, и Володя со страхом прочи¬
тал в ее взгляде: «Я начала. Теперь ты проваливай его изоб¬
ретение».
И тогда Петя стал «проваливать».
— Павел Афанасьевич, — сказал он покашляв, — Павел
Афанасьевич...
— Слышу, — холодно отозвался отец.
— Дело такое... Мы, конечно, всем сердцем... — Петя за¬
мялся, снова покашлял, должно быть для храбрости. — Разго¬
ворчик по цеху, Павел Афанасьевич2 идет, — продолжал он.—
54

Говорят... Разные, конечно, встречаются люди... к примеру,
Путягин. Этот так рассуждает, что механическая скалка вовсе
нам ни к чему — при старании и с ручной скалкой до передо¬
вой нормы каждый может подняться. А к механической еще
приноравливаться надо. Либо приноровишься, либо нет. Пока
осваиваешь, не снизить бы выработки! И зарплата небось на
первое время понизится.
— Не спорю. Поначалу, может, и снизится, — с таким от¬
крытым презрением ответил отец, что Володе показалось —
Петя Брунов на секунду, словно прячась, опустил глаза.
— А еще, — помедлив, продолжал Петя, — Василий Пет¬
рович такого держится мнения, что ваша смелая изобретатель¬
ская мысль, Павел Афанасьевич, мчится вперед, а техническое
и общее ваше образование ставит мысли пределы. И... скажу,
не таясь... Василий Петрович ориентировал рационализатор¬
скую бригаду в таком смысле, что проект ваш на практике
снова провалится.
— Папа, — шепнул Володя, — не слушай их!
— Хватит! — ответил отец. — Больше слушать не буду.
Петя переглянулся с Екатериной Михайловной. Она отки¬
нула назад волосы, но темная прядь снова косячком опусти*
лась на лоб.
— Ну, Петя! — негромко сказала Екатерина Михайловна.
— Значит, атакуете и с тылу и с флангов? — насмешливо
перебил отец. — Хватит! До свиданья, гости дорогие.
Ясно, что он хотел этим сказать: «Уходите подобру-поздо¬
рову!»
И вдруг, вместо того чтобы обидеться, Петя встал с дива¬
на, легко, одной рукой, взял стул за спинку, придвинул его
вплотную к Павлу Афанасьевичу и, сидя на нем верхом, на¬
гнувшись к самому уху Павла Афанасьевича, многозначитель¬
но произнес:
— С тыла, может, и ведется атака, а фланги целиком и
полностью, Павел Афанасьевич, на вашей стороне.
— Врешь?.. — растерялся отец. — Ты?.. Петька, если ты
врешь...
— Да неужто вы сомневались? — хлопнув себя по коленке,
крикнул Петя. — Павел Афанасьевич, вы мне годитесь в отцы,
а простота ваша, не обижайтесь, меня удивляет. Я вам путя-;
гинские аргументы для характеристики обстановки излагаю,
а вы, извиняюсь, на меня волком глядите. Аж неудобно! В жар
и краску вогнали! — Петя вынул из кармана чистый, несмятый
платок, встряхнул, обмахнулся и, аккуратно сложив, спря¬
тал.— Ваша очередь, Екатерина Михайловна. Докладывайте.
55

Екатерина Михайловна поднялась, как будто и верно соби¬
раясь делать доклад. Она казалась тоненькой и маленькой в
своем черном, наглухо застегнутом платье и напряженно гля¬
дела прямо в лицо Павлу Афанасьевичу:
— Мы с товарищем Бруновым тщательно изучили ваше
предложение. Мы убедились в его ценности. То, что Петя... то¬
варищ Брунов рассказал вам... Словом, отношение Путягина
к механической скалке нас не беспокоит. Немного больше нас
беспокоит позиция Василия Петровича. Но...
— Но, — подхватил Петя, — мы передали ваше предложе¬
ние начальнику цеха Тополеву — раз! — Он загнул один па¬
лец.— Мы обсудим его на производственном цеховом совеща¬
нии— два. В многотиражке решено поставить вопрос — это
три. А четыре... — Петя загнул сразу все пальцы и вопроси¬
тельно посмотрел на Екатерину Михайловну.
— А четыре, — сказала она, — мы предлагаем, не тратя
времени, своими силами изготовлять ваш механизм. Если мы
всей бригадой после смены, в свободное время, проверим на
практике...
— Братцы мои! — вскочив, закричал Павел Афанась¬
евич.
Он распахнул руки, и Петя с Екатериной Михайловной не
успели опомниться, как очутились в его объятиях. Он так
стиснул их, прижимая обоих к груди, что, когда наконец отпу¬
стил, и у Пети и у Екатерины Михайловны были красные,
словно после бани, лица.
— Нам пора, — заторопился Петя.
— Куда вы так рано? Куда? Не отпущу! И не думайте.
Но Екатерина Михайловна уже надела шубку и протянула
Павлу Афанасьевичу руку.
Уходя, она заметила наконец Володю и сказала ему на
прощание:
— До свиданья, мальчик!
Пожалуйста! Пусть она называет его мальчиком! Володе
все равно нравилась эта маленькая, решительная инженерша,
перед которой Петя почтительно распахнул дверь.
— Будьте уверены, Павел Афанасьевич! — кивнул Петя
отцу и исчез.
— Ну, Володька!.. — едва ушли гости, сказал отец.
Он стал посреди комнаты и в замешательстве широко раз¬
вел руками. Казалось, Павел Афанасьевич и теперь еще боял¬
ся поверить вестям, что принесли нежданные гости.
— А мы, Владимир, с тобой и не надеялись, что подмога
придет!
56

— Это кто не надеялся? — вдруг вмешалась бабушка. Во
все время разговора она без слов просидела у окна, перебирая
быстрыми пальцами вязальные спицы. — Ты, что ли, Павел
Афанасьевич? — спросила она, сняв очки и опустив на колени
вязанье. — Не тебе бы говорить, не мне слушать. Чай, с наро¬
дом живем. Есть чего ждать, коли есть с кем жать. То-то, Пав¬
луша!
СНЕГ, СОЛНЦЕ И ГОРОД НА КРУТЫХ БЕРЕГАХ
В воскресенье Володя проснулся поздно. Сквозь белые
накрахмаленные занавески из окна лился спокойный свет
зимнего утра. Бабушкина постель уже прибрана. На кровати
пирамидкой возвышаются три пышные, взбитые подушки.
Володя приподнялся на локте и, вытянув шею, заглянул
через раскрытую дверь к отцу. Там, у отца, парадная комната.
Там стоит этажерка с книгами, на тумбочке — коричневый ра¬
диоприемник, у стены—пестрый диван с полотняной дорожкой
на спинке.
Отец стоя читал. Это бывало с ним: возьмет на ходу слу¬
чайную книгу и, раскрыв, обо всем позабудет. Володя на цы¬
почках подкрался к отцу. Так и есть! Отец читал о Чайков¬
ском. Вчера Володя оставил Ольгину книгу на столе.
— Ступай поешь, — сказал, не отрываясь от книги, отец.—
Потом уберешься. Бабушка на выходной собралась.
По воскресеньям бабушка уходила в гости. Она наряжа¬
лась в темно-синее, с белым горохом сатиновое платье и
уезжала на текстильную фабрику, где больше полувека про¬
работала ткачихой. Три года назад, когда Павлу Афанасьеви¬
чу дали в заводском доме на углу Гражданской улицы новую
квартиру, бабушка вышла на пенсию. Не думала до смерти
оставить станок, но к седьмому десятку силы стали убывать:
глаза и руки не те, да и ездить через весь город далеконько.
Фабрика с почестями проводила на отдых знатную ткачи¬
ху. Володя помнил торжественный вечер в клубе, президиум
за красным столом, бабушкин портрет на стене, выступления
рабочих, музыку и бабушкину речь. Она вышла на сцену и
низко поклонилась народу.
«Товарищи дорогие! — сказала бабушка. — Мой дед был
ткачом. Отец был ткачом. Муж всю жизнь фабрике отдал. Вся
наша фамилия... Мне ли фабрика не родна? Каждый станочек
в ней дорог. Берегите, товарищи, кровное наше, родное...
оставляю на вас».
57

Зал зашумел, а бабушка заплакала. Володя видел—дирек¬
тор вышел из-за стола, поцеловал бабушку три раза в щеки
и заверил ее, что они сберегут народное достояние и будут еще
крепче и лучше работать. Бабушка вытерла слезы и сказала:
«Ну, надеюсь. Смотри!»
С тех пор она стала пенсионеркой.
— Повидаю своих, как они там, — сказала бабушка, когда
Володя вышел в кухню. Она уже оделась, повязалась пуховым
платком и сунула за пазуху узелок с гостинцами.
— Ты сегодня к кому? — спросил Володя.
— По дороге надумаю. Каждый примет с охотой. Хозяй¬
ничайте здесь без меня.
По воскресеньям Володя с отцом хозяйничали сами. Пер¬
вым долгом они натирали полы. Главную прелесть их новой
квартиры составляли блестящие, как зеркало, паркетные
полы.
Наскоро закусив, Володя развел в бадейке краску. Отец
все читал. Он молча посторонился, когда Володя подтанцевал
к нему на щетке. Похоже, что сегодня Володе с полами при¬
дется управляться одному. Ничего, это ему не в диковинку.
Но что так заинтересовало в Чайковском отца? Отец хмурил¬
ся, улыбался, качал головой. Он закрыл книгу, когда с пола¬
ми было покончено.
— Большой красоты человек! — с уважением сказал
отец. — Как работал! Батюшки мои, как работать умел! Во-
лодька, изучить бы нам с тобой его музыку? А?
— Папа, я уже изучаю, — розовея от радости, признался
Володя и рассказал все события последнего времени.
Как ни привык Володя к тому, что отец всегда загорался
его увлечениями, он не ожидал все же встретить у него такую
полную поддержку — уж очень занятие необычное: музыка!
— Одобряю! — воскликнул отец. — Хвалю за смелость, сы¬
нок! Изучай! Добивайся! А над докладом мы с тобой порабо¬
таем вместе.
Они собрали со всей квартиры половики и потащили во
двор выбивать пыль.
Отец продолжал толковать о Чайковском.
— И ведь что удивительно, — говорил он, замахиваясь над
ковриком палкой, но так и не хлестнув ни разу, — изо дня в
день, час за часом, как рабочий к станку, Петр Ильич — к роя¬
лю. Небось мозоли натрудил на руках. И вот слушай... Вот
оно как бывает... Работает, работает человек за станком... и...
«вдруг самым неожиданным образом является зерно будуще¬
го произведения... и неизмеримо блаженство... Забываешь все,
58

делаешься как сумасшедший. Все внутри трепещет и бьется...
Одна мысль перегоняет другую». И...
Глядя на преображенное, красивое лицо отца, Володя не
мог понять, свои слова он говорит или повторяет Чайковского.
Свои? Нет, должно быть, Чайковского.
— То-то и дело, — задумчиво улыбнулся отец. — «Одна
мысль перегоняет другую». Эх, закончить бы мне механизм!
Помни, Владимир: трудностей испугался — пропал!
Отец так и не выколотил ни одного половика. Володя сам
перетряс их, а отец сгреб в охапку и понес вверх по лестнице.
Какой это был хороший день! День, в который ничего не
случилось и вместе с тем произошло что-то необыкновенно
значительное.
Надо бы готовить обед, но отец предложил:
— Давай проживем сегодня на сухомятке. Бабушка го¬
стюет, журить некому. Махнем-ка на лыжах! Как твое мнение,
Владимир?
Они вытащили из чулана лыжи, смазали, натерли суконкой
и отправились на главный волжский съезд. Он назывался
«Красным» и вел прямо к переправе. Внизу, вдоль всей на¬
бережной, тянулась широкая полоса незамерзшей воды. Зи¬
мой через нее наводили на лед длинный деревянный мост.
С той поры, как на окраине города понастроили заводов, Вол¬
га у берега не замерзала. Вода плескалась о кромки льда и
урчала всю зиму. Возле моста неподвижно стояла на якоре
«Пчелка», хлопотливый пароходик, который с весны до моро¬
зов, посвистывая, бегает через Волгу взад и вперед.
— Становись на лыжи! — сказал отец.—Слушать команду!
В затылок равняйсь! Не отставать! Скользящим шагом за
мной!
И он побежал первым, а Володю охватило такое веселье,
что он заорал во все горло: «Э-ге-ге!» — и понесся вдогонку.
Он скользил по хрустящему насту и громко смеялся, сам не
зная чему.
— Хорошо! — кричал отец. — Володька, живем! Живем!
Они перекрикивались, как двое мальчишек.
Набережная круто свернула вправо и потянулась вдоль
Которосли. Волга пошла влево, между пологими, низкими бе¬
регами. Из-за поворота вырвался озорной, вольный ветер и
хлестнул по лицу. Засвистело в ушах, щеки обожгло, как
огнем. Равнина так широко раскинулась в стороны, что отец,
который бежал впереди, казался в ней затерявшимся.
Но вот Павел Афанасьевич встал и оглянулся назад. Воло¬
дя изо всех сил оттолкнулся палками. Раз! Два! Три!
59

Он хотел обогнуть отца плавным полукругом, стать рядом
с ним, лицом к городу, и спросить: «Что ты смотришь?» — но
с разбегу зацепил носком лыжи за лыжу отца, они оба упали.
Отец провалился по колено в снег.
— Дурень! — сказал он, отряхиваясь и снова становясь на
лыжи. — Экий дурень нескладный!
— Что ты смотришь? — смущенно спросил Володя.
— Город гляжу. — Отец показал палкой. — Кораблем на
простор выплывает.
Город величаво раскинулся на высокой горе. Острый мыс
ее, словно нос корабля, врезался в равнину. Здесь под снегом
лежали Волга и Которосль, и Володе представилось: город
плывет, плывет в далекий простор.
— Высоко поднялся! — сказал отец. — Умный город.
— Папа, чудно! Почему умный? Разве все города не такие?
— Все-то все... а этот крепче других к сердцу прирос.
Домой они вернулись к вечеру. Отец принялся хлопотать
по хозяйству, стряпать ужин. Володя от усталости почти по¬
валился на табуретку в кухне:
— Не надо, папа, ужинать. Напьемся чаю.
-— Как не надо? Это ты зря.
60

Отец зажарил колбасу с яичницей и нарезал толстыми
ломтями ситный. Ситный был такой мягкий и вкусный, что
Павел Афанасьевич не успел разложить по тарелкам яични¬
цу— ломтей как не бывало.
— Веселый едок! — засмеялся отец. — По еде судя, в шин¬
ники годишься. Ладный сборщик из тебя выйдет, Владимир.
Доучишься — поставлю-ка я тебя в подручные к Пете Бру¬
нову.
— А зачем тогда, папа, доучиваться? — сытый и усталый,
вяло возразил Володя. — Тогда и доучиваться не стоит.
— Как это так? — удивился Павел Афанасьевич.—Ты, сын
рабочего, стало быть, такого держишься мнения, что в рабо¬
чий класс идут люди сортом пониже? Нет, братец мой, ты это
мнение брось!
Едва Володя дотащился до постели и уронил голову на
подушку, перед глазами засверкала снежная ширь. Под горой,
вдоль высокого берега, бегут струи и плещут о лед. Лед зве¬
нит. Звенит воздух, и небо, и солнце, и город на крутых бере¬
гах...
А возле включенного радио, неловко держась рукой за
спинку стула, забыв сесть, словно что-то внезапно настигло
его, стоял Павел Афанасьевич и слушал музыку.
ГОСТЬ АНДРЕЯ АНДРЕЕВИЧА
Андрей Андреевич любил воскресный день прежде всего
потому, что, по давней привычке, в воскресенье вечером вме¬
сте с Варварой Степановной отправлялся в кино, на концерт
или, чаще всего, в театр.
Поклонником театра Андрей Андреевич стал с тех давних
лет, когда студентом в Москве увидел в Малом театре Ермо¬
лову.
Шла «Орлеанская дева». Пастушку играла Ермолова. Анд¬
рей Андреевич и теперь помнит охвативший его душу восторг.
Всю ту ночь после спектакля он, не сомкнув глаз, ходил по
Москве. Рассвет застал его над рекой. Напротив, подернутые
зеленой дымкой чуть распустившейся листвы, поднимались
Воробьевы горы. Солнце еще не взошло, но отблеск зари окра¬
сил в розовый цвет изги.б реки и окно сторожки на Воробье¬
вых горах. Где-то в вершинах деревьев пощелкал соловей и
умолк. Пролетел ветерок и донес с того берега запах фиалок.
О многом мечталось в то утро!
В это воскресенье, перечитав с утра газеты, повозившись с
6!

чижами, Андрей Андреевич надел лыжный костюм и валенки
и пошел во двор раскидывать снег. За последние дни навалило
снегу.
На морозном воздухе дышалось свободно и весело. Может,
и не надо бы прокапывать дорожку к беседке под липой, куда
в летние жаркие дни они с Варварой Степановной, как на да¬
чу, перебирались из дома чаевничать, но Андрею Андреевичу
хотелось работать. Он кидал и кидал снег лопатой, радуясь
чувству душевной и физической бодрости. Наконец воткнул
лопату в сугроб и с наслаждением разогнул спину.
И тут Андрей Андреевич увидел — у калитки по ту сторону
забора остановилась машина. Это был старенький легковой
автомобильчик с брезентовым верхом, из-под которого, согнув¬
шись в три погибели, неловко вылезал человек. Выбравшись
из своей крошечной машины, человек приосанился и оказался
высоким, плечистым мужчиной, в солидном широком пальто
с черным котиковым воротником и в такой же котиковой чер¬
ной шапке.
— Дом учителя? — спросил приезжий, войдя во двор.
Что-то неопределенное — то ли снисходительность, то ли
смешок превосходства — уловил Андрей Андреевич во взгляде
приезжего и, посмотрев на свой дом его, чужими, глазами,
увидел: и верно, не очень-то казистый флигелек с осевшим
крыльцом. Дом был уже ветх. Он принадлежал еще родителям
Варвары Степановны. Когда-то, в первые годы своей жизни
в городе, Андрей Андреевич приходил сюда, чтобы повидаться
с темноглазой, смешливой Варенькой.
— Значит, он тут и живет? — повторил приезжий.
Андрей Андреевич молча взял.лопату и, подхватив глыбу
снега, легко отбросил ее в сторону.
Приезжий вошел в дом.
Конечно, Андрей Андреевич мог бы оставить работу, но
этот нежданный-негаданный гость чем-то его раздосадовал —
не хотелось спешить домой.
Варвара Степановна крикнула с крыльца:
— Андрей! Тебя ждут!
Гость, кажется, начинал терять терпение. Он стоял у окна,
изредка хлопая себя по ладони перчатками и оглядываясь на
дверь в смежную комнату, где Варвара Степановна закрыла
Великана. Великан с глубочайшим равнодушием отнесся к
его появлению, но гость попросил все же убрать собаку.
— Так это вы и есть Андрей Андреевич?—спросил с удив¬
лением гость.
■— Да, это я и есть.
62

— Инженер Брагин, — поклонился гость.
— Вот оно что! Отец Юрия... Садитесь, прошу.
Андрей Андреевич, показав на диван, сел в свое кресло за
письменный стол, над которым старый фикус раскинул широ¬
кие листья.
Он привык к тому, что люди, впервые входя в его дом,
удивляются цветам Варвары Степановны. «Живем, как в са¬
ду. Вот, обратите внимание, примула, — любил объяснять он
новому гостю. — Вы видели где-нибудь подобную примулу, с
такими бархатистыми, темно-красного колера цветами? Не
видели, могу поручиться. Экземпляр в своем роде единствен¬
ный. Заметьте — всю зиму цветет. А вон, полюбуйтесь-ка,
плющ! Варвара Степановна осенью посадила черенок. Глянь¬
те, куда за полгода вскарабкался! С любовью посажено —
богато растет», — так обычно начинался разговор. Но сего¬
дняшний посетитель даже не поднял глаз, чтобы взглянуть на
веселый ярко-зеленый вьюнок, который по тюлевой занавеске
взбежал к потолку. Ни багрово-красные примулы на двух
круглых подставках у окон, ни миловидное деревце фуксии с
поникшими, словно в застенчивости, розовыми чашечками цве¬
тов, ни даже ландыши, на выгонку которых Варвара Степа¬
новна со своим активом потратила ровно тридцать дней,—
только что распустившиеся белые ландыши не произвели ни¬
какого впечатления на гостя Андрея Андреевича.
— Простите, — сказал он, — я очень занят и хотел бы сра¬
зу начать с дела.
— Вот как! — удивился Андрей Андреевич.
Не часто ему приходилось встречать таких равнодушных
людей. Но этот человек был отцом его ученика, и Андрей Анд¬
реевич решил присмотреться к нему повнимательней.
— Итак, в чем же дело?
— Вы, конечно, поняли, что я приехал говорить о сыне.
Меня интересует ваше отношение к моему сыну.
— Именно мое отношение?
— Именно ваше.
Андрей Андреевич помолчал. Этот инженер с высоким, лы¬
сеющим лбом и светлыми, немного выпуклыми глазами слиш¬
ком уж бесцеремонно держал себя в чужом доме. Кажется,
он уверен был в том, что имеет право в любое время ворвать¬
ся к учителю и потребовать, чтобы тот перед ним отчитался.
Инженер вынул часы.
— Як вам с завода. У людей праздник... — вздохнув, по¬
жал он плечами, — а у нас... Э, да что говорить! Насилу вы¬
рвался. От вас опять на завод.
63

Андрей Андреевич посмотрел на его новенький синий ко¬
стюм и желтые туфли.
«Врешь, голубчик! — посмеялся про себя Андрей Андрее¬
вич.— В таких костюмах в цех не ходят. Специально, чтобы
произвести впечатление, вырядился в парадную пару».
— Ваше имя и отчество позвольте узнать? — спросил он.
— Василий Петрович, — нетерпеливо ответил Брагин.
— Так вот, Василий Петрович, ничего определенного о ва¬
шем сыне пока сообщить не могу. Работаю с ним не очень
давно. Еще не все выяснил.
— Как так? — изумился Василий Петрович. — Вы не знае¬
те, как он учится?
— Это я знаю. Учится Юрий отлично.
Вошла Варвара Степановна в домашнем простеньком пла¬
тье, в накинутом на плечи пушистом платке и присела невда¬
леке от мужа, обменявшись с ним неприметным для гостя дру¬
жеским взглядом.
— Василий Петрович. Отец Юрия Брагина, — представил
Андрей Андреевич. — Жена.
— А также учительница вашего сына, — смеясь, добавила
Варвара Степановна, сразу нарушив сдержанный тон разгово¬
ра.— Вы почему в школу к нам не показываетесь? — серьезно
и весело спросила она инженера. — Отчего я вас не знаю? Мы
таких невидимок-отцов недолюбливаем! — погрозила пальцем
Варвара Степановна.
На белой шее Василия Петровича выступили два пре¬
дательских розовых пятна и ярким румянцем разлились по
щекам.
— Мне показалось... гм!., я боюсь, вы недолюбливаете и
моего сына. Вы, Андрей Андреевич. — Инженер устремил на
учителя подозрительный и в то же время изучающий взгляд.—
Мне не понравился один эпизод на последнем вашем уроке.
Вы сказали Юрию: нельзя ограничиваться памятью. Мне неяс¬
ны ваши требования!
— Неужели? — удивился Андрей Андреевич. Может быть,
в вопросе едва заметно прозвучала насмешка.
— Да!—раздражаясь, повысил голос Василий Петрович.—
Когда требования неопределенны, а отношение к ученику
предвзятое, неизбежны придирки.
— Вот и попался, голубчик! — всплеснула руками Варвара
Степановна. — Ах, как попался! Захаживали бы в школу к
нам чаще, плохие мысли не полезли бы в голову. К ученику
отношение предвзятое? Придирки? У нас, Василий Петрович,
такой традиции нет.
64

Она отчитала Василия Петровича, как отчитывала своих
учеников: без зла, но внушительно.
У Василия Петровича отлегло от сердца. Он действительно
заподозрил, что Юрию на уроках Андрея Андреевича грозит
плохое житье. Самолюбие учителя задето — ученик добра не
жди. А год кончается. Скоро экзамены. Василий Петрович был
встревожен куда больше сына. Он собрался и прикатил с ви¬
зитом к Андрею Андреевичу. И хорошо сделал. Эта черногла¬
зая живая учительница с темными седеющими волосами, ста¬
ромодно уложенными надо лбом в круглый валик, успокоила
Василия Петровича.
— Юрий поступил нетактично на вашем уроке, — извиняю¬
щимся тоном сказал он, обращаясь к Андрею Андреевичу.—
Я огорчен... Я понимаю вашу настороженность к Юрию. Но я
надеюсь, Андрей Андреевич, это не отразится... ну, как бы точ¬
нее сказать... Вы к нему не будете пристрастны в смысле оце¬
нок, я надеюсь...
— Помилуйте! Что вы! — морщась, словно у него заболел
зуб, ответил Андрей Андреевич.
— Ну, прекрасно, прекрасно! — суетливо обрадовался ин¬
женер.— А Юрию я внушу. Будьте уверены, он на ваших уро¬
ках... Отныне ни сучка, ни задоринки!
Василий Петрович встал. Он приезжал лишь затем, чтобы
уладить это маленькое недоразумение.
— Нет, погодите! — решительно возразил Андрей Андрее¬
вич.— Уж раз вы к нам попали — поговорим.
Инженеру казалось — разговор закончен. Слегка недоуме¬
вая, он сел.
— Я классный руководитель, знаете ли, а в классе недав¬
но,— начал Андрей Андреевич. — Класс ни плохой, ни хоро¬
ший— неопределенный. То есть для классного руководителя
трудный. Станет хорошим в конце концов, само собой разу¬
меется. Но не без усилий. И вот я присматриваюсь к вашему
сыну...
— Позвольте! Почему вы присматриваетесь именно к не¬
му?—прервал инженер.
— Комсорг.
— Ах, вот что! Так. Ну и что же? — удивленно выкатив на
учителя глаза, спросил Брагин.
— Думается мне, у Юрия недостаточно развито чувство
ответственности за коллектив.
— Вот-вот! Так и есть! Я это знал! Именно это я и предпо¬
лагал! Нет! Что меня поражает! — воскликнул Василий Пет¬
рович, ударяя ладонью по столу и косясь при этом на дверь
65

(там заворчал Великан). — Что меня поражает! — тише заго¬
ворил инженер. — Если парень учится скверно, от него требу¬
ют— учись хорошо. Но, если он уже учится хорошо, — отвечай
и за класс, и за двойки лентяев, и за чужие хулиганские вы¬
ходки. Вези воз, а тебя еще подгоняют, всё подгоняют...
Он умолк, заметив похолодевший взгляд Андрея Андрееви¬
ча. Василий Петрович понял, что хватил через край.
— Ну как же вы не придираетесь к Юрию? — обратился он
к Варваре Степановне, ища сочувствия у маленькой веселой
учительницы. — Вы слишком требовательны к Юрию. Слиш¬
ком, слишком!
Андрей Андреевич поднялся, молча прошел из одного угла
комнаты в другой, стал у деревца фуксии, потрогал розовую
чашечку цветка:
6— Василий Петрович, мы с вами хотим одного: воспитать
Юрия советским гражданином, патриотом. Так?
— Разве могут быть в этом сомнения? — пожал плечами
инженер.
Андрей Андреевич оставил розовую чашечку фуксии и под¬
сел к Брагину:
— Василий Петрович, школе нужна помощь семьи. Ваш
Юрий активен, неглуп. Давайте-ка общими усилиями поста¬
вим перед ним посерьезней задачу.
Я хотел бы, чтобы Юрий отлично учился и стал впослед¬
ствии отличным инженером, — сдержанно возразил Брагин.—
Что? Разве недостаточно серьезна задача? И я вам откровен¬
но скажу, и я вас прошу... — Василий Петрович просительным
жестом приложил ладонь к груди, — не загружайте Юрия об¬
щественными поручениями. Пусть мальчики учатся. Чего вам
еще от них нужно? Сдадут на пятерки экзамены. Чего вам
еще?..
Уходя, инженер поцеловал маленькую ручку Варвары Сте¬
пановны и любезно распрощался с учителем:
— Очень рад познакомиться! А с Юрием я поговорю. Я не
против общественной работы. Но в меру. Понимаете? В меру.
Он вышел из дома и, подняв воротник, энергично зашагал
к своей машине. Приветливое выражение его лица сменилось
насмешливым.
«Недостаточно развито чувство ответственности»!.. За кого
Юрий должен отвечать? За бездельника Мишу Лаптева или
баловника Толю Русанова? Или кто там еще из товарищей к
нему бегает? Нет уж, пусть-ка за себя отвечает. Хватит с не¬
го... Однако я не зря съездил к учителю, — думал Василий
Петрович, садясь за руль. —По крайней мере, убедился, что
66

человек порядочный... А неплохие люди эти учителя, как-ни¬
как. Фантазеры, но хороши».
Варвара Степановна, простившись с Брагиным, выпустила
Великана.
— Соскучился, старик? Заперли. Сердишься? — говорила
она, теребя его лохматое ухо.
Великан кротко смотрел на нее задумчивыми, шоколадного
цвета глазами.
— Не по сердцу гость пришелся? Не люб? — спрашивала
Варвара Степановна, гладя своего любимца.
— Варенька! — позвал Андрей Андреевич, проводив инже¬
нера взглядом до самой калитки, — Варенька, а ты знаешь,
что за человек у нас был?
— Я-то знаю, — усмехнулась Варвара Степановна,-^ты
догадался ли?
Андрей Андреевич махнул рукой и ничего не ответил*
„ВСЕ ВНУТРИ ТРЕПЕЩЕТ И БЬЕТСЯ4
Юрий Брагин догнал учителя в коридоре^
— Андрей Андреевич! Извините меня...
— В чем же ты чувствуешь себя виноватым?
Вопрос застал Юрия врасплох. Юрий не чувствовал себя
виноватым. Извинился потому,; что заставил отец: не стоит
портить отношения с классным руководителем. С людьми надо
сохранять добрые отношения, особенно если ты от них зави¬
сишь.
— Я... Вы в прошлый раз... был звонок... я считал... = не¬
внятно забормотал Юрий.
— Горюнов! Ты почему не здороваешься? — не дослушав
Юрия, весело окликнул Андрей Андреевич Женю Горюнова,
который не спеша шел мимо с книгами, перекинутыми через
плечо на ремешке.
— Я? А, здравствуйте, Андрей Андреевич! — обрадовался
Женька. — Я вас не узнал.
— Вот тебе и на! — улыбнулся учитель.
— Я задумался... Знаете что, Андрей Андреевич? Оказы¬
вается, материк Антарктиды был открыт нашими мореплава¬
телями еще в 1820 году. Начальник шлюпа «Мирный» лейте¬
нант Лазарев...
Горюнов рассказывал Андрею Андреевичу об экспедиции
Лазарева, а Юрий молча стоял рядом — ни дать ни взять пер¬
воклашка, поставленный за провинность «столбом».
67

— О лейтенанте Лазареве у меня есть одна редчайшая
книга, — прервал наконец Женьку учитель. — Пожалуй, дам
тебе прочитать. А сейчас — на урок!
Юрий вошел в класс и молча сел за парту.
«За что он меня невзлюбил? — думал Юрий, не спуская
глаз с учительницы и делая вид, что внимательно слушает.—
За что он меня невзлюбил? Из-за него и на комитете меня вне
очереди заставляют отчитываться. Ну, погодите, я вам дока¬
жу! Погодите!»
Юрий не сомневался, что поднимет комсомольскую рабо¬
ту — стоит лишь взяться.
Когда осенью в классе образовалась комсомольская груп¬
па и Юрия выбрали комсоргом, он точно так же был совер¬
шенно уверен в себе. Год подходил к концу. Ну и что же? Раз¬
ве в других классах лучше комсорги? В других классах не та¬
кие придирчивые руководители, вот и все, Ладно, Юрий сего¬
дня же примется подкручивать гайки. С чего только начать?
Дело подвернулось, едва Юрий решил начать действовать.
...Ирина Федоровна закрыла томик стихов Пушкина. Она
была самой молодой учительницей в школе. Каждый урок для
нее до сих пор был подобен экзамену, с той лишь разницей,
что ответить о Пушкине на экзамене гораздо легче, чем рас¬
сказывать о нем в классе ребятам.
Ирина Федоровна вздохнула и взялась за классный жур¬
нал.
— Горюнов! — вызвала она.
Женя поспешно спрятал в парту тетрадь. Он рисовал на
обложке тетради шлюп «Мирный» в пути к материку Антарк¬
тиды.
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.
Лети, корабль...
Женя сунул в грудной карман вечную ручку, вышел к сто¬
лу и, переминаясь с ноги на ногу, молча простоял возле него
до тех пор, пока Ирина Федоровна не вывела в журнале про¬
тив его фамилии двойку.
Женькина двойка и послужила толчком к бурной деятель¬
ности Юрия Брагина в этот день.
Всю перемену он громко распекал Горюнова:
— Вы бездельничаете, а мне отвечать! Меня на комитет
из-за вас вызывают, классный руководитель пилит! Почему я
из-за.ваших двоек должен страдать?
В конце концов он довел Женьку до раскаяния.
68

— Ладно. Понимаю. Исправлю, — виновато повторял Го¬
рюнов, крутя пуговицу на куртке.
В следующую перемену Юрий взялся за старосту класса
Диму Шилова, на всякий случай отчитав и его за разные не¬
порядки, затем вспомнил о вечере Чайковского и вдруг испу¬
гался. Ах, бревно! Упустил самое главное! Вечер провалится.
Они ничего без него не сумеют. Сорвут вечер. Опозорят класс.
Опозорят его!
— Слушай, Володька, ты готовишь доклад?
— Готовлю.
— Ну, как же ты готовишь? Наверно, и не принимался.
Книги достал?
— Достал.
— Какие?
— Какие надо, те и достал.
— А кто будет играть? Что в программе?
— В программе «Времена года» Чайковского, — нехотя от¬
ветил Володя.
— Ну, смотри. Я тебя предупредил. Отвечаешь! — строго
заключил Юрий и с облегченным сердцем побежал разыски¬
вать Андрея Андреевича.
— Андрей Андреевич! Я вам хотел рассказать... Провел
сегодня работку с ребятами. Уморился! Надо, Андрей Андрее¬
вич, на комсомольском собрании обсудить успеваемость. На¬
ших ребят не проберешь — так они не возьмутся за дело. А к
вечеру Чайковского мы готовимся. За Новикова вот только
беспокоюсь, не сорвал бы доклад.
— За Новикова я спокоен, — возразил учитель.
— Тогда всё в порядке, Андрей Андреевич! — улыбнулся
Юрий.
Он был доволен собой, всем сегодняшним днем. Совесть у
него чиста. Меры приняты. Что еще должен делать комсорг?
— До свиданья, Андрей Андреевич! — приветливо простил¬
ся Юрий. — Я сегодня так разнес Горюнова, что забудет о
двойках, — похвалился он напоследок.
— Слушай-ка, Юрий,—остановил его Андрей Андреевич.—
Сегодня разнос, завтра разнос... Это и вся комсомольская ра¬
бота?
Нет, от Андрея Андреевича, кроме придирок, ничего не
дождешься! Как бы Юрий ни старался, Андрею Андреевичу не
угодишь. У него есть любимцы. Что он нашел в Володе Нови¬
кове? Выбрал самого обыкновенного парня из всего класса и
любуется им. Ну, посмотрим, как его Новиков отличится на
вечере!
69

...А Володя в эти дни жил удивительной жизнью. Он и сам
не мог понять, что с ним происходит. Он читал. Книга о Чай¬
ковском его поразила так же, как поразила отца. Необыкно¬
венен был упорный, счастливый труд музыканта!
Володя включал радио. Теперь он не пропускал ни одной
передачи музыки Чайковского. Они слушали вместе с отцом.
Что-то решительно изменилось в их доме. Или изменился Во¬
лодя?
Ольгин рояль, ее маленькая комнатка, стеклянная дверь в
сад, за которым по вечерам догорали закаты, солнечный день,
город, словно плывущий в просторы корабль, и какая-то но¬
вая, мягкая улыбка отца, и печаль, которая так легка и так
похожа на радость, — все сливалось, и все было музыкой.
Однако Володя и теперь довольно плохо разбирался в му¬
зыкальной грамоте, хотя Ольга усердно ему ее преподавала.
Ольга была терпеливой учительницей. Незаметно они подру¬
жились.
Они по-прежнему больше всего говорили о музыке, но те¬
перь Володя отваживался вступать с Ольгой в спор. Впрочем,
спор был всегда об одном. Иногда Ольга садилась к роялю
сама. «Шопен», — говорила она. Рядом с Чайковским были
Мусоргский, Моцарт, Бетховен, Рахманинов, Глинка, Шопен.
Так думала Ольга. Володя упрямо качал головой: Чайков¬
ский — единственный.
Однажды, побеседовав сначала с Натальей Дмитриевной,
Ольга сказала:
— Ты фанатик. У тебя узкое сердце, если оно вмещает
только одного Чайковского.
Таково было мнение Натальи Дмитриевны, и Ольга в точ¬
ности передала его своему ученику.
— Пусть, — ответил Володя.
После он долго раздумывал, хорошо или плохо быть фана¬
тиком. А отец, который хочет во что бы то ни стало механи¬
зировать процесс сборки шины, и все его сердце полно
одной этой думой! Что бы Ольга сказала о нем? Как она его
назовет?
— Я назову его человеком, верным идее, — поразмыслив,
сказала Ольга.
— Вот и я тоже верен идее.
Странно, с отцом Володе чаще, чем с Ольгой, хотелось го¬
ворить о Чайковском. Ольга ни на секунду не забывала о сво¬
ем назначении — повышать музыкальную культуру Володи.
— Обрати внимание на разработку темы, — то и дело гово¬
рила она. — Обрати внимание на рисунок мелодии.
70

Она старалась объяснить Володе каждый звук в любой
пьесе.
С отцом они не рассуждали о вариациях темы и рисунках
мелодии. Но они все чаще слушали музыку. Володя иногда
замечал: отец после работы входил в комнату запыхавшись,
как будто без передышки взбежал по лестнице на третий этаж.
Обыкновенно это случалось, если в восемнадцать ноль-ноль
передавали Чайковского.
— Вот когда мы были в Германии... — послушав однажды
музыку, рассказал Володе отец. — В тот раз наша часть оста¬
новилась на ночлег в одном барском доме. Богатый дом. А за
домом — сад. Беседочки разные, мосточки, клумбы. На клум¬
бах стеклянные шары. И что ты думаешь: взяла меня за сердце
тоска. Да о чем, знал бы ты! Вот о чем... Знаешь дорогу за
городом? Вдоль дороги — ольховник. И скажи, братец ты мой,
какая краса в том низкорослом ольховнике? А затосковал —
мочи нет! Вынь да полбжь мне ольховник! Места себе не
найду...
Володю не удивляли рассказы отца. И верно, не про ту ли
дорогу сквозь невысокую поросль кустарника да про небо в
густых клочьях туч «Осенняя песня» Чайковского?
Володя боялся, что Ольга сочтет непрофессиональным та¬
кое понимание музыки, и помалкивал о своих разговорах с
отцом. Он так и не научился следить за развитием темы, но в
воображении его на всю жизнь с «Осенней песней» связалась
память об отцовской тоске по родным дорогам среди мелко¬
лесья.
Как-то раз Володе попалась книга в переплете цвета
утреннего неба: белое летнее облако повисло над кучкой
деревьев. Библиотекарша дала Володе эту книгу. Она
называлась «Повесть о лесах». Он принес книгу домой,
прочитал.
На поляне в сосновом бору стоял дом Чайковского. Тихо
шумели сосны. Чайковский работал. Володе вдруг показалось,
что все это он видел: поляну, сосны, веселые просеки, колеи
дорог, налитые летним дождем... Не деревенская девочка из
книги, а он сам, Володя, сидел на горячих от солнца ступень¬
ках крыльца и слушал, как Чайковский играет.
...Отец поднялся из-за стола, положил на чертеж карандаш,
потянулся:
— Читаешь, Владимир?
— Читаю.
Мягко ступая в своих войлочных туфлях, отец шагал по
комнате и, отдыхая, курил.
71

— «Все внутри трепещет и бьется... Одна мысль перегоняет
другую»,—сказал он, возвращаясь к столу, и засмеялся.
Отец запомнил эти слова Чайковского и любил их повто¬
рять. На столе у отца — новый чертеж.
«Все внутри трепещет и бьется». Эпиграф», — записал Во¬
лодя в тетради.
Так он готовил доклад.
НИ ПУХА НИ ПЕРА!
Начальник сборочного цеха Федор Иванович Тополев был
высокий, худощавый, чернобровый человек лет пятидесяти.
В 1930 году обком партии послал его в деревню на коллекти¬
визацию. Однажды Тополев задержался на колхозном собра¬
нии (собрания в ту пору были бурные, затяжные). Темь стоя¬
ла на дворе, когда народ расходился из избы-читальни. Пока
на крыльце покурили, дотянули до полуночи. В одиночку
и пройти оставалось недлинный проулок — кулацкая пуля
настигла Тополева возле самого дома. Там он свалился
у плетня в талый снег. Три месяца пролежал Федор Ивано¬
вич в больнице,, долго после ходил на костыле и остался
хромым.
Может быть, с этой поры в его темно-синих глазах и появи¬
лась та хмуринка, которая вначале, да и теперь иногда сму¬
щала инженера Катю Танееву.
Во время Отечественной войны Тополев стал начальником
цеха и за реконструкцию станка по сборке шин получил
премию; тогда же вместе с группой других инженеров за кон¬
вейеризацию завода награжден был орденом.
Все это Катя Танеева узнала из рассказов рабочих, когда
студенткой еще проходила на заводе практику...
Прошло три дня, как она отдала начальнику новиковский
чертеж механической скалки, но Тополев молчал. Катя не ре¬
шалась спросить и все эти дни прожила в волнении, прячась
от Павла Афанасьевича и избегая даже Пети Брунова.
«Неужели ошиблась? — думала она. — Молчит. Значит,
ошиблась. Неужели безграмотна и ничего не поняла в черте¬
же? Стыд, стыд! Нет, не может быть! Спрошу».
Но она так и не спросила. Тополев заговорил сам.
— Сегодня обсудим, — сказал он наконец, когда однажды
утром Катя вошла в кабинет, где против громоздкого, обитого
черной клеенкой стола начальника цеха приютился ее малень¬
кий рабочий столик.
72

— Что обсудим? — растерялась Катя, хотя уже увидела
новиковский чертеж на столе Тополева.
Он задумчиво разглаживал ладонью ничем не примеча¬
тельный с виду, небольшой лист ватманской бумаги:
— После смены соберите людей: рационализаторскую
группу цеха, изобретателя, Романычева. Пригласите и Бра¬
гина.
— Хорошо, — ответила Катя и ушла в цех.
До сих пор о реконструкции производства, рационализа¬
торских предложениях, рабочем изобретательстве она знала
только из книг да из лекций. Поступив на завод, Катя Танеева
в глубине души надеялась, что не пройдет и полугода, как она
станет изобретателем.
Полгода прошло. Она еще ничего не изобрела.
Механическая скалка была первым открытием, которое
возникало у нее на глазах. Это было не ее, чужое открытие.
Катя много дней обдумывала чертеж Павла Афанасьевича.
Конструкция механизма в конце концов отчетливо встала пе¬
ред ее глазами. Катя поверила в новиковское изобретение и
готова была сражаться за него где угодно и с кем угодно. Но
ей не хотелось сражаться с начальником цеха Тополевым.
Катя не помнила, чтоб Тополев в чем-нибудь ошибался. Ско¬
рее могла ошибиться она.
«Что он все же сказал? — думала она, направляясь в цех.—
Ведь он не сказал, что одобряет проект. «Обсудим»! Что это
значит?»
Катя собиралась поговорить с Петей Бруновым, но по до¬
роге ее окликнул мастер одного из участков. На станке из-за
перекоса крыла выходила в брак вторая покрышка: мастер
бранился и требовал, чтобы немедленно проверили шаблон.
К станку Пети Брунова Катя попала только в середине дня.
«Тополев — за, — решила она к этому времени. — Какой
смысл созывать совещание, если предложение вздорно?» Те¬
перь она не сомневалась. Петя Брунов, увидев инженера, по¬
махал ей рукой. Катя покраснела, нахмурилась и почему-то
сначала подошла не к нему, а к Путягину.
Она уже забыла то время, когда рабочие недоверчиво ее
избегали, предпочитая обращаться со всеми вопросами к ма¬
стерам и между собою подсмеиваясь над инженером-девчон-
кой: что с нее взять? Давно прошло то тяжелое время, а вот
Путягин — Катя чувствовала это во всем — до сих пор не при¬
знавал в ней инженера. Он здрровался, глядя поверх ее голо¬
вы. Он всегда усмехался. Катя не любила его широкое,
гладкое, с неопределенной улыбкой лицо.
73

Но Путягин был отменным сборщиком, это приходилось
признать.
— Покажите сводку, — окликнула Катя диспетчера.
Сегодня Путягин идет впереди Брунова. Катя рассерди¬
лась на себя за то, что удача Путягина ее не обрадовала. Ведь
это удача цеха, она не имеет права не радоваться.
— Товарищ Путягин! — позвала Катя.
Он прекрасно видел, что она подошла, и мог хотя бы обер¬
нуться.
— Товарищ Путягин, после смены — к начальнику цеха.
Как раз в это время Путягин схватил скалку, поддел ею
браслет, мускулы на его голых руках напряглись, и на широ¬
ком безбровом лице ясно проступило выражение упрямой, не¬
доброй сосредоточенности.
«Хорошо, что мы все время идем вперед! — подумала Ка¬
тя.— Скоро и это мы будем делать легче».
— Тополев одобрил? — спросил Петя Брунов, подгибая
внутрь кромки браслета и с улыбкой глядя поверх барабана
на Катю.
Она почему-то опять покраснела и поправила на лбу тем¬
ную прядь, косячком упавшую на бровь.
— Начальник цеха приглашает на совещание, — строго
сказала она.
— Приглашает? Ну, значит, с победой, Екатерина Михай¬
ловна! — крикнул Петя.
Когда Катя вернулась в кабинет начальника цеха, там был
Сергей Ильич Дементьев, секретарь партбюро. Он сидел про¬
тив Тополева, опершись руками о край стола, и, точно так же
держась за стол, чуть подавшись вперед, сидел в своем огром¬
ном кресле Тополев.
«Не ссорятся ли они?» — подумала Катя, заметив напря¬
женность в их позах. Дементьев обернулся и рассеянно ей
кивнул.. Это был человек лет сорока пяти, невысокий, подвиж¬
ной, с гладко выбритым, всегда свежим, казалось только что
умытым лицом, которому толстые губы и близорукие глаза
придавали выражение мягкости и почти детской бесхитрост¬
ности.
— Выжидать всего легче, — говорил Дементьев, продол¬
жая разговор с Тополевым. — И, уж конечно, спокойнее.
— Нет, Сергей Ильич, ты зря на меня нападаешь, — возра¬
зил Тополев и, вынув изо рта трубку, принялся выколачивать
из нее табак. — Зря. Вовсе зря. Я имею право сказать изобре¬
тателю «да», когда это точное и определенное «да». Дважды
осеклись. Или забыл, товарищ Дементьев?,
74

“ Ну, а теперь? Теперь что? — спросил Дементьев.
— Надо рисковать.
Дементьев откинулся на спинку стула и несколько секунд
молча глядел на начальника цеха:
— О каком риске речь? Механизм изготовить? Осторож¬
ничаете, товарищ Тополев! От таких осторожностей избави
нас бог. От таких экономий только убыль заводу.
— Новикова, Сергей Ильич, берегу, — произнес Тополев
внушительно. — Третий раз ошибиться опасно. А? — спро¬
сил он.
Дементьев не ответил.
— Потому эту вот штуку, — Тополев кивнул на чертеж,—
я уже трое суток изучаю.
— Сколько времени в бризе у Романычева чертеж прова¬
лялся, пока к тебе на стол попал! — сердито проворчал Де¬
ментьев.
— В этом ты прав. Проглядели мы с тобой, Сергей Ильич.
Наша вина.
Дементьев хотел еще что-то сказать, но дверь отворилась—
точно в назначенный час, минута в минуту, явился Василий
Петрович Брагин. В небольшом кабинете Тополева Василий
Петрович казался чрезмерно громоздким, и, когда сел на ди¬
ван, ноги его протянулись чуть не на середину комнаты.
— Погодка! — озабоченно проговорил он.
— Вьюжит, — спокойно согласился Тополев.
Дементьев встал, резко отодвинув стул, и отошел к окну.
Василию Петровичу стало не по себе. Глядя на спину сек¬
ретаря, который молча стоял у окна, Василий Петрович думал
о том, что, должно быть, разговор предстоит неприятный.
И что стоило ему хотя бы сегодня утром повнимательнее про¬
верить расчеты новиковского чертежа! Василий Петрович про¬
должал считать прожектерством идею механизации сборки
шины. А все-таки надо бы досконально изучить чертеж Нови¬
кова, чтобы сегодня всех убедить в его несостоятельности.
Спросят, а ведь доказательства у Василия Петровича самые
общие. Замысел конструкции нереален — вот и все, что он мо¬
жет ответить. Почему нереален? Потому что необычен, потому
что в практике неизвестен Василию Петровичу. Скажут —
надо проверить на практике. Ну, проверяйте. Ну, снова
все окажется вздором. Ах, и надоело возиться с чужими
фантазиями!
Думая так, Василий Петрович старался, однако, сохранять
благодушное выражение лица, не спуская глаз со спины Де¬
ментьева, чтобы кивнуть ему, когда тот повернется.
75

Народ между тем собирался. Пришел толстый Романычев
и сразу закудахтал, как курица:
— Федор Иванович, батенька! Умаялся! Хоть в вагонетках
развози по цехам предложения. Горы! Так на бумагах и сплю.
— Не больно ли крепко спите? — без улыбки спросил То¬
полев.
Романычев плюхнулся на диван, по-стариковски пожевал
губами:
— Прытки! Ох, прытки!
Вслед за Романычевым один за другим пришли Брунов,
Путягин и Новиков. Павел Афанасьевич присел сбоку у Кати¬
ного столика и, ли на кого не глядя, курил, стряхивая пецел на
колени и на пол.
— Мы кого-нибудь ждем? — спросил Брагин, вынимая
часы.
— Секретаря парткома, — ответил Тополев. — Григорий
Данилович сейчас будет.
Брагин пошевелил шеей, поправляя галстук, а Дементьев
круто повернулся, шагнул от окна и сел рядом с Павлом Афа¬
насьевичем.
— Душа на месте? — тихонько спросил он.
— Нет, — не поднимая головы, хмуро произнес тот.
— Истомился?
Павел Афанасьевич молчал.
— Слушай, Новиков, ответь ты мне на вопрос, — все так
же тихо, но с жаром заговорил Дементьев, стряхивая пепел с
колена Павла Афанасьевича,—что ты ко мне со своей забо¬
той не шел? Или в помощь не верил? Гордыня, Новиков, в те¬
бе завелась.
— ’Нет, неверно ты меня, Сергей Ильич, понимаешь, — по¬
молчав, сказал Павел Афанасьевич. — Думать ты мне не по¬
мог бы: я люблю думать один. Вот теперь помогай. Если
только...
Он почувствовал в комнате оживление и, обернувшись,
увидел секретаря парткома.
— Григорий Данилович! — обрадовался Тополев.—Ну, то¬
варищи, начнем разговор.
— Начнем, товарищи! Извините, задержался у директора.
Товарищ Новиков, привет! — подняв руку, сказал секретарь
парткома.
Катя Танеева, которая давно приготовила на своем столи¬
ке листы чистой бумаги и уже записала в протокол число, по¬
вестку, фамилии, сейчас, с приходом секретаря парткома, вся
обратилась в слух.
76

Секретарь парткома Кате казался человеком необычным.
Григорий Данилович Бирюков был прост в общении с людьми,
любил шутку, умел веселиться, но то особенное, что составля¬
ло его главную суть, угадывалось в выражении глаз и немоло¬
дого лица с большим лбом и крутым подбородком, были твер¬
дость и ум. В комнате появился секретарь парткома, Катя
успокоилась. Сегодня все разрешится. Все решено. Она обме¬
нялась взглядом с Петей Бруновым. Петя кивнул.
— Товарищи, завод рос и вырос на наших глазах, — гово¬
рил секретарь парткома. — В каждом цехе — труд и мысли
наших людей. А основной процесс на заводе — сборка шин —
до сих пор ведется вручную. Вокруг конвейеры, транспортеры,
все механизировано, сборщик же и по сию пору десять потов
сгонит за смену, ворочая скалкой. Дело ли это?
— Не у нас одних, — вздохнул Романычев. — Везде так.
— Партийная организация завода не однажды ставила
перед бюро рабочего изобретательства задачу создания меха¬
нической скалки, — словно не слыша Романычева, продолжал
Бирюков. — Не однажды наши изобретатели пытались эту за¬
дачу решить. Не удавалось? Да. Что ж, отказаться? Не искать
больше? Оставить надежды? — Он внимательным взглядом
окинул собравшихся. — Товарищ Романычев, вы начальник
бюро рабочего изобретательства. Сообщите нам ваше мнение
о последнем изобретении Новикова.
Что-то заклокотало, захлюпало в груди Романычева, и
вместо ответа он разразился приступом натужного кашля.
Катя опустила глаза, стыдясь за него.
'— Ваше заключение по предложению Новикова? — невоз¬
мутимо повторил свой вопрос секретарь парткома.
— Товарищ Бирюков! Григорий Данилович! Что вы?!
Ох-хо-хо! — закряхтел и заохал Романычев. — Посадили бы
любого на мое место. Всякий заблудится. У меня этих предло¬
жений сотни да сотни. Завал!
— Такой завал, что и разобраться нельзя, где предложе¬
ние зряшное, а где важное? — спросил Бирюков.
И оттого, что он оставался невозмутимым, Романычев
понял — плохи дела. Как он ругал себя в душе за то, что
вовремя не занялся скалкой Новикова! Дотянул — вмешались
партком, и начальник цеха, и комсомольцы. Теперь пойдет
кутерьма!
— Григорий Данилович! — просительным тоном заговорил
Романычев, думая лишь об одном: как оправдаться. — Пред¬
ложение Новикова... поскольку... вы понимаете, не простая
обстановка сложилась. Опыт неудач позади, так сказать. Луч¬
77

шие технические умы завода в свое время принимали участие.
Что я мог сделать? Дал на консультацию изобретение Новико¬
ва. Вот инженер Брагин, он в курсе...
Таким образом, начальник бриза довольно ловко свалил
вину на Василия Петровича Брагина.
Брагин этого ждал, и, пока Романычев кашлял, охал и
лепетал свои оправдания, Василий Петрович успел собраться
с мыслями. Браковать изобретение Новикова теперь нельзя,
он это понял. Если даже в третий раз провалится скалка, бра¬
ковать опасно — прослывешь консерватором. Да к тому же,
по всему видно, партком решил поддержать изобретение Но¬
викова. Хорошо,, инженер Брагин тоже поддержит.
— Я долго думал, — начал свою речь Василий Петрович,
поправляя галстук. — Я пристально изучал изобретение Пав¬
ла Афанасьевича. Сомневался. Определенного суждения у ме¬
ня не было долго. Теперь оно есть. Я предлагаю: надо немедля
начать изготовление опытной механической скалки конструк¬
ции Новикова.
Катя, не веря своим ушам, опустила карандаш и в изум¬
лении глядела на Брагина.
— Василий Петрович, вы недавно говорили другое! — за¬
пальчиво крикнул Петя Брунов.
Лицо Василия Петровича покрылось пятнами. Он нехорошо
краснел — нездоровая белизна и одутловатость его лица от
алых пятен становились виднее.
— Да, недавно я и думал другое. Повторяю: сейчас у меня
сложилось определенное и окончательное мнение об изобре¬
тении Новикова.
— Вы уверены, что теперь оно окончательное? — спросил
секретарь парткома без насмешки, но холодно.
— Да, товарищ Бирюков. Я не уверен в том, что все пой¬
дет сразу гладко. Однако... быть новатором — значит не боять¬
ся исканий.
Петя Брунов громко засмеялся. Впрочем, он тут же спо¬
хватился и замолчал.
— Рационализаторская группа цеха тоже изучила предло¬
жение,— неожиданно для самой себя вмешалась Катя.
У нее заколотилось сердце, она встала и, как школьница,
держа в руке листочек с записанными на нем выводами, со¬
бралась прочесть их, но Тополев мягко прервал ее:
— Ваше мнение, товарищ Танеева, нам всем известно.
Катя села, низко нагнувшись над протоколом; черная чел¬
ка упала ей на глаза.
Победили! Да, теперь она поняла — победили!
78

— Товарищ Путягин, в таком случае, послушаем вас,—
предложил начальник цеха.
Только теперь Катя вспомнила о Путягине. Вот человек,
разгадать которого не так-то легко. Должно быть, Павел
Афанасьевич знал его лучше, чем Катя: он смотрел на Путя-
гина хмурым, открыто неприязненным взглядом и нервно мял
папиросу.
— Интереса нет меня слушать, — усмехнулся Путягин.—
Все равно не послушаетесь.
— Скажете дело — послушаемся, — серьезно возразил Би¬
рюков.
— Ладно. Скажу.
Путягин пришел на собрание убежденным в нереальности
изобретения Новикова. И сейчас и всегда шина будет соби¬
раться испытанным, единственным способом, каким он ра¬
ботал на станке больше пятнадцати лет, — вот в чем Путягин
был непоколебимо уверен.
Многое изменилось на заводе за последние годы. Путягин
не против машин, да только не везде машину поставишь.
— Для сборки шины, к примеру, нужны умелые руки. Ру¬
ки, они делают то, что глаза им прикажут. Где у механической
скалки глаза? Поручись за нее: она подденет браслет да по¬
рвет. Раз порвет, другой раз порвет, глядишь — цех и в браке.
В смысле производительности труда заводу нет расчета вво¬
дить механическую скалку. Производительность труда мы вер¬
нее повысим вот эдак... — Путягин вытянул руки и сделал ими
знакомое всем движение сборщика, когда, поддевая скал¬
кой браслет, он укладывает его на барабан.
— Инерция, товарищ Путягин, — сдержанно ответил сек¬
ретарь парткома. — К старинке привязаны.
— Старинка с опытом в дружбе, а новое иной раз, на по¬
верку выходит, — пустая мечта. Случалось, промахивались.
В теории я, конечно, не силен, — поспешно добавил Путягин.—
Про теорию пусть судят ученые. Я не ученый — рабочий. Из
рабочей практики и делаю вывод: рукам верю, механической
скалке пока погожу.
Может быть, потому, что все молча, словно ожидая чего-
то, глядели сейчас на него, Павел Афанасьевич, не дожидаясь
приглашения, встал. Катю вдруг охватил страх. Но Павел
Афанасьевич казался спокойным. Только красноватые, чуть
вздрагивающие веки да пальцы, сжимавшие папиросу, выда¬
вали тревогу изобретателя.
Павел Афанасьевич бросил папиросу в пепельницу, оперся
кулаком о край Катиного столика и так стоял, пока говорил.
79

Не одну Катю, должно быть и Тополева, Дементьева—-
всех, кто был сейчас в маленьком, с низким потолком кабине¬
те начальника цеха, куда из-за стены доносился ровный, слов¬
но рокот моря, гул станков, — всех заразило волнение изобре¬
тателя.
— Путягин, пойми, — говорил он, — твои руки не вечны,
отслужат. Мы дадим тебе новые руки. Ты им только приказы¬
вай, они за тебя твое дело сделают. Плохо делать ты им не
позволишь, нет! Самолюбив ты, упорен, Путягин! Нужда за¬
ставит работать по-новому — научишься по-новому. А сколько
мы сил тебе сбережем! Гляди, Путягин, до сорока недалеко:
прощайся к сорока со станком — для сборщика срок. А мы
тебе еще годков десять — пятнадцать набавим. Работай. Ум¬
ное у нас государство, у него и расчеты умные. Производи¬
тельность труда мы не горбом и не мускулами, а механизмом
повысим. Горб отцы наши гнули.
Павел Афанасьевич замолчал. Катя видела, как прерыви¬
сто поднимается его грудь.
Он стоял, все так же опираясь о стол, словно ему было
трудно стоять.
— Товарищи! Партия нас учит: коммунизм — для челове¬
ка. Мы коммунизм строим, чтобы человек жил свободно да не
тяжко работал, чтоб его после смены не валила усталость.
Легко работает человек — его в клуб да в театр или... ну, ска-:-
жем... к музыке, к культуре потянет. Красивая жизнь! При
красивой жизни и мысли большие. Я вам, товарищи, прямо
скажу: такую жизнь я через свою механическую скалку и ви¬
жу. Коммунизм, как я думаю, сам собой не придет. Механиза¬
ция сборки — маленький, а все-таки на нашем заводе к комму¬
низму наглядный шажок. Кабы я в эго не верил, может, и не
бился бы столько. Только вот... — Павел Афанасьевич вынул
из кармана портсигар, повертел и спрятал в карман. — Может,
снова ошибся в расчетах? — хмуро спросил он.
— А это мы проверим на опыте! — живо воскликнул мол¬
чавший до сих пор Дементьев. — Это мы, друг, обязательно
проверим! Федор Иванович, давай говори ему новости,..
Тополев отложил трубку, которую непрерывно держал во
рту, и не спеша выдвинул ящик стола:
— Получайте, Павел Афанасьевич, наряд на изготовление
опытной скалки. Только что подписан директором. Изготов¬
лять будете у себя, в слесарном отделении. Постарайтесь по¬
лучше сработать, товарищ Новиков, — важное дело!
Павел Афанасьевич растерянно улыбнулся и, вместо того
чтобы взять у Тополева наряд, сел и закрыл глаза ладонью.
80

— Вот и добились, товарищ Новиков, — смущенный его
волнением, участливо сказал секретарь парткома. — Теперь не
робейте. Сорвется — будем пробовать снова. Еще раз сорвет¬
ся— еще будем пробовать. Ну... ни пуха ни пера!
АПРЕЛЬ НАСТУПИЛ
И вот наступил апрель. Володе казалось: очень давно был
тот вечер, когда Шурик впервые затащил его в свой дом.
Теперь Володя ходил к Марфиным через день. В доме
Марфиных к нему все привыкли. Иной раз Володе доверяли
даже понянчить Татьяну, и, когда он наклонялся над коляс¬
кой, из белых простынок ему смеялась толстощекая, розовая
девочка. Она была такой милой, забавной! Володя нянчился
с ней, пока Ольга не звала его на урок.
Анастасия Вадимовна одобряла эти уроки. Михаил Осипо¬
вич, сам дремавший под сонаты Бетховена, едва заслышав из
Ольгиной комнаты: «Раз-и! Два-и», недоверчиво качал голо¬
вой:
— Взбрело парню в голову!..
Никто, конечно, не подозревал, что парень собирается стать
композитором. Это знала лишь Ольга. Но она оказалась на
удивление придирчивой учительницей! В школе Володю ни¬
когда не упрекали за лень, а Ольга только и делала, что отчи¬
тывала его на каждом уроке.
— Не думай, что все талантливые люди ленивы. На одном
таланте никуда не уедешь! — выговаривала она Володе.—
Повтори эту гамму... Плохо! Еще раз повтори.
Она так грустно и удивленно поднимала правую бровь, ко¬
гда ученик перевирал ноты, что Володя готов был биться круг¬
лые сутки, лишь бы заслужить похвалу. И все-таки музыка и
теперь представлялась Володе чем-то непостижимым, почти
волшебством. Может быть, это происходило потому, что слиш¬
ком большая разница существовала между той на¬
стоящей музыкой, от которой легко, свободно становилось на
сердце, и упражнениями на уроках. Володя и сейчас любил
больше слушать, чем упражняться.
Он сидел на низенькой, жесткой кушетке в крохотной ком¬
натке Ольги. За стеклянной дверью начиналась весна. Снег
таял, и сад становился шире, просторней. Глубокое небо щед¬
ро и ласково стояло над ним все долгие дни. Кое-где обнажи¬
лась земля и курилась на солнце. За стеклянной дверью были
свет, синева, теплый пар над черными проталинами, еле слыш-
4 Библиотека пионера, том V
81

ная капель над крыльцом, черные, полные ожидания деревья—
все полно ожидания; там таинственно, неустанно совершалась
весна. Апрель наступил.
В воскресенье в школе должен быть вечер Чайковского.
Володя приготовил доклад. Он аккуратно переписал его в
толстую тетрадь, хотя знал наизусть.
Он знал наизусть не только даты создания всех великих,
известных и не очень известных произведений Чайковского,
он не только знал наизусть всех'друзей и недругов композито¬
ра, его радости, мысли, — ко действительно узнавал теперь и
любил его музыку.
Однако воскресный вечер беспокоил Володю. Сначала он
вообразил, что ребята знают всё о Чайковском так же хоро¬
шо, как он сам. «Знаем! Знаем!—закричат ребята, минут де¬
сять послушав Володин доклад. В таких случаях они так и
режут правду-матку в глаза. — Хватит! Знаем!..»
Потом Володя представил другое — на сцену полетят тучи
записок.
Так бывало на некоторых собраниях, когда ребята вдруг
принимались задавать вопросы, пока бедный докладчик не вы¬
бивался из сил.
В воскресенье Володя поднялся раньше всех в доме, чтобы
еще раз повторить свое выступление.
— Дай-ка прочитаю твой доклад, — сказал отец.
Павел Афанасьевич спешил на завод. Он работал теперь
и в выходные дни, чтобы скорей изготовить механическую
скалку. Павел Афанасьевич любил прийти в выходной в свое
слесарное отделение, когда его никто не видит, чтобы, не
стесняясь, полюбоваться новенькими деталями, которые появ¬
лялись на свет одна за другой. До скалки еще далеко — рань¬
ше мая не будет, — но все же она мало-помалу возникала.
В слесарное отделение к Павлу Афанасьевичу стали заха¬
живать частые гости — Екатерина Михайловна, Петя Брунов,
секретарь партбюро цеха Дементьев. Дементьев был токарем
и, придя однажды к Павлу Афанасьевичу, ловко выточил де¬
таль. «На счастье!» — сказал парторг, отдавая ее Павлу Афа¬
насьевичу.
Павел Афанасьевич был счастлив.
— С праздничком, что ли, Павлуша? — заметила в нем
перемену бабушка.
— Спасибо. Зоркие у вас, мамаша, глаза!
Но сегодня Павел Афанасьевич, как ни спешил, остался
прочитать Володин доклад.
Бабушка, как.всегда, собиралась на фабрику. Сегодня там
82

награждали передовых работниц значками отличников, и ба¬
бушку звали посидеть в президиуме. Бабушка с вечера запе¬
чалилась о том, как незаметно жизнь пролетела (давно ли
стояла сама у станка!), а утром надела свои три награды,
прихватила подружкиным внукам конфеток и уехала.
Володя с отцом остались одни.
Отец не отрывался от тетрадки, пока не прочитал. Володя
заметил — иные страницы он перечитывает. Понравилось?
Нет?
— Складно изложено. Только вот что, сынок. Перечислил
ты многое: симфонии, оперы... А про самую суть мало сказал.
— Что ты, папа!
— Мало. Не спорь. Садись, будем доделывать.
Они уселись рядом за письменный стол.
Павел Афанасьевич почесал карандашом лоб и сощурил
глаза — в окно по-весеннему било яркое солнце.
— Помнишь, Володька, на лыжах катались? Вольно! Сво¬
бодно на Волге. После, вечером, я в первый раз по-настояще¬
му услышал Чайковского. Хорошая музыка... Беспримерная
музыка! Откуда он такой понятный да близкий, великий наш
музыкант Петр Ильич Чайковский? А вот откуда. Слушай, он
сам объяснил: «...Люблю русское — русскую речь, тип красо¬
ты, русский склад ума, русский характер». Вот он, Чайков¬
ский! Понял, Владимир? Пиши о Чайковском, Владимир: лю¬
бил родину... Ты, сынок, хороших слов не стесняйся. Стесняй¬
ся дурных. Пиши: отдавал родине всё.
На завод отец ушел только после обеда, обещав к вечеру
приехать в школу.
Вернулась бабушка. Она устала на празднике и прилегла
отдохнуть, подложив сморщенную ладошку под щеку.
— Слышь-ка, Володюшка! — позвала она. — Сядь со мной,
что я тебе расскажу.
Володя, как в детстве, примостился в ногах у бабушки, на
ее пышной кровати.
— Побыла я, Володюшка, на торжестве нынче. Сцена в
клубе прибрана. Вышли на сцену девушки-многостаночницы,
молодые все да хорошие. Им значки за трудовое отличие пре¬
подносят, а они рассказывают, как высоких показателей доби¬
лись, про учебу, про жизнь. А я в президиуме сижу с бабкой
Енюшкой. С девчонок мы вместе... И вспомянули мы с ней
учебу свою у станка. Горе горькое была наша учеба в те годы,
Володюшка! Слезы. Я в девушках на работе была изо всех
отличной. Пришло время, поставили меня на станок. А масте¬
рица, чем бы на разум направить, от машины локтями отпи¬
83

хивает. Ну, собралась я с силами, купила шесть аршин ситцу,
кланяюсь: «Тетенька, не погнушайтесь подарком».
Мастерица подержала ситец в руках да как швырнет мне
в лицо: «Паршивка! Ситцем уважить надеешься!» — «Тетень¬
ка, миленькая! Чего же вам надо?» Не глядит. Я за кофту ее
хватаю, не отстаю. Она сквозь зубы: «Купила бы хоть платок
шерстяной».
Батюшки-светы! У меня инда сердце зашлось. Шутка ска¬
зать— платок шерстяной!
Не обломанная еще я в ту пору была. Возьми да с досады
и крикни: «Подавиться бы вам подарками нашими!»
Исхлестала меня за такие слова мастерица моим же сит¬
цем по глазам. И что же ты думаешь? После этого случая
только через восемь годов попала на станок. Вот как учили
нас! То-то!
Бабушка опустилась на подушку и отослала Володю:
— Ступай, батюшка, на концерт собирайся. Я посплю.
Володя оделся, подошел к зеркалу. Ох, как не нравился он
себе! Он презирал свой толстый нос. Лоб у него был тоже
слишком широк. «Лоб широк, а толку мало», — говаривала
бабушка, когда сердилась. Володя не любил и свои темные
волосы; у других вьются, а у него совершенно прямые, чуб ни¬
как не уложишь! Ничего-то в нем хорошего не было!
— Что вздыхаешь? — окликнула бабушка.
— Урод я, бабушка.
— Поди — погляжу. Может, и верно урод? — смеясь, по¬
звала она. — Тебя, Володюшка, улыбкой бог одарил. Не тот
хорош, кто лицом пригож, а тот хорош, кто на дело гож. Сту¬
пай в школу, мил человек.
Между тем в это время вожатый Кирилл Озеров и пионеры
Шурик с Васюткой уже украшали зал еловыми ветками. По
всей школе стоял крепкий, радующий запах хвои.
Еловые ветки были затеей Шурика Марфина. Он их приду¬
мал, чтобы попасть на концерт: четвероклассников не пуска¬
ли. Шурик мог пройти вместе с Ольгой и мамой, но это было
бы незаконно. Он хотел заслужить законное право на вход.
В таком деле нельзя было обойтись без Васюты. Шурик
условился встретиться с ним ранним утром.
Он бежал кратчайшим путем, переулками и проходными
дворами, и, когда пробрался на Стрелку — высокий, обрыви¬
стый мыс, — ветер едва не сбил его с ног. Здесь всегда дули
ветры. Здесь, на Стрелке, было пусто и тихо, а внизу, под го¬
рой, вдоль извилистой Которосли, зимой и летом кипела ра¬
бота. Там была верфь. Строили лодки, баржи, ремонтировали
84

речные суда. Длинный караван их неподвижно вытянулся на
зимнюю спячку, вмерзнув в лед Которосли.
Шурик снова позавидовал Васюте, который жил в таком
интересном месте. Васютин дом стоял внизу, под набережной.
Вокруг часовыми вытянулись тонкие, длинные осины.
Шурик перелез через решетку и по следам, выбитым в сне¬
гу ступеньками, спустился с обрыва.
В Васютин дом, на деревянном, метра в три вышиной,
фундаменте, словно на капитанский мостик, надо лезть по
крутой, длинной лестнице. Такой это был странный, невидан¬
ный дом! В разлив к нему морем подступала вода.
Шурик скатал снежок и кинул в окошко. Изнутри к стеклу
приплюснулся нос, через минуту на крыльцо, застегивая на
ходу шубейку, вышел и сам Васюта. У него была знаменитая
шубейка — рыжая, на бараньем меху. И теплая.
— Пойдем на ту сторону, — сказал Васюта. — Там, в ле¬
су, елок тьма-тьмущая!
Он прихватил из дому косарь, Шурик ничего не взял.
— Эх, ты! Голыми руками собрался елки ломать! — по¬
смеялся Васюта.
Они пошли к переправе низом.
— Наломаем веток, я тебя на концерт проведу, — хва¬
стал Шурик.—Вожатый обещал: за общественную работу
пустят.
— Слыхал я эти концерты! Я этими концертами по горло
сыт, — ответил Васюта.
Шурик сконфузился. Он знал, что Васюту ничем не уди¬
вишь, да забыл.
— Лед скоро тронется, — сказал Васюта, — через неделю,
должно. Гляди, какие веснушки повылезли у меня на носу.
Значит, весна.
Они остановились. Шурик поглядел и пощупал пальцами
веснушки на круглом Васютином носу:
— А у меня нет.
— Ты изнеженный. Тебя дома избаловали: Шурик да Шу¬
рик!
Они пошли дальше.
— Мать для бакенов крестовины готовит, — продолжал
рассказывать Васюта. — Она их смолит. У матери работки
хватает.
— И у отца, верно, хватает работки, — сказал Шурик.
Васюта свистнул:
— Где он, отец-то? Ищи ветра в поле.
— Как — ищи? — испугался Шурик. Он испугался глав¬
85

ным образом потому, что Васюта свистнул. Это было совсем
непонятно. — Разве... Может, его в войну убили, отца?
— Кабы в войну, был бы героем, — нахмурился Васюта.—
А он просто ушел. Взял да ушел к другим. Кинул нас.
— Как же кинул? Как? Разве можно кинуть? — спраши¬
вал Шурик, дергая Васюту за рукав. На сердце у него стало
нехорошо и тоскливо. Если бы и его отец вот так взял да
ушел? Кинул бы их? Разве можно, чтобы папа их кинул? —
Почему он к другим-то пошел?—допытывался Шурик.
— Потому что шатущая его душа, — убежденно ответил
Васюта. — А мы и без него живы. Митьку на ноги подняли?
Подняли.
— Какого Митьку?
— Брата моего. Он теперь в армии. На связиста учится.
И Тамару на ноги подняли.
— А Тамара кто?
— А Тамара — сестра. Мы Тамару замуж выдали. Мать
говорила: не ходи, плакать будешь. А она вышла.
*— Плачет?
— Нет. Человек хороший попался.
Васюта замолчал. Шурик шел сзади, почти наступая ему
на пятки.
— Васют! А, Васюта! А если он вернется домой?
— А мы с мамой скажем: ступай, откуда пришел.
Васюта неожиданно остановился, так что Шурик едва не
налетел на него.
— Как зайдет разговор об отце, я стыжусь. В школе спра¬
шивают, где отец, а мне неохота признаться. Мама не стыдит¬
ся. Она гордая. А я, видно, не гордый.
— Ты тоже гордый! Ты очень гордый, Васюта! — полный
смятения и жалости, убеждал Шурик товарища.
Они стали товарищами недавно: встретились однажды на
набережной и провели вместе весь день. С этого дня подружи¬
лись, хотя учились в разных школах. Они обо всем разговари¬
вали, а вот об отцах ни разу не пришлось поговорить.
— Гляди-ка! — оживившимся голосом крикнул Васюта.
Занятые своим печальным разговором, они незаметно
подошли к переправе. А переправы не было. Деревянный
мост сняли. Черная дорога, утыканная вешками, обрывалась
теперь прямо в воду. Вода все шире разливалась у берега,
напирала на лед, жадно слизывая его ломкие края. Пусто
на Волге. Снег посерел, сизыми пятнами выступили на нем
полыньи.
— Вот тебе и сходили на тот берег! — сказал Васюта.
86

Шурик вздохнул:
— А я обещал вожатому!
— Обещать ты мастер! А сам и косарика не захватил.
Васюта слепил несколько тугих снежков и запустил их
один за другим по воде. Вода булькала.
— Небось честное пионерское дал?
— Дал.
— Знаю я тебя: как чуть что, сразу уж и пионерское. А по¬
том затылок чесать... Пойдем к Тамаре. На нее только и на¬
дежда, — сказал Васюта и быстро зашагал от реки.
Шурик семенил за ним частыми шажками, не решаясь
спросить, как может их выручить Тамара. Они поднялись в
город, прошли мимо городской пожарной каланчи, свернули в
переулок и остановились у подъезда двухэтажного каменного
дома.
— Жди меня здесь, — велел Васюта, — я мигом обернусь.
Тамарин муж — шофер. Может, у него нынче случай за город.
Он мне зять, — сказал Васюта и скрылся в подъезде.
Зять — это тоже новость. У Шурика никогда не было зятя.
Шурику все нравилось, что имело отношение к другу: и его
похожий на башенку дом среди тонких, гибких осин — летом
глянешь в окно: видно Волгу,— и огромная черная лодка, на
которой Васюта с матерью ездят зажигать бакены, и Васюти¬
на шубейка, и зять. Одно плохо — новости, которые Шурик
узнал об отце Васюты.
Васюта действительно обернулся мигом.
— Сказано — сделано, — солидно сообщил он. — Прощай
теперь до вечера. Нам с зятем надо машину готовить, сейчас
уезжаем. Гляди, место мне на концерте припаси.
И Васюта снова исчез. Шурик побрел домой, гоня впереди
себя обломившийся с крыши грязный ледыш.
Могли бы и его с собой прихватить! То друг, а то, как на
машине ехать, сразу и врозь. Ладно, хоть елок привезут — не
стыдно вожатому в глаза посмотреть.
КОНЦЕРТ
Все утро Ольга с лихорадочной энергией занималась до¬
машними делами — сходила на рынок, приготовила завтрак и,
выпроводив Анастасию Вадимовну с Татьяной гулять, надела
старый халатик, туго завязала платком голову и принялась за
уборку, вмиг перевернув весь дом. С этажерки падали книги,
в буфете звенели ножи и вилки, на полу стояли лужи.
87

— Стихийное бедствие! — проворчал Михаил Осипович и
тоже ушел.
Ольга как будто только и добивалась того, чтобы всех
разогнать из дому. Оставшись одна, она бросила тряпку, на¬
скоро вытерла руки и подошла к роялю. Она бесцельно стояла
возле него, не решаясь играть, сама не зная, боится концерта
в чужой школе или хочет его. Все еще стоя, Ольга взяла пер¬
вую ноту и тотчас же села и сыграла всю пьесу.
«Что это такое?» — опустив на колени руки, в удивлении
спрашивала она себя: так сильно и празднично тронули ее
звуки. — Что со мной? Почему раньше я не слышала этого?»
Ольга забыла о тряпке, брошенной в лужу, об уборке, о
платье, которое надо приготовить к концерту, о самом концер¬
те и играла пьесу за пьесой, пока Анастасия Вадимовна не
вернулась с прогулки. Анастасия Вадимовна застала в доме
хаос — распахнутые дверцы буфета, недомытые полы, таз с
водой на столе.
— Мама, не надо! Не брани. Все сейчас сделаю! — вос¬
кликнула Ольга, подбегая к матери и закрывая ей рот ла¬
донью.
Анастасия Вадимовна ничего не сказала. Ольга домыла
полы, вымылась сама, чуть не до царапин растерев мочалкой
шею, руки и плечи, надела свое черное бархатное платьице с
белым воротничком и ходила взад и вперед по чистым, пахну¬
щим сыростью комнатам, молчаливая и торжественная, в ожи¬
дании вечера.
Наконец собралась и Анастасия Вадимовна. Михаил Оси¬
пович оставался домовничать с Татьяной.
Они рано вышли из дому. Анастасия Вадимовна была
председателем родительского комитета — у нее всегда куча
дел в школе. Ольга условилась зайти за подругой.
— Ну, Ольгуша, желаю успеха, — сказала Анастасия Ва¬
димовна, легко тронув рукой Ольгину щеку.
Ольга обхватила мать и здесь же, на улице, принялась це¬
ловать ее.
— Что ты! Пусти, сумасшедшая! Люди смотрят, — смеясь,
отбивалась Анастасия Вадимовна.
— Не пущу! Мамочка, как хорошо! Жду чего-то. И страш¬
но... Что это, мама?
Она побежала к Гале. Сейчас, сию минуту надо увидеться
с Галей Введенской! Ольгину подругу прозвали Галей-гривой
за то, что у Гали были густые, пышные волосы, которые она
носила перехваченными на затылке лентой, — лента то и дело
развязывалась, и волосы падали ей на плечи. Она была прехо¬
88

рошенькой, доброй и такой правдивой, что скорее заплачет,
чем скажет ложь. Потому-то Ольга сейчас и бежала за Галей.
Уж она скажет правду, если Ольга провалится... Неужели это
может случиться? Как она посмотрит Володе в глаза, если
провалит концерт?
Кстати, Ольге хотелось познакомить Галю с Володей. Галя
сразу определит, стоящий ли он человек. Может быть, Ольга
ошиблась в Володе.
«Только не увязались бы с нами студенты», — думала
Ольга, подходя к дому Введенских.
Оба Галиных брата были студенты. Ольга позвонила, дверь
открыл медик. Второй брат учился в сельскохозяйственном ин¬
ституте.'
— Галька с флюсом, — сказал медик и, не взглянув на
Ольгу, ушел из прихожей, сутуля плечи и на ходу читая какую-
то книгу.
— Вот так раз! — ахнула Ольга.
Все планы рушились.
Галя, обвязанная теплым платком, сидела на низенькой
скамеечке у батареи отопления и, держась руками за щеку,
медленно раскачивалась из стороны в сторону.
— Я тебя подвела, — виновато зашептала Галя, когда
Ольга присела рядом с ней на скамейке. — Ой, больно! Ольга,
может, идти все-таки? Потерпеть? Нет, не вытерплю. Нет, уж
ты мне все после опишешь. Ой-ой-ой!
Она была жалкой и грустной, но хорошенькой даже сей¬
час, в вязаном сером платке, из-под которого печально выгля¬
дывали влажные, в мокрых ресницах глйза...
— Расскажи мне, как ты приготовилась. Хорошо? Не вол¬
нуешься?— морщась от боли, шептала она.
Но какие уж там рассказы, если из глаз Гали вдруг зака¬
пали слезы. Медик оставил свою книгу, пощупал Галин лоб
и велел ей ложиться в постель.
— Больной предписан постельный режим, а вам лучше
уйти, — строго распорядился медик, студент первого курса.
Он не очень-то церемонился с Ольгой.
И она одна отправилась в школу.
Теперь Ольга ничего хорошего не ждала от концерта. Она
потеряла всякую веру в себя. И действительно, неприятности
встретили ее уже у входа в школу.
В дверях стоял контролер. Это был Коля Зорин, самый ре¬
шительный и неподкупный из всех семиклассников. Именно за
волевой характер Коли Зорина его и назначили главным конт¬
ролером. Черные волосы жесткой щеточкой поднимались над
89

его озабоченным лбом, широко расставленные глаза были
полны подозрений и твердости.
— Билет.
— Какой билет? — удивилась Ольга.
— Не притворяйтесь, — незаметно тесня Ольгу к выходу,
хладнокровно возразил Коля Зорин. — Если у вас нет биле¬
та... нельзя. Нет, нельзя.
— Новости! — засмеялась Ольга. — Пустите-ка, пока вам
за меня не влетело.
— Билет! — строго повторил Коля Зорин.
Он решил ни, за что не пропускать эту насмешливую дев¬
чонку, которая, видно, готова на все, лишь бы вломиться к
ним на вечер.
Ольга мельком его оглядела. Контролер был широкоплеч
и, должно быть, силен. Такому ничего не стоит выставить за
дверь любого. А там ищи правды...
— Слушайте, вы, —схитрила Ольга, — я ведь тоже физ¬
культурница. Уж если дело на то пошло...
Контролер вынул из кармана судейский свисток и молча
показал. Он был не очень речист, этот Коля Зорин. Свисток
смутил Ольгу.
Вдруг она увидела в вестибюле афишу. Афиша висела пря¬
мо перед ее глазами и огромными красными, желтыми и фио¬
летовыми буквами извещала о том, что во втором отделении
вечера ученица первого курса музыкального училища Ольга
Марфина исполнит «Времена года» Чайковского.
— Вы ослепли! — сказала Ольга. — Прочитайте афишу.
Я — Марфина. Я у вас сегодня играю Чайковского.
— Ха-ха! — коротким смешком ответил Коля Зорин.*—
И физкультурница и музыкантша! Кто еще? Может быть, па¬
рашютистка?
— Хорошо, — сказала Ольга, — в таком случае, стерегите
меня, чтобы я не прошла на ваш вечер.
Она села на подоконник и стала обдумывать, что предпри¬
нять. Так или иначе, кто-нибудь ее выручит. Однако Ольге хо¬
телось услышать доклад. Она кипела негодованием, а Коля
Зорин, став к ней спиной, продолжал невозмутимо требовать у
входящих билеты. Входили ребята и галопом неслись в разде¬
валку. Вошла группа чинных девочек из соседней школы —
целый седьмой класс. Вот они были явно приглашены, каждая
протянула билетик.
Прозвенел первый звонок. Вестибюль опустел. Сверху, из
зала, доносился негромкий гул. Противный мальчишка со
свистком упрямо стерег Ольгу.
90

— Вы знаете, здесь моя мама, — снова обратилась она к
нему.
Коля Зорин безмолвствовал.
«Маму теперь приплела!» — подумал он. Но время шло, и
им начинало овладевать беспокойство: в вестибюле никого не
осталось, его помощники-контролеры и те убежали наверх.
Прозвенел второй звонок.
— Слушайте, — кротко сказала девочка, — из-за меня вы
пропустите вечер. Вы останетесь в дураках.
Коля и сам уже начал об этом догадываться.
— Идите, — вдруг сдался он.
Ольга мгновенно соскочила с подоконника и со счастли¬
вым лицом полетела в раздевалку.
— Вперед не протискивайтесь. Станьте где-нибудь сза¬
ди, — распорядился Зорин и пошел вслед за Ольгой, не давая
ей улизнуть, чтобы на всякий случай весь вечер держать в
поле зрения.
На верхней площадке лестницы их встретили Андрей Анд¬
реевич и директор.
—^ Вот она, наша солистка, Виктор Степанович! — вос¬
кликнул учитель. — Ты где пропадала? Все сбились с ног —
тебя ищут! — с упреком обратился он к Ольге.
Ольга не могла удержаться и, торжествуя, оглянулась на
Зорина.
Бедный, бедный контролер! Что с ним стало! Он смотрел
на нее с таким ужасом, словно увидел привидение.
— Я заговорилась с этим мальчиком, — великодушно объ¬
яснила Ольга.
Коля Зорин облизнул пересохшие губы, глотнул, словно
рыба на песке, воздух и не произнес ни звука.
— Ну, живо в зал! — слегка подталкивая Ольгу в плечо,
сказал Андрей Андреевич.
И, едва Ольга успела занять свое место между матерью и
Андреем Андреевичем, едва успела облегченно вздохнуть, рас¬
править на коленях платье, кинуть по сторонам быстрый
взгляд, смутиться и обрадоваться тому, что зал переполнен,
на сцену вышел Володя Новиков.
До сих пор Ольга встречала Володю только у себя дома.
Он приходил усердным, смирным учеником. Его можно было
сколько угодно бранить — он только смущенно поглаживал
темные волосы и, соглашаясь, кивал.
Сейчас он был бледен и строг.
«Он совсем другой. Это не тот Володя, какого я знаю!
91

И как жаль, что нет Гали!» — думала Ольга, вся подавшись
вперед и с участием следя за Володей.
Он встал за кафедру, раскрыл тетрадку и начал читать.
— «Когда Петр Ильич был мальчиком, никто не догады¬
вался о его музыкальном таланте», — так ihxo прочитал Во¬
лодя, что почти никто не услышал.
— Громче! — крикнули из зала.
Володя смутился, на секунду поднял глаза от тетради и
прямо перед собой, в первом ряду, увидел Ольгу. Она улыб¬
нулась, кивнула.
«Хорошо, что Ольга здесь», — подумал Володя.
— «Когда Чайковский был мальчиком, мать пела ему
песни», — продолжал он читать.
Какие это были песни, Володя не знал. Может быть, те же,
что пела бабушка. «Среди долины ровныя...» — пела бабушка,
подперев щеку ладонью, тихо покачиваясь из стороны в сто¬
рону.
— «...И вот у Чайковского открылся удивительный, не¬
обыкновенный талант. Он стал композитором. В творчестве
Чайковского жила народная песня. Но сильнее всего в его
творчестве была любовь к родине. «Голубушка Россия!» —
говорил Чайковский о родине».
Володя услышал — смутный гул в зале сменился тишиной.
Что-то незримое, кажется Володе, идет к нему из зала вместе
с тишиной. Володе нравится читать ребятам доклад о труде
музыканта.
— «Чайковский был настойчив, упорен и не падал духом
от неудач. Такой великий композитор, а у него тоже бывали
неудачи. Он от отчаяния плакал, но не сдавался.
Гений Чайковского рос. Мир в изумлении слушал фанта¬
зии, симфонии, оперы — русскую музыку поразительной
силы!..»
Когда Володя кончил доклад, Андрей Андреевич первый
захлопал в ладоши. Ребята хлопали, кричали.
— Здорово! Кланяйся, Новиков! Браво! — различил Воло¬
дя пронзительный голос Толи Русанова.
Как убраться со сцены? Пересечь по диагонали от кафед¬
ры до задней кулисы?
Но занавес задвинулся.
— Молодчина! — покровительственно и чуть удивленно
похвалил Володю откуда-то взявшийся Юрий. — Иди занимай
место в первом ряду.
Юрий тут же принялся хлопотать. Прежде всего он выста¬
вил со сцены Вас'юту и Шурика, которые расположились бы¬
92

ло за занавесом, кликнул Колю Зорина, заставив этого силача
вытащить кафедру, и распорядился, чтобы ребята пододвину¬
ли рояль ближе к рампе. Затем он спрыгнул со сцены прямо
в зал и решительно направился к Марфиным. Володя видел,
как он раскланивался со всеми по очереди: с Анастасией Ва¬
димовной, учительницей музыки и Ольгой. Поразительно, до
чего он смел, Юрий! Володя сидел на одном стуле с Женей
Горюновым (свободных мест не было) и наблюдал за Юрием,
который разговаривал с Ольгой, как будто всю жизнь был с
ней знаком.
Началось второе отделение вечера.
— Ольга Марфина исполнит Чайковского! — объявил
Юрий.
Ребята шумели. Ольга села за рояль и, не дожидаясь ти¬
шины, стала играть. Нет, концерт пропал для Володи. Он не
успел передохнуть — его снова трепала лихорадка. Он ози¬
рался на каждый шорох и скрип. Нравится ли ребятам му¬
зыка? Володя весь холодел: ребятам не нравится.
Ольга кончила и знакомым Володе жестом опустила на ко¬
лени руки. Ни одного хлопка.
— «Песня жаворонка»! — объявил Юрий и прочитал по
бумажке:
Поле зыблется цветами...
В небе льются света волны...
Вешних жаворонков пенья
Голубые бездны полны...
И вдруг Володя догадался, что ребятам музыка нравит¬
ся, — зал согласно умолк, едва Ольга тронула клавиши. Ме¬
лодия, полная чудесной и трогательной нежности, странной
властью укротила толпу шумливых мальчишек.
Володя опомнился, когда Женька вскочил со стула и зато¬
пал ногами, что есть мочи крича:
— Бис! Марфина, бис!
Ольга не встала и, опустив голову, не улыбаясь, пережи¬
дала шум.
— «На тройке»! — объявил Юрий.
Он тоже притих. В его беспечных глазах застыло смущен¬
ное удивление.
И опять в зал полился свежий ливень светлых, радостных
звуков.
Ребята не отпускали Ольгу со сцены. Она три раза сыгра¬
ла «На тройке», а они всё хлопали, хлопали...
93

Ольга, раскрасневшись, сидела возле рояля, стесняясь кла¬
няться и не решаясь уйти.
— Не могу больше. Устала! — сказала она Юрию, почти
умоляюще глядя на него.
— Ребята, она больше не может! — стараясь перекри¬
чать школьников, объявил Юрий.
— Бис! — заревел в ответ зал.
И Юрий тоже неистово захлопал в ладоши.
Но занавес снова задвинулся.
Женя Горюнов смотрел на закрытый занавес, словно чего-
то еще дожидаясь.
— И я не отказался бы стать музыкантом, —сказал он,
тихо вздохнув.
— Так давай! Женька, давай! — твердил Володя. — У ме¬
ня так же в точности было. Пришел на концерт. Слушаю... Ну,
и решил. Женька, хочешь? Советую!
Ребята расходились. Зал опустел, только в первом ряду,
вокруг Анастасии Вадимовны, столпился народ: Андрей Анд¬
реевич, Наталья Дмитриевна, Ирина Федоровна, директор...
Они все оживленно что-то ей говорили — должно быть, дели¬
лись впечатлениями и хвалили Ольгу.
— Володя! — закричал Шурик. — Вон Володя, смотрите.
— Иди сюда, Новиков, — позвал директор.
Он снял очки, протер платком, надел и поверх них погля¬
дел на Володю.
— Что вы скажете о нашем докладчике, Наталья Дмитриев¬
на? — спросил директор учительницу музыки и потрогал усы.
Это значило: директор доволен.
Наталья Дмитриевна, в длинном черном платье с брошкой
у шеи, с изогнутым гребнем в седых волосах, показалась Во¬
лоде еще выше и недоступнее, чем в первую встречу.
— Вы сделали не очень профессиональный, но хороший,
человечный доклад! — сказала она и улыбнулась, и Володя
понял, что она простая и добрая.
— Теперь идемте все к нам, — весело пригласила Анаста¬
сия Вадимовна. — Михаил Осипович ждет. Идемте. Пожа¬
луйста!
Рядом с Ольгой очутился Юрий:
— Дайте номерок, я получу вам пальто... Из оперетт вы
тоже играете?
— Из оперетт я не играю, — ответила Ольга, удивленно
приподняв правую бровь. — Я люблю играть в лото. Хотите*
пойдемте к нам?
Кажется, Юрию было безразлично, оперетта или лото, —*
94

лишь бы Ольга его позвала. Впрочем, Володе тоже очень хо¬
телось пойти к Марфиным.
Вдруг он увидел отца. Отец стоял в конце зала, делая вид,
что читает стенную газету. Должно быть, он чувствовал себя
здесь неловко и связанно и, не оглянувшись, вышел из зала.
Только теперь, увидев его, Володя вспомнил об отце. Он ни
разу за весь вечер о нем не подумал. Ни разу! У него пропала
охота идти к Марфиным. Володя незаметно отделился от ве¬
селой компании и кинулся догонять отца:
— Папа! Ты...
Он не знал, что сказать. Понял отец, что Володя забыл о
нем на весь вечер? Нет, должно быть, не понял. Он был рас¬
троган, оживлен, разговорчив.
— Очень я доволен вашим концертом, Владимир! Услы¬
шишь музыку — сердце словно весенним дождем обрызнет.
Чисто, светло! О дурном да о вздорном и думать неохота! Не
прожить человеку без песни, верно говорят... Давай-ка схо¬
дим, Владимир, на Волгу!
На набережной было пусто и глухо. Смутные очертания
лип, широко распростерших корявые .сучья, казались черными
призраками. Стужей и сыростью дышала река.
Павел Афанасьевич встал у чугунной решетки, за которой
высокая набережная круто спускалась к реке.
— Зря пришли, — сказал он поежившись. — Ан нет! Слу¬
шай, Владимир!
Внизу, под откосом, скрытое плотной завесой тумана, что-
то совершалось — какое-то движение возникло там, полное
неясных звуков. Что-то треснуло, гулко ухнув и прокатившись
эхом вдоль туманной реки. И заворочалось, зашуршало, ло¬
малось, плескало...
На Волге начался ледоход.
ВОЛГА ТРОНУЛАСЬ В ПУТЬ
Утром туман разошёлся, прояснело; светило солнце, жур¬
чали ручьи. На улице стоял тот радостный гомон, полный во¬
робьиного щебета, ребячьих криков, шума воды, какой при¬
носит весна.
Пока Володя добрался до школы, спугивая по дороге во¬
робьев и разбивая уцелевшие в тени заборов хрусткие льдин¬
ки, небо налилось яркой, почти летней синью.
На дворе у ворот натаяла лужица; в нее, словно в зеркало,
смотрелась березка, спустив к воде длинные ветви. Эту берез¬
95

ку посадила Варвара Степановна. Она вместе с «ботаниче¬
ским активом» посадила 'акацию, кусты жимолости, сирень
вдоль забора. Окающий, веселый басок Варвары Степанов¬
ны сейчас разносился по всему двору:
— Петя! Куда роешь канавку? Веди воду к кустам!.. Ре¬
бята! Кто взялся гиацинт выгонять? Глядите, зацветет ли к
Первому мая?
У ботанического кружка Варвары Степановны началась
весенняя страда.
— Ребята! Волга тронулась! — вбегая во двор, объявил
Володя.
— Ледоход! Варвара Степановна! — закричали ботаники.
Повезло мичуринцам! Пятый класс тут же выстроился в
пары. Варвара Степановна повела своих учеников на набе¬
режную.
А семиклассники, дождавшись звонка, нехотя побрели на
уроки. Кому охота учиться в весенний день, когда солнечными
пятнами обрызган весь класс, за окнами бушует вода и в от¬
крытые фортки врывается вольный воздух! Давно в классе не
было такого веселья, как в это утро.
— На места! — взывал староста Дима Шилов, самый бла¬
горазумный человек среди всех семиклассников, и вдруг взял
да и запустил портфелем в Женю Горюнова.
И пошла потеха!
— Ребята! Слушайте! Гимн весне! — кричал Толя Ру¬
санов:
На Волге начался ледоход, ледоход!
Мы ждали его целый год, целый год!
Давайте сегодня уроки свернем
И на ледоход удерем, удерем!
— Слушайте меня! Тихо! — приставив трубкой ко рту ла¬
донь, перебил Юрий Брагин. — Ребята! Объявляю: гимн Ру¬
санова переложит на музыку наш композитор...
— Какой композитор? Где композитор?
— ...наш композитор Владимир Новиков! — покатываясь
со смеху, закончил Юрий. — Эй, Володька! Почему вчера у
Марфиных не был? Разузнал твои секреты. Все разузнал! До,
ми, фа, соль, ми, до!
— Хватит тебе! — надвигаясь на Юрия, оборвал его трели
Коля Зорин. — Что тут смешного? На лбу ни у кого не напи¬
сано, композитор или нет.
Но, должно быть, в Юрия сегодня вселился бес озорства:
96

— Эй, Володька! Новиков! Ты теперь у нас «до-ре-ми»,
а не Новиков!
Володя взял сумку с книгами и молча вышел из класса.
Так. Значит, вчера Юрий выведал у Ольги никому на свете
не известную тайну! Значит, Юрий вчера потешался над ним?
А что Ольга? Молчала? Или, может быть, сама разболтала,
как бьется с Володей?
Кончено!
Володя больше не вернется в тот дом.
Но берегись, Юрий! Эти насмешки тебе не забудутся, нет!
Вдруг Володя увидел Гликерию Павловну. Учительница
опаздывала на урок и торопливо шла вдоль коридора. Несмот¬
ря на свои тридцать пять лет, цветущий вид и добродушный
характер, Гликерия Павловна постоянно воображала себя
больной. Она носила на шее крупный желтый янтарь в предо¬
хранение от зоба и в сумочке целую аптечку всевозможных
таблеток от прочих болезней.
— Новиков? Ты почему не в классе? — спросила учитель¬
ница, силясь придать строгое выражение своему круглому ро¬
зовому лицу с ямочками на щеках и подбородке.
— Голова болит.
— Ай-ай! Что такое? Грипп, должно быть, тебя ломает.
Сейчас вредный грипп ходит. Вирусный. Иди-ка домой, Нови¬
ков. На, возьми кальцекс. Проглоти да молочком горячим
запей. С гриппом шутки плохие.
Володя, конечно, и не подумал глотать кальцекс. Раз уж
выпал такой случай, он пошел взглянуть на Волгу, по дороге
кинув лекарство в лужу.
Набережная полна народу. Людно, словно на празднике.
Девушка в красном берете продает цветные шары. Ветер
треплет у девушки платье, плещет шарами и летит вдоль на¬
бережной, веселый, весенний.
Внизу идет лед. Возле берега он идет густым мелким кро¬
шевом, бурлит, брызжет пеной, наткнувшись на дебаркадер.
Посередине реки проплывают тяжелые льдины. Вот одна вста¬
ла ребром, затрещала, рухнула, и долго, как в омуте, ее кру¬
тила вода. Волга тронулась в путь...
Володя все утро протолкался на набережной. Он опомнил¬
ся, когда за спиной его раздались знакомые голоса.
Семиклассники после уроков толпой привалили на Волгу.
— Ребята, смотрите! — кричал Юрий.
В глубине реки на льдине плыл какой-то зверек. Он то ме¬
тался на льдине, окруженной разводьем, то свертывался р
рыжий комок, а льдина все плыла и плыла.
97

— Заяц! — догадался Коля Зорин.
— Какой заяц! Лисица.
— Смотрите!
Разводье сузилось, рыжий зверек бегал взад и вперед по
краю льдины, выбирая момент, чтобы перепрыгнуть. Скок!
Перепрыгнул.
— Ребята, а ведь это собака! — разглядел кто-то.
— Скулит, — вытянув голову, прислушался Женя. — Чест¬
ное слово, должно быть, скулит! — Он навалился на плечи
стоявших впереди ребят и жадно всматривался в даль.
Льдину относило. Ребята молча следили за рыжим пятном,
пока оно не скрылось из виду.
— Пропадет! — сказал Женя.
— Выберется!
— Шары! Шары!— звонко выкрикивала девушка в берете.
Вдруг Коля Зорин ни с того ни с сего купил шар. Он не
знал, что с ним делать; едва зажал в кулаке веревочку, она
выскользнула, и шар полетел.
— Держи! Догоняй!
Ребята хохочут.
Смеется вся набережная, и шумнее всех веселится Юрий...
Неужели он уже позабыл, как утром обидел Володю?
В это время на набережной появилась Ольга. Она прибе¬
жала к Волге в перерыве между школой и уроками в музы¬
кальном училище й в расстегнутом пальто летела вдоль ре¬
шетки, а ветер развевал концы ее шарфика, как голубые
флажки.
Успеть бы обежать из конца в конец набережную! Все
осмотреть...
Вдруг — стоп! Вчерашние семиклассники.
Первым движением Ольги было повернуть обратно. Но
поздно.
— Марфина! Смотрите, Марфина!
Вот она и стала известной и не знала, куда теперь ей де¬
ваться.
— Здравствуйте!
— Здравствуйте, Юрий!
Юрий странно смущен. Он не знает, с чего начать разговор,
и, краснея, перекидывает с плеча на плечо сумку.
— Ледоход! — нашелся он наконец, махнув рукой в сторо¬
ну реки.
— Да, — согласилась она.
Разговор оборвался. Вокруг молча стояла толпа семи-
98

классников. Ольга чувствовала себя угораздившим в мыше¬
ловку мышонком. Вдруг она увидела Володю.
Володя! Как он выручил ее! Он ее просто спас!
— Идем скорее! Надо поговорить о деле... До свиданья,
мальчики, — кивнула Ольга, осмелев, едва рядом оказался Во¬
лодя.—Удивительно, что весна! Верно?—доверчиво и радостно
говорила она, уведя его от мальчишечьей толпы.
А он-то был утром несчастным! Он-то...
— Володя, почему ты вчера убежал? Все спрашивают, где
Володя. А тебя нет. Потом, поздно вечером, открыла форточ¬
ку, слышу—шумит. Это тронулась Волга. Не могу сейчас
вспомнить, отчего так хорошо стало и грустно. Чуть не за¬
плакала...
— Неужели? — задал Володя глупейший вопрос, вместо
того чтобы сказать Ольге, что полдня дожидался ее здесь, на
набережной!
Они пришли к пологому, каменистому спуску, где в Волгу
с шумом катились мутные потоки воды.
— Э! Была не была! Прогуляю сегодня училище! — задор¬
но воскликнула Ольга. — Володя, бежим!
99

Они побежали вдоль потока, вниз к Волге, а поток и бур¬
лил и гремел, неся неспокойные воды реке. Внизу тише. Мимо
берега неторопливо плывут поредевшие льдины, и всё ширят¬
ся голубые озера разводий, блестит и сверкает на солнце
большая, вольная Волга.
Бесшабашная удаль обуяла Володю. Что бы сделать, от
чего люди ахнут?
Прыгнуть, что ли, на эту зеленую льдину, которую крутит
водоворот? Вот она споткнулась о камень у берега, со стек¬
лянным звоном отломился истаявший край.
— Хочешь, прыгну? Смотри, Ольга! Раз! Два! Три! — кри¬
чит Володя.
— Хочу! Прыгай! Хочу! — кричит Ольга, а сама, схватив
его за рукав, крепко держит и визжит тоненьким, смешным
голоском.
Страшно! Весело! Хорошо!
В КЛАССЕ БУРИ И ГРОЗЫ
Вдруг разразилась неприятность.
В классе все уже знали, что Володя собирается стать му¬
зыкантом. Если Коля Зорин мечтает быть мировым чемпио¬
ном по тяжелой атлетике, почему Володе не быть музыкан¬
том?
Правда, у Коли можно пощупать тугие, как футбольные
мячи, бицепсы, у него классическая шея борца, отлично сданы
нормы ГТО и постоянный пропуск на «Динамо».
А что есть у Володи? Э! Многое есть у Володи. Он знает
то, о чем другие ребята слышали разве краешком уха. Глинка,
Мусоргский, Бородин!.. Оказывается, Володя познакомился
не только с Чайковским. Он стал настоящим профессором по
части музыки.
Когда Володя начинал рассказывать, вокруг собиралась
толпа. Толстощекий Гарик Власов, самый маленький в классе,
расталкивал ребят и, пробившись вперед, молча смотрел в рот
Володе. Кто бы подумал, что Гарик, этот болтун, способен, не
пикнув, целый час слушать историю какой-то таинственной
скрипки! Соловей умолкал при ее звуках. Когда скрипка игра¬
ла, люди становились счастливыми.
Володя хорошо рассказывал эту сказку.
Получалось, как правда.
Коля Зорин, Женька, Толя Русанов — все ребята окружа¬
ли Володю.
100

Только Юрий оставался на парте. Юрий видел — за по¬
следние дни в классе что-то изменилось: так ребята окружали
раньше его.
Теперь то один, то другой из ребят приносил в класс про¬
граммы радиопередач.
Вдруг началось увлечение концертом-загадкой. Появились
болельщики. Женя Горюнов объявил себя болельщиком
Глинки.
— Кто создал первую русскую оперу? Скажи им, Володя!
«Володя! Володя!» — только и слышалось в классе.
— Ну, а что же ты сам сочинил? — спросил Юрий. — У те¬
бя бывает вдохновение? Как вообще сочиняют?
Вот этого Володя пока не знал. Но он знал, как однажды
Чайковский ответил человеку, который хотел допытаться, ка¬
ково вдохновение.
«Не говорите пошлости, юноша, — ответил Чайковский. —
Нужно работать».
— Когда же ты начнешь сочинять? — смеялся Юрий.
— Слушай, Юрий, а ты изобрел уже что-нибудь в техни¬
ке? — спросил вместо ответа Володя.
Ребята засмеялись. Победа снова была за Володей.
И вдруг неприятность.
На уроках географии всегда стоял шум. Гликерия Пав¬
ловна сидела за учительским столиком и беседовала с одним
учеником, а весь класс в это время занимался своими де¬
лами.
— Тише! Не баловать! — вскрикивала иногда Гликерия
Павловна, стуча карандашом по столу. — Отвечай с выраже¬
нием, — просила она, расцветая, если мальчик говорил гром¬
ко, четко, слово в слово по учебнику.
«Знайте учебник», — большего учительница географии не
решалась требовать от учеников.
Порой случалось — какая-то смутная неудовлетворенность
начинала мучить ее, недовольство собой, даже тоска. Каждую
осень Гликерия Павловна входила в школу с благим намере¬
нием начать работать по-новому. Как по-новому? За учебу,
что ли, приняться? Кругом все учились, а Гликерии Павловне
все некогда да некогда. Главный смысл ее жизни составлял
дом. Вернее, не дом, а восемнадцатиметровая комнатка, где
Гликерия Павловна жила со своим мужем, бухгалтером,
старше ее на двадцать лет. Бухгалтер работал в Доме учите¬
ля, а Гликерия Павловна хозяйничала в нарядной комнатке с
широким окном и балконом на Волгу и всю душу свою тра¬
тила на устройство гнезда. Детей вот только у них с Иваном
101

Арсеньевичем не было... Оттого, может быть, Гликерия Пав¬
ловна и была привязана к своим семиклассникам. Никакие их
шалости не выводили ее из себя.
«Не баловать!» — постучит только карандашом по столу,
когда море грозит выйти из берегов, и ребята на время сти¬
хают.
В общем, они жили мирно.
— Новиков, выздоровел? — спросила на этом уроке Гли¬
керия Павловна, поставив в журнале точку против его фами¬
лии. — А? Пришел? Не рано ли ты после гриппа явился?
— Он не болел, Гликерия Павловна!
— Вы его перепутали с кем-нибудь.
— Кто заболел, Гликерия Павловна?
— Ну, тихо, тихо! Что вы спорите — не болел? Я сама его
отпустила с урока больного. Новиков, как голова?
— Ничего. Прошло, — ответил Володя, спешно пробегая
глазами страницу в учебнике.
— Тогда иди отвечай урок, умник.
Но прозвенел звонок.
— Спасся, Володька! Повезло сегодня тебе! — сказал Же¬
ня Горюнов, когда учительница вышла из класса. — Собирай¬
ся, счастливчик, домой.
— Стойте! — крикнул Юрий и вышел на середину клас¬
са. — Стойте! Не расходитесь! Экстренное собрание комсо¬
мольской группы.
— Какое еще собрание выдумал!
— По какому вопросу?
— Почему экстренное?
— Узнаете, — лаконично ответил комсорг и побежал при¬
гласить Чумачова или кого-нибудь из членов комитета.
Горячка деятельности охватила его, как всегда, внезапно.
«Вот он каким комсомольцем оказался, наш Новиков! Про¬
гуливает, больным притворяется, уроки не учит! Хорош комсо¬
молец, хорош! А еще авторитета у ребят добивается! Пол¬
класса загипнотизировал музыкой. А сам?.. Нет, это так оста¬
вить нельзя».
Юрий прилетел в комитет. Чумачова не было. Члены ко¬
митета разошлись. Секунду Юрий постоял в раздумье. Но не
стоит колебаться. «Раз так, проведу один собрание, — решил
он.— Довольно нас на всю школу ругать. Пожалуйте к ответу,
виновники! А что никого из комитета не будет, даже лучше.
Я и сам справлюсь».
Но, вернувшись в класс, Юрий застал Андрея Андреевича.
Это было неожиданностью. Кто позвал Андрея Андреевича?
102

Зачем? В конце концов, имеют они право собрать комсомоль¬
скую группу одни, без учителя?
Если правду сказать, при виде Андрея Андреевича воинст¬
венное настроение Юрия немного понизилось.
«Не отменить ли собрание?» — мелькнуло у него в голове.
Но ребята ждали. Андрей Андреевич, стоя у окна, спокой¬
но наблюдал за Юрием. И Юрий решительно вышел к учитель¬
скому столику. В его позе, откинутой голове, прямом взгляде
никто не заметил бы и тени смущения.
«Умеет держаться. И. мог бы вести за собой, если б толь¬
ко...» — подумал Андрей Андреевич. Он взглянул на Володю.
За последние дни Андрей Андреевич все чаще всматривался в
этого мальчика с неопределенными и расплывчатыми черта¬
ми лица — немного толстый нос, детские губы, темные, с ко¬
ричневым отливом волосы, темные, то хмурые, то блестящие
весельем глаза. Иногда он казался некрасивым, но вдруг что-
то озаряло лицо, и Андрей Андреевич думал: «Вот таков и
есть настоящий Володя Новиков».
— Первый вопрос — о поведении Новикова, — громко на¬
чал Юрий.
Володя с удивлением поглядел на Брагина.
А Брагин, как говорится, закусил удила.
— Я ставлю на обсуждение поступок комсомольца Нови¬
кова,— повторил он, сам подбадривая себя громким голосом.
— Какой поступок?
— Что сделал Новиков?
— Погодите, погодите, ребята! Услышим.
Кирилл Озеров, известный всей школе необыкновенным за¬
тылком, на котором разместились две круглые макушки, под¬
нял руку, потрогал макушки и, предостерегая, сказал:
— Смотри, Юрий! Обвинять — так за дело. Зря не дадим.
— Зря? За кого вы меня принимаете? — вспыхнул Юрий.
— Ладно. Выкладывай.
— И выложу. Новиков сделал хороший доклад о Чайков¬
ском...
В классе сразу наступило молчание.
Юрий увидел настороженность во взглядах ребят. Пусть!
Он докажет им, что такое принципиальное отношение к делу.
— Новиков сделал красивый доклад о музыке, о труде, о
патриотизме. Новиков призывал всех трудиться, а сам на
другой день после доклада притворился больным, обманул
Гликерию Павловну, убежал с уроков, а сегодня не учил гео¬
графии. Как это называется? Разлад между словом и делом —
103

вот что это такое! Значит, все, что Новиков говорил в докла¬
де, были красивые фразы, и только! Так могли поступать лиш¬
ние люди из литературы девятнадцатого века, а комсомольцы
так не поступают. Если комсомолец проповедует одно, а де¬
лает другое... мы не можем ему доверять!
Это было словно гром среди ясного неба. В классе стало
так тихо, что в раскрытую фортку свободно вошел шум весны,
птичий щебет и с Волги долетел пароходный гудок.
— Что-то тут не так, — пробормотал Женя Горюнов.
— Разве он не отпросился у Гликерии Павловны, ребята?
— Новиков, объясни! Отвечай!
Володя молчал.
Жаловался Гликерии Павловне, что болит голова? Да. Но
ведь голова не болела? Ушел на Волгу? Не приготовил к сего¬
дняшнему дню урок географии? Да, да. Юрий прав. Что же в
его словах так оскорбило Володю?
— Дай мне сказать, — попросил Горюнов.
Он вылез из-за парты; ноздри его коротенького носа ши¬
роко раздувались, он был сердит.
— Первым долгом я скажу: если бы Брагин не задразнил
Володю музыкантом, Володя не убежал бы с уроков, ре¬
бята!
— Вот так причина! Вот так предлог! — закипятился
Юрий. — Уж не из-за меня ли он и географии сегодня не вы¬
учил? А что вторым долгом? Что? Говори!
— Ничего. Кончил, — мрачно ответил Горюнов, сел за пар¬
ту и искоса поглядел на Володю.
Теперь к столу вышел Коля Зорин. Постоял, откашлялся
и спокойно сказал:
— Доклад не имеет никакого отношения к делу.
— Как—не имеет? — словно ужаленный, воскликнул
Юрий.
И вдруг в ответ поднялись крики:
— Не имеет! Доклад ни при чем.
— Новиков не для себя одного готовил доклад!
— Нечего оскорблять понапрасну!
— А другие не удирали с уроков?
— Нечего одного Новикова винить! Все виноваты!
— Все!
Дело приняло неожиданный оборот. Ребята стали на сто¬
рону Новикова. Почему? Как могло это случиться? Разве
Юрий не доказал им, как дважды два — четыре, что Воло¬
дя— прогульщик? Они спорят против фактов.
Юрий растерялся:
104

— Тогда... если так... предлагаю передать вопрос на коми¬
тет. Там разберут, кто прав: вы или я.
— Погодите! — вдруг вмешался Андрей Андреевич. Он
поднял руку и медленно провел ладонями от висков к затыл¬
ку. — Погодите, ребята.
Все сразу замолчали, а Юрий с облегчением подумал: «Ну
и пусть решают, как хотят. В конце концов, какое мне дело?»
Он уже и сам был не рад, что затеял эту историю.
— Кто скажет, что Володя поступил хорошо? — спросил
Андрей Андреевич. — Кто скажет, что Новиков невиновен в
том, что убежал с уроков? Нехорошо. Не по-комсомольски.
Володя, ты признаешь свою вину?
— Да, — ответил Володя.
— Вот-вот! Сам признает. А я о чем говорил?.. — обрадо¬
ванно подхватил Юрий.
— Ты погоди, Юрий, — сдержанно прервал его Андрей
Андреевич.
— Ребята, почему же вы, комсомольцы, защищаете това¬
рища, если он виноват?
Молчание.
«Попались? Так вам и надо! — ликовал в душе Юрий, ко¬
торого чуть было не сбил с толку общий отпор. — Что ни гово¬
ри, Андрей Андреевич — замечательный классный руководи¬
тель! Раз, два — все рассудил».
— И ты, Юрий, не понимаешь, почему ребята взяли под
защиту Володю? — неожиданно спросил Андрей Андреевич.
— Нет. Откуда я знаю? — смутился Юрий. — Они всегда
горой за виновного...
— Едва ли, — возразил Андрей Андреевич. — А хочешь,
Юрий, я тебе объясню? Дело в том, что ты всех обидел, связав
вину Володи с его докладом о музыке. Не только Володю —
всех. Понятно тебе? Критиковать надо за то, в чем человек
виноват. А ты и хорошее и плохое свалил в одну кучу.
— Правильно! Правильно! Верно! — закричали ребята.
Солнце, запутавшееся в ветвях тополя за окном, вдруг по¬
бежало по классу золотыми лучами. Кирилл Озеров, жмурясь
от света, с упреком сказал:
— Эх ты, Володька! Не ушел бы на Волгу, и разговору бы
не было!
— А обманул Гликерию Павловну? Об этом забыли? —
упрямо напомнил Юрий.
— И мы не забыли, и Володя все понял, — возразил Анд¬
рей Андреевич. — Итак, ребята, вопрос ясен. Мы не будем пе¬
редавать его на комитет — разобрались сами.
105

— Андрей Андреевич! Вы нарушаете демократию! — за¬
пальчиво воскликнул Юрий.
— Нет. Я вношу предложение.
— Не передавать! — хором подхватили ребята.
Юрий вытер влажный от волнения лоб. Сегодня почва
ускользала у него из-под ног: то он чувствовал себя твердым
и правым, то колебался, то опять оживал, и вот вышел кругом
виноватым.
«А все из-за Володьки. Но погоди радоваться, Новиков!
Все равно — я был всегда впереди тебя, впереди и останусь».
— Переходим ко второму вопросу, — объявил Юрий. При
создавшемся положении вещей только второй вопрос мог спа¬
сти его авторитет. — Скоро экзамены. О подготовке к экзаме¬
нам...
СКУЧНО ЖИТЬ ЕЛИЗАВЕТЕ ГАВРИЛОВНЕ
Елизавета Гавриловна кормила отца обедом. Он сидел за
кухонным столом и, не торопясь, ел гречневую кашу, а она,
сложив на груди руки, молча стояла у плиты.
Старик одряхлел. Его седые волосы за последний год со¬
всем поредели, борода торчит жидким клинышком.
И одежонка у отца обветшала, на пиджаке порван карман.
Отец кончил есть, вытер ладонью рот и усы и свернул ци¬
гарку:
— Ну спасибо. Покурю да пойду. Унести ноги, пока твой
не вернулся с завода.
— Снова за старое? — гневно спросила Елизавета Гаври¬
ловна.— Зря вы, папаша, к Василию Петровичу придирае¬
тесь!— быстро, с досадой заговорила она. — Чем он обидел
вас? Вы от него за всю жизнь слова дурного не слышали.
— Дурного не слышал, да и хорошего не запомнил.
Это верно. Василий Петрович ни разу прямо не сказал, что
близкие отношения с тестем, старым, иной раз пьяненьким
ночным сторожем из-за Волги, ему не по сердцу. Но он так
тягостно умолкал, когда старику случалось к ним заглянуть,
что отбил у Елизаветы Гавриловны охоту часто звать отца в
гости. Старик тоже хорош! Любишь дочь—с немилым зятем ми¬
рись. Он — нет. Наглядится, пока в гостях посидит, и, как ре¬
пей, прицепится к. дочери с колючими, едкими насмешками.
— Твой Василий Петрович оттого на людей косится, слов¬
но на пятницу середа, что в голове у него реденько засеяно.
Лицом-то он сокол, да умом тетерев.
106

— Зря вы, папаша, зря... — противится Елизавета Гаври¬
ловна.
Старик тряхнет жиденькой седой бороденкой и еще злее
отрежет:
— Смирна ты, Лизавета! Смирен пень, да что в нем?
Встречи с отцом не раз стоили Елизавете Гавриловне тай¬
ных слез.
— Дайте починю карман, — хмуро сказала она.
Старик снял пиджак и, пока дочь частыми стежками заши¬
вала прореху, свернул новую цигарку из газеты, туго набил
махоркой и опять закурил.
Елизавета Гавриловна перекусила зубами нитку, встряхну¬
ла пиджак:
— Нате.
Он оделся и, кряхтя, стал натягивать сверх пиджака полу¬
шубок, который почти круглый год не снимал с плеч.
— Вас зовут, переезжайте к нам жить, — не глядя в глаза
отцу, сказала Елизавета Гавриловна.
— Хе-хе-хе! — засмеялся старик. — Кто зовет? От зятька
Василия Петровича приглашения не было. А твое слово, Ли¬
завета, не в счет. Ты здесь не самостоятельная. В подчинении
ты. — Он сердито застегнул на крючки полушубок, пере¬
брал в руках шапку. — Ну, прощай покуда. Егору поклон.
Старик упрям, так и не привык внука звать Юрием. Зала¬
дил свое — Егор да Егор.
— До свиданья, папаша.
Пусть уходит! Трудно Елизавете Гавриловне со своим свое¬
вольным, за всю жизнь не нажившим ни добра, ни почета
острословом-отцом.
Сегодня он, видно, взялся вконец доконать дочь упреками:
— Я тебе, Лизавета, образование дал. Зачем я тебя семь
лет учил? За инженера замуж вышла? Экий почет! У других
дочки рабочие да служащие... Будь у меня дочка сама по себе,
может, и пришел бы к ней век доживать...
Вот он каков! Насмешливый, дерзкий старик! Придет,
растревожит и снова исчезнет до тех пор, пока холод бобыль-
ей, неухоженной хаты за Волгой не погонит погреться на кух¬
не у Брагиных.
Елизавета Гавриловна долго не могла взяться за дело пос¬
ле встречи с отцом.
Образование дал?
«Не ты, папаша, образование мне давал. Школа учила, а
ты и не заметил, как выучила. Милый, нескладный отец! Жа¬
лею я тебя, а поблагодарить не за что».
107

После смерти матери все пошло в доме прахом...
Давно ли это было? Давно ли семнадцатилетней девочкой
Лиза пришла работать табельщицей на завод?
Была она в ту пору необыкновенно хороша собой — тем¬
ноглазая, с прямым, выточенным носом, узкими бровями. Та¬
кая красавица не засидится в невестах. Года не прошло —
Лиза стала женой инженера Брагина.
Как быстро летит жизнь!
Елизавета Гавриловна вздохнула.
Работа валилась у нее из рук. Скучно, скучно!..
Но вскоре на лестнице раздались голоса: Василий Петро¬
вич и Юрий вернулись домой вместе.
Елизавета Гавриловна привыкла последнее время видеть
Юрия окруженным ватагой ребят. С ума они все посходили с
этой машиной!
Сейчас Юрий привел одного Мишу Лаптева, суетлизо-
го мальчишку с черными бусинками бегущих к переносице
глаз.
Василий Петрович любит за столом порядок — свежую
скатерть, аккуратно расставленные приборы.
«Обед организует семью. Недаром раньше с таким уважг-
нием собирались к столу», — говорил Василий Петрович.
Юрий и Миша сели рядом, вплотную приставив стулья.
Миша с торопливой жадностью глотал суп. Юрий что-то шеп¬
тал ему на ухо.
— Что у вас произошло? — спросила Елизавета Гаврилов¬
на, заметив возбужденность мальчиков.
— Ничего, мама! — недовольно отмахнулся Юрий. — Тебе
неинтересно. Свои дела.
У него вечно свои дела. Елизавета Гавриловна никак не
поймет, когда случилось, что Юрий отстранил ее от своей
мальчишеской жизни. Как это началось? Отчего? Положим,
она не разбирается в технике, которой Юрий без памяти увле¬
чен, но разве жизнь состоит из одной техники? Вот он дружит
с Мишей Лаптевым. Почему? О чем они секретничают весь
обед?
— Юрий! Что же все-таки у вас произошло? — снова спро¬
сила Елизавета Гавриловна, сама чувствуя ненатуральность
своего тона.
— Опять ты, мама!..
— Давай я скажу, — шепчет Миша. — А? Давай!
— Ну, говори, — как будто нехотя согласился Юрий.
— У них было комсомольское собрание. Юрий раскритико¬
вал одного, а теперь все ребята злятся, — скороговоркой вы¬
108

палил Миша, видимо испытывая удовольствие оттого, что пер;
вым сообщает новость.
Василий Петрович, только что положивший на тарелку
сочный кусок жареного мяса, опустил нож и вилку и озабо¬
ченно спросил:
— Юрий, с кем ты воюешь? Против кого ты выступал?
— Ты не знаешь, папа! У нас есть один... Новиков. Я его
сегодня за прогул прорабатывал, — беспечно ответил Юрий.
— Давай я расскажу. Давай, а? — снова зашептал Миша.
— Говори, пожалуй, если хочешь, — разрешил Юрий.
Миша не был на собрании. В его пересказе роль Юрия
получилась вполне благовидной. Юрий выступил благо¬
родно, а ребята и Андрей Андреевич стали на сторону Нови¬
кова. Юрий остался один. В общем, человек пострадал за
правду...
Юрий слушал, опустив глаза, то кусая губы, то деланно
улыбаясь. Впрочем, теперь ему казалось, что все именно так
и происходило, как рассказывал Миша.
У Василия Петровича после рассказа Миши неожиданно
испортилось настроение. И любимое жаркое с томатной под¬
ливкой сегодня ему не понравилось, а главное, отчего-то стал
неприятен вертлявый, неизвестно чему радующийся мальчиш¬
ка, гость Юрия.
— Дела! — проворчал Василий Петрович, без аппетита
пережевывая мясо.
Юрий отодвинул тарелку и встал из-за стола:
— Спасибо. Миша, пойдем. Мама, мы весь вечер будем
заниматься. Ты не мешай нам...
Он так и не поглядел в глаза матери, и у Елизаветы Гаври¬
ловны тревожно заныло сердце.
Вдруг ей подумалось, что Юрий неспроста привел Мишу.
Ну конечно. Отчего бы ему самому не рассказать об этой
истории в классе? Прячется он за своего Мишу...
В комнате Юрия щелкнул ключ, родители остались одни.
Василий Петрович вытер губы бумажной салфеткой, смял и
раздраженно бросил на стол:
— У них опасный возраст. Если не следить за каждым их
шагом, не таких еще глупостей натворят!
— Какую глупость сделал Юрий? — спросила Елизавета
Г авриловна.
Она собрала посуду, чтобы нести в кухню, и, ожидая
ответа, остановилась среди комнаты с грудой тарелок в
руках.
— Восстановил всех против себя! — сердясь на ее недогад¬
109

ливость, пожал плечами Василий Петрович. — Зачем соваться
не в свое дело? У них есть классный руководитель, пусть и
воспитывает этого... как его... Новикова.
Елизавета Гавриловна поставила тарелки на край стола.
— Вот как ты смотришь! — сказала она и села, положив
на колени руки.
— Ну, а ты как смотришь? — еще более сердито спросил
Василий Петрович.
— Если в классе беспорядки, неужели молчать? — несмело
произнесла Елизавета Гавриловна.
Она привыкла слушаться мужа, но иногда что-то восстава¬
ло в ней против его трезвой, практической мудрости. Ее тро¬
гали и привлекали эти «глупости», которые он осуждал. Вот и
сегодня: она уважала бы Юрия, если бы все было действи¬
тельно так, как рассказал Миша...
— А я не понимаю, зачем молчать, если ты с чем-нибудь
не согласен, — повторила Елизавета Гавриловна.
— Ну, вот что я тебе доложу. Когда дело касается соб¬
ственного сына, фантазии не к месту. Пофантазируем как-ни¬
будь после! — резко возразил Василий Петрович. — И не изо¬
бражай ты из меня злодея, пожалуйста, сделай милость! —
обиженно говорил он, вставая и прохаживаясь по комнате с
недовольным лицом.
Елизавета Гавриловна уже знала: теперь он будет долго
ворчать и доказывать ей свою точку зрения, которая всегда
сводилась к тому, что не надо вмешиваться в чужие дела. Кто-
то нахулиганил в классе. Кто-то бездельничает. Но ведь не ты?
Отвечай за себя — и довольно. И хватит.
Елизавета Гавриловна взяла со стола груду тарелок и мол¬
ча ушла.
Оставшись один, Василий Петрович походил некоторое
время по комнате, хмурясь и пожимая плечами, потом собрал
забытые женою ложки и вилки и тоже понес в кухню.
— Ты пойми, Лиза, — старался он ее убедить, — Юрий дол¬
жен отлично учиться. А в школьных беспорядках и без
него разберутся, и, поверь мне, куда лучше, чем он. Пусть-ка
свои обязанности хорошо выполняет. Вот как мы должны
его направлять. Ты не согласна? А, Лиза? Ты согласна
со мной?
«Смирен пень, да что в нем?» — вспомнились Елизавете
Гавриловне слова отца. Весь-то день ей грустно сегодня!
Василий Петрович продолжал рассуждать. Елизавета Гав¬
риловна налила в тазик горячей воды и принялась мыть
посуду.
110

ВО ВСЕМ ЛИ ТЫ ПРАВ, ВОЛОДЯ?
Володя возвращался из школы один. Никто не успел
оглянуться, как он исчез из класса. Первые несколько минут
Володя бежал стремглав, боясь, чтобы кто-нибудь не вздумал
его догонять. Он не желал ни с кем разговаривать. Ни с кем.
Даже с Женькой, и с Колей, и с Кириллом Озеровым, которые
так здорово его защищали. Значит, у Володи скверный харак¬
тер, если, после того как доказано и черным по белому запи¬
сано в протокол: «Разлада между словом и делом в поведении
комсомольца Новикова нет, а есть нарушение дисциплины,
которое ему поставить на вид», все равно его душит обида.
Уж как ребята заступались, а Володе все больше и больше
жалко себя! Он и из класса убежал потому, что боялся заре¬
веть, как девчонка, если кто-нибудь примется его утешать.
Единственное, что могло Володю сейчас успокоить, — хоро¬
шая драка с Юрием. Попадись он под горячую руку Володе!
Невдалеке от дома его догнал-таки Женька.
— Володя, сходим на Волгу! — кричал на всю улицу Жень¬
ка.— Говорят, лед сошел. Поглядим.
— Не пойду! — буркнул Володя.
Женька утих.
— Володя, хочешь, дам книгу о флотоводце Головнине?
Не оторвешься, до того интересно! — предложил он участливо.
— Не надо мне твоего Головнина!
— Тогда... А ты каждый день к Марфиным на музыку хо¬
дишь?— спросил Женька, не зная, как рассеять Володю.
— Не каждый.
— Володя, хочешь, поговорим?
— Нет. Некогда. До свиданья.
Так и не утешив Володю, Женя один побрел к Волге взгля¬
нуть, не побежала ли в первый рейс на тот берег «Пчелка».
Володя пошел домой.
Все оставалось по-прежнему. Завтра, как всегда, урок му¬
зыки. Ольга занимается теперь новым методом. Ей, должно
быть, самой надоели гаммы и скучнейшие упражнения Бейера.
— Так и Моцарта не мудрено погубить! — сказала Ольга
и ввела в репертуар «Маленькие пьесы» Гнесиной. Это была
уже настоящая музыка.
Ольга больше не объясняет каждый звук и мелодию. Те¬
перь она требует: воспринимай непосредственно.
И Володя рад. Неясные, счастливые мысли бродят в его
голове, когда, стоя у стеклянной двери, он после урока слу¬
шает Ольгу. Там, в саду, снег растаял. Сбоку, у двери, широко
111

раскинулся куст шиповника. Черные, вязкие от грязи дорож¬
ки. Черный сад, готовый скоро зацвести. Все оставалось по-
прежнему. И все стало другим.
Нет, оказывается, Володя нелегко забывает обиды!
Он лег на диван, отвернулся к стене. Глаза бы на белый
свет не глядели!
Бабушка читала, сидя возле окна.
— Обломов Илья Ильич так-то полеживал. Бока ноют,
а он знай лежит! — сказала она наконец, посмотрев поверх
круглых очков на Володю.
Бабушка только после революции выучилась читать и те¬
перь, выйдя на пенсию, с охотой, много читала. Она и посмеет¬
ся над книгой и поплачет, а то вступит в спор.
— Скажи ты мне, мил человек, за что Илья Ильич девуш¬
ке полюбился? За голубиную душу? А какая в его голубиной
душе красота? Темный был человек и жизнь прожил зря. Ни
пользы, ни радости. Пустота одна. Много зряшных людей по
свету ходило.
В характере бабушки была неунывающая, легкая бодрость.
Она никогда не ворчала, не жаловалась и постоянно чем-то
была занята. Устанет — вздремнет, опершись щекой на ла¬
донь, а через минуту уже встрепенулась:
— Грех какой! Проспала!
Но сегодня бабушкина веселость сердила Володю. Он не
стал слушать ее разговоры и молча лежал на диване, уткнув¬
шись в валик лицом. Как ни защищали Володю ребята, а он
все помнил обидные слова Юрия.
«Красивый доклад о музыке, а сам...» Что это значит? Что?
Это значит — врал? Ладно, ругай за то, в чем виноват, а на¬
смехаться зачем? Теперь чтоб я когда-нибудь сделал доклад!
Чтоб я словечко сказал! Буду молчать. Попросят: выручи, Но¬
виков, общественное поручение — сделай доклад. Ни за что!
Оскорбили? Теперь ни за что!»
— Разгрустился? — спросила бабушка. — Погрусти. А то
лучше делом займись, мил человек! Дело из души всю пыль
выгонит вон. Все равно как угар сквозняком.
Пришел с завода отец, и Володя поднялся. Как ни был
он разочарован в жизни, однако не решался лежать при отце.
«Что за барство такое?» — пожалуй, еще крикнет отец.
Володя нехотя сел за уроки.
Отец пообедал, повозился с радио, развернул газету.
Володя ждал, когда отец заинтересуется, спросит, с какого
горя он повалился на диван, придя из школы. Уж, наверное,
бабушка рассказала. Отец не интересовался.
112
4

«Никому я не нужен», — подумал Володя.
— Папа! — наконец начал он сам. — У нас есть один...
Брагин.
Павел Афанасьевич опустил газету на колени и вниматель¬
но посмотрел на Володю:
— Уж не нашего ли Василия Петровича сын! Ну? Говори.
— Папа, знаешь... наш Брагин, который со мной учится в
классе... он сегодня...
— А ты рассказывай толком. Не мнись. Излагай по по¬
рядку.
В тоне отца Володя угадал особый интерес и участие, и,
как всегда это бывает, стало еще больше жалко себя. Что-то
давило на грудь, Володя не мог начать говорить.
— Брючишки поистрепались у тебя. К маю надо бы новые
справить, — озабоченно заметил отец.
Володя поглядел на свои действительно старенькие брюки
и собрался после этого с силами:
— Папа, я к докладу готовился... Всем ребятам понрави¬
лось, и Юрий хвалил. А потом стал насмешничать. На комсо¬
мольской группе говорит... Комсомолец Новиков, говорит...
Одним словом, опозорил меня, будто в докладе красивые фра¬
зы, а на деле...
Павел Афанасьевич закурил папиросу и, нахмурившись,
внимательно глядя на догорающую в пальцах спичку, спро¬
сил:
— Вот чего не пойму я, Владимир: как этот вопрос
на собрании встал? Комсомольское собрание о чем у вас
было?
Володе казалось — он рассказал отцу главное. Главным
было то, что Юрий его обидел. Остальное не имело значения...
Пропустил уроки? Нагонит! К следующему разу все выучит.
Володя невольно смешался:
— Я... папа... Знаешь, как было?
В конце концов, в том, что он ушел тогда с географии, ви¬
новат тоже Юрий. Если бы он не дразнил Володю композито¬
ром, разве Володя ушел бы с урока? Ему и в мысли не при¬
ходило бежать на ледоход.
Володя спутался и замолчал. Впрочем, скорее всего он
умолк потому, что увидел, как изменилось лицо отца, на ко¬
тором резко обозначились морщины и скулы, словно оно,
похудев, обострилось. Отец тыкал в пепельницу папиросу —
Володя знал эти предвестники гнева.
— Павел Афанасьевич, а ты не шуми, — сказала бабушка,
тоже испугавшись знакомых примет.
5 Библиотека пионера, том V
113

!— Шуму не будет, мамаша, — ответил отец. — Будет раз¬
говор принципиальный. Показывай табель, Владимир.
Этого Володя не ждал. Табель затерялся где-то в сумке
между книгами, Володя долго не мог его разыскать — рылся
в книгах, в тетрадях, а отец молча прохаживался по комнате,
и Володя чувствовал — надвигается новая гроза.
— Вот он, табель! При чем он тут? Доклад докладом, та¬
бель табелем.
— Дай погляжу.
Отец перелистал странички. Не очень отрадная ему откры¬
лась картина, Если верить отметкам, по части школьных за¬
нятий сын хромал на обе ноги. Так оно и было. Музыкальное
увлечение стоило Володе потерь на фронте учебы.
— Та-ак. Ну, объясняй. Брагина покуда оставим. О себе
говори.
Володя молчал.
Отец подошел к столу и положил ладонь на чертеж:
— Кабы я из-за своих изобретений запустил основную ра¬
боту и сорвал план по цеху, знаешь, как со мной поговорили
бы на партийном собрании? «В гении, товарищ, рано зачислил
себя!» — вот как, к примеру, отписали бы мне на партийном
собрании. У нас льгот никому не положено. Принял наряд —
выполняй.
Отец закинул за спину руки и прошелся по комнате.
— Твой Брагин, я вижу, умен, — сказал он, останавли¬
ваясь и с почти веселым любопытством поглядев на Володю.—
А в дураках мы с тобой оказались. Твой Брагин умен! Небось
в классе среди первых идет?
— Да-а.
— Небось и общественную работу выполняет?
— Комсорг.
— То-то. А у тебя какой козырь в запасе? Чайковский?
Неплохо. Да приплюсовать Чайковского не к чему.
Отец взял со стола табель, потряс им и снова бросил на
стол:
— Самолюбия нет в человеке — толку не жди.
— У меня нет самолюбия? — вспыхнул Володя.
— У тебя. Где оно, твое самолюбие? В нашей семье о че¬
ловеке привыкли судить по работе. Вон бабушкин портрет по
сию пору на городской Доске почета... Погляжу, как вы, ма¬
маша, в воскресенье на фабрику подниметесь весело. Товарищ
знатная ткачиха, на всю область прославленная, внучонок у
вас, слыхать, назад раком пятится? Не сидеть вам, мамаша,
больше в президиуме! И позовут — не пойдете. А почему?
114

Володя спутался и замолчал.

Стыдно! Сын за отца не в ответе, а от сыночка иной раз на ро¬
дителей тень.
— Павел Афанасьевич, спотыкается и конь, да поправляет¬
ся. С кем греха да беды не бывает? — заметила бабушка.
— Середнячок! Ни рыба ни мясо! — пренебрежительно
бросил отец. — Да и прогульщик к тому же.
Володя привык к вспышкам отцовского гнева, когда от
стука кулаком по столу дребезжит в буфете посуда, и то, что
сегодня отец говорил, почти не сердясь, а только крайне удив¬
ляясь чему-то, больше всего его поразило.
— Окончен наш разговор, — промолвил отец. — Запомни:
покуда тянешься середняком, от меня да от бабушки по заслу¬
гам и уважение прими. К нам честь тоже не по наследству
пришла: что заслужили, с тем и живем. А музыку пока при¬
дется оставить.
— Что оставить? Музыку? Ни за что! Все другое оставлю,
а это — ни за что!
Отец нахмурился:
— Э, парень! Я гляжу, не то направление ты взял. Пока в
школе плетешься середнячком, о музыке позабыть! Понял?
— Нет! — не помня себя, крикнул Володя. — Не запретите!
Буду! Что захочу, то и буду делать! Вырос. Не маленький!
— Владимир! — всплеснула руками бабушка, проворно
став между ним и отцом. — Володюшка! На кого кричишь?
Вырос с каланчу, а ума не нажил.
— Нажил! Хватит с меня!
Вот они к чему подбираются! Нет, не бывать этому! Знайте,
он от своего не отступит.
— И не дожидайтесь, что музыку брошу! — кричал Володя
бабушке: с бабушкой, как-никак, легче воевать, чем с отцом.
Но отец легонько ее отстранил, и Володя снова очутился
лицом к лицу с ним.
— Высказался? — холодно спросил отец. — Весь свой ха¬
рактер наружу показал! Та-ак! — протянул он с насмешкой.—
Так. Теперь ступай к Ольге Марфиной, да ей и расскажи, как
под горку катишься. Твоя учительница, по всему видать,
смышленая девушка, рассудит... А то давай я сам с ней по¬
советуюсь?— спросил с насмешкой отец.
— Что-о?!
Володя остыл, словно окаченный студеной водой.
Отец закурил новую папиросу и как ни в чем не бывало
развернул газету. Бабушка села к окну, надела очки и взялась
за «Обломова».
В доме наступило молчание.
116

УТРО. СЧАСТЬЕ
Ольга проснулась оттого, что из сада в раскрытую фор¬
точку врывался громкий щебет. Воробьи так усердствовали,
что в ушах стоял звон. Но Ольга различила и новые голоса
в птичьем хоре.
«Фьюи! Фьюи! Чюль-ли-ли!» — выводил скворец.
Что он только не выделывал своим тонким горлышком!
Свистел, заливался трелями, щелкал.
На старой березе в растрепанном гнезде поселились грачи.
Свист, гомон в саду!
Ольга быстро оделась. В столовой спит Шурик, и кот Мур-
лыш спит, свернувшись клубком у него в ногах; дверь в ком¬
нату родителей закрыта.
Все спят, только Ольгу чуть свет разбудили птицы.
Она на цыпочках прокралась в кухню, зажгла керосинку,
поставила чайник и вышла на крыльцо.
Солнце пригрело ступеньки. Мурлыш, скользнувший в
дверь за Ольгой, уселся на крыльце, жмуря в сладкой истоме
глаза.
«Кво-кво-кво-о!» — выговаривали в сарайчике куры. Ольга
выпустила кур во двор. Они принялись копаться в земле, а
петух выпятил пеструю грудь и закричал во все горло.
Вдруг бабочка, трепеща зеленоватыми, как лимонные лом¬
тики, крылышками, закружилась над головой Ольги.
— Мурлыш! Смотри-ка, смотри! Первая бабочка! Вот ра¬
дость!— сказала Ольга и пошла в сад.
И кот пошел вместе с ней.
Сад был за домом, на западной стороне. Там земля бы¬
ла влажной. Пахло сыростью и прошлогодними прелыми
листьями.
И каждое дерево чирикало, пело голосами невидимых
птиц. Вдоль просохшей дорожки навстречу Ольге шла, пока¬
чивая узеньким хвостиком, голубая синица. Кот замер и прыг¬
нул. Синица взлетела на ветку и закивала оттуда головкой,
дразня и смеясь.
Ольга увидела на открытой полянке ярко-зеленые, острые
побеги травы. Вчера травы не было. И почки на сирени вчера
были еле заметны, а сейчас набухли, того и гляди лопнут.
И скворцов вчера не было слышно. Сколько чудес случилось
за одну ночь!
А у забора на тоненькой ножке стоял крохотный подснеж¬
ник, и к нему прилетела и порхала над ним лимонная бабочка.
Ольга нагнулась и потрогала пальцем подснежник. Он стоял
117

один-одинешенек. Ольга не стала его срывать, только посиде¬
ла возле на корточках.
Вот так утро сегодня выпало Ольге! Необыкновенное утро!
Между тем в доме проснулись. Татьяна уже пела свою
утреннюю песенку, пуская ртом пузыри: «гу-у-гу!»
Шурик, сидя за столом, тянул из кружки горячее молоко и
умильным голоском упрашивал мать:
— Мамочка! Давай с тобой покопаем грядки сегодня.
— Придешь из школы — покопаем, — согласилась мать, де¬
лая вид, что не понимает, отчего на него напало такое усердие.
— Мам, а мам! Давай пропустим один денек школу? Из-за
грядок. Мамочка, а?
— Нет, иди в школу, иди!
— Тебя выпроваживали бы каждое утро!
— Шурик, а Ольга?
Так уж у них повелось! Ольга не успеет моргнуть, гля¬
дишь — в образец брату поставили. Хочешь не хочешь — будь
образцом.
— Идем! — позвала она Шурика.
— Ну, идем. Мамочка, открой в сад стеклянную дверь. Я из
школы садом вернусь. До свиданья, мама!
Он вприпрыжку побежал со двора, а Ольга молча поцело¬
вала мать и тихонько пошла в школу, улыбаясь и думая, что
вечером, когда Володя придет заниматься, надо показать ему
подснежник рг траву на проталине, рассказать о синице, кото¬
рая, качаясь на ветке, дразнила кота, и спросить, был ли он
после ледохода на Волге и как вообще он живет...
Михаил Осипович ушел из дому последним. Анастасия Ва¬
димовна одна осталась с Татьяной. Никто не знает, как они
проводят время вдвоем.
Анастасия Вадимовна принялась за уборку. Она работала
и говорила с Татьяной.
Татьяна спокойно лежала в коляске, перебирая розовыми
пальчиками целлулоидовые кольца, подвешенные над коляс¬
кой, и слушала щебет и свист скворцов за окном и голос ма¬
тери. Если бы Татьяна понимала, о чем говорит мать, она
узнала бы, что вчера Анастасия Вадимовна получила из Моск¬
вы от бывшей школьной подруги письмо и до поздней ночи
писала ответ, а утром разорвала и бросила в печь все испи¬
санные за ночь листочки.
Вместе кончили школу. Подруга уехала в Москву, стала
ученой. Будничной показалась Анастасии Вадимовне своя
жизнь после вчерашнего письма. Куда потрачены молодость,
силы?
118

«Есть большие пути. Есть неприметные тропки. Почему мне
на долю выпало идти такой тропкой?» — писала Анастасия
Вадимовна школьной подруге.
Но проснулась Татьяна. Мать взяла дочку на руки, при¬
жала к груди и, целуя ее теплое, сонное тельце, подумала:
«Моя доля! Счастье мое бесценное!»
Да, судьба у нее сложилась скромно: дом, дети, семья.
А хотелось учиться^ действовать, думать. Если бы Анастасия
Вадимовна была инженером или врачом, она перечитала бы,
наверное, все книги, которые могли ей помочь в совершенстве
овладеть профессией. Она была только матерью. Конечно, она
не могла положиться лишь на свой опыт. Она стала читать.
Михаилу Осиповичу пришлось сделать специальную книжную
полку. Это была мамина полка. Сначала на ней стояли книги
Аксакова, Гарина, Толстого. Долли Облонская — вот кого по¬
любила Анастасия Вадимовна!
Милая Долли, которую природа наградила одним, вечным
талантом материнской любви! Анастасия Вадимовна влюби¬
лась в Долли Облонскую.
...В одну из страшных военных ночей на город внезапно на¬
летели фашистские самолеты. Стояла поздняя осень. Ледяной
ветер дул с Волги. Анастасия Вадимовна не повела детей в
узкую щель на дворе. Она уложила их спать дома и села у из¬
головья кровати. Над заводским районом рвались бомбы.
Прожекторы шарили небо. Гудела земля. Над крышей взвыл
фашистский самолет, и смерть пронеслась, едва не задев дом.
Дети спали. Анастасия Вадимовна просидела над ними всю
ночь.
Утром она мельком увидела в зеркале свое серое лицо с
черными впадинами глаз, словно подернутое пылью, и отшат¬
нулась— так состарило и изменило его ожидание смерти!
Ольге в то время было шесть лет. Шурику — год. Анаста¬
сия Вадимовна умыла детей и посадила за стол. Она отрезала
им по кусочку хлеба и поставила перед каждым чашку чаю.
— Мама, ты заболела? — спросила Ольга, поднося ко рту
ослеб и не решаясь откусить.
— Ешь, ешь. Я здорова.
— Нет, ты заболела.
Анастасия Вадимовна заплакала.
...Много времени спустя Анастасия Вадимовна снова вспом¬
нила о Долли Облонской. Этот милый человеческий образ и
теперь, как в пору юности, вызывал в ней душевное волнение.
Но бедная Долли! Ты жила в маленьком мире. Куда ведет
твоя любовь?
119

На книжной полке появился Макаренко. Писатель добрым
другом вошел в жизнь Анастасии Вадимовны.
Она была из тех людей, которые не могут жить без мечта¬
ний. Полурешения были не в ее характере. Она не умела согла¬
шаться наполовину. Нет, ее жизнь полна глубокого смысла!
Когда-нибудь Анастасия Вадимовна напишет о ней своей
школьной подруге в Москву.
И в то же время это была простая и .трудная, будничная
и прозаическая жизнь, когда каждый день нужно в определен¬
ные часы укладывать детей спать, следить за их здоровьем,
уроками, увлечениями, дружбами, движением характеров, за
прорезыванием первых зубов у Татьяны и дырами на чулках
и штанах Шурика, готовить обед и стирать пеленки.
Михаил Осипович вел в Технологическом институте курс
организации производства. Анастасия Вадимовна требовала
от мужа и детей участия в организации быта.
Странная вещь! На Шурика плохо действовали уговоры:
«Надо помочь маме. Маме тяжело. Ты обязан!» — и так далее.
Но в беспечной и ленивой натуре сына Анастасия Вадимовна
угадала счастливую склонность: ему нравилось выполнять об¬
щественные поручения. Возвратившись из школы, он то и дело
сообщал матери: «У меня общественная работа — открывать
форточку в классе». Или: «Мне поручили общественную ра¬
боту — проверять, моют ли ребята уши».
— Слушай-ка, Шурик, — сказала Анастасия Вадимов¬
на.— Как нам быть с гуляньем Татьяны? Я не всегда
успеваю. В школе ты берешься за общественные поручения,
а дома?
Шурик подумал и внес предложение:
— После уроков все равно гуляю, буду кстати и Татьяну
захватывать.
Он составил расписание своих общественных обязанностей
по школе и дому и вывесил его на стене.
Из каких маленьких, иногда еле приметных событий и
отношений складывалась жизнь семьи, которую Анастасия
Вадимовна создавала с решимостью человека, одаренного
мечтательным и вместе с тем трезвым умом!
— Ну вот, Татьяна, дали Шурику слово — исполнили!
Анастасия Вадимовна вынесла из комнаты мусор и тряпки,
которыми протирала стекло, и распахнула дверь в сад.
В комнату хлынул запах просыхающей, разогретой солнцем
земли и хвои.
Ветер шевелил длинные ветви плакучей березы, в черном
гнезде галдели грачи. На солнцепеке сильнее зазеленела поля¬
120

на, хоровод бабочек кружил и вился над ней, и все громче, все
искуснее высвистывал трели скворец, и над садом, словно
опрыснув его желтоватой пыльцой, уже курчавились лопнув¬
шие почки.
Анастасия Вадимовна, стоя на пороге, жадно всматрива¬
лась и вслушивалась в приметы весны, вспоминая счастливое
лицо Ольги, когда она утром вернулась из сада.
«Вот и опять весна, девочка!» — с нежностью подумала
Анастасия Вадимовна.
Она закутала Татьяну, вывезла коляску в сад и наклони¬
лась над дочкой.
Татьяна тихо лежала, раскрыв голубые глаза. Благодатное
небо густо синело и сияло над ней. Татьяна перевела дыхание,
сладко чмокнула губами и вдруг уснула.
ВОЛГОЙ ИДУТ КОРАБЛИ
Снизу шел «Академик Бах». Володя следил за ним, сидя на
штабелях досок, сложенных на берегу.
«Академик Бах» обогнул отмель против Стрелки и снисхо¬
дительным басом ответил на приветственный гудок встречного
катерка. Катерок, тесно набитый людьми, убежал вниз, в при¬
городы, а теплоход «Академик Бах» величаво прошел вверх,
к дебаркадеру, взбивая за кормой гряду крутых, пенистых
волн. Волга чуть покачалась и два-три раза мерно плеснулась
О берег.
Володя поджидал Женю. Он немного продрог в легком
пиджачке, а Женьки все нет. И пора бы домой, и не хочется
уходить.
Володя сидел на берегу и думал. Разговор с отцом здорово
задел его.
Володя надеялся — отец погрозит, побранится, а завтра все
вернется к старому. Однако старое не вернулось.
А сегодня на уроке географии Гликерия Павловна вызвала
его отвечать, улыбалась, кивала и заявила на весь класс:
— Ребята, смотрите-ка, подтянулся наш Новиков!
Женя Горюнов заспорил:
— Несправедливо! Новиков не хуже других знал. Не дове¬
ряете Новикову!
Гликерия Павловна стукнула карандашом по столу:
— Ох, уморите, спорщики! Доверие за так не дается, пусть-
ка заслужит.
Вот До чего дошло дело!
12!

Даже занятия с Ольгой не доставляли Володе прежней ра¬
дости. Ему и встречаться с ней теперь не хотелось.
Володя слез с досок и подошел ближе к воде.
Волга сегодня спокойная, плеснет волной на песок и снова
чуть слышно, монотонно бормочет.
«Академик Бах» хрипло прогудел три раза и отвалил от
дебаркадера.
— Э-эй!—услышал Володя.
Женька стоял наверху, на набережной, и орал оттуда, пе¬
регнувшись через решетку:
— Э! Кто пощел? «Лермонтов»?
— «Академик»! — закричал Володя в ответ.
— «Александр Сергеич»? — не расслышав, надрывался
Женька.
Он оглянулся — милиционера поблизости не было.
Перемахнув через решетку, Женька ползком стал спускать¬
ся с выложенной булыжником кручи.
Теплоход заходил уже под сквозные арки моста, легко ле¬
тящего с берега на берег, в последний раз блеснул на солнце
белыми бортами и исчез.
— В разведывательный рейс пошел, — сказал Женька. —
А ну-ка, угадай, что в руке? — протянул он зажатый кулак.
— Ключ от лодки!
— Едем! Живей! Сходим только за веслами.
Он побежал за мыс набережной. И Володя — за ним.
Там, на высоком деревянном фундаменте, стоял дом бакен¬
щиков; по углам его вытянулись четыре тонкие осинки, уве¬
шанные длинными серовато-дымчатыми серьгами, кажется —
на каждой осинке надета серебряная шапка.
— Сейчас! Погоди! — крикнул Женька, исчезая за домом.
Через пять минут он притащил откуда-то весла.
Они кинули жребий. Грести в первую очередь выпало Во¬
лоде.
— Ну ладно, садись на весла, раз ты такой везучий, —
скрывая огорчение, согласился Женя и, оттолкнув лодку, с
разбегу в нее вскочил: — Чего глядишь? Весло на укол! Отпи¬
хивайся!
Они вышли на стрежень. Незаметные с берега, здесь ходи¬
ли невысокие, плавные волны. То были даже не волны — под¬
нимется, словно от мощного вздоха, во всю ширь, едва глаз
охватит, вода, опустится, снова поднимется. Сила и глубь в
ритмичном дыхании Волги.
Володя выгреб за отмель, Город остался позади — весь на
виду. Он клином врезался в Волгу, высокий, как крепость. Да¬

леко, на краю города, где над рекой повис прозрачный, словно
кружево, мост, вьется и тает в небе голубая стрела. Там отцов¬
ский завод.
— Женя, — сказал Володя, — знаешь, зачем я тебе назна¬
чил прийти?
-г- Что? Разве ты назначал?.. Лево руля! Черт! На бакен
едва не напоролись! Куда ты мне назначил прийти?
— Да на Волгу. Забыл?
— Ну? А что?
— Знаешь, Женя, я решил... У тебя есть самолюбие,
Женька?
— А ты как думаешь? Без самолюбия — последнее дело...
Давай садись-теперь ты на руль.
Они поменялись местами. Женя поплевал на ладони и,
крякнув, налег на весла.
— Решил им доказать. Подумаешь, подвиг — уроки
учить! — говорил Володя. — Потруднее дела бывали, справ¬
лялся. Возьму и стану сплошь отлично учиться. Стоит только
захотеть, подумаешь!
— Что это тебе взбрело в голову?
— Вот и взбрело. Докажу волю! Из самолюбия, ясно?
С завтрашнего дня начинаю, будь свидетелем.
— Так уж и с завтрашнего!.. Эй, Володька! Погляди-ка
назад!
Володя оглянулся.
Над городом висел огненный шар заходящего солнца, во
все стороны от него летели стрелами золотые лучи. Весь край
неба на западе горел и плавился золотом, золотая кайма опоя¬
сала лиловую тучу. По Волге ходили лиловые и густо-красные
отражения заката.
В это время они увидали — по фарватеру несутся снизу
два невиданных корабля. Они шли один за другим навстречу
солнечным стрелам.
— Отходи! — во все горло закричал Женя, шлепая весла¬
ми по воде.
Володя круто повернул руль, и, едва они успели на несколь¬
ко метров свернуть с фарватера к берегу, мимо них, разрезая
косами воду, пронеслись два корабля. Они походили друг на
друга, как близнецы. У них были высокие светло-серые сталь¬
ные борта, иллюминаторы, широкие трубы, перехваченные по¬
середине черными полосами, мачты и шлюпки, подвешенные
на лебедках.
Морские теплоходы. Как они попали сюда? Куда идут?
Мальчики едва обменялись изумленными возгласами — на
123

лодку, грозя ее захлестнуть, надвигалась огромная, с белым
гребнем волна.
— Становись кормой! — закричал Женя, держа весла на
весу, вместо того чтобы грести.
Волна ударилась о борт лодки, лодка накренилась и за¬
черпнула воды.
— Греби!—коротко распорядился Володя.
Они встали кормой к волне, лодку подняло кверху, она
соскользнула вниз, как с горы.
Несколько минут Волга волновалась, горбилась и катила
к берегу широкие, пенистые валы.
— Скорее назад, — сказал Володя. — Садись-ка, Женька,
на руль.
Мальчики снова поменялись местами.
Но что это было? Как стремительно пронеслись два мор¬
ских теплохода навстречу городу в золотом огне заката!
— Ты успел прочитать? — спросил Женя. — «Тимур Фрун¬
зе» и «Виктор Талалихин». Одинаковые. Словно братья...
Ушли.
Женька сидел на руле, лицом к городу, и первый заметил
там, на реке, оживление.
«Тимур Фрунзе» и «Виктор Талалихин» стали на якорь про¬
тив города; вокруг сновали лодки—целая флотилия их
о-кружила теплоходы, от берегов подплывали новые. Когда
Володя, обливаясь потом, подвел наконец и свою и врезался
в середину речного гулянья, с «Тимура» спустили шлюпку.
В нее по лестнице один за другим сбежали гребцы. Последним
сошел высокий, стройный юноша в бескозырке.
Взметнулись вверх три пары весел, шлюпка полетела к бе¬
регу. Юноша стоял на носу, словно врос.
Мальчики переглянулись и без слов поняли друг друга.
Володя повернул свою лодку вдогонку за шлюпкой. Она при¬
стала у спуска. Юноша сошел на берег.
— Володька, догоняй! — взмолился Женя. — Не упускай
его из виду. А я отведу лодку на место. Надо еще и весла про¬
клятые сдать. Последи, Володя, за ним!
Володя выпрыгнул на песок и побежал вверх на набереж¬
ную.
У спуска, над обрывом, висела круглая беседка. Из беседки
в обе стороны далеко были видны Волга, поголубевший на
фоне вечернего неба мост, левый низкий берег, синий лес на
горизонте.
Моряк стоял в беседке и смотрел на Волгу. Вдруг он огля¬
нулся и увидел Володю.

— Слушай-ка, парень, — сказал он, — мне дали один
увольнительный час. Пробегись со мной по городу. Покажи,
что у вас есть.
— Идемте! — воскликнул пораженный Володя.
Они почти побежали. Солнце зашло. От черных лип, широ¬
ко раскинувших тяжелые сучья, на набережную лег сумрак.
— Вот наш художественный музей, — торопливо объяснял
Володя, показывая через дорогу на двухэтажный приземистый
дом с узкими, сводчатыми окнами. — Вы знаете, у нас в музее
Куинджи, Верещагин, Айвазовский, Крамской... У нас — как в
Москве. А раньше это были палаты митрополита. Старина!
Стены толщиной больше двух метров... Вам интересно?
— Интересно, — ответил моряк. — Ты, я вижу, культурный
парень. Веди дальше.
— Идемте.
Володя поглядывал на моряка, не решаясь спросить, кто он
и откуда, куда плывут его необыкновенные корабли. У моряка
обветренное, темное от загара лицо, тонкий с горбинкой нос и
почти сросшиеся над переносицей черные брови. Он удивитель¬
но нравился Володе.
— А вот наша Стрелка. Здесь поворот. Здесь, поглядите, в
Волгу впадает приток Которосль. Знаете что? Подождите не¬
много. Женька! Женя-а! — закричал Володя, нагнувшись вниз,
где под кручей, среди осинок, стоял дом бакенщиков.
— Э-ге! — отозвались снизу.
— Сю-у-да! Женька! Скорей!
Надо было выгадать время, пока Женька вскарабкается в
гору.
— Поглядите, к Стрелке подходит пустырь. Здесь летом
разводят цветник, а раньше стоял лицей. Старинная школа,
вроде вуза. Сожгли белогвардейцы поганые, когда в восемна¬
дцатом году подняли восстание. Мой дедушка воевал с бело¬
гвардейцами. А еще слыхали, у нас в городе учился Некра¬
сов?.. А вот Горюнов!
Женька перекинул ногу через решетку и, сидя верхом, мол¬
ча рассматривал моряка.
Моряк приложил руку к бескозырке:
— Вадим Громов. Рулевой с теплохода «Тимур Фрунзе».
Они все поглядели туда, где остановились теплоходы. Вол¬
га потемнела. На похолодевшем, ясном небе четко вырисовы¬
вались силуэты кораблей с зелеными огнями на мачтах.
— Только что в Горьком спустили с верфи, — говорил Ва¬
дим Громов. — Теплоходы полуморского типа. Первый
выпуск. Идем в Енисей.
125

— В Е-ни-сей? — охнули разом Володя и Женя.
— Да. Через Беломорканал, Архангельск, Белое море. Оке¬
аном пойдем. Я сам с Енисея... Ну, показывайте, ребята, где
у вас здесь учился Некрасов.
Они зашагали втроем — посередине рулевой Вадим Гро¬
мов, по бокам Володя и Женя.
— У нас на Енисее в низовьях с палубы земли не уви¬
дишь, — рассказывал Громов. — Океанские пароходы заходят.
Тайга. А то с обоих берегов стиснут скалы — словно темным
коридором идешь. А ваш город мне, ребята, понравился!
Город верно хорош! Есть на что поглядеть!
— Вы... как же вы стали рулевым? — спросил Женя.
— Так и стал. Морской техникум кончил. Я, ребята, на
практике. У нас практика — о! Не в обиду вашей Волге, на
Енисее у нас потрудней. У нас в одних протоках заблудишь¬
ся. Наш Енисей шибче рысака несется. Чуть прозеваешь— на
подводный камень напорешься.
— Я думаю, — сказал Женя, — я думаю, рулевой — самый
главный на судне человек.
— Ясное дело, из главных, — горделиво согласился Ва¬
дим. — Озолотите меня — я свою работу ни на что не сменяю.
С Енисея наших ребят никуда не переманите, нет! У нас на
Енисее Владимир Ильич жил, когда его при царизме сослали.
Слышали? А знаменитый художник Василий Иванович Сури¬
ков откуда родом, как бы вы думали? Из Красноярска! Корен¬
ной енисеец... А вы за Волгу болеете, ребята?
— За Волгу! — хором ответили мальчики, очарованные
речистым, веселым рулевым с теплохода «Тимур Фрунзе».—
У нас на Волге Ульяновск.
— Это конечно. Это вы правильно говорите, ребята!
— А вот наш театр, — показал Володя. — Первый русский
театр. Волковский.
Они полюбовались полукруглым желтым зданием с белыми
колоннами.
Они многое могли показать енисейцу: планетарий и про¬
сторную Советскую площадь, старые крепостные ворота и за¬
воды, стадион «Динамо» и голубые троллейбусы, свою школу
и улицу Собинова. Да, у них родился и Собинов!
— Культура! — сказал Вадим. — Я за культуру, ребята! —
Он взглянул на часы. — В запасе десять минут. Полным ходом
вперед.
Они направились полным ходом через бульвар прямо к
Волге.
Шлюпка уже ждала на том же месте, у спуска.
126

Вадим приложил к бескозырке два пальца:
— Ребята, до встречи!
Должно быть, он понял, что его новым друзьям жалко с
ним расставаться, и минуту помедлил на берегу.
— Кончите школу, валяйте, если позволит здоровье, в мор¬
ской или речной техникум. Ну, пишите! — Он прокричал уже
со шлюпки, куда надо писать. — Спасибо за компанию! Боль¬
ше жизни, ребята!
Гребцы подняли весла, бесшумно опустили в воду. Вода
не плеснулась. Взбираясь по веревочной лестнице на борт
теплохода, Вадим оглянулся и помахал бескозыркой.
Над Волгой густел вечер. Зеленые огни мачт висели в воз¬
духе, словно звезды.
Мальчики долго стояли на берегу.
— Все ясно, — наконец сказал Женя. — В восьмой класс
не пойду. Прямо в техникум.
Володя не ответил. Странное чувство охватило его душу.
Стремительный вечер — пылающее золотом небо, внезапный
приход кораблей, бурно взметнувшаяся и постепенно утихшая
Волга, — все слилось сейчас в одно торжественное впечатле¬
ние.
Они молча дошли до площади, где стоял памятник Ленину.
Здесь, на углу Гражданской улицы, Володин дом с круглой
аркой.
«Сказать отцу, что случилось?» — спрашивал себя Володя,
поднимаясь по лестнице.
Что случилось? Он сам не знал.
Вбежал в дом, задыхаясь от нетерпения и желания увидеть
отца.
— Папа!
Отца дома не было.
БЕДА
В этот день Павел Афанасьевич ушел из дому ранним
утром.
Ночью тополи распустили клейкие листья, ветер разнес по
городу горьковатый, нежный запах.
Город едва просыпался, освеженный за ночь дыханием
Волги.
Начинается город от Туговой горы. Там когда-то русские
люди впервые встали против татарского ига. Ветер качает над
горой светло-зеленую дымку весенней листвы.
На другом конце города — его молодость: заводы.
127

Павел Афанасьевич любил ранние утра, когда только что
спросонок звякнет первый трамвай, и снова улицы пусты и
тихи, и особенно явственны величавость и прелесть, простор и
уют родного города.
К заводу ведет прямая улица. В домах кое-где уже начи¬
нается день. Вот в раскрытом окне парусом надулась занаве¬
ска, на белом полотне скачет пятнами солнце. Далеко где-то
прогудел пароход, оставил на сердце раздумье.
...Все эти дни и недели, после того как завод принял реше¬
ние изготовлять изобретенный им механизм, Павел Афанасье¬
вич жил и радостной и мучительной жизнью. Он торопил из¬
готовление механической скалки, проверяя каждую деталь, во
все вмешиваясь, все контролируя, и в то же время боялся дня,
когда слесарное отделение смонтирует первый опытный обра¬
зец и сборочный цех приступит к его испытанию. Никто не по¬
дозревал, как Павел Афанасьевич боялся этого дня. Вдруг
практика снова опрокинет расчеты, которые все-таки до сих
пор живут только в идее? Еще три-четыре дня — и конструк¬
ция Павла Афанасьевича будет готова. Неужели его снова
собьет с ног неудача?
На заводе всё настойчивее говорили об изобретении Нови¬
кова. Павел Афанасьевич знал, что в сборочном цехе продол¬
жаются споры. Образовались две партии: путягинская, насто¬
роженно выжидавшая, и группа Пети Брунова — эта реши¬
тельно поддерживала Павла'Афанасьевича.
Споры и борьба, неожиданно для Павла Афанасьевича
завязавшиеся вокруг самого замысла механической скалки,
пугали его и радовали. То он чувствовал себя спокойным и
сильным, то уныние охватывало его, и тогда Павел Афанасье¬
вич сторонился людей и угрюмо курил едкий табак. Скалка
ни о чем не давала ему думать. Жизнь, весна летели мимо...
Улицы просыпались. А на небо незаметно наплыла гряда
дымчатых облаков, набежали тучки, день посерел. И вот изда¬
лека, словно из-за края земли, глухо проворчал первый гром,
пронесся молодой, сильный ветер, застучали железные кры¬
ши, зашумели ветвями деревья. Павел Афанасьевич остано¬
вился и слушал шум всполошенной ветром улицы и раскаты
грома вдали.
Мимо пробежал трамвай.
— Павел Афанасьевич! — кричал Петя из опущенного,
окна.
Он спрыгнул на остановке и пошел назад встретить Павла
Афанасьевича. Ветер дыбом поднял его волнистые темные во¬
лосы, и сейчас, словно впервые, Павел Афанасьевич заметил
128

чистый лоб Пети, полные оживления и смеха глаза, смуглый
румянец, крепкую смуглую шею.
«А ведь красив!»
Раньше эта мысль не приходила ему в голову.
— Завидный ты, гляжу я, Петрушка, жених, — сказал он,
поравнявшись с Бруновым. — Когда на свадьбу звать будешь?
— Как невесту подыщете, — отшутился Брунов.
— Что ты, Петя! Мы постарше и то без сватов женились.
Или ровню себе никак не подберешь? Смотри, провыбираешь!
— Смеетесь, Павел Афанасьевич! — нахмурился Петя.
— Гм! — откашлялся Павел Афанасьевич, досадуя, что за¬
теял неподходящий, как видно, разговор.
— А вы не жалейте, — натянуто улыбнулся Петя.—Дерево
не по себе задумал рубить — сам виноват. Всяк сверчок знай
свой шесток.
— Ну, уж это... ну, уж... — смутился Павел Афанасьевич.—
Это, Петя, оппортунизм.
Петя рассмеялся.
— Павел Афанасьевич, я вас, как отца родного, люблю! —
воскликнул он, подхватывая Павла Афанасьевича под руку.—
А оппортунист у нас знаете кто? Путягин. Такую агитацию в
цехе развел против механической скалки — выдержки моей
смолчать не хватает. После смены, что ни день, у нас драка.
То есть как понять — драка? Культурно излагаем друг дружке
взгляды на перспективы завода. Павел Афанасьевич, волю
путягиным дать — век не сдвинемся с места. А жизнь, Павел
Афанасьевич, она... какая в ней привлекательность, ежели на
месте топтаться?
— Петя! Друг ты мой...
— Если друг... обещайте: изготовите скалку — доверьте
осваивать мне.
— Петя! А кому же? Конечно, тебе!
Они вошли в заводской двор. И почти тут же на асфальти¬
рованную дорожку, бежавшую между ясенями от проходной к
корпусам, упала первая капля дождя и темным пятном рас¬
плылась на асфальте. Чаще и чаще, и Павел Афанасьевич с
Петей едва успели укрыться в подъезде корпуса — хлынул
бурный, теплый ливень.
Гудел сменный гудок. Павел Афанасьевич легко поднялся
по лестнице на второй этаж, в свой цех. После встречи с Пе¬
тей Бруновым им снова овладело чувство силы и смелости.
Но Павел Афанасьевич даже не догадывался, сколько у
его дела друзей. В этот именно час, когда, войдя в свое сле¬
сарное отделение и натянув халат, он раскрыл журнал -посмот-
129

реть вчерашние записи мастера-сменщика, в кабинете началь¬
ника сборочного цеха происходил разговор.
— Я пришла на завод, когда новое оборудование цехов
уже было смонтировано. Я не застала даже старых корпусов.
Я пришла на новый завод, Федор Иванович! — говорила Катя
Танеева, стоя против большого стола, за которым, опершись
на край локтями, молча сидел Тополев и курил свою трубку.—
Изобретение Новикова — первое необыкновенное событие, ко¬
торое происходит у меня на глазах. — Катя провела ладонью
по лбу, отводя набок прямую челку, и строго посмотрела в
синие глаза Тополева. — Я до сих пор проверяю. Проверяю и
думаю. И чем больше я думаю над новиковской конструкци¬
ей, тем больше уверена —мы победим!
Эту маленькую речь Катя произнесла потому, что сегодня,
закуривая свою трубку, Тополев сказал:
— Мы здорово влезли в это дело. Скоро начнем испытание.
А что, если дело сорвется, как сорвалось десять и шесть лет
назад?
Раньше, когда они оставались вдвоем в кабинете, Тополев
молчал. Он коротко отдавал распоряжения и не вступал в раз¬
говоры.
Теперь довольно часто, закуривая трубку, он вслух раз¬
мышлял, и Катя иногда ловила на себе его внимательный
взгляд.
— Мы должны механизировать сборку — и добьемся, —
твердо ответила Катя. — Я ручаюсь за то, что конструкция Но¬
викова безошибочна... Подумать только, что процесс сборки
шины скоро в корне изменится! —добавила она.
— Мне бы ваши девятнадцать лет! — улыбнулся Тополев.
Катя, краснея, пожала плечами:
— Федор Иванович, я успела уже кончить вуз. Мне два¬
дцать три года.
— Вот как! Да, это гораздо больше.
Последняя шутка начальника цеха немного испортила Ка¬
те настроение: кому какое дело, сколько ей лет! Она — инже¬
нер цеха, ничто остальное не должно интересовать ни ее на¬
чальника, ни подчиненных.
— Я в цех, — сообщила она Тополеву.
— Вы там понаблюдайте... — сказал он.
Катя ожидала: начальник цеха распорядится, чтобы она
понаблюдала, как идет выпуск опытной покрышки, которую
собирали на нескольких станках по техническому заданию
центральной лаборатории завода, но Тополев сказал:
...как там... наши путягинцы.
130

Словечко-то какое появилось в цехе — путягинцы! Катя
слышала: когда в цехе оборудовался подвесной конвейер, Пу¬
тягин и тогда был против механизации подачи.
— Ручной транспорт не подведет, — спорил Путягин, — а
конвейер стал — на весь завод затор.
Поразительно недоверие этого человека к машине!
В сущности, недоверие к человеческой мысли.
Сегодня Катя, идя в цех, и без напоминания Тополева со¬
биралась понаблюдать за Путягиным. Последние сводки по
выполнению норм ее удивляли. Путягин обгонял Петю на три-
четыре покрышки. Казалось, он взялся доказать и продемон¬
стрировать неограниченные возможности ручной скалки. Что-
то во всем этом было непонятное.
Катя медленно шла аллеей станков, то и дело сторонясь,
когда мимо с визгом проезжала транспортная тележка, и ее
уже опытный взгляд определил: сегодня в цехе работа идет
бесперебойно.
Она не задержалась у Петиного станка, и он ее не заме¬
тил, потому что как раз в это время, остановив свой барабан,
перебежал к соседнему станку и быстрым, точным движением
поправил борт на чужом браслете, успев хлопнуть по плечу
паренька, собиравшего рядом с ним покрышку. Это был Петин
ученик.
После смены в цехе работала школа передовиков. Лучшие
сборщики обучали кадры. И у Путягина был ученик.
«Ну, этот из-за денег старается», — пренебрежительно по¬
думала Катя и рассердилась на себя за несправедливые при¬
дирки к Путягину. В самом деле, что тут плохого? Человек
после смены остается работать в школе передовиков и полу¬
чает лишние деньги за лишний труд. Очень хорошо, пусть по¬
лучает.
Однако Петя уже поставил своего ученика на станок... Ка¬
те вдруг очень захотелось вернуться и сказать что-нибудь Пе¬
те, самые обыкновенные и простые слова:
«Здравствуйте, товарищ Брунов! Вы не попали утром под
дождь?»
Бурн'ый, шумящий по крышам ливень, глухой гром, и тре¬
вога, тревога, и радость на сердце!
Но какое-то неясное, странно смущавшее ее чувство нелов¬
кости сдержало Катю, и она не вернулась к Петиному станку.
Проверила сборку опытных покрышек и подошла к Путягину.
И опять выражение недоброй сосредоточенности на его широ¬
ком лице вызвало в ней беспокойную неприязнь.
Она заметила рядом с Путягиным его ученика. И раньше
131

чем Катя увидела, как этот паренек, следя за движением рук
Путягина, мгновенно подносит и накидывает браслет на бара¬
бан и подает сборщику скалку, она поняла, каким способом
Путягин добивается за последние дни трех-четырех лишних
покрышек за день.
— Почему вы держите своего ученика на подсобной рабо¬
те и не ставите к станку? — спросила она, улучив время, когда
Путягин снимал законченную покрышку.
Паренек покатил в сторону готовую шину. Путягин молча
накидывал на барабан новый браслет.
— Я вас спрашиваю: почему? — бледнея, повторила Катя.
— Посторонитесь, барышня. Не зашибить бы, — усмехнул¬
ся Путягин.
Кате хотелось крикнуть на него, топнуть ногой, ударить
кулаком по широкой спине — так ненавидела она его сейчас за
то, что он смел улыбаться, бессовестно помыкать своим уче¬
ником и называть ее барышней. Она сдержалась. Несколько
секунд она молчала, подбирая язвительные выражения, чтобы
пригласить Путягина в кабинет начальника цеха и наконец
объясниться. Довольно! Больше невозможно терпеть! Пусть
узнает сам Тополев, пусть в их отношениях разберется секре¬
тарь партбюро Дементьев. Инженер есть инженер. Никто не
имеет права ее оскорблять, называя барышней. Но Катя не
успела произнести ни одного едкого слова. Она нечаянно под¬
няла глаза и не поняла еще, что происходит, а сердце судо¬
рожно метнулось в груди, и на лбу выступили капельки холод¬
ного пота.
Она увидела — ученик Пети отскочил от станка, и от сосед¬
них станков, останавливая их, побежали в стороны люди, а
барабан Петиного ученика продолжал стремительно крутить¬
ся и вместе с ним крутилась, вихляла железная скалка, посте¬
пенно выползая из-под браслета. И что это? Что?
Она увидела — Петя Брунов, весь изогнувшись, вытянул
руку, приноравливаясь схватить бешено вертящуюся скал¬
ку. Но в этот миг скалка вырвалась из-под браслета. Петя
упал.
Катя закричала не своим, тонким голосом. Петин станок
окружили люди. Катю била дрожь; она видела, словно во сне,
пробежавших с носилками рабочих, Дементьева, Тополева,
который, сильно хромая, с посеревшим лицом, быстро прошел
мимо нее.
Она пошла туда, но Петю унесли на носилках.
Вокруг снова заработали станки.
Катя не помнила, как вернулась в кабинет начальника
132

цеха. Тополева не было. Почему-то она села за его большой
черный стол.
«А дождь? Я его не спросила про дождь», — подумала Ка¬
тя и, уронив голову на стол, молча закрыла глаза.
НА ПЕДСОВЕТЕ
Урок благополучно подходил к концу. Но вот прозвенел
звонок, и, как обыкновенно, ребята повскакали с парт раньше,
чем Петр Леонидович успел сказать: «Разрешаю выйти из
класса».
Он торопливо складывал в портфель свои записки и книги,
а вокруг уже стоял тот беспорядочный гам, который не очеиь-
то приличен в присутствии учителя.
«Убраться отсюда поскорее!» — подумал Петр Леонидо¬
вич, опасаясь, как бы еще что-нибудь не ранило его самолю¬
бия, и стремительно направился к двери.
Тишина, внезапно возникшая за его спиной, смутила Петра
Леонидовича больше, чем шум. Он не мог удержаться и обер¬
нулся.
— Это что? — крикнул он, отшатнувшись в сторону.
Толя Русанов шел за ним на руках, вскинув вверх гибкое,
как у обезьянки, тело и болтая ногами в воздухе.
— Это что?!
Класс грохнул от хохота.
Когда эти сорванцы выкидывали свои номера, Петр Леони¬
дович не умел, как другие учителя, находить подходящие к слу¬
чаю слова. Он повторял один и тот же ничего не говорящий
вопрос, а их еще пуще разбирал смех.
Петр Леонидович выбежал из класса.
День снова испорчен. И завтра и послезавтра, всегда, даже
в праздники, Петра Леонидовича не оставляет воспоминание
о столкновениях с классом. Из-за чего, как подумаешь, чело¬
век может чувствовать себя несчастным? Из-за того, что ка¬
кие-то глупые мальчишки хохочут ему в лицо.
Не ожидал Петр Леонидович, когда заканчивал универси¬
тет с дипломом отличника, что так нескладно повернется его
жизнь, не ожидал никак!
Когда-то, сразу после вуза начав преподавание в школе, он
и то чувствовал себя веселее и спокойнее. Война. Мобилиза¬
ция. Прошло десять лет, и вот снова школа...
Петр Леонидович так крепко задумался, что не заметил
Андрея Андреевича, идущего ему навстречу.
133

— Куда спешите? — спросил Андрей Андреевич, смеясь
рассеянности математика.
— Не куда, а откуда! — крикнул Петр Леонидович.
Он не собирался утаивать от классного руководителя свои
конфликты с его седьмым «боевым». Нигде, ни в одном классе,
Петру Леонидовичу не приходилось так лихо! Он полетел даль¬
ше, обещав Андрею Андреевичу когда-нибудь высказать все,
что накипело, на сердце. Некоторое время Андрей Андреевич
смотрел ему вслед.
— А великолепнейший математик! Клад! — произнес он не¬
громко и покачал головой.
В классе ёго прихода не ждали. Веселая компания, все еще
обсуждавшая развлечение, каким закончился день, при виде
классного руководителя как по команде умолкла. Андрей Анд¬
реевич тоже молчал. Толя Русанов глядел, глядел на его не-
улыбающееся, непривычно хмурое лицо, да вдруг и сказал:
— А в правилах поведения не написано, что после уроков
запрещается ходить на руках.
Теперь Андрей Андреевич приблизительно представлял, что
у них произошло. Он продолжал молчать.
— Если бы Петр Леонидович случайно не оглянулся, ни¬
когда и не узнал бы, что я его провожал вниз головой, — вы¬
кладывал Толя, которому душу мутило это молчание. — А вы
хороши! Загоготали, как гуси! Из-за вас и скандал получил¬
ся, — принялся бранить он ребят.
— Ну уж не сваливай! Ты виноват! Ты! —закричали ре¬
бята.
Дима Шилов, староста класса, понял, что пора в это дело
вмешаться.
— Русанов, иди у Петра Леонидовича прощения про¬
сить,— сказал он. — Подвел всех! Иди!
— Я подвел? — изумился Русанов.
— А кто же?
— Это вы меня подвели! Из-за вашего смеха сыр-бор за¬
горелся...
В самый разгар спора Андрей Андреевич повернулся и, не
сказав ни слова, ушел. Спор прекратился.
— Дождались! — сердито сказал староста класса Дима
Шилов.
Он был нерешительный человек и не знал, как теперь быть.
Невольно он поискал глазами Юрия Брагина. Юрий Брагин,
небрежно сунув руки в карманы, стоял в стороне и, выжидая,
чем кончится вся эта история, улыбался так язвительно, что
всякий другой староста на месте Димы Шилова ни за что не
134

обратился бы за помощью к такому насмешнику. Но Дима Ши¬
лов, напротив, взмолился:
— Давай выручай, брат.
Юрий вытащил руки из карманов, шагнул к Толе Русанову,
схватил за плечо и тряхнул:
— Пойдешь извиняться?
— Ты чего? Пусти! Ну пусти... — бормотал Толя, стараясь
вырваться.
— Пожалуй, пойду-ка я сам, — решил Юрий, отпуская Ру¬
санова. — Нахулиганите — ив кусты! А из беды вытаски¬
вать — Брагин. Подождите меня здесь. Да тихо, смотрите!
Наскоро пробрав ребят, Юрий побежал искать Петра Лео¬
нидовича. Такая уж должность комсорга — улаживать непри¬
ятности.
Впрочем, Юрий был рад, что ребята снова ему подчиняют¬
ся. Вот, не к Новикову обратились за помощью!
Андрей Андреевич, оставив семиклассников, направился в
кабинет директора. «Твой корабль, капитан, сидит на мели.
А пора кораблю тронуться в плавание», — подумал он и вошел
в кабинет.
Сегодня директор пригласил учителей седьмых классов на
совещание. Когда Андрей Андреевич вошел, учителя уже со¬
брались.
Математик, полузакрыв глаза, отдыхал в кресле. Андрей
Андреевич сел рядом с ним. Он видел — длинные бледные
пальцы Петра Леонидовича беспокойно задвигались: посту¬
чали по коленке, погладили ручку кресла.
— Голубчик, Петр Леонидович! Ребята чувствуют себя ви¬
новатыми перед вами, — сказал Андрей Андреевич.
Математик дернул плечами и ничего не ответил.
Директор объявил заседание открытым. Речь шла о весен¬
них экзаменах.
— Товарищи, мы заканчиваем пятый послевоенный учеб¬
ный год, — сказал директор и, подняв на лоб роговые очки, сде¬
лал короткую паузу.
Директор знал силу своего коллектива, но знал и все его
слабости. Вон добродушная Гликерия Павловна мирно греет
на солнышке спину. Подосадовав на то, что не успеет вовремя
приготовить ужин своему Ивану Арсеньевичу, с удовольст¬
вием сидит на собрании, надеясь чему-нибудь здесь поучиться.
Петр Леонидович, насупив брови, скучно разглядывает
узоры ковра под ногами. У Ирины Федоровны, напротив, чуть
испуганное ожидание во взгляде. Директор решил поговорить
обо всем. И о том, что учителю со старым багажом век не
135

прожить. Надо в гору шагать, Гликерия Павловна! Геогра¬
фичка обиженно подожмет румяные губки, проворчит что-ни¬
будь вроде «как знаем, так и шагаем», потом грустно кивнет
головой и согласится.
Или вот Петр Леонидович...
Умный учитель, а с классом разлад. Класс виновен, но,
должно быть, и учитель не ищет путей. А Ирине Федоровне
надо сказать, что одними красивыми лекциями грамоте учени¬
ков не научишь.
Когда очередь дошла до седьмого «Б», Андрей Андреевич
услышал вопрос, которого ждал:
— Кажется, в классе движения пока не заметно?
— Пока мало заметно, — ответил Андрей Андреевич.
— А пора бы сдвинуться с места, — повторил директор по¬
чти те же слова, которые совсем недавно Андрей Андреевич
сказал себе сам.
Едва речь зашла о седьмом «Б», математик резко выпря¬
мился в кресле.
— В этом легкомысленном и неприятнейшем классе... —
начал он тонким от раздражения голосом.
— Седьмой «Б» неприятен! — всплеснув руками, восклик¬
нула Гликерия Павловна. — Чем он вам не пришелся по серд¬
цу? Седьмой «Б»... Ну и ну!
— Если в классе ходят на головах...
— Да ведь дети! Ребятишки еще! —укоризненно прервала
Гликерия Павловна. — Андрей Андреевич, что вы молчите?
Плох ли ваш класс?
— Плох, Гликерия Павловна.
— Ну и ну! Да чем, объясните!
— Класс плох тем, Гликерия Павловна, что недостаточно
хорош,—ответил Андрей Андреевич.
— Самокритика! — понимающе кивнула Гликерия Павлов¬
на и обмахнула кружевным платочком разгоревшиеся щеки.
— Позвольте, товарищи, и критикой заняться, — желчно
заговорил Петр Леонидович. — Вы, Андрей Андреевич, мастер.
Вы два месяца в классе. Мы надеялись — с вашим прихо¬
дом дела сразу повернутся по-новому. Однако где перелом,
я вас спрашиваю? Нет перелома! Ваш класс требует крутых
и решительных мер. Где эти меры? Андрей Андреевич,
извините меня, вы либерал — ваш класс скоро на головы
встанет... Извините, я высказался и хотел бы услышать
ответ.
— Крутых мер не знаю, в мгновенные переломы не верю,—
ответил Андрей Андреевич.
136

Петр Леонидович откинулся в кресле, лицо его приняло
безразлично-скучное выражение.
«Чего от вас ждать, в таком случае?» — говорило это по¬
гасшее лицо.
— Твое предложение, Андрей Андреевич? — обратился ди¬
ректор к старому другу.
Они тридцать лет проработали вместе в школе. Кто-кто,
а уж директор знал, что от Андрея Андреевича есть чего
ждать.
— Я не всё сразу увидел в классе, — ответил Андрей Анд¬
реевич.— Теперь кое-что в нем разглядел. В классе много хо¬
роших ребят. Все в разброде. Каждый сам по себе. Пора орга¬
низовать актив. Класс пойдет за активом. Единственный путь
для всех классов и школ, но... требует времени.
— Зачем вам создавать новый актив, когда он у вас уже
есть? — брюзгливо возразил математик. — Юрий Брагин! Чем
не актив?
— Один — не актив. Один в поле не воин, да и воин, пожа¬
луй, не тот.
Петр Леонидович решил больше не вмешиваться. Разгово¬
ры и разговоры! Довольно он их наслушался!
Он так и промолчал бы до конца собрания, если бы вни¬
мание его не привлек молодой и немного застенчивый голос:
—ч Позвольте мне внести предложение.
Петр Леонидович поднял глаза. Говорила председательни¬
ца родительского комитета Анастасия Вадимовна Марфина.
— Школе трудно воспитывать детей без поддержки родите¬
лей. А родители плохо помогают. Отчего? Одним некогда. Дру¬
гие сами не умеют и не знают, что такое воспитывать. Иные
даже портят и калечат детей. У меня давно в голове одна
мысль, я думаю... — Анастасия Вадимовна замешкалась, бо¬
ясь, не показалась бы учителям ее мысль неосуществимой
фантазией, но взглянула на Андрея Андреевича, тот вниматель¬
но и с участием слушал. — Вот что я думаю: организовать при
школе университет для родителей. Не возражайте, пожалуй¬
ста, Петр Леонидович, погодите спорить! Может быть, слиш¬
ком громкое название — университет! Но ведь дело не в на¬
звании, а в сути. Вы, учителя наших ребят, и в родительском
университете будете нашими лекторами. А может быть, и мы
вам поможем, Петр Леонидович?
Он не сразу нашелся. Какая дерзость! В чем собирается
ему помогать эта председательница родительского комитета,
которая, наверное, не помнит, как решить уравнение с двумя
неизвестными?
137

«Уж не смеется ли она надо мной?» — подозрительно по¬
думал Петр Леонидович.
Нет, она смотрела на него серьезно.
— Не сердйтесь, Петр Леонидович... Вот, вы сразу уже и
рассердились.
— Откуда вы взяли? — смутился Петр Леонидович. Дей¬
ствительно, он слишком часто стал сердиться. Надо следить за
собой. — Пожалуйста, организуйте свой университет, — без¬
различно произнес он, пожимая плечами.
— А вы не отмахивайтесь. Если мы вам не сумеем помочь,
вы нам нужны.
— Молодец, Настя! — рассмеялся Андрей Андреевич. —
Вот это — по-суворовски. Удивить — победить.
В ДОМЕ МАРФИНЫХ
Каждому, кто появлялся у Марфиных, при первой же встре¬
че с этим приветливым домом становилось ясно, что душой
его была Анастасия Вадимовна. Это понял и Брагин, когда
однажды в воскресный вечер попал к Марфиным в гости.
Василий Петрович с удовольствием принял неожиданное
для него приглашение декана факультета Михаила Осипови¬
ча Марфина. Они не первый год работали вместе в институте,
где Василий Петрович по совместительству читал небольшой
курс лекций, но близости между ними не возникало. Марфин
представлялся Василию Петровичу простоватым мужичком, с
типичным волжским говором на «о», с интересами не дальше
учебных программ и наивно восторженной любовью к родно¬
му городу, где прожили век его прадеды и деды, да и сам он
всю жизнь. Михаил Осипович был вполне удовлетворен своим
местом в жизни и, должно быть, счастлив в семье. Это доволь¬
ство казалось Василию Петровичу ограниченностью. Однако
Марфин был деканом факультета, подружиться с ним не ме¬
шало. Василий Петрович придавал большое значение деловым
связям. Он охотно согласился прийти к Марфиным побеседо¬
вать за чашкой чаю.
— Беседа, видите ли, предстоит не очень обычная... — за¬
мялся Михаил Осипович. — Так вы уж, пожалуйста, приходи¬
те. Мы ждем.
Из всех затей Анастасии Вадимовны эту последнюю —
организацию при школе родительского университета — Михаил
Осипович считал, и не без оснований, самой трудной и слож¬
ной.
138

■— Всё-то ей надо больше других! Всё-то фантазии ее одо¬
левают!— ворчал Михаил Осипович, зная очень хорошо, что
эти-то «фантазии» он больше всего и любит в жене.
А Василий Петрович уловил в приглашении декана прият¬
ный для себя намек.
«Не перейти ли в самом деле на штатную работу в инсти¬
тут?— думал он, собираясь к Марфиным. — Сидишь, сидишь в
техническом отделе на заводе, а перспектив на продвижение
никаких. Что же? Предложат полную нагрузку лекций — со¬
глашусь, пожалуй. Перейду».
Он зван был с женой и долго раздумывал, одному идти или
вдвоем. Василию Петровичу нравилось показываться на людях
с женой. Ее красота привлекала внимание, и Василий Петро¬
вич пыжился от гордости. Но последнее время в поведении
Елизаветы Гавриловны и во всем ее облике появилась непо¬
нятная Василию Петровичу замкнутость, которая смущала его.
Казалось, что-то в Елизавете Гавриловне ежеминутно грозило
взорваться.
«Пойду один», — решил Василий Петрович.
Помимо всего, он не любил вести деловые разговоры при
жене. Мало ли что бывает! Глядишь, и подольстить придется.
Он представил, как, вернувшись из гостей, Елизавета Гаври¬
ловна скажет: «Ведь ты считал Марфина ограниченным?» —
и поглядит на мужа долгим, пристальным взглядом.
Ох, этот дурацкий, неулыбающийся, что-то выпытывающий
взгляд!
«Вам хорошо, голубушка, сидеть дома, на всем готовень¬
ком, да критикой заниматься. Нет, пойду один!»
И Василий Петрович отправился в гости.
Одноэтажный деревянный, с узорчатыми наличниками фли¬
гелек, каких немало понастроило в прошлом веке городское
мещанство, решительно не понравился Василию Петровичу,
привыкшему к комфорту новых домов. Но за окнами флигеля
шумел сад, в комнаты доносился его мерный, величавый
говор, и, как ни чужд был Василий Петрович поэзии, что-то
тронулось в его сердце, когда впервые за эту весну он так
близко увидел светлое облако зелени и тихо раскачивающиеся
розовые стволы сосен. Он был крайне разочарован, когда убе¬
дился, что приглашен к Марфиным не один. Вскоре за ним
пришли Новиков и Андрей Андреевич. Вот уж кого Василий
Петрович не имел вовсе желания здесь встретить! Ну и назва¬
ли же эти Марфины гостей! Пришел угрюмый сухопарый ма¬
тематик. Пришла учительница музыки, старая женщина в чер¬
ном шелковом платье, с белой ниточкой жемчуга на шее и
139

высоким гребнем в седых, искусно уложенных волосах, яви¬
лись еще какие-то люди, члены родительского комитета шко¬
лы, и Василий Петрович понял, что о деловых переговорах с
деканом факультета сегодня не может быть и речи. Декан,
как всегда всем довольный, с одинаковым радушием встречал
приходящих, усаживал за стол и каждому сообщал:
— У Анастасии Вадимовны новый замысел, видите ли...
Поручение школы. Вот мы решили устроить нечто вроде пред¬
варительного совещания.
«Черт меня принес на это совещание! Своих не хватает!» —
выругался в душе Василий Петрович. Он чувствовал себя об¬
манутым и зол был страшно. Анастасия Вадимовна рассказы¬
вала о поручении школы, а Василий Петрович думал: «Про¬
пал вечер, пропал!»
Меньше всего он собирался заниматься организацией роди¬
тельского университета при школе и, уж конечно, не испытывал
никакой нужды в нем учиться. И все-таки что-то в словах Ана¬
стасии Вадимовны постепенно заражало его любопытством.
Она оказалась способным агитатором. Василий Петрович слу¬
шал, смотрел на нее и невольно поддавался очарованию про¬
стоты и безыскусственности, которые и составляли главную
силу этой милой женщины.
«А ведь, пожалуй, она права, — незаметно для самого себя
начал он соглашаться. — Родительский университет? Не для
таких, конечно, как я... Но мало ли у нас семей, где в воспи¬
тании разбираются не больше, чем я в испанских наречиях!
Вот Новиков... Что такое Юрий рассказывал о его сыне? Без¬
дельником, кажется, растет, грубияном? А ведь в школе они
вместе. Каждый день перед глазами пример. Да, да, пусть ор¬
ганизуют университет для родителей. Надо поддержать».
И он первым поддержал Анастасию Вадимовну. Он тонко
и умно развил свою мысль о том, как для «наших» детей (Ва¬
силий Петрович понимающе улыбнулся Марфиной) важно со¬
здать в классе подходящую среду. И Анастасия Вадимовна
права, и школа верно решила — пора взяться за нерадивых
родителей. Анастасия Вадимовна внимательно слушала Бра¬
гина, и Василию Петровичу казалось, что она горячо его одоб¬
ряет. Он все больше проникался к ней симпатией. После Ва¬
силия Петровича говорили другие. Потом высказался и Павел
Афанасьевич Новиков и открыто признался, что ничего не
смыслит в воспитании.
«Так я и предполагал», — с удовлетворением подумал Ва¬
силий Петрович.
— Воспитываю-, как бог на душу положит, — признался Но¬
i40

виков. — Больше совести своей слушаюсь. А иной раз станешь
в тупик. Знаний-то нет!
Василий Петрович снова многозначительно улыбнулся
Марфиной, всячески стараясь ей показать, что из всех присут¬
ствующих здесь людей по-настоящему образованный человек
один только он.
— Теория теорией, — говорил между тем Новиков, — но
нам и практикой не мешает заняться. Вы, Анастасия Вади¬
мовна, поделились бы опытом...
Но тут случился конфуз.
По случаю сбора гостей Шурик был отпущен гулять. Одна¬
ко, как ни выпроваживала его Анастасия Вадимовна из дому,
именно сегодня у Шурика не было никакого желания гулять.
Наоборот, на него вдруг напала охота готовить уроки. Он
заранее перетащил учебники в комнату родителей, где спала
в коляске Татьяна. И Ольга пришла к ним с книжкой.
— Если так, сидите взаперти и не показывайтесь,—сказала
мать и закрыла дверь.
Едва в доме появился первый гость, Шурик отложил в
сторону учебник и занял позицию у двери.
— Важный какой-то пришел. Похож на индюка, — шепо¬
том сообщил он сестре.
— Да? Кто бы это мог быть? — спросила Ольга.
Они по очереди стали рассматривать в щелку сначала Ва¬
силия Петровича, потом всех остальных.
— Нагляделась? Хватит с тебя! — отстранил Шурик Оль¬
гу.— Это мой наблюдательный пункт. Ты садись за стол, а я
по беспроволочному телеграфу буду докладывать тебе обста¬
новку. Я разведчик, а ты будешь штаб.
— Когда мама начнет им делать доклад, пусти меня по¬
смотреть, — сказала Ольга.
— А ты не глядя слушай.
— Пусти, Шурик, по-доброму тебе говорят!
— Не пущу. Что ты, маму не видела?
—- Несправедливо, Шурик. Захватил место!
— Не захватил, а занял. Я не захватчик.
Ольга рассердилась и отошла от двери.
— Ольга! Ольга! — зашептал Шурик спустя некоторое вре¬
мя.— Мама делает доклад!
Она не ответила.
— Ольга! Ольга! Мама кончила. Гости высказываются.
— Неинтересно. Отстань!
— Слушай, Ольга! — снова окликнул Шурик. — Что это за
отец такой, не знает, как воспитывать?
141

— Какой еще отец? Пусти, я погляжу.
— Успеешь. Он долго будет высказываться.
— Пусти!
Они тихонько боролись за место у двери, пока оба на нее
не навалились. Дверь распахнулась, и Шурик с Ольгой выле¬
тели в столовую.
— Явление из «Ревизора»! — раскатисто захохотал Андрей
Андреевич. — Бобчинский, Добчинский, проверьте: на местах
ли носы?
Ольга мгновенно поднялась с пола, машинально отряхнула
платье и, сгорая от стыда, убежала обратно.
Шурик не возражал сойти и за Бобчинского. Он пощупал
свой нос, сказал: «Здравствуйте!»-—и остался с гостями. Он
подошел к матери и потерся щекой о ее плечо.
— Мы хотели подсмотреть в щелку., что у вас тут, и подра¬
лись нечаянно, — сказал Шурик.
А она-то собиралась делиться своим педагогическим опы¬
том!
Громче всех засмеялся тот отец, который недавно призна¬
вался, что не умеет воспитывать. Впрочем, все засмеялись.
А Василий Петрович, которому очень хотелось доставить хо¬
зяйке дома приятное, погладил Шурика по голове и произнес
ласковым тоном:
— Очаровательный мальчик!
Так он привык говорить всем знакомым о их детках, не раз¬
личая деток ни в лицо, ни по имени.
Шурик терпеть не мог, когда посторонние люди гладили
его, как малыша, по головке.
— Откуда вы знаете, что я очаровательный? Вы и видите
меня в первый раз.
В комнате возникло легкое замешательство. Математик
глухо покашлял и с неожиданным облегчением решил про се¬
бя: «Все, я вижу, они сорванцы!»
— Иди сейчас же отсюда! — сердито прикрикнул на Шу¬
рика Михаил Осипович.
У него так и чесалась рука шлепнуть мальчишку: оконфу¬
зил их с матерью!
Но Василий Петрович не почувствовал никакого смущения:
— Святая простота! Непосредственность!
Так по милости Шурика обмен педагогическим опытом на
этот раз не удался. Зато судьба родительского университета
была решена.
Василий Петрович Брагин не увидел ничего странного в
том, что Анастасия Вадимовна именно его особенно просила
142

принять участие в работе, он лишь испугался, когда она по¬
обещала в это дело втянуть и его жену.
— Жена у меня нелюдимка, домоседка! Да и здоровье,
знаете ли...
Василий Петрович улыбнулся самой обворожительной из
своих улыбок и поклонился, приложив руку к груди: рассчи¬
тывайте на меня!
Он возвращался от Марфиных со смешанным чувством до¬
сады (вопрос о его переходе в институт так и не сдвинулся с
места) и вместе с тем острого интереса к жизни семьи, кото¬
рой управляла эта веселая и серьезная женщина.
Но чем ближе Василий Петрович подходил к своему соб¬
ственному дому, тем больше его одолевали сомнения. Беспо¬
койно живут Марфины, хлопотно! Сегодня родительский уни¬
верситет, завтра еще что-нибудь. Глядишь, а обеда вовремя
нет, носки не заштопаны, пыль, хаос, беспорядок! Да, в конце
концов, и свой собственный сын без надзора останется.
«Сам-то я с какой радости ввязался? — удивлялся себе Ва¬
силий Петрович. — Нет уж, лучше подальше от их суеты. Без
меня обойдутся. Мало у меня своей работки, в самом деле?
Да и не получится у них ничего. Поговорят — тем и кончит¬
ся...»
Елизавете Гавриловне о своем посещении Марфиных Ва¬
силий Петрович ничего не сказал.
ТЫ У МЕНЯ НЕОБЫКНОВЕННЫЙ, ОТЕЦ!
В тот воскресный вечер, когда у Павла Афанасьевича в
семье Марфиных завязывалась новая дружба, Володя был
дома.
Бабушка сплла. Вечер был одинокий и тихий. Володя не¬
вольно задумался о своей жизни.
Все хорошо в его жизни, и одно только плохо и грустно:
затянувшиеся холодные отношения с отцом. Володя не мог
заставить себя подойти к нему и сказать: «Погляди-ка мой
табель. Задумал — добился!»
Отец молчал, и Володя молчал.
Бабушка не раз журила Володю:
«Надулся, как сыч! Повинись, мил человек! Вина с плеч
долой — и на сердце покойно. У, норовистый!»
Этот норов Володе просто жить не давал. А что он мог
поделать?
Раздался звонок. Володя с таким равнодушным видом по¬
143

шел открыть дверь, что отец никогда не догадался бы, как его
ждали.
Но это был не отец. Вошла Екатерина Михайловна. Она бы¬
ла в голубом весеннем костюме, в белой шляпе с широкими
полями —такая красивая, что Володя даже не сразу ее узнал.
— Папы нет, а бабушка спит, — сказал он.
— В таком случае, я с тобой посижу, — ответила Екатери¬
на Михайловна и села, положив на колени белую шляпу с не¬
забудками. — Ну, что же ты меня не занимаешь? Хозяин дол¬
жен что-нибудь придумать, чтобы гостье не было скучно.
Задала онд задачу Володе! Он с шумом передвинул стул,
надеясь разбудить бабушку. Бабушка не просыпалась. Тогда
Володя спросил Екатерину Михайловну, не слышала ли она,
какая команда выиграла сегодня на футболе. Нет, Екатерина
Михайловна не слышала. Он долго размышлял и наконец за¬
дал новый вопрос:
— Как вы думаете, сколько сейчас времени?
Екатерина Михайловна закрыла лицо шляпой и беззвучно
смеялась, а Володя молча смотрел, как колышутся незабудки.
К счастью, вернулся отец. Может быть, случилось что-то хо¬
рошее или неожиданный приход Екатерины Михайловны его
так обрадовал — отец словно забыл о размолвке с Володей.
— Сынок! Живо чайник! Мыслимое ли дело, такую редкую
гостью не попотчевать чаем? Мы и наливочки сыщем, если но¬
вости добрые.
— Добрые новости, Павел Афанасьевич!
В кухне громко шумел примус, словно торопился навер¬
стать упущенное Володей время. Чайник закипел в один миг.
Екатерина Михайловна расставила посуду, тгарезала
тоненькими ломтиками хлеб и веером разложила их на
тарелке.
Отец налил в рюмки тягучую сладкую наливку. Кровь бур¬
ными толчками разнесла веселое тепло по всему телу Володи.
Хорошо! Отец снова весел, дома уютно, интересно слушать
разговор отца с Екатериной Михайловной.
Новости были необыкновенные. Володя узнал, что Петя
Брунов, этот ладный и ласковый парень, который ему понра¬
вился с первого раза, был на волосок от увечья. Хорошо, что
сорвавшаяся со станка скалка пролетела, по счастливой слу¬
чайности, мимо, задев его лишь за плечо.
Екатерина Михайловна рассказывала, что сегодня навести¬
ла Петю в больнице, что скоро он вернется на завод, и глаза
у нее блестели тем радостным оживлением, которое делало ее
лицо красивым й новым.
144
5

Отец неторопливыми глотками пил крепкий чай и молча
слушал Екатерину Михайловну.
— Какой случай, Павел Афанасьевич! — возбужденно го¬
ворила она. — Счастье, что кончилось благополучно... Но как
будто нарочно это произошло, чтобы агитировать за ваш меха¬
низм. Ведь теперь ясно всем — ваш механизм навсегда пре¬
кратит аварии. Что делать путягиным? Сдаваться! Сама жизнь
толкает староверов на новое.
— Поглядим, что опыт покажет, — задумчиво ответил Па¬
вел Афанасьевич.
— Павел Афанасьевич! Вы... вы не будете ждать Петю? —
с тревогой спросила Екатерина Михайловна.
Он молчал. Радостное оживление на лице ее сразу погасло,
словно фонарик притушили внутри.
— Брунов выйдет из больницы через неделю, — робко ска¬
зала она. — Может быть, раньше. Возможно, он выйдет через
пять дней, Павел Афанасьевич!
— Пять дней... Механизм-то готов? — полувопросом отве¬
тил Павел Афанасьевич.
— Что такое вы говорите?! — тихо сказала она.
Она пристально посмотрела на Павла Афанасьевича, мед¬
ленным жестом отвела со лба черную челку, встала и надела
шляпу:
— Ваше дело, Павел Афанасьевич. Прощайте.
— Папа! Что ты?! — испугался Володя.
Неужели отец так и отпустит Екатерину Михайловну?
Но вдруг они с Екатериной Михайловной увидели, что отец
смеется, прямо-таки трясется от смеха. Екатерина Михайлов¬
на сорвала с головы свою нарядную шляпу и бросила на ди¬
ван:
— Павел Афанасьевич! Милый!
— Ну и злючка же вы, голубушка моя! Ну и сердитая!
Сразу — фрр! фрр! Не дай бог, кому попадется такая жена!
— Значит, будем ждать Петю!—вся сияя, воскликнула
Екатерина Михайловна. — Испытывать механизм будет он?..
Володя, у тебя замечательный, необыкновенный отец! Ура, Во¬
лодя, ура! — Она схватила Володю и закружила по комнате.
Он был неуклюжий танцор и сейчас же отдавил ей обе но¬
ги. Екатерина Михайловна, охая и морщась от боли, присела
на пол, как девочка.
— Увалень! И нескладным же ты, парень, растешь у ме¬
ня! — проворчал отец.
— Ах, нескладный? — закричал Володя, налетел на отца
и принялся тузить его в бока кулаками.
0 Библиотека пионера, т. V
145.

В веселые минуты они часто боксировали. Впрочем, Павел
Афанасьевич в две секунды загнал Володю в угол:
— Слабоват, сынок, с батькой тягаться!
— Тарас Бульба! Глядите, Екатерина Михайловна, типич¬
ный Тарас Бульба!—кричал Володя, потирая бока.
За дверью закашляла бабушка. Отец приложил палец к гу¬
бам и на цыпочках вернулся к столу. Екатерина Михайловна
также приложила палец к губам и, притворяясь, что не может
ступать, проковыляла на свое место.
— Бабушка у нас гроза. При ней не расшумишься,—
серьезно сказал отец.
— Вы меня спрячьте куда-нибудь. Я боюсь! — шепотом от¬
ветила Екатерина Михайловна.
— Налейте еще стаканчик чайку — так уж и быть, заступ¬
люсь в случае чего.
Потом они перестали шутить и долго говорили о заводе.
— Павел Афанасьевич, ваше изобретение не выходит у
меня из головы,—тихонько рассказывала Екатерина Михай¬
ловна. — И ведь это лишь первый шаг. Верно? Я днем и ночью
думаю о полной механизации сборки. Мне даже снится... Один
раз приснилось...
— Что? — поставив стакан, быстро спросил Павел Афа¬
насьевич.
— Не знаю. Проснулась — забыла, — развела руками
Екатерина Михайловна.
Он снова взялся за стакан, но лишь поболтал в нем ложкой
и отодвинул:
— Идею во сне не найдешь, матушка моя Екатерина Ми¬
хайловна.
— Вы ищете? Павел Афанасьевич, нашли?
— Найти не нашел, хвастать не буду, а голову ломаю над
тем же. Не на Луне и не на Марсе эту идею откроют. Нигде,
как на нашей планете, а точнее — в Советском Союзе. А уж
если и вовсе точный адресок хотите узнать — наше с вами, то¬
варищ инженер, это дело. Рано ли, поздно ли, Екатерина Ми¬
хайловна, изобретем полную механизацию сборки. Думать да¬
вайте не ленясь.
— Павел Афанасьевич! Хотите, я буду вашей верной по¬
мощницей? — смело сказала она, глядя на него блестящими
от радости глазами.
Он взял в ладонь ее маленькую смуглую руку, подержал и
прихлопнул сверху своей ладонью:
— По рукам, товарищ инженер! Да коли так — уговор: не
сдаваться!
146

Отец пошел проводить Екатерину Михайловну. Володя вы¬
мыл посуду, прибрал в комнате. Было поздно, отец не возвра¬
щался. Наконец на лестнице послышались торопливые шаги.
Отец вбежал в дом, мальчишеским жестом закинул на вешал¬
ку кепку; надышавшаяся ночным воздухом его грудь поднима¬
лась свободно и сильно.
— Ну, сынок! — сказал отец, увидев Володю, и положил
ему руки на плечи.
Они были почти одного роста и глядели друг другу в глаза.
И Володя подумал: «Ты верно у меня необыкновенный».
— Ну, сынок, не знаю, как дальше, а сейчас хорошо. Сей¬
час я счастливый, Владимир!
БАБУШКА
Эта весна, когда Володя заканчивал седьмой класс, была в
его жизни решающей. Пройдут годы. Много весен ждет впере¬
ди. Жизнь едва начинается. Но тот перелом, когда подросток
перестает быть ребенком, близится юность, неудержимо и буй¬
но растут душевные силы, все жизненные впечатления остав¬
ляют в уме и сердце разительный след и человек начинает смо¬
треть на мир новым, оценивающим взором, — такой перелом,
определяющий характер, произошел в Володиной жизни имен¬
но этой весной. Ничего не изменилось, и все стало новым.
Впрочем, Володе казалось — жизнь повернулась с той по¬
ры, когда он задумал стать музыкантом. Окончательно он это
решил в тот вечер, когда при нем происходил разговор отца
с Екатериной Михайловной. Екатерина Михайловна тоже ни¬
когда не была изобретателем, однако отец ее поддержал. По¬
чему он не поддержит Володю?
Пока Володю поддерживала одна Ольга. Это тоже много
значило. В вопросах музыки Ольга была авторитетом и не
уставала Володе внушать: «Добьешься, добьешься!»
— И вообще, Володя, — говорила Ольга, — это просто
судьба, что все так получилось. Не будь того концерта, кто
догадался бы, что у тебя есть способности? Так и заглохли бы.
Но, если Володя и впрямь стоял на пороге судьбы, она все
же не давалась в руки без боя.
— Поработаем лето, потом Наталья Дмитриевна тебя про¬
верит, и ты поступишь на подготовительный курс в музыкаль¬
ное училище, — сказала Ольга. — Но не надейся, что Наталья
Дмитриевна примет тебя по знакомству со скидкой. Уж по¬
верь мне. А потом... у тебя должно быть самолюбие, Володя!
147

Она так хотела сделать из него музыканта! Все ее тщесла¬
вие сосредоточилось на этом желании. И Володя из сил выби¬
вался, чтобы не подвести Ольгу, которая собиралась щеголь¬
нуть им перед Натальей Дмитриевной и всем музыкальным
училищем.
Что до самолюбия — Володе не приходилось занимать
его у других. Самолюбие вначале и было той главной силой,
которая заставляла его часами сидеть за учебниками. Он
похудел, стал быстрее в движениях и вместе с тем веселей
и смелей.
Андрей Андреевич теперь часто замечал в темных глазах
мальчика выражение упрямства и твердости. Может быть, Во¬
лодя был даже слишком упрям.
Не из-за этого ли между ним и его другом Женькой Горю¬
новым происходили постоянные стычки?
Женька был поглощен идеей поступления в речное учили¬
ще. Он занят был тем, что осваивал греблю. Ничто больше его
не интересовало.
— Что мне экзамены! Все равно в училище придется снова
держать!
Прямо из школы он ежедневно отправлялся на Волгу. Се¬
годня Володя незаметно дошел с ним до реки. Уехать бы на
целый день в лодке, пристать где-нибудь к берегу и сидеть на
горячем песке!
— А тебе что заботиться об уроках, если хочешь стать му¬
зыкантом? Зачем тебе география, химия, алгебра? — говорил
Горюнов. — Музыканту нужен талант.
— Ты думаешь, воля сама разовьется?
— Я волю на чем-нибудь интересном постараюсь развить...
Володька, побежали со съезда!
Длинный, мощенный булыжниками съезд полого вел к Вол¬
ге. Внизу, у берега, над съездом перекинулась полукруглая
арка. Под аркой виден сверкающий синью край Волги.
Громыхали по булыжнику подбитые железом колеса телег
у парома выстроилась длинная очередь подвод и машин, ржа¬
ли лошади — здесь, у главного съезда, ведущего к пристани,
берег полон движения, шума.
Волга сегодня была рябой от беляков. Крутые волны колы¬
хались по всему простору реки, завиваясь и пенясь на гребнях,
и монотонно ударяли о берег.
У берега, привязанный цепью к барже, болтался маленький
зеленый катерок «Воробей». Он зарывался носом в волну,
брызги сверкали на солнце, фонтаном летели на палубу.
Волга шумела. Седые гребни завивались все круче, ветер
148

свежел. В этом синем неспокойном просторе было что-то не¬
преодолимо притягивающее.
— Рискнешь? — спросил Женька с блестящими озорством
и отвагой глазами.
Володя швырнул сумку с книгами на песок, сдернул с голо¬
вы кепку, подвернул до колен брюки и отрывисто сказал
Женьке:
— Идти так идти!
— Как? Решился?
Женька тоже бросил на песок сумку и подвернул брюки.
Они разулись, перекинули через плечо ботинки и книги и по¬
шли к лодке. Песок был сырой и холодный, глаза слезились от
ветра.
— Когда я уйду из школы, — говорил по дороге Женя, —
советую тебе подружиться с Колей Зориным. Садись с ним за
одну парту. Зорин — верный человек. Жаль только, не любит
разговаривать. Разговаривать ты можешь с Русановым.
— Мы с тобой никогда и видеться не будем? — спросил Во¬
лодя.
— Будем. По праздникам.
Пока Женька ходил за веслами, Володя стоял у лодки. Но¬
ги окатывала ледяная вода. Жалко расставаться с Горюно¬
вым! Но неужели, неужели пройдет это лето и начнется...
Вдруг Володю охватило то беспокойство, которое все эти
дни понуждало его жить строго рассчитанной жизнью. Вот
опять не устоял перед соблазном. Как хочется покататься на
лодке! Володя жадно вглядывался в посеребренную белыми
каемками водную даль. Ого! Пошвыряют их волны!
Дух захватывает — такая охота поехать.
А все-таки он не поедет.
«Возьму и устою. Испытаю себя. Все время буду испыты¬
вать. Или поехать? Нет!»
Володя сел на песок, вытер носками мокрые ноги, обулся,
туже подтянул ремень и пошел встретить Женьку.
— Володя! — издали кричал Женька, волоча весла. — По¬
едем на отмель! Разведем костер, хлеб будем жарить. У меня
хлеб припасен, картошки вот только захватить не догадался...
Ты чего? — остановился он, заметив странный взгляд Володи
раньше, чем его обутые ноги.
— Не поеду.
— Струсил? — крикнул Женя, выпустив из рук весла и с
силой швырнув кепку о землю. — Волны испугался! Сухопут¬
ная крыса! Музыкант! До-ре-ми! А я-то рассчитывал... На кого
понадеялся? Ну, не ждал. .От кого другого, а от тебя...
149

— Не ругайся. Все равно не поеду, — хмурясь, ответил
Володя.
— Знаю. Про уроки, должно быть, вспомнил, зубрила! От¬
чаливай! Без тебя обойдемся.
Женька от разочарования чуть не заплакал. Все пропало.
Он знал, что один не рискнет выехать в бурную Волгу.
— Товарищ! Вот так товарищ! — приговаривал он, подни¬
мая кепку и отряхивая с нее песок.
Володя молчал. Женя стал обуваться.
— Надеюсь, у нас в «речном» посмелее ребята найдутся.
Подберу себе самого храброго. Плевать мне на трусов!
— Не сбивай. Меня никто не собьет, — твердо ответил Во¬
лодя. — Что задумал, то сделаю.
— Мухи у вас там подохнут от скуки, в вашем музыкаль¬
ном училище! — зло засмеялся Женя. — Там у вас не най¬
дешь ни одного порядочного парня. Будешь один хороводиться
с девчонками. Зубрила!
Он так и лез в драку. Володе стоило больших усилий сдер¬
жаться и не дать ему тумака.
Впрочем, скоро Женька остыл. Он не прочь был, пожалуй,
и помириться с Володей. Все равно катанье провалилось. Но
опять эти весла! Пока Женя оттащил их на место и вернулся
к лодке, Володя ушел.
150

Володя возвращался домой в том приподнятом состоянии
духа, какое бывает у человека, когда он знает, что победил в
себе слабость. Дело, конечно, не в уроках: уроки успелись бы.
Просто ему нравилось проверять волю.
— Бабушка, есть! — на весь дом крикнул Володя.
Теперь они с бабушкой всё вдвоем да вдвоем. Отец прихо¬
дит домой только ночевать. А бабушка последнее время пере¬
стала ездить в гости. Она часто сидит у окна, ничего не делая,
положив на колени сухие, жилистые руки, и иногда вдруг за¬
снет, свесив голову набок. Она не любит, чтобы замечали эти
минутные сны, которые внезапно настигают ее среди бела дня,
и, проснувшись, виновато оглядывается: не заметил ли кто?
— Бабушка! Бабуся!—Володя обнял бабушку, и сердце
тронула неясная грусть — какая она маленькая, худенькая!
Она становится все меньше и меньше. Да нет, это он поднял¬
ся, перерос ее на две головы. Когда они вдвоем, Володя, как
в детстве, не стесняясь, целует ее в морщинистые щеки.
— Бабуся! Печеное яблоко!
Нет, ничего не изменилось. Володя помнит — и раньше,
ласкаясь, называл ее печеньш яблоком. Она всегда была мор¬
щинистой, ходила частыми шажками и тихонько смеялась, —
он ее другой никогда и не знал.
— Ласков ты, Володюшка! Много грехов с тебя за ласко¬
вость скинется.
— Бабушка, кто мне грехи скидывать будет?
— Да хоть бы я! Хотела пожурить, что опоздал к обеду, а,
пожалуй, прощу.
Пока он умывался, она подала на стол обед и села у плиты.
— О чем ты все думаешь, бабушка?
— О старости своей.
— Интерес большой думать о старости! Ты не старая, ба¬
бушка. Ты всю жизнь такая!
— Потешник ты, Володюшка! Ан нет, было время — была
не такой. В молодые годы люди заглядывались. Сама-то я о
своей красоте не догадывалась, а люди замечали. Дед твой,
Федор Потапов, птахой меня называл. Певуньей и вправду
была я. Все-то пою. С чего пою, сама не знаю. С молодости,
видно. Теперь бы, по жизни, и петь, да годы не дают.
Бабушка рассказывала свою жизнь, словно длинную
сказку.
— Сказывать, что ли?
— Давай, бабушка, давай говори.
— Не знаю, угожу ли нынче тебе. Невеселое вспомнилось...
Слушай. Ну вот. Поженились мы с твоим дедом и зажили. По-
151

еле свадьбы нас в фабричную казарму вселили, угол дали у
порога в артельной каморке. Возле окна жила семья из шести
душ — муж, жена да четверо ребятишек; мы от них занавеской
отгорожены. Я свой угол прибрала, украсила: набила к стене
над кроватью картинок, стол прикрыла скатеркой, наломала
осеннего клену, поставила в крынку — всю зиму он у нас крас¬
ным пожаром горел.
В других семьях муж с нужды да с вина на второй месяц
после свадьбы жену «учить» возьмется, а меня Федор не то
что пальцем — словом ни разу не обидел.
Только, видно, счастье с несчастьем двор о двор живут.
В сновальной у Федора мастер был зверь. Раз твой дед
дерзко с ним поговорил, и привязалась с той поры к нам беда.
Пошли угрозы да штрафы. Мастер в цеху так коршуном вокруг
Феди и вьется, клюет и клюет ни за что. Вижу, стал мой Фе¬
дор задумываться.
Дожидаемся пасхи. В те времена был обычай: на пасху от¬
пускали рабочих гулять. Гуляйте всю святую Христову неде¬
лю, да только за свой счет. Иные многосемейные воем выли,
идучи в этот «отпуск». Мы — ладно, вдвоем. Как-нибудь пере¬
терпим. Боимся одного: не вызвали бы Федю в контору. В кон¬
тору пригласят — получай вместе с отпуском паспорт. Пас¬
порт на руки выдан — иди, батюшка, на все четыре стороны.
Отработал. Кабы Федю уволили, и мне с фабрики прочь. Же¬
на в мужнин паспорт записана. Его долой, и ее долой.
Нет, однако, не уволили Федю. Таким работникам, каков
твой дед, Володюшка, был, по нынешним временам Героев
дают...
Оставили, значит. Мастер хвалится: «Моей милостью дер¬
жишься, Федька!»
Федор только зубами скрипнул. С того времени вовсе стал
он задумчив. Вечерами начал куда-то похаживать. Мне и не¬
вдомек, что Федор занялся политикой.
Ничего я не понимала в ту пору. Федор из дому — я в сле¬
зы. Рушится, думаю, жизнь. Ну вот. Прошел год после свадь¬
бы. Взбрело мне в голову к годовщине какой-никакой подарок
Феле подарить. А из получки и копейки не выкроишь.
Дай-ка, думаю, наберу земляники да на губернаторскую
кухню снесу. А почему про губернатора вспомнила? В поварах
у него жил наш деревенский земляк, Елисей Захарыч. Губер¬
наторы менялись—Елисей Захарыч бессменно при кухне
состоял главным поваром.
В воскресенье встала затемно, никто и не слыхал, как вы¬
шла из дому. Почти что все восемь километров пробежала бе¬
152

гом. Солнце едва поднялось, как я в первый перелесок вступи¬
ла. Утро стояло ясное, тихое. Иду лесом, во весь голос песню
пою, а у самой слезы ручьем. Дала себе волю — выплакалась.
Легче стало. А как попала на поляну, что вся закраснелась от
ягоды, печаль словно рукой сняло. Опустилась на поляну, да
так и не разогнулась, пока полную корзину не собрала. И ка¬
кое веселье собирать спелую ягоду для чужого стола? Моло¬
дость, видно, веселила. Над головой березы шумят, птицы ще¬
бечут. Глянула назад: словно нетронутая поляна лежит, снова
красная, только поперек неширокий след протянулся. Села я
отдохнуть, обхватила колени руками. И неохота домой, в угол
свой у порога, идти.
Люди, люди! Жизнь ваша неласковая!
...Вернулась в город к шести часам утра, да прямо и мах¬
нула к губернаторскому дому.
В ту пору на Волжскую набережную, где стоял губернатор¬
ский дом, простой народ не пускали. Я думала спозаранок не¬
замеченной пробежать, ан из полосатой будки городовой вы¬
лез:
«Стой, девка! Назад!»
«Дяденька, позвольте. По заказу губернатору ягоды несу».
Городовой отвернул в корзинке лопух — ягоды, верно.
«Ступай».
Бабушка весело засмеялась:
— Озорна я, Володюшка, в молодые годы была! Бьют ме¬
ня напасти, а я раз от разу озорней да смелей. Так и в тот
день задумала до губернатора добраться — добралась! Допу¬
стили сначала к Елисею Захарычу, в кухню. Я о земляке зна¬
ла, а сроду не видывала.
Колпачок на нем белый, белый балахончик, щеки красные,
толстые. Я ему в пояс:
«Барин, не откажись ягодки покушать!»
За «самого» приняла. «Барином» земляка и купила.
Елисей Захарыч высыпал ягоды в тарелку.
«Идем! Глянешь хоть издали на губернатора, дура! Память
останется».
Подивилась я тому, что повар повел меня не в. палаты, а
снова на набережную.
«Где ж он тут живет, дяденька Елисей Захарыч?»
«Первое дело — про губернатора положено говорить не
«он», а «их превосходительство». Второе — их превосходитель¬
ство имеют привычку по утрам на Волге рыбку удить. Пони¬
май, темная голова!»
Ну, спустились с высокой набережной по лестнице к воде.
153

У берега на тихой воде стоит плот, на плоту — креслице, а в
креслице — и сам губернатор. По виду «их превосходительст¬
во» ничем и не отличался от повара — тоже в белый балахон-
чик одет, только вместо колпака голова покрыта платочком,
перевязанным на уголках в узелки.
Елисей Захарыч пробрался по мосткам на плот, мне рукой
машет. Видно, губернатор кликнуть велел.
Я перебежала мостки.
Губернатор смеется:
«Здравствуй, красотка!»
«Здравствуйте, их превосходительство!»
Губернатор принялся хохотать, и я, глядя на него, посмея¬
лась в ладонь.
«Ваше превосходительство» надо говорить, — пристрожил
Елисей Захарыч. — Темнота! Что с нее взять!»
Я смеюсь про себя: «Сам запутался, старый! То велел «их»
называть, а теперь учишь: «ваше»!»
Но перечить не стала, поглядываю украдкой на губерна¬
тора, пока он ложечкой кушает землянику с тарелки. А он
видный, красивый старик: бородища черная и глаза, как
уголья, черные.
Вдруг зазвенел колокольчик — динь-дилинь!
«Клюнуло!» — крикнул губернатор, сунул повару тарелку и
ложку и к удочке побежал. Гляжу — с плота в воду закинуты
удочки. На каждой привязан колокольчик. Рыба клюнет — ко¬
локольчик звенит.
Губернатор вскинул леску вверх: на солнце серебром блес¬
нула чешуя. Окунек, длиною с ладонь, шлепнулся и забился на
бревнах. А тут новый колокольчик звенит — еще окунек. И на
третью удочку клюнуло.
«Удачу ты мне, красавица, принесла, — сказал губер¬
натор. — Все утро попусту просидел, а сейчас гляди-ка —
пошло!»
И верно, пока я на плоту постояла, он десять окуней вы¬
удил и из-за каждого с радости ногами потопал.
«Иди ко мне, красавица, в прислуги!» — говорит вдруг гу¬
бернатор да так зорко поглядывает.
«Кланяйся, дура, в ноги! Благодари! Счастье с неба сва¬
лилось!» — словно с перепугу, закричал Елисей Захарыч, а сам
весь дрожит — зависть, что ли, на чужую долю ознобом его
затрясла?
Ну, я, конечно, с отказом:
«Я, барин, с малолетства на фабрике работаю, да к тому
же и замужем».
154

«Как так замужем? — удивился губернатор. — Ах, сине¬
глазая! Ах, шалунья! Уж и замуж, быстрая, выскочить
успела?»
Елисей Захарыч вздыхает:
«Темнота!»
Тут колокольчик снова — динь-дилинь!
Губернатор приказал:
«Расплатись с ней, Захарыч! Пусть идет».
А сам к удочке.
Елисей Захарыч дал мне двугривенный, на прощанье еще
темнотой попрекнул.
Полетела я домой, как на крыльях...
— Бабушка! Я о таких губернаторах никогда не слыхал!—
сказал удивленно Володя. — Бабушка! Твой губернатор... ты,
должно быть, была просто отсталая... Бросила бы ты этот
двугривенный! Эх, вы! Оба вы с дедом...
— А ты слушай, — сурово откликнулась бабушка. — Так
же и Федор встретил меня. «Отсталая, — говорит. — Знаешь
ли, от кого подачку приняла?» И пошел, и пошел мне расска¬
зывать про хозяев да царских чиновников. Я слушаю Федину
правду, а в глазах губернатор — приветливый да смешливый,
колокольчики его перезванивают. Неужели, думаю, и он такой
же царский чиновник?..
— Бабушка! — нетерпеливо прервал Володя. — Он вас
угнетал? Как он вас угнетал?
— Ты, Володюшка, об угнетателях в книжках читаешь, а я
на своей жизни их испытала. Полгода прошло, — продолжа¬
ла она. — Раз вернулся Федор с фабрики и, чем бы обед спро¬
сить, манит меня из каморки на волю. Стыдился на людях
душевно со мной разговаривать. Я шубейку на плечи накину¬
ла— ив дверь. Осень была. Стужа на улице. Мы с Федором
за казармы зашли, а там березнячок молодой. Листья моро¬
зом побило, стоят березки на ветру сиротинками.
«Ну, Луша, — говорит мне Федор, — кончилось терпенье
рабочих. Начинаем забастовку. Если со мной что случится, ду¬
хом не падай».
Постояли мы с ним в березняке. А над лесом вороны взад-
вперед тучей кружат — неба не видно. Черно от ворон.
Наутро началась забастовка. Пошли рабочие к губернато¬
ру предъявлять свои законные требования. А он, Володюшка,
отдал приказ встретить рабочих... Возле Волги, в том самом
проулке, каким, Володюшка, я с земляникой за двугривенным
к нему бегала, выставил губернатор роту солдат. Сам в би¬
нокль наблюдал, как рабочих расстреливали...
155

ПЕТИН ЛИЧНЫЙ ВОПРОС
В больнице Петю Брунова выдержали ровно десять дней,
хотя уже на третьи сутки он чувствовал себя здоровехоньким и
лишь посмеивался над синяком на плече.
Но доктор прописал электризацию, гимнастику руки и про¬
чие процедуры. Пришлось отлежать в палате положенный
срок.
В одно весеннее утро, когда клейкие листья тополей, словно
помазанные зеленым лаком, блестели на солнце, из садов по
всему городу тянуло ароматом одевшихся в белый цвет яб¬
лонь и вишен, а магазины уже по-летнему распустили над ок¬
нами полотняные шатры, Петр вырвался наконец из больницы.
— Не форси, поаккуратней с рукой-то! — крикнула на про¬
щанье сестра.
Петя так наскучался в больнице, что бегом бы из нее побе¬
жал, если бы солидность позволяла бежать на глазах у кур¬
носенькой сестрички, глядевшей на него с крыльца. Проходя
мимо стройки, Петя для пробы своротил с места бревно. Рука
и не почувствовала! Петя свистнул, вскочил в проходящий
трамвай и поехал домой, в общежитие. В комнате Петя никого
не застал — все на работе, всё по-старому, и лишь одну новость
заметил: соседняя с ним койка свободна. Петя вспомнил: со¬
сед собирался жениться и уйти из общежития.
«Оженился, значит, без меня. Долго же я проболел! — уди¬
вился Петя. — А дядя Миша, видно, никак не решится подо¬
брать нового жильца».
Петя знал, что дядя Миша, хотя и старший по комнате, ни
за что не согласится на свой риск принять человека в их сжив¬
шуюся компанию.
«Ладно, нынче обсудим», — весело думал Петя. Его все
веселило сегодня: утро, солнце, лужайка в золотых одуванчи¬
ках под окном общежития. А лишь Петя подумал, что на ве¬
чер условлена встреча с Екатериной Михайловной, сердце взя¬
лось выстукивать частую дробь.
Екатерина Михайловна велела называть ее Катей.
«Ведь мы с вами ровесники», — сказала она и поставила в
банку на больничной тумбочке Пети охапку черемухи. Черему¬
ха стояла над Петиной кроватью и сыпала на него, как дождь,
лепестки.
«Катя! Ка-тя! Какое имя приятное! Наберусь нынче смело¬
сти, скажу: «Здравствуй, Катя!»
Оборвать для нее одуванчики? Всю лужайку вот так и от¬
нес бы!
156

Но до вечера долго. Петя принялся за дела. Заглянул в
свою тумбочку — хоть шаром покати. Надо сбегать в магазин
купить хлеба, сахару, чаю. Но раньше всего надо написать в
деревню письмо.
«Дорогая моя мама и братишки Сережа, Андрюша и самый
младшенький, Костенька! Я жив и здоров. Завтра мне пред¬
стоит приступить на заводе к одному важному делу», — писал
Петя и, закончив письмо, вспомнил, что так и не рассказал об
ушибленном плече.
«Ну и ладно! Не к чему им об этом и знать!»
Он надумал идти в баню. Сегодня день удовольствий. Ван¬
ны, которыми его угощали в больнице, Петя ни во что не ста¬
вил. Баловство одно эти ванны! Он любил помыться в парной,
похлестать спину веником, вылить на себя шаек двадцать го¬
рячей и холодной воды.
Решено: баня так баня!
Домой Петя возвращался, промытый чуть не до самых ко¬
стей, в счастливейшем состоянии духа. До условленной встре¬
чи оставалось каких-нибудь три часа.
Но у входа в общежитие, на той желтой лужайке, которую
Петя хотел подарить Кате Танеевой, он увидел такое, что сра¬
зу испортило ему настроение. На скамейке, сунув руки в кар¬
маны, сидел вразвалку парень с таким видом, как будто хотел
показать: «Плюю я на все!» — и действительно, не спеша
сквозь зубы плевал, а под ногами у него стояли на высоких
стебельках яркие, невиданно свежие одуванчики.
— Что ты? — спросил Петя, узнавая в парне Алешу Стре-
лина.
Да нет, он его не узнал! Алеша Стрелин, с которым Петя
часами возился в школе передовиков и, может быть, спас от
увечья, развалясь на скамье, с тупым равнодушием глядел на
него и даже не шевельнулся, когда Петя подошел.
,— Ты что?
— Иди куда шел. Не задерживайся, — ответил Стрелин,
растягивая губы в злую усмешку.
— А я тебя спрашиваю...
Петя замолчал. Что-то такое угрюмое разглядел он в лице
этого парня, что понял —. угрозами не возьмешь. «Погоди, я
приведу тебя в норму!» — подумал Петя.
— Алешка! А рука-то у меня хоть бы что! — беззаботно
воскликнул он и, схватив Стрелина за ворот гимнастерки, с си¬
лой встряхнул и поставил на ноги. Он крепко держал Алешу за
ворот и, смеясь, приговаривал: — Смотри, ничуть не повреди¬
лась рука. Только здоровее после гимнастики стала!
157

А сам думал, глядя в серое, с опущенным ртом лицо Стре-
лина: «Да что с тобой, парень?»
— Отпусти!
Петя отпустил. Минуту они постояли молча. Алеша тяжело
дышал.
— Идем чаю напьемся, — позвал Петя. — Я любительской
колбасы полкило купил. Закусим. Идем!
Он пошел вперед, не оглядываясь, зная, что Стрелин не мо¬
жет не идти.
— Ну, говори, что с тобой? — спросил Петя, собрав на стол
чай.
Он с удивлением и жалостью заметил отросшие волосы
Алеши, грязную шею и весь его запущенный вид.
— Или нет, сначала поешь. Или лучше сразу скажи. Чаю
после напьешься.
— Чего говорить? — не поднимая глаз, ответил Алеша. —
На выгонку меня. Увольняют с завода.
— Что-о-о? Алеха, ты врешь!
— Правду говорю.
— Кто увольняет?
— Она. Товарищ Танеева.
Если бы Алеша кинулся в драку, Петя поразился бы мень¬
ше, чем услышав эти слова.
Катя Танеева, милая Катя с черной челкой, Катя, которая
принесла ему в больницу охапку черемухи и которую сегодня
в шесть часов вечера он будет ждать на остановке трамвая
возле бульвара, увольняет Алешу с завода!
— За что?
— Бездушная. Вот за что.
— Погоди припечатывать. Рассказывай.
Обида и ухарство перемешались в рассказе Алеши, в каж¬
дом слове сквозила враждебность к Танеевой, но Петя ясно
представил, что было.
В тот день, когда со станка Алеши вырвалась скалка и Пе¬
тя упал навзничь на каменный пол. Алеша от страха забился
в штабеля покрышек в браковочном цехе. Там его насилу
разыскали к концу дня.
После аварии Алешу сняли со станка а поставили подсоб¬
ным рабочим. Алеша пал духом. Стыдно глядеть на станки,
встречаться с людьми, все противно и скучно.
Екатерине Михайловне то и дело приходилось отчитывать
Алешу — так он плохо работал, а он в ответ только щурился
ей в лицо да смеялся.
Вчера произошел такой случай. Крючки подвесного конвей¬
158

ера, загруженные браслетами, проплывали мимо станков, а
Алеша, вместо того чтобы снимать с них браслеты и развеши¬
вать возле сборщиков на стойках, забыв обо всем, без дела
стоял у окна.
Там его и застала Екатерина Михайловна.
— Ты опять стоишь, Стрелин? — в раздражении крикнула
она.
Он обернулся:
— А вы всё подсматриваете?
Не поладить ему с этой инженершей, все равно пропадать!
Он сунул руки в карманы, небрежно навалившись спиной на
стекло. Стекло треснуло, со звоном полетели осколки. Алеша
метнулся и, сам не помня, что делает, вспрыгнул на стоящую
поблизости электротележку и погнал вдоль цеха. Куда он со¬
бирался на ней убежать?
— Стой! Стой! — кричала Екатерина Михайловна.
Налетит на станок, разобьет, покалечит человека, покале¬
чится сам!
Электротележка со звоном пронеслась вдоль сборочного
цеха, свернула за угол, влетела в заготовительный цех и вре¬
залась в тюки прорезиненной ткани.
Спустя минуту, бледная как бумага, вбежала в цех Екате¬
рина Михайловна.
В конце концов все обошлось благополучно, никто не по¬
страдал. Счастье, что тележка врезалась не в машину, а в
тюки.
— Ну и выгоняйте! — сказал Алеша, увидев Екатерину Ми¬
хайловну. Он уже чувствовал, что она добивается этого.
— Да, больше не буду терпеть безобразия! — сказала Ека¬
терина Михайловна и сейчас же написала заявление на имя
начальника цеха с требованием уволить Стрелина.
— Теперь куда я?—сутуля спину, спросил Алеша, но, слов¬
но испугавшись участия, тряхнул вихрами и рассмеялся: —
И без вашего завода обойдусь! Эка невидаль! Вот поем да
пойду.
— Куда ты пойдешь? Кто у тебя есть?
«Катя, Катя, как же это так?..» — грустно думал Петя.
— Мне сегодня в ночную. А я и не подумаю являться, —
говорил Алеша, уплетая, не смотря на свои горести, за обе
щеки ситный с колбасой. — Стану дожидаться, пока уволят!
Сам уволюсь... Если бы к станку не привык, мне и горюшка
мало.
«Когда ты успел привыкнуть, Алеша, к станку? И дня за
ним не стоял». Петя, конечно, не высказал вслух свои мысли.
159

Он ломал голову: как найти выход? Неужели Катя забыла, что
парень один-одинешенек?
Петя встал и, посвистывая, подошел к окошку.
Солнце передвинулось к западу, тень трехэтажного дома
лежала под окнами, одуванчики скучно свертывали на ночь
цветы — лужайка погасла.
Петя вспомнил, что до шести часов не так далеко.
— Согласен поговорить по-комсомольски? — спросил он,
подходя к Алексею и прямо глядя в его голубые, сразу чего-то
испугавшиеся глаза.
Алеша тоже встал и застегивал воротник гимнастерки, не
попадая в петли.
— Поговорим. Я согласен.
— Хочу за твой станок поручиться своим комсомольским
словом.
Стрелин опустил глаза, и Петя увидел, как на виске у него
бьется тоненькая жилка.
— Алеха! — вдруг закричал Петя. — Ну повезло нам,
Алешка! — Он подтащил его к койке с пустой сеткой: — Акку¬
рат для тебя! Переселяйся. Для тебя по заказу место приго¬
товлено. Наш дядя Миша такого как раз жильца и поджидал.
Ах ты, дуй тебя горой, какой удачливый парень!
И, схватив кепку и на ходу надевая пиджак, Петя выбе¬
жал из комнаты. Впрочем, через секунду он вернулся.
— Собирайся в баню! Отскреби с себя к смене грязь, лох¬
мы свои постриги! Да смотри плевки позабудь! Я за эти
плевки...
Уговорить коменданта большого труда не составило. Не все
ли равно коменданту, кто будет жить на освободившейся кой¬
ке! Но, подъезжая к заводу, Петя все больше чувствовал бес¬
покойство. Если бы встретить Екатерину Михайловну! Вместо
трамвайной остановки они могли и здесь повидаться.
Ее не было, и Петя вошел в кабинет к начальнику цеха.
— Брунов! Здорово, голубчик!
— Товарищ Тополев! Федор Иванович! Я к вам с просьбой.
Поддержите, Федор Иванович! — без передышки выпалил
Петя.
Тополев трубкой указал Пете на стул:
— Садитесь, Брунов. Я уже поддержал.
— Как так? — удивился Петя. — Я по личному вопросу,
Федор Иванович!
— Какой же это личный вопрос? — возразил Тополев, при¬
нимаясь, как всегда во время разговоров, выколачивать
трубку, которую не столько курил, сколько набивал табаком
160

и выколачивал. — Дело общее, товарищ Брунов. Мы здесь все
вас заждались. Завтра выйдете — завтра и начнем.
— А! — понял Петя.
Тополев набил трубку, зажег и, высоко, подняв черные дуги
бровей, усмехаясь, сказал:
— Вы что же, как будто и не обрадовались? А мне говори¬
ли, что рветесь... Ну, выкладывайте, в таком случае, свой лич¬
ный вопрос.
— Федор Иванович... Всей душой рвусь испытать механизм
Павла Афанасьевича Новикова. Да загвоздка одна поперек
дороги встала. Товарищ Тополев, верните Стрелина на станок!
Комсомольским словом за парня ручаюсь!
Тополев пыхнул из трубки дымом и сквозь белое облако
молча смотрел на Петю.
— Если Стрелина за ворота... не знаю, как и быть, Федор
Иванович! — Петя ударил по коленке стиснутой в кулак кеп¬
кой, сердито запихал в карман. — Не знаю, как...
— Здесь Путягин приходил. Путягин считает: вы, товарищ
Брунов, рановато на станок поставили Стрелина. Не доучил,
может? Оттого и авария.
— Всего наговорят, Федор Иванович. Вы комиссию слу¬
шайте. Комиссия зря не скажет. Доучил, Федор Иванович,
знаете сами.
— Жалуются на него. Дерзок. Ленив.
— Дак ведь комсомольским словом за парня ручаюсь!
Обязуюсь поднять!.. — стуча себя в грудь кулаком, говорил
Петя, не спуская взгляда с начальника цеха, ища ответа в его
синих, глубоко посаженных под черными бровями глазах.—
Ну спасибо! Не пожалеете, Федор Иванович! — вдруг закри¬
чал он, вскакивая со стула.
— Брунов, я пока ничего вам не ответил, — усмехнулся
Тополев.
— Ответили, товарищ Тополев. Понял! А насчет завтраш¬
него... Готов к бою и к победе! Прощайте, Федор Иванович!
Он вылетел из кабинета начальника, обливаясь холодным
потом. Прямо перед его глазами на стенных часах стрелка по¬
казывала без трех минут шесть. Первое свидание за всю два¬
дцатитрехлетнюю Петину жизнь!
На трамвайную остановку возле бульвара, который одним
концом уходил к Волге, другим упирался в театр, где всегда
было шумно и людно, бойко торговали мороженщицы, где,
должно быть, сегодня была назначена не одна первая встре¬
ча — столько девушек и ребят вслед за Петей соскочило с под¬
ножки, едва остановился вагон, — на эту трамвайную останов¬
161

ку он попал, когда стрелка уличных часов показывала полови¬
ну седьмого.
— Уф! — сказал Петя и провел ладонью по взмокшим во¬
лосам на лбу.
Он не стал метаться из стороны в сторону. Все равно Кати
не было.
Петя простоял на остановке ровно час и пошел домой.
МЕХАНИЗМ НОВИКОВА РАБОТАЕТ
У Кати это свидание было тоже первым, а кроме того, она
сама его назначила Пете. Почему ей пришло в голову такое
сумасбродство, если с Бруновым можно встречаться в цехе
хоть десять раз в день, можно вызвать его в кабинет Федора
Ивановича и час, два, три часа обсуждать с ним комсомоль¬
ские и другие дела и, наконец, можно после работы пойти вме¬
сте домой?
Но, когда Катя принесла Пете черемуху и увидела радость
и смятение в его коричневых глазах, она вдруг сказала:
— Приходите в шесть часов к остановке возле бульвара.
На секунду она спрятала лицо в белых ветках и не видела,
что с ним стало после ее безумных слов.
За весь год работы на заводе Катя сегодня впервые ушла
из цеха раньше времени.
— Мне необходимо уйти. Неотложное дело, — сказала она
Тополеву, который ни о чем не спросил, только зорко поглядел
на нее. Впрочем, может быть, ей показалось.
Она впопыхах прибежала в свою комнату в общежитии
специалистов на Волжской набережной, впопыхах надела го¬
лубой костюм и белую шляпку, взглянула на себя в зеркало,
обрадовалась яркому блеску глаз и побежала к остановке
трамвая. Она прибежала туда без пяти минут шесть и сейчас
же ушла, потому что прийти первой, конечно,.было уж слиш¬
ком. Не спеша прогулялась до Волги, постояла на набережной,
посмотрела на пестрые пятна лодок и пошла назад, уже торо¬
пясь. Было десять минут седьмого.
«Не выписан из больницы», — явилась Кате первая мысль,
когда на остановке она не застала Брунова. Но потом Катя
вспомнила, что утром звонила в больницу, там ответили — вы¬
писан, и испугалась.
Это был не испуг, а другое, странное чувство, от которого
вся она внутренне сжалась. Она подождала еще десять минут,
потом села в трамвай и почему-то приехала на завод. Только
162

войдя в цех, Катя вспомнила, что на ней белая шляпа с неза¬
будками, и ужаснулась. Ей показалось — все сразу поняли, в
чем дело, увидав ее незабудки: «Ага, матушка! Узнала, как
назначать свидание? Тоже, Татьяна Ларина выискалась!»
Если бы она была дома в своей маленькой комнатке с ок¬
ном на Волгу, упала бы на кровать и до полуночи ревела в
подушку. К счастью, она приехала на завод, и это ее спасло—
Катя до слез не унизилась.
Наоборот, она вошла к Тополеву слишком уж гордой.
Он молча пустил из трубки струю сизого дыма, затем не-
возмутимейшим тоном сказал, что именно Екатерину Михай¬
ловну больше всего хотел сейчас видеть. Он мог и действи¬
тельно не заметить ее наряда. Что они замечают, мужчины!
Так Катя узнала, что ее требование уволить Алешу Стре¬
лина не удовлетворено начальником цеха. Она все поняла.
Если бы Петя из-за товарища позабыл о любой назначенной
встрече, другой встрече, не с ней, он был бы оправдан. Впро¬
чем, сейчас к тому, что случилось у трамвайной остановки, при¬
бавились новые события. Завтра испытание механической
скалки Новикова. Как ждала Катя этого дня! Как он испор¬
чен!
Ее мысли и чувства смешались. Она была просто несчастна.
Из всех бедствий сегодняшнего дня Катя выбрала одно, не
самое горькое, и решила хорошенько его обдумать.
Итак, они, Петя и Тополев, возвращают Стрелина на ста¬
нок? Итак,- для них мнение цехового инженера Танеевой ровно
ничего не значит? Плюют они на ее мнение. Вот как у нас со¬
здают авторитет молодым специалистам! И после этого вы хо¬
тите, чтобы Путягин меня признавал? Вы надеетесь, что у меня
после этого создадутся но-о-р-мальные с ним отно-о-о-шения?
В конце концов она таки заревела. Придя домой, она
уткнулась в подушку в своей маленькой комнате и обливалась
горькими слезами, заперев дверь на ключ. Конечно, она вспом¬
нила маму в этот грустный час одиночества и пожалела, что
не стала тоже учительницей. Жили бы и жили вдвоем в кол¬
хозе, в сорока километрах от станции...
Потом наступил кризис. Катя села, вытерла глаза и мыс¬
ленно спросила себя: «А ты боролась за Стрелина, секретарь
цеховой комсомольской организации? Ты почему вздумала
требовать его увольнения? Признавайся. Оттого, что он тебе
грубил? Позор, Танеева! Ты зазналась, Танеева, и оторвалась
от масс. Вот до чего ты докатилась. И тебя поделом про¬
учили».
Все-таки у нее был довольно решительный характер. Она
163

сказала себе: «Прекратить личные переживания!» — и после
этого ей стало легче.
Катя открыла окно и, вдыхая прохладный ночной воздух,
старалась что-нибудь разглядеть за окном. Там ничего не бы¬
ло видно, кроме густой черноты Волги да цепочки огней, иг¬
рающих на том берегу.
Три красные звезды медленно плыли между небом и зем¬
лей; смутно стал вырисовываться силуэт самоходки-баржи.
Вглядевшись, Катя заметила вспыхивающие то здесь, то
там зеленые и красные светляки. Волга жила ночной жизнью
огней.
«Ах да, завтра, завтра...» — вспомнила Катя.
...Утром, когда она пришла на завод, Дементьев и Новиков
сидели на диване в кабинете начальника цеха и тихо разгова¬
ривали.
— Павел Афанасьевич, ты в себя верь, — говорил Демен¬
тьев участливым тоном. — Верь в себя, Новиков, и баста!
— Ты, Сергей Ильич, словно сиделка в больнице, надо
мной хлопочешь, — нахмурился Павел Афанасьевич. — Или на
всякий случай готовишь — ну незадача?
— Дурной, дурной! — улыбнулся Дементьев, щуря близо¬
рукие глаза. — Есть у вас, изобретателей, должно быть, осо¬
бая извилина в мозгу, все-то на свой лад поворачивает.
Павел Афанасьевич не ответил. Он провел бессонную ночь
и заботился сейчас об одном: скрыть от других, как его муча¬
ют ожидание, неизвестность и страх.
Наконец все собрались.
— Перед началом, по русскому обычаю, сядем, — полушу¬
тя предложил Тополев.
— Путаешь, Федор Иванович, обычаи, — возразил Демен¬
тьев, — перед отъездом садятся.
Однако все сели.
На Катю напало такое усердие, что, как Петя ни искал ее
взгляда, она не подняла глаз от чертежей на столе.
Это был разрыв. Петя страдал. Впервые он со страхом по¬
думал: «А вдруг провалю?»
— Ну, Петр Брунов, в добрый час! Идемте, — сказал Де¬
ментьев.
В цехе уже знали о предстоящем испытании опытного ме¬
ханизма, и, хотя все станки работали нормально и ничто не
нарушало обычного течения дня, любопытство, нетерпеливость
ожидания все же ощущались в особенной возбужденности ра¬
бочих. Десятки недоверчивых и сочувствующих глаз встретили
Петю Брунова, когда он впереди всех быстрыми шагами про¬
164

шел к своему станку. По дороге Брунов задержался возле Пу¬
тягина.
Путягин без всякой видимой причины оставил работу,
положил на станину руку:
— Удачи желаю! Болельщик!
Не назови он Брунова «болельщиком», вложив в это слово
недобрый и насмешливый смысл, не произошло бы того, что
мигом согнало хмурь с лица Пети.
Катя Танеева вышла вперед и сказала:
— Товарищ Путягин! Комиссия расследовала причину
аварии. Причина в том, что не соблюдены правила технической
безопасности. Что же касается подготовленности ученика Бру¬
нова, комиссия нашла его примерно обученным...
Вот что Катя сказала перед началом испытания, вместо
того чтобы надменно и холодно произнести те слова, которые
про себя твердила все утро: «Извините, Петя, я не могла вче¬
ра прийти, как мы условились...»
И Петя встал к станку. За спиной его на стойке висели под¬
готовленные детали сборки — всё под рукой. Всё как обычно.
И только станок изменился. Справа, на щите, прикреплена
механическая скалка. Заключенная в металлический чехол,
она похожа на отточенный меч.
Петя мельком глянул на Павла Афанасьевича. Тот насиль¬
но улыбнулся. Петя начал сборку: набросил на барабан станка
первый браслет.
Второй браслет надевается при помощи скалки.
Петя со страхом почувствовал, что у него дрожат руки.
— Не сметь! — вслух приказал он себе.
Он мог говорить вслух — все равно из-за шума станков ни¬
кто не услышит.
— Подтянись! Не оплошай, Петр Брунов!
Он включил барабан, повернул на щите рычажок. И вот из
металлического чехла-цилиндра медленно выдвинулся меч-
скалка. Петя снял со стойки браслет, накинул на включенный
вращающийся барабан и, стиснув зубы, следил, как механизм
помогает липкому браслету лечь поверх первого. Порвет! Не¬
ужели порвет?
Но браслет лег ровно.
Это продолжалось меньше минуты. Когда Петя вновь по¬
вернул рычажок, убирая скалку в цилиндр, на висках его от
йота взмокли волосы. Он не оглянулся даже на Павла Афа¬
насьевича. Покрышка-гигант для многотонных грузовых ма¬
шин собирается из пяти браслетов; четыре из них надевают со
скалкой. Еще три раза!
165

Нет, он уж слишком волнуется! Залежался он там в боль¬
нице, отвык от работы. Зря выскочил испытывать механизм в
первый же день.
Механизм работает! Павел Афанасьевич, родной! Работает
механизм! Если браслет порвется и покрышка выйдет в брак,
виноват не механизм — Петина неловкость виновата!
Петя ни на кого не оглянулся, когда был надет и последний,
пятый браслет. Он ослабел от нервного напряжения — сборка
покрышки с помощью механической скалки показалась ему
ничуть не легче обычной. Тогда уставали руки, сейчас он был
весь измотан.
Петя посмотрел на часы — отстал на пять минут. Стараясь
наверстать время, он быстро наложил на середину покрышки
для усиления ее ходовой части узкую прорезиненную полосу—
брекер — и включил прикатчики — колеса. Брекер прикаты¬
вается колесами для повышения прочности.
Осталась еще одна, заключительная, операция — наклеить
поверх брекера протектор. Это беговая часть шины.
Вот и всё.
Собрана первая покрышка при помощи механической
скалки!
Петя откатил ее в сторону. На миг он проводил взглядом
подхваченную транспортным конвейером покрышку.
Она поплыла над головами сборщиков к формовочной ма¬
шине. Машина откроет рот, втянет сырую покрышку, опустит¬
ся тяжелый пресс, и широкое, громоздкое резиновое колесо
путем мощного сжатия воздуха, незаметно для людей, сфор¬
мируется там в обыкновенную шину.
Она все еще не готова. Непрерывно идущий конвейер по¬
ведет ее теперь в цех вулканизации...
Однако Пете некогда раздумывать о судьбе своей шины
Пущена в жизнь. Пусть живет. Пусть отходит положенные ей
тысячи километров по дорогам страны!
— Можно сообщить, что первый опыт удался, — сказал То¬
полев и шагнул от станка, сильно припадая на левую ногу.
— Федор Иванович! — загородила ему дорогу Катя. — Фе¬
дор Иванович! Разрешите мне! Я позвоню в партком и ди¬
ректору.
— Хорошо. Сообщайте.
Она побежала.
— Слушайте, Путягин! — крикнула Катя, пробегая мимо.—
Механическая скалка работает!
Путягин не усмехнулся.
— Звонко поете, поглядим — где-то сядете, — пробормотал
166

Путягин. — Неизвестно, как он дальше заработает, ваш меха¬
низм. Какие в нем штучки-капризы откроются.
И все-таки он не усмехнулся сегодня. О чем он думал? Ми¬
рился или все еще не хотел мириться с тем, что привычный,
испытанный способ, каким весь его, путягинский, век собира¬
лась автомобильная шина, отслужил, кончился? Начиналось
новое.
...В этот день Пете Брунову было легко и трудно работать.
Он не перебросился ни с кем ни словом, и с ним не заговари¬
вали— боялись мешать. Он поднимал время от времени глаза
и, успев быстрым взглядом окинуть стоящих невдалеке от
станка: то директора завода, то кого-нибудь из членов парт¬
кома, редактора многотиражки или вовсе незнакомых людей,
продолжал делать свое дело.
К концу дня весь завод знал: испытание нового механизма
удалось.
После того как Брунов собрал вторую, третью, четвертую и
пятую покрышки и пригодность новиковской механической
скалки стала очевидной для всех, Катя Танеева, секретарь це¬
ховой комсомольской организации, известила комсомольцев и
рабочих цеха о совещаний. Уговаривать никого не пришлось.
Сегодня на собрание остались все.
Петя сбегал в душ, вымылся под горячей струей, окатился
холодной и, словно смыв с себя волнения дня, пришел на со¬
брание таким свежим и успокоенным, как будто и не было по¬
зади величайшего напряжения душевных и физических сил.
Только теперь он оценил торжество победителя. Он расчесал
гребешком мокрые волосы и, положив руки в карманы, стал
у стены, стараясь казаться равнодушным. Он видел — взоры
девушек обращены на него.
«Погодите, не то еще будет!»—говорила каждая черточка
его смелого и, как ни пытался он скрыть, счастливого лица.
Но, едва заметив Катю, Брунов вынул руки из карманов, и
выражение уверенности на его лице растаяло.
«Подойдет? Не подойдет?» — в беспокойстве спрашивал се¬
бя Петя, следя за маленькой фигуркой Танеевой, которая про¬
биралась между рядами тесно поставленных стульев.
Катя остановилась. Петя видел: она нагнулась, разговари¬
вая с кем-то из сидящих, темная челка косячком повисла на
лоб. Не подойдет, нет!
Вся радость Петиной жизни, весь ее смысл заключались
■сейчас в одном желании: подойди!
167

Она подошла.
«Ты радуешься? Забыла вчерашнее? Не сердишься?» —
спросил Петя им одним понятным взглядом. Катя в ответ по¬
жала его руку сильной маленькой рукой. Все это видели —
девушки, которые, сбившись в кучку, шептались о нем, герое
дня, Путягин, рабочие. Но никто не слыхал, что сказала Катя
Танеева:
— Кажется, вы еще не поздравили Павла Афанасьевича,
товарищ Брунов?
Дубина! Самодовольный, глупый петух, Петр Брунов! Рас¬
пустил хвост и позабыл об изобретателе. А если б не он, тебе
и испытывать было бы нечего, никаким бы ты не был героем!
Петя бросился искать Павла Афанасьевича, но собрание
уже начиналось. Петю посадили в президиуме как раз рядом
с Павлом Афанасьевичем. Павел Афанасьевич обнял его и
расцеловал у всех на глазах. Он был серьезен и как будто
даже печален.
— Ты на меня не гляди,.— шепнул он Пете. — Это с меня
сойдет. В моей жизни большой нынче день, друг мой Брунов!
Собрание открыл секретарь партбюро цеха Дементьев. Бы¬
ли на этом собрании два человека, которые с одинаковым опа¬
сением ждали речи Дементьева.
Толстый Романычев сел ближе к двери. Он, вздыхая, по¬
тирал пухлую грудь и тревожно гадал, будет ли Дементьев
громить бриз за то, что вовремя не поддержали новиковский
механизм. «Если будет, опять сошлюсь на Брагина. Брагин
был консультантом. Отвечать — так вдвоем. Вон он, Василий
Петрович, явился. Погоди, всыплют сегодня тебе! Важность,
пожалуй, слетит. Спесив журавль, а шею клонит!»
«Если Дементьев поставит вопрос обо мне, — думал Васи¬
лий Петрович, — скажу прямо: да, недооценил в свое время,
ошибся. Прямота всегда хорошо действует».
Дементьев и не подумал о них говорить.
— Товарищи! Когда на пустыре, где раньше выше колен
росли бурьян да крапива, встали первые корпуса нашего за¬
вода, мы решили рассказать о нем Алексею Максимовичу
Горькому. Завод послал в Москву делегацию. Приходим к
Горькому. Помню, обрадовались мы его оканью. По говору
земляка узнали. И смех у него уж очень хорош!
Выслушал наш рассказ.
«На пустыре завод подняли! Молодцы! Вот это здорово!
Умный народ! Умную строите жизнь!»
Умел Алексей Максимович обрадоваться новому!..
168

К концу дня весь завод знал: испытание нового механизма удалось.

У ВОЛОДИ ЕСТЬ ЦЕЛЬ
В школе этот день был последним учебным днем. Пролетел
еще год. Что-то кончилось и никогда не повторится. Чего-то
жаль, а в то же время на сердце радостно, весело! Скоро нач¬
нутся беспечные дни!
В последний день учителя на уроках говорили все же не о
каникулах, а об экзаменах.
Гликерия Павловна перечисляла трудные разделы про¬
граммы и, вздыхая, упрашивала ребят повторить на совесть.
В классе шум. По стенам, пущенные чьей-то незримой рукой,
пляшут солнечные зайчики. Гликерия Павловна наконец рас¬
сердилась, хлопнула журналом по столу и пригрозила уйти.
— Детский сад! Ну, потише! — крикнул Брагин.
— Мальчики!—уговаривала Гликерия Павловна. — Пора
уж вам поумнеть. В восьмой класс переходите. А это../знаете...
и от института не так далеко. Надо, мальчики, на совесть по¬
вторить географию. Ох, боюсь, подведете вы меня на экзаме¬
нах!
— Не подведем!
Толя Русанов вскочил и, давясь смехом, продирижировал:
«Раз! Два! Три!»
— Не под-ве-дем! — хором повторил класс.
— Не под-ве-дем! — пропел кто-то в углу.
— Полноте! Полноте! — замахала руками Гликерия Пав¬
ловна.— Успокоили. Верю.
— Гликерия Павловна! Поговорим напоследок!
— Гликерия Павловна, расскажите о звездном шлюпочном
походе.
— Звездный поход? — переспросила учительница с выра¬
жением заботы на благодушном лице. — Что-то, ребятки, я о
нем не слыхала.
— Ну, тогда я сам расскажу, — вызвался Горюнов, ничуть
не удивившись незнанию учительницы.
Последние дни Женя часами просиживал на Волге, поджи¬
дая снизу моряков Каспийской флотилии, вышедших на па¬
русных шлюпках из Астрахани в Москву. Почему поход назы¬
вается звездным?
Гликерия Павловна утомленно оперлась на ладонь щекой.
Вот всегда так: зададут неожиданный вопрос — в каких
энциклопедиях на него ответ разыскать?
— Дело, наверное, в том, что флотилия держит путь по
звездам...
— Эх ты, речник! — перебил Коля Зорин. — Шлюпки вы¬
170

шли из разных морей: Каспийского, Балтийского, Белого, а
сойдутся в Москве. Москва — как звезда, во все стороны лу¬
чами пути.
— Горе, Горюнов, прождешь каспийскую команду до зимы.
А она на Оку повернет.
— Учите географию, мальчики! — на прощанье еще раз
внушила Гликерия Павловна.
Теперь оставалось положиться на совесть ребят: выучат
учебник — ответят. Трудное время весна для учителя! Глике¬
рия Павловна позабыла, когда и радовалась ей...
В класс на смену ей пришел Андрей Андреевич. У него
тоже последний урок. Андрей Андреевич обычен: темный ко¬
стюм, белоснежный воротничок, отброшенные назад белые
волосы, знакомая живость глаз.
Нет, и он необычен сегодня.
Андрей Андреевич молча постоял за учительским столиком.
Привык он к своим мальчишкам! Всмотрелся в усыпанное ро¬
динками задумчивое лицо Жени Горюнова: что-то путешест¬
венник, должно быть, напутал.
Коля Зорин. Тихоход. Все впечатления жизни в голове Зо¬
рина укладываются медленно, но прочно.
Вон резвый, весь еще не устоявшийся, не определившийся
Толя Русанов.
А вон Володя Новиков. Андрей Андреевич угадывал в Но¬
викове стыдливость и смелость, открытость и замкнутость,
упрямство и податливость — противоречивые свойства впечат¬
лительной и одаренной натуры.
Андрей Андреевич вскинул руки к вискам, медленно провел
по голове и спросил:
— Побеседуем?
Но он не стал, как Гликерия Павловна, упрашивать ребят
зубрить перед экзаменами историю.
— «В науке нет широкой столбовой дороги, и только тот
может достигнуть ее сияющих вершин, кто, не страшась уста¬
лости, карабкается по ее каменистым тропам», — вместо всех
наставлений сказал Андрей Андреевич слова Карла Маркса.
Торжественность их не смущала Андрея Андреевича. Чутье
подсказало ему: сейчас у ребят настроение необыденное.
Он видел: Володя Новиков записал слова Маркса в тет¬
радку.
Володя завел эту тетрадку, когда готовил доклад о Чай¬
ковском. Он привык записывать в ней слова и мысли, которые
чем-то его задевали. Последнее время много слов, тревожащих
и радующих, встречалось Володе.
171

Вот и сейчас... Никто не знает, что музыкальное училище
на улице Собинова и есть та вершина, куда Володя карабкает¬
ся изо всех своих сил. А каменистые тропы — уроки музыки.
Мука мученическая эти уроки, но Володя готов лететь к Мар¬
финым в любой час. Звала бы только Ольга почаще.
...Он открыл калитку сада. Дверь из Ольгиной комнаты
распахнута, слева у двери раскинулся куст шиповника, спра¬
ва стоит обросшая мохом темная ель. Володя увидел возле
елки коляску Татьяны, Васюту и Шурика.
— Володя! Иди-ка, иди! — закричал Шурик, отодвигая
плечом Васюту от коляски.
Он хотел Сам похвалиться Володе: Татьяна научилась
вставать.
— А у нас тоже будет маленький, — сказал Васюта.
— Откуда он у вас появится? Ты почем знаешь? — удивил¬
ся Шурик.
— Знаю. У нашей Тамары скоро родится ребеночек. А я
буду дядя.
— Вот так дядя! — засмеялся Шурик. — Хорош дядя — в
пятый класс перешел! До плеча мне не дорос!
— Рост к уму не относится, — с достоинством возразил
Васюта.
— Володя! Такие дяди бывают? — спросил Шурик.
— Наверное. Если есть племянник.
— Что? Съел? — поддразнил Васюта.
Он опять торжествовал. Каждый раз Васюта удивлял Шу¬
рика чем-нибудь новым.
— Володя, иди заниматься! — позвала Ольга.
Она стояла у рояля в пестром платьице, вся какая-то лет¬
няя, уже загорелая, с перекинутой через плечо толстой свет¬
лой косой.
— Играй, Володя... Или нет, погоди. Ах, надоело!
— Что надоело? — испугался Володя.
— Все надоело, — жалобно повторила Ольга, отбрасывая
косу на спину и недоуменно поднимая правую бровь.—В лесу,
наверное, зацвели ландыши. Сыро, темно; стоят листья, а в
листьях — ландыши. Вот и весна скоро пройдет... А мы зани¬
маемся, занимаемся... Ну уж ладно. Играй, — вздохнув, за¬
ключила она.
Володя положил на пюпитр нотный альбом. Разобрать
строчку нот и, соблюдая такты и паузы, повторить ее на кла¬
виатуре стоило таких усилий, что за все время урока он не
успевал подумать ни о чем постороннем. Неужели Ольге на¬
доело с ним заниматься? Что же будет?
172

— А я согласен упражняться хоть десять часов в день,—
сказал он, когда урок кончился.
И все-таки истинное наслаждение начиналось только те¬
перь: Ольга сменяла его у рояля. Володя ждал, не решаясь
просить, не зная, пробежит ли она бурно и весело вдоль всех
клавиш гибкими пальцами и с шумом захлопнет крышку или,
наклонив голову, словно к чему-то прислушиваясь, притихнет
и, не поднимая глаз, спросит: «Играть?»
— Тот концерт в вашей школе имел для меня большое
значение. Это был переворот в моей жизни, — сказала Ольга,
тронув клавишу. Клавиша отозвалась коротким, удивленным
звуком. — Нам... некоторым из наших ребят предложили иг¬
рать в филармонии. Ох, боюсь!
Она посидела молча. Володя не решился ответить—так его
поразила новость. Играть в филармонии!
— «Лунная соната», — сказала Ольга.
Володя не умел слушать вещь впервые. Он начинал ее лю¬
бить, услышав третий, четвертый, пятый раз. Тогда музыка
становилась яснее и ближе. Тогда что-то в душе отвечало ей.
Но сейчас то, что Ольга играла, захватило его сразу. Он сидел
на кушетке против раскрытой в сад двери. Там уже наступал
вечер. С запада медленно поднималась свинцовая туча, ее се¬
дые края клубились и, отрываясь, клочьями плыли по небу;
деревья в саду стояли неподвижно и тихо, словно ожидали
чего-то, и весь сад глухо умолк, все в нем притаилось, затих¬
ло и ждало...
Анастасия Вадимовна вошла в комнату и, остановившись
у двери, молча слушала музыку.
И вдруг в дверь из сада ворвался ветер, плеснул занаве¬
ской, смахнул с рояля нотны/й листок. Сад очнулся, ожил и
весь зашумел.
Хлопнула садовая калитка, скрипя закачались сосны; как
тугие мячи, застучали и запрыгали на песке, падая с сосен,
шишки. А туча надвигалась, белея и ширясь; небо наискось
прочертила кривая длинная молния, и земля, казалось, раско¬
лолась от треска.
— Мама! Татьяна боится! — закричал из соседней комна¬
ты Шурик.
Анастасия Вадимовна поспешно ушла.
— Пережди грозу! — сказала Ольга Володе.
Сад потемнел, словно ночью. Сосны утихли так же
внезапно, как зашумели, и лишь вершины их слабо покачи¬
вались.
Снова вспыхнула молния, озарив на мгновенье лицо Ольги.
173

БАКЕНЫ
Весь конец мая и до середины июня гремели грозы. Из-за
Волги целые дни ползли тучи, уходили, на смену им выполза¬
ли другие, густели, росли, синей цепью окружая город, и к
вечеру разражалась гроза. Хлестал ливень. По тротуарам и
со спусков к Волге катились мутные потоки воды, а утром
солнце встречала безмятежная голубизна неба и такая омы-
тость, свежесть природы, птичий свист в садах и невозмути¬
мая гладь Волги, что казалось — все дожди наконец проли¬
лись. После полудня на город со всех сторон опять надвига¬
лись валы сизых туч.
Володя готовился к экзаменам. Когда небо темнело и в
стекла начинали барабанить частые капли дождя, он, отложив
книгу, подходил к окну и иногда вспоминал грозу в саду Мар¬
финых, бледное лицо Ольги и чувство торжественности на
сердце, оставшееся то ли от затишья перед бурей, то ли от
музыки.
Экзамены шли хорошо. Пожалуй, самым трудным оказал¬
ся экзамен по географии. Володя усердно читал учебник. До
того заучился, что Сахалин и Камчатка, Казахстан и Кирги¬
зия путались в его представлении, все реки Сибири, кроме
Енисея, куда однажды мимо их города прошел на теплоходе
рулевой Вадим Громов, стали одинаковы, и Володя, захлоп^
нув учебник, решил наконец отдохнуть.
Он взял Чехова. Эта книжечка давно лежала у отца на
столе. Володя поглядывал на нее и только вздыхал:
«Вот уж в каникулы...»
Прочитав первую страницу, Володя удивился чему-то, и
сонливость, одолевавшая его за учебником, вдруг рассеялась,
словно мозги спрыснули живительной влагой.
Потом Володя захохотал и сразу нахмурился и опять рас¬
смеялся.
«А география?» — мелькнуло в голове, когда, подняв от
книги глаза, он увидел учебник. Впрочем, он сию же секунду
позабыл о географии.
— Бабушка, бабушка, прочти Чехова, — поздно вечером,
уже лежа в постели, сказал Володя и уснул.
«А ведь я провалюсь!» — понял он утром. Но повторять бы¬
ло поздно.
Гликерия Павловна пришла на экзамен небывало наряд¬
ная, и небывалый порядок встретил в классе Гликерию Пав¬
ловну. Она села за стол, расправив черное блестящее платье,
174

потрогала на шее янтарь и, вынув из сумки платочек, распро¬
странила вокруг благоухание белой сирени.
Но добродушное лицо Гликерии Павловны не улыбалось
сегодня. Она с трудом скрывала тревогу. Неизвестно, как по¬
вернется экзамен. Как ответит хотя бы тот же Горюнов, кото¬
рый всю зиму, чуть отвернешься, уже тащит из-под парты
книжку. Как ответит Толя Русанов — этот и сейчас косится
в окно. Гликерия Павловна первым вызвала Толю.
— География для меня пустяки! — сказал Толя, обернув¬
шись к ребятам.
Его иссиня-голубые глаза бесстрашно смеялись, и легко¬
верная Гликерия Павловна заулыбалась в ответ. Толя долго
готовился отвечать по билету, что-то беззвучно шептал, под¬
няв кверху тоненькие, слабо очерченные бровки, и Гликерия
Павловна, нагнувшись к инспектору, довольно шепнула:
— Поглядите, как добросовестно относится к делу. А уж
какой баловник!
— Покажи, Русанов, Кузбасс, — певучим голосом сказа¬
ла Гликерия Павловна, когда Толя кое-как покончил с
билетом.
Он взял указку и храбро шагнул к карте. Тишина в классе
стала немой, как карта. Все смотрели на оттопыренные уши
Толи Русанова, которые багровели все гуще.
Толя поднял указку и поехал на Дальний Восток. Глике¬
рия Павловна тихо охнула, стыдясь глядеть на инспектора:
— Русанов! Русанов!
— Я дальнозоркий, Гликерия Павловна. Я близко не ви¬
жу,— невинно улыбнулся Русанов и, сделав петлю, напра¬
вился к Аральскому морю.
— Ну и ну! — вздохнула Гликерия Павловна. «Дожила до
позора! Глаз теперь не поднять!»
И с отчаяния она после Толи вызвала Женю. Пускай доби¬
вают уж разом. Женя, едва его назвали, потерял гребешок.
Зачем-то этот гребешок ему непременно понадобился. Женя
шарил в парте, под партой, а Гликерия Павловна, пригорю¬
нившись, думала: «Прособиралась взяться за мальчишек как
следует, а год и прошел».
Она прекрасно поняла Женину хитрость, у которого, долж¬
но быть, ноги от страха подкашивались, и на всякий случай
тихо сказала инспектору:
— Этот звезд с неба не хватает. Шел в году середнячком.
Между тем Женя разыскал гребешок в кармане, чуть при¬
тронулся им к волнистому чубику, снова спрятал в карман,
взял билет и, едва взглянув на него, стал отвечать.
175

— Подготовься! Продумай! — прервала Гликерия Павлов¬
на, залившись краской испуга. — Легкомысленный!
— Я это знаю, — невозмутимо возразил Горюнов.
Он не спеша, обстоятельно и с такими удивительными под¬
робностями рассказал о реках бассейнов Баренцева, Белого и
Балтийского морей и о Беломорканале, что Гликерия Павлов¬
на еще жарче раскраснелась и, вынув из сумки душистый пла¬
точек, как веером, обмахнула им щеки.
— О чем бы его спросить дополнительно? — вслух поду¬
мал инспектор.
— О чем хотите.
— В таком случае, рассказывай, что тебе самому всего
интересней.
Женя скосил глаза в угол класса, откашлялся и не спеша
начал рассказ о русских мореплавателях.
— Талант! Будущий ученый! — шепнула инспектору Гли¬
керия Павловна, отпуская Женю на место. — Ну и ну!
Володе выпало отвечать о Казахстане и Киргизии. Арыки,
пески, рис, хлопок, промышленность...
Гликерия Павловна удовлетворенно кивнула и поставила
«пять».
Последним экзаменом была история. За историю Володя
был почти спокоен. Но тут случилось одно непредвиденное
событие...
В этот день Шурик Марфин выпросился у матери на весь
вечер к Васюте. Они условились встретиться по важному делу.
Васюта вырыл в песке затон, отвел в него из реки воду. Они
собирались наловить пескарей, пустить их в затон и выкарм¬
ливать.
Шурик уговорился с мамой переделать по дому до обеда
все дела: подмести пол, набрать для самовара ведерко сосно¬
вых шишек, сбегать за керосином, а главное, отсидеть ровно
два часа с Татьяной, пока мама приготовит обед.
Татьяну теперь нельзя было ни на минуту оставлять одну:
она так и лезла из коляски, а когда ее сажали в саду на ра¬
зостланное одеяло, уползала в крапиву.
Шурик возил коляску взад и вперед по дорожке и ругал
Татьяну:
— Росла бы скорее! Житья из-за тебя нет! Толстуха, по¬
тому и ноги не ходят!
Татьяна смеялась, показывая два хорошеньких белых зуба,
и неожиданно уснула, разбросав по подушке розовые, словно
ниточкой перевязанные у ладошек руки. И сразу Шурику ста¬
ло ее жаль. Он- отвез коляску в тень и терпеливо отгонял от
176
6

Татьяны веточкой мошек, пока наконец его не отпустили
гулять.
Волга была тихая, но по-весеннему еще холодная. Шурик
с Васютой все же выкупались. Они ныряли, стояли столбом,
вниз головой, плавали саженками, по-лягушачьи и вылезли из
воды, посинев от холода.
— Давай толкаться — согреемся, — предложил Васюта.—
Потом на солнце посушимся.
Они провозились с пескарями до захода солнца, а поймали
всего шесть малюсеньких рыбешек.
— Нам больше и не надо, — простуженным басом сказал
Васюта. — Мы сейчас их запустим в затон... А что махонькие,
так то и лучше. Поглядим, как они будут жиреть.
Васюта шел впереди, бережно неся консервную банку с
пескарями. Невдалеке от дома он вдруг остановился. Навстре¬
чу, тяжело дыша, бежал человек.
— Иван Григорьевич! — испуганно сказал Васюта, сунув
в руки Шурику консервную банку. — Иван Григорьевич!
— Ступай домой! Беда! — на ходу бросил человек и побе¬
жал дальше вдоль берега.
— Зять, — упавшим голосом прошептал Васюта. — Идем
скорей! — позвал он.
Наверху высокой, как у капитанского мостика, лестницы
стояла Васютина мать и совала ключ в замочную скважину,
стараясь запереть дверь, но ключ не влезал.
— Не запру! — охнула мать и увидала Васюту. — Васюта!
Сынок! Тамара у нас помирает!
Она подхватила со ступеньки какой-то узел и быстро сбе¬
жала с лестницы, всхлипывая и стуча каблуками.
Горе исказило ее лицо, оно казалось темным и старым.
— Мамонька! — заплакал Васюта, вцепившись в узел.—
Куда ты?
— В больницу. К Тамаре. Худо Тамаре. Васютка, бакены
надо зажечь. Может, я и до утра не вернусь. Утром загасишь.
Батюшки мои, не сумеешь!
— Сумею!
— Васюта! Не проспи утром. Тамарочка-то наша... сынок!
Она прижала к боку узел и побежала вдоль берега, как
бежал несколько минут тому назад Иван Григорьевич.
Васюта долго смотрел вслед матери, пока она не скрылась.
— Иди к лодке, — сказал он Шурику. — Я лампы и весла
притащу.
Он принес, молча поставил на дно лодки жестяные фонари
и стал налаживать весла. Он не справлялся с ними, неловко
7 Библиотека пионера, том V
177

ударяя то одним, то другим веслом по воде, а лодка стояла на
месте, и вдруг Васюта почувствовал себя ничтожным и ма¬
леньким в этой широкой лодке, на которой мать свободно вы¬
езжала к бакенам в самую лихую осеннюю непогоду, когда
чуть не на весь город слышен рев волн.
— Я всегда на руле сижу, — в отчаянии сказал он. — И фо¬
нарь, пожалуй, не вставлю. А у нас начальник строгий. Он нас
с работы прогонит.
— Не прогонит, — робко возразил Шурик.
— Не зажжешь бакены — пароход сядет на мель...
— Васюта! — закричал Шурик. — Придумал! Я за Володей
сейчас поб,егу!
— Шурка, беги! Не упросишь — пропали мы, Шурик, с
тобой!
Васюта приложил к груди крепко сжатый шершавый ку¬
лак, и Шурик понял, что, если не упросит Володю, они и верно
пропали.
Он летел к Володе, не чуя под собой ног.
Васюта сидел в лодке.
Темнело. Надвигалась ночь. Берег, крутой стеной вставший
над Волгой, заслонил от Васюты город и зарю.
Глухо на Волге. Вода под лодкой черного цвета. И рыбы,
должно быть, смотрят со дна на Васюту рыбьими глазами и
ждут: что-то будет?
— Веду, Васюта, веду! — закричал издали Шурик. — Его к
тебе и ночевать отпустили! — кричал он подбегая. — Ему ве¬
лели с тобой ночевать. Бабушка велела... Васюта, а Тамара
ваша поправится.
Володя оттолкнул лодку, вскочил и взялся за весла. Лодка
пошла вниз.
— До свиданья! — крикнул с берега Шурик.
Вода дремотно булькала, ударяясь о дно лодки.
На середине реки было светлее. Розовая заря догорала за
городом; на ее бледном поле, как маяк, блестела звезда.
— Может, и верно вылечится, — сказал Васюта.
— Конечно! — коротко ответил Володя.
Он никогда не бывал на бакенах и боялся, что не сумеет
их зажечь, поэтому греб сосредоточенно и молча. Но Васюту
именно эта его сосредоточенность и успокаивала. Так зять,
взрослый мужчина, раскрыв капот машины, молча хозяйничал
там среди сложных деталей.
Возле бакена вода бурлила, плескалась о крестовину, пе¬
нилась. Володя повернул лодку, и теперь бакен, казалось,
стремительно плыл ей навстречу, а на самом деле лодка еле
178

двигалась против течения на быстром стрежне. Наконец он
подвел лодку к бакену. Васюта ухватился за крестовину —
бревна крестовины осклизли и позеленели от плесени. Темная
глубь внизу.
Володя вставил лампу в фонарь, зажег (вечер так тих, что
спичка не погасла с первого раза) и закрыл фонарь. Они по¬
ехали ко второму бакену. Сзади мигал и слабо качался крас¬
ный огонек, приметный и ласковый среди сгустившейся ночи.
Домой Володя и Васюта вернулись около двенадцати.
— Сделано дело, — сказал довольный Васюта. — Кабы
знать, где мама, сбегать бы, сказать. Иззаботится она.
Володю удивила длинная лестница и необыкновенная чи¬
стота Васютиного дома. Маленькие сени вели в просторную
комнату, где над зеркалом висело вышитое, с широким круже¬
вом полотенце. Все было белым — постель, скатерть на столе,
занавески. А Васюте в привычной обстановке дома еще страш¬
нее показалось случившееся.
— Тамара у нас красивая. Ей двадцать лет. В двадцать
лет умирают?
— Нет.
Уверенный тон Володи снова успокоил Васюту.
— Давай ложиться. Не проспать бы нам завтра, Володя!
Ты ложись на кровать, а я на пол.
— Ты всегда на полу спишь?
— Нет. Мы с мамой вдвоем. Вон у нас какая кровать ши¬
роченная!
— Ну, давай ляжем тоже вдвоем.
Васюта обрадовался:
— Я отдельным одеялом укроюсь, чтоб тебя ногами не за¬
лягать. Меня мама жеребенком зовет за то, что такой лягу-
чий.
Он тихонько засмеялся. Володя погасил свет.
— В два проснемся? — спросил Васюта, отодвигаясь по¬
дальше к стенке, чтобы не мешать Володе. — Давай встанем
пораньше.
— Ладно. Я разбужу. Спи.
Широколобый маленький мальчик, до сегодняшнего вечера
почти незнакомый, чуть слышно посапывал рядом с ним. Во¬
лодя поправил на нем одеяло.
Уже засыпая, он резко вздрогнул и разом поднялся. Что?
Проспал? Нет, темно. Он зажег свет, посмотрел время. Второй
час. Не было смысла засыпать. Володя слушал ровное дыха¬
ние Васюты, громкий стук маятника и ждал рассвета. Наконец
в комнате посветлело. Откинув от окна занавеску, Володя уви¬
179

дел темный силуэт осины возле дома. На реке, словно измо¬
розь, лежал белый туман. Володя оделся, открыл окна — в
комнату потянуло прохладой. Васюта вздохнул и глубже за¬
рылся в подушки. Не разбудив его, Володя вышел из дома.
Он никогда не бывал на реке на рассвете. Низко над водой
летали чайки. Туман таял. Вода у берегов была так неподвиж¬
на, что казалось—река остановилась. Восточный край неба в
Заволжье наливался светом, алел. Володя тихо вел лодку,
один на всей Волге.
Ничего таинственного и пугающего не было сейчас в бур¬
ливом течении воды возле бакенов. В свете дня огонек казал¬
ся слабым и ненужным.
Когда Володя возвращался от бакенов, солнце взошло. От
дебаркадера отвалил пассажирский пароход дальнего следо¬
вания и пошел книзу, Володе навстречу, странно тихий, без¬
людный, с пустыми белыми палубами. Лодка плавно качну¬
лась на волне.
На берегу стояла женщина. Что-то было в ее позе, опущен¬
ных вдоль тела руках, вытянутой шее, отчего Володя узнал в
ней Васютину мать. Она взяла из лодки лампы, положила на
плечо весла:
— Спасибо тебе. А я прибежала, не понадеялась на Ва-
сютку.
— Лучше Тамаре?
— Мается. Худо. Прощай пока. Спасибо, что Васютку не
кинул.
Володя вернулся домой к шести часам утра. Пока бабуш¬
ка поила его чаем, встал отец.
— Особое задание выполнил? — спросил он, входя в кухню
и растирая после душа спину полотенцем.
— Боюсь, не успею подготовить историю.
— А ты поднажми, — спокойно возразил отец. — О боевой
солидарности рабочего класса учитель на уроке рассказывал?
А ты на практике, братец мой, ее испытай, во всю жизнь не
забудешь. После практики и книжку лучше поймешь.
Володя, разомлев от горячего чая, прилег на диван и в одно
мгновенье заснул каменным сном.
Он поднялся часа через три с беспокойством на сердце. На
подготовку к последнему экзамену оставалось два дня. Володя
торопился и ловил себя на том, что не понимает прочитанного.
Болела голова, от бессонной ночи неприятно отяжелело тело.
— Все равно не успею...
Вечером пришел Васюта. Он стоял у двери, топчась на по¬
ловичке босыми ногами, и мял в руке тюбетейку.
180

— Плохо Тамаре?
Васюта заплакал.
Бабушка накормила Васюту, поставила перед ним чай с
медом.
— Мать сказала, если не придет ночевать, чтоб за тобой
сбегал, — несмело признался Васюта. — Наша сменщица на
два дня отпросилась в деревню, а у нас как раз и заболела
Тамара.
Они поехали к бакенам.
А утром Володя проспал.
— Гляди-ка, день! До обеда пролежали! — испуганно бу¬
дил Володю Васюта, тряся его за плечо.
Но оказалось всего пять часов утра.
С востока тянул слабый, чуть заметный ветерок. Там сего¬
дня солнце загородила туча. Она низко ползла над лесом, по¬
блескивая белыми змейками молний и угрюмо громыхая гро¬
мом. По Волге ходили синевато-серые, холодные волны и
бились о берег и о борта пристаней.
— Гляди-ка! А вчера была тишь, — сказал Васюта.
Но большая, низко сидящая в воде, неверткая лодка спо¬
койно покачивалась, легко разрезая волны носом. Володя за¬
черпнул ладонью воды и вымыл лицо. У, какая нынче серди¬
тая Волга!
Крестовина бакена ныряла и зарывалась в волну, качаясь
вверх и вниз, словно на качелях; вместе с ней метался из сто¬
роны в сторону бледный огонек.
Володя насилу пристал к бакену, и, когда отворил дверцу
фонаря, волна залила огонек.
Васюта, перегнувшись через борт, мокрый от брызг, обеими
руками вцепился в шест бакена, держа его, пока Володя выни¬
мал лампу.
— Ой! Смотри! — вдруг охнул Васюта.
Володя оглянулся: на воде качалось весло, волны отбива¬
ли его дальше и дальше от лодки.
— С одним остались! — сказал Васюта.—Как теперь быть?
— Держись! Не отпускай бакен! — крикнул Володя, снял
штаны и рубашку, перелез на нос и кинулся в воду.
Он неудачно прыгнул — волна накрыла ему голову. Когда
он вынырнул, весло было рядом. Володя протянул руку, но
весло поднялось вверх и опустилось по ту сторону волны. Их
отделял только зеленый изогнутый вал, но Володя никак не
мог схватить весло. Он упрямо гонялся за ним. Может быть,
сказались бессонные ночи — Володя почувствовал слабость в
руках и ногах.
181

«Не доплыву назад, против течения», — подумал он. Его
охватил ужас, он разом весь обессилел и, побарахтавшись, по¬
шел вниз. Однако он тут же вынырнул и, стараясь не тратить
сил, не шевелиться, а только держаться на воде, раскинул
руки. Волна подхватила его и швырнула вперед. Весло опять
было рядом. Володя, не надеясь, протянул руку и вдруг пой¬
мал весло.
Несколько секунд он лежал на нем, закрыв глаза, отдыхая.
Теперь он уже не боялся, и к нему вернулись силы.
Оказывается, лодка была совсем недалеко, но, сколько ни
плыл к ней Володя, она не приближалась.
Васюта, вцепившись в бакен, следил за Володей широко
открытыми, побелевшими глазами. Володя опять обессилел.
Не одолеть проклятый стрежень! Пропал!
— Отпусти лодку! Не доплыву! — крикнул Володя, снова
ложась на весло.
Васюта не расслышал и махал Володе рукой.
— Отпусти! — беззвучно шепнул Володя, судорожно
всхлипнув.
Васюта, должно быть, понял, разжал руки и выпустил ба¬
кен. Лодка прошла так близко, что Володя без усилия ухва¬
тился за край борта, но никак не мог влезть в лодку и весь
дрожал.
— Володенька! Володенька!—говорил Васюта, гладил его
посиневшую руку и тянул за ворот майки из воды. Если бы это
была Женькина лодка, они наверняка ее перевернули бы...
Когда они пристали к берегу, Володю тошнило и трясло от
холода. Васюта позвал его к себе отдохнуть и согреться.
— Я чаю вскипячу, — говорил Васюта, робко и ласково за¬
глядывая Володе в глаза. — У нас конфетки есть. А хочешь,
я сдобную булку куплю?
Он тащил весла и лампы, бренча их жестяными колпаками,
а Володя, пошатываясь, шел рядом с ним, ни о чем не думал
и хотел только скорее заснуть.
— Мама! — крикнул Васюта, застав дома мать.
Она сидела на лавке с исхудалым и постаревшим за двое
суток лицом.
— Жива наша Тамара, сынок! Дочка у Тамары родилась.
— Мама! Ой, мама!
— Проходите! Пожалуйте, молодой человек! — захлопота¬
ла мать, увидев Володю. — Батюшки мои, да на вас лица нету!
— Мама! Он чуть не утоп. Мы с ним весло упустили. Он —
Володя Новиков. Мама, а хороший какой! — услышал Володя
издалека, из темноты, и больше ничего не слыхал.
182

МОРЕ СИНЕЕ..
На экзамен истории он пришел, повторив всего десять би¬
летов. Если бы остались неповторенными два или три билета,
он волновался бы больше, чем сейчас. Сейчас все было пред¬
решено — и удивление ребят, и молчаливый укор в глазах
Андрея Андреевича, и даже наперед было известно, что ска¬
жет Юрий Брагин.
«Задумал первое место в классе занять, да не вышло»,—
скажет Юрий.
Юрий ответил отлично. Впрочем, историю многие знали
отлично. Если бы у Володи в запасе был хотя один день!..
Но повторись все снова: женщина на берегу с опущенными
вдоль тела руками, съежившийся в комочек на корме огром¬
ной лодки Васюта, весло в волнах, — Володя сделал бы все
снова так, как он сделал...
Конечно, Володе достался неповторенный билет. Он сел за
парту подумать и прочел, что в нем написано:
«Тридцатилетняя война. Вестфальский мир. Культура Анг¬
лии в XVI веке. Томас Мор, Шекспир». Томас Мор и Шекспир
обрадовали Володю. О них-то он знал! Он хорошо помнил и
Тридцатилетнюю войну.
В общем, Володя считал, что билет ему достался как нель¬
зя лучше, хотя, о чем бы его ни спросили — об ордене иезуи¬
тов, об индульгенциях или о войне Алой и Белой Розы, или о
всех крестовых походах, — не было ничего в программе исто¬
рии, чего бы он вовсе не знал. Но так как сейчас, готовясь к
ответу, Володя думал не о том, что знал, а о том, что мог
позабыть, и так как ему казалось, что главное-то он и забыл,
им опять овладела неуверенность.
В голове теснились беспорядочные, нестройные мысли. Он
никак не мог придумать, с чего начинать. Стал припоминать
даты и вдруг решил, что перепутал все века и все годы.
— Ну что же, иди, Новиков! — позвал его Андрей Андрее¬
вич к столу.
Володя действительно засиделся над своим билетом. Поче¬
му-то он начал отвечать со второго вопроса, а ассистент, учи¬
тель из другого класса, остановил его: «Отвечай по порядку».
Андрей Андреевич кашлянул, но не стал вмешиваться. Он
был спокоен за своего ученика.
Володя опустил глаза и стал рассказывать о Тридцатилет¬
ней войне. Он говорил связанно и кратко, уверенный в том,
что проваливается. Взглянув на Андрея Андреевича, он увидел
недоумение на его лице.
183

За экзаменационным столом сидела целая комиссия.
— Расскажите о Ледовом побоище, — задал кто-то допол¬
нительный вопрос.
Андрей Андреевич улыбнулся. Должно быть, он вспомнил
ответ Новикова о Ледовом побоище, когда спрашивал его на
уроке. Но сейчас ничто не могло вывести Володю из состояния
скованности, даже Александр Невский.
Наконец его отпустили на место.
Володя видел: Андрей Андреевич что-то долго шепотом
объяснял комиссии.
— Тройка! Тройка! — полетело по классу.
Никто не мог знать — просто ребята сами оценили Воло¬
дин ответ.
— Ты не заболел ли сегодня? — спросил Андрей Андрее¬
вич.
— Нет, здоров.
Он был верно здоров. От вчерашней тошноты и слабости
не осталось следа.
Ничего не поделаешь, Володе пришлось примириться с тем,
что после экзамена Юрий Брагин, окруженный ребятами, рас¬
суждал в коридоре:
— Слышали? Новиков чуть не провалил историю. Досад
но: последний экзамен не дотянул. Все шло хорошо, под самый
конец сорвалось. Эй, Новиков, не вешай голову!
Юрий был весел. Скоро он уезжает на все лето в Москву,
к дяде, профессору. У профессора в подмосковном поселке да¬
ча. В поселке пруд, лодки...
— Стоит ехать от Волги на пруд! — пренебрежительно за¬
смеялся Коля Зорин.
— Глупости! — оборвал Юрий Зорина. — Конечно, пруд —
не главное. Главное — Москва.
Против этого никто не стал спорить.
О Москве мечтали все. Андрей Андреевич обещал: «Пого¬
дите, мы с вами съездим в Москву на экскурсию».
— Я за лето посмотрю все музеи, Третьяковскую галерею,
театры — всё! — говорил Юрий. — А когда потом соберемся на
экскурсию, сам вас буду водить. Поедете в Москву со своим
провожатым. Уж я постараюсь все там пересмотреть!
Миша Лаптев, юркий, чернявый, с узким подбородком и
бегущими к переносью крохотными глазками, умильно упра¬
шивал Юрия:
— Брагин! Ты нам напиши из Москвы.
— Напишу, если выберу время! — обещал Юрий.
И вот началась свобода. Первый день был неясным и
184

странным, словно что-то потеряно, чего-то не хватает. Володя
убрал со стола учебники и тетради. Кончено. Об учебе до осе¬
ни больше не думать! И все же он не мог простить себе испуга
на экзамене по истории. Если бы не растерялся, как самый
последний трусишка, мог бы ответить вполне хорошо. Володя
представил себя спокойным, уверенным, с гордо поднятой го¬
ловой. Смело льются слова, все члены экзаменационной ко¬
миссии с уважением слушают. О чем не сумел он им расска¬
зать? О Ледовом побоище? Позор! Они могли бы спросить
его не только о Ледовом побоище. Пусть спрашивали бы
о Петре Первом, хотя Петр не входил в программу седьмого
класса.
«Воины!., не должны вы помышлять, что сражаетесь за
Петра, но за государство, Петру врученное... А о Петре ведай¬
те, что ему жизнь его не дорога, только бы жила Россия в
блаженстве и славе для благосостояния вашего».
Вот каков был Петр Первый!
Так и прошел этот день — в смутных сожалениях, в бес¬
плодных мечтах.
...Странный сон приснился Володе. Он увидел на небе ли¬
ловое зарево, черные столбы дыма, вспышки огня. Володя
бежал на это зарево. Он слышал грохот орудий и крики. До¬
рога вилась среди темных озимых всходов, а зарево уходило и
таяло, и наконец открылось широкое, смятое поле и ночное
небо над ним,
У обочины поля, близ дороги, на лафете орудия сидел Петр
и курил.
— Здорово, Новиков! — сказал Петр. — Опоздал на Пол¬
тавскую битву!
«Как его назвать?» — растерялся Володя и, подумав, от¬
ветил:
— Здравствуй, Петр Первый!
— Доложи нам, Новиков, как, согласно правилам форти¬
фикации, на оном сражении располагались Петровы полки.
Откуда мы конницу двинули на шведа и сломили врага?
Он вперил в Володю огненный взгляд.
— Я не знаю. Я тогда не жил, — признался Володя.
— Сей ответ невразумителен. О Полтавском бое много в
книгах написано, — сказал Петр и встал.
Зеленый камзол обтягивал его мощные плечи. Он был гро¬
зен. Круглые, выпуклые глаза сверкали гневом.
— Я знаю, как Пушкин описывал Полтавскую битву, — в
смятении отступая перед Петром, оправдывался Володя.
— Говори! — приказал Петр.
185

...Но близок, близок миг победы.
Ура! мы ломим, гнутся шведы.
О славный час! о славный вид!
Еще напор — и враг бежит.
Петр опустил на плечо Володи широкую ладонь и захохо¬
тал:
— Надо обсудить на собрании!
Но это говорил уже не Петр, а отец, который сидел на Во¬
лодиной кровати и тряс его за плечо:
— Вставай, поднимайся, рабочий народ!
— Какое собрание, папа?
— Семейный совет. В приемной изобретателя Новикова
состоится торжественное заседание. Прошу вас, граждане!
Мамаша, займите место в президиуме.
Володя живо вскочил, оделся и, войдя в комнату к отцу,
застал накрытый стол, пирог и цветы.
Обычно они обедали и завтракали в кухне: там было
уютно и бабушке удобней — не надо далеко ходить от
плиты.
В комнате стол накрывался по праздникам. Праздник?
Бабушка разливала чай и, что-то зная, посмеивалась:
— Павел Афанасьевич! Начинай заседание. Речь говори.
Веселые вести про себя не таят.
Вести были, правда, веселые: отец получил за свое изобре¬
тение премию.
Володя любил, когда отец радовался. В доме становилось
беспечно и шумно.
Бабушка доставала из буфета графин с темной наливкой,
разливала по рюмочкам себе и отцу, они чокались, и бабушка,
едва глотнув вина, начинала смеяться и говорить добрые, ла¬
сковые слова:
— Уедете к синему морю, на горячее солнце. Там по берегу
камушки лежат. Волна день и ночь лопочет. Я помоложе бы¬
ла— тоже ездила к морю. Фабком отдыхать посылал.
— Бабушка! Почему ты про море вспомнила? — удивился
Володя.
— Предстоит нам совершить путешествие, сын! — торжест¬
венно объявил отец. — Разбогатели мы с тобой. В кубышку
класть деньги не в нашем характере. В Крым собирайся.
Позавтракав, отец побежал на завод. На днях он уходил в
отпуск.
Бабушка, выпив с отцом наливки, села к окну вязать чулок
и, свесив голову на грудь, заснула.
186

Володя остался один. Он весь день боролся с собой: побе¬
ждал, сдавался и опять побеждал...
К вечеру отец принес из магазина две пары сандалий —
себе и Володе, две тюбетейки, белые брюки.
Бабушка щупала обновки и похваливала:
— Володюшка, мил человек, иди примерять!
Отец любовался сандалиями, щелкал пальцем в подошву,
сгибал:
— Прочны! Такие и надо. И те, пожалуй, прошаркаем по
камням, Володька, с тобой. А?
— Папа! Бабушка! Я не поеду,—потупясь, ответил Володя.
Отец как держал в руке сандалию, так и остался сидеть
с ней, в недоумении глядя на Володю.
— Володюшка! — ахнула бабушка. — Пробросаешься та¬
кими подарками!
— Папа, папа, я сейчас все объясню! — жалея отца, но
твердо решив настоять на своем, быстро заговорил Володя.—
Я хочу готовиться в музыкальное училище. Я хочу с осени ту¬
да поступить. Как ты думаешь, можно? Ты не против? Папа,
я хочу быть музыкантом!
Отец молча барабанил по столу пальцами.
— Не шуми, Павлуша, — опасливо шепнула бабушка, зная
эти предвестники гнева.
— Из-за музыки и от моря отказываешься? — то ли в гне¬
ве, то ли в изумлении спросил отец. — Нам оно с неба свали¬
лось, а ты отказался? А я, бывало, в твои годы не только о
о Крыме подумать... я, бывало...
— Тыне сердись, Павел Афанасьевич! — примирительно
уговаривала бабушка. — Ты не сердись...
Отец вдруг рассмеялся:
— Мне, мамаша, и причины нет сердиться. Из парня, ви¬
жу, толк выйдет: умеет цели добиваться. Коли так, оставайся
дома, Владимир.
И все решено.
...Море, море! Синее, большое, невиданное!
ПУТЕШЕСТВИЕ В БЕЛУЮ БУХТУ
Однажды, когда в доме Марфиных еще царил утренний
беспорядок, явился Васюта. Он пошаркал о половичок босы¬
ми ногами, стянул с головы приплюснутую, как блин, кепку и
сказал:
— А я к вам.
187

—' Видим, что к нам, — засмеялся Михаил Осипович, на¬
скоро допивавший стакан кофе перед уходом в институт.—
Садись кофейничать. А меня извини, брат: поговорить некогда.
Сам понимаешь — работа!
Он взъерошил Васютины соломенные волосы и ушел в
институт. Татьяна при виде Васюты заплясала в коляске,
смеясь и показывая четыре остреньких зуба.
— Садись кофейничать, брат! Садись, не отказывайся! —
тянул Шурик гостя к столу.
Ольга смахнула со скатерти крошки и поставила чистую
чашку.
— Спасибо, позавтракал, — солидно ответил Васюта.—
Я звать вас пришел.
— Куда пришел звать? Куда? Васюта, Васюта! — весь про¬
сияв, затараторил Шурик.
— Мне мать к Володе сбегать велела. Говорит, может, он
хочет в каникулы покататься на лодке...
— Послали к Володе, а ты к нам прибежал, — засмеялась
Ольга.
— Ладно! Ладно! Не расстраивай компанию, — перепугал¬
ся Шурик. — Мамочка, можно? Мама, пусти!
И Анастасия Вадимовна снова осталась с Татьяной вдво¬
ем, а компания отправилась на Волгу.
...Может быть, счастье так и родилось вместе с Ольгой на
свет, а она только этим летом о нем догадалась? Каждое утро
проснуться и ждать — сегодня произойдет чудо!
На клубничной гряде созрела первая ягода. Вдруг под ли¬
стом закраснел налившийся соком бочок, и Ольге кажется —
необыкновенное совершается у нее на глазах. Или над горо¬
дом пронесется гроза с зелеными молниями, небо бушует, сад
гнется к земле, вот сорвется с березы грачиное гнездо, исхле¬
станное дождем и ветвями, а Ольга, крепко держась за раму,
стоит у окна. И страх и счастье у нее на душе. Почему? Разве
раньше она не видела гроз?
Или сесть за рояль и играть, играть и вдруг изумиться че¬
му-то, уронить на колени руки и долго слушать себя. Или
встать раньше всех в доме, выйти во двор, увидеть синеву над
землей — небо ли это? или, может быть, море? — и догадаться:
в такие дни и случается чудо...
Волга была синей, как небо. Васюта и Шурик лежали
вниз животами на носу, Володя сидел на веслах. Лодка
шла вниз.
188

— Хорошо без взрослых!—говорил Шурик, перевесившись
через борт и по локоть опустив руку в воду. — Взрослые всего
боятся. Все-то им страшно.
— А ты смел, пока с лодки не слетел, — ответил Васюта.—
Гляди, Шурик, чайка за рыбой охотится. Гляди, гляди, щука
хвостом плеснула. Должно быть, здоровая! Давай, Шурик,
станем матросами!
Володя греб молча. Ольга, в цветном сарафанчике и белом
платке, сидела против него за рулем. Володя видел золотистые
точки в ее светлых глазах, странно и весело изогнутую бровь,
радостную улыбку в каждой черточке раскрасневшегося от
зноя лица. Ольга рассказывала о Гале и ее братьях-студентах,
из которых один, первокурсник, был загадочной личностью, о
том, что Горький — великий писатель, о том, что Галя хорошо
поет песни Исаковского, что Люба Шевцова — ее и Галин иде¬
ал, что у Гали — богато одаренная натура, а у нее, Ольги,—
натура посредственная.
Она, должно быть, очень любила свою Галю и всячески ее
расписывала, но Володе интереснее было разговаривать с
Ольгой. Галя казалась ему слишком уж идеальной. А может
быть, он просто к Ольге больше привык.
Город давно остался позади. Теперь по обеим сторонам
Волги лежали низкие заливные луга. Был в разгаре покос, и с
лугов волнами плыл крепкий запах созревшей травы и свеже-
го сена. Вот на одном берегу глазам открылся нескошенный,
весь белый от ромашек лужок, спустившийся с пригорка к
самой воде. На лужке сидела маленькая девочка и собирала
букет. Никого не видно вокруг. Ни деревни, ни дома бакенщи¬
ка поблизости — только ромашки, да девочка среди ромашек,
да Волга.
— Назовем эту лужайку Долиной Удивления, — сказала
Ольга.
Васюта и Шурик сплясали на носу в честь Долины Удив¬
ления танец, лодка раскачалась, и по тихой воде лениво по¬
шли широкие круги. Потом они увидели вдали большой луг,
полный людей. Люди метали стога, по лугу хлопотливо бега¬
ли машины, казавшиеся издалека игрушечными тележками,
груженными сеном, а пестрые рубахи и платья колхозников
цвели, как цветы.
— А этот луг мы назовем Долиной Счастья, — сказала
Ольга.
Всюду Волга и солнце. Брызги, осыпаясь с Володиного
весла, вспыхивают на солнце и, кажется Ольге, звенят.
Вдруг откуда-то сбежался ракитник и встал вокруг залив¬
189

чика, заслонив от глаз веселый луг. В заливчике тенисто и
глухо. Там молчание, угрюмая, прозеленевшая вода.
— Впереди по правому борту пароход! — крикнул Шурик.
Пригородный пароход прошел мимо, потом долго тянулся
караван барж, и Волга очнулась, заколыхалась и покатила к
берегам неторопливые волны.
Так они плыли и плыли, пока Шурик опять не вскочил и,
приложив к глазу сложенные в трубку ладони, не закричал:
— На горизонте Белая бухта! Лево руля! Полный ход!
Золотая песчаная россыпь опоясала бухту., а над ней, на
холме, стояла молодая березовая роща.
Стоп!
Лодка врезалась носом в песок.
— Приехали, — сказал Володя.
Все попрыгали в воду и стали шлепать ногами, брызгаться,
обливать друг друга из пригоршней и до того раздурачились,
что Ольга, выжимая мокрое платье и волосы, наконец взмо¬
лилась:
— Володя! Уйми их, Володя!
— Матросы, марш из воды! — крикнул Володя.
Должен же кто-нибудь быть капитаном! Володе никогда не
приходило в голову брать в свои руки команду, пока обстоя¬
тельства не складывались так, что именно он должен отвечать
за то, чтобы все было в порядке.
— Будем обедать, — решил Володя.
— Дон! Дон! Дон! Склянки на обед! — запели Васюта и
Шурик.
Вот это был обед так обед!
Огурцы, хлеб, картошка, мармелад, яйца, лук, зеленый
крыжовник, которым Шурик догадался перед уходом набить
два кармана, — они всё съели за десять минут.
— После обеда купаться нельзя, — распорядился Володя.
Он и не подумал бы соблюдать такие тонкости, если бы об¬
стоятельства не поставили его капитаном над этой беспечной
командой. — Идемте в лес.
— В лес! В лес! — закричали Васюта и Шурик.
А Ольга полетела вперед и первой взбежала на холм, в бе¬
резовую рощу, где в высокой шелковистой траве, опустив
чашечки, стояли крупные лесные колокольчики и только и
ждали — вот придет в рощу Ольга.
— Милые мои колокольчики! Милая роща!
Ольга оглянулась, услышав сзади шаги, и Володя увидел в
глазах у нее синеву колокольчиков. Они сели на краю рощи,
стараясь не помять цветы, и, пока Васюта с Шуриком бегали
190

по лесу, говорили о самых обыкновенных вещах, снова о Гале,
о книгах, о школе.
— Когда я кончу училище, пусть меня пошлют работать в
далекую-дальнюю область, — говорила Ольга.
— Почему ты надумала уехать далеко? — спросил Володя.
— Интересно! Приеду куда-нибудь, где еще нет филармо¬
нии, и буду пропагандировать музыку... Володя, а ты хочешь
побывать на Курилах?
Володе не приходила в голову мысль о Курилах.
— Да, — сказал он, — обязательно надо побывать.
— И на озере Севан. Верно, Володя?
Внизу, под холмом, голубая Волга. Высоко в полуденном
небе стоит жаркое солнце, льет на Волгу серебряный ливень
лучей, Волга сверкает лазурью и светом. От блеска больно
глазам.
— Какой день! — сказала Ольга. — Я, наверное, никогда
не забуду этот день!.. Я умею летать! — вдруг закричала она
и, раскинув руки, побежала с холма вниз, к Волге.
— Матросы, купаться! — позвал Володя.
Белый платочек Ольги уже мелькал в воде, когда Васюта
и Шурик с визгом кинулись в реку. Володя стоял на берегу,
как часовой. Он не решался лезть в воду, пока «матросы» ны¬
ряли. Васюта, зажав пальцами уши и нос, бросался вниз го¬
ловой и с посиневшим лицом и выпученными глазами, словно
пробка, вылетал из воды, плевался, жадно дышал, и снова его
тянуло на дно. Беленький, тоненький Шурик неуклюже барах¬
тался: он плашмя кидался на воду, вскидывая вверх длинные
руки, захлебывался и беспрерывно визжал:
— И-их! Их!
«Беда мне с ними! — думал Володя. — Начнут тонуть — и
не вытащишь».
Эти полчаса, пока два сорванца безумствовали у него на
глазах, Володя весь истомился. Ольга плавала себе и плавала
в сторонке, а он боялся тронуться с места.
Но вот сверху показался теплоход дальнего следования.
«Ну, уж такой случай я не пропущу ни за что!» — подумал
Володя. Он вложил в рот два пальца и засвистел на всю Вол¬
гу. Белый платочек взял курс на берег. Володя свистел и сви¬
стел. Наконец и Шурик с Васютой, лязгая зубами и встряхи¬
ваясь, как щенята, вышли на песок и сели погреться на сол¬
нышке.
— Теперь моя очередь, — сказал Володя.
Он с разбегу прыгнул в воду и поплыл. Теплоход все бли¬
же, вот уже рядом, вот нарядная палуба медленно проходит
191

мимо, чьи-то лица смеются Володе, сердце колотится, зами¬
рает.
— Володя! Назад! — услышал он с берега испуганный
крик. Огромный вал с растрепанным гребнем ударил его в
грудь, поднял, швырнул, а над головой замахнулся новый вал...
Когда волны утихли, Володя, раскинув руки, лег на спину.
Волга все еще колебалась и тихо качала его. Высоко в небе
летел невидимый самолет, оставляя позади себя серебряный
след.
«Этот день я, наверное, никогда не забуду!» — вспомнил
Володя, засмеялся и поплыл к берегу.
ОШИБКА
Через три дня отец уехал в Крым.
Перед отъездом он совершил безрассудный, по мнению
бабушки, поступок — купил часы и велосипед.
— Владимир, получай долю из премии! От моря отказал¬
ся— владей часами. Велосипед общий. Пользоваться — на
равных правах.
— Подсчитай, много ли у тебя от премии осталось, — жу¬
рила бабушка отца. — Павел Афанасьевич, избалуешь сына!
Вспомни, как сам рос.
— Я, мамаша, рос до семнадцатого года.
— Далекий ты, Павлуша, от быта человек. По твоей ши¬
роте никаких премий не хватит.
— Ну, Володя, живи, радуйся! — сказал отец и уехал.
Несколько дней Володя занят был в школе организацией
пионерского лагеря. Они с Юрием помогали Ирине Федоровне,
которая уезжала начальником лагеря, составляли списки пио¬
неров, проверяли инвентарь, ходили в горком комсомола, в
гороно — дел было достаточно.
Володя наблюдал, как уверенно и смело действует Юрий.
Он никого не стеснялся и входил в школьный отдел гороно с
таким видом, словно сам был инспектором.
— Ты не красней, когда говоришь о деле, — учил Юрий
Володю. — Покраснеешь—все пропало, ничего не добьешься...
Все с Ольгой Марфиной дружишь — сам стал девчонкой,—по¬
смеялся он.
Из-за этого они чуть не поссорились.
Но Юрий был миролюбиво настроен:
— Ладно! Не кипятись. Беру слово обратно — не девчон¬
ка! Но неужели ты и вправду собираешься стать музыкантом?
192

— Да, собираюсь! — пылко ответил Володя. — Почему мне
не собираться? Плохо?
— Плохого нет. Непрактично. Чайковским все равно не
станешь. В музыке все достигнуто. Там уже ничего не откро¬
ешь.
— Ну, это положим! А если ничего не удастся открыть,
можно быть дирижером. Тоже интересно.
Юрий не спорил. В конце концов, не все ли равно, кем бу¬
дет Володя!
Юрий полон был радужных надежд и без конца рассказы¬
вал о предстоящей поездке в Москву.
Многие ребята на лето разъезжались. Женьке Горюнову
выпала небывалая удача, счастье свалилось ему прямо на
голову.
Старый приятель отца, капитан одного из самых больших
волжских теплоходов, взял Женьку на каникулы в плавание.
Женька забежал к Володе похвалиться новенькой беско¬
зыркой; захлебываясь от восторга, рассказал о маршруте:
Москва — Астрахань, Астрахань — Москва, и простился до
осени.
Кирилл Озеров и Коля Зорин собирались отрядными пио¬
нервожатыми в лагерь.
В эти дни до отъезда отряда Володя незаметно сблизился
с Колей.
Однажды Коля пришел к Новикову посоветоваться о раз¬
ных лагерных делах и увидел велосипед.
— Чей? — спросил он с вспыхнувшими такой жаркой стра¬
стью глазами, что Володя торопливо ответил:
— Наш. Общий с отцом. Хочешь, катайся.
— Можно? Не врешь?
— Можно, конечно. Не сломай только!
— Я-то? Мне один парень давал прошлым летом... Володя,
отгадай загадку: «Два колесика подряд, их ногами вертят.
А поверх торчком сам хозяин крючком...»
Они вывели велосипед на улицу. Коля с восторгом разгля¬
дывал велосипед, гладил седло, звякал звонком, пока Володя
■не повторил:
— Катайся сколько хочешь. Береги только смотри!
Зорин кивнул, сел на велосипед и укатил.
Володя пошел к Марфиным. Он ходил теперь к ним каж¬
дый день. Скоро его должна проверить Наталья Дмитриевна.
Когда Володя играл скучнейшие этюды для развития беглости
пальцев, Ольга уходила в сад. Она бродила по дорожкам с
раскрытой книгой.
193

Вот и каникулы! Как неспокойно на душе! Ожидание-кон¬
церта пугало и радовало Ольгу. Все восемь лет Наталья
Дмитриевна говорила: «Быть учительницей музыки у нас, в
Советской стране, — большое счастье! В каждом доме звучат
Чайковский и Бетховен. Я помню время, когда они были для
избранных».
Ольга привыкла любить свое будущее дело учительницы
музыки.
А недавно Наталья Дмитриевна сказала: «Пожалуй, мы
имеем право подумать о большем. Надо работать. «Лунная
соната» многое скажет о твоем будущем, девочка».
Ольга хрустнула пальцами и побежала домой.
— Хватит, пожалуй? — нерешительно спросила она Воло¬
дю, который все упражнялся, упражнялся.
Володя удивленно посмотрел на свою рассеянную учитель¬
ницу и нехотя закрыл ноты. Ольга обещала подолгу занимать¬
ся с ним летом, но последнее время чаще играла сама и лю¬
била, чтоб он ее слушал.
«Не выходит у меня десяти часов в день, — озабоченно
подумал Володя. — Ей надоело со мной заниматься».
Впрочем, Володя понимал, как Ольгу беспокоит концерт.
Он догадывался, почему сейчас она заставляла его больше
слушать. Он был аудиторией. Ольга смотрела через рояль в
его темные, так хорошо отвечающие глаза и представляла
сотни глаз там, в концертном зале филармонии...
...Пришел наконец день, когда Ольга велела Володе идти
к Наталье Дмитриевне в училище.
В этот день, едва свернув в переулок, где стоял Ольгин дом,
Володя издали увидел ее пестрое платье. Она ждала возле ка¬
литки, и Мурлыш, выгибая спину, терся о ее ногу, тоже под¬
жидая Володю. Ольга подхватила кота на руки и медленно
пошла Володе навстречу.
— Мы не будем заниматься, Володя. Наталья Дмитриевна
назначила сегодня тебе испытание.
— Тогда пойдем, — сказал он, чувствуя, как перехватило
дыхание.
— Отнесем, по крайней мере, кота, — ответила Ольга.
Она вернулась к калитке и впустила Мурлыша во двор.
— Идем. Я тебя провожу.
— Разве ты не будешь на испытании? — с беспокойством
спросил Володя, стараясь прочесть в ее взгляде, уверена она в
нем или нет.
— Наталья Дмитриевна велела тебе прийти одному. Та¬
кой уж у нее метод.
194

Они шли молча, оба испуганные.
— Ты ни разу и не рассказала, как она экзаменует! —
с упреком сказал Володя, пройдя несколько шагов.
— Не бойся! Никакого экзамена не будет, — возразила
Ольга. — Наталья Дмитриевна послушает тебя, поговорит,
вот и все. Ты ведь очень любишь музыку, верно?
Но сейчас поздно спрашивать. Они подошли к училищу.
Те же нестройные, разноголосые звуки неслись из окон этого
дома, с которым связано столько радостей, столько желаний!
— Иди, Володя, — сказала Ольга, остановившись возле
крыльца. — Погоди, погоди! — вдруг закричала она, взбегая за
ним по ступенькам. — Слушай! — испуганно заговорила Оль¬
га.— Я забыла тебя предупредить. Если Наталья Дмитриевна
что-нибудь сыграет и спросит, что ты почувствовал, ничего не
выдумывай, понял? Прямо так и говори, что почувствуешь.
— А если ничего не почувствую? — тоже с испугом глядя
на Ольгу, ответил Володя.
— Этого не может быть. Ну, иди.
Дверь захлопнулась. На крыльце остались Ольга, да весе¬
лые пятна солнца, да узорчатые тени тоненьких кленов, кото¬
рые только этой весной встали в ряд под окнами училища.
— Что я наделала! — ахнула Ольга и вошла в вестибюль.
Там после солнца было темно, как в колодце. Ольга с тру¬
дом разглядела Володю, который одергивал рубашку и при¬
глаживал волосы.
— Володя! Еще об одном забыла тебя предупредить,—
зашептала Ольга, держа его за рукав. — Не важничай — вот
что, Володя! Наталья Дмитриевна не симпатизирует тем, кто
важничает.
— Хорошо, — шепнул Володя и, замирая от страха, пошел
на третий этаж.
Встреча с Натальей Дмитриевной разочаровала Володю.
Он ждал чего-то другого. Наталья Дмитриевна заставила его
спеть, угадывая ноты. Послушала этюды. Раза два поправила
пальцы Володи на клавишах, еще велела спеть и еще.
Петь Володя не мастер. Он конфузился и мычал кое-как,
только чтобы отделаться. Он не собирался в певцы.
Наталья Дмитриевна спросила Володю, чем он интере¬
суется.
— Как чем? Многим.
— А особенно?
— Особенно музыкой.
— Музыка требует всего человека, — сказала Наталья
Дмитриевна.
195

У нее были узкие, непонятные глаза. Узкое лицо. Она была
сдержанная, суховатая. Впрочем, Ольга не раз говорила, что
к Наталье Дмитриевне надо привыкнуть.
— Труд музыканта занимает две трети его жизни, — ска¬
зала. она.
Ну, об этом Володя достаточно наслышался от Ольги!
У него словно гора с плеч свалилась после испытания. Во¬
лодю смущало немного лишь то, что оно оказалось чересчур
уж легким. Все-таки он сделал порядочные успехи за это вре¬
мя. Наталья Дмитриевна могла бы заставить его поиграть
больше.
Очевидно, она решила поднажать как следует с осени.
Володя забыл «спросить, когда принести документы, вообще
ни о чем не решился расспрашивать. Проходя после испыта¬
ния голубым коридором, он раскрыл по дороге одну дверь,
другую — маленькие продолговатые комнаты, в каждой —
рояль. Наверху, в зале, кто-то играл на скрипке. Как все здесь
нравилось Володе!
Ольга занята была проводами Гали и ее старшего брата,
студента, в колхоз, на сельскохозяйственную практику, и
Володя провел весь этот день дома. Он слушал радио, пытал¬
ся читать, но, не дочитав, бросил книгу и наконец принялся
помогать бабушке разматывать шерсть. Бабушка скоро уста¬
ла и, шаркая ногами, ушла подремать. Володя до вечера во¬
зился с клубками шерсти и думал.
Он пошел к Ольге на следующий день. После туч, гроз и
дождей установились жаркие дни, с синим небом, терпким
ароматом лип, резеды, жасмина. В саду гудели шмели.
Володя отворил калитку. С дорожки взвилась стая воробь¬
ев и над головой Володи шумно перепорхнула на ветки.
Шиповник зацвел. Он стоял у двери в Ольгину комнату, весь
в счастливом, знойном цветении.
Вдруг Володя услышал свое имя в Ольгиной комнате и
почему-то остановился. Он узнал голос Натальи Дмитриевны.
— Пойми, Ольга, такая большая ошибка!
Что такое? О какой ошибке она говорит?
— Наталья Дмитриевна, неужели совсем немузыкален?
— Человек не может быть совсем немузыкальным, Ольга,
ты это знаешь.
— Тогда почему же, Наталья Дмитриевна, почему?
Наступила длинная пауза. Володе казалось — проползли
часы, пока наконец снова заговорила Ольга:
— Он хочет учиться. Он очень прилежен, Наталья Дми¬
триевна. У него настойчивый характер.
196

Володя услышал свое имя в Ольгиной комнате...

На ветку шиповника села синяя птичка и, покачивая пест¬
рым хвостом, смотрела на Володю человеческим взглядом:
«Что, брат, плохо тебе?»
— Когда-то, должно быть, — услышал Володя голос На¬
тальи Дмитриевны, — сильное музыкальное впечатление по¬
разило его, и вы оба приняли это впечатление за музыкаль¬
ный талант. Таланта нет. Есть посредственный слух, неразви¬
тые пальцы. Ольга, ему четырнадцать лет, он еле разбирается
в азбуке.
— Можно нагнать. Постараться...
— Родная моя, но откуда, скажи мне, вы вообразили, что
он будет музыкантом? Вообрази, в таком случае, себя бале¬
риной.
Ольга засмеялась. Володе не могло почудиться. Он услы¬
шал странный, короткий смех Ольги.
— Наталья Дмитриевна, я думала... — сказала она.
Володя не стал слушать, что Ольга думала, и незаметно
вышел из сада.
Напрасно он ушел. Он услышал бы, по крайней мере, как
Ольга за него боролась. Но что было делать, если Наталья
Дмитриевна твердо сказала:
— Поверь моему опыту, девочка! Для того чтобы быть
композитором, мало хотеть. Он впечатлителен, но и этого
мало. Ты внушила Володе идею стать музыкантом — имей
мужество сама сказать ему правду в глаза.
ОСИРОТЕЛИ
Ольга прождала Володю весь день.
К вечеру она устала ждать. Случившееся стало казаться
Ольге все печальнее.
Утром она разорвала шесть записок, прежде чем сочинила
послание из трех слов: «Володя, скорей приходи!»
Шурик с охотой побежал отнести Володе записку. После
происшествия у бакенов они с Васютой восхищались Воло¬
дей и уважали его. Володя был настоящим героем. Во всяком
случае, уж если кто из знакомых старших ребят обещал в
будущем стать героем, так это был Володя Новиков.
Утро начиналось для Шурика ласково. Кругом добрый
мир, в этом мире есть Володя Новиков, на которого он хотел
быть похожим.
Шурик, подпрыгивая, бежал тенистыми улицами. Остыв¬
ший за ночь тротуар приятно холодил босые ноги.
198

Кстати, у Володи есть велосипед. Он поедет к Ольге на
велосипеде и прокатит Шурика.
— Володя! — крикнул Шурик, когда тот открыл ему
дверь. — Воло... — Шурик запнулся, отступив перед незнако¬
мым, замкнутым взглядом.
Володя вышел на площадку лестницы. Что? Он не хочет
пустить Шурика в дом?
— Почему ты такой? — прошептал Шурик, позабыв о за¬
писке.
— Ну?! — отрывисто бросил Володя.
Шурик замолчал, испуганный непонятной враждебностью
тона. Если бы лестничная площадка, на которой они стояли,
вдруг завертелась каруселью, Шурик поразился бы меньше,
чем сейчас, увидев это неласковое, чужое лицо. Володя по¬
вернул Шурика за плечо и презрительно подтолкнул в спину:
— Уходи! Скажи Ольге, что я не желаю больше занимать¬
ся музыкой. Сам! Сам не желаю. Не нужна мне ваша музыка.
Не нужны мне вы... оба... с Ольгой!
Шурик не помнил, как сбежал с лестницы. Добрый мир
рухнул. Шурик вернулся домой и молча протянул Ольге смя¬
тую в потной ладони записку:
— Он меня выгнал.
Ольга испуганно оглянулась, не слышит ли мать.
— Пойдем туда... в наш пятачок, — шепотом сказала она.
У забора, в самом конце сада, стояли кружком молодень¬
кие ярко-зеленые елки, чуть повыше человеческого роста.
Растопырили ветви и, словно девчата, взявшись за руки, во¬
дят здесь хоровод. «Пятачок» посреди елок густо зарос мелко¬
листным брусничником. Ольга раздвинула ветви, они вошли
в «пятачок» и сели в брусничник. Пахло травой, хвоей; рядом,
поскрипывая, тихо качалась сосна; облака летели над верши¬
ной сосны, как белые гуси, теряя в синем небе перья.
— Если бы я был большим, — гневно говорил Шурик, —-
он не посмел бы меня прогнать! Я его... я бы его...
— Шурик! Расскажи все снова.
— Что рассказывать? Выгнал, и все! «Не нужны, гово¬
рит, вы мне с вашей музыкой». Вот он каков, твой Володя!
— Шурик, он и твой тоже, — таким печальным голосом
ответила Ольга, что Шурику стало жалко и себя и сестру и
грустно почти до слез.
Человеческая неблагодарность поразила его.
— Может быть, он с ума сошел, Ольга?
— Нет, едва ли. Не знаю, что с ним случилось. Не знаю.
Солнце обогнуло сосну, постояло над хороводом зеленых
199

елок и ушло; разлетелись в разные стороны тучки, как стая
белых гусей, и полуденное небо над головой Ольги засинело
густо и сильно. Она все сидела в брусничнике, обхватив коле¬
ни руками.
— Ольгуша! Где ты, Ольга? — звала мать.
«Я не могу сказать маме об этом, — думала Ольга.—
Я могла бы сказать Гале, но Галя уехала. Нет, я никому ни¬
чего не скажу. Стыдно мне, стыдно! Вот уж не думала, что
ты окажешься таким злым и неблагородным, Володя!»
А Володя, после того как Шурик убежал, постоял на пло¬
щадке и вернулся домой.
Его душило отчаяние. Он был несчастен.
Он так грохнул дверью, войдя в дом, что в кухне на полке
зазвенела посуда.
— Ох! — тихо сказала бабушка. — Володюшка, поди-ка
ко мне.
— Что там еще? Не пойду!
Все нелюбо, немило, ненужно.
Он все же вошел в кухню и отрезал горбушку черного
хлеба:
— Уезжаю!
— Володюшка, остался бы дома.
— Я... я не поехал на море, чтобы здесь в кухне сидеть...
Интересно мне сидеть здесь все лето!..
Рыдание перехватило Володе горло. Он отчаянно всхлип¬
нул и выбежал, боясь расплакаться на глазах у бабушки.
Он сам не знал, куда ехать на своем велосипеде, но так
его гнал, что милиционер засвистел ему вслед.
Извилистая, в пологих зеленых берегах Которосль, белый
мост, дамба, Московская улица, вокзальная площадь — и вот
Володя за городом.
Здесь высокое небо куполом встало над землей, широко
во все стороны размахнулись поля и луга. Володя соскочил с
велосипеда и пошел пешком, глядя вокруг и что-то узнавая.
Вдоль шоссе то грядой протянулся низкорослый кустарник,
то до края неба, как море, колышется рожь, то валами легла
только что скошенная, еще не увядшая трава. Снова оль¬
ховник.
Володя вспомнил отца. Когда-то они вместе слушали Чай¬
ковского, и отец рассказал, как в чужой стороне, под чужим
небом во время войны вспомнил эту дорогу, луга и невысо¬
кую поросль кустарника...
У Володи защемило сердце, он вскочил на велосипед и
скова погнал его так, что в ушах засвистел ветер. Он без
200

передышки отмахал километров пятнадцать. Ноги дрожали,
когда Володя остановился наконец отдохнуть.
Позади загудела машина. Володя отвел велосипед в сто¬
рону и перелез через канаву в кустарник.
Он забрался в самую чащу, наломал веток и лег на ду¬
шистую мягкую постель. Тело больно ныло от усталости. Чему
ты теперь будешь радоваться, Владимир Новиков?
Но прошло некоторое время, и Володя захотел есть. Хоро¬
шо, что он захватил с собой полкаравая черного хлеба. Хлеб
был вкусный, с поджаристыми корками. Володя съел всю
краюху.
На шоссе, не видные из-за кустов, изредка гудели маши¬
ны, а здесь, в мелколесье, Володя был один, и одиночество
начинало его тяготить.
Он незаметно уснул.
Проснувшись, Володя не понял — день, вечер? Небо затя¬
нулось серенькой пеленой облаков. Тишина на земле до само¬
го неба.
Внезапно над кустами пронесся тягостный, воющий звук и
смолк.
Володя вскочил. Из глубины ольховника ползла вечерняя
сырость. Темнело. Стон повторился. Володя, крадучись, ста¬
раясь осторожно раздвигать ветви, повел из кустарника вело¬
сипед. Что там сзади, в темнеющей чаще?
Он вышел на шоссе. За кустами что-то опять простонало
и гукнуло. На шоссе было не страшно, и Володя догадался —
это выпь кричит над болотом. На сердце осталось смутное,
темное чувство.
Скорей домой! Там бабушка...
Вечер густел, и к городу Володя подъезжал уже с за¬
жженной фарой.
Впереди бежала широкая полоса света, а над плечами
висела темнота.
Володя отпер ключом дверь и тихо ввел велосипед. Бабуш¬
ка услышала. Она не спала и что-то из комнаты говорила Во¬
лоде.
— Сейчас, бабушка! — крикнул он.
Привезти бы ей цветов, наломать душистых веток в лесу!
Не догадался.
Володя вошел в комнату и сразу весь ослабел от ужаса.
Бабушка сидела на кровати; протягивая руки, смеялась
и говорила что-то несвязно и скоро.
— Бабушка!—холодея, прошептал Володя. — Это я, ба¬
бушка!

Она покачнулась и упала навзничь в подушки.
Володя всю ночь не сомкнул глаз. Бабушка металась и
бредила. К утру она очнулась, поглядела на Володю тусклы¬
ми глазами, узнала и слабо улыбнулась, с усилием растягивая
потрескавшиеся, пересохшие губы:
— Чудак человек! Испить дал бы мне.
Володя кинулся поить бабушку. Стакан дрожал в руке.
— Не бойсь, — сказала бабушка и забылась.
Володя на цыпочках вышел из дому и побежал звать
врача.
Врач, худенькая женщина в белом халате, озабоченно слу¬
шала, выстукйвала бабушку, качала головой, хмурила брови:
— Крупозное двустороннее воспаление легких... Ты один
с ней, мальчик?
— Один.
— Пожалуй, придется взять в больницу.
Бабушка наотрез отказалась:
— Дома я скорей отлежусь. Дома и стены помогают. По¬
глядите, какая у нас красота!
В окна светило яркое солнце, заливая высокую комнату
праздничным светом. Бабушка лежала в белых подушках,
маленькая, с запавшими глазами, и сухими быстрыми паль¬
цами перебирала на груди одеяло.
— Товарищ доктор, наша Гражданская улица в царское
время называлась Дворянской. Господа жили. Нас и близко
не пускали сюда. Дворник, бывало, метлой погрозит...
— Позвони на завод, — отозвав Володю в сторону, велела
врач и, назначив лечение, уехала.
Володя спустился бниз, к автомату:
— Сборочный цех.
— Алло! — ответил чужой голос.
— Позовите товарища Брунова. Очень важное дело.
— Брунов в отпуску. Уехал в деревню.
— Тогда позовите инженера Танееву. Очень важное дело.
Позовите, пожалуйста!
— Инженер Танеева тоже в отпуску. На курорте.
Володя секунду подержал трубку около уха и повесил. Он
не догадался сказать: «Я сын Новикова. У меня умирает ба¬
бушка».
Бабушка тихо лежала и все шарила по одеялу пальцами.
Володе казалось: пока он бегал в автомат звонить, у нее вва¬
лились щеки и губы подернулись синевой. И все, что в ней
знал Володя, привычное, родное, то, что и было бабушкой,
уходило куда-то...
202

— Сдружилась старость с убожеством, да и сама не ра¬
да,— насильно улыбнулась она. — Ты голову не вешай, Во¬
лодюшка.
Володя варил бабушке кисель, давал лекарство, менял на
голове лед. Она забывалась, бредила; очнувшись, звала:
— Володюшка! Мил человек, посиди возле меня.
К вечеру опять зашла врач:
— Тебе нельзя оставаться с ней одному. Скоро приедет
отец?
— Через две недели.
— В фабком звонил?
Нет, Володя не звонил в фабком. Его практический опыт
был слишком еще ограничен. Он позвонил в сборочный цех,
потому что знал там Петю и Екатерину Михайловну. На заво¬
де отца и на бабушкиной фабрике он никого больше не знал.
— Попросить фабком, чтоб пришли?
— Фабком не надо просить. В фабком сообщают.
Врач оставила Володю и обещала все устроить сама.
С бабушкиной фабрики приехали ночью. Приехала малень¬
кая румяная девушка с голубыми, как цветущий лен, глазами.
Она оказалась решительной и деловой и взяла все хозяйство
в свои проворные руки.
— Лукерья Матвеевна! С какой заботы болеть надумали?
Давно ли на отдых вас отпустили?
— От смерти не посторонишься, — чуть слышно ответила
бабушка.
Она снова впала в беспамятство.
У кровати больной сменялись люди, но Володя всей душой
привязался только к беленькой девушке, у которой глаза бы¬
ли похожи на голубые цветочки льна.
— Твоей бабке я орденом и почетом обязана, — говорила
девушка Володе в бессонные ночи. — Через нее я передовой
стала. Подниму я твою бабку. Помяни мое слово.
Через неделю бабушка очнулась. Володя нагнулся над ней
и отпрянул: бабушка глядела на него не улыбаясь, присталь¬
но, молча.
— Бабушка! Это я! Я! — шептал Володя, гладя плоскую,
как щепочка, неподвижную бабушкину руку.
На секунду ее угасающий взгляд потеплел.
— Живи! — угадал Володя.
Отец приехал накануне похорон. Бабушкин гроб стоял в
фабричном клубе, усыпанный пионами и гвоздиками, весь
203

утопая в венках. Зал был полон людей. У гроба держали по¬
четный караул ткачихи.
Перед Павлом Афанасьевичем расступились. Он подошел
к гробу:
— Вечная память тебе, рабочий человек Лукерья Ма¬
твеевна!
Кто-то заплакал.
Павел Афанасьевич поднял глаза, поискал взглядом
сына. Загорелое, обветренное, с молодым румянцем лицо
Павла Афанасьевича растерянно покривилось, когда среди
людей он увидел Володю. Он шагнул к нему, привлек сына
к груди.
— Одни остались, Володя. Осиротели.
ТРУДНЫЕ ДНИ
Утром страшно было проснуться. Бабушкина кровать,
убранная после похорон чьей-то заботливой рукой, стояла у
стены, покрытая белым покрывалом. Несмятая, возвышалась
пирамидка из трех подушек с прошивками.
Наконец Павел Афанасьевич догадался вынести кровать.
Комната сразу стала пустой. Утром по стене равнодушным
лучом шарило солнце.
Однажды Павел Афанасьевич сказал Володе:
— Вот что, парень: нам с тобой не по карману столовать¬
ся в кафе. Принимайся за хозяйство. Грязь, братец ты мой,
в доме развели.
Володя распустил в бадейке краску для полов и, взявшись
за уборку, невольно заметил тусклые стекла окон, пыль на
шкафах и полках, груду немытой посуды в кухне. Он работал
без отдыха. Ему показалось — отец в этот день вернулся с
завода раньше обычного, хотя в действительности уже настут
пал вечер.
— Погоди, папа, я сбегаю в магазин за огурцами, — сказал
Володя. — Сегодня поедим картошки, а завтра сготовлю на¬
стоящий обед! — крикнул он убегая.
Павел Афанасьевич вошел в комнату, осторожно шагая по
натертым полам.
В доме чистота. Павел Афанасьевич оглянулся, постоял,
сел к столу.
«Мамаша! Лукерья Матвеевна! Ласковой души человек! —
подумал он недоуменно и закрыл глаза, опершись лбом на
кулак.— И Володьку жалко, мамаша!»
204

Он сидел не шевелясь, пока в прихожей не хлопнула дверь.
Но к Володе Павел Афанасьевич вышел спокойным.
— Есть у меня к тебе дело, Владимир!.. — сказал он за
обедом. — А хороши огурчики! Ешь, сынок! — прервал себя
Павел Афанасьевич, бегло взглянув на похудевшее лицо Во¬
лоди, с острым подбородком, тенью под глазами и бледным,
словно выросшим лбом. — Дело вон оно, на столе: чертеж
один надо скопировать. Бьемся с Екатериной Михайловной
над механизацией сборки. Не оставляем... Владимир, а ты про
музыку что замолчал?
— Я, папа, музыку бросил.
— Это что же?
— Наталья Дмитриевна проверила. Не способен.
Павел Афанасьевич молча доел картошку, налил в ста¬
кан чаю.
— Наталья Дмитриевна зря не скажет, сынок. Значит,
оно так и есть. Шибко горюешь?
Каким далеким был день, когда цвел шиповник в саду,
мирно жужжали пчелы, синело небо! Не удалась музыка!
— Стало быть, другую дорогу будем, Владимир, искать, —
сказал Павел Афанасьевич, тронув жесткой ладонью его пря¬
мые темные волосы. — Дорог много. Кипело бы сердце.
О бабушке они не говорили. Им обоим не хватало ее за¬
боты, ласковых слов, смеха, легких, шаркающих шажков по
комнатам, веселых сборов в воскресный день на фабрику и
после на неделю рассказов. Им не хватало бабушки. Но они
молчали.
Однако Павел Афанасьевич уезжал на завод, он жил, а
Володя оставался дома один, смятый горем. Павла Афанасье¬
вича охватывала тоска, когда в цехе он вспоминал лицо сы¬
на,— что-то увяло, поникло в Володе, что-то Павлу Афанасье¬
вичу напоминало в нем прибитый градом к земле, не успев¬
ший дозреть колосок...
— Ты, Володюшка, покуда на себя хозяйство возьми, обо
мне, старике, позаботься, — полушутя сказал Павел Афа¬
насьевич.
Он нечаянно назвал сына Володюшкой, как, бывало, зва¬
ла бабушка. У Володи чуть дрогнули веки.
— Ладно. А что, ты... может, ты тоже заболел, папа?
— Нет. Много работы. Дохнуть некогда.
В сущности, ничего лучшего Павел Афанасьевич пока не
мог придумать, чтобы помочь Володе.
Надо заботиться об отце. Володя очнулся.
Утром он поднимался до ухода отца на завод и кипятил
205

ему кофе, жарил картошку с яичницей, ревниво следил, охот¬
но ли ест отец его стряпню.
Первое время готовить обед было мучением. Володя то
пересаливал, то вовсе забывал посолить, то наваливал пол¬
ную кастрюлю капусты — вместо щей получалась капустная
каша, то не доваривал мясо.
— Учись. Выучишься, — говорил отец, тыкая вилкой, в
жесткую говядину. — Алексей Максимович Горький был вели¬
ким писателем, а тесто, сказывают, лучше стряпухи месил.
Да, это была не игра, не забава, а требовательные будни,
жизнь.
Внешний мир все еще не существовал для Володи, но дни
его были заняты — этого и добивался Павел Афанасьевич.
Может быть, Володя преувеличивал значение своего ухода
за отцом. Во всяком случае, он не догадывался о том, что чер¬
тежи, которые надо срочно скопировать, не так уж срочны, а
математические расчеты, поручаемые ему отцом, не однажды
выверены Екатериной Михайловной.
Отец приходил с завода, опять погруженный в задумчи¬
вость. Полная механизация сборки не ладилась. Но ведь ме¬
ханическая скалка тоже не сразу далась ему в руки! На заво¬
де еще не приступали к ее массовому освоению, а отца томит
и беспокоит новая идея. Он был неугомонен и не позволял
себе передышек.
Однажды Павел Афанасьевич, вернувшись с работы, бро¬
сил на спинку стула пиджак, крупными шагами прошел к ра¬
дио и, включив, наклонился над ним, словно издали не мог
бы услышать то, что Володя услышал из кухни, где накрывал
для обеда стол. «На всех участках фронта части Народной
армии, нанося удары войскам противника, продолжают на¬
ступление...»
Володя быстро вошел в комнату.
Ему было шесть лет, когда началась война с гитлеровца¬
ми, но тот воскресный день навсегда врезался в память. Так
же, согнувшись, стоял над радио отец, а бабушка, занеся
гребень в распущенные волосы, застыла у окна с поднятой к
затылку рукой и, только когда раздались последние слова:
«Победа будет за нами!» — уронила руку и что-то беззвучно
зашептала, тряся седой головой. Отец выпрямился: «Повою¬
ем, мамаша!»
Сейчас то же? Опять?
Войдя в комнату, Володя понял — война в Корее. Корею
бомбят и расстреливают американские интервенты.
Сообщения о военных действиях на Корейском полуостро¬

ве кончились. И новый голос, густой и сильный, возвестил:
«Мы за мир! Мир победит войну!»
Отец обернулся и увидел Володю.
— Ты что? — удивился он, заметив обиду в потемневшем
взгляде Володи.
— Почему я не знал? — отрывисто бросил Володя.
Володя не включал радио и во время болезни и после
смерти бабушки, не читал газет — газету отец уносил с собой
на завод. Володя варил обед и прибирал в комнатах. Дни
текли медленно и вяло.
— Обо всем со мной говоришь, а о важном не говоришь.
И о Стокгольмском воззвании не рассказал! Ни о чем! —
упрекал Володя отца, наливая суп ему в тарелку. — Ешь. Я не
буду. Не хочу. Разозлился.
«Разозлился — значит, ожил, — подумал Павел Афанасье¬
вич.— Дурашка! Оберегал я тебя. Больно уж тебя подкосило.
А может, зря под колпак прятал?»
— Не буянь, Владимир. Пообедай да в школу сходи.
Узнай, как там у вас.
Тесный мир из четырех стен! Володя понял, как соскучил¬
ся о школе, товарищах, учителях, книгах.
Он наскоро пообедал.
— А посуду сегодня твоя очередь мыть, — объявил он
отцу.
— Вот как! — засмеялся отец, расположившийся отдох¬
нуть на диване. — Не все коту масленица. Попраздновал, Па¬
вел Афанасьевич. Хватит!..
Володя шел в школу, уверенный, что узнает там необык¬
новенно важные новости.
«Скорее бы кончились каникулы!» — неожиданно поду¬
мал он.
Осталось недолго. Проходит лето. Умолкли птицы. А он и
на Волге давно не был.
В школе тихо. В пустом вестибюле шагам отвечало гулкое
эхо.
На перилах лестницы и вдоль стен пышно разрослись и
причудливо раскинулись цветы. Бледно-зеленый вьюнок тя¬
нулся к окну. Возле учительской, у темного бюста Горького, в
низенькой плошке цвели густо посеянные незабудки, словно
голубое маленькое озеро у подножия скалы. Володя никого не
встретил в школе, кроме дежурной уборщицы, протиравшей в
коридоре стекла.
— Об уроках, видать, соскучился, — удивилась она.—
Худущий! Иди-гуляй, жирку запасай на зиму!
207

Уходя, Володя заметил в вестибюле объявление: «Роди¬
тельский комитет школы организует для населения доклад о
международном положении. Докладчик — учитель истории
Андрей Андреевич Самсонов».
Но доклад был вчера.
Вернувшись домой, Володя угрюмо буркнул отцу:
— Побросать бы в окно все эти кастрюли и вилки! На¬
доело хозяйничать!
— Хозяйничать нам, брат, теперь придется долго самим,—
задумчиво ответил отец.
— Дай прочитать газеты, — все так же угрюмо сказал Во¬
лодя.
— Сейчас. Это я сейчас. Они у меня в прихожей, в шкаф¬
чике сложены. Не видел? Вот я их тебе принесу.
Отец вышел из комнаты. Почти суетливое стремление отца
угождать его любому желанию трогало и ранило Володю.
Отец стал снисходителен, мягок, встревоженно ласков, а
жизнь не налаживалась.
— Здесь за две недели собрано. Читай!
Отец сложил на стол пачку газет и осторожно поглядел
на Володю:
— Ты вот что... сынок... ты к товарищам, что ли, сходил бы!
Володя опустил голову. Ни за что не позволить себе запла¬
кать, ни за что! Он забрал газеты и понес в свою комнату.
Отец пошел за Володей.
— Единоличником, брат, не проживешь. Без товарищей-
то... — нерешительно произнес отец, став у стола. — Жизнь,
она, брат, своего требует.
— Папа! — не глядя на отца, тусклым голосом сказал Во¬
лодя. — Когда бабушка заболела... остаться с ней просила, а
я уехал.
Павел Афанасьевич обеими руками обхватил Володину
голову и крепко прижал к груди:
— Не думай о том. Кабы знать, где упасть, соломки заго¬
дя накидал бы. Да ведь не знаешь... Лукерья Матвеевна
семьдесят пять лет на земле прожила. Жизнь ее, как от звез¬
ды лучик, ясная. Об этом помни. Бо-ога-тею-щее наследство
тебе бабка оставила! Внуком Лукерьи Матвеевны входишь в
жизнь.
Отец опустил ладонь на кипу газет и сказал:
— А войны покуда не будет. Не дадим мы им воевать.
...Отец давно уснул, напротив в окнах погасли огни, на¬
ступила чуткая тишина ночи, а Володя читал. Его ум, долгое
208
7

время бездействовавший, жадно впитывал впечатления. Мир
полон событий.
Володя читал статьи об Америке. Нарисованная густыми
мазками, перед ним возникала картина непонятной чужой
жизни.
Уолл-стрит! Это название в воображении Володи вызыва¬
ло образ спрута с паучьими щупальцами в бородавках. Уолл-
спрут.
Небо за окном посветлело, с улицы потянулись неясные
звуки утра — Володя читал. Ему попалась статья «Преступ¬
ление у скалы Лорелей». Статья была с иллюстрациями. Во¬
лодя рассмотрел сначала пейзажи: на берегу реки под горой
приютился поселок, крутую гору спокойно огибает шоссе.
Почему вдоль шоссе круглые люки? Водосточные ямы?
Володя прочитал статью. На него повеяло ужасом от
круглых люков, окруживших подножие скалы Лорелей. Люки
набиты взрывчаткой. Что они хотят сделать, фашисты про¬
клятые?! Взорвать скалу, запрудить Рейн и потопить города
и людей. Люди ходят мимо люков и ждут — придет время, их
похоронит здесь наводнение...
Утром, когда Володя поднялся, отца дома не было.
Володя быстро переделал дела, на которые раньше тратил
весь день, и вышел из дому. Куда? Он и сам еще не знал. Он
не мог больше оставаться один. Длинный, худой, с острыми
ключицами, торчащими из отложного воротничка летней ру¬
бахи, Володя казался только что выписанным из больницы
и, как поднявшийся больной, так же пытливо и расположен-
но смотрел на мир, который в это утро был залит солнцем.
Над бульваром густыми шатрами раскинулись липы. Издали,
с Волги, веяло прохладой. Долетел густой пароходный
гудок. Где-то там плавает Женька, между Щербаковом и
Астраханью. Жаль, что нет Зорина.
Вот и некуда, оказывается, пойти. Ольга? Обида давно
утихла, он мог бы прийти к Ольге и спросить прямо: «Поче¬
му ты смеялась?»
Светлоглазая, с легкими, похожими на сияние тонкими
волосами, с чуть изогнутой в веселом удивлении бровью, она,
казалось Володе, жила в каком-то особенном мире, таком да¬
леком от его теперешней жизни. Может быть, сейчас Ольга
играет Бетховена. Возле распахнутой двери молча стоит ста¬
рая ель, положив на землю темные ветви. Молчит отцветший
шиповник...
Володя долго бесцельно бродил по городу и думал об
Ольге. Знает она, что умерла бабушка? Неужели знает и не
g Библиотека пионера, том V
209

пришла? Зачем жить, если люди такие плохие? Нет, нет!
Ольга хорошая. Она и не подозревает, что у Володи беда, как
ему плохо! Что же случилось, что никогда больше Володя не
увидится с Ольгой?..
Вернувшись домой, он нашел в почтовом ящике записку:
«Володя, приходил навестить Павла Афанасьевича и тебя.
Забеги ко мне, дружок! Андрей Андреевич». Володя обрадо¬
вался страшно и сейчас же побежал.
Он бывал у Андрея Андреевича зимой. Солнце, лето, цве¬
ты чудесно преобразили квадратный, как коробочка, дворик
учителя.
Дорожки усыпаны золотистым песком, посередине двора
вместо клумбы раскинулась полянка, засеянная ярко-зеленой
высокой травой; в ней густо краснели веселые маки. Возле
дома росли жаркие подсолнечники, под окнами затейливо
переплелся пестрый душистый горошек, и какие-то неизвест¬
ные Володе цветы — синие, голубые, лиловые, желтые — раз¬
бежались по двору и глядели из всех его уголков.
— Новиков, сюда! —услышал Володя из беседки.
Андрей Андреевич был в вышитой полотняной рубахе и
сандалиях, загорелый, здоровый. Оттого ли, что домашний вид
учителя был непривычен, или оттого, что застенчивость Воло¬
ди в уединении усилилась, только он так растерялся, что, вой¬
дя в беседку, не знал, куда стать, и в душе ругал себя, зачем
пришел.
— Садись, Володя!
Володя, не успев сесть, задел локтем и свалил круглый
столик с ворохом книг. Из-под скамьи вышел большой корич¬
невый пес и с удивлением посмотрел на Володю.
— Не беспокойся, не тронет. Великан, сюда!
Пока Володя, кляня себя, подбирал с полу книги, Андрей
Андреевич вспомнил историю, как он в молодости принес
одной девушке букет цветов, положил на скамейку, да и сел
на цветы.
— А знаешь, где произошла та история? — весело подми¬
гивая Володе, спросил Андрей Андреевич. — Именно в этой
беседке. А знаешь, кто была та девушка? Варвара Степанов¬
на. Она самая! Варвара Степановна и сейчас хохотушка. Что
же было тогда? Представляешь, каков водевиль?
Они оба рассмеялись, а Великан укоризненно отвернулся
и лег в угол.
— Не любит шуток. С молодых лет меланхолик.
Все, что говорил Андрей Андреевич, Володе казалось за¬
бавным, и он от души, беззаботно смеялся.
210

— В шахматы играешь?—спросил Андрей Андреевич,
указывая на раскрытую доску.
— Играю.
— Чудесно! Сразимся.
Андрей Андреевич заново расставил фигуры. Он играл,
горячась, ругая себя за неудачные ходы, хвалил Володю за
осмотрительность, рассказывал разные случаи из истории
шахматных встреч и вдруг, сделав два фантастически смелых
шага, вынудил своего осмотрительного противника, к его пол¬
ному недоумению, сдаться.
— Как же так получилось? Я и не заметил как! — досадуя
и восхищаясь, повторял Володя.
Андрей Андреевич собирал фигуры и с улыбкой смотрел
па него.
— Мы давно с Варварой Степановной зашли бы к тебе,
да уезжали из города, — сказал Андрей Андреевич. — Я знал
твою бабушку.
Володя сразу умолк. Андрей Андреевич провел рукой по
его спине, нащупал под рубашкой худые лопатки.
— Я знал и твоего деда, Федора Потапова. Ты, может
быть, думаешь, историки изучают и знают только давнее про¬
шлое?— спросил Андрей Андреевич. — В восемнадцатом году,
во время белого мятежа, твой дед был начальником рабочего
отряда. Отряд был брошен в атаку, и твой дед...
Хорошо, что Андрей Андреевич говорил о Федоре Пота¬
пове, а не о бабушке. Федор Потапов для Володи был все же
историей.
— А вот и я! — раздался низкий голос Варвары Степа¬
новны. Едва она появилась, в беседке стало шумно и весе-
ло. — Мужские дела — в сторону! — приговаривала Варвара
Степановна, убирая со стола шахматную доску. — Мужские
разговоры — в сторону! Давайте есть малину.
Она засыпала ягоды сахаром и придвинула полную та¬
релку Володе.
В беседке, увитой плющом, было прохладно, на столе и
по столу струилось кружево света и теней, ветерок доносил
со двора пряный запах цветов, и Володе все больше и больше
нравилось здесь.
Накормив Володю ягодами, Варвара Степановна увела его
полоть гряды. Андрей Андреевич остался в беседке работать.
Подошел Великан, положил на колени Андрею Андреевичу
голову и молча поглядел в глаза.
— Как ты относишься к мальчику? А, Великан? — спросил
Андрей Андреевич.
211

Он задумался, опустив руку на лохматую голову пса, и
Великан тоже думал.
Варвара Степановна с Володей пропалывали помидоры,
осторожно подвязывая к колышкам грузные плети.
— Растения любят ласку. Они — как детишки, — пригова¬
ривала Варвара Степановна, легкими движениями перебирая
и трогая ветви, как будто и верно ласкала их.
— Варвара Степановна, Андрей Андреевич всегда был
таким? — спросил Володя.
— Каким «таким»? — улыбнулась она.
— Веселым.
— В нем ре веселье, Володя, самая суть, а смелость,—
подумав, сказала Варвара Степановна. — Вот был такой слу¬
чай. В девятнадцатом году страшный голод был в нашем
городе. Дети, как от холеры, вымирали. Страшно выйти на
улицы — так тихо да пусто. Что делать? Спасать надо детей.
Горсовет снарядил пароход отвезти самых слабых в Нижнее
Поволжье. Там пшеница, арбузы. Услышали матери и по¬
несли, повели ребятишек. Пароход вмещает триста человек,
а собралось больше тысячи. Понабились в трюм, в каюты, на
палубы. Ждут. И молчат. Точно мертвое царство. Иные де¬
тишки от слабости глаз не откроют, так плашмя и лежат. А в
дорогу нам дали брусок масла да тридцать кило хлеба. Боль¬
ше не было. На берегу черным-черно от народу. Стоят матери,
плачут. Тогда Андрей Андреевич вышел на палубу и загово¬
рил с народом. Весело заговорил. — Варвара Степановна
поправила тыльной стороной ладони выбившиеся из-под
платка волосы и тихо добавила: — Вот когда я убедилась,
Володя, что бывает веселье от смелости.
— А дальше что было, Варвара Степановна?
— А дальше? Перестали матери плакать. И пошел паро¬
ход вниз по Волге... Андрей Андреевич был начальником
детской колонии. И всех ребятишек привезли мы живыми до¬
мой. Мало — живыми: румяными, толстыми, словно арбузики.
Уезжали из дому молча, вернулись с песнями.
...Этот день, проведенный у Андрея Андреевича, исцелил
.Володю. Захотелось читать, встречаться с товарищами. Горе
не ушло, не забылось, но жизнь звала жить.
— Взял бы я тебя с собой в одно место, — сказал на про¬
щанье Андрей Андреевич, — да, пожалуй, не выйдет: на ве¬
лосипеде поеду
— У нас с отцом есть велосипед! — воскликнул Володя.—
Как раз недавно купили. Возьмите, Андрей Андреевич!
— В таком случае, собирайся. Завтра едем в колхоз.
212

ЛЮДИ ДОБРОЙ ВОЛИ
Они выехали на то самое шоссе, по которому месяц назад
Володя, ослепленный обидой, гнал свой велосипед неизвестно
куда.
Теперь они ехали спокойно, не торопясь. Где-то вдали, за
кустарником, что тянулся вдоль шоссе, тарахтела жнейка,
иногда ольховник расступался и густая рожь подходила к са¬
мой дороге.
— Добрый урожай! — сказал Андрей Андреевич.
На половине пути они сошли с велосипедов, отвели их в
сторону и сели в траву отдохнуть. Едва ли они остановились
в том самом месте, где Володя когда-то уснул среди ольхов¬
ника, но ему показалось, что это было именно здесь. Вон ка¬
нава, заросшая жестким былинником, березовый пень в мши¬
стых лишаях, угрюмый сумрак в чаще кустарника.
— Я здесь слышал однажды — выпь кричала, — сказал
Володя.
Андрей Андреевич лежал на спине, закинув под голову
руки, и смотрел, как в небе плывут светлые, с ярко-белыми
краями облака.
— А со мной здесь другой был случай, — заговорил он, при¬
поднявшись и опершись на локоть. — Когда я в молодости
сюда, в некрасовские места, из университета приехал, завел
охотничье ружье. Хорошим охотником не стал, но все некра¬
совские места исходил. Так вот какой был случай. Однажды
к вечеру возвращался с охоты. Вдруг слышу шум, гам, пере¬
полох— воронье раскричалось. То кричат, то умолкнут, то
снова кричат. Я решил посмотреть, отчего вороны ликуют
Тихонько прокрался кустами и вышел к болоту (здесь в те
годы позади ольховника лежала глубокая топь). На краю
болота, в тине, стоит журавль, по берегу в ряд уселись воро¬
ны. Журавль наклонил над тиной длинный нос — лягушка!
Журавль ее — цоп! Вороны на бережку ну кричать — кар!
кар! кар! Одобряют журавля, хвалят за ловкость. Журавль
проглотил лягушку, поднял нос кверху, надменно поглядел
на ворон — они разом умолкли. Стоит с поднятым носом
журавль — притаились вороны; опустил в тину клюв — воро¬
ны из себя выходят, ни дать ни взять ребятишки в цирке:
галдят, поддакивают, радуются. Смотрел я, смотрел, да как
расхохочусь на весь лес. Вороны взметнулись над головой, а
журавль полетел над болотом. Только тут я и вспомнил про
ружье. Пока собрался стрелять, журавль улетел.
...В деревню они приехали далеко за полдень. У правления
213

колхоза на доске- объявлений висела написанная крупными
буквами афиша: «В семь часов вечера доклад о международ¬
ном положении».
На крыльцо встретить Андрея Андреевича вышла немо¬
лодая, седоволосая женщина, председатель колхоза Любовь
Акимовна. Она была большая, грузная, ступала тяжело и,
сильно тряхнув руку сначала Андрею Андреевичу, потом Во¬
лоде, повела их за дом, в яблоневый сад. Там под яблонями
были вкопаны стол и две скамейки.
Длинноногая девочка с тоненькой белой косичкой принес¬
ла крынку молока и блюдо пирогов, поставила на стол, бро¬
сила любопытный взгляд на Володю и ушла.
— Кушайте, — сказала Любовь Акимовна, налила в стака¬
ны молока, села на скамейку и, опершись руками на колени,
ласково улыбаясь, глядела на Андрея Андреевича.
Пироги с мятой картошкой и луком были удивительно
вкусны, молоко густое, холодное. Володя давно не ел с таким
аппетитом.
Любовь Акимовна рассказывала Андрею Андреевичу о де¬
лах колхоза, и, судя по вопросам, которые он ей задавал, Во¬
лодя понял, что учитель старый друг ее и колхоза.
— Ну, отдыхайте пока, — промолвила, вставая, Любовь
Акимовна. — А я на часок в поле съезжу — проведать народ.
Соберемся к сроку.
— Большой человек, — сказал после ее ухода Андрей
Андреевич. — Пятнадцатый год управляет колхозом. Государ¬
ственный человек!
В саду было сонно и тихо. Сквозь яблоневые ветви густо
синело небо. Бормотал шмель над цветком. Издалека, с поля,
доносился стрекочущий звук жнейки.
— Хорошо... — в раздумье произнес Андрей Андреевич.—
Тишина. Мысли свои слышишь яснее.
— Андрей Андреевич, я хотел вас спросить, — нерешитель¬
но начал Володя, — что такое скала Лорелей?
Андрей Андреевич в ответ неожиданно заговорил стихами:
Не знаю, что значит такое,
Что скорбью я смущен;
Давно не дает покою
Мне сказка древних времен.
Прохладой сумерки веют,
И Рейна тих простор,
В вечерних лучах алеют
Вершины дальних гор...
214

Володя слушал. Печальная фантазия поэта тревожила
сердце.
Скала Лорелей, воспетая Гейне, чужая река, виноградники
вдоль берегов, люди... Может быть, сейчас они так же, как
наши, идут с поля, кто-то поет... А вокруг скалы люки набиты
взрывчаткой...
Скоро опять пришла длинноногая девочка с белой косич¬
кой и позвала Андрея Андреевича на собрание.
— А вы пойдете, товарищ? — спросила она Володю, вски¬
нув на него прозрачные, как весенняя капель, глаза.
— Товарищ тоже пойдет, — ответил Андрей Андреевич и,
смеясь, потянул девочку за косичку.
— Мы сегодня будем за мир голосовать, — сказала де-
воч ка.
Под окнами правления колхоза поставили стол, скамьи,
стулья. Людей собралось много: кто сидел на земле, кто на
крыльце и на бревнах, некоторые стояли.
Когда Андрей Андреевич кончил доклад, поднялась Лю¬
бовь Акимовна. Большая, грузная, с седой, как у Андрея
Андреевича, головой.
— Что добавлять? Депутат все рассказал. Колхозники!
Товарищи! Вот они, наши богатства!
Любовь Акимовна повела рукой в сторону: за деревней
земля поднималась горбом, и до самого горизонта протяну¬
лись поля.
— Вот они, наши дети, — указала Любовь Акимовна на
ребятишек. — Нам война не нужна. Нам мир нужен! Ставь,
колхозники, подпись под Стокгольмским воззванием, кто за
мир!
— Батюшки-светы!—услышал Володя шепот.
Оглянулся и увидел девочку с белой косичкой.
— Сейчас подписывать начнут. Сейчас, сейчас! — шептала
девочка.
Любовь Акимовна обмакнула в чернила перо и крупными
буквами выписала свою фамилию на листе со Стокгольмским
воззванием.
— А ты будешь подписывать? — снова раздался шепот за
спиной Володи. Девочка, не отрывая глаз, смотрела на белый
лист, где Любовь Акимовна поставила первую подпись.
— Садись со мной. Что ты стоишь?—сказал Володя.
Она села рядом с ним на табурете.
— Тебе сколько лет? — спросил Володя.
— Девять, — шепнула она. — А тебе?
— Четырнадцать.
215

— Ты большой, — вздохнула она и засмеялась. — Я това¬
рищем тебя назвала. Думала, ты совсем уж большой.
К столу, тяжело ступая, подошел человек с темным лицом
и грудью, огромной, как печь.
— Кузнец, — шепнула девочка. — Гляди! Подписывает! —
ликовала она. — А вон Наташа.
Русоволосая девушка, с широкими, словно черные ленты,
бровями, свободно вышла из толпы, взяла перо и звонко крик¬
нула, обернувшись к народу:
— Товарищи! В борьбе за мир обязуюсь поднять на сто
процентов производительность труда в своей бригаде!.. Дев¬
чата, согласны?
— Согласны!
— Что делается! — ахнула девочка. — Наташа народ под¬
нимает!.. Гляди-ка! Гляди!—спустя секунду дернула она Во¬
лодю за рукав. — А это наша Настасья Матвеевна! Она у нас
героиня труда и мать-героиня. Гляди, что у нее на груди.
У нее звездочка на груди золотая!
Девочка, болтая ногами, сидела на табуретке рядом с Во¬
лодей и делилась с ним впечатлениями. Вдруг она утихла.
Володя почувствовал, как ее худенькое тело выпрямилось.
216

Широко раскрыв прозрачные, как росинки, глаза, девочка
смотрела на такую же, как она, светлоглазую женщину, взяв¬
шую в руки перо.
— Батюшки-светы! Мамонька моя голосует! — шепнула
девочка.
Перо не ложилось на стол.
— Постановили, чтобы был мир, — сказала девочка.—
У нас в колхозе что постановят, того и добьются.
...Ночевать Андрея Андреевича и Володю устроили на се¬
новале.
Над землей бесшумно плыла августовская ночь с бездон¬
ным небом и тихими звездами.
ВОЛОДЯ РЕШИЛ НЕ СДАВАТЬСЯ
Домой Володя вернулся преображенным, как будто путе¬
шествовал с учителем не сутки, а по крайней мере, месяц.
Павел Афанасьевич заметил перемену уже во внешнем виде
Володи — он посмуглел за день на солнце, стал решительней
и быстрее в движениях, на худощавом лице светилась сдер¬
жанная улыбка, что-то, казалось, зажглось в глубине его тем¬
ных глаз и не ярко, но сильно горело. Утром Володя принялся
за зарядку, и Павел Афанасьевич с удовольствием наблюдал,
как он энергичными бросками выкидывает вперед длинные
руки. Затем он окатился холодной водой, быстро собрал
завтрак и позвал отца к столу.
— Может, сдадимся, сынок? — спросил Павел Афанасье¬
вич за завтраком.
Володя удивленно поднял брови.
— Кликнем на помощь кого-нибудь из соседок? Что ни го¬
вори, в женских руках хозяйство веселее спорится.
— Нет. Я решил не сдаваться.
— Та-ак... — протянул отец.
— Папа, гляди! — Володя положил перед отцом длинный
список книг. — Это то, что Андрей Андреевич посоветовал чи¬
тать! Натащу нынче книжищ! А знаешь что, папа? Давай
начнем с тобой покупать книги из каждой получки. Раз получ¬
ка— полное собрание сочинений Толстого, два получка —
Жюль Верн или «Пылающий остров»... Так мы с тобой живо
бо-ольшущую библиотеку накопим! Андрей Андреевич гово¬
рит— у культурного человека должна быть личная библиоте¬
ка. Может, нам ввести экономию? Например, я могу вполне
обойтись без белого хлеба.
217

— Пока тощ, не позволю, — возразил отец. —* Проживем
пока без экономии. А про книги твой Андрей Андреевич хо¬
рошо подсказал. Это мне по душе. Осуществим.
Они вместе вышли из дому. На перекрестке Володя свер¬
нул в переулок и, проверив, цел ли в кармане список рекомен¬
дованных Андреем Андреевичем книг, побежал в школьную
библиотеку. Павел Афанасьевич пошел на завод.
Сын вырастал. Павел Афанасьевич с удивлением и ра¬
достью замечал в нем новые, иногда неожиданные черты.
«В основном направление правильно взято, — думал Па¬
вел Афанасьевич, шагая на завод, по привычке, пешком.—
Определяется рарень, и надо, товарищ отец, прямо признать:
школа твоего сына в люди выводит, а ты гляди подсобляй
только по силе возможности!»
Теперь, когда Павел Афанасьевич возвращался домой,
Володя говорил с ним о прочитанных книгах. Пообедав и на¬
скоро перемыв посуду, они оба садились читать.
Павлом Афанасьевичем овладела идея создания собствен¬
ной библиотеки. На книжной полке уже стояли синие хоро¬
шенькие томики Пушкина, рядом с ним уютно расположился
Тургенев. Павел Афанасьевич любил Горького. Герцена он!
уважал и читал его медленно, осуждая Володю за то, что он
залпом проглотил «Былое и думы».
— Верхоглядом вырастешь! — ворчал Павел Афанасьевич,
но в действительности сын с каждым днем казался ему инте¬
реснее.
Разговаривать с ним было занятно. Одно тревожило Паз¬
ла Афанасьевича: нелюдимость Володи. Слишком уж не по¬
хожа была его жизнь на то шумное и беспечное существова¬
ние, какое во время каникул вели ребята их огромного двора.
Те, с утра собравшись во дворе, часами играли в мяч или
ватагой уходили на Волгу, спорили, дрались и, должно быть,
дружили.
— Владимир, у тебя есть друг? — спросил однажды Павел
Афанасьевич.
— Не знаю... Есть. Был, — неопределенно и не сразу отве¬
тил Володя.
Он подумал о Женьке Горюнове. Да, конечно, Женька был
другом. Иногда они ссорились, и все-таки Женька был стоя¬
щий парень. Володя скучал по нем. Он скучал и по Коле Зори¬
не. Раньше была еще Ольга...
— У меня не один друг,— сказал Володя. — А у тебя?
— Тоже, пожалуй: Петя Брунов, Екатерина Михайловна.
С Тополевым теперь подрубились... — перечислял Павел Афа¬
218

насьевич. — А Дементьев? Вокруг дела, Владимир, сдружают¬
ся, как я погляжу. На пустом месте дружба плохо растет.
Володя долго не мог уснуть после этого разговора. Память
повторила день за днем всю историю его отношений с Ольгой.
На пустом месте дружба не вырастет, говорит отец. А му¬
зыка кончилась...
Ольгу Володя встретил незадолго до школьных занятий.
Август стоял хмурый и сырой. Небо на весь день затягивали
серые, холодные тучи, часами сеял мелкий дождь. В такие дни
хорошо и тихо читалось. Стихал даже двор. Но, едва город
озаряли нежаркие лучи солнца, улицы празднично оживали,
на бульварах, в садах теснее обычного толпился народ, в пе¬
реулках мальчишки строили запруды на непросыхающих во
все лето лужах.
Однажды, когда низкие тучи, с утра погрозившись не¬
настьем, после полудня разошлись и во всю ширь открылось
ясное, уже по-осеннему холодноватое небо, Володя отложил
свои книги и побежал на набережную. Он так давно не был
здесь, что сейчас, увидев поднявшуюся от дождей, величавую
Волгу, темную полосу леса на том берегу, желтую отмель про¬
тив Стрелки, лес мачт у причалов, длинную вереницу барж
посередине реки, катеры, снующие взад и вперед, только что
отваливший от дебаркадера большой теплоход, который мед¬
лительно развернулся и пошел вниз, взбивая за кормой белую
кипень волн,— сейчас, увидев всю эту с детства знакомую
жизнь, Володя почувствовал буйную радость.
Вдруг он увидел Ольгу. Она стояла в круглой беседке, ви¬
сящей над кручей, и, чуть вытянув тонкую шею, смотрела в
синюю даль. Должно быть, она мимоходом остановилась в
беседке. У Володи заколотилось сердце, он растерялся и. не
поднимая глаз, прошел мимо беседки. Когда он оглянулся,
Ольги там уже не было.
Длинный караван барж тянулся серединой реки...

Часть вторая
„СТОИТ УЛЕЙ. В НЕМ ПЧЕЛЫ“
Наступило первое сентября. Володя встал ранним утром,
когда улицы были еще пусты, и распахнул окно. День был
ясный, безоблачный, сентябрьский день, с золотом листьев и
той особенной осенней тишиной и прозрачностью воздуха, в
которой отчетливо различалось задумчивое курлыканье жу¬
равлей: «Прощайте! Прощайте! Улетаем».
Потом зашумели и ожили улицы, и мальчики и девочки в
красных галстуках, с цветами и сумками хлынули из всех ка¬
литок, подъездов, дворов и пестрым потоком залили город.
Первым, кого Володя увидел, подходя к школе, был Коля
Зорин. Он не изменился за лето: так же спортивные значки
украшали его широкую грудь, так же щеточкой стояли надо
лбом темные волосы, так же не улыбались глаза. Вырос лишь
разве да стал шоколадного цвета.
— Колька, здравствуй!
— Здравствуй, Володя. «Стоит улей. В нем пчелы. Пчелы
в улей без меду, а из улья с медом», — загадал Зорин
загадку.
220

— Школа!—закричал Володя, радуясь тому, что начи¬
нается привычная жизнь с товарищами, шутками, Колиными
загадками, звонками, уроками...
Классы во дворе собрались отдельными группами; восьми¬
классники кружком стояли под тополем, и оттуда, едва по¬
явились Володя и Коля, раздались трубные звуки и крики.
Толя Русанов трубил, Кирилл Озеров бил кулаками по наду¬
тым щекам, все остальные хором пели:
— Новикову, Зорину — слава! Сла-а-а-а-ва!
— Вот как ты их музыкально развил. Они оперу сочини¬
ли,— сказал Коля Зорин.
Круг разомкнулся, впустил вновь пришедших и снова
сомкнулся.
Все выросли за лето, почернели, отрастили чубы.
— Ребята, а хорошо, что начинаются занятия! — сказал
Кирилл Озеров. — Мне уж отдыхать надоело.
— Хорошо-то хорошо, одно только плохо: уроки учить не
хочется, — ответил Толя Русанов.
Вдруг он выпятил грудь, закинул вверх голову и, выбрасы¬
вая правую ногу вперед, петухом прошелся по кругу:
— Шествие академика Брагина!
Во двор вошел Юрий, огляделся и направился к тополю.
Рядом, то отставая, то забегая вперед, семенил Миша
Лаптев.
— Академик и его адъютант! — крикнул Толя Русанов. —
Сми-и-рр-на, ребята!
— У академиков адъютантов не бывает, — снисходительно
засмеялся Юрий. — Попал пальцем в небо. Остряк!
— Брагин, расскажи о Москве! — послышалось со всех
сторон, едва он вступил в круг ребят. — В музеях был? Вы¬
сотные здания видел? Мавзолей? Третьяковку? Юрий, рас¬
сказывай!
— Наспех всего не расскажешь, — возразил Лаптев.
Но Юрий, как будто не слыша, отстранил его и занял ме¬
сто в центре.
— Видел! Все рассмотрел. А вы знаете, к какому я пришел
заключению? — счастливый и ко всем расположенный, ожив¬
ленно рассказывал Юрий. — Я пришел к заключению — через
три года поступаю в Московский университет. К тому времени
его как раз достроят на Ленинских горах. Там, в университе¬
те, у меня дядька работает. Я уже со многими профессорами
знаком. И со студентами перезнакомился. Меня самого за
студента там принимали. У меня столько в Москве друзей
развелось... Я теперь там как дома.
221

— Физ-культ-ура!—заскучав от такого рассказа, во-весь
голос крикнул Толя Русанов. — Физ-культ-ура-ура-ура!
— А у вас тут... все то же? — обиженно заметил Юрий.
В это время на школьное крыльцо вышел Андрей
Андреевич.
— Здравствуйте, Андрей Андреевич! — хором закричал
весь двор.
Андрей Андреевич стоял на крыльце и смеялся.
— И учителя прежние, — ни к кому не обращаясь, скучно
протянул Брагин. — Ничего нового.
— Ну уж ты... знаешь что... заспесивился слишком! — рас¬
сердился Коля Зорин и, круто повернувшись, зашагал на за¬
рядку.
Они сели с Володей за одну парту.
Едва ребята разместились, в класс вошел Андрей
Андреевич.
Он встал за свой стол, улыбнулся, кивнул и, подняв обе
руки к голове, знакомым медленным жестом провел от ви¬
сков к затылку, приглаживая и без того прямые и ровно ле¬
жащие волосы.
— Программа наша — история Родины.
И в классе сразу стало тихо.
Так начался новый учебный год.
Оттого ли, что мальчики за лето повзрослели, или оттого,
что первые встречи всегда немного стеснительны, или оттого,
что Андрей Андреевич задал серьезный тон на весь день, уро¬
ки проходили в порядке.
Петр Леонидович влетел в класс, прижимая к боку журнал
и отгородившись от ребят настороженным взглядом. Едва год
начался, ему уже мерещились шалости, озорство, хулиганст¬
во. Доказывая теорему, он вдруг круто поворачивался от
доски с куском мела в поднятой руке и подозрительно огля¬
дывал класс, чтоб захватить врасплох нарушителей дисципли¬
ны. Но за партами было спокойно. Эта внимательная тишина
удивила Петра Леонидовича, он ей не сразу доверился. Одна¬
ко сегодня он чувствовал себя на уроке свободнее обычного:
геометрические линии стройно ложились на доску, доказа¬
тельства были остроумны и ясны. Учитель словно весь рас¬
прямился и, вернувшись с урока в учительскую, сообщил, что
намерен организовать общешкольную математическую олим¬
пиаду. Потом он глянул в окно и, увидев на дворе синий день,
подивился тому, что не заметил утром солнца и неба. Потом,
подсев к Андрею Андреевичу, Петр Леонидович сказал:
— Кажется, гм... ваш восьмой «Б»... ничего, налаживается.
222

И вновь зазвенели звонки. Ирина Федоровна принесла в
класс букет красных астр.
— В женской школе ученицы встречают учителей цвета¬
ми, а у нас — наоборот, — сказала она, положив астры на
стол. — Желаю вам хорошо жить и работать.
Затем она прочитала длинную вступительную лекцию о
русской литературе. Лекция была трудна, не очень понятна,
но Ирина Федоровна читала ее с таким увлечением, что ребя¬
та молча высидели весь час.
— Вот так лекция! — изумлялся в перемену Толя Руса¬
нов.— Юрий, а ты говоришь — ничего нового. Читывали нам
в седьмом классе такие лекции? Чудеса! Как в институте.
Удивительнее всего в этот день был урок Гликерии Пав¬
ловны. Ее не ждали. Толя Русанов из самых верных источни¬
ков разузнал, что Гликерия Павловна получила из-за болезни
дополнительный отпуск и отправилась путешествовать по
Волге.
— Последнего урока не будет! Собирайтесь домой, ребя¬
та!— уговаривал Толя, запихивая книги в портфель, как вдруг
Гликерия Павловна явилась.
— Здравствуйте! — зашумел класс.
— Гликерия Павловна, разве вы не уехали?
— Гликерия Павловна! Нам в первый день учиться лень,
мы просим вас не мучить нас!
И так уж сложились их отношения, что, пока учительница
не застучала по столу линейкой, ребята, возбужденные весе¬
лым беспорядком, выкрикивали всё, что приходило им в го¬
лову, стараясь перекричать друг друга.
— Не шумите, а то уйду, — сказала Гликерия Павловна,
дождавшись, когда наконец ученики угомонились. — Ну, ребя¬
та... Ох, ребятки!..
Она задумалась, опустив пухлые руки на классный жур¬
нал, но тут же встрепенулась:
— А где Горюнов? Горюнова не вижу. Куда он девался?
В классе снова поднялся шум:
— Гликерия Павловна, Горюнов с нами больше не учится!
— Женька стал речником!
— А зачем он вам, Гликерия Павловна?
— Гликерия Павловна, почему вы расстроились?
Ребята только теперь заметили в учительнице перемену —
она была неспокойна.
— Уж как я на Горюнова надеялась! — со вздохом прого¬
ворила она, когда волна шума улеглась. — Жаль Горюнова.
Какой был географ! Энциклопедист!
223

Учительница сокрушенно покачала головой, не находя,
видимо, в классе никого, кто бы мог послужить ей опорой, и,
стукнув для порядка линейкой и повысив голос, сказала:
— Ребята! С этого года у нас дело пойдет по-новому. Пе¬
реходим с вами на новый метод. Но сначала я вам расска¬
жу...— Гликерия Павловна обмахнулась платочком, помедли¬
ла и объявила: — Побывала я в путешествии, мальчики. Слу¬
шайте...
ДВА РЕШИТЕЛЬНЫХ ДНЯ В ЖИЗНИ ГЛИКЕРИИ
ПАВЛОВНЫ
Лето для Гликерии Павловны сложилось неудачно. Рас¬
считывала провести отпуск вместе с мужем в тихой деревне,
где по вечерам пахнет парным молоком и свежим сеном, и
вдруг заболела и чуть не месяц пролежала в постели. Потом
оказалось, что отпуск мужа откладывается, а ей врач реко¬
мендовал для укрепления здоровья прокатиться по Волге.
Как ни сопротивлялась Гликерия Павловна, совестясь путе¬
шествовать, когда муж остается работать, в один прекрасный
день он принес билет на теплоход. Гликерия Павловна всплак¬
нула, однако поехала. Первое время, равнодушная ко всему,
она целыми днями вздыхала, сокрушаясь о том, как-то там
бедный Иван Арсеньевич один, но затем очарование волжских
берегов и новизна впечатлений ее захватили, и Гликерия Пав¬
ловна с утра выходила на палубу, устраивалась на носу тепло¬
хода и не возвращалась в каюту до вечера. По сторонам лежал
голубой, сверкающий в лучах солнца водный простор. Проне¬
сется чайка над Волгой, ослепив белизной крыльев. Вдалеке
тяжело плеснет рыба, и долго расходится кругами тихая вода,
а теплоход все бежит вперед и вперед вдоль переменчивых бе¬
регов.
А все-таки на душе у Гликерии Павловны было не очень
спокойно.
Смутное недовольство собой и своей жизнью не оставляло
Гликерию Павловну. Сначала она отгоняла от себя неясную
тревогу. Ей ли жаловаться на судьбу? Чего ей не хватает, в
самом деле? Живи себе — радуйся,
Но вместо того чтобы думать о радостях жизни, Гликерия
Павловна все вспоминала то экзамены, то последний разговор
с директором после экзаменов.
«Не обрадовали нас ваши ученики, Гликерия Павлов¬
на»,— сказал директор.
224

«Подсчитайте пятерки! — запальчиво возразила она. — Не
я одна им пятерок наставила. На экзамене инспектор сидел».
«Что нам свою работу пятерками мерить? Маловато для
учителя. Настоящего, я разумею. Да и пятерка пятерке
рознь».
В середине пути на теплоход сел военный. Гликерия Пав¬
ловна проводила время в одиночестве, ни с кем не сближаясь,
сидела себе в сторонке да смотрела на Волгу. Но этот военный,
с капитанскими звездочками на погонах и с рассеченной шра¬
мом верхней губой, сам подошел к ней — наверно, потому, что
рядом было свободное место.
«Вот еще сосед!» — недовольно подумала Гликерия Пав¬
ловна.
— Не в мой ли город едете? — спросил капитан. —
И я туда. Там воевал. Оттуда и метина. — Он указал шрам
на губе.
— Скажите пожалуйста! — ответила Гликерия Павловна,
проникаясь участливым расположением к капитану.
Он был молод. У него было простое лицо, и Гликерия Пав¬
ловна почувствовала себя с ним легко.
Они разговорились. Капитан тоже ехал в отпуск. Его
маршрут лежал в другие края, но капитан делал порядочный
крюк, чтобы побывать в городе, где воевал.
— Тянет. Святая земля.
Чем дальше слушала Гликерия Павловна капитана, тем
сильнее царапала ей сердце смутная тревога.
— А я учительница, — сообщила Гликерия Павловна и по¬
думала: вот плывут они мимо берегов родного Поволжья, а
многое ли могла бы она о них рассказать капитану, вздумай
он поподробнее ее расспросить?
Может быть, потому, что он был ее случайным и недолгим
попутчиком, Гликерия Павловна неожиданно для себя подроб¬
ным образом поведала ему всю свою жизнь.
Училась. Ни шатко, ни валко, так себе. Вроде и вспомнить
годы учения нечем. Стала учительницей. Почему? Сама не
знает. Так пришлось, куда еще податься? Что сама за партой
выучила, то и ребятишкам на уроках выкладывает. Думалось,
так и надо. Может, в других школах и так, а у нас подобра¬
лись учителя-особливцы. До седых волос дожили, а никак
угомон их не возьмет.
— Особливцем-то. вы получаетесь, — сердито, как показа¬
лось Гликерии Павловне, возразил капитан. — Выдающаяся
вы личность!
— Чем это я выдаюсь? — обиделась Гликерия Павловна,
225

жалея, что открыла случайному Знакомому самое свое боль¬
ное место — недоученность.
— Молодая еще, — укоризненно оглядывая ее расплыв¬
шуюся раньше времени фигуру и пышущее румянцем лицо, го¬
ворил капитан, — а покоя добиваетесь.
Вот как! Гликерия Павловна из себя вышла от гнева. Об¬
махиваясь платочком, она веско сообщила капитану, что не
кто другой — доктора предписали ей свежий воздух, что здо¬
ровье не позволяет ей волноваться.
— Живи — не волнуйся, ох, скука! — сказал капитан.
«Ну и ступай от меня, дерзкий мальчишка!» — подумала
Гликерия Павловна.
Он не уходил.
— Чем все-таки вы увлекаетесь? Какой смысл в вашей
жизни? — допытывался он.
Гликерия Павловна не собиралась дальше с ним откро¬
венничать. Не посвящать же первого встречного в заботы и
радости своей личной жизни!
...В ее уютной, чистенькой комнатке на видном месте лежи г
«Книга о вкусной и здоровой пище». Стряпуха Гликерия Пав¬
ловна на славу! Соседки бегают к ней под Новый год узнавать
рецепты пирожного безе и орехового торта. Иван Арсеньевич
обихожен...
Вот ее доблести! А призванье учительницы? Где оно?
«Вдруг спросит, какие у меня по географии книги? — вооб¬
разила Гликерия Павловна. — Напористый! Потребует: читай
ему лекцию об экономике края. Учебника нет под рукой, спра¬
виться негде. Уходил бы, что ли, скорее!»
А он не уходил.
— У меня об учителях было идеальное представление, осо¬
бенно если по книжкам да газетам судить, — словно под¬
дразнивая ее, говорил капитан. — А вы уж очень обыкновен¬
ная личность. Сказались бы домашней хозяйкой, никто не
осудит...
Определенно, он над ней издевался!
— На войне из солдат в капитаны выучивались, да еще
н награды за боевые подвиги выслуживали, — продолжал он,
намекая, как видно, на себя. — А вас послушать — прескуч¬
нейшее дело учительствовать. Кругозора вам не хватает, вот
что! Идейной базы, — сказал он по-солдатски прямо, а сам
поглядывал на нее с интересом.—Даю вам совет. Сходите.
Потопайте по раскаленной и залитой кровью священной земле
своими изнеженными ножками, и ваш убийственный покой на¬
вечно из характера выветрится. Что за жизнь, когда не охота
226

ничего добиваться? Что за жизнь?! Подъема в вас нет, а ведь
еще молодая!
Он взял ее за пухлый в ямочках локоть и уговаривал:
— Слезайте. Там воздух насквозь патриотизмом пропитан!
Гликерия Павловна настороженно от него отстранилась,
на всякий случай сказав:
— Вы не думайте... я ведь замужем.
Он шлепнул ладонью по колену и с краской в лице чуть
не на всю палубу крикнул:
— Вот ведь до чего обмещанилась!
После этого он с вызывающим видом приложил к фу¬
ражке два пальца:
— Прощайте, товарищ учительница, хоть и не похожи вы
на учительницу! Желаю вам набираться здоровья.
Ничто не могло больше задеть Гликерию Павловну, как
пожелание набираться здоровья! Значит, ни на что не способ¬
на, ничего за душой. Ну, капитан! Ну и ну! Наговорил с три
короба, разобидел и след простыл.
А ты сиди на палубе, дыши свежим воздухом!
Вдруг Гликерия Павловна почувствовала, что у нее нет
никакого желания продолжать оздоровительную поездку
на теплоходе по Волге. Первое сентября на носу, а она про¬
хлаждается.
«Врете вы, что я человек успокоенный, от слова «покой¬
ник»!— гневно спорила она с капитаном. — Ему, видите ли,
идеальными учителя представлялись, разочаровался он в них,
оттого что я, по простоте, сомнениями с ним поделилась. А с
кем поделиться! От Ивана Арсеньевича одно слышишь: не
порти, душенька, нервы. В учительской не каждому откроешь¬
ся: стыдно. Нет, надо капитану доказать! Нет, так оставить
нельзя! Мещанкой обозвал, слыхали? А я почем знаю, с какой
он целью ведет агитацию, человек незнакомый, напористый...
Разочаровался, а я виновата? Ну уж нет!»
И кто бы поверил, что Гликерия Павловна, совершавшая
первое путешествие за всю свою жизнь, добрейшая Гликерия
Павловна, которая в свои тридцать пять лет страдала
одышкой, ревматизмом и до последнего дня из-за недугов, но
главным образом из-за лености характера не утруждала го¬
ловы большими раздумьями, — кто бы поверил, что, расстав¬
шись с капитаном, она покусала каемку платочка, повздыхала
и, уложив вещи в чемодан, взяла и сошла с теплохода! Воз¬
можно, она вернулась бы в свою каюту раньше, чем теплоход
отчалит от пристани, если бы, поднявшись на набережную,
227

вдоль которой качались на ветру молодые, гибкие тополя, по¬
чти тут же не встретила капитана.
Он курил и, щуря от солнца глаза, смотрел на Волгу —
там, против набережной, лежал песчаный остров.
— Здесь мы высадились осенью и переправились через
Волгу, — заговорил он, почти не взглянув на нее. — По Волге
шло «сало». Была ночь. Они освещали нас ракетами и обстре¬
ливали.
Гликерия Павловна молчала. Вдруг она перестала сер¬
диться на капитана, чувствуя какую-то перед ним робость.
— А вы решили остаться? — словно сейчас только дога¬
дался капитан, -г- Не ждал такой прыти! Давайте ваш чемо¬
данчик. Сдадим на хранение.
Они оставили чемоданы в гостинице, где капитан с тру¬
дом и криком добился для них обоих на одну ночь приста¬
нища.
— Поведу вас к дому Павлова, — сказал он.
...Это был обыкновенный, восстановленный после войны
дом, в котором сейчас жили, люди; на окнах стояли цветы.
Гликерия Павловна увидела выщербленную пулями стену и
надпись: «Этот дом отстоял гвардии сержант Яков Федотович
Павлов». Холодок пробежал у нее по спине. Она обошла дом
и на другой стене прочитала новую надпись: «Здесь стояли
насмерть гвардейцы за Родину!»
— И вы здесь сражались? — несмело спросила Гликерия
Павловна.
— Нет, — ответил капитан.
Гликерия Павловна заметила — шрам на его верхней губе
побелел и резко выделялся на темном загаре лица.
— Идемте! — приказал он и повел Гликерию Павловну
дальше.
Было так знойно, что даже с Волги, загороженной у бере¬
га дебаркадерами и судами, не веяло прохладой. Пот ручьями
стекал по лицу бедной Глцкерии Павловны; она, запыхав¬
шись, семенила ногами, боясь отстать от капитана, крупно
шагавшего впереди.
— Поедем на Мамаев курган. — Капитан бросил взгляд на
Гликерию Павловну, увидел ее пунцово-красное, обожженное
солнцем лицо в грязных подтеках пота, прилипшие к вискам
пряди волос, полуоткрытый от усталости рот и решил: — Но
сначала отдохнем, пожалуй...
Наконец-то он ее пожалел!
Они пришли в кафе. Гликерия Павловна отдохнула, напи¬
лась ячменного кофе и воды с сиропом и решительно заявила:
228

— Я готова. Идемте!
— А ведь я испугался, когда на набережной увидел вас с
чемоданом, — признался он.
— Сам подбил, да и струсил! — упрекнула она. Он все
больше нравился Гликерии Павловне. Кажется, он не прези¬
рает теперь ее за отсталость.
К Мамаеву кургану поехали на такси. Машина, пересекая
одну за другой улицы, вылетела на просторное, прямое
шоссе и понеслась мимо школ, пустырей, строек, одетых
в леса, мимо обнесенных заборами свалок битого камня и
щебня, мимо белых домиков с золотыми подсолнечниками
у окон.
У переезда через железнодорожную линию машина оста¬
новилась. Там, за линией железной дороги, позади города,
стоял Мамаев курган. Склоны его были широки и пологи и
поросли кустиками колючей степной травы.
Вечерело. Пахло полынью.
— Поглядите, — сказал капитан, подбирая с земли неболь¬
шой кусочек заржавленной стали. — Осколок снаряда.
Гликерия Павловна и сама теперь видела такие осколки,
валявшиеся по бокам узкой тропинки, которой они поднима¬
лись наверх.
— Степь была ими усыпана сплошь, — продолжал капи¬
тан.— Убирают, а начисто никак не убрать.
И вот они поднялись на Мамаев курган. Курган был про¬
сторен, пуст, открыт ветрам. Вечернее небо широко раскину¬
лось над ним.
Гликерия Павловна шла следом за капитаном, минуя глу¬
бокие песчаные ямы. Их было много, этих ям; над некоторы¬
ми рос негустой, низкий кустарник с посеревшими от пыли
листьями.
— Воронки от бомб, — сказал капитан.
Снова зябкая дрожь пробежала по спине Гликерии Пав¬
ловны. «Здесь насмерть стояли гвардейцы...»
Она оглянулась. Кругом голая степь. Солнце зашло. Поза¬
ди кургана небо горело багряно-красным заревом.
А на востоке далеко растянулся переливающийся вечер¬
ними огнями город. Трубы заводов поднимались к небу, как
зажженные свечи. Подернутая сизым туманом Волга огибала
город, обнимала его.
— Дальше, дальше! — торопил капитан.
Они перелезали через рвы, перепрыгивали овражки, полу¬
засыпанные траншеи, огибали воронки; иногда капитан оста¬
навливался и глядел по сторонам, словно что-то припоминая,
229

и наконец вывел Гликерию Павловну к обрывистому склону,
откуда город был еще виднее й ближе, и здесь, остановившись
над неглубокой впадиной, сказал:
— Смотрите!
— Что? — не поняла Гликерия Павловна.
— Мой окоп.
Небо темнело. Со стороны степи, из-за кургана, повеял
ветер. Крепче запахло полынью.
Капитан нагнулся и насыпал в платок горсть рыжеватой
песчаной земли из окопа.
— Когда лежал здесь, думал: буду жив, хоть с края света
приеду за ней. Через семь лет собрался. Сыну передам... А вы
что делаете?
Гликерия Павловна вынула из сумки свой грязный от пы¬
ли платочек и тоже завязала в него горсть земли ,с Мамаева
кургана:
— Ребятам покажу.
Они возвращались домой почти ночью. Тьма по-южному,
внезапно и быстро, завесила дорогу и степь. Гликерия Пав¬
ловна спотыкалась от усталости. Насыпавшийся в туфли пе¬
сок нестерпимо жег ноги. Горло пересохло от пыли. Мучила
жажда. Она насилу доплелась до койки в гостинице, едва за¬
крыла глаза — багровый пожар заката, степь, просторный и
печальный курган, изрытая земля, окопчик на склоне пред¬
стали перед ней, и она подумала: «Прожила бы и не видела,
разве можно?»
...Гликерия Павловна любила поспать, поэтому, когда
утром соседка по койке пыталась ее разбудить, она, натянув
на голову простыню, отвернулась к стене, собираясь подре¬
мать еще часик.
— Вас военный спрашивает, — сказала соседка.
— Где он? Батюшки! — испугалась Гликерия Павловна.—
Милая! Голубушка! Бегите за ним! Остановите!
После вчерашних походов у нее распухли ноги, ломило
спину и плечи, и будь она дома, лежала бы без сил на дива-
fie, а сейчас с такой живостью собралась, что сама себе уди¬
вилась.
— Идемте скорей! — приказал капитан.
Она уже привыкла к тому, что он тороплив и безжалостно
к ней невнимателен.
— Слышали? — говорил капитан, почти бегом спускаясь к
реке. — Здесь будет строиться гидроэлектростанция. Постанов¬
ление правительства.
Уже сидя в глиссере, который, взбивая носом шумный фон¬
230

тан брызг и пены, летел вдоль берега, Гликерия Павловна
поняла, что произошло и куда они едут.
В глиссере, кроме капитана, было еще трое людей. Они
говорили о строительстве, о том, как изменится край, а
Гликерия Павловна, сидя рядом с рулевым и обеими ру¬
ками держа шляпу, чтоб не снесло ветром, молчала и
слушала.
Город протянулся на несколько верст. У подножия его рас¬
кинулась вольная, могучая Волга.
Глиссер зарывался носом в голубые невысокие волны, пе¬
нистые гребешки усеяли реку, словно белые хлопья снега, —
то блеснут серебром на солнце, то растают. Вода бьется о бор¬
та глиссера, ветер сеет в лицо холодный дождь мелких брызг.
Вокруг простор. Вода, вода!
— Да разве остановишь, разве ее повернешь? — спроси¬
ла Гликерия Павловна, когда глиссер причалил к крохотной
пристани за городом.
Там, над рекою, поднималась крутая стена высокого бере¬
га с обнаженными красноватыми и золотистыми пластами
почвы.
Невдалеке, на мысу, в грустном одиночестве, стоял то¬
ненький пирамидальный тополь. Берег был гол. Голая степь
тянулась за берегом, а над Заволжьем, за узенькой полоской
прибрежных ракит, висело густое серое марево — пыль от
песков.
И вдруг Гликерия Павловна поняла — уходит, утекает во¬
да от этих иссушенных, пустых берегов с потрескавшейся
землей...
— На этом месте встанет плотина, — сказал капитан. —
Там разольется море... — Он указал на Заволжье.
Спутники капитана были геологи, работавшие здесь, на
берегу, в исследовательской лаборатории по изучению грун¬
тов. Они остались в лаборатории. Гликерия Павловна с капита¬
ном вернулись на глиссере в город.
Гликерия Павловна и всю обратную дорогу молчала, а на
пристани объявила капитану, что сегодня уезжает домой.
— Что так? — удивился капитан.
— Помогите мне достать билет на самолет. До самой
смерти услуги не забуду! — твердила Гликерия Павловна.
Жалко ей с ним расставаться, жалко до слез!
Он достал билет и потащил на аэродром ее чемодан.
— Прощайте, — сказала Гликерия Павловна, пряча би¬
лет в сумочку, где хранилась завязанная в платок горстка
земли с Мамаева кургана.—Прощайте. Спасибо вам за встречу.
231

За ваш окоп. Да скажите хоть на прощанье: как ваша фа¬
милия, капитан?
По радио объявили посадку.
— Как ваша фамилия? — спрашивала Гликерия Павлов¬
на, боясь опоздать, боясь, что ее место займут, поминутно
оглядываясь на самолет и сердясь на капитана за то, что он
смеется и медлит с ответом. — Милый капитан, хочу про вас
ребятам сказать. Назовитесь.
— Скажите: просто солдат. А вы смелая! Теперь у меня от¬
ношение к учителям опять положительное! И вам спасибо,
что мой окоп поглядели. — Капитан приложил руку к ко¬
зырьку.
Гликерия Павловна прильнула лицом к стеклу самолета:
последний раз перед глазами возникли очертания города,
Волги, суровый облик степей. Она даже забыла поохать от
страха при подъеме самолета. Самолет давно набрал высоту,
когда она опомнилась.
Так удивительны были эти два дня, что Гликерия Павловна
прикрыла глаза и в изумлении подумала: «Что-то делается со
мной, а что — не пойму».
КОМСОМОЛЬЦЫ ВЫБИРАЮТ БЮРО
Ребята досадовали, что столько времени потратили на бол¬
товню в начале урока: Гликерия Павловна не успела и напо¬
ловину закончить рассказ о своем путешествии — прозвенел
звонок. Ребята повскакали с мест и обступили учительский
стол. Такого еще никогда не случалось на уроках Гликерии
Павловны. Она сидела в кругу ребят, краснея пятнами от
удовольствия.
— Что было дальше?
— Что вы еще видели, Гликерия Павловна?
— Расскажите еще про Мамаев курган!
— Расскажите, как строят плотину!
Она слушала эти вопросы, словно музыку. Но в класс уже
заглядывали ребята из второй смены. Пора уходить.
— Гликерия Павловна, давайте организуем кружок по
изучению строек на Волге! — предложили ребята.
Эта идея и увлекла и испугала Гликерию Павловну. Она
опять пожалела, что нет Жени Горюнова. Какой академик
был по части географических знаний!
Уходя из класса, Гликерия Павловна слышала — кто-то
сказал:
232

— Брагин! А ты в Москве побывал — ничего не увидел.
Только я, я да я!
— Ну и вы ничего нового не услышали. Всем известные
факты. Я давным-давно все в газетах читал.
Строптивый ответ Брагина, нечаянно услышанный ею,
омрачил радость Гликерии Павловны, и, придя в учительскую,
она устало опустилась в кресло.
В голове ее теснился рой мыслей. Кружок? Доскажет о
путешествии — что дальше делать в кружке? Пообещала ре¬
бятам новый метод — как за него приниматься? Ребята что ни
день, то умней. Вон Брагин... Попробуй угоди на него!
Гликерия Павловна не обратила внимания на то, что за
длинным столом посередине комнаты расположилась группа
учителей. Они с удивлением наблюдали за Гликерией Пав¬
ловной, которая, сев к ним спиной, в раздумье опустила го¬
лову.
— Гликерия Павловна, очнитесь! — окликнул Андрей
Андреевич.
— А? Что? — встрепенулась она, теперь только вспомнив,
что Андрей Андреевич просил учителей своего класса после
занятий задержаться.
Собрались Петр Леонидович, Ирина Федоровна, Варва¬
ра Степановна. Ждали ее. Она пересела со своего кресла
к столу.
— Вопрос, товарищи, серьезный, — начал Андрей Андрее¬
вич.— Надо его обсудить.
Дело заключалось в том, что в восьмом классе «Б», где
двенадцать комсомольцев, предстоят выборы комсомольского
бюро.
— Надо помочь ребятам провести выборы. Как вы думае¬
те, товарищи, кто из комсомольцев мог бы стать секретарем
бюро?
— Кто, кроме Брагина? Он, само собой разумеется,— без
колебаний высказал свое мнение Петр Леонидович.
— А вы как считаете, Гликерия Павловна? — обратился к
ней Андрей Андреевич.
Она с горечью вспомнила надменное суждение Юрия о се¬
годняшнем своем уроке. Но именно потому, что обида была
еще слишком жива, Гликерия Павловна с горячностью при¬
нялась расписывать несравненные достоинства Юрия Бра¬
гина:
— Мальчик начитан, умен! Редких способностей! Органи¬
затор. Передовик. Дисциплины примерной. С кого и образец
еще брать? Не будь Юрия, разбрелись бы ребята, как овцы.
233

Андрей Андреевич, и обсуждать напрасно собрались. У всех
одно мнение.
Андрей Андреевич поднял руки и медленно провел по во¬
лосам от висков к затылку:
— У меня другое мнение, товарищи!
— Вот как! — удивился Петр Леонидович.
— Брагин давно уже перестал быть настоящим организа¬
тором класса, — продолжал Андрей Андреевич. — Он занят
собою и равнодушен к товарищам.
— Ну, знаете ли, — возмущенно заговорил Петр Леонидо¬
вич,— к таким талантливым мальчикам, как Юрий Брагин,
должен быть осрбый подход!..
— Мы говорим сейчас о нем как о комсомольском органи¬
заторе.
— Прекрасно, прекрасно! — закипятился Петр Леонидо¬
вич.— Прекрасно! А кто поддерживает в классе дисциплину?
Вы ставите под угрозу дисциплину. Кроме того, кем вы за¬
мените Брагина? Некем.
— Некем, — подобно эху, повторила Гликерия Павловна.
— Товарищи, вы ошибаетесь. Вы, должно быть, не видите,
что выросли новые комсомольцы. Некоторые из них обгоняют
и уже обогнали Юрия. Брагина есть кем заменить. Например,
если бы ребята выбрали комсомольским организатором Во¬
лодю Новикова...
Петр Леонидович, недоумевая, поднял брови.
— Новиков? Слишком уж скромен.
— Кто сказал, что комсомольский организатор должен
быть нескромным? — удивился Андрей Андреевич.
— Новиков? — припоминала Гликерия Павловна. — Не
очень ли тих? Брагин хоть прикрикнуть умеет, когда ребята
расшумятся сверх меры.
Впрочем, по опыту сегодняшнего урока Гликерия Павлов¬
на убедилась, что иногда и без окрика и стука линейкой мож¬
но добиться внимания класса.
Однако и она и Петр Леонидович остались при своем мне¬
нии: Брагин своенравен, горденек, заносчив, но авторитет его
среди комсомольцев бесспорен, а что станет при Новикове,
еще неизвестно. Развалит комсомольскую группу, оставит
класс без ядра.
— Товарищи, вы ошибаетесь, — убеждал Андрей Андрее¬
вич. — Юрий давно не пользуется авторитетом среди комсо¬
мольцев. Мы поздно это заметили. Юрию надо поучиться бдлть
рядовым, Новикову пора подняться повыше. Не умеет? Навы¬
ка нет? А мы, товарищи, с вами зачем? Подскажем, поможем.
234

— Поможем, — окающим баском подтвердила Варвара
Степановна.
Ирина Федоровна молча кивнула.
— Посмотрим, как все повернется на комсомольском
собрании, — заявил Петр Леонидович.
— Как повернется, — эхом повторила Гликерия Павловна.
Она пришла через несколько дней на комсомольское
собрание класса, потому что тот перелом в ее жизни, который
начался во время удивительного путешествия по Волге, не¬
заметно изменял отношение Гликерии Павловны к школе.
Одно цеплялось за другое.
Гликерию Павловну волновали предстоящие выборы. Она
так живо вообразила оскорбленность и горе Юрия Брагина,
что все доводы Андрея Андреевича снова потеряли значение.
Ей было жаль Юрия, вот и все.
Она улучила удобный момент и шепнула Андрею Андрее¬
вичу:
— Оставить бы Юрия, пусть руководит.
Он пристально на нее посмотрел и ответил:
— Пусть решат комсомольцы.
И Гликерия Павловна, вздохнув, села на заднюю парту и
в тревоге стала ждать, как решат комсомольцы.
Хотя Юрий всячески старался показать, что ни отчет, ни
перевыборы ничуть его не страшат, и весь день, как никогда,
был шумен и резв, на самом деле от волнения почти не слу¬
шал уроков.
О чем ему беспокоиться, спрашивается? Разве он не
устраивал, сколько надо, собраний? Разве протоколы у него
не в порядке? Разве среди комсомольцев есть двоечники?
Вообще Юрий ничего не мог припомнить, за что его можно
было бы ругать.
И все-таки он не находил себе места. Самым неприятным
было то, что ему не с кем даже и переживаниями поделиться.
Это обстоятельство больше всего угнетало Юрия. Вдруг ока¬
залось, что нет ни одного мальчика в классе, к которому он
мог бы подойти и сказать попросту: «А знаешь, я что-то вол¬
нуюсь. Отчего — и сам не понимаю». А тот мальчик ответил
бы: «Что ты, Юрий! У нас такая дружная комсомольская
группа! Мы все дела делали вместе, теперь вместе и отчиты¬
ваться будем».
Но этот мальчик существовал лишь в воображении Юрия,
потому что в действительности ни Коля Зорин, ни Дима Ши¬
лов, ни Озеров, ни Володя Новиков и никто другой ничего
подобного не говорили Юрию.
235

Наоборот, Дима Шилов, староста класса, посмотрел на
Юрия сквозь новенькие, в желтой оправе очки и сказал:
— Оказывается, прошел год, как мы комсомольцы, а что
особенного сделали?..
— И делал бы особенное, если знаешь, что это такое, очка¬
стый!— вспылил Юрий. Понятно, не надо бы обострять отно¬
шения перед отчетным собранием, но Юрий не удержался. —
Вечно от меня чего-то необыкновенного требуют!
— Разве я о тебе говорю? — удивился «очкастый».
Коля Зорин, раскрывавший рот главным образом для того,
чтобы произносить свои загадки, потрогал ежик надо лбом и
с задумчивым видом срифмовал:
Если в классе дружба есть,
За дружбу комсомольцам честь.
Если в классе дружбы нет,
Кто несет за «нет» ответ?
Это был уже прямой намек на то, что комсорг не добился
в группе дружбы, и Юрий был до глубины души возмущен
тем, что ребята готовы решительно во всем его обвинять.
«Сдружишь вас, когда вы — кто в лес, кто по дрова! Ни на
одно дело вас не поднимешь», — хотел он накричать на Зори¬
на, но вовремя опомнился. Сегодня не стоит.
Очень грустно стало ему от такого несправедливого к себе
отношения, и перед собранием Юрий сказал Мише Лаптеву:
— Был бы ты комсомольцем, поддержал бы сегодня меня?
— Конечно, поддержал бы! — охотно согласился Миша.
Собрание началось.
«Возьму да откажусь быть комсоргом, — в конце концов
решил Юрий. — Интересно, кого они вместо меня выберут?»
Он вдруг успокоился, приняв это решение. В самом деле,
кого они выберут? Попробуйте без Брагина проживите!
Юрий вышел к столу и довольно свободно прочитал свой
отчет о комсомольской работе. Он перечислил вечера само¬
деятельности, экскурсии, лыжные вылазки (их было не много,
но все же за год кое-что накопилось), сообщил, сколько при¬
нято новых членов в ВЛКСМ (тоже немного, но, как-никак, в
классе двенадцать человек комсомольцев), сообщил, как
учатся комсомольцы (Брагин и Новиков впереди, и остальные
неплохо). Словом, Юрий сделал подробный доклад и в заклю¬
чение обратился к организации с просьбой:
— Прошу меня освободить. Я поработал. Теперь пусть
другие поработают.
236

«Ай умница! — обрадовалась Гликерия Павловна.—
И скромен. Как же не скромен?»
Обсуждения отчета не получилось.
Как ни тянул председатель собрания Кирилл Озеров ре¬
бят выступать, все молчали. Наконец слово взял секретарь
школьного комитета Сергей Чумачов. Он упрекнул Юрия в
том, что в классе слабый комсомольский актив. Кто-то с места
сказал:
— У нас нет актива. Мы все одинаковые.
Встал Коля Зорин, покашлял и, словно на кого-то сердясь,
проговорил глуховатым и отрывистым голосом:
— У нас комсомольцы ничем от других не отличаются. Не
разберешь, кто комсомолец, кто нет. А некоторые и газет не
читают.
— Кто виноват? — крикнул Брагин и, ища сочувствия, бро¬
сил взгляд на секретаря комитета. — Может, нянек приста¬
вить к вам? Почему вы не читаете? Я газеты читаю.
— Но ведь ты не за одного себя отвечаешь, — возразил
Чумачов.
Больше никто не выступал.
Андрей Андреевич стоял у окна. Он был серьезен, за¬
думчив.
«Не стал бы он только критиковать Брагина!» — подумала
Гликерия Павловна с опаской: уж очень хотелось ей, чтобы
все кончилось мирно.
Но, когда Андрей Андреевич подошел к столу и улыбнул¬
ся, она успокоилась.
Юрий вытянулся и напряженно сомкнул губы. Впрочем,
он напрасно встревожился: Андрей Андреевич не обмолвился
о нем ни словом.
— Надо вам, комсомольцам, подумать о том, как сделать
вашу жизнь в классе интересной и умной, — сказал Андрей
Андреевич. — Все вы мечтаете о больших и необыкновенных
делах. Мечтайте! Готовьтесь к жизни! Но для комсомольца
нет маленьких дел. Все зависит от человека. Скучный человек,
за что бы ни взялся, все пригасит своим безразличием и ску¬
кой. А человек живой и горячий, с огоньком да с задором, все
оживит. Надо жить с огоньком, комсомольцы! Без огонька и
дружба — не дружба, и ученье — не то.
«А ведь Андрей Андреевич критикует Брагина!» — с удив¬
лением подумала Гликерия Павловна.
Начались выборы.
Для Гликерии Павловны было полной неожиданностью,
что ребята в один голос назвали Володю Новикова. В бюро
237

комсомольской организации класса выбрали, кроме него, Ки¬
рилла Озерова и Колю Зорина. Фамилии Юрия никто не на¬
звал.
Едва закрылось собрание, Юрий вышел из класса. Глике¬
рия Павловна не заметила его подергивающихся губ и крас¬
ных пятен на лице.
«Вот и обошлось!» — облегченно подумала она и, сияя
улыбкой, поплыла в учительскую, чтобы там на свободе пон
делиться впечатлениями с Андреем Андреевичем.
— Как вы поэтично обрисовали задачи комсомольцев! — с
искренним восхищением воскликнула Гликерия Павловна.—
И ведь вот удивительно: слушала я отчет Брагина, кажется —
все хорошо. Послушала вас — нет, вижу, далеко до хорошего.
Брагину мечты не хватает. Без мечты какой уж там комсо¬
мольский вожак! Ладно, что сам отказался.
— Вы думаете, он отказался? — усмехнулся Андрей Ан¬
дреевич.
— Загадки загадываете. Я не глуха. Своими ушами слы¬
шала.
— Гликерия Павловна! Наивный вы человек! И класс
знаете плохо. Кабы знали получше, поняли бы: не отказывал¬
ся Брагин — комсомольцы не выбрали.
— Ох! — только и вымолвила Гликерия Павловна, но спо¬
рить не стала.
Да и поздно. Пора уже ей домой, к своему Ивану Арсенье¬
вичу.
ПРОИСШЕСТВИЕ В МЕДВЕЖЬЕМ ОВРАГЕ
Был сырой, завешенный тучами вечер. Мальчики вышли с
собрания втроем: Володя, Кирилл и Коля Зорин — новое бюро
комсомольской организации класса. Сначала, пока не спеша
шли до Володиного дома, они толковали о самых обыкновен¬
ных вещах — слишком уж обыкновенных: о том, что Петр
Леонидович больше всех учителей задает на дом уроков, что
надо навестить Горюнова в «речном», что в кино новый фильм.
У Володиного дома они не простились. Волга была так близ¬
ко — стоило пересечь площадь да пройти немного бульваром,
и они очутились на набережной. Набережная была пуста.
Чернели липы, раскинув, как крыши, над головами мальчиков
могучие ветви. В тумане урчала, ворочалась, глухо плескалась
о берег растревоженная осенними ветрами Волга.
Володя первый сказал:
— Ребята! Вот уж не ожидал, что меня выберут!
238

— А я? Я?! Я-то уж и вов'се не ржидал! ^—ломающимся, то
высоким, то низким, голосом закричал Кирилл Озеров. —
Володю назвали, а я сижу думаю — кого бы еще выбрать
в бюро? Вдруг меня называют. Даже вздрогнул от неожидан¬
ности. Верно, вздрогнул, ребята!
— Беда моя — выступать не умею, — сказал Коля Зорин.
— А моя беда — авторитетом не пользуюсь.
— Ребята, а как мы будем налаживать работу? — спросил
Володя.
Он действительно не представлял, как надо налаживать
работу комсомольской организации класса. С чего начинать?
Чего добиваться?
— Да, с чего мы начнем? — сдвинув шапку на лоб и в за¬
думчивости почесывая свои две макушки, сказал Кирилл
Озеров.
— Сначала давайте выйдем все в отличники, чтобы другим
пример подавать.
— Ладно. Выйдем. А дальше?
— А дальше начнем втягивать остальных ребят в комсо¬
мол. Втянем ребят... А там будет видно. Вообще-то тогда и
начнется настоящая жизнь. Первым делом все подружи¬
лись бы...
— Подружишься с Юрием Брагиным!
— Не перебивай, Кирилл! На Юрия будем влиять... Воло¬
дя, а дальше?
— А еще, ребята! Слушайте-ка, слушайте, что я приду¬
мал!— закричал петушиным голосом Озеров. — Давайте всех
ребят вовлекать в технику. Я предлагаю... например, можно
радиофицировать школу.
— Радиофицируем свою школу, начнем радиофицировать
все школы подряд.
— Ребята! Разомнем косточки! Иду на вы! — закричал
Кирилл, бросил сумку с книгами и внезапно напал на Володю.
Коля Зорин не спеша положил книги в сторону, подтянул
рукава и львиным прыжком метнулся к Кириллу.
— Сдаюсь! — кричал Кирилл, прижатый к решетке.
— Иду на ты! — сказал Коля и в два приема загнал к ре¬
шетке Володю.
Наконец они собрались домой.
— Ребята! Условились — работу начнем без задержек!—,
сказал на прощанье Володя.
Однако, раньше чем новое бюро успело начать свою дея¬
тельность, в классе нежданно-негаданно произошла неприят¬
ность.
239

Как-то в последнюю перемену Дима Шилов объявил ре¬
бятам:
— Собрать книги. Одеться. Урок истории будет на улице.
Ребята толпой повалили к двери и через две-три минуты
в боевой готовности поджидали на дворе Андрея Андреевича.
Скоро появился и он, в серой шляпе, в свободном, недлинном
пальго, с палкой под мышкой.
— Шагайте на Стрелку! — сказал он ребятам и, постуки¬
вая палкой, легко спустился со ступенек крыльца.
На Стрелке ребят встретил ветер, Волга, простор. Здесь, с
высокого мыса, глазам открывались вся закоторослевская
нижняя часть города и левобережье Волги, где вдоль реки вы¬
тянулись деревянные одноэтажные домики, дальше высились
трубы электростанции, а еще дальше, на горизонте, встал ту¬
манный и сизый лес.
Володя задумался, глядя в знакомую даль. Внизу, под от¬
косом, стоял дом бакенщиков, над крышей которого, словно
костер, горели на солнце красные листья осины. Володя так
и не видел Васюту с тех пор, как они ездили на лодке в Белую
бухту. Было это очень давно!..
За спиной его раздался дружный хохот ребят. Толя Руса¬
нов поймал дымчатого котенка, который неосторожно просу¬
нул сквозь решетку усатую мордочку, взял его за одну лапку
и повел, объясняя ребятам:
— Первоклассник отправляется в школу.
Котенок неловко перебирал задними лапами, валясь на бок.
— Не пугайся, детка, — наставительно приговаривал То¬
ля. — За партой не балуйся. Не мяучь. Зря хвостом не маши.
Если хочешь ответить, подними кверху лапку.
Лишь двое ребят не принимали участия в этой потехе —
Юрий и Миша. Они со скучающим видом стояли поодаль.
— Пусть хулиганят, — презрительно вымолвил Брагин. —
Мне какое дело!
— Конечно, какое нам дело! — подхватил Миша.
Подошел Андрей Андреевич. Толя Русанов, погладив ко¬
тенка, выпустил его на свободу. Ребята окружили учителя.
Приблизились и Брагин с Лаптевым, однако держались в сто¬
ронке. Миша, вскидывая на товарища маленькие, как пугович¬
ки, бегущие к переносице глазки, повторял, словно зеркало,
каждое движение Юрия. Юрий зевнет — и Мишу одолевает
зевота. Юрий прикусит губу — и Мишин рот кривится гри¬
масой.
—■ Мы стоим на земле, где больше девяти веков назад был
заложен наш древнейший город, славно связанный с историей
240
8

родины, — начал Андрей Андреевич свой урок на берегу Вол¬
ги. — На наши вольные, обширные равнины много раз вторга¬
лись иноземцы-враги. Русь боролась и в бореньях росла. За
тысячелетие ее жизни наш город верно служил родине и в
тяжкие годины общественных бедствий приходил на помощь
всегда в числе первых. Он знал губительные нашествия тата¬
ро-монгольской орды и одним из первых поднялся на бой про¬
тив ига. Он шел с Иваном Грозным в грозный поход на Ка¬
зань. Гулом набата, дрекольем и копьями встретил он рать
польских панов, которая в «лихолетье», постигшее Русь, дви¬
нулась из разоренной Москвы в глубь страны завоевывать ее
северные города и здесь, у Волги, была отброшена вспять.
Когда Пожарский кликнул клич по стране, сзывая ратников
в поход на поляков, здесь, на наших площадях, на берегах
нашей Волги, был назначен сборный пункт войск. Здесь был
учрежден «Совет всей земли». Отсюда Пожарский повел на¬
ших прадедов освобождать Москву от польских захватчиков.
Андрей Андреевич снял шляпу и повесил на палку; теплый
ветер дул ему в лицо и относил назад белые волосы.
— Наступил тысяча девятьсот восемнадцатый год, — про¬
должал он. — В нашем городе поднят был жесточайший бело¬
гвардейский мятеж. Ваши деды подавили мятеж. Ваши отцы
восстановили разрушенный город. Вот он, город наш! Огляни¬
тесь, ребята! «Красоты неописанной. Всюду Волга. И всюду
история».
Андрей Андреевич широким жестом указал Закоторослье,
Волгу, мост над Волгой, пепельное облако дыма вдали, над
заводами, высокие белые здания, старые липы на набережной
и молоденький сад, веселым клином выбегавший на Стрелку.
— Здесь прошло ваше детство. Приближается юность, —
сказал Андрей Андреевич. — Здесь вам жить и работать.
А если случится разъехаться по разным краям страны, не за¬
быть во всю жизнь родного города. Не забывайте. Любите.
Здесь для всех вас начинается Родина... А теперь представьте
себе... — говорил Андрей Андреевич, поворачивая стоявшего
рядом Толю Русанова лицом к Волге. — Обернитесь к реке и
представьте, что мы с вами в одиннадцатом веке.
Шумок оживления пробежал по ребячьей толпе.
— Берега над Волгой обрывисты, пустынны, — понизив го¬
лос и чуть прищуренными глазами вглядываясь в волжскую
даль, продолжал рассказывать Андрей Андреевич. — Вдоль
берегов стоят дремучие леса. Гниют на корню столетние бере¬
зы и ели. В осенние непогоды от бурелома стонет лес на всю
Волгу. И здесь, где мы с вами стоим, в ту пору гудел дикий
9 Библиотека пионера, том V
241

бор. — Андрей Андреевич снова жестом указал на полукруг¬
лый, асфальтированный мыс Стрелки, на котором сейчас они
были одни — учитель и притихшие мальчики. — Как крепость,
высок круто поднявшийся над водой берег, — продолжал учи¬
тель. — С одной стороны он омывается Волгой, с другой —
Которослью, а с третьей — бурным ручьем, сбегающим в Вол¬
гу. Одинок. Недоступен. «Вельми страшно сие место бысть...»
Рассказывая ребятам о старине, Андрей Андреевич неза¬
метно переходил на славянский язык, вплетая в свою речь его
торжественные, далекие, как и древние события, слова. Он
любил легенду о происхождении родного города. В ней были
правда и очарование вымысла.
— ...В непроходимом лесу затерялось селение. Сие бысть
селище, рекомое Медвежий угол. Его жители промышляли
охотой, ловлей рыбы, а от разбойных набегов скрывались в
лесу. Селище называлось Медвежьим углом потому, что мед¬
ведь был священным зверем в этих местах. Однажды случи¬
лось князю Ярославу Киевскому и Новгородскому плыть по
реке Волге на ладьях со своей сильной и великой ратью.
У правого берега, где на высокой, вдающейся в реку, порос¬
шей лесом площадке стояло то селище, рекомое Медвежий
угол, князь увидал — некие люди жестокие наносят гибель
судам, шествующим с товарами по Волге. Купцы на судах
крепко оборонялись, но не могли одолеть силу окаянных раз¬
бойников. Ярослав был хромоног, но ум у него был добрый и
на ратные дела он был храбр. Не стерпело сердце князя гля¬
деть, как разбойные люди грабят суда, и он приказал своей
дружине устранить и разогнать нападавших. Дружина князя
смело ринулась на врагов. Те, трепеща от страха, в ужасе
разомчались по Волге.
А князь ступил на берег, дивясь его красоте, неприступно¬
сти и удобному расположению для защиты от врагов. Каза¬
лось, самой природой это место предназначено было для
сооружения на нем береговой крепости...
— И верно! — перебивая учителя, воскликнул Толя Руса¬
нов. — Глядите, ребята, как мы высоко над рекой! Отсюда
видно всю Волгу. Глядите!
Снизу шел теплоход. Его трубы и мачты, сначала неясно
различимые глазом, росли, выделяясь яркой своей белизной на
блеклой синеве воды и неба, сливавшихся в туманных далях.
— ...Ярослав поднялся на берег, — рассказывал Андрей
Андреевич, — и, желая обозреть окрестности сего дивного
края, отлучился от дружины и углубился в лес. Недолго
пройдя, он набрел на ручей, который шумно журчал на дне
242

— ...Отсюда Пожарский повел наших предков освобождать Москву...

глубокого оврага, заросшего ольхой и осиной. Темно и глухо
было в овраге. Вдруг затрещал валежник, и из лесу вышел мед¬
ведь. Ярослав был застигнут медведем врасплох. Зверь шел
на князя со вздыбленной шерстью и налитыми кровью глазами.
Ярослав отскочил, поднял секиру и ждал, прислонившись спи¬
ной к стволу могучей осины, трепещущей над его головой
листьями...
Зверь, рыча, поднялся на задние лапы. Ярослав терпеливо
подпустил зверя ближе и, распалившись сердцем, с ужасаю¬
щей силой обрушил на череп медведя свою булатную секиру.
Медведь пал на землю.
После того как «священный» их зверь был сражен, жители
Медвежьего угла покорились храбрости Ярослава и силе его
дружины. И повелел князь на месте селища Медвежий угол
срубить город.
«На сем прекрасном бреге, где Которосль сливается с Вол¬
гой, — сказал Ярослав, — созиждем для блага жителей стра¬
ны сея град рублен...»
...После урока домой возвращались прежней дорогой. Ре¬
бята шли, тесно сбившись вокруг Андрея Андреевича. Учитель
показал мальчикам границы «рубленого» города — кремля,
рассказал о том, как позади его стен, под их защитой, город
разросся вглубь и вдоль берега Волги и отгородился от врагов
земляным рвом, отчего ров и получил наименование Земляно¬
го, как позднее город опоясали слободы, населенные ремеслен¬
ным людом. Андрей Андреевич рассказывал так, словно сам
когда-то стоял надо рвом, прислушиваясь, не раздастся ли
топот вражьих коней, словно сиживал сам за пьяным столом
в боярских хоромах, сам дубил кожи с «черными людьми» в
слободе.
Там, где от Которослевской набережной в город вела зали¬
тая асфальтом дорога, Андрей Андреевич задержался и, ука¬
зывая палкой вниз, где под набережной, посреди городской
площади, лежала заброшенная впадина с голыми берегами,
сказал:
— А это и есть тот овраг, вдоль которого когда-то к Волге
стекал ручей и где, по преданию, Ярослав сразился с медве¬
дем.
Он простился с мальчиками и пошел дальше по набереж¬
ной, а ребята побежали со спуска.
— Поглядим Медвежий овраг, — предложил Толя Руса¬
нов.
Остановились у оврага.
— Смелый был Ярослав, — задумчиво произнес Коля Зо¬
244

рин; должно быть, ему виделись здесь непроходимая чаща,
сумрак дикого бора и Ярослав — один на один с разъяренным
зверем.
— Ребята, заметили? Наш город начался со смелости!
— Наши всегда были смельчаками.
— Ребята, как вы думаете, булатная секира Ярослава со¬
храняется где-нибудь в музее? — спросил Толя.
— Уж наверное, где-нибудь сохраняется!
— И умный был Ярослав! — сказал Володя. — Ребята,
помните, как в летописи: «Ярослав книги читал часто, ночью
и днем».
— Старина такая, а уже книгами зачитывались! — удивил¬
ся Русанов. — Не верится!
Ребята были увлечены Ярославом, легендой о происхож¬
дении города, поэтому сейчас все были историками и все напе¬
ребой взялись пересказывать беспечному Толе историю.
— Погодите! Постойте! — замахал он руками. — Кричите
все разом. Метода не знаете. Пусть один говорит.
— Говори ты, Володя! — распорядился староста класса
Дима Шилов.
— Почему я? Я не лектор.
— Не роняй авторитета. Говори, — шепнул Коля Зорин.
— Культура на Киевской Руси была глубока и обширна.
Русь и тогда была уже великой страной, — обращаясь к одно¬
му Русанову, начал Володя. Он старался не уронить авторите¬
та, в точности повторяя Андрея Андреевича, даже волосы при¬
гладил от висков к затылку. — Королевские дворцы Западной
Европы склонялись перед мощью и просвещенностью Киевско¬
го государства. Европейские короли посылали в Киевское го¬
сударство послов и, чтобы войти с ними в дипломатические
связи, мечтали жениться на дочерях князя. Ярослав выдал
свою сестру Доброгневу замуж за польского короля Казими¬
ра Первого. А к дочери Ярослава Анне посватался Генрих
Первый, французский король. Анна в тяжелом горе, обливаясь
слезами, оставила Русь. Как она боялась Франции, где даже
король не разумел грамоты! Дочь Ярослава Анна была первой
образованной королевой Франции. Вот... и в то время Русь и
русские люди были передовыми, а потом...
— Интересно! — раздался чей-то возглас.
Это сказал Юрий. Он стоял поодаль, насмешливо щуря
глаза.
— Что интересно? — угадав насмешку, быстро спросил
Володя.
— То, что мы выбрали такого активного комсорга. Не тер¬
245

пится тебе проявлять активность. Даже на улице ребятам пе¬
редышки не даешь, все воспитываешь.
— Дурак! — удивился Толя Русанов.
— Иди поиграй с котенком, малыш! — не шевельнув
бровью, ответил Брагин. — Не понимаю, зачем понадобилось
Андрею Андреевичу тащить нас на Волгу, — продолжал он,
подсмеиваясь. — Как будто нельзя было провести урок в клас¬
се! Что нам прибавилось от того, что постояли над Волгой?
Ничего. Зря потратили время.
Володя молча шагнул к Юрию. Они встали грудь к груди
и смотрели друг другу в глаза.
Юрий перестал смеяться, но, не отступив ни на шаг, словно
врос в землю, сказал Володе в лицо:
— Одна разве польза от сегодняшнего урока истории: что
наш Владимир Новиков вообразил себя Ярославом. Глядите,
как в бой рвется!
— Ты!.. Ты!..
Еще секунда — и на том месте, где когда-то в Медвежьем
овраге, в глуши дремучего бора, Ярослав сразился с «некиим
лютым зверем», вспыхнет драка.
— Володя! Не роняй авторитета!—крикнул Зорин, бро¬
сившись между ними.
Он растолкал их и, став спиной к Юрию, тяжело дыша,
сказал Володе:
— С кем связываешься? Стоит руки марать!
— Скептик Брагин! Долой скептиков! —Толя Русанов вло¬
жил в рот два пальца — и разбойный свист разнесся по пло¬
щади.
Юрий побледнел, обвел ребят глазами, ища дружеского
взгляда, остановился на Мише и, круто повернувшись, пошел
прочь. Миша колебался. Толя Русанов свистел.
— Ребята, милиционер! — крикнул Миша и бросился дого¬
нять Брагина.
Милиционера не было, но в Медвежьем овраге больше не¬
чего было делать. Ребята ушли.
Прилетел с Волги ветер и скучно закрутил на дне оврага
мусор, пыль и увядшие листья.
ЧТО ДЕЛАТЬ, КОГДА КЛЮЧ ПОТЕРЯН?
Елизавета Гавриловна купила продукты, сварила обед и,
кончив в доме уборку, села отдохнуть, испытывая приятное
чувство свободы. Впереди много часов, которые можно про¬
245

вести как захочется. Хочешь — иди гулять на бульвар. Там
под ногами шуршат желтые листья. Осень. Дни ясны и гру¬
стны. Или можно, устроившись поуютнее здесь, на диване, до
поздней ночи читать. Никто не мешает...
А то не собраться ли за Волгу к отцу? О старике давно ни
слуху ни духу. Уж не запил ли снова? Будь все благополучно,
заглянул бы сюда.
Воспоминание об отце потянуло за собой трудные мысли, и
то счастливое чувство, каким начался сегодняшний день, бес¬
следно рассеялось.
Елизавета Гавриловна сдвинула черные брови и крупными
шагами мерила из угла в угол комнату.
«Зачем я живу?»
Как странно и страшно, когда человек, прожив тридцать
четыре года на свете, вдруг задает себе этот вопрос и не знает,
что ответить.
Василий Петрович уехал в трехмесячную командировку.
Первое время Елизавета Гавриловна радовалась тишине,
полной свободе, воле делать что хочешь.
Но вдруг оказалось, что делать-то ей и нечего, кроме того,
что она делала при Василии Петровиче. Те же завтраки, обе¬
ды, уборки и стирки и вдобавок довольно много ничем не за¬
нятых часов, когда в голову лезут бесплодные мысли.
Было время, когда Елизавета Гавриловна не задавала се¬
бе таких странных вопросов — зачем я живу? Но тогда Юрий
был маленьким. С какой нежностью Елизавета Гавриловна лю¬
била его ласковое, мило лепечущее детство, теплые ручонки,
живые глаза — всего своего Егорушку, озорного, упрямого!..
Тогда-то она знала, как нужно и важно ей жить. Тогда она
просто не имела права не жить. Дни были полны глубокого и
радостного смысла. А потом Юрий вырос, и Елизавета Гаври¬
ловна не заметила, как он от нее отошел.
— Мальчики в конце концов всегда отходят от матери.
Закон роста, — объяснил Василий Петрович. — Не хочешь же
ты, чтобы Юрий навек оставался маменькиным сынком?
Беда в том, что у них с Василием Петровичем разные
взгляды на многие вещи. Вот Василий Петрович отучил ее ин¬
тересоваться его работой на заводе. Василия Петровича послу¬
шать — у них там и не происходит ничего на заводе. И настоя¬
щих друзей у них с Василием Петровичем нет. Есть знакомые,
с которыми они время от времени встречаются в праздники, за
пирогом и бутылкой вина, но могут не видеться годы...
Но главное — Василий Петрович считает, что она должна
быть вполне довольна своей судьбой. А она недовольна.
247

«Я никого не виню в том, что мне неинтересно жить, — ду¬
мала Елизавета Гавриловна, не замечая, что целый уже час
ходит по комнате, скрестив на груди руки. — Я во всем виню
только себя. И в том, что не знаю, как мне сблизиться с Юри¬
ем, тоже я виновата. Его направляют без меня: отец, школа,
товарищи. А я... рядом, соседка. В чем же смысл моей жизни,
скажите?»
«В том, чтобы муж мог спокойно работать и зарабатывать
деньги на содержание семьи, чтобы сын мог спокойно учить¬
ся, — ответил бы Василий Петрович, если бы слышал мысли
жены. — Смысл твоей жизни в том., чтобы создавать нам
условия».
Впрочем, Василий Петрович не так прям, чтобы гово¬
рить вслух все, что думает. Скорее всего он сказал бы:
«Лизочка! Ты засиделась дома, оттого и хандришь. Сходим
в кино».
«Однако где же Юрий? — взглянув на часы, подумала
Елизавета Гавриловна. — Давно пора прийти из школы».
Когда раздался резкий, недобрый стук в дверь, она, не от¬
крыв еще Юрию, догадалась — беда! Юрий вбежал с таким
бледным, перекошенным злобой лицом, что Елизавета Гаври¬
ловна схватилась за сердце: «Ох! Что это!» Он швырнул на
столик в прихожей кепку и книги, бросился в кухню, открыл
кран и, не говоря ни слова, подставил лицо под струю холод¬
ной воды.
— Подрались? — спросила Елизавета Гавриловна. — Эка
невидаль! Все мальчишки дерутся. Пройдет. Бывает хуже —
проходит, — старалась она утешить Юрия, догадавшись, что
он чем-то горько обижен.
Юрий молча вышел из кухни.
«Потеряла я к нему ключ, — подумала Елизавета Гаври¬
ловна. — Что у него на сердце творится? Не отопрешь, не уз¬
наешь».
Она услышала странные звуки, похожие на приглушенный
плач, и, встревоженная, открыла в комнату дверь. Юрий си¬
дел за столом, уронив голову на руки.
— Егорушка! — сказала в горестном изумлении мать.
Она обхватила голову Юрия и, бессчетно ее целуя, сама
заплакала от любви и жалости к сыну.
Юрий затих.
— Есть худые люди на свете, а хороших больше,— поспеш¬
ным, страстно убежденным шепотом уговаривала Елизавета
Гавриловна. — Не мучайся от пустой обиды, Егорушка! Ми¬
лый! Тебя завтра в школе товарищи встретят...
248

Юрий отстранил мать:
— Я не пойду больше в школу.
Он встал и, пряча набухшие от слез глаза, повторил:
— Никогда больше не пойду.
Елизавета Гавриловна испуганно молчала.
— Выбрасывай книги! — в бешенстве топнул Юрий но¬
гой. — Не пойду! Никогда! Ни за что! Я не позволю им меня
унижать! Или Новиков, или я! Всё от него, всё.
Он убежал, с размаху хлопнув дверью, и заперся в своей
комнате. В доме стало тихо и тягостно.
«Что же мне делать?» — думала Елизавета Гавриловна,
стоя у окна и зябко кутаясь в платок.
Смеркалось. Наступал вечер. Куда ей идти?
Вот когда она пожалела, что нет Василия Петровича!
Елизавета Гавриловна чувствовала себя беспомощной. Что
делать, она не знала. Но надо, по крайней мере, узнать, что
случилось с Юрием.
Елизавета Гавриловна собралась в школу. Она редко там
бывала. Обычно Василий Петрович сам беседовал с учителями
о сыне.
«Если его там обидели, я заступлюсь. Я не позволю его
обижать,—думала Елизавета Гавриловна. — Кто этот Нови¬
ков?.. А!.. Тот, видно, Новиков, которого Юрий критиковал
тогда, на собрании, — вспомнила Елизавета Гавриловна дав¬
ний рассказ Миши Лаптева. — Но неужели Василий Петрович
прав? Неужели действительно надо молчать, чтобы после тебя
не обидели? Егорушка! Милый мой сын!»
...Елизавета Гавриловна вошла в кабинет директора с тя¬
желым сердцем.
— Я мать Брагина, — сказала она, застав в кабинете мо¬
лодую светловолосую женщину, которую приняла за учитель¬
ницу.
— А я председатель родительского комитета, Анастасия
Вадимовна Марфина, — представилась та. — Садитесь, пожа¬
луйста!
Елизавета Гавриловна села напротив в глубокое кожаное
кресло, с невольной робостью оглядывая стол, заваленный бу¬
магами и книгами, толстый ковер под ногами, высокие паль¬
мы в кадках.
«У них всюду цветы, а мальчики приходят из школы и пла¬
чут», — подумала Елизавета Гавриловна.
— Вы расстроены? — спросила Марфина.
Ее лицо показалось Елизавете Гавриловне спокойным
и ясным — должно быть, никакие горести не тревожат эту
249

ласковую женщину. Едва ли и чужие горести она сможет
понять.
А вдруг Марфина спросит, что Юрий сам рассказал о слу¬
чившемся? Как ответить? «Ответить: Юрий давно уже ничем
со мной не делится», — подумала Елизавета Гавриловна, и
еще тяжелее стало у нее на сердце.
— Я вижу, вы расстроены. Чем?
— Я пришла поговорить о сыне, — холодно сказала Елиза¬
вет а Гавриловна. — Юрию плохо здесь, в школе. Его обижают.
Что у вас здесь происходит, я хочу знать.
Но она не удержалась на этом надменном и вызывающем
тоне и замолчала. Она боялась расплакаться.
Анастасия Вадимовна быстро поднялась, обошла вокруг
стола, села с ней рядом и молча погладила руку. В ее жесте
было столько участия, что Елизавета Гавриловна вдруг поня¬
ла — этой женщине она может открыть все, без утайки. Ей она
может даже признаться, что не очень твердо уверена, кругом
ли прав Юрий.
— Володя Новиков? — удивленно спросила Марфина,
услышав сбивчивый рассказ Елизаветы Гавриловны. — Я знаю
этого мальчика. Странно, неужели он способен обидеть?
— Увидать бы мне Володю Новикова. Самой разобраться,
кто кем обижен, — упавшим голосом сказала Елизавета Гав¬
риловна.
— Мы это устроим, — охотно согласилась Марфина.
Она отворила дверь в коридор. Так и есть: возле кабинета
директора ее караулили Васюта и Шурик.
— Мамочка! — закричал Шурик, оглядываясь вокруг.—
Мы дожидаемся, пока ты в своем комитете закончишь прием
посетителей.
Анастасия Вадимовна прекрасно понимала, почему Шурик
громко кричит и оглядывается. У этого мальчишки проснулось
тщеславие. Кажется, он вообразил, что председатель роди¬
тельского комитета — самая важная персона в школе.
— Не кричи, — спокойно остановила Анастасия Вадимов¬
на.— Никаких посетителей я не принимаю. Посетителей при¬
нимает директор. Ступай к Володе Новикову и скажи, чтоб он
сейчас же пришел сюда. Ступай немедля. Общественное пору¬
чение, Шурик, понял?
Она вернулась к Брагиной.
— Трудно быть матерью. Отдаешь детям все, что в тебе
есть самого лучшего, а чуть недосмотришь... — сказала она со
смущенной улыбкой, и Елизавета Гавриловна вся потянулась
навстречу этой улыбке и доверилась ей.
250

ВРАГИ И ДРУЗЬЯ
Когда Анастасия Вадимовна захлопнула перед ними дверь
кабинета, Шурик с Васютой переглянулись и вяло побрели из
школы на улицу.
— Заработали поручение. А все ты! — укорил Васюта
Шурика.
— Почему же я? Почему только я? Разве один я? — то¬
неньким голоском затараторил Шурик. — Ты, Васюта, сам
после уроков сказал — подежурим, пока в родительском коми¬
тете председатель кончит прием.
— «Прием»! — сердито передразнил Васюта. — Вот тебе и
прием!
Они замолчали. Шурик — оттого, что боялся, не оставил
бы Васюта его одного, Васюта — оттого, что не кто другой, а
именно он подбил Шурика ждать Анастасию Вадимовну.
У Васюты к председателю родительского комитета было особое
отношение. Он был твердо уверен в том, что Анастасия Вади¬
мовна— наиглавнейший человек в школе. Такое представле¬
ние сложилось у Васюты после того, как Анастасия Вадимов¬
на сыграла в его жизни действительно важную роль.
Это было еще летом. Тамара долго, тяжело болела, мать
проводила все свободное время у нее, забросив Васюту. Он
жил один на берегу Волги, на пристанях, лодках, плотах, при¬
бегая домой только спать или что-нибудь наспех перекусить.
Наконец Тамара встала на ноги и научилась одна управляться
со своим малышом. Мать вернулась к Васюте. Она ужаснулась
беспорядку в заброшенном доме и взялась за сына. Васюте
пришлось сесть в корыто. Мать отмыла с него многодневную
грязь, обстригла волосы, ногти, надела новую рубашку. И то¬
гда, поглядев на себя в зеркальце, подивившись веселым пят¬
нам веснушек на чистом до блеска лице, пощупав воротничок
свежей рубашки, Васюта вспомнил:
«Мама! А школа?»
Его школа стояла на Волжской набережной, всеми своими
окнами глядя на реку; зимой в классах было светло и бело от
раскинувшегося за окнами снега; весной в окна видно: белые
пароходы идут по синей реке; осенью липы осыпают на набе¬
режную желтые листья, ветер их гонит, словно стаю вспугну¬
тых бабочек.
Васюта ни за что не расстался бы со своей школой, но в ней
не было пятого класса. Летом из-за болезни Тамары мать за¬
была об ученье Васюты. Редели листья на липах, похолодало
северное, неяркое небо: на песчаном острове, против Стрелки,
251

стадились птицы, готовясь к отлету. Август шел к концу, ког¬
да мать повела Васюту устраивать в пятый класс новой
школы.
К тому времени Васюта с Шуриком занялись одним делом.
Та хорошенькая моторка, которую когда-то вожатый Кирилл
Озеров дал на один вечер поиграть Шурику Марфину, снова
попала им в руки. Теперь Шурик раздобыл ее в Доме пионе¬
ров. Кирилл Озеров был там своим человеком — ему ничего
не стоило попросить для ребят игрушку. Досыта наигравшись,
наплескавшись до озноба в студеной волжской воде, Васюта
и Шурик понесли моторку в Дом пионеров, и Кирилл Озеров
показал им в' кружке кораблестроения столько чудес, что они
обомлели. На столах, верстаках, подоконниках, полках, нако¬
нец, на полу стояли крошечные шлюпки, теплоходы, баржи.
Чего только там не было! И была там голубая яхта с высоким
килем, крутым носом, мачтами, якорем. Эту яхту сделал один
пионер. Она была так хороша, что Васюта и Шурик решили
сделать такую же. Они заранее принялись собирать материал
и ждали осени, чтобы вступить в члены кружка кораблестрое¬
ния. Теперь им никак нельзя разлучаться! Васюта уговорил
мать отвести его в школу, где учился Шурик.
Он не пошел в кабинет директора и смирно дожидался за
дверью, пока мать там разговаривала. Мать скоро вышла, за¬
вертывая в платок Васютино «личное дело».
«Не принимают, сынок. Не полагается. «Ступайте, — гово¬
рят, — в свой район».
«Ты его хорошенько попросила бы, мама!» — жалобно про¬
говорил Васюта.
«Проймешь его просьбами!» — ответила мать.
Васюта и сам знал, что директора ничем не проймешь.
В это время возле кабинета появилась Анастасия Вадимовна:
«Ты зачем здесь, Васюта?»
Встреча с матерью Шурика все решила...
«Не горюйте, мы это дело уладим», — обещала она.
И директору пришлось уступить.
После уже, когда Васюта сидел за одной партой с Шури¬
ком, он узнал, что Анастасия Вадимовна — председатель ро¬
дительского комитета. Васюта и разъяснил Шурику, какое
важное лицо его мать.
— Ты пойдешь со мной? — робко спросил Шурик.
— Послали — как не идти?
Благородный человек Васюта! Другой наверняка увильнул
бы, а Васюта как будто и не слышал, что послали-то одного
Шурика.
252

Они шли, еле передвигая ноги, и, когда наконец добрались
до Володиного дома, не решившись войти сразу, стали у
крыльца.
— Вдруг снова выгонит? — спросил Шурик.
— Все может бьпь, — согласился Васюта.
Если бы Анастасия Вадимовна знала, какое трудное дала
им поручение! Шурик и Васюта много раз обсуждали стран¬
ное поведение Володи и не могли в нем разобраться. Кто Во¬
лодя Новиков — герой или злодей? Во всяком случае, он чело¬
век необыкновенный, загадочный. Почему он одного выручает
из беды, а другого ни за что ни про что выталкивает из дома?
— Он Ольге не велел на глаза попадаться, — боязливо
рассказывал Шурик. — За что он Ольгу невзлюбил? Она его
учила, учила... А меня как схватит за плечо, как тряхнет! Гово¬
рит: «Попадешься — голову с плеч оторву».
— И оторвет. Не помилует, — подтвердил Васюта.
У Шурика упало сердце.
— Знаешь, зачем его в родительский комитет вызывают?—
помолчав, спросил Васюта.
— Зачем?
— Говорят, от него сегодня одному парню не поздорови¬
лось.
— Васюта... Васюта, скажем давай, что не застали дома?—
робко вымолвил Шурик.
Васюта молчал.
— Давай убежим, а? — просил Шурик.
— На бега ты ловок!
Васюта дернул на плече ремешок сумки, поправил рубашку
и распорядился:
— Идем. На всякий случай держись у меня за спиной.
А может, и верно дома его не застанем...
Володя был дома. Он, как и Юрий, прибежал из Медвежь¬
его оврага с трясущимися от обиды губами и, так же подста¬
вив под кран разгоряченное лицо, жадно глотал воду, пока
не остыл.
Юрия ждал дома накрытый стол и готовый обед. Володя,
остудившись под краном, увидел гору немытой посуды, наби¬
тое мусором ведро и пустые кастрюли. Он засучил рукава и
принялся за работу. Нет, он не собирался сдаваться. Что бы
там ни случилось с Володей, отец вернется с работы в при¬
бранный дом. Вытирая полотенцем мокрые руки, отец войдет
в кухню и, принюхиваясь к вкусному запаху, всегда скажет
что-нибудь смешное и приятное Володе:
«Кабы голодному щец — всем бы, Володька, ты молодец!
253

Ай, глядите: по щучьему веленью, по моему хотенью — и щи
на столе!»
Кто из них изменился — отец или сын? Почему теперь отец
не кричит, не сердится, не стучит кулаком по столу и ни в чем
не упрекает Володю?
Но раньше отца к Володе пришли посетители. Сначала это
были Кирилл и Коля. Обыкновенно они приносили с собой
учебники. В Володином доме тихо, просторно, сиди, все равно
что в читальне, занимайся. Сегодня оба пришли с пустыми
руками.
— Это мы,,— сказал Коля.
— Идем мимо, думаем — надо зайти, — с беспечным видом
добавил Кирилл.
Володя промолчал, и Коля молча встал рядом с ним у пли¬
ты чистить картофель. Кирилл сел верхом на табуретку.
— А я недавно книжку прочитал о телевидении, — начал
Кирилл разговор. — Теперь в курсе. Могу консультировать.
Интересно, скоро наши изобретут цветные телепередачи?
Никто не ответил. Кирилл смущенно пошлепал свои две
макушки, поглядел по сторонам и, заметив в прихожей Воло¬
дину машину, перешел к новой теме:
— Вот нашему велосипеду так достается! Работает с пол¬
ной нагрузочкой: восемь человек — все катаются.
В ответ — по-прежнему гробовое молчание. Кирилл покаш¬
лял и наконец сказал прямо:
— Володя! Спас сегодня Зорин тебя от драки.
— Значит, что же... значит... он будет высмеивать, оскорб¬
лять, а мы — молчи и молчи? — резко обернувшись, крикнул
Володя с потемневшими от гнева глазами. — Зря оттащил! —
размахивая кухонным ножом, кричал он Зорину. — Если Бра¬
гин будет насмешничать, я его изобью! Так и знайте — все
равно не миновать драки. И не удерживайте: мы с ним враги!
Зорин, не отвечая, продолжал чистить картофель.
— Горького читали? — уже тише спросил Володя. — Как
Алеша Пешков дворника из-за кошки лупил, помните?
Коля открыл было рот, но так и не произнес ни слова, а
Кирилл, привыкший воспитывать пионеров, резонно ответил:
— Алеша Пешков не был членом бюро. А ты секретарь.
И вообще то было прежнее время, и дворник не поддавался
другому воздействию.
Володя молча на него поглядел, снял крышку с кастрюли,
потыкал вилкой мясо и засыпал бульон крупой.
— Хватит, — сказал он, отстраняя Колю от плиты. — На
неделю начистил' картошки. Спасибо.
254

— Хватит так хватит!
Коля отошел и, засучив рукав, от напряжения багровея,
согнул руку.
— Мускулатура! — ни к кому не обращаясь, проговорил
он, любуясь вздувшимися бицепсами.
— Ты что? — удивился Володя.
— Мускулатура, говорю. А в драку не лезу. Почему? Вы¬
держка.
Володя угрюмо вытирал тряпкой плиту, Коля и Кирилл
ждали.
— А все-таки хорошо, что у нас бюро, — вдруг сказал Во¬
лодя.
В это время раздался тихий звонок, как будто кто-то робко
просился: «Пустите!»
Это были Васюта и Шурик. Они минут двадцать стояли за
дверью, пока решились наконец позвонить.
На их счастье, у Володи оказалась компания. Они осмеле¬
ли, увидев вожатого.
— Вы зачем? — удивился вожатый.
— Новикова требуют в школу, — коротко сообщил Ва¬
сюта.
— В родительский комитет, — пропищал из-за его спины
Шурик.
Коля Зорин снял с вешалки три кепки, одну протянул Во¬
лоде:
— На всякий случай вместе пойдем. Понимаешь?
Володя загасил примус, завернул в старый отцовский пид¬
жак не совсем доваренный суп, чтобы в тепле он дошел, и
бюро в полном составе отправилось в родительский комитет.
ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ РАЗГОВОР
Елизавета Гавриловна из школы не пошла домой. До
встречи с Юрием надо было обдумать все серьезное и важное,
что ей открылось из разговора с Марфиной и тремя мальчика¬
ми, которые, явившись в кабинет директора, назвались бюро
комсомольской организации класса.
Елизавета Гавриловна была и несчастна и счастлива.
Несчастна потому, что убедилась в том, как Юрий неправ.
Счастлива потому, что в ее собственную жизнь внезапно и
сильно вошла дружба.
То, что Марфина была только домашней хозяйкой, как и
она, была только матерью, как и она, знала те же горести и
255

заботы, их сразу сблизило. Но вокруг Елизаветы Гавриловны
с каждым годом теснее сдвигались четыре стены ее дома.
Все по-другому было у Марфиной — семья, дом, живые
интересы!
Елизавета Гавриловна никогда никому не рассказывала
о себе. Она сама не понимала, почему вдруг доверилась Мар¬
финой.
Может быть, все так и кончилось бы этой вспышкой откро¬
венности и дело не дошло бы до дружбы, не скажи Марфина
прямо: «Вы виноваты. Разве можно не заставить себя быть
твердой, когда управляешь семьей? Выпусти шофер руль из
рук — машина' разбита».
Потом пришли эти мальчики. Елизавета Гавриловна нико¬
гда их не видела у себя в доме. Почему Юрий дружит с одним
Мишей Лаптевым, неясным, уклончивым, слишком уж вкрад¬
чивым, услужливым своим одноклассником?
Миша всех критикует — ребят, учителей, школу. Юрий
поддакивает, а Миша еще больше насмешничает.
«Да, выпустила я из рук руль».
Елизавета Гавриловна окончательно убедилась в этом, ко¬
гда узнала Володю. Идя сюда, она не любила его, не могла
она любить этого школьника, из-за которого Юрий был сего¬
дня несчастлив. Елизавета Гавриловна неприязненно изучала
Володю. Он был не очень речист. Он не сумел даже толком
объяснить, из-за чего началась ссора в Медвежьем овраге,
хмурил брови, охрипшим голосом отвечал на вопросы — да
или нет. На лбу его выступили мелкие капельки пота. Он был
нелепо стыдлив.
Но председатель родительского комитета так умно задава¬
ла вопросы, что в конце концов все прояснилось.
Все дело в уязвленном самолюбии Юрия. Этот тщеславный
мальчишка никак не может свыкнуться с мыслью, что его не
избрали комсоргом. Как могли без него обойтись?!
Ну конечно, Елизавета Гавриловна вспомнила Мишины
смешки, обрывки разговоров: «Погоди, они еще поклонятся
тебе, когда завалят работу».
Вот и это она упустила!
— Юрий был хорошим комсоргом? — спросила Марфина.
— Ни плохим, ни хорошим. Средним, — густо краснея, от¬
ветил Володя. — Но у нас тогда не было бюро, — поспешно
добавил он. — Наверно, Юрию без бюро было трудно.
— Как ты думаешь, кончится ваша вражда?
Володя нахмурился.
— Не знаю. Мне не хочется с ним дружить. У нас с неспра¬
256

ведливыми ребятами никто не любит дружить, — сказал он
помолчав.
— А деловые отношения мы будем с Юрием поддержи¬
вать, — вмешался Кирилл.
— Будем, — кивнул Володя.
Мальчики ушли. Елизавета Гавриловна встала, тоже соби¬
раясь уйти, хрустнула пальцами и опять опустилась в кресло.
Несколько раз в этот вечер Марфина вспоминала, что дома
ждут дети, дела, неприготовленный ужин, недочитанная кни¬
га, но то, что на ее глазах происходило с матерью Юрия Бра¬
гина, было важнее, и она не спешила уходить.
— Почему-то существует странный предрассудок, что мать
может воспитывать детей не учась, как птица не учится петь,—
осторожно начала Анастасия Вадимовна.
— У меня нет такого предрассудка. Я не знаю, чему, где
учиться, — грустно ответила Брагина.
«Ах, вот что! Он ей ничего не сказал, — догадалась Ана¬
стасия Вадимовна, вспомнив, как Василий Петрович жало¬
вался, что его жена — нелюдимка. — Если так, я помогу вам
исправить ее характер, Василий Петрович»., — усмехнулась в
душе Анастасия Вадимовна.
Елизавета Гавриловна уходила из школы в смятении, пол¬
ная печальных и радостных мыслей и планов. Почему она не
догадалась прийти в школу раньше? Впрочем, неизвестно, прог
изошла ли бы в ней перемена, если бы она не встретилась с
Марфиной.
Прелесть эта Марфина! Елизавете Гавриловне все нрави¬
лось в -ней: внешность, мелодичный голос, а главное — прямо¬
та и ясность характера. Вот не утаила же она от Елизаветы
Гавриловны, что ей тоже бывает трудно с детьми: Шурик не¬
послушен, беспечен, Ольга не всегда откровенна.
— Моя Ольга дружила с Володей, — рассказывала Елиза¬
вете Гавриловне Марфина. — Дружба порвалась. Что-то очень
опечалило Ольгу, но что — об этом мне она не хочет сказать.
Я не допытываюсь.
— Но почему? Но как же?..
— Я знаю, мои дети плохого не сделают. Я зерю им, — от¬
ветила Марфина.
Вот как! Если веришь, не всегда надо допытываться, поче¬
му сын молчит?..
Елизавета Гавриловна несла домой книгу.
— Это вам нужно прочесть в первую очередь, — сказала
Марфина, разыскав небольшой томик в директорском книж¬
ном шкафу.
257

«Макаренко. «Беседы с родителями». Название удивило
Елизавету Гавриловну.
— Есть учителя для родителей?
— Есть и университет для родителей, — смеясь, ответила
Марфина.
Елизавета Гавриловна до ночи бродила по улицам. Какая
радость, что она встретилась с Марфиной, что Марфиной нуж¬
на помощница! Сколько важного дела! Они бьются — универ¬
ситет налаживают, а она-то дома посиживает, да в окошко
поглядывает, да перебирает невеселые мысли!
Елизавета Гавриловна такие большие надежды возлагала
ка этот университет для родителей, что теперь и разлад с
Юрием ей казался не страшным. Научат. Помогут.
Стали гаснуть огни, когда она вернулась домой.
Нельзя сказать, что Елизавета Гавриловна твердо знала,
как следует поступить сейчас с Юрием. Она решила педагоги¬
ческий разговор отложить до тех пор, пока прочитает Мака¬
ренко. Если Юрий не спит, она поговорит с ним просто, как
человек с человеком.
Юрий не спал. Очевидно, он ее дожидался.
- Где ты была?
— В школе! — таким счастливым тоном ответила Елизаве¬
та Гавриловна, что Юрий удивленно насторожился, сообра¬
жая, что могло привести его мать в необычное для нее ожив¬
ление. Что такое ее обрадовало там? — Садись. Расскажу,—
позвала Елизавета Гавриловна, указывая Юрию место рядом
с собой на диване.
Юрий сел поодаль и с небрежной усмешкой спросил:
— Ну, что ты узнала?
— Все, — ответила мать. — Погоди, погоди, — заторопи¬
лась она, увидев нахмуренные брови Юрия. — Я сначала ска¬
жу, с каким прекрасным человеком познакомилась! Я сна¬
чала...
Был поздний час. Елизавета Гавриловна забыла о часе.
Так хотелось ей кому-нибудь рассказать о сегодняшней
встрече, своих мыслях и планах! Елизавета Гавриловна все
рассказала Юрию.
— И школа мне ваша понравилась, — с улыбкой говорила
она. — Если все у вас там такие умные, как те люди, кого я
увидела...
— Кого? — быстро спросил Юрий.
Елизавета Гавриловна вдруг замолчала.
— Володьку видела? — понял Юрий.
— Видела.
258

— Наябедничал? Ясно!
— Он хороший, вот что я тебе скажу, — твердо ответила
Елизавета Гавриловна. — И товарищи у него верные. Ты по¬
чему людей хороших сторонишься?
— Очень мне нужны твои «хорошие» люди!—дернул Юрий
плечами и отвернулся, стараясь не встретиться с матерью
взглядом.
— Комсомолец! — с упреком сказала она.
— Все равно не пойду больше в школу! — недобро блеснув
глазами, тихо проговорил Юрий. — Они меня освистали?
Не пойду!
«Ну-ка, Макаренко, что мне теперь делать?» — подумала
Елизавета Гавриловна.
Юрий сидел, опустив глаза в пол. Лицо его вытянулось,
губы плотно сомкнулись. Он не уходил — ждал, что мать от¬
ветит. Может быть, в глубине души он хотел, чтобы его угова¬
ривали.
Елизавета Гавриловна не знала, о чем Макаренко беседует
с родителями в этой книге, которую дали ей в школе. Но уго¬
варивать она не могла. Все в ней противилось. Уж наверное,
Макаренко не учит матерей хитрить с сыновьями!
— Знаешь что, Юрий: свист тебе поделом, — сказала Ели¬
завета Гавриловна. — А что до школы... Я сама проучилась
всего семь лет. Теперь вот собираюсь доучиваться. Решай
своим умом. Да не ошибись, хорошенько обдумай.
Юрий молчал. Что-то новое было сегодня в матери, и что-
то в ней подчиняло его.
— Ну, иди! — отослала Елизавета Гавриловна Юрия, по¬
стелила постель и легла.
Она закрыла глаза, хотела уснуть, но впечатления дня об¬
ступили ее с такой силой, что сон отлетел.
Она заснула только под утро.
На дворе был день, когда ее разбудила тишина. Елизавета
Гавриловна поднялась на локте, прислушалась. Дверь к Юрию
открыта. Она накинула на плечи халат и босиком, на цыпочках
вошла в комнату. Постель Юрия смята, пуста. Где Юрий? На
столе белела записка.
А он, мятежный, просит бури,
Как будто в бурях есть покой... —
прочитала Елизавета Гавриловна.
— Егорушка! — грустно улыбнулась она. — Егорушка!..
Стоя с запиской в руке, Елизавета Гавриловна повторяла
это почти забытое в их доме имя, с которым связана память
259

о детстве Юрия, сказках, смехе, синяках на лбу и коленках,
капризах и ласках, — и, казалось матери, оно приближает к
ней сына.
ИДЕЯ ЕКАТЕРИНЫ МИХАЙЛОВНЫ
Как раньше Володя возвращался из школы с Женькой Го¬
рюновым, готовым всю дорогу пересказывать только что про¬
читанную книгу или обсуждать свои будущие путешествия,
так теперь они шли домой с Колей Зориным.
Коля Зорин все крепче привязывался к Володе, сам не за¬
мечая, как Володины интересы постепенно становятся его
интересами. Володя слушал музыкальные передачи, и Коля
пристрастился к музыке. Володя похвалит книгу, и Коля при¬
нимается ее читать.
Пожалуй, и Володя считал теперь Колю Зорина своим луч¬
шим другом, хотя Коля мало говорил, не умел шутить и редко
смеялся.
Это была спокойная, ровная дружба, не похожая на ту, что
когда-то связывала его с Женькой Горюновым. Там были спо¬
ры и шалости, размолвки, примирения, снова размолвки и раз¬
говоры, разговоры... Нет, Женьку Володя не мог позабыть.
В этот день, когда они подошли к скверу возле Володиного
дома, со скамейки им навстречу встал Горюнов. Он был в чер¬
ной шинели речника, перетянутой широким ремнем, в матрос¬
ской бескозырке с лентами. Он отдал им честь. Володя с
Колей, пораженные выправкой и щегольским видом Женьки,
несколько секунд молча его рассматривали.
— А я вас дожидался здесь, — сказал Женька. — Ну, до¬
кладывайте, как ваша сухопутная жизнь? Володя, ты так и не
ушел в музыкальное? Колька, ты первого места по боксу добил¬
ся? А Гликерия Павловна е восьмом классе учит?
Он их засыпал вопросами, а потом принялся рассказывать
сам:
— Кончим «речное», как раз реконструируют Волгу. На
теплоходе обычного типа внизу тогда не пройдешь, особенно
если поднимется буря. Говорят, после реконструкции на воду
спустят морские теплоходики. Тогда заживем! А я здорово
натренировался за лето. Все испытал. Один раз на Рыбинском
море шторм захватил. Волна — выше палубы. Того и гляди,
теплоход в щепу разнесет. У нас чуть было ветром не сорвало
спасательную шлюпку. Надо закрепить снасть, а волна с ног
сбивает, так и хлещет. Тьма, холод! Капитан говорит: «Горю-
260

иов, закрепляй. Выручай, говорит, Горюнов!» Что вы думаете?
Выручил.
Женька припомнил еще несколько случаев, когда ему при¬
шлось проявить необыкновенные смелость и выдержку. Воло¬
дя и Коля были прямо-таки оглушены удивительными приклю¬
чениями смельчака Горюнова.
— А недавно повезло мне, ребята: достал одну книгу, —
говорил Горюнов. — Вот это книга так книга! О великом уче¬
ном Сапожникове, расшифровавшем белые пятна в горной си¬
стеме Алтая. Ну и книга!
Он сидел на скамейке между Володей и Колей, их друг
Женька, и теперь, позабыв о своем молодечестве, рассказывал
об исследованиях великого ученого Сапожникова, который
взбирался на горные вершины Алтая, пересекал ледники, ле¬
са, шумные реки, пробираясь туда, где до него не ступала нога
человека.
— Ну вот!— вздохнул Женя.— А вы не читали. Эх, вы! Схо¬
дите в городскую библиотеку, там самые редкие книги доста¬
нешь. А то, ребята, советую я вам прочитать об открытиях зна¬
менитого путешественника Егора Петровича Ковалевского.
Ковалевского знаете? Того, который исколесил всю Европу,
Азию, Африку. Ребята, не ожидал я от вас, чтоб о Ковалевском
не слышать! Он, Ковалевский, в глубине Африки открыл одну
речку и назвал ее по-русскому, Невкой. Это вы знали?
Нет, Володя и Коля не знали, что в Африке течет Невка.
— Пора уходить, — сказал Женя, продолжая с задумчи¬
вым видом сидеть на скамейке между товарищами.
День тихо клонился к закату. Над городом летел самолет.
Мальчики молча следили за ним, пока он не скрылся.
— На чем сидишь, когда несешься в тумане неба голу¬
бом? — загадал Коля Зорин загадку.
— Пора уходить, — с сожалением повторил Горюнов и
встал.
Он отдал честь, стукнул каблуками и, повернувшись кру¬
гом, пошел прочь, выпячивая грудь и высоко вскинув голову.
«Как хочется почитать!—думал Володя, возвратившись
после встречи с Женькой домой. — Сколько уж времени не чи¬
тал! А как хочется! Молодец Женька! Все успевает. Почему я
раньше смотрел на Женьку несерьезно? Вон у него какой твер¬
дый оказался характер! Он постоянный, а я непостоянный. Он
задумал поступить в речной техникум — и поступил. Я уверен,
что Женька в конце концов и путешественником станет. А я
не стал музыкантом. Кем я буду? Не знаю...»
Он подошел к книжной полке. Книжная полка была самым
261

красивым предметом в их доме. С тех пор как отец, потеснив
платяной шкафчик в угол, поставил ее в своей комнате, все
преобразилось. В доме стало торжественнее, книги строго,
молча стоят и, кажется, думают. Самый вид книг доставлял
Володе радость. Что читать? Разбегаются глаза. Он наугад
взял одну, в светлом простеньком переплете. Тургенев —
«Дворянское гнездо». Володя порядком перечитал за свою
жизнь, но эта книга попадается ему впервые.
Он наспех поел, разулся и забрался с ногами в угол дивана.
Хорошо! Уютно! Жаль, что нет папы. Должно быть, отец опять
поздно вернется с завода. В цехе отвели специальный станок—
отец с Екатериной Михайловной ставят на нем опыты дальней¬
шей механизации сборки шины. Последние дни они работают,
почти не выходя из цеха. А Володя сидит здесь один и читает
о далекой, странной жизни, в которой совсем нет труда и такое
хрупкое, неверное счастье.
Этот роман его захватил. Вначале он мог показаться скуч¬
ным Володе, если бы с первых же глав не началась речь о му¬
зыке. Что-то всколыхнулось на сердце, едва в повесть вошел
хмурый, желчный старик музыкант. С этой секунды все в ней
стало значительным. Все сложнее развертывались судьбы лю¬
дей. Володя следил за ними с такой силой участия, что его
охватывали то беспокойство, то радость.
То, о чем он читал, давно перестало быть вымыслом, все
было правдой. Впечатление от этих людей было так живо и
сильно, что их покорность несчастью возмутила Володю.
Нет, они должны были поступить по-другому. Кому они
принесли себя в жертву? Зачем?
Володя не заметил, как за чтением пронеслось три часа.
Вскоре вернулся отец. Володя услышал из прихожей тот
его особенный, веселый голос, по которому всегда узнавал:
сейчас отцу хорошо.
— Извините, Екатерина Михайловна! Давайте пальтишко
повешу. Пожалуйте в комнату...
Не так уж много прошло времени с того вечера, когда Во¬
лодя впервые увидел Екатерину Михайловну, но что-то рази¬
тельно в ней изменилось. Она стала проще, открытее; может
быть, потому, что привыкла к их дому, к отцу и к его неловкой
заботливости.
—■ Садитесь, Екатерина Михайловна! Располагайтесь по¬
удобнее. Сюда, на диван...
— Как живешь, Володя? — спросила Екатерина Михай¬
ловна, беря с дивана раскрытую книгу и перелистывая стра¬
ницы.— «Дворянское гнездо»? Это ты читаешь? Тебе нравит¬
262

ся Лиза? — Она отложила Тургенева и еще раз спросила: —
Как живешь?
— Живем в основном правильно, — ответил за Володю
отец. — Вот только на земном шаре неспокойно, Екатерина
Михайловна.
Он закурил папиросу, сломал спичку и бросил.
— Да, — промолвила Екатерина Михайловна, медленно
отводя рукой со лба челку.
Она посидела молча, поднялась и сказала:
— Давайте работать.
— Давайте, — с охотой согласился отец.
Володя любил, когда приходила Екатерина Михайловна.
Что-то новое вместе с ней входило в их дом. Отец улыбался
незнакомой Володе улыбкой и хорошо молодел.
«Счастливый ли папа? — подумал Володя, закрывшись в
бабушкиной комнате и вытаскивая из сумки учебники. — Если
бы с папой случилось то, что с Лаврецким?» — еще страннее
задал он себе вопрос.
И почему-то вспомнилась Ольга. Впрочем, Володя часто
о ней думал. Ему представился потемневший перед грозой сад.
Умолкли птицы. Не шелохнется ветка. Все затихло. Все ждет.
Вдруг небо вспыхнуло, и изогнутый огненный меч со страш¬
ной силой ударил прямо в притаившийся сад. И черное небо,
и земля, и маленький дом Марфиных содрогнулись от треска.
Молнии полосовали небо от края до края. Деревья, как пья¬
ные, зашатались от ветра. Хлынул ливень.
Володя оглянулся на Ольгу:
«Боишься?»
«Я? Никогда! Ничего!» — сказала Ольга, распахнула дверь
и шагнула в сад.
Там клубящееся черное небо вспыхивало, гасло и непрерыв¬
но гремело. Гремел ливень, падая холодной стеной. По дорож¬
ке, пенясь, бежал мутный поток.
«Что ты делаешь, Ольга? — закричал Володя, выходя вслед
за ней в сад. Она была вся уже мокрая, вода струями бежала
по ее щекам. — Зачем ты, Ольга?»
«Не хочу ничего бояться!» — сказала Ольга дерзко.
Небо снова яростно взорвалось, выбросив сноп огненных
стрел, в глубине сада беззвучно раскололась старая береза и
повалилась на землю...
Потом Володя вспомнил солнечный день, путешествие в
Белую бухту и ярко-зеленую рощу на холме, где он застал
Ольгу среди колокольчиков и удивился — такие синие и тихие
были у нее тогда глаза.
263

Он мог вспоминать и вспоминать. Жалко, что все это кон¬
чилось...
Поздно вечером Екатерина Михайловна, надевая на ходу
шляпу, заглянула к Володе. Отец внес за ней пальто.
— Ты, говорят, хорошо учишься, Володя? — сказала она.
— Он у меня и в комсомоле работает, — ответил отец. —
Секретарем бюро выбран. Общественный деятель.
Отец дружелюбно улыбнулся Володе. Должно быть, ему
хотелось представить Володю перед Екатериной Михайловной
в самом привлекательном свете.
— Он у меня, Екатерина Михайловна, тих, а на работу
лих.
— Папа! — смутился Володя. — Наше бюро ничего пока
хорошего не сделало. Никаких лихих дел.
— Не годится, товарищ секретарь! — погрозил отец паль¬
цем. — Плохое начало — и дело стало, назад помчало. А с
тебя первый спрос.
Екатерина Михайловна застегнула пальто, поправила шля¬
пу, шарфик на inee, но медлила уходить.
— Идея? — догадался отец.
— Не знаю, — колебалась Екатерина Михайловна. —
Впрочем, да. Володя, ведь я тоже секретарь комсомольского
бюро у нас в цеху. Мы с тобой товарищи по работе. А знаешь
что... приходи к нам в сборочный цех. Надо тебе наших комсо¬
мольцев увидеть.
— Вот и начало, Владимир! — сказал отец.
Он закрыл за Екатериной Михайловной дверь и вернулся к
Володе. Володя готовил урок. Павел Афанасьевич молча сто¬
ял у стола, курил и, глядя через плечо сына в тетрадку, следил
за алгебраическими вычислениями.
Володя поднял голову:
— Опять забеспокоился, хорошо ли учусь?
— Нет. Спокоен.
— Значит, думаешь, — улыбнулся Володя. — О чем?
— О том, что хорошее дело нынче нам подсказали, — отве¬
тил Павел Афанасьевич. — Давно пора, Новиков, твоему сыну
в цеху побывать.
ВАХТА МИРА
Приглашая Володю в цех, чтобы познакомить его с комсо¬
мольцами, Екатерина Михайловна подумала прежде всего
о молодежном комплекте Грачева и, конечно, о Пете Брунове.
264

После испытания механической скалки Брунов стал изве¬
стен всем сменам огромного сборочного цеха. Вскоре его узнал
весь завод.
В августе Петя вернулся из отпуска.
В первый же вечер приезда, забросив чемодан и мешок с
деревенскими гостинцами в общежитие, Петя сразу пошел на
завод. И, едва вступил в цех, где безостановочно стучали
станки, плыли конвейеры, бежали, тренькая, электрокары,
едва услышал шум цеха, увидел людей и всю привычную об¬
становку завода, почувствовал, как соскучился о работе, то¬
варищах и заводской жизни.
Он хорошо отдохнул и был полон сил.
Работала как раз его смена.
Петя долго стоял у своего станка, по-новому к нему при¬
глядываясь. Его так и подмывало скорее начать работу. Ка¬
кие-то очень простые и в то же время важные мысли о работе
приходили ему в голову. Например, Петя понял, что полуфаб¬
рикаты для сборки подаются неверно, и представил, как нуж¬
но их раскладывать, чтобы сэкономить время сборщика. Сей¬
час, со стороны, он видел все свои движения у станка и
по-новому их рассчитал. Пете казалось: он готов работать
обдуманнее прежнего.
— Петруша! Здорово, сынок! — раздался над его ухом
громкий голос, и широкая рука легла на плечо.
Он обернулся и увидел Дементьева. Хотя секретарь парт¬
бюро и сам был не стар, всех молодых парней и девчат он
называл сынками и дочками.
— Заскучал? — спросил Дементьев, кивком указывая на
станок и щуря близорукие глаза.
— Соскучился, Сергей Ильич!
— Идем. Поговорить надо, Петя.
Они пришли в красный уголок, и Дементьев, все так же
ласково щуря на Петю глаза, спросил:
— Что мать? Справляется с жизнью?
Он помнил и знал все обстоятельства жизни сотен рабо¬
чих своего цеха! Он помнил, что Петя вырос без отца (отец
Пети погиб во время войны), что у него трое братьев и млад¬
ший, Костенька, зовет его «папаня Петя».
Петя любил рассказывать Сергею Ильичу о доме. Так,
наверное, с задумчивой улыбкой слушал бы его рассказы
отец.
— Страна за мир борется. А ты, Петя, как думаешь?
— Буду бороться! С этой мыслью и на завод приехал.
— По-бруновски сказано! Другого слова я от тебя и не
265

ждал, — промолвил, любуясь Петей, Дементьев. — Становись
на вахту мира, сынок!
...Петя так устал за этот длинный день, который начался
еще в деревне у матери, что, придя в общежитие, сразу лег
и, едва положив голову на подушку, тут же уснул.
Утром его разбудил тихий шепот. Ребята собирались на
работу.
— Алеша! Никита! Я с вами, — сказал Петя товарищам.
Он вскочил, окатился в умывальной холодной водой —
вчерашней усталости как не бывало.
Он выложил на стол деревенскую снедь — пироги, мед,
лепешки:
— Заправляйтесь, ребята!
Встал и дядя Миша и вместе с ребятами сел пить чай.
Дядя Миша работал сменщиком Пети, он был старо¬
стой комнаты и старшим по возрасту — ему было лет сорок.
Семья и дом дяди Миши погибли во время войны от бом¬
бежки.
У него ничего не осталось, кроме завода да койки в обще¬
житии, отгороженной от молодых ребят шкафом.
— Позавтракать, что ли, с вами зараз? — сказал дядя Ми¬
ша, покосившись на Петю. — Плесните маленько чайку. Весь
небось не сопьете?
— Ешьте вволю! Мать на всю нашу комнату гостинцев
прислала. Всех велела досыта накормить, — радушно угощал
Петя товарищей.
— Угадал, дядя Миша! То-то встал рано, — засмеялся
Алеша.
Дядя Миша, крякнув, взялся за пирог. Он ел и исподлобья
поглядывал на Петю.
— К празднику вырядился? — ворчливо спросил дядя Ми¬
ша, заметив на Пете новый костюм.
Сам он, скупясь, надевал на завод бросовую одежонку.
— К празднику. На вахту мира, дядя Миша, готовлюсь
встать.
— Вахта мира? — молча выпив три кружки чаю с медом,
снова заговорил дядя Миша. — А разница в чем? Вахта не
вахта — стой каждый день за станком восемь часов да соби¬
рай шины. Разница, спрашиваю, какая?
Он удивительно умел прикидываться простачком, и тогда
его голубые, глубоко посаженные под растрепанными бровя¬
ми глаза становились бесцветными, а лицо принимало бестол¬
ковый, непонимающий вид.
— Не тебе бы спрашивать, дядя Миша! Скоро в тебе
266

сердце уснуло. Сторонкой идёшь. Сторонний ты человек, дядя
Миша.
— Как ты сказал? — вскинулся дядя Миша. — Птенец
желторотый! Объясни, что сказал?
Но ни Пети, ни ребят в комнате уже не было. Дядя Миша
остался один. Он посидел за столом, не спеша прибрал остав¬
ленные Петей гостинцы, всё до крошки спрятал в его тумбочку
и закружил по комнате, насупив брови, под которыми глаза
сейчас жили тоскливо и зло. Потом он вытащил из-под кро¬
вати сундук, битком набитый разным добром. Этот сундук
дядя Миша никогда не открывал на глазах у людей.
На дне сундука, под добром, лежала фотография. Дядя
Миша вынул фотографию, развернул тряпку, в которую она
была с заботой завернута, и долго держал перед глазами по¬
тускневшую от времени карточку.
На фотографии сняты были он сам и его молодая жена с
толстым, кудрявым ребенком на руках.
Жена сидела на стуле, опустив наплаканное лицо, а он
стоял рядом, опершись растопыренной рукой жене на плечо.
Они снялись перед уходом его на войну.
— Слыхали, что выдумал? — сказал дядя Миша, то близ¬
ко вглядываясь в фотографию, то относя подальше от глаз.—
Слышал, малый, как твоего батьку честят? Эхма-а! Ни за что
ты, Петька, обидел меня. Скородумный ты, Петька! Одно сло¬
во — пес!
Дядя Миша махнул рукой, спрятал в сундук фотографию и
пошел на завод.
Поперек цеха висело красное полотнище:
«Товарищи сборщики, трудовыми подвигами боритесь за
укрепление мира!»
Полотнища висели всюду — у входа в цех, на стенах, в
красном уголке.
Петя пришел в цех задолго до начала утренней смены,
Снял пиджак, засучил рукава, обул тапки, проверил и сам
развесил запасы полуфабрикатов, и, пока его сменщик, сняв
с барабана покрышку, протирал щеткой станок и затоптанный
вокруг станка пол, молча пережидал последние минуты.
Мастер комплекта Виктор Денисович Грачев проверил
семь своих станков и, убедившись, что всё в порядке, сборщи¬
ки на местах, полуфабрикаты подготовлены, в последнюю
очередь подошел к Пете и остановился возле него.
— В норме? — коротко спросил он, опытным взглядом оки¬
дывая станок, подготовленный для сборки материал и самого
Петю.
267

Петя кивнул.
— Главное — не робеть! Смелость — силе воевода, — по¬
жав Петины холодные пальцы, сказал Виктор Денисович.
Петя встал к станку.
Он и сам не знал до сих пор всей своей силы.
Движения рук, каждый шаг, воля — все подчинено одной
цели.
Впрочем, начав собирать вторую покрышку, Петя не ду¬
мал уже ни о чем, кроме того, что нельзя терять ни одной
лишней секунды.
Дело заключалось не в одной быстроте и не только в на¬
пряжении сил'.
Вот, вместо того чтобы всем корпусом обернуться назад,
где раньше висели и лежали детали сборки, он тянется впра¬
во и, почти не глядя, берет. Экономия. Петя приготовил и раз¬
ложил все детали — сейчас каждая сама шла ему в руки. Вот
пущен в ход незатейливый инструмент для «состыкования» —
скрепления концов резинового браслета. Экономия. Каждое
движение — мысль, расчет, точность! Петя не зря поломал го¬
лову и мысленно взвесил и выверил каждый свой шаг у
станка.
Молнии-сводки сменялись через каждые тридцать минут.
Товарищи! За два часа на вахте мира на таких-то, таких-
то станках собрано столько-то лишних покрышек.
Вдоль стены, против комплекта Грачева, комитет комсо¬
мола вывесил молнию.
Из главной диспетчерской радио призывало рабочих: «То¬
варищи, вставайте на вахту мира!»
А на Петином станке мелькали, мелькали, мелькали брас¬
леты, брекеры, протектора, и со станка сходила покрышка за
покрышкой.
Екатерина Михайловна отозвала мастера в сторону:
— Виктор Денисович! Что это такое? Он все еще набирает
темпы. Это чудо! А вдруг — брак? Вдруг сорвется?
И как будто главный диспетчер завода угадал ее беспо¬
койство, радио передало по всем цехам новое сообщение
диспетчерской:
— На вахте мира Бруновым выполнено сто пятьдесят
процентов дневной нормы. Со станка Брунова сходят покрыш¬
ки отличного качества. Рабочие, вставайте на вахту мира!
Рабочие, боритесь за мир!
Екатерина Михайловна подперла кулаками подбородок,
долгим взглядом поглядела на Петю, на его усталое, с плотно
сомкнутым ртом лицо и снова пошла по цеху.
268

Празднично звучало радио:
— Да здравствует мир и труд на земле!
Под гулкими сводами цеха величаво поплыли звуки Госу¬
дарственного гимна. Кончилась смена. Тогда только Петя
поднял глаза, увидел возбужденные лица вокруг и вздохнул
в полную грудь.
— Встаю на вахту мира! — послышался голос. Дядя Миша
снял кепку, швырнул на пол, но тут же нагнулся, поднял и,
стряхнув, спрятал в карман. — Брунов! Сменяю. На вахту
мира пришел.
Он сбросил куртку, засучил рукава и встал к станку.
— Сторонний, говоришь? — пробурчал он, не глядя на Пе¬
тю. — Покажу вам, какой я сторонний...
— Итак, братцы, — говорил Виктор Денисович, весело
встряхивая рыжеватыми кудрями, — наш комплект встает на
вахту мира. Братцы, не ударим лицом в грязь!
Но победа давалась в руки не сразу. Началась она с того,
что в цех доставили первую партию изготовленных механиче¬
ских скалок. Настала пора приступить к массовому их освое¬
нию. Хотя станок Брунова давно уже работал с механической
скалкой и не только сам Петя — все три сменщика овладели
искусством ею управлять, большинство рабочих все же к нов¬
шеству относилось недоверчиво. Так сильна была привычка к
испытанному способу сборки, что все похваливали новый
механизм, но применять на своем станке не торопились.
Павел Афанасьевич был уверен в том, что теперь, когда
преимущества механической скалки стали наглядны, сбор¬
щики кинутся на нее чуть не в драку. На деле оказалось не то.
— Попробуем с Путягиным договориться, — решил Павел
Афанасьевич.
Он его не любил, с личной просьбой никогда бы к нему не
обратился. Но ведь великолепный, знающий сборщик Путя¬
гин — смышленый мужик, не может быть, чтобы не понял
выгоды нового способа сборки.
«Уговорю. Нет такого человека, чтоб хоть раз не потянуло
в полет! Расшевелим Кузьму Кузьмича. Загорится!»
Павел Афанасьевич разыскал Путягина во время обеден¬
ного перерыва в столовой.
— Путягин, давай берись за новое! Неужели охота от Бру¬
нова отставать? — попробовал он сагитировать сборщика.
Но нет, ничего не получилось.
— Я план выполняю с лихвою, — заладил Путягин.—
269

А как работать — мое личное дело. Как по вкусу, так и рабо¬
таю. Всякому мастеру свое мастерство.
Павел Афанасьевич сразу вспылил:
— Твое мастерство быльем поросло!
— Новому молодых научйте, — смиренно возразил Путя¬
гин. — Стар я стал переучиваться.
— Старый конь борозды не испортит, — продолжал убеж¬
дать Павел Афанасьевич, хотя уже закипал раздражением. —
Кузьма Кузьмич, ты сборщик ретивый.
Путягин молча доел кашу, вытер рот, положил ложку на
стол и ушел из столовой.
— Ретивому коню тот же корм, а работы вдвое, — прого¬
ворил он, встав за станок, благо в шуме станка ничего не слы¬
хать: говори с самим собой вволю.
Павел Афанасьевич пошел в партбюро.
— Плохо дело, Дементьев!
— Кого ты вздумал уговаривать? — рассердился Демен¬
тьев. — Молодежно-комсомольский комплект Грачева — вот
кому надо начинать!
И семь станков мастера Грачева, пока только семь во всем
цехе, переведены были на новый способ сборки покрышек.
Два первых дня ребята вырабатывали всего по пятнадца-
ти-шестнадцати покрышек вместо тридцати. На третий день
готовились набирать темпы. И вдруг все смешалось.
Натягивая на скалку браслет, Алеша заметил что-то нелад¬
ное. Он остановил барабан. Подбежал Виктор Денисович:
— Тормоз? В чем дело?
Оглядели браслет. Оглядели станок. Все в порядке.
— Заело по какой-то причине, — конфузясь, оправдывал¬
ся Алеша.
— Работай. Проверю, — приказал Виктор Денисович.
Алеша накинул на скалку браслет, включил барабан, по¬
пробовал надеть браслет на вертящийся барабан, как десятки
раз надевал, — браслет снова смяло, он морщил, ложился в
складках. Брак. Отчего — непонятно.
— Посторонись, — сказал Виктор Денисович, встал сам
за станок, но ничего не получилось и у него.
В ту же смену механическая скалка отказалась работать
еще у трех сборщиков. Послали за Тополевым, прибежал
Павел Афанасьевич. Из конца в конец цеха пошел слух: с но-
виковской скалкой неладно. Одни досадовали на неудачу, жа¬
лели Павла Афанасьевича; другие ругали ребят, сваливая на
них всю вину; третьи выжидали, что будет, а Путягин повеселел
и в этот день работал еще спорее обычного.
270

«Старый способ на поверку оказался вернее, — рассуждал
он сам с собою. — Нагляделся, я на эти изобретения: из ста
одно, может, пригодится. Делали наспех и сделали на смех».
Как ни доискивался Павел Афанасьевич, причины брака
разгадать не сумел. К концу смены скалка начала рвать и пу¬
тать браслеты у четвертого сборщика.
В графике выполнения нормы комплект Грачева, резко
понизивший выработку, стоял сегодня на последнем месте.
Ребята повесили головы.
Путягин же с полным сознанием своего превосходства над
незадачливым Новиковым рассуждал теперь вслух, не стес¬
няясь:
— Недаром, бывало, говаривали: семь раз примерь, а на
восьмой только режь, да и то по сторонам оглядевшись. Не
додумал изобретатель свой механизм. Ты думай так, чтобы на
век выдумать, а не на день. За премией гонишься, к славе то¬
ропишься?
Наутро в комплекте Грачева пятеро сборщиков работали
по-старому, с ручной скалкой. Пока Павел Афанасьевич в
молчании стоял у комплекта, выбыл из строя шестой меха¬
низм.
«Катастрофа!» — подумал Павел Афанасьевич, и горько
стало у него на душе. Изобретение или работает, или его вы¬
брасывают вон — другого выхода нет. Изобретение Новикова
выбросят.
— Павел Афанасьевич! — тронула его за локоть Екатери¬
на Михайловна. — Павел Афанасьевич... Вы не обратили вни¬
мания — на станке Брунова механизм служит бесперебойно.
Вы это заметили?
— Да... Нет... Не заметил! Батюшки! О!..
Павел Афанасьевич бросился к Пете, обошел все станки,
осмотрел механизм.
— Безмозглая твоя голова! Что ни шаг, то спотычка! —
приговаривал он, изо всей силы шлепая себя по лбу ладонью.
А Екатерина Михайловна стояла рядом и смеялась.
— Искал сложной причины, а она оказалась простой,—
не мог успокоиться Павел Афанасьевич.
Причина действительно оказалась простой. Механизм для
Петиного станка Павел Афанасьевич сконструировал сам.
Остальные шесть по его образцу изготовлялись в механическом
цехе завода. Они были точно скопированы, но не тщательно
отделаны, а самое главное — в цехе грубо отполировали на¬
конечники скалок. Наконечник скалки, поддевая резиновый
браслет, должен скользить, тогда и браслет скользит вдоль
271

скалки и ровно ложится на барабан. Пока ребята принорав¬
ливались к новому способу, работали осторожно, с кустарной
медлительностью, скалка служила. Едва были взяты нормаль¬
ные темпы, шероховатый наконечник стал морщить и рвать
браслет.
Тополев распорядился снять со станков механизмы и отпо¬
лировать наконечники в механической мастерской цеха.
Через день комплект Грачева снова был вооружен. Насту¬
пил перелом. Темпы резко повысились, со станков с каждым
часом сходило все больше и больше покрышек.
Как-то раз, когда была механизирована уже целая аллея
станков, Тополев, придя от директора, вместо того чтобы сра¬
зу засесть за дела, шагнул к окну, распахнул, дохнул воздуху,
засмеялся и наконец обратился к Екатерине Михайловне:
— Бегите, девушка, в цех! Послушайте там. Сейчас объ¬
явят по радио.
Екатерина Михайловна направилась прямо к своему лю¬
бимцу— комплекту Грачева. Цех, как обычно, шумел. Сбор¬
щики, как обычно, работали. Почти играя, непринужденно,
легко вскидывал на барабан за браслетом браслет Петя Бру¬
нов. Никита работал на вид тяжеловато, неспоро, но в мед¬
лительности его ощущался свой хорошо найденный темп. Не
очень ровно, все еще с напряжением в лице и во всем теле,
собирал покрышки Алеша.
И вот, перекрывая шум цеха, заговорило радио:
— Товарищи сборщики! Мы живем в стране мира и труда.
На Волге началось сооружение величайшей, небывалой в
истории стройки. Эту стройку создает весь советский народ.
Товарищи сборщики! По решению правительства, наш цех
переходит на изготовление покрышек для грузовых автома¬
шин новой гидростанции. Прочно обуем машины! Им идти в
славный путь!
«Продолжается вахта!» — глазами сказал Петя, когда
Екатерина Михайловна прошла мимо него.
— Живем, Екатерина Михайловна! — помахал рукой
Алеша.
Она задержалась возле Никиты, курносого, широколицего
парня, который ворочался у станка, как медведь.
— Подкрутил гайки. Работаю норму, — степенно отрапор¬
товал Никита.
Она все стояла.
— На повышенье иду! — закричал Никита.
Вот в то время, когда только что произошли все эти собы¬
тия, Володя и пришел в сборочный цех.
272
9

ВОТ ОН, ЗАВОД!
Аллея из ясеней, ведущая от проходной будки к корпусам
завода, оказалась почти такой, как Володя представлял ее по
рассказам отца. Она была действительно ясной — сквозь ред¬
кие желтые листья светилось осеннее небо.
— Ребята, чуете? Резиной пахнет, — сказал Кирилл.
К проходной будке от корпусов наплывал тот особенный,
чуть терпкий запах, который Володин отец приносил с собой
на одежде с завода. Вдалеке слышен был ровный говор ма¬
шин и станков, как будто собрались тысячи гигантских шме¬
лей и гудят.
Группа девушек обогнала ребят, пока они, оглядываясь по
сторонам, шли вдоль асфальтированной дорожки неуверенной
походкой новичков. Одна, с насмешливыми глазами и весело
вздернутым носиком, проходя мимо, сказала:
— Эй, добры молодцы! Ваши темпы для нашей жизни не¬
подходящие!
Все девушки обернулись:
— Не насмешничай, Маруся. А сами в первые дни по сто¬
ронам не зевали?
— За рабочих приняли, — удовлетворенно заметил Ки¬
рилл.
Володя отсчитывал третью дверь от угла, как велела Ека¬
терина Михайловна. Они поднялись по крутой железной лест¬
нице и на втором этаже вошли в цех. Это был огромный зал
с высоким сводчатым потолком, со стенами из сплошного
стекла, сквозь которые свободно вливался дневной свет. Здесь
стоял тот мерный, ритмичный шум, который издали показался
Володе похожим на гуденье шмелей, и воздух насквозь был
пропитан горьковатым, крепким запахом резины. Звеня, про¬
неслась и скрылась за поворотом тележка; ей навстречу отку¬
да-то вынырнула другая, нагруженная тюками. На обеих
тележках за рулем управления стояли ребята не старше
Володи.
— Во катают! — с восхищением воскликнул Кирилл.—
А нам здесь тоже нашлась бы работка! А? Как ты думаешь,
Володя?
Они обращались к Володе так, словно он был здесь спе¬
циалистом по всем вопросам.
— Твой отец с самого основания на заводе? С самого пер¬
вого года?
— Стройматериалы только свозить начали, когда он при¬
шел.
10 Библиотека пионера, том V -273

Володя был ошеломлен грандиозностью цеха, движением,
работой непонятных машин — все необычно, все неизвестно
вокруг... Но надо вести ребят дальше. Володя твердо запом¬
нил: свернуть от двери направо, пройти цех до конца, повер¬
нуть снова направо, еще пройти один цех... Здесь столько це¬
хов, что, конечно, они заблудятся в них.
— Идемте, Коля, Кирилл! — позвал он. — Направо, прямо,
направо...
Но они не успели тронуться .в путь, как, к счастью, появи¬
лась Екатерина Михайловна.
— Здравствуйте! Решила вас встретить! — прокричала она
на ухо Володе, и повела ребят обратно на лестничную площад¬
ку. Там было тише. — Сначала я должна вам кое-что объяс¬
нить,— сказала Екатерина Михайловна.
Она была одета в синий халат с белым кружевным ворот¬
ничком и казалась такой опрятной и праздничной, что, глядя
на нее, Володя подумал: «Как ей весело здесь работать, долж¬
но быть!»
— Наш завод почти все, что нужно для покрышек, делает
сам, — сказала Екатерина Михайловна. — Казалось бы, не та¬
кая важная в автомобиле деталь — покрышка на колесе, а
сколько мысли и труда требует ее изготовление! Для нее ра¬
ботает огромное количество машин, машинами управляют лю¬
ди разнообразных профессий. Работа всех людей и машин так
тесно связана между собой, что, едва один цех захромает,
тормозят все другие цехи. Поэтому мы привыкли отвечать не
только за свой собственный труд. Мы работаем коллективно.
Володя слушал Екатерину Михайловну и беспокойно по¬
сматривал на Кирилла и Колю. Понравилась она им или нет?
Он боялся — вдруг им здесь покажется скучно? Вдруг ни¬
чего особенного они не увидят в том, как завод изготовляет
покрышки?
— Коля! Ну как? — спросил он тихонько.
— Здорово!—ответил Коля, хотя они ничего еще, в сущ¬
ности, пока и не видели.
— Ну, идемте, — сказала Екатерина Михайловна и повела
их в цехи.
Они шли, шли, шли из одного цеха в другой, и все время
перед ними сменялись машины. То это были великаны с ши¬
рокими спинами, по которым непрерывно вниз и вверх бежали
желтые и темные ткани; в них втиралась резина. То это были
машины, похожие на огромные металлические столы; с крутя¬
щихся валов на столы стекала прорезиненная ткань, методи¬
чески опускался остро отточенный нож и резал бегущую ткань
274

на куски. То были машины с круглыми, открывающимися, как
рты, люками, которые заглатывали только что отмеренные
куски резины и через несколько минут выплевывали полый
длинный рукав. Рукав подхватывался новой машиной, та его
делила на доли. Новый станок — рукав сшит в колесо: авто¬
камера.
— Ну как, Колька? Как?
— Здорово!
Сколько ни слышал Володя от отца рассказов о заводе,
он не представлял сложности машин, пока не увидел их свои¬
ми глазами. Какие-то люди изобрели, сделали, заставили ра¬
ботать станки, агрегаты, приборы. Кто эти люди? Должно
быть, гениальные люди! Вдруг Володя вспомнил отца, и даже
мурашки пробежали у него по спине от волнения. Что же
изобрел его отец, самый простой, обыкновенный его отец,
папа?
Но до основного цеха, где сборщики собирают покрышки,
они еще не дошли.
Все эти удивительные машины в огромных цехах только
готовят полуфабрикаты для сборки. Вот мальчики попали в
высокий зал, где громоздкие сооружения с тяжелыми люка¬
ми дышат белым густым паром. Люки плотно закрыты. Меж¬
ду люками ходит рабочий. Что это? Люк открывается, выбро¬
сив клуб горячего пара. В люке — автокамера. Открывается
второй люк, третий, четвертый. Рабочий вытаскивает крюком
камеры, закладывает новые на варку. Люки захлопываются.
Их откроет невидимая сила, когда срок варки истечет. «Вул->
канизация», — говорит Екатерина Михайловна и, улыбаясь,
смотрит на ребят. Так и она в первые дни своей жизни на за¬
воде, изумленная и растерянная, плутала в огромных цехах.
— Пора нам отдохнуть, — сказала Екатерина Михай¬
ловна.
— Да, давайте посидим, — согласился Кирилл.
Но снова медленно поднялась тяжелая крышка, и ребя¬
та, как прикованные, остались стоять над люками.
— Ведь надо сообразить, как их автоматизировать. Пони¬
маешь? Ты сообразил что-нибудь? — возбужденно спрашивал
Володя то Кирилла, то Колю.
— Не сообразишь сразу.
— Ну как? Колька, как тебе здесь?..
— Здорово!
Наконец Екатерина Михайловна вытянула их из цеха вул¬
канизации и привела на отдых в кабинет начальника сбороч¬
ного цеха.
275

И этого человека с высокими круглыми, как дуги, бровя¬
ми, из-под которых на мальчиков смотрели густо-синие гла¬
за, Володя знал по рассказам отца и знал, что он — Тополев,
создавший во время войны один из самых сложных станков
на заводе.
— Коля! Кирилл! — сказал Володя шепотом. — Посмотри¬
те на этого человека.
— Посмотрел. А что?
— Угадайте, что в нем особенного?
— Трубку курит, — угадал Коля Зорин.
— Чернобровый, — заметил Кирилл.
— Гениальный изобретатель! — сказал Володя гордясь.
Он гордился всем, что было на заводе. Станками, маши¬
нами, агрегатами, собранными здесь в таком множестве, ка¬
кого они во всю свою жизнь не видели. Рабочими, которые с
такой легкостью управляли машинами, словно это не состав¬
ляло для них никакого труда. Тополевым. Кабинетом Топо¬
лева.
— Смотрите, ребята, какой кабинет! — сказал Володя.
276

— Здорово! — повторил Коля, разучившийся сегодня гово¬
рить все другие слова.
А Кирилл осмотрелся и ничего особенного вокруг себя не
нашел:
— Уж кабинет-то обыкновенный.
— Как — обыкновенный?! — обиделся Володя. — А листья?
А книги?
На столах Тополева и Екатерины Михайловны стояли в
вазах осенние листья дуба и клена и в стеклянном шкафу дей¬
ствительно виднелись книги, но Кирилл был прав, ничего не
находя в этом особенного. И прав был Володя, пораженный
кленовыми листьями так же, как автоматизацией сварки ка¬
мер в цехе вулканизации.
— Теперь, товарищи комсомольцы, члены бюро, доложите
нам: как у вас дела в школе? — спросил Тополев, закуривая
свою трубку.
Коля и Кирилл как по команде обернулись к Володе, но
он ничего не успел ответить — в кабинет вошел человек.
Тополев при виде этого человека молча пустил струю ды¬
ма из трубки, а тот переступил с ноги на ногу и тоже молчал.
Молчание похоже было на поединок, и, раньше чем чело¬
век с маслянистым безбровым лицом стал наконец говорить,
Володя понял — побежден он, а не Тополев.
— Федор Иванович, у вас посетители, я, пожалуй, после
приду.
— Нет, товарищ Путягин, раз пришли, говорите сейчас,—
спокойным тоном возразил Тополев.
Володя вздрогнул от неожиданности: Путягин!
— Я, Федор Иванович, надумал новиковский механизм
попытать, — сказал Путягин, с неопределенной улыбкой глядя
в угол мимо лица начальника цеха.
— Вот как! — помедлив, ответил начальник.
Снова наступило молчание.
— Володя, что это? — тревожно шепнул Коля.
Но Володя отстранил его рукой. Он в упор смотрел на Пу¬
тягина.
— К новому надо повертывать, Федор Иванович, — все с
той же, словно наклеенной на лицо, неясной усмешкой промол¬
вил Путягин и перевел взгляд из угла на окно.
Тополев выколотил трубку, поковырял внутри спичкой,
сунул свежую щепоть табаку и только тогда ответил Путя¬
гину:
— Давно пора, Кузьма Кузьмич! Да только теперь нови¬
ковский механизм и не новость. Какая же новость, если комис¬
277

сия технического контроля запретила пользование ручной
скалкой? Не нынче-завтра все станки механизируем. Вот уже
вместе со всеми и поучитесь, Кузьма Кузьмич, механизмом
орудовать.
— Володя! Володя! — дергая его за рукав, зашептал Ко¬
ля.— Новиковский механизм? Это... то?
— Ладно, — сказал Путягин, перестав улыбаться. — Ду¬
мал помочь. Знаете сами, какие массы за Путягиным потя¬
нутся.
Тут Тополев засмеялся и смеялся так же долго, как вна¬
чале молчал, а Путягин теперь смотрел не в окно и не в угол,
а прямо в смеющееся лицо Тополева, и бледная ниточка его
сомкнутых губ становилась все тоньше.
— Ох! — отсмеявшись, вздохнул Тополев. — Да массы-то
все давно уже за Новиковым тянутся!.. Значит, так, товарищ
Путягин, — продолжал он официальным тоном, — переобору¬
дуем ваш станок в общем порядке.
Путягин постоял и ушел.
А Тополев опять обратился к школьникам-комсомольцам:
— Старое сдается, товарищи комсомольцы. Не верит, ме¬
шает, сопротивляется, борется, но срок приходит — сдает¬
ся. Не путягины ведут вперед жизнь. Слава не им... Ну,
показывайте, Екатерина Михайловна, сборочный цех ком¬
сомольцам.
Все время, пока они ходили по заводу и, удивляясь, вни¬
кали в его сложную жизнь, Володя ждал встречи со сбороч¬
ным цехом.
— Идемте, — сказала Екатерина Михайловна.
У Володи пересохли губы, и трудно стало дышать.
— Итак, все материалы для шины подготовлены, созда¬
ны,— говорила Екатерина Михайловна, — а до покрышки
еще далеко. Если перед вами лежат кирпичи — это еще не
дом. Дом надо выстроить. Покрышки надо собрать.
Они пошли в сборочный цех. Здесь над головами на под¬
весных конвейерах плыли полуфабрикаты, различные детали
сборки, готовые покрышки; вращались барабаны станков.
Может быть, случайно, а может, и нет, первым станком, к
которому Екатерина Михайловна подвела мальчиков, был пу-
тягинский. Володя увидел — Путягин взял в руки желез¬
ный лом.
После машин подготовительных цехов, которые втирали
резину в полотнища тканей, кроили их на куски, сшивали,
формовали в автокамеры, прессовали, варили, было странно
увидеть здесь железный лом в руках человека. Путягин сжал
278

губы, сморщил лоб; его лицо, плечи, руки выражали высшую
степень усилий, пока он направлял и укладывал ломом брас¬
лет. И Володя тоже сморщил лоб, стиснул зубы, сжал кулаки.
Путягин отставил лом в сторону — Володя облегченно вздох¬
нул.
Он не стал спрашивать Колю: «Ну как?»
— Здесь прошлое, — сказала Екатерина Михайловна.—
Через несколько дней вы нигде в цехе не увидите ручной скал¬
ки. Мы сдаем ручную скалку в архив.
Она подвела их к другому станку, и за этим станком Во¬
лодя узнал Петю Брунова.
«Сейчас, сейчас я увижу...» — подумал Володя.
Петя повернул рычажок. Из металлического чехла выдви¬
нулся механизм и сам, словно рука, сделал то, на что рядом
Путягин тратил весь запас своих сил. А Петя стоял у станка,
глядел на Володю и хохотал, и подмигивал ему, и что-то кри¬
чал, показывая на чудесный блестящий механизм, который
носил имя Новикова.
— Будущему пополнению рабочего класса привет! — ска¬
зал, подходя к мальчикам, мастер комплекта Виктор Денисо¬
вич Грачев. — Где тут Павла Афанасьевича сын? Здорово,
Владимир! Здравствуйте.
Он по очереди потряс руку каждому мальчику, а Володю
ухватил за чуб и покачал из стороны в сторону:
— Ты чего долго не шел?
«Правда, почему я так долго не шел сюда?» — удивился
Володя.
Ему необыкновенно понравился мастер Грачев с его спу¬
танными рыжеватыми кудрями и лукавой смешинкой в глазах.
Он взглянул на Кирилла и Колю и догадался — Грачева они
одобряют.
— Значит, лекцию прочитать приказываете? — спросил
мастер Екатерину Михайловну. — Собирайтесь, студенты, к
профессору. Так.
Он расставил ребят возле себя полукругом, вынул, к обще¬
му восторгу, из-за уха карандаш и указал карандашом на
станок:
— Видите?
— Видим! — хором ответили ребята.
— Перед вами станок конструкции инженера Федора Ива¬
новича Тополева. Так.
— Какого Тополева? Того? У которого та-акие брови?..—
воскликнул Кирилл.
— Предлагаю вопросы продумывать, — возразил мастер,
279

легонько щелкнув Кирилла по носу карандашом. — Так. А до
Тополева станок представлял совсем противоположное зре¬
лище...
Ребята смотрели, как свободно, не сгибая плеч и спины,
собирал за покрышкой покрышку Брунов, а Виктор Денисо¬
вич открывал им путь станка.
Когда-то этот станок был труден, неуклюж и упрям.
На нем работали только очень здоровые, молодые муж¬
чины, вдвоем, и то через силу. В цех пришел Тополев, комму¬
нист и новатор, и переделал станок. Станок стал умнее и
легче.
Пришел Новиков, додумал свое — станок еще поумнел.
— Встал к станку комсомолец Петя Брунов... — рассказы¬
вал мастер.
Но в это время смена кончилась.
— Виктор Денисович! Еще! Дальше !— просили мальчики,
не отпуская его.
Мастер вытер платком щеки и шею. Он уморился, объяс¬
няя и показывая ребятам жизнь станка, а кончать разговор не
хотелось. Заразительно педагогическое дело: чем дальше в
лес, тем больше дров.
— Студенты! — сказал мастер, подняв вверх карандаш.—
Внимание! Дисциплина превыше всего. — Он вынул из кар¬
мана серебряные часы, чуть не с ладонь величиной, щелкнул
крышкой и показал ребятам циферблат: — Видели?
— Видели! — замирая от нетерпения и любопытства, в
один голос закричали ребята.
— Так!—Мастер защелкнул крышку часов. — Сегодня
день политической учебы, комплект идет на учебу, и профес¬
сор идет. А потому лекция переносится на следующий случай.
Читайте плакат. Ты читай, — велел он Володе, повернув его
за плечо лицом к красному полотнищу, висевшему вдоль сте¬
ны, где стояли станки комплекта Грачева.
— «Молодежно-комсомольский комплект коллективного
передового труда», — громко прочитал Володя.
— Понятно, почему комплект передовым стал? — сказал
Г рачев. — Учимся!
Он шутя стукнул карандашом Володю по носу.
Та же ясеневая аллея привела мальчиков к проходной
будке. Позади, в корпусах, негромко, ритмично говорили го¬
лоса машин.
У заводских ворот стоял автомобиль, четыре его колеса
были обуты в упругие шины. Ребята пощупали шину на пе¬
реднем колесе и нашли на нем марку завода.
280

„РАЦИОНАЛИЗАТОРСКИЙ" ОПЫТ ТОЛИ РУСАНОВА
На следующий день после посещения завода Коля Зорин
пришел в класс, поздоровался и сел за парту, погрузившись,
как обычно, в молчание. Между тем в классе царило необык¬
новенное оживление. Володю и Кирилла окружила толпа. То¬
ля Русанов, валясь на плечи стоявших впереди ребят, кричал
во все горло:
— Не слышно! Не слышно! Встаньте на парту! Не вид¬
но!.. Да говорите же вы! — кричал он, дубася в азарте Гарика
Власова по спине.
— Не толкайся!—кротко противился Гарик, но стоял не¬
подвижно на месте, прочно заняв позицию против Володи.
— Рассказывайте! Не тяните! Про новиковский механизм
рассказывайте в первую очередь!—орал Толя, больше всего
пораженный тем, что механизм так и называется новиков-
ским.
Володя краснел чуть не до слез, и Кирилл великодушно
предложил:
— Давай уж я сделаю им доклад.
Он встал на парту, поднял руку — наступило молчание.
Кирилл начал рассказ. Он дошел до самого интересного ме¬
ста, когда появилась Ирина Федоровна.
— Доскажу в перемену, — пообещал Кирилл, спрыгнув на
пол.
Ребята расселись по местам, но за партами все нарастал
угрожающий шепот, и Ирина Федоровна не решилась сесть за
учительский столик. Она стоя «гипнотизировала» взбудора¬
женный класс, стараясь вложить всю силу воли в свой взгляд.
Гипноз не подействовал, и Ирине Федоровне ничего не оста¬
валось, как вызвать кого-нибудь к столу отвечать. Она вы¬
звала Гарика Власова. У Гарика были пухлые, круглые ще¬
ки, кругленький нос, круглые глаза. Ребята с улыбкой
называли его Кругляшом. Кругляш бойко начал ответ, и в
классе постепенно воцарился порядок.
Но тут на Володиной и Колиной парте стали происходить
странные вещи. Коля выложил на парту учебник, обернутый
в бумагу немыслимо яркого зеленого цвета. От Колиного
учебника рябило в глазах. Сначала на этот парад обратили
внимание только ближайшие соседи Зорина. Коля вытащил
из сумки второй учебник, в такой же зеленой обертке, и кто-
то весело фыркнул. Коля с задумчивым видом положил на
парту третью зеленую книгу. Класс замер. Слышен был толь¬
ко голос Гарика Власова, без передышки частивший синтак¬
281

сические правила, исключения из правил и примеры, подтвер¬
ждающие то и другое. Вдруг в круглых глазах Гарика
отразилось смущение, он умолк и... закрыв ладонью лицо,
затрясся от смеха: Коля выкладывал из сумки четвертую, пя¬
тую, шестую зеленую книгу... На парте выросла высокая стоп¬
ка, все позеленело вокруг, и класс разразился хохотом.
Никто не понимал, почему так смешно смотреть на эту
зеленую пирамиду, но все хохотали, а Коля начал прятать
учебники в парту и удивленно качал головой: «Чему они
радуются?»
— Убери сейчас же! — крикнула Ирина Федоровна, рас¬
строившись главным образом потому, что не могла разгадать:
есть дурной умысел в демонстрации разукрашенных учебни¬
ков Зорина или нет.
— Я убрал. Извиняюсь, — сказал Зорин.
И урок продолжался.
В перемену, само собой разумеется, ребята потребовали
повторения номера. Уж они-то понимали, что Зорин неспроста
потрудился над обложками. В этом старании заключен тай¬
ный смысл.
— Красиво, а без толку, — полюбовавшись, решил Толя
Русанов. — Схватишь книгу — не та. Географию надо —
лезет под руку физика. Ищешь физику — попадается русский.
В них заблудишься — все в один цвет.
— Рационализаторские опыт, — глубокомысленно возра¬
зил Зорин и вынул из кармана тетрадку. Это был ключ. —
Тебе физику? — Коля заглянул в ключ. — Цифра три. Полу¬
чай! Русский? Цифра один. Геометрия? Пять. Не беспокойся,
не заблудишься. Каждый учебник под цифрой. Погляди на
корешки.
Рационализаторское новшество Коли заинтересовало
класс. К зеленой стопке учебников построилась очередь.
— Зорин! Мне алгебру.
— Четыре.
— Ребята! Глядите — четыре!
— Геометрию, Коля!,
— Пять. Проверяй.
— Верно. Пять!
— Литературу! Биологию! Химию!
Продемонстрировав опыт, Зорин умолк, и ребята снова
собрались вдкруг Е$олоди и Кирилла.
Давайте, давайте, рассказывайте, как на заводе?
Звонка снова никто не слыхал. И у Варвары Степановны
весь урок не стихали переговоры, шушуканье, шепот; весь
282

урок у Гарика Власова смеялись глаза, у Толи Русанова го¬
рели, словно крапивой нажженные, уши, он чуть шею не свер¬
нул, оглядываясь на Володину парту. И, едва началась пере¬
мена, класс сорвался с парт как один человек, — доклад
Кирилла все еще продолжался.
Петра Леонидовича в классе встретила, наоборот, тишина.
Это было такое глубокое, странное молчание десятков мальчи¬
шек, что любого учителя на месте Петра Леонидовича оно
удивило бы. Но Петр Леонидович при всей своей подозритель¬
ности был по натуре человек легковерный. Он быстро падал
духом и так же быстро окрылялся надеждами. Когда в клас¬
се был шум, он раздражался, негодовал на ребят и, кое-как
закончив урок, уходил усталым, презирая себя за неуменье
быть педагогом. Иногда класс вдруг преображался. Трудно
уследить за его настроением.
У Петра Леонидовича урок не походил на урок. Случалось,
он наполовину состоял из перекоров с ребятами. Но бывало
и так, что, завладев вниманием класса, Петр Леонидович весь
расцветал и, сам любуясь четкостью своих объяснений, с
таким знанием и блеском раскрывал перед ребятами матема¬
тические законы, что они навсегда оставались в их памяти.
Стоило кому-то перешепнуться, засмеяться, как Петр Леони¬
дович разражался упреками. Он слишком часто отчитывал
своих учеников. В их отношениях была напряженность.
Но сегодня, едва открыв дверь, Петр Леонидович сразу
почувствовал: в классе та обстановка, при которой он умел
работать с подъемом. Он свободно прошел к столу и, не са¬
дясь, приступил к объяснениям. Изумительная тишина погру¬
женного во внимание класса не нарушалась ни кашлем, ни
шелестом страниц, ни шарканьем ног. На всякий случай Петр
Леонидович поглядывал время от времени в сторону Гарика
Власова, зная привычку этого круглощекого мальчика бес¬
престанно шептаться. Гарик молчал. Петр Леонидович бросил
быстрый взгляд на парту Толи Русанова. Но и Толя Русанов,
редкий час не выводивший Петра Леонидовича из равновесия,
сегодня с интересом следил за учителем. Учитель расцвел. Он
объяснял, жестикулировал, глаза у него блестели.
Наконец с привычной стремительностью Петр Леонидо¬
вич подошел к доске, чтобы набросать формулы, и вдруг...
что-то его ударило в лоб. Петр Леонидович обернул к классу
изменившееся от гнева лицо. Сзади что-то слегка стукнуло
его по затылку. Ужас! Ужас! Ему не могло показаться.
— Эт-та что? — крикнул Петр Леонидович как будто трес¬
нувшим от ярости голосом.
283

Володя вскочил, словно окрик выдернул его с парты:
— Мы... мы хотели... Петр Леонидович...
— К доске!
Володя, испуганно одергивая куртку, вышел к доске.
— Объяснить! Хулиганство! Неслыханно!
Сейчас, при виде гнева Петра Леонидовича, и Володя испу¬
гался того, что придумал Толя Русанов. Толя две перемены
выпрашивал у нянечки гвоздь и катушку, и надо же было
случиться, что того и другого добился как раз к уроку Петра
Леонидовича! Гвоздь с катушкой вбили в верхнюю планку
доски. На катушку накрутили суровую нитку, к нитке привя¬
зали мелок. Мелок висит и висит и затеряться не может. Бери
и пиши, когда надо.
Таково было первое «рационализаторское» предложение
Толи. Кто же мог ожидать, что Петр Леонидович, не разгля¬
дев, налетит на мелок?
— Вот вы чем занимаетесь? — снизив до шепота трепещу¬
щий голос, сказал учитель.
— Петр Леонидович...
— Все ясно. За поведение двойка!
Володя не успел сказать слово, чтобы предупредить: есть
еще одно новшество. Не разобравшись сам, почему именно
Новикову надлежит получить за поведение двойку, Петр Лео¬
нидович подбежал к столу и схватил ручку. Вместе с ручкой
вверх взлетела чернильница.
— Это вам так не пройдет!—с угрозой проговорил учи¬
тель, подняв перед классом залитый чернилами журнал.
Правда, залита была только обертка. В конце концов, оберт¬
ку можно сменить. — Нет, нет! Это так не пройдет!
Петр Леонидович, задыхаясь, ворвался в учительскую:
— Ваш класс! Ваш восьмой класс! Вы заслуженный учи¬
тель! Ветеран школы! Депутат горсовета! Я... я... скажу пря¬
мо, вы распустили свой класс!
Петр Леонидович наступал на Андрея Андреевича. Грудь
его бурно поднималась от гнева, реденький хохолок над лы¬
сеющим лбом взлетал кверху, словно вздутый ветром, и такие
несчастные, обиженные метались глаза!
— Голубчик! — мягко сказал Андрей Андреевич. — Вы
умный и образованный человек... Успокойтесь.
Петр Леонидович упал в кресло, обхватив руками голову:
— Довольно! Ухожу из школы.
— Не уйдете.
— Кончено! Сегодня предел. Уйду! Завтра. Сейчас!
Андрей Андреевич взял его руки, отвел от головы:
284

— Не уйдете, буйный вы человек. Не отпустим! С вашими
знаниями! Нате, глотните воды. Теперь улыбнитесь. А теперь
давайте говорить по душам.
ВЕСЕЛЫЙ „ПРОФЕССОР66
В стакане давно стыл чай, на столе лежала раскрытая кни¬
га. Стемнело, но Андрей Андреевич не зажигал огня. Он си¬
дел в кресле у окна, под зелеными листьями фикуса, и думал.
Великан, положив морду на лапы, смотрел на него со своего
половичка грустными от старости глазами. Тихо. Лишь изред¬
ка чирикнет в клетке чиж.
Андрей Андреевич думал о своем классе и сегодняшнем
разговоре с Петром Леонидовичем. Андрей Андреевич не мог
осудить ребят, потому что знал: в их выдумке не только не
было злого умысла, напротив — Толей Русановым руководили
самые лучшие побуждения, когда он «изобретал» подвесной
мел и привязанную к чернильнице ручку. Если бы этот слу¬
чай произошел на уроке другого учителя — у него самого,
Варвары Степановны, даже у Гликерии Павловны, — скорее
всего, он окончился бы улыбкой. У Петра Леонидовича снова
разыгрался конфликт. Что делать? Неужели прав матема¬
тик — надо уходить из школы?
Куда, Петр Леонидович?
«Во взрослую аудиторию. В заводской техникум, напри¬
мер. Там учителей уважают за знания. Там ценят учителя за
то, что он открывает учащимся основы наук. Там жаждут
учиться, прежде всего! Там дисциплина сознательная. Учите¬
лю моего типа надо быть там».
«Ну, классный руководитель, как теперь поступить?» —
размышлял Андрей Андреевич. Есть учитель — с характером
неоткрытым и желчным, с невеселым и не очень ласковым
сердцем, но с умом образованным и живым. Едва ли найдет¬
ся другой, кто бы лучше него дал ребятам математические
знания. И разве мальчики не хотят, не любят учиться? Хотят!
В чем же дело? Дело в том, что сознательной дисциплины в
восьмом «Б» все еще нет. И сколько бы он, классный руко¬
водитель, ни убеждал, убеждений хватит на два дня, не
больше.
«Чего же я все-таки добился? Тот класс, что был прежде,
или не тот? Нет, класс другой».
Андрей Андреевич знал: в его классе, который несколько
месяцев назад он без особой охоты взял под свое руководство
285

и к которому сейчас был так крепко привязан, обозначилась
надежная группа ребят — актив. Это были Володя, Коля, Ки¬
рилл, к ним тянулся Дима Шилов, мальчик с вялым характе¬
ром, но верным чутьем на хорошее, Толя Русанов, чьи шалости
Андрей Андреевич понимал и любил, тянулись другие ребята.
Именно они начинали определять лицо класса, составлять его
силу. Класс созрел для перелома. Почва готова. На помощь
нужно впечатление, большое и решительное.
Андрей Андреевич встал и повернул выключатель. Комната
озарилась светом. На потолок и стены легли странные, при¬
чудливые тени цветов. Встрепенулся на жердочке чиж.
— Поведу, Варенька, ребят на завод, — сказал Андрей
Андреевич.
— Дело обыкновенное. Не впервые, — ответила Варвара
Степановна.
— По-новому поведу. Завод большой, за один раз не
осмотришь — глаза разбегутся. С отбором будем смотреть.
...Володя так и не догадался, что идея дослушать всем
классом лекцию Виктора Денисовича была ему подсказана
Андреем Андреевичем. Он не знал и того, что Андрей Андрее¬
вич заранее побывал на заводе и долго толковал с рыжеволо¬
сым мастером и Екатериной Михайловной. Не подозревал он,
что и день для экскурсии был выбран особенный.
Екатерина Михайловна, как и в прошлый раз, встретила
ребят у входа и повела из цеха в цех к комплекту Грачева.
За эти дни все станки сборочного цеха были переведены
на новиковский механизм. Никто из сборщиков не работал
больше с ручной скалкой. Железный лом сдан в архив. Но¬
виковский механизм в ряду других механизмов теперь казал¬
ся обычным, нормальным. Разве можно было работать иначе?
«Молодежно-комсомольский комплект коллективного пе¬
редового труда на вахте мира!» — прочитали ребята на крас¬
ном полотнище. Такие полотнища они встречали всюду в це¬
хах. Казалось, цехи собрались на демонстрацию — пестро,
красно, празднично!
Но Екатерина Михайловна снова подвела ребят к
комплекту Грачева. Там были веселый «профессор», Петя
Брунов, Никита, Алеша — знакомые ребята, знакомый ком¬
плект!
— Наша лекция сегодня посвящается теме: что такое вах¬
та мира, — сказал Виктор Денисович, накрутил на палец ры¬
жеватое колечко волос, помолчал и, выбрав среди ребят Толю
Русанова, спросил: — Ты, востроносый, как понимаешь этот
вопрос?
286

— Я понимаю так, что надо лучше работать! — ни секун¬
ды не медля, бойко ответил Толя Русанов.
— Правильно! Скажи на милость — в самую точку попал1
Сознательный парень! — шумно обрадовался Виктор Дени¬
сович.
Все ребята заулыбались Толе. Гарик Власов подтолкнул
его в бок. Дима Шилов дернул сзади за куртку.
— Правду сказать, мы и раньше неплохо работали, — про¬
должал мастер. — А надо лучше. Как? Призадумались наши
ребятки. Станочек у нас для сборки толковый. Пожаловаться
грех — умный станок! А нельзя ли еще что додумать? Наш
рабочий, товарищи студенты, давно научился в первую оче¬
редь головой работать, — весело рассказывал курчавый ма¬
стер. — Руки — механизм подсобный, глава всему — голова!
Вот и соображает голова: сэкономлю движения — сэкономлю
и время. Значит, больше покрышек соберу. Давай буду пробо¬
вать экономить движения — решила голова. Так. Теперь за¬
даю вам, товарищи восьмиклассники, задачу, — сказал
мастер. — Слушайте!
■— Слушаем!
— Да мозгами раскидывайте! — погрозил он пальцем.—
Беговую часть шины называют протектором. Шину собрали—■
сверху надевают протектор. С виду он — резиновая полоса.
А надо склеить ее в колесо. Провел сборщик по краям лопат¬
кой— края и склеились. Да пока склеивал — внутрь воздух
набрался. Внутри воздух оставить нельзя — шина пучиться
будет. Берет сборщик шило. Проткнул два-три раза протек¬
тор, выпустил воздух. Теперь все. Шина готова. Что придумал
наш Петруша Брунов? Угадали, студенты?
Напрасно «студенты» раскидывали мозгами. Никто ниче¬
го не угадал.
. Соединил лопатку и шило — получился один инстру¬
мент, — сам ответил на свой вопрос Виктор Денисович и под¬
нял вверх незамысловатый инструментик Пети Брунова.
—| Вот так изобрел! — разочарованно протянул Толя Ру¬
санов.
—• Ну уж это... это уж очень... — пробормотал Кирилл Озе¬
ров.
Юрий Брагин молча пожал плечами.
— Аза такой ответ ставлю вам по колу! — спокойно объ¬
явил Виктор Денисович, — Тебе, востроглазому, кол. Тебе.
И тебе! Теперь слушайте дальше урок, — продолжал он, все
больше и больше входя в педагогический раж. — Рабочий
взял лопатку— движение! — Виктор Денисович показал, как
287

рабочий тянет руку за лопаткой, берет, склеивает ею края. —
Положил обратно — второе движение. Взял шило — движение.
Положил обратно — еще. Сколько вместе? Четыре? А то пере¬
путает шило с лопаткой. Теперь: взял — положил. Вот и все!
Сэкономил минуту! За минутой минута — набегают часы.
А ну, помножьте сбереженные часы на рабочих. Какова эко¬
номия?!
— Понял! Понял! — закричал Толя Русанов.
— Понял? Та-ак. Глядите еще...
Мальчики ближе обступили станок и в изумлении видели;
он умнеет и умнеет от Петиных выдумок.
— Эх, и я стал бы придумывать, если бы сборщиком
был, — сказал с завистью Толя Русанов. — Больше всего мне
хочется быть рационализатором! Что бы мне придумать, ре¬
бята?
— Погоди, кончим школу!
— Это кто там годить собрался? — Мастер круто повер¬
нулся и схватил за локоть Диму Шилова. — Ты? Ай-яй-яй!
Кабы Петя годил, пока техникум кончит...
В Петю Брунова был влюблен весь восьмой класс.
Кто первым испытал механическую скалку? Кто на вахту
мира стал первым? Кто изобрел маховик для сведения и раз¬
ведения рычагов, которые служат для прикатки кромок брас¬
лета? Кто придумал ограничители для правильного наложе¬
ния брекера? И этот смешной инструментик — лопатку и ши¬
ло— придумал все он же, Петя Брунов! И он же — лучший
сборщик в цехе. И он же первый поставил вопрос на цеховом
комсомольском собрании о создании молодежного комплекта
передового труда! Вот каков он, Петя Брунов, парень с корич¬
невыми глазами, высокой смуглой шеей и темным румянцем
на смуглых щеках, который стоит себе за станком как ни в
чем не бывало и в свободную минуту подмигнет то одному, то
другому из ребят.
— Перемена! — объявил мастер. — Что значит, — подняв
палец, добавил он, — переходим в другое помещение, как на¬
мечено в плане.
Ребята захохотали и толпой повалили за мастером. Они
пришли в тихий сводчатый зал, где не было ни станков, ни
машин, ни людей и лишь высились штабеля готовых покры¬
шек, узорчатых, новеньких, пахучих, да эхо гулко разносило
шаги и слова.
— Тем, кто не оценил первое рационализаторское предло¬
жение рабочего-передовика Пети Брунова, выйти вперед! —
приказал Виктор Денисович.
288

Толя Русанов вынырнул из толпы и с величайшей
охотой стал возле мастера. Вышел Коля Зорин. Юрий Брагин
пренебрежительно дернул плечами и сделал один крохотный
шаг.
— Ребятушки мои, ребятушки!—ласково проговорил Вик¬
тор Денисович, загребая всех их в объятия. — Колы отменяю.
За отличное внимание ставлю всему классу пятерку. А теперь
угадайте, зачем я привел вас сюда.
Этот мастер, который знал наизусть станок, цех, заь'од,
всех людей на заводе да к тому же еще и загадки загадывал,
до глубины души восхищал Колю Зорина. Загадки Виктора
Денисовича покорили Колю вконец. Понятно, он не запля¬
сал, как Толя Русанов. Он сморщил лоб и стал усиленно ду¬
мать: зачем, в самом деле, их сюда привели?
— А затем, умники, — снова сам разгадал свою загадку
Виктор Денисович, — чтобы вы увидали глазами да руками
пощупали минуты, сбереженные изобретательством рабочих.
Вот она, наша экономия! Штабеля покрышек! А созданы они
за минуты, сбереженные рационализаторской мыслью рабо¬
чих. И хватит их, чтобы обуть все машины на новых стройках.
Еще и останется! Глядите, ребята, — сказал мастер, раскинув
руки:—^аша вахта мира в работе. Действует!
Затем мастер вынул из кармана серебряные часы величи¬
ной чуть поменьше чайного блюдечка, щелкнул крышкой и
долго рассматривал циферблат, а ребята в это время неза¬
метно теснили Володю вперед, чтобы он от лица класса про¬
изнес благодарственную речь.
— Уважаемый Виктор Денисович... — хотел начать речь
Володя.
Но мастер через головы ребят заговорщически кивнул
Андрею Андреевичу и обратился к нему с непонятным во¬
просом:
— Осталось полторы минуты. Вытерпят они помолчать?
— Вытерпят, — улыбнулся Андрей Андреевич.
Все восьмиклассники, сколько их ни было, в одно мгнове¬
ние затихли. В высоком сводчатом зале наступило безмолвие.
Виктор Денисович смотрел на часы. И Володе казалось — он
слышит, как стучат секунды, меряя время.
Вдруг над головами ребят, в репродукторе, заговорил гу¬
стой, сильный голос:
— Товарищи рабочие, инженеры и служащие! В Москве
открывается Конференция защитников мира. Мы посылаем
на Конференцию нашего лучшего сборщика Петра Брунова
и наказываем своему делегату заявить на Московской
289

конференции наше твердое слово: «Мы за мир! Мы сумеем
постоять за нашу мирную жизнь!»
Эхо гулко, повторило под сводами: «...жизнь...»
ВОСЬМОЙ „БОЕВОЙ" ДЕЙСТВУЕТ
«Петя Брунов — делегат на Конференцию защитников ми¬
ра! Петя Брунов — новатор, передовик производства, а какой
простой, самый обыкновенный на вид человек, и какой весе¬
лый, хороший! Вот на кого мне хочется быть похожим! Но я
совсем на негб не похож, — так думал Володя, вернувшись в
этот день с завода домой. — Правда, мне четырнадцать с поло¬
виной лет, а Пете двадцать три года. Может быть, за восемь с
половиной лет я тоже добьюсь чего-нибудь путного. Но, с дру¬
гой стороны, Петя учится на втором курсе техникума, а я в
восьмом классе. Если сравнивать с точки зрения учебы, раз¬
ница между нами всего один год... А как мне нравится у них
в коллективном комплекте! — вспомнил Володя и улыбнул¬
ся.— И как интересно у них! Выдумал Петя простую вещич¬
ку— соединил лопатку и шило, а минутка осталась в запасе.
Значит, за смену тридцать минут! Вот вам и простая вещич¬
ка! А что, если...»
Володя вскочил., как будто надо сейчас же бежать в шко¬
лу. Но было восемь часов вечера, никуда не надо бежать.
Володя подошел к окну. Осенний дождь барабанил в окно,
по стеклу змеились тоненькие струйки воды. Против окна под
фонарем маслянисто блестела черная лужа. Ни человека на
улице!
«Как жаль, что папы нет дома! Как надо поговорить! К ко¬
му бы пойти? К Зорину или к Кириллу? Идея! Пойду сначала
к Андрею Андреевичу!»
Володя оделся и вышел из дому. Дождь припустил еще
злее и, словно прутьями, косо хлестал его по лицу, Второпях
Володя шагнул с крыльца прямо в лужу и зачерпнул полный
ботинок холодной воды. Улицы пусты. Весь город пуст. Если
бы не огни в окнах да далекое звяканье трамваев, можно
вообразить, что идешь по какому-то заколдованному царству,
где нет никого—сверху, снизу, со всех сторон только вода,
вода...
«Не вернуться ли? — подумал Володя. Впрочем, он коле¬
бался лишь одну секунду. — Хоть потоп — пойду все равно!»
Дверь открыл сам Андрей Андреевич.
— Ты что? Что такое? — воскликнул он, отступая назад.
290

Что случилось, Володя? Зачем ты пришел? Не заболел ли
отец? Да отвечай, что случилось?
— Ничего, — ответил Володя, переступая с ноги на ногу и
в смущении глядя на пол, где в одно мгновение натекла лужа
воды. — Пол вам испачкал...
— Пустяки! Ты зачем в такой ливень явился, удивитель¬
ный ты человек?
— Пришел посоветоваться.
— Что-о? По-со-ве-то-ваться?Г
Андрей Андреевич расхохотался, как умел хохотать толь¬
ко он, — раскатисто, до слез на глазах.
— Что ты, Андрей? — выглянула из комнаты Варвара Сте¬
пановна.
— Ты погляди на него, Варенька! Полюбуйся на этого:
чудака! За советом явился. Выбрал времечко! Да что же, ты
до завтра переждать не мог? Варенька, чайком бы его на¬
поить.
Володя сидел за столом и пил чай с клубничным вареньем.
В ботинке, когда он нажимал ступней на подошву, чавкала
вода. Проволглая рубашка холодила спину. Но Володя не
жалел, что пришел к Андрею Андреевичу. Андрей Андреевич
понял с полуслова, зачем он пришел.
—• Андрей Андреевич, а как они дружно живут в своем
комплекте! Очень интересно у них на заводе. Поработать бы
на каком-нибудь станке!
Андрей Андреевич с улыбкой смотрел на оживленное ли¬
цо Володи и думал: «Какая радость видеть и знать, что вы
растете! Самая большая радость учителя!» Неожиданно он
вспомнил споры, которые не раз возникали в учительской.
Вправе ли учитель иметь любимых учеников?
«Хорошо, — усмехнулся Андрей Андреевич, мысленно про¬
должая сейчас этот спор, — вы говорите: нельзя. Вы говорите,
учитель должен относиться ко всем ученикам одинако¬
во. Держаться со всеми одинаково — да. Но любить? А не
равнодушие ли это — одинаковое ко всем отношение, това¬
рищи? Любимый ученик — это тот, в ком с особенной силой
находят ответ твои лучшие мысли и чувства, ты для него сам
становишься умнее и выше и знаешь: каждое твое слово, как
зерно, упадет на благодарную почву, взойдет и созреет...»
Володя Новиков. Что в этом мальчике? Но не будь его,
класс для Андрея Андреевича стал бы беднее.
Между тем Володя вдруг замолчал. Андрей Андреевич
увидал в его лице то выражение смущенности, по которому
догадался, что сейчас-то и откроется самое главное.
291

— Андрей Андреевич! — чуть нахмурив брови, сказал Во¬
лодя.— У нас из рационализации получился один смех, одни
неприятности. Стыдно Петру Леонидовичу в глаза посмот¬
реть...
— Кстати о Петре Леонидовиче, — осторожно прервал
Андрей Андреевич. — Как ты к нему относишься, дружок?
— Петр Леонидович — замечательный учитель! — с го¬
рячностью отозвался Володя. — Он сердитый и нервный,
но, если бы Петр Леонидович был мастером на заводе,
его там окружили бы почетом. На учение к хорошему мастеру
просятся все новички. А мы... Андрей Андреевич, знаете,
что я предлагаю? Введем в нашем классе настоящую
рационализацию!
Андрей Андреевич встал и не спеша прошелся по комнате.
«Не верит», — понял Володя.
— Дисциплина — вот наша рационализация, — сказал
Андрей Андреевич. — А ты что придумал? — спросил он, обер¬
нувшись к Володе.
— Я придумал объявить борьбу за минуты.
Прошел не один день, пока комсомольское бюро обсудило
этот вопрос, пока Володя, Коля и Кирилл провели в классе
агитацию, «обрабатывая» в отдельности каждого, особенно
таких болтунов, как Толя Русанов и Гарик Власов.
Наконец на классном собрании решено было объявить
борьбу за минуты.
Больше всего Володя боялся насмешек Юрия Брагина.
Но Юрий молчал. Правда, Андрей Андреевич во время
собрания прохаживался между рядами парт и раза два по¬
долгу стоял возле Юрия.
Юрий слушал речи ребят с надменным и скучным лицом.
Остальным не было скучно. Гарик Власов вышел к столу
и сообщил ребятам, что заинтересован борьбой:
— Если я выгадаю себе лишнее время, буду два часа в
день читать приключенческие романы. Потом поступлю в кру¬
жок юных водителей.
— Подрасти сначала, чтобы из-за стола видно было, — не
удержался Юрий.
— И подрасту! — обещал Гарик.
И вот однажды утром Володя сказал отцу:
— Папа! Мы начинаем...
— Так! — понимающе кивнул Павел Афанасьевич.
— Папа! И комсомольцы и все ребята решение приняли.
292

Все согласились. Раньше, папа, на собраниях говорят, говорят
о дисциплине — даже скучно станет. А сейчас! Все как один!
А ты, папа, веришь? Признавайся: да или нет?
— У нас на заводе такой порядок заведен: если комсомоль¬
цы взялись за дело, значит, дело верное, — ответил Павел Афа¬
насьевич.
— Ну, папа, я побегу! — весело крикнул Володя. — Я уж
тебя не дождусь, побегу! Ладно, папа? Вечером все узнаешь...
Он накинул пальто, схватил кепку и сумку и кинулся к
двери.
По лестнице навстречу Володе поднимались Коля и Ки¬
рилл. У них был удивительно торжественный вид. Кирилл
начистил ботинки, как на Первое мая.
— Мы за тобой, — сказал Кирилл. — Побоялись — про¬
спишь.
— Плакат приготовил? — деловито осведомился Володя
у Коли.
— Готов.
— А у меня рамка для газеты готова. «Зоркий глаз». Ребя¬
та, я сомневаюсь, подходящее ли мы дали название? Может,
лучше бы заглавие с пафосом? Например: «Комсомольский
почин».
— «Зоркий глаз» как вонзится, так болтун пригвоздится,—
сказал Коля.
— Идемте скорее! — заторопил Володя товарищей. —
Не опоздать бы!
Как ни торопились друзья, но староста уже дожидался их
вклассе.
— А я с полчаса здесь дежурю, — невозмутимо сообщил
Дима Шилов. — Ну, давайте орудовать, пока не собрались
ребята.
Они пододвинули учительский столик к доске, на стол по¬
ставили стул. Володя забрался на стул. Пришлось повозиться
порядком, пока плакат был прикреплен над доской.
— Сядем — поглядим, — предложил Володя.
Все четверо расселись по партам и молча смотрели на пла¬
кат. В это время в класс влетел Толя Русанов. Вернее, влетела
его сумка, которую он так ловко наподдал от двери ногой, что
она шлепнулась прямо на парту. Вслед за сумкой появился
он сам.
— Молодец! Адресовал точно! — похвалил себя Толя. —
Что вы сидите, как паиньки? — удивился он и увидел плакат:
8 КЛАСС „Б" ОБЪЯВЛЯЕТ БОРЬБУ ЗА МИНУТЫ!!!
293

«А! — сказал Толя и смирно сел за парту.
Плакат был хорош. Его красные броские буквы и три
восклицательных знака убеждали и требовали. Куда бы Толя
ни устремлял взгляд, плакат был все равно перед глазами.
Между тем класс наполнялся. Ребята входили, читали пла¬
кат и садились за парты.
Сегодня день начинался тихо.
Однако Зорин на всякий случай отозвал Толю Русанова
в угол и сказал ему:
— Ты наш тормоз.
Чуть обозначенные светлые бровки Толи Русанова обижен¬
но полезли на лоб:
■— Разве я сейчас торможу?
■— Забудь навсегда тормозить.
Коля Зорин был не речист. Отрубил — и замолк.
Прозвенел звонок, и весь класс стал ждать урока Петра
Леонидовича.
А в учительской в это время происходил разговор.
—- Разве вы впервые ставите в своем классе вопрос о дис¬
циплине? Вы десятки раз ставили этот вопрос, — говорил Петр
Леонидович, нетерпеливо листая журнал.
— Но сейчас они сами ставят его, — ответил Андрей
Андреевич.
— Какая разница! — воскликнул математик, все быстрее
перелистывая страницы журнала.
— Большая. Вы в этом убедитесь сегодня. Завтра. После¬
завтра. Класс вступает в новое качество. Петр Леонидович,
если коллектив начинает жить сознательной жизнью, в наго
надо верить.
— Хорошо. Постараюсь.—Математик захлопнул журнал.
Он шел в класс и думал о том, что не может забыть шуток
Толи Русанова и особенно его последней проделки, когда, по
милости этого баловника, Петр Леонидович пережил унизи¬
тельное чувство стыда. А Миша Лаптев, который, скосив к
переносице черные глазки, довольно ухмыляется, лишь заме¬
тит, что.учитель начинает сердиться? А Гарик Власов, болтаю¬
щий разные глупости соседним мальчикам в самый напряжен¬
ный момент объяснений?
Они мешают Петру Леонидовичу работать в полную силу.
Глупцы! Они мешают себе...
— Ну посмотрим, — сказал Петр Леонидович.
После того случая с мелом тишина ему показалась тревож¬
ной и почти угнетала его. Он вызвал ученика отвечать и, насу¬
пившись, слушал, время от времени беспокойно посматривая
294

Пришлось повозиться порядком, пока плакат был прикреплен над
доской.

на парты. Он старался обходить взглядом лишь Толю Русано¬
ва. В тот раз на лице Русанова было тоже внимание. У Толи
Русанова иссиня-голубые и, если судить беспристрастно, уди¬
вительно привлекательные глаза. Может быть, он и не такой
уж плохой парень. Может быть...
Петр Леонидович не переставал следить за ребятами. Он
заметил — Гарик Власов обернулся назад пошептаться, но
Володя Новиков, чуть привстав, показал ему часы, и Власов
выпрямился и прикрыл рот ладонью, словно опасаясь, что рот
не послушается.
Как кстати сегодня эта спокойная тишина в классе! Петр
Леонидович должен объяснить теорему.
Он подошел к доске и увидел плакат: «8 класс «Б» объ¬
являет борьбу...»
«Если бы это было не игрой, не забавой... — подумал Петр
Леонидович. — Если они действительно хотят помочь мне ра¬
ботать с большей пользой для них же... Не знаю. Посмотрим».
Но он позабыл все свои подозрения, едва взял в руки мел.
Ничто не раздражало и не отвлекало его. Он мог свободно
работать.
Сегодня между классом и им возник тот контакт, при кото¬
ром Петр Леонидович становился талантливым. Он вел урок
именно так, как создал его в воображении.
Наконец Петр Леонидович положил мел и вытер платком
руки. В классе пс-прежнему стояла тишина. Сколько раз она
его обманывала!
«Поняли они меня или нет?» — задал себе вопрос Петр
Леонидович и испугался. Он готов был отказаться от благо¬
пристойности класса, если за ней пряталась пустота.
— Лаптев! — поколебавшись секунду, назвал Петр Леони¬
дович.
Он мог бы, конечно, вызвать Юрия Брагина и уйти с урока
вполне удовлетворенным. Хоть один раз ничем не испортить
себе настроения! Но Петр Леонидович упрямо пригласил к
доске Мишу Лаптева, которого в глубине души считал поря¬
дочным тупицей.
Черные глазки Миши Лаптева побежали к переносице,
остановились, задумались, и затем Петр Леонидович услышал
ответ, от которого любой учитель пришел бы в превосходное
расположение духа.
Затем раздался звонок.
«Сказать, что я ими доволен?» — раздумывал Петр Леони¬
дович. Нет, он ничего не сказал. Он поставил в журнале пя¬
терку против фамилии Миши.
296

В классе поднялся невообразимый шум, но после того лишь,
как за учителем закрылась дверь, Толя Русанов прошелся ко¬
лесом вдоль всего класса.
Почему так ликовал именно Толя Русанов, когда пятерку
поставили Лаптеву? Походив колесом, Толя решил стать ма¬
тематиком.
Гарик Власов объяснял своему соседу по парте, что сего¬
дня ему совсем не хотелось шептаться.
— Ребята, ребята! А знаете, почему я сегодня заработал
пятерку? Тихо было. Никто не мешал. Я слушал — и понял! —
сияя от радости, всю перемену толковал Миша Лаптев.
И почти все ребята толпились возле Володи.
— Володя, заметил? Петр Леонидович сегодня и не рассер¬
дился ни разу. И объяснял интересно.
— Володя! Ты интересно это придумал — бороться за
минуты!
Вдруг Юрий Брагин, который всю перемену молча перели¬
стывал «Огонек», отбросил журнал и рассмеялся.
— Герой! — сказал он, указывая на Володю пальцем.—
Ха-ха-ха! Герой!
Кровь схлынула со щек Володи. Он шагнул к Юрию.
— Зачем тебе это надо? — спросил Юрий, кивнув на пла¬
кат.
— Не мне это надо, всем... — хриплым от гнева голосом
ответил Володя.
Ребята тесным кольцом окружили их с Юрием. Юрий встал,
потянулся, лениво зевнул:
— Всё-то вы делаете, что полагается! А интересных увле¬
чений у вас нет никаких. Ску-ука с вами!
И тут из толпы выскочил Толя Русанов. Он казался щуп¬
лым и слабеньким рядом с рослым Юрием.
— Скука с нами? А нам с тобой скука! Ты своим гаражом
увлекаешься да машиной. А нам на твою машину и твой
гараж наплевать! Нам интересно бороться за минуты. Инте¬
ресно! Интересно! А тебе — вот!
Он рывком сунул кулак к самому носу Юрия. Тот невольно
отстранился. Все засмеялись. Юрий закусил губу, оскорбленно
прищурился. К нему подошел Коля Зорин. Ну, этот под стать
Юрию — тоже рослый, плечистый, да к тому же и хмурый, как
туча.
— Брось насмешничать, Юрий! А не бросишь — поговорю
с тобой по-боксерски!
Между тем давно заливался звонок, и Ирина Федоровна
была уже в классе. Ребята разошлись по партам.
297

Наш «критик» как откроет рот,
Так всех ехидством обольет, —
услышала Ирина Федоровна громкий шепот Коли Зорина.
Шептались Толя Русанов, Гарик Власов, в классе стоял гул.
Ирина Федоровна прочитала плакат и обернулась к ребя¬
там:
— Ненадолго у вас хватило выдержки, однако!
Все сразу притихли.
Ирина Федоровна ходила от доски до противоположной
стены, постукивая высокими каблучками, и диктовала длин¬
нейшие периоды из первого тома «Мертвых душ». У нее не
хватало дыхания залпом прочесть целый период, она останав¬
ливалась на середине фразы и улыбалась.
— Ребята, помилуйте! Беречь минуты — это не значит
бежать галопом по Гоголю, — смеялась она. — Так, пожалуй,
мы с вами все запятые проскочим.
Вдруг она подошла к парте Толи Русанова и стала возле
нее. Толя невинно вскинул глаза на учительницу.
— Что такое? — спросила Ирина Федоровна.
— Что? — спросил Толя.
— Ты не знаешь? У тебя даже уши покраснели! — сама
краснея, с упреком сказала Ирина Федоровна.
— Неужели? — сказал он и потрогал действительно горя¬
чие уши.
— Стыдно, Русанов!
— Ирина Федоровна! Да что вы? Да я... Вам показалось,
Ирина Федоровна!
Ребята дописали фразу и ждали.
— Вам показалось, — не очень твердо продолжал уверять
Толя. — Вам показа... — Он нечаянно взглянул на Володю,
перевел взгляд на плакат над доской, смутился, замолчал, и
из парты появился первый том «Мертвых душ». — Один толь¬
ко раз посмотрел, Ирина Федоровна. Честное слово!
— Нехорошо. Во-первых, это обман. Во-вторых... — Ирина
Федоровна, как полагается, прочитала нравоучение Толе.
Потом продолжался диктант.
Если бы после окончания утренней смены Петр Леонидо¬
вич заглянул в восьмой класс, он немало бы подивился, услы¬
шав разговор, какой происходил между уборщицей и восьми¬
классниками. Уборщица наспех подметала пол, посыпанный
мокрыми опилками, и пробирала собравшихся у доски ребят.
298

— Русским вам языком говорят — расходитесь! — ворчала
уборщица. — Вторая смена сейчас собираться начнет, а они,
на-кася, всё в классе толкутся!
— Тетя Зина, уйдем! Дайте задачку решить!
— Напала охота не вовремя задачки решать! Урока вам
мало?
— Как ты доказываешь? Ты неверно доказываешь! Откуда
у тебя три с четвертью урока набралось? Где ты их взял? —
кричал Толя, ошеломленный ответом задачи, которую Володя
решал на доске.
— Где взял? Ты не знаешь, где взял? А вот где! — Володя
смахнул тряпкой написанные на доске цифры и снова засту¬
чал мелом.
— Ребята, слушайте, слушайте! Судите по правде, ребята!
Он нарешает, пожалуй! Следите за ним! — упрашивал Толя
Русанов товарищей.
— Первое действие! — кричал Володя, стараясь его пере¬
кричать.— Первое действие: Ирина Федоровна подходит к
Русанову. Диктант прерван, начался разговор. Разговор про¬
должается ровно пять минут по часам. Вот они. По радио вы¬
верены.— Володя, вздернув обшлаг, показал Толе руку с ча¬
сами.
— Ладно! Видел! А где действие? Никакого действия нет.
Тоже задача!
— Пять минут есть. От пяти минут не откажешься.
— Ладно! Дальше валяй!
■— Второе действие: пять помножим на тридцать...
— Как помножим? Какое ты имеешь право множить?
— Такое право, что ты не один пять минут потерял. Из-за
тебя все тридцать человек по пяти минут потеряли. Пять по¬
множим на тридцать, получается... Сколько? Ровно сто пять¬
десят. Переводим минуты в часы. Ребята, сегодня наш класс
из-за Толи Русанова в убытке на два с половиной часа, то есть
три урока плюс четверть урока. Вот какой ты растратчик! И в
первый же день!
— Ребята! Да как это так? — жалобно протянул Толя.
Толя считал, пересчитывал цифры, свалившиеся на его зло¬
получную голову. Грандиозные цифры! Из пяти минут наросло
два с половиной часа, три с четвертью урока!
— Э! Постойте! Постойте! — вдруг сообразил он. — Поче¬
му на меня одного все пять минут навалили? Ирина Федоров¬
на читала лекцию для всех.
■— О чем лекцию?
— Как о чем? О том... Ну, о списывании. И вообще...
299

— Мы о списывании вообще давно и без лекции знаем.
— Не отвертишься, Толька! Признавай себя виноватым, —
сказал Кирилл. — А я пойду статью для «Зоркого глаза» о те¬
бе напишу: «Как пропало в нашем классе три с четвертью
урока».
Тетя Зина подмела опилки к доске, и восьмиклассникам
пришлось разойтись.
„МАЛЬЧИК, ТЕБЕ НАДО ПОМОЧЬ"
Однажды на перемене в класс вошел секретарь школьного
комитета комсомола Сергей Чумачов:
— Здравствуйте, новаторы!
Он посмотрел на плакат и стал у газеты. Ребята, сгорая от
любопытства, выжидали, когда Чумачов прочитает статьи. Он
читал до тех пор, пока не появился учитель; тогда Чумачов,
забыв авторитет десятиклассника, побежал из класса, меряя
чуть не по метру длинными, как у журавля, ногами.
В этот день «Зоркий глаз» сообщал, что на химии зря по¬
теряно время. Теперь виновником был общий любимец Гарик
Власов, круглощекий паренек. Он некстати занялся рисовани¬
ем. А учитель как раз вызвал его отвечать. Пока Гарик прятал
рисунок, искал пропавшую куда-то тетрадку по химии, пока
морщил лоб, стараясь разгадать, о чем шла речь на уроке,
время текло да текло. Прозвенел звонок. Гарик так и не со¬
брался ответить. Это было вчера. Позавчера и третьего дня
«Зоркий глаз» потерь не отметил.
Урок кончился, и в перемену снова явился Сергей Чумачов.
Теперь он привел с собой двух других десятиклассников.
Они до звонка читали газету.
Когда и на третью перемену пришел Чумачов, его встретил
дружный смех класса.
— Повадился журавль по воду ходить, тут ему и голову
сложить! — крикнул Толя Русанов.
— Ваш «Зоркий глаз» за дисциплину взялся? — сказал
Чумачов. — Помогает?
— Еще как! — хвастал Толя. — Теперь у нас на уроках
порядок. Мы теперь без дисциплины не можем.
— Надо у вас позаимствовать опыт, — сказал Чумачов.
Через день Коля Зорин с таинственным видом спросил Во¬
лодю:
— Заходил к десятиклассникам?
300

— Нет.
— Идем. Что увидишь!
Володя догадывался, что может увидеть в десятом классе.
Неужели они «позаимствовали» опыт?
Действительно, через стену десятого класса протянулся
плакат, точно такой, как у них, с тремя такими же восклица¬
тельными знаками.
— Привет передовикам! — крикнул Сергей Чумачов.
Скоро еще один класс объявил борьбу за минуты.
— У нас в школе начинается движение — ты заметил,
Володя? — спросил Толя Русанов.
— Движение-то начинается, а кто по математике в хвосте
ковыляет?
— Ох-хо-хо! — засмеялся Русанов. — Вспомнил давнее
прошлое! Погоди, я вас всех удивлю!
— Чем ты нас удивишь?
— Я математику теперь считаю самым первым предметом.
И у Петра Леонидовича ко мне возникла симпатия.
Неизвестно, возникла ли у Петра Леонидовича симпатия к
Толе Русанову, но он с охотой шел в восьмой «Б». Правда, на
его уроках и сейчас не всегда царила мертвая тишина. Да и
не нужна была она Петру Леонидовичу.
Надо, чтобы ребята соображали и думали. Чтобы матема¬
тика им была интересна. Вот чего он добивался! Раньше слиш¬
ком многое мешало Петру Леонидовичу вызывать в учениках
этот интерес. Они сами мешали ему и себе. Но, должно быть,
они поумнели.
— Головастые у вас, однако, ребята! — сказал математик
Андрею Андреевичу.
— Кажется, тронулся в путь мой восьмой боевой! — отве¬
тил Андрей Андреевич.
Пожалуй, если бы в учительской снова возник спор о праве
учителя иметь любимых учеников, Андрей Андреевич мог ска¬
зать теперь так: «Бывают и любимые классы».
В этом классе Андрея Андреевича больше всего беспокои¬
ла жизнь Юрия Брагина.
Вначале Юрий не пропускал случая посмеяться над затеей
ребят.
«Придумали игру! Детки!» — пренебрежительно говорил он
всякий раз, когда после уроков Володя, Коля Зорин или Ки¬
рилл читали ребятам коротенькие сообщения о событиях дня.
Сообщения были лаконичны и выдерживались в торжествен¬
ном стиле:
«Сражение выиграно». Это значило — день прошел хорошо.
301

«Понесены тяжелые потери» — в классе двойки.
«Наблюдательный пункт потерь не отметил» — снова хо¬
рошо.
Юрий презрительно щурился, а никто не обращал на это
внимания. Не потому, что ребята сговорились проучить Юрия
или сердились, — они просто сторонились его. Юрий был ску¬
чен, неинтересен им.
Может быть, ребята действительно немного играли, каж¬
дый день назначая новый «наблюдательный пункт». Наблюда¬
тельным пунктом был человек, которому вручали Володины
часы (единственные на весь класс; часы Юрия Брагина, само
собой разумеется, не могли идти в счет). Наблюдательным
пунктом «засекались» все происшествия дня. Веселая и злая
газета «Зоркий глаз» была тоже игрой, однако учителя гово¬
рили, что она делает важное дело.
Но самым важным из всех происшествий было то, что ре¬
бята сдружились.
А Юрий остался один. Правда, с ним был Миша Лаптев.
«Хочешь, научу водить машину?» — спросил Юрий, и Ми¬
ша был куплен. Но что Юрию Миша! Юрий был одинок. Если
бы ребята позвали его что-нибудь делать! Все как будто за¬
были о Юрии. Какое они имеют право о нем забывать? Юрий
и хотел бы смеяться над классом, да ничего у него не получа¬
лось. Плохо жилось ему.
Андрей Андреевич все это видел.
То, что Юрий долгое время держался отдельно от ребят,
было естественно. Андрей Андреевич считал, что Юрию по¬
лезно узнать: класс проживет без тебя, а тебе одному не про¬
жить.
Но теперь наступал такой момент, когда затянувшая¬
ся обособленность Юрия могла нанести ему тяжелый
урон. Нельзя допустить, чтобы замкнутость перешла в
озлобление.
В один из своих уроков Андрей Андреевич вызвал Брагина
отвечать. Юрий вышел к доске спокойный и сдержанный, как
всегда знал все отлично, но оттого ли, что, отвечая, покусывал
губы, нервно сводил брови и избегал смотреть прямо в глаза,
Андрей Андреевич в его лице угадал затаенную обиду. Каза¬
лось, оно говорило: «Я знаю, вы меня не любите. Что я ни
сделаю, как ни постараюсь, вы меня не любите все!»
«Мальчик, тебе надо помочь», — подумал Андрей Андрее¬
вич.
После урока он послал Брагина отнести карту в учитель¬
скую.
302

— Постой!—^остановил Андрей Андреевич Юрия, когда
тот, поставив карту в угол, хотел уйти.
Юрий стоял, глядя мимо учителя, напрягая все силы, чтобы
сохранить безразличное выражение лица.
— Ну, дружище, — сказал Андрей Андреевич, — большие
дела у нас происходят.
Юрий молчал.
— Хорошо прошел сегодня урок у Петра Леонидовича?
— Хорошо, — ответил Юрий, взглянув наконец на учителя.
— Вот видишь! А раньше всё нелады да нелады. Что ж из¬
менилось? Учитель-то прежний. Вы стали другими... Хочу я,
Юрий, поручить тебе шефство над одним из ребят, — промол¬
вил Андрей Андреевич, дружелюбно положив руку ему на
плечо.
Юрий ждал, опустив глаза.
— Надо подготовить в комсомол Мишу Лаптева.
Юрий быстро вскинул ресницы, краска пятнами пошла у
него по лицу.
— Мне... Я?
— А почему бы и нет?
— Лаптева не примут в комсомол, —снова опуская глаза,
сдержанно ответил Юрий.
— Учится Лаптев неплохо. Какая же причина, чтобы не
принять его в комсомол? — вслух раздумывал Андрей Андрее¬
вич, пытливо всматриваясь в лицо Юрия. Юрий все гуще крас¬
нел.— Лаптев — твой самый близкий товарищ. А ты у нас
старый комсомолец, второй уже год. Как же так? Товарищ —
и недостоин вступить в комсомол? Почему?
— Его не любят ребята.
— За что?
— Он непринципиальный.
Андрей Андреевич снял с плеча Юрия руку и заложил за
борт пиджака.
— Я так думаю... может быть... я не знаю,.. — спотыкаясь
на каждом слове, проговорил Юрий.
— Если Лаптев не принципиален, ты должен помочь ему
стать принципиальным. Ты комсомолец, а он твой товарищ, —
спокойно произнес Андрей Андреевич.
— Хорошо. Я подготовлю его в комсомол, я... — Юрий по¬
вернулся и убежал из учительской.
В этот же день Андрей Андреевич, уходя после уроков из
школы, позвал с собой Володю.
Скорее всего, Андрей Андреевич будет с ним говорить о
том, что комсомольское бюро хорошо взялось за работу, что
303

всем учителям нравится в восьмом «Б» дисциплина, что ребя¬
та стали лучше учиться. Так думал Володя, и, как ни старался
скрыть улыбку торжества, лицо его все так и сияло.
Что ж, он никогда не умел таиться: горе так горе, радость
так радость.
Но Андрей Андреевич шел молча.
Был октябрьский ветреный день. Вдоль тротуара, скрипя,
качались черные деревья. Володя поднял воротник и уже с
беспокойством ждал разговора. Почему Андрей Андреевич
молчит?
— Расскажи мне, дружок: каковы у вас отношения с Юри¬
ем Брагиным? — спросил он наконец.
Вопрос был таким неожиданным, что Володя смешался.
Меньше всего он интересуется Юрием Брагиным. Он не хочет
с ним иметь никаких отношений. Пусть Брагин живет, как ему
нравится. Они враги на всю жизнь.
— Но ты знаешь, как сейчас живет Юрий?
— Не знаю и знать не хочу! — запальчиво ответил Володя.
Он понял — Андрей Андреевич задумал их примирить. На¬
прасно. Ничего не получится. И если Юрий собирается к нему
подойти... пусть не подходит.
— Ты должен к нему подойти, Володя, — сказал Андрей
Андреевич, подчеркивая голосом «ты».
«Может быть, это шутка?» — подумал пораженный Володя.
Андрей Андреевич шел рядом с ним, легко опираясь на
палку, и даже тени улыбки не мог уловить Володя в выраже¬
нии его серьезных и задумчивых глаз.
— Я никогда не помирюсь с Юрием, — сказал Володя за¬
мкнувшись.
Щелкнул ключик. Все внутри заперто. Никому входа нет.
С отцом он ссорился по-другому. Там он горячился, спорил,
доказывал. Впрочем, после смерти бабушки они ни разу не
поссорились с папой...
— Ты секретарь бюро комсомольской организации клас¬
са, — говорил Андрей Андреевич, как будто не расслышав от¬
вета Володи. — В вашей группе есть комсомолец, который
живет в одиночку, в бездействии. Тебя это не заботит, ком¬
сорг?
— Бюро даст ему поручение, — буркнул Володя.
— Так начинается формализм, — возразил Андрей Анд¬
реевич.
— Я не могу с ним помириться! Не могу я к нему подой¬
ти! — почти, с отчаянием повторил Володя.
— Тем более не может первым подойти к тебе он.
304
10

— Почему?
— Он остался один. Ты окружен друзьями. Ему неважно
живется. Тебе хорошо. И, наконец, самое главное — за ком¬
сомольскую группу отвечаешь прежде всего ты. Все ли благо¬
получно в твоей группе, комсорг?
Они поравнялись с калиткой. Андрей Андреевич взялся за
щеколду, повернул, но не открыл калитки.
— Кстати!.. — другим, веселым, тоном заговорил Андрей
Андреевич, как будто вопрос о Юрии был уже разрешен. —
Кстати, Володя, в школе, на глазах у нас, возникает еще одно
новое дело. Надо помочь, а мы идем мимо.
— Какое новое дело? Где? Кто у нас новатор, Андрей
Андреевич?
— Гликерия Павловна, дружок.
— Я... я не заметил.
Володя не знал, что сказать от удивления. Неужели Гли¬
керия Павловна стала новатором? В чем?
— Гликерия Павловна организует кружок по изучению
реконструкции Волги. Что это? Разве не новое дело? Как ты
считаешь, Юрий Брагин был бы дельным старостой в этом
кружке?.. Ну, до свиданья, дружок. Подумай о нашем раз¬
говоре.
Андрей Андреевич повернул щеколду и ушел. Калитка за¬
хлопнулась.
«Думай. Не откроюсь, пока не подумаешь», — казалось
Володе, дразнила его, закрывшись, калитка.
Он выбрал самую длинную дорогу домой, такую длинную,
что она скорее вела прочь от дома. Володя направился на
Стрелку, а это было совсем в противоположной стороне. Но
если думать, так думать.
«Юрий насмехался надо мной, когда у меня было увлече¬
ние музыкой. Ладно, я не стал музыкантом, но зачем он сме¬
ялся? Зачем он насмехался надо мной здесь, в Медвежьем
овраге?»
Как раз в это время Володя поравнялся с Медвежьим овра¬
гом. Осенние ветры дочиста вымели просторную впадину —
она лежала скучная, словно ничем не наполненное гигантское
блюдце. Здесь было самое тихое место в городе: летом на мо¬
стовой прорастала трава, сумрачно стояли заросшие мохом и
плесенью старые церкви.
«Он всегда насмехается. Не хочется мне с ним мирить¬
ся», — подумал Володя и пошел вверх, на Стрелку.
С Волги дул ветер. То густея, то редея, неслись облака,
разбегались по небу, из Заволжья наплывали другие, клуби-
305

лись, летели; вдруг на мгновение сквозь них прорывалось хо¬
лодное солнце, скользнув беглым лучом по земле; день то тем¬
нел, то светлел. Волга была неспокойна, просторна и странно
пуста — ни баржи, ни парохода, ни лодки. Крутые волны би¬
лись о берег и, сбегая, оставляли на песке клочья рваной,
грязновато-желтой тающей пены. Неприютно шла осень.
Если бы кто-нибудь спросил Володю: «Любишь ты Вол¬
гу?»— он удивился бы и не знал, что ответить. Он стоял
сейчас один на Стрелке, не помня, зачем сюда пришел. Над
Волгой вздымались и с громом падали волны, отражая
летящее хмурое небо, и Володе казалось — оттуда крадется
тревога.
«А вдруг сейчас из-за гряды зубчатого леса, что стоит кре¬
постным валом на горизонте, в Заволжье, с гиком и воем вы¬
рвутся дикие полчища, как во времена татарского ига?» —
вообразил Володя.
И вот он увидел: из-за леса в Заволжье поднимаются тем¬
ные полчища татар и монголов. Вот он видит — над городами
и селами горько стелется дым. И ложится пустыня кругом.
«Тогда по русской земле редко ратаеве... нъ часто врани
граяхуть, трупиа себе деляче...»
Были дым, огонь, горе в Володином городе, выли над тру¬
пами псы...
Он продрог: то ли осенний ветер пробрал его до костей,
то ли эти картины вызвали зябкую дрожь.
Но он не уходил, хотя ветер крепчал и Волга вся пенилась
и кипела, словно котел.
На том берегу Которосли, которая, впадая в Волгу, делала
против Стрелки крутую петлю, дымили невысокие трубы паро¬
вой мельницы, беспорядочно рассыпались, то протянувшись
в линию, то сбежавшись в тесную кучку, дома, а позади, на
горе, чернели обглоданные осенью вершины деревьев.
Там когда-то, в предместье города, неподалеку от Волги,
на этой горе, окруженной в ту пору лесами, поднялся против
врага непокорный народ. Зазвенели мечи. Ржали кони, сви¬
стели стрелы. Эхо разносило по лесу звуки воинских труб, кри¬
ки, стоны...
Может быть, и Володин какой-нибудь очень давний предок
обнажил меч, вышел навстречу врагу и стоял насмерть?
Тьма ночи после боя окутала город, Волгу. И пришли из
города осиротевшие жены и дети плакать и тужить по убитым.
Была великая скорбь на той горе. Туга.
— Тугова гора, — громко произнес Володя, точно впервые
услышав торжественную печаль этих слов.
306

Андрей Андреевич привел их однажды на Волгу и расска¬
зал историю неравной борьбы.
Прошли века, а Тугова гора все стоит. Несутся над горой
осенние тучи. Гнутся под ветром деревья...
В восемнадцатом году Володин дед, большевик Федор По¬
тапов, стрелял с Туговой горы по белым из пушек...
А ветер между тем становился все сильней и вот разомчал
в разные стороны тучи, размел край синего неба, и предзакат¬
ное солнце всеми своими лучами ударило в окна домов, мирно
приютившихся на склонах Туговой горы. Окна вспыхнули, за¬
горелись золотыми огнями.
«Да, — вспомнил Володя, — а как же .я решу с Юрием?..»
Подружиться с ним Володя не мог. Но ведь Андрей Андрее¬
вич и не говорил о дружбе. Андрей Андреевич спросил: «Все
ли благополучно в твоей группе, комсорг?»
Володя думал — всё хорошо. Они и верно здорово привык¬
ли друг к другу — Володя, Коля, Кирилл, Дима Шилов, и
прекрасно обходятся без Юрия Брагина. Почти и забыли, что
он тоже комсомолец.
«Как же быть?» — вздохнул Володя. Вот когда начиналось
самое трудное. Как на его месте поступил бы боевой, реши¬
тельный, самый настоящий комсомолец — например, Олег Ко¬
шевой? Отвернулся бы от Юрия навсегда? Нет, пожалуй.
«Ладно. Постараюсь на него повлиять, чтобы он прибли¬
зился к ребятам! — подумал Володя. — Уговорю ребят —
пусть влияют. Да и жалко мне что-то стало его».
А небо снова нахмурилось. Серая пелена тумана заволокла
Тугову гору, низкий берег Заволжья и поползла по реке. Во¬
лодя пошел домой.
ГЛИКЕРИЯ ПАВЛОВНА ДЕРЖИТ ЭКЗАМЕН
Гликерия Павловна с удивлением вспоминала тот однажды
случившийся в своей педагогической практике день, когда
ученики слушали ее весь час, не проронив ни звука. Это было,
когда она рассказывала ребятам о путешествии по Волге.
Гликерии Павловне страшно хотелось поделиться с ребятиш¬
ками пережитым, и уж как завидовали они учительнице: на
Мамаевом кургане побывала, увидела своими глазами, где
будут строить знаменитую гидростанцию, о которой теперь во
всех газетах расписывают чудеса!
Учительница целиком овладела вниманием ребят и по лег¬
коверию своему решила, что отныне ее работа сама собою
307.

пойдет по-новому. Покорила ребят! Гликерии Павловне вооб¬
разилось, что они так вечно и будут глядеть ей в рот и ловить
каждое слово.
Однако нельзя же все время рассказывать о путешествии,
единственном в жизни. Надо проходить программу. И тут она
убедилась, что вдохновения хватило ей на один только час.
Чем увлечь ребят, как их захватить, если ты только и делаешь,
что пересказываешь главы из учебника?
На уроках географии восьмиклассники занимались кто чем
хотел. Тщетно Гликерия Павловна стучала по столу линейкой:
гул стоял в вдассе от разговоров, особенно когда учительница
приступала к объяснейию нового. Какой-нибудь озорник, вро¬
де Толи Русанова, открыв учебник, водил пальцем по строч¬
кам, следя за ее изложением, и на потеху всему классу подда¬
кивал вслух:
— Здесь все точно написано, как вы говорите, Гликерия Пав¬
ловна. Правильно!
Нет, дальше так жить невозможно!
Может быть, Гликерия Павловна продолжала бы мириться
с плачевным своим положением, утешая себя жалобами на
педсовете, что в восьмом «боевом» кошмарная дисциплина,
сил нет справляться, хоть из учителей беги, если бы не гот
удивительный день. Гликерия Павловна поняла: или в самом
деле беги из школы, или пора, учительница, над своей судьбой
призадуматься!
Обычно, возвратившись из школы, она надевала передник
с оборками, повязывалась белой косынкой, зажигала керосин¬
ку и примус и полдня готовила для мужа подливки и соусы,
выкинув из головы все, что не связано с тихим домашним
житьем. Уморившись над соусами, она ложилась на диван
отдохнуть. Развернет газету, ахнет, прочитав о злодеяниях
американцев в Корее, отведет душу, разделав на все корки
проходимцев-захватчиков, и заснет безмятежным послеобеден¬
ным сном.
Вечером они с мужем играли в картишки или отправлялись
к кому-нибудь в гости, з кино, иногда в Дом учителя, и какая
гордость и радость, если приятельница-франтиха позавидует
новому платью Гликерии Павловны!
Так день за днем.
Не диво, что восьмиклассники то и дело вгоняли Гликерию
Павловну в краску. Начитаются «Вокруг света» и давай пы¬
тать вопросами, о которых в программе нет и помину.
Словом, Гликерия Павловна поняла: ребята растут, жизнь
идет вперед, а она топчется на месте.
308

И вдруг застыдилась.
Начала она с того, что записалась в городскую библиотеку.
Иван Арсеньевич недовольно косился на вороха притащенных
ею из библиотеки книг и журналов, вздыхая о прежних вече¬
рах за самоварчиком и «подкидным дураком».
Ничего не попишешь — пришлось смириться.
Гликерия Павловна с таким усердием взялась за учебу, с
каким раньше занималась стряпней. Стряпню тоже вовсе не
бросишь. Жизнь ее стала нелегкой.
В сущности, все былые годы работы в школе можно счи¬
тать вступлением, затянувшимся и довольно ленивым. Настоя¬
щая работа начиналась только теперь, когда на каждом уроке
она держала сама перед собою экзамен.
Ребята не догадывались о переживаниях учительницы, но
постепенно отвыкли следить по учебнику, точно ли она изла¬
гает сообщенные на такой-то странице географические све¬
дения.
Невелика победа. Одна Гликерия Павловна знала, какого
труда стоят ей полчаса внимания класса.
Бывали и теперь скучные и плохие уроки. И нередко.
Подперев щеки ладонями, она вздыхала и корила ребят.
— Все здоровье мое баловством вашим унесло! Тихо, вы!
Потише — к делу поближе!
Или, как раньше, постукивала указкой по столу, чтобы
усмирить озорников.
Но никогда не уходила она из школы с раздраженным
и обиженным сердцем. Посидит на диване в учительской,
обмахнет платком разгоряченные щеки, шепнет кому-нибудь
по секрету, что опять нынче провалила урок, и возьмется
за книги.
«Что с ребят спрашивать? С себя, мать моя, спрашивай».
Было одно дело, которое Гликерии Павловне не давало
покоя. Она взялась за него сгоряча. Этим делом был кружок,
который Гликерия Павловна обещала ребятам. Кто-то на лету
подхватил слово, полетело слово по школе, и вот в коридоре
возле учительской висит объявление: «Кружок по изучению
строек на Волге. Ребята, записывайтесь!»
Ребята записываются. Однажды Дима Шилов сказал:
— Набралось пятьдесят человек. Самый мощный во всей
школе кружок. Пора начинать, Гликерия Павловна!
Гликерия Павловна только ахнула про себя: «Батюшки
мои! На что решилась?» — и тихо пошла в учительскую, в
раздумье перебирая на шее тяжелую нить желтого янтаря.
— Андрей Андреевич! — взмолилась Гликерия Павлов^
309

на. — Не приложу ума, как быть. Размахнулась на такое дело,
а с чего начинать, не знаю.
— Кружок? — догадался Андрей Андреевич.
— Сдаюсь. Не осилю! — вздохнула она. — Плохо, Андрей
Андреевич! И как только с языка у меня сорвалось? Мыслимая
ли вещь — объявить на всю школу: «Кружок по изучению
строек на Волге»! Голубчик Андрей Андреевич, выручайте!
— Подсказать, с чего начинать?
— Какое там начинать! После начала продолжение сле¬
дует. Под суфлера век не будешь работать. Андрей Андреевич,
объявите по классам: по состоянию здоровья Гликерии Пав¬
ловны, так, мбл, и так, в текущем году кружок отменяется.
— На будущий, значит, откладываем? — серьезно спросил
Андрей Андреевич. — За год стройки далеко ушагают. Не до¬
гнать, пожалуй, Гликерия Павловна.
— Ой! — схватилась она за бок. — В печень кольнуло. Как
расстроюсь — сверлит.
Андрей Андреевич захохотал:
— Гликерия Павловна, вам тридцать пять лет?
— Тридцать пять, — со вздохом согласилась она. — Что
мои года считать, Андрей Андреевич! Мне не замуж выходить.
Как с кружком быть?
— О Суворове слышали? — спросил он.
— Не отшучивайтесь, Андрей Андреевич. Посмеетесь — и
нет вас, а думать мне.
— Так вот, когда Суворов вел войска через Альпы, — со
смеющимися глазами заговорил Андрей Андреевич, — столь
немыслимые препятствия встали у него на пути, что измучен¬
ные солдаты пали духом и собрались отступить. Суворов за¬
бежал перед войском, упал в снег и кричит: «Солдаты! Снача¬
ла меня закопайте, тогда через мою могилу бегите назад.
В жизни не отступал и привыкать не хочу!» Так-то вот, Глике¬
рия Павловна.
— Я другое припомнила, Андрей Андреевич, — помолчав,
сказала она. — На Мамаевом кургане окопчик пришлось мне
увидеть. Висит над обрывом канавка. Капитан меня туда при¬
водил. Его окопчик...
Казалось Гликерии Павловне, и не надумает, как взяться
за такое новое дело, но, когда, завалив стол газетами, приня¬
лась одну за другой читать статьи о строительстве, которыми
в те дни полны были газетные полосы, грандиозный, поэтичный
мир раскрылся у нее перед глазами.
310

«И сказок таких народ не слыхал! В песне поется: «Не те¬
чет река обратно». А она потечет. Моря разольются. Зазеле¬
неет пустыня».
Она вспомнила рыжеватые голые степи в нижнем течении
Волги, иссохшую землю, зной, ветер, мглистое небо. Жажда,
жажда...
«Всё можем! Всё переделаем!—думала Гликерия Пав¬
ловна. — Поглядите-ка на нас. Покусайте локотки!»
Кому она пригрозила? Да тем проходимцам-захватчикам...
Но, так или иначе, надо было наметить план работы
кружка.
Географию района строек необходимо изучить? Необходи¬
мо. К примеру, Сарпинские степи. Что было? Что будет?
Суховеи, черные бури.
Как народ всей страны помогает строительству...
«Наши тоже, наверное, делом отозвались, — мелькнула у
Гликерии Павловны мысль о заводе и городе. — А я-то гадала,
с чего начинать!»
Теперь надо было позаботиться о помощнике.
«Приспособить бы кого-нибудь из ребятишек поречистее
да потолковее, — обдумывала Гликерия Павловна. — Кого?
На словах все они толковы, от работы только отлынивают...»
Едва успела она пожелать, желание сбылось. Помощник
явился.
СЫН, МАТЬ, ОТЕЦ
Выбежав из учительской после разговора с Андреем Анд¬
реевичем, Юрий хотел ехать домой, но передумал. Решил по¬
сидеть в читальне и сразу же подготовить план перевоспита¬
ния Миши Лаптева. В читальне тихо, нельзя разговаривать, а
Юрию как раз не хотелось ни с кем говорить. Он вынул из
портфеля чистую тетрадь.
«Что нужно в первую очередь исправить в Мише Лапте¬
ве?» — написал Юрий в тетради и задумался.
Он не мог бы сказать, что был крепко привязан к своему
соседу по парте. Юрий не мог даже сказать, была ли между
ними дружба. Когда Миша бегал любоваться на отцовскую
машину и упрашивал покатать его, разве то было дружбой?
Скорее, они сошлись после. Уж не после ли перевыборов ком¬
сомольского бюро они сблизились с Лаптевым?
Юрий задал себе этот вопрос, и ему стало вдруг жарко. Он
закрыл тетрадь и украдкой оглянулся. Кажется, никто не про¬
311

чел заголовок об исправлении Миши. Вдоль длинного стола
сидели ребята, каждый смотрел в свою книгу.
Они сблизились с Мишей после перевыборов бюро, потому
что Юрию нравилось, как Миша бранил Володю, Колю, Ки¬
рилла. Как только они оставались вдвоем, Миша начинал
честить всех их подряд, особенно Володю. И если говорить
правду...
«Ну нет! Я не бранил. Я только слушал».
Юрий развернул тетрадь и зачеркнул заголовок. Он вырвал
страницу, скомкал и спрятал в карман.
«Что такое, принципиальность?» — написал он на чистой
странице.
Критиковать в открытую! Юрий поставил по крайней мере
двадцать восклицательных знаков после этих слов, пока ду¬
мал о том, за что бы следовало критиковать в открытую сек¬
ретаря бюро Владимира Новикова.
Странно, странно? Что это — слабоволие? Или у Юрия
нет самолюбия? Отчего ему так часто хочется думать
о Володе?
Юрий сам не заметил, когда это началось. Может быть,
давно, с того времени, когда весь класс вслед за Володей уда¬
рился в музыку. Было повальное увлечение: каждый щеголял
друг перед другом знанием Моцарта, Бетховена, Мусоргского,
все презирали джаз, поклонялись Чайковскому и чуть не на
каждой парте лежала программа радиопередач.
Может быть, интерес к Володе у Юрия появился позднее.
Вначале он с затаенным злорадством ожидал, когда Воло¬
дя завалит комсомольскую работу. Но вместо этого в классе
стало происходить что-то новое. Почти все захотели стать ком¬
сомольцами. Теперь ребята запоем читали газеты, обсуждали
события, спорили.
Что-то с классом происходило или с Юрием что-то случи¬
лось, только он не мог больше пересмеиваться с Мишей Лап¬
тевым, сидя за своей партой, третьей от стола, и притворяться,
что ничто в классе ему неинтересно.
И уж если ты принципиален, скажи Новикову: «Я тебя
оскорбил в Медвежьем овраге. Смеялся над тобой, когда ты
организовал борьбу за минуты. Я виноват».
Он хотел дружить с Новиковым, вот что! Ничего не подела¬
ешь, его тянуло к Володе. Но признаться в этом, конечно,
нельзя. Не бывало и не будет, чтобы Брагин напрашивался
на дружбу.
Юрий спрятал тетрадку в портфель и вышел из читальни.
«Велю Мише для начала читать «Молодую гвардию», —
312

подумал Юрий. — Пусть проанализирует положительные обра¬
зы. Да пусть возьмет общественное поручение».
И он пошел домой, но раньше решил завернуть в Техноло¬
гический институт, повидаться со знакомыми ребятами.
Октябрьское небо затянулось тучами грязновато-сизого
цвета, словно копны лежалого сена. Посеял дождь, частый,
быстрый, как из сита, смочил тротуары, крыши, плечи Юрия
и утих. Туча разорвалась, и на землю синим глазом глянуло
яркое небо. Наползло облако, раскинуло седые космы, смах¬
нуло синий глаз. День опять посерел. Близились сумерки.
«А зачем я иду в институт? Что мне там надо?» — спросил
себя Юрий, остановившись против дома с аркой, откуда рукой
подать до института.
Вдруг он увидел Володю. И все его мысли о дружбе с Во¬
лодей вмиг улетучились. Он боялся, как бы Володя не понял,
что он нарочно пришел сюда, к его дому. Руки сами, помимо
воли Юрия, полезли в карманы. Он вскинул голову, прищурил
глаза и равнодушно смотрел, как мимо него идет Новиков.
Стоял и посвистывал. Нет, как хотите, кланяться он не наме¬
рен! Пусть Володька проходит своей дорогой. Пусть прова¬
ливает!.. Но Володя не прошел, а остановился возле него.
— Что тебе нужно? — резко спросил Юрий.
— Мне нужен ты.
Это было так неожиданно, что Юрий забыл все слова в от¬
вет и молчал. Володя тоже молчал.
Не очень-то легко мириться первому, когда все-таки не ты
виноват.
«Поговорю о деле», — решил Володя.
— Юрий, есть одно поручение... Очень ответственное. Ты
возьмешься?
Юрий вытащил руки из карманов, дернул ремешок сумки
на плече и внимательно стал рассматривать носки ботинок.
Если только он откроет рот, весь свет догадается — Юрий рад,
рад! Он не хотел, чтобы узнал весь свет. Пусть Новиков
думает, что Юрий колеблется.
«Поговорю с ним по-комсомольски, — думал Володя. —
Ведь должен? Должен».
Но у него не поворачивался язык, и несколько мгновений,
пока Юрий рассматривал свои ботинки, Володя собирался с
духом.
— Юрий! Мы комсомольцы, в одной группе, а живем, как
враги, — сказал он наконец.
— Это вы со мной, как враги, — не поднимая головы, от¬
ветил Юрий.
313

— Врешь. Мы тебе плохого ничего не сделали.
— Ну и я вам не сделал.
— Вот ты делишь все время я — вы.
— Это вы делите.
— О чем тогда говорить? Не хочешь, как хочешь, — угрю¬
мо произнес Володя.
Юрий испугался: вдруг Володя уйдет? Юрий и рад бы поми¬
риться, да самолюбие не позволяло сдать позиции сразу.
— Постой! — сказал он. — А поручение? Давай мне пору¬
чение. Я вам докажу, увидите! Только чтобы дело было ответ¬
ственное!
— Андрей Андреевич посоветовал сделать тебя старостой
кружка по изучению волжских гидростанций.
«Ура!» — чуть было во все горло не закричал Юрий от ра¬
дости.
Кружок по изучению волжских строек! Это звучало внуши¬
тельно. Не то что какой-нибудь там литературный или юннат¬
ский. Даже технический ни в какое сравнение не шел с таким
удивительным, первым в мире кружком.
Но Юрий, конечно, не показал Володе своей радости и от¬
ветил почти равнодушно:
— Ладно. Я за это дело возьмусь.
— Берись.
Так они разошлись: Володя — разочарованный, Юрий—-
ликуя.
В этот день Юрий до вечера не попал домой. Он купил на
лотке три баранки и съел их по дороге к Гликерии Павловне.
Он решил не откладывать и отправился к учительнице тот¬
час после разговора с Володей. Так давно он ничем не руко¬
водил! Когда он ничем не руководит, для него жизнь не
в жизнь.
А какое дело ему поручили! Такое, что Юрий готов костьми
лечь, но уж наладит дело на славу. И вместо дома Юрий на¬
правился к Гликерии Павловне обсудить план работы. На
Гликерию Павловну Юрий мало рассчитывал. Правда, он и
сам плохо представлял, чем должен заняться этот кружок.
Ничего! Что-нибудь придумается.
Квадратная комнатка Гликерии Павловны была заставле¬
на этажерками, столиками, шкафчиками; всюду лежали вы¬
шитые салфетки, кружевные дорожки; множество пунцовых,
оранжевых, синих подушек всевозможных размеров украшало
диван; на буфете, раскинув юбки над чайником, подбочени¬
лась ситцевая баба, и над всем этим пестрым мирком господ¬
ствовала Гликерия Павловна в длинном, пышном халате.
314

Юрий застал Гликерию Павловну за чтением газет. Он уди¬
вился, почему она читает сразу такое множество газет — весь
стол был завален ими.
Юрий вошел к учительнице с таким важным видом, как
будто голова его полна великих идей.
— Для начала, Гликерия Павловна, созовем ребят и пого¬
ворим вообще...
Гликерия Павловна озабоченно выслушала разглагольство¬
вания известного всей школе оратора. Кажется, они ее не осо¬
бенно тронули.
— Вообще-то, милый, вообще, а что на практике делать
будем? На примерах надо показать, как географию изменяем.
Где природа в дикости человеку наперекор жила, мы ее приру¬
чим. Вот в нашем кружке и разберем по шажку, как было, как
станет. Слушай-ка, Юрий!
Она раскрыла книгу и с гордостью, словно собираясь озна¬
комить Юрия с собственным своим произведением, прочитала
стихи:
В случайной жизни берегов
Моей реки любимой,
Освобожденный от оков,
Народ неутомимый
Созреет, густо заселит
Прибрежные пустыни;
Наука воды углубит:
По гладкой их равнине
Суда-гиганты побегут
Несчетною толпою,
И будет вечен бодрый труд
Над вечною рекою...
Мечты!.. Я верую в народ...
А? Каково предсказание? Земляк-то наш, Николай Алексее¬
вич, каков?
Юрий уходил от Гликерии Павловны удивленный. В таком
воодушевлении он ее не видал. Только бы не остыла! Загорит¬
ся, увлечется, а там, глядишь, и остыла. Ну нет! А он, Юрий,
зачем? На то его и старостой кружка выдвинули, чтобы в Гли¬
керии Павловне и ребятах поддерживать энтузиазм. Будьте
уверены, уж если Брагин взялся возглавлять...
...Елизавета Гавриловна тоже жила жизнью, не похожей
на прежнюю. Дружба с Марфиной внесла новизну в ее скуч¬
ное существование. Она полюбила ходить к Марфиным.
Возвращался из института отец. Шурик с Ольгой со всех
315

ног кидались навстречу отцу, плясала на руках матери Татья¬
на и Мурлыш, выгибая спину, терся о ногу хозяина. Весь дом
радовался. Михаил Осипович ругал какого-нибудь студента
лентяем, и Шурик с Ольгой ругали студента, а потом все суди¬
ли и рядили, как бы вытащить лентяя из троек. Вся семья зна¬
ла институтские дела, неудачи, удачи, знала, доволен сегодня
своими лекциями Михаил Осипович или огорчен. Вся семья
знала дела «маминого» родительского комитета и события в
пионерском отряде Шурика. Восхищалась талантами в музы¬
кальном училище Ольги. Не верила и верила в то, что Ольга
будет когда-нибудь исполнительницей.
В этом доме было много радостей. Серьезный и веселый
тон в нем задавался Анастасией Вадимовной. Главой в доме
была она.
Елизавета Гавриловна, наглядевшись на жизнь Марфиных,
сравнивала с ней свое житье, о котором отец-острослов го¬
ворил:
«Какой рекой плыть, ту и воду пить. Сама себе, Лизуха,
фарватер выбрала. Плыви».
«Когда живешь только одним своим домом, кажется, что
ходишь с флюсом на щеке», — говорила Марфина.
«Довольно мне ходить с флюсом!» — решила Елизавета
Гавриловна. Просто стыд, что Марфина ухитрялась управлять
большой семьей и родительским комитетом, а Елизавета Гав¬
риловна не догадалась прийти к ней на помощь еще семь лет
назад, когда впервые отвела Юрия в школу. Впрочем, отводил
Василий Петрович. Кто виноват, что ты направо и налево раз¬
дала свои обязанности, а сама осталась с кастрюлями? Никто
не виноват. Пеняй на себя.
В родительском комитете могло совсем не быть дел и мог¬
ло быть бесчисленно много. Все зависело от председателя ко¬
митета и директора школы. Марфина была ученицей директо¬
ра, ученицей этой самой школы, которая стала сейчас похожей
на сад. Тополь, который стоял у школьной решетки, Анастасия
Вадимовна посадила своими руками...
Само собой разумеется, в этом родительском комитете было
множество дел. Кроме того, надо было налаживать универси¬
тет для родителей.
Однажды, возвратившись из университета с лекции, Ели¬
завета Гавриловна разделась в прихожей, вошла в комнату
и увидела на столе портфель мужа. Из ванны доносился плеск
воды. Василий Петрович вернулся из командировки.
Елизавета Гавриловна опустилась на стул, почему-то испу¬
гавшись. Она сидела несколько секунд неподвижно, прислу¬
316

шиваясь к плеску воды в ванной, кряхтенью и довольному
фырканью Василия Петровича.
Потом ей стало стыдно, что она испугалась его возвраще¬
ния. От неожиданности. Он вернулся раньше срока.
Елизавета Гавриловна встала и в задумчивости прошлась
по комнате, скрестив на груди руки. Проходя мимо книжной
полки, провела пальцем по корешкам книг и заметила пыль.
Усмехнулась. Сейчас Василий Петрович выйдет из ванной и
непременно вот так же проведет пальцем по книгам на полке,
по буфету: проверит, все ли в порядке. Потом, узнав, что она
работает в родительском комитете, Василий Петрович промол¬
вит: «Чепуха! Следи-ка лучше за домом».
— Кто там дома? — раздался из ванной голос.
— Я, Василий!
Елизавета Гавриловна постучала в дверь ванной и громко
крикнула:
— Выходи скорее, показывайся!
Она живо собрала ужин, расставила посуду, внимательно
проверила стол: Василий Петрович мог прийти на весь вечер
в дурное расположение духа из-за пятна на скатерти.
Едва он, распаренный и чистый, завернувшись в халат,
наконец появился из ванной, пришел домой Юрий. Сегодня
было открытие кружка. Елизавета Гавриловна знала, скольких
волнений стоил Юрию сегодняшний день. Может быть, этот
день решал его новые отношения с классом.
По тому, как Юрий вбежал, по его торжествующей улыбке,
которую он хотел скрыть и не мог, по тому, как он зачем-то
сунул кепку в портфель, смутился, махнул рукой, рассмеялся,
Елизавета Гавриловна, не спрашивая, поняла: все хорошо.
— Папа! — удивленно и обрадованно крикнул Юрий.
И вдруг в сердце Елизаветы Гавриловны что-то тронулось.
Отец! Обходя, по поручению родительского комитета, дома
школьников, она слишком много видела семей без отцов. Как
тоскуют ребята по отцовской ласке, отцовскому голосу в доме!
— Папа! А мы тебя и не ждали! — весело говорил Юрий.
— Дела... — неопределенно ответил отец. — Ну, как у тебя,
Юрий? — поинтересовался он, когда ужин был кончен. — Ру¬
ководишь? Управляешь?
— Я больше не организатор комсомольской группы, —
сдержанно ответил Юрий.
— Отказался? Пожалуй, ты прав. Слишком много тратит¬
ся времени на эти дела.
— Меня не выбрали, — насупив брови, ответил Юрий.
— Что-о? Тебя не выбрали? Тебя? — устремив на Юрия
317

выпуклые глаза, допытывался Василий Петрович. — Кого же
выбрали?
— Новикова.
— Вот! Докритиковался! — знающе качнул головой Васи¬
лий Петрович, переводя на жену осуждающий взгляд.
— Юрий! Иди в кухню. Почисть вилки, — распорядилась
Елизавета Гавриловна, прерывая разговор.
— Я? Не пойду. У меня тьма уроков. Не пойду! Не пой¬
ду! — заспорил Юрий.
— А у меня завтра доклад. Юрий, иди.
Василий Петрович откинулся на спинку стула, туже запах¬
нулся в халат и молча смотрел на жену.
— Не трать, Юрий, времени, — продолжала она, делая вид,
что не замечает изумления мужа.
— Снижу из-за вас успеваемость, будете знать! — провор¬
чал Юрий, но все же пошел в кухню.
— Он снизит успеваемость из-за твоих вилок! — угрожаю¬
ще повторил Василий Петрович.
Начинался бой, который она обязана выиграть.
— Не понимаю, что за фантазия! — пожимая плечами, го¬
ворил Василий Петрович. — В семье должно быть распреде¬
ление труда. У каждого свои обязанности. Мальчик должен
учиться и учиться. Достаточно для него.
— Новиков не только моет посуду, но часто сам готовит
обед, а учится отлично, — ответила Елизавета Гавриловна.
— Откуда ты знаешь Новикова? — удивленно выкатывая
глаза, спросил он.
— Я хорошо знаю Новикова. Очень хотела бы, чтобы наш
сын был таким! — сказала Елизавета Гавриловна, складывая
руки на груди.
Василию Петровичу был знаком этот жест — он означал
волнение и упорство.
— Каким — таким?
— Скромным и смелым.
— При чем же тут вилки?
— Он должен быть внимательным к людям... Ко мне,—
чуть покраснев, сказала Елизавета Гавриловна.
Василий Петрович встал и зашагал по комнате, раздра¬
женно играя кистями пояса.
— Ты читаешь? — спросил он, увидев книгу Макаренко.
— Я.
— Сделай милость, скажи мне, пожалуйста,—став посреди
комнаты, обиженным голосом заговорил Василий Петрович,—■
открой, что у вас тут без меня произошло? Макаренко, вилки,
318

доклады... Что это такое? Объясни, сделай милость. Или я и
этом доме стул? — крикнул он, взяв стул за спинку и стукнув
им об пол.
В его жесте и тоне была растерянность. Елизавета Гаври¬
ловна быстро поднялась и, приблизившись к мужу, поцелова¬
ла его в лоб.
— Я забыла с тобой поздороваться, — улыбаясь, объясни¬
ла она.
Василий Петрович почувствовал себя обезоруженным. Ему
ясно дали понять, что он в этом доме не стул.
— Откуда Макаренко? — кивнул он на книгу.
— От Марфиной, — сказала жена.
Э! Вот в чем дело.
Василий Петрович все понял. Вон откуда новшества! Жена
познакомилась с Марфиной!
Он лег на диван:
— Ну, рассказывай!
Елизавета Гавриловна села возле него на диване и, сложив
руки на груди, неторопливо рассказала Василию Петровичу
все — о Юрии, о школе, о дружбе с Марфиной, о лекциях, сво¬
их мыслях, работе и снова о Юрии.
Провела рукой по лысеющему виску Василия Петровича и
в раздумье сказала:
— А ты тоже почитай Макаренко. Ты отец.
— Макаренко нам не хватало! — неопределенно произнес
Василий Петрович.
Она не ответила.
— Ты что? — поднимаясь на локте и вглядываясь в ее ли¬
цо, подозрительно спросил он.
— Ничего, ничего! — засмеялась Елизавета Гавриловна.
Она не стала пока говорить Василию Петровичу о том, что
задумала вернуться на завод. Мало ли людей в наше время
начинают новую жизнь в тридцать пять лет!
Это решение осталось для Василия Петровича до поры до
времени тайной.
И без того для первой встречи он узнал достаточно но¬
востей.
ПЕТЯ БРУНОВ ЕДЕТ В МОСКВУ
Наступил день отъезда Пети Брунова в Москву на Конфе¬
ренцию защитников мира.
Поезд отправлялся в двенадцать часов ночи. Володя и Ко¬
319

ля условились приехать в общежитие на проводы делегата
часа за два до поезда.
Коля выучил уроки, почитал, а до отхода поезда все еще
оставалось четыре часа.
Он собрался и покатил на трамвае в общежитие.
Еще при первом посещении цеха Коля Зорин, как ни стран¬
но, ухитрился перемолвиться словом с Никитой, самым нераз¬
говорчивым парнем из всего комплекта Грачева.
«Поглядел станки и не покажешься больше?» — спросил
Никита.
«Покажусь».
«Тогда давай приходи к нам гостить в общежитие».
«Погощу у них сегодня до поезда», — решил Коля.
Никиту он застал в кухне. Никита готовил ужин. В этом
занятии не было ничего удивительного. Колю смутило другое:
кухня полна была девушек. Они облепили плиту, словно пчелы
цветок.
Никита медлительно, с безмолвным достоинством, ворочал¬
ся у плиты между девушками, ни на кого не обращая внима¬
ния. Он кивком головы указал Коле, где постоять, пока дова¬
рится ужин. Коля стал в указанном месте и в молчании ждал.
Одна из девушек, стрельнув в его сторону насмешливым взгля¬
дом, громко сказала:
— К Никите гость пришел. Молчун молчуна видит изда¬
лека.
Все засмеялись. Коля продолжал стоять неподвижно, как
камень.
Наконец Никита повел своего гостя в комнату. Тут Коле
понравилось все. Ребята жили сообща и в то же время каждый
сам по себе, по своему усмотрению и вкусу. Никите по вкусу
было заниматься в свободное время выпиливанием.
— Посиди, пока наших нет, — сказал он Коле, а сам рас¬
стелил на полу старую газету и, посапывая носом, принялся
пилкой выводить на фанере кудрявые узоры.
Коля смотрел и удивлялся, как эта хрупкая дощечка не
треснет в его здоровенных ручищах.
Так они сидели молча. Наконец Коля загадал загадку:
— «Стоят палки, на них маленькие зеленые махалки». Что
это такое?
— Ишь ты! —довольно усмехнулся Никита, но не пытался
разгадывать.
Коля сам сказал разгадку:
— Листья на деревьях.
— Ишь ты! — повторил Никита.
320

— А где Петя с Алешей? — спросил Коля.
— Учатся в техникуме.
— Да ведь сегодня Пете ехать в Москву!
— Успеет и в Москву уехать, — невозмутимо ответил Ни¬
кита.
Они опять замолчали.
— А ты учишься? — задал Коля новый вопрос.
— Я ужин варю. Мы коммуной столуемся. Обедаем в сто¬
ловой, а ужин — дома.
«Странно! — подумал Коля. — Очень странно: они учатся,
а он готовит ужин».
— Никита, отчего ты в техникум не поступил?
— А неохота.
Никита вытянул руку, издали разглядывая резную фа¬
нерку.
«Вот так раз! Надо как-нибудь на него воздействовать», —
подумал Коля.
— Никита, ты книги читаешь?
— Некогда мне их читать. По радио слушаю.
— Что ты слыхал?
— Повесть про настоящего человека слыхал.
— Вот видишь! — сказал Коля.
— Чего видать-то? — ответил Никита.
Коля пригладил свой черненький ежик и внушительно
сказал:
— Надо учиться, а то ты и границы нашей Родины забу¬
дешь.
— Ты что — агитатор? — спросил Никита, с любопытством
подняв на него глаза.
За шкафом раздался громкий всхрап дяди Миши, и опять
наступила тишина.
— Проснулся, — шепотом объяснил Никита. — Он посто¬
янно сам себя храпом будит. Всхрапнет напоследок — и встал.
А вот я — как усну, без будильника нипочем не проснусь.
Дядя Миша заворочался за шкафом. Должно быть, оде¬
вался.
— Что я тебя спрошу, — продолжал Коля, вспомнив гре¬
ческий миф, который однажды Андрей Андреевич рассказал
на уроке. — Ты знаешь, кто такой Никита?
Никита удивленно расширил глаза:
— Заучился! Ум за разум зашел у тебя!
— Не зашел. В переводе с греческого на русский язык «Ни¬
кита» значит «победитель».
Никита, чуть опешив, молча смотрел на Коли}.
321

— Можег, я и выйду в победители, — почесывая пилкой
висок, задумчиво согласился он.
Из-за шкафа вышел дядя Миша, обрюзгший, взлохмачен¬
ный после сна, сел на скамью и оперся на колени руками.
— Возьму да выйду. Кто мне поперек встанет? — продол¬
жал Никита, нагнувшись над своей фанеркой. Он знал, что
дядя Миша начнет его сейчас наставлять.
— Темнота твоя тебе поперек встанет, — всё еще полусон¬
ный, действительно заворчал дядя Миша.
Эх, не убило бы бомбой в войну его толстоногого Игнатку,
взял бы он его себе на колени и, перебирая шелковые колечки
волос, рассказывал бы, как живут да работают умные люди.
Вот Петруха Брунов. С какой силы на весь завод в передовики
вышел? У Никиты кулаки поздоровее бруновских и на работу
великий запал, а всё с Бруновым рядом не встать — у Брунова
мозги образованные, смекалкой богат. Не кулаками — умом
берет.
—- Потому мы его и на Конференцию мира послали, — тол¬
ковал дядя Миша Никите и Коле. — Умен наш Петруха. На
язык только скор парень... это от молодости. В года войдет и
на язык поаккуратнее станет. По уму, говорю, на Конферен¬
цию мира Брунова послали. Против войны не кулаками борют¬
ся— умом. Эх, война! Был бы у меня сын... хоть Игнат — не
Никита... может, «победителем» не переводится, а показал бы
я ему на Брунова да на Павла Афанасьевича Новикова. Вот
какой наш передовой класс рабочих!
— Ты сам, дядя Миша, почему в передовые ряды не
выдвигаешься, если все понимаешь? — лукаво спросил
Никита.
Дядя Миша замолчал, посидел на скамье и ушел за шкаф.
Через минуту он появился оттуда с полотенцем на плече.
— Я фронт весь прошел до самой победы, а ты вопросы
мне задаешь? — прикрикнул он на Никиту. — Я на вахту мира
встал перзым. Не первым... вторым. А не сойду. Мне бы твои
годы... да кабы не бомба та... я, может, такой высоты достиг
бы!.. Безмозглый ты, Никита! Вот как ты переводишься на
русский язык!
— Осерчал, — ничуть не обидевшись, заметил Никита, ко¬
гда дядя Миша ушел умываться. — Он у нас вроде как за
отца. Учит нас. Сам-то не все, конечно, знает...
— Никита, а ты поступи все-таки в техникум, — сказал
Коля.
— Агитатор!—улыбнулся Никита. — А вон второй агита-
тор, — улыбнулся, он еще шире.
322

Пришел Володя. Следом за Володей пришли из техникума
и Петя с Алешей.
Петя принялся собираться в дорогу. Началась суматоха.
Все старались ему помочь, суетились, шумели, каждый что-
то советовал, каждый думал, что очень полезен, а на самом
деле только мешал.
Алеша выдернул из-под кровати чемодан, порылся в белье,
нашел ни разу не надетую зефировую рубашку в полоску и
бережно, словно блюдо, поднес ее на растопыренных ладонях
Брунову:
— Петя! Возьми про запас...
— ...Платки. Две пары белья. Носки. Рубашка шелковая,
рубашка простая, — вслух перечислял Петя, укладывая ве¬
щи.— Готово! Сборы кончены. — Он захлопнул чемодан.—
Ребята! Наказывайте, у кого какие поклоны в Москву.
Пока в комнате шла суета, дядя Миша поужинал, подгото¬
вился к смене и, должно быть, только и дожидался Петиных
слов.
— Ну, Петруша, поезжай! — подходя к Пете, с чувством
сказал дядя Миша. — Несхожие у нас с тобой характеры,
Петр, потому и неувязки житейские между нами бывают. Раз¬
машист ты, Петька, небережлив, нерасчетлив. А я на свой
фасон скроен. Задел ты меня в тот раз: ни за что ни про что
сторонним обозвал. Ладно. Вытащил из сердца занозу. Про¬
стил. Поезжай, Петр Брунов, в Москву. Стойте за мир!
Он вытер ладонью рот, обнял Петю, поцеловал его в губы
и, нахлобучив шапку, ушел на завод.
— Еще у кого будут наказы? — спросил Петя.
— У меня, — весь вспыхнув, сказал Володя. — Петя! Если
на Конференции мира будут ребята из Кореи... может, корей¬
ские комсомольцы в гости приедут, ты им передай...
— Понял.
-— Ты им скажи. Не забудь.
— Не забуду.
— Петя! — спохватился Володя, вытаскивая из кармана
блокнот. — На. Подарок тебе.
— Вот спасибо! Вот удружил! — обрадовался Петя, слов¬
но ему невесть что подарили. — А ты, Новиков, подрастай.
Мы еще вместе с тобой на заводе поработаем!
Он поднял глаза и обомлел. В дверях, вся укутанная в бе¬
лый платок, стояла Екатерина Михайловна.
Вот кого Петя не ждал! Тот случай у трамвайной останов¬
ки, когда Петя опоздал на свидание с Катей, провел между
ними черту, которую он не умел перешагнуть. Он ежедневно
323

встречал на заводе инженера Танееву, спорил или соглашался
с нею при обсуждении различных вопросов на комсомольских
и производственных собраниях, но никогда больше Катя не
звала его погулять вместе после работы или посмотреть кино.
Катя Танеева оставалась простой и естественной, но в ее от¬
ношении к Пете появилась та отчужденность, которая говори¬
ла: мы с вами друзья, но забудьте о том, что я вам приносила
черемуху.
А Петя не мог позабыть!
И вдруг она здесь, в такой час. И милые черные глаза, как
прежде, смеются ему.
—- Здравствуйте все! — сказала Катя, а посмотрела на
Петю. — Поглядите, что я вам привезла! — Она откинула ко¬
нец платка и показала на груди белые астры. — Я их спрятала
от холода. Петя, это для вас!
Она протянула ему одну астру. Петя покраснел и осторож¬
но, обеими руками взял цветок. Вот тут бы и сказать на¬
прямик— что он жить без нее больше не может! Но кругом
стоят люди, и красивых слов Петя не знает, и не сумеет он
объяснить свои чувства. Он и Катей никогда ее не решится
назвать.
— Спасибо за память, Екатерина Михайловна!
Она медленно отвела со лба упавшую челку и сказала:
— Когда вы вернетесь... — но вдруг засмеялась, вспыхнула
и весело заторопила ребят: — Товарищи! Идемте, идемте ско¬
рей! Петя, я отдам вам астры в вагоне. Довезите их живыми
до Москвы. И свою спрячьте, укройте теплее!
Кто-то из ребят выхватил из рук Пети чемоданчик. Все
отправились на вокзал.
...Домой Володя и Коля возвращались в пустом трамвае,
когда город наполовину спал.
Оба были после проводов в тихом настроении.
Володя представил, как завтра поднимется солнце и тронет
лучами сначала звезды на башнях Кремля, потом зубчатые
стены.
От звезд и стен Кремля, от красных полотнищ и флагов
ляжет розовый отсвет на дома и улицы, как будто утренняя
заря наклонилась над Москвой.
Со всех улиц к Дому союзов стекаются люди. И Петя идет
и несет астры, которые Екатерина Михайловна привезла на
вокзал, закутав в платок, чтобы они не озябли.
Разглядят там корейские ребята Петю Брунова с белыми
астрами? А то Петя сам их разыщет...
«Надо поподробнее расспросить папу о Москве, — думал
324

Володя. — Поговорить бы с ним обо всем. Соскучился... Нет
его дома и нет!»
Между тем именно сегодня Павел Афанасьевич пораньше
ушел с завода, чтобы провести вечер с Володей.
«Мало видимся! — думал и Павел Афанасьевич, шагая,
как всегда, с работы пешком вдоль нелюдной, засаженной то¬
полями улицы. — В крайность ты ударился, Павел Афанасье¬
вич, — пенял он себе. — Забросил мальчишку. Растет сиротой.
Эх, Лукерья Матвеевна, пожить бы тебе еще годика два, пока
парень в возраст войдет! Ему ведь и ласка еще нужна. Его и
пожалеть еще надо. Ни за что, просто так, от любви пожа¬
леть!»
Павел Афанасьевич так разжалобил себя, что, придя домой
и не застав Володю, страшно расстроился. «Видно, на комсо¬
мольском собрании», — решил он и принялся готовить ужин.
Он накрыл стол по-парадному, нарезал колбасы, хлеба, рас¬
крыл банку варенья и, включив радио и слушая какую-то
незнакомую музыку, курил и ждал Володю.
«У других матери, у других в доме жены, а мы с тобой жи¬
вем бобылями. Бобыли мы с тобой, Володька. В общем и це¬
лом, жизнь у нас с тобой одинокая».
Володю ли жалел он, сидя возле радио и куря одну за дру¬
гой папиросы, себя ли? Вошла в жизнь несмелая радость, по¬
манила и погасла. Не сбылось, Павел Афанасьевич. Вели-ка
сердцу потише стучать, некуда ему торопиться...
А Володи все нет.
«Разболтался парень! — начал сердиться Павел Афанасье¬
вич. — Из подчинения вышел. Пропал до ночи, — ни вопросу,
ни спросу».
Концерт кончился. Включилась Москва, и Павел Афанасье¬
вич услышал бой кремлевских курантов. Двенадцать.
«Ну, задам я тебе взбучку! Распустили мы молодежь! Ра¬
стут своевольцы. Как вы с жизнью встретитесь, если о порядке
понятия нет? Я это нынче прикончу. Я такое внушение тебе
пропишу!»
Наконец в двери тихо повернулся ключ, Володя на цыпоч¬
ках вошел в прихожую.
— Поди сюда, своеволец! Поди, я чуб тебе натреплю, что¬
бы знал, как за полночь в дом являться! — крикнул из ком¬
наты Павел Афанасьевич и сам вышел к Володе и увидел его
распахнутые, как окна, глаза. — Откуда ты такой? — спросил
Павел Афанасьевич, забыв, что собирался «прописать» Володе
внушение.
Они долго просидели за столом. Павел Афанасьевич забыл
325

и о позднем часе и о своем отцовском благоразумии. Благо
завтра воскресенье.
На ночь он заглянул к Володе. Володя спал. Мальчише¬
ский чуб растрепался по подушке, пухлые губы чуть приоткры¬
лись, и, должно быть, безмятежные сны виделись ему — таким
ясным было лицо.
«Сын ты мой, сын! — подумал Павел Афанасьевич. — На¬
бираешься сил помаленьку, Владимир».
БОРЬБА ЗА МИНУТЫ
■— Я удивляюсь. Когда же?
Толя Русанов задавал этот вопрос после каждого урока
математики, и его светлые бровки печально поднимались на
лоб.
— Я удивляюсь. В первой четверти он спросил меня один
раз. Вторая четверть в разгаре...
Шли дни. Петр Леонидович стремительно вбегал в класс
и, на ходу открывая журнал, вызывал к доске одного, другого,
третьего. Он не любил тратить попусту время. Он умел одно¬
временно слушать ответ, проверять чью-то взятую с парты
тетрадь, круто повернувшись, застать кого-то врасплох и не¬
ожиданным вопросом вывести из задумчивости, и всю первую
треть урока Толя Русанов ждал. Петр Леонидович не сидел
за столом. Он мог встать у двери и оттуда слушать ответ или
очутиться вдруг у окна или у чьей-нибудь парты, и всюду за
ним следовал ожидающий, требующий, недоуменный взгляд
Толиных глаз.
Когда Петр Леонидович, кончив опрос, шумно захлопывал
журнал и брал в руки мел, по партам проходил шепот:
— Толю снова не вызвали!
Петр Леонидович писал на доске цифры, мел брызгал в
разные стороны белой пылью и крошками, а ребята за спиной
учителя кивали Русанову и всячески выражали сочувствие.
— Внимание! — говорил учитель, еще не повернувшись к
классу. Очевидно, он догадывался о том, что происходит у него
за спиной. — Внимание! — Петр Леонидович начинал объ¬
яснять.
Ребята привыкли к тому, что пропускать мимо ушей объ¬
яснения Петра Леонидовича нельзя. Теперь редко случалось,
чтобы Володя, подняв руку и вздернув обшлаг, кому-то напо¬
минал о часах. Задачи, которые Петр Леонидович демонстри-
326

ровал на доске, ребята не могли разыскать ни в одном учеб¬
нике. Иногда, забыв мел в поднятой руке, Петр Леонидович с
острым блеском в светлых глазах вдруг говорил: «Этот закон
был открыт в таком-то веке знаменитым математиком...»
Он говорил лаконично и ничего не сообщал, кроме фактов.
Но фактов Петр Леонидович знал такое великое множество,
что в конце концов установился порядок: на каждом уроке за
пять минут до звонка учитель вытирал платком руки, и начи¬
налась история. Это был короткий рассказ иногда из жизни
чисел, иногда из жизни людей, изучавших и изучающих числа.
Звонок мог сколько угодно звенеть — никто не трогался с
места.
— Рассказывайте, Петр Леонидович! — просили ребята.
— Петр Леонидович, почему вы раньше нам не расска¬
зывали?
— Раньше я не мог ничего себе позволять, кроме изучения
программы, — ответил Петр Леонидович, — вы мне мешали.
Теперь никто не мешал. Все было бы хорошо, если бы не
Толя Русанов, которого математик не хотел замечать. Он иг¬
норировал Толю.
После урока ребята собирались вокруг парты Русанова.
Он долго храбрился, бедняга. Надо отдать ему справедли¬
вость, он больше всех расхваливал Петра Леонидовича:
— Ребята, вы слышали, Петр Леонидович пишет учебник
по алгебре! У Петра Леонидовича вся квартира завалена ру¬
кописями. У Петра Леонидовича есть одно математическое
открытие, гениальное открытие. У него...
Чего только не выдумывал Толя Русанов о Петре Леонидо¬
виче, пока не догадался, что математик его позабыл! Почему?
Толя утих. Он молчал на уроке и после урока и думал о
чем-то.
— Когда же Петр Леонидович будет спрашивать Толь-
ку? — толковали ребята.
— Надо посоветоваться с Андреем Андреевичем, — пред¬
ложил староста класса, вопросительно посмотрев сквозь очки
на ребят.
— Ни за что! Не хочу быть ябедником! — запальчиво крик¬
нул Русанов.
— Мы без тебя посоветуемся.
— Ни за что! — сказал Толя, грустно сдвинув беленькие
брови.
Он льнул к Володе, потихоньку ему признавался:
— А знаешь, я раньше думал, что Петр Леонидович мне
симпатизирует.
3271

— Я тоже почему-то так думал, — ответил Володя. — Но
ты ни в коем случае не бросай заниматься, Толя.
— Я — бросать? Я решил стать математиком!
Но прошла еще одна неделя, и однажды Толя, входя в
класс, так высоко подшвырнул ногой свою сумку, что она стук¬
нулась о потолок.
— Пусть улетает на небо, — сказал Толя.
Сумка шлепнулась вниз, и книги разлетелись по полу.
— Подбирайте, кому охота! — притворно смеясь, крикнул
Толя, перешагнул через сумку и подошел к Володиной пар¬
те. — «Куда, куда, куда вы удалились, весны моей златые
дни?.. — запел он высоким серебряным голосом. — Что день
грядущий мне го-то-о-о-ви-ит?..»
Он оборвал свою арию и вызывающе поглядел на Володю.
— Собери книги, — тихо сказал Володя.
— Спел бы я сегодня оперу Петру Леонидовичу, если бы
не ваша борьба за минуты! — дерзко ответил Толя.
— Соберешь книги?
— Нет.
Коля Зорин не спеша поднялся с парты и вразвалочку
пошел за книгами Толи.
— Не смей! — крикнул Володя. — Зорин! Не смей!
Зорин удивленно пожал плечами и не спеша вернулся за
парту.
— Ну? — спросил Володя, не понимая, почему надо за¬
ставить Русанова сейчас подчиниться, но твердо зная — на¬
до! — Иди! — бросил он коротко. — Слышишь? Иди!
И Толя вдруг подчинился.
Володя вздохнул. Русанов мог снова сказать «нет», и тогда
Володя не знал бы, что делать.
— У тебя нет воли. Ты бесхарактерный. Ты ничего нико¬
гда не добьешься, если не будешь собой управлять, — всю пе¬
ремену убеждал он Русанова.
Толя гулял рядом с Володей по коридору и виновато мор¬
щил губы и лоб.
— Ну что ты переживаешь? Не спрашивает Петр Леони¬
дович? Спросит когда-нибудь, — убеждал Володя Русанова в
следующую перемену.
— Почему он меня не любит?
О том, что математик не любит Русанова, знали все. Мо¬
жет быть, Петр Леонидович не любил его оттого, что все еще
помнил «лихие» дни в седьмом «боевом»?
— А за что ему тебя любить? — притворился удивленным
Володя; Лишь бы не разжалобить Тольку! Беда, когда себя
328

жаль. — Ему и любить тебя не за что. Что он, мама твоя или
Гликерия Павловна?
— Ха-ха-ха! — засмеялся Русанов.
И вдруг в этот день, на последнем уроке, Петр Леонидо¬
вич вызвал Русанова. Против обыкновения, он медленно во¬
шел в класс и, против обыкновения, сел за учительский стол.
Урок начинался не так, как всегда. Петр Леонидович раскрыл
журнал, долго листал страницы.
— Русанов! — сказал он и захлопнул журнал.
Толя вскочил.
— К доске!
Толя вышел к доске. Все затаили дыхание. Подозревал ли
Петр Леонидович, что в этот час решался его авторитет в
классе, тот человеческий авторитет, без которого не бывает
настоящего учителя, сколько бы знаний ни вмещала его голо¬
ва? Ребята ревниво следили за выражением его худого, с рез¬
кими чертами лица.
Неужели Петр Леонидович будет несправедлив к Руса¬
нову?
А Петр Леонидович так привык к тишине и так плохо в
ней разбирался, что и сейчас не уловил в молчании класса
новых оттенков. Он смотрел на оттопыренные красные уши
Толи Русанова, на его светлые, испуганно поднятые бровки и
сморщенный от напряжения лоб и думал: «Я тебя довольно
долго выдерживал, но, кажется, ты неплохой все же парень».
Впрочем, сейчас это не имело значения. Знает ли мате¬
матику парень?
Толя стал отвечать, и скоро ребята заметили знакомый
блеск в глазах Петра Леонидовича.
— Да, да! — нетерпеливо проговорил он, когда Толя с бес¬
покойством обернулся к нему от доски. — Да.
У него все острее блестели глаза. Он забегал по классу,
но затем встал у доски, спиной к партам, заложив за спину
руки, и ребята видели, как учитель быстро перебирает паль¬
цы, словно что-то считает на них.
— Еще? — спросил Петр Леонидович.
Ребята поняли: Петр Леонидович спрашивает Толю, хочет
ли он еще отвечать. Толя кивнул.
Петр Леонидович гонял его по всему курсу.
Гонял?! Это было торжество. Неизвестно, кто больше тор¬
жествовал— Петр Леонидович или Толя Русанов. Кажется,
Толя сегодня срывал у Петра Леонидовича план. Математик
не мог заставить себя отпустить его от доски.
Наконец они оба устали.
329

— Садитесь, — сказал Петр Леонидович.
Класс молча следил, как Русанов идет, открывает крышку
парты, садится.
Все ждали чего-то.
— Восьмой «Б»! — проговорил Петр Леонидович необыч¬
ным, странно высоким голосом. — Восьмой «Б»! Сегодня вы
доказали — ваша борьба за минуты имеет значение. Я вас
уважаю.
— Качать Тольку! Ура!—заорал Кирилл, едва раздался
звонок к перемене. — Русанов — лауреат!
— Ура-а-а! — загремел класс.
Толя порывисто встал. Ребята никогда не видали Русано¬
ва таким серьезным и тихим. Все замолчали. Толя поманил
пальцем Володю. Володя подошел.
— Новиков... слушай! — сказал Толя. — Слушайте, ребя¬
та... теперь я вступлю в комсомол!
— Володя! Володя! — расталкивая ребят, кричал Гарик
Власов. — Ребята! А я? Мне скоро четырнадцать лет.
— Володя! И мне! Принимайте меня в комсомол.
«Сегодня, такого-то числа, в восьмом «Б» произошли собы¬
тия исключительной важности...» — набрасывал заметку для
«Зоркого глаза» Кирилл Озеров.
И Только Юрий не принимал участия в этих событиях. Он
стоял у стенной газеты и делал вид, что читает.
«Почему ребята так любят Володьку? Можно подумать,
что не Русанов лауреат, а он — так его окружили. Они жить
без Володьки не могут».
— Проводим Русанова, — сказал Володя, и все тут же по¬
валили за ним, как будто он пригласил их в кино на бесплат¬
ный сеанс.
Юрий не пошел. Пошел бы, если б Володька позвал:
«Юрка, айда!»
— Не хочешь с ними? — спросил Миша Лаптев.
— Дела есть, — отрывисто бросил Юрий.
— Тогда я к тебе, — решил Лаптев. Он стал довольно на¬
хальным, с тех пор как оказался единственным приятелем
Юрия.
Юрий быстро шагал, глядя под ноги. Миша семенил ря¬
дом.
— А Володька все авторитет себе зарабатывает!—хихик¬
нул он, заглядывая Юрию в глаза.
— Слушай, ты! — крикнул в ярости Юрий. Его душила
обида. Он мог бы дружить с Новиковым, с Колей, с Кирил¬
лом, а дружит с этим... Как его назвать? — Мелкий чело¬
330

век! — кричал Юрий. — Если ты посмеешь сказать еще раз
про Новикова...
— Что я особенного сказал? Что? — струсил Миша.
«Скучно с ним. Почему я не пошел с ребятами?»— думал
Юрий.
— А я еще в комсомол тебя взялся готовить! — махнул он
с досадой рукой.
— Ну и что же? Разве я не гожусь?
■— Не годишься!
— А ты сам не лучше меня.
Юрий сунул руки в карманы и, не ответив, пошел прочь
от Лаптева. Миша стоял и глядел ему вслед. Вдруг он кинул¬
ся вдогонку:
— Юрий, я пошутил! Не сердись. Слышишь?
Но его товарищ молчал.
— Ты теперь мне и рекомендации не дашь?
Снова молчание.
— Значит, и подготавливать в комсомол не будешь?
И вообще отказался, значит...
— Не отказался, — буркнул Юрий.
— А долго будешь подготавливать?
— Долго.
Лаптев проводил Юрия до дома, но ни тот, ни другой не
проронили больше ни слова.
— Пожалуй, я сегодня к тебе не пойду, — решил Лаптев,
остановившись в подъезде.
— Всего! — бросил Юрий и, не оглянувшись, побежал
вверх по лестнице.
„ЛУННАЯ СОНАТА"
Школьный комитет постановил устроить вместе с завод¬
скими ребятами вечер в честь защитников мира.
— Одно выступление для вечера Мира у нас обеспечено, —
сказал Андрей Андреевич. — Володя, договорись с Ольгой
Марфиной о музыке.
— Идея! — воскликнул Сергей Чумачов. — Кстати, я слы¬
шал Марфину в Филармонии, на молодежном концерте... Но¬
виков, комитет комсомола тебе поручает...
Никто не знал, какую бурю в душе Володи подняли эти
слова. Он потерялся. Он смотрел на Сергея Чумачова в таком
смятении, словно тот предложил ему бултыхнуться в Волгу с
моста вниз головой.
331

«Что мне делать?» — думал Володя. Поручение догово¬
риться с Ольгой привело его в ужас.
Впрочем, это неверно. Пока он самым коротким путем,
переулками и через знакомые дыры в заборах, добирался из
школы до дома, настроение его изменилось. Неужели он сно¬
ва попадет к Марфиным? Володя представил старый сад за
окнами, черный рояль в крохотной комнатке Ольги. Он был
так рад, так хотел еще раз побывать в доме Марфиных, что
совершенно не помнил, за что был обижен на Ольгу. В чем
она виновата? В том, что он не стал музыкантом?
А через несколько минут Володя понял, что никогда не ре¬
шится прийти к Марфиным.
Весь вечер он был беспокоен: то возбужден, то задумчив.
Павел Афанасьевич наконец спросил:
— Что у тебя стряслось? Давай-ка обсудим.
Нет, этот вопрос Володя не мог обсуждать с отцом. Не
мог. Сам не знал почему.
— Кажется, голова заболела, — сказал он и ушел спать
для того только, чтобы убраться долой с глаз отца.
Но на него напала бессонница. Володя слышал, как улег¬
ся отец, как за окнами утихли трамваи, наступила ночь, а он
все не спал, ворочался, думал:
«Как быть? Как мне быть? Я не могу к ним идти!»
Вдруг его осенила счастливая мысль: на переговоры с
Ольгой Марфиной пойдет все бюро.
И тогда он уснул.
В следующий же вечер они втроем отправились к Марфи¬
ным. Коля сначала наотрез отказался. Никто не знал, что
случилось прошлой весной на концерте, Коля никому не рас¬
сказывал, как чуть не вытолкал из школы музыкантшу Ольгу
Марфину. Этот позор навсегда останется тайной.
— Не пойду. Без меня обойдетесь, — категорически заявил
Коля Зорин.
— Ах ты, общественник! Что мы, в гости тебя пригла¬
шаем? Идем! — грозно приказал Кирилл. — Мы идем выпол¬
нять комсомольское задание. Если бюро — так бюро в полном
составе.
— Ладно. Пойду, но говорить там не буду. Сами разго¬
варивайте.
— А мы тебя хотели главным оратором выдвинуть! — за¬
смеялся Кирилл.
Так или иначе, они собрались и пошли.
Были сумерки. Стоял серый, неприветливый вечер с хму¬
рым, пригашенным небом, без зари. Володя и Коля всю до¬
332

рогу молчали. Говорил один Кирилл. Его густой, хрипловатый
голос гудел на всю улицу, как труба. Кирилл толковал обо
всем, что взбредет в голову. Скоро зима — коньки, лыжи.
Здорово! В кораблестроительном кружке дела подвигаются.
Здорово! Все было здорово.
— Идемте сюда, — сказал Володя и с замиранием сердца
ввел товарищей в старый, заросший кустами сирени и акации
сад. Темная ель положила широкие лапы на земле возле
входа в Ольгину комнату. Шиповник грустный, пустой. Дверь
в Ольгину комнату закрыта по-зимнему.
— Есть другой вход. Через кухню, — сказал Володя.
— Она очень ученая? — осведомился об Ольге Кирилл.—
Наверное, все свою музыку изучает?
Но они застали Ольгу не за музыкой.
Еще раздеваясь, они услышали взрывы хохота.
— Татьяна учится ходить, — улыбаясь, объяснила Анаста¬
сия Вадимовна, открывшая мальчикам дверь. — Давно, Воло¬
дя, вы у нас не были!
Давно, но в доме все по-старому. Так же поскрипывали
половицы, посередине комнаты стоял широколапый круглый
стол, к стене прислонился неуклюжий буфет, темный сад смо¬
трел в окна. Крохотная девочка, только что оторвав ручонки
от дверного косяка, с выражением отваги и удивления в гла¬
зах сделала первый шажок, но, увидев незнакомых людей,
шлепнулась на пол и, скривив губы, разразилась громким пла¬
чем без слез. Ольга подхватила с пола сестренку и, целуя ее
беленькую головку, пряча от гостей лицо, смущенно повто¬
ряла:
— Не плачь. Пришли дяди. Добрые дяди. Не плачь.
«Дяди» неподвижно стояли в ряд у порога.
Анастасия Вадимовна взяла у Ольги Татьяну.
— Идемте, — позвала мальчиков Ольга.
Они вошли в ее комнату и втиснулись втроем на малень¬
кую кушетку, а Ольга встала за рояль, словно за баррикаду.
Она заплетала и расплетала кончик косы и молча смотрела
на своих неожиданных гостей.
Кирилл тихонько толкнул локтем Володю. Но Володя
молчал.
— Начинай, — шепнул Кирилл.
Володя не начал. Тогда Кирилл погладил свои две макуш¬
ки и приступил к переговорам.
— Мы делегация, — сказал он, — пришли по поручению
комитета комсомола просить вас играть на вечере Мира. Если
вы заняты или не можете...
333

— На вечере Мира я, конечно, буду играть, — быстро от¬
ветила Ольга.
Кирилл смутился. Он не рассчитывал так легко получить
согласие. Он думал — Ольгу придется убеждать. Кирилл по¬
чувствовал некоторое даже разочарование.
— Вечер назначен в клубе завода, — продолжал он. — На¬
роду— уйма!
— Я буду играть на вечере Мира, — повторила Ольга.
— Придут рабочие. Передовики. И наши ребята, конечно.
Наберется полно...
Ольга удивленно пожала плечами. Кажется, этому деле¬
гату очень хотелось ее напугать.
— Значит, вы согласны? — все еще недоверчиво спросил
Озеров.
— Да, — твердо ответила Ольга, отбросила косу через
плечо и с решительным видом заложила руки за спину.
Кирилл наконец убедился: задание выполнено.
— Хорошо. Хорошо. Мы передадим. До свиданья.
Он не знал, что делать дальше, и встал. За ним как по
команде поднялись с диванчика Коля с Володей.
Ольга вдруг покраснела, но не тронулась из-за своей бар¬
рикады — рояля.
— До свиданья! — ответила она, глядя по-прежнему на
одного Кирилла, как будто по бокам у него стояли две
тумбы.
И вот сейчас они уйдут. Ну, Володя?
— Мы не обсудили программу, — сказал он в самый по¬
следний момент. — Мы... надо наметить... Как же программа?
Он говорил неестественным голосом, слова застревали у
него в горле.
— Это уж ты, Володя, договаривайся. Ты специалист по
музыкальным вопросам, — решил Озеров.
Он взглянул на Ольгу — вид у нее был такой неприступ¬
ный, как будто обсуждение программы и составляло самую
трудную часть переговоров.
— У меня кружок кораблестроения. Если бы не кру¬
жок...— колеблясь, промолвил Кирилл. — Может, вы тут одни
обойдетесь? Я пойду!
— Ия, — пробурчал Коля Зорин. — Я тоже пойду.
Володя молчал. Краснел, молчал и не поднимал глаз.
— А! — нечаянно вырвалось у Кирилла. Кажется, он на¬
чал догадываться — что-то тут есть, кроме программы. — До
свиданья. Значит, вы будете играть на вечере Мира, — повто¬
рил он на всякий случай.
334

И они с Колей ушли.
Две договаривающиеся стороны остались. Они молча стоя¬
ли, разделенные роялем.
Прошла минута.
— Я на тебя обиделся, Ольга, когда ты смеялась, когда
Наталья Дмитриевна... когда... ты ведь помнишь?
— Нет, я не смеялась. Этого не было, — недоумевая, от¬
ветила Ольга.
— Как не было?! — испугался Володя. Неужели Ольга
еще и отпираться умеет? — Ты смеялась. Я был за шиповни¬
ком в это время и подслушивал, — угрюмо сказал он, глядя
в стеклянную дверь, за которой ,стоял черный сад с облетев¬
шими листьями.
— Наверное, ты не все подслушал, что было, — возрази¬
ла она.
— Я ушел, когда ты засмеялась.
— Наверное, ты не разобрался, в чем дело. Когда подслу¬
шиваешь, можно напутать.
Володя не обратил внимания на иронию. Не до иронии
было ему. Он посмотрел наконец прямо на Ольгу и увидел
знакомую правую бровь, изогнутую в веселом изумлении. Да,
он, должно быть, напутал.
— Ольга, ты даешь честное слово?
— Даю честное слово. Я не смеялась над тобой.
— Тогда...
Володя не знал, что сказать. Все-таки он отвык за это
время от Ольги. Он чувствовал себя неуклюжим и связанным,
как в тот вечер, когда впервые увидел эту крохотную комнат¬
ку, черный рояль и зарю за стеклянной дверью.
— Сыграй что-нибудь, — нерешительно попросил он.—
Пожалуйста...
Ольга помедлила и села за рояль.
«Что она сыграет? — думал Володя, весь уже охваченный
чудесным холодком нетерпения. — Если она сыграет «Лунную
сонату», которую готовила летом для концерта, значит... Что
значит? Все равно. Если она сыграет «Лунную сонату»... Ну,
поскорее бы!»
— А ты забыл?.. — сказала Ольга, внимательно разгля¬
дывая крышку рояля. — Ты меня тоже обидел. Что ты велел
Шурику мне передать?
— Что я велел? — ужаснулся Володя. Об этом он действи¬
тельно позабыл. — Ольга, я был дураком.
Ольга открыла крышку рояля.
«Лунная соната», — не улыбнувшись, сказала она.
335

ДРУЗЬЯ СОБИРАЮТСЯ ВМЕСТЕ
Снег выпал ночью и валил сырыми, тяжелыми хлопьями,
пока не укрыл все крыши, улицы, Волгу. Проснувшись в
воскресенье, Васюта увидел в комнате тот белый особенный
свет, который бывает только от первого снега.
Весна начинается медленно, и осень незаметно подкрады¬
вается, а зима приходит внезапно. Васюта поглядел в окно и
не узнал Волгу — белое поле лежит за окном.
— Здравствуй, зимушка-зима! — сказал Васюта.
Матери дома не было. Васюта прибрал кровать, вытащил
из печки горшочек с манной кашей, затянутой коричневой
пенкой, съел половину горшочка и собрался к Шурику Мар¬
фину.
В черных липах набережной сидели вороны. Васюта прице¬
лился и кинул палку. Вороны разом снялись и темной тучей
полетели через Волгу. На скамьях, как перинки, лежали пу¬
шистые сугробики снега. Васюта смахивал по дороге рукавом
то один, то другой сугробик. Эх, и любит он полазить по снегу!
С шубейкой ничего не сделается, чище только станет. Но у
Васюты на валенке дыра. Один почти целый, на другом поло¬
вины подошвы нет. Васюта напихал в валенок тряпок, но
тряпки лезут наружу. Не ходьба, а беда. Проучись с таким
валенком зиму!
Мать говорит: «Сядешь на печку до весны, там тебе и
ученье».
Чего только не наговорит мать в сердцах! Как рассердится,
Васюту постылым зовет. И Тамара постылая, и ребятенок
Тамарин, и весь свет ей не мил. А сама опять нынче с утра
пошла нянчить Тамарину дочку. Там зять есть. Сказала бы
зятю: «У нас Васютка босой».
Не скажет. Ждет, пока сами догадаются. Гордая. Ну и
ладно. Васюта тоже не больно любит кланяться. Как-нибудь
проживут они с мамкой... Он обмахнул валенки голичком и
постучал в дверь к Марфиным.
— Материалы принес? — едва открыв дверь, спросил
Шурик.
— Видишь, с пустыми руками пришел.
— Почему?
— Потому. Собирайся ко мне.
— Ну, Васюта! Вот ты какой! Ну, Васюта! Уговарива¬
лись— у нас. Уговор нарушаешь. Слово дал — не сдержал! —
высоким, тоненьким голоском быстро заговорил Шурик.
— У вас интереса нет.
336

— Ay вас какой интерес?
— У нас Волга белая глядит в глаза. И не мешает никто.
Сами себе хозяева.
— Погоди, я спрошусь, — согласился Шурик и побежал к
матери.
Через минуту он вернулся к Васюте, обматывая шею
шарфом:
— Пустили, Васюта! Пустили!
А вслед за Шуриком вышла в кухню и мать.
Мать Шурика была могущественным человеком в шко¬
ле, Васюта знал. Но все же он никак не мог ожидать, что по
воле этого человека на его голову сегодня свалится новое
счастье.
— Ты ведь хорошо учишься, Васюта, — сказала Анастасия
Вадимовна, и у Васюты на душе стало весело — так весело
она улыбнулась.
— Он, мама, у нас первый ученик. Он как ответит, так и
получит пятерку. Его все учителя в пример ставят, — затара¬
торил Шурик.
— Родительский комитет закупил тридцать пар валенок.
Приходи завтра, Васюта, получать свою пару, — сказала пред¬
седательница родительского комитета.
Васюта открыл рот, а ответить так ничего и не ответил.
Они вышли с Шуриком из дому и некоторое время шагали
молча.
— Вот так выручила меня твоя мать! — сказал наконец
Васюта.
— Вовсе и не мама тебя выручила! Вовсе и не она! — за¬
хлебываясь от радости, зачастил Шурик. — Тебя родитель¬
ский комитет выручил. Рад, Васюта?
— Как же не рад!
— А снег-то! Снег! Снег какой хороший! — кричал Шу¬
рик. — Побежим, Васюта.
Они побежали.
Длинные голые осинки стояли возле Васютиного дома, в
окна глядела белая Волга. Усмирила Волгу зима, лежит подо
льдом. Синее небо над Волгой. Белый снег в доме.
— Разувайся. Видишь, пол вымыт — натопчем, — сказал
Васюта. — Давай приниматься за дело.
Они делали яхту. Они трудились над ней изо дня в день
всю осень. Красавица яхта, с высоким килем, крутым носом,
мачтами, флагами!
Флагов пока еще нет. И мачты еще не готовы. И лестницы
веревочной нет. Надо торопиться. Васюта и Шурик делали
]2 Библиотека пионера, г. V
337

яхту Мира. Вожатый спросил: «Соглашаетесь на вечере Мира
подарить свою яхту борцам за мир?» Они согласились.
Васюта забросил свои и Шуриковы валенки на печку. Ре¬
бята сели на пол и стали плести веревочную лестницу.
— Тебе не жалко дарить? — спросил Шурик.
— А коли и жалко? Все равно подарим.
— Правильно! Я тоже согласен.
— На борту напишем: «Яхта Мира», — сказал Васюта
мечтательно. — А мать говорит... — Васюта замялся. — Гово¬
рит: «В игрушки играете. От вашей яхты миру не прибудет».
— Видно, она у тебя несознательная? —удивился Шурик.
— На нее как найдет. А то один раз сказала: «Жизнь свою
отдала бы, только бы войну от народа отвести!» Вот она
какая!
— А теперь на партизанку похожа, — ответил Шурик.
— Если бы война в тот раз до нас дошла, стала бы пар¬
тизанкой. Это уж наверняка.
— И моя мама стала бы. И Ольга.
— Ну уж Ольга! Твоя Ольга: трень, брень, залезла бы под
рояль — только ее и видели!
— А ты чего не знаешь, о том не суди, — сказал Шурик,
до глубины души оскорбившись.
Он бросил плести веревочную лестницу и отошел к окну.
Где же Волга? Не различишь, где кончается Волга, где начи¬
нается поле. Сверкает, переливается на солнце снег, и боль¬
шое небо сверкает, а в комнате Васютин желтый самовар так
огнем и горит на столе, словно жар-птица.
Вот он какой оказался, Васюта! Другом еще называется!
— Иди, Шурик! Ладно! — позвал Васюта. — Смеха не по¬
нимаешь. Избаловали тебя дома!
Шурик не спорил. Может, и верно избаловали, оттого он
такой и обидчивый.
— По-твоему, Ольга — «трень-брень», — дрожащим го¬
лоском сказал он, садясь на пол возле Васюты, — а по-моему,
не хуже нас с тобой против фашистов за мир борется. На ве¬
чере Мира кто выступать будет? К Ольге сам Володя Нови¬
ков совещаться приходит. Вот!
На этом они помирились.
Володя действительно стал опять ходить к Марфиным.
Раньше, едва начинался их скучнейший музыкальный урок,
Шурик затыкал уши пальцами. Теперь уроков не было. Когда
Володя приходил, Шурик забивался в Ольгину комнату и,
устроившись на кушетке, слушал их разговоры. Володе всю
неделю было некогда — он являлся к ним по воскресеньям.
338

В первое воскресенье он рассказывал о своих новых друзьях,
ребятах с завода. Во второе воскресенье Володя рассказал,
как Петя Брунов ездил делегатом на Конференцию защитни¬
ков мира. Каждый раз они с Ольгой обсуждали что-нибудь
новое...
В это утро тот же белый зимний свет разбудил и Воло¬
дю. Володя проснулся и, как Васюта, обрадовался снегу,
солнцу, зиме, долгому праздничному дню впереди и чему-то
еще.
«Поваляюсь для праздничка, — решил Володя. — Что я бу¬
ду делать сегодня? — размышлял он, лежа в своей любимой
позе — с подтянутыми к подбородку коленками. — Сначала
приберусь. Эх, надоело! Ну ладно, сначала приберусь, так и
быть... Потом, может, сходим с папой на лыжах. Потом почи¬
таю. Потом...»
Если бы все семь дней в неделю были воскресными, каж¬
дый вечер Володя был бы у Марфиных. Едва в доме появлял¬
ся Володя, Шурик кричал:
«Ольга, играть!»
И Ольга послушно садилась за рояль.
«Ты знаешь что, Володя? — сказала она однажды. — Впол¬
не вероятно, из тебя получится музыкальный критик, Володя!
Ты можешь быть вторым Стасовым».
Впрочем, Ольга всегда воображала что-нибудь сверхъесте¬
ственное.
Кем быть? Этого Володя не знал до сих пор.
Ольга знала. Она будет музыкантшей. В одном лишь Ольга
не была твердо уверена: удастся ли ей стать знаменитой.
И Женька Горюнов знал, кем быть, он и теперь уже заправ¬
ский речник. Знал Толя Русанов, который готовился быть
математиком никак не меньшим, чем Лобачевский.
А Володю тянуло в разные стороны — туда и сюда.
Чаще всего он представлял себя на заводе. То он был
сборщиком, как Петя Брунов. То начальником цеха, удиви¬
тельно похожим на Федора Ивановича Тополева, который
покуривал трубку, молчал, думал, как бы еще умнее пере¬
строить станок, и так незаметно управлял цехом, что всем ка¬
залось — дела идут сами собой.
Больше всего Володя хотел изобретать. Изобретать — ни¬
чего на свете нет интереснее!
А то вдруг воображал себя Андреем Андреевичем. Входил
в класс и, так же вскинув руки к вискам, говорил о борьбе
рабочего класса, революции, коммунизме, — он стоял перед
классом, как полководец перед армией.
339

Между тем солнце за окном поднялось выше, и в комнату
вошел отец:
— Рационализатор, вставай!
Володя сбросил одеяло, вскочил и распахнул фортку. Вся
синева неба, весь его солнечный блеск и свежесть морозного
утра хлынули в комнату. Снег выпал и не таял. Зима стала
сразу.
Павел Афанасьевич присел на кровать и с ласковой усмеш¬
кой смотрел, как Володя делает зарядку.
— Папа! — озабоченно сказал Володя, откидывая жестом
Андрея Андреевича упавшие на лоб волосы. — Все бы хорошо,
одно только, папа, неважно: никак не решу, кем мне быть.
— Эту задачу, дай срок, осилим, — улыбнулся Павел Афа¬
насьевич. — Коммунистом будь, Владимир!
Он звонко шлепнул ладонью по голой спине Володи и по¬
шел накрывать к завтраку стол.
«Прямая тебе дорога на отцовский завод, — думал Павел
Афанасьевич, заваривая чай. — И другие дороги тебе не зака¬
заны. Только расти. Сильное дерево долго растет».
Надо же было случиться, что именно в это воскресное
утро, едва кончив завтрак, Володя свернул с плиты суповую
кастрюлю и залил всю кухню.
— Несручная баба что ни схватит — уронит!—с досадой
проворчал Павел Афанасьевич и ушел в комнату слушать
радио.
А Володя — хочешь не хочешь — принялся мыть пол. Ни¬
чего особенного в этом происшествии не было бы, если б вско¬
ре не раздался звонок.
«Зорин!» — подумал Володя, открыл дверь и в испуге от¬
ступил, пряча за спину грязную тряпку. На лестничной пло¬
щадке стояли Ольга и Галя. Это было так неожиданно, что
Володя не верил глазам.
— Здравствуйте! — сказал он, мучительно краснея.
Пусть бы он пилил, колол дрова, столярничал, плотничал!
Все, что угодно, только не пол!
— Здравствуйте-пожалуйте! — весело воскликнул отец, то¬
же выходя на звонок.
Он был нарядный, в светлой рубашке, синем шелковом
галстуке.
— Идите. Я сейчас, — пробормотал Володя и вернулся в
кухню.
С другими таких вещей не случается. Это с ним только мо¬
жет случиться: единственный раз в жизни пришла Ольга и
застала его в засученных по колено штанах, а главное, с про¬
340

клятой тряпкой в руке! Он мог бы, как отец, сидеть на диване
и слушать Бетховена в тот момент, когда они явились с Галей
Введенской. Или, по крайней мере, мог бы не покраснеть, как
воришка, когда их увидел.
— Мы с ним барствовали, пока жила бабушка, — сказал
Павел Афанасьевич, когда Володя вышел к гостям. — Бывало,
в постелях лежим, а бабушка завтрак готовит. Наоборот надо
бы! Теперь спохватились, да поздно...
Девочки чинно сидели, сложив на коленях руки. Разговор
поддерживала Галя.
— А скажите, пожалуйста, Павел Афанасьевич, у вас на
заводе... — говорила она деловым и вежливым тоном.
— Володя, где ты занимаешься? Где твои книги? — шеп¬
нула Ольга.
Непривычно было видеть ее у себя в доме! Володя повел
Ольгу в бабушкину комнату, оставив Галю с отцом. О Гале
он просто забыл.
Комната полна была солнечного света. Ничего в ней не
было, только Володина кровать да стол с аккуратно разло¬
женными тетрадями и книгами.
— Как бело, ярко! — сказала Ольга. — Мне у вас нра¬
вится.
Она взяла со стола лежащую сверху тетрадь и прочитала
заголовок: «Мысли».
— Твои мысли?
— Разные, — смущенно ответил Володя.
— Володя, ты недоволен, что мы пришли, когда ты...
«Заметила, как я застыдился», — понял Володя.
— А что такое было, когда вы пришли? — нахмурился он.
— Можно, я запишу в тво.ей тетради одну мысль? — бы¬
стро спросила Ольга, села к столу, обмакнула перо и, чуть
нагнув набок голову, написала что-то крупным, красивым по¬
черком, как пишут на уроках чистописания. — Прочти
вслух, — сказала она, протягивая Володе тетрадь.
— «Будь щедрым, как пальма. А если не можешь — будь
стволом кипариса, прямым и простым. Благородным», — про¬
читал Володя.
— А теперь ты напиши мне что-нибудь важное, — попро¬
сила Ольга. — Жаль, нет тетрадки. Напиши на листке.
Володя вырвал листок из тетрадки и стоя написал: «Впе¬
ред, заре навстречу! Помни «Молодую гвардию»!»
Ольга долго читала эти две короткие фразы.
— Помню, — ответила она, подняв серьезные глаза на Во¬
лодю.
341

Она сложила вчетверо листок с написанными на нем Во¬
лодей словами и спрятала в вырез блузки:
— Идем, Володя. У нас с Галей к тебе важное очень
дело,
Галя сидела все в той же позе и, разглаживая на коленях
платье, взрослым тоном беседовала с Павлом Афанасье¬
вичем.
— У вас важное дело? — вежливо осведомился Володя.
— Да! — оживившись, ответила Галя. — Мы хотим заим¬
ствовать ваш опыт борьбы за минуты. Наш комитет комсомо¬
ла постановил...
Павел Афанасьевич зажег спичку, но не закурил и с за¬
думчивой улыбкой смотрел на оранжевое крохотное пламя.
Но этот день был днем неожиданных встреч. Едва Володя
начал делиться опытом, раздался новый звонок.
— Вот это уж Зорин! — сказал Володя, выбежал в прихо¬
жую и, открыв дверь, отступил в изумлении.
Бравый матрос с выпуклой грудью, облитой черным сукном
шинели, стоял за дверью и отдавал ему честь.
— Женька! Горюнов! — на весь дом закричал Володя.
— Здорово, Володька, — спокойно, словно они вчера толь¬
ко виделись, сказал Горюнов. — Собирайся, идем на каток...
Э! да у вас гости !—заглянув в комнату, заметил он с удоволь¬
ствием; не дожидаясь приглашения, скинул шинель и выкатил
грудь колесом.—Так вот... товарищ капитан мне говорит,—
громко, чтобы слышали в комнате, рассказывал Женька: —
«Вы, говорит, отличный матрос, Горюнов...»
— Иди, иди, отличный матрос!—захохотал Володя, таща
его к девочкам.
Женя маршевым шагом подошел к Ольге, вытянул руки
по швам и щелкнул каблуками:
— Учащийся первого курса речного училища Евгений
Горюнов! Честь имею представиться!—Он был рад представ¬
ляться девяносто раз в день и, четко повернувшись кругом,
сообщил и Гале Введенской: — Учащийся первого курса реч¬
ного училища...
У этой девочки было такое хорошенькое лицо с голубыми,
как у куклы, глазами, что Женя в первую секунду опешил.
— Приглашаю идти на каток! — крикнул он тем раскати¬
стым голосом, каким товарищ капитан отдавал матросам
команду: «Вверх на палубу!»
— Я не знаю... — чуть порозовев, опустила Галя глаза.
— А я знаю! На каток!—захлопала Ольга в ладоши.—
Володя, ты после катка поделишься опытом с Галей.
342

Они выбежали на улицу, покидались снежками и пошли
на каток.
— Вы знаете, когда я был в первом плавании... — начал
Женька свой обычный рассказ. — Поедемте летом в навига¬
цию! Советую вам — поступайте в речное училище. В речном
училище — жизнь! У вас что? Сухопутное существование, ску¬
ка! Советую вам — учитесь на штурмана! Задумано — сдела¬
но, как сказал Николай Николаевич Миклухо-Маклай.
— Кажется, девочек не принимают в речное училище? —
спросила Ольга.
— Кто хочет, тот добьется! — не задумавшись ответил
Женька и покосился на розовую девочку с голубыми глаза¬
ми, которая внимательно слушала историю его необыкновен¬
ного плавания.
— Она умная! — с удовлетворением отметил Женя, когда,
оставив девочек сидеть на скамейке, они стали с Володей в
очередь за билетами на каток.
— Неужели ты сомневался? — воскликнул Володя. —
Умная? Мало того — она принципиальная, Женька!
— Вот это я люблю! Значит, не выдаст в беде? А, Володя?
— Она в беде выдаст? Себя не пожалеет, а из беды това¬
рища вытащит!
— И смелая? — спросил Женька.
— Любого мальчишку в смелости за пояс заткнет!
— Неужели, Володя?
— Уж поверь мне.
— Надо ее сагитировать: пусть пробивается в речное учи¬
лище.
— Но ведь она... Женька, ты про кого говоришь? — спро-
сйл Володя.
— Как — про кого? — спросил озадаченно Женька.—
Я... А ты про кого?
В окно кассы постучала кассирша:
— Не задерживайте очередь! Получайте билеты!
На катке вдруг грянула музыка.
Галя, став на коньки, замахала руками, покачнулась, при¬
села, и оказалось, что она не умеет кататься.
— Я вас возьму на буксир, — предложил Женька.
— Кто быстрей? — крикнула Ольга, оттолкнулась и понес¬
лась.
— Кто быстрей? — подхватил Володя и молнией пролетел
вперед, мимо Ольги.
— Володя, Володя! Куда?
Он, разогнавшись, бежал на одном коньке, чуть не падая
343

на бок, то, выпрямляясь, летел птицей, то рисовал ногами
«петли» и «тройки» и вдруг, сделав щегольской поворот, воз¬
вращался к Ольге.
«Хорошо! Как чудесно, Володя!» — смеялись у Ольги
глаза.
А на катке сегодня, словно сговорившись, собрались чуть
не все одноклассники Володи и музыканты из училища Ольги.
Они скользили по льду, догоняли, обгоняли друг друга, кру¬
жились, летели.
Вдруг на катке появился пожилой человек. Заложив руки
за спину, он не спеша пробежал краем льда.
— Андрей Андреевич! — закричала Ольга. — Андрей Ан¬
дреевич! Сюда! К нам!
Учитель круто повернул и легко вылетел на середину
катка.
Ребята схватились за руки и поймали учителя в круг. Он
скользнул к Ольге, взял ее руку, разорвал круг и повел за со¬
бой всю цепь.
ХОРОШО ЖИТЬ!
В небе еще переливались зеленым и синим светом неугас¬
шие звезды, черными впадинами окон глядели дома, тихие
липы, одетые в иней, стояли на пустынных бульварах... Город
спал, но ночь шла к концу.
Вот с Волги потянул предрассветный ветер, тронул верши¬
ны лип — бесшумно посыпался иней. Одна за другой погасли
звезды; густая синева ночи таяла, блекла, небо смутно и неяс¬
но бледнело; лес, тянувшийся вдоль горизонта в Заволжье,
почернел; на востоке росла и все выше разливалась заря.
Охватила полнеба, и солнце взошло.
Белым полем раскинулась Волга. Во всю ее даль и ширь
играл на солнце нетронутый снег. Утро тихо и спокойно на¬
чалось над землей.
Солнце хлынуло в окна Васютиного дома и разбудило
Васюту. Он сел, протер глаза и сказал:
— Мама, а у нас нынче праздник!
— Знаю, золотко! Утешение ты мое! — ответила мать.
Васюта внимательно на нее посмотрел. Мать редко ласка¬
ла Васюту. У матери трудная жизнь, а еще характер уж очень
заботливый. От заботливости она и покоя себе не дает, оттого
и радуется мало.
Васюта босиком прошлепал к маме. Она латала белье, си¬
344

дя на лавке под окном. Морщины и пряди седых волос были
отчетливо видны в солнечном свете.
— Мама, я вырасту большим — еще не так утешать тебя
буду! — сказал Васюта.
— Надежда моя! — ответила мать.
Они сели пить чай, и Васюта все утро рассказывал маме о
своих делах, о Шурике Марфине и сегодняшнем празднике.
Сегодня во многих домах готовились к празднику. Володя
и Павел Афанасьевич с утра утюжили костюмы.
В Петином общежитии была суета. На койках валялись
галстуки, на спинках стульев висели парадные пиджаки и
рубашки; в комнатах стоял крепкий запах одеколона и гу¬
талина.
Празднично начался день и в доме Брагиных. Во всяком
случае, Василий Петрович встал после сна в хорошем распо¬
ложении духа. Долго плескался в ванне, по-молодому насви¬
стывая веселую песенку, и пришел завтракать надушенным,
выбритым — хоть сейчас на концерт!
— Наконец ты готов! — улыбнулась Елизавета Гаври¬
ловна.
Василий Петрович удивился необычной живости ее взгля¬
да и голоса. Он неторопливо намазывал хлеб маслом, малень¬
кими глотками пил кофе и старался понять, почему она так
молода и оживленна сегодня. Сам частенько уклоняясь от пря¬
мых ответов, Василий Петрович не любил спрашивать. Он
предпочитал наблюдать.
— Я сегодня пораньше пойду на концерт. Надо помочь
ребятам, — сказала Елизавета Гавриловна.
Она говорила об обыкновенных вещах, но глаза ее блесте¬
ли, каждая черточка лица улыбалась. Василий Петрович по¬
жал плечами и ничего не спросил. Юрий тоже молчал.
— Ах, какие вы! Какие вы, право!.. — с досадой восклик¬
нула Елизавета Гавриловна. — Вчера мне сказали на роди¬
тельском комитете, что нынче на вечере будут в президиум
выбирать... меня! Слышите, вы! За что же меня? — Елизавета
Гавриловна смущенно развела руками. — Я совсем мало сде¬
лала. Только в родительском комитете работаю да учусь.
А они говорят — заслужила...
— Мама, ты будешь в президиуме? Вот здорово! —обра¬
довался Юрий.
Теперь он с удовольствием ждал предстоящего вечера.
Пусть-ка Володька убедится, какая у него мать!
Василий Петрович уткнулся в газету. Можно подумать,
что он заучивал наизусть передовую.
345

Елизавета Гавриловна собрала посуду, посидела, хмуря
брови и ожидая чего-то.
Василий Петрович читал, закрывшись газетным листом.
Он отложил газету, когда остался в комнате один.
«Итак, я работаю на заводе пятнадцать лет, но мне нико¬
гда не оказывали никакого особенного почета. Она же два-
три месяца похлопотала по делам школы, и уже ее уважают и
ценят. И друзья у нее...»
Василий Петрович взъерошил редеющие волосы и вздох¬
нул.
Кто бы поверил полгода назад, что его тихая Лиза станет
общественной деятельницей!
И ведь не остановишь теперь. Куда там!
Василий Петрович долго сидел в одиночестве, погрузив¬
шись в раздумье. Самолюбие его было ранено. Он наотрез от¬
казался идти сегодня на вечер.
...В заводском клубе собирался народ. Юрий пришел, ко¬
гда зал был почти полон; от красных пионерских галстуков
весело рябило в глазах.
— Юра! Сюда! Место занято! — пронзительным голосом
кричал Миша Лаптев.
Юрий притворился, что не слышит. Он встал неподалеку
от сцены, поискал глазами мать, но не увидел.
— Вот кто мне нужен! — раздался голос Андрея Андрее¬
вича. — Идем к народу, любитель уединения!
— К нам, Андрей Андреевич! К нам! — звали восьмиклас¬
сники.
Андрей Андреевич посадил Юру рядом с собой. Уж не на¬
рочно ли по другую руку возле себя он посадил Володю?
— Сядем рядком, поговорим ладком! — сказал учитель.—
В кружке у тебя хорошо. С ученьем хорошо. Так что же
плохо? — спросил он Юрия, пытливо вглядываясь ему
в лицо.
— Ничего плохого, — потупился Юрий.
И тут зазвенел, залился колокольчик. Вечер молодежи,
посвященный борьбе за мир, открылся.
— Предлагаю выбрать в президиум рабочего-передовика
Петра Брунова... — сказал секретарь парткома Григорий Да¬
нилович Бирюков.
— Ура! Ура! — отв.етил хор восьмиклассников.
— ...Изобретателя Павла Афанасьевича Новикова!.. За¬
служенного учителя и депутата горсовета Андрея Андрее¬
вича!..
Ох, что тут поднялось в зале! Крики, шум, гром...
346

Это был хороший, веселый и торжественный вечер!

А в голове Юрия вихрем кружилось: «Не выберут маму!
Нет-нет! Ни за что. А если и назовут, никто хлопать не ста¬
нет».
И вдруг...
— Предлагаю выбрать в президиум члена родительского
комитета школы общественницу Елизавету Гавриловну Бра¬
гину!..
Сердце Юрия замерло.
— Ребята! Нашего Брагина мать! — взвизгнул Толя Ру¬
санов.
— Бра-ги-ну! Бра-ги-ну! — бушевали восьмиклассники.
«Что это? За что они так? Вот какие они!» — чуть не плача
от волнения, думал Юрий.
Андрею Андреевичу надо было в президиум.
— А что я вижу! Плохое-то, верно, у нас уже позади,—
сказал учитель, похлопал по плечу Володю и Юрия и ушел.
Они остались почти рядом.
«Сейчас возьму и заговорю с Володькой как ни в чем не
бывало», — мысленно подбадривал себя Юрий.
«У него адское самолюбие. И у меня самолюбие, а все-таки
неохота больше с ним враждовать», — думал Володя.
Мальчики взглянули друг другу в глаза и отвернулись. Вот
беда: они не знали, как начать разговор. Кроме того, освобо¬
дившийся стул между ними разделял их.
А на трибуну уже вышел Григорий Данилович.
Зал был полон молодежи: в передних рядах сидели школь¬
ники с комсомольскими значками на гимнастерках и в пио¬
нерских галстуках, подальше — заводские парни и девушки.
Секретарь парткома, обращаясь к залу, сказал:
— Товарищи! Племя молодое!..
Ребята слушали доклад, а в ряду восьмиклассников, не¬
заметное залу, происходило движение.
Толя Русанов напирал плечом на своего соседа Володю,
потихоньку теснил его к стулу Андрея Андреевича. Коля Зо¬
рин со своей стороны навалился на Юрия Брагина.
— Пододвинься немного, — шептал Русанов Володе.
— Уж очень ты свободно расселся, — шепнул Юрию Зо¬
рин. — Двигай-ка, двигай!
— ...Давайте, ребята, лучше учиться! Лучше работать!
Крепко дружить!—закончил доклад Григорий Данилович.
Как раз в этот миг Русанов и Зорин поднажали как сле¬
дует, и Володя с Юрием очутились рядом на стуле Андрея
Андреевича. Их притиснули так близко друг к другу, что ше¬
лохнуться невмочь.
348

— Сделано дело! — облегченно вздохнул Коля Зорин.
Володя покосился на Юрия. И Юрий на него покосился.
И вдруг они засмеялись.
По рядам восьмиклассников прошел одобрительный гул.
— Ура! Да здравствует мир! — кричали ребята.
— А что? Мы и правда мирные люди! — подтвердил Толя
Русанов.
— Пока враги не напали. А нападут — вот! — показал Ко¬
ля Зорин кулак.
В конце заседания на сцене появились Васюта и Шурик.
Они несли белый корабль с красными флагами и, подойдя
к рампе, подняли его высоко, чтобы всем было видно, а сами
смотрели не в'зал, а друг на друга. Все догадались, что они
оробели.
Кто-то крикнул:
— Пионеры, не бойтесь!
«Выступай!» — говорил глазами Шурик.
— Лучше ты выступай, — шепотом ответил Васюта.
— Васюта, я не знаю, как начинать.
— Скажи: товарищи!
— Ты сам, Васюта, скажи.
Они разом повернули лица к народу и хором сказали:
— Товарищи рабочие и школьники!
— Что мы наделали! — тихонько охнул Шурик.
— Товарищи рабочие и школьники! — повторил Васюта
баском, глядя в зал немигающим взглядом. — Мы дарим за¬
щитникам мира нашу яхту!
Он замолчал, потому что сотни глаз на него смотрели из
зала, сотни ламп сияли над залом, сотни красных галстуков
сливались в горячее пламя. Все смешалось в голове у Васю¬
ты. Он забыл свою речь.
— Говори самое главное, пионер! — подсказал из прези¬
диума чей-то голос.
Васюта собрал силы и громко крикнул самое главное:
— Да здравствует Советский Союз!
А впереди был концерт.
На середину сцены выкатили черный, блестящий рояль.
— Ты разлюбил музыку, Володя? — спросил Юрий.
— Ой, нет!
— Марфина! — послышались возгласы.
Володя увидел возле рояля Ольгу.
— Чайковский. «На тройке».
Ольга села за рояль, и Володя услышал знакомые звуки.
Вспомнился яркий, солнечный день, широкая Волга, слов-
349

но поле, занесенное снегом, дружба с отцом и смелость на
сердце. Хорошо жить!
А тройка несется по зимней дороге, поет под полозьями
снег, поют солнце, небо и лес... Играй, Ольга, дольше!..

ЮРИЙ
ЗБАНАЦКИЙ
МОРСКАЯ
ЧАЙКА
Повесть

А ЕЩЕ МОРЯЧОК!
Ехали мы долго. Мне уже надоело дома разглядывать, я
уже хотел увидеть море, а его все не было. Хотелось спросить
бабушку, но куда там! Она как заговорила, так уже ни мама,
ни я, ни шофер-морячок не могли и слова вымолвить. Я и не
знал, что она такая. Маленькая, совсем не похожая на бабуш¬
ку, она скорее напоминает старенькую девочку. И какая же
разговорчивая! Откуда только у нее слова берутся? Просто
не верилось, что это моя бабушка. Мама у меня высокая, чер¬
нявая, а бабушка низенькая и белая-белая...
Сначала она рассказала нам, что и когда у нее болит, за¬
тем начала сетовать на то, что дедушка страшно прилип к
своему морю и даже не нашел времени, чтобы встретить нас
на станции. Досталось и морю, поскольку оно на рыбу ску¬
пится.
А когда уже выехали на ровную, утопающую в садах ули¬
цу, бабушка принялась за маму. Она такой экзамен устроила
моей маме, так засыпала ее вопросами, что мама, словно уче¬
ник в классе, при всем своем старании не могла ответить на
пятерку. Только начнет рассказывать, как мы ехали, а бабуш¬
ка уже про папу спрашивает; только мама начнет о папе, а
бабушка уже нашим городом интересуется.
353

Тем временем шофер так нажал, что мы, будто ошалелые,
выскочили за город. И тут я увидел море. Самое настоящее
море! Можете себе представить, как я закричал на всю ма¬
шину:
— Море! Море! Море! Море!
Да и как тут не закричишь! Ведь оно такое чудесное, та¬
кое синее-синее и такое большое, что я и вообразить его та¬
ким не мог.
А бабушка, словно только и ждала, когда я закричу, тут
же ко мне обратилась:
— Вот это, дитятко, и есть море. Не что-нибудь, а море.
Ну, ты еще насмотришься на него и накупаешься. А сейчас
лучше скажи, мне: в какой же ты класс перешел?
Я хотел было ответить, что уже в шестом учусь, но ба¬
бушка, не дожидаясь ответа, засыпала меня новыми во¬
просами:
— А как же ты учишься? Не ленишься? А маму слуша¬
ешься? А с ребятами на улице не дерешься?
Хотел было сказать, что и не ленюсь, и учусь только на
пятерки, и маму слушаюсь, и ни с кем не дерусь на улице,
если меня, конечно, не трогают, — но бабушка не дала мне и
рта раскрыть.
Она уже о своем говорила:
— Ох, теперь и детки пошли! Не детки, а сплошное иску¬
шение. У нас в поселке их целый табун. Как бычки черные,
на солнце зажарились. Есть, правда, вежливые, тихие и спо¬
койные, но есть такие разбойники, что и слова им наперекор
не скажи...
Море исчезло, мы опять ехали среди садов и низеньких
домиков из желтого ракушечника. Ехали до тех пор, пока не
выбрались в поле, и тогда уже море все время синело слева,
уходя куда-то в неведомую даль и сливаясь с чистым, чуть
седоватым небом. Даже удивительно, до чего оно бескрайнее.
А может быть, там уже и не море? Может, это небо начинает¬
ся за буераком? И не очутились ли мы на краю света?
Бабушка подтвердила мою догадку, сказав маме:
— Ох, доченька, живешь ты где-то одна, забыла про нас,
заброшенных на самый край света, да и глаз не кажешь. Уже
думала, что и умру, не повидавшись с тобой.
Я хотел было сказать, что мы давно — и я, и папа, и ма¬
ма— собирались у них погостить. Но это нам не удавалось,
потому что папа офицер и мы долго жили в демократической
Германии. А теперь мы живем в Белоруссии. Папа командует
танками. Он тоже хотел отправиться с нами к морю, но ему
.354

ке дают отпуска. Тут я вспомнил, что хотя бабушка у меня
и родная, однако говорить ей о таких вещах нельзя. Я был
убежден, что даже бабушкам нельзя разглашать военные
тайны.
Но вот уже и Черноморка позади. Мы еще долго ехали
полем, наконец добрались до одинокого тополя, и тут бабуш¬
ка схватила за плечо шофера:
— Поверни, миленький, влево, вон за тот мысок, это бли¬
зехонько. Так быстренько и прибудем к нашему дворцу...
Случилось, однако, непредвиденное: поглядев в сторону,
шофер заглушил мотор.
— Так что в село, мамаша, не будем того... Ни за какие
коврижки.
Он сплюнул сквозь зубы и отвернулся.
— Голубчик, — задвигалась на месте бабушка. — Побойся
бога! С полверсты осталось, так неужто не довезешь? Я же не
даром — десяточку дам... На водочку...
— И за сотню не повезу. Думаете, так уж мне хочется под
машиной лежать?
— Зачем лежать? Проедем, миленький.
— Будто наши не ездили? Не выберемся, бабка, из таких
ухабов.
Я с жалостью смотрел на полосатую тельняшку шофера.
Стало почему-то стыдно за него. Ну и трус! Ухабов боится.
А еще матрос...
Пришлось нам сложить свои вещи на обочине дороги.
Остановились мы здесь и задумались. Даже моя разговорчи¬
вая бабушка не знала, что и оказать. А шофер закурил папи¬
росу, лукаво подмигнул маме и, поднимая пыль, помчался в
город.
— Эх ты, а еще морячок!—язвительно бросил я ему вслед,
но он, конечно, не слышал.
А ведь папа так хвалил моряков... Говорил — храбрые, а
этот даже ухабов испугался!
ТАК ВОТ ОНО - МОРЕ!
Знаете, чем пахнет степь? Полынью, донником и еще чем-
то. Словом, степь издает тысячу запахов. Но возле моря она
пахнет морем.
Я шел следом за бабушкой и мамой, приглядываясь к сус¬
ликам. Какие же они прыткие! Сидит, чертенок, на задних
лапках, смотрит на тебя, а как только приблизишься — мгно¬
355

венно шасть! — и будто сквозь землю провалился. Главное,
что вокруг ни щели, ни норы, а его словно ветром сдувает.
Может быть, я и отыскал бы сусликовую нору, если б не
портфель. Мама набила его до отказа книгами и тетрадями.
Так уж я -и буду читать да писать у моря! Все говорила: от¬
дыхать поедем, Даня, отдыхать... И — на тебе! — книги да
тетради. Тащи теперь, как ишак, этот ненавистный портфель,
натирай себе плечи. А попробуешь отдохнуть или заинтере¬
суешься чем-нибудь в пути, как сразу же услышишь:
— Даня! Иди быстрей! Плетешься как мертвый.
Им-то что! Взяли по чемодану да по кошелке и идут. Идут
и не останавливаются. Все им нипочем в степи: и донник, и
полынь, и суслики, и коршун, что в небе кружит.
Море где-то за деревьями скрылось — будто и нет его по¬
близости. Только морские чайки порой проплывают над гори¬
зонтом, издали напоминая хищных коршунов.
Шагаем напрямик, полем, по узенькой тропе. Долго шага¬
ем. И я мысленно проклинаю шофера-морячка: ведь на ма¬
шине мгновенно проскочили бы к бабушке.
Наконец приближаемся к какой-то ограде. Она здесь осо¬
бенная: из ноздреватого ракушечника. Это настоящая стена,
на такую вряд ли сумеешь вскарабкаться. Я намеревался по¬
смотреть, что там, за стеной, но мама догадалась и присты¬
дила меня перед бабушкой.
И вот мы подошли к высоким, выкованным из железа,
ржавым воротам, остановились у калитки. Нас встретил дед.
И какой дед! Подобных я еще никогда не видел. Борода ко¬
роткая, колючая, усы длинные-предлинные, словно два вени¬
ка, а нос, как слива, синий.
Он в шутку загородил нам дорогу:
— Не впущу без ста граммов.
Бабушка рассердилась:
— У тебя, Вакулович, только сто граммов на уме. Пере¬
стал бы ты стограммить, а то и так нос как баклажан.
Дед безнадежно вздохнул. Как видно, он уже давно рукой
махнул на свой нос: пей не пей, все равно не побелеет. И все
же бабушкины слова, должно быть, укололи его. Он уже дру¬
гим тоном произнес, пропуская нас в калитку:
— Дождались, значит.
— Дождались, дождались, Вакулович. И дочурки дожда¬
лись, и внучек приехал. Приехало мое золотко, приехало мое
счастье...
— Ну что ж, приду к вам вечером. А как же — хоть рю¬
мочкой угостите.
356

Теперь я окончательно убедился, что этот дед вовсе не мой
дедушка. Стало легче. Кому охота иметь деда-пьяницу?
Сначала мы шли по широкой аллее, а затем свернули на
тропку. Тут было очень красиво. Вокруг столько цветов, что
в глазах рябит. И птицы щебечут. Где-то здесь, наверное, их
гнездышки. Может быть, и птенцы уже есть?
Но я не успел ничего разглядеть: все время меня будто в
шею гнали.
— Иди быстрее, внучек, а то дедушка уже заждался до¬
ма и сердится небось. Ему же в море надо. Хотя пользы нын¬
че с рыбальства, как с козла молока. Но какой же рыбак
выдержит на берегу? Куда там!..
Я только и заметил в тени, на раскладушках, каких-то
старух и женщин, стариков и мужчин. Лежали они тихо, при¬
крыв лица газетами. Не знаю, читали газеты или просто
дремали.
— Это санаторий или дом отдыха? — спросила мама ба¬
бушку.
— Дом, дом, доченька. Как-то он называется? И говорил
же мне батя, да я не уразумела.
Вскоре мы добрались до крутого обрыва, и я даже вскрик¬
нул от неожиданности: перед нами раскинулось безбрежное
море.
Высоко в небе, почти над головой, сверкало солнце. Море
переливалось миллионами мигающих огней, словно там тре¬
петали крылышки золотых мотыльков. Все море испещрили
белые, зеркальные полосы, и оно было голубое, как небо, нет,
еще голубее, потому что чуть затуманившееся небо заметно
отличалось от моря на горизонте.
Внизу, под высоким утесом, расстилалась широкая поля¬
на, на ней поселок, а дальше — еще один утес, за которым иг¬
рали, набегая на берег, морские волны.
К морю тянулась неширокая деревянная лестница. По ней
мы быстро спустились вниз, в поселок, и .очутились на узень¬
кой улице. По обеим сторонам стояли небольшие рыбачьи до¬
мики, зеленели виноград и акация. Здесь пахло рыбой, мок¬
рыми сетями и морем.
На нас с любопытством смотрела через заборы детвора.
Нам вслед лаяли две собаки: одна — маленькая, черная, с
белым пятнышком на лбу, а вторая — овчарка. Какой-то
мальчуган поощрял собак:
— Тузик! Тузик! Рекс! Взять его, взять!
У собак, по-видимому, не было особого желания трогать
меня. Они лаяли, но ближе подбежать боялись.
357

И вот мы в бабушкином дворе. Едва ступив за калитку,
бабушка всплеснула руками:
— Так и знала! Уже его понесло. Он уже в море. Не мог
хоть минутку еще обождать. И что это за человек? И что за
демон такой?
— Да хватит уж, — просит мама. — Им же на работу
нужно.
Как видно, моя мама и дедушку, и бабушку жалела.
— Ну да, ему нужно. Все ему нужно!
Пройдя маленький дворик, мы вышли на еще более кро¬
шечную открытую веранду. И только поставили свои вещи на
пол, как с моря донесся громовой голос:
*—■ Ге-гей! Здравствуй, Оксана!
Это уже дедушка с мамой здоровается.
Посмотрел я на море, а там — лодка. Такая болыиая-боль-
шая! Мотор ее стрекочет, вода за кормой бурлит, пенится. А в
самой лодке — мой дедушка: высокий, усатый, в широкополой
шляпе. Стоит и рукой машет:
— Будь здоров, Даня!
— Здравствуйте, дедушка! — кричу я в море.
Кричу громко: так, что чайки от испуга взлетают в небо.
— Вечером вернусь! —доносится дедушкин голос с моря.
— Возвращайтесь, дедушка!
Лодка удаляется, а я, скинув майку и брюки, мчусь к морю.
ЗНАКОМСТВО
Море спит. Точь-в-точь, как человек. Высоко вздымает
грудь, похрапывает сонно, лениво.
Так и кажется: станешь возле него, крикнешь во весь го¬
лос, и оно мигом проснется.
Но так только кажется. Когда море спит, уже никакая си¬
ла не разбудит его.
Пускай хоть тысяча человек горланит на берегу, его это.не
тревожит. Спит себе, и все. Хлюпает волнами у камней, пле¬
щется тихо, дремотно, разнеженно.
Я не очень долго присматривался, как оно спит. Постоял
немного и — бултых в воду. Просто с головой, на самое дно.
Даже колени о камень ушиб.
Если б вы знали, что за чудо — морская вода в июле! Солн¬
це палит нестерпимо, даже дышать невозможно; пот с тебя
льется рекой, спина зудит, и просто кажется, что ты не по зем¬
ле ходишь, а по раскаленному железу ползешь. И вдруг тебя
358

с головы до ног обдаст бархатистая, прозрачная и прохладная
морская вода. Красота! Красота неописуемая! Кажется, что
так всю жизнь можно плескаться в воде, не вылезая на берег.
Воображаю, как хорошо живется рыбам в воде! Потому-то
они и не выплывают на берег. Вот только если кто-нибудь
крючком зацепит и насильно вытащит.
Купаюсь я себе и купаюсь, не слышу даже, что мама окли¬
кает меня. А она предупреждает, чтобы не заплывал далеко.
— Смотри в Турцию не заплыви! — шутит она.
А на кой леший мне Турция? Капиталисты мне нужны, что
ли? Еще начнут эксплуатировать меня с самого детства.
— Не нуждаюсь я ни в какой Турции, — кричу я маме. —
Мне и здесь не тесно.
Плавал я до тех пор, пока не устал. А плаваю я хорошо.
Руками гребу, ногами болтаю, да так, что брызги в небо летят.
Там, дома, в Белоруссии, у нас речушка есть, Птич называет¬
ся. Я ее вмиг переплываю. Ну, а море все равно не переплы¬
вешь, поэтому я далеко и не плыву, мне и возле берега непло¬
хо. Закрою уши и нос руками да как нырну в воду! Это дело
я уже как следует освоил. Нырну и либо сижу под водой, либо
ногами болтаю — плыву.
Долго я так нырял, пока воды не наглотался. Затем вылез
на берег и начал разглядывать море. Далеко-далеко, в том
самом месте, где море с небом сливается, плыл какой-то па¬
роход. Маленький-маленький. Я сначала подумал, что это де¬
душкин баркас. Когда же пригляделся получше, увидел, что
на пароходе настоящая труба и дым позади стелется. Тогда я
схватил камушек и бросил в пароход, хотя знал, что это на¬
прасная затея. Как же может камушек долететь до него, если
он так далеко? И все же я не переставал бросать камушки в
море. Было интересно соревноваться с самим собой: брошу
камушек, замечу, где упал, а затем второй стараюсь еще
дальше забросить.
Я увлекся камушками. Бросал, бросал их и вдруг заметил,
что вместо одного два камня бултыхнулись в воду. Что за ока¬
зия? Тут как раз за спиной раздался ленивый голос:
— Давай кто дальше!
Оглянувшись, я увидел мальчика. Тоже, наверное, шести¬
классник, только чересчур толстый. Ростом, как я, но §трое
шире меня. Круглолицый, курносый и такой рыжий, будто
обожгли ему волосы. Да и ресницы у него рыжие, и крапинки
на щеках тоже рыжие.
Я ничего не ответил. Бросил камушек в море. Он шлепнул¬
ся в воду, брызнув серебром.
359

— А я дальше, — сказал толстяк.
Подпрыгнув на одной ноге, он раз¬
махнулся, изо всех сил швырнул камень
в море. Его камень в самом деле упал го¬
раздо дальше. Это мне очень не понра¬
вилось, и я, выбрав круглый камушек,
тоже подпрыгнул на одной ноге, изо всех
сил размахнулся и бросил далеко в море.
Пускай теперь потягается со мной этот
хвастун!
Так мы бросали камушки, может быть,
с полчаса. И то он меня побеждал, то я
его. По правде сказать, я уж начал было
думать, что это пустое занятие. Бесполез¬
ный труд. А мне хочется делать что-ни^
будь настоящее. Что именно — не знаю,
но хочу. Иначе какой же из меня человек
получится?
В то время как я так размышлял, по¬
зади нас раздался испуганный и вместе с
тем сердитый голос:
— Асик!
На обрыве стояла толстая женщина.
— Это моя мама, — сказал мне маль¬
чик.
Но если бы он и не пояснил этого, я
все равно догадался бы, кто она такая,
эта рыжая толстуха.
— Что ты там дедаешь, сынуля? Бо¬
же, ты камни бросаешь, Асик?! Да разве
можно с таким здоровьем камни швы¬
рять? А кушать кто будет?
— Я не хочу кушать! — завопил Асик,
да так, словно его резали. — Я уже поел
все, что ты мне давала.

Покачиваясь, словно жирная ут¬
ка, толстуха лениво спустилась с об¬
рыва к морю. В руке она держала
что-то завернутое в бумагу.
— Когда это ты поел? Я привез¬
ла тебя сюда не для того, чтобы мо¬
рить голодом. Скоро ног таскать не
сможешь.
— Смогу! — заорал Асик.—А ру¬
ки у меня еще сильнее. Вон я камни
бросаю дальше, чем этот мальчик.
— Я тебе побросаю! Тебе же
нельзя никакие движения делать.
Надо слушаться маму.
— Не буду! — сердито крикнул
Асик убегая.
Мать погналась за ним.
— Асинька! Не будь дурачком.
На маму нельзя сердиться. Мама
тебе добра желает. Вот скушай бу¬
терброд с маслом. Иди поешь, не
вынуждай маму бегать за тобой.
У мамы тоже печень больная.
Отбежав подальше, Асик начал
переговоры:
— А велосипед с мотором ку¬
пишь?
— Все куплю: и велосипед, и мо¬
тоцикл. И с мотором, и без мотора.
Только поешь!
— Не обманешь?
— Ну, когда же я тебя обманы¬
вала, Асинька?
— Смотри... Но я только поло¬
винку съем.

— Хоть половинку... Хоть половинку, Асинька.
Расположившись на морской гальке, они заговорили так
тихо, что я ничего не слышал. «Вот так и делают из нас об¬
жор,— с ужасом подумал я. — Нет, так жить нельзя. Но чем
же мне заняться у моря, где все бездельничают?..»
Тут я самого себя поправил: разве дедушка здесь не рабо¬
тает? Ого, еще как трудится. Ведь бабушка говорит, что море
нынче скупое. Нелегко, значит, добывать рыбу.
Размышляя, я шел по берегу. И вдруг еще одного мальчика
встретил. Этот совсем не похож на Асика. Высокий, темный от
загара, как негритенок, черноглазый, в соломенной шляпе, с
удочкой в одной руке и связкой бычков, что волочились по
камням, в другой. Он насмешливо смотрел на Асика и его
маму.
— Твой друг? — спросил он презрительным тоном.
— Почему мой? — возмутился я.
— А я видел, как вы вместе камни бросали.
Я промолчал. Пусть так: бросали. Выходит, если ты с кем-
нибудь бросишь камушек, он уже твой друг?
Рыболов, как видно, не собирался уходить.
— А ты тоже дикарь?
— Почему это я дикарь? — насторожился я.
Этот мальчишка уже заинтересовал меня. И не так он сам,
как его удочка. Хорошо бы познакомиться с таким да порыба¬
чить вместе.
— Значит, ты оттуда? — кивнул он головой на пригорок,
где стоял дом отдыха.
— И вовсе нет, — отвечаю, а самому уже смешно стано¬
вится: вот ведь и не угадает, откуда я.
— Так откуда же ты? — округляет глаза рыболов.
— А оттуда, — отвечаю загадочно.
Незнакомец совсем сбит с толку. Он смотрит на меня, как
баран на новые ворота, а я посмеиваюсь: попробуй, мол, отга¬
дать, кто я такой.
Между тем Асик опять поссорился с матерью. Он вдруг
захныкал, а мама закричала:
— Фигу получишь, а не велосипед! Разве так кушают?
Масло как золото, на привозном рынке покупала, а он —
соленое. Сам ты соленый, дрянной мальчишка!
Схватив сына за руку, мать потащила его за собой.
— Пойдем домой! Я тебя сегодня совсем не пущу к морю,
раз ты такой непослушный.
Асик упирался, как бык на веревке, однако шел следом за
матерью. Что поделаешь? Я хорошо наших мам знаю. Раз уж
362

возьмет тебя за руку и потащит за собой, поневоле пойдешь.
Пошел и Асик. Сначала по берегу, затем на пригорок и, на¬
конец, в поселок. Не помогли ему ни просьбы, ни хны¬
канье...
— А этот Аскольд и его мама — дикари,— сказал рыболов.
— Почему Аскольд? — удивился я.
— Потому что так его назвали. Вроде того, как меня Кось-
кой... А тебя как?
— Ну, Даня.
— А Даня — это Богдан?
— Какой там Богдан? Данила, а не Богдан.
— А я, думаешь, Коська? Я — Константин. Костя, значит,
а меня Коськой... Ну, пускай будет так — какая мне разница?
А вот Асик — по-настоящему Аскольд. Говорят, что в Киеве
есть такая могила.
— Но почему они дикари?
Коська, презрительно шмыгнув носом, ответил с пренебре¬
жением:
— Потому что диким способом отдыхают. Приехали, сня¬
ли комнату у моей бабушки, а мы — на чердаке...
И, хотя Асик и его мама переселили Коську с его бабуш¬
кой на чердак, я все равно не мог понять, почему они ди¬
кари. Ведь о дикарях только в старых книгах говорится.
А нынче дикарей, как заверял меня папа, даже в Африке
не найдешь.
Я спросил Коську:
— А зачем вы на чердак полезли? Надо было Асику туда
лезть.
— Как бы не так! — с присвистом воскликнул Коська.—
А кто деньги будет платить?
— А... Ну, если деньги...
Почему же все-таки они — Асик и его мама — дикари, если
у них даже деньги есть? Я терялся в догадках. А расспраши¬
вать не стал, как-то неловко было.
Коська опять спросил:
— А ты где живешь?
— У деда Козьмы.
— У Козьмы Иваныча?
— А где же еще? — Помолчав, я спросил Коську: — Быч¬
ков сам наловил?
Он презрительно оттопырил губу:
— Разве это бычки? Мелюзга. Вот мы с Козьмой Иваны¬
чем, бывало, наловим, так уж то бычки! А он, Козьма Иваныч-
то, кем тебе приходится?
363

— Ну, дедушкой. Моя мама — дочка дедушкина. А моя ба¬
бушка — мамина мама.
Только теперь Коська посмотрел на меня с уважением и
пробормотал виноватым голосом:
— А я думал, что и ты, как Асик, — дикарь...
С озабоченным видом оглянувшись, он протянул мне свою
удочку:
— Хочешь поудить? Знаешь, какая это счастливая удочка!
Сердце мое радостно забилось. Неужто Коська и в самом
деле даст мне удочку?
— А я тебе... Я тебе патронную гильзу дам. Хочешь?
— Ага, — кивнул головой Коська. — И давай вместе удить.
По рукам?
— По рукам!
Мы крепко пожали друг другу руки.
— А я знаю, где удить. Вот если б нам на тот камень про¬
браться,— сказал Коська, указывая рукой на море.
Только теперь я заметил, что в море, на некотором расстоя¬
нии от нас, чернел огромный камень. Присмотревшись, я уви¬
дел, что он похож на гигантского, купающегося в море
слона.
— А это так далеко? — спросил я.
— Да нет... Но там Робинзон с Пятницей. И они никого
туда не пускают.
— Какой Робинзон?
Коська не успел ответить. Из-за камня сначала показалась
кудлатая голова, а затем и фигура высокого мальчика. На пле¬
чах у него лежало что-то рыжее, напоминающее лисью или
собачью шкуру. В руках он держал охотничий лук и стрелы.
— Вот тебе и Робинзон, — небрежно указал рукой на не¬
знакомца Коська.
Из-за камня высунулось еще одно лицо — совсем черное и
круглое.
— А это — Пятница.
Я, будто зачарованный, смотрел то на Робинзона и Пятни¬
цу, то на худощавого Коську.
МОРСКАЯ ЧАЙКА
Досталось и мне от моей бабушки. Сначала позвала с об¬
рыва:
— Даня, обедать! А ну, быстренько иди! Иди, дитятко!
Я решил спрятаться под обрывом, но бабушка все же и там
заметила меня и Коську. Глядя вниз, она всплеснула руками:
364

— Уже снюхались? А ну ты, сорвиголова, — это уже Кось-
ке — убирайся отсюда, пока я не взяла лозину!
Коська, растерявшись, виновато посмотрел исподлобья,
шмыгнул носом.
— Верни мне кошку, лоботряс! Верни, а то я тебе так
всыплю!
— Да разве я... И для чего она мне, бабушка?
Коська пожимал плечами, переступая с ноги на ногу.
— Видал какой? — не унималась бабушка. — Для чего ему
кошка! Да разве я знаю, для чего они тебе понадобились, те
несчастные кошки? Кто тебя знает, что ты с ними вытворяешь?
Наказание божье, да и только. Только где появится кошка,
так он ее сразу: цап! И поминай, как звали...
Коська, как видно, не собирался спорить с бабушкой. Мол¬
ча, отступив за каменный выступ, он потащил за собой длин¬
ную связку рыбы. А я вынужден был пойти домой. Бабушка и
дома продолжала поучать меня:
— Не водись ты с тем сорвиголовой, с тем придурковатым
Коськой. Оно ж не дитя, а котолуп настоящий, уркаган из тех,
что в катакомбах лазят. Вот кто он такой.
— А чей же он? — полюбопытствовала мама.
— Внук старой Бузаментихи. Папа на флотилиях плавает,
за китами охотится или, хвороба его знает, где он, а дитя та¬
кое беспризорное, без мамы. Умерла ж его мама, а папа все в
море... все в море... А оно при бабушке осталось. Ну, а Буза-
ментиха с самой весны дачников в свой дом пускает, сама на
чердаке ютится. Сварит там чего-нибудь или не сварит, а
мальчуган-то уже большой, кушать хочется... Вот он и про¬
мышляет. У кого кота стащит в поселке, у кого собаку. И за¬
чем они ему? Один бог знает. Тащит и тащит. У нас был котик,
уж такой красавец, что ни пером описать, ни в сказке сказать.
И до чего же умный! Бывало, возвращается мой с моря, а он
только услышит мотор, как задерет хвост и — на берег! Мяу¬
кает... мяукает — рыбы просит. Уж очень рыбу любил наш
Гладун. Так надо же было такому случиться! Коська утащил
котика. Теперь отбоя нет от мышей. Так осмелели, что прямо
не то что в хату, а на голову лезут, окаянные...
Бабушка все говорила, говорила. Я уже и пообедал, а она
все еще про своего Гладуна рассказывает да Коську во всех
падежах склоняет...
Обедал я возле домика, за небольшим столом, затененным
густыми зарослями дикого винограда. Отсюда и море вид¬
но, и тот камень, на котором обитают Робинзон и Пятница, и
далекие маленькие корабли, что смело бороздили синий прос-
365

тор. Бабушка тараторила безумолчно, а я все слова ее про¬
пускал мимо ушей, смотрел вдаль и думал о своем. Какое мне
дело до того, что Коська вылавливает чужих кошек?
Зато как мне нравится Коськин папа, хотя я и не знаком
с ним! Ведь это — настоящий моряк! Да и сам Коська — слав¬
ный паренек. С ним можно рыбу удить. Красота!
Море все сильнее влекло меня. Я видел, как над его волна¬
ми летали чайки. То одна, то пара, то тройка, а то и целая
стая... Большие и маленькие. От поры до времени какая-ни¬
будь из них, сложив крылья, камнем падала вниз, как пики¬
рующий самолет, выхватывала что-то из воды, взмахивала
крыльями и через минуту присоединялась к стае. Мне очень
хотелось посмотреть на этих птиц с близкого расстояния, пой¬
мать хотя бы одну, подержать в руках. Вот если б можно было
вернуться домой, в нашу воинскую часть с настоящей морской
чайкой. Ну, и удивил бы я всех в школе! Ведь мои белорусы
еще никогда не видели настоящей морской чайки...
Думая об этом, я уже совершенно не слышу воркотни
бабушки. А чайки между тем целой стаей летят к берегу,
как бы интересуясь: что там на камне делают Робинзон и
Пятница?
Мне и самому, между прочим, захотелось познакомиться с
ними. Мигом справившись с обедом и забыв даже поблагода¬
рить бабушку, я устремился к берегу.
Вот они! Решив, должно быть, покинуть «необитаемый ост¬
ров», Робинзон и Пятница использовали для этой цели самый
современный транспорт. Робинзон оседлал надутую автомо¬
бильную камеру, а Пятница, плывя за ним, толкал это огром¬
ное резиновое колесо вперед. Я успел разглядеть их. Робин¬
зоном оказался белобрысый мальчуган моего возраста, не
стриженный, как видно, еще с прошлого года. На плече его
в самом деле висело что-то рыжее, напоминавшее звериную
шкуру.
Черная голова Пятницы лишь изредка выглядывала из-за
камеры. Он пыхтел и тяжело дышал, однако с большим рве¬
нием исполнял свои обязанности.
Приблизившись к самой воде, я внимательно наблюдал за
ними. Они двигались медленно, но уверенно; похожий на сло¬
на камень остался далеко позади. Заметив меня, Робинзон
громко обратился к своему приятелю:
— Погляди-ка, Пятница, что там на берегу торчит? Не из
вражеского ли племени туземец?
Голова Пятницы приподнялась над водой. На меня взгля¬
нули большие серые глаза, белки которых особенно четко вы¬
366

делились на совершенно черном лице. Смотрел он долго и при¬
стально. И вдруг закричал:
— Робинзон! С берега летит вражеская разведка!
Подняв голову, я увидел, что прямо надо мной летит целая
стая морских чаек. Они действительно напоминали идущие на
посадку самолеты.
Робинзон задвигался на своем колесе, схватил рогатку и
начал целиться. А чайки медленно летели над морем, не об¬
ращая на него никакого внимания.
Внезапно вся стая как бы встрепенулась и шмыгнула в сто¬
рону. Только одна чайка как-то неестественно взмахнула на
месте крыльями и полетела вниз. Не успел я опомниться, как
она с поникшим крылом упала на берег метрах в двадцати от
меня. Встав на длинные желтые ноги, она растерянно огля¬
делась вокруг и заковыляла по гальке. Сердце в моей груди
забилось быстро-быстро. Я только подумал о чайке1 — и она
вдруг сама упала с неба, чтобы я мог взять ее в свои руки.
Я немедленно погнался за чайкой. Она удирала стреми¬
тельно, изредка взмахивая правым, здоровым крылом. Левое
бессильно болталось.
Догоняя чайку, я слышал только, как под ногами шуршит
галька, а позади смеются Робинзон и Пятница.
Долго я гонялся за чайкой и, наконец, загнав в ущелье,
схватил ее. Тут же я почувствовал, как два острых гвоздя впи¬
лись в мою руку. То чайка ударила меня своим длинным клю¬
вом, да такп что я чуть было не вскрикнул от боли. И все же
я не выпустил ее из рук. Пальцы мои ощущали мягкое, сизо¬
голубое оперение птицы; мне передались дрожание и тепло ее
большого костлявого тела, и сердце мое забилось так же уча¬
щенно, испуганно, как и сердечко раненой чайки.
— Ге-ей! — услышал я. — Отдай-ка мне мой трофей!
Кричал Робинзон. Он, держа Пятницу под руку, выходил
с ним из воды. Пятница пропищал:
— Верни мой ужин!
Представив себе, как дикарь Пятница будет пожирать эту
бедную перепуганную птицу, я решительно взобрался на кручу.
— Сто-ой! Не удирай! Уплати сперва за альбатроса! —
орал Робинзон. — Все равно не удерешь!
Я не оглядывался. Никто, никакая сила теперь не могла
вырвать из моих рук подбитую птицу. Я никому не позволю из¬
мываться над беднягой. Я сам вылечу ее. Я сам буду ее кор¬
мить.
Что бы ни случилось, но я не отдам раненую птицу этим
разбойникам.
367

В одно мгновение я очутился в дедушкином дворе,
разыскал ход на чердак его рыбацкой мазанки и нырнул
в затканный паутиной полумрак.
МОЙ ДЕДУШКА
Вечером вернулся с моря дедушка.
Я просто испугался. Только начал слезать с чердака, еще
и ноги не спустил вниз, а тут кто-то как схватит меня за руки.
Оторвал от лестницы и поднял еще выше.
— Так вот какой ты у меня
казачище!
Оглянувшись, я увидел де¬
душкино лицо. И первое, что
мне бросилось в глаза, — это
его усы. Ах, какие усы у моего
дедушки! Каждый с полметра.
И толстые—прямо как беличьи
хвосты. Только не рыжие, а се¬
дые, почти серебристые. А вот
бороды совсем нет. Все лицо
бронзовое, иссеченное глубоки¬
ми морщинами. А глаза — ма¬
мины. Ведь у моей мамы глаза
точь-в-точь такие же, как у де¬
душки.
Дедушка подержал меня
какое-то время на руках и,
оглядев со всех сторон, поста¬
вил на землю. Рядом с ним я
почувствовал себя маленькой
букашкой. Это же не просто
дед, а великан; даже стоять
возле него неудобно. В громад¬
ных сапожищах, поднимаю¬
щихся выше колен, в кожаном
фартуке и кожаных брюках, он
казался бронированным. На
голове у него соломенная шля¬
па, под мышкой длинное дубо¬
вое весло. Ну, ясно же, разве
может быть рыбак без весла?
— Так что приехал, внучек?
368
12

Полагалось тут же подтвердить, что я действительно его
внук и что я в самом деле приехал, но у меня язык, как при¬
лип к нёбу, так и не шевельнулся. Вот я и молчу. Рассматри¬
ваю носки гигантских дедушкиных сапог.
Выручила меня мама. Порывисто выбежав из комнаты, она
с ходу бросилась на шею дедушке и целовала его в морщинис¬
тые щеки, в лоб, в усы... Мне показалось вдруг, что это и не
мама вовсе, а какая-то девочка. Дедушка только щурился от
удовольствия и все хотел поцеловать маму, но никак не мог
попасть своими губами в ее щеку.
— Ага, коза-дереза, все-таки приехала! Вспомнила все же
про старика. Уж я тебе надеру уши, коза-дереза.
Дедушка и впрямь схватил маму за уши, но тут же поце¬
ловал ее в щеки и в лоб. Затем ласково отстранил ее, смахнул
слезу с ресниц и только рукой махнул.
— Как была, так и осталась козой-дерезой. Ничуть не из¬
менилась.
А на пороге уже бабушка показалась. Маленькая — пожа¬
луй, не дотянется до дедушкиного локтя головой. А как наки¬
нулась на него, продолжая вытирать тарелку полотенцем!
— Ну, иди, иди, старый хрен! Называется, гостей дождал¬
ся. Гости в дом, а он, как тот дельфин, хвостом мотнул и — в
море! Хорошо, что хотя бы к ночи показал свои бесстыжие
глаза. Думала, что и заночуешь на своем баркасе.
Дедушка словно не слышал этих упреков. Неторопливо
сняв фартук, он свернул его и положил на крышу. Затем, при¬
сев на деревянный табурет, начал стаскивать со своих ног
громадные сапоги. При этом он ласково поглядывал то на ма¬
му, то на меня. А то вдруг, тряхнув головой, подмигнул бабуш¬
ке. Казалось, он хочет сказать: «Смотрите, как меня старуха-
то пробирает!» Наконец он сказал:
— Ну, хватит, старая, хватит. Лучше бы ужин скорей по¬
дала, ради таких гостей.
— Ишь какой! Ужин ему скорей подавай. Где ходишь, где
бродишь, а кушаешь дома все-таки. Глупая баба готовит и на
стол подает.
Я никак не мог понять: всерьез ли бабушка отчитывает
своего «старого хрена» или шутит? Ведь говорила она без
всякой злости, как бы между прочим, и дедушка тоже совсем
не сердился, только пофыркивал, посмеивался да подмигивал
то мне, то моей маме.
— Укротись, старая, и давай ужинать. Кто ж на голодный
желудок твои молитвы станет выслушивать?
Бабушка, однако, не умолкала. Прямо как сверчок. Уж он
]3 Библиотека пионера, т. V
369

как начнет стрекотать под печкой, не остановишь. И все у не¬
го такое однозвучное, однообразное...
А дедушку я пожалел. Такой громадный, сильный и такой
беспомощный. Изредка огрызнется, возразит бабушке и опять
слушает ее неумолчное стрекотание.
Ужинали мы на веранде, в тени зеленого винограда. Ба¬
бушка и за ужином ни на минуту не умолкала:
— Где же твой улов, рыбалка ты расчудесный? Уж, навер¬
ное, сети полны, раз, и с дочкой не повидавшись, поперся в
море. Видно, столько той рыбы наловили, что и до берега не
дотащили. А может, туркам ее продали? Или нашу рыббазу
всю как есть завалили?.. Не протухнет ли, не дай бог? Хотя б
сказал вовремя, мы бы все гуртом пошли потрошить ее, не
пропадать же добру!..
Дедушка долго и терпеливо слушал все это, наконец пе¬
респросил:
— Рыба, говоришь? А где ж ей быть, рыбе? В воде,
конечно...
— То-то и есть, что в воде. Вот дура, не хочет сама лезть
на берег, не прыгает к вам в баркас, не ложится на стол жа¬
реной. А вы, лежебоки, там, в море, животы парите на солнце,
спите, наверное, как соленые зайцы, а план Фомка выполняет.
Вот вам и план, вот вам и сверхплан...
Дедушка не возражал. Только за ухом, возле лысины, по¬
чесывал да смешливо глазами помаргивал:
— Вот если б тебя, старая, морской царицей какой дьявол
назначил, то, может, ты и нагоняла б нам рыбу в сети...
— Ого! Чего захотел! Да если б я морской царицей стала,
ты б и хвоста рыбьего не поймал в свои сети...
— Так, наверное, твоя заместительница там сидит. Всю ры¬
бу в Черном море распужала. Ну, за твое здоровье, Даня!
И за тебя, Оксана! Да ты закусывай, доченька, все равно не
дождешься, пока твоя мама умолкнет.
На столе — полно еды. Й все — рыба: жареные бычки,
печеная скумбрия, уха, селедки, пирожки с рыбьей начинкой.
Не напрасно ли бабушка стыдит старого рыбака?
Заметив, что дедушка, отложив ложку, потянулся в карман
за кисетом, бабушка даже подпрыгнула:
— Что это с тобой? Уже наелся? Или, не дай бог, кушать
нечего? Ох, и намучилась* я с тобой? Всю жизнь нянчусь, будто
с дитем непослушным. Мужчина, а кушает, как младенец. Вот
уже и за трубку опять... Целый день дымит, дымит, как тот
завод, что на рыббазе. Только и знает, что пыхкает, пыхкает
тем вонючим зельем. Он мне, доченька, жизнь лет на тридцать
370

укоротил своим куреньем. А ну, сейчас же возьми ложку да
ухи поешь. Она же такая вкусная — и с перчиком, и с лавро¬
вым листом, и не малосольная, и не пересоленная. Брось, го¬
ворю, свою трубку к бесу!
Бабушка так и обжигала дедушку взглядом, так и лезла
ему в глаза осой, пока все-таки не завладела зловредной
трубкой.
— Ешь, говорю, старый хрен, а то в другой раз я тебе чер¬
та лысого зажарю да и подсуну под самый нос.
Изумленно повертев головой, дедушка налил себе в боль¬
шую чарку перцовки и придвинул поближе миску с ухой.
— О, уже за перцовку принялся! — без всякой злости про¬
бормотала бабушка, ища глазами, где можно было бы поло¬
жить его трубку. — Если не табак, то водка... Все-таки, как
малое дитя, забавляешься...
Дедушка не спеша выпил, крякнул от удовольствия, затем
с важным видом вытер усы, разгладил их и только тогда взял
со стола ложку.
Бабушка сунула трубку под крышу, брезгливо вытерла ру¬
ки полотенцем:
— И как это он берет в рот такую погань? Тут с минуту
подержишь ее в руках, так целую неделю вся гарью пахнешь.
Поглядели бы вы, как он зимой чадит в нашей халупе...
— Да не говори лишнего, старая, я же во двор выхожу...
— Выходишь! Станешь ты каждый раз выходить. Тебе лень
даже про новую хату подумать...
Бабушка говорила так потому, что в огороде, под самой
кручей, стоял просторный, но еще не достроенный дом. И стены
были, выложенные из ноздреватого ракушечника, и крыша
была черепичная, но вместо окон и дверей — пустые, темные
прямоугольники.
— А почему же вы дом не достраиваете? — поинтересова¬
лась мама.
Дедушка опять отложил ложку, вздохнул:
— Хозяйку мою спроси. Уже пять лет прошло, как поста¬
вил я этот дом, а она не позволяет его кончать... Не позволяет,
да и только...
Бабушка не давала говорить деду:
— «Не позволяет»... А как же я тебе позволю, если ты под
самой горой строишься. Да разве ты не видишь, что эта окаян¬
ная круча так и дышит, так и качается вся... Да ты только вой¬
дешь в новую хату, а она тебя тут же и накроет... Чего ты на
меня так уставился? Наелся уже? И не шарь где попало. Вон
твоя трубка, бери и закуривай, только не здесь — к морю иди*
371

там и чади... Море обкуришь, так, может, рыба сама из воды
выплеснется. Ты ж и рыбу можешь задушить своей трубкой,
чтоб ее черти сгрызли!
Бабушка с мамой начинают убирать со стола, а мы с де¬
душкой идем к морю. Тут совсем близко. Сделаешь несколько
шагов от веранды и— уже на круче. Посмотришь вниз, а там—
галька и веселые волны плещутся.
Дедушка садится на камень; большие босые ноги повисают
над морем. Он курит трубку, глядя в темноту, туда, где дышит
море и подмигивают друг другу красные и зеленые огни паро¬
ходов. В небе мерцают звезды. Чудесно в такое время у мо¬
ря — прохладно, тихо.
— Так ты в какой перешел? — спрашивает дедушка.
— В шестой.
Дедушка удовлетворенно кивает головой, посасывая труб¬
ку. Я жду, о чем он еще спросит. Но дедушка молчит, глядя на
море. Тогда я хвастаюсь:
— А я морскую чайку поймал.
— Да что ты?! — удивляется дед.
— Ее ребята из рогатки подбили, крыло поранили, а я по¬
добрал.
— Вот разбойники! — басит дедушка. — Разве можно оби¬
жать чаек? Это же санитары морские. Они всякую падаль со¬
бирают, хворую рыбу вылавливают...
— А я лечить ее буду.
— Молодец!—Дедушка кладет мне на голову свою
большую, добрую руку. — Посади ее на чердак и лечи.
А как же...
— Я ее уже посадил.
— В новом доме на чердаке. Понял? Там и просторнее, и
безопаснее. А то на старой хате провалиться можешь. Тут у
нас все на честном словё держится.
Возможно, мы еще долго сидели бы у моря, считая проплы¬
вающие вдали пароходы, но нас неожиданно позвала бабушка:
— А ну, рыбаки, хватит вам обкуривать море. Домой иди¬
те, спать пора.
Мы с дедушкой покорно вернулись домой.
ЧАЙКУ НАДО КОРМИТЬ
Проснулся я на рассвете. Дома я никогда в такое время не
просыпался. Спали мы с дедушкой на веранде: он — на дере¬
вянном топчане, а я — на самодельной раскладушке.
372

И хорошо же спать на морском берегу! И не холодно тебе,
и не жарко; море всю ночь шумит, а ты спишь, спишь и никак
не можешь отоспаться.
Дедушки уже не было на веранде. Как видно, он еще рань¬
ше отправился в рыболовецкий стан. Ведь мой дедушка, к ва¬
шему сведению, не простой рыбак, а бригадир.
Вскочил я с постели, взбежал на кручу и хотел было сде¬
лать физкультурную зарядку, но вдруг увидел море и вмиг за¬
был обо всем. Да и с кем бы это не случилось при виде такой
красоты? Ведь насколько глаз хватает — все море и море. Си-
нее-синее, нежное-нежное, и не видно ни конца ни края. Смот¬
ришь, смотришь и никак не можешь понять: то ли там, за мо¬
рем, небо поднимается ввысь, то ли и само небо уже морем
стало. А по морю полосы стелются — зеленая, серебряная, зо¬
лотистая. На самом горизонте — пароход. Белый-белый, как
лебедь. И не поймешь: движется он или застыл на месте, чтоб
полюбоваться необозримым простором моря.
А над водой неутомимо вьются чайки. Увидел я их и вдруг
заволновался: ведь моя чайка сидит на чердаке голодная и
скучает одна. Как я мог забыть о ней?
Опрометью бросился я на чердак. Здесь темно, солнце еще
не взошло. Смотрю, смотрю — нет моей чайки. Начал я по уг¬
лам шарить, а бабушка уже кричит:
— Кого там нечистая по чердаку гоняет? Тьфу! Мелом
глаза запорошило. Это ты, Данило? А ну убирайся оттуда!
Я замер. Сижу на чердаке так тихо, словно и нет меня
здесь. Затем начинаю озираться. И, когда глаза немного при¬
выкли к темноте, увидел я свою чайку. Залезла она в угол,
притаилась. И я про бабушку забыл — быстрее к чайке. А она
меня, должно быть, не узнала. И как долбанет своим длинным
клювом в лицо — будто мне два гвоздя вбили в щеку и лоб.
Хорошо, что не в глаз.
— Ну и глупая ты, чайка, — говорю. — Это ж я, Даня, спа¬
ситель твой.
Схватив ее руками, я быстро слез с чердака старой хаты.
Меня нынче привлекала дедушкина новостройка. Не было
здесь ни окон, ни дверей, но потолок-то уже существовал.
И взобрался я по лестнице на новый чердак. Здесь просторно,
хотя всюду валяются старые сети, морская трава, дрова и
стружки. Сквозь единственное маленькое окошко скупо проса¬
чивался дневной свет, и все же не было так темно, как на ста¬
ром чердаке. Словом, это помещение мне очень понравилось.
Я выпустил из рук чайку, и она, взмахнув здоровым крылом,
начала прогуливаться под черепичной крышей.
373

Примостившись на пахнущих морем и сушеной рыбой се¬
тях, я долго наблюдал за чайкой. Она остановилась в углу —
высокая, серо-синяя, головастая — и начала длинным клювом
перебирать перышки на больном крыле. Должно быть, оно
сильно болело.
Я смотрел на птицу, и мне очень жалко было ее. Какой
злой этот Робинзон, если он так относится к птицам! А как
скучно, наверное, сидеть бедной одинокой чаечке на чердаке —
без пищи и воды!
Подумав о том, что чайке нужны пища и вода, я мгновен¬
но слез с чердака. Надо было в первую очередь добыть какую-
нибудь посудину и принести чайке свежей морской воды. А то¬
гда уже и о еде для нее смогу позаботиться...
Возле старой хаты я обнаружил котелок. Наверное, в нем
бабушка часто варила что-нибудь, так как он весь почернел от
копоти и сажи. Я пришел к выводу, что лучшей посудины для
моей чайки и не найти.
Стоило мне, однако, схватить в руку проволочную дужку
котелка, как в дверях показалась бабушка.
— Видишь, как он спит, дай ему бог здоровья. Я ж говорю,
что это он по чердаку бегает, а ты мне: кот... кот... Вот тебе и
кот... Посмотри на него... — Затем бабушка ласково обрати¬
лась ко мне: — И чего ты не спишь, Даня? Наверное, тебя тот
басурман разбудил? Как начнет кашлять, да ворочаться, да
трубкой своей чадить... Кто ж выдержит? Но ты ложись еще,
дитятко... Спи, спи, внучек. Сейчас же еще только пять часов.
Еще и солнце из моря не всплыло...
— Бабушка, а этот котелок можно взять?
— Вот тебе и раз! Да зачем он тебе? Это же в нем дед уху
варит. Вернется вечером, так вдвоем будете варить.
Я рассказал бабушке о чайке. Она поохала, поайкала, по¬
ругала сорвиголову Робинзона, а затем сходила в дом и вы¬
несла мне какой-то старый щербатый горшок.
— А такая посуда подойдет тебе?
Мне любая посудина подойдет, лишь бы вода из нее не
вытекала. Не дослушав бабушку, начавшую давать мне сове¬
ты, я сбегал к морю, набрал воды в горшок, проверил, не1 про¬
текает ли такая дрёвняя посудина, и поспешил на чердак.
Чайка никак не могла догадаться, что в этой посудине мор¬
ская вода. Я гнал ее к горшку, она обходила его, словно и не
видела. Я даже сам пил морскую воду, схлебывая ее с ладони,
хотя долго плевался после этого. Но чайка все равно не прояв¬
ляла никакого интереса к моей посудине. Я вынужден был пой¬
мать несообразительную птицу, поднести к горшку и сунуть ее
374

клюв в воду. Однако она и теперь лишь вертела головой и вы¬
рывалась из рук. Как видно, она не хотела пить. И вот, нако¬
нец, я догадался, почему она равнодушна к воде, — ей кушать
хочется. Кто же пьет воду на пустой желудок?
Да, неплохое занятие я себе нашел. Ведь надо же добывать
пищу для птицы! А где ее найдешь? Может быть, бабушка
даст немного ухи или жареных бычков, если я хорошенько по¬
прошу ее? Но будет ли чайка есть то, что люди едят?
Озабоченный новым для меня делом, я взобрался на кру¬
чу, откуда так хорошо было видно море. Вдруг донесся прон¬
зительный свист. Я посмотрел на раскинувшийся внизу берег
и увидел Коську. Он таинственно помахивал рукой, подзывая
меня к себе. А мне, собственно говоря, ничего больше и не на¬
до. Я понял, что Коська обязательно скажет мне, чем кормить
чайку, и даже поможет раздобыть для нее пищу.
— Ты уже не спишь? — спросил меня Коська.
— Я уже давно не сплю.
— А я думаю: свистать или не свистать. Я б даже зашел к
тебе, если б не бабушка. Она очень сердится на меня за кота...
Меня мало интересовала история с бабушкиным- котом, —
тоже мне событие, подумаешь! Вот у меня чайка голодная на
чердаке.
Коська между тем объяснял с виноватым видом:
— Мне эти коты для научного опыта нужны. Думаешь, что
их легко прокормить? Они такие жадные, что черта слопали
бы. Бычков для них не успеваешь ловить.
— А чайка любит бычки?
— Еще как! Да она любую рыбу жрет. Ей хоть и дельфина
дай — проглотит. Ну, так будем рыбу удить или тебе это не
интересно?
Меня очень обрадовало Коськино предложение. Мне лично
бычки крайне необходимы. А Коська и удочку смастерил для
меня, и рачков на поживу дал, и научил, как ловить рыбу.
И вот мы с Коськой рыбачим.
Я стою на камне, Коська — рядом, по колени в воде.
У Коськи удочка с коротеньким удилищем, а у меня удилище
длинное, бамбуковое. Он мне лучшую удочку дал, — вот какой
хороший товарищ! Поплавки у нас одинаковые: красные с
одной стороны, круглые. У каждого из нас на боку бечевка
болтается. На конце бечевки — пробка. На ту бечевку нани¬
зывается выловленная рыба, а называется вся эта штука —
кукан.
Все у нас одинаковое потому, что мы с Коськой оба — ры¬
боловы. У меня даже сердце замирает от радости. Что бы ни
375

говорила бабушка о Коське, как бы ни сердилась на него за
какого-то Гладуна, но Коська — парень что надо, в общем —
настоящий друг! А за хорошего друга я всегда готов в огонь
и воду...
Да, у нас все было одинаковое. Пожалуй, у меня даже бо¬
лее красивое удилище. А вот бычки клевали не одинаково.
Стоит Коське закинуть свою удочку, как поплавок уже и пото¬
нул. Словно он никак не хочет на воде держаться. Дернет
Коська, вытащит удочку, а на крючке уже головастый бычок
болтается. Между тем мой поплавок словно примерз к воде, не
шевельнется. Коська уже нанизывает бычков на свой кукан, а
у меня от зависти слюнки текут. Не ловятся, да и только.
У Коськи уже более десяти бычков плещется в воде, а моя бе¬
чевка все еще на боку без всякой надобности болтается.
— Ну, поймал что-нибудь? — спрашивает Коська.
— Да... не клюет что-то...
Коська бредет к моему камню, вынимает из воды мою удоч¬
ку, что-то измеряет да примеряет, передвигая поплавок, затем
надевает свежего рачка на крючок, трижды сплевывает на по¬
живу и забрасывает в воду. Только закинул — уже и утонул
поплавок. Дернул, а на крючке — бычок. Серый, головастый,
он растопыривает свои плавники, упирается.
— Ага, — говорю, — заарканили одного.
Опять удим. И опять Коська бычка за бычком вытаскивает,
а мне просто плакать хочется от досады. Какой-нибудь парши¬
вый бычишка клюнет, и снова, поплавок надолго прилипает к
поверхности моря.
— Наверное, тут место плохое, — говорю я хмурясь.
— Вполне может быть, — соглашается Коська. — Тут быч¬
ки не очень активные, а вон там, у того камня, где Робинзон и
Пятница обитают, сильно клюют. И возле рыббазы добрый
улов бывает. После обеда на рыббазу пойдем, ладно?
Я согласен куда угодно идти, только бы бычки клевали.
Ведь у Коськи уже целая связка, а я десятка не поймал. А у
меня морская чайка на чердаке голодает...
Я уже не жалуюсь Коське на то, что плохо клюет. Терпели¬
во жду, когда поплавок вздрогнет. А тем временем спра¬
шиваю:
— А Робинзон, кто он такой?
— Да так — зазнайка, — отмахнулся Коська. А сам уже
нового бычка на кукан нанизывает. — Мама у него артистка,
та, что в цирке на руках ходит. А он любит, чтоб ему все под¬
чинялись и чтоб все его слушались. В общем, командовать лю¬
бит. А ребята не хотят, чтобы он ими командовал. Так он про¬
376

читал книгу про Робинзона, которую мама в день рождения
подарила ему, и строит из себя Робинзона. Подговорил одно¬
го третьеклассника, чтоб тот Пятницей стал. Заставил мальчу¬
гана смолой себя вымазать. Ну, а Павлик такой... он послуш¬
ный. Вымазался. Вот и сидят они на том камне, будто на ост¬
рове. Робинзон командует, а Пятница, как ученый щенок, все
исполняет.
Мне очень захотелось познакомиться и с Робинзоном и с
Пятницей, но я ничего не сказал Коське.
Из моря уже давно выплыло веселое, красное-красное,
словно вымытое, солнце. Оно быстро поднималось вверх, а
море играло, переливалось. К берегу катились, легонькие вол¬
ны, шуршала мелкая галька, и пенились на зеленых водорос¬
лях белые пузыри.
Мы рыбачили до самого завтрака. Мало-помалу и на моем
кукане начала трепыхаться рыба. У Коськи, правда, уже боль¬
шая связка была. И в то время, как мне попадались мелкие,
серые бычки, он ловил только черных и больших, точь-в-точь
как те, которых вчера жарила для нас бабушка. Наконец
Коська, взглянув прищуренным глазом на солнце, сказал:
— Пора кормить кошек...
Все же мы решили сперва накормить морскую чайку. Кра¬
дучись за огородом, чтобы бабушка не увидела, мы пробра¬
лись в недостроенный дом, влезли на чердак, Коська внизу
оставил свой кукан, а я весь улов с собой захватил. Ого, здесь
было столько рыбы, что, как мне казалось, чайке и на три дня
могло хватить.
Я показал ее чайке. Она насторожилась и отошла, даже
посмотреть на моих бычков не пожелала. Тогда мы с Коськой
загнали ее- в угол, поймали и поднесли к рыбе. Чайка вырва¬
лась из рук и не стала есть.
— Ишь какая! — укорял ее Коська. — К скумбрийке да
ставридке привыкла, селедочку да хамсу тебе подавай, а быч¬
ки тебе не по вкусу! Костлявые они и черные... Врешь, голубка,
проголодаешься, так не только простых бычков, но и собак 1
будешь есть. Даже от камбалы не откажешься...
Я осторожно, чтобы не ущемить раненое крыло, держал
чайку в руках. А Коська, взяв на палочку серого бычка, поднес
его к самому клюву птицы. Она немного поколебалась, словно
принюхиваясь к рыбке, а затем, неожиданно раскрыв свой
длинный клюв, схватила бычка и мгновенно проглотила его.
1 Рыбаки Черноморья называют собаками одну из пород морских
бычков.
377

В течение какой-нибудь минуты Коська отдал чайке всех
бычков. Она глотала их, не разжевывая; неизвестно, как они
и поместились в ней. По всему было видно, что она продол¬
жала бы есть, но на моем кукане не осталось ни одной рыбки.
— Ого, она такая обжора, что, сколько ей ни давай, все
будет глотать, — сказал Коська.
Я поднес чайку к горшку с водой. Но она только пополоска¬
ла в нем клюв и начала вырываться из рук. Я отпустил ее.
Чайка встрепенулась, уронила из хвоста перышко и начала
прогуливаться по чердаку.
— Ну, одного нахлебника спасли от голодной смерти, —
сказал, смеясь, Коська. — Теперь пойдем моих обжор покор¬
мим. До сих пор, наверное, на все голоса мяукают...
Незаметно покинув чердак, мы, крадучись, устремились к
Коськиному двору.
коськино хозяйство
Коська жил в другом конце поселка. Но это не так далеко
от моего дедушки. Ведь в поселке не более двух десятков до¬
мов! Поэтому мы быстро добрались.
378

Здесь нас встретил толстяк Асик. Он, кажется, обрадовал¬
ся, что мы пришли, однако тут же прошипел:
— Тише... тише, ребята. Мама уснула.
— Ну и пускай себе спит, — недружелюбно откликнулся
Коська, направляясь в дом.
— А я твоих кошек уже покормил, — подлизывался Асик,
присоединяясь к нам.
— Нужна твоя кормежка...
— Только не говори маме. Она мне дала две котлеты и
цыпленка, а я все это твоим котам...
Коська дружелюбнее взглянул на Асика. Но через минуту
опять нахмурился, пробормотал недовольным тоном:
— Нужны мне твои котлеты. Если твоя мама узнает и ска¬
жет бабушке— кому из нас нахлобучка будет?
— А я так, что мама и не узнает. А кошек не пришлось
упрашивать. Ух, и мурлыкали...
Мы вошли в крохотный дворик. Как видно, Коська немало
поработал: были здесь чистота и порядок. Не успели мы за¬
няться кошками, как послышался знакомый строгий голос:
— Асик! Асинька! Где ты, дитятко?
— Я тут, мама.
— Ты цыпленка скушал?
— Съел, мама. И котлеты тоже.
— Молодчина! А почему ты там бродишь? А ну, иди ко мне.
Иди полежи часок. После завтрака полагается мертвый час.
— Я не хо-о-чу!
Коська взял Асика за рукав:
— Иди, когда зовут. Вот еще — прилипала. Куда мы, туда
и он. Иди, а то сейчас мама твоя прибежит и опять крик под¬
нимет.
Асик стушевался. Коська закрыл за ним калитку да еще и
крючок накинул.
— Нужен он мне! Липнет как смола, а его мама ругается:
«Не ходи с теми разбойниками». Так на что он мне, такое
хныкало?
Слышно было, как мать поучала Асика:
— Я тебе говорю: сиди с мамой. Мама тебе только добра
желает. А к тем разбойникам не ходи. Они все равно побьют
тебя или что-нибудь отнимут.
В маленьком Коськином дворике— целое хозяйство. В де¬
ревянных клетках — кролики. Большие, серые, ушастые.
А белые — красноглазые. Есть и совсем крошечные, словно пу¬
шинки. Сидят, едят, похрустывая, бурьян, прыгают, смешно
отбрасывая задние лапки.
379

А на сарайчике — голубятник. Шестеро голубей — красно¬
ватых и белохвостых — важно прохаживаются по крыше, вор¬
куют. В углу — коза с двумя рябыми забавными козлятами.
Здесь же рядом, в тесном курятнике, сделанном из редкой
проволочной сетки, — куры: старая курица и маленькие цып¬
лята копошатся в песке, попискивают.
Я смотрел на все это с удивлением.
— Это кто же хозяйничает здесь — бабушка?
— Нет, бабушка только козу доит. А я за всем присмат¬
риваю.
— И курятник сделал?
Коська смешно хмыкнул:
— А что ж, буду просить кого?..
— И клетку для кроликов?
— Что это за клетка? Вот когда у меня доски будут!..
— А голубятник?
— Какой там голубятник! Мне ребята пообещали шалевку
дать, вот тогда я голубятник сделаю. Пар на десять, честное
пионерское.
Я с восторгом смотрел на Коську. Зря моя бабушка недо¬
любливает его. Видно, она и не подозревает, какой он мастер
на все руки. Если так, я ей непременно расскажу...
Тем временем Коська снял свою рыбу с кукана, ссыпал ее
в деревянное корыто.
— Этих пускай бабушка жарит, — сказал он, отбрасы¬
вая в сторону более крупных бычков. — А эту мелюзгу —
котам.
Собрав «мелюзгу» в какой-то черепок, Коська осторожно
оглянулся и молча подмигнул мне: пошли, дескать.
В следующую минуту мы с ним залезли на чердак сарай¬
чика. Здесь в больших ящиках, хищно поблескивая зеленова¬
тыми глазами, сидели коты.
— Это у меня астронавты, — сказал Коська.
Я ничего не понял и только глазами заморгал. Коська меж¬
ду тем сунул бычка в дырку. Один из котов мгновенно схва¬
тил рыбку и замурлыкал сердито-сердито.
— Тише вы, забияки! — поучал Коська, продолжая кор¬
мить котов.
Когда он накормил бычками всех котов, я спросил:
— А почему ты их так называешь?
Коська поднял на меня удивленные глаза.
— Ты что — не знаешь, кого астронавтами называют? Слы¬
шал, Лайку в спутнике в небо отправили? И, по-моему, не толь¬
ко собак будут сажать в спутник. Коты лучше. Знаешь, ка-
380

кие они живучие? Кота можно на Луну забросить, так он и
там не издохнет.
Я с удивлением и даже страхом взглянул на Коську. По¬
хоже было на то, что у него не хватает какого-то винтика в
голове.
— Уж не думаешь ли ты собственноручно запустить спут¬
ник?
На этот раз Коська посмотрел на меня как на умалишен¬
ного.
— Чепуху порешь. Я их выдрессирую, научу, как в ракете
летать, а после ученым передам. Думаешь, откажутся?
Может быть, и не откажутся, но все-таки это было какое-
то не настоящее дело. Зачем силы зря тратить? Я вот чайку
выхаживаю — она полезная птица. Это уже всем известно.
А такая затея с котами показалась мне просто бессмысленной.
Но я не хотел расстраивать Коську своими сомнениями и лишь
спросил:
— Кто тебя надоумил?
— Никто. — Посопев носом, Коська прибавил с нескрывае¬
мой злостью:— В доме отдыха один пижон—Ивом его зовут —
говорил, что мы, поселковые ребята, ничего не стоим. Вот я и
хочу ему нос утереть...
— А зачем?
— Как — зачем? Чтоб не зазнавался. Он думает, если я ма¬
ленький, так и ничего не умею. А у меня... Вот посмотри, что
у меня...
Сказав котам, что они ради науки должны вести себя хо¬
рошо, Коська пригласил меня в сарайчик. Тут я уже не толь¬
ко удивлялся, но и завидовал Коське. Да ведь у него настоя¬
щая столярная мастерская. Деревянный станок — такой я
видел только в нашей школе, — разные рубанки, фуганки,
молотки, стамески, пилки, долото, шило... В углу стояли
оструганные доски и бруски, на станке лежал какой-то
неоконченный ящик.
— Видишь, это я спутник строю! — пояснил Коська. — Не
настоящий, конечно, но и в нем будет темно-темно, как в том,
что в космос запущен. Пускай коты постепенно к темноте при¬
выкают. А тогда они и летать не побоятся. Хочешь, будем вме¬
сте мастерить?
Как я мог отказаться от такого предложения!
После мы с Коськой взобрались по крутой тропинке на са¬
мую высокую гору, сбегали в поле, где можно# было рвать
полынь, донник, разную траву и бурьян. Все это мы связали
в снопы, которые еле дотащили домой.
381

В Коськином дворе мы встретили его бабушку. Она совсем
не похожа на мою. Высокая, черная, как цыганка. Моя — сер¬
дитая, а эта... эта просто лютая...
— Где ты бродишь? — прохрипела она, обращаясь к
Коське.
Но, увидев, что мы принесли корм для коз и кроликов, ста¬
руха сразу же подобрела.
— Ну, молодец! А я уж думала, что придется шкуру с тебя
спустить. Солнце-то уже за обед перевалило, а козы голодные.
Ну, а этот белоголовый — чей такой?
— Этот к Козьме Иванычу приехал, бабушка, — охотно по¬
яснил Коська!
— Так ты Оксанин будешь, что ли? — спросила меня ба¬
бушка.
— Ага, — говорю.
Старуха долго сверлила меня своими черными глазами, за¬
тем погладила по голове:
— Значит, и мама приехала?
— Ага, — киваю я головой.
— Ну, молодец. Идите себе, гуляйте. Да зайдите на кух¬
ню, рыбки отведайте. Как раз нажарила.
Вначале Коськина бабушка показалась мне очень неприят¬
ной, но теперь понравилась. Мы охотно поели жареных быч¬
ков, затем опять вооружились удочками и устремились к морю.
ДЕВОЧКА С ПРИЧУДАМИ
Не успели мы и ста шагов пройти, как послышались голоса:
— Сана, иди обедать!
— Сейчас, мама!
— Сколько же раз ты будешь повторять это дурацкое «сей¬
час»?
— Одну минуточку, мама!
— Да какая же это м.инуточка, если я тебя уже полчаса
зову!
— Полминуточки, мама! Сейчас его поймают.
— Кого?
— Да того шпиона, мама.
Мы подошли к невысокой ограде и здесь, в тени ветвистой
черешни, увидели девочку. Она с ногами сидела на столе,
словно прикипев к книжке. На ней был красный в белую го¬
рошину сарафан, на голове торчали две русые косички, с носа
сползали огромные роговые очки.
382

— Здравствуй, Оксана!— поздоровался с девочкой Коська.
Она, не отрывая глаз от книги, неохотно помахала рукой,
приветствуя его.
— Пойдем купаться, Оксана!
Только теперь девочка подняла голову, чтобы взглянуть
на нас.
— А?
Она была костлявая, худенькая, и бледная. Только боль¬
шие серые глаза умно поблескивали из-за круглых стеклышек.
Было ясно, что она не поняла, что именно ей предлагает Кось¬
ка. И вдруг как бы проснулась, спрыгнула со стола.
— Коська? Это ты, Коська? Ах, если бы ты знал, что я чи¬
таю!
Через минуту девочка уже была возле нас. Она не сводила
с меня пристальных глаз и, захлебываясь, рассказывала:
— Книжечка тоненькая, даже и совсем не толстая, «Снеж¬
ная бабочка» называется. А я уже много разных бабочек чи¬
тала. Думала, что опять такая же бабочка, а оказывается, не
такая. Эта интересная. Здесь знаешь о чем? Рассказать?
Не дождавшись Коськиного от¬
вета, девочка затараторила быстро¬
быстро, как швейная машинка:
— Тут знаешь о чем? Нет, ты
не знаешь, потому что я и сама не
знаю о чем. Тут и о том, как... Ну,
ты сам знаешь, как в земле роются
и все ищут, и о прошлом там есть, и
о теперешнем, но все это совсем не
интересно. Главное, что про шпио¬
нов пишется. Одного уже укокоши¬
ли, а второй еще жив, его милиция
все ищет, ищет и никак не может
найти. Вот-вот, кажется, найдет и
все-таки не находит. А я знаю, кото¬
рый из них шпион. Вот увидишь, это
сам профессор или тот, второй, что
раскопками занимается... Но я не
хочу, чтоб профессор, потому что он
такой добрый-добрый... И почему,
скажи мне, Коська, всегда эти,
которые сначала добрые, в шпио¬
нов превращаются? Это, наверное,
для того, чтобы нельзя было сразу
разобраться и чтобы интересно
383

было. А вот при чем тут снежная бабочка, я никак не
пойму...
И совершенно неожиданно девочка обратилась ко мне:
— А вы к нам надолго приехали?
Коська с достоинством объяснил, кто я, к кому приехал и
куда мы идем.
— У Дани морская чайка есть, — неизвестно для чего
сообщил под конец Коська.
— Ой! — всплеснула руками девочка. — Морская чайка!
Толстая? Это про шпионов? Или о разведчиках?
— Да не книга, — поморщившись, с досадой возразил
Коська. — Обыкновенная морская чайка. Альбатрос, который
вон над морем летает. Робинзон ранил 'его, а Даня лечит...
— А-а!.. — разочарованно протянула Оксана. — А я дума¬
ла — ненастоящая чайка. А интересной книги вы не привез¬
ли? Говорят, будто есть такая книжка, в которой рассказы¬
вается, как шпион прячется в спичечной коробке. Вот это
интересно! Я еще никогда ничего такого не вычитывала...
Я вспомнил, что в моем портфеле есть разные книжки. Но
ни в одной из них я не читал про шпиона в коробке из-под
спичек.
— Про шпиона, — говорю, — нет. А вообще у меня много
книг.
— Ой! — обрадовалась Оксана. — Так вы мне дайте! Мо¬
жет, у вас «Медная пуговица» есть? Или «Моль»? Говорят,
это очень интересные книги...
— Сана, иди обедать!
Это опять мама Оксаны.
— Сейчас, сейчас, мама! Я вот только с Коськой и Даней
поговорю. Даня мне книжку даст. Интересную-интересную!
На пороге показалась Оксанина мать. Это была еще моло¬
дая женщина, почти как моя мама. Она начала пристально
разглядывать нас. Я ожидал, что она упрекнет Коську за ко¬
та. Но она ничего про кота не сказала, только спросила:
— Это какой же Даня здесь объявился?
Коська охотно пояснил:
— Это, тетя Надя, внук Козьмы Иваныча.
Тетя Надя, неизвестно для чего, всплеснула руками и за¬
торопилась к нам. Когда тетя Надя приблизилась, я увидел,
что она совсем не похожа на Оксану. Дочка ее бледная, ху¬
денькая, а она сама плотная, крепкая и с хорошим загаром.
— Так ты, мальчик, Оксанин сынок?
— Ага, — подтвердил Коська.
— Значит, и мама приехала?
334

— Угу, — на этот раз подтвердил я.
У тети Нади еще больше загорелись глаза. Она вся просто
засияла от удовольствия.
— Ты смотри! Ах, и давно я не виделась с твоей мамой!
Еще когда девушками были, мы с ней дружили.
Тетя Надя на ходу сняла с себя фартук и, накинув на пле¬
чи Оксане, приказала:
— Иди, Сана, обедай без меня, а я сбегаю. Ах, и соскучи¬
лась я по твоей маме, Даня!
Тетя Надя выбежала на улицу и устремилась к дедушки¬
ной хате, а мы еще немного постояли около Оксаниного дво¬
ра, да и пошагали к морю.
— Даня! Не забудь же про книжку, — как старому знако¬
мому, напомнила Оксана.
Я пообещал не забыть.
И вот мы осторожно спускаемся с обрыва к морю. Затем
идем напрямик к рыббазе. По дороге Коська рассказывает:
— Эта Сана с причудами... Лучшая ученица в классе, а
легкомысленная — просто ужас! В прошлом году она ботани¬
кой увлекалась. Сколько тогда у них цветов было в огороде!
А сколько маленьких деревьев росло! Это же все она сама
сажала и сама за ними ухаживала. Ее мама работает. Когда
рано утром уходит, — Сана дома; вечером вернется — Сана
опять дома. И ей не скучно. Ведь у нее такое интересное за¬
нятие было... А теперь ты видишь, что происходит? Все цветы
засохли, пропали, можно сказать... А деревца пожелтели
раньше времени, даже смотреть на них жалко...
Я и сам видел, что в Оксанином дворе только одна череш¬
ня зеленеет. Все остальные деревья совершенно увяли.
— А она все приключениями увлекается, — сказал Коська
сердито. — Все ищет ту книгу, где рассказывается про шпиона
в спичечной коробке.
Мне даже грустно стало. Жалость во мне вызывали и те
пожелтевшие деревца, и заброшенные цветы, и сама бледная,
худощавая девочка с ее причудами.
ЖОРКА-ОДЕССИТ
Вы, наверное, думаете, что рыббаза очень большая? Как
фабрика или завод? Ничего подобного! Это обыкновенное
деревянное строение, похожее на колхозную ферму, только
стоит оно у моря и возле него не телята и поросята греются,
а лежат горы разных бочек. И пахнет оно рыбой. Тут вообще
385

так пахнет рыбой, что когда нанюхаешься этого воздуха, так
уже и от самой рыбы откажешься.
От рыббазы в море тянется деревянный мостик на толстых,
почерневших сваях. К этому мостику пристают рыбацкие мо¬
торки и баркасы. А еще с того мостика очень удобно удить в
море рыбу. Ляжешь вот так животом на теплые доски, смот¬
ришь вниз на поплавок, и забота у тебя только одна — тащи
удочку!
А рыбачили мы в тот день исключительно удачно. Может
быть, бычки умышленно собирались возле рыббазы, чтобы
разыскать тех родственников, которые уже попались на удоч¬
ки; возможно, что и на-разведку приплывали, но, как бы там
ни было, они толпами устремлялись к нам и клевали отлично.
Только забросишь удочку и даже сесть не успеешь, как начи¬
нает тянуть поплавок. Дернешь — глядь! — бычок уже на
крючке.
Вот так мы с Коськой и дергали, пока на мостике не по¬
явился Жорка-одессит.
Мы с ним познакомились еще в тот момент, когда пришли
на рыббазу. Он как раз вылез из воды и натягивал на свои
черные-пречерные плечи настоящую морскую тельняшку.
Я не мог насмотреться на эту тельняшку, тем более что
она так шла к морским брюкам. А к тому же на гальке лежа¬
ла и совершенно новая форменная фуражка. Словом, я понял,
что вижу перед собой подлинного и, как видно, бывалого
моряка.
— Это Жорка-одессит, — шепнул мне Коська.
И я еще больше убедился, что этот Жорка —личность не¬
заурядная.
Жорке-одесситу было лет двадцать с лишком. Невысокого
роста, сухощавый, он все время посапывал крючковатым но¬
сом и лукаво помаргивал левым глазом. Надев тельняшку,
он взял в руки фуражку и солидно нахлобучил ее на малень¬
кую голову с школярским ежиком. Фуражка была великовата
для него и, пожалуй, сползла бы на плечи, если бы не заце¬
пилась за круглые, хрящеватые уши.
— Удить топаем? — подмигнув, спросил Жорка.
— Удить, — подтвердили мы.
— Шьо тут удить? — неуважительно оттопырил губу и за¬
крыл глаза Жорка. — Шьо тут удить,? Вот в Индийском океа¬
не ужение — шьо твой первый сорт.
Эти слова навели меня на мысль, что Жорка, как видно,
бывалый моряк. И я не ошибся. В следующую минуту он
начал рассказывать:
зсз

Я забыл про поплавок.

— Шьо? Разве это море? Это — лужа, мокрое пятно, и не
больше. Вот ежели взять Атлантический океан или Средизем¬
ное. море, это вам шьо — шутки? То — вещь, там есть, где раз¬
вернуться. Бывало, идем в морском торговом флоте. Эх, мама
моя: ни конца ни края! Широта, долгота, простор и такое
прочее. Ни берега... Да шьо берега! Земли нигде не видать...
Плывешь три дня, неделю... Да шьо неделю? Месяц! Два ме¬
сяца! И хотя бы тебе остров или островок какой. Только
летучие рыбы да киты... Шьо киты? Огромаднейшие акулы!
Идут так аккуратно около корабля, словно те дамочки, что
на Дерибасовской прогуливаются: культурные такие, вежли¬
вые, а попробуй'бросить им человека за борт, так они же его
в один миг слопают. Курева у вас, младенцы, нет?
С такой странной просьбой морячок обратился почему-то
ко мне. И я сразу же догадался, в чем тут дело: он хотел вы¬
ведать, курю ли я. Подумаешь! Так уж я нуждаюсь в курении!
Разве я не знаю, что оно жизнь укорачивает?
Конечно, нам было интересно послушать бывалого моряка,
но мы не стали возле него задерживаться. Коська заторопился
на мостик, а я не хотел от него отставать.
И вот теперь Жорка-одессит сам подошел к нам.
— Шьо, клюет или только спрашивает?
— Немного клюет, — ответил Коська.
Жорка-одессит приблизился к нам, оперся локтем на столб
и смачно сплюнул сквозь зубы в море.
— Шьо это за улов? Мелочь! — Он скосил взгляд на Кось-
кин кукан. — Вот я когда-то удил в Индийском океане. Не
помню уже где — то ли в Бомбее, то ли в Сан-Франциске стал
наш пароход под уголь. Ну, капитан и говорит: «Жорка, по¬
дразни рыб». А мне шьо? Можно и подразнить...
Я забыл про поплавок. До чего же люблю слушать
разные истории! Особенно когда рассказывают о далеких
краях, о морских путешествиях или о рыбной ловле. И теперь
я не сводил глаз с Жорки. А он между тем глядел куда-то в
море, туда, где играют золотыми переливами отблески солн¬
ца, которое уже утонуло в море. В черных, искрящихся глазах
Жоры было столько мечтательности, столько печали, что мне
казалось: стоит заглянуть в них, и увидишь и Бомбей, и Сан-
Франциско, и все те сказочные края, все моря и океаны, ко¬
торые посчастливилось проплыть этому храброму морячку.
— Закидываю я себе удочку и закидываю. А на крючок,
шьо думаете, — бычки? Черта с два! Вот такие угри берутся.
Вы когда-нибудь видели угрей, младенцы? Это ж змей! В ру¬
ках не удержишь!
388

Жорка вдруг завертелся волчком, задергался, сжал кула¬
ки и начал делать руками такие движения, словно он поймал
лютую, извивающуюся, готовую ужалить гадюку. У меня даже
мороз прошел по спине.
— Шьо твои головастики, — презрительно взглянул он на
Коськин улов. — Я угрей нанизал на кукан, да такую уйму,
что домой донести не мог. А как-то, откуда ни возьмись, —
летучая рыба. Она как ухватила крючок, и — в воздух, над
самой водой — лети-и-ит! И шьо ты думаешь? Унесла мою
удочку...
Жорка удивленно крутит головой. По всему видно, что он
до сих пор и досадует и готов рассмеяться оттого, что когда-
то в Индийском океане летучая рыба нахально украла у него
удочку. Но это воспоминание ненадолго завладело его вооб¬
ражением. Уже через минуту он рассказывал совсем о другом:
— А то еще есть черепашки. Шьо такое против них наши
черепашки? Сплошное недоразумение! А вот в Индийском
океане черепашки! Как две, спаянные в одно, тарелки. Рас¬
кроешь, а там брульянты. Обыкновенная тебе эта самая...
перламутра, одним словом. И есть такие, как куриное яйцо.
Шьо не брульянт, так и миллион. Ну, такие экземпляры, ясное
дело, очень редко встречаются, из-за них там настоящая дав¬
ка, как на привозном рынке. А добывают их в море пацаны
вроде вас. Может, и еще меньше. Нырнет и никак дна не
достанет. Сам черный-черный. Одним словом, негритянской
национальности, из тех, которых в кино показывают. Ныря¬
ют, ныряют, а я с берега наблюдаю. А ну, думаю: достанут
или не достанут? И шьо вы думаете? Не достают, бедняжки.
Задыхаются, язычки повысовывают, как собаки в жару, пла¬
чут вот такими слезами... Ведь жить им, значит, не на что;
вокруг — капиталистический мир, эксплуатация и такое про¬
чее. Так шьо вы думаете они делают? Плачут-плачут бедня¬
ги, а после ко мне: «Дядя Жора, вы передовой человек, до¬
станьте брульянт! Достаньте, иначе нас ждет вечная голодов¬
ка». Посмотришь-посмогришь, прикинешь себе в уме, жалко
станет, ну и полезешь в море-океан. Нырнешь на самое дно,
метров сто под воду, и шьо? Вытащишь самую большую че~
репашку с огромаднейшим брульянтом, А шьо ж делать? Не
пропадать же 'бедному негритенку с голоду? На, бери, бедный
Том, да помни Жору из Одессы. Вот как!
Жорка задумчиво щурит глаза. По всему видно, что он
очень доволен своими благородными поступками. А может
быть, он вспоминает своих маленьких друзей-негров. О, как
мне самому хочется побывать в тех далеких краях, познако¬
389

миться с маленькими неграми, вытащить им со дна морского
хотя бы одну черепашку с драгоценной жемчужиной! Ведь я
неплохо ныряю. Вот только надо будет научиться нырять, не
закрывая нос и уши руками. Иначе, чем же я буду тащить со
дна те черепашки?
— Дядя Жора, — спрашиваю я, — а почему вы сейчас не
на корабле?
Дядя Жора тяжко вздыхает. Опускает голову. Наклоняет¬
ся. Сгибает ноги в коленях. В общем, он очень грустит...
— Жизнь, младенец, похожа на бескрайний архипелаг
подводных камней. Вот шьо такое жизнь, — отвечает он как-
то непонятно и печально. — Ты стараешься сманеврировать по
самому фарватеру, а тебя на мель бросает. У моряка лукавая
судьба, братцы. То измеряешь все широты, то сидишь на мели.
Вот и я вынужден временно нести береговую службу. Но шьо
вы думаете — это все зря? У меня есть свои стремления, и я
все равно своего добьюсь.
Оказалось, что Жорка во что бы то ни стало хочет посту¬
пить в гарпунеры-на китобойную флотилию «Слава», но какие-
то злые «бурбкраты» мешают ему. И вот он ждет «своего»,
умышленно не желая идти работать ни на какой корабль, хо¬
тя «отбоя нет» от разных капитанов и старпомов...
— Шьо за вопрос — каждому хотелось бы иметь на кораб¬
ле такого моряка, как я. Ведь я все моря и океаны знаю, как
свои пять пальцев. Ты меня спроси: где я только не плавал
и где я не бывал? На каких только кораблях не служил? И на
военном, и на торговом. И в подводном флоте. Вот только в
морской авиации не летал. Чего не было, того не было...
Выясняется, что и на рыббазе дядя Жора неспроста
служит.
— Вот наша база, к примеру. Посмотрит на нее какой-
нибудь болван, который без понятия в голове, и ничего не
увидит. А на самом деле — это же такой важный участок!
Потому шьо у нас — суда. Рыбацкие суда. Но не в том дело,
шьо рыбацкие, а в том, где они стоят. Они же на самой гра¬
нице, где всякая сволочь может захотеть заползти на нашу
территорию, как последний гад. То-то и око! Тут и требуется,
чтобы было надежное и бдительное око, опытный, так ска¬
зать, страж. Вот меня и уговорили. Специально из Москвы
приезжали... А шьо вы думаете? Это же не такой, как может
кому показаться, простой вопрос. Так и сказали: «Жорка, ты
единственный человек ка всю Одессу, кому можно такой пост
доверить». А я шьо? Раз надо, так надо. Вот и того... Да ты
тащи удочку, бычку уже надоело сидеть на крючке...
390

Я схватил удочку и начал тащить рыбу из воды, а Жорка-
одессит прямо надрывался со смеху. Развеселил его бычок,
которому из-за нашего интересного разговора пришлось поч¬
ти целый час болтаться на крючке.
На море незаметно надвинулись сумерки.
ДЕДУШКА ОБНАДЕЖИВАЕТ
Я не сразу сообразил, что к нам издалека направляется
рыбацкая моторка. Она мчалась к рыббазе с такой неимовер¬
ной быстротой, что, казалось, л>ибо выбросится на берег, либо
врежется в наш мостик.
— Фомка, сзывай девчат! — еще издали крикнул дедуш¬
ка.— Пускай рыбу принимают!
— Счас! — отозвался Жорка-одессит.
Вот тогда я и узнал, что Жорку, кроме всего, зовут
Фомкой.
Вильнув в сторону, моторка швырнула в воздух целый
каскад брызг и тут же притихла, медленно пристала к мо¬
стику. Жорка-одессит побежал на базу.
На корме, выпрямившись, словно великан, стоял мой де¬
душка в высоких рыбацких сапогах. Я смотрел на него, и во
мне пробудилось сильное желание постоять с ним рядом.
Захотелось ощутить, как в лицо ударяет своими крыльями
ветер, пытаясь сорвать с головы соломенную шляпу. Пофыр¬
кивая мотором, суденышко вздрагивало около мостика. Его
крепко привязали толстыми просмоленными канатами к вы¬
соким сваям.
— Так это и ты здесь рыбалишь, Данило? — удивился де¬
душка.
— Мы с Коськой рыбачим.
— Смотри, внучек, как бы нас бабуся не взяла, как быч¬
ков, на крючок.
Судя по голосу, дедушка не очень-то боится бабушки.
А если ему не страшно, то почему я должен бояться ее?
Я взглянул в дедушкину моторку. И просто в глазах за¬
рябило. Почудилось, будто кто серебряных денег насыпал
сюда — так блестел улов, отражая розовое небо. Приглядев¬
шись, я увидел, как на дне судна шевелятся серебристые
рыбки. Белые-белые, с зеленоватыми спинками. И совсем-со¬
всем мелкие.
— Ого!—только и мог я воскликнуть.
— Какое там «ого»!—выпрыгнув на мостик, весело усмех¬
391

нулся дедушка. — Самая обыкновенная хамса. Ты когда-либо
ел маринованную тюльку?
— Мама часто покупает, чтоб с картошкой кушать.
— Вот-вот! А мы ее живую у моря одалживаем. Мелкая,
но вкусная. Слабо идет в сети, но ничего не поделаешь. Море
не скупое: что имеет, тем и делится.
Увидев мой улов на кукане, дед удивился:
— Ого! Да у тебя же целая связка. Ну, если так, не падай
духом, с голоду во всяком случае не помрем. На славу поры¬
бачили.
— Это для чайки, — сказал я сконфузившись.
А дедушка набил табаком трубку, посмотрел пристально в
море, туда, где в разных направлениях двигались красные,
желтые и зеленые огоньки, затем сказал с задумчивым
видом:
— Ничего, ребятки, вот послезавтра уже воскресенье. Вы¬
едем с вами в море, порыбачим. Бычков, камбалы, глости
наловим.
С рыббазы прислали несколько женщин с корзинами на
плечах.
— Ну, где тут ваша рыба? До утра успеем выгрузить?
— Успеете, — сказал дедушка и вздохнул. — Сами знаете,
что сейчас не рыбный сезон.
Смеясь и пошучивая с рыбаками, женщины залезли в бар¬
кас и начали сгребать рыбу в корзины. Я смотрел на плыву¬
щее живое серебро, а сам уже мечтал о том, как мы послеза¬
втра выедем в море. Вот хорошо будет! Дедушка заведет мо¬
торку, даст полный газ, и... только светлая полоса ляжет за
нами. А мама и бабушка будут смотреть с кручи и вздыхать.
А толстый Асик лопнет от зависти, и Сана бросит свои книги
о приключениях и тоже будет на нас смотреть.
— Дедушка, а вы Коську возьмете? — спрашиваю я.
— Еще бы. Без твоего дружка мы не поймаем ни одного
бычка.
Я понимаю, что дедушка шутит, но все равно очень дово¬
лен. И Коська тоже. Он с достоинством заявляет:
— А мы часто ездим на рыбалку. Я еще таких кнутов 1 вы¬
таскиваю, что ого-го! Прямо как дельфины!
На мостике появился Жорка-одессит. Он громко шмыгал
носом, поблескивал глазами, нахлобучивал на лоб слишком
большую фуражку.
— Так ты, Фомка, смотри тут, — обратился к нему дедуш¬
ка.— А то я уже домой иду.
1 Кнут — так одесские рыбаки называют крупных бычков.
392

— Шьо вы беспокоитесь, Козьма Иваныч! — немного даже
с обидой произнес Жорка. — Будет порядок в танковых ча¬
стях. Шьо, вы меня первый день знаете?
И вот мы возвращаемся с рыбной ловли домой. Впереди—
дедушка в высоких и тяжелых рыбацких сапогах, в кожаном
фартуке, с веслом на плече. Он попыхивает своей трубкой.
Идет медленно, ступает твердо. За ним семенит, повесив через
плечо связку бычков, Коська. Он такой маленький, такой то¬
ненький, что отличается от дедушки, как лозинка от дуба.
А я иду за ними. Я тоже хочу шагать твердо, вразвалку, как
дедушка, но по этим острым камням не легко так идти. Вот
если б и у меня были сапоги, как у дедушки, и еще такое же
весло и такой же фартук, я бы тоже ходил, как настоящий
рыбак. До чего же мне захотелось стать рыбаком, чтобы ра¬
но утром, еще до восхода солнца, спешить к морю, а вечером,
когда в небе загорятся яркие одесские звезды, возвращаться
домой. Вот как вырасту — обязательно рыбаком стану...
Когда подошли к поселку, Коська шепнул мне:
— Зайду домой, а тогда уж к тебе. Помогу чайку накор¬
мить.
Меня так тронули эти слова друга! Тут же я вспомнил, что
бабушка не любит Коську. Но ведь он замечательный парень!
А Гладуна мы обязательно вернем бабушке, пускай только
подрессирует его немного Коська.
Коська побежал домой, а мы с дедушкой направились к
нашей хате. Бабушки не было видно, а мама сидела на веран¬
де с тетей Надей. Они о чем-то говорили и, судя по всему,
никак не могли наговориться.
— О, рыбаки прибыли! — недовольным тоном произносит
мама. Я понимаю, что не на дедушку она сердится, — на этот
раз мне достанется на орехи. — Где же ты бегаешь целый
день, рыбачок, что и домой не являешься?
— А я дедушку встречал. Мы рыбу удили...
— А кушать кто за тебя будет?
— Да кушал я... Кушал... Нам Коськина бабушка бычков
нажарила. Я столько их съел, что чуть не лопнул...
Мама немного успокаивается. У меня вообще хорошая ма¬
ма. Она никогда не старается набивать мне, как Асику, живот
едой. И никогда долго не сердится. Немного пожурит и
умолкнет.
Тётя Надя спрашивает маму, имея в виду меня, конечно:
— Учится-то он как?
— Как будто ничего... Ленится только немного.
Я молчу. Но этот разговор очень задевает меня. Ленится.
393

Ленится... Когда же я ленился? Домашние задания всегда вы¬
полняю, в дневнике — одни пятерки. Ну, бывает, что и четвер¬
ка влезет туда; случается, что и тройка мелькнет... Но разве
я виноват? Если бы учитель лучше спрашивал меня, так я бы
всегда отвечал на пятерку. А то даже не успеет спросить как
следует, не выслушает до конца и влепит тройку.
Мама тоже не разбирается во мне. Вот Оксанина мама,
например, даже расхваливает свою дочку:
— Моя Сана просто золото, а не девочка. Такая уж ста¬
рательная... такая старательная.. От книги за уши не отта¬
щишь. Все читает и читает. Не прикрикнешь на нее, так и к
еде не прикоснется — весь день будет читать.
Тут я вынужден сдерживать смех. Я же хорошо знаю, ка¬
кими «науками» увлекается Сана. Все бы ей про шпионов да
снежных бабочек читать. Она шпиона в спичечной коробке
ищет...
— Уж если чем увлечется моя Сана, — продолжала меж¬
ду тем тетя Надя, — то прямо как репей прилипает. Увлеклась
было цветами да деревцами и столько насажала их в огороде!
Я даже сердилась... Ведь и в руки книжек не брала. А теперь
забросила ботанику и все читает... все читает, бедняжка. Даже
исхудала вся, глазки совсем испортила, но от книжки никак
не оторвешь ее.
— Читает, — пробубнил в усы дедушка. — А ты, к приме¬
ру, знаешь, чем она нынче увлекается? Книжки-то разные
бывают.
Я уж и не знаю, как тетя Надя ответила на эти слова. За
огородом раздался Коськин свист, и я мгновенно, схватив
связку бычков, отправился к себе, чтобы заняться кормлением
чайки. В этом состояла нынче моя первейшая обязанность, и
этим делом я по-настоящему увлекся.
ИНКВИЗИТОРЫ И СПУТНИК
На другой день, когда мы шли рыбачить, Коська спросил
меня:
— А в кино сегодня пойдем?
Я даже вздрогнул. Только теперь сообразил, чего мне все
это время не хватало. Я очень люблю кино. День и ночь го¬
тов смотреть на экран. Меня привлекают и художественные,
и документальные, и даже научно-технические фильмы. Ма¬
ма говорит: «Тебе, Даня, лишь бы перед глазами мелькало,
содержание тебя не интересует»., Но как. раз содержание мне
394

интересно. Люблю смотреть и как коров доят, и как кукурузу
сеют, и как сталь выплавляют. В кино всегда много увлека¬
тельного.
Поначалу мне даже взгрустнулось, когда я оглядел посе¬
лок. Показалось, что здесь нет кинотеатра. Но выяснилось,
что и сюда, на край земли, привозят кинокартины.
— Их в доме отдыха показывают, — сказал мне Коська.—
Но мы и туда ходим.
Выходит, что в поселке на самом деле нет своего кино¬
театра, раз приходится ходить в дом отдыха, что стоит на
горе.
— А билеты почем? — спрашиваю.
Коська презрительно усмехается:
— Какие там билеты? И без них хорошо видно.
Я не стал расспрашивать — пусть будет без билетов. Так
даже лучше. А то попросишь у мамы денег, а она как начнет
тебя экзаменовать: сколько, да зачем, да куда.
— А какая картина? — полюбопытствовал я.
— Ну, о том, как его... Что когда-то его на огне живьем
сожгли. Вот еще гады были!
— Про Джордано Бруно?
— Ага. Именно о нем. Я его уже три раза видел. Здесь
почему-то каждый месяц этот фильм показывают.
И вот вечером, когда еще и не совсем стемнело, мы уже
были возле кинотеатра.
Здесь он какой-то особенный, не похожий на все прочие,
какие мне приходилось видеть. Это — обыкновенная дощатая
ограда, одна стена которой приспособлена под киноэкран.
Сбоку — калитка, возле нее — дырочка. В эту дырочку зри¬
тели просовывают деньги, а кассир — билеты. Если у тебя уже
есть билет, можешь' войти внутрь, занять свое место.
Но мы не нуждались в этом. Мне ребята показали, где мое
место. И, хотя оно не очень устраивало меня, все же не при¬
шлось возражать. Ведь Коська будет рядом сидеть.
Здесь я познакомился с Робинзоном -и Пятницей. Робинзон
явился без своего лука и лисьей шкуры. А Пятница, как
видно, и не собирался смывать со своего лица смолу. Он оста¬
вался все таким же черным-черным, даже чуть полосатым.
Благодаря этому я и узнал его. А Робинзона мог бы и
не узнать.
Когда Коська познакомил нас, Робинзон спросил:
— Так это ты схватил мою чайку?
— Мы ее лечим, — пояснил Коська.
— Ну, лечите. Если так, я могу еще сотню подбить.
395

— Робинзон может. Он такой! — не без гордости подтвер¬
дил Пятница. — Глаз у него -наметанный.
Пришли в кино и Асик с мамой. Мама покупала билеты,
а Асик стоял в стороне и ковырял пальцем в носу.
— Аскольд! — позвал его Коська. — Иди к нам! С неба
виднее.
Асик уже зашагал к нашей компании, но мама вовремя
схватила его за руку и потащила за собой.
Поскольку мы не брали билетов, нам достались свободные
места на старых абрикосах и черешнях. Хотя и неудобно бы¬
ло сидеть, зато экран был на уровне глаз. Глядя вниз, Коська
не мог скрыть свое удивление. Что за странные люди? Зачем
они покупали билеты,
чтобы сидеть за оградой
на скрипящих скамейках,
если на деревьях такое
раздолье? Здесь не жарко
и не холодно, а главное —
смотришь фильм совер¬
шенно бесплатно. Конеч¬
но, женщинам не легко
вскарабкаться на деревья,
но ведь для мужчин это
не так трудно...
Экран внезапно вспых¬
нул; добрая минута пона¬
добилась киномеханику,
чтобы навести на фокус.
И вот по белому полотни¬
щу побежали буквы. Мы
хором — все, кто сидел на
деревьях, — громко, пере¬
бивая друг друга, прочли
название фильма. Теперь
я готов был забыть обо
всем на свете, но все же
надо было помнить, что
сидишь на дереве и следу¬
ет крепче держаться за
его ствол, чтоб не сва¬
литься на землю. Ведь
что ни говорите, а мое ме¬
сто было намного выше
уровня моря,
396

Между тем Джордано Бруно смело шел по земле и упря¬
мо боролся против попов. А они, те проклятые инквизиторы,
прямо зубами скрежетали: так им хотелось поймать его. И в
конце концов эти мерзавцы поймали героя. Привели они его в
свое судилище и, начали допрашивать.
Неожиданно, как раз в тот момент, когда на экране нача¬
лось самое интересное, кто-то заорал:
— Летит! Летит! Вон! Вон! Посмотрите!
Я вспомнил, что сегодня над Одессой должен пролететь
спутник. (Об этом еще утром дедушка говорил.) Пришлось
задрать голову.
Небо было синее-синее, как море, и столько в нем звезд
сияло, что казалось — это огни стоящих у причала кораблей.
Внезапно бросилась в глаза одна яркая-яркая звездочка. Она
летела, как метеор, то разгораясь вдруг, то угасая. Я чуть
было не сорвался с дерева — такой восторг охватил меня в
эту минуту.
Так вот какой он, спутник! Сколько я слышал о нем, но
еще ни разу не приходилось видеть. Даже не верилось, что это
именно он летит. Но это не был сон — это летел именно спут¬
ник... Наш советский спутник! Летел он быстро-быстро и вы¬
соко-высоко. И сиял он в небе ярко-ярко...
Все зрители замерли, зачарованными глазами наблюдая,
как по небу плывет эта необыкновенная звездочка. А она, про¬
чертив пунктиром все необъятное небо, исчезла за высокими
липами. Только после этого я опять посмотрел на экран.-
Оказалось, что и инквизиторы, испуганно разинув рты и
вытаращив глаза, смотрели в эту минуту на спутник.
Но вот киномеханик опомнился, оторвал свой изумленный
взгляд от неба и опять пустил аппарат. Инквизиторы задви¬
гались, защелкали по-волчьи зубами и в злобном исступлении
так закричали, что их голоса, наверное, слышал весь черно¬
морский берег.
ПЯТНИЦА
Мне пришлось сидеть рядом с Пятницей. Я с одной сторо¬
ны прижался к стволу полусухой черешни, а он с другой. Он
был очень цепкий, этот Пятница. Низенький крепыш с тонки¬
ми черными руками, он, как морской краб, ухватился за де¬
рево, будто прилип к нему. Да ему и нетрудно было прилип¬
нуть к чему-нибудь. Чтоб походить на африканца, он, по сове¬
ту Робинзона, густо вымазал себя той самой смолой, которой
мажут днища баркасов. Коська рассказывал, что и влетело
397

же Пятнице за это. Мать чуть было не прогнала его из дому.
Целый день он' и в морской воде отмывался, и песком обти¬
рался, а после и мать в десяти водах его мыла — ничего не
помогало. Будто и на самом деле сын уборщицы из дома от¬
дыха Павлик превратился в смуглого Пятницу.
От него так несло дегтем, что просто неприятно было си¬
деть рядом. И все же этот черномазый Павлик с невероятно
слипшимися, похожими на смоляной ком волосами оказал¬
ся довольно хорошим товарищем. Он совсем не сердился за
то, что я тогда из-под носа выхватил у него морскую чайку.
— Ты ремнем привяжи себя к стволу, — советовал он мне,
поблескивая верными, с синеватыми белками глазищами.
На его круглом темном лице глаза казались особенно
большими. А сидел он в одних основательно полинявших тру¬
сиках. У меня был ремень, но я не послушался доброго сове¬
та— уж очень хитро поблескивали неспокойные глаза Пят¬
ницы.
— А ты надолго к нам? — поинтересовался он погодя.
Узнав, что я у дедушки все лето пробуду, он посоветовал:
— Так ты тоже будь Пятницей у Робинзона. Тогда две
Пятницы получится. А что ж, разве так нельзя? Моя мама
часто говорит: «У тебя, Павлик, две пятницы на неделе».
Я охотно стал бы Пятницей, только настоящим, а не вы¬
мазанным мазутом. Поэтому я и не стал отвечать на такое
предложение.
— А у Робинзона есть настоящая лисья шкура, — хвас¬
тается чужим добром Пятница.
Я сомневаюсь в этом. Ну где Робинзон возьмет настоящую
лисью шкуру?
— А его мама — циркачка. И она там, в цирке, ого-го ка¬
кие сальто-моральто выкидывает. Позапрошлый год она и в
Одессе выступала. Два раза была у Робинзона дома. Один
раз сама, а второй — с дядей Максом. Дядя Макс вроде папы
у Робинзона. И главное—он умеет с собаками разговаривать.
Хоть верь, хоть не верь, но он, как щенок, знает собачий язык.
У него целая стая собаяек: больших, маленьких, совсем ма¬
люсеньких. И главное —все они его слушаются и такое вы¬
творяют!..
— А почему он Робинзону не даст хотя бы одну собач¬
ку?— полюбопытствовал я.
— Потому, что они самому дяде Максу нужны. А Робин¬
зона он не хочет брать к себе. Он так и сказал Робинзоновой
маме: не люблю детей.
У меня мороз по спине прошел.
393

— Хороший папаша у Робинзона! — говорю я с возмуще¬
нием.
— Да он же у него не настоящий. Робинзон при бабушке
и дедушке живет. Думаешь, ему хуже при них?
Я согласился, что и при дедушке можно жить. Но тут же
подумал, что я лично все равно не смог бы так. Ну, как же
можно жить без мамы и папы? Вот ведь совсем недавно посе¬
лился я у дедушки, возле моря, а уже как по папе соскучился!
— Но Робинзонова мама и книги ему присылает. Да еще
какие! Например, про Робинзона недавно прислала. А когда
приезжала, то настоящий лук и стрелы привезла. А еще была
у нее настоящая лисица. Вот Робинзон и отрезал тайком хвост
у той лисицы. Три дня он тогда у нас ночевал, домой не воз¬
вращался. Пока мама не уехала... Ну, она ту бесхвостую ли¬
сицу Робинзону оставила. Вот он теперь и носит ее. Точне-
хонько, как Робинзон на необитаемом острове.
Быть может, еще немало всяких историй рассказал бы мне
Пятница, но на экране такие интересные события разверну¬
лись, что он тут же забыл обо всем: о Робинзоне, настоящем
Пятнице и о том необитаемом острове, где они охотились... Не
мигая, смотрел он на экран и то громко смеялся, то вскрики¬
вал, то свистел, да так, что барабанные перепонки в ушах
трещали. Пятница смеялся даже тогда, когда совсем не надо
было смеяться. Сами посудите: Джордано как раз к столбу
привязали, огонь разжигают, а Пятница заливается смехом,
как маленький.
— Что же тут смешного? — спрашиваю.
Он посмотрел на меня с недоумением:
— Так они же выдумщики! Показывают, будто сожгли
его, но я ведь того Дружникова недавно в Черноморке видел.
Это же он, Дружников, его роль играет!
Тут же, заметив, что у киномеханика немного сползла с
экрана рамка, Пятница опять засвистел, да так, что у меня
в ушах затрещало.
Когда сеанс окончился, мы все вместе пошли домой. Ро¬
бинзон шагал с важным видом, и был он, как вообще все Ро¬
бинзоны, немногословен. От поры до времени обменивался
словом с Коськой. Выяснилось, что они соседи. А Пятница
жил недалеко от моего дедушки.
Вот и получилось так, что мы, проводив Коську и Робин¬
зона домой, опять остались вдвоем с Пятницей.
— А тебе в самом деле нравится быть Пятницей? — спро¬
сил я.
— Ага! — весело откликнулся Пятница. — Разве не инте¬
399

ресно? Ведь так и было когда-то. Робинзон попал на необи¬
таемый остров. Жил один-одинешенек, как палец. После от¬
бил у людоедов Пятницу. Чуть было не поймали те гады бед¬
ного Пятницу. А то правда, что на далеких островах до сих
пор живут людоеды?
— Выдумки, — говорю я уверенно.
Пятница хмыкнул с недовольным видом:
— Много ты знаешь! Если б не было, так и в книгах не
писали б. Вот когда я вырасту, а Жора станет капитаном ка¬
кого-нибудь корабля, так возьмет он меня и Робинзона в
матросы, и поедем мы в Африку или на какие-нибудь необи¬
таемые острова. Подружимся с людоедами и вдолбим им в
головы, что Пятниц кушать живьем не надо.
Я пытался убедить Пятницу, что все это выдумки, что нег¬
ры такие же, как и мы, люди и что они никого не едят.
— А ты откуда знаешь? — недоверчиво спросил Пятница.
— У меня папа военный, и он все знает. Он мне рассказы¬
вал, что это капиталисты такое про негров выдумали, чтоб
земли их захватить, а из самих негров рабов сделать.
Пятница слушал внимательно, потом еще долго расспра¬
шивал про негров и все не отпускал меня домой.
— Вот гады! — изо всех сил ругал он капиталистов. — Нам
учительница рассказывала, как они на рынке продают ма¬
леньких негритенков. Таких, как мы с тобой.
Выразив свой гнев и недовольство, Пятница полюбопыт¬
ствовал: бывал ли мой папа на необитаемых островах?
— Мы в Германии были, — сказал я. — Я тоже был.
И мама...
— Выдумываешь! — не поверил Пятница. — В самой на¬
стоящей Германии? А скажи, как там люди говорят?
— По-немецки. Вот так: гутен таг, гуте нахт...
— Гуте нахт... гуте нахт... — повторил, стараясь поддраз¬
нить меня, Пятница. — А ты понимал то, что они говорят?
— А на что мне? Они говорили по-своему, а мы по-своему.
Пятница задумался. Вздохнул:
— А я дальше Одессы нигде не бывал.
— Ты здесь все время живешь?
— А где ж еще? Мы тут с мамой. Она в доме отдыха ра¬
ботает, а папы у меня нет вовсе. Он, когда я был еще совсем
маленьким, умер. Вернулся с войны и умер. Его там аж три
раза ранили, вот он и помер. А медали его остались. Хочешь—
я покажу. Приходи завтра. И вообще, давай дружить бу¬
дем, а?
— Но ты же с Робинзоном...
400
13

— А мне с ним надоело. Да еще, если то все враки...
Я думал, и вправду есть людоеды, а если это просто так... Да
и Робинзон тоже хорош! Все Пятница да Пятница. Как тот
канализатор, или как там его...
— Колонизатор, может? — сказал я.
— Пускай будет так, — согласился Пятница.
Условившись, что мы завтра сходим в дом отдыха, я пошел
домой.
Над головой мерцали крупные звезды. Море тяжело ды¬
шало, хлюпало в темноте.
Далеко на горизонте перемигивались зеленые и красные
огни.
— О, уже явился наш гуляка, — ласково проворчала ба¬
бушка, встречая меня. — Где это ты гулял, парняга?
Ну и бабушка! Хотел было сказать, что в кино ходил, но
она так сконфузила меня, что я промолчал. Скоренько сбросил
с себя рубашку да и нырнул в постель. Даже от ужина отка¬
зался.
В МОРЕ
Спал я или не спал? Кажется, только-только задремал,
как тут же меня начал будить дедушка:
— Вставай, Даня! Или ты забыл, что сегодня воскресенье?
Я сижу в постели, сердито тру глаза кулаками. Вот еще
люди! Пускай будет воскресенье — что из того? Какое мне
дело до этого, если я еще не выспался!
Дедушка кашляет так, что, наверное, весь морской берег
слышит. При этом он набивает табаком свою трубку. Я снова
зарываюсь головой в подушку. Она такая мягкая, такая теп¬
лая, такая ласковая...
— Вот тебе и на! — трунит надо мной дедушка.—Я думал,
ты — настоящий рыбак, а ты — соня!..
Только теперь я вспомнил, что мы с дедушкой уговорились
пойти сегодня в море рыбу ловить. В один миг я спрыгнул с
постели, натянул на плечи майку, глянул, что там делается
на морском просторе.
До настоящего утра было еще далеко. Вокруг только чуть-
чуть посветлело, но4море было такое ясное, такое синее и та¬
кое переливчатое, что я тут же забыл и про сон, и про теплую
мягкую подушку. Мне почему-то захотелось петь, танцевать,
немедленно сесть в баркас и плыть вон туда, где море сли¬
вается с небом, где розовеет едва заметная полоска, указывая,
что именно там взойдет веселое летнее солнце.
14 Б иблиотека пионера, т. V
401

Дедушка молча берет удочки, весло, натягивает на голову
широкополую шляпу и, попыхивая трубкой, идет со двора.
Я мгновенно опережаю его. Мне хочется позвать за собой и
Коську, и Пятницу.
Но Пятница с Робинзоном уже переправляются с помо¬
щью все той же автомобильной камеры на облюбованный ими
необитаемый остров. Я намеревался позвать Пятницу, а после
передумал: зачем звать человека, у которого нет никакой са¬
мостоятельности? Ведь только вчера он говорил, что больше
не будет водиться с Робинзоном и подружится со мной, а
сегодня чуть свет отправился на необитаемый остров.
Мы опустились на берег моря, не спеша прошли к рыболо¬
вецкой базе. К моему удивлению, Коська уже сидел в баркасе
и все закидывал свою удочку в тихое море. На его кукане
болталось с полдесятка серых бычков.
Около рыббазы дедушку встретил Жорка-одессит.
— Здравжлав, Козьма Иваныч! — по-военному козыр¬
нул он.
— Здорово, моряк! — откликнулся дедушка.
— Моторка под полными парусами. А шьо вы думаете:
сегодня может клевать! И кнут пойдет, и камбала, того и
гляди, может клюнуть по своей глупости.
Жорка-одессит снял со столба веревку, при помощи кото¬
рой баркас был привязан к причалу, а дедушка молча оттолк¬
нулся веслом от берега. Мы с Коськой примостились наносу.
Баркас медленно отошел от причала. Я смотрел через борт
в воду. Она была так прозрачна, так чиста, что все морское
дно, покрытое камнями и зелеными водорослями, просвечива¬
ло, как сквозь стекло. Я заметил на дне громадного краба.
Неуклюже переставляя свои рыжие клешни, он карабкался
на большой камень.
Внезапно рявкнул мотор, наш баркас задрожал, накренил¬
ся на одну .сторону и рывком устремился вперед. За кормой
пенилась, пузырилась зеленоватая вода, оставался широкий
след. Берег начал быстро отдаляться. Стоявший на мостике
Жорка-одессит усердно махал в воздухе фуражкой и что-то
кричал нам вслед. Мы все равно ничего не слышали, так как
мотор рокотал безумолчно...
Берег просто убегал от нас. Я уже видел перед собой вы¬
сокую кручу, на вершине которой одиноко стоял побуревший
от зноя каштан. За ним, словно в зеленом кустарнике, вид¬
нелся окруженный черешнями и акациями красный дом.
А ниже, под самой кручей, раскинулся рыбацкий поселок.
Вскоре я разглядел и дедушкину хату. Мне даже почудилось,
402

что на маленькой веранде, увитой диким виноградом, стоит
моя мама. И она машет рукой, как бы приветствуя нас.
Мне вдруг стало неловко, что я не разбудил ее. Ведь и она
могла поехать с нами в море, полюбоваться этой необык¬
новенной красотой. Но тут я вспомнил, как дедушка
говорил, что рыболовство — не женское дело, и сразу же
успокоился.
Я огляделся. Насколько глаз хватает — вода и вода. Про-
зрачная, зеленоватая, переливчатая. Так и хотелось во весь
рост выпрямиться, раскинуть руки и прыгнуть в бездонное
море вниз головой.
Мы все быстрее отдалялись от берега. Уже не было видно
морское дно, далеко позади остался и необитаемый остров,
на котором букашками казались Робинзон и Пятница...
В море, там, где по зеленому полю стлались неширокие
серебристые полосы, стояли на приколе рыбацкие лодки.
Коська говорил, что там, где неподвижно стоят в море лодки,
лучше всего рыба клюет. Рыбаки не станут где попало забра¬
сывать удочки. Они знают такие места, где рыба собирается
косяками.
На востоке все больше и больше краснело небо. Вокруг
становилось светлее и светлее. Приближался новый жаркий
день.
Наконец мы отъехали далеко от берега, развернулись и
оказались среди лодок и баркасов. Дедушка выключил мотор.
Баркас еще немного пробежал и завертелся на месте. Дедуш¬
ка вытащил из баркаса большой, покрытый ржавчиной якорь
на длинной веревке и, размахнувшись, бросил его в море.
Взметнулись в воздух брызги, вдруг вспыхнувшие в солнеч¬
ных лучах, как золотая россыпь. Оглянувшись, я увидел, что
из моря показался красный диск солнца.
Баркас, немного повертевшись, остановился. Дедушка
между тем перекликался с рыбаками, сидевшими в соседних
лодках.
— Берет?
— Берет, да не отпускает, Козьма Иваныч.
Оказалось, что не так просто удить в открытом море. Де¬
душка взял в руки удочку, на которую был намотан целый
клубок конского волоса, прицепил тяжелое грузило к концу,
где болтались не один, а три или четыре крючка, и бросил гру¬
зило за борт. Оно потащило за собой лесу, а та, разматываясь,
быстро исчезла в морской глубине. Мне стало не по себе: ведь
здесь, где мы остановились, должно быть, и дна нет. Но вот
леса перестала разматываться. Дедушка, неизвестно зачем,
403

подергал ее и только после этого начал вытаскивать ее об¬
ратно, на борт баркаса.
— Ого, — сказал он, — метров четырнадцать будет.
Надев поживу на крючки, дедушка забросил удочку в мо¬
ре и передал ее мне.
— Теперь, Даня, прислушивайся. Как только дернет, мо¬
тай наверх.
Дедушка -начал прилаживать свою удочку, а я, держа в ру¬
ках удилище, прислушивался: когда же дернет? Коська, еще
раньше закинувший свою удочку, неожиданно начал быстро
и ловко перебирать руками. Я, позабыв, что в моих руках
такая же лес^, ждал, что там у Коськи получится. Казалось,
что его леса бесконечная. Но вот в воде блеснула рыба, и у
меня даже дух захватило. Коська вытащил такого огромного
бычка, каких я за свою жизнь еще й не видел.
— Вот это кнут так кнут! — хвастался он. — А дернул
легонько. Я думал, что самый обыкновенный бычок, а тут
такая громадина. Посмотрите, дедушка.
Большой, головастый, черный, как. Пятница, бычок серди¬
то всплескивал хвостом, прыгал на дне баркаса. Озабоченный
Коська, блестя голубыми глазами, опять надевал поживу на
крючок. А у меня не дергало, и я сидел молча. Я чувствовал,
что мне никогда не удастся поймать такого бычка. Дедушка
похвалил Коську, закинул свою удочку и только тогда обра¬
тился ко мне:
— А у тебя как, Даня, не дергает?
— Не дергает, — говорю потупившись.
Дедушка взял из моих рук удочку и начал выбирать лесу.
Она не желала выходить на поверхность моря.
— Ого! — озабоченно воскликнул дедушка. — Зацепилось,
что ли?
Но вот леса начала поддаваться. Дедушка, загадочно
взглянув на меня, быстро заработал руками. Я смотрел в мор¬
скую глубину, туда, где таяла моя леса, и ждал, что произой¬
дет какое-то чудо. И оно в самом деле произошло. Поначалу
мне померещилось, что в морской глубине волчком заверте¬
лась дедушкина широкополая шляпа. Потом я сообразил, что
то блеснула серебряным брюхом огромная рыба. Я закричал
на весь морской простор «ура», а дедушка между тем бросил
на дно баркаса большую серую и плоскую, как блин, кам¬
балу. И, хотя дедушка, а не я сам вытащил эту рыбу, все
равно моей радости не было границ. Я вдруг почувство¬
вал себя настоящим рыбаком — таким, которого удача сама
ищет.
404

Удочка шла тяжело.

Теперь я ничего не слышал и не видел вокруг себя. Дер¬
жал в руках свою удочку и прислушивался: а ну, замечу ли
сам, когда дернет? Слух мой был до такой степени напряжен,
что в ушах звенело.
На баркас, хлюпая, лениво набегали маленькие волны, а
мне казалось, что море бушует, как во время шторма; это
мешало мне следить за своей удочкой. И все же я ощутил,
что рыба легонько ударилась о лесу. Словно электрический
ток пронзил мне руку, я сразу понял, что рыба уже на
крючке.
— Клюнуло! — воскликнул я и быстро начал тащить из
воды свою лесу.
Сердце мое трепетало, я переживал самые счастливые ми¬
нуты в своей жизни. Удочка шла тяжело; мне казалось, буд¬
то я поймал такую рыбу, что и баркаса для нее не хватит.
— Не торопись, Даня, — советовал дедушка, — а то удоч¬
ку запутаешь.
И вот, наконец, в воде блеснула рыба. Она в самом деле
была такой огромной, что я даже испугался. Но, когда я под¬
тащил ее ближе, оказалось, что это не одна рыба, а два бычка
вцепились в удочку. Теперь на моем кукане, за бортом барка¬
са, плавали уже три рыбы. Значит, морская чайка будет сыта.
Можно было только в одном сомневаться: сумеет ли она про¬
глотить похожую на сковороду, круглую, как дедушкина
шляпа, камбалу?
Время шло незаметно. Солнце уже поднялось довольно
высоко и разлилось золотой тропой посреди моря; в морской
синеве кружились и мелькали золотые мотыльки. Но я не за¬
мечал всего этого. Некогда было. Бычки и камбала, словно
соперничая, то и дело атаковали мою удочку. Надо было
только успевать вытаскивать их из воды.
Тут уж дело пошло! Если не я, то.дедушка, если не дедуш¬
ка, то Коська, но кто-нибудь обязательно вытаскивал рыб из
морской глубины. Правда, мне и Коське почему-то попадались
мелкие бычки, а к дедушке как бы сами напрашивались го¬
ловастые, чернобокие кнуты.
— Дедушка, а почему у вас такие большие?
— Ха! — фыркал дедушка. — Так я и сам, поди, не ма¬
ленький!
— Нет, наверное, потому, что вы рыбак?
— А ты что думал? Бычки, они своих знают.
И мне так хотелось поскорее вырасти, стать таким, как
дедушка, рыбаком, чтоб ежедневно выезжать в море и при¬
возить на базу полный баркас трепещущей рыбы.
406

— А вы с детства рыбачите, дедушка?
— Еще с пеленок, как только ходить научился, — шутил
дедушка,, сохраняя при-этом вполне серьезное выражение на
лице. — Усадит, бывало, отец в лодку, и — в море, чтоб дома
кушать не просил и матери не мешал. Вот так целый день и
качаешься на волнах. Качаешься, качаешься да и уснешь.
А то как же: тогда по-настоящему к делу приучали, не так,
как теперь. Есть у нас нынче такие, что и в двадцать лет за
холодную воду не берутся, только без штанов пляшут, как
тот чубастый, что в доме отдыха баклуши бьет.
Мы с Коськой рассмеялись. Нетрудно было угадать, о ком
именно говорил дедушка. Известно, что весь поселок высмеи¬
вает короткоштанного Ива, причислившего себя к иностран¬
ным туристам.
Неожиданно дедушка прервал наш смех:
— Смеетесь, а ведь никто из вас не знает, каким он сам
вырастет...
Я понял: дедушка в мой огород камушки бросает. Ведь о
Коське не скажешь так: он и кроликов кормит, и козу доит,
и что-то мастерит в сарае. А я действительно бездельничаю.
Все в школу да в школу. Моя мама так и говорит: «Твое дело,
Даня, — учеба, дело у тебя одно — школа». Но я не хочу
только в школу ходить. Я тоже буду рыбаком, как дедушка.
Спасибо чайке — это она надоумила меня заняться рыб¬
ной ловлей.
— Дедушка, я теперь каждый день буду вам помогать,—
пообещал я.
Дедушка загадочно улыбнулся, разгладил усы:
— Да ведь надо очень рано вставать, рыбачок.
В ДОМЕ ОТДЫХА
Пятница не обманул меня.
После обеда я отобрал в корыте связку самых мелких
бычков и пошел кормить чайку. Наверное, она уже проголо¬
далась,— ведь мы почти до часу дня рыбачили.
Как раз в то время, когда я собирался залезть на чердак,
послышался знакомый голос:
— Даня! А я ищу тебя.
Увидев Пятницу, я поначалу растерялся и не знал, что
делать: показывать или не показывать ему чайку?
Он спросил:
— Пойдем к моей маме?
407

И я понял: он пришел вовсе не потому, что интересуется
моей чайкой.
— Обожди немного, — сказал я ему, — покормлю чайку,
и тогда пойдем.
Пятница не только согласился, но и решил мне помочь.
Взобравшись на чердак, я подумал, что чайка очень обра¬
дуется моему приходу и побежит мне навстречу. Но вдруг она
отступила в угол, будто узнала Пятницу.
— Это тебя она испугалась, — говорю я ему. — Наверное,
запомнила, кто ей крыло перебил.
— А я крыльев не перебиваю, — с обидой в голосе возра¬
зил Пятница. — Это Робинзон из рогатки. А мне зачем? Не
видал я чаек, что ли?
После этого я отдал бычки Пятнице, а сам поймал чайку.
У нее, должно быть, болело крыло, так как она все время вы¬
рывалась и хотела ударить Пятницу своим длинным клювом.
Рыбу она проглотила молниеносно и осталась довольна,
однако отошла в сторону и недружелюбно взглянула на Пят¬
ницу.
— Ты в самом деле хочешь ее вылечить? — спросил он.
— Конечно! Вот увидишь, как она полетит над морем.
— Мало ли их летает... Хватит и тех...
Меня смущало пренебрежительное отношение Пятницы к
этим чудесным птицам. -Но у меня не было никакого желания
спорить. Я сказал миролюбиво:
— А я ее вылечу и повезу в Белоруссию. Тамошние ребя¬
та еще никогда не видели настоящей морской чайки.
Пятница пообещал:
— Когда будешь возвращаться домой, мы с Робинзоном
сколько хочешь чаек тебе добудем.
Мы не стали задерживаться на чердаке. Пятница все на¬
поминал, что ему уже пора идти к маме. Он спешил к обеду.
На высокую кручу вели деревянные ступени лестницы, по
обе стороны которой росли высоченный бурьян и кусты колю¬
чего боярышника. В бурьяне шуршали длиннохвостые зеле¬
ные ящерицы. Порой они даже выбегали на ступени и, тяжело
дыша, грелись на солнце.
От нечего делать мы с Пятницей начали считать ступени.
Их было много. Частенько попадались и поломанные. Мы их
предусмотрительно переступали, но считать не забывали. Ко¬
гда мы насчитали их свыше ста, с кручи послышались голоса.
Мы уже приблизились к пожелтевшему раньше времени каш¬
тану, который стоял над самым обрывом, и, перестав считать,
устремились наверх.
408

Надо было спешить к Павликовой маме. Она ожидала
сына в столовой.
— Ой, Павлик, дитягко мое, — запричитала она. — Ты,
наверное, кушать хочешь. Почему ты так поздно? Уже ниче¬
го не осталось...
Павлик обиженно фыркнул. Мать, подумав, пообещала:
— Постой, я сейчас вернусь.
Она и в самом деле скоро вернулась и сунула сыну в руку
что-то завернутое в газету.
— Покушай, сынок. Да смотри на ужин не опоздай...
— Ладно, — пообещал Пятница, схватив сверток.
Мы спрятались в кустах около дома и сели на траву.
Пятница развернул газету и жадными глазами уставился на
куски хлеба и холодную котлету.
— Угу, — мычал он, уплетая бутерброд. — Видишь, как их
кормят. Котлеты едят и еще недовольны!..
Мы притаились, так как вблизи послышались чьи-то шаги
и долетели слова:
— Стиляги, говорите? А по-моему, нужно их проще на¬
звать. Паразиты! — говорил кто-то сердитым голосом.—При¬
выкли за чужой счет жить. И у таких другие подростки учатся.
Так разве это не язва на теле народа? Посудите сами: моло¬
дой, здоровый, энергичный человек... Такому только работать
да работать... А он уже в дома отдыха стремится... И здесь
под какую-то идиотскую музыку пляшет...
Я догадался, что отдыхающие опять говорят про Ива.
— Родители... родители во всем виноваты... — послышал¬
ся певучий женский голос.
— Да, и родители виноваты,—согласился первый голос.—
Но с этим злом все общество должно бороться. Надо окру¬
жить паразитов всеобщим презрением и гневом.
Раздвинув густые кусты, я поглядел на тропу. Там стояли
пожилые отдыхающие.
— Я знаю отца этого Ива, — продолжал солидного возра¬
ста мужчина.—И никакой он не Ив — в метрике Иваном зна¬
чится. Окончил десять классов и бездельничает. Отец — кан¬
дидат наук, ему дали путевку, а этот наглец вместо больного
отца поехал в дом отдыха. Надо же ему где-нибудь забав¬
ляться. А мы все сквозь пальцы смотрим...
Отдыхающие, разговаривая, удалились, шаги их затихли.
Только первый голос еще раз донесся издалека:
— Как бурьян, надо таких выпалывать...
Павлик доел котлету, облизал губы и вдруг громко рас¬
смеялся:
409

— Так вот кто он такой, этот Ив. А еще задается... Ишь
какой! — Посмотрев на меня уже серьезно, Павлик горячо
добавил:-—А я никогда не стану паразитом. Никогда!
МАМИНЫ ЗАБОТЫ
Вы тоже любите слушать разговоры старших? Я очень
люблю. Особенно когда рассказывают о войне, о разных при¬
ключениях. И я до полуночи готов слушать дедушку и бабуш¬
ку, когда они вспоминают, как тяжело жилось людям когда-
то, до революции. Но не всегда мне нравятся разговоры
взрослых.
Вот хотя бы и сегодня. Только мы с Пятницей вернулись
из дома отдыха, как меня тут же позвала мама. Я хотел не¬
заметно взять свою удочку и улепетнуть к морю, а она оста¬
новила меня во дворе:
— Иди-ка сюда, Да-ня!
— Ну, что там еще? — спрашиваю. — Говорите, я и отсюда
услышу.
— Без разговоров!
Мамин голос становится похожим на папин, и я уже знаю:
лучше идти, когда зовут по-хорошему.
Неохотно подхожу к веранде. На пороге сидит тоненькая,
как былинка, Сана. Надвинув очки на нос, она и не смотрит
на меня — читает. За столом расположилась ее мама.
— Ну, что там? — спрашиваю хмурясь.
— Ты с тетей Надей здоровался?
— Здравствуйте!
— Ас Оксанкой? Видишь, какая она? Все читает... чи¬
тает...
С Оксанкой я не поздоровался. Еще чего не хватало —
с девчонками здороваться!
Мама, как видно, рассердилась на меня, так как сразу же
накинулась:
— И где ты только бегаешь, непоседа? Да ты погляди на
самого себя. Один нос торчит да скулы выпирают.
И уже к тете Наде:
— И как только он на белом свете еще держится, этот
мальчуган? Не ест, не пьет... Проглотит одну-две ложки чего-
нибудь и опять к морю. Спит час-два, не больше. Вчера лег
спать после двенадцати — уже кино нашел, пролаза такой! —
а проснулся вместе с дедушкой, до восхода солнца. Везла его
к морю, думала, что отдохнет, окрепнет хотя бы немного,—
410

ведь дохлый, прямо как засушенная тарань, — а он тут совсем
развинтился.
Такие разговоры взрослых никак мне не нравятся. Поэто¬
му я и молчу. Но вы не знаете, какая у меня мама. Уж если
она что-нибудь затеет — непременно своего добьется.
— А ну, иди поешь да полежи хоть с часок, отдохни.
Такой отдых, да еще в самое горячее для меня время, хуже
горькой редьки. И кто выдумал эти часы отдыха? Кто подска¬
зал матерям, что именно в то время, когда человек лежит, он
поправляется и укрепляет свое здоровье?
— Не буду я есть! Не буду спать!
— Будешь!
— Сказал — не буду!
Мама выпрямляется во весь рост. В глазах — знакомые
молнии. Я знаю: это — предвестники настоящей бури.
— И выдумают такое: спать... кушать... — разочарованно
бормочу я, а сам между тем уже направляюсь к столу.
Мама, подавая мне блины со сметаной, требует, чтобы я
съел все до одного... Затем она поворачивается к тете Наде.
И начинается более интересный разговор, чем предыдущий.
— Ох, и не люблю я мальчиков! — сердито говорит ма¬
ма.— Разбойники они, да и только. Девочки — совсем другое
дело. Вон твоя Сана уже часа три сидит, словом не обмол¬
вится. Все читает... все читает...
«Ну так и бери себе Сану», — думаю я, а сам в сердцах
все уплетаю блины со сметаной. Ну и вкусные же они! На¬
верное, я все блины съел бы, если бы вдруг не подумал, что
они и чайке могут понравиться. И я с полтарелки оставил
для своей птицы. Вначале хотел украдкой пробраться на чер¬
дак, но затем отбросил эту мысль. Если мама заметит, до¬
станется мне на орехи. Я, правда, не очень боялся, что мама
начнет ругаться, — просто стыдно было перед Саной. При¬
шлось пойти в комнату и лечь в постель. Но я твердо решил
не спать.
Впрочем, если бы я и хотел спать, разве уснешь, когда две
мамы рядом? Им кажется, что они тихо беседуют, почти ше¬
потом, но ведь я-то все слышу.
Тетя Надя очень довольна тем, что мама хвалит ее Сану.
— О да, она у меня хорошая девочка. Я так рада^.. так
рада... так счастлива. Что в нашей жизни самое дорогое?
Дети. Каждому хочется своего ребенка в люди вывести.
Взять хотя бы меня. Временами божьего света не вижу. И ра¬
ботаешь, и за доченькой смотришь, чтоб она и покушала во¬
время, и аккуратненькой была, и училась не хуже других...
411

— Но они же не хотят учиться... они же не хотят... Если б
я не сидела возле своего с лозиной, так, наверное, не вылезал
бы из двоек.
Ну и мама! Ну и выдумщица! Двойки! Для чего они мне,
те двойки?
Тетя Надя будто и не слышит, что мама говорит. Она все
хвалит свою Сану:
— Я свою ничем не нагружаю, только бы училась. В про¬
шлом году увлеклась она разными цветами да деревцами.'Все
копошится... копошится в том огороде. Уж я ее и просила, и
покрикивала на нее, а она знай свое: «Это нам по ботанике».
А к чему она, та ботаника, если ребенку приходится с мало¬
летства в земле копаться? Ведь никто не хочет своих детей к
работе приучать. Вон там у нас, по соседству, одна киевлянка
отдыхает. Может, заметила — такая толстая, и мальчик у нее
как подушка пуховая... Сана! Как зовут того толстячка, что у
Бузаментихи остановился?
Сана оторвала свои очки от книги:
— Чего?
— Как того мальчика звать?
— Ой, мама, да здесь же нет никакого мальчика! Здесь о
том, как один шпион прямо под снегом пролез на нашу терри¬
торию. Но его вот-вот уже найдут. До чего же интересно,
мама!
Тетя Надя оставила Сану в покое.
— Да уж читай! — И опять моей маме: —Так вот эта тол¬
стая киевлянка хочет музыканта сделать из своего бутуза.
Ежедневно заставляет его петь. Сама тянет, и он за ней. Го¬
лоса никакого, мяукает, мяукает, как котенок, а все-таки тя¬
нет... И что ж ты думаешь — выучит! Непременно певцом
станет.
— Чего-чего, а безголосых артистов хватает, — говорит
мама.
А я кричу из комнаты:
— И вовсе не певцом будет Асик, а музыкантом. На скрип¬
ке будет играть!
— Да уж спи! — прикрикнула на меня мама. — Пускай у
тебя не болит голова за Асика. Кем будет, тем и будет.
Я умолкаю. В самом деле, почему я должен из-за какого-то
Асика с мамой ссориться! Пусть он хоть на контрабасе играет.
Спустя некоторое время тетя Надя опять рассказывает о
своей Санке:
— Я так рада... так рада... Как принялась Сана за книж¬
ки, я будто заново родилась. Думаю: может, она хотя бы
412

учительницей станет или какой-нибудь секретаршей. И не бу¬
дет натирать мозоли на ладонях.
Мне просто смешно становится. Ну и разбирается же те¬
тя Надя в таких делах! Она думает, что учительницей легко
работать. Ого, пускай справится с нашим братом. Пусть
только наши тетради почитает. Мы же так пишем, что после
и сами не можем прочесть. А учительнице волей-неволей при¬
ходится проверять наши тетради.
А моя мама обо мне говорит, вздыхая:
— Мой муж хотел Даню в военное училище отдать, чтоб
офицером стал. Но я — ни в какую! Хватит того, что муж
офицер. А еще чтоб и сын? Да ни.за что! Это же анафемская
работа. Во-перЕых, офицер, как перекати-поле: сегодня тут, а
завтра там... Во-вторых, офицер будто заводная машина:
чуть свет встает и в полночь ложится. Да все в поле... да все
с солдатами... А если война? Даже подумать страшно. И что¬
бы я, имея всего одного ребенка, сознательно делала из него
военного? Дудки! Пускай учится. Пока есть возможность,
пусть учится. Сначала в десятилетке, затем в институте или
университете... Так и проучится до двадцати двух или трех.
А там вырастет, возмужает, окрепнет, выберет себе работу по
вкусу.
Во мне так все и забурлило. Что ж это, и я, как Сана, бу¬
ду всю жизнь корпеть над книгами? Дедушка будет рыбу ло¬
вить, папа солдат обучать, а я буду сидеть без дела? Разве
это жизнь?
Нет, не хочу я так жить!
Я чувствую, что ни мама, ни тетя Надя уже ничего инте¬
ресного не скажут. А солнце склоняется к западу. В такое
время хорошо бычки клюют.
— Мама, я уже выспался! — кричу.
— Выспался? — удивляется она.
Я выхожу из комнаты, протирая глаза кулаками:
— Выспался. Мне даже папа приснился.
— Ну иди поиграй с Саной.
— А я не хочу играть. Мне надо чайку кормить.
— Далась она тебе. Сколько труда, сколько сил тебе это
стоит. Лучше б книги, как Сана, читал.
Я уже смеюсь:
— Это для меня самое интересное. Я же ее, как доктор,
лечу, как повар, кормлю. Мне даже ребята завидуют...
Мама задумывается на минуту.
— Ну иди корми, только не бегай... Ведь до того похудел,
что папа тебя и не узнает...
413

Схватив удочку, я, как теленок, бегу, брыкаясь, к мо-<
рю. Пускай мама и тетя Надя спорят о том, кем я буду,
когда вырасту. А пока что я заядлый рыбак. И у меня свои
заботы...
КЕМ БЫТЬ?
Я научился вставать рано, одновременно с солнцем. Те¬
перь уже я и ложился, и просыпался, как дедушка. Стоит
ему открыть глаза и потянуться к трубке, как я уже на
йогах.
Сегодня дедушка сказал, чтобы я сам нес весло к барка¬
су. Это мне было по душе. Вот я и взялся за весло, а де¬
душка взвалил себе на плечи целую охапку пожелтевших
сетей.
Мы пришли на рыббазу так рано, что даже Жорка-одес¬
сит еще спал. Дедушка бросил сети в баркас, присел на борт
и вытащил из широкого кармана трубку.
— Ну как, Даня, полюбилось тебе море?
Еще как! Вот только сказать, как оно мне полюбилось, не
могу. Я все время про море думал и, казалось, столько мог
сказать о нем, а когда дедушка спросил, все слова разле¬
телись, как вспугнутая мошкара. И ничего толком не ска¬
зал в ответ, только головой покивал: полюбилось, мол, по*
любилось...
Да, море мне очень и очень понравилось. Ведь оно такое
синее-синее, такое безграничное, веселое... Я даже и не знаю,
с чем можно сравнить этот чудесный простор. Вот смотрю на
море и думаю: почему такая несправедливость существует на
свете? В одном месте столько моря, что и конца-края не вид¬
но; прямо-таки чересчур много. А в других местах не найдешь
даже залива морского. Если бы хоть немного этого моря —
ну хотя бы как до того белоснежного корабля — перелить в
белорусские леса! Эх, и обрадовались бы мои друзья-белору¬
сы, и удивились бы!
— Так, может, ты у нас навсегда останешься? — допыты¬
вался дедушка.
Я молчу. Над этим надо подумать. Конечно, остаться у
дедушки совсем не плохо. Правда, бабушка слишком придир¬
чива, и она, наверное, стала бы мне больше читать нравоуче¬
ний, чем дедушка. Зато какой дедушка у меня! Рыбак!
А какое море! А Коська! А кино бесплатное на сучьях
старой черешни! А морская чайка! Все это такое, что от него
414

трудно отказаться. Но ведь там, в Белоруссии, в военной части
мой папа. И мама туда уедет. Разве она может бросить папу
одного? Что он без нее будет делать?
Учтя все это, я решил:
—- Я лучше буду каждое лето к вам приезжать.
Дедушка будто и не слышит. Молча сосет свою трубку.
Только глаза отводит в сторону, словно что-то интересное уви¬
дел там, в море. Я понимаю — не понравился мой ответ де¬
душке. И я добавляю:
— Папа же один там остался.
Дедушка улыбается:
— Это хорошо, что за отца беспокоишься. Молодчина!
Я готов засмеяться от удовольствия: о ком же еще мне
беспокоиться?
— Кем же ты собираешься стать, когда вырастешь? —
снова спрашивает дедушка.
Вот так вопрос! Что тут ответишь?
Помнится, когда я был еще совсем-совсем маленький, мама
купила мне матросский костюм. Синяя рубашка и брючки.
И еще настоящая бескозырка. А на ней надпись «Шалун».
Я не знал тогда, что это слово написано на моей бескозырке,
и очень сердился, если меня называли шалуном.
«Неправда, я — моряк! Я — моряк!» — возражал я.
Еще тогда я решил, что, когда вырасту, непременно стану
моряком и буду водить корабли в море.
Позднее, когда уже немного подрос, я побывал в гостях у
своего второго дедушки — папиного папы. Тот мой дедушка
совсем не похож на этого. Этот рыбак, а тот — конюх в кол¬
хозе. Этот великан, а тот маленький-маленький. Даже стран¬
но, что он папин папа. Мой папа высокий, широкоплечий, а
дедушка тоненький, худущий. Может быть, потому, что ему
все некогда. Днем и ночью он ухаживает за лошадьми. Он и
меня водил на конюшню. Тогда я впервые увидел маленьких
жеребят. Я не знал, как их называют, но очень обрадовался
и, захлопав в ладоши, крикнул:
— Смотрите, дедушка, какие у лошади дети!
И, пока мы были в селе у дедушки, я каждый день ходил
с ним на конюшню. Если меня кто спрашивал: «Кем будешь,
Даня?» — я отвечал, не задумываясь: «Конюхом!»
Но конюхом я был недолго. Однажды папа повез меня и
маму на прогулку в настоящем автомобиле. Я сидел рядом с
шофером и держался одной рукой за руль. И не было границ
моей радости. Я понял, что нет ничего лучше на всем свете,
чем такие поездки в автомашине. И что может быть лучше
415

работы шофера? Представьте себе — всю жизнь, изо дня в
день, шофер водит машину; зимой и летом он путешествует из
города в город или от села до села. Это же не работа, а бес¬
прерывная прогулка.
— Буду шофером! — с гордостью говорил я Есем, кто ин¬
тересовался, кем я буду.
Какое-то время я был и танкистом, и летчиком. Это после
того, как папа показал мне настоящие танки и самолеты. А ко¬
гда подрос, все променял на работу киномеханика. Я так по¬
любил кино, что, казалось, днем и ночью смотрел бы картины.
И я решил: вырасту, так обязательно стану киномехаником.
Только киномехаником! Шутка сказать: всю жизнь бесплатно
смотришь кинофильмы.
Вскоре я и от этого отрекся. Я с большой охотой смотрел
фильмы, но у меня не было особого желания возиться с кино¬
аппаратом. Пускай другим кричат: «Рамку!» или «Сапож¬
ник!»
В это время я, по правде сказать, и вовсе не задумывал¬
ся над тем, кем мне быть. Как получится, так и будет. Разве
обязательно кем-нибудь быть? Но получается так, что
обязательно. Дедушка спросил и ждет ответа. И надо же
отвечать.
Я успел полюбить дедушкину работу, поэтому готов был
ответить, что стану рыбаком. Но было страшно: что, если де¬
душка высмеет меня? И я сказал неуверенно:
— Да кто его знает!..
Дедушка с удивлением взглянул на меня. В его серых гла¬
зах загорелся лукавый огонек.
— Вот тебе и раз ! А я думал, что ты на генеральский
мундир нацелился.
— Генералы все сплошь старые, — как бы оправдываясь,
ответил я дедушке.
— Это верно, — согласился он. — До генеральского чина
безусому не дотянуться. Генералом станешь, только когда по¬
седеешь.
Покуривая трубку, дедушка начал рассказывать:
— А я в твои годы уже хорошо знал, кем буду. И папа
мой, и дедушка мой рыбу ловили. Я им стал помогать, как
только первые штанишки надел. Так и вырос я, внучек, на во¬
де; на воде, как видно, и помру. Но главное —я не жалею,
что стал рыбаком. Если б дали мне еще одну жизнь, я бы и
ее прорыбачил. Ни на какую другую работу я это дело не
променяю.
Я слушал дедушку с интересом. Ведь и мне нравится море.
416

Не знаю, смогу ли я, подобно Жорке-одесситу, плавать на ко¬
раблях, но рыбу ловить сумею.
Дедушка между тем продолжал:
— А разве прежде так ловили рыбу, как теперь? Правда,
когда-то рыбы больше было, но попробуй взять ее один, да к
тому же и голыми руками. Бывало, ходишь-ходишь за ней, на
уху наловишь, а на хлеб — бог даст... На пояс уторгуешь, а
на рубашку уже и не получается. Это не то что теперь, когда
и сети фабричные, и сейнеры есть, и баркасы моторные. Да
еще и самолеты в море разведку ведут. Только пошла скум¬
брия или ставрида или, скажем, кефаль вышла из лиманов —
сразу же тебе шифровочку. А ну, мол, Козьма Иваныч, соби¬
рай свою бригаду, изволь рыбку ловить. Ого, есть у нас
теперь чем ловить. Да и умеем ловить — было бы только
что...
Я слушал дедушку затаив дыхание, словно он сказку рас¬
сказывал. Вот если б и мне пойти с дедушкой в море, где
по-настоящему рыбу ловят. Я бы и скумбрию, и кефаль
ловил.
Да я смог бы стать первейшим помощником у своего де¬
душки.
И я решился:
— Дедушка, а вы возьмете меня с собой в море?
Дедушка замолчал. Вытряхнул пепел из трубки и долго
вдаль смотрел, хотя там не было ничего интересного.
— В море, говоришь? Эх, не любит теперь молодежь мо¬
ря. Куда угодно рвется, а рыбку ловить не хочет. Простая,
мол, работа, без этого самого... как оно называется...
Мне стало неловко за всех, кто не любит моря. Из-за них
и меня дедушка, как видно, не решается брать на рыбную
ловлю. Но мне же так хочется в море!
— Ну что ж, — сказал, наконец, дедушка. — Если силь¬
но хочешь— возьму. Кто знает, может, и твое счастье тут...
на Черном море?
РЫБАК ДОЛЖЕН ХОРОШО ПЛАВАТЬ
Взрослые часто говорят: забот — полон рот. Я раньше ду¬
мал: как же это так получается? У меня хоть й уроков быва¬
ло много, а все-таки частенько не знал, чем заняться. И мне
непонятно было, почему у бабушки и мамы столько забот.
Теперь я знаю, что это значит. Вы только подумайте, сколько
у меня самого забот прибавилось! На чердаке ждет раненая
417

чайка. Коська возится со своим спутником, и я обещал ему
помочь. Пятница зовет меня в дом отдыха, потому что одно¬
му не хочется идти к маме. И надо узнать, какой кинофильм
будут показывать. А тут дедушка уже определенно решил
взять меня с собой на рыбную ловлю. Прямо хоть разорвись
на части.
Я уже готов был сразу, бросив все на произвол судьбы,
сесть в баркас да и умчаться с дедушкой в открытое море.
Но дедушка, дождавшись своих помощников, отправил меня
домой.
— Когда понадобится — позову, — сказал он.
Вернувшись домой, я увидел, что бабушка и мама уже
проснулись.
— Что это тебе не спится, Даня? — удивилась мама.
— А я дедушке помогал.
И мне было так радостно оттого, что я, как настоящий
рыбак, помогал дедушке. Я гордился тем, что не проспал
восход солнца.
Но моя бабушка совсем иначе это расценивала:
— Ох, этот анафемский дед, ему уже не терпится, он по¬
среди ночи ребенка будит! Сам, как оборотень, чуть подрем¬
лет да и спешит в море. И ребенка к этому беспокойному
житью приучает. Ну я и отчитаю его за это; уж я намну ему
чуб...
Мне стало жалко дедушку: ведь напрасно на него бабуш¬
ка нападает. Я говорю:
— Да меня дедушка и не будил вовсе. Я сам проснулся.
И сам весло к баркасу отнес.
— Вот так и поверю, что сам. Уж коли твой дедушка за¬
курит трубку да начнет бродить, кашлять, то и мертвый мо¬
жет проснуться.
Я пришел к выводу, что бабушка не скоро замолчит, и,
стараясь удивить ее чем-нибудь, сказал:
— А я, когда вырасту, тоже рыбаком буду.
Мама рассмеялась:
— А конюхом уже не хочешь?
Смеясь, она начала рассказывать бабушке про «лошади¬
ных детей».
Но бабушка не выслушала ее до конца. Она, как видно,
сама еще не наговорилась.
— Вот... вот... Если не конюх, то рыбак. Пускай уж он,
старый башмак, коли за всю жизнь ничему другому не на¬
учился, заманивает ту рыбу. А тебе, внучек, не о том надо ду¬
мать. Тебе учиться нужно, хорошо учиться, чтоб грамотным
418

стать. И, когда вырастешь, большим человеком будешь.
Самим директором, а то хотя бы заведующим каким.
Я невольно фыркнул. Ну и смешная у меня бабушка!
У нее так и получается, что мой дедушка — такой великан! —
маленький человек, а тот лысый директор из дома отдыха —
большой!
— А ты не смейся, Данило, — накинулась на меня бабуш¬
ка,— да послушай лучше, что старый человек говорит. Уж я
знаю... уж я кое-что повидала на своем веку... я понимаю...
Да ты хоть кушай побольше, а то уже ребра торчат из-под
рубашки. Как же ты вырастешь? Или хочешь быть таким, как
Фомка-пустомеля, которого и не видно из-под картуза?
Говоря так, бабушка поставила на стол розовые, пахучие
и просто кипящие в масле пирожки, жареную ставриду.
— А ну-ка, придвинься поближе к столу да порадуй ба¬
бушку. Что ж, я напрасно пекла тебе да жарила?
И хотя я совсем не собирался стать похожим на круглень¬
кого директора, однако же пожадничал: съел, не успев опом¬
ниться, все пирожки, так как они очень вкусные были, и тут
же принялся за рыбу.
— Ешь, ешь рыбку, — уговаривала бабушка. — А то в
рыбаки просишься, а рыбу кушать не любишь.
Пока я завтракал, мама ушла к морю. Увидев, что она ку¬
пается, я и сам бросил жареную рыбу, схватил удочку и убе¬
жал на берег.
Мама плавала в море. О, как она хорошо плавает сажен¬
ками! Надела на голову зеленую резиновую шапочку и нача¬
ла, как настоящий моряк, резвиться в воде. Ах, если бы и
мне так научиться! Попрошу маму, пускай научит меня...
А пока надо немного рыбы наловить для чайки.
Бычки клюют, сами на крючок лезут. На моем кукане
уже добрый десяток бычков, охота еще поудить, но мама зо¬
вет меня:
— Брось удочку, Даня, плыви ко мне!
— Сейчас, мама!
Видимо, ей надоело плавать одной. Вышла на берег, лег¬
ла на гальке и наблюдает за поплавком.
— Как твоя чайка, Даня?
— Ест рыбу так, что любо смотреть.
— Значит, поправится.
— А как же!
Мама немигающими глазами смотрит в море и о чем-то
думает. Мне очень хочется знать, что у нее на уме, но неко¬
гда спрашивать — бычки клюют. Мама сама говорит:
419

■— Я когда-то тоже хотела рыбачкой стать.
Я с удивлением смотрю ей в глаза. Не шутит ли?
Нет, мама не шутила. В ее больших серых глазах скво¬
зили задумчивость, нежность; в зрачках ласково отражалось
море...
— Почему же ты не стала?
Мне вдруг захотелось, чтоб и моя мама рыбачила. Тогда
уж наверняка никто не оторвал бы меня от моря. Я, как
дедушка, с детских лет ходил бы в море, помогал бы маме...
Мама вздохнула:
— Во всем твой папа виноват. Увез меня... Увез далеко¬
далеко от моря...
И странно — мама неожиданно рассмеялась. Затем схва¬
тила меня и, подбросив, усадила на плечи. Я выпустил из рук
удочку и завизжал. Она, не обращая внимания на мой визг,
отнесла меня в море и погрузила с головой в воду.
— А ну, плавай, рыбачок, плавай! — воскликнула она.—
Рыбак должен хорошо плавать, а ты по-собачьи плаваешь.
Вот так моряк. А ну, вместе со мной плыви!
И я забыл обо всем. Пусть поголодает немного чайка, пу¬
скай подождет Коська. Я должен научиться плавать. И я бу¬
ду плавать, как мама, как Жорка-одессит, что измерил уже
саженками все моря и океаны.
Я весело взмахивал руками, двигал ногами, выплевывал
изо рта соленую воду. И плыл. Плыл не хуже мамы. Вот че¬
стное пионерское — не хуже!
МОЖНО ЛИ ДРЕССИРОВАТЬ ЧАЙКУ?
Примостившись на старых сетях, я пристально слежу за
чайкой. Она до сих пор еще не привыкла ко мне. А ведь зна¬
ет, проказница, что именно я кормлю ее, не даю помереть от
голода. И все же удирает. Только появишься на чердаке —
она отступает, оглядываясь, в угол, словно я пришел не со
связкой бычков, а с острым ножом в руках.
Посреди чердака лежат бычки. Я жду, подойдет ли к
ним чайка. Сижу неподвижно, не сводя глаз с птицы. Она
долго стоит в полутемном углу, неторопливо перебирает клю¬
вом свои перья. Затем, как бы крадучись, выходит из угла.
У меня даже сердце замирает, когда я смотрю на нее. Какая
же она красивая, эта морская чайка! Высокая, на своих длин¬
ных, трехпалых желтых ножках с утиными перепонками.
У нее большая белая голова, толстая шея, круглые, словно
420

черные бусинки, и к тому же умные, любознательные и очень
добрые глаза. Мне кажется, что чайка что-то хочет сказать,
только не умеет. И я поневоле сам начинаю с ней разговари¬
вать:
— Глупенькая ты, чаечка! Не бойся, иди ближе. Разве
ты не понимаешь, что я твой лучший друг? Друг — пони¬
маешь? Тебя Робинзон из рогатки бах-бах! А я тебя лечу.
Пятница хотел тебя живьем своему Тузику отдать, а я
тебя спас. Ну что? Кто, по-твоему, лучше — Даня или Ро¬
бинзон?
Чайка ничего не отвечает, только смотрит на меня при¬
стально. Должно быть, она все-таки понимает, кто из нас
лучше. И она меня не боится, только не решается подойти
ближе. Она даже вышла на свет, я вижу ее серые глаза, го¬
лубоватые крылья, на которых как бы застыли капли мор¬
ской воды. Кончики крыльев у нее черные, острые. А клюв
большой, крепкий, похожий на турецкую саблю, которую я
как-то видел в музее. Он совсем желтый, только внизу вид¬
неются красные наросты.
— Чаечка, чаечка, чай... — зову я ее нежно-нежно. — Иди
ко мне, я тебе рыбки дам. А потом я тебя научу, кланяться
публике, приседать на одно колено, да еще и реверанс делать
крылом. Это ничего, что у тебя крыло перебито, оно быстро
заживет, я его вылечу. И будем мы тогда с тобой выступать
в цирке. Ты понимаешь, чайка? Ты видела когда-нибудь
цирк?
Я очень люблю цирк. Когда мы были за границей, я часто
ходил в цирк с папой. Приезжали артисты и к нам, в воин¬
скую часть, расположенную в Белоруссии. А как-то, когда из-
за границы вернулись, побывал я в московском цирке. Там
я Дурова с его зверьками видел. Как интересно! И чего толь¬
ко не вытворяют его звери и птицы! У него даже пеликаны
есть. А морской чайки все же нет.
Я смотрел на тех зверьков, а сам думал: вырасту и обяза¬
тельно дрессировщиком стану. Затем я долго дрессировал
нашего кота Дорофеича. Он у нас особенный кот. Огромный,
в медвежьей шубе и ленивый-ленивый. Мама говорит, что он
сибирский. Но все равно, у меня ничего не получилось, как у
дрессировщика. Дорофеич совсем не слушался. Я приказы¬
ваю ему прыгнуть через палку, а он будто и не слышит. То¬
гда я сделал из лозы колесо, думал, что Дорофеич сквозь
него будет прыгать. А он и на этот раз поленился. Я, рассер¬
дившись, взял в библиотеке книжку и начал читать о том,
как дрессируют зверей. Оказывается, дедушка Дуров учил,
421

что со всеми зверями надо обращаться ласково. Я уже ласко¬
во, не жалея времени, уговаривал Дорофеича, как вот сейчас
уговариваю чайку. Но Дорофеич—г вот лодырь! — не слушал
меня и, закрыв глаза, прикидывался спящим.
Пробовал я гладить его по спине. Он еще крепче смыкал
глаза и только мурлыкал от удовольствия. Он решительно не
хотел прыгать.
Хотел я научить его стоять на задних лапах. Пока дер¬
жишь крепко за передние лапы — он действительно стоит на
задних. Но стоит выпустить его передние лапы из рук, как он
тут же падает ка все четыре и... прыгает на диван.
Учил я его ходить на двух ногах. И вот, пока я веду его
за передние, идет, а как только выпущу их из своих рук —
сам, дескать, иди! — никак не хочет идти. Я уж и мясом при¬
манивал его — не помогало. Если поднесу котлету к самому
носу, непременно схватит. Если же подвешу ее к потолку,
чтоб сам поднялся на задние лапы и достал, будет целый
день голодать, бездельник, но и с места не сдвинется. Только
сердито мяукает: сними, мол, котлету с бечевки.
Вот тогда я и решил проверить, как повлияет на Дорофе¬
ича та дрессировка, которую не признавал Дуров. По приме¬
ру других дрессировщиков, я взял в руки прутик. Взял и го¬
ворю Дорофеичу сурово: «Эй ты, лодырь! Если не хочешь
быть битым, поднимайся быстрее на задние лапы и хватай
котлету зубами. Схватишь, так в награду еще две получишь.
Как премию. А если ты, котюга поганый, не исполнишь мой
приказ, я этим прутом спущу с тебя медвежью шубу». Что
же вы думаете? Повлияло это на него? Точь-в-точь как на
лодыря-двоечника просьба или объяснение учителя. Сощу¬
рился он, отвернул свою морду и даже не посмотрел на
прутик.
Ну я все-таки угостил его прутиком. Сжался он в ком,
уши прижал к голове, глаза сомкнул крепко-крепко и словно
врос в пол. Я его «дрессирую», а он — ни звука! Решил, на¬
верное, испытать мои нервы. Ну и ничего не вышло у меня.
Дорофеич выпрыгнул в окно и до самого вечера не появлял¬
ся. Я убедился, что дедушка Дуров писал правду, и понял,
что дрессировщик из меня не получится.
Только я не сразу прекратил дрессировку. На следующий
день я из бумаги и лоскутков старой материи изготовил для
Дорофеича генеральскую форму. Надел я на него узенькие
брючки с желтыми лампасами, на плечи натянул красный
китель с круглыми парчовыми погонами и желтой бахромой,
а на голову — высокую-высокую шапку из бумаги. Поставил
422

Дорофеича на задние лапы — не кот, а настоящий тебе На¬
полеон, только с усами. А усы роскошные: седые, как у ста¬
рого гренадера из тех, которых я видел в кино. Ну и смеш¬
ной же был Дорофеич в своей форме. Я водил его по дому,
а он стеснялся. Закрывал глаза, отворачивался и, судя по
всему, не хотел быть военным. Но, хотя Дорофеич и не поже¬
лал маршировать по доброй воле, я все равно показывал его
и маме, и папе, и многим другим. Все весело смеялись, а До¬
рофеич продолжал смущаться. А когда вырвался из моих
рук, то утащил на чердак всю форму, да и растерял где-то и
свой китель, и брюки, и высокую-высокую гренадерскую
шапку.
С тех пор я навсегда отказался от дрессировки зверей.
И вот теперь — морская чайка. Ну скажите, пожалуйста,
разве не интересно было бы, если б эта чайка в благодар¬
ность за то, что я ее лечу, выполняла мои приказы?
— Чайка, чаечка, иди, я тебе дам рыбки!
Не идет. Я зову еще и еще, — будто и не слышит. Ну
зря ты думаешь, что я тоже поленюсь,— я тебя сам
поймаю!
Чайка бегает быстро — ноги-то у нее длинные. То в один
угол, то в другой. Я даже шишку на лбу набил, наткнувшись
на стропило. Кое-как все-таки поймал ее в одном углу. А ко¬
гда поймал, она уже не вырывалась, сидела в руках тихо,
знала, что буду кормить.
Как же быстро съела она всех бычков! И, кажется, не на¬
елась. Но я умышленно так сделал. Я не выкладывал перед
ней всю рыбу. Добрая половина осталась у меня. Когда я
выпустил ее из рук, она побежала в угол. Тогда я достал
остальную рыбу из-под сетки, показал ее чайке:
— Чаечка, вот еще рыба. Иди, глупенькая, поешь!
Она жадно смотрит на бычков, но не подходит. До чего
же несообразительная птица! Можно ли такую дрессиро¬
вать?
Держа рыбу на кукане перед собой, я начал приближать¬
ся к чайке. Она поглядывает на рыбу и в то же время уди¬
рает. Нет, без дедушки Дурова я с этим делом не справлюсь.
А может быть, чайки вообще не поддаются дрессировке?
Я оставил рыбу около котелка с водой, а сам опять усел¬
ся на старых сетях. Спустя некоторое время чайка вышла из
темного угла, приблизилась к воде. С минуту постояла она
возле бычков, посмотрела на них довольно внимательно, но
есгь не стала. Я заметил, что она почему-то не берет бычков,
лежащих на чердаке. А воткнешь рыбу в клюв, она перевер¬
423

нет ее с боку на бок и проглотит. Не поднесешь к самому но¬
су— не возьмет сама. Уж очень она дисциплинированная.
Воду, однако, сама пила. Остановилась возле котелка,
ткнула свою кривую саблю в морскую воду, набрала ее пол¬
ный рот, как курица, запрокинула голову и проглотила. Это
продолжалось долго. Должно быть, ей нравилась морская
вода, и она смаковала ее. Но скорее всего, ей просто было
жарко, как и мне, на чердаке,
Вздохнув, я встал. Нет, наверное, ничего не выйдет из та¬
кой моей дрессировки. Не получится из меня дедушка Дуров.
Я вспомнил, что Коська ждет меня. Сегодня он столярни¬
чает в своей мастерской. И я, махнув рукой на свою непослуш¬
ную чайку, побежал в гости к Коське.
СЕМЬ РАЗ ОТМЕРЬ
У Коськи, как видно, дела не клеились. Он был сердит.
— Не мог позднее прийти? Или и твоя мама, как Асикова,
только то и делает, что кормит сынка?
Коська возился со своим «спутником».
Я долго рассматривал ящик, похожий на маленький голу¬
бятник. Наконец спросил:
— А почему без окошка?
Коська насмешливо фыркнул:
— Разве бывают окошки в ракетах? Там же все гермети¬
чески закрывается. Туда, брат, как попадешь, так разве толь¬
ко по телевизору увидишь, что делается снаружи. Я читал в
одной книге. Но для кота нет смысла ставить телевизор..- Все
равно он ничего не поймет. А если и поймёт что-нибудь, то не
расскажет.
Я согласился, что действительно коты-астронавты не нуж¬
даются ни в окошках, ни в телевизорах.
Коська продолжал мастерить «спутник», а коты смотре¬
ли на него укоряюще-сердитыми глазами. Мне стало жалко
ни в чем не повинных животных. И я сказал:
— Они могли б мышей ловить... гулять... Жалко же...
Коська обиделся:
— Жалко... Что ж, я их режу, что ли? Это же для науки,
понимаешь? Да у меня они вообще лучше, чем дома, живут.
Там им еще мышей надо ловить, чтоб кормиться, а у меня
они как в доме отдыха. Сиди себе, отдыхай и ешь свежих быч¬
ков. И живут они тут в коллективе, а так, сам знаешь, всегда
веселее. Ого! Да они здесь нисколечко не скучают...
424

Коська продолжал мастерить «спутник».

— Но все равно они как в тюрьме, — неуверенно возра¬
зил я.
— Подумаешь! В зоопарке не какие-нибудь кошки, сами
львы, да и тигры в клетках сидят. И не жалуются... А тут ко¬
ты, да еще для такого дела. Я же их для ученых готовлю...
— Ничего у тебя не выйдет, — сказал я. — Брось ты этот
«спутник», лучше голубятник сделаем.
Коська рассердился:
— Болтаешь! Лучше иди помогай.
Об этом я только и мечтал. Пока Коська строгал бруски,
я по его указанию должен был отпилить доску.
— Да смотри мне, — сурово предупредил меня Коська. —
Испортить доску нетрудно, а достать ее у нас труднее, чем
стопудовый камень с морского дна. Так что получше меряй.
Слышал такую поговорку: «Семь раз отмерь, один раз от¬
режь».
Я часто слышал эту поговорку. И отмерял даже не семь,
а десять раз. А когда отпилил доску, оказалось, что она на
два пальца короче, чем надо. По-моему, это не такая большая
беда — можно брусочком надставить. Но Коська так рассер¬
дился, что даже лицо его потемнело.
— Эх ты, мастер-ломастер! — ругнул он меня. — Теперь
где хочешь доставай доску!
Я растерялся. Где же я достану доску, если здесь, куда ни
посмотришь, все степь да море. Даже заборы везде камен¬
ные, не то что у нас, в Белоруссии. Вот оттуда, где папа слу¬
жит, я мог бы целый грузовик досок привезти. Если бы мне
туда смотаться...
— Туда... туда... Ты мне тут доставай! — Коська уже со¬
всем забыл, что мы друзья. Он прибавил еще более недоволь¬
ным тоном: — Понаезжают сюда всякие... Только вещи
портят...
— Так я же не нарочно...
— А мне что до того? Где хочешь, там и доставай доску.
У своего дедушки на чердаке поищи, там, наверное, есть.
Я вспомнил, что на дедушкином чердаке действительно ва¬
ляются доски. И, как видно, они совсем не нужны ему.
— Ладно, — говорю, — я у дедушки выпрошу. Дедушка
мне не откажет.
Коська еще больше рассердился:
— Вот еще, балда-балдович! Он выпросит! Да что он, твой
дед, маленький, что ли? Так он и дал доску. Смотри, он тебе
так даст, что до старости будешь помнить. Тайком надо
взять!
426

И в самом деле, для чего просить? Еще неизвестно, даст
дедушка доску или не даст, а незаметно взять проще всего.
— Ладно, — говорю, — можно и так добыть. Только вме¬
сте пойдем. Я достану, а ты отнесешь.
Коська немного поворчал, но все же согласился.
— Понаезжают всякие... — бормотал он всю дорогу.—
А ты страдай... И ходи за ними следом, как жеребенок за ко¬
былой...
Я полез на чердак, а Коська спрятался за домом. Я должен
был в окошко, что в крыше, выбросить ему доску. На чердаке
и впрямь нашлась самая подходящая. Я ее спустил на землю.
И как раз в ту минуту, когда я подумал, что уже все в по¬
рядке, случилось непредвиденное: Коську заметила моя ба¬
бушка.
— Ах ты, чертенок! — закричала она. — Мало тебе кота,
так ты еще и доски у нас воруешь! Я тебе, ворюга, ноги пере¬
ломаю! Сейчас же брось доску!
Я так и замер на чердаке. Вижу: Коська выбежал на ули¬
цу и улепетывает. Он так и не решился захватить с собой де¬
душкину доску. Оглянувшись, он издали увидел меня и погро¬
зился кулаком. А бабушка между тем орала на весь поселок:
— Ах, ты мне еще и кулаки показываешь?! Ты мне еще и
грозишься? Коли так, пойду я к твоей бабушке. Уж она про¬
учит тебя!
Я сел на кучу старых сетей, сжав голову кулаками. На
меня с сочувствием смотрела чайка. Ах, чайка, если бы ты
знала, как трудно человеку на этом свете! Особенно когда
хочешь сделать что-нибудь как можно лучше, а получается
совсем-совсем плохо. Беда, да и только...
Чайка молчала. А бабушка смотрела в окно и уже улы¬
балась.
Я - НАСТОЯЩИЙ РЫБАК
Моторка мчится по морской лазури. Дедушка, держа труб¬
ку в зубах, сидит на корме, управляет посудиной. Рыбаки си¬
дят на перекладинах, смотрят в море. Я же устроился на
носу и кажусь самому себе капитаном корабля дальнего
плавания.
Я ведь и домой не заходил, боясь с бабушкой встретиться.
Слез с чердака и — на рыббазу. А тут как раз дедушка в море
собрался.
— А, пришел все-таки, не опоздал!
427

— Пришел, дедушка.
— Ну, садись, внучек, в баркас, коли так. Вижу, что ты не
зря к нашему делу тянешься. Сейчас к ставникам пойдем.
И вот мы направляемся к ставникам.
Я их видел издалека. Еще удивлялся: что за такая дикови¬
на в море? Столбы, столбы, опутанные веревками и проволо¬
кой, а в конце какое-то сооружение из бечевки. Правда, я до¬
гадался сразу: это для рыбы. Но как она там ловится, та ры¬
ба, никак не мог сообразить.
Сегодня выдался чудесный день. Над головой знойное
солнце, а с севера дует прохладный ветер. Хотя он и не силь¬
ный, но такой свежий, что невозможно выдержать в тени,—
так и тянет на солнышко.
Море синее-синее, почти черное, и кажется отрезанным от
неба. А небо безоблачное и чуть розовое над горизонтом. На¬
ша моторка мчится туда, где посреди синего морского просто¬
ра лежит широкая зеленая полоса. Вот мы вошли в эту поло¬
су, и я увидел, что вода здесь чистая-чистая, как небо ранней
весной... Сквозь воду видно морское дно, и кажется, что, если
бы моторка остановилась, можно было бы сосчитать все кам¬
ни, в беспорядке разбросанные по дну морскому...
На баркас легко набегают маленькие волны, плещутся,
булькают, словно играя с моторкой. Вода такая заманчивая,
такая ласковая, что хочется сунуть в нее руку по самый ло¬
коть и бороздить ее, бороздить... Я, пожалуй, так и сделал бы,
но в тот момент, когда мне пришла такая мысль в голову, де¬
душка проговорил:
— Вот это и есть наш ставник. Нехитрая штука, а, смот¬
ри, рыба, какая поглупее, и ловится.
Я, забыв обо всем, смотрел, как навстречу нам бежит
таинственный рыбачий ставник.
— Это же все, внучек, требует огорожи. И скот держат за
огорожей, чтоб не разбегался или чтоб волк не утащил. Вот и
рыбу в огорожу ловим.
Мы очень близко подошли к толстым деревянным столбам.
Они были крепко вбиты в морское дно да еще укреплены с
двух сторон красно-желтой от ржавчины проволокой. На стол¬
бы была натянута густая сеть, точь-в-точь как та, что кучей
лежит у деда на чердаке. Она как бы делила море на две ча¬
сти и спускалась к самому дну.
Дедушка объясняет, и я постепенно начинаю соображать,
в чем тут дело. Оказывается, такая сеть тянется от берега да¬
леко в море, а в конце, на большой глубине, имеется сетяной
мешок — этакая все-таки хитрая штуковина. Рыба идет вдоль
428

берега, натыкается на преграду, поворачивает под сетью в
море и неминуемо попадает в мешок. А вход в него узенький,
и рыба, пройдя особую горловину, уже никак не может вы¬
браться из такого мешка. Тогда приезжают сюда рыбаки и
вытаскивают наполненный рыбой мешок из воды.
Пока дедушка рассказывал мне об этом, баркас подошел
к мешку. Мотор утих. Баркас зазертелся, закачался на вол¬
нах. Кто-то из рыбаков уже ухватился руками за деревян¬
ный столб.
Я внимательно смотрел на сеть, исчезавшую где-то в чер¬
ной морской бездне, пытался разглядеть там дно, проверить,
есть ли в мешке рыба, но ничего не мог обнаружить. Рыбаки
называли этот мешок «котлом», хотя он совсем не похож на
котелок, в котором бабушка варит вкусную уху.
Дедушка с другими рыбаками, перевалившись через борт
баркаса, начал вынимать из моря сеть. Она шла вверх тяже¬
ло, будто там, в морской бездне, кто-то вцепился в нее кривы¬
ми когтями. А может быть, в «котле» так много рыбы?
Некоторое время я наблюдал за работой рыбаков, а затем
и сам ухватился обеими руками за мокрую сеть. Она начала
подниматься быстрее. Я уже мог постигнуть, как сделан «ко¬
тел». Со всех четырех сторон — до самого морского дна —
стены из сети, а дно тоже застлано крепкой сетью. Зайдя в
«котел», рыба попадает в огромную ловушку. Теперь мы дно
«котла» тянули вверх. Но рыбы, видимо, не было, потому что
я, глядя в воду, ничего не видел.
И вдруг я просто встрепенулся от радости: в глазке сети
застряла крохотная рыбка — килька, точно такая же, как та,
которую мама подавала мне и папе вместе с горячей белорус¬
ской картошкой. Совсем маленькая рыбка; на нее дедушка и
рыбаки даже не посмотрели, а я так обрадовался, точно аку¬
ла или огромный сом попал в наши сети.
— Рыба! Рыба, дедушка! — закричал я.
Дедушка, сощурив глаза, мельком взглянул на кильку.
— О, если так, то мы с тобой не зря вышли в море.
И не поймешь моего дедушку, шутит он или говорит все¬
рьез. Впрочем, у меня не было времени размышлять. Потянув¬
шись немного в сторону, я вытащил из глазка сети рыбку.
Она была широкоспинной, упругой, зеленой сверху и сере¬
бристой с боков.
— Это будет моей чайке, — сказал я дедушке.
— Для твоей чайки, может, и вытащим, — равнодушно по¬
обещал дедушка.
А в это время на стенах сети живым серебром затрепета¬
429

ли новые рыбки. Поглядев в воду, я увидел множество зеле¬
ных спинок, — «котел» как бы закипел от этой кильки.
— Смотри, что-то, кажется, и попало! — с удивлением про¬
изнес дедушка.
— Похоже на то, что попало, — согласился кто-то из ры¬
баков.
Затаив дыхание я смотрел, как из воды поднималась сеть,
как все тревожнее суетились в «котле» мелкие рыбки, как все
больше и больше рыбок запутывалось в густых глазках сети
и как вся эта мелюзга безнадежно трепыхалась, пытаясь осво¬
бодиться.
Прошло еще несколько минут, и вода в сети покрылась пу¬
зырьками, как во время дождя; казалось, кто-то насыпал в
сеть несметное количество серебряных монет и перемывает
их в зеленой морской воде. Рыбаки неторопливо приблизили
к сети борт баркаса; умело вывалили рыбу на дно судна. Рыб¬
ки пружинисто запрыгали в баркасе, да так, что в глазах за¬
рябило.
— Смотри, и впрямь килька пошла, — сказал дедушка.
— Может, и скумбрия да ставрида появятся, — с надеж¬
дой в голосе отозвался один рыбак.
— А что ж, может и появиться, — согласился дедушка.
Снова опустив сеть на дно моря, дедушка включил мотор.
Наш баркас, быстро обойдя вокруг «котла», подошел к сети
с другой стороны. Здесь был точно такой же «котел». Теперь
я уже разбирался в рыбацком деле и сразу же ухватился за
сеть, помогая рыбакам вытаскивать ее из моря. Меня уже не
удивляла первая запутавшаяся в сети рыбка. Напротив, хотя
теперь было вдоволь кильки, мне показалось, что ее не так
уж и много. Могло быть гораздо больше. И я, точно так же,
как и дедушка и другие рыбаки, молча опускал сеть на мор¬
ское дно, не выражая своего восхищения уловом. Подумаешь,
вытащили несколько центнеров кильки! Вот если бы это была
скумбрия или хотя бы ставрида — тогда другое дело. И я уже
жил надеждой, что вслед за мелкой килькой пойдет стреми¬
тельная, веселая, как свет радуги, скумбрия, а за ней еще
более крупная, головастая ставрида. Дедушка говорил мне,
что скумбрия мчится в море с бешеной скоростью, потому что
на нее охотится хищная пеламида.
Вынув рыбу из второго «котла», мы поплыли вдоль берега
туда, где виднелся еще один ставник. Теперь я чувствовал се¬
бя уже настоящим рыбаком, уже ничему не удивлялся, молча
сидел на носу баркаса и старался во всем походить на де¬
душку и его друзей- Я уже знал: рыбаки хотя и веселые, шум-
430

ливые люди, но во время рыбной ловли они немногословны.
Быть может, они боятся распугать рыбу в море? Или каждый
из них, так же, как и я, мечтает о том, что вот вдруг вытащит
из моря «котел», в котором окажется не мелкая килька, а
скумбрия, да еще в огромном количестве? А то еще интересно
было бы поймать черноспинного дельфина. Я уже не раз ви¬
дел, как дельфины играли в море, прыгая с волны на волну,
словно становясь на цыпочки, чтобы взглянуть, что там де¬
лается на берегу.
Но и в третьем «котле» — лишь килька, да еще попало
штук десять крупных ставрид. И ни одного дельфина.
Наш баркас заметно осел в воде. А когда вытряхнули и
третий «котел», в баркасе оказалось столько рыбы, что из чет¬
вертого она и не поместилась бы у нас. Да, наверное, четвер¬
того ставника и не было.
Солнце давно зашло, на море упали вечерние сумерки, и
дедушка решительно направил нашу моторку к берегу.
На рыббазу вернулись поздно. Здесь нас встретили работ¬
ницы с плетенными из лозы корзинами. Они начали разгру¬
жать баркас, а мы с дедушкой, усталые и счастливые, побре¬
ли домой. Дедушка нес весло, а я в мешочке из старой сетки —
кильку моей чайке на завтрак.
Только тогда, когда мы подошли к дедушкиной хате, я,
взглянув на высокую кручу, где светились окна дома отдыха,
вспймнил, что там уже закончилась демонстрация кинофиль¬
431

ма. И мне совсем не было жалко, что я пропустил его. Ведь я
не какой-нибудь бездельник, а настоящий рыбак. И, как ры¬
бак, я должен быть человеком степенным, рассудительным.
Незачем часто бегать в кино, да еще сидеть на старых череш¬
нях. Тем более, что того самого «Мистера Икса», которого
сегодня показывали в доме отдыха, я уже не раз видел... Сле¬
довательно, надо идти спать... Спать!
КОНЕЦ ПЯТНИЦЫ
Правду сказал однажды папа: нет в мире ничего постоян¬
ного. И в самом деле, собрался утром в море — надо было
чайке бычков на обед наловить, — а навстречу Робинзон и
Пятница. Только Робинзон уже не Робинзон. Без лисы, без
лука и стрел, даже без рогатки, но зато с черной повязкой на
глазах. За ним шел унылый Пятница, вытирая кулаками
слезы.
— Я даже голову смолою намазал...
— Дурак, потому и намазал.
Увидев меня, Робинзон и Пятница перестали спорить.
— Ага, это хорошо, что я тебя встретил, — сказал Робин¬
зон таким тоном, словно он только и мечтал об этой встрече.
Я ждал, что он еще скажет.
— Будешь моим двойником, — заявил Робинзон, вообра¬
зив, как видно, что я запляшу от радости, услышав эти слова.
— Каким двойником?
— Я уже не Робинзон. К черту Робинзонов — это же
старая песня. Я теперь мистер Икс. Видишь, какая у меня
маска?
Маска действительно была как настоящая. Из дырок, про¬
деланных в черной шелковой ленте, выглядывали серые бле¬
стящие глаза Робинзона, а ниже виднелся короткий, облуп¬
ленный нос.
— Быть все время в маске — такова моя судьба, — затя¬
нул Робинзон. — Ты понимаешь: я буду тренироваться, а по¬
том попрошу маму повести меня в настоящий цирк. Думаешь,
что не смогу? Да я по канату буду ходить, на стуле буду си¬
деть под куполом. И все время в маске. А ты будешь моим
двойником. А ну, подойди ко мне, встань рядом. Вот видишь:
мы одинакового роста и похожи друг на друга. Итак, полу¬
чай маску.
Говоря так, мистер Икс вынул из кармана черную ленту с
прорезями для глаз и мгновенно натянул на мое лицо.
432
14

— А ну посмотри, Пятница, есть у нас сходство?
Пятница с завистью смотрел исподлобья, ковырял в носу
и молчал.
— Язык себе откусил? — прикрикнул на него Робинзон.
— Похожи, — со вздохом, но послушно ответил Пятница.
— Как две капли воды?
— Как две...
Мистер Икс остался доволен:
— Ну вот и хорошо. Значит, так: когда я буду чем-нибудь
занят, вместо меня будешь появляться ты, Даня. Понял?
Пятница жалобно поморщился.
Я решительно снял маску со своего лица.
— Не хочу быть двойником. И вообще, некогда мне с ва¬
ми играть. Я теперь рыбак.
Мистер Икс даже рот разинул от изумления:
— Как это — рыбак? Да я же тоже... Если хочешь, вместе
пойдем в море.
Тут Пятница отозвался с надеждой в голосе:
— Слава, возьми меня в двойники. Я пойду, куда только
прикажешь...
Мистер Икс, казалось, не слышал его. Он меня уговари¬
вал:
— Да это же не обязательно тебе все время в маске хо¬
дить. Это только когда я буду занят.
— Все равно не хочу, — упрямо заявил я.
В отверстиях маски злобно блеснули глаза новоявленного
мистера:
— Ну и ладно! Подумаешь, еще и нос задирает! Другого
двойника найдем.
Пятница все еще не терял надежды:
— Ну возьми меня! Я все время буду в маске ходить.
— Отстань от меня! — озверел мистер Икс. — Побыл Пят¬
ницей, и хватит. Пойди смолу со своей морды смой. Тоже мне
красавец!
Мистер Икс отправился в поселок, играя черной запасной
маской. Растерянный Пятница чуть было не расплакался.
Мне стало жалко мальчишку. Судя по всему, Павлик высоко
ценил дружбу. Ведь он готов был заплакать оттого, что по¬
терял ее.
— А ты не унывай, Павлик, — сказал я Пятнице, зная, что
его роль окончена. — Пойдем лучше со мной рыбу ловить.
Бывший Пятница приободрился:
— Я сейчас... сейчас... только за удочкой сбегаю.
— Давай вместе пойдем.
15 Библиотека пионера, т. V
433

Павлик снова почувствовал себя счастливым. Заглядывая
мне в глаза, он не мог успокоиться.
— Славка — хороший мальчик, — восторгался он своим
неблагодарным другом, — только очень шальной.
— Какой?
— Это моя мама так называет его. Он такой, что у него
сегодня одно, а завтра другое. То он Робинзоном был, а те¬
перь уже тем... как его... А то он был еще и тем, что по дере¬
вьям лазит... Ну, Тарзаном... И телефон мы с ним проводили
от кручи до самого моря. Он такое вытворяет, что ого-го!
— Он с тобой дружит только тогда, когда ему помощник
нужен.
Я хотел было сказать: «Холуй нужен», но не стал обижать
Павлика.
Он мне очень нравится. Робинзон тяжко оскорбил товари¬
ща, но Павлик все же верен прежней дружбе. Да и то надо
учесть, что не каждый из нас согласился бы вымазать себя с
ног до головы липкой смолой лишь для того, чтобы угодить
Робинзону.
Павлик уныло смотрел в землю. Он понимал свою роль
в той, прежней, дружбе и начинал испытывать стыд.
— Но мне и самому было интересно. Разве так плохо быть
Пятницей? — сказал он наконец.
Павлик жил в маленьком домике посреди поселка. Долж¬
но быть, в поселке не было воров, а скорее всего мама Павли¬
ка была уверена, что на ее имущество никто не польстится,
и никогда не запирала дом.
Павлик затащил меня к себе. Мы вошли в низенькую, но
очень чистую комнатку, стены которой были оклеены яркими
плакатами, рекламирующими кинофильмы. Здесь была и Ан¬
на Каренина в длинном черном платье, с густой черной вуа¬
лью на лице, и тореадор, дразнящий красным плащом страш¬
ного быка, и Гулливер, между ног которого, как под огром¬
ной аркой, проходили парадно одетые войска короля
лилипутов...
— Это я все на память себе взял, — похвалился Павлик.
В углу стояла широкая кровать, застланная белоснежным
покрывалом, а над ней висел портрет смуглого моряка.
— Это мой папа, — гордо произнес Павел.
Схватив свою удочку, он вышел из комнаты. Мы, не раз¬
думывая, вдвоем отправились к морю.
— Ты в самом деле хочешь со мной дружить? — дрожа¬
щим голосом спросил меня Павлик.
— А почему бы и нет?
434

— Но ты еще с Коськой дружишь.
— А разве нельзя еще с кем-нибудь дружить?
Павлик опустил голову.
— Это потому, что я маленький?
— Да что ты! Мы все должны дружить. Понимаешь? И ты,
и я, и Коська, и даже мистер Икс.
— Мистер Икс не любит дружить со всеми.
— Ну, это не по-пионерски. Пионеры должны дружить.
— А я еще не пионер, — глухо произнес Павлик. — Я толь¬
ко в третий перешел. Но не думай, что я маленький. И я очень
сильный. А смелый — так это просто ужас! Я ничего не боюсь,
вот увидишь. И если хочешь, то мы и рыбу будем вместе ло¬
вить, и чайку кормить. Ты не думай, что я взаправду хотел ее
собаке отдать. Да ни за что на свете! Я сам не люблю, когда
какую пташку обижают. Но Робинзон — ты же знаешь,
какой он шальной! — решил поохотиться. Вот так и слу¬
чилось. А ты увидишь, что я не такой, как он. И вовсе не
маленький...
Павлик заикался, давился словами; как видно, он хотел
убедить меня, что может быть искренним и верным другом.
Он, должно быть, больше всего боялся одиночества. Поэтому
так ценил дружбу и не мог жить без нее...
Мы подошли к морю.
— Ладно, — сказал я. — Мы будем все время дружить.
И чайку будем вместе кормить. До тех пор, пока не вы¬
лечим.
Черное, вымазанное смолой лицо Павлика расплылось в
счастливой улыбке.
РАДОСТНОЕ СООБЩЕНИЕ
И вот мы снова идем с дедушкой в море. Теперь я уже на¬
стоящий рыбак. Мне все ясно, что будем делать и как будем
делать.
Со мной, на носу баркаса, Павлик. Ах, и славный же он
мальчуган! Он так подружился со мной, что и на шаг не от¬
ступает от меня. Куда я, туда и Павлик. А главное — моя ба¬
бушка довольна нашей дружбой. «Павлик — хороший маль¬
чик,—говорит она. — Он ни кошек, ни собак не обижает, и
такой вежливый. Поздоровается, если встретишь на улице, да
еще и фуражку снимет». Ей не нравилось только то, что он
такой черный. Узнав, что он вымазался смолой, превратившей
круглолицего, чубатого Павлика в Пятницу, бабушка долго
435

бубнила, ругая Робинзона, а затем начала отмывать мнимого
«дикаря» теплой водой. При этом бабушка говорила: «У тво¬
ей мамы столько работы, что некогда ей, бедняге, даже за
сынком посмотреть. Да и то сказать, нелегко одинокой жен¬
щине жить»...
Затем мы с ним ходили в дом отдыха, и Павликова мама
прикинулась, что не узнала сына. (А может быть, и в самом
деле не узнала?) «Кто же тебя надоумил, Павлик, помыться?
Или ты, как Пятница, уже разжалован?»
— А ну его, этого Пятницу, — махнул рукой Павлик. —
Я уже не дружу с Робинзоном. Он уже не Робинзон, а этот...
Скажи, Даня, дто теперь Робинзон?
Когда мы с дедушкой собрались в море, Павлик тоже по¬
просился в баркас. Дедушка сначала не хотел его брать, но
Павлик так просил и смотрел на дедушку такими умоляющи¬
ми глазами, что даже мне стало его жалко. И я поддержал
его:
— Дедушка, Павлик хороший! Он очень любит рыбачить,
и он все время один. Возьмите его, дедушка.
Дедушка улыбнулся, неизвестно для чего потеребил усы:
— Ишь какая круговая порука! Вы что ж, подружились,
или как? Ну, молодцы. Это правильно — надо поддерживать
товарища, помогать ему. А то какой же ты, к примеру, друг,
если товарища в беде оставляешь?
И вот Павлик сидит рядом со мной, расцветая от счастья.
Прищуренными глазами смотрит он в морскую даль и ни на
минуту не умолкает:
— А у меня нет дедушки. И бабушки нет. Никого нет. Вот
если бы и мне такого дедушку, как у тебя.
— У меня и еще один дедушка есть, — похвастался я.
Павлик вздохнул.
Мы не успели опомниться, как к нашему баркасу подле¬
тел настоящий военный катер. За рулем сидел молодой мо¬
ряк, а рядом с ним — пограничники в зеленых фуражках.
Я знал, что мы с мамой живем теперь у самой границы.
И уже не раз видел, как то вечером, то утром проходят по¬
граничники с автоматами. Часто их сопровождает большая
собака — очень умная и дрессированная. Я всегда завидовал:
мне бы такого щенка!
На катере был не простой пограничник, а офицер. Я сразу
же — по звездочкам — определил: старший лейтенант. Черня¬
вый, загорелый, он стоял посреди катера, вытянувшись, как
часовой, и ни разу не пошатнулся. Тут же, как и офицер, за¬
стыл солдат-пограничник.
436

Только когда катер подошел совсем близко к нашей мо¬
торке, старший лейтенант, подавая через борт руку моему де¬
душке, поздоровался и спросил, улыбаясь:
— Как улов, Козьма Иванович?
— Ничего, не жалуемся, товарищ Малимонов. Вчера
немного взяли и сегодня думаем кое-что взять. Надеемся,
что скумбрия пойдет, — понизив голос, как бы для того,
чтобы не услышало море, с таинственным видом ответил
дедушка.
— Да, уже пора и скумбрии появиться, — согласился стар¬
ший лейтенант. — Закурим?
— Спасибо, у меня свой — крепенький.
— А вы попробуйте наших флотских.
— Разве что для интереса...
И к портсигару старшего лейтенанта потянулись руки ры¬
баков. Он щедро одарил всех. Катер и наш баркас между тем
вертелись на месте.
— А у вас как? — Дедушка пристально взглянул из-под
тяжелых бровей на старшего лейтенанта.
Офицер глубоко затянулся папиросой, окинул прищурен¬
ным взглядом горизонт, сказал неторопливо:
— У нас, как всегда, Козьма Иванович: стоим на страже,
смотрим в оба...
— Дело такое, — согласились рыбаки. — Надо смотреть...
Старший лейтенант немного помолчал, подумал. Я почув¬
ствовал, что не зря, совсем не зря он к нам подъехал. Он по-
чему-то волнуется, хотя и не выдает своего волнения. Что,
если враги хотят на наш берег выползти?
И я сам внимательнее посмотрел в море: нет ли там чего-
нибудь подозрительного? А старший лейтенант и на самом
деле сказал дедушке:
— Посматривайте и вы, Козьма Иванович!
Глаза дедушки стали суровыми:
— Тревожно?
— Ничего такого особенного, но почему-то вертятся по¬
близости. Одним словом, есть подозрения.
— Добре, товарищ Малимонов. Мы яе дремлем.
Старший лейтенант сказал что-то мотористу, и военный
катер внезапно вздрогнул, запыхтел, зарокотал, взволновав
позади себя воду. Дедушка оттолкнулся веслом от катера.
Старший лейтенант откозырял.
— Желаю здоровья! — крикнул он.
— Будьте и вы здоровы!—так же громко ответил дедуш¬
ка, глядя вслед удаляющемуся катеру.
437

Катер помчался в синее море, а мы с Павликом пере¬
глянулись. Павлик, наверное, тоже понял, о чем шел раз¬
говор.
— Слышал? — спросил я тихо.
— Ты про нарушителей? — переспросил Павлик. Оказа¬
лось, что он не такой уж и простак. — У нас не пройдут! У нас
их сразу возьмут за жабры.
Я не знал, что это значит — «возьмут за жабры», но дога¬
дался, что речь идет о нарушителях границы, которым здесь
не поздоровится, если они не уймутся.
— Уже скольких шпионов он поймал, — подмигнул Пав¬
лик в сторону моего дедушки. — Сам министр ему благодар¬
ность прислал.
Я слушал, разинув рот. Так вот какой у меня дедушка!
Я думал, что он обыкновенный рыбак, а он у меня герой.
И, смотри ты, не признается!
И я пристал к дедушке:
— Дедушка, расскажите!
— О чем тебе рассказать, внучек?
— Ну... как вы шпионов поймали.
— Шпионов? — удивляется дед.
— Ага!
— Есть о чем говорить... Да разве я сам? То мы все вме¬
сте. А как же... Известно, внучек, что кто к нам с мечом, тот
от меча и того... Понял? Уже все знают: пойдет к нам враг,
так назад не вернется.
Эх, не то говорит дедушка, не то... «Все вместе»... Но по¬
чему же, если так, Павлик подмигивает? Не хочет, мол, де¬
душка рассказывать о себе.
Наша моторка в это время уже приблизилась к первому
ставнику. Ну, ничего, я еще упрошу дедушку. Ночью, когда
спать ляжем, он мне все расскажет. В этом я нисколько не
сомневаюсь...
На этот раз в «котлах» было еще больше рыбы. А в одном
из них — кроме кильки, много ставриды.
— Значит, пошла рыба! — весело перекликались друг с
другом рыбаки.
Когда мы возвратились на базу, дедушке сказали, что его
уже ждет радостное сообщение.
— Шьо я вам говорил? — тараторил Жорка-одессит.—
Телеграмма получена! Целый табун рыбы идет, а вы рассуж¬
даете...
Мой дедушка как бы помолодел даже, получив такую те¬
леграмму.
433

Я ИДУ В МОРЕ
В эту ночь никто в нашей хате не сомкнул глаз. Как толь¬
ко мы с дедушкой вернулись домой, бабушка тут же наки¬
нулась:
— О, уже притащились! Посмотрите на них, порадуйтесь!
— А что такое, старая? Какая тебя муха укусила?
Бабушка всплеснула руками:
— Вы слышали такое? Еще меня и муха укусила! Сам изо
дня в день тащит ребенка в море, морит голодом, истощает,
а меня еще и муха укусила! Скоро мальчик ноги протянет, а
ему хоть бы что...
— Да что вы, бабушка! Я же совсем не устал.
— Еще бы — силач этакой! Одни кости торчат.
— Что вы, бабушка! Это же у меня мускулы! Вот попро¬
буйте.
Я воинственно сжал кулак, согнул правую руку. Мой мус¬
кул стал твердым как камень. Но бабушка не пожелала
испробовать мою силу. Дедушка ошарашил ее своим при¬
казом:
— Хватит ораторствовать, готовь сумку. В море идем. Ры¬
ба пошла...
Бабушка даже присела от удивления:
— Скумбрия?
— Ясно, что не кефаль.
Дедушка по-настоящему сердился на бабушку. Даже не
смотрел ей в глаза.
— Значит, надолго уйдешь? — спросила она.
— Разве я знаю, какой улов будет?
Бабушка немного помолчала, а затем опять пристала к
дедушке.
— Ну и привычка у человека! Как ветер влетел, и готовь
ему сумку. Не мог дня за три предупредить. А теперь как я
буду ту сумку готовить?
— Не ворчи, старая. Откуда ж я мог знать, что рыба пой¬
дет?
— Смотри на него! — еще больше загорелись серые ба¬
бушкины глаза. — Ты не знал. А я загодя должна все знать
и обо всем подумать?
Дедушка равнодушно махнул большой мозолистой рукой:
— А ты не думай, не заботь себе голову. Нечего в сумку
положить — и так обойдемся. В море идем, не в пустыню.
Но бабушка не могла угомониться: ее, как видно, на кри¬
вой не объедешь.
439

— Ты мне, старый башмак, не напускай туману в глаза
и не задирай нос. Ишь какой, уже и слова ему сказать нельзя,
уже он и надулся, как индюк!
Затем бабушка обращается к маме:
— Ох, Оксанка, и намучилась же я с ним! Ох, и нагоре¬
валась. Уже я и молчу, уже и воды набираю в рот, — все рав¬
но хоть круть-верть, хоть верть-круть, а он выведет тебя из
терпения.
Моя мама только улыбается: она-то хорошо знает, кому из
них невтерпеж стало...
— А вы не беспокойтесь, мамуся, я сейчас соберу папе
все, что ему надо..
Только теперь я сообразил, что дедушка надолго отправ¬
ляется в море и что начнется настоящая рыбная ловля. И мне
так захотелось пойти вместе с ним, тем более что я уже ры¬
бак, потому что дважды вытаскивал рыбу из «котлов», да и
пообещал дедушке, что стану рыбаком.
— Мама, — говорю я решительно, — я тоже поеду с де¬
душкой.
Мама удивленно взглянула на меня. И ответила она суро¬
во, как всегда в таких случаях, когда надо было в чем-то ре¬
шительно отказывать:
— Товарищ Даня! Вы, кажется, беретесь не за свое дело.
Вам что, на берегу тесно?
— Вот и тесно! — говорю я. — Вот и тесно! И все равно я
пойду с дедушкой. Правда, дедушка?
Дедушка будто и не слышал меня. Я понял: он не возра¬
жает, но, как видно, не хочет ссориться с бабушкой и мамой.
И я начал отстаивать свое право:
— Что я, гулять сюда приехал, что ли? Что я, на берегу
должен отлеживаться да бутербродики кушать? Я не хочу,
как Асик, я хочу дедушке помогать. Все равно я поеду с де¬
душкой.
— Ишь какой рыбак!—улыбнулась мама.
А бабушка опять напустилась на дедушку:
— Вот до чего доводит твоя наука. «Садись в баркас, вну¬
чек», — передразнила она дедушку. — Разбаловал мальчуга¬
на! И когда уже ты, старый, начнешь думать над тем, что
делаешь...
Я чуть не заплакал. Я уже понял, чем это может кончить¬
ся. Дедушка готов был взять меня, но что он может сделать,
если бабушка и мама не разрешают?
— А кто ж твою чайку будет кормить? — спросила, явно
колеблясь, мама. — Она же помрет с голоду.
440

Я на минутку задумался. Чайка и впрямь может погиб¬
нуть... Но ведь у меня есть друзья...
— Павлик за чайкой посмотрит.
Как тут возразишь? Мама растерялась и сказала де¬
душке:
— В самом деле, папа, возьмите и меня с Даней. Я сама
так давно уже не была в море.
Дедушка радостно улыбнулся в усы, а бабушка всплесну¬
ла руками:
— Ты в своем уме, Оксана? Приехала к маме погостить,
да и катнула в море!
— А разве она только к маме приехала? Может, она и к
папе?
Бабушка и сердилась, и дедушку отчитывала, и маму от¬
говаривала, но ничего не помогло: мы твердо решили отпра¬
виться с дедушкой в море. Тогда бабушка сказала:
— Ну, то пускай хотя бы Даня дома останется.
— Ни за что! — запротестовал я.
Бабушка, что-то бормоча, начала готовить нам еду в до¬
рогу, а я побежал к Павлику.
Он еще не спал. Как раз вернулась с работы его мама, и
он вместе с ней ужинал. Я сказал ему, что иду с дедушкой в
море.
— Я с тобой! — с готовностью откликнулся Павлик.
Тогда я немного схитрил:
— Я просил дедушку, чтобы он и тебя взял, но он отка¬
зался, сказал — в другой раз.
Павлик захныкал:
— Всегда так... Если только что-нибудь, так Павлику и
нельзя...
Мне стало жалко друга. И я сказал ему:
— Но мы все равно не могли бы вместе уехать.
Павлик вопросительно взглянул на меня исподлобья:
— Почему так?
— Потому что чайка помрет с голоду. Ее же кормить
надо!
Павлик на минуту задумался.
— Что верно, то верно, — согласился он наконец. — Чай¬
ку кормить надо.
И, глубоко вздохнув, добавил решительно:
— В таком случае — езжай, я присмотрю за чайкой.
— Ты настоящий друг, Павка. Этого я никогда не забу¬
ду,— горячо поблагодарил я его.
Павлик не мог уснуть. Он пришел на берег моря, к рыбба-
441

зе, откуда почти в полночь отчалил наш баркас. Он энергично
махал мне рукой. Но мы так быстро отдалились от берега, что
маленькая фигурка Павлика скоро потерялась, растаяла в
темноте.
Я НИЧЕГО НЕ БОЮСЬ
Вам приходилось когда-либо путешествовать морем? По¬
среди ночи, далеко от берега, на настоящем рыбацком мо¬
торном баркасе. Когда и берега не видно, и нет поблизости
никаких судов, и лишь далекие-далекие огоньки в темноте на¬
поминают о том, что где-то позади остались земля, сонный
поселок и ворчливая бабушка.
Я крепко прижался к маме. Она прикрыла меня платком,
привлекла к себе, и мне было так тепло-тепло и так хорошо.
Я вижу дедушку — не дедушку, а только его крупную фигуру
на корме, заслонившую собой чуть ли не половину небосво¬
да. Над дедушкиной головой мерцают звезды, синеет высокое
небо.
За бортом плещут и ударяются о дно баркаса морские
волны, за кормой шипит вода, воздух пропитан терпким за¬
пахом моря, рыбы и водорослей. Баркас мелко дрожит, пока¬
чиваясь на волнах, и летит вперед, в ту таинственную даль,
где небо сливается с морем, где даже самые большие мор¬
ские корабли кажутся игрушечными. А каким маленьким бу¬
дет казаться завтра днем, если кто посмотрит с берега, наш
небольшой рыбацкий баркасик! Наверное, бабушка, при всей
зоркости ее взгляда, не сумеет разглядеть нас на таком рас¬
стоянии в море.
И все же я ничего не боюсь! Со мной дедушка и мама.
И я прижимаюсь к маме не потому, что мне страшно, а пото¬
му, что очень приятно ощущать, как нежно она привлекает
меня к себе. Она меня очень любит — я это знаю. Хотя она
об этом и не говорит, но я все равно знаю. Она любит меня
даже тогда, когда рассердится, когда гонит от себя и го¬
ворит: «Убирайся вон, скверный, непослушный мальчишка»...
Добрая она у меня и очень ласковая...
И сейчас я. забываю обо всем на свете, потому что моя
мама Оксана рядом. Я слушаю, как плещется море, дышу
пахучим морским воздухом и смотрю в небо. Я читаю его,
как книгу. Этому тоже научила меня мама. И я знаю, что семь
больших ярких звезд называются Большой Медведицей. Если
через две крайние звездочки провести ровную линию, то она
укажет на яркую Полярную звезду. Мама говорит, что По¬
442

лярная звезда всегда стоит на одном месте и поэтому мы
знаем, где север.
— Дедушка, мы на восток идем? — спрашиваю я.
— А ты не спишь, Данило? Ишь какой рыбак. Спи, вну¬
чек, спи!
Мне совсем не хочется спать, но я умолкаю. Пускай де¬
душка думает, что я сплю. Но я не буду спать. Ведь я впер¬
вые так далеко от берега. Разве можно спать? Вот приеду к
себе в Белоруссию, приду в школу и начну рассказывать о
своем ночном путешествии. Мне будут задавать вопросы.
И что же я отвечу? Скажу, что спал все время?
Нет, этого со мной не случится.
Мы с мамой сидим посреди баркаса на широкой скамье.
Рыбаки приютились на дне и о чем-то тихо беседуют. Они,
наверное, курят, так как попахивает табачным дымком.
Мама тоже не спит — сидит тихо, думает. Я знаю, о ком
она думает. О папе... И я не ошибаюсь. Через минуту она об¬
ращается к дедушке:
— Саша опять написал.
Саша — мой отец. Он пишет маме и мне если не ежеднев¬
но, то во всяком случае через день.
— А-а... — тянет дедушка, прикидываясь равнодушным.—
И что ж он там пишет? В гости к тестю не собирается?
— Как видно, не собирается, — со вздохом отвечает
мама.
За бортом по-прежнему плещет море, сердито ударяясь о
дно баркаса.
— Да сейчас и не до гостей, — спустя некоторое время
продолжает дедушка. — Нелегко им, нашим воинам. В Афри¬
ке какая заваруха продолжается. Да и повсюду человек из
неволи рвется, а колонизаторы не хотят ему свободу дать.
Читал я, да и по радио слышал, что капиталисты никак не
хотят угомониться. Значит, и нам всем нужно быть начеку...
Сердце у меня наполняется гордостью. Вот я еду морем.
Вместе с дедушкой, с мамой. А бабушка на берегу осталась.
Второй мой дедушка — тот, что в колхозе, — за лошадьми
ухаживает. И везде у нас так тихо и так хорошо. Такое ясное
и высокое небо. И такие ясные, ласково мигающие звезды.
И эту тишину, этот покой оберегает мой папа. И еще тот стар¬
ший лейтенант Малимонов, которого мы с дедушкой встрети¬
ли в море.
— Мама, — шепнул я, — а ты знаешь, что морем шпионы
к нам пробираются?
Мама вздрогнула.
443

— Это ты спросонья, Даня?
— Нет, мама, я не сплю. Спроси дедушку.
И мне вдруг захотелось послушать о том, какой герой наш
дедушка и как он уже не одного шпиона в море выловил.
— Расспроси дедушку, — подсказал я маме,— пускай он
про шпионов расскажет.
Однако дедушка не стал рассказывать; более того — он
даже рассердился на меня:
— Спи уж, внучек. Ишь какой выдумщик!
— Но вас же предупреждал старший лейтенант.
— Меня же предупреждал, не тебя...
Я замолчал. Ведь это же правда, что мне старший лейте¬
нант ничего не говорил.
На востоке, там, где небо обнимается с морем, стало свет¬
лее. Зарделось высокое небо, а звезды стали еще крупнее, и
мигали они чаще. Я вспомнил, что как раз в такое время, на¬
верное, где-то в небе мчится спутник, и начал пристально
смотреть вверх. Порой мне чудилось, что звезды срываются
со своих мест и летят нам навстречу. Но тут же я сообразил,
что это баркас покачивается на воде, оттого и звезды зака¬
чались...
Мама, должно быть, подумала, что я уснул, крепче при¬
жала меня к себе, укутала мои ноги платком.
— Уснул рыбак...
Я чуть было не прыснул со смеху. Однако сдержался.
Пусть думают, что я сплю. А я все равно не буду спать, я все-
таки еще раз увижу спутника в небе.
— Боюсь я, папа, — вдруг сказала мама, обращаясь к де¬
душке,— за Даню боюсь.
Я так и замер от неожиданности. Вот тебе и раз! Почему
это мама боится за меня? Один я, что ли, в море вышел?
— Я никогда не забуду, как фашисты убивали детей...—
говорит мама.
— Ну, это уже не повторится, — уверенно отвечает дедуш¬
ка.— Не позволят теперь им разгуляться. Да и у нас силы
хватит. Самую горячую голову остудим.
У меня на сердце все спокойнее становится... все спокой¬
нее. Я вполне согласен с дедушкой. Да и мой папа убежден,
что никому теперь не позволят новую войну начать...
— Наши спутники вон вокруг Земли летают, — говорит
дедушка.
Я порывисто поднимаю голову:
— Где спутники?
Мама кладет мне на голову теплую руку.
444

— Спи, сынок, спи спокойно. Сегодня спутник не будет ле¬
теть над Одессой.
И я вспоминаю: в газете, в самом деле, ничего не говори¬
лось о спутнике. Значит, я напрасно жду его. А небо тем вре¬
менем совсем посветлело, на море стало еще виднее; должно
быть, короткая летняя ночь заканчивалась. И, поняв, что на¬
ступает конец ночи, я вдруг почувствовал, как что-то легло
мне на глаза, сомкнуло веки. Это утренний сон одолевал ме¬
ня. И я уже не стал сопротивляться. Напротив, я с удоволь¬
ствием поплыл ему навстречу. Через минуту мне почудилось,
что я вовсе не в рыбацком баркасе, а сам, как корабль, раз¬
резаю грудью высокие морские волны. Не знаю, сколько я мог
бы так плыть и куда бы заплыл, если бы вдруг не налетел на
подводный камень. Я весь затрясся, почувствовав, что столк¬
нулся с какой-то твердью.
Проснувшись, я увидел, что наступило утро; солнце уже
всходило, а наш баркас пристал в это время к берегу.
Перед нами возвышалась крутая каменистая гора.
СТАВРИДА
Ловить в море рыбу не очень трудно. Достаточно только
пожелать, и каждый может стать рыбаком.
Вот хотя бы и мы с мамой. Я никогда не был рыбаком, а
мама выходила с дедушкой в море еще когда была малень¬
кой, как я теперь... Но вот мы с мамой уже стали настоящими
рыбаками.
Я думал, что мы будем ловить рыбу посреди моря, там,
откуда не видно земли, где видишь только небо. Мне даже
хотелось попасть в открытое море, в такое место, где только
вода и вода... Но мы рыбачили у берега.
Мы остановились в конце узкого мыса, что далеко высту¬
пил в море. Морские волны подмыли крутой берег, высокая
круча висела над самой водой. Если взобраться на ту кручу,
наверное, покажется, что пристали мы к небольшому, вкли¬
нившемуся в морской простор полуострову.
У подножия кручи, почти у самого берега, рыбаки соору¬
дили огромный сетяной «котел». Он очень похож на те «кот¬
лы», которые находятся недалеко от поселка, только этот со¬
всем-совсем возле кручи.
Не верилось, что в этот подводный загон попадет хотя бы
одна рыба. Да разве же она так глупа, что и не заметит ло¬
вушки? Рыба хорошо видит, а вода в море чистая. Кроме то¬
445

го, море безграничное, простор для рыбы необозримый, вот и
жди, пока она. наведается в эти места! Но, когда я высказал
свои сомнения дедушке, он уверенно проговорил:
— Море большое, а все-таки наш котел рыба не обойдет.
Дедушка долго объяснял мне, почему рыба добровольно
придет в нашу ловушку. Рыба ходит в море большими табу¬
нами, от которых отделяются табуны поменьше. Они, как раз¬
ведчики, мотаются по всему морю и подходят близко к бере¬
гам. Этот полуостров, выходя далеко в море, преграждает
путь рыбе. Море тут глубокое, и рыба совсем близко подхо¬
дит к берегу, поэтому ставник и делают не вдали от него, а
просто под кручей.
Я верил дедушке, но все еще сомневался: что, если раз¬
ведчики не захотят подойти к нашему берегу?
До чего же удивительна рыбная ловля! Ночью мы с мамой
спали в баркасе. Дедушка с рыбаками залез на самую вер¬
шину кручи. Утром мама готовила в большом черном котле
рыбацкую уху. Мы наспех завтракали. Все мы ожидали появ¬
ления рыбы, а ее все не было.
После завтрака мы с мамой тоже взобрались на кручу.
Здесь, в удобном, исхоженном людьми ущелье, сидел кто-то
из рыбаков. Он пристально смотрел вниз, в воду. Дедушка го¬
ворил, что отсюда можно увидеть, когда в «котел» войдет ры¬
ба. Я не знал, шутит дедушка или правду говорит. Но это
было похоже на правду, иначе зачем на круче дежурят ры¬
баки, не отрывая глаз от воды?
Я сам долго смотрел в море. Оно лежало внизу тихое, спо¬
койное, иногда чуть-чуть вздыхало, бросая на берег малень¬
кие волны. Ближе, возле берега, море было черное, бездон¬
ное, наверное, здесь на самом деле была неизмеримая глуби¬
на, а немного дальше переливались зеленые и серебристые
полосы. Они то расширялись, то сужались, незаметно меняя
цвета. Я уже успел заметить и убедиться, что морской про¬
стор никогда не бывает одинаковым. Посмотришь на море
через час, и оно уже совсем не такое, как раньше было...
Я смотрел с кручи в воду и удивлялся: неужели отсюда мож¬
но увидеть рыбу? Да еще и на большой глубине!.. Нет, дедуш¬
ка, наверное, подшутил надо мной.
И, посидев с полчаса в рыбацком «гнезде», я пошел по от¬
мели в степь. От меня не отставала и мама.
Отмель была каменистая. Ранней весной, говорил дедуш¬
ка, здесь росла трава, но к середине лета она уже успевала
высохнуть. И только дальше, там, откуда уже почти не было
видно моря, встречались полынь, донник и еще какие-то су-
446

ховатые цветы без запаха. Мама собирала лучшие из них, а
я присматривался к норкам сусликов. Здесь их очень много.
Суслик такой комичный! Желтый, полосатый или серый, он
встанет на задние лапки, как столбик, и смотрит. Смотрит,
да еще и посвистывает. А начнешь приближаться, он момен¬
тально нырнет в норку, как рыба в воду. Я пытался пред¬
ставить себе, какую ловушку можно поставить для этих
сусликов.
Мысли мои разогнала мама. Она собрала большой букет
полевых цветов, села на камень и запела. Нежно, нежно пе¬
ла она про казака, что уехал за Десну. Я знаю: она по папе
тосковала. Она всегда так: только начнет думать о папе, так
и запоет. Мне очень хочется слушать мамину песню, но я не
люблю, когда она грустит.
— Гей, гей, мама! — зову я ее. — Давай не будем грустить.
Мама все же допела свою песню, затем немного подумала
и сказала:
— А что там наш Саша делает?
Моего папу вообще зовут Александр Степанович, а мама
называет его Сашей. Я и сам называл его Сашей, пока был
маленьким, а теперь стесняюсь.
— А что делает, — отвечаю, — танки по танкодрому го¬
няет! Разве ты не знаешь, что папа делает?
Мама вздохнула, понюхала колючие полевые цветы, не¬
много помолчала и проговорила:
— Гоняет, Даня. А наверное, и ему хотелось бы вот так
в степи погулять или рыбу половить.
С далекого берега долетел до нас голос. Мы с мамой сразу
заметили: нам сигналят шляпой. Зовут, значит. Я знал —
не напрасно зовут. Покинув маму, я пулей полетел к морю.
Из-под моих ног разбегались во все стороны толстые
суслики.
Прибежав на кручу, я увидел, что около «котла» суетятся
рыбаки. Дедушка что-то кричал, одна моторка уже подходи¬
ла к «котлу». Приглядевшись, я увидел, что «котел» закрыт.
Я знал со слов дедушки, что закрывают выход из «котла»,
поднимая опущенную на морское дно сеть, только тогда, ко¬
гда в него зайдет рыба. Но рыбы я не видел.
Чуть не разбившись на крутом каменном спуске, я сбежал
к морю. Волны нежно плескались о камень, шипели, пени¬
лись.
— Дедушка, что случилось?
Дедушка озабочен, суров, но, вижу, радостно взволнован,
потому что глаза его блестят и смеются:
447

— Ничего особенного, внучек. Смотри лучше — сам уви¬
дишь.
Моторки приблизились к «котлу»; рыбаки, выключив мо¬
торы, перевалились через борт и начали вытаскивать наверх
густую, мокрую сеть. Я стоял над самой водой и пристально
смотрел в глубину. Мне казалось, что вода в глубине все
время меняется: то светлеет, то темнеет, как будто куда-то
течет.
Старательные рыбаки торопливо поднимали сеть, но пока
не было никаких признаков того, что в «котле» есть рыба.
И я, разочаровавшись, уже готов был отойти от берега. «Так
она и заберется в «котел», — думал я про рыбу. — Нашли
дуру! Должно быть, кому-нибудь почудилось, когда с кручи
смотрели».
Но вдруг на воде всплеснулась рыба. Она мелькнула се¬
ребряным боком, как молния. И теперь я уж ни в чем не
сомневался. Мне захотелось обнять своего дедушку, расце¬
ловать за то, что он у меня такой мудрый.
Теперь я видел, что рыба просто кишела в «котле». И не
какая-нибудь мелкая килька, а большая, настоящая рыба.
Она вертелась в огромном сетяном мешке; как видно, искала
выхода и, не находя его, с отчаяния то бросалась в морскую
глубину, то всплывала на поверхность. Казалось, что-то ги¬
гантское, сердитое и опасное попало в наши тенета.
Рыбаки, время от времени перекликаясь между собой, изо
всех сил тащили вверх мокрые сети. Дедушка все подавал им
команду. Подошла мама. Вместе со мной она зачарованно
смотрела на рыбаков.
И вот стало невозможно дальше вытаскивать сеть — в
«котле» было столько рыбы, что она тащила его на дно. Рыба
уже не суетилась, она просто встряхивалась, вздымая густые
брызги, отчего казалось, что вода кипит. Рыбаки вооружи¬
лись большими, сделанными из сетки черпаками и начали
быстро вынимать ими из воды рыбу. Каждый раз они до са¬
мых краев наполняли черпаки серебристой рыбой. Она сопро¬
тивлялась, блестела в воздухе, летела на дно баркаса. Мне на¬
чала помогать мама. Мы быстро вычерпали всю рыбу и на¬
грузили ею целых три баркаса.
Это была ставрида. Вся, как на подбор, зеленоспинная,
серебристобокая. Она смотрела на меня сердито выпученны¬
ми глазами и прыгала, прыгала....
Когда один из баркасов приблизился к берегу, я, не заду¬
мываясь, и сам, взяв свободный черпак, начал выхватывать
рыбу из кипящей воды.
448

Когда сеть опять опустили на морское дно, дедушка при¬
казал:
— А ну, Оксана, собери рыбы на уху. Остальную — на
базу!
Мама занялась ухой; баркасы с рыбой отошли в море, а
мы с дедушкой взобрались на кручу, в рыбачье «гнездо», что¬
бы следить, не появится ли, на наше счастье, новый косяк
ставриды.
ТЕНЬ ОТ ОБЛАЧКА
Вы видели, как в море идет табун рыбы? Не видели? А я
видел.
В тот день уже ни одна рыба не зашла в наш ставник. Как
я ни всматривался в море — оно меняло цвета, но рыбы не
посылало. Оно становилось то синее, то светлее, зеленые по¬
лосы то сужались, то ширились вдали. И едва заметные бе¬
лые гребешки то появлялись, то исчезали, и все море то сли¬
валось с небом на горизонте, то отделялось от неба тонкой
голубой полоской.
Мы сидели в рыбацком «гнезде», и дедушка объяснял
мне:
— Когда косяк рыбы будет идти с моря, то обязательно
натолкнется на этот каменный выступ. Начнет обходить его
и попадет в котел.
— А как мы увидим?
— Увидим. Лишь бы только пошла рыба.
— Да разве видно на такой глубине?
— Увидишь.
Дедушка загадочно улыбался, не сводя глаз с моря. Но
время шло; мама успела сварить уху и принести нам на кру¬
чу; прошел обед, полдень, а рыба не появлялась. Солнце скло¬
нилось к западу, зажгло золотым заревом море, с полей
подул ветерок, с моря повеяло запахами водорослей. На
горизонте появился белоснежный великан-корабль. Он, ка¬
залось, застыл на одном месте, но я все-таки заметил, что он
увеличивается, а крохотные черные точечки на его боках
превращаются в круглые оконца.
Дедушка' разговорился. Он рассказывал о море. О том,
какое оно нежное, ласковое. Как оно умеет приласкать чело¬
века, накормить и убаюкать на своих волнах. Но не всегда
оно так ласково. Оно бывает и сердитое, недоступное, безжа¬
лостное и скупое. Тогда не будь дураком, не рвись в откры¬
тое море. Оно ничего не даст, а забрать может даже послед¬
449

нее — то, что человеку дороже всего, без чего он и не чело¬
век...
— Море, как и жизнь, — словно с самим собой рассуждал
дедушка, дымя трубкой и не отводя глаз от моря. — Оно раз¬
ными сторонами поворачивается к человеку. Вот посмотри:
живем тихо, спокойно, небо у нас чистое, звездное, спутник
вокруг Земли летает... А что нас ждет впереди? Ты — малень¬
кий и только из книг кое-что знаешь, а мне, Данило, самому
пришлось не раз беду испытать...
Дедушка до самого захода солнца, а затем уже, пока со¬
всем не стемнело, рассказывал мне о своей жизни. И о том,
как он воевал с врагами еще во время гражданской войны,
в отряде Железняка, — того самого матроса Железняка, о ко¬
тором в песне поется; и о том, как после разрухи рыболовец¬
кий промысел в Черном море налаживал; и как в Отечествен¬
ную войну партизанил в одесских катакомбах. Я слушал де¬
душку затаив дыхание.
— А вы, дедушка, самого Железняка видели?
— Вот как тебя, внучек.
Я немало книг прочел о партизанах. И не раз снилось мне,
что я, обвешанный гранатами и патронами, ходил с партиза¬
нами непролазными лесами, прокладывал в пущах тропы и
дороги. Я слышал во сне, как надо мной шептались вековые
сосны, видел, как над моим лесным шалашом склоняли гу¬
стую листву ветвистые дубы. Но я, хотя и читал об этом, все
же не мог себе представить, как это партизанят под землей.
А выходит, что дедушка и под землей партизанил.
— Испортили мы крови фашистам, во веки веков не за¬
будут,— говорил дедушка. — Ни днем, ни ночью покоя им не
давали. Они сверху, на земле, сидят, а мы под землей. Ого,
попробуй тут, фашист проклятый, спокойно спать, если под
самой твоей кроватью, может, партизан сидит. А мы всегда
появлялись, когда нас не ждали. И, бывало, такой шум под¬
нимем в городе, что небу жарко.
Дедушка задумчиво щурит глаза, смотрит куда-то в мор¬
скую даль.
— А фашисты боялись ходить в катакомбы?
— Ходили, мерзавцы. Со страхом божьим, с оглядкой,
но ходили. Заваливали выходы, выкуривать нас пробовали,
даже ядовитые газы пускали. Да ведь катакомбы без конца
и начала, все выходы не завалишь и всех партизан
не перебьешь. Одного убивали, а пятеро новых приходило.
Вот так, внучек, жизнь к нам самой плохой стороной пово¬
рачивалась.
450

Солнце — красное, круглое, большое — начало тонуть в
море. Я смотрю на дедушку, вижу, как у него золотятся боль¬
шие длинные усы, как бьется на смуглом виске синяя жилка*
как задумчиво светятся дедушкины глаза, и не смею переве¬
сти дыхание. Так вот какой у меня дедушка! Друг матроса
Железняка, партизан Отечественной войны и знаменитый ры¬
болов. Кто еще может похвастать таким дедушкой? Ах, если
бы и мне таким, как дедушка, вырасти! Чтобы и рыбаком, и
таким храбрым. Тут я вспомнил, что дедушка к тому же и
шпионов вылавливает — тех тайных врагов, что ползут, как
гадюки, на нашу землю.
— Дедушка, расскажите, как вы шпиона поймали.
Дедушка рассказывает. Он не торопится. Рассказывает
совсем не так интересно, как в книгах пишут о шпионах,—
без всяких ужасов.
— Да это обыкновенное дело, — говорит дедушка. — Кто
же должен смотреть за тем, чтоб разная погань не лезла на
нашу землю? Мы сами. Вот и смотрим. А если все будем
смотреть, к тому же внимательно, то и никакая злая личина
не пролезет...
— Так и я могу на шпиона наскочить?
Дедушка смеется:
— А что ж... Только смотри, чтоб лишней паники не на¬
делал...
Я так и не понял, для чего он это сказал. А дедушка не
стал объяснять. Солнце уже давно зашло, ночь залила землю
тьмой, и мы пошли вниз — к костру.
Всю ночь мне снились партизаны, я блуждал в каком-то
подземелье, называвшемся катакомбами, хотел выйти оттуда
и все время натыкался на каменную стену. А когда проснул¬
ся, очень обрадовался, что это был всего лишь сон.
Еще и солнце не всходило, когда я забрался в рыбацкое
«гнездо» на горе. Дедушка уже был там и пристально смот¬
рел в море. Я молча начал помогать ему тем, что тоже вы¬
сматривал, не идет ли ставрида.
Солнце, вынырнув из морской сини, быстро поднималось
над водой и уже сильно пригревало. С каждой минутой зной
становился все ощутимей. Мне очень хотелось сбежать вниз,
к морю, искупаться и порезвиться в прохладных утренних
волнах, но я боялся пропустить появление рыбы. И очень хо¬
рошо сделал, что не кинул рыбацкое «гнездо», — как раз в то
время, когда мама принесла нам очень вкусную уху, дедушка
вдруг насторожился. Он решительно отодвинул от себя миску*
сказал маме:
451

— Постой, постой, Оксана! А ну, у тебя глаза помоло¬
же,— глянь вон туда!
Дедушка указал пальцем на море. Мы с мамой забыли о
вареной рыбе. Мы искали глазами живую, ту, что гуляла в
прозрачной морской воде.
Я был уверен, что рыба придет. Мне очень хотелось рань¬
ше всех увидеть ее, но никаких признаков приближения рыбы
я не обнаруживал. Только чайки большой стаей летели над
морем, то устремляясь вниз, то взмывая в небо и все время
приближаясь к нашему берегу. И еще я заметил, как на море
легла еле уловимая тень, как ползла она по морской глади.
У дедушки^ задрожал голос:
— Ну, смотри, Даня. На твое счастье... Идет! Идет став¬
рида!
Глаза дедушкины вспыхнули. Он упал на колени и крик¬
нул вниз:
— Эге-гей, ребята! Караульте там у лебедки!
Рыбаки радостно зашумели в ответ. Как видно, дедушки¬
ны ребята готовы были исполнить его приказ.
Я снова посмотрел в море и ничего не увидел. Только чай¬
ки кружились в воздухе, — но ведь они каждый день охотятся
в море! — да легкая тень, как прежде, едва заметно скользи¬
ла по морской равнине.
— Ну, теперь видишь, Данило? — спросил меня дедушка.
Хотя и стыдно было оттого, что я ничего не вижу, все же
я признался:
— Ничего не видно, дедушка.
— Вот те и раз. А еще рыбак! А ты, Оксана, видишь?
— Да и у меня что-то вроде куриной слепоты, — пошутила
мама.
Дедушка загадочно улыбнулся, продолжая всматриваться
в море.
— А как чайки вьются, видите? То-то и есть. Они, как
маяки, указывают путь рыбы. Присмотритесь как следует,
гл-шмательнее присмотритесь к морю. Видите, словно тень
ползет!..
Я взглянул вверх, на солнце. Оно светило ярко, ослепляю¬
ще; в синем необозримом небе — ни одного облачка. Значит,
никакой тени не могло быть в море! И я закричал на весь
берег:
— Вижу! Вижу! Она, как тень от облака, по воде идет!
Дедушка был доволен:
— Ну вот... вот... Выйдет из тебя рыбак, Данило, обяза¬
тельно выйдет!
452

Теперь и мама увидела рыбу.
Мы все трое не отрывали глаз от моря. А большой косяк
рыбы, словно тень от облака, двигался в сторону берега, к
тому месту, где стояла наша ловушка. Мы молчали. Я трево¬
жился: заплывет ли тень в наш «котел» или обойдет его?
Вот уже потемнело море у самого мыса, и тень потянулась
вдоль скалистого берега, прямо к «котлу».
— Эге-гей! Будьте там начеку! — кричит дедушка вниз.
Оттуда отвечают:
— Уже готовы!
А рыба тем временем приблизилась к ставнику, начала
заполнять «котел». У меня даже дыхание сперло... Что, если
вся эта рыба залезет в «котел» да разорвет сети? Ведь ее так
много!
Однако я не решался сказать дедушке о том, что меня так
встревожило. А тень уже надвинулась на наш ставник и пол¬
ностью закрыла его. Я увидел, что и мимо ставника немало
рыбы двигалось. Как видно, ее столько в Черном море, что и
за всю жизнь не выловишь.
Дедушка вдруг прокричал рыбакам:
— Тащи канат! Закрывайте котел. Быстрее, быстрее,
ребята!
«Ребята» — они были, быть может, только чуть-чуть моло¬
же дедушки — начали быстро вращать лебедку. Я знал, что
о-ни сейчас закроют выход из «котла»; та рыба;* что попала в
него, окажется в ловушке.
Мы покинули свое рыбацкое «гнездо» и поспешили вниз.
Я прибежал первым. Мне очень хотелось посмотреть, как за¬
крывают «котел».
Однако я опоздал: рыбаки уже перестали вращать лебед¬
ку. Стирая пот с лиц и радостно поблескивая глазами, они за¬
торопились к моторкам.
Через минуту зафыркали моторы, забурлила вода; барка¬
сы отошли от берега, спеша к «котлу». Дедушка снял с голо¬
вы шляпу, обтер рукавом широкий лоб и приказал поднимать
сети.
Я «прыгнул в один из баркасов и ухватился за мокрую ве¬
ревку.
ШТОРМ
Целую неделю трудились мы, вынимая из «котла» — по¬
рой даже два раза в день—рыбу. Моторные баркасы, до краев
нагруженные рыбой, тяжело фыркая, отправлялись на рыб-
453

базу. Оттуда они мчались порожняком, весело вздымая бе¬
лые гребни на синей глади воды.
В эти дни я стал настоящим рыбаком. Часто я раньше
всех, наблюдая за чайками, извещал о приближении рыбы.
Я первый различал едва заметную тень в море.
Наконец рыба перестала идти к нашему берегу. Мы еще
один день просидели в рыбацком «гнезде», но больше ника¬
кой тени в море не появлялось. И чайки исчезли; как видно,
им нечего было делать в этих местах. И теперь, когда удача
повернулась к нам спиной, я вспомнил о своей чайке, вспом¬
нил о Павлике, Коське, бабушке и загрустил. Мне очень за¬
хотелось увидеть их всех, особенно бабушку. Хотя она и вор¬
чит все время, но это же родная бабушка! Видно, характер
у нее такой, раз она помолчать не может.
И еще потянуло меня на старую черешню возле той ого¬
рожи, где показывают кинофильмы. Ведь там ребята все вре¬
мя картины смотрят, а я часами гляжу только на широкий
экран моря, где вот уже третий день ни одна рыбка не появ¬
ляется.
Погода тем временем испортилась. С севера подул холод¬
ный ветер, в море разгулялись густые волны с белыми греб¬
нями. Смотришь на море, и тебе кажется, будто там тысячи
чаек, пристав к волнам, взмахивают крыльями, хотят под¬
няться вверх и никак не могут оторваться от воды. Море зе-
леное-зеленое, такое, каким я не видел его еще никогда,
и только вдали, там, около горизонта, — оно синее, василько¬
вого цвета. По небу мчатся лоскутья седых рваных туч, торо¬
пятся куда-то, стараясь обогнать друг друга.
У меня приупало настроение. Словно почувствовав это,
дедушка проговорил:
— Ну что ж, Оксана, отвезем, пожалуй, Даню домой. По¬
работал он на славу, вся база рыбой завалена, можно и от¬
дохнуть.
Я искренне обрадовался, хотя и виду не подавал, что хочу
домой. Но дедушка, должно быть, и так все понял, потому что
приказал дяде Семену снарядить в дорогу моторку.
В дедушкиной бригаде, много рыбаков. За эту неделю я
со всеми познакомился, подружился. Но больше всего м-не по¬
нравился дядя Семен. Он самый молодой в бригаде. Ему
уже за тридцать, но он живет одиноко, в рыбацкой хате, на
краю поселка. Молчаливый, неповоротливый, он всегда хму¬
рится. Сила у него спортсменская: как схватит сеть, так про¬
сто канаты трещат, а слова лишнего от него не услышишь.
Дядя Семен был очень дисциплинированным: только де¬
454

душка прикажет — немедленно все исполнит. Он в течение не¬
скольких минут приготовился в дорогу.
И вот наш баркас выходит в море. На корме — дедушка,
мы с мамой впереди, Семен посреди баркаса, возле рыбы.
Широкоплечий, головастый, он ^муро поблескивает своими
сердитыми серыми глазами из-под тяжелых бровей. Он за
время, пока мы ловили рыбу, ни разу не брился и весь оброс
серой, колючей щетиной.
Остальные рыбаки остались около «котла», потому что
дедушка сказал: «А может, еще ставрида пойдет?»
Чем дальше от берега, тем неспокойнее море. Наш баркас
то приподнимается на волнах, то падает вниз. Мне такое пу¬
тешествие не очень нравится, но я молчу. Мама, видно, дума¬
ет о чем-то своем, смотрит в морскую даль, щурит глаза. Ост¬
рый мыс, возле которого находится наш ставник и где среди
голых камней осталось наше рыбацкое «гнездо», быстро ухо¬
дит и уже не кажется выступом в море, а сливается со всем
берегом. Здесь, в открытом море, повеяло холодом, я продрог
и невольно прижался к маме. Мне захотелось как можно ско¬
рее очутиться дома.
Но я понимал, что это не близко и не так просто попасть
сейчас домой.
— Зря в море вышли, — пробормотал Семен. — Того и
гляди, заштормует.
Дедушка ничего не ответил, только суровее сдвинул брови
над переносицей, а мама тревожно заблестевшими глазами
взглянула на Семена. И я утратил покой. Я еще никогда не
видел морского шторма. Но мне не раз приходилось видеть
его в кино, о нем рассказывал мне Коська... Даже бывалый
моряк Жорка-одессит с ужасом рассказывал, как шторм, бы¬
вало, застигал его в открытом море или океане.
Тело мое невольно пробирала дрожь. Конечно же, мне хо¬
телось самому убедиться, что испытывает человек во время
шторма, но я и подумать боялся о том, как на нас обрушатся
десятибалльные валы.
Я еще крепче прижимаюсь к маме. Кто же, если не она,
защитит меня от шторма, от разбушевавшегося моря, от всех
ужасов? И у меня на душе становится спокойнее. Мне уже как
будто и не страшно. Почему я должен бояться, если рядом
мама, дедушка?.. А тем более, что шторм вот так сразу и не
налетает, — мы успеем своевременно возвратиться в поселок!
Далекий берег, где мы столько дней ловили рыбу, никак
не может удержаться на месте — то поднимается вверх, то
опускается вниз, а то и совсем исчезает.
.455

Время тянулось скучно и медленно, как эти надоедливые
волны с белоснежными гребнями. Вода плескалась о стены
баркаса, изредка белые брызги неожиданно обжигали мои бо¬
сые ноги. Пахло морем, рыбой и дедушкиной трубкой. Дядя
Семен, согнувшись на своем сиденье, сладко дремал и вздра¬
гивал, когда в него попадали ощутительные брызги. Только
дедушка уверенно смотрел вперед, спокойный, неутомимый,
уже одним своим видом помогая мне одолевать свой страх.
Я и сам не заметил, когда вздремнул, согревшись под бо¬
ком у мамы. Но и во сне я помнил, что мы плывем морем.
Я слышал, как волны качают нашу моторку. Меня, спящего,
донимал неприятный бензинный перегар в то время, когда
ветер заходил со стороны кормы.
Не знаю, сколько времени я дремал, но проснулся от ка¬
кого-то треска и гула. Тут я сразу увидел, что уже наступил
вечер. И еще увидел, что вокруг нас все кипит и пенится, что
какая-то страшная сила бросает нашу моторку с волны на
волну, как легонькую щепку. Дядя Семен уже не спал, а лов¬
ко вычерпывал ковшиком воду со дна баркаса. Мама с ужа¬
сом смотрела на волны. И только дедушка, стиснув зубами
давно погасшую трубку, спокойно держал в руках руль и сме¬
ло смотрел вперед.
— А, проснулся, моряк! — улыбнулся дедушка, взглянув
на меня. — Ну, вот тебе и настоящий шторм, парень, да еще
и с грозой.
Только теперь я увидел: стало темно вокруг не оттого, что
наступали сумерки, а потому, что с берега надвинулась на мо¬
ре тяжелая черная туча. И, как бы для того, чтобы подтвер¬
дить дедушкины слова, тучу вдруг пронзила, извиваясь, огнен¬
ная змея. Над нами что-то треснуло, ухнуло, а затем покати-
лось-покатилось, как бы рассыпаясь обломками по разбуше¬
вавшемуся морю. Мама так стис-нула меня, что я чуть не за¬
кричал от боли. Я знал: мама всегда боялась грозы.
Стало жалко ее. Надо же было случиться такому: гроза,
да еще и на море. Я начал успокаивать ее:
— Ты думаешь, мама, что если гром стукнет, то обяза¬
тельно и попадет? Пусть попробует! Волны, смотри, какие, а
наш баркас совсем маленький. Нас и не заметишь в море.
Мама, ничего не ответив, еще крепче прижала меня к себе.
На море вдруг воцарилась тишина. Только тяжелые тучи
все надвигаются, да молнии раскалывают небо. Ни малейше¬
го дуновения ветерка. Я удивляюсь: почему же так кипит и
бушует море, если вокруг такая тишь? Я даже хотел спросить
456

об этом дедушку, но как раз в этот момент налетел такой по¬
рывистый, бешеный ветер, что наша моторка чуть было не
опрокинулась. А вслед за тем хлынул дождь — густой, колю¬
чий. В один миг он скрыл от наших глаз все: и далекий го¬
ризонт, и высокие волны.
Дедушка что-то прокричал дяде Семену; тот быстро
вынул откуда-то тяжелый брезент и набросил его нам на
головы. Мне показалось, что как-то разом утихли порывы
холодного ветра и словно бы прекратился дождь, и в одно
мгновение наше суденышко перестало прыгать с волны на
волну...
А дедушка, чтобы успокоить нас, кричал на все море:
— Ничего, детки, ничего! Не в таких перепалках бывали,
не пугайтесь только. Слышишь, Оксана?
Голос его будто с неба долетал к нам. Слышались страш¬
ные удары грома и дикое шипение дождя, беспрерывно секше¬
го наш брезент. Вскоре на дно моторки потекли по брезенту
густые струи, и мы очутились в воде. Тогда мама схватила
пустую консервную баночку и начала помогать дяде Семену
вычерпывать воду. Мне захотелось присоединиться к ним, но,
не найдя подходящей посудины, я просто пригоршней стал
выплескивать воду за борт.
А гроза бушевала, море кипело, бесилось. Я видел через
борт высокие гребни зеленопенных волн и ждал: вот-вот ка¬
кая-нибудь из них мгновенно накроет и меня, и маму, и де¬
душку, и дядю Семена. Тогда наше суденышко пойдет ко дну.
Только теперь я понял: наша моторка слишком мала, чтобы
выдержать такой шторм.
Но время шло, море ревело, гроза постепенно отступала,
и ни одна волна не посмела опрокинуть наше суденышко. То¬
гда я понял и то, что никакое море не страшно, если баркасом
управляет такой опытный рыбак, как мой дедушка. И я ре¬
шительно сбросил с головы брезент.
Я опять видел дедушку, любовался им. Весь мокрый, с об¬
вислыми длинными усами, с которых струилась дождевая во¬
да, с трубкой в зубах, он крепко держал в руках руль, играя
сильными мускулами рук, плотно обтянутых рукавами влаж¬
ной рубахи. Заметив меня, дедушка улыбнулся одними глаза¬
ми, лицо его словно озарил солнечный луч. Мне стало ясно:
пока я с дедушкой, нечего бояться. И я громко спросил:
— Дедушка! А сколько баллов?
— Го-го! — откликнулся дедушка будто с другого конца
моря.
— Сколько баллов, спрашиваю.
457

— Баллов?
— Ага!
— Не проверял!
И дедушка рассмеялся. Я почувствовал — никакие баллы
не страшны дедушке, пускай их хотя бы и сто будет. Пусть
закипит море, как вода в котле, все равно дедушка смело
переплывет его на своей легкой рыбацкой моторке.
И я сам смелее посмотрел в морскую даль. Море между
тем продолжало кипеть, пузыриться; даль его ревела и сви¬
стела, угрожая'и запугивая меня, но мне совсем не страшно
было... Я почувствовал себя моряком, человеком, которому в
будущем придется не раз водить баркасы в штормы по всему
морю, как сейчас ведет эту моторку мой бесстрашный де¬
душка.
И в самом деле, через какой-нибудь час, а может быть, и
больше, мы увидели знакомый берег, пожелтевший каштан на
круче и нашу хату. Приглядевшись, я заметил на берегу ба¬
бушку. Маленькая, седоволосая, она стояла на круче, приста¬
вив козырьком руку к глазам, и смотрела на нас. И мне так
захотелось крикнуть ей, чтобы даже отсюда услышала она,
что мы прибыли благополучно, что с нами даже в самый боль¬
шой шторм и бурю никогда ничего не случится.
А когда мы сошли на берег, дедушка обнял меня за плечи,
затем крепко взял под мышки, поднял вверх, поцеловал в обе
щеки и сказал:
— Ну, Даня, ты у меня уже настоящий рыбак!
БЕРЕГОВЫЕ НОВОСТИ
Ну, теперь достанется дедушке от бабушки. Уж она будет
грызть его за то, что он повез нас в море во время шторма.
Мне даже жалко стало дедушку, и я решил смело защищать
его в этой схватке с бабушкой.
Но я ошибся. Бабушка и словом не обмолвилась насчет
бури. Подала на стол еду, пригласила всех поужинать и толь¬
ко после этого атаковала дедушку:
— У тебя, старый, уже совсем высохло в голове? Забрал
детей и потащил их на целую неделю в море! Вместо того
чтобы отдохнуть, хотя бы и той же Оксане, она должна была
рыбу тебе варить. И ребенка с собой потащил. Людские дети
то в кино, то на концерты, а нашего ты в баркасе морил. Уж
если чего надумаешь, ничего не поможет: хоть танцуй, хоть
умирай. Да ешь, ешь, чего носом крутишь и на посудник, как
458

тот Беззубка, посматриваешь. Нету, ничего нету, поужина¬
ешь и без выпивки.
— А ты не выдумывай, старая, бог знает чего, — ска¬
зал дедушка. — Да сама ешь, ведь разговором не насытишь¬
ся.
Мама, должно быть, для того чтобы переменить тему раз¬
говора, сказала:
— Ох, и переволновалась же я! Такой шторм, сколько жи¬
ву на свете, еще не приходилось видеть. Да еще и гроза — с
молниями и громом.
Бабушка успокоила маму:
— А чего там тебе бояться? Что ему, — бабушка кивнула
в сторону дедушки, — впервые? Эге! Да он, бывало, и не в та¬
кой шторм в море блуждал... И что тот летний шторм? Заба¬
ва! Вот когда осенью начнет дуть да бунтовать! Даже на бе¬
регу страшно сидеть. Так и кажется, что обвалится эта круча,
да и полетит в пропасть. А он в море. Что та щепочка, баркас
на волнах летает: то, как чайка, в самое небо поднимается,
то до самого дна вниз нырнет. Ого, если б наш дед боялся тех
штормов, его уже давно крабы съели бы...
Бабуся незаметно добавила еды в дедушкину тарелку.
— Да ешь, старый, веселее, а то лижешь, как тот котенок.
Такой мужчина, а будто младенец кушает...
С этих пор я уже никогда не тревожился за дедушку. Убе¬
дился, что хотя бабушка и донимает его славами, но не дает
в обиду.
Не успели мы и поужинать, как послышался знакомый
свист с улицы. То был Павлик. Бабушка также сразу узнала
его.
— О, уже твой приятель появился. Тут ни днем, ни ночью
не давал покою. Где Даня да где Даня? Чайке твоей все
бычков носил на чердак. Говорю: «Ты мне еще хату там спа¬
лишь». А он клянется, пакостник: «Я и спичек с собой не но¬
шу, я только Данину чайку кормлю».
Наскоро поужинав, я выбежал на улицу. Павлик ожидал
меня возле калитки. Я даже и не узнал его поначалу: как вид¬
но, мама постаралась и совсем смыла с него смолу. Был
черномазым, а теперь стал розоволицым. Он очень обра¬
довался, увидев меня, и не знал, чем в первую очередь
похвалиться.
— А сегодня идет новая картина. Интересная-интересная.
Ну, знаешь, про войну, а называется... Забыл... Пойдем?
Что за странный вопрос? Да я в море больше всего соску¬
чился по кино. Но я сейчас спрашиваю о другом:
459

— А как чайка?
У Павлика глаза засияли.
— Ого! Уже обоими крыльями машет, а бычков ест... Ну
будто не ест их, а за себя бросает...
Мне тут же захотелось поглядеть на свою чайку. Тем бо¬
лее, что у меня для нее была приготовлена целая связка став¬
риды. Я на минутку забежал в дом, схватил рыбу, свой фона¬
рик и опять помчался на улицу.
На дворе смеркалось. Тропинки уже немного просохли, и
мы, выбирая, где посуше, пробрались к дедушкиному дому.
Вмиг очутились на чердаке. Здесь было уже совсем темно.
Я зажег свой, электрический фонарик. Яркий сноп света с зе¬
леной полоской обежал чердак, вырывая из темноты то жел¬
тые сосновые стропила, то кучу старых сетей, то запыленные
доски, й, наконец, остановился на удивленной чайке. Она сто¬
яла, высоко подняв голову, вообразив, наверное, что это
корабль в море светит своим прожектором.
Освещая чайку, я осторожно подкрался к ней, схватил
за шею. Она начала вырываться. Тогда я погасил фонарик.
Чердак залила непроглядная тьма, и чайка замерла в моих
руках. Я вынес ее на середину чердака, сел на старые сети
и только тогда опять зажег свет. Чайка изумленно вертела
головой.
— Павлик, давай рыбу!
Павлик не замешкался, он сразу же сунул чайке под са¬
мый нос довольно большую ставриду. Чайка, поколебавшись
с минуту, взяла рыбу в клюв, подбросила ее вверх, схватила
за голову и в один миг проглотила.
— Она так и акулу проглотит, — с гордостью за чайку про¬
изнес Павлик.
Когда чайка наелась, я внимательно осмотрел ее раненое
крыло. В самом деле, за эти дни оно почти совсем зажило.
Только струп еще оставался в том месте, куда угодил каму¬
шек.
— Скоро уже летать начнет, — сказал я, отпустив чайку.
Встрепенувшись, а затем взмахнув обоими крыльями, она
ушла в угол. Чайка хотела спать, и мы, чтобы не мешать ей,
покинули чердак.
Затем Павлик рассказывал мне новости. Оказывается,
здесь чуть было не утонул Асик. Удрав от мамы, он сам при¬
шел на берег моря, залез в воду и начал плавать. Плавает он
плохо и только тогда, когда руками и ногами держится за
землю. А тут, немного наловчившись, он так осмелел, что на¬
чал даже метров на пять отплывать в море. И как раз в то
460

время, когда он плыл над ямой, появилась на берегу его ма¬
ма. Она подняла крик. Асик перепугался да и пошел ко дну.
Что тут делалось! Асикова мама потеряла сознание, а он, хотя
и достал дна ногами, но, стоя по шею в воде, орал на весь бе¬
рег: «Спасите!»
Как раз поблизости удил Коська, вот он и вытащил Асика
на берег. Придя в себя, мама схватила Асика за руку. И что
она только с ним творила тогда! То поцелует, то шлепнет,
то опять ухватится руками за шею и прижмет к себе, то
снова шлепает. И сама то смеется, то плачет. Коське пять
рублей на конфеты дала, а Асику велела и близко к воде
не подходить.
Коська достраивал свой «спутник». Павлик достоверно
знал об этом, так как добывал для него доску в доме отдыха.
В знак благодарности Коська впускал Павлика в свою ма¬
стерскую и даже разрешал ему держать доски, которые он
сколачивал.
— Сегодня Коська красил «спутник». Смешной!
Рассказывая о Коськиной выдумке, Павлик смешливо по¬
фыркивал.
— Нечем заняться Коське, вот он и мудрит, — сказал я.
— А Коська вообще выдумщик, — согласился Павлик. —
Они со Славкой соревнуются, у кого интереснее получится.
Пока Павлик сообщал мне береговые новости, мы взобра¬
лись на высокую кручу, туда, где желтеет одинокий каштан, и
подошли к кинотеатру. Тут уже все собрались: и Коська, и ми¬
стер Икс с черной маской на лице, и все наши знакомые.
Увидев Коську, я насторожился: что он мне скажет? Но он,
как видно, забыл про доску. Он даже порадовался нашей
встрече.
— Тебе, говорят, повезло, Даня?
Я заморгал глазами. В чем это мне так повезло?
— Я сам видел: всю рыббазу рыбой завалили.
Вот оно что! Коська считает, что это при моем участии
столько рыбы выловлено в море. И я отвечаю глухо:
— Да, немного поймали.
Коська лукаво подмигивает:
— Если б почаще случалось такое «немного».
На экране вспыхнул слепящий сноп света. Киномеханик го¬
нялся за фокусом. В течение одной минуты мы заняли свои
места на черешнях. Мне и Коське довелось сидеть на одном
дереве. И, когда на экране запрыгали буквы, Коська довери¬
тельно шепнул мне:
— Приходи завтра, будем «спутник» испытывать.
461

В ГОСТЯХ ХОРОШО, А ДОМА ЛУЧШЕ
До чего же я не люблю в гости ходить! В гостях всегда
чувствуешь себя скованным. А до этого тебя так оденут, что
ты вынужден все время сидеть на одном месте. Ведь стоит
влезть на дерево или поваляться на траве, и уже все твои локти
и колени прорваны или окрашены в зеленый цвет. Кроме того,
в гостях неудобно бегать, а сидеть все время неподвижно че¬
ресчур скучно.
Опять наступило воскресенье. На этот раз я проснулся уже
тогда, когда солнце поднялось довольно высоко. Море лежа¬
ло спокойно, тихо, словно и не было вчерашнего шторма с
молниями и громом. Только частые волны шли по морской
равнине и нежно пели, набегая на теплый берег.
Мама уже была на ногах. Она нарядилась в свое белое
платье, обула туфельки на высоких каблучках. Сидя перед
зеркалом, мама расчесывала волосы, завивала их в красивые
русые кольца. Я очень люблю мамину прическу, но знаю, что
она не случайно завивается. Поэтому решил не мешать маме.
Однако она сама позвала меня:
— Даня! Ты уже проснулся?
— Да, наверное, проснулся, — говорю неохотно, понимая,
что тут ничего другого не скажешь, когда уже стоишь на но¬
гах и моргаешь заспанными глазами.
— Ну и хорошо! Надевай вот чистенький костюмчик и
пойдем в гости.
Так и знал! Нужны мне эти гости! Дома, я еще пони¬
маю,— там мы ходили к папиным друзьям. А какие здесь мо¬
гут быть гости? Да еще и в такое время, когда меня тянуло к
Коське, а главное — надо было кормить чайку! И кто же для
бедной птицы бычков наловит?
Я молчу и не двигаюсь с места. Ведь сразу же не скажешь
маме, что тебе совсем не хочется идти в гости.
— Ты слышал, Даня?
— Мама! Иди лучше сама. Вот честное слово, мне так
некогда, так некогда...
Мама окидывает меня вопросительным взглядом:
— Уж не собираетесь ли в море с дедушкой?
Дедушка сегодня не шел в море, умаялся за неделю.
Он еще лежал в постели, читал газету. Читал и почему-то
ругался.
Я говорю:
— Мне надо чайку кормить.
— Так иди накорми, да побыстрее!
462

— А где же бычки? Надо же их наловить.
— А вон та ставрида для кого?
Я в самом деле столько рыбы заготовил для своей чайки,
что, безусловно, и на сегодня хватит. Поэтому я стоял и ду¬
мал: как же все-таки выкрутиться?
Мама закончила выкладывать свою прическу. Она была
такой красивой, такой высокой и стройной, что я невольно по¬
дошел к ней и прижался щекой к ее руке. Я очень люблю
свою маму! А когда она еще вот так оденется, у меня просто
дух захватывает. Мама погладила меня по голове, и мне стало
так тепло, так хорошо! Я уже был согласен не только в гости,
а хоть на край света отправиться со своей мамой.
— И волосы у тебя, как у ежа. А шея! Я думала, что за¬
гар, а это грязь. А может, смола, как у Пятницы? А ну, го¬
лубь, снимай свою кольчугу — будем мыться.
«Кольчугой» мама называет мою майку.
Мне очень не хотелось мыться.
— Да я же только вчера мылся, — говорю.
— То-то видно...
— Я в море...
— Возьми вот мыло, иди под душ. Да уши хорошенько по¬
мой и волосы. Ведь на тебя и смотреть страшно.
И вот, уже помытый, причесанный, в белой рубашечке и па¬
русиновых коротких брючках, я иду с мамой в гости. И, прой¬
дя ворота, я вспоминаю, что надо же поинтересоваться, куда
мы идем. К кому.
— К тете Наде, — сообщает мне мама.
У меня опять пропало желание идти в гости. Это же надо
будет следить, чтобы не запачкать брюки — я их очень не лю¬
бил!— да и поговорить у тети Нади не с кем. Не стану же я
разговаривать с той очкастой Саной!
— А что же я буду делать в гостях? — спрашиваю кисло.
Мама удивляется:
— Как это — что? Будешь сидеть и слушать старших.
С Оксанкой поиграешь.
— Нужна она мне...
Мама останавливается, сурово смотрит мне в глаза:
— Как это — нужна? Она что, не такая, как и ты? Что
это за высокомерное отношение к друзьям?
— А она мне вовсе не друг... — пожимаю я плечами.
— Санина мама — моя подруга. Значит, Санка — твоя под¬
руга.
Я опускаю голову. Так и быть: пускай будет подруга. Раз
мама приказывает — что ж, посижу в доме, но играть с ней
463

все равно не стану. И разговаривать не буду. Еще чего не хва¬
тало— с девчонками разговоры вести!
А мама поучает:
— С тетей Надей будь вежливым. А когда к столу пригла¬
сят, не хватай ничего руками, помни, что на столе лежат лож¬
ки и вилки. И ешь не торопясь, разжевывай все хорошенько.
А то ты всегда будто куда спешишь.
— «Спешишь-спешишь»! Ты меня, как Асика, муштруешь.
— Не муштрую, а учу...
Пришлось прекратить спор, так как мы подошли к дому те¬
ти Нади. Я тут же увидел и Сану. Она, согнувшись, сидела на
столе в беседке и что-то читала. Она не подняла голову даже
и тогда, когда мы, стукнув калиткой, вошли во двор.
— Здравствуй, Сана! — поздоровалась с ней мама.
— Здравствуйте! Мама в комнате, — все еще глядя в кни¬
гу, пропищала Оксанка.
Взглянув на маму, я чуть было не рассмеялся. «Как раз
поиграешь с Саной», — говорил я ей глазами.
А навстречу нам уже выбежала тетя Надя:
— Оксана! Вот спасибо тебе! А я поглядываю на улицу и
все думаю: придет или не придет?
Теперь и Санка оторвалась от книги.
— Тетя Оксана! Даня! Здравствуйте!
— Сана! Поиграй с Даней! — приказывает тетя Надя.
Сана неохотно слезла со стола и, прижав к груди книжку,
близорукими глазами посмотрела сквозь стекла очков на
меня.
— Ты хочешь играть? А может, лучше почитаем книжку?
— Мне все равно — можно и почитать.
— Или я тебе покажу свои книги. Хочешь?
— Ну, показывай, — согласился я и с этим предложением.
Мы вошли в дом. Здесь были две просторные комнаты и
кухня. В самой большой комнате, в одном из углов, стояла
этажерка, заставленная книгами.
— Посмотри, сколько их у меня. И я уже трижды прочла
каждую...
Все это были сплошные приключения. Я их тоже когда-то
читал, а после перестал ими увлекаться.
— Все это выдумка, — говорю Сане.
Она с испугом взглянула на меня:
— Какие выдумки? Разве в книге могут быть выдумки?
Знаешь, какие хитрые шпионы бывают? Они как угодно могут
маскироваться...
— Даже в спичечной коробке?
464
15

— Даже в коробке, — не задумываясь, кивнула головой
Сана. Затем подумала-подумала и добавила: — Конечно, тут
немного, наверное, выдумано, но все равно интересно.
Дальше не о чем было говорить, и я начал прислушивать¬
ся к разговору тети Нади с мамой. Тетя Надя и в этот раз
расхваливала свою Сану.
— Уже и не знаю, что из нее получится. Профессор какой-
нибудь, не меньше! От книг за уши не оттащишь. Правда, я
иногда и сержусь: ведь к венику не притронется, хоть сору
будет вокруг нее до колен. И тарелку тоже не вымоет.
Другие девочки вышивают, а она даже иголку не умеет дер¬
жать в руках. Спрашиваю: «Что ты, Сана, будешь делать,
когда вырастешь? Кто тебе будет пищу готовить? Кто тебе
будет комнату подметать?» А она отвечает: «У меня домаш¬
няя работница будет». Ты слышала, Оксана, что-нибудь
подобное?
Тетя Надя и мама смеются. Сана словно и не слышала ни¬
чего — роется в книгах.
— А мой не очень увлекается книгами, — это уже ма¬
ма обо мне заговорила. — Зато трудиться любит. Что по-
ручу — все сделает. И вот целую неделю с дедушкой рыбу
ловил.
Ах, эта мама! Обязательно надо меня в краску вогнать.
Вот сейчас Сана начнет расспрашивать, как я рыбачил. Одна¬
ко Сана, как видно, не очень интересовалась рыбой.
— А у вас в школе есть библиотека?
— Есть.
— А книг там много?
— Каких?
— Ну таких, которые с приключениями.
— Не знаю. Я больше читаю исторические... Да еще стихи.
Сана презрительно оттопырила губу:
— Фи! Стихи. Нечего мне больше делать! А историче¬
ские — скучные.
Мне самому было невероятно скучно с Санкой. И я начал
просить маму:
— Мама, я пойду погуляю.
Мама ничего не сказала, а тетя Надя начала стыдить меня:
— Вот так гость! Только в дом, и уже стрекача задать го¬
тов. Разве у нас тебя принуждают работать? Гуляй себе на
здоровье. Сана! Ты почему не занимаешь гостя?
— А он приключений не любит, — пояснила Сана.
Тогда тетя Надя посоветовала мне:
— Это плохо, Данило. Читать надо много. И вообще —
]g Библиотека пионера, т. V
465

учиться надо, большим человеком станешь. А если не будешь
читать, вырастешь таким, как тот Фомка, что на рыббазе.
Я только фыркнул. Ого! Как Фомка. Разве может кто-ни¬
будь сравниться с Фомкой? Ведь он все моря и океаны знает,
как свои пять пальцев.
Затем тетя Надя усадила нас за стол. Угощали жареной
скумбрией и варениками. От рыбы я отказался — она мне уже
в горло не лезла, — а вареники ел охотно. Оксанка тоже ела
вареники и в то же время заглядывала в книгу. При этом она
измазалась сметаной, словно ей кто приклеил белые усы и бо¬
роду. Я взглянул на нее и прыснул со смеху. Тогда тетя На¬
дя сказала:
— Эх ты, красавица! Поди хоть умойся, а то вон парни
над тобой смеются.
Оксана, сконфузившись, пошла умываться. А я тихонько
вылез из-за стола, незаметно подошел к порогу и — в дверь!
Выскочил в коридор, а из коридора во двор. Обошел дом, пе¬
репрыгнул через ограду и попал на улицу. А там уже и к
Коське рукой подать.
КОСЬКИНА ЗАТЕЯ
Коська и Павлик кормили козу, кроликов. Они, как видно,
только что притащили с поля две охапки травы и теперь рас¬
пределяли ее по клеткам. Возле них с унылым видом стоял
Асик.
— Вам хорошо, вы остаетесь.
Увидев меня, Павлик очень обрадовался, закричал на весь
двор:
— Вот он! Смотри, Коська, Даня пришел! А я уже весь по¬
селок обшарил — искал тебя.
Коська неодобрительно взглянул на меня, проворчал:
— Забыл про испытание?
Я объяснил, что меня мама в гости водила.
— А я тоже в гости пойду, — похвастался Асик. — Мы да¬
же у профессора Соль-Смычковского в гостях были. Еще1 мама
ему подарок сделала: большую-большую корзину, всю сплошь
из шоколада.
Коська и Павлик не поверили.
— Так-таки из шоколада? Выдумываешь!
— Спроси маму... Профессор-то из музыкального. Он по-
дарок принял, а меня нет. Но вы думаете, что мне хочется в
музыкальное? Я лучше б с вами кроликов кормил...
466

На минуту все замолчали. Что ни говори, а все-таки жалко
этого неуклюжего Асика.
— Пойдем искупаемся, — предложил вдруг Коська.
Я понял: он не хотел свой «спутник» испытывать в присут¬
ствии «музыкального» Асика.
Солнце уже высоко поднялось; море, испаряясь, лениво
гнало мелкие волны к берегу. В такое время остается только
сидеть в морской воде. И мы зашагали к морю. Коська шел
впереди, я — за ним, Павлик — за мной, а совсем позади ути¬
ной походкой — Асик. Он так и не научился сходить с горы.
Мы сбегаем, а он задом наперед, ползет, как рак. Ползет-пол-
зет, оглянется — далеко ли до моря? — и опять ползет. Мы
уже раздеться успели, а он все еще ползет...
Купаемся мы долго и с удовольствием. Плаваем и ныряем.
Только Асик боится отплывать далеко от берега. Он лежит
как раз там, где плещут, ударяясь о берег, спокойные, л_аско-
вые волны. Он даже сопит от удовольствия и все повторяет с
завистью:
— Вам хорошо, вы остаетесь.
Намочит ноги в воде, посопит-посопит и опять:
— Вам хорошо! Вы будете купаться в море, а мне в музы¬
кальное надо...
— Так ты же гений! — смеется Коська.
Асику не смешно.
— Вам хорошо! Вы смеетесь, а меня мама домой увезет.
Мы вылезаем на берег. Молчим. Наверное, и Коська, и
Павлик думают про Асика. И им жалко его. В самом деле:
был он у моря и не был. Мама его и на минуту от себя не от¬
пускала. Вот и сейчас она уже вопит с кручи:
— Асик! Аскольд! Кто тебе позволил на улицу выхо¬
дить? Вот наказание божье! Видели вы такого вредного
ребенка?
Мы взбираемся на кручу. Асик хнычет где-то позади. А его
мама налетает на нас:
— Ах вы, хулиганы! Зачем вы моего ребенка в море тащи¬
те? Утопить хотите?!
Коська, как видно, хотел сказать Асиковой маме что-то не¬
приятное. Да и у меня самого было желание надерзить ей. Не
знаю, чем бы это кончилось, если бы не вмешался Павлик. Но
он вдруг заговорил так вежливо и убедительно, что даже сер¬
дитая Асикова мама замолчала.
— Тетенька, а ваш Асик вовсе и не купался. Он только на
берегу сидел и на море смотрел. Мы шли купаться, а он захо¬
тел с морем попрощаться.
467

Асикова мама растроганно замигала глазами:
— Ты прощался с морем? Но ты же мог это сделать вмес¬
те со своей мамочкой. Бедный мой мальчик...
На глазах Асиковой мамы заблестели слезы. Она привлек¬
ла к себе сына, погладила его по голове и вдруг закричала,
словно ее оса ужалила:
— Ты не купался? Ты, враль этакой, не купался?
— Нет, — просопел Асик.
— А почему же у тебя волосы мокрые?
Обмануть Асикову маму невозможно. Но Павлик и на этот
раз вмешался:
— Ему жарко было, вот он и намочил голову.
— Я намочил голову, — эхом отозвался Асик.
Мама, должно быть, растерялась и не знала, верить или не
верить.
— Все равно, я тебе одному запретила ходить к морю.
Аскольда увели домой, а мы направились к Коськиному
двору. Коза и козлята уже съели всю траву и, забравшись
в тень, дремали. А кролики еще ели. Кролик очень смешно
ест: возьмет стебелек в рот и жует его, будто трубит в
дудочку...
Зашли в сарай. Здесь стоял свежеокрашенный «спутник».
Коська с гордостью похлопал его по крышке. На его руках
появились зеленые полосы.
— Вот он! — с довольным видом подмигнул мне Коська.
Он открыл дверцу «спутника». Теперь оставалось затол¬
кать туда кошек, чтобы они там привыкали к темноте. Но ко¬
шки так мяукали и царапались, что пришлось нам прекратить
это «испытание».
— Ну и затея! — насмешливо произнес Павлик.
Не успел Коська ответить ему, как возле сарая появилась
его бабушка.
— Коз покорми и за домом посмотри, — приказала она. —
А я пойду на собрание. Для чего-то сзывали.
— А какое собрание, бабушка?
— Не знаю. Сзывают, вот я и иду.
Бабушка заторопилась на улицу. А нас теперь тем более не
привлекал Коськин сарайчик — в поселке собрание! Уж, на¬
верное, там что-нибудь интересное скажут.
— А как же с испытанием «спутника»? — уныло, точь-в-
точь как Асик, спросил Коська.
Но мы с Павликом уже шагали туда, где начиналось соб¬
рание. Коська вздохнул и поплелся вслед за нами.
4G8

АСИКОВА МАМА ВСТРЕВОЖЕНА
Взрослые в общем-то довольно странные люди. Все они
о чем-то говорят, говорят, все спорят. И главное — спорят
даже тогда, когда все понятно и нет никакого смысла спо¬
рить.
Вот и сегодня. Забежал я домой пообедать. Даже не пообе¬
дать, а просто немного закусить, так как очень захотелось есть,
пока играл с ребятами. Зашли мы вдвоем с Павликом, — не
бежать же ему ради этого на гору, в дом отдыха? Правда, Пав¬
лик отказывался, убеждал меня, что совсем не хочет есть, но
разве я не знал, что он голоден, как волк?
Павлик — мальчик сдержанный и очень застенчивый. Как
ни звал я его в дом — не вошел. Сел во дворе на скамью, за¬
тененную диким виноградом, и не идет. Тогда я попросил
бабушку, чтоб она его позвала.
Бабушка наполнила миску макаронами с творогом и мас¬
лом — такими вкусными, что просто объедение! — и постави¬
ла на стол. Только после этого она обратилась к Павлику.
— Ну, а где тут молотник? Иди, голубь, иди, не стесняйся,
поддержи нашего Даню, а то у него совсем аппетит пропал.
И не ест, а, как котенок, лижет.
Павлик начал отказываться:
— Да я же недавно завтракал.
— Завтракал? Вот и хорошо. А теперь садись да получше
пообедай.
Павлик вылез из-под винограда, молча зашел на веранду
и с застенчивым видом взял ложку.
Ах, какой он смешной, этот Павлик! Говорил, что не голо¬
ден, отказывался, а когда подсел к миске, то и впрямь не ел, а
«молотил».
В это время дедушка сидел возле хаты, на скамье, и читал
газету. Он так любит читать газеты!
Когда бабушка подала нам еще одну миску с макаронами,
во дворе появились мама и тетя Надя. Дедушка как будто
только и ждал, когда они придут:
— А, молодые матери причалили! Идите, идите, милые, тут
вот для вас некоторые новости имеются.
— А что там, папочка? — бросилась к нему мама. — Мо¬
жет быть, письмо?
Она все время ждет писем от папы. И, хотя письма прихо¬
дят почти ежедневно, она почему-то все время сердится на па¬
пу за то, что он якобы мало пишет. И каждому свежему пись¬
му радуется, как маленькая.
469

— Да тут кое-что поважнее-письма... — хитровато говорит
дедушка.
Я чуть не подавился макаронами. Может быть, дедушка
расскажет что-нибудь о нарушителях границы? Я даже Павли¬
ка схватил за руку: успеешь, мол, поесть. Послушай, что де¬
душка говорит.
— Про школу вот здесь написано, — продолжал между
тем дедушка. — О том, что отстает наша школа от жизни, дев¬
чата. Умно написано.
— Да как же отстает, если дети учатся, — с сомнением
произнесла тетя Надя.
— Не в том дело, Надежда, — возразил дедушка. — Пишут
о том, что школы наши от жизни оторвались и белоручек из
наших детей делают, к труду их не приучают.
— Вырастут, так и сами научатся, — сказала тетя Надя. —
Нас тоже в школах ничему не учили, а рыбу потрошим как
следует.
Дедушка вскочил и сердито заговорил, размахивая газе¬
той:
— Да не о том речь идет. Нужна школа, которая не только
знания давала бы, но и к какой-то работе склоняла. Уже и
трудовое обучение вводят, разные мастерские, связь с завода¬
ми и колхозами. Вот о чем пишут в газете. А ты — «сами на¬
учатся»... Многому они научаются. Кончит десятилетку па¬
рень, руки — в брюки и ходит, посвистывая. А еще и такие
бывают, как тот придурковатый Фомка...
Тетя Надя все же не соглашалась с дедушкой:
-г- Кому какое дело до наших детей. Пускай родители о
своих детях заботятся. Я не хочу, чтобы мой ребенок еще и в
школе работал. Я своей Санке и дома работать не разрешаю.
Пускай учится. В науку ребенок тянется — и пускай тянется.
Тут уже и мама отозвалась:
— Ты не права, Надежда. Нельзя так, чтоб ребенок и за
холодную воду не брался.
— А мне виднее, чем мой ребенок должен заниматься, —
сердито сказала тетя Надя.
— А ты не сердись, Надежда. Мой Даня тоже без дела бе¬
гает. Какая же польза от этого? А когда он несколько дней с
рыбаками прожил да посмотрел, как люди работают, тут — я
сама вижу — мой Даня как будто повзрослел. А ты плохо по¬
ступаешь, когда свою Оксану даже к домашней работе не хо¬
чешь приучить.
Не знаю, чем бы окончился этот разговор, если б не вмеша¬
лась моя бабушка. А вы же знаете: когда моя бабушка заго-
470

ъирит, то уже никому не удастся и слова сказать. Она сама за
Есех все скажет.
— А то ты, старый, правду в газете вычитал. Нельзя — я
уже давно о том говорю, — нельзя так детей выращивать. Раз-
Ее это дело, что они с малолетства к безделью привыкают?
II когда это было, чтобы простые люди своих детей баклуши
бить приучали? Это ж только господа своих детей, как по¬
росят, выхаживали да выкармливали. А рабочий человек дол¬
жен работать. На то он и есть рабочий человек. А чтоб рабо¬
тать— с малых лет его приучай. Вот пускай моя Оксана ска¬
жет, потакала я ей с детства или не потакала? Да ни за что на
свете! Она у меня все делала — все, все! Так разве теперь ей
плохо от этого? Она у меня такая, что ко всему приучена, на
какую угодно работу способна...
Мы с Павликом уже пообедали, слушаем.
— А то, что ж получается! Взять хотя бы и Фомку. Он и
школу кончил, и на художника учился, и в моряки собирался,
проплыл даже где-то до Сочи или Евпатории и назад вернулся.
А теперь сторожем на рыббазе, потому что ни к какому друго¬
му делу не приспособлен...
Я даже рот разинул от изумления. Ведь Фомка — это Жор¬
ка-одессит. Знаменитый моряк, который якобы прошел все мо¬
ря и океаны, плавал на вс<ех, самых больших, пароходах. Нет,
это, наверное, не о нем; наверное, еще есть какой-то Фомка.
Тем более, что Жорка-одессит не обыкновенный сторож на
рыббазе,— он служит в береговой охране и еще какими-то сек¬
ретными делами занимается.
Но в это время появилась чем-то очень встревоженная
Асикова мама. Выяснилось, что она уже «весь поселок обега¬
ла». И сейчас была красная-красная, и пот с нее просто
струился. Она вытирала лицо батистовым платочком и гром¬
ко стонала.
— Ох, и жара! Еще никогда так не пекло, как сегодня, —
пожаловалась она, едва поздоровавшись.
Я удивился: ведь сегодня было ничуть не жарче, чем в пре¬
дыдущие дни. И мне не верилось, что она пришла лишь для
того, чтобы поговорить о погоде.
Опустившись на завалинку, где была тень, Асикова мама
продолжала стонать:
— Боже мой, в какую глушь я забралась! Спешу домой, в
Киев, и вот представьте себе, никак не могу выбраться отсю¬
да. Договорились с шофером дома отдыха, чтоб отвез нас на
станцию, но кто ж вещи вынесет на гору? Такое впечатление,
будто во всем поселке нет ни одного мужчины...
471

Дедушка углубился в чтение газеты. Но именно к нему об¬
ращалась Асикова мама:
— Як вам, дедушка. Вынесите мои чемоданы на кручу.
Я заплачу, хорошо заплачу.
Дедушка не успел ответить, — его бабушка опередила:
— А что ж это вы удираете? Лето только в пору свою всту¬
пило, виноград вот-вот появится.
Асикова мама вздохнула.
— Да разве наши дети дадут нам возможность отдохнуть?
Разве мы, матери, можем думать о собственном отдыхе, о сво¬
их интересах, когда речь идет о судьбе наших детей? Нет, я
вам откровенно скажу,—только недальновидные люди свя¬
зываются с детьми. Ох, детки, детки... Вы газету читали? Как
вам нравится?
— Это вы насчет школы? — бросил на нее взгляд дедушка.
— Ну да.
— А что ж, очень правильно написано, — сказал дедушка.
— Ия так думаю. Вполне правильно, что будут школы для
одаренных детей. Это очень-очень правильно.
И Асикову маму словно прорвало. Она заговорила так, что
даже моя бабушка при всем ее желании не могла вставить ни
одного слова.
— Вот у меня сынок! Аскольд мой. Очень и очень одарен¬
ный ребенок. Просто, если пользоваться научной терминоло¬
гией,— гениальный ребенок. У него же слух! Ну, не слух, а
просто шедевр, просто исключительный слух! Я, как мать, —
а кто же лучше матери знает своего ребенка? — как мать,
знаю, на что способен мой Аскольд. Из него получится блес¬
тящий музыкант, дирижер, в крайнем случае—музыковед.
Я знаю: мой мальчик совсем не приспособлен к физическому
труду. Такой труд, если хотите, просто противопоказан ему.
Он — мальчик болезненный, ну, словом, он такой особенный,
исключительный, как и все талантливое и гениальное. Он со¬
всем не похож на других. Он даже играть не может, как дру¬
гие дети играют. Он если и играет, то так, знаете, ответственно,
с чувством собственного достоинства...
Моя мама и тетя Надя, переглянувшись, вышли из комна¬
ты. Асикова мама не придала этому значения. Она обраща¬
лась только к моей бабушке:
— Ия вам скажу... простите, не знаю, как вас зовут... я
вам скажу, что очень рада, очень рада, что для таких детей
будут специальные школы. Это меня вполне устраивает.
Бабушка, как видно, не знала, как и разговаривать с такой
гостьей.
472

— Но меня одно тревожит,—продолжала Асикова мама.—
То, что таких одаренных детей немало, а школ, видать по все¬
му, будет немного. А кроме того, найдутся такие невежды, что
без всякого основания будут считать своих детей одаренными
и начнут пропихивать их в те школы. Будут такие, честное
слово, будут, — уж я это хорошо знаю. Вот и приходится спе¬
шить. Еще можно было бы и у моря посидеть, бархатный
сезон только начинается. Но я должна ехать. Должна! А то
прозеваешь, — а прозевать легко, это я тоже знаю, — и ока¬
жется твой одаренный ребенок за бортом. А я не имею права
допускать такую оплошность. Это было бы преступление с
моей стороны. Одаренные дети принадлежат не родителям, а
всему народу. Как видите, мне не до отдыха, не до моря, моя
милая, — с огорчением прибавила Асикова мама и, обращаясь
уже к дедушке, проговорила: — Так я вас очень прошу — по¬
могите мне вынести вещи на гору.
Дедушка поморщился, отложил в сторону газету.
— Да я б и того... Но... — Дедушка взглянул на солнце: —
Времени нету. Сейчас надо в море идти. Мы, мадам, люди
занятые, рабочие.
Тут начала давать советы бабушка:
— А вы попросите деда Беззубку. Того, что на воротах
сидит, — швейцаром или как там он у них прозывается. Да¬
дите тому старому пьянице на сто грамм, так он вам не то
что на гору, — в самую Одессу, на самую станцию отнесет
ваши вещи.
— Была я и там! — трагическим голосом произнесла Аси¬
кова мама. — Лежит этот Беззубка с синим носом в холодочке
и спит. Уже успел налимониться. Я вас очень прошу! — снова
обратилась Асикова мама к дедушке.
Дедушка начал собираться в море:
— К сожалению, не могу.
У Асиковой мамы — слезы на глазах. Она поднялась и,
тяжело ступая, пошла со двора. Павлик с жалостью смотрел
на нее.
— Нигде не встречала таких бессердечных людей, — хны¬
кала она.
Павлик схватил меня за руку:
— Давай поможем! Соберем всех ребят и вынесем.
Мне очень понравилось Павликово предложение. Мы до¬
гнали Асикову маму за калиткой.
— Тетя, мы вам поможем. Не волнуйтесь...
Асикова мама не сразу сообразила, о чем мы говорим.
Наконец поняв, в чем дело, проговорила взволнованно:
473

— Ах, какие хорошие мальчики! Ах, какие милые детки!
Да я вам на конфеты... я вам на мороженое! Вы меня просто
спасете.
— А мы и без конфет, — сказал я. — По-дружески.
И мы с Павликом начали собирать своих ребят.,
НАМ ХОРОШО — МЫ ОСТАЕМСЯ!
Мы со Славиком несем на толстой палке тяжелый чемодан.
Славик уже без черной ленты на глазах. Он шел молча, а
потом заявил:,
— А ну его, мистера Икса. Неинтересно. Если б настояще¬
го нарушителя границы удалось задержать, — вот это было
бы дело!
Пот с нас уже просто струится, а мы еще и половины лест¬
ницы не одолели. Солнце палит немилосердно. Особенно до¬
нимает оно Асикову маму. Она, вся разомлев, несет позади
всех разбухшую корзину с персиками и яблоками. При этом
она покрикивает на Асика:
— Ты почему идешь словно чужими ногами?
— Жарко.
— Всем жарко! Думаешь, мне холодно?
— Да тяжело мне. Нагрузила меня, как ишака.
Асик еле тащит сумку с книгами и нотами. И зачем он
брал с собой столько книг?
— Я тебя нагрузила? — возмущается Асикова мама.—
Разве это мои книжки? Свои несешь. Да и сколько их, тех
книжек?
— Нужны они мне, — с недовольным видом бормочет
Асик. — «Бери... бери — будешь читать»! А я их читал?
— Но кто тебе мешал? Почему ты не читал? У тебя в го¬
лове игры да разные глупости. А ноты кто будет изучать?
Асик садится на ступеньку, словно и не видит, как мать
волнуется. Она еще больше возмущается:
— Да иди же, иди, а то на автобус опоздаем! Если только
опоздаем, сама уеду, а тебя здесь оставлю, упрямая твоя
душа.
У Асиковой мамы столько вещей, что нам пришлось по-
настоящему потрудиться. Шестеро ребят едва доволокли три
чемодана. Павлик, словно паук, тащил на себе целый шар:
завернутые в простыни подушки. Чемоданы были такие тя¬
желые, что я уже начал подозревать, не набил ли их Асик
камнями, чтобы поиздеваться над ребятами.
474

Ну и вспотели же мы, пока взобрались на кручу! Сразу
же поставили чемоданы в тени, под каштаном, а сами повали¬
лись на землю. Я отдыхал и смотрел на каштан. Еще где
осень, а листья на нем уже пожелтели, свернулись. Это солн¬
це их обожгло. И они пожелтели не совсем, а только на кон¬
чиках; некоторые листочки наполовину, а некоторые чуть-
чуть...
Наконец взобрался на гору и Асик. Вошел в тень, упал на
землю и тут же захныкал:
— Вам хорошо, вы остаетесь!
Он жадно посмотрел на море. Море было очень красивое.
Отсюда, с высокой кручи, оно казалось еще больше, не морем,
а настоящим океаном. И было синее-синее, синее неба. Дале¬
кий горизонт едва проглядывал сквозь легкую ткань тумана.
По воде шли маленькие-маленькие, как сетка на телевизион¬
ном экране, волны, а над ними седыми нитями поднимался
пар. Даже солнце как бы окуталось нежной, прозрачной тка¬
нью, хотя нам от этого не становилось прохладнее; напротив,
зной ощущался сильнее, словно ты попал в жарко натоплен¬
ную баню.
А ведь Асик не без основания жаловался. Немало дней
прожил он возле моря, но по-настоящему так и не видел его.
Лежал в тени на раскладушке, а к морю ходил только под ве¬
чер, в сопровождении мамы. Й мама строго следила только за
тем, чтобы он не перегрелся или не перекупался.
Но вот и она сама. Тяжело пыхтя, она позже всех взобра¬
лась на кручу и, оглядев широко открытыми глазами свои
чемоданы, вздохнула с облегчением.
— Поспешим, поспешим, мои мальчики, — нежно сказала
она. — Асик, ты почему расселся? Будешь знать, если прозе¬
ваем автобус.
— «Автобус, автобус»! — сердится Асик. — Этот ранец до
крови натер мне плечи. Ты камней сюда набросала, что ли?
Тащим чемоданы дальше. Здесь идти легче: и дорога ров¬
ная, и тени хватает.
В доме отдыха, как всегда, все идет своим чередом. В тени
прохлаждаются дедушки и бабушки. Одни из них, вооружась
очками, нацеливаются на газеты и книги, другие предпочита¬
ют дремать.
— Асик, да иди же ногами, ногами, противный мальчиш¬
ка!— все время подстегивает Асика мама.
— Да что я тебе — бежать буду? — огрызается Асик.—
Подумаешь, автобус удерет! Пускай удирает, я от этого толь¬
ко выиграю. Еще хоть немного у моря побуду.
475

К его несчастью, автобус еще стоял на месте. Кого-то ожи¬
дали. Пассажиры сидели в автобусе, обливаясь потом, и кого-
то ругали за то, что заставляет ожидать.
В одну минуту автобус проглотил тяжелые чемоданы. Аси¬
кова мама суетилась, совсем позабыв о своих носильщиках.
Асик уже сидел в автобусе и, высунув голову в открытое
окно, по-прежнему хныкал:
— Вам хорошо, вы*остаетесь!
Его круглое, покрасневшее лицо выражало страшное горе,
рот был перекошен, на глазах выступили слезы. Наконец и
Асикова мама исчезла в автобусе. И только тогда она вспом¬
нила о нас.
— Вот вам на мороженое, — сказала она, выбрасывая в
окно пять рублей.
Их на лету подхватил Павлик. Я хотел вернуть их Асико-
вой маме, но она сурово возразила:
— Не хочу ни перед кем в долгу оставаться!
Наконец пришел и тот, кого ожидали. Автобус рявкнул
мотором, пахнул едким дымом, трижды просигналил и вышел
за ворота. Еще раз мелькнуло в окне кислое лицо Асика, ко¬
торый, вместо того чтобы попрощаться, снова жалобно вос¬
кликнул: «Вам хорошо, вы остаетесь!» Через минуту автобус
свернул за угол и исчез.
Немного постояв ка месте и поспорив о том, что делать с
деньгами, мы зашагали к лавке, которую здесь почему-то
называли «Голубым Дунаем», хотя она была не голубой, а
зеленой, да еще и облупленной.
Еще раз поспорили, прицениваясь, что купить на пять руб¬
лей. Мороженого не было. И хорошо, что не было, потому что
за пять рублей не купишь его на всех.
— Скупая мама у Асика, — ворчал Павлик. — Деду Без¬
зубке, наверное, с полсотни отдала б за такой груз, а нам —
пятерку...
Продавщица решила помочь нам выйти из затруднитель¬
ного положения.
— Берите две кружки пива и не торгуйтесь, — предложи¬
ла она. — А то не столько денег, сколько споров.
Мы взяли две бутылки лимонада. Устроились возле лавки
за столиком, где пьют — правда, не лимонад — почтенные
клиенты. Здесь был и Жорка-одессит. Обращаясь к продав¬
щице, предлагавшей ему только пиво, Жорка говорил сер¬
дито:
— Барышня, вы шьо? Кто ж пьет пиво без ста грамм?
Мы решили немедленно уйти. Тем более, что лимонад
476

Солнце палит немилосердно.

невозможно было пить, так как он оказался даже не теплым,
а горячим. Хотели вылить его под куст, но Павлик запроте¬
стовал:
— Я выпью, — сказал он. — Я люблю лимонад!
Но и он только немного выпил, остальное пришлось все-
таки выплеснуть под кусты.
Уходя, Коська еще раз посмотрел на Жорку-одессита.
— Я думал, что Жора умный, — сказал он разочарован¬
ным голосом. — Он меня уму-разуму научил, а сам, видите,
какой... Я хотел, чтоб он признавал меня, а выходит...—Кось¬
ка вздохнул. — Выходит, что и я глупый. Ну ничего, ребята.
Если так, я отпущу кошек. Согласен, Даня?
Перед заходом солнца, наловив бычков, мы всей компани¬
ей вернулись с моря.
Сначала накормили кошек, так как Коська не хотел от¬
пускать их по домам голодными. Затем я и Павлик пошли
кормить чайку, а Коська с ребятами остался в сарайчике.
Как видно, он еще колебался. Впрочем, он, может быть, хо¬
тел выпустить кошек из ящика, когда стемнеет.
Пока что у нас с Павликом было свое неотложное дело.
Направляясь к дедушкиному домику, мы повстречались с Са¬
ной. На этот раз она ничего не читала и была в каком-то при¬
поднятом настроении.
— Даня! Куда ты? И я с тобой!
Мне не очень понравилось такое панибратство, но я
промолчал.
Что поделаешь, если человек не знает чувства меры и сам
навязывается в компанию, когда ему не очень-то и рады. Я не
решился дать отпор Санке, потому что моя мама очень ува¬
жает тетю Надю. Сана пошла с нами, при этом она всю доро¬
гу тараторила.
— Я только что одну книгу дочитала. Такая книга, такая
книга, я просто в восторге. И так переживаю, так переживаю!
Там до последней страницы не знаешь, кто же настоящий
шпион. А я не люблю заглядывать в конец книги. У меня есть
подруга Лиза — она где-то в пионерском лагере отдыхает,—
так она как читает? Слово здесь, слово там... А затем прочтет
конец и уже хвастает, что первая прочитала. Она не может
выдержать и сразу же заглядывает в конец книги. А я терпе¬
ливая. Я до конца читаю...
Нет, эта Санка, как видно, помешалась на шпионах и при¬
ключениях! Но все же мы с Павликом молча слушали ее
болтовню.
— До последней страницы я даже не подозревала, кто
478

именно шпион. И кто же, вы думаете, оказался шпионом?
Мария Ивановна! Представьте себе, что шпион оделся, цак
женщина, и выдавал себя за такую веселую девушку-офици-
антку, которая работала в столовой, где часто обедал изобре¬
татель Акоилафонтов. Нет, вы только подумайте: он изобра¬
жал из себя веселую беззаботную девушку!
Сану страшно возмущало такое коварство шпиона. Я ре¬
шил пересадить ее с облаков на землю и столкнуть лицом
к лицу с настоящей действительностью.
— Э, — говорю, — все это выдумки. Выдумывают, чтоб
лучше читались книги. А на самом деле такого не бывает.
— Нет, бывает! Бывает! — капризно прокричала Санка.
Мы приблизились к дедушкиному двору. Я думал, что
Санка отстанет от нас, но она и на чердак забралась вслед за
нами.
Чайка, должно быть, проголодалась, потому что не удира¬
ла, стала вдруг ручной и очень жадно глотала бычков.
Павлик подносил их к самому клюву чайки, а Сана хлопала
в ладоши и орала от удовольствия:
— Смотрите, смотрите, как она ест! Ой, как интересно!
А где ты ее взял, Даня?
— Робинзон подбил, — сурово пояснил Павлик.
— Робинзон? — Глаза Саны округлились от удивления.—
Да что вы мне голову морочите? Снова какое-то приключе¬
ние?
Я объяснил Санке, что тут нет никаких приключений, что
это обыкновеннейшая чайка и сидит она, как в этом легко
убедиться, просто на чердаке у меня, будто в госпитале,
лечит свое раненое крыло.
— Но ведь крылья у нее совсем не повреждены!
— Ясно, что не повреждены! Когда столько бычков съела.
Чайка, взмахивая длинными крыльями, прошлась по чер¬
даку, затем подошла к котелку с водой. Санка смотрела на
нее зачарованно и при этом восклицала:
— Ах, какая же она красавица! Неужто точно такие же
чайки летают над морем? Она очень похожа на гусыню.
Правда же, Даня, она на гусыню похожа? Ты посмотри толь¬
ко, какие у нее лапы! А клюв какой! А какие красивые глаза!
Ну точь-в-точь гусыня. Правда же, Павлик?
— Она так же похожа на гусыню, как коза на верблю¬
да,—строго хмуря брови, сказал Павлик. — Тоже мне приду¬
мала. Гусыня какая, а чайка какая! Что ты, чаек над морем
не видала?
— Но они же очень высоко, а эта близко-близко...
479

Сана приблизилась к чайке и, протянув руки, начала
звать ее:
— Чаечка! Чаечка! Иди ко мне, глупенькая, я тебя на
руках поношу.
— Так она и согласится — на руках! — ворчал Павлик.—
Что она тебе, кошка, что ли?
Санка вздохнула:
— У меня была очень хорошая киска. Она всегда спала со
мной на моей кровати. И вдруг куда-то исчезла. Будто в воду
канула.
Выглянув в слуховое оконце с чердака, я увидел Коську и
других ребят/Они тащили, огибая огороды, ящик с кошками.
Я понял, что Коська окончательно решил распрощаться со
своими «подопытными животными». Павлик, которого вообще
смешила Коськина затея, сказал Санке, хитро усмехаясь:

— Наверное, тут и твоя киска. Но зачем -жалеть ее? Мо¬
жет, она на Луну полетит? У нее, может, большое будущее?
Коська и Славик поставили ящик в кустах. Им, как видно,
хотелось поторжественнее обставить это освобождение кошек
чуть ли не всего поселка. Заметив, что с нами и Санка при¬
шла, Коська неожиданно рассердился:
— А тебя кто сюда приглашал? Чего тебе здесь надо? Иди
к своим девчонкам! Подумаешь, взяла моду: где мальчики,
туда и она свой нос тычет!
Я заступился за Санку. Какая разница, мальчик она или
девочка? Ведь в школе-то вместе учимся!
— Ну, ты не очень защищай ее, — озверел Коська. — Ты
знаешь ее, а мы не знаем? Сразу же побежит и маме своей
пожалуется...
— Вот и не побегу! Вот и не побегу! — отбивалась
Санка.
— Не побежишь, так из-за киски своей белугой заревешь.
Знаю я таких... тонкослезых.
— А вот и не зареву... Я уже забыла свою киску.
— Забыла... — с недовольным видом проворчал Коська.
Только теперь я догадался, почему Коська так жесток по
отношению к своей соседке Санке,.— он наверняка и ее кош¬
ку упрятал в свой ящик.
Солнце спряталось за горизонт. На западе золотилось не¬
бо. Море было нежно-синеватое, словно половину горизонта
кто-то застлал голубым шелком. Было прохладно, и чувство¬
вался такой необъятный простор!
На круче одиноко стоял каштан. Сейчас, в предвечернее
время, он казался огромным и вовсе не желтым, а зеленым-
зеленым.
— До луны далеко, — вздохнул Коська, — техника у меня
слабая, так что пускай они по; земле; бегают.

Пока Коська открывал ящик, мы трижды прокричали
«ура» и при этом буквально падали со смеху. В это время
как раз и появилась моя бабушка. Раньше всех заметил
ее Коська. Беспомощно оглянувшись, он отступил в кусты.
А бабушка между тем подбоченилась, словно собиралась
плясать, и вдруг обошла ящик, укоризненно покачивая
головой:
— Так и есть — кошки! Я же слышала, как мой Гладун
замяукал. Вот до чего довели этого сорванца Коську безделье
и глупость.
К бабушке подошла Санка. Коська, выглянув из-за кустов,
погрозил кулаком.
— Можешь не грозить, — сказала Санка. — Бабушка са¬
ма пришла, я ей ничего не говорила.
Ругая «лукавого Коську», бабушка еще раз обошла ящик
и вдруг начала решительно ломать его. Во все стороны поле¬
тели обломки досок, щепки. Наконец показались сгорбленные
кошачьи спины.
— Моя Мурка! Моя Мурка! — радостно пропищала
Санка.
Бабушка разрушила все Коськино сооружение, не подо¬
зревая даже, что он и сам, раскаявшись, хотел выпустить
кошек на свободу. В один миг кошки, выпрыгнув из ящика,
разбежались во всех направлениях. Даже Санка не успела
поймать свою Мурку.
На землю уже упали сумерки. Словно призраки, прыгали
и прокрадывались в разные стороны напуганные кошки. Сан¬
ка бежала за одной из них и нежно звала:
— Мурка! Мурочка! Киса, киса... Кис-кис!
ВОТ МЫ КАКИЕ!
Все-таки Коська хороший! Поняв свою ошибку, он не
только исправил ее, но и сказал нам, своим товарищам:
— Рыбу удить — не хитрое дело. Давайте шпионов ловить.
Мы же тоже можем засаду на них устроить.
И я поддался. Очень хотелось и мне что-то такое сделать,
чтоб можно было сказать взрослым: «Вот мы какие!»
Ночью мы с Павликом вдвоем сидели в засаде. Вокруг —
тихая ночь, только слышно, как шепчутся морские волны, как
шипят и шуршат они, накатываясь на мелкую гальку. Пахнет
землей и йодом, степной полынью и солью. Над головой яр¬
кие мигающие звезды.
482

Они так чудесны, что просто невозможно ими налюбо¬
ваться.
Над самым морем — ослепляющая, голубоватая звезда.
Дедушка называет ее Вечерней звездой, а папа говорил, что
это Венера.
Марс — красноватый, яркий и тоже, говорят, заметный, но,
как ни всматривался я в небо, нигде не мог обнаружить его.
Наверное, он спрятался за горизонт.
Где-то в степи, там, где комбайны оставили длинные по¬
косы золотой пшеницы, кузнечики распевают свои веселые
песенки и время от времени долетает тоскливый крик степной
совы. Однако нам совсем не страшно.
Я смотрю в небо, любуюсь его невыразимой красотой и
думаю о том, как хорошо быть пограничником.
Когда вырасту и призовут меня в армию, непременно по¬
прошусь в пограничные войска. И чтобы обязательно служить
в приморской части. Ведь за это время я так горячо полюбил
море. Оно даже ночью напоминает безграничное небо. В море,
как в небе, сияют звезды — белые, зеленые, красные; в нем,
как бы с самого дна, поднимается ослепительно яркая краса¬
вица Венера.
Тут я вспомнил, что мы пришли сюда не для того, чтобы
звездами любоваться. Надо нарушителя границы выслежи¬
вать! И с этой минуты я уже не обращал внимания на звезды.
Я смотрел то в морскую даль, то на берег, что серой полосой
лежал внизу, прислушивался к тихому шепоту волн, стара¬
ясь расслышать подозрительный шорох или разглядеть кра¬
дущуюся, неясную тень.
Я знаю, что в эту ночь многие ребята не спят. Где-то
поблизости, спрятавшись в ущельях, сидят за камнями и
Коська, и Славик, и все наши мальчишки. Вспоминаю Санку
и улыбаюсь. Она наверняка не выдержит до двенадцати
часов, уснет. Ну и смеяться же мы будем завтра! Уж лучше
бы она книги читала о шпионах.
В эту ночь и рыбаки дежурят. Это я точно знаю, так как
дедушка ушел из дому, как только наступили сумерки. И хит¬
рый же у меня дедушка! Только я вошел в дом, он сразу же:
«Даня, спать!» Мне еще хотелось с котом Гладуном поиграть,
а он меня — в постель. Гладун — бабушке на радость! — вер¬
нулся домой, ходил по комнате, терся о ноги. Должно быть,
он сильно соскучился по бабушке и все время мяукал: кушать
просил, жаловался на Коську. Бабушка никак не могла его
накормить.
— Видишь, как проголодался, бедный котик. Наверное,
483

целого кабана съел бы. Уж он натерпелся у того поганца
Коськи.
Дедушка не дал далее дослушать бабушку, заставил лечь
в постель. И сам лег. Лежит, но я-то слышу, что он не спит
и все прислушивается, уснул ли я. Тогда я умышленно ти¬
хонько захрапел, прикидываясь спящим. Дедушка тихо спро¬
сил: «Спишь, Даня?» Хотел было ответить, что сплю, но
вовремя опомнился и еще громче засвистел носом. А дедуш¬
ка тихонечко поднялся с постели, оделся и вышел на цыпоч¬
ках из комнаты. Я обождал немного и — за свои штаны.
Вышел во двор, смотрю: дедушка зашагал прямо к морю.
Я — на кручу, а дедушка уже берегом идет, шуршит галькой.
Слышу: кто-то окликнул его. Я узнал по голосу дядю Семена.
Постояли, пошептались о чем-то и пошли к рыббазе. Тогда и
я вприпрыжку к месту нашей засады — туда, где мы и сидим
сейчас с Павликом. Павлик пришел раньше и весь дрожал.
Не знаю, от страха или от холода.
Мы легли между двух огромных камней — горячих, как
натопленная печь; прижались друг к другу, и Павл-ик, быстро
согревшись, перестал дрожать.
Время шло медленно, незаметно. Казалось, что оно и вовсе
не шло. Вокруг стояла полупрозрачная тьма, небо синело и
светилось множеством звезд, устремившихся куда-то по бело¬
снежному Млечному Пути, а море плескалось, чуть волнуясь,
и убаюкивало...
Павлик не мог молча лежать. Он тихо посвистывал носом,
думал о чем-то своем и время от времени спрашивал:
484

— А шпионы, они непременно с оружием ходят?
Я ничего определенного не мог ответить. Ясно, что лучше
будет, если они без. оружия. Пока что я шипел в Павликово
ухо:
— Тихо. Молчи.
А сам думал: что, если и в самом деле выползет из мо¬
ря шпион с автоматом или пулеметом в руках? Что тогда
делать?
Холодная дрожь пробегала по моей спине. Я уж пожалел,
что не надел свою куртку и вышел в одной рубахе. Старался
отогнать назойливую мысль, а она все лезла и лезла в голову.
Что, если появится с автоматом или хотя бы с пистолетом?
В самом деле, не такой уж он дурак, этот нарушитель. И если
станет пробираться к нам через границу, то наверняка с
оружием. Да еще, может быть, и не один появится?
Степной ветер становился все холоднее и холоднее.
Помолчав несколько минут, Павлик снова начинал допы¬
тываться:
— А шпион и убить может? Правда?
— Да замолчи ты! — уже сержусь я, но мне самому все
холоднее становится.
Что ни говорите, но все же не легко ловить шпионов, сидя
посреди ночи на морском берегу. Пускай даже не больше двух
или хотя бы и один наткнется на нас — что тогда делать?
У нас же ничего нет, мы же в засаде сидим с голыми руками.
Разве мы сумеем задержать вооруженного нарушителя?
Я начинаю понимать, что наша засада, в сущности, бес¬
полезна. Тогда зачем же мы здесь сидим? Разве для того
только, чтобы поднять крик, когда враг покажется? Ну,
что ж... Пусть только появится, мы с Павликом так заорем,
что он и про свое оружие забудет, и автомат от страха бросит.
Да и наутек...
Мне уже не так холодно, наоборот, даже жарко становит¬
ся. И я не могу понять: это камни источают дневное тепло
или с полей подул теплый ветер?
А Павлик опять шепчет мне на ухо:
— А что мы будем делать, если он вдруг появится?
— Будем кричать, — отвечаю тихо.
Павлик забывает об осторожности, спрашивает уже впол¬
голоса:
— А если он удерет? Тогда ж его пограничники не пойма¬
ют. И что они нам скажут на это?
Я задумываюсь. Это правда: вместо того чтобы помочь,
мы можем только помешать пограничникам. Получится даже
485

так, будто мы своим криком умышленно предупредили нару¬
шителя.
— А мы не будем кричать, — говорю я, — мы его камнями
забросаем.
— Так у нас и камней нету.
Ну и въедлив же этот Павлик! Но он прав: у нас в самом
деле не было ни одного камня, хотя сидели мы на каменной
горе. Надо было запастись камушками. На всякий случай.
И я, оставив Павлика в засаде, осторожно пополз к морю. На
берегу множество отшлифованных морскими волнами камней.
Настороженно оглянувшись и не заметив ничего подозритель¬
ного, я быстро набрал за пазуху — сколько можно было уне¬
сти — увесистых камушков и начал карабкаться на кручу.
Камни тянули меня вниз, они были такие тяжелые, что я едва
донес их до того места, где сидел Павлик. Теперь мы стали
значительно спокойнее. Что ни говорите, но мы все же были
вооружены; мы могли забросать врага камнями, как грана¬
тами.
— Если наскочит, так я отбиваться буду, а ты в поселок
побежишь, людей разбудишь, — приказываю я Павлику.
— Я сразу же всех разбужу, — пообещал Павлик.
Из моря выплыла огромная красная луна. Небо и море
запылали, загорелись, ночь отступила куда-то. в степь, звезды
будто вдруг поднялись еще выше, а самая высокая круча и
поселок стали видны, словно днем. Одинокий каштан на горе
опять казался великаном, заслонял полнеба.
В море, где-то далеко-далеко, перемигивались красные и
зеленые огоньки, в небе проплывали красные звезды и слы¬
шались громовые голоса самолетов. Морской простор пере¬
секла широкая золотистая дорожка. Она шла от берега до
самой луны.
— А как они из моря вылезают? — опять спрашивает
Павлик.
— Кто вылезает?
— Да шпионы ж!
— Ну тебя! Разве я знаю, как они вылезают оттуда?
Смешной этот Павлик! Он, наверное, думает, что я не впер¬
вые сижу у моря и высматриваю нарушителя; ему кажется,
что я уже не раз задерживал их и в этом деле накопил боль¬
шой опыт. Как будто мне самому не хотелось знать, как имен¬
но появляется ненавистный враг: то ли он подплывает в рези¬
новой, то ли в подводной лодке! А может быть, на моторном
баркасе или просто так — в трусах и майке? Лучше всего бы¬
ло бы, конечно, если б появился в одних трусах и с голыми
486

руками. Тогда бы мы с Павликом забросали его камнями, по¬
ложили бы на гальку и взяли бы в плен.
Павлик никак не умеет молчать.
— А то говорят, будто они просто выходят из воды. В во¬
долазных костюмах.
Вообразив такого посланца моря, я невольно вздрагиваю.
Такое чудовище не только не задержишь, но, чего доброго,
так еще перепугаешься, что и с места не сдвинешься.
— А помнишь, как Черномор выводил из моря тридцать
три богатыря? Я в кино видел. Ух, интересно! Море волнуется,
волнуется, а они идут, идут...
— Тише, ты! Нашел время сказки рассказывать. Смотри
лучше на море и молчи. Тоже мне пограничник!
Павлик послушно умолкает и смотрит немигающими гла¬
зами в море, тихо посвистывая носом.
И в поселке, и на горе, в доме отдыха, порой лают собаки.
Они лают лениво, то в одиночку, то хором, так, от нечего де¬
лать, лишь бы напомнить о своем существовании да показать
хозяевам, что они не спят, а охраняют покой людей. Полаяв
еще и еще, они утихают. Теперь ты начинаешь сомневаться:
лаяли они на самом деле или не лаяли?
Внезапно подняли шум петухи. Начал один — каким-то
старым и простуженным голосом. К нему присоединились дру¬
гие. И то кукарекали звонкими голосами, то срывались; неко¬
торые, должно быть, совсем молоденькие петушки, не могли
вытянуть не только ноту, но и половину ноты.
Море в это время почему-то становится все темнее, темнее.
И звезды уже не только мерцают, но и поют. Поют по-петуши-
ному, некоторые даже басом, как бабушкин Гладун. Неожи¬
данно он оказывается подле меня. Только почему-то он похож
на нашего кота Дорофеича, которого я пытался дрессировать.
Я сердито кричу на него, Гладун в один миг исчезает. А Пав¬
лик смешливо спрашивает:
— Даня, тебе кошка приснилась?
— «Приснилась»! — передразниваю я Павлика. — Что я,
сплю, что ли? Как бы ты сам не задремал. Смотри в оба. Зна¬
ешь, как раз в такое время, когда петухи поют, шпионы только
и вылезают из моря.
— Не беспокойся, — с некоторым зазнайством отвечает
Павлик.
И опять тихо посвистывает носом.
А я все гляжу и гляжу в море. Оно серебрится под луной,
катит маленькие волны и о чем-то шепчет тихо, задумчиво.
Даже огоньки исчезли в морской дали — ни красных, ни зеле¬
487

ных. Только оттуда, от далекого горизонта, где море сливается
с небом, катится что-то тяжелое, черное, косматое. С тревогой
всматриваюсь в таинственную лавину и вдруг замечаю, что
это катится огромный океанский вал. Он такой высокий и
грозный, что если достигнет берега, то затопит всю кручу, сне¬
сет весь рыбацкий поселок и, чего доброго, заденет даже дом
отдыха. Не пора ли поднять тревогу? Может быть, следует
предупредить бабушку, маму, дедушку и всех, всех, кто живет
в поселке, — пускай удирают!
Но вал на моих глазах начинает постепенно оседать. Вот
он становится все ниже, ниже. Кажется, что сейчас ударится
о берег, разобьется о камни и гальку и отпрянет назад. Но от¬
куда он взялся — этот удивительный вал? Страшная догадка
вдруг осветила мой мозг, и я даже вскочил от изумления. Да
это же кто-то умышленно послал к берегу этот вал, чтобы от¬
влечь наше внимание и помочь шпиону выбраться на берег.
Я не успел даже сообщить о своей догадке Павлику, как вдруг
увидел, что из бурлящего моря, из белых соленых волн, пока¬
залась чья-то страшная голова в стальном шлеме. На шлеме
блеснуло лунное отражение, из длинной бороды иноземца за¬
струилась, журча, вода. Теперь мне стало ясно: из моря вы¬
шел сам дядька Черномор. Я даже рот разинул от изумления,
хотел было закричать, но голос мой застрял где-то в горле.
Вслед за Черномором, один за другим, начали появляться
богатыри. На их шлемах играл лунный свет, с позолоченных
кольчуг скатывались серебристо-зеленые капли воды. Бога¬
тыри построились в колонну и замерли по команде «Смирно!».
Старый Черномор, отплевавшись, оглядел колонну, вынул из
тяжелых ножен широкий серебряный меч и подал команду.
Богатыри, как один, сделали шаг, затем второй... И зашагали
в сторону кручи, прямо на нас с Павликом. Я ужаснулся, уви¬
дев, что земля под ними выравнивается и мы лежим уже не за
камнями, а просто на тропе, по которой должны пройти эти
необычные морские гости.
Теперь я понял, что это вовсе не те сказочные богатыри, а
самые обыкновенные шпионы, только они маскируются с по¬
мощью старинных шлемов и кольчуг. Я оглянулся, поискал
глазами: где мои камушки? Но их нигде не было. Не было
возле меня и Павлика. Тут я заметил, что он сидит на камен¬
ной скале и, неизвестно зачем, прячет за пазуху круглые ка¬
мушки. Он смотрит на меня и лукаво усмехается. Я понял:
Павлик изменил мне...
А шпионы уже совсем близко; земля стонет под их ногами.
Вот один из них уже наступает мне ногой на грудь... Я не в
488

состоянии дышать, не могу даже пошевельнуться... Я с ужа¬
сом жду смерти.
И вдруг слышится чей-то тоненький голосок: «Вот где они,
голубчики. Спят, как кролики».
Открыв глаза, я увидел синее-синее небо. На моей груди
лежала Павликова голова, она-то и давила и не давала мне
дышать. А над нами стояла Санка и с укором качала головой:
— Эх вы, соньки! Они, видите ли, шпионов выслеживают.
Я из-за вас всю ночь напрасно просидела у моря.
Она обиженно оттопырила губу и ушла в поселок.
Мы с Павликом, стараясь не глядеть друг на друга, поче¬
сали затылки, огляделись. Солнце еще не всходило, но уже
было видно. Дедушкина моторка пофыркивала около самого
«котла». Мы молча поднялись, постояли с минуту, затем побе¬
жали к морю. На рассвете лучше всего ловятся бычки. А ведь
пора чайку кормить.
Я ЛОВЛЮ ШПИОНА
Море дремало. И такая тишина царила вокруг, что даже
чуть слышный плеск почти совсем незаметных волн казался
гулким.
Вода чистая-чистая, и все дно морское просвечивается;
видны самые маленькие камушки, даже песчинки. Зеленые
косы водорослей извиваются, словно их кто-то расчесал и
теперь делает локоны. По морскому дну неуклюже ползают
бледно-розовые крабы; огромные, чуть поменьше и совсем
маленькие. Если попристальнее всмотреться, можно увидеть
табунчики быстрых рыбок, шныряющих среди водорослей,
ищущих поживы. На дне лежат ленивые бычки: черные, голо¬
вастые. Должно быть, и они дремлют на рассвете.
Из моря показывается солнце. Оно красное-красное и та¬
кое большое, что даже не верится, будто в полдень оно будет
совсем маленьким. По зеленой морской воде, трепеща кры¬
лышками, скользят от берега навстречу солнцу золотые мо¬
тыльки. Солнце появляется из воды просто на наших глазах:
сначала огненная вспышка, затем золотая полоска, а там —
смотришь — уже половина красного круга... Еще через минут¬
ку оно уже отрывается от земли и, круглое, сказочно красивое,
постепенно обретающее золотую окраску, пламенеет и искрит¬
ся над морской гладью.
На берегу моря собрались все ребята. Кое-кто удил, кое-
кто купался в утренней прохладной воде. Даже Санка при¬
489

мостилась — правда, немного в сторонке — на береговой
гальке и время от времени вставляла слово в наш разговор.
Я побаивался, что она расскажет о том, как мы с Павли¬
ком уснули на посту. Это портило мне настроение. Я сердил¬
ся и на самого себя: ну как это случилось, что я уснул? Сер¬
дился и на Павлика: тоже мне герой! Говорил: «Ни за что не
усну», а уснул, как суслик. Сердился и на Сану: не сиделось
ей на месте, вот и шаталась по берегу, пока не заметила
нас — сонных.
Но Санка не стала изобличать меня и Павлика, она убеж¬
дала:
— Думаете, что шпион такой дурак? Ого, я уже знаю.
Читала. Они очень хитрые — шпионы. Он сегодня не выле¬
зет, завтра не вылезет, а как только перестанем дежурить и
ляжем спать — тут он и вылезет...
— Все равно его пограничники укокошат, — говорит
Павлик.
Мы все умолкли. Я понимаю: не в свое дело мы вмеши¬
ваемся. Разве пограничники сами, без нашей помощи, не
справятся со шпионами?
На моем кукане болтается не больше десяти бычков. Се¬
годня они почему-то плохо ловятся. Взглянув на свой улов,
я вспомнил про чайку. И невольная тревога закралась в мое
сердце. Ведь в бабушкин дом вернулся здоровенный кот Гла¬
дун. Он очень изголодался в плену у Коськи и, чего доброго,
может пробраться к моей чайке. А такой, как Гладун, не то
что чайку, но и быка может сожрать. Представив себе, как
этот хищный котище расправляется с беззащитной чайкой, я
начинаю собираться домой.
— Немного половим, а тогда и пойдем, — отговаривает
меня Павлик.
— Как раз время птицу кормить, — говорю я.
— Отпусти уже на свободу ее, — советует Коська.—
Я же своих кошек отпустил.
Хороший советчик нашелся! Во-первых, коты у него были
не его, а во-вторых, он же не без вмешательства моей ба¬
бушки выпустил их. И, наконец, кошка все-таки не чайка!
У меня же совсем другое дело: я спас птицу от гибели. И мне
очень хотелось увезти ее в Белоруссию, показать своим.
Коську поддержали другие.
— Айв самом деле, для чего держать ее на чердаке? —
хмыкнул Славик. — Крыло у нее зажило, вот пускай и ле¬
тает.
«Смотри, какой добряк выискался: тогда — камнем из ро¬
490

гатки, а. теперь — пускай летает». Но я только подумал так,
вслух я этого не сказал.
— Надо выпустить чайку, — сказала и Санка. — Она же
истоскуется в неволе и погибнет. Чайки свободу любят.
Я оглядел морской простор и почувствовал, как что-то за¬
ныло у меня в груди. И правда, моей чайке, должно быть,
очень скучно одной сидеть на чердаке в то время, когда ее
зовут морские волны, зовут стай других чаек, манит соле¬
ный, приятный запах моря. Может быть, и в самом деле вы¬
пустить птицу? А то что же получится — завезу я ее в Бело¬
руссию и там выпущу на волю? Но разве она сможет жить на
нашем маленьком озере? Там даже луговые чайки не хотят
жить — как же приспособиться этой, морской? Ведь она при¬
выкла к простору, к морской стихии, к одиннадцатибалль¬
ным штормам и бешеным бурям. Да она же захиреет, исто¬
скуется, одинокая, на чужбине и погибнет! И как ей найти
путь к морю, если даже я, хотя и географию знаю, и умею
отыскивать реки на географических картах, не сумел бы сам
найти дорогу от моря до нашей воинской части.
— Пойдем, ребята, чайку выпускать,—предлагает Коська.
Я не в состоянии больше отмалчиваться.
— Надо проверить, сможет ли она летать, — говорю я.
А сам тешу себя надеждой, что она не сможет летать.
Если полетит — что ж, пускай летает, пускай радуется свое¬
му выздоровлению. А не сможет — я опять буду ухаживать
за ней, калекой. Буду, как прежде, кормить ее. А затем уве¬
зу в Белоруссию. Там у нас есть живой уголок при школе, в
нем и для моей чайки найдется местечко.
Не желая навлекать на себя бабушкин гнев, я иду за
чайкой только с Павликом. Остальные ждут на берегу. У ме¬
ня почему-то защемило сердце. Я не тороплюсь. Взбираюсь
на кручу, оглядываюсь на море. Там гулко рокочет мотор¬
ка. Это дедушка со своими рыбаками возвращается на
базу.
В поселке тихо. Только дымки вьются над домиками и
приятно пахнет жареной рыбой. Где-то кудахчут куры и мо¬
лодой петух пробует звонкий голосок, выкрикивая свое «ку¬
кареку».
Около нашего порога лежит Гладун, похожий сейчас на
большую серую шапку. Он дремлет. Как видно, он всем до¬
волен и счастлив. А может быть, он только что закусил'моей
чайкой и поэтому так развалился у порога?
Я ускоряю шаги. Павлик едва поспевает за мной. Однако
он не жалуется. Я заметил, что Павлик вообще никогда и ни
491

на что не жалуется. Он бежит за мной вприпрыжку. А на
бечевке болтаются бычки.
Вот и недостроенный дедушкин домик, вот и лестница, ве¬
дущая на чердак. Мы всегда взбираемся по ней тихо, краду¬
чись. Мне интересно захватить чайку врасплох, посмотреть,
что она там делает. Поднимаюсь все выше, выше и, наконец,
просовываю голову в прямоугольное отверстие. Слышу толь¬
ко, как позади меня посвистывает носом Павлик.
На чердаке достаточно светло, только по углам сумерки.
Я ищу глазами свою чайку и нигде не нахожу ее. Сердце
стучит тревожно: значит, ее съел все-таки ненасытный
котище?
Я уже собирался в один миг прыгнуть на чердак, как
вдруг мой взгляд упал на кучу старых сетей. Я чуть было не
закричал от ужаса. Там кто-то лежал, покрывшись сетью,
была видна только рука с пистолетом. На пистолете играл
солнечный зайчик, а дуло было нацелено прямо мне в голо¬
ву. Я едва успел спрятаться.
Лестница, казалось, шатается под моими ногами. Я за¬
мер, чувствуя, что вот-вот свалюсь прямо на Павлика. Мой
лоб мгновенно покрылся холодным потом. Сердце начало
стучать еще громче, чаще... Я подумал: что, если незнакомец
уже выпутался из сетей и устремился вслед за мной! Толкнув
ногой Павлика, я указал ему глазами на пол. У меня, навер¬
ное, был очень встревоженный вид, потому что и Павлик на¬
сторожился и пополз вниз. Словно испуганные кошки, мы
мгновенно очутились на земле.
«Что там?» — одними глазами допытывался Павлик.
Я хорошо знал, что там и кто там. Не было никакого со¬
мнения, что на нашем чердаке, в старых сетях, прячется шпи¬
он. Тот самый, которого мы с Павликом проспали ночью.
В самом деле, разве может быть укрытие лучше этого?
Шпион забрался на чужой чердак, закутался в старые сети
и отдыхает, ожидая ночи, когда можно будет тихонько уле¬
петнуть на кручу. А там — в степь, а там... От такой догадки
я весь задрожал, застучал зубами и чуть было не закричал от
ужаса: ведь он мог меня в один миг застрелить. Как чайка с
подбитым крылом, полетел бы я вниз и уже больше никогда
не сумел бы встать на ноги...
Однако почему он не стрелял? Почему он даже не поше¬
вельнулся? Может быть, он спит? Немного опомнившись, я
подал знак Павлику, чтобы он молчал, а сам начал прислу¬
шиваться: не доносятся ли какие звуки с чердака? Павлик
тоже слушал, не мигая, весь какой-то встревоженный и по¬
492

корный. Со временем я-уже догадался, почему шпион молчал.
Он, наверное, решил, что я его не видел, и не стал выдавать
себя. Ну конечно же, так и случилось. А вот сейчас, кажется,
слышится его сопение. Это услышал даже Павлик, и он с
испугом взглянул на меня.
Теперь надо действовать. Нельзя терять зря ни одной ми¬
нуты. Наклонив к себе Павликову голову, я прижался губа¬
ми к его уху, прошептал:
— Там шпион... С пистолетом. Беги скорее к ребятам,
пускай известят заставу.
Павлик уже порывался бежать. Я его придержал на ми-
кутку:
— И дедушке скажи. Только тихо, без паники.
Павлик кивнул головой, мигнул строгими глазами — не
беспокойся, мол, все понял, все сделаю! — и в один миг вы¬
скользнул на улицу.
Я никуда не собирался удирать. Раз я уже обнаружил
шпиона, то надо сделать все, чтобы задержать его. Вот если б
у меня был папин пистолет, я бы знал тогда, что делать.
Я бы потихоньку забрался на чердак, направил бы пистолет
на незнакомца, что лежит в сетях, и — руки вверх! Но у
меня не было никакого оружия, а враг держал пистолет
наготове.
Оглянувшись, я начал действовать. Прежде всего я поти¬
хоньку убрал лестницу. Пускай теперь посидит он в ловушке,
пока прибегут пограничники и схватят тепленького. Раз я
сам не могу взять его, надо сделать так, чтобы от других он
не ушел.
Затем я отыскал среди камней, кирпича и старых досок
надежную толстую палку и вооружился ею. На всякий слу¬
чай. Пускай только спрыгнет нарушитель вниз, я тут же его
палкой по голове, — оглушу и заставлю сдаться. Притаив¬
шись у стены, я начал ждать.
Время шло медленно. Между прочим, я вам скажу: не
простое дело ожидать, что на тебя вот-вот прыгнет с чердака
р.раг или, чего доброго, стрельнет из пистолета. В окно я ви¬
жу поселок, в дверь — море.
В море замерли черными пятнышками десятки баркасов.
Должно быть, рыбаки в это время вытаскивают из моря быч¬
ков и камбалу. В поселке спокойно, нигде ни одного челове¬
ка — ведь сегодня воскресенье, люди не спешат на улицу.
Мне от этого не легче. Вынужден дежурить и дрожать. Но все
равно я не отступлю, не испугаюсь. Хоть и дрожу весь, хотя
493

и щемит сердце, но я не боюсь того, кто лежит на чердаке.
И я его ни за что не выпущу оттуда.
С чердака послышался храп. У меня сильнее застучало
сердце. В ту же минуту я сообразил, что даже лучше, если
нарушитель уснул.
Пускай спит, а тем временем придут пограничники, появит¬
ся дедушка. Я настолько осмелел, что подошел к окну, посмот¬
рел на дедушкин двор и весь встрепенулся от радости. Увидел
дедушку, а вместе с ним и других рыбаков. Они о чем-то со¬
ветовались, каждый держал палку в руках. Дедушка все вре¬
мя посматривал на свою недостроенную хату и о чем-то рас¬
спрашивал Павлика. Затем они направились ко мне. Шли не
толпой, а врассыпную, делая полукруг. Так они окружали
хату со всех сторон. Вскоре я заметил и Коську, и наших ре¬
бят. Они точно так же, держа в руках камни и палки, прокра¬
дывались ко мне.
Я прислушивался к чердаку. Неизвестный тихо похрапы¬
вал. Тогда я на цыпочках подошел к дверям и начал пода¬
вать дедушке знаки, чтобы он шел быстрее.
Дедушка приближался ко мне не торопясь, и это меня
очень беспокоило. Что, если шпион проснется и увидит де¬
душку? Ведь он с одного выстрела может убить его.
Дедушка, был встревожен. Однако я, взглянув на него,
увидел: дедушка не очень верит в то, что я обнаружил нару¬
шителя. Тогда я сказал дедушке шепотом:
— Он в старых сетях, с пистолетом. Спит, вот послу¬
шайте...
Дедушка, держа наготове ржавый лом, прислушался...
Какое-то время на чердаке было тихо, а затем раздался храп.
Дедушка вздрогнул от неожиданности, встревоженно замор¬
гал глазами. Видно, он колебался, не знал, что делать.
Подумав, дедушка подал мне знак: «Молчи, Даня!»—а сам
тихонько поднял с земли лестницу, неслышно приставил ее к
отверстию, ведущему на чердак. Держа в правой руке лом,
дедушка начал осторожно подниматься наверх. Я стоял вни¬
зу и страшно волновался. Мне и самому захотелось полезть
на чердак, но дедушка велел стоять на месте.
Долго, очень долго дедушка поднимался наверх. А может
быть, мне так казалось. Наконец он заглянул в чердачное от¬
верстие и вдруг замер. Очевидно, он увидел нацеленный на
него пистолет. Дедушка опять заколебался. Что ему делать:
спускаться вниз или лезть на чердак? Затем он все-таки ре¬
шился и очень тихо, медленно начал влезать на чердак.
Когда дедушка исчез на чердаке, я не выдержал и в один
494

миг поднялся по той же лестнице. Попав на чердак, я прежде
всего увидел чайку. Она стояла посреди чердака, возле ко¬
телка, и выжидающе смотрела на дедушку. Должно быть,
она очень проголодалась.
В старых сетях спал человек. Крадучись, буквально на
цыпочках, дедушка подошел к нему. С минуту приглядывал¬
ся, а затем, подняв лом над головой, громко закричал:
— Ни с места!
Неизвестный, всхлипнув спросонья, начал барахтаться в
сетях, но дедушка вмиг прижал его ногой. Из руки неизвест¬
ного выпала черная бутылка, и только теперь я догадался,
что именно эту бутылку я принял за дуло пистолета.
На чердаке появились другие рыбаки. Первым среди них
оказался дядя Семен. Он подбежал к шпиону и, схватив его
за руку, начал таскать по чердаку, чтобы выпутать из сетей.
Показались взъерошенные волосы, запестрела морская тель¬
няшка, и неизвестный крикнул знакомым голосом:
— Шьо такое? Какая сволочь мешает спать?
Это был Жорка-одессит. Дедушка сплюнул с досады.
— Вишь, где он, чертяка! Моторы — без охраны, а он
пьяный спит на чердаке!
Услышав дедушкин голос, Жорка сразу же пришел в се¬
бя. Он вскочил на ноги и начал покашливать, виновато пряча
глаза.
— Шьо такое? Сам не понимаю, как я тут очутился.
— Водка тебя к самому черту в зубы заведет, — провор¬
чал дядя Семен, спускаясь вниз.
Вот как я влип! Это же я вместо настоящего шпиона оты¬
скал в старых сетях Жорку. Мне так стыдно стало, что я го¬
тов был убежать на край света.
— Ну что ж, Фомка, — сурово произнес дедушка. — До¬
вольно с тобой нянчиться. Иди хоть и ко всем чертям, чтобы
я тебя больше не видел.
Сердито сплевывая, дедушка вслед за Семеном покинул
чердак. За ним последовали остальные.
А во дворе мы встретились с пограничниками. Их привел
Славик. Старший лейтенант, смеясь, пожимал руку дедушке.
Я решил спрятаться подальше, чтобы не краснеть перед по¬
граничниками.
Слез с чердака и Жорка. Ударив несколько раз своей
измятой фуражкой по колену, чтобы выбить из нее пыль, он
нерешительно подошел к дедушке:
— Козьма Иваныч! Ну шьо, разве человек не может
споткнуться? Я же не за свои...
495

ЧАЙКА ЛЕТИТ В МОРЕ
После обеда мы торжественно отпускали морскую чайку
на свободу.
В последние дни, обычно после завтрака, просыпался ве¬
тер. Он как бы приноровился к восьмичасовому рабочему дню
и работал честно, неутомимо. Дул до самого вечера, а ночью
и рано утром спал. Особенно добросовестно трудился он по¬
сле обеда. С севера на юг катил по морю гривастые волны,
гнал воду от берега. Даже удивительно было: шли волны по
морю, а на берег не надвигались.
Чем дальше в море, тем выше волны, тем синее и тем
крупнее валы. Они то появляются, то исчезают. Словно там
несметное множество морских чаек играет на воде, то рас¬
крывая, то складывая на спине белоснежные крылья.
Ближе к берегу, где валы не велики, где море волнуется
густо и покрывается белыми пузырьками, оно напоминает гро¬
мадный, кишащий рыбой «котел». Так и кажется, что там
всполошенные язи и щуки с быстротой молнии бьют хвоста¬
ми, пенят и волнуют воду.
Над морем, высоко в небе, вьется стайка голубей. Бело¬
крылые, красногрудые, а один совсем черный, только .с бе¬
лым хвостом, они подобно молниям мелькают в воздухе, то
снижаясь над водой, то стремительно взмывая в небесную
лазурь. Они словно присматриваются к белогривым валам,
чтобы проверить, что там такое: запенившиеся волны или,
быть может, тысячи таких же машущих легкими крыльями
голубей.
Покружившись несколько минут, голуби улетели в сторо¬
ну пионерского лагеря: там их жилище.
По небу, с севера на юг, мчатся беленькие облачка, лег¬
кие и подвижные, а над морем прозрачной дымкой висит
едва заметный туман. Чуть проглядывают сквозь него строй¬
ные мачты далеких кораблей.
До последнего времени я и не знал, что в поселке так мно¬
го детей. Я знал Коську, Павлика, Славика, Оксанку и еще
кое-кого, а сейчас пришли к морю, чтобы взглянуть на мою
чайку, десятка два мальчиков и девочек. Они все знакомы
друг с другом, все живут в поселке, и мне даже странным
кажется, что я их до сих пор не видел.
Пришли, чтобы посмотреть на чайку, и некоторые взрос¬
лые.
В последний раз кормили мы ее рыбой. Она глотала быч¬
ков жадно, молниеносно, а мы не торопились, не отдавали ей
496
16

всех сразу. Мне так приятно было держать в руках морскую
птицу с мягким голубоватым оперением, смотреть на боль¬
шую круглую голову с длинным кривым клювом! Мне было
жалко ее. Я привык к этой птице и не представлял себе, как
я буду жить без забот о ней. Уже завтра не надо будет про¬
сыпаться до восхода солнца, бежать к морю, ловить бычков
и затем спешить на чердак. И еще жалко мне было своих
школьных товарищей. Конечно, я им расскажу об этой уди¬
вительной птице, но показать ее никак не смогу.
Правда, в моем сердце еще жила надежда: может быть,
чайка и не полетит. Возможно, что у нее еще не совсем зажи¬
ло крыло; быть может, она разучилась за это время летать
или просто не захочет расставаться со мной. В самом деле,
разве ей плохо живется на чердаке? Тихо, спокойно, на всем
готовом. Разве она сумеет за день натаскать себе одним клю¬
вом столько рыбы, сколько я вылавливаю удочкой? А я ведь
все, что поймаю, чайке отдаю, ни одной рыбки не беру себе.
Вот- и надеялся я, что чайка не захочет жить в море; что
она, немного полетав, вернется в наш двор и попросит у меня
рыбы. Или залетит просто на чердак и не захочет никуда уле¬
тать оттуда. Тогда я непременно увезу ее в Белоруссию. Мы
и там наловим для нее рыбы: и карасей, и вьюнов, — только
бы она прижилась у нас.
Пока я так размышлял, чайка всех бычков съела.
— Пойдем уже, — сказал Павлик. — Привыкла она жить
на всем готовом, пускай теперь сама ловит рыбу в море.
Я осторожно слезал на землю, нежно обнимая чайку. Она
сидела спокойно, только вертела головой, рассматривая все
вокруг своими круглыми черными бусинками. Быть может,
она узнавала знакомые места? Или удивлялась, что покидает
свой уютный чердак?
— А может, еще рано ее отпускать? — говорю я неуве¬
ренно.
— Почему рано? Думаешь, Славик сильно поранил ее то¬
гда? Так, ушиб немного крыло, вот она и опустилась на землю.
— А может, ей все-таки лучше будет на чердаке?
Павлик и слышать об этом не желал:
— Почему это лучше? Разве она узник? Она на волю
хочет, а ты ее будто в тюрьме держишь.
Когда мы подошли к толпе, все — и ребята, и взрослые —
начали рассматривать морскую чайку так, будто никогда и не
видали подобных птиц.
— Смотри, она совсем ручной стала, — заговорила бабуш¬
ка—Да и почему же ей не приручиться? Уж они так ее кор¬
] у Библиотека пионера, т. V
497

мили, так в нее напихивали.
Одних только бычков она
пудов десять перемолотила.
— Ну, выпускай уже! —
потребовал Славик.
Мне не хотелось выпус¬
кать чайку из рук. Я вдруг почувствовал: выпущу и уже нико¬
гда больше не поймаю. И жалко было ее, как близкого чело¬
века. Вместе с тем хотелось убедиться: полетит или не поле¬
тит.
— А ну, отойдите! — попросил я.
— В сторону! В сторону! — заорали Павлик и Славик.
Все отошли от кручи, стали рядышком, а я с чайкой очу¬
тился впереди. Погладив птицу по большой круглой голове, я
вздохнул и опустил ее на землю.
Чайка и не думала лететь. Она, вытягивая, словно гусыня,
шею, бегала по берегу, заглядывала вниз, туда, где пузыри¬
лось море, взмахивала крыльями и все же не улетала.
— Не полетит! Не полетит! — захлопала в ладоши Санка.
Я торжествовал. Не летит — ну и пусть! Сейчас я ее пой¬
маю и опять отнесу на чердак. Радостно взволнованный, я
бросился к своей чайке. Она отскочила в сторону. Тогда за
ней побежал Павлик. Чайка от испуга расправила крылья,
подбежала к круче и... — к моему ужасу! — шарахнулась вниз.
Я подумал, что она сейчас разобьется о камни.
Но чайка внезапно взмахнула крыльями, — правда, внача¬
ле как-то неуверенно, даже неумело, словно собиралась при¬
землиться у самой воды. Она даже замерла на какое-то мгно¬
вение на одном месте, будто размышляла, садиться или не
садиться, а затем энергично замахала крыльями, поднялась
в воздух, но медленно и как-то неохотно улетела в море.
Она поднималась все выше и выше, взмахивала крыльями
твердо, привычно, и я теперь понял, что вижу свою чайку в
последний раз. В глазах, помимо моей воли, что-то защекота¬
ло, и, если бы не было вокруг меня людей, я непременно за¬
плакал бы...
Описав большой круг над морем, чайка начала постепенно
снижаться, поворачивать к берегу. У меня радостно встрепе¬
нулось сердце: может быть, ей надоело летать, она учла, где
ей лучше жить, и сейчас вернется на берег, сама добровольно
придет ко мне в руки?
Но чайка не захотела лететь к берегу. Она метнулась вниз
и как бы упала на морские волны, — наверное, соскучилась
по ним, по бескрайнему морскому простору.
498

Все, кто стоял на берегу, не сводили глаз с чайки. А она,
словно догадываясь, что ею любуются, что за нее радуются,
весело купалась в море, трепеща крыльями; должно быть, она
наверстывала то время, что отсидела в одиночестве на нашем
чердаке.
...Я все смотрел и смотрел на море. Там бушевали высокие
белогривые волны, и мне казалось, что все море покрылось
чайками, которые пытаются взлететь в небо и не имеют сил,
чтобы оторваться от кипящей воды. Я не сразу отыскал свою
чайку глазами — она за это время успела далеко отплыть.
Она и сейчас радостно махала крыльями и никак не могла
накупаться в бушующем море.
А из дымчатой дали медленно плыл табун альбатро¬
сов. Они пристально всматривались в морскую стихию,
словно искали там свою потерянную подругу. Не мигая я
следил за табуном: найдут ли они мою чайку или не най¬
дут?
Они нашли ее. Приблизившись к тому месту, где купалась
одинокая чайка, они разом заволновались, завертелись на ме¬
сте, некоторые даже спикировали к самой воде. Но моя чайка
не спешила к ним навстречу. Быть может, она и вовсе не под¬
нимется?
Покружив над чай¬
кой, табун полетел
дальше, куда-то в сто¬
рону. Как видно, им не¬
когда было рассматри¬
вать купающуюся в
море. Они, наверное,
еще не лакомились се¬
годня бычками, как
моя чайка, им нужно
было искать и искать
для себя поживу.
И уже тогда, когда та¬
бун был далековато, с
больших волн подня¬
лась в воздух моя чай¬
ка. Она быстро догна¬
ла табун. В одну ми¬
нуту она затерялась
среди своих крылатых
сестер, и, когда я, не¬
чаянно мигнув, опять

посмотрел на табун, уже любую чайку можно было принять за
мою. Ведь они все круглоголовые и чернокрылые, у каждой
желтый клюв и голубоватое, под цвет морской волны, оперение.
И тихая грусть, и радость, и какое-то раскаяние томили
мое сердце. Я радовался за свою чайку — пусть летает над
морским простором, — ия тосковал по ней. Ведь я уже нико¬
гда больше не увижу ее.
Не знаю, сколько времени я еще стоял бы на круче, глядя
в море, если бы меня не позвали ребята. Но я подошел к ним
не сразу, а лишь тогда, когда веселый табунок неутомимых
альбатросов улетел далеко-далеко и скрылся за крутым, вы¬
соким выступом.
Я ВЕРНУСЬ К ТЕБЕ, МОРЕ!
Санка по-прежнему увлекалась книгами. Но вот вместо
приключенческого романа ей дали первый том сочинений Ар¬
кадия Гайдара. Прочтя его, она все время ахала от восхище¬
ния и спрашивала, сколько еще томов он написал. Читала она
теперь не дома, а недалеко от площадки, где мы играли в во¬
лейбол. Изредка она отрывалась от книги, чтобы принять уча¬
стие в наших ожесточенных спорах. Без них, как известно,
просто немыслима такая игра.
Случилось так, что мы, поиграв вдоволь, отошли в сторону
от спортивной площадки и, будто сговорившись, уселись полу¬
кругом под старой липой.
Тогда Санка и предложила:
— Вот послушайте рассказ Гайдара.
Коська с грустью посмотрел на толстый том, а Славик ска¬
зал равнодушно:
— Ладно, читай!
Санка начала читать. Выразительно, с чувством, с каким-
то внутренним волнением. И все слушали ее очень вниматель¬
но. Лишь иногда кто-нибудь прерывал чтение смехом.
— Как... как там написано?
— «Снял брюки и ходит, как барин».
Мы и не заметили, когда Санка дочитала рассказ.
— Еще читать?
— Пускай уже завтра.
Наверное, все думали о том, что было написано в книге.
И в самом деле, разве можно было не думать? Уж очень прав¬
диво и красиво рассказывал писатель. А может быть, и не о
том думали мои друзья? Быть может, им было просто груст¬
500

но, потому что одна игра надоедала, а другая, более интерес¬
ная, еще не была найдена. Не потому ли Коська подумал
вслух:
— Вот так и гуляем, и сидим без дела. Вышел из школы и
делай сам, что хочешь...
Славик лениво сплюнул сквозь зубы:
— А ты хотел, чтобы тебя и летом к доске вызывали?
В то время, когда мы так беседовали, подле кручи появил¬
ся Жорка-одессит. Он плелся устало, словно побитый пес; его
морской клеш еле держался на бедрах, а фуражка совсем на¬
двинулась на уши и на нос. Время от времени Жорка сердито
сдвигал ее на затылок.
Увидев его, Коська крикнул:
— Как дела, Жора?
Жорка будто и не слышал вопроса. Славик толкнул Кось¬
ку в бок:
— Ну чего пристаешь к человеку? Разве не знаешь, что
его с работы уволили?
— За что? — испугался Павлик.
— За то, что пьянствовал...
Даже не взглянув в нашу сторону, Жорка подошел к лест¬
нице и начал медленно подниматься по ступеням на кручу. За
его спиной болтались убогие пожитки. В эту минуту я поду¬
мал, что он по моей вине лишился заработка. И, для того
чтобы успокоить себя, я сказал:
— На кораблях будет плавать. Ведь он же все моря и
океаны прошел...
Все весело рассмеялись.
Жорка-одессит тем временем взобрался на кручу и на ми¬
нуту остановился возле пожелтевшего каштана. Сердито сдви¬
нув на затылок фуражку, он посмотрел в море, как бы про¬
щаясь с ним, затем повернулся и опять поплелся неизвестно
куда...
А мы все сидели, и каждый думал о чем-то своем. Неожи¬
данно Коська сказал:
— А уже и школа не за горами...
Мы переглянулись. В самом деле, уже недолго оста¬
лось нам баклуши бить у моря. И я вдруг почувствовал, что
соскучился по школе, что уже и сегодня готов переступить
ее порог.
Санка перепугалась:
— Ой, а у.меня ж еще ни одного учебника!
Оказалось, что об учебниках никто из нас в течение всего
лета и не подумал.
501

1— Пошли в город, в книжный магазин, — предложил Сла¬
вик.
И всем это предложение понравилось.
Обгоняя друг друга, мы поднимаемся к пожелтевшему
каштану, мчимся по тропе мимо дома отдыха, проскакиваем в
ворота, где, как обычно, дежурит Беззубка. Дед даже глаз не
поднял на нас; он сидит грустный, опустив чуть ли не до ко¬
лен свой синий, как перезревший баклажан, нос. Должно
быть, этот нос уже до самой смерти не посветлеет. Не это ли
так печалит деда Беззубку?
Затем мы выходим в привольную степь, шагаем напрямую
вдоль моря в город, что скрывается за темнеющей полоской
низкорослых акаций. С поля дует горячий ветер, дыша прият¬
ным запахом пшеницы и полыни. В небе он куда-то гонит та¬
буны белых пушистых облаков. На дороге снуют полосатые
суслики, бегают тонконогие хохлатые жаворонки. Где-то в
степи, там, где в беспорядке разбросаны кучи соломы, поскрн-
пывает неугомонный коростель.
Мы идем долго, не чувствуя никакой усталости. Как хоро¬
шо все-таки жить на этом свете, особенно когда с правой сто¬
роны от тебя синеет беспредельное, ласковое море; слева
такая же широкая и необозримая, как море, наполненная все¬
возможными запахами степь, а над головой высокое и пре¬
красное, нежно поющее, летнее небо! И хорошо, что все это
есть и что ты сам живешь в этом чудесном мире. И еще хо¬
рошо, что ты неутомим, что ты знаешь, куда и за чем идешь,
знаешь, к чему стремишься.
С моря медленно, преодолевая встречные порывы ветра,
плывет табун морских чаек. Они как будто и не машут крыль¬
ями, а просто так летят против ветра... У меня дрогнуло
сердце. Может быть, среди них и моя чайка?
Табун поворачивает в степь, затем, словно передумав, ле¬
тит нам навстречу.
Я даже остановился и, задрав голову, посмотрел на чаек.
В этот миг мне показалось, что они, поравнявшись с нами, за¬
медлили свой полет, чтобы отыскать меня среди ребят. Одна
из них, скользнув вниз, будто поздоровалась со мной и опять
стрелой умчалась в небо, исчезла среди других чаек. Я не со¬
мневался, что это была моя чайка. Да, это она приветствова¬
ла меня. Как я мог сомневаться, если и мои друзья в один
голос воскликнули:
— Даня! Ты видел свою чайку? Это она с тобой здорова¬
лась!
Постояв немного, все пошли дальше. Только я не имел сил
502

оторвать взгляд от улетавших чаек. И мне самому захотелось
иметь крылья, чтобы взлететь над землей, подняться над мо¬
рем и никогда с ним не расставаться. Я вдруг почувствовал,
что навсегда, на всю жизнь полюбил море, полюбил всей ду¬
шой, всем сердцем и всеми чувствами, полюбил так, как до
сих пор любил и как продолжаю любить ясное солнце, свою
маму и весь беспредельный солнечный мир.
* * *
На этом и окончилась история моей морской чайки. Сейчас
я далеко от моря, далеко от своих друзей, от дедушки и ба¬
бушки. Однако и море, и необозримая степь, и несметное мно¬
жество морских чаек каждую ночь появляются в моей комна¬
те, снятся мне и зовут, зовут к себе. Каждое утро я просыпа¬
юсь взволнованный, радостный, веселый. И тут же вспоминаю
море, домик у моря и дедушку, смело направляющего свою
моторку против сердитых и высоких, как горы, волн. Вспоми¬
наю бабушку, беспрерывно разговаривающую со своим лени¬
вым котом Гладуном, и так мне хочется прижаться к ней, ощу¬
тить на своей голове ее сухонькую, теплую руку!
И еще я всегда помню свою морскую чайку. Где она? Над
какими волнами, над какими морями летает? Вспоминает ли
она меня или уже давно забыла того, кто, прерывая сладкий
сон по утрам, удил бычков и носил ей на чердак...
Кто знает, может быть, забыла, а может быть, и помнит!
Но я ее никогда не забуду. Я никогда не забуду те дни, когда
мы с дедушкой вынимали из «котлов» мелкую кильку, когда
наполняли глубокие баркасы серебристой рыбой.
Позавтракав, я спешу в школу. Там у нас есть чудесная
мастерская. Мы изучаем моторы, обтачиваем на станках раз¬
ные вещи, пробуем столярничать. Мне очень хочется как мож¬
но скорее изучить мотор и научиться им управлять. Ведь ско¬
ро наступит лето и я снова поеду к дедушке, буду жить у мо¬
ря. Представляете себе, как здорово получится, если я сяду
возле мотора, возьму руль в руки и поведу моторку в море?
Прямо туда, где небо сливается с водой, куда протянулась
бесконечная солнечная дорожка!
Когда я вырасту, а дедушка станет совсем-совсем старень¬
ким, я заменю его в рыболовецкой бригаде и так же, как он,
буду ежедневно приводить на рыббазу баркасы, наполненные
серебристой скумбрией и кефалью.
А в небе, как всегда, будут летать неугомонные морские
чайки. Они будут приветствовать меня на рассвете и прощать¬
ся со мной в поздние вечера. Быть может, среди них мелькнет
503

и та незабвенная, милая моему сердцу морская чайка, кото¬
рая неотступно живет в моей памяти и властно зовет к морю,
в необозримые морские просторы.
Да, я еще вернусь к тебе, мое безбрежное море!

МИХАИЛ
КОРШУНОВ
ДОМ
В ЧЕРЕМУШКАХ
Рассказы

ДОМ В ЧЕРЕМУШКАХ
1
Леонид Аркадьевич Лавров работал в университете—за¬
нимался изучением стран Востока.
У него была сестра Женя, а у Жени был сынишка Гарька.
Женя предложила Леониду Аркадьевичу, чтобы он взял
Гарьку и отправился на лето пожить за город, в лес, в поселок
Черемушки. В Черемушках у Жени был небольшой домик,
сложенный из сосновых бревен, под деревянной, покрытой ще¬
пой крышей.
Сама Женя этим летом поехать в Черемушки не могла: ее
проектная мастерская, где она работала архитектором, была
занята выполнением срочного заказа, и отпуска следовало
ждать не раньше осени.
Гарьку тоже никуда нельзя было послать с детским садом:
он только что переболел свинкой и теперь должен был выдер¬
жать три недели карантина.
— Ну хорошо, — сказал сестре Леонид Аркадьевич. — От¬
правляй. Только...
507

— Всякие «только» потом, — перебила брата Женя.—
В основном вопрос решен. Правильно?
— Ну правильно... ну решен,—уступил Леонид Аркадье¬
вич и слабо махнул рукой.
Перечить Жене бесполезно: нравом она упряма и напо¬
риста.
— Как с продуктами? Устроитесь. В Черемушках есть ма¬
газин. Из деревни станут носить молоко. А готовить вам будет
Матрена Ивановна, она живет через три двора от нашего. Как
приедете, зайдите к ней. Я уже послала письмо. Да и вообще
среди людей не пропадете.
Дома Леонид Аркадьевич уложил в чемодан свои восточ¬
ные книги и словари, бутылку с чернилами, полотняные брюки,
майку, галстук, запасные косточки-вкладыши, которые упо¬
требляются для того, чтобы не мялись концы воротничков у
рубашек, круглые резинки для рукавов.
Женя собрала Гарьке тоже чемодан, а в чемодане —белье,
тетрадь для рисования, краски, заводной волчок с сиреной, па¬
ра новеньких ботинок.
В жизни Леонид Аркадьевич с Гарькой сталкивался редко.
Большей частью бывал в длительных командировках и разъ¬
ездах.
Ко всему еще Леонид Аркадьевич жил отдельно от сестры,
жил одиноко, поглощенный научной работой в университете,
и с детьми никогда ничего общего не имел.
Дети пугали его той заботой, которой, как ему казалось,
они требовали. А тут предстояло прожить вместе с Гарькой с
глазу на глаз почти два месяца.
В день отъезда все трое сошлись на вокзале^
Пока Гарька восседал верхом на одном из чемоданов и
старательно сосал леденцовую конфету, гоняя ее языком от
щеки к щеке, Женя негромко говорила брату:
— Ты, Леонид, его воспитывай, не стесняйся. Принимай
всякие меры, какие найдешь нужными.
— Что, обязательно меры? — насторожился Леонид Ар¬
кадьевич, поглядывая искоса на Гарьку. (Сквозь ворот ру¬
башки видны тоненькие ключицы, на худеньком затылке — ям¬
ка, куда уползла косица нестриженых волос, колени и локти
по-детски острые.) — Ну какие к нему там меры!
— Нет, конечно, не обязательно, но если он расшалится и
будет мешать работать. Да, в отношении работы... Мне кажет¬
ся, Леонид, что тебе давно пора хотя бы на время отпуска
оставить в покое твоих арабов и персов.
— Ну хорошо, хорошо, потом видно будет, — примиритель¬
508

но ответил Леонид Аркадьевич — человек очень мягкий, веж¬
ливый, с застенчивыми близорукими глазами.
К перрону подали пригородный поезд.
Женя обняла и поцеловала сперва сына с карамелькой во
рту, потом брата и заторопилась на работу.
Когда Женя отошла уже на порядочное расстояние, Гарь¬
ка, одолев наконец свою несканчаемую карамель, проговорил
со вздохом:
— А ключ от дома...
— Что ключ? — не понял Леонид Аркадьевич.
— У мамы в сумке остался. От дома в Черемушках. Она
просила напомнить.
— Так что ж ты прежде молчал! — с сокрушением восклик¬
нул Леонид Аркадьевич и от волнения сдернул с себя очки.
— Я сам только вспомнил.
Женя ходит быстро, размашисто, и догнать ее не просто.
Дядька и племянник закричали на весь перрон:
— Женя!
— Мама!
— Женя!
— Мама!
Женя оглянулась: то ли она услышала крики, то ли хотела
окончательно удостовериться, что уже отправила брата и сына
в Черемушки.
Леонид Аркадьевич и Гарька беспорядочно замахали ру¬
ками:
— Погоди!
— Ключ! Ключ!
Но вот ключ у Леонида Аркадьевича, и они с Гарькой,
успокоенные и примиренные, сидят в вагоне друг против друга
у окна.
Над их головами в багажных сетках, тоже друг против дру¬
га, два чемодана — большой и маленький.
Все в порядке.
Крикливый, петушиный гудок пригородного поезда.
Толчок назад — состав скрипнул, сомкнулась сцепка. Тол¬
чок вперед —состав болтнулся, лязгнул перекидными мостка¬
ми и стронулся с места.
Отстучали под колесами сортировочные стрелки, проплыли
мимо водонапорные башни и угольные ямы, и поезд заскакал
по рельсам легкими дачными вагончиками.
Леонид Аркадьевич и Гарька молчали, смотрели в окно.
Густой паровозный дым опадал низко на землю, и козы,
привязанные к колышкам на лужайках и в рощах, отворачи¬
509

вались от него, мотали в неудовольствии головою. Ребята-па¬
стухи приветственно подкидывали фуражки.
Пересекли узкую речушку, сплошь усыпанную рыболовами.
По шоссе, соревнуясь с поездом, мчалась полуторка.
Леонид Аркадьевич спохватился: ведь Гарька уже ничего
не жует.
— Ты есть не хочешь?
— Нет. А вы?
— Я тоже не хочу. Ты, когда захочешь, скажи.
— Скажу.
У Леонида Аркадьевича в кармане пиджака два яблока.
Ими он надеялся поддержать Гарьку, если тот неожиданно
проголодается, пока они устроятся в Черемушках с едой.
Гарьке о яблоках было известно. Еще на вокзале он поин¬
тересовался у дядьки, отчего это у его пиджака так оттопырен
один карман.
На ближайшей станции Гарька сказал, увидев, как из
шланга поливают платформу водой:
— А я тоже поливал из кишки улицу. А вы, дядя Леня?
Леонид Аркадьевич пристально сквозь очки поглядел на
платформу и ответил, что как будто никогда прежде не поли¬
вал из кишки улицу.
— А яблоки вы как едите? — неожиданно спросил Гарь¬
ка.—Я— вместе с косточками.
Леонид Аркадьевич сказал, что предпочитает есть без кос¬
точек, но он понял, в чем дело; достал из кармана яблоко и
протянул Гарьке.
Гарька взял яблоко, поблагодарил и начал грызть, побал¬
тывая ногами.
Покончив с яблоком, Гарька перестал болтать ногами
и завел разговор со стариком соседом: попросил примерить
его очки, потому что они были в тяжелой роговой оправе
и имели гораздо более внушительный вид, чем^очки у Леонида
Аркадьевича — маленькие, с тонкой металлической окан¬
товкой.
Старик очки дал.
Гарька напялил их, но ему не понравилось: было мутно
видно, а он думал, что будет как в бинокль.
Гарька от безделья пересчитал в вагоне окна, прошелся
между скамейками, внимательно разглядывая пассажиров,
успел раза два стукнуться обо что-то лбом и в конце концов
задремал, привалясь к старику.
На одной из остановок паровоз резко толкнул вагон.
Гарька проснулся, вздохнул и сказал:
510

— А почему вы яблоки едите без косточек? С косточками
вкуснее.
Леонид Аркадьевич молча протянул Гарьке второе яблоко.
Солнце заволокла большая туча, и полил дождь.
Вначале он заскользил по окну легкими косыми каплями,
потом отяжелел, выпрямился и ударил по земле гулким ча¬
стым проливнем.
Вспенились, потекли пузырчатые потоки, пригнулись де¬
ревья, легла на землю трава. Даль исчезла в мутном водяном
вихре.
Поезд приближался уже к Черемушкам, а ливень все не
стихал. Сквозь водяную завесу показались очертания плат¬
формы.
Леонид Аркадьевич и Гарька взяли чемоданы, попроща¬
лись со стариком и сошли с поезда. На платформе укрыться
от дождя было негде.
— Побежали! —крикнул Гарька.
— Куда?
— Под дерево!
Леонид Аркадьевич кивнул, и они припустились с плат¬
формы к ближайшим деревьям.
Гарька мчался во весь дух, легко, точно кузнечик, перема¬
хивая через лужи.
Леонид Аркадьевич бежал, громко отдуваясь, высоко рас¬
плескивая грязь, а когда перепрыгивал через лужи, то в чемо¬
дане у него что-то грюкало.
«Наверно, какие-нибудь древние греки», — решил Гарька.
Он знал, что Леонид Аркадьевич вечно копается в старинных
и очень увесистых книгах.
Выбрали осину и устроились под ней.
Запахло влажными листьями и подгнившими корневища¬
ми. Дождь шумел в листве дерева, осыпаясь на землю. Водой
примяло кустарники и цветы.
Вскоре из-за тучи проглянуло солнце и запалило лес теп¬
лым светом.
Плеснули последние струи дождя. Деревья, травы, цветы
начали пить чистую дождевую воду, вбирать в себя теплый
солнечный свет.
— Теперь грибы полезут, — сказал Гарька и предложил:—
Дядя Леня, пойдемте в поселок напрямик через лес.
— Пойдем,—согласился Леонид Аркадьевич.
Ему самому хотелось надышаться мокрым свежим лесом,
хотелось ломиться напрямик через чащу, без дорог и тропинок.
Гарьке первому посчастливилось обнаружить гриб — жел¬
511

тую сыроежку, треснутую, словно заячья губа. Гарька был в
восторге.
Леонид Аркадьевич сохранял спокойствие до тех пор, пока
сам не нашел у коряжистой моховины стайку лисичек.
Он поставил чемодан, снял очки, подышал на них, обтер
платком и вновь надел, после чего, поддернув брюки, опу¬
стился на корточки и выбрал из моха грибы.
С этого момента Леонида Аркадьевича, как говорят охот¬
ники, «захватило и повело- в угон».
Он обломил себе палку и начал ворошить кучки лежалой
листвы, ковыряться среди зарослей папоротника, внимательно
осматривать места порубок. Чиркал спички и заглядывал в
темные ельники.
Грибов все прибавлялось: рыжики, подберезовики, подоси¬
новики.
— Куда складывать? — растерялся Гарька. — Может,
сделаем из рубашки мешок?
— Из рубашки не годится,— сказал Леонид Аркадьевич.—
Лучше используем майку.
И он вытащил из своего чемодана майку, низ ее завязал
узлом, а из плечиков получились ручки, как у кошелки.
Гарька тащил теперь самодельную кошелку с грибами, а
Леонид Аркадьевич —чемоданы.
Что дядька, что племянник — оба были возбужденные,
всклокоченные. В волосах — старая паутина и хвоя, руки
испачканы в земле.
Когда Гарька и Леонид Аркадьевич выбрались на опушку
леса, вновь был синий солнечный день.
— Дядя Леня, а от вас пар идет, как от горячей каши! —
громко засмеялся Гарька.
— И от тебя, братец ты мой, тоже идет, как от горячей
каши! — ответил Леонид Аркадьевич и тоже громко за¬
смеялся.
Дядька и племянник дымились, просыхая на солнце.
Улицы в Черемушках были с глубокими канавами, порос¬
шими чертополохом и лопушником.
Лужи на тропинках стояли прозрачные и согретые. В них
видны были корни деревьев, отпечатки велосипедных покры¬
шек, следы босых ребячьих ног.
Гарька еще издали заприметил знакомый дом, построен¬
ный по собственному проекту Жени, с узорными наличниками
и расписными коньками на столбцах крыльца.
Но прежде всего зашли к Матрене Ивановне, и тут случи¬
лось непредвиденное: муж Матрены Ивановны, Яков Данило¬
512

вич, сообщил, что у его жены разыгрался приступ аппендици¬
та и ее увезли в больницу.
— Но ничего, — утешил он Леонида Аркадьевича. — Ей
уже лучше. Скоро вернется и будет вам готовить, а пока что
она просила передать вот это. — И Яков Данилович протянул
Леониду Аркадьевичу большую книгу в кожаном ветхом пере¬
плете с обломанными углами.
Книга называлась: «Подарок молодым хозяйкам, или Сред¬
ство к уменьшению расходов в домашней кухне».
Леонид Аркадьевич поблагодарил за внимание, взял книгу,
и они с Гарькой вышли на улицу.
«Как же быть? — соображал Леонид Аркадьевич. — Воз¬
вращаться в город — обидно. Собирались, приехали — и тут же
назад! А может, попробовать пожить самостоятельно, пока
выпишется из больницы Матрена Ивановна? Ведь это всего не¬
сколько дней...»
Гарька, видимо, догадывался, о чем думал Леонид Аркадь¬
евич.
Он сказал:
— А давайте вдвоем.
— Что — вдвоем?
— Жить вдвоем и варить. Книга про поваров у нас есть.
— Ты, пожалуй, прав,—сказал Леонид Аркадьевич и
ускорил шаг, как человек, утвердившийся в принятом реше¬
нии. — Книга имеется, давай попробуем.
— Будем, как Робинзон Кукуруза, все сами делать.
— Не Кукуруза, а Крузо.
— Ну Крузо. Мне Колька из нашего двора про него рас¬
сказывал.
Калитка перед домом была прочно закручена проволокой,
чтобы во двор не забрели коровы.
Гарька проворно перелез через забор.
Леонид Аркадьевич в раздумье потоптался перед забором,
помедлил, огляделся — нет ли кого на улице—и потом тоже
перелез.
Отомкнули на дверях замок и прошли в дом.
В комнатах духота, запустение: серые комья слежавшейся
пыли, обрывки хрупких, пересохших газет, глиняные горшки
из-под рассады, пучки соломы, черенки от лопат.
Леонид Аркадьевич распахнул окна, и сразу приятно по¬
веяло дождем и лесом.
В домике было две комнаты, кухня и кладовка.
В комнатах — кровати без матрацев, сбитые из горбылей
столы и табуреты, промятый матерчатый диван.
513

Необходимо было привести в порядок жилье, а для этого,
насколько понимал Леонид Аркадьевич, прежде всего следо¬
вало подмести и вымыть полы.
— Гарька,—сказал Леонид Аркадьевич самым бодрым го¬
лосом, — где у вас ведра?
— На чердаке.
— Хорошо. Карабкайся на чердак.
Лестница на чердак вела из кладовки. Гарька мигом
полез.
Вскоре с чердака долетел его голос:
— Здесь и ящик с инструментами есть... А-а-пчхи!.. И дро¬
ва и умывальник. Достать?.. А-апчхи!.. И топор и корыто...
— Хорошо, — сказал Леонид Аркадьевич, хотя он по-преж¬
нему не знал, что, собственно, «хорошо»: то ли, что они сюда
приехали, то ли, что обнаружено корыто.
Гарька предложил мыть полы так, как моет бухгалтер
Станислав Дмитриевич, их сосед по квартире в городе. У него
это быстро получается: выльет ведро воды на пол, а потом
только ходит выкручивает тряпку— собирает воду обратно в
ведро.
Разделись до трусов, быстренько вынесли мусор и выплес¬
нули в комнатах и в кухне по ведру воды.
Начали собирать воду обратно тряпками, но не тут-то бы¬
ло: развелась невообразимая слякоть.
Леонид Аркадьевич и Гарька елозили на коленях по всему
дому, протяжно сопели, сгоняя воду из кухни и комнат уже не
в ведра, как бухгалтер Станислав Дмитриевич, а прямо с
крыльца во двор. Но вода сгонялась плохо: мешали в дверях
порожки.
Леонид Аркадьевич устал и вышел из дому, чтобы пере¬
дохнуть.
В это время в доме раздался стук. Потом все смолкло.
Когда Леонид Аркадьевич вернулся, то в комнате, где тру¬
дился Гарька, воды почти не было. Леонид Аркадьевич очень
удивился.
— А я дыру пробил, — сказал Гарька.—Тут в полу гни¬
лая доска, сразу долотом пробилась. Может, и в кухне
пробить?
— Что ты! — испугался Леонид Аркадьевич. — Так весь
дом продырявим!
Кое-как покончив с полами, устроили отдых.
Потом Гарька укрепил умывальник и занялся полочкой
для зубного порошка и мыла, а Леонид Аркадьевич подсту¬
пился к печке.
514

Дом наполнился дымом. Это из печки, которая у Леонида
Аркадьевича долго не разгоралась: не было тяги. Как выясни¬
лось, он забыл открыть в трубе заслонку.
Но вот столы покрыли бумажными скатертями, которые
предусмотрительно сунула к Гарьке в чемодан Женя, вкрути¬
ли в патроны электрические лампочки, о которых тоже поза¬
ботилась Женя, и привели в порядок хозяйство в кухонном
шкафу. В нем оказалось все необходимое: кастрюли, сково¬
родки, чайник, тарелки, вилки.
Наконец подсохли даже полы. Наступила очередь подумать
и о еде.
— Что ж, — сказал Леонид Аркадьевич, — поджарим
грибы?
— Поджарим, —согласился Гарька.
— Ты побудь дома, а я схожу в магазин.
Леонид Аркадьевич надел новые полотняные брюки, све¬
жую рубашку и отправился в центр поселка, где помещались
магазин, парикмахерская и пожарная будка.
В магазине он попросил масла, хлеба и сахара.
— Только приехали? — спросила продавщица, оглядывая
седоватого человека в клетчатых домашних туфлях.
— Да, сегодня приехали.
— А соль у вас есть?
— Соль?.. Конечно, нет. Спасибо, что напомнили.
— И пачечку чая возьмите.
— Тоже не повредит.
— А на сдачу я вам спичек дам.
Леонид Аркадьевич с готовностью кивнул.
Возвращаясь домой, он думал, что жизнь в Черемушках
будет не так уж плоха и что среди людей действительно не
пропадешь. Женя права.
Когда Леонид Аркадьевич вошел в дом, он увидел, что
Гарька, сидя в кухне на чурбачке, занят чисткой грибов.
Сбоку на полу лежала раскрытая поваренная книга.
— Ты уже приступил?
— Да. Вот тут написано... — И Гарька заглянул в книгу и
прочитал по складам: — «Пре-жде все-го гри-бы не-об-хо-ди-
мо очистить и по-мыть».
Леонид Аркадьевич выгрузил покупки и подсел на подмогу
к племяннику.
Когда грибы очистили и помыли, их нарезали ломтиками
и прокипятили в кастрюле. Потом посолили и обжарили в
масле.
Перед окончанием жарения книга рекомендовала добавить
515

чайную ложку муки, положить сметану, посыпать тертым сы¬
ром и запечь. А при подаче на стол сдобрить грибы зеленью
петрушки или укропом.
Но Леонид Аркадьевич и Гарька порешили прекратить
готовку своих грибов, когда они попросту окажутся уже
съедобными.
Грибы шкворчали на чугунной сковородке и так яростно
брызгались маслом, что Леонид Аркадьевич, придерживая
очки, поминутно отпрыгивал от сковороды в дальний угол
кухни.
Гарька вслух читал поваренную книгу, выискивая в ней,
что и из чего можно еще приготовить.
— «Суп из каш-та-нов». А каштаны в городе продаются,
дядя Леня?
— Мне не попадались.
— «Клец-ки из pa-ков», «Жаркое из ди-ко-го веп-ря». А кто
такой вепрь? Птица, да?
— Кабан, — поспешно отвечал Леонид Аркадьевич, опять
загнанный шипящим маслом в угол кухни.
— «Кар-то-фель-ные кро-ке-ты», «Суп из бы-чачь-их хво¬
стов...» Дядя Леня, из хвостов суп! — Гарька подпрыгнул на
чурбачке и уронил книгу.
«Подарок молодым хозяйкам» рассыпался по полу на ли¬
стки.
Леонид Аркадьевич сказал:
— Суп из бычачьих хвостов? Черт знает что такое!
— А ну ее, эту книгу, — разозлился Гарька, складывая
листки как придется. — Вепри, каштаны,, бычачьи хвосты, кро¬
кеты... Мы и без нее проживем. Правда, дядя Леня?
— Правда, — ответил Леонид Аркадьевич. — Проживем и
без нее.
Грибы получились отменные.
Леонид Аркадьевич сам искренне удивился, что они с Гарь¬
кой сумели так вкусно их приготовить, хотя у них под руками
и были только масло, соль и завалявшаяся, вялая луковица,
и совсем не было ложки муки, сметаны, а при подаче на стол
отсутствовала зелень петрушки.
После целого дня на свежем лесном воздухе у дядьки и
племянника разыгрался такой аппетит, что они ели молча
ложками прямо со сковородки, а хлеб не резали, а ломали
кусками.
В печке с шелестом разваливались головешки. От них от-
стрекивали угольки и тут же гасли, падая на железный лист.
516

прибитый на полу перед топкой. Трещала духовка-^
остывала.
В дом входила ночная тишина, полная трепетных теней от
крыльев бабочек-бражников, запаха еще горячих от солнца
елок.
В лесу угомонились птицы, только где-то одиноко вскрики¬
вала серая сова-сплюшка: «Сплю... сплю...»
Поужинали и загасили огонь в печке.
Леонид Аркадьевич и Гарька улеглись пока что на матер¬
чатом диване.
Гарька уснул, едва прикоснувшись к подушке.
А Леонид Аркадьевич кашлял, вставал, пил воду, долго
ворочался: ныла поясница после мытья полов, побаливали в
плечах руки, которые без привычки отмахал топором, в спину
упирались пружины дивана.
Но не беда...
Жизнь, кажется, налаживалась.
2
Да, жизнь налаживалась — самостоятельная, трудовая, без
Матрены Ивановны.
И, когда Яков Данилович как-то сообщил Леониду Ар¬
кадьевичу, что Матрену Ивановну задержат в больнице, Лео¬
нид Аркадьевич и Гарька не отчаялись, не впали в уныние,
а окончательно приняли решение: жить в Черемушках и вер¬
шить свои дела по хозяйству без посторонней помощи.
Они докажут заносчивой Жене, на что способны двое силь¬
ных духом мужчин.
...День начинался с физзарядки: дыхательные упражнения,
прыжки на месте и бег вокруг дома.
Гарька с самого старта легко обходил дядьку.
— Знаете что? — однажды сказал Гарька. — Так неинте¬
ресно... Я буду бегать в другую сторону.
— Хорошо, — согласился Леонид Аркадьевич. — Бегай в
другую.
И с тех пор дядька огибал дом в одном направлении, а
племянник — в другом, ему навстречу, да с такой скоростью,
что наскакивал на Леонида Аркадьевича из-за каждого угла.
Покончив с зарядкой, завтракали — ели простоквашу, ко¬
торая, как считал Леонид Аркадьевич, весьма удавалась ему
в приготовлении: с вечера он заправлял молоко кусочками
черного хлеба, и оно быстро прокисало. (Леонид Аркадьевич
517

узнал об этом из «Подарка молодым хозяйкам», куда он все-
таки наведывался потихоньку от Гарьки.)
Дни, когда назначалась простокваша, были для Гарьки
стихийным бедствием: простоквашу приходилось есть не толь¬
ко во время завтрака, но и за обедом и за ужином.
Леонид Аркадьевич, как самое несложное блюдо, приго¬
товлял ее в огромном количестве и загружал простоквашей
кастрюли, а иногда даже и чайник.
В те часы, когда Леонид Аркадьевич обкладывался своими
книгами, для Гарьки наступало томительное одиночество.
Вначале Гаръка рисовал пейзажи, пока не израсходовал
всю зеленую краску.
Потом возникло новое увлечение: Гарька взялся ремонти¬
ровать дом. Начал он с крыльца.
Как-то днем раздался такой сотрясающий грохот, что у
Леонида Аркадьевича попадали со стола карандаши: Гарька
вколачивал в порожки огромный строительный гвоздь.
— Ты что?—ужаснулся Леонид Аркадьевич размером
гвоздя.
— Прочно будет, — невозмутимо ответил Гарька.
Закончив ремонт крыльца, Гарька попросил Леонида Ар¬
кадьевича купить масляной краски.
— Для чего тебе?
— Буду забор красить.
— Хорошо, — сказал Леонид Аркадьевич и подумал:
«Пусть красит забор, пусть красит даже деревья, лишь бы не
стучал».
Посоветовавшись с Яковом Даниловичем, Леонид Аркадье¬
вич сходил в нефтяную лавку, которая находилась в центре
поселка, рядом с пожарной будкой, купил оранжевой краски
(была только оранжевая), большую кисть и олифы.
Дома развели краску, и Гарька незамедлительно приступил
к работе.
Леонид Аркадьевич теперь часто отрывался от книг и сло¬
варей и наблюдал, с каким вдохновением Гарька мазал забор.
Как-то Леонид Аркадьевич настолько поддался искушению,
что оставил персов и арабов и вышел поразмяться, попробо¬
вать покрасить забор.
Гарька уступил кисть, но на время.
Работа эта так успокаивала и была настолько увлекатель¬
на— забор на глазах из грязного и линялого от дождей пре¬
вращался в чистый, ярко-оранжевый, — что Леонид Аркадье¬
вич сбегал в лавку и купил себе вторую кисть.
«Не напрасно, значит, ребята, друзья Тома Сойера, —
518

вспомнил Леонид Аркадьевич, — предлагали Тому пару голо¬
вастиков, одноглазого котенка и даже оконную раму, чтобы
он только разрешил им вместо него белить забор теткиного
дома. В этом определенно был свой смысл».
Забор красили с разных концов, навстречу друг другу.
Вскоре краска кончилась.
Леонид Аркадьевич отправился в нефтелавку, но там ска¬
зали, что масляной краски больше нет. Надо подождать, пока
привезут из города.
Леонид Аркадьевич, опечаленный, вернулся к недокрашен-
ному забору, который своим цветом успел уже произвести убе¬
дительное впечатление на всех обитателей Черемушек.
После обеда Гарька и Леонид Аркадьевич часто уходили
гулять, осматривать окрестности.
Они собирали цветы, ловили стрекоз, сбивали с елок креп¬
кие, еще не спелые шишки; в залитом водой большом карьере,
где когда-то добывали песок, пугали лягушек, которые,
взбрыкнув задними лапами, шлепались с берега пузом в во¬
ду, а потом притворялись дохлыми — не шевелились, закры¬
вали глаза, растопыривали лапы и колыхались на воде, как
зеленые кленовые листья.
Лягушек можно было даже трогать прутиком.
В укромных, затененных лозой и ивняком излучинах карье¬
ра сидели нахохлившиеся мальчишки с кривыми удилищами из
орешника.
При появлении Леонида Аркадьевича и Гарьки мальчишки
хмурились, просили не шуметь и ни в какие разговоры не всту¬
пали. Позже удалось с ними познакомиться и принять участие
в рыбалке, и то в качестве сторонних и безмолвных наблюдате¬
лей.
Но, сколько Леонид Аркадьевич и Гарька ни проводили
времени с мальчишками и их кривыми удочками, они ни разу
не видели, чтобы кто-нибудь поймал хотя бы плотицу или
окунька.
Очевидно, в карьере, кроме лягушек и жуков-нырялыциков,
никто не водился, но мальчишки ни за что не хотели этому ве¬
рить и продолжали ловить рыбу.
В лесу ели мелкую дикую малину, умывались колкой от хо¬
лода ключевой водой, караулили у неизвестных норок неизве¬
стных зверьков, которые никогда не появлялись, стучали пал¬
ками по гнилым, трухлявым пенькам, вспугивая в них домови¬
тых пауков и сороконожек.
Возвращались из леса в поселок усталые, но полные впе¬
чатлений.
519

Отужинав, мыли посуду, накопившуюся за день, руби¬
ли впрок дрова, натаскивали из колодца воды, после чего
Гарька садился читать книжку «Приключения барона Мюн-
хаузена».
Читал он вслух.
Леонид Аркадьевич слышал, как Гарька у себя в комнате
монотонно, словно дьячок, гудел над книжкой.
Как-то Леонид Аркадьевич взял посмотреть, полистать
«Мюнхаузена»; вспомнить собственное детство, когда и он
увлекался подобными книжками.
Вечером Гарька засел за «барона» и, не найдя в нем своей
закладки, чуть не разревелся.
— Что вы натворили! — всхлипывал он, когда узнал, что
Леонид Аркадьевич брал книгу. — Я не знаю, где остановился.
Теперь мне все сначала начинать...
Леонид Аркадьевич тут только понял, что он «натворил»:
Гарька читает по складам, так что еще не умеет бегло про¬
сматривать текст, чтобы найти то место, где остановился.
— А как же ты тогда в поваренной книге о грибах на¬
шел? — поинтересовался Леонид Аркадьевич.
— Там картинка с грибами была, а здесь нет картинок.
Пришлось Леониду Аркадьевичу расспрашивать Гарьку:
— Про то, почему барон Мюнхаузен зеленел, когда сты¬
дился или гневался, читал?
— Читал.
— Про слугу Буттерфогеля читал?
— Читал.
— А про шарманщика?
— Тоже читал.
— А про охотника и его дочь читал?
— Нет, не читал.
Место «остановки» было обнаружено.
Гарька забрал книжку и снова монотонно загудел над ней.
В доме установился покой...
Однажды утром в кухонном шкафу было вскрыто хищение:
в гостях побывали мыши.
Леонид Аркадьевич предложил куда-нибудь перепрятать
продукты.
— Все равно найдут, — возразил Гарька. — Мыши — они
хитрые.
— Задача... — призадумался Леонид Аркадьевич.
— А знаете, — оживился Гарька, — давайте возле шкафа
мяукать по очереди!
— Мяукать? — вначале не сообразил Леонид Аркадье-
520

вич. — А, да-да... мяукать. Так что ж это, мы все ночи и будем
мяукать?
— Нет, зачем все. Одну ночь. Мыши подумают, что у нас
живет кот, и уйдут.
— Кот, да. Нам с тобой он действительно необходим.
— А где ж его в лесу отыщешь, кота?
— Да, задача...
В этот вечер Гарька уже не бубнил, как дьячок, а мяукал
на кухне, пока Леонид Аркадьевич не уложил его спать.
3
Гарьке захотелось поймать сойку, поглядеть на нее вблизи.
Он от кого-то слышал, что для этого надо было взять ящик,
приподнять с одного края, подперев палочкой, а к палочке при¬
вязать бечевку и оттянуть ее куда-нибудь в укромное место.
Под ящик насыпать корма.
Птицы заприметят корм, подлетят, начнут клевать, а тут —
дерг за бечевку! — палочка выскочит, а ящик захлопнет птиц.
Ящика не оказалось, и его решили заменить корытом.
Сперва Гарька сидел с бечевкой за углом дома.
Но сойки то ли не замечали кусков хлеба, набросанных на
земле, то ли не желали есть их под корытом.
Гарька скучал, томился.
Леонид Аркадьевич тоже принимал участие в ловле: он по¬
минутно высовывался из окна и шепотом спрашивал:
— Ну как?
— Никого нет, — с грустью вздыхал разомлевший на солн¬
це Г арька.
Но вот начались загадочные явления: стоило Гарьке на
минуту отлучиться, как приманка под корытом исчезала.
Гарька пытался дознаться, в чем причина исчезновения
приманки, но ему ничего не удавалось выяснить.
Гарьке наскучило бесплодное сидение с веревкой в руках,
и в один из дней он оставил свой пост и пошел в дом что-ни¬
будь порисовать, где бы не требовалась зеленая краска.
Вдруг железное корыто зазвенело, свалилось с палочки.
Гарька бросил кисточку и вылетел из комнаты:
— Попалась! Попалась!
Леонид Аркадьевич брился.
Он немедленно оставил бритву и выбежал вслед за Гарь¬
кой. Но с полдороги вернулся за очками и потом опять устре¬
мился во двор.
521

Гарька и Леонид Аркадьевич почти одновременно навали¬
лись на корыто.
Гарька в нетерпении тут же хотел подсунуть под него
РУКУ-
— Тсс... Погоди, — остановил Гарьку Леонид Аркадьевич
и приложился ухом ко дну корыта.
Но и уха прикладывать не надо было — под корытом кто-
то громко, с неудовольствием колотился.
— Наверно, целая ворона поймалась! —в восхищении
проговорил Гарька.
— Тсс... — опять прервал его Леонид Аркадьевич и растя¬
нулся животом на траве.
Гарька лег рядом.
Начали осторожно приподнимать корыто, чтобы заглянуть
в щель — кто там такой?
Конечно, со стороны картина была довольно-таки стран¬
ной, потому что молочница, которая появилась в калитке, так
и застыла с бидонами в руках: два человека, из которых один
пожилой, намыленный и в очках, лежали на земле и загляды¬
вали под обыкновенное железное корыто.
— Здесь! — тихо сказал Гарька и от напряжения громко
сглотнул. — Глаза какие, видите? И нос, видите? Нюхает. Это
он нас нюхает.
— Вижу, — ответил Леонид Аркадьевич, волнуясь не
меньше Гарьки.
На дядьку и племянника из-под корыта, в узкий просвет,
глядели чьи-то немигающие круглые глаза и шевелился, при¬
нюхивался маленький нос.
Чем выше приподнимали корыто, тем ниже пригибались
глаза и нос.
— Это кот! — первый догадался Гарька.
— Да, — сказал Леонид Аркадьевич и откинул в сторону
корыто. — По всей видимости, это кот.
На траве, съежившись, замер пыльный облысевший кот с
необыкновенно большими ушами и тонким, вытертым хвостом.
Он внимательно глядел на людей. Удирать он не соби¬
рался.
Кот настолько был худ и несимпатичен, что не понравился
даже Гарьке.
Когда Леонид Аркадьевич и Гарька, разочарованные, по¬
шли домой покупать у молочницы молоко, кот побрел за ни¬
ми: очевидно, он прекрасно понимал, что такое молочница.
В кухне Леонид Аркадьевич налил коту большую банку
молока.
522

Кот расстелил свой длинный хвост и принялся за молоко.
Вылакав его, отошел от банки и, забравшись под стол,
завалился спать. Живот настолько вздулся, что не было вид¬
но даже головы.
— Экая бесцеремонность! — сказал Леонид Аркадьевич,
разглядывая через очки кота.
— Пусть останется пожить, — предложил Гарька. — Мы¬
шей распугает.
— Хорошо, — ответил Леонид Аркадьевич, снимая очки и
готовясь продолжать бритье. — Пусть останется.
К вечеру кот вышел из-под стола, дерзко, во весь рот зев¬
нул, потянулся на своих высоких, худых ногах, или, как заме¬
тил Гарька, «сделал верблюда», и отправился осматривать
дом.
Он обнюхивал мебель, пристально и долго смотрел в под¬
дувало печки, наставив туда усы и брови, дважды прикоснул¬
ся носом к метелке, а когда добрался до комнаты Леонида
Аркадьевича, то заглянул в чемодан.
Чемодан стоял на полу, крышка его была открыта.
Кот случайно толкнул ее, крышка захлопнулась и захва¬
тила ему голову.
Кот заорал, пытаясь освободиться.
На шум прибежали Гарька и Леонид Аркадьевич и вызво¬
лили его.
Он весь растопорщился, шипел, ругался и долго брезгли¬
во тряс лапами.
Вообще кот оказался очень крикливым и обидчивым.
За большие уши Леонид Аркадьевич и Гарька окрестили
его Ушастиком.
4
Леонида Аркадьевича все больше увлекала вольная, ни от
кого не зависимая жизнь в Черемушках.
Галстук, резинки для рукавов и даже косточки от ворот¬
ничков лежали в чемодане нетронутыми: Леонид Аркадьевич
разгуливал в рубашке с расстегнутым воротом, с подверну¬
тыми рукавами.
Никогда прежде не доводилось ему проводить отпуск так
просто и увлекательно.
Арабские и персидские книги были оставлены в покое.
Леонид Аркадьевич с любопытством постигал премудро¬
сти варки лапши или капустника, приготовления салата из
помидоров и огурцов, ухода за керосинкой.
523

Приятно было плотничать, малярничать, пилить дрова.
Общение с Гарькой пробудило в Леониде Аркадьевиче
лучшее> что было когда-то у него самого в детстве.
И он теперь часто подумывал о том, что каждый человек
до глубокой старости должен сохранять в душе частицу сво¬
его детства, частицу той поэзии и счастья, которое в детстве
бывает во всем: в круто посоленном куске житного хлеба на
завтрак, в игре в лапту или чижика, в разгуливании босиком
по росистой утренней траве, в кислых, еще зеленоватых яб¬
локах, в подслушивании в лесу птичьих разговоров...
Однажды Леонид Аркадьевич принес от Якова Данилови¬
ча косу и объявил Гарьке:
— Ну-с, молодой человек, идем на косовицу.
— Куда это?
— Траву косить.
— А для чего?
— Набьем матрацы.
Оба в майках вышли на участок перед домом. За ними
вышел и Ушастик. Трава стояла жаркая, высокая, Гарьке по
колени.
Леонид Аркадьевич только видел, как косят, но сам про¬
бовал впервые.
Раз! Широкий замах косой.
Два! Коса с силой врезается в землю.
Три! Леонид Аркадьевич с трудом выдергивает из земли
косу.
Опять раз — замах!
Два — ж-ж-жик в землю!
Три — выдергивает...
Смеется Гарька, смеется Леонид Аркадьевич.
Ушастик, пока коса бездействует, осторожно ее обню¬
хивает.
Вдруг через забор с соседнего участка перелетает цветной
резиновый мяч, и вслед за мячом .между планками забора
появляется голова девочки.
Все молча смотрят друг на друга.
— Меня зовут Диля, — говорит девочка. — А это мой мяч.
Дайте, пожалуйста!
Гарька поднимает мяч и подает девочке.
— Спасибо, — кивает девочка.—А вы давно здесь живете?
— Давно, — отвечает Гарька. — А ты?
— А я только приехала с бабушкой. Очень скучно... А это
ваша кошка?
— Наша.
524

— У меня тоже есть. Мы из города привезли. Хотите, по¬
кажу?
— Покажи.
Девочка скрылась среди кустов жимолости.
— А как же, Гарька, твоя свинка? — призадумался Лео¬
нид Аркадьевич.
— А ведь уже прошло почти три недели.
— Но все-таки ты близко к забору не подходи.
Девочка вскоре вернулась. В руках у нее, перехваченный
поперек живота, телепался большой кот.
— Вот видите какой! — сказала девочка, просовывая мор¬
ду кота сквозь забор. — Это Мамай. А вашу кошку как зовут?
— Нашу — Ушастик, — ответил Гарька.
Мамай оказался еще хуже Ушастика: с клочковатой шер¬
стью, какой-то рваный, с мускулистыми лапами и с жадными
на драку раскосыми глазами.
Заприметив в траве Ушастика, Мамай весь съежился, на¬
пружинился и начал вырываться у девочки из рук.
Ушастик прижал уши, вздыбил хвост и тихонько завор¬
чал.
— Диля! — позвали со двора.
— Я здесь, бабушка.
— Где здесь?
— Ну здесь.
Показалась бабушка.
Леонид Аркадьевич поправил очки, убрал косу за спину
и раскланялся.
Когда он раскланивался, из-за спины все равно высуну¬
лась ручка косы.
— Вы, значит, наши соседи, — сказала бабушка. — Очень
приятно! Хозяйством занимаетесь?
— Да так, понемногу, — ответил Леонид Аркадьевич, все
еще укрывая за спиной косу.
— Бабушка, — сказала Диля и бросила на землю Мамая,
который тотчас повернулся мордой к Ушастику, — можно мне
к ним?
— Вы разрешите? — обратилась бабушка к Леониду Ар¬
кадьевичу.
— Извольте, — поспешно сказал Леонид Аркадьевич. —
Но, видите ли, Игорь три недели назад перенес свинку...
— Свинку? Диля уже переболела, так что неопасно. Да
и три недели — срок для карантина достаточный.
— Вы полагаете?
— Да, вполне.
525

Мамай и Ушастик по разные стороны забора медленно
пятились один от другого, воинственно напрягая лапы.
Было ясно: друзьями они не станут.
Диля отыскала в заборе отверстие пошире и пролезла в
него.
— Диля, — сказала бабушка, — только как я позову обе¬
дать— иди, не задерживайся.
— Ладно, приду.
Бабушка удалилась.
Диля была легкая, подвижная, с пушистыми светлыми во¬
лосами, которые отсвечивали на солнце, как серый дымок.
Платье на ней тоже было легкое, широкое, с крылышками
вместо рукавов.
Леонид Аркадьевич все же перестал поминутно вонзаться
косой в землю, и ему удалось накосить достаточно травы для
двух матрацев.
Диля и Гарька разметывали траву тонким слоем для про¬
сушки, выбирали из нее цветы и складывали в букет.
Ушастик, подняв хвост торчком, как перо, прохаживался
вдоль забора, готовый ко всяким неожиданностям, но Мамай
не показывался.
5
Был воскресный день.
Леонид Аркадьевич и Гарька заканчивали зарядку: бега¬
ли вокруг дома друг другу навстречу, когда увидели Женю.
Она стояла перед калиткой и с каким-то особым внимани¬
ем смотрела на забор. В руках у Жени был большой арбуз.
Гарька помчался встречать мать.
— На, держи, — сказала Женя, передавая Гарьке арбуз
и все еще не отрывая взгляда от забора. — Донесешь?
— Донесу! — ответил Гарька, стараясь не показывать ви¬
ду, что арбуз тяжелый. — Мама, где ты его купила?
— На станции... А что это произошло с забором?
— С забором? Ничего. Мы его просто красили и не докра¬
сили. В лавке краска кончилась.
— А почему он оранжевый?
— Другой краски не было.
— Так. А на волосах у тебя что?
— Краска. Еще не отмылась...
Возле калитки сидел Ушастик, щурился на солнце и грыз
травинку. На лбу и на кончиках усов у него тоже была оран¬
жевая краска.
.526

— А это чей такой? Ваш, конечно, если оранжевый.
— Да, наш. Под корытом поймали.
Подошел Леонид Аркадьевич.
— Боже мой! — воскликнула Женя.
— Что случилось? — взволновался Леонид Аркадьевич.
— И ты тоже...
— Что — тоже?
— Оранжевый. С ума сойти!
Женю удалось успокоить и смягчить лишь после того, как
Леонид Аркадьевич и Гарька поведали ей, что Матрена Ива¬
новна заболела, и что живут они одни — сами готовят еду и
в доме убирают, и что, кроме всего, они отремонтировали
крыльцо, выровняли и расчистили на участке дорожки и на¬
косили для матрацев сена.
Тогда Женя их похвалила и прошла в дом — навести ре¬
визию в кухне.
— Тарелки жирные: плохо моете. Ножи потемнели — чи¬
стить надо. А это что? — спросила Женя, открывая кастрюлю.
— Простокваша, — вздохнул Гарька.
Женя попала в тот горемычный день, когда Леонид Ар¬
кадьевич приготовил простоквашу.
Женя поглядела в другую кастрюлю:
— А это?
— Тоже простокваша.
— А это? — И она подняла крышку чайника.
— И это тоже. Остатки.
Но, несмотря на избыток простокваши, жирные тарелки и
потемневшие ножи, Женя ревизией осталась довольна: Лео¬
нид Аркадьевич и Гарька были здоровыми, веселыми и хотя
и оранжевыми, но во всем совершенно самостоятельными
людьми.
Арбуз Леонид Аркадьевич предложил остудить в колодце.
Он объяснил, что подобным образом поступали древние ара¬
бы, которые кидали арбузы и вообще различные фрукты в
колодцы, чтобы они там охлаждались.
Гарька тут же поддержал дядьку:
— В колодец! В колодец! Древние арабы!
— Воля ваша, — сказала Женя. — Я приехала к вам в
гости, так что ухаживайте за мной — кормите весь день про¬
стоквашей, вымажьте оранжевой краской, бросайте арбуз в
колодец, что хотите делайте!
Когда Леонид Аркадьевич нес арбуз к колодцу, Гарька
поинтересовался:
— А он не разобьется?
527

— Собственно, не должен, — ответил Леонид Аркадьевич.
— А чем мы его обратно достанем?
— Чем? Ведром, пожалуй, и достанем.
Арбуз кинули точно по центру колодца, чтобы он не заце¬
пился за стенку и не треснул.
Долетев до воды, арбуз громко ухнул. Когда брызги осели
и вода успокоилась, Леонид Аркадьевич и Гарька с облегче*
нием разглядели сквозь колодезный сумрак, что арбуз жив-
здоров и спокойно плавает — охлаждается.
Леонид Аркадьевич в шутку сказал:
— Гипотеза о древних арбузах подтвердилась!
Женя хотела затеять стирку, но Леонид Аркадьевич и
Гарька убедили ее, что и с этой премудростью они управятся
собственными силами и что пусть Женя спокойно отдыхает,
как настоящая гостья.
Но отдыхать Женя не согласилась и занялась удобрением
клубничных гряд торфом. Леониду Аркадьевичу и Гарьке по¬
неволе пришлось ей помогать. Потом Женю понесло на кры¬
шу дома — белить трубу. Леонид Аркадьевич и Гарька попы¬
тались воспрепятствовать.
— Что вы мне мешаете! Вам нравится красить забор?
— Ну нравится.
— А мне нравится белить трубу.
Вслед за Женей на крышу вскарабкался Ушастик. Женя
брызнула на него известкой, чтобы не путался под руками.
Оскорбленный Ушастик тут же демонстративно удалился с
крыши.
Когда труба была побелена и даже окантована синим,
Леонид Аркадьевич и Гарька пригласили Женю на карьер
купаться. Женя с радостью согласилась.
На карьере собралось много народу, потому что был вос¬
кресный день. Присутствовали и мальчишки-рыболовы, зна¬
комые Леонида Аркадьевича и Гарьки. Сегодня они были без
удочек и шумели громче всех.
Женя плавала и одна и с Гарькой, который держался за
ее плечо.
Леонид Аркадьевич не плавал, а лежал на берегу и заго¬
рал, спрятав голову от солнца в небольшую пещерку, кото¬
рую ему отрыл в песчаном бугре Гарька.
Вскоре всеобщее внимание привлек толстый человек в
желтой чесучовой панаме. Он накачивал насосом на берегу
резиновую лодку. Лодка постепенно вспухала, делалась по¬
хожей на тюфяк.
Когда она уже достаточно вспухла, человек в панаме
528
17

столкнул ее в карьер, осторожно сел на корме, где была
устроена скамеечка, вытащил блестящее алюминиевое весло и,
к всеобщей зависти, поплыл на глубину.
Но не успел он проплыть и пяти метров, как нос у лодки
неожиданно вымахнул из воды, и лодка с громким плюхом
перекувырнулась, накрыв хозяина.
Он вынырнул уже без панамы, фыркая и отплевываясь,
сжимая в руке весло. На помощь поплыли услужливые маль¬
чишки.
Лодку перевернули, но влезть в нее из воды, сколько ни
пытались сам владелец и мальчишки, было невозможно: не
за что ухватиться.
Тогда ее отбуксировали к берегу, и только там хозяин с
сердитым и решительным видом вторично утвердился на кор¬
ме. Но опять ненадолго. Едва он оттолкнулся от берега и
взмахнул веслом, как лодка вновь стала на дыбы и мгновен¬
но оказалась плавающей вверх дном. Зрители торжество¬
вали.
Женя, Гарька и Леонид Аркадьевич не досмотрели до
конца единоборство человека с резиновой лодкой: пора было
идти обедать.
Дома Женя взялась накрывать на стол, а Гарька и Лео¬
нид Аркадьевич подхватили ведро и отправились за арбузом.
Опустив ведро в колодец, начали вылавливать его.
Между досками забора показалась голова Дили.
— Что это вы делаете? — спросила Диля, — Уронили вед¬
ро и ловите?
— Нет, — ответил Гарька. — Ловим мы арбуз.
— Арбуз? В колодце?
— Да. Мы его сами бросили.
Диля сомнительно подняла брови — не смеются ли над
ней? — и осталась ждать у забора, когда выловят арбуз, ко¬
торый сами бросили в колодец.
После долгих усилий Леонид Аркадьевич, красный, оттого
что, перегнувшись, глядел в, колодец, выпрямился, успокои¬
тельно вздохнул и начал накручивать веревку на барабан.
Из колодца поднялось ведро с арбузом. Диля покачала
головой и сказала:
— И правда, арбуз.
Леонид Аркадьевич и Гарька так и понесли его домой в
ведре. Пусть-ка теперь попробует Женя подтрунивать над
ними!
Арбуз был таким холодным, что даже скрипел под паль¬
цами, когда его потрогаешь.
]g Библиотека пионера, т. V
529

Женя уехала в город поздно вечером. Гарька и Леонид
Аркадьевич проводили ее на станцию.
На прощание Женя дала последние наставления: сливоч¬
ное масло, чтобы оно не распускалось от жары, держать в
холодной воде; не кипятить молоко в кастрюле, в которой ва¬
рят суп; картофель класть в холодную воду, а лапшу засы¬
пать в горячую; не забывать поливать клубнику и удабривать
ее торфом; докрасить забор и больше не соблазняться оран¬
жевой и прочими яркими красками и в особенности не соб¬
лазняться красной, если именно ее привезут в нефтелавку.
6
Ушастик в своем поведении совершенно развинтился. Он
обрывал на окнах занавески, качался на шелковом висячем
абажуре, свалил в шкафу и разбил чашку, закатался в липуч¬
ку для мух, и его потом еле раскатали обратно, лазил по сто¬
лам, так что в дождливую погоду пятнал не только полы, но
и бумажные скатерти. Приходилось его ловить и вытирать
тряпкой лапы.
Но Ушастика, уже с чистыми лапами, снова тянуло во
двор — то поохотиться за жуками, то навестить отдушину под
домом, то попугать боевым кличем Мамая.
Потом Ушастик начал драть когтями материю дивана. Лео¬
нид Аркадьевич даже наказывал его за это — трепал за
уши, — но ничего не помогало.
Пугался Ушастик только Гарькиного волчка с сиреной; и
даже когда волчок не крутился и не завывал, а просто валялся
на полу, Ушастик огибал его стороной.
ИногДа Ушастик часами бродил по чердаку, скребя там;
урчал, чихал и потом, весь в саже и паутине, вновь появлялся
в доме. Садился, слюнявил лапы и тер ими свой и без того
лысый затылок: освежался.
В одну из ночей Ушастик и Мамай долго грозно мяукали,
перекликались — испытывали характеры.
А наутро Гарька нигде не мог найти Ушастика. Он осмот¬
рел все его любимые места — отдушину, чердак, запечье, че¬
модан Леонида Аркадьевича.
Нет как нет!
Пропал кот.
Леонид Аркадьевич утешал племянника, хотя сам радо¬
вался, что в доме вновь наступили тишина и покой.
530

Однако вскоре выяснилось, что Ушастик поблизости от до¬
ма сидит на вершине сосны.
Его едва удалось разглядеть среди ветвей.
Гарька стал звать Ушастика, чтобы он спустился вниз.
Кот не двигался. Только открывал рот, но голоса слышно не
было: Ушастик охрип.
Гарька помчался к Леониду Аркадьевичу, который подвя¬
зывал куст смородины, спрашивать, что делать, как снять с
дерева Ушастика. А то ведь он может оборваться и убиться.
Леонид Аркадьевич взял тонкое одеяло, и они с Гарькой
растянули его под сосной, как растягивают в цирке сетку «для
страховки».
Потом Леонид Аркадьевич ласково окликнул кота:
— Ушастик! А Ушастик!
— Ну Ушастик! — не выдержал и Гарька. — Слезай с де¬
рева. Не бойся, если сорвешься, мы тебя поймаем.
Ушастик еще попробовал помяукать, пожаловаться, но,
убедившись, что окончательно охрип, начал осторожно спол¬
зать с дерева.
Посыпались кусочки коры из-под его когтей.
Ушастику было очень страшно, он часто останавливался и
опасливо смотрел вниз.
Когда Ушастик наконец спустился, он весь дрожал — без¬
голосый, несчастный, голодный.
Его унесли на кухню и положили на мягкую подстилку. Сам
он идти не мог — у него болели лапы.
Вскоре Ушастик уснул. А вечером, когда проснулся и попы¬
тался подняться, силы ему совершенно изменили, и он в изне¬
можении повалился на подстилку.
От еды Ушастик тоже отказался, а только пил воду.
— Он заболел, простудился, — сказал Гарька и загрустил.
Пусть Ушастик и неприглядный кот — худой, лапы у него
тонкие, хвост тонкий, и характер не из мягких, уступчивых, —
но все-таки Гарька уже привык к нему, сдружился с ним. Да
и мыши еще не ушли из дома.
— Надо Ушастику померить температуру, — предложил
Гарька.
Принес из чемодана термометр и подсунул коту под перед¬
нюю лапу.
Через десять минут термометр вынули, и то, что он показы¬
вал, ошеломило и дядьку и племянника: тридцать восемь гра¬
дусов и пять десятых.
Ушастик лежал ко всему безучастный, изредка впадая в за¬
бытье, и тогда у него дергались усы и лапы.
531

Пришла Диля навестить Ушастика. Она села возле него,
ласкала и приговаривала:
— Кошкин-мошкин, сам весь шерстяной, уши кожаные, а
нос клеенчатый. И зачем ты заболел? И как тебя теперь ле¬
чить?
На следующий день Ушастику лучше не стало. Температура
продолжала оставаться угрожающей — тридцать восемь гра¬
дусов и пять десятых.
Гарька пожаловался молочнице на болезнь Ушастика.
— А вы б его в поликлинику снесли, — посоветовала мо¬
лочница.
— В какую поликлинику?
— В ветеринарную. Там старичок доктор Терентий Артемо¬
вич, очень хороший человек и знающий.
— А где эта поликлиника?
— А тут недалеко, в деревне Темрюковке.
Когда молочница ушла, Гарька пристал к Леониду Ар¬
кадьевичу, чтобы пойти с Ушастиком к доктору.
Леониду Аркадьевичу и самому было жаль Ушастика, но
идти с котом в поликлинику, хоть и в ветеринарную, неловко
вроде.
Да и как его туда нести?
Решено было укутать в старое полотенце. Вызвалась со¬
провождать и Диля.
Ушастик всю дорогу молчал, иногда громко вздыхал.
Диля несла банку с водой, из которой Ушастику давали
пить.
Ветеринарная поликлиника состояла из двух домиков.
В одном принимали крупных животных: лошадей, коров, овец;
в другом — мелких животных: поросят, собак, и птиц — кур,
голубей.
Во дворе стояла даже карета «скорой помощи». У нее был
не красный, а синий крест.
Леонид Аркадьевич и ребята вошли в дом для мелких жи
вотных.
— Обратитесь в регистратуру, — сказали Леониду Аркадь¬
евичу, когда он просто хотел занять в приемной очередь к
врачу.
Леонид Аркадьевич, покашливая, смущаясь, подошел к
окошку регистратуры.
— У вас кто? — не поднимая головы, спросила регистра¬
торша.
— У нас, так сказать, кот, — с запинкой ответил Леонид
Аркадьевич.
532

Регистраторша взяла амбулаторную карту и приготовилась
ее заполнять:
— Имя?
— Леонид Аркадьевич.
— Не ваше имя, а кота?
— Гм... Ушастик.
— Фамилия?
— Чья?
— Владельца, конечно.
Леонид Аркадьевич опять откашлялся и ответил:
— Лавров фамилия.
— Так... — Регистраторша по-прежнему не поднимала го¬
лову.— Ваш домашний адрес?
Леонид Аркадьевич сказал.
— Пока все. Занимайте очередь к врачу. Вам к терапевту
или к хирургу?
— Очевидно, к терапевту.
— Кабинет номер семь.
Леонид Аркадьевич, Гарька и Диля нашли кабинет номер
семь и сели перед ним на лавку.
Ушастик беззвучно лежал в полотенце на коленях у Лео¬
нида Аркадьевича.
— А медведей здесь лечат? — толкнув Гарьку, тихо спроси¬
ла Диля.
— Не знаю, — ответил Гарька.
По соседству с Леонидом Аркадьевичем сидел мальчик в
картузе с новеньким козырьком, а при мальчике — дворовый
пес с перевязанными шерстяным платком ушами.
Пес изредка поднимал голову и смотрел на мальчика влаж¬
ными черными глазами.
Напротив сидела женщина, придерживая за ручку огром¬
ную соломенную корзину, которая стояла рядом на стуле.
В корзине кто-то шебуршился и грыз солому.
Леониду Аркадьевичу понадобилось протереть очки.
Он положил Ушастика на лавку и полез в карман за носо¬
вым платком.
Уголок полотенца отогнулся, и из свертка вывалился хвост
Ушастика.
Дворняга как увидел кошачий хвост, немедля вскинул
свою перевязанную голову, засверкал глазами и судорожно,
с визгом залаял, точно закудахтал, порываясь цапнуть Уша¬
стика за хвост.
Диля испуганно вскрикнула и убрала под лавку ноги.
Леонид Аркадьевич поспешил схватить полотенце с котом.
533

У соломенной корзины откинулась крышка. Из корзины
быстро выпрямилась шея гусака.
Гусак прицелился и тюкнул в пуговицу пиджака Леонида
Аркадьевича.
Леонид Аркадьевич и дворняга остолбенели от неожидан¬
ности, а гусак проворно открутил клювом пуговицу и попы¬
тался ее проглотить.
Тут дверь кабинета распахнулась, и на пороге появился
доктор в белом халате.
Гусак выплюнул пуговицу и юркнул к себе в корзину.
— Что, Демка, — сказал доктор мальчику в картузе, — сно¬
ва Цезарь захворал?
— Да, Терентий Артемович, — ответил мальчик.
— Очередь-то сейчас твоя?
— Моя.
— Ну иди показывай своего Цезаря. Опять небось нож от
мясорубки проглотил?
— Нет, Терентий Артемович, уши у него... — И Демка за
ремешок потащил в кабинет к доктору Цезаря, который все
удивленно оглядывался на корзину с гусаком.
После Демки с Цезарем наступила очередь гусака.
Из кабинета доктора послышались шипенье, удары крыль¬
ев, уговоры хозяйки:
— Михей, да смирись ты! Открой рот, покажи доктору гор¬
ло. Нервный он у меня. Вы уж извините его, Терентий Арте¬
мович. Может, вы разом капли ему или порошки от нервов
пропишете?
— И порошки пропишу и капли, — ответил доктор. — Ка¬
ков боярин, а!
— Я тоже боюсь, когда мне горло смотрят, — сказала
Диля.
— А я не боюсь, когда горло, — сказал Гарька. — А вот
когда зубы — боюсь.
Но вот доктор вызвал:
— Лавров!
Леонид Аркадьевич, Гарька и Диля прошли в кабинет.
— Здравствуйте!
— Здравствуйте. Ну, а где больной?
Леонид Аркадьевич раскрыл полотенце.
— Кладите кота на стол, поближе к свету, — показал док¬
тор на чистый белый стол.
Леонид Аркадьевич положил.
— Чей же это кот? — спросил доктор. — Твой, наверно? —
и кивнул на Дилю.
534

— Кот мой, — вмешался Гарька. — А заболел он через
Мамая.
— Мамай? Кто ж такой Мамай?
— А это ее кот. Он загнал Ушастика на сосну, и там Уша¬
стик простудился. У него температура очень повышенная —
тридцать восемь градусов и пять десятых.
— А ты откуда знаешь?
— Я своим градусником мерил.
Доктор улыбнулся:
— Тридцать восемь и пять — самая нормальная кошачья
температура, все равно что у человека тридцать шесть и
шесть.
— Что ж, по-вашему, он симулянт? — обиделся Гарька.
— Нет, не симулянт...
Терентий Артемович взял трубку и начал слушать Ушасти¬
ка. Потом приподнял веки и заглянул в глаза.
— Доктор, — взволнованно спросила Диля, — он попра¬
вится?
— Поправится. Как выспится, так и поправится. Значит,
Мамай твой драчун?
Доктор отошел к шкафчику, где стояли пузырьки с лекар¬
ствами.
— Да, он драчун. Его даже бабушка пугается, когда он
рычит.
— А ты не пугаешься?
— Я нет, я не пугаюсь. Он только на меня рычать, а я ему
щеткой в нос!
— В нос, значит, щеткой? Отважный у тебя характер! Не¬
даром у самой-то нос в крапинках, вроде его воробьи покле¬
вали.— Терентий Артемович наклонился к Ушастику с пу¬
зырьком и чайной ложкой. — Смотрите, вот вам лекарство
для Ушастика. Будете давать чайную ложку в день.
— А как он из ложки... — растерянно сказал Гарька.
— А вот как. — Доктор наполнил лекарством ложку и
влил Ушастику в угол рта, где не было зубов. — Понятно?
— Понятно.
— Дома положите его на теплую грелку, и через два-три
дня он будет совершенно здоров и отколотит Мамая.
— Конечно, — подтвердил Гарька.
На прощание Диля не утерпела и спросила у Терентия
Артемовича:
— А гусь показал вам горло?
— Какой гусь?
— Ну тот, нервный.
535

— A-а, Михей-то?.. Показал, как же.
— А медведей вы лечите?
— Лечим. Даже в больницу можем положить.
Диля покачала головой, но ничего не сказала.
Во дворе просигналила машина: это вернулась с вызова
«скорая помощь».
В окно видно было, как из машины вытащили носилки. На
них лежал совсем еще молоденький жеребенок, покрытый мар¬
лей.
— Несите в перевязочную, — приказал санитарам дежур¬
ный доктор.
Санитары понесли.
В регистратуре заплатили за пузырек с микстурой и отпра¬
вились в обратный путь, в Черемушки.
Леонид Аркадьевич опять нес Ушастика.
Гарька — пузырек с микстурой.
Диля — банку с водой.
7
Отпуск Леонида Аркадьевича близился к концу.
Хотя персидские и арабские книги так и не были переведе¬
ны, но зато между дядькой и племянником установилось пол¬
ное взаимопонимание и настоящая дружба.
Подружились они и с Дилей, и с Яковом Даниловичем, и с
молочницей.
Только Ушастик, который успел уже выздороветь, и Ма¬
май продолжали враждовать. Караулили друг друга, напада¬
ли из-за угла, а то сходились в открытую на дороге, лоб в
лоб, й затевали «рукопашную».
Мелькают хвосты, лапы... шум, крик, пыль, пока Диля не
прибежит со щеткой или Гарька с палкой и не разгонят их.
Как-то Леонид Аркадьевич и Гарька сходили на карьер.
Там они застали всё тех же упрямых мальчишек с орехо¬
выми удочками, а самое главное — увидели человека в рези¬
новой лодке.
Он победоносно плавал по карьеру: на носу лодки для про¬
тивовеса лежал камень.
Что ни день, то в совместной жизни Леонида Аркадьевича
и Гарьки совершались все новые и новые победы, которые им
были особенно дороги, потому что приходили к ним через их
собственный опыт: полы научились протирать шваброй, а в
воду клали мятную траву, и потом долго во всем доме было
прохладно и пахло лугом.
536

Петли дверей смазывали маслом, чтобы не скрипели. Насу¬
шили в духовке белых грибов на зиму. Выкопали вокруг до¬
ма дождевые канавки. Залили в крыше трещину варом. До¬
красили забор.
И даже простокваши Леонид Аркадьевич готовил теперь
только одну кастрюлю!..
Гарька окреп, подрос, почернел на солнце.
Леонид Аркадьевич тоже изменился — перестал жаловать¬
ся на поясницу, на одышку, как-то весь подтянулся, помоло¬
дел.
Многое в жизни для дядьки и для племянника сделалось
понятным, доступным и увлекательным: бродяжничать по ле¬
су, есть картошку, печенную в углях, натыкая ее на палочки,
чтобы не пожечь пальцы. Возить на тачке из леса торф для
удобрения клубники. Натрудив лопатой руки, погружать их
для отдыха в холодную воду. Ходить на базар в деревню Тем-
рюковку. Лежать у открытого окна и слушать, как первый
осенний дождь, еще теплый и не обложной, стекает с листьев
деревьев в траву, как стучит он по дорожкам и по сухим стеб¬
лям цветов.
Скоро надо будет собираться и уезжать в город.
Леонид Аркадьевич пойдет на работу в университет, Гарь¬
ка отправится в школу.
А в сосновом домике с узорными наличниками и расписны¬
ми коньками замкнут двери, закроют ставни, и останется он
пустовать на всю зиму, до следующего лета.

МЛАДШАЯ
1
— Катя, просыпайся. Ну же1, Катюша!
Катя открыла глаза.
Над ней склонилась няня Устя в белом наголовке, под ко¬
торым уложены гладкие волосы, сколотые кленовым гребнем.
От ситцевого крапчатого передника с кружевной выпушкой
пахнет мятой.
Устя много лет живет в доме. Она нянчила еще Катиного
брата Митю. Он был инженером и погиб при испытании само¬
лета «Летающее крыло».
Катя знает брата по фотографии, которая висит в кабинете
отца.
Митя был сфотографирован на аэродроме в зимней летной
куртке с откинутым на плечи капюшоном. За поясом — пер¬
чатки из волчьего меха.
538

У Мити такая же, как у Кати, припухшая нижняя губа,
ровный небольшой нос и светлые, с мягким прищуром глаза.
Только брови у Кати узкие и короткие, а у Мити — широкие и
длинные, как говорят в доме — отцовские.
Гибель Мити сильно подействовала на Никодима Родионо¬
вича, Катиного отца, профессора-авиаконструктора.
Устя рассказывает, что после катастрофы с «крылом» Ни¬
кодим Родионович почти перестал бывать дома и на уме у
него только «турбина со сквозняком». Устя называет так
аэродинамическую трубу, в которой вентиляторы гонят воздух
на модель самолета новой конструкции, чтобы определить воз¬
душные силы, действующие на будущий самолет в полете.
— Ах ты, заспанаша! — говорит Устя и легонько щекочет
шею Катюши морщинистыми теплыми пальцами, от которых
тоже всегда пахнет мятой. — Пробуждайся, ластушка!
Кате нравится слушать Устю. Никто в семье не умеет го¬
ворить с Катей такими живыми словами-приговорочками: так
и хочется их потрогать, подержать в ладонях.
Устя раздвигает на окне занавески, и весеннее солнце зажи¬
гает никель Катиной кровати и две зеленые литые пуговицы у
настенного, деревенской стрижки, ковра.
Пуговицы — это глаза волка-овчара. Волк спрятался в ку¬
стах и подстерегает девочку с корзинкой из желтых соломча-
тых стеблей, в сарафане с лифом и в ботинках с тесемчатыми
петлями на задниках.
Этот ковер подарил Кате Сергей Родионович, старший
брат отца, директор МТС в Журавлихе, на Смоленщине.
— Что же ты, солныш мой, впросонках-то лежишь! В доме
уже все поднялись. Пора и тебе, нечесе, приумыться и при¬
украситься.
Окно забрызгано талой водой. Каждая капля полна весен¬
него блеска, отчего стекла горят влажным, слепящим огнем.
По улице проезжают автомобили и троллейбусы, разбрасыва¬
ют сырой, тяжелый снег. С крыши обламываются сосульки, с
хрустом расшибаются об асфальт.
Не напрасно мама предупреждает Катю: весной надо хо¬
дить подальше от стен домов.
— И мама встала? — спрашивает Катя.
— Нет, не встала. Гляди, день какой погодный народился!
Хоть и на воробьиный скок, а против вчерашнего света приба¬
вилось.
Про отца Катя не спрашивает: отец и в воскресные дни (а
сегодня воскресенье) встает очень рано, запирается в кабине¬
те и работает. Никто не смеет его беспокоить, даже мама.
539

В коридоре изредка потрескивает паркет. Это, соблюдая
осторожность, ходят папин младший брат Арсений и мамина
сестра Лариса. Еще, случается, пройдет Ванда Егоровна, Ка¬
тина бабушка со стороны матери, которую Катя должна назы¬
вать по имени и отчеству — Ванда Егоровна, — но никак не
бабушкой.
По утрам Ванда Егоровна ходит редко. Сидит на диване,
листает старые журналы мод или справочник по целебным
растениям. Она часто советуется с докторами-гомеопатами о
своих почечных лоханках. Катя пыталась выяснить у Ванды
Егоровны, что такое почечные лоханки, но так и не выяснила.
С тех пор как Никодим Родионович получил эту большую,
удобную квартиру, его младший брат Арсений, мамина сестра
Лариса и бабушка Ванда Егоровна незаметно сделались ее
жильцами. Стелили себе на диване, на тахте, на раскладной
брезентовой кровати.
Утром тащили из комнат перины, тюфяки, подушки — пря¬
тали в коридоре в стенные шкафы. Арсений бродил по кварти¬
ре, подбирал выпавшие из перин и подушек перья: Ирина Пет¬
ровна, Катина мать, не терпела на полу мусора. Устя делала
вид, что не замечает перьев, и не спешила подметать полы.
Арсений складывал их в карман пиджака и уносил на ра¬
боту.
Заселению квартиры родственниками Никодим Родионович
значения не придавал, вообще мало интересовался домом. Род¬
ственников собрала Ирина Петровна. Она привыкла повеле¬
вать, а для этого нужны были люди.
В столовой отворялись и затворялись створки буфета, звя¬
кала посуда, хлопала дверца холодильника: готовились к завт¬
раку. Это, конечно, Витоша, мамина подруга. Витоша постоян¬
но бывает в доме, помогает Усте по хозяйству. Витоша вся ка¬
кая-то тихая, робкая: ходит тихо, глаза у нее тихие, слова го¬
ворит тихие и улыбается тоже тихо, про себя.
Катя не спешит одеваться: мама еще не оделась, а без ма¬
мы завтракать не начнут, хотя отец и сердится, когда опазды¬
вают к столу.
Арсений, Лариса и Ванда Егоровна стараются быть точны¬
ми. Исключение составляет Сергей Родионович, когда приез¬
жает погостить в Москву. Живет в доме своим распорядком
и поступает так, как ему удобнее.
Кате он понятнее и ближе всех родственников: с ним ин¬
тересно, весело и шумно. Он никого и ничего не боится. Гром¬
ко и с удовольствием смеется. Громко двигает стульями и
креслами. Разговаривает по ночам по междугородному теле¬
540

фону со своей машинно-тракторной станцией, выспрашивает
о ремонте плугов и сеялок, о простое тракторов. Сердито кри¬
чит: «Лиходеи! Пшеничные души!» Покупает Кате леденцовые
конфеты, которые Катя очень любит, а мама запрещает их
есть, называет стеклянными.
Арсений, Лариса и бабушка Ванда Егоровна — люди скуч¬
ные: по дому ходят бесшумно, прячутся на кухне или у Кати
в комнате, когда с работы приезжает отец, усталый, медли¬
тельный и насмешливый по отношению к домочадцам, кроме
мамы и Усти.
В воскресные дни, во время завтрака или обеда, все мол¬
чат и ждут, что скажет отец. Вечная настороженность, выжида¬
ние чего-то.
За Катей так и следят—в особенности Лариса, — чтобы
правильно держала ложку, хлеб брала рукой, не дула на го¬
рячий чай и не крошила в него печенье. Нет конца придиркам
и поучениям. Говорится это пронзительным шепотом, от ко¬
торого долго свербит в ушах.
Тоскливо, очень тоскливо сидеть за воскресным столом. Ку¬
да лучше в будние дни: отец уезжает на работу, Арсений —
тоже, Лариса и мама уходят в город, в магазины, а Ванда
Егоровна — к врачу.
Катя ест на кухне. Кормит ее Устя. Можно дуть на горя¬
чий чай и крошить в него печенье, разговаривать с Устей,
вскакивать со стула и подбегать к окну, посмотреть, чему так
громко смеются во дворе ребята.
После завтрака можно помогать Усте готовить обед: мыть
под краном картошку, привязывать за нитку луковицу, чтобы
окунуть в суп, поварить сколько надо и вытащить. Отжимать
клюкву на кисель и, между делом, похитить из кулька и
сгрызть макаронину.
Кате хорошо, когда приезжает Сергей Родионович, при¬
возит ей провяленные на солнце вишни-третихи, печатный в
сотах мед-липец, белые кувшинки-купавки.
Отец любит дядю Сережу. Никогда над ним не подшучива¬
ет. Сам дядя Сережа подшучивает над отцом, над его полно¬
той. Пробует мускулы на руках, на груди.
Мама на все шуточки дяди Сережи поднимает брови,
улыбается. Но Катя видит: улыбаются одни мамины губы, а
глаза не улыбаются. Глаза точно ждут, что дядя Сережа сде¬
лает что-нибудь против правил приличия. И курит дядя Се¬
режа очень крепкий табак. Называет его дубник-твердяк. От¬
кроет на кухне форточку, станет возле нее и выпускает дым на
улицу*
541

Арсений, Лариса и Ванда Егоровна сторонятся Сергея Ро¬
дионовича. Он про них говорит, когда прячутся от отца:
— Испугались верблюды, разбежались кто куды!
Катя запомнила смешные слова про «верблюдов» и сказала
Ларисе. Лариса ударила Катю по губам. Это было настолько
неожиданно и необычно, что Катя едва не разревелась, но
сдержалась и еще больше прониклась к Ларисе ненавистью.
Через дядю Сережу Катя узнаёт о настоящей жизни, кото¬
рая окружает их квартиру, их город. Растет Катя одна. Ни¬
куда не ездила, кроме дачи. В детский сад ее не водят (мама
боится инфекций), играть с ребятами во дворе особенно не
разрешают (опять инфекции), а если и разрешают, то под
чьим-нибудь надзором.
Она одна, маленькая Катя, а смотрят за ней мама, Лариса,
Арсений, Ванда Егоровна, Устя. Только отец не смотрит: занят
в конструкторском бюро.
Весна. Катя любит весну. Потом будет лето. И лето Катя
любит. Но она ждет осень, потому что осенью пойдет в школу.
Недавно она случайно услышала разговор между матерью
и отцом. Мама предлагала Катю в этом году в школу не запи¬
сывать: Катя должна окрепнуть и набраться сил, а потом ее
следует подержать еще дома и подготовить сразу во второй
класс. Но отец заявил, что подобные выверты (так и сказал:
«выверты») ни к чему. Если детям назначено учиться с семи
лет в школе — значит, все обязаны это делать.
Катя встала с постели и в длинной ночной рубашке села
на стул. Ночная рубашка сохраняла тепло, и сидеть было при¬
ятно. Волк-овчар продолжал сверкать глазами, следить за де¬
вочкой в сарафане.
Катя нехотя начала одеваться. Платье, чулки, туфли были
еще сонными, неподатливыми: рукава у платья путались,
петли не находили пуговиц, пряжки у туфель упрямились, не
застегивались.
Вошла Лариса и повела Катю в ванную комнату умывать¬
ся. Катя почистила зубы, умылась. Лариса взяла металличе¬
скую щетку и начала причесывать Катины волосы, навивать их
на пальцы, укладывать. Катя терпеливо стояла на табуретке,
чтобы Лариса видела ее голову в зеркале.
— Перестань сутулиться! Плечи держи ровно и не три
глаза.
Ларисе надо сделать Кате замечание, она без этого не
может.
Лариса — бывшая актриса. Выступала в областных теат¬
рах. Но потом Лариса оставила областные театры и переехала
542

в Москву. В Москве ее ни в один театр не приняли, хотя с ней
ходила даже мама. И Лариса занялась составлением мазей и
кремов, которые у нее покупали знакомые.
В ванной комнате в отдельном шкафчике хранились банки,
лоточки, фаянсовые кастрюльки, заполненные белой ртутью,
свиным салом, селитрой, резорцином для Ларисиных снадо¬
бий.
Лариса еще раз осмотрела Катю и повела в столовую.
В столовой уже сидели Арсений и Ванда Егоровна. Витоша
резала на дощечке сыр. Возле отцовского места за столом ле¬
жал свежий номер журнала «Огонек», который он читал во
время завтрака.
Из спальни вышла мама. Коснулась Катиного лба губами,
спросила, как дочка спала, не болит ли что-нибудь. Постуча¬
ла в дверь отцовского кабинета:
— Никодим! Завтрак на столе!
Послышался шум отодвигаемого кресла, кашель, и в шер¬
стяной куртке показался отец. Он нес коробку папирос и спич¬
ки. Проходя к своему стулу, кивнул домочадцам.
Катя взглянула на отца, но отец уже сел, положил на угол
стола папиросы и спички, раскрыл журнал.
Завтрак начался.
2
Большое удовольствие — побывать в кабинете отца. Это
удается, когда дома никого нет, кроме Усти. Катя отворяет
высокую дверь, входит в кабинет. С Устей у Кати договор:
Катя ничего не тронет.
Первое, что поражает Катю, — книги. Они стоят на стел¬
лажах у стен, разбросаны в креслах, на письменном столе, на
подоконнике. Раскрытые и закрытые, с бумажными закладка¬
ми и без бумажных закладок. Есть огромные, «аршинные», с
медными защелками. Кате их даже не поднять. Названия не¬
которых книг она уже выучила: «Воздушные путешествия
Глешера, Фламмариона и Тиссандье», «Сверхвысотные поле¬
ты», «Автожир, планер, геликоптер».
На столе у отца вместо пепельницы стоит поршень от авиа¬
ционного мотора. На изогнутых эбонитовых подставках укреп¬
лены модели самолетов.
Бумаг на столе — гора. Счетные таблицы (глянешь, а в них
сплошные цифры), вырезки из газет и журналов, есть и схемы
и чертежи.
Это дипломные работы студентов, потому что схемы и чер¬
543

тежи новых самолетов, которые разрабатывают инженеры
«группы общих видов», хранятся в конструкторском бюро.
Под портретом Мити на дубовом столике лежат светящиеся
часы: циферблат черный, а цифры и стрелки покрыты фосфо¬
ром.
Часы из «Летающего крыла», на котором разбился Митя.
От мамы Катя слышала, что у Мити в полете испортился руль
высоты. А «крыло» капризное в управлении. Митя попытался
приземлиться, но у шасси лопнул какой-то масляно-пневмати¬
ческий амортизатор, и «крыло» на большой скорости удари¬
лось о землю.
Механики, которые вынули часы из приборной доски и по¬
дарили Никодиму Родионовичу, говорили, что часы уцелели
чудом.
Еще у отца в шкафу хранится небольшой планер из бамбу¬
ка и папиросной бумаги, связанной нитками и склеенной ка¬
зеином. Его построил Митя, когда учился в средней школе.
Катя забирается в кресло поверх книг, которыми оно зава¬
лено, съеживается и сидит тихо-тихо. Так тихо, что слышит,
как на кухне щелкает газовый счетчик.
По распорядку дня Кате следует учить на немецком язы¬
ке названия предметов на картинках лото. Это к вечернему
уроку немецкого языка с учительницей Эммой Францевной.
Но Кате совсем не хочется учить названия предметов. Ими
можно заняться, когда вернутся из города мама и Лариса.
Катя вся в мечтах. Смотрит на портрет Мити и думает: по¬
чему так получается? Отец любил Митю и до сих пор вспоми¬
нать о нем любит, говорить о нем, а с Катей говорит редко. Мо¬
жет быть, прежде папа не был так занят в конструкторском
бюро, а теперь он занят и у него не остается времени для Ка¬
ти? Или ему кажется, что Кат я еще маленькая, как называет
ее Эмма Францевна — kleines Madchen, или, может быть, еще
потому, что она младшая, а Митя был старшим, как говорит
Ванда Егоровна — был первенцем.
По коридору проходит Устя. Остановится в дверях кабине¬
та, смотрит на Катю: одинокая, молчаливая девочка сидит в
отцовском кресле, когда отца нет дома. И он даже не знает,
что она любит здесь бывать.
Позвонили у дверей. Катя вскочила, выбежала из кабине¬
та к себе в комнату.
Вернулись из города мама, Лариса и Витоша.
Катя разглядывает картинки в немецком лото.
Скука.
Но, когда придет Эмма Францевна, будет еще скучнее.
544

Эмма Францевна откроет бархатную с бисером сумку, до¬
станет увесистые серебряные часы Павла Буре с вздутым тол¬
стым стеклом и положит их перед собой. Начнется игра в лото
с картинками.
На картинках — или животное (Das Tier) или предмет
(Der Gegenstand). Катя должна выкликать их по-немецки.
Нельзя забывать о кнакляуте — коротком и резком произно¬
шении. Das ist der Bleistift (это карандаш).
Катя тянет:
— Дас и-ист дер Бляйштифт.
Эмма Францевна не выдерживает:
— Кто и-ист? Что и-ист? Хлеб, что ли, и-ист? Коротко и
резко надо: ыст!
Павел Буре равнодушно ворчит изношенным шестеренча¬
тым нутром, тащит по циферблату стрелки.
Хотя бы поскорее миновало время, отведенное на урок.
Катя достает следующую картинку, долго разглядывает
вверх ногами. Делает вид, что не замечает этого. Немка берет
у Кати картинку, переворачивает и возвращает.
— Die Puppe (кукла), — называет Катя.
— Ganz richtig (совершенно верно), — подтверждает
немка.
— Der Hahn (петух), — называет Катя.
— Ganz richtig (совершенно верно).
Наступает некоторое разнообразие. Эмма Францевна ин¬
тересуется: как сказать по-немецки «кричать кукареку»?
— Kikiriki schreien, — отвечает Катя.
Катю давно удивляет, почему немецкие петухи не кричат
«кукареку», а кричат «кикирики».
Ну, а под конец урока начинается какая-то нелепица: Эм¬
ма Францевна задает вопросы и сама отвечает.
Катя обязана отвечать вместе с ней. В вопросе и ответе
должен содержаться только известный уже Кате набор немец¬
ких слов, поэтому и получается нелепица.
— Почему гудит ветер? — спрашивает Эмма Францевна.
Ответ хором:
— Потому что растут деревья.
— Стоп, — говорит Эмма Францевна. — Где кнакляут?
Катя повторяет фразу с кнакляутом, и упражнение продол¬
жается:
— Куда я поеду летом?
— Летом я поеду в деревню, где имеется высокая лошадь.
— Что за шум в соседней комнате?
— Это мой дедушка ест сыр.
545

А Павел Буре1, ко всему равнодушный, ворчит и ворчит.
Ему безразлично, почему дедушка шумит, когда ест сыр, по¬
едет ли Катя в деревню летом, где имеется высокая лошадь,
или не поедет.
— Катя! — зовет мама. — Иди сюда!
Катя оставляет лото, бежит в столовую.
В столовой на диване лежат покупки. Среди них шерстя¬
ная клетчатая материя, серая с коричневым.
— Это тебе на платье... Посмотри — нравится?
Катя смотрит. Ей, конечно, нравится. Лариса берет мате¬
рию, накладывает Кате на плечи и на грудь.
— Можно сшить гладкое с подрезом сзади, с кожаными
пуговицами, — говорит Лариса. — Как твое мнение, Ирина?
— Ты права. Гладкое с кожаными пуговицами — будет хо¬
рошо,— соглашается мама. — Я вообще люблю сдержанность
в покрое и в цвете одежды. А как думаешь, ты, Витоша?
Витоша тихо улыбнулась, сказала:
— Я тоже так думаю.
Катя молча слушает. А между тем она очень хотела попро¬
сить, чтобы ей сшили такое же красное с белыми горохами
платье, как у Косички, девочки, с которой Катя иногда встре¬
чается во дворе.
Платья у Косички яркие, веселые, и сама она веселая, с
большими карими глазами, полными рыжих смешинок.
Кате однажды даже приснилось: тарахтят, скачут по улице
белые горохи. Что это? Косичка рассыпала свое платье. Стой¬
те, горохи! Куда же вы?
А вот Катя всегда одета в эти сдержанные в цвете1 и в по¬
крое платья.
— Устя! — окликает мама.
Появляется Устя.
— В какой день придет Антонина Савельевна?
— Сегодня и придет.
— Значит, сегодня и закажем для Кати платье'.
Антонина Савельевна—это портниха. Она такая же ста¬
рая, как и ее железная коробка из-под «рококо» с надписью:
«Конфетная фабрика купца-сахарника Телятникова», в ко¬
торой Антонина Савельевна приносит иголки, булавки, мелок
и клеенчатый сантиметр.
Когда Антонина Савельевна меряет платье маме или Кате,
то долго накалывает его булавками, придирчиво проверяет
сантиметром длину от пола, длину рукавов, рисует мелком ши¬
рину будущих манжет и воротника. Наметывает она быстро и
никогда не уколет.
546

После ухода Антонины Савельевны на полу остаются булав¬
ки и обрывки белых ниток — наметки.
Ванда Егоровна в восторге от Антонины Савельевны, счи¬
тает ее вполне честной портнихой, которая при кройке «на
ножницах не уносит». Справляется она даже с заказами Ванды
Егоровны по ее ветхозаветным журналам мод. Примерки про¬
изводятся тайно: Ванда Егоровна боится старшей дочери, со
строгими линиями в одежде,
Когда Ванда Егоровна надевает такое «модное» платье и
появляется в воскресные дни к обеду, Ирина Петровна говорит
раздраженно:
— И что у тебя, мама, за страсть к вычурности! Ты похожа
на старый кофейник.
Лариса останавливает Ирину Петровну своим едким шепо¬
том:
— Ирина, здесь ребенок!
з
Смеркается.
По темным комнатам бродит вечерняя тишина. Она то
затаится в кресле, то присядет на диван, то, скрипнув двер¬
цей, заглянет в стенной шкаф, то, осторожно трогая досочки
паркета, подкрадется к дверям кухни, где Катя наблюдает,
как Устя гладит белье.
Мать и отец уехали в театр.
Лариса, Арсений и Ванда Егоровна закрылись в столовой;
речь у них об Ирине Петровне и Никодиме Родионовиче.
Где Ванда Егоровна — там пересуды, толки, осуждения: не
то купили, не то продали; одно едят, другое не едят.
Даже Устя не выдерживает:
— Уж эта матушка-сударыня — и зудит, и зудит, а сама
всю жизнь за чужой спиной прожила, чужими дарами обсыла-
лась! Не то что Никодим Родионович — самолично из рядо¬
вых рабочих государственным ученым сделался!
Катя переспрашивает:
— Из рядовых рабочих? Из литейщиков, да?
Кате нравится слушать, когда Устя рассказывает про отца.
Многое в рассказе она слушает не впервые, но Устя припо¬
минает все новые и новые подробности.
— Я твоего батьку еще молодым, невозрастным знала, как
его в двадцать первом году по ранению из Красной Армии уво¬
лили, и поступил он к нам на завод, в литейную. Шинелька
на нем хоть и полнорослая была, но ветхоношеиькая, обхле¬
547

станная, с «малиновыми разговорами» — застежками такими
суконными. И шапчонка-венгерка на две денежки, но зато
набекрень. А сапоги — сплошное дырье. Дождь, помню, ливмя
льет, а он их уколотит травой, веревкой-конопкой перетя¬
нет, и без печали ему. По-первому, Никодим Родионович раз¬
ливщиком был, потом формовщиком. И тут он свою упорливость
в характере и выявил.
— А кто такой формовщик?
— А это, младыш мой, кто из земли форму для литья ма¬
стерил. Прежде все изделия в землю отливали. Не то что по-
нынешнему, в ь>окиль — в металлические формы, значит. Ну и
вот, гляжу это я, а Никодим Родионович зачастил в цех до
гудка ходить. «Что оно такое?» — думаю. Спрашиваю его, а
он мне: «Это я, Устинья Андреевна, изобретение сочиняю, чтоб
формовщикам работу облегчить». Вот с той поры и сделался
изобретателем. О людях все беспокоился, об их удобствах на
производстве. А народ черный был, малограмотный, прежней
жизнью по будням затаскан. Никодим Родионович в рабфак
решил определиться. Времени свободного, конечно, не было,
так он ночами занимался. Утром глаза красные, уставшие.
В литейной за день и без того их притомит: горячий чугун, он
ведь ослепляет, а тут еще ночи недосыпать. Каково-то?.. До¬
рогу в жизни ему печеными хлебами не мостили, сам он ее
прошибал.
В кухне пахло теплым от утюга полотняным бельем. На
белых кафельных стенах отблескивало пламя горелок.
Устя железным держаком сняла с плиты разогревшийся
утюг и подошла к столу.
Катя неотрывно наблюдала, как смоченное водой белье ши¬
пело, придавленное раскаленным утюгом.
— А уж когда в студенты вышел, так и вовсе в трудностях
жить начал. Стипендия — вот и весь доход, величаться не1 с
чего. В литейной-то он под конец зарабатывал прилично. Са¬
поги яловые купил, полушубок — опашень, книги, какие надо
было. Книг этих после понакопилось столько, что невмоготу от
них стало.
— Больше, чем теперь? — удивилась Катя.
— Нет, что ты! Против теперешнего куда меньше. Но и
комнатенка кроха была, на манер шкафа. Всю книгами запру¬
дил. Я к нему иногда наведывалась — белье штопала, печку
подтапливала, стряпала. А то Никодим Родионович совсем
безразличный к себе был. А потом и вовсе при нем осталась,
когда мне ногу чугуном обварило. Из родичей ему Сергей по¬
могал. Присылал из деревни что мог — пшена, мучицы,
548

яичек — и все заставлял учиться дальше и дальше. Случалось,
Никодим Родионович устанет от ученья и забросит тетради и
книги. Но тут Сергей объявится, накричит на него, присты¬
дит, что он должен учиться, — обязан, значит, потому что спо¬
собности есть. И Никодим Родионович опять за книги усажи¬
вался.
— А Арсений? — спрашивала Катя.
— Что — Арсений? — не понимала Устя.
— Он что делал?
— A-а... Он, как и нынче, канцеляристом был, при черниль¬
нице состоял. — Устя не любит отвлекаться. Она любит в рас¬
сказе последовательность, поэтому продолжает свое. — А с
мамой Никодим Родионович познакомился, когда диплом го¬
товил. В черчении она ему помогала. А там на дипломе чертить
много надо было. И вот, чтобы спать меньше хотелось и рабо¬
талось легче, она у Ванды Егоровны кофе потихоньку брала —
настоящий, не ржаной или желудевый — и Никодиму Родионо¬
вичу приносила. А вскоре и поженились они. Ну, и в добрый
час. Комнатку им побольше выделили. Никодим Родионович
мебель кое-какую прикупил. Что ни день, Ирина Петровна с
мебелью этой возилась. Нарисует на бумаге комнату, вырежет
из картона квадратики — стол, гардероб, стулья там, кро¬
вать— и вот двигает по бумаге: примеряет, где чего получше
поставить, поуютнее. Расторопная твоя мать была, энергичная.
И в женотделах участвовала, и для голодающих пожертвова¬
ния собирала. Никодим Родионович тоже все бодрился. С Ми¬
тей он много хлопот принял, потому как Митя в ребячестве
слабым был, рос из горсти в горсть, а вот с годами поокреп,
выровнялся. Даже к самолетам его допустили. Да-а, Митя,
Митя...
Устя замолкла, сменила на плите утюги. Обмакнула паль¬
цы в миске с водой, начала брызгать на простыню, которую
приготовила для глажки.
— А вот сгинул Митя, и переменился отец. Разом поста¬
рел, одинокий какой-то стал. Да-а, два века не изживешь, две
молодости не перейдешь. Бывало, прежде смеялся, всякие шут¬
ки они с Митей выстраивали — ракеты, воздушные шары, мо¬
торные лодки,— а теперь, значит, работа весь свет засло¬
нила.
В прихожей позвонили.
— Кто еще к нам припожаловал? — У.стя расправила пе¬
редник, пригладила волосы, пошла открывать.
— Да что ж это вы! — заговорила она удивленно. — Неуж¬
то в театре так все представление и кончилось?
549

— Нет, не кончилось, Устинья Андреевна, — узнала Катя
голос отца.
— Пьеса неинтересная, мы и уехали из театра.
Это был уже голос мамы.
Катя выбежала встречать.
— Не спишь еще? — сказал отец, снимая пальто. — А по¬
ра бы.
Все направились в столовую. Из-за плотно закрытой двери
доносились голоса. Звонка там не расслышали.
Никодим Родионович приостановился, потом резко толкнул
дверь.
Ванда Егоровна, Арсений и Лариса сидели у стола. При
появлении Никодима Родионовича Ванда Егоровна замолкла
на полуфразе. Лариса начала поправлять в ушах серьги. Арсе¬
ний зажег для чего-то спичку, коробок которых вертел в паль¬
цах.
— Пресс-конференция, — сказал Никодим Родионович. —
Ну-ну, продолжайте, — и усталой походкой прошел к себе в
кабинет.
4
Катя сидит в кресле в кабинете отца.
В квартире тихо и пустынно. Арсений ушел к «своей чер¬
нильнице», мама с Вандой Егоровной поехали за город, в де¬
ревню к какой-то тетке-знахарке, а Лариса с Витошей отпра¬
вились закупать составные части для мазей и кремов.
Устя тоже вышла к соседке — одолжить гречневой крупы,
да так и застряла там за разговорами.
Катя устроилась поудобнее, подтянула колени к подбород¬
ку, ладони подложила под щеку, съежилась и замерла.
На письменном столе Катя давно уже запомнила каждую
вещь. Для Кати эти вещи были понятными и близкими, жи¬
выми. С ними было веселее1 — все не одна.
Вон толстый красный карандаш с высунутым красным язы¬
ком. Карандаш — лентяй: сам никогда не пишет, а только
подчеркивает в книгах или ставит студентам на чертежах
отметки.
Ручка с острым пером. Она худая и нервная: много пишет,
зачеркивает, исправляет.
Перекидной календарь — тот еще ленивее красного ка¬
рандаша. За день перекинет с плеча на плечо листок — и вся
тебе работа.
Чернильницы стоят в медных касках, словно брандмайоры
на картинках немецкого лото.
550

Костяной нож. На нем рисунки гор и зубчатых башен. Он,
наверное, знает много волшебных историй про звездочетов в
высоких колпаках и неустрашимых витязей, про сундуки, пол¬
ные голубых хрусталей, и про царевну-лягушку.
Есть еще пузырек с клеем. Он всегда молчит, потому что
рот заклеен.
Чубатые кисточки и деревянные линейки. Линейки длинные
и скучные. Поглядишь на них — зевать хочется.
А как было бы хорошо, если бы возле Кати сидела сейчас
мама! Не такая, как всегда, а другая — какой запомнила ее
Катя у своей постели, когда недавно тяжело переболела ан¬
гиной.
Мама была тогда совсем мягкой, открытой, с обыкновенны¬
ми, остаревшими глазами, готовая по малейшему Катиному
слову или движению обтереть влажным полотенцем лоб, пе¬
ревернуть подушку с нагретой стороны на прохладную, или
вот так просто сидеть и сидеть возле Кати в давнишнем, не-
надушенном платье, позабыв обо всех в доме.
Да, хорошо болеть, но только не сильно, а чуть-чуть, что¬
бы мама была рядом. Протянешь руку — и можно потрогать
ее волосы, руки, платье. И никто не мешает быть вдвоем: ни
Лариса, ни Витоша, ни Ванда Егоровна.
В квартире по-прежнему было покойно. Слышались даль¬
ние гудки заводов. В ванной комнате иногда сердито бормотал
кран. От кресла приятно пахло старой кожей, исходило дре¬
мотное тепло.
Катя и сама не заметила, как уснула. Она еще не окрепла
после ангины.
Проспала Катя недолго. Проснулась оттого, что сделалось
жарко.
Открыла ресницы и так испугалась, что тут же закрыла:
Катя была укрыта отцовской шерстяной курткой, а сам отец
сидел за столом и что-то подчеркивал в книге красным каран¬
дашом. Шторы на окне были приспущены.
Значит, папа неожиданно вернулся из конструкторского бю¬
ро и отпер двери своим ключом.
Ах! Все это из-за Усти. Отлучилась за крупой — и пропала!
Проглядела папу!
Катя не знала, что делать. Незаметно уйти из кабинета?
Но как? Папа вот-вот поднимет голову.
У отца на столе зазвонил телефон. Никодим Родионович по¬
спешно снял трубку, начал тихо разговаривать:
— Буду. Да. Скоро. Начинайте испытания без меня.
551

Катя решилась и взглянула на отца. Отец тоже взглянул на
нее:
— Разбудили тебя, да? Но ты спи, спи. Я сейчас уеду.
— Я уже не хочу спать, — робко ответила Катя.
— Ты что, одна в доме? А где мама и все остальные?
— Мама уехала Ванду Егоровну лечить.
— Лечить Ванду Егоровну, — повторил отец.
— А Лариса с Витошей в городе. Чего-то покупают для ма¬
зей и кремов.
— А Лариса с Витошей в городе, — опять повторил отец, и
у него нервно дернулась бровь. — Чего-то покупают для мазей
и кремов. — Он вдруг поднялся, отбросил стул, на котором си¬
дел. Стул с грохотом ударился о стеллаж. — Все, значит, как
всегда, при деле. Все, значит, трудятся!
Катя никогда еще не видела отца в таком гневе. У Кати
задрожали ресницы, к горлу подступили слезы. Она совсем
сжалась, забилась в угол кресла.
— Собирайся!
— Я? — испуганно прошептала Катя.
— Ну да, ты! Живо!
— А куда, папа?
— Сперва на аэродром. Поглядим испытание нового само¬
лета, а потом гулять.
— Гулять?
— Да. Будем гулять. Куда хочешь, туда и поедем — в лес,
к речке, к черту! — Отец швырнул на стол красный карандаш.
Карандаш на столе не удержался, свалился на пол и сломал
красный язык.
Катя, бледная и растерянная, сидела в кресле. Отец улыб¬
нулся, подошел к ней и нежно ущипнул за щеку:
— Ну, что же ты?
Тогда Катя, все еще сквозь слезы, тоже улыбнулась:
— Вдвоем поедем, папа?
— Вдвоем.
— И без никого больше?
— И без никого больше. Ну, беги переоденься.
Катя, радостная, спрыгнула с кресла.
— Папочка, а можно, я надену новое синее платье?
— Можно и даже необходимо.
— Ой! Папа! А как же Эмма Францевна? Она сегодня при¬
дет.
— Это еще кто такая?
— Учительница, немка.
Отец резко махнул рукой:
552

— Одевайся.
Катя кинулась к себе в комнату. Из комнаты крикнула:
— И воротничок новый можно?
— Тоже можно и тоже необходимо!
Катя начала поспешно рыться в своем хозяйстве. Все еще
боялась, как бы отец не передумал, не уехал без нее.
Когда от соседки вернулась Устя, она застала Катю и Ни¬
кодима Родионовича среди раскиданных Катиных вещей —
туфель, платьев, носков, кофточек.
— Светы-праведники! Что творится? — всплеснула руками
Устя. — И что это вы здесь потеряли, Никодим Родионович?
— Мое синее платье ищем и воротничок, — сказала Ка¬
тя. — Кружевной с лентами.
— Платье? Воротничок? — удивилась Устя. — А на что?
— Я еду с папой. Гулять еду!
Устя в шкафу, в спальне Ирины Петровны, нашла синее
платье и кружевной воротничок с лентами.
Никодим Родионович сам помог Кате одеться: застегнуть
на платье пуговицы, завязать у воротничка ленты, просунуть
в петельки пояс.
Устя тоже суетилась возле Кати:
— Зоряночка ты моя, травинка-черноколоска! Вы ж ее,
Никодим Родионович, не настудите, а то она после ангины
изнемоглась.
— Не настужу, Устинья Андреевна. Вы не беспокойтесь.
Пальто прихватим.
— Да, пальто уж беспременно.
Катя спускалась по лестнице на улицу со звонко бьющимся
сердцем. Рядом шел Никодим Родионович, нес Катино пальто.

СИНЯЯ ПЕСНЯ
1
Длинные накатистые волны, подымаясь еще далеко в море,
на песчаном мелководье, медленно идут на берег. На их вер¬
хушках шелестят белые султаны пены. Морская трава, сва¬
лявшаяся в коричневый поясок, лежит вдоль берега у самого
края прибоя. В траве копошатся мелкие крабы и улитки.
Берег — узкая стрелка. По одну сторону — гнилое море
Сиваш, по другую — Азовское.
Место пустынное, нежилое: песок да ракушки. Ни дере¬
вьев, ни пресной воды. Только кустики песчанки и степные
жесткие цветы дроки.
Жили на стрелке дед Ермак с внучкой Капой.
Дед сторожил соль, которую рабочие добывали из Сива¬
ша. Ее посылали на химический завод в Запорожье, ставили
опыты.
554

Дед прикрывал соль рогожей, чтобы не раздувало ветром,
сушил, перебрасывал лопатой. Оберегал от коз, которые при¬
ходили стадами из соседнего поселка Джурчи.
Рабочие были сезонными. Когда приезжали, разбивали
палатки. Добыв нужное количество соли, оставляли деду Ер¬
маку для окончательной просушки, сворачивали палатки и
уезжали.
И вновь на стрелке возвышался одинокий дом из белого
севастопольского камня с медным флюгером на крыше, про¬
пахший рыбацкими сетями и канатами, сложенными на чер¬
даке.
Возле дома под навесом стояла железная бочка на рези¬
новых надувных колесах. В ней была питьевая вода.
Шофер Георгий дважды в неделю привозил полную бочку
и забирал пустую. Бочку он цеплял к маленькому открытому
автомобилю с брезентовым верхом и деревянным на заклеп¬
ках рулем. Привозил еще Георгий табак для трубки. Больше
деду Ермаку ничего и не надо. Главное — табак. А для Капы
главное—море, которое было рядом, у самого дома.
Пробеги двадцать шагов от порога, и вот оно, море, — си¬
няя песня!.. И Капа любила эту синюю песню до щемящей
боли в сердце, до слез!
...Встанет утром солнце и разбудит море. А море тронет
пески и разбудит в песках желтый ветер. А ветер повернет на
крыше флюгер, зашумит вертушкой и разбудит Капу.
Растопив мангал и поставив на него чайник, Капа хватает
гребешок и бежит к морю.
Над морем летают дикие голуби. Плавает пух одуванчи¬
ков: за ночь его нанесло ветром со стрелки, и он держится
на воде. Когда поднимется первая волна, пух намокнет и
утонет.
На берегу на бревенчатых катках стоит баркас «Гном».
Он такой же старый, как и якорь, который свисает с его носа.
Еще дед в молодости рыбачил на этом баркасе со своими
сетями.
На «Гноме» давно уже не плавают. С тех пор, как пропали
рыбьи пастбища и большая рыба ушла.
Сохранились и цементные чаны для засолки бычков и сул¬
танки, и домик-кухня для стряпухи, и ворот с тросом, чтобы
вытаскивать из воды лодки, и колья для починки и сушки се¬
тей. Стоит и рыбацкая вышка, сколоченная из жердей, с лест¬
ницей. С вышки наблюдали за ходом рыбы.
Капа сбросила платье и вошла в утреннее море.
Вода светлая и тихая до самого дна, где лежит ребристый
555

песок. Под ногой он вскидывается облачком и медленно осе¬
дает, затягивает след ноги. Вздрагивают, плещутся на ребри¬
стом песке водяные тени, бродят пугливые мальки. Спят тя¬
желые молчаливые камни.
Капа плывет в фиолетовую глубину моря. Уходит из-под
ног ребристый песок, густеют водяные тени. Капа ныряет с
открытыми глазами.
В глубине, подсвеченная солнцем, висит розовая лампа
медузы.
Капа переворачивается на спину и плывет к берегу. Про¬
хладная вода обтекает плечи. Звонко и чисто стучит сердце.
Без устали быбт воду ноги. Широкими взмахами работают
руки. Капа выходит на берег. Сквозь тонкую кожу просвечи¬
вают голубые жилки, будто наведенные морем.
Капа не спеша расчесывает гребнем волосы. Потом ложит¬
ся на мелкие сухие ракушки, подкладывает под голову руки
и смотрит вдаль, где море слепнет в солнечном разливе, без¬
брежное и сильное. Где поднимается в небо дым летних обла¬
ков, а в бурю летают соленые косяки брызг.
На десятки километров тянется пляж. И на нем только
Капа и дикие голуби. Старый «Гном» и пух одуванчиков.
Желтый ветер высушил Капины волосы и рассыпал по пле¬
чам, легкие и длинные.
В море вдалеке, куда смотрела Капа, родилась первая
волна. На верхушке зашелестел белый султан пены. ВоЛна
дошла до берега и потопила одуванчики.
Послышался сигнал автомобиля. Это Георгий вез воду и
звал сигналом Капу.
Капа надела теплое от солнца платье и побежала навстре¬
чу маленькому автомобилю, сзади которого на резиновых ко¬
лесах катилась бочка с водой.
Дороги на стрелке нет. Ровный, слежавшийся ракушечник
и крепкие, затвердевшие пески. Можно ездить вдоль и по¬
перек.
Георгий при виде Капы тотчас повернул к ней.
— Здравствуй, Георгий! — кричит Капа и размахивает
гребешком.
— Здравствуй, скворчонок! — высовывается сбоку из ма¬
шины Георгий и машет восьмиугольной кепкой.
Кепка эта знаменитая.
У маленького автомобиля давно уже отломались «двор¬
ники». И в дождь Георгий на ходу протирает кепкой стекло.
Несколько раз восьмиугольную кепку пытались съесть козлы,
когда Георгий забывал ее в машине. А за подкладкой кепки
556

хранилась наждачная пилка, чтобы зачищать пригорающие
в моторе контакты.
Капа забирается в автомобиль вперед, к Георгию.
— Ну, как старик? — спрашивает Георгий. — Табак не
кончился?
— Кончился. Сердитый.
— Повеселеет.
И Георгий кивнул на заднее сиденье, где лежал перевя¬
занный шпагатом листовой табак. Внизу у сиденья стоял короб
с углем для мангала.
— А тебе Марик не повстречался?
— Нет. Спит, наверное.
— А Пухляш?
— Тоже нет. Зато -Разбой повстречался. Сюда идет.
Капа засмеялась. Разбой — самый отчаянный козел на
стрелке. Это он хотел съесть восьмиугольную кепку вместе с
наждачной пилкой.
Дед Ермак не любит Разбоя. Считает, что от него больше
всего беспорядков и что другие козлы тянутся за ним и во
всем подражают.
Отгоняя Разбоя от опытной соли и глядя на его черные с
косинкой зрачки и повыдерганную бороду, дед Ермак качает
головой: «Сотворил бог — и заплакал».
Георгий и Капа едут к дому. Слышно, как в бочке плещет¬
ся вода.
Дом виден издали. Крытая оцинкованным железом крыша
остро сверкает. Вдоль стен висит, вялится на солнце рыба:
недавний улов деда Ермака.
Возле порога дымит мангал. На нем вместо чайника уже
стоит чугунок: дед варит бычков с луком и стручковым пер¬
цем.
Георгий въезжает под навес, отцепляет полную бочку и
подкатывает для прицепа пустую. Капа вытаскивает короб
с углем.
На пороге появляется дед Ермак в рубахе навыпуск, про¬
строченной понизу красной ниткой.
— Приехал, значит, — говорит дед. — Ну, иди в дом, быч¬
ками с перцем угощать буду. Рыба к нам подходить начала.
Георгий протянул деду табачные листья.
Дед повертел их, отломил кусочек, растер в пальцах, по¬
нюхал и одобрительно хмыкнул:
— Годится... А ты, — обернулся он к внучке, — воду из
старого бочонка в рукомойник выпусти.
— Выпущу.
557

— И за бычками пригляди, чтоб не перекипели,
— Пригляжу.
— Крышку попусту не поднимай — навар ослабнет.
— Да что я, не знаю! — рассердилась Капа.
Дед всегда давал указания по хозяйству. А когда кончал¬
ся табак и холодная трубка валялась на лавке, он указывал
особенно усердно. И, если внучка не слушалась, обижался и
говорил: «Невеличка ты, Капитолина: растолочь в ступке —
и на понюшку табаку не хватит, а чистой вредности сплошные
проценты».
Георгий и дед Ермак вошли в дом.
Капа выпустила из старой бочки, которую Георгий увезет
с собой, остатки воды в ведро. Наполнила рукомойник, потом
прошла в степь, где у камня Петушиная Шпора стояла поил¬
ка для голубей, и налила в нее воды.
Вокруг поилки сидели угрюмые жуки и пауки-сенокос¬
цы на высоких соломенных ногах. Они тоже пришли пить
воду.
Покончив со старым бочонком, Капа подняла крышку чу¬
гуна. Бычки с перцем были готовы. Капа ухватила тряпкой
чугун и внесла в дом.
Дед тонко заточенным ножом резал на дощечке табачные
листья.
Георгий подмигнул Капе в сторону деда. Капа улыбнулась
и в ответ тоже подмигнула.
— Над стариком смешки выстраиваете...
Поднял голову дед Ермак, нашел под рукой трубку и на¬
бил ее табаком.
Капа сбегала и принесла в щипцах уголек из мангала.
Дед положил уголек в трубку. Трубка вздохнула и ожила.
2
Бычки со стручковым перцем оказались под силу одному
деду Ермаку.
Георгий откладывал ложку, кашлял и вытирал рукавом
глаза. Капа крепилась, но потом тоже начала кашлять и сма¬
хивать слезы.
— Прошибает, злоязычники! — подшучивал дед Ермак.—
Хилое вы племя, на ратный подвиг неспособное.
— Нет, способное, — ответила Капа, все еще со слезами
на ресницах. — Только без ваших стручков и бычков!
— В прежние года, — важно поднял ложку дед,—когда я
558

служил в пушкарях в Шестом Яртаульском семисотенном
гвардейском...
Тут во дворе хрипло, как треснутый кувшин, заблеял Раз-
бой.
— Вражья сила!—Дед бросил ложку. — Припожаловал!
Сейчас учинит шкоду!
Капа и Георгий выбежали на порог.
Автомобиль окружили козлы. Разбой взобрался в кабину,
что-то дожевывал и покрикивал — подбадривал дружков.
Георгий схватил лопату, которая стояла на пороге, и начал
разгонять стадо.
Разбой подпрыгнул, боднул лопату и убежал за угол дома.
— Сигареты слопал, — сказал Георгий, поднимая со дна
машины пустую пачку. — Ни единой не оставил.
Из-за угла высунулась повыдерганная борода и косящий
черный глаз.
— Поймаю — привяжу за бороду к машине и отвезу на
меховую фабрику! Слышишь! — пригрозил Георгий Разбою.—
Так и запомни!
Разбой ответил треснутым кувшином и убрал бороду.
Георгий поставил лопату на порог и спросил у Капы:
— Может, в магазин подвезти? Чего по хозяйству нужно?
— Дедусь! — крикнула Капа в дом. — У нас чай кончает¬
ся. Я поеду в Джурчи!
— Поезжай.
Дед сидел у открытого окна и вновь набивал трубку.
Капа взяла кошелку, положила неполную бутылку козьего
молока и кусок хлеба.
Георгий развернул автомобиль. Капа села, как всегда,
впереди. Кошелку пристроила у ног, чтобы не пролить моло¬
ко. Георгий дал газ, и автомобиль помчался.
Пустая бочка громко тряслась на буграх, насыпанных хо¬
мяками у своих нор. Из-под колёс часто выскакивали дикие
кролики. Они расплодились на стрелке. Хлопая желто-сини¬
ми крыльями, вспархивали сизоворонки и опять садились,
исчезали среди песков.
В низине, где густо цвели дроки, Капа попросила Георгия
остановиться. Она достала из кошелки бутылку молока и по¬
дошла к дрокам:
— Марик, Марик!
Никто не показывался. Капа тихонько присвистнула и за¬
шипела:
— Пст-шш... Пст-шш...
Из дроков высунулась голова ужа.
559

Капа протянула ладонь:
— Марик, это я, Капа!
Марик положил на ладонь голову и закрыл глаза.
— Марик, я спешу в Джурчи, в магазин, — сказала Ка¬
па.— Буду возвращаться — тогда с тобой посижу.
Капа отыскала в кустах блюдце, которое она здесь прята¬
ла, и налила молока.
Махнула Марику на прощание рукой и пошла к автомо¬
билю.
Возле деревянного настила через сухую канаву Георгий
сам остановил машину.
Под настилом жил второй Капин приятель — кролик Пух-
ляш. Серый с черным рваным ухом. Когда Пухляш был еще
маленьким, ухо ему порвал кобчик.
Капа долго звала кролика, но Пухляш не показывался.
Капа положила под настил хлеб, и автомобиль покатил
дальше по стрелке.
В поселке Капа распрощалась с Георгием и пошла в ма¬
газин.
В магазине Капа купила две большие пачки китайского
чая, послушала новые пластинки с песнями. Их заводил на
патефоне продавец Витя, чтобы веселее было торговать.
С разрешения Вити, перемерила все береты и шляпы. Просто
так, тоже для веселости. Потом пошла на почту к Зое за све¬
жими газетами и журналами.
з
Капа сидела в «Гноме». На борту было развешано мокрое
белье. Капа закончила стирку и отдыхала.
На дне «Гнома» валялись банки из-под краски, черпак,
багор, пробковые поплавки для кошельковых неводов, вешки.
Море дремало, и тихие волны не трогали на берегу корич¬
невый поясок водорослей, оставленный большим прибоем. Кра¬
бы и улитки перебрались из пояска ближе к воде.
Вокруг «Гнома» вились стрекозы. Цеплялись к мокрому
белью и повисали голубыми крестами с прозрачной перекла¬
диной.
Над стрелкой курилось полуденное марево.
Если в него поглядеть повнимательнее, то в дрожании
степного жара можно увидеть тонкие деревья и белые горы,
высокие в слюдяном сверкании водопады и застывшие выду¬
манные цветы.
560
18

Это был мираж, сказка солнца.
Капе нравилось наблюдать деревья и горы, слюдяные во¬
допады и выдуманные цветы. Тогда и стрелка, и «Гном», и
море тоже становились сказкой солнца. И начиналось путе¬
шествие, которое Капа придумывала сама для себя.
...Ей чудилось, что старый «Гном», поскрипывая килем,
медленно сползает по каткам и шумит парусами, разворачи¬
вается, чтобы унести ее в солнечный разлив, где поднимается
в небо дым облаков и летают соленые косяки брызг. Часто
смотрела она туда, вдаль, с берега.
По темному следу за кормой летят голуби, провожают.
Медный флюгер повернулся, тоже провожает — пусть скорее
несется баркас, вскидывает носом упругие волны.
В глубине моря лежат корабли, не пришедшие в гавань...
В заросшем скалистом гроте затаились длинные тени. Это
рыбы-меченосцы.
Еще здесь хранятся чугунные пушки, из которых стрелял
дедушка. На тяжелых лафетах, с затравкой, они бросали ядра
в пятнадцать фунтов весом и могли сокрушить любой враже¬
ский фрегат или крепость.
А вокруг грота возвышаются рифы, окаменелые растения,
сидят старые бородатые крабы, светятся зелеными искрами
моллюски.
Но «Гном» несется все дальше и быстрее. Напрягаются
паруса и канаты, срывает пену железный якорь, похрустыва¬
ют переборки...
Время перешло за полдень. Мираж исчез, сказка солнца
оборвалась.
Капа прилегла на скамейке «Гнома», посчитала, когда
должен приехать Георгий. Нет, не сегодня. Она решила сде¬
лать в доме уборку: помыть полы и окна. Для этого надо много
воды. Дедушка тоже ждет Георгия: кончился табак.
Капа услышала крик чаек. Вначале далекий, а потом все
ближе и ближе. Чайки к стрелке прилетали редко, с тех пор
как ушла рыба.
Удивленная Капа поглядела в море. Низко над водой кру¬
жились десятки чаек, кричали и суетились.
Капа влезла на рыбацкую вышку. Ладонью прикрыла от
солнца глаза. На поверхности моря колыхалось бурое пятно.
«Рыба! — догадалась Капа. — Целое поле рыбы».
Капа спустилась с вышки и побежала к дому:
— Дедусь! Дедусь!
'| Q Библиотека пионера, т. V,
561

Дед Ермак прибивал к форточке нарезанную полосками
бумагу от мух.
— Дедусь! Рыба пришла! Много рыбы! У стрелки стоит!
*— А не привиделось тебе, вроде гор и водопадов?
— Да нет же! Вы молотком стучите и не слышите, что на
море чайки кормятся.
Дед Ермак прислушался, потом кинул на землю молоток
и заспешил вслед за Капой к вышке.
— Сейнер надо, — говорила Капа. — А где его взять?
Дед взобрался на вышку, поискал по карманам трубку.
— Пустая она, на лавке валяется, — напомнила Капа.
— Ну й бес с ней, — неожиданно равнодушно сказал о
трубке дед. Он уже вглядывался в бурое пятно. — Да. Сейнер
требуется, — задумчиво покачал дед головой. Вдруг, оживив¬
шись, сказал: — Беги в Джурчи, Капитолина. Во всю мочь
беги! Ноги у тебя крепкие. И позвони в Керчь.
— А кого спрашивать, дедусь, в Керчи?
— Кого спрашивать?.. Штаб путины еще не работает. Вот
что: спрашивай базу Гослова или правление ближайшего кол¬
хоза. И все обскажи. Рыбу где-то спугнули, и она к нам в
тишину пришла, спряталась. А может, и пастбища отросли,
и она кормится. Ну беги, беги же!
Сначала Капа бежала быстро, потом медленнее, потом
пошла шагом.
Передохнула и вновь побежала.
Степной жар, хотя и спал после полудня, все равно затруд¬
нял дыхание, обжигал лицо. Сухая трава царапала ноги, хо¬
телось пить.
Ах, повстречался бы Георгий или продавец Витя с вело¬
сипедом!
Но нигде никого.
Пусто.
Песок да ракушки.
Георгий, очевидно, уехал за бензином в Славуту, а Витя
крутит пластинки и тоже ни о чем не догадывается.
Когда Капа добралась до Джурчей, она раскраснелась и
едва дышала.
Ее окликали, хотели расспросить о деде Ермаке.
Она отвечала:
— Некогда мне. После!
И бежала дальше, на почту.
На почте было прохладно от побрызганных водой полов.
Тихо постукивал телеграфный аппарат. Пахло штемпельной
краской и теплым сургучом.
562

Телеграфистка Зоя читала ленту, которую отстукивал ап¬
парат.
— Тетя Зоя! — кинулась к окошку Капа. — Мне надо по¬
звонить в Керчь.
— Погоди, освобожусь.
— Нельзя ждать.
— Дедушка заболел?
— Дедушка здоров. Рыба пришла. Тетя Зоя, скорее!
Зоя оставила ленту и подошла к коммутатору:
— С кем соединить?
— С базой Гослова.
Зоя надела наушники, включила линию:
— Алло, Керчь! Алло, Керчь! Отвечайте.
Телеграфный аппарат продолжал стучать и выдавать лен¬
ту. Она скручивалась на столе белыми шуршащими коль¬
цами.
— Керчь?.. Дайте базу Гослова. Правление... Занято?
С кем разговор? С междугородной? На двадцать минут.
— Дедушка говорил, можно спрашивать ближайший кол¬
хоз.
Но Зоя уже вызывала дальше:
— Керчь! Дайте контору Рыбакколхозсоюза. Что? Пере¬
рыв на обед? Тогда Госрыбтрест. Алло! Госрыбтрест? Прини¬
майте сообщение о рыбе.
Зоя кивнула Капе на телефонную трубку на полочке возле
окошка.
Капа схватила трубку и взволнованно закричала:
— К нам с дедушкой пришла рыба! Очень много рыбы!
— Кто это говорит? Откуда?
— Капа Асанова со стрелки. Мне дедушка велел позво¬
нить вам про рыбу.
— Это где Джурчи?
— Да. Высылайте сейнер. Наш дом один на стрелке. И еще
«Гном» на берегу. Против него рыба и стоит.
— Кто на берегу?
— «Гном». Баркас.
— Спасибо, Капа Асанова. До свидания!
4
Когда Капа возвращалась из Джурчей и, как всегда, одна
шла по стрелке, низко над морем пролетел маленький зеле-,
ный самолет.
563

Капа догадалась, что пз Керчи послали промыслового раз¬
ведчика— определить количество рыбы и точное нахож¬
дение.
Самолет сделал круг над тем местом, где стояла рыба, по¬
том еще один и вдруг, резко снизившись, полетел навстречу
Капе.
Капа испугалась и замерла.
А самолет уже тронул колесами землю и катился по стрел¬
ке, вздымая хвостом густую пыль. Он выруливал прямо к де¬
вочке. Остановился так близко, что были видны фонарики на
крыльях, растяжки креплений и далее как мелькают лопасти
винта, вспыхибая на солнце.
Летчик махнул рукой.
Капа не поверила, что это он ей машет. Оглянулась. На
стрелке по-прежнему никого не было, кроме нее.
Летчик выбрался на крыло, спрыгнул на землю и еще раз
махнул.
Тогда Капа побежала к нему. Она подумала — может, по¬
ломался самолет или еще что-нибудь случилось.
Летчик был в легком кожаном шлеме, очки подняты на
лоб, в рубашке с подзернутыми рукавами, в брюках галифе и
в брезентовых сапогах. На узком ремешке почти у самого ко¬
лена висел планшет.
Под винтом самолета гнулись от ветра кустики песчанки,
а сзади остались на ракушках следы колес.
— Ты Капа Асанова? — громко спросил летчик, пересили¬
вая треск мотора.
— Я, — тоже громко ответила Капа.—А вы откуда знаете?
— Поглядел сверху и догадался. И рыбу видел. Много.
Скоро сейнер придет.
— Вы его вызовете?
— Уже вызвал по радио. А там, что, твой «Гном» на бе¬
регу?
— Да.
— И белье на нем сохнет.
Капа удивилась:
— А разве белье сверху видно?
— И коза у дома бегает.
— Это не коза, а козел.
— Ну, козел. За ним кто-то с лопатой гоняется.
— А это дедушка. И всё-всё так и видно? — недоверчиво
переспросила Капа. — Или вам кто-нибудь рассказал?
— Конечно, видно. Не веришь? Садись, покажу!
— Кто? Я? растерялась Капа.
564

— Садись быстренько. Премия тебе за рыбу. Для того и
посадку сделал.
Пилот помог Капе влезть в кабину сзади своего кресла.
Влез сам. Положил на колени планшет, надел очки.
Капа впервые сидела в самолете. От неожиданности и
счастья трудно было дышать. Она напряглась и не шевели¬
лась.
Мотор набрал обороты, винт слился в солнечный обруч.
Кустики песчанки совсем полегли на землю, белым дымом
взметнулись ракушки.
Самолет качнулся и двинулся по стрелке. Капа ухватилась
за сиденье. Оно напоминало автомобильное: было на мягких
пружинах.
Когда самолет оставил землю и повис в воздухе, Капа не
заметила. Самолет наклонил крыло, разворачивался.
Пилот показал вниз.
Внизу Капа отчетливо увидела дом, Разбоя, дедушку, ко¬
торый, задрав голову, глядел вверх, «Гнома», белье, рыбачью
вышку, соль, покрытую рогожей, камень Петушиная Шпора,
бурое поле рыбы.
Капа хотела помахать деду рукой, но боялась отпустить
сиденье.
А самолет наклонил уже другое крыло и разворачивался
в открытое море.
Капу и здесь нашел желтый ветер и растрепал длинные
легкие волосы.
Самолет выпрямился. Капа перестала бояться и засмея¬
лась. Солнечный обруч тянул вперед быстрые крылья.
Море и небо. Небо и море.
Капа летела в синюю песню, в сказку солнца!

ДВЕСТИ ПЯТЫЙ КИЛОМЕТР
Раннее зимнее утро. Темно, а в доме линейного мастера
на автомобильной магистрали уже все поднялись — мать, отец
и дочка Полинка.
Мать затопила на кухне плиту, отец ушел в сарай, а По¬
линка взяла горсть пшеничных зерен и по крутой деревянной
лестнице вскарабкалась из коридора на чердак.
— Гули-гули!—зовет она голубей. Слышно, как. зерна,
рассыпаясь, стучат по доскам чердака.
За Полинкой пытается вскарабкаться по лестнице малень¬
кий черный кот.
— Я тебе! — грозит Полинка пальцем, снимает валенок и
бросает в кота.
566

Кот и валенок скатываются с лестницы на пол.
Покормив голубей, Полинка бежит к тазу с умывальни¬
ком. Вода колодезная, ледяная. Полинка не боится: она ро¬
дилась и выросла в снежных ярославских лесах.
Кот жмет уши и отпрыгивает от холодных брызг.
— На тебе! На тебе! — приговаривает Полинка и еще
брызгает на кота. — Уходи с глаз моих! Вчера опять за пти¬
цами охотился!
Кот спрятался под лестницу. В темноте почти не заме¬
тен. Только светятся полосатые глаза, будто ягоды кры¬
жовника.
Из сеней в двери пролез петух. Кот закрыл от страха гла¬
за и совсем растворился в темноте. Петух не любит никаких
беспорядков и хулиганств.
Полинка и петуху сыплет пшеничные зерна.
— Дочка, — говорит мать, — обмети снег с окон да отца
покличь. Завтрак я собрала.
Полинка набрасывает на плечи короткую шубейку, хва¬
тает в сенях веник и выбегает во двор. Она проворно обме¬
тает веником стекла. Свет из окон ложится на сугробы ярки¬
ми желтыми пятнами.
Полинка замечает следы грузовика. Опять кто-то ночевал,
а она и не слышала.
Ворота дома линейного мастера всегда открыты: заезжай,
заходи, путник. Хочешь — ночуй, хочешь — напейся толь¬
ко воды, а хочешь — отведай парного молока или свежего
хлеба, испеченного на капустном листе. Хозяева дадут
и умыться, и баню истопят, и расскажут о своем лесном
крае.
Недавно в буран заночевал рейсовый автобус «Икарус».
Тридцать гостей заполнили дом. Кого только не было — сту¬
денты, солдаты, рыбаки, охотники, лесники и просто малень¬
кие дети с мамами и бабушками.
Полинка постелила в коридоре газеты. На них сложили
пальто и шапки. Гора получилась высокой. Кот едва не залез
на чердак.
Полинка бежит в сарай. По пути дергает ветки елок, с ко¬
торых обвалами рушится снег. Но Полинка успевает отскаки¬
вать от снега. Она проворная. А вокруг елок долго блестят,
переливаются серебряные вихри.
— Папаня! — вбегает Полинка в сарай. — Мама завтрак
собрала!
В сарае хранятся лопаты, метелки, деревянные трамбовки,
мешки с каменной пылью. Пыль — это от гололеда, чтобы по¬
567

сыпать дорогу. В ящике лежат запасные разноцветные стек¬
лышки для дорожных знаков и указателей — катофоны.
— Иду, Полинка... Голову без платка застудишь.
— Ну, вот еще.
Полинка бежит домой и опять сбрасывает с елок снег, виз¬
жит и смеется.
Приходит отец. Приносит банки с красками и кисти.
— Ты чего? — спрашивает мать.
— Знак, что на крутом повороте, попортился. Краска от¬
пала. От мороза, что ли... Надо подновить.
— И на переезде один катофон вывалился, — говорит По¬
линка.— Белый. Я возьму вставлю.
— Ты в школу не опоздай, катофон!
Полинкина голова в синих искрах. Это тают в волосах сне¬
жинки.
На столе бьет паром в крышку чайник. Глазуревые крын¬
ки полны медом, сметаной, земляничным вареньем. В прот-
вишке зажаристая картошка с выпущенными из яиц цельны¬
ми желтками. А посреди стола— горячий хлеб. Возьмешь ку¬
сок— ладонь греет. Капнешь меду, мед растает и в мякиш
утечет. Еще капнешь — опять утечет. Куснешь хлеб, а он ме¬
дом напитан, точно в рамке в улье стоял.
Под столом сидит котенок, жмурит глаза-крыжовины и
мурлычет. Напился молока, ему тепло и сытно. На чердаке
возятся, хлопают крыльями голуби. Поджав лапу, задремал
у плиты на березовом полене петух.
Отец включил радио, слушает сводку погоды по области—
не предвидятся ли бураны или оттепели. Бураны плохо для
дороги и оттепели тоже. Жди тогда гололеда.
После завтрака Полинка повязывает пуховый платок, на¬
девает шубейку и берет портфель. В портфеле рядом с книж¬
ками и тетрадями лежит большое яблоко. Мать обдала его
кипятком, и нагретое яблоко запахло летом.
Пора в школу. А школа не близко. Три километра.
Полинка забегает в сарай, достает из ящика белое стек¬
лышко и прячет в карман.
Полинка идет вдоль шоссе по тропинке. Хрустит снег. Не¬
слышно гаснут к рассвету звезды. На снег наплывают голу¬
бые прозрачные тени — тоже к рассвету. Луна опустилась.
Ее ободок касается леса, где еще держится ночная темень.
На дорогу выползают длинные огни фар. В такую рань —
это или самосвал, или автобус.
Водители на магистрали знают Полинку с двести пятого
километра. Часто ездят и видят, как по утрам идет в школу.
568

Водители останавливают машины, приглашают Полинку:
«Подсаживайся! Довезем!»
Если дует встречный ветер или грязно и дождливо, По¬
линка подсаживается и едет. А если денек, как сегодня, пого¬
жий, Полинка кричит:
«Езжайте! Сама дойду!»
Любит она погулять рано утром. Многое увидишь: белки
из леса выпрыгнут, зайчишка выйдет и примостится в канаве
пень объедать. Вдруг зашумит мотор автомобиля или треснет
в лесу сжимаемая морозом древесина — и ни белок, ни зай¬
чишки.
Стоят на лугах заваленные снегом высокие скирды сена.
Сверху колья торчат, а на кольях спят птицы.
Можно задержаться у телеграфных столбов, послушать,
как они гудят далеким гулом больших городов.
На железнодорожном переезде светится у шлагбаума фо¬
нарь. Ветер надул на нем снежный козырек. Светится огонь и
в окне будки.
Здесь живут дед Андрей и Спирька. Дед при шлагбауме
дежурит, а Спирька его внук.
Полинка постучала в мерзлое окошко. Керосиновую лампу
пустили ярче, и в окошке показался Спирька. Кивнул: иду.
Полинка всегда заходит за Спирькой, а если едет на само¬
свале или на автобусе, то обязательно заезжает.
Полинка и Спирька давние друзья.
В будке глухо бухнула войлочная дверь, и на порог выбе¬
жал Спирька в рыжей беличьей шапке и в тулупе на крюч¬
ках.
— Пошли.
— Постой, Спирька. Надо катофон вставить.
— Колесо паровозу, что ли? Сейчас скамью и чурбачок
вынесу.
И Спирька тут же вернулся со скамьей и чурбачком.
Скамью приставили к металлической стойке, на которой
сверху был укреплен знак — железнодорожный переезд. Трех¬
угольный, желтый, с-черной каймой. Посредине нарисован
паровоз. Вместо колес — круглые белые катофоны. Где дым —
тоже катофоны, помельче только.
Ночью машина осветит фарами катофоны, и они вспых
нут, засверкают, будто маленькие зеркала: тише ход, желез¬
нодорожный переезд.
На линии есть и другие знаки. Изогнутая стрелка — кру¬
той поворот. Восклицательный знак — внимание. Красный
крест — медпункт.
569

Полинка все их знает. Сама не раз протирала от грязи и
подкрашивала.
Полинка влезла на скамью, вставила в пустое гнездо бе¬
лое стеклышко и слегка пристукнула по нему чурбачком, что¬
бы стеклышко крепче в гнездо село.
Спирька поглядел на знак, сказал:
-— Красота!
Полинка спрыгнула со скамьи и тоже поглядела. Паровоз
был со всеми колесами — три больших и два маленьких.
Спирька отнес в будку скамью и чурбачок. Ребята заспе^
шили в школу.
Уже светадо.

В ЗИМНЕМ ГОРОДЕ
1
Светлана вошла в стеклянный изолятор-бокс, где лежала
девочка. Дочка Володи. Слегка выдающиеся, как были у ма¬
тери, скулы и чуть скошенные темные глаза. Настороженные
и грустные.
Заведующий отделением спросил:
*— Я слышал, это дочь вашего знакомого?
-— Да, друга детства.
*— Может, хотите вести девочку?
— Вести? Не знаю.
А то я распоряжусь, чтобы поместили к вам в палату.
— Хорошо. Поместите ко мне.
Светлана взяла историю болезни девочки. Но что она мог¬
ла прочитать? Коротенькую, в несколько строк, биографию и
подробное описание тяжелой болезни легких.
571

Родилась в городе Намангане. Болела ветряной оспой,
коклюшем, ангиной. Очень нервная и впечатлительная. Мать
умерла, когда девочке было восемь месяцев. Отец — штурман
авиации дальнего действия. Болезнь в легких вспыхнула не¬
ожиданно. Ест плохо, спит тоже плохо. Ни на что не жа¬
луется.
Возвращаясь вечером домой, Светлана думала о девочке,
о Володе, о его жене Кальме. Правильно ли она поступила,
что взяла девочку к себе? Но разве можно было поступить
иначе?
Падал густой, липкий снег. Он завалил на бульварах, лест¬
ницы, скамейки, вершины деревьев. Залепил и большие вися¬
чие часы на площадях — ни цифр, ни стрелок не видно.
Во дворах, за окнами домов, были вывешены елки, чтобы
сохранились на морозе к Новому году.
В городе — предпраздничное оживление. Улицы залиты
огнями, усыпаны хвоей возле елочных базаров. В магазинах
люди покупают продукты по спискам, чтобы чего-нибудь не
позабыть. Кассы выбивают чеки метровыми лентами. В сто¬
лах заказов упаковывают огромные свертки. Они едва проле¬
зают в дверцы автобусов и троллейбусов.
«Все счастливые», — думала Светлана, а у нее на душе
неспокойно. Встреча с Володей пробудила прошлое, глупую
ссору еще в начале войны.
Володя уехал тогда в авиационное училище. Сперва писал
письма. Потом перестал, потому что Светлана не отвечала.
Была на него сердита. Да и уставала от работы в госпитале,
где находилась почти безвыходно: развешивала и сворачива¬
ла для аптеки порошки, гладила и скатывала старые бинты,
чтобы ими снова можно было пользоваться, промазывала ва¬
зелином инструменты после операций, делала марлевые ша¬
рики-тампоны, училась накладывать повязки — круговые, ко¬
лосовидные, спиральные.
Только однажды, когда Светлана узнала от Кальмы, что
Володя, перешивая на гимнастерке подворотничок, вытаски¬
вает нитку, стирает и потом снова ею пользуется, она взяла
пустой конверт, отмотала от катушки белых ниток и послала
Володе в этом пустом конверте.
Но это все в прошлом.
Главное теперь — девочка. Она серьезно больна. Догады¬
вается ли Володя о серьезности заболевания? Наверное, не
догадывается.
А вдруг не удастся спасти девочку? Володя может не про¬
стить этого.
572

Светлана давала девочке самые новые препараты, вводила
уколами витамины, следила, чтобы она хорошо ела, отвлека¬
ла от мысли о болезни.
Дети в палате быстро поняли, что девочку с продолгова¬
тыми грустными глазами нельзя оставлять одну.
Они пускали возле ее постели заводные игрушки, сажали
перед ней своих кукол, притаскивали и показывали кошек,
которые жили в клинике, читали вслух книжки. Читала книж¬
ки и Светлана всем ребятам, когда они собирались у постели
девочки.
Девочка пугалась уколов. Еще с утра допытывалась у
Светланы:
— А сегодня будете колоть?
Светлана старалась не говорить об этом, спрашивала, по¬
чему она не пьет томатный сок, не ест мандарины, давно ли
был отец и что подарил. Хотя сама прекрасно знала, когда
был Вслодя и что он принес.
Светлана умела хорошо колоть, у нее был опыт.
Часто вспоминала она первый самостоятельный укол.
Было это в перевязочной госпиталя. Иглы и шприц готовы:
вскипели в стерилизаторе. Не готова только Светлана —
нервничает, не может успокоиться. Опытная сестра Таисия
Кондратьевна находится тут же, в перевязочной.
На табурете, спиной к Светлане, сидит раненый боец. Тре¬
буется ввести ему в руку витамин.
Таисия Кондратьевна специально посадила бойца спиной
к Светлане, чтобы не видел, как она готовится к уколу, не
смущал ее.
Светлана кусочком ваты обернула горлышко ампулы, от¬
ломала. Взяла шприц и всунула было иглу в ампулу, но про¬
махнулась— игла скользнула снаружи по ампуле.
— Смени, — сказала Таисия Кондратьевна, потому что
игла стала уже не стерильной.
Светлана сменила.
Наконец игла в ампуле, и Светлана всасывает шприцем
лекарство. В шприце — пузыри.
— Срез иглы держи книзу, ампулу наклони, — тихо гово¬
рит Таисия Кондратьевна.
Светлана думает только об одном: лишь бы не смотрели
ей на пальцы. Они, может быть, дрожат, а это никуда не го¬
дится!
Светлана удалила из шприца пузыри. Долго перехватыва¬
ла шприц, все боялась, что соскочит игла. Потом подошла к
бойцу, защипнула у него на руке складку — зафиксировала
573

кожу — и, придержав дыхание, точно стреляла из винтовки,
ударом вколола иглу.
Боец крякнул. Плохо сделала! Больно!
Когда боец ушел из перевязочной, Таисия Кондратьевна
сказала:
— Все наладится. Только знай — вводить иглу ударом на¬
до очень точно, а то можно ее обломить. Кожу фиксируй креп¬
че— не так больно будет. Потренируйся дома на подушке —
очень помогает.
— На какой подушке?
— На обыкновенной, пуховой. Я так училась, в старину
еще. Перестанешь бояться — пальцы успокоятся.
«Значит, пальцы все-таки дрожали».
Дома Светлана каждое утро колола шприцем подушку.
Ночью, перед тем как лечь спать, опять колола.
Девочка уже успела, как и все дети, полюбить доктора.
Показывала Светлане отцовские подарки. А потом снова
спрашивала:
— А колоть меня будете?
— Да, колоть буду, — не выдерживала Светлана. — Это
необходимо. Тогда ты выздоровеешь и поедешь в Крым, к
морю.
— А что такое Крым? Расскажите мне. Далеко до него
ехать?
— Далеко. Тысячу километров.
За окном намело крутые сугробы. Высокий снег покрыл
землю — стужа, зима. А Светлана рассказывает девочке, как
сама, еще маленькой, ездила на юг, в Крым, где зреют абри¬
косы и черешни, где на теплых крепких скалах живут ласточ¬
ки, где бьется о берег сильное море.
Мчится курьерский поезд с севера на юг. Мимо открытого
окошка летит горячий ветер. Гудят рожки путевых обходчи¬
ков. На станциях слышно, как хлопают крышки над буксами:
это смазчики заливают буксы автолом.
Отец по дороге покупает вишни, привязанные за хвостики
к длинным палочкам. Мама обрывает вишни с палочек, моет
и складывает в чашку. А ведь самое интересное — есть с па¬
лочек.
Но огорчение быстро забывается: на следующей станции
отец покупает еще что-нибудь — или молодые, точно налитые
молоком початки, или малосольные огурцы с хрупом (отку¬
сишь огурец, а он — хруп-хруп!), или головки подсолнухов,
клейкие и шерша.вые.
574

На какой-нибудь из станции Светлана замечала, что по¬
лотно железной дороги посыпано уже не песком, а ракушками.
Значит, скоро Крым, скоро море.
— А что такое море? — спрашивала девочка.
— Море... Это солнечная вода, много воды, и белые пти¬
цы — чайки.
— Солнечная вода,.. Белые птицы — чайки. Я хочу видеть
солнечную воду и чаек!..
—= Ты их увидишь, когда выздоровеешь.
Светлана принесла девочке крупную пятнистую раковину
и сказала:
— Приложи к уху.
Девочка приложила.
— Слышишь?
— Слышу. В ней что-то шумит.
— Это шумит море.
В тот вечер девочка так и уснула с пятнистой раковиной
возле себя, в которой, не умолкая, бурлил и пенился прибой,
слышался шорох крыльев чаек и тихий звон: это падали в
море звезды и ударялись о камни на дне.
И пусть этой маленькой девочке, которая в жизни не дер¬
жала в руках ничего тяжелее цветов и в глазах которой не
бывали еще ни упрек, ни горечь, ни обида, а заглядывали в
них только герои из детских книжек да плюшевые игрушки,—
пусть приснятся ей чайки и бушующее море, теплые скалы и
желтые акации. Пусть приснится смелый большой самолет с
гулкими моторами, на котором летит ее отец и думает о ней.
...Девочке делалось все лучше: температура установилась
нормальная, появился аппетит. Она повеселела, подружилась
с ребятами.
До Нового года оставался один день. Светлана спросила
у Володи, где он собирается встречать праздник.
Володя сказал, что нигде не собирается.
— Может, зайдешь ко мне?
— Хорошо, я зайду.
Они разговаривали в ординаторской комнате. Светлана
сняла халат и убрала в шкаф.
— Ты знаешь, Володя, девочка освоилась с клиникой, при-
выкла к сестрам и няням.
— Да. И к тебе привыкла.
У Светланы дрогнуло сердце.
Она стояла спиной к Володе, закрывала шкаф. Боялась
575

обернуться — чувствовала, как от румянца потеплели щеки
и шея. Может, он сказал это просто так. Привыкла, как
к врачу.
Светлана и Володя оделись и вышли из клиники. Володя
торопился — ему надо было на аэродром.
Светлана еще раз спросила:
— Так ты придешь?
— Приду.
Светлане хотелось сказать, что будет очень рада, но не
хватило мужества.
Подъехал троллейбус. Светлана впрыгнула на поднож¬
ку. Володя поддержал за локоть. Ласково кивнул. Дверцы
затворились, и Светлана с громко бьющимся сердцем
уехала.
Кальма неожиданно вошла в жизнь Володи. Случилось
это в Намангане на школьном выпускном вечере. Светлана и
Володя были в ссоре. Учителя и ребята попросили Кальму
станцевать на прощание танец с пиалушками. Кальма согла¬
силась.
Центр зала покрыли ковром. Вынесли бубен, две пиалы и
специальные роговые колпачки для пальцев. Кальма, в уз¬
ких шароварах, в свободном, без пояса, платье, в замшевых
туфлях с наборными каблуками, спокойная и, как всегда,
уверенная в себе, вышла на ковер. Музыкант поднял кожа¬
ный прозрачный бубен и выбил на нем короткую глухую
дробь.
Кальма сняла пеструю бухарскую тюбетейку, освободила
косы. Они упали за спину — черные, длинные.
«Для чего это она сделала?» — не поняла Светлана.
Кальма бросила тюбетейку подругам. Надела на два паль¬
ца каждой руки роговые колпачки и взяла пиалушки.
Музыкант негромко барабанил в бубен, подкидывал его
над головой.
«Ну, чего она тянет?» — возмущалась Светлана.
Кальма, качнувшись, пошла быстрым мелким шагом. Бу¬
бен встряхнулся, вспыхнул и заработал часто, ритмично.
Кальма прошла еще немного, остановилась, выпрямилась и
замерла. Начался танец рук. Руки изгибались, вытягивались,
падали. Вновь оживали.
Кальма закрыла глаза. Казалось, для того, чтобы внима¬
ние было обращено только на ее руки. Когда поднимала их,
широкие рукава платья скатывались на плечи.
576

Вдруг Кальма резко откинулась. Косы достали до земли.
Бубен замолк. В зале сделалось тихо. Кальма медленно пе¬
регибалась назад. Ниже и ниже. Косы скручивались на ковре
в живое черное кольцо.
«Так вот для чего сняла тюбетейку», — поняла теперь
Светлана.
Она, как и все в зале, была захвачена танцем.
Володя сидел близко у ковра. Лицо его горело.
Пальцы Кальмы пришли в движение. Роговые колпачки
застучали по пиалушкам. Разлетелось вихрем платье. Пиа¬
лушки стучали чаще и чаще. Танец делался стремительнее.
Тяжелые концы кос били Кальму по спине. Перелетев через
плечи, били по груди. Кальма разгорячилась. Губы ее смея¬
лись. Она приседала, вскакивала. А в зале раздавался стук
пиалушек.
2
Десять часов вечера. Канун Нового года. Светлана одна
в комнате. На туалетном столике с трехстворчатым зеркалом
горит лампа. Светлана сидит перед зеркалом на низком круг¬
лом пуфе. Слушает вьюжный ветер, который несет по улицам
леденящий мелкий снег.
На Светлане ее лучшее платье: зеленое, с широкой, в
складках, юбкой и модным воротником-стоечкой.
Светлане хотелось быть в этот вечер молодой. Совсем
юной, как тогда, в Намангане.
Светлана трогала волосы — легкие, с ореховым отливом,
подбивала так, что они заламывались волной. Потом брала
роговой гребень и медленно расчесывала их. Трогала Свет¬
лана и складки между бровями — что это? Конец юности или
признак упрямства?
На туалетном столике привычные с детства мелочи: фар¬
форовый щенок — вислоухий, бородатый, на коротких лапах.
Мальчик-гном Квинти-Конти с лесным фонариком. Черная
гибкая пантера Багира. В фаянсовом -башмачке — заколки-
невидимки, булавки, брошки, кнопки, пуговицы.
Светлана подобрала волосы, заколола шпильками и «не¬
видимками». Не понравилось. Такая прическа делала слиш¬
ком взрослой. Опять распустила волосы, и они рассыпались
по плечам. Проще и лучше.
Светлана высыпала из фаянсового башмачка всё на стол.
Может, что-нибудь надеть — брошку или браслетик из янта¬
ря? Она увидела вещицу, для посторонних совсем непонят¬
577

ную, — маленький уровень: запаянную металлическую трубку
со стеклышком. В трубке, в специальной спиртовой жидко¬
сти,— пузырек воздуха.
Уровень во время войны подарил Светлане в госпитале
боец-артиллерист, когда она работала медсестрой в опера¬
ционной.
...Светлана была обижена на хирурга. Он незаслуженно
накричал на нее за неполадку с автоклавом. Светлана выбе¬
жала из предоперационной в коридор и столкнулась с бой-
цом-артиллеристом. Он о чем-то спросил Светлану. Светлана
резко ответила. Артиллерист не обиделся, а вытащил из кар¬
мана пижамы этот уровень.
«Вот, Светлана Юрьевна, возьмите. На себе испробовал.—
И он протянул уровень. — Пушку мою под Оршей разбило.
Я его из пушки на память вынул».
Светлана взяла уровень.
«Когда разволнуетесь, так вы, прежде чем что-нибудь сде¬
лать или сказать, достаньте его и попытайтесь поймать в
центр пузырек. Успокаивает. Попробуйте».
Светлана попробовала.
Пузырек никак не хотел задерживаться в центре трубки
между красными отметинами.
Артиллерист приговаривал:
«Аккуратнее. Еще аккуратнее».
Наконец пузырек установился в красных отметинах.
«Ну как? Затихли нервы?»
«Затихли».
«Значит, помогло?»
«Помогло».
С тех пор Светлана часто, когда нервничала, пользовалась
уровнем.
Вот и сейчас начала ловить пузырек. Но пузырек не ло¬
вился.
Светлана встала и подошла к забушеванному метелью
окну.
Потрогала щеки — горели. И что за лицо! Стоит хоть не¬
много разволноваться, мгновенно заливается румянцем. Ино¬
гда даже стыдно делается.
Светлана прислонилась сначала одной, потом другой ще¬
кой к оконному стеклу, чтобы щеки остыли.
Какой снежный вечер — настоящий новогодний. Летят под
ветром из темноты снежинки. Вспыхивают на свету — легкие,
морозные, и гаснут, исчезая в темноте.
Светлана вдруг вспомнила, что на ней не надето ничего
578

нового. Плохая примета. В наступающем году не исполнится
задуманное.
Она взяла ножницы, открыла шкаф. Нашла сверток с ма¬
терией, из которой собиралась шить летнее платье. Отрезала
лоскуток и подколола булавкой на рукаве внутри под манже¬
том, чтобы не было заметно. Теперь задуманное должно
сбыться.
Светлана вышла на кухню. Соседи откупоривали бутылки
с вином, открывали консервы, протирали рюмки, раскладыва¬
ли по тарелкам закуски.
У Светланы давно все было готово. Она предложила свою
помощь соседям. Повязала фартук и занялась составлением
из горчицы, постного масла и сметаны соуса для салата.
Время шло, а Володи все не было. Соседи накрыли стол, к
ним собрались гости, а Володи все нет. Скоро двенадцать
часов.
Появился Володя.
— Прости, но я на одну секунду, — торопливо сказал он и
протянул Светлане букет свежих красных астр, пахнущих
снегом. — У ворот ждет машина. Срочное задание. Механики
греют на аэродроме моторы. Вернусь — тогда выпьем за сча¬
стье.— Он крепко пожал ей руки. — Береги девочку.
Светлана, растерянная, застыла в дверях.
— Володя! Погоди! Я спущусь до подъезда.
— Накинь пальто.
— Мне не холодно.
Они вышли на ступеньки подъезда, еще раз простились.
Выходя уже за ворота, он оглянулся и увидел девушку в
зеленом платье, с букетом красных астр, присыпанных снегом.
Помахал рукой. Светлана тоже помахала.
...Протяжные бронзовые колокола башенных часов Кремля
удар за ударом пробили двенадцать.
Светлана вернулась в комнату. Начала разбирать букет,
чтобы поставить в две вазы. Из букета выпал листок бумаги.
Светлана развернула его. Прочитала:
Желаю твоему сердцу —
Самой молодой молодости.
Желаю твоему сердцу —
Самой сильной силы.
Желаю твоему сердцу —
Исполнения самых желанных желаний*
579

За окном вспыхивали и гасли снежинки. На стене колеба¬
лась длинная тень, размахивала крыльями: это раскачивалась
на улице, на перекрестке, висячая лампа.
Светлана разделась и легла. На душе было покойно и ра¬
достно. Она долго лежала без сна — думала, вспоминала, меч¬
тала.
Где-то высоко в облаках, навстречу зимнему ветру, летит
самолет. Счастливого пути, Володя!..
К утру метель прекратилась. Рассвет зарождался тихий, в
снегу, в хрупком инее, в белых дымках над крышами. Потухли
уличные фонари, потухли тени.
Наступил первый день нового года, нового счастья.
3
Ухудшение началось неожиданно: у девочки повысилась
температура, появилась слабость, одышка, пропал аппетит.
Пришлось вновь поместить ее в бокс. Чтобы девочке было
веселее, Светлана подарила ей фарфорового щенка. Девочка
щенку обрадовалась, поставила на тумбочку.
Светлана не могла понять, почему заболевание возобнови¬
лось с новой силой. Неужели организм сдается, уступает?
Решила показать девочку профессору. Но в эти дни про¬
фессор приезжал в клинику редко: у него были научные кон¬
ференции.
Наконец однажды Светлана столкнулась с ним в разде¬
валке.
— Профессор, посмотрите девочку. С ней нехорошо. Я бес¬
покоюсь.
Профессор был уже в пальто. Он немедленно разделся, по¬
просил халат и пошел за Светланой в бокс.
Девочка была вялой, но все же приподнялась навстречу.
Профессор осмотрел ее. Потребовал анализы и рентгенов¬
ские снимки. Потом увидел фарфорового щенка.
— Бородатый какой пес. Это твой?
— Мой.
— Ну, спи-засыпай! — И положил щенка на подушку. —
И пес пусть спит-засыпает.
— Я буду спать. А папа скоро вернется?
— Папа? А где твой папа?
— Улетел на самолете.
— Улетел... Ничего. Постараемся, чтобы скорее вер¬
нулся.
580

Профессор и Светлана вышли в коридор. Профессор — за¬
думчивый, руки — за спиной, халат расстегнут.
Светлана боялась заговорить. Страх, точно игла, проник в
сердце. Так, молча, вошли в кабинет.
Профессор сел. Светлана осталась стоять.
— Что? Плохо? — не выдержала Светлана.
— Да, плохо. Скоро заболевание отравит организм. Сле¬
дует предупредить родных. Отец в командировке. А мать ее
вы знаете? Кто она?
— Мать... — Светлана глубоко вздохнула, чтобы перебо¬
роть боль в груди. — Мать для нее сейчас я.
Профессор встал из-за стола, положил руку Светлане на
плечо:
— Родная вы моя! Я должен был сказать это. Вы врач, и я
врач. Надо попробовать все средства.
Светлана сжала губы, чтобы не дрожал подбородок. Про¬
шла в ординаторскую. Необходимо побыть одной. Неужели
девочка погибнет? Отчего так в жизни бывает? Когда дума¬
лось— все уже хорошо, все наладилось, девочке вдруг де¬
лается плохо. Да, очень плохо. И нельзя ничем помочь.
Но Светлана должна быть сильной. Об этом просил Воло¬
дя. Она врач, лечащий врач девочки, и ей нельзя быть не
сильной.
Во-первых, надо позвонить к Володе в часть, посоветовать¬
ся с полковником, командиром части. Володя много говорил
о полковнике хорошего. Во-вторых, записать в историю болез¬
ни консультацию профессора. В-третьих, заказать для девоч¬
ки дополнительное количество антибиотиков.
Светлана подошла к телефону и позвонила на аэродром.
— Полковник в ангаре, — ответил дежурный. — Что пере¬
дать? Кто звонил?
— Передайте, что звонила доктор Карелина. Пожалуйста,
это срочно. Не забудьте.
— Что вы! У нас не забывают. Назовите номер телефона, и
полковник вам позвонит.
Светлана назвала номер, положила трубку и пошла рабо¬
тать. Успокоилась. Заставила себя успокоиться: ее ждут боль¬
ные дети.
Вскоре Светлану позвали к телефону.
— Слушаю. Да, я Карелина. Здравствуйте, товарищ пол¬
ковник. Я лечу дочку майора Тареева.
— Как же, как же, Светлана Юрьевна.
«Светлана Юрьевна»! Откуда ему известно? Наверное, Во¬
лодя сказал».
581

— Что девочка? Как она?
— Состояние резко ухудшилось.
— Та-ак. — Полковник помолчал. — В чем и какая потре¬
буется помощь?
— Помощь... Я не знаю. Нельзя ли вызвать майора Таре-
ева? Жизнь девочки под угрозой.
— Под угрозой?!
— Да.
Полковник опять помолчал.
— Тареева отзову. Но в Москву он попадет не раньше, чем
через несколько дней. Скорее—невозможно.
— Хорошо,'товарищ полковник. Спасибо вам. До свида¬
ния!
— До свидания, доктор!
Борьба продолжалась.
Светлана через каждые три часа делала уколы антибиоти¬
ков. Давала кислород. Сердечные средства.
Девочка теряла сознание. Бредила. Звала отца. Говорила
о море. О белых птицах.
Светлана сидела у постели девочки, держала в руках ее
руку.
Ночью подойдет дежурная сестра, скажет:
— Светлана Юрьевна, идите прилягте. Я посижу.
— Ничего, я не устала.
— Ну что там — ничего! Идите. Если понадобится, я по¬
кличу.
— Только вы уж пожалуйста.
— Ну-ну. Не беспокойтесь.
Светлана ложилась отдохнуть в коридоре на кушетке. Ле¬
жала, и все казалось, что девочка зовет, что у нее опять слабеет
сердце и надо опять делать укол камфары или кофеина.
Не спасти уже девочку. Нет, не спасти.
Профессор, когда подходит к ней, хмурится, трогает лоб и
считает пульс. Ну зачем он так хмурится?
В коридоре темно. Сонно дышат в палатах дети. Булькает,
переливается в батареях вода. Огни автомобильных фар из¬
редка скользят по потолку и стенам.
Светлана слушает тревожные короткие удары сердца и зо¬
вет, зовет Володю...
Из бокса доносится звон стекла. Шприц!
582

Светлана вскакивает и бежит к девочке.
— Что? Что случилось?
— Ничего не случилось.
— Мне показалось, вы готовите шприц.
— Я давала девочке пить.
В боксе слабый свет от настольной лампы под глубоким
абажуром. У девочки глаза открыты. Строгие, красивые глаза
Кальмы.
— Папа, — шепчет девочка. Она сейчас в сознании.— Док¬
тор, где папа?
— Папа уже летит в Москву.
— Летит на самолете, — говорит девочка. — Папа у меня
храбрый. Пусть мороз, а он прилетит ко мне. Да, доктор?
— Да. Он храбрый. Он прилетит, пусть мороз.
— А вы знаете, кто стучит за окном?
— Кто?
— Мороз. Ему скучно ночью. Он сядет на крышу и прико¬
лачивает ледяными гвоздями сосульки. Холодно. Я боюсь хо¬
лода.
Светлана понимает — опять легкий бред.
— Это Снеговик со своей дочкой Снежинкой тебя прове¬
дать приходит. Снежинка ласковая, веселая, в бобровом ка¬
поре, в тулупчике на жемчужных пуговках, в шубенных ру¬
кавичках. Помнишь книжку про нее?
— Да, — говорит девочка и закрывает глаза. Она устала.
Слышно, как по коридору проходит нянечка в мягких вой¬
лочных туфлях. Где-то вдалеке скрипнет дверь или донесется
приглушенный свист — это из баллона набирают кислород в
резиновую подушку. И вновь тишина.
Тишина в боксе. Тишина в клинике. Тишина за ночным мо¬
розным окном.
Девочка открывает глаза.
— Доктор, поговорите о чем-нибудь со мной.
— О чем же поговорить?
— Расскажите про какую-нибудь книжку. Я люблю слу¬
шать про книги.
— Хорошо. Я расскажу тебе про одну книжку. У самого
моря, в большом городе, заболела девочка. Посмотрели ее
доктора и сказали, что девочку можно скоро вылечить, если в
городе наступит тишина. Девочка должна уснуть. И вот на
время замолк большой город: перестали гудеть паровозы и
пароходы, фабрики и заводы, перестали кричать ласточки, ше¬
лестеть на деревьях листья, и даже смирилось море. Насту-;
пила тишина. И девочка уснула. А город не спал, волновался.
583

Не спали доктора, ласточки, деревья, море. Ждали, чтобы де¬
вочка проснулась — здоровая и веселая.
«Вот и теперь, — подумала Светлана, — не спит старый
профессор — нет-нет, да и позвонит по телефону: ну, как? Не
спит дежурный врач, тоже заходит: ну, как? Торопится, не
спит Володя. Звонит полковник».
— А что было, когда она проснулась? — спросила де¬
вочка.
— Она поправилась и больше не болела.
— Никогда не болела?
— Никогда.
— И осталась жить в том городе, возле моря?
— Да!
— И у нас сейчас тихо, в нашем городе.
— Да, тихо.
— Ия усну.
— Усни и ты.
Каждые два часа Светлана делает записи в дневнике исто¬
рии болезни девочки.
«23 часа 05 минут. Температура 39. Состояние крайне тя¬
желое. Дыхание— до 36 в минуту. Пульс—100, вялый, не
ритмичный».
Девочке все хуже. Она все чаще теряет сознание. Дыхание
учащается. Сердце угасает.
Светлана уже не сомневалась: девочка умирала. Теперь
она хотела только одного, чтобы успел прилететь Володя.
Однажды вечером няня вызвала ее и сказала:
— Вас требует в швейцарскую военный.
Значит, успел... Но как она скажет ему о девочке? Какими
словами? Где взять эти слова?
Володя был в летной рабочей форме: в унтах, в меховой
куртке, через плечо на ремешке — планшет с прицепленным к
нему шлемофоном. Лицо спокойное, но очень усталое. Около
припухших от утомления глаз — морщины, морщины, мелкие,
резкие.
— Володя, я так тебя ждала! Девочка...
— Знаю. Мне сказал полковник.
— Все сказал?
— Да, все.
Володя снял куртку, и Светлана повесила ее на вешалку.
Нашла чистый халат, подала Володе.
В швейцарскую вошел солдат, козырнул:
584

— Товарищ майор, мне быть при вас?
— Нет. Возвращайтесь на аэродром.
— Слушаюсь!
Солдат ушел.
— Ты что, прямо с аэродрома?
— Да.
Володя пытался завязать тесемки на рукавах халата. Мед¬
лил идти к девочке. Готовил себя для встречи с ней.
В раздевалку вбежала сестра:
— Светлана Юрьевна! Скорее!
Девочка лежала на высоких подушках. Глаза закрыты.
Ночная рубашка сползла с плеч, оголила худенькую грудь с
глубокой впадинкой на шее между ключицами.
— Камфару и кислород! — приказала Светлана сестре.
Повернулась к Володе: — Садись.
— Я постою, — ответил он не сразу.
Принесли шприц и кислородную подушку.
Светлана сделала укол. Смочила в воде кусочек марли,
обмотала воронку у мундштука подушки, чтобы кислород не
сушил губы, и приложила ее ко рту девочки.-
Володя стоял сзади. Лицо скрыто темнотой. Светлана чув¬
ствовала, с какой силой он сдавил пальцами спинку стула, на
котором она сидела.
Светлана кончила давать подушку. Сестра принесла сле¬
дующую. Дыхание у девочки оставалось затрудненным.
Вдруг ресницы раскрылись.
— Доченька! — прошептал Володя.
Девочка не ответила. Только ресницы вздрогнули.
— Ты меня слышишь? — шептал Володя. — Я прилетел к
тебе.
— Она не слышит, — ответила с трудом Светлана. — Она
без сознания.
Володя приподнял девочку. Прижал к себе.
И опять тишина. И опять Володя стоит за спинкой стула.
Светлана дает подушку за подушкой кислород. Смачивает и
смачивает марлю на воронке мундштука.
Капельки стекают по подбородку девочки в ямку между
ключицами. Пятнышко воды. Светлана следит, как оно пуль¬
сирует у горла. Боится вытереть. Кажется, что, если прикос¬
нется, перестанет пульсировать, и девочка погибнет.
Светлана не отрываясь смотрит на него, на это пятнышко.
Потянулись долгие, молчаливые минуты. Молчал Володя.
Молчала Светлана. Только сипел кислород в мундштуке по¬
душки. Дыхание девочки делалось реже и неслышнее.
585

И вот свершилось то, что должно было свершиться: пят¬
нышко воды шевельнулось в последний раз и застыло.
Сыпался холодный снег за холодным окном.
Потонули в снегу, погасли огни города.
Потонули, погасли звезды.

ПОПЕРЕЧНАЯ НАВИГАЦИЯ
т
Тимоша лежал на берегу реки Самарчук, читал книжку.
Рядом были мостки из неструганых досок, позеленевших от
воды. К свае была привязана старая лодка с пробитыми ко¬
нопатью щелями и густо залитая смолой.
Принадлежала лодка Тимоше. Досталась еще от деда.
Тимоша совершал на ней путешествия по реке. Но теперь
большую часть времени читал. Это случилось с тех пор, как в
деревню приехала работать Зося, веселая Зося-библиотекарь.
Она всегда советовала Тимоше, какую книгу взять, в ка¬
ком журнале прочитать о светящихся красках, о самой редкой
и дорогой почтовой марке в мире, о новом музыкальном инст¬
рументе— экводине, о вертолетах-такси, о посадке семян по
бумаге.
Б87

И Тимоша, как только начинались летние каникулы, каж¬
дый день отправлялся на берег Самарчука, устраивался в за¬
рослях лещины, подле мостков, и принимался за чтение. Тут
мать не донимала просьбами: напои кур, выпусти гусей, покор¬
ми ботвой поросенка. Тимоша мог исполнять мужскую работу,
которую исполнял отец, когда был жив: вытянуть из колодца
воды, напилить дров, подколотить в швах железо на крыше,
чтобы крыша не текла. А гуси, куры, поросята — это он не лю¬
бил. Брал книжку и убегал на реку.
К реке на мостки прйходили хозяйки с коромыслами. На
коромыслах — соломенные корзинки с бельем для полоскания.
Топоча голыми пятками, прибегали мальчишки и плюха¬
лись в воду. Хозяйки стегали их мокрым бельем, чтобы не ме¬
шались под руками и не баламутили воду.
— Тимошка! — приставали мальчишки. — Как мы пла¬
ваем?
— На втором месте, — не отрываясь от книги, отвечал Ти¬
моша.
— Все на втором?
— Да. Все.
— А почему на втором?
— На первом топор.
Мальчишки обижались:
— А ты, Тимошка, и не моряк вовсе, а рекак! — Они под¬
прыгивали в мелкой воде. — Ре-как! Ре-как!
С противоположного берега раздавался крик:
— Тимоша! Эгей! Где ты, Тимоша!
Дорога из города в деревню шла в объезд. Но через Са-
марчук добираться было удобнее и ближе. Хотя никакой до¬
роги и не было, а просто набилась тропка сквозь лес к отмели.
Колхозники просили правление устроить регулярную пере¬
праву. Но в правлении говорили, что свободные на балансе
деньги должны пойти на ремонт дороги. И вопрос о переправе
откладывался с месяца на месяц.
Тимошина лодка с весны была у мостков, и сам Тимо¬
ша — с книжкой на берегу реки. Кто спешил в город, прихо¬
дил к реке и просил перевезти.
Тимоша прятал под рубаху книжку, садился за весла.
Работа перевозчика была Тимоше в охоту. Он любил реку.
Глянешь с лодки, в глубину, а там светло и видно, как ви¬
сят корни кувшинок, шныряют жуки-полоскуны, качаются на
буграх длинные путаные травы. Летний рябой дождь сморщит
воду, и уже ничего не видно. Только слышно, как шелестят,
лопаются на воде пузыри. После дождя всплывет рыба и нач¬
588

нется поклевка. Или вдруг наскочит ветер и погонит волну.
Поднимет, завихрит донные пески, накидает в реку березовых
листьев. А вечером звезды желтые нитки на воде натянут. За¬
хрустят в тростниках птицы, укладываясь спать. А лягушки,
наоборот, проснутся и закричат об этом на всю округу.
На реке вырос Тимошин отец, выросли деды и прадеды.
Рос и Тимоша.
Сейчас Тимошу звала Зося.
Тимоша отвязал от столба лодку, вложил весла в уключи¬
ны и поплыл.
Зося была на велосипеде. К раме и багажнику велосипеда
были прикручены веревкой пачки книг. Зося ехала из города,
из библиотечного коллектора, везла новые книги.
Тимоша помог Зосе втащить в лодку велосипед с книгами,
и лодка заскользила обратно к деревне.
Зося сидела на корме и, щурясь от солнца, говорила:
— Достала книгу о Чкалове, Джека Лондона про Смока
Беллью и Малыша. Помнишь, я тебе рассказывала о Малыше
и Смоке? Они мыли золото на ручье Индианка.
Тимоша кивнул.
— Еще достала «Занимательную физику», «На краю Ой¬
кумены» Ефремова, «Сын полка», «Золотой жук».
— А про Оливера Твиста?
— Обещали. А если не достанут, я напишу в Москву, в
центральный коллектор или в магазин «Книга — почтой». Ты
не беспокойся.
Когда причалили к мосткам, там уже стояла доярка Анюта
в легком нарядном платье, в туфлях на тонких гнутых каблу¬
ках; губы тронуты помадой.
— Тимошенька, свет ясный, перевези! Боря в городе ждет.
Опаздываю. Билеты в кино купил. «Тихий Дон», вторая серия.
Анюта впрыгнула в лодку.
— Ах! — Тонкие каблуки подвернулись, и Анюта свали¬
лась на скамейку.
— Тоже мне! — буркнул Тимоша. — Еще бы потоньше на¬
цепила!
— Ничего не поделаешь, Тимофей Иванович, мода. Сеанс
в три сорок. Конечно, не поспею. Мотор бы ты какой привесил,
что ли, а то все на веслах шлепаешь.
Анюта в волнении достала из рукава платочек, смяла в
пальцах. В лодке запахло духамя.
Только лодка ткнулась в песок, как Анюта, чмокнув Ти¬
мошу в щеку, выпрыгнула на берег. И опять — ах! — подвер¬
нулись каблуки.
589

Анюта сбросила с ног туфли, схватила их и побежала в
город.
Тимоша сердито тер щеку — испачкала еще помадой! — и
глядел вслед убегающей босиком Анюте. Решил остаться на
этом берегу: все равно кто-нибудь подойдет из города.
Тимоша вынул из-под рубахи книжку и лег в тень около
лодки на песок.
С поднятых на корме весел скатывались капли и, тихо зве¬
ня, падали в реку. На мелкой волне сверкали солнечные че¬
шуйки. Белый песок был сухим и сыпучим. На узких листьях
стрелолиста сидели капустницы и вздрагивали крыльями.
Послышался стук моторов: плыли лодки из соседнего ры¬
боловецкого колхоза. Они плыли к зарослям на островах. На
каждой лодке, кроме сетей, — длинные шесты. Ими колотят
по воде в зарослях — выгоняют рыбу.
На тропинке показался зоотехник Сергей Николаевич.
=— Служишь? — издали крикнул он.
■— Вроде служу.
— Часы бы назначил, когда ты на реке, — и, подойдя к
Тимоше, протянул пачку сливочного ириса. — Угощайся.
Тимоша угостился.
— Да я всегда на реке, пока мамка домой не загонит.
— А мне девушки-огородницы рассказывали, что в суббо¬
ту тебя заждались. Нет и нет Тимоши! И Аздотья Михайлов¬
на на берегу с поросенком в мешке полдня просидела.
— Было такое. Мамка не пустила. Деревья в саду извест¬
кой мазал.
Потом еще Тимоша перевозил сторожиху бабку Данилов¬
ну и ее внука Ромку с картонными коробками, в которых си¬
дели инкубаторские цыплята. Парторга колхоза Никифоро¬
ва — он спешил на городской партийный актив. Приятеля
Гаврика. Тому нужно было в магазин «Спорттовары» — ку¬
пить прозрачную сатурновую леску.
Вернулась из города и Анюта. И опять босиком, в каждой
руке по туфле с тонким гнутым каблуком.
Тимоша ездил допоздна, пока мать не прогнала с реки
ужинать.
2
Тимоша пришел к Зосе в библиотеку. Потребовал книги по
морскому или речному делу.
Книг не нашлось.
— Подожди, в городе присмотрю.
590

<— Мне ждать некогда. Сейчас надо.
— Возьми энциклопедию. Ну, хотя бы на «М» — море или
«К»—^корабль.
— Тогда лучше на «П», — попросил Тимоша, — паром.
И на «Р» — река.
Зося достала энциклопедию.
— Скоро принесу, — сказал Тимоша.
Дома отыскал листок фанеры, протер наждачной бумагой,
чтобы был гладким и чистым, приготовил черную тушь и ки¬
сточку.
Долго читал энциклопедию и наконец составил объявле¬
ние, которое самому очень понравилось.
ОБЪЯВЛЕНИЕ
Поперечная навигация на 1958 год
в деревню Мшага через пресный водоем Салгарчун
работает емедневно
с 9 до 12,
с 15 до 18.
Объявление написал на фанере большими печатными бук¬
вами и в конце добавил: «Капитан переправы Тимофей Ивано¬
вич Будашкин».
Прибил объявление на мостках, на высокой палке.
Первыми объявление заметили мальчишки. Прочитали
вслух и прониклись уважением: «поперечная навигация»,
«пресный водоем», «капитан переправы Тимофей Иванович
Будашкин». И, кто бы ни проходил, мальчишки вылезали из
воды и каждому читали объявление.
По всей деревне стало известно про поперечную навига¬
цию и про капитана переправы Тимофея Ивановича Будаш-
кина.
з
Вечером к Тимошиной матери прибежала соседка Феня в
сбившемся платке, задыхаясь от слез:
— Горе-то, горе какое! Петрунька мухомор выпил! Дотя¬
нулся до стола, а на столе блюдце с мухомором стояло. Слад¬
ко— он и выпил. И фельдшера нет — в область уехал...—
Феня заплакала. — К председателю бегала, машину просила
в город. Да разве по нашей дороге проедешь, чтоб скоро!
Грязь, канавы да бугры... Где Тимоша твой? Лодку надо. Сер¬
гей Николаевич на мотоцикле повезет. Только бы через Са-
марчук переправиться. Ох, Петрунька..,
591

— А молоком вы его поили? — спросила мать.
— Нет.
— Напоите. Молоко яд выводит. И спать не давайте.
Тимоша побежал в сарай за веслами и уключинами.
У мостков ждал Сергей Николаевич с мотоциклом. В тем¬
ноте вспыхивал уголек папиросы.
— А как же мотоцикл? — спросил Тимоша. — Я мотоцик¬
лов еще не возил.
— По доске вкатим, — сказал Сергей Николаевич и бро¬
сил папиросу. Она зашипела в воде и погасла. — Доска у те¬
бя есть?
— Да вот сходни.
Тимоша достал со дна лодки неширокую доску.
Сходни перекинули с мостков на борт лодки и по ним осто¬
рожно вкатили мотоцикл.
— Тяжелый, — сказал Тимоша. — Лодка огрузла. Эх,
если б побольше была!
Тимоша приладил уключины, вставил весла.
Подоспела Феня с Петрунькой на руках. Феню провожала
с керосиновым фонарем бабка Даниловна.
Ночь выдалась темной, без звезд. В тростниках путался
туман. Где-то далеко посвистывали водяные коростели — па¬
стушата. С веток деревьев и кустов стекала роса. Вода в реке
шла сильная, разгонистая, с низовым ветром.
Тимоша осторожно развернул лодку, поставил носом к
волне. Лодка сидела глубоко, и боковая волна могла легко ее
захлестнуть.
Сергей Николаевич, удерживая мотоцикл, включил фару.
Освещал путь, чтобы выйти к тропе.
Феня тормошила Петруньку:
— Сынок, не спи, не надо! Скажи, на чем мы плывем? Ну,
скажи!
— На лодке, — медленно отвечал Петрунька.
Он был слабым. Голову положил матери на грудь.
— А на берегу огоньки. Глянь, сколько! Раз, два, три, че¬
тыре. Много огоньков. Чья это деревня светится? — поспешно
говорила Феня, лишь бы что-нибудь говорить, лишь бы не по¬
зволить Петруньке уснуть. — Ну же, сынок, чья деревня?
— Наша.
— А вон бабушка стоит на берегу с фонарем, не уходит,
Петруньку провожает. Видишь бабушку?
— Вижу.
Феня растерла Петруньке руки, подышала:
■— Холодные. А мы согреем. Потрем и согреем.
592
19

Тимоша спешил. Греб с отмашкой, на полное весло. Вода
была почти вровень с бортами лодки.
Длинный луч фары освещал воду, нащупывал песчаную
отмель и тропу, затянутую туманом.
— Петрунька, сынок, а как зовут собаку, что у дяди Ми¬
рона?
— Альма.
— А какая она, Альма? Черная-черная, да?
— Не. Белая.
— И злая-презлая, все лает и кусается?
— Не. Добрая.
— Дай-ка я тебя платком прикрою. С реки ветер задувает.
Только спать не надо, сынок. Гляди, как Тимоша веслами ра¬
ботает. Трудно с рекой совладать, когда ветер. Вот какой у
нас Тимоша! На реке он самый главный. Всех он возит. И Пет¬
руньку везет. О господи! — вздохнула Феня и, не в силах
больше превозмочь слезы, громко заплакала: — И как же это
ты, Петруша, милый ты мой...
— Не надо плакать, Феня,— сказал Сергей Николаевич.—
Двадцать минут — и мы в больнице. Желудок ему промоют,
и мухомора как не было. И будет Петрунька опять по улицам
вприскочку бегать... Ты умеешь, Петрунька, вприскочку бе¬
гать?
— Не, — тихо ответил Петрунька. — Я так бегаю.
Лодка зашуршала по песку: подплывали к отмели.
Сергей Николаевич подоткнул брюки в сапоги и спрыгнул
в воду, чтобы вывести нос лодки подальше на песок.
Тимоша бросил весла и помог Фене с Петрунькой сойти на
отмель. Потом свели по доске мотоцикл.
Сергей Николаевич устроил Петруньку с собой впереди на
коврике. Для крепости привязал ремнем к рулю.
Феня села сзади, и мотоцикл, набирая скорость и разбра¬
сывая прожектором туман, помчался по тропинке.
4
К берегу Самарчука подъехала телега. На ней лежала ско¬
лоченная из досок будка с застекленным окошком и лавочкой
внутри. Будку поставили у мостков в зарослях лещины, где
любил читать Тимоша.
По реке из рыболовецкого колхоза пригнали новую боль¬
шую лодку, крашенную красным корабельным суриком.
К будке было прибито то самое объявление о поперечной
20 Библиотека пионера, т. V
593

навигации через пресный водоем Самарчук на 1958 год, кото¬
рое Тимоша вывесил на мостках.
Тимошу вызвали в правление колхоза и сказали, что он на
время летних каникул назначается постоянным перевозчиком,
за что будут начисляться ему трудодни, как всякому колхоз¬
нику за работу в поле, в саду, на фермах или на огородах.

НАУЧНЫЙ подход
Олежке поручили сходить в зоопарк, провести научную ра¬
боту.
Олежка согласился. В зоопарке у него был приятель, Лень¬
ка Нестеров. Тоже вел научную работу в КЮБЗе — кружке
юных биологов зоопарка.
В субботу в школе Олежке выдали магнитофон и катушку
с пленкой на тридцать минут.
— Ты, того... осторожней, — сказали ребята. — Магнитофон
не грохни.
— Не грохну. Не беспокойтесь.
— Микрофоном пользуйся, как показывали. Вплотную не
ставь.
— Ладно. Не буду.
— От этого микрофонные помехи — вибрация. Зарычит кто
или зашипит, чтоб в чистом виде, без помех.
— А разве змеи тоже нужны?
595

— И змеи, и обязательно кинкажу. Говорят, его недавно
привезли из Китая. Узнай.
— Узнаю.
— Да. Тобика и Чандра не забудь.
— Не забуду.
По дороге домой Олежка обдумывал, как завтра приступит
к работе. Вспоминал номер телефона Леньки Нестерова.
А вдруг Ленька не согласится помочь? Ну и не надо. Пойдет
в дирекцию и добьется разрешения.
Зоопарк — это ведь не только чтоб глядеть, но и научное
учреждение. Сборники докладов выпускают — «Суточный ритм
в жизни диких животных», «Консерватизм наследственности»
или что-то в этом роде.
Дома Олежка отыскал старую записную книжку, а в ней
номер телефона Леньки Нестерова.
Позвонил.
«Привет!» — «Привет!» То да се. И, наконец, о главном: о
зоопарке. «Помогу, приходи, — согласился Ленька.—Найдешь
меня в лектории».
Утром Олежка встал пораньше, наскоро позавтракал, под¬
хватил магнитофон — и в зоопарк. Купил в кассе билет и рас¬
спросил, где лекторий.
В лектории было тихо. Пахло свежими опилками и зверями.
Посредине лектория стояли на столе две клетки. В одной
была морская свинка, в другой — белка.
Перед клеткой с белкой сидел Ленька Нестеров. На коле¬
нях лежала раскрытая тетрадь.
На стук двери Ленька даже не оглянулся. Он смотрел
то на клетку, то на будильник, который торчал перед его
носом.
Олежка кашлянул.
Не замечает.
Олежка окликнул.
— A-а, значит, пришел.
— Значит, пришел.
— Ты вначале без меня. Не могу отлучиться. Я...
Но тут белка начала скакать в колесе, и Ленька, взглянув
на будильник, что-то отметил в тетради.
Колесо заскрипело, закрутилось.
— Сходи пока к птицам. Там просто.
В колесе мелькали беличьи лапы, торчком подпрыгивал
хвост.
Стол трясло. Рядом в клетке трясло морскую свинку.
— Я закончу наблюдения. Придет сменщик и...
596

Белка перестала скакать. Колесо остановилось. Морская
свинка перестала трястись.
Ленька опять что-то записал в тетрадь.
— ...тогда передам дежурство и поведу тебя в слоновник и
к хищникам.
— А что ты наблюдаешь? — осторожно поинтересовался
Олежка.
Белка вновь запрыгала в колесе. Морская свинка закача¬
лась в клетке.
— Надо выяснить, сколько времени белка крутится, сколь¬
ко сидит без движения. Разрабатываю доклад.
— А морская свинка на что?
— За ней наблюдает Вовка Мазухин.
— Тоже разрабатывает доклад?
— Конечно. Не мешай. Через час возвращайся.
Олежка отправился к птицам.
Бодрым шагом подошел к клетке. Прочитал: «Реполов».
Ну что ж, можно начать и с реполова.
Энергично шевеля локтями, протолкался к барьеру. Поста¬
вил магнитофон, открыл крышку.
От зрителей посыпались вопросы: что принес? Зачем при¬
нес?
— Буду записывать реполова, — сказал Олежка. — На
пленку.
— А для чего записывать? — спросил мальчишка в зеленой
вязаной шапке, похожей на чулок с кисточкой.
— Научная работа. Голоса фауны.
Получилось не хуже суточных ритмов и консерватизма на¬
следственности!
— Это что ж такое — голоса фауны? — не понял зеленый
чулок с кисточкой.
— Ну, кто как чирикает или рычит, — снисходительно объ¬
яснил Олежка.
— А носорог — фауна?
— Да. Травоядная только.
— Я около этой фауны стоял, стоял, а она валяется, как
бревно, и храпит.
Олежка вынул микрофон, подключил.
Надо было дотянуться микрофоном к сетке, за которой на
срубленном деревце сидел реполов. Невзрачный, серый, по¬
больше воробья.
— Я тебе помогу, — вызвался чулок с кисточкой.
— Держи магнитофон, — согласился Олежка. — А я полезу
установлю микрофон.
597

Реполов дергал хвостом, вытягивал шею, разглядывал
мальчишек и заливисто цокал.
Олежка поставил микрофон у самой сетки и вернулся.
— Тишина!—вдруг бодро крикнул чулок с кисточкой.—
Запись!
Зрители почтительно умолкли.
— Ловко ты!—прошептал удивленный Олежка.
— Я, брат, знаю. Я, брат, в кино снимался. Статистом. Тол¬
пу изображал. В «Слоне и веревочке».
Олежка включил магнитофон, повернул рукоятку громко¬
сти.
Реполов цокал, посвистывал, тянул от любопытства шею.
Катушка с пленкой вертелась, шла запись.
Олежка считал обороты катушки:
— Один... Два... Три...
Как только реполов нацокал пять оборотов, Олежка магни¬
тофон выключил. Облегченно вздохнул: первая фауна запи¬
сана!
После реполова Олежка записал чечеток, золотистую
ржанку, пустельгу, зябликов.
В блокноте отмечал, кто за кем поет.
Клест растопорщил перья и сердито почесывался, умывался.
— С левой ноги встал, — сказал статист из «Слона и вере¬
вочки». — Надо подзадорить.
Он замахал своей зеленой шапкой и состроил рожу.
Клест хлопнул крыльями и закричал. Обиделся на рожу
или испугался зеленой шапки.
Олежка запустил пленку.
Хотя клест и не накричал на все пять оборотов, но на пол¬
тора хватило.
Вдвоем работать было весело, и ребята познакомились.
Статиста кино звали Митькой, проще — Митяем. Он взялся
делать для Олежки в блокноте отметки.
Волнистые попугайчики с голубыми восковицами клювов
трещали оглушительно и бесперебойно.
— Трепачи невозможные, — сказал Митяй. — Всю пленку
займут.
Большой красный попугай ара так гаркнул в микрофон, что
Олежка сразу вспомнил о вибрации и отодвинулся подальше
от клетки.
А большой белый попугай какаду молчал.
Олежка и Митяй приготовили магнитофон и начали ждать.
Ара все кричал, а какаду долбил клювом яблоко и помал¬
кивал.
•598

К ребятам подошла служительница, взглянула на магни¬
тофон:
— Чем вы здесь занимаетесь?
— Производим запись птичьих разговоров, — ответил Ми¬
тяй.— Изучать будем. Фауна. Вот он будет, — показал Митяй
на Олежку.
— Работайте, только птиц понапрасну не волнуйте.
— Таких разволнуешь! — кивнул Митяй в сторону ары и
волнистых попугайчиков. — Сам психом станешь.
— А почему какаду молчит? — спросил Олежка.
— Носатый этот, — сказал Митяй.
— Вам он тоже на пленку нужен?
— Обязательно! — подтвердил Митяй. — Нам все нужны,
кто чирикает или рычит.
— Тогда приготовьтесь, сейчас он заговорит.
— Мы давно готовы.
Служительница ласково обратилась к носатому:
— Фима, хочешь еще яблоко?
— Квэ! — ответил Фима. — Квэ!
Поблагодарив служительницу, Олежка и Митяй пошли к
клеткам, на которых висела табличка «Семейство ястреби¬
ных»— сип белоголовый, орлан и кондор.
Ястребиные были угрюмы. Сидели на толстых жердях. Лю¬
бопытства к ребятам не проявили.
Митяй использовал свой проверенный способ: замахал
шапкой. Кондор не выдержал, рассердился на шапку и подал
голос.
Записали.
Сип раздирал когтями мясо. На шапку внимания не обра¬
тил.
Тогда Митяй достал поблизости из кустов прутик и, чтобы
не заметили служители, просунул его в клетку.
Шевельнул мясо.
Сип мгновенно ринулся к решетке и так крикнул, что Ми¬
тяй отскочил от клетки и едва не свалил Олежку с магнито¬
фоном.
Прутик сип разломал лапами.
— Не повезло! — горевал Олежка. — Ты, Митяй, попал на
пленку. Шум твой, когда отскочил.
— Что — я! Он мой шум перекричал!
Олежка вспомнил: пора идти к Леньке Нестерову.
Он рассказал про Леньку Митяю, и они заторопились в лек¬
торий.
Ленька уже освободился от белки. Дежурил сменщик.
599

Митяй опять представился как статист «Слона и вере¬
вочки».
Ленька не обратил на «Слона и веревочку» внимания: он
надевал на руку красную повязку с буквами КЮБЗ.
Ребята вышли из лектория.
Олежка сказал Леньке, что они с Митяем остановились на
ястребиных.
— Значит, пойдем в слоновник.
В слоновнике под одной крышей жили слон, тапир, бегемот
и носорог. Стояли большие весы, и лежали запасы сена и бе¬
резовых веников.
— На что веники? — спросил Митяй у Леньки.
— Слон ест.
— Ну да! — не поверил Митяй.
— А как же ты со слоном снимался, — сказал Ленька,-
и не заметил, что он ест!
— Тот слон не этот был. Тот нажимал на булки.
Ленька договорился со смотрителями, чтобы микрофон по¬
зволили подсовывать палкой за ограду, поближе к животному.
Первому микрофон подсунули носорогу. Но он спал и даже
ухом не повел, чтобы записаться на пленку.
— Ночное животное, — сказал смотритель. — Днем спит.
— Я же говорил — бревно,—не выдержал Митяй и вычерк¬
нул из блокнота «номер двенадцать — голос носорога».
Слон тоже был молчалив. Размахивал хоботом, открывал
узкий рот и, переминаясь с ноги на ногу, протяжно вздыхал.
Подсунуть ему микрофон побоялись: отнимет еще...
Записали не голос, а громкое дыхание слона.
Бегемот показал себя во всю мощь. Ребята застали его за
едой. Он глотал веники и урчал от удовольствия.
— Еще один чудак с вениками! — удивился Митяй.
Олежка накрутил все пять оборотов.
С тапиром вначале не повезло. Только Олежка включил
магнитофон и тапир начал жаловаться, что он обижен — беге¬
мот ест, а ему еще не дают, — как вдруг маленькая девочка
спросила на весь слоновник:
— Мама, это лев?
И, пока Ленька убеждал девочку помолчать, потому что
сна мешает работать дяде, Олежка пустил пленку назад, стер
вопрос девочки и начал запись сначала.
Митяй задержался у бегемота. Он был потрясен, с какой
быстротой бегемот расправляется с вениками.
У смотрителя Митяй, к своему удивлению, выяснил, что бе¬
гемот, кроме веников, ест еще крапиву и дрожжи.
600

Обезьянник был закрыт. За окнами вспыхивали огни авто¬
генной сварки: ремонтировали клетки.
Выручил Ленька. Сходил к заведующему и получил разре¬
шение.
В обезьяннике сразу накрутили двадцать оборотов. Каж¬
дая обезьяна пожелала высказаться о приходе ребят, об авто¬
генной сварке, о соседе по клетке.
Павиан чуть не украл микрофон, а бурый капуцин излов¬
чился и сдернул с головы Митяя зеленый чулок.
Митяй опешил от подобной наглости.
А капуцин напялил на себя чулок и повис на перекладине
вниз головой. Кисточка чулка дотянулась до пола и обмакну-
лась в миску с рисовой кашей.
Капуцина долго уговаривали перестать висеть над рисовой
кашей и отдать чулок. Но капуцин не соглашался.
И, только когда взамен чулка служительница предложила
ему горсть семечек, он согласился и вернул чулок.
— Да-а, тут гляди в оба, — сказал Митяй, отряхивая шап¬
ку от каши.
Пока отряхивал и «глядел в оба», макаки вытащили из кар¬
мана блокнот и карандаш.
Помогли опять семечки.
После обезьян Олежка, Ленька и Митяй выпили по стака¬
ну газированной воды и устроились передохнуть на скамейке
возле будки фотографа.
Фотограф снимал в зоопарке детей, сажал их верхом на
пони. Родители едва удерживали желающих сидеть верхом,
чтобы соблюдали очередь и не дрались.
Ленька сказал, что пони очень старый и живет не в клетке,
а в будке фотографа.
Отдохнув, ребята направились к хищникам.
Ленька опять договорился со смотрителями, чтобы им раз¬
решили войти за барьер, поближе к клеткам.
Время для записи было подходящим: раздавали мясо.
Ленька, Олежка и Митяй перетаскивали магнитофон от
клетки к клетке. Номер девятнадцатый — ягуар. Номер два¬
дцатый— леопард дымчатый.
Рыкнул и лев Чандр, и погавкал его приятель пес Тобик.
Они вместе воспитывались с детства и неразлучны до сих пор.
Тобик часто спит под лапой льва, уткнувшись носом в гри¬
ву. По вечерам Тобика выпускают из клетки побегать. Чандр
не ложится спать, ждет.
А Тобик бегает по зоопарку и пугает в темноте зверей: от
него пахнет львом.
601

Маленький пятнистый оцелот подошел к микрофону, поню¬
хал его, зевнул, ничего не сказал и ушел. Он уже поел и раз¬
ленился.
Медведь-губач при виде ребят повалился на спину и задрал
все четыре лапы.
— Балуется, — строго сказал Ленька.—Очень несерьезный
медведь.
Губач начал кувыркаться и колотить себя лапой по животу.
Митяй сказал:
— Веселый малый!
Но голос медведь так и не подал.
А когда ребята отошли от клетки, он вдруг обиженно за¬
кричал.
Тигр поел и крепко спал. Сквозь прутья клетки свесился
длинный хвост.
Ребята долго и терпеливо ждали — тигр не просыпался.
Митяй осторожно подергал за хвост — не помогло.
— Тоже бревно, — сказал Митяй. — Только полосатое.
Пришлось тигра оставить в покое.
— Мне еще кинжаку нужен и змеи, — вздохнул Олежка.
— Не кинжаку, а кинкажу, — поправил Ленька.—Он здесь
за углом. А змеи сидят в террариуме под стеклами. Записать
их невозможно.
— А если вместо змей крокодила?
— Что крокодилы! — ответил Ленька. — Скалят зубы!
— Один тип во Франции приручил крокодила, — сказал
Митяй, — и ездит с ним в автомобиле купаться. Я читал.
— Реклама, — пожал плечами Ленька. — Не научный под¬
ход.
Митяй замолчал.
Ленька взглянул на часы, которые висели над клеткой оце¬
лота. Надо было торопиться: скоро его очередь заступать на
дежурство в лектории.
Когда Олежка и Митяй увидели кинкажу, то Олежка ска¬
зал:
— Медведь с хвостом
Митяй возразил:
— Нет, обезьяна.
Тогда вмешался Ленька.
— Кинкажу относится к семейству енотов.
Кинкажу спал в гнезде из мятой бумаги и пакли. Его раз¬
будили, и он пронзительно зашипел, завизжал. Он тоже ока¬
зался ночным животным и не любил, чтобы беспокоили днем.
Митяй пришел в восторг, когда узнал, что кинкажу ест бу¬
602

терброды с вареньем и повидлом, пьет крепкий чай и сладкий
компот.
— Этот не дурак! Этот знает, что почем!
Олежкина научная работа была закончена. В блокноте
значилось двадцать три фауны.
Ленька быстренько распрощался и побежал в лекторий,
где прыгала в колесе тема его доклада.
Олежка и Митяй выбрались от хищников и остановились
У пруда.
— А как быть с тигром?
— Подумаешь!—сказал Митяй. — Давай я за него.
— Что — за него?
— Нарычу на пленку. В кино, брат, знаешь, показывают —
ручей звенит, а это вовсе и не ручей звенит: воду из чашки в
чашку переливают.
— Ну да?
— Спрашиваешь! Или ветер завывает. А это вентилятор
крутится. Техника, брат!
— Нельзя. Наши юннаты изучать будут.
— Изучат и не заметят. Ну, хочешь, нарычу? Р-р-р!
— А потом чавк-чавк — и съел кого-то! — улыбнулся
Олежка.
Возле старого пони по-прежнему толкались и ссорились
желающие сидеть верхом. На пруду плавали казарки и чер¬
ные лебеди. Окунали глубоко головы. Их красные клювы под
водой напоминали поплавки.
Олежка и Митяй вышли за ворота зоопарка и тоже рас¬
прощались.
Олежка проводил взглядом Митяя, зеленая вязаная шап¬
ка которого долго еще мелькала среди прохожих, подхватил
магнитофон и -зашагал домой.
И вдруг посредине улицы Олежка рассмеялся: представил
себе, что будет в квартире, когда он заведет пленку!

КОММУНАЛЬНАЯ СКВОРЕЧНЯ
На Степной улице мастерили скворечники. Сколько ребят
во дворах, столько и скворечников.
И только в угловом доме, бывшем флигеле, скворечников
не мастерили: здесь жили маленькие дети. Ничего мастерить
не умели.
Детей было семеро: Толя, Вова, Леля, Аксюта, Сережа,
Маша и Данило, который недавно научился ходить, а то все
ползал.
В угловой дом вселился новый жилец, Родька Мергасов.
Он был самостоятельным веснушчатым человеком, хотя и
приехал с родными.
604

Родька тотчас захватил власть. К чести его надо сказать,
что он оказался не вельможей, а демократом. Очевидно, пото¬
му, что носил веснушки.
Когда Родька узнал, что на Степной улице есть закон —
сколько ребят во дворах, столько и скворечников, — он крепко
задумался.
Два дня выходил во двор такой крепко задумчивый, а по¬
том и вовсе перестал выходить — заперся дома.
Ребят одолело любопытство: почему Родька заперся? Из
квартиры, где он жил, раздавался визг пилы и стук молотка.
Так продолжалось четыре дня.
На пятый Родька появился гордый и величественный.
Вынес большой разноцветный ящик с дырками и покатой
крышей.
Ребята окружили Родьку и разноцветный ящик.
— Светофор, — сказал Толя.
— Шарманка, — сказала Аксюта.
Леля прочитала:
— «КС-8».
— Что? —не поняли ребята.
— «КС-8», — тихо повторила Леля и смутилась: вдруг не
так прочитала буквы.
Тут Родька великодушно объяснил:
— Коммунальная скворечня.
— Коммунальная... — растерянно проговорил Вова.
— А что такое — восемь? — спросил Сережа.
— Нас восемь, и в ней восемь квартир.
— Одна на всех! — радостно засмеялась Маша. — На
всех нас!
— Ну да. Одна на всех.
— А почему разноцветная?
— Чтобы скворцы запомнили свои квартиры.
— А разве они смогут?
— Пчелы запоминают, а скворцы хуже.
— А вдруг они не захотят жить в таком скворечнике?
— Это почему?
— Ну, с соседями.
— Но ведь у них отдельные квартиры, — вмешалась
Аксюта.
— Конечно. Пусть только посмеют не захотеть! — строго
сказала Маша.
Приковылял Данило, уселся на землю и через круглые дыр¬
ки— летки — начал заглядывать внутрь скворечни. Поглядел
в один леток, в другой — ничего не увидел.
605

На четвереньках обошел вокруг. Принялся заглядывать с
обратной стороны.
Маша чуть на него не наступила.
Данилу подняли и прислонили к скворечне.
— А это что? — спросил Толя, показывая на полочки,
укрепленные перед каждым летком.
— Кормовые столики.
— И жердочки есть? — поинтересовался Сережа.
— Есть. Внутри.
— А для чего внутри?
— Для птенцов.
Родька сходил домой и принес торбочку с коноплей, два
пузырька, на которых было написано: «Витамин «А» и «Вита¬
мин «Д», кулек с опилками, стеклянную пипетку, гвозди и мо¬
лоток.
— А где повесим скворечню? — спросила Леля.
— На столбе.
Другого во дворе ничего подходящего не нашлось. Когда-
то на столбе были укреплены электрические провода. Даже
перекладина сохранилась. Но потом провода перенесли на но¬
вую бетонную мачту, а старый деревянный столб остался.
Ребята притащили лестницу и прислонили к столбу.
Родька подхватил скворечню и осторожно полез наверх, к
перекладине. Сережа и Вова тоже полезли. Придерживали
скворечню по бокам. «КС-8» был тяжелый.
Толя, Маша, Леля и Аксюта остались внизу. У них были
опилки, молоток, конопля, витамины и гвозди. Пипетку дер¬
жал Данило.
Родька с помощниками добрался до перекладины. Сказал,
чтобы передали гвозди.
Гвозди передали.
Родька положил их в рот и на пальцах показал, чтобы пе¬
редали молоток.
Молоток передали.
Сережа и Вова придерживали скворечню.
Теперь Родька им что-то показывал на пальцах. Они не по¬
нимали и только сильнее прижимали скворечню к перекладине.
Тогда Родька сунул молоток за пояс и тоже ухватился за
скворечню.
Ребята все равно не понимали.
Родька не выдержал, выплюнул гвозди и сердито закричал:
— Разворачивайте!.. Да не туда! На солнечную сторону!
Скворечник развернули на солнечную сторону. Аксюта,
Леля и Маша подобрали с земли гвозди.
606

Данило наблюдал за происходящим. Он тоже подобрал
гвоздь и хотел положить его в рот, как Родька. Но Толя ото¬
брал.
Гвозди опять оказались у Родьки. И он опять, на глазах у
удивленного Данилы, положил их в рот.
Железные ушки скворечни прислонили к перекладине, и
Родька принялся стучать по первому гвоздю. Толстый гвоздь
не поддавался легкому молотку.
— Надо кирпичом, — посоветовал Сережа.
— Камнем, — сказал Вова.
— Нет, лучше утюгом! — крикнула Аксюта.
Сбегала домой и притащила утюг.
Передали Родьке.
Родька взял утюг и начал вколачивать гвозди один за
другим.
Столб сотрясался. Гвозди звенели. Ребята снизу помогали.
— Криво!
— Ровно!
— Влево!
— Вправо!
— Ниже!
— Выше!
Родька изредка опускал утюг и отдыхал.
Был вколочен последний гвоздь, и «КС-8» повис над зем¬
лей, разноцветный, внушительный.
— Опилки! — приказал Родька.
Через Сережу и Вову послали кулек с опилками. Родька
положил их в каждое гнездо.
— Коноплю!
Послали торбочку.
На кормовые столики Родька насыпал конопли.
— Пипетку с витамином «А»!
Набрали в пипетку витамина «А» и передали.
Родька капнул в семена по две капли.
Маша почтительно шепнула Леле на ухо:
— Даже про птичьи витамины знает.
— В школе рассказывают — вот и знает, — ответила
Леля.
— Теперь «Д».
Набрали в пипетку витамина «Д».
Родька добавил в корм и его.
— Ну, вот и все. Пускай прилетают!
Родька, Сережа и Вова спустились с лестницы.
Данило тут же закричал, чтобы ему отдали пипетку.
607

— Цыц! — погрозил ему Родька утюгом.
Данило испугался и замолк.
Ребята долго не расходились — смотрели на коммуналь¬
ную скворечню.
* * *
Утром к Родьке прибежала Леля.
— Иди скорее!
— Что случилось?
— Кошки лезут!
— Куда лезут?
— В скворечню. Выкрутас лезет, а за ним остальные.
— Паразиты! — Родька кинулся во двор.
Леля бежала сзади.
— Маша говорит — может, витамины унюхали!..
— Я им покажу витамины! Заикаться будут!
На столбе висели кошки. Выше всех взобрался Выкрутас,
главарь команды, — черный, будто совок для угля. Он обню¬
хивал кормовые столики и тянул шею, заглядывал в дырки-
летки. Приплелся даже котенок Малявка, засоня и лентяй,
который день-деньской валялся где-нибудь на окне между
цветочными горшками.
Малявка зевал, почесывался й снизу глядел на Выкрутаса.
Рядом с Малявкой стоял Данило. Он тоже глядел на Вы¬
крутаса.
Родька в гневе заорал:
— Брысь!
Кошки от испуга соскочили со столба, а Данило свалился
с ног.
Родька сказал: «Паразиты!» — и поставил Данилу на ноги.
Все ребята во дворе поняли: над «КС-8» нависла опас¬
ность.
Аксюта предложила выкопать вокруг столба канаву и за¬
лить водой. Сережа сказал, что столб надо обмазать каким-
нибудь антикошачьим клеем.
Маша заявила:
— Будем караулить.
Леля придумала: кормить кошек досыта — тогда они оста*
вят скворечню в покое.
Толя и Вова предложили паразитов переловить и выдрать
ремнем.
Данило ничего не предложил: паразиты были его друзьями.
Родька опять крепко задумался. И до самого вечера ходил
такой крепко задумчивый.
608

А наутро появился во дворе с широким листом жести и, ко¬
нечно, с молотком и гвоздями.
На метр от земли обкрутил столб жестью и прибил гвоз¬
дями. Получилось кольцо.
Вначале ребята не догадались, для чего он это сделал. На
следующий день стало ясно, когда Выкрутас привел свою
команду и первым запустил когти в столб. За ним—осталь¬
ные кошки. Но дальше кольца они не долезли.
Ребята обрадованно закричали:
— Ага! Буксуют!
— Кошки буксуют!
Кошки побуксовали и ушли.
* * *
Вскоре в коммунальной скворечне поселились скворцы.

ОН ПОКАЗАЛ МНЕ СОЛНЦЕ
1
Я не забуду своего деда.
Никогда.
Он показал мне солнце.
Каждое лето я проводил в горах у деда в обсерватории.
Там, где в чистом, стеклянном воздухе днем висело солнце,
а ночью висели звезды. Где в наблюдательных башнях
гудели моторы телескопов и постукивали электромагнитные
часы.
Дед жил один.
Окна в доме стояли настежь. Ветер ворошил брошенные на
столе газеты и журналы, размахивал в ванной комнате поло¬
тенцами, отворял и затворял двери.
Ночью в дом смотрели звезды. Луна стелила желтые по¬
ловики, по которым ходили сны.
610

Но в обсерватории не спали. Купола наблюдательных ба¬
шен раздвигались, выпускали в ночь объективы телескопов.
Гудели моторы, направляли телескопы на звезды или на
луну.
2
Когда дед показал мне солнце, я приехал к нему первый
раз. Был совсем маленьким и приехал под присмотром про¬
водника.
Дед встретил на вокзале в Чимишгаре. Высокий, седой,
в плотном свитере. Уже с весны он ходил в свитере и без
шапки.
Дед легко снял меня с площадки вагона и поставил на зем¬
лю. Сказал:
— Хорошо, что надумал приехать.
От таких слов я почувствовал себя самостоятельным.
На вокзальной площади ждал старый автобус. Он повез
нас в горы, в обсерваторию.
Дорога круто лезла вверх. По ней круто лез автобус. Ему
было трудно. Подножки и концы крыльев, не стихая, дрожали.
Пахло разогретыми колесами.
Возле ручья, который вытекал из расщелины, шофер оста¬
новился. Взял резиновое ведро, сделанное из автомобильной
камеры, и пошел к ручью.
Мы с дедом вышли.
Шофер облил водой радиатор и колеса.
Дед показал мне купола наблюдательных башен и антенну
радиотелескопа: они уже видны были в горах.
Остыл мотор. Остыли колеса. Мы снова полезли вверх.
3
Дед разбудил меня рано утром и повел в башню, в которой
он работал.
В башне был установлен инструмент коронограф для на¬
блюдения за солнцем.
Дед раздвинул купол башни и включил мотор коронографа.
«Служба солнца» началась.
Дед ногой подвинул мне круглый табурет. Сказал:
— Садись.
Я сел. Дед показал на окуляр:
— Смотри сюда. Ты увидишь солнце.
611

Я посмотрел в окуляр и увидел солнце. Оно было боль¬
шим и близким. Оно было перед самыми глазами. Темные
точки, волокна, взрывы.
Я видел жизнь солнца.
Я сидел на табурете и слушал, что говорил дед. Он сидел
рядом тоже на круглом табурете.
Солнце влияет на землю. Поэтому случаются бури, засухи,
землетрясения. Вспыхивают северные сияния. Если знать, ко¬
гда появляются и исчезают на солнце пятна и взрывы, можно
на десять, двадцать лет предсказывать бури, засухи и земле¬
трясения.
Гудел мотор. Постукивали электромагнитные часы. На
пульте управления горела лампа, освещала кнопки с надпися¬
ми— кинокамера, микрофон, электроспираль.
Дед объяснил, для чего установлена кинокамера. Она
снимает солнце.
Достаточно надавить кнопку на пульте управления. Потом
пленку изучают — какие были взрывы и что в это время про¬
исходило на земле.
Я видел эти пленки.
Они сушились в ванной комнате. Ветер размахивал ими
вместе с полотенцами.
Объяснял дед, для чего нужен микрофон. Если на солнце
большая вспышка, большой всплеск, дед объявлял об этом по
микрофону:
— Внимание, на солнце вспышка силой в три балла!
И тогда телескопы, магнитограф, ионосферная станция —
все, все приборы обсерватории нацеливались на солнце. Сле¬
дили. А потом сравнивали, что в это время происходило на
земле — буря, землетрясение, северное сияние.
— Внимание, — повторял я за дедом, — на солнце вспыш¬
ка силой в три балла!
Я хотел все понять и запомнить.
Гудел мотор. Коронограф двигался за солнцем.
Двигались и мы с дедом, следили в окуляр.
Если случалась облачность и солнце было закрыто, мы с
дедом уходили гулять в горы или уезжали на автобусе в Чи-
мишгар.
Дед скучал, когда не было солнца.
Я тоже скучал. Мне нравилась тихая башня с гнездами ла¬
сточек у самого купола. Я любил нажимать кнопки на пульте
управления, включать электроспирали, синхронные механизмы,
поворачивать диски небесного экватора и небесного меридиана.
612

Любил сидеть перед коронографом, слушать и стараться
понять, что объясняет и показывает дед.
4
Таким я запомнил своего деда. И не забуду его. Никогда.
Он показал мне солнце.

БУДЬ ЗДОРОВ, КАПУСТКИН!
1
Звали его Мякишей. Откуда пошла кличка — никто не знал.
Мякиша и Мякиша.
Он беспрерывно возился с велосипедом, смазывал, подтя¬
гивал гайки, спицы, крылья, устанавливал седло.
Каждый год летом устраивались велогонки для школьни¬
ков. Мякиша тоже каждый год являлся в штаб соревнований.
А с ним являлась и вся его деревня Березайка, все его друзья.
Но штаб Мякишу не брал: мелковат.
Мякиша краснел и возмущался. Возмущалась и вся Бере¬
зайка.
— Он и без рук может!
614

— И задом наперед!
— Ив гору в один пых!
— И с горы!
— И...
Штаб не принимал во внимание Мякишины заслуги. Вы¬
ставлял его и деревню Березайку за дверь. В один пых!
2
Наступило лето, когда Мякиша пришел в штаб и заявил:
— Я вырос! Седло поднял.
Заявила и вся Березайка:
— Он вырос!
— Мы его измерили. Угольником.
— Симка Дымов измерил. Он скажет.
Симка Дымов сказал:
— Ноги — пять угольников. Живот — два угольника.
Грудь — тоже два. Голова — один угольник.
В штабе сказали:
— Ну, если ноги пять угольников... — и записали Мякишу
в список велогонщиков.
Он даже номер получил — восемнадцатый.
3
В деревне Березайке начались волнения. Среди друзей, ко¬
нечно.
Мякиша бешено тренировался: ездил на велосипеде по
главной улице.
Три раза стукнулся о забор.
Два раза — о телеграфный столб.
Два раза — о колодец.
Один раз — о корову.
— Не мешайте! — кричал встречным Мякиша. — Трени¬
руюсь!
— Не мешайте! — кричали встречным друзья. — Он трени¬
руется!
Люба Зайчикова выкроила из материи номер и пришила к
Мякишиной майке. Принесла померить.
Номер получился очень большой. Симка Дымов измерил
его угольником и сказал:
— Все равно, что к животу прибавить голову. Или из ног
вычесть грудь.
615

Мякиша надел майку, заправил в трусы. С майкой запра¬
вилась в трусы и половина номера. Единица еще была похо¬
жа на единицу, а от восьмерки остался верхний кружок. По¬
лучилось у Мякиши на спине не «18», а «10».
Люба очень огорчилась. Ребята посоветовали:
— Сделай майку пузырем.
Мякиша сделал майку пузырем. Вытянул из трусов всю
восьмерку. Майка на ветру надулась, как пустая наволочка.
Внутри наволочки сидел А^якиша.
Егор Аплетин предложил привязать к раме велосипеда
бутылку: во время гонок Мякиша сможет что-нибудь пить,
подкрепляться. Все велогонщики пьют. Егор не знает только,
что пьют—может, ситро, а может, квас. Мякиша выбрал
ситро.
Ну, а самое главное предложил Ванька Бугорков — стра¬
тегический план! Если выполнить — победа обеспечена. Дип¬
лом и всякие премии уже в кармане у Мякиши. Совершенно
точно. Без всякого смеха. Будь здоров, Капусткин!
Насчет Капусткина—это любимая Ванькина поговорка. Но
кто такой Капусткин, Ванька не знал. Да и никто не знал.
Так же как не знали, почему Мякишу прозвали Мякишей.
Что для стратегического плана нужно?
Ведра с водой. Да.
И больше ничего.
Каждый берет по ведру, чтобы обливать Мякишу, осве¬
жать. Понятно? Гонщики будут пропадать от жары, а Мякише
хоть бы что. Прохладно. Вроде он через каждые пятьсот мет¬
ров окунается в речке. Получше, чем ситро!
Ребята подумали и согласились с Ванькдй Бугорковым:
ведра с водой, конечно, лучше, чем ситро.
И Мякиша согласился. Но от ситро не отказался. Пускай
и то и другое.
Ленька Кузовлев еще сказал, чтобы Мякиша низко накло¬
нился к рулю. Он должен быть самым обтекаемым.
Мякиша обещал наклоняться. Быть самым обтекаемым.
4
Все ребята из Березайки взяли ведра с водой и вышли на
шоссе. Растянулись от старта к финишу. Зрители заинтересо¬
вались— для чего ведра? Ребята из Березайки молчали.
Стратегический план!
Мякиша в майке-наволочке вышел на старт. На раме висе¬
616

ла бутылка, привязанная веревкой. Главный судья увидел на
Мякишином велосипеде бутылку. Велел снять.
— Это ситро, — сказал Мякиша.
— Все равно. Упадешь, разобьется бутылка, поранит.
Сними.
Мякиша снял. Отдал Ваньке Бугоркову. Ванька тут же вы¬
пил все ситро.
Сзади велогонщиков стоял мотоцикл, на котором поедет
главный судья — будет следить за порядком. Стояла еще «ско¬
рая помощь» с красным крестом, носилками и доктором.
Мякиша волновался.
Тряс ногами — разминал мышцы.
Глубоко дышал носом — регулировал дыхание.
Не выпуская велосипеда, попробовал присесть — размять
весь организм.
Присел.
Размял.
А встать не сумел: велосипед падает. Выручил Ванька
Бугорков. Помог.
Главный судья командует:
— На старте, приготовиться!
Велогонщики садятся на велосипеды. Помощники придер¬
живают за седла. Мякишу придерживает Ванька Бугорков.
Шепчет:
— Ты не жалей себя — крути педали, а ребята будут тебя
освежать. И победа обеспечена. Будь здоров, Капусткин!
Прибежал на старт Ленька. Напомнил про обтекаемость.
Взмах флажка.
— Марш!
Ванька толкает Мякишу. Мякиша нажимает на педали.
И все гонщики нажимают на педали.
Тарахтит, трогается мотоцикл с главным судьей. За ним —
«скорая помощь» с красным крестом, носилками и доктором.
Мякиша пригнулся к рулю, сделался обтекаемым и пока¬
тил по шоссе. Майка-наволочка надулась на ветру.
Поворот. Первый пост с ведром. Мякише еще не жарко. Но
облиться не плохо. С ведром дежурят Юрка и его маленький
братишка Денис.
Юрка, завидев Мякишу, выбежал на шосее. Ведро воды
полетело Мякише навстречу. Мякиша промок насквозь. Даже
озноб прохватил.
Возле Юрки и Дениса притормозил мотоцикл.
— Вы что хулиганите? — сказал главный судья.
— Мы не хулиганим, — ответил Юрка. — У нас план.
617

— Какой еще план?
— Стратегический.
Денис не утерпел и добавил:
— Мы... это... остужаем.
— Кого остужаете?
— Мякишу.
— Не остужаем, а освежаем, — поправил брата Юрка и
укоризненно покачал головой: проболтался, осел!
Мотоцикл уехал. За ним уехала «скорая помощь».
Мякиша крутит педали — не жалеет себя. От колес летят
брызги. Майка-наволочка прилипла к спине. Номер на майке
смялся и почернел.
Из-за деревьев выскочил Егор Аплетин. Размахнулся вед¬
ром, и длинная струя воды попала Мякише в бок.
Мякиша потерял равновесие. Едва удержался на велосипе¬
де. Чикнул педалью по мостовой, и его вынесло на обочину.
Взвилась густая пыль, будто Мякиша взорвался. Гонщики его
обгоняли.
Пыльный и мокрый, Мякиша снова выбрался на дорогу.
Ничего. Он свое возьмет. Его не зря освежают, и он самый об¬
текаемый.
Из кустов выскочили с ведром. Мякиша не разобрал, кто
выскочил.
Хлоп — и вода кишкой ударила в лицо.
Мякиша вильнул рулем и чуть не свалился в канаву.
Задохнулся.
Закашлялся.
Немного воды пришлось даже проглотить. Мякиша вновь
крутит педали. Струйками стекает с него вода. Замерз. Ды¬
шать тяжело. Крутить педали тоже тяжело. Он с испугом
думает, что впереди еще пропасть ребят с ведрами. И за¬
чем он участвует в гонках? Лучше бы кто-нибудь другой.
Ванька Бугорков. А он бы поливал его водой. Будь здоров,
Капусткин!
Хлоп — опять ведро воды. И опять прямо в лицо. Вода по¬
пала в нос и даже в уши.
Колеса чертили на мостовой мокрые кривые следы. Он ехал
уже последним. За ним мотоцикл и «скорая помощь» с крас¬
ным крестом, носилками и доктором.
Только Мякиша отдышался, пришел в себя — впереди опять
кто-то.
Федька!
Мякиша решил его объехать. Но Федька изловчился и на¬
крыл Мякишу ведром. Федька высокий, здоровый. И ведро
618

притащил высокое, здоровое. На Мякишу обрушился поток с
брызгами и пеной.
Мякиша мотнул головой. Отфыркнулся.
Федька показывает руками — крути педали, крути, выры¬
вайся вперед!
А у Мякиши зуб на зуб не попадает. И в животе полным-
полно воды: наглотался. Силы пропали. Обтекаемость пропа¬
ла.
Вот-вот упадет. Еще одно ведро, и свалится.
Гора кончилась. Мякиша еле-еле крутит педали.
Вдруг с ним поравнялась «скорая помощь». Врач что-то по¬
казывает. Мякиша вначале не понимал, что врач от него хо¬
чет. Потом понял и протянул руку.
Врач нащупал пульс. Начал считать. Ехали рядом — «ско¬
рая помощь» и Мякиша. Одной рукой Мякиша управляет, дру¬
гая— у врача. Мотоцикл обогнал и скрылся из вида.
На дороге стоял с ведром Симка Дымов. Вышел на сере¬
дину. Гонщики давно проехали. Остался только Мякиша со
«скорой помощью».
Врач хотел помешать Симке вылить на Мякишу воду. Да
и сам Мякиша, собрав последние силы, крикнул, что уже хва¬
тит воды!
Но Симка, то ли не услышал, то ли не понял, что крикнул
Мякиша, выплеснул на него ведро.
Мякиша покачнулся. Глотнул еще воды сколько смог.
И рухнул на дорогу.

ДВОЕ В ДОРОГЕ
Мы упрямые
Я понял, что сюда нельзя было ехать на машине. Кир тоже
понял. Я видел это по его напряженному лицу.
Не в первый раз он отправлялся со мной и уже хорошо
знал, что такое автомобиль и дорога.
Песок.
Он начался, как только свернули с большака в лес. Внача¬
ле несильный, терпимый. Я думал, что вот-вот кончится. Но
это «вот-вот» тянулось второй час.
Никаких дорожных знаков. Кое-где на деревьях сделаны
зарубки и краской помечены километры.
Я ехал обследовать район падения метеорита. Надо было
нанести на карту, оконтурить.
Кир поглядывал на приборы — температура воды, давле¬
ние масла, амперметр.
620

По обе стороны дороги стоял лес. Где-то должны быть бо¬
лота. За время пути нам никто не повстречался — ни пеший,
ни конный, ни на автомобиле.
Тишина. Безлюдье. Только шелест песка под колеса¬
ми. Ехать сюда на машине нельзя было. Мы серьезно рис¬
ковали.
— Девяносто пять, — сказал Кир.
Я тоже видел, что температура воды уже девяносто пять.
Надо делать передышку.
Подыскал поляну и вырулил на нее. Заглушил мотор.
На поляне росли высокие белые цветы. Они согнулись под
машиной тугой волной.
— Умоемся? — спросил Кир.
— Умоемся.
Он достал с заднего сиденья большую резиновую грелку,
полотенце и мыло. В грелке мы возили воду. Это удобнее, чем
в металлическом баке: вода не плескалась, и можно было дер¬
жать где угодно, хоть на сиденье.
Кир открутил грелку и начал сливать мне. Я умылся. Сразу
стало легче. Потом слил ему.
Кир убрал мыло и полотенце. Грелку положил-на переднее
крыло: она ему еще пригодится. Над мотором дрожал горячий
воздух, как над плитой.
Я разложил на земле карту. Хотел проверить, сколько оста¬
лось до Лисьего носа, где упал метеорит.
Кир вытащил из-под сиденья мои кожаные перчатки, на¬
дел их. Они были ему очень велики. Его тонкие руки с перчат¬
ками напоминали веточки, на концах которых висели клено¬
вые листья.
Кир взобрался на буфер и начал прокачивать в моторе
масляный фильтр. Проверил натяжение ремня вентилятора,
смахнул пыль с бензонасоса. Поглядел, не подтекает ли.
Осторожно, чтобы не ожечь лицо паром, открутил пробку
радиатора. Долил из грелки воды.
Я наблюдал за ним. Мне нравилось, что он так много уже
знал и умел.
Кир спрыгнул с буфера, снял перчатки, убрал грелку и по¬
дошел ко мне:
— А мы не сбились с пути, папа?
— Нет. Все в порядке. Вот видишь; последняя развилка и
хутор Ерик. Теперь должна быть часовня и хутор Медвежки.
Потом Шарапова охота и тогда Лисий нос.
Я подобрал сосновую иголку. Измерил ею расстояние по
масштабу до Лисьего носа.
621

— Двести двадцать километров.
— Часов на восемь при такой дороге, да, папа?
— Да. Часов на восемь. Может, и больше.
— А почему на карте обозначены болота, а кругом песок?
— Да. Странно. Я тоже думал.
— Интересно, какой упал метеорит — большой или нет.
— Это мы и должны выяснить.
— А вдруг такой, как «Палласово железо» или «Богуслав-
ка»?
— Вряд ли. Большие кристаллы-монолиты — редкость.
— Ну и что же. Ты сам говорил — никто не думал, что Си-
хотэ-Алиньский окажется таким огромным.
— Да. Никто не думал. Ну, поехали.
Я завел мотор и вырулил на дорогу.
Волна белых цветов выпрямилась, будто никакой машины
никогда не стояло на этой поляне.
— Страшно, если в песке попадется камень, да, папа?
— Да. Страшно.
Я не хотел об этом говорить, но Кир сам догадался. Камень
может повредить снизу мотор. Масло вытечет — и тогда маши¬
на мертвая. Буксируй тросом.
Я следил за дорогой. Кир тоже следил. Зарубки на дере¬
вьях пропали. Песок густел. Колея становилась глубже. Ско¬
рость я не сбавлял. Останавливаться или сбавлять скорость
н-ельзя: затянет в песок и не тронешься с места.
Машина шла хотя и не быстро, но с предельным напряже¬
нием. Ее трясло.
— Уже восемьдесят, — сказал Кир.
Лес сжимал дорогу. Иногда деревья справа и слева сплета¬
ли между собой вершины. Шелестел песок.
Часовня оказалась у самой дороги. Построена была из бре¬
вен. Они полопались от старости.
— И чего метеориты падают в таких неудобных местах! —
Кир вздохнул. — Люди раньше их боялись — думали, что пло¬
хо, да?
— Думали, что плохо.
— А правда, папа, что на Бородинское поле перед боем
упал метеорит?
— Правда.
— А мы все равно Наполеона разбили. Не сразу, но потом.;
— Конечно.
— Уже девяносто пять.
622

Я начал приглядывать, куда выпрыгнуть из колеи, чтобы
потом можно было тронуться с места.
Выпрыгнул. Встал. Под машиной опять примялись белые
цветы.
— Умоемся?
— Да.
Я расстелил на земле карту. Подобрал сосновую иголку,
Промерил расстояние, которое прошли до часовни,—тридцать
четыре километра. Не много.
Кира я спросил:
— Ты есть хочешь?
— Нет еще.
— Тогда поедим в Медвежках.
— Хорошо, папа.
Подняли капот. Мотор остывал.
Кир первый услышал шум грузовика. Потом услышал и я.
Мы выбежали на дорогу. Навстречу ехал тяжелый само¬
свал.
Я махнул рукой.
Самосвал остановился прямо в колее. Песок ему не стра¬
шен.
— Привет, — сказал шофер.
— Привет, — сказали мы с Киром.
— Туристы?
— Нет. Не туристы.
— А то наша дорога не для туризма.
— Догадаться не трудно, — сказал я.
— Почему здесь песок? — спросил Кир.
— Привозной. Дорогу укрепили. Осенью ползла, болота.
— Пожалуй, песка пересыпали, — сказал я.
— Есть такое. Но, кроме нас, самосвалов, никто не ездит.
А нам ничего.
— Вам ничего, а нам плохо.
— Куда путь держите?
— В Лисий нос.
— Я только вчера оттуда. В Никола-рожок еду.
— Как дальше — пробьемся?
— Трудно вам будет. А на что в Лисий нос?
— Метеорит упал. Исследовать надо.
— Упал, верно. Яму вырыл. Какие-то шарики дети находят.
— Это метеорная пыль, — сказал Кир. Он видел у меня в
лаборатории такие шарики окисленного железа. Пыль сдувает
с метеорита во время падения.
<— Не так вы к Лисьему носу едете. Надо было с другой
623

стороны. С хутора Жерновец. Паровичок ходит. Узкоколейка.
Погрузили бы вас на платформу и до самого Лисьего носа, во¬
круг болот.
— Не знали мы про узкоколейку. Нет ее на карте.
— Недавно построили. Ну ладно. Ночью я буду с обратным
рейсом. Если где застрянете, вытащу. Привет! — Он дал газ.
— Привет! — сказали мы. — Спасибо!
Самосвал уехал.
Мы сели в машину. Я завел мотор и вырулил на дорогу.
Белые цветы выпрямились — никакой машины здесь не
стояло.
Мы пробиваемся к Лисьему носу.
Песок.
Он под капотом, в прокладках стекол, в дверных петлях.
Истертые песком баллоны почернели.
Появились болота. Налетели комары. Пришлось закрыть
все стекла. Душно. Песок хрустит на зубах, в складках карты,
под педалями управления.
Проехали хутор Медвежки. Свернуть к нему не удалось —
колея такая глубокая, что теперь не выскочишь. Ее прорыл
самосвал, который мы встретили.
Поесть и передохнуть тоже не удалось. И набрать в грелку
воды.
Мотор накален. Работает на пределе. Температура воды
давно уже девяносто пять.
Я спрашиваю Кира:
— Ты есть не хочешь?
— Нет.
— А пить?
— Нет.
— Устал?
— Нет.
В дороге восьмой час.
Духота. Стекла закрыты. По-прежнему комары и песок.
Один раз ударил камень. Несильно. Но мы с Киром все
равно глянули в заднее стекло: нет ли на песке пятен масла?
Не поврежден ли мотор снизу?
Пятен не было. Появился запах горячего чайника, запах
пара и накипи. Это от радиатора.
624
20

Песок слепил глаза. Солнце накалило руль, приборную
доску, крышу машины. Хотелось пить. Или хотя бы пополо¬
скать рот, умыться.
Я подумал — Кир еще мальчик, совсем маленький мальчик.
Чтобы прокачать фильтр или проверить натяжение ремня вен¬
тилятора, он влазит на буфер машины. И ему сейчас трудно.
Гораздо труднее, чем мне. Но он молчит. Он смотрит на доро¬
гу и на приборы.
Можно, конечно, остановиться прямо в колее. Возле Шара¬
повой охоты. Выпить воды, умыться, поесть, отдохнуть. И ждать
самосвала, когда он пройдет ночью. Потому что сами с места
не тронемся.
Но мы с Киром не хотим этого делать. Мы с ним хотим про¬
биться своими силами. Мы упрямые.
Губка, замша и ведро
Губка, замша и ведро воды — Кир моет машину.
Начинает с крыши. Чтобы дотянуться губкой до середины,
снимает ботинки, открывает дверцы и влазит с краю на сиде¬
нья. На каждое по очереди.
Когда крыша готова и в ней отражается небо, Кир идет за
свежей водой.
Принимается за стекла. Моет осторожно. Долго споласки¬
вает губку от грязи. Если поцарапаешь переднее стекло, свет
встречных машин будет ночью дробиться на царапинах и утом¬
лять глаза.
Когда покончено и со стеклами и в каждом из них тоже от¬
ражается небо, Кир принимается за дверцы, крылья и багаж¬
ник.
Грязь сползает с машины все ниже к колесам. А неба все
прибавляется. Оно уже не только на крыше и на стеклах—оно
на крыльях, на дверцах, на багажнике и даже на квадрате но¬
мерного знака.
Ходят по машине облака. Всегда приятно ехать и везти с
собой небо!
Капли воды Кир собирает замшей: не соберешь — высохнут
и машина будет пятнистой.
Кир неутомим. Его любимый наряд — клетчатая рубашка
и комбинезон.
Очень занятно мыть колпаки на колесах. Отойдешь, погля¬
дишь в чистый колпак и увидишь себя, как в кривом зеркале,—
на коротких ногах и с большой головой.
2] Библиотека пионера, т. V
625

Кира это веселит. Он обязательно посмотрится во все чи¬
стые колпаки.
Однажды Кир мыл машину. Начал, как обычно, с крыши.
Когда добрался до облицовки радиатора, увидел птицу. Ее
убило на ходу, и она застряла между буфером и стойкой для
заводной ручки.
Кир вытащил птицу, показал мне.
С тех пор мы с Киром всегда сигналим птицам, когда они
сидят на дороге.
Четыре самовара
Я ехал без Кира, и мне было грустно одному. Кир остался
в городе, заканчивал занятия в школе. А мне надо было ехать
в Спасскую полесть, устанавливать магнитограф — прибор для
записи колебаний в магнитном поле земли.
Смеркалось. Решил заночевать в ближайшей деревне. Та¬
кой деревней оказалась Раменка. Ехал медленно через Рамен-
ку, приглядывал место, где бы поудобнее пристроить машину.
Прежде советовался с Киром, а теперь вынужден был делать
это один.
Спал я всегда в машине. Откидывал спинку переднего си¬
денья, и получалась кровать. Удобная, широкая. Кир очень
любил спать в машине на такой кровати. Перед тем как
уснуть, долго сидел в трусах, крутил, слушал радиоприемник
или, опустив боковое стекло, разглядывал, что было вокруг.
Ведь каждый раз мы спали на новом месте.
Помню, однажды мы с ним проснулись от продолжитель¬
ного сигнала. Ночевали одни в лесу далеко от дороги. Сиг¬
налить могла только наша машина. Долго ломали голову,
что же произошло? Наконец догадались: Кир нажал пятками
на сигнал. Случайно, во сне.
Я остановился в Раменке, посреди площади. Меня окру¬
жили ребята. Они давно гнались за мной. Когда человек что-
то ищет, это всегда заметно остальным. Тем более — ребятам.
— Буду у вас ночевать. Здесь, в машине, — сказал я.
— Здесь плохо, — ответил парень с большим кувшином в
руках. Он так и бежал с этим кувшином. Я видел его в
зеркальце, когда ехал. — Шумно здесь, беспокойно. Надо в
Горчаковскую рощу.
— Выдумал — в Горчаковскую рощу. Там грязь, — возра¬
зили ему.
— Где Долгий мост надо.
626

— А там лягушки орут.
— У сельмага.
— Больно интересно у сельмага. Только что лампочка на
столбе горит.
— На покос податься надо, вот куда!
— На покос не следует, — сказал я. — Машина помнет
траву — косить трудно будет.
— А трава уже в одонках стоит.
— В одонках? — не понял я.
— Ну, в скирдах.
— Ну, если в скирдах.
— И мельцо там.
Что такое мельцо, я тоже не понял.
— Озеро. Мелкое. Искупаться можно.
— Купайтесь, где ольха, — сказал парень с кувшином.—-
Берег чистый.
— И камней нет. Ноги не нарежете, — добавил кто-то.
— Ехать вам по этому проулку. — Парень поставил на
землю кувшин, чтобы удобнее показать, где проулок. — А по¬
том налево и вниз, вокруг холма. Тут и покос.
— А про жерди забыл? — напомнили ему. — Они заместо
ворот. Растащить потребуется.
— Да. Жерди растащить потребуется.
— А где достать кипятку? — спросил я напоследок.
— Кипяток будет, — сказал парень, поднимая с земли кув¬
шин. — Это я устрою.
— Мы тоже устроим!—закричали остальные ребята.—
Почему ты?
Я тронул машину. Направился по проулку налево вниз.
Обогнул холм и уперся в забор из березовых жердей. Раста¬
щил жерди и легко проехал на покос.
Вскоре увидел мельцо. Тихое луговое озеро. На берегу
стояли одонки сена. Укреплены были жердями. Тоже березо¬
выми. Я остановился. Хорошее место определили мне ребята.
Кир бы лучшего не выбрал. Вода, тишина и деревня рядом:
можно попросить что нужно. Утром молока, например.
После дороги очень хотелось окунуться, согнать усталость.
Я разделся. Нашел ольху, где ребята велели входить в воду.
Вода была теплой. Все мельцо пропахло сеном, покосом.
Лежали на воде, срезанные косой, ромашки. Их принесло вет¬
ром с одонков. Покачивались маленькие зеленые шишки. Они
нападали с ольхи.
Я долго и не спеша плавал между ромашками и зелеными
шишками. Отдыхал. Сгонял усталость.
G27

Потом выбрался на берег. Надел чистую рубашку и чи¬
стые полотняные брюки. Достал из багажника тряпки, кото¬
рыми вытираю от пыли машину. Тряпки были грязными —
следовало постирать. Да и резиновые коврики не мешало по¬
полоскать.
Прибежали ребята. Те же и с ними еще. Парень с кувши¬
ном был уже без кувшина.
Каждый кричал, чтобы я шел к ним домой, где уже заки¬
пает самовар.
Я поблагодарил ребят и сказал, чтобы принесли кипятку
сюда. Совсем немного. Вот в эту кружку. А пойти я не могу.
Надо до темнрты побриться и сделать кое-что по машине.
Ребята ушли. Кружку не взяли. Сказали, что обойдутся.
Я постирал тряпки, помыл коврики. От влажных ковриков
в машине стало свежо. Щеткой вычистил сиденья, прежде чем
стелить на них простыню. Выгнал мух и жуков, которые по¬
пали в машину и приехали со мной в Раменку. Достал меха¬
ническую бритву, зазел пружину и побрился.
К одонкам прилетели птицы. Тоже начали укладываться
спать.
Только я взял грелку, чтобы сходить на берег мельца
пополнить запас воды на завтра на дорогу, как вдруг уви¬
дел — двое ребят тащат самовар. Осторожно, за ручки.
Я испугался — выдумали чего!.. Но тут увидел еще один
самовар. Потом еще — с правой стороны покоса. Потом еще
один — он двигался вдоль берега мельца.
Четыре самовара!
И каждый самовар спешил раньше другого добраться до
меня.
„Учебна
— Отпусти ручной тормоз.
Кир отпускает ручной тормоз.
— Выжми педаль сцепления и включи первую скорость.
Кир выжимает педаль сцепления и включает первую ско¬
рость.
— Теперь прибавляй газу. Еще, еще...
Кир взволнован, раскраснелся. Прикусывает губы, затаи¬
вает дыхание. Чтобы доставал до педалей — сиденье придви¬
нуто вперед. А чтобы видел дорогу — использованы книги.
Толстые солидные справочники. Мы берем их из дому. Он на
них сидит.
— Ну, смелее. Ну!
628

Машина дергается, мотор глохнет: не хватило газу. Кир
украдкой глядит на меня. Он думал, что у него получится
сразу. А сразу не получается.
Дернемся — заглохнем. Дернемся — заглохнем.
Я наблюдаю за Киром. Он не отступится, упорный. И я хо¬
чу, чтобы таким он оставался всегда.
Опять заводим мотор. Кир опять выжимает педаль сцепле¬
ния. Теперь дает слишком много газу. Мотор ревет. Я молчу:
Кир во всем должен убедиться сам, почувствовать, понять.
Много газа, мало газа. Холостые обороты, нагрузка. Что и как.
Мы прыгаем с места. Кир пугается и бросает педали.
Оправившись от испуга, говорит:
— Прыгнул.
Он знает, что это безграмотно для водителя — прыгать.
И педали бросать нельзя. Ни в коем случае! Это он тоже хо¬
рошо знает. Растерялся за рулем — авария, несчастье. Видел
на дорогах.
На следующий день продолжаем.
— Газу! Еще! Не смотри на педали, на дорогу смотри.
А ручной тормоз, забыл?
Ревет мотор. Мы прыгаем, потом глохнем.
Кир прикусывает губы. На глазах слезы: от обиды на са¬
мого себя. Я ласково хлопаю его по плечу.
— Не огорчайся, Кир. Все прыгают.
— И ты тоже прыгал?
— Конечно.
— А долго?
— Долго.
— А пугался? Бросал педали?
— Случалось.
Впереди и сзади стоят у нас на машине таблички — «учеб¬
ная». Между табличками на толстых солидных справочниках
сидит Кир.
— Папа, я начну сначала, можно?
— Конечно. Только давай пропустим тот встречный
автобус.
— Давай.
Должны ехать трое
Руку поднимает дед, голосует. Он в сапогах, в ватной сте¬
ганке. Стоит, опирается на палку. Сгорбился, устал.
Я останавливаю машину. Кир выскакивает и открывает
заднюю дверцу. Помогает деду сесть.
629

!— Далеко вам? — спрашиваю я.
— В деревню Хабаровку.
Дед устраивает палку между колен. Складывает на ней
ладони грибком — одна на другую.
Кир снова на месте. Мы трогаемся.
Дед заводит разговор о нынешней весне, которая то теп¬
лом по земле ходит, то морозом возьмется. Долгая весна,
истяжная. Но озимые поднимаются не плохо. Ишь зеленеют!
Мы смотрим на озимые. Они зеленеют первой влажной
зеленью. Кое-где в деревнях лежит снег. В снегу топчутся
утки: ждут воду. Она появится в полдень, когда пригреет
солнце.
Дед уже не работает. По старости. Прежде, в далекие вре¬
мена, был сухарником. Выпекал сухари, витушки, рогульки,
именинные крендели. А начинал свою жизнь с того, что чистил
в булочных мешки и хлебные формы. Скреб ножом-тупиком
тесто. Пропаливал глиняные квашни.
Кир слушает. Ему интересно. Дед рассказывает охотно: да¬
лекое становится для него близким. У Кира нет еще такого
далекого. Да и у меня его нет: деду уже за восемьдесят.
Когда приехали в Хабаровку, дед достал деньги.
Мы сказали, что деньги с попутчиков не берем: если в
машине едут двое, а поместиться могут трое, то должны ехать
трое. И деньги тут ни при чем.
Она села вскоре после деда. Была в гостях у матери в
совхозе и возвращалась в город.
Я спросил, что она делает в городе.
— Учусь в вечерней школе. — Потом добавила: — И ра¬
ботаю.
— А кем работаешь?
Девушка смутилась.
— Техничкой в интернате.
Кир не понял, что такое техничка.
— Ну, мою полы, убираю. Нянечка я, уборщица.
Кир говорит:
— Я тоже люблю убирать, мыть машину.
Девушка смеется. Она больше не стесняется нас.
— Еще я была поварихой. В детском саду.
— А трудно быть поварихой? — спрашивает Кир.
— Сначала было трудно. Нельзя опаздывать с обедом:
дети уснут. Набегаются за день и с ног падают, спать хотят.
630

— Я тоже, когда спать хочу, падаю с ног, — говорит Кир.
Девушка смеется.
Он сразу попросил:
— Нельзя ли побыстрее!
— А что случилось?
Это был паренек рыжий и конопатый. Чуб его вспыхивал
на солнце, точно факел.
— Автолавка проехала. Догнать мне ее надо.
— Догоним.
Я подбавил скорости. Требовалось выручить человека: до¬
гнать магазин. И мы его догнали. Посигналили, чтобы оста¬
новился.
Магазин остановился. Паренек был счастлив.
Девочка в белом школьном переднике. Робко махнула ру¬
кой. Возле девочки на чемодане сидела пожилая женщина.
Мы с Киром затормозили.
Это оказались бабушка с внучкой. Бабушка провожала
внучку в пионерский лагерь.
— Вы ее до переезда через железную дорогу. Пожалуйста,
не откажите. Там у них собрание назначено, — говорит ба¬
бушка.
— Сбор, а не собрание, — поправляет внучка.
Я помог поставить в машину чемодан. Кир сказал:
— Хочешь, садись впереди.
Бабушка попыталась сунуть мне в карман деньги.
Кир поспешил удержать ее руку.
Если в машине едут двое, а поместиться могут трое, то
должны ехать трое. И деньги тут ни при чем.
На огонек
Он вышел к нам из леса — старый одинокий пес.
Мы грели на спиртовке мясные консервы, поджаривали
лук. Он стоял и смотрел: прогоним или нет.
— Иди к нам, — сказал Кир. — Иди. Не бойся.
Но он боялся.
Мы кончили греть мясо, поджаривать лук. Поставили на
спиртовку чайник.

Мясо разделили на три части — себе и ему. Себе с луком,
ему без лука. Положили в пустую консервную банку, подо¬
двинули навстречу. Он испугался, отбежал. Не поверил.
Мы начали есть.
Он медленно обошел вокруг нас, все еще приглядываясь,
что за люди — хорошие или плохие. Наконец рискнул и оста¬
новился у мяса.
— Не торопись, — сказал Кир. — Оно горячее.
Так мы подружились с этим бродячим псом. И вскоре си¬
дели рядом вокруг спиртовки, на которой закипал маленький
походный чайник. Пес полностью доверился: вытянул усталые
лапы, положил под голову ухо и уснул.
Чайник закипел. Мы погасили спиртовку. Разлили кипяток
в чашки и бросили по щепотке чаю. Подождали, пока зава¬
рится, опустится на дно чашек.
Пес во сне дергал лапами, вздрагивал, вздыхал.
Мы попили чай. Потом я закурил, а Кир помыл посуду.
Собрали мусор и отнесли в канаву. Крошки высыпали в траву
муравьям. Начали укладывать вещи.
Пес проснулся, с тревогой наблюдал за нами: он не хотел
расставаться.
Когда вещи были уложены, мы сели в машину. Помахали
псу на прощание и поехали.
Вдруг Кир сказал:
— Он бежит за нами.
Я сбавил скорость. Для чего — не знаю. Взять его с собой
мы не могли.
— Папа, он догоняет.
Пес бежал изо всех сил.
— Лучше скорее уедем, папа.
Я прибавил газу. А пес все бежал и бежал.
Мы с Киром привыкли к встречам и расставаниям. Но это
расставание было особенно тягостным.
Долго мы потом ехали и молчали.
Среди своих
Есть море. Есть пляж. Но есть еще гараж с ремонтными
цехами. Мы с Киром в пансионате для автотуристов.
Я с утра на пляже, а Кир с утра в гараже, в ремонтных
цехах.
Каждый отдыхает, как ему хочется. Мы друг другу не ме¬
шаем.
632

Отдыхать — значит не только купаться или лежать на
солнце.
Отдыхать — это еще заниматься любимым делом.
А здесь для Кира любимого дела с избытком: триста ма¬
шин! И такого не бывает, чтобы все сразу были исправными.
Обязательно кто-то что-то ремонтирует, регулирует, отвинчи¬
вает, привинчивает.
И вот это «что-то» интересует сейчас Кира больше, чем мо¬
ре с пляжем.
И хорошо. Пусть.
В гараже живут два серых журавля.
Когда Кир сидит с механиками в ремонтной яме, рассмат¬
ривает, как устроен автомобиль снизу, журавли сидят на авто¬
мобиле сверху.
Если автомобиль перекатывают с ямы на эстакаду или из
сварочного цеха в малярный, журавли идут следом.
Они не любопытны, но любят компанию. В особенности —
Кира. Ну, а Кир идет туда, куда катят автомобиль.
Все механики, электрики, жестянщики, маляры — прияте¬
ли Кира.
Они в комбинезонах и в клетчатых рубашках. Он свой сре¬
ди своих.
Каждый день Кир сообщает мне что-нибудь новое.
— Знаешь, я сегодня заправил нигролом шприц. Сам.
Большой, с двумя ручками.
— Знаешь, я сегодня сменил лампочку в подфарнике. Про¬
верил давление в баллонах.
— Знаешь, я сегодня выкрутил свечу у «Победы», а у «Мо¬
сквича» снял колесо.
Мне кажется, в отношении свечи и колеса Кир прихваст¬
нул, что сделал все самостоятельно.
— Если кто-нибудь и помог тебе, — говорю я осторож¬
но,— не беда. Гайки на колесах тугие. И свеча тоже крепко
закручена.
— Но я сам. Почти сам справился. Даже палец сбил. Вот.
Кир показывает сбитый палец.
— Промыли бензином, а потом велели окунуть в банку с
чистым маслом.
Я больше не уточняю — «сам» или «почти сам» Кир спра¬
вился с колесом и свечой. Не теперь, так через год, через два,
через пять — он будет делать все самостоятельно.
Потому что хочет.
Потому что это любимое.
Кир уснул в углу гаража на старых резиновых камерах.
633

Сбоку уснули серые журавли. Они любят компанию. В особен¬
ности — Кира.
Механики мне сказали:
— Уморились. Все трое.
Я взял Кира на руки — легкий и тонкий, как журавленок,
открыл глаза, улыбнулся и вновь уснул.
Я тихонько понес его к морю.

БАХЧИ-ЭЛЬ
Повесть
1
Вечерело. Погасла жара. Вдоль заборов и у ворот резче
очертились тени. Острым закатным бликом заострился крест
на церквушке возле кладбища.
Минька отправился к большому гранитному камню у пе¬
карни Толоровых встречать с завода своего дядьку Бориса.
А Минькин дружок, Вася, — по-уличному Ватя — ушел за ко¬
зой, которую пригонят со стадом с пастбища.
До революции пекарня принадлежала туркам Толоровым,
и с тех пор в Симферополе за ней сохранилось это название.
С близких холмов Цыплячьих Горок, где были церковь и
кладбище, доносился запах цветов лаванды. Лаванду недавно
начали разводить на опытных участках для производства
635

духов, мыла и пудры. Рядом с лавандой была плантация чай¬
кой розы. Но запаха роз на Бахчи-Эли не слышно: его забивает
более пахучая лаванда.
На камне сидеть тепло. За день его нагрело солнце.
К калиткам хозяйки вынесли легкие гнутые стульца, по¬
хрустывают присушенными на сковородах тыквенными семеч¬
ками, поджидают мужей и сыновей с завода и парфюмерной
фабрики.
Голубятники гоняют перед сном голубей, и голуби летают
высоко в солнечном закате.
Во дворах тлеют на древесном угле мангалки, сделанные
из прохудившихся ведер. Подогревают обеды в семейных ка¬
стрюлях, таких огромных, что, как говорится, через них и со¬
бака не перескочит.
К камню подошли ребята. Кеца — низенький, с плотной
шеей, с мигающими жуликоватыми глазами, и Гопляк — ле¬
нивый, глаза щелками, мягкие широкие губы.
Ребята принесли бараньи косточки-ошики со свинцовыми
дробинками, вклепанными для тяжести.
— Ишь ты, — проговорил Кеца, не разжимая зубов. — Ка¬
зачок урюпинский. Когда приехал?
— Сегодня.
— Отец твой и в Урюпинске в начальниках ходит?
— Ходит. А тебе что? — Минька никогда и ни в чем не до¬
верял Кеце.
— Мне ничего.
Гопляк безразличным голосом сказал:
— Здорово!
— Здравствуй, — ответил Минька и попросил: — Запиши к
себе в бригаду, Гопляк.
— Тоже на розе захотел подработать? — спросил Кеца.
— Ну, захотел.
— Ватя сагитировал?
— Ну, Ватя.
— Приходи завтра утром, запишу, — сказал Гопляк.
Кеца и Гопляк уселись подле Миньки, начали игру.
— Быр!
— Икки!
— Быр!
— Икки! — подкидывали они косточки и считали очки.
Гопляк предложил и Миньке принять участие в игре.
Минька согласился. За проигрыш били «горячие»: заголяли
рукав рубашки и шлепали двумя пальцами по руке.
Проиграл Гопляк. Минька отмерил ему свои пять горячих.
636

Кеца каждый раз, перед тем как ударить, слюнявил пальцы и
бил с оттяжкой. Гопляк молчал, только губы вздрагивали.
Приплелся Ватя с козой.
— На старенького возьмете?
— Какой долгоносик выискался! — сказал Кеца. — Хватит,
Миньку взяли. Валяй на новенького.
Ватя был в мятых, вздутых на коленях штанах и в кало¬
шах на босу ногу. Потоптался, подумал и решился.
Гопляк, как пострадавший, отстукал Вате пять ударов,
после чего Ватя подышал на руку и присоединился к играю¬
щим.
Ребята сели, подобрав под себя ноги, и сдвинулись в
кружок. Когда подбрасывали косточки, все совались
головами.
— Быр!
— Икки!
В пекарне шипела нефть в печах, бряцали чугунные створ¬
ки. Ухала квашня, опрокидываясь на железный противень.
В окнах, запыленных мукой, полыхали багряные отсветы, пе¬
редвигались силуэты пекарей в нахлобученных колпаках.
Коза дергала Ватю зубами за воротник рубашки: «Мэ-э!..»
Ватя щелкал козу между рогами, но коза не отставала и
звала домой.
Ватя снял калошину и стукнул калошиной козу по морде.
Коза в ответ боднула Ватю. Он едва не слетел с камня
вместе с Гопляком.
— Ах ты, мэмэкало! — закричал обиженный Ватя. — Вот
найду дрын и тебе рога обломаю!
Успокоили козу, успокоили Ватю, игра возобновилась.
Ватя набрал меньше всех очков. Вскочил и, теряя калоши,
помчался прочь. За ним, вскидывая копытами, помчалась ко¬
за. А за козой помчались Кеца и Гопляк, желая во что бы то
ни стало расплатиться с Ватей.
Минька остался один.
Вспомнил Курлат-Саккала и сегодняшние слова Вати о
том, что Курлат-Саккал объявился в Симферополе. Может,
наблюдает за Минькой, выслеживает, отомстить хочет?
Уехать, что ли, обратно в Урюпинск, домой к отцу? Но Борис
всегда защитит Миньку!
Случилось это давно, когда Миньке было четыре года.
Отец работал на Бахчи-Эли начальником оружейного склада.
В Симферополе скрывалась шайка белобандитов, под на¬
званием «Бубновые валеты»: они убивали большевиков и ком¬
сомольцев. Рядом оставляли игральную карту — бубнового
G37

валета. Руководил шайкой Курлат-Саккал, в прошлом есаул
атаманов Каледина и Богаевского.
«Бубновые валеты» устраивали кулацкие мятежи, поджо¬
ги, провокации, занимались шпионажем в пользу турецких
эмиссаров и мурзаков.
Это их люди в январе 1920 года предали и расстреляли ма-
троса-большевика.Назукина, возглавлявшего подпольный ко¬
митет в тылу у Врангеля.
Однажды Курлат-Саккал хотел выкрасть у Минькиного
отца ключи от склада, чтобы вооружить банду.
Ночью он смазал стекла в окнах медом, наклеил на них
бумагу. Стекла бесшумно выдавил и забрался в комнату:
отец не любил, чтобы закрывали ставни.
Мать услышала — кто-то лезет, и разбудила отца. Он потя¬
нулся за карабином, который стоял в углу комнаты, но заце¬
пил гитару, которая тоже стояла в углу.
Гитара дрынкнула.
Отец все же успел схватить карабин и выстрелить. Пуля
угодила в оконную раму. Курлат-Саккал скрылся. Метка от
пули до сих пор сохранилась в дереве.
Курлат-Саккал пытался подкараулить отца в степи или
на безлюдных улицах, но отцу удавалось отстреливаться.
Спустя несколько лет, в развалинах пещерного города
Мангуп-Кале, возле Бельбека, отряд красноармейцев под
командой отца поймал белобандитов и Курлат-Саккала тоже.
Люди говорили, что Курлат-Саккал побожился, если останет¬
ся в живых, отомстить за все Минькиной семье, «представить
к бубновому валету».
Курлат-Саккалу удалось бежать из тюрьмы. Теперь он
прятался где-то в Симферополе.
Бориса Минька заприметил издалека. Он узнавал его все¬
гда, среди любой толпы — высокого, с непокрытой головой.
Борис шел легким, устойчивым шагом спортсмена. Под пид¬
жаком— в складках на плечах и груди — угадывались му¬
скулы.
К Борису у Миньки была особая с раннего детства любовь.
Это Борис, как только закончилась гражданская война,
уехал к берегам Волхова строить самую большую по тому
времени в стране гидроэлектростанцию. Присылал письма на
завод в Симферополь, чтобы рабочие на заброшенных скла¬
дах и двориках разыскивали, собирали станки и материалы
для Волховстроя, помогали новому электрическому городу.
Позже Борис с бригадой рабочих отправился в деревню
агитировать крестьян против кулаков и подкулачников.
638

Был и среди шести тысяч рабочих, откликнувшихся на
призыв партии провести свой отпуск на уборке урожая в сов¬
хозе «Гигант».
Интересно жил Борис, работал в полную силу. Часто с
Минькой отправлялся на стадион. Минька нес чемоданчик с
майкой, губкой для обтирания и тапочками.
Встречные оглядывались: они оба — светловолосые, куче¬
рявые, кареглазые — были схожи между собой. Миньку даже
считали сыном Бориса.
Минька был уверен, что у Бориса нет никого дороже и
ближе, чем он, Минька-стригунок. У Миньки есть мать, есть
и отец, но Борис для него был и матерью, и отцом, другом и
наставником в жизни.
Борис в детстве качал Миньку, завернутого в серое солдат¬
ское одеяло, в деревянном корыте вместо люльки.
Минька побежал навстречу Борису.
Борис схватил его, и Минька забарахтался в его крепких
руках, как птица.
— Минька! Митяшка!
— Борис!
— Ах ты, елеха-воха! Возмужал-то как! Ну-ка, бицепсы
покажи.
Минька согнул руки, поднатужился.
— Мягкие. Режим нарушил, зарядку прекратил — созна¬
вайся?
— Не совсем, чтобы очень прекратил.
— Плохо. Все наладить!
— Налажу.
Минька решил было спросить у Бориса про Курлат-Сакка¬
ла, но раздумал. Не хотелось омрачать радость встречи.
Минька шагает по Бахчи-Эли в шаг с Борисом, и все, кто
сидит у ворот, раскланиваются с ними, интересуются делами
Бориса на заводе, предстоящими городскими соревнования¬
ми по тяжелой атлетике.
— Вечер добрый!
— Добрый вечер! — отвечает Борис и у одних спросит, как
чувствует себя дочка после болезни, пишет ли сын из армии,
у других — каков ожидают урожай на табак или маслины,
удачной ли была охота на перепелок.
На дороге попался Фимка, сынишка паровозного машини¬
ста Прокопенко, дом которого был напротив.
Фимка, совсем еще малышок, был одет в длинную хол¬
стинную рубаху, так что было похоже, что он и вовсе без
штанов.
639

— Ты чего, Фимка, в пыли сидишь? — спросил Борис.
— Вот, — сказал Фимка и подшмыгнул носом. — Подкову
нашел.
Борис поворошил его нестриженые, жесткие, как перья, во¬
лосы.
— Тащи домой. Мамка холодца наварит.
Фимка недоверчиво скосил глаза.
— Гы! — Но все-таки поднялся, прижал к груди подкову
и, оглядываясь на Бориса, заторопился к мамке.
...Ужин у бабушки давно уже собран — постный холодный
борщ с фасолью и сухими грибами на мучной поджарке, та¬
релка с ломтями моченого арбуза, водка в гранчатом штофи¬
ке, надержанная до мягкости на кизиле, бутылочка-стекляноч-
ка с тягучей алычовой наливкой, деревянные миски и ложки,
с наведенными на них серебром «петухами, курьями и
разными фигурьями». Это у Миньки с Борисом страсть к дере¬
вянной посуде.
Дед бережно примял ладонью усы с подпалинами от таба¬
ка, предупредительно кхекнул, потянулся к штофику с киз-
лярочкой. Звякая горлышком штофика по чаркам, налил по
первой. Миньке — тоже в мелкую чарочку кубышкой.
— Ну, чубатик, выпьем с твоим приездом, да оборотим, да
в донышко поколотим.
Минька чокнулся с дедом, с бабушкой, с Борисом. Бабуш¬
ка обтерла губы передником и отпила несколько глотков.
Дед махом вплеснул чарку в рот и проглотил громко еди¬
ным духом. Продышавшись — кхи-хи-и, — опять бережно при¬
мял ладонью усы и взял ломоть моченого арбуза.
— Не питье, а душевная амврозия!
Минька тоже выпивает. Рот слегка ожигает спиртом. Кре¬
пится, чтобы не вышибло слезы, и, как дед, тянется к арбузу.
Закусив, принимается за борщ.
Дед, поднося ко рту ложку, держит под ней кусок хлеба,
чтобы не брызнуть на скатерть. Ест обстоятельно, нетороп¬
ливо.
Минька во всем подражает Борису. Борис запускает в
борщ горчицы — и Минька запускает. Борис полощет в борще
стручок горького перца — и Минька полощет. Борис раздав¬
ливает ложкой большие картофелины — и Минька раздавли¬
вает.
По второй дед наполняет чарки сладкой алычовой, чтобы
покрыть кизлярочку лаком.
Дед разогнался было выпить, «поколотить в донышко», и
третью, подморгнув Миньке, — земля ведь на трех китах дер¬
640

жится, а? —но бабушка сказала, что земля давно уже вер¬
тится без всяких китов, и отобрала штофик.
Дед пробурчал:
— Шла бы ты, Мотря, свои уроки писать.
— Успеется с уроками.
Бабушка учится в ликбезе при школе-семилетке. Деда это
веселит.
— А что, Мотря, каковы будут твои соображения насчет
звездного пространства? Ежели, как ты утверждаешь, земля
вертится, то почему я сижу на стуле и голова у меня совсем
не вертится?
— Завертится, — отвечает бабушка. — Как штоф выпьешь,
так и завертится.
— Гм... Не научно. Кухмистер ты. Ну, а каков будет твой
резон о Пуанкаре?
— Это еще что за выдумка?
— Не выдумка, а главарь французского правительства.
— Отцепись!
— Вот оно. Тут мыслить политэкономией надо. Пока ты
буквы учишь, Пуанкаре хочет придавить нас экономически.
Вы, мол, медведи и фальшивомонетчики, трактор сами не со¬
берете, и, что такое автомобиль — понятия не имеете, а уж
чтоб доменную печь построить и задуть ее, так вам и не сни¬
лось. А от нас вы кукиш получите. При генеральном штабе
Восточную комиссию создал с генералом Жаном. И все про¬
тив советской власти.
— Не Жаном, а Жаненом, — поправляет деда Борис.
— Не возражаю, — соглашается дед.
Авторитет Бориса в вопросах экономики и политики для
него неоспорим.
В доме дед первым читает газету, и, только когда поставит
свою подпись, что означает: газета им уже проработана, тогда
она поступает к «челяди».
Имеется у деда толстая бухгалтерская книга, куда он впи¬
сывает события как чисто семейные, так и государственного
масштаба.
Однажды дед, производя очередную запись, всхрапнул над
книгой, и Минька прочитал в ней последнюю страницу:
«1930 год.
Параграф один. Мотря хворает, жалуется на колики в
пояснице. Прогладил ей поясницу горячим утюгом
через тряпку. Полегчало.
Параграф два. Завод «Коммунар» в Запорожье своими
641

силами, без этих разных заграничных спецов, по¬
строил первый комбайн.
Параграф три. Произошла смычка между северным и юж¬
ным участками Турксиба.
Параграф четыре. Раскрыты вредители. Прозываются
«Промышленной партией». Уточнить у Бориса их
суть. Чего им, холерам, надо было».
После ужина бабушка моет в тазике ложки и миски, а дед
говорит Миньке:
— А иди, стань у гардероба.
Дед будет делать засечку на ребре шкафа, отмечать, на
сколько Минька подрос против прошлого года, когда тоже
приезжал на каникулы в Бахчи-Эль.
Внук становится. Пятки и затылок прижаты к шкафу.
Дед вынимает из ящика с сапожными инструментами ост¬
рый, для окантовки подметок, ножик, вместо ручки обмотан¬
ный рогожкой, и кладет шершавую от порезов и поколов ла¬
донь Миньке на голову.
Минька, точно гусеныш, напрягает шею. Но дед несильно
надавливает на макушку — сократись, хитрик, не лукавь.
Минька пружинит шеей, будто сокращается. Дед ногтем
царапает по ребру шкафа. Минька отходит. Дед по царапине
наводит ножом, достает из кармана химический карандаш,
мусолит его и пишет сбоку год и месяц.
— На много вырос? — беспокоится Минька, стараясь че¬
рез локоть деда взглянуть на отметку.
— Да не, — подсмеивается над внуком дед. — На макову
зерницу.
С улицы доносится негромкое бренчание настраиваемых
мандолин и балалаек.
— Пойдем, что’ли, на вечерницу, — говорит Миньке Борис
и снимает с гвоздя гитару.
Возле калитки на лавке сидят старший брат Вати, Гриша,
машинист Прокопенко, оба с мандолинами, и другие жители
улицы с балалайками.
Подносят еще скамейки. Борис тоже усаживается. Минька,
Гопляк, Ватя и Кеца располагаются на траве под забором.
Минька весь день думает: где же Аксюша? Может быть,
уехала к тетке в Балаклаву или к родичам на Оку? Спросить
об этом у ребят или у бабушки Минька почему-то не отва¬
жился, хотя понимал, что это довольно-таки глупо: будто у
него поперек лба написано, что он как-то по-особому интере¬
суется Аксюшей!
642

Минька и Аксюша родились в один год, в одном и том же
родильном доме.
Их игрушки были совместными: глиняные ярмарочные
свистульки, корзинки из раскрашенных стружек, бумажные
мячики на тонких резинках, набитые опилками. Помногу бес¬
платно катались на базарной карусели, которую крутил отец
Аксюши — однорукий инвалид.
Часто по выходным дням слушали рассказы машиниста
Прокопенко и Минькиного отца о гражданской войне, когда
было голодно и трудно: паровозы топили вместо угля сухой
воблой, макуха заменяла хлеб. Слушали рассказы и о том, как
в тендере паровоза прятали под водой от белых карателей вин¬
товки и пулеметы, как предатели-националисты расстреля¬
ли под Алуштой первых членов советского правительства
республики Тавриды, и о том, как партизанил в Евпатории
отряд «Красная каска» под командованием Ивана Петри¬
ченко.
Борис подстраивает гитару, наклоняя голову и вниматель*
но вслушиваясь в тона струн.
Колышки у гитары на грифе тугие, и, когда Борис их кру¬
тит, они скрипят.
У ворот, где живут Прокопенко, женщины кончили мусо¬
рить семечками, подмели шелуху и замолкли.
— Какую начнем? — спрашивает Гриша у Бориса.
Борис — первая гитара, он ведущий.
— Испаночку.
Запели звончатые струны мандолин и балалаек: Загудели
басовые аккорды гитары. Играли с переборами, подголосками.
Вели мелодию и вторили — слаженно, сыгранно.
Темнота плотнее сжимает землю.
В окнах загорается неяркий свет, желтыми пятнами па¬
дает на тихие дороги. Низко над дорогами проносятся лету¬
чие мыши-ушаны, рывками отскакивая от горящих окон. Мно¬
жатся звезды в холодном пламени Млечного Пути. Где-то,
опуская в сруб ведро, стучит барабан колодца.
Из города на трамвае приехала Люба — молодая работни¬
ца с парфюмерной фабрики.
Подошла, остановилась послушать. Люба жила в конце
улицы, в маленьком доме, сплошь завитом крученым панычем.
Люба — красивая и самолюбивая. Обидишь — ни за что
не простит. Многие сватались к ней, но никто не высватал ее.
Пожилые люди сначала понять не могли, говорили, что она
не в меру заносчивая, сердце в гордыне держит, но потом
догадались: на Бориса Люба засматривается.
643

Минька тоже почувствовал расположение Любы к Бори¬
су и поэтому относился к ней сдержанно, ревниво оберегая
своего Бориса. Тем более, что в прошлые времена Любу
видели с Курлат-Саккалом. Правда, Курлат-Саккал сам
приставал к ней, но сманить Любу или даже запугать ему
не удалось.
Борис ниже склонился к гитаре, и Миньке показалось, что
гитара заиграла у него еще певучее, еще душевнее.
Гриша сказал Любе:
— Сядь, казачка, не гордуй! Если хочешь — поцелуй!
Люба ничего не ответила. Прислонилась к стволу акации,
сорвала веточку и закусила черенок белыми влажными зу¬
бами.
Льются тяжелые, обильные росы. Пробудились ночные
подземные соки, прохладные и густые, и потекли в стволы де¬
ревьев, в стебли трав и цветов. Акации, захлестнутые лунным
огнем, стынут в последнем бражном цветении.
Люба, гибкая, черноглазая, с приподнятыми у висков бро¬
вями, стоит, тоже вся захлестнутая лунным огнем.
2
Щели в ставнях посветлели.
Минька проснулся и лежит в кровати, слушает пощелкива¬
ние часов и ждет, когда часы начнут бить, потому что в ком¬
нате полумрак и стрелок не разглядеть.
Как и ко всему прочему в доме, Минька давно привык и
к этим часам с помутневшими, осыпавшимися цифрами. Дере¬
вянный, с витыми колонками ящик подточил шашель, отва¬
лился и потерялся крючок у дверцы.
При этих часах Минька родился, при них он растет. И его
мать тоже родилась и выросла под шагание их маятника.
Дед никому не разрешает прикасаться к часам. Раз в де¬
сять дней, взобравшись на табурет, собственноручно заво¬
дит ключом, у которого на ушке жар-птица, ходовую пружину
и бой.
Часы, зашелестев, точно сухие листья, ударили войлочным
молоточком в железную розетку — бом!
Ну конечно! Вот так всегда случается, когда ждешь-
ждешь, чтобы узнать, который час, а тебе бом, один удар —
половина. А чего половина? Пятого? Шестого? Седьмого?
— Минька!—тихо окликает бабушка.
— Что?
644

— А не время тебе собираться?
Минька сбрасывает простыню и садится.
Половина седьмого! Пора! Скоро Ватя зайдет.
Бабушка поднимается вместе с Минькой, хотя он ей и го¬
ворит, что не надо — вскипятит чайник и без нее.
Но бабушка хочет сделать все сама.
Минька умывается из большой дубовой кадушки, похло¬
пывая себя ладонями по груди и плечам: тогда кровь прили¬
вает к телу и не чувствуется холода колодезной воды.
Бабушка возится с чаем.
Минька накинул рубашку, пригладил гребешком волосы,
приготовился сесть к столу.
Его подозвал Борис. Он тоже проснулся.
— Минька, ты про Курлат-Саккала слышал?
— Слышал. Ватя сказал.
— Боишься?
— Боюсь.
— Не надо. Не бойся.
— А как он поймает меня где-нибудь одного?
— Его самого милиция ловит. Да и на кой ты ему, стригу¬
нок, нужен! Вот если бы отец твой или мать, тогда иной раз¬
говор. Так что смело бегай, гуляй.
Накормив Миньку, бабушка дала ему с собой завтрак —
пирожки с вязигой.
— Только ты все это напрасно выдумал с розой, — гово¬
рит бабушка, — спал бы себе, отдыхал после учебы.
— Интересно мне, бабушка. Да и в десять часов я уже бу¬
ду дома.
Стук в окно. Это Ватя.
Минька подхватывает сверток с завтраком и выбегает на
улицу. У Вати тоже сверток.
Ватя босой, брюки подвернуты, волосы после подушки
торчком.
— Аллюр три креста. Опаздываем!
Минька и Ватя поспешно зашагали по пустынным улицам.
Изредка попадались маленькие пацанята, которые гнали
в стадо коз.
— А твоя коза? — спросил у Вати Минька.
— Сама дойдет.
— А если не захочет?
— Пусть попробует! Я ей наперед выдал в лоб два
щелчка.
Минька н Ватя взбираются на Цыплячьи Горки переулка¬
ми с желтыми заборами из ракушечника, усеянными поверху
“ 645

осколками бутылочного стекла. В ракушечнике поблескивают
капельки ночной влаги, еще не высушенной солнцем.
На перекрестках — круглые каменные тумбы для афиш,
вколоченные в землю рельсы — коновязи, пустоши с высочен¬
ными колючками, в которых в полдень зной и сухость.
Вскоре приятели оказались на окраине Бахчи-Эли, где бы¬
ли плантации.
Вошли в дощатые ворота, поднялись по ступенькам в кон¬
тору. В большой комнате скопилось уже много ребят. Брига¬
диры проверяли своих, выкликая по фамилии, и раздавали
полотняные торбы с лямками.
Ватя и Минька протолкались к Гопляку.
— Пришел, значит? — сказал Гопляк.
— Значит, пришел, — ответил Минька.
— Получай. — И Гопляк подал Миньке торбу с лямкой.
Минька взял торбу и, как показал ему Ватя, надел через
плечо.
Неожиданно Минька почувствовал, что кто-то тронул его за
рукав. Он обернулся.
Перед ним стояла Аксюша в коротеньком сатиновом
платье и в красной косыночке, повязанной рожками.
— Ну! — сказала Аксюша.
— Что?
— Ну почему ты молчишь?
Минька и сам подумал, почему он молчит и стоит балда
балдой, когда надо сказать Аксюше что-нибудь самое друже¬
ское.
— Я вчера приехал, а тебя не видел.
— Ну так что же! Зато сегодня я тебя первая увидела. Ты
у кого в бригаде?
— У Гопляка.
— Я тоже.
Перед Минькой вынырнул Кеца и, схватив за пуговицу на
рубашке, спросил:
— Чья пуговица?
— Моя, — машинально ответил Минька.
— Тогда —на, возьми ее! — И Кеца, оторвав пуговицу,
сунул Миньке в руку.
Минька едва не задохнулся от злости. Кинулся было на
Кецу, но Кеца скрылся в толпе ребят.
— Не обращай внимания, — спокойно сказала Аксюша,—
он дурак. А пуговицу я тебе пришью.
Раздалась команда строиться по бригадам.
— Побежали к своим! — сказала Аксюша и, притронув¬
646

шись пальцем к Минькиной щеке, засмеялась. — Ой и серди¬
тый ты! Сейчас зашипишь, как сковородка.
Кусты на плантации были высажены длинными рядами.
Ватя и Минька выбрали себе ряд, где розы погуще. Минька
должен был собирать лепестки по одной стороне кустов, Ва¬
тя — по другой.
Они положили завтраки на землю, прикрыли ветками и
приступили к работе. Минька быстро наловчился обрывать
лепестки, складывать в торбу. Он старался не оставлять на
цветах обрывков, или, как говорил агроном плантации, лох¬
мотьев.
Вначале Ватя ушел вперед, но подождал Миньку, пока он
окончательно не освоился, и тогда начали работать рука в
РУку.
Пройдя первый ряд, заступили на второй.
По соседству собирали цветы Гопляк с Аксюшей.
— Вызываем!—сказал Ватя.
— Принимаем вызов! — ответила Аксюша.
Гопляк, обыкновенно нерасторопный и вялый, заработал
сноровисто и проворно. Никто не переговаривался, чтобы не
терять времени. Лепестки в торбах пришлось уминать: они не
помещались и вываливались.
Минька в кровь оцарапал колючкой ладонь, но останавли¬
ваться, чтобы заклеить листиком ранку, было некогда. Аксюша
и Гопляк и без того уже обгоняли и, не скрывая, громко тор¬
жествовали победу.
Минька и Ватя проиграли. Они пошли проверить работу
Гопляка и Аксюши, но ни в чем не углядели погрешностей: ни
один цветок не был пропущен и лепестки были собраны без
лохмотьев.
— У нас в ряду цветов было больше,— не сдавался Ватя.—
А у вас все бутоны.
— Неправда, — сказала Аксюша. — Вам обидно, вот вы и
придумываете отговорки.
Просигналил горн — перерыв на завтрак.
Минька с Ватей отправились к тому месту, где сложили
свертки. Устроившись в тени кустов, выпили морса, который
притащил с собой Ватя, и насладились пирожками с вязигой.
После пирожков, мучимые жаждой, опять надулись морсом и
растянулись отдыхать.
Пришла Аксюша:
— Упарились, ударники!
Ребята промолчали, переполненные зязигой и клюквенным
холодом.
647

— Минька, а где твоя пуговица?
Минька достал из кармана пуговицу.
— Дай сюда. — И Аксюша присела возле него с иголкой
и ниткой.
— Где ты взяла? — удивился Минька.
— Что?
— Иголку и нитки.
— У девочек. Не шевелись — уколю.
Минька ощущал у себя на щеке теплоту ее дыхания, видел
совсем близко уголок ее прищуренного глаза, длинные изогну¬
тые ресницы с обгоревшими на солнце кончиками и маленькое
ухо, просвеченное солнцем, покрытое пушком, точно цветочной
пыльцой.
Аксюша ловко вкалывала иголку в материю, перехваты¬
вала, вытаскивала. Снова вкалывала.
Но вог Аксюша нагнулась, откусила зубами нитку:
— Готово.
У весов для сдачи урожая выстроилась очередь.
Миньку поразила гора лепестков, которая возвышалась
рядом с весами на брезенте.
Ребята высыпали из торб свой сбор в фанерный ящик.
Приемщик взвешивал, заносил в конторскую книгу цифры.
Бригадиры заносили цифры к себе в список. Очередь продви¬
галась быстро.
Кеца вытряхнул из торбы цветы. Приемщик замерил вес,
не глядя, опрокинул ящик в общую кучу на брезенте.
Никто ничего не заметил, только Ватя заметил: когда при¬
емщик опрокидывал ящик, промелькнул кусок кирпича.
Ватя локтем подтолкнул Миньку.
— Ты чего?
— Кеца кирпич подсунул!
— Куда?
— В розу.
Минька положил на землю горбу, подошел к Кеце:
— Кирпичи подкладываешь? Побольше заработать захо¬
тел?
— Не цепляйся, камса соленая! — закричал Кеца и взъеро¬
шился. — По морде слопаешь!
Ребята зашумели.
— Сам слопаешь — в ушах засвистит! — огрызнулся Минь¬
ка и двинулся плечом на Кецу, упрямый, драчливый, но тут
кто-то удержал его за рубаху.
Минька оглянулся. Это была Аксюша. В глазах ее был
испуг:
648

— Минька! Он старше!
Воспользовавшись этим, Кеца стукнул Миньку по шее реб¬
ром ладони. От неожиданности Минька покачнулся, но устоял.
Отуманенный болью и вспыхнувшей злобой, он бросился на
Кецу и, как учил Борис, подбил ногой справа и ударом руки
слева.
Кеца, словно чурка, сшибленная битой в городки, кувырк¬
нулся в траву.
Минька не устоял и свалился на него. Сцепившись, они по¬
катились, корябая ногами землю.
Ребята кинулись разнимать. Но они не давались.
Наконец, пыльных и всклокоченных, с локтями и коленями,
зазелененными травой, их разняли, оттащили друг от друга.
— Я из тебя дранок еще настрогаю! — пригрозил Минька.
Кеца, захлебываясь, глухо дышал, не в силах сказать ни
слова, и только зажимал зубами рассеченную губу.
Приемщик нашел в лепестках обломок кирпича и, ухватив
Кецу за шиворот, повел в контору.
3
Минька сидит в сарае. Решил смастерить штангу из дерева
и камней, тренировать мускулы.
В сарае полутемно. От полов прохладно тянет землей. По
углам, за бочонками с мочеными арбузами и бутылью с керо¬
сином, можно обнаружить всякую всячину: обрывки кроличьих
шкурок, сапожные колодки, старое, изъеденное молью чучело
филина, треногу и стереоскопическую артиллерийскую трубу.
Труба осталась еще со времен службы Минькиного отца на
оружейном складе.
По Минькиному плану штанга должна быть сделана так:
ручка из тонкой, но крепкой палки. На концах ее — небольшие
ящики. В них накладываются камни, после чего ящики закола¬
чиваются.
Минька орудует пилой, рубанком и стамеской.
Сыплются волокнистые опилки, свиваются под ножом ру¬
банка полосатые стружки, напитанные канифолью и скипи¬
даром.
Минька сам направляет напильником пилу, затачивает на
оселке стамеску. Торопится, чтобы к возвращению Бориса с
завода штанга была готова: хочется удивить и обрадовать
Бориса.
Но дело двигается медленно: то пила криво пилит и спол¬
649

зает с нарисованной карандашом линии, то гвозди гнут¬
ся. натыкаясь на сучки, то вдруг лопнула рукоятка у ста¬
мески.
Появился Ватя. Он не мог понять, над чем трудится его
друг. Минька объяснил, Ватя сказал, что у них в саду есть
повозка, она поломана и с нее можно снять колеса с осью и
поднимать вместо штанги.
Отправились к Вате. Отыскали в саду, в подсолнухах, по¬
возку. Открутили клещами гайки, сняли хомутики с оси и
вдвоем вытащили колеса.
Попытались поднять — ни Минька не смог, ни Ватя.
Пришлось установить колеса на прежнее место и вернуть¬
ся к Минькиной штанге.
На улице у калитки нудно, в голос ревел Фимка.
— Мамка выпорола! — пожаловался он Миньке.
— А за что выпорола?
— За крупу. Я в огороде крупу посеял. Я думал — семе¬
на. А еще Кеца дразнит: две дощечки сложено, горсть соплей
положено. О-о!..
— Идем к нам, Фимка, — сказал Минька. — Будешь по¬
могать доски строгать. А Кецу мы изловим и язык ему во¬
ротами прищемим.
Борис пришел, когда Минька, Ватя и Фимка убирали
инструменты, выметали из сарая опилки и стружки.
Борис осмотрел штангу, сказал:
— Славно придумано.
Минька с веником стоял польщенный и гордый. Ватя тоже
стоял с веником и тоже польщенный и гордый. Фимка застыл
с ворохом стружек, с унылым, еще слезливым носом.
— Теперь смотрите, как нужно с ней заниматься.
Борис скинул пиджак, повесил на забор палисадника и,
подойдя к штанге, расставил ноги, ухватился за палку,
«гриф», и взял штангу на грудь. Потом выжал ее.
— Это называется жим, — сказал Борис и опустил
штангу.
Громыхнули камни. Показал Борис рывок и толчок.
—. Особенно не усердствуйте. Позанимались — отдохните,
оботритесь мокрым полотенцем.
Борис подхватил Фимку, высоко подбросил и поймал.
Фимка выпустил стружки.
— Еще!
Борис еще подбросил. Фимкина рубашка надувалась, как
наволочка.
— А до трубы можешь? — развеселился Фимка.
650

Пришла Фимкина мать и сказала, что нечего баловать:
он провинился и наказан, — и повела его домой.
Фимка часто задышал, собираясь захлюпать. Борис шеп¬
нул ему, что до трубы слетать обеспечено.
Во двор выбежал разгневанный дед. В одной руке он
держал газету, а в другой — тонкое школьное перо: вероятно,
производил запись в бухгалтерскую книгу очередного поли¬
тического параграфа.
— Нет, ты мне объясни, как это называется!
— Ты о чем? — спросил Борис.
— «О чем, о чем»! Да о заграничной буржуазии. Ты по¬
гляди, что о нашем тракторном заводе пишут. — Дед сунул
было газету Борису, но тут же выхватил ее и начал читать
сам: — «Верховные комиссары всерьез полагают, что негра¬
мотные подростки и юноши смогут скопировать методы Фор¬
да, основанные на опыте целого поколения, на высококвали¬
фицированной рабочей силе, на курсе первоклассных инжене¬
ров и мастеров». — Дед смял газету. — Скажи на милость,
какие помазанники божьи!
— Пусть горланят что хотят, — махнул рукой Борис. —
А тракторы мы сделаем. И не хуже фордовских.
4
Была ночь.
Минька проснулся от громкого стука в дверь. От страха
онемели руки и ноги. Вдруг Курлат-Саккал! Он не Кеца, с
ним не подерешься — сразу пришибет. В доме бабушка и
дед. Борис заступил в ночную смену.
Вновь стук.
Минька перестал дышать.
Оказалось, стучали в дом напротив: пришел из депо дежур¬
ный к Прокопенко.
— Надо выезжать на Джанкой! — кричал он. — Товарный
состав. Спешно!
Минька с облегчением вздохнул. Потом долго еще лежал
без сна.
Над головой висела картина — богатыри Илья Муромец,
Добрыня Никитич, Алеша Попович. В полумраке видны их
фигуры в шлемах, в кольчугах, с копьями и палицами.
Эта картина Миньке памятна. Рисовал ее отец. У него дол¬
го не получалась морда коня под Алешей Поповичем. Он счи¬
щал краски и начинал сызнова. Наконец конская морда
удалась, как того хотелось. Отец устал и пошел прилечь.
651

Минька, тогда еще ползунок, подобрался к картине, взял
кисть и начал «дорисовывать».
Отец проснулся и, когда заметил, что натворил Минька,
рассердился, схватил Миньку, перепачканного красками, и
больно сжал.
На отца закричала мать: «Оставь! Не смей!» Отец швыр¬
нул Миньку на кушетку и выбежал из дома.
Долго потом Минька не мог простить отцу горячности, с
которой он сдавил его и отбросил от себя. Это была первая
в жизни обида.
Много времени спустя отец по просьбе бабушки кое-как
подправил лошадь Алеши Поповича, и бабушка взяла кар¬
тину к себе.
Разбудил Миньку, как всегда, бой часов.
Появился Ватя. Нужно было отправляться на плантацию.
Сегодня выплачивали деньги.
Минька и Ватя пришли в контору и заняли очередь к
окошку кассы. Пришла и Аксюша. Каждый расписывался в
ведомости у кассира, после чего кассир отсчитывал деньги.
Ватя собрался покупать голубя. Минька отдал Вате часть
денег, чтобы Ватя и ему купил голубя. Ватя от радости по¬
бежал к какому-то Цурюпе-голубятнику поглядеть его про¬
дукцию, выставленную для продажи.
Минька и Аксюша остались вдвоем.
— Пойдем на курган, — предложил Минька.
— Пойдем.
На кургане, который венчал Цыплячьи Горки, археологи
вели когда-то раскопки. Народ говорил, будто обнаружили
здесь могилу греческих аргонавтов.
Минька и Аксюша взбирались по тропинке, поросшей жи¬
листыми подорожниками.
Аксюша шла впереди, Минька поотстал.
Он видел загорелые ноги Аксюши в белых полосках, остав¬
ленных жесткими стеблями травы, и пучок волос, перевязан¬
ных цветной тряпочкой—матузком, как говорила бабушка.
Ветер с кургана иногда задувал, запутывал платье между
колен, и тогда Аксюша поворачивалась к ветру спиной и рас¬
путывала платье.
Чем выше они взбирались, тем лучше был виден Симферо¬
поль и высокая над ним, как синяя тень, гора Чатыр-Даг.
Минька и Аксюша сели на вершине кургана в желтой,
точно опаленной пламенем цветущих маков, траве. Внизу
лежал Симферополь, с тополиными рощами, трубами заво¬
дов и фабрик, низкими дымами паровозов около вокзала и
G52

товарной станции. Кара-Киятская слобода, Цыганская, Би-
такская, Якшурская. Через город протекала- безводная в лет¬
нее время каменистая речушка Салгир.
Аксюша сидела, подняв колени и заложив между ними ла¬
дони. Минька растянулся рядом среди маков.
Миньке очень хотелось говорить Аксюше что-нибудь такое,
чтобы она слушала, расширив зрачки, а он смотрел ей в лицо
и говорил, говорил.
Но сколько Минька ни думал, ничего такого придумать
не мог
Аксюша нашла в траве улитку-катушку.
— Минька, а тебе известно —улитка имеет глаза и уши.
— Выдумки.
— Нет, не выдумки. Я читала. А в сильную жару закры¬
вает раковину створкой и спит.
— Аксюша, а хорошо быть друзьями — вот как я с Ватек
или с тобой.
— Но ты, Минька, как уедешь в Урюпинск, никогда не от¬
вечаешь на письма. А я пишу тебе, пишу.
Минька смутился. В Урюпинске после лета он как сойдется
со школьными приятелями — забывает бабушку, деда, Бахчи-
Эль и даже Аксюшу. Вот только одного Бориса никогда не
забывает.
— А ты не сердись, Аксюша. Я постараюсь теперь писать.
— Ты, Минька, лентяй, и я совсем на тебя не сержусь.
— Может быть, я и лентяй. Но хочешь — вместо писем бу¬
ду присылать открытки? У меня много — броненосец «Екате¬
рина Вторая», который не захотел стрелять в восставшего
«Потемкина», виды Ленинграда и Харькова, Ледовитый океан
с тюленями.
— Минька, а ты умеешь читать следы?
— Какие следы?
— Ну, всякие. В лесу.
— Не знаю. Не приходилось.
— А я могу. И волчьи, и барсучьи, и лисьи. И сусликов
умею ловить волосяной петлей.
— А кто тебя научил сусликов ловить?
— Сама научилась. Минька, пришли мне виды Ленин¬
града. Нет, лучше Ростова. Там завод «Сельмаш» комбайны
делает. Интересно, что это за машины такие? Я всегда мечтаю
о других городах, а то и просто воображаю что придется.
Могу закрыть глаза и думать крепко-крепко — так думать, что
начинаю видеть все, что захочу. Захочу — поплыву на паро¬
ходе среди высоких волн, поскачу на степной лошади без сед¬
653

ла и стремян или пойду куда-нибудь на пастбище, где удоды
кричат и тонкие ромашки цветут.
Аксюша закрыла глаза. И так сидела, вся пронизанная
солнцем.
— Колеса бьют по рельсам. Ветер дует в открытые окна.
Грохочут мосты, семафоры подняты. Еду я на Дальний Восток.
Жить там интересно и опасно. На КВЖД нападают маньч¬
журские бандиты — хунхузы — и русские белогвардейцы, ко¬
рабли со всего света причаливают, золото в ручьях водится.
В камышах леопарды сидят, змеи на лианах качаются. А ле¬
са такие густые, что без топора не пройдешь, без компаса
заблудишься.
Минька приподнялся на локте, смотрел на Аксюшу.
У него самого расширились зрачки. Даже завидно стало,
что это Аксюша так здорово гозорит, а не он.
— В море каракатицы плавают, за камнями осьминоги
прячутся—со щупальцами по три метра. Зацапают — не
вырвешься. — Аксюша открыла глаза. — Минька, а ты стре¬
лял из ружья?
— Нет, не пробовал.
— А я стреляла. Ватин Гриша давал, из винчестера.
Только у меня еще очень плохо получается. Я волнуюсь и
дергаю спусковой крючок. Гриша говорит — привыкну, не
буду дергать. Я и ствол чистить умею и затвор смазывать.
Если поеду на Дальний Восток, на КВЖД, обязательно там
белогвардейца или хунхуза выслежу и подстрелю.
— Захочу, Борис тоже ружье купит и научит стрелять, —
с некоторой обидой сказал Минька.
— Захочешь — и купит?
— Конечно.
— Это хорошо, когда тебя так любят.
На тропинке к кургану показался Ватя. Он размахивал
руками, в которых держал по голубю.
— Купил, Минька, купил!
Красный и потный, Ватя взобрался на вершину кургана.
— Вот, клинтуха купил и вяхиря. Торговался, даже в гор¬
ле что-то треснуло. За тобой какого оставить? Искал, искал
тебя. Гопляк говорит, с Аксюшкой на курган полез. Ну, ка¬
кого возьмешь?
Минька никогда прежде не увлекался голубями, поэтому
в них не разбирался.
— Бери, Минька, вяхиря, — сказала Аксюша.
— А какой из них вяхирь?
— С желтыми разводами на шее, — объяснила Аксюша.
654

— Верно, — подтвердил Ватя.
— И без тебя знаю, что верно.
Минька принял из Ватиных рук голубя и первое, что почув¬
ствовал, — как о ладонь ударилось птичье сердце.
— Ну, пошли, что ли, в голубятню посадим, — сказал
Ватя.
Все1 трое начали спускаться с кургана.
Вечером бабушка и дед собрались в гости к соседям —
поиграть в стукалку на копейки.
Дед снял клеенчатый фартук, подстриг ножницами усы и
почище отмыл руки от сапожной пыли и ваксы в керосине с
тертым кирпичом.
Бабушка, надрывая поясницу, сама выдвинула тугой
ящик у комода, вынула из него коробочку из-под ландрина с
медными деньгами и гарусный полушалок с кистями. Кисти у
полушалка расчесала гребешком и побрызгала духами соб¬
ственного изготовления, которые она составляла из гвоздик и
настурций. Гвоздики и настурции сохранялись в спирту, и
спирт приобретал их стойкий запах.
Поиграть в карты, в стукалку, было бабушкиной стра¬
стью. Когда к бабушке шли взятки, она молодела от удо¬
вольствия — счастливым и промеж пальцев вязнет. Когда
взятки не шли — огорчалась и замолкала. Обвиняла в неуда¬
чах партнера. Заставляла его для «везучести» или посидеть
на картах, или поменяться с ней местами, или тасовать карты
левой рукой.
Еще нравилось бабушке1 раскладывать пасьянсы, загады¬
вая: коли сойдется — никто в семье не захворает, цены на
базаре не вздорожают. А коли не сойдется — с кем-нибудь из
близких может случиться болезнь, а цены на базаре уж бес¬
пременно вскинутся.
В этот вечер, когда дед и бабушка ушли к соседям, Минь¬
ка вытащил из сарая штангу и, по обыкновению, приступил к
занятиям: жим, рывок, толчок.
От каждодневной гимнастики мышцы у Миньки на руках
и груди налились упругостью, в движениях выработалась
резкость, быстрота. Появилось ощущение веса и силы тела.
Минька выполнял предписания Бориса и чрезмерно не
увлекался штангой, а больше налегал на гимнастику и дыха¬
тельные упражнения: в жизни надо быть не только сильным,
но и проворным, ловким.
У калитки, по обыкновению, собрались на вечерницу Гри¬
655

ша, машинист Прокопенко и все остальные с балалайками и
мандолинами.
— Эй, Борис! — постучали они в калитку. — Выходи!
Минька подошел к калитке, вынул из запора шкворень, от¬
крыл:
— Бориса нет. Новый фрезерный станок налаживает.
Напротив калитки под акацией, уже осыпавшей спелые
цветы, стояла Люба. Как всегда, гордая и одинокая.
5
У Миньки во дворе на высокой треноге укреплен артил¬
лерийский стереоскоп.
Минька, Ватя и Аксюша по очереди взбираются на ящик
и прикладываются к стереоскопу — смотрят на бахчи-эльские
сады, в которых зреют тяжелые груши «Беребой», «Любими¬
ца клаппа» и тонкокожие мясистые персики.
Линзы стереоскопа все приближают. Груши и персики ви¬
сят у самых глаз. На порченых видны даже червоточины.
Иногда стереоскоп поворачивают на Цыплячьи Горки, на
плантации или конечную трамвайную остановку. Минька
направил его на церковь и кладбище.
Церковь была с просевшими ветхими углами, с обкрошив¬
шимися сбитыми карнизами и ступенями. Колоколов не име¬
лось: их заменяли подвешенные на веревках обода и автомо¬
бильные колеса.
Неподалеку от церкви, перед входом на кладбище, сидел
на бревне, прогревая солнцем свои ревматические суставы, поп
Игнашка. В бархатной скуфейке, в зажиренном подряснике,,
маленький, кривобокий.
Местные власти давно уже хотели выгнать Игнашку и за¬
крыть церковь, но за него заступились старухи и упросили вла¬
сти оставить им Игнашку: церковь его на окраине города, ни¬
кому от нее никакого беспокойства и никакой агитации.
Старухам уступили, но Игнашку предупредили, чтобы мо¬
лился за советское государство и пролетарское воинство, а не
за небесных угодников и отживший режим. Чтобы иконы в
церкви оставил с ликами героических русских полководцев —
Александра Невского, Дмитрия Донского, князя Игоря, а всем
прочим апостолам устроил «со святыми упокой».
Вдруг Минька в глубине кладбища, среди кустов сирени,
там, где были склепы, увидел в стереоскоп двух людей, кото¬
рые вели себя как-то странно.
656
21

Один возился с замком у склепа бывшего дворянского пред¬
водителя, а другой оглядывался, следил, чтобы никто не пока¬
зался поблизости.
На земле стояла соломенная плетенка с хлебом, бутылка¬
ми, копченой поросячьей ногой и лежал узел с тряпьем.
— Ну чего ты!—затеребила в это время Аксюша Минь¬
ку. — Присох, что ли, к трубе! Хватит, моя очередь!
— Потерпи!
«Может быть, Курлат-Саккал с кем-нибудь? — думал он,
не отрываясь от окуляров. — Но оба рослые, худые, а отец го¬
ворил, что Курлат-Саккал коренастый и сутулый. Тогда кто
же это и что им надо в склепе? Грабители? Но грабить уже
нечего. Богатые склепы давно разграблены. А что замки на
них, так это поп Игнашка понавесил для «ублаготворения по¬
коя усопших», хотя от усопших в склепах тоже ничего не со¬
хранилось. А может, эти двое обнаружили ход в подземную
келью, где, судя по сплетням старух, сын дворянского предво¬
дителя спрятал колокол от Игнашкиной церкви, доверху насы¬
панный николаевскими золотыми пятирублевками?»
Открыв замок, первый человек подал знак второму. Тот по¬
дошел, и оба исчезли в склепе.
Между неплотно сходящимися половинками дверок просу¬
нулась рука и нацепила на кольца замок: будто в склепе ни¬
кого и нет.
Поп Игнашка продолжал сидеть на бревне, безмятежно вы¬
тянув ноги в фетровых полусапожках.
Минька слез с ящика и, пока Аксюша, нацелив стереоскоп
опять на сады, наслаждалась фруктами, отозвал Ватю.
— В склепе дворянского предводителя кто-то скрывается.
— Да ну?
— Сам только видел. Двое. Замок открыли — и туда. Один
все время оглядывался, чтобы не засекли. Корзина у них с
едой и узел с барахлом. Что, если Курлат-Саккал?
— Так и будет тебе бубновый атаман днем по кладбищу
разгуливать, когда его милиция ищет! Наверное, цыгане кра¬
деное прячут.
— Тоже похоже, — кивнул Минька. Про колокола с золо¬
тыми пятирублевками он умолчал: как бы Ватя на смех не
поднял.
— Предлагаю, — сказал Ватя, — установить за склепом на¬
блюдение. Только от Аксюшки надо отделаться. Хотя она и
друг, но все-таки женщина. Может растрепать.
Минька согласился, что доверять Аксюшке тайну не сле¬
дует.
22 Библиотека пионера, V
G57

Отделываться от Аксюши не пришлось — она сама заторо¬
пилась в город, в лавку за пивными дрожжами, куда еще с
утра ее посылала мать.
Минька и Ватя посменно начали вести наблюдение. Из
склепа никто не показывался.
Игнашка продолжал торчать на бревне, но вскоре зевнул,
обмахнул рот крестным знамением и, заваливаясь на кривой
бок, пошел в церковь.
Минька и Ватя устали и прекратили наблюдение. Догово¬
рились, что история со склепом будет их личным делом. Ватя
придумал даже такое: как только удастся заметить в стерео¬
скоп, что цыгане ушли из склепа, пойти на кладбище и погля¬
деть, что они там укрывают.
— А замок? — сказал Минька.
— А отмычки на что?
— Ну ладно.
— А теперь, хочешь, птенцов поглядим.
Ребята пошли к Вате на голубятню. Влезли к гнездам.
У Гришиных чугарей вылупились птенцы. Они были слепы¬
ми, покрыты редкими волосками. Минька захотел потрогать
птенцов, но голубиха накрыла их крыльями.
— Давай наших выпустим, — сказал Ватя.
— А не улетят?
— Уже спаровались, скоро гнездиться начнут.
Ватя опустил у голубятни решетку, но клинтух и вяхирь не
хотели покидать голубятню. Их пришлось выгнать. Они выле¬
тели и уселись на печной трубе. Минька свистнул, а Ватя
громко стукнул решеткой.
Голуби взметнулись, начали набирать высоту.
* * *
Ребята едва дождались следующего дня и вновь направи¬
ли стереоскоп на кладбище.
Дед сидел в тенечке палисадника за низким сапожным сто¬
лом. В лоханке мокла рваная, требующая ремонта обувь и
мокли, размягчались куски кожи.
Насадив башмак на колодку, дед набивал косячки. Из¬
редка переставал стучать молотком, вынимал изо рта де¬
ревянные шпильки, которые держал наготове, -спрашивал у
ребят:
— И что вы крутитесь с этим биноклем, как рысаки по
ристалищу? Шли бы на Салгир, искупались. А то голубей бы
покормили.
658

— Изучаем окрестности, дед, — отвечал Минька, чтобы
только что-нибудь ответить.
— А голубей нужно кормить по расписанию, — вставлял
Ватя.
Когда наскучивало следить за предводительским склепом,
ребята переключались на попа Игнашку.
Вот поп Игнашка вместе с кладбищенским сторожем Улья-
ном вздул самовар. Значит, у Игнашки или святая вода кончи¬
лась и он кипятит новую, или будут крестины и воду греют для
купели. Если для купели, то опять появится какой-нибудь Сы-
сой или какая-нибудь Фелицата. По вредности Игнашка все¬
гда нарекал косноязычные имена — Поликсена, Манефа, Ари¬
старх.
Труба у самовара часто падает. Игнашка сердится, плюет
на пальцы, чтобы не ожечься, хватает трубу и снова прилажи¬
вает.
Самовар зачадил, да прямо на церковь. Грешно коптить
храм. Игнашка отвернул трубу, а дым опять закурился на цер¬
ковь. Игнашка и Ульян — хромые, тщедушные — поволокли
самовар на другой конец усадьбы.
Сели на приступочке возле кладовки. Устали. Разинули
беззубые рты, дышат.
Продышавшись, Ульян закрыл рот и полез на колокольню:
он по совместительству звонарь. Игнашка встряхнулся, при¬
ободрился и пошел в храм возжигать свечи и лампады. Ульян
забренчал в обода и автомобильные колеса, созывая прихожан
к молитве.
Ребята наблюдали до тех пор, пока Минькина бабушка не
Еышла во двор и не сказала Вате:
— Ты что же, обучатель, прыгаешь дроздом на палочке, ко¬
гда время заниматься!
— А вы, бабка Мотря, политграмоту приготовили?
— Сготовила. И цифирь тоже.
Друзья прекратили наблюдение и унесли стереоскоп в са¬
рай. Ватя собрался бежать домой.
— На что тебе? — удивился Минька.
— Надо.
Минька решил пойти поглядеть, как это Ватя занимается в
ликбезе с малограмотными.
Дед не выдержал и сказал вслед бабушке, которая отпра¬
вилась в ликбез с тетрадью, книжкой и бутылицей домашних
сажевых чернил:
— Поплелся школяр!
Минька устроился под окном класса, где должны были про¬
659

ходить занятия. Через открытое окно все было хорошо видно и
слышно.
В классе висел плакат: «Грамотный — обучи неграмотного
(Ленин)». Висели потрепанная, клееная и переклеенная гео¬
графическая карта, таблица для счета, печатные буквы, напи¬
санные углем на картоне, листки с расписаниями занятий.
Ватя вышел вперед, на учительское место, к фигурному
ломберному столику со вздрагивающими от малейшего при¬
косновения хилыми ножками. Столик, очевидно, был реквизи¬
рован у буржуазии и по случайности попал в школу.
Ватя, против обыкновения, был в ботинках — истертых,
продранных, с разноцветными шнурками, но в ботинках. Минь¬
ка теперь догадался, для чего Ватя бегал домой.
В классе собралось девять старушек, повязанных белыми
головными платками. Концы у платков были похожи на зая¬
чьи уши, настороженные и внимательные.
— Итак, граждане трудящиеся, занятия на сегодня считаю
открытыми, — солидно сказал Ватя и прошелся взад-вперед у
доски.
«Форсу-то сколько! — удивился Минька. — Башмаки на
скрипок настроил».
Ватины башмаки громко скрипели: один — фистулой, дру¬
гой— басом. Для этого Ватя подложил в них лоскуты кожи,
вымоченные в уксусе и посыпанные серой. Тогда создавалось
впечатление, что башмаки недавно были новыми и что пошиты
из «вальяжной мануфактуры».
— Гражданка Пелагея Христофоровна, — позвал Ватя,—
идите к карте.
— Ох ты, нечистая сила! — пробормотала Пелагея Христо¬
форовна, скоренько наложила на себя крест и пошла к карте.
— Покажите, где расположен город Ленинград. Да не
пальцем показывайте, а палочкой-указкой.
Пелагея Христофоровна взяла со стола палочку-указку, от¬
чего столик вздрогнул и затрясся мелким бесом, вытерла ла¬
донью взопревший лоб, начала искать на карте Ленинград.
Искала долго, напряженно дышала, морщила лицо и, ког¬
да наконец нашла, торжественно и прочно уставила в него
указку.
— А что вы можете рассказать о Ленинграде, о пролетар¬
ской революции?
— Да ничего. Я ж в нем не была, в Ленинграде.
— Но ведь я задавал прочесть в книжке.
— Не успела. Бочки в Салгире замачивала. Скоро капусту
солить, а бочки текут. У мамки-то небось тоже бочки текут?
6G0

— Текут. Сейчас, Пелагея Христофоровна, не об том раз¬
говор.
Ватя поскрипел ботинками и вызвал Дарью Афанасьевну.
Дарья Афанасьевна, спотыкаясь на каждом слове, будто
слово слову костыль подавало, начала рассказывать о штурме
красногвардейцами Зимнего дворца, о декретах о мире и зем¬
ле, о пароходе «Аврора».
— Не пароход, а крейсер, — поправил Ватя.
— Ну, крейсер, — согласилась Дарья Афанасьевна.
Когда она что-нибудь забывала — память-то, люди милые,
не мешок: положил да завязал, — Минькина бабушка подска¬
зывала.
Это было до того смешно, что Минька зажимал рот ладонью,
чтобы не рассмеяться. Ватя отводил глаза в сторону. Делал
вид, что не замечает подсказок.
Потом он попросил бывшую келейницу тетю Нюшу расска¬
зать о рабочих отрядах, которые посылались в деревни для
подмоги крестьянам.
Тетя Нюша приступила к рассказу и тут же вспомнила, что
недавно в деревне Катерлез кулаки обстреляли из обрезов
тракторную колонну. Старушки завздыхали, засморкались. Ва¬
тя счел нужным вмешаться и сказать, что скоро с кулаками
будет покончено.
Минька слушал Ватю и диву давался: откуда у Вати что
бралось! «Не хуже нашего деда выступает, — подумал Минь¬
ка.— Не напрасно бабушка про Ватю говорила: чего языком
не расскажет, пальцами растычет».
Потом был диктант. Ватя опять расхаживал по классу,
скрипел башмаками и диктовал из букваря:
— Ам, сам, сом. У сома ус. Сом с усом. Усы. Крысы.
— И куда тебя понесло! — возмутилась Пелагея Христофо¬
ровна.— Нешто можно чернилами за твоим языком угнаться.
Ватя сбавил скорость.
— Уши, ужи. Жили, шили. Ух, пух, лопух.
— Ты бы меня по старости с тягла спустил, — откладывая
перо, сказала тетя Нюша. — Читать я выучусь, а писать пусть
внуки за меня учатся. Не пишет оно у меня, перо твое. То с
него льется, то соломы нацепит и тянет, загребает.
— Вы опять, тетя Нюша, панику разводите: все перо в чер¬
нила суете, а я вам сказал —до половины нужно. И не давите
на него кулаком, а пальцем прижимайте.
Ватя подошел к тете Нюше, взял перо и показал, как надо
писать.
И вновь началось:
661

— Осы. Босы. Вор. Сор.
Когда диктант закончился, Ватя собрал тетради. Повел бе¬
седу о боге. Бог — это поповская брехня, и сроду бог не водил¬
ся ни в небе, ни на земле. И что в богоявленную ночь небо не
открывается и никто сверху на землю не глядит. И что разные
Евдокии-свистухи и Юрии-вешние, ленивые сохи, к урожаю на
хлеб никакого отношения не имеют. И что святой Егорий не
ездит на белом коне по лесам и наказы зверям не раздает.
А звери сами по себе живут. И если бы даже такой Егорий к
ним ездил, то они давно бы его съели вместе с белой лошадью.
Так что все это чепуха на постном масле, Игнашкины выдумки.
Старухи слушали Ватю, но некоторые тихо роптали, что и
без того они сегодня, по причине ликбеза, пропустили обедню и
что Ватя сверх меры богоборствует, на Игнашку напраслину
наводит.
Но Ватя не унимался, распекал святых дев и апостолов.
И еще Ватя сказал, что римский папа Пий XI организовал
крестовый поход против советской власти. Вот она, миро¬
вая буржуазия! (О Пие XI Ватя прослышал от Минькиного
деда.)
Старухи кивали, соглашались с Ватей в отношении мировой
буржуазии и Пия XI где-то там, в Риме. Но, когда Ватя вновь
затронул Игнашку, — надулись, как мыши на крупу: Игнашка
свой, не римский, живет под боком, и какая из него мировая
буржуазия, когда он в.лохмах ходит!
Поговорив о боге, приступили к занятиям по арифметике,
цифири.
* * *
Солнечное утро. Ребята возле стереоскопа. Ватя сменил у
окуляров Миньку, но тут же поманил его.
— Уходят, вижу! Замок запирают. Один в пиджаке и в
мягких сапогах с долгими голенищами, другой—в блузе и то¬
же в таких сапогах. И серьга, наверное, в ухе у каждого бол¬
тается. У цыган это уж манер такой, чтобы серьги. Уходят в
степь. Через забор махнули.
— Неужто Игнашку боятся?
— Народ сейчас потянется на молитву. Ну как, пойдем на
кладбище?
— Пойдем. Вдруг это шпионы-белогвардейцы? Шпионы не
только на Дальнем Востоке попадаются!
— Конечно. А то чего бы им прятаться, если честные.
Ребята бросили стереоскоп посреди двора и выбежали на
улицу.
662

У Вати в кармане было несколько старых ключей и от¬
мычек, нарубленных и расклепанных из толстой проволоки.
У Миньки — стамеска как холодное оружие и фонарь с бата¬
рейкой.
Возле пекарни Толоровых встретили Аксюшу. Она покупа¬
ла крендели с патокой.
— Куда это вы мчитесь?
Ватя на ходу крикнул:
— К Игнашке кофей пить!
— Нет, правда?
— Ей-богу!
— Погодите, и я с вами!
— Некогда, Аксюша! Кофей стынет!
Бежали до кладбища что было сил. Обгоняли старушек,
которые болезненно напрягались, восходя на Цыплячьи Горки
к храму.
На кладбище было жарко, земля расползлась, растреска¬
лась. В неподвижном воздухе, над зарослями туй и петушков,
столбиками вилась мошкара. Многие могилы осели, и на их
месте образовались сыпучие ямы, куда сползли, перекосились
надгробные плиты. Кое-где у крестов стояли консервные бан¬
ки с букетиками полевых цветов.
Минька пробирался первым.
— А если они вернулись? — остановил друга Ватя.
— Струсил?
— Нет. Но ведь могли они вернуться?
Что-то прошелестело в траве, Ребята примолкли.
— Ящерица, — сказал Минька. — Или желтобрюх.
К склепу предводителя подошли с предосторожностями.
Вглядывались в тени. В могильные ограды. В сухие деревян¬
ные кресты. Прислушивались.
— Пока я буду ковырять замок, ты побудь на стреме,—
сказал Ватя и приложился ухом к дверцам склепа: тихо.
Достал ключи и отмычки. Замок тяжелый, кованый. Ватя
вставлял в скважину ключ за ключом, крутил, нажимал, дер¬
гал — пружина не поддавалась.
Ватя устраивал передышку. Хрипловатым от волнения го¬
лосом спрашивал:
— Никто не идет?
— Да нет же.
Перепробовал Ватя и все свои проволоки. Бесполезно.
— Ну вот, — огорченно сказал Минька. — Липовые, у тебя
отмычки.
— А ты погляди, — оправдывался Ватя, обтирая о цдтаны
663

ржавчину с пальцев. — Это не простой замок, а репчатый, ам¬
барный. Он с потайкой. Откуда я знал!
— А если камнем?
— Крепкий. Не расшибем. Да и они увидят и смоются.
— Это точно — смоются.
— Минька! Дуем в церковь!
— Для чего?
— У Игнашки ключи от всех склепов. Стянем и откроем.
Друзья заторопились к церкви.
Среди тополей как будто мелькнула красная косыночка, по¬
вязанная рожками.
— Неужто'Аксюшка следит? — остановился Ватя.
Ребята осмотрелись — нет, вроде померещилось.
Служба в церкви началась. Из распахнутых дверей слыша¬
лись немощный, пресекающийся дискант Игнашки: «Зряче на
высоту твою...» — и хлиплые подвывания лабазника Матюхи,
который выступал за дьяка: «Помилуй мя, исцели душу мою».
Ватя и Минька вошли в церковь.
Стены были убраны большими иконами-людницами, на ко¬
торых угодники изображались компаниями, оптом, и иконами-
маломерками, осьмериками красного пошиба, на которых
угодники были разрисованы в розницу. Носы у всех угодников
были одинаково длинные и постные — очевидно, от их иноче¬
ского жития в «немощи и скорбности». Самодельные горбатые
свечки пускали по храму сальную копоть. Зеленым сивушным
пламенем дышали на киоты лампады и светники, висевшие на
белых лентах и оловянных цепочках мелкого набора.
— Ты протискивайся к окошку, — зашептал Ватя Минь¬
ке.— Справа последнее — там ящики, а в ящике ключи.
— А ты?
— А я отвлеку Игнашку. Я для него как гвоздь в стуле.
Увидит — с глаз не отпустит.
Минька кивнул. Начал пробираться между старухами к
окну.
— Сопризнасущая... — скрипел Игнашка.
— Человеческое естество, — подхватывал хор певчих.
— Владычица наша, — хрипел, надсаживался Матюха и
сыпал искрами, встряхивая кадило.
Минька не спешил проталкиваться к окну, чтобы не быть
слишком заметным. Останавливался, смотрел на иконы, ста¬
раясь изображать на затылке, обращенном к Игнашке и Ма-
тюхе, смирение и послушание, хотя ему беспрерывно хотелось
смеяться: он вспомнил слова деда — иконы и лопаты из одно¬
го дерева сделаны.
664

Случилось так, как предполагал Ватя. Игнашка заприме¬
тил его среди старух и прилип глазами. Лицо Игнашки смор¬
щилось от негодования. К этому были причины. Ватя изо¬
щрялся в проказах над Игнашкой: то запускал в кастрюлю,
где Игнашка хранил святую воду, циклопов, и, когда подсле¬
поватый Игнашка кропил малярной кистью куличи прихожан,
кое-кто из старушек доглядел прыгающих на куличках цикло¬
пов и ужаснулся «ино тварям, ино бесам»; то вдавливал в
свечки оружейные пистоны, и свечки с громким пыхом взры¬
вались, оплевывая воском лики святых; то на пасхе подсовы¬
вал яички с нарисованными языкатыми чертями.
Ватя прошел в первый ряд молящихся. Оказался перед са¬
мым поповским носом.
Игнашка держал в одной руке крест, а в другой камертон.
Старался не сбиться с правильного голоса при переходе от
хора к своему дискантовому запеву.
Минька достиг уже окна, где на подоконнике стоял картон¬
ный ящик с наклейкой: «Бакалея, макароны, 20 кг».
В ящике были сложены церковные документы, свечные
огарки, бумажные цветы, кусочки просвирок, поминальные ли¬
сты-синодики.
Минька присмотрелся и вскоре среди этого хлама нашел в
ящике ключи на парчовой перевязи.
Он боком придвинулся к подоконнику, вытащил из ящика
связку с ключами и опустил в карман. В это же время Игнаш¬
ка взмахнул камертоном над Ватиной головой.
Минька поспешил вон из церкви. Ватя тоже кинулся к
дверям, врезаясь головой в животы молящихся.
Дзынь! Упала железная плошка с подаянием. Раскатились
копейки.
Матюха смолк на полуслове, точно поперхнулся. Певчие
тоже смолкли. Служба спуталась, сбилась.
— Босота! Скаженята!
Когда друзья были на порядочном расстоянии от церкви,
Ватя спросил, заглатывая воздух, как судак на песке:
— Стянул ключи?
— Стянул. А что у тебя желвак на лбу?
— Игнашка постарался. Я ему рожу хотел состроить. А он,
бес кривой, как стебанет камертоном в лоб!
Минька, давясь от смеха, сказал:
— Не все козе в лоб получать!
— Тебе смешки, а у меня в голове вроде хрустнуло даже.
— Слабак ты, Ватя. То у тебя в горле треснуло. Теперь в
голове хрустнуло.
665

— Ничего. Я Игнашке панихиду сыграю. Он мой авторитет
подрывает!
— Какой авторитет?
— Педагога. Я ему в самовар пороху насыплю!
Ключ к замку подобрали скоро. Дверцы пискнули застояв¬
шимися петлями, растворились.
Из склепа подуло затхлой, придушенной сыростью.
Минька зажег фонарь. Начал спускаться по узким сту¬
пеням, которые становились все более отвесными и сколь¬
зкими.
Ватя шел сзади, прерывисто дышал. Хватался за Миньку,
чтобы не упасть. Батарейка была старой, и фонарь светил
слабо.
Кончилась лестница. Ребята попали в сводчатую низкую
усыпальню.
Глаза освоились с темнотой. Минька и Ватя увидели ка¬
менные с лепными украшениями постаменты, на которых пре¬
жде стояли гробы. Теперь на постаментах валялись кучи из¬
вести, перемешанной с остатками дубовых досок, обрезками
репсовой тесьмы, изуродованными ржавчиной гвоздями. Из¬
вестью производили на кладбище дезинфекцию.
Минька обвел лучом фонаря помещение — пусто, ободран¬
но, неприятно.
— Может, назад подадимся? — толкнул Ватя Миньку в
плечо.
— Погоди, вон еще ход.
И Минька направился к темному углублению в дальнем
углу склепа, сжимая в правой руке стамеску. Ватя пошел за
ним. Это оказался коридор, который привел в следующую
усыпальню.
— Тут, — тихо сказал Минька и остановился.
Ватя чуть не наскочил на него.
— Кто? — испуганно спросил он.
— Они тут живут.
Под лучом света видны были на полу свернутые на соломе
одеяла, подушки. Валялись пустые бутылки из-под водки,
окурки. Была набросана яичная скорлупа, грязная оберточная
бумага, мочала, сухая кожица от колбасы.
Ребята все осмотрели, но ничего особенного не обнаружи¬
ли— консервы, спички в пергаменте, спиртовка, чашки, лож¬
ки, мыло.
— Давай стены простучим, — предложил Минька. Он все
еще рассчитывал на тайник, где спрятаны ценности.
Но Ватя торопил с возвращением.
666

— Цыгане — знаешь они какие. Лучше не попадайся. Изу¬
вечат!
Ребята выбрались из склепа. Вдели в двери замок, защелк¬
нули.
— А ключи как же? — спросил Минька.
— Положим, где взяли.
— Опять к Игнашке идти?
— Нет, зачем. В окно бросим.
Ребята пошли к церкви. Служба еще продолжалась. По¬
дойдя к открытому окну, из которого веяло запахом свечного
и лампадного перегара, они сквозь решетку бросили ключи на
прежнее место, в макаронный ящик.
— Эх, — вздохнул Минька, — «диверсанты, шпионы»!
А это цыгане едят и водку пьют.
— А ты еще про Курлат-Саккала думал, — сказал Ватя.
Друзья медленно спускались с Цыплячьих Горок по тропке
напрямик, через заросли дикого шиповника и хвоща.
Неожиданно столкнулись с Кецей. У Кецы была соломен¬
ная плетенка, н-агруженная провизией.
Кеца отступил от друзей, хотел спрятать ее за спину.
Минька взглянул на плетенку и вдруг узнал ее: перетяну¬
тые бечевкой ручки, сбоку дыра, заплатанная бумазеей. Он
где-то видел эту плетенку. Но где?
— Двое на одного! — визгливо закричал Кеца.
После драки на плантации Минька с Кецей еще не встре¬
чались.
— Да на кой лях ты сдался! — ответил Минька. — Если
понадобится, и один тебя разрисую. — Минька чувствовал се¬
бя уверенней, с тех пор как занимался гимнастикой.
— Фасонишь, да? Вы все дофасонитесь!
— Кто это — все?
— Узнаешь, когда надо будет. Найдется кто-нибудь по¬
сильнее твоего Бориса. — И Кеца, вильнув между ребятами,
припустился к церкви.
— Что это с ним? — удивился Ватя. — Хоть он и бузовый
пацан, но таким трусом никогда не был.
— А он и не струсил, — задумчиво сказал Минька. — Он
из-за корзины убежал.
— Как это?
— Я тогда в стереоскоп видел у цыган эту корзину.
— Ну?
— Вот тебе и ну! А теперь ее Кеца тащит, и опять в ней
хлеб, водка, папиросы.
— Побежали за ним!
667

— Что он, без мозгов? Он сейчас не пойдет, куда ему надо.
— Ты думаешь, это он им носит?
— Похоже.
— И угрожал как-то странно. Про Бориса говорил.
— Да, странно. Мы с тобой, Ватя, не должны бросать
слежку за склепом.
— А может, в милицию заявить или Борису рассказать?
— Самим надо дознаться, в чем тут дело. И фактов у нас
для милиции нет. Ну, улик.
— Самим оно, конечно, интереснее, — согласился Ватя. —
И насчет фактов тоже правильно. Вот когда все разведаем,
тогда и припрем' Кецу к стенке.
6
в доме только Минька и бабушка. С утра еще было про¬
хладно и пасмурно. Натягивало дождь. Бабушка поставила
кадушку под водостоком с крыши, чтобы набежала мягкая
дождевая вода для мытья головы.
Минька проделал упражнения со штангой. Прополол гря¬
ды на огороде. Вынес из дома вазоны с кактусами и фуксия¬
ми, чтобы цветы помылись под дождем, и занялся выпилива¬
нием лобзиком узоров из фанеры. Это новое увлечение Минь¬
ки и Вати.
Бабушка поставила на примус вариться обед. Села к
столу и разложила пасьянс. Но вскоре карты отодвинула,
достала тетради и начала делать уроки по арифметике
и письму.
Тучи сдвигались, уплотнялись. Облегли небо. Бурливые тя¬
желые подминали слабые обрывчатые, отжимали к земле.
И те пластались над землей черными пугливыми птицами. Де¬
ревья и кусты выжидающе затихли. Листва напряглась, насто¬
рожилась.
На опустевшей улице слышалось, как хозяйки поспешно
захлопывали окна и ставни. Втаскивали в сараи мангалки к
совки с углем. Опускали подпорки и снимали с веревок под¬
сохшее белье. Некоторые подвязывали в садах ветви яблонь и
груш.
Бабушка тоже потребовала, чтобы Минька закрыл в доме
окна и даже форточки: бабушка боялась грозы. Она видела,
как однажды молния стеганула через форточку по медному
подсвечнику на комоде и, свернувшись клубком, перелетела на
печь, где и расшиблась о дублянку, в которой квасилось тес¬
668

то. Ну, не сатанинская ли сила! Ведь этакий огневой клубок и
человека уклюнуть может. Так и упокоишься прежде времени.
Со звоном толкнулся о землю гром. Вздрогнули листья.
Еще толчок, еще звон — короткий, оглушающий. Что-то обло¬
милось в черепицах и посыпалось по крыше. Метнулся ветер,
вскинул на дорогах пыль, щебенку. И тут же загудел, завих¬
рил ливень, обвальный, шумный.
В окне напротив Минька заметил прижавшегося к окну
Фимку: у Фимки любопытство пересиливало страх.
— Как бы опять нас не затопило, — сказала бабушка.
Когда случались сильные тучевые дожди, с Цыллячьих
Горок на Бахчи-Эль скатывалась одичавшая вспененная вода.
Топила дворы, палисадники, трамвайные пути. Иногда подни¬
малась до метра.
Больше всех других дворов страдал двор Минькиного де¬
да— он был крайним и в ложбине. Каждый раз после гроз
бахчи-эльцы собирались выкопать отводную канаву, да все
откладывали. И так оно и шло — от беды до беды.
Улицу затянуло дождевым сумраком, за которым потерял¬
ся, исчез Фимка. С лязгом промчался в город последний трам¬
вай, чтобы не застрять под ливнем.
С Цыплячьих Горок устремились потоки воды, кружа на
себе щепу, листья, птичьи гнезда, комья земли. Постепенно
потоки слились в гремячее мутное половодье.
Минька видел, как двор быстро заполнялся вспененной во¬
дой. Она не успевала вытекать через сточное отверстие в забо¬
ре. Потрескивала под напором воды дверь. Сквозь пазы в до¬
сках дверей вода потекла в квартиру.
Минька распахнул окно, спрыгнул во двор, в. воду.
— Куда ты? — заволновалась бабушка.
— Открою калитку!
Сделав несколько шагов и ощутив напор воды, Минька по¬
нял, что калитку, которую надо тянуть на себя против напора
воды, ему не открыть.
Он закричал бабушке, чтобы подала топор: оставалось
одно — рубить ее!
Пробираясь вдоль стены дома и стараясь не оступиться, не
уронить топор, Минька направился к калитке.
Гром не умолкая бил землю. Шумело половодье. Хворо¬
стинная огорожка у палисадника повалилась, вывернув по
углам колья-держаки. Затопленные вершины кустов торчали
под водой зелеными островками.
Минька добрался до калитки. Вода стремилась прижать
его к ней. Он уперся о косяк ногой и начал рубить доски.
669

Минька вкладывал в удары всю силу, но мокрые доски, отшвы¬
ривали топор. Вода доходила уже до пояса.
Вдруг Минька почувствовал — кто-то с улицы нажимает на
калитку.
— Отодвинь запор! — узнал он голос Прокопенко.
Минька отодвинул. Калитка поддалась. На нее давили
Прокопенко, Гриша и Ватя.
Минька отпрянул к забору, и вода через открытую калитку
волной хлынула мимо него вниз по ложбине.
— В такой ливень калитка должна быть настежь, — ска¬
зал Прокопенко, когда вода совсем сошла со двора и Минька
смог выйти на улицу. — Это Фимка углядел, что у вас навод¬
нение.
— Фимка бесстрашный, — сказал Минька. — Гроза, а он у
окна стоит.
Дождь затихал. Тучи разгрузились, посветлели. Опал ту¬
ман. В окне опять был виден Фимка. Гриша и машинист
Прокопенко ушли по домам. Минька и Ватя остались вдвоем.
— Эти из города шли! — заговорил возбужденно Ватя.—
Дождь лупит, а они идут. Им выгодно — все попрятались, ни¬
кто не заметит. Опять какое-то барахло к предводителю та¬
щили.
— Айда на кладбище! — предложил Минька.
Дождь все сбавлял и сбавлял, пока не превратился в ред¬
кий сеянец. Засветились промытые листья тополей, будто в се¬
тях колотилась мелкая рыбешка. Очистилась от копоти и пы¬
ли черепица на крышах. С Цыплячьих Горок спустился растре¬
воженный дождем запах лаванды.
Минька и Ватя по скользкой, заплывшей грязью дороге
поднялись к церкви. Вода прорыла глубокие борозды, кое-где
сорвала кусты, вывернула дерн, притащила с кладбища не¬
сколько крестов.
Возле церкви было пусто. На звоннице, на ободьях и коле¬
сах, сидели продрогшие вороны.
Ребята прошли на кладбище незамеченными. Соблюдая
осторожность, подобрались к предводительскому склепу. Сте¬
ны склепа напитались водой, почернели. На дверцах висел за¬
мок.
Ватя заглянул в щель между дверцами. Темень — никого и
ничего.
— И следов никаких, — тихо сказал Минька. — Ты, навер¬
ное, обманулся. То были не они.
— Нет, они, — упорствовал Ватя. — Не мог я обмануться.
Ребята начали обходить склеп, искать следы.
670

Неожиданно Минька сделал знак — не шуми! — присел на
корточки возле отдушины. Ватя опустился рядом.
Из склепа через отдушину доносились негромкие голоса.
Разговаривали двое.
— Зря ждем.
— Не гунди.
— А ты уверен, что придет?
— Уверен. Сегодня она выходная. Кеца записку передаст:
вроде Борис ей свидание здесь назначил.
— А вдруг донесет?
— Не донесет, чего кукуешь! Если откажется, получит
бубнового валета. Тогда и уйдем к Черной речке. Там кое-кто
из наших должен быть. Иди сними замок, выгляни ее.
— Курлат-Саккал... — прошептал Минька.
— Это он Любу убить хочет! — вскочил Ватя. — Борисом
ее заманивает. Ближе всех Ульян и Игнашка. Надо им ска¬
зать.
— Нет! — вскочил и Минька. — Может, это общая банда.
Да и что они, хромые, против Курлат-Саккала сделают!
— А Кеца-то, Кеца!
— Бежим, предупредим Любу.
Ребята, пригибаясь, побежали среди могил.
У Минька стиснулось сердце. Он боялся оглянуться.
Добежали до церкви. Остановились. Спрятались -под забо¬
ром, чтобы не увидели из склепа, — мокрые, взволнованные,
бледные.
— Минька, ведь они удерут.
— Не удерут. Ты карауль Любу, а я побегу к Борису. От
него не удерут.
— Ладно, беги! Только ты скорее!
В проходной завода, когда Минька потребовал, чтобы не¬
медленно вызвали Бориса, даже не расспрашивали для чего.
По Минькиному беспокойному лицу было понятно, что Борис
Миньке совершенно необходим.
Борис поспешно вышел в рабочей тужурке, обтирая тряп¬
кой запачканные смазкой руки.
— Ты что? С бабушкой что-нибудь?
— Нет, не с бабушкой.
И Минька, сбиваясь, захлебываясь, рассказал Борису о
кладбище, о Курлат-Саккале, о Любе.
Борис попробовал по телефону дозвониться в милицию,
но не дозвонился. Тогда попросил дежурного вахтера пере¬
дать в цех мастеру, что ему нужно отлучиться, а Миньке
приказал:
671

— Беги в милицию.
— А ты, Борис?
— Я на кладбище.
Когда Борис подбежал к кладбищу, навстречу ему из-за
деревьев вышел Ватя. Борис спросил:
— Любу видел?
— Нет. Вдруг тропинкой прошла, а? Где стена проломана.
— Тропинкой... — Борис внешне был спокоен.— Оставайся
здесь и на всякий случай жди ее.
К предводительскому склепу Борис направился не по глав¬
ной аллее, чтобы не спугнуть бандитов, а в обход через мо¬
гилы.
Еще издали возле склепа заметил двоих людей — один
стоял, другой наклонился. Тот, который наклонился, был Кур¬
лат-Саккал. На земле у его ног кто-то лежал. «Люба!» —
узнал Борис по платью.
Он метнулся к склепу, ломая кусты сирени. Курлат-Саккал
услышал треск веток.
— A-а, вот так встреча! — сказал он, отступая и что-то по¬
правляя в волосах, которые были перетянуты тонкой тесьмой.
Напарник Курлат-Саккала, заросший, скуластый цыган,
тоже отступил.
Борис подбежал к Любе, взял ее голову, приподнял. Глаза
закрыты. На ресницах — холодные капли дождя. На щеке —
влажные комочки земли, обрывки травинок. Люба была убита
в висок ударом кастета.
Борис вскочил, но тут же Курлат-Саккал нанес ему удар
головой. Он метил в лицо, но Борис увернулся, и удар при¬
шелся в плечо. В волосах Курлат-Саккала, под тесьмой, был
спрятан обломок ножа.
Тужурка у Бориса окрасилась кровью. Он ухватил Курлат-
Саккала за руки, рванул к себе.
На Бориса сзади навалился цыган, но Борис стряхнул его.
Со стороны церкви донесся шум мотоциклетных моторов:
приехал наряд милиции.
Цыган кинулся бежать.
— Куда? — прохрипел Курлат-Саккал.—Бросаешь? Убыо!
Цыган остановился. Склеп оцепляла милиция. Борис с такой
силой сжал Курлат-Саккала, что у того на лице посинели,
вспухли вены.
По аллее спешили Минька, Ватя, спешили милиционеры и
санитар. Цыгана схватили.
Санитар присел возле Любы. Расстегнул платье, послушал
сердце. Потом выпрямился.
672

Ни один из милиционеров не смог разжать руки Бориса,
чтобы отобрать полузадушенного Курлат-Саккала.
Но вот Борис сам разжал руки. Курлат-Саккал, как пустой
мешок, мягко упал на землю.
Санитар хотел перевязать Борису рану на плече, но Борис
отстранил его и, ни на кого не глядя, медленно пошел через
кладбище в степь.
Минька бросился за ним:
— Борис!
Борис, не оборачиваясь, уходил в степь.
— Бо-рис!.. — в отчаянии закричал Минька.
Но Борис так и не оглянулся. Продолжал уходить.
Наступил вечер — сырой, хмурый. Небо было завалено ту¬
чами — ни луны, ни звезд. Над Бахчи-Элью тишина. У кали¬
ток и ворот — безлюдно.
У пекарни Толоровых на камне сидел Минька. Ждал, ко¬
гда вернется Борис. Но Борис не возвращался.
В этот день Минька понял, что у Бориса был в жизни чело¬
век еще важнее и значительнее для него, для Бориса, чем он,
Минька-стригунок, елеха-воха! И что сам Минька в какой-то
степени виноват в гибели этого человека и поэтому потерял
Бориса. Потерял, может быть, надолго.
Минька сидел и не чувствовал холода камня. Здесь, на
камне, и нашла его Аксюша.
Подошла, спросила:
— Ты чего сидишь?
Минька ответил не сразу:
— Жду Бориса.
Аксюша ничего больше не сказала и молча села рядом с
Минькой.

МАТЬ И СЫН
1
В коридоре стоит мать в сереньком платье, в темном шар¬
фе. Прижимает к груди веточки буксуса.
Сына рядом нет: с утра убежал из дому.
Мать одна уходит на кладбище. Она понимает, что Лёне на
кладбище будет тяжело и страшно, поэтому и уходит одна:
заслоняет собой сына.
...Два дня назад Леня утром провожал отца до газетного
киоска. В киоске отец купил свежий номер журнала по радио¬
технике, сунул в карман плаща, помахал Лёне кепкой, и они
расстались: отец отправился на работу, на завод электромо¬
торов, а Леня — в школу.
674

Когда Леня вернулся из школы, ему поспешно открыли
двери.
Но это была не мама, хотя на фабрике она сегодня не ра¬
ботала, а была Даша из соседней квартиры.
Леня не удивился, что Даша у них: она часто приходила к
маме. Леня не удивился даже тогда, когда Даша оказала, что
ждет Леню: ведь у него нет ключей, а маме1 понадобилось
срочно уйти.
Леня поверил. Но будь он повнимательнее, заметил бы и
напряженное лицо Даши, и мамину перчатку в углу у порога
(значит, мама ее обронила и не искала), и разбросанные на
тумбочке возле кровати шпильки: мама не заколола волосы, а
только накинула шарф. И на плите в кастрюле громко кипела
вода, разбрызгивалась и обдавала кухню паром, а Даша точно
не слышала.
Леня ни на что не обратил внимания. Привык, что в семье
всегда спокойно, и устойчиво. Его любили, о нем заботились.
И он в ответ любил. Единственной его заботой было сдавать
экзамены и переходить из класса в класс.
Привык, что по вечерам в квартире фонили динамики, тре¬
щали разряды конденсаторов, хлопали переключатели: отец
увлекался радиотехникой, беспрерывно что-нибудь строил и
испытывал.
В штепсельных розетках частенько сгорали предохраните¬
ли, и тогда пахло горячей резиной. Или вдруг становилось
опасным прикасаться к радиаторам парового отопления и во¬
допроводным трубам, начинало трясти электрическим током.
К запаху горячей резины иногда примешивался запах соля¬
ной кислоты и канифоли — это от паяльника.
Недавно отец решил сконструировать свой звукозаписы¬
вающий аппарат — не магнитофон, а шаринофон. Звук должен
был записываться сапфирным резцом на кинопленку.
В работе над шаринофоном помогали мама и Леня. Мама
смывала с пленки эмульсию, а Леня на специальном станочке
резал пленку на две полоски.
В квартире появился новый запах, запах ацетона. Отец
склеивал ацетоном пленки, если они случайно рвались при
звукозаписи.
Леню увлекали опыты с шаринофоном. Он мог час за ча¬
сом сидеть в наушниках, контролировать, как идет запись «с
эфира», снимать пинцетом стружку, которая выбивалась из-
под сапфирного резца, рассматривать сквозь увеличительное
стекло звуковые бороздки на пленке — достаточной ли они
глубины и какова сила звука, модуляция.
675

А сколько было радости, когда проигрывали очередную
опытную пленку и запись на ней получалась вполне понятной!
Если играла музыка, то можно было догадаться, что это
играет музыка. Если кто-то пел, то можно было догадаться, что
все-таки пел.
Иногда среди ночи отец будил маму и просил сказать что-
нибудь в микрофон, который он приносил на длинном шнуре, а
сам бежал к шаринофону, следил, как идет запись «с микро¬
фона».
Мама сонным голосом давала счет или читала газету.
Отец вскорости прибегал с проигрывателем и запускал
пленку, чтобы мама послушала свой голос.
Она слушала и улыбалась. Можно было вполне догадаться,
что мама не пела, а читала газету и что она не кашляла, а да¬
вала счет.
Так было недавно. Так могло быть и сегодня, и завтра, и
послезавтра, если бы в тот день не зазвонил телефон.
К телефону заспешила Даша. У Лени это опять не вызвало
никаких подозрений, хотя Даша ответила в трубку: «Да, это
я», — будто ей часто сюда звонили.
Леня в это время потушил газовую плиту, чтобы вода в ка¬
стрюле перестала, наконец, кипеть.
Даша по телефону больше молчала или говорила одно¬
сложно.
Вдруг сказала:
— Он уже дома. Вы хотите сказать ему сейчас? Хорошо, я
его позову.
Леня подошел и взял трубку.
С тех пор прошло два дня.
Отец умер в городской больнице, куда его привезли на
«скорой помощи». У него развилась острая сердечная недо¬
статочность, которая и привела, как сказали врачи, к внезап¬
ному летальному исходу, к смерти.
Леня закрывал глаза и видел отца у газетного киоска в
распахнутом плаще, с журналом в кармане, с кепкой, зажатой
в руке.
В эти дни Леня думал о себе, о своем горе. О матери Леня
не думал, точно забыл, что она тоже одна со своим горем.
К ним в дом приходят люди с завода, товарищи отца пс>
армии, соседи. Но какие бы хорошие люди ни приходили, это
горе они не унесут, оно останется. И будет с ними, с Леней и
с матерью.
676

2
Леня вернулся домой, но никого уже не застал: уехали на
кладбище.
В квартире было непривычно грязно, не убрано: полы за¬
топтаны, в пепельницах полно окурков. Стулья и диван зава¬
лены бельем, подушками, одеялами. В письменном столе вы¬
двинуты ящики: в них что-то искали.
Дверца гардероба приоткрыта, и Леня увидел среди мами¬
ных платьев пустую деревянную вешалку. С вешалки вчера
сняли и увезли новый коричневый костюм отца.
Леня не выдерживает один в притихших комнатах и убега¬
ет в город, где все то, что присуще было отцу: движение,
энергия, озабоченность.
Весна залила город снежной топью, разбросала осколки
солнца — в лужи, в ручьи, в опавший с крыш битый лед. Ули¬
цы пахли мокрыми деревьями и зелеными почками.
Лёне не верилось, что сейчас, когда пробуждаются жизнь
и тепло, где-то на краю города уходит из жизни отец. Медные
трубы оркестра поют для отца последние песни!
Леня встал на мосту, облокотился о перила и смотрел на
весеннюю воду реки, которая гнала и кружила в быстром по¬
ловодье щепки, бревна, ветки деревьев.
Река успокаивала, уносила наболевшие мысли.
Леня простоял над рекой, пока не продрог, и тогда побрел
по городу. Разглядывал витрины магазинов и фотоателье,
останавливался у цветочных палаток и театральных реклам —
только бы ни о чем не думать, а вот ходить, смотреть и ждать!
Леня замерз. Зашел в букинистическую лавку погреться.
В лавке было мало народу. Продавщица спросила:
— Ты какую книгу ищешь?
— Я? Я не ищу.
И он снова шагает по улицам — автобусные остановки,
объявления портных и зубных врачей, металлические кнопки
«переходов», толпятся стекольщики у хозяйственных магази¬
нов, окрик: «Эй, паренек! Остерегись!» A-а, тут ремонтируют
дом.
Хорошо бы теперь чего-нибудь съесть. Он не ел и не пил
с утра.
Леня опять на мосту. И опять смотрит на воду. А вода бур¬
лит, напирает на бетонные опоры моста, вскипает и отвали¬
вается от них белой'пеной.
Леню трясло, но он не знал отчего: то ли от холода, то ли
от нервного возбуждения.
На дне реки разбросаны осколки солнца. Они перекатыва¬
677

ются по дну, сверкают, слепят. От этого сверкания и потока
воды начинает кружиться голова.
И вдруг Леня вспомнил о матери. Одна она там... Она ведь
ждет!.. А он бросил ее... И он мучительно, до боли в сердце,
захотел немедленно увидеть мать, обнять ее за плечи и ска¬
зать: «Мама, я здесь! Я рядом с тобой».
з
Все дальше уходил тот день весны, когда похоронили отца.
Каждое утро Леня и мать вместе завтракали, потом Леня
брал портфель и торопился в школу. Мать мыла посуду и ухо¬
дила на фабрику.
Леня старался пробыть в школе после уроков как можно
дольше. Помогал в библиотеке наклеивать бумажные карман¬
чики на книги, рисовал стенгазету, работал в зоологическом
кабинете: кормил кроликов, чистил аквариумы и птичьи клет¬
ки, грел синим светом больных черепах и ужей.
Только бы не идти домой, где на отцовском столе сложены
в коробках радиодетали, валяются бруски олова, клеммы, ин¬
дикаторы.
В каждой из этих вещей был отец: ощущалась теплота его
рук, виделись его глаза, прищуренные от дыма папиросы, ко¬
торую он всегда держал в углу рта. Увлекшись работой, отец
не замечал, как папироса гасла. Тогда он ее прикуривал от
горячего паяльника и вновь щурился.
У отца была любимая пепельница — высокая консервная
банка, в которую мама бросала на кухне горелые спички.
Мама сердилась на отца, что он таскает банку в комнаты.
Покупала нарядные фарфоровые пепельницы, но отец оставал¬
ся к ним равнодушным и снова приносил из кухни консервную
банку, потому что на нее удобно было класть паяльник.
Вот и теперь на этой банке долгие дни лежал паяльник.
Над столом отца возвышается самодельный барометр.
Стрелка барометра летом и зимой показывает на «великую
сушь». Отец изредка стучал по барометру пальцем, пытался
передвинуть стрелку, но барометр стрелку не передвигал и
продолжал настаивать на «великой суши».
В ванной комнате на гвозде висит щиток для шаринофона
из толстой фанеры, которую отец оклеил грушей, протер пем¬
зой и приготовил для полировки.
Отец умер, а вещи отца не хотели умирать! Они продолжа¬
ли жить, и это было самым страшным. Поэтому Леня и не
спешил из школы домой.
678

А мать была вся в хлопотах. Она готовила еду, убирала
квартиру, стирала белье, гладила. Продолжала беречь Леню
от повседневных забот, из которых слагается жизнь. Лишь бы
он почувствовал, что по-прежнему все устойчиво и спокойно и
что его забота остается такой же, как и при отце, — сдавать
экзамены из класса в класс.
Леня понимал, что он теперь должен помогать матери, быть
с ней внимательным, но пока не мог ничего с собой поделать.
Дом, в котором не было отца, не было человека, которого он
так любил, стал для него тягостным, гнетущим своей тиши¬
ной.
Часто наведывалась Даша. Рассказывала маме содержание
новых кинофильмов или учила маму вышивать японской штоп¬
кой.
На имя отца поступали письма. Леня письма не вскрывал, а
передавал матери. Она медленно распечатывала. При этом
бледнела, и губы ее дрожали.
Все в письмах, все слова были обращены к отцу. Леня от¬
водил эти удары от себя, и они ранили мать.
И к телефону Леня старался не подходить: случалось, спра¬
шивали об отце. А Леня не хотел отвечать, и это опять делала
мать.
Ночью Леня проснулся. Проснулся неожиданно, как про¬
сыпаются от тревожного сна.
Дверь в комнату матери была закрыта. Щель в дверях све¬
тилась зеленым светом от настольной лампы.
Мать не спала. Тихо плакала. Леня догадался, что мама
достала фотографии отца и письма, которые хранились у нее в
кожаной сумке.
И как тогда, на мосту, Лене захотелось обнять мать за пле¬
чи и шепнуть ей: «Мама, я здесь! Я рядом с тобой!»
Леня приподнялся на кровати, но зеленый свет в щели по¬
гас, и наступила тишина.
Может быть, мать почувствовала, что Леня проснулся, и
поэтому погасила свет и перестала плакать.
В эту ночь Леня долго лежал без сна.
4
Прошло еще несколько дней.
Теплее становились весенние ветры, звонче пели птицы.
Развернулись на тополях свежие трубчатые листья, подсох на
улицах асфальт и булыжник.
679

Леня рано вернулся из школы, пообедал, помыл посуду и
сел читать книгу «Юный натуралист», которую взял в биб¬
лиотеке.
Зазвонил телефон.
Леня подошел, снял трубку. Незнакомый мужской голос
спросил маму.
— Она еще на фабрике.
— А это кто? Леонид, что ли?
Леня запнулся с ответом, так непривычно прозвучало для
него собственное имя: Леонид.
— Да. Это я. А со мной кто говорит?
■— Смольников. Доводилось от отца слышать?
— Доводилось.
Леня вспомнил, что Смольников — секретарь парткома за¬
вода. Смольников помолчал, потом сказал:
— Я вот по какому делу, Леонид, — нужно сдать отцовский
партийный билет.
У Лени нырнуло сердце.
— Сдать? Кому?
— Мне, дорогой, и сдать. А я передам в райком. Придет
мать, пускай возьмет билет и принесет на завод. Ну, а ты что
поделываешь? Как учеба?
— Учеба ничего, — с трудом ответил Леня.
Он представил себе, как мама побледнеет и как вздрогнут
у нее губы, когда узнает, что партийный билет требуется от¬
нести на завод. И вновь она одна. Ей надо идти, а он остается,
он в стороне, он опять ждет.
И вдруг Леня тихо, но решительно сказал:
— Позвольте мне принести партийный билет отца.
— Тебе? Что ж, приноси. Кстати, и разговор найдется.
Леня повесил трубку, прошел в комнату к матери и нашел
в тумбочке старую кожаную сумку. В ней среди фотографий
и писем лежал партийный билет.
Леня взял билет, открыл обложку. Крупными красными
цифрами был обозначен номер — 00253497. Под номером было
написано Емельянов Андрей Власович, в партию вступил в
1936 году. Личная подпись отца (тушью), подпись секретаря
райкома (тоже тушью) и круглая печать, которая краешком
захватывала фотографию. Отец был снят в коричневом костю¬
ме, в белой рубашке и при галстуке.
Чтобы не заплакать, Леня поскорее убрал в карман билет,
громко захлопнул дверь квартиры и выбежал на улицу.
В проходной завода потребовали пропуск.
— Як товарищу Смольникову.
680

— Емельяновым будешь, что ли? Андрея Власовича сы¬
ном?
— Да, Емельяновым.
— Иди в заводоуправление. Справа, двухэтажный корпус.
Леня попал на заводской двор. Прямо перед Леней по уз¬
кой колее паровоз тащил платформу. На платформе были сло¬
жены отливки моторов. В стеклах кузнечного цеха отражалось
пламя нефтяных горнов. Пламя вздрагивало от ударов паровых
молотов. У складов по эстакаде двигался кран. Подхватывал
обвязанные тросом ящики с маркой завода, грузил на пяти¬
тонки «МАЗы».
Леня пропустил паровоз с платформой и направился в за¬
водоуправление. На втором этаже отыскал дверь с надписью
«Секретарь парткома», постучал.
— Входите!
Леня вошел.
— A-а, это ты, Леня. — И Смольников поднялся из-за пись¬
менного стола, пошел Лене навстречу.
Он был в сапогах, в галифе и в кожаной куртке на «мол¬
нии». Левый глаз закрыт черной повязкой.
Смольников обнял Леню, и они начали прогуливаться по
ковровой дорожке. В кабинете в кадках росли деревца лимо¬
нов. Возле окна стоял несгораемый шкаф. Рядом висел план
завода, расписанный и размеченный цветными карандашами.
Стол был завален образцами проволоки, слюдяными проклад¬
ками, графитовыми щетками от моторов. Это напомнило рабо¬
чий стол отца. И здесь, в незнакомом кабинете, было близким
и понятным. Леня почувствовал себя спокойнее, исчезло сму¬
щение.
— Ну, Леонид, расскажи о вашем житье!
— Житье ничего.
— Денег хватает?
— Хватает пока.
Слышно было, как ухали в кузнечном цехе молоты, тонко
свистел паровоз.
— Ну, а мать как? Как она у тебя?
Леня смутился: впервые услышал, что мать у него, а не он
у матери.
— Мать у меня ничего.
— Что ты заладил — ничего да ничего! Ты, Леонид, следи
за матерью. Сам попусту не дергай и другим не позволяй. Ей
точно в грудь выстрелили. Ты понять это должен.
— Я понимаю.
Смольников подвел Леню к столу, усадил в кресло. Леня
681

догадался, что наступила минута, которой он особенно боял¬
ся. Леня достал из кармана партийный билет отца и протянул
Смольникову.
Смольников взял билет, раскрыл и долго, как Леня в квар¬
тире, смотрел на первый листок.
Леня сидел неподвижный и взволнованный. Вдруг Смоль¬
ников начал осторожно отклеивать фотографию с билета. Ко¬
гда отклеил, протянул Лене:
— Возьми, храни у себя.
И Леня осторожно принял от Смольникова фотографию от¬
ца, на которой был отпечатан краешек круглой печати Ком¬
партии Советского Союза.

КРАСНЫЕ КАШТАНЫ
1
Никита Денисович был художник, иллюстрировал в дет¬
ском издательстве книги для ребят.
Рисовал щербатых мальчишек с побитыми локтями и коле¬
нями, в пестрых рубашках, в поцарапанных башмаках. Вес¬
нушчатых девчонок, точно забрызганных весенним солнцем, с
узелками волос на макушке, ловких и пронырливых, как яще¬
рицы.
Но больше всего любил рисовать море. Рисовал его и
летним, спокойным, когда в нем отражались бакланы и белые
тучи, а по вечерам лежал тихий лунный свет, и осенним, шум¬
ным, когда волны разбивали лунный свет, облаком вскидыва¬
лись над утесами.
Детство Никита Денисович провел на юге, у моря.
Скитался по отмелям и лагунам в поисках раковин морских
683

фиников, морских ушек, помогал рыбакам обшивать кромки
парусов ликтросом, наметывал накидными сетями скачущую
султанку, красил баркасы и шаланды. Тогда и познакомился
с красками.
Прошло детство, прошла юность. Потом уехал далеко от
моря, окончил художественное училище и занялся работой в
детском издательстве.
Но море любил по-прежнему. Часто бывал на юге, в особен¬
ности после Отечественной войны.
Только никогда не посещал город с высокой башней маяка
и древней генуэзской крепостью. Путешествовал везде, а этот
город, если шел7 пешком, — обходил стороной, если ехал на
машине, — объезжал, если плыл на пароходе, — проплывал
мимо.
Были причины — давние, когда был еще молод.
В том городе жила девушка Оля, смуглая и подвижная. Во¬
лосы подвязывала лентой от бескозырки. Бегала летом в ра¬
склешенной юбке из флотского сукна и в тонкой маркизетовой
кофточке. Осенью — в старом бушлате с медными пуговицами.
Много лет был с нею знаком Никита Денисович, много лет
они были друзьями.
Никита Денисович любил Олю, и одно время ему показа¬
лось, что Оля его тоже любит.
Но однажды в город приплыл миноносец и встал на ре¬
монт. Это был юркий, маленький миноносец, за что на Черно-
морье его в шутку называли «Салажонок».
На миноносце служил лейтенант Платонов. Он познакомил¬
ся с Олей.
В скуластом, обветренном лице Платонова, в поджарой
сильной фигуре были отвага и лихость, свойственные молодо¬
сти.
Но ощущалась в нем — в его глазах, в том, как при раз¬
говоре с Олей неожиданно краснел, — душевная мягкость, доб¬
рота и даже застенчивость.
Он часто дарил Оле цветы, стыдливо завернутые с «голо¬
вой» в бумагу. Присылал местные телеграммы. Почтальон под¬
нимал Олю с постели рано поутру стуком в дверь:
— Вам молния! Распишитесь!
Оля, испуганная, придерживая на груди домашнее платье,
расписывалась в получении телеграммы и распечатывала ее
тут же, на пороге: «С добрым утром. Солнце взошло — пора
вставать».
Передавал Платонов через дворовых ребят и смешные
684

записоч-ки: «Приходите к морю. Будем сидеть на скале, бол¬
тать ногами и грызть яблоки».
В парке на кустах сирени отыскивал для Оли «волшебные»
цветки с пятью лепестками, которые, по приметам кудесников,
полагалось съесть, и тогда будешь обеспечен сорока бочками
счастья
По вечерам показывал Оле созвездия Стрелы, Лисичек,
Единорога. Рассказывал, что на Луне есть море Дождей, море
Ясности, море Паров, гора Варгентин. А небо там вечно чер¬
ное, поэтому звезды видны и днем и ночью.
Когда «Салажонок» был готов к отплытию, Оля и Плато¬
нов поженились.
Через два года у них родилась дочка Юна, которую моряки
«Салажонка» окрестили Юнгой.
Наступила Отечественная война. Никита Денисович попал
в отряд водолазов.
Находясь на фронте, случайно прочитал во фронтовой газе¬
те, что командир миноносца капитан третьего ранга Платонов
погиб в морском бою неподалеку от Керчи.
Прошла война. Прошли еще годы.
Никита Денисович все собирался заехать в город с высокой
башней маяка, но в последнюю минуту передумывал и не заез¬
жал.
Этой осенью Никита Денисович плыл на попутном сейнере
вдоль Черноморского побережья. Было задание — сделать ри¬
сунки для книги, в которой рассказывалось о юге.
Он стоял на палубе, когда услышал распоряжение капита¬
на зайти в город с высокой башней маяка, пополнить запас
горючего.
Никита Денисович вдруг неожиданно для самого себя ре¬
шил покинуть сейнер.
Если то, что сейнер собирался завернуть в город, было слу¬
чайностью, так пусть будет случайность во всем, что бы ни про¬
изошло дальше!
Никита Денисович побросал в заплечный мешок вещи,
подхватил мелкие арбузы, которые ел в дороге, и, когда сейнер
причалил к пирсу, спустился по трапу на берег.
Все произошло быстро, без раздумий и колебаний, потому-
легко и просто.
У морского вокзала снял в гостинице номер — кровать,
шкаф, письменный стол. На столе телефон и графин с водой.
Сколько раз бывал он в подобных комнатах!
685

Разъезды, командировки, поиски натуры для рисунков,
смутные поиски и какого-то личного счастья, устроенности в
жизни.
И всегда эта крашеная железная кровать, шкаф с пустыми
полками и письменный стол тоже с пустыми ящиками или, в
лучшем случае, в одном из ящиков — одежная щетка.
Никита Денисович прошелся по комнате.
Арбузы положил в угол. Пол был покатым, и они выкатились
на середину. Никита Денисович спотыкался об арбузы, про¬
должал ходить.
Вдруг испугался, что Оли здесь нет. Конечно, можно по¬
звонить по телефону в справочное бюро, узнать, проживает
ли в городе Ольга Павловна Платонова с дочкой Юной.
Никита Денисович опустил на телефон руку, но трубку так
и не снял.
И вот примечательно: он никогда не пользовался в гости¬
ницах телефоном — ему никто не звонил, и он никому не зво¬
нил. И телефон обычно так и стоял, молчаливый и одинокий.
Художник взял небольшой альбом, положил в карман по¬
лотняного пиджака, вышел из гостиницы. Хотелось избавиться
от волнующих мыслей, отодвинуть те минуты, когда надо бу¬
дет окончательно все узнать, выяснить и, очевидно, как и пре¬
жде, остаться одному.
Направился в старую часть города, к генуэзской крепости.
Крепость была в противоположной стороне от набережной, где
когда-то жила Оля.
Все здесь было известным с детства: нагорные кривые про¬
улки, кусты айвы и трехлистного колючего лимона, стволы ра¬
китника, скрученные между собой, точно морские узлы.
Идешь дворами с переходами, арками, перелазами, идешь
как улицей.
Мальчишки щеголяют в отцовских поношенных фуражках-
мичманках. Мичманки сваливаются им на глаза, мальчишкам
приходится задирать голову, чтобы хоть что-нибудь видеть.
В плиты тротуаров вделаны металлические дощечки с фа¬
милиями подрядчиков-мостовщиков. В каждом доме, на чер¬
даке,— сушильня для белья с решетчатыми, как жалюзи, сте¬
нами, сквозь которые сушильня продувается ветром.
Первая мастерская Никиты Денисовича была в такой су¬
шильне, потому что другого места для его этюдов, банок с
кистями, подрамников и холстов не находилось.
Но вскоре его прогнали из сушильни: хозяйская простыня
из голландского полотна с прошвами свалилась с веревки на
мольберт, испачкалась в краске.
686

Никита Денисович выбрал подходящий двор, присел на
ступеньках мансарды, достал альбом, карандаш и начал ра¬
ботать.
Над крышами мазанок, уложенными по углам камнями,
чтобы не сдула буря, над осыпчивыми уступами скал возвыси¬
лось море, светлое, с темными дорожками от подводных
встречных потоков.
Катера и пароходы прорезали эту светлую, нагретую солн¬
цем поверхность моря и оставляли за собой синие полосы про¬
хладной приглубинной воды.
Сделав несколько рисунков, Никита Денисович взобрался
в горы, где росли оголенные, сбросившие кору, земляничные
деревья, где с воздуха стерегли землю кобчики и пустельги.
Солнце опустилось за горы, отпылал на тучах закат. Море
ушло куда-то за горизонт, высоко в небо.
Никита Денисович убрал альбом, но долго еще бродил в
горах — встречал сумерки, курил, думал.
Проснулись, заморгали звезды, вначале близкие, крупные,
потом мелкие, далекие. Луна осветила море и отделила его от
неба.
Никита Денисович докурил папиросу, начал спускаться к
городу. Спускался поспешно, точно стремился поскорее уйти
из тихих, сумеречных гор.
В конце набережной, среди каштанов, которые цвели крас¬
ным цветом, стоял дом из дикого горного камня с железными
венцами на трубах.
Крайние окна в доме были окнами квартиры, где прежде
жила Оля.
У крыльца дома, в палисаднике, — чугунная скамейка. Ни¬
кита Денисович хорошо ее помнил. Когда на море штормило
и брызги перелетали через набережную, скамейка бывала мок¬
рой.
Это не смущало Олю и Никиту Денисовича. Они даже в
шторм упрямо сидели на ней.
Никита Денисович все еще не хотел идти в ту часть города,
где красные каштаны, но сам не заметил, как прошел вдоль
набережной, и вот они — каштаны. Вот он — дом из дикого
камня. Крайние окна.
Никита Денисович разволновался. Перешел с тротуара к
перилам набережной, к самому морю, чтобы пройти подальше
от дома.
В окнах горел свет. На подоконниках — книги, тетради,
пузырек с чернилами, нотная папка, велосипедный насос. За
тонкими плетеными занавесками — никого.
687

Художник постоял и ушел. Не решился вот так, сразу, зай¬
ти в дом, в квартиру номер два, постучать в дверь, спросить —
здесь живет Ольга Павловна Платонова? Подумал — как-ни¬
будь потом. Не сейчас.
Никита Денисович попал на окраину города, где было кафе
«Поплавок». Завернул в «Поплавок» поужинать. Выбрал сто-
лик у самого барьера.
Совсем стемнело. Заблудились в темноте горные дороги.
Среди скал изредка вспыхивал сторожевой прожектор, дым¬
ным лучом далеко оглядывал море. В его луч попадали спящие
на воде морские утки.
В «Поплавке» играл оркестр. В оркестре выделялся аккор¬
деон.
Никита Денисович любил его слушать: на нем играла Оля.
Надевала на свои узкие покатые плечи широкие ремни аккор¬
деона и легко держала на худеньких коленях. Аккордеон был
большой, с четырьмя регистрами. Привезли его моряки в пода¬
рок Оле из-за границы.
Оля играла морские песни, придумывала и свои танцеваль¬
ные напевы, переключая регистры, отчего аккордеон пел то
протяжными, спокойными звуками, будто один звук вытекал из
другого, то короткими, тревожными, с двойным звучанием, ко¬
гда слышен низкий голос и свирельный свист. Все в порту зна¬
ли босоногую девочку с большим аккордеоном.
Торопиться было некуда. Радовала близость моря. В его
просторах, будто потерянные звезды, блуждали огни катеров
и моторных лодок. Надвигалась полночь. Затих шум мотовозов
в порту. Гасли огни на набережной, в магазинах, в домах.
Вернувшись в гостиницу, Никита Денисович, не зажигая
света, принялся шагать по комнате, опять спотыкаясь об ар¬
бузы.
Звезды над горами сделались зелеными: приближался рас¬
свет.
2
Юна ревниво относилась к памяти отца, портрет которого
стоял на столе в комнате. Это был не единственный портрет:
такой же висел в кают-компании «Салажонка».
Иногда «Салажонок» заходил в город. Моряки звали Юну
в гости. Подплывая на катере к «Салажонку», Юна слышала
команду «вахтенные на трап!». Это дежурные по кораблю
матросы спешили к трапу, чтобы помочь Юне подняться ла ми¬
ноносец.
688
22

Юна стояла на боевой рубке, на которой стоял отец. Сжи¬
мала в руках поручни, которые сжимал отец. Видела нактоуз
с магнитным компасом, ветроотвод, кнопку колокола громкого
боя, лоции и вахтенный журнал. Видела зеркало в кают-ком¬
пании, проклеенное бумажными полосами. Значит, была учеб¬
ная стрельба и зеркало проклеили, чтобы не лопнуло при
стрельбе корабельных орудий.
В вахтенный журнал изо дня в день заносилась жизнь ми¬
ноносца. В сорок четвертом году в нем было записано:
«25 апреля, 16 часов 05 минут. Туман рассеивается. Види¬
мость улучшается. На курсе зюйд, на дистанции 98 кабельто¬
вых, показался неприятельский эсминец. Отдана боевая трево¬
га. Идем на сближение.
16 часов 15 минут. Завязался бой с эсминцем. Штурман до¬
ложил пеленг, дистанцию, скорость и курсовой угол противни¬
ка. Ведем огонь главным калибром. Противник отвечает.
16 часов 25 минут. Взрывом снаряда повреждена рубка и те¬
лефонная связь. Командир тяжело ранен в голову.
16 часов 30 минут. Командир умер. Командование принял
старший лейтенант Савенков».
Ольга Павловна в дни прихода «Салажонка» бывала очень
взволнованна.
Из окна табачной фабрики, где она работала, смотрела на
«Салажонка» — низкого, с зачехленными пушками и пулеме¬
тами, со стремительными линиями корпуса и палубных над¬
строек. И обычно вечером, когда «Салажонок» отваливал от
стенки, уходил из города, Юна и Ольга Павловна провожали
его и до тех пор стояли на набережной, пока «Салажонок» не
скрывался за горизонтом, оставив над морем темную полосу
дыма.
Савенков и ныне командует кораблем. Это он передал
Ольге Павловне на память кортик Платонова.
Юна начала замечать, что мама запаздывала с работы.
Бывало и прежде, что мама запаздывала, приходила усталая,
но спокойная и внимательная. Перевязывала у Юны смявший¬
ся бант, поправляла плечики на сарафане, переодевалась и
готовила ужин. Юна помогала: резала хлеб, доставала из
шкафчика сахарницу, заварной чайник, масленку, расставляла
чашки, сделанные в виде дубовых пеньков. Вместо ручек в
иеньки были вколоты топорики.
А теперь, когда мама задерживалась, в ее движениях, в гла¬
зах не было прежнего спокойствия, прежней уверенности. Чем
бы мама ни занималась — готовила ужин, стирала белье,
убирала комнаты, — во всем была поспешность, неровность,
23 Библиотека пионера, т. V
G89

будто мама хотела поскорее себя утомить, отвести какие-то
сомнения.
Юна однажды не выдержала, поинтересовалась: все ли хо¬
рошо у мамы на фабрике? Может, опять перебой с табачным
листом или на базе не отгружают тару?
— На фабрике все хорошо, — ответила мама. — А почему
ты спрашиваешь?
— Так просто, — уклончиво ответила Юна.
При жизни отца часто ходили в приморский парк.
Мама обычно долго выбирала, какое надеть платье. Отец
соберется и ходит по комнате, торопит маму и Юну: «Скоро
экипаж будет готов? А то объявлю боевую тревогу. Две мину¬
ты на все одежки-застёжки!»
Мама отвечала: «Скоро!» Юна смеялась, повторяла отцов¬
скую поговорку: «Нас мало, но все мы в тельняшках!» Отец
ласково лохматил Юнины волосы, помогал застегнуть пряжки
на туфлях.
И вот как-то Юна заметила, что мама слишком долго стоит
у зеркала, чего с ней давно не бывало.
С каждым днем мама делалась молчаливее. Юна что-ни¬
будь рассказывала, она слушала, кивала, но Юне казалось,
что думала о своем, беспокойном и неотступном.
Иногда ночью мама осторожно поднималась с кровати, на¬
брасывала на плечи халат, садилась к окну и смотрела в па¬
лисадник, где стояла чугунная скамейка, цвели по весне крас¬
ные каштаны.
Юна задумывалась: что произошло в жизни мамы, такое
важное, такое необычайное, что заставило перемениться, все¬
лило беспокойство?
Юна наблюдала за матерью. Ольга Павловна ощущала
настороженный, выжидающий взгляд дочери, пристальное вни¬
мание. Думала, как простыми, правильными словами сказать
Юне о сложном чувстве, которое возникло у нее при встрече
с Никитой Денисовичем. Думала и не могла подыскать эти
простые, правильные слова.
Нужна была бережность и осторожность, чтобы Юна сама
убедилась, поверила, что от дружбы с Никитой Денисовичем не
уйдет, не исчезнет из семьи память об отце.
Но пока ничего подобного предвидеть нельзя было. Даже
наоборот: Юна все больше отгораживалась от матери, замы¬
калась в себе. Ольга Павловна не хотела, чтобы Никита Дени¬
сович встретился с дочерью, боялась этой встречи, откладыва¬
ла ее.
...Юна сидела на ступеньках парадного, поджидала маму.
690

Пришли из города соседи—старшеклассница Валя и секретар¬
ша директора табачной фабрики Капитолина.
— Мать ждешь? — спросила Капитолина.
— А вам что?
— Ну, жди. — Капитолина вздохнула. — С каким-то ку¬
рортником в городе гуляет. И не в первый раз.
— Врете! — вскочила со ступенек Юна, подступила к Ка¬
питолине.
— Звереныш!
— Вы всегда врете! — еще громче закричала Юна, сжимая
кулаки.
— Да чего мне врать! Спроси у Вали. Костюм на нем, прав¬
да, дешевый, парусиновый.
Юна повернулась к Вале, но Валя опустила глаза, молча
прошла в дом.
Когда Ольга Павловна вернулась из города, Юна встала
рядом с кортиком, который положила перед портретом отца.
В глазах — суровое внимание.
Ольга Павловна хотела, но не могла скрыть от дочери вол¬
нения: кортик! Они доставали его в самые трудные дни. И по¬
том дочь... Строгие брови. Две морщинки в уголках рта. Упря¬
мо выдвинуто плечо...
Ольга Павловна устало провела ладонями по лицу, а Юна
с криком: «Капитолина про все рассказала!» — выбежала в
палисадник, кинулась к скамейке.
Шумел в каштанах ночной ветер. Гремело море.
Юна прикусила губы, крепко сжала ресницы, чтобы не рас¬
плакаться.
Вдруг почувствовала — рядом кто-то осторожно сел. Она
взглянула. Это была мама. Юна не выдержала, сунула голову
к ней в колени и громко заплакала.
— Мама! Я не буду тебя обижать! Не буду, мама!
— Юна, доченька... Ну что ты, милая! — подняла Ольга
Павловна ее лицо. — Успокойся. Ты ни в чем не виновата! Ни
в чем!
— Нет, виновата! Виновата!
3
Юна не раз встречала в городе Никиту Денисовича, они бы¬
ли уже знакомы.
Сегодня Юна случайно встретилась с ним. Он шел один по
набережной, и она шла одна.
691

Юна поздоровалась, хотела пройти мимо, но Никита Дени¬
сович остановил ее, спросил:
— Где тут в скалах партизанская площадка? — Потом, как
бы спохватившись, сказал: — Впрочем, откуда тебе знать,— и
собрался уходить.
— А зачем вам партизанская площадка? — спросила в
запальчивости Юна, обиженная словами: «Откуда тебе
знать».
— Хотел поглядеть. Говорят, есть еще греческая часовня,
где был штаб десантников-черноморцев. А на обрыве, над мо¬
рем, на братской могиле лежит якорь. Но тебе и про это, ко¬
нечно, неизвестно.
— Почему неизвестно?
— Да так, мне кажется. Мальчишкам, очевидно, известно.
Надо будет кого-нибудь из них взять в проводники.
— Да я, может, в двести раз лучше их все в городе знаю! —
возмутилась Юна. — А вам не покажу!
— Потому что не знаешь.
— По-вашему, я хвалюсь?
— Может быть.
— Значит, не верите?
— Значит, не верю.
— Ах, не верите! Идемте, покажу!
— Ну, идем. Наверное, плутать будем.
Юна промолчала.
Молча пересекли порт, вышли на окраину города.
Юна шла впереди быстрым, сердитым шагом. Оглядыва¬
лась, проверяла — не отстает ли этот седоватый, полнеющий
человек, с кепкой в руках, в мятом парусиновом пиджаке.
Он не отставал. Взбираясь на косогор, Юна едва не сорва¬
лась на скользкой траве. Никита Денисович поспешил поддер¬
жать.
— Я сама!
Когда сквозь чащу кустов по кручам и оврагам добрались
до партизанской площадки — места, где партизаны в сорок
третьем году жгли костры, подавая сигналы кораблям о рас¬
положении немецких батарей, — Юна сказала:
— Вот.
Никита Денисович долго задумчиво разглядывал площад¬
ку. Достал альбом, начал стоя рисовать.
Юна отошла в сторону, села на круглом валуне, скатив¬
шемся когда-то с гор.
Потом пошли к греческой часовне, потом к братской моги¬
ле с якорем. По-прежнему молча.
692

Юна интереса к Никите Денисовичу и его рисункам не про¬
являла. Никита Денисович тоже вел себя так, вроде был занят
только работой.
Когда возвратились в город, в порт, Юна сказала, что ей
некогда, надо уходить.
— Жаль, очень жаль, — сказал Никита Денисович и вздох¬
нул.— А я хотел прокатиться с тобой в море на лодке.
«А что, если согласиться? — подумала Юна. — Он худож¬
ник... Пусть посмотрит, как грести надо».
И Юна сказала как можно безразличнее, что согласна про¬
катиться.
Лодку «соймочку» наняли в порту.
Юна уселась к веслам. Примерилась, передвинула поближе
подножку, установила весла так, чтобы рукоятка левого про¬
ходила ниже рукоятки правого.
Никита Денисович устроился на корме.
Юна развернула соймочку, подтабанила и направила к вы¬
ходу из бухты. Гребла старательно, изо всех сил, правильно
чередуя вдох и выдох: на заносе весел — вдох, на проводке —
выдох.
Миновали дамбу, под защитой которой находилась бухта,
и вышли в открытое море. Грести стало сложнее: увеличилась
волна. Весла у Юны срывались, брызгали или загрузали, за¬
хватывали много воды. Их трудно было протягивать.
Юна хмурилась, злилась. Пальцы и складочки на запясть¬
ях побелели, на верхней губе проступила испарина. Но продол¬
жала грести из упрямства.
Никита Денисович сказал:
— Дай-ка, попробую.
— Попробуйте, если сумеете.
Никита Денисович сел, передвинул подножку под свой рост
и начал грести замашисто, длинно, как гребут моряки. Весла
не шлепали, не плескали. Соймочка рванулась, устремилась
ходко вперед.
Вышли за маяк. Никита Денисович бросил весла, закурил.
Надеялся, Юна разговорится, спросит, кто он. Где жил?
Что делал? И он расскажет, что тоже родился и вырос у моря,
здесь вот, в этом городе. Что в юности жизнь сложилась тя¬
жело. Был швартовщиком в порту, угольщиком, работал на
плавучем кране, счищал в доках с кораблей ракушки, чинил
старые паруса и канаты. Не легко далось исполнение мечты:
получить образование и сделаться художником.
Юна молчала, свесилась через борт лодки, смотрела в глу¬
бину моря, где в толще воды потухало солнце.
693

Никита Денисович докурил папиросу. Пора возвращаться.
Обратную дорогу к берегу Юна тоже молчала. Сдали сой¬
мочку.
В порту у разносчика Никита Денисович купил слоистые
караимские пирожки. Протянул Юне. Она взяла. Надкусив пи¬
рожок, сказала:
— А вы хорошо гребете.
— Ты тоже неплохо. Окрепнут руки — и еще лучше грести
будешь.
После прогулки и караимских пирожков Юна перестала
быть сдержанной. Предложила пойти в приморский парк, где
была устроена лотерея.
В кассе взяли два лотерейных билета, но ничего не выигра¬
ли. Потом еще два — тоже не выиграли.
Никита Денисович захотел взять дюжину билетов, но Юна
сказала — не нужно, лучше попытать счастья в тире. За удач¬
ные выстрелы дают призы. Стреляли из духовых ружей. Очень
хотелось достреляться до чего-нибудь существенного, напри¬
мер банки с вареньем, — но не посчастливилось.
Когда настрелялись вволю, сели отдыхать у фонтана. Но
долго не просидели. Юне захотелось сразиться с мальчишками
в кегли.
Мальчишки попались на редкость принципиальные и гор¬
ластые. Юна ссорилась с ними каждую минуту. Примириться
с мальчишками удалось лишь после того, как они выпили за
счет Никиты Денисовича девять стаканов газированной во¬
ды с вишневым сиропом.
В довершение скитаний по парку Юна и Никита Дени¬
сович забрели в «комнату смеха», где висели кривые
зеркала.
Юну и Никиту Денисовича то вытягивало, то сплющивало.
Никита Денисович набросал в альбоме такую вытянутую и
сплющенную Юну.
Она поглядела и сказала:
— Похоже.
Когда уходили из парка, натолкнулись на рыбака в рези¬
новых сапогах и в брезентовой куртке нараспашку.
Он вгляделся в Никиту Денисовича и вдруг воскликнул ба¬
сом:
— Акулий Нос! Никита, ты?!
Никита Денисович тоже вгляделся в рыбака, а потом тоже
воскликнул:
— Архип! Соленые Уши! — и громко хлопнул рыбака по
плечу.
694

Рыбак тоже громко хлопнул Никиту Денисовича по плечу:
— Лет двенадцать не видались, а? Да нет, какое там —
двенадцать! — И он, нахмурив жесткие, припеченные солнцем
брови, начал загибать пальцы, считать. — Все пятнадцать, а?
Каково! Три пятилетки! Но ты, хотя и постарел, еще кряжевик.
— Да и в тебе, — сказал Никита Денисович, — сила не от¬
кипела. Как есть — воевода.
— Не-ет! Не говори. Суставы мучают, в груди осколок
гранаты торчит. Но не обо мне речь. Видел я твои книжки. Здо¬
рово море рисуешь.
— Стараюсь.
— Вот что: пошли ко мне! И не пытайся отказываться, ма¬
хать руками — завтра, послезавтра, то да се.
— А, я и не пытаюсь. Только вот спутница моя как? Пой¬
дем, Юна?
— Пойдемте, — согласилась Юна. Ее заинтересовала
встреча друзей, которые называли друг друга «Акулий Нос» и
«Соленые Уши». Получалось, что художник был не просто
художник.
Никита Денисович начал было объяснять Архипу, кто та¬
кая Юна.
— Да знаю. Олина дочка. Нынешним летом заплыла черт
те куда, к дельфинам, и тонуть вздумала. Наши артельные
спасли. Было такое? — обратился рыбак к Юне.
— Было.
— То-то, «было». Пороть некому. Не дуй губы-то! Я по-
свойски говорю. Ну, братцы, потопали. Тут рядом. Помнишь,
Никита?
— Еще бы!
Пришли во двор, огороженный пористым желтым камнем.
На брусках сушилась лодка. Под ветви деревьев, отяжелевших
от яблок, были подставлены весла. Загон для кур был обтянут
куском рыбачьей сети.
Устроились на веранде, у кадок с вееролистными паль¬
мами.
Архип скинул брезентовую куртку и остался в тонком бу¬
мажном свитере с подвернутыми рукавами. Руки плотные, мус¬
кулистые. Принес огромную сковородку с жареной чуларкой,
лобаньей икрой и жбан с коржачным домашним пивом.
— Сам пиво варишь? — спросил Никита Денисович, тоже
снимая свой парусиновый пиджак.
— Сам. У меня так: коли выйдет — будет пиво, а не вый¬
дет — будет квас.
Друзья разговаривали, время от времени наполняя из жба¬
695

на большие глиняные кружки — братины. Юна занялась жур¬
налами «Крокодил», которые ей дал Архип. До нее долетали
обрывки разговора.
— Хватит по свету мыкаться. Поселился бы здесь, на ро¬
дине.
— Может, и поселюсь, — как-то задумчиво отвечал Никита
Денисович.
— И рисуй море натуральное зимой и летом. А то, хочешь,
определяйся в моряки — будем, как в старину, вместе плавать.
Это не помешает рисованию?
— Конечно, не помешает.
— Я от ребят слышал — у тебя контузия была?
— Да, была.
— Ну, а как теперь?
— Ничего. Отлежался.
— Знаешь, братва помнит тебя. А грузовой «Артанакс» не
забыл?
— Как же! Я на нем кочегаром плавал.
— Коптит, старина, гребет еще. Да, про Степку Крюкова
слышал?
— Нет... А что?
— Погиб. Гитлеровцы расстреляли. И Гусейн погиб. Тор¬
педным катером командовал. На мине подорвался.
Друзья помолчали, закурили. Потом опять начали вспоми¬
нать названия кораблей, шаланд, баркасов, фамилии капита¬
нов, штурманов, грузчиков.
Когда Никита Денисович и Юна ушли от Архипа, уже
смеркалось. Архип подарил Юне засушенную морскую звезду
«солнце» и плавник морской собаки катрана.
— Ну вот, Юна, — сказал Никита Денисович. — Иди до¬
мой. Пора отдыхать, уроки делать, а я побреду в гостиницу.
Нагулялись сегодня досыта. Как, а?
— Да, — не сразу ответила Юна и вдруг взяла Никиту Де¬
нисовича за руку, посмотрела в лицо. — Пойдемте к нам.
Я вам на аккордеоне поиграю. Вы любите аккордеон?
— Люблю.
— Ия тоже. Пойдемте!
Никита Денисович помедлил, потом сказал:
— Хорошо, пойдем.
Вечером, когда вернулась с работы Ольга Павловна, она
увидела: в палисаднике на чугунной скамейке у красных каш¬
танов сидели Юна и Никита Денисович.
696

Юна держала на коленях аккордеон, играла. Изредка тя¬
нула шею, заглядывала под пальцы правой руки, отыскивала
кнопку основного баса. Кнопка эта была с углублением, и Юна
называла ее «кнопка с ямочкой на щеке».
Ольга Павловна осторожно присела рядом.

КОГДА ЗАМЕРЗЛИ ДОЖДИ
1
Они никого не встречали и никого не провожали.
Но они ездили на аэродром — старина Петрович и Зая. Еще
старину Петровича называли комэск. Комэск — значит, коман¬
дир эскадрильи. Это в войну он служил в авиации дальнего
действия АДД. Но вообще Петрович гражданский летчик.
Теперь он на пенсии, но продолжает ездить на аэродром.
Иначе не может. Пытался разное делать, чтобы отвлечься, за¬
быть самолеты. Но они не забывались. Сидели в Петровиче,
как гвозди. Попробуй выдерни!
Петрович заводит автомобиль.
Внучка садится рядом, и они едут через город на аэродром.
Занимают в потоке машин крайний правый ряд. Петрович
и Зая свободны, никуда. не спешат. Петрович курит сигарету,
Зая просто тихо сидит.
693

Выезжают на шоссе.
Последние жилые дома с разноцветными ящиками для цве¬
тов на балконах, овраг в желтых морщинах песка, бензозапра¬
вочная колонка. Под колесами — шершавый холст бетона.
Появляются самолеты.
Петрович глядит вслед каждому самолету. Автомобиль
едет в крайнем правом ряду: они ведь никуда не спешат.
И Зая тоже глядит.
Самолеты тянут над головой низкий гул моторов, идут на
аэродром на посадку. Или, наоборот, набирают высоту, уходят
со старта, синие и прохладные.
Зая все знает на шоссе.
Сначала будут маленькие елки. Они недавно посажены ряд
за рядом. Потом будут березовые рощи с потоптанными тро¬
пинками. На тропинках корни, как узелки на нитке. i
Возле опушек вкопаны скамеечки. Они пахнут старыми
пнями. Пауки обязательно приклеивают к скамеечкам па¬
утину.
За березами начинается дубовый лес. Осенью, когда хо¬
дишь там, слышно, как падают желуди, стучат по сухим ли¬
стьям.
Иногда на шоссе попадается автоинспектор, следит за по¬
рядком.
Петрович поднимает руку — здравствуйте.
Инспектор тоже поднимает руку — здравствуйте.
Они знают Петровича. И Зая поднимает руку — здравст¬
вуйте. Ее они тоже знают.
На двадцатом километре будет поворот налево, на тихую
сельскую дорогу, где около речки стоит дом с верандой.
Он построен из новых светлых бревен, только недавно об¬
струганных топором. В нем еще живет лес.
Здесь отдыхают летчики. Гуляют, удят в речке рыбу, пока¬
зывают друг другу ладонями, кто как недавно летал.
После дома из светлых бревен будут сады. Весной они цве¬
тут, лежат на земле белым облаком. Подует ветер, и сады уле¬
тают в небо.
Потом будет тонкая и длинная стрела с надписью
«Аэропорт». Стрела показывает направо.
Шершавый холст бетона тоже поворачивает направо.
Поворачивают и Петрович с Заей. Они едут мимо поселка,
где гостиница и ремонтные мастерские, мимо сигнальных на
мачтах прожекторов. Прожектора обозначают границы аэро¬
дрома. Он.и по ночам ждут самолеты.
699

Узкая аллея. Стриженые кусты, асфальтированные площад¬
ки. Зая и Петрович подъезжают к аэровокзалу.
На крыше аэровокзала веточки антенн, а в них, точно
листья, запутались красные сигнальные лампочки. Они тоже
ждут самолеты — и веточки антенн и красные лампочки.
Петрович ставит машину на асфальтированную площадку
среди такси и автобусов-экспрессов и входит с внучкой в аэро¬
вокзал.
— Здравствуйте, старина, — говорят ему носильщики.
— Здравствуйте, комэск, — говорят дежурные девушки в
справочном бюро.
Если встречается пилот, то вначале Петрович обязательно
полетает с ним немного на ладонях и только потом сможет го¬
ворить про всякое другое.
У дежурных девушек он узнаёт, где его знакомые, на каких
рейсах. Девушки по микрофону спрашивают у диспетчера:
— Где пятьдесят шестая?
Диспетчер отвечает:
— В Челябинске.
— А семьдесят первая?
— В Ростове.
— А тридцать вторая?
— Ушла на Казань.
Петрович слушает, кивает:
— Так, так.
— А про восемнадцатую спросить?
— Да. Пожалуйста.
На машине под номером восемнадцать дед летал перед пен¬
сией. Это был тихоходный поршневой самолет.
— Где восемнадцатая?
— Восемнадцатая... Пошла за помидорами.
— За помидорами, — повторяет Петрович. — Так, так.
Дед и внучка идут к метеотехникам.
— Здравствуйте, старина, — говорят метеотехники.
— Здравствуйте.
— Здравствуй, Зая.
— Здравствуйте.
Метеотехники не дружат с дождями и ветром. Они дружат
с солнцем.
Дед и внучка заглядывают в пункт самолетного зондиро¬
вания, в телетайпную, в регламентное бюро, в службу лока¬
ции и радионавигации. И повсюду им улыбаются, кивают.
— Здравствуйте, старина. Здравствуй, Зая.
И они кивают и улыбаются.
700

Зае не терпится подняться на третий этаж, в комнату под¬
готовки экипажей к полетам.
Здесь, отправляясь в рейс, собираются летчики, штурманы,
радисты. Говорят про всю страну сразу — про теплое море и
про снег, про день и ночь. Кто куда летит'или кто откуда
прилетел.
И говорить в этой комнате можно день и ночь, потому что
одни экипажи уходят, а другие приходят. Пустой комната не
бывает.
Петровича здесь всегда ждут. Он здесь всегда нужен.
У каждого к нему есть свои вопросы, и поэтому каждый спе¬
шит завладеть Петровичем.
Если даже общий спор — ночной полет в тундре, ориенти¬
ровка в пустыне, радиосвязь в грозу или при северном сиянии,
полет над морем или над горами, — ждут Петровича. Он раз¬
берется. Он скажет.
Старина Петрович больше любого из них летал от снега к
теплому морю, из ночи в день. Он больше любого из них име¬
ет право говорить про всю страну сразу.
А тут на днях заспорили, как удобнее ставить на аэродроме
реактивные и турбовинтовые лайнеры. Они огромные, занима¬
ют много места.
Чертили на бумаге схемы. И Петрович чертил. А чтобы еще
понятнее было, вытащил из кармана коробок со спичками, вы¬
сыпал спички на стол.
Стол — это аэродром. Спички — это лайнеры.
И начал Петрович двигать по аэродрому лайнеры, выстраи¬
вать их, делать взлеты и посадки.
Зая наблюдала и думала: «Вот бабушка уверена — дед ста¬
рый и теперь не летает. А дед все равно летает — на ладонях,
на спичках... Недаром самолеты сидят в нем, как гвозди».
Петрович и Зая так надолго здесь застревают, в этой ком¬
нате на третьем этаже, что диспетчер успевает объявить по
радио о посадке самолетов из Челябинска и Ростова. Он бы,
наверное, сказал и про помидоры, да про них по радио не объ¬
являют.
Потом Петрович и Зая идут в буфет. Устраиваются в низ¬
ких креслах с растопыренными ножками. Петрович пьет чер¬
ный кофе, а Зая — молочный коктейль. Он в тонком высоком
стакане, и пить его надо через соломинку.
Заю это веселит, она незаметно дует в соломинку, пускает в
стакане пузыри.
Петрович и Зая смотрят в окно на аэродром. Наблюдают,
как тягачи подвозят самолеты к перрону. Как их заправляют
701

горючим. Чистят и моют, чтобы стали синими и прохладными.
Как подъезжают и отъезжают трапы, тележки. На тележках
пакеты и посуда для буфетов, или почта, или еще какие-
нибудь грузы.
Петрович и Зая никого не встречают и никого не провожа¬
ют. Но им хорошо на аэродроме.
А когда они вернутся домой, их будут ругать,что опять опоз¬
дали на обед, что опять неизвестно где болтались и что у них
надо забрать автомобиль и запереть в сарай. Ведь дома никто
не знает, что они ездят на аэродром.
2
Это был первый после осени зимний холод. Дожди замерз¬
ли и выпали снегом.
Петрович и Зая ехали на аэродром. Дед был в теплой
куртке, а внучка — в короткой шубе с капюшоном.
В автомобиле пахло зимой. На крыше ехал снег, а на бу¬
ферах ехали сосульки.
В последних жилых домах в разноцветных ящиках на бал¬
конах торчали цветы, белые от снега.
Морщины в овраге тоже сделались белыми, и дубовый лес,
и скамеечки в березовых рощах.
Стрела «Аэропорт» заледенела на ветру длинной каплей.
Побелели прожектора на летном поле и веточки антенн на кры¬
ше аэровокзала.
Петрович и Зая ставят машину, как всегда, на асфальти¬
рованную площадку среди такси и автобусов-экспрессов.
Такси и автобусы тоже привезли снег на крышах и сосуль¬
ки на буферах.
Петрович и Зая сидели в креслах в буфете у окна. Теплая
куртка Петровича и Заина шуба с капюшоном висели у две¬
рей на вешалке.
Петрович пил черный кофе, а Зая пила молочный коктейль.
В буфет вошел пилот, улыбнулся, крикнул:
— Комэск! Петрович!
Дед тоже улыбнулся, крикнул:
— Максим!
Они хлопнули друг друга по плечу. Потом Максим заказал
чашку черного кофе. Снял куртку, бросил на пустое кресло.
Петрович кивнул в окно на машину сорокчетверку, в кото¬
рую по транспортеру грузили бумажные мешки с почтой:
702

— Твоя?
— Моя. Лечу в Адлер. Полетим со мной?
— Когда?
— Сейчас.
— Ну да...
— Что — «ну да». — Максим подмигнул Зае: — Два часа —
и море.
— Нельзя. Нас дома убьют, — сказал Петрович. — А, Зая?
— Убьют, — сказала Зая. — Обязательно. Бабушка убьет.
— Не успеет. К вечеру вы снова на месте. Бабушка ничего
не спросит, а вы ничего не скажете. Откуда ей знать?
Зая вслух подумала:
— И правда, откуда ей знать.
— Так, так, — сказал Петрович. Ему давно хотелось, чтобы
Зая поняла то, чем он жил всю свою жизнь. Чтобы она поня¬
ла, что такое самолет.
3
Когда сорокчетверка пробила облачность, Зая увидела мо¬
ре, яркое, эмалевое. Казалось, урони что-нибудь — и море за¬
звенит.
Скалы были в желтых морщинах песка. Дороги сверху на¬
поминали потоптанные тропинки. Леса — зеленые озера, а на¬
стоящие озера — пятнышки летнего солнечного дождя.
Прожекторные мачты обозначили аэродром. Сорокчетверка
потянула над морем низкий гул моторов, пошла на посадку.
Зая сидела у моря. Рядом лежала шуба с капюшоном. При¬
бой подкатывал к шубе белую снежную пену — это все, что
было здесь похожим на зиму.
Сквозь пальцы Зая сыпала горячий песок. Дышала влаж¬
ным, горьковатым от соли ветром.
Щурилась, смотрела, как сверкали большие камни. Их на¬
крывала волна, текла над ними прозрачным стеклом. В стек¬
ле отражалось солнце и тоже текло над камнями.
Вдоль берега ходили птицы, разгребали водоросли, искали
корм. Птицы жили в кустах, в скалах. Они туда летали и
возвращались.
Зая легла на спину, на горячий песок. Солнце слепило гла¬
за, трогало лицо и руки.
...Самолет. Он показал Зае тучи и солнце, ветер и дождь.
Показал снег и теплое море. Всю страну сразу.

4
Было поздно. Уже давно стемнело, когда Зая и Петрович
вернулись из Адлера.
Петрович завел автомобиль, и они поехали домой в край¬
нем левом ряду. Они спешили. А в крайнем левом ряду едут те,
кто спешит.

ЗЕЛЕНАЯ РЕКА
1
Я стоял на перекрестке, где часто останавливаются автобу¬
сы или грузовые машины, которые берут попутчиков.
Это было в центре станицы Джугутинская.
Подъехал автобус. Впереди на фанерке химическим каран¬
дашом было написано — «Юлар».
Шофер поглядел на мой вещевой мешок, на грязные башма¬
ки и спросил:
— Путешественник?
— Да, — ответил я и сказал, что вот добрался сюда, а те¬
перь, думаю, куда дальше двинуться. В горы мне хочется. Ни¬
когда не бывал в настоящих горах.
— Тогда поехали в Юлар.
— А что это такое?
— То, что вы ищете.
Недавно прошел сильный дождь. Вечерело. Я проделал уже
большой путь и устал. Надо было принимать решение и где-то
устраиваться. Не раздумывая долго, полез в автобус.
705

Народу набралось много. В основном — горцы в шляпах из
белой шерсти. Такие шляпы предохраняют от солнца и не про¬
мокают в дождь.
Вскоре тронулись.
Плещутся под колесами лужи. Хрустят ветки деревьев, ко¬
торыми заложены особенно глубокие канавы. Где-то за куста¬
ми шумит напор воды. Это горная река Зеленчук. Я уже знаю,
мне сказал шофер.
Ветер разбрасывает тучи, и в далекие просветы я вижу
вечернее небо и горы, куда мы едем.
2
Я поселился в Юларе в маленьком белом доме. Он стоял
над обрывом точно березовый пенек.
Дом принадлежал сестре и брату. Сестру звали Буми, а
брата — Октя. Буми училась еще в школе, а Октя работал
объездчиком в лесном заповеднике.
Меня к ним привел шофер автобуса. Мне сразу у них по¬
нравилось: топится печка, горит большая керосиновая лампа.
В доме был отгорожен закуток с лежанкой.
Октя показал на лежанку:
— Отдыхайте.
Я разделся и уснул.
Когда утром проснулся, в домике никого не было. А сам
домик был пробит синим прожектором. Я даже зажмурил гла¬
за с непривычки от такого яркого света.
Без всяких рам, прямо в стену, было вмазано оконное
стекло.
Я подошел к нему. Увидел горы. Но не так, как их видел
тогда из автобуса — далеко в просветы среди туч, — а совсем
рядом. И там, в горах, лежал огромный осколок льда — синий
прожектор. Солнце вкрутило в него свою лампу.
Вниз по ущелью рушился Зеленчук, вскипая брызгами и
пеной. Возле реки стояла Буми — мыла посуду.
Я захватил полотенце и вышел из домика. Спустился по
тропинке на берег.
— A-а, доброе утро! — сказала Буми и улыбнулась. — Хо¬
рошо спали?
— Хорошо. Только вот голова немного какая-то странная
— Это от гор. Это пройдет.
Зеленчук так шумел, что надо было повышать голос, чтобы
разговаривать.
706

— Откуда река берет начало? — спросил я Буми.
— С ледника.
— С этого ледника?
— Да. Он называется София.
Ледник синий, а Зеленчук зеленый и тоже яркий до боли в
глазах.
Я начал приспосабливаться, как бы умыться.
— Окунитесь, — сказала Буми.
Я попробовал воду — ледяная.
Буми заметила, как я смущенно выдернул руку.
— Привыкнете. Мы с Октей купаемся.
Буми положила в чистое ведро посуду и пошла по тропин¬
ке в дом.
Я умылся и остался на берегу. Сел на выступ скалы.
Я не мог уйти от реки. Я никогда не видел таких рек: зеле¬
ный вихрь. Посредине зеленого вихря большие камни. А на
камнях — луга: высокая свежая трава, красные цветы.
Иногда ветер подхватывает с реки брызги, и они косым
ливнем пролетают над этими большими камнями. Заливают
цветы и траву.
Воздух, казалось, насыщен льдинками, будто их приносило
с ледника, как и воду для реки.
Но солнце было сильным, горячим, и поэтому, когда тихо и
безветренно, нет никаких льдинок. Жарко. А стоит дунуть вет¬
ру— прохладно. Появляются льдинки. Надо набрасывать на
плечи рубашку. Может, это по той же причине, что немного тя¬
желой сделалась голова?..
Я еще долго сидел на скале. И рубашку то снимал, то на¬
брасывал.
Над поселком висело кольцо дыма. Это из труб домов. Кру¬
гом горы, а кольцо внутри гор. Ветер его шевелит, покачивает.
Скоро поднимет высоко, унесет куда-нибудь за горы. И никто
там не поймет — откуда оно взялось.
Пришла Буми:
— Кричу, кричу, а вы не слышите. Пора завтракать.
Я показал на реку:
— Шумит она очень. И всегда так?
— Нет. Не всегда. Зимой молчит.
Когда мы поднялись к домику, увидели на дороге автобус.
Шофер помахал из кабины рукой. Мы помахали в ответ.
— Поехал в станицу, — сказала Буми. — Если вам надо
будет послать письмо, вы с ним передавайте. Другой почты у
нас нет.
Я кивнул.
707

Возле домика стояла верховая лошадь. Это приехал Октя,
вернулся с объезда.
Мы сели завтракать.
з
Буми пошла в лавку, и я пошел с ней. Мне хотелось погля¬
деть на поселок. Вчера ночью из автобуса я, конечно, ничего
не разглядел.
Поселок стоял на зеленом лугу. Обрывки этого луга были
разбросаны на тех больших камнях, которые торчали со дна
Зеленчука. Всё дома были маленькими и белыми, как дом
Буми и Окти. Утром и вечером в каждом доме топится печка,
потому что утром и вечером в горах холодно.
— У нас рядом зима и лето, — сказала Буми. — Снег и зем¬
ляника.
По улицам поселка бегали ребята — босиком и в шерстяных
шляпах. Вместе с ними бегали козы. Ребята с ними играли.
— Это козы домашние, — сказала Буми.— А иногда с гор
спускаются дикие. Пасутся с домашними.
— И не боятся людей?
— Нет. Их никто не трогает. У нас в поселке даже медведь
живет. Маленький.
— А он откуда взялся?
— Тоже спустился с гор. Привык и теперь живет. Вы его
увидите.
Ехал на лошади человек — в черной гимнастерке, в галифе
и в тонких сапогах с поясками на голенищах, чтобы сапоги
плотно облегали ногу.
Поздоровался с Буми и со мной.
— Директор школы, — сказала мне потом Буми, — Мамед
Алиевич. Он у нас лучший в поселке стрелок. Снайпер. А вон
в горах стадо, — показала она на серое пятно.
— Это разве стадо?
— Конечно. — Буми пригляделась повнимательнее. Даже
остановилась и сказала: — Сто сорок семь баранов.
— Что? — удивился я. — Как ты сосчитала?
Буми только и ждала вопроса. Начала смеяться.
— А я сосчитала количество ног и поделила на четыре.
Я тоже начал смеяться.
Мы так громко смеялись, что какой-то гусак вылез из кана¬
вы, где он отдыхал, и погнался за нами. Пришлось убегать от
гусака.
Возле лавки с.кем-то возились ребята.
708

— Вон и медвежонок. Я вам говорила, вы его увидите.
Шурван! — позвала Буми. — Шурван!
Медвежонок поднял голову, потом вырвался от ребят и за¬
спешил Буми навстречу. Бежал боком и вприпрыжку.
Буми присела на корточки и, когда медвежонок подбежал к
ней, обняла за шею. Он ткнул Буми носом в ладонь.
— Сейчас куплю. Погоди.
В лавке Буми купила ему брусок повидла. Я тоже купил.
— Как бы не объелся, — сказали ребята.
Шурван лег на живот, раскинул в стороны задние лапы, вы¬
вернув пятки кверху. Между передними лапами положил бру-
ски повидла.
Мне казалось, что лежать так на животе с вывернутыми
пятками и еще пытаться что-то есть — очень неудобно. Но
Шурван был иного мнения.
— А собаки его не трогают? — спросил я Буми.
— Что вы! Он их первый друг.
В лавке мы купили хлеб, сахар и масло. Пошли домой. За
нами отправился и медвежонок. Бежал впереди боком и впри¬
прыжку.
— Он меня всегда провожает, — сказала Буми.
Когда мы поравнялись с гусаком, который все еще отдыхал
в канаве, гусак вылез и погнался за медвежонком. Но Шурван
даже не обратил на него внимания.
Тогда гусак погнался за нами. И нам опять пришлось от
него убегать.
4
Узкий легкий мост. Он сплетен из канатов. Посредине ле¬
жат доски — цепочкой. Перила тоже сплетены из канатов.
Мост прогнулся, висит над Зеленчуком. Совсем низко. Тень
от моста прыгает на волнах.
Если мост толкнуть, он долго будет раскачиваться. Это де¬
лают мальчишки — толкают и раскачиваются.
Я тоже попробовал, но быстро понял — чтобы делать это,
надо иметь известную долю мужества.
Скрипит канатами легкий мост. Под мостом вскипает брыз¬
гами Зеленчук. В глазах все дрожит и кружится. Иногда ветер
подхватывает брызги, и они косым ливнем проносятся над го¬
ловой. Заливают и тебя и мост.
Буми любила раскачиваться. Она делала это похлеще
мальчишек. Ухватится за веревочные перила и разгоняет мост
все сильнее и сильнее.
709

Я с берега кричу:
— Осторожно, Буми! Хватит!
А она смеется, летает над Зеленчуком среди брызг и пены.
Мокрая и озорная.
5
Мы с Октей ходим по краю Зеленчука, там, где мелко, и пе¬
реворачиваем камни. Ходим прямо в башмаках, потому что
босиком ходить невозможно: ноги стынут и тогда очень болят.
Мы собираем маленьких серых рачков. Они сидят в воде
иод камнями., Складываем их в коробки из-под спичек.
Вместе с нами ходит Шурван. Он провожал из лавки Буми
и, увидев меня и Октю, спустился на берег. Ему интересно —
чем занимаемся.
А мы продолжаем, собирать рачков, на которых будем ло¬
вить форель. Октя будет меня учить: я никогда не ловил фо¬
рель и вообще никакую рыбу.
Рачков уже достаточно — две полных коробки.
Октя берет удочку и разматывает леску. Я смотрю на Октю
и повторяю все его движения.
В башмаках хлюпает вода. Но выливать ее из башмаков
нет смысла. Мы сейчас снова полезем в воду, пойдем по краю
Зеленчука против течения. Так сказал мне Октя.
Я разматываю леску осторожно, потому что крутится под
ногами медвежонок. Боюсь, чтобы случайно не схватил крю¬
чок.
Поплавка нет. Он не нужен.
На леске привязана нитка — черный узелок. Это для того,
чтобы видеть леску на солнце. А то леска прозрачная и не
увидишь, где она.
Октя объясняет — форель рыба хитрая. Ловить ее сложно.
Наживку не заглатывает, а скусывает. Дернет осторожно и
бросит. Дернет и бросит. Надо почувствовать это. И тогда под¬
секать— резко и быстро.
Октя зажал удилище между ног, чтобы освободить руки, и
наживляет рачка на крючок.
Я тоже держу удилище между ног, наживляю.
Шурван наблюдает за нами.
— Готово? — спросил Октя.
— Да.
Он проверил, как я наживил.
— Крючка не должно быть видно.
■— А у меня слишком маленький рачок, не закрывает.
710

— Наживите второго.
Я опять зажал удилище между ног, достал из коробки вто¬
рого рачка. Наживил.
— Теперь хорошо, — сказал Октя. — Пошли.
И мы пошли. Все трое. Шурван тоже.
6
Я забрасываю в воду крючок. Его немедленно подхватыва¬
ет течение и уносит в сторону. Я вытаскиваю и снова забрасы¬
ваю. Потому что так делает Октя. Крючок снова подхватывает
волна и снова несет в сторону.
Я не понимаю, как можно в этот момент почувствовать, что
форель трогает его, скусывает наживку. И еще я не понимаю,
как форель может плавать в реке, в которой вода рушится
вниз по ущелью и сила в ней такая, что валит с ног.
Иногда от удилища падает тень и прыгает на волнах, как
прыгает тень моста. Но чаще я вижу только черную нитку —
узелок на леске.
Октя не стоит на месте. Он забрасывает удочку и двигается
все время вперед.
Я двигаюсь за ним.
Устала рука, и я перекладываю удилище в другую руку.
Несколько раз я выдергивал крючок: мне казалось, что
кто-то что-то делает с ним там под водой. Но оказывалось —
ничего подобного: форели на крючке не было.
Вдруг Октя резко выхватывает из воды удочку. И я вижу,
что у него-то форель на крючке.
Она сверкнула на солнце и упала в траву вместе с удочкой.
Я спешу к Окте. Я никогда не видел форель.
— Вот, держите.
Октя положил мне на ладонь. Она была точно льдинка, ко¬
торую Зеленчук принес с ледника.
Мы ее рассматриваем все трое (Шурван тоже) —серебри¬
сто-черноватую, с красными пятнышками, словно на нее брыз¬
нули соком граната.
7
Мы вернулись домой вечером. Я ничего не поймал. Только
Октя — девять штук. Девять льдинок. Они лежали в сумке.
Буми уже растопила печь. В домике было тепло и сухо.
Мы с Октей сбросили мокрые, набухшие башмаки.
711

Шурван пришел вместе с нами. Ему сбрасывать было нече¬
го, поэтому он просто лег возле печки на живот, раскинул в
стороны задние лапы, вывернув пятки кверху, — пусть просох¬
нут.
Буми жарит форель на сковородке. Приятный запах напол¬
няет дом.
Шурван глубоко вздыхает. Он, очевидно, надеется получить
свою долю рыбы. И он ее, конечно, получит. Буми его любит.
Да его все любят в поселке.
Мы с Октей тоже сидим у печки. Надели чистые сухие но¬
ски. Тоже надеемся получить свою долю рыбы.
В оконное стекло, которое без всяких рам вмазано в стену,
ничего не видно. Синий прожектор погас: солнце выкрутило из
него лампу. А там, где Зеленчук, только грохот да белые
вспышки пены.
8
Шоферу автобуса я передал письмо. Он опустит его в ста¬
нице Джугутинской в почтовый ящик, и оно отправится ко мне
домой в Москву.
В письме я написал, что живу в горах, в маленьком белом
доме, который стоит над обрывом точно березовый пенек. Что
здесь рядом зима и лето, снег и земляника. Что у меня есть
друг медвежонок. Что учусь ловить форель и раскачиваться
на канатном мосту. Что каждое утро над поселком рождается
кольцо дыма и ветер его куда-то уносит. Что жить здесь буду
долго, потому что мне здесь очень нравится.

ПОЛОСКА ИЗ УЧЕНИЧЕСКОЙ ТЕТРАДИ
1
К морю идет троллейбус. Из Симферополя в Алушту. Че¬
рез горы, через перевал. Мимо раскопок столицы скифского
государства Неаполя Скифского, мимо Института сельского
хозяйства, каменоломен и пещер Кизил-Коба, мимо посевов
табака — все выше в горы. К Ангарскому перевалу.
Часто перевал закрывает облако. Оно входит в троллейбус
через открытые окна и спускается вместе с ним к морю. Когда
троллейбус с облаком настигает солнце, облако тает, охвачен¬
ное прохладным золотистым светом, и в троллейбусе выпада¬
ет роса.
После перевала троллейбус скатывается с гор на холостом
ходу. Притормаживает на крутых поворотах. Вплетают в коле¬
са упругие ветки. Оборванные с веток листья долго крутятся
в колесах, едут к морю.
713

Селение Шумы, где стоит Кутузовский фонтан — памятник
сражения русских войск с турецким десантом. Потом откроют¬
ся гряды скал и осыпи горного обвала. Потом — пологий
склон, виноградники, кипарисы, черепичные крыши домов и
набережная Алушты.
Всего час пути.
2
Павел Акимович ездит за рулем троллейбуса. Он знает
каждый участок дороги, каждый поворот, мосток, уклон, подъ¬
ем, каждую трещину, щербинку.
Он знает два кипариса, между которыми с перевала впер¬
вые можно увидеть море. Оно еще не толще полоски из учени¬
ческой тетради.
Павел Акимович исходил эту дорогу пешком тридцать лет
назад, когда был молодым и работал в Симферополе трамвай¬
щиком — вагоновожатым. Водил по улицам старенький бель¬
гийской фирмы трамвай с полотняным козырьком от солнца
и выгнутой, как гитара, дугой.
Мальчишки подкладывали под колеса медные пятаки, что¬
бы их расплющило для игры «в битку».
Он всегда видел эти пятаки на рельсах, будто осенние ли¬
стья, и стоявших поодаль нетерпеливых мальчишек. Пятаки он
мальчишкам плющил, потому что сам только вышел из маль¬
чишек.
В свободные от работы дни Павел Акимович — а тогда
Пашка-трамвайщик — отправлялся в Алушту.
Он любил море, а в Симферополе моря не было.
Отправлялся с вечера и шел ночью через горы сорок кило¬
метров, чтобы к утру быть у моря.
А в следующий вечер проделывал обратный путь и утром
был уже на работе в трамвайном депо.
Иногда его подвозили попутные машины, но это случалось
редко. Машин в ту пору было очень мало.
Вместе с Павлом увязывались с его улицы ребята. Им труд¬
но было проделывать долгий путь через горы к морю, но они
проделывали, потому что тоже любили море.
Ребят было пятеро — Костя, Федя, Игорь, Степушка и Ма¬
ня. Шли через Неаполь Скифский, мимо курганов и селищ, ми¬
мо Института сельского хозяйства, каменоломен и пещер Ки-
зил-Коба. Сокращая дорогу, пробирались сквозь заросли ши¬
повника и ежевики — все выше в горы.
Над головой горелй синие звезды, а под ногами — синие
714

капли росы. Казалось, каждая звезда находила на земле свою
каплю и зажигала ее синим светом. В тополях, в самых вер¬
хушках, прятался ветер. Он шевелил листья, и они тоже вспы¬
хивали синим огнем звезд. Остро и влажно пахли цветы. За¬
пускали свои деревянные шестеренки цикады. И крутили их,
и крутили...
В полнолуние все вокруг заполняла луна. Ее желтая лампа
висела над горами.
Капли росы переставали быть синими, становились желты¬
ми. Они не принадлежали больше звездам. Они принадлежали
луне. Листья тополей тоже вспыхивали желтым. Они тоже при¬
надлежали теперь луне.
У родников, где в глубоких воронках, как в ладонях, тихо
плескалась вода, Павел с ребятами устраивали отдых. Ели
бублики с повидлом, которые брали из дома. Запивали их
родниковой водой.
И потом снова в путь. Снова звезды, луна и дорога.
На- Ангарском перевале было холодно. Начинался рассвет.
ГЗлекли, выцветали звезды, прикручивала фитиль луна. Где-то
далеко над морем солнце начинало день.
И ребята спешили навстречу этому дню, навстречу морю.
День у моря. Каждый проводил его, как ему нравилось.
Маня собирала ракушки и мастерила из них бусы.
Игорь и Костя сидели на камнях. Наблюдали, как вдалеке
играют маслянистые дельфины и летают черноносые крачки и
утки-галогазы.
Федя учился плавать «на выдержку» и старался не отстать
от Павла.
А младший из ребят, Степушка, лежал в прибое и колотил
пятками по воде. Ему нравились брызги.
Потом все катались на большой яхте с красными якорями.
Яхта принадлежала армянину Саркизову.
Павел, Федя, Игорь, Костя и Степушка устраивались впере¬
ди. Узкий нос яхты окунал в воду красные якоря. Под водой
они делались похожими на глаза рыбы.
Маня любила сидеть на корме, где пахло горячим парусом.
Она опускала в море ладонь и смотрела, как сквозь пальцы бе¬
жали ручьи пены.
Покатавшись на яхте, опять купались и ждали, когда прой¬
дут разносчики пирожков с круглыми жаровнями на ремешках.
Разносчики ходили босые вдоль прибоя. От жаровень тя¬
нуло луковым дымком, бараньим салом.
715

А кто хотел, мог сфотографироваться. Фотографы с аппа¬
ратами тоже ходили босые вдоль прибоя. Аппараты — боль¬
шие, деревянные, с медными колпачками и клизмочкой на
шнурке. Ножки штативов забрызганы морем, облеплены водо¬
рослями.
Совсем маленькие дети хлопали по воде наволочками, от¬
чего наволочки надувались пузырями. Бери такой пузырь и
плыви. Удобно.
Степушка решил, что в следующий раз принесет наволочку
и уплывет на ней вместе с Павлом и Федей.
Солнце уходит от моря в горы.
Пора и Павлу с ребятами уходить в горы, в Симферополь.
Утром он должен быть в трамвайном депо.
Обратный путь особенно тяжелый.
Ребята устали.
Павел идет последним, следит за каждым из ребят. Ру¬
гает себя, что взял их, что теперь вот морока с ними: идут и
засыпают на ходу. Того и гляди, свалятся с обрыва или стук¬
нутся головой о дерево.
Павел заставлял ребят умываться у родника. Сон как буд¬
то оставлял их. Но ненадолго. Вскоре они опять начинали спо¬
тыкаться и чуть не валились с ног. В особенности Степушка.
Павел легонько стукал его по затылку, и Степушка открывал
глаза, просыпался.
Над головой опять горели звезды или желтая лампа луны.
Крутили деревянные шестеренки цикады. От этих шестеренок
спать хотелось еще сильнее.
Обратный путь занимал гораздо больше времени. Ребята
едва шли. У Неаполя Скифского Павел их оставлял и спешил
в депо. Иначе мог опоздать на работу.
Неаполь Скифский на окраине города, и теперь ребята са¬
ми дойдут домой.
Ребята домой доходили, но не сразу.
Они окончательно засыпали на ходу и, сонные, теряли друг
друга в городе. Бродили по улицам, не сознавая, где они и
что с ними. Откуда и куда идут.
Потом просыпались: Маня — где-нибудь у зда-ния почты,
Степушка — на базаре или возле стоянки извозчиков, Федя —
в городском парке, а Игорь и Костя — где-нибудь на вокзале.
Когда наконец добирались до своей улицы, то все прошед¬
шее казалось сном — море, дельфины, яхта, рассыпанные в пу¬
ти бусы из ракушек...
716

А может быть, это и был сон?
Но нет. Если лизнешь себя, то почувствуешь вкус соли.
Это не сон. Это правда.
3
Прошло тридцать лет.
Павел Акимович водит троллейбус. Из Симферополя в
Алушту.
Часто в троллейбусе сидят ребята. Такие же, какими были
когда-то Игорь, Федя, Костя, Степушка и Маня.
Они любят море и едут к нему за сотни и тысячи километ¬
ров. Хотят поскорее увидеть.
И Павел Акимович показывает им море. С Ангарского пе¬
ревала, где впервые можно догадаться, что видишь его.
Оно между двумя кипарисами. Еще не толще полоски из
ученической тетради.

хлопоты
Бабушка стоит у забора на приступке. Зовет:
— Минька!
Минька во дворе у Вати. Они копают с Ватей пещеру.
— Иду! — кричит Минька. Он не спрашивает, зачем зовет
бабушка. Он знает.
Ватя работает киркой, рыхлит землю. Минька выбрасывает
ее лопатой из ямы.
Яма уже глубокая. Комочки земли иногда скатываются на¬
зад, прилипают к потным спинам.
Работают молча. Сопят и отдуваются.
— Минька!
Это опять стоит у забора бабушка.
718

— Ты бы уж сходил, что ли, — говорит Ватя.
— Ладно. Я быстро.
Минька, осыпая ногами края пещеры, выбирается наверх.
Идет к забору, над которым видна голова бабушки.
Минька перелезает через забор.
Бабушка, в переднике, в домашних войлочных туфлях, спе¬
шит в сарай. На ходу говорит:
— Застыло все. И чего это вы с утра копаете?
— Надо, — уклончиво отвечает Минька.
Пещера — это тайна.
Ведь она им необходима для того, чтобы в ней сидеть и что¬
бы никто не видел, что они там сидят. Может быть, они будут
в ней еще курить сухие листья смородины.
Листья — это Ватя придумал. Уже пробовали — курили.
Дрянь порядочная. Летят искры, копоть. Першит в горле.
У Вати закоптился нос, а Минька прожег рубашку.
Но все равно: листья — тоже тайна. Иначе каждый дурак
начнет их курить. Ватя в этом абсолютно уверен. Поэтому ку¬
рить они будут глубоко под землей, в пещере.
На лето бабушка переносит кухню в сарай: там прохладнее,
чем в доме, и быстро выветривается угар.
Кухонную посуду бабушка раскладывает на полочке, где
лежат рубанки. Примус ставит на верстак. Ножи и вилки скла¬
дывает в ящик, где хранятся стамески и отвертки. Ведро для
очисток пристраивает на табурете, на котором укреплены
тиски.
С бабушкой никто не спорит, все ей уступают. Она в доме
главная.
Бабушка приносит Миньке из сарая завтрак. Надо его по¬
скорее съесть, и только тогда можно будет спокойно уйти.
Стол пахнет свежей клеенкой. Окно затянуто густой сеткой
от мух. По ту сторону сетки показываются над подоконником
кошачьи уши.
Это Мурзук. Он заглядывает в комнату, интересуется —
начал Минька завтракать или нет. Если начал, то он придет.
Дверь в дом закрыта, но Мурзук ее откроет. Он подпрыгнет,
одной лапой ухватится за ручку, а другой будет ударять по
рычажку запора до тех пор, пока дверь не откроется.
Тогда Мурзук соскочит с ручки и войдет в дом. Дверь оста¬
нется открытой, но это его не касается.
Бабушка бежит закрывать дверь, а Мурзук крадется к
Миньке вдоль стены. Так незаметнее, если вдоль стены.
Потом он будет сидеть за цветочным вазоном, который сто¬
ит на полу рядом с обеденным столом.
719

В вазоне растет высокий кактус — скала.
Мурзук начнет за этой скалой тихонько подмурлыкивать,
подавать голос.
Бабушка все понимает. Говорит ему:
— Не гуркоти. Накормлю...
Мурзук понимает, что добился своего, и перестает гурко-
тать.
Блюдце его в углу в коридоре. Бабушка кладет Мурзуку
завтрак.
Тогда Мурзук смело выходит из-за скалы — теперь не про¬
гонят — и шагает к блюдцу.
А бабушка уже во дворе. Потому что прибежал пес Эрик
и тоже начал подавать голос, гуркотать.
Бабушка кладет и ему в чашку завтрак. Эрик доволен. За¬
тихает. Слышно, как ест.
Бабушка успевает всех покормить, и, пожалуйста, идите
потом каждый куда хочет. Кто копать пещеру, кто на крышу,
кто в холодок под конуру.
И только неизвестно, где и когда бабушка сама успевает
поесть.
* * *
С обеденного стола убрана клеенка. На столе стоит стул.
На стуле — бабушка. Рядом с ней ведро с известкой. В ру¬
ках щетка из травы.
Бабушка белит потолки.
Уговорить ее, что потолки чистые и белить их не надо, —*
пустая трата слов.
Бабушка вежливо послушает всех, кто ее уговаривает, да¬
же кивнет головой — да, потолки еще свежие, и, конечно, в
ее возрасте лишний раз белить их трудновато, — но все равно
поступит по-своему.
Разведет известку, распарит щетку, чтобы сделалась мяг¬
кой, снимет со стола клеенку, поставит стул и приступит к ра¬
боте.
В окна дует ветерок. Потолки подсыхают быстро.
И когда придет с завода Борис, вернется от знакомых
дед, где он с утра играл в домино, перелезет через забор из
Ватиного двора в свой двор Минька, — потолки совсем
высохнут.
И никто вообще не заметит, что бабушка в комнатах бели¬
ла. Привыкли — всегда чисто.
А бабушка и не обижается. Не заметили, и не надо. Она
это делает не для показа, а для себя.
720
23

* * *
Солнечный день. Но бабушка придирчиво оглядывает не¬
бо — не запряталась ли где-нибудь хмара? Не случится ли
дождь или ветер? Кажется, нигде хмары нет.
Тогда бабушка расстилает на земле простыню. Придавли¬
вает ее камушками, чтобы не заворачивалась.
Выносит подушки без наволочек. Подпарывает наперники
и высыпает пух на простыню.
За зиму, по мнению бабушки, он в подушках слежался, от¬
сырел. Пух возвышается на простыне горкой.
Бабушка садится на маленькую скамеечку, начинает его
перебирать.
Пух греется на солнце, свежеет. Бабушка занимается им, а
сама поглядывает на небо.
Подкрадываются к бабушке птицы, воруют пух. Особенно
нахальных бабушка гоняет: машет на них концом передника.
— Я вам, жулики-бастрюки!
А жулики-бастрюки знай свое — тянут пух.
К вечеру бабушка вновь зашьет его в наперники, наденет
наволочки. Подушки готовы.
Внесет их в дом. Но, прежде чем разложить по кроватям,
каждую крепко подобьет с углов, чтобы пух вспенился и по¬
душка застыла в тугом изгибе. Горячая, с запахом солнца.
* * *
Минька любил встречать бабушку с базара.
Уходила она на базар очень рано. Минька еще спал. Соби¬
рала сумку— клала в нее кошелек с мелкими деньгами, носо¬
вой платок, пустую бутылку под растительное масло, банку под
сметану. Надевала черный жакет, потому что утром еще про¬
хладно. Голову туго повязывала косынкой.
Минька просыпался и, узнав, что бабушка ушла на базар,
вскакивал, быстро умывался и спешил за калитку.
Как только бабушка покажется в конце улицы, он побежит
навстречу. А она поставит сумку на землю и будет его поджи¬
дать.
В сумке обязательно найдется что-нибудь для Миньки. Он
никогда ее об этом не просит, она сама покупает.
Солнце уже пригрело. Бабушка сняла жакет. Обмахивает
лицо платком.
Миньку одолевает любопытство, что бабушка купила на
этот раз. Пастилу? Маковки? Жареные орехи в сахаре?
Минька подхватывает сумку и торопится домой.
Сумка брезентовая, самодельная, с клапаном вроде как у
24 Библиотека пионера, т. V
721

пиджака на кармане. Ее сшил дед, когда работал кассиром и
ходил в банк получать деньги.
Бабушка вслед кричит:
— Минька, сметану не расплескай!
После базара бабушка долго разговаривает с соседями —
обсуждаются цены, нынешний привоз продуктов, их качество.
Вдруг раздается шипение или бульканье: у кого-то в кухне
что-то пригорело или закипело.
Это сигнал — все расходятся.
* * *
Минька, дед и Борис всегда стучали не в калитку, а в окно.
Бабушка услышит, где бы она ни была — в коридоре, во
дворе или даже в сарае. Побежит к калитке.
Тогда начнет лаять Эрик. А может быть, и не начнет. Под¬
нимет только голову. Он уже выучил: если стука в калитку не
было, а бабушка бежит отпирать — значит, свои.
Часто бабушка бежала с тем, что было у нее в руках: по¬
ловником, тарелкой с жидкой горчицей, которую она растира¬
ла, шпулькой с ниткой.
Возвращался поздно Борис. Откуда-нибудь с вечерницы.
Бабушка всегда первая услышит его стук. Накинет платье,
подойдет к окну. Негромко скажет:
— Сейчас... — и заспешит во двор к калитке.
Минька не понимал, почему бабушка первая просыпается.
И только когда вырос и сам иногда стал поздно приходить,
он понял: бабушка не просыпается первой, а не спит совсем.
Она ждет этого стука в окно. Она волнуется, если кто-нибудь
запаздывает.
Лежит одна в темноте. И никому не ведомо о ее беспокойст¬
вах, никто об этом ее не спросит. А она никогда не скажет, не
попрекнет.
Стукнешь ночью в темное окно и услышишь в ответ только
негромкое: «Сейчас...»
* * *
Между бабушкой и Мурзуком были странные отношения.
То все тихо, мирно.
Бабушка сидит, выдергивает канву из вышивки. Нитки, не
глядя, бросает на пол. Но они падают на Мурзука, потому
что он пристроился рядом с бабушкой.
722

Мурзук не возражает. Ему нравится: нитками можно забав¬
ляться.
То вдруг — шум и крик.
Чаще всего это случается, когда бабушка бежит, торопится^
Она наступает на Мурзука и почему-то всегда поперек.
— Тебе что — места мало? — кричит бабушка. — Взял мо¬
ду у порога лежать!
Мурзук, передавленный поперек, кричит на бабушку, воз-,
мущается.
Но бабушка бежит уже дальше. Ей некогда. Тогда Мурзугс
гонится за ней. Он скачет на трех лапах, а четвертой, свобод¬
ной лапой бьет бабушку по ее домашним войлочным туфлям.
Через минуту опять мир и тишина.
Бабушка крутит в сарае мясорубку, будет готовить котле¬
ты. Мурзук сидит под мясорубкой. С винта ее капают ему пря-}
мо на затылок капли воды. Мурзук доволен: капли пахнут
мясом.
То вдруг опять шум и крик.
Что такое?
Оказывается, бабушка начала молоть головку лука. Мур¬
зук в истерике выскакивает во двор. Пытается достать лапой
до затылка, чтобы уничтожить эти паршивые луковые капли.
Но через минуту опять мир и тишина. Полное согласие.
Мурзук лежит у самого порога. Бабушка бегает поблизости.
Вот-вот наступит на Мурзука поперек.
* * *
Цыплячьи Горки. Бабушка ходит сюда, навещает знако¬
мых.
Разговаривают они о письмах, которые получают от детей.
Разбирают их поступки, хотя дети давно живут самостоятель¬
но и у них у самих есть уже маленькие дети.
Иногда письма целиком читают вслух, а отдельные значи¬
тельные места перечитывают по два, три раза.
Бабушка слушает знакомых, кивает головой. Она тоже при¬
несла письмо, которое получила от Бориса со строительства.
Ей хочется его обсудить.
В таких случаях с бабушкой отправляется на Цыплячьи
Горки Минька. Бабушка просит его пойти. Она хочет, чтобы он
читал письмо Бориса. Минька читает быстро и громко — при¬
ятно слушать.
Они идут полями, где ветер раскачивает, словно выплески¬
вает из берегов, синюю лаванду. Ее посевы растеклись по
склонам и ложбинам Цыплячьих Горок.
723

Бабушка срывает цветок лаванды. Смотрит — нет ли на
нем вредителей, разминает в пальцах, проверяет — не сухой
ли он.
Бабушка родилась в селе на Украине. Знает и любит все
сельское. Девочкой жала и молотила. Работала на сахарной
свекле. Трепала лен и коноплю. Волочила гречку. Убирала
кукурузу.
Поэтому, когда бабушка срывала где-нибудь в полях колос
или стручок, лист кукурузы или цветочный бутон, — подзыва¬
ла Миньку, показывала ему, учила понимать: хорошо живется
этой рослине или плохо, здоровая она или больная.
И Минька брал из рук бабушки рослину, учился пони¬
мать ее.
* * *
Часто бабушка рассказывала Миньке о гражданской
войне.
...Белые отступали к морю через Симферополь. Шли, гор¬
ланили песни:
Нет у нас теплого платочка. Точка.
Нет у нас теплого платка.
На улицы выкатывались лакированные коляски, запряжен¬
ные рысаками. В колясках барыни в длинных кружевных
платьях и в тюлевых перчатках. Встречали господ офицеров —
стояли и махали им нераскрытыми веерами.
На что еще белые надеялись — неизвестно. Не было у них
ничего — не только теплого платочка.
А потом по городу текло вино: оно лилось из винных подва¬
лов, где разбивали стоведерные бочки.
Офицеры и солдаты котелками и кружками черпали вино с
мостовой и пили. Это, пожалуй, единственное, что у них еще
было. Начинались погромы, стрельба, драки. Срывали злость и
отчаяние друг на друге.
Перепуганные барыни в длинных кружевных платьях ку¬
да-то исчезали.
По городу бродили одичавшие пьяные собаки, пьяные ло¬
шади. Пьяными были даже птицы.
Про солдат бабушка говорила*
— Не могли они понять, где правда, а где ложь. Бежали из
России. Противно и жаль их было.
Минька возражал:
— Нельзя жалеть. Они были врагами.
— Да, конечно, — соглашалась бабушка. — Но среди них
много служило мальчишек. Совсем гимназистов.
724

— Все равно враги, — утверждал Минька. — Если против
нас.
— Их бы тогда выпороть, да некому. Мальчишек-то.
— Ну вот еще — пороть, возиться. Скажешь, бабушка. Они
тоже за царя были.
— Так-то оно так. Но спрос с них был еще не полный. Ну
что с тебя спросишь или с твоего Вати? А они немного постар¬
ше были.
— Как — что спросишь? — оскорбляется Минька. — Мы за
советскую власть! Я и Ватя... Мы...
— Пещеры еще копаете...
Минька, красный и обиженный, стоял перед бабушкой, тя¬
жело дышал. Не знал, что возразить на «пещеру».
Бабушка улыбалась, говорила:
— Подними, Минька, кепочку и выпусти пар.
* * *
Минька не видел, чтобы бабушка молилась. Икон и кре¬
стов в доме не было.
Если дед заводил свои шуточки над богом, бабушка молча¬
ла или покачивала головой, когда дед, по ее мнению, уж слиш¬
ком расходился.
То, что религия — заблуждение, бабушка понимала. Но она
была мягкой к людям, терпимой к их заблуждениям. Не пере¬
носила только кликуш.
Дед упрекал бабушку. Попы и монахи выводили его из
себя. Он не переносил даже запаха церкви. Мог до того рас¬
кричаться на бога, что бабушка начинала утешать:
— Успокойся. Бог с ним, с богом. Не стоит из-за него над¬
рываться.
Но дед не хотел успокаиваться и кричал тогда на бабушку:
— Примиренец! Соглашатель! Попутчик революции!
* * *
Штопала бабушка на электрической лампочке.
Деревянный грибок она всегда теряла. Часто им играл
Мурзук, закатывал куда-нибудь под кровать или под комод.
Однажды его унес Эрик и пытался сгрызть у себя в конуре.
После этого дед грибок отполировал и снова вручил ба¬
бушке. Но бабушка снова его потеряла. И тогда начала вывер¬
тывать из абажура лампочку и штопать на ней.
Если вечером в комнате не загорался свет — все знали, что
бабушка сегодня штопала и забыла вкрутить лампочку на
место.
725

* * *
Бабушка любила гостей. Любила, чтобы в доме было шум¬
но и весело.
Стол накрывала парадной вышитой скатертью. Доставала
парадные вилки и ножи с коричневыми черенками из ясеня на
желтых заклепочках, тарелки в мелкую, брусничную искорку
и рюмки на тонких ногах.
Дед от этих рюмок раздражался — вот-вот в руках перело¬
мятся. Но бабушке они нравились, потому что приятно зве¬
нели.
В те дни, когда бабушка ждала гостей, Эрик и Мурзук хо¬
дили по двору, покачиваясь от сытости.
Минька выглядывал из калитки и докладывал бабушке1, кто
появился в конце улицы или сошел с трамвая.
Гости приходили нарядные и торжественные. Бабушка тоже
была нарядной и торжественной — в черных туфлях на пере¬
понках с пуговичками, в черном платье, гладко причесанная.
Она бегала из сарая в дом, носила угощения. Через плечо
у нее было переброшено посудное полотенце, которым брала
горячие кастрюли и сковородки.
Наконец бабушка говорила:
— Дорогие гости, прошу к столу.
Гости рассаживались. Чаще всего это были друзья Бориса
с завода.
Мужчины незаметно расстегивали под галстуками тугие
воротнички. Женщины беспокоились, чтобы не помять платья.
Кто близко садился около кактуса-скалы, бабушка пре¬
дупреждала— случайно не наколитесь. Гость кивал — хоро¬
шо, спасибо, он будет помнить про скалу. Но потом обязатель¬
но наколется, когда начнет размахивать руками, что-нибудь
рассказывать.
Звенели рюмки на тонких ногах. Все хвалили бабушкину
кулинарию. А бабушка сидела смущенная и довольная.
* * *
Репродуктор был очень старый — тарелка из черной бума¬
ги. Висел на гвоздике.
Минька репродуктор слушал редко — некогда было. А ба¬
бушке он часто доставлял удовольствие.
Как только объявляли, что будет выступать украинский хор
или ансамбль, бабушка прекращала готовить обед, белить по¬
толки, стирать белье — снимала репродуктор с гвоздика и ста¬
вила его перед собой на стол.
726

Репродуктор пел или играл на бандуре только для нее од¬
ной.
Бабушка вспоминала Украину, село Шишаки, где прошла
ее молодость. Вспоминала хату, покрытую камышом-очеретом,
убранную внутри травой для запаха. Печь с дымарем и полоч-
кой-закопелкой, на которой была сложена посуда — крынки и
горшки. Широкие юбки — спидницы. Протяжный скрип ветря¬
ных мельниц. Следы босых ног в пыли вдоль шляхов. Про¬
зрачные ставки, а над ними гусиный крик и хлопанье крыльев.
Пшеничный свет звезд. Медную подкову луны, точно выбитую
молотом.
Обо всем этом пел бабушке старый бумажный репродуктор,
играл на бандуре, рассказывал.
А потом в сорок первом году этот же старый бумажный
репродуктор принес сообщение о войне.
Минька слушал и не понимал еще по-настоящему, что та¬
кое война. А бабушка понимала. Она уже видела одну войну с.
немцами.
Тогда ушел воевать дед. Теперь уйдут ее дети и внуки.
Уйдет Борис, может, уйдет и Минька. И не скоро они стукнут
ей в темное окно.
Сидела тихая, в переднике, в домашних войлочных туфлях.
Положила на колени усталые руки.

БЕРЕГИТЕ В СЕБЕ ОГОНЕК!
В этот том вошли произведения писателей, разных по своей
творческой манере.
В самом деле, трудно сравнивать многоплановый роман
М. Прилежаевой «Над Волгой» с небольшой повестью Ю. Зба¬
нацкого «Морская чайка» и тем более с короткими рассказами
М. Коршунова.
.Отличаются друг от друга и герои этих произведений — Во¬
лодя и Даня, Тимоша и Капа и многие другие. У каждого из них
свой характер, свои привычки, склонности и интересы.
И все-таки, если повнимательнее присмотреться ко всем
этим героям, то нетрудно заметить, что в их взглядах на жизнь,
в их отношении к самим себе, к товарищам много общего.
Роднит их то, что они с огоньком: им чуждо равнодушие к
жизни, все их волнует, во все им хочется вмешаться, до всего
им есть дело.
Они глубоко чувствуют красоту природы и окружающего
мира, искусство, мечтают о будущем, о подвиге. Поэтому эти
ребята все время что-то придумывают, ищут, делают, преодо¬
левают трудности и снова ищут.
А разве не такие качества характеризуют настоящих пионе¬
ров? Вот почему и попали эти герои на страницы книги, посвя¬
щенной нашей славной пионерии.
728

В повести «Юность Маши Строговой» М. Прилежаева,
обращаясь к читателям, говорит словами Марины Николаевны:
«Берегите в себе огонек! Если он не горит в вас, никого не заж¬
жете». И в своих произведениях писательница рассказывает
о настоящих ребятах, которые могут быть примером для
многих.
Володя Новиков — герой романа «Над Волгой» — иногда
казался некрасивым, но «вдруг что-то озаряло лицо». Это «что-
то» и является главным в его характере.
Вспомните, как преображается он, когда готовится к до¬
кладу о Чайковском. А ведь этого волнения и радости Володя
мог бы и не испытать, если бы отнесся равнодушно к поручен¬
ному делу. Чтобы понять и глубже раскрыть образ компози»
тора, он не только перечитал множество книг, но и сам
начал заниматься музыкой и не заметил, как страстно увлек¬
ся ею.
Этому умению работать творчески, с полной затратой сво¬
их сил он учится у своего отца, рабочего-изобретателя. «В на¬
шей семье, — говорит Володе Павел Афанасьевич, — о чело¬
веке привыкли судить по работе». Но отец прекрасно пони¬
мает, что даже хороший работник не всегда оказывается
настоящим человеком. Для этого еще нужно уметь жить
с людьми, быть чутким и внимательным по отношению
к ним. Поэтому и предостерегает он сына: «Единоличником,
брат, не проживешь. Без товарищей-то».
В огромном потоке читательских писем, адресованных в
Дом детской книги, есть такие, которые заставляют встрево¬
житься, тем более что пишут их пионеры.
Вот письмо одной девочки:
«Я только что прочитала книгу М. Прилежаевой «Над Вол¬
гой». Какие хорошие ребята показаны в книге! Милые, искрен¬
ние, добрые! И мне стало грустно, когда я прочитала эту кни¬
гу. У меня нет друзей, и мне почему-то так тяжело и больно.
Мне тоже хочется дружить по-настоящему. И ответьте, пожа¬
луйста, как найти друзей?»
Хорошо, что эта девочка, прочитав роман, нашла ответ на
многие волнующие ее вопросы, поверила в силу дружбы и ей
729

самой захотелось дружить. Может быть, после этого она ины¬
ми глазами посмотрит на жизнь и поймет главное: чуткий,
внимательный к окружающим, требовательный к себе человек
никогда не бывает один. Посмотри на тех, кто живет рядом с
тобой, и ты увидишь, что многие из них могут быть твоими
верными друзьями.
Разве не может быть твоим товарищем такой, казалось бы,
простой, обыкновенный парень, как Даня, — герой повести
Ю. Збанацкого «Морская чайка».
Есть чему поучиться у этого пионера. Он замечает все — хо¬
рошее и плохое. Не каждый решится пойти против двух, да
еще незнакомых ребят. А Даня, когда увидел, что Робинзон и
Пятница из рогатки подбили чайку, не задумываясь отобрал
ее у них. Как его уговаривает бабушка отдохнуть (ведь затем
и приехал он на Юг), а ему никак ке сидится без дела: то он
помогает Коське-«изобретателю», то отправляется рыбу удить,
то возится с чайкой.
Порывистому, увлекающемуся Дане пришлось в своих меч¬
тах сменить немало профессий. Когда он был совсем малень¬
ким, ему, как и многим ребятам в таком возрасте, хотелось
быть и конюхом, и шофером, и танкистом, и летчиком.
Только теперь, повзрослев, он понял, что «навсегда, на всю
жизнь полюбил море, полюбил всей душой, всем сердцем».
Трудно сказать, кем он будет.
Сейчас ему кажется — т^ким же храбрым и знаменитым
рыбаком, как его дедушка. Главное то, что он наверняка выра¬
стет настоящим человеком.
Нетрудно разглядеть таких же верных, надежных друзей,
которые могут разделить с тобой и горе и радость, в загорелых,
с обветренными лицами, с побитыми локтями и коленями ге¬
роях рассказов М. Коршунова.
Разве можно забыть Капу Асанову из рассказа «Синяя
песня»? Нелегко ей было бежать под палящими лучами южно¬
го солнца в Джурчи, чтобы сообщить о том, что в море появи¬
лись косяки рыбы.
А чуткий Тимоша в рассказе «Поперечная навигация», ко¬
торого ребята в шутку называли не «моряк», а «рекак»? Ведь
730

он уже сейчас своими добрыми делами заслужил признание и
уважение всей деревни.
Не растеряется, наверное, в трудное время и такой парень,
как Родька Мергасов (рассказ «Коммунальная скворечня»).
Главное в Родьке то, что он очень справедливый человек.
Сколько было ребят во дворе, и, наверное, многие среди них
были пионерами, но только ему пришло в голову, что тот уста¬
новившийся закон, по которому каждый строит для себя скво¬
речник,— закон несправедливый.
Внимательнее присмотрись и к маленьким героям расска¬
зов. И в них ты узнаешь своих добрых друзей.
Разве не близки и не понятны нам переживания Кати (рас¬
сказ «Младшая»), которая одиноко и неуютно чувствует себя
в роскошной квартире среди черствых и бездушных людей,
привыкших жить на чужой счет? И разве мы не испытываем
вместе с этой девочкой огромного интереса ко всему тому,
что было в кабинете ее отца, профессора-авиаконструктора,
Никодима Родионовича, который, по словам няни Усти,
«самолично из рядовых рабочих государственным ученым
сделался».
Здесь, в этом кабинете, была подлинная жизнь. «Первое,
что поражает Катю, — книги. Они стоят на стеллажах у стен,
разбросаны в креслах, на письменном столе, на подоконнике».
А рядом с книгами — схемы, чертежи, модели самолетов, вы¬
резки из газет и журналов. За всеми этими вещами видится не¬
устанный творческий труд.
Катя бессознательно стремится к этому большому миру, в
котором живет ее отец, дядя Сережа, в котором жил брат Ми¬
тя, погибший при испытании самолета. И мы верим, что Катя
тоже вырастет настоящим человеком.
Цс >jc
Многие ребята, успевшие прочитать произведения, которые
вошли в этот том, писали в Дом детской книги, что они взвол¬
новали их. Это «взволновали» и есть самое главное в книге.
Почему М. Прилежаева умеет переносить читателя в ту
731

жизнь, которая развертывается на страницах ее книг? Конечно,
это удается ей потому, что все, о чем она рассказывает, близко
и дорого ей.
Сама ее жизнь является примером такого же неравно¬
душия, большого трудолюбия и постоянного творческого
поиска.
Семнадцати лет Мария Павловна уже работает сельской
учительницей, а затем воспитательницей в детском доме. А ко¬
гда будущая писательница училась на педагогическом факуль¬
тете 2-го МГУ (теперь Педагогический институт имени Лени¬
на), она продолжала работать в школах Москвы.
М. Прилежаевой создано много произведений, которые уже
давно завоевали у ребят право называться любимыми.
А разве писателю Юрию Олиферовичу Збанацкому не
близко и не дорого все то, о чем он рассказывает в своих
книгах?
Кого как не его, испытавшего на себе тяготы войны, может
волновать вопрос, каким вырастет современное поколение со¬
ветских ребят? Будет ли оно стойким, мужественным, готовым
к свершению подвига, если Родина потребует этого?
В годы Великой Отечественной войны Ю. Збанацкий был
командиром партизанского отряда, а затем партизанского
соединения имени Щорса. За храбрость и мужество, проявлен¬
ные в борьбе с фашистами, он удостоился высокого звания Ге¬
роя Советского Союза. Об этом трудном, героическом времени
он рассказал в своих первых повестях и рассказах.
Вы читали, наверное, его книги «Тайна Соколиного бора»,
«Лесная красавица», «Неожиданный попутчик» и хорошо пом¬
ните многих героев, сражавшихся вместе с писателем в парти¬
занском отряде.
Много лично пережитого вы найдете и в рассказах Михаила
Павловича Коршунова.
Но не только по этой причине волнуют читателей Володя,
Даня, Тимоша, Родька, Капа и другие герои, которые живут
на страницах этой книги. Не потому ли находят они такой го¬
рячий отклик в душе каждого, что в них, словно в зеркале,
читатели видят самих себя.
^ 732

В их думах, в пережитых радостях и горестях они находят
свои невысказанные и, может быть, неосознанные мысли и
чувства.
Герои книг помогают ребятам понять самих себя, опреде¬
лить отношение к людям, к миру близкому и далекому.
И, конечно, эти герои потому еще волнуют, что все они с
огоньком. А у кого из нас не теплится в душе огонек?!
Н. Пальник,

СОДЕРЖАНИЕ
М. ПРИЛЕЖАЕВА. НАД ВОЛГОЙ (роман).
Рисунки И. Ильинского * 5
ЮРИЙ ЗБАНАЦКИЙ. МОРСКАЯ ЧАЙКА
(повесть). Перевод с украинского Ф. Кравченко
Рисунки А. Лурье 351
М. КОРШУНОВ. ДОМ В ЧЕРЕМУШКАХ
(рассказы).
ДОМ В ЧЕРЕМУШКАХ.
Рисунки М. Фроловой-Багреевой 507
МЛАДШАЯ.
Рисунки Д. Хайкина . 538
синяя песня.
Рисунки Д. Хайкина 554
двести пятый километр.
Рисунки Д. Хайкина 566
в зимнем городе.
Рисунки Д. Хайкина 571
поперечная навигация.
Рисунки Д. Хайкина . 587
НАУЧНЫЙ подход.
Рисунки Д. Хайкина 595
КОММУНАЛЬНАЯ СКВОРЕЧНЯ.
Рисунки Д. Хайкина , . . 604
734

ОН ПОКАЗАЛ МНЕ СОЛНЦЕ,
Рисунки И. Устинова 610
БУДЬ ЗДОРОВ, КАПУСТКИН!
Рисунки Н. Устинова 614
ДВОЕ В ДОРОГЕ.
Рисунки Н. Устинова 620
БАХЧИ-ЭЛЬ (повесть).
Рисунки Д. Хайкина 635
МАТЬ И СЫН.
Рисунки Д. Хайкина 674
КРАСНЫЕ КАШТАНЫ.
Рисунки Д. Хайкина 683
КОГДА ЗАМЕРЗЛИ ДОЖДИ.
Рисунки Д. Хайкина 698
ЗЕЛЕНАЯ РЕКА.
Рисунки Д. Хайкина 705
ПОЛОСКА ИЗ УЧЕНИЧЕСКОЙ ТЕТРАДИ.
Рисунки Д. Хайкина 713
хлопоты.
Рисунки Д. Хайкина 718
Н. П и л ь н и к.
БЕРЕГИТЕ В СЕБЕ ОГОНЕК!
728

Оформление Н. Мунц
БИБЛИОТЕКА ПИОНЕРА
М. Прилежаева
НАД ВОЛГОЙ
*
Юрий Збанацкий
МОРСКАЯ ЧАЙКА
Михаил Коршунов
ДОМ В ЧЕРЕМУШКАХ
*
Ответственные редакторы
З. С. Карманова, И. В. Пахомова,
О. И. Романченко.
Художественный редактор
Е. М. Гуркова
Технический редактор
З. В. Тишина
Корректора
Э. Л. Лофенфельд и
К. П. Тягельская
Сдано в набор 8/VIII 1962 г. Подписано к
печати 27/IX 1962 г. Формат 60 х 90 1/32 —
40 печ. л. (42,8 уч.-изд. л.). Тираж
200 000 экз. Цена 1 р. 53 к.
Детгиз. Москва, М. Черкасский пер., 1.
* * *
Фабрика детской книги Детгиза.
Москва, Сущевский вал, 49.
Заказ № 3256.