Л-ЛАГИ Н
ИЗБРАННОЕ
ГОЛУБОЙ ЧЕЛОВЕК
ОБИДНЫЕ СКАЗКИ
МАЙОР ВЕЛЛ ЭНДЪЮ
СТАРИК ХОТТАБЫЧ
МОСКВА «ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА» 1975

Р 2
Л 14
Оформление художника
Н. КРЫЛОВА
Лагин Л.
Л 14 Избранное. Голубой человек. Обидные сказки.
Майор Велл Эндъю. Старик Хоттабыч. М., «Худож.
лит.», 1975
624 с.
Творчество Л. Лагина самобытно и своеобразно. Сатириче¬
ская заостренность сочетается в его произведениях с достовер¬
ностью изображаемого. Фантастика и реальность в его фанта¬
стических произведениях органически сплетаются с убедитель¬
ной простотой и естественностью. В настоящей книге представ¬
лены роман «Голубой человек» о раздумьях, переживаниях и
делах молодого советского рабочего, студента-заочника, необъ¬
яснимым путем попавшего в Москву в канун 1894 года, цикл
сатирических «Обидных сказок», сатирическая повесть «Майор
Велл Эндъю» и повесть-сказка «Старик Хоттабыч»,
70302-043
Л028(01)-75
52-75
Р 2

ГОЛУБОЙ ЧЕЛОВЕК
РОМАН

ВСТУПЛЕНИЕ
Тем, кому по роду их деятельности или из любопыт¬
ства приходилось иметь дело с комплектами газет конца
прошлого столетия, возможно, попалась на глаза в одной
из московских газет за август 1894 года заметка следую¬
щего содержания:
«Вчера в седьмом часу вечера при следовании в Цент¬
ральную пересыльную тюрьму бежал из-под стражи кре¬
стьянин Можайского уезда Антошин Егор, осужденный
к трем с половиной годам арестантских рот. Следуя по
площади Страстного монастыря, он неожиданно швырнул
в глаза конвойным солдатам две пригоршни махорки. Тем
самым временно ослепив конвой, Антошин кинулся нале¬
во, на Большую Бронную улицу. Ему попытался прегра¬
дить путь проходивший поблизости крестьянин Дмитров¬
ского уезда Терентьев Александр. Разбив Терентьеву в
кровь лицо и свалив его с ног, Антошин вбежал в ворота
домовладения жены коллежского советника Екатерины
Петровны Филимоновой, в каковом он некоторое время
проживал в январе сего года, где и пропал бесследно. Все
меры к поимке столь дерзко бежавшего преступника, при¬
нятые силами полицейских чинов 2-го участка Арбатской
части, а также прибывших вскоре на место происшествия
агентов сыскной полиции, ни к чему не привели. Поиски
продолжаются».
Чтобы рассказать о том, как и за что был арестован,
а спустя некоторое время, в августе 1894 года, осужден
судом Российской империи Егор (Георгий) Антошин, нам
нужно вернуться к тому, что с ним случилось восемью
месяцами раньше,'в ночь на 14 января 1959 года.
5

ГЛАВА ПЕРВАЯ
I
Жизнь Юры (Георгия) Антошина сложилась не очень
счастливо.
Отец его, Василий Лукич, работавший сменным масте¬
ром на одном из московских предприятий, погиб в рядах
народного ополчения на третьем месяце войны. Он так и
не узнал, что его семья, которой он упорно, не рассчиты¬
вая на скорый ответ, слал каждые два дня письма, давно
уже эвакуировалась в далекий и холодный Верхнеуральск.
В начале сорок третьего года простудилась в очереди за
керосином и умерла от воспаления легких его вдова, кото¬
рая и мысли не допускала, что она вдова. Василий Лукич
вместе с несколькими другими разведчиками числился
пропавшим без вести. Она была уверена, что Василий Лу¬
кич, попав в окружение, пристал к партизанам.
Двоих младших — Юру и Олю — устроили в детский
дом. Старший — Валерий — в звании лейтенанта воевал
тогда где-то под Новороссийском. Он стал кадровым воен¬
ным, окончил впоследствии Военную академию имени
Фрунзе и к тому времени, когда с его младшим братом
приключились удивительные события, послужившие пред¬
метом нашего повествования, командовал полком на
Дальнем Востоке.
О младших детях Василия Лукича заботу взял на себя
завод, которому он отдал почти двадцать лет своей жизни.
Ребят перевели с Урала в подшефный заводу подмосков¬
ный детский дом. На праздники и ко дню рождения им
привозили подарки от завкома и заводской комсомольской
организации. Затем им помогли получить неплохую ком¬
нату в новом доме взамен их старой квартиры, которую
разбомбило еще в одну из первых бомбежек. На двоих ее
вполне хватало. Но Оля вскоре вышла замуж и родила
дочь Катьку, которая при всех ее несомненных достоин¬
ствах обладала и всеми недостатками, свойственными
гражданам ее возраста. И стали они проживать уже вчет¬
вером (Оля с мужем-инженером и Катькой и Юра) в од¬
ной комнате в ожидании того заветного дня, когда Юре
наконец предоставят давно обещанную отдельную жил¬
площадь. Кто знает, как обернулись бы события, если бы
Юра к 13 января 1959 года проживал отдельно от сестры.
6

Но своей комнаты у Антошина тогда еще не было, и
вечером 13 января он по этой причине пережил уйму
неприятностей, поссорился с Ольгой, разругался с Галкой
Бредихиной — словом, наделал немало глупостей, кото¬
рые в конечном счете привели его спустя несколько часов
к переживаниям и приключениям поистине удивительным
и необычайным.
А началось все с того, что Оля назначила на этот ве¬
чер заседание своего фабричного комитета комсомола, ни¬
как не подозревая, что этот вечер у Юры занят. Он дол¬
жен был идти с Галкой на встречу старого Нового года.
Вообще говоря, он всегда был принципиально против
того, чтобы отмечать старый Новый год. Он видел в этом
некую уступку религиозной идеологии и никогда до этого
в подобных встречах не участвовал. Но в ночь на 1 января
Галка дежурила: она работала диспетчером в таксомотор¬
ном парке. Поэтому они уговорились (это было ее предло¬
жение) встретить старый Новый год втроем с одной из
задушевнейших Галкиных подруг, которая ради Галкино-
го счастья согласилась поскучать в обществе двух влюб¬
ленных, которым было бы не до нее. Этот вечер должен
был очень многое и на долгие годы решить в отношениях
между Антошиным и Галкой, и ее подружка собиралась
как можно больше времени провести на кухне, чтобы дать
им наговориться вдоволь.
И вот оказалось, что как раз на этот вечер Ольга на¬
значила свое заседание и уже не могла его отменить. А так
как Игорь, ее муж и Катькин отец, тоже был диспетчером
(везло Антошину на диспетчеров!), только не в таксомо¬
торном парке, а в МОГЭСе, и по роковому стечению об¬
стоятельств как раз именно в эту ночь дежурил, то Анто¬
шину было предложено остаться с Катькой.
Разразился скандал штормовой силы. Юра сказал, что
он не домашняя работница и не нянька, и что ему осто¬
чертело возиться с Катькой (что было сущей неправдой,
ибо жили они с Катькой душа в душу), и что нечего на¬
значать заседания комитета, не согласовав с ним. Поду¬
маешь, какой международный симпозиум! Уже и
отменить нельзя.
Оля надменно ответила, что согласовывать заседания
комитета комсомола у нее есть с. кем помимо товарища
Антошина.
На это товарищ Антошин сказал — пусть они тогда и
возятся с Катькой, те, с которыми она считает нужным
7

согласовывать, а у него сегодня важнейшее, можно ска¬
зать, историческое свидание с Галиной.
Тогда Оля, не моргнув глазом, заметила, что его Гал¬
ка, если он хочет знать, обыкновеннейшая вертихвостка
н рада за кого бы то ни было выскочить замуж, даже за
такую образину, как ее ненаглядный Юрочка. И это тоже
было сущей неправдой, потому что Галка была не такая
уж вертихвостка, а Юра был совсем не образина. Правда,
он был несколько излишне сухощав, но плечи у него были
дай бог каждому, и серые глаза тоже, и волосы у него
были красивые, темно-русые, густые и мягкие.
—	Ах, так! Значит, вот какой разговор! — вскричал
он, хлопнул дверью и был таков.
Но, выскочив на улицу, он все же почти сразу сообра¬
зил, что оставил сестру в безвыходном положении.
Он позвонил Галке из автомата, объяснил создавшую¬
ся обстановку и предложил встретиться не в семь, а в де¬
сять — пол-одиннадцатого. Он ручался, что к этому вре-
.мени Ольга безусловно вернется с фабрики, а Катька уже
давно будет спать.
Что бы Галине согласиться? Но она по вполне понят¬
ной причине весь этот день ужасно нервничала и не при¬
думала ничего умней, как устроить ему по телефону не¬
большую сцену. Она сказала, что у него всегда так, что он
якобы всегда все откладывает. И встречу Нового года,
и получение комнаты...
Это он откладывает получение комнаты?! Он, который
дня не пропускает, чтобы не напомнить об этом председа¬
телю завкома, начальнику цеха или секретарю парткома!
Он, который уже уважать себя перестал за свою назой¬
ливость!..
Антошин чуть не задохся от этого несправедливого об¬
винения.
—	А то нет?.. Конечно, откладываешь,— повторила
сквозь слезы Галка, отдавая себе отчет в чудовищной не¬
справедливости своих обвинений.— Палец о палец уда¬
рить не хочешь... (Это он палец о палец ударить не хо¬
чет?!) ...Привык на всем готовеньком... (Это он привык
на всем готовеньком?!) ...Историк-марксист на мою го¬
лову!..
Это было уже свыше Юриных сил. Он с треском пове¬
сил трубку, тут же раскаялся, опустил новый пятиалтын¬
ный, но в ответ услышал высокие и частые гудки. Теперь
надо было запасаться терпением: дозвониться в диспет-
8

черскую по городскому телефону, да еще в часы «пик»,—
дело не скорое и трудоемкое. А у автомата успел тем вре¬
менем вырасти немалый хвост. Ничего не оставалось, как
встать в затылок последнему и покорно ждать очереди.
II _
Пока Антошин будет дожидаться своей очереди, у нас
вполне хватит времени для того, чтобы сделать отступле¬
ние, не очень пространное, но в высшей степени необхо¬
димое. Нам нужно объяснить, почему Галина Бредихина
с таким сарказмом бросила в лиЦо Антошину достойное
уважения звание «историк-марксист», и заодно познако¬
мить читателя с Александрой Степановной Беклемишевой.
Тем, кто в погоне за стремительно развивающимися
событиями перелистает, а то и пропустит эту главу, лучше
и вовсе не читать нашего романа. Первым делом потому,
что меньше всего он рассчитан на любителей остросюжет¬
ной литературы. А главное, потому, что без того, что мы
скажем в ней о Беклемишевой и ее детдомовском кружке,
многое, и самое удивительное, в последующих и особенно
заключительных главах останется попросту не замечен¬
ным чересчур торопливым читателем.
Итак, об Александре Степановне. Недавно ей пошел
семьдесят шестой год. Значит, к началу войны, когда она
директорствовала на заводе, с которого ушел в ополчение
отец Юры Антошина, ей было пятьдесят пять. Промака-
демию она окончила в 1935-м. В партию вступила восем¬
надцати лет. Она тогда пятый год работала швеей в
«Модном заведении мадам Бычковой»,- что в Казенном
переулке, и кроме хорошего вкуса, вынесла из этого
страшноватого храма дамского платья здоровый заряд
классовой ненависти и великолепное презрение к дамоч¬
кам, у которых мозги забиты тряпками.
Поджарая, по-девичьи стройная в свои семьдесят пять
лет, в неизменной^нглийской блузе и черной юбке, живая,
остроумная, очень неглупая и совсем не злая, она в случае
необходимости могла быть весьма ядовитой собеседницей,
а в споре оставалась такой же осторожной, но опасной ц
беспощадной, как в молодые ее подпольные годы. Покой¬
ный Сергей Аполлонович, с которым они познакомились и
поженились в горькие и нищие годы парижской эмигра¬
ции, говаривал, что его Александра Степановна действует
О

на господ меньшевиков, как мышьяк на крыс. Сначала они
проглотят ее слова и даже оближутся, но моментально
вслед за этим их начинает корчить в страшных судорогах.
Они пробили с Сергеем Аполлоновичем душа в душу
всю эмиграцию, вернулись в семнадцатом году в Москву
с двумя тощими чемоданами, отличным знанием француз¬
ского языка и пятилетним сынишкой, которого, так же как
и Антошина, звали Юрой.
В марте двадцатого года Юра умер от сыпняка.
Письмо из детского дома с извещением о его смерти
Длександра Степановна получила полутора месяцами поз¬
же, на Западном фронте, где она тогда воевала в должно¬
сти комиссара корпуса.
А Сергей Аполлонович погиб в ноябре того же года от
белоказачьей пули уже по ту сторону Турецкого вала, и
с тех нор Александра Степановна жила одна.
Она слыла толковым директором, но не без странно¬
стей. Так, по крайней мере, считали многие директора со¬
седних предприятий, работники министерства и даже рай¬
кома партии. Кое-кто из них снисходительно посмеивался
над «чудачествами старухи Беклемишевой», усматривая в
них этакое партдонкихотство, старозаветный демократизм
и тому подобные более или менее милые, но неумные и,
главное, непрактичные пережитки далекого партийного
прошлого. Считалось, что это чисто возрастное. Другие
расценивали странности в поведении Александры Степа¬
новны как дешевую демагогию, нездоровое заигрывание с
отсталыми и даже уравнительскими настроениями рабоче¬
го класса, и это их настораживало.
Рабочим ее странности были по душе. Они ее уважали
и любили,
Осенью пятидесятого года она выкинула еще один де¬
магогический трюк: старой коммунистке со стажем дай
бог каждому, директору крупного предприятия, депутату
Верховного Совета, члену бюро райкома и т. д. и т. тт.
вдруг ни с того ни с сего загорелось руководить полит¬
кружком в подшефном детском доме.
Ее пробовали отговаривать, предлагали ей взять семи¬
нар пропагандистов, а кружок в детдоме оставить для
комсомольских нагрузок, но Александра Степановна, как
она сама выразилась, «стояла насмерть».
«Чудит старуха,— махнули на нее рукой в отделе про¬
паганды и агитации.— Из ума выживает... В ее годы дру¬
гие уже давно на пенсии».
10

Первым делом детдомовцы немедленно дали ей прозви¬
ще. Ёе прозвали «Беспалой», потому что у нее не хватало
полфаланги на указательном пальце Левой руки. Неведомо
откуда сразу прошел слух, будто это от казачьей шашки,
^рудто шла Беспалая в девятьсот пятом году на демонстра¬
ции с красным флагом в руке и ей тогда шашкой отхвати¬
ли кусок пальца. Другие клялись, что попортили ей палец
на гражданской войне в белогвардейской контрразведке,
третьи — что на царской каторге. Не постеснялись, спро¬
сили у Александры Степановны. Она рассмеялась. Оказы¬
вается, ничего романтического: колола еще девчонкой лу¬
чину, самовар разжигать, и оттяпала себе сдуру острым
ножиком.
Конечно, это несколько разочаровало кружковцев, но
в общем Александра Степановна пришлась им ко двору:
старая большевичка, участвовала в гражданской войне,
была знакома с Лениным и Свердловым. И ко всему проче¬
му свойский и веселый человек. Нисколько не задается.
У ребят был кой-какой опыт по части кружководов.
Александра Степановна была у них уже третьей. Двоих
предыдущих они выжили. Да, выжили, но* без всякого
хулиганства или озорства. На высоком теоретическом уров-
пе. Уж больно они были серы и скучны, эти руководители,
которые только и умели, что талдычить нетвердо заучен¬
ные формулировки из Краткого курса. Ребята доняли их
вопросами. Нет, не посторонними. Все в пределах изучае¬
мого раздела программы кружка. Но чтобы ответить на
эти вопросы, надо было читать кое-что и помимо Краткого
курса. И для того чтобы задать эти вопросы,— тоже. Что
ж, игра стоила свеч. Ради удовольствия посадить в кало¬
шу постылого, сухого, как пустыня, кружковода активи¬
сты кружка просиживали немало часов в местной библио¬
теке.
Они были безжалостны, но справедливы. Им доставля¬
ло удовольствие наблюдать, как беспомощно барахтаются
несчастные кружководы, пытаясь общими, ничего не гово¬
рящими фразами отбиться от точных, стремительных и
всегда неожиданных атак. Больше трех-четырех занятий
выдержать было трудно, и руководители под более или
менее благовидным предлогом вскоре подавали в от¬
ставку.
Самое забавное во всей этой жестокой ребячьей войне
с начетнической серятиной было, что, сами того не'заме¬
чая, они, в поисках тем для заковыристых вопросов, от-
11

лично усвоили достаточно обильный материал по истории
революционного движения в России конца прошлого и са¬
мого начала текущего века. По Второй съезд включитель¬
но. Обычно кружководы сдавались после этой темы, а сле¬
дующий начинал с начала.	*
К этому времени ребята вошли во вкус вопросов с под¬
вохом.
На первом же занятии с Александрой Степановной
Юра Антошин — главный заводила и признанный автори¬
тет в области исторических наук поднял руку.
—	У нас тут с ребятами к вам вопрос,— сказал он, не¬
винно глядя новой руководительнице прямо в глаза.—
Сколько всего было частей в книге товарища Ленина «Что
такое «друзья народа» и как они воюют против социал-
демократов?»
—	Ого! — восхитилась Александра Степановна, глядя
ему в глаза с еще более невинным выражением.— Неужто
вы уже читали «Друзья народа»? Для вас вроде бы еще
рановато.
—	Это мы сами по себе пробовали,— объяснил Юра,
прямо-таки пыша простодушием.— И мы теперь понима¬
ем, что для нас это еще рановато. Но когда мы взяли кни¬
гу товарища Ленина, то ужасно удивились. Видим: «Что
такое «друзья народа» и как они воюют против социал-
демократов?»— выпуск первый, потом сразу третий.
Спрашивается, а второй где?
Это был проверенный жизнью вопрос. Его отточили па
обоих предшественниках Александры Степановны.
—	Всем интересно? — спросила она.— А то если не
всем, так я отвечу интересующимся после занятий.
—	Всем! — закричали ребята с поразительным едино¬
душием.
—	Хорошо,— согласилась Александра Степановна с
еще более поразительным, можно даже сказать, потрясаю¬
щим непониманием истинной причины этой всеобщей за¬
интересованности,— всем так всем. Тем более что вопрос
действительно очень интересный. Дело в том, что не толь¬
ко мне, но даже редакторам Собрания сочинений Влади¬
мира Ильича в точности неизвестно, был ли размножен
второй выпуск этой очень важной ленинской работы. Име¬
лись полицейские сведения, что он якобы выпущен в
Москве. Но к моменту издания первого Собрания сочине¬
ний уже не было ни одного старого большевика, который
знал бы что-нибудь о публикации второго выпуска. Вот
12

вам, если хотите, увлекательнейшая тайна, прямо роман.
Представьте себе: где-нибудь на чердаке, среди пыльных
старых бумаг и никому не нужных книг, больше полувека
лежит этот выпуск, которому с научной точки зрения це¬
ны пет... И вдруг кто-нибудь находит его... Какое это было
бы событие, можете себе представить!.. Конечно, если этот
человек хоть немного разбирается в истории партии...
Подобные романтические соображения никому, даже
Юре, раньше просто в голову не приходили. Ребята меч¬
тательно призадумались, и именно в этот момент Алек¬
сандра Степановна и нанесла удар.
—■ Ну как,— как бы между прочим обратилась она к
Антошину,— правильно я ответила на твой вопрос?
И Юра, захваченный врасплох, брякнул «правильно»,
прежде чем до него дошел коварный подвох Александры
Степановны.
Кто-то предательски прыснул в кулак, Юра покраснел
по самые уши и весь напрягся в ожидании головомойки,
но Александра Степановна (в этот миг она сразу и окон¬
чательно завоевала сердца кружковцев) продолжала как
ни в чем не бывало:
—	Ну что же, вот и отлично. И чем больше вопросов
вы будете мне задавать, тем больше мне это будет по душе,
потому что, значит, вам действительно интересно узнать
побольше и поглубже.
Ребята и не подозревали, что на кружке может быть
так интересно. Оказывается, Александра Степановна лич¬
но знала одного из участников знаменитой вечеринки в
доме Залесской, когда молодой Владимир Ильич вступил
в спор и разгромил, самодовольного и высокомерного
«В. В.» — теоретика народничества. Лично! С ума сойти!..
И снова Юра задал вопрос, на этот раз уже безо вся¬
кого подвоха. Ему действительно хотелось узнать, какова
была дальнейшая судьба студента Давыдова.
—	Какого Давыдова? — спросила несколько озадачен¬
но Александра Степановна.— В партии было много Давы¬
довых.
Тогда Юра блеснул своей памятью. Он прочел наизусть
донесение начальника Московского охранного отделения:
—	«Агентуре известно, что студент Юрьевского уни¬
верситета Иосиф Давыдов с увлечением дебатировал де¬
вятого числа сего месяца на конспиративно устроенной
сыном коллежского асессора Николаем Ефимовым Кушен-
ским вечеринке в доме Залесской, что на углу Воздвижеп-
13

кп и Арбатской площади. Присутствовавший на вечере
известный обоснователь теории народничества писатель
«В. В.» (врач Василий Павлович Воронцов) вынудил
своей аргументацией Давыдова замолчать, так что защиту
взглядов последнего взял на себя некто Ульянов (якобы
брат повешенного) , который и провел эту задачу с полным
знанием дела»,
—	Ну и память у тебя, друг любезный! — сказала
Александра Степановна с искренним восхищением.— Мо-
' жно только позавидовать.
Ребята чуть не лопнули от гордости за Юру.
—	А что касается Иосифа Давыдова, то что я могу
о нем сказать: после раскола на Втором съезде он стал
большевиком. Встречала я его раза два во время граждан¬
ской войны. Что с ним теперь, жив ли он и что делает, к
стыду моему, не знаю. Да, между прочим, он отрицал, что
участвовал в той вечеринке в доме Залесской. Он говорил,
что охранник тут что-то напутал.
—	Интересно бы посмотреть этот дом,— сказал при¬
ободрившийся Юра.— Хотя бы снаружи.
—	Опоздал, друг мой,— развела руками Александра
Степановна.— В него попала фашистская бомба. Сейчас
на его месте разбили сад. Будете в тех местах, посмотрите.
Это на самом углу улицы Калинина, рядом с кинотеатром
«Художественный». А вот как у вас, молодые люди, на¬
счет музеев? Давно вы бывали в Музее Ленина, в Истори¬
ческом, в Музее Революции, Истории Москвы?..
С тех пор они каждый выходной ездили в Москву, в
музей. С ними вместо экскурсовода ходила Александра
Степановна’ шестидесятипятилетняя, молодая, веселая,
неутомимая. И трудно сказать, кто из них, детдомовцы
или она, получал от этого больше удовольствия. То, мимо
чего ребята в другое время прошли бы без интереса, вдруг
оказывалось необыкновенно волнующим и прекрасным.
Взять хотя бы маленький, пожелтевший от времени порт¬
ретик Маркса, вырезанный из какой-то иностранной газе¬
ты. Подумаешь, редкость — портрет Карла Маркса! Но
Александра Степановна сказала, что это, скорее всего,
один из первого десятка портретов Маркса, попавших в
царскую Россию, и ребята долго стояли около стен¬
да и смотрели на этот, ставший вдруг таким значи¬
тельным и романтичным, клочок старой газетной бумаги.
А потом, уже на улице, Александра Степановна призна¬
лась, что ей этот портретик особенно дорог, потому что это
14

она подарила его музею, а ей его подарил, когда она еще
была совсем девчонкой, перед самым своим арестом один
молодой революционер, который потом так и пропал, и
ничего о нем она больше никогда не слышала...
Она отдыхала душой с этими пытливыми, задиристы¬
ми, жадными до простой человеческой ласки, непримири¬
мо справедливыми и не очень сытыми детдомовцами. Она
привозила конфеты, печенье, и они после занятий кружка
еще долго чаевничали и вели нескончаемые задушевные
беседы. Именно тогда Александра Степановна и подружи¬
лась с Юрой Антошиным, и он, чтобы заслужить ее ску¬
пую и осторожную похвалу, готовился к каждому занятию
с таким усердием и обстоятельностью, словно собирался
поступать в аспирантуру. Она радовалась Юриным успе¬
хам, но не переоценивала его данных! обыкновенный,
живой, не лишенный способностей мальчик с отличной
памятью, но несколько разбросанный в своих интересах.
Видно, не судьба была руководителям этого кружка до¬
вести занятия до конца года. Как раз за два дня до того,
как кружку предстояло перешагнуть рубеж Второго съез¬
да партии, Александру Степановну неожиданно пригла¬
сили отчитаться на детдомовском партийном бюро о рабо¬
те кружка. Секретарь бюро и директор детдома сидели
на заседании как побитые, не смея глянуть в глаза напря¬
женно улыбавшейся Александре Степановне. Представи¬
тель райкома — заведующий отделом кадров райпотреб¬
союза, который присутствовал на последнем занятии
кружка в качестве обследователя, камня на камне не оста¬
вил от ее доклада. Он поражался, как это партийное бюро
прошляпило, что под самым его носом вместо нормальной
партийной учебы «занимались байками, беспартийной тре¬
потней и меньшевистскими отрыжками». Он возмущался
тем, что у слушателей кружка в головах создался формен¬
ный ералаш. Любому пионеру известно, что большинство
Второго съезда при голосовании первого пункта Устава
получили ленинцы и что именно поэтому они и называ¬
лись большевиками. А товарищ Беклемишева, будто бы
старая коммунистка, говорила, он это слышал собственны¬
ми ушами, что по первому пункту большинство получили
меньшевики. Почему же, спрашивается, уважаемая това¬
рищ Беклемийгева, они назывались меньшевиками?
Его рвало злостью и безграмотностью, а все остальные,
кроме Александры Степановны, так и не решились возра¬
зить ему.
15

Вот именно тогда Александра Степановна и сказала,
что она головой отвечает за то, что кружок отлично усвоил
материал по пройденным темам программы, а некоторые
кружковцы не уступят по своему знанию истории револю¬
ционного движения по Второй съезд включительно кое-
каким патентованным историкам-марксистам...
—	Это клевета на историков-марксистов! — крикнул
вне себя от ярости завкадрами райпотребсоюза.— Я тре¬
бую, чтобы гражданку Беклемишеву призвали к порядку!
—	Александра Степановна,— обратился к ней дрожа¬
щим голосом секретарь партбюро,— ну совершенно вы это
ни к чему насчет историков-марксистов.
—	А что до того, почему большевики стали называться
большевиками, а меньшевики — меньшевиками, я рекомен¬
довала бы товарищу представителю райкома заглянуть в
«Краткий курс истории ВКП(б)».
—	Я обойдусь без ваших рекомендаций! — побагровел
завкадрами, поняв, что по этому вопросу он, пожалуй, дал
маху.— И вообще, не в этом дело!
—	В чем же? — осведомилась Александра Степановна
очень тихо и очень спокойно...
Партийное бюро единогласно приняло предложение
представителя райкома об отстранении Беклемише¬
вой А. С. от руководства кружком, как не обеспечивающей
правильной партийной линии...
На другой день весь детдом знал уже и о том, ч что
Александра Степановна назвала нескольких кружковцев
историками-марксистами, и насчет того, что она отстра¬
нена от руководства их кружком.
В чемоданчике среди учебников, тетрадок и альбомов
с марками у Антошина осталась книга старого большеви¬
ка Сергея Мицкевича «Революционная Москва» с дар¬
ственной надписью: «Старому другу, боевому соратнику,
твердокаменной большевичке Александре Степановне
Беклемишевой от автора с уважением и любовью». Юра
обернул переплет вместе с титульным листом в газету и
в свободное время перечитывал эту толстую и очень инте¬
ресную книгу, и ему казалось, что Александра Степановна
сидит рядом и повторяет ему слова, сказанные ею совсем
недавно: «Только, Юра, побережнее с этой книгой. Она
мне дорога как память. Вернешь, и я тебе дам другую,
очень редкую,— воспоминания о Владимире Ильиче...»
Пришел новый, четвертый по счету руководитель
кружка. Он был лучше первых двух, но не шел ни в какое
16

сравнение с Александрой Степановной. Ребята занимались
лениво, через пень колоду.
Зато «историки-марксисты» всерьез увлеклись астро¬
номией. Они мастерили себе подзорные трубы из картона
и очковых линз, с риском сломать себе шею и получить
тройку по поведению карабкались по ночам па крышу,
чтобы наблюдать звездное небо, распознавать созвездия и,
чем черт не шутит, открыть какую-нибудь новую планету
или, на худой конец, астероид. Они до отвала наглотались
популярных книжек по астрономии и космогонии, без¬
успешно хлопотали перед директором об учреждении при
детдоме любительской обсерватории или, в крайнем слу¬
чае, разрешить им лазить на крышу для ведения астроно¬
мических наблюдений.
Прошло еще несколько месяцев, и «историки-маркси¬
сты» маленько поостыли и к вопросам мироздания. За
исключением юдного, который время от времени отпраши¬
вался в Москву, в планетарий, на заседания астрономиче¬
ского кружка.
Двое других всерьез занялись шахматами, а Юра Ан¬
тошин вдруг почувствовал - неудержимое влечение к пе¬
нию. Точнее, не вдруг, а когда выяснилось, что некая
Галя Бредихина, на которую он еще год тому назад не
обращал никакого внимания, занимается в хоровом круж¬
ке. У Юр$1 оказался неплохой слух и не очень сильный,
но красивого тембра голос, и он вскоре стал признанным
солистом на детдомовских праздничных концертах. Он и
теперь, работая контролером по печатным схемам тран¬
зисторного цеха большого московского завода, с удоволь¬
ствием участвует в заводской самодеятельности. Если бы
он не учился на заочном факультете Энергетического
института, ему была бы прямая дорога в музыкальную
школу для взрослых. Руководитель кружка не раз говорил
ему, что у него «имеются данные»...
Теперь читателю должно быть ясным, почему Анто¬
шин бросил в сердцах трубку, услышав, как несправедливо
и уничижительно Галина назвала его «историком-марксн-
стом».
Как-то ранней осенью, как раз тогда, когда он, заткнув
уши, готовился к экзаменам для поступления в вуз, раз¬
дался телефонный звонок. Антошин раздраженно буркнул
в трубку: «Да!» — и услышал удивительно знакомый
голос: *
Товарищ Антошин?
17

—	Да, Антошин. Кто это?
—	Мне хотелось бы узнать, почему это в «Друзьях
народа» первый вЬшуск, а потом сразу третий? А где вто¬
рой?
—	Александра Степановна, миленькая, это вы? — за¬
кричал Антошин на всю квартиру.
—	Кажется, я.
—	А где вы? Откуда вы говорите? Как вас увидеть?
Она была все такая же стройная, веселая, спокойная,
острая, душевная Александра Степановна, твердокаменная
большевичка и добрый друг Юры Антошина. Она была
на пенсии и снова вела кружок в том же детском доме.
Такая уж она была старуха, со странностями.
ill
Когда до него наконец дошла очередь в автомате, Ан¬
тошин был полон раскаяния й желал только одного — по¬
мириться с Галкой и окончательно договориться с нею
насчет сегодняшней встречи.
К его удивлению, номер с первого же раза оказался
свободным, но Галки на месте не обнаружилось, бна была
где-то на территории парка. Где именно, никто не знал.
Он снова позвонил этак минут через десять, Ц на этот
раз телефон был свободен, но рабочий день товарища
Бредихиной уже кончился, и она ушла. Куда? Этого она
никому не сказала. .Значит, она не хотела свидания с ним.
В другое время Антошин ни за что не поехал бы к ней
на квартиру после такого пренебрежения с ее стороны.
Сейчас он поехал. На метро, с двумя пересадками, а потом
еще шесть остановок на троллейбусе и порядочный кусок
на своих на двоих. И все только для того, чтобы узнать,
что Галина домой еще не приезжала и будет только поздно
вечером, потому что она, видите ли, собиралась у своей
подруги встречать сегодня старый Новый год. Явно уста¬
релые сведения.
Наступив на горло своему самолюбию, Антошин через
весь- город поехал к Нине — той самой Галкиной подруге,
у которой они собирались» встретиться до рокового теле¬
фонного разговора. Подруга эта жила на Юго-Западе, на
Ломоносовском проспекте, в новом доме, на седьмом эта¬
же. Он приехал на Юго-Запад, на Ломоносовский про¬
спект, поднялся на седьмой этаж, и ему сказали, что Га¬
18

лочка и Нина только что ушли и что если он поспешит, то,
может быть, еще их нагонит.
Он поспешил, но так их и не нагнал, потому что, как
известно всем влюбленным, именно тогда, когда позарез
нужно, чтобы автобус или троллейбус запоздал, он, как
нарочно, приходит вовремя.
Уже стемнело, падал сухой снежок. На душе у Анто¬
шина было нехорошо. Продолжать дальнейшие поиски
Галины ему расхотелось, возвращаться домой было страш¬
новато: Оля показала бы ему, почем орехи. И самое пе¬
чальное, что правда была на ее стороне.
Вечер оказался безнадежно испорченным. Деваться
было некуда. В таких случаях Антошин отправлялся в
кино.
Он добрался мрачнее тучи до Арбатской площади, но
около кассы кинотеатра «Художественный» томилась бес¬
перспективно большая очередь. Он прошел мимо ограды,
за которой голые деревья чернели на месте, где раньше
высилось здание, когда-то принадлежавшее госпоже Залес¬
ской, перешел на внутренний проезд Никитского бульва¬
ра, около Дома журналистов сел на пятнадцатый трол¬
лейбус, вылез на Пушкинской площади и твердым шагом
человека, принявшего наконец решение, направился в ки¬
но «Новости дня». Ярко горели фонари, окруженные ним¬
бом из мелких сухих снежинок, позади него белела всц
в свежем снегу Пушкинская площадь, на которой тогда
еще не было кинотеатра «Россия». В «Центральный» по¬
пасть не было никакой надежды.
Рядом с шашлычной тускло светились двери невзрач¬
ного тридцатиминутного кино «Новости дня». Каждый
раз, когда двери открывались, из него валили на улицу
густые клубы пара, как из бани. Антошин купил сразу
четыре билета, на все оставшиеся четыре сеанса. На одно
и то же место. Пропадать — так с музыкой!
После каждого сеанса он выходил во двор, небольшой
двор со старенькими облупленными домишками, помнив¬
шими еще пушкинские времена. Крошечный налисадни-
чек с двумя грубо сколоченными дощатыми лавочками и
несколькими чахлыми деревцами, которые дремали внут¬
ри палисадничка под робким светом электрической лам¬
почки, такой же голой и беззащитной, как и они. Облуп¬
ленные сводчатые ворота, и внутри ворот еще одна лам¬
почка над скучной вывеской «Трест ремонта мебели. Цех
№ 3». Потом из ворот направо, вверх по Большой Брон¬
19

ной, снова направо, мимо кафе-молочной и аптеки на
Пушкинской площади, снова направо, по Тверскому буль¬
вару, мимо шашлычной, и снова направо, в кино «Ново¬
сти дня».
Когда он первый раз вернулся в кино, контролерша
его не узнала. Пррходя во второй раз, он перепутал биле¬
ты. Теперь контролерша его, кажется, узнала, и, хотя в
этом не было ничего постыдного, это его почему-то ужас¬
но огорчило. А между тем на этом сеансе его ожидал
приятный сюрприз: его наконец показали в киножурнале.
Пока он по требованию кинооператора совершал на экра¬
не фотогеничные движения над печатными схемами, дик¬
тор рассказывал о том, что ударник коммунистического
труда цеха транзисторов Георгий Антошин регулярно
перевыполняет план, хороший общественник, всегда рад
помочь товарищу, учится на заочном факультете Энерге¬
тического института только на пятерки и четверки и,
сверх всего этого, успевает принимать активное участие
в заводской, районной и городской самодеятельности. Ан¬
тошину бы радоваться, а завтра вытащить сюда Галку, и
пусть она сама посмотрит, какой человек ее любит. Но
сейчас даже такое лестное событие вызвало у Антошина
только горестные размышления о том, что вот уж, кажет¬
ся, чем не примерный рабочий, а комнаты ему все еще
никак не соберутся дать. И опять-таки, раз он такой при¬
мерный рабочий и-даже в киножурналах говорят, что в
нем проглядывают уже черты человека будущего, то поче¬
му ему прошлым летом не дали путевки на Кавказское
побережье, а бросили, как подачку, путевку на ноябрь в
подмосковный дом отдыха, где ему уже все давным-давно
обрыдло? А какие-то лопухи из заводоуправления как
миленькие загорали в Сочи и Гаграх. И это называется
заботой о людях! Плохо, очень плохо!.. И опять-таки эта
контролерша. Чего она такого смешного нашла в том, что
человек взял билеты сразу на четыре сеанса? Ведь сеансы
здесь совсем маленькие, и на каждом сеансе — разные
фильмы. И вообще, какое ей дело, на сколько сеансов че¬
ловек берет билеты? Глаза бы его не видели эту контро¬
лершу. И все-таки не могло быть и речи, чтобы так рано
возвращаться домой. Надо было дождаться, люка все Оли¬
но семейство будет уже в постелях. Словом,в хочешь не
хочешь, а приходилось идти на четвертый сеанс.
Давно уже Антошин не видел мир в таком мрачном
свете. Ему бы; поскорее в успокаивающую темноту зри¬
20

тельного зала. Но зал еще проветривался. Надо было ми¬
нут на пять задержаться в фоне, полупустом по случаю
позднего времени, навевавшем тоску и пессимизм. По
крайней мере, па Антошина,
Он присел в уголочке.
Вдалеке, у столика, украшенного горшком с красной
геранью, двое подвыпивших малых нагло и неуклюже при¬
ставали к девушке, которая перелистывала старый номер
«Огонька». Один коренастый, остроносенький, с ярко-го¬
лубыми круглыми глазками на рыхлой физиономии цвета
ливерной колбасы, второй — долговязый, покрасивей, с
, нежным розовым лицом и черными тонкими, как дамские
брови, усиками над еще более тонкими буроватыми
губами.
Остроносый почти сразу отстал и пошел в буфет. А тот,
который с усиками,^воровато оглянулся по сторонам, бы¬
стро отломил веточку герани и попытался всучить девуш¬
ке. Девушка отшатнулась, пересела на соседний стул и
громко, чтобы привлечь внимание других посетителей,
сказала: «Оставьте меня, пожалуйста, в покое!» Тогда
разозленный парень с силой швырнул ей в лицо герань и
отвратительно обругал ее, прежде чем Антошин успел
прибежать и вмешаться. Девушка плакала, прикрыв лицо
развернутым журналом. Антошин схватил негодяя за обе
руки и крикнул контролерше, чтобы позвали милиционе¬
ра. Парень тщетно вырывался из рук Антошина и в бес¬
сильной злобе изрыгал грязные и жалкие оскорбления.
Набежало на помощь Антошину еще несколько человек.
Из буфета показался, дожевывая на ходу пирожок, остро¬
носый, но, еще издали увидев, что его дружок влип в не¬
приятную* историю, вернулся в буфет и тихо проторчал
там, пока вновь не открылись двери зрительного зала.
Пришел милиционер и увел усатого в отделение. Сеанс
уже давно начался. Антошин, у которого вся злость и ра¬
зочарование в человечестве ушли на борьбу с усатым, по¬
чувствовал себя веселей, поднял валявшуюся на полу
веточку герани и не торопясь отправился в зал. Торопить¬
ся было ни к чему, потому что снова показывали ту про¬
грамму, с которой он начал свой столь затянувшийся
культпоход. Он сидел довольный и усталый, незаметно
для себя даже вздремнул и очнулся от холода: двери во
двор были настежь раскрыты, а в зале, крохме него и конт¬
ролерши, никого уже не было.
21

Сладко позевывая и глядя на будущее вполне оптими¬
стично, Антошин цо обледеневшим, изъеденным временем
щербатом ступенькам поднялся в темный, хорошо ему
знакомый двор, и тут с ним (ну и невезучий же день!)
снова приключилась неприятность. Он, видимо, поскольз¬
нулся, грохнулся на землю и с силой ударился боком
о что-то ребристое и очень твердое. У него потемнело в
глазах. Он заставил себя подняться на ноги, кое-как доб¬
рел до лавочки и лег на нее, чтобы переждать, пока отпу¬
стит боль в боку. Лежать было невыразимо приятно. Его
вдруг стало клонить, ко сну. А кто-то стоял над ним и
теребил его за плечо...
Антошин с трудом чуть приподнял голову и увидел,
что над ним склонился незнакомый старик в большом
пахучем тулупе, какие обычно носят ночные сторожа.
У старика было остроносое бородатое лицо, странно напо¬
минавшее чье-то очень знакомое, но чье, Антошин никак
не мог припомнить, да и лень ему было припоминать.
Ему очень хотелось вот так лежать, закрыв глаза, и
дремать. Но до того как он закрыл глаза, Антошин успел
удивиться, что с крыши противоположного дома вдруг ис¬
чезли антенны... Кажется, раньше их торчало штуки три,
нет, четыре... Странно... Двор был пустынен и тих... Лам¬
почка уже больше не горела... Быстро мчалась среди тем¬
но-серых, клочкастых и неприветливых туч голубовато¬
белая и удивительно круглая луна. Может быть, от ее
праздничнр яркого света стены обоих домов показались
Антошину в этот короткий миг не такими облупленными,
как раньше. Из нескольких окон брезжил чудной, очень
тусклый свет. Робкие оранжевые блики ложились от них
на голубой снег, на котором почему-то (ведь только что
прошлв по нему из «Новостей дня», по крайней мере, сот-
ни-две народу) все же не было ни единого следа человече¬
ской ноги. «Сдало напряжение в сети»,— попробовал
догадаться Антошин, с наслаждением закрыл глаза и тут
же забыл и о следах, и о напряжении в сети. Сейчас он
мог думать только о сне. Уснуть бы на полчасика, чтобы
хоть немножко отпустила эта противная, режущая боль
в боку... На худой конец, хоть на несколько минут вздрем¬
нуть... Но кто-то настойчиво тряхнул его за плечо. Анто¬
шин прикинулся, будто спит. Потом он почувствовал
сильный тумак. Черт с ним, с тумаком! Он согласен выне¬
сти сколько угодно тумаков, лишь бы не размыкать отяже¬
левшие веки. Ему казалось, что у него лопнет голова, если
22

он ее хоть на сантиметр оторвет от приятно холодящей
лавки.
—	Э-э-эх, деревня! — проворчал кто-то рядом с ним.—
Деревня и есть!
«Это, верно, он и угостил меня тумаком,— подумал
сквозь нахлынувшую на него дрему Антошин,— сволочь
какая!..»
—	А ну, вставай, Егор! А то я тебя живо!., Ишь, на¬
жрался!..
Это тоже было в высшей степени странно: Егором его
называл в жизни только один человек — его отец. Но отец
погиб на фронте... Надо, пожалуй, поднатужиться, рас¬
крыть глаза и посмотреть, кто его зовет Егором да еще де¬
рется.
Перед ним стоял все тот же остроносый -и бородатый
старик с желтовато-серым нездоровым и обрюзгшим ли¬
цом. Антошин уже успел забыть о нем, а он вот он. Стоит,
распахнув тулуп, а на улице мороз градусов на двадцать.
Под тулупом белеет дворницкий фартук, а на- фартуке
поблескивает в лунном свете круглая медная бляха.
Антошин превозмог слабость и сел на лавочке.
Старик смотрел на него молча, с презрительным сожа¬
лением. Пахло от старика кислой овчиной и махоркой.
—	Чего вы деретесь? — пробормотал Антошин и кач¬
нулся, не в силах сохранит^» равновесие. Его, видно, здо¬
рово разморило.— Хулиганство какое!
—	А вот я тебе как дам в рыло! — пообещал старик и
тут же привел в исполнение свою угрозу.
Антошин покорно рухнул мимо скамейки прямо па
землю. Земля была мерзлая, очень твердая, снегу выпало
еще слишком мало, чтобы смягчить удар при падении.
Получилось очень больно.
Он тяжело приподнялся, уселся прямо на снегу и по¬
пытался привести свои мысли в порядок. Но мерзкий ста¬
рик и не думал дожидаться, пока он окончательно придет
в себя.
—	Съел, сукин кот? — безразлично осведомился он.—
Не дорос ты еще обзывать меня фулиганом, деревня не¬
умытая!.. А ну вставай, пошевеливайся и марш-марш на
фатеру!.. («Марш-марш»,— подумал Антошин ни к селу
ни к городу.— Старик, наверно, служил когда-то в кавале¬
рии...») Я кому говорю, встать?! Ефросинья с ног сбилась,
ищет тебя, а ты вот в каком виде!.. Вот ужо Степан тебе
пропишет, будьте благонадежны!..
23

—	Какая Ефросинья? Какой Степан? — вытаращил на
него глаза Антошин.— Вы меня, вероятно, с кем-то пу¬
таете...
—	А вот который тебя, милый, шпандырем благосло¬
вит,— с ядовитой лаской пояснил старик,— аккурат тот
самый Степан... Совсем мозги свои пропил, сродственников
уже забывать стал!.. Ты чего сидишь? Говорят тебе, марш
па фатеру! Ясно?.. «Пу-у-утаете,^ пу-у-утаете!» -г пере¬
дразнил он Антошина.— На фатеру, тебе говорят!.. Рысью,
марш-марш!
Он зажег спичку, чтобы закурить огромную самокрут¬
ку, которую держал в левой руке. Свет от спички чуть не
ослепил Антошина.
—	Ясно? — переспросил старик.
Но Антошину было совсем не ясно.
—	Если бы я не торопился,— начал он голосом, дро¬
жавшим от возмущения,— мы бы с тобой поговорили в
милиции... Отстань от меня, слышишь! — повысил он го¬
лос, завидев, что старик изготовился снова ударить его.—
Если ты еще раз...
—	Че-ё-го-о? — поразился старик.— Разговариваешь?!
Где, говоришь, мы с тобой поговорим?.. Чего ты, дура,
лепечешь?! Да я тебя, голопузая животная, в двадцать
четыре часа!..
Антошин попытался вырваться из его рук, но старик,
не отпуская, сам поднял его на ноги и повел к воротам,
под арку. В воротах было темно. Лампочка не горела.
Только вспыхивала совсем близко старикова самокрутка
да голубела шагах в пятнадцати заснеженная мостовая
Большой Бронной. Антошин больше не сопротивлялся.
Важно было только выбраться на улицу, а там уже любой
прохожий поможет. А то и дружинник попадется, тогда
совсем хорошо...
Откуда-то издалека доносились приглушенные слова:
«Осторожней!» «Теперь вы... Вот так...», «Гражданин
с папиросой, поимейте совесть! Человеку нужен свежий
воздух, а вы над ним дымите, как паровоз...», «Борис Вла¬
димирович, Васильченко, взяли, подняли, осторожненько,
еще осторожней!.. Вот так...»
«За кем-то «скорая помощь» приехала,— вяло сообра¬
зил Антошин.— А дома ничего еще не знают, ждут его...
или ее... Выйдем на Бронную, спросим...»
Но выйти на Большую Бронную ему не удалось. Возле
обитой клеенкой двери, за которой, как это твердо помнил
24

Антошин, помещался какой-то цех по ремонту мебели,
старик остановился, левой рукой крепко обхватил своего
пленника, чтобы тот не вырвался, а правой взялся за двер¬
ную ручку. Входу в производственное помещение в столь
позднее и неурочное время полагалось быть на замке. Но
дверь легко подалась, распахнулась, выстрелив в холод¬
ный туннель заиндевевших ворот клубами пара, отдавав¬
шего прелой кожей и сапожным варом. Старик молча
втолкнул в помещение опешившего Антошина и захлоп¬
нул за ним дверь.
IV
Он оказался на верхней из шести ступенек, спускав¬
шихся в подвал.
Хилая керосиновая лампа с закопченным стеклом и
полуобгоревшим самодельным абажуром из толстой синей
сахарной бумаги низко свисала над сапожницким верста¬
ком, заваленным нехитрым инструментом и обрезками
кожи. Ё почти неразличимом в полумраке углу теплилась
розовая лампадка.
Верстак примостился у подоконника, сплошь застав¬
ленного рядами колодок. Окно было черно. Видно, луна
ушла за тучи.
За верстаком сидел тщедушный человек лет тридцати
с небольшим, с рыжими франтовато-закрученными усика¬
ми под тонким и длинным носом. Меж острых колен ры¬
жеусого торчала железная «нога». На нее был надет бле¬
стевший лаком черный и тоже остроносый дамский боти¬
нок с очень длинными голенищами, застегивающимися
десятка на полтора пуговок-горошинок. Ботинок, по-види¬
мому, проходил последнюю стадию отделки.
—	Здрасьте! — ехидно приветствовал рыжеусый Анто¬
шина.— Как поживаете?.. Погуливаем?
—	Вы меня, пожалуйста, ради бога, извините,— про¬
говорил Антошин, чувствуя себя в высшей степени непри¬
ятно,— меня сюда насильно втолкнули... Я...
—	Я б тебя втолкнул! — с неожиданной страстью
отозвался рыжеусый.— Я б тебя, антихриста, в землю
втолкнул!.. Чего стоишь, как статуй!..
Начав с шепота, он последние слова произнес с такой
яростью, что за ситцевым пологом, отделявшим от мастер¬
ской жилую часть подвала, кто-то проснулся, зашевелился
на трескучей деревянной кровати.
25

Нет, конечно, Антошин все еще не совсем очухался от
своей дремоты. Иначе он, не вступая в пререкания с этим
бешеным сапожником, повернулся бы и ушел.
—	Позвольте,— начал было он.
—	Я тебе позволю! — вовсю раскричался сапожник.—
Ты что?.. Нажрался вина?.. Спрашивается: где? И на ка¬
кие денежки?.. Значит, как на хлеб, так у тебя нету, а как
на вино, так находятся!..
Из-за полога выглянула молодая темноволосая женщи-*
на с крохотными стеклянными сережками в красивых
ушах.
—	Чего5 орешь? Чумной какой-то. Ну бык, ну формен¬
ный бык!..
За ее плечом, как чертик из коробки, возникла взлох¬
маченная огненно-рыжая девчонка лет девяти. Услышав
насчет быка, она фыркнула и подмигнула Антошину. Дес¬
кать, не робей, парень! За моей маманей не пропадешь!
Мать незло прикрикнула:
—	Брысь под одеяло!.. Шурка!.. Я кому говорю!..
И девчонка исчезла, тоже как чертик.
—	Вы не очень вежливы,— сказал Антошин рыжеусо¬
му, повернулся, открыл дверь, чтобы уйти.— Человек
перед вами извиняется, а вы на него кричите. Будьте
здоровы!..
—	Не студи помещение, Егор! — миролюбиво промол¬
вила жена рыжеусого, не повышая голоса. Голос у нее был
низкий, красивый контральто. Антошин, как участник хо¬
рового кружка, оценил его раньше, чем до его сознания
дошло, что и эта совершенно незнакомая женщина, как
и давешний старик, назвала его Егором. Это становилось
интересным. Видимо, он очень похож на какого-то Егора.
И, видимо, именно против того, неизвестного Антошину
Егора и направлено все раздражение рыжеусого сапожни¬
ка.— Куда ты? — удивилась она, видя, что Антошин взял¬
ся за дверную ручку.— Ты оставайся. Ничего тебе не
будет.
—	Не студи помещение, дьявол! — заорал совершенно
вне себя сапожник, в два прыжка настиг Антошина, схва¬
тил его (совсем как тот старик) левой рукой, а правой, в
которой тускло поблескивал лаком новенький ботинок, за¬
махнулся, но от удара все же удержался: как бы не испор¬
тить заказную вещь.— Ты что? Ты куда снова собрался?.*
Тебе что здесь, гостиница «Славянский базар»?.. Захо¬
тел— пришел, захотел — ушел? А?.. Валенки! — заскри¬
26

пел он зубами.— Ты почему с валенок снег не сбиваешь?
Мне тебе, что ли, веник подавать?!
—	Какие валенки? — с отвращением отвечал Анто¬
шин, отталкивая разбушевавшегося сапожника, и вдруг
окаменел: вместо добротных коричневых туфель на тол¬
стой каучуковой подошве на его ногах болтались не по
ноге просторные старые, подшитые валенки. Вместо паль¬
то на нем благоухал прелой овчиной старый-престарый,
весь в заплатах полушубок. Вместо выходного темно-ко¬
ричневого костюма, в котором он собирался встречать
с Галкой Бредихиной старый Новый год, вместо белоснеж¬
ной нейлоновой сорочки с модным полосатым галстуком
на нем висели несусветные отрепья: старая заплатанная-
перезаплатанная розовая ситцевая рубаха, подпоясанная
каким-то шнуром с кисточками, пестрядинные штаны,
сшитые, много лет назад на куда более плотного муж¬
чину...
Значит, его каким-то образом успели раздеть и пере¬
одеть в эту рвань, пока он дремал там, на лавочке. А ему
спросонок казалось, что его только дергают и теребят за
плечо... Одежда и туфли что? Это все дело наживное. А вот
как он сейчас вернется в таком виде домой? Как он пока¬
жется на глаза лифтерше, не говоря уже о родных?..
Пока Антошин приходил в себя от этого страшного
удара, рыжеусый сволок его со ступенек и прижал к
стене.
—	Где ты пропадал, я тебя спрашиваю? Фрося с ног
сбилась, искала, думала, ты уже где-нибудь убитый валя¬
ешься... Ты что, в Москву гулять приехал?!
Из-за полога показалась девушка лет девятнадцати.
Худенькая, с миловидным, тонким и каким-то виноватым
лицом. Одета она была, как если бы ее нарядили для ки¬
носъемки,в Старомодной дешевенькой шляпке со смеш¬
но болтавшейся веточкой вишенок и старенькие ботинки
на пуговках и старо-, даже не старо-, а древнемодный сак
с буфами на плечах.
—	Я пошла, Ефросинья Авксентьевна,— сказала она
показавшейся ей вслед жене сапожника.—До свиданьица
вам, Степан Кузьмич.
—	Иди, Дуся, с богом,— ласково, с оттенком соболез¬
нования отвечала ей Ефросинья Авксентьевна.— Ты, ми¬
лая, вавтра снова приходи... Ты не стесняйся.
Степану Кузьмичу было не до Дуси. Он ей только дру¬
желюбно мотнул головой и снова принялся за Антошина:
27

—	Киятры мне здесь разводить собираешься, а? А гос¬
поже Зубакиной через два часа на гастроли уезжать в чу¬
лочках или... или в валенках?..
Мысль о том, что некая Зубакина уезжает на гастроли
в валенках, привела сапожника в веселое настроение. Он
поостыл и уже почти незлобиво продолжал:
—	Мне, брат, нахлебников не требуется. Пока ты на
работу не стал, помогай. Чем можешь помогай или катись
на все четыре стороны!
—	Госпоже Зубакиной? — машинально переспросил
Антошин, больше думая о том, как он в таком виде за¬
явится домой.— То есть как это госпоже Зубакиной?,.
—	Забыл? Может, для тебя госпожи Зубакиной мало?
Может, тебе, таракан запечный, государыню императрицу
подать?
Он завернул в тряпицу тот ботинок, которым только
что чуть было не ударил Антошина, и еще один ботинок
сунул в руки ошеломленного Антошина, который чувство¬
вал себя как в дурном сне.
—	И чтобы одна нога здесь, а другая там!.. Значит,
двигай прямо в меблирашки. Только не с паратного, а то
с тебя станется. Взойдешь с черного хода на второй этаж
и спросишь у горничной, где тут помещается госпожа Зу¬
бакина. Постучишься, только аккуратненько, со всей
деликатностью. Понял? И скажи, хозяин, мол, не велел
без денег ворочаться. Мол, хозяин меня убьет, ежели
я без денег вернусь. Хозяину, мол, завтра с утра за
квартиру платить. Понял?.. Нет, ты мне подтверди, что
понял!
—	Понял,— пробормотал Антошин, не очень понимая,
чего от него хотят.
^— Ну, вот и хорошо, что понял,— уже совсем миролю¬
биво заметил сапожник.— С нее получить восемь рублей
семьдесят пять копеек. Даст девять — твое счастье. Полу¬
чишь с того лишнего четвертака гривенник. Только я
очень сомневаюсь, чтобы она дала четвертак на чай. Скупа
баба! Это при таких заработках, а жйла, форменная жи¬
ла. Главное, она будет сулиться потом рассчитаться за
штиблеты, а ты ей одно: «Хозяин не велел без денег воро¬
чаться».
—	Это кто хозяин? — дошло наконец до Антошина.
—	Кто хозяин, кто хозяин! — снова вспыхнул сапож-.
ник.— Я хозяин. Вот как дам тебе в рыло!..
28

Он собрался вылить на недоуменно оглядывавшегося
Антошина новый поток оскорблений, по Ефросинья лени¬
во, чувствуя свою власть над мужем, остановила его:
—	Не трожь его, Степан Кузьмич. Парень третий день
из деревни. Темный. Не приобык еще.
—	Так ведь я, Фросечка, не двужильный,— снова при¬
тих сапожник.— У меня ведь тоже имеется нервная систе¬
ма. У людей Новый год, а ты ковыряйся шилом да посту¬
кивай молоточком, ковыряйся да постукивай...
Он обернулся к Антошину и неожиданно улыбнулся.
Он был отходчив.
—	Значит, одна нога здесь, а вторая у госпожи Зуба¬
киной. И все, что я тебе сказывал, все исполни... Ты ведь
не дурной какой-нибудь... Ты, может, даже и совсем
умный... Если тебя хорошенечко поскоблить, а потом наво¬
щить и отполировать...
—	Одну минуточку,— сказал Антошин,— одну мину¬
точку!
Он вернул потрясенному его наглостью сапожнику
узелок с ботинками, подошел к верстаку, возле которого
на почерневшей от копоти и грязи стене висел отрывной
календарь с одним-единственным листком. Осторожно,
чтобы с непривычки не наделать пожару, он подтянул
лампу к этому листочку.
—	Скажита пожалуйста,— насмешливо протянул са¬
пожник,— ну совсем как грамотный!.. Ты, может, часом,
грамотный? Так ты прямо и говори: я грамотный.
Шурка за пологом фыркнула.
—	Грамотный,— ответил рассеянно Антошин. Голос
его прозвучал так глухо, точно он сам себе выносил тяж¬
кий приговор.
Степан воспринял ответ Антошина так, как если бы
тот сказал, что он только что с Луны.
—	А ты прочитай, что тут написано, если ты грамот¬
ный!.. Ох и здоров же ты, Егор, врать!
—	Врать грех! Врать грех! — крикнула из-за полога
Шурка.— Как не стыдно! Вот тебя боженька за э...
Послышался шлепок по голому месту, и девчонка за¬
молкла на полуслове.
А Антошин медленно, по слогам, словно он только что
научился грамоте, прочел:
—	«Тысяча восемьсот девяносто третий год...— Он
остановился и с трудом перевел дыхание.— Тридцать пер¬
вое декабря. Пятница...» Тысяча восемьсот девяносто тре¬
29

тий год! — воскликнул он, потрясенный.— Я, кажется,
сошел с ума!
Но Степан и Ефросинья были потрясены не менее!
*- А и верно, грамотный!
—	А ну, прочитай вот этот, новый!— сказал Степан и
сунул ему в руки пузатенький, непочатый отрывной ка¬
лендарь... издательства И. Д. Сытина. На самом верхнем
его листке поблескивал олеографический портрет здоро¬
венного бородатого военного в мундире с золотыми эпо¬
летами, увешанного по самый живот золотыми и эмалиро¬
ванными звездами и крестами, с широкой голубой шел¬
ковой лентой через плечо. . Он стоял, выпятив
сверхъестественно могучую грудь, как по команде «смир¬
но». Его держала под руку моложавая женщина с нерус¬
ским лицом. Она была в длинном белом платье, тоже
с лентой через плечо, но не голубой, а розовой. Под ними
подпись: «Их императорские величества государь импера¬
тор Александр Александрович и государыня императрица
Мария Федоровна. 1894 год по рождеству Христову».
—	Тысяча восемьсот девяносто четвертый год! — по¬
вторил вслух Антошин и тяжело опустился прямо на вер¬
стак. У него отказались служить ноги,
—	Ученый! — высунулась из-за полога Шурка.— Ску-
бент!.. Ой, уморил!..
—	Ладно,— сказал Степан после довольно долгого
молчанья.— Почитал, и хватит. Не в гимназии. Теперь
сыпь к госпоже Зубакиной. А то она мне голову оторвет.
Скрипнула дверь* и в клубах пара вбежала круглоли¬
цая, с румянцем во всю щеку горничная в накинутом на
плечи теплом платке:
—	Степан Кузьмич, Лизавета Федоровна ужас как
сердится. Ей уже паковаться пора.
—	Скажи, что я сию минуту.
—	А то она опаздывает... Поезд через полтора часа
отходит, а у нее еще чемоданы не уложены,— пояснила
напоследок горничная и исчезла в облаке пара, как анге¬
лочек.
— Уж лучш'е я сам отнесу,— сказал Степан Ефро¬
синье.— А то когда еще она вернется из Рязани. Егора
она, чует мое сердце, обговорит. Жди потом денег, пока
смилостивится. А какие деньги зарабатывает!.. А тебе,—
обернулся он к Антошину, который все еще сидел на вер¬
стаке,— тебе нету пока что моего доверия. Ошалелый ты
какой-то... Я скоро вернусь, Фросечка.
30

Он накинул на себя пальтишко и был таков.
За пологом послышался громкий шепот:
—	Мам, а мам!
—	Ну, чего тебе, неугомонная?
—	Вот говорят — «Дуся погибшая, Дуся погибшая»,
а она совсем наоборот, живая-здоровая...
—	Спи, дуреха,— сказала в сердцах Ефросинья,— не
твоего это ума дело.
—	А я сплю,— возразила из-за полога Шурка.
—	А что же ты, бесстыдница, братцу своему двоюрод¬
ному спокойной ночи не сказала? — вспомнила Ефро¬
синья.
—	Егор, а Егор! Спокойной тебе ночи! — крикнула
Шурка из-за полога, и так как Антошину в эти минуты
было не до нее, то она не почла за труд высунуть из-за
занавески свою лохматую головенку и на положении вос¬
питанной столичной барышни прочесть ему нотацию: —
Ты что, Егор, не знаешь, как отвечать? Надобно ответить
мне: «Спокойной ночи, Шурочка!» Понятно?
—	Спокойной ночи, Шурочка,— отозвался, как эхо,
Антошин.
Из-за полога вышла, позевывая, Ефросинья. Она была
в одной нижней юбке, но^ видимо, по-родственному не
стеснялась Антошина. Рослая, статная, с расчесанными на
прямой пробор темными волосами, она была очень не¬
дурна.
Антошин отвернулся: ему было совестно смотреть на
полураздетую молодую женщину.
Ефросинья подошла к лампе и прикрутила фитиль.
Где-то в темноте мирно тикали невидимые ходики.
—	Ох-ох-ох,— она сладко зевнула.— Время позднее...
Скоро Новый год... Ну, да это забава господская: выпи¬
вать, закусывать, танцы танцевать. А наше дело — спать...
Ложись ты, Егор, спать... Скажите пожалуйста, грамот¬
ный!.. Ты и писать, может, тоже умеешь?
—	Умею,— сказал Антошин.
—	Скажите пожалуйста! — пожала плечами Ефро¬
синья.— И как ты этого у пас в деревне достиг, ума не
приложу...
—	Скубент! — пискнула из-под одеяла изнемогавшая
от хохота Шурка.
—	А вот я тебя, бесстыдницу! — незлобиво пригрозила
ей Ефросинья.— А ты, Егор, не жди Степана Кузьмича,
ты устраивайся.
31

Она скрылась во мраке, заполнившем сейчас весь под¬
вал, и вернулась с блиноподобным тюфячком:
—	Ты устраивайся, где вчера, подальше от дверп.
А то продует. И чище там. А станешь, бог даст, на рабо¬
ту, будет у тебя в казарме свое место на нарах, как у
людей.
—	Спасибо, Ефросинья Авксентьевна,— сказал Анто¬
шин.
—	С чего это ты меня вдруг по отчеству! Ты меня, как
всегда, называй: «Тетя Фрося».
—	Спасибо, тетя Фрося,— покорно сказал Антошин.
—	Тетя Фрося! — прыскнула jb темноте Шурка.— Иди
сюда! Мне без тебя спать страшно! А, тетя Фрося!..
—	Вот я тебя сейчас! Развеселилась. Как бы не запла¬
кала.
Ефросинья пошла к себе, но в это время приоткры¬
лась дверь. Антошин прибавил фитиля.
В дверях стоял долговязый парень лет под тридцать
в серой барашковой шапке пирожной и добротной бекеше
с серым же барашковым воротником.
—	Фрось, а Фрось! — возбужденно прошептал он, ды¬
ша, как опоенная лошадь.
—	Чего тебе? — очень холодно отозвалась Ефросинья.
—	Мам, это Сашка? — осведомилась Шурка, которой
требовалось все знать.
—	Сашка. Спи, горе мое!
—	У вас Дуська? — спросил, вглядываясь в полумрак,
Сашка.
—	Проваливай, пьяная рожа! Нету здесь Дуси. Ишь,
налакался. За три сажени слыхать.
—	Так ведь я это с горя, Ефросинья Авксентьевна.
—	А ты ей что вчера наговорил? Ты припомни. Сове¬
сти у тебя нету.
—	Так ведь я пьяный был, Ефросинья Авксентьевна.
—	Сказано, проваливай.
—	Разрешите, Ефросинья Авксентьевна, пожелать вам
спокойной ночи.
Ефросинья промолчала.
Сашка крякнул и ушел.
Через секунду он снова возник в дверях!
*— Ефросинья Авксентьевна!
—	Ну чего тебе? Шел бы домой.
—	Разрешите вас, Ефросинья Авксентьевна, от души
32

поздравить с наступающим Новым годом, новым счастьем.
Совсем забыл вас второпях поздравить.
—	Спасибо, и вас также,— сказала Ефросинья.
—	Подумать только, полчаса или там от силы час, и
уже будет одна тысяча восемьсот девяносто четвертый
год! Время-то как летит! Подумать только, оглянуться не
успеешь, и уже будет девяносто пятый, а там даже и одна
тысяча девятисотый... А что я выпивши, так это, Ефро¬
синья Авксентьевна, аккурат по случаю Нового года.
А во-вторых, конечно, с горя. Желаю вам, Ефросинья
Авксентьевна, самого наилучшего счастья, и супругу ва¬
шему, и доченьке...
—	С горя! — жестко передразнила ушедшего Сашку
Ефросинья.— С горя!.. Эх, люди, люди! — Она снова при¬
крутила фитиль и пошла к себе.— Состоял человек при
хорошей должности. В сыскном отделении. Жалованье дай
бот каждому. Уважение... А он что? А он только и знал
что в казенку и из казенки. А разве сыскной агент может
пьяный при такой должности состоять? Ясное дело, выгна¬
ли. А тут еще с Дусей такая беда... Ты куда? — встрепену¬
лась она, видя, что Антошин подымается к двери.— Ты
«пать ложись.
—	Я сейчас,— сказал Антошин.— Я только на минут¬
ку. Подышу свежим воздухом и мигом обратно.
< Он вышел под арку и первым делом заметил, что вы¬
вески, которую он запомнил, когда этим вечером трижды
проходил под аркой, сейчас уже не было. Вместо нее висел
над дверью грубо вырезанный из жести сапог.
- Антошин повернул к воротам. Ворота были на замке.
У калитки сидел на лавочке, головой уйдя в тулуп, тот
самый, давешний старик.
—	Ты куда? — подозрительно осведомился он, высу¬
нув из огромного воротника бороду и острый носик.— Не
велено тебя выпускать. Кругом знаешь сколько лихого
народу ходит. Зарежут за милую душу.
—	Мне только на минуту! — взмолился Антошин.
*	— И не думай, и не мысли! — сказал дворник*
—	Тогда дайте хоть выглянуть из калитки.
—	Гляди, — сказал дворник. — Посмотреть — это
можно.
Антошин выглянул из полуоткрытой калитки.
У самых ворот металось в прямоугольном фонаре из
зеленоватого дешевого стекла жалкое пламя керосиновой
лампы. По ту сторону улицы темнели незнакомые двух¬
2 Л. Лагин
33

этажные и одноэтажные домишки. Направо от ворот,
вверх по улице, дома были Антошину знакомы, но первая
же вывеска, которую он смог разобрать при свете снова
вынырнувшей из туч луны, была: «Чайная лавка купца
третьей гильдии М. Н. Коновалова». А еще дальше,
там, где Антошин привык видеть бронзового Пушкина на
фоне красивого сквера, почти во всю ширину Пушкин¬
ской площади белела приземистая громада с нелепой ко¬
локольней.
—	Страстной монастырь? — спросил Антошин, чувст¬
вуя, что он пропал.
—	Он самый,— равнодушно подтвердил дворник.— Ну
ладно, хватит. Посмотрел и проваливай. Спать пора...
Промчались по пустынной Пушкинской площади куда-
то по направлению к Моссовету одна за другой четыре
тройки, запряженные в нарядные санки с тяжелыми мед¬
вежьими полостями. Совсем как в историко-революцион¬
ных фильмах. Прозвенели бубенцами, прошумели разгуль¬
ными выкриками и смехом своих веселых седоков, и снова
стало пустынно и тихо.
—	Гуляют! — завистливо вздохнул дворник, захлопы¬
вая калитку перед самым носом Антошина.— Понятное
дело — господа!.. Может, в гости куда поехали. Может,
на бал к его императорскому высочеству августейшему
генерал-губернатору. Это ежели поехали на Тверскую
площадь. А ежели повернули налево, по бульвару, мимо
монастыря, то ясное дело — в Эрмитаж-Оливье. Есть, брат
ты мой Егор, такой первеющий ресторант на Петровском
бульваре, у самого у Неглинного. Всем, брат, ресторай-
там ресторант. Побывать, скажем, в том самом Эрмитаже-
Оливье, выпить там, закусить, и помирать не жалко...
Э-э-эх, да чего это я тебе, деревенщине голопузой, про
ресторант рассказываю, ежели ты никакого поня¬
тия даже не имеешь, что это заграничное слово обо¬
значает!..
—	Нет, почему же,— сказал Антошин.— Я имею по¬
нятие, что такое означает слово «ресторан».
Тут бы ему в самую пору улыбнуться. Но Антошину
было не до смеха. До Антошина окончательно дошло, что
случилось с ним нечто из ряда вон выходящее: непонят¬
ным путем, в силу неизвестно каких обстоятельств, он из
Москвы 1959 года попал в Москву 1893-го. Хотя нет, ка¬
жется, уже девяносто четвертого. Впрочем, дела это суще¬
ственно не меняло.
34

ГЛАВА ВТОРАЯ
I
Кто-то тормошил его за плечо, приговаривая вполго¬
лоса:
—	Что с тобой?.. Егор, а Егор?.. Да проснись же!..
А это Антошину приснилось, будто его на полном ходу
сшибла легковая машина. От невыносимой боли он стал
кричать, но проснуться не мог, пока его не растормошили.
Он раскрыл глаза. Совсем близко над ним склонилось
ярко освещенное и очень бледное Галкино лицо... Галка?!
Посреди ночи у него на квартире?! А где же Оля с мужем
и Катькой?..
—	Галочка? г- прошептал он.— Как ты сюда попала,
Галочка?..
Он вспомнил про подвал, про Степана, Ефросинью,
Шурку.
—	А какой мне сон приснился чудной!.. Будто бы
я оказался...
Но вдруг все кругом потемнело, и при хилом свете лам¬
падки Антошин разглядел, что склонилась над ним не
Галка, а Ефросинья.
—	Пригрезилось тебе что, Егор? — спросила она, по¬
глаживая его по голове, как маленького.— Ты чего так
кричал?
—	Ох, ты кричал, ох, кричал! — восторженно подтвер¬
дила моментально возникшая рядом Шурка.— Я думала,
тебя разбойники режут...
—	Брысь в постель! — прикрикнула на нее Ефро¬
синья.
—	Вы меня, тетя Фрося, простите,— сказал Анто¬
шин.— Мне приснилось, что меня...— он хотел сказать
«машина», но вовремя поправился,— будто бы меня на
всем скаку лошадь подмяла...
—	Лошадь во сне — это хорошо! — обрадовалась за
него Ефросинья.-— Лошадь во сне — к богатству.
—	Соль подешевеет! — фыркнула из-за полога неуем¬
ная Шурка. Послышался шлепок, и Шурка обиженно за¬
хныкала: — А я что?.. Разве я что?.. А ты меня...
—	Ты, Егор, проверь. Может, спал на чем неподходя¬
щем,— послышался из темноты сонный голос Степана.—
Мне раз такое приснилось, что и вспомнить страшно...
Смотрю, а под боком у меня молоток...
Z*
35

Антошин пошарил под тюфяком и действительно на¬
щупал невесть как вавалившуюся сюда сапожную
колодку.
Боль в боку отпустила, но он еще долго не мог заснуть.
Он обдумывал свое положение с тщательностью, которая
его самого смешила. Ему было смешно и немножко стыд¬
но, что он чуть было не поверил в достоверность своего
перемещения во времени вопреки всем законам науки.
Чудес не бывает. Это Антошин знал твердо. Кажущееся
поначалу чудом раньше или позже получает вполне науч¬
ное объяснение. Путешествия во времени ни в прошлое,
ни в будущее с точки зрения науки — вещь принципиаль¬
но невозможная. А если это так, а это именно так, то под¬
вал, Степан с Ефросиньей, Шурка, девушка в смешной
шляпке, Сашка Терентьев — все это ему только снится.
Присниться может всякое. «Следы ранее полученных
раздражений, зафиксированных в коре полушарий мозга,
вступают между собой в необычные связи» — вот тебе и
сон. Начитался в свое время книжек о Москве девяностых
годов, насмотрелся кинофильмов, переворошил несколько
комплектов пожелтевших и ломких от времени газет; по¬
том все эти раздражения вступили между собой в необыч¬
ные связи — вот он, Антошин, и оказался в дореволюци¬
онной Москве конца прошлого века. И то, что он во сне
как бы проснулся и снова оказался во сне, тоже не так уж
удивительно. Бывают ведь такие многоступенчатые сны,
похожие на игрушечную матрешку. Раскроешь ее, а внут¬
ри нее другая, поменьше, а внутри той — третья, еще
меньше. И такие сны бывают, когда ты знаешь, что все,
что ты сейчас переживаешь, тебе только снится, и тебе
даже занятно, что будет дальше...
Было еще совсем темно, когда Антошин снова проснул¬
ся. На этот раз его разбудило громыханье пустых ведер.
Он увидел Ефросинью в шубенке поверх нижней юбки и
в валенках на босу ногу: приехал водовоз.
Вскоре она вернулась, с шумом выплеснула воду в
большую деревянную кадку, все еще сонная, раскраснев¬
шаяся с мороза, вкусно позевывающая, снова исчезла за
дверью с пустыми ведрами в крепких и красивых руках.
Проснулся Степан, крикнул:
— Вставай, Егор, ставь самовар!
С таким же успехом Антошину могли приказать при¬
готовить к полету космическую ракету. В детском доме
кипяток кипятили в «титане», дома, в Москве, первые
36

послевоенные годы — в электрическом чайнике, потом —
на газовой плите.
Выходит, сон все еще продолжался. И надо было ре¬
шать, какую тактику применять в дальнейшем. Можно
было, конечно, сразу пойти на открытый конфликт со
Степаном, сказать ему, к примеру, что командовать собой
он никому не позволит, и потом посмотреть, что из этого
получится. А что получится? Скандал получится. Антошин
вспомнил, как Степан накануне кидался на него с ботин¬
ком в руке. Нет, он ни капельки не боялся Степана. Лю¬
бой прием самбо, и Степану придется просить пардону. Но,
по совести говоря* это было бы неоправданным свинством.
Даже если все это происходит с ним во сне. Степан отно¬
сился к нему в общем вполне благожелательно. И кроме
того, драка неминуемо поссорила бы его и с Ефросиньей
и с Шуркой. Шурка ни за что не простила бы ему, если
бы он поставил ее отца в смешное положение. Ох эта
Шурка! Забавно, но эта рыжая пигалица уже всерьез ка¬
залась Антошину близким и родным человечком.
—	Я кому говорю! — уже с некоторым раздражением
повторил между тем Степан.— Ставь, говорю, самовар!
Вернулась Ефросинья и вступилась за Антошина:
—	Окстись, Степан! Человек только третий день из
деревни, а ты ему — самовар раздувай!.. Ты его спросил
бы, видал ли он близко самовар-то... У вас дома самовар
был лй, Егор? — спросила она Антошина со снисходитель¬
ным благодушием женщины, достигшей уже в жизни кой-
какого достатка.— Ты говори, не стесняйся.
—	Что вы, тетя Фрося!.. У нас самовара сроду но
было! — улыбнулся Антошин.
—	Можно, я ему покажу? — выскочила из-за полога
Шурка, вполне одетая, деловитая, полная кипучей энер¬
гии.— Ну, маманечка, ну, роднерькая!.. Я ему сейчас...
Я ему все как есть!.. Ты смотри, деревня,— покровитель¬
ственно продолжала она, не переводя дыхания и не дожи¬
даясь согласия матери,— ты учись, сынок (она не удержа¬
лась, прыснула), учись самовар ставить... Вырастешь, мне
же спасибо скажешь... Значит, первым делом мы что?
Первым делом мы вытряхаем вчерашнюю золу... Пошли
во двор, будем на первый раз сообща вытряхать!.. В по¬
мойную яму... Ты хоть понимаешь, сынок, что такое есть
помойная яма?.. У вас, в деревне, небось помойных ям и
не бывает вовсе...
37

По случаю Нового года к чаю был подан ситный 6 изю¬
мом. Пили долго. Ефросинья со Степаном вели разговор.
Антошин молчал. Больше всего он боялся, как бы Ефро¬
синья не завела с ним разговора о деревенских делах. Что,
мол, в Титовке, как, мол, в Титовке. Как поживают их об¬
щие с Ефросиньей родичи, соседи, знакомые, кто за кого
вышел замуж, кто на ком женился, кто овдовел, у кого кто
родился. Пронесло мимо. Надо думать, разговор об этом
был с ним раньше. Ведь, по ее словам, он в Москве уже
третий день. Очевидно^ в те два дня, о которых ему ничего
не известно! Потом Шурке, наверное, вспомнилось, как
Егор вчера читал табличку календаря и она назвала его
скубентом. Тогда Ефросинья полюбопытствовала, откуда
это он такой хорошо грамотный, неужто это его попова
дочка, Зинаида Иннокентьевна, учила? Антошин е радо¬
стью подтвердил, что именно Зинаида Иннокентьевна. Еф¬
росинья похвалила попову дочку, пожалела, что она хро¬
менькая и что ее за это замуж не берут, а все потому, что
мужчины очень глупые и счастья своего ну вот ни столеч¬
ко не понимают. Младшая попова дочка уж на что и
тоща, и глупа, и язва злющая, а уже который год в по¬
падьях... А старшая... «Да будь я мужиком!..» — распали¬
лась Ефросинья и так при этом грозно глянула на мужа,
что тот с притворным испугом отшатнулся и заслонился
от нее ладонями:
— Да что ты, Фросечка! Да разве мне на ней можно
жениться?! Ведь я же на тебе женатый!
Они оба рассмеялись. А Шурка прямо расплывалась
от счастья, что у родителей такое хорошее настроение, что
сегодня праздник, а завтра — воскресенье и что они с от¬
цом и матерью сегодня после обеда разрядятся в самое
праздничное и пойдут в гости, потому что сегодня празд¬
ник — табельный день и на улицах флаги, а завтра тоже
пойдут, потому что завтра воскресенье.
После завтрака Степану потребовалось срочно сходить
куда-то в Зарядье, Ефросинья с Шуркой собрались занять¬
ся уборкой, а потом готовкой обеда, и Антошин сказал, что
пойдет гулять, смотреть Москву.
Ефросинья молча окинула критическим взглядом его
ситцевую рубаху и пестрядинные штаны: срам, да и толь¬
ко! Стыдно перед соседями. Из обитого жестью пузатого
сундука она достала ему порядком выцветшую голубую
косоворотку и хотя не новые, но вполне приличные штаны
из чертовой кожи. К великому удивлению Антошина, они

оказались ему впору, и это означало, что Степан за послед¬
ние два-три года изрядно отощал.
—	Вот теперь совсем другое дело! — удовлетворенно
вздохнула Ефросинья,— Теперь и людей не стыдно. Иди,
гуляй. А то поступишь на место, не особенно тогда нагу¬
ляешься.
Незаметно от Шурки она сунула ему в руку пятак,
шепнула: «На орехи!» По-родственному хлопнула по спи¬
не, лукаво улыбнулась:
—	Только на барышень не очень заглядывайся.
—	А то они тебя р-р-раз — и скушают! — помирая со
смеху, подхватила Шурка и предусмотрительно шарахну¬
лась подальше от карающей руки матери.
—	Только ты смотри к обеду не запоздай,- сказала
ему напоследок Ефросинья. — Как два часа дня, ты сразу
приходи. Не серди Степана Кузьмича.
Антошин поднялся по ступенькам, открыл дверь в по¬
лутемную, вонючую подворотню и несколькими секунда¬
ми позже вышел в новогоднюю Москву 1894 года,
и
Когда Антошин впоследствии пытался восстановить в
памяти подробности своего удивительного старого Нового
1959—1894 года, ему в первую очередь вспоминалась
Большая Бронная улица, какой он ее впервые увидел,
выйдя т мрачных ворот домовладения жены коллежского
советника Екатерины Петровны Филимоновой.
Пожалуй, самым поразительным было то, что на пер¬
вый взгляд она почти ничем не отличалась от той Боль¬
шой Бронной, какую он знал до своей роковой ссоры с
Галкой Бредихиной. Разве только что вывешенными по
поводу табельного дня трехцветными царскими флагами
да вывесками с фамилиями владельцев торговых заведе¬
ний. Антошин нарочно проделал так знакомый ему по
вчерашнему вечеру путь — по Большой Бронной направо,
до Пушкинской площади (теперь она называлась по-ста¬
рому, Страстной), потом по площади направо, до внешне¬
го проезда Тверского бульвара, и снова направо, по этому
проезду, до того невзрачного здания, где вчера — в
1959 году — помещался кинотеатр «Новости дня», и на
всем атом пути он не встретил яи одного дома, которого
ме видел бы вчера.
т

Но памятник Пушкину стоял теперь на своем перво¬
начальном месте, в самом начале Тверского бульвара. По
левую руку бронзового Пушкина, в знакомом трехэтаж¬
ном. доме с нелепым бельведерчиком, поблескивала боль¬
шими цветными шарами знакомая ему с детства аптека.
Но теперь она принадлежала не государству, а хозяину,
частнику. По правую руку, на внутреннем проезде Твер¬
ского бульвара, где потом был многоэтажный дом с мага¬
зином «Армения» на углу, высилась церковь святого
Дмитрия Солунского с красивыми широкими ступенька¬
ми. А там, где Антошин привык видеть новый, простор¬
ный сквер с фонтанами у памятника Пушкину, закрывала
горизонт приземистая громада женского Страстного мона¬
стыря, окруженная толстой округлой крепостной стеной,
из-за которой там и сям торчали голые верхушки
деревьев.
На проезжей части площади, ближе к аптеке, темнел
на фоне свежевыпавшего снега павильон городской кон¬
ной железной дороги. Под его навесом на полированной
деревянной скамье спасались от порывистого ветра не¬
сколько приезжих в лаптях, с котомками за плечами. Про¬
громыхала, глухо тенькая колокольчиком, двухэтажная
конка с вывеской во всю ее длину: «Коньяк Шустова!»
На империале спиной к ветру, втянув в поднятый ворот¬
ник голову в потертой мерлушковой шапке пирожком,
сидел одинокий пассажир. Что заставило его забираться в
такую мерзкую погоду на открытый всем четырем ветрам
империал? Экономия (две копейки разницы против стои¬
мости проезда внутри вагона)? Тяга к одиночеству? По¬
требность проветриться после бурно проведенной новогод¬
ней ночи?..
Улицы, бульвар, площадь были равно пустынны и
тихи. Табельный, неприсутственный и нерабочий, день
еще только начинался. Москвичи отсыпались. Лениво
протрюхал, извозчик: узенькие, похожие на игрушечные
сани, покрытые облезлой полостью, невидная лошадка,
с ленточкой, вплетенной в жиденькую гриву по случаю
праздника,— точь-в-точь такой же, как десятки извозчи¬
ков, которых Антошин перевидал в кинофильмах и в ил¬
люстрациях к сочинениям Льва Толстого, Антона Павло¬
вича Чехова., Маячил на перекрестке, переминаясь с ноги
на ногу, озябший городовой. Первый городовой, которого
Антошин увидел це на экране, а в жизни, в натуральном
виде. Коренастый,. массивный, в черной шинели с погона-.
40

ми из крученого красного жгута, с красным шнуром —
аксельбантом, который кончался защелкой на рукоятке
торчавшего из черной кобуры револьвера. На городовом
была круглая черная и низкая барашковая шапка с разла¬
пистым позолоченным знаком.
Скамейки вокруг памятника Пушкину были покрыты
пухлыми снежными перинками, чистенькими, свежими,
немятыми. С тех пор как ночью перестал падать снег, на
пих еще никто не сидел. Кроме одной. Кто-то смёл на ней
краешек и, видно, не очень давно ушел, потому что си¬
денье'в этом месте было только слегка припушено снегом.
А сбоку, возле самого края скамейки, валялась сложенная
вчетверо газета... «Ведомости Московской городской поли¬
ции».
Когда-то, в далекие детдомовские годы, Александра
Степановна лично сводила юного Антошина — признанно¬
го главу детдомовских «историков-марксистов» — в Ста¬
росадский переулок, в Историческую библиотеку. Они
поднялись с нею на пятый этаж, в газетный отдел, и
Александра Степановна сама подобрала для своего любим¬
ца несколько комплектов старых московских газет. Не¬
сколько воскресных дней Антошин с утра до вечера (с пе¬
рерывом на обед у Александры Степановны) листал
хрусткие газетные комплекты, огромные, громоздкие, не¬
удобные, в дешевых и некрасивых картонных переплетах.
Он прочел в них уйму «дневников происшествий» и
объявлений, выписывал самое интересное, и это ему здо¬
рово помогло, когда он, пунцовый от горделивого волне¬
ния, делал на кружке сообщение «О характерных фактах
московской жизни времен 'зарождения организованного
рабочего движения».
Многого Антошин тогда в тех газетах не понимал,
многое было ему хоть и понятно, но неинтересно.
Теперь Антошину предстояло читать одну из тех газет
не в качестве самодеятельного историка, а как ее совре¬
меннику.
По старой памяти он начал с «дневника происше¬
ствий».
Тридцатого декабря, прочитал он, застревая с непри¬
вычки на букве «ять», в доме Берга на Маросейке был
усмотрен повесившийся запасный рядовой, из крестьян,
Федор Владимиров, 34 лет. Покойный злоупотреблял
41

спиртными напитками, что, вероятно, и послужило причи¬
ною к самоубийству.
В тот же день в Старо-Екатерининской больнице умер¬
ла учительница Ольга Игнатьевна Самойлова, 30 лет;
Смерть последовала от отравления карболовой кислотой,
которую Самойлова приняла, проходя по 3-й Мещанской
улице. Покойная последнее время находилась без занятий,
была очень задумчива и не раз говорила домашним о же¬
лании покончить с собой.
Тридцать первого декабря проживавший в доме За¬
райского по Мыльникову переулку московский мещанин
понстантин-Эрнст Эдуардов Мейков, 37 лет, был усмотрен
в своей комнате лежащим на полу мертвым, с затянутой
на шее веревкой, привязанной к стенке кушетки. На пись¬
менном столе оказалась записка, в которой Мейков про¬
сит в его смерти никого не винить. Самоубийца, по сло¬
вам родственников, страдал последнее время меланхолией.
В тот же день на пустопорожней земле во владении
Анановых по 1-й Мещанской улице и Камер-Коллежскому
валу усмотрен труп неизвестного мужчины, лет шестиде¬
сяти, одетого в рубище и без сапог. При умершем никаких
документов не найдено. К обнаружению звания его при¬
няты меры.
В тот же день в приемный покой Мясницкой части до¬
ставлен был поднятый по улице неизвестный мужчина в
болезненном состоянии, с отмороженными руками, кото¬
рый, успев назвать себя крестьянином Корчевского уезда
Федором Марковым, 47 лет, вскоре умер.
Того же числа в Коровьем переулке лошади поручика
Э. Е. Краузе, проезжавшего со своим денщиком Яковом
Семушкиным, испугавшись чего-то, понесли и, наехав на
проезжавшего в санях крестьянина Кузьму Крапивина,
вышибли его на мостовую. Крапивин получил значитель¬
ный ушиб правого бока и правой ноги. Ему немедленно
было подано медицинское пособие. Лошадей вскоре уда¬
лось остановить.
Того же числа были подкинуты младенцы: к воротам
дома Бородина в Головином переулке младенец мужского
пола; в коридоре при конторе смотрителя Мясницкой ча¬
сти — женского пола, с запискою: «Крещена, звать Татья¬
ной»; и на парадное крыльцо квартиры мещанина Федоро¬
ва, в доме Маманина на Цветном бульваре,— также жен¬
ского пола, с запискою: «Крещена, звать Домною». Под¬
кинутые младенцы отправлены в Воспитательный дом.
42

Из Перми сообщали, что в тамошнем городском теат¬
ре устроено электрическое освещение, которое предпола¬
гается распространить впоследствии и на ближайшие
улицы.
Того же числа сообщили из Лондона, что Гладстон в
своем выступлении в палате общин выразил сомнение в
том, что настоящий момент благоприятствует для пред¬
ставления державам в пользу всеобщего разоружения. Он
также заявил, что правительство намеревается через кон¬
сулов распространить за границей предостережение про¬
тив переселения в Англию, ввиду того что рабочий рынок
перегружен, и ожидания неимущих переселенцев об улуч¬
шении их положения могут быть обмануты.
Из Санкт-Петербурга сообщали, что обер-прокурор
Святейшего синода Победоносцев пожалован в статс-се¬
кретари. По случаю Нового года пожалованы ордена ми¬
нистрам: народного просвещения графу Делянову — орден
Андрея Первозванного с бриллиантами; иностранных дел
Гирсу — орден Андрея Первозванного (без бриллиантов);
министру двора графу Воронцову-Дашкову — орден Вла¬
димира первой степени; внутренних дел Дурново — Алек¬
сандра Невского с бриллиантами; товарищу министра на¬
родного просвещения князю Волконскому — Александра
Невского с бриллиантами; главноуправляющему собствен¬
ной Его Величества канцелярии по учреждениям импера¬
трицы Марии Протасову-Бахметьеву — Александра Нев¬
ского; министру Великого княжества Финляндского
Дену — орден Белого Орла; министру финансов Витте —
Анны первой степени.
В Императорском Большом театре артистами Импера¬
торских театров представлено будет в 393-й раз «Жизнь
за царя», опера в 4-х действиях с эпилогом (в 2-х карти¬
нах) , сочинение барона Розена. Музыка соч. М. И. Глинки.
В Императорском Малом театре представлено будет
«Аррия и Мессалина», трагедия в 5-ти действиях в стихах,
Адольфа Вильбрандта.
В театре Корша. «Столичный воздух» — комедия в 4-х
действиях Блюменталя и Кадельбурга (50-е представле¬
ние). Участвуют госпожи Мартынова, Кошева, Кудрина,
Красовская, господа Сашин, Людвигов, Вязовский, Свет¬
лов, Яковлев. «Школьная пара» — комедия в одном дейст¬
вии Бабецкого. Участвуют: госпожа Домашева, господа
Орленев, Яковлев 2-й.
4В

Театр «Парадиз». Труппой русско-малорусских арти¬
стов под упр. Н. К. Садовского дано будет представление.
Подробности в афишах.
В Московском Экзерциргаузе (гор. манеже) большие
денные и вечерние рождественские гуляния. #
В цирке Саламонского (Цветной бульвар, собственный
дом) большое представление. Подробности в афишах.
ill
—	Газетку читаем, землячок?
Антошин оглянулся. Справа от него пристроились на
скамейке двое молодых людей — гимназист и студент. Оба
в форменных шинелях и фуражках, свежие, оживленные?,
добродушные и любопытные.
—	Пытаюсь,— ответил Антошин.
—	Трудно небось? — посочувствовал гимназист.
—	Да не так чтоб очень.
—	Хорошо, значит, грамотный?
—	Более или менее,— сказал Антошин. Его забавлял и
чуть-чуть раздражал мальчишески-снисходительный тон
гимназиста.
—	Сам на эту газету подписываешься или у хозяев
одолжаешься? — продолжал свои расспросы гимназист.
—	А вы, господин гимназист, со всеми незнакомыми
людьми на «ты» или только с простонародьем? — полюбо¬
пытствовал Антошин, не повышая голоса.
Студент глянул на Антошина с приятным удивлением.
Гимназист покраснел.
—	Я так для доступности,— пробормотал он, все боль¬
ше краснея,— для простоты обращения...
—	Я нашел ее на снегу, у скамейки,— протянул ему
Антошин газету.— Если это ваша, то пожалуйста...
Гимназист вспыхнул:
—	Ни один приличный русский человек не читает «Ве¬
домостей Московской городской полиции»!.. Ни один ува¬
жающий себя русский человек не опустится до того,
чтобы...
Очевидно, он сел на своего любимого конька, потому
что студент бесцеремонно перебил его.
—	Хотелось бы узнать,— обратился он к Антошину,—
какое она на вас производит впечатление, эта газета?
Студент был серьезен, благожелателен. и, видимо, ис¬
44

кренне заинтересован таким редким явлением — крестьян¬
ским парнем, читающим газету.
Тут мы считаем нужным еще раз подчеркнуть, что в
тот день Антошин еще склонен был относиться ко всему,
что так неожиданно и непонятно на него навалилось, не
задумываясь и шутливо.
Других газет я пока не видал,— сказал Антошин.—
Сравнивать поэтому не могу. Но...— тут он вдруг, сам того
не желая, ухмыльнулся,— но информация в ней неполная,
это факт.
Вряд ли во всей Московской губернии, включая столь¬
ный град Москву, можно было в 1894 году насчитать де¬
сяток простых, только что распростившихся с деревней
крестьянских парней, которые знали бы значение, а тем
более свободно пользовались такими редкими и учеными
заграничными словами, как «информация» и «факт». Если
раньше студент заинтересовался Антошиным, то теперь
он уже был явно заинтригован.
—	Информация, говорите, в ней неполная? — протя¬
нул он, казня презрительным взглядом совсем присмирев¬
шего гимназиста.— А почему вы считаете фактом, что
информация в ней неполная?
—	А вы судите сами,— без тени улыбки отвечал Анто¬
шин и ткнул пальцем в обширную заметку на третьей по¬
лосе «Ведомостей».— Вот сообщают, например, что вчера
прибыли в Москву тайный советник Шмит, действитель¬
ные статские советники Зилов, Лестушевский, Пупешни-
ков — самые что ни на есть замшелые чинуши, бюрокра¬
ты, канцелярские крысы, какой-то камердинер высочай¬
шего двора Никифоров...
—	Нс камердинер, а камергер,— поправил Антошина
гимназист, который следил за его указательным пальцем,
водившим по строкам заметки.
—	Одна дрянь! — сказал Антошин.— И камердинер
холуй, и камергер — холуй.
—	Э-э-э, братец! — покосился на него гимназист.—
С такими словечками надо, братец, поосторожней!.. За та¬
кие словечки, братец, раз-раз — и быстренько туда, куда
Макар телят не гонял!
—	*Какой русский не любит быстрой езды! — беззабот¬
но усмехнулся Антошин.
Теперь студент смотрел на Антошина со смешанным
чувством восхищения и недоумения.
45

Было легко догадаться по выражению его лица, что он
никак не мог понять, кто этот одетый мужичком загадоч¬
ный парень, который цитирует, да еще так рискованно,
«Мертвые души».
—	Ты, Дима, не перебивай! — остановил он гимнази¬
ста и снова обратился к Антошину: — Значит, говорите,
камердинер высочайшего двора Никифоров?
—	Вот именно,— невозмутимо подтвердил Антошин.—
И откуда они прибыли, сказано, и где остановились. А вот
что в тот же самый день, тридцать первого декабря,
нрибыл и остановился на Большой Бронной улице, в
доме Филимоновой, на квартире у своей тетки Ефро¬
синьи Авксентьевны, такой удивительный человек, как
Георгий Васильевич Антошин, об этом, представьте, ни
слова.
—	Действительно, получилось не совсем прилично,—
в тон ему подхватил студент.— Но, может, Георгий Ва¬
сильевич поздно прибыл? Тогда сообщат в следующем
нумере.
—	Да, вот этого я, пожалуй, не учел,— сурово согла¬
сился Антошин.— Георгий Васильевич прибыл вчера в
двенадцатом часу ночи.
—	Ну, вот видите! — сказал студент, откровенно поте¬
шаясь над гимназистом, который поначалу слушал их ра¬
зинув рот.— Значит, читайте в следующем нумере. Наде¬
юсь, это вы и есть господин Антошин?
Антошин не привык еще к тому, что обращение «госпо¬
дин» в Москве, в которую он попал, лишено и тени пре¬
зрительности. Но в данном случае в слове «господин»
нельзя было усмотреть ничего обидного. Просто принято
так говорить, и все!
— Не буду скрывать,— чуть улыбнулся он,— я и есть
этот самый Антошин.
—	Синельников. Тезка ваш. Тоже Георгий. Только
Викторович.— Студент привстал и пожал Антошину
руку.
—	Воронин Дмитрий... Кириллович,— в свою очередь
представился гимназист и снова залился краской.— Уче¬
ник седьмого класса... Мы с вами, оказывается, почти со¬
седи... Мы проживаем на Малой Бронной, в домах Гирша...
Я так и думал, что...
Но ни Антошину, ни Синельникову нисколько не было
интересно, что думал гимназист седьмого класса Воронин
46

Дмитрий, и Синельников снова без церемоний неребил
его.
—	Впервые в Москве? — спросил он Антошина*
—	Да как вам сказать,— замялся Антошин, не подго¬
товленный к этому вопросу.— Вроде и был я здесь раньше,
а вроде и не был. Во всяком случае, теперешнюю Москву
я, считайте, не знаю вовсе.
—	Та-а-ак,— протянул студент.— Та-а-ак!.. А видели
вы уже наши Новые Верхние торговые ряды, на Красной
площади?! Я бы даже сказал, не новые, а новехонькие.
Только месяц, как их построили. Прекраснейшее, доложу
я вам, здание. Такое и в Париже не стыдно было бы поста¬
вить. Длина но фасаду сто шестнадцать сажен!.. Стеклян¬
ная крыша на головокружительной высоте!.. Фонтан,
представьте себе, как в сказочном дворце... И мага¬
зины, магазины, магазины! На обоих этажах сплошь
магазины... И роскошь электрических ламп!.. Вы уже
видели электрическое освещение? Бели вы не виде¬
ли, то...
—	Гога! — перебил его гимназист.— Смотри, кто идет.
Со стороны Никитских ворот неторопливо, вразвалоч¬
ку приближался студент лет тридцати с липшим, небри¬
тый, в потрепанной шинели и видавшей виды фуражке
блином.
—	Это мой друг! — обрадованно объяснил Воронин
Антошину.— Вяльцев. Вечный студент... Хотите, я вас по¬
знакомлю? Он любит интеллигентных крестьян.
И они с Синельниковым замахали Вяльцеву, пригла¬
шая разделить с ними компанию на скамейке. «Вечный
студент» отрицательно мотнул головой, развел руками.
Дескать, рад бы, да не могу. Дела.
По-прежнему не торопясь, он вскоре поравнялся с па¬
мятником и остановился, потому что Синельников, а вслед
за ним и гимназист кинулись поздравлять его с Новым го¬
дом. Потом Воронин стал что-то восторженно шептать ему,
кивая на Антошина. Антошин из скромности снова
уткнулся в газету, но краешком глаза заметил, как «веч¬
ный студент», очевидно не разделив восторгов своего мо¬
лодого коллеги, помрачнел, насупился и стал вполголоса,
но очень резко в чем-то выговаривать обоим своим знако¬
мым. До Антошина долетело слово «провокатор», потом
«Полицейские ведомости», потом что-то насчет «типично¬
го идиотства и ребяческой доверчивости». Потом Вяльцев
нарочито закашлялся, обращая тем самым внимание мо¬
47

лодых людей на то, что Антошин прислушивается к их
разговору. Они опасливо и, возможно это только показа¬
лось Антошину, с отвращением на него оглянулись. По¬
том Синельников из-за памятника крикнул: «До свида¬
ния! Мы очень торопимся!» И чтобы сбйть с толку Анто¬
шина, если тот вздумает за ними увязаться, «вечный
студент» повернул налево, к Триумфальным воротам, Си¬
нельников — назад, к Никитским, а гимназист Воронин
Дмитрий махнул напрямик — к Петровским.
Чего обижаться? Во сне чего не бывает? Антошин за¬
ставил себя усмехнуться и снова углубился в газету. Но,
говоря по совести, ему стало немножко не по себе. Даже
во сне противно, если тебя принимают за провокатора. Он
встал со скамейки, сложил газету вчетверо, не торопясь
сбил ею снег, налипший на штаны, вздохнул и повернул
направо, на Тверскую, которую он всю^жизнь знал как
улицу Горького.
Тверская хмуро поглядывала из-под вывесок на редких
прохожих заспанными белесыми глазками своих невысо¬
ких витрин. Вывесок-то, вывесок сколько было понавеша¬
но на приземистых, все больше двух-, трех-, а то и одно¬
этажных зданиях удивительно неширокой Тверской! От
коньков крыш до самых тротуаров они висели тяжко, как
вериги, разнокалиберные, разноцветные, с сусального зо¬
лота буквами, с ятямц, твердыми знаками и фитами; с
двуглавыми орлами на вывесках «поставщиков Двора Его
Величества»; с красным крестом на вывеске «Депо меди¬
цинских пиявок»; с роскошными дамами в ротондах и
мужчинами неземной красоты в блестящих цилиндрах —
над мужскими и дамскими конфекционами; с дамами в
умопомрачительных прическах и молодыми усатыми
джентльменами со скульптурными эспаньолками — над
парикмахерскими; с виноградными гроздьями — над рен¬
сковыми погребами; поразительные вывески с фамилиями
владельцев этих торговых и промышленных заведений!..
Частников!..
Над крышами курчавились дымы из кирпичных невы¬
соких труб: голландские и русские печи отогревали по¬
остывшие за ночь квартиры.
На Тверской площади, в которой Антошин не сразу
узнал Советскую, у подъезда тогда еще двухэтажного ге¬
нерал-губернаторского дворца поблескивали лаком наряд¬
ные сани, запряженные тройкой серых в яблоках лошадей.
На облучке восседал неподвижный и грузный, как

памятник, кучер в щегольской шапке с павлиньим пером.
Несколько казаков с молодеческими чубами из-под папах
застыли на свонх до блеска начищенных конях. На проти¬
воположном углу, у гостиницы «Дрезден», где во времена
Антошина было кафе «Отдых», скопилось человек два¬
дцать зевак, ожидавших появления генерал-губернатора.
Антошин стоял сначала позади, потом, когда зеваки за¬
волновались, он пробился и уснел увидеть, как из
подъезда вышел высокий, совсем еще молодой офицер с
незначительным, но красивым лицом, младший брат ца¬
ря* великий князь Сергей Александрович.
Большинство зевак смотрело на великого князя с бла¬
гоговением, некоторые — с любопытством, кое-кто — со
скукой. Были среди них, возможно, и такие считанные
люди, которые смотрели на него с хорошо скрытой
неприязнью. Но только Антошин, один во всем мире, знал
в этот ранний зимний час, что Сергей Александрович —
брат предпоследнего и дядя последнего русского царя и
что ровно через десять лет он будет убит. И он не только
знал, что Сергей Александрович будет убит. Он знал ме¬
сто, где это произойдет, имя и фамилию того, кто его
убьет, и даже улицу в Москве, которая после революции
будет названа Каляевской — по имени этого революцио¬
нера.
А августейший генерал-губернатор, пока у Антошина
мелькали эти мысли, подошел к саням. Камер-лакей ловко
отстегнул и приподнял край драгоценной меховой полости,
пропустил под нее августейшего, снова ее застегнул, ку¬
чер дернул вожжи, тройка легко рванулась с места и под
звон бубенцов понеслась вниз, к Моисеевской площади,
что на перекрещении Моховой, Тверской и Охотного ряда,
к Красной площади и дальше вниз, под гору, в Замоскво¬
речье, прогуливать его только что опохмелявшееся
императорское высочество.
А Антошин пошел вниз по крутой и узенькой Тверской
пешочком, спокойным шагом, неторопливо оглядываясь по
сторонам, заглядывая сквозь оттаявшие глазки в расписан¬
ных изморозью витринах внутрь лавок, магазинов, ма¬
стерских, пивных, кофейных и ресторанов. У низенькой
трехэтажной гостиницы «Париж», что на углу Охотного,
насупротив «Национальной» гостиницы, он повернул
налево, к Параскеве Пятнице, и пошел по Охотному
ряду.
Из птичьих боен тянуло смрадом гниющего мяса...
49

IV
Дверь в подвал была заперта: Малаховы еще не верну¬
лись из гостей. Надо было ждать.
Антошин присел во дворе на лавочке. Ветер утих. Над
белыми крышами столбом стояли в морозном сером небе
белые дымы из печных труб. На дворе было по-празднич-
ному тихо и безлюдно. Редко-редко кто выбегал по нужде,
торопко похрустывая по свежему снегу. На Антошина ни¬
кто внимания не обращал: примелькался, видно, за два
предыдущих дня. Пробежит человек наискосок, к дощато¬
му нужнику, пробежит обратно, поеживаясь от холода, и
снова становилось совсем тихо. Только слышно было
сквозь форточку на втором этаже, как кто-то из Зойкиных
постояльцев терпеливо, но бесталанно разучивал на ман¬
долине песню «Чудный месяц плывет над рекою». До ко¬
лена «ничего мне на свете не надо» все шло более иди ме¬
нее сносно, но на этом месте он роковым образом застре¬
вал и с бычьим упорством все начинал с начала. Это
унылое и беспросветное единоборство с музыкой уже по¬
рядком надоело Антошину, когда из подъезда, над кото¬
рым висела вывеска «Военный, духовный и гражданский
портной П. И. Молодухин», выс'кочил с кошеДкой в руке
человек лёт сорока с небольшим, в синем халате, из-под
которого желтели широкие бязевые исподники, завязан¬
ные ниже щиколоток тесемками, в опорках на босу ногу.
Он был Кривоног, тощ, небрит и счастлив. Его сразу про¬
хватило морозом. Он остановился, запахнул потуже халат,
подмигнул Антошину, как человеку знакомому и
понимающему, ликуя раскрыл перед ним большую жел¬
товатую ладонь, в которой тускло блеснуло несколько дву¬
гривенных, пятиалтынных и гривенников и порядочно
медяков. Его распирало от счастья.
—	Гулять будем!., ох, паря, нагуляимси! — крикнул
он Антошину и нырнул в полутьму подворотни.
Не прошло и десяти минут, как он на рысях, подгоня¬
емый морозом, вернулся с полной кошелкой.
—	Держись, Москва! — снова крикнул он, приоткрыв
кошелку, чтобы были видны Антошину бутылки с водкой
н пивом, баранки и соленые огурцы.— Держись, Москва,
брючники гуляют!
Снова стало тихо. У Антошина изрядно озябли ноги.
Он сидел, постукивая ногу об ногу, и размышлял о неза¬
видном счастье брючников, которые умеют гулять.
50

Вскоре в первом этаже, где находилась мастерская Мо-
лодухина, раскрылась форточка. Из нее донесся невнятный
возбужденный говор подвыпивших людей. Кто-то разудало
выводил цод аккомпанемент балалайки;
Вот какая моя жисть,
Хоть живая в гроб ложись.
Я б живая в гроб легла,
Только бросить жаль тебя...
Брючники гуляли.
А дверь в подвал, в котором со вчерашней ночи прожи¬
вал Антошин, все еще была заперта. Антошин совсем озяб.
Он решил побродить по улице, не теряя из виду ворота,
чтобы не сердить Степана Кузьмича. В подворотне он но¬
сом к носу столкнулся с Сашкой Терентьевым. Бывший
сыщик его сразу признал, снизошел до того, чтобы поздра¬
вить с Новым годом. Поздравив, увлек Антошина вниз по
Большой Бронной для экстренногр разговора.
—	Ты свою пользу понимаешь? — спросил он недоуме¬
вающего Антошина, когда они наконец остановились на
углу Сытинского переулка.
—	Понимаю,— сказал Антошин.
—	А язык держать за зубами умеешь?
—	Умею,— сказал Антошин.— А что?
—	А то, что ты, ежели хочешь знать, держишь свое
счастье в своих собственных руках! Вот в каком смысле!..
—	Да ну?
—	Не «да ну», а так точно!.. Только смотри, прогово¬
ришься хоть кому, хоть даже своему дядьке или Ефро¬
синье Авксентьевне, не жить тебе на свете, голову оторву
и на помойку выброшу... И ничего мне за это не будет...
Понял?..
—	А ты меня не стращай, а говори дело,— отвечал Ан¬
тошин.— Пугать меня не надо.
—	Меблирашки Зойкины знаешь? — спросил Сашка,
деловито шмыгнув носом.
—	Ну знаю,— сказал Антошин.
—	Может, приметил такого жильца, конопатого тако¬
го? Все у него лицо в ямках. От оспы. Сам из себя такой
худой, длинновязый. Шляпа черная. Пальто, обратно, то¬
же черное. Шарф вокруг шеи носит зеленый. Уши острые,
приплюснутые к самой голове. Голова, обратно, тоже длин¬
ная. Шатен... Мочки на ушах средние...
—	Н-н-не-ет, вроде не примечал,— протянул Антошин
п глянул на Сашку g особым любопытством, которое Саш¬
51

ка принял в выгодном для себя смысле. А это Антошин
вспомнил, как утром, за чаем, Шурка стала болтать про
какого-то Конопатого, который третий день проживает в
Зойкиных меблирашках, а приехал в Москву будто бы аж
из Сибири, с каторги. Степан и Ефросинья перепугались,
накричали на Шурку, чтобы она про Конопатого не бол¬
тала, а то еще с такой болтушкой беды не оберешься.
Антошин в расспросы, конечно, не пустился, промол¬
чал, будто это ему и вовсе не интересно. Но про себя по¬
думал: а вдруг этот Конопатый — революционер? И ему
очень захотелось встретиться с этим Конопатым, погово¬
рить с ним, с настоящим, живым и еще молодым борцом
ва народное дело на самой заре русского рабочего дви¬
жения.
—	Нет, не примечал,— повторил он после коротенькой
паузы.— А кто он такой?
—	Фамилие его тебе ни к чему,— перешел на шепот
Сашка, то и дело оглядываясь по сторонам.— Ну, Розанов
ему фамилие, и имя ему — Сергей Абрамыч... Известно те¬
бе, кто он такой есть?
—	Нет,— сказал Антошин,— неизвестно. Я же тебе го¬
ворил, что неизвестно. А кто он такой есть?
—	А есть он,— торжественно отчеканил Сашка,— го¬
сударственный преступниц. По отбытии срока наказания
следует к месту своего рождения.
—	Государственный преступник?.. А что это такое
есть — государственный преступник? — осведомился Ан¬
тошин, с удовольствием входя в образ простоватого дере¬
венского парня.— Вроде конокрада?
—	Конокрада, конокрада! — с досадой передразнил его
Сашка и уже совсем шепотом пояснил, делая круглые
глаза: — Против государя нашего императора бунтовал!..
—	Да ну? — в свою очередь сделал круглые глаза Ан¬
тошин.— Да разве против государя императора бунтуют?!
Ты меня не обманывай! Меня обманывать грех: я круглый
сирота. Чего это люди против царя бунтовать будут? В ка¬
ком таком смысле?
—	С жиру бесятся, вот и бунтуют. И Конопатый тоже
все с жиру. В бога не верует, вот и бунтовал.
—	Разве такому человеку можно позволять в Москве
останавливаться? — забеспокоился Антошин, вызвав снис¬
ходительную улыбку Сашки.— А вдруг он меня зарежет
или тетю Фросю!..
—	Значит, можно. Временно... Не наше с тобой дело
52

такие дела решать. На это начальство поставлено. Разре¬
шили — значит, можно.
—	Ну, разве только если начальство,— согласился Ан¬
тошин.— А я тут при чем? Я человек приезжий, смирный.
Мне на работу надо становиться, пропитание себе зараба¬
тывать...
—	Вот дурья голова! Как раз об этом с тобой и толку¬
ют. Хочешь, пока на работу поступишь, подработать?..
И на хлеб хватит, и на квас, и на сало, и на воду-лимонад,
и на фруктовую карамель, и на вино... И с бабами всласть
погуляешь.
—	А чего такого с меня требуется? — спросил Анто¬
шин.
—	К этому Конопатому будут всякие люди ходить,—
снова зашептал Сашка.—Требуется установить, что за
люди, куда от него уходят. И мне потом докладать. А уже
я — по начальству... Понял?..
—	А это почему за ними следить? — спросил Анто¬
шин, с трудом удерживаясь, чтобы не разбить в кровь при¬
торно ласковую Сашкину физиономию.
—	А может, они тоже государственные преступники,
вот почему,— терпеливо объяснил Сашка, вздрагивая каж¬
дый раз, когда мимо них кто-нибудь проходил.— Ежели
они преступники, бунтуют, то надо, конечно, проследить,
где кто проживает. Тогда их можно будет взять под
арест...— Он заметил хорошо разыгранное недоумение на
лице своего собеседника и пояснил: —Ну, посадить их
в тюрьму, потом под суд и в Сибирь, на каторгу, чтобы
не мутили православных христиан. Теперь тебе понятно?
—	Теперь понятно,— согласился Антошин.— А я тут
при чем? Тебе это еще более понятно, ты их и проследи.
—	Мне нельзя! — горячо отвечал ему Сашка.— Стал
бы я с тобой доходами делиться, кабы мог сам! Да мне
нельзя. Уже он знает, что я в сыскном работал. Уже ему
какая-то сука про меня набрехала... И потом, я из себя
мужчина приметный, образованный, а ты, наоборот, не¬
приметный, одним словом, деревенщина. Рязань косопу¬
зая... Да ты не обижайся! Я тебя деревней не со зла на¬
зываю, а так, к слову...
—	Я не рязанский, я московский, и обижаться мне на
тебя не стоит,— медленно протянул Антошин, лихорадоч¬
но обдумывая, что лучше — отказаться под благовидным
предлогом или, в интересах Конопатого и революции,
(согласиться.— А мне за это что будет? Какая награда?
53

—	Деньги тебе будут! — жарко зашептал Терентьев.—
Очень большая масса денег!.. Пять рублей!.. Даже шесть!..
Ну как?
—	Боязно мне,— сказал Антошин.— Еще зарежет.
—	Да не зарежет он тебя,— стал его успокаивать Саш¬
ка.— Очень ему нужно таких, как ты, резать. Ты для него
будешь вроде как пар, и всё...
—	Боязно мне,— повторил Антошин с сомнением.—
Разве что для начала попробовать... Только ты мне как,
деньги вперед дашь?
—	Сейчас не дам. Не буду врать. Не при деньгах я
сегодня. А придешь ко мне с первым докладом, сразу дам
тебе задаток... Я тебе сразу полтинник отвалю... Даже
целковый... Желательно тебе получить такую сумму де¬
нег? Ты сказывай, не стесняйся.
—	Желательно,— протянул Антошин,— только бояз¬
но... Смотри, если ничего у меня не получится — не сер¬
дись...
—	Получится у тебя, голову даю отсечь, получится.
Ты парень толковый.
—	А ты меня не обманешь? — совсем уже вошел в
роль Антошин.
—	Ну как ты, Егор, сомневаться можешь! Ай-яй-яй!—
закачал на него головой Сашка, довольный, что дело на
мази.— Разве я похож на жулика?
—	Похож,— с почти клиническим простодушием про¬
молвил Антошин, глядя прямо в тлаза Сашке.— Ты ужас¬
но хитрый.
—	Что хитрый, это верно,— согласился Сашка.— Без
этого в нашем деле нельзя. Хитростью кормимся. А что
я на жулика похож, так это ты говоришь исключительно
по своему невежеству. Вам, деревенским, всякий город¬
ской жуликом кажется!.. Значит, по рукам?
—	Разве что попробовать,— сказал Антошин.— Толь¬
ко чур, не получится у меня, не сердись.
—	Не буду, цр буду! Честное мое тебе благородное
слово!
—	Смотри не забудь, обещал для начала рубль! — на¬
помнил ему Антошин.
—	Считай, он уже у тебя в кармане... Ой! — тихо
вскрикнул Сашка и потащил Антошина за угол, в Сытин¬
ский переулок.— Видишь, во-он там, со Страстной, идет
этот самый Конопатый... Так ты ему пойди навстречу, по¬
здоровайся, играй из себя дурака. Понятно?
54

—	Понятно,— сказал Антошин.— Только мне ужас
как трудно из себя дурака разыгрывать. А вдруг не полу¬
чится?
—	У тебя получится,— успокоил его Сашка, и на лице
его мелькнула презрительная ухмылка.— Чего-чего, а это
у тебя получится первый сорт. Спросит он у тебя, чего ты
с ним здороваешься, отвечай — мы с вами, барин, дескать,
на одном дворе проживаем, и я к вам, дескать, барин,
имею самое полное благодушие. Ты с ним разговаривай
с самым что ни на есть громадным уважением, будто'он не
каторжник, а, скажем, околоточный надзиратель или, ска¬
жем, богатеющий купец первой гильдии... Смотришь, раз¬
говоришься, познакомитесь, и дело пойдет аккурат как
надобно... Да ну, иди, поторапливайся, а то как бы не
упустить его...
—	Боязно мне, ох боязно! — снова проговорил Анто¬
шин.— Ужасно я волнуюсь...
Он действительно очень волновался, и Сашка, поняв
это волнение по-своему, был в высшей степени удовлетво¬
рен. Проследив из-за угла, как Антошин шел навстречу
Конопатому и как они наконец встретились, Сашка удов¬
летворенно потер руки: дело было на мази.
v
Они встретились у ворот их дома. Словесныц портрет
Конопатого, который Сашка по всем правилам филерской
техники дал Антошину, оказался довольно точным, хотя
и неполным. Антошин увидел молодого человека лет два¬
дцати пяти — двадцати шести. Он был долговяз, худ, в
черной поношенной шляпе, из-под которой на затылке
выглядывали густые пепельного цвета волосы. Его желто¬
ватое лицо с острыми красными скулами было щедро
покрыто оспинами, а тонкие, хрящеватые и почти прозрач¬
ные уши были и на самом деле прижаты к голове. На нем
просторно висело длиннополое потертое черное пальто
с поднятым по случаю стужи негреющим узким плисовым
воротником. Зеленый шарф, обмотанный вокруг шеи, как
бы подчеркивал нездоровый цвет его лица. Но Сашка
ничего не упомянул о глазах Конопатого. А глаза на его
заурядном лице были необыкновенные — умные, острые,
решительные, добрые и очень невеселые.
—	Здравствуйте! — сказал Антошин, превозмогая вол¬
нение, и снял шапку. (Он уже успел приметить, как кре¬
55

стьяне здороваются с господами.) — С Новым вас годом,
с новым счастьем! — Антошин снова глянул на его жел¬
тое лицо и добавил: — Желаю вам доброго здоровья и
долгих лет жизни!
—	Спасибо. И вас также,— ответил с явным недоуме¬
нием Конопатый.— А разве мы с вами знакомы?
—	Мы с вами проживаем на одном дворе,— справился
наконец Антошин со своим голосом.— Только вы в мебли-
рашках, а я в воротах, в подвале... Я у сапожника прожи¬
ваю, «у Степана Кузьмича... Я племянник его жены Ефро¬
синьи Авксентьевны... Может быть, знаете?..
—	Очень приятно,— равнодушно промолвил Конопа¬
тый, поклонился и вошел в ворота.
Антошин с шапкой в руке пошел за ним следом.
—	Одну минуточку! — сказал он и тронул Конопатого
за рукав, когда они уже вошли во двор.— Мне вам нужно
сказать несколько очень важных слов.
Конопатый остановился:
—	Чем могу служить?
—	Вы знаете человека по имени Терентьев, Сашка Те¬
рентьев?
—	Предположим. Дальше?
—	Он нехороший человек. Вы его остерегайтесь.
—	Я вас не понимаю,— сказал Конопатый, насторо¬
женно вглядываясь в взволнованное и раскрасневшееся
лицо Антошина.— Почему это я должен опасаться некоего
господийа Терентьева?
—	Он меня только что уговаривал установить слежку
за вами и за теми, кто будет к вам сюда приходить.
—	Установить слежку? — переспросил Конопатый,
подчеркивая своей интонацией всю необычность этих слов
в устах деревенского парня.
—	Ну да,— не понял его намека Антошин и горячо
продолжал: — Он мне посулил за это шесть рублей. После
первого моего донесения — даст мне задаток, в размере
одного рубля. А я должен за это постараться войти к вам
в доверие.
—	Я вас не понимаю,— ответил ему с неожиданным
презрением Конопатый, следя за сложенной вчетверо га¬
зетой, которой Антошин машинально размахивал в такт
своим словам.— Вы меня с кем-то путаете. Мне нечегс
опасаться полиции. Я ни в чем не виноват.
—	Вы... вы меня подозреваете? — вдруг перехватил
Антошин его взгляд и побледнел от возмущения.— Вы ду¬
56

маете, что это с моей стороны, провокация, ловкий ход,
чтобы втереться к вам в доверие?
—	Вы даже не даете себе, милостивый государь, труда
выражаться языцом русского крестьянина! — усмехнулся
Конопатый и стряхнул руку Антошина со своей.— В выс¬
шей степени топорно работаете, сударь, в высшей степени
топорно!.. Кстати, если вы намерены преуспевать в вашей
благоуханной деятельности, мой вам совет — в любом
случае складывайте вашу любимую газету заголовком
внутрь, когда собираетесь размахивать ею перед носом
вашей очередной жертвы... Все! Желаю здравствовать!
—	Ради бога! — умоляюще пробормотал Антошин, не¬
известно зачем запихивая злосчастную газету за пазу¬
ху.— Я вам все объясню... Я честный человек...
—	Не сомневаюсь, что вы стараетесь честно отрабо¬
тать ваше жалованье,— рассвирепел Конопатый.— Вы
себе представить не можете, как вы мне отвратительны!..
Он закашлялся и с такой силой захлопнул за собой
дверь, что едва не прищемил Антошину пальцы.
—	Ну как? — с нетерпением осведомился Сашка, вы¬
манив спустя несколько минут Антошина на улицу.— По¬
знакомился?
—	Познакомился.
—	Все сказал?
—	Все. Все, что хотел. Все, что надо...
—	Ну, тогда дело в шляпе! — сказал Сашка и набож¬
но осенил себя крестным знамением.— С Новым тебя го¬
дом, Егор, с новым счастьем! Выгорит у нас с тобой это
дело, быть тебе тогда, Егор, на царской службе филером
с окладом двадцать пять рублей в месяц, не считая наград¬
ных и суточных. Работа чистая, не пыльная, на виду
у начальства, все время на свежем воздухе.
—	Это что ж такая за должность — филер? — прики¬
нулся незнающим Антошин.
—	Дай срок, узнаешь! — с неожиданной задушевно¬
стью обещал ему Сашка, щелкнул его от полноты счастья
по носу и отправился в чайную вспрыснуть первую свою
деловую удачу нового, 1894 года.
Вспрыснув, он потребовал у полового бумаги, чернил,
вставочку с пером, и написал на Большой Гнездниковский
переулок прошение с предложением своих услуг по на¬
ружному наблюдению за политическим преступником,
временно проживающим по Большой Бронной улице в
Доме жены коллежского советника Филимоновой.
57 ,

Договорились, что за первым сообщением Сашка при¬
дет рано утром в понедельник и будет ждать Антошина на
Тверском бульваре, по ту сторону раковины, в которой
играет духовой оркестр.
Сашка ушел, а Антошин снова уселся на лавочке во
дворе и пытался вспомнить, почему это лицо Конопатого
так ему знакомо, но так и не мог вспомнить. Что до Саш¬
ки, то, по мнению Антошина, в общем получилось более
или менее благополучно. Пока Сашка будет рассчитывать
только на доклады Антошина, Конопатому и его друзьям
не будет грозить никакой опасности...
Ни Степана Кузьмича, ни Ефросиньи с Шуркой все
еще не было. Во флигеле по-прежнему пировали брючники
господина Молодухина. Слышно было, как какого-то дя¬
дю Федю, человека, видно, немолодого, упрашивали спеть,
и дядя Федя поначалу откапывался, а потом гомон пья¬
ных голосов сразу замолк, кто-то долго откашливался,
отхаркивался, и вдруг по всему двору рванул звенящий,
до немыслимо высокого фальцета поднятый стариковский
голос:
Как у нас-то, на Томаке на реке...
Низкий, густой и чистый мальчишеский альт печально
подхватил:
Там стояла нова фабричка...
Уже в два голоса они продолжали*
Нова фабричка Каулина-купца..«
И полилась щемящая, широкая и горькая песня. Мол¬
ча слушали ее пригорюнившиеся портные. Застыл на ла¬
вочке, во дворе, весь подавшись вперед, Антошин. А она
с каждым словом все больше и больше хватала за сердце
и уже крепко держала, одна из первых, почитай столетней
давности, рабочая песня, песня подмосковных ткачей.
В этой фабрике работнички,
Молодые шлихтовальщики,
Раскрасавицы проборщнцы.
Они пели песню новую
Про мастера чернобрового,
Про Ляксея, про Ивановича:
«Ты, Ляксей да Иванович,
Пе нора ли шабашу давать,

Шабашу давать, по улице гулять?
Наши ручки передергалися,
И головки примоталися,
Наши ножки приходилися,
Наши глазки пригляде лися».
Замолкли певцы, не сразу и почему-то тихо заговорили
их товарищи. И вдруг снова отворились двери в их
подъезде, снова возник в темном проеме дверей тот самый
человек, в опорках на босу ногу, но сейчас он был по слу¬
чаю жары и духоты, царившей в мастерской, без халата,
в одном исподнем. Он был пьян, но на ногах держался
крепко и даже с большим достоинством, чем прежде. В од¬
ной руке у него был шкалик с водкой, в другой — блюдце,
а на блюдце — огурец.
—	Тверезый? — спросил он Антошина.
—	Тверезый,— ответил Антошин.
—	Ясно. Не заработал еще?
—	Чего такого не заработал? — не понял его Анто¬
шин.
—	На казенное вино, говорю, не заработал еще. И на
закусь тоже,— пойснил свою мысль человек в опорках.—
А сегодня, между прочим, Новый год. Полагается выпить,
закусить.
—	Я еще не поступил на работу,— сказал Антошин.
—	Ясно. В таком случае с Новым тебя, Егор, годом, с
новым счастьем! — сказал человек в опорках и поднес
Антошину шкалик и закуску.— Пей, угощайся за-ради
бога.
Вот уж не думал, не гадал Антошин, что ему так при¬
дется встречать старый Новый год!
—	Да ты не сомневайся,— сказал ему человек в опор¬
ках,— всяко случается. Думаешь, у меня всегда работа
бывает? Как бы не так!.. Ничего, дай срок, и ты на работу
енределишься. Ты только дай срок...
Он удовлетворенно смотрел, как Антошин опрокинул
в рот шкалик, как закусил ледяным, до ломоты в зубах
агурцом.
—	Вот так-то будет лучше,— заключил человек в
онврках, и лицо его расплылось в ослепительной доброй
улыбке.— Да ты бы к нам зашел. Чего тебе на морозе
видеть?..
Антошин уже шел с обнявшим его за талию брючни-
ном к подъезду, когда в воротах показались сначала Шур¬
ка, а шагах в пяти Ефросинья, ведшая под руку Степана.
59

Степан был пьян, бормотал что-то не совсем потребное, и
по этой причине Ефросинья послала Шурку с ключом
вперед.
Шурка отперла дверь и держала ее открытой, покуда
Ефросинья вводила мужа домой. Антошин хотел ей под¬
собить, но Степан Кузьмич от него отмахнулся.
Кое-как добравшись до постели, он грохнулся, как был,
в праздничной одежде и сапогах на одеяло и сразу захра¬
пел.
Чтобы привести его в норму, Ефросинья послала Шур¬
ку к соседям за огуречным рассолом.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
I
Молодой человек, хорошо знающий свое дело, совер¬
шенно трезвый, имеющий рекомендации, срочно искал
место лакея.
Его адрес среди адресов нескольких других претен¬
дентов на должность лакея и многих адресов кухарок, гор¬
ничных, нянь, белых дворников, гувернанток, имевших и
не имевших рекомендаций, совершенно трезвых и благо¬
разумно умалчивающих на сей счет, молодых и старых,
приезжих и местных, Антошин прочел на четвертой поло¬
се того самого номера «Ведомостей Московской городской
полиции», который вчера в течение нескольких часов уже
принес Антошину столько неприятностей.
Было 2 января, нерабочий день — воскресенье. Утро
стояло хмурое и ветреное. В подвале у Малаховых было
чисто, тихо и скучно. С похмелья и от непривычного ниче-
гонеделанья, которое длилось уже вторые сутки, Степан был
мрачен и шипел даже на жену и дочку. Ефросинья, насу¬
пившаяся и неприветливая, молча орудовала ухватом
у топившейся печки, Шурка отпросилась во двор, поиг¬
рать с соседскими ребятами.
И вот тогда-то Антошину и пришло в голову махнуть
на Большую Садовую, разыскать на ней дом купца второй
гильдии Вишнякова и посмотреть на человека, который
облюбовал себе в жизни место лакея.
Со Страстной площади Антошин свернул налево, к
площади Старых Триумфальных ворот. Было странно' и
60

удивительно думать, что тому, именем которого сорока
двумя годами позже будет названа эта площадь, нет еще
и года от роду. Где-то очень далеко, за Кавказским хреб¬
том, в маленьком горном селении Кутаисской губернии
молодая мать пеленала в этот час (или кормила грудью,
или укладывала спать) лобастого сосунка Володю, и никто
(опять-таки кроме Антошина) не знал, что этот мальчик
из Багдади станет великим поэтом, что его именем будут
называть площади, улицы, школы, пароходы...
И снова, как и вчера, шагал Антошин по улице, и зна¬
комой и незнакомой, и близкой и бесконечно, фантастиче¬
ски далекой. Он встречал, как старых и милых знакомых,
дома, которым суждено было дожить до шестидесятых
годов будущего века. Двухэтажный дом на самом углу
Страстной и Тверской — в нем потом помещался кино¬
театр «Центральный»; трехэтажный дом на углу Настась¬
инского переулка, где Антошин совсем недавно покупал
Галке цветы в цветочном магазине, который откроется
лет этак через пятьдесят. Нарядный, с колоннами вдоль
фасада, со знаменитыми львами на воротах, дворец, в ко¬
тором двадцатью восемью годами позже должен был
открыться Музей Революции. Только оба флигеля еще не
укорочены да нет еще во дворе пушки в камуфляжной
окраске и пробитой пушечным снарядом железной трам¬
вайной мачты.
Во дворе, забранном в нарядную ограду, было пусто
и безлюдно. Только одинокий осанистый мужчина с не¬
правдоподобными пышными черными подусниками на не¬
подвижном румяном лице священнодействовал с деревян¬
ной лопатой, сгребая в кучи снег. Он был в щегольском,
очень может быть, даже накрахмаленном белом фартуке,
па котором в такт его ловким округлым движениям болта¬
лась ярко начищенная бляха. Он был суров, важен и по¬
лон великолепного презрения к мелькавшим по ту сторону
ограды простолюдинам, этот человек, на котором лежала
вдохновляющая задача — убирать помет лошадей, на
которых прибывали в Английский клуб самые сановные и
родовитые московские вельможи.
Он был до такой степени,, по самые его растопыренные
уши, набит спесью, что Антошину нестерпимо потребова¬
лось хоть чем-нибудь испортить ему настроение.
— Эй, дядя! — крикнул он дворнику.— Если мне охо¬
та снова походить по вашему дому, то мне к кому надо
обратиться?
61

От удивления и негодования у дворника лопата чуть
из рук не выпала.
—	Снова, говоришь?! А ты по нему ходил, что ли?..
Только тебя тутг серая кость, и не хватало!
—	Ходил, дяденька. Не раз ходил и подолгу,— сми¬
ренно отвечал Антошин, наслаждаясь бессильной яростью
своего собеседника.
Несколько зевак остановились возле Антошина, чтобы
послушать, что из этого интересного разговора получится.
Среди них внимание Антошина привлек парень его лет,
простоволосый, в поношенной, не по фигуре поддевке и
старых смазных сапогах. Картуз был у него суконный, но¬
вый, с суконным козырьком, но находился он у него не
на голове, а в руках. В картузе аппетитной горкой побле¬
скивало морщинистой темно-коричневой кожицей с де¬
сяток мороженых яблок. Надо было обладать завид¬
ными зубами и великой любовью к мороженым яблокам,
чтобы есть их тут же, на улице, в такой собачий хо¬
лод. Парень как раз обладал этими свойствами, потому
что именно этим он и занимался остановившись у
ограды.
Любопытный взгляд Антошина он встретил широкой
улыбкой человека, которому сегодня очень приятно и хо¬
рошо живется и поэтому он сегодня любит всех на свете
и всем на свете согласен дарить улыбки на условиях вза¬
имности. Антошин подмигнул ему, как если бы они с этим
парнем были давно и хорошо знакомы и состояли в одном
веселом и увлекательном заговоре.
—	Не раз, говоришь?! — Дворника от бесстыдства
этих слов чуть кондрашка не хватил.— Сюда и господ не
всех пускают, а с очень даже большим разбором... А ты...
Не могло этого быть и никогда того не будет, чтобы по
этому дому мужичье разгуливало!.. Брешешь ты, анафема,
и бог тебя за это накажет!.. Даже слушать противно, до
чего ты, аспид, брешешь!..
—	Да ну тебя! — сказал Антошин.— Что это за слова
такие: «брешешь», «анафема», «аспид»?.. Не умеешь ты
с порядочными людьми разговаривать..,
И двинулся в дальнейший путь.
—	Это ты — порядочный человек?! — не поверил сво¬
им ушам дворник.
—	А неужто ты? — спокойно ответствовал Антошин.
Любопытные у ограды рассмеялись. Разъяренный
дворник вынул было свисток — позвать городового, но
62

передумал, плюнул и принялся сгребать в кучу шарики
конского помета.
Простоволосый парень подождал, пока Антошин с ним
поравняется, и протянул ему яблоко.
— На! — сказал он.-— Это тебе от меня вроде как
медаль... Ну и отчаянный же ты, дьявол! С каким челове¬
ком связался!..
Так состоялось знакомство Антошина с Ильей Фадей-
киным — ткачом с фабрики товарищества Густав Миндель
и К°.
II
Фадейкин шел навестить земляков. Они работали за
Пресненской заставой, на Прохоровской мануфактуре.
Значит, ему было по пути с Антошиным.
Шли они поначалу молча. У Фадейкина без картуза
здорово зябла голова. Надо было поскорее разделать¬
ся с яблоками и освободить картуз, а это было нелег¬
ким делом: яблоки были как лед. От них ломило зубы й
перехватывало дыхание. Особенно у непривычного Анто¬
шина.
—	На, погрей немного голову, а то простудишься,—
сказал он и напялил на оледеневшую шевелюру Фадейки-
на свою шапку. Фадейкину она пришлась по самые уши.
Так они и пользовались ею попеременно, пока не освобо¬
дился наконец и фадейкинский картуз.
К этому времени они уже вышли на площадь Старых
Триумфальных ворот.
—	Здорова! — похвалил ее Фадейкин.— И дом какой
агромадный!
Антошину этот четырехэтажный дом был хорошо зна¬
ком: дважды привелось ему ужинать с Галкой в этом доме
в болгарском ресторане «София», вместе с нею же он по¬
купал в этом доме дорожный будильник в ювелирном
магазине. Не хватало на нем только длинной, во весь фа¬
сад, на коньке крыши неоновой вывески, сулившей заман¬
чивые выигрыши по трехпроцентному выигрышному зай¬
му. Через переулок, на углу Оружейного переулка и Твер-
Ской-Ямской, белел двухэтажный дом, в котором через
Много лет обосновался Кукольный театр.
В остальном площадь была совершенно неузнаваема.
Посредине, на «пятачке» с небольшой клумбой, яавален-
ной снегом, на том самом месте, где потом поставили
63

памятник Маяковскому, стояла дощатая, похожая на дач¬
ный нужник, водоразборная будка. Возле нее, запряжен¬
ные в обледенелые низкие сани, понуро стояли водовозные
клячи с торбами на поникших головах. На санях матово
поблескивали обледеневшие бочки с обледеневшими тол¬
стенными деревянными затычками. На месте кинотеатра
«Москва» чернел одноэтажный деревянный амбар с наве¬
сом и вывеской: «Торговля овсом и сеном». Рядом с ним,
до самой Тверской-Ямской, прижались друг к дружке три
невзрачных двухэтажных домика. В одном была мелоч¬
ная лавка, в другом — керосиновая.
' По другую сторону площади не было еще ни здания
Зала Чайковского, ни стоявшего раньше на его месте теат¬
ра «Зон», ни здания цирка, в котором Антошин, опять-
таки с Галкой, не раз бывал, когда там помещался Театр
оперетты. Не было и сада «Аквариум». Нелепо торчали в
разных концах площади деревянные телеграфные столбы
с белыми чашечками изоляторов.
И все же по отдельным домам, по общему контуру
можно было признать в площади Старых Триумфальных
ворот будущую площадь Маяковского. Но никто, никогда
и ни по каким приметам не признал бы Большую Садовую
в той улице, на которую свернули Антошин с Фадейки-
ным. Утыканная через каждые двадцать сажен теле¬
графными столбами, с невысокими каменными тумбами,
отделявшими узенькие тротуарчики от очень узкой (раза
в три уже той, к которой с детства привык Антошин) про¬
езжей части, она прятала свои низенькие, все больше
одноэтажные дома в глубине обширных палисадников,
огражденных от тротуара невысокими деревянными изго¬
родями, а то и дощатыми заборами. На самом углу, там,
где когда-то Антошин не раз стоял в очереди в ожидании
билетов в театр «Современник», покосилась от времени и
непогоды дощатая полицейская будка, еще более водораз¬
борной походившая на дачный нужник. Возле нее лениво
стоял городовой, спокойный, важный, скучный, как осен¬
ний дождик.
—	Хороша! — похвалил Фадейкин Большую Садо¬
вую.— Садов-то, садов... Ровно как в.деревне! Ей-бо!..
С яблоками было уже покончено, картуз снова грел
ему голову, с веселым человеком познакомился... Настрое¬
ние у Фадейкина было по этому случаю самое приятное.
—	Да,— согласился Антошин,— не шибко столичный
вид... Есть у тебя свободное время, Фадейкин?
64

—	Времени у меня сегодня хватает! — сказал Фадей-
кин.— Мне на фабрику надо к восьми часам... Прямо не¬
куда мне нынче времени девать.
—	Хочешь, зайдем со мной к одному человеку?
—	Сродственник?
—	Нет, не родственник. Ни разу его не видел и даже
фамилии его не знаю.
—	Угощение будет?
—	Не думаю. Он меня не знает, а я его. Мне хочется
посмотреть на него, потолковать. Да я ненадолго, ты не
беспокойся.
—	А мне чего беспокоиться? Времени у меня невпро¬
ворот. А может, мне лучше на улице подождать?.. Я могу
и на улице.
Нет, давай уж лучше вместе. Веселей будет.
—	О чем же ты с ним будешь толковать? Это мне не¬
понятно. Вы же с ним не знакомы. И' он тебя не звал
к себе?
—	Не звал. Я о нем в газете прочитал. Он о себо
объявление дал, а я прочитал.
—	Ишь ты,— уважительно глянул Фадейкин на Ан¬
тошина,— газеты читаешь! А чего ты такого о нем в газе¬
те прочитал?
—	Ищет место лакея. Хочу на него посмотреть.
—	А чего на него смотреть? — удивился Фадейкин.—
Что у него, два носа на личности или у него хвост растет?
—	Как тебе сказать,— замялся Антошин.— Понима¬
ешь, человек ищет место лакея. Значит, самолюбия у него
нету. Как будто нет у него возможности поступить на за^-
вод или на фабрику рабочим или на железную дорогу, на¬
пример...
—	Рыба ищет, где глубже,— солидно изрек Фадей¬
кин,— а человек, где лучше.
—	А почему же ты с<ам в таком случае не подался в
лакеи?
—	Образования не хватает,—сокрушенно отвечал Фа¬
дейкин.
—	А было бы у тебя образование?..
—	А было бы у меня образование,— рассмеялся Фа¬
дейкин,—я бы,—он сделал небольшую паузу,—я бы
пошел на железную дорогу на машиниста учиться.
Очень это прекрасная специальность — машинист на па¬
ровозе!..
3 Л. Лагин
05

Ill
Они разыскали дом купца второй гильдии Вишнякова.
На калитке висела дощечка: «Во дворе злые собаки» — и
действительно, большая рыжая дворняга выскочила из го¬
лубой будки и трудолюбиво провожала их неискренним
лаем и звоном железной цепи, пока они не вошли в па¬
радную дверь. Оказавшись в полутемном подъезде, пах¬
нувшем подгнившей квашеной капустой и кошками, они
дернули звонок в квартиру номер один.
Им открыла лютая баба лет под сорок пять, патлатая,
дебелая, в грязноватом синем ситцевом капоте, еле сходив¬
шемся на ее мощном бюсте.
—	Вы что, с неба свалились? — прикрикнула она на
них.— Порядка не знаете? Претесь в парадное. К нам му¬
жики только с черного хода позволены ходить.
С черного хода дверь в квартиру госпожи Рябовато-
вой — так звали лютую бабу в капоте — вела на кухню.
На кухне было жарко, и дверь из нее в квартиру была
широко распахнута, чтобы тепло не пропадало зря.
—	Ну, чего вам? — спросила госпожа Рябоватова, оки¬
нув обоих нежданных посетителей наметанным взглядом
бывалой хозяйки, сдающей внаем комнаты и углы.
—	Мы прочитали объявление в газете,— несколько
оробев, отвечал Антошин.— Тут у вас проживает один мо¬
лодой человек, который ищет места лакея...
—	К Иван Трофимычу, значит, вы? — расплылась в
улыбке хозяйка.— Есть тут у нас такой господин. Фами¬
лия — Евстигнеев. Скоро войдет... А вы ему родственники
или кто? — По ее тону судя, она неплохо относилась к от¬
сутствовавшему кандидату в лакеи.— Он... к соседям
вышел..: Он сейчас...
Не ожидая ответа, она вдруг стала жаловаться на
Евстигнеева:
—	Вбил себе, дурачок, в голову: «Пойду в лакеи, пой¬
ду в лакеи!» Там, говорит, в лакеях — моя судьба!.. А чего
ему, спрашивается, здесь не хватает? Квартира даровая,
питание как на заговенье, и тоже даром, обращение веж¬
ливое, всякая женская забота. По праздникам какао с
франзолями. Ежели что из одежды справить — пожалуй¬
ста... А он, бедняжечка, счастья своего ну совсем не по¬
нимает, как ребенок какой, рвется от меня в лакеи, как
орел молодой... Ой, да что же это я? Может, вам чайку
с мороза? С вареньицем? — встрепенулась она, уже видя
66

в Антошине и Фадейкине своих предстателей перед мяту¬
щимся Евстигнеевым.
С судорожным гостеприимством она кинулась разду¬
вать остывший самовар.
Стало тихо. Стало слышно, как где-то в глубине квар¬
тиры устало препирались два женских голоса — старый и
молодой. Были они какие-то безнадежные, глухие, пыль¬
ные.
—	Ну, Лидочка, ну, миленькая, ну успокойся! — гово¬
рила старшая женщина.
—	Не могу я успокоиться от такой кошмарной жиз¬
ни! — бубнил на одной, невыносимо скучной ноте Лидоч-
кин голос.— Какая моя жизнь? Разве меня так кормить
надо? Я что же, получается, зря прогимназию кончала?..
Полковой адъютант меня на выпускном балу богиней на¬
зывал, а вы мне постные щи подаете! Какая вы мне после
этого мама! Одна поэма, что мама!..
—	Откуда же я, Лидочка, денег достану? Мы же с то¬
бой сироты...
—	А мне какое дело, что мы сироты?.. Я на это пле¬
вать хочу, что мы сироты... Я девушка в расцвете своей
красоты. Мне платья требуются красивые, ботинки на пу¬
говках лаковые, шляпки... Мне удовольствия требуются...
Разве меня может удовлетворить ваша пища?.. При моем
образовании... Я же совсем голодная!..— Послышались
всхлипывания матери, но Лидочка продолжала тусклым,
неживым тоном, словно с трудом читала по книжке: —
Вот пойду на бульвар и буду по нему ходить взад-вперед,
взад-вперед, и пускай все говорят, что Федот Кирилловича
дочка на бульвар пошла... А вы, мама, хоть плачьте, хоть
не плачьте, раз вы так свою единственную дочь содержи¬
те... Вы обо мне не заботитесь, и я о вас думать не хочу...
На Тверской пойду бульвар или даже на Цветной... Мне
что? Пускай все видят, до чего меня жестокая мать дове¬
ла... Платья у меня скверные...
—	Вот погоди, Лидусенька,— всхлипывала в ответ ее
мать,— выиграем мы по суду нашу долю, и я тебе нашью
разных платьев, и приданое тебе справим царское...
—	Ну да, выиграем! — 1-янула Лидочка.— Держи кар¬
ман!.. Никогда мы не выиграем... Разве мы можем против
дяди Лени совладать! Он уже сколько адвокатов нанял,
дядя Леня, а потребуется, в пять раз больше наймет и все
самых лучших, а мы что против дяди Лени? Мы против
Дяди Лени цифра ноль. Пыль, комарики, зайцы из тряпо¬
з*
67.

чек... Вот пойду я на бульвар, и у меня будут платья кра¬
сивые, и шляпочки всякие миленькие, и кушать я буду
вкусно, и пить я буду сладко, и пусть моя жизнь будет
совсем разбита в расцвете лет.
—	Тише, Лидусенька, тише! Еще услышат! Срам ка¬
кой! Невинная девица, и такие слова!..
—	Вот сегодня же вечером оденусь потеплее и прямо
пойду на бульвар,— уныло стращала Лидочка,— сладень¬
ко покушаю...
Скрипнула дверь черного хода, и госпожа Рябоватова
заторопилась:
—	Он!.. Иван Трофимыч!.. Вы тут без меня потолкуй¬
те, а уж я вас за это так отблагодарю, так отблагодарю,
останетесь довольны!
Перекормленной утицей она выплыла из кухни и осто¬
рожно прикрыла за собой дверь.
Вошел Евстигнеев, молодец лет двадцати пяти, креп¬
кий, статный, с мелкими, но правильными чертами лица,
украшенного щегольскими светло-русыми бачками.
Он был в зеленой охотничьей куртке с шелковыми ви¬
тыми бранденбурами, узких синих брюках со штрипками,
модных ботинках на пуговицах.
Не обращая внимания на Антошина и Фадейкина, он
достал из кармана ключик, присел на корточки перед тум¬
бочкой с эмалированным тазом, стоявшей под железным
рукомойником, отпер ее, извлек из нее жестяную мыльни¬
цу, а из мыльницы — ярко-розовый кусок туалетного мы¬
ла, от которого на всю кухню ударило острым, как уксус,
и неправдоподобно сладким земляничным запахом. Позвя¬
кивая стерженьком рукомойника, Евстигнеев долго мыл
руки с тщательностью врача, только что осматривавшего
заразного больного. Покончив с мытьем, он не торопясь,
со смаком упрятал мыло в мыльницу, мыльницу — в тум¬
бочку, запер тумбочку, опустил ключик в карман и только
тогда стал с не меньшей старательностью вытирать руки.
Полотенце было хорошего полотна, с вышитыми петушка¬
ми и витиеватой большой монограммой, составленной из
букв «И», «Т» и «Е».
Повесив полотенце на крючок так, чтобы была видна
монограмма, Евстигнеев наконец заметил гостей:
—	Вы к кому?
—	К вам,— сказал Антошин.— Если это вы поместили
в газете объявление, то к вам.
—	Было такое дело,— кивнул напомаженной и расче¬
68

санной на прямой пробор головой Евстигнеев.— Тебя при¬
слали за мной или как?
На всякий случай в его голосе послышалась теплая
нотка.
	 Нет-нет, никто нас не прислал.— Евстигнеев замет¬
но скис.— Мы сами к вам пришли... Посоветоваться...
	 Чего, чего? — вытаращил на них глаза Евстигнеев.
Антошин вытащил из-за пдзухи газету и разыскал на
четвертой полосе объявление.
—	Вы пишете,— продолжал он,— «Молодой человек,
хорошо знающий свое дело, имеющий рекомендации, сроч¬
но ищет места лакея».
В такт его чтению Евстигнеев качал головой, зажму¬
рив глаза. Так наслаждается молодой поэт, впервые слы¬
шащий в чужом исполнении любимое свое стихотворение.
Раскрыв глаза, он уже более благосклонно глянул на
Антошина: «Ишь ты, грамотный! И до чего шибко чи¬
тает!»
—	...А мы с ним кто? — кивнул Антошин на Фадей-
кина.— Мы с ним мастеровые люди. Лакея в цеху, понят¬
но, не увидишь. (Евстигнеев сочувственно кивнул головой.)
Для нас, в нашем рабочем положении, настоящий лакей
(Евстигнеев приосанился) — недостижимый человек...
И вдруг я читаю объявление. Я тогда Фадейкину говорю:
«Пойдем, говорю, Илюша, посмотрим на настоящего
лакея. Когда еще нам другой такой случай представится.
Может, говорю, уделит нам время, поделится опытом, как
человек лакеем делается...»
—	Да ну вас! — разочарованно зевнул Евстигнеев.—
Очень мне интересно с вами, вахлаками, лясы точить!..
Антошин молча встал со своей табуретки, застегнул
полушубок. Встал и Фадейкин.
—	Извините за беспокойство! — сказал Антошин.—
До свидания!	'
Они были с Фадейкиным у самых дверей, когда Ев¬
стигнеев воротил их назад.
—	Да ладно уж,— сказал он,— раз пришли, потолку¬
ем, пока самовар поспеет...
Антошин с Фадейкиным вернулись на свои табуретки,
Евстигнеев расстегнул тужурку. На кухне становилось все
более душно и жарко, а форточка в ее единственном окне
была наглухо заклеена до весны.
—	Блеманже ел? — неожиданно спросил Евстигнеев
Фадейкина.
69

—	Нет,— сказал Фадейкин.— Это что такое — бле-
манже?
—	А ты? — обратился Евстигнеев к Антошину, оста¬
вив без ответа вопрос Фадейкина.
—	И я не ел,— сказал Антошин.
• — А я ел!.. А что такое блеманже, тебе известно?
—	Кажется, такое сладкое блюдо,— ответил Антошин.
—	Не можешь ты быть лакеем! — удовлетворенно за¬
метил Евстигнеев.
—	Это почему? — удивился Антошин.
—	Был бы ты настоящим лакеем, ты бы сказал: «Нет,
не знаю. Позвольте мне, дураку неумытому, просветиться,
узнать». Тем самым ты бы мне доставил удовольствие,
поднял бы меня над собой и своего достиг бы. Поскольку
тогда у меня к тебе было бы хорошее чувство, а ведь ты во
мне нужду имеешь. Понятно я говорю?
—	Понятно,— сказал Антошин.
—	Блеманже — это такое сладкое блюдо, которого ни
тебе, ни тебе, мастеровщине немытой (Евстигнеев ткнул
пальцем в Антошина и Фадейкина), не то что кушать,
попробовать даже и то не придется. А я кушал. Теперь,
скажем,— продолжал Евстигнеев, все более и более рас¬
паляясь,— ели вы куриные котлеты, называются «де ва¬
ляй»? Обратно, котлеты пожарские, котлеты марешаль,
котлеты министерские, котлеты «Палкин», беф а-ля Стро¬
ганов, салат «Оливье», салат провансаль, паштет страс¬
бургский, осетрину паровую, осетрину жареную, осетрину
заливную, севрюгу, балыки всякие, суп черепаховый, суп
консоме, суп крем, икру паюсную, икру зернистую, икру
китовую, которую кит мечет... Да вы даже названий таких
не знаете и знать никогда не будете, и дети ваши знать не
будут, и внуки, и правнуки. А я ел! В агромадном коли¬
честве ел. Иной раз уже и дышать нету никакой возмож¬
ности, а ешь, давишься, через силу глотаешь. Хлопнешь
для скользкости чарочку шампанского или, скажем, порт-
вейнцу и снова ешь. А почему? Во-первых, ужасно как
вкусно. Во-вторых,— даровое, понятно это вам, серое вы
мужичье, да-ро-во-е!.. Все непокупное, все даровое!
Сколько на столе остается — все мое! Во!.. А вам до гро¬
бовой доски только и жрать что щи да кашу, кашу да щи,
редьку с квасом да квас с редькой. Ну, и еще тюрю. А по
моей одежде и обувке,— продолжал Евстигнеев, с удоволь¬
ствием окидывая себя взглядом,— если издаля на меня
70

посмотреть, скажет кто, что я служащий человек? Каж¬
дый скажет — барин.
—	Издали конечно,— с готовностью согласился Анто¬
шин.— А вблизи сразу видно — лакей.
—	Вот именно,— не менее охотно согласился Евстиг-
неев>_ лакей, а не токарь-пекарь какой-нибудь... Посколь¬
ку одежда и обувка у меня тоже не покупные, а дареные.
С господского плеча-с... И еще полный чимайдан всякого
добра.
—	Так задаром и дают? — спросил Фадейкин.
—	Задаром, задаром! — передразнил его Евстигнеев.—
Так, задаром, и сучка не ощенится. За-да-ром-с!.. Нет,
братец ты мой, тут самолюбие требуется, аг-ро-мад-ней-
шее самолюбие. Или ты не лакей! Потому лакей без са¬
молюбия что дьякон без бороды, что духи без запаху, что
компот без сахару... Вот, возьмем к примеру такой случай:
барин вернулся домой веселый, ты его ко сну готовишь,
разуваешь его, к примеру, а он тебя, как дитя какое, от
веселья своего норовит носочком ботинка да в рыло. Ну,
что ты в таком случае сделаешь, мастеровой, можно ска¬
зать, человек, безо всякого самолюбия?
—	Посторонюсь,— сказал Фадейкин.
—	Ну, скажем, посторонишься,— с великолепным пре¬
небрежением усмехнулся Евстигнеев.— Ну, скажем, убе¬
режешь свое рыло. А оно у тебя покупное, что ли? Оно
у тебя непокупное. Оно при тебе и так и этак останется,
а самолюбия настоящего у тебя, выходит, никакого и нету.
Никак то есть ты себя не любишь!..
Евстигнеев сделал паузу, чтобы дать своим гостям воз¬
можность спросить, как бы он, Евстигнеев, в таком случае
поступил, но не дождался.
—	А вот я,— подмигнул он,— я свое самолюбие очень
даже имею. Я себе в таком случае что говорю? Я себе го¬
ворю: «Ванюша, дорогой, потерпи, докажи, что ты себя
любишь! Не убудет тебя, Ванюша, от пиночка, ты о брюч¬
ках, скажем, в это время думай или о лаковых, к примеру,
ботиночках, почти новых, раз пять от силы надеванных...
Ну ткнет тебя барин с пьяных глаз в рыло, так ведь завт¬
ра утречком — барин ведь! — совестно ему перед тобой
станет, он тебя брючками на штрипочках или ботиночками
за тот пиночек и отблагодарит. И будешь ты, Ванюша, и
при своем рыле, и при господских брючках и ботиночках.
Или, скажем, рассердился на тебя барин, плюнул тебе
по_ДУрашному в тое же рыло. Ты что тогда?..
71

—	Я б ему! — помрачнел Фадейкин.
—	Ты б ему, ты б ему! — снова передразнил его Ев¬
стигнеев.— Вот и будешь до скончания своей жизни хо¬
дить в латаной поддевке и худых сапогах! А я уже сейчас
во всем господском. И полный чимайдан гардеропу всяко¬
го. И еще у меня вся жизнь впереди. Еще я, братец ты
мой, дай только время, в купцы запишусь, открою мага¬
зин, сам себе лакея заведу...
Он прцоткрыл дверь в жилые комнаты:
—	Алевтина Сократовна, а Алевтина Сократовна!
Теперь госпожа Рябоватова была в темно-фиолетовом
плюшевом капоте, при одном взгляде на который станови¬
лось жарко. Волосы ее были приведены в порядок. Было
видно, что она очень хотела произвести и на Евстигнеева,
и на нечаянных гостей самое благоприятное впечатление.
Она глядела в глаза своему беспокойному сожителю с со¬
бачьей преданностью и тоской. Ее лютое лицо подобрело,
размякло, стало беспомощным и каким-то детским.
А только что такое благожелательное и развеселое лицо
Евстигнеева вдруг словно свинцом налилось, стало непри¬
ступным, суровым и властным, как у укротителя львов в
ярмарочном цирке.
—	Чего прикажешь, Иван Трофимович? — робко спро¬
сила она и, бросив быстрый взгляд в облезлое зеркальце,
висевшее возле рукомойника, поправила свою реденькую
прическу.
—	Жан! — страдальческим голосом поправил ее Ев¬
стигнеев.— Жа-ан-с!.. Сколько раз я вам, Алевтина Сок¬
ратовна, делал замечание, что я более привычный, когда
меня зовут Жан!
—	Чего прикажете, Жан? — покорно повторила госпо¬
жа Рябоватова, и ее желтоватые жирные щеки залила
легкая краска стыда: ей было совестно перед свидетелями
ее унижения.
—	Какаву! — сказал Евстигнеев.— Какаву и франзо-
лей сколько положено!
Антошин уже знал, что франзоли — это те самые
французские булки, которые полвека спустя были пере¬
именованы в городские в целях борьбы с низкопоклон¬
ством перед Западом.
—	Сию минуточку, Жан! — заторопилась госпожа Ря¬
боватова.—- Как раз самоварчик закипел. Сейчас вам
будет какао, франзоли, маслице вологодское, и кушайте
себе на здоровьице!..
72

—	И им тоже! — кивнул он на Антошина и Фадейки-
на.— Им тоже пряготовитьГ..
—	Сейчас вот заварю чайничек...
—	Им тоже какаву! — командовал Евстигнеев, ри¬
суясь перед Антошиным и Фадеикиным своей властью над
Алевтиной Сократовной.— И ситного им... Побольше сит¬
ного!.. И чтобы с изюмом!..
Выхлебав три большие чашки какао и умяв «сколько
положено» поджаристых франзолек с вологодским мас¬
лом, Евстигнеев снова расстегнул свою застегнутую было
куртку/ обнаружив крепкую и гладкую розовую шею
сытого молодого самца, на которой висела на розовой шел¬
ковой ленточке маленькая, с двадцатикопеечную монету,
серебряная иконка.
-г- Ну вот,— сказал он, звучно отрыгнув и блаженно
отдуваясь,— можно сказать, заморили червячка... Какава,
франзолечки, маслице вологодское, то-се... И квартира вро¬
де ничего, а душа у меня томится, ох томится!..
Лицо Рябоватовой снова стало обрюзгшим, старообраз¬
ным. Оно пошло розовыми пятнами, веки набрякли, и не
будь посторонних, она бы расплакалась.
Но у нее хватило самолюбия удержаться от слез. Она
придумала, будто ей надо прибавить сахару в сахарницу,
и с несвойственной ей торопливостью ушла из кухни.
А Евстигнеев продолжал выхваляться.
—	Разве она мне пара? — кричал он, не считаясь с тем,
что его слышно во всей квартире.— Она думает, она меня
какавой купит!.. Нет-с, нет-с и еще раз нет-с. Жана Ев¬
стигнеева какавой не купишь! Жану Евстигнееву требует¬
ся, чтобы ему был простор-с! Чтобы ему было где свои
крылья распахнуть!.. Ты мне барыню подавай! Пущай ей
даже пятьдесят лет будет, даже пущай шестьдесят, но что¬
бы она меня благородно любила за мою красоту, со всем
образованием! И чтобы она на мое имя в банке счет заве¬
ла, какой положено!.. Я, Алевтина Сократовна,— кричал
он двери, за которой госпожа Рябоватова, придерживая ее
руками, чтобы не так было слышно квартирантам, тихо
плакала над унылой и гадкой своей вдовьей судьбой,— я,
Алевтина Сократовна, человек гордый! Меня на какаву
не купишь, даже ежели с куличом-с! Потому что я имею
стремление к благородной жизни. А вы ко мне каждую
ночь лезете со своими невежественными ласками!.. Да при
моей красоте любая генеральша или, скажем, купчиха пер¬
вой гильдии за счастье почтет со мною приятно провести
73

время и еще озолотит-с по самый гроб моей жизни-с!..
А вы тоже туда же-с!..
Теперь из-за двери явственно доносились визгливые
рыдания госпожи Рябоватовой.
—	Вот выгонит она тебя, Иван Трофимыч,— сказал
Антошин, уже не скрывая томившего его чувства гадли¬
вости,— выгонит за такие слова и будет права.
—	Не-е-ет! — самодовольно зареготал Евстигнеев.—
Вот уж чего никогда не будет-с! Ни за что не выгонит-с!
А стану уходить, как место найду, ноженьки мне целовать
будет, Чтобы не уходил... Потому что я для нее самый что
ни на есть первый и наилюбимейший человек на свете.
А уйду, никогда ей уже не иметь такого молодого, и кра¬
сивого, и образованного, и совершенно непьющего жиль¬
ца, как Евстигнеев... Уйду, вот нарочно, сегодня же уйду!
У меня одна знакомая есть, молоденькая такая,— он подо¬
шел к самой двери, чтобы Алевтина Сократовна лучше
его слышала,— уйду, а объявление дам, чтобы кому тре¬
буется молодой, красивый, здоровый, хорошо знающий
свое дело лакей, имеющий рекомендации, пущай по моей
молодой знакомой адресу обращаются, потому что нет мне
спокою на свете без этой моей любимой работы-с!..
—	Врешь ты... никуда ты отсюда не уйдешь! — по-
прежнему очень спокойно сказал Антошин.— И никакой
у тебя такой молодой знакомой, к которой ты можешь
уйти, нету. И никому ты со своими рекомендациями не ну¬
жен. И твое счастье, что некому тебе, сволочь, морду на¬
бить за твою подлость, лакейская твоя душа!..
—	Чего-чего?! — опешил Евстигнеев и почему-то стал
торопливо застегивать свою тужурку.— Ты это кому «сво¬
лочь» сказал?
—	А ты угадай,— посоветовал ему до сего времени
молчавший Фадейкин.
—	Только,— продолжал он, обратившись к Антоши¬
ну,— почему ты так говоришь, будто некому набить ему
морду2 Ай-ай-ай! Нехорошо!.. А я что — уже не человек?
—	А я сейчас полицию! — забормотал Евстигнеев, пя¬
тясь к Двери, за которой госпожа Рябоватова, перестав пла¬
кать, прислушивалась к тому, что происходило на кухне.—
Не имеете вы никакого полного права мне морду бить!..
За это, брат, нонче по головке не погладят-с.
—	Ну, покеда ты еще полицию позовешь...— кинулся
к нему рассвирепевший Фадейкин,— я твою вонючую вы¬
веску...
74

Но еще раньше, чем Евстигнеев в поисках спасения
успел рвануть дверь, в ней показалась госпожа Рябоватова,
воинственная, краснолицая, бесстрашная.
—	Вон отсюда, шаромыжники проклятые! — закрича¬
ла она, прикрыв своим мощным торсом перетрусившего
Евстигнеева.— Мастеровщина серая!.. Чтоб духу вашего
здесь не было!.. А ты, Иван Трофимыч,— нежно обрати¬
лась она к Евстигнееву,— ты пойди в кроватку, отдохни,
солнышко ты мое ненаглядное!.. Ты этих иродов не бойся!..
Я тебя защитю!.. А ты поди отдохни от волнениев! Приляг
на кушеточку...
Она стояла в дверях черного хода и махала им кула¬
ком, пока они под неискренний лай дворовой собаки шли
по хрусткому снегу к калитке, и закрыла за собой дверь,
только удостоверившись, что они были уже по ту сторону
калитки.»
—	Тьфу! — плюнул в сердцах Фадейкин.— Даже вспо¬
мнить противно!
—	Зато какао с ситным... Опять-таки тужурка, штаны
со штрипками... Пошли в лакеи, а?
—	Да ну тебя! — сказал Фадейкин, и они оба рассмея¬
лись, с наслаждением вдыхая свежий морозный воздух.
Разгоряченные, вспотевшие после кухни госпожи Рябова-
товой, они только сейчас вспомнили, что надо застег¬
нуться.
Дул колючий, пронизывающий до костей холодный ве¬
тер. Над Москвой грузными и низкими волнами плыл вос¬
кресный колокольный звон.
Они договорились, что встретятся в будущее воскре¬
сенье, Фадейкин пошел на Прохоровскую мануфактуру,
где в одной из рабочих казарм его с водкой и закуской
ожидали земляки. Антошин проводил его до Большой
Пресни. У изгороди Зоологического парка они простились.
Антошин остался посмотреть, как гимназисты в фуражках
и длинных шинелях и гимназистки в шубках и длинных
платьях катались на коньках на замерзшем пруду. Двое
рабочих в валенках, не обращая на них внимания, готови¬
ли лед к вечернему катанию. Вечером, как сказано было
в розовых афишах, расклеенных поблизости, будет играть
военный духовой оркестр и будет к услугам господ катаю¬
щихся богатый буфет с разными напитками.
Обратно Антошин Щел не останавливаясь, ни на что не
обращая внимания. Ему было очень холодно. И вдруг за¬
хотелось прилечь. Мокрая от пота нижняя рубаха противно
75

прилипла к его спине. Сильно заболела голова. Ломило
ноги.
Он еле ввалился в подвал. Было еще минут двадцать
до назначенного Ефросиньей времени. Он вошел и, не сни¬
мая полушубка, присел прямо на прибранный по-празд¬
ничному верстак Степана Кузьмича.
В тот момент Антошин еще был в состоянии отдать
себе отчет, что он здорово простыл и что произошло это
с ним, видимо, когда он, вспотевший после длительного,
пребывания, не снимая полушубка, в жарко натопленной
кухне госпожи Рябоватовой, сразу вышел на мороз. Он
хотел сказать Ефросинье, что, кажется, простудился и что
ему очень совестно, что он доставляет им столько хлопот.
И что если бы Галка...
Но что он собирался сказать насчет Галки, так и оста¬
лось неизвестным, потому что ему стало очень худо. У него
бешено закружилась голова. Перепуганная Ефросинья
отвела его под руки к постели, и только они его уложили,
как его стало рвать... Потом он, закатив глаза под самый
свой покрытый холодным потом лоб, вдруг стал что-то ло¬
потать про теорему Лагранжа, и о том, что еще большой
вопрос, кто лучший пианист — Ван Клиберн или Эмиль
Гилельс, и что если человек не знает, что такое пи-мезон,
то его теперь уже нельзя считать по-настоящему образо¬
ванным человеком...
Когда он, глядя прямо в лицо Ефросинье, твердо за¬
явил, что Евстигнеевы ужасно живучи и что не надо ду¬
мать, что лакеи не могут пробраться даже в ряды партии,
Ефросинья послала Шурку на Большой Козихинский за
Хрисанфом Парамонычем, который служил ротным фельд¬
шером еще в турецкую войну. Знаменитый «фершал» Хри-
санф Парамоныч, уже порядком нагрузившийся по случаю
воскресного дня, все же прибыл довольно скоро, без труда
поставил диагноз — «простуда», прописал горчичники, чай
с малиной, хлопнул со Степаном Кузьмичом по чарочке
эа здравие раба божия Егора и оставил подвал, приятно
отягощенный казенным вином и серебряным четвертаком.
IV
Впоследствии Антошин не раз задумывался над тем,
как это получилось, что он — физкультурник, человек, во¬
обще говоря, достаточно закаленный — и вдруг так же¬
76

стоко простудился. В разговорах с автором этих строк он
склонялся к мысли, что приключилась с ним такая бурная
простуда вследствие того, что по каким-то неизвестным
еще пока науке процессам, возникающим при внезапном
переходе путешественника во времени из одной эпохи в
другую, резко понижается или, наоборот, повышается со¬
противляемость его организма некоторым болезням. Этим
же, очевидно, определялись и частые переходы от незамут¬
ненного сознания к состоянию частичной или полной его
потери.
И-снова, как и в ночь на 1 января, перед Антошиным
в самой фантастической последовательности возникали и
исчезали то Галка, то маленькая Катька, крепко вцепив¬
шаяся в Олину руку, то ребята из цеха, то Александра
Степановна, то Шурка, то Ефросинья, то Евстигнеев в
нежную обнимку с прильнувшей к нему всеми семью
пудами своего живого веса Алевтиной Сократовной, то
Илюшка Фадейкин в картузе и лаптях, но почему-то в
зеленой тужурке с бранденбурами и в синих узких брюках
со штрипками.
Кто-то гладил его по голове, кто-то еле ощутимо по¬
жимал его вялую потную руку, кто-то, не то Ефросинья,
не то Галка, не то Оля, заплаканные и жутко бледные, це¬
ловали его в лоб, как если бы он был умирающим. Раза
два он вдруг увидел склонившуюся над ним Дусю, ту са¬
мую худенькую девушку в старомодной шляпке с вишенка¬
ми, которую в новогоднюю ночь тщетно разыскивал Сашка
Терентьев. Она будто бы смотрела на него с жалостью,
вздыхала и что-то говорила, а что именно, Антошин никак
не мог разобрать. Потом Дуся провалилась в черную без¬
дну, и прямо из темной стены, на которой шуршали неви¬
димые тараканы, возникал государь император всея Руси
Александр Александрович, бородатый, рыжий, удивитель¬
но похожий на дворника из Английского клуба. Он стоял
под руку со своей заграничной супругой, прямой, как коло¬
кольня, по-солдатски расправив плечи, с широкой муаро¬
вой лентой через плечо, весь в золоте и бриллиантах, с про¬
стоватым и высокопарным нежно-розовым олеографиче¬
ским лицом, и зычным голосом приказывал Антошину не
сбрасывать с себя полушубок, чтобы еще больше не просту¬
диться. А Антошин в ответ бормотал ему, чтобы он отправ¬
лялся со своей импортной царицей обратно к себе, на кар¬
тонную дощечку отрывного календаря, и чтобы он не
рыпался, покуда жив. Потому что Антошин, единственный
77

на всем белом свете человек, знал, что жить и царствовать
осталось императору Александру Третьему меньше года.
В часы ясного сознания Антошин снова и снова убеж¬
дался, что он по-прежнему лежит на сундуке в подвале
у Малаховых. Суровая, удивительно степенная Шурка си¬
дела возле н£го на табуретке и, по-старушечьи поджав
губы, следила за циферблатом ходиков. Каждые два часа
она давала Антошину столовую ложку приторно сладкой
и пахнущей имбирем микстуры и каждый раз обещала ему,
что он скоро поправится и будет снова совсем толстый.
Из этих слов он справедливо заключил, что, видно, здорово
похудел и что, значит, уже не первый день хворает.
С каждым новым утром он все больше удостоверялся,
что происходит с ним все это не во сне, потому что (по
крайней мере, у него) никогда еще не бывало таких мно¬
гоступенчатых и в то же время таких логичных снов. Все
чаще приходило ему в голову, что придется, кажется, при¬
мириться с непостижимым и очёнь печальным фактом, что
он застрял в царской России до самого девятьсот семнадца¬
того года. От сознания, что ему долгих двадцать три года
предстоит прожить наемным рабом, что не судьба ему
снова повидаться с Галкой, Олей, Катькой, Александрой
Степановной, Игорем, со всеми своими друзьями, товари¬
щами по бригаде, по цеху, по заводу, что не пройтись
с ними в первомайской и октябрьской демонстрациях по
Красной площади, Антошину становилось невыносимо
горько, и он начинал плакать. И конечно, никому не мог
объяснить причину. Ефросинья говорила, что это у него
от слабости: когда человек сильно хворает, он всегда под¬
вержен слезам, потому что слабеет.
В таких случаях Шурка деликатно не замечала слез,
катившихся по пожелтевшему лицу ее странного двоюрод¬
ного брата. Она вытаскивала из-под кровати круглую
картонную коробку, а из коробки — ворох вырезанных из
грошовых журналов и «Иллюстрированных приложений
к «Московскому листку» портретов только что назначен¬
ных, или только что умерших, или только что справивших
какой-то свой юбилей попов, чиновников, генералов, мини¬
стров, митрополитов, именитых купцов, губернаторов и
прославленных юродивых, а также особ царствующих до¬
мов — российского и целой кучи иных. Потому что в
1894 году на всю Европу насчитывалось всего две респуб¬
лики, а в остальных государствах царствовали короли, им¬
ператоры, великие герцоги, просто герцоги...
78

Чисто художественных экспонатов у Шурки было все¬
го пять: два пейзажа — «Свалка снега у Крымского моста»
и ^Зимнее утро в Казанской губернии», два «оригинальных
рисунка» — «Облава на беспаспортных» и «Бал, данный
в зале Российского Благородного Собрания в пользу
Общества взаимовоспомоществования нуждающимся сту¬
дентам Императорского Технического училища 22 января
1893 года. Рисунок с натуры художника М. Сухарского» —
и репродукция очень жалостливой немецкой картины под
названием «Драма в цирке».
V
Показ экспонатов Шурка щедро сопровождала объяс¬
нениями. Объяснения были полны страсти, но туманны
и с подписями под рисунками совпадали лишь в самой от¬
даленной степени. Подписи были для нее недоступны.
Шурка не умела читать!
Это было чудовищно, непостижимо. В самом центре
Москвы неграмотная девочка! По возрасту ей полагалось
быть, по крайней мере, во втором классе, а она неграмотна!
Еще каких-нибудь десять дней назад Антошин немедленно
поднял бы на ноги районный отдел народного образова¬
ния, написал бы в «Правду» или «Известия», добился бы
срочного расследования, наказания виновных, в том числе
и ее родителей...
— А зачем ей знать грамоте? — сказала Ефросинья.—
Я ж тоже неграмотная, а живу, слава те господи, как лю¬
ди... Нашей сестре от грамоты только горе одно, и больше
ничего... Не попова Шурка дочка и не барышня... Отведу
ее после пасхи в модную мастерскую на Казенный пере¬
улок, будет она учиться на портниху... А что, к примеру,
Дуське проку от того, что она грамотная? Сам видел... Чи¬
тала-читала, бедняжечка, да и дочиталась до Воспитатель¬
ного дома...
Она еще долго ворчала, приводя все новые и новые
возражения против того, чтобы ее Шурка научилась чи¬
тать и писать, и Антошин вскоре понял, что ее не пере¬
убедишь.
Так у него и Шурки появилась первая тайна от Ефро¬
синьи. Трехкопеечный букварь, истерзанный и замусолен¬
ный, Шурка тайно выменяла у соседской девчонки на
«Свалку у Крымского моста». На его обложке можно было
различить приятного желтоголового паренька в кумачовой
79

рубашке, полосатых пестрядинных портках и пронзитель¬
но-желтых новых лапоточках. Он, как и Шурка, держал
в руках букварь, но смотрел он, казалось Шурке, аккурат
на нее и даже как будто подмаргивал ей. Дескать, ты ма¬
мани своей не трусь, равняйся по мне, учись грамоте. Бу¬
ки-аз, буки-аз, счастье в грамоте для нас!
Что до Степана, то он душой был на стороне просвеще¬
ния, но соблюдал »в этом вопросе дружественный нейтра¬
литет.
Времени и у хворающего учителя, и у ученицы хвата¬
ло, и в три дня Шурка усвоила все буквы алфавита. На
четвертый день она уже читала по складам. С ее способ¬
ностями ей бы в гимназию или хотя бы в женское город¬
ское училище! Но даже Степан в своих мечтах о Шурки-
ной судьбе никогда так далеко не заходил. Была бы девка
грамотна, и ладно.
Вот уж никогда не подумал бы Антошин, что сам, по
своей воле вызовется учительствовать, да еще будет при
этом получать удовольствие! Шурка вгрызалась в грамоту
с восторгом и ненасытностью, со свирепым упорством кла¬
доискателя, дождавшегося заветного и короткого часа уда¬
чи. У нее оказалась отличная память и великолепное во¬
ображение землепроходца, умеющего за унылым, голым
горным кряжем угадать щедрое богатство цветущих долин.
Из таких ребят, если только позволяют обстоятельства, вы¬
растают ученые. Шурке обстоятельства этого не позволяли.
—	Ничего,— успокоил как-то Антошин не столько
Шурку, сколько самого себя.— Я за тебя не беспокоюсь.
Захочешь — сдашь экстерном за гимназию. У тебя полу¬
чится. И найдутся люди, которые тебе помогут. Тебе помо¬
гать одно удовольствие... Если только не будешь дурой.
—	Не буду дурой,— обещала Шурка.— Разве ты меня
не Пнаешь?
—	Я тебя знаю,— согласился Антошин.— Ты дурой не
буяешь.
11 они оба рассмеялись.
VI
О том, что у него имеется деревянный, крашенный
в голубую краску сундучок с висячим замочком, Антошин
узнал от Шурки.
— Можно мне посмотреть, как мыши кота хорони¬
ли? — спросила его раз Шурка, когда Ефросинья вер¬
80

нулась с рынка и занятия пришлось временно прекра¬
тить.
—	Конечно, можно,— сказал Антошин, не совсем по¬
днимая, какое отношение он имеет к этой траурной про¬
цедуре.
—	Тогда давай ключик.
—	Какой ключик? — удивился Антошин.
—	Ох, и горе мне с тобой! — вздохнула Шурка.— Как
маленький!.. Сам же дал мамане спрятать, когда приехал.
Ты у нее попроси. Она мне не даст.
Ефросинья дала ключик, Шурка полезла под кровать,
вытащила сундучок^ отперла его и, присев на корточки,
приготовилась вовсю насладиться лубочной картинкой, на¬
клеенной на внутренней стороне его крышки. Естественно,
что, узнав, что у него есть свой сундучок, Антошин захо¬
тел узнать, какими неведомыми богатствами он владеет.
Не без нетерпения он посмотрел на Шурку, и его порази¬
ло выражение внезапного испуга на ее милом раскраснев¬
шемся лице. Что могло ее напугать на этой еще неведомой
ему картинке? И почему она так странно шевелит побе¬
левшими губами?
Он собрался спросить ее, в чем дело, но не успел. Она
вдруг вскочила на ноги, испуганная, торжествующая, не
верящая своему счастью.
—	Ой, Егорушка, что я тебе скажу! — жарко зашепта¬
ла ему на ухо.— Ой, ты только мамке не говори!.. Там под
картинкой... ой, мамочки мои!.. Там большими буквами
напечатано... Так я прочла, что напечатано!.. Чтоб мне с
этого места не сойти, прочла!.. Там напечатано: «Как мы¬
ши кота погребают»!..
И так как она все-таки, несмотря на свои способности,
была только девятилетней девчонкой, то она от радости
и полноты чувств разревелась.
VII
Они шли медленно. И не только потому, что Антошин
не совсем оправился после болезни. Шурка читала вывески.
Она читала их вслух, громко, торжественно, с упоением
немого, только что научившегося говорить и впервые слы¬
шащего свой голос.
Это было в субботу, во время их второй прогулки. Пер¬
вая была в пятницу. Антошин чувствовал себя достаточно
81

крепко, но Шурка все время держала его под руку и тре¬
бовала, чтобы он на нее опирался:
4 — Ты не бойся, ты на меня опирайся! Я дюже сильная.
Он притворился, будто опирается на нее, и Шурка бы¬
ла горда, счастлива и деятельна, как никогда. После сы¬
рой, пахнущей прокисшей старой кожей подвальной
духоты Антошин опьянел от сладкой свежести морозного
январского утра. Весело скрипел под ногами снег. Солнце
било в глаза, искрилось тысячами разноцветных искорок.
Вкусный запах сена, конской сбруи и рогожи висел над
Страстной площадью. Желтели соломой десятки распря¬
женных крестьянских розвальней с поднятыми к небу
оглоблями. Связки лука горели на морозном солнце, как
маковки игрушечных церквей. Стаи возбужденных во¬
робьев роскошествовали на кучах конского навоза. В сторо¬
не от них, ближе к внутреннему проезду бульвара, нето¬
ропливо вышагивали вокруг баб с горохом жирные и само¬
уверенно-ленивые голуби. Солнечная, веселая и просторная
зима сверкала над Москвой, шумела, пела, скрипела тыся¬
чами полозьев, звенела коночными звонками, валдайскими
бубенчиками на вспотевших от натуги конских шеях. Из¬
возчики, спешившиеся на своих биржах, махали крест-
накрест руками, чтобы согреться. А тут еще Шурка, рас¬
красневшаяся, деятельная, юркая, как ртуть, с ее бурными
восторгами по поводу каждой прочитанной вывески. Не
будь с нею Антошина, она бы не пропустила ни одной.
Каждое слово, горевшее сусальным золотом на веселом
зимнем солнце, было для Шурки чудом, которое она сама
совершала, и, надо сказать, чудо это далеко не всегда до¬
ставалось ей легко. Попробуйте впервые в жизни сложить
из еще так недавно знакомых букв сразу два таких труд¬
ных слова, как «съестные» и «припасы». У Шурки пона¬
чалу получалось «Съестные папиросы». Нет, у нее, конеч¬
но, хватало осторожности предварительно прочесть эту вы¬
веску про себя, безмолвно шевеля губами, и только йотом
вслух, и она неприятно удивилась, с чего это этот чудак
Ёгор вдруг прыснул. Ничего смешного. Это он потому
смеется, что он деревенский. В деревне, конечно, таких па¬
пирос нету. В деревне Вообще курят не папиросы, а само¬
крутки. А в городе, в Москве съестных папирос хоть за¬
вались. Были бы только деньги. Такие конфеты. Длин¬
ненькие такце. Одна половинка белая, вроде как бумажный
мундштук, другая — коричневая, вроде как табак. Съест¬
ные папиросы и есть. Очень вкусно. Сама прошлой пасхой
82.

едала. Ужас как жалко было их есть! Целых два дня она их
только чуточку посасывала, а потом, в минуту слабости, не
удержалась и съела. По сей день жалко.
Или, скажем, взять такое слово, как «конфекцион».
Язык сломаешь. Главное, непонятно, что такое. Даже
Егору.
Шурка была не по чину самолюбива, чуть что — вспы¬
хивала, как пакля, пыхтела, злилась, дулась, и это еще
больше забавляло Антошина. Но так как Шурка была не
только самолюбива, но и совсем не глупа, то она после
третьей трудной вывески сделала над собой усилие, пере¬
ломила себя и стала смеяться над каждой своей промаш¬
кой вместе с Антошиным, даже чуть-чуть его упреждая.
Так что “насмеялись они с Антошиным вдоволь. Особенно
когда на вывесках попадались, и ох как часто попадались,
трудные, заграничные фамилии: Феррейн, Алыпванг, Сиу,
Швабе, Шульц, Шульце, Циндель, Винтергальтер, Крупп,
Даверио, Шнейдер, Крезо, Эйнем, Бромлей, Гужон, Бро-
кар, Набгольц, Нидерзее, Мюр, Мерилиз, Ундервуд, Ван
Гуттен... Особенно на Мясницкой улице, где были сплошь
конторы разных технических фирм, и сплошь иностранных.
Они исходили вдоль и поперек шумный и тесный Ки¬
тай-город. Обошли со всех сторон новенькую громаду
Верхних торговых рядов, и у всех четырех ее входов — и
с Красной площади, и с Ильинки, и с Ветошного ряда, и
с Никольской — Шурка застывала вместе с другими зева¬
ками в немом и почтительном изумлении перед новехонь¬
кими, величественными, как храм Христа Спасителя, бо¬
родатыми швейцарами в новехоньких, дорогого зеленого
сукна шинелях и картузах, щедро отделанных золотым
галуном, первозданного, еще не начавшего тускнеть
блеска.
Потолкались на Толкучем рынке в темной щели Старой
площади, отдохнули на скамеечке возле памятника героям
Плевны у Ильинских ворот и не торопясь, в прекрасном
настроении отправились домой-
На Тверской, у самого Гнездниковского переулка, они
носом к носу столкнулись с Сашкой Терентьевым.
Вот. уж с кем меньше всего хотелось повстречаться Ан¬
тошину! Он было попытался скрыться, нырнуть в густую
предвоскресную толпу прохожих, но Сашка их сразу при¬
метил, стал кричать, чтобы его подождали, потому что ему
с ними, видите ли, по пути, от полноты чувств купил Шур¬
ке ядовито-красного леденцового петушка на длинной-
83

предлинной лучинке, настойчиво звал Антошина в пивную
и болтал, болтал, болтал без умолку, торопливо шмыгая
носом и улыбаясь тоненькими синенькими губками, похо¬
жими на края плохо вскрытой жестяной банки.
Шурка с благодарностью, но довольно сухо приняла
свою нечаянную радость: не часто перепадали ей такие
дорогие гостинцы, и есть после почти пятичасовой прогул¬
ки хотелось. Но, видимо, к Сашке Терентьеву в семье Ма¬
лаховых все относились без излишних восторгов.
А Сашка, невнимательно выслушав Шуркино «спаси¬
бо!», вдруг умолк, потом неубедительно прикинулся без¬
различным и спросил у нее, давно ли у них была Дуся.
И когда обещала снова заглянуть?
Шурка еще суше ответила, что была у них Дуся вче-
рась, а когда будет снова, это ей неизвестно, потому что
она маленькая и уже легла спать, когда Дуся уходила.
Тогда Сашка, который не то был пьян от счастья, не то
уже успел-на радостях хлебнуть, вдруг ни с того ни с сего
стал изливать свою душу перед Антошиным, которого он
и видел-то всего третий раз в жизни.
—	Ну, не пойму,— весело развел он руками,— подлец
буду, не пойму, чем она, стерва, меня приворожила!..
—	Это кто стерва? — перебил его Антошин.
—	Это я про Дуську. Ты ж ее видел. Чернявенькая
такая.
—	Совести в тебе нету,— сказал Антошин.— Говоришь,
что любишь, и такое слово!..
—	Это у меня нету совести?! — воскликнул Сашка, по¬
трясенный таким чудовищным обвинением.— Значит, у
Дуськи байстрюк в Воспитательном, а совести, выходит,
нету у меня!.. Оч-чень даже интересно это у вас полу¬
чается!..
—	Ты б хоть подумал, кто тебя слушает. Ребенок ведь
рядом, девочка...
—	Ты за нее не беспокойся. Они сейчас такие, эти ма¬
ленькие, побольше родителев своих понимают... Й чем ме¬
ня Дуська приворожила,— снова взялся он за свое,— ума
не приложу. Ни рожи, ни кожи. Полна голова рассужде¬
ний... Последний, можно сказать, человек, без стыда ну
никакого, и пышности нету в теле... Другая бы за честь
почла, что к ней такой человек с чувствами и образовани¬
ем склонность имеет, тем более байстрюк в Воспитатель¬
ном, а у ней в голове знаешь что?
—	Ну что?
84

—	Студенты! Вот убей меня бог, студенты!.. Романы
и студенты!..
Не считаясь с морозом, Сашка снял шапку и стал кре¬
ститься маленькими крестиками на колокольню Страстно¬
го монастыря, чтобы Антошин окончательно поверил в то,
что у Дуськи в голове романы и студенты.
—	Ей того студента мало, который ее без венца мама¬
шей сделал...
Если бы не Конопатый, Антошин сказал бы Сашке не¬
сколько ласковых слов, в крайнем случае постарался бы
немедленно отвязаться от него. Но из-за Конопатого при¬
ходилось терпеть мерзости, которые продолжал изрыгать
Сашка на предмет своей страсти.
Поэтому Антошин не обругал Терентьева, а продолжал
с ним разговор:
—	А ты где был, когда ее обманывал студент?
—	А мы с нею еще тогда и знакомы не были... Да еже¬
ли бы она такое при мне себе позволила, я бы ее тогда,
стерву...
Он задыхался от благородного негодования.
—	Погоди, погоди! — остановил его Антошин.— Выхо¬
дит, ты с нею уже после всего познакомился?
—	А как же,— подтвердил Сашка, торопливо облизы¬
вая губы.— Конечно, после.
—	Так кто же тебя в таком случае держит? Не нра¬
вится? Студент обманул? Ребенок у нее имеется?..
—	Байстрюк,— ревниво поправил его Сашка, упиваясь
своим горем.— Байстрючок!..
—	Ребенок всегда ребенок и есть.
—	Ну, это ты брось! — снова взвился Сашка.— Кото¬
рый ребенок законный, а который незаконный — совсем
другой коленкор... Это какой грех — незаконный! Грех
и срам!..
—	Кто ж тебя неволит? Не нравится тебе Дуся, не
встречайся с ней, и все.
—	Так ведь я к ней склонность имею, Рязань ты ко¬
сопузая!.. Ты это понять можешь? Имею ужасно сильную
склонность. Зельем, наверно, каким приворожила, ото¬
рваться я от нее не могу, а согласия она своего мне не да¬
ет!.. Ноль внимания, пуд презрения.
—	А ты ей когда предлагал жениться?
—	Да разве на таких женятся?! Ну, совсем ты, Егор,
безо всякого понятия! Слова лепечешь, как дитя какое!
Разве я на ней могу... Я ей в рассуждении другого... Ей бы
85

за честь посчитать, а она только головод машет. Не соглас¬
на я, говорит, с вами роман иметь. Это у нее из книжек
такое слово «роман» — означает «любовь». Вы мне, гово¬
рит, противен. Я, говорит, за вас и замуж ни за что не по¬
шла бы, вот ведь стерва какая!..
—	А я думала, ты на Дусе жениться хочешь,— вдруг
вмешалась в разговор Шурка.
—	Брысь под лавку! — отмахнулся Сашка.— И без
тебя тошно!
Шуркино лицо вдруг стало совсем белым от ненависти.
Она протянула Сашке петушка.
—	Бери! — сказала она.— Не надо мне твоего гостин¬
ца!.. А мамке я все расскажу. Мамка тоже думала, что ты
на Дусе жениться хочешь.
Сашка молча швырнул петушка на тротуар, с хрустом
раздавил его каблуком. Шурка с холодным презрением пе¬
реводила глаза с Сашки на красные леденцовые осколочки,
весело и вкусно поблескивавшие на морозном полуден¬
ном солнце.
—	Ну, мы пошли,— сказал Антошин, взял насупив¬
шуюся Шурку за руку, но Сашка, с которого счастливое
настроение как рукой сняло, сделал начальственное лицо:
—	Шурка пускай идет, а ты, Егор, подожди малость.
Дело к тебе есть.
Антошин понял, что разговор пойдет о Конопатом.
—	Шурочка! — сказал он.— Ты пойди. А я вскорости
подойду.
Шурка ушла, Сашка усадил Антошина под навес на
коночной станции, но к делу приступил не сразу. Минут
пять еще он то жалко, грязно и недоуменно жаловался на
Дусю, которую он, видимо, по-своему, по-подлому, но все-
таки любил, то хвастался своими могущественными свя¬
зями В полицейском мире, при которых ему раз плюнуть
раздавить Дуську, повергнуть ее в бездну несмываемого
позора, посадить в тюрьму или заставить ее сдать паспорт
и получить взамен в зубы желтый билет, и пускай она по¬
том как хочет, так и живет. Ему было очень обидно, что
у него на такое справедливое возмездие этой змеище не
хватало характера, что другой бы давно это сделал, а вот
он никак не может.
Он говорил с жаром, со слезой, от души жалея еебя
и ища сочувствия у Антошина.
Если бы не Конопатый!..
Единственное, что Антошин мог себе позволить, было
86

ничем и никак не выражать хоть чего-либо похожего на
сочувствие. Мрачно насупившись, он покорно дождался,
пока Сашка разрешил себе небольшую передышку.
—	Ты со мной хотел о чем-то поговорить? — осведо¬
мился он тогда с каменным лицом.— А то меня ведь ждут.
Мне запаздывать не полагается. Я у них гость, у Мала¬
ховых.
—	А ты что, не понимаешь, о чем? — поразился Саш¬
ка его наивности.
—	А тебе разве неизвестно, я ж всю неделю провалялся.
Я больной был.
—	А сегодня? Ты, скажешь, и сегодня больной?
—	И сегодня я больной. Не видел, я на Шурку опи¬
рался. Мне требуется свежий воздух.
—	Так, может, мне лучше без тебя обойтись? — попро¬
бовал припугнуть его Сашка.— Такие деньги на улице
не валяются. Такие деньги и мне пригодятся. Очень даже.
—	Уговор, он уговор и есть,— уклончиво заметил Ан¬
тошин.— Но если ты против, то я не возражаю.
—	Нет, почему же,— торопливо возразил Сашка.—
Я не против, но только ты очень слабо стараешься. Пе¬
ред тобой такая дорога в жизни открывается, а в тебе ста¬
рания не видать... Значит, ты старайся, все примечай.
—	Так я ж в подвале сижу,— с убийственным просто¬
душием отвечал Антошин, с удовольствием входя в роль.—
Мне ж из подвала мало что видать.
—	А ты вылазь из подвала. Ты сиди себе на лавочке
во дворе, и будто ты воздухом дышишь. Раз тебе свежий
воздух требуется, то на лавочке как раз самый свежий.
—	Зябко,— сказал Антошин.
—	В каком смысле? — поинтересовался Сашка.
—	Зябко, говорю, на лавочке.
—	А озябнешь, сбегай домой, погрейся малость и об¬
ратно на лавочку.
—	Тогда другое дело,— спокойно согласился Анто¬
шин.— Погреться и обратно — это мы можем.
Договорились: прежний уговор остается в силе. Пер¬
вый доклад — рано утром в понедельник, на Тверском
бульваре, на лавочке по ту сторону раковины, в которой
играет духовой оркестр.
Тем самым Антошин, по крайней мере, до понедельни¬
ка избавлял Конопатого от полицейской слежки.
Правда, уже вернувшись в подвал, Антошин вдруг по¬
думал, что Сашка может для верности проверить, как он
87

выполняет свои новые обязанности. Несколько раз он под
разными предлогами выскакивал во двор, на улицу, даже
на Страстную, но нигде Сашки не увидел. Сашка ему до¬
верял.
VIII
За обедом состоялся важный разговор — о дальнейшей
судьбе Антошина. Здоровье его опасений больше не вы¬
зывало, пора было поступать на работу. И Степан и Еф¬
росинья прекрасно отдавали себе отчет, что дело это не¬
легкое и ответственное. От того, куда и на какую работу
он в ближайшие несколько дней поступит, в значительной
степени зависела вся его жизнь на долгие годы. Поступит
в сапожники — дышать ему за низеньким верстачком по
самый гроб жизни кислым запахом кожи и сапожного ваг
ра; пойдет в столяры — быть ему всю жизнь столяром;
в ткачи пойдет — ткачом.
Надо было использовать все возможности, навестить
кой-кого из родственников (оказывается, у Антошина, кро¬
ме Малаховых, хватало в Москве и других родственников),
но долго без дела гулять уже нельзя было: слишком на¬
кладно для Степана, который и так еле сводил концы с
концами.
Сегодня — суббота, завтра — воскресенье. Понедель¬
ник, как известно, тяжелый день — удачи не будет. Ре¬
шили, что завтра, в воскресенье, Антошин сходит в гости
в Замоскворечье, в Бабий городок, к дяде Федосею, нерод¬
ному дяде Ефросиньи, который работает фонарщиком.
Может, у дяди Федосея есть что-нибудь подходящее на
примете. А если из этого визита ничего не выйдет, Анто¬
шин махнет на фабрику Минделя, к Фадейкину.
Но были у Антошина по этому вопросу сомнения, ко¬
торые он не только что обсуждать, но и открыть своим
благожелательным собеседникам не мог.
Раз он уже застрял в царской России, раз ему пред¬
стояло на собственной шкуре испытать капиталистическую
каторгу и бесправие подданного императора всея Руси,
надо было выбирать такую работу, на которой он мог бы
быть наиболее полезен делу революции. Он бы сошел с ума
от унижения и возмущения, если бы не возможность бо¬
роться, стать революционером.
Вот уж никогда не гадал Антошин, что ему придется
задумываться над подобными вопросами!..
88

У него разболелась голова. Делать в подвале было не¬
чего. Он посидел во дворе на лавочке, озяб, решил прогу¬
ляться. Пошел по Тверской, пересек площадь Старых Три¬
умфальных ворот, на которой уже давным-давно не было
никаких ворот, и не торопясь побрел по узенькому, кишев¬
шему прохожими тротуару туда, где за несколько квар¬
талов, у Тверской заставы и Смоленского вокзала, улицу
и горизонт замыйала быстро темневшая арка Новых Три¬
умфальных ворот.
Сраэу за воротами кончался город Москва и начина¬
лось Петербургское шоссе, немощеная загородная дачная
местность. От низеньких, все более одно- и двухэтажных
домиков Тверская-Ямская улица казалась по-деревенски
широкой и просторной.
Вечерело. Фонарщики еще не выходили на работу. Ко¬
локольный благовест натужно гудел в зеленоватом небе.
Над дымившимися печными трубами тоненькими точками
прокалывались первые звезды. В лавках и магазинах ки¬
пел нервный и шумный предвоскресный торг. Поскрипы¬
вая полозьями, тянулись к товарной станции бесконечные
обозы ломовых саней. Заиндевелые битюги устало пома¬
хивали гривами, заплетенными в мелкие косички. Возчики
с вожжами в руках шли рядом — берегли лошадей. Рас¬
сыльные мальчишки в белых фартуках, как у дворников,
в высоких картузах, с пылающими на морозе щеками и
носами, разносили на головах, как мороженщики, или силь¬
но накренившись в сторону, большие корзины с покупками.
Сбитенщики с батареями толстых стеклянных стаканцв,
торчавшими в их поясах, как газыри у чеченцев, с грязны¬
ми полотенцами и пузатыми огнедышащими самоварами
в руках соблазняли озябших пешеходов горячим сбитнем:
«Из самолучшей патоки! Копейка стакан!» Задел плечом
Антошина подвыпивший мастеровой в новой чуйке и щедро
смазанных дегтем сапогах с твердыми голенищами. Через
плечо, как солдатская скатка, была на нем огромная ба¬
ранка, в доброе кило весом. Он пел модную шансонетку:
«Мюр-Мюр-Мерилиз, поднесли вы нам сюрприз!», жа¬
ждал внимания, но никто на него не оборачивался, и это
доставляло ему страдания. Время от времени он наклонял¬
ся к баранке, откусывал от нее кусочек, медленно с удо¬
вольствием прожевывал, глотал и снова начинал свое
«Мюр-Мюр-Мерилиз». Старухи в черных салопах, бого¬
мольцы с котомками за спиной, только что прибывшие, что¬
бы поклониться московским и подмосковным святыням;
89

чиновники в форменных фуражках с бархатными околы¬
шами разных колеров, гимназисты, подмастерья, студенты,
дамы в ротондах, величественных, как императорская ман¬
тия; босяки в опорках и лохмотьях и с испитыми синими
лицами, краснорожие молодцы из мясных лавок; «веселые»
девицы, засветло вышедшие на свой некрасивый промысел;
гимназистки в смешных шляпках пирожками под руку со
своими горделивыми панашами или мамашами (не каждый
россиянин может похвастать дочерью-гимназисткой)мо¬
лодые люди в штатском, в которых каждый гимназический
педель за сто шагов разгадал бы переодетого школяра; по¬
пы, монахи, офицеры с нелепыми шашками, как у городо¬
вых; кадеты со штыками в черных кожаных ножнах, бол¬
тавшимися на лаковых черных поясах... удивительная, не¬
понятная, незнакомая московская толпа конца прошлого
века... Кто они, эти такие разные русские люди?.. Каковы
будут их судьбы?.. Всего двадцать четыре года отделяют их
от Октябрьской революции. Тем, кто помоложе, тогда будет
еще совсем немного лет... Конечно, кое-кто из них умрет
молодым, кое-кто погибнет, возможно, во время русско-
японской войны, во время первой мировой, но остальные
доживут до Октября. С кем они будут? Куда их развеет
могучий ветер революции?.. Вот этот, например, парень в
лаптях и потертом заячьем треухе с оттопыренными уша¬
ми. Здоровый, краснощекий, быстрый. Ему нет еще и ше¬
стнадцати лет. В семнадцатом году ему едва исполнится
сорок. Кем он будет тогда: солдатом, рабочим-отходником,
крепким хозяином, бедняком или выбьется к этому време¬
ни в купцы и сын его сложит голову прапором где-нибудь
на Дону, в белых полках генерала Деникина? А может
быть, он придет к Октябрю большевиком, прошедшим пол¬
ный курс тюремных университетов, станет комиссаром,
председателем губисполкома, директором завода, редакто¬
ром газеты, председателем комбеда, полпредом молодой
советской державы, народным комиссаром, членом Цен¬
трального Комитета, народным полководцем?..
Но куда же все-таки поступать на работу? И на какую?
По своей основной специальности? Транзисторные прием¬
ники, а вместе с ними и спрос на его специальность возник¬
нут этак лет через пятьдесят пять — шестьдесят, не ранее.
Хорошо бы слесарем. Среди квалифицированных рабо¬
чих легче развернуть агитационную и пропагандистскую
работу. В детдоме у них была неплохая слесарная мастер¬
ская. Попробовать разве наняться в слесаря? А вдруг
90

спросят характеристику с прежнего места работы или про¬
сто поинтересуются, где это он научился слесарить?
Можно было бы и по чертежной части: по черчению
в институте у Антошина были одни пятерки. Опять-таки
могут спросить, где обучался, где работал. Как отвечать?
Врать? А вдруг станут проверять? А может, и не станут?
А вдруг самое правильное — сказаться мужичком без спе¬
циальности: меньше подозрений со стороны администра¬
ции. Как бы то ни было, на принятие решения по этому
вопросу оставалось дня два-три, не больше...
На Большой Бронной, уже у самых ворот своего дома,
он увидел Дусю. Как и в ночь под Новый год, она была
одета по-праздничному: на ней был ее сак с пуфами, тро¬
гательная шляпка с виновато болтавшимися вишенками,
высокие ботинки на пуговицах.
Она торопилась.
Не заметив Антошина, она шмыгнула мимо дворника
в ворота.
Будь Антошин в тот вечер чуть меньше занят своими
мыслями, он бы оВратил внимание на то, что Дуся явно
смутилась, когда он, несколько помешкав, появился в под¬
вале. Не задумался он и над тем, почему Дуся так рано
отпросилась из мастерской и в будний день так выфран¬
тилась.
Зато Ефросинья заметила. И Шурка — тоже. По прав¬
де сказать, Ефросинью это навело на неприятные раз¬
мышления. Она совсем неплохо относилась к Дусе, желала
ей всего самого хорошего, в том числе и жениха, но толь¬
ко не Егора. Егор был ее племянником, в некотором роде,
выражаясь языком ее будущих внуков, ее подшефным, хо¬
рошо грамотным, красивым парнем, и Ефросинья мечтала
о более достойной и выгодной партии для него. И уж во
всяком случае, без Дусиного позорного прошлого. А если
уж, на худой конец, с таким прошлым, так, по крайней ме¬
ре, с таким приданым, что с лихвой перекрыло бы бесче¬
стие, которое несла с собой невеста, родившая вне закона.
Может быть, чтобы подальше от греха, отвадить Дусю от
дома? А то как бы и сам Егор не влюбился в нее. Ефро¬
синья поймала себя на том, что в ней помимо ее желания
растет неприязнь к этой несчастной девушке, которая, того
и гляди, сделает и Егора предметом соседских пересудов.
Поймала, и ей стало совестно, и она с преувеличенной ду¬
шевностью привечала Дусю, усадила за стол, стала уго¬
щать, поить чаем с сахаром внакладку. А сама нет-нет да
91

и кппет быстрый взгляд на Антошина и в который уже раз
убеждалась, что он смотрит на молодую гостью с интере¬
сом и нескрываемым удовольствием. Ефросинье это было
не только огорчительно, но и не очень понятно: второй
мужчина, не считая того злыдня-студента, находит привле¬
кательной эту тощую и чернявую дурнушку! А что в ней,
спрашивается, хорошего? Ни кожи, ни рожи. Ни груди, ни
вада. Ущипнуть — и то не за что. Наваждение на мужиков,
да и только.
Что до Шурки, которой, как читателю уже известно,
до всего было дело, то ей было бы в высшей степени при¬
ятно, если бы Егор женился на Дусе. Сашка бы сдох от
злости. Вот было бы славно! Перед ее умственным взором
снова и снова возникали красные брызги леденцового пе¬
тушка, безжалостно раздавленного Сашкой, и душа ее
жаждала мести.
А Антошин и впрямь с удовольствием смотрел на Дусю.
Меньше всего она, конечно, подходила под модный в то
время образец «роскошной женщины», но, с точки зрения
человека второй половины XX века, у нее была стройная
фигурка, милое, тонкое и неглупое лицо. Что-то в ее обли¬
ке напоминало Антошину героиню «Римских каникул»,
И если бы не его верная, на всю жизнь, любовь к Галке
Бредихиной, он мог бы, пожалуй, всерьез увлечься этой
миловидной, тихой девушкой...
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
На самом донышке плетенной из ивовых прутьев кор¬
зинки с висячим замочком, в которой хранилось все немуд¬
рящее Дусино имущество, между двумя чистыми и тща¬
тельно выутюженными тряпочками лежала плотная
бумага с несколькими подписями и тучным темно-фиоле¬
товым двуглавым орлом на круглой печати. Эта бумага
доводила до всеобщего сведения, что девица Грибунина
Евдокия Петровна, год рождения 1875, родители неизвест¬
ны, вероисповедания православного, за время ее пребы¬
вания в приюте имени Ее Императорского Высочества
Великой Княжны Ксении Александровны со школою для
92

приготовления сельских учительниц и мастерскими дам¬
ского и белошвейного шитья, при примерном поведении
и с хорошими успехами прошла курс учения в упомяну¬
тых мастерских и выпущена портнихой дамского и бело¬
швейного шитья, что соответствующими подписями и при¬
ложением присвоенной приюту печати удостоверяется.
Одна из этих подписей принадлежала члену попечи¬
тельского совета — Екатерине Васильевне Белокопыто¬
вой — особе старинного рода, богатой, просвещенной,
добродетельной и тонко чувствующей.
Еще задолго до того торжественного дня, когда Дусе
была вручена бумага с печатью, мадам Белокопытова
обратила внимание на Дусю Грибунину и возложила на
свои пухлые, дрябловатые плечи заботу о дальнейшей ее
судьбе.
С тем особенно тонким тактом, которым в те годы обла¬
дали только дамы, носившие при своем высоком происхож¬
дении пенсне с черным шелковым шнурком на золотой ан¬
глийской булавке, мадам Белокопытова предложила Дусе
переехать в ее дом на должность не столько горничной —
горничных у нее и без Дуси было две,— сколько домашней
швеи. И даже не столько домашней швеи, сколько особо
доверенной девушки, на вкус и профессиональные знания
которой мадам Белокопытова могла положиться во время
разъездов по магазинам.
Дуся переехала к Белокопытовой.
Это был самый настоящий рай, и в этом раю был ан¬
гел. Его звали Стива.
Как раз ко времени переезда Дуси к Белокопытовым
Стива, давно уже созревший как ангел, созрел и как муж¬
чина.
Мадам Белокопытова, если только ангелы носят пенсне,
тоже была сущий ангел. У нее были самые чистые требова¬
ния к любви, и она боялась, как бы Стива не подцепил
какую-нибудь дурную болезнь, если будет по-прежнему
бегать за проститутками.
Месяцев через семь мадам Белокопытова пригласила
Дусю к себе в спальню. У мадам было скорбное и недо¬
уменное лицо ангела, которому какой-то прохвост только
что облил чернилами крылья.
— Милочка,— промолвила она непривычно сухим го¬
лосом,— присядь, милочка. Нам нужно с тобой оч-чень
серьезно поговорить.
Дуся села и заплакала...
93

Прошло еще месяца два, и девица Грибунина Евдокия
отнесла на Солянку, в Воспитательный дом, новорожден¬
ного младенца мужского пола, отец неизвестен, наречен¬
ного при святом крещении Степаном, а сама, бледная, по¬
худевшая, заплаканная, поплелась на Казенный переулок,
в модное заведение Лукерьи Игнатьевны Бычковой, засу¬
нула свою корзинку под кургузый дощатый стол, на кото¬
ром разогревались утюги, и приступила к работе.
Лукерья Игнатьевна знала о Дусе все. Лично она была,
конечно, против рожавших девушек, потому что нрав¬
ственность для нее, как она сама говорила, была дороже
денег. Так она прямо и заявила мадам Белокопытовой. Но
поскольку мадам Белокопытова ручалась за Дусю, то Лу¬
керья Игнатьевна после некоторых в высшей степени
похвальных колебаний проявила милость к падшей. Осо¬
бенно приняв во внимание отличный приютский аттестат.
Среди учениц мадам Бычковой была одна по имени
Уля, приходившаяся не очень близкой родственницей
Ефросинье Малаховой. Навещая ее как-то в праздник, Еф¬
росинья познакомилась с новой мастерицей Дусей, которая
оставалась в мастерской, потому что у нее не было в Мос¬
кве родных. Впрочем, не было их у нее и за пределами
Москвы. По просьбе Дуси Ефросинья ходила на разведку,
узнавать, не вернулся ли из-за границы Стива. Оказалось,
что Белокопытовы с прежней квартиры съехали, а куда —
не велено было сказывать. Ефросинья уже не первый год
жила в Москве, и Дуся была не первой горничной, которая
изливала перед нею свою душу. Свое заключение она вы¬
ложила Дусе не мудрствуя лукаво.
Как и вторая мастерица — Полина (по паспорту Пела¬
гея) , Дуся спала на столе, за которым днем работала. Они
лежали по ночам голова к голове и тихо шептались. Дуся
не сразу поверила Ефросинье. Ей казалось, что, когда Сти¬
ва узнает, какой хорошенький у них родился сыночек, в
нем проснется раскаяние, и он вернется к ней, красивый,
любящий, в слезах, и они заживут в сказочном счастье.
Но, по мнению Полины, права была Ефросинья.
По приглашению Ефросиньи она стала ходить в гости
к Малаховым. У них ее впервые и повстречал минувшей
осенью Сашка Терентьев. Случайно зашел приколотить
отскочивший каблук, увидел Дусю и влюбился. Лучше бы
Дуся в тот солнечный и прохладный сентябрьский день
оставалась дома, в темной, унылой и пыльной мастерской
в Казенном переулке!
94

II
Дуся сравнительно скоро оправилась от своего первого
смущения. Она только старалась не смотреть в сторону
Антошина, который вполголоса обсуждал со Степаном план
завтрашнего визита к фонарщику дяде Федосею. Дуся рас¬
сказывала Ефросинье насчет того, какие моды будут
весной.
Шурка сидела рядом с матерью, подперев кулачишком
голову, и слушала внимательно и очень серьезйо: после
пасхи ей идти ученицей в модное заведение Бычковой.
Дуся уже все обговорила с хозяйкой, и Ефросинье было
утешительно думать, что дочка ее будет в мастерской не
одинока, что будет кому защитить ее от обидчиц-подруг.
Шурка, правда, полагала — и не без оснований,— что
от учениц она как-нибудь и сама защитится.
Совсем другое дело — Лукерья Игнатьевна, мадам Быч¬
кова.
Еще в октябре прошлого года Дуся как-то пришла
к Малаховым непривычно возбужденная, говорливая, оза¬
боченная. Шурку выгнали во двор поиграть, и тогда Дуся
достала из сумочки — давнего и достаточно потертого дара
мадам Белокопытовой — газету «Русские ведомости», кото¬
рую ей тайком от хозяйки заведения подарила одна благо¬
волившая к ней заказчица.
—	Тут про нашу мастерскую,— сказала она и расте¬
рянно улыбнулась.— Я вам сначала прочитаю, что здесь
написано, а потом мы поговорим,— может, Це стоит к нам
определять Шурочку. Я почитаю, а потом спокойненько
все обсудим. Еще у нас до пасхи времени хватит.
«У московского столичного мирового судьи Яузского
участка Э. Э. Маттерна,— начала она, то и дело бросая
взгляд на молча слушавших супругов Малаховых,— на
днях рассматривалось дело по обвинению содержательницы
модного заведения Бычковой в дурном обращении с учени¬
цами и в злоупотреблении их трудом. Обстоятельства это¬
го дела заключаются в следующем...»
Степан уже раскрыл рот, хотел что-то сказать насчёт
того, что ученье на то оно и ученье, чтобы в случае чего
для пользы самого ученика надрать ему уши, но Дуся
замахала рукой. Дескать, не будем отвлекаться, разговор
будет позже.
—	«Во второй половине декабря прошлого года пристав
Второго участка Яузской части получил анонимное пись¬
95

мо, в котором сообщалось, что Бычкова, имеющая модное
заведение в Казенном переулке, крайне жестоко обращает¬
ся со своими ученицами, беспрестанно бьет их по щекам,
таскает за волосы, сечет розгами, кормит их очень плохо
и мало, так что они зачастую сидят впроголодь, что на днях
одна ученица, Малипкина, была очень сильно высечена,
а у другой Бычкова вырвала клок волос. При всем том ра¬
ботают ученицы очень долго, от семи часов утра до одинна¬
дцати и даже двенадцати ночи, а последние недели перед
праздником почти ежедневно сидели до трех и четырех
часов утра, а если какая-нибудь ученица, обессиленная та¬
кой каторгой, засыпала за работой, то хозяйка будила ее
пощечинами. Прочитав письмо, пристав сейчас же произ¬
вел осмотр заведения Бычковой и дознание. По осмотру
оказалось, что Бычкова занимает очень поместительную
квартиру, но под мастерскую отведена меньшая и худшая
комната, в которой помещаются и работают пятнадцать
учениц в возрасте от десяти до пятнадцати лет. На этих
ученицах'и двух мастерицах и лежит вся работа в заведе¬
нии. Спален для учениц не имеется, а спят они тут же, в
мастерской, некоторые, более счастливые, на сундуках и
составленных табуретках, большая часть просто на полу,
а несколько девочек, которым не хватило места в мастер¬
ской, спят в прихожей. Все, что сообщалось в письме о пло¬
хом содержании учениц, о дурном с ними обращении и об
обременении непосильной, продолжительной работой, под¬
тверждено было показаниями учениц как при полицейском
дознании, так и на допросах судебного следователя, к кото¬
рому дело было передано полицией, как дело об истязании.
Обнаруженные следствием факты дали, однако, возмож¬
ность привлечь Бычкову к ответственности лишь за дурное
обращение с ученицами и за злоупотребление их трудом,
и дело поступило к мировому судье. На разбирательстве
у последнего все ученицы отказались от своих прежних по¬
казаний и показывали в пользу Бычковой, утверждая, что
она с ними обращалась очень хорошо, кормила вдоволь, ра¬
ботой не обременяла, по ночам сидеть не заставляла. Впро¬
чем, относительно ночной работы перед праздником девочки
разошлись в своих показаниях: одни говорили, что сидели
за хозяйской работой и по ночам, но по доброй воле, по¬
тому что не захотели даром получать праздничные по¬
дарки, а другие утверждали, что и перед праздником по
ночам ни одна решительно не работала, а все кончали рабо¬
ту в обыкновенное время, часов в восемь или девять вечера.
96

На вопрос судьи, почему же они приставу и судебному сле¬
дователю говорили совсем другое, свидетельницы отвечали,
что они в полиции показывали то же, что и теперь, но
пристав приказывал записывать совсем другое; у следова¬
теля они показывали же так, как было записано в поли¬
ции, потому что при допросе присутствовал пристав и они
при нем не смели показывать иначе. Даже отец высеченной
ученицы Малинкиной заявил, что он никаких претензий
на Бычкову не имеет. Отрицать, что его дочь высекли, бы¬
ло невозможно: осмотром, произведенным при дознании, у
нее на ягодицах и на бедрах найдено было много рубцов, но,
по мнению отца, она была высечена за дело, потому что ку¬
пила материал не в той лавке, в которой ей было приказано.
Мировой судья признал Бычкову виновною лишь в зло¬
употреблении трудом малолетних учениц и приговорил
к денежному взысканию в размере двадцати пяти рублей,
с заменою его, в случае несостоятельности, арестом на
пять дней».
—	Ну вот! — облегченно вздохнула Дуся и обвела вни¬
мательным взглядом обоих своих слушателей.— Всё!
—	Всюду так,— пробурчал после довольно продолжи¬
тельного молчания Степан.— Такой порядок. Спокон века:
кого люблю, того и бью. Ты попробуй не поучить учени¬
ка, разве из него настоящий сапожник получится? И меня
били, и Шурку бить будут в учении, и Шуркиных детей,
и так дале. Это у господ только — ах да ох, миленышй-хо-
рошенький! Французеньки всякие... А у нас, мастеровых
людей, ученье строгое...
—	Уж ты ее, Шурку нашу, в случае чего не давай
в обиду! — попросила Ефросинья Дусю.— Харчишек мы
ей подбрасывать будем. А я теперь так думаю, что после
этого суда какое-то время у Бычковой даже лучше будет,
нежели в других заведениях: бояться будет.
—	Это верно,— согласился Степан.
—	Улька-то, Улька! — поражалась Ефросинья.— Ведь
и словечком не обмолвилась! Родной тетке!..
—	Лукерья Игнатьевна посулила: кто против нее хоть
словечко скажет, тут же выгонит,— пояснила Дуся.
—	Ну а ты? — хмуро отозвалась Ефросинья.— Чай,
нам-то вроде и могла бы порассказать, без газеты этой.
—	А кто меня такую возьмет, ежели бы она меня вы¬
гнала? Я к Лукерье Игнатьевне вроде как каторжник
цепью прикована. Не потрафлю, она мне такого позору
наделает, хоть беги из Москвы...
4 Л. Лагин
97

—	Это верно,— согласился Степан.
Судили-рядили они втроем часа два, не менее, и решили
от Бычковой не отказываться, потому что для учениц в
швейных мастерских нигде райской жизни не предвидится,
а здесь все-таки мастерица — близкий человек. Присмот¬
рит, подучит, от обиды защитит.	а
Шурке, конечно, обо всей этой истории ничего не ска¬
зали. Успеет еще, узнает. Только Ефросинья, укладывая ее
в тот вечер спать, ни разу ее не шлепнула и, что уже со¬
всем из ряда ван выходило, к величайшему Шуркиному
удивлению, крепко ее поцеловала. Поцеловала и смахнула
со щеки слезу. Чудеса, да и только!
А газету с той заметкой Дуся попросила Степана со¬
хранить у себя, потому что только и не хватало, чтобы
мадам Бычкова, которая потратилась во время этой не¬
приятной истории, конечно, уж не только на штраф, об¬
наружила ее у своей мастерицы.
Как раз тогда, когда Степан, не знавший почтового
адреса дяди Федосея, объяснял Антошину, как ему найти
старого фонарщика в одном из переулков Бабьего городка,
Ефросинья спросила у Дуси, как ее здоровье.
—	Кабы только и было у меня огорчений что с моим
здоровьем! — в сердцах промолвила Дуся, имея в виду по¬
стылые приставания Сашки Терентьева.
И как раз в этот самый момент открылась без стука
дверь, и Сашка, пьяный в дым, еле держащийся на ногах,
ввалился* в подвал к Малаховым.
Ill
Он стоял на верхней ступеньке, с трудом сохраняя рав¬
новесие, но с натужной серьезностью очень пьяного чело¬
века.
—	Здрасьте! — пролепетал он, попытался отвесить об¬
щий поклон, чуть не рухнул при этом вниз со всех ступе¬
нек, но чистым чудом удержался на ногах.— Здрасьте,
Степан Кузьмич!.. Здрасьте, Ефросинья Авксентьевна!
Очинно рад вас видеть!..
У него, видно, все расплывалось в глазах. Хозяев он
не столько узнал, сколько угадал. Дусю он поначалу не
приметил: она спряталась от него за широкой и доброй
спиной Ефросиньи.
—	Здравствуй! — очень холодно отвечала Ефросинья
и передвинула свою табуретку вдоль стола так, чтобы Дусе
98

ловчей было укрыться от его осоловелых, но ищущих ту¬
скло-голубых глазок.— Чего тебе?
—	Мне... мне Дусю, многоуважаемая Ефросинья Ав-
ксентьевна.
—	Иди проспись!.. Ты же ужасно пьяный!..— сказала
Ефросинья.
f.>r- Мне Дуся требуется! — повысил голос Сашка.— Где
предмет моей знойной страсти? Подайте мне сюда мою
Дуську, и я мам-мин-тально уйду-с!.. Мне здесь у вас са¬
мому противно.
—	Уходи, Александр! — встал со своего места Сте¬
пан.— Тебя ж честью просят, как порядочного. Пойди до¬
мой, проспись, а завтра, тверезый, милости просим.
—	Был я вчерась у мадам Бычковой. Не пустили
к Дусе. Говорят: работает. Ладно, прихожу сего числа. Об¬
ратно не пускают. Говорят: Дуся ушедши. Я сюда, к вам,
с Казенного-с переулка, на двух, можно сказать, конках,
с пересадкой, озяб как цуцик-с... Я жажду с Дусей встречи,
как соловей — лета, а вы мне такое делаете некрасивое
атанде!.. Где Дуська?.. Я кого спрашиваю?!
—	Нету Дуси! Нету, нету, нету! — запальчиво крик¬
нула Шурка, гля^я на Сашку ненавидящими глазами.—
Тебе папаня велел уходить, мамка велела, а ты чего не
уэщдишь?.. Стоишь, как тумба!.. А еще большой!..
Но Сашка все пропускал мимо ушей. Он настороженно
водил своей головой на длинной бледно-розовой шее, как
гадюка, которая вот-вот обнаружит свою жертву, и увидел-
таки Дусю, присевшую было, к великому Шуркиному удо¬
вольствию, на корточки по ту сторону стола.
—	Дусенька! — засюсюкал он, и его острая, как топор,
физиономия изобразила высшую степень умиленности.—
Ду-сепь-ка, предметик мой прелестный!..
—	Уйдите, Александр Терентьич,— попросила его Ду¬
ся, не подымаясь из-за стола.— Ну чего вам от меня надо?..
Вас же все просят уйти.
—	Ду-сень-ка! — игриво погрозил ей пальцем Сашка
и снова чуть не полетел со ступенек.— Ду-сень-ка-с!..
Жестока-я-с!.. Нине хо-ро-шо-с!.. Я к вам со всей ду-
шой-с!..
—	Я кому говорю, вон! — вдруг взвился Степан и
схватил с верстака молоток.— Вон, говорю, пьяная твоя
Душа!.. Раз ты честью не понимаешь!..
—	Хорошо-с! — с достоинством отвечал Сашка, упи¬
ваясь своими страданиями.— Поскольку меня тут нахаль¬
4*
99

но гонят, я пошел-с... Дуся, Дуся,— вдруг перешел он на
«вы»,— видите, Дуся, какие я за вас муки примаю? Ровно
как Исус Христос, боже наш...
Не дождавшись от Дуси ответа, Сашка предпринял все
от него зависевшее, чтобы гордо поднять голову и по-бога¬
тырски расправить плечи, но из этой затеи ничего не поду¬
чилось. Он вцепился обеими руками в дверную ручку,, му¬
чительно борясь с законом всемирного тяготения, распах¬
нул наконец дверь и не столько гордо вышел, сколько гор¬
до из нее выпал в темноту подворотни.
—	Слава богу! — облегченно вздохнула Ефросинья^—
Пристанет же человек!.. Бёзо всякого самолюбия... Чук-
ной какой-то!..
С минуту в подвале было тихо. Было похоже, что, по
крайней мере, на сегодня с Сашкой покончено. Но вдруг
тихо, совсем без скрипа приоткрылась дверь и в зазор
просунулась топороподобная физиономия Терентьева.
—	Вон! — заорал Степан таким страшным голосом, что
даже Антошину, который в интересах Конопатого застав¬
лял себя держаться в стороне от этого конфликта, стало
не по себе.
Терентьев исчез. Снова стало тихо.
—	Святая икона! — свирепо поклялся добрейший Сте¬
пан.— Такого человека убить — большей радости нету...
Его счастье, что он убег!
Всерьез его зловещей клятве поверила только Шурка.
Она испугалась, побелела:
—	Папанечка, родненький! Ну его, Сашку проклято¬
го!.. Не убивай его, а то тебя в Сибирь засудят, на ка¬
торгу!..
—	Ладно,— рассмеялся Степан, небрежно швырнул
молоток на место,— раз ты просишь, не буду.
Все рассмеялись. Обстановка разрядилась. Даже Дуся,
которой было совестно, что весь сыр-бор загорелся из-за
нее, попробовала возобновить прежний светский разговор.
Насчет весенних мод.
—	Вы только представьте себе, Ефросинья Авксентьев-
на,— продолжала она, по-прежнему стараясь не глядеть в
сторону Антошина,— прелестное такое платьице из крем-
кружева на розовой подкладке. Сзади юбка образует три
волана. Пояс — из широкой-широкой розовой ленты —
на правом боку опускается сразу двумя концами, и те
концы внизу завязаны прелестным таким бантом. А ру¬
кава — кружевные, из двух частей, и они зашнуровы¬
100

ваются узенькой черной бархоткой, а у самого локтя за¬
канчиваются чудненькой такой буфой из шелкового мус¬
лина!..
—	Скажите пожалуйста, до чего красиво! — старатель¬
но поддерживала салонную беседу Ефросинья. Но и ее
мысли, и Дусины, и Антошина, и Степана, даже Шур-
кййы были сейчас с пропойцей Сашкой: ушел ли или не
ушел? Оставил ли в покое Дусю или еще нынешним вече¬
ром снова будет донимать ее своими приставаниями?
Долго гадать им не пришлось. Вскоре из-за дверей до¬
неслись Сашкины вопли. Сашка бушевал, взывал к чьему-
то сочувствию, клеймил позором всех подряд: и Дуську,
и Ефросинью, и Степана, и их малолетнюю нахальную
Шурку, которая тоже, представьте, о себе слишком уж
много понимает, хотя он ее нонешним днем леденцовым
петушком одарил! Неблагодарность какая!..
Ефросинья молча накинула платок и выскользнула из
подвала.
Сашка ораторствовал в полумраке. Его слушали, по¬
смеиваясь, несколько брючников, дворник, кухонный му¬
жик из Зойкиных меблирашек с ведром помоев в руке.
При виде Ефросиньи Сашка, как опытный оратор, глубо¬
ко передохнул и приготовился выплеснуть из себя новый
фонтан красноречия.
Но Ефросинья обратилась к нему так спокойно, таким
задушевным голосом, что Сашку, приготовившегося к крик¬
ливым упрекам с ее стороны, поначалу от неожиданности
взяла оторопь.
—	Александр Терентьич,— сказала она ему, словно и
не было всех его недавних безобразий,— Александр Те¬
рентьич, вы ж человек взрослый, уважаемый, с образова¬
нием!.. Обратите на себя внимание. Вы же очень пьяные.
Подите домой, лягте спать, проспитесь хорошенько. Завтра
сами меня благодарить будете.
Я уже вам, Ефросинья Авксентьевна, нонче очень
благодарен за вашу ласку! — с пьяным ехидством ответ¬
ствовал Сашка, подмигивая изо всех сил своим слушате¬
лям.— Но только какое вы имеете полное право не до-
пущать меня до моей Дусеньки? Я же ее обожаю!.. Чего
вы ее от меня прячете? Гос-по-да! — обратился он к брюч¬
инкам и галантно приподнял над головой свою шапку.—
Господа мастеровые люди! Обратите свое внимание, оне,—
он ткнул пальцем в сторону Ефросиньи,— оне не допуща-
Ют меня до моей ми-лень-кой Ду-сень-ки!
101

Ему так невыносимо стало жаль себя, что он начал
всхлипывать.
—	Оставьте ее, Александр Терентьевич, в покое! — еще
задушевней промолвила Ефросинья.— У нее, у бедняжеч-
ки, и так горя хватает... Пожалейте ее, ежели вы ее в са¬
мом деле любите.	^
—	Значит, она бедненькая?! — снова взорвался баш¬
ка, сорвал с головы шапку, швырнул наземь и стал умело,
не нанося особого вреда, топтать ее.— У нее байстрюк в
Воспитательном, и она бедненькая!.. А я без ума люблю
ее, и безо всякой взаимности, как в разных рбманах, и* я
уже, получается, не бедненький!.. А Дуська бедненькая,
и я должон ее жалеть. А она меня жалеть не должна... По¬
тому что она бедненькая-с, изволите видеть, господа! А я,
наоборот, не бедненький!.. Очччень даже прелестный ви¬
дик получается!.. Можно даже сказать, картиночка мос¬
ковского быта-с! Как в журнале!.. Так вот я ей, стерве
жестокой, такую схлопочу бумажечку желтенькую, билетик
такой прехорошенький, желтенький-желтенький!.. Вот то¬
гда она и в самом деле бедненькая будет, ух какая беднень¬
кая!.. Наплачется тогда! Отольются ей тогда мои сирот¬
ские слезы-с!.. На карачках, змеища бесстыжая, будешь
передо мною ползать!! Только тогда уже сама на себя пе¬
няй! Поздно будет тогда!.. Сашка Терентьев зря не гово¬
рит!.. Сашка Терентьев что обещает, то выполняет... Мо¬
жете быть вполне благонадежны-с!..
Было свыше сил слушать мерзости, которые Сашка про¬
должал выливать на Дусю. Ефросинья вернулась в подвал.
Порывался выскочить наружу Степан, который уже снова
схватился за молоток, но тут Ефросинья испугалась, как
бы и в самом деле не дошло до смертоубийства. Она с тру¬
дом удержала мужа. Утихомиривать Сашку вышел Ан¬
тошин.
—	А тебе чего здесь требуется?! —накинулся на него
Сашка.— Тоже защитник нашелся!.. Ты свое дело испол¬
няй, которое я тебе наказывал, и в мои дела со своим су¬
конным рылом не суйся! Понятно тебе, Рязань ты косопу¬
зая!.. Ты кто такой? Ты Егор, говоришь? А может, ты во¬
все и никакой не Егор? Ты мне подозрительный человек,
вот кто ты!.. А ну, перекрестись! Потому что я на тебя
подозрение имею, что ты жид, поляк и студент... Не-ет, ты
перекрестись! Ага, не крестишьси!.. Боишьси?.. Поли¬
ция,— заорал он,— полиция, я черта поймал!..
Он выхватил из кармана свисток. Только этого и не хва¬
102

тало. Антоший рванул свисток из Сашкиных рук, и Сашка
вдруг заплакал.
—	Ты сам в нее влюбленный, сукин ты сын! — рыдал
он на груди у опешившего Антошина.— Думаешь, я не ви¬
жу, почему ты ее от меня защищаешь? Сашка Терентьев,
брат, все примечает!.. У Сашки Терентьева взор орлиный!..
Нй‘€то сажен сквозь землю видит... Думаешь, я дурной, а?
Думаешь, а? Нет, ты скажи... От меня, дьявол, защища¬
ешь, а сам на нее зуб точишь? Да я тебя за Дусеньку мою
в Сибирь загоню, куда Макар телят не гонял!.. Молчать,
когда я разговариваю!.. Ты свое дело исполняй и молчи
в тряпочку, потому молод ты еще с Сашкой Терентьевым
споры затевать... На кого ты, серость деревенская, глаза
поднял? На красавичку мою не-на-гляд-ную!..
И с непоследовательностью в дым упившегося чело¬
века он вдруг стал восхвалять Дусину красоту, особенно
напирая на то, что в нее студенты и те влюбляются, и что
она тоненькая, как барышня, и что она романы читает.
Оказывается, шепотом можно было командовать Саш¬
кой как угодно. Антошин дождался паузы в Сашкиных
словоизвержениях и прошептал:
—	Есть секретный разговор. Только тихо.
Он отвел сразу притихшего шпика в сторону!
—	Ты что, очумел? Найдется человек, расскажет, в ка¬
ком ты сейчас виде был. Хорошо тёбе будет? Не видать
тебе тогда сыскного как своих ушей. Правильно я говорю?
—	Сыскного, сыскного! — таинственно осклабился Те¬
рентьев.— Тебя послушать, так ничего выше сыскного от¬
деления и нету.
—	Тем более,— сказал Антошин.— Иди спать, пока те¬
бя не застукали. Смотри, погоришь, как швед под Пол¬
тавой!..
—	Всё! — торжественно прошептал в ответ Сашка и
даже палец приложил к губам, со своей стороны призывая
Антошина к сугубой молчаливости.— Молчу!.. Так, зна¬
чит, я пошел... Ты про Конопатого не забывай...
—	А я и не забываю,— сказал Антошин и вернулся
в подвал.
IV
В тот вечер Сашка больше ни в подвале, ни поблизости
не появлялся. Шурка по доброй своей воле раз пять бегала
на разведку, пряталась даже для пущей секретности за
103

памятником Пушкину, но ничего подозрительного не обна¬
ружила. Не исключено было, однако, что Сашка с пьяных
глаз может снова махнуть на Казенный, чтобы подкарау¬
лить Дусю на ближних подступах к заведению мадам
Бычковой. Поэтому Антошин вызвался проводить ее до
самого дома.
Дуся испугалась такого быстрого исполнения ее тайных
желаний. Она стала слишком уж горячо возражать, на¬
пирая на то, что она, слава те господи, не маленькая —
двадцатый год пошел, что Сашке в случае чего она и сама
может дать отпор, а главное, что Егору Васильевичу по¬
сле болезни трудно, да еще в два конца, идти в такую
даль.
На нее прикрикнули, и она согласилась.
Шел двенадцатый час ночи. На небе высыпала уйма
ясных и мохнатых январских звезд. Мороз несколько от¬
пустил. Под толстым и пушистым белым одеялом уютно
прикорнула затихшая, совсем провинциальная Москва.
Только и слышно было изредка то поскрипывание снега
под ногами одиноких пешеходов, то заспанный собачий
лай, то глуховатый, нежный и задумчивый звон бубенцов.
Давно уже отзвучало унылое, какое-то жестяное дребез¬
жание последних, совсем пустых конок, резво, на неожи¬
данных рысях, поспешавших в парк...
Они шли с Дусей не торопясь: Лукерья Игнатьевна —
женщина вдовая и чадолюбивая — по субботам ночевала
у Замужней дочери. За старшую в заведении оставалась
Полина — свой человек.
Ближе им было бульварами до Покровских ворот, а
оттуда уже до Казенного рукой подать. Но Дуся выбрала
путь куда длинней — через Красную площадь: ей нужно
было побывать у Иверской, помолиться чудотворной.
— Помолиться?! — Антошину как-то и в голову рань¬
ше не могло прийти, что хорошо грамотная молодая работ¬
ница может быть такой верующей.— О чем?
Дуся собиралась помолиться о здравии малолетнего ра¬
ба божия Степана, о здравии рабы божией Лукерьи, ко¬
торая не побрезговала дать ей, многогрешной рабе божией
Евдокии, кров над головой и верный кусок хлеба, о здра¬
вии рабов божиих Ефросиньи, Степана и малолетней
рабы божией Александры и еще кой о чем очень важ¬
ном.
Она поведала об этом Антошину с такой будничной
простотой и деловитостью, с которой еще так недавно он
104

говорил Галке о том, что заходил в завком напомнить
о своих жилищных нуждах.
—	Ивы бы, Егор Васильевич, помолились пречистой,—
робко посоветовала она Антошину, все еще не решаясь
взглянуть ему в глаза.— Чудотворная ведь... Будете место
искать, она, милостивая, и поможет...
ГгШ?Хотел было он спросить Дусю, много ли ей помогли в
ее трудной жизни молитвы, но разговор получился бы,
пожалуй, слишком уж в лоб, неподготовленный, несклад¬
ный, и мог бы, чего доброго, надолго отпугнуть Дусю.
(|. Он промолчал.
С полсотню шагов они прошли молча. Потом Дуся ре¬
шилась задать вопрос, к которому она долго готовилась.
—	Егор Васильевич, что я вас спрошу... Вы когда боль¬
ные лежали, без памяти... вы тогда...
Она хотела спросить, кто такая та Галя, которую он не
раз вспоминал, когда бредил, но смутилась и замолкла.
—	Что я тогда? — заинтересовался Антошин. Что он
такое наболтал в бреду, что могло бы привлечь внимание
Дуси?
Она быстро нашлась, схитрила:
—	Вы тогда побормочете-побормочете не поймешь чего,
а потом говорите ясно так: «Как в романе!», потом сно¬
ва побормочете, будто кому рассказываете про что-то уди¬
вительное, а потом снова — «Как в романе!». И будто бы
вы чему-то удивляетесь, а чему — неизвестно.
—	Неужто я так и говорил?
—	Ага. И Ефросинья Авксентьевна тоже слышала...
Она сказала, вы хорошо грамотные... Будто бы вас в дерев¬
не попова дочка выучила... Вы тоже романы любите чи¬
тать?
—	Люблю! — даже засмеялся от удовольствия Анто¬
шин.— Очень! А вы?
—	Я уже их, наверно, штук сто прочитала! — просто¬
душно похвалилась она.
—	А какой ваш самый любимый?
—	Самый-самый?
—	Самый-самый.
—	«Принцесса в лохмотьях». Читали?
—	Нет,— с сожалением отвечал Антошин,— не чи¬
тал.
—	Ой! — заволновалась Дуся.— Как же это вы не чи¬
тали!.. Трогательный такой, нет сил! Уж вы обязательно
почитайте!.. Там про одну девушку. Ее, когда она совсем
105

маленькая была, подкинули (вроде как меня). Ее Розалин¬
да звали, правда, красивое имя? И она тоже воспитыва¬
лась в приюте, но только во Франции, а потом она стала
горничной, и ее полюбил прекрасный молодой граф Силь¬
вестр де Полиньяк... и бросил с ребеночком. А она тогда
поступила судомойкой в таверну (это вроде как у нас трак¬
тир, у французов таверна называется) аккурат у самого
города Парижа, и она там работала день и ночь, день и
ночь, забитая, замученная, вся в лохмотьях, ровно какая
побирушечка. А по ночам она молилась матери божьей:
«За что, пресвятая дева? За что мне такие мученья?..» (Тут
Дуся всхлипнула и сделала небольшую -паузу, чтобы успо¬
коиться.) И до того ей плохо было, что уже она совсем
порешила ближайшей ночью лишить себя жизни, и уже
у нее яд был готов, под подушкой. Когда вдруг к той та¬
верне (под вечер дело было, а ночью она должна была тот
яд выпить) подъезжает карета вся в золоте п шестерка
лошадей цугом... Правда, интересно?..
—	Очень,— сказал Антошин.
—	Это что! Дальше что будет!.. Подъезжает, значит,
карета, соскакивает с запяток лакей в треуголке, распахи¬
вает дверцу, и выходит, прямо на грязную мостовую, по¬
жилая, но прекрасная графиня, а ее под ручку поддержи¬
вает ее супруг, весь в орденах и голубая лента через плечо,
вот умереть мне на этом месте! Они входят в ту таверну,
и графиня говорит: «Я графиня де Монплезир, а это, го¬
ворит, его светлость граф де Монплезир, мой супруг. Есть
у вас, говорит, юная судомойка по имени Розалинда, так
нельзя ли ее вызвать сюда с кухни?» Розалинда выходит
к ним, а они кидаются ее обнимать, целовать со словами:
«Доченька наша, родная Розалиндочка! Наконец-то мы
тебя, бедняжечка, нашли!.. (Дусе снова пришлось сделать
паузу.) Тебя еще совсем крошкой у нас похитили злые
люди, но теперь мы с тобой, доченька, никогда уже не рас¬
станемся! Неси к нам скорее нашего дорогого внучоноч-
ка!» Взяли они на руки своего внучоночка и ведут Роза¬
линду вон из таверны. А в это время (вот ни за что не уга¬
даете, Егор Васильевич, вот об заклад могу биться, ни
за что не угадаете!) вдруг слышат, скачет на полном ходу
чья-то карета, останавливается тоже у таверны, и вбегает
в таверну... угадайте кто... Ну, Егор Васильевич, ну, ми¬
ленький, ну угадайте!..
—	Где ж мне угадать,— сказал Антошин, чтобы сде¬
лать Дусе приятное.— Я же не писатель.
106

	 Тот самый молодой граф де Полиньяк, вот кто! —
выкрикнула Дуся, забыв, что она на улице.— Он кидает¬
ся перед нею на колени, осыпает жаркими поцелуя¬
ми ее огрубелые руки, плачет, просит прощения. Ничего,
говорит, что ты обыкновенная судомойка, зато у тебя
сердце золотое, и я тебя прошу быть моей законной
жювой!..
И тут они все разом, и граф с графиней, и Розалинда
с молодым графом и* со своим сыночком на руках, остав¬
ляют ту таверну, а Розалинда даже расчета не взяла, по¬
тому что она плевать хотела на хозяйкины жалкие гроши.
А через неделю у них была свадьба, и они зажили в своем
старинном родовом замке... Правда, трогательно?.. Это
редкость, когда еще такой прекрасный роман попадется!..
Вы его, Егор Васильевич, обязательно прочитайте... Я вам
его в субботу принесу, а вы прочитайте.
—	С удовольствием,— сказал Антошин.— Только в
жизни,— осторожно добавил он,— так не бывает, я по¬
лагаю...
Дуся вспыхнула:
—	Это у вас, может, в деревне так не бывает! А про
большие города что вы можете знать, Егор Васильевич!..
Очень уж вы на себя много берете!..
В ее голосе вдруг послышались раздражение, злость,
неприязнь. Но она сразу спохватилась:
—	Вы на меня, Егор Васильевич, пожалуйста, не серди¬
тесь!.. Слишком мне этот роман нравится... А тут вы пря¬
мо вроде как наша Полина говорите, те же почти слова,
будто подслушали. Мне и досадно стало.
«Значит, твоя Полина совсем не дура»,— заключил про
себя Антошин, а вслух заверил Дусю, что он на нее ниско~
лечко не обиделся.
—	А ваш какой любимый роман? — спросила его Ду¬
ся.— Есть у вас свой любимый роман?
Антошин назвал ей сразу три романа: «Отверженные»,
«Преступление и наказание» и «Воскресение». Но настоя¬
тельней других он рекомендовал ей «Воскресение». О лю¬
бом из них можно было бы с нею потом поговорить с поль¬
зой для дела, но ему казалось, что история Катюши Масло¬
вой и Нехлюдова должна была бы особенно заинтересовать
Дусю.
—	Смешное какое название! — усмехнулась Дуся.—
«Воскресение». А другой роман у Толстого «Понедельник»
называется?
107

Сказала и испугалась, как бы Антошин не обиделся за
рекомендованный им роман, сочиненный неизвестным ей
писателем с такой забавной фамилией, и торопливо до¬
бавила:
—	Я его завтра утречком первым делом и попрошу.
«Воскресение», роман Льва Николаевича Толстого,— по¬
вторила она, чтобы лучше запомнить.— Обязательно. У нас
во дворе, на Казенном, студентик есть один, горбатенький
такой, некрасивенький, небогатенький, ужас какой небога¬
тенький. И фамилия у него куриная — Цыпкин. Но ужас
до чего добрый. Я его попрошу, он мне достанет... Вы толц-
ко не подумайте, что между нами что-нибудь есть такое,
снова испугалась она.— У нас с ним самое благородное
знакомство. Он приветствует, что я книгами интересуюсь.
Он меня за это просто уважает, и все...
Дуся маленечко помолчала.
—	Он мне говорил, Цыпкин, что я не похожа на про¬
стонародную девушку... Что я ему напоминаю... Нет, луч¬
ше я не скажу, а то вы смеяться станете.
—	Не буду я смеяться,— успокоил ее Антошин.
Голос у Дуси стал тихий, мечтательный.
—	Он мне сказал, будто я ему немножко напоминаю
Татьяну. Есть такое сочинение Александра Сергеевича
Пушкина — «Евгений Онегин», там про одну барышню на¬
писано, ее Татьяной звали, так вот, будто я на нее похо¬
жа... Вы это сочинение читали?
—	Читал,— сказал Антошин и, понимая, чего от него
ждет Дуся, подтвердил, что верно, есть в Дусином облике
что-то от Татьяны Лариной.
—	Нет, верно? — счастливо переспросила Дуся.
Они миновали Газетный переулок. Ударило в нос смра¬
дом куриных боен: Охотный ряд.
Налево, в пустынной дали, за двумя рядами вонючих
и ветхих невысоких зданий, среди которых высилось Бла¬
городное собрание, тонула в глубоком мраке Театральная
площадь с ее плац-парадом, несуразно просторная, голая,
без единого деревца, заваленная сугробами.
—	А вы мечтать любите? — неожиданно для самой
себя спросила Дуся и так при этом смутилась, что чуть не
заплакала.
Вот такой вопрос был Антошину как самый дорогой
подарок.
—	Люблю,— сказал он.— Очень даже люблю. Человек
без мечты — полчеловека!
108

—	Ах, как вы это, Егор Васильич, замечательно'вы¬
разились! — обрадовалась Дуся.— Не было бы у меня меч¬
ты, я бы на себя...
Она ужаснулась греха, который чуть было не взяла на
свою душу, остановилась на середине фразы и быстрень¬
ко перекрестилась.
ови До Иверской было уже рукой подать. Антошин, а вслед
за ним и Дуся замедлили шаг.
—	А вы знаете, Егор Васильевич, о чем я мечтаю? —
тихо начала Дуся и сама себе удивилась, с чего это она так
разоткровенничалась перед Антошиным, которого она,
в сущности, еще так мало знала. Но отступать было позд¬
но, и она еще тише, страшась своих слов, продолжала, не
глядя на своего собеседника: — Сижу я на работе, руки
мои шьют, петли мечут или еще что-нибудь такое делают,
а я тем временем вее мечтаю, мечтаю... Будто бы я... Нет,
я лучше не буду вам об этом говорить, а то вы меня за¬
смеете... Полина на что уж верная моя подружка и то
смеется... А я не хочу, чтобы вы надо мною смеялись...
—	Да нет, что вы, Дуся!.. С чего это вы такое реши¬
ли?.. Вы спокойно говорите. Не буду я смеяться, что вы!..
-- Сижу я в мастерской, день-деньской, день-деньской,
работаю, как каторжная какая, я сама мечтаю: вот откроет¬
ся дверь из примерочной, вот Лукерья Игнатьевна войдет,
вот скажет: «Дуся, а Дуся, тебя там какие-то господа спра¬
шивают». А я кладу тогда свою работу на стол, выхожу
сама не своя, сердце стучит-стучит, ноги от страха слабе¬
ют, а там, в примерочной, меня, как ту Розалинду, кидают¬
ся обнимать старая графиня и ее престарелый супруг-граф,
целуют меня, плачут слезами счастья и восторга и сквозь
слезы говорят: «Здравствуй, доченька наша ненаглядная!..
Наконец-то мы тебя, бедняжечка наша, разыскали!» И они
меня сразу усаживают, как я есть, даже переодеться не да¬
ют, в свою карету, мы с ними едем на Солянку, забираем
из Воспитательного моего бедняжечку Степочку, и они нас
с ним увозят в наше старинное родовое имение... И Полину
мы с собою тоже берем, и она тоже живет при мне, как ба¬
рышня, и мы с нею обе обучаемся французскому языку
и разным танцам... Романы читаем, а все свои платья толь-
ко у Лукерьи Игнатьевны заказываем, чтобы она чувство¬
вала мою благодарность... А что, разве я хуже той Роза¬
линды?..
—‘ Ничуть не хуже,— сказал Антошин.— Даже лучше.
. — Ну вот вы надо мною и смеетесь! — тихо пожалова-
109

лась Дуся.— А разве я похожа на какую-нибудь мужичку?
Оденьте меня в господское платье, и со мной любой офицер
танцевать пойдет. Все скажут — барышня!.. А вы знае¬
те,— совсем уже тихо продолжала она,— знаете, почему
это я вам говорю? Никому, кроме Полины, не говорила,
даже Ефросинье Авксентьевне, а вам говорю?.. Ну, уга¬
дайте, Егор Васильевич!
—	Доверяете, наверно? — попытался догадаться Анто¬
шин.
—	И вовсе не поэтому! А потому, что вы сами, Егор
Йасильич, ну нисколечко на мужика или мастерового не
похожие... И разговор у вас совсем не такой, и вежливый
вы, и непьющий, книжки читаете, и личность у вас обра-
вованная, как у студента какого... Вот мы совсем почти с
вами незнакомы, а вы меня в такую даль и так поздно
вызвались провожать... Вы прямо как рыцарь какой из
романа!..
—	Ну, это вы, Дуся, насчет меня зря! — рассмеялся
Антошин.— И мать свою, и отца я знаю, и никакие они не
господа.
—	Не говорите!.. А может, вас к ним еще совсем ребе¬
ночком на воспитание отдали? Этого вы не подумали?.. Да
не смейтесь вы, Егор Васильевич. С вами вполне серьезно
говорят, а вы смеетесь!.. Вам что, удовольствие в мужиках
ходить? Или мастеровым человеком?
У
Кончилась Тверская. Впереди между двух арок смут¬
но вырисовалась кургузая коробочка Иверской. На самой
макушке ее невысокого купола ангел с массивными, дале¬
ко отставленными назад крыльями держал большой золо¬
ченый крест, как солдат винтовку по команде «на караул».
В хилом свете тоненьких свечек, теплившихся в озябших
руках еле видимых богомольцев, тускло поблескивали за¬
пертые до полуночи тяжелые железные двери.
Словно залитые густым черным лаком, темнели узкие
проемы арок, за которыми растворилась в ночи Красная
площадь. Почти слились с черно-синим небом громады
Исторического музея, угловой Арсенальной башни и стен
Кремля, кованая ограда и голые деревья Александровского
сада. Только и было света что в глубине Воскресенской
площади, у двух знаменитых трактиров — «Большого Мо¬
110

сковского» и «Тестовского». Их освещенные окна и фонари
над подъездами выхватывали из темноты празднично-бе¬
лый, искрившийся тротуар, посыпанный ярко-желтым
песком, да длинную цепочку лихачей и пароконных извоз¬
чиков, которые терпеливо мерзли на своих щегольских
санях в ожидании пьяных и щедрых седоков.
Подойти бы к лихачу, спросить: «Лихач, а * лихач!
Сколько возьмешь до Внуковского аэродрома?»
Антошин поймал на себе недоумевающий взгляд Дуси,
ожидавшей ответа на свой вопрос, и вовремя удержался от
улыбки.
> — Хотите, Дуся, верьте,—сказал он,—хотите — нет,
но нету, по-моему, большей чести, чем быть рабочим или
крестьянином.
—	Ну вот!—совсем расстроилась Дуся.— Я же гово¬
рила, что вы надо мной смеетесь!..
Они уже пересекли площадь, и Дуся, обиженная и не¬
счастная, молча потащила за собой Антошина, ловко про¬
бираясь сквозь густую толпу поближе к заветным дверям
часовни. За арками, за Историческим музеем, высоко в
невидном небе часы на Спасской башне отбили двенадцать
ударов, сыграли «Коль славен».
Стало еще тише прежнего, но теперь уже ненадолго.
Вдруг кто-то испуганно-счастливым голосом закричал:
—	Едет!.. Едет!..
И сразу все кругом пришло в движение, заволновалось,
задвигалось. Застонали, заголосили, запричитали:
—	Матушка!.. Царица небесная!..
—	Пресвятая богородица!..
—	Мати пречистая!..	/
—	Пресвятая дева!..
—	Заступница милосливая!..
Из темной щели Тверской улицы послышался мягкий
конский топот, сочный скрип полозьев, и у ступенек часов¬
ни лихо, на всем скаку остановился крытый лакированный
возок. Шестерка взмыленных лошадей с форейтором на
первой паре. Мордастый, краснорожий кучер с бородой,
как у соборного протодиакона. Две фигуры на запятках.
—	Дорогу, православные!.. Дорогу дайте!..
Дуся вдруг побелела, задрожала, часто-часто закрести¬
лась и, позабыв об Антошине, стала проталкиваться побли¬
же к возку с отчаянием и напористостью человека, у кото¬
рого на карту поставлена его жизнь. Деревянные поблек¬
шие вишенки на ее шляпке жалко вздрагивали при каждом
111

ее усилии, ее отталкивали, отшвыривали назад, но она не
сдавалась, снова кидалась вперед, как в смертный бой,
добилась своего и уже возле самой подножки возка вся в
слезах рухнула на колени.
—	Дорогу, православные!.. Дайте дорогу, ради бога!..
Мелькнул фонарь. Меж двух рядов попадавших на ко¬
лени богомольцев быстро пронесли в распахнутые двери
часовни тяжелую икону в золотом, усыпанном драгоцен¬
ностями окладе. За иконой следом ввалился запыхавшийся
лысоватый священник в тяжелой парчовой ризе. За свя¬
щенником, тяжело топая ногами в лаптях, валенках, смазч
ных сапогах, глубоких кожаных калошах, ринулись бого¬
мольцы и сразу забили тесную часовню до отказа. Многие,
в том числе и Дуся, остались на паперти, на мостовой, на
обочине тротуара, с которой, если подняться на цыпочки,
можно было хоть одним глазком увидеть начавшуюся
службу. Через головы счастливцев им иногда удавалось
уловить темный и плоский, древнего письма женский лик,
который выглядывал из прорези в толстом золотом листе,
как из-за забора. Божья матерь смотрела куда-то поверх
богомольцев, не то на Лоскутную гостиницу, не то еще
дальше, на «Национальную», что на углу Тверской улицы
и Моховой.
Дуся вспомнила об Антошине, крикнула:
—	Егор Васильевич, вы где?
На нее набожно зашикали.
Антошин прикинулся, будто не услышал Дусю, осто¬
рожно выбрался на опустевший тротуар и там дождался
конца богослужения. Ждать пришлось недолго. Антошину
показалось, что не прошло и получаса, как икону вынесли
и увезли в том же возке обратно, вверх по Тверской. С ляз¬
гом закрылись двери часовни, расползлись во всех направ¬
лениях богомолки и богомольцы, Дуся нашла Антошина,
заплаканная и благостная.
—	Хорошо как, Егор Васильевич! — Сказала она.—
Словно в раю побывала!.. Только можно, пойдем не так
шибко: я что-то очень устала.
Она и в самом деле еле волочила ноги.
—	А вы хорошо помолились, Егор Васильевич? — спро¬
сила она.
Лгать ей, особенно на этот счет, Антошин не собирался,
правду о том, как он относится к религии, говорить, по¬
жалуй, былб еще рановато, поэтому он на вопрос ответил
вопросом:
112

	 А вы, Дуся, обо всем успели помолиться?
—	Обо всем,— ответила она с глубоким удовлетворе-
нием.— И о здравии, и еще кой о чем, очень-очень важ¬
ном.
—	Насчет родителей? — попробовал угадать Антошин.
-«Дуся молча кивнула головой.
Ну, а если вы все-таки на этот счет ошибаетесь? —
решился Антошин на давно задуманный вопрос.— Если
вдруг окажется, что никогда ваши родители не объявятся,
тогда как? Есть у вас про запас еще какая-нибудь мечта,
пусть попроще, но зато поверней?
—	Есть и попроще,— тихо подтвердила Дуся.— Хоти¬
те, скажу?.. Только это, кажется, грех, это моя мечта...
Если это грех, вы мне сразу скажите. А то мне на этот
счет и посоветоваться не с кем... А я уже и так великая
грешница.
—	Ну, какая вы грешница, Дуся! Сами на себя наго¬
вариваете.
—	Что вы, Егор Васильевич! — горько и покорно
усмехнулась Дуся.— Меня утешать нечего... Будто вы не
знаете... Слышали, что сегодня Сашка кричал в подворот¬
не?.. Ведь это все истинная правда: есть у меня ребеночек,
а я не замужем... Срам какой!.. Боже мой, какой срам! На
всю жизнь...
—	Вот и неправда! — рассердился Антошин.— Если
уж говорить о грехе и сраме, то грех и срам тому, кто вас
так бесчестно обманул и выбросил на улицу... Срам тому
обществу, которое позволяет безнаказанно поступать так
с бедными девушками...
—	Что вы, Егор Васильевич! — ужаснулась Дуся.—
О каком это вы обществе говорите? Ни в какое общество
я не обращалась!.. Разве я себе могу такой позор позво¬
лить?
—	Да нет, я совсем в другом смысле,— успокоил ее
Антошин.— Я говорю об обществе, где существуют богатые
и бедные, где богатые могут как им угодно издеваться
над бедными, где государственная власть стоит на защите
богатых, какую бы подлость они себе ни позволили... Вот
я в каком смысле...
—	Сама я виновата,— сказала Дуся.— Не маленькая
была. Свою голову имела на плечах...
. — Так вот,— решительно перебил ее Антошин,— если
хотите знать мое мнение, то ни один порядочный человек
ничего, кроме сочувствия к вашей трудной судьбе, испыты¬
113

вать не может... А на мнение мещан* и обывателей плюньте,
мой вам совет.
—	Слюны не хватит на всех плевать,— сказала Дуся.—
А грех все равно грехом остается. И теперь мне всю жизнь
перед богом грех мой замаливать надо. Это мне и батюшка
на исповеди говорил.
—	А вы не подумали, как это бог позволил тому мерз^ьн-
цу такую подлость над вами совершить?
—	Егор Васильевич! Вы подумайте, что вы говорите!..
Разве такое говорить можно?! Даже подумать!..
Нет, он, кажется, погорячился. Сам ведь решил, чдо
еще рано с ней такие разговоры заводить, и не удержался.
Надо было немедленно уходить подальше от религиозных
вопросов.
—	Так какая, вы говорите, ваша вторая мечта?
—	А вторая моя мечта,— сказала Дуся, которой не
терпелось узнать на этот счет мнение Антошина,— это что¬
бы Лукерья Игнатьевна заболела...
Теперь настала очередь ужаснуться Антошину.
—	Вы же только что молились о ее здравии!
—	Так я ведь о том мечтаю, чтобы она на время только
заболела, и чтобы ее дочери в это время в Москве не было,
и чтобы я одна за нею ухаживала, день и ночь, день и ночь,
не покладая рук и не щадя себя, и тогда она меня полюбит,
как родную, и спустя какое-то время возьмет меня в долю.
А когда она от старости умрет, чтобы я была ее наследни¬
цей, чтобы мастерская стала моей мастерской... Такая моя
мечта... Можно, мы немножечко постоим? Что-то у меня
ноги совсем не идут... Отдохнем и пойдем...
«Хоть бы такси какое-нибудь подвернулось! — подумал
с досадой Антошин.— Силенки-то у нее, видать, совсем на
исходе!» —подумал и вспомнил, что ни о каких такси и
речи быть не может.
Он нащупал в кармане полушубка свой аварийный пя¬
тиалтынный и остановил трюхавшего мимо них облезлого
старичка-извозчика. Его клячонка явно обрадовалась не¬
ожиданной передышке. Заиндевелая, с выступающими реб¬
рами и обвисшим дряблым животом, она была под стать
и своему хозяину и санкам с убогой, изъеденной временем
матерчатой полостью.
—	Извозчик! Сколько до Казенного переулка?
—	Не надо! — густо покраснела Дуся.— Я и так дой¬
ду!.. Разве вам можно так тратиться!.. Егор Васильевич!..
114

Извозчик окинул взглядом полушубок и валенки Анто¬
шина.
—	Двугривенный,— сказал он.— И деньги вперед.
—	У меня всех денег пятиалтынный. Довези, будь друг!
Видишь, заболела девушка.
Извозчик вздохнул, взял пятиалтынный, Антошин, не
с9¥ушая Дусиных возражений, усадил ее рядом с собой на
игрушечно-узкое сиденье, застегнул полость, извозчик
чмокнул, пугнул свою клячу кнутом, и они поехали. Впер¬
вые в своей жизни Антошин ехал на извозчике. На такси
куда удобней.
—	Зачем вы это? — начала было снова Дуся. Чтобы
предотвратить ненужные укоры, Антошин напомнил, что
их разговор о мечтах еще не закончен.
—	А как же Полина? — спросил он.— Вы станете хо¬
зяйкой, а Полина как?
—	Полина была бы у меня тогда старшей мастерицей,
самой любимой моей помощницей.
—	А ей не будет обидно?
—	А чего ж тут может быть обидного? — холодно уди¬
вилась Дуся.— Одному человеку везет, другому не везет.
Так всегда в жизни. А это не грех, мечтать о таком?
—	Чтоб Полина была вашей помощницей?
—	Чтобы Лукерья Игнатьевна... захворала.
—	Так себе мечта,— сказал Антошин после некоторого
раздумья. Он никак не мог решить, стоит ли сейчас кри¬
тиковать ее убогую мечту или отсрочить лучше это дело до
будущей встречи у Малаховых.— Вы почитайте «Воскре¬
сение», а потом мы с вами сразу об очень многом погово¬
рим.
—	Значит, грех? — по-своему поняла его уклончивый
ответ Дуся.— Вы прямо скажите, Егор Васильевич.
—	Это смотря что понимать под словом «грех»... Да со¬
всем не в этом дело, Дуся, поверьте мне. Мы об этом еще
успеем вдоволь наговориться... Скажу только, что могут
быть у такой грамотной и умной работницы, как вы, более
высокие мечты.
—	Кто же меня такую возьмет замуж? — снова поняла
его Дуся по-своему.
—	Никакая вы, Дуся, не такая! — снова рассердился
Антошин.— Выбросьте это из головы раз и навсегда!..
В глазах любого порядочного человека вы вполне порядоч¬
ная, не по своей вине хлебнувшая горя девушка...
115

—	Какая же я девушка! — тихо, чтобы не расслышал
извозчик, прошептала Дуся.— Девушка с ребенком!
—	Господи, чепуха какая! — сказал Антошин.
Они миновали молча Лубянскую площадь, Златоустин-
ский переулок, выехали налево, на узкую и темную Маро¬
сейку.	...4<
—	Вы, Дуся, не говорите там у нас, что мы на извоздй-
ке ехали,— прервал наконец молчание Антошин. Он спра¬
ведливо опасался, что Малаховы такой траты денег не
одобрили бы.
На этот раз Дуся поняла его правильно:
—	Не буду, Егор Васильевич! Можете быть увере¬
ны... Я вам эти деньги отдам. Будет получка, сразу ворочу.
—	Только попробуйте! — сказал Антошин.
—	Вы прямо как рыцарь какой! — восторженно проше¬
лестела одними губами Дуся...
До чего же она все-таки была похожа на девушку из
«Римских каникул»! Разве только что чуть-чуть подгулял
носишко. Курносый такой и трогательный носишко. Инте¬
ресно, как бы к ней отнеслась4 Галка, если бы неведомым
чудом им с Дусей пришлось повстречаться?
Еще издали, увидев дворника у ворот своего дома, Дуся
заволновалась, остановила извозчика, торопливо прости¬
лась с Антошиным и остальную часть пути прошла пеш¬
ком, не оглядываясь.
Но дворник все-таки успел заметить, что Дусю привез
на извозчике какой-то мужчина.
ГЛАВА ПЯТАЯ
I
Дядя Федосей оказался сухопарым, благожелательным
и невыносимо болтливым стариком. Принял он Антошина
по-родственому, угостил чаем с баранками, ругал Москву
за испорченность нравов и мотовство и умиленно вспоминал
родную Титовку, в которую он вот уже тридцать лет наез¬
жал только на страдную пору, помочь по уборке и заодно
отведать радостей семейной жизни. Тридцать три года —
треть века! — тому назад, сразу после «воли», он совсем
еще молодым парнем поехал в Москву и нанялся в фонар¬
щики. Года три спустя, накопив деньжонок, вернулся в Ти¬
товку жениться: какое хозяйство без хозяйки? Прожил с
116

молодой женой месяц и айда обратно в Белокаменную, к
своим фонарям. Но и теперь прожив большую половину
своей унылой и скаредной жизни в Москве, в одной и той
же прокисшей каморке, которую он снимал у очень пьяного
и очень многосемейного маляра в ветхой халупе в Бабьем
городке, дядя Федосей всеми помыслами и мечтаниями был
#1деревне, в Титовке, в своем хозяйстве. Жил он скудно,
ограничивал себя во всем, вино пил только по большим
праздникам, особенно ни с кем не водился, потому что зна¬
комства требовали угощений, а он все экономил, на всем
экономил, не говоря уже, конечно, о керосине для вверен-
ййх ему фонарей, и все сэкономленное загонял в свое хо¬
зяйство. Но увы, он был невезуч, дядя Федосей, ужас как
невезуч. Дети у него рождались только девки, а. Пелагея
(его жену звали Пелагея) хозяйка никудышная, прямо
сказать, плевая. Шлешь ей деньги, а они словно в прорубь.
То ли дядя Федосей просто любил прибедняться, то ли
опасался дурного глаза, но Антошину нетрудно было по¬
нять, что в глубине души его новоявленный дядя хозяйст¬
вом своим доволен.
Вообще-то говоря, дядя Федосей был склонен помочь
Антошину в устройстве на работу, обещал даже кой с кем
на этот счет потолковать. Но договориться с ним о чем-
нибудь более или менее определенном было невозможно,
потому что с любого вопроса дядя Федосей неудержимо
соскальзывал на монолог: о том, как ему о прошлом рожде¬
стве посчастливилось по дешевке купить и с оказией по¬
слать на деревню два ящика гвоздей, а уже Пелагея их там
с выгодой перепродала; и как они со старшим зятем во
время оно выгодно корову покупали; и как они с другим
зятем, Никифором, в три дня соорудили чудо какой сарай;
и о том, что ежели, к примеру, хозяину требуются хорошие
и недорогие розвальни, то надо не лениться, а съездить в
уезд, в город Можайск, где у него, у дяди Федосея, имеется
золотой кум, который такие розвальни изготовляет, что
и царю в престольный праздник не стыдно в них прока¬
титься.
Расчувствовавшись, старый фонарщик полез в сундук
и вытащил на свет божий чуть початую сороковку. После
первого же шкалика он захмелел, загрустил: его пугал
надвигавшийся прогресс в уличном освещении. Куда как
мило-приятно состоять при керосиновых фонарях. Знай
заправляй себе фонарики керосинцем потолковей, поакку¬
ратней, и экономия налицо.
117

Дядя Федосей грозился в случае чего наплевать на сто¬
личную жизнь и навсегда вернуться в Титовку.
Он хлопнул один за другим еще два шкалика и стал от¬
говаривать Антошина от Москвы и сватать за свою млад¬
шую дочку Василису. Хвалил ее за характер, за здоровье
(форменный бык, а не девка!), сулил взять в свой дом лю¬
бимым зятьком. А дом у него — полная чаша...	н
Убедившись, что делового разговора с дядей Федосеем
не получилось, Антошин улучил паузу в его все более пья¬
ной болтовне и распрощался, твердо решив, что как-нибудь
обойдется без его помощи.
По Крымскому валу он поднялся на заснеженную и
тесную Калужскую площадь, над которой плыл тягучий
колокольный звон из церкви, что потом переоборудовали
в кино, свернул к Серпуховской, прошел из конца в конец
кишевший шумным воскресным народом Зацепский вал и
вышел на Ивановку, к Минделевской мануфактуре, где у
него было назначено свидание с его новым дружком Илю¬
шей Фадейкиным...
На «Минделе» дым стоял коромыслом: «Кобылий двор»
пропивал помои.
II
«Кобыльим двором» обитатели мужских и семейных
казарм Минделевской мануфактуры спокон веку называли
женские казармы. Было в этом названии нечто постыдно-
рабье: жалкое презрение жестоко оскорбленных жизнью
бессрочных каторжан к еще более униженным и обездолен¬
ным каторжанкам. К этому названию притерпелись, при¬
выкли, над ним не задумывались, считали забавным, и Фа-
дейкина удивило, что оно не только не позабавило, но даже
рассердило Антошина. А что ж тут обидного?! И на Про-
хоровке так женские казармы называют, и на Данилов¬
ской мануфактуре. И сами бабы тоже говорят, не все, прав¬
да, а которые позадорней, побесшабашней: «У нас, на Ко¬
быльем дворе...»
Антошин, которого все время не отпускал вопрос, с
чего он начнет свои пропагандистские разговоры с Фадей¬
киным, столкнулся, таким образом, с самой доступной и
насущной темой: единство интересов рабочих и работниц.
Он хотел немедленно к этому разговору и приступить. До¬
рог был каждый час, потому что встречаться они с Фадей¬
киным, видимо, смогут от силы раз в неделю, по воскре¬
118

сеньям. Но Фадейкпну не терпелось угостить своего нового
приятеля занятным зрелищем: пропоем помоев.
День за днем, из месяца в месяц фабричные продавали
на сторону, на откорм свиней, остатки своего небогатого
и невкусного артельного стола. Вырученные деньги копили
и раз в год, обычно ранней осенью, устраивали на эти день¬
ги великое пьянство. На это похвальное дело фабричная
контора от своих щедрот выставляла еще несколько десят¬
ков ведер водки, и целый воскресный день горой стоял на
фабрике пир, пьяный, шумный, разухабистый, унылый, как
икота.
■ * Почему в этом году женские артели пропивали свои
помои врозь от мужских и не в сентябре, а в крещенские
дни, Антошину так узнать и не удалось, потому что Фадей-
кину об этом говорить было неинтересно, а хотелось пока¬
зать, как бабы гуляют. Ну цирк, право слово, чистый
цирк!.. Уморушка!..
Они прошли на обширный, по-воскресному просторный
и тихий фабричный двор. На проглянувшем из туч закат¬
ном солнце мрачно стыли кроваво-красные громады закоп¬
ченных кирпичных корпусов. Вдоль высокого дощатого
забора, длинного, серого и скучного, как дурной сон, стыли
ряды бревенчатых ломовых саней с задранными вверх мощ¬
ными оглоблями и толстенными полозьями. С конного дво¬
ра долетало умиротворенное ржание отдыхающих битюгов.
По извечным осточертевшим дорожкам — из казарм в
цеха, из цехов в казармы и к проходной — слонялись в
одиночку и парами праздничные рабочие в чистых карту¬
зах с матерчатыми и лаковыми козырьками, благодушные,
отдыхающие. Они лузгали семечки, лениво переговарива¬
лись и нет-нет да и кинут в сторону женских казарм полу¬
насмешливый, полузавистливый взгляд: «Одно слово —
бабы!.. Разве так гулять надо!.. Один перевод казенного
вина...»
Из-за низеньких и тусклых окон столовой доносился
глухой топот пляшущих ног, громкий и нестройный гомон,
редкие взрывы визгливого бабьего смеха.
— Вот ржут! — восхищенно хохотнул Фадейкин.—
Ржу-ут!.. Одно слово — кобылы!
'Не встретив на лице Антошина одобрительной улыбки,
Фадейкин по-мальчишески обиженно насупился.
С визгом и воплями, на ходу вцепившись друг дружке
в волосы, выкатились на радость зевакам во двор две оду¬
ревшие от вина работницы. Одна из них поскользнулась,
119

упала. Упала и вторая, не выпуская противницы из рук, и
так они и катались в заляпанном разноцветными оспинами
красок грязном сугробе, осыпая друг дружку извозчичьей
бранью. Снисходительно улыбаясь (ну не умеют бабы
пить, да и только!), их стали разнимать несколько немоло¬
дых рабочих под улюлюканье компании подвыпивших пар¬
ней, подзадоривавших драчуний. Их кое-как разниц?.
Какое-то время они стояли, тяжело дыша, упершись в бока
озябшими, в разноцветных пятнах трудносмываемой крас¬
ки сильными и щербатыми ладонями, обдавая друг друж¬
ку ненавидящими взглядами, потом снова кинулись в бой,
зареванные, истерзанные, свирепые, очень несчастные. Их
снова стали со смехом разнимать, а рядом уже собирались
зеваки вокруг трех других женщин. Две постарше и одна,
вряд ли достигшая восемнадцати лет. Они ее не били. Они
только крепко держали ее за руки и что-то говорили впол¬
голоса, торопливо, перебивая одна другую, с горькой и
страстной убежденностью. А та молчала, молчала и слуша¬
ла и только тоскливо мотала головой, как лошадка, на ко¬
торую впервые надели хомут. Временами она делала попыт¬
ку вырваться, но они ее держали крепко, разговор их был,
видно, рассчитан надолго.
Три молоденькие работницы, трезвые, деловито воз¬
бужденные, вывели на крылечко под локотки ослабевшую
от вина старушку в темно-коричневом ветхом салопе. Они
усадили ее на ступеньки и тихо уговаривали:
—	Ты, Петровна, дыши воздухом... Ты глубже дыши,
и тебе сразу полегчает...
Петровна в ответ только мычала. Ей было худо. Потом
стало совсем плохо. Ее стошнило, и она грузно осела со
ступенек в грязный снег.
—	Симка! — восхищенно шепнул Антошину Фадей-
кин.— Видишь, которая в голубеньком полушалке, Симка
это!..
Девушка в голубеньком полушалке, с тонко рассчитан¬
ной небрежностью накинутом на плечи по самой последней
фабричной моде, была высока, худа, совсем не красива и
в то же время чем-то неуловимым прелестна. Быть может,
девичьим своим удальством, быть может, лукавым блеском
своих небольших, широко расставленных синих глаз; ско¬
рее всего, и тем, и другим, и совсем мальчишеской озорной
улыбкой. Не обращая внимания на зевак, она сноровисто
растирала Петровне виски, расстегнула ей верхние пугов¬
ки салопа, чтобы легче было дышать, потом что-то тихо
120

скомандовала подружкам, они втроем кряхтя подняли на
руки слабо стонавшую старушку, перенесли ее к сацям,
усадили, прислонили спиной к забору и оставили под при¬
смотром одной из девушек. А Симка с другой подружкой
вернулись в столовую.
. Фадейкин помахал ей рукой, попытался было с нею за-
ЛЭДбрить, но Симка с ним словно и знакома не была: совес¬
тилась, видно, постороннего молодого человека.
Фадейкина это нисколько не смутило.
—	Видал? — подмигнул он Антошину!— Орел-девка!
*; — Твоя?
—	Кабы моя!—вздохнул, прибедняясь, Фадейкин.—
Она, брат, на меня нуль внимания, пуд презрения... Нет,
ты посмотри только!..
Пыхтя от натуги, Симка, та, прежняя ее подружка и
работница постарше выволакивали на свежий воздух но¬
вую жертву казенного вина.
—	Ее, брат ты мой Егор, сам мастер боится,—похва¬
стал Фадейкин, провожая Симку откровенно влюбленным
взглядом.— Так отбреет, не рад будешь... На язык дюже
какая лютая!.. Одно слово — прынцесса!..
Сгустились ранние зимние сумерки. Народу на дворе
стало меньше, шума в столовой поубавилось. За одним из
залитых пивом и заваленных остатками закуски столов ка¬
кая-то бедовая девчонка высоким надтреснутым голоском
затянула вдруг «Ивушку».
Ивушка, ивушка, зеленая моя! —
начала она с такой безыскусной задушевностью, что у Ан¬
тошина мороз по коже пробежал.
Что же ты, ивушка, не зелена стоишь?..
Бабы в столовой приумолкли. То ли устали от много¬
часового неуютного веселья, то ли не решились подхва¬
тить, но девушка так и продолжала свою песню одна-оди-
нешенька на всю огромную, полутемную, провонявшую
Дурными щами столовую.
Как же мне, ивушке, зеленой быть? —
горько отвечала она самой себе,—
Сверху меня, ивушку, солнышком печет,
Солнышком печет, частым дождичком сечет...
Натужно, словно с трудом переваливая через высокие
минделевские заборы, звучали паровозные гудки с неда¬
121

лекого Павелецкого вокзала. В морозную черноту зимнего
вечера, в сосновые, еловые, березовые дали, в волнистые
просторы заснеженных полей, полные свежего, сладкого
воздуха, убегали, весело постукивая на стыках рельсов,
желто-сине-зеленые составы пассажирских, скорых и
курьерских поездов. Кто знает, где они будут завтра, через
неделю, через месяц, через год — счастливые пассажиры
этих дальних поездов?
А вот минделевским фабричным людям очень даже хо¬
рошо известно, где они, фабричные люди, будут и завтра,
и через неделю, и в будущем году: все на этом же трижды
проклятом дворе, за этим трижды проклятым забором. Все
наперед известно, и это очень, знаете ли, страшно, когда
тебе наперед известно: каждый день, кроме воскресений и
праздничных дней, одно и то же: в пять утра из казармы
в цех, в восемь вечера из цеха домой, в казармы. Хлеб¬
нул пустого, без сахару, кипятку — и на нары спать.
Спишь, и никаких ты от усталости не чувствуешь ни кло¬
пов, ни тесноты, ни тяжелого, невыносимо спертого возду¬
ха в спальне, ни жесткости дощатых нар, ни сдержанной
возни семейных пар, которым не хватило мест в семейных
казармах и которые с разрешения начальства раз в неделю
допускаются к исполнению своих супружеских обязанно¬
стей под нарами, ровно крысы какие, прости господи. А в
пять утра снова в цех, а в восемь вечера снова домой, хва¬
тить на ходу кусок хлеба, кружку кипятку и без задних
ног падать на нары и снова проваливаться в черную яму
тяжелого, каменного сна. И только по праздникам, по
воскресным дням развлечение: церковь, за воротами лавоч¬
ка с грошовыми гостинцами, обед без будничной гонки и
блаженный сон днем, сон сколько влезет. И чарочка в бли¬
жайшем трактире. И мечты о будущем великом дне осен¬
него пропоя помоев, и воспоминания о прошлом пропое...
Ехали бояре из Новгорода,—
продолжала жаловаться девчонка в притихшей столовой,—
Срубили ивушку под самый корешок...
Сделали из ивушки два весла,
Два весла, весельца, третью — лодочку.
Сели они в лодочку, поехали домой...
Стали они девицу выспрашивати:
Что же ты, девица, невесело сидишь?..
Теперь притихли и слонявшиеся по двору рабочие. По
случаю воскресного дня в цехах огней не было, на дворе,
122

в рассуждении экономии, горел один фонаришко. Небо
было черное. В сплошных низких тучах.
Давно перестали драться те первые две работницы.
Исцарапанные, растерзанные, с кое-как подобранными под
платок волосами, они сидели рядышком на крылечке и ти-
хоцько всхлипывали.
гп Подозрительно посапывала и та, молодая, молчаливая,
которую перестали наконец корить за что-то, видно очень
обидное и горестное, ее две старшие подруги. И эти две,
подруги ее старшие, тоже пригорюнились, слушали песню
недалекого детства, далекой и невозвратимой деревенской
жйзни. Отсюда, из чадной грязи минделевского каторжно¬
го централа, та, прежняя безысходно нищая деревенская
жизнь казалась им невообразимо прекрасной, раздольной:
без штрафов, без мастеров и хожалых, от которых нет тебе
спокою ни на работе, ни после работы, даже ночью, без
оглушающего стука машин, без грязи и вони красок, без
злой хлопчатной пыли, без наглого, приставучего фабрич¬
ного жандарма. Далекая, невозвратимая деревенская
жизнь с ясными зорями, с самоцветными росами, с соло¬
вьями по далекой и быстролетной девичьей весне!..
И вдруг там, в столовой, не стало тишины. Грянуло
многоголосое, нестройное и очень пьяное «ур-р-ра-а!».
В столовую под руководством самого господина табельщи¬
ка Зосимы Лукича Африканова вкатили последний бочо¬
ночек водки от неизбывных и отеческих щедрот господина
Густава Мин деля и компания... Снова загремели по мок¬
рым столам жестяные чайные кружки. Веселие продолжа¬
лось.
Выскочила на двор Симка. Простоволосая, в пальтиш¬
ке, накинутом не в рукава, быстрая, разгоряченная, энер¬
гичная.
—	Сим, а Сим! — тихо и как-то с несвойственной ему
робостью окликнул ее Фадейкин.— Подь сюда!
Сима нехотя подошла. Стеснялась Антошина.
—	Это Сима,— представил Фадейкин девушку свое¬
му новому приятелю.— А это мой друг, Егором звать.
Фамилия ему Антошин. Егор Антошин... Я тебе о нем
говорил...
Симе, видно, было и совестно и любопытно. Она мет¬
нула на него быстрый взгляд. На дворе было уже из¬
рядно темно, и вряд ли она могла хорошо разглядеть Ан¬
тошина.
С минуту длилось молчание.
123

—	А здорово вы, Сима, старушек спасали! — нашелся
наконец Антошин.
Должно быть, Симе вспомнилось что-то смешное. Она
прыснула, деликатно прикрыв рот кончиком платка.
—	Простудишься! — сказал ей Фадейкин.— Надень в
рукава, застегнись.
Все еще улыбаясь каким-то своим веселым мысл'й!*,
Симка, к удивлению Антошина, послушно надела паль¬
тишко в рукава, застегнулась, шумно вздохнула, как после
благополучно завершенного хлопотного и нелегкого дела:
—	Ну чисто дети какие, право слово!..
Помолчала, задумалась, с лица ее исчезла улыбка.
—	Ну разве это бабье дело — водку хлестать? Она ж
горькая!.. А они, дурехи окаянные, пьют... Морщатся, плю¬
ются, а пьют!.. И рвет их, бедняжечек, в три погибели ко¬
робит, головы ихние глупенькие ну прямо лопаются от бо¬
ли, а они, дурехи, пьют!.. Это ж что!..
—	Дуры. Конечно, дуры,— сказал Фадейкин, главным
образом для того, чтобы подладиться к Симке. Но та на
него вдруг накинулась:
—	Дуры, говоришь?! Все вы, мужики, на одну колод¬
ку!.. Бабы дуры!.. Бабы дуры!.. А вот мы, дескать, мужи¬
ки, и умны, и собой хороши, и живем правильно, а уж вод¬
ку пьем — прямо залюбуешься, до того красота!.. Так, что
ли?.. А под подол к вам мастер или, скажем, хожалый ла¬
зил?.. Щипали вас кто ни попадя за разные места, а ты
только молчи, а то хуже будет?.. Небось бабе поденной за
день и двугривенного хватит, лишь бы нам, мужикам, со¬
рок копеек платили!.. Так, что ли?.. Э-э-эх, мужики вы, му¬
жики!.. Все вы такие!.. У-ха-же-ры!..
—	Да разве я что, Симочка? — пошел на попятную Фа¬
дейкин.— Я ж баб очень даже уважаю... Для меня, Симоч¬
ка, что мужик, что баба — все едино... Вот те крест!.. Ба¬
бы даже лучше, потому в них деликатность...
Симка как быстро вспылила, так же быстро и отошла.
—	«Бабы даже лучше!.. Бабы даже лучше!..» — пере¬
дразнила она несчастного Фадейкина.— Да разве бабы —
только бабы? Она же еще и человек!
—	А как же, Симочка,— поспешно согласился с нею
Фадейкин.— Разве ж я спорю?.. Я же всей душой!.. А мне
какой сон приснился! — стал он интриговать девушку.—
Со смеху помереть можно, такой сон!..
Сима для порядка маленечко его помучила, помолчала.
Помолчав, спросила, будто нехотя:
124

—	Ну, какой тебе мог, Илюша, сон присниться?.. Глу¬
пый, наверно?..
—	А такой,— оживился Фадейкин,— будто Зосима к
нам в отделение приходит в полном виде, при своей боро¬
де и усах, но в то же самое время в юбке, в кофте бабьей,
платочком повязан. И будто ему Мокей Порфирьич гово¬
ру ты, милая, ко мне после смены заходь. Помоешь мне,
говорит, милая’, полы, бельишечко мое возьмешь пости¬
рать. Поднакопилось, говорит, бельишечко, ты и постирай,
сделай милость... А Зосима ему: Мокей Порфирьевич, а
Мокей Порфирьевич, да я ж, говорит, Зосима! Табельщик
я, Зосима Африканов!.. Я же мужеского полу!.. Аль не
признали?.. А Мокей Порфирьевич его ка-а-ак за одно ме¬
стечко ущиппет, а Зосима ка-ак заверещит на все отделе¬
ние тоненьким таким голоском, бабьим-пребабьим... И буд¬
то бы Мокей Порфирьевич ему говорит: ладно, придешь,
разберемся, какого ты полу. А бельишко постирать тебе
все равно придется. Потому — поднакопилось...
—	Ну и что? — ехидно осведомилась девушка.— Всё?
—	Всё... Сон весь,— отвечал Фадёйкин упавшим голо¬
сом.— Смешно ведь...
—	Выдумал? — спросила его Симка.
—	Выдумал,— признался Фадейкин.
—	Сейчас выдумал? Только что?
—	Только что,— виновато вздохнул Фадейкин, и они
оба рассмеялись.
—	Ох и здоров же ты, Илья, врать! — сказала Сим¬
ка.— Тебе бы в пощл! А ну, соври еще чего-нибудь...
—	А вы что, Симочка, любите про сны слушать? —
спросил Антошин не из простого любопытства и совсем не
для того, чтобы поддержать разговор с этой девушкой, ко¬
торая нравилась ему все больше и больше. Не было, пожа¬
луй, за последнюю неделю вопроса, на который Антошин
ждал ответа с таким нетерпением и с такой надеждой.
•— Угу,— подтвердила Сима.— Ужас как люблю!..
А Илюшку прямо хлебом не корми!..
—	Да у меня снов,— чуть не задохся Антошин от ра¬
дости,—у меня интересных снов хоть завались, на сто лет
хватит рассказывать!.. Вы себе даже представить не мо¬
жете, какие мне замечательные сны снятся!.. И все про
будущие времена!.. Про вашу фабрику тоже сон видел...
Теперь он знал, как рассказывать о будущем, о социа¬
листической жизни: приснилось, и вся недолга. Как у Ве¬
125

ры Павловны. Сомневаетесь, что такое возможно? Давай¬
те потолкуем, поспорим...
—	Нуда? — вежливо удивилась Симка.— Рассказали
бы, а?
Пылкость, с которой Антошин предложил себя в каче¬
стве рассказчика снов, несколько ошарашила девушку, а
Фадейкин — тот и вовсе воспринял ее как попытку при¬
ударить за Симкой.
—	Поздно сейчас, Симочка,— сказал он мрачноватым
тоном.— Может, отложим до другого раза?
Велик был соблазн с места в карьер придумать сон-по-
увлекательней, но верх взяла осторожность: лучше загодя
продумать сон, планчик даже составить.
—	И то верно,— согласился он, к великому облегчению
Фадейкина.— И мне, пожалуй, пора до дому, до хаты...
Пока доберешься... Давайте встретимся в среду...
Договорились встретиться в среду вечером, после ра¬
боты, сразу за воротами, у бакалейной лавки, погулять, се¬
мечки погрызть, потолковать.
Они встали с дровней, пошли проводить Симку к жен¬
ским казармам.
А Симка вдруг снова вспомнила про пьянку, догорав¬
шую в столовой, пожаловалась:
—	Я же им еще о рождестве говорила: давайте, ба¬
боньки, не станем пропивать помои. Давайте, говорю, на
те деньги пирогов накупим, коржей медовых, леденцов.
Это же сколько получится угощения, подумать страшно!..
Лимонату можно набрать хоть по две бутылочки на сестру.
Сладенький и в тое же время кисленький такой, и голова
с него не болит... Это ж такое может получиться удоволь¬
ствие!.. Или, говорю, напьемся с пирогами чаю внакладку,
по-господски... Или давайте купим для ребятишек игру¬
шек хоть каких, куклов всяких, яблок-апельсинов... Это
же такая радость ребятишкам будет и ихним матерям...
—	А они? — спросил Антошин, проникаясь все боль¬
шим уважением к этой решительной, остроглазой де¬
вушке.
—	А они мне: что ты, Симочка, что ты! Да разве так
можно, не пропивать? И матеря наши пропивали, и баб¬
ки... Спокон ведь веку пропивают, и вдруг мы, на тебе, не
пропиваем!.. Да разве, говорят, можно себя по своей же
воле такого праздника лишать, такого веселия!..
_ Симка помолчала, сердитая, обиженная. Потом вздох¬
нула, плюнула в сердцах:
126

— Даже зло берет!.. Ве-се-ли-е!.. Плакать хочется, на
то веселие глядя!..
Глухо хлопнула дверь женского корпуса. На обледене¬
лых ступеньках возник нестарый приземистый мужчина.
Бородатый, в пышной заячьей ушанке, в неожиданном го¬
сподском пенсне на хрящеватом красивом носу.
Африканов! — шепнул Фадейкин Антошину и под¬
толкнул его ближе к ступенькам.— Табельщик... Захочет,
враз устроит на работу. Ему это раз плюнуть...
Африканов был пьян, строг, высокопарен, задум¬
чив*
Эх, люди, люди! — скорбно покачал он головой, не
очень резко, чтобы не потерять равновесия.— До чего ж
образованному человеку гадки смотреть на пьяненьких...
Особливо ежели, к примеру, бабы!.. Довлеет'дневи злоба
его,— заключил он ни к селу ни к городу, повернулся ли¬
цом к дверному косяку, о который благоразумно уперся
правой рукой, и понес дикую околесицу про Содом, Го¬
морру, про Канатчикову дачу, конторщика Василия Епи-
фаныча, хожалого Ефима, про крещенское водосвятие,
имеющее быть 6 января, в день богоявления господня, на
Москве-реке, близ Москворецкого моста, и что не следует
пугаться стрельбы, потому что при погружении креста в
воду из пушек на Тайницкой башне будет сделан сто один
выстрел. От водосвятия и салютационной пальбы он пере¬
шел почему-то к вопросу о санитарном состоянии на Ягод¬
ном рынке, что на Болотной площади, и залопотал, что это
безобразие — ставить сита с ягодами прямо на землю, по¬
тому что через это микроба может вползти в ягоду, и тог¬
да человеку, через микробу эту, верная смерть. Затем стал
что-то бормотать божественное, пытался даже спеть «Кре¬
сту твоему поклоняемся, владыко!», но не то вспомнил, что
до пасхи еще далеко, не то забыл слова, запнулся, замолк.
В его пьяной голове происходили какие-то смутные про¬
цессы. Что-то в ней мелькало, мельтешило, распылялось и
снова сбивалось в какие-то нелепые умственные комья,
снова распылялось.
Помолчав, Африканов несколько пришел в себя, за¬
пальчиво заявил, что табельщик сам себе довлеет, и толь¬
ко тогда заметил, что его слушают трое: два парня и де¬
вушка. Мгновенно сработала выработанная годами цепкая
и подозрительная память табельщика: одного из парней он
видел впервые.
127

—	Погодь, погодь! — пробормотал он, начальственно
тараща глаза на Антошина.— Ты кто такой?.. А ну, стой,
молчи, говори, кто такой!..
Фадейкин сунулся было поближе к табельщику, чтобы
объяснить ему, что вот парень хочет просить его милости
помочь устроиться на работу, но Антошин мягко отодви¬
нул Фадейкина.
—	Попросил бы не тыкать! — сказал Антошин табель¬
щику.— Что за скверная привычка — тыкать незнакомому
человеку!
Если бы перед онемевшим от негодования Африкано-
вым вдруг возник в голом виде и на руках у фабричного
жандарма Федотова сам господин Густав Фридрих Эмма¬
нуил Миндель собственной персоной, Африканов вряд ли
был бы больше потрясен. Впервые за долгие годы его тру¬
дов в качестве табельщика какой-то замухрышка, шаро¬
мыжник, мужичонка косопузый потребовал, чтобы к нему
обращались на «вы»! От этого нахальства можно было сой¬
ти с ума.
—	Ты что?! — с трудом выдавил Африканов из себя.—
Ты с кем, щенок, разговариваешь?
—	Кажется, с табельщиком,— отвечал Антошин, и пе
было в его голосе ни тени преклонения перед могуществен¬
ной властью табельщика.— Но если вам угодно продол¬
жать со мной разговор, извольте не ругаться и обращаться
со мной на «вы».
—	Си-ци-лист! — скорбно прошептал Африканов гром¬
ким, театральным шепотом.— Ничего себе! Сподобил гос¬
подь на старости лет!..
Он вздохнул, качнулся, пенсне соскользнуло с его
мгновенно вспотевшего носа и повисло на черном шелко¬
вом шнурке, пока он не выпрямился, опершись для
устойчивости о дверной проем.
—	Погодь, погодь, дай мне писне надеть! Я интересу¬
юсь посмотреть на тебя получше...
—	Пользоваться иностранными словами надо правиль¬
но,— тем же очень спокойным и негромким, учительским
голосом продолжал Антошин.— Не «сицилист» падо гово¬
рить, а «социалист», не «писне», а «пенсне»...
—	Погодь, погодь! — бормотал Африканов, стреми¬
тельно приходя в себя.— Ты кто ж такой?.. Ты мужик
или мастеровой?
—	Рабочий.
128

—	А грамоте знаешь! — уличил его Африканов.— Не-
.ет, ты, верно, студент.
—	Студент,— спокойно подтвердил Антошин.— Сту¬
дент-заочник.
—	Погодь, погодь! Ты ж сказал, что ты рабочий.
—	А я и есть рабочий. И студент в то же время. По¬
нятно?
—	Нет,— сказал Африканов.— Тут что-то не то... Та¬
кого не бывает, чтобы студент и рабочий... И никогда не
может быть... Ты сицилист, вот кто ты! Пришел на фабри¬
ку народ смущать... Полиция! — заорал он вдруг.— Фе¬
дотов!.. Сюда!..
В священном порыве он кинулся со ступенек, но не
рассчитал своих возможностей, упал боком на грязный
сугроб, и его начало рвать...
—	Уходите, уходите! — прошептала Антошину Симка
и принялась хлопотать вокруг терпевшего бедствие Афри-
канова. Она приподняла его голову, сняла с него шапку,
расстегнула пальто.— Вам здесь с Илюшей делать не¬
чего!..
Уже бежал на призыв табельщика сторож в пудовом
тулупе.
Его встретили Фадейкин и Антошин, неторопливо на¬
правлявшиеся к проходной.
* — Окосел Африканов от винища,— сказал ему Фадей¬
кин.— Слыхал, полицию звал?
—	Ага!—сказал, задыхаясь от быстрого бега, сто¬
рож.— А мне было показалось...
А ты перекрестись, если тебе показалось,— спокой¬
но посоветовал ему Фадейкин.— Пойди помоги Симе Арте-
мушкиной. Разве ей одной управиться с таким пьяным
мужиком?.. Нажрался вина, прямо срам... А еще табель¬
щик, начальство!.. Ну и отчаянный.же ты парень! — про¬
шептал он Антошину, когда они снова остались одни.—
С самим Африкановым связался!..
—	С самим Африкановым, с самим Африкановым! —
передразнил его Антошин.— Африканов кто? Африка¬
нов — табельщик, хозяйский холуй, цепной пес, а ты ма¬
стеровой, ткач, рабочий! На рабочих да крестьянах вся
Россия держится, а ты «сам Африканов»!.. Нет более гор¬
дого слова, чем «рабочий», «мастеровой человек»! Понятно
это тебе? Человеку гордиться надо, если он рабочий.
—	Чем уж тут гордиться? — вздохнул Фадейкин.—
Что-то ты, Егор, не сам ли тоже перебрал вина?
5 Л. Лагин
129

—	А вот повидаемся в среду,— сказал Антошин,— тог¬
да и поговорим, чем гордиться, чем не гордиться и можно
ли в трезвом виде гордиться, что ты рабочий человек, а не
какой-то табельщик...
—	Какой-то табельщик! — усмехнулся Фадейкин, но
вспомнил историю с дворником Английского клуба.— Что-
ж, Егор, встретимся, потолкуем.
—	Африканов, когда проспится, ничего не будет по¬
мнить,— сказал Антошин.— А если, паче чаяния, что-то*
начнет припоминать, говорите с Симой, что знать ничего
не знаете, что были вы с Симой вдвоем и что он пристал
к тебе, будто он тебя не знает и что будто ты «сицилист»...
—	Это можно,— усмехнулся Фа дейкин, заранее пред¬
вкушая удовольствие, которое он получит, если до этого
дело дойдет.
—	Так что ты Симу об этом предупреди,— сказал Ан¬
тошин.
—	Предупрежу,— обещал Фадейкин.
—	И не забудь захватить ее с собой в среду*
—	Ясно,— сказал Фадейкин.
—	И чтобы никто ни обо мне, ни о йашей встрече не
знал.
—	Ты что, за дурака меня считаешь? — обиделся Фа¬
дейкин.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Пятницкая встретила Антошина кислым керосиновым
запахом, криками сбитенщиков, пирожников, бубличников,
веселыми воплями ребятишек, скрипом полозьев вертлявых
извозчичьих санок. Неторопливо трюхали по грязно¬
коричневому и рассыпчатому, как халва, снегу обшарпан¬
ные линейки с пассажирами, рассаженными вдоль них,
спина к спине. Чтобы согреться, пассажиры топали озябши¬
ми ногами по длинным оледенелым дощатым подножкам.
Громыхая и дребезжа, их обгоняли кургузые темно¬
зеленые конки. Сквозь покрытые толстым слоем , льда
коночные окошки еле угадывались желтые огоньки саль¬
ных огарков в убогих жестяных фонарях. На открытых всем
ветрам передних площадках осатаневшие от холода куче-
130

а стараясь не особенно высовываться на мороз, пронзи¬
тельно звонили в колокольчик и устало хлестали само¬
дельными извозчичьими кнутами усталых и ко всему без¬
различных кляч.
У дверей обувных и галантерейных магазинов, у ла¬
вок, торговавших красным товаром, у «мужских, дамских и
детских конфекционов» прохожих хватали за рукава, уго¬
варивали, завлекали, улещивали, превозносили, величали
почтеннейшими, вашими степенствами, вашими преподо¬
биями, высокородиями и даже превосходительствами раз¬
битные, голосистые и очень озябшие зазывалы.
Впрочем, Антошина никто не хватал и не улещивал.
Эх, была бы сейчас у Антошина копейка, он бы буб¬
лик купил!
А разукрашенные сияющими морозными папоротни¬
ковыми лесами витрины совсем некстати напоминали Ан¬
тошину о высоких хрустальных бокалах, к которым они с
Галкой так недавно, меньше месяца тому назад, прицени¬
вались для будущего своего хозяйства в магазине Глав¬
хрусталя на улице Горького, наискось от «Гастронома»
№1.
На перекрестках городовые, зябко втянув головы в по-
лусложенные башлыки, грелись у костров, полыхавших
прямо посреди улицы. Извозчики с ближайших бирж, в
клеенчатых приземистых цилиндрах и синих ватных ар¬
мяках, подпоясанных красными матерчатыми кушаками,
вели с городовыми подобострастные разговоры, поворачи¬
ваясь к огню то своими фасадами, то неправдоподобно тол¬
стыми задами.
По кривой, шириной в переулок, Москворецкой улице
Антошин поднялся на Красную площадь. Против главного
входа в Новые Верхние торговые ряды заиндевелый брон¬
зовый Минин указывал бронзовому князю Пожарскому на
то место перед кремлевской стеной, где ровно через три¬
дцать лет воздвигли Мавзолей. Сквозь узенькую арку
Иверских ворот, мимо толпившихся у часовни богомоль¬
ных старушек и странников в лаптях, сквозь зычный строй
нищих, базировавшихся на Иверскую, он вышел на Во¬
скресенскую площадь, которую всю жизнь знал как пло¬
щадь Революции.
Отсюда, через крошечную Моисеевскую площадь с не¬
казистой темной часовенкой, торчавшей в самом ее цент-
Ре, круто в Тору бежала Тверская улица в невысоких кир¬
пичных зданиях, которые от тротуаров по самые коньки
5*
131

крыш были увешаны массивными железными вывесками,
разноцветными, громоздкими, в монументальных рамах, с
буквами сусального золота, дорогими, не чета жестяному
сапогу Степана Малахова.
А справа, сразу по выходе из Иверских ворот, новое,
кирпичное, цвета бычьей крови здание Городской думы...
Будущий Музей Ленина!..
И тут Антошина вдруг словно током ударило. Он вспо¬
мнил, что сегодня 9 января 1894 года!.. Как рагз сегодня
вечером в доме Залесской...
Он нырнул у Лоскутной гостиницы налево, в темный,
вонючий, кишевший крысами Обжорный переулок, вы¬
нырнул у сверкавшего иллюминацией Манежа. Из Мане¬
жа доносился веселый гром духовых оркестров: шло кре¬
щенское гулянье. Свернул на тихую Воздвиженку, вышел
к самому ее концу, туда, где она на пересечении с Арбат¬
ской площадью и Никитским бульваром упиралась в при¬
земистую, темно-серую, с белыми алебастровыми ангелоч¬
ками над сводчатыми высокими окнами церковь Бориса и
Глеба, и слева увидел угловой каменный дом с главным
фасадом, выходившим на Арбатскую площадь. Антошин
обогнул его. Бросилась в глаза вывеска «Книжный мага¬
зин Залесской «Просвещение». Это был тот самый Дом, на
месте которого чуть больше недели тому назад чернели за
каменной оградой голые стволы молодого сада.
Антошин вернулся на Воздвиженку, к воротам, и удо¬
стоверился, что дом этот действительно принадлежит гос¬
поже Залесской.
Правильно. Все в порядке.
Нет, не все. А вдруг он его уже прозевал? Может быть,
он уже прошел в дом, к сыну коллежского асессора Ку-
шенскому?.. С какой стороны вход в эту квартиру — с
Воздвиженки или с площади? Спрашивать нельзя. Поинте¬
ресуются, с чего это вдруг какой-то мужичонка пожаловал
вечером к его высокородию. Посмотреть разве на доску
в воротах? Поздно: в воротах появился дворник! Надо по¬
скорее убирать ноги. Еще спросит, чего ему здесь надобно,
придерется...
Так и есть, заметил, подлец!..
—	А ну,— крикнул ему дворник,— подь-ка сюда, де¬
ревня!
Антошин нехотя подошел, стараясь глядеть как Чкожнс
спокойней.
—	Хочешь, заработать? .— спросил его дворник.
132

—	Хочу,— ответил Антошин.
—	Вишь, сколько снегу навалило? Приедут сейчас вы¬
возить, а у меня рука, видишь?..— Дворник показал за¬
бинтованную окровавленной тряпицей правую руку.— По¬
портил сегодня. А вывозить приказано нонешним вече¬
ром... А у меня жена в деревню уехала. Мать у нее поми¬
рает... Так как?
Знал бы дворник, что Антошин с радостью согласится
проделать всю эту работу бесплатно, лишь бы на законном
основании, не вызывая подозрений, побыть около дома За¬
лесской хотя бы часочка два!..
—	Рупь! — коротко ответствовал он в припадке вдох¬
новения.
—	То есть как это рупь? — ужаснулся дворник.
—	Вот так, рупь... Меньше нет расчету. Время позд¬
нее. Устал... Да ты с возчиками договорись, они дешевле
согласятся... А то подожди до утра, найдешь и таких, за
пятиалтынный согласятся.
—	Сказано тебе, сейчас требуется вывозить. Кварталь¬
ный посулился оштрафовать в случае чего,— сказал двор¬
ник, пропустив мимо ушей предложение поговорить с воз¬
чиками.— Да у тебя совесть-то есть?
—	Совесть есть. Денег нету.
—	Возьми тридцать копеек, и по рукам.
—	Ладно,— сказал Антошин после видимой душевной
борьбы.— Давай полтинник.
Договорились на сорока копейках.
—	Я, пока сани придут, похожу,— сказал Антошин.—
А то мне зябко.
Теперь он имел законнейшее основание бродить вокруг
заветного дома.
Для лучшего обзора он перешел на противоположный
тротуар. За узорной железной оградой красовался затей¬
ливый, с витыми колоннами знаменитый впоследствии мо-
розовский особняк. Антошин попытался представить себе
его внутреннее убранство, кто в каких комнатах живет,
как выглядит та большая комната, в которой он весной
прошлого года встречался с чехословацкой рабочей деле¬
гацией. Тогда эта комната называлась Большим залом До¬
ма Дружбы с народами зарубежных стран. Интересно, ка¬
кую рожу скорчил бы нынешний швейцар, если бы он, в
своем драном полушубке й дряхлых валенках, вдруг по¬
стучался в драгоценные резные парадные двери этого
особняка, и ему стало смешно.
133

—	Ты смотри, далеко не уходи! — крикнул ему двор,
ник через улицу, заметив, что Антошин пошел по направ-
лению к Кремлю.— Сани вот-вот будут!..
—	Я только маленечко пройдусь! — крикнул ему в от¬
вет Антошин.— Зябко же.
Было тихо и безлюдно. Только на перекрестке, на
углу Воздвиженки и Большого Кисловского, подвыпив¬
ший подпоручик шерстил толстого пожилого городо¬
вого за то, что тот не отдал ему честь. Городовой стоял
в положении «смирно», лицо его выражало покорность
судьбе, а подпоручик, пророчески потрясая руками в жел¬
тых лайковых перчатках, наскакивал на него:
—	Распустились, мерзавцы!.. Ты куда, хам, глядел?
Городовой только пыхтел, держа руку у низенькой
черной барашковой шапки с разлапистой, ярко начищен¬
ной бляхой:
—	Никак нет, ваше благородие, я — не хам-с!.. Я его
императорского величества старший унтер-офицер-с!..
А подпоручик все больше распалялся. Уже стояло по¬
близости несколько зевак, и городовой в короткую паузу,
когда подпоручик замолк, чтобы маленечко передохнуть,
с его разрешения прорычал:
—	А ну р-р-разойдись!.. Чего не видели!..
II
.»
Антошин послушно отошел, повернул обратно, и у него
перехватило дыхание: по Большому Кисловскому со сто¬
роны Большой Никитской улицы шел торопкой, упругой
походкой, чуть склонив набок голову в шапке пирожком,
коренастый, невысокий молодой человек в черном пальто
с мерлушковым воротником.
Он!..
Антошину сразу стало жарко. Он расстегнул полушу¬
бок, вытер рукавом вспотевший лоб и пошел навстречу, не
чувствуя под собою ног, с затуманенными от счастья гла¬
зами. И с каждым шагом он все больше убеждался, что не
ошибся...
Он не мог больше идти. У него подкашивались ноги.
Он подождал, пока молодой человек не поравнялся с ним,
глянул ему прямо в его карие живые глаза (Антошин сто¬
ял под газовым фонарем. Это было такое счастье, что он
остановился под фонарем!) и прерывающимся голосом, с
непередаваемой нежностью пролепетал:
134

—	Товарищ Ленин!.. Здравствуйте, товарищ Ленин!..
Молодой человек остановился, с любопытством окинул
его быстрым смеющимся взглядом с головы до пят. Его
рыжеватая, совсем еще юношеская бородка забавно вздер¬
нулась кверху, и он, чуть картавя, ответил:
—	Ошибаетесь, мой друг. Моя фамилия не Ленин. Вы
меня, вероятно, с кем-то спутали.
Ну конечно же, в девяносто четвертом году его пар¬
тийная кличка была не Ленин, а какая-то другая. Кажет¬
ся — «Старик». Как он это мог упустить из виду!
—	Владимир Ильич! — прошептал тогда Антошин, не
замечая, как по его щекам покатились слезы восторга.—
Владимир Ильич, здравствуйте!
Молодой человек сторожко глянул Антошину в глаза.
—	Ба, да вы, никак, плачете! Позвольте узнать почему?
—	Если бы вы, Владимир Ильич, знали, сколько лет
я мечтал увидеть вас вот таким, шагающим по улице!..
И пожать вам руку...
—	Гм-гм!.. Весьма польщен, но не пойму, чем заслу¬
жил... Ну-с, а нельзя ли полюбопытствовать, почему вы
именно меня приняли за некоего Владимира Ильича?
—	Ульянова,— добавил Антошин.
—	...За некоего Владимира Ильича Ульянова? — уточ¬
нил свой вопрос молодой человек.
Что мог ему ответить Антошин? Не рассказывать же,
в самом деле, что в ночь на только что минувший Новый
год он неведомым, никак не объяснимым путем провалил¬
ся в прошлое из Москвы конца пятидесятых годов XX ве¬
ка. И что в том мире, из которого он попал в девяностые
годы XIX столетия, нет на земле более дорогого имени, чем
Владимир Ильич Ленин. Он молчал и жадно вглядывался
в чуть скуластое лицо своего молодого собеседника. Он ло¬
вил минуты. Он знал, что сразу после вечеринки в доме
Залесской, на которой Владимир Ильич вступит в спор и
разгромит теоретика народничества «В. В.», Владимир
Ильич уедет в Нижний и что поэтому он, скорее всего, ни¬
когда его больше не увидит. -
—	Я даже бывал в вашем доме, в Ульяновске,— на¬
шелся он наконец,— то есть, я хотел сказать, в Симбирске.
Это была сущая правда: в пятьдесят шестом году он
езди^гна экскурсию по ленинским местам.
—	Мой отец много рассказывал мне о вас, о вашем
отЦе, Илье Николаевиче, о вашей маме Марии Александ¬
ровне, о вашем брате Александре..,
135

Ему показалось, что молодой человек потемнел в лице.
—	...о его геройской смерти за народное дело, о ваших
сестрах и младшем брате. Он вас очень любил, мой отец,
он говорил, что...
—	Он жил в Симбирске? — спросил молодой человек.
—	Недолго,— ответил Антошин, и это тоже была
правда, потому что Василий Лукич в гражданскую вой¬
ну участвовал в боях за освобождение Симбирска от
белых.
Этот ответ, видимо, удовлетворил молодого человека,
—	Ваши родители живы?
—	Умерли.
—	Где вы работаете?
—	Я безработный.
—	Это плохо. Давно?
—	Девятый день.
. — Будем надеяться, что вы скоро поступите за работу:
Россия переживает дни бурного промышленного подъема.
Вы крестьянин?
—	Рабочий. Сын рабочего. У меня дед был крестья¬
нин.
—	Скажите по совести, друг мой, только по совести —
вы нуждаетесь?
—	По-моему, не очень, Владимир Ильич.
—	Ох, дался же вам этот Владимир Ильич!.. Так вот,
друг мой, обещайте мне, что вы на меня не обидитесь. Так
и скажите: «Я не обижусь».
С этими словами молодой человек расстегнул пальто и
извлек из брючного кармана кожаное портмоне.
—	Я не нуждаюсь,— покраснел Антошин.— У меня
есть теплый угол и всегда найдется что поесть... Но я хо¬
тел бы... Можно мне пожать вашу руку?..
—	С удовольствием,— удивленно ответил молодой че¬
ловек.— Вот вам моя рука. Я вам искренне желаю сча¬
стья... А связь с деревней, со своими деревенскими роди¬
чами вы поддерживаете?
—	Я с ними цаже не знаком.
—	А вот это зря. Связь с деревней надо поддерживать.
Вы производите впечатление вполне интеллигентного ра¬
бочего, а связь с деревней давала бы вам возможность пол¬
ней разбираться в важнейших вопросах нашей жизМй. Не
так ли?.. Ну, вы меня извините. Я тороплюсь. Простите,
как ваше имя-отчество?
136

—	Георгий Васильевич.
—	Итак, еще раз желаю вам счастья, Георгий Василь¬
евич.
—	И вам тоже,— сказал Антошин.
Молодой человек улыбнулся, приветливо помахал ру¬
кой в домашней вязаной варежке, сделал несколько шагов,
обернулся, на ходу вполголоса промолвил: «А связь с де¬
ревней о-бя-зательно поддерживайте!», пересек Воздвижен¬
ку и, видимо на всякий случай, из соображений конспира¬
ции, пошел переулком в сторону Знаменки.
—	Одну минуточку! — нагнал его Антошин.— Только
одну минуточку!
Чтобы еще раз увидеть дорогое лицо, он решил задать
вопрос, ответ на который он себе уже давно дал.
Молодой человек остановился. Лицо его выражало не¬
терпение.
—	Я вас слушаю, Георгий Васильевич.
—	Скажите мне, пожалуйста, если человек определен¬
но знает, что народное дело победит, даже знает, когда
точно оно победит, обязан ли он включаться в борьбу за
дело рабочего класса?
И Антошин довольно глупо добавил:
—	Вы меня не опасайтесь. Я не шпик.
Ах, вы не шпик? — проговорил молодой человек, и
его лицо приняло хитрое-прехитрое выражение.— А что это
за странное такое слово — «шпик»? Признаться, я такого
слова сроду не слыхивал... Так, значит, вы говорите,
что знаете даже точно дату, когда победит народное
дело? Мне остается только искреннейшим образом вам
Позавидовать... Правда, лично я политикой не зани¬
маюсь...
—	А надо ли, если человек определенно знает, что...
—	Конечно, надо,— перебил Антошина молодой чело¬
век,— без-ус-ловно надо. Даже, я сказал бы, тем" более
надо... А что касается точной даты, то я вам черт-товски
завидую!..
Он сделал еще несколько шагов, снова обернулся, сно¬
ва бросил быстрый смеющийся взгляд на теперь уже
нарочно отставшего от него Антошина, прощально припод¬
нял шапку, обнажив при этом изрядную, не по возрасту,
лысину, обрамленную курчавившимися рыжеватыми воло¬
сами, крикнул: «Застегните полушубок, простудитесь!»,
снова махнул рукой и вскоре скрылся во мраке плохо осве¬
щенного переулка...
137

II!
Подпоручик отпустил наконец злосчастного городового,
и тот, словно сорвавшись с цепи, зашагал по тому же
переулку, как бы вдогонку молодому человеку. И хотя
Антошину было из истории партии известно, что вечер этот
прошел для Владимира Ильича вполне благополучно, ему
все-таки поначалу стало жутковато.
Видимо, Владимир Ильич прошел на квартиру к Ку-
шенскому не через ворота, а каким-то другим ходом, пото¬
му что Антошин его так больше и не увидел.
Антошин орудовал деревянной лопатой. Ему стало жар¬
ко. Он сбросил полушубок, и никогда ему не работалось
так легко л весело. Где-то совсем рядом, в каком-нибудь
десятке метров, молодой Ленин разбивал в это же самое
время в пух и прах признанного и самоуверенного теорети¬
ка и главаря российского легального народничества!
Он вспоминал донесение агента охранного отделения:
«...Присутствовавший на вечере известный обоснова-
тель теории народничества «В. В.» (врач Василий Павло¬
вич Воронцов) вынудил своей аргументацией Давыдова
замолчать, так что защиту взглядов последнего принял на
себя некто Ульянов (якобы брат повешенного), который
и провел эту задачу с полным знанием дела».
«С полным знанием дела»!» —с удовольствием повто¬
рял про себя Антошин и только сейчас сообразил, что *
молодой человек за все время их разговора так ни разу
и не подтвердил, что он точно и есть Владимир Ильич
Ульянов, даже просто Владимир Ильич. Сообразил и даже
засмеялся от восхищения, как ловко это получилось.
«Конспирация!»—довольно неосторожно произнес он
вслух.
—	Чего? — спросил дворник, тяжко переживавший
приближение расчета с Антошиным.
—	Собираться, говорю,— нашелся Антошин.— Соби¬
раться мне пора. Плати, господин старший дворник, денеж¬
ки. Работа исполнена в срок и полностью.
—	А я тут и старший, и младший, и всякий иной,—
мрачно отозвался дворник.— На, получай.— Он вручил
Антошину четвертак. Подумал, вздохнул и добавил еще
пятак.— Засим будь здоров, пиши письма.
—	Так тут же всего тридцать копеек!	>г
—	А это ни по-твоему, ни по-моему. Самый что ни на
есть справедливый расчет.
138

—	Так ведь мы на сорока копейках договорились!
—	А ну, поговори у меня!.,
—	Ты мне зубы не заговаривай! — рассвирепел Анто¬
шин.— Договорились на сорока копейках, плати сорок!
А вот я сейчас свистну, придет, конечно, городо¬
вой,— лениво протянул дворник.— Пачпорт спросит, вся¬
кое такое...
—	Эх ты,— сказал тогда Антошин,— мало вас били
таких в семнадцатом году!
—	В каком, говоришь? — полюбопытствовал дворник.
Он понял, что спорный гривенник уже остался напрочно в
его кармане, и потому настроен был сейчас более или ме¬
нее миролюбиво.
—	В одна тысяча девятьсот семнадцатом, вот в каком!
—	Дурак! — незлобиво заметил дворник.— Не было
еще такого года.
—	Будет. И ты до него доживешь. Ты здоровый.
— Я здоровый,— охотно согласился дворник.— Я до¬
живу...
Видно, кончилась вечеринка у сына коллежского асес¬
сора Кушенского. Из ворот вышли, подчеркнуто не обра¬
щая друг на друга внимания, как незнакомые, несколько
молодых людей и девушек, молча разошлись. Одни напра¬
во, другие налево, двое или трое перешли на противопо¬
ложный тротуар и там разошлись. Потом, уважительно
поддерживаемый под руку студентом-универсантом, вы¬
плыл из ворот невысокий, плотного сложения пожилой
человек с довольно кислым лицом. Он брюзгливо мол¬
чал, а студент что-то быстро и с некоторым подобостра¬
стием говорил ему, потрясая свободной рукой и кому-то
грозясь.
«По описаниям похоже, сам господин «В. В.» собствен¬
ной персоной»,— не без злорадства подумал Антошин,
сразу позабыв о коварном дворнике.
—	А главное, уважаемый Василий Павлович...— до¬
неслись до него слова студента.
«Он самый! — с удовлетворением заключил Антошин.—
«В. В.»!.. С легким вас паром, Василий Павлович!..»
Прошло еще две-три минуты, и с нарочито беззаботным
видом прошел мимо дворника... Конопатый, увидел Анто¬
шина и помрачнел.
«Все!..— сокрушенно подумал Антошин.— Решит, что
я шпик... Теперь уже обязательно».
139

Он еще некоторое время для вида переругивался с двор¬
ником, все не теряя надежды, что ему посчастливится еще
раз увидеть Владимира Ильича, но так и не дождался.
«Некто Ульянов» покинул дом Залесской другим путем,
не через ворота.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
I
—	Ты только смотри не сказывай, что грамотный,—
предупредила напоследок Ефросинья, снаряжая Антошина
в далекий путь, на Пресненскую заставу.— На Прохоров-
ке грамотных ужас как не жалуют.— Она сунула ему
в карман полушубка кусок ситного, завернутого в чистую
тряпицу, перекрестила, сказала: — Ну, с богом!
Показались из-за полога лохмы еще не совсем очухав¬
шейся от сна Шурки. Вопреки своему обыкновению, она
была серьезна.
—	Ни пуха тебе, ни пера! — крикнула она ему, махая
голой рукой.— Чтобы достал себе работу самую хорошую!..
Чтобы жалованье положили хорошее!..
На этом ее запасы серьезности исчерпались.
* — ...А то не на что будет петушков мне покупать!..
Фыркнула от восторга и пропала за пологом.
Антошин надел рукавицы. В правой приятно холодил
руку серебряный четвертак, тот самый, заработанный вче¬
ра вечером возле дома Залесской. И снова, в который уже
раз за последние несколько часов, Антошина охватило чув¬
ство несказанного, никогда до того еще не пережитого пол¬
ного счастья. Он снова вспомнил Большой Кисловский, га¬
зовый фонарь, молодого человека в шапке пирожком, его
бородку, его милый, юношеский басок... Он встретился, он
разговаривал с Лениным!..
Он был уверен, что это был именно Ленин!..
Он вытряхнул монету из рукавицы. Потертый четвер¬
так с портретом Александра Второго, убитого тринадцать
лет тому назад (подумать только, всего тринадцать лет то¬
му назад!) героями «Народной воли». Бакенбарды. Пыш¬
ные усы с подусниками. «Убиенный»! Очень приятно, гос¬
подин император всея Руси, что вы «убиенный»! И внучек
ваш, Николка, тоже, дайте срок, будет «убиенный».
140

Д что он заработал тридцать копеек, это совсем не пло¬
хо. Первый его заработок в царской валюте. И при каких
обстоятельствах!..
Ко всему прочему, оказывается, он богат. У Ефросиньи
на хранении его двадцать три рубля сорок копеек. Было
двадцать три рубля пятьдесят пять. Но пятнадцать копе¬
ек он истратил на извозчика, когда отвозил Дусю на Ка¬
зенный переулок. Думал, что Ефросинья просто дала ему
на расходы.
А это были его деньги. Ефросинья сегодня утром уди¬
вилась, как это он мог забыть о своих деньгах. Сдал ей на
хранение, как только прибыл из-деревни, и ни разу не
вспомнил, пока она ему не напомнила. А как он мог по¬
мнить то, что произошлр до того, как он попал в девятна¬
дцатое столетие?
Антошин вышел в ворота. Было холодно, сумеречно,
противно. Кто-то долговязый тронул его за рукав, когда
он вышел на улицу. Так и есть — Сашка Терентьев, ехид¬
ный, злой, приторно сладкий.
—	Здрасьте, господин Антошин! — сказал он.— Чтой-
то вас не видать.
—	Болел я,— попытался отмахнуться Антошин. '
Но Сашка не собирался отпускать его.
—	II вчер^сь изволили болеть?
—	И Ечера.
—	А которое вам дело было доверено, то оно как, по¬
звольте у вас узнать?
—	Говорю ведь, хворал.
—	А между тем дамочек допоздна провожать,— это вы
не больные, господин Антошин.
—	Нельзя было ее одну ночью отпускать, пришлось
проводить.
—	Не будет тебе никаких от меня денег! — перешел на
«ты» Сашка.
—	Не будет, не надо.
—	Отказываешься, значит?
—	Иду на работу наниматься... Если согласен, чтобы я
в свободное время, пожалуйста.
—	Ты поставлен был от меня почти что государствен¬
ную) службу исполнять, а ты шатай-болтай, через пень ко¬
лоду!.. Ничего не замечал за тем человеком?
—	Ничего. Он дома сидит.
—	Не все время. Куда-то он ходит.
441

—	Не видал, чтобы он ходил. Может, когда я обедаю
или сплю.
—	Чересчур часто, господин Антошин, обедать изво¬
лите. И спито, как грудное дите. Эдак вы и царство небес¬
ное проспите,
—	Постараюсь не проспать... Пусти, мне пора идти.
—	Иди-иди! Только смотри, не забреди куда не надо!
—	Хорошо, постараюсь.
—	И еще,— тут Сашка вцепился с силой в руку Анто¬
шина,— и еще я тебе совершенно задарма хочу один совет
дать...
—	Не нужны мне твои советы. Пусти!..
—	Ай, нужны!:. Ты меня, Рязань косопузая, ухом слу¬
шай, а не брюхом. Я тебе добра желаю.
—	Хорошо, слушаю.
—	Христом-богом советую, отстань ты от Дуськи, а то
оч-чень тебе плохо придется... Мне ведь только одно сло¬
вечко кому надо шепнуть, и тебя с любой фабрики, с лю¬
бого завода коленкой под зад, и будьте здоровы... Ты меня
слушайся... Я для твоей же пользы... Отстань, говорю я те¬
бе, от Дуськи. Она тебе не пара.
—	А я за нею и не ухаживаю.
—	Не ухаживаешь? А на извозчике кто ее катал?
Он уже успел разведать про извозчика! Ну и проныра!
—	Ей по дороге плохо стало, пришлось подвезти.
—	А ты всех, кому плохо делается, подвозишь?
—	Да ну тебя,— сказал Антошин.— Не ухаживаю я
8а Дусей... И тебе не советую.
—	Это почему ж такое? А ежели она мне нравится?
—	Ты ей, кажется, не шибко нравишься.
—	А если тебе кажется, ты перекрестись.
—	Знаешь что,— рассердился Антошин,— оставь ты
меня в покое!
—	Значит, от выгодной работы отказываешься. От го¬
сударственной работы, можно сказать, от службы царю-
бтечеству.... Что-то у меня против тебя подозрение полу¬
чается...
—	Я ж тебе говорил, мне надо на постоянную работу
поступать. Мне специальность получить требуется. ^
—	Отказываешься, значит? Ну что ж, обходился я без
тебя и сейчас, бог даст, обойдусь очень даже прекрасно.
Катись!.. Только ты еще раз хорошенечко подумай. Может,
еще передумаешь... Я ведь тебя жалеючи... В случае чего
ищи меня в дворницкой. Я там после обеда буду...
142

Сашка выпустил наконец рукав антошинского полу¬
шубка и растаял в ранних сумерках, словно в омут
нырнул.
Но Антошин не сомневался, что Сашка его так не оста¬
вит, проследит, куда он пойдет наниматься, и постарается
использовать свои полицейские связи, чтобы доказать, что,
слава богу, чего-чего, а не дать человеку устроиться на ра¬
боту — это ему раз плюнуть.
Поэтому Антошин решил замести свои следы, сбить
с толку Сашку и пошел не по направлению к Преснен¬
ской заотаве, а в противоположную сторону, к Трубной
площади.
Ноги сами привели его в Последний переулок. Он оста¬
новился около неказистого трехэтажного кирпичного зда¬
ния, узнал подъезд, около которого они с Галкой обычно
прощались. Подъезд был все тот же. Только не было над
ним электрической лампочки. Надо было подняться на тре¬
тий этаж, и первой по левую руку была дверь, которую
Галка иначе не называла как «портальный въезд в нашу
родовую фатеру», потому что «проживает в ней древний
род Бредихиных аж с последних недель позднего палео¬
зоя».
Он поднялся на третий этаж и увидел знакомую дверь.
На пухлой черной клеенке мерцала в полумраке медная
дощечка: «Николай Парамонович Бредихин».
Он хотел постоять около заветной двери, но из сосед¬
ней квартиры вышла женщина с орущим младенцем на ру¬
ках, подозрительно глянула на Антошина, и ему не остава¬
лось ничего другого, как медленно, под пристальным ее
взглядом, спуститься на улицу.
Не было влюбленного, на долю которого выпали бы
страдания, столь тяжкие, неизбывные и необыкновенные!
Чья разлука с возлюбленной могла сравняться с его раз¬
лукой!
Он постоял бы хоть возле подъезда, но дворник, широ¬
ко, как сеятель на ниве, швырявший песок на скользкий и
крутой тротуар, угрожающе уставился на Антошина, по¬
тому что дурного люда в этом районе шлялось видимо-не¬
видимо.
Тогда Антошин свернул налево, в сторону Сретенки, и
носом к носу столкнулся... с Галкой! На ее пышных воло¬
сах, заплетенных в тяжелую косу, смешно высилась этаким
нелепым черным пирожком форменная гимназическая
143

шляпка с крошечным гербом над левым ее ушком. В тон¬
кой, но крепкой руке она легко держала увесистую кошел¬
ку с продуктами. Бегала, видно, до гимназии в лавку за
провизией.
Антошин невольно подался в ее сторону, и дворник за¬
стыл с горстью песка в руке, готовый защищать свою жи¬
личку от подозрительного мужичонки,
Но Антошин и сам остановился. Он только растроган¬
но смотрел на беззаботно обходившую его девушку. Он
знал, что это не Галка. Он не раз видел ее выгоревшую от
времени фотокарточку в старомодной багетной рамочке.
Это была всего только будущая двоюродная бабушка еще
не родившейся Галки Бредихиной.
А ну, проходи! — на всякий случай прикрикнул на
него дворник.— Чего зенки выпятил на барышню!
Все еще не в силах оторвать глаза от девушки, Анто¬
шин сделал шаг в сторону, поскользнулся и грохнулся на
обледеневший тротуар.
И сразу, как той, первой ночью в подвале Малаховых,
острая, нестерпимая боль в боку ударила Антошина.
Он не удержался, охнул. Девушка оглянулась, безраз¬
лично хмыкнула, нырнула в подъезд.
А дворник сказал Антошину:
— Раззява! Под ноги смотреть надо... Тут тебе не де¬
ревенская улица, а плитувар!..
Стараясь не стонать, Антошин поднялся на ноги, неиз¬
вестно чего ради сделал дворнику ручкой и поплелся вверх
по переулку, к Сретенке.
Боль не отпускала. Будто кто-то настойчиво и бесцере¬
монно ковырялся в его боку тупым ножом.
«Как бы не слечь снова!.. Вот уж некстати упал!» — на¬
чал было сокрушаться Антошин, но почти сразу поймал
себя на том, что сокрушается он неискренне. Где-то в глу¬
бине его сознания возникло и крепло удовлетворение, что
вот и нашлось у него достойное основание отложить на ка¬
кое-то время поиски работы. После двенадцати-, а то и че¬
тырнадцатичасового рабочего дня особенно не находишься.
Где уж тут собраться к минделевским ребятам, к Дусе,
к Малаховым. Удастся ли еще на том заводе, на который
его примут, наладить кружок, а с минделевскими ребятами
и с мастерской мадам Бычковой дело у него как будто
более или менее на мази. Но это потребует времени и сво¬
бодных рук. А разве можно, по крайней мере на первых
порах, найти лучшую явку, чем подвал Малаховых? Место
144

оживленное, по соседству — многолюдная площадь. Прий¬
ти в мастерскую сапожника может любой без того, чтобы
возбудить подозрения у полиции. Принес сапоги почи¬
нить — дело житейское, заурядное.
И кроме того, было еще одно соображение, которое Ан¬
тошин вряд ли сделал бы достоянием самого своего дове¬
ренного собеседника: ему надо было, ему было необходи¬
мо иметь возможность хоть изредка побывать в Последнем
переулке, хоть изредка взглянуть на заветный подъезд,
хоть издали посмотреть на девушку, которая была так по¬
хожа на его Галку...
Когда он минут сорок спустя вернулся на Большую
Бронную, боль все еще его не отпустила. Ефросинья даже
испугалась, увидев его перекошенное лицо. Она согласи¬
лась с ним, что, покуда боли в боку не прекратятся, нет
смысла поступать на работу.
Ему осталось только уговорить Ефросинью брать у не¬
го деньги за стол и квартиру, потому что он не мог себе
позволить оставаться бесплатным нахлебником. Ефросинья'
долго отказывалась, говорила, что ей совестно. А Степан
в этот спор не вмешивался. Он только яростно стучал мо¬
лотком, заколачивая шпильки в чей-то ветхий ботинок, и
Ефросинья в конце концов согласилась. Заработки у Сте¬
пана последнее время были,неважные, а расходы все рос¬
ли и росли. Одна арендная плата за подвал заглатывала
почти половину его доходов. Ефросинья посовещалась с
мужем, и они положили брать с Антошина восемь рублей
в месяц. Примерно столько же ему пришлось бы платить
за артельное питание, если бы он поступил на работу.
Правда, там он спал бы не на полу, а на нарах, но зато
харчи артельцые были не в пример хуже.
Прибежала со двора раскрасневшаяся на морозе lllyp-
на, увидела лежавшего в.неурочное время Антошина, испу¬
галась, расплакалась. Антошин успокоил ее, как мог. А ко¬
гда она узнала, что он еще недельки на две остается у них
жить, Шурка пришла в отличное настроение и, что с нею
не так уж часто бывало, сама вызвалась пойти в лавку за
покупками. И Антошин и Ефросинья правильно оценили
это обстоятельство. А Антошин, кроме того, не мог не
упрекнуть себя за то, что в последние дни мало уделял
внимания этой славной девчушке, которой оставалось все¬
го несколько месяцев детства: после пасхи она поступала
ученицей в заведение мадам Бычковой.
Немножко отлежавшись, Антошин побрел в дворниц-
145

кую, повидался с Сашкой и обещал ему следить за Коно¬
патым самым тщательным образом. Насколько это ему бу¬
дет позволять здоровье.
— То-то же,— не то удовлетворенно, не то угрожающе
заметил Сашка, но тут же пришел в хорошее настроение
и даже предложил выпить за успех их общего дела.
Сославшись на сильную боль в боку, Антошин от уго¬
щения отказался.
II
Ему вдруг стала изменять память. Странное такое
осложнение после простуды. Посоветовал Дусе прочесть
«Воскресение», а роман этот еще не написан и только че¬
рез четыре года будет опубликован Львом Николаевичем
Толстым. Точно знает, что в нынешнем году почиет в бозе,
а проще говоря, сыграет в ящик император Александр
Третий, а когда именно, какого числа, какого месяца, за-
'был. Всегда знал назубок старые, дореволюционные меры
4 веса и длины (просто так, на пари выучил когда-то еще в
детском доме), а сейчас вот пришлось раздобыть обложку
старой ученической тетради с мерами и заново их вызуб¬
рить. Помнил слово в слово целые куски из полюбившихся
ему книг, и в то же время изо дня в день мучает его созна¬
ние, что он не может вспомнить нечто очень важное, жиз¬
ненно насущное для судеб революционного движения в
Москве. И все, что когда-то рассказывала ему о своей до¬
революционной жизни Александра Степановна, тоже слов¬
но резинкой стерло с его памяти.
Впоследствии оказалось, что и из того, что он пережил
за время пребывания в Москве девяносто четвертого года,
он запомнил далеко не все. Многое поэтому пропало и для
читателей этого повествования.
Хорошо еще, что не забыл самый нужный адрес: Не¬
мецкая улица, дом Труфанова. Во дворе — одноэтажный,
замурзанный кирпичный флигелек о трех окнах на фаса¬
де, с жестяным козырьком над входными дверями. Над
козырьком вывеска: «Хлебопекарня». Пройти в двери, вой¬
ти в сени. Направо вход в пекарню. Прямо — лестница в
крохотный мезонинчик. В мезонинчике проживает токарь
Бойе, Константин Федоров сын Бойе, его младший брат
Федор — тоже токарь — и их сестра Маша. Маша — порт¬
ниха. У них на квартире (если это можно назвать кварти¬
рой) собирается (или еще только будет собираться? Про-
146

клятая память!) Московский Центральный рабочий кру¬
жок. Угораздило ведь забыть, когда он организовался!
Не то в конце прошлого года, не то в самом начале нынеш¬
него, тысяча восемьсот девяносто четвертого года. Скоро,
совсем скоро, еще в этом году его переименуют в «Москов¬
ский Рабочий союз...».
Он отлично помнил фотографии Бойе, Хозецкого, Кар-
пузи,, Лядова, Мандельштама, Винокурова, Мицкевича,
Спонти. Сколько раз он всматривался в их лица, когда в
который уже раз перелистывал книгу «Революционная Мо¬
сква». Он бы сразу узнал любого из них, попадись они ему
на улице. Особенно поблизости от дома Труфанова. Но как
ему с ними связаться? Прийти, постучаться в мезонинчик:
здрасьте, товарищи, прошу любить и жаловать, принимай¬
те в свою революционную среду?..
Даже круглый идиот, даже ни черта не смыслящий в
конспирации младенец поинтересуется, кто он такой, этот
Егор Антошин, откуда взялся, от кого узнал адрес круж¬
ка, о том, что он вообще существует, такой кружок. Нако¬
нец, что он, Антошин, делал и где ну хотя бы последние
два-три года?..
Поступить бы на завод, где работает Бойе или Карпу-
зи. Но на каком заводе они работают? Знал ведь, а вот за¬
был.
Вечером того же понедельника, сразу после ужина, Ан¬
тошин взобрался на империал конки, шедшей к Красным
воротам. У Красных ворот пересел на другую, которая
привезла его на Елоховскую. Он слез на углу Немецкой
улицы, у дома, где потом, уже при советской власти, по¬
мещался Московский театр драмы и комедии, свернул на
Немецкую и вскоре был у заветных ворот. Можно себе
представить, как он волновался, входя во двор.
Все оказалось точь-в-точь как на фотографии в книге
Мицкевича. Обшарпанная кирпичная стена, низко проре¬
занные три окна по фасаду, из которых на двор падал не¬
богатый желтый свет керосиновых ламп, две двери под
одним железным навесом. Над ним одинокое, тоже светя¬
щееся окошко мезонина. Черный скелет голого дерева за
кирпичным сараем слева...
Вкусно пахло теплым хлебом, дрожжами, набирающим
силу тестом.
^Выскочил распаренный паренек в одном исподнем и
опорках на босу ногу. Потный, худущий, веселый. Что-то
сказал возчику, скучавшему возле саней, тяжело гружен¬
147

ных мешками с мукой. Сказал и обратно пырнул в теплую
духоту пекарни. А возчик заругался и с кнутом в рука$
пошел куда-то к воротам. Потом он, все еще продолжая
ругаться, вернулся с поджарым мужчиной лет под шесть¬
десят, хозяином пекарни.
А за ними следом возник парень лет двадцати трех, в
шляпе,-с темно-русой бородкой, по виду больше смахивав¬
ший на интеллигента-разночинца. Бойе!
Парень возвращался домой после четырнадцатйчасово-
го рабочего дня, но энергия била у него через край. Он
промчался по двору, быстрый, озорной, задиристый, неуны¬
вающий, как вешний воробей.
—	Господин Ершов, если не ошибаюсь? — театрально
приподнял он шляпу, обгоняя владельца пекарни.— Ах,
какое счастье видеть вас в таком добром здоровье! Доста¬
точно ли вы нонче насосались прибавочной стоимости?
Как поживают паразитирующие классы нашего порефор¬
менного общества?.. Имейте в виду: диалектика истории
уже вынесла свой приговор!..
Господин Ершов понятия не имел, что такое приба¬
вочная стоимость, диалектика, да еще истории, и классы,
в том числе паразитические. Но он был не дурак и пони¬
мал, что его молодой сосед ну нисколечко его не уважает
и, надо полагать, иностранными словами выразил какую-
нибудь гадость. Господин Ершов сделал каменное лицо,
отвернулся в сторону, чтобы не видеть этого не по чину
дерзкого мастерового. А тот уже, дробно стуча каблуками,
лихо взбегал по крутой дощатой лестнице без перил к себе,
в мезонинчик.
По правде говоря, Антошину было самое время уходить.
Но уходить не хотелось.
А что, если попроситься к Ершову в пекарню? Тогда
день-другой, и ты столкнешься во дворе ли, в сенях ли с
Бойе,. разговоришься,— смотришь, и все в порядке.
Он подошел к Ершову, снял шапку:
—	Господин Ершов?
—	Чего тебе?
—	Может, у вас для меня в пекарне какая работенка
найдется?	»
—	Нет у меня работы.
—	Хоть какую-нибудь... Я задешево согласен. гл,.
—	Уйди с глаз! Не морочь голову!
—	Может, хоть снег вам убрать? Снегу-то вон сколько
навалило...
148

—	Говорят тебе, уйди!.. Не мое это дело — снег. Иди
к Труфанову.
—	А как к нему пройти, к Труфанову?
—	Не мое дело показывать, где Труфанов проживает...
Уйди с глаз, говорю!..
Нет, к Труфанову идти не было смысла. Лучше, по¬
жалуй, поискать дворника, попроситься к нему хоть на не¬
сколько дней и на самых выгодных для дворника условиях
в помощники.
Он пошел к воротам и лицом к лицу столкнулся с...
Конопатым. Это было форменное счастье, что они столк¬
нулись в темноте и у самого подъезда! Антошин метнулся
в подъезд так ловко, что Конопатый не заметил и здесь,
так далеко от Большой Бронной, своего подозрительного
по связям с полицией соседа. Меньше чем за одни сутки
заметить его дважды и оба раза в опасной близости от ре¬
волюционных явок! Чтобы окончательно укрепиться в сво¬
их подозрениях, этого за глаза хватило бы и менее быва¬
лому конспиратору, чем Конопатый. Не-ет, надо было по¬
скорее убирать отсюда ноги, а то, того и гляди, пойдет по
московским подпольным кружкам слух о некоем Егоре
Антошине, которого следует всячески остерегаться, как
бесспорного шпика и провокатора! Бр-р-р! От одной этой
мысли Антошину стало жарко.
Переждав несколько времени в темном подъезде, Ан¬
тошин выскользнул во двор, на улицу, потом свернул на
Елоховскую и пешком отправился восвояси. И не потому
только пешком, что следовало экономить деньги. Надо бы¬
ло пораскинуть мозгами насчет дальнейших действий, а
лучше всего Антошину думалось во время пеших прогу¬
лок.
О том, чтобы связаться с Центральным рабочим круж¬
ком, нечего было теперь и думать. Даже если бы был все¬
го лишь один шанс из тысячи, что он снова столкнется там
с Конопатым.
В конце концов, нигде не сказано, что начинать надо
с установления связи с Центральным кружком. Можно ведь
и наоборот, сначала развернуть работу с Фадейкиным, Ду-
сей, Симой, может быть, еще и в портняжной мастерской
господина Молодухина, а уже потом, в качестве руководи¬
теля подпольного кружка, связываться с Центральным.
А может, там, на Немецкой, и сами узнают о его кружке
и сами попытаются наладить с ним связь? Очень даже
Может быть.
149

Ill
Видно, только очутившись на Луне или Марсе, человек
почувствует истинную цену такой никогда не замечаемой
вещи, как воздух.
Конечно, Антошин заранее представлял себе, какое
впечатление произведет на Симу и Фадейкина его «сон»
о таких привычных для советского человека достижениях,
как равенство женщин и мужчин на производстве и в го¬
сударственной жизни, как всеобщее обучение, бесплатная
медицинская помощь, стипендии, бюллетени по болезни,
отпуска — по болезни, очередные, декретные — и даже та¬
кая распростейшая штука, как бесплатная прозодежда.
Они слушали его молча, внимательно, но с насторожен¬
ной улыбкой, готовые каждую минуту показать, что, само
собой, с самого начала понимали, что Егор их разыгры¬
вает.
И в этом ничего удивительного не было.
Удивительно было совсем другое: все это, такое обы¬
денное и всегда само собой подразумевающееся, неожи¬
данно предстало и перед умственным взором Антошина во
всем его щедром и первозданном великолепии....
Они брели в темно-синем мраке отходивших ко сну
замоскворецких переулков, притихшие, задумчивые. Мол¬
ча лузгали семечки. Сима, а вслед за нею и Фадейкин поч¬
ти сразу поняли, что это не просто сон, а что есть тут со
стороны Егора какая-то очень важная хитрость, но не зна¬
ли, как половчей подступиться к разговору, чтобы не по¬
пасть впросак.
Сима нашлась раньше Фадейкина.
—	Вот это сон так сон! — сказала она ему.— А у тебя?
Африканову щиплют задницу, и весь сон!..
Фадейкин обиженно промолчал, и она рассмеялась:
—	Но ты, Илюшенька, не унывай!.. Стану управляю¬
щей фабрикой, моментально Африканова вон, а тебя на
его место. Будешь у меня табельщиком... А Африканова
пошлем в красильное, краску таскать...
Фадейкин сразу отошел, рассмеялся:
—	Не-е-е, Симочка! Чем под твоим началом табельщи¬
ком, лучше в министры. По крайней мере, хоть сам себе
голова... Ты как полагаешь, Егор, можно мне в министры?
Или на такую работу большой будет черед?	и{
—	Образованием ты еще не вышел в министры,— отве¬
чал ему Антошин без тени улыбки.
150

—	В таком разе я, так и быть, в ниверстет подамся,
фуражечку себе справлю, шинелочку, наберу самых тол¬
стых книжек и выучусь на министра... Раз за это мне жа¬
лованье пойдет, почему не поучиться? С нашим удоволь¬
ствием...— Не выдержал, хохотнул, шлепнул Антошина по
влечу: — Придумаешь же, черт, такое! Обсмеешься!..
—	А разве плохо? — отозвался Антошин.— Учись, ста¬
райся...
—	Да уж куда лучше... Хо-хо-хо!—по-стариковски
вздохнул Фадейкин.— Перебраться бы в такой сон со все¬
ми своими потрохами...
—	А может, все-таки пойдешь ко мне в табельщики? —
продолжала подзуживать его Сима.— Управляющая тебе
будет знакомая. Чем плохо?
—	А как вы, Симочка, думаете? Возможно, чтобы такой
сон и вдруг наяву? — по-прежнему серьезно, подчерк¬
нуто серьезно спросил Антошин.
—	Бабу и в управляющие! — усмехнулась Сима.— Му¬
жики засмеют. Несогласные будут мужики под бабье на¬
чало.
—	А если не засмеют? Ну чего тут, скажите, смешно¬
го? Что мужчина, что женщина — одинаково человек. Моз¬
ги у всех одинаковы. И еще такие женщины попадаются,
сто очков вперед любому мужчине дадут...
Сима улыбнулась, лукаво покосилась на Фадейкина.
У того, возможно, и было на этот счет свое мнение, но
вступать в спор с Антошиным, да еще в Симином присут¬
ствии, не стал.
—	Образования у меня не хватит — в управляющие,—
на всякий случай рассмеялась Сима, все еще опасаясь, как
бы ее вдруг не подняли на смех и откровенно ухмыляв¬
шийся Фадейкин, и чересчур уж серьезный Антошин.—
Что вы!.. Я же совсем слабограмотная!..
Это был первый пропагандистский опыт Антошина. Но
в кружках он, слава тебе господи, изрядно пдзанимался
за свою жизнь. Он отлично отдавал себе отчет, что в раз¬
вернувшийся в этот поздний январский вечер противоза¬
конной беседе планом и не пахло. Вопросы (сначала, в це¬
лях перестраховки, с легкой ухмылочкой) задавали напе¬
ребой, один за другим. С одного перепрыгивали на другой,
котом снова возвращались, и тут же резкий скачок в та¬
кие теоретические дали, что дух захватывало. Но никогда
еще Антошину не приходилось встречать кружковцев*
151

которые были бы так глубоко, всем своим существом заин¬
тересованы в каждом поднятом ими вопросе.
Нет, как неорганизованно она ни прошла, эта первая
их беседа, но это никак не был первый блин, который ко-
мом.
Они не заметили, как промелькнуло два часа, чуть не
опоздали на фабрику. Еще минуты две — проходную за¬
крыли бы, и Симе с Фадейкиным пришлось бы платить
господину Минделю штраф. Господин Миндель был очень
строг по части опозданий рабочих. Впрочем, господин Мин¬
дель был так же строг и во всех других случаях, когда
можно было оштрафовать рабочего или работницу. Об этой
стороне своей фабричной жизни Сима и Фадейкин рас¬
сказали Антошину, уже торопясь на фабрику, как о чем-то
не стоящем серьезного упоминания после такого интерес¬
ного разговора. Получилось очень естественно, без нажи¬
ма с его стороны. То, что они успели ему сообщить, было
очень важно, интересно, но недостаточно подробно ни для
следующей беседы, ни для того, чтобы составить листовки.
Потому что и о листовках думал Антошин, когда они уже
у самых фабричных ворот договаривались о следующей
встрече.
Условились, что следующий разговор произойдет не на
улице, а на квартире у Симиной тетки, на Щипке. Тетка
была одинокая, глухая. Лучшую тетку для конспиратив¬
ного пропагандистского кружка трудно было бы вообра¬
зить. Вы скажете: два человека еще не кружок? Совершен¬
но верно. А трое? Может быть, даже четверо? За своего
дружка, тоже ткача, Тимошу Коровкина Фадейкин ручал¬
ся головой: серьезный парень, почти непьющий, с подма¬
стером всегда на ножах, никому спуску не дает. Сима пря¬
мо ничего не обещала, но намекнула про одну из своих
подружек, мотальщицу Феню. Антошин ее должен был по¬
мнить. Феня помогала ей в минувшее воскресенье выта¬
скивать пьяненьких баб на мороз, на свежий воздух. Не
та подружка, которая высокая. Та, которая пониже, у ко¬
торой розовый шелковый полушалок... Антошин Симину
подружку припоминал смутно, но Симе верил и чутью ее
тоже доверял. На всякий случай он снова и снова преду¬
предил, чтобы семь р#з прикинули: не болтливы ли Ко¬
ровкин и Феня, верные ли люди? .Не трусливы ли?.. .Мо¬
жет, лучше к ним пока что присмотреться получше? .По¬
тому что очень уж большой риск: тюрьма.
Маленечко поспорили насчет того, когда в следующий
152

раз собраться. Фадейкин предложил завтра же, в четверг.
Антошин возразил: нельзя так часто. Опасней всего вы¬
звать подозрения у соседей по нарам частыми отлучками.
Лучше собраться у Симиной тетки в воскресенье часикам
к десяти утра. Тетка уйдет в церковь. А вернется, угостить
ее винцом, она и ляжет сразу отдыхать. Много ли старуш¬
ке надо. А они вроде бы собрались погулять — двое пар¬
ней и две девушки. Для виду водочки купить. Пусть сто¬
ит на столе. В случае чего можно песни спеть, отвлечь по¬
дозрения.
Сима согласилась первой. Фадейкину все не терпелось.
Но Антошин попросил его потолковать с Симой насчет то¬
го, какие у рабочих жалобы, запомнить и завтра вечерком
махнуть для скорости на конке к нему на Большую Брон¬
ную. Расскажет, а Антошин запишет и уже потом найдет
для них самое лучшее употребление. А расходы Фадейки-
на на конку поделить между всеми участниками, в том
числе и руководителем кружка, поровну. Фадейкин пона¬
чалу было возражал, не так уж велик расход, но на него
нажали и Сима и Антошин, и он, ворча под нос что-то сер¬
дитое, вынужден был согласиться. Потому что предстояли
еще в дальнейшем разные другие расходы, и в этом деле
лучше с самого начала иметь полную ясность.
Под самый конец, уже на виду у фабричных ворот, вне¬
запно возник вопрос о лазе. Был такой тайный лаз в забо¬
ре, где-то по ту сторону конного двора. Спроворили его для
своих личных нужд несколько конюхов, держали в вели¬
чайшем секрете от всех фабричных. Фадейкину посчастли¬
вилось узнать о нем случайно: не успел вместе с приятелем-
конюхом к установленному часу в проходную. Тот сперва
взял с Фадейкина самую страшную клятву, обещал в слу¬
чае чего самолично вынуть из Фадейкина душу, буде хоть
кому-нибудь разболтает про этот лаз. А то пронюхают
в конторе, и пиши пропало. Лаз уничтожат, кого поймают,
оштрафуют, заставят за свой счет оплатить расходы на ре¬
монт забора. И самое главное, тогда уже упаси тебя господь
ойоздать: штраф, штраф, штраф и еще на закуску нудные,
душу выматывающие собеседования с начальством о том,
какой это грех — обманывать хозяина, который и кормит
тебя, и крышу тебе, подлецу этакому, дает над головой.
Хорошо еще, если этими наставлениями займется сторож
какой-нибудь или даже, на худой конец, Африканов.
А вдруг попадешься в руки хожалому Иринею Крысину!
Тогда пиши пропало. Заговорит до потери сознания.
453

И говори спасибо, если удастся откупиться от него дву¬
гривенным...
Решили лазом тем пользоваться только в самом наи-
крайнейшем случае. Например, придется вдруг удирать ог
полиции. Фадейкин, услышав о такой романтической воз¬
можности, прямо расцвел от удовольствия.
А Антошин понял, что к следующей встрече надо ему
постараться припомнить все, что он когда-нибудь читал
или слышал о правилах и технике конспирации. И о том,
как вести себя на допросах, когда арестуют. Он счел своим
первейшим долгом предупредить своих новых друзей, что
путь, на который они вступают, неминуемо, раньше или
позже, приведет и в тюрьму, а может быть, и в Сибирь.
И что только нужно стараться, чтобы эта неизбежная не¬
приятность всячески отдалялась умелым соблюдением пра¬
вил, которые уже выработали поколения русских револю¬
ционеров...
IV
На следующее утро, часу в одиннадцатом, заявился
Сашка Терентьев. Антошин сидел во дворе на лавочке,
грелся на солнце. Таяло, как в конце марта. В палисаднич-
ке, у дощатого, врытого в землю столика, Шурка с ребя¬
тами играла в бакалейную лавку. Спрос в лавке был,'как
и у взрослых, главным образом на керосин, селедку, кру¬
пу. Ну и еще на леденцы. Торговля шла бойко и весело.
Сашка торопливо прошел мимо, будто по нужде, бурк¬
нул:
—	Выдь за ворота!.. Только неприметно... Чтоб Шурка
не пронюхала... Понял?
Антошин вышел за ворота. Минуты через две вслед за
ним возник Сашка, отвел вниз, по Большой Бронной, за
угол, на Сытинский, переулок.
—	Ну,— сказал он,— докладывай!
На этот раз он, видно, всерьез собирался взять Анто¬
шина в ежовые рукавицы.
—	О чем? — спросил Антошин
—	Опять двадцать пять!.. О чем!.. О чем!.. О Конопа¬
том, вот о чем!..
—	А чего мне о нем докладывать? Не о чем мне докла¬
дывать.
—	Обратно он никуда не ходил? — съехидничал Сашка.
—	Нет, почему же,— сказал Антошин.— Вчера ходил.
154

—	Ага! — взвился Сашка.— Так, так!.. Ходил, значит?..
—	Ходил.
А ты что?
—	А я, конечно, за ним следом.
—	Это ты правильно сделал!.. Молодец ты у меня!..
Человеком сделаю... А он тебя видел?
—	А разве надо было, чтобы он меня видел? — будто
бы испугался Антошин.— Я так старался, чтобы он меня
не видел, а чтоб я его видел... Я думал, ты мне так велел...
—	Верно! — с фальшивым восторгом подбодрил его
Сашка.— Ну молодец! Ну молодец! Так я тебе и велел...
Ну, значит, пошел ты за ним следом... А он куда?..
—	Кто «он»? — спросил Антошин, с головой уходя в
клиническое простодушие.
У Сашки от дрости задергалась правая щека, но стал
он еще более ласков и улыбчив.
—	Ну, Конопатый, конечно... Конопа-а-атый! — Он
чуть не рыдал от ярости.— Это когда было?..
—	Так тебе на какой вопрос отвечать? — будто бы рас¬
сердился Антошин.— То одно спрашиваешь, то другое...
Идиёт какой-то!
—	Да ты хоть понятие имеешь, что такое значит сло¬
во «идиёт», деревня ты неумытая!..— Сашка уже и руку
сжал в кулак, но сдержался.
—	Та-ак! — еще больше рассердился Антошин.— Уже
получается третий вопрос!.. Ты меня, Сашка, с толку не
сбивай... Дай я тебе сначала на один вопрос отвечу, потом
на другой, а уж напоследок объясню, что такое значит сло¬
во «идиёт», раз оно тебе непонятное слово... Значит, так.
Вышел Конопатый из дому после обеда. Ну, еще, словом,
не стемнело... То есть уже не совсем было светло, но и тем¬
ноты настоящей тоже вроде еще не наблюдалось... Та-а-ак...
Это я тебе на один вопрос ответил... Теперь, спрашиваешь,
куда он пошел. Отвечаю: пошел он на Страстную площадь...
Теперь отвечаю, почему ты идиёт...
—	В какую он сторону пошел? — перебил его Сашка.—
И говори короче! А то у меня от твоего бреха голова кру¬
гом идет...
—	Ну, раз я брешу,— счел Антошин необходимым оби¬
деться,— тогда я пошел.
‘ — Да ладно, ладно, не брешешь ты... Это так просто,
к слову пришлось... В какую сторону он пошел?
—	Ни в какую он сторону ни пошел,— сокрушенно за¬
явил Антошин.
455

—	То есть как это так, ни в какую сторону? — опешил
Сашка.
—	Он не в сторону пошел, а в конку. Влез в конку и
поехал.
—	Тьфу, черт!.Вспотел даже я с тобой! — провел Саш¬
ка тыльной стороной ладони* по действительно вспотевше¬
му лбу.— Конка-то в какую-нибудь сторону пошла? Или
она так на месте и осталась?
—	Нет, ты что?.. Ты меня за дурака какого счита¬
ешь? — совсем рассердился Антошин.— Разве конки на ме¬
сте стоят? Она, конечно, пошла... Чего ей на месте стоять?..
Пошла, конечно... Смешно даже вопросы задаешь, как ма¬
ленький! Московский житель, а у меня, деревенского, спра¬
шиваешь, пошла ли конка... А чего конке стоять? Конечно,
пошла...
Он только сейчас по-настоящему понял, какое наслаж¬
дение получал Иосиф Швейк, разговаривая с сыщиком
Бретшнейдером.
—	Я тебя не спрашиваю, пошла конка или на месте
стояла... Я тебя спрашиваю, в какую сторону пошла... Ты
понимаешь, в ка-ку-ю сто-ро-ну?.. Понятен тебе вопрос?
—	Нет,— сказал Антошин и горестно покачал голо¬
вой,— ты нонче какой-то тронутый... С перепою, наверно...
Кричишь, орешь... Ты со мной деликатней, а то плюну и
уйду. Я у тебя не нанятый, а по доброй воле..: Не хочешь...
не надо...
—	Я тебя спрашиваю...
—	Знаю, знаю... Ну, налево которая, в ту сторону...
К Смоленскому вокзалу...
—	Ну а ты?
—	Чего я? Ты понятней спрашивай... А то сам спра¬
шиваешь непонятно, а потом сам же на меня кричишь.
—	Ты что сде-лал?
—	Вот так бы и спросил! — поощрил Антошин дро¬
жавшего от бешенства Сашку.— Теперь ты понятно спра¬
шиваешь... Отвечаю: пошел, конечно, домой... Я бы, может,
и погулял маленько, но было зябко, я и пошел домой.
—	А ты в конку почему не влез? Вслед за ним почему
не влез? Отвечай!.. Народу-то в конке много ли было?
—	Ужас как много! — оживился Антошин.— Труба не¬
толченая!
—	Так чего же ты за ним не полез?.. Последил бы за
ним, как полагается порядочному человеку... Ты ж мог так
спрятаться, чтобы он тебя в вагоне не заметил?
156

—	Это сколько угодно! —• сказал Антошин.— Я ж ска¬
зал, народищу невпроворот... И он впереди вагона, почи¬
тай у самого кучера, а' я, наоборот, в самом заду, по¬
читай позади всех... Не, он бы меня ни в жисть не при¬
метил...
—	Так чего же ты в таком случае не залез в вагон,
обезьян ты проклятый!..
—	Не-е-е! — сказал Антошин и поучительно помахал
пальцем перед самым Сашкиным носом.— Дураков нету...
Кто без билета, с того штраф берут...
—	А у тебя что, денег не было?
—	То есть как это не было? Обязательно были. В Мо¬
скве, брат Сашка, без денег на улицу хоть не выходи...
Были деньги. Пятнадцать копеек... Нет, вру, не пятна¬
дцать — семнадцать...
—	Ну вот! И купил бы билет...
—	Не-е-е! — снова помахал Антошин пальнем.— Ска¬
зано тебе, нету дураков. За свои денежки билет покупать!
Это где ж такое видано!.. У меня, брат, деньги не ворован¬
ные... У меня, брат, деньги за корову выручены...
—	Ну и что ж, что за корову? — рассвирепел Сашка.—
Да ты идиёт, что ли?..
Кажется, пришло время кончать этот затянувшийся
розыгрыш!
—	Всё!—решительно произнес Антошин, сбрасывая
с себя простодушие, как калоши.— Квиты. Я тебя идиотом
назвал, теперь ты меня. В расчете. Давай теперь поговорим
без дураков.
Сашка оторопело вытаращил на него глаза.
—	Ты чего от меня требуешь? — стремительно пере¬
шел Антошин от крайнего простодушия к покровительст¬
венной иронии.— Ты от меня требуешь, чтобы я следил за
Конопатым. А как я могу за ним следить, ежели он, во-
первых, меня в лицо знает, а во-вторых, сам скажи, часто
люди в такой одежде, как моя, на конках разъезжают?..
Это же в высшей степени получается подозрительно...
Меня любой дурак раскусит и выплюнет... Еще зарежут
дурным часом...
—	Постой, постой! — обрел наконец Сашка снова дар
речи.— Ты что ж, надо мной, выходит, смеялся?..
—	Ну да,— сказал Антошин.— Ты мне спасибо скажи,
что я твоему начальству не сообщил, как ты меня в таком
виде нанимал за соседом по двору следить. Только мне не¬
охота тебя подводить, потому что цели у тебя были самые
157

что ни на есть верноподданные... Ты же хотел ущучить
тех, которые против царя идут, так что мне на тебя жало¬
ваться было бы просто глупо...
—	Ты что ж, получается, голову мне морочил? Сашке
Терентьеву голову морочил?!
—	Нет,— сказал Антошин,— я все равно старался, что¬
бы все было как следует...
—	Так чего ж ты мне раньше этого не сказал?
—	Так ты ж так начинал на меня кричать, что у меня
сразу живот схватывало... Уж дюже ты лютый, Сашка!..
Тебя, наверно, арестанты здорово боятся...
—	До арестантов я не касаюсь,— сказал Сашка.— Мое
дело — наблюдательность.
—	Разве я не понимаю? — сказал Антошин.— На та¬
ких, как ты, Сашка, вся Российская империя стоит. Пра¬
вильно я понимаю?
—	А ну тебя к черту! — сказал Сашка.— Какой-то ты
чудной... Нету в тебе свободного обращения... Какое-то в
тебе нахальство наблюдается. И вроде ты дурной, и вроде
слишком даже умный... Значит, не берешься больше сле¬
дить за Конопатым?
—	Было бы у меня пальто какое городское, шляпа или,
скажем, картуз и сапожки какие ни на есть, была бы у
меня скрытность. А так все получается с моей стороны безо
всякой пользы для тебя, а меня поймают где в уголочке
потемней и чирк ножом по горлу, я и лапти кверху... Не
так разве?
—	Нет,— сказал Сашка,— вот этого ты у меня не до¬
ждешься, чтобы я тебе польта покупал и шляпы!..
—	А без пальта, шляпы и сапог никакого нет во
мне вида,— развел руками Антошин.— Скажешь, не
так?
—	А ну тебя к черту! — снова сказал Сашка.— Смотри
только, о нашем с тобой деле никому ни слова! Понятно?!
Со света сживу!..
Наконец-то он мог позволить себе погрозить Антоши¬
ну кулаком!
—	Чего ж тут не понимать? — ответил Антошин.—
Другое дело, наймешь наместо меня другого человека. Пу¬
скай он ко мне приходит. Что я во дворе замечу, с доро¬
гой душой расскажу... Но чтобы мне, конечно, за это рубля
три хотя бы... Поскольку определенно может меня Конопа¬
тый зарезать... Ты видал, какие у него глаза страшные?
Зверь, а не человек!..
158

V
Случись это хотя бы годом, даже месяцем позже, Саш¬
ка бы так легко от Антошина не отстал. Но тогда, в самом
начале девяносто четвертого года, охранка и жандармерия
еще не раскусили угрозу, которую несло в себе .только на¬
рождавшееся марксистское рабочее движение. Куда боль¬
ше внимания уделялось тогда таким политическим пусто¬
цветам, как «Народное право» и остаточные, выморочные,
судорожно метавшиеся осколочки когда-то могучей и гроз¬
ной «Народной воли».
Конечно, Московскому охранному отделению было из¬
вестно, что на пути следования из Сибири к месту своего
рождения Розанов С. А. задержался на некоторое время
для устройства своих дел в Императорском Московском
университете, студентом медицинского факультета коего он
состоял к моменту овоего ареста. Известно было, что он,
не имея в Москве ни родных, ни более или менее близких
знакомых, остановился на Большой Бронной улице, в ме¬
блированных комнатах вдовы старшего унтер-офицера
Щегловой Зои Федоровны и, по крайней мере, первые не¬
сколько дней своего пребывания в Москве потратил на по¬
сещения канцелярии и отдельных работников деканата ме¬
дицинского факультета, политические взгляды которых
были "выше всяких подозрений. Потом, из подоспевших
вдогонку Розанову С. А. дополнительных секретных ма¬
териалов, стало известно, что в последний год своего пре¬
бывания в Якутской губернии Розанов С. А. от народо¬
вольчества, вообще от народнического движения отошел и
будто бы примкнул к марксистам. О марксистах, правда, из
статей яростно споривших с ними народников, было изве¬
стно главным образом, что они якобы приветствуют, как
вполне закономерное явление, развитие в России капи¬
тализма.
Это было, как мы уже говорили выше, время, когда
охранное отделение, особенно начальник Московского
охранного отделения Бердяев, все свое внимание сосредото¬
чило на тщательной разработке и эффектном разгроме
«Народного права», что сулило и ордена, и чины, и
серьезные денежные поощрения. Филеров не хватало, и
охранное отделение, получив из Якутска упомянутые вы¬
ше ^материалы о Розанове С. А., с легким сердцем перебро¬
сило филера, приставленного к Розанову, на более стрящий
объект.
159

О том, что оп собственным попечением подрядил чело¬
века следить за Розановым, Сашка, конечно, и пикнуть не
мог в охранном отделении. Ему бы не поздоровилось за
такую инициативу. Не Сашкино это было дело — подби-
рать кадры для такой основополагающей государственной
работы. Весь Сашкин расчет был на то, что ему, ежели,
конечно, повезет, удастся с помощью Антошина собрать
кой-какой важный материал о связях и явках революцио¬
неров, с которыми будет иметь дело Конопатый. Соберет,
да и преподнесет на блюде кому следует, и то-то ему, Саш¬
ке, тогда будет почет... Среди начинающих охранников та¬
кого рода полицейская мания величия и суетное прожек¬
терство всегда были явлением достаточно обычным, хотя л
скоропреходящим.
Только тогда, когда пришел отчет секретного осведо¬
мителя о вечеринке, состоявшейся 9 января в доме За¬
лесской, в охранке поняли, что стоило бы, пожалуй, все-
таки последить за Розановым, о котором в этом отчете
было указано как об одном из участников. И тогда кто-то
вспомнил, что некто Александр Терентьев, изгнанный
прошлой осенью из сыскной полиции по пьяному делу, ча¬
стый гость во дворе того самого дома, где остацовился Ро¬
занов. И призвали Терентьева Александра к священному
служению.
Произошло это переломное в Сашкиной карьере собы¬
тие только спустя несколько дней после описанного выше
драматического его разговора с Антошины^. Но теперь
уже слишком многое было поставлено на карту, и Сашка
решил никому этого дела не доверять. Тем более такой
тупой деревенщине, как Егор.
VI
Антошин так и не смог даже приблизительно найти то
место, где потом, шестьюдесятью годами позже, раскинул¬
ся завод, на котором он работал. И место, где примерно
тогда же построили дом, в котором он проживал. Даже
квартал, в котором этот дом находился.
Он не поскупился на конку, барином доехал до самой
заставы. Увидел неширокую шоссейную дорогу, извили¬
стую, то в гору, то под гору, всю в ухабах. Несколько Цо-
косившихся, крытых дранкой обывательских домишек.
Придорожный трактир, низенький, бревенчатый, похожий
на сарай и тоже под драночной крышей, и около него, у
160

изгрызенной серой коновязи, одинокие сани, как на кар¬
тине «Последний кабак». Реденький лесок по обе стороны
дороги, немножко отступя. Серые телеграфные столбы, по¬
корно уходившие к скучному, серому горизонту* Деревуш¬
ка на горизонте — полтора десятка изб и сразу за ними
темно-серая, с чуть выступающими зубчиками стена да¬
лекого соснового бора. Над бором жиденький бледно-ли¬
ловый закат. Крестьянский обоз с дровами трюхает с
ухаба на ухаб, с ухаба на ухаб, будто лодки на крутой
волне.
Прохрустела валенками по снегу, пересекла невидимую
черту города Москвы и пошла по заваленной сугробами
вемле Московского уезда молодая крестьянка. Ребенок на
левой руке, корзинка — в правой, котомка за плечами.
Вороны — как хлопья сажи над печальными и пасмурны¬
ми январскими полями. И еще вороны — на полосатой
будке последнего представителя московских городских вла¬
стей. Последнего городового. Застава: кончалась власть
оберполицеймейстера, частного пристава, околоточных
надзирателей и городовых, начиналась сфера влияния ста¬
нового пристава, урядников, сотских, десятских.
Хорошо бы побывать под Москвой, там, где прошли его
детские годы. Детдом помещался в старинной барской
усадьбе. Съездить бы, вспомнить друзей, полюбоваться до¬
мом. Конечно, издали: в нем живут и еще почти четверть
века будут проживать помещики. Живут, черти, и не по¬
дозревают, что когда-нибудь их дедовский дом будет вы¬
зывать нежные воспоминания у Юры Антошина, у Оли,
Галки, сотен других молодых советских граждан, ведущих
свой род от лиц низших, податных сословий. Но железно¬
дорожный билет влетел бы в копеечку. И вдобавок туда и
обратно от станции ровно шестнадцать километров. Пе¬
шочком. Автобусы и попутные машины вроде не предви¬
дятся...
, Бывает так: лишился человек на войне или в мирное
время руки или ноги. Давно уже заросла культя. Прошла
тоска первых месяцев и лет. Человек притерпелся, как-то
приспособился к своему увечному состоянию. И вдруг в
сырую погоду, при других каких-нибудь обстоятельствах
начинает у этого человека нестерпимо, до крика, болеть
несуществующий палец несуществующей руки или ноги
или ноют кости, давным-давно оторванные, размозженные,
отрезанные. Явление это по-научному называется — фан¬
томные боли. Говорят, с течением времени они помаленеч¬
6 Л. Лагин
161

ку отступают, все реже наваливаются на искалеченного
человека. И будто бы в конце концов и вовсе пропадают.
У каждого человека в разные сроки.
Фантомные боли не отпускали Антошина с первых же
дней его удивительной передвижки во времени. Шесть с
лишним десятков лет отделяли его от родных, друзей, то¬
варищей по заводу и институту, от среды, в которой он
вырос, от строя, в котором он чувствовал себя равным сре¬
ди равных, участником большого и красивого общего
дела.
Первого января (по старому стилю) все связи с этим
миром порвались для Антошина самым фантастическим
и непоправимым образом. Но мозг его был занят мыслями
и заботами об этом потерянном мире, как если бы по-преж¬
нему нервы получали сигналы непосредственно с его за¬
вода, с его квартиры, из невыразимо, нечеловечески дале¬
кой Москвы конца пятидесятых годов XX столетия.
Кого назначили вместо него бригадиром? Как бы сго¬
ряча не выдвинули на эту работу Ваську Журавина: в
полмесяца завалит все показатели. Это уже как пить дать!..
Что дома и на заводе думают о его внезапном .исчезнове¬
нии? Галка, наверно, убивается, винит себя. Думает, бед¬
няга, что он сгоряча кинулся'в прорубь... Его, наверно,
ищут во всех моргах. Может быть, даже объявили всесо¬
юзный розыск... А если кому-нибудь попадется на глаза
протокол, составленный вечером 13 января 1959 года (по
новому стилю) 9-м отделением милиции по поводу хули¬
ганского поведения некоего проходимца в кинотеатре «Но¬
вости дня», то узнают, что содействие в его задержании
оказал Антошин Г. В., и могут решить, что он пропал в
результате мести со стороны дружков этого хулигана...
Интересно, как быстро Галка придет к мысли, что Анто¬
шин пропал навсегда, и сколько лет (или месяцев? Нет, не
может быть, чтобы только месяцев!) потребуется ей для
того, чтобы утешиться... Володька Конокотин подождет,
сколько требуется для приличия, и снова начнет планомер¬
ную осаду .Галки. В отсутствие Антошина он единственный
перспективный протендент на ее руку и сердце... А завод¬
ской оперно-хоровой кружок горит, как свеча. Готовили,
готовили первый акт «Евгения Онегина» — и вдруг, за не¬
делю до решающего выступления, остаться без Онегина!
Разве за неделю приготовишь замену! А ведь имелись
шансы выйти на общемосковский конкурс...
Было удивительно обидно думать, что так нелепо и без¬
162

надежно прервалась его учеба в институте, которая стоила
ему стольких сил, стольких бессонных ночей. Теперь ему
часто снилось, будто он вместе с другими заочниками при¬
ходит сдавать зачеты и у всех зачеты принимают, а с ним
и разговаривать не хотят, потому что он не посещал обя¬
зательных лекций. А как он мог посещать эти лекции в
1894 году? Он пытается объяснить преподавателям, но от
него требуют заверенных, справок о том, что он не имел
возможности посещать обязательные лекции на электро¬
техническом факультете Энергетического института имени
1905 года ввиду того, что временно проживал в Москве
1894 года. Это ж сдохнуть моЖно от такого формализма!..
Они возникали, эти фантомные боли, в самое неожи¬
данное время, по самым отдаленным ассоциациям, уда¬
ряли, как током из осветительной сети, и отпускали, за¬
биваемые новыми заботами, переживаниями, которые об¬
рушивала на Антошина старая, дореволюционная Москва.
Но был один впитанный еще с молоком матери реф¬
лекс, который не отпускал Антошина ни на секунду, не
давал покоя, мучил, требовал действий: неистребимый реф¬
лекс советского человека, хозяина своей страны, которому
до всего дело и который за все, что в ней совершается, счи¬
тает себя в ответе.
?Йил Антошин в одном мире и попал в антимир. Все
наоборот. Полная и всеобщая противоположность знаков.
То, что в прежнем мире Антошина существовало со зна¬
ком плюс, здесь имело перед собой знак минус, то, что он
привык видеть со знаком минус, здесь имело перед собой
жирный и наглый плюс.
В привычном, прежнем мире Антошина человеку до
всего должно было быть дело. Здесь, в императорско-ку¬
печеском антимире, над всеми его городами и весями бес¬
прерывно висел свирепый и пронзительный, как полицей¬
ский свисток, окрик: «Не твое дело!»
И, как послушное, рабье эхо этого окрика, обыватели в
своих норах с хохотком отрыгивали смиренномудрыми по¬
говорочками: «Наша хата с краю», «Всяк сверчок знай
свой шесток», «Наше дело телячье — замараем хвост, хо¬
зяин вымоет».
Но были и в этом антимире люди, которым до всего бы¬
ло дело.
И Антошину в этом сумрачном антимире тоже до всего
было дело. Он умер бы от унижения и возмущения, если
бы не мог присоединиться к этим людям.
6*
163

VII
Нужен был карандаш, чтобы записать то, что вечером
сообщит Фадейкин. И бумага, чтобы было на чем записать.
И бумага для будущих листовок. И чернила, ручка, перья
и красно-синий карандаш, чтобы эти листовки писать.
И место, где это можно было бы делать спокойно, вдали
от лишних глаз. И место, где эти листовки хранить.
Но прежде всего требовался человек, которому можно
было бы поручить закупить все необходимые письменные
принадлежности.
Ефросинья отпадала сразу. И Дуся. И Степан. В самом
крайнем случае их можно было бы попросить приобрести
тетрадку-другую, ручку с пером и чернила. Будто бы для
v Шурки. И то обязательно поднялись бы ненужные рас¬
спросы. А главное, не хотелось подводить невинных людей
под полицейские неприятности, если Антошин попадется
со своими листовками.
Что до Фадейкина, Симы или кого-нибудь другого с
Минделя, то они исключались по той же причине, по кото¬
рой Антошин и сам не мог заняться этими покупками: ма¬
стеровой, приобретающий письменные принадлежности, да
еще в более или менее значительных количествах,— слиш¬
ком необычное, а потому и легко запоминаемое явление.
И вообще, лучше, если таким делом займется сущест¬
во несовершеннолетнее.
Так родилось первое революционное поручение Шурки
Малаховой.
Они будто бы просто пошли гулять. И будто бы Анто¬
шину внезапно пришла в голову мысль, что неплохо бы
Шурке научиться писать.
Оказалось, что Шурка не прочь.
Тогда Антошин высказал мнение, что дело это в дол¬
гий ящик откладывать не следует, потому что до пасхи не
так уж много осталось и есть поэтому смысл начинать се¬
годня же.
Шурка и против того, чтобы начинать сегодня же, ни¬
чего не имела.
Тем самым совершенно естественно возник вопрос о
письменных принадлежностях.
Но даже столь юная покупательница, как Шурка, за¬
поминается, если у нее такие пышные темно-рыжие воло¬
сы, такое тонкое, живое и смышленое личико и такая вет¬
хая одежонка. Поэтому самая простая предосторожность
164

требовала сделать эти покупки как можно дальше от Боль¬
шой Бронной.
Для Шурки это было ослепительным сюрпризом: так
запросто, за здорово живешь, прокатиться на конке. Толь¬
ко, конечно, никто дома не должен был узнать о таком без¬
рассудном мотовстве.
Шурка согласилась, что об этой прогулке лучше дома
промолчать. Да и во дворе тоже.
Третий раз за неполные десять лет своей жизни Шур,-
ка насладилась этим роскошным способом передвижения.
Но оба предыдущих раза она ездила с матерью в вагоне,
по случаю праздника битком набитом пассажирами. К ок¬
нам Шурке так и не удалоь подступиться, а о том, чтобы
попасть на манящие высоты империала, и мечтать не при¬
ходилось. Особам женского пола проезд на империале был
строжайше заказан специальным постановлением Мос¬
ковской городской думы. Поэтому Шурка в те два пре¬
дыдущих раза и тысячной части того удовольствия не ис¬
пытала, что сейчас, на империале, рядом с Антошиным.
Она взахлеб, во весь голос читала вывески на домах,
рекламные щиты на встречных конках (все больше про
цирк и про коньяк Шустова), дощечки с названиями улиц
на угловых домах, которые становились все приземистей
и неприглядней по мере того, как конка увозила Шурку
все дальше от ее дома.
Впервые увидела она высокие и мрачноватые Красные
ворота, всамделишные, как и Новые Триумфальные, что
у Смоленского вокзала, совсем не то, что Никитские, Пет¬
ровские, Арбатские, Пречистенские, Яузские, Сретенские,
Мясницкие, в которых настоящих ворот не было... Оказа¬
лось, что, кроме Смоленского вокзала, имеются еще и Ни¬
колаевский, и Рязанский, и Ярославский. Все три на од¬
ной площади, огромной-преогромной, кишащей сотнями
легковых и ломовых саней, полной криков, свистков, гуд¬
ков, конского ржанья, скрипа полозьев. И тьма-тьмущая
людей, молодых и старых, богатых и бедных, мужчин и
женщин, мальчишек и девчонок...
Не худо бы, конечно, хоть разочек прокатиться в поез¬
де, и чтобы паровоз гудел и свистел. Но если трезво смот¬
реть на вещи, то и в конке далеко не всякому перепадает.
Это было такое удовольствие! Глазеть во все глаза с
высоты империала на широченную и грязную улицу, на
медленно уплывавшие назад по обе ее стороны развеселые
Привокзальные кабаки и трактиры, цирюльни («Стрижем,
165

бреем, пиявки ставим!»), мелочные лавки, балаганы с раз¬
ноцветными россыпями разнокалиберных сундуков и пле¬
теных корзин, бревенчатые лабазы «Торговля овсом и
сеном», амбары, будки, зачехленную до воскресного дня
карусель, шорные лавки с хомутами на внешней стене,
булочные, дровяные склады, длиннющие заборы, пустыри
без заборов, рогожные и мешковые склады и снова дровя¬
ные и лесные, и снова заборы, и обывательские домишки
о палисадничками, огородами, и полосатые будки городо¬
вых, и приземистую церковь, сквозь распахнутые двери
которой можно было сверху увидеть и теплящиеся разно¬
цветные лампадки, и зыбкое пламя свечей, и лапти, и спи¬
ны коленопреклоненных богомольцев...
И так они с Антопйшым ехали, быть может, полчаса,
быть может, час, пока вдруг не очутились на краю света,
почти у самой Покровской общины.
На конечной остановке они не торопясь сошли с гор¬
него империала на грешную и скользкую землю, постояли
маленечко, полюбовались, как кучер отпрягал лошадей от
того края конки, который только что был передним, и при¬
цеплял к бывшему заднему краю конки, которому теперь
до обратной конечной остановки выпадала завидная участь
быть ее передним концом.
Обогатив свой кругозор этим новым доказательством
относительности понятий и судеб, Антошин с Шуркой
пустились пешочком в обратном направлении, пока уже
на Каланчевской .улице не обнаружили в конце концов
писчебумажную лавчонку.
Антошин остался на противоположном тротуаре, а
Шурка впервые в жизни, гордая и важная, переступила
порог писчебумажной лавки. Лениво звякнул колокольчик
над дверью. Из-за ситцевой занавески вышел хозяин, ста¬
ричок такой же пыльный, как и его заведение. Возможно,
его и удивило, что такая пигалица совершает столь круп¬
ные закупки (одних тетрадей десять штук!), но ничем
своего удивления не проявил.
Получил деньги, аккуратно запаковал покупку, перевя¬
зал розовой ленточкой. Подумал, подумал, да и отвалил
Шурке в виде поощрительной премии два листа переводных
картинок. С ума сойти!..
Торопясь, пока старик не передумал, Шурка пулей
выскочила на улицу, взволнованная, сияющая, как но¬
венький грошик.
166

Антошину бы восхититься, какой красивый получился
пакетик, а он, не говоря ни слова, тут же на улице его
распаковал, а покупку рассовал по карманам и за па¬
зуху.
Ленточку он, правда, отдал Шурке.
Выпадают же иногда девочкам такие везучие дни!..
VIII
В договоренный час прикатил Фадейкин.
К этому времени у Антошина в кармане полушубка
уже лежала самодельная записная книжечка и очиненная
половинка карандаша. Оставалось только найти укромное
местечко, где можно было бы спокойно и не вызывая ни¬
чьих подозрений записать принесенные Фадейкиным све¬
дения. «Только!» В подвале у Малаховых, на виду у хозя¬
ев, этого, конечно, делать нельзя было. К Симиной тетке
и далеко и поздно, и, по крайней мере в первый раз, нельзя
появляться без Симы. И на бульваре нельзя было устро¬
иться. Темно, холодно и, главное, подозрительно: с чего
это люди вдруг не дома, за столом, а на холоду что-то за¬
писывают...
" Пришлось, по зрелом размышлении, положиться на
намять. Антошин переспросил по нескольку раз каждую
цифру, каждую фамилию (фамилии он все же кое-как вто¬
ропях умудрялся записать), для контроля повторил, рас¬
простился и скорее домой, пока не позабыл.
Вернулся, снял полушубок и будто бы письмо сел
писать.
Он просидел допоздна и составил проекты сразу двух
листовок. Одну — о единстве интересов рабочих и работ¬
ниц, другую — насчет штрафов на Минделевской мануфак¬
туре.
IX
Утром Антошин подговорил Степана, и, когда Ефро¬
синья вернулась с рынка, они оба ее атаковали: нужно
Шурку обучить грамоте. Какая-де может быть модная
портниха, которая ни читать, ни писать не умеет. Ни тебе
обмер заказчицы записать, ни модный журнал прочитать,
ни счет выписать. Ефросинья по-прежнему попробовала
сослаться на Дусину судьбу, но ей в противовес было
выдвинуто соображение насчет Лукерьи Игнатьевны
Бычковой. Много ли она успела бы в своем деле, кабы
167

не была хорошо грамотной. Да и со стороны заказчиц
к грамотной мастерице совсем другое отношение.
Ссылка на мадам Бычкову сломила сопротивление
Ефросиньи, и уже к двенадцати часам утра следующего
дня Шурка, вся в чернилах и блаженно высунув кончик
языка, тоже измазанного чернилами, счастливая и торже¬
ственная, показывала Степану, как здорово у нее полу¬
чаются цифирки «1», «4» и «7» и буквы «О», «А» и «Н»...
Учить ее было весело и приятно. У этой девчурки была
железная воля и неистребимая жажда учиться... Эх, такую
бы Шурку да в гимназию!..
На дворе стояла сырая, мерзкая погода. Играть на двор
девочку не пускали, и она в три дня извела обе свои тет¬
радки, Антошин сходил на Тверскую и купил ей еще две,
чтобы не трогать те, заветные, которые хранились у него
на самом донышке сундучка, под его немудрящим бельиш¬
ком.
Пока речь шла об отдельных буквах алфавита, дело
шло более или менее гладко. Даже буквы «ять» и «фиту»
он срисовал 'из букваря и сам запомнил. Но к концу неде¬
ли Шурка уже освоила все буквы. Надо было переходить
на списывание целых слов, и тут перед Антошиным возник¬
ли немалые трудности.
Очень обидно оказаться неграмотным человеком уже
на третьем десятке своей жизни. В вузе Антошина стави¬
ли в пример другим студентам: он писал без ошибок. Дав¬
но, еще с довузовских времен. Теперь перед ним встала
страшная проблема буквы «ять». Только тот, кому когда-
нибудь приходилось иметь дело с этой адовой буквой, мо¬
жет представить себе, какие трудности возникли перед
Антошиным, когда ему привелось столкнуться с нею вплот¬
ную. Надо было научить Шурку грамотно писать и, глав¬
ное, надо было грамотно писать листовки.
С Шуркой он из положения вышел. Купил в лавчонке
у Ильинских ворот подержанную хрестоматию «Добрые се¬
мена» и приучил Шурку каждый день переписывать из
нее не меньше чем по тетрадной страничке. При ее приле¬
жании, внимательности и памяти Шурка таким образом
совершенно механически научится писать без ошибок.
Но как быть с листовками? Где в них писать букву
«ять», а где «е»? Где в родительном падеже единствен¬
ного числа писать в конце слова «аго», а где «ого»? Этим
премудростям в одну неделю не научишься. Посоветоваться
Антошину было не с кем. Отредактировать листовки было
168

некому. Дусе не дашь. Фадейкин и Сима малограмотны.
Сюда бы сейчас студента этого, как его, Синельникова, с
которым они тогда, в Новый год, познакомились на бульва¬
ре. Живет он совсем рядом, в Гиршевых домах на Малой
Бронной. Ничего не стоило бы подстеречь его. Но Синель¬
ников, конечно, с ним и разговаривать не станет. Будет
остерегаться — и будет прав...
Думал Антошин, думал, да и решил писать свои листов¬
ки, придерживаясь привычной ему советской орфогра¬
фии....
X
Таяло, как в конце марта, а шла всего лишь третья
неделя января. На^улице было отвратительно, слякотно.
В подвале Малаховых духота стала влажной и густой, как
в бане. Степану было худо. Он потел, кашлял, стал невы¬
носимо раздражителен, то и дело кидался то на Ефро¬
синью, то на Шурку и Антошина. Ни с того ни с сего выпо¬
рол Шурку. И это было настолько несправедливо, что
Шурка не удостоила его ни единой слезинкой, ни единой
мольбой. Она лежала, крепко стиснув зубы, на острых
коленках отца и только вздрагивала от каждого удара
ремня.
И надо же было, чтобы именно в это время в подвал
спустился... Конопатый. Он посмотрел на Степана, помор¬
щился, словно от чего-то очень горького и противно¬
го, хотел, видно, вмешаться, но, не уверенный, что его
вмешательство не приведет Степана в еще большее неис¬
товство, сделал вид, будто и не видит, чем тот был
8анят.
Он молча уселся на табуреточку возле верстака и стал
стаскивать со своих ног сильно прохудившиеся ботинки.
Стаскивал и краем глаза следил за отцом и дочерью, ко¬
торые с одинаковым любопытством на него смотрели: шут¬
ка сказать, человек чуть ли не с каторги вернулся!.. Они
оба забыли о страстях, которые их только что разди¬
рали, и глазели на него с умиротворенным простодушием.
Шурка полежала так, полежала на отцовских коленях,
Да и слезла безо всякого сопротивления с его стороны,
подошла поближе к Конопатому, уставилась на него как
на существо загадочное, интересное, но не безопасное.
— Здравствуй, егоза,— сказал ей Конопатый таким то¬
ном, словно ничего особенного только что не происходило
между нею и отцом.— Тебя Феклой звать или Степанидой?
169

—	Здравствуйте,— сказала в ответ Шурка.— Только
меня не Фецлой зовут. Я Шурка... А я вас, дяденька, знаю.
Вы в меблирашках живете, у Зойки.
—	Правильно,— сказал Конопатый.— Не буду отри¬
цать. Это ты здорово приметила.
—	А вас зовут Конопатый... Только я вашего имени-
отчества не знаю.
—	Сергей Аврамыч,— представился ей Конопатый.—
А фамилия — Розанов.
—	Нет, вы Конопатый,— победоносно замотала головой
Шурка.— У кого угодно спросите на дворе. Всякий ска¬
жет, что Конопатый.
—	Да брось ты, Шурка, глупости говорить! — смутил¬
ся за нее Степан.— Вы на нее внимания не обращайте,
господин Розанов. Одно слово, дите...
—	Вы меня извините, господин Малахов, но у меня к
вам препокорнейшая просьба. Можно тут же, при мне, под¬
править мои штиблеты? Уж очень я, знаете, к ним при¬
вык...
Носки у Конопатого были штопаные-перештопаные и
совсем мокрые. Он тоже кашлял, только куда натужней
Степана. Глаза у него нехорошо блестели. На желтых ску¬
лах пылал ярко-розовый румянец.
«Эге! — подумал Степан.— Да у тебя, брат, дела поху¬
же моего!.. И носочки твои хоть выжимай... Знаем мы, брат,
твою привычку! Просто единственная это у тебя пара...»
Ботинки у Конопатого совсем раскисли. Чинить их в
таком.виде не представлялось возможным. Надо было и*
сперва основательно посушить, а уже потом чинить.
Так Степан Конопатому и сказал, благодарный ему за
то, что тот будто бы и не видал, как он расправлялся с
беззащитной и гордой Шуркой. Он предложил Конопатому
воротиться к себе в номер. Шура придет, возьмет его штиб¬
леты, а после починки принесет обратно.
Так и порешили.
С этого часа началась короткая, но добрая дружба
Конопатого с малолетней Шуркой Малаховой.
XI
К неотпускающим болям в боку прибавилась омерзи¬
тельно гнилая погода. Именно этими обстоятельствами
Антошин и склонен был впоследствии объяснять странные и
обидные пробелы в его воспоминаниях. Исключительно чет¬
170

ко запечатлевшиеся события — и тут же рядом целые неде¬
ли, словно подернутые густым и злым туманом, сквозь ко¬
торый проступают только самые общие очертания других
событий, зачастую не менее важных и волнующих.
Он только очень смутно помнит вторую встречу с ребя¬
тами с Минделя. Смешную и трогательную Симину тетку,
насмешливого и порывистого Тимошу Коровкина, строгую,
почти чопорную мотальщицу Феню. Нет, кажется, Фадей-
кин и Сима не ошиблись в своих рекомендациях. Он по¬
мнит, как, волнуясь и запинаясь, читал им проекты обеих
своих листовок и как они все четверо дружно, в один голос,
хвалили, удивлялись, как это складно у него получается и
трогательно. Скорее всего, боялись обидеть его, щадили
его авторское* самолюбие. Потому что, когда до них дошло,
что Антошин действительно заинтересован в их соображе¬
ниях, замечаний хватило.
Подписывать листовки решили просто: «Группа рабочих
и работниц».
Тщательно обсудили, как бы потолковей и без лишне¬
го риска эти листовки распространить и кому этим делом
заняться.
Сима и Коровкин ходили на Минделе в бузотерах. Чуть
что, их бы заподозрили в первую очередь. Поэтому опас¬
ную и ответственную честь распространения листовок при¬
шлось возложить на Фадейкина и Феню.
XII
Сонный подвал. Беспокойный храп Степана за ситце¬
вым пологом. Свеча на столе. Аккуратно нарезанные тет¬
радные листочки. Красный карандаш. Тоненькая стопочка
готовых листовок. Только что начатая листовка, которую
Антошин быстро, почти механически заполняет ровными
рядами крупных красных печатных буковок, и мысли, не¬
отступные мысли о Конопатом...
Конопатый был очень плох. Эта проклятая погода!.. Эта
чертова гнилая и промозглая оттепель, которая уже вторую
неделю длится и которой, казалось, конца не будет... Ко¬
нопатый был очень плох. Так и пылились и сохли под кой¬
кой, на которой пластом лежал их хозяин, .ни разу не на¬
деванные после ремонта ботинки. Хорошо еще, что у него
оставались кое-какие деньжонки. Горйичная Нюра его
Жалела, урывала время, чтобы сбегать купить ему сахару,
хлеба, молочишка. Но она весь день была в расходе, и Ко¬
нопатый помер бы от скуки, если бы не Шурка. Шурка
171

его навещала каждый божий день. Убегала из дому, будто
бы поиграть во дворе или на бульваре, а сама заберется
бывало, в комнату к Конопатому, сидит свесив ноги на
колченогом крашеном табурете и точит с ним лясы..,
И, кроме Шурки, никого...
А Антошину дорога к Конопатому была заказана. Он
не был уверен, знают ли на Немецкой улице о том, что
случилось с Конопатым. Он написал письмо Бойе:
«Уважаемый Константин Федорович! Известно ли вам,
что Розанов С. А., недавно прибывший из далекого путеше¬
ствия, тяжело заболел и лежит совершенно одинокий и бес¬
помощный в меблированных комнатах в доме Филимоно¬
вой, на Большой Бронной улице? Пусть кто-нибудь
придет навестить его. Только осторожно: за домом следят».
Подписываться не стал и почте письмо не доверил.
Сам отправился на Немецкую улицу, поднялся по не¬
выносимо трещавшей лестнице к дверям заветного мезо-
нинчика и подсунул под них письмо.
Вот и все, что он мог сделать для Конопатого. Уже спу¬
стя дня три, узнав, что Шурка (ну и скрытная девчонка!)
днюет и ночует у постели Конопатого, он купил кое-каких
гостинцев и передал через нее, строго-настрого заказав
говорить, чье поручение она выполняет. Шурка все сделала
как следуот. А Конопатому в тот день было не до расспро¬
сов.
Очень горько было Антошину, что такой человек уми¬
рает и думает о нем как о полицейском шпике, царском
холуе.
хш
Точно в воду глядели тогда, на втором занятии кружка.
Только пошел на Минделевской мануфактуре слух о
каких-то листках, которые неведомым путем появились на
стенах фабричных уборных и кой у кого в спальнях под
подушками, как Сима и Коровкин, вернувшись с работы,
обнаружили странный беспорядок в своих сундучках. Кто-
то в них рылся. Они не растерялись, подняли скандал, что
к ним в сундучки посередь бела дня лазили воры, бегали
жаловаться в контору, кричали, что хожалые только зря
жалованье получают, а у них под носом к людям в сундуч¬
ки лазят... Словом, если и было до этого какое-то подозре¬
ние насчет Симы и Коровкина, оно должно было рухнуть
под напором такого потока благонамеренного и просто¬
душного негодования.
172

А на другой день на стенах уборных снова появились
листовки, и их снова читали вслух любопытным фабрич-
дие грамотеи. И снова набежали сторожа и, матерясь, со¬
скабливали наглухо, столярным клеем приклеенные тет¬
радные листки, аккуратно исписанные крупными красны¬
ми печатными буквамй.
Жандармский ротмистр фон Фогельзанг по этому слу¬
чаю вызывал к себе в управление фабричного жандарма
Егорчука и изволил в последовавшей беседе стучать по
своему дубовому письменному столу кулаком. После сего
Егорчук, злой как черт, собрал в конторе всех сторожей,
дворников и хожалых и тоже стучал кулаком. По канце¬
лярскому столу. Сосновому. А сторожа, дворники, хожа-
лые, и до того не отличавшиеся ангельскими характера¬
ми, пуще прежнего остервенели, шныряли повсюду и в
самое неурочное время и сыпали почем зря штрафами и
зуботычинами.
Собравшись в ближайшее воскресенье на свое очеред¬
ное собрание, «Группа рабочих и работниц» с удовлетво¬
рением отметила, что шум листовки наделали изрядный,
в спальнях и в уборных только о них и разговору, но что,
раз на ноги подняты все сторожевые псы господина Мин-
деля, лучше их до поры до времени не дразнить, зря не
рисковать, а оставшиеся несколько листовок пока что оста¬
вить при себе.
В тот вечер Антошин рассказывал сон о том, как Си¬
ма, уже замужняя и мать четырех ребят, будто бы
переезжала из подвала в апартаменты господина Минделя.
—	А, Миндель куда? — спросил Фадейкин, дурачась.
—	А Минделя в Симин подвал.
—» А Миндель что? — спросила Феня.
—	А что ему оставалось делать? — сказал Антошин.—:
Как все, так и он.
—	А это кто такие все? — спросил Коровкин.
—	Все буржуи. Ну, все хозяева, фабриканты.
—	Ну да,— протянул Фадейкин.— Так они тебе и со¬
гласятся. Что они, дурные, что ли?
—	Заставят, переедут. Как миленькие.
—	Это кто ж их заставит? Царь, что ли? Или около¬
точный? — поинтересовался Фадейкин.— Ну и сны ж те¬
бе, Егор, снятся! Уморушка...
—	Ты и заставишь,—очень серьезно ответил ему Ан¬
тошин.— Ты, Феня, Тимоша, все рабочие, крестьяне...
—	Нам чужого не нужно,— сказала Сима,— да пускай
173

они подавятся своими квартирами, своим богатством!..
—	А вот давайте о том и потолкуем,— предложил Ан¬
тошин,— кто это богатство создавал, кому оно принадле¬
жит и кому по справедливости должно было бы принадле¬
жать....	^
Нет, грех было бы жаловаться на таких кружковцев.
Особенно на Фадейкина. Любую мысль, любой довод Ан¬
тошина он схватывал буквально на лету, легко, с каким-то
даже упоением расставаясь с привычными с детства поня¬
тиями и заменяя их новыми, революционными. Пропаган¬
дировать его было бы подлинным удовольствием, если бы
он был единственным слушателем. Но этот парень был
дьявольски нетерпелив и нетерпим даже к тем, кто хоть
на минуту отставал от него в восприятии новых идей. Он
так свирепо обрушивался на них со своими разъяснения¬
ми и укорами в непонятливости, что это вывело бы из се¬
бя и ангела. Но он был при этом так откровенно и бурно
счастлив раскрывавшейся перед ним логикой и справед¬
ливостью революционной мысли, что было бы попросту
грешно испортить ему этот праздник резким замечанием.
Пока Антошин придумывал, как бы потактичней обуз¬
дать клокочущий темперамент Фадейкина, особенно в Си¬
мином присутствии, для которой самое незначительное
унижение Фадейкина было бы серьезным переживанием,
инициативу взяла на себя тихая Феня.
Вдруг, ни с того ни с сего, когда разговор уже шел на
чисто экономическую тему, она с невиннейшим видом об¬
ратилась к Антошину:
—	А вы не помните, часом, кто в вашем сне был Сими¬
ным мужем?
Антошин с удовольствием подхватил эстафету.
—	Определенно не скажу,— протянул он, как бы при¬
поминая.— Бородатый такой... Илюшиного роста, чуть
только разве потолще... Я даже поначалу подумал, не
Илюша ли... Только нет, скорее всего, это все-таки не Илю¬
ша... Тот, который мне во сне привиделся, ни с того ни с
сего на своих не кидался...
Феня удовлетворенно фыркнула. Коровкин усмехнул¬
ся. А Фадейкин сказал: «Да ну тебя!», покраснел и отвер¬
нулся. И совершенно зря отвернулся. А то он увидел бы,
что и Сима тоже здорово смутилась...
Вернувшись на Большую Бронную, Антошин до са¬
мого обеда строчил проект новой листовки. Она начина¬
лась, так; «Рабочий, работница! Подумай, почему фабри¬
174

ка, на которой ты работаешь, принадлежит не тебе, а гос¬
подину. Минделю...»
Он словно предвидел, что судьба отпустила ему очень
мало времени для революционной работы, и торопился сде¬
лать за этот срок как можно больше.
XIV
После обеда он вышел во двор подышать свежим воз¬
духом, отдохнуть.
По-прежнему таяло. Было тихо и безлюдно. Жильцы
наслаждались послеобеденным воскресным сном. В пали-
садничке возле врытого в землю стола сидели на лавочке
и тихо разговаривали о чем-то красивом и возвышенном
влюбленные из второго подъезда: «коммерсант» — вы¬
пускник коммерческого училища Сержик Рымша, младший
сын Митрофана Семеныча, акцизного чиновника и ростов-
щика-любителя, и Софочка Похотова — дочь мясника (об¬
разование домашнее). Семнадцатилетний Сержик был пры¬
щав и аристократичен. Софочка жадно тянулась к про¬
свещению, но вела себя независимо, понимая, что скорее
всего Сержик для нее никакой не жених.
По другую сторону низенькой изгороди лавочка была
свободна, и Антошин сел на нее. У него и в мыслях не
было мешать шептавшейся парочке. Еще меньше собирался
он подслушивать их разговор. Это было не в его характере,
да и было ему совсем не до них.
Но Сержик Рымша появление поблизости Антошина
воспринял с высокомерием наследного принца и грубостью
постового городового.
— Пойдемте отсюда, Софочка,— произнес. он с непо¬
дражаемым аристократизмом.— Запахло хамом.
Софочка окинула Антошина оценивающим взглядом:
«Его бы, хама этого, чуточку постричь, одеть в прилич¬
ное платье, научить читать и писать, дать приличных
родителей, и куда бы до него тебе прыщавой лягушке!»;
(«Коммерсантов» в те годы, по причине зеленых око-
' лышей их фуражек и зеленых петлиц на шинелях, барыш¬
ни за глаза сплошь и рядом называли лягушками.)
Что и говорить, Антошин был и стройней, и шире в
плечах, и лицом куда тоньше ее кавалера.
Но, конечно, Софочка так только подумала, а сама без
лишних слов встала и приготовилась уйти с Сержиком ту-
Дн» где хамом не пахло.
175

Антошин отлично отдавал себе отчет, что человеку, ве¬
дущему подпольную революционную работу, надо помень¬
ше ввязываться, в случайные ссоры, особенно во дворе, где
ты проживаешь. Но отпустить оскорбителя'безнаказанным
было все же свыше его сил.
—	Барин, а барин! — обратился он к Рымше так, слов¬
но ничего особенного и не произошло.— Вы, часом, не Зои
ли Федоровны сыночек будете?
Серж окинул его взглядом, который спалил бы дотла
любого менее огнеупорного собеседника:
—	Какой такой Зои Федоровны?
—	Которая меблирашки,— в высшей степени просто¬
душно пояснил Антошин.
—	Болван! — процедил сквозь зубы «коммерсант».—
Я дворянин.
—	Во-во! — понимающе покачал головой Антошин.—
Я так и думал, что вы совсем не ее сын...
Софочка не очень разобралась в словах Антошина, но
Серж понял, что вот только что эта деревенщина обозвала
его сукиным сыном, а придраться нельзя.
—	Мерзавец! — зарычал он, сжал кулаки и сделал
вид, будто собирается накинуться на Антошина.—Да я
тебя, хамово отродье!..
—	Вот что, баринок,— спокойно двинулся ему навстре¬
чу Антошин.— Человек я, конечно, против такой особы,
как ты, маленький. Посылать тебя туда, куда мне хоте¬
лось бы тебя послать, права не имею. Но ежели кто послал
тебя к какой-нибудь матери, иди!..
—	Да я тебя!.. Да ты у меня! — чуть не задохся от
унижения Рымша, но кидаться на Антошина не решился,
а побежал в дворницкую искать на Антошина управу. Со¬
фочка снова окинула Антошина оценивающим взглядом.
Этот парень совсем не дурак!
Зевнула, вздохнула и пошла домой. Все-таки великое
дело привычка: после обеда в воскресенье ее всегда тяну¬
ло соснуть. Поэтому-то она и обещала в дальнейшем отле¬
жаться в роскошную женщину.
А случившийся в это время поблизости Евсей, знако¬
мый уже нам брючник из заведения господина Молодухи-
на, потащил Антошина в заведение. Небось туда дворник
искать Антошина не пойдет. А пока суд да дело, и Рымша
остынет. Да и дворнику не такой уж интерес защищать
поруганную честь прыщавого «коммерсанта». Этот Рымше-
ныш у многих был уже в печенках.
176

XV
Евсей был человек незлобивый, непутевый и очень оди¬
нокий. Был он из дворовых, родных в Москве не имел, а
с теми, что оставил в деревне, связь потерял еще двадцать
с лишним лет тому назад. Портняжному ремеслу он обу¬
чился в полковой швальне во время солдатчины. Брючник
из него получился не ахтительный, приличных штанов он
себе за четверть века работы так и не нажил, но к нищей
своей жизни привык и особенно не унывал. В заведении
Молодухина к нему относились в общем неплохо, но всерь¬
ез не принимали. Кое-кто даже считал его дурачком, божь¬
им человеком, а он был совсем не глуп, а только слишком,
непростительно добр к людям и слишком близко прини¬
мал к сердцу чужие обиды и горести. Глупых и болезнен¬
но самолюбивых его сочувствие раздражало и унижало.
Благо бы самостоятельный мужчина, а то огарок какой-то,
а тоже, позволяет себе. При тщедушном сложении и слабом
здоровье был Евсей не по возрасту драчлив, спуску обидчи¬
кам не давал, а потому долго на одном месте не задержи¬
вался. Да за него особенно и не держались, потому что, как
мы уже упоминали, брючник он был не ахти какой...
К Антошину он относился с душевным доверием и раз,
сумерничая с ним во дворе на лавочке, признался, что
очень бы ему хотелось побыть царем. Недолго, недельки
две-три.
—	Был- бы я царь,— сказал он,— я бы, конечно, пер¬
вым делом маненечко приоделся, справил бы себе шубу
хорошую, сапоги, шапку барашковую. Врать не буду, спра¬
вил бы... покушал бы царской пищи, винца царского, по¬
нятно, отведал бы... Но в крайнем случае я бы себе ничего
не брал, а приказал бы объявить такой закон: всем брюч-
никам (ну, и сюртучникам, у которых много ребят), как
станут они старенькие, чтобы от царя шло жалованье,
чтобы им отдых был и чтобы не ходили они день и ночь
в одних исподниках... Издал бы я этот закон, наказал
бы сенаторам, чтобы его сполняли без обману, и ушел бы
с престола хоть куда угодно... С дорогой душой...
—	Ас сапожниками как? — спросил его Антошин.
—	А чего с сапожниками? — не понял Евсей.
—	А сапожникам, когда состарятся, денег не давать?
— На всех не хватит,— вздохнул Евсей,— чтоб и на
брючников и на сапожников... Уж больно много портных
на белом свете... И никто на свете хуже портного не жи¬
177

вет... Это уж я тебе, как перед господом богом, говорю,
нету хуже их жизни...
В заведении Молодухина Антошин давно уже был сво¬
им человеком. И сейчас, когда он ввалился вместе с Ев¬
сеем в воскресную послеобеденную тишину, те, кто спал,
не проснулись, а те, кто вел в уголочке тихую и бла¬
гостную воскресную беседу, не удостоили их даже
взглядом.
Так он с Евсеем и отсиделся, пока Рымшеныш отходил.
А дворник Антошина и не вздумал искать. Сказал, что
занят.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
I
—	Помирает Конопатый,— сказала Ефросинья, рас¬
тапливая печку,— уже он ситного хлеба не ест...
Стояло солнечное, удивительно теплое утро. В подвале
было тихо. Степан ушел за товаром. Шурка — в Зойкины
меблирашки, к Конопатому.
Морозная роспись на окошке расплылась, потускнела,
покрылась зеленовато-желтыми потеками. Тоненький сно¬
пик солнечных лучей пробился сквозь лунку, которую
Шурка вчера продышала на стекле, вырвал из полумрака
ясный столбик неугомонных пылинок и уткнулся в ко¬
робку с деревянными шпильками. Шпильки засветились
теплым и веселым янтарным светом. Шел двенадцатый час.
Насучив для Степана впрок дратвы, Антошин собирался
в город: в такую погоду грех сидеть в подвале.
—	Помирает Конопатый,— повторила Ефросинья.—
Для чахоточных такая погода хуже отравы.
—	Жалко,— сказал Антошин, и голос его дрогнул,—
хороший человек.
—	Хороший — нехороший, это мне неизвестно,— рас¬
судительно отозвалась Ефросинья,— а душа в нем чело¬
вечья... Трудно человеку одиноко помирать. Ровно собака
какая. Сходил бы ты к нему до обеда, а? А то с ним одна
Шурка, дите. От дитя ему какой интерес — взрослому че¬
ловеку?..
—	Не любит он меня,— нехотя сознался Антошин,—
остерегается.
—	Это тебе мнится,— сказала с осуждением Ефро¬
синья,— какой-то ты мнительный, Егор.
178

— Нет, не мнится,— печально отвечал Антошин.
Горько было сознавать, что ему заказан путь к един¬
ственному революционеру, с которым судьба свела его
здесь, в дореволюционной Москве. Явиться теперь к Коно¬
патому без спросу? Но это бы только отравило умирающе¬
му его последние часы...
Конопатый умирал в одиночестве. Легальными знако¬
мыми он еще не успел обзавестись. А тем нескольким не-^
легальным, с которыми он познакомился на явке по при¬
бытии из Якутска, вход к нему был заказан: за двором
была установлена слежка — Сашка Терентьев замаливал
свои грехи. На той неделе его нежданно-негаданно вызва¬
ли на Большой Гнездниковский, в охранное отделение, да¬
ли понять, что дело его поправимое и чтобы он старался.
Вот Сашка и старался. С утра до ночи он рыскал по двору
или посиживал у ворот, коротая время с дворником Порфи-
рием.
А когда его пробирал мороз, Сашка забегал погреться
в Зойкины меблирашки. Он вытаскивал из кармана беке¬
ши сороковочку, привычным ударом о ладонь вышибал из
нее пробку и не торопясь распивал ее с хозяйкой заведе¬
ния, развлекая Зойку жалобами на Дусину жестокость и
постыдное поведение, похвальбой о своих небывалых амур¬
ных победах над генеральшами и купчихами и туманными
намеками на теперь уже совсем близкий новый взлет его
карьеры.
Но пока что Сашке не везло.
Приходила, правда, прошлым воскресеньем с кошелкой
в руках какая-то беленькая барышня с суровым и милым
лицом. Она спросила, где тут меблированные комнаты гос¬
пожи Щегловой. Сашка проводил ее до самого входа, рас¬
пахнул перед нею обитую драным войлоком дверь и учтиво
последовал за нею на второй этаж. Зойки не было. Девушке
пришлось снова обратиться к Сашке, чтобы узнать, где
тут проживает господин Розанов, ее двоюродный брат.
На этот раз Сашка проводил ее до самых дверей, за кото¬
рыми умирал Конопать!й.
Он приоткрыл их и крикнул:
— Господин Розанов, к вам ваша сестричка-с! — про¬
пустил вперед девушку и .успел наметанным оком заме¬
тить, что она Конопатому не знакома.
Дверь за нею захлопнулась, а Сашка присел на кор¬
точки и прильнул синеватым острым ухом к замочной
скважине.
179

—	Воняет! — промолвил вдруг умирающий неожидан¬
но сильным голосом.— Какая-то скотина дышит в сква¬
жину...
Сашка отпрянул от дверей, переждал несколько мгно¬
вений и снова устроился у скважины, но ничего, кроме
обычных соболезнований и пожеланий скорейшего выздо¬
ровления, не услышал.
Барышня оставила Конопатому вареную курицу, кар¬
тузик с конфетами «Каприз», бутылку дешевого вина, фун¬
та два антоновских яблок, пачку чаю, фунт сахару, затем
осторожно, на цыпочках, неслышно приблизилась к выходу
и с силой толкнула дверь.
Сашка взвыл от боли и отлетел в глубь коридора, по¬
тирая ушибленный лоб.
—	Низкий ты человек! — сказала девушка, побледнев
от гнева. Дробно стуча старыми калошками, она сбежала
по ступенькам во двор.
Соблюдая положенную по инструкции дистанцию, Саш¬
ка припустил за нею.
Он не терял ее из виду, пока она спускалась по Боль¬
шой Бронной. Потом она повернула на Большой Козихин¬
ский, оттуда, не оглядываясь, но явно заметая следы и все
ускоряя свои шаги, свернула на Спиридоньевскую, со Спи¬
ридоньевской— на Трехпрудный, а на самом углу Благо¬
вещенского неожиданно села на извозчика и поехала по
Ермолаевскому к Патриаршим прудам.
Сашка рысью помчался за нею, потому что, как на грех,
больше извозчиков поблизости не оказалось. Но пока он
добежал до Патриарших прудов, барышня уже давно была
где-то далеко на Большой Садовой.
II
А сегодня, в одиннадцатом часу утра, пришел к Ко¬
нопатому доктор. Молодой, краснощекий, плохо одетый.
На его толстом курносом носу смешно подрагивало пенсне
на черном шелковом шнурочке. Совестясь перед Розано¬
вым своего завидного здоровья, он тщательно и долго его
выстукивал.
Розанов вежливо давал себя тормошить, но, когда тот
попытался было говорить что-то утешительное, мягко оста¬
новил его:
—	Учтите, коллега, я сам без пяти минут врач... Меня
180

ззяли накануне государственных экзаменов... Шурочка,
дай дяде доктору табуреточку.
Шурка, сидевшая на облезлой клеенчатой кушетке,
свесив ноги, в валеночках, расшитых линялыми розовыми
узорами, кинулась подавать расстроившемуся доктору та¬
буретку.
— Познакомьтесь,— сказал Конопатый,— это Шуроч¬
ка, моя наперсница и милосердная сестрица.
—	Очень приятно,— отвечал вконец растерявшийся
доктор и легонько сжал в своей ручище Шуркину сухую
теплую ручонку.
Шурка восхищенно фыркнула.
—	А если...— неуверенно продолжал доктор,— а как
вы посмотрите, если мы вас в больницу?.. Может быть, да¬
же в университетскую клинику...
—	Не могу,— усмехнулся Конопатый,— у меня здесь
барышня знакомая.— И снова кивнул на Шурку.
Девочка снова фыркнула и тряхнула рыжими косич¬
ками, как молодая лошадка.
—	Нет, верно, коллега,— продолжал Розанов, видя, что
доктор собирается настаивать,— я уж лучше здесь долежу
свое... Все-таки в компании...
Он не докончил фразы, потому что Шурка вдруг подо¬
зрительно зашмыгала носом.
—	Это еще что такое! — прикрикнул он на нее и за¬
кашлялся от напряжения.—Ты меня раньше времени не
хорони!.. Мне еще на твоей свадьбе поплясать надо!.. А ну,
подавай мне моментально чаю, а то у меня, сама знаешь,
разговор короткий: расчет — и будь здорова!
Шурка бросилась наливать чай.
—	И ситного! Моего любимого! Живо!
Чтобы успокоить девочку, он заставил себя проглотить
несколько глотков порядком остывшего чая и даже кусо¬
чек хлеба.
—	Сережа третьего дня уехал на Кавказ,— вполголо¬
са сообщил ему тем временем доктор, и Розанов скорбно
сжал свои иссиня-бурые губы,— а тетя Маня прямо сби¬
лась с ног, женихов ищет...
Шурка удивилась, почему эти смешные слова про те¬
тю Маню так огорчили Конопатого, но спрашивать не ста¬
ла, захочет, сам объяснит.
—	Когда я вам потребуюсь...— громко заговорил док¬
тор, но Розанов снова его перебил:
—	Вы мне больше не потребуетесь... И не рискуйте
181

собой, прошу вас. Тут все время рыщет один мерзавец,
долговязый такой (Шурка догадалась, о ком идет речь, но
не подала виду)...-особенно сейчас, когда наших друзей..,
когда тетя Маня...— и он горько махнул рукой.
Доктор с тоской и нежностью с минуту всматривался
в очень желтое, изрытою посветлевшими оспинами лицо
Розанова, потом дрожащими могучими пальцами снял
пенсне, поцеловал Розанова в покрытый холодной иена'
риной лоб, пожал ему руку, сдавленным голосом произнес:
«Прощайте, дорогой друг!», смешно всхлипнул и быстро
вышел в коридор. Оттуда он, снова приоткрыв дверь, по¬
манил Шурку.
Она выскочила в коридор. Доктор ожесточенно шарил
по карманам своего пальто, пиджака и брюк, тихо приго¬
варивая: «Ах ты, боже мойь ах ты, боже мой!.. Ну как На¬
зло!..»
Во всех карманах он наскреб гривен на шесть серебра
и меди и сунул их в руку Шурке.
—	Купишь ему апельсинов! — зашептал он, суетливо
гладя ее по голове.— Апельсинов, или конфет, или чего он
там захочет... Понятно?
—	Куплю,—сказала Шурка, по-взрослому поджав гу¬
бы.— Вы не сомневайтесь... Дяденька доктор! — Она зна¬
ками попросила его нагнуться. А когда он нагнулся, она
прошелестела ему на ухо, чтобы Конопатый не услышал:—
Дяденька, он умрет?
—	Что ты, что ты! — неумело замахал на нее руками
доктор, и Шурка поняла, что Конопатый уже не жилец
на этом свете.— Только боже тебя упаси плакать при
нем! — также шепотом предупредил ее доктор...
—	Скоро ты будешь совсем здоровый,— сказала не¬
много погодя Шурка, вернувшись в комнату с покраснев¬
шими глазами,— только тебе кушать надо побольше. Док¬
тор говорит, будешь хорошенечко кушать, совсем скоро
выздоровеешь, к пасхе...
—	Даже раньше,— поспешно согласился с нею Коно¬
патый.— А кушать — этому мы сызмальства обучены...
Хочешь, я сейчас зараз пуд хлеба съем?.. Только чтобы
обязательно с изюмом...
В ответ на эту очевидную шутку девочка вдруг распла¬
калась.
Часа через полтора Конопатый понял, что до Ночи ему
не дотянуть, и тогда он велел Шурке сбегать за Егором,
а самой покуда посидеть дома, с мамкой...
182

Ill
Антошин готовился к худшему, и все же он не мог
себе представить, чтобы человек так изменился за какие-
нибудь две недели.
—	Похорошел? — усмехнулся Конопатый.
—	Не очень,— пробормотал Антошин, невольно отводя
глаза.
—	Осталось мне, брат Егор, жизни, по моим расчетам,
никак не больше суток.
Антошин собрался ему возразить, но умирающий, с
трудом выпростав из-под жалкого линялого одеяла страшно
исхудавшие руки, досадливо чуть приподнял правую:
—	Не будем терять время... Нам нужно потолковать.
Ему было трудно. Через каждые несколько слов он
останавливался, чтобы перевести дыхание. Но почти не
кашлял.
—	Вредно вам разговаривать,— сказал Антошин.
—	Теперь уже не вредно... Радости в этом, конечно,
мало, но факт... Ты понимаешь, что такое факт?..
—	Понимаю,— сказал Антошин.
—	Ну вот, сам посуди: речь у тебя городская, даже
интеллигентская... грамоте знаешь, слово «факт» понима¬
ешь.— Тут Конопатый попытался сложить губы в улыбку,
но улыбки не получилось.— Ко всему прочему встречаю я
тебя тогда там вечером, у Арбатских ворот, когда ты снег
грузил... Сам посуди, разве это не подозрительно?
Антошин в знак согласия молча кивнул головой.
—	Говори спасибо Шурке... У нас тут с нею в послед¬
ние дни много было о тебе говорено... Она тебе не расска¬
зывала?
Антошин отрицательно покачал головой.
—	От горшка три вершка, а слово держать умеет! —
похвалил Конопатый Шурку.— Из нее настоящий чело¬
век получится... если не погонит ее жизнь на бульвар... Зо¬
лотая девчушка... Не оставляй ты ее, Егор, без своего при¬
смотра... Она тебя любит.
—	Не оставлю,— обещал Антошин.
—	Так вот, думал я, думал и решил напоследок (Анто¬
шина резанул непривычно горький смысл, который при¬
давал Конопатый слову «напоследок») потолковать с тобой
по душам... Тем более что явок ты от меня все равно ни¬
каких не получишь... а доносов мне уже сейчас бояться
вроде и не к чему... Да ты не обижайся! — сказал он, за-
183

метив, как перекосило лицо Антошина при этом невольном
намеке.— Дело житейское.
—	Я не обижаюсь,— успокоил его Антошин.
С минуту Конопатый отдыхал, сомкнув зеленовато-бу¬
рые, высохшие до полупрозрачного состояния веки.
Антошин тем временем поднялся с табуретки и на цы¬
почках направился к двери.
—	Ты куда? — спросил Конопатый, не раскрывая глаз.
Антошин на цыпочках же воротился к постели и, на¬
гнувшись к Конопатому, прошептал:
—	А вдруг он нас подслушивает, Сашка?
—	Доктор его увел от меня аж в Сергиев посад... По¬
водит его по лавре часочка два... Теперь Сашку жди часам
к семи вечера, не ранее... Часов до семи у нас с тобою пол¬
ная свобода...
Тут какая-то неожиданная мысль озарила лицо Коно¬
патого. Глаза его заблестели, на острых скулах появился
бледный румянец.
—	Была не была!.. Хоть последние несколько часов
проживу свободным гражданином!.. Дай-ка мне вон ту
книжку, вторую слева на полочке!..
Антошин достал ему книжку, Конопатый полистал ее
и достал вырезанный из какой-то нерусской газеты порт¬
рет... Карла Маркса! Точно такой же, как тот, который
когда-то показывала своим юным «историкам-марксистам»
в Музее Революции Александра Степановна. Только этот
был свежий, а тот, в музее, совсем пожелтел от времени.
Теплая волна подкатила к сердцу Антошина: перед ним
был один из первых, может быть даже из первого десятка,
портретов Маркса, появившихся в России.
—	Теперь,— сказал Розанов, которому этот портрет,
казалось, прибавил сил,— теперь календарь побоку, а на
его гвоздик наколи эту картинку... чтобы он у меня все
время был перед глазами... Это был такой человек!.. Я тебе
о нем сейчас расскажу...
Он снова маленечко отдохнул, закрыв глаза.
—	Приколол? — спросил он, все еще не раскрывая
глаз.— Тогда давай, Егор, заодно откроем окно, а?.. Вы¬
нимай вторую раму... на мой ответ... Скажешь Зойке, я
приказывал... Хочу дышать свежим воздухом и не бояться,
что тебя подслушивает какой-нибудь царский холуй... Мо¬
жет, тебе обидно слышать такие слова шро царя? ‘
—	Нисколько не обидно,— сказал Антошин, торопли¬
во отдирая с краев оконных рам поотставшие от сыро¬
184

сТи полоски газетной бумаги,— чего ж тут такого обид¬
ного?
Столовым ножом он отогнул гвоздики, которыми зим¬
няя рама была приколочена к подоконнику и наличникам,
дернул ее обеими руками на себя, вынул, поставил у стен¬
ки и распахнул окно.
В комнату хлынул солнечный свет и бодрящий, совсем
по-весеннему сыроватый свежий воздух. И вместе с возду¬
хом и солнцем со двора и Большой Бронной ворвались в
затхлые Зойкины меблирашки вешние городские шумы.
Восторженно визжали ребятишки, игравшие в «казаков-
разбойников». Вовсю чирикали воробьи. У деревянной ко¬
новязи возле извозчичьего трактира глухо ржали в торбы
с овсом извозчичьи клячи. Звенел невообразимо высокий
тенор точильщика: «Точить ножи-ножницы, бритвы пра-.
вить!» «Старье би-ре-ом!» — вопил захожий татарин с меш¬
ком на спине. На соседнем дворе шарманка, задыхаясь и
ухая, играла марш лейб-гвардии Преображенского полка.
Под самым окном какая-то, судя по свежему голосу, неста¬
рая женщина горестно попрекала кого-то невидимого и
неслышного:
—	Я тебе что? Я тебе, деспот, приказывала огурцы
купить! А это что? Это разве огурцы?.. Огурцы, говоришь?!
А где ихняя хрусткость, если это огурцы?.. Да тебя за
такие огурцы убить мало, Мазепа проклятая!.*. Молчишь!
Я тебе, ирод, помолчу! Где огурцы?.. Три копейки корове
под хвост!..
Конопатый раскрыл глаза.
—	Сядь поближе,— поманил он Антошина.
Антошин придвинул свою табуретку к самому изго¬
ловью умирающего.
—	Так вот,— сказал Конопатый,— парень ты, кажет¬
ся, честный, грамотный... и если тебе дать правильное на¬
правление, сможешь ты сослужить народу хорошую служ¬
бу, благородную... Конечно, если ты хочешь добра не толь¬
ко себе, но и народу...
—	Хочу,— сказал Антошин.— Честное мое слово,
очень хочу.
—	Можешь себе представить, Егор, будет такое вре¬
мя... обязательно будет, когда не станет у нас в России ни
Царей, ни помещиков, ни фабрикантов... ни купцов... Ника¬
ких хозяев, которые живут чужим трудом... Чудно, а?
—	Нет, почему же,— сказал Антошин,— нисколько не
чудно.
185

—	...И вся власть будет в руках народа... И не будет
неграмотных... Всех будут учить бесплатно в гимназиях ц
университетах... И рабочих всех, кого теперь не допускают
до ученья... Хотел бы ты быть студентом, Егор? Ты це
стесняйся, говори... Тут нет ничего смешного...
Ах, как Антошину хотелось сказать, что он студент-
заочник, что через два с половиной года он стал бы уже
инженером, если бы не эта удивительная перемена в его
жизни! Но Конопатый все равно не поверил бы, а на объ¬
яснения времени уже не хватит.
—	Конечно,4хотел бы,— сказал поэтому Антошин.—
Высшее образование — великая вещь.
—	Но этого счастливого времени нельзя дожидаться
сложа руки... Каждый...
Сильный приступ кашля прервал слова Конопатого.
—	Я лучше закрою окошко, Сергей Авраамиевич,—
предложил Антошин,— все-таки январь месяц.
—	Чепуха! — прохрипел сквозь кашель Конопатый.—
Хуже не будет.
С минуту длилось тяжелое молчание. Потом Конопа¬
тый с деланным безразличием осведомился:
—	А тебе откуда известно, что я Авраамиевич? Меня
здесь во дворе все Абрамычем величают.
Антошин понял, что проговорился и что теперь ему от
объяснений не уйти.
—	Сергей Авраамиевич,— начал он, сознавая всю не¬
обычайную шаткость своих позиций,— вы читали книгу
«Янки при дворе короля Артура»?
—	Не виляй, Егор, отвечай по существу.
—	Так я же как раз по существу! Роман американского
писателя Марка Твена «Янки при дворе короля Артура»
вам приходилось читать?
—	М-м! — отрицательно промычал Конопатый.
—	А «Путешествие пана Броучека в пятнадцатое сто¬
летие»? Это повесть чешского писателя Святоплука Чеха...
—	Откуда... тебе... известно... что мое... отчество...
Авраамиевич? — надсадным голосом повторил Конопатый,
уже не стараясь скрывать свою подозрительность.— При
чем здесь какие-то романы?
—	Очень даже при чем,— беспомощно отвечал Анто¬
шин, чувствуя, что вот-вот и кончается их запоздалая бе¬
седа.—Я вам сейчас все расскажу... .Только вы мне все
равно не поверите... Я бы и сам на вашем месте ни за что
не поверил... Так вот, хотите верьте, хотите нет, но я уже
186

давно, почти с детских лет, знаю ваше имя и отчество по...
до Музею Революции.
—	По чему, по чему?^ Ты яснее говори... По какому та¬
кому музею?
—	По Музею Революции, Сергей Авраамиевич...
Гар-да-вой, гар-да-вой,
.	Ат-види мини домой,—
восторженно орали под окном ребятишки:
Мой дом на га-ре,
Три а-кош-ка на два-ре!
—	...Теперя, ежели ты такие огурцы покупаешь, Ма¬
фусаил жеребячий,— звенел прежний женский голос,— то
как же тебя, змей подколодный, можно теперя за колба¬
сой, скажем, посылать или за требухой?.. Значит, я тебе
деньги даю, а ты...
—	Прикрой окошко,— сказал Конопатый,— мешают.
Антошин с совершенно убитым лицом выполнил его
просьбу.
г— Музей, значит, Революции? — медленно переспро¬
сил Конопатый.— Это в охранном отделении?
—	Что вы! — воскликнул Антошин.— Это самый чест¬
ный, самый настоящий, революционный Музей Рево¬
люции!
—	Так, так!.. И где же он, этот удивительный музей,
помещается?
—	Он... он еще не помещается, Сергей Авраамиевич!..
Господи, как бы мне это вам объяснить, чтобы вы мне хоть
немного поверили?.. Вы понимаете, он еще только будет
помещаться... В здании нынешнего Английского клуба, тут
совсем рядом, на улице Горького, то есть, я хотел сказать,
на Тверской...
—	Будет помещаться? — слабо усмехнулся Конопа¬
тый.— Утешаешь, значит?
—	Да нет же, честное мое слово, не утешаю... Я бывал
в нем, по крайней мере, раз двадцать... Он будет там поме¬
щаться с тысяча девятьсот двадцать второго года... Вы
только меня, пожалуйста, не перебивайте!.. Послушайте
меня спокойно несколько минут... Я бы сам не поверил, но
что я могу поделать, если это факт... Там, в Музее Рево¬
люции, на втором этаже, в отделе «Марксистское движе¬
ние девяностых годов девятнадцатого века», висит, то
187

есть будет висеть, ваша фотография и краткие биографи¬
ческие сведения... Пожалуйста, прошу вас, Сергей Авра-
амиевич, не перебивайте меня еще несколько минут, а
потом спрашивайте... Там будет написано, я вам сейчас
прочитаю эту надпись наизусть, у меня отличная память...
Одну минуточку, я сейчас вспомню в точности:
«РОЗАНОВ СЕРГЕЙ АВР А АМИЕВИЧ.
Родился в 1 8 6 8 году в Гжатске Смоленской губер¬
нии в нищей семье пономаря. Учился в Смоленской
духовной семинарии, исключен из нее «за горды¬
ню». Участник Московского народовольческого круж¬
ка Н. А. Соколова. В 1888 году, в результате прово¬
кации члена этого кружка А. Колчанова»...»
Конопатый, нетерпеливо слушавший его с закрытыми
глазами, широко раскрыл их и с ужасом уставился в рас¬
красневшегося от возбуждения Антошина:
—	Ты что?! Санька Колчанов — провокатор?
—	Честное слово, Сергей Авраамиевич, там так напи¬
сано; то есть будет написано...
—	Там так и сказано — Александр Колчанов? — с не¬
ожиданным бешенством переспросил Конопатый и так по¬
желтел, что Антошин испугался, как бы он в эту самую
"минуту и не умер.
—	Там написана только буква «А» — инициал... Буква
«А» — и все. Так вот,— продолжал Антошин, торопясь,
чтобы Конопатый его не перебил,— там так написано:
«...в результате провокации члена этого кружка
А. Колчанова был арестован и сослан на пять лет в
Якутскую губернию. Вернувшись из ссылки в Моск¬
ву, вскоре примкнул к марксистам. Один из участни¬
ков знаменитой вечеринки в доме Залесской, ж на
которой Владимир Ильич Ленин выступал против
видного теоретика народничества «В. В.»... Умер в
Москве в...»
Антошин понял, что проговорился: на табличке, о ко¬
торой шла речь, было сказано, что Розанов умер в
1894 году.
Он запнулся, еще больше покраснел и, стараясь избе¬
жать иронического взгляда Конопатого, пробормотал:
—	Забыл!.. Подумать только, ей-богу, забыл!.. Кажет¬
ся, в тысяча девятьсот восьмом, нет, в тысяча девятьсот де¬
вятом году...
Его стремление скрыть истинную дату было столь
очевидно, что Конопатый уже более мягким тоном заметил:
188

—	Так-с, друг мой ситный! Первая явная неточность
уже налицо. Сергей Авраамиевич Розанов, насколько ему
лично известно, отдаст богу душу не то двадцать восьмого,
ре то двадцать девятого января сего тысяча восемьсот
девяносто четвертого года... Теперь сознавайся, соврал?
—	Соврал,— признался Антошин после короткой пау¬
зы.— Не хотел вас огорчать. Но остальное все правда...
Ведь я уже сколько дней все обдумываю, как мне вам всю
мою удивительную историю так рассказать, чтобы вы мне
ну хоть наполовину поверили... Предположите себе на ми¬
нуту самое мерзкое, что я к вам подослан охранкой и что
я такой хитрый, что нарочно не навязываюсь к вам в зна¬
комые и спокойно жду, авось вы меня пригласите в самые
последние минуты своей жизни. Какой смысл в таком аген¬
те охранки? А я ведь у вас ничего не хочу выпытывать.
Я, наоборот, хочу вам сам рассказывать... Надеюсь, я на
вас не произвожу впечатление сумасшедшего?
Розанов отрицательно мотнул головой. Его лицо выра¬
жало безусловный интерес.
—	Вы понимаете, Сергей Авраамиевич, я ведь вас со¬
всем неспроста спрашивал про «Янки при дворе короля
Артура» и «Путешествие пана Броучека в пятнадцатое
столетие». Там как раз описаны случаи вроде моего.
У Марка Твена один американец попадает из конца девят¬
надцатого века в самое раннее средневековье, ко двору ко¬
роля Артура, а у Святоплука Чеха один пражский домо¬
владелец, типичный такой буржуазный либерал, непонят¬
ным путем попадает тоже из конца девятнадцатого века
в Прагу времен гуситских войн. Но вы их еще не могли
прочитать, потому что они еще не переведены на русский
язык, а может быть, еще даже не написаны... Простите
меня, я так волнуюсь!.. Так вот, поверьте мне, Сергей Ав¬
раамиевич, я нисколечко не выдумываю: про тех героев
писатели сочинили, а я действительно попал в Москву
тысяча восемьсот девяносто четвертого года из Москвы
самого конца пятидесятых годов двадцатого века, из со¬
циалистической Москвы...
Он кинул быстрый взгляд на Розанова. У того губы рас¬
ползлись в снисходительной и добродушной улыбке.
—	Не верите? — воскликнул в отчаянии Антошин.—
Думаете, что я вам сказки рассказываю, утешаю, развле¬
каю, так, что ли? Нет, вы скажите, так, да? Да, я хочу, я
°яень хочу, чтобы вам было утешением в вашей ранней
и обидной гибели то, о чем я вам рассказываю, потому что .
189

это сущая правда!.. Правда, правда, правда!.. Подумайте
сами, может ли все, что я вам расскажу, придумать чело-
век, даже самый гениальный, А ведь я очень обыкновен¬
ный, самый наиобыкновеннейший советский человек, обык¬
новеннейший парень, москвич социалистических пяти¬
десятых годов двадцатого века... Я понимаю, прямых
доказательств моих слов у меня нет и быть не может. Я сам
ума не приложу, как это все со мною приключилось.
Я только помню, что в ночь на Новый год я пошел в кино
«Новости дня»... Ах, да ведь вы понятия не имеете еще,
что такое кино! Ну, в общем, это нечто вроде театра такого,
в котором показываются движущиеся картины, в данном
случае это неважно. И вот я выхожу после последнего се¬
анса во двор, и это вдруг оказывается наш теперешний
двор, и я попадаю прямо в мастерскую к Степану Кузь¬
мичу... Нет, я вижу по вашему лицу, что я не о том гово¬
рю, что надо... Хорошо, у меня нет прямых доказательств,
но я вам выложу сколько угодно косвенных. Мало кто знает
еще пока в России, когда родился и когда умер Карл Маркс.
Хотите, я вам скажу? Он родился в тысяча восемьсот восем¬
надцатом году в Германии, в городе Трире, а умер одинна¬
дцать лет тому назад в Лондоне. Фридрих Энгельс родился
в тысяча восемьсот двадцатом году. Он еще жив... Я могу
вам перечислить основные сочинения Маркса: «Капитал» —
три тома, «К критике политической экономии», «Граждан¬
ская война во Франции», «Восемнадцатое брюмера Луи
Бонапарта», «Нищета философии», глава о политической
экономии в «Анти-Дюринге» Фридриха Энгельса... Ой,
чуть не забыл про «Коммунистический манифест»! Они его
написали вместе с Энгельсом...
—	А как он начинается? — прошептал Конопатый, не
раскрывая глаз.
—	Кто «он»?
—	«Коммунистический манифест».
—	Пожалуйста! «Призрак бродит по Европе, призрак
коммунизма. Папа и царь, Меттерних и Гизо...» — дальше
наизусть не помню,— смутился Антошин.
—	А какими словами он кончается?
—	«Пролетарию нечего терять, кроме своих цепей, а
завоюет он целый мир. Пролетарии всех стран, соединяй¬
тесь!»
—	Какие слова! — прошептал Конопатый. — Какие
слова!.*
190

IY
В меблирашках царила обычная полуденная тишина.
}Кильцы разбрелись по своим делам. Только в номере на¬
против, лениво и фальшивя на каждом шагу, тренькал на
мандолине господин Колесов, еще не старый мужчина с
очень черными, слишком даже черными усами на очень бе¬
лом испитом лице банщика. Его деловое время приходи¬
лось на более поздние часы: он был шулер.
—	Сергей Авраамиевич! — продолжал Антошин.— Вы
только подумайте: ведь если человек может со всеми по¬
дробностями, со всем бытом, со всей его историей описать
будущее, совершенно небывалое общество, то такой чело¬
век должен быть совершенно исключительным, гениальным
мыслителем... А теперь вы посмотрите на меня, хороше¬
нечко посмотрите. Разве я похож на мыслителя, да еще
гениального?!
Конопатый слабо усмехался.
—	Ну, вот видите! — обрадовался Антошин, как если
бы он только что выслушал в свой адрес самый лестный
комплимент.— Хотите, задавайте мне какие угодно вопро¬
сы? Или лучше, может, я вам для начала сам расскажу?
Хотите, я вам расскажу про товарища Ленина? — Конопа¬
тый недоумевающе глянул на Антошина.— Вы его знаете,
Сергей Авраамиевич. Тот самый петербуржец, который
тогда, на вечеринке у Арбатских ворот, разбил в пух и
прах народника «В. В.».
—	Умница этот петербуржец! — прошептал Конопа¬
тый, снова закрывая глаза.— Золотая голова!..
Торопливо, сам себя перебивая, страдая ох#своего кос¬
ноязычия, от сознания, что всего не расскажешь, потому
нто не хватит ни времени, ни знаний, Антошин стал рас¬
сказывать Конопатому о Ленине, о партии, которую Ленин
создал, об Октябре семнадцатого года, о революциях
и великих сдвигах, которые Октябрь вызвал во всем мире...
Никогда еще Антошин не говорил так долго, и никогда
еЩе он так не боялся момента, когда ему придется пере¬
стать говорить.
Конопатый слушал его не перебивая, не задавая вопро¬
сов, словно опасаясь вспугнуть и рассеять добрую волшеб-
вУю сказку. Он лежал, придавленный к тощему тюфячку
Жиденьким одеялом, старым своим студенческйм пледом
в засаленным полушубком своего удивительного гостя.
Жарко натопленная голландская печка (спасибо Нюр¬
191

ке — доброй душе!) постепенно снова нагрела комнату
быстро погружавшуюся в ранние зимние сумерки. Потом
окна во флигеле напротив загорелись желтыми закатными
огнями, и в комнате стало совсем темно. Антошин засве-
тил лампу. Запахло керосином и копотью.
Конопатому стало жарко. Антошин снял с него полу,
шубок и плед. Лицо Конопатого, все в мелких капельках
пота, порозовело. А его карие калмыковатые глаза забле¬
стели по-молодому ярко, свежо, как спелые арбузные ко¬
сточки. Но слушал он, опустив веки, тихий-тихий. И очень
важный. Иногда Антошину казалось, что Конопатый за¬
снул. Он замолкал, и тогда умирающий с трудом раскры¬
вал глаза:
—	Рассказывай, Егор!.. Ты рассказывай...
Случалось, что Конопатый и в самом деле забывался в
коротком сне. Антошин замолкал и терцеливо ждал. Про¬
ходило десять — пятнадцать минут, и снова раздавался
хрипловатый шепот:
—	Рассказывай, Егор!.. Ты рассказывай!..
Когда это случилось в шестой или седьмой раз, Анто¬
шин сказал:
—	Сергей Авраамиевич, меня всю жизнь звали Юрой.
Если вы мне верите, называйте меня Юрой.
—	Рассказывай, Юра, рассказывай! — промолвил Ко¬
нопатый неожиданно громко и ясно, и тут Антошин, как
ни старался держать себя в руках, не выдержал и разры¬
дался:
—	Поверили!.. Наконец-то вы мне поверили!..
—* Дай мне твою руку, Юра! — тем же ясным голосом
продолжал Конопатый и уже больше так и не выпускал
ее из своей горячей и влажной ладони.
V
Все чаще и чаще он впадал в забытье. Глаза его то мут¬
нели, то снова становились ясными, живыми, пронзитель¬
ными. Антошин смотрел в них с тоской и нежностью и
никак не мог определить, видит ли его умирающий или нет.
—	Дорогой мой друг, Юра,— вдруг очень четко про¬
говорил Конопатый и снова впал в забытье.
Потом наступил момент, когда Антошину показалось,
что Конопатый умер. В ужасе и горе застыл он на табу¬
ретке, не смея выдернуть руку из полупрозрачной зелено¬
вато-желтой руки Конопатого".
192

Но Конопатый и на этот раз очнулся. Он что-то про¬
шептал, но так тихо, что Антошину пришлось наклониться
К самым его губам.
—	Ты петь умеешь? — спросил Конопатый.
—	Умею,— оторопел Антошин.
—	Спой мне что-нибудь... Самое твое любимое,— про¬
шелестел ему на ухо Конопатый.
Это было форменное наитие!
—	Хорошо,— сказал Антошин.— Я вам спою... Я вам
спою одну из самых моих любимых песен... Про матроса
Железняка...
—	Про кого, говоришь?
—	Про героя гражданской войны матроса Железняка.
Он родился... то есть он еще только родится в будущем, в
тысяча восемьсот девяносто пятом году, а погибнет в ты¬
сяча девятьсот девятнадцатом... Про него наш народ поет
десню.
—	Молодой какой! — прошептал Конопатый, жалея
Железняка.
«Верит!.. Верит! — ликовал в душе Антошин.— А услы¬
шит песню, окончательно убедится. Не могу же я, кро¬
ме всего прочего, еще и песни придумывать, и музыку к
ним!»
Он откашлялся и вполголоса начал:
В степи под Херсоном высокие травы,
В степи под Херсоном курган.
Лежит под курганом, поросшим бурьяном,
Матрос Железняк — партизан...
За окном леденели январские сумерки. На Большой
Бронной не то двое, не то трое пьяных не в лад орали
истошными голосами: «Она... моя... хоро-шая... забыла...
про... меня...»
В номере напротив господин Колесов все еще не поте¬
рял надежду правильно сыграть «От бутылки вина не бо¬
лит голова». Меблйрашки были полны обычных вечерних
шумогв. Хлопали двери: глухо — наружные, обитые вой¬
локом, звонко — внутренние. Шаркали ноги. Шипели са¬
мовары, которые, часто постукивая каблуками, быстро про¬
носила жильцам Нюрка. В соседнем номере упившийся
студент Храмов капризно бубнил: «Хочу килек!.. Ки-и-
илек хочу!» И кто-то его сурово успокаивал: «Будут киль¬
ки... Будут тебе кильки!.. Спи!..»
От волнения Антошина трясло. К горлу его подкатил¬
ся клубок, и Конопатый это почувствовал.
7 Л. Лагин
193

— Ты меня не жалей, Юра,— произнес он снова неожи¬
данно громко и четко.— Я очень счастлив... Ты, Юра, пой...
Красивая песня!..
Он шел на Одессу, а вышел к Херсону,—»
продолжал Антошин, не замечая, что поет уже во весь
голос.
В засаду попался отряд,
Налево застава, махновцы направо,
И десять осталось гранат...
Он пел, не отрывая глаз от Конопатого. Конопатый ле¬
жал, плотно закрыв веки. Челюсти были стиснуты крепко,
как у солдата, который вот-вот пойдет в атаку. Антошин
смотрел на Конопатого, пел и не знал, что теперь уже
весь коридор, все жильцы, и Нюрка, и кухонный мужик
Василий притихли, слушая незнакомую, печальную, су¬
ровую и благородную песню о геройской жизни и гибели
человека, который еще не родился, песню, которую будут
когда-то петь их более счастливые сыновья и внуки.
Даже господин Колесов, который совершенно опреде¬
ленно знал, что все на свете трын-трава, кроме приятных
золотых кружочков и хрустящих разноцветных, а еще луч¬
ше — радужных бумажек, и тот перестал терзать мандо¬
лину, прислушался.
...Сказали ребята: — Пробьемся штыками,
И десять гранат — не пустяк.—
Штыком и гранатой пробились ребята,
Остался в степи Железняк.
Теперь уже только по губам Конопатого можно было
догадаться, что он хочет сказать: «Пой, Юра, пой!»
Веселые песни поет Украина,
Счастливая юность цветет.
Подсолнух высокий, и в небе далекий
Над степью кружит самолет.
Он кончил песню. За дверью всхлипывала Нюрка. Он
хотел объяснить Конопатому, что такое самолет. И еще
ему хотелось спеть ему на прощание (какое страшное сло¬
во— прощание!) любимую песню Ильича «Замучен тя¬
желой неволей». Он хотел спросить разрешения Конопато¬
го. Но тот словно только и дожидался конца песни про еще
не родившегося героя-матроса.
Тихий вздох. Ладонь, еле сжимавшая руку Антошина/
дрогнула и медленно разжалась.
194

Антошин окаменел. Он не помнил, сколько времени он
просидел молча, не смея шевельнуться. Глаза у Конопа¬
того были раскрыты, как у солдата, не боящегося смот¬
реть прямо в лицо смерти. Он лежал с чуть приоткрытым
ртом, торжественный, прямой, как жизнь, которую он
прожил.
Антошин закрыл покойнику веки, уложил на его груди
его неостывшие, еще послушные руки и почему-то на
цыпочках направился к двери. Сделав несколько шагов,
он вернулся к койке, снял со стенки, сложил вчетверо,
засунул себе за пазуху портрет Маркса и вышей в коридор.
У самых дверей стояла с заплаканными глазами Нюр¬
ка. Из номера напротив вышел с мандолиной в руке
господин Колесов, взлохмаченный, с голой грудью, густо
покрытой светло-рыжей шерстью, выглядывавшей из тем¬
но-вишневого халата с кистями, тяжелыми, как у полко¬
вого знамени.
— Умер? — всплеснула Нюрка руками, увидев Анто¬
шина.
Он молча кивнул головой.
Нюрка перекрестилась.
Немного поразмыслив, шулер переложил мандолину из
правой руки в левую и тоже перекрестился.
Страшась Шуркиных расспросов, Антошин, минуя под¬
вал, прошел прямо на улицу.
На Страстной уже шипели чуть зеленоватые огни фо¬
нарей. На базаре перед монастырем запоздалые мужики
торопливо запрягали лошадей с торбами на шеях в зава¬
ленные соломой розвальни.
Далеко-далеко, за Тверской заставой, догорал неяркий
зимнии закат в черной и толстой раме Триумфальных во¬
рот. Где-то, по-видимому у самого поворота со Страстной
на Малую Дмитровку, сварливо гудел паровичок, обдавая
тучами сажи пассажиров всех четырех своих вагончиков.
Москва жила обычной вечерней жизнью. Тротуары кишели
прохожими разного чина и звания. Трюхали ваньки,
гремели бубенцами тройки, пары с отлетом. С гиком, обда¬
вая прохожих комьями грязного снега, проносились лиха¬
чи. Гудели колокола Страстного монастыря, Дмитрия Со-
лунского, на Богословском, на обеих Дмитровках, на
обеих Никитских.
И никто-никто не знал, кроме Антошина, что совсем
рядом, на Большой Бронной, в меблированных комнатах
вдовы старшего унтер-офицера Щегловой Зои Федоровны,
7*
195

только что навсегда закрыл свои орлиные очи один из тех
людей, кому всегда будет благодарна будущая великая,
свободная и могучая Россия.
Уже поднимались по скрипучим ступенькам в Зойкины
меблирашки полицейские чины, чтобы удостовериться, что
государственный преступник Розанов Сергей Авраамие-
вич, из духовного звания, имевший от роду двадцать шесть
лет и два месяца, действительно умер, и составить на сей
предмет надлежащие документы за надлежащими подпися¬
ми и печатями. А он лежал под убогим одеялом на убогой
деревянной кровати, соГ спокойным, гордым и счастливым
лицом человека, который точно знал, что не напрасно про¬
жил свою короткую жизнь...
Автор этих строк желал бы себе такой же счастливой
смерти.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
I
Умер Конопатый в среду. Хоронили его в пятницу, в
десятом часу утра, на Ваганьковском. У распахнутых во¬
рот топтаЛись в талом снегу первые, самые жадные и не¬
терпеливые нищие, с наметанным глазом профессионалов.
Они пропустили Антошина и Фадейкина, не затрудняя
себя'тщетными просьбами. Но к Дусе они воззвали свежи¬
ми, сытыми и жалостливыми голосами, и им воздалооь
двумя Дусиными копейками.
В церкви было сумеречно, холодно и безлюдно. Пахло
ладаном, воском, горелым свечным фитилем, еще чем-то
тревожным, незнакомым, неприятно-сладковатым, о чем не
хотелось спрашивать, даже думать.
Антошин пришел первым. Сыпал крупный; слипшийся
мокрый снег. Между «могильными крестами посвистывал
налетавший порывами ветерок, обещая ко второй половине
дня перемену погоды, чистое небо и мороз.
По ту сторону паперти Антошин вскорости заметил
Фадейкина. Илья с наслаждением разыгрывал из себя че¬
ловека, не знакомого с Антошиным. Такие люди входили
в революционное подполье весело, легко и ладно, как штык
в ножны. Он только чуть заметно подмигнул Антошину
(дескать, все, дружище, будет, как уговорено!) и пошел
бродить по ближайшей дорожке, по складам осиливая
надписи на памятниках.
196

Потом появилась Дуся, робкая, нерешительная, каждую
минуту готовая отступить, уйти.
— А ну, барышня, дорогу! — весело крикнул ей кто-то
сзади. Она шарахнулась в сторону,'прямо в лужу, и мимо
нее прочавкала копытами по снежной жиже каурая лоша¬
денка, запряженная в розвальни. В розвальнях на тонкой
подстилке из несвежей соломы серел грубо сколоченный
дощатый гроб. Лошаденка остановилась у входа в церковь.
С розвальней, сердито посапывая, слез и ушел за церковь
хилый пожилой мужчина, отвратительно вонявший
креозотом. Возница остался при * покойнике, скрутил
озябшими пальцами козью ножку почтенной толщины,
закурил.
Вскоре возникли два человека, сняли с розвальней гроб,
внесли в церковь, поставили в правом боковом приделе,
ловкими, хорошо отработанными движениями сняли крыш¬
ку, державшуюся начерно, на двух не до конца заколочен¬
ных гвоздиках. Какое-то время они ещё постояли, посмо¬
трели на нерешительно приблизившихся к гробу парней и
девушку в шляпке с болтающимися вишенками, не дадут
ли на чай. Не дождались чаевых, ушли, не плюнув только
потому, что в церкви плеваться грех, заругают.
II
Наши друзья приближались к гробу, не уверенные, что
это именно тот, ради которого они сюда пришли. Но за¬
светилась желтая восковая свеча в головах покойника, и
Антошин увидел освещенное сзади и сверху очень худое,
все из острых углов дорогое лицо. На Конопатом был вет¬
хий и ставший ему непомерно широким черный пиджачок,
застегнутый по моде на самую верхнюю, чуть ли не под
самыми ключицами, пуговицу, белая, стираная-перести-
раная и пожелтевшая от времени сорочка, высокий стоя¬
чий воротничок с загнутыми краями, черный галстук ба¬
бочкой.
Сквозняк тормошил медово-желтое пламя свечи, на си¬
невато-желтом, с еле видными пятнышками оспинок лице
Конопатого вяло играли тени, и временами Антошину чу-
Дилось, что вот-вот Конопатый разожмет свои сине-бурые
гУбы и совсем как третьего дня чуть слышно прошепчет:
*Пой, Юра!.. Ты, Юра, пой».
197

Фадейкин был потрясен исхудалым лицом Конопатого.
Он вглядывался в него напряженно, виновато, как бы ста¬
раясь запомнить надолго, и исключительно в интересах
покойного крестился старательно и часто. Ему было и жал¬
ко Конопатого, и любопытно, знают ли эти долгогривые,
какого они человека отпевают.
А Дуся стояла несколько поодаль: она боялась покой¬
ников. Она видела, как тяжело переживает Антошин смерть
Конопатого, старалась вызвать в себе такое же чувство,
и у нее никак не получалось. Но больше всего ей хотелось,
чтобы все это поскорее кончилось. Ей было не по себе, что
она участвует в таких нищенских похоронах. Она сгорела
бы от стыда, если бы ее вдруг сейчас застал здесь кто-ни¬
будь из ее, а тем более мадам Бычковой знакомых!..
Иногда она ловила на себе быстрый взгляд Антошица
и тогда, чтобы доставить ему удовольствие, делала печаль¬
ное лицо, осеняла себя крестным знамением и шепотом
упрашивала господа бога отнестись, если это, конечно, ему
будет угодно, поснисходительней к преставившемуся греш¬
ному и непокорному рабу его Сергию, а ей, рабе божией
Евдокии, простить участие в этих похоронах. И рабу бо¬
жию Георгию — тоже, ибо он не ведает, что творит.
Антошин, впрочем, и не обманывал себя насчет истип-
ных переживаний Дуси, но считал, что все идет правиль¬
но. Важно, чтобы она запомнила это утро, а дальше это
уже его, Антошина, дело дать ее мыслям и чувствам над¬
лежащее направление...
Отпевали Конопатого торопливо, невнимательно, через
пень колоду.
Поп был молодой, долговязый, раздражительный, с тем¬
но-русой бороденкой, похожей на дамскую подмышку. Го¬
лос у него был низкий, обкатанный, монотонный, как урча¬
ние в животе. Кругленький пожилой дьячок подпевал ему
снисходительным и уклончивым тенорком, как бы подчер¬
кивая, что лично он и не прочь был бы, пожалуй, и не то¬
ропиться, да вот попадется же подневольному дьячку эта¬
кий поп — и все благолепие службы кувырком.
А попа, и без того сердитого, раздражал Антошип: за
всю панихиду, мерзавец, ни разу лба не перекрестил!.. Све¬
чечки даже копеечной не купил!.. Тот, другой парень и их
барышня в шляпке с вишенками, те и крестятся, и на свеч¬
ки разорились, а этот стоит истукан истуканом, руки дер¬
жит по швам, как солдат на параде, и знай пялит глаза на
покойника!.. Попа Антошин ужас как злил.
198

Ill
Странное дело: многое из подробностей этого примеча¬
тельного утра начисто выпало из памяти Антошина. Мо¬
жет быть, потому, что был весь во власти замысла, к вы¬
полнению которого он вот-вот должен был приступить, но
все еще не решил окончательно, как к нему лучше под¬
ступиться. Поэтому он и не помнит, когда и чьим попече¬
нием вдруг забелел на восковом лбу Конопатого бумаж¬
ный, похожий на солдатский подворотничок, неширокий
венчик с молитвой, жирно напечатанной убористой и не¬
разборчивой церковнославянской вязью. Не помнит, одно¬
временно ли с этим венчиком, раньше или позже его и кто
именно засунул в самый краешек сложенных на груди Ко¬
нопатого окостеневших рук другой бумажный листок, по¬
короче и пошире венчика. И эта бумажка тоже была с мо¬
литвой. Это был как бы второй, дополнительный письмен¬
ный пропуск в царство небесное на случай, если старый
православный бог не все разобрал в небрежной скорого¬
ворке панихиды.
Вдруг оказалось, что у гроба прибавилось провожаю¬
щих. Одного из них Антошин узнал. Это был Синельников,
студент, с которым они 1 января, сидя на скамейке на¬
против памятника Пушкину, обсуждали убогие газет¬
ные прелести «Ведомостей Московской городской поли¬
ции». Под руку с Синельниковым стояла беленькая
»барышня с суровым и милым лицом. Немножко отступясь,
незамысловатый и громоздкий, как сарай, высился пышу¬
щий здоровьем, богатырского сложения и завидно красно¬
щекий молодой человек с крошечным пенсне на могучем
курносом носу. Антошин догадался, что это, верно, та са¬
мая барышня и тот самый доктор, которые навестили Ко¬
нопатого в день его смерти. Шурка рассказала ему о них
на следующее утро со всей обстоятельностью умной и на¬
блюдательной девчонки. Из-за курносого доктора, явно
не одобряя обряда, при котором он вынужден был присут¬
ствовать, сумрачно выглядывал молодой, не старше Ан¬
тошина, рабочий. Он был тщательно, почти щегольски
одет, как старались одеваться в те годы сознательные мо¬
лодые рабочие. У него была заметно старившая его чехов¬
ская бородка. В руках, сложенных на животе, он держал
.черную, с широкими полями «гарибальдийскую» шляпу.
Неизвестно, чем закончилось бы для Антошина это
Утро, если бы Синельников был новичком в подпольной ра-
199

боте. Скорее всего, чудовищным скандалом. Подошел бы
Синельников сразу к гробу, узнал бы Антошина, снова за¬
подозрил бы в нем агента охранки и нашел бы способ, как
публично, может быть, тут же, в церкви, а может быть, поз¬
же, у открытой могилы Конопатого, осрамить его и перед
своими друзьями, и перед Фадейкиным с Дусей. И тогда
всем революционным замыслам Антошина пришел бы
конец.
К счастью, Синельников уже имел кое-какой опыт кон¬
спиративной работы. Он не стал сразу подходить к гробу.
Он устроился поначалу в укромном уголке, у самой стены,
и, никем не замеченный, спокойно разведал обстановку.
В то время у гроба, не считая попа и дьячка, находи¬
лись еще три человека — девушка и два парня. Одного из
них Синельников знал: тот самый парень с Тверского буль¬
вара. Странный какой-то. Чем-то привлекательный, неглу¬
пый, хорошо грамотный, но будто переодетый. Во' всяком
случае, не приезжий мужичок, хотя одежда у него и
подчеркнуто крестьянская. Студент?.. Не похоже. Руки не
студента, а работника физического труда. Рабочий? Попа¬
даются, конечно, сейчас среди них достаточно интелли¬
гентные. Но почему он в таком случае утверждал, что он
деревенский? И почему он читает не какую-нибудь другую
газету (раз уже читает), а густопсово реакционные «По¬
лицейские ведомости»?.. Странный парень, ни на кого не
похожий!.. Подпольщикам лучше с такими не водиться. По¬
дальше будешь от греха...
Таковы были первые мысли Синельникова.
Но излишней торопливостью Синельников не отличал¬
ся, решения принимал не по наитию, а всесторонне обду¬
мав; отказываться от проводов умершего революционера
было жалко. Да и снова потерять из виду этого подозри-
1^bHO необычного и все же чем-то очень ему симпатичного
парня ужасно не хотелось.
Он решил маленечко повременить с отходом, присмот¬
реться к Антошину, а уж потом действовать, и вскорости
совершил открытие, которое делало честь его наблюдатель¬
ности: этот подозрительный парень в латаном тулупчике
ни разу не перекрестился! Обстоятельство, выводившее из
себя попа, отпевавшего покойного Розанова, окончательно
рассеяло все опасения Георгия Синельникова и привело
его в наилучшее настроение, допустимое па похоронах до¬
рогого человека. Ни разу не перекреститься! У гроба по¬
койника! В кладбищенской церкви! Во время панихиды
200

и на виду у попа! Этого не позволил бы себе ни один пшик,
ни один филер Российской империи!
Теперь Синельников был спокоен: Антошина нечего
было опасаться. Можно было давать сигнал остальным,
чтобы заходили в церковь.
Но Антошин, конечно, не знал, как его тезка-студент
относится к его присутствию, и он изрядно поволновался
по этому случаю, пока не кончилась панихида.
IV
Панихида кончилась. Поп с шумом перевел дыхание,
извлек из кармана фуляровый носовой платок с монограм¬
мой в уголочке, высморкался. Дьячок сморкаться не стал,
шмыгнул носом и застыл, словно автомат, из которого вы¬
дернули штепсель. Возникли два человека в сапогах, круто
измазанных глиной, гулко и сноровисто заколотили гроб,
каждый гвоздь двумя ударами, подняли гроб, вынесли на
воздух.
— Легкий какой! — сказал тот, который шел впереди,
и было не совсем понятно, одобряет ли он за это покойни¬
ка или порицает.
г- Были б доски не такие сырые, он бы еще легше
был,— сказал тот, который шел сзади.— Разве это доски!..
Одна вода, а не доски...
Поп раздраженно на них обернулся, и они замолкли:
им-то что? Их дело десятое. Прикажут нести — неси, при¬
кажут молчать — молчи...
У самых дверей, на паперти, к ним подошли доктор,
парень с чеховской бородкой, Синельников и только что
подоспевший, переодетый в штатское гимназист Воронин,
тоже запомнившийся Антошину по новогодней встрече на
Тверском бульваре. Они подошли, доктор вполголоса ска¬
зал: «Дозвольте, братцы, мы уж сами!» — и на ходу пере¬
няли на свои плечи гроб.
Тогда Антошин вопросительно глянул на Фадейкина,
Фадейкин смущенно усмехнулся (право же, удивительно,
как это Егор сразу разгадал его мысли!), и они тоже под¬
ставили плечи под острые ребра гроба. Фадейкин слева,
Антошин — справа. А беленькая барышня, не говоря ни
слова, взяла под руку Дусю...
Поп шел сердито, кадило держал в руке, как авоську,
жалел свои новые шевровые сапоги в низеньких и тоже
201

новых калошах, ступал осторожно, расчетливо, по-бабьи
подхватывая полы рясы, перемахивал через лужи на сво¬
их журавлиных ногах. Дьячок был в глубоких стариков¬
ских калошах, скакать через лужи ему было не с руки да
и не к чему. С удовольствием, как мальчишка в полую
воду, шагал он прямо по лужам, привычно подпевая попу,
но думая в это время о чем-то своем, приятном и веселом.
Остальные шли молча. Воронич, который вместе с Си¬
нельниковым шел в ногах гроба, вдруг признал шедшего
впереди него Антошина, свободной рукой ткнул Синель¬
никова в спину, кивнул на Антошина. Синельников мотнул
головой, дал понять, что все в порядке, беспокоиться
нечего, и снова слышалось только мерное чавканье ног
сперва по раскисшей глине расхожих дорожек, потом по
подтаявшему снежному покрову малопосещаемых тропок.
Посвистывал ветерок в крестах и голых ветках, насви¬
стывал что-то в такт своей работы какой-то могильщик,
уже невидимый в почти готовой могиле; заливисто свистел
в костяной свисток с горошинкой молодец из ближнего
трактира: срочно требовался городовой, чтобы привести к
единому знаменателю упившегося казенным вином верно¬
подданного императора всероссийского. Неподалеку, под
откосом, сразу за кладбищенским забором, таким же серым
и дощатым, как и гроб Конопатого, могуче, по-разбойничьи
свистели, с громом и тарахтеньем проносясь под Вагань¬
ковским мостом, поезда Московско-Брестской железной
дороги. Над ними по мосту, звучно буксуя на мокром и из¬
мочаленном деревянном настиле, тянулись на Пресненскую
заставу, на мануфактуру господ Прохоровых, обозы с хлоп¬
ком, красками, дровами, сеном и всяким фабричным при¬
кладом. Свистали извозчичьи кнуты над притомившимися
битюгами.
Из-за чащи голых и мокрых деревьев, из кладбищен¬
ской церкви вдогонку и в посмертное поучение непокор¬
ному и неразумному рабу божию Сергию летело густое,
торжественное, ладное и строгое пение певчих. Жирными
и печальными голосами гудели колокола. Церковь словно
подменили. В ней было теперь светло от множества воз-
жженных дорогих свечей, людно, благолепно и трогательно.
Перед лицом всевышнего возлежал покойник, не чета Ко¬
нопатому — почтенный покойник, властей придерживав¬
шийся и многажды за то властями обласканный, богобояз¬
ненный, благотворительный, трижды удачно банкротив¬
шийся и тем немало свои капиталы, ко всеобщей зависти,
202

приумноживший, обильный годами, препохвально обреме¬
ненный туками, излюбленными чадами, домочадцами и те¬
кущими счетами в Азово-Донском коммерческом банке и
Московском купеческом обществе взаимного кредита..,
v
А люди с гробом Конопатого все шли и шли. Давно ми¬
новали они дорожки с нарядными памятниками и кокет¬
ливыми часовенками. Остались позади и дорожки потес¬
ней, с железными и простого камня крестами, с оградами
из низенького и недорогого штакетника. Потянулись
ряды крашеных и некрашеных деревянных крестов, безза¬
щитных и неогороженных могил. Уже це стало слышно пе¬
ния церковного хора. Только свист ветра да галочий раз¬
драженный грай по-над самыми головами провожающих.
Потом потянулась тропочка, по которой и гроб-то нести
нельзя было, не наступая на соседние могилы. Шагах в пя¬
ти от забора она уткнулась в яму, выкопанную попечением
Московской городской полиции для бывшего ссыльного
поселенца из лиц духовного звания Розанова С. А.
Они опустили гроб с Конопатым на темно-рыжую гру¬
ду свежевырытой маслянистой земли. Скатился и звучно
шлепнулся о дно могилы тяжелый ком глины. На ближай¬
шем дереве встрепенулись галки, тяжело замахали крыль¬
ями, как бы ковыляя в воздухе, перебазировались на дерево
подальше, такое же голое и мокрое, уселись, мрачные, се¬
рые, грузные, словно набрякшие знойкой оттепельной
сыростью.
— Мамка! — выглянул из-за новехонького могильного
холмика мальчонка лет четырех.— Мамка!.. Еще одного
мертвенького принесли!.. Мам! А мам!..
Ровными, острыми зубками он откусывал от большого
антоновского яблока маленькие, очень экономные кусочки
и радовался интересному многообразию кладбищенской
жизни.
Мать его была тут же, рядышком. Молодая, лет два¬
дцати пяти от силы, закутанная с головой в давно отслу¬
живший свой срок шерстяной платок, она стояла на коле¬
нях, под которые, чтобы не простудить ноги, подстелила
какое-то старое рядно, всем своим телом прильнула к хол¬
мику, обняла его, насколько хватало рук, и не было ей ни¬
какого дела ни до каких других мертвеньких, кроме того,
203

единственного, которого она всего третий день как лиши¬
лась. Только еще крепче прижалась к не успевшей еще
осесть земле, устало, вполголоса причитала и временами
тяжко, прерывисто всхлипывала, как горько и несправед¬
ливо обиженное дитя.
А ее мальчику было скучно. Мальчик жаждал свежнх
впечатлений. С неутолимым интересом он следил за тем,
как поп на всех парах гнал к финишу. Вот он что-то в за¬
ключение небрежно пробормотал царю небесному, нагнул¬
ся, выбрал ком земли посуше, чтобы не слишком зама¬
рать пальцы, и швырнул вниз, на только что опущенный
гроб.
Шагах в пятидесяти остановился невесть зачем забред¬
ший в эти края старик, судя по шинели и фуражке с бар¬
хатным околышем — отставной чиновник. Возможно, один
из тех бедолаг, что находят утешение в лицезрении чужо¬
го горя. Но в данном случае ему было не до похорон. С ним
приключилась крупная неприятность: -он набрал полные
калоши воды и не знал, как ему сейчас с этим делом упра¬
виться. Была бы поблизости скамейка, каких сколько угод¬
но н богатых районах кладбища, все устроилось бы быстро
и наилучшим образом. Но скамеек поблизости не было, и
старик, опершись левой рукой о деревянный могильный
крест, правой пытался на весу стащить калошу с поднятой
левой ноги. Калоша держалась на ботинке туго, не хотела
слезать. Вот ведь беда какая!..
Старик бессильно пыхтел, блеклое его, морщинистое,
как скорлупа грецкого ореха, но чисто выбритое лицо на¬
лилось кровью. Все его силы, вся его воля, энергия, неис¬
требимое никакими превратностями судьбы стремление
хоть к какому-нибудь, хоть самому крошечному комфор¬
ту — все было сейчас направлено на борьбу с непокорной
калошей. Нет, ему решительно не было сейчас дела ни
до чего происходящего поблизости, вообще где-нибудь
в этом, таком большом и таком неблагоустроенном для
стариков ёго достатка, мире. Старик думал только о ка¬
лошах.
Провожающие один за другим бросили по горсти земли
на гроб Конопатого. Деловито плюнули на ладони и взя¬
лись за заступы могильщики, загрохотали от тяжких уда¬
ров гробовые доски — сначала гулко, потом все глуше.
Грохот сменился мягким стуком, стук — шорохом. Изред¬
ка, наткнувшись на случайный камень, неприлично, недо¬
пустимо бодро звякала сталь заступа. Потом заступы за¬
204

шлепали, выравнивая выросший над Конопатым продолго¬
ватый, похожий на детский пирожок из песка, бугорок
темно-рыжей земли. Упали на этот бугорок и растаяли
первые снежинки. Стало тихо.
Могильщики вытерли вспотевшие лбы, крякнули, ска¬
зали: «Все!»
Сказали «Все!», а понимать их надо было в том смысле,
что вот, господа хорошие, мы свое дело исполнили на сла¬
ву, закопали в лучшем виде, и вы небось отправитесь сей¬
час выпить-закусить,,помянуть покойничка чем бог послал,
а нам здесь до самого поздна махать лопатами в великой
сырости и хладе, так что хорошо бы по этому случаю с ва¬
шей милости.
Но если говорить по правде, то они на чаевые в данном
случае не шибко надеялись: студенты, голь перекатная,
только и есть в кармане что вошь на аркане...
Но Синельников и это предусмотрел, загодя наскреб
для них рубль, чтобы не поминали лихом Сергея Розанова.
Каждому вручил по серебряной монете с августейшей бо¬
родищей во весь полтинник.
— Ладно,— сказал их старшой.— У бога милостей
много, полна пазуха... Пошли,'Никифор!..
У них был самый сезон. В такие дни день год кормит:
покойников завались. А где покойник, там и чаевые мо¬
гильщику. В таком смысле и следовало понимать насчет
божьей пазухи.
VI
Оставшись без посторонних, провожающие сбились
в кучку. Синельников вышел чуточку вперед, встал перед
ними, снял фуражку. Обнажили головы и остальные муж¬
чины.
— Господа! — негромко, но так, чтобы всем было хо¬
рошо слышно, промолвил Синельников и откашлялся.—
Дорогие друзья! Только что мы проводили в последний
путь прекрасного и благородного русского человека Сергея
Авраамиевича Розанова. Он умер совсем молодым, и жиз¬
ненный его путь отнюдь не был усыпан розами. Сергей
Авраамиевич рано и полной мерой познал и московские
тюрьмы, и сибирскую ссылку, все горькие прелести жесто¬
кой российской действительности, но ни разу не дрогнул,
йи разу не отступил от светлых идеалов свободы и брат¬
ства. Святые цели, за которые он так беззаветно боролся,
205

еще не воплотились в жизнь, и один бог знает, когда они
наконец воплотятся. Но мы, друзья и соратники Сергея
Авраамиевича по борьбе, клянемся над его свежей моги¬
лой и впредь отважно и неустанно скрещивать свои мечи
со всем темным^ подлым и тупым, что мешает России идти
вперед по дороге прогресса, свободы и счастья. Будет
некогда день, затрещат и рухнут пресловутые, давно
прогнившие насквозь «вековые устои» российского абсо¬
лютизма, и над отечеством нашим свободы просвещенной
возникнет наконец прекрасная заря. Спи же спокойно, до¬
рогой Сергей Авраамиевич! Мы тебя никогда не забудем.
Никогда, пусть даже перед лицом самой смертельной опас¬
ности, мы не отступимся от идеалов, которым ты до конца
отдал свою жизнь! Вечная тебе память, дорогой Сергей
Авраамиевич!..
Он перевел дыхание и неожиданно для Антошина за¬
пел: «Вечна-я память...»
«Веч-на-я па-мять, веч-на-я память, ве-е-е-еч-на-а-а-я
па-а-мять!» — тихо и очень торжественно подхватили ос¬
тальные, и Фадейкин, и Дуся, и Антошин, который и мо¬
тив-то этот слышал впервые в жизни. Пропели и снова на¬
чали. И в третий раз пропели, и уже так громко, что даже
старик чиновник, при всей его тугоухости, за полсотнп
шагов услышал, встрепенулся и так и застыл, прислуши¬
ваясь. А только что снятая наконец калоша темнела в его
поднятой руке, как дырявая, в дым искалеченная эмблема
его убогой жизни. Он дождался, пока не кончили петь,
и только тогда истово, со сладострастием выплеснул из
проклятой калоши воду и попытался снова натянуть
ее на набрякший ботинок. Ничего не получалось. Хоть
плачь.
.‘Ему хотелось умереть. Ему не был мил божий свет.
И не было ему, конечно, в эти затянувшиеся, захлестнутые
злым стариковским потом минуты никакого дела ни до
каких речей, даже самых необычных, даже если бы он
и мог их расслышать на таком отдалении. Нет, старика
этого бояться было нечего.
Провожающие кончили петь, еще с минуту простояли
молча. Потом Синельников вздохнул, напялил свою фу¬
ражку, тщательно оглянулся и, видимо, собирался скоман¬
довать отход.
Антошин понял, что настала пора действовать ему.
Он прижал шапку к груди.
— Товарищи! — сказал он и почувствовал, как его
?06

с головы до пят охватила дрожь.— Товарищи, только одну
минуточку!..
В те далекие годы это теплое и мужественное обраще¬
ние еще не вошло в повседневный обиход революционеров.
Оно прозвучало неожиданно и необычно.
Синельников поморщился: лишняя задержка — лишний
риск. Что этот парень (его, кажется, зовут Антошин?) на¬
говорит, одному аллаху известно, а риск большой.
Но Антошин так умоляюще на него глядел, и подозри¬
тельного ничего кругом вроде не было. Синельников не
выдержал характера, кивнул в знак согласия, и все его
товарищи тоже приготовились слушать.
А посветлевшее было лицо Дуси снова потемнело: она-
то думала, что все пришло наконец к благополучному кон¬
цу. Ей не терпелось поскорее уйти. Ей было не по себе.
Особенно после речи Синельникова. Она не все поняла
в его словах, но ей за глаза хватало и того, что она поняла,
А тут еще и сам Егор вдруг вздумал речь говорить, бо¬
же ж мой!..
Она стояла ни жива ни мертва под руку с беленькой
барышней, как бы во втором ряду. А Фадейкин пробился
в первый, поближе к Антошину. Вдруг он Егору потребует¬
ся, и тогда он вот он, тут же рядышком, под рукой.
Антошин и верно очутился в затруднительном положе¬
нии, но помочь ему ни Фадейкин, ни кто другой не мог.
Два дня готовился к своему выступлению Антошин. Все,
кажется, обдумал, все учел. Но обдумал в расчете на двух
своих слушателей — Фадейкина и Дусю. А пришло еще пя¬
теро, и план надо было ломать на ходу. То, что было инте¬
ресно, ново и важно Фадейкину и Дусе, наверно, давно уже
известно тем, кто пришел с Синельниковым. Для Фадейки¬
на и Дуси он был бесспорным авторитетом, даже перво¬
открывателем. Для остальных он только не совсем понят¬
ный, неизвестно откуда взявшийся и довольно подозри¬
тельный парень. Рабочий не рабочий, студент не студент,
мужик и вроде не мужик.
VII
— Товарищи,— начал он тихо и очень медленно, ста¬
раясь осилить охватившую его дроЖЬ,— так получилось,
что три последних часа своей жизни Сергей Авраамиевич
был самым большим, самым близким моим другом... Уми¬
рал и руку мою держал в своей ладони... Не выпускал..!
207

Вот эту,— Адтошин зачем-то поднял к лицу левую руку
удивленно и недоверчиво на нее поглядел.— Так и умер,
йе выпуская моей руки... Я же ничем не заслужил такой
великой чести! — с неожиданной силой промолвил он.—
Вы меня извините, что я так нескладно говорю. Я волну¬
юсь, потому что и говорить дад гробом такого замечатель¬
ного человека — это ведь тоже немалая честь... И, знаете
что, товарищи, мце кажется, что никто из нас, ни я, ни вы
по-настоящему не отдаем себе отчета, какого человека мы
только что похоронили... И хоть бы солнце посветило на
Прощанье над его головой!.. А то такая муть!.. Тучи, сля¬
коть, галки кричат...
К горлу его подкатил комок. Он сделал небольшую пау¬
зу, с шумом вдохнул в себя воздух.
—	Можно, конечно, по поводу этой погоды сказать, что
не век над нашей родиной тучам висеть, что уже близко,
почти рукой подать до весны и лета. Получилось бы до¬
вольно красиво, тем более что так оно и есть. Но мне хо¬
чется отметить совсем другое. Вы понимаете, только что
мы похоронили одного из первых русских революционеров-
марксистов. Сергей Авраамиевич, когда примыкал к марк¬
систам, конечно, не мог знать, что из маленьких и разроз¬
ненных кружков скоро вырастет могучая революционная
марксистская партия, что еще на нашей с вами жизни на¬
роды России под знаменем революционного марксизма про¬
гонят фабрикантов и помещиков и начнут строить социа¬
листическое общество...
—	Фантазеры, фантазеры, фантазеры! — вдруг выпа¬
лил из-за спины Синельникова Дима Воронин и покраснел,
как морковка.— По вас, только и свету в окошке что марк¬
сизм!.. Узость какая!.. Смешно, господа марксисты!.. Че¬
стное благородное слово!..
—	Вы еще будете, господин гимназист, совсем моло¬
дым адвокатом или чиновником, когда на деле убедитесь,
кто из нас фантазер! — рассердился на него Антошин. Рас¬
сердился и в то же время обрадовался: ему было приятно,
что этот краснощекий и упитанный гимназист не имеет
отношения к марксистскому движению. Вот что доктор,
судя по выражению на его лице, как будто на стороне Во¬
ронина, Антошина огорчило. Но он утешил себя тем, что
в эти Годы многие будущие отличные большевики еще хо¬
дили в народниках.
Дуся не поняла, из-за чего произошла стычка между
Антошиным и Вороничем. Она посмотрела на насупивше¬
208

гося гимназиста с недоумением. Фадейкин кинул на Во¬
ронина недобрый взгляд. Он, конечно, тоже ничего не по¬
нял из этой краткой перепалки, но доверял Антошину
и вообще терпеть не мог барчуков. Остальные трое — Си¬
нельников, беленькая барышня и парень с бородой, во вся¬
ком случае, не были на стороне Воронина, но лица их со¬
храняли прежнее торжественное выражение, и Антошин
уразумел наконец, почему в речи Синельникова даже сло¬
ва такого не было — «марксизм»: в похоронах участвова¬
ли представители разных течений тогдашней революцион¬
ной мысли.
— Мне кажется,— сказал он поэтому,— не место здесь
и не время для теоретических споров...
Все, кроме насупившегося Воронина, Фадейкина и
Дуси, утвердительно закивали головами. Синельников, бе¬
ленькая барышня и даже мрачноватый молодой человек
с чеховской бородкой наконец позволили себе улыбнуться
Антошину, давая ему понять, что и они марксисты и что
сказал-то он вещь, на их взгляд, правильную, но что не
здесь, на кладбище, пускаться в дискуссии. Еще только
что незнакомые, они теперь сделались Антошину близки¬
ми, родными, очень дорогими. И ему стало страшно, что
вот еще минута-другая, все разойдутся и ему никогда с
ними больше не встретиться...
От него ждали слов о покойном, и он это знал. Но за¬
говорил он совсем о другом и настолько как будто непод¬
ходящем, что поначалу и Синельников, и те трое, что при¬
шли с Синельниковым, попросту выпучили на него глаза.
А он уже ничего не мог с собой поделать, потому что
теперь его уже удивляло, как это он с самого начала не
заговорил именно об этом.
VIII
— У меня вчера вечером,— продолжал он, как если бы
от него только и ждали что сообщения о том, что с ним
вчера вечером произошло,— вчера вечером у меня произо¬
шел интересный разговор... С одним семинаристом... Мы
с ним были одни на империале конки, и мы с ним скуки
ради разговорились... О том о сем, о жизни, о людях... Ум¬
ный такой семинарист, начитанный, злой... Ему в этом го¬
ду в попы выходить, в бога, видно, не шибко верит, но в
попы пойдет и будет стараться преуспеть... Он так и ска¬
зал, что будет стараться преуспеть. Происходит, совсем как
209

Сергей Авраамиевич, из нищей-пренищей дьячковской
семьи, горя, видно, нахлебался по самые уши... Но слы¬
шали бы вы, товарищи, что он говорил о людях! Он такое
говорил, что впору повеситься, если бы это хоть на деся¬
тую часть правдой было. Черви, говорит, люди все, голые,
противные, склизкие черви. Все сплошь, от самых богатых
и знатных и вплоть до распоследнейших батраков. Жа¬
леть их не за что, а уважать — и подавно. Только, говорит,
о том люди и думают, как бы выпить, пожрать, поспать
всласть и чтобы никто их ненароком или нароком не раз¬
давил сапогом. Им, говорит, червям этим, голову оторвут,
а им и горюшка мало. Шасть в норку, и счастливы. Де¬
скать, отрастет голова — хорошо, не отрастет — и так, бог
даст, проживем. Без головы, дескать, даже лучше, удобней:
мыслям заводиться негде. Начальству это очень даже при¬
ятно. Заметит, похвалит, жалованья прибавит, медальку
пожалует...
Я ему говорю, семинаристу этому: как же это так? Мож¬
но разве такое про народ? А семинарист мне: «Все это,
сударь мой, выдумки. Маниловщина. Где вы его, спраши¬
вает, видели, народ этот хваленый? Нету, говорит,-такого
реального существа, народа. Имеются мужики, помещики,
будочники, попы, мастеровые, жандармы, кулачье дере¬
венское, архиереи, охотнорядцы, цари, фабриканты, про¬
ститутки, преподаватели средних и высших учебных заве¬
дений, палачи, купцы разных гильдий, странники, банки¬
ры, нищие, лавочники, господа офицеры и генералы, актё¬
ры, снова Палачи, шансонетки, сенаторы и обыватели, обы¬
ватели, обыватели, сколько глаз хватит, все обыватели,
и все врозь, каждый сам за себя, а остальные хоть пропа¬
ди пропадом. Каждый за свою нору, за свою шкуру, за
свою утробу, за свой выводок. Все врозь. А если в кои веки
и соберутся вместе, так в картишки перекинуться или
студентов побить с благословения начальства...»
Я ему возражаю, семинаристу. Я ему говорю: народ —
это вроде воздуха: его не замечаешь, пока не разразится
буря. А семинарист смеется: «Все это, говорит, философия.
Плюнь, говорит, на всю эту проклятую умственность, от
нее только тоска. Давай, говорит, слезем с конки и зава¬
лимся в кабак... Веселие Руси пити, вот тебе и вся истин¬
ная философия...» А я никак от него не отстаю, от этого
умного дурака семинариста, меня зло на него берет. Благо
бы барчук какой-нибудь, а то ведь из нищей семьи и мыс¬
лить вроде бы научился. «Вот вы говорите, черви, говорю,
210

а как же Пугачев, Степан Разин, декабристы, народоволь¬
цы, Пушкин, Гоголь, Лев Толстой, Салтыков-Щедрин?»
А он что говорит, тот семинарист! Он говорит, даже на сня¬
том молоке какая ни на есть пленочка появится, если его
долго держать на огне! И посмеивается! Понимаете, ему
это все смешно!.. Я его спрашиваю тогда: «Неужели вы не
замечаете, что пленочка эта все растет и растет, а огня
под народом нашим тоже не занимать стать, поджаривают
нас за милую душу. Разве вы не знаете, говорю, что все
больше становится людей, которые интересы народа ста¬
вят выше своих личных?» А он: «Брось, приятель! Начи¬
тался в дурацких книжонках про сладеньких «голубень¬
ких людей» и всерьез принимаешь! С души воротит... Кру¬
гом холуй на холуе, вор на воре, взяточник на взяточнике,
каждый в карман норовит, а если не в карман, так ближне¬
му рабу божию в рыло, а в книжечках слюнявые старые
девы расписывают ангелов господних в старых студенче¬
ских брюках и всем нам, дуракам, морочат головы. Ох уж
мне, говорит, эти «голубые люди»!» Говорит и кулаком раз¬
махивает, словно гвозди в гроб заколачивает.
Я, признаюсь, поначалу не понял, о кайих это таких
«голубых людях» разговор? Семинарист мне объясняет:
это у актеров такое выражение в ходу. Бывают в пьесах
герои такие, не курят, не пьют, с девушками не гуляют
и только о том думают, как бы народу пользу принести.
Актеров от таких ролей рвет, зрителей театральных рвет.
Играть такие роли противно, а смотреть, если человек бо¬
лее или менее умный и понюхал жизни, просто невозмож¬
но... Потому что в жизни таких людей не бывает, а у нас,
в Расее нашей любезной, еще почитай лет пятьсот не бу¬
дет, поверьте моему слову...
Я тогда ему говорю, семинаристу: для обывателя лю¬
бой человек, который заглядывает повыше своего личного
благополучия,— ненормальный человек; революционер —
сумасшедший; а если он про таких людей читает в книге
или пьесу смотрит, то они для него «голубые», слава богу,
несуществующие люди. От подобных рассуждений обыва¬
телю не так совестно жить на свете. Раз «голубых людей»
в природе не бывает, тогда какой с меня, с обывателя, мо¬
жет быть спрос? Посмотрите, мол, добрые люди," сами про¬
верьте: вокруг меня, обывателя, все сплошь неголубые
люди, сплошь обыватели, все только в карман себе норо¬
вят... И мечтать в таком случае вроде не надо...
Тут смотрю, мой семинарист раньше посмеивался, а те¬
211

перь стал злой, только что не рычит. «Врешь, говорит,
мечтаю! С малых, говорит, лет мечтаю! Чтобы все было
как у меня в детстве, но наоборот. В детстве я голодал,
мечтаю быть сытым. В детстве жили мы с батей моим в
вонючей хибарке — мечтаю, чтобы домик был у меня хо¬
рошенький, чистенький, просторный, с бархатной мебелью.
Батя мой дьячком был. А я буду попом, благочинным. Зем¬
лю буду рыть, лоб расшибу, а своего добьюсь. Бывало,
в детстве подеремся с поповыми детками, и всегда поповы
детки правы были, а мы — дьячковы — неправы. Хочу,
чтобы мои дети всегда перед дьячковыми были правы от¬
ныне и во веки веков. Для моего бати, царствие ему небес¬
ное, волостной старшина был бог, царь, воинский началь¬
ник, а я, дай только срок, с губернаторами буду чаи распи¬
вать... А ты говоришь, мечтать не надо!.. Надо, но только
применительно к натуральной человеческой природе... И не
тяните вы меня, говорит, ради Христа, в вашу «грядущую»
Россию! Я червяк. Я порвусь, если меня тянуть!..» Крик¬
нул прямо, еще что-то хотел сказать, да не успел. Как
раз остановка была у Сретенских ворот, горько только так
махнул рукой и загремел вниз по ступенькам. Даже не
простился...
IX
Антошин передохнул, посмотрел на своих слушателей.
Его слушали, и, кажется, с интересом. Даже Фадейкин
с Дусей. У Антошина стало легче на душе, свободней,
уверенней.
Был еще у Антошина, по совести говоря, немалый со¬
блазн хоть в нескольких словах разделаться с теми свои¬
ми современниками из Москвы шестидесятых годов XX
столетия, которые сокрушенно фыркают, когда слышат
или читают о качествах человека коммунистического
будущего. Скажите таким, что они обыватели. Они вас
затаскают по судам. Обыватель — это ведь обидно! Какой
же он обыватель? Он только трезвый, культурный, тон¬
ко чувствующий. И не пересказывайте ему, пожалуйста,
передовые статьи. Он сам может их написать сколько душе
угодно. И не цитируйте ему, ради бога, классиков марк¬
сизма-ленинизма: сдавал в свое время в вузе. Уж он-то
больше других знает. Обо всем. Обо всех. Раньше всех.
Достоверней всех. Подробней, чем в газетах. И куда пи¬
кантней. Его-то не обманешь речами, газетами, выступле-
212

явями. Он бы и рад был поверить в коммунистического
человека, но, увы, он-то людей знает: кругом обыватель
0а обывателе, дурак на дураке, взяточник на взяточнике,
карьерист на карьеристе. Только каждый и думает о том,
Как бы выпить, закусить, переспать с чужой женой, от¬
хватить квартирку побогаче, мебель покрасивей, телевизор
подороже, машину, дачку, кабинетик модерн. А как ему,
обывателю этому советскому, горько, что никто у нас не
борется с недостатками так мужественно, умело и реши¬
тельно, как боролся бы он, обыватель, если бы хотел и
смел этим заняться!,.
Надо было, давно надо было, закругляться, и Антошин
заключил так:
— Обыватель, даже самый умный, видит всегда только
то, что ему хочется видеть. Но чтобы делать умное дело,
недостаточно быть умным человеком. Обыватели любят
называть себя реалистами. Не помню, кто из хороших
людей замечательно сказал: есть реалисты, которые идеа¬
лизируют реальное, и реалисты, которые реализируют
идеальное. Я верю, я знаю: будущее за вторыми. И пусть
себе обыватели до поры до времени похихикивают в ку¬
лачки насчет «голубых человеков». Будущее за «голубы¬
ми людьми», будущее за теми, кто,, не страшась тягот и мы¬
тарств по тдорьмам и каторгам, реализуют идеальное.
Одним из зачинателей этого великого человеческого по¬
двига во имя счастья всех трудящихся был Сергей Авра-
амиевич... Будет день, и к этой могиле придут молодые
москвичи не такого уж далекого будущего. Они украсят
ее цветами, накроют победоносными красными знаменами...
А пока что разрешите мне возложить на могилу Сергея
Авраамиевича самодельное красное знамя. И пусть оно
светится отраженным светом тех простых, но гордых крас¬
ных знамен, под которыми двадцать три года тому назад
шли в бой славные парижские коммунары!..
Взволнованный, счастливый, что его выслушали и что
все кончилось благополучно, без вмешательства полиции,
он вынул из-за пазухи сложенный вчетверо отрез кумача
Длиною в два аршина, развернул материю и покрыл ею
могильный холмик.
Потом он хотел запеть не спетую им третьего дня
Конопатому песню «Замучен тяжелой неволей» и чтобы все
подхватили. Но как раз в это время к ним приковылял на
Подагрических своих ногах старик чиновник, которому
Удалось наконец совладать со своими калошами. С судо¬
213

рожным достоинством он приподнял фуражку с темным
продолговатым пятном на месте, где когда-то красовалась
кокарда. Он был высокопарен и жалок, как трухлявая
и облезлая дощатая арка, когда-то покрашенная «под мра¬
мор».
—	Господа,— представился он,— коллежский асес¬
сор в отставке, кавалер ордена Станислава... Навещая,
так сказать, прах возлюбленного и единственного своего
отпрыска, павшего во славу русского оружия в последнюю
турецкую кампанию, претерпел ка-та-стро-фическое не¬
счастье. Имел неосторожность потерять кошелек с семна¬
дцатью рублями сорока двумя копейками... Пребываю
по сему поводу в полнейшем отчаянии. Нуждаюсь в пят¬
надцати копейках, дабы приобрести билеты на конку. Три
пересадки, господа!.. Проживаю в собственном доме за Со¬
кольническим кругом-с... Премного обяжете, господа сту¬
денты!..
Связываться с ним не стоило. Собрали ему по мелочи
пятнадцать копеек. Он снова приподнял фуражку, сдер¬
жанно поблагодарил, обещал завтра же деньги эти воро¬
тить и ушел, напряженно величавый, пучеглазый, с ка¬
пелькой на малиновом кончике мясистого и ноздреватого
носа, размеренно чавкая худыми калошами, которые сно¬
ва уже успели набрать полно воды. Человек торопился
в кабак...
—	Расходимся в разные стороны! — тихо скомандовал
Синельников.— Девушки — в сторону церкви, по двум раз¬
ным дорожкам, мужчины — *ерез забор, в полосу отчуж¬
дения железной дороги... А вы,— обратился он к Антоши¬
ну,— если не возражаете, давайте go мною... Потолкуем
кой о чем...
—	А кумач? — забеспокоился Фадейкин.— Украдут
ведь, как пить дать... Вон к нему ребятенок подбирается.
Действительно, мальчик с антоновским яблоком в руке
деловито пробирался между могилками, держа курс на при¬
влекшую его внимание яркую материю.
•	— Ну и пусть его берет,— сказал Антошин.— Пускай
привыкает к красному знамени... Конопатый был бы до¬
волен...
С Фадейкиным они условились встретиться вечером
возле фабрики. Антошин предупредил: о том, что видел на
кладбище, никому ни слова, кроме Симы, конечно, Фени
и Коровкина.
—	Учи ученого! — подмигнул ему Фадейкин.
214

А Антошин с Синельниковым перемахнули шагах в по¬
лутораста друг от друга дощатый кладбищенский забор,
спустились в полосу отчуждения, по разным сторонам же¬
лезнодорожного полотна, врозь и будто бы незнакомые про¬
шли с полверсты в сторону Покровского-Стрешнева, потом
сошлись, потолковали и договорились. В день, о котором
Антошин будет извещен особо, за ним придет на Большую
Бронную человек и поведет на квартиру, где ему предсто¬
ит побеседовать с несколькими друзьями Синельникова.
И может быть, получить кой-какую литературу для Мин-
делевского кружка. Попутно выяснилось, что не все друзья
студента знают его под этой фамилией. Подпольная кличка
Синельникова — «Лысый». Условились, что Антошин бу¬
дет представлен друзьям Лысого под кличкой «Коно¬
патый».
Так Антошин на бегу перенимал боевую эстафету Сер¬
гея Розанова.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
I
Вернулся со двора Евсей, продрогший, с покрасневшим
носиком, сел, дрожа всем телом, возле Антошина, ткнул
его легоненко в бок. От разбуженной боли Антошина пе¬
рекосило. Он свирепо повернулся к старому брючнику и
увидел, что тот ему как-то странно подмаргивает, кося
глазами в сторону сеней.
Антошин похолодел в предчувствии неведомой беды,
но виду не подал. Вразвалочку, подчеркнуто неторопливо
он вышел в сени, у кадки с водой нарочно загремел тяже¬
лой медной кружкой, сбивая с нее тонкую наледь: захоте¬
лось человеку водицы испить, только и всего.
Минуту погодя, выскользнул к нему в сени Евсей.
— Ховайся! —прошелестел он на ухо Антошину.—
До Степана полиция пришла... Пристав... Городовые... Как
бы не по твою душу...
Прошелестел и юркнул обратно в теплую духоту ма¬
стерской.
Конечно, Антошин знал, что раньше или позже не ми¬
новать ему ареста. Но, выходит, одно дело, когда ты ри¬
суешь в своем воображении романтическую картину
ареста революционера, и совсем другое, когда это событие
надвигается на тебя во всей своей свинцовой неотврати¬
215

мости. Противоестественное, отвратительное, бесконечно
унизительное ощущение: будто крысы защелкивают
тебя — человека — в мышеловке. Нет, он не хочет, он не
согласен, он никому не позволит лишить его свободы ради
спокойствия какого-то царишки! Он желает и впредь хо¬
дить куда и когда ему угодно. Он, в конце концов, просто
не имеет права дать себя арестовать! Кто в случае его
ареста будет вести кружок на Минделе? И Дусю нельзя
оставлять именно сейчас, когда она, кажется, наконец на¬
чала, пусть и не без робости, прислушиваться к его пропа¬
гандистским разговорам...
И кроме того, как Антошин ни старался держать себя
в руках, ему было чуть-чуть страшновато.
Он выскользнул на воздух и томительно долго и осто¬
рожно прикрывал за собой входную дверь, больше всего
опасаясь, как бы она не скрипнула. И она таки* не скрип¬
нула!.. Первая удача!.. На дворе темным-темно! Велико¬
лепно!.. Немощный апельсиновый свет, брезживший из
окон, покорно умирал тут же рядышком, у самых окон, на
слабо искрившейся тощей снеговой перинке. В высшей
степени замечательно!.. Слава слабосильному керосиново¬
му освещению!..
А то дворник, дежурящий у ворот, приметил бы...
Пока все благоприятствует Антошину...
Несколько мгновений он стоял, тесно прижавшись
к холодным и щербатым кирпичам флигеля, который
только что так удачно покинул. Он все-таки здорово вол¬
новался. У него бешено стучало сердце. Надо было хоть
чуточку отдышаться. И кроме того, надо было уточнить
положение. Полиция, конечно, устроит в подвале засаду.
Это яснее ясного... Выскочить бы на Бронную... Нельзя:
дворник. И где-нибудь по ту сторону, у ворот, безусловно
притаился какой-нибудь шпик, может быть даже сам Саш¬
ка, чтоб ему околеть!..
Поскорее спрятаться!.. Где? У кого? Податься разве
к Ерофеевым? Просто постучаться к ним, будто в гости
пришел?.. Удивятся, но не прогонят... У них дочь на вы¬
данье, работает уборщицей в парикмахерской на Страст¬
ной. Возможного жениха не так-то легко прогнать... Но
полиция у Малаховых — это нешуточная новость. Забе¬
жит соседка рассказать, а он вот он... И вообще, нельзя
подводить хороших людей, даже согласись они его спря¬
тать у себя. Да и что толку? Полиция, конечно, подождет-
подождет, да и пойдет с обысками по всем квартирам...
216

Это уже как пить дать... Да и как к ним проберешься, к
Ерофеевым? Через весь двор по свежему насту? По сле¬
дам его сразу и обнаружат.
Надо было пользоваться уже протоптанными тропками.
Одна вела от ворот к тому флигелю, из которого Антошин
только что еле убрал ноги. Другая просматривалась' от
ворот налево, ко второму подъезду. Правда, в этом подъез¬
де проживал единственный открытый враг Айтошина —
Сержик Рымша, но выбора у Антошина не было.
Он заставил себя оторваться от стены и тут же снова
к ней прижался. Из меблирашек выскочила с ведрами в
руках Нюрка, быстренько сбегала к помойке, с грохотом
выпростала ведра, еще быстрей вернулась, беззаботно на¬
певая себе что-то под нос, и гулко захлопнула за собой
дверь. Какое это* все-таки счастье, когда можно не опа¬
саться ареста!
Через несколько секунд Антошин был уже во втором
подъезде. Его окружал вонючий мрак тесной и грязной
лестничной клетки. Круто вверх поднимались невидимые
обледенелые каменные ступени. Он перебрал в уме квар¬
тиры этого подъезда. Вывод получался неутешительный.
Любой из здешних жильцов не задумываясь выдаст его
полиции, а Рымши и Похотовы, те с удовольствием сами
кинутся выкручивать ему руки.
Осталась одна надежда — чердак.	' •
Антошин уже как-то побывал на нем. Помогал Ефро¬
синье снимать белье. Чтобы попасть на чердак, требова¬
лась стремянка.* Ее хранили у себя на кухне Похотовы.
Значит, стремянка отпадала.
Крепко держась за жиденькие и холодные перила (не
хватало только поскользнуться и загромыхать с лестни¬
цы!), Антошин бегом взлетел на площадку второго этажа.
Хорошо еще, что никто не попался ему навстречу. Из
квартиры Похотовых доносилась музыка: Софочка Похо-
това с желе.зным упорством выколачивала из рояля «Мо¬
литву девы».
Со всеми мыслимыми предосторожностями он зажег
спичку. Прямо над дощатым верхом чуланчика угадывал¬
ся четырехугольник чердачного люка с ржавым железным
кольцом посередине. На задвижке чулана висел замок. За¬
мок мог звякнуть, задвижка могла не выдержать тяжести
человеческого тела, могли затрещать или скрипнуть доски
ветхого чуланчика. Могли, наконец, отказать руки Анто¬
шина, когда он подтягивался на них к люку. Но замок не
217

звякнул, задвижка выдержала, доски не выдали, а руки
Антошина, крепкие натренированные руки лыжника и
городошника, не отказали.
По сей день он не смог бы толком рассказать, как ему
все это удалось, но он пробрался-таки на этот чертов чер¬
дак. Медленно-медленно, замирая при каждом шорохе, он
опустил за собою крышку люка и тут же, у самой его обо¬
чины грохнулся в полном изнеможении лицом в пухлую
многолетнюю пыль, с бешено стучащим сердцем, весь в
поту от невероятного напряжения.
II
На чердаке было холодно, темно, тихо. Пахло пылью,
дешевым хозяйственным мылом, мокрым бельем, особен¬
ным чердачным запахом сильно разогретой глины. И, ко¬
нечно, мышами. Они озабоченно попискивали где-то сов¬
сем неподалеку, шуршали лежалой бумагой. Надо пола¬
гать, в том ящике, который Антошин еще в прошлое свое
посещение приметил. Ящик был завален всякой бумажной
дрянью — старыми газетами, жеваными номерами «Ил¬
люстрированного приложения к «Московскому листку»,
захватанными гимназическими учебниками, такими гряз¬
ными и ветхими, что сбыть их в книжные магазины не
было никакой возможности. На самом верху валялись тет¬
радки ученика шестого класса Второй Московской муж¬
ской гимназии Рымщи Виктора — старшего брата Сержи-
ка и единственного более или менее симпатичного пред¬
ставителя этой противной семейки. Виктор Рымша давно
окончил гимназию и уже третий год учился на юридиче¬
ском факультете Московского Императорского универси¬
тета. Сухопарый, невысокий, молчаливый, он вызывал
у лично с ним незнакомого Антошина чувство соболез¬
нующей симпатии: на месте этого студента он бы и дня
не стал жить под одной крышей с господином Рымшеи-
старшим и Сержиком...
Снизу, с лестничной площадки, тянуло холодом.
Осторожно раздвигая плотные ряды задубевшего
белья, Антошин пробрался к дымоходу. Он уходил в пыль¬
ный мрак по невидимому настилу, словно толстый и длин¬
ный окаменевший ящер. От него несло жаром: по крайней
мере, в одной из квартир топили печь. Судя по позднему
времени, скорее всего голландку. Здесь, в этом теплом
оазисе, Антошин и решил устраиваться на ночь. Он не¬
°18

сколько отдышался, пришел в себя и, сориентировавшись
по мышиному писку, отправился к ящику за постельными
принадлежностями — газетами и книжками. Не валяться
же ему, в самом деле, целую ночь прямо на мыльном пере¬
крытии. Неправдоподобно медленно, как водолаз под во¬
дой, переставляя ноги, с выставленными перед собой ладо¬
нями, он долго добирался до ящика. Встревоженно запи¬
щали мыши, зацокали по пересохшей бумаге крохотными
коготками, разбежались.
Наконец Антошин носком валенка нащупал дощатую
стенку ящика, осторожно опустил в него руку. Смешно
сказать, но больше всего в эту минуту он боялся наткнуть¬
ся рукой на мышонка. Мышат, к счастью, не оказалось.
Антошин наклонился над невидимым ящиком, обеими ру¬
ками набрал изрядный ворох, пробивая головой податли¬
вые стены белья, вернулся к дымоходу, осторожно свалил
свою ношу на бархатистый пыльный покров чердачного
перекрытия и стал из газет и журналов стелить себе по¬
стель. Из нескольких книг соорудил некое подобие изго¬
ловья. Попробовал. Лежать можно было вполне, а спать
Антошин и не собирался. Даже если бы его клонило ко
сну. А вдруг полиция пожалует и сюда, на чердак? Хотя
кому придет в голову, что человек может без стре¬
мянки и в полном мраке залезть на чердак? Если только,
конечно, этот человек не оставил следов. А вдруг оста¬
вил?.. И только Антошин об этом подумал, как сообразил,
что как раз на задвижке мог остаться, обязательно даже
остался след от его правого валенка, потому что как раз
тем валенком, которым он становился на задвижку, он
еще на площадке первого этажа вступил в какую-то гу¬
стую дрянь. Кроме того, до него только сейчас дошло, что,
продвигаясь к ящику, он нащупал сряду на трех верёвках
совершенно сухое белье. Значит, никак не исключено, что
уже завтра с утра за бельем придут.
Надо было поскорее убираться из этого ненадежного
убежпща. В любую минуту оно могло превратиться в за¬
падню. Но и сразу уходить никак нельзя было. Надо было
выждать, пока полиции не надоест без толку торчать в
подвале у Малаховых. Пойдут искать его у дяди Федосея,
у минделевских ребят. А если даже и оставят засаду в
подвале, то уж у ворот вряд ли будут всю ночь держать
шпика. Значит, надо часочков до двух ночи повременить,
а потом спускаться вниз и прорываться на улицу мимо
сонного дворника...
219

Его все-таки разморило... Он проснулся оттого, что
разъехалось его самодельное изголовье. Он не стал его
поправлять, а какое-то время лежал с открытыми, но поч¬
ти ничего не видевшими глазами. Потом его глаза при¬
выкли к мраку. Над его головой уходило сквозь крышу в
ночь изрядно остывшее кирпичное тело дымохода. По сто¬
ронам чернели тяжелые прямоугольники мокрых, ледяных
на ощупь простынь. Спать совсем расхотелось. Почитать
бы чего-нибудь, убить время. Темно. Он не сразу сообра¬
зил, что, собственно, здесь, в глубине чердака, за при¬
крытием доброго десятка кулис из разнокалиберного
белья, вдали от единственного, крошечного, за долгие де¬
сятилетия ни разу не мытого слухового окошка, можно
безопасно и спичку зажечь, и свечку засветить. Эта мысль
возникла у Антошина, когда он нечаянно нащупал у себя
в кармане восковой огарочек. Сучил еще утром дратву и
ненароком сунул его в карман. Очень кстати получилось
это «ненароком»! К тому „же в этот поздний час и некому,
да и неоткуда следить за светом в слуховом окошке. Разве
только если забраться на крышу соседнего флигеля.
Он зажег огарочек, приладил его попрочней и побезо¬
пасней к валявшемуся поблизости кирпичу и без интере¬
са, потому что мысли его все-таки никак не могли ото¬
рваться от засевших у Малаховых фараонов, раскрыл пер¬
вую попавшуюся книжку из рассыпавшегося изголовья.
Ну, не совсем первую попавшуюся, а единственную
незамусоленную, почти новую, в новехоньком пере¬
плете.
«Церковное право»,— прочел он на титульном листе.
Буквы были не обычные, как во всех книгах, не типограф¬
ские, а как на пишущих машинках. «Курс, читанный на
богословском факультете Московского Императорского
университета в 1891—1892 г. профессором, доктором бого¬
словия протоиереем С. В. Предтеченским. Гектографиро¬
ванное издание».
Интересно, с чем ее едят, эту божественную науку. Он
пробежал глазами первую страницу и узнал, что сущест¬
вовала давным-давно книга, которая кратко называлась
«Кормчая книга», а полностью «Книга, глаголемая Корм-
чпя, рекше Правило закону, грецким языком Номока¬
нон». Рекше! Смешное слово. А грецким — это, надо пола¬
гать, греческим... М-да-а-а, типичное не «Граф Монте-
Кристо»!.. Что-то безумно неинтересное рассказывал про¬
тоиерей Предтеченский про одного патриарха по имени
220

фотий и еще про одного, которого называли Иоанн Схо¬
ластик... Скука смертная!..
Антошин зевнул, с треском веером, как карточную ко¬
лоду, пропустил остальные страницы между большим и
указательным пальцами, и его внимание вдруг зацепилось
за какую-то чепушинку, мелочь. Он даже не сразу понял,
в чем дело. Оказывается, часть книги, как раз средняя ее
часть, была отпечатана не темно-фиолетовой, а светло-ли¬
ловой краской и вроде бы на более плотной бумаге. Ну,
а ему-то, Антошину, что за разница, на какой бумаге и
какой краской оттиснуто нудное сочинение профессора в
поповской рясе?
И снова что-то, не сразу осознанное, заставило его
присмотреться к этому обстоятельству повнимательней.
Сам над собой подсмеиваясь за смутное ожидание чего-то
необыкновенного, он раскрыл книгу на том месте, где
кончалась темно-фиолетовая печать и начиналась светло-
лиловая. Раскрыл, и у него перехватило дыхание. Его уда¬
рило в пот. С трудом удерживая руки от сильной нервной
дрожи, он поднес книгу к самым глазам. Потом, не веря
глазам, поднес к самой свечке.
Слева на полуслове прерывалась книга протоиерея
Предтеченского, справа белел незатейливый самодельный
титульный лист совсем другого труда. Полтора десятка
слов заголовка, несколько десятков лиловеньких буковок
в скромной машинописной рамочке!
ЧТО ТАКОЕ «ДРУЗЬЯ НАРОДА»
И
КАК ОНИ ВОЮЮТ
ПРОТИВ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТОВ?
выпуск II
Второй-выпуск «Друзей народа»!.. Тот самый, недоста¬
ющий!.. Пропавший!..
Никогда его мысль не работала так стремительно и так
четко! Оно пришло молниеносно — единственно правиль¬
ное решение. Оно требовало мгновенных, самых срочных
действий, таких срочных, что он не смел разрешить себе
пробежать глазами даже полстранички, даже несколько
строчек, даже одну.
221

С этой минуты вопрос его личной безопасности отходил
на второй план. Теперь все силы, всю энергию, всю вы¬
думку — на то, как уберечь эту драгоценную книгу. Уно¬
сить ее отсюда сейчас — это почти то же, что самому
преподнести ее на блюде охранному отделению. Да если
бы была всего одна тысячная, одна миллионная доля ри¬
ска, он не имеет права ею пренебречь. Значит, спрятать
надо ее здесь же, на чердаке, а самому шх^корее и самым
незаметным образом убираться подальше Ьт этого черда¬
ка, подальше от этого подъезда, от этого дома, чтобы
у полицейских и мысли не могло возникнуть о том, что
Антошин здесь какое-то время отсиживался. Потому что
если он здесь отсиживался, то мог и спрятать какие-то
компрометирующие документы. И полезут на чердак, и
станут его обыскивать. А спрятать здесь эту книгу так,
чтобы ее не нашли во время тщательного обыска, не было
никакой возможности.
Главное — выскользнуть незамеченным из подъезда, а
дальше хоть трава не расти.
Первым делом он аккуратно сложил и снова отнес в
ящик газеты и книги, чтобы скрыть следы своего пребыва¬
ния. Потом он выбрал самое отдаленное и неудобное ме¬
сто, в Закоулочке, там, где крыша сходилась с опалубкой
чердака под самым острым углом, ладонями разрыл кир¬
пичную крошку, толстым слоем покрывавшую перекры¬
тие, положил в нее заветную книгу и засыпал крошкой,
а поверх крошки — несколькими пригоршнями мягкой
пыли, которую он набрал в другом конце чердака, и, не
медля ни секунды, направился к люку. Прислушался. На
лестничной площадке было тихо. Не слышно было и му¬
зицирования Софочки Похотовой. Наверно, угомонилась,
легла спать.
Он выбрался на крышу чулана, бесшумно опустил за
собой люк, перевел дыхание, прислушался. Ухватился за
карниз чулана, спустился на руках, нащупал правой ногой
задвижку, мягко на руках спустился с задвижки на лест¬
ничную цлощадку, снова прислушался, на цыпочках сбе¬
жал на первый этаж. Вспомнил о следах на задвижке, вер¬
нулся, тщательно вытер ее, снова сбежал, цочти не каса¬
ясь перил, на первый этаж и, наконец, выскользнул во
двор, на свежий воздух. Прильнул к стене, наклонился,
набрал снежку и стал счищать с полушубка, со штанов, с
валенок, с лица предательскую чердачную пыль, вымыл
в снегу руки и только тогда позволил себе на самую ма-
222

дость оторваться от стены, посмотреть, как обстоит дело
у ворот. В калитке, еле освещенные с улицы керосиновым
фонарем, беседовали двое мужчин — дворник и незнако¬
мый тип в чуйке и суконном картузе. Сыщик.
Все! Выскочить на улицу не было никакой возможно¬
сти.
Главную и единственную свою задачу Антошин видел
теперь в том, чтобы любой ценой увести полицию подаль¬
ше от книги, только что зарытой им в самом дальнем и
неудобном углу чердака дома госпожи Филимоновой.
Ill
Еще не успел он закрыть за собою дверь в подвал, как
услышал отчаянный вопль Шурки:
—	Беги, Егор!.. Беги!.. Тебя в тюрьму хотят!..
Кто-то рванул Антошина на себя, внутрь помещения.
Дверь с сийой захлопнулась, и возле нее возник городовой.
—	Беги! — кричала Шурка, вырываясь из рук полу¬
одетой Ефросиньи.— Беги, Е-го-руш-ка-а-а! — и колотила
босыми пятками по крепким коленям матери.
У Ефросиньи было непривычно растерянное лицо. Она
бестолково заталкивала Шурку за полог и пыталась за¬
жать ей рот.
—- Что ты, доченька! — бормотала она.— Срам-то ка¬
кой!.. Что соседи скажут! — И уже в совсем полной расте¬
рянности добавила: *— Детям в такое время спать поло¬
жено...
А Шурка извивалась в мускулистых Ефросиньиных
руках и громко, навзрыд плакала горькими бессильными
детскими слезами.
На лавочке слева, так, чтобы его не было видать вхо¬
дящему, сидел немолодой пристав в красивых лаковых
сапогах и дорогой, прекрасно сшитой шинели. Рядом с
ним стоял второй городовой и двое понятых: портной Петр
Кузьмич из заведения П. И. Молодухина и кухонный му¬
жик Василий из Зойкиных меблирашек (так вот почему
Нюрка выносила ведра с помоями!). Василий смотрел на
Антошина с любопытством и опасливым недоброжелатель¬
ством: вот он какой, оказывается, этот Егор!
Петр Кузьмич — «крупняк», то есть мастер по круп¬
ным вещам — шубам, пальто, сюртукам, человек положи¬
тельный и даже грамотный — совестился смотреть на
хозяев, попавших в такую некраспвую историю. Он был
223

их кумом и старинным знакомым. Чтобы не смущать их
он с преувеличенным вниманием рассматривал висевшую
на стенке и давно знакомую ему в мельчайших подробно¬
стях лубочную картину «Не брани меня, родная».
А Степан по привычке присел за неприбранный вер¬
стак и дрожащими руками скручивал себе самокрутку.
Чуть коптила лампа, но было не до нее.
Длинная нервная тень приплясывала от Степана по
давно не беленой стене.
—	Долго ждать себя заставляешь! — раздраженно
приветствовал пристав Антошина.
—	Попрошу не «тыкать»! — сказал Антошин.
Эту фразу он в предвидении неминуемого ареста под¬
готовил уже давно.
—	Ах, значит, вот ты какой!.. Барина, значит, разыг¬
рываешь! — страдая от невозможности тут же, немедлен¬
но дать Антошину в зубы, протянул пристав.— Многое
себе позволяешь!..
—	Решительно прошу не «тыкать»! — чуть повысил
голос Антошин.— Не ставьте себя в смешное положение...
—	Значит, вот вы какой! — повторил пристав, неза¬
метно для себя все же переходя на «вы»...
Обыск продолжался недолго. Все шесть листовок лежа¬
ли на донышке антошинского сундучка под единственной
сменой белья, романом Шпильгагена «Один в поле не
воин» и брошюрой Дикштейна «Кто чем живет».
Когда городовой, присев на корточки, кочергой извлек
из-под койки Шуркину «картинную галерею», затихшая
было девочка шлепнулась на нее животом, завопила: «Мои
картинки, мои!» — и с таким неистовством заколотила
кулачишками и пятками по полу, что пристав сказал:
—	Да ну ее, скандалистку!.. Пускай ее с ее картин¬
ками!
У Антошина отлегло от сердца. Хотя вряд ли не только
городовой, но и сам господин пристав среди десятков вы¬
резанных из дешевых журнальчиков «оригинальных
рисунков» и портретов особ царствующего дома, губернато¬
ров, генералов, духовных особ, коммерции и мануфактур-
советников и т. д. и т. п. распознал бы портрет основопо¬
ложника научного социализма.
Пристав составил протокол, понятые его подписали.
—	Спокойной ночи, барышня,— попытался на проща¬
ние пошутить Антошин, целуя Шурку,— До скорого
свидания.
224

А Шурка кричала:
—	Не надо его... Не надо его в тюрьму!.. Отпустите
его!.. Он хороший!..
—	Под шары! — скомандовал извозчику пристав, ко¬
гда они выехали на Страстную.
«Под шары» значило — на Тверскую площадь. Там,
.фасадом к дворцу генерал-губернатора, в старинном зда¬
нии с обильными колоннами — Тверском частном доме —
помещались полицейская часть и пожарная команда с ка¬
ланчой, с которой высматривались пожары. На высокой
.жерди над каланчой, в зависимости от того, в какой части
города замечен пожар, поднимались в разных сочетаниях
шары. «Под шары» — понималось в народе — в поли¬
цию, в кутузку, что на Тверской площади.
От Большой Бронной это было совсем недалеко: чет¬
вертый квартал.
Второй раз в жизни Антошин ехал на извозчике. Сан¬
ки под ним уютно поскрипывали полозьями. Где-то впере¬
ди, скрытая от Антошина извозчичьим армяком и широ¬
кой спиной городового, звонко екая селезенкой, неторопли¬
во перебирала ногами приземистая невозмутимая лоша¬
денка. Городовой, пристроившись рядом с извозчиком на
облучке, правую ногу, в рассуждении тесноты, свесил
-наружу. Справа Антошина бережно, как барышню, чтобы
не свалился с узенького сиденья, придерживал за талию
сам господин пристав.
Шел цервый час ночи. Было темно, пусто, тихо. Чуть
посвистывая, мела поземка вниз по Тверской. Чернели
витрины магазинов, кондитерских, кофеен, парикмахер¬
ских над пышно выбеленными снегом тротуарами.
С гиком и свистом, в нежном, глуховатом звоне бубен-
дов промчался со стороны Камергерского переулка лихач
с мощной медвежьей полостью, с нарядными зелеными
сетчатыми покрывалами на огнедышащих конях. Двое
мужчин в бобрах и нелепо заломленных цилиндрах держа¬
ли на коленях пышную даму в бархатной ротонде и мехо¬
вом капоре и орали:
Ах вы, Сашки-канашки мои,
Разменяйте мне бумажки мои...
• Пристав с завистью глянул им вслед.
А бумажки все новенькие,
Два дцатипятирублевенькие!..—
успел еще услышать Антошин, пока извозчик заворачи¬
вал с ним налево, за аптеку, на Тверскую площадь.
8 Л. Лагин
225

IV
В частном доме было жарко, душно, воняло карболкой,
махоркой, давно не мытым телом.
Сашка Терентьев уже был здесь. Свой человек, он, об¬
локотившись о деревянные перила, о чем-то доверительно
шептался с дежурным околоточным. Дежурный изредка
бросал на Антошина быстрый взгляд, полный уважитель¬
ного удивления. Политический преступник!.. А с виду му¬
жик мужиком!
Странно, но Антошин чувствовал только сильную уста¬
лость. Ему хотелось спать. И еще ему хотелось — он отдал
бы за это год жизни — как следует набить физиономию
этой гниде Сашке, так, чтобы в кровь, чтобы зубы летели
на пол...
Его продержали в дежурном помещении минут два¬
дцать, не менее: свободных одиночек не было, а помещать
опасного политика в общую камеру — как бы не нагорело
от начальства. Пришлось решать, кого из одиночных аре¬
стантов переводить в общую камеру, чтобы освободить
место для Антошина.
Наконец его поместили в одиночку. Щелкнул за его спи¬
ной замок. Топая сапогами, пришел и стал на пост около
двери городовой. Антошин не мог отказать себе в удоволь¬
ствии посмотреть на своего цербера. Унтера, видно, подня¬
ли с постели. Он был хмур, заспан, зевал, отчего забавно
топорщились небогатые усы на его нестаром и неумном
бритом лице.
Антошин уснул, лишь только его голова коснулась на¬
битой соломой и заспанной поколениями арестантов по¬
душки. Он спал без сновидений и проснулся часу во вто¬
ром ночи, от негромкого говора где-то совсем поблизости.
Несколько человек задавали вопросы. Отвечал караулив¬
ший Антошина городовой.
Антошина разобрало любопытство. Он на цыпочках
подкрался к двери, глянул в глазок и увидел человек пять
народу из общей мужской камеры. Он прислушался к раз¬
говору. Разговор шел о нем.
—	Ай разбойник?
—	Почему такое разбойник?
—	Одного держат. И специальный городовой. Тебя
небось сообща. А его отдельно. Понимать надо.
—	Зарежешь человека, и тебя отдельно будут со¬
держать.
220

—	Ай человека зарезал?
—	Политический он,— снисходительно пояснил го¬
родовой.
—	Деньги, значит, фальшивые печатал,— понимающе
закивал головой человек лет сорока в опорках.
'	— Печа-а-тал! Скажешь еще! Политические — они ца¬
ря убить хотят... Печатал!.. Совсем ты без понятия.
—	А чем же это им наш царь мешает?
—	Простить не могут, что освободили крестьян, вот
и норовят царя порешить. А тогда, конечно, все об-
, ратно.
—	Скажите, чего задумали!.. Снова, значит, в крепость
мужиков, чтобы морить барщиной да оброком!.. А сам
небось помещик? Или сынок помещичий?
—	Мастеровой он,— уточнил городовой.
—	Скажите пожалуйста. Что ж это, ему, стало быть,
охотка обратно под барина?
—	Серая кость в политику пошла. Конец, можно ска¬
зать, света.
—	Ребята, вы бы подальше от двери. А то вдруг у него
с собой бонба...
—	А ты что, думаешь, такого, не обыскавши, сажать
под шары будут? Плохо же ты полицию понимаешь.
—	Может, он по пьяному делу царя похвалялся убить,
а его р-р-раз и за шиворот? Такое ведь тоже бывает. Осо¬
бенно с нашим братом мастеровым.
—	А ты что, в пьяном виде тоже так грозишься?
—	Да я и вовсе непьющий.
—	А под шарами!
—	Пачпорта у меня не обнаружено, вот я и попал
- к тебе в соседи.
—	Пачпорт надобно сохранять в порядке.
—	Знал бы, где падать буду, соломки бы подстелил.
—	Почему народ собрамшись, братцы?
Это, видно, подоспел кто-то свежий.
—	Да вот политического поймали. Специально к нему
городовой приставлен с заряженным левольвертом.
—	Скажите пожалуйста!.. «Политический»? Грабитель,
значит, который по кассам?
**■ Царя убить хотел. Понимать надо.
—	Царя?! Это за что же такое нашего царя и вдруг
убивать?.. За царя нам положено денно и нощно молиться.
Поскольку мы кто? Православные мы христиане..,
—	Вот именно, что надо. А он убить хотел.
227

—	Не хотел я убивать царя,— сказал тогда Антошин
в глазок.— Глупости это все!..
—	А ну, разойдись! — испугался городовой и замахал
руками на своих собеседников.
—	Пускай скажет! — возразил человек в опорйах.—
Любопытно ведь.
Надо было пользоваться каждой секундой. Не было
времени искать фразы попроще и подоступней.
—	Мы боремся за то, чтобы рабочему и крестьянскому
люду легче жилось,— торопливо говорил Антошин в гла¬
зок, опасаясь, что городовой разгонит своих арестантов
раньше, чем он сможет зарЪнить в их души хоть несколько
искорок классового самосознания. Он понимал, что из тех,
кто сейчас толпился около его камеры, большая часть не
воры и даже не пропойцы, а люди, случайно попавшие в ку¬
тузку. Рабочие, ремесленники, мелкий городской люд.—
Мы боремся за то, чтобы фабриканты не драли по десять
шкур с рабочих, а помещики — с крестьян, чтобы власть
была не у богатеев, помещиков и генералов, а у простых
людей, у тех, кто своими руками, своим горбом создают
богатства для других — для купцов, фабрикантов, поме¬
щиков... Надо всем, у кого мозолистые руки, объеди¬
ниться и...
—	А ну, разойдись! — рычал городовой, ударяя нож¬
нами своей шашки по ногам арестантов.—А ты,—обра¬
тился он к Антошину,— ты свой разговор сей же секунд
прекращай!.. Ты мне народ не бунтуй!..
—	А я их к бунту и не призываю! — кричал Антошин,
уже не боясь привлечь внимание дежурного околоточ¬
ного.— Я им просто объясняю, что, пока рабочие и кресть¬
яне сами не возьмутся за свое освобождение, не будет
свободной, счастливой и сытой жизни на Руси!..
—	Ну что же мне, в вас стрелять, что ли? — взмо¬
лился плачущим голосом городовой.— Сюда же околоточ¬
ный идет! Вам никакой пользы, а мне нагорит по первое
число. Имейте сожаление, разойдись!.. Христом-богом про¬
шу вас, православные!..
Действительно, приближался околоточный. Православ¬
ные разошлись.
Потом околоточный вернулся к себе в дежурное поме¬
щение, православные попробовали было снова собраться
у камеры Антошина, но на этот раз городовой догадался
закрыть глазок в двери, прислонился к ней спиной и мол¬
чал, пока они не вернулись к себе в камеру, но они были
228

слишком возбуждены этим неожиданным разговором, что¬
бы сразу заснуть. Еще долго они вполголоса, беспомощно,
вкривь и вкось, но все же обсуждали слова первого в их
жизни политического преступника, которые, оказывается,
совсем не о том мечтают, чтобы убить царя, не ради того
жизнью своей рискуют и в тюрьмы идут, а для совсем дру¬
гой и вполне понятной цели...
А Антошин в ту ночь еще несколько раз просыпался
в холодном поту. Ему снился один и тот же сон: будто бы
тот самый пристав, который его арестовал, залез-таки вме¬
сте с Сашкой Терентьевым и Сержиком Рымшей на чердак,
раскопал тайник и уносит с собой в полицию курс церков¬
ного права профессора Предтеченского. А Антошин все это
видит, будто бы спрятавшись за печной трубой, и ничего
не может поделать, потому что их трое, а он один. Он
вскрикивал, просыпался, удостоверялся, что все это ему
только приснилось, и снова засыпал, счастливый, спокой¬
ный.
И гордый.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ*
I
Не все, о чем рассказано в нашем не совсем обычном
повествовании, могло стать известно автору со слов его
главного героя. Кое-что пришлось дополнить и расширить
на основе самостоятельного изучения печатных источни¬
ков тех лет. Кое-что ему посчастливилось уточнить и путем
прямых бесед с единственным, кроме Ан гошина, по сей
день живым участником и свидетелем событий, послу¬
живших основой нашего романа. В частности, именно
из рассказов этого человека, имя которого мы пока что
хотели бы сохранить в тайне, нам удалось выяснить очень
важные обстоятельства, предшествовавшие аресту Анто¬
шина и вскоре после него последовавшие, обстоятельства,
которые Антошин никак не мог знать.
Но, конечно, он не ошибся, полагая, что к его аресту
руку приложил Сашка Терентьев.
Обстояло это дело так.
Час за часом, день за днем Антошин, сам того не подо¬
зревая, вытеснял из Дусиного сердца образ ветреного, сла¬
бохарактерного и навсегда для нее потерянного Стивы Бе¬
локопытова. По-своему тонко чувствующая, она с первого
229

же момента ощутила какую-то необычность, романтиче¬
скую непохожесть Антошина на всех тех, кто до этого ей
встречался на ее горьком сиротском жизненном пути. Он
был хорошо грамотен, хотя и писал с ужасными ошибка¬
ми, начитан, вежлив, не так, как Сашка Терентьев, а по-
настоящему. А главное, он не только на словах, но и на
самом деле видел в ней не греховное, падшее существо,
а обыкновенного человека, будто и не было у нее ни романа
со Стивой Белокопытовым, ни мальчика в Воспитательном
доме. Это потрясало Дусино сердце и Дусино воображение.
Только богатства и знатного происхождения не хватало
Егору, чтобы стать в ее глазах идеальным молодым чело¬
веком. Но пусть Егор и не знатен и не богат. Дуся верила,
что пять — десять лет трудолюбивой и бережливой жизни,
и она накопит достаточно, чтобы открыть собственное
«дело». А если бог даст и мадам Бычкова тяжело заболеет,
и Дуся будет за нею ухаживать неустанно, преданно,
с любовью, как в самых трогательных романах...
Первые же попытки Антошина привить Дусе классовое
самосознание произвели на нее ошеломляющее впечатле¬
ние. Поначалу, правда, до нее дошло только, что Егора
никак не прельщает стать мужем совладелицы или даже
суверенной хозяйки модной мастерской, что не видит он
ничего заманчивого для себя в карьере конторщика или
даже бухгалтера! Но во время похорон Конопатого Дуся
вдруг уразумела, что Егор ходит по острию ножа, что
в любой момент он может попасть в тюрьму, на каторгу,
потому что он — страшно подумать! — социалист, пре¬
ступная и злонамеренная личность. Убегая с Ваганьков¬
ского кладбища после безбожной панихиды у могилы Ко¬
нопатого, она боялась не столько даже того, что их вот-
вот поймают и посадят в тюрьму. Ее страшило, что Егор
слишком много позволяет себе против господа бога и что
господь бог терпит-терпит, а потом ка-ак рассердится да
ка-ак возьмется за своего строптивого и неразумного раба
Егория, так от этого Егория только перья полетят.
Все дни после похорон Конопатого она пребывала в со¬
стоянии какого-то странного, настороженного возбуждения.
То ей казалось, что полиция стучится с черного хода (по¬
чему-то именно с черного хода) в заведение мадам Быч¬
ковой, чтобы выяснить у Грибуниной Евдокии, кто такой
выступал тогда на кладбище с возмутительными речами
против престол-отечества. И будто бы она им что-то невра¬
зумительное лепечет, помирая от страха, а они ее не
230

слушают, а лезут под хозяйкину кровать и вытаскивают
оттуда растрепанного и перепуганного Егора. То ее томили
кошмары, будто где-то на другом конце города гремит на¬
бат со всех окрестных колоколен и тамошние обыватели,
и лавочники, и чиновники, и полицейские солдаты, и молод¬
цы из мясных лавок бегают со двора на двор, ищут Егора,
ловят его, крутят ему за спину руки и ведут вешать на
фонарном столбе, что на Страстной площади, как раз
наискосок от аптеки. А она стоит будто бы на углу Боль¬
шой Бронной, все видит, хочет крикнуть, чтобы не вешали
Егора, а голос-то у нее начисто пропал, хочет побежать,
вырвать его из рук палачей, а ноги словно чужие, при¬
росли к тротуару...
Нельзя было больше медлить. Надо было спасать Его¬
ра, спасать их будущее счастье, отвратить Егора от злых
умыслов, заставить понять ложность, преступность его
убеждений. Дуся понимала, что ей самой это не под силу.
Ее попытки лично справиться с этой задачей вызывали
у Антошина только снисходительную улыбку. И сколько
оца ни перебирала своих знакомых, не было среди них
человека, кроме горбатенького студента, с куриной фами¬
лией, который был бы достаточно подготовлен, чтобы
вести спор на такую умную и сложную тему. А Цыпкин,
об этом Дуся догадывалась, вполне возможно, и сам в глу¬
бине души придерживался таких же взглядов, что и Егор.
Значит, надо было Егора крепко припугнуть, растолковать
ему понаглядней и поубедительней, чем грозит избранный
им греховный путь в мирской его жизни. Но и припуг¬
нуть его мог не каждый. Ни сама Дуся, ни Полина, ни
Ефросинья, ни Степан не были для этого достаточно авто¬
ритетны. Она призвала на помощь все свое знание жизни.
Такое было по плечу только героям некоторых прочитан¬
ных ею романов: беззаветное, самоотверженное и беско¬
рыстное служение предмету своей страсти.
Так Дуся пришла к выводу, что единственный, кто смог
бы с успехом и без опасности для Егора выполнить эту
патетическую задачу, был человек, который любил ее
страстно, громогласно, пылко и без какой бы то ни было
надежды на взаимность. Именно из таких безнадежно
влюбленных в романах всегда комплектовались люди
жертвенного бескорыстия, именно такие люди рады сде¬
лать все, что в их силах, даже сверх их сил, ради счастья
предмета своей несчастной любви.
Вряд ли Дусю отвратило бы от услуг Сашки Терентьева,
231

что он связан с. охранным отделением: государственная
служба, приличное жалованье, достойная всяческого ува¬
жения работа — борьба с врагами царя, церкви и отечест¬
ва. Впрочем, и все, с кем она сталкивалась, кроме разве
одного Цыпкина, не видели ничего зазорного в филере
охранного отделения — должность как должность. Только
зимой на морозе приходится туговато. Ну, зато им жало¬
ванье идет хорошее.
и
Так Дуся пришла к решению привлечь себе на помощь
весь мужественный авторитет Сашки Терентьева.
—	Александр Терентьевич! — обратилась она к нему
как-то с непривычной для него душевностью.— У меня к
вам громаднейшая просьба.
Сашка мгновенно растаял:
—	К вашим услугам, Дусенька!.. Все, что в моих си-
лах-с... Ради вас!.. Хоть сию же минуту-с!..
У пего даже слезинки показались в уголках глаз, так
он был растроган тоном, которым Дуся к нему обратилась,
и пламенной силой своей любви.
—	Только вы мне сначала обещайте, Александр Терен-
тьич, что вы обязательно сделаете, что я вас попрошу.
—	Господи!.. Да как вы, Дусенька, можете сомневать¬
ся!.. Да я...
—	И никому ни слова? Пусть это будет только наша с
вами тайна. Согласны?
—	Как рыба-с! — воскликнул Сашка и прижал руку
к левому грудному карману своей роскошной бекеши.—
Молчание, знаете ли, золото, как говорится, конечно...
В том смысле, понятно... Имея в виду, что в общем и це-
лом-с... Тем более при моей безумной любви-с, имею честь
доложить-с...
С минуту он нес несусветную, блаженную околесицу,
потом замер в ожидании приказаний.
Дуся глубоко втянула в себя воздух, лицо ее стало на¬
пряженным и отчаянным, словно она кидалась в ледяную
воду:
—	Александр Терентьевич, миленький, надо одного че¬
ловека спасать.
—	С полнейшим нашим удовольствием, Дусенька.
О чем может быть речь!.. Только позвольте узнать: кого-с?
И от чего-с?
232

—	Понимаете, Александр Терентьевич... Один мой зна¬
комый... Вы его то!же хорошо знаете...
Она не решалась продолжать.
—	Заболемши? — пробовал ей подсказать все еще
ничего не подозревавший Сашка.— Заболемши, и его, зна¬
чит, требуется в бесплатную больничку-с? Это я ради вас,
Дусенька, с дорогой душой... Потому у меня такие зна¬
комые, с ума сойти...
—	Кабы он заболел,— вздохнула Дуся.— Он, Алек¬
сандр Терентьевич, кажется, социалистом сделался, против
царя хочет идти...
Сашка похолодел. Такое начинающему филеру охран¬
ного отделения могло только присниться! Какой несказан¬
ный фарт! Он почувствовал себя, как неудачливый золо¬
тоискатель, набредший на золотую жилу дома, на собст¬
венном огороде. Страстная влюбленность вступила в борь¬
бу с профессиональными интересами и была немедленно
положена на обе лопатки. Но на челе.его прыщавом не от¬
разилось ничего.
—	Сам сказал или вы, Дусенька, сами догадались? —
осведомился Сашка и в великом охотничьем нетерпении
облизнул сразу пообсохшие губы.
—	Сам сказал,— через силу отвечала Дуся, чувствуя,
что, кажется, зря она все-таки вмешивает в это дело такого
легкомысленного человека, как Сашка. Но отступать было
поздно.
—	Царя убить хочет? — с надеждой спросил Сашка.—
Государя, значит, императора?..
—	Нет, что вы, Александр Терентьевич! — ужаснулась
Дуся и даже в лице изменилась.— Разве можно государя
императора!.. Священную особу!.. Что вы?..
—	Для таких людей все можно-с!.. Такие люди, они..,
—	Что вы, Александр Терентьевич! Разве Егор может
такое страшное дело замыслить!.. Он же и мухи не обидит...
—	Мухи не обидит, это точно-с... Это Егор, значит, в
революцию подался! Серая кость, а смотри, туда же... За
господами прет, за студентами, поляками и жидамп-с...—
бубнил вполголоса Сашка, стараясь выиграть время для
того, чтобы обдумать положение.— Очинно даже интерес-
ненько!.. Хитрее Сашки Терентьева хочет быть!.. Нет, вы
только скажите, пожалуйста, куда Рязань косопузая прет,
куда заворачивает!..
• — Припугните вы его, Александр Терентьевич,— про¬
должала упавшим голосом сильно приунывшая Дуся.^
233

Вы ему про каторгу расскажите, какая она бывает, про
тюрьму, про кандалы... А я вам век буду благодарна... По
гроб жизни...
—	Почему не припугнуть? — бормотал Сашка, тороп¬
ливо прикидывая в голове, как ему получше, поумней и
поосторожней действовать сейчас, когда ему привалила
такая небывалая профессиональная удача. Больше всего
он боялся вспугнуть свое счастье.— Почему не припугнуть?
Припугнуть можно-с... Тут ведь что самое главное, Ду-
сенька вы моя бесценная? Самое главное — это чтобы ни¬
кто на него дурного влияния не имел... А то я его буду
припугивать, а кто другой будет его нахально уговаривать
не бояться... А уж мне Егора припугнуть — это раз плю¬
нуть... Тем более что я со всем своим старанием... По¬
скольку вы его, Дусенька, от всего сердца- любите, а я
вас,— значит, я и Егора любить должен как брата род-
ного-с... Ведь любите вы его, Дусенька?
—	Люблю,— прошептала Дуся, мучительно краснея.—
Не сердитесь на меня, Александр Терентьевич. Сердцу не
прикажешь...
—	Очинно мне это печально, конечно, слышать, Ду¬
сенька, но я все же готов-с... Сквозь горькие свои слезы
сердца, но постараюсь...
Его стремительно захлестывала ненависть к Егору, ко¬
торый, мало того, что его ни за что ни про что полюбила
Дуся, еще имел смелость столько времени водить его за
нос. Его бесила обида на Дусю, которая пренебрегла им,
образованным, красивым, подающим большие надежды го¬
сударственным деятелем, слугой царю-отечеству, ради ка¬
кого-то безродного голопузого мужичонки, да еще ко всему
прочему государственного преступника.
Но чем больше он наливался обидой и ненавистью, тем
благостней и умильней становилась его речь, тем больше
бескорыстного рыцарского самоотвержения являл он со¬
бой перед растроганной Дусей.
—	Так что, дорогая моя и недостижимая Дусенька,
надо и того припугнуть, чтобы сам не лез в социалисты
и Егора не совращал в свою поганую веру.
Тут он сделал ловкий психологический ход, который
сделал бы честь и более опытному провокатору. Он не
только не стал расспрашивать, кто совратил Антошина в
социалисты. Он подчеркнул так, чтобы даже простодуш¬
ная Дуся поняла, насколько он не заинтересован в под¬
робностях антиправительственного заговора. Он сказал:
234

—	А может, вы того, кто Егора смущает, сами припуг¬
нете? Я вам скажу как, а уж вы и попугайте его как сле¬
дует, а? Может, он вас даже более меня послушается?
—	Что вы, Александр Терентьевич! — рассмеялась
Дуся.— Разве меня Фадейкин послушается?..
—	Фадейкин?.. Илюша Фадейкин?.. Который с Мин-
деля? — Сашка чуть не задохся от счастья. Теперь дело
пахло ни мало ни много — раскрытием противоправитель¬
ственной организации на большой столичной фабрике!
—	Ну да,— сказала Дуся,— который с Минделя... Уж
вы, Александр Терентьевич, и его сами припугните, сде¬
лайте милость...
—	Припугнем и Фадейкина,— обещал Сашка.— В луч¬
шем виде припугнем-с... Только уговор: сами вы с ними
о нашем уговоре ни-ни!.. Все дело испортите и меня еще
за все мои хорошие чувства и намерения под монастырь
подведете... Это вам-понятно?.. Смотрите, Дусенька, ни
словечка, или все пропало, а я — на каторгу за нарушение
присяги-с... Я свое слово сдержу: революцию с них с обоих
как рукой снимет. Это я вам слово даю, истинный Христос!
Для вящей убедительности Сашка перекрестился на
черневшую в глубине подворотни доску со списком жиль¬
цов.
Они оба расстались довольные разговором. Но не успе¬
ла еще Дуся дойти из ворот в мастерскую, как была полна
самых дурных предчувствий и раскаяния и решила как
можно скорее повидаться с Антошиным, повиниться перед
ним и сообща с ним решить, что предпринять, чтобы не
пошло во вред Антошину и Фадейкину то, что она раз¬
болтала такому все-таки очень неверному человеку, как
Сашка Терентьев.
Ill
Произошел этот чреватый бедами разговор с Сашкой
в среду вечером. До субботнего вечера оставалось еще
целых трое суток. Кто знает, что может за такой большой
срок натворить Сашка Терентьев. Чуть не на коленях от¬
просилась Дуся у Лукерьи Игнатьевны в четверг после
работы на Большую Бронную. Прождала Антошина до
десяти вечера. Антошин пропадал где-то по таинственным
своим делам, и в начале одиннадцатого Дуся в полном
отчаянии отправилась домой. У самой аптеки на Страст¬
ной она носом к носу столкнулась с озябшим Сашкой.
Если он, что было вполне возможно, и нарочно ее здесь
235

поджидал, то виду не показал, а прикинулся, будто встре¬
тил ее неожиданно.
—	Очинно даже хорошо, Дусенька, радость моя, что
с вами встретились!.. Имею важный материальчик-с...
Так что в самый, можно сказать, раз получилось... Раз¬
решите, я вас для скорости сообщения в саночках про-
качу-с?
—	Что вы, Александр Терентьич!.. Что люди скажут!..
—	Я же вижу, Дусенька, вы сильно уставши... Неуж¬
то мне не позволительно прокатить вас?.. Егору вы такое
позволение дали-с... Несправедливо-с... Напрасно оби¬
жаете...
Они сели в тесные и утлые извозчичьи са^ки. Сашка
обнял' Дусю за талию. Она хотела было отодвинуться. Ото¬
двигаться было некуда.
—	Ужасно, Дусечка, неприятная получается исто¬
рия,— начал после многозначительного молчания Саш¬
ка.— ...Это я насчет Егора вашего...
Дуся побелела.
—	Там,— продолжал Сашка (они как раз проезжали
Мимо Гнездниковского переулка),— там уже на него, на
Егора, оказывается, дело заведёно...
Дуся невольно вскрикнула.
Сашка с дурно разыгранным испугом прикрыл ей рот
своей варежкой:
—	Что вы, Дусечка, разве об этом громко можно!..
Он еще крепче обхватил ее талию и зашептал ей на
ухо:
—	Они там, конечно, не всё знают... Но они в нем су-
млеваются, потому что у них против него подозрения... А я
им говорю: «Что вы, господа! Я же на том дворе свой че¬
ловек, я же с этим самым Антошиным довольно часто
встречаюсь!.. Мухи же, говорю, этот человек не обидит,
что вы!..»
—	Спасибо вам, Александр Терентьевич! — растроган¬
но пролепетала Дуся, и по ее щекам покатились слезы.—
Какой вы хороший человек!.. Вовек не забуду!..
—	Не стоит благодарности, Дусечка моя бесценная.
Разве у меня сердца нету!.. Смешной вопрос!..
Он уже был и сам растроган. Он уже и сам почти что
верил, будто бы дело на Егора завели в охранке не по его
доносу и что он будто бы бесстрашно заступается перед
начальством за своего счастливого соперника. А раз он
такой бескорыстный и самозабвенный, то где же тогда
236

справедливость? Почему Дуся любит не его, а Егора, ко¬
торый ко всему прочему придерживается преступного
образа мыслей?
—	Дусечка,— сказал он,— вот я за вашего Егора жиз¬
нью своей рискую, под суд попасть могу, на каторгу даже
пойти. А почему же вы меня от себя отталкиваете, с мои¬
ми горячими чувствами? Это же очинно даже жестоко!..
—	Не надо! — тихо проговорила Дуся.— Миленький
Александр Терентьевич, не надо об этом!..
—	Значит, так получается, когда Александру Те¬
рентьевичу жизнь за чужого человека закладать, тогда
Александр Терентьевич миленький и тогда надо, а как
Александр Терентьевич с тихой своей мольбой о счастье,
так тогда — Александр Терентьевич, не надо!.. Очинно да¬
же приятно слышать!.. Прямо как на пасху, в церкви-с!..
Но только нонче, Дусенька моя, не пасха, а я не осел
отпущения и жизнью своею зазря рисковать не интере¬
суюсь... Пускай в таком случае, раз не надо, все дело идет
как положено, а моя совесть будет чиста перед престол-
отечеством... Вы думаете, меня по ночам совесть не му¬
чает?* Очинно даже мучает... Мечусь на своей постели, как
карась на удочке. Потом вскочу с постели, кинусь перед
образа. «Господи! — плачу.— Прости меня, господи, нару¬
шаю присягу престол-отечеству для-ради своей несчаст¬
ной любви к рабе божией прекрасной Евдокии! Прости,—
молюсь,— если можешь!» Вот ведь как мучаюсь. А так
приду я завтра с самого утра по начальству, упаду ему в
ноги, повинюсь. Скажу: прошу прощения, ваше высоко¬
превосходительство, виноват, скажу, бес попутал, соврал-с
я насчет Антошина Егора. В высшей степени преступный
он человек. Судите его по всей строгости законов. А еже¬
ли вы меня на каторгу пошлете за мои окаянные попытки
спасти того Егора, то так мне, сукиному сыну, и надо...
Приду, скажу, полегчает у меня на душе, и пусть будет,
что будет...
—	Александр Терентьевич, миленький, вы бога побой¬
тесь! — ужаснулась Дуся.
—	А я как раз потому во всем чистосердечно и призна¬
юсь, что бога побоюсь... Приду, повалюсь в ноги. Ваше,
скажу, высокопревосходительство!..
Даже растроганный собственным красноречием, Сашка
отлично помнил: не только высокого, но и просто превос¬
ходительства в Московском охранном отделении не води¬
лось. Сам начальник отделения был всего-навсего подпол¬
237

ковник. Но очень уж это трогательно и торжественно
звучало: «Ваше высокопревосходительство!»
—	Теперь, Дусечка, все от вас зависит. Захотите, и
я за вас хоть в прорубь. Не захотите — гулять вашему
Егору с бубновым тузиком на спинке...
—	Да разве я не хочу? — пыталась Дуся прикинуть¬
ся, будто не понимает намека, еле скрытого в благородных
Сашкиных словах.
—	Нет-с, вы еще не совсем понимаете!.. Ежели я,
можно сказать, ради вашего счастья всею карьерою своею
жертвую, то имею я право на свою порцию счастья?.. Вы
не молчите, тут молчать уже некогда-с... Вы скажите пря¬
мо — имею или не имею?
—	Ах, зачем вы со мною так жестоко разговариваете,
Александр Терентьевич!
—	А со мною играть, как с цацкою какою, это не же¬
стоко?.. Так вот, последнее мое слово... Извозчик, повора¬
чивай!.. Поворачивай, говорю!.. И не будем больше, Ду-
сенька, спорить!..
Около Елисеевского магазина Сашка остановил извоз¬
чика, счастливый, щедрый, благожелательный. Сбегал за
водкой для себя, за портвейнцем для Дуси, закуски купил,
какая полагается, конфеты. Все честь честью.
Через час исполнилось заветное желание Сашки Те¬
рентьева, но он и после этого показал себя с самой бла¬
городной стороны. Он и потом говорил Дусе разные ласко¬
вые слова, называл душенькой, хвалил ее глазки, ручки,
ножки, носик, не поскупился, отвез ее домой на извозчике,
несмотря на все ее мольбы и сопротивление, обнял и по¬
целовал ее на прощание прямо на глазах безмерно шоки¬
рованного дворника и строго-настрого наказал завтра же
вечером навестить его снова.
—	Тебе же самой, Дусенька, интересно будет узнать,
как я твоего Егора выручаю... Все как есть разузнаю и
тебе расскажу... Смотри же, ждать буду... А не придешь...
Не придешь, пеняй, Дусенька, радость моя, на себя...
Так Сашка Терентьев прощался на Казенном переулке
с предметом своей неземной страсти после их первого лю¬
бовного свидания, а возле домовладения госпожи Филимо¬
новой уже маячил на противоположном тротуаре филер
охранного отделения с наказом следить за проживающим
в данном домовладении крестьянином Можайского уезда
Антошиным Егором Васильевым сыном, уточнить, куда,
238

когда и по каким делам оный Антошин ходит, с кем об¬
щается.
Заявлению Терентьева Александра, агента наружного
наблюдения Московского охранного отделения, уже вторые
сутки был дан законный ход, а самому Терентьеву было
сказано несколько благосклонных и вдохновляющих слов.
Но Дуся этого не знала. Дуся думала, что, уступая
Сашке Терентьеву, она спасает от каторги, а может, и от
петли так нелепо преданного ею Антошина.
IV
Ей было тяжко наедине со своей бедой. Она рассказала
все как есть подружке своей Полине, и та не один час
проплакала с нею, сидя после работы рядышком на пока¬
той крышке сундука с лоскутками. Они сидели в темноте,
взявшись за руки, как маленькие девочки, и время от
времени пытались завести разговор о чем-нибудь совсем-
совсем постороннем. Поболтают-поболтают и замолчат.
Сухо и безразлично тикали ходики где-то над их головами,
за стеной неутомимо скрипел голос вечно чем-то обижен¬
ной Лукерьи Игнатьевны, по-детски посапывали и часто
вскрикивали во сне ученицы, измотавшиеся за день тру¬
дов... Было страшно, одиноко, не хотелось двигаться, ду¬
мать о том, что будет завтра, послезавтра...
Чуть-чуть было Дуся не поделилась своим горем с Еф¬
росиньей, но убоялась.
Несчастная, заплаканная, осунувшаяся, она бегала по
церквам, ставила свечки, била земные поклоны, ползала
перед иконами на коленях, молила о здравии раба божия
Егория, заклинала простить рабе божией Евдокии неволь¬
ный ее блуд с рабом божиим Сашкой.
Немножко успокоившись, она возвращалась на Казен¬
ный и вместе с верной подружкой своей Полиной читала
вполголоса книжки, которые были ей особенно дороги,
потому что их советовал ей прочесть Антошин и еще пото¬
му, что они и в самом деле были отличные книжки, ум¬
ные, добрые, справедливые, хватавшие за сердце и как
будто прямо про Дусю написанные. Они плакали над
судьбой Прозерпины, Козетты и Фантины, над судьбой
Крошки Доррит и Настасьи Филипповны и особенно по¬
любившейся Дусе Сонечки Мармеладовой. Полине больше
нравилась Эпонина — мужественная и гордая дочка спив¬
шегося кабатчика Тенардье.
239

А потом, когда Дуся уже стала привыкать к своей
трудной и обидной доле, вдруг словно дом на нее обру¬
шился: арестовали Антошина. Но она все еще думала, что
Сашка здесь ни при чем, что он старался, честно отраба¬
тывал Дусину подневольную взаимность. Полдня она
пролежала на сундуке без сил, без мыслей, без слез. Уче¬
ницы мадам Бычковой в тот несчастный день старались
рести себя как можно тише. Полина из кожи лезла вон,
чтобы справиться с работой обеих мастериц. Девочки счи¬
тали, что Дуся простудилась, Лукерья Игнатьевна — что
Все это от излишнего чтения — головные боли и всякое
такое — и грозилась выбросить на двор все, что было в
заведении печатного, кроме, конечно, альбомов мод, кви¬
танционных книжек и псалтыря. Знала о новой Дусиной
беде только Полина — добрая, верная и внимательная ее
подружка и наперсница. Она мочила в разбавленном ук¬
сусе полотенца и клала их Дусе на лоб и на грудь и уте¬
шала, как могла, и шептала ей, что зря она, дурочка, так
убивается, потому что еще не все кончено. Бывает, она
так слышала, что арестуют человека, а потом увидят, что
хороший человек, и выпустят. А то арестуют, засудят да¬
же, а человек раскается, напишет письмо царю, и выходит
человеку полное прощение. А на самый худой конец, и в
Сибири люди живут очень даже ничего себе, богато жи¬
вут, сытно, раздольно, дай так бог в Москве прожить и
даже в Петербурге. И столько там, в Сибири, бывших аре¬
стантов и каторжников, что никто уже на это и внимания
не обращает: хороший человек, и ладно.
_ Под утро Дуся более или менее пришла в себя. Теперь
для нее была ясна линия ее дальнейшего поведения. Про¬
сто удивительно, как это оно с самого начала не пришло
ей в голову. И Полине Дусино решение пришлось по ду¬
ше. Дуся поедет туда, куда пошлют на каторгу Егора,
откроет там модную мастерскую, будет навещать Егора в
тюрьме, снабжать его всякой хорошей едой. А потом он
напишет прошение на высочайшее имя, и его выпустят,
и они станут там, в Сибири, жить припеваючи. Потому что
она не какая-нибудь портняжка-самоучка, без роду без
племени, у нее имеется диплом с орлами и печатями, удо¬
стоверяющий, что она окончила курс наук в Московском
приюте имени Ее Императорского Высочества Великой
Княжны Ксении Александровны. • И у нее еще будет удо¬
стоверение, что она два года работала мастерицей в сто¬
личном модном заведении мадам Бычковой. А ведь совсем
240

неплохо будет выглядеть на вывеске: «Модное заведение
мадам Грибуниной из Москвы»! Потом она вспомнила,
что раз она выцдет замуж за Егора, то и заведение будет
не мадам Грибуниной, а мадам Антошиной!.. Ух, даже
сердце захватывало! Дело у нее пойдет хорошо! Мастери¬
ца она отличная, это сама Лукерья Игнатьевна не раз
говорила, правда, не ей, а Полине, когда попрекала Поли¬
ну в каком-то промахе. Учениц она наберет хороших, най¬
мет мастериц из тамошних, подучит как следует. А Егор
поступит на какую-нибудь хорошую должность — письмо¬
водителем в тамошнюю гимназию или паспортистом в по¬
лицию (говорят, очень солидная и выгодная должность).
А вдруг он при ее, Дусиных, будущих доходах и в купцы
запишется. Человек он грамотный, умный, понимает веж¬
ливое обращение, с годами остепенится, о былых своих
заблуждениях и думать позабудет... Или вдруг возьмет
все-таки и выучится на бухгалтера...
И снова и снова рисовалась Дусе паперть красивого и
богатого храма. Только теперь уже не в Москве, а в Си¬
бири... Вот они идут с Егором под руку. На Дусю кидают
лакомые взгляды разные офицеры и молодые чиновники.
Ей это, конечно (не будет она врать), приятно, но только
напрасно они тратятся, шлют ей букеты, духи, коробки с
шоколадными конфетами. Она Егору отдана и будет век
ему верна. И никого ей, кроме него, не нужно по самый
гроб ее жизни...
Выходило, таким образом, что и в Сибири можно чело¬
веку жить и радоваться. И со всем жаром и тоской суще¬
ства, которому очень нужно было верить, что все в конеч¬
ном счете образуется наилучшим образом, со всей несо¬
крушимой наивностью девятнадцатилетней приютской
мечтательницы Дуся яростно и набожно верила, что имен¬
но так все и будет.
Ей даже как-то все это приснилось. Она проснулась
радостная, веселая, рассказала сон Полине.
— Сны,— сказала Дуся,— это то же электричество.
Я в сны верю.
Целый день она ходила счастливая...
V
На другой день после ареста Антошина Сашка, полу¬
чив за раскрытие опасного государственного преступника
денежное поощрение в размере десяти рублей, не поле¬
нился, поехал в Казенный переулок, вытребовал Дусю и
241

увез ее к себе. Нд радостях он выпил больше обыкновен¬
ного, был взбудоражен, счастлив, говорлив, жаждал вни¬
мания к своей особе. Ему было желательно, чтобы его
возлюбленная Дусенька делила с ним радость его первой
крупной служебной удачи, а не сидела словно в воду опу¬
щенная, безразличная к его счастью и не убивалась по
поводу ареста его коварного соперника и государственно¬
го преступника. Ему было обидно и больно, и он высказал
Дусе всё, что у него было на душе. Теперь он не считал
нужным скрывать, что присяги своей ни разу не нарушал,
потому что не такой Сашка Терентьев человек, чтобы
нарушать свою присягу государю императору; что он об
Егоре доложил, как полагается по службе, как только
узнал от Дуси, какой злонамеренный человек поселился
в подвале у Малаховых, и что она еще должна ему быть
благодарна, что он и о ней не сообщил куда следует, пото¬
му что она склоняла его, Сашку, нарушить присягу,
укрыть от закона опасного государственного преступника.
Он громогласно, не считаясь с соседями, упрекал ее за
позорную приверженность к такому нехорошему челове¬
ку, как Егор, укорял в неблагодарности, потому что за то
время, что с нею водится, он почитай на одно вино, не
считая закусок, а также извозчиков и прочих транспорт¬
ных расходов, потратил никак не менее девяти рублей.
ВоЛосы, знаете ли, дыбом становятся!.. Другая бы на Ду-
сином месте руки бы ему целовала за то, что он ее — ни
бабу, ни девку — до себя возвысил, не погнушался ее чер¬
ным прошлым, ходил с нею в цирк два раза, ровно с какой
благородной барышней, чиновниковой дочкой.
К Сашкиному удивлению и возмущению, его полные
благородства и скорби слова не оказали на Дусю должно¬
го воздействия. Она лежала на неприбранной Сашкиной
постели молча, уткнувшись лицом в подушку,— это по¬
трясало до основания Сашкины представления о долге,
о чистоте, о морали, об обязанностях любящей женщины.
Он хлопнул с горя полстакана водки и стал стыдить
Дусю за то, что вот-де она сама, собственными ручками
выдала своего Егора в руки полиции, а теперь плачет, как
будто она ни в чем не виноватая.
Тогда Дуся оторвала свое лицо от подушки, глянула
прямо в бело-голубенькие праведные Сашкины глазки и
сказала ему «подлец!» — единственное слово за последние
полтора часа ее пребывания в Сашкиной комнате.
Тогда Сашка, который до той поры поносил ее со все¬
242

ми удобствами, раскинувшись в потрепанном кожаном
кресле, вскочил на ноги и заявил, что вот уж такого
оскорбления он с ее стороны вынести не может, но так
как Дуся какая ни на есть, а все-таки дама, а Сашка Те¬
рентьев дам не бьет, то он должен сказать, что вся эта
возня с Дуськой ему во как надоела. И ее вечно кислая
личность, а у самой ни рожи, ни кожи, ущипнуть даже не
за что. И чернявость в ней замечается какая-то неприят¬
ная, и он в связи с этим имеет подозрение, что она вовсе
даже не русская, а цыганских, польских или еврейских
кровей. И что вообще плевать он на нее хотел с сего чис¬
ла, потому что он от нее устамши, а также потому, что он
с сего числа зачислен приказом на службу в Московском
охранном отделении, и не к лицу ему при теперешнем его
служебном положении иметь дела с какими-то шлюхами.
И кроме того, его, прямо сказать, очинно удивляет, как
это мадам Бычкова позволяет себе пачкать свое модное
заведение такими безнравственными мастерицами, у кото¬
рых на уме только и есть что шуры-муры с государствен¬
ными преступниками. И еще он сказал, устало опускаясь
в кресло, что дело это он так не оставит и что не Сашка
Терентьев он будет, ежели не схлопочет Дуське желтый
билет, раз она при своем распутстве еще позволяет себе
оскорблять человека, состоящего на государственной
службе...
VI
Следующим утром, в одиннадцатом часу, посетил за¬
ведение мадам Бычковой городовой с рассыльной книгой
под мышкой и принес девице Грибуниной Евдокии Гаври¬
ловне, год рождения 1875-й, место рождения и родители
неизвестны, повестку под расписку. Девице Грибуниной
Евдокии предписывалось немедленно с получением сего
явиться в помещение 2-го участка Мясницкой части к по¬
лицейскому врачу коллежскому асессору господину Юби-
лярову на предмет медицинского освидетельствования. .
Дуся. не помнила, как она расписывалась в разносной
книге, как выходила на улицу. Ее сопровождал игриво
ухмылявшийся городовой, а провожали приятно взволно¬
ванными взглядами несколько пронырливых соседок, ко¬
торые невесть каким путем успели узнать об этом
пикантном событии. Потом городовой вспомнил, что деви¬
це Грибуниной надлежит захватить с собой паспорт. Пас¬
243

порт был, как полагается, заперт в надежном месте
Лукерьей Игнатьевной. Она вручила его городовому кон¬
чиками двух пальцев, словно эта тоненькая зеленовато¬
серенькая книжица с двуглавым орлом на обложке, при¬
надлежа такой особе, как Грибунина Евдокия, пропита¬
лась чем-то заразным, отвратительным, липким, до чего
порядочной женщине, особенно если она владеет модным
заведением, и дотронуться немыслимо.
Городовой засунул Дусин паспорт за отворот рукава
своей шинели, и они пошли — Дуся впереди, городовой
с книгой под мышкой сзади, шагах в трех.
Они вышли на Земляной вал. С глухим грохотом печа¬
тая молодецкий шаг, орала похабную песню рота Его Ве¬
личества 1-го лейб-гвардии гренадерского Екатеринослав-
ского полка. Солдаты были только что из казармы, весе¬
лые, довольные, здоровые нижние чины. Под мышками
у них топорщились узелки с чистым бельем и шелестели
от молодецких взмахов рук плоские серебристые веники.
Солдаты шли в баню и радовались солнцу, морозу, город¬
скому шуму. Скоро, совсем скоро они будут блаженство¬
вать в парилке, звучно стегать друг дружку вениками по
раскрасневшимся молодым и крепким спинам. Хорошо!..
Приятно предвкушать такое удовольствие! До чего как
славно быть солдатом российской императорской армии:
вот, в баню ведут, и можно на всю улицу средь бела дня
орать похабные песни, и ничего тебе за это, кроме благо¬
дарности от ротного, не будет. Впереди фельдфебель.
И у него тоже под мышкой веник и узелок, с бельем. Хо¬
рошо, когда ты идешь за широкой спиной фельдфебеля,
как за отцом родным: никому он тебя, солдата, в обиду не
даст. Сам обидит, на то он и фельдфебель, а другим не
позволит, потому что личность русского солдата неприкос¬
новенная... Обратно — честь мундира... При фельдфебеле
солдат, самый что ни на есть рядовой, никакому городово¬
му не доступен. Никому. То-то же!.. Понимать надо!..
Солнце греет, дождик льет,
Солдат девку в лес ведет...
С Курского вокзала густо валил разного чина и звания
пассажир. Умильно ворковали извозчики, предлагая свои
услуги: скрипели полозья саней, глухо звенели коночные
колокольцы; кто-то весело, приветливо, на всю площадь
матерился: встретил хорошего знакомого. Высокими,
стройными столбиками белоснежного пара взмывали в
244

праздничное ярко-голубое небо пронзительные и могучие
паровозные гудки.
Совсем рядом, почти у самого тротуара, в строю, но не
в ногу прошли человек тридцать арестантов в бурых буш¬
латах очень толстого сукна. Их вел невысокий и плюгавый
надзиратель с желтым лицом, морщинистым, как мороже¬
ное яблоко. Арестанты держались развязно, смеялись, тол¬
кали друг дружку, радовались свежему воздуху: шли на
работу. Ничто их не волновало, все у них было определено
на какой-то срок. У кого — на несколько месяцев, у ко¬
го — на год-два. Им не надо было думать о том, что с ни¬
ми произойдет меньше чем через полчаса. Ничего с ними
ни через полчаса, ни завтра, ни послезавтра не случится
особенного, непредвиденного.
А вот у Дуси в эти полчаса вся ее жизнь перевернется
вверх тормашками, и ей самой было удивительно, что дума¬
ла она об этой вплотную надвинувшейся катастрофе как-
то со стороны, словно это не ее касалось, а какой-то совсем
другой молодой женщины, которую по удивительному со¬
впадению тоже зовут Грибуниной Евдокией. Ее внимание
судорожно цеплялось за все, на что падал ее взгляд.
В окне парикмахерской пылала ярчайшей оранжевой
бумагой громоздкая, во все почти окно, печатная афиша:
САМЫЙ БОЛЬШОЙ МУЗЕЙ ПАНОПТИКУМ
Шульце-Быковской
в Верхних Торговых Рядах,
вход с Красной площади
ОСВЕЩЕНИЕ ЭЛЕКТРИЧЕСКОЕ.
1000 НОВОСТЕЙ!
САМЫЕ МАЛЕНЬКИЕ, КРАСИВЫЕ И
ГРАЦИОЗНЫЕ ЛИЛИПУТЫ В МИРЕ.
САМЫЕ КРАСИВЫЕ ЛЮДИ ВСЕГО СВЕТА.
-САМАЯ МАЛЕНЬКАЯ ПАРА В МИРЕ:
МАРКИЗ ВОЛЬГЕ, 36 ЛЕТ ОТ РОДУ, .
28	ДЮЙМОВ ВЫШИНЫ,
ВЕСОМ 9»/а КИЛОГРАММОВ
МАРКИЗА ЛУИЗА, 26 ЛЕТ ОТ РОДУ,
29	ДЮЙМОВ ВЫШИНЫ,
ВЕСОМ Щ КИЛОГРАММОВ
ТАТУИРОВАННАЯ АМЕРИКАНКА
ЛЯ БЕЛЬ ИРЕНА
ЛЯ БЕЛЬ ИРЕНА ТОЛЬКОЕ Щ Е НА КОРОТКОЕ ВРЕМЯ!
ВХОД ВСЕГО 30 КОПЕЕК
245

Маркиза Луиза была изображена в кокошнике п са¬
рафане, расшитом на груди, как сенаторский мундир.
Маркиз был, вопреки всем законам лилипутского естест¬
ва, с усами и эспаньолкой, как у Наполеона III, в гусар¬
ском мундире и высоких сапогах с кокардами на колен¬
ном сгибе.
Титулованные особы всегда привлекали внимание Ду-
си. Маркиз Вольге и маркиза Луиза, судя по рисунку,
были хорошо упитаны, здоровы, недурны собой. Но вот
зачем люди такого высокого общественного положе¬
ния принижают свой титул, выступая в паноптикуме,
Дусе было не совсем понятно. Неужели только из-за
денег?..
Вышел на крылечко вдохнуть свежего воздуха морда¬
стый, краснощекий молодец из бакалейной лавки. Вышел
во франтовском белом фартуке, с густо намасленной ше¬
велюрой, расчесанной на прямой пробор, кинул манящий
взор на Дусю, интеллигентно провел кончиком мизинца
по лихо закрученным усикам. Но как бы он на нее посмот¬
рел, если бы узнал, куда и по какому делу эта приглянув¬
шаяся ему девушка идет!..
VII
После улицы воздух в участке был особенно тяжел и
смраден. Пахло керосином, потом, дешевой ваксой для са¬
пог, преющими валенками. Из-за спины дежурного около¬
точного на Дусю безразлично, как на существо, не достой¬
ное ни малейшего внимания и сочувствия, смотрел из
дешевой багетной рамы благополучно царствующий госу¬
дарь император Александр Александрович в половину
натуральной величины. А напротив Александра III, на
отполированной тысячами дворницких, полицейских и
обывательских задов тяжелой дубовой скамье, сидел со
скучающим и независимым видом Сашка Терентьев. Ря¬
дом вползада пристроился и 6 чем-то с ним шушукался
дворник с Дусиного двора. Завидев Дусю, дворник отвер¬
нулся, встал и, будто бы по срочно представившейся на¬
добности, вышел. Городовой, приведший Дусю, усадил ее
на ту же скамью, а сам, на ходу вытаскивая ее паспорт
из-за обшлага шинели, направился куда-то во внутренние
помещения.
Не теряя времени, Сашка придвинулся поближе к Ду¬
се. Дуся молча, не удостоив его взглядом, отодвинулась.
246

Сашка снова придвинулся, она снова отодвинулась, и так
продолжалось, пока Сашка не загнал ее на самый краешек
скамьи. Тогда Сашка галантно ухмыльнулся, по-военному
приложил ладонь к шапке:
—	Ну-с, как вы себя изволите чувствовать, мадмазель
Грибунина?
Дуся не ответила. Она смотрела прямо перед собой, на
государя императора в половину натуральной величины,
на дежурного околоточного, который, по-видимому, был в
курсе Дусиного дела и наблюдал поэтому встречу бывших
любовников с живейшим интересом.
—	Невоспитанно поступать изволите, мадамочка! —
с мягким укором продолжал Сашка, упиваясь своим тор¬
жеством.— Вас знакомый молодой человек вежливо спра¬
шивает...
И снова Дуся промолчала.
—	Против кого пойти захотела! — не выдержал и
перешел на «ты» Сашка.— Против Сашки Терентьева!..
Это ж подумать только!.. Это ж что!.. Кишка тонка-с,
мамзелечка!.. И чего это ты, спрашивается, Варвару-вели-
комученицу из себя корчишь? Продала своего Егора, про¬
дала ведь, как иуда какая... А теперь вот и билетик жел¬
тенький схлопотала, потому что ты кто есть такая? Ты
есть сейчас Российской империи шлюха.., Шлюха и
иуда-с!..
Дуся с тем же каменным лицом повернулась наконец
к Сашке и плюнула ему в лицо.
Поначалу Сашка хотел ее ударить. Он уже даже раз¬
махнулся. Но Дуся смотрела на него, не шевельнувшись,
с отвращением, как на какую-то гадину, и тогда Сашка,
при всей его тупости, все же придумал нечто более страш¬
ное, чем удар по лицу. Он вынул носовой платок, спо¬
койно его развернул, тщательно вытер плевок, потом,
брезгливо держа его на весу двумя пальцами, отнес
в угол, швырнул в мусорный ящик, спокойно вер¬
нулся на место, снова уселся рядом с Дусей и громко,
чтобы всем в этом помещении хорошо слышно было, ска¬
зал:
—	Ничего-с! Ты еще пока что не заразная!.. А за то,
что ты образованному человеку в лицо харкаешь, за это
тебе господь бог еще свое слово скажет... А я тебя про¬
щаю, как православный христианин-с...
247

VIII
Потом Дусю вызывали к какому-то полицейскому
чину, и дворник, стараясь не смотреть в Дусину сторону,
давал показания насчет Дусиного поведения. Он подтвер¬
дил, что Грибунина Евдокия начиная с Нового года не раз
и не два, а многократно возвращалась домой поздней
ночью на извозчике. Привозили ее всегда мужчины, и эти
мужчины всегда и платили извозчикам. А кто они, те
мужчины, были, тому он, дворник, не известен, потому
как он один, а народу к ихнему большому дому подъезжа¬
ет на извозчиках масса. Всех не упомнишь. Тем более в
ночное время разве разберешь лицо? Видно, что мужчина,
а не баба, и на том спасибо. Он только что может сказать
определенно: платила не девица Грибунина Евдокия,
а мужчины. А в наше время мужчина зря девушку на
извозчиках не катает, если это только не настоящая ба¬
рышня. Дусю дворник, конечно, настоящей барышней не
считал. Быть может, он и вспомнил бы, что привозил Ду¬
сю на извозчике, за исключением одного-единственного
раза, все один и тот же мужчина — присутствовавший в
соседнем помещении Александр Терентьев. Но связывать¬
ся с агентом охранного отделения дворник не рисковал.
У него были основания опасаться конфликтов с такими
влиятельными государственными деятелями.
Опрошенный по тому же делу крестьянин Дмитровско¬
го уезда Терентьев Александр Терентьев сын, на которого
в свое оправдание ссылалась Грибунина Евдокия, чисто¬
сердечно признал, что действительно, был грех, привез он
как-то раз девицу Грибунину на извозчике до ее дома. Но,
узнав вскорости от верных людей, что оная девица Гри¬
бунина Евдокия вовсе не девица, а даже, наоборот, имеет
незаконнорожденного сына, воспитываемого в Воспита¬
тельном доме, и что она, таким образом, оказалась жен¬
щиной предосудительного поведения, от дальнейших
своих в отношении оной девицы Грибуниной планов отка¬
зался, в брак с нею вступать передумал, а вступать во вне¬
брачные отношения с женщиной ему не позволяет со¬
весть, а также должность, на которой он имеет честь со¬
стоять.
Пока шел допрос, явилась приглашенная тем же
городовым мадам Бычкова. Она подтвердила, что ей дей¬
ствительно было известно о предосудительном прошлом
девицы Грибуниной, но одна высокопоставленная дама
248

рекомендовала ее для работы в заведение мадам Бычковой,
поручилась за ее дальнейшее примерное поведение и не
ошиблась в своем поручительстве.
Сашка был потрясен таким предательством со стороны
Бычковой, с которой у него каких-нибудь два часа тому
назад был достаточно острый разговор. После статьи в
газете и скандального судебного процесса было не так уж
трудно застращать ее излишним вниманием к незавидно¬
му положению ее малолетних- учениц. Меньше всего ма¬
дам Бычкова была заинтересована в полицейских прото¬
колах или, от чего совсем уже боже сохрани, новых газет¬
ных заметках. Поэтому Лукерья Игнатьевна, опасаясь
козней Сашки Терентьева, согласилась поддержать обви¬
нения, выдвинутые против Дуси «анонимным» заявите¬
лем.
Но по зрелом последующем размышлении она пришла
к выводу, что для репутации, а следовательно, и прибылей
ее заведения официальное признание одной из двух ее ма¬
стериц проституткой было бы тяжелым, почти непоправи¬
мым ударом.
Уж лучше было выделить какие-то дополнительные
суммы для ублаготворения нужных полицейских чинов,
чем выдавать Дусю, а вместе с нею и судьбу заведения
такому опасному шантажисту, как этот Терентьев.
Еще-минуту тому назад Дуся смотрела на Лукерью
Игнатьевну как на последний и самый тяжкий камень,
который потянет ее на дно. Теперь она видела в Лукерье
Игнатьевне самую справедливую, самую добрую и самую
мужественную свою защитницу, потому что ведь и Дуся
понимала, что даже для Лукерьи Игнатьевны такой чело¬
век, как Сашка, может представлять известную опасность.
IX
Такие господа, как Терентьев, с их непонятными, не
всегда прослеживаемыми связями, представляли для
дворников немалую угрозу. И все же всего пугающего
Сашкиного воздействия не хватало, чтобы перетянуть мо¬
гущественные связи с чинами 2-й Мясницкой части жи¬
лички его дома Лукерьи Игнатьевны Бычковой. Дворник
•дрогнул и, теперь уже старательно отводя глаза не от Ду¬
си, а от Сашки, покорно признал, что очень может быть,
он и ошибся, и привозил Дусю домой на извозчике все
249

время один и тот же человек, чем-то напоминающий ему
свидетеля Александра Терентьева. Да и было всего подоб¬
ных случаев не то два, не то три.
Теперь уже и дежурный околоточный смотрел на Саш¬
ку без тени улыбки.
Дусе вернули паспорт, посоветовали в дальнейшем
вести себя осмотрительней, Лукерья Игнатьевна ушла
«благодарить» пристава, а Сашка тем временем улучил
подходящую минуту, загнал Дусю в угол и зашептал:
—	Радуешься?! А ты, Дусечка, рано еще радуешь¬
ся!.. Еще никому не известно, что ты, иуда патлатая, Его¬
ра собственными ручками на каторгу выдала... Так ты не
сомневайся, и Ефросинья Авксентьевна об этом узнает, и
Степан. И еще твоя старая стерва Лукерья откуда надо
получит предупреждение, что ты с бунтовщиками связь
имела... Так что желтого билета у тебя, может, и не будет,
а вот волчьего жди со дня на день... И тогда тебе все одна
дорога — на бульвар... Но я это тебе не сразу схлопочу.
Не сумлевайся, Дусенька, красавица!.. Ты сначала мале¬
нечко помучайся, потерзайся... Может, завтра сообщу,
а может, и через месяц... Хи-хи-хи-с!..
Дуся собралась снова плюнуть ему в лицо, но на этот
раз Сашка предусмотрительно отпрянул в сторону.
—	А может, я еще тебя и помилую! — продолжал он,
ухмыльнувшись.— Приходи ко мне сегодня, а? Угоще¬
ние будет, закусочка всякая!.. Все как всегда!.. Придешь,
будет тебе мое прощение. Не придешь, на себя пеняй!..
Сашка Терентьев зря словами не бросается... Сашка Те¬
рентьев — он своему слову хозяин!.. Смотри, жду!..
Дома Дусю встретила зареванная Полина. Дуся молча
показала ей свой паспорт. Полина поняла, что все обо¬
шлось благополучно, кинулась обнимать подружку, и так,
обнявшись, на сундуке с лоскутками, они вдоволь напла¬
кались, пока не вернулась из участка Лукерья Игнатьев¬
на и не призвала мастерскую к порядку. А Дусю Лукерья
Игнатьевна вызвала к себе, на чистую половину, для част¬
ного разговора. Она сказала Дусе, что вот взяла она на
себя тяжкий грех, покривила душой перед полицией, и что
другая на месте Лукерьи Игнатьевны с легким сердцем
подтвердила бы всю некрасивую правду о Дусином пове¬
дении. Но Лукерья Игнатьевна Бычкова решилась на
такой грех во спасение Дуси, потому что желтый билет —
это уже самое последнее дело, омут, могила, а ей все же
кажется, что Дуся еще может образумиться, взять себя
250

в руки и полностью оправдать доверие, которое ей оказали
мадам Белокопытова и мадам Бычкова. Как бы то ни бы¬
ло, но при первом же возвращении Дуси домой после
десяти часов вечера она найдет свои вещи в воротах у де¬
журного дворника вместе с полным и окончательным рас¬
четом, потому что больше такого сраму, как сегодня, ма¬
дам Бычкова переносить не собирается.
Дуся смотрела на добрую Лукерью Игнатьевну предан¬
ными глазами, обещала исправиться, держать на высоте
непорочное имя заведения, обливалась слезами благодар¬
ности, целовала пухлые и влажные руки благодетельницы,
а из головы у нее не выходили прощальные слова Сашки
Терентьева: «Может, завтра сообщу, а может, и через
месяц», «Может, завтра сообщу, а может, и через месяц»...
Плохо!.. Очень плохо!.. Ведь сообщит...
Пойти к нему в гости? И чтобы все снова покатилось,
как раньше? Нестерпимое отвращение охватывало ее су¬
щество. Значит, надо готовиться к новым ударам, которые
он обещался ей нанести. И обязательно нанесет... И не дай
бог, если это ему удастся сделать, прежде чем Дуся сама
все расскажет и Ефросинье и Степану, единственным ее
двум друзьям, не считая Полины.
х
Этим же вечером, сразу после работы, она умолила
Лукерью Игнатьевну отпустить ее к Малаховым. Она не
знала, чем бы их задобрить, как им еще и еще раз пока¬
зать, как она их любит, как высоко ценит их доброе от¬
ношение. Она собралась было купить Шурке фунт леден¬
цов, или «раковых шеек», или апельсинов, или еще чего-
нибудь такого дорогого, необычного, праздничного, но
убоялась, что получится это нарочито и может только насто¬
рожить всегда очень чуткую ко всяческой фальши Ефро¬
синью.
Так и быть, она подарит Ефросинье будто бы ко дню
рождения (хотя до этого дня рождения оставалось еще
недель пять) свой горшок с красной геранью, тот са¬
мый,— единственный из украшений той милой, неповто¬
римой комнатки в квартире Белокопытовых, которое ей
разрешили взять с собой. Она знала, что Ефросинья лю¬
била цветы.
251

Торопливо, словно опаздывая на ее последней в жизни
поезд, Дуся закутала горшок в старую шаль, чтобы доро¬
гой не заморозить герань, ни разу не поглядевшись в зер¬
кало, нахлобучила на голову шляпку с вишенками.
У самых дверей в сеЬи она остановилась и окинула мас¬
терскую долгим и очень странным взглядом. У Полины
защемило сердце в предчувствии какой-то большой беды.
Она снова, словно прощаясь на долгие годы, кинулась
обнимать и целовать Дусю, а Дуся стояла, покорно и без¬
различно опустив руки, и не плакала, и ничего, ни слова
не говорила, словно не ее это касалось — объятия и веч¬
ная дружба Полины, и добрые ее, заботливые поцелуи, и
мастерская, и девочки-ученицы, которые испуганно погля¬
дывали на нее, как мышата, из своих полутемных закоул¬
ков.
— Смотри же, Дусенька,— сказала на прощание По¬
лина и поправила ей прядку волос, выбившихся из-под
шляпки,— ты одна домой не возвращайся. Слышишь?.. Ты
меня у Ефросиньи обязательно, слышишь, обязательно
жди... Мы с тобою вместе пойдем, слышишь?.. А то еще
к тебе снова этот изверг привяжется...
Полина знала от Дуси все-все, и она еще лучше Дуси
понимала, что не таков Сашка, чтобы так просто отсту¬
питься от человека, в которого он вцепился мертвой хват-
кй. Особенно если этот человек подневольный, слабый,
беззащитный.
Дуся молча кивнула Полине, и Полина так и не поня¬
ла, то ли Дуся ей кивнула, соглашаясь ждать ее у Мала¬
ховых, то ли подтверждая только, что действительно
может к ней привязаться, обязательно даже привяжется
Сашка Терентьев. А может быть, она кивнула каким-то
своим сокровенным, никому, даже Полине, неведомым
мыслям. Кивнула, звякнула щеколдой двери и с геранью
под мышкой канула в промозглую темень Казенного пе¬
реулка.
Было у Дуси в эти часы каменное лицо человека, кото¬
рому, после всего обрушившегося на него, худшего уже
бояться нечего. На ее долгом и муторном пути на Боль¬
шую Бронную ей в тот вечер попалось немало встречных.
Она смотрела сквозь них, как если бы они были стеклян¬
ные, неживые и совсем неинтересные люди с какой-то не¬
понятной, неприятной и очень чужой планеты. Возможно,
нечто подобное переживает человек в те отчаянно-считан¬
ные секунды, когда, сорвавшись с крыши многоэтажного
252

дома, летит вниз и сознание его работает с гипнотизирую¬
щей, неумолимой четкостью. С застывшим лицом смотрит
он вниз, видит, как ему навстречу мчится беспощадный и
неотвратимый, как судьба, каменный тротуар, а на тро¬
туаре в ужасе разбегаются во все стороны, в то же время
все вырастая в своих размерах и стремительно прибли¬
жаясь, бесконечно, непостижимо далекие и страшно чу¬
жие пешеходы, которым еще жить и жить...
XI
Никогда еще Дусю так не преследовали злоключения,
как в этот день. Только она сошла на Страстной с конки,
как ее перехватил подкарауливавший ее возле аптеки
Сашка Терентьев. Он был пьян, сентиментален, обидчив,
как дурак в водевиле, и, словно и не было вчерашнего
объяснения и сегодняшнего доноса, полон прежней неж¬
ности к Дусе. Он дал ей понять, что будто бы именно ему,
Сашке, она обязана тем, что ей не вручили тот самый жел¬
тый билет, который совсем уже был для нее изготовлен по
Сашкиному же доносу. Это было чудовищно нагло и еще
более глупо, но Сашка, кажется, всерьез был уверен, что
оказал Дусе неоценимую услугу, не настаивая на своем
заявлении, и считал себя поэтому вправе настаивать на
продолжении их прежних отношений на новой, предло¬
женной им утром, по выходе из 2-го участка Мясниц¬
кой полицейской части, суженной базе. И как было
ему не оскорбиться, когда Дуся только и сказала ему в
ответ:
— Ах, отстаньте вы от меня, пожалуйста!.. Хоть се¬
годня отстаньте!
Но не такой был Сашка Терентьев человек, чтобы от¬
стать от предмета своей нежной и бескорыстной любви!
Он не отставал от Дуси, и все. Он шел с нею рядом или
чуточку забегая вперед, с мольбой и укором заглядывая
ей в глаза, всхлипывал, прижимал руки к сердцу, то и де¬
ло снимал шапку и вдохновенно крестился и говорил,
говорил, говорил. Его буквально рвало изящными фразами
из «Иллюстрированных приложений к «Московскому ли¬
стку», из всех когда-либо изученных им любовных пись¬
мовников; он был распален и растроган собой, он молил
и стращал, порывался встать, но ни разу, впрочем, не
встал, на колени, взывал к воспоминаниям о прошлых их
253

встречах, к жалости, справедливости, напоминал Дусе, что
тот человек грех берет перед богом, кто на зло не отвечает
добром. Потом он не переводя дыхания и с подкупающей
непоследовательностью стал клясться Дусе, что не Сашка
Терентьев он будет, если не выведет на чистую воду эту
старую заразу Лукерью, которая не в свои дела суется,
а ей надо бы сидеть себе смирненько и помалкивать в тря¬
почку. Уж будьте уверены, Сашка Терентьев еще до этой
старой суки доберется!.. У Сашки Терентьева хватка орли¬
ная!.. Потом он спохватился, стал в самых униженных
выражениях просить у Дуси прощения и принялся врать,
как он давно уже ценит и уважает Лукерью Игнатьевну
за ее доброту, за ум, за то, как она одна, без помощи муж¬
чины, таким агромадным заведением заправляет и очень
даже порядочно зарабатывает денег.
Дусю не раз передернуло бы от отвращения от этого
тошнотворного потока суесловия, но Дуся его не слуша¬
ла. Вот уж никогда она себе до этого не могла бы предста¬
вить такое, но она действительно ничего не слышала, кро¬
ме булькающего журчания Сашкиного голоса. Она шла,
все время прибавляя шаг, а Сашка с расчетливым и отчет¬
ливым лукавством пьяного человека уже намекал на воз¬
можность в более или менее отдаленном будущем его
законного брака с Дусей, если она, конечно, докажет, что
любит его по-настоящему, а не только за то, что он краси¬
вый и такой образованный. И еще Сашка намекал, будто
и года не пройдет, как его назначат околоточным, вот
пусть он с этого самого места не сойдет, если говорит не¬
правду...
У извозчичьей чайной его обрадованно окликнул ка¬
кой-то рыжий детина в ладной шубе с волчьим воротни¬
ком и лаковых сапогах гармошкой. В другое время Сашка
бы с ним задержался надолго. На этот раз он только огра¬
ничился минимумом слов, требуемых законами трактир¬
ного этикета, и бросился догонять Дусю.
Он нагнал ее уже в подворотне, пытался схватить за
рукав, но Дуся ускользнула из его рук и метнулась в зна¬
комые двери подвала.
Теперь она была в безопасности, а Сашка, как это уже
не раз бывало, принялся по сю сторону дверей из подво¬
ротни срамить безжалостную Дуську, которой плевать на
его молодые слезы. Он снова клеймил ее за жестокость,
за равнодушие, но, в рассуждении возможного их прими¬
рения, избегал таких слов, как «распутство», не говоря
254

уже о так полюбившемся ему за последние сутки слове,
как «шлюха».
Иногда он замолкал на несколько мгновений, набирал¬
ся в себе жалости, как набирает пары пароход, и еще
громче, еще пронзительней раздавался в подворотне его
высокий дребезжащий тенорок.
•
XII
Степану и без Сашкиных воплей хватало сегодня не¬
приятностей. Он еще с осени был должен господину Рым-
ше, акцизному чиновнику из второго подъезда, тридцать
пять рублей по векселю. Срок истекал завтра, а денег
у Степана не было, и это грозило очень большими непри¬
ятностями. Господину Рымше ничего не стоило передать
вексель в суд, и тогда придется, кроме всего прочего, опла¬
чивать еще и судебные издержки. По этой причине Ефро¬
синья в шестом часу отправилась за помощью к дяде Фе¬
досею, у которого всегда водились деньжата. Она пошла
к нему с таким расчетом, что будет ждать его возвраще¬
ния домой хоть до полуночи. А дяде Федосею, который
смерть как не любил давать кому-нибудь деньги в долг,
словно сердце говорило, что его ждет на квартире какая-
то неприятность, и он проваландался весь вечер по раз¬
ным гостям... А Степан покуда что сидел за своим
постылым верстаком, наводил сапожницкую красоту на
чьи-то ношеные-переношеные ботинки и только буркнул
Дусе в ответ на ее испуганное приветствие.
Ему осточертели Сашкины концерты из подворотни,
которые начинались почти каждый раз, когда Дуся прихо¬
дила к ним в гости по субботам. А тут она еще ни с того
ни с сего завалилась к ним в середине недели. Его томила
жалость к Дусе, которой он ничем помочь не мог, и то, что
хотелось хоть раз набить как следует морду этому прокля¬
тому Сашке,, а приходилось сдерживать себя. Потому что,
во-первых, этот длинновязый бугай был намного сильнее
и здоровее харкавшего кровью Степана. А главное, пото¬
му, что, при Сашкиных связях с полицией, Степан бы
после этого не вылезал из протоколов и штрафов. Он по¬
нимал, что раз Дуся не в урочное время пришла к ним и
раз у нее такое лицо, то, значит, что-то у нее неладно, и
надо бы ее приласкать, поговорить с нею по душам, успо¬
коить. Но из головы не вылезали тоскливые мысли о век¬
255

селе, о господине Рымше, который дал двадцать восемь
рублей в долг, а вексель написал на тридцать пять и еще
считает себя благодетелем. Сидит небось сейчас, сукин
сын, за столом, лампа над ним светит с ведро величиной,
пьет чай с клубничным вареньем. Хлебнет чайку, лизнет
вареньица, глянет в свою записную книжечку, кто когда
ему еще по векселю платить должен. Хоть бы он сдох,
этот румяный, бородатенький паучок!.. Нет, Степану в эти
часы было решительно не до Дуси...
Но Дуся, конечно, не могла знать, почему ее так мрач¬
но встретил Степан. Поначалу ее словно молнией ударило:
все!.. Не успела!.. Уже приходил Сашка и все о ней рас¬
сказал!..
Но по горьким и отнюдь не осуждающим взглядам,
которые время от времени на нее кидал будто бы углуб¬
ленный в свою работу Степан, Дуся определила, что еще
не все кончено, что, во всяком случае, самого главного,
самого страшного ее позора Степан еще не знает. Она вос¬
прянула духом, так мало ей в тот вечер надо было, чтобы
воспрянуть духом. Она осмелилась даже осведомиться
у Степана, скоро ли будет Ефросинья. Если бы Степан сам
это знал!.. Он сердито промолчал, и Дуся снова пала ду¬
хом. Теперь ее снова терзали прежние опасения.
Чтобы отвлечься от мучивших ее мыслей, она осторож¬
но распаковала узелок с геранью. А хитрющая Шурка
вертелась вокруг Дуси, старательно разыгрывая роль ра¬
душной хозяйки, которой положено не замечать, что ее
гостья чем-то расстроена. Шурка неумеренно горячо и
восторженно хвалила красоту герани и горшка, который
и в самом деле был совсем не такой, как у всех, а весь
в прекрасной зеленой расписной глазури; преувеличенно
громко и весело смеялась над тем, что Дуся перепутала,
когда мамин день рожденья; яростно, стуча себя кулачиш-
ком в грудь, божилась, что не забудет отломить от этой
герани веточку, чтобы ее мама, когда пойдет в тюрьму на
свидание с Егором, передала ему эту веточку на память от
Дуси.
Шурка сама вызвалась разогреть самовар и напоить
Дусю чаем. Дуся не сказала на это ни да ни нет. Тогда,
только тогда Шурка оглянулась на отца. Степан одобри¬
тельно кивнул, подумал: «Молодец девка!.. Правильный
растет человек!»
Напившись вместе с Дусей чаю, Шурка завела с нею
светский разговор — насчет соседки Марьи Никаноровны,
256

у которой пошли по шее чирьи и никак она, 'бедняжечка,
с ними не может совладать.
А Дуся старалась слушать Шурку внимательно, но
вдруг ей пришло в голову, что, пока она здесь сидит, Саш¬
ка сможет перехватить Ефросинью где-нибудь на улице и
тогда все пропало. Она вскочила на ноги, стала суетливо
натягивать на себя сак, сказала, что ей что-то душно, хо¬
чется, пока Ефросинья вернется, маленечко пройтись, и
что ежели Шурочка составит ей компанию, то было бы
очень хорошо. Шурка с жаром согласилась, и Степан не
возражал.
Тем временем Сашка р подворотне исчерпал все свои
соображения насчет Дусиного поведения и ушел к себе
домой, на Малую Бронную, отдохнуть, привести себя в
порядок.
Ефросинья могла вернуться и снизу по Большой Брон¬
ной, и со стороны Страстной. Поэтому Дуся, к великому
разочарованию Шурки, которую всегда влекла вечерняя
уличная толчея на Тверской и на площади, уговорила ее
погулять по Большой Бронной, на виду ворот ее дома.
Они мотались с Шуркой взад и вперед, то по одному, то
по противоположному тротуару, пятьдесят шагов в одну
сторону, пятьдесят — в другую, ни на секунду не отводя
глаз от ворот, и все это время Шурка старательно прики¬
дывалась, будто ее нисколько не удивляет странная мол¬
чаливость и встревоженность Дуси. С отчаянной настой¬
чивостью и упорством внимательного и тонко чувствую¬
щего человечка она без умолку болтала обо всем, что ей
только ни приходило в голову, стараясь во что бы то ни
стало ни на минуту не оставлять Дусю наедине с ее мыс¬
лями. Иногда это доходило до Дуси, и тогда ее захлесты¬
вала теплая волна нежности к этой тоненькой, умненькой
и такой сердечной девочке и хотелось сделать ей что-то
очень-очень хорошее. А что она могла сделать? Устроить
ее ученицей у мадам Бычковой? Устроила, все обговорила
с Лукерьей Игнатьевной, а что в этом радости? Хорошо
еще, что Шурка полюбилась Полине. Полина совсем не
то, что Дуся. И мастерица она более опытная, и нрав по¬
круче. Полина не даст Шурку в обиду, даже Лукерье Иг-
натьевпе. А Лукерья Игнатьевна очень за Полину дер¬
жится: сама хорошо работает, почти никуда не ходит,
разве что в полгода раз в цирк или на масленую в балаган
на Цветном, посмотреть, как люди горящую паклю глота¬
ют, и учениц учит с толком, и ученицы ее любят, слуша¬
9 Л. Лагин
257

ются, уважают куда больше, чем самое хозяйку... Нет, уже
кто-кто, а Дуся знала, что ничего особенно хорошего она
Шурке^дге сделала, устроив ее в заведение мадам Бычко¬
вой...
Она сунула Шурке в ладошку две копейки на леденцы.
Шурка была хорошо воспитана, стала отказываться. То¬
гда Дуся насильно втолкнула ер в крохотную лавчонку,
прочно провонявшую керосином, селедкой и экономиче¬
ским мылом Жукова и компания...
XIII
Вдоль Бронной дул противный ветер, и они вскорости
продрогли до костей. Шурка посинела, ее стало трясти, и
Дуся настояла, чтобы она возвращалась домой. А сама
она подкарауливала Ефросинью на улице еще добрый час-
полтора.
Пошел десятый час, и не было ни Ефросиньи, ни Поли¬
ны. Теперь уже совсем скоро надо было уходить, а ничего
еще не было сделано, чтобы отвратить угрозу, нависшую
над Дусей. Уж во всяком случае, раньше субботы теперь
Дусе к Малаховым не выбраться. А чем к Сашке идти,
лучше в прорубь... Значит, завтра вечером Сашка еще, мо¬
жет быть, повременит, а уж послезавтра с утра обязатель¬
но заявится к Малаховым, и тогда Дусе больше в этом
доме не бывать... А потом еще к Лукерье Игнатьевне при¬
дет то самое, страшное уведомление из полиции, о котором
грозился Сашка, и тогда девице Грибуниной Евдокии путь
или на бульвар, или в петлю.
Она сидела как на угольях, не отрывая глаз от дверей,
и бедная Шурка, которой от волнения и сострадания даже
леденцы в рот не лезли, предприняла последнюю, отча¬
янную попытку развлечь Дусю. Она, такая самолюбивая,
так старательно разыгрывавшая из себя в последнее вре¬
мя взрослую барышню, вдруг напустила на себя неправдо¬
подобно густую дурость: предложила взрослой тете Дусе,
чтобы скоротать время, тихо-тихо сыграть с нею в игру
«Барыня прислала сто рублей». Не стала дожидаться Дуси-
ного согласия. «Барыня прислала сто рублей, сто копеек,
сто грошей. Что хотите, то купите, белого и черного не
берите, «да» и «нет» не говорите!—выпалила единым
духом и сразу задала принятый в таких случаях коварный
вопрос: «Вы поедете на бал?»
258

По правилам, нельзя^было отвечать «да», «нет». Пола¬
галось сказать: «Поеду». Конечно же, Дусе это было от¬
лично известно: в приютах эта игра была так же известна,
как и на воле. Но вместо правильного ответа Дуся вдруг
в голос, по-бабьи, завыла и, прежде чем Степан и Шурка
успели ее задержать, простоволосая, расстегнутая, выбе¬
жала из подвала на улицу.
Шурка кинулась за нею.
—	Шубейку! — крикнул ей Степан.— Шубейку на¬
день!.. Простудишься!..
Значит, против того, что Шурка кинулась вслед за
Дусей, он не возражал. Это тоже кое-что значило.
Шурка на бегу натянула на себя шубейку, стремглав
выскочила на Бронную. Дуся была уже у поворота на
Страстную, растрепанная, худенькая, она бежала, растал¬
кивая пешеходов, то пропадая за их спинами, то снова на
миг возникая.
Второй раз в своей йЬроткой жизни Шурка вплотную
сталкивалась с большой человеческой бедой. Впервые это
было, когда умирал Конопатый. Но тогда Шурке было по¬
нятно, что тут уже никто ничем помочь Кбнопатому не
может: чахотка, одно слово. И вот теперь, с Дусей, проис¬
ходило что-то странное и жуткое, и девочка каким-то еще
не осознанным чутьем угадала, что Дусино горе — все от
людей, что творится с Дусей какая-то страшная беда, ко¬
торой не случилось бы, если бы люди ей чем-то вовремя
помогли.
Шурка бежала за Дусей, испуганная, плачущая, пере¬
полненная огромной жалостью к Дусе, какой-то раздираю¬
щей сердце болью, непосильной для маленькой, девяти¬
летней девочки.
Она тоже мчалась напрямик, тоже расталкивала про¬
хожих, ей тоже вслед неслись негодующие возгласы, упре¬
ки, ругань и угрозы отодрать за буянство как Сидорову
козу.
—	Тетя Дуся! — кричала Шурка, перекрывая своим
звенящим детским голоском разноголосые густые шумы
площади.— Тетя Дусенька, милень-ка-я-а!... Куда это вы
убежали!.. Тятя вам велел обратно воротиться!..
Она уже пересекала поблескивавшие желобчатые ко¬
ночные рельсы, она уже видела растрепанную, тяжело ды¬
шавшую Дусю. Дуся сидела на открытой всем ветрам ска¬
мейке павильона конных городских железных дорог. Шур¬
ка уже совсем хорошо видела каждую черточку Дусиного
9*
259

страшно неподвижного и очень белого лица, каждую скла¬
дочку,^ темневшую на порыжевших буфах ее старенького
сака. Но самое страшное было, что Дуся смотрела прямо
в лицо быстро приближавшейся Шурке и словно ее не
видела. А потом она вроде бы только что увидела Шурку,
резко от нее отвернулась, как если бы это была не Шурка,
а Сашка Терентьев, выхватила из кармана и с маху опро¬
кинула себе в рот водочную бутылку с темной и пенистой,
как квас, жидкостью. Но это це был квас. Шурка успела
заметить, каким страшным напряжением воли Дуся заста¬
вила себя осушить эту бутылку до дна, и как это ей, судя
по ее перекосившемуся лицу, было не по-человечески
больно, и как из уголков ее рта, пенясь, текли черные
струйки. (Кислота!—поняла вдруг Шурка. Она уже слы¬
шала о том, как девушки травились кислотой, но дошло
это до нее только сейчас.) Шурка даже успела увидеть,
как двое прохожих пытались вызвать из Дусиных рук эту
страшную бутылку и у них ничего не получилось: с такой
силой Дуся в нее вцепилась! И это было последнее, что
девочка успела увидеть, и она потеряла сознание.
Их обеих добрые люди, свирепо расталкивая зевак,
отнесли в аптеку, которая была тут же рядышком, под ру¬
кой,— только пересечь рельсы, шагах в десяти, не боль¬
ше. Шурку вскоре привели в себя. Случившийся поблизо¬
сти знакомый Малаховых, невзирая на Шуркины сопро¬
тивление и рыдания, отвел ее домой. Ефросинья уже вер¬
нулась, и, кажется, с деньгами, беседовала с подоспевшей
Полиной, волновалась насчет Дуси. Ефросинья осталась
с лежавшей пластом, совсем обессилевшей Шуркой, а Сте¬
пан с Полиной побежали в аптеку, но Дуси там уже не
было. Приехала карета «скорой помощи», увезли Дусю в
Екатерининскую больницу. Там Дуся в пятом часу утра
и скончалась.
Ее похоронили на Ваганьковском' кладбище, за огра¬
дой, как всех самоубийц. Шурка, Ефросинья, горбатый
студентик со смешной фамилией Цыпкин плакали. Поли¬
на стояла у гроба, прямая, строгая, молчаливая, с сухими
глазами. Возвращаясь с кладбища, она все без утайки рас¬
сказала Ефросинье, все, что знала о Дусе, Егоре и Сашке
Терентьеве, даже о том, что Егор был против царя и гово¬
рил, что власть должна принадлежать мастеровым людям...
А Шурка шла между матерью и Полиной, держась за
их руки, все-все слушала, ни одного вопроса не задала, но
все запомнила.
260

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Он все-таки вспомнил это слово!
Всю ночь проворочался на койке: никак не мог вспом¬
нить. В камере было еще темно, как в подземелье, когда
в его сознании снова всплыла эта идиотская неувязка
с «Воскресением». Надо ж было рекомендовать Дусе ро¬
ман, который еще не был написан!.. С его стороны это был
форменный... Что форменный?.. Форменный что?... За¬
был!.. Забыл такое простое слово!.. Вертится на самом
кончике языка и, хоть тресни, не дается!.. Иностранное.
Солипсизм?... Нет, не солипсизм;.. Архаизм?... Нет, и не
архаизм!.. Похожее на архаизм, но не архаизм... Ало¬
гизм?.. Абсентеизм?.: Иностранное и определенно кончает¬
ся на «изм»... Пунктуализм?... Анекдотизм?.. Проклятое
слово! Он должен был, во что бы то ни стало должен был
его вспомнить!
Камеру медленно и скупо заливало сероватой голубиз¬
ной рассвета. Сначала потолок, затем постепенно противо¬
положную окну стену с железной дверью, остальные сте¬
ны, пол, парашу, откидной железный столик, ноги Анто¬
шина.
Наконец брызнули первые лучи солнца, отпечатали на
потолке непомерно густые и длинные тени решетки. По¬
том стало совсем светло, и на карнизе по ту сторону ре¬
шетки показался дрозд. Озабоченный, жизнерадостный,
отлично выспавшийся, он постучался в окошко своим
желтым клювом, таким ярким, словно его специально по¬
красили к Первому мая.
Это сравнение рассмешило Антошина, и тогда само по
себе пришло наконец то слово, которое так старательно
скрывалось от него всю эту долгую апрельскую ночь:
«анахронизм»!
В первомайском номере советской газеты это сравне¬
ние было бы к месту: вся страна прихорашивалась к ве¬
сеннему празднику. Но в 1894 году оно, конечно же, было
форменным анахронизмом.
Нелепым анахронизмом было рекомендовать Дусе про¬
честь роман, который только через четыре года будет опу¬
бликован.
Ну, а как, каким научным термином можно было бы
обозначить то, что мучило его в связи с находкой на чер¬
даке дома Филимоновой? Может быть, все это ему только
Приснилось?
* 261

Он старательно вспоминал события той ночи. Заведе¬
ние Молодухина. Появление встревоженного Евсея. Вто¬
рой подъезд. Чердачный люк. Ящик с книжной рухлядью.
Самодельная постель у остывающего дымохода. Стопка
книг вместо подушки... Неужели и это ему только приме¬
рещилось?.. Нет, не примерещилось! Он голову может
отдать на отсечение, что все это именно так и было... Ну,
а потом? Потом он, видимо, вздремнул, неловко во сне
повернулся, его самодельная подушка расползлась, он
проснулся, стал скуки ради просматривать курс лекций
церковного права и обнаружил вплетенный в эти лекции
второй выпуск «Друзей народа». Правда, он очень торо¬
пился, он не мог себе позволить даже полистать эти драго¬
ценные страницы, но он ведь ясно помнит заглавный лист:
«Что такое «друзья народа» и как они воюют против со¬
циал-демократов? Второй выпуск»! Еще несколько дней
тому назад он бы утверждал это самым решительным об¬
разом... Но эта проклятая память!.. Она ему стала то и
дело изменять.
Перед ним все рельефней и убедительней возникал
одцн из залов Музея Ленина и маленькая аннотация над
одной из тетрадок «Друзей народа». И в этой аннотации
определенно было написано, что первые публикации «Дру¬
зей» появились только в середине девяносто четвертого
года.
Как же -он мог найти на чердаке вторую часть в марте
девяностр четвертого?.. А вдруг вся эта находка ему толь¬
ко приснилась?..
У	него хватало самоконтроля, чтобы признаться себе,
что с первых чисел января ему не раз являлись самые на¬
стоящие галлюцинации. Даже в тюрьме. Он несколько
раз в ночной тиши обнаруживал вдруг над собой запла¬
канные лица Галки и Оли или Александру Степановну,
сидящую у его изголовья на невесть откуда оказавшемся
в камере белом, крашенном масляной краской табурете.
Он начинал кричать, чтобы они его не покидали, что он
без них не может, пытался вскочить с койки, и тогда вне¬
запно оказывалось, что его крепко держит за руки кто-
нибудь из надзирателей, а кругом привычная обстановка
одиночки и смрад от параши... И никого из близких...
А Галю он вдруг увидел рядом с собой во время пер¬
вого допроса в жандармском управлении. Он сидел на сту¬
ле перед подполковником, который вел допрос, а она вне¬
запно возникла сзади него, погладила его по голове, что-то
262

очень неразборчиво шепнула и скрылась за шкафом с «де¬
лами».
Он даже не вскрикнул тогда от удивления, потому что
сразу понял, что она ему только мерещится: сказывалось
одиночное заключение.
В этих случаях все было для него ясно. Но насчет
«Друзей народа» он никак не мог прийти к определенно¬
му выводу. Если бы удалось вспомнить, когда Ленин на¬
писал эту работу. Если в 1894-м, то, конечно, нельзя было
найти уже отпечатанный и переплетенный экземпляр в
начале этого года. А может быть, Ленин написал ее в про¬
шлом году?.. Но чем больше Антошин напрягал память,
тем больше он приходил к убеждению, что Ленин написал
эту работу в девяносто четвертом году. Значит, находка и
впрямь только приснилась Антошину?.. И не было чело¬
века, у кого можно было бы уточнить этот вопрос, и от
этого можно было сойти с ума... Надзиратель Внучкин, в
крепких руках которого он несколько раз оказывался по¬
среди ночи, как-то сказал ему, что он кричал про каких-то
друзей и чтобы какая-то Александра Степановна ему
что-то такое сказала, а что именно, надзиратель припом¬
нить не мог...
А Антошина эта неизвестность мучила, потому что ес¬
ли там, на чердаке, действительно закопана эта книжка,
то 'он не имеет права оставлять ее там до своего освобож¬
дения и должен принимать какие-то экстренные меры...
Какие меры?..
Какие меры он мог принять, чтобы спасти эту книгу
для науки, для миллионов ее будущих читателей?.. Может
быть, бежать из-под стражи, пока не поздно?.. Но когда
бежать? Каким образом?..
И еще один провал в памяти не давал Антошину по¬
коя. Это началось в ночь со 2 на 3 января. Он лежал в
сильной простуде после того, как ходил с Илюшей Фадей-
киным смотреть на человека, который искал место лакея.
Уже в подвале давно видели третьи сны, когда Анто¬
шина резанула нечаянно всплывшая в памяти фамилия.
И все, что было с нею связано, было настолько страшно и
грозило такими опасностями революционному подполью,
что Антошин не мог себе позволить дожидаться утра. Ну¬
жно было немедленно, сию же минуту одеваться, бежать
в Зойкины меблирашки, разбудить Конопатого, и чтобы
тот, не медля ни минуты, тут же принимал меры. Он наки¬
нул на себя полушубок и стал дрожащими от нетерпения
263

руками натягивать валенки, когда проснулась Ефросинья,
увидела возившегося со Своими валенками и что-то воз¬
бужденно бормотавшего Антошина, вскрикнула и вместе
с проснувшимся от ее крика Степаном насильно уложила
его снова в постель.
А Антошин отбивался, кричал, чтобы ему не мешали,
потому что дело идет о судьбах сотен борцов за рабочее
дело и он не имеет права дожидаться до утра... Но его
все же удержали в постели, и он вскоре снова потерял со¬
знание, потому что у него была температура свыше со¬
рока...
А утром он помнил только, что порывался бежать ку¬
да-то посреди ночи и что-то кому-то сообщить очень важ¬
ное, но что именно, так и не смог вспомнить ни тем утром,
ни впоследствии, вплоть до последнего его тюремного сви¬
дания накануне бегства.
Но об этом мы еще расскажем в свое время.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Антошин ожидал суда, который, по крайней мере, на
несколько лет должен был решить его судьбу. Готовился,
как мог. Еще и еще раз обдумал свое положение и понял,
что если он вздумает давать правдивые показания о том,
что связано с его жизнью до рокового дня Нового года, то
его свободно могут запрятать в сумасшедший дом.
Собственно говоря, только сумасшедшего дома Анто¬
шин по-настоящему и боялся. К возможности попасть на
каторгу или в ссылку в более или менее отдаленные места
он относился не столько с опасением, сколько с любопыт¬
ством. Его, пожалуй, как это ни странно, чем-то даже ра¬
довала перспектива получить каторжный приговор. По¬
литкаторжанин! Звучит здорово! Бывший политкаторжа¬
нин Георгий Антошин! Великолепное словосочетание!
Мальчишество? Может быть. Скорее, все же романтика.
Миллионы ровесников, старших и младших братьев и се¬
стер Антошина остро и безнадежно завидовали тем, кому
выпало трудное и высокое счастье быть зачинателями ра¬
бочего движения, первыми солдатами Российской социал-
демократической рабочей партии (большевиков).
264

Это, конечно, никак не означало, что Антошин соби¬
рался переть на рожон. Его тактика по-прежнему состояла
в том, чтобы отрицать все, что не могли доказать предста¬
вители обвинения.
Он твердо рещил разыгрывать из себя на суде рядово¬
го рабочего, работающего над своим самообразованием и
не связанного ни с одним подпольным кружком, ни с од¬
ним революционером. Но, пусть это и было не совсем пос¬
ледовательно, на свое последнее слово он возлагал совсем
другие задачи.
Четыре дня подряд, с утреннего подъема и до вечерней
проверки, Антошин до полного изнеможения шагал взад
и вперед по своей одиночке, продумывая, оттачивая, до¬
полняя и запоминая свою речь на последнем заседании
своего будущего процесса. Пять шагов вперед по диагона¬
ли, в обход параши и табуретки, и пять шагов назад, пять
вперед и пять назад...
Его стала мучить бессонница. Он просыпался вскоре
после полуночи и до рассвета ворочался на койке с боку
на бок, со спины на живот, садился, свесив ноги на хо¬
лодный пол, стараясь довести себя до состояния устало¬
сти, уставал, ложился, но вскоре снова просыпался, и все
начиналось с начала.
На пятые сутки Антошин, придя в полнейшее отчая¬
ние, слез во втором часу ночи с койки и стал в темноте, то
и дело натыкаясь то на столик, то на табуретку, то на
парашу, бродить взад и вперед по отвратительно гулкой
камере.
Открылся глазок — тусклый светло-оранжевый четы-
рехугольничек.
—	Чего топаешь? Спать!
Это был голос надзирателя Внучкина, доброго.
—	Не спится,— сказал Антошин.
—	А это никого не касается. Ты ложись и спи.
По голосу Внучкина было видно, что ему очень скучно.
—	Ты на суде когда-нибудь бывал? — спросил его Ан¬
тошин, переходя на доверительный шепот.
—	Не,— прошептал в ответ Внучкин.— В суды — это
конвойная служба, а наше дело — при тюрьме... Ты спи!..
Я кому говорю!..' Ты зюментально ляжь и спи!..
—	А можешь ты себе, господин надзиратель, предста¬
вить, будто ты судья или, скажем, прокурор? — продол¬
жал Антошин, не обращая внимания на приказания
Внучкина.
265

—	Тише, черт! — свирепо прошелестел тот в глазок.—
Не, не могу... Образование не позволяет... Рылом не вы¬
шел...
—	У тебя свободное время найдется, минут десять?
, — Спать ложись! — отвечал надзиратель с неуверен¬
ной строгостью.— Что мне, старшому докладать, что ли?
—	Не доложишь,— сказал Антошин.— Не такой ты
человек, чтобы докладывать.
Внучкин тяжко вздохнул, сокрушаясь, видимо, по по¬
воду своего мягкого характера.
Он постоял молча, снова вздохнул, не закрывая глазка,
ушел в самый конец коридора, вернулся назад и еле
слышно продышал в глазок:
—	Ну, есть у меня, скажем, время...
— Алексей Лукьяныч,— сказал тогда Антошин.— Ты
себе представь, будто ты председатель судебной палаты,
или прокурор, или еще кто-нибудь в таком роде, а я тебе
буду свое последнее слово говорить, будто я на суде. По¬
нятно?
По ту сторону железной двери воцарилось на долгую
минуту молчание. Задвижка глазка закрылась, снова по¬
слышались удаляющиеся шаги надзирателя, потом — при¬
ближающиеся. Около двери, за которой томился, переми¬
наясь с ноги на ногу, Антошин, шаги затихли. Прошла
еще минута и еще одна. Снова, на этот раз совершенно
бесшумно, будто смазанная, открылась задвижка глазка,
и Внучкин шепнул:
—	Валяй!.. Только чтобы тихо!.. А то выгонят меня,
куда денусь!
На мгновенье в невидимой двери возник светло-оран¬
жевый четырехугольничек и сразу пропал, потому что
глазок накрепко закрыло от коридорной могильной тиши¬
ны большое, хрящеватое, покрытое седоватым пушком ухо
надзирателя.
—	Господа судьи! — начал Антошин шепотом, и опять
блеснул оранжевый квадратик.
—	Ты мне не дуй в ухо! Щекотно! — продышал надзи¬
ратель. Глазок снова утонул во мгле.
II
Антошин чуть отодвинулся в глубь камеры.
—	Господа судьи! — повторил он и вдруг почувство¬
вал, что его охватывает дрожь, словно он и впрямь высту¬
266

пает перед судьями со своим последним словом.— Кого
убеждать в своей правоте? Вас? Смешно! Вас потому и
поставили судить революционеров, что вы сознательные
контрреволюционеры. Строй, который вы пытаетесь
подпереть виселицами и каторжными тюрьмами, давно про¬
гнил и обречен на гибель. (Эта фраза так нравилась Анто¬
шину, что он ее тут же и с еще большим чувством повто¬
рил.) Да, строй, который вы пытаетесь подпереть висели¬
цами и каторжными тюрьмами, давно прогнил и обречен
на гибель. Но агитировать я вас не буду. Уж вы-то вдо¬
воль наслушались последних слов, и уж кому, как не вам,
понимать, что правда на нашей стороне и что история
работает на революцию. А если вам это все еще непонят¬
но, затребуйте соответствующие судебные дела и почитай¬
те. Лично я особенно рекомендую речь на суде рабочего
Петра Алексеева. Очень хорошая речь. Лучше не ска¬
жешь.
Вот вы сидите здесь, в высоких своих креслах, важные
такие, сытые, гордые. Судите. У каждого ордена, высокие
чины. Дворяне. У кого есть имение, гордится имением.
У кого нет имения, мечтает об имении. Кто родовитый,
хвастает своим старинным родом. Кто не родовит, мечта¬
ет, чтобы его считали столбовым дворянином. Над вами
во всю стену портрет царя-императора. И вам под этим
портретом спокойно: вы его защищаете, а он вас. Ведь вы
как думаете? Вы думаете: на наш век царского строя хва¬
тит, а что будет, когда нас не станет, на это нам плевать.
Вы думаете: после нас хоть потоп, и тут-то вы, господа, и
ошибаетесь, очень жестоко ошибаетесь! Потоп, святой
революционный потоп придет не после вас, а еще при
жизни большинства присутствующих на моем процессе.
Не пройдет и четверти века. Вы еще будете тогда доволь¬
но крепкими стариками, а то и просто пожилыми людьми.
Вот поэтому-то и мне так занятно следить за вашими спо¬
койными лицами, за вашим уверенным поведением, что
я ясно вижу вас совсем-совсем иными. Вы сейчас спокой¬
ны, а станете ужасно нервными. Сейчас вы горды, а тогда
у вас будет взгляд как у кролика,— робкий такой, заиски¬
вающий. Вы будете скрывать, что когда-то были важными
Царскими чиновниками, что у вас были большие чины,
имения, знатная и богатая родня. Вы будете мечтать
о родственнике — рабочем, крестьянине, служащем, про¬
давце в лавке, пожарном, сапожнике, портном, на худой
конец — даже о золотаре,— мечтать так, как сейчас меч¬
267

таете о том, как бы вдруг оказаться родственником царя,
или министра, или миллионера-фабриканта. Вы будете
искать благосклонного взгляда вашей бывшей горничной,
вы будете просить рекомендаций у вашего бывшего куче¬
ра, будете стараться подружиться с вашей бывшей прач¬
кой. Ваши дети будут стыдиться вас. Кое-кто из них будет
даже пытаться пробраться в ту партию, которая сейчас
еще только складывается, но которая, не пройдет и чет¬
верти века, станет во главе революционной рабоче-кресть¬
янской России.
Вы спросите, где доказательства, что я не выдумываю
то, что только что сказал?
Прямых доказательств, как вы сами прекрасно пони¬
маете, у меня нет и быть не может. Прямые доказатель¬
ства свалятся вам на голову тогда, когда вы в них уже не
будете нуждаться. Но одно доказательство, назовем его
косвенным, я вам все-таки дам. Я вам предскажу одно
событие. Когда оно сбудется, это послужит доказатель¬
ством, что все остальное, что я вам предсказал, тоже сбу¬
дется, что я знаю, о чем говорю.
Так вот, я хочу вам сказать о смерти одного человека,
очень хорошо вам известного. Он умрет совершенно есте¬
ственной смертью, без всякого содействия со стороны тер¬
рористов.
В нынешнем, тысяча восемьсот девяносто четвертом
году,— к сожалению, не могу сказать, в каком точно ме¬
сяце, но никак не позже ноября,-^ умреу в Крыму, в Ли¬
вадии, в своем летнем дворце император и самодержец все¬
российский Александр Александрович Романов...
— Тут они меня, конечно, сразу лишат слова,— про¬
шептал в заключение Антошин.— Поэтому я больше не
придумывал... Ну как, понятно?..
Ill
Далеко не сразу засветилась светло-оранжевая дырка
глазка.
—	Не,— прошептал наконец Внучкин.— Говоришь, те¬
бе -известно, будто в нонешнем году его императорское
величество соизволит помереть? А тебе это откеда изве¬
стно?
—	Значит, известно, раз говорю.
—	Это никому не может быть известно. Это на тебя
268

одиночка действует с непривычки, вот у тебя ум за разум
и заходит... Но за такие слова тебя, брат!..
Внучкин помолчал и добавил:
—	Это твое счастье, что тебе не приведется сказывать
свое последнее слово... А то, я так полагаю, за такие сло¬
ва — петля на шею и будь здоров! Это как пить дать..,
Счастье твое, что у меня карахтер слабый... Другой бы
обязательно доложил по начальству. Моментально на тебя
железа понавешают, а потом и самого под перекладинку,
на свежий воздух...
—	Это почему же не придется сказывать? — рассер¬
дился Антошин, который, говоря по совести, ожидал, что
его речь произведет более глубокое и разностороннее впе¬
чатление на надзирателя.— Обязательно скажу, а дальше
что будет, пусть будет.
—	А где ты ее сказывать будешь? — с явной насмеш¬
кой прошелестел Внучкин.— В нужнике или где?
—	В зале суда. На своем процессе, вот где!
—	Тише! Тебя же честью просят, тише!.. Да ты что,
с неба свалился? Разве вашего брата, политического, су¬
дят? Вашего брата, брат, без суда, по указу государя им¬
ператора...
Так и не дождавшись возражения со стороны оглушен¬
ного его словами Антошина, Внучкин почему-то вздох¬
нул, громко, на весь коридор, прикрикнул на него:
«Спать! Кому сказано!», со скрежетом, на сей раз никого
не остерегаясь, задвинул задвижку глазка. Послышались
и замерли вдали размеренные шаги Внучкина.	»
А Антошин еще долго простоял, упершись горячим
лбом в холодное железо двери. Ему не было обидно, что
он зря готовил свое последнее слово.
Обидно было другое: снова, в который уже раз, Анто¬
шина подвела память, которой он до января этого года,
имел все основания гордиться. Ведь знал же он давно, еще
со времен детдомовского кружка, что со второй половины
восьмидесятых годов и приблизительно до 1897 года цар¬
ское правительство решилось только на один открытый
политический процесс суд над первомартовцами в
1887 году, тот самый, который в числе других обвиняемых
приговорил к повешению Александра Ильича Ульянова.
Остальные политические дела решались в тиши кабине¬
тов, за мрачными стенами жандармских управлений, и
приговоры выносились без суда, в административном по¬
рядке, «по высочайшему повелению».
269

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
I
За все время пребывания под стражей Антошин всего
дважды удостоился допроса. В жандармском управлении.
Оба раза его допрашивал подполковник по фамилии не то
Порожин, не то Порошин, пожилой, тощий, тошнотворно
дружелюбный. Но присутствовали при допросах разные
товарищи прокурора. При первом допросе полный, в ле¬
тах, нервный и мешковатый. Как его звали, Антошину
так и не привелось узнать. При втором — изящный моло¬
дой человек с умным и холодным лицом по фамилии Ло¬
пухин.
На первом допросе Антошину предъявили протокол
обыска, спросили объяснений насчет обнаруженной у него
литературы и рукописных листовок. Он сказал, что и ли¬
стовки и брошюры ему дал на сохранение один человек.
Фамилия и адрес этого человека? Нет, он отказывается
сообщить фамилию и адрес этого человека. Ему предъяви¬
ли для опознания несколько фотокарточек, в том числе
фотографии Фадейкина, Симы Артемушкиной и Тимоши
Коровкина. (Значит, и их арестовали! Какая досада!.. Хо¬
рошо, что фотографии Фени не было. Значит, с Феней
обошлось благополучно. Значит, не все еще на Минделе
потеряно. Антошин в Феню верил: она не ударится в ку¬
сты.) Он сказал, что никого из лиц, изображенных на
фотографиях, признать не может. Ни с кем из них он
никогда не встречался. Уверен ли в этом господин Анто¬
шин? Господин Антошин был в этом уверен. Что господин
Антошин может сказать о так называемой «Группе рабо¬
чих и работниц»? Господин Антошин впервые слышал
о существовании такой группы, вообще каких бы то ни
было групп. В каких отношениях господин Антошин со¬
стоял с покойным Розановым Сергеем Авраамиевичем? Ни
в каких. Покойный Розанов С. А. действительно был
некоторое время его соседом по двору, но никакого обще¬
ния с ним не имел. За несколько часов до своей смерти
покойный Розанов С. А. попросил позвать к нему кого-ни¬
будь из соседей по двору. Позвали его, Антошина. Зачем
его вызывал покойный Розанов С. А.? Это ему неизвестно.
Вероятно, хотел попросить его о чем-то, но не успел, по¬
тому что почти сразу по появлении Антошина в его номе-
270

ре покойный Розанов С. А. впал в беспамятство и вскоре,
не приходя в сознание, скончался. В каких отношениях
господин Антошин находился с Ильей Фадейкиным, Сера¬
фимой Артемушкиной и Тимофеем Коровкиным, рабо¬
тающими на фабрике Густава Минделя и компания? Гос¬
подин Антошин впервые слышал эти фамилии.
Задав с таким же успехом еще несколько вопросов,
подполковник пожал плечами и позвонил в колокольчик.
Пришел конвойный солдат и отвел Антошина в тюрьму.
Второй допрос состоялся месяца через два.
Изящный и молодой товарищ прокурора поставил Ан¬
тошина в известность, что он привлечен к ответственности
по 252-й статье Уголовного уложения, по которой за уча¬
стие в сообществе, имеющем целью ниспровержение су¬
ществующего строя в более или менее отдаленном буду¬
щему приговариваются к каторжным работам от четырех
до восьми лет.
—	К каторжным работам? — почему-то переспросил
Антошин.
—	Ну, каторга не каторга, а несколько лет тюремного
заключения и ссылки вам обеспечено.
Ему снова предъявили взятую при обыске литературу
и листовки. Он повторил объяснение, данное на первом
допросе, и снова заявил, что не намерен сообщить фами¬
лию и адрес лица, которое оставило их у него на сохра¬
нение.
Ему предъявили красный карандаш. Тот самый, кото¬
рым он писал свои листовки. Его вместе с литературой и
листовками обнаружили в сундучке во время обыска.
Спросили, не этим ли карандашом господин Антошин пи¬
сал предъявленные ему рукописные листовки. Господин
Антошин ответил, что никаких листовок никогда не пи¬
сал, а красный карандаш хранил в своем сундучке потому,
что в дальнейшем собирался пойти работать по плотниц¬
кой части. И вообще, он свой арест и содержание под
стражей считает незаконным и ни на чем не основанным
и от дальнейшей дачи каких бы то ни было показаний
решительно отказывается.
Его пробовали отговорить от подобного поведения, об¬
ращали его внимание на губительные его последствия. Но
Антошин молчал.
Тогда ему дали ручку с пером, листок бумаги и попро¬
сили изложить свой отказ от дачи показаний в письмен¬
ном виде.
271

Довольный тем, что допрос подходит к концу, и не по¬
дозревая никакого подвоха, Антошин изложил свой отказ
в письменном виде. И только он передал этот документ
подполковнику, как понял, что сам себя выдал. Орфогра¬
фия в его заявлении в точности совпадала с орфографией,
которой был написан текст всех рукописных листовок,
обнаруженных в его сундучке. То же разительное прене¬
брежение буквами «ять», «твердый знак» и «и десятерич¬
ное»!
Надо было во что бы то ни стало уничтожить, порвать
на мелкие кусочки, проглотить этот предательский доку¬
мент!
Антошин прикинулся, будто вспомнил что-то важное.
—	Можно мне на минуточку мое заявление обрат¬
но? — обратился он к подполковнику.— Хочу дописать
одно важное соображение.
Увы! Он имел дело не с дураками.
Подполковник пробежал глазами документ, на котором
еще не успели просохнуть чернила, умильно ухмыльнулся
и промурлыкал:
—	Нет, зачем же вам беспокоиться, господин Анто¬
шин! Чистая ведь формальность... Бумажка ведь только
для подшивки к делу... Не так ли, господин прокурор?
Товарищ прокурора, также ознакомившись с заявле¬
нием господина Антошина, кивком головы согласился
с мнением подполковника, и заявление было вложено в
«Дело по обвинению Антошина Е. В. и т. д.»..
—	Будем считать допрос законченным? — спросил
подполковник, потягиваясь и ничуть не скрывая своего
полнейшего удовлетворения.
—	Пожалуй,— сказал молодой человек и улыбнулся
самыми кончиками губ.
Постучался и вошел в кабинет- немолодой канцеляр¬
ский чиновник с пакетом:
—	Просили вручить господину Лопухину.
Молодой товарищ прокурора взял пакет, кивнул кан¬
целяристу, стал: аккуратно вскрывать конверт перочин¬
ным ножичком. Антошин с любопытством глянул на Ло¬
пухина: где он слышал эту фамилию?
Лопухин пробежал глазами содержание бумаги, аккут
ратно сложил ее, не торопясь вложил в конверт. Судя по
всему, она к делу Антошина касательства не имела.
—	А очень 'жаль,— наставительно продолжал Лопу¬
хин, обращаясь уже к Антошину.— Вы производите впе¬
272

чатление интеллигентного и способного молодого челове¬
ка. При желании вы безусловно смогли бы с течением
времени сделать неплохую и почетную карьеру, не всту¬
пая в безумный и преступный конфликт с исконными
устоями государства Российского. Интеллигентный моло¬
дой человек из крестьян, если он...
—	Извините меня, пожалуйста, господин Лопухин,—
перебил его Антошин, который вспомнил наконец, откуда
ему знакома эта фамилия.— Ваши инициалы А. А.? Ка¬
жется, вас зовут Алексей Александрович?
—	С вашего позволения именно А. А.,— с некоторым
удивлением ответил товарищ прокурора.— Надеюсь, в
этом обстоятельстве нет ничего порочащего меня?
—	Тогда у меня имеется для вас небольшой разговор
с глазу на глаз,— сказал Антошин.— «А. А.»!.. Как это я
сразу не догадался!..
—	Вы разрешите? — учтиво обратился Лопухин
к подполковнику.
—	Пожалуйста, сударь мой, распоряжайтесь, как у
себя дома. А мне как раз надо кой к кому сбегать на тре¬
тий этаж.
li
Они остались наедине с Лопухиным. Товарищ проку¬
рора приготовился слушать. Он был заинтригован.
—	Слушаю вас, господин Антошин.
—	Господин Лопухин,— сказал Антошин,— долг пла¬
тежом красен. Комплимент за комплимент. Вы тоже ин¬
теллигентный человек и тоже достаточно молодой. Прав¬
да, вы не крестьянского происхождения, но я буду
исходить из того, что толковые люди, умеющие трезво
смотреть в будущее, имеются и среди привилегированных
слоев населения.
Лопухин слушал с каменным лицом.
—	Вы мне сделали немалый . комплимент,— продол¬
жал Антошин,— высказав . предположение, что я мог бы
при желании сделать неплохую карьеру...
Лопухин любезным кивком подтвердил свои слова.
—	В отношении вашей карьеры, господин Лопухин,
я могу выразиться более определенно. Без применения
сослагательного наклонения. Я знаю, что вы сделаете
прекрасную, сказочную, с вашей точки зрения, карьеру...
Лопухин смотрел на Антошина, не скрывая иронии.
273

—	...Меньше чем через десять лет вы, господин Лопу¬
хин, станете директором департамента полиции...
Лопухин не выдержал, рассмеялся:
—	Вы так полагаете, господин Антошин?
—	Я в этом уверен. Я это твердо знаю. Не расспраши¬
вайте меня, как я это узнал, но в тысяча девятьсот втором
году вас назначат директором департамента полиции.
И тогда вы, конечно, вспомните обо мне и согласитесь, что
я знал, о чем говорю...
—	Впервые в жизни встречаюсь с живым пророком!—
усмехнулся Лопухин.
—	Я вполне нормальный человек, как вы видите.
—. Признаться, господин Антошин, мне впервые за
всю мою прокурорскую практику приходится сталкивать¬
ся с такой оригинальной, я бы даже сказал, вычурной
лестью. Вы, конечно, понимаете, господин Антошин, что
даже такое лестное пророчество не окажет никакого
влияния на мою точку зрения насчет содеянных вами
государственных преступлений?
—	Не сомневаюсь. Но когда вы станете директором
департамента полиции, вспомните,, пожалуйста, обо мне.
Согласитесь, это назначение будет серьезным доказатель¬
ством того, .что я достаточно квалифицированно предска¬
зываю будущее.
Лопухин молча улыбнулся.
—	Так вот, запомните, господин Лопухин: года через
полтора после вашего назначения мы проиграем войну с
Японией, еще через год разразится первая русская рево¬
люция, а в девятьсот семнадцатом — вторая. Вторая побе¬
дит окончательно и навсегда. Имейте это в виду, господин
Лопухин, и сделайте в свое время, обязательно в свое вре¬
мя, а не позже, соответствующие выводы. В конечном сче¬
те вы все-таки для царского прокурора производите доста¬
точно приличное впечатление...
—	Все? — спросил Лопухин после короткого молчания.
—	Все,— сказал Антошин, вставая со стула...
Как известно, работавший в 1894 году товарищем про¬
курора Московской судебной палаты Лопухин А. А. дей¬
ствительно был назначен в 1902 году директором департа¬
мента полиции. Он, видимо, сделал для себя очень важные
и далеко идущие выводы из революционных событий
1905—1907 годов. Во всяком случае, в 1908 году, во вре¬
мя своего пребывания за границей не то в отпуске, не то
в служебной командировку директор департамента поли-
274

цпи Лопухин А. А. выдал тамошней революционной эми¬
грации полицейскую тайну первостатейной важности. Он
заявил и доказал, что один из вождей эсеровской партии,
бессменный руководитель ее Боевой организации инженер
Евно Азеф с первых шагов своей революционной деятель¬
ности является высокооплачиваемым агентом охранного
отделения, провокатором номер один тогдашней России,
одним из крупнейших предателей всех времен и народов...
В беседе с автором этих строк Антошин высказал
предположение, что этот из ряда вон выходящий посту¬
пок А. А. Лопухина, возможно, в какой-то степени имел
своим исходным пунктом разговор, который летом 1894 го¬
да в кабинете подполковника Московского губернского
жандармского управления не то Порожина, не то Поро¬
шина состоялся с глазу на глаз между подследственным
Антошиным Е. В. и молодым товарищем прокурора Ло¬
пухиным А. А.
Автор этих строк отнюдь не берет на себя смелость ни
подтверждать, ни опровергать это предположение, но
представить его на суд читателей считает себя обязанным.
ill
Перестукиваться с соседями не было никакой возмож¬
ности: по обе стороны его камеры размещались уголовни¬
ки. На прогулки его водили в одиночку. Раз в день по пол¬
часа. В дворике, по кругу. В середине надзиратель, как
пуп земли, а вокруг него Антошин, один-одинешенек.
Топ-топ, топ-топ! Круг за кругом, круг за кругом. И над¬
зиратель, медленно, но неуклонно вращающийся вокруг
своей оси, ни на миг не выпуская Антошина из-под на¬
блюдения, как телескоп, который движется часовым меха¬
низмом, синхронно с видимым движением наблюдаемого
небесного тела.
И хоть бы с кем-нибудь обменяться несколькими сло¬
вами, хоть приветствием!.. Топ-топ, топ-топ... Круг за кру¬
гом, круг за кругом...
И как-то, когда Антошин уже стал привыкать к своему
одиночеству, он вдруг во время прогулки услышал:
— Егор!.. Ан-то-шииин!.. Здорово, Его-о-ор!.. Я на пя¬
том этаже-е-е!..
Это кричал Фадейкин!
275

Антошин стремительно повернулся на голос Фадейки-
на, но надзиратель заорал:
—	Отставить!.. Не смотреть!.. В камеру шагом ар-рш!
Антошин не стал его слушаться. Пока надзиратель,
стуча сапогами по пыльному булыжнику, бежал к нему,
чтобы заткнуть ему глотку и утащить обратно в камеру,
Антошин успел разыскать заветное окно на пятом этаже
и увидел Фадейкина, который устроился, видно, на столе
или на плечах товарища по камере и потому был очень
хорошо виден почти по пояс. Фадейкин кричал ему, махал
рукой:
—	Какое твое здоровье, Его-о-ор?.. За меня не сомне-
вайся-а-а, у меня все в аккурате-е-е!.. Ты за Илюшку Фа¬
дейкина не беспокойся!..
А Антошин тоже махал ему и счастливо кричал на
весь тюремный двор:
—	Привет, Илюша, привет!.. Держись крепко-о!.. На¬
ша возьме-е-от!..
За неисполнение приказания дежурного надзирателя
он трое суток провел в темном и вонючем карцере на хле¬
бе и воде и был на две недели лишен прогулок. Но он об
этом не. сожалел. Игра стоила свеч.
Тем более что лишение прогулок носило теперь чисто
психологический характер: приговор «По высочайшему
повелению» был уже Антошину вынесен, объявлен в кан¬
целярии начальника тюрьмы. Теперь’ еще несколько дней,
и его из тюрьмы, где он находился в предварительном
заключении, переведут в другую, где ему предстоит отбы¬
вать свой срок до ссылки на поселение в Сибирь или еще
какую-нибудь глушь.
За два дня до перевода его вызвали на свидание.
IV
—	Антошин! — распахнул дверь его камеры надзира¬
тель.— Пожалуйте на свидание. До вас пришла ваша не¬
веста и при ей какая-то рыженькая малюточка.
«Рыженькая малюточка» — это, конечно, Шурка.
А вот кто объявился его невестой? Неужели Дуся?..
Полутемная комнатка свиданий, разрезанная на две
части двумя частыми металлическими сетками. По ту сто¬
рону сеток Шурка и какая-то молоДая женщина. Боже
мой, да это ведь Феня! Ну и отчаянная же девчонка!..
276

Прет прямо на рожон!.. Сказать бы ей несколько слов
насчет ненужного риска. Нельзя: рядом с Феней — жан¬
дармский подпоручик. Прислушивается, сукин сын... Надо
разыгрывать перед ним влюбленного жениха.
—	Фенечка, дорогая, здравствуй! — говорит он ей.—
Молодец, что навестила! И ты, Шурочка, здравствуй!..
Ишь как вымахала за несколько месяцев! Совсем боль¬
шая!
—	Она теперь служащий человек,— говорит Феня и
гладит Шурку по голове.— С пасхи в ученицах у мадам
Бычковой. Делов у нее по горло. Насилу отпустили. Ефро¬
синья Авксентьевна еле выпросила: будто бы дед Шуркин
помирает... А то бы не отпустили...
—	А твои как дела, Фенечка?.. Как Дуся?
Фенй с Шуркой молча переглядываются. Потом Шур¬
ка тихо говорит:
—	Умерла Дуся.
—	Умерла? Когда?! Каким образом?.. Ужас какой!..
—	Уже пятый месяц, как померла,— уклончиво, не
глядя Антошину в глаза, объясняет Феня.— Простудилась
и померла... Велела тебе на память цветок передать... Ге-
раньку... Вот эту самую гераньку...
Шурка показывает Антошину из-за сеток что-то крас¬
ненькое, мятое.
—	Мы тебе, Егорушка, гостинцев принесли. Тебе че¬
рез контору передадут,— говорит Феня.
—	И гераньку тоже,— шепотом подсказывает ей
Шурка.
—	И гераньку тоже,— повторяет вслед за Шуркой
Феня.
—	А как родители, Шурочка?
—	А они живые. Что им сдёлается... Здоровые, кланя¬
ются... Тебе мамка на дорогу пирогов напекла. С мясом и
с рисом. Вкусные. Тебе через контору передадут.
—	Спасибо. А нюхательного табачку?
—	Через контору передадут. Смех берет, что ты табак
нюхаешь... Ровно дед какой,— смеется Шурка.
—	А я уже совсем не молодой,— шутит ей в ответ Ан¬
тошин.— Скоро на кашу переходить буду. Уже зубы не
те... А книжки ты читаешь, Шурочка?
—	Я сейчас, Егор, занятой человек.
—	А ты все равно читай. Как только свободная ми¬
нутка, ты сразу книжку в руки и читай.
—	А я и читаю! — победоносно подмигивает Шурка,
211

довольная, что ой удалось разыграть Антошина.— Что я,
дура, что ли, чтобы не читать! Я читаю. Мне Полина, если
хочешь знать, такую сказку достала, умереть мало! Будто
бы Иван-царевич отправляется в дальние-предальние
страны искать Жар-птицу, а ему навстречу...
—	Шурочка,— останавливает ее Феня.— В другой раз
расскажешь. У нас же времени в обрез.
—	Вот дуреха так дуреха! — ругает самое себя Шур¬
ка.— Совсем я забыла! Тебе же Полина кланяется... Она
говорит,— тут Шурка не выдержала, прыснула.— Она го¬
ворит, ты умный и ин-те-ресный!..
—	Я на тебя, Фенечка, знаешь как надеюсь! — пере¬
бивает ее Антошин, чувствуя, что краснеет, как мальчиш¬
ка.— Ты ведь у меня умница... Я верю, что ты за какое
дело возьмешься, не отступишься уже от него...
—	Не отступлюсь, Егорушка,— обещает ему Феня.
Она прекрасно поняла, на что Антошин намекает, но, что¬
бы сбить с толку жандарма, добавляет: — Варежки тебе
будут первый сорт, теплые, красивенькие и сразу две па¬
ры, и обе пары одинаковые: теряй, не хочу.
—	Спасибо, Фенечка,— говорит Антошин.— А если
тебе не хватит шерсти хорошей, иди к тому дядьке лысо¬
му на Толкучий рынок, аккурат возле самых Никольских
ворот. Он тебе поможет подобрать подходящую... И недо¬
рого возьмет.
Про Толкучий рынок и шерсть тоже сказано специаль¬
но для жандарма. Феня понимает, что Антошин советует
ей не терять связи с Лысым, то есть с его тезкой, студен¬
том Георгием Синельниковым.
—	Не люблю я лысых! — на всякий случай смеется
Феня.— Нам, девушкам, больше кудрявые нравятся... вро¬
де тебя.
Теперь они смеются все трое. Шурка, та прямо до слез.
Вытирает глаза, и тут Антошин замечает, что указатель¬
ный палец ее левой руки забинтован чистой тряцицей.
—	Эге,— говорит он,— да у тебя что-то с пальцем при¬
ключилось!..
—	А это она...— начинает Феня.
—	Не надо, Фенечка! — всполошилась Шурка.— Ой,
Фенечка, миленькая, хорошенькая, ну не надо!
Она готова от смущения провалиться сквозь пол.
—	Ну чего ж тут, Шурка, такого особенного, чтобы
стесняться? — смеется Феня.
—	Какая я тебе Шурка! — переходит Шурка от обо¬
278

роны к нападению.— Я уже большая. Сама говоришь,
служащий я человек, а ты все «Шурка» да «Шурка»!..
—	А чего ж тут, Александра Степановна, такого скры¬
вать? — подтрунивает над нею Феня.— Дело житейское.
С каждым может случиться.
«Александра Степановна»!..
Антошина словно током ударило: какое удивительное
совпадение!.. Шурка — это Александра, а если ее по отче¬
ству, так, конечно же, она Степановна... И та Александра
Степановна как-то раз шутила, что она родом сапожниц-
кого классу...
Он пытливо, по-новому вглядывается в густо порозо¬
вевшее лицо вконец смутившейся девочки: похожа!..
Очень похожа!.. Во всяком случае, безусловно есть что-то
общее... Это она — Александра Степановна Беклемишева
(по мужу), но еще ребенок!..
Он старается ничем не выдавать своего волнения. Он
спокойно, даже неправдоподобно спокойно говорит:
—	А что, если я сам попробую угадать, что у тебя с
пальцем случилось?
И улыбается, хотя его вот-вот прошибет слеза. Какое
это все-таки невероятное, потрясающее воображение от¬
крытие!
~ — Не угадаешь! — радуется Шурка, вмиг забыв о сво¬
их недавних переживаниях.— Вот ни за что не угадаешь!
Голову даю об заклад!
—	Ай, угадаю! — шутливо грозит ей Антошин и чув¬
ствует, что голос у него все же вздрагивает от волнения.—
Я так думаю, что ты колола щепки для самовара...
—	Ой,— всплеснула Шурка руками и, в свою очередь
потрясенная, уставилась на Антошина.— С ума сойти!..
—	...Значит, колола ты лучину и ненароком отхватила
себе ножом кусок указательного пальца,— продолжает
Антошин, следя за выражением Шуркиного лица.
—	Кусочек! — кричит Шурка на всю комнату свида¬
ний.— Не кусок, а кусочек!..
Жандарм делает ей замечание, и она уже молча пока¬
зывает на другом пальце, какой именно кусочек она себе
оттяпала. Получается как раз та самая половинка фалан¬
ги и как раз на том пальце,' из-за отсутствия которой
«историки-марксисты» сорок второго детдома прозвали
старуху Беклемишеву «Беспалой»... Ну конечно же, это
она, выросшая Шурка Малахова!.. И это он, Юра Анто¬
шин, тот самый парень, который подарил ейл вырезанный
279

из газеты портрет Карла Маркса! Тот самый, который
раньше принадлежал Конопатому... А уже она потом по¬
дарила его Музею Революции!.. Все сходится!.. Она!..
— Да ты не волнуйся! — по-своему поняла неожидан¬
ную дрожь в его голосе Шурка.— Уже он мне ну ниско¬
лечко не болит... Уже вторая неделя... И даже мне выгода
через это: всю жизнь одним ногтем меньше стричь. Всем
людям десять, а мне всего девять!..
Очевидно, она уже не впервые высказала это успокаи¬
вающее соображение, потому что Феня выслушала его без
улыбки, как давно известное.
Казалось бы, после всего удивительного, что выпало
на долю Антошина с Нового года, ничто уже не могло по¬
разить его воображение. Но такое!..
Он поймал себя на том, что смотрит на девятилетнюю
смышленую девчонку Шурку с тем глубочайшим, но пока
еще ею не заслуженным почтением, которое неизменно
вызывала в нем старая коммунистка Александра Степа¬
новна. Тогда он сделал над собой усилие и стал смотреть
на нее с той нежностью, которую она и теперь и потом,
через много-много лет, одинаково в нем вызывала.
Сколько раз и на воле и уже в тюрьме мучился Анто¬
шин размышлениями о будущей Шуркиной судьбе. Сте¬
пан здоровьем некрепок, ночи напролет кашляет. Вдруг
помрет? Тогда Ефросинье один путь — по миру с торбоч¬
кой. В деревне и без нее достаточно голодных ртов. Дядя
Федосей, тот от бедных родственников как от нечистой
силы открещивается. Он, Антошин, будет в тюрьме или в
ссылке где-нибудь у черта на куличках. А с Шуркой что
тогда будет? Антошин вспоминал слова Конопатого: «Из
нее настоящий человек получится, если не погонит ее
жизнь на бульвар», вспоминал Дусину судьбу, и ему ста¬
новилось страшно.
Теперь он был за Шурку спокоен. Теперь он знал
Шуркину судьбу по меньшей мере на шестьдесят пять лет
вперед.
Всем хорошим, что в нем было, он считал себя обязан¬
ным доброму и строгому влиянию старой большевички
Александры Степановны Беклемишевой, и ему было как-
то не по себе, что она же, но еще не Александра Степанов¬
на, а пока что только Шурка, смотрит на него с огромным,
ничем им не заслуженным уважением. Но он не мог ото¬
рвать от Шурки глаз, смотрел и не мог на нее насмот¬
реться, и было на его лице при этом такое выражение,
280

что девочка только поеживалась от неосознанного смуще¬
ния.
До конца свидания оставалось уже совсем немного,
когда он вдруг вспомнил про Ходынку. Встретятся ли они
с Шуркой и Феней до мая девяносто шестого года, когда
состоятся и так ужасно завершатся на Ходынском поле
коронационные торжества? Скорее всего, не встретятся.
Значит, надо их предупредить.
Но как?
—	А мне какой сон нехороший приснился! — сказал
он вдруг, к великому удивлению Фени, которая с его же
слов знала, что верить в сны глупо. Но Шурка отнеслась
к его заявлению с живейшим интересом и приготовилась
слушать.— Про Ходынское поле сон... Будто бы там боль¬
шущее народное гулянье, и вдруг несчастье, и люди гиб¬
нут прямо тысячами... И взрослые, и дети... Ты, Шурочка,
скажи маме, и отцу, и Полине, чтобы они ни за что не
ходили на Ходынку, пока я не вернусь. Скажи, я очень их
прошу, чтобы они обещали туда не ходить, а то мне в
тюрьме ни сна не будет, ни спокойствия... Пускай там ка¬
кое ни есть будет интересное гулянье... Даже пускай там
самые дорогие подарки будут давать — не ходите! Ни ты,
ни мамка твоя, ни отец, ни Полина... И других пусть удер¬
живают... Скажи: такой у Егора был страшный сон, что
с ума можно сойти... Обещаешь?
—	Ага,— сказала Шурка,— обещаю.
—	И чтобы они тебе в этом клятву дали. Понятно?
Скажи, я велел, чтобы они тебе в этом клятву дали.
—	Скажу,— сказала Шурка.
—	Ты им жизни не давай, пока они не дадут тебе эту
клятву.
—	Не дам,— обещала Шурка.— Я от них не отстану,
ты не сомневайся.
—	Даже если отец тебе шпандырем будет грозиться,
а ты все свое. Понятно?
—	Ага,— сказала Шурка.— Он меня пускай шпанды¬
рем, а я все равно свое да свое.
Он увидел озадаченное Фенино лицо.
—	И к тебе, Фенечка, тоже такая же просьба... И ко
всем твоим, то есть нашим, друзьям... Обещаешь?
—	Ну ладно уж, обещаю,— сказала Феня, не желая,
видно, портить отказом последние минуты свидания.
—	Честное слово?
—	Честное слово,— сказала Феня и вздохнула. Что
281

ни говори, а сказывается тюрьма даже на Егоровых моз¬
гах.
—	И ты, Шурочка, не забудешь?
—	Не забуду. Раз надо сказать, значит, надо...
—	Свидание кончилось!.. Кончилось свидание! — про¬
бубнил дежурный надзиратель.-— Попрощу господ родст¬
венников очистить помещение!.. Кончилось свидание.
—	Прощай, Егор,— сказала Феня и прослезилась.—
Не поминай лихом!
—	До свиданьица, Егорушка! — крикнула Шурка.—
Ты не сомневайся! Как ты сказал, так я и сделаю!.. И пу¬
скай батя меня даже шпандырем!.. Я не устрашуся!..
—	Э-э, Шурочка! — вспомнил Антошин.— А голова?
—	Какая голова? — удивилась Шурка.
—	А которую ты ставила об заклад... Ты ее мне как,
тоже через контору перешлешь?
—	Так ты ж не угадал! — с ходу вывернулась Шур¬
ка.— Ты ж сказал, что я кусок оттяпала пальца, а я оття¬
пала только ку-со-чек!.. Я ж тебе показывала.
—	Ладно,— смилостивился Антошин, не отрывая от
нее глаз.— Носи ее пока на плечах. Только пользуйся ею
с толком! Смотри не будь дурой!.. И будьте обе счастливы!
—	Не буду я дурой! — уже из коридора обещала ему
Шурка.— Вот те крест — не буду!..
У дверей комнаты свиданий переминался с ноги на но¬
гу в ожидании своей очереди другой арестант.
—	Твое фамилие? — по всей форме спросил у арестан¬
та надзиратель.— Ты кто такой будешь?
—	Я буду Серебряков,— весело отвечал арестант.—
Серебряков — мое фамилие...
—	Правильно,—сказал надзиратель.—Раз ты Сереб¬
ряков, то иди, имей свидание со своей женой...
Серебряков... Серебряков... Откуда ему, Антошину, так
запомнилась эта фамилия?..
И его вдруг словно молнией озарило. Восемь месяцев
ускользало из его памяти то очень важное, что заставило
его, больного, с повышенной температурой, черной и ле¬
дяной январской ночью сорваться с постели, чтобы немед¬
ленно бежать, будить Конопатого и сообщить ему такое,
что требовало немедленного принятия мер. Над москов¬
скими революционными кружками нависла грозная, но
тщательно законспирированная опасность. И фамилия
этой опасности (эта опасность имела имя, отчество и фа¬
милию!) была Серебрякова, матерая провокаторша Анна
282

Егоровна Серебрякова, знаменитая «Мамочка» Москов¬
ского охранного отделения.
Надо было любой ценой, во что бы то ни стало преду¬
предить о ней, обезвредить эту гадину! Но как? Послезавт¬
ра его отправляют по этапу. Писать некому: он не имеет
адресов, да и очень уж это неверное дело — писать о та¬
ком в письме. Свиданий ему больше не предстоит. Да и на
свидании в присутствии надзирателя ничего и не ска¬
жешь.
Значит, надо бежать... Пусть его даже через день-дру¬
гой поймают, пусть прибавят ему за это срок, но он дол¬
жен предупредить о Серебряковой.
Несколько поостынув, он, правда, уразумел, что те
предательства, которые «Мамочке» уже удалось или до
конца ее карьеры еще удастся совершить, принадлежат
истории и тут ему ничего поделать нельзя. Но ведь будут
же еще в «работе» этой гадины провалы, неудачи, и,
может быть, некоторые из них произойдут как раз в ре¬
зультате его вмешательства*
Как это кстати получилось, что ему прислали в пере¬
даче нюхательного табачку. Он собирался подарить его
Внучкину, который, не в пример другому надзирателю,
подлюге Романенке, относился к нему по-человечески
каждый раз, когда это позволяли обстоятельства.
Бежать во что бы то ни стало и чего бы это ему впо¬
следствии ни стоило! И уже он заодно тогда и на чердаке
побывает и проверит, закопал ли от там вторую часть
«Друзей народа», или это ему и в самом деле только при¬
мерещилось...
Все это промелькнуло в мозг/ Антошина, пока они,
гулко стуча по чугунным ступеням, поднимались с надзи¬
рателем со второго этажа на пятый, обратно в его одиноч¬
ку. Решено!.. Окончательно и бесповоротно!..
Теперь он мог снова вспомнить о Шурке, которая —
подумать только! — ни больше и ни меньше, как малолет¬
няя Александра Степановна, и ему стало весело.
Надзиратель искоса глянул на него, не удержался:
—	Ишь как развеселился от свидания! Любишь ее?
—	Кого? — не понял Антошин.
—	Знамо кого, невесту,-— понимающе подмигнул над¬
зиратель и осклабился: — Ишь, зубы оскалил! Рот аж до
ушей...
—	Люблю,— сказал Антошин.— Очень!
—	Эх, люди, люди! — вздохнул почему-то надзиратель.
283

V
Все произошло так, как было описано в газетной за¬
метке, которую мы привели на первой странице нашего
романа. Вернее, почти так.
Он действительно бежал в седьмом часу вечера. На
Страстной площади. Под гром железных шин извозчичьих
пролеток. Под цоканье копыт, высекавших искры из
пыльной булыжной мостовой. Под лязг и бренчание коло¬
кольчика последней в его жизни конки, под мерный гул
вечерней летней толпы. Только швырнул он конвойным в
глаза не махорку, а нюхательного табаку. Швырнул и, не
оглядываясь, побежал к Большой Бронной. И непонятно,
почему не было в той заметке, что одному из конвойных
удалось все же пырнуть его штыком. Но Антошин понача¬
лу и не почувствовал, что ранен. Ему только показалось,
что кто-то его несильно толкнул в бок, и он тут же об этом
забыл, потому что ему нужно было поскорее добежать до
Большой Бронной, а там ему был известен каждый вход и
выход..
Уже на Большой Бронной, у самого почти извозчичье¬
го трактира, ему попался навстречу Сашка Терентьев. Но
это Сашка потом выдумал, чтобы поднять себе цену, будто
он пытался задержать Антошина. На самом же деле он
так поразился, когда увидел бегущего прямо на него Ан¬
тошина, и так перепугался, что метнулся в сторону, при¬
жался к стене дома и даже прикрыл ладонью свою побе¬
левшую харю, понимая, что на этот раз не миновать ему
антошинских кулаков. И действительно, как ни опасна
была Антошину любая задержка, даже на долю секунды,
он не смог перебороть себя и на бегу, с ходу двинул Саш¬
ку в зубы с такой силой, что тот взвыл, завертелся на ме¬
сте, грохнулся на захарканный, пышущий августовским
зноем кирпичный тротуар и, уже поверженный наземь,
сообразил наконец и заорал вслед Антошину: «Держи
его-о!.. Держи си-ци-лис-тааа!»
Едкий и обильный пот заливал Антошину глаза. Он
сунул руку в карман. Платка в кармане не оказалось.
Вместо платка он нащупал нежную, как воробьиная лап¬
ка, веточку, ту самую веточку герани, которую принесла
ему в тюрьму Шурка от бедной Дуси Грибуниной. Он из¬
влек веточку из кармана, как если бы сейчас самое важ¬
ное для него было — не домять ее окончательно, а лицо
284

Ipa бегу вытер ершистым, как наждачная бумага, рукавом
"своего толстого арестантекого бушлата...
Уже совсем близко слышен был яростный, задыхаю¬
щийся мат, гулкий топот сапог и тяжелое дыхание пресле¬
довавших его конвойных, а снизу,-со стороны Сытинского
переулка, бежали наперерез Антошину молодцы из мяс¬
ной лавки господина Похотова и еще несколько доброволь¬
цев, распаленных охотничьими страстями, и Антошину не
осталось ничего другого, как броситься в знакомую подво¬
ротню домовладения госпожи Филимоновой.
Слева промелькнули в полумраке нелепый жестяной
сапог над чуть приоткрытыми дверями подвала, Шуркино
перепуганно-удивленное лицо в темном зазоре дверей.
У Шурки был широко раскрыт рот. Видно, она что-то
кричала Антошину, но он пробежал мимо нее, ничего не
услышав. Выскочил во двор, дремавший в лучах высокого
еще августовского солнца. Брючник Евсей, прохлаждав¬
шийся почему-то в рабочее время на лавочке под одино¬
ким пыльным деревцом, обрадовался Антошину, кинулся
к нему из палисадника и тоже что-то неслышное ему
крикнул...
А топот солдатских и еще многих чьих-то сапог уже
заполнил собой подворотню... И этот жуткий многоголо¬
сый, жадный рев: «Держи его!.. Держи-и-и!» И высокий,
ненавидящий козлетон Сашки Терентьева: «Держи си-ци-
листа-а-а!..»
. Выскочил из подъезда, сразу сориентировался и ки¬
нулся ловить Антошина Сержик Рымша. Он попытался
подставить Антошину подножку, но Антошин увернулся.
Рымшеныш не выдержал равновесия, шлепнулся в мяг¬
кую пыль немощеного двора. Слетела с его головы и пока¬
тилась далеко в сторону франтовская форменная фуражка
с зеленым околышем и клиноподобным длинным и узким
гербом коммерческого училища. А преследователи, чтобы
не затоптать барчука, стали огибать его стороной, и это
дало Антошину две-три секунды форы. Он быстро загре¬
мел вниз по каменным ступенькам в самом левом углу
Двора, тем самым, по которым он в ту роковую январскую
ночь, ничего не подозревая, выходил из кинотеатра «Но¬
вости дня» после последнего сеанса.
Перед ним была дверь. Запертая или незапертая?..
Тогда, в январе, она была выходом из кинотеатра... Что за
нею скрывается сейчас?.. Удастся ли ему ее открыть?..
285

И если даже удастся, то есть ли где-нибудь за нею выход
ча Тверской бульвар?..
Все это пронеслось у него в голове за какую-то ни¬
чтожную долю секунды.
Преследователи уже снова были совсем близко... Уже
на расстоянии протянутой руки... Уже кто-то схватил его
за левую руку...
Он выдернул ее, обеими руками вцепился в дверную
скобу, чтобы рвануть ее на себя...
И тут у него подогнулись ноги, сильно закружилась
голова. Он медленно повалился на бок, и, пока острая
боль в боку не лишила его на какое-то время сознания, он
успел увидеть, что падает не на пыльный разогретый ка¬
мень, а на снег. И что весь двор в снегу, а на крышах
частоколы антенн, а над подъездами — электрические
лампочки, горящие электрические лампочки!.. Потому что
теперь, оказывается, не ранний летний вечер, а темная,
зимняя, холодная и в то же время удивительно приятная,
уютная ночь. Он даже успел заметить на себе то самое
пальто и те самые туфли, в которых он был в «Новостях
дня» в ночь под старый Новый год?..
Откуда-то издалека донеслись (или это ему только
вспомнилось) чьи-то приглушенные голоса:
—	Осторожней!.. Теперь вы... Вот так!..
—	Гражданин с папиросой, поимейте совесть! Чело¬
веку нужен свежий воздух, а вы над ним дымите, как
паровоз!..
—	Кровищи-то сколько вылилось!..
—	Ничего! Парень, видать, здоровый, выдюжит...
—	Борис Владимирович!.. Васильченко!.. Взяли, под¬
няли!.. Осторожненько! Еще осторожней!.. Вот так!..
«Кого-то сшибло машиной»,— вяло сообразил Анто¬
шин и снова потерял сознание.
Москва
1957—1964

ОБИДНЫЕ СКАЗКИ
СКАЗКИ
БЫВАЮТ РАЗНЫЕ/
БЫВАЮТ БЕЗОБИДНЫЕ,
БЫВАЮТ ОБИДНЫЕ,
ЭТИ СКАЗКИ
'ОБИДНЫЕ

\

О ПОЛЬЗЕ ИЗВЕСТКИ
Большой был сад. Одного садовника не хватало. Двоих
наняли.
Оба старательные. Оба саду добра желали.
Пришла пора стволы бедить, чтобы червь не пошел.
Один садовник так говорит:
—	Сад у нас большой, хозяйство богатое. Не будем при¬
бедняться. Денег хватит.
И вымазал деревья чудной белой эмалью.
Блестят деревья — глазам больно. Красота неописуе¬
мая. Хоть экскурсии води.
А второй садовник говорит:
—	Нам сад разводить, а не богатством хвастать.
Разболтал в ведре известку и побелил свои деревья.
Ему тот садовник говорит:
—	Ты что? Дамы пройдут, еще испачкаются о твою из¬
вестку.
Второй садовник говорит:
—	А пес с ними, пусть не шляются. Здесь не парк для
прогулок, а плодовый сад. Тут фрукты растут на пользу
людям.
Прошла весна, лето минуло. Наступила осень.
Стали сравнивать, у кого как уродилось.
Смотрят, а у того, на которого дамы жаловались, уро¬
жай получился не в пример богаче...
Мы никак не говорим, что эмаль хуже известки.
Все полезно во благовремении.
Для борьбы с червями полезней известка.
Ю Л. Лагин
289

ИСПЕКЛА БАБКА ПИРОГ
Испекла бабка пирог, ни большой, ни маленький, ни вы¬
сокий, ни низкий. Самых что ни на есть нормальных раз¬
меров. Но вкусный, с грибами.
А работала та бабка в канцелярии уборщицей. И внук
ее там работал, и был тот внук именинник.	з i
Принесла бабка пирог в канцелярию.
—	Угощайтесь, милые. Хотите — с чаем. А можно и
так, без чаю.
В канцелярии увидели пирог — прямо ахнули:
—	Ну, боже мой, что за пирог, славный какой!
Писарь Иванов говорит:
—	А ну, давайте его скушаем!
Писарь Петров говорит:
—	И верно, давайте скушаем!
И уже ножик вынимает. У него чего-нибудь поку¬
шать — это раз-раз — и готово...
Но старший писарь — ему Сидоров фамилия — говорит:
—	Нет, я от вас или с ума сойду, или раньше времени
зачахну. Без разрешения помощника начальника канцеля¬
рии я вам дам кушать пироги!
Побежал, докладывает.
Дескать, разрешите доложить: испекла бабка пирог, ни
большой, ни маленький, ни высокий, ни низкий, так
сказать, установленного образца. И поскольку принесла
упомянутая бабка упомянутый пирог во вверенную вам
канцелярию с конкретным предложением угощаться, то ка¬
кое на этот счет будет ваше распоряжение?
—	Пирог? — спрашивает помощник начальника.
—	Так точно, пирог!
—	С грибами?
—	Так точно, с грибами!
—	Угу-м! И главное, свежий! Хоть бы он, проклятый,
несвежий был. А то свежий! Нет, я па себя такую ответст¬
венность брать не согласен. Пускай лучше на себя началь¬
ник канцелярии берет такую ответственность.
Пошел, докладывает.
Дескать, разрешите доложить: испекла бабка пирог, ни
большой, ни маленький, ни высокий, ни низкий, так ска¬
зать, установленного образца. И поскольку принесла та¬
ковая бабка таковой пирог во вверенную вам канцелярию
с конкретным предложением угощаться, то какое на этот
счет будет ваше распоряжение?
290

—	Пирог? — спрашивает начальник канцелярии.
—	Так точно, пирог!
—	С грибами?
—	Так точно, с грибами!
Думает, думает начальник канцелярии и говорит:
—	Знаете что? Составьте-ка вы докладную записку.
Я с этой докладной к своему начальнику пойду. И как мой
начальник скажет, так и будет.
Сказано — сделано. Сели писарь Иванов, писарь Петров,
писарь Сидоров и под общим руководством начальника кан¬
целярии четыре дня писали докладную записку.
Дескать, разрешите доложить: испекла бабка пирог, ни
большой, ни маленький, ни высокий, ни низкий и так далее
и тому подобное. Красивой черной тушью начертили план
пирога, разрез пирога, вид сверху, вид сбоку, вид снизу.
Сверили, утрясли, увязали, согласовали, понесли начальни¬
ку начальника канцелярии.
Начальник начальника прочитал.
—	Вы что же,— говорит,— смеетесь надо мной или что?
Бабка пирогом угощает?
—	Так точно угощает!
—	Ну и кушайте на здоровье!
Но они не уходят. Переминаются с ноги на ногу. Тос¬
куют.
—	У вас еще вопрос?
—	Так точно, товарищ начальник!
—	Какой?
—	А нельзя ли, чтобы на всякий случай в письменном
виде была ваша резолюция?
Тут уж начальник не выдержал.
—	Вон! — говорит.— Чтоб вашего духу здесь не было!
Извольте исполнять приказание!
Делать нечего, пошли исполнять приказание. А к пиро¬
гу уже и подступиться нельзя: зачерствел, окаменел, и
нож его не берет.
Достали топор, по пирогу р-р-раз!
Пирог цел, топор вдребезги.
—	Вот морока на мою голову! — сказал начальник кан¬
целярии и велел написать докладную записку, что, дескать,
испекла бабка пирог, ни большой, ни маленький, ни высо¬
кий, ни низкий и так далее и тому подобное. А посему про-
еим вашего распоряжения о списании одного (в скобках —
одного) топора и так далее и тому подобное.
Тьфу! Сказка вся.
io*
291

БЕДНЫЙ ВОРОБЕЙ
Воробья орлом назначили.
И только назначили, как тут же стали в затылках у себя
чесать.
—	Чертите знает, как это нас дернуло: данного Во¬
робья — да в орлы!..
Но уже поздно. Уже ему на Орлиной скале гнездо со¬
орудили, уже за него на лету Кукушка замуж вылетела.
Сидит наш Воробей на Орлиной скале, в орлином гнез¬
де, и страшно ему и неуютно. Дует!
Орлы подлетают, крылами машут: дескать, мы вольные
птицы, пора, брат, пора!
—	Куда пора? — удивляется Воробей.
Орлы объясняют: дескать, туда, где за тучей белеет
гора.
—	Да что вы, граждане?!
Орлам ничего, взмахнули крылами — и пари, а ему тре¬
пыхай крылышками, трецыхай. Уж на что паек получать:
под самой, можно сказать, скалой. Орлам ничего, взмахну¬
ли крылами — и пари, а ему трепыхай крылышками, тре¬
пыхай. Еле до следующей получки отдышишься.
Время проходит. Орлы удивляются:
—	Что это, братцы, данный Орел вроде как бы и не
орел?
Один попробовал догадаться.
—	Это,— говорит,— не орел, а эмбрион. Из него с тече¬
нием времени должон произрасти орел.
Месяц ждут, полгода, год. Всем видно: не получается
из данного Воробья орла.
Что ж, в большом хозяйстве всяко бывает. С одним не
получилось, с другим получится.
Тут бы воротить нашего Воробья в прежнее его воробь¬
иное состояние. Полезнее бы не было птицы на свете.
Ан нет, неудобно: год в орлах числился.
Так по сей день бедняга в дятлах и мается.
ПРО ТАРАКАНА
Ходил Таракан за море-окиян.
В чемодане. Словчил, залез, спрятался.
А прилетели за море-окиян, Таракан из чемодана вы¬
лез, усики расправил и пошел, и пошел.
292

Сначала всю комнату обошел, где чемодан лежал. Все
обнюхал. Забрался в комод, а там Библия. Таракан и по
ней полазил, обнюхал всесторонне. Пахла Библия вкусным
клеем. У Таракана даже слюнки потекли.
Потом под щель дверную подполз, снова усики распра¬
вил — и в коридор.
«Батюшки! — думает Таракан.— Да я ли это? Вот уж
доподлинно сподобился. На старости, можно сказать, лет.
Заграница! Люди кругом сплошь заграничные. Хоть бы
увидеть здешних тараканов! Чай, каждый не менее навоз¬
ного жука! А вдруг с мышь ростом?! Вполне даже сво¬
бодно!..»
Шел он так, шел, от. восторга в слезах по щиколотки,
чуть кому-то под ноги не попал, но увернулся — и шасть
в приоткрытую дверь.
А за дверью комната, вся белая. Светло, как днем.
Сколько у Таракана глаз, все зажмурил. Ах, сколь хорошо!
До чего благолепно!
И стоит посреди того помещения (кому комната, а Та¬
ракану — площадь неоглядная) что-то круглое, белое,
гладкое, блестящее, высокое-превысокое, в полтораста та¬
раканьих ростов, а то и более. И пахнет-то, пахнет/ ну как
в раю тараканьем.
«Вот она,— Таракан подумал,— та самая башня из сло¬
новой кости! Теперь мне бы только на нее взобраться, гля¬
нуть с этой неописуемой высоты на всю заграницу — и по¬
мирать можно».
Перекрестился и полез. Сколько он раз с полпути вниз
падал, уму непостижимо! Но своего все-таки достиг. До¬
брался до самой вершины, глянул по сторонам, закружи¬
лась у Таракана голова от необъятных просторов, и упал
он прямо внутрь той самой башни. Но не разбился. Живой
остался.
Смотрит, а он в воде на спине плавает.
Хорошо! Прохладно!
И вдруг загремели, заревели могучие горние потоки...
И унесло Таракана из заграничного унитаза прямо в за¬
граничную канализацию.
А что с ним дальше было, с тем Тараканом, то нам не
известно.
293

ПРОИСХОЖДЕНИЕ ВИДА
Загорелось Кондрату стать кандидатом. Кандидатом
наук.
Каких наук?
А хоть каких
Кондрат как рассуждал? Кондрат рассуждал так: 1 -
Васька кандидат? Кандидат.
Кузя кандидат? Кандидат.
Борька, на что уж собой невидный,— кандидат. И уже
он будто бы на заграничных научных конгрессах даже вы¬
ступал с докладами.
А я чем хуже? Хочу тоже быть кандидатом!
Работа не пыльная. Почет. Всякое другое.
Стал Кондрат прикидывать, в какую науку податься,
чтобы полегче.
Чтобы без математики.
А что, думает, давай ударю по обезьянам. Уж больно
они забавные. Смехота!
Ударил. Накарябал работу: «О превращении обезьяны
в человека». Обрисовал роль труда в очеловечении обезьян.
Доказал, что Фридрих Энгельс и на этот счет не ошибся.
Комиссия видит: Фридрих Энгельс не ошибся. Это
факт. Значит, основная мысль Кондратовой работы вполне
здоровая.
С другой стороны, какая разница — кандидатом боль¬
ше, кандидатом меньше? Жалко, что ли?
Стал Кондрат кандидатом наук. Оформился научным
сотрудником, засучил рукава, плюнул на ладошки, присту¬
пил к работе. А работа ну никак не идет. Не те у Кондра¬
та данные. Не подходящие для подобной деятельности.
Ему бы уйти работать по прежней специальности. Но
ах как не хочется из науки уходить! Уж больно непыльная
работа. Почет. То, се.
Смотрит Кондрат, единственный выход — заделаться
Хорошим парнем.
Заделался.
В стенгазету написать?
Другие волынят, мешкают. Кондрат пишет.
За это его редколлегия любит.
Со школьниками покалякать о пользе наук?
Другим, бывает, недосуг. Кондрату всегда досуг.
За это его местком ценит.
В комиссию войти по склочному делу? Морока, маета,
294

времени съедает невпроворот. Другие идут с неохотой.
Кондрат — с дорогой душой.
За это на него ученый секретарь не надышится.
За это его и в Самом главном обезьяньем управлении
не раз в приказах отмечали.
Приходит надлежащий срок сдавать научную работу.
У Кондрата спрашивают:
—	Как у тебя, Кондрате, с темой?
А как у Кондрата с темой? Никак, конечно.
Директор сомневается:
—	А может, нам Кондрата уволить?
Редколлегия возражает:
—	Что вы! Такого Хорошего парня!
Местком говорит:
—	Будем конфликтовать. Такие Хорошие парни на
улицах не валяются. Ведь самородок же общественник!
А ученому секретарю только конфликтов и не хватает.
—	Ладно,— говорит,— имеется предложение: дать Кон¬
драту отсрочку по его теме годика на полтора. Не вижу
смысла его особенно торопить. Нет в науке хуже спешки.
Шло время. Наука росла.
А Кондрат отрастил себе бороду. Почище, чем у Шмид¬
та. Завел золотые очки. Достиг такой научной внешности,
что фоторепортеры его второпях то и дело принимали за
члена-корреспондента Академии наук. И даже были слу¬
чаи — за академика.
Пришло время в девятнадцатый раз отсрочить Кондра¬
ту представление его научной работы, смотрят, а он стал
как-то очень уж странно передвигаться по институту. То,
бывало, ходил как все люди. А сейчас все норовит никому
не казать своей спины. Скинет у себя в кабинете пальто
в одиночку, чтобы никто не видел, и передвигается, куда
надо, прижимаясь спиной к стене.
Мало ли какие странности у научных сотрудников слу¬
чаются!
Привыкли и к Кондратовым странностям. Перестали
обращать внимание.
Только как-то поднялся внезапно на улице сильный ве¬
тер. Ка-ак хлопнет форточку!. Стекло брызнуло, зазвенело.
Побелел Кондрат с перепугу, кинулся наутек.
И тут все вдруг замечают, что у Кондрата сзади болта¬
ется хвост. Темно-рыжий. Мохнатый. С кисточкой. Торчит
из штанов сквозь специальную прорезь.
Конечно, моментально вызвали «неотложку».
295

Осмотрели доктора Кондрата, покачали головами. Дес¬
кать, что верно, то верно: было время, труд превратил
обезьяну в человека.
А тут от безделья, оказывается, человек превращается
обратно в обезьяну. Процесс этот зашел у пациента слиш¬
ком далеко и стал необратимым, медицинская наука в дан¬
ном случае бессильна. Теперь уже совсем скоро Кондрат
начнет шерстью обрастать.
Ах ты, боже мой, скандал какой!
Отвезли Кондрата в зоопарк, поместили в персональную
клетку. Все-таки бывший кандидат наук.
Теперь каждый может его там увидеть: третья обезьяна
справа.
Печальная такая.
Еще бы! Превратиться в обезьяну за полтора года до
пенсии!
ВРЕМЕННО ИСПОЛНЯЮЩИЙ ОБЯЗАННОСТИ ЗАЯЦ
Выскочил Барсук из берлоги, в зубах путевка.
—	Что делать? Такая путевка! На такой курорт! В та¬
кое время года!!! Бесплатно!!! А на кого лес оставить? Не
простой ведь лес! Районного значения лес!
. Как раз мимо Заяц пробегал. Барсук его цоп за холку.
—	Стой, косой! Останешься за меня временно испол¬
нять обязанности заведующего лесом районного значения!
Так Заяц как стоял, так на все свои четыре коленки
и рухнул.
—	Товарищ Барсук, да ведь я Заяц степной, к лесам
непривычный, заведовать лесами не обученный! Да и куда
мне со зверями разными!..
—	Но-но! — рявкнул Барсук и был таков.
Делать нечего. Пришлось Зайцу временно исполнять
обязанности заведующего лесом районного значения. Хо¬
рошо, в том лесу еще до Зайца и Барсука так жизнь нала¬
дилась, что никто, по совести, Барсукова отъезда почти
и не приметил. Все шло своим чередом: птицы пели,
звери рыскали, грибы и ягоды произрастали, цветы бла¬
гоухали, деревья исправно тянулись ввысь и росли в об¬
хвате.
Так бы, пожалуй, и весь месяц прошел, ко всеобщему
благополучию, да только Барсук, в великой спешке собира¬
ясь на курорт, забыл прикрыть лопушком окошко в своей
296

норе. А в той норе посередке стол стоял, а на том столе,
сукном крытом, графин с водой. И как-то в полдень так
случилось, что лучи солнца, преломившись, согласно соот¬
ветствующим законам физики, через графин, сошлись
в одну пламенную точку на сукне.
^ Сукно задымилось, потом — стол с бумагами, а немного
доадодя и лес занялся.
Стон пошел по лесу:
—	Караул, братцы! Горим!.. Товарищ временно испол¬
няющий обязанности заведующега лесом, спасай!..
А как его спасать-то? Заяц-то этот ведь был степной,
лесные пожары тушить не обученный, хотя, всем сказкам
вопреки, не трусливый. То есть, конечно, и не безумно
храбрый. Но долг свой Заяц понимал и потому страх пре¬
возмог. Ужасно ему было леса жалко. Метался, бедняга,
по лесу, не щадя своего живота, и даже того не замечал,
что на нем шерстка дымится и усы кольцами пошли.
Кинулся было к телефону — пожарную команду вызы¬
вать,— телефон пламенем охвачен и уже не действует.
Стал было в горящем книжном шкафу Большую Энци¬
клопедию разыскивать на букву «П» — «Пожары и борьба
с ними»,— ан этот том тогда еще не вышел.
Заяц туда, Заяц сюда, а лес тем временем сгорел.
Тут, представьте, и Барсук прискакал. Сердитый-пре-
сердитый: раньше времени пришлось возвращаться с ку¬
рорта.
— Ах ты,— кричит,— такой! Ах ты,— кричит,— сякой!
Тебя,— кричит,— оставили временно исполнять обязан¬
ности заведующего лесом районного значения!.. А ты мне
лес спалил?! Да я ж тебя, сукиного сына, так, да я тебя,
такого-сякого, эдак!..
И до того он на Зайца кричал, до того на него лапами
топал, что Заяц с перепугу помер.
И его счастье, а то затаскал бы его Барсук по судам.
ПРО ДВУХ котов
Жили-были два кота. Одного Петькой звали, другого —
Васькой.
И как раз в двух домах крысы завелись. Взяли жильцы
в один дом Петьку, в другой — Ваську.
Петька как взялся за дело, так, поверите, в три дня
297

всех крыс до единой передушил. Не стало в доме крыс.
Жильцы радуются, хвалят Петьку.
—	Ай да кот! — говорят.— Всем котам кот!
Еще день проходит. Захотелось Петьке жрать. А крыс
нет: всех передушил.
Стал Петька хлопотать, урчать, мяукать: дескать, граж¬
дане, исть хоцца. Подайте, урчит, коту на пропитание!
А жильцы:
—	Да ну тебя, Петя! Где это видано —котов кормить?
Коты должны мышами питаться, крысами.
Стал, конечно, Петька чахнуть, вянуть.
А Васька оказался не дурак. Двух крыс поймает, заду¬
шит, притащит, жильцам покажет. Жильцы видят: стара¬
ется кот — похвалят. Потом Васька тех двух крыс уплетет
и айда на боковую, спать до завтра. А завтра снова двух
крыс поймает и снова, перед тем как съесть, хозяевам по¬
кажет.
И что же? Хозяева рады, крысы не особенно жалуются,
а Васька на всю жизнь обеспечен лаской, очень хорошо по¬
живает, Петьку жалеет.
—	Ах,— говорит,— ну не глупый ли он кот, этот бед¬
ный Петька? Ужас до чего непрактичный!
ИСПОЛНЕНИЕ ЖЕЛАНИЙ
Вызвали Сотрудничка, вручили командировку.
Так, мол, и так, с получением сего извольте отправиться
на такой-то карьер заготовлять мрамор для энского строи¬
тельства.
— Есть! — сказал Сотрудничек и уехал на карьер.
Вот он день мрамор заготовляет, два дня, неделю. На
второй неделе притомился и стал думу думати.
Дескать, заготовляю я мрамор не покладая рук. А что
мне, Сотрудничку, за мою службу будет? Уж во всяком
случае, не меньше, чем благодарность в приказе.
А может, не благодарность, а почетная грамота?
А вдруг не грамота, а медаль?
Или даже орден?
И до того, представьте, мерзавец додумался, что ежели
он свое задание в срок и полностью выполнит, то не иначе
как поставят ему при жизни памятник и на том памятнике
его имя, фамилию золотыми буквами высекут.
298

И только он до этой мысли дошел, как стал лучший
мрамор откладывать себе на памятник.
Чтобы было на чем высекать.
И ведь верно, высекли. Специальная комиссия приезжа¬
ла. Высекла.
КОТЛ ПОЖАЛЕЛИ
На подоконнике Кот лежал. И кто по тротуару мимо
того Кота проходил, каждый того Кота жалел:
7: — Боже ж мой, какой исключительный Кот! Здоровый!
Пушистый! Хвостатый! Ъ ^атый! А жизнь у него какая?
Скучища: без охоты, без движений, без деятельности! Та¬
кому бы Коту развернуться — он бы грызунам показал,
где раки зимуют!
А Кот сквозь дрему такие разговоры слышит, и лестно
ему, и даже отчасти себя жалко, что вот действительно —
зазря у него, пожалуй, жизнь проходит на скучных и по¬
стылых канцелярских харчах. Помечтает, позаседает, по¬
грустит и снова вздремнет.
Вот раз добрые люди взяли его, сонного, за холку и пе¬
ренесли потихоньку с того подоконника да во глубину Рос¬
сии, в энский мучной амбар.
«Век,— думает,— будет нас Кот благодарить. Уж то-то
ему, Коту, в амбаре раздолье! Уж то-то ему в амбаре есть
где силушку свою показать!»
Только вдруг слышат: визг в амбаре, писк. Вылетает
оттуда наш красавец пулей, хвост трубой, шерсть дыбом,
спина баранкой, глаза горят, ровно уголья.
— Это что же такое? — орет.— Это какой же дурак
меня в амбар занес? Да ведь там мышей полно!,.
И снова дрыхнет Ког на подоконнике, и кто мимо прохо¬
дит, всяк того Кота жалеет.
А Кот спит. И снится ему, будто он тигр.
ПРО УДИВИТЕЛЬНОЕ ДЕРЕВО
И название-то какое страшное: «Дендрарий»! Вроде бог
весть какая заразная болезнь. А на самом делё — ботани¬
ческий сад.
И сидел в том дендрарии, в беседке под сенью роз п
магнолий, Директор и, конечно, составлял отчет.
299

Он уже все, что касается почек, описал. Какие в отчет¬
ном году распустились, какие, наоборот, засохли. И он уже
к клумбам подбирался.
И вдруг приходит из центра бумага. Дескать, наслыша¬
ны мы, что во вверенном вам дендрарии произросло Уди¬
вительное дерево. Так чтоб под личную вашу ответствен¬
ность окружить заботой и вниманием.	ш
«Вот морока на мою голову! — думает Директор.— Еще
заботой окружать! А работать когда?»
Но он еще надежды не теряет. «А вдруг,—думает,—
там, в центре, ошиблись и никакого такого Удивительного
дерева во вверенном мне дендрарии не произросло?»
Вылазит он из своей беседки, видит: нет, произросло.
И уже вокруг того дерева разные научные работники ру¬
ками всплескивают, радуются, удивляются, мнениями обме¬
ниваются.
Один доктор наук так говорит:
—	Ежели на этом дереве надлежащим образом надле¬
жащий сучочек надломить и к тому сучочку надлежащим
образом надлежащий краник приладить, то будет из того
краника течь сироп, хочешь — вишневый, хочешь — гру¬
шевый, хочешь — еще какой...
Другой доктор наук говорит:
—	А я еще так полагаю, что при хорошем уходе из
него еще и пирожные можно получать. Надлежащим обра¬
зом кору вырезай, и будут тебе ароматные и высококало¬
рийные пирожные. Хочешь — с кремом, хочешь — без.
Видит Директор: влип. Хошь не хошь, а окружай забо¬
той. А как ею окружать, заботой этой проклятой?
Что бы у людей спросить — сам стал думать. Четыре
дня думал. Придумал.
Позвал мраморных дел мастера, заказал большую мра¬
морную доску. А на той доске велел золотыми буквами вы¬
сечь: «Дерево Удивительное. Руками не трогать! Штраф
10 рублей!»
Потом подумал, велел еще нуль прибавить. Стал штраф
. сто рублей. Он так полагал: больше штраф — больше за¬
боты.
И велел ту доску к Удивительному дереву приколотить.
И только приколотил, как в раж вошел.
А вдруг с другой стороны посетитель подойдет и доски
не заметит?
Велел с другой стороны такую же доску приколо¬
тить— и опять недоволен.
300

«Кто,— думает,—в нашем дендрарии главный наруши¬
тель или, еще точнее, посетитель? Мальчонка, росту ма¬
лого».
И на уровне мальчоночьих глаз приколотил две доски.
На самой верхушке — на случай, буде заявится в
дендрарий великан, так чтобы и тот не мог отговориться
незнанием,— две доски приколотил, и только кон¬
чил шестую приколачивать, смотрит, а дерево-то и за¬
сохло.
Ну, Директор, конечно, не растерялся. Быстренько со¬
чинил объяснительную записку, все шесть досок к ней в
качестве оправдательных материалов приложил и отпра¬
вил малой скоростью в центр. Так они по сей день и идут,
и еще не известно, когда дойдут.
Но это полбеды.
А вот привелось нам узнать, что в соседнем дендрарии
выросло такое же Удивительное дерево и будто туда соби¬
раются приглашать консультантом по окружению заботой
этого самого Директора.
Вот что страшно*
ПРО АХМЕТА
Будто бы не в нашем царстве, не в нашем государстве
жил в стародавние времена один научный сотрудник, Аст¬
роном. По имени Ахмет. И будто бы тот Ахмет придумал,
как гасить небесные светила. По представившейся чрезвы¬
чайной надобности.
Прослушал про это тамошний султан, велел представить
Ахмета пред его ясные очи.
Представили.
—	Ты,— султан спрашивает,— тот самый Ахметка, ко¬
торый якобы умеет гасить небесные светила?
—	Тот самый, ваше султанство. Но только не яко¬
бы, а на самом деле придумал, как гасить небесные све¬
тила по представившейся, конечно, чрезвычайной надоб¬
ности.
—	А ну,— султан говорит,— погаси-ка мне во-о-он то
светило!
И ткнул пальцем в небо.
—	Ваше султанское величество! — побелел прямо-таки
Ахмет.— Зачем понапрасну светила переводить? Ведь
только по представившейся чрезвычайной надобности!.*
301

—	А мое пожелание не чрезвычайная надобность?..
Гаси, сукин сын, сию минуту! Или мой меч — твоя голова
с плеч!..
Делать нечего. Сбегал Ахмет под конвоем к себе домой
за надлежащим инструментом, что-то такое с тем инстру¬
ментом проделал и докладывает:
—	О мудрейший отец и друг всех ученых и мыслителей,
погашено светило согласно твоему гениальному указанию.
Задрал султан голову кверху, а звезда как до того све¬
тила, так и сейчас горела ровным белым светом.
—	Ах ты,— говорит,— вражий сын! Над родным султа¬
ном изгиляться вздумал?! Эй, слуги!..
—	Отец и друг! — повалился ему в ноги Ахмет.— Не
вели казнить, вели слово молвить!.. Я тебе все объясню!..
—	На том свете объяснишь, подонок!..
Отрубили Ахмету голову, насадили, как полагается, на
кол и выставили на городской стене всем другим Ахметам
в поучение...
Десять лет с того времени прошло, пятьдесят, сто.
Давным-давно позабыли люди и султана, который го¬
лову Ахмету отрубил, и кто такой был Ахмет, и за что он
таким ужасным манером жизни своей решился.
И еще прошло сто лет, двести, триста. И еще сорок два
года и четыре дня, два часа и тридцать семь минут. Гляну¬
ли астрономы на небо: нет того самого светила!
Они в свои рефлекторы, они в свои рефракторы: нет, да
и только!
Четыреста сорок два года, четыре дня, два часа и три¬
дцать семь минут шел свет от того давно уже погасшего
светила.
Это же понимать надо.
ПОРОК СЕРДЦА
Лежал больной, хворал не то эндо-, не то мио-, не то
перекардитом.
Доктор его пользовал внимательный, старательный.
— Смотрите,— говорит,— больной, только не ворочай¬
тесь, только не шевелитесь, не утруждайтесь.
Вот как-то утром просыпается больной. Смотрит, а за
окошком солнышко светит, капель капает, воробышки чи¬
рикают.
«Дай,— думает больной,— гляну!»
302

Тихохонько на локотке приподнялся. Видит: верноf
Солнышко светит, капель капает, воробышки чирикают...
Кустики стоят веселые, мокрехонькие.
Тихохонькр на локотке опустился, лежит счастливый.
Во-первых, весна. Во-вторых, приподнялся, опустился —
>кив остался.
Доктор приходит.
—	Ну, как дела, больной?
—	Да вот,— говорит,— приподнялся, опустился,— жив
остался.
Как на него доктор закричит, как ногами затопает!
—	Да вы,— говорит,— такой! Да вы,— говорит,— ся¬
кой! Да вы,— говорит,— форменный самоубийца! Я вам
что приказывал? Я вам приказывал не ворочаться, а вы
ворочались! Да я за вашу жизнь в таком случае и копейки
не дам! Да как вы смели?!
И до того оп на него кричал, до того на него ногами то¬
пал, что больной на нервной почве помер.
Мораль?
Мораль в этой сказке чересчур даже простая!
Ежели лежит больной и хворает не то эндо-, не то мио-,
не то перекардитом и ежели он приподнялся, опустился
и жив остался, не кричите вы на него, ради бога!.
КОМАРИНАЯ КЛЯТВА
Вечер был. Сверкали звезды.
Комары летали. Кусались.
Одного словили.
Запищал Комар, застонал, ну лапки ломать. По коле¬
ни в слезах. Пощады просит:
— Да что вы, граждане! Да это ж такая ошибка!.. Да
это вы меня,' верно, за малярийного приняли, за анофелеса!
А какой же я анофелес? Я же самый что ни на есть обык¬
новенный комар! Брюшко у меня как? Брюшко у меня, па¬
раллельно плоскости опоры. А у малярийного — под углом
или даже, простите, вертикально. А щупики нижних че¬
люстей? Вернейшая ведь примета! У меня, видите, щупик
короче хоботка! А у анофелеса проклятого щупик хоботку
равен. Это вы хоть у кого проверяйте, всякий скажет, что
не вру. Хоть в справочник загляните, хоть в «Жизнь живот¬
ных»...
303

—	Однако,— сказали Комару,— кусаешься! Зуд от
твоих укусов несносный. Житья от тебя, Комар, нету.
—	Так ведь я всю жизнь только и делаю, что стараюсь
не очень больно кусать. А с сего числа слово даю и вовсе
не кусаться! Хотите, расписку напишу? Пожалейте меня,
разнесчастного Комара, многосемейного...
—	Многосемейного? — спрашивают.— Да неужто
многосемейный? Мы этого не знали, что ты многосемейный.
—	Не верите? — заливается Комар слезами.— Да вы
вон в ту лужу гляньте, сколько в ней личинок плавает, все
мои!
Пошли проверить. Видят, верно, личинок видимо-неви-
димо. Может быть, миллион, может быть, и того больше.
—	А что же,— сказали,— а может, и верно попробовать
его отпустить, поскольку он, во-первых, действительно об¬
ременен семьей, а во-вторых, согласен дать расписку?
Комар ужас как разволновался.
—	Ах! — говорит.— Как же я вас покорнейше благо¬
дарю! Дай вам,— говорит,— бог за вашу доброту здоровья,
а деткам вашим всем быть генералами, да лауреатами, да
академиками! Зарок даю не кусаться. Давайте мне бумагу,
давайте мне самопишущее перо, сейчас я документ буду
подписывать.	'
Разгуделся Комар, раскричался, лапками по письмен¬
ному столу стучит, глазами сверкает. Видят, очень искрен¬
ний Комар. Выпустили его из щепоти, дали бумагу, само¬
пишущую ручку.
—	На, подписывай!
А он как вопьется в чью-то руку, да и был таков.
—	Ах ты, проклятый, ах ты, клятвопреступник! Лови
его!..
Попробуй поймай!
СТАКАН ВОДЫ
Случилось в одном довольно большом городе, в одном
довольно большом учреждении некое совещание. Не то
план утверждали, не то ошибки признавали, не то еще что-
то в этом роде. В данном случае это никакого значения не
имело.
А имело значение то, что в этом учреждении на совеща¬
ниях, заседаниях и тому подобных ассамблеях ораторам
подавали чай с лимоном.
304

Мыт обратите взимание, отнюдь не против, чтобы
подавали чай с лимоном. У нас совсем о другом раз¬
говор.
Служил, видите ли, в том учреждении один растущий
работник, которого по заслугам и начальство и сослужив¬
цы жаловали. Назовем его для удобства Сидоровым. Рос тот
Сидоров не по дням, а по часам, и все предсказывали ему
в самом ближайшем будущем серьезное и, заметьте, заслу¬
женное повышение в должности.
И оратор он был неплохой.
Так вот, пришла на том совещании очередь выступать
Сидорову. Похлопали ему в зале. Похлопали в президиуме.
Начал Сидоров свою толковую по содержанию и интерес¬
ную по форме речь.
Между тем появляется из-за кулис (совещание происхо¬
дило в клубе) дежурная официантка и выносит товарищу
Сидорову причитающийся ему как оратору стакан.
Но не такой, как предыдущим ораторам, не с чаем и ли¬
моном, а с самой что ни на есть обыкновенной кипяченой
водой.
Зашептались многие рядовые участники совещания:
—	Заметили? Сидорову — и вдруг простую воду!.. Инте¬
ресно!..
Зашептались и в президиуме:
—	Ох, братцы, тут что-ю не так! Дыма без огня не бы¬
вает!
Да и сам Сидоров, на что бесстрашный был человек, как
увидел, что ему официантка подала, побелел, ослабел, что-
то такое довольно несусветное забормотал, всю свою про¬
думанную речь свалял комом, до конца не договорил, мах¬
нул рукой и сошел с трибуны без единого аплодисмента.
Да и хлопать за такую речь, по совести говоря, нечего
было.
Так и сник товарищ Сидоров. И никто ему больше не
хлопает. Да и выступать он сейчас стал не в пример реже
и совсем не так толково, как в бывалые, чайные времена.
Уверенность потерял в себе, что ли.
Третий месяц предъявляет он всем встречным и попе¬
речным справку от шеф-повара, что подана была ему
вместо чая вода не по какому-нибудь особому замыслу,
в просто потому, что не хватило заварки. Но никто ему не
верит. Да и сам он, между нами, конечно, не очень этой
справке верит.
305

В самом деле, всем крепкий сладкий чай с лимоном,
а Сидорову, почему-то именно Сидорову, стакан ваиобык-
новеннейшей кипяченой воды! Есть над чем задуматься!
Прахом пошла вся карьера Сидорова. Ну, не совсем
прахом, а впредь до окончательного выяснения.
А как ты это выяснишь, когда никаких концов в этом
деле не найдешь, а документом только и значится, что
справка шеф-повара. Знаем мы эти справочки!
Вот ведь беда какая!
ФОКИНЫ ТРАВМЫ
Шум, треск по городу пошел,
В чем дело? Что такое?
А это Фока пальцем в носу ковырял, ноздрю порвал.
Моментально Фоку в больницу, ноздрю заштопали, соз¬
дали условия. Подлечили — ив Крым, поправляться после
операции.
Поскольку палицо трудовая травма.
Поправился, воротился, приступил к исполнению обя¬
занностей.
Прошло некое время.
И вдруг снова шум, треск, гам.
Что такое? В чем дело?
Неужто опять трудовая травма?
Она самая.
Фока пальцем в носу ковырял, палец сломал.
Немедленно Фоку в больницу. Создали условия. Палец
на шину. Залили гипсом. Руку — на марлевую повязку,
и послали Фоку в Сочи, чтобы лучше косточки срослись
на увечном пальце.
Замечательно срослись. Как новые!
Поправился Фока, вернулся к исполнению.
Снова проходит некое время, и снова шум, треск, гам,
грохот, стукотня.
Что такое? Что случилось? Неужто она?
Она самая — трудовая.
Фока себе, зеваючи, челюсть вывихнул. Да еще спросо¬
нок с кресла своего на паркет грохнулся. Копчик себе по¬
вредил.
Экстренно, конечно, Фоку в больницу, челюсть вправи¬
ли, копчик крест-накрест перевязали, путевку справили
306

и снарядили Фоку в Одессу, на тамошний лиман, копчик
заживлять.
А его совсем не туда надо было посылать.
Кабы не мой девичий стыд, я бы сказал, куда Фоку по¬
слать надо,
01	МОРКОВНЫЕ СТРАСТИ
Хорошо работал Заяц заместителем заведующего мяс¬
ным складом. Только такого и выдвигать.
Выдвинули. Заведующим морковным складом. Пускай
растет на самостоятельной работе.
Но Заяц, представьте, всех удивил.
—	Помилуйте меня! Не губите меня, Зайца честного,
многодетного, никогда под судом не состоявшего!
Барсук, так тот даже оторопел.
—	Это как понять? В каком таком смысле тебя, Зайца,
миловать? Ведь мы тебя, братец, повышаем! Из замзавов
в завы!
—	Так ведь склад-то морковный! Морковный! А я Заяц!
—	М-да-а-а! — сказали начальники.— Действительно,
некрасиво как-то получилось. Только не передоклады¬
вать же, в самом деле. Ты, Заяц, возьми себя в лапы и
крепись.
Взял себя Заяц в лапы, стал крепиться. День крепит¬
ся, два крепится. Совсем с морды спал. Ползайца оста¬
лось.
На третий день с самого утра заявляется в Главное мор¬
ковное управление. Трясется весь, глаза бегают, уши обвис¬
ли, как тряпочки.
—	Жена! — говорит.— Семеро зайчат! — говорит.— На
пороге,— говорит,— преступления стою! Не могу больше
крепиться. С сего числа начинаю казенную морковку
грызть.
И слезы льет в три ручья.
Снова зачесали затылки начальники.
—	Вот ведь беда какая! Выдвигай после этого зайцев!..
Но не передокладывать же, в самом деле! Ладно,— гово¬
рят они Зайцу,— ты, милый, не горюй. Мы твоей беде по¬
можем.
И стали каждый день, только Заяц на склад, навеши-
Вать ему на губы висячий замок и запирать на два оборота.
Подобрали и честного, непьющего товарища: утром за¬
307

пирать, а вечером отпирать замок, снимать его с губ заве¬
дующего складом.
Только проходит еще трое суток, снова является Заяц
по начальству. Какой там Заяц! Одна тень. И говорит:
— Увольняйте меня поскорее с этой должности, или я
за себя не отвечаю! Уже я,— говорит,— ключик подобрал
к моему замку.	:тя:.
И в голос воет.
Ах ты, беда какая! Экстренно собрали совещание и по¬
становили:
'	— Помимо того замочка, навешивать Зайцу на губы
еще дощечку и на ту дощечку ежеутренне накладывать
большую сургучную печать.
Подобрали и для этой цели подходящего работника —
печать накладывать и снимать, и еще одного проверенного
товарища — на должность лодыря — хранителя печати,
и еще одного — по спичечной части, и еще одного — по сур¬
гучной и шпагатной, и еще одного — хранителя дощечки,
замка и двух к нему ключей, и бухгалтера на предмет ма¬
териального учета, и еще одного — на должность агента
по закупке сургуча и бечевок, и еще одного — в отдел кад¬
ров, чтобы ведать этими кадрами.
Итого девять человек работников.
Не передокладывать же, в самом деле!
Конечно, против печати не попрешь. На печать даже
Заяц в морковном окружении лапы не подымет. Ни одной
казенной морковки Заяц не тронул. Но от незаячьего нерв¬
ного напряжения захворал. Очень тяжело занемог. Вот-вот
ноги протянет.
Доктора говорят: не жилец он на этом свете.
Но Заяц — это еще только полбеды.
А куда прикажете девать девятерых работников?
А ведь у каждого семья!..
Срочно ищут другого зайца.
КУЗЯ
Жили-были муж и жена. У них долго не было детей.
А потом родился сын. Они его назвали Кузей. Рос он здо¬
ровенький, пухленький, чистенький. Уж очень ему родите¬
ли попались чистоплотные: чуть что — умывали руки.
Подрос маленечко Кузя, стали родители обучать его
правильному хождению:
308

— Будешь ходить по улице, смотри, сынок, себе под
ноги, как бы не споткнуться. Придется по паркету прой¬
тись — под ноги смотри: на паркете поскользнуться проще
простого. По горной тропинке подниматься будешь —
опять-таки смотри под ноги. Не ровен час, скатишься с вер¬
хотуры в самый овраг. Как бы шею себе не сломал! Спус¬
каться будешь с горы — пуще прежнего под ноги себе
смотри, а то и до растяжения мышц недалеко. А пошлет
тебе господь за благонравие и успехи путевочку в Сочи —
по пляжу ступай осторожно, чтобы тапочки раньше време¬
ни не стоптать, и под ноги, под ноги себе смотри в оба! А то
йШлынет на тебя, дурным часом, волна, захлестнет, про¬
мочит, а то и вовсе унесет в море.
Сказали так Кузе его любящие родители, еще какое-то
время пожили и умерли, оплакиваемые ближайшими род¬
ственниками.
Стал Кузя родительское завещание выполнять: шагал
ли по паркету, подымался ли в гору, спускался ли под гору,
прогуливался ли по вешнему полю, бродил ли по веко¬
вому лесу, слонялся ли по улице, болтался ли по пляжу —
всегда неустанно и прилежно себе под ноги смотрел. Ни
разу за всю жизнь не споткнулся, ни разу не поскользнул¬
ся, ни разу себе мышц не растянул, ни разу лба не расшиб,
'ни разу в канаву ногой не попал, ни разу его волной мор¬
ской не окатило.
Так, сукин сын, и помер, ни разу не увидев ни синего
неба, ни ясных облаков, ни солнечных зорь, ни светлой
россыпи звезд, ни огней городских, ни сельских красот, ни
лиц человеческих.
ПТИЧЬИ ДЕЛА
Повысили Скворца в должности.
Стали в отделе кадров мозгами раскидывать, кого па
Скворцово место поставить.
Орла?
Не пойдет.
Сыча?
Не пройдет.
Козла?
Нужна птица.
Грача?
Живет с Синицей.
309

Пересмешника?
Не видно проку,
Г алку?
Родня Сороке.
Сороку?
В родстве с Галкой.
Тетерку?	:/мл.
Говорят, нахалка.
Ворон?
Слишком черен.
Дрозд?
Уж больно не прост.
А что до Ласточки, так у той и вовсе родственники
в Африке.
Думали, думали, весь четвертый том Брема измусоли¬
ли. Прочитали: «Ворона очень осторожна».
Остановились на Вороне.
А в помощь Вороне решили консультантом Ворона.
Прилетел Ворон на переговоры.
—	Да вы,— говорит,— что, смеетесь?! Не надо быть Во¬
роном, чтобы увидеть, что это самая что ни на есть Ворона!
Почернел с досады черней своего крыла и улетел во¬
свояси.
Помялись маленько в отделе кадров, почесали у себя
в затылках и пригласили Дрозда.
—	Вот что, Дрозд. Раскидывали мы тут в отделе моз¬
гами, кого на Скворцово место поставить:
Орла?
Не пойдет.
Сыча?
Не пройдет.
Козла?
Нужна птица.
Грача?
Живет с Синицей.
Пересмешника?
Не видим проку.
Галку?
Родня Сороке.
Сороку?
В родстве с Галкой.
Тетерку?
Говорят, нахалка.
Ворон?
310

Слишком черен.
Ты, Дрозд, извини, уж больно не прост.
А что до Ласточки, так у той и вовсе родственники в
Африке.
Словом, остановились мы на Вороне. А тебе, Дрозд, осо¬
бое наше доверие: будешь при Вороне первым консультан¬
том. На тебе, братец Дрозд, ответственность будет во какая!
Поскольку, сам понимаешь, Ворона — она ворона и есть,
да еще к тому же молодая, малоопытная, да и знаний у нее
кот наплакал. А ты, Дрозд, и глубокоуважаемый, и много¬
опытный, и общественник, и чересчур даже грамотный, и в
боях участвовал, и за границей не был, и т. д. и т. п. По¬
нятно?
—	Понятно!
< — Ну и действуй!
Моментально вызвали Ворону.
—	Смотри, Ворона, чтобы без консультации с Дроздом
ни-ни! Понятно?
—	Понятно!
—	Ну и с богом!
Стала Ворона действовать. Ворона — ворона, а пользу
свою понимает. Без Дрозда ни шагу.
Дрозд на бюллетень, и Ворона на всякий случай при¬
хворнет. Дрозд выздоровеет, и Ворона тут как тут, посе¬
тителей принимает.
Но ответа сразу не дает.
—	Уж ты,— говорит,— дорогой посетитель, не обес¬
судь, а только я поначалу с Дроздом проконсультируюсь,
и как тот скажет, так и будет.
Посоветуется с Дроздом, хорошенечко запомнит его
точку зрения и выскажет ее посетителю уже как свою ре¬
золюцию.
Посетитель уходит довольный, премного благодарный,
мечтательный.
—	Эх,— говорит,— вот бы нам да такую Ворону, как
этот Дрозд!
НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ
Жил в одном городе писатель по имени Лука. Писал
романы.
Ужасно его хвалили. Дескать, подумать только, левой
ногой человек такие толстенные романы выкамаривает!
311

Что до читателей, то они его сочинения не могли вспом¬
нить без слез: уж очень трудно было их вспоминать — па¬
мяти не за что зацепиться.
Но раз эти сочинения хвалили, то читатели понимали,
что читать их надо. И читали.
Переходил как-то Лука через перекресток, на светофор
не посмотрел (привык, что в его присутствии все движение
останавливается), да и попал под машину. Она его не сов¬
сем задавила, но левую ногу все же порядочком попортило.
Кинулись читатели к Склифосовскому проверять, точно
ли Луке ногу отдавило, и точно ли левую, и надолго ли
через этот несчастный случай произойдет облегчение и чи¬
тателям и издателям.
Доктора сказали:
— Да, действительно. Ногу. Левую. Попортило по
меньшей мере на целый исторический период.
Вроде как бы проверили, верно ведь?
Ан нет. Проверили, да не до конца.
Что левую ногу Луке попортило — это факт.
Что он той ногою по меньшей мере целый исторический
период орудовать не сможет — тоже факт.
Но только с чего, собственно, добрые люди решили, что
Лука писал свои сочинения левой ногой? Даже смех берет!
Совсем даже наоборот.
Лука был левша.
Лука писал правой ногой.
ЖИТИЕ КОЗЯВИНА
Жил человек по фамилии Козявин.
Ему раз сказали:
—	Козявин, а Козявин! Поди вон в ту сторону, посмот¬
ри, нет ли где Сидорова. А то кассир пришел, зарплату вы¬
давать будут.
—	Есть! — сказал Козявин. Пошел в указанном направ¬
лении и пропал. Два года не было о нем ни слуху ни духу.
На третий год является. Голодный, ободранный, худой-
прехудой. Бородища по колено.
Оказывается, он вокруг всего земного шара в указанном
направлении прошел и у каждого встречного спрашивал:
—	Не видали товарища Сидорова? А то кассир пришел,
зарплату выдавать будут.
312

Вот какой исполнительный был сотрудник!
Встает вопрос: куда девать Козявина, поскольку на его
должность уже года полтора как приняли другого челове¬
ка? Тоже исполнительного, но неглупого и инициативного.
Зачислили Козявина, пока суд да дело, в резерв.
Отдел кадров подыскивает Козявину должность, а Ко-
эявин тем временем скучает без приказаний.
Забрел он как-то раз на одно заседание, сел тихо-смир¬
но в уголочке, ждет, не будет ли случаем каких приказаний.
А дело было летом. От мух спасу нет.
,, И вдруг председатель замечает:
— Что за чудеса! Все мухи подохли!
Проходит день, на другом заседании замечают: опять
то же самое! То было полно мух. Жужжали, кружились, по
лицам участников заседания ползали. И вдруг все мухи
лапки кверху. Только успевай выметать.
Смотрят, а в уголочке Козявин сидит, томится, ждет
хоть каких приказаний.
Стало ясно, что если приглашать на заседания Козяви¬
на, то можно немалые суммы сэкономить на ДДТ. Подсчи¬
тали: в четыре месяца окупит свой годовой оклад.
Тем временем местком устроил культпоход на казеино¬
вый завод.
И Козявин тоже туда пошел скуки ради. Поскольку ни¬
каких ему приказаний не ходить не было.
И тут выясняется, что уже в двадцати метрах от Козя¬
вина молоко скисает в одиннадцать с половиной секунд.
Так что если использовать на данном предприятии Козяви¬
на в качестве окислителя молока, то производство казеина
ускоряется в несколько раз, а себестоимость пуговиц и про¬
чих казеиновых изделий снижается на сорок семь процен¬
тов.
Теперь уже сразу две организации стали бороться за
Козявина. Казеиновый завод тянет его к себе — в качестве
сверхскоростного .окислителя молока, а учреждение, в ко¬
тором Козявин раньше служил,— к себе — мух морить.
Пока вопрос решался в более высоких инстанциях, Ко¬
зявина послали в Крым, поправляться от кругосветного пе¬
рехода.
Прибыл Козявин к месту назначения, стал по всей фор¬
ме отдыхать.
Вот раз утром пошел он, как полагается, на физзарядку,
°тал дышать по команде: «Вдох!.. Выдох!.. Вдох!.. Вы¬
дох!..»
313

И только он согласно команде сделал выдох, срочно вы¬
звали физкультурника в контору.
Воротился физкультурник спустя некоторое время из
конторы, смотрит, а Козявин лежит на песочке, лицо си¬
нее, и уже он коченеть начал.
Вот ведь беда какая! Ждал-ждал Козявин, чтобы ему
«Вдох!» скомандовали, да и не дождался.
Так Козявин и помер. у
УДИВИТЕЛЬНО МНОГООБЕЩАЮЩИЙ ГУСЬ
То ли на Крымском было побережье, то ли на Кавказ¬
ском — соорудили как-то добрые люди санаторий. Всем са¬
наториям санаторий. Красоты неописуемой. Прочности не¬
сокрушимой. Мраморы, хрустали, камчатные скатерти.
Люстры брильянтовые. Палаты — прямо палаты. А персо¬
нал! Врачи профессорской силы, медсестры — что твои вра¬
чи, что ни санитарка — готовая сестра-хозяйка.
Одна беда: курятина. Мороженая курятина.
На завтрак курятина, на обед курятина, на ужин опять-
таки курятина. Компот и тот умудрились в том санатории
варить на курином бульоне.
Конечно., новые больные поначалу радовались: дома
курятинкой каждый день не разживешься.
Проходило некое время — курятина чуть приедалась.
Потом все больше, больше. Дней за пяток до выписки от¬
дыхающие уже так говорили: ну и что ж, что курятина?
Можно потерпеть. Скоро домой.
И вот стоят как-то отдельные отдыхающие, беседуют
с директором на отвлеченные темы, и вдруг откуда ни возь¬
мись старичок, и под мышкой у него гусь. Вьппесредней
упитанности. Не мороженый. Живой.
Старичок говорит:
—	Директор, а директор, купи у меня гуся!
Директор говорит:
—	Мы с рук не покупаем. Мы все с базы.
Старичок спрашивает:
—	А что, которые с базы повкусней будут или, скажем,
посвежей?
Директор смеется:
—	Экой ты, гражданин старичок, неинформированный!
Конечно, нет.
314

Старичок удивляется:
—	Почему же в таком случае нельзя с рук?
Директор говорит:
—	Ну, ты меня, старичок, просто уморишь! Как же
мне можно с рук покупать! А может, я жулик?
—	А ты разве жулик? — Это старичок спрашивает.
—	Да нет,— говорит директор,— вроде не жулик. Но
с базы все-таки спокойней. Опять-таки, получаешь с базы
продукты, и при них документик. Понятно?
Старичок говорит:
—	Будет тебе, директор, и от меня документ. По¬
скольку,— говорит,— гусь не из индивидуального сектора,
а как раз от колхоза. Купи гуся. Не пожалеешь. Побалуй
отдыхающих свежей гусятинкой. А насчет документа не
сомневайся: будет тебе от колхоза документ.
Директор говорит:
—	Ты, наверное, многоуважаемый старичок, не знаешь,
какая в нашем санатории масса отдыхающих. Что я с тво¬
им одним гусем сделаю? Было бы их десятка три, тогда
другой разговор. А то — один гусь.
Старичок говорит:
—	Так это же не простой гусь, а особенный. Это гусь-
самоклад. Он сам себя режет, сам себя общипывает, сам
себя потрошит, сам себя жарит, сам себя на порции режет,
на тарелки раскладывает, гарниром обкладывает, подлив¬
кой обливает, сам себя на стол подает. А потом, так ска¬
зать, по съедении, сам свои косточки собирает, снова обо¬
рачивается в целого гуся, и все начинается с начала. Хва¬
тит тебе его на всех отдыхающих и на долгие годы.
Видит директор — действительно, исключительно мно¬
гообещающий гусь.
—	А сколько,— спрашивает,— ты за него положишь?
Старичок называет цену.
—	Э-э-э! — говорит директор.— Так у нас не выйдет,
поскольку объявленная тобою цена на шесть с половиной
процентов выше базовых отпускных.
—	Так ведь гусь-то какой! Самоклад! И он еще, ко все¬
му прочему, по желанию дирекции моментально оборачи¬
вается в рябчика, индейку и даже, если подумать над ним
хорошенько, то и в осетра!
Не-е-ет! — Это уже директор говорит.— Я за твоего
гуся отвечать не собираюсь. Хочешь по базовой отпускной
Цене — пожалуйста. А не хочешь — как хочешь.
Плюнул старичок и был таков.
315

Так по сей день в том санатории и томят отдыхающих
мороженой курятиной. Оно, конечно, и мороженая куряти¬
на — очень даже не плохо. А все-таки, знаете, как-то
жалко,
ПРО ЗЛУЮ МАЧЕХУ
Сказка для родителей младшего,
среднего и старшего возраста.
Жил один вдовый гражданин. У него была дочь Рома.
И была одна вдовая гражданка. У‘ нее тоже была дочь —
Дуся. Женился тот гражданин на той вдове. Стала Рома
той вдове падчерицей. А бывшая вдова, понятно, стала
Роме мачехой.
Тут все и началось.
Конечно, нынешние мачехи, как правило, не чета ска¬
зочным. Однако бывают и среди нынешних мачех исключе¬
ния. Ромина как раз и оказалась таким исключением. Она
почему-то с первого взгляда невзлюбила Рому и решила
ее извести. Но она была неглупая и довольно начитанная
особа, все сказки в свое время основательно проработала,
а про Золушку так даже законспектировала, и она знала,
что сколько ты постылую падчерицу ни терзай, та назло
тебе будет день ото дня хорошеть, а придет она в совершен¬
ные лета — обязательно выйдет замуж за распрекрасного
юного графа (в те далекие сказочные времена графы счи¬
тались завидной партией для небогатой девушки). А Роми¬
на мачеха любила жизнь во всех ее проявлениях и вовсе не
собиралась раньше времени помирать от досады. Тем более
что ее новый муж прямо так и заявил, когда они расписы¬
вались: «Будешь моей Ромочке плохой мачехой — разве¬
дусь!»
Сказал и ушел заниматься мирным заседательным тру¬
дом.
Что делать? Время идет, падчерица час от часу хороше¬
ет, злая мачеха час от часу чахнет: точит ее, точит черная
злоба.
Кинулась мачеха к бабе-яге проконсультироваться.
Ну, а у бабы-яги, конечно, все получается в полном
отрыве от современности, проще говоря, по старинке.
— Разложи,—г говорит эта милая старушка,— костры
316

горючие, что ли, разогрей котлы чугунные, наточи ножи
булатные, рубай поскорее постылую падчерицу на мелкие
фрагменты да в котел ее, в котел!..
—	Что вы, бабуся-яга! А милиция?! Да она меня за та¬
кие дела...
—	В таком случае пошли-ка ты ее, падчерицу свою,
за каким-нибудь делом на самое дно моря-окияна, а уж
там ее обязательно морской царь живьем заглотает. Это
уж как пить дать.
—	Ах, да что вы, бабуся! Наукой доказано: нет никаких
морских царей на дне морском.
—	Наукой, говоришь? В таком случае последний мой
тебе совет: изведи ты ее, падчерицу свою, непосильной ра¬
ботой.
Это в советских-то условиях изводить падчерицу рабо¬
той?! А что скажут соседи? А общественность? А как на
это в РОНО посмотрят? Не ровен час, еще в газетах пропе¬
чатают!
Плюнула мачеха с досады, отправилась восвояси. А по
дороге сама уже додумалась, как ей с постылой Ромой по¬
ступить.
А случилось все это утром. Еще обе девицы спали.
Мачеха первым делом с родной дочери одеяло долой.
—	Вставай, Дуся! Пора матери помогать, горницу уби¬
рать, батюшке да сестричке завтрак собирать.
—	Что вы, маменька, что вы, родная! Это вы, верно,
обознались! Это ведь я, ваша родная дочь Дусенька!
—	Не учи мать! Не обозналась я! Вставай!
—	Ах, маменька, ах, родная! Пощади мои ручки белые,
пожалей мою спину девичью!
—	Нет, вставай! Нет, убирай! Нет, собирай!
—	А как же Ромка?
—	Нечего тебе на Ромочку кивать! Ромочка ныне вро¬
де беспокойно спала... Притомилась, бедняжечка. Еще она
не все сны досмотрела. Пусть ее досматривает.
Так с того утра и повелось. Рома до самого поздна в по¬
стельке нежится, а Дуся с матерью по хозяйству хлопочет.
Рома глазки продерет, завтраком давится, в школу опазды¬
вает, а мачеха за нею тем временем постельку заправляет,
последние нерешенные задачки решает. Рома отзавтракает,
Рома отобедает, Рома отужинает, а посуду мыть — Дусп-
на забота.
Чуть у Ромочки с учением не ладится, сразу мачеха
к мужу:
317

—	Веги, непутевая душа, в кассу взаимопощи, нанимай
нашей Ромочке репетитора!
А У Дуси задачки не получаются — сиди, доченька,
хоть час, хоть два, до самого утра, а сама добейся, реши.
Случится, кто дома захворает, за доктором — Дуся, за
лекарством в аптеку — снова Дуся, за молоком в мага¬
зин — опять-таки Дуся. А Ромочка и бровью не поведет.
А мачеха и сама ее ни за что не пошлет. Что вы! Ромочка
нынче совсем без аппетита кушала! Ромочка вроде что-то
с утра бледновата с лица.
А на самом деле Ромочка краснощека и мордаста. А ап¬
петита у Ромочки нету: сластями объелась. А одышка у
Ромочки от обильных жиров, телесами Ромочка что твоя
попадья. И в кольцах жирная рука — мачехины подарочки.
Видят соседи: мачеха холит и нежит падчерицу — хва¬
лят. И отцу нравится, что все идет, слава богу, тихо, без
скандалов. Ему нравится, что его дочь такая упитанная:
никто не скажет, что он плохой отец. Все скажут, что он
хороший отец. Это его радует. Ему нравится, когда его
считают хорошим отцом. А того он, дурак, не замечает, что
злая мачеха своего добилась, что родную дочку она вы¬
растила доброй, скромной, работящей, хорошо грамотной,
а его дочка Рома выросла несусветной халдой, свинья
свиньей.
Долго ли, коротко ли, захворал как-то Ромин папа. При¬
шли доктора, прописали клубнику. А где ее в декабре до¬
стать? Попробовали купить свежезамороженной клубни¬
ки — доктора против. Будто бы с научной точки зрения
нельзя: чересчур холодна. Попробовали эту клубнику ото¬
греть. Опять нельзя. Доктора против. Будто бы с научной
точки зрения чересчур сыра.
Дуся говорит:
—	Дозвольте мне, маменька, во зеленый лес сходить.
Читала я во многих сказках, что ежели зимою в лесу хоро¬
шенечко поискать, то при известном везении случается на¬
брать клубники. Уж очень мне папеньку жалко.
—	Что ты, доченька, это ведь только в сказках зимой в
лесу клубника произрастает!
—	Нет, маменька, это уж вы, извините меня за рез¬
кость, ошибаетесь. Вспомните слова поэта: «Мы рождены,
чтоб сказку сделать былью».
Видит Дусина мама: против цитаты не попрешь — от¬
пустила.
318

Вот приходит Дуся во зеленый лес. Ей навстречу де-
душка-беседушка. Борода заиндевелая. Сам не гораздо вы¬
сокий, в валеночках, рукавичками похлопывает. Веселый
такой. А при нем парень статный да ладный, и не какой-
нибудь хлыщ, юный граф, а вполне приличный советский
молодой человек Вася.
гддп- Здравствуйте, дедушка! С комсомольским приветом,
добрый молодец!
—	Здравствуй, девица-красавица! А как ты в наш лес
попала, по какой такой надобности?
—	Я по клубнику, дедушка. Моему отчиму доктора
приписали клубнику.
—	Что ты, красная девица! — будто бы удивляется ста¬
ричок.— Да это ведь только в сказках клубника зимою
в лесу произрастает.
—	Нет, уважаемый дедушка, это уж вы меня извините,
но только мы рождены, чтобы сказку сделать былью.
—	А ты веником орудовать умеешь?
—	С детства приучена.
—	А лопатою снег разгребать?
—	И это умею.
—	Так вот тебе веник и лопата, разгребай снег вот в
этом месте.
Стала Дуся в указанном месте снег разгребать, видит,
а под снегом стеклянная крыша, а под той крышей — теп¬
лица, а в той теплице клубника рдеет. Сочная, сладкая,
крупная, сама в рот просится.
Дуся залюбовалась:
—	Ах, какая чудная полиплодная клубника!
—	А ты, умница, как догадалась, что она полиплодная?
—	А вот по таким и таким признакам.
И Дуся так тонко все объяснила про гибридизацию
и всякие другие учености, что и старик и Вася от удивле¬
ния только рты пораскрывали.
—	Ну, а сколько будет семью восемь?
Это старичок спросил. Он все еще не верил, что она на¬
столько разносторонне грамотная.
Дуся моментально отвечает:
Пятьдесят шесть. Только вы меня, дедушка, лучше
про бином Ньютона спросите или еще потруднее.
Так старик даже и спрашивать не стал дальше.
Дуся тогда спрашивает:
А можно для папеньки немножко клубники на¬
рвать? Ему доктора прописали.
319

Вася говорит:
—	Разрешите мне, профессор, как старшему научному
сотруднику отобрать на сей предмет наилучшие экземпля-
ры нашего нового сорта. Мне ее папу ужасно жаль. Потому
что я так полагаю: у такой славной и образованной девуш¬
ки отец безусловно личность незаурядная. Нам таких лю¬
дей, как ее папа, надо беречь.
Профессор говорит:
—	Действуйте, Вася. И ежели вас не очень затруднит,
не поленитесь, угостите клубникой и эту умницу-красави-
цу. Любимых девушек надо угощать самой лучшей клуб¬
никой.
Вася даже удивился, как это профессор догадался сра¬
зу, что Дуся ему так понравилась. Потом понял: потому,
что он профессор.
Проводил Вася Дусю домой. Дусе он тоже пришелся по
сердцу. А ее родители видят: парень хороший, толковый,
научный сотрудник, грамотный, неплохой общественник.
Почему за такого человека дочку не отдать?
Отдали.
А Роме, конечно, завидно стало: тоже замуж захоте¬
лось. Отправилась втихомолку в лес. Там ее и съели волки.
Ну, не съели. Это я так, для острастки придумал, будто
ее волки съели. Будет она ходить зимой в лес! Очень ей
нужно! Ей мачеха клубнички и в магазине купит. Она ни¬
куда сама не ходит. Она только в девках сама по сей день
ходит.
А мачеха будто и ни при чем.
А отец руками разводит, у знакомых спрашивает:
—	Скажите, пожалуйста, почему у нас Ромочка такая
неудачная выросла? Мы ли о ней не заботились?
А что ему его знакомые могут ответить? У них у самих
сплошь и рядом такие же заботы.
Понятно?
То-то же!
1942-1963

МАЙОР ВЕЛЯ ЭНДЪЮ
ЕГО НАБЛЮДЕНИЯ
ПЕРЕЖИВАНИЯ
МЫСЛИ, НАДЕЖДЫ
И ДАЛЕКО ИДУЩИЕ ПЛАНЫ,
ЗАПИСАННЫЕ ИМ
В ТЕЧЕНИЕ ПОСЛЕДНИХ
ПЯТНАДЦАТИ ДНЕЙ
ЕГО ЖИЗНИ

ГЛАВА ПЕРВАЯ
Мало кому известно, что осенью 1940 года, во время
одного особенно ожесточенного налета гитлеровских бом¬
бардировщиков на Лондон, милях в восьми по Темзе ниже
Тауэр-бриджа выплеснут был на берег сильным подводным
взрывом странный предмет, пролежавший, очевидно, глу¬
боко в тине не один десяток лет. Он был похож на гигант¬
ский стационарный бак для горючего диаметром в добрых
пятнадцать метров. По сей день лично для меня остается
непонятным, как он за столь долгий срок ни разу не был
обнаружен во время проводившейся периодически очистки
дна Темзы, но обсуждение этой самой по себе интересной
проблвхмы увело бы нас от истории, которую мне хоте¬
лось бы рассказать. Этот бак, как мы будем его для крат¬
кости называть, определенно не был ни железным (во вся¬
ком случае, на нем не было и тени ржавчины), ни алюми¬
ниевым. Он тускло блестел особенным коричневато-желтым
блеском с золотистыми прожилками, напоминавшими
блестки в авантюрине. Судя по всему, он был изготовлен
из какого-то совершенно необычного материала, но, безус¬
ловно, металлического происхождения. Под ударим взрыв¬
ной волны от упавшей неподалеку тысячекилограммовой
бомбы это загадочное сооружение рассыпалось, словно оно
состояло из сигарного пепла. Воздушная волна от следу¬
ющей бомбы развеяла образовавшуюся на его месте корич¬
невую кучу тончайшего порошка.
И тогда на берегу осталась ржавая продолговатая жес¬
тяная банка из-под бисквитов.
Уже на рассвете следующего дня она была отброшена
на обочину дороги третьим взрывом. Так, по крайней мере,
рассказывал местный житель, некто Смит (он якобы был
свидетелем того, как бак рассыпался в порошок), лейтенан¬
ту Паттерсону, который заинтересовался историей проис¬
хождения этой ржавой банки и о котором речь будет ниже.
и*
323

Здесь, на обочине, она пролежала никем не тронутая до
середины июля 1945 года, когда была замечена прогуливав¬
шейся в этих местах влюбленной парочкой. Только что вы¬
писавшийся из госпиталя лейтенант, поскрипывая новень¬
ким протезом левой ноги, наслаждался со своей невестой
состоянием «вне войны». Возможно, ему хотелось доказать
девушке, что он и с искусственной ногой ничуть не менее
подвижен, чем был до ранения на берегу Нормандии. Зави¬
дев коробку, лейтенант ударил ее носком правой ноги. Жес¬
тянка отлетела в сторону, раскрылась, и из нее выпал па¬
кет, тщательно завернутый в непромокаемую материю, не¬
сколько напоминавшую целлофан, но непрозрачную и
шуршавшую, как шелк.
При помощи перочинного ножа лейтенант вскрыл слип¬
шуюся упаковку и извлек из нее четыре исписанные убо¬
ристым, не всегда разборчивым почерком записные книжки
в добротных зеленых кожаных переплетах.
Затем молодые влюбленные удостоверились, что эти за¬
писные книжки датированы концом прошлого века, при¬
надлежали некоему майору в отставке со странным име¬
нем и фамилией — Велл Эндъю 1 — и, судя по началу, трак¬
туют о каких-то теоретических разногласиях между их ав¬
тором и какими-то столь же безвестными его оппонентами.
Вполне удовлетворившись этими данными, молодая
леди без труда уговорила своего жениха не тратить чудес¬
ное летнее утро на чтение скучных записок, а продолжать
наслаждаться столь долгожданной прогулкой.
Поэтому лейтенант Паттерсон — такова была фамилия
искалеченного войной молодого человека — принялся за
чтение записных книжек майора Эндъю только поздно ве¬
чером.
Это было не очень «легкое занятие. Почерк майора ино¬
гда становился неразборчивым, слова набегали друг на дру¬
га, а строчки метались вверх и вниз, вкривь и вкось, будто
они писались в темноте или в экипаже, движущемся по
сильно пересеченной местности. Примерно такие строки
получились когда-то у совсем еще юного Паттерсона, когда
ему вздумалось черкнуть несколько слов во время катания
на слоне в зоопарке.
Лейтенант Паттерсон никогда не интересовался поли¬
тикой. Тем более проблемами рабочего движения, которым
были посвящены первые странички записной кнйййей но¬
1 В точном переводе с английского «Велл Эндъю» обозначает;
«Ну, а ты?» (Прим, автора.)
324

мер один. Пробежав их скучающим взором, он совсем было
решил прекратить это малоувлекательное занятие, когда
его внимание приковали строчки:
«...Намыливая мне щеки, Моррисон спросил, не
слыхал ли я каких-нибудь подробностей о снаряде,
упавшем вчера ночью на пустоши между Хорселлом,
Оттершоу и Уокингом. Я сказал, что не слыхал.
И что, скорее всего, это обычные вымыслы досужих
людей. Никаких артиллерийских полигонов в этом
районе нет, нет, следовательно, и артиллерийских
стрельб, так что и снарядам на эту пустошь падать
неоткуда. Тогда Моррисон произнес нечто такое, что я
от удивления чуть не свалился со стула. Он сказал:
— Поговаривают, сэр, что это не наш снаряд...
что это, смешно сказать, сэр, снаряд с Марса...»
То, что Паттерсон прочел на следующих нескольких
страницах, заставило его броситься к книжному шкафу. Он
отыскал в нем роман Уэллса «Война миров», торопливо пе¬
релистал его, снова принялся за записи майора Эндъю
и уже не отрывался от них, пока не дошел до самого по¬
следнего испрльзованяого листка четвертой книжки.
Тогда он вернулся к «Войне миров», еще и еще раз
медленно прочел те строки из первой главы второй части,
которые и в детстве всегда производили на него поистине
потрясающее впечатление:
«Было очевидно, что мы окружены марсианами. Едва
викарий догнал меня, как мы снова увидели вдали за по¬
лями, тянувшимися к Кью-Лоджу, боевой треножник, воз¬
можно, тот же самый, а может быть, другой. Четыре или
пять маленьких черных фигурок бежали от него по серо¬
зеленому полю: очевидно, марсианин преследовал их. В три
шага он их догнал; они побежали из-под его ног в разные
стороны по радиусам. Марсианин не прибег к тепловому
лучу и не уничтожил их. Он просто подобрал их всех в
большую металлическую корзину, торчавшую у него сзади.
В первый раз мне пришло в голову, что марсиане, быть мо¬
жет, вовсе не хотят уничтожить людей, а собираются вос¬
пользоваться побежденным человечеством для других це¬
лей. С минуту мы стояли, пораженные ужасом; потом
повернули назад и через ворота прокрались в обнесенный
стеной сад, заползли в какую-то яму, едва осмеливаясь
ПеРВД$яяъ1ваться друг с другом, и лежали там, пока на
небе не блеснули звезды».
Теперь у Паттерсопа не было никаких сомнений: и ро-
325

иан Уэллса, к которому он привык относиться как к бли¬
стательной и остроумной выдумке великого фантаста, и за¬
писные книжки Велла Эндъю имели отношение к одному
и тому же трагическому событию — к высадке на Землю
десанта марсиан.
Как ни далек был лейтенант Паттерсон от политики, он
все же понимал, что ничего невероятного в такой ситуации
не было. Давно ли, по существу, безоружная Англия со дня
на день с ужасом ожидала высадки по эту сторону Британ¬
ского канала вооруженных до зубов, жестоких и беспощад¬
ных гитлеровских полчищ? Смерть и разрушения, которые
они несли с собой, оставили бы далеко позади то, что успе¬
ли в свое время натворить уэллсовские марсиане. Лежа в
госпитале, пока у него заживала культя левой ноги, он
имел достаточно времени чтобы размышлять о дальнейших
судьбах мира. Ему приходилось читать в газетах о Квис¬
линге, маршале Петэне и многих других предателях, не за
страх, а за совесть служивших тем, кто нес их народам
горе, смерть, разорение, позор и рабство.
И сейчас, прочитав записки неведомого ему отставно¬
го майора Велла Эндъю, лейтенант Паттерсон подумал, что
есть смысл, что даже необходимо поскорее опубликовать
этот удивительный и страшный человеческий документ.
Опасаясь, что в процессе публикации запдски, возмож¬
но, кое-что сократят, и желая сохранить* у себя полный их
текст, он потратил добрую неделю на то, чтобы собственно¬
ручно снять с них машинописную копию.
Завершив этот акт благоразумной предусмотрительнос¬
ти, Паттерсон собрался в редакцию той газеты, которая
была высочайшим и непререкаемым авторитетом для че¬
тырех поколений Паттерсонов. С новенькой медалью на
торжественном черном пиджаке он вошел, громыхая проте¬
зом, в кабинет редактора. Нет, он не был согласен оставить
записные книжки майора Эндъю и зайти, как принято в
подобных случаях, через несколько дней за результатами.
Он настаивал, чтобы их прочли немедленно, в его присут¬
ствии.
Редактор не мог отказать в приеме увечному офицеру
из хорошей семьи, но он решительно не в состоянии был
тратить свое драгоценное время на чтение каких-то ископа¬
емых записных книжек. Ему было не до записок. Так он,
в несколько старомодно приподнятом стиле, которым?агор-
дился, как щеголь с Пиккадилли — своими сверхмодными
штиблетами, и сказал Паттерсону/
326

—	Дорогой мистер Паттерсон,— сказал он,— сейчас,
когда Англия засучив рукава занялась восстановлением
всего того, что разрушили гитлеровские разбойники, сейчас,
когда Англия позволяет себе отвлечься на считанные мгно¬
вения от этих священных работ только для того, чтобы
утереть свои слезы по ее славным сынам, убитым на полях
сражений с проклятой нацистской Германией, редактор
такой газеты, как та, которую я имею честь редактировать,
не имеет права тратить свое время на немедленное чтение
рукописи, да еще такой объемистой, если она не идет в бли¬
жайший номер.
На это Паттерсон возразил, что имено по причинам,
столь красноречиво приведенным уважаемым редактором,
он вынужден настаивать на немедленном прочтении днев¬
ников, и в его присутствии. Или он будет поставлен перед
необходимостью, к величайшему своему сожалению, отнес¬
ти их в другую газету.
Поражаясь своему ангельскому терпению и в то же вре¬
мя в какой-то степени уже подзадориваемый любопытст¬
вом, редактор вызвал одного из своих заместителей, и тот
в присутствии Паттерсона прочитал все четыре книжки
майора Эндъю от доски до доски.
—	Та-а-ак,— протянул заместитель редактора.— Вы
это сами сочинили?
—	Я уже говорил вам, сэр, что я их нашел.
—	Похоже, что все это — выдумка. Изделие бойкого
памфлетиста.
Паттерсон пожал плечами.
Но ведь сам покойный мистер Уэллс не отрицал, что
его «Война миров» не более как фантастический роман,—
продолжал заместитель редактора.
Паттерсон снова молча пожал плечами.
—	Вы не были с этим в других редакциях?
Паттерсон отрицательно покачал головой.
—	Вы не снимали с них копий?
Тон, которым, как бы между прочим, был задан этот
вопрос, заставил Паттерсона насторожиться.
—	Нет,— ответил он самым правдивым голосом.
—	Так-так,— протянул после некоторого раздумья за¬
меститель редактора,— пойду поговорю с шефом.
Он вернулся минут через сорок, деловитый, улыба¬
ющийся; сердечный, бесконечно благожелательный.
—	Хорошо,— сказал он,— мы берем ваши дневники.
По црИ одном обязательном условии: никто не должен
327

знать об их существовании и что вы их передали в наше
распоряжение. Газетные сенсации имеют свои законы.
— Но...— попытался было возразить Паттерсон.
'— Конкуренция властвует и в газетном мире,— развел
руками заместитель редактора.— Такой материал должен
обрушиться на читателя внезапно, как...— он задержался,
чтобы подыскать подходящее сравнение,— ну, как бомба,
что ли...
Паттерсон осведомился, когда, хоть приблизительно, ре¬
дакция рассчитывает опубликовать дневники ВелЛа Эндъю,
и получил искренние заверения, что они будут опублико¬
ваны немедленно, как только представится первая возмож¬
ность.
Затем они перешли к денежной стороне вопроса. Пат¬
терсон получил в качестве первого аванса сумму, о которой
он и не мечтал. То есть именно о такой сумме они с невес¬
той мечтали, обдумывая, как получше устроить себе буду¬
щее семейное гнездышко. Но он и подумать не мог, что их
случайная находка может сулить им, в качестве первого
аванса, такое материальное благополучие. Он подписал обя¬
зательство и получил чек на авансовую сумму...
Прошло не менее года, прежде чем Паттерсон решился
узнать в редакции о судьбе дневников майора Эндъю. Ему
объяснили, что сейчас, когда разумно мыслящие англичане
уже отдают себе отчет в том, что с немцами, пожалуй, по¬
ступили жестоковато, опубликование дневников майора
Эндъю было бы на руку только России и всемирному ком¬
мунизму.
Впрочем, если господин Паттерсон почему-либо не со¬
гласен с мнением редакции, он может получить записные
книжки обратно, разумеется, вернув одновременно аванс.
С таким же успехом Паттерсон мог бы оплатить расхо¬
ды союзников по высадке в Нормандии.
К тому же он никак не был настроен действовать на бла¬
го мировому коммунизму. Это не было в традициях Паттер¬
сонов.
Ему стало несколько не по себе значительно позже, ког¬
да в Англии — правда, пока на договорных началах — по¬
явились первые отряды западногерманских военных.
Тогда он снова нацепил на свой черный пиджак медаль
и пошел объясняться в редакцию. Заместитель редактора
принял Паттерсона с прежним радушием и разговаривал
с ним с сердечной откровенностью и теплотой единомыш¬
ленника.
328

—	Дорогой мистер Паттерсон,— сказал он,— Британия
предоставила западногерманским воинским частям не свою
территорию, как угодно говорить некоторым безответст¬
венным демагогам, а всего лишь танкодром, мне хоте¬
лось бы, .чтобы вы знали, что это совсем не те немцы, про¬
тив которых вы так славно сражались, а совсем-совсем дру¬
гие немцы. Они искренние наши друзья. Они готовы уме¬
реть за каждый дюйм нашего старого острова. Больше
того, они готовы сражаться с любым легкомысленным анг¬
личанином, который помешает им умирать за Англию.
И потом, сэр, я взываю к нашим традиционным чувствам.
Англичане всегда были гостеприимны с людьми, особенно
молодыми, которые приезжали к нам для продолжения
своего образования под сенью британских свобод. Разве
молодые немцы, прибывшие на наши танкодромы, не при¬
ехали к нам учиться? Почему же нам не относиться к ним,
как ко всем студентам, прибывающим в нашу страну?
—	Значит, как ко всем студентам? — переспросил Пат¬
терсон и встал, скрипя протезом.
—	Ну да,— ответил заместитель редактора, порываясь
сунуть ему руку в знак того, что лично он считает разго¬
вор исчерпанным.
Паттерсон, казалось, не заметил этого жеста.
—	Но почему нельзя публиковать дневники Эндъю,
если к нам в Англию прибыло несколько хорошо воору¬
женных подразделений западногерманских студентов?
—	А аналогии? Немедленно у читателей возникают
аналогии. И всякие там мысли.
—	Ну и отлично! — сказал Паттерсон.— Именно поэто¬
му я и пришел. Сейчас самое время публиковать записки.
Заместитель редактора с сожалением развел руками.
—	Мысли мыслям рознь. И аналогии. Это не те мысли,
сэр, и не те аналогии, которые мы, наша газета хотела бы
вызывать у своих читателей. Да вы присядьте, пожалуйста,
мистер Паттерсон.
Но Паттерсон продолжал стоять.
>*— Я полагаю, что именно в эти дни, когда тысячи и ты¬
сячи англичан, шотландцев и ирландцев поднялись в по¬
ход против американских атомных баз, с ракетами «Тор»,
против грозящих нам чудовищными бедами баз аме¬
риканских подводных лодок с ракетами «Поларис» в Холи-
Заместитель редактора впервые позволил себе почти
певежливо перебить своего уважаемого гостя:
329

—	Чепуха, сэр! Че-пу-ха! Базы как базы, лодки как
лодки, ракеты как ракеты!.. Безответственные, невежест¬
венные люди и плохие патриоты тратят свое время и под¬
метки на недостойную травлю наших союзников и наших
министров...
—	Сэр! — воскликнул внезапно охрипшим голосом Пат¬
терсон.— Я хотел бы, чтобы вы знали, что завтра и я от¬
правляюсь в поход в Холи-Лох!
—	На одной ноге!
—	Вот именно, на одной ноге. Другая осталась в опе¬
рационной полевого госпиталя, и я ее отдал, в частности,
и за то, чтобы у нас не заводились на исконной британской
земле иностранные ракетодромы, аэродромы и базы подвод¬
ных лодок с этими трижды проклятыми «Поларисами»...
Поздней ночью в конце апреля прошлого года я разго¬
ворился с несколькими иностранными туристами, следовав¬
шими «красной стрелой» из Москвы в Ленинград. Погово¬
рили и разошлись по своим купе. Весь вагон уже давно
спал, когда ко мне кто-то тихо постучался. Это был высо¬
кий и плотный англичанин лет сорока пяти. Я узнал его:
часов до двух ночи мы с. ним тихо беседовали в коридоре
вагона, у окошка, за которым ничего не было видно. Его
почему-то заинтересовало, что я писатель. Я говорю «по¬
чему-то», ибо сам он не имел к писательскому ремеслу ни¬
какого отношения.
Несколько удивленный его столь поздним визитом, я
пригласил его войти. Англичанин вошел, закрыл за собой
дверь, молча вынул из-под пиджака довольно объемистую
рукопись, приложил палец ко рту, передал мне рукопись,
крепко пожал руку и ушел, тяжело ступая протезом левой
ноги...
Ранним утром, когда проводник уже убрал постели, а до
Ленинграда еще было сравнительно далеко, англичанин
рассказал мне все, что изложено мною выше.
Поезд уже подходил к дебаркадеру ленинградского вок¬
зала, когда я спросил у Паттерсона, как ему удалось узнать
про судьбу таинственного бака, выброшенного темной
ночью сорокового года на берег Темзы. Он успел только
сообщить мне, что на другой день после прочтения дневни¬
ков майора Эндъю он бродил в районе своей удивительной
находки именно с этой целью. Первый день розысков ни¬
чего не дал. На второй день ему встретился старик —- са¬
довник одного из ближайших домов. Он-то и рассказал Пат¬
330

терсону, не сразу, а после очень долгих и настойчивых рас¬
спросов, историю появления и исчезновения бака. Он ска¬
зал, что тоже видел ржавую длинную жестяную коробку
из-под бисквитов, но не обратил на нее никакого внима¬
ния. Паттерсон спросил, почему он не рассказал никому об
огромном баке, рассыпавшемся, как сигарный пепел. Пото¬
му, что он не хотел, чтобы его приняли за сумасшедшего,
ответил мистер Смит. (Фамилия садовника была Смит.) От¬
ветил, нервно рассмеялся и пошел прочь, так и не сказав
больше ни одного слова.
Такова предварительная история, которую мне хотелось
сообщить перед тем, как предложить вниманию читателей
дневники майора Велла Эндъю.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Четверг, 18 июня.
Трудно представить себе более идиотское времяпре¬
провождение. Целый вечер мы переливали из пустого в по¬
рожнее. Сначала эти нелепые разговоры про Марс, про за¬
гадочные вспышки на нем. Гадали: что это — вулканы или
не вулканы? Арчи говорил — вулканы. Остальные возра¬
жали: что это за чудные такие вулканы, в которых извер¬
жения происходят ровно один раз в сутки и точно в одно
и то же время. Тогда Арчи (в который раз) начинал выкла¬
дывать перед нами свои школьные познания насчет регу¬
лярных извержений исландских гейзеров, и все начиналось
с начала.
А эти четверо молодых джентльменов из Ист-Сайда, ко¬
торых Арчи коллекционирует с тех пор, как решил увлечь¬
ся социализмом! Они молчали и ухмылялись, словно нахо¬
дились в зоопарке перед клеткой с мартышками!
Кончили с Марсом, и началась столь же плодотворная
и организованная дискуссия о социализме. (Ого, у меня,
кажется, родился неплохой каламбур: «Покончили с Мар¬
сом и принялись за Маркса»! Не забыть вставить его как-
нибудь завтра во время обеда в клубе. Это каламбур с боль¬
шим будущим, или я ничего не понимаю в каламбурах.)
Арчибальд начал свою последнюю, но уже порядком
надоевшую арию насчет того, как все будет хорошо, когда
Уже больше не будет плохо. Львы будут запросто водиться
с яЬф^&ми, все будут ходить чистенькие, добренькие, друж¬
но щипать травку и возносить хвалу всемогущей техниче¬
ской интеллигенции, которая-де осчастливит человечество
331

райским житьем дня через два-три после того, как ей будет
вручена вся полнота власти.
На это один из ист-сайдских юнцов — его зовут Том
Манн или как-то в этом роде — соизводил заметить, что он
и его товарищи придерживаются несколько иной концеп¬
ции и что, по их, ист-сайдских юнцов, просвещенному мне¬
нию, социализм может победить только тогда, когда за это
дело вплотную возьмутся рабочие. Он даже сказал не «ра¬
бочие», а «рабочий класс»I
Сколько раз я давал себе слово не вмешиваться в по¬
добные разговоры! Но наглая невежественность этого маль¬
чишки меня взорвала. Нет, я, конечно, не унизился до
спора с этим юным демагогом. Я просто позволил себе заме¬
тить, обращаясь исключительно к моему чересчур увлека¬
ющемуся кузену Арчи, что классы существуют только в
воспаленном воображении тех джентльменов, которым с
определенных пор не дают покоя чужие богатства. В дей¬
ствительности же каждому мыслящему и интеллигентно¬
му человеку известно, что никаких классов не было и нет, а
имеются умные люди и люди глупые, бережливые и моты,
верующие и безбожники, упорные и слабовольные, трезвен¬
ники и пьяницы. Умные, бережливые, упорные и не забы¬
вающие бога люди не шляются по кабакам и не треплют
там языки, болтая о классах между двумя кружками пива,
а откладывают фартинг к фартингу, пенс к пенсу, шиллинг
к шиллингу, фунт к фунту. Такие люди становятся в конце
концов и, конечно, с божьего соизволения уважаемыми
дельцами, негоциантами, промышленниками, банкирами —
цветом нации. Я уже не говорю о нашей родовой аристо¬
кратии, которая приобрела свое высокое положение в го¬
сударстве верной службой Британии, короне, церкви.
Я твердо рассчитывал, что молодые джентльмены из
Ист-Сайда найдут в себе хоть то небольшое количество
собственного достоинства, которое требовалось, чтобы оби¬
деться по поводу моего прямого намека насчет их кабац¬
ких споров и уйти. Но юный мистер Манн в ответ на мой
намек, я бы даже сказал — плевок, только усмехнулся, да
еще так снисходительно, точно он имел дело не с майором
королевских войск, верой и честью прослужившим почти
двадцать лет в Индии и Египте, а с деревенским мальчиш¬
кой, не паучившимся еще правильно держать в руке вилку
и нож.	OHOUV
Неизвестно, к чему привело бы продолжение этой не¬
достойной перепалки, если бы в это время лакей не принес
332

Арчибальду вечерние газеты. В них на виднейших местах
были очередные статьи, трактовавшие лично мне осточер¬
тевшую «загадку вулканов на Марсе», и все в гостиной
моего милого кузена завертелось с начала.
Я плюнул и ушел. Вечер был на редкость теплый и свет¬
лый. Я не стал нанимать кеб и не заметил, как дошел до
своей квартиры. Я шел и думал. Сначала я думал о Дженни
и ребятах. Они уже третий день гостят у ее родителей, в их
усадьбе недалеко от Эдинбурга. Стал бы я ходить к этому
лентяю и типичной штафирке Арчибальду, если бы дома
не томило меня непривычное одиночество... Потом я поче¬
му-то вспомнил об этом развязном Томе Манне и его собу¬
тыльниках, и мне, признаться, вдруг стало страшновато при
мысли, что получилось бы, если бы такие, как он, вдруг
взяли верх над порядочными людьми и заняли бы места
в правительстве его величества!..
Пятница, 19 июня
Часов в двенадцать Арчи прислал своего лакея с при¬
глашением на сегодняшний вечер. К нему, видите ли, со¬
бираются в гости несколько джентльменов из общества
Фабия Кунктатора. Снова будут разговоры про социализм,
про святую всемогущую и равноапостольную техническую
интеллигенцию, про всякие там «новые пути». Слуга покор¬
ный! Надоело! Я так и написал ему в обратной записке.
Ел в клубе прелестный черепаховый суп. Бифштекс се¬
годня был не совсем удачный. Полковник Кокс полностью
со мной согласен. И насчет супа, и насчет бифштекса. При¬
ятный человек полковник Кокс! Джентльмен с головы до
пят. Приятно, что у нас с ним так часто совпадают мнения.
Мой новый каламбур имел у него потрясающий успех. От
смеха он едва не уронил свой монокль в суп. Сразу после
обеда он не замедлил повторить мой каламбур доброй дю¬
жине влиятельнейших членов клуба, и я ходил в именин¬
никах. Мы закурили с полковником трубки и весь вечер
вспоминали о нашей службе в Индии. Жаль, что мы там ни'
Разу не встретились. Правда, я почти все время служил в
Бомбее, а полковник в Бенгалии, где-то около Калькутты...
Счастливые, невозвратимые, поистине чудесные време¬
на!.. Полковник уже третий год командует Н-ским полком,
и я нисколько не удивлюсь, если вскоре я буду иметь честь
и Удовольствие дружить с генералом Коксом. Поговарива¬
ют, что он вскоре будет принят при дворе. И опять-таки ни-
чег° удивительного: он племянник маркиза Вуудхеда й
333

двоюродный брат Стоунбека, того самого Эллиота Стоун-
бека, который заворачивает всеми свинцовыми рудниками
в Рио-Тинто.
Что и говорить, в высшей степени лестное знакомство.
И многообещающее. Особенно если учесть, как дружески
он ко мне относится. Очень приятный джентльмен! Если бы
я мог позволить. себе некоторую чувствительность, я бы
сказал, что попросту люблю моего глубокоуважаемого дру¬
га полковника Кокса. Преотличный джентльмен! Сегодня
же напишу Дженни о том, как мы с ним подружились.
Пусть она там тоже порадуется моей удаче.
Снова возвращался домой пешком. Странно, нет-нет да и
мелькнет в голове воспоминание о Томе Манне и его ком¬
пании, и на душе сразу становится как-то удивительно
мерзко, словно наглотался скверного рома или вспомнил
о приближении срока уплаты по большому векселю. Мне
кажется, далеко не все еще у нас понимают, какую опас¬
ность для цивилизации и нормального процветания нашего
общества представляют собой эти социалисты. Я не весьма
высокого мнения о французах, но генерал Галифе —
безусловно умнейший и достойнейший человек. Любой
джентльмен почтет за честь пожать руку этому мужествен¬
ному солдату и истцнному маркизу в самом высоком смыс¬
ле этого слова.
Суббота, 20 июня
Намыливая мне щеки, Моррисон спросил, не слыхал ли
я каких-нибудь подробностей о снаряде, упавшем вчера
ночью на пустоши между Хорселлом, Оттершоу и Уокин-
гом. Я сказал, что не слыхал. И что, скорее всего, это обыч¬
ные вымыслы досужих людей. Никаких артиллерийских
полигонов в этом районе нет, нет, следовательно, и артил¬
лерийских стрельб, так что и снарядам на эту пустошь па¬
дать неоткуда. Тогда Моррисон произнес нечто такое, что
я от удивления чуть не свалился со стула. Он сказал:.
— Поговаривают, сэр, что это не наш снаряд... что это,
смешно сказать, сэр, снаряд с Марса...
Я так смеялся, что чудом избежал страшнейших поре¬
зов. ‘ Я чуть не рыдал от смеха. Несколько придя в себя
и утирая слезы, я посоветовал Моррисону выпить успокои¬
тельных капель и впредь не болтать подобной чепухи, если
он хочет, чтобы его уважали порядочные люди.
Он молча добрил меня, а я с удовольствием предвку¬
шал, как буду рассказывать полковнику про снаряды с Мар-
334

6а и он будет вместе со мною хохотать, и как мы с ним
снова славно проведем вечер в клубе... Но потом я вспо¬
мнил, что сегодня суббота и что он, конечно, отправится
в усадьбу своего двоюродного брата Эллиота Стоунбека,
и тогда я поспешил к полковнику в штаб полка.
А в штаба я еле смог добиться двухминутного разговора
с моим другом, потому что оказалось, что в самом деде на
пустоши возле Уокинга упал снаряд с Марса и что внутри
этого снаряда будто бы живые марсиане, о которых никто
толком ничего сказать не может! Эти марсиане якобы
каким-то неведомым, но страшным оружием уже успели
уничтожить целую кучу гражданской публики, и полк мое¬
го друга Кокса в полном составе выходит в этот район,
чтобы остановить продвижение марсиан, а если не будет
другого исхода, то и безжалостно их уничтожить. Вот когда
я по-настоящему пожалел, что я в отставке! Но полковник
Кокс любезно пригласил меня прибыть на огневые пози¬
ции его полка и быть свидетелем этой в высшей степени
оригинальной артиллерийской экзекуции. Конечно, я с
благодарностью принял это приглашение. Интересный
штрих: чтобы сделать мне приятное, полковник сказал, что
будет мне весьма благодарен, если по ходу боя я приду ему
на помощь своим богатым индийским опытом. Он так и ска¬
зал — богатым, что было в высшей степени учтиво со сто¬
роны такого опытного и высокопоставленного офицера.
И родовитого. И с такими связями в деловом мире! Это
большая честь и преимущество — быть другом такого чело¬
века. А я его друг. Он вчера это мне сам сказал.
Уже сегодня, не позже одиннадцати вечера, две роты
солдат оцепят злосчастную пустошь. Одна из них высадит¬
ся в Хорселле, другая начнет разворачиваться южнее Чоб-
хема. А завтра на рассвете батареи полковника Кокса зай¬
мут огневые рубежи между Сент-Джордж-хиллом, Уэйб-
риджем и селением Сепд, на юго-западе от Рипли. Команд¬
ный пункт полковника будет на первой батарее, потому
что важнейшие решения должны будут претворяться в
Жизнь без секунды промедления.
Договорились, что я прибуду в расположение полка
завтра же, с первым утренним поездом. Мне нужно отдать
кое-какие распоряжения Моррисону (удивительно, как этот
флегматичный прохвост всегда ухитряется узнать самое
нажное и интересное раньше своего хозяина!). Кроме того,
^не надо повидаться с миссис Н. А поздно вечером не бу-
Дет никакого смысла выезжать. Правда, я рискую из-за
335

этой задержки опоздать к самому интересному, но и про¬
пустить уже назначенное свидание с миссис Н. по меньшей
мере невежливо.
Понедельник, 22 июня
Бедная моя Дженни, бедные мои сиротки!.. Какое сча¬
стье, что вы никогда не узнаете, что произошло с вашим
несчастным мужем и отцом!..
Вторник, 23 июня
Пока они возятся с подбитой машиной, я попытаюсь
записать события последних двух суток.
Зачем я это пишу? Кто это прочтет? Буду ли я сам даже
через каких-нибудь два дня в состоянии прочесть то, что я
сейчас запишу? Останется ли вообще через несколько дней
во всей Англии хоть одно живое человеческое существо, все
равно — грамотное или неграмотное? Не честнее ли буде^
перед самим собой сознаться, что я пишу лишь для того
чтобы хоть на время забыть о той страшной и непоправи¬
мой беде, в которую я попал?..
Я честный старый солдат. Я только хотел внести свой
посильный вклад в борьбу с этим ужасом, с этим кошма¬
ром, который обрушился на наш добрый старый остров.
Неужели так стремительно и безвозвратно могут пойти ко
дну великая культура, могучий и изобретательный гений
такого народа! Нет! Не верю! Если удалось на первый
случай хоть временно вывести из строя один их цилиндр,
или боевую машину, или как ее там, к черту, правильней
называть, то можно вывести из строя, смести с лица земли
и два, и три, все, сколько их там ни окажется, этих дья¬
вольских снарядов, в недобрый час выстреленных в нас с
далекой и поистине кровавой планеты... О, если бы я сей¬
час был во главе батальона, если бы в моем распоряжении
были хотя бы две-три батареи орудий, лучше всего гаубиц,
с марсианами было бы покончено! Слово офицера!..
Подумать только, с каким поистине коровьим спокойст¬
вием и тупостью все, с кем я ехал в это злосчастное вос¬
кресное утро в поезде, по дороге к Хорселлу, относились
к предупреждениям насчет марсиан. Нет смысла врать,
я был не умнее тех, кто поднимал мепя на смех, когда я
пробовал заговорить о марсианах, высадившихся па-пусто¬
ши возле Уокинга. Подумать только, рядом со мной сидела
парочка, ехавшая в гости в тот самый Уокинг, который уже
336

вторые сутки представлял собой кучу обгоревших разва¬
лин!
—	Если верить всяким дурацким слухам,— ответила
мне молодая леди, подмигнув своему болвану муженьку,—
нам пришлось бы все воскресенье париться в Лондоне...
С удовольствием выслушав одобрительное пофыркива¬
ние нескольких не более рассудительных соседей и соседок,
она решила развить свой успех и подбросила в камин не¬
сколько поленьев дубового сарказма:
—	К тому же, даже если верить этим бабьим (бабьим!)
слухам, марсиане еле ползают вокруг своих снарядов. Так
мы,— фыркнула она, и все эти будущие покойники заржа¬
ли,— мы, так и быть, не будем разгуливать около пустоши.
Мы будем, ха-ха-ха, гулять около самого вокзала...
Полковник Кокс встретил меня на своем командном
пункте озабоченный, деловитый, спокойный, весь в горяч¬
ке подготовки к бою, не предусмотренному никакими учеб¬
никами и воинскими уставами, но полный неподдельного
радушия ко мне. Мне даже показалось, что мое прибытие
произвело на него успокаивающее впечатление.
—	Я очень рад вам, мой дорогой друг, очень! — повто¬
рил он несколько раз, сильно, по-солдатски пожав мне
руку.
Мне бы оставаться в расположении полка, а я вызвался
пойти с лейтенантом Блейдсовером и тремя солдатами раз¬
ведать, что делается там, откуда теперь уже непрерывным
потоком двигались жалкие толпы перепуганных бежепцев.
У них ничего нельзя было разузнать, у этих беженцев.
У каждого был свой вариант событий. ■
Нам предстояло уточнить, что же происходит там и
правда ли, что они будто бы повылезали из своей ямы по¬
среди пустоши и что они якобы имеют какие-то особые, не¬
похожие ни на какие земные, удивительно быстрые средст¬
ва передвижения.
Я вышел во главе моего маленького отряда в двенадца¬
том часу утра. К началу второго небо покрылось черными
тяжелыми тучами. Стало темно, душно и жутко. Блеклые
языки пожаров лизали черный горизонт. Грянула гроза.
С низкого темно-свинцового неба под адские взрыры грома
и почти непрерывные вспышки молний хлынул ливень.
Мы промокли до нитки почти мгновенно, но продолжали
Двигаться в заданном направлении. Мы наивно радовались.
Мы предполагали, что марсиане испугаются неизвестного
им явления земной природы, спрячутся в своей яме, и мы
337

сможем спокойно добраться как можно ближе к Уокингу,
разведать все возможное и спокойно вернуться обратно.
Мы прошли таким образом, не соблюдая простейших
требований скрытности, мили три, не меньше, когда вдруг
лейтенант Блейдсовер сдавленным голосом вскрикнул:
— Вот они!.. Вот они!..
Мы увидели при свете молний быстро приближавшихся
марсиан. Вернее, мы увидели огромные, ярдов двадцать
в диаметре, цилиндрические сосуды, быстро, очень быстро
передвигавшиеся на высоких, с трехэтажный дом, метал¬
лических треножниках. Это было так же необычно и уди¬
вительно, как если бы вдруг зашагали, торопливо переби¬
рая своими стальными треножниками, приусадебные водо¬
напорные баки.
Но это было не только необычно и не только удивитель¬
но. Это было я очень страшно.
Эти треножники и торчавшие на них цилиндры опреде¬
ленно не были ни стальными, ни медными, ни вообще элек¬
тропроводными. Это был какой-то неведомый металл.
И оттого, что вокруг этих бесшумно двигавшихся чудищ
то и дело вспыхивали молнии, но ни разу их не поразили,
было особенно страшно.	'
Надо было возвращаться, и как можно скорей, пока они
нас не приметили. Нет, мы не ударились в панику. Мои сол¬
даты и лейтенант даже пытались острить. Но острили они
почти шепотом, хотя до чудищ, примчавшихся на нашу
бедную Землю из космической бездны, было еще не менее
мили.
Теперь-то я понимаю, что нам нельзя было рисковать.
Нам надо было сразу нырнуть в кусты и выжидать. Даже
в случае, если бы марсиане шли прямо на нас, следовало
пропустить их вперед, а уже потом короткими перебежка¬
ми и окольными скрытными путями пытаться вернуться
в расположение полка.
А мы (нет смысла это скрывать) растерялись и побежа¬
ли очертя голову прямо по дороге. Вскоре последние строе¬
ния мертвого городка — мы даже не успели узнать, как он
называется,— остались позади, а мы все бежали и бежали,
разбрызгивая дорожную грязь, то и дело попадая ногами
в колдобины, залитые водой, бежали, не сворачивая в сто¬
рону, не рассредоточившись, компактной группой, тои
дело для вящего удобства марсиан освещаемые мертвой го¬
лубизной молний.
338

Когда я, мобилизовав все свое мужество, заставил себя
оглянуться назад, ближайшая машина марсиан уже почти
настигла нас. Вспышка молнии слишком коротка, чтобы
видеть предмет в движении. Цилиндр как бы застыл всего
в нескольких десятках шагов, застыл, подняв высоко над
нами одну из своих голенастых суставчатых ног и отбрасы¬
вая на нашу группу необыкновенно густую черную тень.
Нет, нам уже не осталось времени даже на то, чтобы
успеть подумать, что же с нами произойдет. Было только
ясно, что все пропало.
В ту же сотую долю секунды я увидел, как из сочлене¬
ний треножника с шипением вырвался ярко светящийся
зеленый пар, что-то над нами залязгало, как буфера ваго¬
нов во время составления поездов. Мою талию крепко
обхватило что-то холодное, металлическое, суставчатое,
змееподобное. Снова вспыхнула молния, и я увидел, как
блестящее металлическое щупальце легко, без видимого
напряжения поднимает меня на высоту трехэтажного дома
и опускает в нечто, напоминающее металлическую корзину
с открытым верхом, наглухо прикрепленную к стенке гро¬
мадного кастрюлеподобного цилиндра. Это и была самая
настоящая корзина, но с дном площадью в десять — две¬
надцать квадратных ярдов.
Я был в ней не один. Рядом со мной оказались все три
моих солдата и два неизвестных мне человека. Они сидели,
обхватив руками колени: очень плотный мужчина лет со¬
рока пяти с мясистым лицом и мощным затылком и юноша
лет восемнадцати, не больше, очень похожий на пожило¬
го,— очевидно, его сын. Старший был без пиджака, в под¬
тяжках, в сорочке без пристяжного воротничка, но с тор¬
чавшей сзади запонкой.
Лейтенанта Блейдсовера, среди нас, к счастью, не было.
Хорошо, что хоть он избежал этого позорного и страшного
плена. Да поможет ему бог вовремя и благополучно до¬
браться до огневых позиций полка и не забыть то, что я
сказал ему до того, как мы так глупо бросились бежать от
марсиан. Боже, помоги рабу твоему лейтенанту Блейдсо-
веРУ не забыть, что я советую полковнику Коксу немедлен¬
но вытребовать как можно больше гаубичных батарей, по¬
тому что против этих цилиндрических крепостей, стреми¬
тельно передвигающихся в воздухе на высоте трехэтажного
Дома, нужны орудия с крутой траекторией.
Оба незнакомца смотрели на нас странными остекле¬
невшими глазами. Впрочем, очень может быть, что они
339

смотрели не на нас, а как бы сквозь нас. Они просто бес¬
цельно смотрели прямо перед собой, и все.
Ливень давно потушил уже все пожары, и я потерял
возможность ориентироваться в пространстве. Но мне по¬
казалось, что марсианин или марсиане внутри «нашего»
цилиндра после минутной остановки повернули, обратно,
к пустоши.
Одновременно, в результате не замеченных мною сиг¬
налов, и остальные цилиндры повернули к песчаной яме
на пустоши.
«Наша» машина шагала по дороге, скрадывая по мере
необходимости все ее изгибы, перешагивая через дома
и сады с обуглившимися плодовыми деревьями.
Было непонятно, зачем они нас взяли. Для того, чтобы
на досуге получше нас рассмотреть? Чтобы узнать поточ¬
нее, что собой представляют земные существа? Тогда по¬
чему они ограничились только людьми? Почему в этой
проклятой корзине, в которой трясло, как на спине бегу¬
щего слона, не было ни лошади, ни собаки, ни кошки? Мо¬
жет быть, им нужно было что-то у нас выведать? Но как?
Ведь мы не знаем марсианского языка, а они — английско¬
го. К тому же нам удалось выведать у наших штатских
спутников, что марсиане и не пытались вступать с ними
в переговоры. Это, собственно, единственное, чего нам уда¬
лось от них добиться. В ответ на наш вопрос они наконец
отрицательно мотнули головой, не проронив ни единого
слова. Всего моего красноречия не хватило, чтобы заста¬
вить их заговорить. А' я их просил, срамил, я угрожал им
позором и всяческими неприятностями в дальнейшем. Они
молчали. Они продолжали смотреть сквозь меня с лицами,
как бы навсегда застывшими от нечеловеческого горя и
ужаса. Когда я, совершенно выйдя из себя, сказал, что не
ручаюсь за себя, если они и впредь будут пренебрегать
просьбой британского офицера, они истерически зарыдали,
прижавшись лицами к стенке корзины, но так и не произ¬
несли ни единого слова.
Ливень уже кончился, когда мы достигли края пустоши.
Быстро ушли тучи, и над всей округой, мертвой, сожжен¬
ной и обезлюдевшей, открылось высокое, чистое и отвра¬
тительно праздничное небо. Было щемяще грустно при
виде этого куска нашей милой старой планеты, над кото¬
рой уже безраздельно владычествовали не люди, а црподо-
лебимо враждебные представители другого, чужого, страш¬
но далекого, непонятного и злого мира. И было странно
340

л удивительно, что сравнительно совсем недалеко сущест¬
вовал еще привычный и бесконечно родной, но уже навеки
нам недоступный мир старинного хозяина Земли — чело¬
века...
Почти у самой ямы юноша пришел в себя. Видимо, ког¬
да-то, страшно давно, несколько часов тому назад, он был
отличным спортсменом. Во всяком случае, он вдруг с не¬
ожиданной легкостью подпрыгнул, ухватился за край кор¬
зины и перемахнул через него раньше, чем его успело пой¬
мать стремительно взвившееся ему навстречу металличе¬
ское щупальце. Мы услышали глухой стук тела, рухнув¬
шего с высоты двенадцати ярдов, на твердую, выжженную
землю, и все было кончено.
А его отец оставался совершенно безучастным. Но пред¬
положим даже, что это не его отец, а совершенно чужой че¬
ловек. Почему он не задержал этого мальчика от верного
самоубийства?
—	Почему вы его не задержали? — схватил я его за
плечо.— Вы были обязаны удержать этого несчастного от
верного самоубийства!..
Он молча и как-то очень уж неторопливо смахнул мою
руку со своего туго набитого мышцами плеча и посмотрел
на меня с таким презрением, которого я не простил бы
даже члену палаты лордов.
—	Я был бы вам, сэр, весьма обязан,— сухо заметил
я ему, не повышая голоса,— если бы вы не забывали,
что имеете дело с майором войск его величества и кава¬
лером...
Тогда этот хам ни с того ни с сего начал смеяться. Сме¬
ялся он так, словно я произнес нечто чрезвычайно глупое
и смешное. Он смеялся так долго, что это шокировало бы
даже чистицыцика сапог. Он смеялся, а я пытался вспо¬
мнить, где я когда-то совсем недавно ловил на себе такой
же вызывающе презрительный взгляд, и наконец вспомнил:
в прошлый четверг в гостиной у Арчибальда на меня при¬
близительно таким взглядом посмотрел один из молодых
Джентльменов из Ист-Сайда, когда я позволил себе не осо¬
бенно лестно выразиться насчет социализма.
Ну, конечно, передо мною был один из этих чертовых
социалистов с их презрением ко всем честным слугам ко¬
роля и нации! Но только я раскрыл рот, чтобы выразить
свОФцРйсние об этой неприятной разновидности англичан,
как джентльмен в подтяжках выдавил из себя скеозь су¬
дорожный смех:
341

—	Самое смешное во всей этой истории, что я мастер
по кровяным колбасам, по кро-вя-ным!..
—	Тем более,— промолвил я еще суше.— Люди вашего
скромного положения обязаны ни при каких обстоятельст¬
вах не забывать о...
—	Боже, какой идиот! — простонал сквозь смех колбас¬
ник.— Да понимаете ли вы, что нам с вами теперь надо ду...
—	Я понимаю только, что такие оскорбления не про¬
щаются! — крикнул я и бросился на него с кулаками...
Это был человек невероятной силы. Первым же ударом
он отшвырнул меня к противоположной стенке корзины,
и я на несколько мгновений потерял сознание.
Я пришел в себя, когда цилиндр, к которому прикрепле¬
на наша корзина, с громким лязгом скользнул вниз, во¬
брав в себя ноги своего треножника, как ножки штатива
фотографического аппарата.
Колбасник по-прежнему сидел на корточках с глазами,
устремленными куда-то сквозь меня.
Надо мной склонились два солдата. Один из них, высо¬
кий, щеголеватый шатен, по разговору своему типичный
кокни, размахивал перед моим лицом фуражкой, как вее¬
ром. Другой, рыжеволосый, с круглым и решительным
лицом деревенского забияки, лил мне на голову воду из
фляжки. Вода была совсем теплая и нисколько не осве¬
жала.
—	И вы допустили, чтобы этот негодяй,— я кивнул на
колбасника,— оскорблял в вашем присутствии вашего офи¬
цера!
—	Черт с ним, сэр! — прошептал мне на ухо рыжево¬
лосый.— У нас с вами есть сейчас забота поважней.
—	Этот социалистический ублюдок,— начал я снова,
но на этот раз рыжеволосый перебил меня довольно резко:
—	Право же, сэр, совершенно ни к чему впутывать
в эту историю дискуссию о социализме.
—	Да вы, никак, и сами социалист? — ужаснулся я.—
Нечего сказать, в восхитительную компанию я попал!
Тут рыжеволосый позволил себе такое, что я не позво¬
лил бы и его величеству,— он заткнул мне рот своей гряз¬
ной лапой!
—	Прошу прощения, сэр,— быстро забормотал он, огля¬
нувшись на заднюю стенку корзины.— Кажется, нам нуж¬
но поторапливаться, если мы хотим спасти свои шЙ^Й...
Я глянул в ту же сторону и увидел в стенке цилиндра
нечто вроде иллюминатора. Сквозь его толстое стекло на
342

нас смотрела пара больших, черных, очень холодных и не¬
подвижных глаз. От этого взгляда марсианина мне стало
не по себе, и я сразу потерял охоту обижаться на колбас¬
ника и на рыжего солдата.
А тот мне тем временем торопливо шептал:
—	Давайте выпрыгнем, сэр... Выпрыгнем и разбежим¬
ся в разные стороны. Всех им не поймать, это уж вполне
определенно...
—	Они нас сожгут раньше, чем мы сделаем первые пять
шагов,— ответил я тоже шепотом.— Подождем до ночи...
Или пусть они хотя бы все вберут свои треножники.
Но прежде чем последний цилиндр спустился на землю,
он подошел вплотную к нашей корзине. Три его щупальца
схватили колбасника и двух моих солдат (они беспомощно
извивались в их кольцах, как гусеницы) и переложили их
в свою корзину. Затем этот цилиндр отошел ярдов на пять¬
десят в сторону и тоже вобрал в себя треножник.
Мы остались вдвоем с рыжеголовым солдатом. Его зо¬
вут О’Флаган, Майкл О’Флаган. Рядовой, подносчик треть¬
его орудия второй батареи. Рядовой, ирландец и, кажется,
социалист!.. Нечего сказать, подходящая компания для
майора из старинного рода, давшего Англии двух еписко¬
пов, одного вице-министра и трех генералов!..
Мы услышали продолжительное шипение, словно вы¬
пускали пар из паровоза. Затем последовало какое-то ти¬
хое гудение, наш цилиндр завибрировал, и его верхняя
крышка стала медленно вывинчиваться...
Вторник, 23 июня (продолжение)
Нет, они не отдыхали. Судя по всему, они вообще ни¬
когда не отдыхают. И не спят.
Я видел, как из двух цилиндров, пока третий с выпу¬
щенным треножником охранял их безопасность, вылезли
и плюхнулись в яму восемь одинаковых округлых чудовищ,
каждое ростом с невысокого мужчину. У них ие было ту¬
ловищ в нашем понимании этого слова. Они состояли толь¬
ко из гигантского карикатурного подобия человеческого
лица с большими немигающими глазами, с единственной
барабанной перепонкой на затылке и клювообразным ртом,
по обе стороны которого двумя пучками свисали отврати¬
тельна щупальца, похожие на змей. Головы-туловища
и Щупальца. И больше ничего. Они тяжело дышали в не¬
привычной для них слишком плотной земной атмосфере.
343

Видимо, они выползли посоветоваться о дальнейшем
плане военных действий. На пас с О’Флаганом они обрати¬
ли не больше внимания, чем человек на домашнее живот¬
ное. Скользнули по нас безразличными взглядами и заня¬
лись своими делами.
Вскоре они вернулись в цилиндры, крышки над ними
быстро завращались по нарезке, пока не завинтились до
отказа. Потом оба цилиндра снова встали на треножники
и все три, развернувшись в каре шириной мили в две —
две с половиной, двинулись в сторону железной дороги...
Это нельзя было назвать боем. Это была бойня. У них'
на вооружении оружие, против которого бессильны пушки
и пулеметы «максима». Невидимый тепловой луч, момен¬
тально сжигающий все, что попадается на его пути. В них
можно попасть только с первого залпа или погибнуть.
Стоит им обнаружить батарею или засаду где-нибудь на
церковной колокольне, как они направляют на цель этот:
дьявольский тепловой луч, и все кончено.
Они сожгли несколько городков с такой легкостью, с ка¬
кой мальчишка сбивает палкой головку одуванчика...
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Среда, 24 июня
Боже мой, они нас пасут!
Неясные подозрения охватили меня еще вчера вечером,
когда марсиане, вернувшись на свою базу на пустоши, вы¬
швырнули из цилиндров несколько трупов. Два из них
мне удалось распознать. Это были обескровленные трупы
моего солдата-кокни и колбасника.
Бесконечно страшно об этом писать, но марсиане пи¬
таются человеческой кровью *. Еще вчера мне удалось рас¬
смотреть этот жуткий процесс сквозь тот самый иллюмина¬
тор в стенке цилиндра, который выходит в нашу корзину
и, очевидно, предназначен для наблюдения за поведением
ее живого содержимого. Это слишком отвратительно, ч»тобы
рассказывать подробности, но это именно так. Они вводят
прямо в кровеносные сосуды своего голово-тела кровь их
жертвы пипетками объемом около чайного стакана. 11 Справедливость требует отметить, что марсиане непд$1&ли
себе матрацев из волос своих жертв, абажуров — из их кожи, мы¬
ла— из их жира. (Прим, автора.)
344

Марсиане удивительно быстро ориентируются в новой
для них, земной, обстановке. Они уже успели понять, что
без пищи и воды люди истощаются и гибнут. И они решили
рас пасти. Меня и О’Флагана. И они уверены, что нам от
них не убежать.
А мы-то с О’Флаганом сначала не поняли, почему это
«наш» цилиндр так медленно рыщет среди развалин
Уокинга. Он шагал, неторопливо передвигая свои серебри¬
стые суставчатые ноги, пока не остановился над домом,
с которого как ножом срезало второй этаж. Когда нас охва¬
тили щупальца, мы решили, что вот он и пришел, наш
смертный час. Но щупальца довольно бережно опустили
нас в этот бесконечно печальный разрез дома, в котором
еще пять дней тому назад текла мирная и счастливая чело¬
веческая жизнь. Опустили и отпустили, а сами с неприкры¬
той угрозой раскачивались в непосредственной близости от
нас. Бежать нам было некуда. И они решили попасти нас,
дать нам возможность размяться, поискать себе пищи, на¬
брать воды.
Дом, в который нас опустили, принадлежал до прошлой
пятницы владельцу крохотного магазинчика, который,
будь он раз в двадцать крупнее, можно было бы назвать
небольшим универсальным магазином. Жилые комнаты
были расположены позади магазинчика и в начисто спе-
сенном втором этаже. В этой лавчонке было всего понемно¬
гу: и канцелярских товаров, и колониальных, и вина, и
книг, и всего, что требуется рассеянному охотнику, забыв¬
шему запастись необходимыми боеприпасами в Лондоне.
В кладовой мы обнаружили три окорока, два черствых,
но вполне еще съедобных хлеба, несколько банок варенья,
фунтов десять сахару, четыре круга колбасы, две дюжины
пива в тяжеленных картонных коробках, несколько жестя¬
ных коробок с бисквитами, ящик отличного коньяку, не¬
сколько банок табаку, вдоволь спичек. Мы напились из-
под крана, из которого почему-то еще текла вода, и верну¬
лись в столовую за скатертью, чтобы упаковать в нее все
эт<* • бесплатно доставшееся нам чужое добро. Это было
настолько увлекательно — брать все, что тебе угодно и бес¬
платно, что я на время даже забыл о том, что ждет нас.
Для удобства мы взяли две скатерти. Со скатертями
в руках мы заглянули в то, что осталось от магазина: четы¬
ре стены и голубое небо вместо потолка. На полу — еще не
Успевшие высохнуть дождевые лужи. В лужах — пожел¬
тевшие листья с деревьев, поломанные стволы которых
345

уныло торчат по обе стороны входа в бывший магазин.
В полувыдвинутом ящике кассы денег не было, но валялось
вдоволь разбухших от дождя счетов и записок с лиловыми
разводами дешевых чернил. Зато на полках товар был поч¬
ти не тронут сыростью. Я взял себе три записные книжки,
родные сестры той, в которой я сейчас веду свои записи
(у меня страсть к хорошим записным книжкам), несколь¬
ко карандашей и Библию, Библию, которой мне так не хва¬
тало и без которой я во время моей колониальной службы
не отправлялся ни на одну операцию.
Упаковав все это в скатерти, мы положили узлы на стол
и стали советоваться, как поднять их к щам в корзину,
наверх. Но мы явно недооценивали сообразительность мар¬
сиан. Только мы несколько отошли от стола, как щупальце
схватило одно за другим оба громадных узла и перенесло
их в корзину со сноровкой бывалого грузчика.
В это время Майкл О’Флаган, у которого рождались
одна безумная идея за другой, стал совать мне в руки уве¬
систые продолговатые коробки. Я глянул на их наклейки,
и меня чуть не хватил удар: это были коробки с охот¬
ничьим порохом!
—	В крайнем случае,— возбужденно шептал мне
О’Флаган,— мы уничтожим хоть одну марсианскую боевую
машину!.. Ну, берите же!.. (Он настолько обезумел, что
даже не счел нужным прибавить «сэр»!) Берите!.. И я за¬
хвачу коробки четыре... Эти вурдалаки не знают, что в этих
коробках, а когда поймут, будет поздно...
—	Я вам приказываю немедленно положить порох на
место! — крикнул я этому осатаневшему молокососу.—
У меня семья, дети, и я не тороплюсь на тот свет!..
О’Флаган от злости покраснел до самых корней своих
рыжих волос, но то, что еще осталось в нем от дисциплини¬
рованного- солдата, заставило его выполнить мое прика¬
зание.
От волнения у меня пересохло в горле. Я раскупорил
бутылку содовой и налил себе стакан.
Сколько это потребовало времени? Минуту — не более.
Но за это время проклятый ирландец успел схватить из
витрины охотничью двустволку и зарядить ее.
—	Бегите! — крикнул он мне, стреляя в упор в дежур¬
ное щупальце.— Бегите через кухню и спрячьтесь в саду!..
А я постараюсь пока задержать это чудище!.. Да здравст¬
вует Ирландия!..
Никогда еще я не был так близко от смерти. Я схватил
346

недопитую бутылку и изо всей силы ударил ею по голове
этого идиота. О’Флаган рухнул на пол без чувств (головой
в лужу* которая сразу покраснела от крови), и это спасло
мне жизнь. Имей я глупость броситься бежать, меня бы без
труда поймали и... Бр-р-р! Даже страшно подумать...
Я уже имел случай писать об удивительной сообрази¬
тельности марсиан. На этот раз они поняли, что О’Флаган
хотел организовать наш побег. А я не согласился. Они это
отлично поняли. Полагаю, что в конечном счете и О’Фла¬
ган уразумел бы, что я действовал в интересах нас обоих,
но, к сожалению, пути наши сразу и бесповоротно разо¬
шлись. То самое щупальце, в которое он столь легкомыс¬
ленно и бесполезно выпустил заряд, как ни в чем не бы¬
вало подхватило обеспамятевшего солдата и зашвырнуло
его в, мрачную глубину чуть приоткрывшегося цилиндра.
Крышка стала сама по себе завинчиваться, я услышал
донесшееся из цилиндра довольное уханье марсиан, и у
меня мороз прошел по коже. Потом то же щупальце мягко
обхватило меня под мышками и бережно (!!!!) подняло в
корзину, где и оставило наедине с теперь уже только для
меня одного предназначенными двумя узлами...
Надо будет все-таки поэкономней расходовать продукты
и напитки. Бог знает, сколько дней и ночей мне предстоит
еще провести в этой ужасной корзине, пока дойдет мой
черед.
А вдруг меня минет чаша сия? Господи, помоги мне ра¬
ди моей бедной жены, ради моих невинных детей!
Четверг, 25 июня
Прошлой ночью я не сомкнул глаз. Я осушил бутылку
«мартини» и очень, очень многое передумал.
Утром, лишь только достаточно рассвело, я начертил на
листке бумаги «Пифагоровы штаны» и поднес бумагу к са¬
мому иллюминатору. В цилиндре заметили, что я хочу при¬
влечь их внимание. Пучок света, на сей раз, к счастью, без¬
бедного, осветил мой незамысловатый чертеж, и одна за
Другой несколько пар больших, чудовищно спокойных глаз
показались по ту сторону иллюминатора.
Мой расчет был очень прост: мыслящие существа, до¬
шедшие до такой высокой степени цивилизации, как мар¬
сиане, не могут обойтись без геометрии. Геометрия всюду
°Динакова. Увидев мой чертеж, марсиане поймут, что име-
Ют дело с мыслящим существом и что это мыслящее су¬
щество хочет с ними вступить е контакт.
347

Удостоверившись, что все они ознакомились с моим
первым чертежом, я предложил их вниманию второй. Это
была грубо нарисованная, но достаточно ясная схема сол-
нечной системы. Кружочки, изображавшие Землю и Марс,
я перечеркнул крестиками.. Перечеркивая Землю, я на вся¬
кий случай ткнул себя пальцем в грудь, а перечеркивая
Марс, показал пальцем на цилиндр. Потом я постарался
изобразить вокруг Сатурна кольцо и держал эту бумажку,
прижав к стеклу иллюминатора, пока марсиане не ушли
в глубь цилиндра.
Тогда я, совершенно обессилевший от нервного напря¬
жения, присел на дно корзины. Выпитая натощак бутылка
коньяку дала о себе знать, и я не заметил, как уснул...
Проснулся я от того, что ядрах в двухстах от меня
разорвался снаряд. Потом еще два. Несколько осколков
прогудело где-то высоко над моей головой. Почти одновре¬
менно с этими тремя взрывами, не причинившими марси¬
анам никакого вреда, в отдалении раздался грохот, от ко¬
торого листва на деревьях под нами зашелестела, как при
ураганном ветре, и от теплового луча марсиан взлетела на
воздух батарея, укрывшаяся за восточной окраиной город¬
ка. Кажется, это был Уэйбридж. А может быть, Шеппер-
тон. Было очень трудно разобраться: дым, пламя, зыбкие
коричневые стены пыли от рушившихся зданий. Все более
или в^енее приметные ориентиры были начисто сметены с
лица земли...
На этот раз пленных (если людей, взятых для такой це¬
ли, можно называть пленными) взяли в свои корзины мар¬
сиане с других боевых машин. Не значит ли это, что меня
не хотят беспокоить, что меня как-то выделяют из массы
других пленных?.. А что, если меня решили оставить в жи¬
вых? Просто так, не столько из благодарности (вряд ли они
настолько сентиметальны), сколько в знак доверия?
А если в знак особого доверия, то чего они от меня ждут?..
Как мне отблагодарить марсиан за то, что они мне, единст¬
венному из всех захваченных ими людей, доверяют?
Погруженный в размышления, я долго не обращал, эди-
мания на местность, по которой неторопливо продвигались
боевые машины марсиан.
Я был уверен почему-то, что мы возвращаемся в пу¬
стошь. И вдруг я поднял глаза и увидел, что мы передвига¬
емся в прямо противоположном направлении. Вскцр^^ця
охватило странное чувство: меня томило какое-то неопре¬
деленное воспоминание. Я готов был поклясться, что сов¬
348

сем недавно я был уже в этих местах, хотя — и это было
также несомненно — ни разу не видел этого сверху.
И вспомнил: в отдалении, вон за тем леском и за тем, и
вон за той кучкой домиков, тонувших в сочной зелени са¬
дов, и во-о-он за теми высокими каменными изгородями
расположились огневые позиции полка, которым команду¬
ет мой друг полковник Кокс. Ну, конечно, я еще помог
ему выбрать для его гаубиц ложбинку справа от железно¬
дорожной станции...
Значит, еще минут пять, и мы окажемся в зоне действи¬
тельного огня батарей. Судя по опыту предшествующих
дней, им вряд ли удастся произвести больше одного залпа.
В лучшем случае (для полковника Кокса, а не марсиан)
ему удастся повредить одну из боевых машин марсиаи.
А потом полковник Кокс со своими орудиями и артиллери¬
стами все равно будет сметен с лица земли. Но марсиане
озлобятся. А кроме того, и это-то наиболее вероятно, разры¬
вы снарядов единственного залпа полковника Кокса, не
причинив никакого вреда цилиндрам, превратят меня, ни¬
чем не защищённого от осколков, в груду дырявого мяса...
Не лучше ли будет не раздражать марсиан бесполезным
сопротивлением?
Еще в военной школе я получал высшие баллы за то,
что быстро и точно набрасывал в полевых условиях кроки.
Мне до сих пор трудно вспомнить, отдавал ли я себе отчет,
чем я руковожусь, набрасывая с лихорадочной быстротой
на листке бумаги кроки местности, по которой, не подозре¬
вая о грозившей им опасности, продвигались боевые ма¬
шины марсиан. Но скажу без ложной скромности, редко
кому когда бы то ни было удавалось в столь короткие про¬
межутки времени набросать в труднейших условиях (пло¬
хая видимость — ведь моя корзина была на обращенной
назад части цилиндра, и трясло, как на спине у верблюда)
столь точные кроки, от которых зависела — страшно ска¬
зать! — судьба человечества. Над всеми естественными
и искусственными прикрытиями, за которыми укрывались
°РУДия полковника Кокса, я по наитию (кто знает, какие
знаки употребляют в подобных случаях марсиане!) нари¬
совал, конечно, схематически, орудия с белыми облачками
вокруг их жерл и стал неистово стучаться в иллюминатор.
Не думаю, чтобы они услышали там, внутри, этот стук:
слишком толсты были прозрачные пластины, заменявшие
в них наше земное стекло. Но, прижавшись к иллюминато¬
ру» я застил собой свет, поступавший внутрь цилиндра, и
349

на это обстоятельство марсиане сразу обратили внимание.
Одна за другой промелькнули за иллюминатором несколько
пар неподвижных холодных глаз.
А спустя: считанные мгновения (я так до сих пор и не
могу понять, как марсиане поддерживают между собой
связь на походе) боевые машины развернулись в широкое
каре, охватив с флангов огневые позиции полковника Кок¬
са. Потом по тому же невидимому и неслышимому сигналу
все машины одновременно подняли над собой сероватые
цилиндрические предметы размером со ствол трехдюймо¬
вого орудия, и в тучах рыжей пыли, в чудовищном пламе¬
ни и грохоте взлетел на воздух и превратился в прах весь
полк, со всей орудийной прислугой, со всеми расположен¬
ными в глубине позиций зарядными ящиками, повозками
и слоноподобными лошадьми.
И все это обошлось без единого выстрела со стороны
того, что еще несколько мгновений тому назад составляло
грозное и мощное боевое подразделение.
Впрочем, для кого грозное? Для марсиан оно было бы
не более грозным, чем нападение десятка ос на человека
в водолазном скафандре.
Я не сентиментальная барышня. Я старый военный, и
меня учили трезво расценивать боевую обстановку. Больно
и трудно признаться, но я не вижу теперь на всей нашей
планете сил, которые могли бы противостоять беспощадной
и сверхсовременной мощи марсиан...
Я старался не вспоминать о полковнике Коксе. Он был,
смею надеяться, моим другом. Он был человеком хорошего
происхождения и самых лестных связей. Я был бы рад
иметь его на своей стороне в этой новой ситуации. Но я от¬
нюдь не уверен, что он обладал достаточно широким кру¬
гозором, чтобы присоединиться к моей точке зрения, даже
если бы ему представилась такая возможность. Он был,
пожалуй, слишком чувствителен и старомоден для кадро¬
вого военного. Боюсь даже, что он не смог бы отнестись
к моей точке зрения с должным если не пониманием,
то хоть уважением. Что ж, это несколько облегчает тя¬
жесть моих теперешних переживаний...
Весь во власти этих мыслей, я стоял, опершись о стен¬
ку корзины, когда мне вдруг в глаза ударил пучок света
из иллюминатора. Я увидел во мраке цилиндра два глаза
и матовый блеск бурого змеевидного щупальца. Мш*нока-
залось, что марсианин машет мне этим щупальцем, чтобы
привлечь мое внимание. Во всяком случае, когда я прибли-
850

зился к иллюминатору, щупальце поднесло к самому стек¬
лу серебристую матовую пластинку, несколько напоминав¬
шую алюминиевую. Я различал на ней прекрасно вычер¬
ченные густой черной краской «Пифагоровы штаны»! По¬
том оно перевернуло пластинку. На обратной ее стороне
было изображено что-то, напоминающее крючковатый
крест. Подобные знаки я часто встречал на индийских хра¬
мах, хотя ясно, что ничего общего с индийскими культовы¬
ми знаками, кроме чисто случайного внешнего сходства,
этот знак не имел и иметь не мог.
«Пифагоровы штаны» были ответом на мой чертеж и,
видимо, должны были служить подтверждением, что мар¬
сиане признают меня мыслящим высокоорганизованным
существом, с которым они считают возможным вступить
в контакт. Что же до крючковатого креста, то хочется
видеть в нем знак того, что они признают меня полезным
для себя существом, достойным признательности за по¬
мощь, которую я им только что оказал.
Первой моей мыслью было, что отныне я единственный
на земле человек, которому не грозит гибель от руки (от
щупальца) марсиан. Второй моей мыслью было, что я стою
на пороге огромных и величественных свершений в своей
судьбе. Третьей моей мыслью было: хорошо, что, кроме ме¬
ня, никого в корзине не было!
Долго я смиренно искал указания и утешения в чтении
Библии. «Несть власти, аще не от бога»! Эти пророческие
слова да будут мне путеводной звездой в моем грядущем
подвиге!
И не могу не повторить снова и снова: как хорошо, что
никто не был свидетелем того, как между марсианами и
мною впервые и навсегда установился нерушимый контакт.
Верю, что господь направил мою руку, когда я вычерчи¬
вал кроки огневых позиций полковника Кокса, и что он и
в Дальнейшем будет ее направлять в угодном ему направ¬
лении.
Ночью черное небо прорезал стремительный ярко-зеле¬
ный болид и упал милях в восьми от Уокингской пустоши.
Это шестой снаряд с Марса. Новое пополнение. Со дня на
День мы становимся сильнее и сильнее. К месту его паде-
Нпя сразу отправились две боевые машины, чтобы оградить
его от возможных эксцессов со стороны безумцев, продол¬
жающий сопротивление. К утру вновь прибывшие марсиа-
Не уже смогут принять участие в дальнейших мероприяти-
Нх но наведению порядка.
351

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Пятница, 26 июня
Для меня ясно одно: безвозвратно ушло время, когда
Британия была повелительницей мира. Но трезвые полити-
ки не падают духом, а принимают решения в соответствии
с обстановкой.
Я продолжаю стоять при этом на той точке зрения, на
которой стою с первого дня моей сознательной^кизни: сила
не нуждается в моральной упаковке. Сила есть сила, и этим
все сказано.	7
Лично я склонен видеть в появлении на нашей старой
планете марсиан нечто в высшей степени ободряющее.
Больше того, я почти уверен, что при известной гибкости
и такте возможно подлинно плодотворное объединение
Британии и марсиан в едином государстве, в некоторое,
в конечном счете, глубоко конструктивное и гармониче¬
ское целое. Конечно, ценой некоторых взаимных уступок
в дальнейшем, а пока что за счет всех возможных уступок
с нашей стороны. Вместе с марсианами, пусть и в качестве
их младшего партнера, мы будем силой, которая в не¬
сколько месяцев подчинит себе все человечество.
Основания?
Первое. Было бы неразумно и катастрофично не
понимать, что марсиане никогда и ни за что не откажутся
от обязательств, которые они имеют по отношению к Анг¬
лии и всему земному шару. Но они отнюдь не заинтересо¬
ваны в полном или даже более или менее серьезном истреб¬
лении человеческого рода. Мне скажут: они питаются чело¬
веческой кровью. Правильно, питаются. Но именно по этой
причине они и заинтересованы в сохранении человечества
как своей питательной базы. Да и много ли им в конце
концов потребуется для этой цели людей? Тысячи. Ну,
сотни тысяч. Пусть даже на самый крайний случай не¬
сколько миллионов голов. Объединенное государство с лих¬
вой обеспечит им это количество за счет политических пре¬
ступников и цветных. Зато какой огромный прогресс в
укреплении порядка! Под страхом попасть в щупальца
марсиан мы в несколько педель добьемся идеального дис-.
циплинирующего эффекта и впутри страны, и в колониях.
А если молодчикам вроде Тома Манна и прочих социали¬
стов и возмутителей общественного покоя (включая и моего
кузена Арчи, если он не одумается, но он обязательно оду¬
мается — я его неплохо знаю) будет угодно бунтовать,
352

пусть и идут себе на здоровье на пропитание наших муд¬
рых и верных союзников. И нет сомнения, что все государ¬
ства мира с благодарностью будут предоставлять своих за¬
ключенных в распоряжение марсиан. Ради такой перспек¬
тивы любое цивилизованное государство с радостью пойдет
на некоторое разумное ограничение своего суверенитета.
Мальтус был бы счастлив приветствовать марсиан во имя
здоровья и гигиены человечества. Дикари, туземцы, полити¬
ческие преступники и смутьяны, безработные старше соро¬
ка — сорока пяти лет — какие поистине гигантские воз¬
можности удовлетворять самые широкие запросы наших
старших партнеров! Безо всякого ущерба для цивилизации
и прогресса!
Второе. Марсиане не смогут обойтись на Земле без
посредника, без тех, кто полностью и с уважением понимал
бы их цели, интересы и обязательства и которым они могли
бы полностью доверить это трудоемкое и в известном смы¬
сле щекотливое дело. Только организованный в виде высо¬
кодисциплинированного и четко работающего государст¬
венного аппарата коллектив особо доверенных и глубоко
порядочных людей способен обеспечить бесперебойное,
равномерное и высококачественное снабжение достаточным
поголовьем людей пищевого назначения.
Третье. Было бы в высшей степени легкомысленно
недооценивать, с другой стороны, известную ограничен¬
ность могущественных боевых возможностей марсиан.
Прежде всего, они не знакомы с географией Земли.
Без нашей помощи им не разобраться в сложном комплек¬
се географических вопросов, в путанице мировых, регио¬
нальных и внутригосударственных путей сообщения.
Кроме того, и это, пожалуй, самое важное, марсиане
понятия не имеют о крупных естественных водоемах, на¬
чиная от рек и озер и кончая морями и океанами. Их
нельзя в этом винить. Ведь на Марсе этого уже очень дав¬
но нет. Значит, то государство, которое поможет им своим
флотом, окажет им поистине неоценимую услугу. Без на-
ших плавучих средств для них станет преградой любой
нодоем, глубина которого превышает вышину их тренож¬
ников. Без нас им нечего и думать о десанте на континент
и завоевании всего мира.
Итак, в перспективе, и притом ближайшей,— воссоеди-
Нение марсиан и английских владений под единым знаме¬
нем, тень от которого даст долгожданную прохладу и покой
нсему человечеству. Со стороны людей потребуется второй
г Л. Лагин
353

по значению член этого могущественнейшего за всю исто¬
рию человечества правительства, и этим всесильнейшим из
всех смертных, когда-нибудь правивших на Земле, буду я,
Я — ВЕЛЛ ЭНДЪЮ — первый из людей, вступивший в бо¬
евой и деловой контакт с нашими космическими гостями
и уже оказавший им поистине неоценимую услугу...
Какое все-таки счастье, что Дженни с детьми сейчас
так далеко отсюда, в Эдинбурге!
Пятницау 26 июня (продолжение)
На пустошь к нам пришли вновь прилетевшие марсиа¬
не. Пока они вместе с прежними марсианами совещались
в яме, я имел возможность снова, на этот раз без ложной
и ни на чем не основанной предвзятости, внимательно при¬
смотреться к их внешнему облику.
Надо иметь мужество признаться, что я был к ним не¬
справедлив. Они совсем не так отвратительны. Они вообще
не отвратительны. И дело не столько в том, что я к ним
притерпелся, сколько в исходной точке зрения.
С точки зрения банальной эстетики, господствовавшей
на Земле до прошлой пятницы, марсиане далеки от совер¬
шенства. Вряд ли они могли бы увлечь своим внешним ви¬
дом какую-нибудь простодушную красотку с Пиккадилли,
но только потому, что у нас с марсианами были разные
представления о красоте. Но если красота — это наиболее
экономное воплощение высшей целесообразности, то мар¬
сиане, превратившиеся в итоге многотысячелетнего про¬
гресса их умственной деятельности в тело-голову, являют¬
ся образцами высочайшей целесообразности и, следова¬
тельно, по-своему не только красивы, но и прекрасны.
В восточных поэмах признаком высшей красоты считается
лицо, подобное луне. Не сомневаюсь, что у африканцев
приплюснутый нос и толстые губы также служат предме¬
том восторженного воспевания в примитивных произведе¬
ниях их невежественных поэтов. Но точно так же, как об¬
щечеловеческим критерием красоты до прошлой пятницы
считался европейский критерий, так сейчас, после прош¬
лой пятницы, носителями подлинного идеала красоты ста¬
ли представители марсианского мира.
Нет ничего красивей и благородней внешнего облика
завоевателя! Важно только понять это, прочувствовать эту
непреложную истину. В остальном это становится только
делом привычки. Пройдет год-два, а может быть, и мень- %
ше, и прекраснейшие дочери Земли будут вздыхать по
354

марсианам — и вздыхать, увы, без всякой надежды на вза¬
имность, потому что похоже, что марсиане — существа бес¬
полые и размножаются отночкованием...
Пятница, 26 июня. Полдень
Мне оказано волнующее доверие: сегодня я пас плен¬
ных.
Конечно, эти новички принимали меня за одного из
своих, и я их, понятно, не разочаровывал, а, наоборот, вся¬
чески в этом приятном и для них и для меня заблуждении
утверждал. Они обрадовались, узнав, что я в корзине уже
шестые сутки. Они видели в этом хорошее предзнаменова¬
ние для себя.
Оказывается, кем-то где-то был дня три тому назад об¬
наружен обескровленный труп, и по всему юго-востоку
ползли слухи, что марсиане для каких-то неведомых целей
выпускают из пленных кровь.
Я изобразил на своем лице улыбку: «Разве вы не заме¬
чаете, что во мне не осталось ни единой кровинки?»
И все они облегченно рассмеялись.
Я стою на той точке зрения, что бывает обман, который
на том свете будет засчитываться как высшая степень ми¬
лосердия. Если это так, а это именно так, то мне на небе¬
сах зачтутся все мои грехи. Я сказал этим беднякам, что,
судя по всему, марсиане подобрали нас для того, чтобы по¬
ближе присмотреться к людям. Для этой цели они будут
время от времени брать к себе внутрь цилиндра то одного,
то двух, а то и больше человек, но что бояться этого нечего.
Смею надеяться, что именно под моим воздействием ни
один из пленных и не подумал о том, чтобы улизнуть. На¬
брав необходимое количество продуктов в брошенных хозя¬
евами домах и лавках, напившись и нагулявшись вдоволь,
они спокойно отдались во власть щупалец, которые и вер¬
нули их в корзины.
Вскоре после того как и я снова очутился в своей кор¬
зине, я увидел в иллюминаторе пластину с крючковатым
крестом. Скорее всего, я прав, принимая это за знак при¬
знания моих, пусть и скромных, заслуг.
А может быть, они только проделывают надо мною ка¬
кие-то свои заранее запланированные психологические
опыты? Вдруг они всего лишь проверяют мои рефлексы,
как биологи, изучающие реакцию муравьев или пчел на '
Разные раздражители?.. Или как собаководы, выискива-
юЩие среди очередного помета многообещающие экземпля-
12*
355

ры?.. Ну что ж, на крайний случай и это не так плохо. Во
всяком случае, сегодня я могу спать спокойно. Сегодня
меня не умертвят. И завтра тоже...
Пятница, 26 июня. Полдень (продолжение)
Только я приготовился вздремнуть, как четыре боевые
машины выпустили свои треножники и с уже привычным
лязгом приблизились к нашей машине так близко, что мне
стало вчуже за них страшно: достаточно было бы одного
шального снаряда, чтобы сразу вывести их всех из строя.
Надо будет подумать, как дать им понять, чтобы они всяче¬
ски избегали такого скопления.
Но, судя по всему, они скучились ненадолго и только
для того, чтобы рассмотреть меня получше. Во всяком слу¬
чае, щупальце нашей машины подняло меня из корзины и
передало на весу щупальцу из другой. Повертев меня перед
ее передним иллюминатором (оказывается, у цилиндров
впереди и по бокам тоже имеются иллюминаторы, только
значительно большие, чем задние, обращенные к корзи¬
нам), второе щупальце таким же манером передало меня
третьему. Точно таким же путем я был передан следующе¬
му щупальцу, и после подробного осмотра меня экипажем
четвертой машины я был благополучно возвращен домой,
в свою корзину.
Во время этих захватывающих перелетов меня привет¬
ствовали из своих корзин пленные, которых я меньше часу
тому назад пас в разрушенном доме. В ответ я махал им
рукой, улыбался и кричал: «Ну, вот видите! Я нисколько
не боюсь!.. Это наши подлинные друзья!.. Они нас всех по¬
дробнейшим образом изучат и распустят по домам!..»
Я еще не успел как следует прийти в себя после этого
головокружительного воздушного променада, как крышки
всех машин одновременно приподнялись и щупальца каж¬
дой перенесли по человеку внутрь своих цилиндров.
Что ни говори, а потребуется еще, вероятно, некоторое
время, покуда я научусь с должным спокойствием перено¬
сить подобные сцены. Как все-таки счастливы по-своему
цыплята, которые и понятия не имеют до самого последне¬
го мгновения, зачем их понесли на кухню!.. Эти люди, ко¬
торых щупальца уносили в глубь цилиндров на немину¬
емую и уже совсем близкую смерть, улыбались, смеялись,
махали тем, кого они оставили там внизу, в корзинах, как
мальчишки, особенно высоко взлетевшие на «гигантских
шагах».
356

А те, кто оставался еще в корзинах, кричали им, чтобы
они не особенно задерживались внутри цилиндров, потому
что всем интересно поближе посмотреть на марсиан.
Правда, из одного цилиндра раздались пронзительный
человеческий вопль и довольное уханье марсиан, прежде
чем крышка над ними окончательно завинтилась. Все
оставшиеся на воле, то есть в корзинах (как все, в конце
концов, относительно!), встревоженно взглянули на меня.
И хотя меня самого пробрала нервная дрожь, я нашел
в себе силу воли улыбнуться и крикнуть: «Нечего сказать,
хорошее у них составится мнение о нашем пресловутом
спокойствии!,..»
И все-таки хорошо, что вскоре машины развернулись
в каре и выступили в очередной боевой поход.
И тут, когда я уже думал, что обо мне наконец забыли
и что мне удастся хоть немного отдохнуть от этого сверх¬
человеческого напряжения нервов, шторка в моем иллюми¬
наторе раздвинулась. В нем показались не то две, не то три
пары глаз (от волнения я позабыл, сколько в точности).
Затем одно из щупалец, висевших до этого отвесно вдоль
стенки цилиндра, вдруг взмыло в воздух, сделало плавный
полукруг, и самый его конец повис перед моим ртом. Что-
то внутри щупальца щелкнуло, и у моего рта оказалось
нечто продолговатое, прозрачное, объемом с чайный ста¬
кан. Это нечто было заполнено чем-то темным, жидким...
Мой отказ был бы равносилен подписанию самому себе
смертного приговора и не принес бы никакой пользы нико¬
му,, в том числе и несчастной жертве...
Впрочем, я все больше проникаюсь уверенностью, что
с их стороны это было не только испытаниемТмоей предан¬
ности пришельцам с Марса. Возможно, что там, на их да¬
лекой планете, этим угощают гостей, всех, кому они хотят
сделать приятное. Ведь в каком-то смысле я находился
У них в гостях.	1
В таком случае мой отказ мог быть воспринят как
оскорбление и иметь не менее далеко идущие послед¬
ствия.
Трудно пересказать, что я передумал за эти короткие
мгновения. Я подумал о своей семье, которая в случае от¬
клонения мною этого угощения осталась бы без главы и
кормильца в эти тяжкие времена. В то же время я твердо
сознавал, что никогда еще судьбы моей страны и всего- че¬
ловечества так не зависели от того, проявит ли или не про-
Явит один-единственный человек чисто условное чувство
357

брезгливости... Я уверен, что и тот, кто только что стал
в нашем цилиндре жертвой особенностей марсианского
питания, легче умирал бы, если бы знал, что и он, пусть
столь пассивным и косвенным путем, участвует в борьбе
за превращение своей страны в младшего партнера самых
могущественных властителей, какие когда бы то ни было
появлялись на просторах нашей старой планеты...
К чести марсиан, они даже не заставили меня выпить
все до конца. Щупальце отплыло от моего рта, а в иллюми¬
наторе снова, уже в третий раз за время моего пленения,
появилась пластинка с крючковатым крестом. Теперь уже
у меня не было никакого сомнения. Это могло означать
только одно: они были мною довольны.
Итак, цервый этап установления взаимопонимания
между марсианами и человечеством можно считать завер¬
шенным. И радостно сознавать, что именно меня господь
избрал на этот высокий подвиг. Нет теперь и не было ни¬
когда на всем земном шаре человека, обладающего такими
поистине неограниченными возможностями воздействия на
дальнейший ход мировой истории на страх всем подрывным
элементам и для вящей славы христианской цивилизации!
Задача теперь в том, чтобы выработать необходимый
язык для более детального и точного общения с марсиана¬
ми. Но в этом я смиренно полагаюсь на них, у которых
интеллект так далеко ушел вперед по сравнению с чело¬
веческим.
Пятница, 26 июня. Четыре часа пополудни
Правильней всего было бы высадить меня на землю и
дать мне возможность любым путем передать правительст¬
ву их ультиматум и мой проект сотрудничества и государ¬
ственного объединения. Я уверен, что мой проект нашел
бы понимание у большинства министров и членов палаты
лордов. Но не было решительно никакой возможности
объяснить мой план марсианам. Приходилось поэтому
ограничиться тем, чтобы давать им кроки местности и та-'
кие схемы боевых действий, которые обеспечивали бы
наименьшее количество жертв среди мирного населения и
наименьшие разрушения невоенных объектов. Вот когда
мне и, надеюсь, Англии пригодилось то обстоятельство, что
военная школа, питомцем которой я являюсь, проводила
учебные маневры как раз в тех местах, где сейчас ведут
свое наступление марсиане.
358

Как военный, никогда не осквернявшпй свою репута¬
цию ложью, я обязан заявить, что на первых порах недо¬
оценивал военный и технический гений представителей
этой выдающейся планеты. Оказывается, кроме тепловых
лучей, на их вооружении имеется еще одно неотразимое
оружие — черный дым. Они выпускают на объект напа¬
дения клубы черного дыма, который дупгит все живое, но
оставляет совершенно целыми и невредимыми строения,
машинное оборудование и прочие предметы материальной
культурыI Дым постепенно оседает в виде черного порош¬
ка, из которого, на мой взгляд, можно изготовлять перво¬
классные красители для текстиля и промышленных лаков.
Порошок этот следует убирать как можно скорее, потому
что первый же дождь смывает его без остатка.
Суббота, 27 июня. Десять часов утра
Никогда еще я не имел таких оснований считать се¬
бя идиотом! Я мог, я обязан был предусмотреть эту воз¬
можность!
В самом деле. Каждый вечер мы возвращались на Хор-
селлскую пустошь по одной и той же дороге. Каждое утро
мы отправлялись по той же дороге в обратном направле¬
нии. Навстречу новым победам? Бесспорно. Но ведь и на¬
встречу неизвестности. Я не имел права успокаиваться на
том, что армейские части откатились далеко на северо-
восток.
И все же кто мог подумать, что неожиданности грозят
нам со стороны каких-то штатских!
Правда, что-то вроде искорки сомнения вспыхнуло у
меня еще вчера, когда мы возвращались на пустошь. Мой
взгляд упал на велосипедный завод, вернее — на то, что
от него осталось. Его обгоревший и полуобрушившийся ос¬
тов мрачно и как-то угрожающе чернел у обрыва крутого
и широкого оврага на ярко-оранжевой стене заката. Я па¬
триот, горжусь индустриальной мощью Британии, но, смею
все же заявить, терпеть не могу индустриальных пейза¬
жей. Они портят мне настроение. Они портят буколиче¬
скую красоту доброй, веселой, старой Англии. Они портят
людей, которые приходят на предприятия законопослуш-
нЬ1ми и доверчивыми верноподданными короны. Они пор¬
тят молодых людей призывного возраста. _
Мне пришло в голову, что лишняя порция теплового
лУча никогда не повредит. Я торопливо набросал на бу-
Ма>кке контуры завода, а над ним разрывы снарядов.
359

По меньшей мере полминуты две боевые машины тща¬
тельно прожаривали заводской скелет, пока он оконча¬
тельно не осыпался и не превратился в смрадную груду
полурасплавленного и потрескавшегося кирпича.
И все же этого оказалось недостаточно.
Два часа тому назад, как раз невдалеке от этих прокля¬
тых развалин, неЪжиданно взлетела на воздух одна из бо¬
евых машин. Она спокойно, не встречая на своем пути пре¬
пятствий, шагала третьей справа от нашей, пока не до¬
стигла того единственного узкого места, где можно было
перешагнуть через овраг. И тут раздался оглушительный
взрыв.
Теперь-то я знаю, что это сработала адская машина,
предательски замаскированная дерном и битым кирпичом.
А тогда я увидел, как внезапно в темно-рыжем небе вы¬
рос огненный холм вздыбленной земли. Треножник не¬
счастной боевой машины как бы растаял, ее цилиндр бо¬
ком грохнулся в овраг и покатился по нему, как неправдо¬
подобно громадная консервная банка. Мы кинулись на по*
мощь, но были еще ярдах в пятистах от него, когда крышка
цилиндра отлетела прочь и из нее показались первые щу¬
пальца. Это было безумие! Это было так - н$ похоже на
осторожных и осмотрительных марсиан! Они должны были
ждать нашего прибытия и уже тогда только отвинчивать
крышку!
И вот я увидел, как откуда-то, видимо, из норы во вну¬
треннем склоне оврага, полетела в открытый цилиндр вто¬
рая адская машина, и со всеми, кто не успел еще выбрать¬
ся, было покончено. Клочья кровавого мяса брызнули во
все стороны и оглушили единственного марсианина, кото¬
рому к этому времени удалось отползти от цилиндра ярдов
на пятнадцать.
Его расстреляли в упор из дрянных охотничьих ружей
два обросших человека в рваной, отвратительно грязной
одежде, опоясанные дешевыми матерчатыми патронта¬
шами.
Нет, они не стали удирать от нас. У них хватило мозгов,
чтобы понять, что убежать от марсиан невозможно. Они
перезарядили ружья и стали палить по приближавшимся
цилиндрам. С таким же успехом они могли бы стрелять
из рогаток по Дуврским скалам.
О, если марсиане догадались бы хоть на несколько ми¬
нут спустить меня на землю! Я бы придушил этих> мер¬
завцев собственными руками. Но марсиане оказались ум-
360
«

яев меня. Надо еще и еще раз воздать должное велико¬
лепному хладнокровию и блистательной расчетливости
этих прирожденных завоевателей.
Они взяли их живьем и швырнули в мою корзину. А по--
ка они еще извивались высоко над моей головой в могучих
щупальцах, в иллюминаторе мелькнула знакомая таблич¬
ка с крючковатым крестом: марсиане целиком полагались
на мою преданность и сообразительность. И смею надеять¬
ся, я не обманул их надежд!
Пленники не очень удивились, обнаружив в корзине
еще одного человека.
С минуту они тяжело дышали, упершись спинами в
стейку цилиндра.
—	Вот это здорово! — воскликнул наконец младший из
них, невысокий, тонкогубый, кудлатый, как пудель, вытас¬
кивая дрожащими руками из кармана старенький кожа¬
ный портсигар.— У нас тут собралась неплохая компа¬
ния! Хотите закурить? — протянул он мне портсигар.
Этот невзрачный малый был в состоянии крайнего воз¬
буждения. Второй, высокий, широкоплечий, с загорелой
лысиной, обрамленной по сторонам плохо подстриженны¬
ми седыми волосами, был внешне спокоен.
Вот и говорите после этого, что нет на свете наития!
Я повел себя с ними, как равный с равным. Я взял сига¬
рету, и мы закурили.
—	Видали? — торжествующе продолжал кудлатый,
судорожйо затянулся и закашлялся.— Полный ящик мар¬
сиан ко всем чертям!
—	Великолепно сработано! — ответил я.— Никогда бы
не подумал, что такое возможно.
—	Возможно! Все возможно! — расхохотался (поду¬
мать только, в таком положении расхохотался!) кудла¬
тый.— Плохо вы знаете англичан, сэр!
—	Я надеюсь, что вы не откажете мне в чести быть ан¬
гличанином,— возразил я с улыбкой, которая стоила мне
очень многого.
—	Прошу прощения, сэр,— спохватился кудлатый.—
Я не хотел вас обидеть... Я только хотел сказать, что про¬
сто так англичане не сдаются... Что мы еще повоюем...
Его перебил лысый:
—	Ходят слухи, что они питаются людьми... Что они
якобы кормятся человеческой кровью...
Видимо, он еще не терял надежды, что я отвечу на его
361

вопрос отрицательно. Но я утвердительно кивнул голо¬
вой.
Лысый помрачнел еще больше и замолк надолго.
—	Еще вчера нас было трое,— сказал я.
Казалось, что на кудлатого мои слова не произвели ни¬
какого впечатления. Он продолжал упиваться своей пир¬
ровой победой. Глаза его лихорадочно блестели:
—	Даже помирать не так обидно, когда знаешь, что
отправил на тот свет полную кастрюлю этих чертовых чу¬
дищ!
Он сделал несколько глубоких затяжек, швырнул оку¬
рок за борт корзины и не совсем последовательно добавил:
—	А что, если выпрыгнуть из этого лукошка?
—	Поймают,— сказал я с самым обреченным видом,
который был в силах изобразить.— Разве только когда
вернемся в пустошь. Ночью... А пока давайте знакомиться.
Томас Браун. Бухгалтер.
—	А что!—запальчиво заметил кудлатый.—Среди
бухгалтеров тоже попадаются совсем неплохие парни!
Видимо, он хотел сказать мне нечто приятное.
В интересах дела я проглотил эту пилюлю. Мне надо
было во что бы то ни стало заставить ого разговориться.
—	Вчера мы тут с одним парнем, ирландцем, попробо¬
вали было улепетнуть,— продолжал я.— Между прочим,
тоже палили из ружья и тоже охотничьего...
—	И что? — спросил кудлатый.
Я пожал плечами.
—	Они его сожгли? — спросил кудлатый.
Я отрицательно покачал головой.
—	Противно! — промолвил после коротенькой паузы
кудлатый.
—	Что ж,— вздохнул я,— давайте хоть на несколько
часов знакомиться.
—	Джек,— представился кудлатый.— Джек Смит. Ли¬
тейщик.
—	Фергюс Дэвидсон. Слесарь,— мотнул головой лы¬
сый и снова надолго замолк.
—	Вы с этого завода? — кивнул я на развалины вело¬
сипедного завода.
—	Подымай выше, с Сэнт-Кетринских доковЬ—горде¬
ливо ответил кудлатый.
Я поразился не на шутку:
—	Вы хотите сказать, что вы пробрались сюда из Лон¬
дона?
362

: — Потомственные почетные кокни! — ответил оборва¬
нец таким тоном, словно он был пэром Англии.— Нас, до¬
керов, голыми руками не возьмешь! — снова разгорячился
он.— Мы, с вашего позволения, сэр, не бараны... Мы порас¬
кинули мозгами и решили действовать... В нашем союзе...
Он вдруг замолк, вопросительно глянул на Дэвидсона,
словно спрашивая, можно ли выдать мне военную тайну.
Лысый утвердительно кивнул, и тогда кудлатый Смит про¬
стодушно поведал мне такое, от чего у меня потемнело в
глазах.
Оказывается, лондонская чернь и не только лондон¬
ская 4кудлатый намекнул, что уже имеется договорен¬
ность и с Бирмингемом, и с'Глаз/о, и с Манчестером, и с
горняками Уэлльса) собирается на свой страх и риск ве¬
сти войну с марсианами. На манер испанских гверилья-
сов. Нетрудно понять, что значит такая борьба в условиях
капитуляции армии и к чему такая борьба может в конеч¬
ном счете привести. Я содрогнулся, представив себе, к чему
скатится бедная Англия, если вдруг случится чудо и эти
ист-эндовские гверильясы победят марсиан. Чернь у кор¬
мила государственной власти!.. Лорд-канцлер — литей¬
щик!.. Сапожник в палате общин!.. Дети поденщиков и ла¬
кеев на одной парте с моими детьми!.. Моя жена на файфо-
клоке у кухарки!.. Все, что есть в Англии родовитого, бога¬
того, просвещенного и тонко думающего,— под пятой у
торжествующего простонародья!
Нет, нет, и еще тысячу раз нет! Пусть лучше все ле¬
тит в тартарары, пусть Англия станет даже самой зауряд¬
ной провинцией великой Марсианской империи, пусть на¬
ми правят немцы, американцы, французы, но только не
взбунтовавшаяся безграмотная чернь. В каком поистине
величественном ореоле предстали предо мною профессор
Тьер и генерал Галифе, которые имели мудрость и мужест¬
во призвать пруссаков против сорвавшейся с цепи закона
и религии парижской голытьбы!
Эти мысли буквально раскалывали на части мой мозг,
в Смит с упоением разворачивал передо мною свои воин¬
ственные и столь далеко ведущие планы. Как я ни ста¬
рался сохранить на своем лице внимательное и благоже¬
лательное выражение, оно все же время от времени поне¬
воле мрачнело, и кудлатый думал, что это потому, что я
Не верю в выполнимость столь заманчивых планов. Оп
амикошонски хлопал меня по плечу, он старался меня
подбодрить! А я с тоской мечтал о той сладостной минуте,
363

когда милосердные щупальца избавят меня от этого воню¬
чего общества грязных и страшных плебеев...
Наша боевая машина уже давно продолжала свой путь
на левом фланге каре.
—	Я бы отдал жизнь за то, чтобы принять посильное
участие в нашей общей борьбе,— сказал я, надеясь
узнать, где и как можно будет найти штаб этих заговорщи¬
ков.
—	Здесь, в корзине? — усмехнулся лысый.
—	Я сегодня ночью снова попытаюсь бежать,— пере¬
шел я на шепот, то и дело с подчеркнутой опасливостью
оглядываясь на иллюминатор.
—	Вы все-таки считаете, что есть шансы? — загорел¬
ся приунывший было кудлатый.
—	К сожалению, мы ничем не рискуем.
—	Вот то-то и оно! — жарким шепотом поддержал
меня кудлатый.— На всякий случай запомните адресок.
Сможет вам в Лондоне пригодиться.
Он снова глянул на лысого, испрашивая у него разре-'
шения, и лысый снова разрешил.
—	Олдгейтхайстрит, угол Миддлэсексстрит... Запомни¬
ли?.. Второй дом от угла, там, где «паб»... забыл вдруг, как
он называется.
—	«Голубой лев»,— подсказал лысый.
—	Правильно. «Голубой лев», во дворе спросите инже¬
нера Стеффецса...
—	Инженера? — неприятно поразился я. Мне было ди¬
ко представить себе образованного человека в компании с
подобным отребьем.
—	Инженера,— подтвердил кудлатый.— Расскажите,
что мы с Дэвидсоном уничтожили марсианскую машину...
Это придаст ребятам бодрости... А может быть, нам пове¬
зет, и всем троим удастся убрать ноги подальше, тогда нам
с вами, сэр, большущие дела еще предстоят!..
Тут его взгляд впервые остановился на уголке корзи¬
ны, в котором сложены мои запасы. Он мог спросить, что
это такое, и тогда я влип бы в неприятную историю.
—	А что, если нам выпить по стаканчику бренди? —
спросил я с неплохо разыгранным радушием.— Все-
таки веселее станет на душе...
—	Бренди? — удивились оба джентльмена.
—	Осталось от вчерашнего парня,— стал я врать на¬
пропалую, чувствуя, что мне, кажется, не скоро удастся
выпутаться из этого неприятного разговора.
364

Й снова мне пришли на выручку мои верные и мудрые
союзники!
Я увидел в иллюминаторе две пары неподвижных чер¬
ных глаз и табличку, на которой был изображен какой-то
знак.	/
Судя по обстановке, это мог бы быть энак вопроса. Во
всяком случае, я страстно хотел, чтобы это был именно
внак вопроса. В таком случае у меня спрашивали, доста¬
точно ли я выведал у наших пленных, не пора ли с ними
кончать.
—	Глаза! — закричал я страшным голосом'.— Вы види¬
те, они на нас смотрят! Сейчас они будут нас забирать к
себе внутрь цилиндра, двоих из нас... Это их дневная пор¬
ция — два человека... Давайте скорее прыгать!..
И я стал суматошно «помогать» то одному, то другому
взобраться на край корзины.
А когда они заметили взметнувшиеся к нашей корзи¬
не щупальца, было уже поздно. Через мгновение щу¬
пальца обхватили обоих воинственных ист-сайдских
джентльменов.	^
—	Не забудьте! — крикнул мне, уже находясь высоко
над корзиной, кудлатый Смит.— Инженер Стеффене! Угол
Олдгейтхайстрит щМиддлэсексстрит!.. И скажите, что мы
умираем с гордо поднятой головой L
—	Не заоуду! —весело крикнул я им в ответ,—При¬
готовьте ему место потеплее в аду, вашему инженеру Стеф-
фенсу и всей вашей банде!
—	Я вас не понял! — успел еще переспросить кудла¬
тый, пока медленно отвинчивалась крышка цилиндра.—
О чем это вы?.. Громче!..
—	Будьте вы оба прокляты вместе с вашим грязным
Дэвидсоном! — заорал я с диким торжеством.
Если бы вы видели их лица!..1
Суббота, 27 июня
Это была моя мысль выйти на побережье, чтобы от-,
резать противнику пути эвакуации на ту сторону Канала.
1 Эти страницы из записок майора Велла Эндъю представляют,
на наш взгляд, особый интерес. Г.-Дж. Уэллс, которому человече¬
ство обязано потрясающими описаниями страшных дней марсиан¬
ского нашествия, видимо, не знал об этом эпизоде. А между тем
°н говорит о многом. И прежде всего о том, что с разгромом кадро-
Hbix вооруженных сил сопротивление марсианам отнюдь бы не за¬
кончилось. (Прим, автора.)
365

К сожалению, они или не захотели со мной согласиться,
или плохо меня поняли.
Я им начертил ясную схему: идти вдоль побережья, но
вне достигаемости артиллерии военных кораблей. Я даже,
словно предчувствуя несчастье, нарисовал одну нашу ма¬
шину у самого берега и облачка вспышек снарядов вокруг
нее, и военный трехтрубный корабль, ведущий по ней
огонь. Но они, видимо, не разобрались в моем предосте¬
режении. Надо полагать, что у них, на Марсе, нет судоход¬
ных водоемов.
И мне выпала печальная судьба беспомощно наблюдать,
как правофланговая боевая машина вступила в пролив так
далеко, что треножник ее почти целиком скрылся под во¬
дой, и как прямо на нее помчался крейсер. Кажется, это
был «Сын грома». Если это так, то на нем служит (вернее,
служил) артиллерийским офицером старший брат Арчи¬
бальда — Френсис. Конечно, я в таком отдалении не мог
даже в бинокль увидеть моего несчастного кузена. «Сын
грома» успел сделать только один залп из своих носовых
орудий и попал-таки в правофланговую боевую машину
марсиан. Снаряд разорвался внутри цилиндра и разметал
в клочья весь его экипаж. Но, перед тем как рухнуть в во¬
ду, машина, уже лишенная своего мозга, подняла все же
трубу, испускающую тепловой луч, крейсер вспыхнул, как
спичечный коробок, огонь мгновенно достиг его пороховых
погребов, и чудовищный взрыв довершил то, чего еще не
успел сделать тепловой луч.
Как член фамилии Эндъю, я почувствовал гордость за
высокое мастерство и отвагу моего кузена Френсиса
Эндъю. Как военный и патриот, я не мог не отдать долж¬
ное мужеству и выдержке прочих офицеров и команды
«Сына грома». Это было высоко волнующее зрелище, в
сравнении с которым тускнеет подвиг древних героев Фер¬
мопильского ущелья. Но как реальному политику мне бы¬
ло больно видеть, как бесполезно гибнет один из тех ко¬
раблей, которые вскоре потребуются нам с марсианами
для объединенных и вдохновляющих действий во славу ци¬
вилизации и прогресса.
Первое, что мелькнуло у меня в мозгу, когда я увидел,
как в облаках пара ушли под воду печальные останки пра¬
вофланговой машины, это вполне понятное опасение, как
бы оставшиеся в живых марсиане не заподозрили, что я на¬
рочно подвел их несчастных товарищей под огонь орудий
Френсиса. Но последовавшее после гибели боевой машины
366

заставило меня устыдиться моих подозрений. Почти сразу
после того, как развороченная снарядом с крейсера маши¬
на, уничтожив безумный крейсер, сделала несколько ша¬
гов мористей и исчезла в водах канала, в иллюминаторе
моего цилиндра показалась пластина с крючковатым кре¬
стом. Даже в такую минуту они нашли в себе силы, чтобы
успокоить меня, подчеркнуть, что они меня ни в чем не
винят! В такую минуту!.. Вот это военные!..
Были достойны всяческого восхищения быстрота и
четкость, с которыми они перестроили свои ряды и двину¬
лись на северо-запад, на Лондон...
Суббота, 27 июня. Восемь часов вечера
Я все более убеждаюсь, что был прав в своих предполо¬
жениях. Они и не помышляют об уничтожении всего насе¬
ления. То, что они совершили с момента высадки, следует,
очевидно, понимать как операцию по устрашению, кото¬
рая должна была привести к прекращению военного со¬
противления десанту.
Им ровным счетом ничего не стоило бы в несколько
дней уничтожить Лондон со всеми его обитателями и дви¬
нуться дальше двумя колоннами на север и запад. Между
тем, лишь только' они перестали встречать организован¬
ное сопротивление, марсиане начисто прекратили боевые
действия. По существу, большинство районов Лондона ос¬
тались совершенно нетронутыми.
Свершилось исторически неизбежное: марсиане стали
повелителями Англии. На очереди дня — перенесение
дальнейших боевых операций на континент. Я уже набро¬
сал для них соответствующую схему, которая, насколько
я могу понять, служит сейчас предметов их обсуждения.
Но прежде всего надо ликвидировать опасное гнездо заго¬
ворщиков на углу Олдгейтхайстрит и Мидцлэсексстрит...
Я чувствую огромный прилив сил, в частности, и в
связи с тем, что мы не продвинулись дальше юго-восточ¬
ной окраины Лондона и что, следовательно, мои близкие
вне всякой опасности. Бедные мои! Они, конечно, с ума
сходят от беспокойства. Может быть, даже думают, что я
погиб. Если бы они знали, что я жив, здоров, полон кипу¬
чей энергии и замыслов титанических масштабов!
Впрочем, насчет здоровья я, пожалуй, несколько пре¬
увеличивал. Вчерашний дождь и ночевка под открытым
небом наградили меня довольно противным насморком.
В промок до нитки и продрог до мозга костей. Вольно же
367

мне было забыть об одеялах. Их можно было взять хотя
бы в той самой лавке, где мы расстались с СГФлаганом. Но
тогда, в спешке, мы думали прежде всего о пище и питье.
А потом, когда О’Флаган угодил в цилиндр, мне было не до
одеял.
И вот я чихаю и чихаю, точно кошка. Меня даже ле-
гонько знобит. В порядке профилактики я осушил больше
бутылки «мартини». В Индии мне в подобных случаях
всегда помогал коньяк. Поможет и на этот раз. Но, конеч¬
но, не сразу... А тут еще подул свежий ветер с Темзы. Мы
стоим ярдах в пятидесяти от берега. Отсюда до моей квар¬
тиры — не больше семи-восьми миль.;. Черт возьми, я бы
сейчас с удовольствием принял горячую ванну!
Воскресенье, 28 июня
Это поистине гениальные существа! Они догадались,
что мне, в теперешнем моем состоянии, было бы лучше в
закрытом от ветра помещении!
Вчера, когда солнце уже скрывалось за Вест-Эндом,
милосердное щупальце перенесло меня внутрь цилиндра.
Меня сразу охватило благодатное чувство тепла и покоя,
и я, почихав еще минут десять, заснул.
Я проснулся рано утром от вопля: марсиане подкреп¬
лялись перед деловым днем. Не скрою, мне с непривычки
стало жутковато. Я зажмурил глаза и прикинулся спя¬
щим... Меня они не трогаютЛ.
Я не заметил, как снова заснул. Меня разбудили мир¬
ные и еще не жаркие солнечные лучи, пробивавшиеся че¬
рез иллюминатор.
Было четверть восьмого утра. Значит, я в общей слож¬
ности проспал около десяти часов, но чувствовал себя на
редкость отвратительно. Болела голова. Очень хотелось
пить, а все мои запасы остались в корзине.
Я подошел к иллюминатору, выглядывающему в кор¬
зину, и увидел, что в ней копошились пятеро пленных:
трое мужчин и двое женщин с изможденными, голодными
и полубезумными лицами. Одна из женщин (на вид лет
двадцати) была в голубой жакетке с большими буфами.
На голове у нее чудом сохранилась газовая шляпка с не¬
лепо болтающимися искусственными цветочками. Дру¬
гая — постарше, простоволосая, с пышными рыжеватыми
волосами, в моем вкусе. Одевается, видно, у первоклассно¬
го портного. Очень может быть, что это дама из общества.
Все пятеро пожирали мои запасы с жадностью давно
368

не евших людей. Та, которая в шляпке, случайно под¬
няла глаза, заметила меня и испуганно вскрикнула. Двое
мужчин — один из них полицейский без шлема, с обвис¬
шими от истощения и давно небритыми щеками, другой —
типичный пожилой клерк, без пиджака, в жилете и грязном
стоячем воротничке — вздрогнули и бросили на меня быст¬
рый взгляд затравленных животных. Простоволосая жен¬
щина и третий мужчина (у него большая розовая лысина
и желтые усы на нездоровом костистом лице) продолжали
жрать, не обратив на меня никакого внимания.
Я отодвинулся от иллюминатора, но потом заставил
себя снова приблизиться к нему. Эти опустившиеся суще¬
ства возбуждали во мне какое-то болезненное любопыт¬
ство. Неужели все лондонцы так быстро опустились?
Но только я успел прильнуть к прозрачной толще ил¬
люминатора, как клерк вдруг сжал грязные кулаки и рва¬
нулся к иллюминатору с такой стремительностью, что я
на какой-то миг забыл о том, что нахожусь за надежным
прикрытием, и отпрянул в глубь цилиндра.
Мне стало стыдно своего малодушия, и я вернулся на
свой наблюдательный пункт. Рядом со мной пристроился
один из марсиан. Доверчиво положив мне на плечо одно из
щупалец, он уставился на пленных.
Сейчас уже все пятеро лондонцев размахивали кула¬
ками перед самым иллюминатором. Судя по их широко
раскрытым ртам и ненавидящим лицам, они выкрики¬
вали какие-то проклятия и угрозы. Несчастные пигмеи!
Против кого они выступают! Если бы они могли понять,
кого они удостоились лицезреть, перед тем как превра¬
титься в продукт питания!
Мне было стыдно перед марсианином за их вульгарное
поведение и совершенно непристойный вид.
Впрочем, не прошло и минуты, как они снова приня¬
лись уничтожать мои запасы.
На Темзе ни суденышка. На берегу — ни души. У на¬
ших ног мертвый Лондон.
Очень хочется пить. Я чихаю почти беспрерывно.
Вдруг в моей голове возникает глупейшая мысль: ин¬
тересно, подвержены ли марсиане насморку?..
Я с досадой щупаю свои обросшие щеки. Завтра ут-
Ром — неделя, как меня в последний раз брил Моррисон.
Интересно, жив ли он? Куда он делся? Не удивлюсь, если
°п, пользуясь суматохой, скрылся, захватив все более или
менее ценное, что есть в моей квартире.
369

Воскресенье, 28 июня. Вечер
Они пришли в форменное остервенение — эти люди в
корзине. Насытившись и утолив свою жажду, они схва-
тили бутылки и пытались разбить стекло иллюминатора.
Оно, конечно, выдержало, не дав ни трещины, ни вмятин,
но бутылки одна за другой разлетались вдребезги. В том
числе и еще непочатые. Их руки были в крови от бесчис¬
ленных порезов. Покончив с бутылками, они стали коло¬
тить по иллюминатору кулаками, оставляя на нем крова¬
вые следы. Сквозь него уже почти ничего не видно. Нет,
один уголок, самый верхний, остался чистым. Им до него
невозможно было дотянуться.
Потому мне удалось увидеть (марсианину, видимо, на¬
доело, и он ушел), как клерк стал рвать на полосы ска¬
терти, в которые была увязана провизия, скатывать эти
полосы в жгуты и связывать в самодельную веревку. Что¬
бы удлинить ее, обе женщины порвали свои юбки и тоже
скрутили из них жгуты. Бесстыдницы! Остаться в нижних
юбках перед посторонними мужчинами! Боже, как тонок
еще слой культуры на наших людях!
Потом в ход пошли подтяжки и пояса мужчин. Свя¬
зав из всего этого самодельный канат, клерк прикрепил
его к краю корзины, а свободный конец перебросил на¬
ружу.
Им нельзя было позволить убежать. Они могли своей
безответственной болтовней создать нам немалые затруд¬
нения.
Я жестом привлек внимание моих марсиан к готовя¬
щемуся побегу. Странно, почему они так вяло передви¬
гаются? Во много раз медленней, чем тогда на пустоши
близ Уокинга. Но вот один из них дополз наконец до како¬
го-то выступа на стене, нажал кнопку. Я вижу, как слов¬
но нехотя вздымается по ту сторону цилиндра щупальце
и невыносимо медленно плывет в воздухе к корзине.
Но бунтовщики (я их иначе не могу уже назвать) за¬
метили, что щупальце пришло в движение. При помощи
клерка (он переплел перед собой обе свои ладони, и
остальные становятся на них, как на скамейку) они одни
за другим перемахивают через высокий край корзины и,
ухватившись за канат, начинают спускаться. Своих шлю*
они пустили первыми! Джентльмены, с позволения ска¬
зать! Я вижу только напружинившийся край каната, за¬
крепленный торопливым узлом. Неужели он выдержит всех
370

пятерых взрослых человек? Он не должен, не имеет права
выдержать!.. Слава богу, не выдержал! Оборвался!..
А вспотевший и обезумевший от ужаса клерк пытается
лодпрыгнуть до края корзины и не может. Не те годы,
сэр! Опершись спиной о стенку, он, как завороженный,
смотрит на медленно приближающееся беспощадное щу¬
пальце. Вот оно наконец достигло цели, попыталось (да,
только попыталось) схватить бешено сопротивляющегося
клерка... Впервые за все время моего пленения я вижу,
как человеку удается отбиться от щупальца!.. После не¬
скольких бесплодных попыток оно бессильно падает, глу¬
хо звякнув о цилиндр...
Что-то неладное творится с нашей машиной...
Ужасно хочется пить...
Кажется, вторник, SO июня
Два дня у меня во рту не было ни крошки пищи, но го¬
лода я совсем не чувствую. Мне очень хочется пить.
Удивительно, что все четверо марсиан совершенно не
движутся. Они обмякли на полу, как четыре большие ку¬
чи темно-бурого, тускло лоснящегося студня. Они только
изредка вздрагивают, словно сквозь них пропускают галь¬
ванический ток...
Отвратительно пахнет. Душно. Очень жарко. Хоть бы
дождь пошел и остудил раскаленные стенки и крышку ци¬
линдра.
Непонятно, почему мы не движемся, почему стоят на
месте и остальные боевые машины? Три из них находятся
в пределах нашей видимости. Почему над одной из них ,
вьются тучи воронья? Почему марсиане третьи сутки об¬
ходятся без пищи и даже не пытаются напасть на меня?
Потому, что они видят во мне своего союзника? Вряд ли.
Они не настолько сентиментальны. Они вообще не сенти¬
ментальны... У меня мелькнула смешная мысль: а вдруг
°ни заболели?.. Чем? Насморком? Все? Все сразу и в на-
Шей, и во всех других машинах? Фу, глупости какие!..
Скорее всего, они все-таки отдыхают. Они, очевидно,
как и люди, нуждаются в отдыхе, но только через значи¬
тельно большие промежутки времени, нежели жители Зем-
лп... Ну, конечно, это так, это именно так... А вот я, пока
°ни будут изволить отдыхать, определенно погибну от
^ажды, если они не вберут хотя бы на полчаса треножник
ЙЛи не спустят меня на землю любым другим путем!..
371

Четверг, 2 июля (?)
Я схожу с ума от жажды...
Теперь они, кажется, совсем уснули. У них глаза ста-
ли какими-то невидящими. Смотрят сквозь меня тяжело,
неподвижно, как тот мастер по кровяным колбасам, когда
я с ним впервые встретился. Они очень редко, судорожно
и очень слабо вздыхают. Где-то совсем близко, над самой
моей головой все время, ни на секунду не умолкая, зву¬
чит душе выматывающий, громкий, как пароходный гудок,
монотонный вой: «Ула-ула-ула-ула-ула!»
И даже на таком отдалении и через толстые стекла
нашего цилиндра доносится такой же вой остальных ма¬
шин: «Ула-ула-ула-ула!»
От этого воя можно сойти с ума, даже если человек и
не умирает от жажды.
Я пытаюсь обратить на себя внимание марсиан. Я ри¬
сую перед ними на бумаге машину с вобранным тре¬
ножником, бутылку, из которой льется вода, но они никак
на это не откликаются. Я чувствую, как во мне про¬
буждается глухая ненависть. Почему' они так безраз¬
личны к моей просьбе? Ведь, они прекрасно понимают,
что мне нужно, необходимо немедленно напиться, или я
погибну!
Черт с ними, попытаюсь сам.
Я начинаю обходить по кругу внутреннюю стену ци¬
линдра и нажимаю все попадающиеся на моем пути кноп¬
ки. Одно за другим вяло вздрагивают и снова бессильно
повисают, как плети, все наружные щупальца. Я бреду
дальше, держась за стенку, чтобы не упасть, с трудом об¬
ходя застывшие, но от этого еще более зловещие, рас¬
плывшиеся тела марсиан. Нажимаю какую-то бог весть
какую по счету кнопку. Рев над моей головой усиливается
во много раз. Теперь от него дребезжит раскаленная крыш¬
ка нашего цилиндра. Я торопливо нажимаю соседнюю
кнопку. Слава богу, вой прекратился. Стало тихо до'звона
в ушах.	v
Ох, как у меня закружилась голова! Я, кажется, на ка¬
кое-то время потерял сознание. Во всяком случае, я вдруг
обнаружил, что лежу на полу. Мне стоило большого труда
подняться на ноги, еще большего — продолжить поиски
нужной кнопки или рычага. Я обошел уже почти всю сте¬
ну, и все безрезультатно. Очевидно, требуется определен¬
ная комбинация кнопок. Если это так, то я погиб... Ага,
вот еще какой-то рубильник...
372

Я повисаю на нем всем телом. Машина вздрагивает и
еле ощутимо начинает передвигать ноги. Это мне совер¬
шенно ни к чему. Я пытаюсь вернуть рубильник в исход¬
ное положение, но для этого у меня уже не хватает сил...
Мы движемся к берегу! С фантастически ничтожной
скоростью, чуть быстрее черепахи, но безостановочно и не¬
отвратимо. И я ничего не могу поделать. Я слишком слаб,
чтобы остановить это движение. Через пять — восемь —
десять минут машина войдет в Темзу. А еще через минуту
она уйдет под воду.
Но ведь можно попытаться отвинтить крышку. Боже,
только бы отвинтить ее, и я спасен!
Где же тут кнопка, рубильник или штурвальчик, ко¬
торый открывает крышку? Я был настолько беспечен, что
не поднимал даже головы, нажимая эти легионы одинако¬
вых кнопок! Я снова перебираю одну кнопку за другой,
один штурвальчик и рубильник за другим, которыми уты¬
кана густо стена этой дьявольской марсианской кастрю¬
ли... Фу, вот он как будто, тот самый заветный рубильник!
Но я уже не в силах, даже повиснув на нем всей своей тя¬
жестью, оттянуть его вниз до конца. Крышка чуть сдви¬
нулась по нарезу и остановилась... Остановилась/.. Значит,
теперь вся надежда на то, чтобы пробиться через иллюми¬
натор!
Я хватаю тяжелый металлический предмет — что-то
вроде гаечного ключа — и пытаюсь пробить им то, что я
условно называл стеклом иллюминатора. Бесполезно! Мои
Удары не оставляют на нем даже царапин. Я продолжаю в
исступлении бить по стеклу изо всех сил и вдруг замечаю
по ту сторону его сначала недоумевающее, а потом тор¬
жествующее лицо проклятого клерка. Это уже свыше мо¬
их сил!.. Я у я безнадежно заперт в этой Огромной коробке
из-под шпрот. Я, я буду медленно издыхать от жажды и
Удушья еще долго после того, как цилиндр уже будет по¬
коиться на дне Темзы! А он, этот плебей, этот вонючий
клерк в грязном стоячем воротничке, этот жалкий раб,
только чудом избежавший телячьей смерти, смеется надо
иной и еще может надеяться на спасение!
Чтобы не доставлять ему напоследок удовольствия, я
бросаюсь к другому иллюминатору со своим бесполезным
гаечным ключом, к третьему... и убеждаюсь окончательно,
Чт° мне нет спасения...
А марсиане уже и вздрагивать перестали. Неужели они
Погибли? Неужели правы были те безвестные газетные пи-
373

саки и нищие профессоришки, которые писали о безза¬
щитности марсиан против земных бактерий и микробов?
Как мы еще каких-нибудь две недели тому назад смея¬
лись над подобными соображениями!...
Что же делать?.. Они бы еще могли спасти и себя и ме¬
ня... Но как же им помочь? Как привести их в себя, вдунуть
в их грузные и безобразные голово-тела жизнь хоть на чет¬
верть часа? Всего на четверть часа — и все было бы спа¬
сено: и наши жизни, и наши планы, то есть мои планы...
У них уже совсем мутные зрачки... Мутные... и мертвые...
Все!.. Кажется, теперь уже окончательно все кончено!..
Что это такое? Банка с печеньем? Зачем мне теперь
печенье? Другое дело, если бы это была вода. Хоть глото¬
чек воды, и веселее было бы умирать. Прочь эту банку!..
Хотя нет... Пусть моя семья узнает хотя бы из этих за¬
писных книжек, что самый близкий, самый родной их че¬
ловек чуть не стал самым могущественным человеком за
все время существования человечества...
Боже мой, что подумал бы, узнав о моей нелепой ги¬
бели, этот молодой демагог из Ист-Энда, этот наглый де¬
магог Том Манн!.. Я хочу верить, мне необходимо перед
смертью быть уверенным, что он уже погиб от руки мар¬
сиан, сгорел в тепловом луче, задохся в их черном дыму,
раздавлен под развалинами обрушившегося дома! Боже,
помоги мне быть в этом уверенным в самый последний мой
смертный миг, и я уйду в царствие твое безропотно и с
легким сердцем!..
Мне бы перед смертью хоть два денечка поправить
страной, править сурово, беспощадно, при полной под¬
держке всей военной мощи марсиан!..
Пора паковать книжки...
Мы уже вступили в Темзу...
Вода подступила к самому иллюминатору, она смыла
кровавые следы на стекле, и я теперь ясно вижу, как этот
проклятый клерк, даже не глянув в мою сторону, быстро
поплыл к берегу... Стало совсем темно...
Где моя Библия?..
1962

СТАРИК ХОТТАБЫЧ
ПОВЕСТЬ-СКАЗКА

\

ОТ АВТОРА
n В книге «Тысяча и одна ночь» есть «Сказка о рыбаке».
Вытянул рыбак из моря свои сети, а в них — медный со¬
суд, а в сосуде — могучий чародей, джинн. Он был зато¬
чен в нем без малого две тысячи лет. Этот джинн поклял¬
ся осчастливить того, кто выпустит его на волю: обогатить,
открыть все сокровища земли, сделать могущественней¬
шим из султанов и, сверх всего, выполнить еще три его
желания.
Или, например, «Волшебная лампа Аладдина». Каза¬
лось бы, ничем не примечательная старая лампа, можно
сказать — просто утиль. Но стоило только потереть ее —
и вдруг неведомо откуда возникал джинн и выполнял
любые, самые невероятные желания ее владельца. Вам
угодны редчайшие яства и пития? Пожалуйста. Сундуки,
по самые края наполненные золотом и драгоценными кам¬
нями? Готово. Роскошный дворец? Сию же минуту. Пре¬
вратить вашего недруга в зверя или гада? С удовольствием.
Предоставь такому чародею по собственному вкусу
одарить своего повелителя — и снова посыпались бы все
те же драгоценные сундуки, все те же султанские дворцы
в личное пользование.
По понятию джиннов из старинных волшебных сказок
и тех, чьи желания они в этих сказках выполняли, это и
было самое полное человеческое счастье, о котором только
и можно было мечтать.
Сотни и сотни лет прошло с тех пор, как впервые были
Рассказаны эти сказки, но представления о счастье долго
еЩе связывались, а в капиталистических странах у многих
ЛюДей и по сей день еще связываются с сундуками, бит-
к°м набитыми золотом и брильянтами, с властью над
Другими людьми.
377

Ах, как мечтают те люди хоть о самом завалящем
джинне из старинной сказки, который явился бы к ним
со своими дворцами и сокровищами! Конечно, думают они,
любой джинн, проведший две тысячи лет в заточении,
поневоле несколько отстал бы от жизни. И возможно, что
дворец, который он преподнесет в подарок, будет не
совсем благоустроен с точки зрения современных дости¬
жений техники. Ведь архитектура со времен калифа Гарун
аль Рашида так шагнула вперед! Появились ванные ком¬
наты, лифты, большие, светлые окна, паровое отопление,
электрическое освещение... да ладно уж, стоит ли приди¬
раться. Пусть дарит такие дворцы, какие ему заблагорас¬
судится. Были бы только сундуки с золотом и брильян¬
тами, а остальное приложится: и почет, и власть, и яства,
и блаженная праздная жизнь богатого «цивилизованного»
бездельника, презирающего всех тех, кто живет плодами
своих трудов. От такого джинна можно и любое огорчение
стерпеть. И не беда, если он не знает многих правил совре¬
менного общежития и светских манер и если он иногда
и поставит тебя в скандальное положение. Чародею, швы¬
ряющемуся сундуками с драгоценностями, эти люди все
простят....
Ну, а что, если такой джинн да вдруг попал бы в нашу
страну, где совсем другие представления о счастье и
справедливости, где власть богачей давно и навсегда уни¬
чтожена и где только честный труд приносит человеку
счастье, почет и славу?
Я старался вообразить, что получилось бы, если бы
джинна спас из заточения в сосуде самый обыкновенный
советский мальчик, такой, каких миллионы в нашей счаст¬
ливой социалистической стране.
И вдруг я, представьте себе, узнаю, что Волька Ко¬
стыльков, тот самый, который жил раньше у нас в Трех¬
прудном переулке, ну, тот самый Волька Костыльков,
который в прошлом году в лагере лучше всех нырял...
Впрочем, давайте я вам лучше все расскажу по порядку. I.I.	НЕОБЫКНОВЕННОЕ УТРО
В семь часов тридцать две минуты утра веселый сол¬
нечный зайчик проскользнул сквозь дырку в шторе и
устроился на носу ученика шестого класса Волъки Ко-
стылькова. Волька чихнул и проснулся.
378

Как раз в это время из соседней комнаты донесся
голос матери:
—	Нечего спешить, Алеша. Пусть ребенок еще не¬
множко поспит — сегодня у него экзамены.
Волька поморщился.
Когда это мама перестанет наконец называть его ре¬
бенком!
—	Ну что за чепуха! — ответил за перегородкой
отец.— Парню скоро тринадцать лет. Пускай встает и
помогает складывать вещи... У него вот-вот борода начнет
пробиваться, а ты все; ребенок, ребенок...
Складывать вещи! Как он мог это забыть!
Волька сбросил с себя одеяло и стал торопливо на¬
тягивать штаны. Как он мог забыть! Такой день!
Семья Костыльковых переезжала сегодня на новую
квартиру в новеньком шестиэтажном доме. Еще накануне
вечером почти все вещи были запакованы. Мама с бабуш¬
кой уложили посуду в ванночку, в которой когда-то, дав¬
ным-давно, купали младенца Вольку. Отец, засучив
рукава и по-сапожницки набрав полный рот гвоздей,
заколачивал ящики с книгами. Потом все спорили, где
складывать вещи, чтобы удобнее было их выносить
утром. Потом пили чай по-походному, за столом без ска¬
терти. Потом решили, что утро вечера мудренее,
и легли спать.
Одним словом, уму непостижимо, как это он мог за¬
быть, что они сегодня утром переезжают на новую квар¬
тиру...
Не успели напиться чаю, как с грохотом ввалились
грузчики. Первым делом они широко распахнули обе по¬
ловинки двери и зычными голосами спросили:
—	Можно начинать?
—	Пожалуйста,— ответили одновременно мать и ба¬
бушка и страшно засуетились.
Волька торжественно вынес на улицу к крытому трех¬
тонному грузовику диванные валики и спинки.
—	Переезжаете? — спросил у него соседский маль¬
чишка.
Переезжаем,— небрежно ответил Волька с таким
видом, словно он переезжал с квартиры на квартиру
каждую неделю и в этом не было для него ничего удиви¬
тельного.
Подошел дворник Степаныч, глубокомысленно свернул
Цигарку и неожиданно завел с Вольной солидный разго¬
379

вор, как равный с равным. У мальчика от гордости и
счастья слегка закружилась голова. Он набрался духу и
пригласил Степаныча в гости на новую квартиру. Дворник
сказал: «С нашим удовольствием». Словом, налаживалась
серьезная и положительная беседа двух мужчин, когда
вдруг из квартиры раздался голос матери:
—	Волька! Волька!.. Ну куда девался этот неснос¬
ный ребенок?
Волька помчался в опустевшую, непривычно прос¬
торную квартиру, в которой сиротливо валялись обрывки
старых газет и пузырьки из-под лекарств.
—	Наконец-то! — сказала мать.— Бери свой знамени¬
тый аквариум и срочно влезай в машину. Будешь там
сидеть на диване и держать аквариум в руках. Больше
девать его некуда. Только смотри не расплескай воду на
диван...
Непонятно, почему родители так нервничают, когда
переезжают на новую квартиру.
II.	ТАИНСТВЕННЫЙ СОСУД
В конце концов Волька устроился неплохо.
Внутри машины царил таинственный и прохладный
полумрак. Если зажмурить глаза, можно было вообра¬
зить, будто едешь не по Трехпрудному переулку, в ко¬
тором прожил всю свою жизнь, а где-то в далеких си¬
бирских просторах, где тебе предстоит в суровых боях
с природой возводить новый гигант советской индустрии.
И, конечно, в первых рядах отличников этой стройки
будет Валька Костыльков. Он первый соскочит с машины,
когда караван грузрвиков прибудет к месту назначения.
Он первый раскинет свою палатку и предоставит ее забо¬
левшим в пути, а сам, перекидываясь шуточками с това¬
рищами по стройке, останется греться у костра, ксугорый
он же быстро и умело разведет. А когда в трескучие мо¬
розы или свирепые бураны кое-кто вздумает сдавать
темпы, ему будут говорить: «Стыдитесь, товарищ! Берите
пример с показательной бригады Владимира Костылько-
ва...»
За диваном возвышался ставший вдруг удивительно
интересным и необычайным перевернутый вверх ногами
обеденный стол. На столе дребезжало ведро, наполненное
разными склянками. У боковой стенки кузова тускло
380

поблескивала никелированная кровать. Старая бочка,
в которой бабушка квасила на зиму капусту, неожиданно
приобрела столь таинственный и торжественный вид, что
Волька нисколечко не удивился бы, если бы узнал, что
именно в ней проживал когда-то философ Диоген, тот
самый, который из древней греческой истории.
Сквозь дырки в брезентовых стенках пробивались
тоненькие столбики солнечных лучей. Волька прильнул
к одной из них. Перед ним, словно на экране в кино, стре¬
мительно пробегали веселые и шумные улицы, тихие и
тенистые переулки, просторные площади, по которым во
всех четырех направлениях двигались в два ряда пеше¬
ходы. За пешеходами, поблескивая просторными зеркаль¬
ными витринами, возвышались неторопливо убегавшие
назад магазины, наполненные товарами, продавцами и
озабоченными покупателями; школы и дворы при школах,
уже пестревшие белыми блузами и красными галстуками
наиболее нетерпеливых школьников, которым не сиделось
дома в' день экзаменов; театры, клубы, заводы, красные
громады строящихся зданий, огражденные от прохожих
высокими дощатыми заборами и узенькими, в три доски,
деревянными тротуарами.
Вот мимо Волькиного грузовика медленно проплыло
приземистое, с круглым, кирпичного цвета куполом завет¬
ное здание цирка. На его стенах не было теперь обольсти¬
тельных реклам с ярко-желтыми львами и красавицами,
изящно стоящими на одной ножке на спинах неописуемо
роскошных лошадей. По случаю летнего времени цирк
перешел в Парк культуры и отдыха, в огромный брезен¬
товый шатер. Недалеко от опустевшего цирка грузовик
обогнал голубой автобус с экскурсантами. Десятка три
карапузов, держась по двое за руки, шли по тротуару
и солидно пели звонким, но нестройным хором: «Не нужен
нам берег турецкий!..» Наверно, это детский сад шел гу¬
лять на бульвар... И снова убегали от Волоки школы,
булочные, магазины, клубы, заводы, кинотеатры, библио¬
теки, новостройки...
Но вот грузовик, устало фырча и отдуваясь, оста¬
новился у подъезда нового Волькиного дома. Грузчики
ловко перетащили вещи в квартиру и уехали.
Отец, кое-как распаковав ящики с самыми необходи¬
мыми вещами, сказал:
— Остальное доделаем после работы.
И ушел на завод.
381

Мама с бабушкой принялись распаковывать кухонную
и столовую посуду, а Волька решил сбегать тем временем
на реку. Правда, отец предупредил, чтобы Волька не смел
без него ходить купаться, потому что тут страшно глубоко,
но Волька быстро нашел для себя оправдание:
«Мне необходимо выкупаться, чтобы была свежая го¬
лова. Как это я могу явиться на экзамен с несвежей го¬
ловой!»
Просто удивительно, как Волька умел всегда приду¬
мывать оправдание, когда собирался делать то, что ему
запрещали!..
Это большое удобство, когда река недалеко от дома.
Волька сказал маме, что пойдет на берег готовиться по
географии. И он действительно собирался минут десять
полистать учебник. Но, прибежав на реку, он, не медля
ни минуты, разделся и бросился в воду. Шел одиннадца¬
тый час, и на берегу не было ни одного человека. Это
было хорошо и плохо. Хорошо — потому, что никто не
мог ему помешать всласть выкупаться. Плохо — пото¬
му, что некому было восторгаться, как красиво и легко
Волька плавает и в особенности как он замечательно
ныряет.
Волька наплавался и нанырялся до того, что бук¬
вально посинел. Тогда он понял, что хватит, совсем было
вылез из воды, но передумал и решил напоследок еще
разок нырнуть в ласковую прозрачную воду, до дна прони¬
занную ярким полуденным солнцем.
И вот в тот самый миг, когда Волька уже собирался
подняться на поверхность, его рука вдруг нащупала на
дне реки какой-то продолговатый предмет. Волька схватил
его и вынырнул у самого берега. В его руках был скольз¬
кий, замшелый глиняный сосуд реобычной формы. Больше
всего он походил, пожалуй, на древнюю амфору. Его гор¬
лышко было наглухо замазано зеленым смолистым вещест¬
вом, на котором было выдавлено нечто, отдаленно напо¬
минавшее печать.
Волька прикинул сосуд на вес. Сосуд был тяжелый,
и Волька обмер.
Клад! Клад со старинными вещами, имеющими огром¬
ное научное значение!.. Вот это здорово!
Быстренько одевшись, он помчался домой, чтобы
в укромном уголке распечатать сосуд.
Пока он добежал до дому, в его голове уже успела
сложиться заметка, которая завтра обязательно появится
382

в0 всех газетах. Он даже придумал для нее название:
«Пионер помог науке».
«Вчера в N-e отделение милиции явился пионер Кос¬
тыльков Владимир и вручил дежурному клад из редких
старинных золотых вещей, найденный им на дне реки, па
очень глубоком месте. Клад передан милицией в Истори¬
ческий музей. По сведениям из достоверных источников,
Костыльков Владимир — прекрасный ныряльщик».
Проскользнув мимо кухни, тде мама готовила обед,
Волька юркнул в комнату с такой быстротой, что чуть не
сломал себе ногу: он споткнулся о люстру, которую еще
не успели повесить. Это была знаменитая бабушкина
люстра. Когда-то, еще до революции, ее собственноручно
переделал покойный дедушка из висячей керосиновой лам¬
пы. Это была память о дедушке, и бабушка ни за что в
жизни с ней бы не рассталась. А так как вешать ее в сто¬
ловой было не так уж красиво, то предполагалось повесить
ее как раз в той комнате, куда сейчас и забрался Волька.
На сей предмет был уже вколочен в потолок большущий
железный крюк.
Потирая ушибленную коленку, Волька запер за со¬
бой дверь, вытащил из кармана перочинный ножик и,
дрожа от волнения, соскреб печать с горлышка сосуда.
В то же мгновение вся комната наполнилась едким
черным дымом и что-то вроде бесшумного взрыва боль¬
шой силы подбросило Вольку к потолку, где он и повис,
зацепившись штанами за тот самый крюк, на который
предполагалось повесить бабушкину люстру.
III.	СТАРИК ХОТ1АБЫЧ
Пока Волька, раскачиваясь на крюке, пытался разо¬
браться в том, что произошло, дым понемножку рас¬
сеялся, и Волька вдруг обнаружил, что в комнате, кроме
него, находится еще одно живое существо. Это был тощий
и смуглый старичок с бородой по пояс, в роскошной чалме,
тонком белом шерстяном кафтане, обильно расшитом
золотом и серебром, в белоснежных шелковых шароварах
и ножно-розовых сафьяновых туфлях с высоко загнутыми
Исками.
Апчхи! — оглушительно чихнул старичок и пал
Приветствую тебя, о прекрасный и мудрый отрок!
383

Вольна зажмурил глаза, снова их раскрыл: нет, этот
удивительный старичок, пожалуй, ему и на самом деле
не мерещился. Вот он, потирая сухонькие ладошки и все
еще не поднимаясь с колен, таращит умные и не по-ста-
рикоэски шустрые глаза на обстановку Волькиной ком¬
наты, словно это невесть какое чудо.
—	Вы откуда? — осторожно осведомился Волька, мед¬
ленно раскачиваясь под самым потолком, точно маятник.—
Вы... Вы из самодеятельности?
—	О нет, о юный мой повелитель,-^ высокопарно от¬
ветствовал старичок, оставаясь все в том же неудобном
положении и немилосердно чихая,— я не из неведомой
мне страны Самодеятельность. Я вот из этого трижды
проклятого сосуда.
С этими словами он вскочил на ноги, бросился к ва¬
лявшемуся поблизости сосуду, из которого еще продол¬
жал струиться небольшой дымок, и стал яростно его
топтать, пока от сосуда не остался ровный слой мелких
черепков. Затем старичок с хрустальным звоном выдер¬
нул из бороды волосок, разорвал его, и черепки вспых¬
нули каким-то небывалым, зеленым пламенем и мгно¬
венно сгорели без следа.
Но Вольку все еще глодало сомнение.
—	Что-то вроде не похоже...— протянул он,— сосуд
был такой маленький, а вы такой... сравнительно большой.
—	Не веришь, презренный?! — свирепо вскричал ста¬
ричок, но тут же взял себя в руки, снова рухнул на ко¬
ленки и с такой силой стукнулся при этом лбом о пол, что
в аквариуме заметно колыхнулась вода и сонные рыбки
всполошенно заметались взад и вперед.— Прости меня,
о юный мой спаситель, но я не привык, чтобы мои слова
брались под сомнение... Знай же, благословеннейший из
отроков, что я не кто иной, как могучий и прославленный
во всех четырех странах света джинн Гассан Абдуррахман
ион Хоттаб, то есть сын Хоттаба.
Все было настолько интересно, что Волька даже поза¬
был о том, что он висит под потолком на ламповом крюке:
—	Джин?.. Джин — это, кажется, такой американский
спиртной напиток?..
—	Не напиток я, о пытливый отрок! — снова вспы¬
лил старичок, снова спохватился и снова взял себя в рУ'
ки.— Не напиток я, а могущественный и неустрашимый
дух, и нет в мире такого волшебства, которое было бы
мне не по силам, и зовут меня, как я уже имел счастье до¬
384

вести до твоего много- и высокочтимого сведения, Гассаа
дбдуррахман ибн Хоттаб, или, по-вашему, Гассан Абдур-
рахман Хоттабович. Назови мое имя первому попавше¬
муся ифриту, или джинну, что одно и то же, и ты уви¬
дишь,— хвастливо продолжал старичок,— как он задрожит
мелкой дрожью и слюна в его рту пересохнет от страха.
И случилась со мной — апчхи! — удивительная ис¬
тория, которая, будь она написана иглами в уголках
глаз, послужила бы назиданием для поучающихся. Я, не¬
счастный джинн, ослушался Сулеймана ибн Дауда,— мир
с ними обоими! — я и брат мой Омар Юсуф Хоттабович.
И Сулейман прислал своего визиря Асафа ибн Барахию,
и тот доставил нас насильно. И Сулейман ибн Дауд — мир
с ними обоими! — приказал принести два сосуда: один
медныц, а другой глиняный, и заточил меня в глиняном
сосуде, а брата моего, Омара Хоттабовича,— в медном. Он
запечатал оба сосуда, оттиснув на них величайшее из имен
аллаха, а потом отдал приказ джиннам, и они понесли нас
и бросили брата моего в море, а меня — в реку, из которой
ты, о благословенный спаситель мой,— апчхи, апчхи! —
извлек меня. Да продлятся дни твои, о... Прости меня,
я был бы несказанно счастлив узнать твое имя, прелест¬
нейший отрок.
—	Меня зовут Волька,— ответил наш герой,— продол¬
жая медленно раскачиваться под потолком.
—	А имя счастливого отца твоего, да будет он бла¬
гословен во веки веков? Скажи мне нежнейшее из его
имен, ибо он поистине достоин великой любви и благо¬
дарности — человек, подаривший миру такого достойного
отпрыска.
—	Его зовут Алексей. А самое нежное... самое нежное
ого имя — Алеша, Алешенька...
—	Так знай же, о превосходнейший из отроков, звезда
сердца моего, Волька ибн Алеша, что я буду впредь
выполнять все, что ты мне прикажешь, ибо ты спас меня
Из страшного заточения... Апчхи!..
—	Почему вы так чихаете? — спросил Волька, словно
все остальное было ему совершенно ясно.
Несколько тысячелетий, проведенных в сырости,
без благодатного солнечного света, в холодном сосуде,
Покоящемся в глубинах вод, наградили меня, недостойного
^воего слугу, утомительным насморком. Апчхи!.. апчхи!..
Но все это сущая чепуха и недостойно твоего драгоценней¬
шего внимания.. Повелевай мной, о юный господин! —
^ Л. Лагин
385

с жаром заключил Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, задрав
вверх голову, но продолжая оставаться на коленях.
—	Прежде всего поднимитесь, пожалуйста, с колену
сказал Волька.
—	Твое слово для меня закон,— послушно ответство-
вал старик и встал на ноги.— Я жду твоих дальнейших
повелений.
—	А теперь,— неуверенно промолвил Волька,— если
это вас не затруднит... будьте добры... конечно, если это
вас не очень затруднит... Одним словом, мне бы очень хо¬
телось очутиться на полу.
В тот же миг он оказался внизу, рядом со стариком
Хоттабычем, как мы будем в дальнейшем для краткости
величать нашего нового знакомого. Первым делом Волька
схватился за штаны. Штаны были совершенно целы.
Начинались чудеса.
IV.	ЭКЗАМЕН ПО ГЕОГРАФИИ
—	Повелевай мною! — продолжал Хоттабыч, глядя па
Вольку преданными глазами.— Нет ли у тебя какого-ни¬
будь горя, о Волька ибн Алеша? Скажи, и я помогу тебе.
—	Ой,— всплеснул руками Волька, кинув взгляд на
бодро тикавший на его столе будильник.— Опаздываю!
Опаздываю на экзамен!..
—	На что ты опаздываешь, о драгоценнейший Волька
ибн Алеша? — деловито осведомился Хоттабыч.— Что ты
называешь этим странным словом «эк-за-мен»?
—	Это то же самое, что испытания. Я опаздываю
в школу на испытания.
—	Знай же, о Волька,— обиделся старичок,— что ты
плохо ценишь мое могущество. Нет, нет, и еще раз нет!
Ты не опоздаешь на экзамен. Скажи только, что тебе боль¬
ше по нраву: задержать экзамены или немедленно ока¬
заться у врат твоей школы?
—	Оказаться у врат,— сказал Волька.
—	Нет ничего легче! Сейчас ты будешь там, куда ты
так жадно тянешься своей юной и благородной душой,
и ты потрясешь своими познаниями учителей своих я
товарищей своих.
С приятным хрустальным звоном старичок снова вы¬
дернул из бороды сначала один волосок, а за ним другой-
386

—	Боюсь, что не потрясу,— рассудительно вз дох-
дул Вольна, быстренько переодеваясь в форменную одеж¬
ду—По географии я, честно говоря, на пятерку не
^ытяяу.
—	По географии? — вскричал старик и торжественно
поднял свои иссохшие волосатые руки.— Тебе предстоит
экзамен по географии?! Знай же, о изумительнейший из
изумительных, что тебе неслыханно повезло, ибо я больше
кого-либо из джиннов богат знаниями по географии — я,
твой верный слуга Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб. Мы
пойдем с тобой в школу, да будут благословенны ее фун¬
дамент и крыша! Я буду тебе незримо подсказывать отве¬
ты на все вопросы, которые будут тебе заданы, и ты про¬
славишься среди учеников своей школы и среди учеников
всех школ твоего великолепного города. И пусть только
попробуют твои учителя не удостоить тебя самых высо¬
чайших похвал: они будут иметь дело со мной! — Тут
Хоттабыч рассвирепел: — О, тогда им придется очень,
оччень плохо! Я превращу их в ослов, на которых возят
воду, в бездомных собак, покрытых коростой, в самых
отвратительных и мерзких жаб — вот что я с ними сде¬
лаю!.. Впрочем,— успокоился он так же быстро, как и рас¬
свирепел,— до этого дело не дойдет, ибо всё, о Волька ибн
Алеша, будут восхищены твоими ответами.
—	Спасибо, Гассан Хоттабыч,— тяжко-тяжко вздох¬
нул Волька.— Спасибо, только никаких подсказок мне
не надо. Мы — пионеры — принципиально против подска¬
зок. Мы против них организованно боремся.
Ну откуда было старому джинну, проведшему столько
лет в заточении, знать ученое слово «принципиально»? Но
вздох, которым его юный спаситель сопроводил свои сло¬
ва, полные печального благородства, утвердили Хоттабыча
в том, что помощь его нужна Вольке ибн Алеше больше
чем когда бы то ни было.
—	Ты меня очень огорчаешь своим отказом,— сказал
Хоттабыч.— И ведь, главное, учти: никто моей подсказки
не заметит.
—	Ну да! — горько усмехнулся Волька.— У Варвары
Степановны такой тонкий слух, спасу нет!
■— Теперь ты меня не только огорчаешь, но и оби¬
таешь, о Волька ибн Алеша. Если Гассан Абдуррахман
и9н Хоттаб говорит, что никто не заметит, значит, так
°нои будет.
—	Никто-никто? — переспросил для верности Волька.
13*
387

—	Никто-никто. То, что я буду иметь счастье тебе под,
сказать, пойдет из моих почтительных уст прямо в твои
высокочтимые уши.
—	Просто не знаю, что мне с вами делать, Гассан Хот-
табыч,— притворно вздохнул Волька.— Ужасно не хочется
огорчать вас отказом... Ладно, так и быть!.. География —
это тебе не математика и не русский язык. По математике
или русскому я бы ни за что не согласился на самую ма¬
люсенькую подсказку. Но поскольку география все-таки не
самый главный предмет... Ну, тогда пошли побыстрее!..
Только...— Тут он окинул критическим взором необычное
одеяние старика.— М-м-м-да-а-а... Как бы это вам пере¬
одеться, Гассан Хоттабыч?
—	Разве мои одежды не услаждают твой взор, о дос¬
тойнейший из Волек? — огорчился Хоттабыч.
—	Услаждают, безусловно услаждают,— дипломатич¬
но ответил Волька,— но вы одеты... как бы это сказать...
У нас несколько другая мода... Ваш костюм слишком уж
будет бросаться в глаза.
—	Но как же одеваются сейчас достойные уважения
мужи почтенных лет?
Волька попробовал растолковать старику, что такое
пиджак, брюки, шляпа, но, сколько он ни старался, ничего
толком объяснить не мог. Он совсем было отчаялся, когда
его взгляд случайно упал на висевший на стенке дедушкин
портрет. Тогда он подвел Хоттабыча к этой порыжевшей
от времени фотографии, и старик несколько мгновений
вглядывался в нее с любопытством и нескрываемым не¬
доумением: ему странно и удивительно было видеть одея¬
ние, столь не похожее на свое.
Через минуту из дома, в котором с сегодняшнего дня
проживала семья Костыльковых, вышел Волька, держа
под руку Хоттабыча. Старик был великолепен в новой па¬
русиновой пиджачной паре, украинской вышитой сорочке
и твердой соломенной шляпе канотье. Единственное, что
он не согласился сменить, была обувь. Сославшись на мо¬
золи трехтысячелетней давности, он остался в розовых
туфлях с загнутыми носками, которые в свое время свели
бы, вероятно, с ума самого большого модника при дворе
калифа Гаруна аль Рашида.
И вот Волька с преобразившимся Хоттабычем почти
бегом приблизились к подъезду 245-й московской среддей
школы. Старик кокетливо посмотрелся в стеклянную,
дверь, как в зеркало, и остался собой доволен.
388

Пожилой швейцар, лениво читавший газету, с удоволь¬
ствием отложил ее, завидев Вольку и его спутника. Ему
было жарко и хотелось поговорить.
Перескакивая сразу через несколько ступенек, Волька
помчался вверх по лестнице. В коридорах было тихо и пу¬
стынно — верный и печальный признак, что экзамены уже
начались и что Волька, следовательно, опоздал.
—	А вы, гражданин, куда? — спросил швейцар Хотта-
быча, последовавшего было за своим юным другом.
—	Ему к директору нужно! — крикнул сверху Волька.
—	Извините, гражданин, директор занят. Он сейчас
на экзаменах. Зайдите, пожалуйста, ближе к вечеру.
Хоттабыч сердито насупил брови:
—	Если мне будет позволено, о почтенный старец, я
предпочел бы подождать его здесь.— Затем он крикнул
Вольке: — Спеши к себе в класс, о Волька ибн Алеша!
Я верю, ты потрясешь своими знаниями учителей своих и
товарищей своих!
—	Вы ему, гражданин, дедушкой приходитесь или
как? — попытался швейцар завязать разговор.
Но Хоттабыч, пожевав губами, промолчал. Он считал
ниже своего достоинства беседу с привратником.
—	Разрешите предложить вам кипяченой воды,— про¬
должал между тем швейцар.— Жара сегодня — не приве¬
ди господь.
Налив из графина полный стакан, он повернулся, что¬
бы подать его неразговорчивому незнакомцу, и с ужасом
убедился, что тот пропал неизвестно куда, словно сквозь
паркет провалился. Потрясенный этим невероятным
обстоятельством, швейцар залпом опрокинул в себя воду,
предназначенную для Хоттабыча, налил и осушил второй
стакан, третий и остановился только, когда в графине не
осталось ни единой капли. Тогда он откинулся на спинку
стула и стал в изнеможении обмахиваться газетой.
А в это время на втором этаже, как раз над швейцаром,
в шестом классе «Б», происходила не менее волнующая
сДона. Перед классной доской, увешанной географически
Ми картами, за столом, по-парадному покрытым сукном,
Разместились учителя во главе с директором школы Пав-
л°м Васильевичем. Перед ними сидели на партах чинные,
торжественно подтянутые ученики. В классе стояла такая
т*Шшна, что слышно было, как где-то под самым потолком
Монотонно гудит одинокая муха. Если бы ученики шесто-
Го класса «Б» всегда вели себя так тихо, это был бы
389

безусловно самый дисциплинированный класс во всей
Москве.
Нужно, однако, подчеркнуть, что тишина в классе бы¬
ла вызвана не только экзаменационной обстановкой, но в
тем, что выкликнули к доске Костылькова, а его в классе
не оказалось.
—	Костыльков Владимир! — повторил директор и оки~
нул недоумевающим взглядом притихший класс.
Стало еще тише.
И вдруг из коридора донесся гулкий топот чьих-то бе~
гущих ног, и в тот самый момент, когда директор в третий,
и последний, раз провозгласил: «Костыльков Владимир!» —
с шумом распахнулась дверь и запыхавшийся Вольна
пискйул:
—	Я!
—	Пожалуй к доске,— сухо промолвил директор,—
о твоем опоздании мы поговорим позже.
—	Я... я... болен,— пробормотал Волька первое, что
ему пришло в голову, и неуверенным шагом приблизился
к столу.
Пока он размышлял, какой бы из разложенных на сто¬
ле билетов ему выбрать, в коридоре прямо из стены по¬
явился старик Хоттабыч и с озабоченным видом прошел
сквозь другую стену в соседний класс.
Наконец Волька решился: взял первый попавшийся
билет, медленно-медленно, пытая свою судьбу, раскрыл
его и с удовольствием убедился, что ему предстоит отве¬
чать про Индию. Как раз про Индию он знал много. Он
давно интересовался этой страной.
—	Ну что ж,— сказал директор,— докладывай.
Начало билета Волька даже помнил слово в слово по
учебнику. Он раскрыл рот и хотел сказать, что полуостров
Индостан напоминает по своим очертаниям треугольник,
что омывается этот огромный треугольник Индийским
океаном и его частями: Аравийским морем — на западе я
Бенгальским заливом — на востоке, что на этом полуост¬
рове расположены две большие страны — Индия и Паки¬
стан, что населяет их добрый, миролюбивый народ со ста¬
ринной и богатой культурой, что американские и англий¬
ские империалисты все время нарочно стараются поссо¬
рить обе эти страны, и так далее и тому подобное. Но в
это время в соседнем классе Хоттабыч прильнул к стенке
и трудолюбиво забормотал, приставив ко рту ладонь труб¬
кой:
390

—	Индия, о высокочтимый мой учитель...
И вдруг Волька, вопреки собственному желанию, стал
пороть несусветную чушь:
—	Индия, о высокочтимый мой учитель, находится
почти на самом краю земного диска и отделена от этого
края безлюдными и неизведанными пустынями, ибо на во¬
сток от нее не живут ни звери, ни птицы. Индия — очень
богатая страна, и богата она золотом, которое там не ко¬
пают из земли, как в других странах, а неустанно, день и
ночь, добывают особые, золотоносные муравьи, каждый
из которых величиной почти с собаку. Они роют себе жи¬
лища под землею и трижды в сутки выносят оттуда на по¬
верхность золотой песок и самородки и складывают в
большие кучи. Но горе тем индийцам, которые без долж¬
ной сноровки попытаются похитить это золото! Муравьи
пускаются за ними в погоню и, настигнув, убивают на ме¬
сте. С севера и запада Индия граничит со страной, где про¬
живают плешивые люди. И мужчины и женщины, и взрос¬
лые и дети — все плешивы в,этой стране, и питаются эти
удивительные люди сырой рыбой и древесными шишками.
А еще ближе к ним лежит страна, в которой нельзя пи
смотреть вперёд, ни пройти, вследствие того что там в
неисчислимом множестве рассыпаны перья. Перьями за¬
полнены там воздух и земля; они-то и мешают видеть...
—	Постой, постой, Костыльков! — улыбнулась учи¬
тельница географии.— Никто тебя не просит рассказывать
о взглядах древних на географию Азии. Ты расскажи со¬
временные, научные данные об Индии.
Ах, как Волька был бы счастлив изложить свои позна¬
ния по этому вопросу! Но что он мог поделать, если уже
больше не был властен над своей речью и своими поступ¬
ками! Согласившись на подсказку Хоттабыча, он стал без¬
вольной игрушкой в его доброжелательных, но невежест¬
венных руках. Он хотел подтвердить, что, конечно, то, что
°н только что сказал, ничего общего не имеет с данными
^временной науки, но Хоттабыч за стеной недоуменно по-
^ал плечами, отрицательно мотнув головой, и Волька
3Десь, перед экзаменационным столом, вынужден был так-
^е пожать плечами и отрицательно мотнуть головой:
р То, что я имел честь сказать тебе, о высокочтимая
*т$ЭаРа Степановна, основано на самых достоверных
источниках, и нет более научных сведений об Индии, чем
Те7 которые я только что, с твоего разрешения, сообщил
391

—	С каких это пор ты, Костыльков, стал говори^
старшим «ты»? — удивилась учительница географии.-.
И перестань паясничать. Ты на экзамене, а не на костю,
мированном вечере. Если ты не знаешь этого, билета, то
честнее будет так и сказать. Кстати, что ты там такое на-
говорил про земной диск? Разве тебе не известно, что Зем¬
ля — шар?
Известно ли Вольке Костылькову, действительному
члену астрономического кружка при Московском планета¬
рии, что Земля — шар?! Да ведь это знает любой перво¬
классник!
Но Хоттабыч за стеной рассмеялся, и из Волькипого
рта, как наш бедняга ни старался сжать свои губы, сам по
себе вырвался высокомерный смешок:
—	Ты изволишь шутить над твоим преданнейшим уче¬
ником! Если бы Земля была шаром, воды стекали бы с
нее вниз, и люди умерли бы от жажды, а растения засох¬
ли. Земля, о достойнейшая и благороднейшая из препода¬
вателей и наставников, имела и имеет' форму плоского ди¬
ска и омывается со всех сторон величественной рекой, на¬
зываемой «Океан». Земля покоится на шести слонах, а те
стоят на огромной черепахе. Вот как устроен мир, о учи¬
тельница!
Экзаменаторы смотрели на Вольку со все возрастаю¬
щим удивлением. Тот от ужаса и сознания своей полней¬
шей беспомощности покрылся холодным потом.
Ребята в классе всё еще не могли разобраться, что та¬
кое произошло с их товарищем, но кое-кто начинал по¬
смеиваться. Уж очень это забавно получилось про страну
плешивых, про страну, наполненную перьями, про золото¬
носных муравьев величиной с собаку, про плоскую Землю,
покоящуюся на шести слонах и одной черепахе. Что каса¬
ется Жени Богорада, закадычного Волькиного приятеля
и звеньевого его звена, то он не на шутку встревожился.
Кто-кто, а он-то отлично знал, что Волька староста астро¬
номического кружка и, уж во всяком случае, знает, что
Земля — шар.
Неужели Волька ни с того нип; сего вдруг решил ху¬
лиганить, и где — на экзаменах! Очевидно, Волька забо¬
лел. Но чем? Что за странная, небывалая болезнь? И потом*
очень обидно за звено. Все время шлп первыми по своим
показателям, и вдруг все летит кувырком из-за нелепых
ответов Костылькова, такого дисциплинированного и со¬
знательного пионера!
392

Тут на свежие раны Жени поспешил насыпать соли
сидевший на соседней парте Гога Пилюкин, пренеприят¬
ный мальчишка, прозванный одноклассниками Пилюлей.
—	Горит твое звено, Женечка! — шепнул он, злорадно
хихикнув.— Горит, как свечечка!..
Женя молча показал Пилюле кулак.
—	Варвара Степановна! — жалостно возопил Гога.—
Богорад мне кулаком грозится.
—	Сиди спокойно и не ябедничай,— сказала ему Вар¬
вара Степановна и снова обратилась к Вольке, который
стоял перед нею ни жив ни мертв: — Ты что это, серьезно
насчет слонов и черепах?
—	Как никогда более серьезно, о почтеннейшая из
учительниц,— повторил Волька старикову подсказку, сго¬
рая, от стыда.
—	И тебе нечего добавить? Неужели ты полагаешь,
что отвечаешь по существу твоего билета?
—	Нет, не имею,— отрицательно покачал головой там,
за стенкой, Хоттабыч.
И Волька, изнывая от беспомощности перед силой,
толкающей его к провалу, также сделал отрицательный
жест:
—	Нет, не имею. Разве только, что горизонты в бога¬
той Индии обрамлены золотом и жемчугами.
—	Невероятно! — развела руками учительница.
Не верилось, чтобы Костыльков, довольно дисциплини¬
рованный мальчик, да еще в такую серьезную минуту, ре¬
шил ни с того ни с сего так нелепо шутить над учителями,
рискуя к тому же переэкзаменовкой.
—	По-моему, мальчик не совсем здоров,— шепнула
она директору.
Искоса бросая быстрые и: сочувственные взгляды на оне¬
мевшего от тоски Вольку, экзаменаторы стали шепотом
совещаться.
Варвара Степановна предложила:
—- А что, если задать ему вопрос специально для того,
чтобы мальчик успокоился? Ну, хотя бы из прошлогоднего
кУрса. В прошлом году у него по географии была пятерка.
Остальные экзаменаторы согласились, и Варвара Сте¬
пановна снова обратилась к несчастному Вольке:
;иа — Ну, Костыльков, вытри слезы, не нервничай. Рас-
скажи-ка, что такое горизонт.
Горизонт? — обрадовался	Волька.— Это	совсем
393

просто. Горизонтом называется воображаемая линия, ко-
торая...
Но за стеной снова закопошился Хоттабыч, и Костыль¬
ков снова пал жертвой его подсказки.
—	Горизонтом, о высокочтимая,— поправился он,—
горизонтом я назову ту грань, где хрустальный купол не¬
бес соприкасается с краем Земли.
—	Час от часу не легче! — простонала Варвара Степа¬
новна.— Как прикажешь понимать твои слова насчет хру¬
стального купола небес: в буквальном или переносном
смысле слова?
—	В буквальном, о учительница,— подсказал из-за
стены Хоттабыч.
И Вольке пришлос1| вслед за ним повторить:
—	В буквальном, о учительница.
—	В переносном! — прошипел ему кто-то с задней
скамейки.
Но Волька снова промолвил:
—	Конечно, в буквальном и ни в каком ином.
—	Значит, как же? — все еще не верила своим ушам
Варвара Степановна.— Значит, небо, по-твоему, твердый
купол?
—	Твёрдый.
—	И, значит*, есть такое место, где Земля кончается?
—	Есть такое место, о высокочтимая моя учительница.
За стеной Хоттабыч одобрительно кивал головой и
удовлетворенно потирал свои сухие ладошки.
В классе наступила напряженная тишина. Самые
смешливые ребята перестали улыбаться. С Вольной опре¬
деленно творилось неладное.
Варвара Степановна встала из-за стола, озабоченно
пощупала Волькин лоб. Температуры не было.
Но Хоттабыч за стенкой растрогался, отвесил низкий
поклон, коснулся, по восточному обычаю, лба и груди и за¬
шептал. И Волька, понуждаемый той же недоброй силой,
в точности повторил эти движения:
—	Благодарю тебя, о великодушнейшая дочь Степана!
Благодарю тебя за беспокойство, но оно ни к чему. Оно
излишне, ибо я, хвала аллаху, совершенно здоров.
Варвара Степановна ласково взяла Вольку^за руку, вы¬
вела из класса и погладила по поникшей голове:
—	Ничего, Костыльков, не унывай... Видимо, ты не¬
сколько переутомился... Придешь, когда хорошенько от¬
дохнешь, ладно?
394

—	Ладно,— сказал Вольна.— Только, Варвара Степа¬
новна, честное пионерское, я нисколько, ну совсем ниско-
лечко не виноват!
-	Ая тебя ни в чем и не виню,— мягко отвечала учи¬
тельница.— Знаешь, давай заглянем к Петру Иванычу.
Петр Иваныч — школьный доктор — минут десять вы¬
слушивал и выстукивал Вольку, заставил его зажмурить
глаза, вытянуть перед собой руки и стоять с растопырен¬
ными пальцами; постучал по его ноге ниже коленки, чер¬
тил стетоскопом линии на его голом теле.
За это время Волька окончательно пришел в себя. Ще¬
ки его снова покрылись румянцем, настроение прднялось.
— Совершенно здоровый мальчик,— сказал Петр Ива¬
ныч.— То есть прямо скажу: на редкость здоровый маль¬
чик! Надо полагать, сказалось небольшое переутомление...
Переусердствовал перед экзаменами... А так здоров, здо-о-
о-ро-о-ов! Микула Селянинович, да и только!
Это не помешало ему на всякий случай накапать в
стакан каких-то капель, и Микуле Селяниновичу при¬
шлось скрепя сердце проглотить их;.
И тут Вольке пришла в голову шальная мысль. А что,
если именно здесь, в кабинете Петра Иваныча, воспользо¬
вавшись отсутствием Хоттабыча, попробовать сдать Вар¬
варе Степановне экзамен?
—	Ни-ни-ни! — замахал руками Петр Иваныч.— Ни
в коем случае не рекомендую. Пусть лучше несколько де¬
нечков отдохнет. География от него никуда не убежит.
—	Что верно, то верно,— облегченно промолвила учи¬
тельница, довольная, что все в конечном счете так благо¬
получно обошлось.— Иди-ка ты, дружище Костыльков, до
дому, до хаты и отдыхай. Отдохнешь хорошенько — прихо¬
ди и сдавай. Я уверена, что ты обязательно сдашь на пя-
теРку... А вы как думаете, Петр Иваныч?
—	Такой богатырь? Да он меньше чем на лйть с плю¬
сом ни за что не пойдет!
—	Да, вот что...— сказала Варвара Степановна.—
А не лучше ли, если кто-нибудь его проводит до дому?
Что вы, что вы, Варвара Степановна! — всполо¬
шился Волька.— Я отлично сам дойду.
Не хватало только, чтобы провожатый столкнулся но-
сом к носу с этим каверзным стариком Хоттабычем!
‘Волька выглядел уже совсем хорошо, и учительница со
Покойной душой отпустила его домой. Навстречу ему бро-
Сился швейцар:
395

—	Костыльков! Тут с тобой дедушка приходил ила
кто, так он...
Но как раз в это время из стены появился старик Хот-
табыч. Он был весел, как жаворонок, и что-то напевал се¬
бе под нос.
—	Ой! — тихо вскрикнул швейцар и тщетно попытал¬
ся налить себе воды из пустого графина.
А когда он поставил графин на место и оглянулся, в
вестибюле не было ни Вольки Костылькова, ни его зага¬
дочного спутника. Они уже вышли на улицу и завернули
за угол.
—	Заклинаю тебя, о юный мой повелитель,-— гордели¬
во обратился Хоттабыч, нарушив довольно продолжитель¬
ное молчание,— потряс ли ты своими знаниями учителей
своих и товарищей своих?
—	Потряс! — вздохнул Волька и с отвращением по¬
смотрел на старика.
Хоттабыч просиял:
—	Я другого и не ожидал!.. А мне было показалось,
что эта почтеннейшая дочь Степана осталась недовольна
широтой и полнотой твоих познаний.
—	Что ты, что ты! — испуганно замахал руками Воль¬
ка, вспомнив страшные угрозы Хоэтабыча.— Это тебе
только показалось.
—	Я бы превратил ее в колоду, на которой мясники
разделывают бараньи туши,— свирепо заявил старик (и
Волька не на шутку. струхнул за судьбу своей классной
руководительницы),— если бы не увидел, что она оказала
тебе высший почет, проводив тебя до самых дверей класса,
а затем и чуть ли не до самой лестницы! И тогда я понял,
что она по достоинству оценила твои ответы. Мир с нею!
—	Конечно, мир с нею,— торопливо подхватил Волька,
у которого словно гора с плеч свалилась.
За несколько тысячелетий своей жизни Хоттабыч не
раз имел дело с загрустившими людьми и знал, как улуч¬
шить их настроение. Во всяком случае, он был убежден,
что знает: надо человеку подарить что-либо особенно же¬
ланное. Только что подарить?
Случай подсказал ему ответ, когда Волька обратился
к одному из прохожих:
—	Извините, пожалуйста, разрешите узнать, который
час.
Прохожий кинул взгляд на свои наручные часы:
—	Без пяти два.
396

—	Спасибо,— сказал Волька и продолжал путь в пол¬
ном безмолвии.
Молчание прервал Хоттабыч:
—	Скажи мне, о Волька, как этот пешеход, не глянув
на солнце, столь точно определил время?
—	Ты же видел, он посмотрел на свои часы.
Старик в недоумении поднял брови:
—	На часы?!
—	Ну да, на часы,— пояснил Волька.— Они у него
были на руке... Такие кругленькие, хромированные...
—	Почему же таких часов нет у тебя — достойнейше¬
го из спасителей джиннов?
—	Мне еще рановато иметь такие часики,— смиренно
отвечал Волька.— Годами не вышел.
—	Да позволено будет мне, о достойнейший пешеход,
осведомиться, который теперь час,— остановил Хоттабыч
первого попавшегося прохожего и впился глазами в его
наручные часы.
—	Без двух минут два,— отвечал тот, несколько уди¬
вленный необычной витиеватостью вопроса.
Отблагодарив его в наиизысканнейших восточных вы¬
ражениях, Хоттабыч с лукавой усмешечкой обратился к
Вольке:
—	Да будет позволено мне, о лучший из Волек, осведо¬
миться и у тебя, который час.
И вдруг на Волькиной левой руке засверкали точь-в-
точь такие же часы, как у того гражданина, но только не
из хррмированной стали, а из чистейшего червонного зо¬
лота.
—	Да будут они достойны твоей руки и твоего доброго
сердца,— растроганно промолвил старик, наслаждаясь
Волькиной радостью и удивлением.
Тогда Волька сделал то, что делает на его месте любой
мальчик и любая девочка, когда они впервые оказываются
владельцами часов,— он приложил часы к уху, чтобы
насладиться их тиканьем.
; — Э-э-э! —протянул он.— Да они не заведены. Надо
нх завести.
Волька попытался вертеть заводную головку, но она, к
величайшему его разочарованию, не вертелась.
ilf. Тогда Волька вынул из кармана штанов перочинный
Н05кик, с тем чтобы открыть крышку часов. Но, при всем
старании, он не мог найти и признаков щели, куда можно
^Ыл° бы воткнуть лезвие ножа.
397

—	Они из цельного куска золота! — хвастливо подмиг¬
нул ему старик.— Я не из тех, кто дарит дутые золотые
вещи.
—	Значит, внутри у них ничего нет? — разочарованно
воскликнул Волька.
—	А разве там что-то должно быть, внутри? — забес-
покоился старый джинн.
Вместо ответа Волька молча отстегнул часы и вернул
их Хоттабычу.
— Хорошо,— кротко согласился тот.— Я тебе подарю
такие часы, которые не должны иметь ничего внутри.
Золотые часики снова оказались на Волькиной руке,
но сейчас они стали тоненькими, плоскими. Стекло на них
исчезло, а вместо минутной, секундной и часовой стрелок
возник небольшой вертикальный золотой шпенечек в сере¬
дине циферблата с великолепными, чистейшей воды изу¬
мрудами, расположенными там, где полагалось быть часо¬
вым отметкам.
—	Никогда и ни у кого, даже у богатейших султанов
вселенной, не было наручных солнечных часов! — снова
расхвастался старик.— Были солнечные часы на город¬
ских площадях, были на рынках, в садах, во дворах, и все
они сооружались из камня. А вот такие я только что сам
придумал. Правда, неплохо?
Действительно, оказаться первым и единственным во
всем мире обладателем наручных солнечных часов было
довольно заманчиво.
На Волькином лице выразилось неподдельное удоволь¬
ствие, и старик расцвел.
—	А как ими пользоваться? -—спросил Волька.
—	А вот так.— Хоттабыч бережно взял Волькину ле¬
вую руку с вновь придуманными часами.— Держи руку
вот так, и тень от этой золотой палочки ляжет на искомую
цифру.
—	Для этого должно светить солнце,— сказал Волька,
с досадой глянув на облачко, только что закрывшее собой
дневное светило.
—	Сейчас это облачко уйдет,— обещал Хоттабыч, к
действительно, снова вовсю засветило солнце.— Вот вп-
дишь, часы показывают, что время теперь где-то межДУ
двумя и тремя часами пополудни. Примерно, половина
третьего.
Пока он это говорил, солнце скрылось за другим обла¬
ком.
398

—	Ничего,— сказал Хоттабыч.— Я буду очищать для
тебя небо каждый раз, когда тебе угодно будет узнать,
который час.
—	А осенью?— спросил Волька.
—	Что осенью?
—	А осенью, а зимой, когда небо целыми месяцами
скрыто за тучами?
—	Я тебе сказал, о Волька, солнце будет свободно от
туч каждый раз, когда это тебе понадобится. Тебе надо
будет только приказать мне, и все будет в порядке.
—	А если тебя не будет поблизости?
—	Я всегда буду поблизости, лишь только ты меня
кликнешь.
—	А вечером? А ночью?— ехидно осведомился Воль¬
ка.— Ночью, когда на небе нет солнца?
—	Ночью люди должны предаваться сну, а не смот¬
реть на часы,— в великой досаде отвечал Хоттабыч.
Ему стоило очень больших трудов взять себя в руки и
не проучить этого настырного отрока.
—	Хорошо,— кротко сказал он.— Тогда скажи, нра¬
вятся ли тебе часы, которые ты видишь на руке вон того
пешехода? Если они тебе нравятся, они будут твоими.
—	То есть как это так — моими? —удивился Волька.—
Они же принадлежат этому гражданину... Не станешь же
ты...
—	Не бойся, о Волька ибн Алеша, я не трону его ни
единым пальцем. Он сам с радостью подарит их тебе, ибо
ты поистине достоин величайших даров.
—	Ты его заставишь, а он...
—	А он будет счастлив, что я не стер его с лица земли,
не превратил его в облезлую крысу, рыжего таракана, тру¬
сливого, таящегося в щелях хибарки последнего нищего...
—	Ну, это уже форменное вымогательство! — возму¬
тился Волька.— За такие штучки у нас, брат Хоттабыч, в
милицию и под суд. И поделом, знаешь ли.
—	Это меня под суд?! — Старик взъерепенился не на
нхутку.— Меня?! Гассана Абдуррахмана ибн Хоттаба? Да
знает ли он, этот презреннейший из пешеходов, кто я та¬
кой?! Спроси первого попавшегося джинна, или ифрита,
или шайтана, и они тебе скажут, дрожа от страха мелкой
Дрожью, что Гассан Абдуррахман ибн -Хоттаб — владыка
телохранителей из джиннов, и число моего войска — семь¬
десят две тысячи, и каждый из тысячи властвует над ты-
снчей маридов, и каждый марид властвует над тысячей
399

помощников, а каждый помощник властвует над тысячей
шайтанов, а каждый шайтан властвует над тысячей джин¬
нов, и все они покорны мне и не могут меня ослушаться!..
Не-е-ет, пусть только этот трижды ничтожнейший из нич-
тожных пешеходов...
А прохожий, о котором шла речь, преспокойно шагал
себе по тротуару, лениво поглядывая на витрины магази¬
нов, и не подозревал о страшной опасности, которая в эту
минуту нависла над ним только потому, что на его руке
поблескивали самые обыкновенные часы марки «Зенит»,
—	Да я...— выхвалялся совсем разошедшийся Хотта-
быч перед оторопевшим Вольной^— да я его превращу в.м
Дорога была каждая секунда. Волька крикнул:
—	Не надо!
—	Чего не надо?
—	Трогать прохожего не надо... Часов не надо!.. Ни¬
чего не надо!..
—	Совсем ничего не надо? — усомнился старик, быст¬
ро приходя в себя.	v
Единственные в мире наручные солнечные часы ис¬
чезли так же незаметно, как и возникли.
—	Совсем ничего...— сказал Волька и так тяжко
вздохнул, что старик понял: сейчас главное — развлечь
своего юного спасителя, рассеять его дурное настроение.
V.	ВТОРАЯ УСЛУГА ХОТТАБЫЧА
На душе у Вольки было отвратительно, и старик по¬
чуял что-то неладное. Конечно, он не подозревал, как под¬
вел Вольку на экзаменах. Но было ясно, что мальчик чем-
то недоволен и что виноват в этом, очевидно, не кто иной,
как именно он, Гассая Абдуррахман ибн Хоттаб.
—	Угодны ли твоему сердцу, о подобный луне, рас¬
сказы о приключениях удивительных и необыкновен¬
ных? — лукаво осведомился он у насупившегося Воль¬
ки.— Известна ли тебе, к примеру, история о трех чер¬
ных петухах багдадского цирюльника и его хромом
сыне? А о медном верблюде с серебряным горбом?
А о водоносе Ахмете и его волшебном ведре?
Волька сердито промолчал, но старик не смутился эти>*
и торопливо начал:
—	Да будет тебе известно, о прекраснейший и3
учащихся средней школы, что жил некогда в Багдаде
400

искусный цирюльник, по имени Селим, и были у него
три петуха и хромой сын, по прозванию Бадья. И случи¬
лось так, что проходил мимо его лавки калиф Гарун
аЛЬ Рашид... Только знаешь что, о внимательнейший из
отроков: не присесть ли нам на ближайшую скамью, дабы
твои молодые ноги не устали от хождения во время этой
длинной и поучительной истории?
Волька согласился; они уселись на бульваре в холодке,
под сенью старой липы.
Битых три с половиной часа рассказывал Хоттабыч
эту действительно весьма занимательную историю и за¬
кончил ее коварными словами: «Но еще удивительней
повесть о медном верблюде с серебряным горбом». И тут
же, не переводя дыхания, принялся излагать ее, пока не
дошел до слов: «Тогда иноземец взял уголек из жаровни и
нарисовал им на стене очертания верблюда, и верблюд тот
взмахнул хвостом, качнул головой и сошел со стены на до¬
рожные камни...»
Здесь он остановился, чтобы насладиться впечатлением,
которое рассказ об оживлении рисунка произведет на его
юного слушателя. Но Хоттабыча ждало разочарование:
Волька достаточно насмотрелся в жизни мультипликацион¬
ных фильмов. Зато слова Хоттабыча навели его на интерес¬
ную мысль.
—	Знаешь что,— сказал Волька,— давай сходим в кино.
А историю свою ты мне после доскажешь, после кино.
—	Твои слова для меня закон, о Волька ибн Алеша,—
смиренно отвечал старик.— Но скажи мне, сделай милость,
что ты подразумеваешь под этим непонятным словом «ки¬
но»? Не баня ли это? Или, может быть, так у вас называет¬
ся базар, где можно погулять и побеседовать со своими
Друзьями и знакомыми?
—	Ну и ну! — поразился Волька.— Любой ребенок зна¬
ет, что такое кино. Кино — это...— Тут он неопределенно
поводил в воздухе рукой и добавил:— Ну, в общем, при¬
дем — увидишь.
Над кассой кинотеатра «Сатурн» висел плакат: «Детям
До шестнадцати лет вход на вечерние сеансы восцрещен».
■— Что с тобой, о красивейший из красавцев? — всполо¬
шился Хоттабыч, заметив, что Волька снова помрачнел,
i. i— А то со мной, что мы опоздали на дневные сеансы!
Уже пускают только с шестнадцати лет... Прямо не знаю,
Что Делать... Домой идти не хочется...
^ Ты не пойдешь домой! — вскричал Хоттабыч.— Но
401

пройдет и двух мгновений, как нас пропустят, и мы npog.
дем, окруженные уважением, которого ты заслуживаешь
своими поистине бесчисленными способностями!.. Только
гляну, какие листочки показывают посетители той суровой
женщине, что стоит у входа в любезное твоему сердцу
кино...
«Старый хвастунишка!» — раздраженно подумал Воль
ка. И вдруг обнаружил в правом кулаке два билета.
—	Ну, идем! — сказал Хоттабыч, которого буквально
распирало от счастья.— Идем, теперь-то они тебя про¬
пустят.
—	Ты уверен?
—	Так же, как в том, что тебя ожидает великое бу¬
дущее!
Он подтолкнул Вольку к зеркалу, висевшему неподале¬
ку. Из зеркала на Вольку, оторопело разинув рот, смотрел
мальчик с роскошной русой бородой на пышущем здоровь¬
ем веснушчатом лице.
VI.	НЕОБЫКНОВЕННОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ В КИНО
Торжествующий Хоттабыч поволок Вольку по лестнице
на второй этаж, в фойе.
Около самого входа в зрительный зал томился Женя
Богорад, предмет всеобщей зависти учеников шестого клас¬
са «Б». Этот баловень судьбы приходился родным племян¬
ником старшему администратору кинотеатра «Сатурн»,
поэтому его пропускали на вечерние сеансы. Ему бы по
этому случаю жить да радоваться, а он, представьте себе,
невыносимо страдал. Он страдал от одиночества. Ему до
зарезу нужен был собеседник, с которым он мог бы обсу¬
дить поразительное поведение Вольки Костылькова на се¬
годняшних экзаменах по географии. И, как назло,— ни од¬
ного знакомого.
Тогда он решил сойти вниз. Авось там кого-нибудь по-
шлет ему судьба. На лестничной площадке его чуть не
сшиб с ног старик в канотье и расшитых сафьяновых туф-
лях, который тащил за руку — кого бы вы думали? — са¬
мого Вольку Костылькова! Волька почему-то прикрывал
лицо обеими руками.
—	Волька! — обрадовался Богорад.— Костыльков!..
Но Волька, очевидно, ничуть не обрадовался этой ветре-
че. Больше того: он сделал вид, будто не узнал своего л у4'
402

щего приятеля, и метнулся в самую гущу толпы, слушав-
шей оркестр.
— Ну и не надо! — обиделся Женя и пошел в буфет
выпить стаканчик ситро.
Поэтому он не видел, как вокруг странного старичка и
Вольки начал толпиться народ.
Когда же он сам попытался протолкаться туда, куда,
по неизвестной для него причине, устремилось столько лю¬
бопытных, его приятеля окружала плотная и все растущая
толпа. Громыхая откидными сиденьями, люди покидали
кресла перед эстрадой. Вскоре оркестр играл уже перед
пустыми креслами.
—	Что случилось? — тщетно спрашивал Женя, отчаян¬
но орудуя локтями.— Если несчастный случай, так я могу
отсюда по телефону позвонить... У меня здесь дядя — стар¬
ший администратор... В чем дело?..
Но никто толком не знал, в чем дело. И так как почти
никому ничего не было видно и все интересовались, что же
там такое происходит, внутри тесного человеческого коль¬
ца, и все друг друга расспрашивали и обижались, не полу¬
чая вразумительного ответа, то толпа вскоре так разгалде-
лась, что даже стала заглушать звуки оркестра.
Тогда на шум прибежал Женин дядя, взгромоздился
на стул и крикнул:
—	Пожалуйста, разойдитесь, граждане!.. Что вы, бо¬
родатого ребенка не видели, что ли? »
Лишь только эти слова донеслись до буфета, все бро¬
сили пить чай и прохладительные напитки и кинулись
смотреть на бородатого ребенка.
—	Волька! — заорал на все фойе Женя, отчаявшись
пробиться внутрь заветного кольца.— Я ничего не вижу!..
А ты видишь?.. Он здорово бородатый?..
—	Ой, батюшки! — чуть не взвыл от тоски злополуч¬
ный Волька.— Только и не хватало, чтобы он...
—	Несчастный мальчик! — сочувственно завздыхали
°кружавшие его любопытные.— Такое уродство!.. Неуже¬
ли медицина бессильна помочь?..
Сначала Хоттабыч неправильно расценил внимание,
которое уделяли его юному другу. Ему показалось, что
л*°Ди сгрудились, чтобы выразить свое уважение Вольке.
Потом это его начало сердить.
- — Разойдитесь, почтеннейшие! — рявкнул он, пере¬
крывая и гул толпы, и звуки оркестра.— Разойдитесь, или
я с°творю с вами нечто страшное!..

Какая-то школьница с перепугу ударилась в слезы. Ц0
взрослых Хоттабыч только рассмешил.
Ну, в самом деле, чего страшного можно было ожидать
от этого забавного старичка в нелепых розовых туфлях?
Стоит только ткнуть его покрепче пальцем, и он рассыц,
лется.
. Нет, никто не принял всерьез угрозу Хоттабыча. А ста¬
рик привык, чтобы его слова приводили людей в трепет.
Сейчас он уже был оскорблен и за Вольку и за себя и все
больше и больше наливался яростью. Неизвестно, чем бы
все кончилось, если бы в эту минуту не прозвенел звонок.
Распахнулись двери зрительного зала, и все пошли зани¬
мать свои места. Женя хотел было воспользоваться этим
и хоть одним глазком глянуть на небывалое чудо. Но та
же самая толпа, которая раньше мешала ему пробиться,
сейчас стиснула его со всех сторон и, помимо его воли,
потащила с собой в зрительный зал.
Едва он успел добежать до первого ряда и усесться, как
свет погас.
—	Фу! — облегченно вздохнул Женя.— Чуть не опо¬
здал... А бородатого мальчика я перехвачу, когда кончится
сеанс...
Тем не менее он все же взволнованно ерзал на стуле,
пытаясь разглядеть где-то позади себя это поразительное
чудо природы.
—	Мальчик, брось елозить!.. Мешаешь! — рассердился
его сосед справа.— Сиди спокойно!
Но, к великому его удивлению, беспокойного мальчика
уже рядом не оказалось. _
«Пересел! — с завистью подумал недавний Женин со¬
сед.— Конечно, мало радости сидеть в первом ряду. Одна
порча глаз... Мальчишке что? Пересел на чужое место.
В крайнем случае, прогонят, так мальчику не стыдно...»
Последними, когда в зрительном зале было уже темно,
покинули фойе Волька с Хоттабычем.
По правде говоря, Волька сначала так расстроился, что
решил уйти из кино, не посмотрев картины. Но тут взмо¬
лился Хоттабыч:
—	Если тебе столь неугодна борода, которой я тебя
украсил в твоих же интересах, то я тебя освобожу от йее,
лишь только мы усядемся на наши места. Это мне ничего
не стоит. Пойдем же туда, куда пошли все остальные, ибо
мне не терпится узнать, что такое кино. Сколь прекрасно
404

должно быть, если даже умудренные опытом мужи по-
сеЖаЮТ ег0 в столь изнурительный летний зной!
И действительно, только они уселись на свободные ме¬
ста в шестом ряду, как Хоттабыч щелкнул пальцами левой
руки.
Но, вопреки его обещаниям, ничего с Волькиной боро¬
дой не произошло.
—	Что же ты мешкаешь? — спросил Волька.— А еще
хвастал!
—	Я не хвастал, о прекраснейший из учащихся шесто¬
го класса «Б». Я, к счастью, вовремя передумал. Если у
тебя не станет бороды, тебя выгонят из любезного твоему
сердцу кино.
Как вскоре выяснилось, старик слукавил.
Но Волька этого не знал. Он сказал:
—	Ничего, отсюда уже не выгонят.
Хоттабыч сделал вид, будто не слышал этих слов.
Волька повторил, и Хоттабыч снова прикинулся глу¬
хим.
Тогда Волька повысил голос:
Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб!
—	Слушаю, о юный мой повелитель,— покорно ответ¬
ствовал старик.
—	Нельзя ли потише? — сказал кто-то из соседей.
Волька продолжал шепотом, нагнувшись к самому уху
печально поникшего Хоттабыча:
—	Сделай так, чтобы немедленно не стало у меня этой
глупой бороды.
—	Нисколько она не глупая! — прошептал в ответ ста¬
рик.— Это в высшей степени почтенная и благообразная
борода.
—	Сию же секунду! Слышишь, сию же секунду!
—	Слушаю и повинуюсь,— снова промолвил Хоттабыч
и что-то зашептал, сосредоточенно прищелкивая пальцами.
Растительность на Волькином лице оставалась без из¬
менения.
—	Ну? — сказал Волька нетерпеливо.
—	Еще один миг, о благословеннейший Волька ибн
Алеша,— отозвался старик, продолжая нервно шептать и
Щелкать.
.; ро борода и не думала исчезать с Волькиного лица.
Посмотри, посмотри, кто там сидит в девятом ря-
W — прошептал вдруг Волька, забыв на время о своей
°еДе.
405

В девятом ряду сидели два человека, ничем, по мнению
Хоттабыча, не примечательных.
—	Это совершенно замечательные актеры! — с жарой
объяснил Волька и назвал две фамилии, известные любому
нашему читателю. Хоттабычу они, конечно, ничего не го.
ворили.
—	Ты хочешь сказать, что они лицедеи? — снисходи,
тельно улыбнулся старик.— Они пляшут на канате?
—	Они играют в кино! Это известнейшие киноактеры,
вот кто они!
—	Так почему же они не играют? Почему они сидят
сложа руки? — с осуждением осведомился Хоттабыч.—
Это, видно, очень нерадивые лицедеи, и мне больно, что ты
их столь необдуманно хвалишь, о кино моего сердца.
—	Что ты! — рассмеялся Волька.—Киноактеры нико¬
гда не играют в кинотеатрах. Они играют в киностудиях.
—	Значит, мы сейчас будем лицезреть игру не кино¬
актеров, а каких-нибудь других лицедеев?
—	Нет, именно киноактеров. Понимаешь, они играют
в киностудиях, а мы смотрим их игру в кинотеатрах. По-
моему, это понятно любому младенцу.
—	Ты болтаешь, прости меня, что-то несуразное,—
с осуждением сказал Хоттабыч.— Но я не сержусь на тебя,
ибо не усматриваю в твоих словах преднамеренного жела¬
ния подшутить над твоим покорнейшим слугой. Это на
тебя, видимо, влияет жара, царящая в этом помещении.
Волька понял, что за те минуты, которые остались до
начала сеанса, ему никак не растолковать старику, в чем
сущность работы киноактеров, и решил отложить объясне¬
ния на потом. Тем более что он вспомнил об обрушившей¬
ся на него напасти.
—	Хоттабыч, миленький, ну что тебе стоит, ну поста¬
райся поскорее!
Старик тяжело вздохнул, вырвал из своей бороды один
волос, другой, третий, затем в сердцах выдернул из нее
сразу целый клок и стал с ожесточением рвать их на мел¬
кие части, что-то сосредоточенно приговаривая и не спу¬
ская глаз с Вольки. Растительность на пышущей здоровь¬
ем физиономии его юного друга не только не исчезла •—
она даже не шелохнулась. Тогда Хоттабыч принялся щел¬
кать пальцами в самых различных сочетаниях: то отдель¬
ными пальцами, то всей пятерней правой руки, то левом,
то сразу пальцами обеих рук, то раз пальцами правой рУкй
и два раза — левой, то наоборот. Но все было напрасно-
406

ц тогда Хоттабыч вдруг принялся с треском раздирать на
себе одежду.
_ Ты что, с ума сошел? — испугался Волька.— Что
эТо ты делаешь?
—	О, горе мне! — прошептал в ответ Хоттабыч й стал
царапать себе лицо.— О, горе мне!.. Тысячелетия, прове¬
денные в проклятом сосуде, увы, дали себя знать! Отсут¬
ствие практики губительно отразилось на моей специаль¬
ности... Прости меня, о юный мой спаситель, но я ничего
не могу поделать с твоей бородой!.. О, горе, горе мне, бед¬
ному джинну Гассану Абдуррахману ибн Хоттабу!..
—	Что ты там такое шепчешь? — спросил Волька.—
Шепчи отчетливей.
И Хоттабыч отвечал ему, тщательно раздирая на себе
одежды:
—	О драгоценнейший из отроков, о приятнейший из
приятных, не обрушивай на меня свой справедливый
гнев!.. Я не могу избавить тебя от бороды!.. Я позабыл,
как это делается!..
—	Имейте совесть, граждане! — зашипели на них со¬
седи.— Успеете наговориться дома. Ведь вы мешаете!..
Неужели обращаться к билетеру?
—	Позор на мою старую голову! — еле слышно заску¬
лил теп'ерь Хоттабыч.— Забыть такое простое волшебство!
И кто забыл?! Я, Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, могу¬
щественнейший из джиннов, я, тот .самый Гассан Абдур¬
рахман ибн Хоттаб, с которым двадцать лет ничего не мог
поделать сам Сулейман ибн Дауд, мир с ними обоими!..
—	Не хнычь! — прошептал Волька, не скрывая своего
презрения.— Скажи по-человечески, надолго ты меня на¬
градил этой бородой?
О нет, успокойся, мой добрый повелитель! — отве¬
чал старик.— К счастью, я околдовал тебя малым колдов¬
ством. Завтра к этому времени лицо у тебя снова станет
гладким, как у новорожденного... А может быть, мне еще
Раньше удастся припомнить, как расколдовывается малое
колдовство...
Как раз к этому времени на экране кончились много¬
численные надписи, которыми обычно начинается всякая
картина, потом на нем появились, задвигались и заговори¬
ли, Люди. Хоттабыч самодовольно шепнул Вольке:
Ну, это я понимаю. Это очень просто. Все эти люди
Ришли сюда сквозь стену. Этим меня не удивишь. Это я
г°Же уыеЮ.
407

—	Ничего ты не понимаешь! — улыбнулся Вольна яе
вежеству старика.— Кино, если хочешь знать, построен
по принципу...
Из передних и задних рядов зашикали, и Волькинц
объяснения прервались на полуслове.	,
С минуту Хоттабыч сидел как зачарованный. Потом!
он стал возбужденно ерзать, то и дело оборачиваясь назад |
где в девятом ряду, как помнят наши читатели, сидели оба!
киноактера. Он проделал это несколько раз, пока оконча.1
тельно не убедился, что они одновременно и сидят поза-!
ди него, чинно сложив руки на груди, и несутся верхом
на быстрых лошадях там, впереди, на единственной осве¬
щенной стене этого в высшей степени загадочного поме¬
щения.
Побледневший, с испуганно приподнятыми бровями,
старик шепнул Вольке:
—	Посмотри назад, о ибн Алеша!
—	Ну да,— сказал Волька,— это киноактеры. Они
играют в этой картине главные роли и пришли посмотреть,
нравится ли нам, зрителям, их игра.
—	Мне не нравится! — ’быстро сообщил Хоттабыч.-
Мне не нравится, когда люди раздваиваются. Даже я не
умею в одно и то же время сидеть сложа руки на стуле
и скакать на стремительной, ветру подобной лошади. Это
даже Сулейман ибн Дауд — мир с ними обоими! — не
умел делать. И мне поэтому страшно.
—	Все в порядке,— покровительственно усмехнулся
Волька.— Посмотри на остальных зрителей. Видишь, ни¬
кто не боится. Потом я тебе объясню, в чем дело.
Вдруг могучий паровозный гудок прорезал тишину.
Хоттабыч схватил Вольку за руку.
—	О царственный Волька! — прошептал он, обливаясь
холодным потом.— Я узнаю этот голос. Это голос царя
джиннов Джирджиса!.. Бежим, пока не поздно!
—	Ну что за чушь! Сиди спокойно!.. Ничто нам не
угрожает.
—	Слушаю и повинуюсь,— покорно пролепетал Хотта¬
быч, продолжая дрожать.
Но ровно через секунду, когда на экране помчался
прямо на зрителей громко гудящий паровоз, пронзитель¬
ный крик ужаса раздался в зрительном зале.
—	Бежим!., Бежим!..— вопил не своим голосом Хот?а-
быч, улепетывая из зала.
408

Уже у самого выхода он вспомнил о Вольке, в несколь-
0 прыжков вернулся за ним и потащил к дверям:
К — Бежим, о Вольна ибн Алеша! Бежим, пока не поз-
ДН°^. Граждане...— начал билетер, преграждая им дорогу.
Но сразу вслед за этим он вдруг совершил в воздухе
красивую, очень длинную дугу и очутился на эстраде, пе¬
ред самым экраном...
—	Чего ты кричал? Чего ты развел эту дикую пани¬
ку? — сердито спросил уже на улице Вольна у Хоттабыча.
И тот ответил:
—	Как же мне было не кричать, когда над тобой навис¬
ла страшнейшая из возможных опасностей! Прямо на нас
несся, изрыгая огонь и смерть, великий шайтан Джир-
джис ибн Реджмус, внук тетки ИкришаГ
—	Какой там Джирджис? Какая тетка? Самый обыч¬
ный паровоз!
—	Не собирается ли мой юный повелитель учить ста¬
рого джинна Гассана Абдуррахмана ибн Хоттаба, что та¬
кое шайтан? — язвительно осведомился Хоттабыч.
И Волька понял: объяснять ему, что такое кино и что
такое паровоз,— дело не пяти минут и даже не часа.
Отдышавшись, Хоттабыч смиренно спросил:
—	Чего бы тебе хотелось сейчас, о драгоценнейший
зрачок моего глаза?
—	Будто не знаешь! Избавиться от бороды!
—	Увы,— сокрушенно ответствовал старик,— я еще
бессилен выполнить это твое желание. Но нет ли у тебя
какого-нибудь другого желания? Скажи, и я его в тот же
миг исполню.
—	Побриться... И как можно скорее!
Спустя несколько минут они были в парикмахерской.
Еще минут через десять усталый мастер высунулся из
Распахнутых дверей мужского зала и крикнул:
—	Очередь!
Тогда из укромного уголка подле самой вешалки вышел
и торопливо уселся в кресло мальчик с лицом, закутанным
в Драгоценную шелковую ткань.
Прикажете подстричь? — спросил парикмахер, имея
в виду прическу мальчика.
Побрейте меня! — ответил ему сдавленным голосом
Нальчик и снял шаль, закрывавшую его лицо по самые
409

VII. БЕСПОКОЙНЫЙ ВЕЧЕР
Хорошо, что Вольна не был брюнетом. У Жени Бого,
рада, например, щеки после бритья стали бы отсвечивать
синевой. А у Вольки, когда он вышел из парикмахерской,
щеки ничем не отличались от щек всех его сверстников.
Шел уже восьмой час, но еще было совсем светло и
очень жарко.
—	Нет ли в вашем благословенном городе лавки, где
продают шербет или подобные шербету прохладительные
напитки, дабы смогли мы утолить нашу жажду? — спросил
Хоттабыч.
—	А ведь верно! — подхватил Волька.— Хорошо бы
сейчас холодненького лимонаду!
Они зашли в первый попавшийся павильон фруктовых
и минеральных вод, сели за столик и подозвали офи¬
циантку.
—	Пожалуйста, две бутылки лимонной воды,— сказал
Волька.
Официантка кивнула головой и пошла к стойке, но
Хоттабыч сердито окликнул её:
—	А ну, подойди-ка поближе, недостойная прислуж¬
ница! Мне не нравится, как ты ответила на приказание
моего юного друга и повелителя.
—	Хоттабыч, перестань, слышишь! Перестань...— за¬
шептал было Волька.
Но Хоттабыч ласково закрыл ему рот своей сухой ла¬
дошкой:
—	Не мешай хоть мне вступиться за твое достоинство,
если сам ты, по свойственной тебе мягкости, не выбра¬
нил ее...
—	Ты ничего не понял! — пе на шутку испугался
Волька за официантку.— Хоттабыч, я же тебе русским
языком говорю, что...
Но тут он вдруг с ужасом почувствовал, что лишился
дара речи. Он хотел броситься между стариком и все еще
ничего не подозревавшей девушкой, но не смог пошевель¬
нуть ни рукой, ни ногой.	^
Это Хоттабыч, чтобы Волька ему не мешал, легонько
прищемил большим и указательным пальцами левой рук11
мочку Волькиного правого уха и тем обрек его на молча*
ние и полную неподвижность.
—	Как ты ответила на приказание моего юного ДрУ'
га? — повторил он, снова обращаясь к официантке.
410

Я вас не понимаю, гражданин,— вежливо отвечала
ему девушка.— Приказания никакого не было. Была
просьба, и я пошла ее выполнять. Это во-первых. А во-вто¬
рых, У нас не ПРИНЯТ0 «тыкать». У нас принято обращать¬
ся к незнакомым людям на «вы». И меня удивляет, что
вам это неизвестно, хотя это известно любому культурному
советскому человеку.
—	Ты что ж, учить меня хочешь?! — вскричал Хотта¬
быч.— На колени! Или я превращу тебя в пыль!
—	Стыдитесь, гражданин! — вмешалась кассирша, на¬
блюдавшая за этой возмутительной сценой, благо посети¬
телей, кроме Вольки с Хоттабычем, в павильоне не было.—
Разве можно так хулиганить, тем более в ваши годы!
—	На колени! — прорычал вне себя Хоттабыч.—- И ты
на колени! — указал он перстом на кассиршу.— И ты! —
крикнул он второй официантке, спешившей на помощь
своей подруге.— Все три немедленно на колени и молите
моего юного друга, чтобы он вас помиловал!
С этими словами он вдруг стал расти в размерах, пока
не достиг головою потолка. Это было страшное и удиви¬
тельное зрелище. Кассирша и вторая официантка упали
в обморок от ужаса, но первая официантка, хоть и поблед-
цела, спокойно сказала Хоттабычу:
—	Стыдитесь, гражданин! Ведите себя, как полагается в
обществнном месте... И если вы порядочный гипнотизер...
Она думала, что старик проделывал над ними опыты
гипноза.
—	На колени!—снова проревел Хоттабыч.— Я кому
говорю — на колени?!
За три тысячи семьсот тридцать два года его жизни это
был первый случай, когда обыкновенные смертные осме¬
ливались ослушаться его приказаний. Хоттабычу казалось,
ч*о это роняет его в глазах Вольки.
—	Падай ниц, о презренная, если тебе дорога жизнь!
—	Об этом не может быть и речи,— отвечала дрожа¬
ли голосом храбрая официантка.— Это за границей, в ка¬
питалистических странах, работники общественного пита-
Н0я вынуждены выслушивать всякие грубости от
клиентов, но у нас... И вообще, непонятно, чего вы новы-
шаете голос... Если есть жалоба, можете вежливо попро-
сить у кассирши жалобную книгу. Жалобная книга выда-
®тся но первому требованию... Наш павильон, знаете ли,
осещают самые известные гипнотизеры и иллюзионисты,
0 никогда ничего такого себе не позволяли... Правильно
411

я говорю, Катя? — обратилась она за поддержкой к подру.
ге, которая уже успела прийти в себя.
—	Тоже выдумал! — отвечала Катя, всхлипнув.—На
колени становиться! Безобразие какое!..
—	Вот как?! — окончательно разошелся Хоттабыч,—
Так вот до чего доходит ваша дерзость?! Ну что ж, вц
сами того хотели!
Привычным жестом он выдрал из своей бороды три
► волоска и отнял левую руку от Волышного уха, чтобы
разорвать их на мельчайшие части.
Но стоило лишь Хоттабычу оставить Волькино ухо
в покое, как Волька вновь обрел дар речи и свободу в рас¬
поряжении своим телом. Первым делом он схватил Хотта¬
быча за руку.
—	Что ты, Хоттабыч! Что ты задумал?
—	Я задумал наказать их, о Волька. Поверишь ли,
стыдно признаться: сначала я хотел их поразить громом.
Поражать людей громом — ведь это по силам любому, са¬
мому завалящему ифриту!..
Тут Волька, несмотря на серьезность положения, нашел
в себе мужество вступиться за науку.
—	Удар грома*...—- сказал он, лихорадочно размышляя,
как отвести беду, нависшую над бедными девушками,—
удар грома никого поразить не может. Поражает людей
разряд атмосферного электричества — молния. А гром не
поражает. Гром — это звук.
—	Не знаю,— сухо отозвался Хоттабыч.— Не думаю,
чтобы ты был прав. Но я передумал. Я не поражу их гро¬
мом. Лучше я превращу их в... воробьев. Да, пожалуй, в
воробьев.
—	Но за что?
—	Я должен наказать их, о Волька. Порок должен
быть наказан.
—	Не за что их наказывать! Слышишь!
Волька дернул Хоттабыча за руку.
Но волоски, упавшие было на пол, сами по себе вновь
очутились в темной шершавой ладошке Хоттабыча.
. — Только попробуй! — закричал Волька, заметив, что
старик снова собрался порвать волоски.— Ах, TaiA Тогда
и меня превращай в воробья! Или в жабу! Во что угодно
превращай! И вообще считай, что на этом наше знакомство
закончено! Мне решительно не нравятся твои замашнн-
И все! Превращай меня в воробья! И пусть меня сожрнт
первая попавшаяся кошка!
412

Старик опешил:
__ разве ты не видишь, что я хочу это сделать, чтобы
впредь никто не смел относиться к тебе без того исключи¬
тельного почтения, которого ты заслуживаешь своими бес¬
численными достоинствами?
—	Не вижу и не желаю видеть!
—	Твое приказание для меня закон,— смиренно отве¬
чал Хоттабыч, искренне недоумевая по поводу непонятной
снисходительности своего спасителя.— Хорошо, я не буду
превращать их в воробьев.
—	И ни во что другое!
—	И ни во что другое,— покорно согласился старик
и все же взялся за волоски с явным намерением порвать их.
—	Зачем же ты хочешь рвать волоски? — снова вспо¬
лошился Врлька.
—	Я превращу в пыль все товары, и все столы, и все
оборудование этой презренной лавки!
—	Ты с ума сошел! — вконец возмутился Волька.—
Ведь это государственное добро, старая ты балДа!
—	Да позволено мне будет узнать, что ты, о брильянт
моей души, подразумеваешь под этим неизвестным мне
словом «балда»? — с любопытством осведомился Хоттабыч.
Волька покраснел, как морковка.
—	Понимаешь ли... как тебе сказать... э-э-э... Ну, в об¬
щем, «балда» — это что-то вроде мудреца.
—	Но...— начал он.
Тогда Хоттабыч решил запомнить это слово, чтобы при
случае блеснуть им в разговоре.
—	Никаких «но»! Я считаю до трех. Если ты после
того, как я скажу «три», не оставишь в покое этот па¬
вильон, можешь считать, что мы с тобой не имеем ничего
общего, и что между нами все кончено, и что... Считаю:
Раз!., два!., т...
Волька не успел досказать коротенькое слово «три».
Горестно махнув рукой, старик снова принял свой обыч¬
ный вид и сумрачно проговорил:
~~ Пусть будет по-твоему, ибо твое благоволение для
Меня драгоценней зениц моих очей.
" То-то же,— сказал Волька.— Теперь осталось из-
виниться, и можно спокойно уходить.
Благодарите же своего юного спасителя! — сурово
нрякнул Хоттабыч девушкам.
Волька понял, что вырвать извинение из уст старика
Не Удастся.
413

— Извините нас, пожалуйста,	товарищи,— сказал
он.— И, если можно, не очень обижайтесь на этого гра^,
данина. Он приезжий и еще не освоился с советским*
порядками. Будьте здоровы!
—	Будьте здоровы! — вежливо отвечали девушки.
Они еще толком не пришли в себя. Им было и удиви.
тельно и страшновато. Но, конечно, им и в голову Не
могло прийти, насколько серьезной была опасность, кото,
рой они избежали.
Они вышли вслед за Хоттабычем и Вольной на улицу
и стояли у дверей, глядя, как медленно удалялся этот
удивительный старичок.
—	Откуда такие озорные старики берутся, ума не при¬
ложу! — вздохнула Катя и снова всхлипнула.
—	Какой-нибудь дореволюционный гипнотизер,— жа¬
лостливо сказала ее храбрая подруга.— Наверно, пенсио¬
нер. Соскучился, выпил, может быть, лишнего... Много ли
такому старичку требуется!
—	Да-а-а,— присоединилась к ее мнению кассирша,-
старость не радость... Пойдемте, девушки, в помещение!..
Ног очевидно, на этом не суждено было кончиться сего¬
дняшним злоключениям. Лишь Волька с Хоттабычем
вышли на улицу Горького, в глаза им ударил ослепитель¬
ный свет автомобильных фар. Казалось, прямо на них мча¬
лась, оглашая вечерний воздух пронзительной сиреной,
большая санитарная машина.
И тогда Хоттабыч страшно изменился в лице и громко
возопил:
—	О, горе мне, старому и несчастному джинну! Джир-
джис, могучий и беспощадный царь шайтанов и ифритов,
не забыл нашей старинной вражды, вот он и наслал на
меня страшнейшее из своих чудовищ!
С этими словами он стремительно отделился от тротуа¬
ра, уже где-то высоко, на уровне третьего или четвертого
этажа, снял свою соломенную шляпу, помахал ею Вольке
и медленно растаял в воздухе, крикнув на прощание:
—	Я постараюсь разыскать тебя, о Волька ибн Алеша!
Целую пыль под твоими ногами!.. Пока!..
Между нами говоря, Волька даже обрадовался исчезно¬
вению старика. Было не до него. У Вольки подкашивались
ноги при одной мысли, что ему сейчас предстояло возвра*
щение домой.
В самом деле, попробуйте поставить себя на его место-
Человек ушел из дому для того, чтобы сдать^кзамен 110
414

гравии, посетить кино и к половине седьмого вечера
чинно и благородно вернуться домой обедать. Вместо этого
0я возвращается домой в десятом часу, позорно провалив¬
шись на экзамене, и, что самое ужасное, с бритыми щека-
мя! Это в неполные тринадцать лет! Сколько он ни думал,
н0 выхода из создавшегося положения ему найти не
удалось.
Так ничего и не придумав, он поплелся в тихий, пол¬
ный длинных предзакатных теней Трехпрудный переулок.
Он прошел мимо удивленного дворника, вошел в подъ¬
езд, поднялся на площадку второго этажа и, тяжко вздох¬
нув, нажал кнопку звонка. В глубине квартиры раздались
чьи-то шаги, и незнакомый голос спросил через закрытые
двери:
—	Кто там?
«Это я»,— хотел сказать Волька и вдруг вспомнил, что
с сегодняшнего утра он уже здесь не проживает.
Ничего не ответив новому жильцу, он быстро сбежал
по ступенькам, с независимым видом прошел мимо продол¬
жавшего удивляться дворника и, выйдя из переулка, сел
в троллейбус. Но несчастья преследовали его в этот день.
Где-то, скорее всего в кино, он потерял кошелек. Пришлось
вылезть из троллейбуса и пойти пешком.
Меньше всего Вольке хотелось бы сейчас повстречаться
с кем-нибудь из своих одноклассников, но особенно неснос¬
на была даже мысль, что ему придется увидаться с Гогой
Пилюлей. С сегодняшнего дня коварная судьба ко всему
прочему определила им быть соседями по дому.
И, конечно, только Волька оказался во дворе своего
нового дома, как его окликнул до противности знакомый
голос:
—	Эй, псих! Что это за старикашка, с которым ты се¬
годня уходил из школы?..
Нахально подмигивая и корча самые ехидные рожи,
к Вольке подбежал Гога Пилюля.
Не старикашка, а старик,— миролюбиво поправил
его Волька, которому сегодня не хотелось доводить дело до
п°тасовки.— Это... это папин знакомый... Из Ташкента.
А вот я ке-э-эк пойду к твоему папе да ке-э-эк рас¬
скажу ему про твои художества на экзамене!..
Ох, давно ты у меня, Пилюлюшка, леща не зараба¬
тывал! — разъярился Волька, представив себе, какое вле¬
чение Пилюлюшшн рассказ может произвести на его
415

родителей.— Да я тебя, ябеду проклятую, сейчас в поро,
шок изотру!..
—	Э-э! Это ты брось!.. Скажите, пожалуйста, уже. и
пошутить нельзя!.. Самый настоящий псих!..
Устрашившись Волькиных кулаков, с которыми он
после нескольких опытов предпочитал не иметь дела, Гога
стремглав кинулся в подъезд. С сегодняшнего дня Гога
проживал в опасной близости от Вольки. Их квартиры
находились на одной лестничной площадке.
—■ Лысые люди! Лысые люди! — крикнул он, высунув
голову из полуоткрытой двери подъезда, показал Вольке
язык и, страшась справедливого Волькиного гнева, помчал¬
ся, сразу перепрыгивая через две ступеньки, наверх, на
четвертый этаж, домой.
На лестнице, впрочем, его внимание тотчас же привлек¬
ло в высшей степени загадочное поведение огромного
сибирского кота из сорок третьей квартиры — его звали
Хомич в честь прославленного футбольного вратаря. Хо-
мич стоял, угрожающе выгнув спину, и фыркал на совер¬
шенно пустое место. Первой Гогиной мыслью было, что
кот взбесился. Но у бешеных котов хвост, кажется, должен
быть поджат, а у этого котища хвост торчал, что твоя тру¬
ба. Да и вообще Хомич выглядел вполне здоровым.
На всякий случай Гога пнул его ногой.
От боли, от неожиданности и обиды Хомич взвыл на
все шесть этажей лестничной клетки. Он отпрянул в сто¬
рону, подпрыгнув так высоко и красиво, что это сделало бы
честь даже его знаменитому тезке. И тут опять произо^-
шло нечто совершенно непонятное. В добром полуметре от
лестницы Хомич снова взвыл и полетел в обратную сто¬
рону, прямо на Гогу, как если бы несчастное животное что
ъсть силы стукнулось о какую-то невидимую, но очень
упругую резиновую стену. Одновременно с этим где-то
совсем рядом раздалось из пустоты чье-то нечленораз¬
дельное мычание, словно кому-то крепко наступили sa
ногу.
Пилюкин никогда не отличался беззаветной храбро¬
стью. А тут он и вовсе чуть не помер от страха.
—	О-о-о-ой!..— тихонько подвывал он, пытаясь ото¬
рвать от ступеньки свои сразу одеревеневшие ноги. Нако
нец он их оторвал и с такой быстротой бросился наутеК»
что только пятки засверкали.
Когда за Гогой с грохотом захлопнулась дверь его кваР
тиры, Хоттабыч позволил себе стать видимым. Скорей
416

ШИСБ от боли, он рассматривал свою левую ногу, которой
изрядно досталось от когтей ошалевшего Хомича.
—	О, проклятый отрок! — простонал Хоттабыч, предва¬
рительно удостоверившись, что он остался на лестнице
в полном одиночестве.— О, собака среди мальчиков!..
Он замолк и прислушался.
По лестнице, объятый самыми грустными мыслями,
медленно подымался его юный спаситель Волька Кос¬
тыльков.
Хитрому старику не хотелось попадаться сейчас -ему
на глаза, и он быстренько растаял в воздухе.
VIII.	ГЛАВА, СЛУЖАЩАЯ ПРЯМЫМ ПРОДОЛЖЕНИЕМ
ПРЕДЫДУЩЕЙ
Как ни заманчиво было бы представить Вольку Ко-
стылькова мальчиком без единого недостатка, но вошед¬
шая в поговорку правдивость автора этой повести не по¬
зволяет ему этого сделать. И если зависть справедливо
считается недостатком, то, к великому нашему сожалению,
приходится признать, что Волька иногда испытывал это
чувство в достаточно сильной степени. В последние дни он
завидовал Гоге. Еще задолго до экзаменов Гога хвастался,
будто мама обещала подарить ему щенка, овчарку, лишь
только он перейдет в седьмой класс.
—	Ну да! — с натугой фыркнул тогда Волька, чув¬
ствуя, что прямо-таки холодеет от зависти.— Так тебе и
купили!
Но в глубине души он сознавал, что Пилюлины слова
очень похожи на правду: всему классу было известно, что
Гогина мама ничего не жалеет для своего сыночка. Себе
во всем откажет, а уж Гоге такой подарочек отвалит, что
Весь класс просто закачается.
Обязательно подарит,— строго повторил Гога.— Ма-
для меня, если хочешь знать, ничего не жалеет. Раз
обещала — значит, купит. В крайнем случае, возьмет
Донег в кассе взаимопомощи и купит. Ее на заводе знаешь
ценят!
Гогину маму и в самом деле очень ценили на заводе.
аа работала старшей чертежницей, была женщиной
ВкРомной, веселой, работящей. Ее все любили — и на за-
дАе» и соседя по дому. Ее даже Гога по-своему любил,
она в Гоге просто души не чаяла.
14 Л- Лагин	/4 7

. Словом, раз она обещала купить овчарку — значит
купит.
И, может быть, именно в эту горестную минуту, когда
он, Волька, подавленный обрушившимися на него за
сегодняшний день переживаниями, медленно поднимается
по лестнице, совсем рядом, в тридцать седьмой квартире,
уже возится с великолепным веселым и мохнатым щен-
ксм-овчаркой Гога Пилюля, тот самый Пилюля, который
меньше кого бы то ни было в их классе, в их школе, пожа¬
луй, во всех школах Москвы достоин такого счастья.
Так думал Волька, й единственное, что его хоть не¬
множко утешало, было то соображение, что вряд ли Гоги¬
на мама, даже если она и в самом деле собиралась пода¬
рить Гоге собаку, уже успела это сделать. Ведь Гога
только несколько часов тому назад сдал последний экза¬
мен за шестой класс. А купить щенка не так уж просто.
Не зайдешь в магазин и не скажешь: «Заверните мне, по¬
жалуйста, вон того щенка...» Собаку еще поискать надо...
И вот, представьте себе, в то самое мгновение, когда
бабушка открыла Вольке, из-за дверей квартиры номер
тридцать семь донесся высокий заливчатый собачий лай.
«Купила-таки! — с горечью подумал Волька.— Овчар¬
ку... Или, может быть, даже боксера...»
Это было совершенно невыносимо — представлять себе
Гогу владельцем настоящей, живой служебной собаки, и
Волька поскорее захлопнул за собой дверь, чтобы только
не слышать больше волнующего, невообразимо прекрас¬
ного, волшебного собачьего лая. Он успел еще, правда,
услышать испуганное восклицание Гогиной мамы. Оче¬
видно, собака укусила Гогу.
Но даже это соображение не могло утешить нашего
юного героя...
Отец еще не вернулся с работы. Он задержался на за¬
седании завкома. Мама после занятий в вечернем универ'
ситете, очевидно, зашла за ним на завод.
У	Вольки, несмотря на все его усилия казаться спокоИ'
ным и счастливым, было такое мрачное лицо, что бабушка
решила первым делом накормить его, а уж потом пристУ'
пить к расспросам.
— Ну как, Воленька? — нерешительно осведомилась
она, когда ее единственный внучек быстро управился с
обедом.
418

Да как тебе сказать...— неопределенно ответил
Вольна и, на ходу стаскивая с себя футболку, отправился
спать.
Бабушка с молчаливым сочувствием проводила его лас¬
ковым и печальным взглядом. Нечего было расспраши¬
вать — все было ясно.
Волька, вздыхая, разделся, вытянулся на свежей, про¬
хладной простыне, но цокоя не обрел.
На столике около его кровати блистала многокрасочной
суперобложкой толстая книга большого формата. У Вольки
екнуло сердце: так и есть, та самая, давно желанная кни¬
га по астрономии! И на заглавном листе крупным, с дет¬
ства знакомым почерком написано: «Высокообразованно¬
му ученику седьмого класса, действительному члену
астрономического кружка при Московском планетарии
Владимиру Алексеевичу Костылькову от его любящей ба¬
бушки».
Какая смешная надпись! Всегда бабушка придумает
что-нибудь смешное. Но почему же Вольке совсем не смеш¬
но? И ему, представьте себе, нисколько не приятно, что
наконец-то он дождался этой книги, о которой так давно
мечтал. Тоска, тоска его снедает. В груди дыханье стесне¬
но... Нет, он так больше не может!
—	Бабушка! — крикнул он, отвернувшись от книги.—
Бабушка, можно тебя на минутку?
—	Ну, чего тебе там, баловник? — будто бы сварливо
откликается бабушка, довольная, что ей можно будет еще
на сон грядущий потолковать с внучком.
—	Бабушка! — жарко шепчет ей Волька.— Закрой
Дверь и сядь ко мне на кровать. Мне тебе нужно сообщить
°Дну страшно важную вещь.
—	А может быть, лучше на утречко отложить такой
важный разговор? — отвечает бабушка, сгорая от любо¬
пытства.
—	Нет, сейчас, обязательно сию же минуту. Я... Ба¬
бушка, я не перешел в седьмой класс... То есть я пока еще
Не перешел. Я не выдержал экзамена...
Провалился? — тихо ахает бабушка.
Нет, не провалился... Я не выдержал, но и не про¬
пылился... Я стал излагать точку зрения древних про Ин-
Дию, и про горизонт, и про всякое такое... Я это все пра-
ппльно рассказал... А научную точку зрения мне как-то не
Удалось ответить... Я себя очень неважно почувствовал, и
14*
419

Варвара Степановна мне сказала, чтобы я пришел, когда
хорошенечко отдохну...
Даже сейчас, даже бабушке он не мог решиться сказать
про Хоттабыча. Да она бы и не поверила и подумала бы,
чего доброго, что он и в самом деле заболел.
—	Я раньше хотел скрыть это, а сказать, когда уже
сдам, но мне стало совестно... Ты понимаешь?..
—	А что ж тут, Воленька, не понимать! — сказала ба¬
бушка.— Совесть — великая вещь. Хуже нет, как против
совести своей идти... Ну, спи^спокойно, астроном мой до¬
рогой!
—	Ты книжку пока забери,— дрогнувшим голосом
предложил Волька.
—	И не подумаю. Куда мне ее девать? Считай, что я
тебе ее до поры до времени сдала на хранение... Ну, спи.
Спишь?
—	Сплю,— отвечал Волька, у которого с признанием
точно гора с плеч свалилась.— И я тебе обещаю, я тебе
честное пионерское даю, что сдам географию на «пять».
Ты мне веришь?
—	Конечно, верю. Ну, спи, спи, набирайся сил... А как
родителям — мне говорить или сам скажешь?
—	Лучше ты.
—	Ну, спи спокойно!
Бабушка поцеловала Вольку, погасила свет и вышла
из комнаты.	' ' г г г
Некоторое время Волька лежа», затаив дыхание. Ему
хотелось услышать, как бабушка будет сообщать его роди¬
телям печальную весть, но, так ничего и не расслышав, он
заснул.
IX.	БЕСПОКОЙНАЯ НОЧЬ
Не прошло и часа, как его разбудил телефонный зво¬
нок, раздавшийся в отцовском кабинете.
К телефону подошел Алексей Алексеевич.
— Слушаю... Да, я... Кто?.. Здравствуйте, Варвара Сте¬
пановна!.. Благодарю вас, ничего, а ваше?.. Волька? Воль¬
ка спит... По-моему, вполне здоров, поужинал с исключи¬
тельным аппетитом... Да, знаю, он рассказал... Сам УДпВ'
ляюсь... Да, пожалуй, другим не объяснишь... Конечно,
пусть лучше отдохнет несколько времени, если вы не воз¬
ражаете... Благодарю вас за внимание. Будьте здоровы-*
Тебе привет от Варвары Степановны,— сказал Алексе
420

Алексеевич жене.— Интересовалась Волькиным здоровьем.
Говорила, чтобы не беспокоились: Вольна у них на хоро¬
шем счету. И чтобы он хорошенько отдохнул.
Снова Вольна попытался услышать, о чем толковали
между собой его родители, и снова, ничего н^ разобрав,
уснул.
Но на этот раз ему удалось поспать не больше четвер¬
ти часа.
Опять помешал телефон.
—	Да, это я,— послышался приглушенный голос Алек¬
сея Алексеевича.— Да... Здравствуйте, Николай Никан-
дрович... Что?.. Нет, нету... Да, дома, конечно, дома... По¬
жалуйста... До свиданья, Николай Никандрович...
—	Это кто звонил? — донесся из кухни голос Вольки-
ной мамы.
—	Отец Жени Богорада. Волнуется: Женя дог'сих пор
не вернулся домой. Спрашивал, не у нас ли он и дома ли
Волька.
-« В мои годы',— вмешалась в разговор бабушка,— так
поздно возвращались домой только гусары... Но чтобы ре¬
бенок...
Через полчаса телефонный звонок в третий раз за эту
беспокойную ночь прервал сон Вольки Костылькова.
На этот раз звонила Татьяна Ивановна — мать Жени
Богорада. Женя все еще не вернулся домой. Она просила
узнать о нем у Вольки.	-
—	Волька! — приоткрыл Алексей Алексеевич дверь.—
Татьяна Ивановна спрашивает, когда ты в последний раз
видел Женю.
—	Вечером в кино.
—	А после кино?
—	А после кино я его не видел.
—	А он тебе не говорил, куда он собирается пойти пос¬
ле кино?
—	Нет.
Долго, очень долго ждал Волька, когда прекратятся на-
к°нец разговоры старших о пропавшем Жене (сам-то он
Нисколько не волновался: он подозревал, что Женя на ра-
Д°стях махнул в Парк культуры, в цирк), да, так и
Не Дождавшись, в третий раз заснул. На сей раз оконча¬
тельно.
Вскоре в углу раздался тихий всплеск. Потом послы-
ались шлепающие шаги. На полу появлялись и быстро
^еьгхали следы чьих-то невидимых мокрых ног. Кто-то,
421

напевая себе под нос заунывную и протяжную восточную
мелодию, незримо расхаживал по комнате.
Следы мокрых ног направились к столу, на которое
озабоченно тикал будильник. Раздалось чье-то восхищен,
ное чмоканье. Будильник сам по себе взлетел и некоторое
время спокойно висел между полом и потолком, потом вер.
нулся на свое обычное место, а следы повели по направле¬
нию к аквариуму. Снова раздался плеск, и все затихло.
Поздно ночью пошел дождь. Он весело стучал в окна,
лихо шумел в густой листве деревьев, деловито журчал в
водосточных трубах. Временами он затихал, и тогда слыш¬
но было, как крупные дождевые капли солидно и звонко
падают в бочку, стоявшую под окном. Потом, как бы на¬
бравшись сил, дождь снова начинал лить густыми пото¬
ками.
Под такой дождь очень приятно спать, он действует
убаюкивающе даже на людей, страдающих бессонницей,
а Волька никогда не жаловался на бессонницу.
К утру, когда небо почти прояснилось от туч, кто-то
несколько раз осторожно тронул за плечо нашего крепко
спавшего героя. Но Волька не проснулся. И тогда тот, кто
тщетно пытался разбудить Вольку, печально вздохнул,
что-то пробормотал и, шаркая туфлями, направился в
глубь комнаты, где на высокой тумбочке поблескивал Воль-
кин аквариум с золотыми рыбками. Раздался еле слышный
всплеск, и снова в комнате воцарилась сонная тишина.
X.	НЕОБЫКНОВЕННОЕ СОБЫТИЕ В ТРИДЦАТЬ
СЕДЬМОЙ КВАРТИРЕ
Никакой собаки Наталья Кузьминична (так звали Го¬
гину маму) Гоге не покупала и не дарила. Не успела.
А потом и подавно не подарила: после невероятных собы¬
тий этого ужасного вечера и Гога и Наталья Кузьминична
надолго потеряли интерес к этим древнейшим и верней¬
шим друзьям человека.
Но ведь Волька совершенно отчетливо слышал лай, Д°"
носившийся из тридцать седьмой квартиры. Неужели ой
ослышался?
Нет, Волька не ослышался.
А собаки в тридцать седьмой квартире ни в тот вечеФ»
ни много месяцев спустя все-таки не было. Туда, если
хотите знать, даже лапа собачья с тех пор не ступала.
422

Словом, напрасно Вольна завидовал Гоге. Завидовать
было нечему* лаял Гога£
И началось это как раз в ту самую минуту, когда он
Умывался под краном, перед тем как приступить к ужину.
Ему не терпелось поскорее и всячески приукрасив расска¬
зать матери, как осрамился сегодня на экзаменах его одно¬
классник и сосед Вольна Костыльков, и тут он почти сразу
и залаял. То есть он не все время подряд лаял. Кое-какие
слова у него получались, как у всех людей, но зато вместо
многих, очень многих других у него изо рта, к великому
его удивлению и ужасу, вылетал самый что ни на есть на¬
стоящий собачий лай.
Гога хотел сказать, что Волька порол на экзамене су¬
щую чепуху и что якобы Варвара Степановна «ке-э-эк
стукнет кулаком по столу да ке-э-эк заорет: «Ты что же
это, дурак, чепуху порешь?! Да я тебя, хулигана, на вто¬
рой год оставлю!»
Получилось же у Гоги вместо этого*
—	А Волька вдруг ке-э-эк стал пороть гав-гав-гав.
А Варвара Степановна ке-э-эк стукнет по гав-гав-гав^.
Гога от неожиданности оторопел. Он замолк, передох¬
нул и попытался повторить фразу. Но и на этот раз вместо
тех грубых слов, которые врунишка и ябеда Гога Пилюля
хотел приписать Варваре Степановне, из его уст вырвался
собачий лай.
—	Ой, мама! — испугался Гога.— Мамочка!
—	Что с тобой, Гогочка? — всполошилась Наталья
Кузьминична.— На тебе лица нет!..
—	Понимаешь, я хотел сказать, что... гав-гав-гав... Ой,
мамочка, что ж это такое!..
С перепугу Гога и в самом деле здорово изменился
в лице.
—	Перестань лаять, Гогушка, солнышко мое, радость
моя!,.
—	Я же не нарочно,— захныкал Гога.— Я же только
хотел сказать...
И снова вместо членораздельной речи он смог выдавить
из себя только раздраженный лай.
Сыночек, миленький, не пугай меня! — взмолилась
°еДная Наталья Кузьминична, и слезы покатились по ее
Доброму лицу.— Не лай! Умоляю тебя, не лай!..
Но тут Гога не нашел ничего умнее, как рассердиться
а свою мать. И так как он обычно в таких случаях не
^снялся в выражениях, то и залился таким неистовым
423

визгливым лаем, что с балкона соседней квартиры закрц,
чали:
—	Наталья Кузьминична! Скажите вашему Гоге, что¬
бы он не смел мучить собаку! Безобразие какое!.. Избало¬
вали мальчишку до полного бесстыдства!..
Обливаясь слезами, Наталья Кузьминична бросилась
закрывать окна. Потом она попыталась пощупать Гогин
лоб, чем вызвала новый приступ озлобленного лая.
Тогда она уложила вконец перепугавшегося Гогу в пос¬
тель, неизвестно зачем укутала его стеганым одеялом, хо¬
тя на дворе стоял жаркий летний вечер, и побежала вниз,
к телефону-автомату, вызывать врача из «Неотложки».
Это было совсем не так просто. Для вызова «неотлож¬
ной медицинской помощи» требовалось, чтобы человек
заболел какой-то очень опасной болезнью, чтобы у него,
в крайнем случае, внезапно очень высоко подскочила тем¬
пература.
Пришлось Наталье Кузьминичне соврать, будто у Гоги
температура тридцать девять и восемь десятых и что он
будто бы бредит.
Вскоре прибыл врач. Пожилой, полный, седоусый,
опытный.
Первым делом он, конечно, пощупал Гогин лоб и убе¬
дился, что никакого повышения температуры у него не
было и в помине, и, конечно, возмутился. Но виду не по¬
казал. Уж очень расстроенное было лицо у Натальи Кузь¬
миничны.
Он вздохнул и присел на стул у кровати, на которой
возлежал Гога, и попросил Наталью Кузьминичну объяс¬
нить, что побудило ее вызвать врача именно из «Неотлож¬
ной помощи».
Наталья Кузьминична рассказала все начистоту.
Доктор пожал плечами, переспросил ее, снова. пожал
плечами и подумал, что если все это соответствует действи¬
тельности, то следовало бы вызвать не врача-терапевта,
а психиатра.
—	Может быть, ты решил, что ты собака? — спросил
он у Гоги как бы между прочим.
Гога отрицательно покачал головой.
«Это хорошо,-— подумал доктор.— А то бывает такое
сумасшествие, когда человек вдруг решает, что он собака»-
Конечно, он не высказал эту мысль вслух, чтобы зря
не пугать ни пациента, ни его мать. Но сразу стало виДн°’
что доктор повеселел.
424

-г Покажи язык,— сказал он Гоге.
Гога высунул язык.
—	Язык вполне нормальный. Теперь мы вас, молодой
человек, выслушаем... Так-так-так... Сердце превосходное.
Хрипов в легких нет. Желудок как?
—	Желудок нормальный,— сказала Наталья Кузьми¬
нична.
—	И давно он у вас э-э-э... гавкает?
—	Уж третий час. Просто не знаю, что мне делать...
—	Прежде всего успокоиться. Пока что не вижу ничего
страшного. А ну-те-ка, молодой человек, расскажите, с че¬
го это у вас началось.
—	А просто так, с ничего,— жалостным голосом начал
Гога.— Я как раз рассказывал маме, как Волька Костыль¬
ков... гав-гав-гав...
—	Вот видите, доктор,— залилась слезами Наталья
Кузьминична,— это прямо какой-то ужас... может быть,
прописать ему какие-нибудь пилюли... или порошки?..
А что, если ему прочистить желудок?
Доктор поморщился:
—	Дайте мне, Наталья Кузьминична, срок, чтобы поду¬
мать, просмотреть кой-какую литературу... Редкий, очень
редкий случай. Значит, так: полный покой, режим, конеч¬
но, постельный, пища самая легкая, лучше всего раститель¬
но-молочная, никакого кофе и какао, самый слабенький
чай, можно с молочком. На улицу пока не выходить...
—	Его сейчас и палкой не выгонишь на улицу. Сты¬
дится. Тут к нему заходил один мальчик, так бедный Гога
так лаял, так лаял, еле мы его упросили, мальчика этого,
никому об этом не рассказывать. А желудок как, прочи¬
стить, может быть?
—	Что ж,— сказал доктор в раздумье,— прочистить
Желудок никогда не мешает.
—	А что, если ему и горчичники на ночь поставить? —
спросила Наталья Кузьминична, всхлипывая.
—	Тоже неплохо. Горчичники — это вещь.
Доктор хотел было погладить приунывшего Гогу по го-
Ловке, но Пилюля в предвкушении всех назначенных ему
процедур гавкнул с такой нескрываемой злостью, что док-
Т°Р быстро отдернул руку, испугавшись, как бы этот не¬
приятный мальчишка и в самом деле его не укусил.
—	Кстати,— сказал он, тут же взяв себя в руки,— за-
Пем вы держите окна закрытыми в такую жару? Мальчику
Нужен свежий воздух.
425

Наталья Кузьминична скрепя сердце объяснила докто¬
ру, почему ей пришлось закрыть окна.
—	М-да-а-а, редкий, очень редкий случай! — повторил
доктор, выписал рецепт и ушел.
XI.	НЕ МЕНЕЕ БЕСПОКОЙНОЕ УТРО
Утро наступило чудесное, солнечное.
В половине седьмого бабушка, тихо приоткрыв дверь,
прошла на цыпочках к окну и распахнула его настежь.
В комнату ворвался бодрящий прохладный воздух. Начи¬
налось московское утро, шумное, жизнерадостное, хлопот¬
ливое. Но Волька не проснулся бы, если бы одеяло не со¬
скользнуло с него на пол.
Первым делом он нащупал выросшую на его щеках
щетину и понял, что находится в совершенно безвыходном
положении. В таком виде нечего было и думать показы¬
ваться на глаза родителям. Тогда он снова забрался под
одеяло и стал думать, что же ему делать.
—	Воля, а Воля! Вставай! — услышал он из столовой
голос отца, но решил не отвечать, прикинулся спящим.—
Не понимаю, как можно спать, когда на дворе такое заме¬
чательное утро!
Послышался бабушкин голос:
—	Вот заставить бы тебя самого, Алеша, сдавать экза¬
мены да будить тебя ни свет ни заря!	J
—	Ну и пускай его спит! Захочет есть — сразу про¬
снется. *
Это Волька-то не хотел есть?! Да он ловил себя на том,
что яичница с ломтем свежего черного хлеба его волнует
сейчас даже больше, нежели рыжая щетина на его щеках.
Но здравый смысл взял все-таки верх над чувством голода,
и Волька пролежал в постели, покуда отец не ушел на
работу, а мать с кошелкой не отправилась на рынок.
«Была не была! — решил он, услышав, как щелкнула
за нею дверь.— Расскажу все бабушке. И вместе что-ни¬
будь придумаем».
Волька с наслаждением потянулся, сладко зевнул и
направился к дверям. Проходя мимо аквариума, он бросил
на пего рассеянный взгляд и... остолбенел от удивления-
За ночь в этой небольшой четырехугольной стеклянной по¬
судине произошло событие, никак не объяснимое с точки
зрения естественных наук и полное поэтому таинственного
426

смысла: вчера в аквариуме плавали четыре рыбки, а сего¬
дня их стало пять. Появилась еще одна — большая, тол¬
стая золотая рыбка, важно шевелившая пышными ярко-
адыми плавниками. Когда Волька удивленно прильнул к
толстому стеклу аквариума, ему показалось, что рыбка
несколько раз хитро ему подмигнула.
—	Что за ерунда! — пробормотал Волька, забыв на
время даже про свою бороду, и засунул руку в воду, чтобы
схватить загадочную рыбку.
Но она сама, словно только того и дожидалась, сильно
ударила хвостом по воде, выскочила из аквариума на пол
и превратилась в Хоттабыча.
—	Уф! — промолвил старик, отряхиваясь и вытирая
бороду неведомо откуда появившимся роскошным шерстя¬
ным полотенцем, обшитым по краям золотыми и серебря¬
ными петушками.— Я все утро ожидаю чести выразить
тебе свое глубочайшее почтение. Но ты не просыпался, а
я щадил твой сон. И мне пришлось переночевать с этими
красивыми рыбками, о счастливейший Волька ибн Алеша!
—	Как не стыдно смеяться, надо мной! — рассердился
чВолька.— Только в насмешку можно назвать счастливым
мальчика с бородой!
XII.	ПОЧЕМУ ^С. С. ПИВОРАКИ ПЕРЕМЕНИЛ ФАМИЛИЮ
В это очаровательное утро Степан Степаныч Пиворакп
решил совместить сразу два удовольствия. Он редшл по¬
бриться, наслаждаясь в то же время живописным видом
на Москву-реку. Придвинул к самому окну столик с брит¬
венными принадлежностями и принялся, мурлыча под нрс
веселую песенку, тщательно намыливать щеки.
А мы пока что расскажем о нашем новом знакомом.
По странному совпадению, его фамилия полностью со¬
ответствовала одной из двух его слабостей: он любил хлеб-
нУть кружечку-другую пивка и закусить аппетитными,
чУть солоноватыми вареными раками.
Второй его слабостью была излишняя словоохотливость.
Яз-за своей болтливости Степан Степаныч, человек, вооб¬
ще говоря, неглупый и начитанный, нередко становился
* тягость даже самым близким друзьям.
За всем этим, он был превосходным человеком и боль-
Шим мастером своего дела. Он был лекальщик.
427

Закончив намыливать щеки, Степан Степаныч взял
в руку бритву, поправил ее маленечко на ладони и при-
нялся с необыкновенной легкостью и сноровкой бриться.
Побрившись, он с наслаждением обрызгал себя из пульве¬
ризатора цветочным одеколоном «Магнолия» и начал
вытирать бритву, когда вдруг неожиданно рядом с ним,
неизвестно каким путем, возник старичок в канотье и рас¬
шитых золотом и серебром нежно-розовых сафьяновых
туфлях с причудливо загнутыми носками.
—	Ты брадобрей? — сурово спросил старичок у изряд¬
но опешившего Степана Степаныча.
—	Во-первых,— вежливо отвечал ему Пивораки,—я
попросил бы вас не «тыкать». А во-вторых, вы, очевидно,
хотели сказать «парикмахер»? Нет, я не профессионал-
парикмахер. Хотя, с другой стороны, я могу сказать про
себя, что да, я парикмахер, потому что, не будучи парик¬
махером, или, как вы выразились, «брадобреем», я могу все
же заткнуть за пояс любого парикмахера-профессионала,
или, как вы старомодно выразились, «брадобрея», или,
что то же самое, цирюльника, тогда как ни один парик¬
махер не может заткнуть за пояс меня... А почему?.. А по¬
тому, что, в то время как парикмахер-профессионал, или,
как вы выразились, «бра...».
Старик очень невежливо перебил разболтавшегося Пи¬
вораки:
—	Сумеешь ли ты, о не в меру многословный брадо¬
брей, отлично, ни разу не порезав, побрить отрока, которо¬
му ты недостоин даже целовать пыль под его стопами?
—	Я бы вторично просил вас не «тыкать»,— сказал
Пивораки.— Что же касается существа затронутого вами
вопроса, то...
Он хотел было продолжать свою речь, но старик молча
собрал все бритвенные принадлежности, схватил за шиво¬
рот не перестававшего ораторствовать Степана Степаны¬
ча и, не говоря худого слова, вылетел с ним через окошко
в неизвестном направлении.
Вскоре они через окошко же влетели в знакомую нам
комнату, где пригорюнившись сидел на кровати Вольна
Костыльков, изредка со стоном поглядывая в зеркало на
вновь обраставшую бородой физиономию.
—	Счастье и удача сопутствуют тебе во всех твоих
начинаниях, о юный мой повелитель! — торжественно про¬
возгласил Хоттабыч, не выпуская из рук пытавшегося вы¬
рваться Степана Степаныча.— Я совсем было отчаялся
428

0айти те^е брадобрея, когда увидел сего не в меру болт¬
ливого мужа, и я его захватил к тебе, под благословенный
кров твоего дома, и вот он перед тобой со всем, что необ¬
ходимо для бритья... А теперь,— обратился он к Пивора-
ки, вытаращившему глаза на бородатого мальчика,— раз¬
ложи, как это подобает, твои инструменты и побрей этого
достойного отрока так, чтобы его щеки стали гладкими, как
у юной девы.
—	Я попросил бы вас не «тыкать»,— повторил Пиво-
раки, но прекратил сопротивление.
Бритва заблестела в его умелой руке, и в несколько
минут Волька был побрит на славу.
—	А теперь,— сказал старик,— сложи свои инструмен¬
ты. Завтра рано утром я за тобою вновь прилечу, и ты сно¬
ва побреешь этого отрока.
—	Завтра я не могу,— устало возразил Пивораки.—
Завтра я работаю в утренней смене.
—	Меня это не касается! — сурово отозвался Хоттабыч.
Наступило тяжелое молчание. Потом Степана Степа-
ныча озарило:
—	А почему бы вам не попробовать одно тбилисское
снадобье? Прекрасное средство.
—	Это такой порошочек? — вмешался Волька, кото¬
рый до этого времени молчал как убитый.— Кажется, это
такой серенький порошочек?.. Я где-то о нем слышал...
или читал...
—	Вот именно, порошочек! Серенький такой! — обра¬
довался Пивораки.— Производится в Грузии. Прекрасная,
солнечная страна. Лично я просто без ума от Грузии. Изъ¬
ездил ее во время отпуска вдоль и поперек. Сухуми, Тби¬
лиси, Кутаиси... Нет лучшего места для отдыха! От души
советую вам на основании собственного опыта обязатель¬
но побывать в... Простите, я несколько отклонился от те-
МЬ1* Так вот, насчет порошочка. Стоит смазать им щеки, и
самая густая борода сразу сходит без остатка... Правда,
Через некоторое время она снова вырастает.
—	У моего юного друга она больше не вырастет,—
°становил его Хоттабыч.
~~ Вы уверены? — удивился Пивораки.
Хоттабыч высокомерно промолчал. Он считал ниже
своего достоинства посвящать в свои дела низкородного
брадобрея...
Не более чем минутой позже в городе Тбилиси, в раз-
дввалке одной из местных бань, был замечен старичок в
429

старомодной соломенной шляпе канотье, просторном пару,
синовом костюме и розовых, расшитых золотом и серебро^
сафьяновых туфлях с высоко загнутыми носками.
Не раздеваясь, он проник в моечное отделение. Здесь
ему в нос ударил запах серы, в чем не было ничего уди.
вительного, ибо это были знаменитые тбилисские серные
бани. Зато человек, вошедший одетым в переполненное
паром моечное отделение, не мог не вызвать удивления.
Провожаемый любопытными взглядами, он невозмути¬
мо проследовал к разбитному банщику, который с редким
трудолюбием мылил покорно склоненную голову пожило¬
го гражданина с пышными седыми усами. Остановившись
в нескольких шагах от этого банщика — его звали Вано,
старичок с величавой медлительностью снял с себя пару¬
синовый пиджак.
—	Генацвале,— благожелательно промолвил Вано,—
у нас раздеваются в раздевалке. Здесь моются.
Старичок снисходительно усмехнулся. Он и не соби¬
рался мыться. Просто ему было несколько жарковато в
пиджаке.
—	Подойди ко мне! — приказал он Вано и стал томно
обмахиваться шляпой.— Только поторапливайся, если тебе
дорога #жизнь.
Банщик миролюбиво ухмыльнулся:
—	Генацвале, в такое прекрасное утро особенно це¬
нишь жизнь. Сейчас я буду к твоим услугам.
Он окатил водой намыленную голову седоусого клиен¬
та, шепнул ему на ухо несколько слов, и тот понимающе
кивнул ГОЛОВОЙ/
—	Слушаю тебя, отец,— сказал Вано, приближаясь к
старичку.
Тот строго спросил его:
—	Скажи мне без утайки, о банщик, точно ли это те
самые прославленные тбилисские бани, о которых я слы¬
шал столь много достойного, удивления?
—	Они самые, генацвале,— горделиво приосанился Ва¬
но.— Весь мир объедешь, другой такой бани, как наша, не
найдешь. Значит, ты, я так понимаю, нездешний?
Но старичок надменно пропустил этот вопрос мимо
ушей.
—	А если это те самые бани, которые я искал, то по¬
чему я не вижу той поистине волшебной мази, от которой»
как говорят люди сведущие и доверия достойные, челове¬
ческие волосы выпадают без остатка?
430

Ах, еот в чем дело! — обрадовался Вано.— Тебе
0ужно «таро»? Так бы ты сразу и сказал, генацвале.
—	Хорошо,— сказал старичок,— если это называется
«таро»» то принеси «таро». Только не медли, если тебе...
—	Знаю, знаю: если мне дорога жизнь. Бегу, бегу!..
Немало пришлось этому бывалому банщику сталки¬
ваться на своем веку с разными чудаками, и он знал, что
самое умное — это не пускаться с ними в пререкания.
Он вернулся с глиняной мисочкой, наполненной порош¬
ком, похожим на золу.
—	Вот,— сказал он, запыхавшись, и вручил старичку
мисочку.— Весь свет обойдешь, такого замечательного «та¬
ро» не найти. Слово мойщика!
Лицо старичка потемнело от гнева.
—	Ты смеешься надо мною, о презреннейший из бан¬
щиков! — проговорил он тихим, но очень страшным голо¬
сом.— Обещал принести чудесной мази, а норовишь, слов¬
но плут на базаре, вручить мне дрянную плошку с каким-
то невзрачным порошком цвета хворой мыши!
И старичок с такой силой фыркнул, что все содержимое
плошки тучей взвилось в воздух и осело на его волосах,
бровях, усах и бороде. Он был, однако, так разъярен, что
даже не счел нужным отряхнуться.
—	Напрасно сердишься, генацвале,— рассмеялся бан¬
щик.— Нужно разбавить этот порошок водой, и получится
как раз та самая мазь.
Старичок понял, что зря раскричался, и ему стало со¬
вестно.
—	Жарко! — пробормотал он смущенно.— Пусть пре¬
кратится вокруг меня эта томительная жара! — И совсем
тихо добавил: — А покуда промокнет моя борода, пусть
вся моя волшебная сила останется в пальцах... Итак, пусть
прекратится вокруг меня эта томительная жара!..
—	Вот это уж от меня никак не зависит,— развел ру¬
ками Вано.
—	Это от меня зависит,— спесиво процедил сквозь
3Убы Хоттабыч (ну конечно же, это был он) и щелкнул
пальцами левой руки.
В ту же секунду банщик и усатый клиент, терпеливо
Дожидавшийся его услуг, в один голос ахнули. Да и как
тут было не ахнуть! От удивительного старичка неожи¬
данно повеяло ледяным холодом, мокрый пол вокруг него
Покрылся тоненькой ледяной корочкой, а облака горячего
йаРа из всего моечного помещения устремились в полюс
431

холода, образовавшийся над головой Хоттабыча, сгусти¬
лись в дождевые тучи и пролились на него реденьким дож¬
диком.
—	Вот сейчас совсем другое дело,— удовлетворенно
заметил он.— Ничто так не освежает в знойную пору, как
дождь!
Понежившись минуты две под таким естественным и
в то же время сверхъестественным душем, он щелкнул
пальцами правой руки. Сразу прекратился поток холодно¬
го воздуха, растаял ледок вокруг старичка. Горячий пар
снова, клубясь, заполнил все помещение.
—	Итак,— сказал Хоттабыч, наслаждаясь впечатлени¬
ем, которое произвели на окружающих столь резко конти¬
нентальные изменения температуры,— итак, вернемся к
«таро». Я склонен верить тебе, что с примесью воды оно
действительно дает ту самую мазь, ради которой я сюда
прибыл. Прикати же мне сейчас же бочку этого самого
чудодейственного зелья, ибо время мое ограничено.
—	Бочку?!
—	Даже две.
—	Помилуй, генацвале! Одной плошки за глаза хвати¬
ло бы для самой густой бороды!
—	Хорошо,— сказал Хоттабыч,— принеси пять пло¬
шек.
—	Одну минуточку, генацвале! — воспрянул духом
Вано, скрылся в соседнем помещении и тут же выскочил
из него с толстой боржомной бутылкой, аккуратно заткну¬
той пробкой*.— Вот здесь, по крайней мере, двадцать пор¬
ций. Счастливого пути.
—	Смотри же, о банщик, я никому не пожелал бы ока¬
заться на твоем месте, если ты ввел меня в заблуждение.
—	Что ты, что ты, генацвале! — замахал руками Ва¬
но.— Разве я осмелился бы обманывать такого почтенного
старца, как ты!.. Да я бы никог...
Он прервал свою речь на полуслове, да так и застыл
с раскрытым ртом: удивительный скандальный старикаш¬
ка вдруг исчез, как бы растаяв в воздухе...
Ровно минутой позже лысый, безбровый, безусый и без¬
бородый старичок в канотье, парусиновом костюме и розо¬
вых туфлях с загнутыми носками дотронулся до плеча
Вольки Костылькова, который задумчиво уписывал за обе
щеки огромный кусок пирога с вареньем.
Волька обернулся, глянул на него и от удивления чуть
не подавился пирогом.
432

—	Хоттабыч, миленький, что с тобою стало?
Хоттабыч посмотрел в зеркало, висевшее на стене, и на¬
тужно рассмеялся:
—	Что и говорить. Было бы чрезмерным преувеличе¬
нием сказать, что я похорошел! Считай, что я наказан за
свою недоверчивость, и ты не ошибешься. Я фыркнул,
когда там, в столь далекой от нас бане, мне добросердечно
преподнесли плошку с порошком «таро». Весь порошок
осел у меня на бровях, усах/и бороде. Дождик, который я
вызвал на себя в этих на весь мир справедливо прослав¬
ленных банях, превратил этот порошок в кашицу, а дождь,
в который я попал на обратном пути в Москву, смыл с ме¬
ня эту кашицу вместе с бородой, усами и бровями... Но не
беспокойся о моей внешности и лучше займемся твоей.—
И он отсыпал на блюдце порцию «таро» из боржомной бу¬
тылки.
Когда с Волькиной бородой и усами было покончено,
Хоттабыч щелкнул пальцами левой руки и снова обрел
свой прежний вид.
На этот раз он погляделся в зеркало с подлинным удо¬
влетворением, с наслаждением поутюжил обеими руками
вновь обретенную бороду, молодецки закрутил усы, провел
ладонью по волосам, пригладил брови и облегченно вздох¬
нул.
—	Ну вот. Теперь и у тебя и у меня лица снова в доб¬
ром порядке...
Что же касается Степана Степаныча Пивораки, кото¬
рый больше уже не появится на страницах нашей глубоко
правдивой повести, то доподлинно известно, что он после
описанных выше злоключений совершенно изменился.
Давно ли его знакомые так страдали от его болтливости,
что каждого болтуна называли «Пивораки»? Сейчас же он
стал скуп на слова и каждое из них так тщательно взве¬
шивает, что беседовать с ним и слушать его выступления
на собраниях стало истинным удовольствием.
А так как он убежден, что история с бородатым маль¬
чиком ему примерещилась под влиянием излишне выпи¬
того пива, то он начисто перестал потреблять спиртные
напитки. Говорят, что он даже сменил фамилию и теперь
его фамилия — Ессентуки, Степан Степанович Ессен¬
туки!
Подумать только, как повлияла на человека эта ис¬
тория!
433

XIII. ИНТЕРВЬЮ С ЛЕГКИМ ВОДОЛАЗОМ
Всю ночь родители Жени Богорада провели на ногах.
Они звонили по телефону всем своим знакомым, объезди¬
ли на такси все отделения милиции, все больницы, побы¬
вали в уголовном розыске и даже в городских моргах, и все
безрезультатно. Женя как в воду канул.
Утром директор школы вызвал к себе и лично опросил
всех одноклассников Жени, в том числе й Вольку.
Волька честно рассказал про вчерашнюю встречу с Же¬
ней Богорадом в кино, умолчав, конечно, про бороду.
Мальчик, сидевший с Женей на одной парте, вспомнил,
что часов около восьми вечера он видел Богорада на Пуш¬
кинской улице. Женя был в превосходном настроении и
спешил в кино. Такие же показания дали еще несколько
учеников, но ни одно из них не помогло найти нить для
дальнейших поисков.
Ребята уже начинали расходиться по домам, когда
вдруг один мальчик вспомнил, что Женя собирался после
школы пойти купаться...
Через полчаса все наличные силы Освода были броше¬
ны на розыски тела Жени Богорада. Сотрудники спаса¬
тельных станций обшарили баграми всю реку в пределах
черты города, но ничего не нащли. Водолазы добросовест¬
но обходили все русло реки, подолгу прощупывая омуты,
и также ничего не обнаружили.
Уже спускалась за рекой огненная стена заката, сла¬
бый ветер доносил из Парка культуры низкие звуки сире¬
ны — знак того, что в летнем театре начинается второе
действие вечернего спектакля, а на реке все еще темнели
силуэты осводовских лодок. Поиски продолжались.
В этот прохладный и тихий вечер Вольке не сиделось
дома. Самые страшные мысли о судьбе Жени Богорада не
давали ему покоя. Он решил пойти в школу,— может быть,
там уже что-нибудь известно.
У подъезда к нему неслышно присоединился Хоттабыч,
возникший как из-под земли. Старик видел, что Волька
чем-то расстроен, но из деликатности решил не приставать
к мальчику с расспросами. Так они и пошли молча, погру¬
женные каждый в свои думы, и вскоре уже шагали вдоль
широкой, одетой в гранит набережной Москвы-реки.
— Что это за люди со странными головами стоят в этих
утлых суденышках? — спросил старик, указывая на осво-
довские лодки.
434

—	Это легкие водолазы,— печально ответил Волька.
—	Мир с тобою, о достойный легкий водолаз! — вели¬
чественно обратился Хоттабыч к одному из водолазов,
высаживавшемуся из лодки на берег.— Что ты разыски¬
ваешь здесь, на дне этой прекрасной реки?
—	Мальчик один утонул,— ответил водолаз и быст¬
ренько взбежал по ступенькам в помещение спасательной
станции.
—	Я не имею больше вопросов, о высокочтимый легкий
водолаз,— промолвдл ему вслед Хоттабыч.
Затем он вернулся к Вольке, низко поклонился и про¬
изнес:
—	Целую землю у ног твоих, о достойнейший из уча¬
щихся двести сорок пятой средней школы!
—	А? — вздрогнул Волька, отрываясь от своих печаль¬
ных мыслей.
—	Правильно ли я понял этого легкого водолаза, что
он разыскивает отрока, имеющего высокую честь быть тво¬
им товарищем?
Волька молча кивнул головой и глубоко-глубоко
вздохнул.
—	И он лицом круглолиц, телом коренаст, носом кур¬
нос, й волосы его подстрижены не так, как это подобает
отроку?
—	Да, это был Женя. У него прическа под польку. Он
был большой франт,— сказал Волька и снова грустно
вздохнул.
—	Мы его видели в кино? Это он что-то тебе кричал
и ты был опечален тем, что он всем расскажет, что у тебя
выросла борода?
—	Да, верно. Откуда ты узнал, что я подумал?
—	Потому что ты пробормотал это, когда попытался
скрыть от него свое почтенное и в высшей степени пре¬
красное лицо,— продолжал старик.— Так не бойся же
этого!
—	Неправда! — возмутился Волька.— Совсем я не
этим опечален. Мне, наоборот, очень грустно, что Женя
Утонул.
Хоттабыч победоносно ухмыльнулся:
—	Он не утонул!
—	Как — не утонул?! Откуда ты знаешь, что он не
Утонул?
Мне ли не знать! — сказал тогда Хоттабыч, тор¬
жествуя.— Я подстерег его, когда он сидел в первом ряду
(
435

в темном помещении кино, и я сказал себе в великом гне¬
ве: «Нет, не говорить тебе, о Женя, ничего такого, что
неугодно твоему высокомудрому другу Вольке ибн Алеше,
ибо ты больше не увидишь людей, кто поверил бы тебе и
кому это было бы интересно!» Так сказал я себе и зашвыр¬
нул его далеко-далеко на восток, как раз туда^ где край
земли сходится с краем небес и где, я так полагаю, его
уже продали в рабство. И пусть он там кому хочет расска¬
зывает о твоей бороде...
XIV.	НАМЕЧАЕТСЯ ПОЛЕТ
—	То есть как это — в рабство?! — переспросил потря¬
сенный Волька.
Старик понял, что опять что-то получилось не так, и его
лицо приняло кислое выражение.
—	Очень просто... Обыкновенно... Как всегда продают
в рабство,— пробормотал он, отводя в сторону глаза.
Чтобы не болтал попусту языком, о приятнейшая в мире
балда.
Старик был очень доволен, что ему удалось вовремя
ввернуть слово, которое он накануне услышал из уст
Вольки. Но его юный спаситель был так взволнован ужас¬
ной новостью, что даже толком не расслышал, что его ни
за что ни про что назвали балдой.
—	Какой ужас! — Волька обеими руками схватился за
голову.— Хоттабыч, ты понимаешь, что ты наделал?
—	Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб всегда понимает,
что он творит!	'	_
—	Нечего сказать, понимаешь! Одних хороших людей
непонятно почему собираешься превращать в воробьев,
других продаешь в рабство! Нужно / немедленно вернуть
сюда Женьку!
—	Нет! — Хоттабыч покачал головой.— Не требуй от
меня*невозможного.
—	А продавать людей в рабство — это тебе возможно?-
Честное пионерское, ты даже представить себе не можешь,
что я сделаю, если ты сию же минуту не вернешь Женю
обратно!
По совести говоря, Волька и сам еще не представлял,
что он сможет сделать такого, что спасло бы Богорада из
цепких лап неизвестных работорговцев. Но он бы что-ни¬
будь придумал. Он бы заявил в министерство какое-ни¬
436

будь... Но в какое именно? И что сказать в этом мини¬
стерстве?..
Читатели этой повести уже достаточно знакомы с
Вольной Костыльковым, чтобы знать, что он не из плакс.
Но тут даже Вольку проняло. Да, да, мужественный и не¬
устрашимый Волька присел на краешек первой попавшей¬
ся скамейки и заплакал от бессильной злобы.
Старик всполошился:
. — Что означает этот плач, тебя одолевший? Отвечай
же, не разрывай моего сердца на куски, о юный мой спа¬
ситель!
Но Волька, глядя на старика ненавидящими глазами,
только с силой, обеими руками, отодвинул от себя участ¬
ливо наклонившегося Хоттабыча.
Старик внимательно посмотрел на Вольку, пожевал
губами и задумчиво промолвил:
—	Я сам^себе удивляюсь. Что бы я ри сделал, все тебе
не по нраву... Изо всех сил стараюсь я угодить тебе, и все
мои усилия тщетны. Могущественнейшие владыки Восто¬
ка и Запада не раз прибегали к моим чарам, и не было ни
одного, кто не остался бы мне потом благодарен и не про¬
славлял бы меня в словах своих и в помыслах. А теперь!..
Я пытаюсь понАть и никак не пойму, в чем дело. Неужели
в старости? Эх, старею я!..
—	Что ты, что ты, Хоттабыч! Ты еще очень молодо
выглядишь! — сказал сквозь слезы Волька.
Действительно, для своих почти четырех тысяч лет ста¬
рик сохранился совсем неплохо. Ему нельзя было дать на
вид больше семидесяти — семидесяти пяти лет. Любой из
наших читателей, не говоря уже об авторе этих строк, вы¬
глядел бы в его годы значительно старше.
—	Ну, уж ты скажешь — очень молодо! — самодоволь¬
но ухмыльнулся Хоттабыч и добавил: — Нет, вернуть сию
*ке минуту твоего друга Женю я не в силах...
Волькино лицо окаменело от горя.
—' ...но,— цродолжал старик многозначительно,— если
его отсутствие так тебя огорчает, мы сможем за ним сле¬
гать...
—• Слетать?! В такую даль? На чем?
—	То есть как это — на чем? Не на птицах же нам ле¬
теть,-— ехйдно отвечал Хоттабыч.— Конечно, на ковре-са¬
молете, о величайший в мире балда.
На этот раз Волька был уже в состоянии заметить, что
437

его назвали таким нелестным словом. Он полез в ам¬
бицию:
—	Это кого ты назвал балдой?!
—	Конечно, тебя, о Волька ибн Алеша, ибо ты не по
годам мудр,— произнес Хоттабыч, очень довольный, что
ему вторично удалось столь удачно ввернуть в разговор
новое слово.
Волька собрался обидеться, но вовремя вспомнил, что
обижаться ему в данном случае нужно только на самого
себя. Он покраснел и, стараясь не смотреть в честные гла¬
за старика, попросил никогда не называть его больше
балдой, ибо он не заслуживает этого звания.
—	Хвалю твою скромность, бесценный Волька ибн
Алеша! — с чувством огромного уважения промолвил
Хоттабыч.
—	Когда можно вылететь? — осведомился Волька, все
еще не в силах прердолеть чувство неловкости.
II старик ответил:
—	Хоть сейчас!
—	Тогда немедля в полет! — сказал Волька, но тут же
замялся: — Вот только не знаю, как быть с родителями...
Они будут волноваться, если я улечу, ничего им не сказав.
А если скажу, то не пустят.
—	Это не должно тебя беспокоить,— отвечал старик,—
я сделаю так, что они тебя ни разу не вспомнят за время
нашего отсутствия.
—	Ну да, ты не знаешь моих родителей!
—	А ты не знаешь Гассана Абдуррахмана ибн Хот-
таба!..
XV.	В ПОЛЕТЕ
В одном уголке ковра-самолета ворс был в неважном
состоянии — это, наверно, постаралась моль. В остальном
же ковер отлично сохранился, а что касается бахромы,
украшавшей его, то она была совсем как новая. Вольке
показалось даже, что он уже где-то видел точно такой
ковер, но никак не мог вспомнить где: не то в квартире
у Жени, не то в учительской комнате в школе.
Старт был дан в саду при полном отсутствии публики-
Хоттабыч взял Вольку за руку и поставил его рядом
с собой на самой серединке ковра. Затем он вырвал из бо¬
роды три волоска, дунул на них и что-то зашептал, с^|рс'
438

доточенно закатив глаза. Ковер затрепетал, один за дру¬
гим поднялись вверх все четыре угла с кистями, потом
выгнулись и поднялись вверх края ковра, но середина его
продолжала покоиться на траве под тяжестью тел обоих
пассажиров. Потрепетав немножко, ковер застыл в непо¬
движности.
Старик сконфуженно засуетился:
—	Прости меня, о любезный Волька: случилось недо¬
разумение. Я это все сейчас исправлю.
Хоттабыч с минутку подумал, производя какие-то
сложные вычисления на пальцах. Очевидно, на сей раз
он пришел к правильному решению, потому что лицо его
прояснилось. Он выдрал из бороды еще шесть волосков,
половинку одного из них оторвал и выбросил как лишнюю,
а на остальные, как и в первый раз, подул и произнес,
закатив глаза, заклинание. Теперь ковер выпрямился,
стал плоским и твердым, как лестничная площадка, и стре¬
мительно рванулся вверх, увлекая на себе улыбающегося
Хоттабыча и Вольку, у которого голова кружилась не то
от восторга, не то от высоты, не то от того и другого вместе.
Ковер поднялся выше самых высоких деревьев, выше
самых высоких домов, выше самых высоких фабричных
труб и поплыл над городом, полным сияющего мерцания
огней. Снизу доносились приглушенные расстоянием чело¬
веческие голоса, автомобильные сирены, пение гребцов на
реке, отдаленные звуки духового оркестра.
Вечерняя темнота окутала город, а здесь, наверху, еще
виден был багровый солнечный диск, медленно оседавший
за горизонт.	)
—	Интересно...— промолвил Волька задумчиво,— ин¬
тересно, на какой мы сейчас высоте?
—	Локтей шестьсот — семьсот,— отвечал Хоттабыч,
продолжая что-то высчитывать на пальцах.
Между тем ковер лег на курс, продолжая одновремен¬
но набирать высоту. Хоттабыч величественно уселся, под¬
жав под себя ноги и придерживая рукой шляпу. Волька
осторожно нагнулся и попытался сесть, поджав под себя
ноги, как это сделал Хоттабыч, но никакого удовлетворе¬
ния, а тем более удовольствия от этого способа сидения
не испытал. Тогда, зажмурив глаза, чтобы побороть про¬
тивное чувство головокружения, Волька уселся, свесив
ноги с ковра. Так было удобнее, но зато немилосердно дуло
в ноги; их относило ветром в сторону, и они все время
Находились под углом к туловищу. Убедившись, что
439

и этот способ сидения не дает подлинного отдыха, Вольна
кое-как устроился, вытянув ноги вдоль ковра.
Вскоре Вольку стал не на шутку донимать холод.
С грустью подумал он о своей форменной одежде: она при¬
шлась бы сейчас очень и очень кстати. Но форменная
одежда осталась далеко внизу, в шкафу, дома, во многих
сотнях километров отсюда.
За неимением лучшего Волька решил согреться так,
как это делали в стародавние времена, задолго до Вольки-
ного рождения, извозчики. Этот способ как-то показал ему
на катке его отец, который еще хорошо помнил извозчиков
на московских улицах. Волька стал размашистыми движе¬
ниями хлопать себя по плечам и бокам и тут же, не успев
даже пикнуть, соскользнул с ковра в бездну.
Что и говорить, не ухватись Волька обеими руками за
бахрому, обрамлявшую ковер-самолет, пришлось бы на
этой необычной воздушной катастрофе и закончить нашу
повесть.
А Хоттабыч сначала даже не заметил, что произошло
с его юным другом. Старик сидел спиной к Вольке, под¬
жав под себя, по восточному обычаю, ноги, и углубился в
воспоминания. Он пытался припомнить, как снимать соб¬
ственные заклятия.
—	Хоттабыч! — не своим голосом закричал Волька,
чувствуя, что долго ему не удержаться на буксире у ковра- *
самолета.— Погибаю, Хотта-а-абыч!..
—	О, горе мне! — засуетился старик, увидя Вольку,
летевшего над бездной.— Позор на мои седины!..
Причитая и всячески кляня себя за беспечность, он вта¬
щил обомлевшего от страха Вольку на ковер, усадил его
возле себя, крепко обнял и твердо решил не выпускать из
объятий, пока они не приземлятся.
—	Х-х-хор-рро-шо б-было б-бы сейчас д-достать чего-
нибудь т-тепленького из одежды! — мечтательно сказал
Волька, не попадая зуб на зуб.
—	П-по-пожалуйста, о блаженный Волька ибн Але¬
ша! — ответствовал Хоттабыч и прикрыл свернувшегося
калачиком Вольку неведомо откуда появившимся халатом.
Стемнело. Теперь на ковре-самолете стало особенно не¬
уютно, и Волька предложил Хоттабычу подняться локтей
на пятьсот выше.
—	Тогда мы снова увидим солнце.
Хоттабыч глубоко сомневался, можно ли до завтраш¬
440

него утра увидеть уже закатившееся дневное светило, но
спорить с Вольной не стал.
Можете себе представить, как он удивился и насколь¬
ко вырос в его глазах Волькин авторитет, когда, подняв¬
шись повыше, они действительно снова увидели солнце,
которое как ни в чем не бывало снова только-только каса¬
лось своим багровым краем черной линии далекого гори¬
зонта.
—	Если бы, подчиняясь твоей скромности, о Вольна,
не дал я тебе обещания, ничто не удержало бы меня от то¬
го, чтобы назвать тебя величайшей в мире балдой! — вос¬
хищенно произнес Хоттабыч, но, увидев на Волькином
лице явное неудовольствие, быстро проговорил: — Но раз
тебе неугодно, я позволю себе просто поразиться необык¬
новенной зрелости твоего ума. Раз я тебе обещал не назы¬
вать тебя балдой, не буду.
—	И никого другого тоже не называй этим словом.
—	Хорошо, о Волька,— покорно согласился Хоттабыч.
—	Клянешься?
—	Клянусь.
—	То-то же.
Глубоко под ними проплывали леса и поля, реки и озе¬
ра, деревни и города в нежном жемчуге электрических
огней. Возникло, потемнело и скрылось во мраке под ними
белоснежное море облаков с застывшими округлыми края¬
ми, а ковер все летел и летел все дальше и дальше на юго-
восток, все ближе и ближе к тем неведомым краям, где
уже, быть может, страдал во власти злых и жестоких
рабовладельцев юный невольник Женя Богорад.
—	А бедный Женька, верно, томится сейчас в непо¬
сильном труде,— с горечью произнес Волька после долгого
молчания.
Хоттабыч только виновато крякнул в ответ.
—	Один, на чужбине,— тоскливо продолжал Волька,—
без друзей и родных... Стонет, наверну бедняга...
Хоттабыч снова промолчал.
Если бы наши воздухоплаватели могли слышать, что
происходит за много тысяч километров от них, на во¬
стоке!..
За много тысяч километров от них, на востоке, в это
самое мгновение Женя Богорад действительно стонал.
—	Ой, не могу,— стонал Женя,— ой, хватит!..
Для того чтобы рассказать, при каких обстоятельствах
°н произнес эти достойные сочувствия слова, нам придется
441

на время расстаться с нашими путешественниками и рас¬
сказать, что за эти двое суток произошло со звеньевым
третьего звена шестого, а со вчерашнего дня седьмого «Б»
класса 245-й московской средней школы Богорадом Евге¬
нием.
XVI.	О ТОМ, ЧТО ПРИКЛЮЧИЛОСЬ С ЖЕНЕЙ
БОГОРАДОМ ДАЛЕКО НА ВОСТОКЕ
Только Женя Богорад обернулся на своем кресле пер¬
вого ряда в зрительном зале кинотеатра «Сатурн», чтобы
попытаться, пока еще не начался сеанс, разглядеть боро¬
датого мальчика, как у него вдруг потемнело в глазах, в
ушах раздался оглушительный свист, и он вместо крытого
линолеумом пола ощутил под ногами мягкую, покрытую
высокой травой землю.
Когда его глаза несколько привыкли к темноте, он, к
крайнему своему удивлению, обнаружил, что находится
уже не в кинозале, а в каком-то необычайно густом лесу,
наполненном ароматами незнакомых цветов. С толстен-
нейших деревьев неизвестных Жене пород свисали лиапы.
Да-да, именно лианы, и ничто иное! Было очень жарко и
душно, куда жарче, чем в только что исчезнувшем зри¬
тельном зале.
Вытянув перед собой руки, Женя осторожно сделал не¬
сколько шагов и чуть было не наступил на... змею. Змея
зашипела, как прохудившийся насос, блеснула зелеными
глазками и исчезла в кустах.
— Батюшки, куда же это я попал? — пробормотал Же¬
ня, не решаясь больше сдвинуться с места.— Прямо джун¬
гли какие-то. Как во сне... Ну да,— обрадовался он,— ну
конечно: все это мне снится!.. Просто я все вижу во сне,
сплю и вижу...
Кому из наших читателей не случалось видеть такие
сны, когда ты ясно отдаешь себе отчет, что все это проис¬
ходит с тобою не наяву?
Большое удовольствие — видеть такой сон: опасности
тебе нипочем, самые головоломные подвиги ты соверша¬
ешь легко и всегда в высшей степени удачно. А главное,
ты знаешь, что придет время — и ты живой и невредимый
проснешься на своей постели.
Однако, когда Женя попробовал пробираться через ко¬
лючие кустарники, его порядком поцарапало. А так как
боль испытывать неприятно, даже если ты знаешь, что все
442

это с тобой происходит во crfe, то Женя решил вздремнуть
до утра...
Он проснулся, когда высоко над его головой в просвете
между кронами деревьев уже ослепительно сияло бледно-
голубое жаркое небо.
Женя обрадовался: замечательный сон продолжался!
Первое, что он увидел, выбравшись на опушку леса,
были слоны, четыре слона, и у каждого из них в хоботе
было по увесистому бревну.
На переднем слоне сидел тощий и смуглый полуголый
человек в белом тюрбане.
Вдали вились дымки небольшой деревушки.
Теперь уже Богораду стало ясно, что именно ему снит¬
ся. Ему снилась Индия.
Это было само по себе просто замечательно. Но самое
замечательное было еще впереди.
—	Кто ты такой? — сухо осведомился у Жени погон¬
щик слонов.— Англичанин? Португалец? Американец?
—	Что вы! — отвечал ему Женя на ужасном англий¬
ском языке.— Я русский... Руси.— Для верности он ткнул
себя в грудь.— Хинди, руси — пхай-пхай...
Что тут с погонщиком сделалось!
Лицо его расплылось в широчайшей улыбке, и он за¬
кивал головой с такой силой, что тюрбан только чудом не
слетел наземь. Затем он заставил своего слона стать на
передние колени, взял Женю к себе, и вся кавалькада, тор¬
жественно покачиваясь, продолжала свой путь к деревне.
По дороге им встретилось несколько ребятишек. Погон¬
щик им что-то прокричал. Ребята раскрыли рты и выта¬
ращили глаза, упиваясь лицезрением живого, самого нату¬
рального советского мальчика. Потом они с пронзительны¬
ми воплями, приплясывая на бегу, кинулись сломя голову
в деревню, и, когда туда прибыл на головном слоне ученик
седьмого «Б» класса 245-й московской средней школы
Богорад Евгений, на единственную улочку деревни уже
высыпало все наличное население от мала до велика.
Вот это была встреча!
Женю с почетом сняли со слона, с постом ввели под
навес и первым делом накормили, что было более чем кста¬
ти* Оказывается, что и во сне ему хотелось кушать. Поду¬
мать только, какой ему снился реальный сон! Потом к не¬
му подходили и жали руку. Потом все спели протяжную-
препротяжную индийскую песню, а Женя по мере сил
подпевал, и это всем ужасно понравилось. Потом Женя
443

запел «Гимн демократической молодежи», и его подхва-
тили несколько деревенских парнишек и девчат, а все
остальные по мере сил своих подпевали. Потом все стали
уговаривать одного молодого индуса, и тот наконец усту¬
пил их настояниям и затянул какую-то песню, и Женя
почти сразу догадался, что это «Катюша», и с жаром под¬
хватил ее, а все остальные в такт хлопали в ладоши. Потом
ему снова жали руку и всей деревней кричали: «Хинди,
руси — пхай-пхай!»
Когда все немножко угомонились, с Женей всей де¬
ревней повели разговор. А так как и он, и жители деревни
не шибко владели английским языком, то потребовалось
немало времени, чтобы узнать у Жени, не хочет ли он, что¬
бы его поскорее переотправили поближе к Дели и Совет¬
скому посольству. Но Женя не особенно торопился. И в са¬
мом деле, зачем человеку торопиться, когда ему снится
такой интересный и приятный сон?
Он и оглянуться не успел, как пришли делегаты из со¬
седней деревни и повели дорогого советского гостя к себе.
И в той деревне, и в трех других, где он успел побывать
за этот замечательный день, все повторилось, как в первой.
В третьей деревне он заночевал. А лишь только рассве¬
ло, его уже ожидали делегаты из четвертой. Здесь-то и
пришлось Жене маленечко постонать.
Попробуйте не стонать, когда сотни дружественных рук
качают тебя с криками «Хинди, руси — пхай-пхай!», и от
полноты чувств подбрасывают тебя чуть ли не под самые
облака.
К счастью, вскоре затарахтел попутный'грузовичок, на
котором Женя должен был поехать до ближайшей желез¬
нодорожной станции.
Кругом толпились улыбавшиеся жители деревни, по¬
жимали раскрасневшемуся Жене руки, обнимали его. Две
девочки примчались с большим венком и надели его на
шею страшно смутившемуся юному гостю. Трое мальчи¬
ков во главе с их учителем принесли ему в поддрок боль¬
шущую гроздь бананов. Учитель от имени всех жителей
деревни пожелал Жене счастливого пути, ребята попроси¬
ли передать привет московским ребятам от индийских и,
кроме того, попросили у него автограф, как если бы оя
был какой-нибудь знаменитостью. Конечно, он не мог им
в этом отказать.
Обхватив банановую гроздь обеими руками и раскла¬
ниваясь во все стороны, Женя, поддерживаемый под ло¬
444

котки, занес было ногу, чтобы ступить на ступеньку, веду¬
щую в кабину грузовика, и... исчез. Начисто пропал.
Это было бы само по себе достойно самого большого
удивления. Но еще более удивительно было, что никто из
провожавших нисколечко этому не удивился. А не удиви¬
лись они потому, что сразу и начисто все о Жене позабы¬
ли. А что они моментально о нем позабыли, нас с вами,
дорогие читатели, теперь уже никак удивить не может.
XVII.	ТРА-ЛЯ-ЛЯ, О ИБН АЛЕША
Нет ничего опасней, чем заснуть без необходимых
предосторожностей на ковре-самолете.
Согревшись под добытыми Хоттабычем прямо из воз¬
духа теплыми стегаными халатами, утомленные п^режива^
ниями, убаюканные окружавшей их полнейшей тишиной,
наши путешественники не заметили, как уснули.
Волька спал без сновидений, свернувшись калачиком.
А Хоттабычу, который уснул сидя, в неудобном положе¬
нии, навалившись грудью на острые свои стариковские ко¬
ленки, приснился ужасный сон.
Ему снилось, будто бы слуги Сулеймана ибн Дауда
под командованием визиря Асафа ибн Барахия снова со¬
бираются заточить его « каменном сосуде и будто его уже
наполовину туда засунули, а он сопротивляется, упершись
грудью в горлышко сосуда. И будто его замечательного
юного друга и спасителя Вольку ибн Алешу тоже хотят
упрятать в такой же сосуд, и тогда уже им обоим никогда
не будет спасения, а бедный Женя до конца своих дней
вынужден будет влачить жалкую рабскую долю, и никто
уже его никогда не спасет. Главное, что Хоттабыча при
этом крепко держали за руки, так что он не мог вырвать
из своей бороды ни единого волоска и не мог поэтому ис¬
пользовать свое могущество для того, чтобы спасти и себя
и Вольку. Сознание, что через несколько мгновений уже
будет поздно, заставило Хоттабыча напрячь все своп силы.
В великом отчаянии он рванулся плечом в сторону, да так,
ито целиком выпал из сосуда и тут же, еще не очухавшись
как следует от сна, соскользнул с ковра в черную и холод¬
ную бездну.
Хорошо, что от его вопля проснулся Волька и успел
схватить его за левую руку. Теперь уже Хоттабыч летел
За ковром на буксире. Но очень уж непрочен был этот
445

буксир: старик был слишком тяжел для Вольки, и скорее
всего они оба свалились бы со страшной высоты на невц,
димую в ночной темени землю, если бы Хоттабыч не излов-
чился выдрать свободной рукой целый клок волос из боро-
ды и не выпалил полагающиеся в таких случаях закли¬
нания.
П^ле этого Вольке уже ничего не стоило втащить ста¬
рика обратно на ковер. Счастье нашего юного героя было
бы совсем полным, если бы Хоттабыч, покуда Волька его
втаскивал на ковер, не орал благим матом: «Ага, о Воль¬
ка!», «Порядочек, о драгоценнейший!» — и что-то поры¬
вался спеть и хохотал при этом с таким диким торжеством,
что Волька не на шутку струхнул: а вдруг старик с пере¬
пугу спятил.
Правда, очутившись на ковре, Хоттабыч перестал петь.
Но зато он теперь не придумал ничего лучшего, как на¬
чать плясать. Среди ночи! На утлом и ветхом ковре-само¬
лете!
— Тра-ля-ля, о Волька!.. Тра-ля-ля, о ибн Алеша!..—
орал Хоттабыч в кромешном мраке, высоко подымая свои
длинные и тощие ноги и подвергаясь каждую секунду
опасности снова свалиться с ковра.
Вняв мольбам Вольки, он наконец перестал плясать,
но зато снова запел. Сначала он спел, немилосердно пере¬
вирая мотив, песню «Когда поет далекий друг», потом
исполнил невесть где подслушанный им старинный цыган¬
ский романс «Отвори потихоньку калитку», потом сразу
замолк, присел на корточки и вырвал у себя из бороды
несколько волосков. Волька догадался об этом по тонень¬
кому хрустальному звону.
Одним словом, если вам случится забыть что-нибудь
очень важное и вы никак не сможете это припомнить, то
нет лучшего средства, чем хоть на секунду свалиться с ков¬
ра-самолета. Такое падение прекрасно проясняет память.
По крайней мере, Хоттабычу оно помогло наконец вспом¬
нить, как снимать собственные заклятия.
Теперь уж ни к чему было продолжать трудный и опас¬
ный полет, чтобы вызволить из рабства несчастного Женю
Богорада.
И действительно, не успел еще растаять в черном воз¬
духе хрустальный звон выдернутых волосков, как откуда-
то сверху, из темноты, свалился на ковер-самолет Женя
Богорад, крепко держа в объятиях огромную, пудовую
гроздь бананов.
446

—	Женька! — крикнул обрадованный Волька.
А ковер-самолет, не выдержав дополнительной нагруз¬
ки, со свистом пошел на снижение. Вдруг стало очень сы¬
ро, пронзительно холодно и начисто пропали звезды, мер¬
цавшие в вышине. Это ковер-самолет попал в густые
облака.
—	Хоттабыч! — крикнул тогда Волька.— Надо поско¬
рее выбираться наверх, повыше облаков!
Но Хоттабыч не отвечал. Сквозь густой туман еле вид¬
нелась его скрюченная фигура с поднятым воротом пару¬
синового пиджачка. Старик торопливо выдергивал из
бороды волосок за волоском. Раздавался дребезжащий
звук, как от туго натянутой бечевки на самодельной дет¬
ской балалайке. Со стоном, полным отчаяния, Хоттабыч
бросал волосок и выдергивал следующий. И снова тот же
дребезжащий звук, и снова ему сопутствовал стон и удру¬
ченное бормотание старого джинна.
—	Слушай, Волька, а Волька,— теребил между тем
Женя своего дружка,— на чем это мы летим?.. Похоже, на
ковре-самолете.
—	Это и есть ковер-самолет... Хоттабыч, что же ты
там мешкаешь?
—	Ковров-самолетов не бывает,— сказал Женя.— Ой!..
Это ковер сделал особенно крутой вираж.
Было не до споров с Женей.
—	Хоттабыч, что же ты там? — затеребил старика
Волька за набрякший рукав пиджака.
—	О, горе мне! — глухо донесся сквозь густой туман
и нарастающий свист падающего ковра рыдающий голос
еле видного Хоттабыча.— О, горе всем нам!.. Я промок с
головы до ног!
—	Все мы промокли до нитки! — крикнул ему в серд¬
цах Волька.— Эгоизм какой!
—	Борода! Увы, промокла моя борода!
—	Скажите пожалуйста, какое горе! — хмыкнул
Женя.
—	Промокла моя борода,— повторил Хоттабыч в вели¬
кой тоске.— Я стал бессилен, как ребенок. Для волшебства
требуется сухой волос, только самый сухой волос!..
—	Ке-э-эк мы сейчас шлепнемся о землю,— сказал то¬
гда Волька деревянным голосом.— Ке-э-эк останется от
нас только мокрое место!..
—	Погоди, погоди! — проговорил, тяжело дыша, Же-
ая-— Главное, не терять спокойствия! На воздушных ша-
447

pax что в таких случаях делают? На воздушных шарах в
таких случаях бросают за борт балласт... Эх, прощайте,
мои индийские бананчики!..
С этими словами он швырнул в невидимую бездну
тяжкую банановую гроздь.
Падение прекратилось, ковер взметнулся вверх, попал
в воздушный поток и полетел вправо от прежнего курса.
Теперь Женька, которому не терпелось разобраться в
обстановке, шепотом осведомился у Вольки:
—	Волька, а Волька, что это за старичок такой?
—	Потом,— прошептал ему Волька в ответ.— Потом
все расскажу... Когда очутимся на земле... Понятно?
Женя понял только, что пока по какой-то серьезной
причине с расспросами следует повременить.
Хоттабыч неведомо откуда достал еще один халат, на
этот раз для Жени, и все трое незаметно для себя задре¬
мали.
- XVIII. БУДЬТЕ ЗНАКОМЫ!
Волька проснулся от мелодичного звона, походившего
на звон ламповых хрустальных подвесок. Спросонок ему
было показалось, что это Хоттабыч выдергивает свои
волшебные волоски, но нет: старик, тихо посапывая,
спал сном праведника. А звенели на свежем утреннем
ветру сосульки на его бороде и обледеневшая бахрома
ковра.
На востоке поднималось ослепительно блестевшее
солнце. Понемножку стало припекать. Растаяли сосульки
на бороде Хоттабыча, на бахроме ковра; растаяла против¬
ная ледяная корка, которой покрылась вся его свободная
от пассажиров поверхность.
Хоттабыч повернулся на бочок, сладко зевнул и засо¬
пел тоненько-тоненько, словно в носу у него была какая-то
свистулечка.
А Женя от сырости и тепла проснулся и, прильнув к
озябшему уху Вольки, прошептал:
—- Кто же все-таки этот старичок?
—	Признавайся,— прошептал ему в ответ Волька,
опасливо косясь на Хоттабыча.— Хотел ты посудачить- с
ребятами насчет моего экзамена по географии?
—	А что?
—	А то, что он этого не любит.
—	Чего не любит?
448

—	А того, чтобы про меня болтали лишнее.
—	Фу-фу!
—	Вот тебе и фу-фу! Р-раз — ив какую-нибудь пусты¬
ню. У него это просто.
Жедя недоверчиво хмыкнул.
Волька снова бросил опасливый взгляд на Хоттабыча,
еще ближе придвинулся к Жениному уху:
—	Ты мне веришь, что я нормальный?
—	Странный вопрос!
—	Что я совсем нормальный...
—	Факт.
—	Так вот, верь не верь, а этот старичок — джинн, са¬
мый настоящий джинн из «Тысячи и одной ночи»!
—	Брось!
—	И как раз он мне на экзамене и напортил... Он
подсказывал, а я должен был, как попка, все повторять...
—	Он?!
—	Только ни слова ему, что я засыпался на экзамене.
Он поклялся погубить учителей, если они меня провалят.
И вот я все верчусь как проклятый, чтобы спасти от его
колдовства Варвару Степановну. Чуть что, отвлекаю.
Ясно?
—	Не очень.
—	Все равно молчи!
—	Молчу, молчу! — задумчиво прошептал Женя.—
Так, значит, это он меня и в Индию зашвырнул?
—	Ну да, он. И из Индии тебя тоже он... Он тебя, если
хочешь знать, забросил туда, чтобы тебя там продали в
рабство.
Женя прыснул:
—	Меня в рабство?! Хо-хо-хо!
—	Тише, еще разбудишь его!
Но Волькино предостережение запоздало.
Хоттабыч раскрыл глаза, сладко зевнул.
—	Доброе утро, о Волька. А этот отрок, заключаю я, и
есть не кто иной, как друг твой Женя?
—	Да, будьте знакомы,— произнес Волька таким то¬
ном, словно дело происходило не на ковре-самолете высо¬
ко над землей, а где-нибудь в актовом зале их *школы, и
представил Хоттабычу своего вновь обретенного приятеля.
—	Очень приятно,— церемонно промолвил Женя.
А Хоттабыч маленечко помолчал, внимательно вгляды¬
ваясь в Женино лицо, словно примеряясь, стоит ли этот
нтрок добрых слов. И, видимо удостоверившись, что Воль-
15 л. Лагин	449

ка не ошибся в выборе друга, Хоттабыч улыбнулся самой
широкой из своих улыбок.
—	Нет границ моему счастью познакомиться с тобой.
Друзья моего юного повелителя — лучшие мои друзья.
—	Повелителя? — удивился Женя.
—	Повелителя и спасителя.
—	Спасителя? — не удержался и громко фыркнул
Женя.
—	Напрасно смеешься,— строго остановил его Воль-
ка.— Тут ничего смешного нет.
И он вкратце рассказал Жене обо всем, что уже извест¬
но нашим внимательным читателям.
XIX. ПОМИЛУЙ НАС, О МОГУЩЕСТВЕННЫЙ ВЛАДЫКА!
Дважды попадал в тот день ковер-самолет в густую об¬
лачность, и каждый раз уже почти совсем высохшая боро¬
да Хоттабыча снова отсыревала настолько, что нечего было
Думать и о самом простеньком чуде. Ну, хотя бы о таком,
*ггобы раздобыть немного пищи. А голод давал себя знать.
Даже Женин рассказ о том, что он пережил за послед¬
ние сутки, не мог отвлечь наших воздухоплавателей от
мыслей о еде.
И, главное, полету Це было видно ни конца ни края.
Было голодно, скучно и очень неудобно. Ковер словно
застыл на месте — так медленно он летел и так однообраз¬
на была степь, расстилавшаяся глубоко под ними. Изред¬
ка внизу неторопливо проплывали города, голубенькие
ленточки рек, и снова тянулись степь, поля, поля, поля,
покрытые уже пожелтевшим ковром созревавших хлебов.
Из этого обстоятельства Женя сделал правильный вывод,
что они пролетали над южными районами страны. Потом
вдруг впереди и справа блеснула во весь горизонт бескрай¬
няя полоса голубой воды, а слева — зубчатая линия очень
далеких гор.
—	Черное море! — воскликнули в один голос и Вольна
и Женя.
—	О, горе нам! — вскричал Хоттабыч.— Нас несет
прямо в море!..
Но, к счастью, своенравный воздушный поток- повернул
ковер чуть налево, на большой скорости зашвырнул его
в густые облака и вместе с облаками помчал вдоль Кавказ¬
ского побережья.
450

Сквозь окно в тучах Женя успел заметить промельк-
нувший далеко под ними город Туапсе с пароходами, сто¬
явшими на рейде и у длинного, далеко вдавшегося в море
причала.
Потом все снова скрылось в густом тумане. Одежда
и обувь наших путешественников опять — в который уже
раз! — обильно пропитались влагой, а ковер-самолет до
того отяжелел, что резко, со свистом пошел на снижение.
В несколько минут облака остались далеко позади. Вскоре
под ковром показался в ослепительных закатных 'огнях
знаменитый город-курорт Сочи.
Все более и более снижаясь, ковер помчался над широ¬
кой и нарядной автострадой Сочи — Мацеста. А с ковра
нашим героям, оцепеневшим в ожидании теперь уже
совсем близкого рокового конца, казалось, что это авто¬
страда, густо утыканная дворцами санаториев, стремитель¬
но мчится навстречу ковру-самолету.
Показался и тут же исчез красивый мост над очень глу¬
бокой и узкой долиной.
Вот уже совсем близко под ковром пронеслись верхуш¬
ки деревьев. Казалось, опусти с ковра руку, и ты до них
сможешь дотронуться.
Промелькнула под самым ковром-самолетом громада
санатория, от которой бежали к морю вниз по крутому бе¬
регу две голубоватые ниточки рельсов фуникулера.
Еще несколько мгновений — и, подняв тучу брызг, ко¬
вер со всего хода шлепнулся в бассейн для плавания са¬
натория имени Орджоникидзе.
Кругом было пустынно и тихо. Был час ужина, и все
отдыхающие отправились в столовую.
Пыхтя и отфыркиваясь, злополучные путешественни¬
ки выбрались на берег бассейна.
—	Могло быть хуже,— сказал Волька, с любопытством
оглядываясь по сторонам.
—	Ага,— сказал Женя.— Могли за милую душу раз¬
биться об какое-нибудь здание. Или об гору.
Хорошо еще, что поблизости не было ни души. При¬
сев на лежаки, которых было здесь великое множество,
наши путешественники разделись, выкрутили мокрую
°Дежду, кряхтя и зябко поеживаясь, снова натянули ее
на себя и вышли за сетчатую проволочную ограду бас¬
сейна.
Мне бы только подсушить бороду, и все бы устрои-
л°сь наилучшим образом,— озабоченно промолвил Хотта-
15*
451

быч и на всякий случай потрогал ее.— Ц-ц-ц! Она совсем
сырая!..
—	Поищем кухню,— сказал Женя.— Может быть,
тебе позволят подсушиться у плиты... Эх, сейчас бы кусо-
чек хлебца граммов на четыреста и граммов по двести лю¬
бительской колбаски на брата... .
—	Или картошки горяченькой с маслицем,— подхва¬
тил Волька.
—	Вы разбиваете мое сердце, о юные мои друзья! —
воскликнул в превеликой тоске Хоттабыч.— Ибо это по
моей вине вы...
—	Не по твоей, не по твоей! — успокоительно перебил
его Волька.— Пошли искать кухню.
Они миновали опустевший теннисный корт, спустились
вниз по асфальтированной дорожке, прошли под высокой
аркой, и перед ними раскрылись во всем их великолепии
белоснежные, в колоннах здания шахтерского санатория
имени Орджоникидзе. Круглый фонтан, обширный, как
танцевальная площадка, с тяжелым плеском вздымал на
высоту трехэтажного дома пышные пенистые струи воды.
Окна центрального здания были ярко освещены.
—	Мы погибли! — тихо воскликнул Хоттабыч.— Мы
попали во владения богатейшего и могущественнейшего
владыки... Сейчас появится стража, и нам отрубят голо¬
вы... И во всем этом буду повинен я, и только я, о, горе,
о, позор на мои седины!..
Женя прыснул со смеху, и Волька ткнул его кулаком
в бок, чтобы он замолчал, не сердил старика.
—	Какая такая стража? Какие головы? — возразил
Волька Хоттабычу.— Обыкновенный санаторий... То есть,
ну, не совсем обыкновенный, а очень хороший... Хотя тут,
в Сочи, кажется, все такие.
—	Я разбирался в дворцах, о Волька, когда не было па
свете твоих прапрапрапращуров! Уж мне ли не знать, что
сейчас набежит стража и... О, горе нам, она уже бежит!
Действительно, сейчас и ребята услыхали—по сту¬
пенькам центрального здания быстро, перепрыгивая сразу
через несколько ступенек, спускался какой-то .человек.
—	Джафар! — крикнул тем временем кто-то, переве¬
сившись через балюстраду центрального здания.—По¬
ищем вместе, после ужина!.. Никуда они на ночь глядя не
пропадут!.. Джафар!..
—	Вы слышали? — вскричал Хоттабыч, схватив Воль-
ку и Женю за руки, и что есть силы потащил их сначала
452

ва боковую аллею, а оттуда в кусты.— Вы слышали? Это
кричал начальник стражи... Они будут нас искать вместе
после ужина, и они нас разыщут... А борода моя полна
воды, словно губка, и я бессилен, как ребенок!..
В это время взгляд его упал на два полотенца, белев¬
ших на спинке садовой скамейки.
—	Аллах! — восторженно воскликнул он и бросился к
полотенцам.— Вот что поможет мне осушить мою бороду!
И тогда нам не страшна никакая стражак.
Он поднял сначала одно, потом другое полотенце и из¬
дал горестный стон:
—	Аллах, они совсем влажные... А стража уже так
близко!..
Он все же принялся торопливо протирать полотенцем
бороду.
За этим занятием его и застал огромного роста азербай¬
джанец в роскошном темно-малиновом халате с бранден-
бурами. Он возник из-за розовых кустов неслышно и не¬
ожиданно, как чертик из коробки.
—	Ага! — произнес он довольно спокойно.— Они здесь.
Скажи, дорогой, это твое полотенце?
—	Помилуй нас, о могущественный владыка! — хлоп¬
нулся на колени Хоттабыч.— Пусть уж мне одному отру¬
бят голову, но эти отроки ни в чем перед тобою не винова¬
ты... Отпусти их! Они еще так мало прожили на свете...
—	Хоттабыч, встань и не говори глупостей! — смущен¬
но перебил его Волька.— При чем тут владыка? Это самый
обыкновенный отдыхающий.
—	Не встану, покуда этот прекрасный и великодуш¬
ный султан не обещает сохранить вам жизнь, о юные мои
Друзья!
Азербайджанец пожал могучими плечами.
—	Дорогой гражданин, зачем обижаешь? Ну какой я
султан? Я нормальный советский человек.— Он приоса¬
нился.— Я буровой мастер Джафар Али Мухаммедов. Ба¬
ку знаешь?
Хоттабыч отрицательно мотнул головой.
—	Биби-Эйбат знаешь? — продолжал Мухаммедов.
Хоттабыч снова мотнул головой.
—	Газеты читаешь? Ну, чего стоишь на коленях? Стыд¬
но. Ой, как стыдно и неудобно, дорогой!
Мухаммедов насильно поднял старика на ноги.
—• Одну минуточку, товарищ! — заговорщически шеп¬
нул Волька, отводя Мухаммедова в сторонку.— Вы на ста¬
453

рика не обращайте особенно внимания. Он не совсем
нормальный:.. А тут мы еще так промокли...
—	Ва! — обрадовался буровой мастер.— Вы тоже под
дождь попали в горах? Я совсем мокрый пришел, как
мышь. Вай, вай, старик простудиться может! Дорогой че¬
ловек,— подхватил он под руки Хоттабыча, который со¬
всем было собрался снова хлопнуться на колени,— ты мне
очень знаком, ты не из Ганджи будешь? Ты на моего па¬
пашу похож. Только мой папаша старше. Моему папаше
уже восемьдесят третий год пошел...
На это Хоттабыч запальчиво ответил:
—	Да будет тебе известно, о державный властитель,
что мне уже пошел три тысячи семьсот тридцать тре¬
тий год!
К чести Мухаммедова, он даже глазом не моргнул,
услышав это заявление Хоттабыча. Он только понимающе
кивнул Вольке, который ему усиленно подмигивал из-за
спины Хоттабыча.
Прижав правую руку к сердцу, буровой мастер учтиво
отвечал Хоттабычу:
—	Конечно, дорогой, конечно. Но ты чудно сохранил¬
ся. Пойдем согреемся, покушаем, отдохнем, а то ты еще,
не дай бог, простудишься... Ва, до чего ты мне моего па¬
пашу напоминаешь!
—	Не смею ослушаться, о державнейший,— льстиво
ответствовал Хоттабыч, нет-нет да и дотрагиваясь до своей
бороды. Увы, борода была еще очень-очень сыра.
Ох как беспокойно было у него на душе! Весь его опыт
восставал против того, что владелец дворца может ни с то¬
го ни с сего позвать к своему столу безвестного старика
с двумя отнюдь не роскошно одетыми отроками. Значит,
здесь кроется какой-то подвох. Быть может, этот Джа-
фар Али ибн Мухаммед нарочно заманивает их внутрь
своего дворца, чтобы вдоволь над ними посмеяться, а по¬
том, пресытившись издевательствами, велеть отрубить
им головы или швырнуть их на растерзание в клетку с
хищными зверями. Надо, ох как надо держать ухо
востро!
Так размышлял Хоттабыч, подымаясь вместе с его
юными друзьями по просторной лестнице в первый спаль¬
ный корпус.
На лестнице и в коридоре не было ни души, и это толь¬
ко утвердило Хоттабыча в его подозрениях.
454

Мухаммедов ввел их в свою палату, заставил Хоттабы-
ча переодеться в пижаму и ушел, предложив располагать¬
ся как дома:
—	Я скоро вернусь, только распоряжусь насчет кой-
чего. Я сейчас.
«Понятно! — подумал Хоттабыч.— Знаем мы, насчет
чего и кому ты распорядишься, о коварный и лицемерный
'властелин! У тебя черствое сердце, чуждое состраданию...
Отрубить головы таким славным отрокам!..»
А славные отроки тем временем осмотрелись в уютной
палате.
—	Ого! — обрадовался Волька.— Видишь?
Он поднял и поставил снова на столик заурядный ком¬
натный вентилятор, который, однако, Хоттабыч видел
впервые в жизни.
—	Это вентилятор,— пояснил Волька.— Сейчас мы те¬
бе подсушим бороду.
И в самом деле, через две минуты борода Хоттабыча
была вполне годна к употреблению.
—	Сейчас проверим,— промолвил хитрый старик та¬
ким тоном, словно он ничего и не задумал.
Он вырвал два волоска. И не успел еще растаять в
воздухе сопутствующий этому хрустальный звон, как наши
друзья вдруг оказались километрах в пяти от санатория
имени Орджоникидзе, на еще не остывшей от дневного
зноя гальке.
В двух шагах от них чуть слышно плескались теплые
иссиня-черные волны ласкового прибоя.
—	Вот так будет лучше,— удовлетворенно пробормо¬
тал Хоттабыч и, прежде чем ребята успели пикнуть, вы¬
драл еще три волоска.
В то же мгновение перед нашими путешественниками
возник на гальке поднос с дымящейся жареной бараниной
и еще один поднос, поменьше, с фруктами и лепешками.
Затем Хоттабыч щелкнул пальцами, и рядом с большим
подносом оказались два причудливых бронзовых кувшина
с шербетом.
—	Вот это здорово! — воскликнул Женя.— А наша
°Дежда?
—	Увы, я стал не по годам рассеян! — покритиковал
себя Хоттабыч, вырвал еще волосок — и одежда и обувь
Наших путешественников мгновенно высохли.
Больше того: одежда выглядела теперь так, словно ее
только что хорошенько отутюжили, а обувь наших юных
455

друзей не только заблестела, но даже запахла самым д0„
рогим сапожным кремом.
—	И пусть теперь этот коварный властелин Джафар
Али ибн Мухаммед приводит за нами в свой дворец сколь
ко угодно стражи! — удовлетворенно промолвил старик,
наливая себе чашку душистого ледяного шербета.— Птич¬
ки улетели прямо из-под ножа!
—	Ну какой он властелин! — возмутился Волька.—
Обыкновенный хороший человек. И пошел он ни за какой
ни за стражей, а принести нам покушать, если хочешь
знать.
—	Не учи меня, о Волька! — огрызнулся Хоттабыч, не
на шутку огорченный тем, что его юные спутники и не
думают благодарить его за спасение от смертельной опас¬
ности.— Мне ли не знать, как выглядят властелины и как
они себя ведут! Знай, что нет более коварных людей, чем
султаны!
—	Да не Султан он, а мастер, понимаешь, бу-ровой
мас-тер!
—	Не будем спорить, о Волька,— хмуро отвечал ста¬
рик.— Не пора ли нам перейти к трапезе?
—	А пижама? — злорадно воскликнул Женя, поняв,
что старика в этом споре не переспоришь.— Ты унес на
себе казенную пижаму.
—	Аллах! — огорчился Хоттабыч.— Я никогда не
осквернял себя воровством.
Если бы отдыхающие санатория имени Орджоникидзе
не находились в этот миг в залитой светом просторной сто¬
ловой за ужином, они, возможно, увидели бы, как из тем¬
ного неба, откуда-то со стороны Мацесты, вдруг промча¬
лись примерно на высоте третьего этажа сацые заурядные
полосатые куртка и пижамные брюки, влетели через рас¬
крытый балкон в комнату Мухаммедова и сами по себе
аккуратно повисли па той самой спинке стула, с которой
совсем недавно снял их наш славный буровой мастер, что¬
бы переодеть продрогшего Хоттабыча.
Что же до Мухаммедова, то он, еще не добравшись до
столовой, начисто и навсегда забыл о старике и двух маль¬
чиках, которых он только что оставил.
—	Нашел,— сказал он своему соседу по комнате.-^
Оба полотенца нашел. Мы их оставили на скамеечке, когда
отдыхали.
Засим он поудобней уселся за стол и воздал должное
ужину...
*
456

XX. ВОЛЬКА КОСТЫЛЬКОВ — ПЛЕМЯННИК АЛЛАХА
Мухаммедов еще и не дотронулся до сладкого, когда
облака, оставленные нашими путешественниками где-то
между Туапсе и Сочи, доплыли наконец-то до города-ку¬
рорта и разразились над ним стремительной, очень гулкой
и весьма многоводной субтропической грозой.
Мгновенно опустели и улицы, и парки, и пляжи.
Вскоре гроза доползла и до того места, где, по милости
Хоттабыча, предстояло провести ночь под открытым небом
на берегу расшумевшегося Черного моря немногочислен¬
ному экипажу затонувшего в санаторном бассейне ковра-
самолета.
Хорошо еще, что они вовремя заметили приближение
грозы. Конечно, им нисколько не улыбалось снова промок¬
нуть до костей. Но в первую очередь надо было сохранить
в сухом состоянии старикову бороду.
Проще всего было бы, разумеется, перелететь куда-ни¬
будь подальше на юг, но в густом мраке южной ночи легко
можно было со всего лету разбиться о горы.
Они покуда что перешли под кусты и стали размыш¬
лять, куда деваться.
—	Придумал! — возбужденно вскочил на ноги Же¬
ня.— Ей-богу, придумал!.. Нужно смазать бороду каким-
нибудь жиром.
—	Ну и что тогда? — пожал плечами старик.
—	Тогда она не промокнет даже под водопадом, вот
что тогда!
—	Женя прав,— согласился Волька, несколько доса¬
дуя, что не ему пришла в голову такая прекрасная, научно
вполне обоснованная мысль.— Хоттабыч, действуй!
Хоттабыч выдернул несколько волосков, порвал один из
них на две части, и борода его покрылась тонким слоем
превосходного пальмового масла.
Затем он порвал на две части другой волосок, и наши
герои оказались в только что возникшей в обрывистом бе¬
регу вполне благоустроенной и выложенной изнутри мра¬
мором пещере. И, покуда над Кавказским побережьем Чер¬
ного моря весело грохотала теплая июньская гроза, они,
сидя на пышных коврах, насладились обильным ужином,
а затем отлично, без снов проспали до утра.
Их разбудило тихое посапывание ласкового, прозрач¬
ного, как хрусталь, прибоя.
Давно рассвело.
457

Сладко потягиваясь и позевывая, они вышли на зали¬
тый косыми солнечными лучами, еще совсем пустынный
пляж, и сразу, словно ее и вовсе никогда не было, бесслед¬
но исчезла приютившая их на ночь пещера.
Ребята с наслаждением плескались в прохладных
утренних волнах, когда со стороны Адлера высоко в небе
послышалось далекое гудение моторов.
Поблескивая серебристыми плоскостями, летел над мо¬
рем большой пассажирский самолет.
—	Э-э-эх! — мечтательно протянул Женя.— На этом
бы самолете да в Москву.
—	М-да-а,— согласился с ним Волька.— Очень даже
неплохо было бы...
И тогда, не говоря ни слова, Хоттабыч извлек из кар¬
мана что-то очень тоненькое, беленькое, похожее на тон¬
чайшую серебряную канитель, порвал ее на несколько
частей, и все трое вдруг оказались внутри самолета, на
удобных и просторных откидных креслах.
Самое удивительное было то, что никто из пассажиров
не обратил на них никакого внимания, словно они летели
наравне с остальными с самого начала, с Адлерского
аэродрома.
—	Хоттабыч,— шепотом осведомился Женя,— что ты
там такое порвал, похожее на серебряную ниточку?
—	Обыкновенный волос из моей бороды,— с непонят¬
ным смущением отвечал Хоттабыч.
—	Ты же его вынул из кармана.
—	Я заранее вырвал волосок из бороды и спрятал его
в карман... на всякий случай... Прости меня, Женя, но я не
был уверен, что промасленная моя борода все же не от¬
сыреет...
—	Ты не веришь в науку?! — поразился Женя.
—	Я достаточно сведущ в науках,— обиделся Хотта¬
быч,— но не знаю, какая это наука учит смазкой предохра¬
нять от порчи волшебную бороду.— Чтобы переменить
разговор, он похвалил самолет: — Сколь удобна и быстро¬
летна эта воздушная колесница! А поначалу я предполо¬
жил, что мы оказались внутри огромнейшей, поистине не¬
бывалой железной птицы, и немало тому удивился.
Дальнейшего разговора не получилось, потому что ста¬
рика чуточку, самую малость, укачало. Вернее сказать, его
разморило. Он продремал в своем кресле всю дорогу и рас¬
крыл глаза только совсем близко от Москвы.
458

Внизу под самолетом широко раскинулось Московское
море.
Волька, сидевший рядом с ним, горделиво шепнул
Хоттабычу:
—	Это море сделал мой дядя.
—	Море?! — неприятно поразился Хоттабыч.
—	Море.
—	Дядя?
—	Дядя.
—	Ты хочешь сказать, что ты племянник аллаха?
Старик был очень огорчен.
—	Мой дядя — экскаваторщик. Он командир шагающе¬
го экскаватора. Некрасов Виктор Антонович. Он сейчас,
если хочешь знать, Куйбышевское море копает.
—	У-ух ты, благословеннейший! — вспыхнул Хотта¬
быч.— Я тебе так верил, о Волька! Я тебя так уважал!..
И вдруг ты мне так бессовестно... говоришь неправду!..
—	Витя Некрасов твой дядя? — обрадовался сидевший
позади них приземистый человек с обветренным широким
лицом.— Нет, верно?
—	Он мамин двоюродный брат.
—	Чего же ты молчишь, парень! — восхитился спра¬
шивавший.— У человека такой дядя, а он молчит! Ведь это
же. золотой человек!.. Я как раз сейчас с Куйбышевского
моря... Мы с ним на одном участке... Да мы с ним, если
хочешь знать...
Волька мотнул головой на сумрачного Хоттабыча:
—	А вот он не верит, что Московское море делал мой
Дядя.
—	Ай-ай-ай, гражданин, нехорошо как! — стал тогда
стыдить Хоттабыча знакомый Волькиного дяди.— Как же
это вы сомневаетесь в таком чудном человеке! Виктор
Некрасов это море выкопал, другое копает. Третье потре¬
буется — он и третье выкопает!.. Вы что ж, газет не чи¬
таете, что ли? Да вот, посмотрите, вот как раз тут, кстати,
наша газета.— Он извлек из видавшего виды портфеля га¬
зету и ткнул пальцем на фотографию.— Видите?
—	Ой, дядя Витя! — обрадовался Волька.— Вы мне
Дадите эту газету? Я ее маме подарю.
—	Бери. Твоя,— великодушно сказал строитель.— Вы
все еще сомневаетесь? — обратился он к присмиревшему
Хоттабычу.— Да вы прочитайте заголовок: «Славные твор¬
цы морей». Это как раз про его дядю.
И про вас тоже? — спросил Женя.
459

—	Главное тут про Некрасова. Я что... Да вы читайте,
гражданин!
Хоттабыч сделал вид, что читает. Ну в самом деле, не
признаваться же ему было, что он неграмотен...
Вот почему, когда они следовали с аэродрома домой,
Хоттабыч осведомился у своих юных друзей, не могут ли
они научить его грамоте, ибо он чуть не сгорел от стыда,
когда ему предложили прочитать слова «Славные творцы
морей».
Договорились, что при первой представившейся воз¬
можности ребята научат Хоттабыча читать газеты. Ста¬
рик хотел в первую очередь научиться читать именно
газеты.
—	Чтобы знать, где какое, море строится,— пояснил он,
застенчиво отводя в сторону свои диковатые добрые глаза.
XXI.	КТО САМЫЙ БОГАТЫЙ
—	Пойдем погуляем, о кристалл моей души,— сказал
на другой день Хоттабыч.
—	Только при одном условии,— твердо заявил Воль-
ка,— при условии, что ты не будешь больше шарахаться
от каждого автобуса, как деревенская лошадь. Хотя, по¬
жалуй, я напрасно обидел деревенских лошадей: они уже
давно перестали бояться машин. Да и тебе пора привык¬
нуть, что это не джирджисы какие-нибудь, а честные со¬
ветские двигатели внутреннего сгорания.
—	Слушаю и повинуюсь, о Волька ибн Алеша,— по¬
корно отвечал старик.
—	В таком случае, повторяй за мной: я больше не буду
бояться...
—	Я больше не буду бояться...— повторил с готовно¬
стью Хоттабыч.
— ...автобусов, троллейбусов, трамваев, грузовиков,
вертолетов...
— ...автобусов, троллейбусов, трамваев, грузовиков,
вертолетов...
—	...автомашин, прожекторов, экскаваторов, пишущих
машинок...
—	...автомашин, прожекторов, экскаваторов, пишущих
машинок...
—	...патефонов, радиорупоров, пылесосов...
—	...патефонов, радиорупоров, пылесосов...
460

—	...электрических выключателей, примусов, телевизо¬
ров, вентиляторов и резиновых игрушек «уйди-уйди».
—	...электрических выключателей, примусов, телевизо¬
ров, вентиляторов и резиновых игрушек «уйди-уйди».
—	Ну вот, как будто и все,— сказал Волька.
—	Ну вот, как будто и все,— машинально повторил
вслед за ним Хоттабыч, и оба рассмеялись.
Чтобы закалить стариковы нервы, они раз двадцать пе¬
ресекли пешком самые оживленные городские перекрест¬
ки, проехали на трамвае много остановок и наконец, утом¬
ленные, но довольные, залезли в автобус.
Они ехали, блаженно покачиваясь на кожаных подуш¬
ках сидений. Волька углубился в чтение «Пионерской
правды», старик о чем-то думал, изредка блаженно погля¬
дывая на своего юного спутника. Потом лицо Хоттабыча
расплылось в довольной улыбке: он, очевидно, придумал
что-то приятное.
Автобус довез их почти до самого дома. Вскоре они
уже были в Волькиной комнате.
—	Знаешь что, о достойнейший из учащихся средней
школы,— начал Хоттабыч сразу, как только они закрыли
за собой дверь,— ты должен был бы, на мой взгляд, быть
холоднее и сдержаннее в обращении с юными обитателями
твоего двора. Поверишь ли, сердце разрывалось у меня на
части, когда я слышал, как они встречали тебя криками:
«Эй, Волька!», «Здорово, Волька!» — и тому подобными,
явно недостойными тебя возгласами. Прости мне мою рез¬
кость, благословеннейший, но ты совершенно напрасно
распустил их. Ну какая они ровня тебе — богатейшему из
богачей, не говоря уж о прочих твоих неисчислимых до¬
стоинствах!
—	Ну вот еще! — удивленно возразил ему Волька.—
Они мне как раз самая ровня, а один даже из восьмого
класса... И все мы совершенно одинаково богаты...
—	Нет, это ты ошибаешься, о опахало моей души! —
торжествующе вскричал тогда Хоттабыч и подвел Вольку
к окну.— Смотри и убеждайся в правоте моих слов!
Перед глазами Вольки предстала удивительная кар¬
тина.
Еще несколько минут назад левую половину огромного
двора занимали волейбольная площадка, большая куча
Желтого-прежелтого песка на забаву самым маленьким
обитателям дома, «гигантские шаги» и качели для любите¬
лей сильных ощущений, турник и кольца для тех, кто
461

увлекается гимнастикой, и для всех жителей двора — одна
длинная и две круглые клумбы, весело пестревшие ярчай¬
шими цветами.
Сейчас вместо всего этого возвышались сверкающие
громады трех мраморных дворцов в древнеазиатском вку¬
се. Богатая колоннада украшала эти дворцы. На плоских
крышах зеленели тенистые сады, а на клумбах алели, жел¬
тели и синели невиданные цветы. Капельки воды, бившей
из роскошных фонтанов, играли в лучах солнца, как дра¬
гоценные камни.
У входа в каждый дворец стояло по два великана с
громадными кривыми ‘мечами в руках. Завидев Вольку,
великаны* как по команде, пали ниц и громоподобными
голосами приветствовали его. При этом из их ртов вырва¬
лись огромные языки пламени, и Волька невольно
вздрогнул.
—	Да не страшится мой юный повелитель этих су¬
ществ,— успокоил его Хоттабыч,— это мирные ифриты,
поставленные мною у входов для вящей твоей славы.
Великаны снова пали ниц и, изрыгая пламя, покорно
проревели:
—	Повелевай нами, о могучий наш господин!
—	Встаньте, пожалуйста! Я вас прошу немедленно
встать,— сконфузился Волька.— Ну куда это годится —
падать на колени! Прямо феодализм какой-то! Да встань¬
те вы наконец, и чтоб этого больше не было — этого пре¬
смыкательства! Стыдно!.. Честное пионерское, стыдно!
Ифриты, недоуменно поглядывая друг на друга, под¬
нялись на ноги и молча вытянулись в прежней напряжен¬
ной позе «на караул».
—	Ну вот еще что! — сказал Волька, все еще сконфу¬
женный.— Пойдем, Хоттабыч, посмотрим твои дворцы.
—	Это не мои дворцы. Это твои дворцы,— почтительно
возразил старик, следуя за Волькой.
Но тот второпях пропустил слова Хоттабыча мимо
ушей.
Первый дворец был целиком из драгоценного розового
мрамора. Его восемь тяжелых резных дверей, изготовлен¬
ных из сандалового дерева, были украшены серебряными
гвоздями и усыпаны серебряными звездами и ярко-алыми
торой дворец был из голубоватого мрамора. В нем бы¬
ло десять дверей из редчайшего эбенового дерева. Они
462

были украшены золотыми гвоздями и усыпаны алмазами,
сапфирами и изумрудами.
Посреди этого дворца поблескивал зеркальной гладью
просторный бассейн, а в нем плескались золотые рыбы,
каждая величиной с доброго осетра.
—	Это вместо твоего маленького аквариума,— застен
чиво объяснил Хоттабыч.— Мне кажется, что только та¬
ким аквариумом ты можешь пользоваться, не роняя своего
высокого достоинства.
«Д-да,— подумал Волька,— попробуй-ка взять в руки
этакую золотую рыбку — без рук останешься».
—	А теперь,— сказал Хоттабыч,— окажи мне честь и
окинь благосклонным взором третий дворец.
Они вошли в чертоги третьего дворца, блиставшего та¬
кой роскошью, что Волька ахнул:
—	Да ведь это вылитое метро! Ну прямо станция «Ком-
сомольская-кольцевая»!
—	Ты еще не все видел, о благословенный! — расцвел
Хоттабыч.
Он вывел Вольку на улицу. Великаны взяли немедлен¬
но мечи «на караул», но Хоттабыч, не обращая на них
внимания, указал мальчику на полированные золотые дос¬
ки, украшавшие сверху входы во дворцы. На каждой из
них были высечены одни и те же надписи, от которых
Вольку сразу бросило и в жар и в холод:
Дворцы эти принадлежат благороднейшему и
славнейшему из отроков этого города, красавцу
из красавцевт умнейшему из умных, преиспол¬
ненному неисчислимых достоинств и совер¬
шенств, непоборимому и непревзойденному зна¬
току географии и прочих наук, первейшему из
ныряльщиков, искуснейшему из пловцов и во¬
лейболистов, непобедимому чемпиону комнат¬
ного биллиарда и пинг-понга—царственному
юному пионеру Волъке ибн Алеше, да славится
во веки веков имя его и имя его счастливых ро¬
дителей.
— С твоего позволения,— сказал Хоттабыч, которого
распирало от гордости и счастья,— я хотел бы, чтобы ты,
поселившись в этих дворцах вместе с твоими родителями,
Уделил и мне уголок, дабы твое новое местожительство не
отделяло мёня от тебя и я имел бы возможность во всякое
время выражать тебе свое глубокое уважение и предан¬
ность.
463

—	Так вот,— ответил Вольна после некоторого молча¬
ния,— во-первых, в этих надписях маловато самокрити¬
ки... Но это в конце концов не важно. Это не важно пото¬
му, что вывески вообще надо заменить другими.
—	Я понимаю тебя и не могу не обвинить себя в не¬
домыслии,— смутился старик.— Конечно, надо было сде¬
лать надписи из драгоценных камней. Ты этого вполне
достоин.
—	Ты меня неправильно понял, Хоттабыч. Я хотел бы,
чтобы на доске было написано, что эти дворцы являются
собственностью РОНО. Видишь ли, в нашей стране дворцы
принадлежат РОНО, клубам или санаториям.
—	Какому такому РОНО? — удивился старик.
Волька неправильно истолковал восклицание Хотта-
быча.
—	Все равно какому,— простодушно ответил он,— но
лучше всего Краснопресненскому. В этом районе я родил¬
ся, вырос, научился читать и писать.
—	Я не знаю, кто такой этот РОНО,— произнес Хотта¬
быч с горечью в голосе,— и вполне допускаю, что он до¬
стойный человек. Но разве РОНО освободил меня из ты¬
сячелетнего заточения» в сосуде? Нет, это сделал не РОНО,
а ты, прекраснейший отрок, и именно тебе, или никому,
будут принадлежать эти дворцы.
—	Но пойми же...
—	И не хочу понимать! Или тебе, или никому!
Волька еще никогда це видел Хоттабыча таким разъ¬
яренным. Его лицо побагровело, глаза, казалось, метали
молний. Видно было, что старик еле сдерживается, чтобы
не обрушить гнев на мальчика.
—	Значит, ты не согласен, о кристалл моей души?
—	Конечно, нет. Зачем они мне дались, эти дворцы?
Что я — клуб, учреждение какое-нибудь или детский сад?
—	Иэхх! — горестно воскликнул тогда Хоттабыч и
махнул руками.— Попробуем другое!..
В то же мгновение дворцы расплылись в своих очер¬
таниях, заколыхались и растаяли в воздухе, как туман,
развеянный ветром. С воплями взвились вверх и исчез¬
ли великаны...
XXII.	ОДИН ВЕРБЛЮД ИДЕТ...
Зато теперь двор был полон тяжело нагруженных сло¬
нов, верблюдов и ослов. В раскрытые ворота продолжали
прибывать всё новые и новые караваны. Крики черноко-
464

Ж0Х погонщиков, одетых в белоснежные бурнусы, слива¬
лись с трубными звуками, которые издавали слоны, с воп¬
лями верблюдов, с ревом ослов, с топотом сотен копыт,
с мелодичным позвякиванием колокольчиков и бубенцов.
Коротенький, до черноты загорелый человек в богатой
шелковой одежде слез со слона, вышел на середину двора,
троекратно ударил палочкой из слоновой кости по асфаль¬
ту, и из мостовой вдруг забил мощный фонтан. Сейчас же
погонщики с кожаными ведрами озабоченно выстроились
в длинную очередь, и вскоре двор заполнился сопением,
чмоканьем и пофыркиваньем жадно пивших животных.
—	Все это твое, о Волька! — воскликнул Хоттабьгч,
стараясь перекричать гам, стоявший за окном.— Прошу
тебя, прими благосклонно мой скромный дар.
—	Что — все? — спросил оглушенный шумом Волька.
—	Все. И слоны, и верблюды, и ослы, и все золото и
драгоценности, груженные на них, и люди, состоящие при
этих грузах и животных. Все это твое!
Час от часу становилось не легче. Только что Волька
чуть не стал владельцем трех роскошных, но совершенно
ненужных ему дворцов. А сейчас он становился обладате¬
лем несметного количества драгоценностей, слоновладель-
цем и, так сказать, на сладкое — рабовладельцем!
Первой мыслью было умолить Хоттабыча убрать его
никчемные дары, пока еще никто их не заметил.
Но Волька сразу же вспомнил историю с дворцами.
Если бы он потолковей повел тогда разговор, можно было,
пожалуй, сделать так, чтобы дворцы остались • украшать
собой город.
Одним словом, нужно было выиграть время для раз¬
мышления и выработки оперативного плана.
—	Знаешь что, Хоттабыч? — сказал он, стараясь гово¬
рить как можно непринужденней.— А не покататься ли
нам на верблюде, пока люди управятся с караваном?
—	С радостью и удовольствием,— доверчиво отвечал
старик.
Через минуту двугорбый корабль пустыни, величест¬
венно покачиваясь и надменно оглядываясь по сторонам,
вышел на улицу, неся на своей спине взволнованного Воль-
КУ и Хоттабыча, который чувствовал себя как дома и том¬
но обмахивался шляпой.
*— Верблюд!	Верблюд! — обрадовались ребятишки,
выскочившие на улицу одновременно и в таком количе¬
465

стве, как будто для них было привычным делом ожидать
в это время появление верблюдов.
Они тесным кольцом окружили невозмутимое живот¬
ное, возвышавшееся над ними, как двухэтажный троллей¬
бус над тележками с газированной водой. Какой-то маль¬
чишка скакал на одной ноге и восторженно вопил:
Едут люди
На верблюде!..
Едут люди
На верблюде!..
Верблюд подошел к перекрестку как раз тогда, когда
на светофоре загорелся красный свет. Не приученный к
правилам уличного движения, он хладнокровно переступил
жирную белую черту на мостовой, хотя перед нею было
большими буквами написано: «Стоп!» Но напрасно Воль-
ка старался удержать хмурое животное по эту сторону
черты. Корабль пустыни, спокойно перебирая ногами,
продолжал свой путь прямо к милиционеру, который уже
вытащил из сумки квитанционную книжку для взимания
штрафа.
Вдруг раздался громкий рев сирены* заскрежетал тор¬
моз, и под самым носом хладнокровно посапывавшего вер¬
блюда остановилась голубая автомашина. Из нее выско¬
чил шофер и принялся честить и верблюда, и обоих его
седоков.
Действительно, еще секунда — и произошло бы непо¬
правимое несчастье.
—	Попрошу поближе к тротуару,— учтиво проговорил
милиционер и приложил руку к козырьку.
Вольке с трудом удалось заставить верблюда подчи¬
ниться этому роковому распоряжению.
Сразу собралась толпа. Начались разговоры и пере¬
суды:
—	Первый раз вижу: в Москве — и вдруг разъезжают
на верблюдах!..
—	Подумать только — чуть-чуть несчастье не приклю¬
чилось!..
—■ Неужто ребенку нельзя на верблюде покататься?-
—	Никому не позволено нарушать правила уличного
движения...
—	А вы бы сами попробовали остановить такое гордое
животное. Это вам, гражданин, не машина!..
—	И откуда только люди в Москве верблюдов достают,
уму непостижимо!..
466

—	Страшно подумать, что могло бы случиться. Моло¬
дец шофер!..
—	Милиционер безусловно прав...
Вольна почувствовал, что попал в неприятную исто¬
рию. Он свесился с верблюда и принялся неловко изви¬
няться:
—- Товарищ милиционер, я больше не буду! Отпустите
нас, пожалуйста... Нам верблюда кормить пора... Ведь в
первый же раз...
—	Ничего не могу поделать,— сухо отвечал милицио¬
нер.— В таких случаях все говорят, что в первый раз.
Волька продолжал свои тщетные попытки разжалобить
сурового милиционера, когда вдруг почувствовал, что Хот-
табыч дернул его за рукав.
—	О юный мой, повелитель...— сказал Хоттабыч, хра¬
нивший до этого надменное молчание.— О юный мой по¬
велитель, мне грустно видеть унижения, на которые ты
идешь, для того чтобы избавить меня от неприятностей.
Все эти люди недостойны целовать твои пятки. Дай же им
понять пропасть, отделяющую их от тебя.
Волька в ответ только досадливо отмахнулся, но вдруг
почувствовал, что с ним повторяется та же история, что
и во время экзамена по географии: он снова не был волен
над своей речью.
Он хотел сказать:
«Товарищ милиционер, я очень прошу вас — отпусти¬
те меня. Я обещаю вам до самой смерти никогда не нару¬
шать правил уличного движения».
Но вместо этой смиренной просьбы он вдруг* заорал на
всю улицу:
—	Как ты смеешь, о презренный страж, задерживать
меня в драгоценный час моей прогулки?! На колени! Не¬
медленно на колени передо мною, или я учиню с тобой
нечто страшное!.. Клянусь моей бородой!.. То есть его
бородой!
Он мотнул головой в сторону Хоттабыча.
Хоттабыч при этих словах удовлетворенно осклабился
и с достоинством поутюжил свою бороду.
Что же касается милиционера и окружающей толпы,
то все они от неожиданности были даже не столько возму¬
щены, сколько ошарашены этими наглыми словами.
—	Я самый выдающийся отрок этого города! — продол¬
жал Волька орать, изнывая от чувства собственного бес¬
силия.—- Вы недостойны целовать мои пятки!.. Только
467

попробуйте целовать мои пятки!.. Я вам дам целовать мои
пятки!.. Я красавец!.. Я ум-ни-ца!..
—	Ладно,— хмуро отозвался милиционер,— в отделе-
нии разберутся, какой вы умница... и при чем тут окорок...
«Ой, что за чепуху я порю! Сущее хулиганство!..» —
ужасался Волька, в то время как из его рта вылетали гроз¬
ные слова:
—	Горе тебе, осмелившемуся испортить доброе состоя¬
ние моего духа! Останови же твои дерзкие речи, пока не
поздно!..
В это время что-то отвлекло внимание Хоттабыча. Оп
перестал нашептывать Вольке свои нелепые высокомер¬
ные слова, и Волька, к которому на короткое время верну¬
лась самостоятельность, умоляюще забормотал, низко све¬
сившись с верблюда и жалостливо заглядывая своим слу¬
шателям в глаза:
—	Товарищи!.. Граждане!.. Голубчики!.. Вы меня не
слушайте... Разве это я говорю? Это он, этот старик, за¬
ставляет меня так говорить...
Но тут Хоттабыч снова взял нить разговора в свои ру¬
ки, и Волька не переводя дыхания закричал:
—	Трепещите же и не выводите меня из себя, ибо я
страшен в гневе! Ух, как страшен!..
Он прекрасно понимал, что его слова никого не пугают,
а только возмущают, а некоторых даже смешат, но ничего
поделать не мог. Между тем чувство негодования и недо¬
умения сменилось у тех, кто слушал Вольку, чувством
беспокойства за него. Было ясно, что в нормальном состоя¬
нии ни один советский школьник не вел бы такие глупые
и наглые речи.
И вдруг раздался в толпе взволнованный женский
голос:
—	Граждане! У ребенка сильный жар!.. Мальчик ведь
прямо дымится!
—	Это еще что за недостойные слова! — прокричал
в ответ Волька и с ужасом почувствовал, что вместе со сло¬
вами из его рта вылетают большие клубы черного дыма...
Кто-то испуганно вскрикнул, кто-то побежал в аптеку
вызвать «скорую помощь», и Волька, воспользовавшись
создавшейся сумятицей, шепнул Хоттабычу:
—	Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб! Приказываю тебе
немедленно перенести верблюда вместе с нами подальше
от этого места... Лучше всего за город. А то нам худо бу¬
дет..: Слышишь? Не-мед-лен-но!..
468

—	Слушаю и повинуюсь,— также шепотом ответил
старик.
И в ту же секунду верблюд со своими седоками взвил¬
ся в воздух и исчез, оставив всех в глубочайшем недо¬
умении.
А через минуту он плавно снизился на окраине города,
где и был навсегда оставлен пассажирами.
Он, очевидно, и по сей день пасется где-то в окрестно¬
стях. Его очень легко узнать, если он вам попадется на
глаза: у него уздечка вся усыпана брильянтами и изумру¬
дами.
XXIII.	ТАИНСТВЕННАЯ ИСТОРИЯ В ОТДЕЛЕНИИ ГОСБАНКА
Когда они с Хоттабычем вернулись домой, у Вольки,
несмотря на все пережитые за день неприятности, было
приподнятое настроение. Он наконец придумал, что сде¬
лать с несметными богатствами, свалившимися на него как
снег на голову.
Прежде всего он справился у Хоттабыча, может ли тот
сделать всех этих погонщиков с их слонами, верблюдами,
ослами и всей поклажей невидимыми для постороннего
глаза. .
—	Только прикажи, и все будет исполнено мгновен¬
но,— с готовностью отвечал Хоттабыч.
—- Очень хорошо,— сказал Волька.— В таком случае,
сделай их, пожалуйста, пока что невидимыми, и давай
ложиться спать. Завтра нам придется встать с восходом
солнца.
—	Слушаю и повинуюсь.
И вот граждане, собравшиеся во дворе, чтобы поглазеть
на шумный и необычный караван, внезапно увидели, что
Двор совершенно пуст, и, сразу позабыв о караване, разо¬
шлись по домай.
Волька наскоро поужинал, быстренько разделся и с на¬
слаждением растянулся на прохладной постели.
А Хоттабыч, решивший свято соблюдать старинные
обычаи джиннов, превратился в невидимку и улегся у са¬
мого порога, чтобы охранять покой своего юного спаси¬
теля. Он совсем было уже собрался завести степенную
беседу, когда дверь неожиданно раскрылась, и бабушка,
пришедшая, как всегда, попрощаться на ночь со своим
внуком, споткнулась о невидимого Хоттабыча и шлепну¬
лась на пол.
469

—	Ты понимаешь, тут что-то лежало у порога! — объ-
яснила она прибежавшему на шум Алексею Алексеевичу.
—	Где оно лежало, это что-то? — спросил ее Алексей
Алексеевич.— Й, кстати, как оно, это что-то, выглядело?
—	Никак оно не выглядело, Алешенька,— ответила
старушка.
—	Что ж ты это, мама, о пустое место споткнулась,
что ли? — облегченно рассмеялся Волькин отец, доволь¬
ный, что бабушка нисколько не пострадала при падении.
—	Выходит, что о пустое место, сынок,— растерянно
отвечала бабушка и, в свою очередь, сконфуженно рас¬
смеялась.
Отец и бабушка пожелали Вольке спокойной ночи и
ушли.
А Хоттабыч благоразумно перебрался под Волькину
кровать. Уж там-то никто на тебя не наступит. Да и к
Вольке ближе.
Некоторое время оба наши героя лежали молча. Воль-
ка никак не мог решить, как начать предстоящий щекот¬
ливый разговор.
—	Спокойной ночи! — доброжелательно произнес Хот¬
табыч из-под кровати.
Волька понял, что пора начинать.
—	Хоттабыч,— сказал он, свесив голову с кровати,—
мне нужно с тобой немножко поговорить.
—	Уж не насчет ли сегодняшних моих даров? — опас¬
ливо осведомился Хоттабыч и, получив утвердительный
ответ, тяжело вздохнул.
—	Видишь ли, дорогой Хоттабыч, мне хотелось бы
знать, имею ли я право распоряжаться твоими подарками
так, как мне заблагорассудится.
—	Бесспорно.
—	И как бы я ими ни распорядился, ты не будешь на
меня в обиде?
—	Не буду, о Волька. Смею ли я обидеться на челове¬
ка, столь много сделавшего для меня!
—	Если тебе нетрудно, Хоттабыч, поклянись.
—	Клянусь! — глухо промолвил под кроватью Хотта¬
быч, понимавший, что это все неспроста.
—	Ну, вот и хорошо! — обрадовался Волька.— Значит,
ты не обидишься, если я скажу, что лично мне эти подар¬
ки совершенно ни к чему. Хотя я очень и очень тебе бла¬
годарен.
—	О, горе мне! — простонал в ответ Хоттабыч.— Ты
470

снова отказываешься от моих даров... Но ведь это уже не
дворцы! Ты видишь, о Вольна: я больше не дарю тебе
дворцов. Скажи просто: ты брезгаешь дарами твоего пре¬
даннейшего слуги.
—	Ну рассуди сам, Хоттабыч, ведь ты очень умный
старик: ну на что мне эта уйма драгоценностей?
—	Чтобы быть богатейшим из богачей, вот для чего! —
сварливо пояснил Хоттабыч.— Уж не скажешь ли ты, что
тебе не угодно стать первым богачом своей страны? С тебя
это станется, о капризнейший и непонятнейший из встре¬
чавшихся мне отроков! Деньги — это власть, деньги — это
слава, деньги — это сколько угодно друзей! Вот что такое
деньги!
—	Кому нужны друзья за деньги, слава за деньги? Ты
меня просто смешишь, Хоттабыч! Какую славу можно
приобрести за деньги, а не честным трудом на благо своей
родины?
—	Ты забыл, что деньги дают самую верную и самую
прочную власть над людьми, о юный и неисправимый
спорщик.
—	В какой-нибудь Америке, но не у нас.
—	Сейчас ты скажешь, что в вашей стране люди не хо¬
тят стать богаче. Ха-ха-ха! — Хоттабычу казалось, что
он высказал очень едкую мысль.
—	Нет, почему же,— терпеливо отвечал Волька.— Че¬
ловек, который приносит больше пользы для родины, зара¬
батывает у нас больше, чем тот, который приносит меньше
пользы. Конечно, каждый хочет заработать больше, но
только честным трудом.
—	Пусть будет так,— сказал Хоттабыч.— Я очень да¬
лек от того, чтобы толкать своего возлюбленного друга на
нечестные заработки. Если тебе не нужны драгоценности,
обрати их в деньги и давай эти деньги в рост. Согласись,
это весьма почтенное занятие — давать деньги в рост тем,
кто в них нуждается.
Ты с ума сошел! — возмутился Волька.— Ты про¬
сто не понимаешь, что ты говоришь! Советский человек —
и вдруг ростовщик! Да и кто к нему пошел бы, даже если
бы где-нибудь вдруг завелся такой кровосос? Если нашему
человеку требуются деньги, он может обратиться в кассу
взаимопомощи или занять у товарища. А ростовщик —
вто ведь кровосос, паразит, мерзкий эксплуататор, вот кто!
А эксплуататоров в нашей стране нет и никогда не будет.
Васта! Попили нашей крови при капитализме!
471

—	Тогда,— не унимался несколько приунывший Хот¬
табыч,— накупи побольше товаров и открой собственные
лавки во всех концах города. Ты станешь именитым куц,
цом, и все будут уважать тебя и воздавать почести.
—	Да неужели тебе не понятно, что частник — это тот
же эксплуататор? Торговлей у нас занимается государство,
кооперация. А зарабатывать себе деньги, торгуя в соб¬
ственном магазине...
—	Хм! — Хоттабыч сделал вид, будто согласился.—
Предположим, что это так, как ты говоришь. А произво¬
дить разные товары — уж это, надеюсь, честное занятие?
—	Безусловно! Вот видишь,— обрадовался Волька,—
ты начинаешь понимать мою мысль!
—	Очень рад,— кисло улыбнулся Хоттабыч.— Помнит¬
ся, ты мне как-то говорил, что твой глубокоуважаемый
отец работает мастером на заводе. Так ли я говорю?
—	Угм!
—	Он самый главный на этом заводе?
—	Нет, не самый. Папа — мастер, а еще над ним есть
начальник цеха, главный инженер, директор.
—	Ну так вот,— победоносно заключил свою мысль
Хоттабыч,— на богатства, которые я тебе дарю, ты смо¬
жешь купить своему превосходному отцу завод, на кото¬
ром он работает, и еще много разных других заводов.
—	Он и так принадлежит отцу.
—	Но ведь ты только что сам говорил, Волька ибн
Алеша...
—	Ему, если хочешь знать, принадлежат и завод, на
котором он работает, и все другие заводы и фабрики, и все
шахты, рудники, Железные дороги, земли, воды, горы, лав¬
ки, школы, университеты, клубы, дворцы, театры, парки
и кино всей страны. И мне Они принадлежат, и Женьке
Богораду, и его родителям, и...
—	Ты хочешь сказать, что у отца твоего имеются
компаньоны?
—	Вот именно — компаньоны! Свыше двухсот.миллио¬
нов равноправных компаньонов! Столько же, сколько на¬
селения в нашей стране!
—	У вас очень странная и непонятная для моего разу¬
мения страна,— буркнул Хоттабыч из-под кровати и за¬
молк...
«
На рассвете следующего дня телефонный звонок под¬
нял с постели заведующего районным отделением Государ"
472

ственного банка. Заведующего экстренно вызывали в кон¬
тору.
Взволнованный таким ранним звонком, он примчался
к месту работы и увидел во дворе дома, где помещалось
отделение банка, множество слонов, верблюдов и ослов,
нагруженных тяжелыми тюками.
—	Тут один гражданин хочет внести вклад,— сообщил
ему растерянный дежурный.
—	Вклад? — удивился заведующий.— В такую рань?..
Какой вклад?..
В ответ на это дежурный молча протянул заведующему
исписанный твердым детским почерком листок из учениче¬
ской тетради. Заведующий прочитал бумажку и попросил
дежурного ущипнуть его за руку. Дежурный растерянно
выполнил эту просьбу. Заведующий поморщился от боли,
снова посмотрел на листок и промолвил:
—	Невероятно! Просто невероятно!
Гражданин, пожелавший остаться неизвестным, пода-^
рил Государственному банку на любые нужды, по усмотре¬
нию последнего, двести сорок шесть тюков золота, серебра
и драгоценных камней общей стоимостью в три миллиарда
четыреста шестьдесят семь миллионов сто тридцать пять
тысяч семьсот три рубля восемнадцать копеек.
Эта сумма могла получиться на несколько десятков
рублей больше, но Волька оставил у себя три золотые, мо¬
неты, чтобы заказать для бабушки золотые коронки на
зубы...
Но самое удивительное случилось минутой позже. Сна¬
чала животные, на которых привезли сокровища, потом
люди, которые привели животных, а потом привезенные на
этих животных сокровища вдруг заколебались, стали про¬
зрачными, как . пар, и, как пар, растаяли в воздухе. Све¬
жий утренний ветерок вырвал из рук изумленного
заведующего листок с заявлением, взметнул его высоко
над зданием и унес в неизвестном направлении. Впрочем,
вскоре этот листок влетел сквозь открытое окно в комнату,
в которой спал сном праведника Волька Костыльков, врос
в тетрадку, из которой недавно был вырван, и снова стал
совершенно чистым.
Но и это еще не все. Уже совершенно непостижимо,
как это получилось, но ни работники районного отделения
Госбанка, ни Волькины соседи по двору, ни даже сам Воль¬
ка ни разу впоследствии пе вспомнили об удивительном
караване. Словно кто-то начисто стер его из их памяти.
473

XXIV. СТАРИК ХОТТАБЫЧ И СИДОРЕЛЛИ
На старика было просто жалко смотреть. Целый день
он отсиживался в аквариуме, ссылаясь на то, что у него
якобы разыгрался ревматизм. Конечно, это было нелепым
объяснением, ибо глупо с ревматизмом забираться в воду.
Хоттабыч лежал на дне аквариума, лениво шевеля
плавниками и вяло глотая воду. Когда к аквариуму под¬
ходил Волька или Женя, старик уплывал к задней стенке,
весьма невежливо поворачиваясь к ним хвостом. Правда,
когда Волька отлучался из комнаты, Хоттабыч вылезал из
воды, чтобы немножко размяться.
Но, едва заслышав Волькины шаги, он с тихим плес¬
ком кидался в аквариум, словно и не думал его покидать.
Ему, очевидно, доставляло какое-то горькое удовлетворе¬
ние, что Волька то и дело начинал упрашивать его вы¬
лезть из воды и перестать дуться. Всё это старик выслу¬
шивал, повернувшись к мальчику хвостом. Стоило, одна¬
ко, его юному другу развернуть учебник географии, чтобы
подзаняться к переэкзаменовке, как Хоттабыч наполовину
высовывался из аквариума и горько упрекал Вольку в бес¬
чувственности. Дескать, как это можно заниматься разны¬
ми пустяками, когда такой старый джинн так мучается
ревматизмом.
Но лишь Волька закрывал учебник, старик снова пово¬
рачивался к нему хвостом. Так продолжалось до самого
вечера. В начале восьмого он резко взмахнул плавниками
и выпрыгнул на пол. Отжав воду из бороды и усов и бы¬
стро высушив их у весело гудевшего настольного венти¬
лятора, он сдержанно промолвил обрадованному Вольке:
—	Ты меня очень обидел отказом от моих скромных
подарков. Твое и мое счастье, что я обещал тебе не оби¬
жаться. Но я обещал не обижаться на тебя, и я не питаю
поэтому к тебе никакой обиды, ибо я понял, кто истинный
виновник огорчений, которые ты мне, сам того не желая,
причиняешь. Наставники твои — вот корень зла! Варвара
Степановна, а не ты — юный и неопытный отрок — отве¬
тит мне полной мерой за всю горечь последних дней, и я
ее, недостойную ту Варвару дочь Степана, сейчас...
Он вырвал сразу четыре волоска из бороды: готовилось
нечто из ряда вон выходящее.
—	Что ты, что ты, Хоттабыч, миленький, дорогой! —
залепетал Волька и прямо-таки повис на руках у разъ-
474

ярившегося джинна.— Варвара Степановна нисколечко
в этом не виновата!.. Честное пионерское!.. Это все я сам...
—	Нет, виновата, виновата, виновата! — бубнил Хот-
табыч, пытаясь выпростать свои руки.
—	Не виновата, не виновата,-честное пионерское, не
виновата!..— испуганно возражал Волька, лихорадочно
придумывая, чем бы ему отвлечь от Варвары Степановны
'рассвирепевшего джинна.— Знаешь что?.. Знаешь что?..—
Он наконец придумал: — Пойдем в цирк, а? Ну, Хоттабыч,
ну, миленький!.. Пойдем в цирк! Нам с Женей нипочем не
достать билетов, а тебе это ничего не стоит... Только ты
можешь нам помочь попасть в цирк... Ты такой всемогу¬
щий, ты такой удивительно всемогущий!..
Старик был очень любопытен, падок на лесть, а глав¬
ное, не в пример другим джиннам, очень отходчив.
—	А что ты называешь этим смешным словом, напо¬
минающим чириканье воробья? — Глаза Хоттабыча пыт¬
ливо загорелись.— Рынок ли это, на котором торгуют
попугаями и другими диковинными пернатыми? Да будет
• тебе известно, что к птицам я равнодушен. Я давно пре¬
сыщен лицезрением попугаев.
—	Что ты! Это в тысячу раз интересней! Что я говорю
в тысячу — в миллион, миллион миллионов раз!..
Хоттабыч сразу забыл о Варваре Степановне. Его глаза
загорелись азартным блеском.
—	С радостью и удовольствием, о Волька. И знаешь
что? Давай поедем туда нй верблюде, даже лучше того —
на слоне. Представь только, как все будут тебе завидовать.
—	Нет, что ты! Не стоит тебе затрудняться,— возра¬
зил Волька с подозрительной поспешностью.— Давай луч¬
ше, если ты не боишься, поедем на троллейбусе.
—	А чего тут бояться? — обиделся старик.— Я уже
четвертый день без страха взираю на них.
Через полчаса Волька, Женя и Хоттабыч были в Парке
культуры и отдыха, у входа в цирк «шапито».
Старик сбегал к кассе поинтересоваться, как выглядят
билеты, по которым пускают в цирк, и вскоре и у него,
и у Вольки, и у Жени сами по себе возникли твердые
бледно-розовые пропуска на свободные места.
Они вошли в цирк, залитый светом множества ярких
электрических Ламп.
В одной из лож, около самой арены, было как раз три
свободных стула, но Хоттабыч решительно высказался
против этих мест.
475

—	Я не могу согласиться,— сказал он,— чтобы хоть
кто-нибудь в этом помещении сидел выше меня и моих
глубокочтимых друзей. Это было бы ниже нашего досто¬
инства.
Спорить со стариком было совершенно бесполезно, ц
ребята скрепя сердце уселись на самой верхотуре, в послед¬
нем ряду амфитеатра.
Вскоре выбежали униформисты в малиновых, рас¬
шитых золотом ливреях и выстроились по обе стороны
выхода на арену.
Ведущий программу зычным голосом объявил начало
представления, и на. арену выехала наездница, вся усеян¬
ная блестками, как елочный дед-мороз.
—	Ну как, нравится? — спросил Волька у Хоттабыча.
—	Не лишено интереса и для глаза приятно,— осто¬
рожно ответил старик.
За наездницей последовали акробаты, за акробатами —
клоуны, за клоунами — дрессированные собачки, выз¬
вавшие сдержанное одобрение Хоттабыча, за собачками —
жонглеры и прыгуны. На прыгунах закончилось первое
отделение.
Обидно было уходить из цирка, но дома ждал учеб¬
ник географии, раскрытый еще на самых первых стра¬
ницах.
Волька тяжко вздохнул и шепнул Жене на ухо:
—	Ну, я пошел, а ты постарайся удержать его часочка
два хотя бы. Погуляй с ним пцсле цирка, что ли...
Но Женя многозначительно, с расстановкой вполголо¬
са промычал в нос:
—	Надо нам всем троим уходить, всем нам троим...
Здесь ВЭ ЭС^ здесь ВЭ ЭС1
И чуть заметно кивнул в сторону бокового прохода.
Волька обернулся и похолодел: по крутым ступенькам
бокового прохода спускалась в фойе Варвара Степановна
со своей пятилетней внучкой Иришей.
Мальчики, не сговариваясь, вскочили на ноги и ста¬
ли перед ничего не подогревавшим стариком так, чтобы
заслонить от него свою классную руководительницу.
—	Знаешь что, Хоттабыч,— с трудом выдавил из себя
Волька,— пошли домой, а?.. Здесь сегодня совсем неинте¬
ресно.
—	Ага,— подхватил Женя, которого от беспокойства
за Варвару Степановну трясло как в лихорадке,— верно,
пошли... Погуляем но парку... и так далее,..
476

—	Что вы, о юные мои друзья! — простодушно отве¬
чал Хоттабыч.— Мне никогда еще не было так занятно,
как в этом поистине волшебном шатре. Знаете что, ухо¬
дите, а я вернусь к вам, лишь только закончится это столь
увлекательное представление.
Только этого и не хватало: оставить Варвару Степа¬
новну наедине с ненавидящим ее джинном!
Надо было во что бы то ни стало занять его внимание
до начала второго отделения. А тогда Хоттабыча не ото¬
рвать от того, что будет происходить на манеже. Словом,
надо было наисрочнейшим образом что-нибудь придумать,
а Волька с перепугу за Варвару Степановну совсем расте¬
рялся. У него даже начали пощелкивать зубы, что уже
стало заинтересовывать Хоттабыча, которому до всего
было дело.
—	Так вот что, Хоттабыч,— нашелся наконец не
Волька, а Женя.— Одно из двух: или учиться, или не
учиться!
И Волька и Хоттабыч посмотрели на него с одинако¬
вым недоумением.
—	Я говорю в том смысле,— пояснил им обоим
Женя,— что раз мы с Хоттабычем договорились, что
будем обучать его грамоте, то надо использовать каждую
свободную минуту для учебы. Верно я говорю, Хотта¬
быч?
—	Твое трудолюбие достойно высочайших похвал,
о Женя,— растроганно отвечал Хоттабыч.
—	А раз так, так вот тебе в руки цирковая программа,
и мы немедленно начинаем по ней изучать с тобой азбуку.
До конца антракта...
—	С радостью и удовольствием, о Женя.
Же^я развернул программку и ткнул пальцем в пер¬
вую попавшуюся букву «А».
—	Вот это буква «А». Понятно?
—	Понятно, о Женя.
—	Значит, какая это буква?
—	Это буква «А», о Женя.
—	Правильно. Разыщи мне здесь во всех строчках
букву «А».
Вот это буква «А», о Женя.
—	Замечательно! А еще где?
—	Вот, и вот, и вот, и вот, и вот...
Хоттабыч не на шутку увлекся учебой. Ни на что дру¬
гое он уже не обращал внимания.
477

К тому времени, когда закончился перерыв, публика
вновь расселась по своим местам и снова включили пол¬
ный свет, Хоттабыч успел освоить все буквы алфавита и
читал по складам:
—	«Ак-ро-бат с под... с под-кид-ной сет-кой...»
—	Знаешь, Хоттабыч,— воскликнул Женя с непод¬
дельным восхищением,— у тебя совершенно замечатель¬
ные способности!..
—	А ты думал! — отозвался Волька.— Это, брат, такой
талантливый джинн, каких свет не видал!
А Хоттабыч упоенно читал:
—	«Труп-па ак-ро-ба-тов-пры-гу... пры-гу-нов под ру-
ко-вод-ством Фи-лип-па Бе-лых». Это мы уже видели.
«На-ча-ло ве-чер-них пред-став-ле-ний в во-семь ча-сов
ве-чера. Нача-ло ут-рен-них пред-ставлений в две-на-
дцать часов дня». О юные мои учителя, я прочел всю про¬
грамму. Значит ли это, что я сумею теперь читать и га¬
зеты?
—	Конечно!.. Факт! — подтвердили ребята.
А Волька добавил:
—	Сейчас мы с тобой попробуем прочитать вон те при¬
ветствия, которые висят над оркестром.
Но как раз в это время подошла девушка в кокетливом
белом передничке, с большим подносом в руках.
—	Эскимо не потребуется? — спросила она у ста¬
рика, и тот, в свою очередь, вопросительно посмотрел на
Вольку.
—	Возьми, Хоттабыч, это очень вкусно. Попробуй!
Хоттабыч попробовал, и ему понравилось. Он угостил
ребят и купил себе еще одну порцию, потом еще одну и
наконец, разохотившись, откупил у обомлевшей продав¬
щицы сразу все наличие эскимо — сорок три кругленьких,
покрытых нежной изморозью пакетика с мороженым.
Девушка обещала потом прийти за подносом и ушла
вниз, то и дело оборачиваясь на удивительного поку¬
пателя.
—	Ого! — подмигнул Женя своему приятелю.— Ста¬
рик дорвался до эскимо.
В какие-нибудь пять минут Хоттабыч уничтожил все
сорок три порции. Он ел эскимо, как огурцы, сразу отку¬
сывая большие куски и смачно похрустывая. Последний
кусок он проглотил в тот момент, когда в цирке снова за¬
жглись все огни.
478

—	Мировой... комбинированный... аттракцион!.. Ар¬
тист государственных цирков Афанасий Сидорелли!
Все в цирке зааплодировали, оркестр заиграл туш, и
на арену, улыбаясь и раскланиваясь во все стороны, вы¬
шел невысокого роста пожилой артист в расшитом золо¬
тыми драконами синем шелковом халате. Это и был
знаменитый Сидорелли. Пока его помощники раскладыва¬
ли на маленьком лакированном столике все, что было
необходимо для первого фокуса, он продолжал расклани¬
ваться и улыбаться. При улыбке у него ярко поблескивал
во рту золотой зуб.
—	Замечательно! — прошептал завистливо Хоттабыч.
—	Что замечательно? — спросил Волька, изо всех сил
хлопая в ладоши.
—	Замечательно, когда у человека растут золотые
зубы.
—	Ты думаешь? — рассеянно спросил Волька, следя
за начавшимся номером.
—	Я убежден в этом,— ответил Хоттабыч.— Это очень
красиво и богато.
Сидорелли кончил первый номер.
—	Ну как? — спросил Волька у Жени таким тоном,
будто он сам проделал этот фокус.
—	Замечательно! — восторженно ответил Женя, и
Волька тут же громко вскрикнул от удивления: у Жени
оказался полный рот золотых зубов.
—	Ой, Волька, что я тебе скажу! — испуганно про¬
шептал Женя.— Ты только не пугайся: у тебя все зубы
стали золотые.
—	Это, наверно, работа Хоттабыча,— сказал с тоской
Волька.
И действительно, старик, прислушивавшийся к раз¬
говору приятелей, утвердительно кивнул головой и про¬
стодушно улыбнулся, открыв при этом, в свою очередь,
два ряда крупных, ровных золотых зубов.
—	Даже у Сулеймана ибн Дауда — мир с ними обои¬
ми!— не было во рту такой роскоши! — хвастливо сказал
он.— Только не благодарите меня. Уверяю вас, вы достой¬
ны этого небольшого сюрприза с моей стороны.
—	Да мы тебя и не благодарим! — сердито бросил
Женя.
Но Волька, испугавшись, как бы старик не разгневал¬
ся, дернул приятеля за рукав, и тот вовремя прикусил
язык.
479

—	Понимаешь ли, Хоттабыч,— начал он дипломатич¬
но,— это слишком будет бросаться в глаза, если сразу
у всех нас троих, сидящих рядом, все зубы окажутся золо¬
тыми. На нас будут смотреть, и мы будем очень стес¬
няться.
—	И не подумаю стесняться,— сказал Хоттабыч.
—	Да, но вот нам как-то будет все-таки не цо себе.
У нас пропадет все удовольствие от цирка.
—	Ну и что же?
—	Так вот, мы тебя просим, чтобы, пока мы вернемся
домой, у нас были во рту обычные, костяные зубы.
—	Восхищаюсь вашей скромностью, о юные мои
друзья,— сказал немного обиженно старик.
И ребята с облегчением почувствовали, что во рту
у них прежние, природные зубы.
—	А когда вернемся домой, они снова станут золоты¬
ми? — с беспокойством прошептал Женя.
Но Волька тихо отвечал:
—	Ладно, потом увидим... Может, старик про них по¬
забудет.
И 6н с увлечением принялся смотреть головокружи¬
тельные фокусы Афанасия Сидорелли и хлопать вместе со
всеми зрителями, когда тот из совершенно пустого ящика
вытащил сначала голубя, потом курицу и, наконец, мох¬
натого веселого белого пуделя.
Только один зритель во всем цирке не высказывал
фокуснику никаких признаков одобрения. Это был Хотта¬
быч.
Ему было очень обидно, что фокуснику хлопали по
всякому пустяковому поводу, а он, проделавший со вре¬
мени освобождения из сосуда столько чудес, ни разу не
услышал не только аплодисментов, но и ни одного искрен¬
него слова одобрения.
Поэтому, когда снова раздались рукоплескания и Си¬
дорелли начал раскланиваться во все стороны, Гассан Аб-
дуррахман ибн Хоттаб огорченно крякнул и, невзирая на
протесты зрителей, полез через их головы на арену.
Одобрительный рокот прошел по цирку, а какой-то
солидный гражданин сказал соседке:
—	Я тебе говорил, что этот старик — «рыжий». Это,
видно, очень опытный клоун. Смотри, как он себя потеш¬
но держит. Они иногда нарочно сидят среди публики.
К счастью для говорившего, Хоттабыч ничего не слы¬
шал, целиком поглощенный наблюдениями за Сидорелли.
•480

Хот как раз в это время начал самый удивительный из
своих номеров.
Прежде всего знаменитый иллюзионист зажег несколь¬
ко очень длинных разноцветных лент и запихал их себе
в рот. Потом он взял в руки большую, ярко раскрашенную
миску с каким-то веществом, похожим на очень мелкие
древесные опилки. До отказа набив себе рот этими опил¬
ками, Сидорелли стал быстро размахивать перед собой
красивым золотистым веером.
Опилки во рту затлели, потом появился небольшой
дымок, и, наконец, когда в цирке погасили электричество,
все увидели, как в темноте изо рта знаменитого фокус¬
ника посыпались искры и даже показалось небольшое
пламя.
И тогда среди бури рукоплесканий и криков «бра¬
во» раздался вдруг возмущенный голос старика Хотта-
быча.
—	Вас обманывают! — кричал он, надрываясь.— Это
никакие не чудеса! Это обыкновенная ловкость рук!
—	Вот это «рыжий»! — восхищенно воскликнул кто-то
из публики.— За-ме-ча-тель-ный «рыжий»! Браво, «ры¬
жий»!..
И все зрители, кроме Вольки и его друга, дружно заап¬
лодировали Хоттабычу.
Старик не понимал, о каком «рыжем» кричат. Он
терпеливо переждал, когда кончатся вызванные его появ¬
лением рукоплескания, и язвительно продолжал:
—	Разве это чудеса?! Ха-ха!..
Он отодвинул оторопевшего артиста в сторону и для
начала изверг из своего рта один за другим пятнадцать
огромных разноцветных языков пламени, да таких, что
по цирку сразу пронесся явственный запах серы.
С удовольствием выслушав аплодисменты, Хоттабыч
Щелкнул пальцами, и вместо одного большого Сидорелли
по низенькому барьеру манежа побежали один за другим
семьдесят два маленьких Сидорелли, похожих на знаме¬
нитого фокусника как две капли воды. Пробежав несколь¬
ко кругов, они слились в одного большого Сидорелли, как
сливается в одну большую каплю много маленьких капе¬
лек ртути.
—	Это еще не все! — громовым, нечеловеческим уже
Голосом прокричал Хоттабыч, разгоряченный всеобщим
одобрением, и стал вытаскивать из-под полы пиджака це¬
лые табуны разномастных лошадей.
*6 Л. Лагин
481

Лошади испуганно ржали, били копытами, мотали
головами, развевая при этом свои роскошные шелкови¬
стые гривы. Потом, по мановению руки Хоттабыча, лоша¬
ди пропали, из-под полы пиджака выскочили один за
другим, грозно рыча, четыре огромных берберийских льва
и, несколько раз пробежав вокруг арены, исчезли.
Дальше Хоттабыч действовал уже под сплошные руко-
плескания.
Вот он махнул рукой, и все, что было на арене: и Си-
дорелли, и его помощники, и разнообразный и многочис¬
ленный его реквизит, и нарядные, молодцеватые унифор¬
мисты,— все это в одно мгновение взвилось вверх и, про¬
делав несколько прощальных кругов над восхищенными
зрителями, тут же растаяло в воздухе.
Неизвестно откуда возник на манеже огромный лопо¬
ухий африканский слон с веселыми, хитрыми глазками;
на его спине — слон поменьше; на втором — третий, еще
меньше; на третьем —- четвертый... Последний, седьмой,
под самым куполом, был не больше овчарки. Они разом
затрубили, высоко подняв хоботы, хлопнули, как по
команде, своими обвислыми ушами и улетели, размахивая
ими, как крыльями.
Тридцать три оркестранта с веселыми криками вдруг
сгрудились в одну кучу, огромным комом скатились вниз
с площадки на манеж. Этот ком катился по барьеру, по¬
степенно уменьшаясь в объеме, пока наконец не достиг
величины горошины. Тогда Хоттабыч поднял его, положил
себе в правое ухо, и из уха понеслись сильно приглушен¬
ные звуки марша.
Затем старик, который еле держался на ногах от воз¬
буждения, как-то по-особому щелкнул пальцами обеих
рук, и все зрители одни за другим стали со свистом сры¬
ваться со своих мест и пропадать где-то далеко под купо¬
лом.
И вот наконец в опустевшем цирке остались только три
человека Хоттабыч, устало присевший на барьер арены,
и Волька с приятелем, кубарем скатившиеся к старику из
последнего ряда амфитеатра.
—	Ну как? — вяло спросил Хоттабыч, с трудом при¬
поднимая голову и глядя на ребят странными, помутив¬
шимися глазами.— Это вам не Сидорелли! А?..
—	Куда ему до тебя! — отвечал Волька, сердито мор¬
гая Жене, который все порывался попросить о чем-то ста¬
рика.
482

—	Терпеть не могу обманщиков! — пробормотал вдруг
Хоттабыч с неожиданным ожесточением.— Выдавать за
чудеса обыкновенную "ловкость рук!.. Да еще в моем при¬
сутствии!..
—	Но ведь он не знал, что здесь присутствует такой
могущественный и мудрый джинн,— вступился Женя за
Сидорелли.— Да он и не говорил, что это чудеса. Он вооб¬
ще ничего не говорил.
—	Там написано... Там, в программке... Ты же сам
слышал, как я читал: «Чудеса иллюзионной техники».
—	Так иллюзионной же, ил-лю-зи-он-ной! Это же
понимать надо.
—	А какие были рукоплескания! — с удовольствием
вспоминал старик.— А вот от тебя, о Волька, я еще ни
разу не слышал не только рукоплесканий, но и простого
одобрения... Нет, слышал, но по какому-то совершенно
пустяковому чуду: я его даже за чудо не считаю... И все
эта злокозненная Варвара Степановна! Это она научила
тебя пренебрегать моими дарами! Не возражайте, о юные
мои друзья, она, она!.. Такие чудесные дворцы!.. Такой
дивный караванчик!.. Такие верные и здоровые рабы!..
Такие верблюдики!.. И вот эта злокозненная Варвара
Сте...
Но тут, к счастью для классной руководительницы
наших юных героев, в поле зрения Хоттабыча попал длин¬
ный транспарант, висевший над площадкой оркестра. Гла¬
за его, до этого помутившиеся, снова приняли осмыслен¬
ное выражение, на лице появилась слабая улыбка, и он
с удовольствием человека, только что научившегося гра¬
моте, стал читать вслух:
—	«До-ро-гие ре-бя-та! Поз-драв-ляем вас с оконча¬
нием учеб-но-го го-да и же-ла...»
Не дочитав до конца приветствие, старик замолк, за¬
крыл глаза и, казалось, вот-вот потеряет сознание.
—	А ты мог бы вернуть всех на прежние места? —
стал его испуганно тормошить Волька.— Хоттабыч, ты
меня слышишь? Алло!.. Алло!.. Хоттабыч, ты можешь так
сделать, чтобы все было по-прежнему? Это, наверно, очень
трудно?
—	Нет, не трудно... То есть для меня, конечно, не
тРУДно,— еле слышно отвечал Хоттабыч.
—	А мне почему-то кажется, что тебе это чудо не под
силу,— коварно сказал Волька.
—	Под силу. Но я что-то очень устал...
16*
483

—	Ну вот, я и говорю, что тебе не под силу.
Вместо ответа Хоттабыч, кряхтя, приподнялся на ноги,
вырвал из бороды тринадцать волосков, мелко их изорвал,
выкрикнул какое-то странное и очень длинное слово и,
обессиленный, опустился прямо на опилки, покрывающие
арену.
Тотчас же из-под купола со свистом примчались и раз¬
местились, согласно купленным билетам, беспредельно
счастливые зрители. На манеже, как из-под земли, вырос¬
ли Сидорелли со своими помощниками и реквизитом и
униформисты во главе с бравым ведущим.
Громко хлопая ушами, прилетела обратно вся семерка
африканских слонов, приземлилась и снова выстроилась
в пирамиду. Только на сей раз внизу был самый малень¬
кий, а наверху, под куполом,— самый большой, тот, кото¬
рый с веселыми, хитрыми глазками. Патом пирамида рас¬
сыпалась, слоны цугом помчались по манежу, стремитель¬
но сокращаясь в размерах, пока не стали величиной с
булавочную головку и окончательно не затерялись в опил¬
ках.
Оркестр горошиной выкатился из правого уха Хотта-
быча, быстро вырос в огромный ком весело хохочущих
людей, вопреки закону всемирного тяготения покатился
наверх, на площадку, рассыпался там на тридцать три
отдельных человека, расселся по местам и грянул туш...
—	Разрешите, граждане!.. Попрошу вас пропустить,—
проталкивался к Хоттабычу сквозь тесно обступившую его
восторженную толпу худощавый человек в больших круг¬
лых роговых очках.— Будьте любезны, товарищ,— почти¬
тельно обратился он к Хоттабычу,— не откажите загля¬
нуть в кабинет директора. С вами хотел бы поговорить
начальник Управления госцирков насчет ряда выступле¬
ний в Москве и периферийных цирках.
—	Оставьте старика в покое! — сказал с досадой
Волькй.— Вы разве не видите — он болен, у него повы¬
шенная температура.
Действительно, у Хоттабыча был сильный жар.
Старик здорово объелся мороженым.
XXV.	БОЛЬНИЦА ПОД КРОВАТЬЮ
Тот, кто никогда не возился с заболевшим джинном,
не может даже представить себе, какое это утомительное
и хлопотливое дело.
484

Прежде всего возникает вопрос: где его держать?
0 больницу его не положишь, и дома на виду его тоже
держать нельзя.
Во-вторых, как его лечить? Медицина рассчитана на
лечение людей, а не сказочных волшебников.
В-третьих, заразны ли для людей болезни джиннов?
Все эти три вопроса были тщательно обсуждены ре¬
бятами, когда они на такси увозили бредившего Хоттабы¬
ча из цирка.
Было решено:
1.	Хоттабыча в больницу не везти, а держать его со
всеми возможными удобствами у Вольки под кроватью,
предварительно предложив ему для безопасности сделать¬
ся невидимым.
2.	Лечить его, как лечат людей от простуды. Давать
на ночь аспирин, поить чаем с малиновым вареньем, что¬
бы хорошенько пропотел.
3.	Болезни джиннов людям, очевидно, не передаются.
К счастью, дома никого не было. Хоттабыча удалось
спокойно уложить на его обычное место под кроватью.
Женя побежал в аптеку и в «Гастроном» за аспири¬
ном и малиновым вареньем, а Волька пошел на кухню
разогреть чай.
—	Ну, вот и чай готов! — весело сказал, возвра¬
щаясь из кухни с кипящим чайником в руках.— Будем
пить чай, Хоттабыч?.. А?..
Ответа не последовало.
—	Умер! — ужаснулся Волька и вдруг почувствовал,
что, несмотря на все неприятности, которые уже успел
ему доставить Хоттабыч, будет очень жалко, если старик
умрет.— Хоттабыч, миленький! — залепетал он и, встав
на коленки, полез под кровать.
Но старика под кроватью не оказалось.
—	Вот нелепый старик! — рассвирепел тогда Волька,
сразу позабыв о своих нежных чувствах.— Только что
был здесь и уже успел куда-то запропаститься!
Неизвестно, какие еще горькие слова произнес бы Воль¬
ка по адресу старика, если бы в комнату в это время не
ввалился Женька, с шумом волоча за собой Хоттабыча.
Старик упирался и бормотал себе под нос что-то несвязное.
—	Вот чудак!.. Нет, ты подумай только, что за чу¬
дак! — возмущался Женя, помогая укладывать больного
под кровать.— Возвращаюсь это я по улице, смотрю —
а Хоттабыч стоит на углу с мешком золота и все норовит
485

всучить его прохожим. Я его спрашиваю: «Что ты здесь
делаешь с повышенной температурой?», а он мне отвеча¬
ет: «Я, мол, чувствую приближение смерти. Я, мол, хочу
по этому случаю раздать милостыню». А я ему говорю:
«Чудак ты, чудак! Кому же ты собираешься раздавать
милостыню? Где ты у нас видел нищих?» А он мне гово¬
рит: «В таком случае я пошел домой». Вот я его и при¬
вел... Лежи, старичок, поправляйся! Умереть всегда
успеешь!..
Хоттабычу дали лошадиную дозу аспирина, скормили
ему с чаем всю банку малинового варенья и, укутав по¬
лучше, чтобы пропотел за ночь, уложили спать.
Старик, полежав некоторое время спокойно, вдруг за¬
волновался и собрался встать, чтобы пойти к Сулейману
ибн Дауду извиняться за какие-то давнишние обиды. По¬
том он заплакал и стал просить Вольку, чтобы тот сбегал
в Средиземное море и Индийский океан, разыскал там на
дне медный сосуд, в котором заточен его дорогой братик
Омар Юсуф ибн Хоттаб, освободил его из заточения и при¬
вел сюда.
—	Мы бы так чудно зажили здесь все вместе! — бор¬
мотал он в бреду, заливаясь горючими слезами.
Через полчаса старик пришел в сознание и слабым го¬
лосом произнес из-под кровати:
—	О юные мои друзья, вы не можете себе вообразить
даже, как я вам благодарен за вашу любовь и дорогое ваше
внимание! Окажите мне, прошу вас, еще одну услугу:
свяжите мне покрепче руки, а то я во время горячки такое
наколдую, что потом, боюсь, и сам ничего не смогу поде¬
лать.
Старика связали, и он моментально уснул как убитый.
Наутро Хоттабыч проснулся совершенно здоровым.
—	Вот что значит вовремя поданная медицинская по¬
мощь! — удовлетворенно сказал Женя Богорад и твердо
решил по окончании школы поступить в медицинский ин¬
ститут.
XXVI.	ГЛАВА, В КОТОРОЙ МЫ НА НЕКОТОРОЕ
ВРЕМЯ ВОЗВРАЩАЕМСЯ К ЛАЮЩЕМУ МАЛЬЧИКУ
Сказать по правде, каждый раз, когда Волька вспоми¬
нал о Гоге, его начинала терзать зависть. А находясь
дома, или на лестничной площадке, или во дворе около подъ¬
езда, трудно было не вспомнить о Гоге. Даже сквозь запер-
486

хые двери, даже сквозь закрытые окна то и дело доносил¬
ся дразнящий, сказочно прекрасный собачий лай.
Вызывало, правда, удивление что Гога упорно не по¬
являлся во дворе. Ни один мальчик на Гогином месте, ко¬
нечно, не вытерпел бы столько времени, чтобы не похвас¬
тать перед ребятами настоящим породистым щенком.
А Гога, тот бы просто упивался завистью ребят.
Нет, тут что-то было неспроста.
В конце концов Волька не удержался и спросил у На¬
тальи Кузьминичны, почему это совсем не видать Гоги.
Наталья Кузьминична почему-то страшно смутилась
и пролепетала в ответ, что Гогочка немножко прихворнул.
Пролепетала и тут же заторопилась к себе.
—	Наталья Кузьминична! — умоляюще крикнул ей
вслед Волька.— Один вопрос, только один вопрос!
Наталья Кузьминична с большой неохотой останови¬
лась.
—	Наталья Кузьминична, скажите только: овчар¬
ка, да?
—	Какая овчарка! — пожала плечами бедная жен¬
щина.
—	Щенок, которого вы подарили Гоге, ну, который ла¬
ет у вас, овчарка или боксер?..
—	Боже, какие глупости! — вздохнула Наталья Кузь¬
минична и поспешно скрылась в своей квартире.
И, как нарочно, сразу оттуда послышалось частое высо¬
кое и очень сердитое тявканье.
Все это было в высшей степени таинственно.
А тут ещё Хоттабыч, который отлеживался, по своему
обыкновению, под Волькиной кроватью, как бы между де¬
лом задал вопрос:
—	Любопытно, как поживает недруг твой, именуемый
Пилюлею?
Ему не терпелось похвастать перед Волькой своим
остроумным заклятием и вместе с ним насладиться бедой,
в которую по заслугам попал Гога.
«И никто не в силах снять это заклятие, покуда я не
сочту это своевременным,— горделиво размышлял он.—
Представляю себе, как оно обрадует высокопочтенного
Вольку ибн Алешу и как он будет восхищен разнообрази¬
ем моих чар!»
—	Пилюля? — рассеянно переспросил Волька, которо¬
му вдруг пришла в голову очень простая и заманчивая
идея.— Ах, Пилюля? Пилюля чего-то прихворнул... Слу¬
487

шай, Хоттабыч...— Он присел на корточки и просунул го-
лову под кровать, чтобы удобней было вести переговоры.—
У меня есть к тебе большущая просьба.
«Начинается!» — с досадой подумал старый джинн. Он
заподозрил, что Волька собирается просить его о снятии
заклятия с Гоги, и решил наотрез отказаться. По крайней
мере, на ближайшее время. Ничего, пусты этот противный
сплетник и ябеда немножко помучается. Это будет ему
только на пользу.
Но вслух Хоттабыч кисло промолвил:
—	Я буду рад узнать, в чем состоит твоя просьба.
—	Я хочу попросить тебя сделать мне подарок.
Старик обрадовался, что речь пойдет не о досрочном по¬
миловании Гоги.
Он быстренько вылез из-под кровати:
—	Скажи, что тебе угодно, и ты получишь это в дар
безо всякого промедления, о юный и бескорыстный спаси¬
тель джиннов.
—	Ты мог бы мне подарить собаку? Овчарку.
—	Собаку? Нет ничего проще и приятней моему
сердцу.
Хоттабыч вырвал волосок из бороды, и Волька обмер от
восхищения: у его ног с ласковым урчанием потягивалась
великолепная поджарая, мускулистая трехгодовалая ов¬
чарка. У нее были очень живые, умные глаза, холодный и
влажный нос, чудесные острые уши. Он погладил ее по
холке. Собака учтиво помахала хвостом и от полноты
чувств рявкнула на всю квартиру.
—	Доволен ли ты этим псом? — счастливо суетился
Хоттабыч, готовый по первому Волькиному требованию
заполнить всю комнату, всю квартиру, весь дом самыми
дорогими собаками.— Ах, прости меня, я забыл об одной
мелочи.
Под «мелочью» он подразумевал ошейник, который
вдруг возник на овчарке, сияя таким обилием драгоценных
камней, что их с походом хватило бы на две император¬
ские короны.
От привалившего ему счастья Волька онемел. Он толь¬
ко гладил дрожащей рукой собаку и, так при этом расте¬
рянно улыбался, что у чувствительного старика покати¬
лись по лицу слезы умиления.
Но нет в жизни полного счастья, по крайней мере ко¬
гда имеешь дело с дарами джиннов! За дверью неожидан¬
но послышались женские шаги, и только Хоттабыч успел
488

спрятаться под кровать и сделаться невидимым, как рас¬
крылась дверь и вошла Светлана Александровна — Воль-
кина мама.
—	Я так и думала,— сказала она, увидев собаку, кото¬
рую старый джинн второпях не догадался сделать неви¬
димкой.— Собака!.. Откуда у тебя собака, хотела бы я
знать?
Волька почувствовал, что быстро и безнадежно идет ко
дну.
—	Это я... Это мне... Понимаешь... Как бы тебе ска¬
зать...
Говорить правду было бессмысленно. А врать Волька
не хотел. Да это и было безнадежным делом: мать сразу
раскусила бы, что он врет.
—	Волька! — повысила она голос.—Мне не нравится
твое мычание. Говори прямо: чья это овчарка?
—	Ничья... То есть раньше была ничья, а сейчас моя.
Светлана Александровна порозовела от возмущения:
—	Неужели ты унизился до лжи? Я была о тебе луч¬
шего мнения. Отвечай: чья собака? Один ее ошейник стоит
десятки рублей...
Она думала, что ошейник украшен цветными стекляш¬
ками.
Сейчас не на шутку рассердился под кроватью Хотта-
быч. Рассердился и весьма обиделся. Ему очень хотелось
Дать понять этой почтенной, но наивной женщине, что не
таков Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, чтобы дарить сво¬
им лучшим друзьям грошовые стекляшки, и что не десят¬
ки, а многие тысячи рублей стоит этот поистине бесцен¬
ный ошейник. Но он вовремя удержался. Он уже
понимал, что подобной похвальбой только еще больше
усложнит Волькино положение.
Правдивый и прямодушный, он не мог не одобрить то¬
го, что Волька не хотел прибегать ко лжи, даже самой без¬
обидной, и понял, что единственный выход — свести на
нет все это недоразумение, и самым решительным спо¬
собам.
«Ладно,— подумал он, ухмыляясь себе в бороду,— при¬
дется моему доброму и правдивому другу еще некоторое
время прожить без собственной собаки... И пусть его не то¬
мят до поры до времени мечты о собственной собаке!»
Из-под кровати донесся еле слышный тоненький хрус¬
тальный звон, и собаки не стало, словно ее корова языком
слизнула.

—	Волечка,— сказала Светлана Александровна, начис¬
то забыв, о чем только что шел разговор,— если позвонят
из парткома Варткез Арутюнович или Сергей Сергеевич,
скажи, что я буду через час-полтора... Кстати, ты не зна¬
ешь, к кому это в тридцать седьмую квартиру сейчас под¬
нимался доктор?
—	Наверно, к Гоге.
—	Разве он заболел?
—	Кажется.
—	Кажется?.. Разве он не твой товарищ?
—	Ну да, товарищ!..
—	Мне стыдно за тебя, юный пионер Костыльков! —
сказала Светлана Александровна, повернулась и вышла из
комнаты с каменным лицом.
—	Ну и ну,— сокрушенно вздохнул Волька и решил
навестить Гогу, лишь только от него уйдет доктор.— Хот¬
табыч, а Хоттабыч!
Из-под кровати не было никакого ответа.
—	Ушел! — с досадой проворчал Волька.— Как раз ко¬
гда с ним надо посоветоваться, его нету. Ну и джинн!..
А Хоттабыч тем временем устраивался поудобней в
тридцать седьмой квартире, на этот раз под кроватью так
странно занемогшего Гоги. Ему было любопытно послу¬
шать, как будет беспомощно барахтаться в поисках пра¬
вильного решения старый доктор, который, конечно, и по¬
нятия не имел, с каким могущественным и необычным
противником ему предстояло вступить в бой...
И пока Волька, воспользовавшись отсутствием Хотта-
быча, уселся за учебник географии, а старый джинн при¬
таился под Гогиной кроватью, вот что происходило в ком¬
нате, где возлежал на высоких подушках самый удиви¬
тельный из пациентов старого доктора из «Неотложной
медицинской помощи»!.. Его звали Александром Алексее¬
вичем, этого бывалого и очень знающего доктора, и мы на¬
рочно подчеркиваем это имя, чтобы вы знали, какой это
настоящий врач, если вам когда-нибудь придется с ним
столкнуться.
—	Наталья Кузьминична,— ласково обратился он к
безутешной Гогиной маме,— оставьте нас, пожалуйста, на¬
едине с Гогой. Нам нужно с ним кой о чем потолковать.
—	Ну-с, молодой человек,— проговорил он, когда они
остались вдвоем с Гогой (Хоттабыч под кроватью был, ко¬
нечно, не в счет),— как делишки? Гавкаем?
—	Спасу нет! — простонал Гога.
490

—	Тэк-с! Ну что ж, в таком случае давай потолкуем.
Ты какие стихи любишь?
—* Гав-гав-гав!— вызвалось из Гогиного рта, и На¬
талья Кузьминична, притаившаяся у замочной скважины
по ту сторону двери, залилась слезами.
Можете себе представить, что Гога собирался произнес¬
ти в ответ на вопрос Александра Алексеевича. Гогу возму¬
тил этот вопрос. Он считал его глупым и никчемным.
Гогин лай, однако, нисколько не удивил и не огорчил
старого доктора.
—	Ты не злись,— сказал он самым спокойным тоном.—
Этот вопрос имеет непосредственное отношение к твоей
болезни.
—	Я люблю «Буря мглою небо кроет...»,— ответил на¬
конец Гога, вдоволь отлаявшись.— «Буря мглою небо кро¬
ет...», стихотворение Пушкина.
—	Прошу тебя, прочти мне его. Ты его помнишь на¬
изусть?
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя,—
начал Гога.
—	Довольно! — остановил его Александр Алексее¬
вич.— Теперь скажи мне, будь добр, каково твое мнение
о твоем товарище по классу, ну, как его там, который жи¬
вет в соседней квартире?
—	О Вольке Костылькове?
—	Вот именно.
—	Гав-гав-гав! — залился Гога пронзительным лаем«
—	Ты словами, словами выражайся.
—	Гав-гав-гав!..— отвечал Гога, беспомощно разводя
руками. Дескать, и сам рад бы словами, да не могу, не по¬
лучается.
—	Понятно... Хватит... Хватит, говорю!.. Так-с! Ну,
а каковы остальные ребята в вашем классе?
—	В нашем классе? — усмехнулся больной Гога.—
В нашем классе, если вы хотите знать, все ребята гав-гав-
гав!..
—	Ну, а насчет меня у тебя какое мнение? Ты валяй,
не стесняйся. Каково твое мнение обо мне, как о докторе?
—	Как о докторе? Как о докторе я о вас думаю, что
вы порядочный гав-гав-гав!
—	Замечательно! — совершенно искренне обрадовался
491

Александр Алексеевич.— Ну, а о твоей маме какое у тебя
мнение?
—	Мама у меня очень хорошая,— сказал Гога, и На¬
талья Кузьминична за дверью снова залилась на этот раз
счастливыми слезами.— Она только иногда бывает гав...—
фн вздрогнул и замолк.— Нет, она у меня вообще и всегда
очень хорошая.
—	Ну, а о вашей классной стенгазете у тебя тоже име¬
ется мнение? — спросил, только для очистки совести, ста¬
рый доктор. Он уже окончательно понял, в чем сущность
редкой болезни его молодого пациента.— Протаскивали
&ам тебя иногда?
На этот раз Гога пролаял битых две минуты. Хоттабы-
чу под кроватью даже надоело слушать. А Александр
Алексеевич наслаждался этим лаем, словно это не лаял Го¬
га Пилюкин, прозванный за свой мерзкий характер Пилю-
цей, а какой-то отличный певец пел лучшею из арий свое¬
го репертуара.
Дав Гоге отлаяться досыта, Александр Алексеевич до¬
вольно потер руками.
—	Комиссии все ясно,— сказал он.— Наталья Кузьми¬
нична, попрошу вас в комйату!
Вошла Наталья Кузьминична, вытирая отсыревшим но¬
совым платком покрасневшие глаза.
—	Надо вам доложить,— сказал Александр Алексее¬
вич, пригласив ее присесть,— что я последнюю ночь, по
существу, не спал, просматривал медицинскую литерату¬
ру, размышлял. В специальной литературе я ничего похо¬
жего на случай с вашим сыном не нашел...
Бедная Наталья Кузьминична встревоженно ^ахнула.
—	Не огорчайтесь раньше времени, дорогая Наталья
Кузьминична,— остановил ее старый доктор,— дело еще
не так страшно. Читал я, читал... думал, думал и потом,
конечно, не мог уснуть. Тоже ничего особенного — дело
стариковское. Чтобы отвлечься от своих мыслей, я взял
томик арабских сказок «Тысяча и одна ночь» и прочитал
там, между прочим, о том, как один волшебник, точнее го¬
воря — джинн, превратил одного неугодного ему человека
в собаку. И тогда я подумал, что если бы существовали на
свете джинны (Хоттабыч под кроватью обиделся) и если
бы один из них захотел наказать человека, ну мальчика,
предположим, за то, что он сплетничает, ябедничает, пло¬
хо отзывается о своих близких, то он мог бы заклясть его
таким заклятием, чтобы тот лаял каждый раз, когда захо¬
492

чет сказать гадость. Только что мы с вашим сыном по ду¬
шам потолковали, и оказалось, что он, ни разу не прола¬
яв, прочитал стихи Пушкина, почти ни разу не тявкнул,
говоря о вас, Наталья Кузьминична, и почти все время
лаял, говоря о своих товарищах и о классной стенгазете,
в которой, видимо, иногда прохаживались на его счет...
Вы понимаете мою мысль? Я, кажется, ясно выразился?
—	Вы полагаете,— задумчиво протянула Гогина
мать,— что...
—	Вот именно. Конечно, никаких джиннов в природе
не существовало и не существует. (Хоттабыч снова, на сей
раз не на шутку, обиделся.) А существует очень своеобраз¬
ная психическая травма у вашего сына. Я должен вам ска¬
зать со всей ответственностью, что он будет и впредь ла¬
ять...
—	Боже мой! — всплеснула руками бедная женщина.
—	...лаять каждый раз, когда вздумает сплетничать или
ябедничать, вообще когда он будет пытаться говорить га¬
дости. И тогда все будут называть его не Гога Пилюкин,
а Гавгав Пилюкин. А когда он подрастет, его будут, за гла¬
ва, конечно, величать не Георгий Витальевич, а Гавгав Ви¬
тальевич. Как видите, ваш сын может оказаться в весьма
незавидном положении. Зато, если он твердо возьмет себе
за правило не ябедничать, не сплетничать, не портить хо¬
рошим людям жизнь, я вам головой своей отвечаю, что лай
у него прекратится навсегда.
—	«Гавгав Витальевич»! — ужаснулась бедная На¬
талья Кузьминична.— Даже подумать страшно! Я бы этого
просто не пережила!.. А лекарства?.. Может быть, вы все
же пропишете ему какое-нибудь лекарство?
—	Лекарства не помогут. Ну как, молодой человек, по¬
пробуем по-моему?
—	Ия совсем не буду лаять?
—	Все зависит сейчас только от вас, молодой человек!
—	Значит, рецепта не будет? — переспросила Наталья
Кузьминична, видя, что Александр Алексеевич собирается
уходить.
—	Это и есть мой рецепт. Единственно правильный.
Впрочем, можно проверить. А ну-ка, скажи несколько
справедливых слов о своем товарище Вольке, обращаю
твое внимание —^ спра-вед-ливых!
—	Вообще, конечно, Волька Костыльков хороший па¬
рень,— неуверенно промолвил Гога, словно,он впервые на¬
учился говорить.— Правильно, доктор, миленький! В пер¬
493

вый раз после экзамена по географии я не лаю о Вольке.
Ур-р-ра-а-а!
—	А что там такого особенного произошло на этом эк¬
замене? ~ осведомился как бы между прочим старый
доктор.
—	Да ничего такого, о чем бы стоило особенно распро¬
страняться. Мало что бывает, когда мальчик вдруг забо¬
левает на почве переутомления,— ответил Гога уже куда
уверенней.
—	Ну, я пошел,— сказал старый доктор,— мне еще
нужно навестить добрый десяток настоящих больных. Зна¬
чит, понял, Гога, в чем дело?
—	Понял! Честное пионерское!.. Спасибо!..
—	То-то же. Теперь действуй! Будьте здоровы...
•— Куда это ты исчез? — набросился спустя несколько
секунд Волька на старого джинна, когда тот с очень задум¬
чивым лицом забирался на свое обычное место под Воль-
киной кроватью.
—	Слушай меня, о Волька,— произнес старик с не¬
обычной даже для него торжественностью.— Только что я
присутствовал при том поистине небывалом случае, когда
заклятие, наложенное джинном, было снято человеком.
Правда, это был очень умный и очень справедливый че¬
ловек. Он настолько справедлив, что я и не помыслил на¬
казать его эа то, что он не верит в мое существование...
Куда это ты?
—	Надо навестить Гогу. Действительно, это безобразие
с моей стороны.
—	Иди,—сказал старый джинн,—иди и навести свое¬
го товарища по ученью. Хотя он уже и не болен.
—	Совсем не болен? Он уже совсем выздоровел?
—	Сейчас это целиком зависит от него самого,— сказал
Хоттабыч и, переступив через свое самолюбие, поведал
Вольке единственную в своем роде историю излечения
обыкновенным врачом заколдованного мальчика.
XXVII.	СТАРИК ХОТТАБЫЧ И МИСТЕР ГАРРИ
ВАНДЕНДАЛЛЕС
—	Благословенный Взлька,— сказал после завтрака
Хоттабыч, блаженно греясь на солнышке,— все время я
делаю тебе подарки, по моему разумению — ценные, и
каждый раз они тебе оказываются не по сердцу. Может
494

быть, сделаем так: ты мне сам скажешь, что тебе и нашему
юному другу угодно было бы от меня получить в дар, и я
дочел бы за великую честь и счастье немедленно доставить
вам желаемое.
—	Подари мне, в таком случае, большой морской би¬
нокль,— ответил Волька, не задумываясь.
—	С радостью и любовью.
—	И мне тоже бинокль. Если можно, конечно,— застен¬
чиво промолвил Женя.
—	Нет ничего легче.
И они всей компанией отправились в комиссионный
магазин.
В магазине, расположенном на шумной и короткой
уличке в центре города, было много покупателей.
Наши друзья с трудом протиснулись к прилавку, за ко¬
торым торговали настолько случайными предметами, что
их никак нельзя было распределить по специальным отде¬
лам, потому что тогда пришлось бы на каждую вещь заво¬
дить особый прилавок.
—	Покажи мне, о любезный Волька, как они выглядят,
эти угодные вашему сердцу бинокли! — весело промолвил
Хоттабыч, но вдруг побледнел и затрясся, как в лихорадке.
Он горестно глянул на своих молодых друзей, заплакал,
гробовым голосом сказал им: «Прощайте, дорогие моему
сердцу!», направился к седому, хорошо одетому иностран¬
цу с багровым лицом, растолкал локтями публику и бух¬
нулся перед ним на колени.
—	Приказывай мне, ибо я твой покорный и смиренный
раб! — промолвил Хоттабыч, глотая слезы и порываясь
поцеловать полы его пиджака.
—	Не лезайте на меня! — закричал иностранец на ло¬
маном русском языке.— Не лезайте, а то я вам буду съез¬
дить по физиономии! Вы есть один жулик! Вы есть желая
украсть мой бумажник! Какой скандал!
—	Ты ошибаешься, о мой повелитель,— отвечал ста¬
рик, все еще стоя на коленях.— Я жду твоих приказаний,
чтобы исполнить их немедленно и беспрекословно.
—	Стыдно, гражданин, попрошайничать в наше вре¬
мя! — укоризненно обратился к Хоттабычу продавец из-за
прилавка.
—	Итак, сколько много я вам имею заплатить за этот
плохой кольтсоу? — нервно продолжал иностранец разго¬
вор, прерванный Хоттабыч ем.
—	Всего-навсего десять рублей семьдесят одну копей¬
495

ку,— отвечал продавец.— Вещица, конечно, совершен во
случайная.
Продавцы магазинов случайных вещей и комиссион¬
ных магазинов уже хорошо знали мистера Гарри Ванден-
даллеса, недавно приехавшего в качестве туриста-дельца
из Нью-Йорка.
В свободное время он совершал регулярные рейсы но
комиссионным магазинам и магазинам случайных вещей
в надежде приобрести за бесценок какую-нибудь стоящую
вещицу.
Совсем недавно ему удалось приобрести по весьма сход¬
ной цене полдюжины чашек фарфорового завода имени
Ломоносова, и вот сейчас, как раз тогда, когда перед ним
опустился на колени безутешный Хоттабыч, он прицени¬
вался к потемневшему от времени колечку, которое прода¬
вец полагал серебряным, а мистер Гарри Вандендаллес —
платиновым.
Получив свою покупку, он спрятал ее в жилетный кар¬
ман и вышел на улицу. За ним вслед поспешил и Хотта¬
быч, утирая кулаком слезы, обильно струившиеся по его
смуглому морщинистому лицу. Пробегая мимо своих дру¬
зей, он еле успел бросить им на ходу:
—	Увы, в руках этого седовласого чужеземца я только
что увидел волшебное кольцо Сулеймана ибн Дауда, мир
с ними обоими. А я раб этого кольца и должен следовать за
тем, кто им владеет. Прощайте же, друзья мои, я всегда
буду вспоминать о вас с благодарностью и любовью...
Только теперь, безвозвратно расставшись с Хоттабы-
чем, ребята поняли, как они к нему привыкли. Печальные
и молчаливые, покинули они магазин, даже не взглянув
на бинокли, и отправились на реку, где в последнее время
почти ежедневно собирались для задушевной беседы. Они
долго лежали на берегу у того самого места, где еще так
недавно Волька нашел замшелый глиняный сосуд с Хотта-
бычем, припоминали смешные, но милые повадки старика
и все больше убеждались, что у него, в конечном счете,
был очень приятный и добродушный характер,
—	Скажем прямо: не ценили мы Хоттабыча,— сокру¬
шенно вздохнул Женя.
Волька повернулся с боку на бок, хотел что-то ответить
Жене, но не ответил, а быстро вскочил на ноги и бросился
в глубь сада:
—	Ура!.. Хоттабыч вернулся!.. Уррррааа!..
Действительно, к ребятам быстрой, чуть суетливой ста¬
496

риковской походкой приближался Гассан Абдуррахман ибн
Хоттаб. На плече у него, на длинных ремешках, болтались
два черных кожаных футляра с большими морскими би¬
ноклями.
XXVIII.	РАССКАЗ ГАССАНА АБДУРРАХМАНА ИБН
ХОТТАБА О ТОМ, ЧТО С НИМ ПРОИЗОШЛО ПОСЛЕ
ВЫХОДА ИЗ МАГАЗИНА
— Знайте же, о юные мои друзья, что повесть моя уди¬
вительна и похождения мои диковинны, и я хочу, чтобы
вы посидели подле меня, пока я расскажу вам мою исто¬
рию и поведаю, почему я здесь.
Случилось так, что когда багроволицый чужеземец вы¬
шел из лавки, он отпустил свою машину, а сам пошел пеш¬
ком, чтобы хоть несколько растрясти жир, столь щедро об¬
лекший его мясистое и упитанное тело, и он пошел так
быстро, что я еле мог угнаться за ним. И я догнал его уже
на другой улице и упал перед ним и вскричал: «Повели
мне следовать за тобой, о господин мой!»
Но он не слушал меня и продолжал свой путь. Восем¬
надцать раз догонял я его, восемнадцать раз падал я перед
ним ниц, и восемнадцать раз он оставлял меня коленопре¬
клоненным, восклицая в ярости: «Пошел вон! Вы есть ста¬
рый разбойник!»
И он бил меня ногами, и я ничего не мог ему сделать,
ибо в его руках было волшебное кольцо Сулеймана, и я
боялся его прогневить. И я не видел, как избежать того,
чтобы не идти за ним, и я следовал за ним по пятам.
А он думал, что я прошу у него денег, и кричал, что
у него нет с собой ни цента, хотя я не просил у него
денег.
И он бил меня смертным боем каждый раз, когда ни¬
кто этого не видел. И тогда меня охватил испуг, и у меня
высохла слюна от сильного страха, и я отчаялся в том, что
буду жив.
И я заплакал тогда таким плачем, что промочил сле-
эами свою одежду.
И так мы шли, пока не дошли до дверей его дома, и я
хотел войти туда за ним, но этот злой чужеземец толкнул
меня рукой в грудь и прокричал мне: «Вы нет лезть в мою
квартиру, или я буду позвать милиционер!»
И я спросил его: неужели мне стоять у его дверей до
самого вечера? И он ответил: «Хоть до будущего года!»
497

И я остался тогда стоять около его дверей, ибо слова
человека, который владеет кольцом Сулеймана, для меня
закон. И я стоял так некоторое время, пока не услышал
над моей головой сильный шум и не растворилось над моей
головой окно. Тогда я посмотрел вверх и увидел, что в окне
показалась худая и высокая женщина в зеленом шелковом
платье, и она смеялась злым и презрительным смехом. Л за
ее спиной я увидел огорченное лицо багроволицего, и жен¬
щина сказала ему, издеваясь: «Увы, как я ошиблась, выхо¬
дя за вас замуж четырнадцать лет назад! Вы были и на
всю жизнь останетесь заурядным галантерейщиком! Боже
мой, не уметь отличить дрянное серебряное колечко от пла¬
тинового!.. О, если бы об этом узнал'мой покойный отец!..»
И она швырнула кольцо на мостовую и захлопнула ок¬
но, и я увидел это и упал без чувств, потому что если швы¬
ряют наземь кольцо Сулеймана, то могут произойти ужа¬
сающие несчастья. Но потом я открыл глаза и убедился,
что я жив и что не произошло кругом никакого несчастья,
и тогда я обрадовался великой радостью, ибо я заключил
из этого, что могу считать себя счастливым.
И я вскочил тогда на ноги, благословляя свою судьбу,
подобрал кольцо и помчался к вам, мои друзья, купив по¬
путно желательные вам подарки. Вот и все, что я могу рас¬
сказать.
—	Прямо как в сказке! — восхищенно воскликнул Же¬
ня, когда старик закончил свой рассказ.— А можно подер¬
жать в руках это волшебное колечко?
—	С любовью и удовольствием. Надень на указатель¬
ный палец левой руки и затем поверни его, громко произ¬
неся при этом свое желание. Оно немедленно исполнится.
—	Вот это да! — снова восхитился Женя, надел коль¬
цо, повернул его и громко произнес: — Хочу, чтобы у меня
тут же и немедленно оказался велосипед!
Все трое застыли в ожидании. Однако велосипед не по¬
являлся.
Женя повторил еще громче:
—	Хочу, чтоб у меня немедленно появился велосипед!
Чтоб сию же минуту!..
Велосипед упорно не появлялся.
—	Что-то, вероятно, заело в кольце,— сказал Волька,
забрал его у Жени и стал тщательно разглядывать.— Э, да
тут что-то внутри написано!.. По-русски! — сказал он и
медленно, по складам прочитал: — «Носи, Катя, на здо¬
ровье. Вася Кукушкин. 2. У. 1916 г.».
498

XXIX. ТЕ ЖЕ И ГАРРИ ВАНДЕНДАЛЛЕС
—	Всякий может ошибиться,— великодушно заметил
ролька, с сочувствием глядя на сконфуженного Хоттабы-
ча.— В конце концов даже лучше, что кольцо оказалось
обыкновенным... А за подарки большое спасибо.
Деликатно отвернувшись от старика, ребята извлекли
из футляров бинокли и насладились их неоспоримыми дос¬
тоинствами.
Далекие дома словно придвинулись к самой реке, кро¬
шечные точки превратились в шагающих людей, а мчав¬
шаяся в отдалении машина, казалось, вот-вот сшибет с ног
счастливого обладателя бинокля. О большем приближении
нельзя было и мечтать.
—	Хоттабыч,— промолвил спустя несколько минут
Волька,— на, посмотри-ка, кто к нам идет.
Он передал бинокль Хоттабычу, но тот и невооружен¬
ным глазом увидал уже, что к ним быстрым шагом, почти
бегом, приближается, тяжело отдуваясь, мистер Гарри Ван-
дендаллес, собственной своей шестипудовой особой.
Заметив, что за ним наблюдают, мистер Вандендаллес
умерил шаг, пошел вразвалочку, словно он и не спешил,
а просто прогуливался вдали от уличного шума. Подойдя
поближе, он изобразил на своей багровой, точно ошпарен¬
ной кипятком, физиономии сладчайшую улыбку:
—	Ах, мой бог! Какой приятный и неожиданный
встреча!..
Пока он приближается к нашим друзьям, пока он горя¬
чо пожимает им руки, мы можем вкратце объяснить, поче¬
му он снова появился в нашей повести.
Дело в том, что миссис Вандендаллес была в тот день
весьма не в духе, бот почему она погорячилась и вышвыр¬
нула в окно колечко. А вышвырнув его, она осталась у ок¬
на, чтобы перевести дух. Тут-то ее и заинтересовал старик,
который подобрал валявшееся на мостовой колечко и бро¬
сился наутек.
—	Ты видел? •*- обратилась она к приунывшему мис¬
теру Вандендаллесу.— Какой забавный старичок! Схватил
это дрянное колечко, оловно оно, по крайней мере, с изум¬
рудом, и бросился Наутек.
—	О, это очень надоедливый старикашка! — отвечал
мистер Вандендаллес, оживившись.— Пристал ко мне еще
в магазине, плелся за мной до самого дома и, представь
себе, моя дорогая, то и дело падает передо мной на колени.
499

Кричит мне: «Я твой раб, потому что у тебя кольцо, при¬
надлежащее Сулейману!» А я ему отвечаю: «Сэр, вы жес¬
токо ошибаетесь. Я только что купил это кольцо, и оно
принадлежит мне, и только мне».#А он уперся, словно мул!
«Нет, кольцо Сулеймана! Это волшебное кольцо!» -г «Нет,
не волшебное, а платиновое!» — «Нет, о господин мой, но
платиновое, а волшебное!» — и делает вид, будто хочет по¬
целовать полу моего пиджака. А в пиджаке у меня, как ты
знаешь, моя дорогая, бумажник. «Эй,— говорю я,— у нас
в колледже я считался неплохим боксером»,— и ррраз его
по физиономии! Ух и поколотил же я его! Даже сейчас
приятно вспомнить!..
Миссис Вандендаллес с минуту презрительно смотрела
на своего разглагольствующего супруга, потом, будучи,
очевидно, не в состоянии выдержать самодовольное выра¬
жение его лица, отвела глаза в сторону, и ее взгляд нечаян¬
но упал на томик «Тысячи и одной ночи», валявшийся на
тахте. И тут ее поразила какая-то внезапная мысль. Мис¬
сис Вандендаллес плюхнулась в ближайшее кресло и горь¬
ким шепотом промолвила:
—	Мой бог! Как же мне не везет в жизни с этим чело¬
веком! С вашим воображением, сэр, вам следовало бы быть
не коммерсантом, а гробовщиком. У любой ящерицы боль¬
ше мозгов, чем у вас, сэр!
—	В чем дело, моя дорогая? — всполошился ее суп¬
руг.— Ведь, когда я его колотил, кругом никого не было.
Я его бил в подворотнях. Свидетелей не было. Не беспокой¬
ся, моя дорогая!..	-
—	Джентльмены! — трагически воскликнула миссис
Вандендаллес, хотя ни единой души, кроме их двоих,
в комнате не было.— Джентльмены, этот человек еще спра¬
шивает, в чем дело! Извольте, сэр, немедленно догнать ста¬
рика и отобрать у него кольцо, пока еще не поздно!
—	Ну зачем оно нам, моя дорогая? Дрянное серебря¬
ное колечко, да еще к тому же самодельное.
—	Этот человек сведет меня в могил^! Этот человек
еще спрашивает, на что мне волшебное кольцо царя Соло¬
мона!.. Джентльмены, он еще спрашивает, зачем мне коль¬
цо, которое выполняет любое твое желание, которое може?
тебя сделать самым богатым и самым могущественным че¬
ловеком на земле!
—	Но, моя радость, где ты видела волшебные кольца?
—	А где вы, сэр, видели, чтобы здесь, в Советском Сою-
500

8е, человек хлопался перед другим на колени да еще поры¬
вался при этом целовать ему руку?
—	Не руку, моя милочка, а пиджак.
—	Тем более! Извольте, сэр, немедленно догнать ста¬
рика и отобрать у него кольцо! И я вам, сэр, не завидую,
если ?ы осмелитесь вернуться домой без колечка!..
Вот каким событиям обязаны были Хоттабыч и его
юные друзья, что перед ними столь неожиданно появился
краснолицый муж грозной миссис Вандендаллес.
Будь мистер Вандендаллес на месте Хоттабыча, он ни
за что не вернул бы колечка, даже простого, а тем более
волшебного. Именно поэтому он и решил действовать из¬
далека.
—	Ах, мой бог! Какой приятный и неожиданный встре¬
ча! — воскликнул он с такой сладчайшей улыбкой, словно
всю жизнь только и мечтал подружиться с Хоттабычем,
Волькой и Женей.— Какой прекрасный погода! Как вы по¬
живаете?
—	Благодарю тебя, о седовласый чужеземец! — веж¬
ливо ответствовал Хоттабыч.— И я, и мои юные друзья —
все мы пребываем в отличном здоровье. Надеюсь, и ты
здоров?
—	Благодарью, благодарью, я оучень, оучень здоро¬
вый! Какой вы оучень прекрасный мальчик! — пропел мис¬
тер Вандендаллес и попытался потрепать Вольку по щеке,
но тот брезгливо отвернулся.— Я полагаю,— продолжал
Вандендаллес, делая вид, будто не заметил Волькиного от¬
ношения к себе,— я полагаю, вы оучень мечтаешь быть
гангстер? У меня в Америка два сына, они целый день иг¬
рают в бандит и гангстер. О, они оучень умные мальчики,
они будут известный американский банкир! — Тут он из¬
ловчился и игриво потрепал по щеке Женьку, прежде чем
тот успел отодвинуться.— Милый мальчик, вы бы хотел
быть банкир?
—	Вот еще! — рассердился Женя и отодвинулся от
Вандендаллеса.— Что я, сумасшедший, что ли? У нас, сла¬
ва богу, не Америка!..
—	Ха-ха-ха! — льстиво рассмеялся мистер Вандендал¬
лес и погрозил ему пальцем.— Вы делаете меня смеяться.
Вы оучень веселый шуточник... Я вам за это подарью один
оучень практичный американский карандаш...
—	Не нужен мне ваш карандаш, и оставьте меня, по¬
жалуйста, в покое! — рассердился Женя, когда америка¬
нец попытался снова потрепать его по щеке.— У вас име¬
501

ются свои дети, они хотят стать бандитами, вот вы их ц
треплите по щекам, сколько вам угодно... А мы не любим
банкиров и бандитов. Понятно?
—	Ха-ха-ха! — обрадовался этим словам мистер Ван-
дендаллес, словно он услышал необыкновенно приятные
комплименты.— У меня был в Америка один знакомый ин¬
женер, он тоже говорил, что не любит банкир. Он теперь
сидит в оучень красивый нью-йоркский тюрьма...
—	Можно вам задать вопрос? — неожиданно обратил¬
ся к нему Волька и по привычке, как в классе, поднял ру¬
ку.— Почему у вас в Америке мучают негров?
—	О! — воскликнул мистер Вандендаллее.— Вы есть
молодой любитель политики! Это оучень хорошо!.. У нас в
Америка полная свобода, каждый может делать, что ему
интересно.
—	Ну, а негры могут дать белым сдачи, если это им ин¬
тересно?
Фи, какой глупый шутка! — поморщился мистер
Вандендаллес.— Вы никогда не должен так глупо пгуточ-
ничать! Негры имеют знать свое место! Негры...— Тут он
счел нужным рассмеяться и прекратить обсуждение этого
щекотливого вопроса.— Вы оучень милый старик,— обра¬
тился он к Хоттабычу, чтобы замять разговор.— Я имею
надежду, мы будем с вами оучень добрые приятели.
Хоттабыч молча поклонился.
—	О! — воскликнул Вандендаллес с притворным удив¬
лением.— Я вижу на ваш палец один серебряный кольт-
соу. Будете вы дать мне посмотреть этот серебряный кольт-
соу?
—	С радостью и удовольствием,— отвечал Хоттабыч,
протянув ему руку с кольцом.
Но, вместо того чтобы полюбоваться кольцом, мистер
Вандендаллес резким движением сорвал его с пальца Хот-
табыча и немедленно напялил на свой мясистый палец,
похожий на недоваренную сосиску.
—	Благодарью, благодарью! — прохрипел он, и так на¬
лилось при этом кровью его и без того багровое лицо, что
Хоттабыч испугался, как бы мистера Вандендаллеса не
хватил ненароком кондрашка.— Вы имели где-нибудь ку¬
пить это кольтсоу?
Он ожидал, что старик соврет, что, во всяком случае,
он сделает все возможное, чтобы не вернуть ему могущест¬
венное кольцо. Мистер Вандендаллес оценил взглядом сто¬
явшего перед ним тщедушного старика и присевших не¬
502

сколько поодаль обоих мальчиков и прикинул, что если
дело дойдет до драки, то он без труда справится с ними.
Но, к. его удивлению, старик и не подумал врать. Он
спокойно сказал:
—	Я не покупал этого кольца. Я подобрал его на мос¬
товой перед твоим домом. Это твое кольцо, о седовласый
чужеземец!
—	О! — восхищенно вскричал мистер Вандендаллес.—
Вы есть оучень честный старик. Вы будете мой любимый
слюга!
Услышав эти слова, ребята поморщились, но промолча¬
ли. Интересно было, что будет дальше.
—	Вы мне хорошо имели недавно объяснить, что это
кольтсоу есть волшебный кольтсоу. Оно фактично имеет
выполнять любое пожелание?
Хоттабыч утвердительно кивнул головой. Ребята прыс¬
нули. Они решили, что Хоттабыч собрался подшутить над
этим неприятным американцем, и приготовились к весело¬
му представлению.
—	О! — промолвил мистер Вандендаллес.—Благо-
дарью, благодарью! Вы мне будете объяснить, как пользо¬
ваться волшебным кольтсоу?
—	С радостью и удовольствием, о багровейший из чу¬
жеземцев,— отвечал Хоттабыч с низким поклоном.— Ты
берешь волшебное кольцо, надеваешь его на палец левой
руки, поворачиваешь и произносишь при этом свое поже¬
лание.
—	И оно имеет обязательно исполняться?
—	Именно так.
—	Самый различный мой желание?
—	Любое.
—	Ах, так? — удовлетворенно промолвил Вандендал¬
лес, и его лицо сразу стало холодным и надменным. Он
быстренько повернул кольцо и крикнул Хоттабычу: — Эй
ты, глюпий старик! Подойди здесь! Ты будешь упаковать
Доллары!
Его наглый тон возмутил Вольку и Женю. Они пода¬
лись вперед и уже было раскрыли рты, чтобы дать ему
Достойный отпор, но Хоттабыч сердито замахал на них ру¬
ками и приблизился к Вандендаллесу.
—	Прошу прощения,— смиренно сказал старик.—
Я не знаю, что такое доллары. Покажи мне хоть один, да¬
бы я знал, как они выглядят.
503

—	Культурный человек есть обязан знать, как выгля¬
дывает американский доллар! — презрительно процедил
сквозь зубы Вандендаллес, вынул из бумажника десяти¬
долларовую бумажку и, наставительно помахав ею перед
носом Хоттабыча, снова спрятал в бумажник.— Доллар
есть самый культурный предмет в Америка, а значит, и во
всем мире. Вы это хорошенько имеете понимать?
Хоттабыч поклонился.
—	А теперь...— сказал Вандендаллес,— теперь есть
время приступить к бизнес. Пускай мне сейчас придет сто
тысяч долларов!
—	Держи карман пошире! — фыркнул Волька и под¬
мигнул Жене.— Дорвался мистер до «волшебного» колеч¬
ка! «Носи, Катя, на здоровье»!
—	Пускай мне немедленно придет сто тысяч долла¬
ров! — повторил мистер Вандендаллес!
Он был огорчен: деньги не появлялись. Ребята смотре¬
ли на него с нескрываемым злорадством.
—	Я не вижу долларов! Где мои сто тысяч долла¬
ров? — заревел он вне себя от злости и тут же упал без
чувств, оглушенный неизвестно откуда свалившимся меш¬
ком.
Пока Хоттабыч приводил его в чувство, ребята вскрыли
мешок.
Сто аккуратно перевязанных зеленых пачек распира¬
ли его полотнйные бока. В каждой пачке было по сто де¬
сятидолларовых бумажек.
—	Какое-то странное кольцо! — пробормотал Женька
с досадой.— Порядочному человеку велосипеда не хочет
давать, а американскому торгашу ни за что ни про что —
сто тысяч долларов! Вот тебе и «Носи, Катя, на здоровье»!
—	Действительно, ничего не понятно,— пожал плечами
Волька.
Мистер Вандендаллес между тем раскрыл глаза, увидел
кучу рассыпанных пачек с долларами, вскочил на ноги,
проверил одну пачку, убедился, что в ней действительно
ровно сто десятидолларовых бумажек, пересчитал пачки и
удостоверился, что их ровно сто штук. Но довольная улыб¬
ка недолго задержалась на его багровой физиономии. Толь¬
ко он успел завязать дрожащими от волнения руками дра¬
гоценный мешок, как глаза его снова загорелись алчным
огнем.
Он крепко прижал мешок к своей жирной груди, снова
повернул кольцо и запальчиво крикнул:
504

—	Сто тысяч мало!.. Чтобы мне сейчас же был сто мил¬
лионов долларов... Живо!..
Он еле успел отпрыгнуть в сторону, как на траву с глу¬
хим шумом грохнулся огромный мешок весом в добрые де¬
сять тонн. От удара мешок треснул по всем швам, и на
траве вырос внушительный холм из ста тысяч пачек аме¬
риканских ассигнаций. В каждой пачке было по сто штук.
Как и в прежних пачках, в этих тоже было по сто деся¬
тидолларовых бумажек, ничем не отличавшихся от настоя¬
щих, за исключением того, что на всех значился один и тот
же номер. Это был тот самый номер, который Хоттабыч ус¬
пел заметить на десятидолларовой бумажке, которую ему
показал осатаневший от жадности владелец «волшебного»
кольца.
Вряд ли это порадовало бы мистера Вандендаллеса:
в любом банке обратили бы внимание на номера ассигна¬
ций, а одинаковые номера бывают только на фальшивых
деньгах. Но мистеру Вандендаллесу сейчас было не до про¬
верки номеров. Побледневший от волнения, взобрался он
на вершину бесценного холма и выпрямился, как мону¬
мент, как живое олицетворение торгашеской алчности, го¬
товой на любую подлость, на самое бесчеловечное преступ¬
ление ради лишней пачки денег, дающих у него на родине
и во всем капиталистическом мире власть над людьми. Во¬
лосы у Вандендаллеса растрепались, глаза горели сума¬
сшедшим блеском, руки дрожали, сердце, бешено стучало
в груди.
—	А теперь... а теперь... а теперь я хочу десять тысяч
золотых часов, усыпанных брильянтом, двадцать тысяч
золотых портсигар, тридцать... нет, пятьдесят тысяч оже¬
релий из жемчуга, пятнадцать тысяч старинный фарфоро¬
вый сервиз!..— вопил он уже без перерыва, еле успевая
уклоняться от падавших на него несметных богатств.— Че¬
го вы тут стоять, как господа? — свирепо крикнул он сто¬
явшим поодаль Хоттабычу и Вольке с Женей, которые
смотрели на него с нескрываемым отвращением.— Вы есть
мои pan, вы есть мои слюги! Вы имеете немедленно соби¬
рать эти вещи и складывать в кучка! Бистро! Или я вас
всех буду побить через бокс!
—	Нельзя ли полегче! — рассердился Волька.— Вы не
У себя в Америке. И вы имеете дело не с рабами, а со сво¬
бодными советскими людьми, вот с кем!
—	Да, вы сейчас будете быть мои рап!.. Сейчас..* один
Минут... сейчас вы будете стать навек мои рап!..
505

Вандендаллес повернул кольцо и проревел, потрясая в
воздухе потными кулачищами:
—	Я имею желаний, чтобы этот нахальный старик и эти
непокорные и дерзкие совьетские мальчики были мои pan,
чтобы они чистили ботинки моим деткам, чтобы были мои
слюга всегда, до конца жизни!.. Я имею еще один малень¬
кий желаний: я имею желаний, чтоб все фабрики, все шах¬
ты, все завод, все банки, все железный дорога, аутомобиль
и самолет, вся земля и все леса в Совьетский Союз принад¬
лежал мне, моей фирме «Гарри Вандендаллес и сыновья»,
и только моей фирме!.. Ты имеешь слышать, волшебное
кольтсоу?.. Немедленно выполняй мой приказаний! Я имею
быть деловой человек, и я не имею время ждать... Вся Рос¬
сия, весь мир должен принадлежать моей фирму!
—	А не хватит ли тебе, о краснолицый чужеземец, уже
полученных богатств? — строго осведомился Хоттабыч.
—	Молчать! — заорал Вандендаллес и в неистовстве
затопал ногами.— Когда хозяин делает бизнес, слюга имеет
обязанность молчать!.. Кольтсоу, выполняй мое приказа¬
ний! Бистро!.. А тебе, черномазый старикашка, я покажу
через бокс, как надо иметь слюшаться свой белый амери¬
канский хозяин!
И он кинулся с кулаками на Хоттабыча. Но Волька и
Женька с такой силой вцепились в Вандендаллеса, что тот
рухнул на траву, как бревно.
—	Как вы смеете мешать свой хозяин бить через бокс
свой плохой слюга! — закричал он, порываясь встать на но¬
ги.— Вы теперь есть мой покорный рап!..
—	Убирайся ты к себе обратно в свою Америку, импе¬
риалист проклятый! — крикнул ему запыхавшийся Воль¬
ка.— Вон из нашей страны!.. Чтоб здесь твоего духу не бы¬
ло! Катись отсюда!..
—	Да будет так! — сурово подтвердил Хоттабыч слова
Вольки и выдернул из бороды четыре волоска.
В то же мгновение словно сквозь землю провалились
мешки с долларами, ящики с сервизами, часами, ожерелья¬
ми — словом, все то, что принесло мистеру Вандендаллесу
серебряное кольцо. А сам он вдруг быстро-быстро покатил¬
ся по траве, а затем по дорожке в том направлении, откуда
так недавно появился, полный надежд. Немного погодя оя
пропал в отдалении, оставив за собой легонькое облачко
пыли...
506

Когда ребята несколько пришли в себя от всего проис¬
шедшего, Волька задумчиво промолвил:
—	Ничего не понимаю... Какое же это в конце концов
кольцо — волшебное или простое?
—	Конечно, простое,— ласково отвечал Хоттабыч.
—	Почему же оно в таком случае исполняло желания
этого американского разбойника?
—	Это не оно исполняло, это я исполнял.
—	Ты?! Зачем?
—	Из вежливости, о пытливейший из отроков. Мне бы¬
ло неудобно перед этим человеком. Я беспокоил его в мага¬
зине, я приставал к нему, когда он возвращался к себе до¬
мой, я немало надоел ему, пока он захлопнул предо мною
двери своего жилища, и мне неловко было не выполнить
несколько его пожеланий. Но жадность его и его черная ду¬
ша отвратили от него мое сердце...
—	То-то же! — сказал Волька.
Выходя из сада на улицу, Хоттабыч наступил на какой-
то маленький круглый предмет. Это было кольцо «Носи,
Катя, на здоровье». Вандендаллес потерял его, когда, ка¬
тясь, пытался вцепиться руками в траву. Старик поднял
кольцо, вытер его своим огромным ярко-синим носовым
платком и молча надел на безымянный палец правой
руки...
Уже Волька с Хоттабычем и Женька Богорад давно вер¬
нулись домой, успели лечь спать и проснуться утром сле¬
дующего дня, а мистер Гарри все еще катился и катился.
Около восьми часов утра следующего дня километрах
в четырехстах к востоку от Парижа девятилетняя францу¬
женка Жанна Дакю была по дороге в школу сбита с ног
каким-то быстро катившимся предметом, напоминавшим,
по ее словам, мешок, туго набитый тряпками.
Примерно пятью часами позже рыбак Гастон Шар-
матье, чинивший сети на берегу пролива Па-де-Кале, обер¬
нувшись на необычный шум, заметил, как с дороги свернул
под откос и стремительно плюхнулся в воду тяжелый про¬
долговатый предмет, походивший, как ему показалось, на
грубо обтесанное и страшное запыленное дубовое бревно, и,
быстро вращаясь, стал удаляться от берега. Нуждаясь в
Дереве для починки своей хижины, Шарматье спустил
лодку на воду, но, как ни старался, так и не мог нагнать
это удивительное бревно.
Пять пароходов, шедших из Америки в Европу, Афри¬
ку и Ближний Восток, и тридцать три парохода, возвра¬
507

щавшихся из Западной Европы, Африки, Ближнего Вос¬
тока в Америку, отметили в своих судовых журналах встре¬
ченное в открытом океане странное существо, напоминав¬
шее большого дельфина, но плевавшееся, как верблюд, и
время от времени завывавшее, словно издыхающая гиена.
Как известно, дельфины не плюются и не воют и, главное,
не катятся по волнам, а плывут большей частью под водой,
рылом вперед и спиной кверху, или кувыркаются. Поэтому
все тридцать восемь вахтенных офицеров сочли необхо¬
димым отметить, что, скорее всего, это все-таки был не
дельфин, а какое-то другое, до сего времени не известное
науке животное. Один из вахтенных офицеров, обладав¬
ший склонностью к научной работе, сам того не подозре¬
вая, очень метко назвал это необычное существо «атланти¬
ческим шакалом».
Утром следующего дня, когда супруга мистера Ванден-
даллеса, обеспокоенная долгим отсутствием мужа, собра¬
лась уже заявить о его исчезновении, из-за океана пришла
шифрованная телеграмма:
Гарри Вандендаллес сегодня утром обнаружен задворках
Уолл-стрита сильно испачканном виде как очутился здесь
объяснить не может или не хочет во всяком случае как по¬
казала тщательная проверка прибыл ни самолетом ни на
пароходе срочно вызывает домой миссис Вандендаллес,
XXX.	ДОЛОГ ПУТЬ ДО СТАДИОНА...
В этот веселый и солнечный летний день, когда наши
друзья отправились на футбольное состязание, приключе¬
ния начались еще в вестибюле метро.
— Не понимаю, к чему стоять в очереди у кассы, когда
можно свободно воспользоваться автоматом,— сказал
Волька и побежал разменять трехрублевку.
На троих требовалось мелочи на полтора рубля, по пол¬
тиннику на брата.
В парфюмерном киоске Вольке просто отказали; жен¬
щина, торговавшая мороженым, объяснила ему, что ме¬
лочь нужна ей самой для сдачи; продавец в кондитерском
киоске заинтересовался, зачем мальчику понадобилась ме¬
лочь, и, узнав, в чем дело, посоветовал купить билеты в
кассе, у которой сейчас не было ни одного человека.
Действительно, к этому времени очереди у кассы не
стало, но Волька все же стал в очередь у нарзанного киоска
508

я минуты через три, выпив стакан шипучей воды, получил
всю сдачу двугривенными и пятиалтынными.
—	Ну вот, видите, как все это просто, и совсем не нуж-
но стоять в очередп у билетной кассы,— бодро кинул он
своим друзьям и выдал каждому из них на руки по дву¬
гривенному и по два пятиалтынных.
Уже Волька и Женя давно держали в руках вкусно пах¬
нущие типографской краской продолговатые кусочки тон¬
кого картона, а Хоттабыч все еще возился у своего авто¬
мата. Он без устали опускал в щель монетки, и они тотчас
же со звоном вываливались оттуда, откуда должен был вы¬
пасть, но никак не выпадал билет. Старик даже вспотел
от усердия; он сдвинул шляпу на затылок и трудолюбиво
продолжал свои попытки, но каждый раз все с тем же пе¬
чальным исходом. Наконец он не выдержал, сдался и со¬
крушенно промолвил:
—	Увы, о достойнейшие мои друзья, вам придется по¬
ехать без меня, ибо я бессилен против этого красивого же¬
лезного ящика. Он заколдован и непрестанно выплевывает
обратно деньги вашего смиренного слуги. Уверяю вас, все
это происки моего заклятого врага Джирджиса.
—	Ох и дался же тебе этот Джирджис! — рассмеялся
Волька.— Дай-ка мне твои монетки, сейчас я их опущу в
автомат, и все будет в порядке.
С этими словами он опустил два пятиалтынных и дву¬
гривенный в щель ближайшего автомата, и билет тотчас
же появился.
—	Ты велик и могуч, о Волька! — сказал ему тогда ста¬
рик с благоговением.— Я преклоняюсь перед твоими поис¬
тине неизъяснимыми способностями.
—	И совсем я не могуч,— честно ответил Волька.—
Просто надо пользоваться исправными автоматами.
XXXI.	/ ВТОРОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ В МЕТРО
Против всяких ожиданий, Хоттабыч очень спокойно от¬
несся к спуску на эскалаторе.
Он с любопытством ступил на движущуюся бесконеч¬
ную ленту, которая тут же превратилась в лестницу с кра¬
сивыми металлическими ребрами, и уже внизу, на перроне,
скромно сказал своим молодым спутникам:
— Движущаяся лестница — это ведь очень просто. Ес¬
ли тебе, о Волька, это доставит удовольствие, я сегодня же
509

превращу в движущуюся любую лестницу твоего дома, да
будут благословенны его фундамедт, крыша и в особенно¬
сти четвертый этаж, на котором ты столь счастливо про-
живаешь.
—	Потом поговорим,— уклонился Волька от прямого
ответа. Он сомневался, получится ли что-нибудь путное из
предложения Хоттабыча.— Я подумаю.
Но подумать не пришлось, потому что как раз в это
время из черной глубины тоннеля донесся глухой лязг при¬
ближающегося поезда, в темноте засверкали прожекторы
головного вагона, предостерегающе загудела сирена, и к
перрону подкатил нарядный, ярко освещенный голубой
поезд.
—	Айда во второй вагон! — озабоченно скомандовал
Волька и тут же обнаружил, что Хоттабыч исчез.
Тогда они ринулись сквозь толпу с тревожными кри¬
ками:
—	Хоттабыч, Хоттабыч! Куда ты девался, Хоттабыч?
—	Я здесь, о друзья мои! Я здесь, ваш несчастный слу¬
га! — донесся откуда-то сверху печальный голос пропав¬
шего старика.
Вскоре они его увидели. Он пытался выбежать на ули¬
цу по тому самому эскалатору, который только что доста¬
вил их на перрон. Все старания Хоттабыча ни к чему не
приводили, потому что, пока он делал ослабевшими от стра¬
ха ногами несколько шагов вперед, лестница на такое же
расстояние спускалась вниз. И получалось, что старик пе¬
ребирал ногами, оставаясь на одном месте, как белка в ко¬
лесе.
—	Слезай с эскалатора! — крикнул ему снизу Волька.
Но старик, очевидно, никак не мог догадаться, как это
сделать, хотя для этого достаточно было просто повернуть¬
ся лицом к перрону.
Пришлось Вольке взбежать по эскалатору, поднимавше¬
муся вверх, чтобы спуститься затем к топтавшемуся на
месте Хоттабычу.
Волькин билет стал уже не действительным, но поку¬
пать новый билет было некогда, так как старик мог за это
время окончательно выбиться из сил.
—	Я только что снизу,— сказал Волька, задыхаясь,
контролерше.— Видите, во-он там у меня старик застрял!
—	Наверно, впервые в метро? — сочувственно покачала
головой контролерша и пропустила Вольку со старым би¬
летом.
510

Через несколько секунд Волька добрался до Хоттабыча,
довернул его лицом к перрону и спустился с ним вниз.
—	Чего ты удрал, чудак человек? — спросил он у ста¬
рика.
—	Я увидел, повелитель мой, как из подземелья вы¬
ползало гремучее чудовище с огненными глазами, и я не
мог не бежать. Я не труслив, но укажи мне хоть одного
джинна, который бы не испугался, увидев эти страшные
глаза.
—	Ну что это такое, в самом деле! — жалобно за¬
хныкал Волька.— Ну ты же сам клялся мне, что не бу¬
дешь бояться метро!
—	Нет, не клялся. Я обещал тебе не бояться и действи¬
тельно не боюсь уже автобусов, троллейбусов, грузовиков,
трамваев, вертолетов, автомашин, прожекторов, эскалато¬
ров, пишущих машинок, патефонов, радиорупоров, пыле¬
сосов, электрических выключателей, примусов, телевизо¬
ров, вентиляторов и резиновых игрушек «уйди-уйди».
А про метро даже разговора не было.
Старик был прав: про метро Волька тогда забыл.
-н* Никакое это не чудовище, это обыкновенный поезд
метро, и давай, пожалуйста, не задерживай нас больше
своими глупыми страхами!
Они побежали по перрону к только что прибывшему по¬
езду и, работая локтями, стали пробираться внутрь ва¬
гона. Народу было много, поезд шел переполненный, и, ко¬
гда издали донесся голос начальника поезда: «Готов!» —
автоматические двери вагонов бесшумно закрылись и поезд
ушел, оставив Хоттабыча на опустевшей платформе.
Он опоздал на одну секунду — он хотел посмотреть, кто
это крикнул «готов! »♦
Хоттабыч не выдержал обрушившегося на него нового
несчастья. Он стал бегать взад и вперед вдоль опустевшей
платформы, яростно вырывая клочья волос из своей боро¬
ды и вопя во весь голос:
—• Горе мне, горе мне, несчастному джинну Гассану
Абдуррахману ибн Хоттабу! Что я здесь буду делать один,
в этом таинственном подземном дворце?
Подошел дежурный по станции, увидел разбросанные
по перрону клочья бороды и сказал:
XXXII.	ТРЕТЬЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ В МЕТРО
511

—	Гражданин, в метро надо соблюдать тишину... и чис¬
тоту...
«Погиб! — подумал Хоттабыч.— Совсем погиб!» Он ис¬
пугался этого вежливого молодого-человека в красной фу.
ражке не меньше, чем поезда. Сам Волька относился к де¬
журному по станции с почтением. Старик почувствовал,
что дело совсем плохо, и решил дорого продать свою жизнь.
К счастью, дежурный снова вступил в разговор, и ста¬
рик немедленно изменил свое решение.
—	Гражданин старичок,— участливо сказал ему- де¬
журный,— вы совершенно напрасно огорчаетесь. Сейчас
будет другой поезд, и вы чинно-благородно поедете себе к
месту назначения.
Старик хотел ему что-то ответить, пожаловаться на
горькую свою судьбу, но вдруг почувствовал, что от страха
и сильных волнений позабыл русскую речь.
Он что-то забормотал по-арабски, и дежурный с огор¬
чением развел руками:
—	В таком случае, гражданин, пойдемте-ка со мной в
диспетчерскую, посидите там, а я пока что схлопочу чело¬
века, разговаривающего по-вашему.
Он мягко взял Хоттабыча под руку, чтобы отвести
в диспетчерскую, и неизвестно еще, сколько времени ста¬
рик проторчал бы там, если бы к противоположной стороне
перрона не подкатил новый поезд, из которого выскочили
Волька с Женей и со всех ног бросились к Хоттабычу.
—	Вот он, вот он! — кричали они.— Ох и хлопот же
с тобой, Хоттабыч!
Откуда-то появилась уборщица с метелкой. Она подме¬
ла клочья стариковой бороды и высыпала их в урну как
раз в тот самый момент, когда Хоттабыч со своими друзья¬
ми уселись наконец в ярко освещенный вагон метро, в ко¬
тором они и доехали благополучно до станции «Динамо»*
XXXIII.	ЛИШНИЕ БИЛЕТИКИ
В дни футбольных состязаний все население Москвы
разбивается на два не понимающих друг друга лагеря.
В одном лагере — энтузиасты футбола.. В другом — зага¬
дочные люди, совершенно равнодушные к этому увлека¬
тельнейшему виду спорта. Первые еще задолго до начала
состязаний устремляются со всех концов города к высоким
воротам стадиона. На тех, кто направляется в это время в
512

обратную сторону, в центр, они смотрят с чувством собст¬
венного превосходства.
Остальные москвичи, в свою очередь, недоуменно пожи¬
нают плечами, видя, как сотни переполненных трамваев,
автобусов, троллейбусов и тысячи легковых машин медлен¬
но плывут в бурном и шумном море пеших болельщиков.
Но и лагерь болельщиков, столь единый для сторонних
наблюдателей, раздирается Ъа самом деле в эти дни глубо¬
чайшими и почти неразрешимыми противоречиями. Этого
не видно, пока болельщики находятся еще в пути, но у за¬
ветных ворот стадиона эти противоречия выступают сразу
во всей своей остроте и непримиримости. Тогда вдруг ока¬
зывается, что у одних граждан есть билеты, а у других би¬
летов нет. Те, у кого есть билеты, солидно и спокойно про¬
ходят на стадион. А остальные озабоченно шныряют взад
и вперед и кидаются на приближающихся граждан с жа¬
лостливыми возгласами: «Лишнего билетика не найдет¬
ся?», «Гражданин, у вас нет лишнего билетика?»
Но лишних билетиков, как правило, оказывается так
мало, а нуждающихся в них так много, что Волька и его
друзья остались бы ни при чем, если бы Хоттабыч не пус¬
тил в ход свое искусство.
—	С радостью и удовольствием,— промолвил он в ответ
на Волькину просьбу.— Сейчас у вас будет сколько угодно
билетов.
И точно, не успел он договорить последнее слово, как у
него в руках оказалась целая пачка зеленых, голубых, ро¬
зовых и желтых билетов.
—	Достаточно ли тебе будет, о прелестный Волька, этих
разноцветных листочков бумаги? Если не хватит, то я...
Он помахал билетами, и это чуть не стоило ему жизни.
—	Ой, лишние билетики! — обрадованно крикнул один
из болельщиков и изо всех сил рванулся к Хоттабычу.
Через несколько секунд не меньше полутораста возбуж¬
денных людей прижало Хоттабыча к бетонному забору ста¬
диона, так что старик тут бы и кончился, если бы Волька,
отбежав чуточку в сторону, не гаркнул изо всех сил:
' — Граждане, кому лишние билетики? А ну, кому лиш¬
ние билетики?..
При этих волшебных словах все, кто только что насе¬
дал на Хоттабыча, бросились к Вольке, но тот нырнул в
толпу и как сквозь землю провалился. А еще через минуту
Волька, Женя и Хоттабыч предъявили контролеру, стояв¬
^ Л. Лагин
513

шему у северных ворот, три билета и прошли на стадион,
оставив позади себя сотни людей, которым так и не сужде,
но было в этот день попасть на состязание.
XXXIV. опять эскимо
Только наши друзья расселись на своих местах, как
к Хоттабычу подошла девушка в белом переднике и с бе¬
лым лакированным ящиком, висевшим на ремне через
плечо.
—■ Эскимо не потребуется? — спросила она й тут же ис¬
пуганно вскрикнула.
Будем справедливы: любой на ее месте испугался бы.
В самом деле, какого ответа могла ожидать продавщица
эскимо?
В Лучшем случае: «С удовольствием. Дайте мне, пожа¬
луйста, две порции». В худшем случае: «Нет, знаете ли,
лучше не надо».
Теперь представьте себе, что старичок в канотье, услы¬
шав вежливый вопрос продавщицы, сразу покраснел, как
помидор, глаза его налились кровью, весь он как-то нахох¬
лился, угрожающе наклонился вперед и устрашающим ше¬
потом произнес:
—	А-а-а! Ты хочешь извести меня своим проклятым
эскимо! Так нет же, это тебе не удастся, презренная! Мне
хватит на всю жизнь тех сорока шести порций, которые я,
старый дуралей, съел в цирке и чуть было не отправился
к праотцам. Трепещи же, несчастная, ибо я сейчас превра¬
щу тебя в безобразную жабу!..
Промолвив это, он встал и уже приподнял над головой
свои сухие, морщинистые руки, когда сидевший рядом с
ним мальчик с выгоревшими бровями на веснушчатом ли¬
це повис на руках старика:
—	Она не виновата, что ты пожадничал и объелся мо¬
роженым... Сядь, пожалуйста, на место и не делай глупо¬
стей!
—	Слушаю и повинуюсь,— покорно ответил старичок,
опустил руки, уселся на свое место и внушительно доба¬
вил, обращаясь к перепуганной продавщице: — Можешь
идти. Я тебя прощаю. Уходи с миром и будь до конца сво¬
их дней благодарна сему отроку, ибо он спас тебе жизнь.
Девушка так до конца игры и не появлялась в этом
проходе.
514

XXXV. СКОЛЬКО НАДО МЯЧЕЙ1
Между тем стадион бурлил той особой, праздничной
яшзныо, которая всегда кипит на нем во время решающих
футбольных состязаний. Гремело радио. Восемьдесят тысяч
человек с жаром обсуждали возможный исход предстоящей
игры, и от этого обсуждения в воздухе все время стоял ров¬
ный, ни с чем не сравнимый гул человеческих голосов. Все
с нетерпением ждали начала состязания.
И вот наконец на изумрудно-зеленом поле появился
судья со своими помощниками. В руках у судьи был мяч,
которому суждено было в этот день вынести немало уда¬
ров, проделать по земле и в воздухе не один километр, с тем
чтобы, попав несколько лишних раз в чьи-то ворота, ре¬
шить тем самым, какой из команд достанется в этот день
победа. Судья положил мяч в самом центре поля. Обе
команды выбежали из своих раздевалок и построились друг
против друга. Капитаны обменялись рукопожатиями, бро¬
сили жребий, какой команде играть против солнца. Этот
печальный удел выпал на долю спортивного общества «Зу¬
било», к великому удовольствию команды общества
«Шайба» и части болельщиков.
—	Не сочтешь ли ты, о Волька, возможным объяснить
твоему недостойному слуге, что будут делать с мячом эти
двадцать два столь симпатичных мне молодых человека? —
почтительно осведомился Хоттабыч.
Но Волька в ответ только нетерпеливо отмахнулся:
—	Сейчас все сам поймешь!
Как раз в этот момент игрок «Зубила» звонко ударил
носком бутсы по мячу — и состязание началось.
—	Неужели этим двадцати двум приятным молодым
людям придется бегать по столь обширному полю, терять
силы, падать, толкать друг друга только для того, чтобы
иметь возможность несколько мгновений погонять невзрач¬
ный кожаный мячик? И все это лишь потому, что на всех
нашелся для игры только один мяч? — недовольно спро¬
сил Хоттабыч через несколько минут.
Но Волька, увлеченный игрой, снова ничего старику не
ответил. Было не до Хоттабыча: нападение «Шайбы» за¬
владело мячом и приближалось к воротам «Зубила».
—	Знаешь что, Волька? — шепнул своему приятелю
Женя.— Мне кажется, просто счастье, что Хоттабыч ни¬
чего не понимает в футболе. А то бы он тут таких дров на¬
колол, что ой-ой-ой!
17*
515

—	И мне так кажется,—согласился с ним Волька 0
вдруг, ахнув, вскочил со своего места.
Одновременно с ним вскочили на ноги и взволнованно
вагудели и все остальные восемьдесят тысяч зрителей.
Пронзительно прозвучал свисток судьи, но игроки и без
того замерли на месте.
Случилось нечто неслыханное в истории футбола и со¬
вершенно необъяснимое с точки зрения законов природы:
откуда-то сверху, с неба, упали и покатились по полю два¬
дцать два ярко раскрашенных мяча. Все они были изготов¬
лены из превосходного сафьяна.
—	Безобразие!.. Неслыханное хулиганство!.. Кто это
позволяет себе такие возмутительные шутки? — возбуж¬
денно кричали на трибунах.
Конечно, виновника следовало немедленно вывести со
стадиона и даже передать в руки милиции, но никто не в
силах был его обнаружить. Только три человека из восьми¬
десяти тысяч зрителей — Хоттабыч и оба его молодых дру¬
га — знали, кто этот виновник.
—	Что ты наделал! — зашептал Волька Хоттабычу на
ухо.— Ты остановил всю игру и лишил шайбовцев верного,
гола!
Насчет неудачи шайбовцев Волька, впрочем, сказал без
особого огорчения: он «болел» за «Зубило».
—	Я хотел, чтобы было лучше,— также шепотом оправ¬
дывался Хоттабыч.— Я думал, будет удобнее, если каж¬
дый игрок получит возможность, не толкаясь и не бегая
как сумасшедший по этому огромному полю, вволю поиг¬
рать собственным мячом.
—	Ну что мне прикажешь с тобой делать! — развел
Волька руками, усадил старика на место и наспех объяснил
ему основные принципы футбола.— Вот жалко только, что
«Зубилу» приходится играть против солнца, а во второй
половине игры, когда команды поменяются местами, солн¬
це уже никому не будет мешать. Получается, что шайбов-
цы ни за что ни про что находятся в лучших условиях,—
выразительно сказал напоследок Волька. Он надеялся, что
Хоттабыч учтет его слова.
—	Действительно, несправедливо,— согласился старик,
и в это же мгновение солнце скрылось за легким облачком
и не появлялось до самого конца игры.
Между тем с поля убрали лишние мячи, судья зачел
время, ушедшее впустую, и игра продолжалась.
516

После Волышных объяснений Хоттабыч стал следить за
состязанием со все большим и большим интересом. Шай-
бовцы, лишившиеся в результате истории с двадцатью дву-
jiH мячами верного гола, нервничали. А старик чувствовал
себя виноватым перед ними и терзался угрызениями со¬
вести.
XXXVI. ХОТТАБЫЧ ВСТУПАЕТ В ИГРУ
Так роковым образом разошлись симпатии Вольки Кос-
тылькова и Гассана Абдуррахмана ибн Хоттаба. Когда пер¬
вый сиял от удовольствия (а это бывало каждый раз, когда
кто-нибудь из команды «Шайбы» бил мимо ворот против¬
ника), старик сидел мрачнее тучи. Зато когда нападение
«Зубила» «мазало» мимо ворот «Шайбы», картина резко
менялась: Хоттабыч заливался счастливым смехом, а Воль¬
на страшно злился:
—	Не понимаю, Хоттабыч, что ты находишь в этом
смешного? Чуть-чуть не было гола!
—	Чуть-чуть не считается, о драгоценнейший,— отве¬
тил ему Хоттабыч где-то подслушанной фразой.
Старик, впервые столкнувшийся с футболом, не знал
еще, что бывают болельщики. Волькино огорчение по пово¬
ду солнца, бившего в глаза команде «Зубила», он воспри¬
нял как простую заботу мальчика о справедливости. О том,
что он сам стал болельщиком, он, конечно, и не подозревал,
как не подозревал об' этом и Волька. Волька был так
увлечен тем, что происходило на поле, что на остальное не
обращал ни малейшего внимания. Это и послужило причи¬
ной необыкновенных событий, приключившихся в тот день
на стадионе.
Началось с того, что в один особенно напряженный мо¬
мент, когда нападение «Зубила» приближалось к воротам
«Шайбы», Волька нагнулся к самому уху Хоттабыча и го¬
рячо прошептал:
—	Хоттабыч, миленький, раздвинь, пожалуйста, чуточ¬
ку ворота «Шайбы», когда зубиловцы будут по ним бить.
Старик насупился:
—	А какая от этого была бы польза «Шайбе»?
—	«Шайбе» и не надо. От этого «Зубилу» польза будет!
Старик промолчал. Зубиловцы снова промазали. А через
Две-три минуты дюжий молодец из нападения «Шайбы»
иод одобрительные крики зрителей забил классический
Мяч в ворота «Зубила».
517

—	Егорушка, ты только не вздумай надо мной смеять-
ся,— сказал вполголоса вратарь «Зубила» одному из запас¬
ных игроков, когда игра на короткое время перешла на по¬
ле «Шайбы»,—но я готов поклясться, что штанга моих
ворот подыгрывает шайбовцам..,
—	Что-о-о-о?!
—	Понимаешь, когда они били по воротам, правая
штанга... честное благородное слово!., правая штанга... ото¬
двинулась сантиметров на пятьдесят в сторону и пропус¬
тила мяч... Я это видел собственными глазами!
—	Температуру мерил? — спросил запасной игрок.
—	Чью — штанги?
—	Нет, свою. У тебя, наверно, сильный жар.
—	Тьфу! — плюнул обиженно вратарь и заметался в
воротах.
Шайбовцы, ловко обводя защиту, стремительно прибли¬
жались к воротам «Зубила».
Бац! Второй гол за три минуты! Причем оба раза не по
вине вратаря «Зубила». Вратарь дрался как лев. Но что он
мог поделать? В момент удара по воротам их верхняя
планка сама по себе приподнялась ровно настолько, чтобы-
мяч пролетел, чуть задев кончики его пальцев.
Кому сказать об этом? Кто поверит? Вратарю стало
грустно и страшно, как маленькому мальчику, попавшему
ночью в дремучий лес.
—	Видел? — спросил он безнадежным голосом у Его¬
рушки.
—	К-к-к-к-ажется, видел,— ответил, заикаясь, запасной
игрок.— Только никтк-кому не скажешь. Все равно никто
не поверит.
—	То-то и оно, что никто не поверит,— скорбно согла¬
сился вратарь «Зубила».
А в это время на северной трибуне разгорался тихпй
скандал.
Дело в том, что за секунду до второго гола Волька за¬
метил, что старик тайком выдрал волосок из бороды.
«Зачем бы это ему?» — с беспокойством подумал Воль¬
ка, который все еще не догадывался, какие события назре¬
вают на футбольном поле.
Но и эта мысль пришла Вольке не сразу.
Слишком уж плохо для «Зубила» оборачивалось сего¬
дняшнее состязание. Было не до старика.
Однако третий гол в ворота «Зубила» сразу разъяснил
обстановку.
518

В самом деле: приближался конец первой половины иг¬
ры, и счастье как будто обратилось наконец лицом к «Зу¬
билу». Игра перешла на поле «Шайбы». Зубиловцы, что
называется, землю рыли, и вскоре лучший их нападающий
с невероятной силой подал мяч в верхний угол ворот
«Шайбы».
Все восемьдесят тысяч зрителей в неописуемом вол¬
нении привскочили со своих мест. Этот верный гол должен
был открыть счет «Зубила». Волька и Женя, дружно болев¬
шие за «Зубило», радостно подмигнули друг другу, но тут
же разочарованно вздохнули: был верный мяч, а ударился
в верхнюю штангу, да еще с такой силой, что звон пошел
по всему стадиону.
Звон мяча слился с громким воплем, который издал вра¬
тарь «Шайбы»: опустившаяся штанга спасла вратаря от
гола, но зато пребольно стукнула его по голове.
Теперь Волька все понял и ужаснулся.
—	Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб,— сказал он дро¬
жащим голосом,— что же это такое? Ты же знаешь, что мы
оба — и я и Женька — болеем за «Зубило»! А ты, выходит,
(ювсем наоборот: болеешь за «Шайбу»?
—	Увы, о благословенный, это так,— удрученно отве¬
тил старик.
—	Разве я не спас тебя из заточения в глиняном сосу¬
де? — горько продолжал Волька.
—	Это верно, как то, что сейчас день, и как то, что тебя
ждет великое будущее,— еле слышно отвечал Хоттабыч.
—	Так почему же ты подыгрываешь «Шайбе», а не
«Зубилу»?
—	Увы, я не волен над своими поступками,— отвечал
Хоттабыч, и крупные слезы потекли по его морщинистому
лицу.— Мне очень хочется, чтобы выиграла команда
«Шайбы»...
XXXVII. ОБСТАНОВКА НАКАЛЯЕТСЯ
—	Смотри,— угрожающе заявил тогда Волька,— будет
скандал!
—	Пусть будет что будет.
В тот же миг вратарь «Зубила» поскользнулся на со¬
вершенно сухом месте и пропустил в ворота третий мяч.
—	Ах, так?! •— заскрежетал зубами Волька.— Значит,
по-хорошему ты не хочешь? Ладно!
519

Он вскочил на скамью и, указывая пальцем на сидев¬
шего у его ног Хоттабыча, крикнул:
—	Граждане! Он все время подыгрывает «Шайбе»!
—	Кто подыгрывает?.. Судья подыгрывает?.. Что вы го¬
ворите?..— взволновались кругом.
—	Да нет же, не судья!.. При чем здесь судья? Это вот
этот старичок подыгрывает... Отстань от меня, пожалуйста!
Последние слова обращены были к Жене, который ис¬
пуганно дергал своего приятеля за рукав. Женя понимал,
что ничего путного из ссоры между Вольной и стариком не
получится. Но Волька не унимался, хотя никто уже не от¬
носился серьезно к его словам.
—	Так ты говоришь,— покатывались кругом со сме¬
ху,— так ты говоришь, что старичок отсюда, с северной
трибуны, почем зря передвигает ворота? Хи-хи-хи! Он, на¬
верно, в кармане такой штепсель особенный имеет, чтобы*
управлять воротами на расстоянии? Может быть, это он и
мячики недавно на поле понакидал?
—	Ну да, он! — ожесточенно подтвердил Волька, вы¬
звав новые взрывы смеха.
—	А землетрясение в Чили тоже его рук дело? Хо-хо- -
хо! Ха-ха-ха! Хи-хи-хи!
—	Нет, в Чили не он,— честно разъяснил Волька.—
Землетрясение — это от катастрофических сдвигов почвы.
Тем более в Чили. А он совсем недавно из сосуда вылез.
В разговор вмешался пожилой болельщик, сидевший по¬
зади Вольки. Волька его знал. Они были соседями по до¬
му. Его звали Евгений Захарович. Это как раз он назвал
своего сибирского кота Хомичем в честь прославленного
вратаря.
—	Ну, вот что,— благожелательно сказал он Вольке,
когда смех немного утих,— ты лучше сам не лезь в сосуд,
не срамись перед людьми, не говори глупостей и не мешай
следить за игрой. Тут, брат, сейчас такое делается, и без
тебя тошно! (Евгений Захарович тоже болел за «Зубило».)
Действительно, до перерыва оставалось еще целых
одиннадцать минут, а счет уже был 14:0 в пользу
«Шайбы».
С командой «Зубила» все время происходили какие-то
странные вещи. Она как бы разучилась играть: пасовка по¬
ражала своей беспомощностью и нелепостью, игроки то и
дело падали, как будто они только сегодня научились хо¬
дить.
А потом совершенно непонятно повела себя защита.
520

Боевые мастера футбола стали при одном виде мяча ис¬
пуганно шарахаться в сторону, как от бомбы, которая вот-
вот должна взорваться.
Ох как горько было нашим юным друзьям! Подумать
только — сами себе на голову они объяснили Хоттабычу
правила игры в футбол! Что предпринять? Как помочь не¬
счастным зубиловцам восстановить справедливость? Что
делать с Хоттабычем? Даже скандал не помог. Как, на са¬
мый худой конец, хоть отвлечь внимание старого джинна
от поля, на котором разыгрывалась эта единственная в
своем роде спортивная трагедия?
Выход нашел Женя. Он сунул в руки Хоттабыча газе¬
ту «Советский спорт».
—	Смотри, читай, какую чудную команду ты позоришь
на всю страну!
И ткнул пальцем в страницу, на которой большими бук¬
вами был напечатан заголовок: «Растущая команда».
—	«Футбольная команда добровольного спортивного
общества «Зубило»,— прочел вслух Хоттабыч,— за теку¬
щий сезон ощутимо повысила свое мастерство. Послед¬
ний матч, проведенный ею в Куйбышеве с футболистами
местной команды «Крылья Советов», показал, что в ее ли¬
це...» Интересно! — заметил Хоттабыч и углубился в чте¬
ние.
Ребята счастливо перемигнулись. Только Хоттабыч эа-
нялся газетой, как команду «Зубило» словно подменили.
Ее нападение сразу показало, что сегодняшняя статья в
«Советском спорте» вполне соответствует действительно¬
сти. Мощный рев десятков тысяч восторженных глоток со¬
провождал почти каждый удар зубиловцев по мячу. В пол¬
минуты игра перешла на поле «Шайбы». Удар!.. Еще
удар!.. Ну, право, что за молодцы эти зубиловцы!
Еще несколько мгновений, и они наконец «размочат»
свой злосчастный «сухой» счет.
—	Ага! — разбушевался за спиной Вольки Евгений За¬
харович.— Вот видите! Что я говорил!.. Они еще накладут
этим мазилам шайбовцам по первое число...
Ах, лучше бы он держал свои восторги при себе! Луч¬
ше бы он не ткнул в бок Хоттабыча кулаком с таким побе¬
доносным видом, как если бы зубиловцы были его родными
и любимейшими сыновьями или, на худой конец, любимы¬
ми учениками!
Вздрогнув от этого тычка, Хоттабыч оторвался от газе¬
ты, бросил наметанный взгляд на футбольное поле, мигом
521

оценил создавшуюся обстановку и вернул газету сразу по¬
скучневшему Жене:
—	Потом дочитаю.
Он торопливо вырвал из бороды волосок, и снова нача¬
лись позорные и непостижимые страдания зубиловцев.
15 : О!
16:0!
18:0!
23:0!
В среднем каждые сорок секунд в ворота «Зубила» вле¬
зали мячи.
Что стало с вратарем? Почему он прижался лицом к бо¬
ковой штанге и только вскрикивает: «Ой, мама!», когда
бьют по его воротам? Почему он вдруг, ни с того ни с сего,
уходит с задумчивым лицом из ворот в самый решающий
момент, когда бой разгорается у самой штрафной пло¬
щадки?
—	Позор! — кричали ему с трибун.— Скандал! Как ты
играешь?
Но он, прославленный вратарь первого класса, продол¬
жал выходить нетвердым шагом из ворот в сторонку, лишь
только приближались шайбовцы.
—	Что с тобой? — не находил себе места запасной иг¬
рок.— Очумел ты, что ли?
И вратарь отвечал ему со стоном:
—	И верно, очумел. Меня все время словно кто за ши¬
ворот волочит. Я упираюсь, а он меня толкает из ворот.
Я к мячу, а он меня к штанге прижимает, да так, что не
оторваться.
—	Ой и худо же тебе, Гриша!
-— И не говори!..
Обстановка на стадионе создавалась настолько необыч¬
ная, что не осталось на нем ни одного человека, вплоть до
билетеров, милиционеров и лоточников, кто не переживал
бы глубоко и шумно удивительные события, развернувшие¬
ся перед их глазами.
Только один из завсегдатаев футбольных состязаний пе¬
реживал эти события хотя и глубоко, но на редкость не'
шумно. Это был поразительно молчаливый мужчина лет
пятидесяти шести, поджарый, седоволосый, долговязый,
сдержанный до неправдоподобия, с длинным желтоватым
замкнутым лицом. Оно было совершенно одинаково замк¬
нутым и в дни рядовых состязаний, и в дни финальных
игр, когда от одного удачного удара по мячу зависело, кому
522

росить целый год золотые медали чемпионов страны. Он
был всегда одинаково сух, прям и неподвижен, и на челе
его высоком, как говорил поэт по совершенно другому по¬
воду, не отражалось ничего.
Сегодня он был на своем обычном месте, как раз впе¬
реди Хоттабыча. Болел он за «Зубило», и можно предста¬
вить, какие переживания терзали его впалую костлявую
грудь типичного канцелярского работника. Но только дви¬
жения его глаз и еле заметные повороты головы показыва¬
ли, что и ему далеко не безразлично то, что происходило на
футбольном поле. У него, очевидно, было больное сердце,
он берег себя, сильные переживания угрожали ему серьез¬
нейшими неприятностями. Но даже когда он привычно на¬
шаривал у себя в пиджаке коробочку с мелко наколотым
сахаром и пузырек с лекарством и начинал, не отрывая
глаз от играющих, капать лекарство на сахар, лицо его по-
прежнему было неподвижно, словно он смотрел в пустоту.
Счет 23 : 0 чуть не доконал его. Он неожиданно раскрыл
свои тонкие сероватые губы и деревянным голосом про¬
скрипел:
—	Хоть бы боржом продавали, что ли!
Хоттабыч, у которого душа пела, радуясь сказочным
успехам шайбовцев, был больше чем когда бы то ни было
склонен делать людям приятное. Услышав слова своего
флегматичного соседа, он незаметно щелкнул пальцами,
и в руках этого соседа внезапно и неведомо откуда возник
стакан с ледяным боржомом.
Любой на его месте удивился бы, на худой конец, об¬
вел бы глазами соседей. А он с тем же неизменным, камен¬
ным лицом поднес вспотевший стакан ко рту, но не выпил:
бедным зубиловцам грозил двадцать четвертый гол!
Так он и застыл со стаканом в поднятой руке, и Женя,
у которого голова все еще была занята поисками спасения
бесславно гибнущей команды, выхватил из руки вялого бо¬
лельщика стакан с боржомом и выплеснул все его содер¬
жимое на бороду Хоттабычу.
—	Какое коварство! Какое низкое коварство! — ахнул
старый джинн и стал лпхорадочпо дергать один волосок за
другим.
Вместо чистого хрустального звона ребята с наслажде¬
нием услышали хриплое й дребезжащее гудение натяну¬
той бечевки.
—	А подыгрывать шайбовцам не коварство? — осведо¬
мился у него Волька.— Молчал бы лучше в тряпочку.
523

Тем временем, совсем как после четырнадцатого гола,
вновь воспрянувшие эубиловцы снова прорвали фронт за¬
щиты «Шайбы» и яростно повели мяч к ее воротам.
Защита шайбовцев от долгого бездействия разболталась
и не смогла быстро мобилизоваться на борьбу с неожидан¬
ной опасностью. А вратарь — тот и вовсе сидел себе спо¬
койно на травке и лузгал дынные семечки.
Пока он, давясь непрожеванными семечками, вскаки¬
вал на ноги, зубиловцы ударили по незащищенным воро¬
там, в самый центр.
И в то же время, к великой тоске наших юных друзей,
послышался тоненький хрустальный звон. Так и есть, Хот-
табычу удалось-таки разыскать в своей бороде сухой воло¬
сок! Эх, Женя, Женя, где были твой верный глаз, твоя точ¬
ная рука! Почему ты не прицеливался как следует? Про¬
пали теперь зубиловцы ни за понюшку табаку!
—	Хоттабыч, миленький, дорогой, дай зубиловцам хоть
размочить игру! — взмолился Волька.
Но Хоттабыч прикинулся, будто ничего не слышит,
и мяч, летевший в центр ворот, неожиданно свернул к ле¬
вой штанге и ударился о неё с такой силой, что пролетел
обратно через все поле, старательно облетая встречавших¬
ся на его пути зубиловцев, как если бы он был живой,
и мягко вкатился в многострадальные ворота «Зубила».
24 : 01 При равных по силе командах этот счет просто
поражал.
И тогда Волька совершенно вышел из себя.
—	Я требую, я, наконец, приказываю тебе немедленно
прекратить это издевательство! — прошипел он Хоттабы-
Чу.— А то я навсегда прекращаю с тобой знакомство! Вы¬
бирай: я или «Шайба»!
—	Ты ведь сам любитель футбола, так неужели ты не
можешь меня понять? — взмолился старик. Но, почуяв по
Волькиному лицу, что на сей раз действительно может
прийти конец их дружбе, Хоттабыч прошептал: — Я сми¬
ренно жду твоих приказаний.
—	Зубиловцы не виноваты, что ты болеешь за «Шай¬
бу». Ты их опозорил перед всей страной! Сделай, чтобы
все видели, что они не виноваты в своем проигрыше.
—	Слушаю и повинуюсь, о юный вратарь моей души.
Еще не замолк свисток судьи, извещающий о том, что
наступил перерыв, как все одиннадцать игроков команды
добровольного спортивного общества «Зубило» дружно на¬
чали чихать и кашлять.
524

Кое-как построившись в затылок и вяло перебирая но¬
гами, они поплелись в свою раздевалку унылой рысцой, не¬
прерывно чихая и кашляя.
Через минуту туда вызвали врача: вся команда чувст¬
вовала себя нездоровой. Врач пощупал у всех пульс, пред¬
ложил снять футболки, потом осмотрел у всех полость рта
и, в свою очередь, вызвал в раздевалку судью:
—	Вот что, Лука Евгеньевич: придется игру отложить,
а счет признать недействительным.
—	То есть, собственно говоря, почему?
—	А потому,— растерянно отвечал доктор,— что коман¬
да «Зубила» не может быть, по крайней мере, семь дней
выпущена на футбольное поле — она вся сплошь больйа. '
—	Больна?! Чем больна?
—	Очень странный медицинский случай, Лука Евгень¬
евич. Все эти одиннадцать вполне взрослых товарищей од¬
новременно заболели детской болезнью — корью. Я 6bt, Лу¬
ка Евгеньевич, сам не поверил, если бы только что не
осмотрел их самым тщательным образом...
Так закончилось единственное в истории футбола сос¬
тязание, в котором болельщик имел возможность колдов¬
ством воздействовать на ход состязания. Как видите, это
ни к чему хорошему не привело.
Редкий факт, когда одиннадцать взрослых спортсменов
вторично в своей жизни и одновременно заболели корью,
а на другой день проснулись совершенно здоровыми, был
подробно описан в статье известного профессора Л. И. Кок¬
люш, напечатанный в научном медицинском журнале
«Корь и хворь». Статья называется «Вот тебе и раз!» и
пользуется таким успехом, что в библиотеках номер жур¬
нала с этой статьей совершенно невозможно достать. Он
все время находится на руках.
Так что вы, дорогие читатели, лучше его и не ищите.
Все равно не найдете, только зря время потратите.
t	XXXVIII. ПРИМИРЕНИЕ
Облачко, прикрывавшее солнце, по миновании надоб¬
ности уплыло за горизонт. Снова стало жарко. Восемьдесят
тысяч человек покидали стадион, медленно просачиваясь
сквозь узкие бетонные проходы.
Люди не спешили — каждому хотелось высказать свои
соображения по поводу небывалых обстоятельств так
525

странно закончившейся игры. Высказывались догадки, од¬
на замысловатей другой. Но даже самые горячие головы
не могли себе представить что-нибудь, хоть отдаленно на¬
поминавшее действительные причины срыва состязания.
Только три зрителя не принимали участия в обсужде¬
нии. Они покинули северную трибуну, храня полное мол¬
чание. Молча влезли в переполненный троллейбус, без еди¬
ного слова вылезли из него у Охотного ряда и разошлись
по домам.
—	Прекрасная игра футбол,— осмелился наконец заго¬
ворить Хоттабыч.
—	М-да-а...— промычал в ответ Волька.
—	Сколь сладостен, я полагаю, миг, когда ты забива¬
ешь мяч в ворота противника! — продолжал упавшим голо¬
сом Хоттабыч.— Не правда ли, о Волька?
—	М-да-а...— снова промычал Волька.
—	Ты все еще на меня сердишься, о вратарь моего
сердца? Я умру, если ты мне сейчас же не ответишь!
Он семенил рядом со своим сердитым другом, уныло
вздыхал, проклиная тот час, когда согласился пойти на
стадион.
—	Ты еще спрашиваешь? — грозно ответил ему Воль¬
ка, но продолжал уже значительно мягче: — Ну и заварил
ты кашу, старик! Всю жизнь буду помнить. Скажите, по¬
жалуйста, какой болельщик объявился! Не-е-ет, больше мы
с тобой на футбол не ходим! И билетов твоих не надо.
—	Твое слово для меня закон,— поспешно ответил Хот¬
табыч, очень довольный, что так дешево отделался.— Мне
будет вполне достаточно, если ты мне изредка будешь свои¬
ми словами рассказывать о футбольных состязаниях.
И они продолжали путь прежними друзьями.
Недалеко от Волькиного дома они услышали шум, кри¬
ки, чей-то плач.
—	Начинается! — сказал Волька.— Опять Сережка
Хряк дает гастроли.
—	Гастроли? — спросил Хоттабыч.— Он лицедей?
—	Он хулиган,— ответил Волька.— От него ребятиш¬
кам прямо спасу нет.
XXXIX. ЧУДО в милиции
Минут через десять в комнату дежурного по отделению
милиции вошли, крепко держась за руки, пятеро мальчи¬
шек в возрасте от одиннадцати до четырнадцати лет.
526

—	Кто здесь будет дежурный? — спросил старший, по
прозвищу Сережка Хряк.
—	Я дежурный,— ответил младший лейтенант мили¬
ции, сидевший за деревянным барьером.— В чем дело?
—	Мы как раз к вам, товарищ младший лейтенант,—
сказал убитым голосом Сережка, волоча за собой всю це¬
почку ребят.— Составьте на нас, пожалуйста, протокол.
—	Что-о-о?.. Протокол?.. За что мне прикажете со¬
ставлять на вас протокол?
—	За хулиганство, товарищ младший лейтенант,—
ответили в один голос ребята, продолжая держаться за
руки, как в хороводе.
—	Идите отсюда! — досадливо замахал на них дежур¬
ный.— Не мешайте работать! Тоже шуточку выдумали!
Вот возьму и на самом деле составлю протокол!
—	Мы вас, товарищ дежурный, как раз об этом и про¬
сим. Честное слово, мы хулиганили.
—	Такого еще не бывало, чтобы озорники сами про¬
являли такую высокую сознательность! — рассмеялся де¬
журный.
—	Да мы вовсе не высоко сознательные. Мы не по сво¬
ей воле пришли. Нас один старичок прислал. Нам обяза¬
тельно требуется, чтобы вы на нас составили протокол,
а то нам так и придется всю жизнь держать друг дружку
за руки.
—	Это вам кто сказал? — фыркнул дежурный.
—	А тот самый старичок и сказал.
—	А ну, разнимите-ка руки, ребята! — строго прика¬
зал им младший лейтенант.
—	Мы не можем, товарищ дежурный,— печально от¬
ветил за всех Сережка Хряк.— Мы уже пробовали — не
получается. Нам этот старичок сказал, что, пока на нас
не составят протокол, у нас руки будут как склеенные.
И, когда мы будем снова хулиганить, у нас снова будут
склеиваться руки. Он сначала сказал, чтобы мы не бало¬
вали, а мы над ним стали смеяться.:.
—	Стыдно смеяться над стариками,— заметил дежур¬
ный.
—	Ага... Вот он нам и приказал, чтобы мы сами по¬
шли заявить о себе в милицию, а то ему с нами идти не¬
когда. Мы и пришли.
—	Ну что же...— промолвил, все еще недоверчиво
улыбаясь, дежурный и по всей форме, как полагается, со¬
ставил протокол. Расписался.
527

—	Все! Разнимайте руки!
—	Нет еще, товарищ младший лейтенант. Наверно,
еще не все,— сказал Сережка.— Вы, видимо, что-то забы¬
ли сделать.
—	А, верно! — удивленно согласился дежурный.—
Я забыл поставить точку.
Он поставил sa своей подписью жирную точку, и ребя¬
та облегченно вздохнули: наконец их руки расклеились!
—	Скажите родителям, чтобы завтра обязательно при¬
шли сюда.
—	Хорошо,— буркнул Сережка.— Не маленькие, сами
знают. Им не впервой.
—	Да, кстати, как зовут этого старичка? — крикнул
ему вдогонку дежурный.
—	Не знаю. Он не с нашей улицы. С ним был один
мальчик, так тот его называл каким-то чудным именем...'
что-то вроде Потапыч, но только не Потапыч...
—	Золотой старичок! — промолвил дежурный и мечта¬
тельно затянулся папироской.— Побольше бы таких По-
тапычей!..
XL. ГДЕ ИСКАТЬ ОМАРА!
Никто не мог бы, видя цветущую физиономию Хотта-
быча, подумать, что еще так недавно он был очень болен.
Неяркий, но ровный стариковский румянец покрывал
его смуглые щеки, шаг его был по-прежнему легок и
быстр, широкая улыбка озаряла его открытое и просто¬
душное лицо.
И только хорошо изучивший Хоттабыча Волька мог
заметить, что какая-то затаенная дума все время трево¬
жит старого джинна. Хоттабыч часто вздыхал, задумчиво
ерошил бороду, и крупная слеза нет-нет и покатится из
его честных и приветливых глаз.
Волька прикидывался, будто ничего не замечает, и не
расстраивал старика бестактными вопросами. Он был
убежден, что в конце концов Хоттабыч обязательно сам
заговорит об этом. Так оно и случилось.
— Печаль и тоска терзают мое старое сердце, о бла¬
городный спаситель джиннов,— тихо произнес как-то
Хоттабыч, когда величественный закат окрасил в ровный
цвет тихие вечерние воды Москвы-реки.— Мне не дают по¬
коя мысли о моем бедном пропавшем брате, об ужасной
и безвыходной его судьбе. И чем больше я думаю о нем,
528

уем больше я склоняюсь к тому, чтобы как можно скорее
отправиться на его поиски. Как ты смотришь на это,
о мудрый Волька ибн Алеша? И если ты к этому моему
решению относишься благосклонно, то не угодно ли бу¬
дет тебе осчастливить меня и разделить все радости и не¬
взгоды этих поисков?
—	А где ты собираешься искать своего брата? — дело¬
вито осведомился Волька, привыкший уже спокойно отно¬
ситься ко всяким, самым неожиданным, предложениям
лоттабыча.
—	Помнишь ли ты, о Волька, я уже рассказывал те¬
бе на самой заре нашего столь счастливого знаком¬
ства, что Сулеймановы джинны бросили его, заточенного
в медный сосуд, в одно из южных морей. Там, у берегов
знойных стран, и надлежит, конечно, искать Омара
Юсуфа.
Возможность отправиться в путешествие по южным
морям пришлась Вольке по дугйе.
—	Ну что ж,— сказал он,— я согласен. Я с тобой обя¬
зательно поеду. Куда ты, туда, как говорится, и я. Хоро¬
шо бы еще...— Тут Волька замялся.
Но повеселевший Хоттабыч подсказал ему:
—	...захватить с собой нашего превосходного друга
Женю ибн Колю? Так ли я тебя понял, о добрый мой
ибн Алеша?
—	Угу!
—	В этом не могло быть и тени сомнения.
И тут же было решено, что экспедиция по розыскам
несчастного брата старика Хоттабыча отправится в путь
не позже чем через два дня.
Но если вопрос о сроках отбытия в путь не вызвал спо¬
ров, то совершенно неожиданно обнаружились довольно
серьезные разногласия по вопросу о том, какими сред¬
ствами передвижения пользоваться во время экспедиции.
—	Полетим на ковре-самолете,—предложил* Хотта¬
быч.— Мы все на нем прекрасно уместимся.
—	Не-е-ет,— решительно возразил Волька,— на ков¬
ре-самолете я больше не ездок. Слуга покорный! С меня
за глаза хватит прошлого полета. Не хочу я больше мерз¬
нуть как собака!
—	Я обеспечу вас теплой одеждой, о благословенный
Волька. А если вам будет угодно, посреди когра‘ будет
все время гореть неугасимый большой костер, п мы смо¬
жем греться у него во время полета.
529

*— Нет, нет, нет! — отрезал Вольна.— О ковре-самолете
не может быть и речи. Давай лучше поедем до Одессы по¬
ездом, а из Одессы...
И Вольна развил план поездки, безропотно принятый
Хоттабычем и с восторгом одобренный Женей, которому
он через какие-нибудь полчаса был изложен во всех необ¬
ходимых подробностях,
XLI. «ДАВАЙТЕ ОСТАНЕМСЯ»
На вокзал наши путешественники прибыли почти без
приключений. А если не считать того, что произошло при
посадке в автобус, то и вовсе без приключений. Случилось
же при посадке в автобус вот что. Уже и Волька и Женя
с трудом, правда, но влезли в переполненный автобус, уже
Хоттабыч занес ногу на подножку, чтобы последовать за*
ними, когда из раскрытого окошка высунулся кондуктор
и властным голосом произнес:
—	Граждане, мест больше нет! Автобус отправляется!
Так как его слова не произвели никакого впечатления
на старичка в канотье, то он специально для старичка в
канотье добавил:
—	Давайте останемся, гражданин!
Старичок посмотрел на кондуктора с изумлением,
убрал ногу с подножки и растроганно промолвил:
—	Если тебе это доставит удовольствие, о господин
мой, то я это только сочту за честь, хотя и очень спешу
на розыски моего несчастного брйта.
Кондуктор, успевший к этому времени дать сигнал от¬
правления, вдруг совершенно непонятным образом очу¬
тился на мостовой рядом с учтиво поклонившимся ему
стариком в канотье и с ошарашенным видом проводил
глазами автобус, быстро скрывшийся за поворотом.
—	Я осмеливаюсь выразить глубочайшее убеждение,
о почтеннейший незнакомец, что мы с тобой чудесно про¬
ведем здесь время, пока прибудет следующий автобус,—
вежливо обратился Хоттабыч к оцепеневшему кондук¬
тору.
Но тут кондуктор опомнился и с пронзительными воп¬
лями ринулся вслед за своей осиротевшей машиной.
—	Остановите! — кричал он, проворно семеня ногами
и придерживая обеими руками бренчавшую серебром и
медяками тяжелую сумку.— Остановите автобус, граж¬
дане!..
530

Хоттабыч, пораженный странным поведением кондук¬
тора, 0 интересом посмотрел ему вслед, а йотом, когда тот
скрылся за поворотом, где стоял задержанный Вольной ав¬
тобус, легко нагнал его и даже успел взобраться в машину
раньше Кондуктора.
Вскоре автобус тронулся в дальнейший путь, и Хотта¬
быч, наклонившись к своим друзьям, зашептал им, неодоб¬
рительно поглядывая на все еще не пришедшего в себя
кондуктора:
—	Странный, очень странный человек этот кондуктор!
Я его не тянул за язык. Он сам, по собственной воле, пред¬
ложил мне: «Давайте останемся». Меня порадовали и по¬
разили сердечность и доброта человека, предложившего мне
свое общество, чтобы мне легче было скоротать время до
следующего автобуса. Но стоило лишь машине отправить¬
ся, а ему очутиться рядом со мной на мостовой, как он
уже передумал, оставил меня в одиночестве и побежал до¬
гонять автобус. Странный, очень странный- человек! — за¬
кончил Хоттабыч и не без сожаления посмотрел на кондук¬
тора.
—	Он вовсе и не собирался оставаться с тобой на мос¬
товой,— попытался Волька разъяснить старику.— Он ска-
вал тебе «Давайте останемся» в том смысле, что останешь¬
ся только ты, а он уедет.
Однако Хоттабыч понял объяснение Вольки очень свое¬
образно.
Он недружелюбно посмотрел в сторону кондуктора и
жестко сказал:
—	Теперь для меня окончательно стало ясно, что это
не только странный, но и очень неискренний человек*
XLII. РАССКАЗ ПРОВОДНИКА МЕЖДУНАРОДНОГО
ВАГОНА СКОРОГО ПОЕЗДА МОСКВА — ОДЕССА
О ТОМ, ЧТО ПРОИЗОШЛО НА ПЕРЕГОНЕ НАРА —
МАЛЫЙ ЯРОСЛАВЕЦ
(Рассказан проводником его сменщику,
спавшему во время этого происшествия)
«Я тебя, Кузьма Егорыч, потому разбудил, что только
нто произошел в нашем вагоне удивительный, совершенно
непонятный случай.
Понимаешь, постелил я, как полагается, всем постелп,
и в седьмом купе постелил. Стелю и обращаю внимание, что
еДут в этом купе один старичок, такой бородатый, в доре¬
531

волюционной соломенной шляпе, и при нем двое парни¬
шек. Скорее всего, я так думаю, однолетки. И, понимаешь
ни капли багажа. То есть ну ни-ни!
А тут еще один из мальчишек, такой белобрысенький
весь в веснушках, спрашивает:
«Товарищ проводник, как пройти в вагон-ресторан?»
Я отвечаю:
«К сожалению, нет у нас в поезде вагона-ресторана, но
можно будет утречком предложить вам чаю с сухарями».
Тут мальчик смотрит на старика, старик ему глазом
моргает. Мальчик и говорит: «Ну ладно, мы и без вашего
чая обойдемся, раз нет вагона-ресторана».
Интересно, думаю, как это вы до самой Одессы обой¬
детесь без моего чаю. И ухожу в наше купе, но дверь толь¬
ко прикрываю, чтобы оставалась щелочка.
А уже в вагоне все давно спать улеглись, и уже во всех
купе пассажиры третьи сны видят, и только в седьмом ку¬
пе все шу-шу, шу-шу — разговаривают. Что именно гово¬
рят, мне не слышно, но только мне определенно слышно,
что о чем-то разговаривают.
Потом вдруг открывается дверь, и из нее высовывается,
тот самый старичок; не замечает, что я за ним слежу, сдви¬
гает на затылок свою дореволюционную шляпу... И что бы
ты, Кузьма Егорыч, подумал, что этот старичок делает!
Слово даю, не вру! Рвет из своей бороды клок bohqc! Про¬
пади я на этом месте, ежели вру!
Батюшки, думаю, сумасшедший! Вот уж, что называет¬
ся, повезло! Привалило сумасшедшего аккурат в мое де¬
журство. Молчу и жду, что будет дальше.
А дальше, оказывается, старик рвет этот самый клок
волос на многде части, кидает этот мусор на пол и что-то
про себя бормочет. Тут я все больше убеждаюсь, что этот
пожилой пассажир — ненормальный и не миновать того,
чтобы в Брянске его ссаживать. Ух, думаю, скандалу с ним
не оберешься! Может быть, он даже сию минуту начнет ки¬
даться на людей, стекла бить...
Смотрю — нет, ни на что не кидается, стоит смирно,
бормочет. Побормотав малость, уходит в свое купе.
И вдруг слышу — кто-то по коридору босыми ногами
шаркает. Только не впереди, а позади меня. Тогда я пони¬
маю, что кто-то с тамбура прошел в вагон, и опять-таки
страшно удивляюсь, потому что тамбур-то у меня во время
движения всегда заперт.
Посмотрел я назад и... честное тебе, Кузьма Егорыч,
532

благородное слово — не вру... вижу — идут с площадки че¬
тыре молодца, загорелые, что твои курортники, и совер¬
шенно голые. Только и есть на них одежонки что тряпоч¬
ки на бедрах. Босые. Поджарые-преподжарые! Каждое реб¬
рышко просвечивает.
Я выхожу из нашего купе и обращаюсь к ним:
«Граждане, вы, вероятно, вагоны перепутали. Это, граж¬
дане, международный, и у нас тут все купе заняты».
А они хором:
«Молчи, неверный! Мы знаем, куда мы идем. Нам как
раз сюда и нужно, куда мы идем».
Тогда я говорю: .
«В таком случае, граждане, попрошу ваши билетики».
Они мне опять хором:
«Не морочь нам голову, чужеземец, ибо мы спешим к
нашему повелителю и господину!»
Я говорю:
«Меня поражает, что вы меня называете чужеземцем.
Я советский гражданин и нахожусь в своей родной стране.
Это раз. А во-вторых, у нас господ нет с самой Октябрь¬
ской революции. Это, говорю, два».
Их старший говорит:
«Тебе должно быть стыдно, неверный! Ты пользуешься
тем, что у нас руки заняты и что мы не можем вследствие
этого убить тебя за твою безумную наглость. Это, говорит,
нечестно, что ты этим пользуешься».
Тут я замечаю, что все четыре голых гражданина сверх
всякой меры нагружены разной снедью. Один держит тя¬
желое блюдо, а на блюде — жареный барашек с рисом.
У другого — громадная корзина с яблоками, грушами,
абрикосами и виноградом, хотя — обращаю твое внима¬
ние, Кузьма Егорыч! — еще до фруктового сезона не
меньше месяца осталось. Третий на голове держит посу¬
дину в виде кувшина, и в этом кувшине что-то плещется.
По запаху чувствую — какое-то вино. Типа рислинг. У чет¬
вертого в обеих руках по блюду с пирогами и пирожными.
Я, признаюсь, даже рот разинул.
А их старший говорит:
«Лучше бы ты, неверный, показал нам, где тут седьмое
кУпе, потому что мы должны поскорее выполнить наше
задание».
. Я тогда начинаю догадываться и спрашиваю:
«Как он выглядит, ваш хозяин? Старичок такой с бо¬
родкой?»
533

Они говорят!
«Он самый. Это тот, кому мы служим».
Я их веду к седьмому купе, а по дороге говорю!
«Придется с вашего хозяина взыскать штраф за то, что
вы без билета ездите. Давно вы у него служите?»
Старший отвечает:
«Мы ему служим три тысячи пятьсот лет».
Я, признаюсь, думал, что ослышался. Переспрашиваю:
«Сколько, говорите, лет?»
Он отвечает:
«Сколько я сказал, столько и служим. Три тысячи пять¬
сот лет».
Остальные трое головами кивают: дескать, правильно
старший говорит.
«Батюшки,— думаю,— не хватало мне одного сумасшед¬
шего — еще четверых подвалило!»
Но я разговор продолжаю, как с нормальными пасса¬
жирами. Я говорю:
«Что за безобразие! Столько лет служите, а хозяин вам
даже спецовки простой не справил. Ходите, простите, на¬
гишом!»
Старший отвечает:
«Мы в спецовке не нуждаемся. Мы даже не знаем, что
это такое».
Я тогда говорю:
«Странно слышать подобное от человека с таким при¬
личным производственным стажем. Вы, вероятно, не зде¬
шние? Вы где постоянно проживаете?»
Тот отвечает:
«Мы сейчас из древней Аравии».
Я говорю:
«Тогда мне все понятно. Вот седьмое купе. Посту¬
чите».
Сразу выходит тот самый старичок, и тут все его со¬
трудники падают на коленки и протягивают ему свои ку¬
шанья и напитки. А я отзываю старичка в сторону и го¬
ворю:
«Гражданин пассажир, это ваши сотрудники?»
Старик отвечает:
«Да, мои».
Тогда я ему говорю:
«Они без билетов едут, за это с нпх полагается штраф.
Вы как, согласны уплатить?»
Старик говорит:
534

«Согласен хоть сейчас. Ты только скажи, что это та¬
кое —■ штраф?»
Я вижу, старичок довольно благоразумный, и шепотом
ему объясняю:
«Тут у вас один служащий ума лишился. Он говорит,
что служит у вас три с половиной тысячи лет. Согласи¬
тесь, что он сошел с ума».
Старик отвечает:
«Не могу согласиться, поскольку он не врет. Да, вер¬
но, три тысячи пятьсот лет. Даже немножко больше,— по¬
скольку мне,— говорит,— было лет двести — двести три¬
дцать, когда я стал повелевать ими».
Я тогда старику заявляю:
«Перестаньте надо мной смеяться! Это неприлично в
вашем возрасте. Платите немедленно штраф, или я их
ссажу на ближайшей станции! И вообще вы мне подозри¬
тельны, что ездите без багажа в такой дальний путь».
> Старик спрашивает:
«Это что такое — багаж?»
Я отвечаю:
«Ну, узлы, чемоданы и так далее».
Старик смеется:
«Что же ты,— говорит,— о проводник, выдумываешь,
что у меня нет багажа? Посмотри на полки!»
Смотрю, а на полках полным-полно багажа. Только
что смотрел — ничего не было. И вдруг — на тебе! — мас¬
са чемоданов, уйма узлов.
Я тогда говорю:
«Тут, гражданин пассажир, что-то неладно. Платите
поскорей штраф, а на следующей остановке я приведу
сюда главного кондуктора — пускай разбирается. Я что-
то перестаю понимать, в чем дело».
Старик опять смеется:
«Какой штраф? За кого платить штраф?»
Я тогда стал совсем злой: поворачиваюсь, пальцем по¬
казываю на коридор. А там никого нет! Я весь вагон обе¬
гал, всюду смотрел. Даже след моих «зайцев» простыл.
Старик говорит:
«Иди, о проводник, к себе в купе!»
Я и ушел.
Теперь ты понимаешь, Кузьма Егорыч, почему я тебя
разбудил? Не веришь? Хочешь, я тебе дыхну, чтобы ты
понял, что я совершенно трезвый? Нет, уж я обязатель¬
но... Что? Пахнет вином? Да ну тебя, Кузьма Егорыч!
535

Чтобы я когда-нибудь в пути себе такое позволил! Я и рю,
мочки со вчерашнего дня не выкушал! Что говоришь: рю,
мочки не выкушал, а- стаканчика два выпил? Ай-яй-яй
Кузьма Егорыч! Ха-ха! Ух, уморил! Ха-ха-ха! Хи-хи-хи1
Знаешь что, Кузьма Егорыч? Давай споем песню. Что?
Пассажиров разбудим? А мы тихо.
Бывали дни веселые,
Гулял я, молодец...
Ладно, ладно, лягу спать. Я, брат Кузьма Егорыч, человек
смирный. Лечь спать? Пожалуйста, с удовольствием лягу.
Спокойной ночи, Кузьма Егорыч...»
За час до прибытия поезда в Одессу проводник при¬
шел в седьмое купе убирать постели. Хоттабыч его угос¬
тил яблоками.
—	В Москве, наверно, покупали, в «Гастрономе»? —
с уважением сказал проводник и спрятал яблоки в кар¬
ман для своего сынишки.— Редкая в это время года
вещь — яблоки,— продолжал он.— Большое вам спа¬
сибо, гражданин!
Было очевидно, что он ничегошеньки не помнил о
том, что произошло с ним на перегоне Нара — Малый
Ярославец.
Когда он покинул купе, Женя восхищенно крякнул:
—	А молодец все-таки Волька!
—	Зачем это слово «все-таки»? — сказал Хоттабыч.—
Оно совершенно излишне. Волька ибн Алеша — явный
молодец, и его предложение, внё всяких сомнений, достой¬
но похвал.
Так как читателям нашей повести, возможно, не со¬
всем понятен смысл проведенной только что краткой бе¬
седы, спешим разъяснить.
Когда ночью сбитый с толку проводник покинул седь¬
мое купе, Волька обратился к Хоттабычу:
—	Можно ли так сделать, чтобы проводник все забыл?
—	Это сущий пустяк для меня, о Волька ибн Алеша.
—	Так сделай это, и как можно скорее. Он тогда ля¬
жет спать, а утром проснется и ничего не будет помнить.
—	Превосходно, о сокровищница благоразумия! — вос¬
хитился Хоттабыч, махнул рукой и сделал так, что про¬
водник вдруг стал пьяным.
Это произошло как раз в тот момент, когда проводпиК
дыхнул в лицо своему сменщику, Кузьме Егорычу.
536

XLIII. НЕИЗВЕСТНЫЙ ПАРУСНИК
На прогулочной палубе теплохода «Колхида», совер¬
шавшего очередной рейс из Одессы в Батуми, стояли,
опершись о перила и неторопливо беседуя, несколько пас¬
сажиров. Тихо громыхали где-то глубоко, в самой середи¬
не судна, мощные машины, мечтательно шелестела вода,
плескавшаяся о высокие борта теплохода, наверху, высо¬
ко-высоко над спардеком, озабоченно попискивала
судовая рация.
—	Очень обидно, знаете ли,— сказал один из пасса¬
жиров,— что исчезли большие парусные суда, эти бело¬
крылые красавцы. С какой радостью я очутился бы сей¬
час на настоящем парусном судне, на фрегате, что ли...
Наслаждаться видом тугих белоснежных парусов, слу¬
шать поскрипывание могучих и в то же время изящных
и стройных мачт, восхищенно следить за тем, как по при¬
казу шкипера команда молниеносно разбегается по раз¬
ным мачтам, реям... и как их еще там называют! Хоть бы
раз удалось мне видеть настоящий парусник! Только чтоб
был настоящий парусник. А то в нынешние времена даже
какой-нибудь «дубок» й тот, видите ли, заводит себе мо¬
торчик, хотя — обращаю ваше внимание!—считается па¬
русным судном.
—	Парусно-моторным,— поправил его гражданин в
форме торгового моряка.
Наступило молчание. Все, кроме моряка, перешли на
•левый борт смотреть, как совсем неподалеку плещется и
кувыркается в ласковом полуденном море веселая стайка
неутомимых дельфинов. А для нашего моряка дельфины
уже много лет не были новостью. Он поудобнее располо¬
жился в шезлонге и попробовал перелистывать какой-то
журнал. Но вскоре солнце его разморило, он закрыл жур¬
нал и стал им обмахиваться вместо веера.
И вдруг что-то так завладело его вниманием, что он
перестал обмахиваться журналом, вскочил на ноги и ки¬
нулся к перилам.
Далеко, почти у самого горизонта, он увидел быстро,
очень быстро мчащееся красивое, но страшно старомод¬
ное парусное судно. Оно казалось видением из старинной
волшебной сказки.
—	Товарищи! — закричал моряк своим недавним со¬
беседникам.— Товарищи, сюда поскорее! Посмотрите,
какой-то интересный парусник!.. Ну и старина!.. Ого, да
537

у него что-то случилось с грот-мачтой!.. Нету грот-мачты!
Точно корова языком слизнула! Батюшки-и-и! Да вы
только посмотрите, да ведь у него же паруса не в ту сто¬
рону надуты!.. По всем законам, фок-мачта должна была
уже давно улететь за борт!.. Форменные чудеса в реше¬
те!..
Но, пока вняли его словам и вернулись на правый
борт, неизвестное судно уже пропало из виду. Мы гово¬
рим «неизвестное» потому, что моряк готов был поклясть¬
ся, что этот прекрасный парусник не был приписан ни к
одному из советских портов Черного моря. И действитель¬
но, судно, замеченное с борта теплохода, не было припи¬
сано ни к одному из советских портов Черного моря. Не
было оно приписано и ни к одному из иностранных пор¬
тов. Оно вообще нигде и ни к чему не было приписано по
той простой причине, что появилось на свет и было спу¬
щено на воду всего несколько часов назад. Парусник этот
назывался «Любезный Омар», в честь несчастного брата
нашего старого знакомого — Гассана Абдуррахмана ибн
Хоттаба.
XLIV. НА «ЛЮБЕЗНОМ ОМАРЕ»
Если бы уже известный нам проводник международно¬
го вагона скорого поезда Москва — Одесса каким-нибудь
чудом попал на борт двухмачтового парусника «Любезный
Омар», то больше всего его поразило бы не то, что он ни с
того ни с сего вдруг очутился на морском корабле, и даже
не то, что этот корабль совсем не похож на обычные суда,
бороздившие просторы наших морей и рек. Больше всего
его поразило бы, что он знаком со всеми пассажирами и
всей командой «Любезного Омара».
Старик и два его юных спутника только сегодня утром
покинули купе номер семь международного вагона, а эки¬
паж корабля состоял как раз из тех четырех темнокожих
граждан, у которых производственный стаж восходил к
XVI веку до нашей эры.
Надо полагать, что вторая встреча с ними надолго уло¬
жила бы нашего впечатлительного проводника в постель.
Уж на что и Волька и Женя привыкли за последние днп
ко всяким неожиданностям, но и те были порядком огоро¬
шены, встретив на корабле своих недавних знакомцев, ока¬
завшихся к тому же очень ловкими и опытными матро¬
сами.
Б38

Вдоволь налюбовавшись быстрыми и точными движе¬
ниями малочисленной команды «Любезного Омара», бес¬
печно шнырявшей по снастям высоко над палубой, как ес¬
ли бы это был гладкий паркетный пол, ребята пошли осмат¬
ривать корабль. Он был очень красив, но мал — не больше
речного трамвая.
Впрочем, Хоттабыч уверял, что даже у Сулеймана ибн
Дауда не было такого громадного корабля, как «Любезный
Омар».
Все на «Любезном Омаре» блистало поразительной чис¬
тотой и богатством. Его борта, высокий резной нос и кор¬
ма были инкрустированы золотом и слоновой костью. Па¬
луба из бесценного розового дерева была покрыта коврами,
почти не уступавшими по своей роскоши тем, что украша¬
ли собой каюты Хоттабыча и его друзей.
Тем удивительнее показалось Вольке, когда в носовой
части корабля он вдруг обнаружил темную, грязную кону¬
ру с нарами. На нарах валялись груды всяческого тряпья.
Пока он, поборов брезгливость, знакомился с убогим уб¬
ранством этого крохотного' помещеньица, подоспел Женя.
Женя после тщательного осмотра пришел к выводу, что
эта неприглядная конура предназначена для тех пиратов,
которых они, возможно, изловят в пути.
—	Ничего подобного,— настаивал на своей точке зре¬
ния Волька.— Это просто осталось после капитального ре¬
монта. После ремонта иногда остается какой-нибудь забро¬
шенный уголок, где и тряпки валяются, и разный другой
мусор.
—	Какая может быть речь о капитальном ремонте, раз
еще сегодня утром этого корабля и в природе не существо¬
вало? — сказал Женя.
На этот вопрос Волька не мог дать удовлетворительного
ответа, и ребята пошли к Хоттабычу, чтобы тот помог раз¬
решить их спор.
Но оказалось, что старик спит, так что увиделись с ним
ребята только часа через полтора, за обедом.
Неумело поджав под себя ноги, они расселись на пуши¬
стом ковре, игравшем изумительно яркими красками. Ни
стульев, ни столов не было ни в этих покоях, ни вообще
где бы то ни было на этом корабле.
Один член экипажа остался наверху у штурвала, осталь¬
ные внесли и расставили на ковре множество разных блюд,
закусок, фруктов и напитков.
539

Когда они повернулись, чтобы покинуть помещение,
Вольна и Женя окликнули их:
—	Куда вы, товарищи?
А Волька учтиво осведомился:
—	А вы что, разве не будете обедать?
Слуги в ответ только отрицательно замахали руками.
Хоттабыч растерялся:
—	Я, вероятно, недостаточно внимательно слушал вас,
о юные мои друзья. Мне показалось, будто вы пригласили
на нашу трапезу тех, кто нас обслуживает...
—	Ну да, пригласили,— сказал Волька.— Что же тут
особенного?
—	Но ведь это простые матросы,— возразил Хоттабыч
таким тоном, точно этими словами вопрос был исчерпан.
Однако, к его удивлению, ребята все же остались при
своем.
—	Тем более что матросы,— сказал Волька,— не какие-
нибудь капиталисты, а самые настоящие трудящиеся, свои
люди.
А Женя добавил:
—	Надо еще учесть, что они, кажется, негры, угнетен¬
ная нация. К ним надо особенно чутко относиться.
—	Тут какое-то прискорбное недоразумение,— завол¬
новался Хоттабыч, смущенный дружным натиском со сто¬
роны ребят.— Я вторично прошу вас принять во внимание,
что это простые мореходы. Нам не пристало сидеть с ними
8а одной трапезой. Это унизит нас в их глазах и в наших
собственных.
—	Меня нисколько не унизит,— быстро возразил
Волька.
—	И меня не унизит. Наоборот, будет очень интерес¬
но,— сказал, в свою очередь, Женя, с вожделением погля¬
дывая на дымящуюся жареную индейку.— Зови скорее
матросов, а то индейка остынет.
—	Мне что-то не хочется есть, о, юные мои друзья.
Я буду обедать позже,— хмуро промолвил Хоттабыч и три
раза громко хлопнул в ладоши: — Эй, слуги!
Матросы явились в то же мгновение.
—	Эти молодые господа милостиво изъявили жела¬
ние отобедать вместе с вами, недостойными моими слу¬
гами.
—	О великий и могучий повелитель! — промолвил стар¬
ший из матросов, падая ниц перед Хоттабычем и коснув¬
шись лбом драгоценного пушистого ковра.— Нам совсем не
540

хочется есть. Мы очень сыты. Мы настолько сыты, что от
одной лишь цыплячьей ножки наши желудки разорвутся
на части, и мы умрем в страшных мучениях.
—	Врут! — убежденно прошептал Волька на ухо Же¬
не.— Голову отдаю на отсечение —врут. Они не прочь по¬
обедать, но боятся Хоттабыча... Вот вы говорите, что сы¬
ты,— обратился он к матросам,— а скажите, пожалуйста,
когда вы успели пообедать?
—	Да будет тебе известно, о юный и благородный мой
господин, что мы можем по году и больше воздерживаться
от пищи, не испытывая голода,— уклончиво ответил за
всех старший из матросов.
—	Они ни за что не согласятся,^- разочарованно за¬
явил Женя.— Они его боятся.
Матросы попятились к выходу и скрылись.
—	Что-то у меня, к моему удовольствию, вдруг снова
разыгрался аппетит,— бодро промолвил Хоттабыч.— При¬
ступим же поскорее к трапезе.
—	Нет уж,’ обедай-ка ты, Хоттабыч, один, а мы тебе не
компания! — сердито пробурчал Женя и решительно под¬
нялся с ковра.— Пошли, Волька!
—	Пошли. Эх! Воспитываешь человека, перевоспиты¬
ваешь, а толку ни на грош...
И старик остался наедине с собой и нетронутым обе¬
дом. Он сидел, поджав под себя ноги, прямой, надменный
и торжественный, как восточный божок. Но лишь мальчи¬
ки скрылись за пологом, отделявшим каюту от палубы,
Хоттабыч стал изо всей силы колотить себя по голове свои¬
ми сухонькими, но крепкими, как железо, кулачками. Го¬
ре, горе бедному Гассану Абдуррахману ибн Хоттабу!
Опять что-то получилось совсем не так, как ему хотелось.
А ведь как хорошо началось путешествие на «Любезном
Омаре»! С каким искренним восторгом хвалили ребята его
убранство, его паруса, игравшие на солнце всемщ цветами
радуги, его мягчайшие ковры, в которых босая нога бла¬
женно утопала по самые щиколотки, его драгоценные по¬
ручни из черного дерева и слоновой кости, его могучие
стройные мачты, отделанные мозаикой из прекраснейших
и редчайших' камней!
Почему же вдруг пришла им в голову такая странная
причуда? А вдруг это не причуда, не каприз, а совсем-со¬
всем другое? Сколь удивительны эти отроки, отказываю¬
щиеся, несмотря на голод, от пиршества только потому, что
его слугам не позволено отобедать с ними, как равным с
541

равными! Ах, как непонятно, обидно и голодно, очень го¬
лодно было Хоттабычу!
Пока чувство привязанности к Вольке и Жене боролось
в груди старика с предрассудками тысячелетней давности,
наши юные путешественники горячо обсуждали создавше¬
еся положение. Слуги Хоттабыча старались не показы¬
ваться им на глаза, но один из них — не то по рассеянно¬
сти, не то по неосторожности — вдруг показался из той
самой конуры, которая, по первоначальным предположе¬
ниям Вольки, предназначалась для пленных пиратов. Зна¬
чит, эта убогая конура служила на роскошном «Любезном
Омаре» кубриком для матросов.
—	Не-ет! — возмущенно заключил Волька.— На таком
корабле мы ни за что не останемся! Или Хоттабыч немед¬
ленно, сию же минуту, изменит порядки на нем, или пус¬
кай старик возвращает нас домой, а нашей дружбе е ним
конец.
И вдруг они'услышали позади себя голос Хоттабыча.
—	О паруса моего сердца,— обратился к ним лукавый
старик так, словно ничего особенного не произошло,— за¬
чем вы теряете время здесь, на палубе, когда вас ждет
изысканнейший и сытнейший обед? Индейка еще дымится,
но она ведь может остынуть, и вкус ее тогда неминуемо
ухудшится. Поспешим же обратно в каюту, ибо и возлюб¬
ленные мои матросы, и я, покорнейший ваш раб, изнываем
от голода и жажды.
Ребята заглянули в только что оставленную ими каюту
и увидели матросов, чинно восседающих на ковре в ожида¬
нии их возвращения.
—	Ладно,— сухо промолвил Волька.— Нам еще при¬
дется, Хоттабыч, очень серьезно с тобой потолковать. А по¬
ка приступим к обеду.
Не успела закончиться трапеза, как на море поднялось
сильное волнение; маленькое судно то взлетало на гребень
большой волны, то оказывалось в глубоком ущелье между
двумя громадными водяными стенами. Волны, гремя и сви¬
репо шипя, перекатывались через палубу и уже давно смы¬
ли в море покрывавшие ее ковры. Водяные потоки то и де¬
ло врывались во внутренние покои. Стало холодно, но жа¬
ровню с горячими угольями так швыряло из угла в угол,
что во избежание пожара ее выбросили за борт. Посерев¬
шие от холода слуги-матросы, единственную одежду кото¬
рых составляли повязки вокруг бедер, ожесточенно хлопо¬
тали у зловеще хлюпавших парусов.
542

Еще полчаса — и от «Любезного Омара» осталось бы
только печальное воспоминание. Однако волнение прекра¬
тилось так же неожиданно, как и началось. Выглянуло
солнце. Снова стало тепло. Наступил полнейший штиль.
Паруса безжизненно повисли, и корабль стал покачиваться
на затихавшей волне, нисколько не подвигаясь вперед.
Хоттабыч решил, что ему представился удобный случай
поправить пошатнувшиеся отношения со своими спутни¬
ками. Радостно потирая руки, он сказал:
—■ Штиль? Да будет вам известно, о великодушные и
справедливые отроки, что штиль для нас — сущая чепуха.
Мы прекрасно обойдемся и без ветра. Сейчас «Любезный
Омар» помчится еще быстрее прежнего... Да будет так!
И он щелкнул пальцами левой руки.
Тотчас же «Любезный Омар» с бешеной быстротой рва¬
нулся вперед, причем паруса, встретив сопротивление воз¬
духа, естественно, надулись в направлении, обратном ходу
корабля.
За все существование парусного судоходства никому не
приходилось быть свидетелем столь удивительного зрели¬
ща. Однако ни Волька, ни Женя, ни Хоттабыч, стоявшие
в это время на корме, не успели им насладиться, потому
что силой инерции их сбросило с кормы в воду. А сразу
вслед за тем грот-мачта, не выдержав чудовищного сопро¬
тивления воздуха, со страшным треском рухнула на то
место, где только что стояли наши путешественники.
«Любезный Омар» мгновенно скрылся из виду.
«Сейчас бы очень пригодилась шлюпка или, на худой
конец, спасательный круг,— подумал Волька, барахтаясь
в воде и отфыркиваясь, как лошадь.— Берегов не видать».
Действительно, куда ни кинь взор, всюду видно было
только спокойное и безбрежное море.
XLV. КОВЕР-ГИДРОСАМОЛЕТ «ВК-1»
—	Куда ты? — окликнул Волька Женю, быстро поплыв¬
шего куда-то в сторону.— Все равно до берега не доплыть.
Не трать силы, ложись на спину.
Женя послушался. Лег на спину и Хоттабыч, бережно
приподняв в правой руке свою шляпу.
Так началось единственное в истории мореходства со¬
вещание потерпевших кораблекрушение, на котором орато¬
ры высказывались лежа на спине.
—	Вот мы и потерпели кораблекрушение! — чуть ли не
543

с удовлетворением произнес Вольна, самочинно взявший
на себя обязанности председателя.— Что ты там заду¬
мал? — спросил он, увидев, что Хоттабыч стал выдергивать
свободной левой рукой волоски из своей бороды.
—	Я хочу вернуть назад наш корабль. К великому сча-
стью нашему, моя борода почти не промокла.
—	Успеешь,— сухо остановил его Волька.— Еще во¬
прос, захотим ли мы на него возвращаться. Мне, например,
не хочется. Прямо скажем: на нем не человеческие, не со¬
ветские порядки! Даже вспомнить противно.
—	По-моему, тоже. «Любезный Омар» отпадает,— под¬
держал его Женя.— Только вот что, Хоттабыч: надо поско¬
рее позаботиться о спасении матросов. А то как бы они не
погибли вместе с судном.
Хоттабыч насупился:
—	Меньше всего пусть беспокоит вас судьба моих не¬
достойных слуг. Вот уж пять минут, не менее, как они в
Аравии. Там они проживают постоянно, там они д сейчас
ждут моих дальнейших приказаний. Но объясните мне,
о мачты моего сердца, почему бы нам не продлить наше
путешествие на «Любезном Омаре»?
—	Кажется, тебе ясно сказано,— отвечал Волька.
—	И вообще,— заметил Женя,— парусник — слишком
неверный и медленный тип судна. Зависишь от всякой пе¬
ремены погоды... Не-е-т, «Любезный Омар» окончательно
отпадает.
—	О якоря моего счастья! — жалостно захныкал Хот¬
табыч.— Я сделаю все, чтобы...
—	Бесспорно отпадает,— снова перебил его Волька,
поеживаясь. Было очень неприятно лежать в воде одетым
и обутым.— Остается выяснить, что еще может нам пред¬
ложить Хоттабыч.
—	Я могу вас взять под мышки и полететь.
—	Отпадает! — отрезал Волька.— Слуга покорный —
летать у кого-то под мышками!
—	Не У кого-то, а у меня! — обиделся Хоттабыч,
—	Даже у тебя.
—	Тогда я осмелюсь предложить вашему просвещен¬
ному вниманию ковер-самолет. Превосхо^ейшее средство
передвижения, о разборчивые друзья мои!
—	Вот уж не сказал бы, что превосходнейшее! Замерз¬
нешь на нем, да и летишь медленно и без всяких удобств,—
задумчиво промолвил Волька и вдруг воскликнул: — Идея!
Честное пионерское, идея!
544

Он тут же камнем ушел под воду, так как в припад¬
ке восторга не придумал ничего лучшего, как начать са¬
мому себе аплодировать. Он вынырнул, сопя и отплевы¬
ваясь, снова улегся поудобней на спину и как ни в чем не
бывало продолжал:
— Нужно усовершенствовать ковер-самолет: сделать
его обтекаемой формы, утеплить, оборудовать койками
и поставить на поплавки.
Труднее всего было объяснить Волькино предложение
Хоттабычу. Во первых, старик не знал, что такое «обтекае¬
мая форма», во-вторых, понятия не имел о поплавках.
Такая, казалось бы, простая вещь — «обтекаемая фор¬
ма»^ объяснять пришлось очень долго, пока не догадались
сказать, что обтекаемый ковер-самолет должен быть похо¬
жим на огурец, у которого, понятно, выдолблена сердце¬
вина.
Кое-как, тоже с превеликими трудностями, растолко¬
вали старику и насчет поплавков.
И вот наконец взмыл в воздух и лег курсом на зюйд-
зюйд-вест обтекаемый ковер-гидросамолет «ВК-1». В пере¬
воде с авиационно-конструкторского языка на обыкновен¬
ный, житейский, «ВК-1» означало: «Владимир Костыльков.
Первая модель».
Похожий на огромный огурец с небольшим хвостиком
позади, какие бывают у огурцов, только что сорванных
с грядки, этот крытый ковер-гидросамолет имел три спаль¬
ных места и в каждом из бортов по два окошка, прорезан¬
ных в толстой мохнатой ковровой ткани.
Летные качества Волькиной конструкции оказались не
в пример выше, нежели у обычного ковра-самолета.
Быстро промелькнули под нашими путешественниками
Черное море, Босфор, Дарданеллы, Малая Азия, иссушен¬
ные палящим зноем плоскогорья Аравийского полуострова.
Затем глубоко внизу показались желтые пески Синайской
пустыни. Узкая полоска Суэцкого канала отделяла ее от
точно таких же желтых песков Аравийской пустыни, и это
уже была Африка, Египет.
Отсюда Хоттабыч собирался начать свои поиски Омара
Юсуфа в Средиземном море: с самой восточной его точки
До самой западной. Но еще не успел «ВК-1» снизиться до
Двухсот метров, как Хоттабыч в великой досаде назвал
себя старым дурнем, а ковер-гидросамолет снова стал на¬
бирать высоту и лег курсом на запад. За время, проведен¬
ное в сосуде, Хоттабыч позабыл, что в этих местах впадает
18 Л. Лагин
545

%
в Средиземное море Нил и вода здесь вечно мутна от ила
и песка, которые эта могучая и полноводная река выносит
далеко в море. Какие же поиски могут быть в этой густой
желтой мути? Только глаза засоришь.
Хоттабыч решил отложить обследование этого неудоб¬
ного района на тот случай, если не удастся обнаружить
Омара Юсуфа в остальной части Средиземного моря.
Прошло еще немного времени, и они снизились в тихой
голубой бухточке, неподалеку от итальянского города Ге¬
нуи.
XLVI. ИНТЕРВЬЮ С ЮНЫМ ГЕНУЭЗЦЕМ
—	Прежде всего осторожность! И не болтать! — ско¬
мандовал Волька, когда все трое выбрались на берег,
а ковер-гидросамолет исчез по мановению руки Хоттабы-
ча.— Еще неизвестно, куда мы попали.
—	Определимся по самолету,— сказал Женя.— Вон по
тому.
Откуда-то с запада летел большой самолет. А надо вам
сказать, что во всей двести сорок пятой школе не было
большего знатока авиации, нежели Женя Богорад. Ему
ничего не стоило с первого взгляда определить государст¬
венную принадлежность самолета. Он знал штук сорок
опознавательных знаков.
Самолет низко прогудел над нашими путешественника¬
ми и скрылся за ближайшим холмом.
—	Американский! — заключил Женя.— Белая пятико¬
нечная звезда — опознавательный знак американской
авиации.
Пролетел и скрылся за тем же холмом еще один само¬
лет. И этот тоже имел на своем фюзеляже американскую
белую звезду.
—	Одно из двух,— сказал Волька,— мы попали или в
Грецию, или в Италию.
—	Синьоре Умберто-о-о! — донесся издалека высокий
мальчишеский голос.— Синьоре Умберто-о-о! Вас хозяин
вовет!
—	Раз «синьоре»,— сказал Волька,— значит, мы в Ита¬
лии!
—	Удивительное дело, как эти американцы летают себе
над Италией, словно над какой-нибудь американской тер¬
риторией! — задумчиво проговорил Женя.— Будь я италь¬
янцем, я бы...
546

Но как удивились бы паши герои, узнав, кто прилетел
только что в Италию на том, первом самолете! В то время,
когда они выражали свое недоумение по поводу обилия
иностранных военных в этой прекрасной стране, на аэро¬
дроме за холмом подкатили к приземлившемуся самолету
дюралевую высокую лестницу, и по ней спустился, над¬
менно выпучив маленькие, свиные глазки, мистер Гарри
Вандендаллес собственной персоной.
Но мальчики и Хоттабыч этого еще не знали.
—	Италия! Мы в Италии! Вот это здорово! — не удер¬
жался и крикнул Женя.— Утром — в Одессе, час назад —
над Суэцким каналом, а сейчас — уже в Италии! Правда,
здорово?
Волька замахал на него руками, чтобы он вел себя по¬
тише.
—	Ох и востро же нам надо ухо держать! — сказал
он.— И главное, поменьше болтать.
—	Да кто нас здесь поймет? Мы же по-итальянски ни
бум-бум! —фыркнул Женя.
—	Ничего не значит, что не поймут. Это даже, может
быть, хуже, что не поймут.
—	Почему же, о юные мои друзья, вас не поймут? —
обиделся Хоттабыч.— Раз я с вами, то и вас поймут, и вы
будете понимать язык здешних мест, как понимаю его я.
—	Тем более надо держать ухо востро! — снова под¬
черкнул Волька.
Хоттабыч хотел сразу пуститься в поиски ОмараЛОсу-
фа, но мальчики уговорили его пойти с ними посмотреть
город. По красивой широкой дороге, тянувшейся вдоль бе¬
рега, только изредка с тихим шелестом проносились маши¬
ны да, мягко ступая копытцами, брели нагруженные ос¬
лики.
Вскоре показался большой пляж. Кроме нескольких
американских офицеров и солдат, на нем никого не было.
Наши путешественники, не останавливаясь, прошли
дальше и спустя некоторое время вошли в город.
Высокие, многоэтажные старинные дома перемежались
с не менее древними одноэтажными лачугами. Было жарко
и душно. По узким и грязным улицам ходило множество
людей, бедно одетых, изможденных, но веселых. Они что-то
горячо обсуждали, оживленно размахивали руками, пели
Песни, останавливались у раскрытых окон и, опершись
о подоконник, о чем-то с жаром_ рассказывали высовывав¬
шимся из окон жильцам.
18*
547

—	Очевидно, сегодня у них выходной день,— сообразил
Вольна и обратился к мальчику, сидевшему на щербатом
пороге у распахнутых дверей мрачного и сырого трехэтаж¬
ного дома и мастерившему из старой-престарой сигарной
коробки пароход.
—	Скажи-ка, мальчик, у вас сегодня выходной день?
Юный генуэзец недоуменно посмотрел на Вольку и его
спутников:
—	Как ты сказал? Выходной день? Что это такое —-
выходной день?
—	У вас сегодня воскресенье? — поправился Волька.
—	Будто ты сам не знаешь, что сегодня пятница! —
насмешливо ответил мальчик.
—	Тогда сегодня, вероятно, какой-то праздник? —
продолжал свои расспросы Волька.
—	С чего это ты решил? — удивился мальчик.— Был
бы праздник, звонили бы в колокола.
—	Почему же в таком случае так много людей бродит
по улицам в рабочее время?
—	Ты, наверно, нездешний,— сурово ответил маль¬
чик.— Одно из двух: или ты нездешний, или ты ненормаль¬
ный.
—	Я нездешний,— быстро проговорил Волька.— Я
вполне нормальный, но я нездешний. Я из... я из Неаполя.
—	А разве у вас в Неаполе рабочие не бастуют против
буржуев и повышения цен? — рассердился юный генуэ¬
зец.— Знаешь что, иди-ка ты подобру-поздорову! У нас в
Генуе мальчики не любят, когда к ним пристают с глупы¬
ми вопросами!.. Постой, постой! А может быть, тебе нра¬
вятся наши правители и их заокеанские хозяева? —
крикнул он вдогонку уходившему Вольке.— Ты говори
прямо! Нравятся?..
—	Что ты! — возмутился Волька.— Как тебе не стыдно
так оскорблять незнакомых мальчиков! Да я их попросту
ненавижу!
—	И я их тоже ненавижу,— сказал Женя.— Мы, если
хочешь знать, только что удивлялись, как это вы их тер¬
пите...
—	Кто это — мы? Генуэзцы?
—	Нет, итальянцы! Такой прекрасный, боевой народ...
—	То есть как это — итальянцы?! А ты кто — вавило¬
нянин, что ли?.. Ребята-а-а! — закричал вдруг свирепо
юный генуэзец, обращаясь к соседским мальчикам.— Ребя¬
та, сюда-а-а-а!
548

—	Пусть мы поскорее исчезнем, Хоттабыч! — быстро
прошептал Волька.— Скорее же!..
Они исчезли, к величайшему изумлению юного гену¬
эзца, который из-за этого непредвиденного и никак не
объяснимого обстоятельства оказался в чрезвычайно не¬
удобном положении перед друзьями...
—	Я говорил тебе: держи язык за зубами! — с досадой
выговаривал Волька Жене, который чувствовал себя вино¬
ватым и не знал, куда деваться от стыда.— Черт знает, что
может наделать человек» который брякает первое, что ему
подвернется на язык!.. Вот теперь из-за тебя так и не осмот¬
рели город. И какой город: Геную!..
—	Я льщу себя надеждой, о рассудительнейший из
учащихся двести сорок пятой школы (это был увесистый
камень в Женин огород), что мы еще будем иметь возмож¬
ность осмотреть все его улицы, площади и дома,— успокои¬
тельно заметил Хоттабыч.— А если тебя смущает возмож¬
ность встретиться с тем строптивым мальчиком, кото¬
рый вас так напугал, то тебе стоит только сказать слово,
и я его перенесу куда-нибудь подальше от здешних
мест.
—	Только попробуй! — вспыхнул Волька.— Это совер¬
шенно замечательный мальчик! Я бы на его месте поступил
точно так же.
—	Ия тоже,— сказал Женя, виновато глядя в сторо¬
ну.— Давай, Волька, мириться, а? Я виноват, но больше не
буду. Ладно?
—	Ладно,— великодушно ответил Волька и пожал
робко протянутую руку Жени Богорада'.— Мир так мир!..
—	Пойдемте же на берег моря,— нетерпеливо предло¬
жил Хоттабыч,— дабы я смог без промедления приступить
к поискам моего несчастного брата.
Этот разговор происходил на шоссе, по которому они
еще несколько минут назад, полные туристских планов,
шагали в Геную. Теперь они пошли в обратном направле¬
нии, выискивая укромное местечко подальше от дороги и
строений.
XLVII. ПОТЕРЯННЫЙ И ВОЗВРАЩЕННЫЙ
ХОТТАБЫЧ
— Пожелайте мне скорой удачи! — воскликнул Хотта¬
быч, превратился в рыбу и нырнул в воду.
Вода была прозрачная, совсем не то, что у дельты Ни¬
- 549

ла, и было хорошо видно, как, быстро работая плавниками,
старик устремился в открытое море.
В ожидании его возвращения наши друзья раз десять
выкупались, вдоволь нанырялись, до одурения нажарились
на солнце и наконец, сильно проголодавшись, начали бес¬
покоиться. Хоттабыч подозрительно долго не возвра¬
щался, хотя обещал больше часа не задерживаться. Уже
давно село солнце, озарив горизонт и тихое море красками
поразительной красоты, уже вдали замерцали тысячи го¬
родских огней, а старика все еще не было.
—	Неужели пропал? — хмуро промолвил Женя.
—	Не может он пропасть,— отозвался Волька.— Такие
старики, брат, не пропадают.
—	Его могла проглотить акула.
—	В этих местах акулы не водятся,— возразил Волька,
хотя твердо он в своих словах убежден не был.
—	А мне что-то есть захотелось,— чистосердечно при¬
знался Женя после короткого молчания.
В это время неподалеку с тихим плеском причалила
лодка. Из нее вылезли трое рыбаков. Один из них принял¬
ся раскладывать из сухих сучьев костер, а остальные ста¬
ли отбирать рыбешку помельче, чистить ее и кидать в ко¬
телок с водой.
—	Пойдем попросим у них чего-нибудь поесть,—
предложил Женя.— Свои ведь люди — трудящиеся. Они
не откажут.
Волька согласился.
—	Добрый вечер, синьоры! — вежливо поклонился Же¬
ня, обращаясь к рыбакам.
—	Подумать только, как много развелось в нашей бед¬
ной Италии бездомных детей! — произнес простуженным
голосом один из рыбаков, седой и тощий.-— Джованни, дай¬
ка им чего-нибудь покушать.
—	Хлеба в обрез, но луковиц хватит, а соли имеется
даже больше чем надо! — весело откликнулся курчавый
коренастый парень лет девятнадцати, чистивший рыбу для
ужина.— Присаживайтесь, ребята, скоро будет готова вку¬
снейшая из похлебок, когда-либо сваренных в Генуе и ее
окрестностях.
То ли веселый Джованни действительно был поваром-
самородком, то ли очень уж ребята проголодались, но им
показалось, что они сроду не пробовали более вкусного
блюда. Они ели с таким аппетитом, то и дело причмокивая
550

от удовольствия языком, что рыбаки, наблюдая за ними,
только посмеивались.
—	Если хотите еще,— сказал, потягиваясь, Джован¬
ни,— варите сами — наука нехитрая. А мы пока приля¬
жем отдохнуть. Только крупную рыбу не берите. Крупная
пойдет утром на продажу, чтобы нам было чем уплатить
налоги синьору министру финансов. Вы, наверно, слыхали
про этого синьора: он все время заботится, чтобы у нас
в кошельке не завалялись лишние денежки, а то у синьо¬
ра военного министра не будет на что покупать американ¬
ское оружие...
Женя тотчас же начал хлопотать у костра, а Волька,
засучив штаны, пробрался по воде к лодке, заваленной
уснувшей рыбой.
Набрав сколько надо, он хотел уже возвращаться на бе¬
рег, когда взор его случайно упал на сложенные возле мач¬
ты рыболовные сети. Одинокая рыба билась в них, то за¬
мирая, то с новой силой возобновляя свои бесплодные по¬
пытки освободиться.
«Пригодится для ухи»,— подумал Волька и извлек ее
из ячейки сетей. Но в его руках она забилась с такой си¬
лой, что Вольке вдруг стало ее очень жалко, и он бросил
рыбку за борт.
Рыбка еле слышно шлепнулась о темную воду бухты и
превратилась в сияющего Хоттабыча.
—	Да будет благословен день твоего рождения, о до¬
бросердечный сын Алеши! — растроганно провозгласил он,
стоя по пояс в воде.— Ты снова спас мне жизнь. Еще не¬
сколько мгновений — ия задохнулся бы в сетях, в кото¬
рые столь беспечно попал в поисках моего несчастного
брата.
—	Хоттабыч, дорогой, ну какой же ты молодец, что ты
живой! — сказал счастливый Волька.— Мы тут так за те¬
бя волновались!
—	А меня терзала мысль, что ты, о двукратный мой
спаситель, и наш юный друг остались без меня голодные и
одинокие в чужой стране.
—	Мы совсем не голодные, нас тут рыбаки здорово на¬
кормили.
—	Да будут благословенны эти добрые люди! — с жа¬
ром произнес Хоттабыч.— Они богаты?
—	По-моему, очень бедные.
—	Пойдем же скорее, и я их достойно отблагодарю.
—	Я думаю, что так делать не годится,— сказал, не¬
551

множко подумав, Вольна.— Поставь себя на их место:
вдруг ночью из воды вылезает какой-то мокрый старик...
Нет, так не годится.
—	Ты прав, как всегда,— согласился Хоттабыч.— Воз¬
вращайся же на берег, а я не замедлю прийти к вам.
Спустя короткое время вздремнувших было рыбаков
разбудил приближающийся конский топот. Вскоре у дого¬
равшего костра остановился необычный всадник.
Это был старик в дешевом парусиновом костюме и же¬
сткой соломенной шляпе канотье. Его величественная бо¬
рода развевалась по ветру, открывая для всеобщего обозре¬
ния вышитую украинскую сорочку. Ноги его в вычурных,
расшитых золотом и серебром розовых туфлях с причуд¬
ливо загнутыми кверху носками упирались в золотые стре¬
мена, усыпанные алмазами и изумрудами. Седло, на кото¬
ром он восседал, было столь великолепно, что само по себе
составляло целое состояние. Под седлом играла лошадь не¬
описуемой красоты. В обеих руках старик держал по боль¬
шому кожаному чемодану.
—	Могу ли я увидеть благородных рыбаков, столь ве¬
ликодушно приютивших и накормивших двоих голодных
и одиноких отроков? — обратился он к Джованни, шедше¬
му ему навстречу.
Не дожидаясь ответа, Хоттабыч слез с лошади и с об¬
легчением поставил чемоданы на песок.
—	А в чем дело? — отозвался осторожный Джован¬
ни.— Вы их разве знаете?
—	Мне ли не знать моих юных друзей! — воскликнул
Хоттабыч, по очереди обнимая подбежавших к нему Воль-
ку и Женю.
Потом он обратился к растерянно взиравшим на него
рыбакам:
—	Поверьте, о достойнейшие из рыбаков, я не знаю,
как отблагодарить вас за ваше драгоценное гостеприимст¬
во и добросердечие!
—	А за что нас благодарить? — удивился седой ры¬
бак.— За ушицу, что ли? Она нам недорого стала, поверь¬
те мне, синьор.
—	Я слышу слова поистине бескорыстного мужа, и тем
глубже чувство моей благодарности. Позвольте же мне от¬
платить вам хотя бы этими скромными дарами,— сказал
Хоттабыч, протянув оторопевшему Джованни оба чемо¬
дана.
—	Тут, видимо, какая-то ошибка, уважаемый синьор,—
552

промолвил Джованни, обменявшись недоуменным взгля¬
дом со своими товарищами.— За эти два чемодана можно
купить, по крайней мере, тысячу таких похлебок, какой мы
накормили мальчиков. Вы не думайте, что она была какая-
то особенная. Мы люди бедные...
—	Это ты ошибаешься, о бескорыстнейший из велико¬
душных! В этих превосходных ящиках, именуемых высо¬
коученым словом «че-мо-дан», заключены богатства, в ты¬
сячи раз превышающие стоимость вашей похлебки, и все
же они, на мой взгляд, не окупят ее, ибо нет на свете бо¬
лее дорогого, чем бескорыстное гостеприимство.
Он раскрыл чемоданы, й все увидели, что они доверху
заполнены великолепной, отливающей серебряной и золо¬
той чешуей живой рыбой.
Еще рыбаки не успели как следует разобраться, какой
смысл дарить рыбакам рыбу, как Хоттабыч деловито вы¬
сыпал на траву трепещущее содержимое чемоданов. И вот
тут-то рыбаки и ахнули от восторга и удивления: неизве¬
стно каким путем оба чемодана оказались по-прежнему
полны. Хоттабыч снова опорожнил их, и они снова напол¬
нились прекрасными дарами Средиземного моря. И так
было и в третий, и в четвертый, и в пятый раз.
—	А теперь,— сказал Хоттабыч, наслаждаясь произ¬
веденным впечатлением,— если хотите, можете сами про¬
верить чудесные свойства этих че-мо-данов. Вам уже боль¬
ше не надо будет дрогнуть в непогоду и в предрассветный
туман на борту вашего утлого челна. Вам не надо будет
больше молить аллаха об удаче. Вам не нужно будет та¬
скаться по рынку с тяжелыми корзинами, наполненными
рыбой. Достаточно будет захватить с собой один такой че-
мо-дан, и вы выложите из него покупателю ровно столько
рыбы, сколько ему потребуется... Только, прошу вас, не
возражайте,— сказал Хоттабыч, видя, что рыбаки соби¬
раются что-то сказать.— Уверяю вас, тут нет никакого не¬
доразумения. Да будет безмятежна ваша жизнь, о благо¬
роднейшие из рыбарей! Прощайте!.. Друзья мои, за мной!
Ребята при помощи Джованни взгромоздились на ло¬
шадь й уселись за спиной Хоттабыча.
—	Прощайте, сицьор! Прощайте, ребятишки! — расте¬
рянно промолвили рыбаки, глядя вслед быстро удаляв¬
шимся удивительным незнакомцам.
—	Если бы даже это были обыкновенные, не волшеб¬
ные чемоданы,— задумчиво промолвил Джованни,— и то
эа них можно было бы получить немало лир...
553

—	Теперь мы, кажется, сможем поправить свои де¬
ла,— сказал Пьетро, старший из рыбаков, седой человек
лет под шестьдесят, с морщинистым коричневым лицом и
сухими, жилистыми руками.— Уплатим синьору минист¬
ру финансов (пусть он двадцать пять раз в день давится
рыбьими костями!) все наши недоимки, подлечим мой про¬
клятый ревматизм, а тебе, Джованни, справим костюм,
шляпу, ботинки, пальто. Как-никак ты молодой человек,
жених, и тебе нужно быть прилично одетым... Вообще все
приоденемся немножко... Правильно я говорю, ребята?
—	«Приоденемся»! — сердито передразнил его Джо¬
ванни.— Вокруг нас столько нищеты и горя! Надо будет
прежде всего помочь вдове Джакомо, того, который в про¬
шлом году утонул. После него остались трое детей и ста¬
руха мать.
—	Ты прав, Джованни,— согласился Пьетро.— Нужно
будет помочь вдове Джакомо. Это был добрый и верный то¬
варищ.
Тогда вмешался второй рыбак. Ему было лет тридцать.
Звали его Христофоро.
—	А Луиджи? Луиджи тоже надо было бы подбросить
деньжонок. Бедняга умирает от чахотки.
—	Правильно,— сказал Джованни.— И еще Сибилле
Капелли. Ее сыпа второй год держат в тюрьме за то, что
он организовал забастовку.
—	И старику Гульемо Г.аджеро. Его сына убили кара¬
бинеры во время демонстрации. Он не хотел отдать им зна¬
мя, и они его застрелили на месте. Вы его должны пом¬
нить: веселый такой, механик с электрической станции...—
добавил Пьетро.
—	Подумать только, скольким людям мы сможем те¬
перь помочь! — восхищенно промолвил Джованни.
И три добрых рыбака до поздней ночи обсуждали, ко¬
му еще нужно помочь теперь, когда у них оказались такие
замечательные чемоданы.
Это были честные и великодушные люди труда,л никто
из них и в мыслях не имел воспользоваться подарком Хот-
табыча для того, чтобы разбогатеть, стать крупным тор¬
говцем рыбой, капиталистом. Мне приятно сообщить эго
читателям, чтобы они вместе со мной порадовались, что
подарок старика попал в хорошие руки.
Я уверен, что ни один из моих читателей, окажись он
на месте этих трех генуэзских рыбаков, не поступил бы
иначе.
554

XLVIII. РОКОВОЙ ЧЕМОДАН
В это очаровательное летнее утро в Генуе в такой ран¬
ний час проснулись, по крайней мере, пять человек, кото¬
рых никак не беспокоила забота о хлебе насущном.
Один из них был Хоттабыч. Он бодро вскочил с посте¬
ли и разбудил своих юных друзей (вот вам еще два чело¬
века), спавших на просторных деревянных кроватях. Сам
он, по обычаю своему, переночевал на полу у порога, хотя
номеров и свободных коек в гостинице было сколько
угодно.
—- Друзья мои,— обратился он к сладко позевывавшим
мальчикам,— простите меня, что я нарушил ваш крепкий
отроческий сон, но я вторично отправляюсь в море на ро¬
зыски моего любимого и несчастного брата Омара Юсуфа.
Не беспокойтесь за меня. Я буду осторожен и, уверяю вас,
ни в какие сети больше не попадусь. Через два-три часа
я вернусь. За этот срок я вполне успею обследовать все это
море, которое вы называете Средиземным. Спите,
друзья мои, я разбужу вас, когда ноги мои снова ступят
на тощие ковры этой комнаты.
—	Не-е-ет! — сказал Волька.— Мы не согласны про¬
хлаждаться в такой серьезный момент. Мы будем ждать
тебя на берегу. Правильно я говорю, Женя?
—	Угум,— подтвердил Женя, потягиваясь.— В край¬
нем случае мы вздремнем на берегу моря. На песочке...
На том наши путешественники и порешили. Быстро
одевшись, умывшись и позавтракав, они отправились в
знакомую бухточку, которую незадолго до этого покинули
гостеприимные рыбаки.
Четвертым человеком, проснувшимся в такую рань,
был мистер Гарри Вандендаллес. Ему не терпелось при¬
ступить к покупкам. С каким бы официальным заданием
он ни приезжал в ту или иную страну, в тот или иной го¬
род, он первым делом думал: «А нельзя ли тут по случаю
купить что-нибудь подходящее, что можно будет выгодно
перепродать у себя в Америке?» Как человек исключи¬
тельной жадности, он собрался до того часа, когда откры¬
ваются в Генуе магазины, пройтись на всякий случай ра¬
зок-другой и по местному рынку.
Но мистер Вандендаллес отлично знал, что честные
итальянцы не особенно жалуют американских военных и
Дипломатов, и поэтому захватил с собой на рынок своего
телохранителя. Этот рыжий детина с рябым и в высшей
555

степени неприятным лицом был «проверенным» челове¬
ком — он служил в тайной полиции еще во времена Мус¬
солини, и начальник генуэзской полиции сказал вчера
Вандендаллесу, что на Чезаре Санторетти мистер Ванден-
даллес может положиться, как на собственного брата. Это
было не совсем удачно сказано, потому что братья Вап-
дендаллесы, как истинные бизнесмены, готовы были за
лишний доллар утопить друг друга в ложке воды. Но у на¬
чальника генуэзской полиции, очевидно, не было братьев.
Чезаре Санторетти и был пятым человеком из тех пяти, о
которых мы говорили в начале этой главы.
Не успел еще Вандендаллес сделать по рынку и деся¬
ти шагов, как убедился, что не зря поднялся в такую рань.
Прямо на него шел молодой курчавый парень, весьма бед¬
но одетый, и держал в руке роскошный кожаный чемодан.
Уж можете поверить, мистер Гарри Вандендаллес знал
толк в чемоданах! Это был в высшей степени красивый и
оригинальный чемодан. Просто незаурядное произведение
кустарного искусства: кожа изумительной выделки, с тон¬
чайшим цветным тиснением. Великолепная ручка была
прикреплена гвоздиками со шляпками, которые нельзя
было отличить от золотых, потому что они на самом деле
были золотыми. Угольники радовали глаз превосходной
гравировкой — на них были выгравированы рыбки, пти¬
цы и какие-то арабские письмена.
Не надо только думать, что Джованни (этот курчавый
парень и был, как вы уже догадались, именно он) отпра¬
вился на рынок, не предприняв необходимых мер предо¬
сторожности. Чемодан был в чехле из какой-то старой де¬
рюги. Но такому человеку, как Гарри Вандендаллес, до¬
статочно приметить один уголок чего-нибудь, чтобы сразу
раскусить, нельзя ли это «что-нибудь» выгодно купить и
еще выгодней продать.
—	Спроси его,— быстро приказал он своему телохра¬
нителю,— спроси, сколько он хочет за его чемодан.
—	Эй ты, пентюх! — окликнул Чезаре молодого рыба¬
ка.— Мой американец спрашивает, сколько ты хочешь за
твой драный ящик.
—	Сам ты пентюх,— ответил Джованни.— А чемодан
я не продаю. Он мне самому нужен.
—	Уж не собираешься ли ты ехать с ним в Ниццу? —
насмешливо осведомился Чезаре.— Там по таким, как ты,
соскучились все князья и графы Европы.
556

—	Скажи им, чтобы не скучали. Как только предста¬
вится первая возможность, я обязательно съезжу в Ниц¬
цу,— пробурчал в ответ Джованни и прибавил шагу.—
Будет время — мы все туда приедем, и им придется не¬
множко потесниться.
—	Эге, да ты, кажется, красный!
—	Я? Синий в горошинку и зеленый в крапинку...
А ну, не трогай чемодан! — крикнул Джованни, ударяя по
руке Чезаре Санторетти.— Не трогай, слышишь!..
—	Ах, ты драться?! — прошипел Санторетти, потирая
ушибленную руку.— Говори скорее, сколько ты хочешь за
свой облезлый сундук, или тебе не поздоровится... Ты зна¬
ешь, кто этот американец? Это гость его преосвященства
епископа генуэзского и нашего синьора префекта.
—	Вот пусть они ему и продают свои чемоданы. Ита¬
лию они уже американцам продали.
—	Значит, вот какой разговор! — вскричал Чезаре
Санторетти.— Карабинер!
Подбежали два карабинера, трусливо озираясь на со¬
бравшуюся толпу. В толпе уже раздавались негодующие
возгласы. Многие знали Джованни как доброго и честного
малого; еще больше генуэзцы знали Чезаре как старого
муссолиниевского шпика, и никому не внушал добрых
чувств этот краснорожий американец, из-за которого сей¬
час весь сыр-бор и загорелся.
—	Возьмите его в полицию! — приказал Чезаре.—
Этот прохвост украл чемодан синьора американца!
Он выхватил чемодан из рук побелевшего от возмуще¬
ния Джованни и сорвал с него убогий самодельный чехол.
—	Пусть он скажет, откуда у него такой роскошный
чемодан! — крикнул Чезаре, обращаясь к сгрудившемуся
вокруг люду.
—	Мне его подарили, синьоры!.. Честное слово, пода¬
рили! — сказал Джованни и увидел, что никто ему не по¬
верил.— Клянусь честью!..
Было очень обидйо, но, кажется, этот проклятый шпик
на этот раз говорил правду. Да-а-а! Значит, совсем пло¬
хие времена наступили, если бедняга Джованни — чест¬
нейший парень — пошел на воровство.
Толпа медленно разошлась, а карабинеры повели Джо¬
ванни в управление генуэзской полиции.
В нескольких шагах позади шли мистер Вандендал-
дес и его преданный телохранитель. В руке своей Чезаре
нес злосчастный чемодан...
557

—	Откуда у,, тебя этот чемодан? — спросил инспектор
полиции молодого рыбака.
Он раскрыл чемодан, чтобы посмотреть, как он выгля¬
дит внутри.
Джованни обомлел: вот сейчас на паркет вывалится
полсотни килограммов рыбы! А потом еще и еще!.. Про¬
пал тогда ни за что ни про что чудесный подарок вчераш¬
него старика!
Но, сверх всякого ожидания, чемодан оказался пуст.
Читатели уже, вероятно, догадались, что рыба в нем появ¬
лялась лишь тогда, когда его раскрывали Джованни,
Пьетро или Христофоро. Для остальных он был обыкно¬
венным чемоданом — правда, совершенно исключительной
работы.
—	Мне его подарили,— сказал Джованни, облегченпо
вздохнув.
—	Ах, подарили? — издевательски подхватил инспек¬
тор.— Так-таки прямо и подарили?
—	Ну да,— простодушно подтвердил Джованни.
—	Когда подарили?
—	Вчера вечером.
—	Кто?
—	Один старик подарил.
—	Ах, старик? Как его зовут, твоего щедрого старика?
—	Не знаю.
—	И где он проживает, ты тоже не знаешь?
—	Нет, не знаю.
—	И чем он занимается, тоже тебе неизвестно?
—	Нет, неизвестно.
—	И давно ты с ним знаком, с этим загадочным ста¬
риком?
—	Мы с ним познакомились вчера вечером, синьор ин¬
спектор.
—	И он тебе сразу подарил этот драгоценный чемодан,
это чудо человеческих рук?
—	Сразу, синьор инспектор. Только он мне не один
подарил, а...
Тут Джованни смекнул, что сболтнул лишнее, и замол¬
чал. И сколько инспектор ни бился, он не смог больше за¬
ставить Джованни говорить.
—	Мне все ясно,— сказал тогда инспектор, вытирая
пот со своего полного лица (оно было у него нездорового,
желтого цвета; густые седые брови торчали на нем, как
558

усы).—Никто тебе чемодана не дарил. Ты его просто
украл у нашего уважаемого гостя.
И он почтительно кивнул головой в сторону мистера
Вандендаллеса, который сидел на бархатном диване, шум¬
но отдувался и опрокидывал в себя стакан за стаканом
воду из большого графина.
—	Как вы смеете называть меня вором! — полез на
инспектора с кулаками Джованни.— Я никогда в жизни и
пальцем не тронул чужого добра!
—	Ах, ты, оказывается, не только вор, но и хули¬
ган! — с удовольствием отметил инспектор.
Он распорядился, чтобы Джованни отвели пока в
тюрьму, и сел писать протокол.
XLIX. СОСУД С ГЕРКУЛЕСОВЫХ СТОЛБОВ
На этот раз Хоттабыч оказался точным. Он обещал вер¬
нуться через два-три часа, и действительно — без чет¬
верти девять его сияющая физиономия вынырнула из
БОДЫ.
Старик был счастлив. Он быстро выбежал на берег и,
размахивая высоко над головой каким-то очень большим,
в полчеловеческого роста, металлическим сосудом, оброс¬
шим водорослями, орал:
—	Я нашел его, о друзья мои! Я нашел сосуд, в кото¬
ром столько веков томится мой несчастный брат Омар
Юсуф ибн Хоттаб, да не померкнет никогда солнце над его
головой! Д обшарил все море и уже начал отчаиваться,
когда у Геркулесовых столбов заметил в зеленоватой бе¬
здне этот волшебный сосуд.
—	Чего же ты медлишь? Открывай поскорее! — азарт¬
но крикнул Женя, первым подбежавший к изнемогавше¬
му от счастья Хоттабычу.
—	Я не смею открывать его, ибо он запечатан Сулей¬
мановой печатью. Пусть Волька ибн Алеша, освободивший
меня, выпустит из заточения и моего многострадального
братика. Вот он, сосуд, в мечтах о котором я провел столько
бессонных ночей! — продолжал Хоттабыч, потрясая своей
находкой.— Возьми его, о Волька, и открывай на радость
мне и брату моему Омару!
Прильнув ухом к стенке сосуда, он радостно захохотал:
—	Ого-го, друзья мои! Омар подает мне знаки изнутри.
Женя не без зависти смотрел, как старик передал
559

сосуд явно польщенному Вольке, вернее — положил его
перед ним на песок, потому что сосуд оказался очень тя¬
желым.
—	Что же ты, Хоттабыч, говорил, что Омара заточили
в медном сосуде, когда сосуд,^ оказывается, железный? Да
ладно уж... Где тут печать? Ах, вот она где! — сказал Воль-
ка, осматривая сосуд со всех сторон.
. Вдруг он побелел и изо всех сил крикнул:
—	Ложись!.. Женька, ложись!.. Хоттабыч, сию же ми¬
нуту кидай сосуд обратно в море и тоже ложись!..
—	Ты с ума сошел! — возмутился Хоттабыч.— Столько
лет мечтать о встрече с Омаром и найти его только для то¬
го, чтобы снова предать морским волнам!
—	Швырни его подальше!.. Нету там твоего Омара!..
Швыряй скорей, или мы все погибнем! — молил
между тем Волька, и, так как старик все еще колебал¬
ся, он отчаянно завопил: — Я приказываю тебе! Слы¬
шишь?!
Недоуменно пожав плечами, Хоттабыч поднял тяже¬
лый сосуд, размахнулся и забросил его метров за двести
от берега.
Не успел он после этого обернуться к стоявшему ря¬
дом с ним Вольке, как на месте падения сосуда раздался
страшный грохот, большой водяной столб поднялся над
спокойной гладью бухты и с шумом рассыпался. Тысячи
оглушенных и убитых рыбешек всплыли животами кверху
на поверхность воды.
Откуда-то уже бежали к берегу люди, привлеченные
взрывом.
—	Скорей удирать отсюда! — скомандовал Волька.
Наши друзья поспешно выбрались на дорогу и зашага¬
ли к городу.
Позади всех шел, то и дело оглядываясь назад, рас¬
строенный Хоттабыч. Он все еще сомневался, не зря ли ои
послушался Вйлькиного приказа...
—	Что ты там такое прочитал на этой штуке? — спро¬
сил Женя, догоняя далеко ушедшего вперед Вольку.
—	«Made in USA» — вот что я прочел!
—	Американская бомба, значит, эта штука была?
—	Мина, а не бомба,— поправил его Волька.— Это по-
аимать надо! Подводная мина.
Хоттабыч печально вздохнул.
560

L. «ВОТ ОН, ЭТОТ СТАРЫЙ СИНЬОР!»
,	Будем считать, что все в порядке,— подвел итоги
Вольна.— С одной стороны, Омара не нашли. Это, конеч¬
но, жалко. Зато, с другой стороны, чуть не погибли, но
спаслись. Это уже хорошо.
—	Теперь в самый раз пойти позавтракать,— сказал
запыхавшийся от быстрой ходьбы Женя.
Женино предложение было признано в высшей степени
разумным.
Проходя мимо мрачного здания полиции,4 они увидели,
как оттуда вышел под конвоем двух карабинеров их вче¬
рашний знакомец, веселый рыбак Джованни.
Джованни тоже узнал их и крикнул, указывая на Хот-
табыча:
—	Вот он, этот старый синьор, который подарил мне
чемодан! Он кому угодно подтвердит, что я не вор, а чест¬
ный рыбак!
—	В чем дело, о Джованни? — осведомился Хоттабыч,
когда рыбак, которого крепко держали за руки полицей¬
ские, поравнялся с нашими друзьями.
—	О синьор,— чуть не плача, отвечал бедный рыбак,—
мне не верят, что вы подарили нам чемодан! И вот у меня
отобрали чемодан и сказали, что я вор. Сейчас меня ведут
в тюрьму. Помогите, синьор, объясните синьору инспекто¬
ру, что я ничего не украл!
—	Кто смел обвинить этого благородного рыбака в во¬
ровстве? Кто этот негодяй, который посмел забрать у не¬
го вещь, подаренную мною, Гассаном Абдуррахманом ибн
Хоттабом!.. Идем к этому недостойному человеку, и я ему
все скажу прямо в его подслеповатые глаза!..
И вот инспектор, не успевший еще подшить протокол
допроса, удивленно поднял голову, услышав, что кто-то
вошел в его кабинет. Он не любил, когда ему мешали. Он
даже мистера Вандендаллеса, которого бесконечно и пре¬
данно уважал, попросил пройти на время, пока он покон¬
чит с протоколом, в соседнюю комнату, где в его распоря¬
жении были предоставлены мягкое кресло и чашка кофе.
—	Это еще что такое?! — проскрипел он, увидев, что
арестованный рыбак в сопровождении конвоиров снова
очутился перед его столом.— Вы должны были уже к это¬
му времени доставить арестованного в тюрьму!
—	Синьор инспектор! Вот он, этот старик, который по¬
дарил мне вчера чемодан! — победоносно воскликнул Джо-
19 Л. Лагин
561

ванни, указывая на вошедшего вслед за ним Хоттабыча.—
Он вам подтвердит мои слова.
—	Интересно, очень интересно! — протянул инспектор,
окинул Хоттабыча испытующим взглядом, и коварная
улыбка зазмеилась на его желтом, чисто выбритом лице.—
Значит, этот... как его... Джованни Сапеньо не врет? Вы
действительно подарили ему этот чемодан? Судя по ваше¬
му скромному одеянию, вы не так богаты, чтобы швы¬
ряться такими дорогими вещами.
—	Мудрость учит, что тот, кто судит о людях по одеж¬
де, часто ошибается! Да, это я подарил вчера тому благо¬
родному рыбаку чемодан, который ты у него без всяких
оснований отобрал, и еще один, который тебе не удалось и
никогда не удастся отобрать. И я подарил бы ему десять,
двадцать, сто, десять тысяч таких и даже во много раз
более дорогих чемоданов, если бы он только согласился
принять их от меня! — горделиво заявил Хоттабыч, не за¬
мечая предостерегающих знаков, которые делал ему Джо¬
ванни.
Но было уже поздно. Инспектор радостно потирал руки.
—	Прошу прощения, дорогой синьор,— произнес он,
не сводя глаз со своего престарелого собеседника,— про¬
шу прощения, но, при всем моем уважении к вам, я не мо¬
гу поверить вашим словам.
—	Не хочешь ли ты сказать, о лукавый инспектор, что
я лгун? *— побагровел Хоттабыч.
—	Посудите сами, синьор: вы более чем скромно оде¬
ты и заявляете, что вы так просто, за здорово живешь, по¬
дарили почти незнакомому рыбаку чемодан, который сто¬
ит, по крайней мере, тысячу долларов, если перевести его
на более или менее твердую валюту.
—	Два чемодана! И не за здорово живешь, а за то, что
он накормил моих юных друзей! — сварливо поправил его
Хоттабыч.
—	Две тысячи долларов за один обед!
—	За ужин! — снова поправил его Хоттабыч.
—	В данном случае это безразлично. Две тысячи дол¬
ларов за ужин! Не кажется ли это вам несколько дорогой
платой? — хихикнул инспектор.
—	Нет, не кажется! — запальчиво отвечал Хоттабыч.—
За хорошее дело, за бескорыстную услугу я всегда плачу
щедро.
Инспектор понял последние слова, как намек на воз¬
можную взятку, и у него от жадности заблестели глаза.
562

—	У вас много таких чемоданов?
—	У меня их нет ни одного, но я могу их дарить сколь¬
ко угодно.
—	Может быть, у вас и денег имеется сколько угод¬
но? — коварно осведомился инспектор.
" Хоттабыч презрительно улыбнулся.
—	Может быть, у вас и драгоценности имеются, золото?
—	У меня нет ни зернышка, но достать его я могу,
еколько мне заблагорассудится.
—	У вас собственные золотые прииски? Где они на¬
ходятся? В Южной Африке?.. В Калифорнии?..
—	У меня в карманах. Стоит мне только захотеть —
и я заполню золотом весь этот дом, в котором мы сейчас
Находимся, и еще тысячу таких домов,— отвечал Хотта¬
быч, пощипывая бороду.
t — Не могу поверить,— сказал инспектор.
—	А это что? — спросил Хоттабыч и принялся извле¬
кать из карманов своих парусиновых брюк целые пригор¬
шни золотых монет.
Уже на столе ошеломленного инспектора высилась со¬
лидная горка золота, когда старик заметил наконец знаки,
которые подавал ему Джованни.
Тогда он перестал выкладывать золото и простодушно
обратился к инспектору:
—	Теперь ты, надеюсь, убедился, что этот благород¬
ный рыцарь не лгун и, тем более, не вор? Отпусти же его
немедленно, дабы он мог насладиться свободой и покоем.
—	Увы, синьор, теперь я убедился, что Джованни Са-
пеньо не вор,— промолвил инспектор с лицемерной
грустью,— и именно поэтому я не могу его отпустить.
—	Что такое?! — грозно спросил Хоттабыч.
—	Прошу прощения, но один синьор, имени которого
я не имею права оглашать, но порядочность которого вне
всяких подозрений, предъявил свои права на чемодан, ко¬
торый — я охотно верю! — вы вчера подарили этому...
э-э-э... Джованни Сапеньо. Значит, предстоит суд, а до су¬
да — следствие. Чемодан мы вынуждены оставить в каче¬
стве вещественного доказательства, а синьора Джованни
в качестве... э-э-э... свидетеля, а может быть, и обвиняемо¬
го. Все скажет следствие, синьор...
—	И сколько оно будет продолжаться, это следствие?
—	Мы будем вести его самым ускоренным порядком,
синьор. Значит, года через два — два с половиной, я пола¬
19*
563

гаю, оно уже будет закончено. А там еще полгодика — и
суд.
—	Ты что же, хочешь три года морить этого славного
рыбака в тюрьме, а потом еще будешь решать, виновен он
или нет?!
—	Закон есть закон! У нас сейчас так много дел в про-
изводстве, что раньше просто боюсь обещать... Впро¬
чем...— Тут инспектор на минуту замялся, кивком головы
приказал конвойным удалиться из кабинета и продолжал
тихим, но твердым голосом: — Впрочем, есть и другой, бо¬
лее приятный выход из создавшегося крайне неприятного
положения...
—	Какой? — спросили в один голос и Хоттабыч и ры¬
бак.
—	Пожертвование, мои уважаемые синьоры. Если хо¬
тите, назовите это безвозвратной дачей взаймы. Семья моя
столь велика, а жалованье столь незначительно...
—' Ни слова больше, о низкий лихоимец! Мне противно
слышать такие речи! Сейчас я пойду и сообщу об этом тво¬
ему главному начальнику! — вскричал Хоттабыч с непере¬
даваемым презрением.
—	Вы этого не сделаете по двум причинам, уважаемый
синьор,— возразил ему инспектор, ничуть не повышая го¬
лоса.— Во-первых, вам в таком случае придется дать взят¬
ку и ему, а во-вторых — и это самое главное,— вы не вый¬
дете из моего кабинета иначе как под конвоем.
—	Почему?
—	Потому что я обязан арестовать и вас.
—	Меня?! Арестовать?! За что? Не ослышался ли я?
—	За то, что вы не выполнили предписания правитель¬
ства и не сдали итальянскому казначейству все золото, ко¬
торое вы имеете. Вы должны были бы понимать, что без
золота Италия не может с успехом бороться за западную
цивилизацию.
—	С какой стати я должен сдавать золото в казначей¬
ство чужой страны?
—	Должен ли я вас понять, синьор, что вы не италья¬
нец?
—	Должен, и ты не ошибешься.
—	Вы иностранец?
—	Конечно.
—	И вы не американец?
—	Ты не ошибся.
—	Давно ли вы прибыли в Италию?
564

—	Вчера под вечер.
—	А где ваш заграничный паспорт, дорогой синьор?
—	Что ты подразумеваешь под неизвестными мне сло¬
вами «заграйичный паспорт», о трижды презренный лихо¬
имец?
—	Заграничный паспорт — это тот документ, без кото¬
рого никто, кроме американцев, не имеет права въезжать
в Италию и покидать ее пределы.
—	Могучий джинн Гассан Абдуррахман иби Хоттаб не
нуждается в чьих бы то ни было разрешениях. Он посе¬
щает те страны, которые ему угодно посетить, не уни¬
жаясь до испрашивания соизволения властей как земных,
так и небесных, конечно, не считая аллаха.
—	Значит, вы прибыли в Италию без визы нашего ми¬
нистерства иностранных дел и привезли с собой какое-то, и
довольно значительное, количество золота? Вот за это я,
дорогой синьор, и должен вас арестовать. Впрочем, есть и
другой, более приятный выход.
—	Взятка? — догадался Хоттабыч.
Инспектор утвердительно кивнул головой, не заме¬
чая, что старик выдернул из своей бороды несколько во¬
лосков.
—	Мне хотелось бы вам указать,— прервал инспектор
наступившую тишину,— что в тюрьме вам придется очень
туго. Вас будут кормить соленым, но пить давать не бу¬
дут. Каждый день я буду навещать вас вот с этим графи¬
ном, наполненным прохладной, вкусной водой, и вы буде¬
те испытывать такую жажду, что в конце концов отда¬
дите мне все ваше золото и все ваши чемоданы и будете
еще благодарны, если мы вас оставим в живых.
—	А почему ты украл чемодан, который отобрал у
Джованни? — спросил Хоттабыч, бросив при этом на пол
несколько разорванных волосков.^
—	Я никогда не ворую вещественных доказательств,—
обиделся инспектор,— вот он...
Только что чемодан лежал на стуле справа от инспек¬
тора, и вдруг он словно сквозь землю провалился. Пропа¬
ла вдруг и груда золотых монет, так приятно волновавшая
воображение инспектора * и, что самое удивительное, пря¬
мо из-под его рук неведомо куда и каким путем пропал
протокол допроса Джованни.
—	Это ты украл, проклятый старик! Ты и этот тихоня
Джованни! Но ничего, я вас живо заставлю понять, где вы
находитесь! — взвизгнул инспектор.
565

Он нажал кнопку, и вошли четыре жандарма с не¬
обыкновенно тупыми и свирепыми физиономиями.
—	Обыщите их! — приказал инспектор.
Но обыск ничего не дал.
—	Куда девалось золото? Где чемодан и протокол? —
завопил инспектор.
Хоттабыч молчал. Джованни беспомощно развел ру¬
ками:
—	Не знаю, синьор инспектор.
В это время открылась дверь, и в кабинет заглянул ми¬
стер Вандендаллес. У него было озабоченное лицо.
Из-за его спины выглянул Чезаре. Как переводчик
Вандендаллеса он сделал официальное заявление:
—	Синьор инспектор, мой американец просит передать,
что он очень спешит, потому что сейчас должны открыть¬
ся магазины. Нельзя ли поскорее поговорить с ним?
В такт этим словам Вандендаллес величественно качал
головой. И вдруг он заметил Хоттабыча, который скромно
стоял в сторонке.
—	О-о-о-о! — воскликнул американец.— Мистер ин¬
спектор, задержите, пожалуйста, этого старика!..
—	Синьор американец просит, синьор инспектор, чтобы
вы задержали этого старика,— быстро затараторил, пере¬
водя его слова, Чезаре Санторетти.— Синьор американец
обвиняет этого старика в том, что он несколько дней назад
похитил у него сто миллионов сто тысяч долларов налич¬
ными деньгами в пачках по сто десятидолларовых бума¬
жек, а также десять тысяч золотых часов, усыпанных
брильянтами, двадцать тысяч золотых портсигаров, пять¬
десят тысяч жемчужных ожерелий, пятнадцать тысяч ста¬
ринных фарфоровых сервизов и одно совершенно бесцен¬
ное серебряное кольцо, оставленное синьору Вандендалле-
су в наследство его величеством покойным царем Соломо¬
ном, сыном Давида...
—	Вот оно!.. Вот оно, это кольцо! — взревел мистер
Вандендаллес, заметив на руке Хоттабыча колечко «Носи,
Катя, на здоровье».— Отдай кольцо!..
—	А ну-ка, заставьте старика заговорить! — приказал
инспектор и в предвкушении приятного зрелища поудоб¬
ней устроился в кресле.
Жандармы молча козырнули и неожиданно для ин¬
спектора и самих себя с силой вышибли из-под него крес¬
ло, повалили на ковер и принялись избивать.
—	Что вы делаете, негодяи?! — вопил инспектор.—
566

Ведь я вам приказал потолковать с этим стариком, а не
со мной!
—	Так точно, синьор инспектор! — молодцевато отве¬
тили жандармы и продолжали наносить ему удары.
—	Чего ты стоишь, как дубина? — крикнул инспектор
окаменевшему от удивления Чезаре.— На помощь, Чезаре,
на помощь!..
Телохранитель Вандендаллеса какими-то странными,
деревянными шагами приблизился к избиваемому инспек¬
тору и нанес ему несколько ударов, от которых тот сразу
затих, потеряв сознание.
Убедившись, что инспектор «готов», жандармы и Че¬
заре, как по команде, тяжело вздохнули и принялись ту¬
зить друг друга, пока один за другим не попадали на пол в
полнейшем изнеможении. Последним упал Чезаре Санто-
ретти. Но, уже падая, он из последних сил так стукнул
Вандендаллеса, что тот грохнулся на ковер, словно мешок
с картошкой.
—	Вы его знаете, этого американца? — спросил Джо¬
ванни Хоттабыча.— Это как раз он сказал, что я у него
украл чвхмодан...
—	Знаю ли я этого мерзкого человека?! — усмехнулся
Хоттабыч.— Да, мы с ним как-то встречались... Ну, доб¬
рый мой Джованни, все как будто в должном порядке. По¬
кинем же скорее этот негостеприимный дом.
С этими словами он взял Джованни за руку и спокойно,
словно сквозь двери, провел его на улицу прямо сквозь
толстую каменную стену, за которой волновались обеспо¬
коенные их долгим отсутствием Волька и Женя.
—	Возьми, Джованни, обратно свой чемодан,— сказал
старик молодому рыбаку, вручая ему невзрачный чемодан,
который впору было бы выбросить на свалку.
Джованни готов был поклясться, что еще секунду на¬
зад в руках Хоттабыча не было никакого чемодана. А тот,
который ему сейчас передал Хоттабыч, не имел ничего об¬
щего с драгоценным чемоданом, чуть было не стоившим
молодому рыбаку свободы.
—	Пусть тебя не смущает его внешний вид,— сказал
Хоттабыч, поняв удивление Джованни.— Согласись, что
при его чудесных свойствах нарядная внешность не только
излишня, но и вредна...
Они сердечно распрощались. Джованни побежал домой,
чтобы успокоить своих товарищей, которые не знали, что
и подумать по поводу его затянувшегося отсутствия. Слу¬
567

хи о его аресте до них уже успели докатиться, и они, ко¬
нечно, не чаяли, что он скоро вырвется из цепких лап
продажной генуэзской полиции. Можете поэтому себе
представить, как они были рады обнять живого, здорового
и свободного Джованни и выслушать из его уст историю
его необычайных похождений.
А Хоттабыч тем временем вернулся к своим юным
друзьям и, как вы сами понимаете, первым делом расска¬
зал им со всеми подробностями о том, что только что про¬
изошло в кабинете инспектора полиции.
—	Эх,— сказал Волька в сердцах,— я бы этому подле¬
цу еще такое на прощание устроил, чтобы рн на всю
жизнь запомнил!
—	Ты прав, как всегда, о Волька ибн Алеша,— глубо¬
комысленно согласился Хоттабыч.
В ту же минуту за четыре километра от наших дружно
шагавших друзей, в уже известном нам кабинете, про¬
изошло нечто, от чего жандарм, первым пришедший в себя,
тут же снова упал без сознания: инспектор, только что ва¬
лявшийся на полу, вдруг сильно сократился в своих раз¬
мерах и неизвестно каким путем очутился в стеклянном
графине, том самом, из которого всю воду выпил мистер
Вандендаллес....
Так он по сей день и томится в стеклянном графине.
Все попытки освободить его оттуда ни к чему не привели,
потому что графин этот вдруг стал тверже алмаза и раз¬
бить его или распилить не представляется никакой воз¬
можности.
Пришлось, конечно, уволить инспектора из полиции.
Семья его оказалась бы совсем без средств к существова¬
нию, если бы супруга отставного инспектора не догада¬
лась выставить на улицу тумбочку, а на ней — графин с
отставным инспектором. За право посмотреть на своего
супруга предприимчивая синьора берет всего одну лиру и
сравнительно неплохо живет. Каждый честный итальянец
с удовольствием заплатит лиру, чтобы насладиться ли¬
цезрением прожженного взяточника и верного капитали¬
стического холуя, заточенного в графин.
Не менее достойна внимания и судьба мистера Гарри
Вандендаллеса. Мы забыли сказать, что одновременно с
инспектором был наказан и он. Хоттабыч превратил его в
собаку. Чезаре Санторетти в одну минуту поседел, следя
за тем, как этот алчный американец быстро превращался
в облезлую рыжую шавку. Так он по сей день и проживает
568

в своей нью-йоркской квартире в собачьем виде. Богатей¬
шие владыки Уолл-стрита постоянно шлют ему отборные
кости с собственного стола. Раз в неделю он выступает за
вто с двадцатиминутным лаем в радиопередаче «Ежеднев¬
ные сплетни».
Что же касается наших друзей, то Хоттабыч, убедив¬
шись, что в Средиземном море Омара ему не найти, пред¬
ложил отправиться на берега Атлантического океана. Са¬
мо по себе предложение было в высшей степени заманчи¬
вым. Однако неожиданно против этого возразил Волька.
Он сказал, что ему нужно завтра же обязательно быть в
Москве, по причине, которую он не может сообщить. Но
причина, мол, очень важная.
Тогда Хоттабыч с тяжелым сердцем временно отложил
дальнейшие поиски Омара Юсуфа.
Еще не все жандармы пришли в себя, когда взвился в
воздух и мгновенно скрылся за горами ковер-гидросамо¬
лет «ВК-1», имея на своем борту Гассана Абдуррахмана
ибн Хоттаба, Владимира Костылькова и Евгения Богорада.
Спустя десять часов с минутами «ВК-1» благополучно
снизился у пологого берега, Москвы-реки.
LI. САМАЯ КОРОТКАЯ ГЛАВА
В жаркий июльский полдень от Красной пристани Ар¬
хангельского порта отвалил ледокольный пароход «Ладо¬
га», имея на своем борту большую группу экскурсантов.
Духовой оркестр на пристани играл марш. Провожающие
махали платкаАми, кричали: «Счастливого плавания!»
Пароход осторожно выбрался на середину Северной
Двины и, оставляя за собой белоснежные облачка пара, по¬
плыл мимо множества советских и иностранных парохо¬
дов, держа курс на горло Белого моря. Бесчисленные ка¬
тера, моторные лодки, карбасы, шхуны, траулеры, гички и
нескладные, громоздкие плогы бороздили спокойную гладь
великой северной русской реки.
Толпившиеся на верхней палубе экскурсанты на целый
месяц прощались с Архангельском и Большой землей.
— Волька! — крикнул один из экскурсантов другому,
озабоченно шнырявшему у капитанской рубки.— Куда
девался Хоттабыч?
Из этих слов читатели могут сделать безошибочный вы¬
вод, что срёди экскурсантов находились и наши старые
знакомые.
569

LII. МЕЧТА О «ЛАДОГЕ»
Тут нам необходимо сделать некоторое отступление и
рассказать, как они очутились на «Ладоге».
Читатели, конечно, не забыли, что Волька в значитель¬
ной степени по собственной вине (не надо было рассчиты¬
вать на подсказку!) позорно провалился на экзамене по
географии. Такое событие трудно забыть. Помнил, конечно,
и Волька, помнил и тщательно готовился к пересдаче эк¬
замена. Он решил обязательно сдать на «пять».
Но, несмотря на самое искреннее желание Вольки как
можно лучше подготовиться к экзамену, это оказалось
совсем не так просто. Мешал Хоттабыч. Ведь Волька так
и не решился поведать старику истинные последствия его
роковой подсказки. Приходилось поэтому также скрывать
и то, что Вольке нужно готовиться к переэкзаменовке. Он
опасался, как бы Хоттабыч не решил наказать учителей
и в первую очередь Варвару Степановну за Волькин про¬
вал на экзамене.
Особенно обидно получилось в тот День, когда так не¬
обыкновенно закончилась игра между «Шайбой» и «Зу¬
билом».
Преисполненный раскаяния за огорчения,, доставлен¬
ные им Вольке на стадионе, Хоттабыч в этот день не от¬
ступал от Вольки ни на шаг, всячески к нему подлизывал¬
ся, расточал комплименты и все время навязывался с са¬
мыми соблазнительными предложениями. Только часов в
одиннадцать вечера Волька получил возможность взяться
за учебник.
—	С твоего позволения, о Волька, я лягу спать,— про¬
молвил наконец Хоттабыч, позевывая, и полез на свое
обычное место — под кровать.
—	Спокойной ночи, Хоттабыч! Приятных снов! — от¬
ветил Волька, усаживаясь поудобнее за столом и с искрен¬
ним сожалением поглядывая на свою постель.
Он устал и был весьма не прочь соснуть, как он вы¬
ражался, минут пятьсот — шестьсот. Но надо было зани¬
маться, и Волька скрепя сердце углубился в учебник.
Увы! Шелест страниц возбудил внимание засыпавшего
джинна. Он высунул из-под кровати свою всклокоченную
бороду и сонным голосом осведомился:
—	Почему ты не в постели в столь поздний час, о ста¬
дион моей души?
—	Что-то мне не спится. Бессонница,— соврал Волька.
—	Тс-тс-тс! — сочувственно прищелкнул Хоттабыч '
670

языком.— Это весьма прискорбно. Бессонница губительна
в твоем нежном возрасте. Но не печалься, ибо для меня
нет ничего невозможного.
Он выдернул из бороды несколько волосков, дунул на
них, прошептал какое-то слово, и Волька, не успевший воз¬
разить против несвоевременной и ненужной помощи Хот-
табыча, тут же заснул, склонив голову на стол.
—	Ну вот, слава аллаху, все в порядке,— пробормотал
Хоттабыч, выбираясь из-под кровати.— Да будешь ты в
объятиях сна до самого завтрака.
Он легко поднял на руки спящего Вольку, бережно уло¬
жил его на постель, прикрыл одеялом и, удовлетворенно
бормоча и кряхтя, забрался к себе под кровать.
А свет настольной электрической лампочки всю ночь
бесполезно падал на учебник географии, сиротливо рас¬
крытый на одиннадцатой странице...
Можете себе представить, каких трудов и скольких хи¬
тростей и уловок стоило Вольке подготовиться как сле¬
дует к переэкзаменовке! Именно она и была той важной
причиной, из-за которой Волька, а вместе с ним и Хотта¬
быч и Женя должны были полететь из Генуи не на по¬
бережье Атлантического океана, а обратно в Москву.
Но оказалось, что хорошо подготовиться в переэкзаме¬
новке — это только половина дела. Надо было еще приду¬
мать, как отвязаться от Хоттабыча на время, которое тре¬
бовалось для того, чтобы пойти сдать переэкзаменовку.
Тут автор этой правдивой повести считает необходимым
отметить для сведения читателей, что как раз накануне ве¬
чером телефон из кабинета Костылькова-старшего был пе¬
ренесен для всеобщего удобства в прихожую.
Это незначительное, на первый взгляд, событие, как
сейчас убедятся наши читатели, неожиданно привело к
серьезному перелому в настроениях и мечтаниях старика
Хоттабыча.
Итак, Вольку волновал вопрос, как ему незаметно для
Хоттабыча вырваться из квартиры, когда в прихожей раз¬
далась трель телефонного звонка. Звонил Женя.
—	Слушаю! — сказал Волька.— Здравствуй... Ну да,
сегодня. Ровно в двенадцать... Еще спит. Что?.. Ну да, сов¬
сем здоров. Он вообще очень здоровый старик... Что? Нет,
еще не придумал... Что? Ты с ума сошел! Он ужасно
огорчится, обидится и такого натворит, что и в триста лет
Не расхлебаешь... Значит, ты будешь у меня в пол-один¬
надцатого? Добро!
571

Из дверей Волькиной комнаты высунулся Хоттабыч. Он
укоризненно прошептал:
—	Почему ты, о Вольна, беседуешь с твоим и моим
лучшим другом Женей ибн Колей в прихожей? Это неуч¬
тиво. Не лучше ли было бы, если бы ты пригласил его к
себе в комнату?
- — Да как он войдет сюда, если он сейчас у себя дома?
Хоттабыч обиделся:
—	Не понимаю, что побуждает тебя насмехаться над
старым и любящим тебя джинном! Мои уши никогда еще
меня не обманывали. Я только что слышал, как ты бесе¬
довал с Женей.
—	Да я с ним по телефону разговаривал, понимаешь
ты или нет? По те-ле-фо-ну! Ох, и беда мне с тобой! На¬
шел на что обижаться! Идем, я тебе сейчас все покажу.
Они вышли в прихожую.
Волька снял телефонную трубку с рычажка, быстро
набрал знакомый номер и сказал:
—	Будьте любезны, позовите, пожалуйста, Женю.
Затем он передал трубку Хоттабыч'у:
—	На, можешь поговорить с Женькой.
Хоттабыч осторожно прижал трубку к уху, и лицо его
расплылось в растерянной улыбке:
—	Ты ли это, о благословенный Женя ибн Коля?.. Где
гы сейчас находишься?.. Дома? А я думал, ты сидишь в
этой черной трубочке, которую я держу у своего уха...
Да, ты не ошибся, это я, твой преданный друг Гассан Аб-
дуррахман ибн Хоттаб... Ты скоро приедешь? Да будет в
таком случае благословен твой путь!..
Сияя от восторга, он возвратил трубку ухмыляющему¬
ся Вольке.
—	Поразительно! — воскликнул он.— Я беседовал, да¬
же не повышая голоса, с отроком, находящимся от меня
в двух часах ходьбы!
Вернувшись в Волькипу комнату, Хоттабыч хитро
оглянулся, щелкнул пальцами левой руки, и на стене,
над аквариумом, тотчас же появилось точное подобие те¬
лефона, висевшего в прихожей.
—	Теперь ты сможешь сколько угодно беседовать с
друзьями, не покидая своей комнаты.
—	Вот за это спасибо! — с чувством промолвил Воль¬
ка, снял трубку, прижал ее к уху и долго тщетно прислу¬
шивался.
Никаких гудков не было слышно.
572

—	Алло! Алло! — крикнул он.
Он встряхнул трубку, потом стал в нее дуть. Гудков
все равно не было.
—	Аппарат испорчен,— объяснил он Хоттабычу.— Сей¬
час я открою крышку. Посмотрим, в чем там дело.
Но коробка аппарата, несмотря на все усилия Вольки,
никак не открывалась.
—	Он сделан из цельного куска самого отборного черно¬
го мрамора! — похвастался Хоттабыч.
—	Значит, внутри там ничего нет? — разочарованно
спросил Волька.
—	А разве внутри этого аппарата тоже должно что-ни¬
будь быть? — забеспокоился Хоттабыч.— Как в тех часах?
—	Ну да, в таком случае понятно, почему этот теле¬
фон не действует,— сказал Волька.— Ты сделал только
макет телефона, без всего, что полагается внутри. А внут¬
ри аппарата как раз самое главное.
—	А что там должно быть, внутри? Особая начинка?
Такая, как в часах? Колесики всякие? Объясни, и я тот¬
час же сделаю все, что необходимо.
—	Не как в часах, а совсем другая. Но этого так про¬
сто не объяснишь,— важно ответил Волька.— Для этого
нужно сначала пройти все электричество.
—	Так научи же меня тому, что ты называешь элек¬
тричеством!
—	Для этого...— вдохновился Волька,— для этого нуж¬
но еще раньше пройти всю арифметику, всю алгебру, всю
геометрию, всю тригонометрию, все черчение и еще много
разных других наук.
—	Тогда обучи меня и этим наукам.
—	Я... я... . я сам еще не все это знаю,— признался
Волька.
—	Тогда обучи меня тому, что ты уже знаешь.
—	Для этого потребуется много времени.
—	Все равно я согласен,— решительно ответил Хотта¬
быч.— Так отвечай же, не томи меня: будешь ли обучать
меня наукам, которые дают каждому человеку такую чу¬
десную силу?
— Только чтоб аккуратно готовить уроки! — строго от¬
ветил Волька.— На, покуда почитай газету, а я сбегаю по
одному дельцу.
Он сунул в руки Хоттабычу свежий номер «Пионерской
правды» и уехал в школу.
Светло-серое здание школы было непривычно тихо и
573

пустынно. Только в кабинете на первом этаже директор,
заведующий учебной частью и Варвара Степановна о чем-
то толковали да двумя этажами выше гулко раздавались
веселые голоса маляров и штукатуров: начинался ремонт.
—	Ну, дорогая Варвара Степановна, что же вам ска¬
зать,— улыбнулся директор,— такому отпуску можно толь¬
ко позавидовать. И надолго это?
—	Кажется, на месяц или что-то около этого.
Волька обрадовался, что Варваре Степановне хоть ме¬
сяц не будет грозить опасность попасться на глаза Хотта-
бычу. Фу, хоть бы скорее она уезжала!
—	А-а-а, хрустальный купол небес! — шутливо при¬
ветствовал директор Вольку.— Ну как, выздоровел?
—	Выздоровел, Павел Васильевич. Я совсем здоров,
—	Ну вот и отлично! Подготовился?
—	Подготовился, Павел Васильевич.
—	Ну что ж, давай в таком случае потолкуем.
Они толковали по всему курсу географии за шестой
класс. Если бы Волька догадался засечь время, он убедил¬
ся бы с удивлением, что беседа продолжалась почти два¬
дцать минут. Но он не имел времени смотреть на часы. Ему
казалось, что директор недостаточно подробно его спраши¬
вает, ему хотелось на каждый вопрос отвечать пять, десять
минут. Он испытывал томительное и в то же время бла¬
женное чувство ученика, который знает предмет назубок
и больше всего боится, как бы это не осталось незамечен¬
ным теми, кто его экзаменует. По лицу Варвары Степа¬
новны он давно уже видел, что та довольна его ответами, и
все же, когда Павел Васильевич наконец сказал: «Моло¬
дец! Теперь видно, что тебя не зря учили»,— Волька по¬
чувствовал, как по его телу пробежал приятный холодок,
его веснушчатая физиономия, помимо его желания, рас¬
плылась в такую широкую улыбку, что и директор, и за¬
вуч, и учительница географии тоже заулыбались.
—	Да,— сказал завуч,— сразу видно, что Костыльков
серьезно поработал, по-пионерски.
О, если бы директор, Варвара Степановна и завуч зна¬
ли, в каких неслыханно трудных условиях пришлось Воль-
ке готовиться к этой беседе! Как он хитрил, прятался, бе¬
гал от Хоттабыча, чтобы иметь возможность 'спокойно
засесть за учебник географии, какие необыкновенно труд¬
ные преграды, сам того не ведая, ставил ему Хоттабыч все
это время! Насколько возросло бы тогда их уважение к
успехам, достигнутым Костыльковым!
574

Вольна хотел было похвастать и своими педагогиче¬
скими успехами (не всякий может похвастать, что выучил
грамоте джинна), но вовремя удержался.
—	Ну, Костыльков,— торжественно промолвил Павел
Васильевич,— поздравляю тебя с переходом в седьмой
класс! Отдыхай до сентября. Набирайся сил! Будь здоров!
—	Спасибо, Павел Васильевич,— ответил Волька со¬
лидно, как и надлежит отвечать ученику седьмого клас¬
са.— До свидания, Варвара Степановна! До свидания,
Сергей Семенович!..
К тому времени, когда он вернулся на речку, Хоттабыч,
удобно устроившись в тени могучего дуба, бойко читал
Жене «Пионерскую правду».
—	Сдал! На «пять»! —шепотом сообщил Волька свое¬
му приятелю и прилег возле Хоттабыча, испытывая одно¬
временно, по крайней мере, три удовольствия: первое — от¬
того, что он лежал в холодке, второе — оттого, что он отлич¬
но сдал испытания, и третье, не менее важное, а пожалуй,
и самое главное удовольствие,— гордость учителя, наслаж¬
дающегося успехами своего ученика.
Между тем старик, читавший все подряд, перешел к от¬
делу «Спортивные новости». Первая же заметка заставила"
приятелей грустно и завистливо вздохнуть.
—	«В средних числах июля,— читал Хоттабыч,— из
Архангельска отправляется в Арктику зафрахтованный
Центральным экскурсионным бюро ледокольный пароход
«Ладога», на котором проведут свой отпуск шестьдесят во¬
семь лучших производственников Москвы и Ленинграда.
Рейс обещает быть очень интересным».
—	Вот это да! — мечтательно произнес Волька.— Вот
это поездочка! Все отдай — не жалко!
—	Только прикажите, о превосходнейшие мои друзья,
и вы поедете, куда только захотите! — пылко сказал Хот¬
табыч, горевший желанием отблагодарить чем-нибудь сво¬
их юных учителей.
Но Волька вместо ответа только снова вздохнул. А Же¬
ня печально пояснил старику:
—	Нет, Хоттабыч, нам на «Ладогу» не попасть: на нее,
брат, только знатные люди могут рассчитывать.
LIII. ПЕРЕПОЛОХ В ЦЕНТРАЛЬНОМ ЭКСКУРСИОННОМ БЮРО
В тот же день в канцелярию Центрального экскурсион¬
ного бюро явился старичок в белом костюме, шляпе ка¬
нотье и причудливо расшитых золотом и серебром розовых
575

туфлях с загнутыми кверху носками. Он вежливо справил¬
ся, имеет ли он счастье находиться в покоях высокого уч¬
реждения, дарующего людям благоуханную радость путе¬
шествий. Получив от удивленной таким витиеватым вопро¬
сом секретарши утвердительный ответ, старичок так же
изысканно осведомился, где сидит тот достойный всяче¬
ского уважения муж, от которого зависит поездка на ледо¬
кольном пароходе «Ладога».
Ему указали -на толстенького лысого сотрудника, си¬
девшего за обширным письменным столом, заваленным
грудами писем.
—	Только, гражданин, учтите: мест на «Ладоге» уже
нет,— добавили ему при этом.
Старик, ничего не ответив, поблагодарил кивком голо¬
вы, молча подошел к толстенькому сотруднику, молча от¬
весил ему глубокий, но полный достоинства поклон, молча
вручил ему упакованный в газетную бумагу свернутый
трубочкой пакет, снова поклонился, так же молча повер¬
нулся и ушел, провожаемый недоуменными взглядами всех,
кто был свидетелем этой забавной сцены.
Сотрудник развернул газетную бумагу, и перед его гла¬
зами предстало самое необычное письмо, поступавшее ког¬
да-либо не только в Центральное экскурсионное бюро, но и
в какое-либо другое советское учреждение. Это был желто¬
ватый пергаментный свиток с болтавшейся на золотистом
шелковом шнурке большой зеленой восковой печатью.
—	Видали ли вы когда-нибудь что-либо подобное? —
громко спросил сотрудник и побежал немедленно доклады¬
вать своему непосредственному начальнику — заведующе¬
му сектором особо дальних экскурсий.
Тот, сразу бросив все текущие дела, помчался вместе со
своим сотрудником к самому директору.
—	В чем дело? — встретил их директор.— Разве вы не
видите — я занят.	'
Вместо ответа заведующий сектором молча развернул
перед ним свиток.
—	Что это? — спросил директор.— Из музея?
—	Нет, из текущей почты, Матвей Касьяныч,— отве¬
тил заведующий сектором.
—	Из почты?! А что в нем написано?.. Ну, знаете ли,—
сказал он, ознакомившись с содержанием пергамента,—
всяко со мной бывало, а такого письма я в жизни не полу¬
чал! Это, наверно, писал сумасшедший.
—	Если и сумасшедший, Матвей Касьяныч, то, во вся¬
576

ком случае, из любителей редкостей,— отозвался заведу¬
ющий сектором особо дальних экскурсий.— Попробуйте-ка
достать пергамент!..
—	Нет, вы послушайте только, что здесь написано! —
продолжал Матвей Касьяныч, забыв, что его собеседники
раньше его ознакомились с содержанием этого послания.—
Это ведь типичный бред! «Досточтимому начальнику удо¬
вольствий, неподкупному и высокопросвещенному заведу¬
ющему сектором особо дальних путешествий, да славится
имя его среди цочтеннейших и благороднейших заведу¬
ющих секторами!» — прочитал Матвей Касьяныч и под¬
мигнул заведующему сектором:— Это вам, Иван Иваныч!
Иван Иваныч смущенно хмыкнул.
—	«Я, Гассаы Абдуррахман,— продолжал между тем
читать Матвей Касьяныч,— могучий джинн, великий
джинн, прославленный своей силой и могуществом в Баг¬
даде и Дамаске, в Вавидоне и Сумире, сын Хоттаба, вели¬
кого царя злых духов, отрасль вечного царства, которого
династия любезна Сулейману ибн Дауду (мир с ними обои¬
ми!), которого владычество приятно их сердцу. Моим
благословенным деяниям возрадовался аллах и благосло¬
вил меня, Гассана Абдуррахмана, джинна, чтущего его.
Все цари, сидящие во дворцах всех четырех стран света, от
Верхнего моря до Нижнего, и в шатрах живущие цари За¬
пада — все вместе принесли мне свою тяжелую дань и це¬
ловали в Багдаде мои ноги.
Проведал я, о достойнейший из заведующих секторами,
что вскорости имеет отплыть из города Архангельска без
парусов идущий корабль, именуемый «Ладога», на котором
совершат увеселительное путешествие знатные люди раз¬
ных городов. И вот желательно мне, чтобы среди них были
и два юных моих друга, коих достоинства столь многочис¬
ленны, что даже краткий их перечень не может уместиться
на этом свитко.
Я, увы, не осведомлен, как велика должна быть знат¬
ность человека, дабы он мог удостоиться этого прекрасного
путешествия. Но, сколь бы высоки ни были эти требования,
мои друзья все равно полностью и даже с лихвой им удов¬
летворят. Ибо в моих силах сделать их принцами или шей¬
хами, царями или султанами, знатнейшими из знатных,
богатейшими из богатых, могущественнейшими из могу¬
щественных.
Семь и семь раз к стопам твоим припадая, шлю я тебо
привет, о мудрый заведующий сектором, и прошу сооб¬
577

щить, когда явиться мне со своими юными друзьями на
борт упомянутого корабля, да минуют его бури и бедствия
в его далеком и опасном пути!
К сему подписался Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб,
могучий джинн».
В самом низу был дан для ответа адрес Вольки Кос-
тылькова.
—	Бред! — заключил Матвей Касьяныч, сворачивая
свиток,— Бред сумасшедшего. В архив — и делу конец.
—	Все-таки лучше ответить. А то этот свихнувшийся
старичок будет к нам ходить по пять раз в день — справ¬
ляться, как обстоят дела насчет его ходатайства. Работать
нельзя будет, уверяю вас,— возразил Иван Иваныч и че¬
рез несколько минут лично продиктовал машинистке ответ.
LIV. КТО САМЫЙ ЗНАТНЫЙ!
Конечно, Хоттабыч поступил неосмотрительно, дав для
ответа Волькин адрес. Это ведь была чистая случайность,
что Волька встретил почтальона на лестнице. А что, если
бы этой счастливой встречи не произошло? Письмо Цент¬
рального экскурсионного бюро попало бы тогда в руки
Волькиных родителей, и начались бы расспросы, и зава¬
рилась бы такая каша, что даже подумать о ней неприятно.
Костыльков-младший не так уж часто получал письма ^
на свое имя. Не то три, не то четыре раза за всю свою
жизнь. Поэтому он, узнав от почтальона, что на его имя
есть письмо, очень удивился. А увидев на конверте штамп
Центрального экскурсионного бюро, и вовсе оторопел.
Тщательно осмотрел его со всех сторон, даже неизвестно
зачем понюхал его, но почувствовал только сладковатый
запах гуммиарабика. Затем он дрожащими руками вскрыл
конверт и несколько раз, ничего не понимая, перечитал ко¬
роткий, но вежливый ответ Ивана Ивановича:
Многоуважаемый гражданин Г. Абдуррахманов1
К великому нашему сожалению, Вы несколько запоздали со
своим ходатайством. Все места на «Ладоге» уже запроданы.
Привет вашим принцам и шейхам.
Зав. сектором особо дальних путешествий
Ив. Домоседов.
«Неужели старик хлопотал, чтобы нас взяли на «Ладо¬
гу»? — догадался наконец Волька и растрогался:— Какой
чудесный старик! Вот только непонятно, каким это прин¬
578

цам и шейхам товарищ Домоседов передает привет. Впро¬
чем, сейчас узнаем».
—	Хоттабыч, а Хоттабыч! — крикнул он, очутившись
на берегу реки.— Можно тебя на минутку?
Старик, дремавший в тени под раскидистым дубом,
услышав Волъкин голос, встрепенулся, вскочил на ноги
и мелкой, стариковской рысцой подбежал к Вольке.
—	Я здесь, о вратарь моей души,— сказал он, чуть за¬
дыхаясь.— Я жду твоих приказаний.
—	Признавайся: писал в Центральное экскурсионное
бюро?
—	Писал. Я хотел сделать это для тебя сюрпризом,—
смутился Хоттабыч.— А что, разве уже пришел ответ?
—- Конечно, пришел. Вот он,— ответил Волька и пока¬
зал старику письмо.
Хоттабыч выхватил из Волькиных рук бумажку, мед¬
ленно, по складам, прочитал дипломатический ответ Ивана
Иваныча, мгновенно побагровел, задрожал мелкой дрожью,
глаза его налились кровью, и он в бешенстве с треском рва¬
нул вышитый ворот своей сорочки.
—	Прошу прощенья,— прохрипел он,— прошу про¬
щенья! Я вынужден покинуть тебя на несколько минут,
чтобы достойно наказать этого презренного Домоседова.
О, я знаю, что я с ним сделаю! Я его уничтожу! Или нет, я
его не уничтожу, ибо он не заслуживает столь милосердной
казни. Я его лучше превращу в грязную тряпку, и об него
будут в осенние, ненастные дни вытирать свою грязную
обувь перед тем, как войти в помещение. Или нет! Нет, и это
слишком мало, чтобы отплатить ему за его дерзкий отказ...
С этими словами старик взметнулся в воздух. Но Воль¬
ка крикнул:
—	Назад! Немедленно назад!
Старик послушно вернулся, обиженно насупив дремучие
седые брови.
—	Фу-ты, в самом деле! — набросился на него Волька,
не на шутку перепугавшийся за заведующего сектором
особо дальних путешествий.— С ума ты сошел, что ли?
Разве он виноват, что мест больше нет? Ведь корабль не
резиновый!.. И, кстати, о каких это шейхах и принцах идет
речь в ответе товарища Домоседова?
—	О тебе, о Волька ибн Алеша, о тебе и о нашем друге
Жене ибн Коле, да продлит аллах ваши годы! Я написал
этому худшему из заведующих секторами, что за знат¬
ностью вашей дело не станет, пбо, сколь бы знатны ни бы¬
579

ли прочие пассажиры «Ладоги», я могу сделать*вас, друзья
мои, еще знатней. Я написал этому скудному умом Домо-
Седову,— да забудет о нем аллах! — что он может вас уже
за глаза считать шейхами, или царями, или принцами.
Несмотря на напряженность обстановки, Волька не мог
удержаться от смеха. Он расхохотался так громко, что
с ближайшего дерева с шумом снялись и, возмущенно огля¬
дываясь, улетели несколько очень почтенных галок.
—	Позволь, позволь... значит, выходит, что я принц? —
помирал со смеху Волька.
—	Я не понимаю, сознаюсь, причин твоего смеха,—*
уязвленно отвечал Хогтабыч.— Но если говорить по суще¬
ству, то я звание принца намечал для Жени. Ты заслужи¬
ваешь, на мой взгляд, султанского звания.
—	Ой, уморил! Ей-богу, уморил! Значит, Женька был
бы принцем, а я султаном? Нет, подумать только, какая
политическая безграмотность! — ужаснулся Волька, пере¬
став наконец смеяться.— Нечего сказать, знатные люди —
принц да король! Это же самые что ни на есть никудыш¬
ные люди!
—	Увы, ты, кажется, сошел с ума! — забеспокоился
Хоттабыч, с тревогой поглядывая на своего юного собесед¬
ника.— Насколько я тебя понял, даже султаны для тебя
недостаточно знатны. Кто же тогда, по-твоему, знатный
человек? Назови мне хоть одно имя.
—	Да взять хотя бы Чутких, или Лунина, или Коже¬
дуба, ила Пашу Ангелину...
—	Кто же это твой Чутких? Султан?
—	Подымай, брат, выше! Чутких — один из лучших
в стране мастеров суконной промышленности!
—	А Лунин?
—	Лунин — лучший паровозный машинист!
—	А Кожедуб?
—	Один из самых-самых лучших летчиков!
—	А чья жена Паша Ангелина, что ты ее считаешь
знатнее шейхов и королей?
—	Она сама по себе знатная, а не по мужу. Она зна¬
менитая трактористка!
—	Ну, знаешь ли, о драгоценный Волька, я слишком
стар, чтобы позволять тебе так надо мной смеяться. Ты хо¬
чешь убедить меня, что простой суконщик или погонщик
паровозов знатнее царя!
—	Во-первых, Чутких не простой суконщик, а извест¬
ный новатор всей текстильной промышленности, а Лу¬
580

нин — знаменитый машинист. А во-вторых, даже самый
обыкновенный трудящийся у нас пользуется большим по¬
четом, чем самый заядлый царь. Не веришь? На, прочи¬
тай в газете.
Вольна протянул Хоттабычу газету, и тот удостоверил¬
ся собственными глазами: над десятком фотографий сле¬
сарей, агрономов, летчиков, колхозников, ткачей, учителей
и плотников большими буквами было напечатано: «Знат¬
ные люди нашей Родины».
—	Никогда не поверил бы твоим словам,— произнес
тогда со вздохом Хоттабыч,— никогда не поверил бы, если
бы не нашел подтверждения им на страницах столь уважа¬
емой мною газеты. Умоляю тебя, о Волька, объясни мне:
почему здесь, в твоей прекрасной стране, все не так, как
в других государствах?
—	Вот это пожалуйста, хоть сейчас! — с готовностью
ответил ему Волька и, удобно усевшись на берегу реки,
долго и с гордостью объяснял Хоттабычу сущность совет¬
ского строя.
Излагать содержание этой-ттдолго затянувшейся бесе¬
ды, пожалуй, не стоит, ибо нет сомнений, что любой из
читателей нашей повести рассказал бы Хоттабычу на ме¬
сте Вольки то же, что и он.
—	Все сказанное тобою столь же мудро, сколь и благо¬
родно. И всякому, кто честен и имеет справедливое сердце,,
после твоих слов есть над чем подумать,—чистосердечно
промолвил Хоттабыч, когда закончился первый в его жизни
урок политграмоты.
Подумав немножко, он горячо добавил:
—	Тем более я объят желанием устроить и тебе, и тво¬
ему другу поездку на «Ладоге»! И, поверь мне, я это сделаю.
—	Только, пожалуйста, без буянства,— предусмотри¬
тельно подчеркнул Волька.— И без очковтирательства. То
есть без обмана. Не вздумай, например, выдавать меня за
отличника учебы. У меня по трем предметам четверки.
—	Твои пожелания для меня закон,— сказал в ответ
Хоттабыч и низко поклонился.
Старик честно выполнил свое обещание. Он даже паль¬
цем не тронул кого-нибудь из работников Центрального
экскурсионного бюро.
Он просто устроил так, что, когда все три наших героя
явились на борт «Ладоги», их очень хорошо встретили,
предоставили им превосходную каюту и ни разу не поин¬
тересовались, по какому, собственно говоря, праву они по¬
581

пали в состав экспедиции. Хоттабыч уж так устроил, что
этот вопрос просто ни разу не возникал ни у кого из весе¬
лых и дружных пассажиров «Ладоги».
Зато за двадцать минут до отплытия на пароход совер¬
шенно неожиданно для капитана были погружены сто
пятьдесят ящиков апельсинов, столько же ящиков чудес¬
ного винограда, двести ящиков фиников и полторы тонны
самых изысканных восточных сладостей.
На каждом ящике было написано: «Для всех участни¬
ков экспедиции и всех членов неустрашимой команды
«Ладоги» от гражданина, пожелавшего остаться неизвест¬
ным».
Не нужно быть особенно проницательным, чтобы дога¬
даться, что это были дары Хоттабыча, который не хотел,
чтобы он и его друзья даром участвовали в путешествии.
И действительно, спросите любого участника экспеди¬
ции на «Ладоге» — все до сих пор с большим удовольстви¬
ем вспоминают о «гражданине, пожелавшем остаться не¬
известным». Его дары пришлись всем по вкусу.
Вот теперь, когда читатели более или менее подробно
ознакомились с обстоятельствами, при которых наши
друзья очутились на «Ладоге», мы можем со спокойной со¬
вестью продолжать наше повествование.
LV. ГЛАВА, В КОТОРОЙ СООБЩАЕТСЯ
ОБ УДИВИТЕЛЬНОЙ ВСТРЕЧЕ, С КОТОРОЙ
НАЧАЛОСЬ ПУТЕШЕСТВИЕ НА «ЛАДОГЕ»
Так вот, если вы помните, дорогие читатели, в жаркий
июльский полдень от Красной пристани Архангельского
порта отвалил ледокольный пароход «Ладога», имея на
своем борту большую группу экскурсантов. Среди них бы¬
ли и наши друзья — Хоттабыч, Волька и Женя. Хоттабыч
сидел на прогулочной палубе, вел степенную беседу с по¬
жилым слесарем из Свердловска насчет преимуществ тек¬
стильной обуви перед кожаной и напирал при этом на
удобства, обеспечиваемые текстильной для лиц, страдаю¬
щих застарелыми мозолями.
Волька с Женей, опершись на поручни верхней палу¬
бы, были счастливы, как могут быть счастливы только
мальчики, которые впервые в жизни очутились на самом
настоящем ледоколе да еще ко всему прочему отправятся
на нем на целый месяц в путешествие, и не куда-нибудь,
а в Арктику. Обменявшись мнениями насчет пароходов,
582

теплоходов, ледоколов, буксиров, карбасов, шхун, трауле¬
ров, катеров и прочих видов плавучих средств, бороздив¬
ших просторы Северной Двины, ребята притихли, зачаро¬
ванные красотой могучей реки.
—	Здорово? — спросил Волька таким тоном, словно эта
красота была делом его рук.
—	Ага! — согласился немногословный Женя,
—	Расскажешь — не поверят.
—	Ага! — сказал Женя.
— А еще я очень рад,— заявил Волька после много¬
значительной паузы,— что мы...— он опасливо оглянул¬
ся — пет ли где поблизости Хоттабыча,— и продолжал на
всякий случай вполголоса,— что мы хоть на месяц увезли
старика подальше от Варвары Степановны.
—	Факт,— сказал Женя.
—	Помощник капитана! — прошептал Волька, кивнув
на проходившего мимо молодого моряка с рыжеватыми бач¬
ками на веснушчатом лице.— Пассажирский помощник!
Они благоговейно посмотрели на человека, который
равнодушно нес свое овеянное романтикой высокое звание.
А тот, пренебрежительно скользнув взором по юным пасса¬
жирам, остановил его на матросе, задумчиво облокотив¬
шемся по соседству с ними на поручни:
—	Скучаешь, Евстигнеев?
—	Так ведь опять на целый месяц черт знает в какую
даль.
Ребята удивились: человеку не хочется ехать в Аркти¬
ку! Какой-то ненормальный!
—	Настоящий моряк на берегу — в гостях, а в море —
дома! — веско заметил пассажирский помощник.— Извест¬
но тебе это?
—	Ну, я не так чтоб уж очень моряк. Поскольку я —
официант. К тому же ведь пятая только неделя, как же¬
нился.
—	Итак,— сказал пассажирский помощник, считая по
этой линии разговор исчерпанным,— возьмешь на камбузе
обед и отнесешь в четырнадцатую каюту, гражданке Коль¬
цовой...
—	Фамилия, как у Варвары Степановны,— безмятежно
заметил Волька Жене.
—	Ага! — сказал Женя.
—	Экскурсантка пожилая,— пояснил помощник капи¬
тана,— простудилась в пути. Ничего страшного,— успоко¬
ил он официанта, хотя тот не проявил никаких признаков
583

беспокойства sa здоровье гражданки Кольцовой, отлежит¬
ся денек, и все будет в порядке... Значит, давай исполняй.
И прояви к ней особое внимание — заслуженная учитель¬
ница республики, не кто-нибудь...
—	Заслуженная!.. И фамилия Кольцова!—прошептал
Волька.— Бывают совпадения!
—	Ага! — согласился Женя внезапно охрипшим голо¬
сом.— Распространенная фамилия... Вроде как Иванов...
—	Так что величай ты ее, брат Феодосьев, по имени,
по отчеству,— завершил свои наставления пассажирский
помощник и сверился с записочкой, которую извлек из бо¬
кового кармана белоснежного кителя.— А имя ее, отчест¬
во — Варвара Степановна...
У ребят потемнело в глазах.
—	Мало что — Варвара Степановна,— попробовал было
успокоить и себя и Вольку Женя,— еще не факт, что это
именно наша.
Но Волька вспомнил разговор в кабинете директора,
когда он туда пришел на экзамен по географии, и только
безнадежно махнул рукой:
—	Она. Именно наша... И что с нею сейчас будет, по¬
думать страшно... Не могла поехать куда-нибудь в Сочи!..
—	А мы ее все равно спасем,— мрачно заявил Женя
после короткой, но тягостной паузы.— Только давай ду¬
мать — как.
Посидели они на лавочке, подумали, покряхтели по
поводу невеселой их судьбы: другим людям путешествие —
удовольствие, радость, а им такая морока. Но раз уж по¬
лучилось такое дело, надо спасать учительницу. А как?
А очень просто: отвлекать.
Сегодня еще можно было не беспокоиться — сутки она
пролежит у себя в каюте, а потом надо будет так делать:
один гуляет с Варварой Степановной или сидит с нею и
беседует, а другой будет в это время отвлекать Хоттабыча.
Например, Волька с Хоттабычем играет в шахматы,
а Женя тем часом прогуливается с Варварой Степановной
по палубе. Волька с Хоттабычем на палубе — Женя с Вар¬
варой Степановной беседует где-нибудь подальше, в каюте,
что ли... Неясно оставалось только, что делать, когда экс¬
курсанты будут сходить на берег и когда все будут соби¬
раться кушать в кают-компании.
—	А если загримировать Варвару Степановну? — пред¬
ложил было Волька.
—	Что, бороду ей привешивать, что ли? — съязвил
584

Женя.— Глупости! Тут гримом не спасешь человека. Надо
будет еще подумать.
—	О юные мои друзья! — окликнул их снизу Хотта-
быч.— Где вы?
—	Мы здесь. Мы сейчас,— ответили ребята.
Они спустились к Хоттабычу на прогулочную палубу.
—	У нас тут спор с почтеннейшим Александром Яков¬
левичем,— сказал Хоттабыч, познакомив их со своим собе¬
седником,— насчет Индии...
Час от часу становилось не легче: если старик начнет
направо и налево выкладывать перед экскурсантами свои
представления по географии, его высмеют, а он, того и гля¬
ди, обидится, и такая подымется катавасия, что самой боль¬
шой ложкой не расхлебаешь.
—	Рассудите нас, о юные мои друзья, разве не Дели —
столица Индии?
— Конечно, Дели,— подтвердили ребята.— Факт, что
Дели.
Вот это да! Они были поражены. Откуда это у старика
вдруг появились правильные географические сведения?
Разве что из газет?.. Ну конечно, из газет.
—	А почтеннейший Александр Яковлевич утверждает,
что не Дели, а Бомбей,— торжествовал Хоттабыч.— И еще
мы с ним поспорили, сколь высоко возвышается над на¬
шими грловами стратосфера, и я сказал, что точную грань
межцу тропосферой и стратосферой установить нельзя и
что в разных местах земли она то выше, то ниже...
И что линия горизонта, которая, как это доподлинно
известно из науки географии, есть только плод нашего во¬
ображения...
—	Хоттабыч,— строго перебил его Волька,— можно
тебя на одну минуточку? — Они отошли в сторонку.— При¬
знайся, это ты у меня зачитал учебник по географии?
—	Да будет разрешено мне узнать, что ты подразуме¬
ваешь под этим странным словом «зачитал»? Если ты под
этим словом подразумеваешь, о Волька, что я... Что с тобой,
о якорь моего сердца? На тебе лица нет!..
У Вольки вдруг отвисла нижняя челюсть, а взор его
застыл, обращенный на что-то, замеченное им здесь же, на
Прогулочной палубе, за спиной старого джинна.
Хоттабыч хотел обернуться, чтобы узнать, в чем дело,
но Волька возопил:
* — Не надо оборачиваться! Умоляю тебя, не оборачивай¬
ся!.. Хоттабыч! Миленький!.. Дорогой!.,
585

И все же старик обернулся...
К ним приближалась под руку с какой-то другой по¬
жилой женщиной Варвара Степановна Кольцова, заслужен¬
ная учительница республики, преподавательница геогра¬
фии и классная руководительница седьмого класса «Б»
245-й московской средней школы.
Хоттабыч медленно двинулся ей навстречу. Привычным
жестом он выдернул из бороды один волосок, другой.
—	Не надо! — крикнул страшным голосом Волька
и схватил его за руку.— Она ни в чем не виновата!.. Ты не
имеешь права!..
Сзади на Хоттабыча молча набросился Женя, схватил
его в объятия и сжал что было силы.
Александр Яковлевич смотрел на эту странную сцену,
оцепенев от удивления.
—	Ребята! — властно промолвила Варвара Степанов¬
на, нисколько, по-видимому, не удивившись встрече со сво¬
ими учениками здесь, на ледоколе.— Не хулиганьте!
Оставьте этого гражданина в покое! Ну! Кому я говорю?!
Костыльков! Богорад! Вы слышите?
—	Он вас тогда превратит в жабу! — отчаянно вос¬
кликнул Волька, чувствуя, что ему не совладать с Хотта-
бычем.
—	Или в колоду, на которой мясники разделывают ба¬
раньи туши! — подхватил Женя.— Бегите, Варвара Степа¬
новна! Прячьтесь поскорее, покуда он не вырвался из на¬
ших рук!.. Волька вам правду говорит!..
—	Что за глупая болтовня! — чухь повысила голос Вар¬
вара Степановна.— Дети! Вы слышали, что я вам ска¬
зала?!
Но Хоттабыч уже и сам освободился из цепких объятий
своих: юных друзей и быстро порвал оба волоска.
Ребята в ужасе закрыли глаза.
Они раскрыли глаза, только услышав, что Варвара Сте¬
пановна кого-то благодарит. В ее руках были букет цве¬
тов и связка превосходных, благоухающих бананов.
Хоттабыч отвечал ей, согнувшись в изысканном покло¬
не и прижав руку сначала ко лбу, а потом к сердцу...
Наши три друга окончательно уточнили обстановку,
собравшись внизу, в их каюте.
—	А почему ты мне, о Волька, не сказал еще тогда,
сразу после экзамена, в первый день нашего счастливого
внакомства, что я подвел тебя своей самонадеянной и не-
586

Божественной подсказкой? Ты меня очень обидел этим.
Сказал бы мне, и я бы не мешал тебе столько дней своей
назойливой благодарностью, и ты смог бы спокойно подго¬
товиться к переэкзаменовке так, как это подобает такому
просвещенному отроку, как ты.
Так сказал Хоттабыч, и в голосе его звучала самая не¬
поддельная обида.
—	А еще раньше ты превратил бы Варвару Степановну
в колоду, на которой разделывают бараньи туши? Я, брат
Хоттабыч, тебя уже очень даже хорошо изучил. Все эти
дни мы с Женей провели в диком страхе за Варвару Сте¬
пановну. Ведь ты ее обязательно превратил бы в колоду.
Хоттабыч покорно вздохнул:
—	Превратил бы, не буду скрывать. В колоду или мерз¬
кую жабу.
—	Ну вот! А разве она этого заслужила?
—	Пусть только кто-нибудь попробует превратить эту
достойную женщину в колоду или жабу! Он будет иметь
дело со мной! — запальчиво воскликнул старик и доба¬
вил: — Я благословляю тот день, когда вы вразумили меня
изучить азбуку и приучили к чтению газет, ибо теперь
я всегда в курсе, где какое море строится. И еще я благо¬
словляю тот день, когда аллах умудрил меня «зачитать» —
я, кажется, так выразился, о Волька? — твой учебник гео¬
графии. Ибо эта поистине мудрая и увлекательная книга
раскрыла передо мной благословенные просторы истинной
науки и уберегла меня от того, что я в ослеплении своем
склонен был считать наказанием вашей высокочтимой на¬
ставницы. Я имею в виду Варвару Степановну.
—	То-то же! — сказал Волька.— С этим вопросом все!
—	Ага! — подтвердил Женя.
LVI. ЧТО МЕШАЕТ СПАТЬ?
Погода благоприятствовала «Ладоге». Три дня пароход
шел чистой водой. Только к концу третьих суток он вошел
в полосу однолетних и разреженных льдов.
Ребята как раз играли в шашки в кают-компании, когда
туда вбежал, придерживая правой рукой свою неизменную
соломенную шляпу, взбудораженный Хоттабыч.
—	Друзья мои,— сказал он, широко улыбаясь,— удос¬
товерьтесь, прошу вас: все море, насколько можно охва¬
тить его взором, покрыто сахаром и алмазами!
Для Хоттабыча эти слова были вполне простительными:
587

никогда за свою почти четырехтысячелетнюю жизнь он не
видел ни единой стоящей глыбы льда.
Все находившиеся в кают-компании бросились на па¬
лубу и увидели, как навстречу «Ладоге» бесшумно прибли¬
жались мириады белоснежных льдин, ослепительно блес¬
тевших под яркими лучами полуночного солнца. Вскоре
под закругленным стальным форштевнем парохода заскре¬
жетали и загремели первые льдины.
Поздно ночью (но светло было и солнечно, как в ясный
полдень) экскурсанты заметили в отдалении группу остро¬
вов. В первый раз они увидели величественную и угрю¬
мую панораму архипелага Земли Франца-Иосифа. Впер¬
вые они увидели голые, мрачные скалы и горы, покрытые
сверкающими ледниками. Ледники были похожи на свет¬
лые острогрудые облака, крепко прижатые к суровой земле.
—	Пора на боковую! — сказал Волька, когда все уже
вдоволь насладились необычным видом далеких островов.—
И делать, собственно говоря, нечего, а спать никак не хо¬
чется. Вот что значит: не привыкли спать при солнечном
свете!
—	А мне, о благословеннейший, представляется, что
спать мешает не солнце, а совсем другое,— смиренно вы¬
сказал свое мнение Хоттабыч.
Но никто не обратил на его слова никакого внимания.
Некоторое время после этого разговора ребята еще бес¬
цельно слонялись по судну. На палубах становилось все
меньше и меньше народу. Наконец отправились в свою
каюту и наши друзья. Вскоре на всей «Ладоге» остались
бодрствовать только те, кто был занят на вахте.
Тишина и покой воцарились на «Ладоге». Из всех
кают доносились мирный храп и сонное посапывание, как
будто дело происходило не на пароходе, затерявшемся в
двух с половиной тысячах километров от Большой земли,
в суровом и коварном Баренцевом море, а где-нибудь под
Москвой, в тихом и уютном доме отдыха, во время «мерт¬
вого» часа. Здесь даже были, так же как и в палатах домов
отдыха, задернуты шторы на иллюминаторах, чтобы не ме¬
шал уснуть яркий солнечный свет.
LVII. РИФ ИЛИ НЕ РИФ
Впрочем, очень скоро выяснилось, что между «Ладогой»
и домом отдыха все же существует весьма ощутимая раз¬
ница. В самом деле, если не считать Крымского землетря¬
588

сения, старожилы домов отдыха не запомнят случая, когда
их сбросило бы с кровати во время сна.
Между тем не успели еще экскурсанты по-настоящему
уснуть, как раздался сильный толчок, и люди посыпались
с коек на пол, как спелые плоды. В то же мгновение пре¬
кратился ровный гул машины. В наступившей тишине по¬
слышалось хлопанье дверей, топот ног экскурсантов, выое-
гавших из кают, чтобы узнать, что случилось. С палубы до¬
носились громкие слова команды.
Волька свалился с верхней койки очень удачно. Он тот¬
час же вскочил на ноги, потирая рукой ушибленные места.
Не разобравшись спросонок, в чем дело, он решил, что сва¬
лился по собственной неосторожности, и собрался снова
залезть к себе наверх, но донесшийся из коридора гомон
встревоженных голосов убедил Вольку, что причина его
падения значительно серьезнее, чем он предполагал.
«Неужели мы наскочили на подводную скалу?» — поду¬
мал он, поспешно натягивая штаны, и тут же поймал себя
на том, что эта мысль не только не испугала его, но даже
доставила какое-то странное, жгучее чувство тревожного
удовлетворения.
«Как это здорово! — пронеслось у него в мозгу, пока оц
лихорадочно зашнуровывал ботинки.— Вот я и попал в
настоящее приключение. Красота! На тысячи километров
кругом ни одного парохода. А у нас, может быть, и радио¬
станция не работает!..»
Вмиг перед ним вырисовалась увлекательнейшая кар¬
тина: корабль терпит бедствие, запасы пресной воды и про¬
довольствия иссякают, но все экскурсанты и команда «Ла¬
доги» держат себя мужественно и спокойно, как и надле¬
жит советским людям. А лучше всех ведет себя, конечно,
он — Волька Костыльков. О, Владимир Костыльков умеет
смотреть в глаза опасности! Он всегда весел, он всегда
внешне беззаботен, он подбадривает унывающих. А когда
от нечеловеческого напряжения и лишений заболевает ка¬
питан «Ладоги» — Степан Тимофеевич, он, Волька, по пра¬
ву берет руководство экспедицией в свои стальные руки...
—	Какова причина, нарушившая сон, столь необходи¬
мый твоему неокрепшему организму? — прервал его сла¬
достные мечты позевывавший со сна Хоттабыч.
—	Сейчас, старик, узнаю... Ты только не беспокойся,—
подбодрил Волька Хоттабыча и побежал наверх.
* На спардеке, у капитанской рубки, толпились человек
двадцать полуодетых экскурсантов и о чем-то тихо разго¬
589

варивали. Чтобы поднять их настроение, Вольна сделал ве¬
селое, беззаботное лицо и мужественно произнес:
—	Спокойствие, товарищи, прежде всего спокойствие!
Для паники нет никаких оснований!
—	Верно сказано насчет паники. Золотые слова, моло¬
дой человек! Вот ты и возвращайся к себе в каюту и спо¬
койно ложись спать,— улыбнулся ему в ответ один из экс¬
курсантов.— А мы тут, кстати, как раз и не паникуем.
Всц рассмеялись, и только Волька почувствовал себя
как-то неловко. Кроме того, на воздухе было достаточно
свежо, и он решил сбегать в каюту, чтобы накинуть на себя
пальтишко.
—	Прежде всего спокойствие,— сказал он дожидавше¬
муся его внизу Хоттабычу.— Никаких оснований для па¬
ники нет. Не пройдет и двух дней, как за нами придут на
каком-нибудь мощном ледоколе и преспокойно снимут нас
с мели. Можно было бы сняться и самим, но слышишь: ма¬
шины не шумят, что-то в них испортилось, а что именно,
никто разобрать не может. Конечно, нам придется испытать
кое-какие лишения, но будем надеяться, что никто из нас
не заболеет и не умрет.
Волька с гордостью слушал самого себя. Он и не пред¬
полагал, что умеет так легко и убедительно успокаивать
людей.
—	О, горе мне! — неожиданно засуетился старик, бес¬
толково засовывая босые ноги в свои знаменитые туфли.—
Если вы погибнете, я этого не переживу. Неужели мы на¬
поролись на мель? Увы мне! Уж лучше бы шумели маши¬
ны. А я хорош! Вместо того чтобы использовать свое мо¬
гущество на более важные дела, я...
—	Хоттабыч,— строго перебил его Волька,— доклады¬
вай немедленно, что ты там такое натворил!
—	Да ничего особенного. Просто, заботясь о твоем спо¬
койном сне, я позволил себе приказать машинам не шуметь.
—	Ты это серьезно?! — ужаснулся Волька.— Теперь я
понимаю, что случилось. Ты приказал машинам не шуметь,
а работать без шума они не могут. Поэтому ледокол так
внезапно и остановился. Сейчас же отменяй свой приказ,
а то еще, того и гляди, котлы взорвутся!
—	Слушаю и повинуюсь,— отвечал дрожащим голосом
изрядно струхнувший Хоттабыч.
В ту же минуту машины вновь зашумели, и «Ладога»
как ни в чем не бывало тронулась в путь. А капитан, судо¬
вой механик и все остальное население парохода терялись
590

в догадках о причине внезапной и необъяснимой остановки
машин и столь же загадочного возобновления их работы.
Только Хоттабыч и Волька знали, в чем дело, но по
вполне понятным соображениям никому об этом не расска¬
зали. Даже Жене.
Женя, впрочем, так и не просыпался.
Волька по этому поводу даже сострил:
—	Если бы устроили международный конкурс —
у кого самый крепкий сон, то Женя получил бы первую
премию чемпиона мира по сну.
Хоттабыч льстиво захихикал, хотя он тогда и понятия
еще не имел, что такое конкурс, да еще международный,
и что такое чемпион. Но он рассчитывал этим хихиканьем
задобрить Вольку.
Однако это нисколько не помогло старому джинну избе¬
жать неприятного разговора.
Присев на краешек Хоттабычевой койки, Волька реши¬
тельно промолвил:
—	Знаешь что, давай поговорим, как мужчина с мужчи¬
ной.
—	Я весь внимание, о Волька! — отвечал Хоттабыч
с преувеличенной жизнерадостностью.
—	Ты никогда не пробовал подсчитать, на сколько лет
ты меня старше?
—	Как-то не приходило в голову. Но, если ты мне поз¬
волишь, я с радостью подсчитаю.
—	Не надо. Я уже подсчитал. На три тысячи семьсот
девятнадцать лет, или ровно в двести восемьдесят семь
раз! И когда нас видят люди вместе на палубе или в кают-
компании, они, наверно, думают так: хорошо, что за эти¬
ми мальчиками все время присматривает такой уважаемый,
мудрый и уже не молодой гражданин. Правильно я гово¬
рю?.. Ну, чего ты молчишь?..
Но Хоттабыч, понуро опустив свою буйную седую го¬
ловушку, словно полон рот воды набрал.
—	А на самом деле что получается? На самом деле
вдруг получилось, что я отвечаю и за твою жизнь, и за
жизнь всех остальных пассажиров, потому что раз я тебя
выпустил из бутылки, а ты чуть не погубил ледокол со
всеми пассажирами и командой, то мне за это голову ото¬
рвать мало.
—	Пусть только кто-нибудь попробует оторвать голову
такому достойному отроку, как ты! — перебил его Хотта¬
быч.
591

—	Ладно, ладно! Ты мне не мешай... Так вот, мне твои
чудеса уже поперек горла стоят. Джинн ты, конечно, очень
даже могущественный (Хоттабыч горделиво приосанился),
но и в современной жизни, и в современной технике ты
разбираешься чуть побольше, чем новорожденный младе¬
нец. Понятно?
—	Увы, понятно.
—	Значит, давай так договоримся: хочешь сотворить
какое-нибудь чудо, посоветуйся с людьми.
—	Я буду советоваться с тобой, о Волька. А если ты
будешь отсутствовать или готовиться к переэкзаменовке
(Волька поморщился), то с другом нашим, Женей.
—	Клянешься?
—	Клянусь! — горячо воскликнул старик и что есть си¬
лы стукнул себя кулаком в грудь.
—	А теперь спать! —скомандовал Волька.
—	Есть спать!—браво ответил Хоттабыч, который
успел уже набраться всяких морских словечек и выра¬
жений.
LVIII. ОБИДА ХОТТАБЫЧА
К утру «Ладога» вошла в полосу густых туманов. Она
медленно продвигалась вперед, каждые пять минут огла¬
шая пустынные просторы мощным ревом своей сирены.
Так полагалось по законам кораблевождения. В туманную
погоду корабли должны подавать звуковые сигналы — все
равно, находятся ли они на самых бойких морских путях
или в пустыннейших местах Северного Ледовитого океа¬
на,— чтобы не было столкновений.
Сирена «Ладоги» нагоняла на пассажиров тоску и уны¬
ние.
На палубе было неинтересно, сыро, а в каютах скучно.
Поэтому все кресла и диваны в кают-компании были за¬
няты экскурсантами. Одни играли в шахматы, другие —
в шашки, третьи читали. Потом и это все надоело. Решили
попеть.
Пропели хором и в одиночку уйму песен, плясали под
гитару, под баян. Один узбек — знатный хлопковод —
сплясал под Женин аккомпанемент. Надо бы под бубен,
но бубна не было, и Женя довольно лихо выстукивал паль¬
цами ритм на эмалированном подносе. Всем понравилось,
кроме узбека. Но и тот из вежливости похвалил.
592

Потом молодой заготовщик с московской фабрики «Па¬
рижская коммуна» стал показывать карточные фокусы.
На этот раз очень понравилось всем, кроме Хоттабыча.
Он отозвал Вольку в коридор:
—	Разреши мне, о Волька, развлечь этих добрых лю¬
дей несколькими простенькими чудесами.
Волька вспомнил, к чему эти «простенькие» чудеса
чуть не привели в цирке, и замахал руками:
—	И не думай!
Но в конце концов он все же согласился. Уж очень жа¬
лостливо смотрел ему в глаза Хоттабыч.
—	Хорошо. Но только карточные чудеса. Ну, и еще с
шариками от пинг-понга, что ли.
—	Я никогда не забуду твоего мудрого великодушия! —
воскликнул благодарный Хоттабыч, и они вернулись в
кают-компанию.
Как раз в это время молодой заготовщик показывал
действительно превосходный карточный фокус. Он пред¬
лагал выбрать, не показывая ему, карту, всунуть ее обрат¬
но в колоду и перетасовать. Затем он сам тасовал, и пер¬
вой сверху обязательно оказывалась та самая, выбран¬
ная карта.
Когда он получил сполна причитающиеся ему апло¬
дисменты и вернулся на место, Хоттабыч попросил у со¬
бравшихся разрешить и ему позабавить их несколькими
немудрящими чудесами.
Он так и сказал: «немудрящими», этот хвастливый
старик.
Конечно, ему разрешили и наперед, авансом, награди¬
ли рукоплесканиями.
Учтиво раскланявшись, как самый заправский артист
эстрады, Хоттабыч взял оба имевшихся в наличии целлу¬
лоидных шарика для игры в пинг-понг, подбросил их вверх,
и шариков стало четыре; еще раз подбросил, и их стало
восемь, потом — тридцать два. А когда он стал жонгли¬
ровать сразу всеми тридцатью двумя шариками, они вдруг
исчезли и оказались в тридцати двух карманах тридцати
двух зрителей, а потом один за другим из этих кармапов
выскочили и, собравшись в хоровод, стали вертеться, что
твои спутники, вокруг раскланивавшегося Хоттабыча, по¬
ка не слились в одно сплошное белое кольцо. Это большое
кольцо Хоттабыч с глубоким поклоном положил на коле¬
ни Варваре Степановне. Кольцо стало быстро сплющивать¬
ся, покуда не превратилось в штуку великолепного тон¬
20 Л. Лагин
593

чайшего шелка. Потом Хоттабыч взял эту штуку шелка и
искромсал Волькиным перочинным ножиком на множест¬
во лоскутов. Лоскуты взвились в воздух, как птицы, и
обернулись вокруг голов восхищенных зрителей тюрбана¬
ми изумительной красоты.
Выслушав со счастливым лицом аплодисменты, Хотта¬
быч щелкнул пальцами, тюрбаны превратились в голубей,
вылетели сквозь открытый иллюминатор и пропали.
Теперь все были уверены, что этот старик в смешных
восточных туфлях — не иначе как один из крупнейших
иллюзионистов современности.
Хоттабыч буквально плескался в аплодисментах. На¬
ши юные друзья уже достаточно хорошо изучили характер
Хоттабыча, чтобы знать, как опасно ему столь волнующее
единодушное одобрение.
—	Вот сейчас он ке-э-эк распалится да ке-э-эк наколет
дров! — тревожно прошептал Женя на ухо Вольке.— Ох,
чует мое сердце!..
—	Все будет в порядке,— успокоил его Волька.— У нас
с ним на этот счет строгий уговор.
—	Одно мгновение, а друзья мои! — обратился Хот¬
табыч к аплодировавшим зрителям.— Да позволено будет
на этот раз мне...
Он выдернул из бороды один-единственный волос...
И вдруг снаружи, через открытые иллюминаторы, до¬
несся резкий свисток, громкое топанье бегущих матросов.
Женя сострил:
—	Сейчас штраф! Кто-то на ходу вскочил на ледокол!
Но рассмеяться никто не успел, потому что «Ладога»
вдруг сильно содрогнулась, что-то зловеще заскрежетало
под ее дном, и она второй раз за эти сутки остановилась.
—	Ну! Что я говорил?! — прошипел Женя на ухо
Вольке и с отвращением посмотрел на Хоттабыча.—
Не удержался-таки! Разбушевался, расфорсился!.. Тьфу!..
Никогда в жизни я не встречал более самовлюбленного,
хвастливого и несдержанного джинна!..
—	Опять твои штучки, Хоттабыч? — В кают-компании
поднялся такой галдеж, что Волька не счел нужным пони¬
жать голос.— Ты же мне только сегодня клялся...
—	Что ты, что ты, о змий среди мальчиков! Не оскор¬
бляй меня подобными подозрениями, ибо я никогда не на¬
рушал не только клятв своих, но и мельком брошенных
обещаний. Клянусь тебе, я знаю о причинах столь неожи¬
данной остановки корабля не больше твоего...
594

—	Змей?! — вконец рассвирепел Вольна.— Ах, значит,
выходит, что я еще ко всему прочему и «змей»? Спасибо,
'Хоттабыч, пламенное тебе мерси!..
—	Не змей ты, а змий. Ибо змий, да будет это тебе из¬
вестно, это живое воплощение мудрости...
На этот раз старик и в самом деле был ни при чем. За¬
блудившись в тумане, «Ладога» наскочила на банку.
Высыпавшие на палубу пассажиры с трудом могли
различить в тумане бортовые поручни. Свесившись над
кормой, можно было все-таки заметить, как от бешеной
работы винта пенится темно-зеленая неприветливая вода.
Прошло полчаса, а все попытки снять «Ладогу» с бан¬
ки, пустив ее обратным ходом, кончились ничем. Тогда ка¬
питан судна Степан Тимофеевич приказал сухонькому
боцману Панкратьичу свистать всех наверх.
—	Товарищи,— сказал Степан Тимофеевич, когда все
обитатели «Ладоги», кроме занятых на вахте, собрались на
спардеке,— объявляется аврал. Для того чтобы сняться с
банки без посторонней помощи, у нас остается только од^-
но средство — перебункеровать уголь с носовой части суд¬
на на корму. Тогда корма перетянет, и все будет в поряд¬
ке. Если потрудиться на совесть, тут работы часов на де¬
сять — двенадцать, не более. Боцман разобьет вас сейчас
на бригады, быстренько переоденьтесь в одежду, которая
похуже, чтобы не жалко было запачкать,— и за работу...
Вам, ребята, и вам, Гассан Хоттабыч, можно не беспо¬
коиться. Эта работа не по вашим силам: ребятам еще рано,
а Гассану Хоттабычу уже поздновато возиться с тяже¬
стями.
—	Мне не по силам возиться с тяжестями?! — свирепо
отозвался Хоттабыч.— Да знаешь ли ты, что никто из
присутствующих здесь не может сравняться со мной в под¬
нимании тяжестей, о высокочтимый Степан Тимофеевич!
Услышав эти слова, все. невольно заулыбались.
—	Ну и старичок! Здоров хвастать!..
—	Ишь ты, чемпион какой нашелся!
—	Ничего смешного: человеку обидно. Старость не ра¬
дость.
—	Сейчас вы удостоверитесь! — вскричал Хоттабыч.
Он схватил обоих своих юных друзей и стал, ко всеоб¬
щему удивлению, жонглировать ими, словно это были не
хорошо упитанные тринадцатилетние мальчики, а пласт¬
массовые шарики комнатного бильярда.
Раздались такие оглушительные аплодисменты, будто
20*
595

дело происходило не на палубе судна, терпящего бедствие
далеко от земли, а где-нибудь на конкурсе силачей.
—	В отношении старика беру свои слова обратно! —
торжественно заявил Степан Тимофеевич, когда рукоплес¬
кания наконец утихли.— А теперь за работу, товарищи!
Время не терпит!
—	Хоттабыч,— сказал Волька, отведя старика в сто¬
ронку,— это не дело — перетаскивать двенадцать часов
подряд уголь из одной ямы в другую. Надо тебе постарать¬
ся самому стащить пароход с банки.
—	Это выше моих сил,— печально отвечал старик.—
Я уже думал об этом. Можно, конечно, стащить его с кам¬
ней, но тогда продерется днище корабля, а починить его
я не сумею, ибо никогда не видел, как оно выглядит. И все
мы утонем, как слепые котята в бочке с водой.
—	Подумай лучше, Хоттабыч! Может быть, тебе все-
таки что-нибудь придет в голову.
—	Постараюсь, о компас моей души,— ответил старик
и, немного помолчав, спросил: —А что, если уничтожить
самую мель?
—	Хоттабыч, дорогой, какой ты умница! — воскликнул
Волька и бросился пожимать старику руку.— Действуй!
—	Слушаю и повинуюсь,— сказал Хоттабыч.
Уже первая авральная бригада спустилась в угольный
трюм и стала с грохотом загружать антрацитом большие
железные ящики, когда «Ладога» вдруг вздрогнула и бы¬
стро завертелась в глубоком водовороте, образовавшемся
на месте провалившейся банки. Еще минута — и пароход
разнесло бы в щепки, если бы Волька не догадался прика¬
зать Хоттабычу прекратить водоворот. Море успокоилось,
и «Ладога», повертевшись еще немножко в силу инерции,
благополучно продолжала свой путь.
И снова никто, кроме Хоттабыча, Вольки и Жени, не
мог понять, что, собственно, произошло.
Опять потянулись увлекательные и один на другой не
похожие дни путешествия по малоизведанным морям и
проливам, мимо суровых островов, на которые не ступала
или почти никогда не ступала человеческая нога. Экскур¬
санты высаживались и на острова, где их торжественно
встречали ружейными салютами зимовщики, и на совер¬
шенно необитаемые, одинокие скалы. Вместе со всеми
остальными экскурсантами наши друзья лазили на ледни¬
ки, бродили по голым, как камни в банной печи, базальто¬
вым плато, скакали со льдины на льдину через мрачные,
596

черные полыньи, охотились на белых медведей. Одного из
них бесстрашный Хоттабыч собственноручно привел за
холку на «Ладогу». Медведь под влиянием Хоттабыча бы¬
стро сделался ручным и ласковым, как теленок, и впо¬
следствии доставил немало веселых минут экскурсантам
и команде парохода. Этого медведя сейчас показывают в
цирках, и многие из наших читателей его, вероятно, виде¬
ли. Его зовут Кузя.
LIX. «СЕЛЯМ АЛЕЙКУМ, ОМАРЧИК!»
После посещения острова Рудольфа «Ладога» повер¬
нула в обратный путь. Экскурсанты уже порядком устали
от обилия впечатлений, от не заходящего круглые сутки
солнца, от частых туманов и почти непрестанного грохота
льдин, ударяющихся о форштевень и борта судна. Все
меньше и меньше находилось охотников высаживаться на
пустынные острова, и под конец только наши друзья да
еще два-три неутомимых экскурсанта не упускали ни од¬
ной возможности посетить скалистые негостеприимные бе¬
рега.
—	Ну что ж,— сказал как-то утром Степан Тимофее¬
вич,— в последний раз высажу вас — и баста. Никакого нет
расчета останавливать пароход из-за каких-нибудь шести¬
семи человек.
Поэтому Волька сговорился со всеми отправившимися
вместе с ним на берег: по-настоящему проститься с архи¬
пелагом и не спешить с возвращением на «Ладогу». Тем
более что Хоттабыча, торопившегося обычно с возвращени¬
ем, с ними в этот раз не было — он остался играть в шах¬
маты с капитаном.
—	Волька,— таинственно проговорил Женя, когда они
спустя часа три, усталые, вернулись на борт «Ладоги»,—
айда в каюту! Я тебе покажу кое-что интересное... Ну вот,
смотри,— продолжал он, плотно притворив за собой дверь
каюты, и извлек из-под полы своего пальтишка какой-то
продолговатый предмет.— Что ты на это скажешь? Я на¬
шел эту посудину на противоположной стороне острова,
у самого берега.
В руках у Жени Волька увидел позеленевший от мор¬
ской воды небольшой, размером со столовый графин, мед¬
ный сосуд.
—	Его нужно сейчас же сдать Степану Тимофееви¬
чу! — возбужденно сказал Волька.— Это, наверно, какая-
597

нибудь экспедиция вложила в него письмо и бросила в во¬
ду, чтобы узнали о ее бедственном положении.
—	Я тоже сначала так решил,— отвечал Женя,— но
потом сообразил, что ничего страшного не случится, если
мы раньше сами вскроем эту посудину и первые посмот¬
рим, что там у нее внутри положено. Это же очень инте¬
ресно! Правильно я говорю?
—	Правильно! Конечно, правильно! — горячо согла¬
сился Волька.
Женя, побледнев от волнения, довольно быстро соскреб
с горлышка сосуда смолистую массу, которой оно было на¬
глухо замазано. Под смолой оказалась массивная свинцо¬
вая крышка, покрытая какими-то значками. Женя с тру¬
дом отвинтил ее.
—	А теперь,— сказал он, опрокидывая сосуд над сво¬
ей койкой,— посмотрим, что там...
Он не успел закончить фразу, как из сосуда валом по¬
валил густой черный дым, заполнивший всю каюту так,
что совсем потемнело и нечем стало дышать. Однако спу¬
стя несколько / секунд дым собрался, сжался и пре¬
вратился в малопривлекательного старика со злобным ли¬
цом и глазами, горящими, как раскаленные угли.
Первым делом он упал на колени и, истово колотясь
лбом об пол, возопил:
—	О Сулейман ибп Дауд, прости меня, недостойного
твоего раба!..
После этих слов он еще несколько раз молча стукнул¬
ся лбом об пол с такой силой, что вещи, висевшие на сте¬
нах каюты, закачались, как во время сильной качки. По¬
том он снова вскрикнул:
—	О пророк аллаха, не убивай меня!
—	Разрешите справочку,— прервал его стенания пе¬
репуганный и в то же время заинтересованный Волька.—
Если не ошибаюсь, речь идет о царе Соломоне?
—	Именно о нем, о презренный отрок! О Сулеймане
ибн Дауде, да продлятся дни его на земле!
—	Это еще большой вопрос, кто из нас презренный,—
спокойно возразил Волька.— А что касается вашего Сулей¬
мана, то дни его ни в коем случае продлиться не могут.
Это совершенно исключено: он, извините, помер.
—	Ты лжешь, несчастный, и дорого за это заплатишь!
—	Напрасно злитесь, гражданин. Этот восточный ко¬
роль умер две тысячи девятьсот девятнадцать лет назад.
Об этом даже в энциклопедии написано.
598

—	*Кто открыл сосуд? — деловито осведомился старик,
приняв, очевидно, к сведению Волькину справку и не очень
огорчившись.
—	Я,— скромно отозвался Женя.— Я... но не стоит
благодарности.
—	Нет бога, кроме аллаха! — воскликнул незнако¬
мец.— Радуйся, о недостойный мальчишка!
—	А чего мне, собственно, радоваться? — удивился
Женя.— Это вас спасли из заточения, вы и радуйтесь.
А мне-то чему радоваться?
—	А тому, что я убью тебя сию же минуту злейшей
смертью!
—	Ну, знаете ли,— возмутился Женя,— это просто
свинство! Ведь я вас освободил из этой медной посудины.
Если бы не я, кто знает, сколько бы еще тысяч лет вы в ней
проторчали, в дыму и копоти.
—	Не утомляй меня своей болтовней! — сердито при¬
крикнул незнакомец.— Пожелай, какой смертью умрешь
и какой казнью будешь казнен. У-у-у-у!..
—	Попрошу без запугиваний! И вообще, в чем, соб¬
ственно говоря, дело? — вконец рассердился Женя.
—	Знай же, о недостойный юнец, что я один из джин¬
нов, ослушавшихся Сулеймана ибн Дауда (мир с ними обо¬
ими!). И Сулейман прислал своего визиря Асафа ибн Ба-
рахию, и тот привел меня насильно, ведя меня в унижении,
против моей воли. Он поставил меня перед Сулейманом, и
Сулейман, увидев меня, приказал принести этот кувшин
и заточил меня в нем.
—	Правильно сделал,— пробормотал Женя.
—	Что ты там шепчешь? — спросил старик.
—	Ничего, просто так,— поспешно отвечал Женя.
—	То-то! — мрачно сказал старик.— А то со мной шут¬
ки плохи... Итак, заточил он меня в этом сосуде и отдал
приказ джиннам, и они понесли меня и бросили в море.
И я провел там сто лет и сказал в своем сердце: «Всякого,
кто освободит меня, я обогащу навеки». Но прошло сто
лет, никто меня не освободил. И прошло еще сто лет, и я
сказал: «Всякому, кто освободит меня, я открою сокро¬
вища земли». Но и на этот раз никто не освободил меня.
И надо мною прошло еще четыреста лет, и я сказал:
«Всякому, кто освободит меня, я исполню три желания»*
Но никто не освободил меня, и тогда я разгневался силь¬
ным гневом и сказал в душе своей: «Всякого, кто освобо¬
дит меня сейчас, я убью, но предложу выбрать, какой
599

смертью умереть». И вот ты освободил меня, и я тебе
предлагаю выбрать, какою смертью тебе желательней бы¬
ло бы умереть.
—	Но ведь это просто нелогично — убивать своего спа¬
сителя! — горячо возразил Женя.— Нелогично и неблаго¬
дарно!
—	Логика здесь совершенно ни при чем! — жестко от¬
резал джинн.— Выбирай себе наиболее удобный вид смер¬
ти и не задерживай меня, ибо я ужасен в гневе.
—	Можно задать вопрос? — поднял руку Волька.
Но джинн в ответ так цыкнул на него, что у Вольки
от страха чуть не подкосились ноги.
—	Ну, а мне, мне-то вы разрешите один только един¬
ственный вопрос? — взмолился Женя с таким отчаянием
в голосе, что джинн ответил ему:
—	Хорошо, тебе можно. Но смотри, будь краток.
—	Вот вы утверждаете, что провели несколько тысяч
лет в этой медной посуде,— произнес Женя дрожащим го¬
лосом,— а между тем она настолько мала, что не вместит
даже одной вашей руки. Как же вы в ней умещались це¬
ликом?
—	Так ты что же, не веришь, что я был в этом сосу¬
де? — вскричал джинн.
—	Никогда не поверю, пока не увижу собственными
глазами,— твердо отвечал Женя.
—	Так смотри же и убеждайся! — заревел джинн,
встряхнулся, стал дымом й начал постепенно вползать в
кувшин под тихие аплодисменты обрадованных ребят.
Уже больше половины дыма скрылось в сосуде, и Же¬
ня, затаив дыхание, приготовил крышку, чтобы снова за¬
печатать в нем джинна, когда тот, видимо раздумав, сно¬
ва вылез наружу и опять принял человеческий образ.
—	Но-но-но! — сказал он, хитро прищурившись и вну¬
шительно помахивая крючковатым, давно немытым паль¬
цем перед лицом Жени, который спешно спрятал крышку
в карман.— Но-но-но! Не думаешь ли ты перехитрить
меня^ о презренный молокосос?.. Проклятая память! Чуть
не забыл: тысячу сто сорок два года тому назад меня точно
таким способом обманул один рыбак. Он задал мне тогда
тот же вопрос, и я легковерно захотел доказать ему, что
находился в кувшине, и превратился в дым и вошел в
кувшин, и этот рыбак поспешно схватил тогда пробку с
печатью и закрыл ею кувшин и бросил его в море. Не-ет,
больше этот фокус не пройдет!
60о

—	Да я и не думал вас обманывать,— соврал дро¬
жащим голосом Женя, чувствуя, что теперь-то он оконча¬
тельно пропал.
—	Выбирай же поскорее, какой смертью тебе хотелось
бы умереть, и не задерживай меня больше, ибо я устал с
тобой разговаривать.
—	Хорошо,— сказал Женя, подумав,— но обещайте
мне, что я умру именно той смертью, которую я сейчас
выберу.
—	Клянусь тебе в этом! — торжественно обещал
джинн, и глаза его загорелись дьявольским огнем.
—	Так вот...— сказал Женя и судорожно глотнул воз¬
дух.— Так вот... я хочу умереть от старости.
—	Вот это здорово! — обрадовался Волька.
А джинн, побагровев от злобы, воскликнул:
—	Но ведь старость твоя очень далека! Ты ведь еще
так юн!
—	Ничего,— мужественно ответил Женя,— я могу по¬
дождать.
Услышав Женин ответ, Волька радостно засмеялся, а
джинн, беспрестанно выкрикивая какие-то ругательства,
стал метаться взад и вперед по каюте, расшвыривая в бес¬
сильной злобе все, что ему попадалось по пути.
Так продолжалось, по крайней мере, пять минут, по¬
ка он не пришел наконец к какому-то решению. Он за¬
хохотал тогда таким страшным смехом, что у ребят мороз
по коже прошел, остановился перед Женей и злорадно
произнес:
—	Спору нет, ты хитер, и я не могу тебе в этом отка¬
зать. Но Омар Юсуф ибн Хоттаб хитрее тебя, о презрен¬
ный...
—	Омар Юсуф ибн Хоттаб?! — в один голос восклик¬
нули ребята.
Но джинн, дрожа от злобы, заорал:
—	Молчать, или я вас немедленно уничтожу! Да, я
Омар Юсуф ибн Хоттаб, и я хитрее этого мальчишки!
Я выполню его просьбу, и он действительно умрет от ста¬
рости; Но,— он окинул ребят победным взглядом,— но ста¬
рость у него наступит раньше, чем вы успеете сосчитать до
ста!
—	Ой! — воскликнул Женя звонким мальчишеским го¬
лосом.— Ой! — простонал он через несколько секунд ба¬
сом.—Ой!— прохрипел он еще через несколько секунд
дребезжащим, стариковским голосом.— Ой, умираю!..
601

Вольна с тоской смотрел, как Женя с непостижимой
быстротой превратился сначала в юношу, потом в зрелого
мужчину с большой черной бородой; как затем его борода
быстро поседела, а сам он стал пожилым человеком, а по¬
том дряхлым, костлявым, лысым стариком. Еще несколько
секунд — и все было бы кончено, если бы Омар Юсуф,
злорадно наблюдавший за быстрым угасанием Жени, не
выкрикнул при этом:
О, если бы со мной был сейчас мой несчастный брат!
Как бы он порадовался моему торжеству!
—	Постойте! — закричал тогда изо всех сил Волька.—
Скажите только: вашего брата звали Гассан Абдуррахман?
—	Откуда ты дознался об этом? — поразился Омар
Юсуф.— Не напоминай мне о нем, ибо сердце у меня раз¬
рывается на части при одном лишь воспоминании о не¬
счастном Гассане! Да, у меня был брат, которого так зва¬
ли, но тем хуже будет тебе, что ты разбередил мою крово¬
точащую рану!
—	А если я вам скажу, что ваш брат жив? А если я
вам покажу его живым и здоровым, тогда вы пощадите
Женю?
—	Если бы я увидел моего дорогого Гассана? О, тогда
твой приятель остался бы жить до тех пор, пока он не со¬
старится по-настоящему, а это случится еще очень не ско¬
ро. Но если ты обманываешь меня... клянусь, тогда оба вы
не спасетесь от моего справедливого гнева!
—	Подождите в таком случае одну только минуточ¬
ку! — воскликнул Волька.
Через несколько секунд он влетел в кают-компанию,
где Хоттабыч беззаветно сражался в шахматы со Степа¬
ном Тимофеевичем.
—	Хоттабыч, миленький,— взволнованно залепетал
Волька,— беги скорее со мной в каюту, там ждет тебя
очень большая радость...
—	Для меня нет большей радости, чем сделать мат
сладчайшему моему другу Степану Тимофеевичу,— сте¬
пенно ответил Хоттабыч, задумчиво изучая положение на
доске.
—	Хоттабыч, не задерживайся здесь ни на минуту! Я
тебя очень и- очень прошу немедленно пойти со мною вниз!
—	Хорошо,— отвечал Хоттабыч и сделал ход ладьей.—
Шах! Иди, о Волька! Я приду, как только выиграю, а это,
по моим расчетам, произойдет не позже как через три
хода.
602

—	Это мы еще посмотрим! — бодро возразил Степан
Тимофеевич.— Это еще бабушка надвое сказала. Вот я
сейчас немножко подумаю и...
—	Думай, думай, Степан Тимофеевич! — ухмыльнулся
старик.— Все равно ничего не придумаешь. Почему не по¬
дождать? Пожалуйста.
—	Некогда ждать! — воскликнул с отчаянием Волька
и смахнул фигуры с доски.— Если ты сейчас со мной не
спустишься бегом вниз, то и я и Женя погибнем мучитель¬
ной и страшной смертью! Бежим!
—	Ты себе слишком много позволяешь! — недовольно
пробурчал Хоттабыч, но побежал за Вольной вниз.
—	Значит, «ничья»! —крикнул им вслед Степан Ти¬
мофеевич, очень довольный, что так счастливо выскочил
из совершенно безнадежной партии.
—	Ну нет, какая там «ничья»! —возразил Хоттабыч,
порываясь вернуться назад.
Но Волька сердито воскликнул:
—	Конечно, «ничья», типичная «ничья»! —и изо всех
сил втолкнул старика в каюту, где Омар Юсуф уже со¬
бирался привести в исполнение свою угрозу.
—	Что это за старик? — осведомился Хоттабыч, уви¬
дев лежащего на койке, жалобно стонущего старика, быв¬
шего еще несколько минут назад тринадцатилетним маль¬
чиком Женей.— И это что за старик? — продолжал он, за¬
метив Омара Юсуфа, но тут же побледнел и, не веря свое¬
му счастью, сделал несколько неуверенных шагов вперед
и тихо прошептал: — Селям алейкум, Омарчик!
—	Это ты, о дорогой мой Гассан Абдуррахмап? —
вскричал, в свою очередь, Омар Юсуф.
И оба брата заключили друг друга в столь долгие
объятия, что для людей со стороны это показалось бы по¬
просту невероятным, если не знать, что братья были в раз¬
луке без малого три тысячи лет.
В первые секунды Волька был так растроган этой не¬
обыкновенной встречей двух братьев среди льдов Аркти¬
ки и настолько доволен за Хоттабыча, что совсем забыл про
несчастного Женю. Но еле слышный хрип, донесшийся с
койки, напомнил Вольке о необходимости срочных мер.
—	Стойте! — закричал он и бросился разнимать обоих
сынов Хоттаба.— Тут человек погибает, а они...
—	Ой, помираю! —как бы в подтверждение Вольки-
ных слов прохрипел дряхлый старец Женя.
Хоттабыч с удивлением осведомился:
603

—	Кто этот убеленный сединами старик и как он по¬
пал сюда, на постель нашего друга Жени?
—	Да это и есть Женя! — с отчаянием воскликнул
Волька.— Спаси его, Хоттабыч!
—	Прошу прощения, о дрожайший мой Гассанчик! —
не без раздражения промолвил Омар Юсуф, обращаясь к
своему вновь обретенному брату.— Мне придется пре¬
рвать столь приятные мгновения нашей встречи, чтобы вы¬
полнить данное мною обещание.
С этими словами он подошел к койке, дотронулся ла¬
донью до Жениного плеча и прошипел:
—	Проси прощения, пока еще не поздно!
—	Прощения? У кого? — удивленно прохрипел старец
Женя.
—	У меня, о презренный отрок!
—	За что?
—	За то, что ты пытался провести меня.
—	Это ты у меня должен просить прощения! — за¬
пальчиво возразил Женя.— Я тебя спас, а ты меня за это
собирался убить. Не буду просить прощения!
—	Ну и не надо! — ехидно согласился Омар Юсуф.—
Не* настаиваю. Но учти, что в таком случае ты через не¬
сколько мгновений умрешь.
—	И умру! И прекрасно! — гордо^ прошептал обесси¬
левший Женя, хотя, конечно, ничего прекрасного в этом
не видел.
—	Омарчик! — ласково, но твердо вмешался? в их
страшную беседу Хоттабыч.— Не омрачай нашей долго¬
жданной встречи нечестным поступком. Ты должен немед¬
ленно и без всяких предварительных условий выполнить
обещание, данное моему драгоценному другу Вольке ибн
Алеше. Учти к тому же, что и достойнейший Женя — мой
лучший друг.
Омар Юсуф в бессильной злобе заскрежетал зубами, но
все же взял себя в руки и промолвил:
—	Встань, о дерзкий отрок, и будь таким, каким ты
был раньше!
—	Вот это совсем другое дело! — прохрипел Женя.
И все в каюте насладились невиданным зрелищем —
превращением умирающего старца в тринадцатилетнего
мальчишку.
Сперва на его морщинистых, впалых щеках появился
румянец, потом его лысый череп стал быстро покрываться
белыми волосами, которые вскорости почернели так же,
604

как и его густая борода. Окрепший Женя молодцевато
вскочил с койки, весело мигнув при этом своим друзьям.
Перед ними был полный сил коренастый мужчина, на вид
казавшийся лет сорока, но отличавшийся от своих ровес¬
ников тем, что его борода сама по себе становилась все
Короче и короче, пока наконец не превратилась в еле за¬
метный пушок, который затем тоже пропал. Сам же он
становился все меньше ростом и все уже в плечах, пока не
приобрел обычный вид и рост Жени Богорада.
Так Женя стал единственным в мире человеком, кото¬
рый может сказать: «Когда я еще был стариком», с таким
же правом, с каким многие миллионы пожилых людей го¬
ворят: «Когда я еще был юным сорванцом».
LX. ОМАР ЮСУФ ПОКАЗЫВАЕТ СВОИ КОГОТКИ
—	Одно мне непонятно,— задумчиво произнес Омар
Юсуф, поеживаясь от холода,— я ведь собственными уша¬
ми слышал, как Сулеймановы джинны сказали: «Давайте
сбросим его, то есть меня, в волны Западно-Эфиопского мо¬
ря». Вот я и думал, что если мне когда-нибудь посчастли¬
вится снова увидеть землю и солнечный свет, то это бу¬
дет у знойных берегов Африки. Но это,— он показал на
видневшийся в иллюминаторе быстро удалявшийся ост¬
ров,— это ведь совсем не похоже на Африку. Не правда ли,
о братик мой Гассан?-
—	Ты прав, любезный моему сердцу Омар Юсуф: мы
находимся совсем у иных и весьма отдаленных от Афри¬
ки берегов,— отвечал ему Хоттабыч.— Мы сейчас...
—	Понял! Честное пионерское, понял! — прервал
Волька беседу братьев и от полноты чувств даже заплясал
по каюте.— Вот это здорово! Понял!.. Понял!..
—	Что ты понял? — брюзгливо осведомился Омар
Юсуф.
—	Я понял, как это вы очутились в Арктике.
—	О дерзкий и хвастливый отрок, сколь неприятна
мне твоя непомерная гордыня! — произнес с отвращением
Омар Юсуф.— Как ты можешь понять то, что остается
тайной даже для меня — мудрейшего и могущественней¬
шего из джиннов!.. Ну что ж, говори свое мнение, дабы
мы с мТшм дорогим братом вдоволь могли над тобою по¬
смеяться.
—	Это как вам угодно, Хотите — смейтесь, хотите —
нет. Но только все дело здесь в Гольфстриме.
605

—	В чем, ты говоришь, дело? — язвительно переспро¬
сил Омар Юсуф.
—	В Гольфстриме, в теплом течении, которое и при¬
несло вас из южных морей сюда, в Арктику.
—	Какая чепуха! — презрительно хмыкнул Омар
Юсуф, обращаясь за поддержкой к своему брату,
Однако тот промолчал.
—	И совсем не ерунда...-— начал Волька.
Но Омар Юсуф поправил его:
—	Я сказал не «ерунда», а «чепуха».
—	И совсем это не ерунда и не чепуха! — раздражен¬
но продолжал Волька.— Я как раз за Гольфстрим получил
пятерку по географии.
Так как Женя поддержал Волькину научную догадку,
то к ней присоединился и Хоттабыч. Омар Юсуф, остав¬
шись в единственном числе, сделал вид, что согласился на¬
счет Гольфстрима, но затаил против Вольки и его прияте¬
ля злобу.
—	Я устал от спора с тобой, о самонадеянный отрок,—
произнес он, деланно зевая.— Я устал и хочу спать. До¬
стань же поскорее опахало и обмахивай меня от мух, по¬
куда я буду предаваться сну.
—	Во-первых, тут нет мух, а во-вторых, какое право
вы имеете отдавать мне приказания? — возмутился Волька.
—	Сейчас будут мухи,— процедил сквозь зубы Омар
Юсуф.
И действительно, в ту же минуту в каюте загудело ве¬
ликое мйожество мух.
—	Здесь можно прекрасно обойтись без опахала,— при¬
мирительно заявил Волька, делая вид, что не понимает из¬
девательского характера требований Омара Юсуфа.
Он раскрыл сначала дверь, а потом иллюминатор. Силь¬
ный сквозняк вынес жужжащие рои мух из каюты в ко¬
ридор.
—	Все равно ты будешь обмахивать меня опахалом! —
капризно проговорил Омар Юсуф, не обращая внимания
на всё попытки Хоттабыча успокоить его.
—	Нет, не буду! — запальчиво ответил Волька.— Еще
не было человека, который заставил бы меня выполнять
издевательские требования.
—	Значит, я буду первым.
—	Нет, не будете!
—	Омарчик! — попытался вмешаться в разгоравшийся
скандал Хоттабыч.
606

Но Омар Юсуф только свирепо отмахнулся.
—	Я лучше погибну, но ни за что не буду выполнять
ваши прихоти! — мрачно выкрикнул Волька.
—	Значит, ты очень скоро погибнешь. Не позже за¬
ката солнца,— заявил, отвратительно улыбаясь, Омар
Юсуф.
И в ту же самую секунду Вольке пришла в голову
прекрасная мысль.
—	В таком случае трепещи, презренный джинн! —
вскричал он самым страшным голосом, каким только мог.—
Ты меня вывел из себя, и я вынужден остановить солнце.
Оно не закатится ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра!
Теперь пеняй на себя!
Это был очень рискованный шаг со стороны Водьки.
Если Хоттабыч успел рассказать брату, что в Арктике
солнце в это время года светит круглые сутки, то все про¬
пало. *
Но Омар Юсуф в ответ на Волькины слова только глум¬
ливо возразил:
—	Бахвал из бахвалов, хвастун из хвастунов! Я сам
люблю иногда похвастать, но даже в минуты самой боль¬
шой запальчивости я не обещал остановить ход великого
светила. Этого не мог сделать даже Сулейман ибн Дауд —
мир с ними обоими!
Волька понял, что он спасен. И не только спасен, но
и может прибрать к рукам неприятного братца старика
Хоттабыча. Кстати, Хоттабыч одобрительно подмигнул
Вольке, а о Жене и говорить не приходилось. Он догадал¬
ся о Волькином замысле и сейчас таял от восторга, пред¬
вкушая неминуемое посрамление Омара Юсуфа.
—	Не беспокойтесь, Омар Юсуф. Раз я сказал, что
остановлю солнце, то можете быть уверены: оно сегодня
не закатится.
—	Мальчишка! — презрительно бросил Омар Юсуф.
—	Сами вы мальчишка! — столь же презрительно воз¬
разил ему Волька.— За солнце я отвечаю.
—	А если оно все же закатится? — спросил Омар
Юсуф, давясь от смеха.
—	Если закатится, то я буду всегда выполнять самые
идиотские ваши приказания.
—	Не-ет,— торжествующе протянул Омар Юсуф,—
нет, если солнце, вопреки твоему самоуверенному обеща¬
нию, все же закатится — а это, конечно, будет так,— то я
тебя попросту съем! Съем вместе с костями.
607

—	Хоть вместе с тапочками,— мужественно отвечал
Волька.— Зато, если солнце сегодня не уйдет за горизонт,
будете ли вы тогда во всем меня слушаться?
—	Если солнце не закатится? Пожалуйста, с превели¬
ким удовольствием, о самый хвастливый и самый ничтож¬
ный из магов! Только этому,— хи-хи-хи! — увы, не сужде¬
но осуществиться.
—	Это еще очень большой вопрос, кому через несколь¬
ко часов будет «увы»,— сурово ответил Волька.
’— Смотри же! — предостерегающе помахал пальцем
Охмар Юсуф.— Судя по положению солнца, оно должно за¬
катиться часов через восемь-девять. Мне даже чуть-чуть
жаль тебя, о бесстыжий молокосос, ибо тебе осталось жить
меньше полусуток.
—	Пожалуйста, оставьте вашу жалость при себе! Вы
лучше себя пожалейте.
Омар Юсуф пренебрежительно хихикнул, открыв при
этом два ряда мелких желтых зубов.
—	Какие у тебя некрасивые зубы,— пожалел его Хот-
табыч.— Почему бы тебе, Омар, не завести золотые, как
у меня?
Омар Юсуф только сейчас заметил необычные зубы
Хоттабыча, и его душу наполнила самая черная зависть.
—	По совести говоря, братец, я не вижу особенного
богатства в золотых зубах,— сказал он как можно прене¬
брежительнее.— Уж лучше я заведу себе брильянтовые.
И точно, в ту же секунду тридцать два прозрачных ал¬
маза чистейшей воды засверкали в его ехидно улыбаю¬
щемся рту. Посмотревшись в маленькое бронзовое зеркаль¬
це, которое этот франтоватый старик, оказывается, хранил
у себя за поясом, Омар Юсуф остался очень доволен.
Только три обстоятельства несколько омрачали его
-торжество. Во-первых, Хоттабыч не выказал никаких при¬
знаков зависти. Во-вторых, его брильянтовые зубы свер¬
кали, только если на них падал свет. Если же свет на них
не падал, то рот производил впечатление беззубого.
В-третьих, брильянтовые зубы в первую же минуту до
крови расцарапали ему язык и губы. В глубине души он
даже пожалел о том, что так пожадничал, но не подал и
виду, чтобы не уронить своего достоинства.
—	Нет, нет! — хихикнул он, заметив, что Волька соби¬
рается покинуть каюту.— Тебе не удастся покинуть поме¬
щение до самого заката. Я тебя прекрасно понимаю: ты
хочешь скрыться, чтобы избегнуть заслуженной гибели.
608

Я не намерен рыскать потом по всему судну в поисках
тебя.
—	Пожалуйста,— сказал Волька,— я могу остаться в
каюте сколько вам угодно. Это даже будет лучше. А то
разыскивай вас по. всему ледоколу, когда солнце не зака¬
тится! Сколько мне, по-вашему, придется ждать?
—	Не больше девяти часов, о юный бахвал,— ответил
Омар Юсуф, отвесил издевательский поклон, щелкнул
большим и указательным пальцами левой руки, и на сто¬
лике, стоявшем под самым иллюминатором, возникли гро¬
моздкие водяные часы.— Не успеет вода дойти до этого
вот деления,— добавил он, постучав кривым коричневым
ногтем по стенке часов,— как солнце зайдет, и это будет
часом твоей смерти.
—	Хорошо,— сказал Волька,— я подожду.
—	И мы подождем,— сказали Женя и Хоттабыч.
Восемь часов прошли почти незаметно, так как Жепя
не смог отказать себе в удовольствии и предложил само¬
уверенному Омару Юсуфу научиться играть в шашки,
верпее, в веселую и хитрую игру — поддавки.
—	Только я тебя все равно обыграю,— предупредил его
Омар Юсуф.
Женя обыграл сварливого старика несметное число раз.
Омар Юсуф страшно злился, пробовал мошенничать, но
его каждый раз хором изобличали, и он начинал новую
партию, которая так же печально для него заканчивалась.
—	Ну, вот и прошло уже назначенное время, Омар
Хоттабович,— сказал наконец Волька.
—	Не может быть! — отозвался, отрываясь от игры,
Омар Юсуф.
Бросив-взгляд на водяные часы, он изменился в лице,
взволнованно вскочил с койки, на которой сражался с Же¬
ней в шашки, подбежал к иллюминатору, высунул из него
голову наружу и застонал от ужаса и бессильной злобы:
солнце, как и восемь часов назад, высоко стояло над го¬
ризонтом.
Тогда он повернулся к Вольке и скучным голосом
произнес:
—	Я, наверно, ошибся немного в своих расчетах. По¬
дождем еще часочка два.
—	Хоть три! — отвечал Волька.— Только это тебе все
равно не поможет. Как я сказал, так и будет. Солнце не
закатится ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра.
Через четыре с половиной часа Омар Юсуф в двадца¬
609

тый раз выглянул в иллюминатор, в двадцатый раз убе¬
дился, что солнце и не думает уходить за горизонт, по¬
бледнел, задрожал трусливой дрожью и тяжело бухнулся
на колени.
—	Пощади меня, о могучий отрок! — воскликнул он
жалостливым голосом.— Не гневайся на меня, недостой¬
ного твоего слугу, ибо, крича на тебя, я не знал, что ты
сильнее меня!
—	А если я слабее, тогда можно на меня кричать? —
спросил Волька.
—	Конечно, можно,— убежденно ответил Омар Юсуф,
и всем стало противно.
—	Ну и братец же у тебя! — шепнул Женя на ухо
Хоттабычу.— Ты меня, пожалуйста, извини, но он прене¬
приятный, завистливый и злобный старикашка.
—	Да,— печально отозвался Хоттабыч,— братец у ме¬
ня не сахар.
—	Да встаньте вы наконец! — брезгливо обратился
Волька к Омару Юсуфу, продолжавшему стоять на коле¬
нях и все порывавшемуся поцеловать Волькину руку.
—	Каковы будут твои приказания, о мой юный, но мо¬
гучий господин? — угодливо спросил Омар Юсуф, подирая
свои потные ладони и поднимаясь на ноги.
—	Пока что только одно: не смей без моего разреше¬
ния покидать ни на секунду эту каюту.
—	С огромным наслаждением, о мудрейший и могу¬
щественнейший из отроков! — льстиво ответил Омар
Юсуф, со страхом и благоговением глядя на Вольку...
Как Волька сказал, так и было. Ни в тот день, ни на
другой, ни на третий солнце не скрывалось за горизонт.
Придравшись к какому-то мелкому проступку Омара Юсу¬
фа, Волька продлил круглосуточное пребывание дневного
светила на небе вплоть до особого распоряжения. Только
узнав от Степана Тимофеевича, что «Ладога» наконец
вступила в широты, где день па короткое, правда, время,
но все же уступит место ночи, Волька сообщи# об этом
Омару Юсуфу как об особой его милости к недостойному
и сварливому джинну.
Омар Юсуф вел себя тише воды, ниже травы* ци разу
и ни на минуту не покинул каюту и покорно влё$ Ь мед¬
ный сосуд, когда «Ладога» под звуки оркестра и крики
«ура» пришвартовалась наконец к той самой пристани
Архангельского порта, от которой опа отчалилЦ ровно
тридцать дней назад.
610

Конечно, Омару Юсуфу безумно не хотелось возвра¬
щаться даже на время в медный сосуд, где он провел
в одиночестве столько безрадостных веков. Но Волька
торжественно обещал выпустить его, как только они вер¬
нутся домой.
Не скроем: у Вольки, покидавшего с медным сосу¬
дом- под мышкой гостеприимную «Ладогу», было очень
большое искушение швырнуть его в воду. Но не
давши слова — крепись, а давши — держись. И Воль¬
ка сошел на пристань, подавив в себе минутное иску¬
шение...
Если никто на «Ладоге» ни разу не заинтересовался,
по какому праву Хоттабыч и его друзья участвуют в экс¬
педиции, то ясно, что Хоттабычу не^стоило никакого тру¬
да проделать примерно такую же комбинацию и с родите¬
лями и знакомыми наших юных героев.
Во всяком случае, и родители и знакомые восприняли,
как должное факт отъезда ребят в Арктику, совершенно*
не задаваясь вопросом, какими таинственными путями они
устроились на «Ладогу».
Отлично пообедав, ребята долго рассказывали своим
близким, почти не привирая, о различных своих приклю¬
чениях в Арктике, но благоразумно не упоминали о Хот-
табыче. Только Женя, увлекшись, чуть не проболтался.
Описывая вечера самодеятельности, происходившие в
кают-компании во время туманов, он сболтнул:
—	А тут, понимаешь, вылезает вперед Хоттабыч и го¬
ворит...
—	Что за странное такое имя — «Хоттабыч»? — уди¬
вилась Татьяна Ивановна.
—	Это тебе, мама, показалось. Я не говорил «Хотта¬
быч», я сказал «Потапыч». Это нашего боцмана так зва¬
ли,— не растерялся Женя, хотя и очень покраснел.
Впрочем, на последнее обстоятельство никто не обра¬
тил никакого внимания. Все с завистью смотрели на Же¬
ню, который ежедневно и запросто встречался с настоя¬
щим, живым боцманом.
Зато у Вольки едва не произошло несчастье с медным
сосудом.
Он сидел в столовой на диване, с большим знанием
дела объяснял родителям разницу между ледоколом и ле¬
докольным пароходом и не заметил, как из комнаты ис¬
чезла бабушка. Она пропадала минут пять и вернулась,
держа в руках... сосуд с Омаром Юсуфом.
611

—	Это что такое? — с любопытством осведомился
Алексей Алексеевич-— Откуда ты это, мама, достала?
—	Представь себе, Алеша, у Воленьки в чемодане.
Я стала разбирать вещи, вижу — лежит вполне'прилич¬
ный кувшин. Пригодится для наливок. Его только почис¬
тить надо, уж больно он позеленел.
—	Это совсем не для наливок! — побледнел Волька и
выхватил сосуд из бабушкиных рук.— Это меня просил
помощник капитана передать его знакомому. Я обещал
сегодня же снести.
—	Очень занятный сосуд! — одобрительно отозвался
Алексей Алексеевич, большой любитель старинных пред¬
метов.— Дай-ка, Воля, посмотреть. Эге, да он, оказыва¬
ется, со свинцовой крушкой! Интересно, очень интересно...
Он попытался открыть сосуд, но Волька ухватился за
кувшин обеими руками и залепетал:
—	Его нельзя открывать! Он даже вовсе не открыва¬
ется... Он совсем, совсем пустой... Я обещал помощнику
капитана не открывать... чтобы винтовая нарезка не
испортилась...
—	Скажите пожалуйста, как он разволновался! Лад¬
но, бери эту посудину на здоровье,— сказал Алексей Алек¬
сеевич, возвращая сыну сосуд.
Волька в изнеможении уселся на диван, крепко при¬
жимая к себе страшный сосуд. Но разговор уже больше не
клеился, и вскоре Костыльков-младший встал to своего
места и, сказав как можно непринужденнее, что он пой-
* дет отдавать кувшин, почти бегом покинул комнату.
—	Только смотри не задерживайся долго! — крикнула
ему вдогонку Светлана Александровна, но его уже и след
простыл.
LXI. К ЧЕМУ ПРИВОДЯТ ИНОГДА УСПЕХИ
ОПТИКИ
На берегу Вольку давно уже ждали Женя и Хоттабыч.
Кругом было тихо. Необъятное ночное небо простиралось
над головами наших друзей. Полная луна лила с высоты
неживой, голубоватый свет.
Женя догадался захватить с собой бинокль и сейчас
с наслаждением изучал в него Луну.
— А ну, товарищи, прекращайте занятия астрономи¬
ей! — сказал, приближаясь, Волька.— Следующим номе¬
ром нашей обширной программы — торжественный вы¬
612

пуск на волю всем нам хорошо знакомого Омара Юсуфа!
Музыка, туш!
—	Эта злючка и без туша не заболеет! — сурово ото¬
звался Женя.
Чтобы подчеркнуть свое презрение к ненавистному
джинну, он повернулся к кувшину спиной и изучал в би¬
нокль Луну так долго, пока не услышал скрипучий голос
Омара Юсуфа:
—	Да дозволено будет твоему покорнейшему слуге,
о могучий Волька, осведомиться, чему служат черные
трубки, в которые вперил свои благородные очи мой го¬
рячо любимый господин, а твой друг Женя?
—	Кому Женя, а вам — Евгений Николаевич! — за¬
дорно подал голос Женя, не оборачиваясь.
—	Это бинокль. Это... чтобы ближе видно было,— по¬
пытался объяснить Волька.— Женя смотрит на Луну в
бинокль,. чтобы лучше видеть. Чтобы она крупнее вы¬
глядела.
—	О, сколь приятно, я полагаю, это времяпрепровож¬
дение! — подхалимски заметил Омар Юсуф.
Он вертелся вокруг Жени, норовя хоть краешком
глаза заглянуть в бинокль, но Женя нарочно отворачи¬
вался от него, и самовлюбленный джинн был уязвлен
этой непочтительностью до глубины души. О, если бы
здесь не было могущественнейшего Вольки, одним сло¬
вом своим остановившего - на несколько дней движение
солнца! Тогда Омар Юсуф знал бы, как рассчитаться
с непокорным мальчишкой! Но Волька стоял рядом,
и взбешенному джинну не оставалось ничего другого, как
обратиться к Жене с униженной просьбой дать ему воз¬
можность посмотреть на великое ночное светило через
столь заинтересовавший его бинокль.
—	И я прошу тебя оказать моему брату эту милость,—
поддержал его просьбу Хоттабыч, хранивший до сих пор
полное молчание.
Женя нехотя протянул Омару Юсуфу бинокль.
—	Презренный отрок заколдовал магические труб¬
ки! вскричал через несколько мгновений Омар Юсуф,
со злобой швырнув бинокль на землю.— Они у же сейчас
не увеличивают, а, наоборот, во много раз уменьшают лик
Луны! О, когда-нибудь я доберусь до этого юнца!
—	Вечно ты зря кидаешься на людей! — сказал Воль¬
ка с отвращением.— При чем тут Женя? Ты смотришь в
бинокль не с той стороны.— Он поднял бинокль с травы
613

и подал его злобствовавшему джинну.— Надо смотреть’
через маленькие стеклышки.
Омар Юсуф недоверчиво последовал Волькиному со¬
вету и вскоре произнес с сожалением:
—	Увы, я был лучшего мнения об этом светиле. Ока¬
зывается, оно щербатое, с изъеденными краями, как под¬
нос самого последнего поденщика. Уж куда лучше звезды!
Они хоть и во много крат меньше Луны, но зато, по край¬
ней мере, без видимых изъянов.
—	Дай-ка мне, о брат мой, удостовериться в правиль¬
ности твоих слов,— сказал заинтересовавшийся Хотта-
быч, посмотрел в бинокль и с удивлением согласился: —
На этот раз мой брат как будто бы прав...
По словам Хоттабыча нетрудно было заключить, что
авторитет Омара Юсуфа уже давно был в его глазах очень
сильно поколеблен.
—	Какая дикость! — возмутился Женя.— Пора бы вам
знать, что Луна во много тысяч раз меньше любой из звезд.
—	Не-ет, я больше не в состоянии выдержать посто¬
янные издевательства этого мальчишки! — взревел Омар
Юсуф и схватил Женю за шиворот.— Уж не будешь ли ты
меня уверять, что песчинка больше горы? С тебя это ста¬
нет. Не-ет, сейчас-то уж я с тобой окончательно покончу!
—	Остановись! — крикнул ему Волька.— Остановись,
или я на тебя немедленно обрушу Луну, и от тебя даже
мокрого места не останется. Мне это, брат, раз плюнуть.
Ты ведь меня знаешь.
Разъярённый Омар Юсуф нехотя отпустил не на шут¬
ку перепугавшегося Женю.
—	Ты и на этот раз совершенно напрасно взбеленил¬
ся,— сказал Волька.— Женя прав. Присядь, и я тебе все
постараюсь разъяснить.
—	Нечего мне разъяснять, я сам все прекрасно
знаю! — кичливо возразил Омар Юсуф, но ослушаться
Вольки не посмел.
На астрономические темы Волька мог говорить часами.
Это был его конек. Он перечитал все популярные книги по
вопросам мироздания и с увлечением излагал их содержа¬
ние всем, кто хотел его слушать. Но Омар Юсуф явно не
хотел его слушать. Он все время презрительно хмыкал и,
наконец не выдержав, проворчал:
—	Никогда не поверю твоим словам, пока не удосто¬
верюсь в них на деле.
—	То есть как это «на деле»? — удивился Волька.—
614

Уж не собираешься ли ты на Луну, чтобы убедиться, что
это не маленький диск, а огромный шар?
—	А почему бы и не слетать? — заносчиво спросил
Омар Юсуф.— Вот возьму и сегодня же слетаю.
—	Но ведь Луна невероятно далеко.
—	Омара Юсуфа не пугают большие расстояния. Тем
более что я сильно, прости меня, сомневаюсь в справедли¬
вости твоих слов.
—	Но ведь путь к ней лежит в безвоздушном прост¬
ранстве,— добросовестно возражал Волька.
—	Я могу прекрасно обходиться без воздуха.
—	Пускай летит! — свирепо шепнул Женя Вольке.—
А то мы еще с ним хлебнем горя.
—	Конечно, пускай летит,— тихо согласился Воль¬
ка.— Но все-таки я считаю, что мой долг предупредить
его о том, что его ждет в пути... Учти, Омар Юсуф,— про¬
должал он, обращаясь к чванливому джинну,— учти, что
там страшно холодно.
—	Я не боюсь холода. До скорого свиданья! Улетаю.
—	В таком случае,— сказал Волька,— если уж ты во
что бы то ни стало решил слетать на Луну, то хоть в од¬
ном послушайся меня. Обещаешь ли ты беспрекословно
подчиниться моим словам?
—	Так и быть, обещаю,— снисходительно отвечал
джинн, заметно выходивший из-под Волькиного влияния.
—	Ты должен вылететь с Земли со скоростью не мень¬
ше чем одиннадцать километров в секунду. В противном
случае ты, уверяю тебя, никогда не доберешься до Луны.
—	С радостью и удовольствием! — Омар Юсуф поджал
свои тонкие синие губы.— А сколь велик километр? Ска¬
жите, ибо я не знаю такой меры длины.
—	Ну, как тебе объяснить...— призадумался Волька.—
Ну вот: километр — это примерно тысяча четыреста ша¬
гов.
—	Твоих шагов? — спросил джинн.— Значит, моих
шагов в километре не больше тысячи двухсот, даже не¬
много меньше.
Омар Юсуф был преувеличенного мнения о своем ро¬
сте. Он был не выше Вольки, но переубедить его так и не
удалось.
—	Смотри не разбейся о небесную твердь,— заботливо
напутствовал брата Хоттабыч, сам не очень-то поверив¬
ший Волькиным рассказам о строении вселенной.
—	Ладно, не учи ученого! — холодно отозвался Омар
615

Юсуф, со страшной быстротой взвился в воздух, МГНО-*
венно раскалился добела и исчез из виду, оставив за собой
длинный огненный след.
—	Подождем его, друзья мои,— робко предложил Хот-
табыч, чувствовавший себя виноватым за неприятности,
доставленные Омаром Юсуфом.
—	Нет, теперь уж жди его, не жди, все равно не до¬
ждешься,— возразил Волька.— Он не послушался моего
совета, основанного на научных данных, и никогда уже не
вернется на Землю. Раз твой Омар вылетел со скоростью
меньше чем одиннадцать километров в -секунду, он те¬
перь будет все время вращаться вокруг Земли. Он сейчас,
если хочешь знать, превратился в спутника Земли.
—	Я все-таки, с вашего позволения, немножко подо¬
жду,— прошептал опечаленный Хоттабыч.
Поздно ночью он незаметно проскользнул в Волькину
комнату и, превратившись в золотую рыбку, тихо шлеп¬
нулся в аквариум. Всегда, когда Хоттабыч бывал чем-ни¬
будь расстроен, он устраивался на ночь не под кроватью,
а в аквариуме. На этот раз он,был особенно расстроен.
Он прождал Омара Юсуфа больше пяти часов, но так и
не дождался...
Когда-нибудь ученые изобретут такие точные приборы,
которые позволят учитывать самое ничтожное притяже¬
ние, испытываемое Землей от прохождения около нее са¬
мых крохотных небесных тел. И какой-нибудь астроном,
бывший, возможно, в детстве читателем нашей повести,
установит в результате долгих и кропотливых расчетов,
что где-то, сравнительно недалеко от Земли, вращается
небесное тело весом в шестьдесят три с половиной кило¬
грамма. Тогда в объемистый астрономический каталог бу¬
дет занесен под каким-нибудь многозначным номером
Омар Юсуф, сварливый и недалекий джинн, превратив¬
шийся в спутника Земли исключительно вследствие своего
несносного характера и невежественного пренебрежения
к данным науки.
Кто-то, узнав из наших уст о поучительной истории,
приключившейся с братом Хоттабыча, серьезно уверял,
что однажды ночью он якобы видел на небе быстро про¬
мелькнувшее светило, по форме своей напоминавшее ста¬
рика с развевающейся длинной бородой. Что касается ав¬
тора этой повести, то он приведенному выше заявлению
не верит: слишком уж мелким существом был Омар
Юсуф.
616

LXII. РОКОВАЯ СТРАСТЬ ХОТТАБЫЧА
Несколько дней Хоттабыч тосковал по брату, отсижи¬
ваясь в аквариуме, а потом привык, и все пошло своим че¬
редом. Как-то раз наши друзья тихо беседовали с Хотта-
бычем, который по случаю раннего часа еще продолжал
пежиться под кроватью.
—	Возможны осадки,— сказал Женя, выглянув из
окна на улицу.
Вскоре действительно все небо покрылось тучами и за¬
моросил противный дождик.
—	Может быть, послушаем? — спросил Волька, с де¬
ланно небрежным видом кивнул на новенький радиопри¬
емник — подарок родителей за успешный переход в седь¬
мой класс, и включил радио.
Мощные звуки симфонического оркестра заполнили
комнату.
Удивленный Хоттабыч высунул голову из-под кровати.
—	Где находится это множество людей, столь сладост¬
но играющих на различных музыкальных инструментах?
—	Ах да! — воскликнул Женя.— Ведь Хоттабыч не
знает радио!
(Как ни странно, на «Ладоге» из-за спешки упустили
из виду приобрести приемник для кают-компании.)
Часа два ребята наслаждались, наблюдая за Хоттабы-
чем. Старик был совершенно потрясен достижениями ра¬
диотехники. Волька ловил для него Владивосток, Тбилиси,
Киев, Ленинград, Минск, Ташкент. Из приемника по¬
слушно вылетали звуки песен, гремели марши, доноси¬
лись речи на самых разнообразных языках. Потом ребя¬
там надоело радио. На улице проглянуло солнышко, и они
вышли проветриться, оставив очарованного Хоттабыча у
приемника.
Именно к этому времени относится таинственная исто¬
рия, по сей день не разгаданная Волькиной бабушкой.
Вскоре после ухода ребят она пришла выключить при¬
емник и услышала в совершенно пустой комнате чье-то
стариковское покашливание.
Затем она увидела, как сама по себе передвигается по
шкале приемника вороненая стрелка вариометра.
Перепуганная старушка решила сама не дотрагиваться
до приемника, а бежать за Волькой. Она поймала его у
автобусной остановки.
Волька всполошился, сказал, что он совершенствует
617

приемник, автоматизирует его и очень просит бабушку не
рассказывать об этом родителям, потому что он-де готовит
для них сюрприз.
Отнюдь не успокоенная его словами, бабушка все же
обещала хранить тайну.
До вечера она с трепетом прислушивалась к музыке и
загадочному бормотанию в совершенно пустой комнате.
В этот день приемник не отдыхал ни минуты. Около
двух часов ночи он, правда, замолк. Но оказалось, что ста¬
рик просто забыл, как принимать Ташкент. Он разбудил
Вольку, расспросил его и снова приблизился к приемнику...
Случилось непоправимое: старик до самозабвения
увлекся радио.
LXIII. НОВОГОДНИЙ ВИЗИТ ХОТТАБЫЧА
На зимние каникулы Женя уехал к родным в Звениго¬
род. 4 января на его имя пришло письмо, представлявшее
незаурядный интерес, по крайней мере, в трех отноше¬
ниях. Во-первых, это было первое в его жизни письмо,
адресованное не Жене или Евгению, а Евгению Николае¬
вичу Богораду. Во-вторых, это было первое письмо, напи¬
санное Хоттабычем своему юному другу. Но еще больший
интерес представляло самое содержание этого в высшей
степени примечательного послания.
Вот оно с некоторыми сокращениями:
«О любезнейший и драгоценнейший друг мой, прелест¬
ное и неповторимое украшение школ и спортивных пло¬
щадок, упоительная надежда отечественных наук и ис¬
кусств, радость и гордость родителей и друзей своих,
Евгений ибн Николай из знаменитого и благородного ро¬
да Богорадов, да будет твой жизненный путь усеян розами
без шипов и да будет он столь долог, сколь желает тебе
этого твой ученик Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб!
Ты помнишь, надеюсь, как велика была моя радость
и благодарность, когда полгода назад ты, о юный друг мой
и друг моего юного спасителя, освободил из ужасного за¬
точения в медном сосуде моего несчастного брата Омара
Юсуфа ибн Хоттаба, с которым мы были так жестоко раз¬
лучены в течение долгих тысячелетий.
Но сразу вслед за радостью долгожданной встречи
пришло и тягостное разочарование, ибо брат мой оказался
существом неблагодарным, недалеким, сварливым и за¬
вистливым. И он, как ты, конечно, помнишь, задался
целью слетать на Луну, чтобы самолично удостовериться,
618

действительно ли ее поверхность покрыта горами, как об
этом, на основании науки, именуемой «астрономия», за¬
явил наш высокообразованный друг Волька ибн Алеша.
Увы! Не бескорыстная жажда знаний руководила моим
неразумным братом, не благородное и похвальное стрем¬
ление познать мир, а суетное и невежественное желание
унизить и посрамить человека, пытавшегося удержать его
от непоправимого поступка.
Он не посчитался и с данными другой науки, по на¬
званию «механика», и тем самым обрек себя на вечное и
бесполезное вращение вокруг Земли, которая, как мне
удалось недавно узнать (кто бы мог подумать!), в свою
очередь, вращается вокруг Солнца.
Четвертого дня получил я от тебя, о Женя ибн Коля,
послание, именуемое научным словом «телеграмма», в ко¬
тором ты столь великодушно и приятно поздравил меня
с Новым годом.
И тогда я вспомнил, что день и ночь мотается по небу
мой неприятный, но глубоко несчастный брат и что некому
поздравить его с наступающим Новым годом.
И тогда я собрался и вылетел ровно в полдень в дале¬
кие небесные просторы, чтобы навестить Омара Юсуфа,
поздравить его и, если это окажется возможным, помочь
ему вернуться на Землю.
Я не буду, о Женя ибн Коля, утруждать твое благо¬
склонное внимание описанием того, как мне удалось
управиться с законом всемирного тяготения, ибо не в этом
заключается цель моего повествования. Достаточно ска¬
зать, что поначалу и я вылетел с тою примерно скоро¬
стью, что и Омар Юсуф, и, так же как и он, превратился
в спутника Земли, но превратился только временно и ров¬
но на столько, сколько требовалось мне для свидания с
Омаром. А потом, когда я увидел, что мне пора возвра¬
щаться на Землю, я обратился лицом в ее сторону и при¬
дал своему телу как раз такую скорость, какая требова¬
лась для преодоления силы, которая вращала меня вокруг
земного шара, как наполненное водой ведерко вращается
на туго натянутой бечевке в руках иного мальчишки. Ка¬
кова эта скорость, здесь писать не место. Когда мы уви¬
димся, я покажу тебе все расчеты, предварительно проде¬
ланные мною благодаря знаниям математики, астрономии
и механики, которыми я обязан тебе и Вольке ибн Алеше,
великодушию вашему и высокому терпению. Но не об этом
сейчас речь. Я хотел навестить своего братика...»
619

Тут Хоттабыч, очевидно, прослезился, потому что на
письме в этом месте расплылись чернила. Нам поневоле
приходится пропустить несколько строк.
* «Оставив Землю, залитую веселым полуденным солн¬
цем, я вскоре оказался в кромешной тьме, ужасающей и
невыносимо холодной. И блистали в этом ледяном мраке
ярким, но мертвым, немерцающим блеском по-прежнему
далекие точки звезд, да слепил глаза чуть желтоватый
диск пылающего Солнца.
И долго я летал среди холода, мрака и тишины и уж
совсем было отчаялся в своем предприятии, когда вдруг на
черном бархате неба появилось ярко освещенное Солнцем
долговязое и тощее тело. Оно приближалось ко мне с ог¬
ромной быстротой, и по длинной бороде, развевающейся,
подобно хвосту кометы, и по непрестанному злобному
бормотанию я без труда узнал своего брата.
«Селям алейкум, Омарчик! — воскликнул я, когда мы
с ним поравнялись.— В добром ли ты находишься здо¬
ровье?»
«Да так, ничего,— неохотно и неприветливо отвечал
мне Омар Юсуф.— Как видишь, вращаюсь себе помалень¬
ку вокруг Земли.— Он пожевал губами и сухо добавил: —
Ну, а теперь говори, чего тебе нужно. Не забывай, что ты
прилетел к занятому джинну. Кончил дело — и улетай».
«Чем же это ты так занят, о любезный брат мой?» —
осведомился я.
И он мне ответил:
«То есть как это чем? Я же сказал тебе, что работаю
спутником Земли. Вращаюсь как проклятый день и ночь
без минуты отдыха...»
«О, горе мне! — воскликнул я тогда в великой скор¬
би.— Сколь печальна и неинтересна твоя жизнь среди веч¬
ного холода и тьмы, в беспрестанном и бессмысленном
вращении вдали от всего живого!»
И я залился слезами, ибо мне было бесконечно жаль
моего брата.
Но Омар Юсуф в^твет на мои сердечные слова только
холодно и снисходительно промолвил:
«Не жалей меня, ибо меньше кого бы то ни было я
нуждаюсь в жалости. Посмотри — и ты убедишься: я са¬
мое большое из всех небесных тел. Правда, Солнце и Луна
светят, и даже довольно ярко, а я не свечусь, но зато я не¬
сравненно крупнее их. Я уж не говорю о звездах, которые
етоль малы, что множество их спокойно уместится на мо¬
620

ем ногте.— Тут на его лице появилось некое подобие бла¬
гожелательной улыбки.— Если хочешь,— промолвил он,—
присоединись ко мне, стань моим спутником — будем вра¬
щаться вместе. И тогда, если не считать меня, ты будешь
крупнейшим из небесных тел».
Но напрасно я обрадовался этому хоть и необычному,
но все же проявлению братских чувств, ибо Омар Юсуф
так обосновал свое предложение:
«А то у всех светил имеются спутники, а у меня нет.
Даже как-то неудобно перед другими светилами».
Я поразился невежественности и глупой самовлюблен¬
ности моего брата.
Я понял, что он не желает возвращаться на Землю, и
я с тяжелым сердцем сказал ему:
«Прощай, ибо я спешу: мне еще нужно успеть поздра¬
вить кое-кого из моих юных друзей».
Но Омар, которому, видимо, пришлась по сердцу
его идея, взревел:
«А спутником моим кто будет? Оставайся лучше доб¬
ром, или я разорву тебя на куски!»
С этими словами он вцепился в мою левую ногу, но я
не растерялся, резко свернул в сторону и вырвался из рук
Омара, оставив в них одну из моих туфель. Он, конечно,
пожелал догнать меня, но не мог этого сделать, ибо дол¬
жен был продолжать свой бесконечный путь по замкну¬
той кривой, именуемой научным словом «орбита».
Но, отлетев на приличное расстояние, я все же почув¬
ствовал некоторую жалость к моему неприятному и себя¬
любивому брату и крикнул ему:
«Если тебе так уж требуются спутники, о Омар Юсуф,
то за этим дело не станет!»
Я вырвал из своей бороды пять волосков, разорвал их
на мелкие кусочки и развеял во все стороны. И тогда во¬
круг Омара Юсуфа стало вращаться много разноцветных,
красивых шариков размером от горошины до очень боль¬
шой тыквы. И это были вполне приличествующие ему
спутники и по размеру и по красоте.
Брату моему, как существу недалекому, до этого мгно¬
вения, видимо, просто не приходило в голову, что он сам
может изготовить себе спутников. Сейчас же он, в вели¬
кой своей гордыне, пожелал себе спутника величиной с
гору. И такой спутник у него действительно тотчас же по¬
явился. Но так как масса вещества, заключенного в этой
горе, во многие тысячи тысяч раз превышала вес взбал¬
621

мошного и бестолкового брата моего Омара Юсуфа, то
Омар Юсуф тотчас же шлепнулся о созданное им новое
небесное тело, упруго, как футбольный мяч, отскочил от
него и с воплями стад быстро-быстро вокруг него вра¬
щаться.
Так Омар Юсуф пал жертвой своего непомерного тще¬
славия, превратившись в спутника своего собственного
спутника.
А я вернулся на Землю и сел писать тебе это письмо,
о вместилище всех достоинств, дабы ты не оставался в
неизвестности о случившемся.
А также спешу тебе сообщить, что привелось мне
увидеть в магазине радиоприемников на улице Горького
один отличнейший приемник о девяти лампах, и достоин¬
ства его неисчислимы, и видом своим он ласкает самый
прихотливый взор, и пришло мне в голову, что если бы к
этому приемнику приладить...»
Но дальше начиналось уже типичное письмо завзятого
радиолюбителя, и приводить его не представляет ни ма¬
лейшего смысла, ибо те, кто увлекается этим делом, не
найдут в нем ничего нового для себя, а не увлекающиеся
этой отраслью промышленности средств связи не найдут
в нем ничего достойного их внимания.
LXIV. ЭПИЛОГ
Если кто-нибудь из читателей этой глубоко правдивой
повести, проходя в Москве по улице Разина, заглянет в
приемную Главсевморпути, то среди многих десятков гра¬
ждан, мечтающих о работе в Арктике, он увидит старичка
в твердой соломенной шляпе канотье и вышитых золотом
и серебром розовых туфлях. Это Хоттабыч, который, не¬
смотря на все свои старания, никак не может устроиться
радистом на какую-нибудь полярную станцию.
Уж один его внешний вид — длинная седая борода по
пояс, а следовательно, и бесспорно почтенный возраст —
является серьезным препятствием для посылки на работу
в суровых условиях Арктики. Но еще безнадежней стано¬
вится его положение, когда он начинает заполнять анкету.
. На вопрос о своем занятии до 1917 года он правдиво
пишет: «Джинн-профессионал». На вопрос о возрасте —
«3732 года и 5 месяцев». На вопрос о семейном положении
Хоттабыч простодушно отвечает: «Круглый сирота. Хо¬
622

лост. Имею брата, по имени Омар Юсуф, который до июля
прошлого года проживал на дне Северного Ледовитого
океана в медном сосуде, а сейчас работает в качестве спут¬
ника Земли», и так далее и тому подобное.
Прочитав анкету, все решают, что Хоттабыч не в сво¬
ем уме, хотя читатели нашей повести прекрасно знают, что
старик пишет сущую правду.
Конечно, ему ничего не стоило бы превратить себя в
молодого человека, написать себе любую приличную био¬
графию или, на худой конец, проделать ту же комбинацию,
что и перед поездкой на «Ладоге». Но в том-то и дело, что
старик твердо решил устроиться на работу в Арктике че¬
стно, без малейшего обмана.
Впрочем, в последнее время он все реже и реже на¬
ведывается в приемную Главсевморпути. Он задумал под¬
заняться теорией радиотехники, чтобы научиться самостоя¬
тельно конструировать радиоаппаратуру. При его способ¬
ностях и трудолюбии это не такое уж безнадежное дело.
Вся остановка за учителями.
Хоттабыч хочет, чтобы его преподавателями были оба
его юных друга, и единственное, что, как мы уже знаем,
они могли ему обещать,— это проходить с ним изо дня в
день то, чему их самих обучают в школе. Хоттабыч по¬
раскинул мозгами и решил, что в конце концов это не так
уж плохо.
Таким образом, и Волька и Женя учатся сейчас очень
старательно, на круглые пятерки, чтобы не ударить лицом
в грязь перед своим престарелым учеником. У них уже
решено с Хоттабычем, что он при их помощи и одновре¬
менно с ними закончит курс средней школы.
Но тут их пути разойдутся. Женя, если вы помните,
давно уже выбрал для себя медицинскую карьеру, а вот
у Вольки те же замыслы, что и у Хоттабыча. Он мечтает
стать радиоконструктором и, уверяю вас, будет не по¬
следним человеком в этом трудном, но увлекательном
деле...
Нам остается только проститься с героями этой смеш¬
ной и трогательной истории, пожелать им здоровья и успе¬
хов в учебе и дальнейшей жизни. Если вы когда-нибудь
встретите кого-либо из них, передайте им, пожалуйста,
привет от автора, который выдумывал их с любовью и неж¬
ностью.
1938—1957
623

СОДЕРЖАНИЕ
ГОЛУБОЙ ЧЕЛОВЕК. Роман «	. f ,	.	,	3
ОБИДНЫЕ СКАЗКИ ........	287
МАЙОР БЕЛЛ ЭНДЪЮ, его наблюдения, пере¬
живания, мысли, надежды и далеко идущие
планы, записанные им в течение последних
пятнадцати дней его жизни	321
СТАРИК ХОТТАБЫЧ. Повесть-сказка ...	375
ЛАЗАРЬ ИОСИФОВИЧ
Л А Г И Н
ИЗБРАННОЕ
Редактор О. Афанасьева
1 Художественный редактор Ю. Боярский
' Технический редактор Л. Ковнацкая
Корректоры Г. Асланянц и М. Пастер
Сдано в набор 22/V 1974 г. Подписано в печать 1/XI 1974 г.
А 12050. Бумага типографская М3, Формат "х 1087м.
19,5 печ. л., 32,70 уел. печ. л., 35,01 + Г1вкл. = 35,0Q ^ ..-изд. л.
Тираж 50 000 экз. Заказ 1180. Цена 1р.	(8 к.